Под защитой камня
Джин М. Ауэл


Дети Земли #5






Книга, которая открыла для миллионов читателей каменный век! Книга, которая стала мировым бестселлером! Как начинался путь человечества? Какими они были – наши далекие предки?

Читайте об этом в пятой части увлекательного цикла о жизни и приключениях кроманьонки Эйлы, воспитанной в племени неандертальцев!






Джин М. Ауэл

Дети Земли. Под защитой камня


С любовью посвящаю этот роман Кендалу, лучшему знатоку «Детей Земли», и Кристи, матери его мальчиков, и Форресту, Скайлару и Слэйду – славной троице.






Глава 1


Люди стояли на краю известняковой террасы и настороженно посматривали вниз на странных пришельцев. Никто из них не проявил пока признаков гостеприимства, а некоторые даже вооружились копьями на всякий случай. Молодая женщина почти ощущала исходивший от них страх. Стоя в начале тропы, она видела, как на краю террасы постепенно собралась огромная, охваченная удивлением и страхом толпа людей, ей и в голову не приходило, что их может быть так много. За время Путешествия она успела привыкнуть к тому, что незнакомые люди встречают их, мягко выражаясь, недоброжелательно. Она уговаривала себя, что так всегда бывало поначалу, но все же испытывала смутную тревогу.

Высокий мужчина спрыгнул на землю со спины молодого жеребца. Он выглядел доброжелательным и совершенно спокойным, но помедлил немного, удерживая лошадь за поводок. Он обернулся и заметил, что его спутница нерешительно отстала.

– Эйла, подержи поводок Удальца. По-моему, он испуган, – сказал он и глянул на выступ. – И они тоже, как я догадываюсь.

Кивнув в ответ и перекинув ногу через круп лошади, женщина соскользнула на землю и взяла из его рук поводок. Молодого гнедого жеребца беспокоило не только большое скопление незнакомых людей, но и исходивший от его родительницы запах. Течка у нее уже закончилась, но от нее еще доносился запах дикого жеребца, возглавлявшего табун, с которым они недавно встретились. Укоротив повод гнедого коня и, наоборот, дав больше свободы буровато-желтой, каурой, кобыле, молодая женщина встала между ними. Она сочла, что Уинни достаточно умна; эта лошадь уже вполне привыкла к большим скоплениям людей и обычно довольно спокойно относилась к незнакомцам, но сейчас, похоже, даже она испугалась. Такое множество людей могло напугать кого угодно.

Когда появился Волк, Эйла услышала встревоженные возгласы с площадки перед пещерой – если эту огромную известняковую щель можно было назвать пещерой. Она никогда не видела ничего подобного. Слегка продвинувшись вперед, Волк прижался к ноге своей подруги, встав в настороженную, защитную стойку; она услышала его низкое угрожающее урчание. Теперь он относился к чужакам значительно осторожнее, чем в начале их долгого Путешествия, длившегося почти целый год, но тогда он еще был почти щенком, и, кроме того, он стал серьезно исполнять роль ее защитника после нескольких опасных столкновений.

Мужчина широким шагом направился вверх по тропе к этим явно испуганным людям, хотя сам не испытывал ни малейшего страха, но его спутница обрадовалась возможности понаблюдать за его встречей с ними. Она ожидала – и страшилась – этой встречи уже больше года, и первое впечатление было очень важным… для обоих сторон.

Часть людей попятилась назад, но одна девушка вдруг бросилась навстречу пришельцу. Джондалар мгновенно узнал свою младшую сестру, хотя за пять лет его отсутствия симпатичная девочка превратилась в цветущую и красивую девушку.

– Джондалар! Я так и знала, что это ты! – воскликнула она, подбегая к нему. – Ты наконец-то вернулся домой!

Он крепко обнял девушку и восторженно закружил, подняв в воздух.

– Фолара, как же я рад тебя видеть! – Опустив ее на землю, он слегка отстранился и окинул ее внимательным взглядом. – Как же ты выросла. Когда я уходил, ты была еще маленькой девочкой, а сейчас стала красивой женщиной… хотя я всегда знал, что ты станешь настоящей красавицей, – сказал он, и глаза его озарились чувством более страстным, чем братская любовь.

Фолара улыбнулась ему, Встретив неотразимый и обаятельный взгляд его невероятно ярких синих глаз. Она густо покраснела и смутилась вовсе не от его похвалы, – хотя именно так подумали все заметившие ее реакцию, – а от огромной привязанности, вдруг вспыхнувшей в ней к этому мужчине, пусть даже он приходился ей братом, которого она не видела много лет. Ей не раз рассказывали о ее удивительном старшем брате и его неотразимых глазах, о том, что он способен очаровать любую женщину, но в ее воспоминаниях жил только долговязый и замечательный партнер по шарам, готовый с удовольствием поддержать любую предложенную ею забаву или развлечение. И сейчас впервые молодая женщина ощутила всю полноту его природного обаяния. Видя ее откровенное смущение, Джондалар сердечно и ободряюще улыбнулся ей.

Она посмотрела на тропу, что вилась вдоль протекающей внизу речки.

– Кто эта женщина, Джонди? – спросила она. – И откуда взялись такие странные животные? Ведь все звери обычно убегают от людей, почему эти животные не убегают от нее? Она Зеландони? Неужели она обладает даром Зова? – Вдруг она нахмурилась. – А где Тонолан? – У нее перехватило дыхание, когда она увидела выражение мучительной боли, отразившейся на лице Джондалара.

– Тонолан теперь путешествует в другом мире, Фолара, – сказал он. – И я не смог бы вернуться к вам, если бы эта женщина не спасла меня.

– О, Джонди! Что же с вами случилось?

– Это долгая история, и сейчас не время рассказывать ее, – грустно сказал он, но невольно улыбнулся, услышав от нее свое сокращенное имя. Только она так называла его раньше. – Ты знаешь, меня никто так не называл, с тех пор как я отправился странствовать. Теперь я почувствовал, что действительно вернулся домой. Как все наши, Фолара? С мамой все в порядке? А как Вилломар?

– С ними все хорошо. Мать здорово напугала нас пару лет назад. Но Зеландони приготовила для нее какое-то магическое снадобье, и теперь с ней, похоже, все хорошо. Пойдем, сам все увидишь, – сказала она, беря его за руку и увлекая за собой вверх по тропе.

Джондалар обернулся и махнул рукой Эйле, дав ей понять, что он скоро вернется. Ему не хотелось оставлять ее одну с животными, но в первую очередь он сам должен был убедиться, что с его матерью все в порядке. Он с тревогой думал о том, чем она могла так «напугать» родных, а кроме того, нужно было рассказать людям об особенностях приведенных ими животных. Они оба уже давно поняли, какими странными и пугающими кажутся большинству людей эти послушные лошади и волк.

Люди много знали о животном мире. За время Путешествия они познакомились с разными племенами, которые привыкли охотиться на животных и в большинстве своем оказывали им должное уважение, то есть почитали каким-то образом либо самих животных, либо их духов. С незапамятных времен животные являлись объектом неизменного и пристального наблюдения. Люди старались разузнать излюбленные места обитания разных видов зверей, выясняли, какой корм им больше нравится и какие пути они выбирают во время сезонных передвижений, когда у них бывают периоды спаривания и когда они рожают детенышей. Но никто даже и не пытался по-дружески отнестись к живому зверю. Никто не пытался обвязать веревкой его шею и повести за собой. И никто не пытался приручить животное или даже подумать, что такое возможно.

При всей радости встречи с соплеменником, вернувшимся из долгого Путешествия – особенно учитывая, что уже мало кто вообще надеялся увидеть его вновь, – люди не могли отделаться от страха, вызванного видом столь необычно послушных животных. Они выглядели ужасно странно и непривычно и казались каким-то сверхъестественным явлением. Должно быть, тут замешана жуткая магия. Большинство из них готовы были убежать и спрятаться или попытаться убить этих вызывающих ужас животных, но их останавливало лишь то, что Джондалар, которого они знали, появился вместе с ними и что он выглядел совершенно нормальным в ярком свете дня, поднимаясь сейчас по тропе от Лесной реки вслед за своей сестрой.

Устремившись первой к нему навстречу, Фолара проявила смелость, однако причиной тому, видимо, было бесстрашие юности. Она очень обрадовалась, узнав своего любимого брата, и не могла устоять на месте. Джондалар никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы повредить ей, да и сам он не боялся этих животных.

С нижней тропы Эйла видела, как люди окружают вернувшегося соплеменника, приветствуя его улыбками, объятиями и поцелуями, похлопывают его по плечам, пожимают руки и многословно выражают свою радость. Она выделила среди прочих одну исключительно полную и рослую женщину, темноволосого мужчину, с которым обнялся Джондалар, и пожилую женщину, которую он сердечно приветствовал и обнял. Вероятно, его мать, решила Эйла и задумалась о том, как эта женщина воспримет ее.

Он вернулся домой, к своей семье, к родственникам и друзьям, к людям, которых знал с раннего детства. А она была для них чужой, подозрительной чужеземкой, которая привела с собой животных и, возможно, знала какие-то опасные чужеземные обычаи и имела возмутительные замыслы. Примут ли они ее? Что, если не примут? У нее нет пути назад, ее племя живет далеко на востоке, до него целый год пути. Джондалар обещал, что в любом случае останется с ней, если она захочет – или будет вынуждена – уйти, но так он говорил до того, как увидел своих родственников, до этой трогательно сердечной встречи. Не готов ли он теперь отказаться от своего обещания?

Почувствовав толчок в спину, молодая женщина обернулась и погладила крепкую шею Уинни, благодарная такому дружескому напоминанию о том, что она не одинока в этом мире. Когда Эйла, покинув Клан, жила в долине, то долгое время эта лошадь была ее единственной спутницей. Она не заметила, как провисла веревка Уинни, когда лошадь подошла к ней поближе, но дала также и Удальцу чуть больше свободы. Эта кобыла и рожденный ею жеребец обычно успокаивающе действовали друг на друга, но сейчас их привычные взаимоотношения слегка нарушились из-за недавней течки кобылы.

Множество людей – почему же их там так много? – смотрело в ее сторону, и Джондалар, что-то настойчиво объяснявший темноволосому мужчине, помахал ей рукой и улыбнулся. Он вновь начал спускаться с террасы, и за ним последовали та смелая девушка, темноволосый мужчина и еще несколько человек. Эйла взволнованно вздохнула в ожидании встречи.

Когда группа людей приблизилась, волчье ворчание стало громче. Эйла присела и обняла своего защитника.

– Все в порядке, Волк. Это родственники Джондалара, – сказала она.

Такое успокаивающее прикосновение служило для него приказом: перестать рычать, чтобы не выглядеть слишком угрожающе. Он долго не мог усвоить такой приказ, но сейчас она очень порадовалась, что все же научила его успокаиваться. Правда, сама она сейчас нуждалась в таком же прикосновении.

Группа людей, пришедшая с Джондаларом, остановилась чуть поодаль, стараясь не показывать беспокойства и не таращиться на животных, которые, откровенно разглядывая их, оставались на своих местах, несмотря на то, что незнакомцы приблизились к ним. Джондалар первым нарушил молчание.

– Джохарран, я полагаю, нам нужно начать с ритуального знакомства, – сказал он, глянув на темноволосого спутника.

Когда Эйла отпустила поводья, зная, что для ритуального рукопожатия потребуются обе руки, лошади слегка отступили назад, но Волк остался рядом с ней. Она заметила оттенок страха в глазах мужчины, хотя сомневалась, что он сильно испуган, и мельком глянула на Джондалара, пытаясь понять причину такого поспешного знакомства. Потом она присмотрелась повнимательнее к темноволосому, и ей вдруг вспомнился, Бран, вождь вырастившего ее Клана. Властный, гордый, умный и опытный, он мало чего боялся – за исключением мира Духов.

– Эйла, познакомься с Джохарраном, вождем Девятой Пещеры Зеландонии, сыном Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры, рожденным у очага Джоконана, бывшего вождя Девятой Пещеры, – серьезно произнес этот высокий светловолосый мужчина и, усмехнувшись, добавил:

– Не говоря уже о том, что он брат Джондалара, Исследователя Дальних Краев.

На лицах заиграли легкие улыбки. Последнее замечание слегка понизило напряжение. Строго говоря, во время церемонии знакомства человеку могли присвоить длинный перечень поименований и разных связей, чтобы как можно полнее показать его статус: все его личные имена, звания и достижения наряду с именами его родственников и их званиями и достижениями, – и порой так и делалось. Но практически, за исключением особо важных ритуальных случаев, перечислялись только самые важные. Однако редко молодые люди, особенно братья, осмеливались сделать шутливое замечание к длинному и порой утомительно скучному перечислению родственных связей, но Джондалар решился напомнить своему брату о былых годах, когда он еще не был облечен статусом мирского вождя.

– Джохарран, познакомься с Эйлой из племени Мамутои, членом Львиного стойбища, дочерью очага Мамонта, избранную Духом Пещерного Льва и охраняемую Пещерным Медведем.

Темноволосый вождь приблизился к молодой женщине и протянул вперед обе руки ладонями вверх – ритуальное выражение приветствия и искреннего дружелюбия. Он впервые слышал имена ее родственников и не знал, какие из них считаются более важными.

– Именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую тебя, Эйла из племени Мамутои, дочь очага Мамонта, – произнес он.

Эйла взяла его руки в свои.

– Именем Мут, Великой Матери, я приветствую тебя, Джохарран, вождь Девятой Пещеры Зеландонии, – она улыбнулась, – и брат Исследователя Дальних Краев, Джондалара.

Джохарран отметил, во-первых, что она хорошо говорит на языке Зеландонии, но с необычным акцентом, потом разглядел ее чужеземный наряд и внешность, однако когда она улыбнулась, он невольно улыбнулся ей в ответ. Отчасти потому, что она явно поняла шутливый смысл замечания, сделанного Джондаларом, и также дала Джохаррану понять, что его брат много значит для нее, но главное, потому, что улыбалась она очень заразительно.

По любым критериям Эйла была привлекательной женщиной: высокая и сильная, прекрасно сложенная блондинка с длинными волнистыми волосами, ясными серо-голубыми глазами и тонкими чертами лица, хотя женщины Зеландонии выглядели немного по-другому. Но когда она улыбнулась, то у Джохаррана перехватило дыхание, ему показалось, будто солнце вдруг озарило сияющими лучами каждую черточку ее лица, придав ему ослепительную красоту. Джондалар всегда говорил, что у нее замечательная улыбка, и он усмехнулся, заметив, что она покорила и его брата.

Затем Джохарран обратил внимание на жеребца, возбужденно гарцующего около Джондалара, и перевел взгляд на Волка.

– Джондалар говорит, что нам нужно придумать какое-то… гм… пристанище для этих животных… где-то поблизости, я полагаю.

«Но не слишком близко», – подумал он.

– Нашим лошадям подойдет любой лужок поблизости от речки, но нужно предупредить людей, что им не стоит поначалу приближаться к ним, если рядом нет меня или Джондалара. Уинни и Удалец пугаются новых людей, пока не привыкнут к ним, – сказала Эйла.

– Я думаю, что с этим не будет никаких сложностей, – успокоил ее Джохарран, подметив движение хвоста Уинни и окинув взглядом всю лошадь. – Они могут остаться здесь, если им достаточно этой маленькой долины.

– Вполне достаточно, – сказал Джондалар. – Хотя мы можем отвести их немного выше по течению, чтобы они не путались у всех под ногами.

– Волк привык спать рядом со мной, – продолжила Эйла. Она заметила, как помрачнело лицо Джохаррана. – Он привык защищать меня и может устроить переполох, если меня не окажется поблизости.

Она отметила его сходство с Джондаларом, особенно когда его лоб озабоченно нахмурился, и с трудом сдержала улыбку. Джохарран был серьезно озабочен. Улыбки сейчас вовсе не уместны, несмотря на то, что его сходство с братом пробудило в ней чувство искренней симпатии.

Джондалар также понял серьезную озабоченность брата.

– Я думаю, что сейчас самое время познакомить Джохаррана с Волком.

В распахнувшихся глазах Джохаррана сверкнул почти панический страх, но, не дав ему времени на раздумье, Эйла взяла его руку и поднесла ее к носу плотоядного хищника. Чтобы успокоить зарождающееся рычание, она обняла Волка за шею – даже она почувствовала страх, исходящий от этого мужчины, и не сомневалась, что Волк воспринимает его гораздо острее.

– Позволь ему сначала обнюхать твою руку, – сказала она. – Таков ритуал волчьего знакомства. – По опыту предыдущей жизни такое знакомство означало для Волка то, что Эйла хочет, чтобы его приняли в эту человеческую стаю. Ему не поправился запах страха, но он обнюхал руку этого мужчины, чтобы познакомиться с ним. – Тебе когда-нибудь приходилось, Джохарран, трогать мех живого волка? – спросила она, взглянув на него. – Заметь, что здесь он немного жестковат, – сказала Эйла, проводя его ладонью по лохматому волчьему загривку. – Он еще линяет пока, и ему нравится, когда его почесывают, особенно за ушами, – добавила она, лаская своего питомца.

Джохарран ощутил качество волчьего меха, но сильнее его поразила исходящая от него теплота, и вдруг он осознал, что дотронулся до живого волка! И зверю, похоже, даже нравилось, что его трогают.

Эйла заметила, что его рука стала менее напряженной, когда он действительно попробовал почесать Волка за ушами.

– А теперь дай ему опять обнюхать твою руку. Джохарран поднес руку обратно к носу Волка и вновь удивленно распахнул глаза.

– Твой Волк лизнул меня! – воскликнул он, раздумывая, к чему бы это – к добру или к худу. Потом, увидев, как Волк лизнул щеку Эйлы, он понял по ее довольному виду, что именно так зверь выражает свое доброе отношение.

– Да, да, ты молодец, Волк, – улыбаясь, сказала она, ласково взъерошив его загривок. Затем она выпрямилась и похлопала себя по плечам. Волк подпрыгнул и положил лапы на указанные ею места, а когда она подняла голову, сначала лизнул ее шею, а потом с тихим урчанием слегка прикусил ее за подбородок, очень нежно выражая свою любовь.

Джондалар заметил, что все окружающие, включая Джохаррана, потрясенно ахнули, и осознал, как жутко выглядит такое проявление волчьей любви для незнакомых с ним людей. Во взгляде его брата в равной мере смешались испуг и восхищение.

– Что он делает?

– Ты уверен, что все в порядке? – почти одновременно с Джохарраном спросила Фолара. Ее беспокойство наконец прорвалось наружу. Остальные также начали проявлять тревогу и озабоченность.

Джондалар улыбнулся.

– Да, с Эйлой все будет в порядке. Он любит ее и никогда не сделает ей больно. Просто именно так волки выказывают свою любовь. Я тоже не сразу привык к этому, хотя так же, как и она, знаю его с детства, с тех самых нор, когда он был крошечным пушистым волчонком.

– Возможно, когда-то он и был волчонком! Но теперь-то он уже большой волк! Я вообще не видывал таких здоровенных волков! – сказал Джохарран. – Он ведь мог разорвать ей горло!

– Да. Он мог бы разорвать горло. Я видел, как он однажды разорвал горло женщине… она пыталась убить Эйлу, – сказал Джондалар. – Волк защищает ее.

Наблюдавшие за происходящим Зеландонии облегченно вздохнули, когда Волк опустился на землю и вновь встал рядом с Эйлой, приоткрыв пасть и свесив набок язык. У Волка был такой вид, что Джондалару показалось, будто он усмехается, весьма довольный самим собой.

– И он всегда так ведет себя? – спросила Фолара. – С любым… человеком?

– Нет, – сказал Джондалар. – Только с Эйлой и иногда со мной, если что-то его очень обрадует, да и то, только когда мы разрешаем ему. Он хорошо воспитан и никому не причинит вреда… если, конечно, Эйле ничто не будет угрожать.

– А как насчет детей? – спросила Фолара. – Волки обычно выслеживают слабых и мелких зверей.

При упоминании о детях, на лицах собравшихся отразилась тревога.

– Волк любит детей, – быстро сказала Эйла, – он опекает их и относится к ним с бережностью, особенно к самым маленьким и слабым. Он вырос среди детей Львиного стойбища.

– Там жил один очень слабый и больной мальчик, который принадлежал к Львиному очагу, – добавил Джондалар. – Вы бы только видели, как они играли вместе. Волк всегда проявлял к нему особое внимание.

– Ужасно странный зверь, – сказал один из мужчин. – Трудно поверить, что волк может вести себя так… не по-волчьи.

– Ты прав, Солабан, – сказал Джондалар. – Людям кажется, что он ведет себя совсем не по-волчьи, но если бы мы были волками, то его поведение не выглядело бы для нас странным. Он вырос среди людей, и Эйла говорит, что он считает людей своей стаей. Он общается с людьми так, словно они волки.

– А он умеет охотиться? – с интересом спросил мужчина, которого Джондалар назвал Солабаном.

– Да, – сказала Эйла. – Иногда он охотится самостоятельно, для себя, а иногда помогает охотиться нам.

– А откуда он знает, на кого можно охотиться, а на кого – нельзя? – спросила Фолара. – Как он, к примеру, относится к вашим лошадям?

Эйла улыбнулась.

– Эти лошади тоже члены его стаи. Вы же видите, что они не боятся его. И он никогда не охотится на людей. Но в остальном он может охотиться на любое животное по собственному выбору, конечно, если я разрешу ему.

– И он слушается тебя? – спросил другой мужчина.

– Всегда слушается, Рушемар, – подтвердил Джондалар. Мужчина недоверчиво покачал головой. С трудом верилось, что можно было иметь такую власть над сильным хищником.

– Ну что, Джохарран, – сказал Джондалар. – Как ты считаешь, можем ли мы вместе с Волком спокойно подняться наверх?

Подумав немного, мужчина кивнул.

– Однако, если начнутся какие-то неприятности…

– Все будет в порядке, Джохарран, – успокоил брата Джондалар и повернулся к Эйле. – Моя мать пригласила нас в свой дом. С ней живет еще Фолара, но у нее отдельная спальня, так же как и у Мартоны с Вилломаром. Правда, сейчас он в торговом походе. Она приглашает нас жить в ее центральном жилом помещении. Конечно, мы могли бы остановиться временно у Зеландони, в ее доме есть гостевой очаг, если хочешь.

– Нет, уж лучше мы поживем у твоей матери, Джондалар, – сказала Эйла.

– Хорошо! Мать также предложила повременить с церемонией знакомства, пока мы не обустроимся. Конечно, меня не нужно специально представлять, но нет смысла повторять каждому о нашем прибытии, если можно сделать это перед всей Пещерой.

– Мы уже решили устроить сегодня вечером импровизированный гостеприимный праздник, – сказала Фолара. – Вероятно, потом придется устроить еще один прием, для всех соседних Пещер.

– Слова твоей матери очень разумны, Джондалар. Гораздо проще познакомиться со всеми на общем сборе, но ты мог бы познакомить меня сейчас с этой девушкой, – сказала Эйла.

Фолара улыбнулась.

– Конечно, я так и собирался сделать, – сказал Джондалар. Эйла, это моя сестра, Фолара, благословенная Дони, из Девятой Пещеры племени Зеландонии; дочь Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры; рожденная у очага Вилломара, Торгового Мастера и Путешественника; сестра Джохаррана, вождя Девятой Пещеры; сестра Джондалара…

– Уж тебя-то она знает, Джондалар, а я уже слышала ее имена и родственные связи, – сказала уставшая от формальностей Фолара и протянула руки Эйле. – Именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую тебя, Эйла из племени Мамутои, подруга лошадей и волка.

Толпа людей, стоявшая на залитой солнцем скалистой террасе, быстро отступила назад, увидев, что к ним по тропе поднимаются женщина и волк наряду с Джондаларом и сопровождавшими их соплеменниками. Один или двое стояли чуть ближе к тропе, но остальные тянули шеи, выглядывая из-за их спин. Завершив подъем, Эйла впервые увидела жилое пространство Девятой Пещеры племени Зеландонии. И этот вид удивил ее.

Хотя она понимала, что, говоря о своей принадлежности к Девятой Пещере, Джондалар имел в виду главным образом людей, которые в ней жили, но увиденное ею сейчас совсем не походило на пещеру в ее понимании. Она считала пещерой любое темное углубление или ряд темных залов, расположенных внутри горы или холма, на поверхности которого имелось входное отверстие. А эти люди жили на освещенной дневным светом террасе под огромным навесом известняковой скалы, который служил природным укрытием, обеспечивая защиту от дождя и снега.

Здешние высокие скалы некогда были дном древнего моря. В процессе разложения известковых раковин ракообразных, обитавших в этом море, на дне образовался осадочный слой, так называемые известковые карбонаты, или известняк. В течение длительного периода, под влиянием множества причин эти отложенные породы превращались в толстый слой известняка, неоднородный по своей плотности или твердости. В результате поднятия земли обнажилось древнее морское дно, ставшее в итоге скальными массивами; климатические процессы, ветер и вода начали разрушать более мягкие породы, выгрызая большие полости и формируя уступы, навесы и террасы в более твердых скальных породах.

Во всех этих скалах также имелось множество пещер, в основном образованных известняком, и именно благодаря своеобразию такого карстового рельефа получились исключительно удобные для жилья помещения, используемые людьми в течение многих тысячелетий.

Джондалар направился вместе с Эйлой к пожилой женщине, которую она заметила, когда стояла внизу на тропе. Эта высокая женщина с горделивым достоинством спокойно ожидала их приближения. Ее темно-русые волосы, уже заметно поседевшие, были заплетены в длинную косу, свернутую кольцами на затылке. Ее серые ясные глаза смотрели прямым и оценивающим взглядом.

Когда они приблизились, Джондалар начал ритуальное представление.

– Эйла, познакомься с моей матерью, это Мартона, бывший вождь Девятой Пещеры племени Зеландонии; дочь Джемары; рожденная у очага Рабанара; жена Вилломара, Торгового Мастера Девятой Пещеры; мать Джохаррана, вождя Девятой Пещеры; мать Фолары, Благословенной Дони; мать… – он запнулся, не решаясь произнести имя брата, но быстро заполнил паузу, – Джондалара, Вернувшегося Путешественника. – Затем он обратился к матери: – Мартона, это Эйла из Львиного стойбища племени Мамутои, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Духом Пещерного Медведя.

Мартона протянула вперед руки.

– Именем Дони, Великой Земной Матери, я рада приветствовать тебя, Эйла из племени Мамутои.

– Именем Мут, Великой Матери, я приветствую тебя, Мартона из Девятой Пещеры племени Зеландонии, мать Джондалара, – сказала Эйла, и они соединили руки.

Слушая речь Эйлы, Мартона отметила, как хорошо она говорит на их языке, и в то же время удивилась ее странному произношению, решив, что оно, вероятно, является следствием легкого речевого недостатка или акцента какого-то неведомого языка, на котором говорят в очень далеких краях. Она улыбнулась.

– Тебе пришлось совершить очень долгое путешествие, Эйла, покинуть всех, кого ты знала и любила. И мне думается, что если бы не ты, то я вряд ли дождалась бы возвращения домой Джондалара. Я благодарю тебя за это. И надеюсь, что ты тоже скоро почувствуешь себя здесь как дома, а я постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь тебе.

Эйла поняла, что мать Джондалара говорит от души. Ее слова отличали подлинная прямота и искренность; она обрадовалась возвращению сына. Эйлу успокоило и тронуло радушие Мартоны.

– Я с нетерпением ждала этой встречи с тех самых пор, как Джондалар впервые рассказал мне о тебе… хотя немного боялась ее, – ответила она с такой же прямотой и искренностью.

– Вполне понятное чувство. На твоем месте я сочла бы такую встречу очень трудной. Пойдем, я покажу тебе, где вы можете сложить ваши вещи. Вы, должно быть, устали и захотите отдохнуть перед сегодняшним торжественным приемом, – сказала Мартона, ведя их под навес. Вдруг Волк заскулил, взвизгнул по-щенячьи и, опустившись на вытянутые вперед передние лапы, игриво завертел хвостом.

Джондалар удивленно остановился.

– Что это с ним?

Эйла также с легким удивлением взглянула на Волка. Зверь продолжал вертеть хвостом, и она вдруг улыбнулась.

– По-моему, он пытается привлечь внимание Мартоны к своей особе, – сказала она. – Он решил, что она не заметила его, и как мне кажется, ему тоже хочется быть представленным.

– И мне тоже хочется познакомиться с ним, – сказала Мартона.

– Ты не боишься его! – воскликнула Эйла. – И он это понимает!

– У меня было время понаблюдать за ним. Я не заметила ничего страшного, – сказала она, протягивая Волку руку. Он обнюхал и, лизнув ее руку, вновь взвизгнул.

– Я думаю, Волку хочется, чтобы ты погладила его; он любит, когда ему оказывают внимание те, кто ему нравится, – сказала Эйла.

– Значит, ты любишь ласку, надо же! – сказала пожилая женщина, погладив его по загривку. – Волк? Так ты называешь его?

– Да. Так Мамутои называли этих животных. И, похоже, такое имя его вполне устраивает, – пояснила Эйла.

– Однако я еще не видел, чтобы он так быстро признавал кого-то, – заметил Джондалар, с благоговением поглядывая на свою мать.

– И я тоже, – сказала Эйла, наблюдая за Мартоной и Волком. – Может, он просто обрадовался, встретив наконец человека, не испугавшегося его.

Под скальным навесом было гораздо прохладнее. На мгновение охваченная каким-то холодным страхом, она окинула взглядом простирающуюся над ней мощную каменную стену, подумав, не рухнет ли она. Но когда ее глаза привыкли к сумрачному свету, она гораздо больше удивилась размерам стоянки племени Джондалара. Пространство под скальным навесом было огромным, значительно превосходящим все ее представления.

По пути сюда в скалистых речных берегах им встречались подобные гроты в скалах, некоторые явно обитаемые, хотя все они были несравнимо меньше того, в котором сейчас стояла Эйла. Все в этом скалистом краю знали это огромное каменное укрытие, приютившее множество людей. Девятая Пещера считалась самой большой из всех людских общин, которые называли себя Зеландонии.

В восточном конце пещеры, вдоль задней стены, выстроились ряды отдельных жилищ, часть которых примыкала прямо к стене скального навеса, в основном они были довольно большими, а в их конструкции наряду с камнями использовались деревянные рамы, покрытые жесткими шкурами. Эти своеобразные панели украшали прекрасно выполненные изображения животных и многочисленные абстрактные символы, нарисованные черной краской в сочетании с разнообразными оттенками красного, желтого и коричневого цветов. Нестройные ряды семейных жилищ подходили к свободному центральному пространству площадки, еще защищаемой высоким скалистым сводом, под которым суетилось множество людей около различных сооружений.

Присмотревшись повнимательнее, Эйла поняла, что поразившие ее поначалу хаос и беспорядок на самом деле вылились в энергичную и разнообразную деятельность на соседних участках, зачастую посвященную тесно связанным задачам. Только на первый взгляд все здесь выглядело беспорядочным из-за многочисленных видов деятельности.

Она заметила сохнущие на рамках шкуры и длинные древки копий, очевидно, проходящие процесс выпрямления – они были привязаны к крестовине, укрепленной на двух шестах. Поблизости громоздились корзины, находившиеся в различных стадиях плетения, а на парных костяных распорках сушились кожаные ремни. С крюков, вбитых в поперечные балки, свисали длинные веревки, натянутые на большой каркас, а рядом на земле кучковались уже изготовленные из них крупноячеистые сети. Чуть дальше занимались выделкой кож, часть их, уже окрашенная в разные цвета, включая многочисленные оттенки красного, была разрезана на куски, и тут же висели сшиваемые детали одежды.

Большинство этих занятий было знакомо Эйле, но на швейном (одежном) участке занимались чем-то совершенно непонятным. Какая-то рама удерживала множество нитей, тонких вертикальных веревок, а переплетенные с ними горизонтальные нити образовывали какую-то узорчатую материю. Ее заинтересовало это занятие, и она решила, что позже обязательно во всем разберется. На соседних участках валялись куски дерева, камня, костей, рогов и мамонтовых бивней – там вырезали разную домашнюю утварь: черпаки, ложки, чашки, щипцы, детали оружия – причем большинство изделий также украшал резной и раскрашенный орнамент. Помимо посуды и орудий, тут же вырезались маленькие фигурки и статуэтки. Видимо, их делали для личного пользования, для красоты или для каких-то неведомых ей целей.

Эйла заметила также овощи и травы, подвешенные на перекладины высоких стеллажей, а внизу, на плитках известняка, сушилось мясо. Чуть дальше находился обособленный участок, усеянный кремневыми осколками и отщепами; там, наверное, трудятся единомышленники Джондалара, подумала она, которые обрабатывают кремень, изготавливая разные инструменты, в том числе ножи и наконечники для копий.

Вокруг было множество людей. Многочисленная община, живущая под этим просторным скалистым навесом, заполняла все его пространство. Эйла воспитывалась в Клане, не насчитывающем и тридцати человек; однажды она была на Сходбище Клана, где раз в семь лет собиралось вместе примерно две сотни человек, и такое сборище казалось ей тогда просто бесчисленным. Конечно, на общем Летнем Сходе Мамутои собиралось гораздо больше людей, но в одной только Девятой Пещере Зеландонии, похоже, жило более двухсот человек, то есть больше чем приходило на общее Сходбище Клана!

Эйла не осознавала, как много стоящих вокруг людей наблюдает за ними, но они вызвали в ее памяти то время, когда она пришла с Кланом Брана на общее Клановое собрание, где все окружающие разглядывали ее. В Клане это делалось ненавязчиво, но Зеландонии во все глаза смотрели, как Мартона ведет Джондалара, Эйлу и Волка к своему дому, даже не пытаясь скрывать любопытства. Никто не опускал глаз и не отводил в сторону взгляды. Эйла задумалась о том, сможет ли она привыкнуть к жизни в таком большом сообществе и хочется ли ей привыкнуть к такой жизни.




Глава 2


Взмах кожаного занавеса, закрывающего вход в жилище Мартоны, привлек внимание величественной и исключительно полной женщины, но, заметив вышедшую оттуда молодую светловолосую чужеземку, она тут же опустила глаза. Ее массивная фигура возвышалась на привычном месте, – резное сиденье из цельного куска известняка было достаточно прочным, чтобы выдержать ее вес. Эту обтянутую кожей каменную скамью сделали специально для нее и поставили именно там, где ей хотелось: в глубине огромного открытого пространства под скалистым навесом, что защищал это поселение, но оттуда она отлично видела почти всю жилую площадку.

Женщина, очевидно, была погружена в размышления, однако уже не первый раз она использовала это место для незаметного наблюдения за деятельностью тех или иных людей. Кроме случаев острой необходимости, соплеменники обычно не нарушали ее размышлений, особенно когда она переворачивала свою нагрудную бляху из бивня мамонта задней – не украшенной – стороной наружу. Когда украшенная резными символами и изображениями животных сторона была видна окружающим, то любой мог свободно побеспокоить ее, но если она переворачивала бляху задней стороной, то все старались оберегать ее покой, поскольку такое положение бляхи означало, что жрицу лучше не беспокоить.

Ее присутствие на этом месте стало настолько привычным, что Зеландонии почти его не замечали, несмотря на всю ее впечатляющую внешность. Она старательно добивалась такого отношения и совершенно не сожалела о достигнутом. Как духовный вождь Девятой Пещеры Зеландонии, она предавалась размышлениям о благополучии соплеменников, находящихся под ее покровительством, и использовала любые способы, изобретаемые ее плодовитым умом, для исполнения своего высокого долга.

Она видела, как молодая женщина вышла из под навеса и направилась к тропе, спускавшейся в долину, сразу отметив явно чужеземный вид ее кожаной туники. Эта пожилая жрица также осознала, что ее движениям присуща жизнерадостная здоровая сила, а их уверенность давала обманчивое представление как о ее молодости, так и о том, что она попала на стоянку совершенно незнакомых людей.

Зеландони встала и побрела к этому жилищу, находившемуся среди подобных строений разных размеров под обширным скальным навесом. Подойдя к входу, отделяющему место семейного обитания от открытого общественного пространства, она постучала по жесткой сыромятной коже, закрепленной на деревянной раме, примыкающей к закрытому входному проему, и услышала тихий звук приближающихся шагов, производимых мягкой кожаной обувью. Высокий, светловолосый, поразительно красивый мужчина откинул входной занавес. В его необычайно ярких синих глазах промелькнуло удивление, сменившееся теплой искренней радостью.

– Зеландони! Как я рад видеть тебя, – сказал он, – но матери сейчас нет дома.

– С чего ты взял, что я пришла повидать Мартону? Разве не ты отсутствовал здесь долгие пять лет? – возразила она резким тоном.

От внезапного волнения он не нашелся что ответить.

– Ну что, Джондалар, ты не собираешься пригласить меня войти?

– О… Нет, проходи, конечно, – сказал он, озабоченно нахмурив брови и стерев с лица сердечную улыбку. Отступив назад, он придержал занавес, пропуская жрицу внутрь.

Они обменялись долгими изучающими взглядами. В то время, когда он отправился путешествовать, она как раз стала Верховной жрицей Служителей Великой Матери; за пять лет ей удалось изрядно укрепить свое положение. Знакомая ему женщина стала невероятно полной. Своими размерам и, могучей грудью и обширными ягодицами, она вдвое или даже втрое превосходила большинство женщин. Рыхлое и округлое лицо ее подпирали три подбородка, но пронзительные синие глаза, казалось, не упускали ничего. Она всегда была высокой и сильной и сейчас, несмотря на огромный вес, двигалась с изяществом и достоинством, приличествующим ее высокому статусу. От нее веяло величием и внушающей уважение силой.

После небольшой паузы оба они заговорили одновременно.

– Что я могу… – начал Джондалар.

– А ты изменился…

– Прости… – испытывая странное смущение, извинился он за то, что невольно перебил ее. Но быстро успокоился, подметив легчайший намек на улыбку и знакомое выражение ее глаз. – Я рад видеть тебя… Золена, – сказал он. Его лоб разгладился, и он вновь улыбнулся, устремив на нее свои неотразимые глаза, сияющие чувством сердечной любви.

– Хотя и не слишком сильно, – закончила она, поддаваясь его обаянию, пробудившему приятные воспоминания. – Давненько уже меня не называли Золеной. – Она вновь внимательно пригляделась к нему. – Однако изменения все же заметны. Ты повзрослел. И стал еще красивее, чем прежде…

Он попытался возразить, но она покачала головой:

– Не спорь, Джондалар. Ты знаешь, что я права. Но теперь тебе присуще новое качество. Ты выглядишь… как бы это сказать… у тебя нет того голодного взгляда, той неукротимой жажды, которую готова была утолить любая женщина. Мне кажется, ты нашел то, что искал. Таким счастливым я еще никогда не видела тебя.

– А мне никогда не удавалось ничего скрыть от тебя, – сказал он, улыбнувшись как-то по-детски с трогательной восторженностью. – Это все благодаря Эйле. Мы собираемся пройти этим летом Брачный ритуал. Я полагаю, мы могли бы уже давно соединить наши судьбы, до начала Путешествия или по пути сюда, но мне хотелось дождаться возвращения домой, чтобы именно ты соединила наши руки ремнем и завязала наш брачный узел.

При одном упоминании об Эйле выражение его лица так изменилось, что Зеландони сразу почувствовала ту почти всепоглощающую любовь, которую он испытывал к этой чужеземке. Это встревожило ее, невольно пробудив в ней покровительственные чувства и силы, ведь Великая Мать призвала ее служить защитой для соплеменников, а этот мужчина имел для нее особое значение. Она знала, какие сильные чувства ему пришлось пережить в юности, и он наконец научился их сдерживать. Но такая безрассудная любовь к женщине могла нанести ему страшный вред, возможно, даже погубить его. Зеландони прищурила глаза. Ей захотелось побольше узнать о молодой женщине, умудрившейся безраздельно завладеть его сердцем. Чем же она удерживает его?

– Как ты можешь быть так безгранично уверен, что она подходит тебе? Где ты нашел ее? И много ли ты на самом деле знаешь о ней?

Помимо обычной озабоченности, Джондалар расслышал в ее голосе еще какой-то странный, встревоживший его оттенок. Зеландони была главным духовным вождем всех Зеландонии, и ее неспроста выбрали Верховной жрицей. Она являлась самой влиятельной женщиной, и ему не хотелось настраивать ее против Эйлы. На протяжении всего долгого и трудного Путешествия он сам ужасно волновался – да и Эйла тоже, насколько ему было известно, – думая о том, как примут ее люди его племени. Он прекрасно осознавал все ее удивительные достоинства и способности, но, тем не менее, ему хотелось бы, чтобы она сохранила в тайне некоторые подробности своей жизни, хотя он сомневался, что она сможет умолчать о чем-то. Наверняка часть его соплеменников с трудом воспримет Эйлу и без враждебности этой властной жрицы. Как раз наоборот, больше всего Эйле сейчас нужна была поддержка Зеландони.

Сделав шаг навстречу, Джондалар положил руки на плечи жрицы, желая как-то убедить ее не только принять Эйлу, но и помочь ее признанию среди Зеландонии, но он не знал, как сделать это. Заглянув в ее глаза, он невольно вспомнил ту любовь, которую они когда-то испытывали друг к другу, и внезапно понял, что если что-то ему и сможет помочь, то только честность, какие бы трудности она ни вызвала.

Джондалар привык скрывать свои чувства; именно так он научился владеть собой, сдерживая страсти и поглубже пряча эмоции. Ему было не легко говорить о них даже с ней, хотя она понимала его, вероятно, лучше всех.

– Зеландони… – Его голос потеплел. – Золена… ты же знаешь, что именно ты отвратила меня от всех других женщин. Я был еще зеленым юнцом, а ты – самой потрясающей женщиной, о которой только может мечтать мужчина. Не один я мечтал о тебе, но именно мои мечты ты сделала явью. Я жаждал обладать тобой, и когда ты стала моей донии-наставницей, я понял, что этого мне недостаточно. Ты научила меня делить Дары Радости и в итоге завладела всем моим существом. Я хотел большего и, так же как ты, боролся за то, чтобы мы остались вместе. Вопреки всем запретам я любил тебя, и ты любила меня. И я по-прежнему люблю тебя. Моя любовь к тебе не иссякнет никогда.

Даже потом, после всех наших неприятностей, когда мать отослала меня жить к Даланару, и даже когда я вернулся, никто не мог заменить мне тебя. Деля ложе с другими женщинами, я мечтал не только о твоем теле. Мне хотелось жить с тобой у одного очага. Меня не волновали ни разница в возрасте, ни традиции, не разрешающие делить Дары Радости с донии-наставницей. Я хотел прожить с тобой всю жизнь.

– И посмотри, с кем бы сейчас ты оказался, Джондалар, – сказалa Золена. Она не представляла, что ее так растрогают его слова. – Ты хорошо успел разглядеть меня? Я не только старше тебя. Я так жутко располнела, что уже начинаю испытывать от этого определенные трудности. У меня еще есть сила, иначе трудностей было бы больше, но они не заставят себя долго ждать. А ты молод и очень красив, женщины так и сохнут по тебе. Великая Мать выбрала меня. Должно быть, Она знала, что мне предстоит обрести внушительность Ее форм. Это прекрасно для Зеландони, но в твоем очаге я была бы просто толстой старой женщиной, а ты все еще оставался бы красивым молодым мужчиной.

– Неужели ты думаешь, что для меня это имело бы значение? Золена, я дошел до конца реки Великой Матери, и лишь там мне суждено было найти женщину, которая могла бы сравниться с тобой, – ты даже не представляешь, как это далеко. Но я прошел бы ради нее и вдвое дальше. Я благодарен Великой Матери за то, что нашел Эйлу. Я люблю ее так, как я мог бы любить тебя. Отнесись к ней по-доброму, Золена… Зеландони. Не причиняй ей вреда.

– Посмотрим. Если она создана для тебя, если «сравнима со мной», то я не смогу повредить ей, а она не повредит тебе, никогда. Но именно в этом мне нужно убедиться, Джондалар.

Они оба обернулись, заметив движение входного занавеса. Эйла вошла в дом с дорожными тюками и увидела, что Джондалар обнимает за плечи какую-то безмерно полную женщину. Опустив руки, он отступил назад со смущенным, почти пристыженным видом, словно сделал что-то плохое.

Было нечто особенное в том, как Джондалар смотрел на эту женщину, и в том, как он обнимал ее за плечи! Кто же эта женщина? Несмотря на исключительную полноту, она обладала обаянием и привлекательностью. Но быстро определилось и еще одно качество. Когда она, обернувшись, взглянула на Эйлу, все ее движения отличало уверенное спокойствие, являющееся знаком ее власти.

Этой молодой женщине с детства пришлось научиться понимать выражения лиц и телодвижения. В Клане, в том племени, что вырастило ее, слова не являлись главным средством общения. Люди Клана общались в основном с помощью знакового языка, выражая его многочисленные оттенки мимикой и позами. Во время общения с племенем Мамутои знание знакового языка помогло ей развить способности понимания неосознанных знаков и жестов людей, использующих для общения словесный, вербальный, язык. Внезапно Эйла поняла, кто эта женщина, и догадалась, что сейчас между этим мужчиной и этой женщиной состоялся какой-то важный, затрагивающий ее саму разговор. Она почувствовала, что ей предстоит пройти тщательную проверку, но не испугалась.

– Это она, так ведь, Джондалар? – сказала Эйла, подходя к ним.

– Что значит «она»? – резко спросила Зеландони, пристально глянув на чужеземку.

Эйла, не дрогнув, встретилась с ней взглядом.

– Именно тебя я должна благодарить, – сказала она. – До встречи с Джондаларом я не ведала о существовании Даров Великой Матери, особенно о Даре Радости. До встречи с ним я знала только боль и гнев, но он был терпелив и добр со мной, и благодаря ему я научилась испытывать удовольствие. Он рассказал мне о его донии-наставнице. Я благодарю тебя, Зеландони, за то, что ты так прекрасно научила Джондалара, что он смог подарить мне Ее Дар. Но я благодарна тебе и за нечто гораздо более важное… и более трудное для тебя. Спасибо тебе за то, что ты отказалась от него, и он смог найти меня.

Зеландони была удивлена, хотя это было почти незаметно. Она совершенно не ожидала услышать то, что сказала Эйла. Их взгляды сцепились, жрица внимательно изучала Эйлу, пытаясь осознать глубину восприятия ее чувств, причины такой внезапной искренности. Эта пожилая женщина почти так же хорошо, как Эйла, разбиралась в неосознанных проявлениях мимики и поз, хотя ее понимание было скорее интуитивным. Ее способности развились благодаря подсознательному наблюдению и интуитивному анализу, и, возможно, для большей уверенности ей не хватало знания изученного в детстве Эйлой знакового языка, но она была не менее проницательной. Зеландони не знала, почему она понимает, она просто понимала.

Почти сразу она отметила нечто интересное. Хотя эта молодая женщина прекрасно говорила на языке Зеландонии – она овладела их языком так хорошо, словно говорила на нем с рождения, – было сразу заметно, что она чужеземка.

Этой служительнице Великой Матери часто приходилось встречать гостей, говоривших с акцентом, порожденным особенностями их родного языка, но произношение Эйлы имело очень странное качество, не похожее ни на что слышанное ею прежде. Голос этой чужеземки нельзя было назвать неприятным, он был довольно низкий, слегка гортанный, хотя казалось, что ей трудно произносить некоторые звуки. Она вспомнила замечание Джондалара о том, каким далеким было его Путешествие, и сейчас, в считанные мгновения этого женского противостояния, Зеландони вдруг осознала одну важную мысль: эта женщина проделала такой же огромный путь, согласившись вернуться с ним в его родное племя.

И только после этого, также подметив, что и в чертах лица этой молодой женщины проявляется нечто чужеземное, жрица попыталась определить, в чем же состоит это отличие. На вид Эйла была привлекательна, но можно ли было ожидать, что Джондалар приведет домой иную женщину? Ее лицо с ясно очерченным подбородком выглядело не таким удлиненным и чуть более широким, чем лица женщин Зеландонии, но черты его были вполне пропорциональны. Ростом она немного превосходила саму Зеландони, а ее русые волосы оттенялись выгоревшими на солнце прядями. Ясные серо-голубые глаза умели скрывать чувства, и в них угадывалась также сильная воля, но ни намека на злой умысел. Зеландони кивнула и обратилась к Джондалару:

– Она подходит.

Вздохнув с облегчением, он перевел взгляд на Эйлу.

– Как ты узнала, что она Зеландони, Эйла? Вас же еще пока не представили?

– Это не трудно. Ты по-прежнему любишь ее, и она любит тебя.

– Но… но… как?.. – пробормотал он.

– Неужели ты не понимаешь, что я давно вижу этот твой взгляд? И неужели ты думаешь, что мне не понятны чувства любящей тебя женщины? – сказала Эйла.

– Некоторые люди могли бы испытать ревность, увидев, что их возлюбленные с любовью смотрят на других, – сказал он.

Зеландони была почти уверена, что под «некоторыми людьми» он подразумевает самого себя.

– Уж не думаешь ли ты, Джондалар, что кого-то может встревожить общение красивого молодого мужчины и толстой пожилой женщины? Это никого не волнует. Твоя любовь ко мне не представляет для нее опасности. С меня довольно и того, что твоя память пока еще ослепляет тебя. – Она обратилась к Эйле: – Я не была уверена в тебе. Если бы я почувствовала, что ты не подходишь ему, то, несмотря на весь проделанный тобой путь, ты не стала бы его женой.

– Ты не смогла бы сделать ничего, что бы помешало этому, – сказала Эйла.

– Ну, видишь? – сказала Зеландони, переводя взгляд на Джондалара. – Я же говорила, что если она подойдет тебе, то я не смогу повредить ей.

– Послушай, Зеландони, а неужели ты думала, что Марона подходит мне? – спросил Джондалар с оттенком раздражения, внезапно почувствовав, что его лишают права выбора. – Ты ведь не возражала, когда все поговаривали о нашей помолвке.

– Пустяки. Ее ты не любил. Она не могла повредить тебе.

Обе женщины смотрели на него, и хотя они были совершенно разными, выражения их лиц при этом были настолько похожи, что они казались почти одинаковыми. Джондалар вдруг рассмеялся.

– Ладно, я счастлив, что две мои любимые женщины станут подругами, – сказал он.

Зеландони приподняла бровь и строго взглянула на него.

– Что, интересно, заставило тебя подумать, что мы станем подругами? – сказала она, но, выходя из дома, незаметно улыбнулась.

Со смешанными чувствами Джондалар проводил взглядом Зеландони, хотя и обрадовался, что облеченная властью жрица изъявила готовность признать Эйлу. Его сестра и мать также по-дружески отнеслись к ней. Все женщины, мнением которых он дорожил, казалось, готовы были приветствовать ее – по крайней мере, на данный момент. Его мать даже сказала, что постарается сделать все возможное, чтобы Эйла чувствовала себя как дома.

Кожаный входной занавес поднялся, и Джондалар вздрогнул от неожиданности, увидев свою мать, поскольку как раз в этот момент думал о ней. Мартона принесла бурдючок, выделанный из желудка небольшого животного, заполнявшая его жидкость практически не вытекала наружу, а лишь окрасила этот сосуд в темно-лиловый цвет. Лицо Джондалара озарилось усмешкой.

– Мама, ты принесла своего вина! – сказал он. – Эйла, помнишь тот напиток, что мы пробовали, когда останавливались в племени Шарамудои? Их черничное вино? Теперь у тебя будет возможность попробовать вино Мартоны. Она знатный винодел. Какие бы плоды ни использовало большинство людей, сок у них обычно прокисает, но мать знает, как справляться с этим. – Он улыбнулся ей и добавил: – Может, однажды она поделится с тобой секретом своего мастерства.

Мартона улыбнулась словам этого высокого мужчины, но предпочла промолчать. По выражению ее лица Эйла догадалась, что она действительно знает некий секретный способ и что она умеет хранить секреты, не только свои собственные. Вероятно, ей многое известно. В памяти этой женщины хранится много тайн, несмотря на всю откровенность и честность ее высказываний. И несмотря на все дружелюбие и приветливость, мать Джондалара, очевидно, привыкла не спешить с выводами, и Эйла поняла, что ей еще предстоит доказать этой женщине, что она достойна ее сына.

Внезапно Эйле вспомнилась Иза, женщина Клана, заменившая ей мать. Иза также знала много секретов, однако, как все люди Клана, она не умела лгать. Знаковый язык и оттенки смысла, передаваемые посредством поз и мимики, не давали им возможности для обмана. Он обнаружился бы мгновенно. Но они могли воздержаться от упоминания. Ради сохранения тайн разрешалось хранить молчание, хотя можно было догадаться, что человек о чем-то умалчивает.

Уже не первый раз сегодня, осознала Эйла, ей вспоминается Клан. Вождь Девятой Пещеры, брат Джондалара, напомнил ей Брана, вождя вырастившего ее Клана. И она с удивлением задумалась о том, почему родня Джондалара навевает ей воспоминания о Клане?

– Вы, наверное, проголодались, – сказала Мартона, окинув взглядом обоих прибывших путешественников.

Джондалар улыбнулся.

– Да. Я голоден! Мы перекусили лишь рано утром. Мне не терпелось добраться сюда, и мы были уже так близко, что я не захотел устраивать привал.

– Если вы уже принесли все вещи, то отдохните немного, пока я приготовлю вам что-нибудь поесть. – Мартона подвела их к низкому столу, показала на удобные для сидения подушки и налила в чашку каждому из них темно-красный напиток из бурдючка. Она оглянулась. – Что-то я не вижу твоего четвероногого друга, Эйла. Насколько я поняла, ты ведь привела его сюда. Может, его тоже надо накормить? Чем он питается?

– Обычно я кормлю его, когда мы сами едим, но он может и сам поохотиться для себя. Я привела его сюда, чтобы он узнал, где будет его место, но когда ходила за вещами к лошадям, он решил остаться с ними. Обычно он занимается, чем хочет, если не нужен мне, – сказала Эйла.

– А как он узнает, что нужен тебе?

– Она зовет его особым свистом, – пояснил Джондалар. – И свистом также мы подзываем лошадей. – Он поднял чашку, попробовал и, улыбнувшись, одобрительно вздохнул. – Ну вот, теперь я осознал, что пришел домой. – Сделав еще один глоток, он прикрыл глаза и посмаковал напиток. – Мама, из каких фруктов оно сделано?

– В основном из тех круглых ягод, что висят гроздьями на длинных лозах, растущих на южных, защищенных от ветра, склонах, – пояснила Мартона специально для Эйлы. – В нескольких милях к юго-востоку отсюда есть одно такое местечко, туда я обычно и наведываюсь. Несколько лет ягоды росли там плохо, но пару лет назад у нас случилась довольно теплая зима, и к осени созрели отличные грозди с крупными и сочными ягодами, сладкими, но не приторными. К ним я добавила немножко ягод бузины и черносмородинового сока, но не очень много. В итоге вино всем очень понравилось. Оно получилось немного крепче обычного. Однако небольшой запас мне все-таки удалось сохранить.

Поднеся чашку к губам, Эйла для начала понюхала аромат фруктов. Напиток оказался терпким и резким, с кислым вкусом, совсем неожиданным для такого ягодного аромата. Она также ощутила его алкогольную крепость, которую впервые узнала, попробовав березовую бражку Талута, вождя Львиного стойбища, но этот напиток скорее напоминал перебродивший черничный сок, который заготавливали Шарамудои, хотя тот был слаще, насколько она помнила.

Эйле сначала не понравился терпкий алкогольный привкус Талутовой бражки, но поскольку остальные обитатели Львиного стойбища пили ее с видимым удовольствием, а Эйле хотелось стать похожей на них, она заставила себя выпить напиток. Со временем она привыкла к его вкусу, хотя подозревала, что причина, по которой люди любят его, не столько во вкусноте, сколько в крепости, или, вернее, в его опьяняющем воздействии. От слишком большого количества выпитого у нее начинала кружиться голова, и она становилась слишком дружелюбной, но некоторые люди становились грустными или сердитыми, а некоторые даже впадали в отчаяние.

Вкус вина Мартоны, однако, показался ей более приятным. Трудноуловимые ингредиенты совершенно необычным образом изменили обычный вкус ягодного сока. Такой напиток она, наверное, сможет полюбить.

– Очень вкусно, – сказала Эйла. – Я не пробовала когда-то ничего… никогда не пробовала ничего подобного, – поправилась она, испытывая легкое смущение. Она отлично владела языком Зеландонии; это был первый словесный язык, который она узнала, покинув Клан. Джондалар учил ее говорить на своем языке, пока она залечивала его раны, полученные в схватке со львом. При всем старании ей никак не удавалось правильно произнести некоторые звуки, но в построении фраз она уже очень редко делала ошибки. Она мельком глянула на Джондалара и Мартону, но они, казалось, ничего не заметили. Тогда она успокоилась и внимательно огляделась кругом.

Эйла уже несколько раз заходила в жилище Мартоны, но еще не успела толком рассмотреть его. Конечно, нужно было время, чтобы хорошенько разглядеть устройство дома, и всякий раз, заходя в него, она с удивлением и восхищением подмечала новые для нее детали. Это интересное сооружение было похоже на жилища в пещере Лосадунаи, у которых они гостили, прежде чем пересечь высокогорный ледник.

Нижние два или три фута наружных стен каждого жилища были сложены из известняка. По обеим сторонам от входа стояли довольно большие, грубо обработанные монолиты, но применение каменных орудий не позволяло легко и быстро обрабатывать камни для построек. Остальные части низких стен складывали просто из подходящих или грубо обтесанных отбойником известняковых плит. Плиты подбирались примерно одного размера – от двух до трех дюймов в ширину, примерно такой же высоты, а в длину раза в три длиннее – и так искусно подгонялись друг к другу, что образовывали прочную и плотную структуру.

Отобранные по размеру плиты ромбовидной формы укладывали вместе, одну за другой, так что ширина стены равнялась примерно длине этих плит. Ряды камней укладывались друг на друга, и каждый камень очередного ряда попадал на стык двух камней предыдущего. Иногда для заполнения щелей использовали более мелкие камни, особенно в местах стыковки стен с входными монолитами.

Край каждого следующего ряда каменной кладки слегка выступал над предыдущим, так что в итоге стена имела легкий наклон внутрь дома. Тщательный выбор и специальная укладка камней не позволяли влаге просочиться в дом, дождевая вода или тающие наледи стекали на землю за стенами жилища.

Для укрепления таких стен или замазывания дыр не требовалось никаких строительных растворов. Благодаря неровным и шероховатым поверхностям известняка камни не скользили и не сползали друг с друга, они удерживались на месте силой собственной тяжести и выдерживали даже нагрузку вставленных в них можжевеловых или сосновых балок, на которые кренились другие элементы конструкции. Камни были так искусно сложены, что в имевшиеся между ними щели не проникали ни лучи солнечного света, ни случайные порывы ледяного зимнего ветра. Снаружи дома стены из светлого желтоватого известняка выглядели вполне красиво и радовали взор.

А изнутри жилища каменные стены скрывались за вторым рядом стен, сделанных из толстых кожаных полотнищ – такая недубленая, сыромятная высушенная кожа становилась жесткой и плотной, – которые крепились к деревянным колам, врытым в земляной пол. Эти стенные панели начинались от самой земли, но возвышались над каменными стенами, и в итоге высота жилища составляла примерно восемь или девять футов. Эйла заметила, что снаружи верхняя часть кожаных панелей богато украшена. С внутренней стороны многие из них также украшали рисунки животных и таинственные символы, но их цвета выглядели менее яркими из-за тусклого освещения. Жилище Мартоны было пристроено к слегка наклонному своду грота, то есть в качестве одной из его стен использовалась сама скальная порода.

Эйла посмотрела вверх. Потолком этому строению служила поверхность свода известняковой пещеры, но его стены не доставали до потолка. Поэтому дым очага, иногда случайно уносимый нижней тягой, в основном поднимался вверх и свободно выходил наружу по своду пещеры, оставляя воздух практически чистым. Зависающая стена грота защищала от ненастья, а благодаря теплой одежде в таком доме хорошо жилось даже во время холодных сезонов. Он был достаточно просторным, не похожим на уже знакомые ей маленькие, полностью закрытые и быстро прогреваемые, но обычно задымленные, жилища.

Укрепленные на деревянных стойках кожаные стены, конечно, обеспечивали дополнительную защиту от ветра и дождя, но, кроме того, использовались и для устройства раздельных внутренних помещений, обеспечивающих определенную изолированность обитателей если не от посторонних ушей, то от глаз. Верхние части некоторых полотнищ при желании открывались для дополнительного освещения или ведения дружеских бесед, но когда такие оконные отверстия были закрыты, то вежливые гости обычно стучались и спрашивали разрешения войти, то есть было не принято без спроса заходить в чужой дом.

Приглядевшись к полу, Эйла заметила сложенные вместе камни. Известняковые монолиты хорошо раскалывались, порой даже самой природой, по линиям его кристаллической структуры, образуя довольно ровные и плоские плиты. Земляной пол внутри жилища был выложен правильными плитками плоских камней, а сверху покрыт сплетенными из тростника циновками и мягкими шерстяными ковриками.

Эйла мельком отметила, что Джондалар о чем-то разговаривает со своей матерью. Сделав глоток вина, она с интересом посмотрела на чашку. Видимо, ее выточили из полого бизоньего рога, скорее всего из той части, что ближе к острому концу, учитывая маленький размер. Приподняв сосуд, она взглянула на донышко; донную часть вырезали из дерева, и она плотно обхватывала скругленный конец чаши, крепко удерживая его. На боку виднелась какая-то резьба, и при внимательном рассмотрении Эйла с удивлением обнаружила, что это было вырезанное искусным мастером прекрасное изображение лошади.

Поставив чашку, она взглянула на низкий стол, вокруг которого они сидели. Ремни связывали вместе раму с ножками из гнутого дерева, и на них лежала топкая известняковая плита. Ее поверхность также покрывала циновка, только более топкого плетения с разнообразными узорами, в которых угадывались очертания животных и геометрических символов, выделенных разными оттенками серого и рыжеватого цветов. Вокруг стола лежали сделанные из разных материалов подушки. Кожаные сиденья были похожего рыжеватого оттенка.

На этом каменном столе стояло два каменных светильника. Первый был прекрасно вырезан в форме плоской чаши с декоративной ручкой, второй являлся грубым подобием первого, выдолбленным на скорую руку из куска известняка. Горящие фитили питались жидким салом – животным жиром, растопленным в кипящей воде, – налитым в углубления. В наскоро сделанном светильнике горело два фитиля, а в красивом – три. Все фитили испускали одинаковое количество света. Наверное, грубый светильник служит лишь временным устройством для освещения сумрачного жилья, пристроившегося к скальному своду.

Внутреннее пространство дома, разделенное подвижными перегородками на четыре помещения, выглядело чистым и аккуратным и освещалось еще несколькими каменными светильниками. Для большинства разделительных перегородок использовалась цветная и красиво украшенная недубленая кожа, закрепленная на деревянных рамах. А несколько полупрозрачных ширм, как решила Эйла, вероятно, изготовили из внутренностей больших животных, обработав и высушив их в растянутом состоянии.

В левом конце, возле задней скальной стены, скрытой за кожаными панелями, стояла особенно красивая ширма, сделанная из полупрозрачной кожи – такой светлый материал срезали с внутренней поверхности еще не выделанных, но высушенных шкур. Помимо изображения лошади, эту ширму украшали какие-то загадочные узоры, состоящие из черточек, точек и квадратиков, нарисованные черной краской и разнообразными оттенками желтого и красного цветов. Эйле вспомнилось, что Мамут Львиного стойбища пользовался подобной ширмой во время ритуалов, хотя на ней были только рисунки черного цвета. Его ритуальная ширма была сделана из кожи нижнего слоя шкуры белого мамонта и считалась главной святыней очага Мамонта.

На полу перед этой разрисованной ширмой лежала сероватая шкура, в которой Эйла сразу узнала лошадиную шкуру с теплым подшерстком, выраставшим у этих животных перед холодным сезоном. Сзади лошадиную ширму красиво подсвечивал какой-то огонь, вероятно, исходивший из стенной ниши.

Вправо от ширмы вдоль стены тянулись ряды полок, сделанные из более тонких известняковых плит – по сравнению с половыми – и заполненные предметами домашнего обихода и разнообразной утварью. На полу, под нижним рядом полок, где наклон стены был больше всего, также виднелись неясные очертания каких-то предметов. Эйла поняла хозяйственное назначение многих из этих вещей, но некоторые из них были вырезаны и расписаны с таким мастерством, что сами по себе просто украшали жилище.

Дальше за полками, отступая от скальной стены, виднелась кожаная перегородка, образующая угол этого помещения и начало следующей комнаты. Эти перегородки лишь намечали некие границы комнат, и через проход между ними Эйла увидела платформу, накрытую мягкими меховыми шкурами. Видимо, чье-то спальное место. Другое спальное место находилось за перегородками, отделявшими его от комнаты, в которой они сидели, и от первой спальной комнаты.

Занавешенный входной проем находился в передней стене – напротив задней, которой служил свод пещеры; между натянутыми на рамы кожаными панелями в стороне от спальных комнат виднелось четвертое помещение, где Мартона готовила им еду. От входа в сторону кухонного помещения вдоль стены тянулись деревянные полки особой конструкции, не требующей никаких дополнительных креплений, где были красиво расставлены корзины и миски, искусно отделанные резьбой, узорным плетением или расписанные геометрическими символами и реалистичными изображениями животных. Возле стены на полу стояли большие, закрытые крышками сосуды, а в открытых корзинах хранились овощи, фрукты, крупы и сушеное мясо.

В общем-то, прямоугольное в плане жилище имело четыре слегка наклонных наружных стены, а его внутренние комнаты немного различались по форме и размерам. Они слегка изгибались, примерно повторяя контуры этого жилого пространства под нависающей скальной стеной и учитывая соседство других строений.

– Ты сделала какую-то перестановку, мама? – спросил Джондалар. – Мне помнится, здесь было не так просторно.

– Конечно, стало просторнее, Джондалар. Нас же оставалось здесь только трое. Там спит Фолара, – сказала Мартона, показав на дальнюю спальню. Мы с Вилломаром спим во второй отгороженной комнате. – Она кивнула в сторону спальни, примыкающей к скале. – А вы с Эйлой можете расположиться в этой общей комнате. Если захотите, мы потом отодвинем стол к стене и освободим место для спальной платформы.

Эйле этот дом показался очень просторным. Здесь было значительно больше места, чем в семейных жилых очагах длинного полуподземного жилища Львиного стойбища, хотя, конечно, дом был не настолько большим, как ее собственная пещерка, в которой она одна жила в долине. Впрочем, Мамутои в отличие от Зеландонии не использовали в конструкции своих жилищ природные каменные формации; жилище Львиного стойбища сооружалось из имеющихся материалов.

Ее внимание привлекла ближайшая, отделяющая общую комнату от кухни перегородка. Она изгибалась посередине, очевидно, состояла из двух как-то соединенных между собой полупрозрачных частей. Вертикальные стороны рамы были укреплены шестами, а в верхних и нижних краях обоих полотнищ имелись кольца, сделанные из разрезанного поперек бизоньего рога. Эти кольца служили своеобразными петлями, которые могли двигаться по верхней и нижней поперечине рамы, позволяя раздвигать эти полотнища. «Надо же, – подумала Эйла, – может, и остальные перегородки сделаны таким же образом».

Она заинтересованно заглянула на кухню, решив ознакомиться с ее обстановкой. Мартона стояла на коленях на циновке возле очажного круга, выложенного подобранными по размеру камнями; плиты пола вокруг очага были чисто выметены. Дальше, в более темном углу, освещенном одним светильником, виднелись очередные полки с чашками, тарелками и прочей утварью. Эйла заметила запасы сушеных трав и овощей и разглядела край стойки, на поперечинах которой они висели. На рабочем возвышении около очага стояли миски, суповые корзины и большое костяное блюдо с нарезанными ломтями свежего мяса.

Эйле хотелось бы предложить свою помощь, но она не знала пока, где что лежит и что Мартона готовит. Понятно, что сейчас от ее помощи будет только вред. Уж лучше повременить с этим.

Мартона насадила мясо на четыре заостренных деревянных шампура и положила их над горячими углями между двумя вертикально стоящими камнями со специально вырубленными углублениями для одновременного размещения нескольких шампуров. Затем, вооружившись черпаком, вырезанным из козлиного рога, она зачерпнула какой-то отвар из плотно сплетенного сосуда и налила его в деревянные миски. Удобными щипцами, изготовленными из специально выгнутых палок, она выудила из этой суповой корзины отдавшие свое тепло кухонные камни и добавила вместо них новую раскаленную пару из очага, а потом принесла миски с похлебкой Эйле и Джондалару.

Увидев аппетитные луковички и другие корнеплоды, плавающие в наваристом бульоне, Эйла поняла, как сильно проголодалась, но не спешила приниматься за еду, решив посмотреть, как будет есть Джондалар. Он вытащил свой маленький столовый нож – острую кремневую пластину, вставленную в рукоятку из оленьего рога, – и подцепил им какой-то корнеплод. Отправив его в рот, он пожевал его и запил бульоном из миски. Достав свой столовый ножик, Эйла последовала его примеру.

Этот вкусный и ароматный суп приготовили на мясном бульоне, но мяса в нем не было, только овощи и необычный букет приправ. С удивлением Эйла отметила, что не может определить их по вкусу, хотя почти всегда узнавала все ингредиенты, добавляемые в еду. Вскоре им принесли зажаренное на шампурах мясо. Оно также имело необычный и очень приятный вкус. Эйле хотелось расспросить Мартону о приправах, но она сдержалась.

– А почему ты не поешь с нами, мама? Все так вкусно, – сказал Джондалар, насаживая на ножик очередной овощ.

– Мы с Фоларой недавно поели. Я приготовила еды с запасом, поджидая Вилломара. И видите, как кстати она оказалась. – Мартона улыбнулась. – Мне пришлось лишь разогреть суп да зажарить мясо зубра. Я заранее вымочила его в вине.

«Вот откуда этот странный привкус, – подумала Эйла, делая очередной глоток кисловатого красного напитка. – Похоже, его добавили даже в суп».

– Когда должен вернуться Вилломар? – спросил Джондалар. – Мне не терпится увидеть его.

– Скоро, – сказала Мартона. – Он отправился по торговым делам к Великому Океану, чтобы пополнить запасы соли и приобрести другие полезные вещи, но ему же известно, когда мы уходим на Летний Сход. И он наверняка вернется пораньше, если не будет особых задержек, хотя я уже пару дней, как поджидаю его.

– Ладуни из племени Лосадунаи рассказал мне, что они торгуют с одной Пещерой, которая добывает соль из горы. Они называют се Соляной горой, – сказал Джондалар.

– Целая гора соли? Надо же, Джондалар, а я и не знала, что в горах можно раздобыть соль. У тебя, наверное, накопилось множество диковинных историй, да только никто не сможет распознать, что в них правда, а что вымысел, – заметила Мартона.

Джондалар усмехнулся, но у Эйлы возникло явное ощущение того, что его мать сомневается в услышанном, хотя и не говорит об этом открыто.

– Сам я не видел ее, но склонен верить словам Ладуни, – сказал он. – У них было много соли, а живут они очень далеко от соленых вод. Если бы им приходилось выменивать ее на ценные вещи или отправляться за ней в дальние края, то, по-моему, они не стали бы пользоваться ею с такой расточительностью.

Джондалар вдруг широко улыбнулся, словно вспомнил что-то забавное.

– Кстати, о дальних краях, я должен передать тебе привет, мама, от одного знакомого тебе человека, встретившегося нам во время нашего Путешествия.

– От Даланара или от Джерики? – спросила она.

– И от них, разумеется, тоже. Они придут на Летний Сход. Даланар хочет уговорить кого-нибудь из учеников Зеландони вступить в их племя. В Первой Пещере Ланзадонии уже много народа. И я не удивлюсь, если им вскоре понадобится основать Вторую Пещеру, – сказал Джондалар.

– Думаю, он с легкостью найдет желающих, – заметила Мартона. – Очень заманчивое предложение. Ведь любой служитель Великой Матери окажется у них единственным, а значит, Верховным Ланзадонии.

– Но поскольку у них пока нет своей жрицы, Даланар хочет, чтобы Джоплая и Экозар прошли Брачный ритуал на Летнем празднике Зеландонии, – продолжал Джондалар.

Легкое облачко пробежало по лицу Мартоны.

– Твоя сводная сестра такая красивая молодая женщина, хотя ее красота и непривычна для нас. Молодые парни просто не сводят с нее глаз, когда она появляется на наших Сходах. Захочет ли она соединиться с Экозаром, когда может выбрать любого другого приглянувшегося ей мужчину?

– Нет, ей не нужен никто другой, – сказала Эйла. Мартона взглянула на нее и увидела пылкий оборонительный взгляд. Она слегка покраснела и отвела глаза. – И еще она говорила мне, что ей никогда не найти того, кто любил бы ее больше Экозара.

– Ты права, Эйла, – сказала Мартона, помолчала немного и, взглянув прямо ей в глаза, добавила: – Есть несколько мужчин, с которыми она не может соединиться. – Взгляд пожилой женщины скользнул по ее сыну. – Но они с Экозаром совсем… разные. Джоплая потрясающе красива, а он… в общем-то, не красавец. Однако внешность далеко не главное; порой она вовсе не имеет значения. А Экозар, видимо, добрый и внимательный мужчина.

Эйла поняла, о чем умолчала Мартона, сразу догадавшаяся, почему Джоплая сделала такой выбор; ведь «сводная сестра» Джондалара, дочь очага Даланара, любила мужчину, с которым ей не суждено соединиться. Ко всем остальным она относилась равнодушно, поэтому выбрала того, в чьей любви была уверена. И еще Эйла поняла, что легкое возражение Мартоны объяснялось ее личным восприятием красоты, а не статусных различий, как она боялась. Мать Джондалара любила все красивое, и ей казалось, что красивой женщине пристало соединиться с таким же мужчиной, но она понимала, что важнее все-таки внутренняя красота.

Джондалар, казалось, вовсе не заметил легкого напряжения, возникшего между двумя женщинами, он слишком увлеченно вспоминал о том, что его просили передать его матери, вспоминал ту женщину, о которой она ему никогда не рассказывала.

– Привет тебе просили передать не Ланзадонии. Путешествуя, мы столкнулись с одним племенем, и нам пришлось провести у них много времени, хотя мне совсем не хотелось там задерживаться… Но это уже другая история. Когда мы с ними прощались, их жрица сказала: «Когда увидишь Мартону, скажи, что Бодоа передает ей сердечный привет».

Упомянув это, вероятно, подзабытое уже имя, Джондалар надеялся увидеть удивленную реакцию своей сдержанной и властной матери. Ему хотелось, разумеется, разбавить их добродушную беседу веселой шуткой, но он совершенно не ожидал того, к чему привели его слова на самом деле.

Глаза Мартоны широко раскрылись, а сама она сильно побледнела.

– Бодоа! О, Великая Мать! Бодоа? – Она прижала руки к груди, словно ей вдруг стало нечем дышать.

– Мама! С тобой все в порядке? – встревожено спросил Джондалар, вскакивая и склоняясь над ней. – Извини. Я не думал, что это так потрясет тебя. Может, позвать Зеландони?

– Нет, нет, все в порядке, – медленно сказала Мартона, переводя дух. – Я очень удивилась. Просто не ожидала, что мне еще придется услышать это имя. Я даже не знала, жива ли она. А ты… близко с ней познакомился?

– Она сказала, что вы с ней вместе могли бы стать женами Джоконана, но я подумал, что она, вероятно, преувеличивает или просто память подводит ее, – сказал Джондалар. – Ведь тогда ты, наверное, рассказала бы мне о ней? – Эйла бросила на него насмешливый взгляд. Она не знала, что он не поверил словам Ш'Армуны.

– Это слишком тяжелые воспоминания, Джондалар. Бодоа была мне как сестра. Я была бы счастлива разделить очаг с ней и Джоконаном, по наш Зеландони выступил против этого. Он сказал, что они обещали ее дяде, что она вернется в родное племя после обучения. Ты говоришь, она стала служительницей? Значит, может, это было к лучшему, но тогда она ушла от нас в расстроенных чувствах. Я умоляла ее подождать смены сезона, перед тем как пересекать ледник, но она даже слушать не стала. Как хорошо, что она благополучно переправилась, и мне очень приятно, что она передала мне сердечный привет. Как ты думаешь, она говорила искренне?

– Да, в этом я уверен, мама. Но ей не суждено было вернуться в свой дом, – сказал Джондалар. – Ее дядя уже покинул этот мир, и ее мать также. Она стала Ш'Армуной, но поддалась гневу и злоупотребила своим призванием. Она помогла дурной женщине стать вождем, хотя не представляла, какое зло может принести Аттароа. Сейчас Ш'Армуна расплачивается за это. По-моему, она глубже осознала свое призвание, помогая своей Пещере пережить ужасное время, хотя ей, возможно, придется быть вождем, как и тебе, мама, пока она не воспитает достойную смену. Бодоа – замечательная женщина, кроме того, она изобрела способ превращения глины в камень.

– Глины в камень? Джондалар, а ты, случайно, не стал странствующим Сказителем? – спросила Мартона. – Даже я не знаю, можно ли тебе верить, ведь ты рассказываешь совершенно невероятные истории!

– Поверь мне. Я говорю правду, – сказал Джондалар со всей серьезностью и без малейшей усмешки. – Я не стал странствующим Сказителем и не собираюсь ходить по Пещерам, приукрашивая реальные истории и предания, чтобы сделать их более интересными, но я побывал в разных краях и узнал много нового. – Он мельком глянул на Эйлу. – Ты поверила бы тому, что люди могут ездить на спинах лошадей или дружить с волком, если бы не увидела это своими глазами? У меня много в запасе таких историй, которым ты с трудом сможешь поверить, и я еще покажу тебе такое, что ты не поверишь собственным глазам.

– Ладно, Джондалар. Ты убедил меня. Я не буду больше сомневаться в твоих словах… даже если сочту, что им трудно поверить, – сказала она, и Эйла впервые увидела ее обаятельную озорную улыбку. Эта женщина вдруг мгновенно помолодела, и Эйла поняла, от кого Джондалар унаследовал свою улыбку.

Взяв свою чашку, Мартона медленно потягивала вино, давая им возможность закончить обед. Когда они доели, она убрала их миски и шампуры, дала им влажный мягкий кусок кожи, чтобы они протерли свои столовые ножи, перед тем как убрать их, и подлила в их чашки еще вина.

– Тебя так долго не было с нами, Джондалар, – сказала она сыну. Эйла почувствовала, что она очень тщательно подбирает слова. – Я понимаю, что у тебя наверняка накопилось множество историй о твоем Путешествии. И у тебя, Эйла, также, – сказала она, бросив взгляд на молодую женщину. – Видимо, понадобится много времени, чтобы поведать обо всех ваших приключениях. Я надеюсь, вы поживете у меня… какое-то время. – Она выразительно взглянула на Джондалара. – Вы можете оставаться здесь хоть навсегда, но, возможно, вскоре вам покажется, что у нас немного тесновато. Наверное, вам захочется построить свой собственный дом… поблизости… со временем.

Джондалар усмехнулся.

– Да, мама, мы построим. Не беспокойся. Я не собираюсь вновь уходить отсюда. Эта Пещера – мой дом. Я хочу здесь жить, мы оба хотим, если никто не будет возражать. Именно это ты, наверное, хотела услышать? Мы с Эйлой пока еще не прошли Брачный ритуал, но мы пройдем. Я уже поговорил с Зеландони – она заходила сюда, пока ты ходила за вином. Мы особенно ждали возвращения сюда, чтобы Зеландони соединила нас, связала наш семейный узел во время Брачного ритуала на Летнем Сходе. Я ужасно устал от странствий, – с горячностью добавил он.

Мартона радостно улыбнулась.

– Так приятно будет увидеть ребенка, рожденного у твоего очага, Джондалар, возможно даже, он будет от твоего духа, – сказала она.

Он с улыбкой посмотрел на Эйлу.

– Возможно, – сказал он.

Мартона надеялась, что он подразумевал очевидное, но не стала уточнять. Он сам должен рассказать обо всем. Ей лишь хотелось, чтобы он не был таким уклончивым и осознал, каким важным событием для нее будет появление детей у очага ее сына.

– И возможно, тебе будет приятно узнать, – продолжил Джондалар, – что Тонолан оставил, по крайней мере, одного ребенка своего духа, если и не своего очага, уж в одной Пещере точно, а может, и больше. Он понравился женщине по имени Филония из племени Лосадунаи, где мы с ним гостили, и вскоре она обнаружила, что Великая Мать благословила ее новой жизнью. Сейчас она живет со своей семьей, и у нее двое детей. Ладуни сказал мне, что, когда стало известно о ее беременности, все мужчины их племени обратили на нее особое внимание. Она сделала свой выбор, но назвала своего первенца, свою дочь, Тонолией. Я видел эту девочку. Она очень похожа на Фолару в детстве.

Очень жаль, что они далеко живут, да к тому же за ледником. Их так просто не навестишь, хотя, когда я возвращался из Путешествия, мне казалось, что от них до дома уже сравнительно близко. – Он задумчиво помолчал. – Меня никогда особо не привлекали чересчур длинные путешествия. И я никогда не забрался бы в такую даль, если бы не Тонолан… – Вдруг он заметил, как изменилось лицо его матери, и улыбка его растаяла, когда он сообразил, с кем он говорит.

– Тонолан родился у очага Вилломара, – заметила Мартона, – причем я уверена, что он сын именно его духа. Он всегда был непоседой, с самого детства. Он все еще путешествует?

Эйла вновь отметила, как осторожно Мартона задает вопросы, скорее она даже не спрашивала, а уточняла ситуацию. И тут ей вдруг стали понятны причины того, почему Джондалара обычно слегка беспокоило откровенное и непосредственное любопытство Мамутои. Это племя, называвшее себя Охотниками на Мамонтов, удочерило ее, и она старательно пыталась изучить его привычки, которые, однако, отличались от привычек людей племени Джондалара. Хотя Клан называл всех похожих на нее людей Другими, Зеландонии отличались от Мамутои, и различия между ними не ограничивались только языком. Ей придется осознать и принять эти различия, если она хочет жить с ними.

Джондалар тяжело вздохнул, понимая, что настало время рассказать матери о брате. Он подошел к ней и взял ее руки в своп.

– Мне очень жаль, мама. Тонолан теперь путешествует в другом мире.

В ясном, прямом взгляде Мартоны отразилась вся глубина внезапного горя, порожденного потерей ее младшего сына; плечи ее поникли, словно придавленные тяжелой ношей. Прежде ей уже приходилось терять своих любимых, но она никогда еще не теряла ребенка. Очевидно, матери тяжелее всего пережить потерю выращенного ею ребенка, у которого впереди могла бы быть еще целая жизнь. Закрыв глаза, она попыталась овладеть своими чувствами, расправила плечи и взглянула на вернувшегося к ней сына.

– Ты был с ним, Джондалар?

– Да, – сказал он, оживляя воспоминания и вновь испытывая боль утраты. – Нам встретился пещерный лев… Тонолан бросился за ним в ущелье… Я пытался остановить его, но он не послушал меня.

Джондалар старался сдерживать свои чувства, и Эйла вспомнила тот давний вечер в ее долине, когда он лежал, охваченный горем, а она успокаивала его, укачивая, как ребенка. Тогда она еще не знала даже его языка, но, чтобы разделить горе, слова не нужны. Эйла встала и коснулась его плеча, давая ему понять, что мысленно она с ним, но, не мешая переживаниям матери и сына. Сочувствие Эйлы не сможет помочь Мартоне пережить потерю. Он вздохнул.

– У меня есть кое-что для тебя, мама, – сказал он, вставая и подходя к дорожному тюку. Он вытащил какой-то пакет, затем подумал немного и вытащил другой. – Тонолан нашел и полюбил одну женщину. Ее племя называется Шарамудои. Они живут в конце реки Великой Матери, где эта река настолько широка, что становится понятно, почему ее назвали рекой Великой Матери. Шарамудои, в сущности, делятся на два родственных племени: Шамудои живут в долине и охотятся на горных серн, а Рамудои живут у воды и охотятся на огромных речных осетров. Зимой Рамудои приходят к Шамудои, всех их объединяют родственные или семейные связи. Их можно было бы назвать разными племенами, но среди них так много близких родственников, что они считаются половинами одного целого племени. – Джондалар вдруг осознал, как трудно объяснить такое оригинальное и сложное общественное устройство. – Любовь Тонолана была так велика, что он захотел остаться с ними. Он стал членом Шамудои, когда соединился с Джетамио.

– Какое красивое имя, – сказала Мартона.

– Она сама была очень красива. Тебе бы она понравилась.

– Была?

– Она умерла, рожая ребенка, который мог бы стать сыном его очага. Тонолан не смог смириться с ее утратой. По-моему, он хотел последовать за ней в другой мир.

– Он всегда так радовался жизни, был таким беспечным…

– Я знаю, но, когда умерла Джетамио, он изменился. Он потерял все веселье и беспечность, осталось одно безрассудство. Он не в силах был больше жить среди Шарамудои. Я уговаривал его пойти вместе со мной домой, но он настоял, чтобы мы отправились дальше на восток. Я не мог бросить его. Рамудои дали нам одну из своих лодок – они делают отличные лодки, – и мы пошли вниз по течению, но потеряли все в обширной дельте, что завершает реку Великой Матери, где она впадает в море Беран. Я был ранен, а Тонолан едва не погиб в зыбучих песках, но нас спасли люди племени Мамутои.

– Там ты и встретил Эйлу?

Джондалар взглянул на Эйлу и перевел взгляд на мать.

– Нет, – сказал он, немного помедлив. – Когда мы покинули Ивовое стойбище Мамутои, Тонолан решил, что надо идти на север и принять участие в охоте на мамонтов во время их Летнего Схода, но, мне кажется, охота мало волновала его. Он просто хотел продолжать путешествовать. – Джондалар закрыл глаза и вновь тяжело вздохнул. – Мы охотились на оленя, – продолжил он свой рассказ, – но не знали, что его также преследует львица. Она набросилась на него в тот самый момент, когда мы метнули свои копья. Наши копья первыми попали в оленя, но львица добила его. Тонолан решил забрать свою добычу. Я посоветовал ему не связываться с львицей, оставить ее в покое, но он настаивал и продолжал преследовать львицу до самого логова. Мы подождали немного, и когда львица вышла оттуда, Тонолан решил спуститься в ущелье и взять часть туши. Но оказалось, что у львицы был дружок, и он не собирался так просто расстаться с этим оленем. Лев убил его, а меня очень сильно покалечил.

Мартона озабоченно нахмурилась:

– Тебя покалечил лев?

– Если бы не Эйла, то я отправился бы вслед за Тоноланом, – сказал Джондалар. – Она спасла мне жизнь. Она прогнала льва и залечила к тому же мои раны. Она целительница.

Мартона взглянула на Эйлу, потом удивленно обратно на Джондалара.

– Она прогнала льва?

– Мне помогла Уинни, и я ничем не смогла бы помочь, если бы там оказался любой другой лев, – попыталась объяснить Эйла.

Джондалар понял недоумение своей матери. И он знал, что пояснение Эйлы не уменьшило недоверия Мартоны.

– Ты видела, как Волк и лошади слушают ее…

– Не хочешь же ты сказать мне…

– Эйла, расскажи ей сама, – предложил Джондалар.

– На них напал лев, которого я нашла, когда он был совсем маленьким, – начала Эйла. – Его потоптали олени, и его мать бросила его умирать. Он действительно едва не умер. А я как раз гналась за теми оленями, чтобы забрать того, кто попадется в выкопанную мной ловушку. Я заполучила одного оленя и, возвращаясь к себе в долину, нашла этого львиного детеныша и также захватила его с собой. Уинни это совсем не понравилось, львиный запах испугал ее, но мне удалось доставить и оленя, и львенка в мою пещеру. Я ухаживала за ним, и вскоре раны его зажили, но он не мог еще самостоятельно обеспечивать себя, поэтому мне пришлось заменить ему мать. Уинни также привыкла заботиться о нем. – Эйла улыбнулась своим воспоминаниям. – Они вместе так забавно играли, когда он был маленьким.

Внимательно слушая молодую женщину, Мартона наконец кое-что поняла.

– Значит, именно так ты и подружилась с животными? – сказала она. – И с волком. И с лошадьми?

Теперь настала очередь Эйлы удивляться. Никто прежде так быстро не приходил к такому выводу. Она очень обрадовалась сообразительности Мартоны и широко улыбнулась.

– Ну да! Конечно! Именно это я и пыталась объяснить всем! Если взять маленького зверька, кормить его, растить как собственного ребенка, то он привяжется к тебе, а ты к нему. Лев, убивший Тонолана и покалечивший Джондалара, был тем львом, которого я вырастила. Он был мне словно сын.

– Но к тому времени он уже стал взрослым львом, так ведь? Ведь он жил вместе с львицей. Как же тебе удалось отогнать его от Джондалара? – спросила Мартона. Во взгляде ее сквозило недоверие.

– Прежде мы с ним вместе охотились. Когда он был маленьким, я делилась с ним моей добычей, а когда он подрос, я приучила его делиться со мной. Он привык делать то, что я просила. Я была для него как мать. Львы обычно слушаются своих матерей, – сказала Эйла.

– Я тоже этого не понимал, – поддержал ее Джондалар, заметив реакцию своей матери. – Таких больших львов мне еще не приходилось видеть, но Эйла остановила его как раз в тот момент, когда он собирался наброситься на меня второй раз. А потом мне удалось дважды посмотреть, как она ездит на его спине. Все Мамутои, пришедшие на Летний Сход, видели, как она ездит на том льве. Но мне все равно с трудом верится в это, хотя я видел все своими глазами.

– Мне жаль только, что я не успела спасти Тонолана, – сказала Эйла. – Я услышала крик какого-то мужчины, но к тому времени, когда я подъехала к ним, Тонолан уже умер.

Слова Эйлы напомнили Мартоне о ее горе, и каждый из них ненадолго погрузился в собственные переживания, но Мартоне хотелось узнать подробности.

– Я рада, что Тонолан успел найти свою любовь, – сказала она.

Джондалар взял первый пакет, вынутый из дорожного тюка.

– В тот день, когда Тонолан и Джетамио прошли Брачный ритуал, он сказал мне, что ты, мама, поняла, что он никогда не вернется, но он заставил меня пообещать, что когда-нибудь я обязательно вернусь домой. И он просил, чтобы по возвращении я подарил тебе что-нибудь красивое, как обычно делал Вилломар. Когда на обратном пути мы с Эйлой гостили у Шарамудои, Рошарио вручила мне подарок для тебя… мать Джетамио рано умерла, и ее заменила Рошарио. Она сказала, что это было любимое украшение Джетамио, – сказал Джондалар, передавая пакет матери.

Джондалар разрезал веревку, что стягивала кожаный сверток. Сначала Мартона подумала, что подарком была именно эта мягкая и прекрасно выделанная шкура серны, но, развернув ее, она восхищенно вздохнула при виде прекрасного ожерелья. Оно было сделано из зубов серны, изящных и подобранных по размеру белых клыков молодых животных, с просверленными у корней дырочками, которые симметрично располагались по окружности и отделялись друг от друга позвонками маленького осетра, а в центре поблескивала радужная перламутровая подвеска, выточенная в форме лодочки.

– Оно представляет сущность племени, в которое вступил Тонолан, все племя Шарамудои, обе ветви. Зубы серны говорят о долинных Шамудои, а позвонки осетра – о речных Рамудои, а эта перламутровая лодочка объединяет их. Рошарио хотелось подарить тебе что-то принадлежавшее женщине, избранной Тоноланом, – пояснил Джондалар.

Мартона разглядывала этот прекрасный подарок, не обращая внимания на сбегающие по ее щекам слезы.

– Джондалар, а почему он думал, будто я знала, что он никогда не вернется? – спросила она.

– Он вспоминал, что, провожая его, ты сказала ему «Счастливого Путешествия», а не «До свидания».

И вновь ручейки слез пролились из ее глаз.

– Он был прав, Я не надеялась, что он вернется. Конечно, я всячески старалась отогнать грустные мысли, но в глубине души, провожая Тонолана, знала, что больше никогда не увижу его. А когда я узнала, что ты ушел с ним, то подумала, что потеряла двух сыновей. Было бы, конечно, хорошо, если бы Тонолан вернулся вместе с тобой, Джондалар, но я просто счастлива, что, по крайней мере, вернулся ты, – сказала она, привлекая к себе сына.

Эйла тоже не смогла сдержать слез, глядя на трогательные объятия Джондалара и его матери. Сейчас она начала осознавать, почему Джондалар не смог принять предложение Толи и Маркено и не остался жить в племени Шарамудои. Она понимала, что значит потерять сына. Понимала, что никогда больше не увидит своего сына, Дарка, но ей хотелось бы узнать, как сложится его жизнь. Входной занавес вновь приподнялся.

– Догадываетесь, кто вернулся домой? – вбегая, воскликнула Фолара. За ней более степенно вошел Вилломар.




Глава 3


Мартона поспешила навстречу вошедшему мужчине, и они сердечно обнялись.

– Отлично! Я вижу, что вернулся наконец твой долговязый сынок, Мартона! Вот уж не думал, что у него проявится страсть к путешествиям. Может, ему следовало заняться торговлей, а не раскалыванием кремневых желваков, – сказал Вилломар, скидывая заплечную сумку. Затем он крепко обнял Джондалара. – А ты еще больше подрос и возмужал, как я замечаю, – с широкой усмешкой сказал пожилой мужчина, окидывая взглядом высокого молодого блондина, рост которого был никак не меньше шести футов и шести дюймов.

Джондалар усмехнулся в ответ. При встрече с ним Вилломар никогда не упускал случая подшутить над его ростом. Немалый рост Вилломара, который, как и Даланар, считался мужчиной его очага, также превышал шесть футов, но Джондалар слегка перерос этого мужчину, догнав ростом Даланара, бывшего мужа Мартоны, с которым они разорвали союз после рождения Джондалара.

– А где твой второй сын, Мартона? – все еще улыбаясь, спросил Вилломар. Тут он заметил следы слез на ее лице и понял, как сильно ее что-то огорчило. Когда он увидел, что ее боль отражается в глазах Джондалара, его улыбка окончательно растаяла.

– Тонолан теперь путешествует в другом мире, – сказал Джондалар. – Я только что рассказал матери… – Он заметил, как побледнел и пошатнулся Вилломар, словно его ударили.

– Но… но он не может быть в другом мире, – недоверчиво произнес потрясенный Вилломар. – Он еще совсем молод. Он еще даже не нашел женщину, чтобы основать очаг. – С каждой фразой его голос становился все громче и тоньше. – Он просто… просто он пока не вернулся домой… – Последнее возражение прозвучало как горестный стон.

Вилломар любил всех детей Мартоны, но когда они стали жить в его очаге, Джохарран, ребенок, рожденный у очага Джоконана, уже был почти взрослым и готовился пройти ритуал Первой Радости, поэтому между ними сложились дружеские отношения. И он также быстро привязался к Джондалару, который уже начинал ходить, хотя его еще кормили грудным молоком, однако у его очага родились только Тонолан и Фолара. Вилломар также был уверен, что Тонолан рожден от его духа, поскольку мальчик во всем походил на него, особенно в любви к путешествиям: его все время тянуло в дорогу, в новые неизведанные земли и края. Он знал, что Мартона в глубине души боялась, что больше уже не увидит его, да и Джондалара тоже, когда узнала, что тот ушел вместе с братом. Но Вилломар относил ее страх на счет материнского беспокойства. Сам Вилломар всегда возвращался из путешествий, поэтому ждал, что Тонолан тоже вернется.

Потрясенный и оцепеневший мужчина выглядел совсем растерянным. Мартона налила ему вина из красной кожаной фляги, а Джондалар и Фолара уговаривали его присесть на подушки к низкому столу.

– Выпей немного вина, – сказала Мартона, садясь рядом с ним. Все в нем точно окаменело, пока он еще не способен был постичь эту трагедию. Взяв чашку, он выпил ее до дна, даже не осознавая, что делает, и ничего не видящим взглядом уставился на нее.

Эйле хотелось чем-нибудь помочь. Она подумала, что надо бы достать медицинскую сумку и приготовить для него какой-то успокаивающий настой. Но она была для него чужой и понимала, что пока лучше всего ему могут помочь внимание и забота любящих его людей.

Тонолан нашел любимую женщину, – сказала Мартона, пытаясь хоть чем-то утешить его. Понимая, какую душевную муку испытывает ее муж, она пока отрешилась от собственных переживаний, стремясь помочь ему. – Джондалар принес мне подарок от нее. – Она взяла ожерелье и показала ему. Его взгляд был рассеянным и пустым, казалось, он не видит ничего происходящего вокруг, потом он вздрогнул и закрыл глаза. Немного погодя он взглянул на Мартону, словно осознав, что она разговаривала с ним, хотя не мог вспомнить о чем. – Это принадлежало жене Тонолана, – сказала она, протягивая ему украшение. – Джондалар сказал, что это традиционное ожерелье людей ее племени. Они жили на берегу большой реки… реки Великой Матери.

– Значит, он забрался в такую даль, – сказал Вилломар севшим от боли голосом.

– Даже дальше, – сказал Джондалар. – Мы дошли до конца реки Великой Матери, где она вливается в море Беран, и переправились на другой берег. Оттуда Тонолан хотел пойти на север, чтобы поохотиться на мамонтов с племенем Мамутои. – Вилломар поднял взгляд на него, на его лице отразилось мучительное недоумение, словно он не совсем понимал, о чем идет речь. – И я сохранил кое-что принадлежавшее ему, – сказал Джондалар, пытаясь придумать, как помочь этому мужчине. Он взял со стола второй сверток. – Эту вещь отдал мне Маркено. Маркено стал его родственником, членом его семьи, жившей с речными людьми, Рамудои.

Джондалар развернул сверток и показал Вилломару и Мартоне инструмент, сделанный из рога большого лося – одного из представителей семейства оленей, – с отростками на широкой развилке. В середине, прямо под развилкой, имелось отверстие примерно полтора дюйма диаметром. Этим приспособлением Тонолан выпрямлял древки копий.

Тонолан постиг мастерство обработки дерева под давлением, обычно нагревая его горячими камнями или паром. Этот инструмент использовался для удобства управления и достижения выигрыша в силе, в процессе выпрямления под нагрузкой неровностей или изгибов палки, выбранной для древка копья, чтобы обеспечить точность его полета. В частности, таким способом выпрямляли кривизну конца длинной палки, которую невозможно было исправить руками. Вставляя палку в отверстие выпрямителя, получали выигрыш в силе и дополнительную возможность для выпрямления концов. Хотя такое приспособление называли выпрямителем, его также использовали и для сгибания палок при изготовлении снегоходов, щипцов или любой другой утвари, требующей гнутого дерева. Мастера, работающие с деревом, освоили самые разные способы его обработки.

Крепкую и длинную, как ступня, ручку этого инструмента украшали резные изображения загадочных символов, животных и молодых весенних растений. Такая резьба могла иметь разные значения в зависимости от деталей; любые резные или нарисованные изображения значили больше, чем казалось непосвященному взгляду. Все подобные изображения делались для почитания Великой Земной Матери, и рисунки, прорезанные на рукоятке выпрямителя Тонолана, были сделаны в Ее честь, в надежде, что Она приведет дух животных к копьям, изготовленным с помощью этого инструмента. А сезонные детали отражали часть таинственного духовного ритуала. Эти красиво вырезанные изображения имели важное значение, но – насколько знал Джондалар – его брат любил резные украшения именно за их красоту.

Вилломару удалось сосредоточить взгляд на этом просверленном роговом инструменте, и он взял его.

– Это выпрямитель Тонолана, – сказал он.

– Да, – сказала Мартона. – Ты помнишь, как Тонолан гнул дерево таким инструментом, когда делал подставку для этого стола? – Она коснулась низкой каменной плиты, лежавшей перед ней.

– Тонолану нравилось работать с деревом, – заметил Вилломар, его голос все еще звучал глухо, отчужденно.

– Да, он стал мастером своего дела, – поддержал Джондалар. – Мне кажется, ему так понравилось житье у Шарамудои отчасти потому, что они умели делать с деревом такое, что ему даже и не снилось. Они гнули дерево, строя лодки. Они придавали бревну форму челнока – своеобразной лодки, – выдалбливали его изнутри, а потом ставили распорки, чтобы расширить его. Они еще больше увеличивали его размеры, обшивая по бокам длинными досками, изогнув их по форме самой лодки и скрепив вместе всю конструкцию. Рамудои мастерски наловчились управлять такими лодками на реке, но изготавливало их обычно все племя – и Шамудои, и Рамудои.

Я тоже подумывал, не остаться ли с ними. Они удивительные люди. Когда мы с Эйлой гостили у них на обратном пути, они предложили нам стать членами их племени. Если бы я мог выбирать, то предпочел бы остаться у речных людей, Рамудои. Один из их подростков по-настоящему заинтересовался обработкой кремня.

Джондалар понимал, что своей болтовней просто пытается заполнить тягостное молчание, но от растерянности просто не знал, как лучше поступить. Он никогда не видел Вилломара таким потрясенным.

Послышался тихий стук, и Зеландони, не ожидая приглашения, отвела в сторону входной занавес и вошла внутрь. За ней следовала Фолара, и Эйла поняла, что девушка выскользнула из дома, чтобы призвать жрицу на помощь. Она мысленно одобрила ее действия; именно так и надо было поступить. Сестра Джондалара была умной девушкой.

Фолара встревожилась, заметив, как сильно расстроен Вилломар. И не придумала ничего лучшего, как попросить помощи. А Зеландони была жрицей, хранительницей Даров Дони, связующей Великую Земную Мать с Ее детьми, она оказывала людям помощь и лечила всех нуждающихся.

Фолара кратко объяснила могущественной женщине, что случилось. Окинув взглядом собравшихся, Зеландони сразу поняла ситуацию. Обернувшись, она тихо сказала что-то Фоларе, которая быстро прошла на кухню и начала раздувать угли в очаге, чтобы вновь разжечь огонь. Но угли уже потухли. Мартона разбросала последние тлеющие угольки, чтобы не спалить мясо, и не разожгла их заново, решив оставить запас на будущее.

Вот тут Эйла поняла, что сможет помочь. Она покинула горюющих родственников и быстро прошла к лежавшему у входа тюку. Она точно знала, где лежит ее костровой набор, и, вытащив его, направилась в кухню, вспомнив Барзека, мужчину из племени Мамутои, который сделал этот набор для нее, после того как она подарила каждому очагу Львиного стойбища по огненному камню.

– Давай я помогу тебе развести огонь, – сказала Эйла. Фолара улыбнулась. Она умела разводить огонь, но ее сильно огорчило, что мужчина ее очага так переживает, и сейчас обрадовалась дружеской поддержке и компании. Вилломар обычно выглядел очень сильным и уравновешенным и всегда хорошо владел собой.

– Если у тебя есть немного растопки, я разожгу костер, – сказала Эйла.

– Огненные палочки лежат там, – сказала Фолара, поворачиваясь к задней полке.

– Отлично. Но они мне не понадобятся, – сказала Эйла, открывая свой костровой набор. В нем имелось несколько отделений и кармашков. Она открыла одно и высыпала измельченный сушеный лошадиный навоз и, достав из другого кармашка немного сухой травы, положила ее на навозную кучку, а из третьего кармана вытащила несколько лучинок и пристроила их к получившейся горке.

Фолара наблюдала за ее действиями. За время долгого Путешествия Эйла, очевидно, привыкла держать под рукой растопку, но взгляд девушки стал озадаченным, когда чуть позже Эйла достала пару камней. Склонившись над очагом, женщина, которую брат привел с собой, ударила одним камнем о другой, подула на растопку, и она загорелась. Это было потрясающе!

– Как ты это сделала? – пребывая в полнейшем изумлении, спросила Фолара.

– Позже я покажу тебе, – сказала Эйла. – А пока надо побыстрее развести хороший костер, чтобы вскипятить воду для Зеландони.

Фолара испытала приступ легкого страха.

– Откуда ты знаешь, что я собиралась сделать?

Мельком глянув в ее сторону, Эйла еще раз внимательно посмотрела на девушку. На лице Фолары отразился ужас. Возвращение брата после долгого отсутствия, вид ручных животных и странной чужеземки да вдобавок известие о смерти второго брата и неожиданно острая реакция Вилломара – все эти события резко повысили напряжение и волнение нынешнего тревожного дня. А теперь еще эта чужеземка приходит к ней, таинственным образом разжигает огонь и неведомо откуда знает то, чего никто не говорил ей, поэтому Фолара серьезно призадумалась о том, что, возможно, справедливы догадки ее соплеменников и приведенная Джондаларом женщина действительно наделена магическими способностями. Эйла видела, что девушка чересчур разволновалась, и прекрасно понимала, что творится в ее душе.

– Я познакомилась с Зеландони. И мне известно, что она ваша целительница. Именно поэтому ты и позвала ее, верно? – спросила Эйла.

– Да, она жрица, – ответила девушка.

– Целители обычно предпочитают готовить настои, помогающие успокоиться расстроенному человеку. Я предположила, что она попросила тебя вскипятить воду, чтобы приготовить такой настой, – спокойно и подробно объяснила Эйла.

Напряжение Фолары заметно понизилось: объяснение казалось вполне разумным.

– И я обещаю, что покажу тебе быстрый способ разжигания огня. Кто угодно может сделать это… взяв правильные камешки.

– Кто угодно?

– Да, даже ты, – улыбаясь, сказала Эйла.

Девушка тоже улыбнулась. Она уже сгорала от любопытства, ей не терпелось побольше узнать об этой женщине и расспросить ее о многих вещах, но не хотелось быть невежливой. Сейчас у нее появилось еще больше вопросов, и эта чужеземная женщина вовсе не выглядела такой уж недоступной. В сущности, она казалась довольно приятной в общении.

– И ты расскажешь мне еще и о лошадях?

Эйла ответила ей широкой довольной улыбкой. Она вдруг поняла, что Фолара в общем-то еще совсем девочка, хотя выглядит уже вполне взрослой и красивой молодой женщиной. Ей захотелось спросить у Джондалара, сколько же лет его сестре, но Эйла подозревала, что она еще очень молода, возможно, ровесница Лэти, дочери Неззи, жены вождя Львиного стойбища Мамутои.

– Конечно. Мы даже можем навестить их вместе с тобой, – она мельком глянула в сторону сидевших за низким столом, – может быть, завтра, когда все успокоятся. Ты можешь в любое время сама сходить и посмотреть на них, только не надо подходить слишком близко, пока они не познакомятся с тобой получше.

– Ну да, я понимаю, – сказала Фолара.

Припомнив, как восхищалась Лэти этими лошадками, Эйла улыбнулась и спросила:

– А может, ты хотела бы прокатиться на спине Уинни?

– О! А я смогу? – затаив дыхание и удивленно раскрыв глаза, спросила Фолара. Горячий интерес сестры Джондалара выражался почти так же, как у Лэти, которая настолько сильно привязалась к лошадям, что Эйла подумала: настанет день, когда она сама попытается раздобыть и вырастить маленького жеребенка.

Эйла вернулась к разведению костра, а Фолара сходила за бурдюком с водой, сделанным из водонепроницаемого желудка крупного животного.

– Мне нужно сбегать за водой, здесь мало осталось, – сказала девушка.

Угли медленно разгорались и оживали. Эйла дунула посильнее, добавила сухую стружку, затем мелкую растопку, принесенную Фоларой, и, наконец, несколько более толстых веток. Заметив кухонные камни, она положила несколько штук в огонь для нагрева. Вскоре вернулась Фолара с полным и на вид очень тяжелым бурдюком, но девушка, очевидно, привыкла поднимать его и ловко налила воды в глубокий деревянный сосуд, в котором Мартона, вероятно, обычно заваривает чай. Потом она передала Эйле щипцы со слегка обугленными концами. Дав камням хорошо раскалиться, Эйла вытащила один из них. Камень с шипением опустился на дно чайной миски, а над водой поднялось легкое облачко пара. Эйла добавила второй раскаленный камень и, вытащив первый, заменила его следующим – вода постепенно нагревалась.

Фолара вышла сообщить Зеландони, что кипяток почти готов. Эйла поняла, что она, должно быть, сообщила ей еще о чем-то, поскольку голова властной жрицы резко повернулась в ее сторону. Заметив, как эта полная женщина встает с низких подушек, Эйла вспомнила Креба, Мог-ура Клана. Он был хромым и обычно с трудом поднимался с низких сидений. Его любимым местом отдыха стала нижняя ветка изогнутого старого дерева, на ней ему было удобно сидеть и вставать с нее было легко.

Зеландони вошла в кухонное помещение.

– Я поняла, что вода уже согрелась. – Эйла кивнула на сосуд с закипающей водой. – Верно ли я поняла Фолару? Она сказала, что ты хочешь научить ее разводить огонь с помощью камней? Ты знаешь какой-то хитрый способ?

– Все верно. У меня есть несколько огненных камней. У Джондалара тоже. Надо лишь научиться пользоваться ими, а это совсем не трудно. Я с удовольствием покажу тебе в любое время, когда захочешь. Мы все равно собирались научить этому всех вас.

Зеландони оглянулась на Вилломара. Эйла поняла, что ее желание сейчас не главное.

– Позже, – тихо сказала женщина, отрицательно покачав головой. Она достала из мешочка, висевшего на поясе ее обширной талии, несколько щепоток каких-то сухих трав и бросила их в кипящую воду. – Жаль, я не захватила тысячелистника, – пробормотала она себе под нос.

– У меня есть немного, если тебе нужно, – сказала Эйла.

– Что? – сказала Зеландони. Она так сосредоточилась на приготовлении настоя, что не расслышала сказанного.

– Я сказала, что, если нужно, я могу дать тебе тысячелистника. Ты пожалела, что не захватила его.

– Правда? Я просто задумалась, но откуда у тебя тысячелистник?

– Я целительница… и знаю много лечебных отваров. У меня всегда есть с собой запас разных лекарственных трав. В том числе и тысячелистник. Он помогает при боли в желудке, успокаивает и быстро и чисто залечивает раны, – сказала она.

Рот Зеландони начал открываться от удивления, но она вовремя опомнилась и закрыла его.

– Так ты целительница? Неужели Джондалар привел домой целительницу? – Едва не рассмеявшись, она прикрыла глаза и тряхнула головой. – Мне кажется, Эйла, нам с тобой предстоит о многом поговорить.

– Я с удовольствием побеседую с тобой в любое время, – сказала она, – так тебе нужен тысячелистник?

Зеландони слегка призадумалась: «Она не может быть служительницей. Иначе никогда не оставила бы свое племя, чтобы последовать за мужчиной, даже если он стал се избранником. Но возможно, она разбирается в травах. Многие люди что-то знают о них. Если у нее есть тысячелистник, почему бы не добавить его? У него особый запах, и я смогу понять, верно ли она определила его».

– Да. Если он у тебя недалеко, – сказала жрица. – По-моему, с ним настой будет полезнее.

Эйла быстро подошла к дорожному тюку, сунула руку в боковой карман и вытащила свою лекарскую сумку из шкуры выдры. Она уже изрядно выносилась, заметила Эйла возвращаясь к очагу. Надо будет сделать новую. Когда она вошла в кухню, Зеландони с удивлением посмотрела на ее странную сумку. Похоже, она сделана из целой шкуры животного. Жрица не видела раньше ничего подобного, но отчего-то прониклась доверием к ее содержимому.

Молодая женщина откинула уплощенную голову выдры, служившую крышкой, развязала завязки, стягивающие верхний край, и, заглянув внутрь, вытащила маленький сверток. По оттенку кожи, виду завязок и количеству узелков на их свободно болтающихся концах Эйла узнала, что именно в нем находится. Она развязала узел – такой узелок легко развязывался, если знать нужный способ, – и протянула траву Зеландони.

Зеландони удивилась, как Эйла узнала, что именно она выбрала, даже не понюхав траву, но когда она сама поднесла ее к носу, то поняла, что выбор сделан правильно. Жрица взяла в руку немного высушенной травы и очень внимательно рассмотрела ее, определяя, что именно высушено – листья или еще и цветы, и заодно проверяя, нет ли там чего лишнего. Оказалось, что заготовлены были исключительно листья тысячелистника. Она добавила пару щепоток в деревянную миску.

– Может, добавить еще один раскаленный камень? – спросила Эйла, с интересом думая, хочет ли Зеландони приготовить настой или отвар – прокипятить травы или просто дать настояться.

– Не надо, – сказал жрица. – Не стоит делать слишком сильное средство. Ему нужна мягко действующая настойка. Он уже почти справился с потрясением. Вилломар сильный мужчина. Сейчас он уже больше переживает за Мартону, и я хочу дать и ей немного успокоительного чая. С ее лекарствами надо быть осторожной.

Эйла подумала, что, должно быть, она постоянно дает матери Джондалара какие-то настои и поэтому строго следит за ними.

– А хочешь, я приготовлю какой-нибудь чай для всех? – спросила она.

– Даже не знаю. А какой именно? – спросила старшая целительница.

– Просто легкий и вкусный напиток. Немного мяты и ромашки, можно добавить еще липового цвета, чтобы подсластить его.

– Да, такой вполне подойдет. Ромашка и липовый цвет окажут хорошее успокаивающее действие, – сказала Зеландони, направляясь к выходу.

Радостно улыбаясь, Эйла достала еще несколько свертков из лекарской сумки. «Как прекрасно, что Зеландони знакома с целительной магией! С тех самых пор, как я покинула Клан, мне ни разу не удавалось пожить рядом с человеком, посвященным в тайны лекарственных трав и целительную магию. Как замечательно, что можно будет наконец с кем-то поговорить обо всем этом!»

Сначала Эйла научилась целительству – по крайней мере узнала виды и свойства лекарственных трав и способы лечения – у Изы, ее приемной матери в Клане, которая считалась самой сведущей наследницей знаменитого рода целительниц. Потом, отправившись вместе с Кланом Брана на Клановое Сходбище, она почерпнула кое-какие знания и у других целительниц. А через несколько лет, на Летнем Сходе Мамутои, она провела довольно много времени с их жрицами, обладавшими даром целительства.

Она обнаружила, что все служители Матери сведущи как в целительной, так и в духовной магии, но не все одинаково искусны. Зачастую многое зависело от личной заинтересованности. Одни мамуты исключительно хорошо разбирались в лекарственных травах, другие больше интересовались методами лечения, третьи увлекались общим подходом, пытаясь выяснить, почему одних людей можно вылечить от определенной болезни или раны, а других нельзя. А некоторых волновали только вопросы духовного мира и состояния и мало интересовало целительство.

Эйле хотелось узнать обо всем. Она старалась впитывать любые полезные сведения – понятия мира Духов, счетные слова и их применение, памятные сказания и легенды, – но главным и бесконечно привлекательным для нее оставалось целительство: изучение лекарственных снадобий, способов лечения и причин болезней. Она проводила на себе опыты с различными растениями и травами, как учила ее Иза, тщательно проверяла и запоминала результаты их воздействия, и научилась всему, что могли предложить целительницы, которые встретились ей во время Путешествия. Обладая определенными знаниями, она неизменно продолжала учиться. В сущности, Эйла даже не могла с уверенностью сказать, много ли она знает и насколько она искусна. Но с той поры, как она покинула Клан, больше всего ей не хватало человека, с которым можно было бы посоветоваться или обсудить возникающие вопросы, ей не хватало постоянного общения с другой целительницей.

Фолара помогла ей приготовить чай и показала, где лежит кухонная посуда. Они вдвоем принесли всем чашки с горячим напитком. Вилломар выспрашивал у Джондалара подробности о смерти Тонолана. Джондалар как раз начал повторять рассказ о нападении пещерного льва, когда всех отвлек стук, доносившийся от входа.

– Заходи, – пригласила Мартона.

Отодвинув в сторону занавес, Джохарран с легким удивлением отметил, что здесь собралась вся его родня, включая Зеландони.

– Я зашел повидать Вилломара. Мне хотелось узнать, как прошел торговый поход. Я видел, как вы с Тинованом принесли объемистый тюк, но, учитывая сегодняшнее волнение и подготовку к вечернему празднику, подумал, что нам лучше подождать до завтра и тогда уж спокойно… – говорил он, подходя к столу. Он не закончил фразу, внезапно осознав, что случилось нечто особенное. Пробежав взглядом по грустным лицам, он вопросительно глянул на Зеландони.

– Джондалар как раз рассказывает нам о том пещерном льве, что… напал на Тонолана, – сказала она и, заметив, какой ужас отразился на его лице, поняла, что он еще не знает о смерти своего младшего брата. Ему тоже будет трудно пережить это известие. Тонолана все любили. – Садись, Джохарран. Думаю, нам стоит всем вместе выслушать эту историю. Разделенное горе легче перенести, да и Джондалару вряд ли захочется лишний раз повторять ее.

Перехватив взгляд Зеландони, Эйла кивнула головой сначала в сторону первого успокоительного настоя, приготовленного Зеландони, а затем в сторону заваренного ею самой чая. Одобрительно кивнув во втором случае, Зеландони отметила, как Эйла молча налила чашку и ненавязчиво предложила ее Джохаррану. Он машинально взял напиток, весь поглощенный рассказом Джондалара, заканчивающего описывать события, приведшие к смерти Тонолана. Зеландони озадаченно посматривала на молодую чужеземку. Было в ней нечто особенное, похоже, ее знания не ограничиваются поверхностным знакомством с целебными травами.

– Джондалар, а что произошло после того, как лев напал на него? – спросил Джохарран.

– Он напал на меня.

– Как же тебе удалось убежать?

– Это может рассказать только Эйла, – сказал Джондалар. Все взоры вдруг обратились на нее.

Когда Джондалар впервые поступил так – рассказал половину истории и без предупреждения передал ей слово, – она почувствовала сильную растерянность. Конечно, теперь она уже привыкла к общению с людьми, но Зеландонии были его родственниками, членами его семьи. И ей придется рассказывать им о смерти их родственника, о смерти неизвестного ей мужчины, очевидно, всеми здесь очень любимого. От волнения у нее все внутри сжалось.

– Я ехала на спине Уинни, – начала она. – В ее животе уже был Удалец, но ей нельзя было застаиваться, поэтому мы с ней понемногу гуляли каждый день. Обычно мы отправлялись в более удобные для прогулок восточные долины, но мне надоело ездить одной и той же дорогой, и для разнообразия я решила отправиться в западную сторону. Мы прошли до конца долины, где скалистые склоны становились ровнее. Переправились через мелководную речку, и мне уже почти расхотелось идти дальше в этом направлении. Уинни тащила за собой жердяную волокушу, а перед нами высился крутой склон, но она уверенно и без особых сложностей поднялась наверх.

– Что такое жердяная волокуша? – спросила Фолара.

– Ну, это просто две жерди, одни концы которых закреплены на спине лошади, а к другим привязана волокуша с какой-нибудь поклажей. Именно так Уинни обычно помогала мне перетаскивать что-то в пещеру, к примеру, животных, на которых я охотилась, – сказала Эйла, пытаясь объяснить устройство изобретенного ею транспортного средства.

– А разве не проще было бы попросить людей помочь тебе? – захотелось узнать Фоларе.

– Никто тогда не мог мне помочь. Я жила одна в той долине, – сказала Эйла.

Сидевшие у стола удивленно переглянулись, но прежде чем кто-то еще задал очередной вопрос, вмешалась Зеландони:

– Я уверена, что у всех нас есть множество вопросов к Эйле, но мы сможем задать их позже. Пожалуй, сейчас ей лучше дать возможность спокойно закончить рассказ о Тонолане и Джондаларе.

Все согласно кивнули и вновь внимательно посмотрели на чужеземку.

– Когда мы проходили по каньону, я услышала львиный рык, а потом крик, какой-то человек кричал от боли, – продолжила Эйла. Слушатели ловили каждое ее слово, но Фолара опять не утерпела:

– И что ты сделала?

– Сначала я растерялась, но потом решила, что нужно выяснить, кто кричал. Я должна была оказать всю возможную помощь. Уинни довезла меня до каньона. Спешившись около скалы, я осторожно выглянула из-за нее. И тут я увидела льва и узнала его голос. Это был Малыш, или Вэбхья. Тогда я осмелела и направилась к нему. Я знала, что он не тронет нас, – добавила она.

На сей раз не выдержала Зеландони:

– Ты узнала рев льва? И подошла прямо к ревущему льву?

– Это же был не простой лев. Это был Вэбхья. Мой лев. Я сама вырастила его, – сказала Эйла, пытаясь объяснить особенность ситуации. Она глянула на Джондалара, но тот лишь усмехнулся, несмотря на серьезность пересказываемых ею событий. Он не смог сдержать усмешки.

– Они уже рассказали мне об этом особенном льве, – сказала Мартона. – Очевидно, Эйла знает какой-то подход к животным, не только к лошадям и волкам. Джондалар говорит, что видел, как она каталась на спине этого льва так же, как на лошади. Он утверждает, что это видели и другие люди. Пожалуйста, продолжай, Эйла.

Зеландони подумала, что ей надо будет получше разобраться в сущности такой связи с животными. Она видела лошадей у Реки и знала, что Эйла привела с собой волка, но не видела, как Мартона привела их сюда, поскольку навещала больного ребенка в другом жилище. Они не попались ей на глаза, и она на время выбросила их из головы.

– Итак, в дальнем конце каньона, – продолжала Эйла, – я увидела Вэбхья на скалистом уступе с двумя мужчинами. Я подумала, что оба они мертвы, но, забравшись наверх, осмотрела их и обнаружила, что умер только один. Второй был еще жив, но ему была необходима срочная помощь. Мне удалось стащить Джондалара вниз по склону и уложить его на волокушу.

– А что же лев? – спросил Джохарран. – Пещерные львы обычно никогда не расстаются со своей добычей.

– Все верно, но Малыш-то не обычный лев. Я велела ему отойти. – Эйла заметила его изумленный и недоверчивый взгляд. – Просто я сама так приучила его, когда мы охотились с ним вместе. Во всяком случае, я знала, что он не голодный, ведь его львица неравно притащила оленя. А он никогда не охотился на людей. Я его вырастила. Я заменила ему мать. Он воспринимал людей как свою семью… свой прайд. По-моему, он напал на этих двух мужчин только потому, что они подошли слишком близко к его логову, вторглись на его территорию.

Но погибшего мне тоже не хотелось оставлять там. У львицы могло быть иное отношение к людям. На волокуше уже не осталось места, а у меня не было времени для совершения полного похоронного обряда. Я боялась, что Джондалар тоже умрет, если я быстро не отвезу его в мою пещеру. Рядом с этим скалистым уступом круто уходила вверх каменистая осыпь, сдерживаемая лишь большим камнем. Я подтащила туда тело погибшего, а чтобы осыпь засыпала его, сдвинула камень в сторону с помощью копья – тогда я изготавливала тяжелые и массивные копья, как в Клане. Мне очень не хотелось оставлять его просто так, даже не послав известие в мир Духов. Я не мог-ур, но все-таки провела ритуал Креба и попросила Дух Великого Пещерного Медведя помочь провести его в Землю Духов. И потом мы с Уинни привезли Джондалара домой.

Зеландони хотелось задать множество вопросов. Кто или что такое «гррреб» (так она восприняла имя Креб)? И почему она призывала Дух Пещерного Медведя, а не Великую Земную Мать? Она не поняла половины из того, что говорила Эйла, а второй половине с трудом верилось.

– Хорошо хоть, что Джондалар пострадал не так сильно, как ты вообразила, – сказала старшая целительница.

Эйла отрицательно покачала головой. Что она хочет сказать? Джондалар был на грани жизни и смерти. Она даже не знала, удастся ли ей спасти его.

Видя выражение лица Эйлы, Джондалар догадался, о чем она думает. Зеландони определенно высказала предположение, которое нужно поправить. Он встал.

– Я думаю, вам следует узнать, как сильно покалечил меня лев, – сказал он, поднимая рубаху и развязывая поясок своих летних штанов.

Хотя мужчины, впрочем, как и женщины, редко ходили обнаженными, даже в самые жаркие летние дни, демонстрация голого тела не являлась чем-то необычным. Люди часто видели друг друга без одежды во время купания в реке или мытья в горячей бане. И когда Джондалар спустил штаны, его родственники уставились не на мужской орган, а на большие шрамы, отметившие бедро и паховую область.

Раны хорошо зажили; Зеландони заметила, что в некоторых местах пришлось сшивать даже куски кожи. Эйла наложила семь стягивающих швов: четыре на самую глубокую рану и еще три, чтобы закрепить разорванные мышцы. Никто ее этому не учил, но наложение швов было единственным способом, который она смогла придумать, чтобы соединить рваные края ран.

Столь тяжелые увечья, казалось, прошли без последствий для Джондалара. Он совершенно не хромал на покалеченную ногу и не оберегал ее, и, несмотря на шрамы, мышечная ткань, видимо, отлично восстановилась. На его теле имелись и другие шрамы и отметины, оставленные львиными когтями и зубами на правом плече и груди, а также странный шрам на ребрах, явно не имевший отношения к той истории. Стало очевидно, что долгое Путешествие не прошло для него бесследно.

Наконец все поняли, какие тяжелые увечья получил Джондалар и почему о нем нужно было как можно скорее позаботиться, но лишь Зеландони представляла себе, как близко к смерти он находился. Она покраснела при мысли о том, как сильно недооценивала целительский дар Эйлы, и смутилась, вспомнив свое грубое замечание.

– Прости меня, Эйла. Я даже не представляла, что ты такая искусная целительница. Мне кажется, Девятой Пещере Зеландонии крупно повезло, что Джондалар привел с собой отлично обученную целительницу, – сказала она, подметив и улыбку одевающегося Джондалара, и тихий облегченный вздох Эйлы.

Теперь Зеландони невольно укрепилась в своем желании как можно больше узнать об этой чужеземке. Ее общение с животными имеет особое значение, а, будучи искусной целительницей, она наверняка завоюет авторитет и влияние среди Зеландонии. Такая иноземка могла сильно повредить спокойной и налаженной жизни племени, если оставить ее без надлежащего руководства и надзора. Но поскольку ее привел именно Джондалар, нужно действовать с особой осторожностью. Для начала стоит побольше разузнать о прошлом этой женщины.

– Видимо, я должна поблагодарить тебя, Эйла, за то, что домой вернулся хотя бы один из моих сыновей, – сказала Мартона. – Я очень рада его возвращению и благодарна тебе.

– А если бы еще и Тонолан вернулся, то мы были бы совершенно счастливы. Но когда он уходил, Мартона уже знала, что он не вернется, – сказал Вилломар и добавил, взглянув на хранительницу его очага: – Мне не хотелось верить тебе, но я и сам мог бы понять это. Он мечтал повидать весь мир, все испытать. Только ради этого он мог бы бесконечно блуждать по свету. С самого детства он обладал необузданным любопытством.

Последнее замечание напомнило Джондалару о серьезном деле, которое давно заботило его. Может быть, сейчас настал подходящий момент.

– Зеландони, мне нужно узнать у тебя, сможет ли его дух отыскать путь в мир Духов? – Как обычно озабоченно сдвинув брови, Джондалар вдруг стал похож на Джохаррана. – После смерти жены Тонолан очень изменился и перешел в следующий мир без надлежащего сопровождения. Его останки по-прежнему покоятся под каменной осыпью в тех восточных степях, с ним не провели наш похоронный ритуал. Что, если его дух заблудился, странствуя в ином мире, и некому будет показать ему верный путь?

Полная женщина нахмурилась. Это был серьезный вопрос, и он требовал деликатного ответа, особенно учитывая горе родственников Тонолана.

– По-моему, Эйла, ты сказала, что провела какой-то похоронный ритуал. Расскажи мне о нем.

– Тут особенно нечего рассказывать, – начала она. – Такой ритуал обычно проводил Креб, когда человек умирал и его дух покидал этот мир. Меня больше беспокоил тот, что остался в живых, но я хотела сделать так, чтобы умершему было легче найти свой путь.

– Позже она приводила меня на место его погребения, – добавил Джондалар, – и дала мне порошок красной охры, чтобы посыпать на его могилу. Последний раз, покидая ее долину, мы зашли в то ущелье, где лев напал на пас с Тоноланом. В каменной насыпи над его телом я нашел один оригинальный камешек и прихватил его с собой. Я надеялся, что он поможет тебе отыскать его дух, если он еще блуждает, и ты сможешь указать ему верный путь. Этот камешек у меня в сумке, я достану его.

Джондалар встал, прошел к своему тюку и быстро вернулся с незатейливым кожаным мешочком на длинном узком ремешке, чтобы его можно было носить на шее, хотя его, очевидно, редко так носили. Открыв мешочек, он вытряхнул на ладонь его содержимое: кусочек красной охры и обычный с виду серый камешек, имевший форму уплощенной пирамидки с острыми гранями. Но когда он показал всем ее основание, то ответом ему были удивленные вздохи и взгляды. Нижнюю сторону украшал тонкий слой полосатого молочно-голубого опала с огненно-красными искрами.

– Я стоял там, думая о Тонолане, а этот камешек скатился вниз по галечному склону прямо к моим ногам, – пояснил Джондалар, – Эйла посоветовала мне положить его в мой амулет – в этот мешочек – и принести домой. Я не знаю, как объяснить, но у меня такое чувство, что этот камешек – или, может, дух этого камешка – как-то связан с духом Тонолана.

Он протянул камешек Зеландони. Никто больше не выразил желания прикоснуться к нему, а Джохарран даже вздрогнул, как заметила Эйла. Жрица внимательно рассматривала его, неторопливо размышляя, что следует сказать.

– Я думаю, ты прав, Джондалар, – заключила она. – Он связан с духом Тонолана. Не уверена, каким именно образом, мне необходимо получше изучить его и испросить совета Великой Матери, но вы поступили мудро, принеся его мне. – После небольшой паузы она добавила: – Тонолан обладал дерзким, склонным к риску духом. Возможно, этот мир показался ему слишком маленьким. Может, он по-прежнему путешествует в следующем мире, не потому что заблудился, а потому что пока не готов выбрать там свое место. Как далеко на восток зашли вы в тот день, когда закончилась его жизнь в земном мире?

– Мы были за внутренним морем, в конце той великой реки, что начинается по другую сторону горного ледника.

– Той реки, что называют рекой Великой Матери?

– Верно.

Зеландони вновь задумчиво помолчала.

– Возможно, Джондалар, что поиски Тонолана могли увенчаться успехом только в другом мире, в Земле Духов, – наконец предположила она. – И возможно, Дони почувствовала, что пора дать ему покой и позволить тебе вернуться домой. Вероятно, ритуала, проведенного Эйлой, будет достаточно, хотя я не совсем поняла, что именно она сделала. Мне нужно выяснить несколько вопросов.

Она посмотрела на высокого красивого мужчину, ее бывшего возлюбленного, которого все еще по-своему любила, и на молодую женщину, сидящую рядом с ним, которая появилась у них совсем недавно, но уже не раз успела удивить ее.

– Во-первых, кто такой упомянутый тобой Гррреб и почему ты взывала к Духу Пещерного Медведя, а не к Великой Земной Матери?

Эйла поняла ход мыслей Зеландони и, поскольку ей задали прямые вопросы, сочла себя почти обязанной ответить на них. Она уже узнала, что такое ложь, узнала, что люди порой могут говорить неправду, но сама не могла. В лучшем случае она могла умолчать о чем-то, но это было почти невозможно, когда задавались прямые вопросы. Опустив глаза, Эйла уставилась на свои руки. Они испачкались в саже во время разведения огня.

Она была уверена, что в конце концов все тайны ее прошлой жизни станут явью, но надеялась спокойно пожить первое время с соплеменниками Джондалара и получше познакомиться с ними. Но может быть, так даже лучше. Если ей придется уйти, то лучше сделать это сразу, пока она еще не успела полюбить их.

Но из-за Джондалара могут возникнуть сложности. Она любит его. Неужели ей придется уйти без него? Его ребенок уже зародился в ней. Не просто ребенок его очага, или даже его духа. Именно его ребенок. И не важно, каково мнение других по этому поводу, она была убеждена, она твердо знала, что это был настолько же его ребенок, насколько и ее. Он зародился в ней, когда они делили Дары Радости… Дары Радости, посланные Великой Земной Матерью Ее детям.

Эйла боялась взглянуть на него, страшась того выражения, что может увидеть на его лице. Вдруг она решительно подняла глаза и посмотрела прямо на Джондалара. Она должна узнать.




Глава 4


Джондалар улыбнулся и едва заметно кивнул. Он накрыл ее руку своей и успокаивающе пожал ее. Эйла с трудом поверила происходящему. Значит, все в порядке! Он все понял и поддерживает ее. Она может говорить все, что захочет, о своей жизни в Клане. Он останется с ней. Он любит ее. Она улыбнулась ему в ответ своей удивительной, исполненной любви улыбкой.

Джондалар также понял и ход мыслей Зеландони, и, к его собственному большому удивлению, его это не встревожило. Когда-то он очень страшился того, что его родственники и соплеменники подумают об этой женщине и что они подумают о нем, посмевшем привести ее к себе домой, от этого страха он даже едва не отказался от нее, едва не потерял ее. Теперь же он обрел спокойствие. Как бы он ни любил своих родных, как бы ни радовался встрече, если его собственная семья не примет ее вместе с ним, то он уйдет. Больше всего он любил именно Эйлу. Им уже сделали много предложений. Люди нескольких Пещер уже просили их остаться жить с ними, включая Даланара из племени Ланзадонии. Он был уверен, что где-нибудь они найдут себе пристанище.

Жрица заметила молчаливый разговор, произошедший между Эйлой и Джондаларом, закончившийся каким-то одобрением или согласием. Это разожгло ее любопытство, но она давно поняла, что наблюдательность и терпение обычно лучше удовлетворяют ее любопытство, чем вопросы.

Эйла решительно повернулась к Зеландони.

– Креб был Мог-уром Клана Брана, он общался с миром Духов, по он был не простым мог-уром. Он был как ты, Зеландони, Верховным Мог-уром всего Клана. Но для меня Креб стал… мужчиной моего очага, хотя родилась я в другом племени, а женщина, жившая с нами, Иза, была его сестрой, а не женой. Креб никогда не имел жены.

– Кто или что такое Клан? – спросила Зеландони. Она отметила, что странный акцент Эйлы стал заметнее, когда она заговорила о них.

– Клан принял меня… удочерил меня. Это племя приняло меня к себе, когда я осталась… одна. Креб и Иза вырастили и воспитали меня. Иза стала для меня матерью, единственной матерью, которую я помню. Она была знахаркой, целительницей. Иза тоже была главной в своем искусстве. Она считалась самой уважаемой в роду знахарок, так же как ее мать и ее бабушка, как все ее предки в непрерывной последовательности от зарождения Клана.

– Значит, именно там ты научилась целительству? – спросила Зеландони, слегка подавшись вперед на подушках.

– Да. Иза обучала меня, несмотря на то, что я была лишь ее приемной дочерью и не обладала такой памятью, как Уба. Уба была моей сестрой. Не родной, а сводной сестрой.

– А что случилось с твоей настоящей матерью, с твоей семьей, с племенем, в котором ты родилась? – поинтересовалась Зеландони. Все окружающие были очень заинтересованы, но почтительно предоставили Зеландони право задавать вопросы.

Эйла откинулась назад и задумчиво подняла глаза, словно пыталась найти какой-то ответ. Затем она взглянула на эту могущественную женщину, которая так пристально разглядывала ее.

– Я не знаю. Не помню. Я была совсем девочкой, Иза предположила, что мне было пять лет… хотя она не знала таких счетных слов, как у Зеландонии. В Клане возраст человека определяют периоды его жизни. Первый год называется годом рождения, второй – грудного кормления, третий – отлучения от груди, и так далее. Учитывая эти периоды, я сама выразила свой возраст в счетных словах, – старательно объясняла Эйла. И вдруг она задумчиво умолкла. Ей не удастся сейчас объяснить им все, рассказать всю свою жизнь в Клане. Наверное, лучше просто отвечать на вопросы.

– И ты совсем ничего не помнишь о своем родном племени? – настаивала Зеландони.

– Я знаю только то, что Иза рассказала мне. Землетрясение разрушило их пещеру, и Клан Брана, подыскивая новую, нашел меня лежавшей без сознания на берегу реки. Они блуждали в поисках нового жилья, но Бран позволил Изе взять меня с собой. Она сказала, что на меня, должно быть, напал пещерный лев, поскольку следы его когтей остались на моей ноге, четыре глубокие раны от большой лапы пещерного льва, и они были грязными, зараженными, гниющими. – Эйла подыскивала правильные слова.

– Да, я понимаю, – сказала жрица. – Когда раны воспаляются и гноятся, то дело может дойти до очень тяжелого воспаления или заражения. Кошачьи лапы на такое способны.

– У меня до сих пор сохранились эти отметины. Именно поэтому Креб понял, что Пещерный Лев выбрал меня и стал моим тотемом, хотя он обычно выбирает мужчин. Мне еще снится иногда, что я лежу в каком-то тесном и темном месте и вижу, как ко мне приближается большая кошачья лапа.

– Это очень важный сон. Ты видела еще какие-то сны? О своей детской жизни, я имею в виду.

– Видела еще один более страшный, но его трудно рассказать. Мне никак не удается до конца вспомнить его. Остается в основном ощущение, ощущение дрожащей земли. – Молодая женщина вздрогнула. – Я ненавижу землетрясения!

Зеландони понимающе кивнула.

– А еще какие?

– Больше нет… вернее, мне приснился однажды еще один сон, когда Джондалар уже шел на поправку и учил меня говорить…

Подумав, что Эйла как-то странно выразилась, Зеландони глянула на Мартону, пытаясь понять, не заметила ли и она этого странного выражения.

– Я кое-что начала понимать, – продолжала Эйла, – и выучила много слов, но мне было трудно произносить их все вместе, и тогда мне приснилась моя настоящая мать. Я видела ее лицо, и она говорила со мной. После этого обучение пошло быстрее.

– Да-а-а… Это очень важный сон, – заметила служительница. – Всегда очень важно, когда Великая Мать приходит к тебе во сне, какое бы обличье она ни приняла, но особенно когда Она предстает в образе твоей родной матери, говорящей с тобой из мира Духов.

Джондалар вспомнил, что ему тоже приснилась Великая Мать, когда он еще жил в долине Эйлы. Очень странный сон. «Надо будет как-нибудь потом рассказать его Зеландони», – подумал он.

– Странно, если тебе снилась Мать, то почему ты не призвала Ее, когда хотела помочь Тонолану найти путь в мир Духов? Я не понимаю, почему ты обращалась к Духу Пещерного Медведя, а не к Великой Земной Матери.

– Я не знала о Великой Земной Матери, пока Джондалар не рассказал мне, после того как я научилась вашему языку.

– Ты не знала о Дони, о Великой Земной Матери? – изумилась Фолара. Зеландонии никогда не слышали о племенах, которые не почитали бы тем или иным образом Великую Земную Мать, хотя и называли ее по-разному. Все присутствующие были крайне озадачены.

– Клан почитает Урсуса, Великого Пещерного Медведя, – сказалa Эйла. – Вот почему я призывала Урсуса помочь проводить дух погибшего мужчины… тогда я не знала еще его имени… но просила помочь ему, несмотря на то, что он не принадлежал Клану. Я также просила помочь ему Дух Пещерного Льва, поскольку он был моим тотемом.

– Что ж, раз ты не знала Ее, то сделала все, что могла, в тех обстоятельствах. Я уверена, это помогло, – сказала Зеландони, постаравшись скрыть возникшее у нее беспокойство. Возможно ли, чтобы дети земли не знали своей Великой Матери?

– У меня тоже есть тотем, – заявил Вилломар. – Меня избрал Беркут. – Он сел поудобнее, слегка расправив плечи. – Моя мать рассказывала, что, когда я был ребенком, беркут схватил меня и хотел унести, но ей удалось отнять меня у него. У меня также сохранились его отметины. Тогда Зеландони объяснила матери, что Дух Беркута признал меня членом его птичьего рода. В Зеландонии не много людей имеют личный тотем, но считается, что он приносит счастье и удачу.

– В общем-то, счастьем было уже то, что вам удалось спастись из лап этих хищников, – сказал Джохарран.

– Да, наверное, мне очень повезло, что я спаслась от пометившего меня пещерного льва, – сказала Эйла, – и Джондалару тоже. Мне кажется, что Пещерный Лев стал также и его тотемом. Как ты считаешь, Зеландони?

Научившись говорить, Эйла сразу рассказала Джондалару о том, что его избрал Дух Пещерного Льва, однако он всячески уклонялся от подобных разговоров. Возможно, личные тотемы не считаются в его племени такими важными, как в Клане, но для нее это было важно. Ей хотелось учесть все особенности влияния тотемов.

По верованиям Клана для появления детей требовалось, чтобы мужской тотем был сильнее женского. Именно поэтому Изу так огорчал сильный мужской тотем приемной дочери. Несмотря на могущественный тотем, Эйла родила сына, хотя ее беременность и роды проходили довольно трудно, и, как многие в Клане считали, трудности этим не ограничатся. Они были уверены, что это будет несчастный ребенок, ведь его мать жила одна, у нее не было мужа, который мог бы дать ему надлежащее воспитание, помочь ребенку стать мужчиной. И причиной, порождающей все эти трудности и несчастья, считалось то, что она была женщиной с мужским тотемом. Но поскольку теперь она опять беременна, то ей не хотелось никаких сложностей ни для себя, ни для ребенка, зачатого Джондаларом. Узнав довольно много о Великой Матери, Эйла не забыла верований Клана, и если тотемом Джондалара также является Пещерный Лев, то тогда можно не сомневаться, что у них будет сильный и здоровый ребенок, который будет жить нормальной жизнью.

Что-то в тоне голоса Эйлы привлекло внимание Зеландони. Она пристально глянула на молодую женщину. «Ей явно хочется, чтобы Джондалар имел тотем Пещерного Льва, – поняла жрица, – почему-то для нее очень важен этот тотем. Должно быть, духи тотемов очень важны для людей Клана, вырастивших ее. Вероятно, Пещерный Лев действительно стал теперь его тотемом, да и ему не помешает, чтобы люди считали его счастливым. И вероятно, он и правда счастливчик, раз ему удалось вернуться домой!»

– Я думаю, ты права, Эйла, – сказала жрица. – Джондалар может считать Пещерного Льва своим тотемом, а его можно считать счастливчиком. Ему очень повезло, что ты оказалась поблизости, когда он попал в беду.

– Вот видишь, Джондалар, я же говорила тебе! – облегченно вздохнув, воскликнула Эйла.

«Почему она или люди Клана придают такое большое значение Духу Пещерного Льва? И Пещерного Медведя? – размышляла Зеландони. – Духи всего живого являются очень важными: и зверей, и даже растений или насекомых, все без исключения, но ведь всем им подарила жизнь Великая Мать. Кто же такие эти люди? Племя Клана?»

– Ты сказала, что жила одна в долине, так ведь? А куда же делся вырастивший тебя Клан? – спросила жрица.

– Да, мне тоже непонятно. Ведь Джондалар представил тебя как Эйлу из племени Мамутои, – поддержал ее Джохарран.

– И ты говорила, что не знала о Матери, а приветствовала нас именем Великой Матери, которую мы называем Дони, – добавила Фолара.

В сильном смятении поглядывая на заинтересованные лица Зеландонии, Эйла перехватила взгляд Джондалара. В его глазах притаилась усмешка, словно его развлекало то, что правдивые ответы Эйлы всех озадачивали. Он вновь слегка пожал ее руку, но ничего не сказал. Его интересовало, что же она ответит. Она немного успокоилась.

– Мой Клан жил на южном краю земли, что простирается около моря Беран. Перед самой смертью Иза сказала мне, что я должна найти людей своего вида. Она сказала, что они живут на севере, далеко от моря, но когда я наконец отправилась на поиски, то не смогла никого найти. К середине теплого сезона я забрела в одну долину, и мне стало страшно, что я не успею подготовиться к жизни и холодном сезоне. По этой защищенной от ветров долине протекала маленькая речка, там было всего вдоволь, и растений и животных, нашлась даже маленькая пещера. Я решила остаться там на зиму, а в итоге прожила целых три года, и единственными моими спутниками были Уинни и Малыш. Возможно, я дожидалась там Джондалара, – улыбнувшись своему избраннику, добавила она. – Я нашла его в конце весны; и только к концу лета он поправился и достаточно окреп, чтобы отправиться в путь. Мы решили сходить в небольшой поход, обследовать окрестности. Каждый вечер мы останавливались на ночлег в разных местах и в результате зашли очень далеко, одна я никогда так далеко не уходила от моей долины. Тогда-то мы и встретили Талута, вождя Львиного стойбища, и он пригласил нас в гости. Мы оставались у них до начала следующего лета, и, пока я жила с ними, они успели удочерить меня. Им хотелось, чтобы Джондалар тоже остался и счал членом их племени, но уже тогда он мечтал лишь о возвращении домой.

– И правильно, я так рада, что он вернулся, – сказала Мартона.

– Так много племен стремилось принять вас в свои ряды, похоже, вы оба действительно счастливчики, – заметила Зеландони. Странная история, рассказанная Эйлой, звучала совершенно невероятно. И жрица была не одинока в своих сомнениях. Все услышанное казалось настолько диковинным, что в ее распоряжении было гораздо больше вопросов, чем ответов.

– Сначала, я уверена, это была идея Неззи, жены Талута. Я думаю, она уговорила его потому, что я помогла Ридагу, когда он тяжело… заболел. У Ридага было слабое… здоровье… – Эйла расстроилась, не сумев подобрать нужных слов. Ведь их не знал и Джондалар. Он сообщил много точных определений для различных видов кремня и разных терминов, объясняющих процесс изготовления кремневых орудий, но его словарный запас был не безграничен, и он редко употреблял слова, связанные с болезнями и способами их лечения. Эйла повернулась к нему и спросила: – Как на вашем языке называется наперстянка? То растение, что я обычно собирала для Ридага?

Он ответил ей, но Эйла даже не успела повторить его и продолжить рассказ, поскольку Зеландони тут же поняла причину слабого здоровья ребенка. Услышав ответ Джондалара, она сразу вспомнила не только растение, но и области его применения. Ей пришла в голову правильная мысль, что у человека, упомянутого Эйлой, была внутренняя слабость из-за того органа, который качает кровь, – слабое сердце, а для улучшения его работы как раз и применялись настои и отвары из наперстянки. Ей стало понятно желание людей удочерить искусную целительницу, знавшую, как правильно использовать такое благотворное, но потенциально опасное растение. А если желающий к тому же обладал высоким статусом жены вождя, то становилось понятным и то, почему Эйлу так быстро удочерили. Поняв, что дальнейшие слова Эйлы, в сущности, подтвердили ее догадки, Зеландони высказала следующее предположение.

– Этот человек, Ридаг, был ребенком? – спросила она, чтобы подтвердить свою последнюю догадку.

– Да, – ответила Эйла, с грустью вспомнив печальные события.

Зеландони сочла понятной историю Эйлы с племенем Мамутои, но Клан по-прежнему оставался загадочным для нее. Она решила попробовать зайти с другой стороны.

– Я поняла, что ты очень искусная целительница, Эйла, но обычно человек, облеченный знаниями, имеет некий знак, чтобы окружающие узнавали его. К примеру, вот такой, – сказала она, дотрагиваясь до своей татуировки на правой стороне лба.

Эйла внимательно пригляделась к символическому изображению. Татуировка представляла собой большой прямоугольник, разделенный внутри на шесть маленьких прямоугольников, почти квадратов, расположенных в два ряда; от длинной стороны большого прямоугольника поднимались еще четыре короткие линии, которые после соединения одной чертой могли бы образовать третий ряд квадратов. Контур прямоугольников был темным, но четыре из них были закрашены внутри: три – красной, а один – желтой краской.

Символический знак этой служительницы выглядел совершенно особенным, хотя похожие татуировки имелись и у других людей, включая Мартону, Джохаррана и Вилломара. Она не знала, имеет ли каждый знак какой-то особый смысл, но после объяснений Зеландони решила, что имеет.

– У Мамута был особый знак на щеке, – сказала Эйла, касаясь соответствующего места на своей щеке. – Как и у всех остальных мамутов. У некоторых были еще другие знаки. Мне тоже, возможно, нарисовали бы какой-то знак, если бы я осталась с ними. Вскоре после удочерения Мамут начал обучать меня, но мы ушли, и он не успел передать мне все знания, поэтому мне не полагалось никакой татуировки.

– Но разве тебя удочерила не жена вождя?

– Я считала, что Неззи хочет удочерить меня, и она действительно хотела, но во время ритуала Удочерения Мамут назвал очаг Мамонта, а не Львиный очаг. Он сам удочерил меня.

– А Мамут принадлежал к очагу Служителей Матери? – уточнила Зеландони, чтобы убедиться, что Эйла проходила обучение, чтобы стать служительницей.

– Да, как и ты. В очаге Мамонта живут служители Матери. Много людей приходят в очаг Мамонта или считают себя избранными. Мамут говорил, что я рождена для этого. – Она слегка покраснела и отвела глаза, ей было неловко говорить о своих дарованиях, которых она не заслужила. Но тут она вспомнила Изу и то, как старательно эта женщина воспитывала ее, пытаясь сделать достойной женщиной Клана.

– Я думаю, ваш Мамут был мудрым человеком, – сказала Зеландони. – Но ты говорила, что научилась целительству у женщины из вырастившего тебя племени Клана. Разве они ничего не делают, чтобы отмстить своих целителей, чтобы наделить их определенным и узнаваемым статусом?

– Мне вручили черный камешек, особый знак, который я храню в моем амулете с тех пор, как меня посвятили в целительницы Клана, – сказала Эйла. – Но они не делают никаких знаков на лицах знахарок, татуировки имеют только тотемы, и их рисуют во время ритуала Посвящения мальчика в мужчину.

– А как же тогда люди узнают, кого им позвать на помощь в случае болезни?

Эйла не задумывалась об этом раньше. Поразмышляв немного, она сказала:

– Знахаркам не обязательно быть помеченными. Их все знают. Любая знахарка обладает особым статусом. Ее всегда узнают по ее положению. Иза считалась в Клане женщиной самого высокого статуса, даже жена Брана, вождя, была ниже ее по положению.

Зеландони озадаченно покачала головой. Эйла, очевидно, считала, что все объяснила, но жрица ничего не поняла.

– Я уверена, что так оно и есть, но как же люди узнавали об этом?

– По ее положению, – повторила Эйла и решила уточнить: – По тому месту, которое она занимает, когда племя идет в поход, по ее месту во время трапезы, по знакам, которые она использует, когда… обращается к кому-то, и по тому, как обращаются к ней.

– По-моему, это не слишком удобно. Разве не обременительно использовать для этого какие-то положения и знаки?

– Для них совсем не обременительно. Таким способом люди Клана разговаривают, Они используют знаковый язык. Они не говорят словами, как мы, – сказала Эйла.

– Но почему? – поинтересовалась Мартона.

– Не могут. Они не способны произносить так много звуков, как мы. Они произносят звуки, но мало. Они общаются с помощью рук и положений тела, – попыталась объяснить Эйла.

Джондалар увидел, как растет изумление его матери и родственников и как Эйла все больше смущается. Он решил, что настало время внести ясность.

– Эйлу воспитали плоскоголовые, мама, – сказал он. На мгновение все словно оцепенели.

– Плоскоголовые? Но плоскоголовые – животные! – воскликнул Джохарран.

– Нет, они люди, – возразил Джондалар.

– Да нет же, ничего подобного, – вмешалась Фолара. – Они же не умеют разговаривать!

– Нет, умеют, только они разговаривают не так, как мы, – сказал Джондалар. – Я даже научился немного говорить на их языке, но, разумеется, Эйла умеет гораздо лучше. Когда она сказала, что я научил ее говорить, то выразилась совершенно точно. – Его взгляд скользнул по лицу Зеландони; он подметил, что она обратила внимание на странное произношение Эйлы. – Она забыла свой родной язык, на котором разговаривала в детстве, и умела говорить только на языке Клана. Клан – это плоскоголовые, плоскоголовые называют себя Кланом.

– Как же они могут что-то называть, если говорят с помощью рук? – спросила Фолара.

– Они пользуются также и словами, – повторила Эйла. – Просто у них ограниченный набор звуков. И некоторые издаваемые нами звуки они даже не воспринимают. Они могут научиться понимать нас, если будут жить с нами с детства, но им непривычно слышать нашу речь. – Она подумала о Ридаге. Он научился понимать все, что говорили окружающие, хотя сам не мог говорить.

– Надо же, я даже не представляла, что они как-то называются, – сказала Мартона, и тут же у нее возникло новое недоумение. – И как же вы с Эйлой общались вначале, Джондалар?

– А мы и не общались, – сказал он. – Вначале, конечно, у нас не было такой нужды. Эйла знала, что надо делать. Я лежал раненный, а она ухаживала за мной.

– Неужели ты хочешь сказать мне, Джондалар, что именно плоскоголовые научили ее залечивать раны, нанесенные львом? – удивилась Зеландони.

Вместо него ответила Эйла:

– Я уже говорила, что Иза принадлежит к самом древнему и почитаемому роду целительниц Клана. Она научила меня.

– Признаюсь, очень трудно поверить в то, что плоскоголовые обладают умственными способностями.

– А мне не трудно, – возразил Вилломар. Все взоры обратились на Торгового Мастера.

– Я вовсе не считаю их животными. Причем уже давно. Мне частенько доводилось сталкиваться с ними в торговых походах.

– Почему же ты ничего не говорил об этом прежде? – спросил Джохарран.

– Да как-то не приходилось, – сказал Вилломар. – Никто не спрашивал, а я не слишком-то много думал о них.

– И что заставило тебя, Вилломар, изменить свое мнение о них? – спросила Зеландони. Разговор перешел на новый уровень. Ей придется хорошенько разобраться в поразительных новостях, принесенных Джондаларом и этой чужеземкой.

– Дайте-ка сообразить. С тех пор как я впервые усомнился в том, что они животные, прошло много лет, – начал Вилломар. – Как-то я отправился на юго-запад, путешествовал в одиночестве. Погода резко изменилась, стало очень холодно, и я заторопился домой. Продолжая идти, пока не стемнело, я остановился на ночлег около какой-то речушки. Решил переправиться через нее утром. Проснувшись, я обнаружил, что расположился прямо посреди стоянки плоскоголовых. По правде говоря, я изрядно перепугался – ну вы понимаете, какие у меня могли возникнуть ощущения, – поэтому внимательно наблюдал за ними, чтобы они не застали меня врасплох, если решат напасть.

– И что же они делали? – спросил Джохарран.

– Ничего особенного, просто собирались покинуть стоянку, как самые обычные люди, – сказал. Вилломар. – Они заметили меня, разумеется, но поскольку один я не мог причинить им особых неприятностей, то они явно не спешили. Вскипятили воду, заварили какие-то травы, потом свернули свои палатки – их палатки пониже наших и более грубые на вид, но они взвалили их себе на спины и побежали куда-то резвой трусцой.

– А ты не заметил среди них женщин? – спросила Эйла.

– Было очень холодно, все они были тепло одеты. Они также изготавливают одежду. Летом мы почти не замечаем ее, поскольку она лишь слегка прикрывает тело, а зимой нам редко приходится встречаться с другими людьми. Мы и сами предпочитаем не путешествовать в морозы, не отходим далеко от стоянок, так и они, вероятно, сидят по домам.

– Ты прав, они не любят отходить далеко от дома, когда начинаются холода и выпадает снег, – заметила Эйла.

– У них много бородачей, а может даже, они вовсе не стригут бороды, – сказал Вилломар.

– У юношей нет бород. А ты не заметил среди них кого-то с заплечной корзиной?

– Да вроде нет, – сказал он.

– Женщины Клана не участвуют в охоте, но если их мужья отправляются в дальний охотничий поход, то они обычно идут вместе с ними, чтобы сушить мясо и оттаскивать его домой, так что, скорее всего тебе встретился отряд мужчин, отправившихся на короткую охотничью вылазку.

– А ты участвовала в охоте? – спросила Фолара. – Ходила в дальние походы?

– Да, однажды я даже ходила с ними, когда они охотились на мамонта, – сказала Эйла, – но сама не охотилась.

Джондалар заметил, что все выглядели скорее заинтересованными, чем склонными опровергать новые сведения. Хотя он был уверен, что многие соплеменники окажутся менее восприимчивыми, его порадовало, что, по крайней мере, его близкие с интересом отнеслись к новостям о плоскоголовых… а вернее, о людях Клана.

– Джохарран, – сказал Джондалар, – я рад, что все выяснилось именно сейчас, поскольку все равно собирался поговорить с тобой на эту тему. Я считаю, что тебе нужно кое-что узнать. Как раз перед началом перехода через восточный горный ледник мы встретили пару людей из Клана. Они сказали нам, что несколько кланов решили собраться вместе, чтобы поговорить о нас, обсудить неприятности, которые мы им доставляем. Они называют нас Другими.

– Мне даже с трудом верится, что они как-то называют нас, – ответил вождь, – не говоря уже о том, что могут устроить общее совещание для такого разговора.

– Понятно, но постарайся поверить, иначе у нас могут возникнуть сложности.

Тут его соплеменники заговорили все разом:

– Что ты имеешь в виду? Какие сложности?

– Мне слало известно об одном случае в краю Лосадунаи. Банда молодых негодяев из нескольких Пещер занимается преследованием плоскоголовых… мужчин Клана. Я понял, что началось это несколько лет назад, когда им удалось заловить одного из них и они травили его как носорога. Но люди Клана вовсе не глупы. Они очень сообразительны и сильны. Банда быстро осознала это после неудачного нападения на пару мужчин Клана, поэтому она переключилась на женщин. Женщины Клана не сопротивляются, как правило, поэтому тут даже не может идти речь ни о какой борьбе или развлечении. И чтобы хоть как-то развлечься, они стали принуждать женщин Клана к… в общем, у меня даже язык не поворачивается упомянуть в данном случае Дары Радости.

– Что? – потрясенно спросил Джохарран.

– Ты все верно услышал, – подтвердил Джондалар.

– О Великая Мать! – воскликнула Зеландони.

– Какой ужас! – вторила ей Мартона.

– Просто жуть какая-то! – вскричала Фолара, с отвращением сморщив нос.

– Презренные негодяи! – бросил Вилломар.

– Клан согласен с вашим мнением, – подхватил Джондалар. – Они не намерены больше терпеть подобное отношение, и когда они осознают, как им справиться с бандой, то не потерпят больше от нас никаких обид. Разве у нас не поговаривали, что эти пещеры раньше принадлежали им? Что, если они захотят отвоевать их обратно?

– То были лишь слухи, Джондалар. Ничто в наших преданиях или древних легендах не подтверждает этого, – возразила Зеландони. – Упоминаются только медведи.

Эйла промолчала, но подумала, что эти слухи вполне могут оказаться правдой.

– В любом случае им не удастся захватить пещеры, – сказал Джохарран. – Это наш дом, территория Зеландонии.

– Но есть еще одно полезное для тебя известие, которое может помочь нам. Как сообщил Губан… так звали того мужчину…

– У них еще и имена есть? – в очередной раз удивился Джохарран.

– Разумеется, у них есть имена, – сказала Эйла, – так же, как у людей вырастившего меня Клана. Его звали Губан, а его жену – Йорга. – Эйла произнесла эти имена с подлинным клановым произношением, с раскатистыми и низкими гортанными звуками. Джондалар улыбнулся. Он понял, что она сделала это специально.

«Если они именно так говорят, то я точно знаю, откуда у нее появился такой акцент, – подумала Зеландони. – Должно быть, она говорит правду. Они вырастили ее. Но неужели она действительно научилась у них целительной магии?»

– Так послушай же, Джохарран, этот Губан… – его произношение гораздо легче воспринималось на слух, – сообщил мне, что какие-то люди, я не знаю, из каких Пещер, приходили в некоторые кланы с предложениями наладить торговые связи.

– Торговля? С плоскоголовыми! – сказал Джохарран.

– А почему бы и нет? – откликнулся Вилломар. – По-моему, это может оказаться выгодным. В зависимости от того, конечно, что они могут предложить.

– Вот это разговор Торгового Мастера, – одобрил Джондалар.

– К слову о торговле, а что Лосадунаи намерены делать с теми молодыми прохвостами? – поинтересовался Вилломар. – Мы с ними торгуем. И мне совсем не хочется, спустившись с ледника, столкнуться с компанией плоскоголовых, желающих отомстить за своих женщин.

– Когда мы… я впервые услышал об этом пять лет назад, когда банда еще не успела натворить больших дел, – сказал Джондалар, пытаясь избежать упоминания о Тонолане. – Лосадунаи знали о происходящем и некоторых из этих парией даже называли лихачами, но Ладуни была не на шутку расстроена, даже говорить об этом не могла. Постепенно все осложнилось. Мы остановились погостить у Лосадунаи на обратном пути. Мужчинам Клана пришлось начать охранять своих женщин во время сбора урожая, и эти «лихачи» побоялись в присутствии мужчин Клана преследовать их женщин, поэтому они поймали девушку из Пещеры Ладуни… и все они… открыли невинную девушку… даже еще не прошедшую ритуал Первой Радости.

– О нет! Как же они посмели, Джонди? – воскликнула Фолара, разражаясь слезами.

– Осквернили сокровенные недра Великой Матери! – прогремел Джохарран.

– Именно там их и следовало бы изолировать! – сказал Вилломар.

– Они настоящие выродки! На мой взгляд, даже самое суровое наказание будет для них слишком мягким! – гневно произнесла Зеландони.

Мартона просто онемела от возмущения и в ужасе прижала руки к груди.

Эйла глубоко сочувствовала подвергнувшейся нападению девушке и постаралась облегчить ее страдания, но сейчас она невольно отметила, что родных Джондалара гораздо больше возмутило нападение этой банды на девушку Других, чем на женщин Клана. Нападения на женщин Клана вызвали у них раздражение и отвращение, а нападение на их собственных женщин – настоящее возмущение и гнев.

Никакие слова или дела не могли бы яснее показать ту пропасть, что разделяла эти два вида людей. Тут она задумалась, какой могла бы стать их реакция – непостижимо, как эта мысль пришла к ней в голову, – если бы банда мужчин Клана… группа плоскоголовых совершила такое омерзительное надругательство над женщинами Зеландонии?

– Уж будьте уверены, теперь Лосадунаи разберутся с негодяями, – сказал Джондалар. – Мать девушки требовала кровавого возмездия для вождя Пещеры, вырастившей этих ублюдков.

– Ох-ох-о, что за ужасные известия. Вождям придется разбираться в очень сложном деле, – озабоченно сказала Мартона.

– Ее требования справедливы! – заявила Фолара.

– Да, конечно, справедливы, – согласилась Мартона, – но кто-то из родственников или друзей, или даже целая Пещера может воспротивиться и в результате начнется распря, кого-то могут даже убить, и тогда другие захотят отомстить за это. Кто знает, чем это может закончиться? Ты не знаешь, Джондалар, что они намерены предпринять?

– Вожди нескольких Пещер послали гонцов, чтобы договориться о встрече, и устроили общее совещание, на которое пришли почти все заинтересованные лица. Они сошлись на том, что надо общими усилиями выследить этих негодяев и разъединить их банду, чтобы каждая Пещера индивидуально разбиралась со своими соплеменниками. Насколько я понимаю, они понесут суровое наказание, но им предоставят возможность возмещения ущерба, – пояснил Джондалар.

– Я бы сказал, что это неплохой план, особенно если все они пришли к согласию, включая ту Пещеру, что взрастила зачинщика, – заметил Джохарран, – а если эти парни сами явятся с повинной, до того как их обнаружат…

– Насчет их главаря у меня есть сомнения, но думаю, что остальные хотят разойтись по домам и согласны на все, лишь бы им разрешили вернуться. Видок у них был довольно жалкий – грязные, изголодавшиеся, простуженные и далеко не радостные, – добавил Джондалар.

– Ты видел их? – удивилась Мартона.

– Тогда-то мы и встретили эту пару из Клана. Банда преследовала женщину, они не заметили, что ее муж находился поблизости. Он стоял на скалистом уступе, когда они набросились на его жену, и спрыгнул на них, чтобы помешать им. Сломал ногу, но продолжал отчаянно бороться с ними. Мы случайно оказались там; это произошло у подножия ледника, который нам предстояло перейти. – Джондалар улыбнулся. – Подобралась отличная компания: Эйла, Волк и я, не говоря уже об этой парочке из Клана, вместе мы быстро одолели их. У этих парней и так осталось не много боевого задора. А тут еще Волк и лошади, к тому же мы-то сразу поняли, кто они, а они никогда раньше не видели нас. В общем, мы нагнали на них страху.

– Да… – задумчиво сказала Зеландони. – Могу представить себе, какое было зрелище.

– Да, да, ты могла бы испугаться меня, – с кривой усмешкой сказал Джондалар. – Потом Эйла уговорила мужчину Клана позволить ей вылечить его сломанную ногу, – продолжал Джондалар. – Мы установили палатку и провели там с ними пару дней. Я выстругал Губану две палки, чтобы он мог ходить, опираясь на них, и он решил идти домой. Мы немного пообщались с ним, хотя в основном это было делом Эйлы. По-моему, я стал для него кем-то вроде брага, – заключил он.

– Джохарран, мне вдруг пришла в голову одна мысль, – сказала Мартона, – раз уж есть вероятность осложнения отношений с… как там они называются?.. людьми Клана?.. и они проявят желание наладить торговые связи, то нам очень повезло, что у нас появилась Эйла, ведь она сможет говорить с ними.

– Я тоже подумала об этом, – добавила Зеландони. Она не стала упоминать, что также подумала и о словах Джондалара, сказавшего о том ужасающем впечатлении, которое животные Эйлы производят на людей. Это может оказаться полезным.

– Разумеется, ты права, мама, но нашим людям будет трудно привыкнуть даже к новому названию плоскоголовых, не говоря уж о том, что с ними можно вести переговоры, и далеко не я один столкнусь с этими трудностями, – сказал Джохарран. Неуверенно помолчав, он озадаченно тряхнул головой. – Если они говорят с помощью жестов, то как же можно догадаться, говорят они или просто размахивают руками?

Все посмотрели на Эйлу. Она повернулась к Джондалару.

– Мне кажется, тебе стоит показать нам, как это происходит, – сказал он, – возможно, ты сможешь сразу переводить их жесты в словесный язык, как делала, когда беседовала с Губаном, одновременно переводя для меня.

– Что мне сказать?

– А может, ты просто покажешь, как проводится ритуал знакомства, вспомни, как ты приветствовала Губана, – предложил он.

Эйла немного подумала. Она не могла приветствовать их так же, как Губана, это было бы неправильно. В Клане по-разному приветствуют мужчин и женщин. Можно сделать приветственный жест, одинаковый для всех, но обычно никто не ограничивается одним только приветственным жестом. Многое зависит от того, кто именно делает такой жест и к кому он обращается. И на самом деле в племени Клана вовсе не было жеста приветствия для Других. В ритуальном, общепризнанном смысле такого еще не бывало прежде. Возможно, ей удастся придумать что-то, если дело дойдет до настоящего общения. Эйла встала и вышла на свободное место, так чтобы все ее видели.

– Эта женщина рада приветствовать вас, племя Других, – начала Эйла и умолкла. – Или, возможно, лучше сказать «Племя Матери», – предположила она, пытаясь придумать, какой знак при этом могли бы сделать в Клане.

– Попробуй сказать «Дети Матери», или Дети Великой Земной Матери, – предложил Джондалар.

Она кивнула и начала снова:

– Эта женщина… названная Эйлой, рада приветствовать вас, Дети Дони, Великой Земной Матери.

Она произнесла свое собственное имя и слово «Мать» в звуковом виде, но с речевыми особенностями Клана. Остальное она передала знаками ритуального языка Клана и перевела все на язык Зеландонии.

– Эта женщина надеется, что когда-нибудь вас будут приветствовать люди Клана Пещерного Медведя и что вы сумеете ответить на их приветствие. Мог-ур сообщил этой женщине, что род Клана идет с древних времен, его память уходит в глубокую древность. Клан уже жил здесь, когда появились новые люди. Они назвали пришельцев Другими, теми, кто не принадлежит Клану. Клан предпочел уйти, чтобы избежать общения с Другими. Жизненные традиции Клана меняются очень медленно, однако вскоре в Клане могут произойти изменения, может появиться новая традиция. Если это произойдет, то эта женщина надеется, что грядущие изменения не принесут вреда ни племени Клана, ни племени Других.

Слова языка Зеландонии она произносила тихим монотонным голосом, стараясь говорить как можно более точно и правильно. Ее перевод сопровождал движения знакового языка, и все видели, что она не просто так машет руками. Особые жесты, легкие телодвижения, подчеркивающие изменение позы, гордое поднятие головы, поклоны молчаливого согласия, даже движение бровей – все плавно соединялось в изящную, осмысленную композицию. Все поняли, что каждое ее движение имело особое значение, хотя и не осознавали, что именно оно означает.

Общее впечатление было поразительным и красивым; по спине Мартоны пробежали мурашки. Она мельком глянула на Зеландони, которая перехватила ее быстрый взгляд и кивнула. Она тоже почувствовала некую основательную глубину. Джондалар подметил их выразительный обмен взглядами; он наблюдал, как зрители смотрели на представление Эйлы, и понял, какое впечатление она произвела на них. Джохарран, наморщив лоб, взирал на нее с восхищенным вниманием; Вилломар смотрел с легкой улыбкой и одобрительно кивал; Фолара откровенно разулыбалась. Лицо ее лучилось таким восторгом, что он сам не смог удержаться от улыбки.

Закончив приветствие, Эйла вновь подошла к столу и, опускаясь на подушки, села, скрестив ноги, с легкостью и изяществом, ставшими более заметными после ее представления. За столом установилось неловкое молчание. Все растерялись и просто не знали, что сказать, каждый чувствовал, что ему нужно время подумать. Первой не выдержала Фолара и нарушила тишину.

– Это было чудесно, Эйла! Прекрасно, почти как танец, – сказала она.

– Мне не привычно такое восприятие. На знаковом языке они общаются друг с другом. Хотя я помню, что мне всегда очень нравилось следить, как они рассказывают древние предания, – сказала Эйла.

– Очень впечатляюще, – сказала Мартона и взглянула на сына. А ты тоже можешь что-нибудь сказать, Джондалар?

– У меня не получается так красиво, как у Эйлы. Она научила знаковому языку обитателей Львиного стойбища, чтобы они могли общаться с Ридагом. В итоге на Летнем Сходе им удалось позабавиться, ведь они могли общаться друг с другом так, что никто даже не замечал этого, – сказал Джондалар.

– Ридаг? Ты говоришь о том ребенке с больным сердцем? – спросила Зеландони. – Почему он не мог говорить как все?

Джондалар и Эйла переглянулись.

– Ридаг был ребенком смешанных духов, его мать принадлежала Клану, и он унаследовал от нее ограниченную способность в произнесении звуков, – объяснила Эйла. – Поэтому я научила его и обитателей Львиного стойбища языку жестов.

– Что значит смешанных духов? – сказал Джохарран. – Ты хочешь сказать – наполовину плоскоголовый? Плоскоголовый выродок?

– Он был ребенком! – сверкнув гневным взглядом, возразила Эйла. – Как все остальные дети. Человеческий ребенок не может быть выродком!

Джохаррана сначала удивила ее реакция, но, вспомнив, что Клан вырастил ее, он понял, почему она чувствует себя оскорбленной. Запинаясь, он пробормотал извинения:

– Я… я… извини меня. Но все мы привыкли так думать.

Зеландони попыталась исправить положение:

– Эйла, ты должна понять, что у нас не было времени осознать все, что ты сейчас рассказала. Мы привыкли считать племя Клана животными, а тех, кто был наполовину животным, наполовину человеком, – выродками. Конечно, ты, должно быть, права, этот… Ридаг был ребенком.

«Она права, – подумала Эйла, – и, в общем-то, мне понятно отношение Зеландонии. Джондалар отлично дал мне это понять, когда я впервые упомянула о Дарке». Она постаралась успокоиться.

– Но мне хотелось бы уточнить кое-что, – продолжила Зеландони, подыскивая вариант вопроса, который не обидел бы чужеземку. – Женщина по имени Неззи, она ведь жена вождя Львиного стойбища, верно?

– Верно. – Догадавшись, к чему она клонит, Эйла глянула на Джондалара. Она ясно видела, что он пытается подавить улыбку. Это улучшило ее настроение; он тоже догадался и испытывал своеобразное удовольствие, видя замешательство могущественной жрицы.

– И этот ребенок, Ридаг, был ее сыном?

Джондалару даже захотелось, чтобы Эйла ответила утвердительно, просто чтобы заставить их задуматься. Ему самому очень долго пришлось бороться с предубеждениями, внушенными ему с детства, практически впитанными с молоком матери. Если бы они подумали, что женщина, давшая жизнь «выродку», могла стать женой вождя, то, возможно, слегка усомнились бы в правильности давних убеждений, и чем больше он думал об этом, тем больше утверждался в мысли, что для благополучия и безопасности дальнейшей жизни Зеландонии придется изменить свои взгляды и признать племя Клана нормальными людьми.

– Она выкормила его, – объяснила Эйла, – вместе со своей родной дочерью. Его родила женщина Клана, которая скиталась в одиночестве и умерла вскоре после родов. Неззи усыновила его, так же как Иза удочерила меня, когда некому было позаботиться обо мне.

Особое потрясение вызвало еще и то, что жена вождя добровольно усыновила этого новорожденного, которого можно было оставить умирать вместе с его матерью. Все невольно замолчали, размышляя о том, что только что услышали.




Волк остался у реки вместе с лошадьми, которые мирно паслись на лугу, чтобы обследовать новую территорию. Вполне удовлетворив свое любопытство или по каким-то иным причинам, он решил вернуться в то место, которое – как он понял Эйлу – стало их домом, то есть то место, куда он должен прийти, если захочет ее найти. Как все прочие особи волчьей породы, Волк передвигался с такой быстротой и грацией, что казалось, он просто плывет, а не бежит по густой траве. Несколько человек собирали ягоды в долине Лесной речки. Кто-то из Зеландонии заметил Волка, проплывающего между деревьями, словно молчаливый призрак.

– Поглядите-ка, вон тот волк! Он бегает тут сам по себе! – закричал один из мужчин и со всех ног бросился вверх по склону.

– Где моя малышка? – в панике вскрикнула женщина. Оглянувшись и увидев своего ребенка, она бросилась к девочке, взяла ее на руки и отошла подальше в сторону.

Оказавшись у подножия ведущей в пещеру тропы, Волк взлетел на ее террасу.

– Опять этот волк! Мне не нравится, что у нас тут бегают волки, прямо около жилья, – заметила другая женщина.

– Джохарран сказал, что мы должны позволить ему ходить повсюду, но лично я собираюсь носить теперь при себе копье, – заявил мужчина. – Может, он и не хочет никому вредить, но я пока не доверяю этому хищнику.

Люди отошли подальше, а Волк, выбежав на жилую площадку, направился прямиком к жилищу Мартоны. Один мужчина в спешке повалил несколько деревянных заготовок для будущих копий, стремясь убежать подальше от этого сильного четвероногого хищника. Волк почувствовал исходящий от людей страх, и ему это не понравилось, но он продолжал путь к месту, показанному ему Эйлой.

Молчание в жилище Мартоны нарушил Вилломар, который, бросив взгляд в сторону колыхнувшегося входного занавеса, вдруг с криком вскочил на ноги.

– Да это же волк! Великая Мать, как же мог волк пробраться сюда?

– Все в порядке, Вилломар, – сказала Мартона, пытаясь успокоить его. – Ему разрешено приходить сюда. – Фолара перехватила взгляд старшего брата и улыбнулась, и хотя Джохарран еще испытывал тревогу в присутствии этого животного, он ответил ей понимающей улыбкой.

– Это волк Эйлы, – сказал Джондалар, вставая, чтобы предотвратить любые неожиданности, а Эйла бросилась к выходу, чтобы успокоить животное, которое перепугалось еще больше Вилломара, встретив такой жуткий прием в том месте, куда ему велели приходить. Поджав хвост, Волк ощетинился и оскалил зубы.

Зеландони вскочила бы так же быстро, как Вилломар, если бы могла. Ей казалось, что громкое угрожающее ворчание относилось непосредственно к ней, и она вздрогнула от страха. Конечно, она уже слышала о животных Эйлы и даже видела их издалека, однако испытала настоящий ужас при виде здоровенного хищника, спокойно вошедшего в этот дом. Она никогда еще не оказывалась в непосредственной близости с волком; в лесах волки обычно избегают встреч с людьми.

Жрица изумленно смотрела, как Эйла бесстрашно бросилась навстречу Волку, присела и обвила руками его шею, продолжая удерживать его на месте, бормоча что-то неразборчивое и успокаивая животное. Поначалу проявляя беспокойство, зверь лизнул несколько раз шею и лицо поглаживающей его женщины, но вскоре действительно успокоился. Это была самая невероятная демонстрация сверхъестественных способностей, которую Зеландони когда-либо видела. Непонятно только, какой же таинственный дар позволял этой женщине так управлять дикими животными? От этих мыслей у нее по телу пробежали мурашки.

Вилломар тоже успокоился, благодаря стараниям Мартоны и Джондалара и, увидев, как Эйла обращается с этим зверем.

– По-моему, Вилломару надо познакомиться с Волком, как ты думаешь, Эйла? – сказала Мартона.

– Особенно учитывая то, что им придется жить в одном доме, – добавил Джондалар.

Вилломар, не веря своим ушам, потрясенно взглянул на него.

Эйла встала и направилась к ним, подав знак Волку идти рядом.

– Чтобы познакомиться с тобой, Волку нужно узнать твой запах. Если ты протянешь к нему руку и позволишь обнюхать ее… – сказала она, беря его за руку.

Мужчина отдернул руку.

– Ты уверена, что это необходимо? – спросил он, глянув на Мартону.

Его жена улыбнулась и протянула руку Волку. Он понюхал ее ладонь и лизнул ее.

– Ты знаешь, Волк, что привел кое-кого в настоящий ужас, заявившись без предупреждения. Ведь мы еще не успели познакомить тебя со всеми нашими близкими, – сказала она.

Вилломар еще не обрел уверенность, однако едва ли ему пристало бояться больше Мартоны, поэтому он, поборов нерешительность, протянул к зверю руку. Эйла, как обычно, познакомила с ним Волка, пояснив для успокоения мужчины, что Волк знакомится с его запахом.

– Волк, это Вилломар. Он живет здесь с Мартоной. – Волк лизнул его руку и тихонько тявкнул.

– Почему он так сделал? – спросил Вилломар, быстро отдергивая руку.

– Точно не знаю, но, возможно, он учуял, что от тебя пахнет Мартоной, а он почти сразу проникся к ней симпатией, – предположила Эйла. – Попробуй погладить его или почесать за ушами. – Легкое почесывание Вилломара, видимо, лишь пощекотало его, и Волк вдруг изогнулся и сам энергично почесал себя за ухом, вызвав улыбки и смешки своей почти щенячьей позой. Закончив, он направился прямиком к Зеландони.

Она настороженно разглядывала его, однако не сдвинулась с места. В первый момент ее ужаснуло появление волка в доме. Джондалар лучше всех понял ее чувства. Он заметил, что она окаменела от страха. Озабоченные успокоением вскочившего и закричавшего Вилломара, остальные не обратили внимания на тихий ужас жрицы. И она была даже рада, что так вышло. Служительнице Матери надлежало быть бесстрашной, и в ее отношении это было, в сущности, справедливо. Она даже не помнила, когда последний раз испытывала такую тревогу.

– По-моему, он знает, что еще незнаком с тобой, Зеландони, – сказал Джондалар. – А поскольку он будет жить на стоянке, то, наверное, вас тоже следует представить друг другу. – По взгляду Джондалара она заподозрила, что он понял, как она перепугалась, и согласно кивнула ему в ответ.

– Я думаю, ты прав. Что мне следует сделать? Дать ему мою руку? – спросила она, протягивая руку Волку. Обнюхав и лизнув ее, он вдруг ни с того ни с сего слегка прихватил ее зубами и с тихим урчанием держал в пасти.

– Что он делает? – сказала Фолара. Она пока также не прошла ритуального знакомства с Волком. – Раньше я видела, что он прикусывал так только руку Эйлы.

– Даже не знаю, – с оттенком беспокойства произнес Джондалар. Зеландони строго взглянула на Волка, и он отпустил ее руку.

– Он не укусил тебя? – спросила Фолара. – Почему он так сделал?

– Нет, конечно, он не укусил меня. Он просто дал мне понять, что его не надо бояться, – сказала Зеландони, не делая попыток погладить зверя. – Мы с ним поняли друг друга. – Затем она взглянула на Эйлу, смело встретившую ее взгляд. – Да, нам еще многое предстоит узнать друг о друге.

– Да, конечно. Я с нетерпением жду этого, – ответила молодая женщина.

– А Волку еще нужно познакомиться с Фоларой, – добавил Джондалар. – Иди сюда, Волк, давай-ка познакомься с моей младшей сестрой.

Откликаясь на его игривый тон, Волк бросился к нему.

– Вот, Волк, ее зовут Фолара, – сказал он. Девушка быстро обнаружила, как забавно играть с этим домашним питомцем, почесывая и гладя его.

– Теперь моя очередь, – сказала Эйла. – Я хотела бы, чтобы меня представили Вилломару, – начала она и, повернувшись к жрице, продолжила: – И Зеландони, хотя у меня уже такое чувство, будто я знакома с вами обоими.

Мартона выступила вперед.

– Ну, разумеется. Я и забыла, что мы еще не провели церемонию твоего знакомства с ними. Эйла, это Вилломар, известный Путешественник и Торговый Мастер из Девятой Пещеры Зеландонии, муж Мартоны, мужчина очага Фолары, Благословенной Дони. – Затем она обратилась к мужу. – Вилломар, по-моему, ты будешь рад познакомиться с Эйлой из Львиного стойбища Мамутои, дочерью очага Мамонта, избранной Духом Пещерного Льва, охраняемой Пещерным Медведем. – Она с улыбкой взглянула на Волка и добавила: – И подругой Волка и двух лошадей.

После историй и событий, описанных Эйлой, родственники Джондалара лучше поняли теперь значение ее имен и родственных связей и почувствовали, что больше узнали о ней. Теперь она стала казаться им менее странной. Вилломар и Эйла обменялись ритуальным рукопожатием и приветствиями, правда Вилломар назвал ее не подругой, а матерью Волка. Эйла уже заметила, что люди редко дословно повторяют имена, произносимые во время знакомства, зачастую добавляя собственные варианты.

– Я буду ждать знакомства с лошадьми и намерен теперь добавлять к моему церемонному имени: «Избранный Беркутом». В конце концов, это же мой тотем, – сказал он с доброй улыбкой и еще раз пожал руки Эйлы, перед тем как отпустить ее. Она тоже улыбнулась ему широкой ослепительной улыбкой. «Я рад видеть Джондалара после такой долгой разлуки, – подумал он, – и как замечательно для Мартоны, что он привел домой свою избранницу. Значит, он собирается жить здесь. Да еще с такой красивой женщиной. Можно себе представить, какие у них будут дети, если Дони выберет его дух».

Джондалар решил взять на себя ритуальное представление Эйлы и Зеландони.

– Эйла, это Зеландони, Верховная служительница Великой Земной Матери, толковательница воли Дони, посредница Ниспосылающей Дары, жрица, Врачующая и Исцеляющая, Кладезь легенд и преданий, духовный вождь Девятой Пещеры Зеландонии, подруга Джондалара, известная ранее как Золена, – с улыбкой закончил он. Последнее не относилось к ее обычным именам и званиям. – Зеландони, познакомься с Эйлой из Мамутои, – начал он и, перечислив все положенные звания, добавил: – Которая, я надеюсь, вскоре станет женой Джондалара.

«Хорошо, что он сказал: «я надеюсь», – мысленно отметила Зеландони, выступая вперед и протягивая руки. – Ведь они пока не получили разрешение на прохождение Брачного обряда».

– Как толковательница воли Дони, Великой Матери Земли, я приветствую тебя, Эйла из Мамутои, дочь очага Мамонта, – сказана она, пожимая руки Эйлы и называя лишь те звания, которые сочла важными.

– Именем Мут, Всеобщей Матери, также именуемой Дони, я приветствую тебя, Зеландони, Верховная жрица, очага Служителей Великой Земной Матери, – сказала Эйла.

Пока эти две женщины стояли лицом друг к другу, Джондалар страстно надеялся, что они станут друзьями. Ему очень хотелось сохранить дружеские отношения с ними обеими.

– А теперь мне пора идти. Я не собиралась задерживаться у вас так надолго, – сказала Зеландони.

– Мне тоже пора. – Подавшись в сторону матери, Джохарран потерся щекой о ее щеку, а затем встал. – Необходимо еще многое подготовить к вечернему пиршеству. А завтра, Вилломар, я надеюсь услышать от тебя рассказ о том, как прошел торговый поход.

Когда Зеландони и Джохарран ушли, Мартона спросила Эйлу, не хочет ли она отдохнуть перед торжеством.

– Мне так жарко, и я чувствую, что совсем пропылилась за время сегодняшнего перехода. Больше всего мне хотелось бы сейчас искупаться, чтобы освежиться и вымыться. Не растет ли здесь где-нибудь поблизости мыльный корень?

– Растет, – сказала Мартона. – За Большой Скалой выше по течению Реки, недалеко от Лесной реки. Джондалар, ты помнишь это место, я надеюсь?

– Да, я помню. Наши лошади, Эйла, сейчас как раз пасутся в долине Лесной реки. Я покажу тебе дорогу. Идея купания мне тоже нравится. – Джондалар приобнял Мартону. – Как же хорошо вернуться домой, мама. Полагаю, мне теперь очень долго не захочется двигаться с места.




Глава 5


– Мне нужно достать гребень, и, наверное, у меня осталось немного сушеных лепестков синюхи для мытья головы, – сказала Эйла, разбирая свои дорожные вещи. – И захватим еще подаренное Рошарио полотенце из кожи серпы, чтобы вытереться, – добавила она.

Волк возбужденно сновал между ними и выходом из дома, словно призывая их поторопиться.

– Мне кажется, Волк знает, что мы собираемся купаться, – заметил Джондалар. – Порой я думаю, что этот зверь все понимает, хоть и не говорит об этом.

– Надо взять также чистую одежду, чтобы переодеться после купания, и, послушай, Джондалар, может, нам стоит устроить наше спальное место перед уходом, – сказала Эйла, откладывая в сторону полотенце и другие вещи и принимаясь развязывать следующий тюк.

Они быстро разложили спальные покрывала и выложили еще кое-какие привезенные с собой вещи, потом Эйла встряхнула отложенные в сторону короткие штаны и тунику. Она внимательно осмотрела чистую одежду. Этот привычный для племени Мамутои повседневный наряд из мягкой и прекрасно выделанной оленьей кожи не отличался затейливыми украшениями и выглядел не слишком опрятным даже после стирки. Пятна с этой бархатистой поверхности отстирывались трудно, но больше Эйле нечего было надеть на праздник. Они не могли взять с собой в Путешествие много вещей, даже учитывая, что везти их помогали лошади, а Эйле хотелось привезти другие вещи, более важные для нее, чем запас одежды.

Она заметила, что Мартона наблюдает за ней, и сказала:

– Это все, что у меня есть из одежды на сегодняшний день. Надеюсь, что она подойдет. Я не могла взять с собой много вещей. Рошарио подарила мне красивый традиционный наряд Шарамудои, но я отдала его Мадении, девушке из племени Лосадунаи, на которую так жестоко напали.

– Ты проявила большую щедрость, – сказала женщина.

– Все равно мне хотелось как-то облегчить нашу поклажу, а Мадения очень обрадовалась, но сейчас мне хотелось бы иметь что-то более нарядное. А теперь мне придется идти на праздник в старой и поношенной одежде. Когда мы устроимся, мне надо будет сшить что-то новенькое. – Она улыбнулась Мартоне и, оглядевшись, добавила: – Мне пока еще даже не верится, что мы наконец добрались сюда.

– Мне тоже пока с трудом верится, – согласилась Мартона и, помолчав, сказала: – Мне бы хотелось помочь тебе сшить одежду, если не возражаешь.

– Ну, разумеется, не возражаю. Спасибо тебе большое, – улыбнулась Эйла. – У вас здесь все так красиво, Мартона, а я даже не знаю, что обычно носят женщины Зеландонии.

– Можно, я тоже помогу тебе? – добавила Фолара. – Мамины понятия об одежде не всегда нравятся молодым женщинам.

– Я буду рада принять помощь от вас обеих, но пока придется остановиться на том, что есть, – сказала Эйла, показывая свою старую одежду.

– Она вполне подойдет для сегодняшнего вечера, – проговорила Мартона. Потом, словно приняв какое-то решение, кивнула. – Я хочу подарить тебе, Эйла, одну вещицу. Она в моей спальне. – Эйла последовала за Мартоной в ее комнату. – Я давно берегу это для тебя, – сказала женщина, открывая крышку деревянной шкатулки.

– Но мы же с вами только что познакомились! – воскликнула Эйла.

– Я ждала, что когда-нибудь Джондалар приведет сюда свою невесту. Это принадлежало матери Даланара. – Она достала ожерелье.

У Эйлы от удивления перехватило дыхание, и она как-то робко взяла предложенное ей украшение и внимательно рассмотрела его. Подобранные по размеру ракушки, красивые оленьи клыки и искусно вырезанные из мамонтового бивня головки самки оленя соединялись в центре блестящей желтовато-оранжевой подвеской.

– Оно прекрасно, – вздохнула Эйла. Особенно ей понравилась подвеска, и она долго ее разглядывала. Полупрозрачный камень от долговременного употребления стал блестящим и отполированным. – Ведь это янтарь, правда?

– Да. Этот камень находится в нашей семье уже много поколений. Мать Даланара вставила его в это ожерелье. Она подарила его мне, когда родился Джондалар, и просила подарить ожерелье его избраннице.

– Янтарь совсем не холодный, как другие камни, – заметила Эйла, держа подвеску в руках. – Он теплый на ощупь, словно содержит дух жизни.

– Как интересно, что тебе пришла в голову такая мысль. Мать Даланара обычно говорила, что этот камень живой, – сказала Мартона. – Примерь его. Посмотрим, как оно будет смотреться на тебе.

Мартона подвела Эйлу к известняковой стене в глубине ее спальной комнаты. В проделанное в этой стене отверстие было вставлено округленное основание ветвистых рогов северного оленя (мегацероса), которое вытягивалось и уплощалось, завершаясь обычными ветвистыми рогами. Их отростки укоротили, и получилась своеобразная полка с вогнутой, зубчатой по краям поверхностью. На этой полочке стоял какой-то плоский и очень гладко отполированный кусок дерева, упираясь верхним краем в сводчатую стену пещеры, но сам при этом располагался почти перпендикулярно полу.

Приблизившись, Эйла с удивлением увидела, что в нем отражаются стоящие в другом конце комнаты деревянные и плетеные сосуды и пламя стоящего возле них масляного светильника. Она в изумлении остановилась.

– Я вижу свое отражение! – воскликнула Эйла. Она дотронулась до гладкой поверхности. Кусок дерева, тщательно отполированный песчаником, был покрашен в черный цвет с помощью магнезии и до блеска натерт жиром.

– Неужели ты никогда не видела отражателя? – спросила Фолара. Она стояла у входа в комнату, умирая от любопытства, ей очень хотелось взглянуть на то, что же ее мать подарила Эйле.

– Такого не видела. Я знаю, как хорошо отражается все солнечным днем в спокойной воде, – сказала Эйла, – но в этом дереве все отражается прямо здесь, в полумраке спальни!

– Неужели Мамутои не делают отражателей? Ведь надо же посмотреть, как ты выглядишь, когда одеваешься для каких-то важных случаев, – удивилась Фолара. – Как же тогда они узнают, что хорошо выглядят?

Эйла на мгновение призадумалась.

– Они смотрят друг на друга. Неззи всегда проверяла перед ритуалами, хорошо ли принарядился Талут, и когда Диги – моя подруга – делала мне прическу, то все вокруг начинали советовать, как лучше уложить мои волосы, – пояснила Эйла.

– Понятно, Эйла, тогда давай поглядим, как смотрится на тебе это ожерелье, – сказала Мартона, надевая украшение на шею Эйлы и соединяя сзади его концы.

Восхищенно оглядев ожерелье и заметив, как отлично оно лежит на ее груди, Эйла поймала себя на том, что изучает собственное отражение. Она редко видела его, и черты собственного лица были знакомы ей меньше, чем лица этих людей, с которыми она лишь недавно познакомилась. Отражательная поверхность была довольно хорошей, но из-за тусклой освещенности помещения отражение выглядело темноватым. Она сочла себя довольно грязной, бесцветной и плосколицей.

Эйла выросла среди людей Клана, считая себя крупной и уродливой. Она была стройнее женщин Клана, но при этом обогнала ростом всех мужчин и выглядела очень странно – как на их взгляд, так и на ее собственный. Она привыкла ценить более тяжеловесную красоту людей Клана, которых отличали большие широкие лица и скошенные назад лбы, тяжелые, нависающие надбровные дуги и резко выступающие носы, а также большие и яркие темно-карие глаза. В сравнении с ними ее собственные серо-голубые глаза казались блеклыми и тусклыми.

Пожив немного среди Других, Эйла поняла, что выглядит, не так уж странно, но по-прежнему не считала себя красивой, хотя Джондалар достаточно часто называл ее красавицей. Она знала, какие черты считаются красивыми в Клане; но не совсем понимала, что входит в понятие красоты у Других. Джондалара с его более мужественными и соответственно более грубыми чертами, с его яркими синими глазами она считала гораздо красивее себя.

– Мне кажется, оно ей к лицу, – сказал Вилломар. Он присоединился к женщинам, чтобы высказать свое мнение. Даже он не знал, что у Мартоны хранилось такое ожерелье. Он перешел жить в ее дом, и она выделила для него место, удобно расположив его пожитки. Ему понравилось, как она все устроила, и у него не возникало никакого желания шарить по углам и щелям или копаться в ее вещах.

Из-за его плеча выглядывал усмехающийся Джондалар.

– Ты не говорила мне, мама, что бабушка подарила тебе такое ожерелье в честь моего рождения.

– Она подарила его не для тебя. Оно предназначалось женщине, с которой ты решишь соединить свою судьбу. Той, с которой ты захочешь основать очаг, где она сможет растить детей… когда Великая Мать благословит ее зарождением новой жизни, – ответила она, снимая ожерелье с шеи Эйлы и вручая его ей.

– Ладно уж, ты отдала его по назначению, – сказал он. – Ты собираешься надеть его сегодня, Эйла?

Слегка нахмурившись, она посмотрела на него.

– Нет. К моей старой одежде не подходит такая красивая вещь. Мне кажется, лучше подождать, пока я сошью для него более достойный наряд.

Мартона улыбнулась и одобрительно кивнула.

Выходя из спальни, Эйла увидела очередное отверстие, выдолбленное в известняке над спальной платформой. Оно было несколько больше по размеру и довольно глубоко уходило в стену. На переднем плане горел огонек светильника, а за ним виднелась часть женской фигурки, щедро одаренной округлыми материнскими формами. Эйла поняла, что это донии, воплощение Дони, Великой Земной Матери, и, если Ей будет угодно, своеобразное вместилище Ее Духа.

Над этой нишей, на каменной стене над лежанкой, она заметила также циновку, подобную той, что покрывала поверхность стола, сплетенную из тонких нитей затейливым узором. Ей захотелось более внимательно разглядеть выделку, выяснить, как она сплетена. И вдруг она поняла, что у нее будет на это время. Ведь они закончили путешествовать. Возможно, здесь будет теперь ее дом.




Как только Эйла и Джондалар ушли купаться, Фолара побежала в соседний дом. Она собиралась напроситься с ними, но перехватила взгляд матери, которая с явным неодобрением покачала головой, дав ей понять, что им, возможно, хочется побыть наедине друг с другом. Однако девушка не расстроилась, понимая, что сейчас подруги забросают ее вопросами. Она подергала входной занавес соседнего строения.

– Рамила? Это я, Фолара.

Спустя мгновение симпатичная пухленькая девушка с каштановыми волосами отвела в сторону входной занавес.

– Фолара! Мы уже заждались тебя, только Галее пришлось уйти. Она попросила встретить ее возле горелого пня.

Они обе вышли из-под скального навеса, оживленно разговаривая. Когда они приблизились к большому пню, оставшемуся от можжевелового дерева после удара молнии, то увидели, что им навстречу спешит стройная и гибкая девушка с огненной шевелюрой. В руках у нее были два больших и тяжелых бурдюка с водой.

– Галея, ты еще только идешь? – воскликнула Рамила.

– Да, а вы уже давно ждете? – спросила Галея.

– Нет, Фолара только что зашла за мной. Мы как раз направлялись сюда и заметили тебя, – сказала Рамила, беря у подруги один из бурдюков и разворачиваясь в обратную сторону.

– Давай я донесу твой бурдюк, – сказала Фолара, освобождая девушку от второй ноши. – Это для вечернего пиршества?

– А для чего же еще? По-моему, я сегодня только и делаю, что таскаюсь туда-сюда по разным поручениям, но ведь правда здорово, что у нас будет неожиданный праздник? Мне даже кажется, что он будет грандиознее, чем все думают. Возможно, мы завершим его на Поле Большого Схода. Я слышала, что часть соседних Пещер прислала гонцов с предложениями принести свои угощения на наш праздник. Вы же понимаете, что это означает: большинство из них хотят присоединиться к нам, – тараторила Галея. Затем, умолкнув и взглянув на Фолару, она добавила: – Ладно, не хочешь ли ты рассказать нам о ней?

– Я пока мало что знаю. Мы еще только начали знакомиться. Она собирается жить с нами. Они с Джондаларом помолвлены и хотят пройти Брачный ритуал во время Летнего Схода. Она вроде как жрица. Но не совсем, на ней нет никаких татуировок, но она знает мир Духов и умеет лечить. Она спасла жизнь Джондалару. А Тонолан уже отправился в путешествие по другому миру, когда она нашла их. На них напал пещерный лев! Вы не представляете, какие истории они рассказывают, – оживленно трещала Фолара, пока они шли обратно по краю открытой террасы.

Там кипела оживленная деятельность, связанная с подготовкой к торжеству, но несколько человек отвлеклись от своих занятий, чтобы посмотреть на девушек, а особенно на Фолару, зная, что она уже успела пообщаться с чужеземкой и вернувшимся соплеменником. А некоторым даже удалось подслушать ее слова, в частности одной привлекательной блондинке с темно-серыми глазами. Она несла костяной поднос с сырым мясом и делала вид, что не замечает подруг, хотя медленно шла за ними следом и ловила каждое слово. Сначала она собиралась идти совершенно в другую сторону, пока не услышала, о чем говорит Фолара.

– А как она выглядит? – поинтересовалась Рамила. Мне кажется, она очень красивая. Говорит немного забавно, но ведь она жила очень далеко отсюда. У нее даже одежда другая… та, что она принесла с собой. У нее остался лишь один запасной наряд. Он совсем простой, но у нее пока больше ничего нет, поэтому придется надеть его сегодня вечером. Она сказала, что хотела бы сделать такую одежду, как у Зеландонии, но не знает, что носят наши женщины, а ей хотелось бы прилично одеться. Мы с мамой собираемся помочь ей. А завтра она обещала познакомить меня с теми лошадьми, что пасутся у реки. Я смогу даже прокатиться на одной из них. Она и Джондалар как раз отправились туда, хотели искупаться и помыться в Реке.

– Неужели, Фолара, ты и правда собираешься залезть на спину лошади? – спросила Рамила.

Шедшая за ними женщина не стала дожидаться ответа. Остановившись, она злобно усмехнулась и поспешила в другую сторону.




Волк бежал по траве, то и дело останавливаясь и проверяя, что женщина и мужчина по-прежнему следуют за ним. Тропа от северо-восточного края жилой террасы приводила на луг, зеленевший на правом берегу маленькой речки, которая чуть дальше вливалась в основной поток. Равнинное травянистое пастбище окружал редкий смешанный лесок, который становился гуще выше по течению Лесной реки.

Когда они подошли к пастбищу, Уинни радостно заржала, и несколько человек, наблюдавших за ними издалека, изумленно покачали головами, увидев, что волк подбежал прямо к кобыле, и они потерлись носами. Затем хищник подскочил к молодому жеребцу и, опустившись на передние лапы, принял игривую позу: он помахивал хвостом и заливался каким-то щенячьим повизгиванием. Подняв голову, Удалец заржал и забил копытами, поддерживая желание поиграть.

Лошади, казалось, очень обрадовались, увидев приближающуюся пару. Кобыла подошла к Эйле и положила морду ей на плечо, а женщина обняла ее сильную шею. Они приникли друг к другу и постояли немного в таком привычном для них успокаивающем объятии. Джондалар приласкал жеребца, протер и почесал его шкуру. Сделав несколько шагов в сторону, гнедой конь ткнулся мордой в плечо Эйлы, желая также пообщаться и с ней. Затем все они, включая и волка, постояли немного тесным кружком, словно радуясь встрече со старыми друзьями в этом полном незнакомых людей месте.

– Я бы не прочь проехаться по окрестностям, – сказала Эйла. Подняв глаза, она проверила, где находится послеполуденное солнце. – Ведь у нас есть еще немного времени, правда?

– Думаю, есть. Никто не соберется на торжество почти до самой темноты, – улыбнулся Джондалар. – Вперед! Поплаваем позже, – сказал он. – У меня такое ощущение, будто за мной все время кто-то подглядывает.

– Так и есть, – сказала Эйла. – Я понимаю, что это просто естественное любопытство, но было бы замечательно избавиться от него.

К зрителям, стоявшим на террасе, присоединились еще несколько человек. Они увидели, как женщина легко взлетела на спину буроватой кобылы, а высокому мужчине, казалось, пришлось лишь перекинуть ногу, чтобы сесть на спину коричневого жеребца. Они удалились быстрым аллюром, и волк уверенно последовал за ними.

Джондалар, показывая дорогу, проехал сначала немного вверх по течению до мелководной переправы через этот приток, затем они продолжили путь в том же направлении по другому берегу и вскоре увидели справа узкую лощину. Они отклонились от реки и поскакали на север по каменистому высохшему руслу, в которое стекали излишки воды в дождливые дни. В конце этой лощины по склону поднималась крутая, но доступная тропа, выходившая на продуваемое ветрами плато, с которого открывался вид на окружающие земли и водные потоки. Они остановились, чтобы полюбоваться красивым пейзажем.

Возвышаясь примерно на шестьсот пятьдесят футов, это плато было одной из самых высоких точек в здешних краях, и с него открывалась захватывающая панорама не только на реки и заливные луга, но и на дальние холмы, и на маячившие за ними нагорья. Известняковые карсты над речными долинами редко увенчивались ровными площадками.

Вода благодаря наличию в ней кислотности постепенно растворяла известняк. Долгие века речные потоки и грунтовые воды прорезали известняковые основы этих земель, украсив в итоге некогда ровное дно древнего моря холмами и ущельями. Существующие ныне реки образовали глубочайшие долины с очень крутыми скалистыми берегами, но хотя эти взмывающие вверх стены разграничивали ущелья, они зачастую имели примерно одинаковую высоту отрогов и постепенно повышались лишь согласно базовой основе поднимающихся гор.

На первый взгляд растительность этих сухих, открытых ветрам гористых долин по берегам Главной Реки выглядела однообразной, подобной равнинам обширных восточных степей. Здесь превалировали луга, и лишь чахлые можжевеловые деревья, сосны и ели стайками росли на пологих склонах по берегам рек и водоемов, а лесистые впадины и ущелья покрывали заросли кустарников и низкорослых деревьев.

Но жизнь многочисленных растений во многом зависела от конкретного места. Суровые северные склоны гор предпочитали холодоустойчивые травы, которые буйно разрастались в этих холодных и сухих местах, зато на южных склонах зеленели более сочные растения, приспособившиеся к жизни в умеренном поясе северного высокогорья.

Широкая долина Главной Реки была самой плодородной, ее берега обрамляли лиственные и вечнозеленые деревья. Богатая весенняя палитра зеленого цвета постепенно исчезала по мере приближения летнего сезона, но сейчас распускающиеся деревья являли в основном узколистное разнообразие серебристых ив и берез, и даже верхушки хвойных деревьев, елок и сосен, украсились новорожденными светло-зелеными иголками. Особенно ярко пестрели весной ветвистые кроны можжевельника и редких вечнозеленых дубов.

Порой извилистый речной поток струился среди пышных пойменных лугов с высокой травой, начинавшей желтеть в начале лета. А иногда петляющая Река, стиснутая скалами, говорливо журчала, прижимаясь то с одной, то с другой стороны к крутым скалистым берегам.

Подходящие условия, в поймах некоторых речек, главным образом на притоках Реки, позволили вырасти небольшим смешанным лесам. В защищенных местах, особенно на южных склонах, встречались деревья каштанов, грецкого ореха, фундука и яблоневые деревья, многие из них чахли и не приносили плодов по несколько лет, но в иные годы давали обильные урожаи. Помимо этих деревьев, здесь росли и плодоносные лозы, кустарники и травы, и люди могли собирать землянику, малину и смородину, некоторые виды винограда, крыжовника и ежевики, а также несколько видов похожей на малину морошки, чернику, бруснику и голубику.

На более высокогорных склонах росла в основном редкая и слабая тундровая растительность, особенно в северных горных массивах, покрытых ледниковыми шапками, хотя среди них угрожающе высилось несколько действующих вулканов – именно там некоторое время назад Эйла и Джондалар обнаружили горячие источники. Лишайники цеплялись за скалы, травы вырастали всего лишь на несколько дюймов, и редкие карликовые кустики устало лежали на этой холодной земле, под которой скрывался слой вечной мерзлоты. В более влажных местах пейзаж слегка разнообразили серо-зеленые оттенки мхов и лишайников, а также заросли тростника, камыша и некоторых других трав.

Проехав дальше по тропе через горный луг, наездники повернули на северо-восток к обрывистому скалистому склону, спускавшемуся к Реке, которая текла здесь почти прямо с севера на юг, подмывая известняковые береговые стены. На относительно пологом участке тропа пересекала небольшой ручей и вновь поворачивала на северо-запад. Этот ручей, подбегая к краю, падал вниз с крутого откоса. Когда тропа пошла под уклон в другую сторону, Эйла и Джондалар остановились и повернули назад. Теперь они пустили лошадей галопом и быстро выехали на горный луг, где животные сами постепенно замедлили ход. Вновь подъехав к ручью, они спешились, чтобы дать возможность лошадям и Волку освежиться, и сами спустились на берег, чтобы напиться воды.

Эйла вновь испытала то удивительное ощущение свободной скачки, которое сумела познать когда-то, впервые попробовав прокатиться на спине Уинни. Сейчас лошадь освободилась от обременительных грузов волокуши и дорожных тюков, на ней не было даже попоны и ограничивающего свободу движений недоуздка. Лишь голые ноги наездницы прижимались к бокам Уинни, именно так она и привыкла ездить на ее спине, передавая – поначалу неосознанно – какие-то сигналы через чувствительную шкуру, чтобы направить животное в желаемом направлении.

На Удальца был надет недоуздок; с его помощью Джондалар постепенно приручил жеребца, и благодаря этому изобретенному им приспособлению удавалось не только удерживать Удальца, но и задавать ему направление движения. Он также давно не ездил так легко и свободно. Во время этого бесконечно долгого Путешествия на нем тяжелым бременем лежал долг благополучного возвращения домой. Наконец вместе с дорожными тюками он сбросил это бремя со своих плеч, и скачка на лошади стала только приятным развлечением. Оба путника пребывали в приподнятом, возбужденном состоянии, необъяснимо довольные собой, они с восторженными улыбками шли по речному берегу.

– Да, Эйла, как хорошо, что ты предложила прокатиться на лошадях, – усмехаясь, сказал Джондалар.

– Мне тоже так кажется, – согласилась она, ответив ему той улыбкой, которую он любил больше всего.

– О, женщина, ты так прекрасна, – сказал он, обнимая ее за талию и устремляя на нее свои ярко-синие выразительные глаза, в которых отражались вся его любовь и счастье. Синеву, подобную цвету его глаз, она видела лишь однажды на вершине ледника в глубоких источниках с талой водой.

– Ты самый красивый, Джондалар. Я знаю, ты говорил, что мужчин не называют красавцами, но для меня ты именно такой, понимаешь? – Она обвила руками его шею, ощущая полную силу его природного обаяния, против которой мало кто мог устоять.

– Ты можешь называть меня, как тебе угодно. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и у него вдруг появилась надежда, что этим дело не ограничится. Они успели привыкнуть к уединенной жизни, к пустынной природе, укрывающей от любопытных глаз. Теперь ему придется вновь привыкать к жизни в окружении многочисленных соплеменников… но пусть это произойдет чуть позже.

Его язык нежно приоткрыл ее рот, проник в его теплую глубину. Эйла ответила ему тем же, закрыв глаза, чтобы полнее отдаться уже пробуждающемуся в ней чувственному желанию. Он покрепче прижал ее к себе, наслаждаясь ощущением соприкосновения их тел. «А скоро, – подумалось ему, – мы пройдем Брачный ритуал и устроим семейный очаг, где она будет рожать детей, возможно, детей моего духа, и даже не только духа, если верны ее мысли о совместном зачатии. Возможно, они действительно будут моими детьми, плотью от плоти моей, зачатыми с помощью моих животворных соков». Как раз сейчас Джондалар чувствовал, как эти соки начинают наполнять его мужское естество.

Откинувшись назад, он взглянул на Эйлу и с нарастающей страстностью поцеловал ее шею, ощутив солоноватый привкус ее кожи, и спустился ниже. Ее груди стали более округлыми и уже заметно увеличились в размере; скоро они наполнятся молоком. Он развязал пояс на ее талии, проник под тунику и ощутил в своих ладонях их упругую округлившуюся полноту и отвердевшие соски.

Он поднял вверх ее тунику, и Эйла выскользнула из нее, а потом избавилась от коротких летних штанов. Какое-то время он просто смотрел, как она стоит на солнце, упиваясь ее женственностью: красотой радостного лица, крепкой мускулатурой тела, большой, высокой грудью с гордо вздернутыми сосками, легкой округлостью живота, завершающейся темно-русым холмиком. От безмерности любви и желания его глаза невольно увлажнились. Быстро освобождаясь от одежды, Джондалар отбрасывал ее в сторону. Эйла сделала пару шагов ему навстречу и, когда он выпрямился, припала к его груди, и он принял ее в свои объятия. Закрыв глаза, она ощущала, как его поцелуи порхают по ее лицу и шее, а когда он сжал ладонями ее груди, она взяла в руки его восставшее мужское копье. Опускаясь на колени, он узнавал вновь знакомый солоноватый вкус ее кожи, пробежал языком по ложбинке между холмиками грудей, скрытыми под его руками, а когда она слегка прогнулась, приник губами к ее соску.

Затаив дыхание, Эйла ловила стрелы возбуждения, пронзающие все ее существо сокровенной Радостью, вот он завладел вторым соском и с жадностью припал к нему, продолжая щекотать первый своими искусными пальцами. Затем Джондалар свел вместе ее груди и начал посасывать оба ее соска вместе. Она застонала, отдаваясь на волю этих ощущений.

Его теплый язык вновь проскользнул по каждому из ее твердых возбужденных сосков, потом спустился к ямочке пупка и пушистому холмику, проник в разделяющее его ущелье и пощекотал спрятавшийся там бугорок. Она вскрикнула и, охваченная горячим желанием, прогнулась ему навстречу. Обхватив руками округлые ягодицы, он прижал Эйлу к себе и самозабвенно продолжал исследовать ее глубины.

Ее руки сжимали его плечи, участившееся дыхание прерывалось стопами, пробуждаемыми нежными толчками, она почувствовала, что уже не может сдерживать нарастающее внутреннее томление, и оно вдруг прорвалось наружу волнами наслаждения. Джондалар ощутил жар ее увлажнившегося лона, вкусив исходную, природную сущность Эйлы.

Она открыла глаза и взглянула на него, озорно улыбнувшись.

– Ты застал меня врасплох, – сказала она.

– Я понимаю, – усмехнувшись, ответил он.

– Теперь мой черед, – со смехом заявила она, слегка оттолкнула его и повалила на траву. Опустившись на его распростертое тело, Эйла припала поцелуем к его губам, ощутив легкий привкус своих соков. Затем она пощекотала его ухо, прошлась поцелуями по шее и груди, вызывая у него счастливые улыбки. Ему нравилось, когда она порой начинала играть с ним, вовлекала его под настроение в любовные игры.

Она целовала его грудь, соски, пробежала языком по волосяной дорожке к пупку и устремилась дальше, пока не добралась до его полного, готового к действию члена. Закрыв глаза, Джондалар отдался на волю сладостных ощущений, чувствуя, как ее теплый рот массирует и посасывает его плоть. Когда-то он научил ее всем способам пробуждения Радости, к которым ранее приобщили его самого. На мгновение ему вспомнилась Зеландони во времена его юности, когда ее звали Золена, вспомнилось, как он думал, что никогда не найдет больше такой бесподобной женщины. Но он нашел и, вдруг совершенно ошеломленный, мысленно возблагодарил Великую Земную Мать. Как бы он жил, если бы навсегда потерял Эйлу?

Его настроение вдруг изменилось. Ему нравились любовные забавы, но сейчас он хотел полностью владеть этой женщиной. Джондалар сел и, приподняв Эйлу, усадил ее к себе на колени, разведя в стороны ее ноги. С удивившей ее страстностью, он вновь начал обнимать и целовать ее. Она не поняла, отчего вдруг изменилось его настроение, но с удовольствием поддержала его, откликаясь всей силой своей любви.

Он целовал ее плечи и шею, ласкал ее груди. Она ощущала, что его восставший кудесник едва ли не поднимает ее. В ослеплении страсти он тыкался носом ей в грудь, пытаясь найти соски. Слегка откинувшись назад, Эйла ловила пронзающие горячие стрелы, исходящие от его посасываний и покусываний. Уже не в силах ни о чем думать, она инстинктивно, слегка приподнявшись, направила его твердое, неистовое копье в свои глубины.

Томление стало почти невыносимым, и она опустилась на Джондалара, захватывая его в жаркие и влажные пульсирующие объятия. Она вновь приподнялась над ним и слегка отклонилась назад, но он удерживал ее одной рукой, упорно продолжая ласкать ее грудь и щекотать соски, словно стремился объять всю полноту ее женской сущности.

На сей раз Эйла сама овладела им, она задыхалась и кричала, чувствуя, как Дар Радости наполняет ее с каждым новым движением. Вдруг его желание, нарастающее с каждым ее подъемом и падением, резко усилилось. Отпустив ее грудь, он уперся руками в землю и также начал ритмично двигаться. Их восторженные крики сливались воедино, следуя по бурным волнам Радости, возрастающей с каждым толчком, и, наконец, хлынул поток животворных соков, одаряя их слияние восхитительной кульминацией наслаждения.

Сделав пару завершающих движений, Джондалар откинулся на траву, не обращая внимания на попавший под спину камешек. Эйла накрыла его своим телом и отдыхала, положив голову ему на грудь. Но вот она вновь оторвалась от него. Он с улыбкой смотрел, как она встает и уходит. Ему жаль было расставаться с ней, но им пора возвращаться. Пройдя несколько шагов, она вошла в ручей, присела и ополоснулась. Джондалар также вымылся.

– Теперь, добравшись сюда, мы сможем плавать и мыться сколько душе угодно, – сказал он.

– Я знаю. Именно поэтому я лишь слегка сполоснулась.

Эйла использовала любую возможность для совершения ритуального омовения, к которому ее приучила Иза, ее приемная мать из Клана, хотя она и сомневалась, что у ее приемной дочери, такой высокой и некрасивой, появится когда-либо повод совершать его. Поскольку Эйла старательно совершала этот ритуал даже в ледяных речках, то Джондалар также привык к нему, впрочем, не считая его обязательным.

Когда она вернулась на поляну за своей одеждой, Волк, помахивая хвостом, подбежал к ней с опущенной головой. Когда он был щенком, Эйле пришлось приучить его не подходить к ним, пока они с Джондаларом делили Дары Радости во время Путешествия. Присутствие зверя нервировало Джондалара, да и ей тоже не нравилось, когда Волк мешал им. Когда выяснилось, что недостаточно строго приказать Волку уйти подальше и он продолжает сновать поблизости, подсматривая за их действиями, Эйла стала привязывать его к дереву за пределами видимости. В конце концов, он приучился уходить сам, но потом обычно возвращался с некоторой опаской, ожидая от нее дополнительного разрешения.

Лошади, спокойно пасущиеся поблизости, прискакали на их свист. Они проехали по краю плато, остановившись ненадолго, чтобы еще раз окинуть взглядом расстилающуюся внизу долину Главной Реки, ее притоки и обрамляющие их скалистые берега. С этого высокогорного луга было видно, где текущая с северо-запада речка вливается в основной поток, заворачивающий с востока. Эта речка сливалась с Главной Рекой как раз перед ее поворотом к югу, и направление ее русла на этом участке оставалось юго-западным. В южной стороне, за чередой скал, располагался геологический массив, вместивший огромный грот, нависающий над жилой площадкой Девятой Пещеры и ее просторной открытой террасой. Но не внушительные размеры нависающего грота, служившего защитой Девятой Пещере, привлекли внимание Эйлы, а другое очень своеобразное природное образование.

В давние времена орогенеза, или периода горообразования, когда огромные горные вершины постепенно складывались и вздымались в медленном течении геологических эпох, один столб сдвинулся с места своего вулканического рождения и рухнул в реку. Столб, выпавший из своей родной горной стены, приобрел кристаллическую структуру по мере того, как охлаждающаяся магма превращалась в базальт, и в итоге образовались огромные колонны с ровными стенами и прямыми углами.

Упавшую скалу уносили вдаль селевые потоки и тающие ледниковые воды, но столбчатые базальтовые глыбы, изрядно побитые и выщербленные, сохранили свою исходную форму. В конце концов этот каменный столб, обосновавшийся на дне внутреннего моря, погрузился в накопившиеся морские отложения, которые постепенно сформировали известняковую породу. В ходе дальнейших движений земной коры морское дно вздыбилось и образовало округлые холмы и скалы в речных долинах. Под воздействием воды и разных климатических явлений выветривались и размывались исходные горные породы, и в итоге отвесные цельные монолиты превратились в гроты и пещеры, которые и использовали для жилья Зеландонии, и все те же процессы увенчали свод пещеры тем эрратическим валуном, обшарпанной базальтовой глыбой, которая издалека выглядела как столб.

Вполне достаточно было бы и огромного размера, чтобы сделать эту стоянку узнаваемой, но эта внушительная пещера выглядела еще более уникальной из-за странного длинного камня, вросшего в поверхность ее свода и выступающего над краем известнякового навеса. Несмотря на то что один конец камня глубоко врос в скальную породу, процессы выветривания постепенно изменили угол его наклона так, что теперь эта глыба казалась падающей и стала своеобразным знаком, подчеркивающим особенность и без того уникальной Девятой Пещеры. Заметив его сразу по прибытии, Эйла вздрогнула, словно почувствовала, что уже видела его прежде.

– А вон тот камень вы как-нибудь называете? – спросила она, показывая рукой направление.

– Его называют Падающим Столбом, – сказал Джондалар.

– Подходящее название, – заметила Эйла. – И, по-моему, твоя мать еще упоминала названия этих рек?

– Наша Главная Река в общем-то не имеет особого названия, – сказал Джондалар. – Все называют ее просто Река. Большинство людей считают ее самой главной рекой в наших краях, хотя она и не самая большая. Отсюда она течет на юг и становится гораздо полноводнее – тот ее участок мы называем Большой Рекой, – но многие Пещеры Зеландонии живут на этом участке, и всем понятно, что имеется в виду, когда говорят о Реке.

Этот мелкий приток под нами называется Лесной рекой, – продолжал Джондалар. – По ее берегам растет много деревьев, и вообще это необычайно лесистая долина. В нее редко заглядывают охотники. – Эйла понимающе кивнула.

Долина этого притока справа ограничивалась известняковыми скалами, а слева – круто вздымающимися холмами, и совсем не походила на большинство луговых долин Главной Реки и втекавших в нее ближайших речек. Его берега скрывались под густой растительностью и лесами, особенно в верхнем течении. Охотники предпочитали открытые долины и не любили лесов, поскольку охотиться в них было сложнее. Звери с легкостью прятались среди кустов и деревьев, и выследить их в лесу было трудно, а мигрирующие стада в основном предпочитали открытые луговые долины. Но с другой стороны, в лесной долине росло много деревьев, пригодных для строительства и изготовления домашней утвари или используемых в качестве топлива. Там также собирали ягоды, орехи и другие съедобные и лекарственные растения и ловили мелких животных с помощью силков и капканов. В округе было не так уж много лесов, поэтому никто не пренебрегал дарами долины Лесной реки.

На северо-восточном краю террасы Девятой Пещеры, откуда также открывался вид на эти две речные долины, Эйла заметила явные остатки какого-то большого кострища. Она не обратила на него внимания, когда проходила там раньше, поскольку спешила к лошадям, которые паслись на лугу в долине Лесной реки.

– Джондалар, а для чего тот большой очаг на краю выступа? Вряд ли им пользуются для обогрева, может, там готовят пищу?

– Это место сигнального костра, – сказал он и продолжил, заметив ее недоумевающий взгляд: – Разведенный в том месте костер виден очень далеко. С помощью такого костра мы посылаем сообщения в соседние Пещеры, а они передают нам сообщения своими сигнальными кострами.

– Какие сообщения?

– Да самые разные. Мы часто пользуемся ими во время передвижения стад, чтобы охотники знали, на что можно рассчитывать. Иногда их используют, чтобы известить о каких-то событиях или собраниях, или других срочных встречах.

– Но как же люди узнают, что именно означает этот костер?

– Об этом договариваются заранее, особенно когда начинается сезон охоты, перед миграцией стад. И есть еще особый костровой сигнал, означающий призыв о помощи. Если в том очаге загорится огонь, то люди сразу заметят его. А если они не знают, что он означает, то пошлют гонца выяснить, в чем дело.

– Очень умная затея, – сказала она и, подумав, добавила: – Это чем-то напоминает клановые знаки и сигналы, правда? Общение без слов.

– Никогда не рассматривал сигнальные костры с такой точки зрения, но полагаю, ты права, – согласился он.

Они возвращались в пещеру другой дорогой. Джондалар спускался в долину по извивающейся тропе, петлявшей по крутому склону, где-то на полпути повернул направо к более пологому спуску, поросшему травами и кустами. В итоге тропа вывела на берег, прямо к переправе через Лесную реку и к знакомому лошадям пастбищу.

По пути назад Эйла почувствовала приятное спокойствие, но исчезло ощущение опьяняющей свободы, возникшее в начале прогулки. Ей понравились все, с кем она успела познакомиться, однако все ждали вечернего празднества, и она опасалась предстоящей встречи с остальными обитателями Девятой Пещеры. Она не привыкла находиться в таком большом сообществе людей.

Они оставили Уинни и Удальца на травянистом пастбище, и Джондалар нашел место, где рос мыльный корень, но ему пришлось показать Эйле это растение. Она впервые увидела такую его разновидность. Внимательно рассмотрев подвид мыльного корня и отметив отличительные особенности, она запомнила их, чтобы суметь распознать в будущем, а потом достала мешочек с голубыми лепестками синюхи.

Волк влетел в воду вслед за ними, но быстро выбрался на берег, когда на него перестали обращать внимание. Подольше поплавав, чтобы смыть дорожную пыль и грязь, они вооружились крупной речной галькой и растерли в углублении плоского камня корень найденного растения с небольшим количеством воды, чтобы получить богатую сапонином пену. Намылившись этой смесью и со смехом размазав ее друг по другу, они нырнули в воду и ополоснулись. Поделившись лепестками синюхи с Джондаларом, Эйла начала втирать их прямо в свои мокрые волосы. Это растение мылилось не слишком хорошо, но зато придавало волосам приятный и свежий запах. Окунувшись еще разок, молодая женщина окончательно вышла из воды.

Вытеревшись полотнищами мягкой кожи, они расстелили их на земле и сели рядом, подставив тела солнечным лучам. Эйла достала костяной гребень с четырьмя длинными зубьями – подарок Диги, ее подруги из племени Мамутои, – но, когда начала расчесываться, Джондалар поймал ее руку.

– Позволь мне причесать тебя, – сказал он, забирая гребень. У него появилось пристрастие к расчесыванию ее волос после мытья, ему нравилось касаться ее влажных густых волос и ощущать, как они постепенно высыхают и становятся пышными и упругими. У Эйлы же при этом возникало непривычное ощущение собственной избалованности.

– Мне понравились твоя мать и сестра, – заметила Эйла, сидевшая к нему спиной, пока он причесывал ее. – И Вилломар тоже.

– Ты тоже понравилась им.

– И Джохарран показался мне хорошим вождем. А ты знаешь, между прочим, что вы с ним одинаково хмуритесь? – спросила она. – Мне пришлось полюбить его, ведь он так похож на тебя.

– Его сразила наповал твоя чудесная улыбка, – усмехнулся Джондалар. – Точно так же, как меня.

Помолчав немного, Эйла высказала замечание, отразившее новое направление ее мыслей.

– Ты не говорил мне, что в твоей Пещере живет так много людей. Можно подумать, что здесь собрался целый Клан, – сказала она. – И все они, наверное, тебе знакомы. А я даже не уверена, смогу ли когда-нибудь познакомиться со всеми.

– Не волнуйся. Ты сможешь. Тебе не понадобится много времени, – сказал он, старательно расчесывая сильно запутанный колтун. – О, извини, я не очень больно дернул?

– Нет, все прекрасно. Я рада, что наконец-то познакомилась с твоей Зеландони. Она разбирается в целительстве; так чудесно, когда есть возможность поговорить со знающим человеком.

– Она могущественная женщина, Эйла.

– Это очевидно. И давно она стала Зеландони?

– Надо подумать, – ответил он. – По-моему, вскоре после того, как я ушел жить к Даланару. Тогда я еще вспоминал о ней, как о Золене. Она была красива и чувственна, с пышными формами. Не помню, чтобы она отличалась когда-то особой стройностью, но продолжала расти и полнеть, становясь все больше похожей на Великую Мать. По-моему, ты понравилась ей. – Гребень в его руке замер, и вдруг он расхохотался.

– Что тут смешного? – спросила Эйла.

– Я вспомнил, как ты рассказывала ей о том, как нашла меня, отогнала льва и так далее. Не сомневайся, она задаст тебе еще много вопросов. Я следил за выражением ее лица. Всякий раз, как ты отвечала на один вопрос, ей явно хотелось задать еще три. Ты лишь разожгла ее любопытство. Хотя с тобой и не бывает по-другому. Ты остаешься загадкой даже для меня. Ты хоть понимаешь, женщина, какая ты удивительная?

Эйла повернулась к нему лицом, и он посмотрел на нее любящими глазами.

– Дай мне немного времени, и я покажу тебе, каким удивительным можешь быть ты сам, – ответила она, и ее лицо озарилось обаятельной чувственной улыбкой. Джондалар обнял ее и поцеловал. Услышав вдруг чей-то смех, они оба резко обернулись.

– Ах, кажется, мы вам помешали? – сказала женщина. Это была симпатичная темноглазая блондинка, которая подслушивала то, что Фолара рассказывала своим подругам о вновь прибывших путешественниках. Рядом с ней стояли еще две молодые женщины.

– Марона! – слегка нахмурившись, сказал Джондалар. – Нет, ты нам совсем не помешала. Я просто удивился, увидев тебя.

– С чего бы тебе вдруг удивляться? Неужели ты решил, что я неожиданно отправилась в Путешествие?

Джондалар смущенно поежился и мельком глянул на Эйлу, которая разглядывала подошедших женщин.

– Нет. Разумеется, нет. Наверное, я просто удивился твоему неожиданному появлению.

– А мы вот тоже просто вышли прогуляться и случайно увидели тебя здесь, и я признаюсь тебе, Джондалар, что не смогла удержаться от желания заставить тебя испытать неловкость. В конце концов, мы же были помолвлены.

Они не были помолвлены по всем правилам, но он не стал спорить с Мароной. Он понимал, что отчасти виноват в том, что у нее создалось такое впечатление.

– Не знал, что ты все еще живешь здесь. Я думал, что ты успела найти себе избранника в другой Пещере, – сказал Джондалар.

– И правильно думал, – заметила она. – Но Мы с ним не долго прожили вместе, и я вернулась домой. – Она не спускала глаз с его крепкого и загорелого обнаженного тела, и он узнал этот ее взгляд. – Ты мало изменился за пять лет, Джондалар. Разве что добавилось несколько уродливых шрамов. – Она перевела взгляд на Эйлу. – Но на самом деле мы подошли не для того, чтобы болтать с тобой. Мы хотим познакомиться с твоей подругой, – заявила Марона.

– Ее представят всем сегодня вечером, – сказал он, решив оградить Эйлу от нежелательной компании.

– Это мы уже слышали, но нам не нужны никакие церемонии. Мы просто хотели приветствовать ее и сказать, что мы рады ее видеть.

Он понял, что ему едва ли удастся отвязаться от них.

– Эйла из Львиного стойбища Мамутои, познакомься с Мароной из Девятой Пещеры Зеландонии и ее подругами. – Он пригляделся повнимательнее. – Портула? Из Пятой Пещеры? Неужели это ты? – спросил Джондалар.

Не обратив внимания на хмурый взгляд Мароны, молодая женщина улыбнулась и покраснела от удовольствия, обрадовавшись, что ее вспомнили.

– Да. Я Портула, но больше не живу в Пятой Пещере. – Уж она-то его никак не могла забыть. Его избрали для проведения ее ритуала Первой Радости.

Ему она вспомнилась, однако, потому, что была одной из тех юных женщин, которые ходили за ним по пятам после проведенного им ритуала Первой Радости в надежде остаться с ним наедине, хотя им запрещалось такое общение по крайней мере в течение года. Ее назойливость слегка испортила воспоминания о церемонии, которая обычно оставляла у него теплое ощущение нежности к участвующим в них девушкам.

– А вторая твоя подруга, Марона, мне, кажется, не знакома, – сказал Джондалар. На вид она была немного моложе других.

– Я Лорава, сестра Портулы, – сказала девушка.

– Мы с ними познакомились, когда я жила с мужем в Пятой Пещере, – пояснила Марона. – Теперь они пришли навестить меня. – Она повернулась к Эйле. – Приветствую тебя, Эйла из племени Мамутои.

Эйла поднялась с земли, чтобы ответить на это приветствие. Обычно она спокойно относилась к подобным знакомствам, но сейчас, еще не успев даже одеться, испытывала неловкость от того, что ей приходится в таком виде приветствовать незнакомых женщин, поэтому она сначала обернулась кожаным полотнищем и, заткнув его конец за пояс, повесила на шею амулет.

– Пррриветствую тебя, Марррона из Девятой Пещеры. Зеландонии, – сказала Эйла, ее раскатистое «р» и необычное гортанное произношение мгновенно выдали ее чужеземное происхождение. – Пррриветствую тебя, Поррртула из Пятой Пещеры, и Пррриветствую ее сестру, Лоррраву, – закончила она.

Молодые женщины прыснули со смеху, заметив, как смешно говорит Эйла, но попытались скрыть усмешки, а Джондалару показалось, что по лицу Мароны промелькнула довольная ухмылка. Он сердито нахмурил брови.

– Я не только хотела приветствовать тебя, Эйла, – сказала Марона. – Не знаю, упоминал ли тебе об этом раньше Джондалар, но, как ты теперь знаешь, мы с ним были помолвлены перед тем, как он внезапно решил отправиться в это великое Путешествие. Я уверена, ты должна понять, что меня не слишком обрадовал его уход.

Джондалар пытался придумать, как предотвратить ее дальнейшие высказывания, в которых, он почти не сомневался, Марона даст Эйле понять, что была очень несчастна, и под конец обвинит его в куче всяких проступков, однако она удивила его.

– Но все это в прошлом, – продолжила Марона. – Честно говоря, я и думать о нем забыла, вспомнила только сегодня, когда вы прибыли. Хотя, возможно, у нас есть и более памятливые обитатели, и некоторые из них любят почесать языками. Вот мне и захотелось подкинуть им новую пищу для разговоров, показав, что я радушно приветствую тебя. – Она махнула рукой подругам, подключая их к разговору. – Мы собирались пойти ко мне домой, чтобы подготовиться к вечернему Гостеприимному празднеству, и подумали, что, возможно, ты, Эйла, захочешь присоединиться к нам. С нами будет еще моя кузина Уилопа – ты помнишь Уилопу, ведь так, Джондалар? Я подумала, что ты могла бы успеть познакомиться с частью наших женщин до начала ритуальной церемонии.

Эйла отметила некоторую напряженность, особенно между Джондаларом и Мароной, но в данной ситуации это казалось вполне объяснимым. Джондалар рассказывал ей о Мароне, говорил, что они были почти помолвлены перед его уходом, и Эйла представляла себе, что она почувствовала бы на месте этой женщины. Но Марона откровенно высказалась по этому поводу, и Эйле действительно хотелось скорее поближе познакомиться с кем-то из женщин.

Ей не хватало подруг. В детстве у нее было совсем мало ровесниц. Ее сводная сестра Уба, родная дочь Изы, была намного младше Эйлы, и хотя, повзрослев, Эйла привязалась ко всем женщинам Клана, там были свои сложности. Не важно, сколько трудностей она пережила, стремясь стать хорошей женщиной Клана, но некоторые качества ей так и не удалось приобрести. Лишь оказавшись в племени Мамутои, она подружилась с Диги и поняла, как приятно общаться с ровесницами. Она скучала по Диги и по Толи из племени Шарамудои, они быстро стали ее подругами и теперь навсегда останутся в памяти Эйлы.

– Спасибо, Марона. Я с удовольствием присоединюсь к вам. Пока у меня есть только старая одежда, – добавила она, быстро натягивая свой простой, подпорченный пятнами дорожный наряд. – Но Мартона и Фолара сказали, что помогут мне сшить новую одежду. Мне хотелось бы посмотреть, что у вас носят.

– Может быть, мы сможем дать тебе кое-что в качестве приветственного подарка, – сказала Марона.

– Джондалар, ты захватишь с собой наши полотенца? – спросила Эйла.

– Конечно, – ответил он. Быстро обняв ее, он потерся щекой о ее щеку, и она ушла с этими тремя женщинами.

Джондалар с еще более сумрачным видом провожал взглядом удаляющихся женщин. В сущности, он не просил Марону по всем правилам ритуала Помолвки стать его невестой, однако его поведение перед уходом с Тоноланом привело ее к убеждению, что на Летнем Сходе они пройдут Брачный ритуал, и она уже строила планы. А вместо этого он ушел провожать брата, да так и не вернулся. Должно быть, она оказалась в сложном положении.

Нельзя сказать, что он любил ее. Хотя она, несомненно, считалась красивой. Большинство мужчин на Летних Сходах называли ее самой красивой и желанной женщиной. И хотя он не был полностью согласен с ними, но признал, что у нее имелись определенные достоинства, когда им пришлось разделить Дары Радости на празднестве Дони. Правда, она не стала для него той единственной и желанной… Но, по мнению людей, они являлись отличной парой, прекрасно смотревшейся вместе, и все считали, что им пора «завязать узел». Джондалар тоже, в общем-то, склонялся к такому завершению. Он понимал, что ему нужно основать очаг для своей избранницы и ее будущих детей, а поскольку Золена, его единственная желанная женщина, оказалась недосягаемой, то ему было почти безразлично, кто ее заменит, так что заместительницей вполне могла стать и Марона.

Джондалар не признавался в этом даже самому себе, но он почувствовал облегчение, решив уйти с Тоноланом в Путешествие. В то время казалось, что так легче всего выпутаться из этого затруднительного положения. Он был уверен, что в его отсутствие она найдет себе другого мужчину. И сейчас он ожидал встретить ее в очаге, полном детей. Но она ничего не сказала о детях. Это было странно.

Он даже подумать не мог, что по возвращении обнаружит ее одинокой. Она по-прежнему была красива, но отличалась несколько вспыльчивым и вредным характером. Марона могла оказаться очень злопамятной и мстительной. Озабоченно нахмурившись, Джондалар смотрел, как Эйла и три женщины уходят в сторону Девятой Пещеры.




Глава 6


Увидев, что Эйла идет по тропе лошадиного пастбища с тремя женщинами, Волк побежал за ней. При виде этого большого хищника Лорава завизжала, Портула ахнула и в ужасе оглянулась кругом с явным намерением пуститься наутек, а Марона побледнела от страха. Эйла мельком глянула на женщин, как только заметила Волка, и, оценив их реакцию, сразу остановила его жестом.

– Стоять, Волк! – громко добавила она, скорее ради женщин, чем для того, чтобы остановить зверя, хотя ее слова обычно усиливали для него значение жестов. Волк остановился и смотрел на Эйлу, ожидая сигнала, разрешающего ему подойти. – Вы хотите познакомиться с Волком? – спросила она и, видя, что женщины все еще боятся, добавила: – Он не причинит вам вреда.

– Чего ради нам знакомиться с каким-то зверем? – спросила Марона.

Ее тон заставил Эйлу более внимательно присмотреться к этой блондинке. Она отметила страх, к которому, как ни удивительно, примешивались оттенки раздражения и даже гнева. Происхождение страха было понятно, но остальные реакции Мароны казались странными. Обычно этот зверь не вызывал таких откликов. Две другие женщины посмотрели на Марону и, словно взяв с нее пример, не проявили никакого желания приблизиться к Волку.

Эйла видела, что Волк насторожился. Должно быть, он тоже почувствовал что-то неладное, подумала она.

– Волк, пойди найди Джондалара, – сказала она, давая ему сигнал уходить. Он немного помедлил и побежал прочь, когда она направилась к огромному каменному навесу Девятой Пещеры вместе с тремя женщинами.

Ненавязчиво, подобно женщинам Клана, Эйла приглядывалась к Мароне и ее подругам. Только женщины Клана в полной мере обладали способностью оставаться незамеченными. Они умели сливаться с окружающей обстановкой, словно растворялись в ней, и, казалось, не замечали ничего вокруг себя, но это было обманчивое впечатление.

С раннего детства девочкам внушали, что им запрещено разглядывать или просто прямо смотреть на мужчин, приучали вести себя скромно и ненавязчиво, однако им полагалось предугадывать желания мужчины, чтобы вовремя удовлетворить их. В результате женщины Клана привыкали быстро и точно, с одного взгляда, оценивать ситуацию, распознавая позы, жесты или выражения лиц. И они редко ошибались.

Эйла приобрела такую же сноровку в этом искусстве, как они, хотя, живя в Клане, не осознавала этого приобретения так ясно, как способность понимать знаковый язык. Наблюдения за этими подругами вновь заставили ее задуматься о побуждениях Мароны, но пока ей не хотелось делать никаких предположений.

Оказавшись на скалистом уступе, они направились к большому жилищу, расположенному дальше дома Мартоны, ближе к центру жилой площадки. Марона пригласила их войти в дом, где они встретили еще одну женщину, видимо, поджидавшую их.

Эйла, это моя кузина Уилопа, – сказала Марона, проходя через главное помещение в боковую спальную комнатку. – Уйлопа, это Эйла.

– Привет, – сказала Уилопа.

После почти ритуального знакомства со всеми родственниками Джондалара такое небрежное представление кузине Мароны, лишенное приветственных слов, поразило Эйлу, тем более что она впервые оказалась в их жилище. У нее уже сложились некоторые представления о Традициях Зеландонии, и она не ожидала от них такого поведения.

– Пррривет, Уилопа, – сказала Эйла. – Ты ррродилась в этом доме?

Уилопу удивило необычное произношение Эйлы, ей никогда не приходилось слышать никакого другого языка, кроме Зеландонии, и она с трудом поняла эту чужеземку.

– Нет, – вмешалась Марона. – Это дом моего брата, его жены и их детей. Мы с Уилопой просто живем вместе с ними, вот это наша спальня.

Эйла мельком глянула на комнату, отгороженную от остальных перегородками, подобными тем, что разделяли жилище Мартоны.

– Мы собирались сделать прически и подкраситься к вечернему празднеству, – сказала Портула. Она посмотрела на Марону с какой-то заискивающей улыбкой, превратившейся в ухмылку, когда она перевела взгляд на Эйлу. – И подумали, что ты, возможно, захочешь подготовиться к нему вместе с нами.

– Спасибо, что вы пригласили меня. Я с удовольствием посмотрю, что вы будете делать, – сказала Эйла. – Я не знаю ваших обычаев. Моя подруга Диги иногда делала мне прическу, но она из племени Мамутои, а они живут очень далеко отсюда. Я понимаю, что больше никогда не увижусь с ней, и мне очень не хватает ее. Ведь гораздо интереснее жить, когда у тебя есть подруги.

Портулу удивил и тронул честный и дружелюбный ответ новой знакомой; ее ухмылка сменилась обычной улыбкой.

– Раз уж на этом празднике будут приветствовать тебя, – сказала Марона, – мы подумали, что можем заранее подарить тебе какой-нибудь наряд. Знаешь, Эйла, я попросила мою кузину подобрать кое-что из одежды, чтобы ты могла ее примерить. – Марона окинула взглядом разложенную вокруг одежду. – Ты выбрала хорошие наряды, Уилопа. – Лорава хихикнула. Портула отвела глаза.

Эйла заметила несколько вещей, разложенных на лежанках и циновках, в основном – узкие штаны, рубахи с длинными рукавами или туники. Затем она присмотрелась к одежде этих четырех женщин.

На Уилопе, выглядевшей постарше Мароны, был очень просторный наряд, похожий на один из предназначавшихся для примерки. На более молодой Лораве хорошо сидела подпоясанная на бедрах кожаная туника с короткими рукавами, покрой которой отличался от подобранной одежды. Довольно пухленькая Портула носила широкую юбку из какого-то волокнистого материала и просторную верхнюю майку с длинной бахромой, спускающейся на юбку. Стройная и фигуристая Марона отлично смотрелась в коротенькой безрукавке с большим вырезом, богато украшенной бусинами и перышками, с красноватой бахромой по краю, спускающейся чуть ниже талии, и коротенькой юбочке, напоминающей набедренную повязку, которую Эйла иногда надевала в жаркие дни во время Путешествия.

Джондалар показал ей, как можно протянуть между ног прямоугольную полоску мягкой кожи и закрепить ее на талии. Длинные концы, оставшиеся спереди и сзади, соединялись вместе на боках, и в результате получалась набедренная повязка, похожая на коротенькую юбочку. Спереди и сзади подол юбки Мароны, как заметила Эйла, также украшала бахрома. А на боках ее не было, и эти дополнительные оголенные участки подчеркивали длину и стройность ее ног, а поскольку пояс был завязан намного ниже талии, то бахрома но время ходьбы свободно покачивалась. Эйла подумала, что наряд Мароны – совсем короткая, разрезанная впереди безрукавка, полы которой явно не сошлись бы на ее груди, – выглядит слишком маленьким для нее, словно его шили для девочки, а не для зрелой женщины. Однако она была уверена, что эта блондинка с особой тщательностью подбирала себе одежду.

– Ну давай, выбери, что тебе нравится, – сказала Марона, – а потом мы уложим твои волосы. Нам хочется, чтобы ты надолго запомнила сегодняшний вечер.

– Все эти наряды выглядят слишком большими и тяжелыми, – сказала Эйла. – Неужели их носят летом?

– К вечеру похолодает, – заметила Уилопа, – и вообще одежда должна быть просторной. Как у меня. – Она подняла руки, показывая, какая у нее просторная блуза.

– Вот, примерь-ка это, – сказала Марона, выбирая одну тунику. – Мы покажем тебе, как ее обычно носят.

Сняв свою тунику и висевший на шее мешочек с амулетом, Эйла положила вещи на полку и позволила женщинам нарядить ее в новую тунику. Хотя она была выше ростом любой из этих женщин, предложенная туника доходила ей до колен, а длинные рукава полностью скрывали руки.

– Она мне слишком велика, – сказала Эйла. Она не видела Лораву, но услышала какой-то сдавленный звук, доносившийся из-за спины.

– Нет, вовсе даже не велика, – широко улыбаясь, заверила ее Уилопа. – Нужно просто подпоясаться и закатать рукава. Как у меня, видишь? Портула, дай-ка мне тот пояс, и я покажу, как надо сделать.

Пухленькая женщина принесла пояс, но она уже не улыбалась в отличие от Мароны и ее кузины, которые так и сияли улыбочками. Марона взяла пояс и обхватила им талию Эйлы.

– Завяжи его пониже, на бедрах, и чтобы туника слегка наплывала на него, а бахрома будет просто болтаться. Понятно?

И все же Эйле показалось, что наряд выглядит слишком громоздко.

– Нет, по-моему, такой наряд мне не подойдет. Он слишком уж большой. И потом, если взглянуть на эти штаны, – сказала она, беря в руки ту пару, что лежала рядом с туникой, и, прикладывая их к себе, – они тоже будут мне велики в талии. – Она стянула тунику через голову.

– Да, ты права, – сказала Марона. – Примерим еще что-нибудь. Она выбрала другой наряд, чуть меньшего размера, затейливо и вычурно украшенный ракушками и бусинами, выточенными из бивня мамонта.

– Этот очень красивый, – сказала Эйла, разглядывая перед туники. – Пожалуй, даже чересчур красивый…

Лорава странно фыркнула, и Эйла повернулась, чтобы посмотреть на нее, но девушка уже отвернулась.

– К тому же он также очень тяжелый и опять-таки слишком большой, – сказала Эйла, снимая вторую тунику.

– Я думаю, тебе все кажется слишком большим, потому что ты не привыкла носить наряды Зеландонии, – нахмурившись, сказала Марона, и вдруг лицо ее озарилось самодовольной улыбкой. – Но наверное, ты права. Подожди-ка немного. Кажется, я знаю, у меня есть кое-что совсем новое, это тебе отлично подойдет.

Покинув спальню, она прошла в другое помещение этого жилища и вскоре вернулась с очередным нарядом. Он был гораздо меньше и легче по весу. Эйла примерила очередную одежду. Узкие штаны, доходившие примерно до середины икры, хорошо сидели на талии, где их переднее и заднее полотнища частично перекрывались и завязывались прочным гибким пояском. Полы верхней короткой безрукавки с глубоким треугольным вырезом стягивались вместе тонкими кожаными ремешками. Безрукавка, возможно, была слегка маловата Эйле, поскольку она не смогла стянуть вместе ее полы, но если не обращать внимания на завязки, то смотрелась она неплохо. В отличие от остальных нарядов этот был простым, ничем не украшенным и сделанным из мягкой, приятной телу кожи.

– Надо же, какая удобная одежда! – воскликнула Эйла.

– И у меня, кстати, есть одна вещица, чтобы украсить ее, – заявила Марона, показывая узорчатый пояс, сплетенный из разноцветных волокон.

– Красивая работа и очень затейливая, – отметила Эйла, пока Марона завязывала ей пояс на бедрах. Она осталась довольна последним нарядом. – Он, наверное, подойдет мне, – сказала она. – Я благодарю тебя за подарок. – Она надела амулет и сложила свою старую одежду.

Лорава задохнулась от кашля.

– Мне нужно попить водички, – выдавила она, выбегая из комнаты.

– Что ж, теперь давай я причешу тебя, – сказала Уилопа, по-прежнему сияя улыбкой.

– А я обещаю подкрасить тебя после Портулы, – добавила Марона.

– Уилопа, ты же обещала, что уложишь мне волосы, – встряла Портула.

– И мне тоже обещала, – заявила вернувшаяся Лорава.

– Надеюсь, у тебя уже закончился приступ кашля, – бросила Марона, сурово взглянув на молодую женщину.

Пока Уилопа возилась с ее волосами, Эйла с интересом наблюдала, как Марона раскрашивает лица своих подруг. Для подкрашивания губ, щек и лба она взяла густые жиры, смешанные с красной и желтой охрой, а угольно-черной мазью подчеркивала глаза. Затем, используя более интенсивные оттенки тех же цветов, она нарисовала на их лицах узоры, состоящие из точечек, волнистых линий и прочих загогулин, что напомнило Эйле татуировки, которые она уже не раз видела сегодня.

– Давай, Эйла, я раскрашу теперь твое лицо, – сказала Марона. – По-моему, Уилопа уже закончила с прической.

– О да! – воскликнула Уилопа. – Я закончила. Пусть Марона раскрасит тебя.

Хотя разукрашенные лица этих женщин выглядели интересными, Эйлу смутило это предложение. Общаясь с Мартоной и другими родственниками Джондалара, она заметила, что на их лицах совсем немного краски и скромные узоры выглядели очень привлекательно, но Эйла сомневалась, что ей хочется выглядеть так, как эти женщины. Их украшения показались ей чрезмерными.

– Нет… Пожалуй, не надо, – сказала Эйла.

– Но должна же ты приукраситься! – сказала Лорава, разочарованно поглядывая на чужеземку.

– Так все у нас делают; – добавила Марона. – Что же, ты одна будешь ненакрашенной?

– Давай же! Марона настоящий мастер в этом деле. Все наши женщины раскрашивают лица, – убеждала ее Уилопа.

Чем упорнее они настаивали, тем сильнее Эйле хотелось отказаться. Мартона ничего не говорила ей о том, что нужно украшать лицо. И вообще, нужно время, чтобы найти свой стиль, а не хвататься с ходу за все, что принято в новом племени.

– Нет, спасибо, сейчас не надо. Может быть, когда-нибудь потом, – вежливо отказалась Эйла.

– О, да не бойся же ты, соглашайся. Не порти все, – упрашивала Лорава.

– Нет! Я не хочу раскрашивать лицо, – сказала Эйла с такой решимостью, что они наконец бросили уговаривать ее.

Она наблюдала, как они делают друг другу прически, укладывая волосы хитроумно сплетенными косичками и локонами и закрепляя их красивыми гребешками и булавками. В довершение всего они нацепили еще какие-то украшения. Эйла понятия не имела, что на их лицах имеется ряд особых дырочек, пока они не вставили подвески в мочки ушей и резные вставки в носы, щеки и нижние губы, тогда стало очевидным, что часть этих дополнительных украшений подчеркивается нанесенными краской узорами.

– Неужели у тебя нет никаких дырочек? – спросила Лорава. – Тебе нужно поскорее проделать их. Как жаль, что мы не успеем сделать их сейчас.

Эйла сомневалась, нужны ли ей такие дырочки, разве что в ушах, чтобы надеть подвески, которые она привезла с собой. Их ей подарили на прощание на Летнем Сходе племени Охотников на Мамонтов. Она молча смотрела, как женщины продолжают наряжаться, украшая грудь бусами и подвесками, а руки – браслетами.

Ее удивило, что подруги то и дело поглядывали куда-то за перегородку. В итоге, слегка утомленная всеми этими примерками и причесыванием, Эйла вышла посмотреть, что они там разглядывают. Она услышала сдавленный вздох Лоравы, когда, увидев кусок отполированного черного дерева, похожего на отражатель в жилище Мартоны, взглянула на свое отражение.

Эйлу не порадовало то, что она увидела. Ее свитые в жгуты и спирали волосы, уложили в каких-то странных местах, ее прическа – в отличие от остальных женщин – казалась беспорядочной и нелепой. Она заметила, как переглянулись и отвели глаза в сторону Марона и Уилопа. Ей не удалось встретиться взглядом ни с одной из этих женщин, все прятали глаза. Произошло что-то странное, и ей это явно не понравилось. А также ей совершенно определенно не правилось то, что соорудили у нее на голове.

– Думаю, мне лучше распустить волосы, – сказала Эйла, начиная снимать гребешки, булавки и завязки. – Джондалару нравится, когда они распущены. – Удалив все эти безделушки, она взяла гребень и провела им по своим длинным, только что вымытым, русым волосам, и они упругими волнами рассыпались по ее плечам.

Надев на шею свой амулет – она не любила расставаться с ним, хотя обычно под одеждой он был незаметен окружающим, – Эйла вновь взглянула в отражательную доску. Возможно, когда-нибудь она узнает, как лучше причесывать волосы, но пока пусть уж они лучше останутся распущенными. Она мельком глянула на Уилопу и подумала, почему же эта женщина не заметила, как нелепо уложила ее волосы.

Приглядевшись к отражающемуся мешочку амулета, она попыталась понять, как воспримут его окружающие. В этом мешочке хранились ее реликвии, и он успел сильно износиться и потемнеть от пота. В общем-то, изначально этот красиво отделанный мешочек предназначался для хранения швейного набора. От белых перышек, вшитых в круглое донце, остались лишь потемневшие стерженьки, но еще сохранился узор из бусинок, выточенных из бивня мамонта, и сейчас он скрашивал этот простой наряд. Она решила оставить амулет на виду.

Ей вспомнилось, как ее подруга Диги убедила использовать его для амулета, заметив, какой потрепанный и грязный мешочек висел на шее Эйлы. Теперь и этот уже постарел и выносился. Она подумала, что надо будет вскоре заменить его на новый, но со старым она все равно не расстанется. С ним связано слишком много воспоминаний.

Снаружи, через стены жилища, до нее доносились звуки оживленной деятельности, и в общем-то Эйле уже надоело наблюдать за тем, как продолжают наряжаться эти женщины, то и дело добавляя какие-то мелочи к своим украшениям, подправляя что-то на лицах или в прическах друг друга, хотя она уже не замечала в них ни малейших изменений. Наконец она услышала, как кто-то постучал в жесткую, обтянутую сыромятной кожей панель рядом с входом в это жилое строение.

– Все ждут Эйлу, – сказал девичий голос. Похоже, это была Фолара.

– Она скоро выйдет, – ответила Марона. – Ты уверена, Эйла, что не хочешь слегка подкраситься? Все-таки торжество устраивается в твою честь…

– Да. Я уверена.

– Ну раз уж все так ждут тебя, то ты можешь выйти к ним. А мы вскоре присоединимся к вам, – предложила Марона. – Нам еще нужно кое-что подправить.

– Да, пожалуй, я пойду, – сказала Эйла, обрадовавшись представившейся возможности. Ей показалось, что она уже давно понапрасну теряет время. – Спасибо вам за подарки. Этот наряд действительно очень удобен, – спохватившись, поблагодарила она и вышла из дома, захватив свои поношенные короткие летние штаны и тунику.

Под скальным навесом уже никого не было; Фолара убежала, не дождавшись ее. Быстро дойдя до жилища Мартоны, Эйла закинула внутрь свою старую одежду и поспешила к людям, собравшимся на открытой террасе перед пещерой, свод которой защищал от непогоды их жилища.

Когда она вышла на залитую вечерним солнцем террасу, стоявшие поблизости люди, заметив ее, удивленно ахнули и прервали разговор. Потом еще несколько человек, разглядывая ее во все глаза, толкали локтями своих соседей, чтобы те тоже посмотрели. Эйла замедлила шаги и остановилась, в свою очередь, разглядывая смотревших на нее людей. Вскоре смолкли все разговоры. И вдруг тишину нарушил чей-то сдавленный смех. Следом засмеялась еще пара человек. И вскоре хохотала уже вся Пещера.

Почему они так развеселились? Они смеются над ней? Что же случилось? Она смущенно покраснела. Неужели она совершила какую-то ужасную ошибку? Она растерянно оглянулась, не зная, где лучше спрятаться от такого приема.

Тут она увидела, что к ней быстро приближается Джондалар, его лицо было очень сердитым. Мартона тоже спешила к ней с другой стороны.

– Джондалар! – воскликнула Эйла, когда он подошел. – Почему все смеются надо мной? Что случилось? Я что-то не так сделала? – Сама того не сознавая, она перешла на язык Мамутои.

– Ты надела зимнее нижнее белье, предназначенное для мальчиков. А таким поясом обычно обвязываются юноши, достигшие половой зрелости, во время ритуалов инициации, – на том же языке объяснил ей Джондалар. Он был в ярости из-за этой грубой шутки, выставившей Эйлу на посмешище в день ее знакомства с его племенем.

– Где ты взяла эту одежду? – спросила подошедшая Мартона.

– Марона, – ответил за нее Джондалар. – Когда мы были у Реки, она пришла и сказала Эйле, что хочет помочь ей одеться к вечернему празднику. Мне следовало догадаться, что она замыслила мне в отместку что-то недоброе.

Обернувшись, все они посмотрели в сторону тенистого навеса на жилище брата Мароны. Прямо на границе света и тени стояли четыре женщины. Они держались за бока и едва не падали друг на друга от смеха; они так хохотали над тем, как ловко провели чужеземку, нарядив ее в совершенно неприличное мальчиковое белье, что по щекам их текли черно-красные слезы, разрушая рисунки на тщательно раскрашенных лицах. Эйла поняла, что они получили огромное удовольствие от ее неловкости и смущения.

Она смотрела на этих женщин, чувствуя, как ее охватывает гнев. Значит, вот какой подарок им хотелось подарить ей? Порадовать ее?! Они хотели, чтобы люди посмеялись над ней? Тут она поняла, что все предложенные ей наряды женщины не носят. Сейчас ей стало очевидно, что все они были мужскими. Но их задумка касалась не только одежды, осознала она. Наверное, они также специально сделали ей ту уродливую прическу? Чтобы все опять же посмеялись над ней! Да еще, наверное, хотели разукрасить ее лицо, чтобы сделать ее вид совсем уж смехотворным?

Эйла всегда радовалась возможности посмеяться. Когда она жила в Клане, то была единственной, кто смеялся от радости, пока не родила сына. Когда люди Клана делали гримасу, похожую на улыбку, это не было признаком веселья или радости. Это было выражением тревоги или страха или обозначало угрозу возможного нападения. Ее сын был единственным ребенком, который улыбался и смеялся, как она, и хотя у ее соплеменников это вызывало беспокойство, ей нравился счастливый смех Дарка.

Живя одна в долине, она весело смеялась, глядя на забавные детские игры Уинни и Малыша. Готовность Джондалара улыбаться и изредка безудержно хохотать дала ей понять, что она встретила людей своего вида, и добавила ему обаяния. Именно добродушная улыбка Талута и его безудержный хохот уменьшили ее страх перед встречей с незнакомым миром и побудили зайти на Львиное стойбище, когда они впервые встретили Мамутои. Во время странствий она встречалась с множеством людей и часто смеялась вместе с ними, но до сих пор никто так не смеялся над ней. Она даже не представляла, что смех можно использовать во вред. Впервые смех доставил ей не радость, а боль.

Мартоне тоже очень не понравилось, что ее соплеменницы сыграли такую отвратительную шутку с иноземной гостьей Девятой Пещеры Зеландонии, которую ее сын привел к ним в дом в надежде, что она станет членом их племени и его женой.

– Пойдем-ка со мной, Эйла, – сказала Мартона. – Позволь, я дам тебе более подобающую одежду. Наверняка у меня найдется что-нибудь подходящее.

– Или у меня, – вмешалась Фолара. Догадавшись, что случилось, она пришла на помощь.

Эйла направилась с ними, но вдруг остановилась.

– Нет, не надо, – сказала она.

Эти женщины подарили ей такую нелепую одежду в качестве «гостевого подарка», потому что хотели, чтобы она выглядела странно, отлично от них, хотели показать ее инородство. Что ж, она поблагодарила их за «подарки», и она будет их носить! Ей не впервой приходится быть объектом пристального внимания. Сначала се считали странной, уродливой и чужой люди Клана. Они никогда не смеялись над ней – они просто не умели смеяться, – но все они изумленно таращились на нее, когда она появилась на Сходбище Клана.

Конечно, она резко отличалась от них, она была для них чужой, но если она смогла противостоять в одиночку Клану, то сможет выстоять и перед племенем Зеландонии. По крайней мере она выглядит так же, как они. Расправив плечи, Эйла сжала зубы, вздернула подбородок и смело взглянула на хохочущую толпу.

– Спасибо, Мартона. И тебе тоже, Фолара, спасибо. Но этот наряд мне вполне подходит. Его дали мне в качестве гостевого подарка. Будет очень невежливо, если я откажусь от него.

Оглянувшись, она увидела, что Марона и ее подруги ушли. Они вернулись обратно в комнату Мароны. Эйла повернулась лицом к собравшимся людям и пошла к ним навстречу. Мартона и Фолара потрясенно взглянули на Джондалара, видя, куда она направляется, но он лишь пожал плечами и покачал головой.

Проходя по террасе, Эйла краем глаза заметила знакомый силуэт. Волк, взбежав по тропе, направлялся в ее сторону. Когда он добежал до нее, она похлопала себя по груди, и он, встав на задние лапы, положил передние ей на плечи, лизнул ее шею и слегка прикусил скулу. Толпа явно заволновалась. Эйла велела ему опуститься и жестом приказала идти рядом с ней – так она приучила ходить его на Летнем Сходе Мамутои.

Эйла двигалась сквозь толпу, и в ее походке, решительном виде и вызывающем взгляде, смело смотрящем на смеющихся людей, было нечто такое, что утихомирило их; этому, впрочем, способствовал также и вид ее четвероногого спутника. У всех почему-то сразу отпала охота смеяться.

Она подошла к группе людей, с которыми уже успела познакомиться. Вилломар, Джохарран и Зеландони приветствовали ее. Обернувшись, она увидела рядом Джондалара, а за ним стояли Мартона и Фолара.

– Я еще не знакома с большинством собравшихся здесь людей. Может, ты представишь меня, Джондалар? – сказала Эйла.

Но его опередил Джохарран:

– Эйла из Мамутои, член Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Духом Пещерного Медведя… и подруга лошадей и Волка, познакомься с моей женой, Пролевой из Девятой Пещеры Зеландонии, дочерью…

Вилломар улыбался, слушая церемонные перечисления имен близких родственников и друзей, но в его улыбке не было даже намека на иронию. Мартона все больше изумлялась, с нарастающим интересом присматриваясь к молодой женщине, которую ее сын привел домой. Она перехватила взгляд Зеландони, и они многозначительно посмотрели друг на друга, покачав головами; позже им будет о чем поговорить.

Многие люди то и дело посматривали в сторону иноземки – особенно мужчины, которые вдруг заметили, как хорошо смотрится на ней этот наряд и пояс, несмотря на то, что сделаны они вовсе не для нее. Она провела в Путешествии целый год, ходила по горным тропам или ездила на лошади, и ее тело было крепким и мускулистым. Это облегающее нижнее белье, которое мальчики носили зимой, подчеркивало ее стройную, красивую фигуру. Поскольку ей не удалось соединить вместе полы верхней безрукавки на своей высокой и довольно пышной груди, в прорези виднелась ложбинка, выглядевшая более соблазнительно, чем привычный вид обнаженной женской груди. Узкие штаны обрисовывали ее длинные стройные ноги и округлые ягодицы, а подвязанный пояс, несмотря на его исходное ритуальное значение, подчеркивал талию, чуть округлившуюся на этой начальной стадии беременности.

На Эйле этот нижний наряд приобрел новое значение. Хотя одежда большинства женщин имела разноцветные узоры и украшения, их отсутствие в наряде Эйлы лишь привлекало внимание к ее естественной красоте. Длинные распущенные волосы золотились в последних лучах заходящего солнца, ниспадая свободными волнами, и они смотрелись более притягательно и чувственно, чем тщательно уложенные прически других женщин. Ее молодость напоминала зрелым мужчинам об их собственной юности, о первом Познании Даров Радости Великой Земной Матери. И они уже мечтали вновь стать молодыми, чтобы Эйла могла стать их донии-наставницей.

О том, что Эйла одета в странный наряд, быстро забыли, признав его вполне подходящим для этой красивой незнакомки с низким голосом и необычным произношением. Это определенно было менее странно, чем ее общение с лошадьми и волком.

Джондалар заметил, как люди смотрят на Эйлу, и слышал, как ее имя упоминается в приглушенных разговорах. Потом он услышал, как один мужчина сказал:

– Надо же, какую удивительно красивую женщину привел Джондалар домой.

– Нет ничего удивительного в том, что он привел красивую женщину, – ответил женский голос. – Но вдобавок она еще очень смелая и волевая. Мне хотелось бы познакомиться с ней поближе.

Эти замечания заставили Джондалара вновь посмотреть на Эйлу, и вдруг, забыв о несообразности ее костюма, он увидел, как хорошо она смотрится. Редкая женщина могла похвастаться такими прекрасными формами, особенно женщина ее возраста, уже родившая одного или двух детей и слегка потерявшая свойственный молодости мышечный тонус. Мало кто смог бы предпочесть такой облегающий наряд, даже если бы он был женским. Большинство женщин предпочитали носить свободную, позволяющую скрывать недостатки или излишества фигуры одежду, чувствуя себя в ней более удобно. И ему нравилось, когда она вот так распускала волосы. «Она красивая женщина, – подумал он, – красивая и храбрая». Успокоившись, он улыбнулся, вспоминая их сегодняшнюю прогулку на лошадях и привал на горном лугу, и подумал о том, как ему повезло с ней.

Марона и три ее сообщницы, продолжая хихикать, вернулись в дом, чтобы подправить растекшиеся краски. Они хотели присоединиться к празднику позже, облачившись в свои лучшие наряды, и рассчитывали покорить всех своим появлением.

Заменив набедренную повязку на длинную нижнюю юбку из очень мягкой и эластичной кожи, Марона надела поверх нее завязывающуюся на талии, также длинную, но обшитую бахромой верхнюю юбку, оставшись при этом в прежней затейливо отделанной короткой безрукавке. Портула принарядилась в любимые юбку и майку. У Лоравы была с собой лишь одна короткая туника, но подруги одолжили ей длинную верхнюю юбку с бахромой и несколько ожерелий и браслетов, подправили прическу и разукрасили ее лицо еще более затейливым, чем прежде, узором. Уилопа, со смехом спрятав мужские нарядные рубахи и штаны, переоделась в очень красивые женские штаны оранжевого цвета и тунику похожего, по более насыщенного оттенка, отделанную темной бахромой.

Закончив наряжаться, они покинули жилище и направились на террасу, но люди, заметив Марону и ее подруг, отвернулись, подчеркнуто игнорируя их. Зеландонии не были жестокими людьми. Они смеялись на Эйлой только потому, что их страшно поразило то, что взрослая женщина облачилась в мальчиковое нижнее белье и ритуальный юношеский пояс. Но большинству не понравилась эта грубая проделка. Она позорила всех Зеландонии, выставив их невежливыми и негостеприимными. Эйла была их гостьей, и, вероятно, скоро станет членом их племени. И, кроме того, все оценили, как она хорошо вышла из этого неловкого положения, проявила смелость, дав им повод гордиться ею.

Четыре сообщницы увидели большую группу людей, окружившую кого-то, и когда несколько человек отошли в сторону, они вдруг заметили, что в центре стоит Эйла в том наряде, который они ей подарили. Она так и не сменила его! Марона была потрясена. Она была уверена, что родственники Джондалара переоденут ее во что-то более подходящее, – конечно, если она осмелится еще раз выйти из дома. Но ей не удалось сконфузить незнакомку, приведенную домой Джондаларом, который ушел когда-то, оставив ее в неопределенности пустых обещаний, вместо этого она показала всем, какая у нее злопамятная и подленькая натура.

Жестокая шутка Мароны обернулась против нее самой, и она пребывала в ярости. Подговаривая и прельщая своих подруг этим заговором, она обещала, что они окажутся в центре внимания, расписывала, как они блистательно выступят. А вместо этого все, похоже, говорят только о подруге Джондалара. Даже ее странное произношение, над которым едва не расхохоталась Лорава и которое Уилопа с трудом понимала, сочли диковинным, но очаровательным.

Эйла завладела всеобщим вниманием, и три сообщницы Мароны очень жалели, что позволили втянуть себя в эту историю. Портула вообще очень неохотно согласилась. Ее прельстило то, что Марона, умевшая хорошо рисовать затейливые узоры, обещала раскрасить ее лицо. Эйла произвела на всех хорошее впечатление. Она была дружелюбна, и сейчас у нее определенно появятся новые друзья и… настоящие подруги.

Почему же они сами не заметили, как выгодно подчеркивает мальчиковый наряд красоту этой иноземки? Но заговорщицы видели лишь то, что хотели увидеть: символизм, а не реальность. Никто из них не представлял себе, что можно появиться в таком виде перед людьми, но для Эйлы эти вещи ничего не значили. Она не понимала ни чувственного, ни ритуального смысла, который придавали им Зеландонии. Если она о чем-то и подумала, то лишь о том, как ей удобно в этом наряде. И как только приступ смеха иссяк, она и думать забыла о том, во что именно одета. И поскольку забыла она, то все остальные тоже забыли.




Большая известняковая глыба с почти ровной поверхностью лежала на открытой террасе перед входом под высокий свод пещеры, служивший кровом для этого племени. В давние времена она отломилась от края навеса, когда под ним еще никто жил. И этой природной трибуной обычно пользовался тот, кто хотел привлечь внимание окружающих, поскольку стоявший там человек возвышался на несколько футов на всеми остальными людьми.

Джохарран запрыгнул на этот Говорящий Камень, и шумные голоса собравшихся начали затихать. Он протянул руку Эйле, чтобы помочь ей забраться наверх, и Джондалару, приглашая его встать рядом с ней. Волк запрыгнул туда, не дожидаясь приглашения, и встал между вновь прибывшими, единственной стаей, которую он когда-либо знал. Этот высокий красивый мужчина, красивая и удивительная женщина, и здоровенный могучий волк потрясающе смотрелись вместе на этой высокой плите. Стоявшие поблизости Мартона и Зеландони посмотрели на эту троицу и переглянулись, в голове каждой из них роились мысли, которые было трудно передать словами.

Джохарран подождал, пока все заметят их и утихнут. Окинув взглядом толпу, он убедился, что взгляды всех обитателей Девятой Пещеры устремлены на него. Он не пропустил ни единого человека. И увидел, что к ним пришли представители из соседних пещер и их не так уж мало. Он осознал, что народу собралось гораздо больше, чем ожидалось.

Слева стояло большинство людей из Третьей Пещеры, а рядом с ними – из Четырнадцатой Пещеры. Подальше, справа, маячил народ из Одиннадцатой. Пришло даже несколько человек из Второй Пещеры и несколько их родственников с другого конца долины, основавших отдельную Седьмую Пещеру. Помимо этого, он также заметил людей из Двадцать Девятой Пещеры и даже парочку из Пятой. Все расположенные по соседству Пещеры прислали своих людей, однако сюда собрались и представители некоторых дальних стоянок.

«Быстро разлетелась новость, – подумал он, – гонцы, должно быть, летели со всех ног. Возможно, нам и не понадобится устраивать второе сборище для более широкого знакомства. Похоже, все здесь. Я мог бы предугадать, что они явятся. А все Пещеры выше по течению, должно быть, уже познакомились с ними. Ведь Эйла и Джондалар ехали на лошадях с севера, вдоль реки. Наверное, в этом году гораздо больше народа соберется на Летний Сход. Пожалуй, стоит провести большую охоту перед выходом, чтобы заготовить побольше дичи».

Завладев всеобщим вниманием, Джохарран подождал еще немного, собираясь с мыслями. Наконец он заговорил:

– Как вождь Девятой Пещеры Зеландонии, я, Джохарран, хочу обратиться к вам. – Последние голоса умолкли. – Я вижу, что у нас сегодня много гостей, и именем Дони, Великой Земной Матери, я рад приветствовать вас на нашем сегодняшнем празднестве в честь возвращения моего брата Джондалара из далекого Путешествия. Мы благодарны Матери, хранившей его во время странствий по дальним краям, и благодарим Ее также за то, что Она направляла его на пути домой.

Собравшиеся поддержали его одобрительными возгласами. Джохарран помолчал, и Эйла заметила, что лоб его прорезала задумчивая морщина, подобная той, что обычно появлялась у Джондалара. Она вновь испытала к нему такое же – почти родственное – расположение, как в первый раз, когда заметила это сходство.

– Как большинство из вас уже знают, – продолжил Джохарран, – наш браг, с которым Джондалар отправился в путь, не вернулся. Тонолан продолжает странствовать в следующем мире. Мать призывает к Себе избранных. – Он помолчал немного, опустив голову.

«Опять он упомянул об этом», – подумала Эйла. Считалось, что для счастья совсем не обязательно обладать многочисленными талантами, щедрыми дарами и быть любимым настолько сильно, чтобы считаться избранником Матери. Она порой скучает по этим избранникам и рано призывает их к себе, совсем еще молодыми.

– Но Джондалар вернулся не один, – продолжил Джохарран и улыбнулся Эйле. – Я думаю, что мало кто удивится тому, что мой брат познакомился с женщиной во время Путешествия. – Снизу донеслись смешки, и многие из собравшихся обменялись многозначительными взглядами. – Но должен признаться, даже я не ожидал, что Джондалар найдет такую замечательную женщину.

Осознав, что сказал Джохарран, Эйла покраснела. На сей раз ее смущение вызвал не насмешливый хохот, а смысл последних слов.

– Ритуалы представления каждого из вас могли бы занять много дней, особенно если все мы начнем перечислять полный набор своих званий и родственных связей. – Джохарран вновь улыбнулся, и многие согласно закивали и поддержали его понимающими взглядами. – А наша гостья просто не сможет запомнить сразу каждого из вас, поэтому мы решили представить ее всем вам, а потом все вы изыщете возможность познакомиться с ней лично.

Джохарран с улыбкой повернулся к женщине, стоявшей рядом с ним на этом высоком камне, но затем перевел взгляд на Джондалара, и выражение его лица стало более серьезным.

– Джондалар из Девятой Пещеры Зеландонии, Кремневых дел Мастер; сын Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры; рожденный у очага Даланара, главы и основателя племени Ланзадонии; брат Джохаррана, вождя Девятой Пещеры, вернувшийся после пяти лет отсутствия из долгого и трудного Путешествия. Он нашел женщину в таких далеких краях, откуда им пришлось добираться домой целый год.

Вождь Девятой Пещеры взял обе руки Эйлы в свои.

– Именем Дони, Великой Земной Матери, я представляю всем Зеландонии Эйлу из Мамутои, члена Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранную Духом Пещерного Льва и хранимую Духом Пещерного Медведя. – Он улыбнулся и добавил: – И как все мы успели убедиться, подругу лошадей и этого Волка. – Джондалар был уверен, что Волк улыбнулся, словно знал, что его тоже представили.

«Эйла из Мамутои», – подумала она, вспоминая те времена, когда еще была Эйлой из Неведомого племени, и, чувствуя, как ее переполняет благодарность к Талуту, Неззи и другим обитателям Львиного стойбища за то, что они сделали ее полноправным членом племени Мамутои. Она пыталась сдержать слезы, застилавшие ей глаза. Она скучала по всем Мамутои.

Продолжая удерживать Эйлу за руку, Джохарран развернул гостью лицом к собравшимся Пещерам.

– Пожалуйста, примите радушно эту женщину, прошедшую такой долгий путь с Джондаларом, приветствуйте ее в краю Зеландонии, среди Детей Земли, Великой Матери. Окажите нашей гостье гостеприимство и уважение, с которыми Зеландонии встречают всех гостей, особенно женщин, Одаренных Дони. Покажите ей, как мы почитаем гостей.

Косые взгляды обратились в сторону Мароны и ее подруг. Их шутку уже никто не считал забавной. Теперь они, в свою очередь, испытали смущение, по крайней мере, Портула густо покраснела, взглянув на чужеземку, стоящую на Говорящем Камне в мальчиковом нижнем белье и ритуальном юношеском поясе Зеландонии. Она не знала, что подаренная ими одежда выглядит неприлично. И это не имело значения. На ней она смотрелась очень хорошо.

Осознав, что надо что-то сделать, Эйла шагнула вперед.

– Именем Мут, Великой Всеобщей Матери, которую вы называете Дони, я приветствую вас, Зеландонии, Дети этой прекрасной земли, Дети Великой Земной Матери, и благодарю вас за радушный прием. Я благодарю вас также за то, что вы приняли моих друзей-животных; за то, что вы позволили Волку жить в доме. – Услышав свое имя, Волк посмотрел на нее. – И за то, что вы предоставили место моим лошадям, Уинни и Удальцу.

Мгновенный отклик собравшихся был совершенно потрясающим. Хотя ее произношение все еще казалось странным, людей потрясло нечто другое. Эйла произнесла имя своей кобылы так, как она изначально называла ее, и всех потрясли изданные ею звуки. Эйла изобразила такое натуральное лошадиное ржание, что все подумали, будто заржала настоящая лошадь. Уже не первый раз она удивляла людей своей способностью имитировать голоса животных – лошадь была не единственным животным, которому она умела подражать.

Эйла не помнила языка, на котором говорила в детстве; ей ничего не удавалось вспомнить о жизни, предшествующей ее встрече с Кланом; напоминанием служили лишь несколько снов и смертельный страх перед землетрясением. Но Эйла унаследовала от Неведомого племени врожденную способность, генетическую склонность – почти сравнимую по силе с чувством голода – к разговорной речи. После ухода из Клана и до встречи с Джондаларом, вновь научившим ее говорить, она сама развивала свои речевые способности, пытаясь беседовать с теми, кто имел для нее значение, она разговаривала с ними на языке, понятном только Уинни и в какой-то степени Удальцу.

Эйла обладала естественной склонностью к произнесению звуков, но, не зная никакого вербального языка и живя в одиночестве, она слышала только голоса животных и начала подражать им. Собственный, изобретенный ею, язык состоял из комбинаций звуков, которые начал выговаривать ее сын, до того как ей пришлось покинуть его, из нескольких слов, произносимых Кланом, и из звукоподражаний разным живым тварям, включая щебет и свист птиц. Долговременная тренировка сделала ее столь искусной звукоподражательницей, что даже животные сбегались на ее зов.

Многие люди умели подражать голосам животных, в охотничьем деле хороший звукоподражатель мог оказаться очень полезным, но ржание Эйлы было совершенно необыкновенным. Именно оно вызвало временное оцепенение собравшихся, но Зеландонии привыкли, что порой рассказчики их разыгрывают, если происходит не слишком серьезный разговор, и поняли, что она воспроизвела лошадиное ржание ради шутки. Когда все успокоились, первоначальный страх сменился улыбками и смешками.

Эйла, которую слегка встревожила их первая реакция, заметила уменьшение напряженности и тоже успокоилась. Люди улыбались ей, и она невольно улыбнулась им в ответ одной из своих лучистых и прекрасных улыбок, от которых ее лицо казалось сияющим.

– Эй, Джондалар, имея такую шикарную кобылку, как ты будешь отгонять от нее наших молодых жеребцов? – раздался веселый голос. Это было первое открытое признание ее красоты и привлекательности.

Светловолосый мужчина улыбнулся.

– Мы будем часто ездить кататься, чтобы она всегда была занята, – нашелся он. – Разве ты не знал, что за время моего отсутствия я научился ездить на лошади?

– Нет, Джондалар, «ездить» ты научился еще до ухода!

Последовал новый взрыв смеха; на сей раз, поняла Эйла, то был веселый и радостный смех.

Когда хохот стих, Джохарран заговорил.

– Я могу добавить лишь одно, – заявил он. – Я хочу пригласить всех Зеландонии, пришедших к нам из соседних Пещер, присоединиться к празднику Девятой Пещеры, который устраивается в честь прибытия к нам Джондалара и Эйлы.




Глава 7


Целый день восхитительные, дразнящие воображение ароматы доносились с юго-западного нежилого края террасы, где находились общие кухонные очаги, и суетившиеся там люди закончили последние приготовления как раз перед тем, как Джохарран взял слово. После церемонного знакомства к этому концу повалило множество людей во главе с Джондаларом и Эйлой, хотя напирающая сзади толпа все-таки из осторожности не наступала им на пятки, опасаясь Волка, неотступно следующего за женщиной.

Еду красиво разложили на блюда и в большие чаши, вырезанные из кости и дерева или сплетенные из травянистых волокон, – и расставили на низких столах, в качестве которых использовались известняковые плиты. Рядом лежали гнутые деревянные щипцы, резные роговые ложки и большие кремневые ножи, готовые к употреблению в качестве столовых приборов. Большинство людей пришли со своими мисками, хотя там было достаточно гостевой посуды для нуждающихся.

Остановившись, Эйла восхищенно любовалась видом кулинарных изысков. Здесь были целиком зажаренные на вертелах бока молодого северного оленя, упитанные куропатки, рыбные блюда из форели и щуки, и даже более ценные для раннего лета и еще немногочисленные овощи: молодые корешки, свежая зелень, нежные ростки и туго свернутые спиральки молодого папоротника. Орехи и сушеные плоды прошлогоднего сбора, и сосуды с горячим бульоном, сваренным из сушеного мяса зубра с добавлением грибов и корнеплодов.

Эйлу вдруг поразила мысль, что если у них еще осталось так много ценных продуктов после суровой и долгой зимы, то это, в сущности, показывает, как отлично они умеют организовать сбор, сушку, хранение и распределение пищи для нормального обеспечения нескольких Пещер Зеландонии в течение всего холодного сезона. В одной только Девятой Пещере проживало около двух сотен человек, которые вряд ли смогли бы прокормиться целый год в менее щедрой земле, но исключительно плодородные окрестности наряду с многочисленными и необычайно удобными и прочными естественными пещерами поощряли рост населения Зеландонии на этих стоянках.

Домом Девятой Пещеры Зеландонии стал большой известняковый массив, превратившийся под воздействием погодных процессов в огромный грот с открытой террасой, протянувшийся примерно с юго-востока на юго-запад; слегка изгибающийся край террасы повторял изгиб русла Реки, а открытый на юг пещерный свод надежно укрывал ее обитателей от северных ветров. Этот скалистый грот, глубина которого была почти сто пятьдесят футов, растянулся в длину примерно футов на шестьсот пятьдесят, что составляло в итоге почти сто тысяч квадратных футов жилого пространства, защищенного обширным навесом. На каменном полу этого укрытия накопился многовековой слой земли и скальных обломков.

Имея в своем распоряжении такие обширные площади, члены Девятой Пещеры не стали заполнять все пространство грота жилыми постройками. Никто не принимал особого решения для такого расселения, но, возможно, оно определилось интуитивно, и, чтобы отделить и ограничить площадку, где предпочитали собираться мастера и ремесленники со всей округи, жилые постройки сгрудились в восточном конце грота. Поскольку места было более чем достаточно, западнее жилой зоны возникла общая мастерская. К юго-западу от него до конца навеса тянулось большое пустынное пространство, где играли дети и люди могли собраться вместе под защитой навеса, укрывающего их от капризов погоды.

Ни одна из других стоянок не могла сравниться с размерами Девятой Пещеры, однако вдоль русла Реки и ее притоков располагалось много пещер с просторными открытыми террасами все из того же известняка, в большинстве которых жили люди, по крайней мере во время зимнего сезона. Земли Зеландонии располагались примерно посередине между Северным полюсом и экватором, хотя в те далекие времена люди не знали этого, и еще много тысячелетий их потомки не будут даже и думать о таких понятиях. Такие знания не были им нужны для того, чтобы понять все преимущества жизни в средних широтах. Живя в этих краях, многие поколения людей приобретали различные навыки, учились на собственном опыте, передавая потомкам знания и традиции, осознавая, что эти места хороши в любые сезоны, если знать, как их использовать.

Летом люди обычно отправлялись в походы, покидая порой пределы земли Зеландонии, селились в палатках или сооружали временные жилища из природных материалов, особенно если собирались большими группами, приходили в гости или устраивали общие охотничьи вылазки, или занимались сбором плодов, дарованных им Матерью Землей. Но они всегда радовались, если им удавалось временно использовать выходящий на юг каменный кров, или стремились остановиться в пещерах друзей и родственников, понимая очевидные преимущества таких жилищ.

Даже во времена этой ледниковой эпохи, когда граница вечной мерзлоты проходила всего лишь в ста милях к северу, летние ясные дни в средних широтах бывали очень жаркими. На своем суточном пути, словно опоясывающем планету Великой Матери, солнце поднималось над землей Зеландонии по высокой небесной дуге. Провалы Девятой и большинства других жилых Пещер Зеландонии выходили на юг или юго-запад, и в жаркие дни в них можно было передохнуть в соблазнительно тенистой прохладе.

А когда дни становились холоднее, возвещая приближение сурового зимнего сезона в этих приледниковых районах, люди с удовольствием пользовались своими постоянными утепленными домами. Во время студеной зимы, когда преобладали пронизывающие ветра и сильные морозы, самые морозные дни были сухими и солнечными. Сияющий диск светила низко висел над горизонтом, и его косые послеполуденные лучи проникали в глубину этих обращенных к югу укрытий и слегка согревали солнечным теплом восприимчивый камень. Огромное известняковое укрытие бережно хранило этот драгоценный дар, удерживая его до самого вечера, и, когда укусы мороза становились сильнее, оно отдавало свое тепло людям, живущим под его защитой.

Теплая одежда и очаги были существенны для выживания в этих северных районах, ведь ледники тогда покрывали почти четверть земной поверхности, но в земле Зеландонии накопленное за день солнечное тепло заметно прогревало их жилые помещения. Эти огромные гроты и пещеры в значительной степени способствовали тому, что эти земли были в числе самых густонаселенных в суровом и холодном древнем мире.




Эйла улыбнулась женщине, руководившей подготовкой угощений для праздничного пиршества.

– Все выглядит так красиво, Пролева. Если бы восхитительные запахи не раздразнили мой аппетит, я могла бы насладиться уже лишь видом этих блюд.

Довольная Пролева улыбнулась в ответ.

– В этом деле она мастерица, – сказала Мартона. Слегка удивившись, Эйла обернулась и увидела мать Джондалара; она безуспешно пыталась отыскать ее в толпе, перед тем как слезть с Говорящего Камня. – Пролева – лучшая устроительница пиршеств и собраний. К тому же она вкусно готовит, но ее главная ценность для Джохаррана и всей Девятой Пещеры заключается именно в умении выбрать и оценить необходимые запасы продуктов и организовать их приготовление.

– Я училась этому у тебя, Мартона, – сказала Пролева, очевидно, довольная такой высокой оценкой матери своего мужа.

– Ты уже давно превзошла меня. Я никогда не умела так хорошо, как ты, устраивать пиршества, – ответила Мартона.

Эйле запомнилось это точно оговоренное определение – устроительница пиршеств, и она вспомнила, что мастерство Мартоны охватывало не только организацию угощений и собраний. Она в полной мере проявила свои организаторские способности в качестве вождя Девятой Пещеры, руководство которой теперь передала Джохаррану.

– Я надеюсь, Пролева, ты позволишь мне помочь тебе в следующий раз, – сказала Эйла. – Я хотела бы поучиться у тебя.

– В следующий раз я с удовольствием приму твою помощь, однако этот пир устроен в твою честь, и сейчас все ждут, когда ты сто начнешь, поэтому я хочу предложить тебе отведать этого жаркого из молодой оленины.

– А как питается твой четвероногий приятель? – спросила Мартона. – Может, он тоже хочет мяса?

– Он-то, конечно, не отказался бы, но незачем переводить на него нежное молодое мясо. Вероятно, он будет вполне доволен какой-нибудь костью с остатками мяса, если она не нужна для бульона, – сказала Эйла.

– Там, возле кухонных очагов, осталось несколько больших костей, – сказала Пролева. – Но сначала ты все же возьми себе кусок оленины и немного красоднева.

Эйла вручила ей свою столовую миску, и Пролева, положив в нее кусок мяса и черпак зеленых овощей, поручила одной из своих помощниц заняться дальнейшей раздачей пищи, а сама пошла с Эйлой к кухонным очагам, пристроившись к ней с левой стороны, подальше от Волка. Она привела их к сложенным возле большого очага костям и помогла Эйле выбрать длинный сломанный мосол с глянцевитой головкой на конце. Костный мозг из него уже извлекли, но оставалось еще довольно много коричневатого сушеного мяса.

– Отлично, этого ему вполне достаточно, – сказала Эйла, видя, что Волк уже, вывалив язык, предвкушающе уставился на нее. – Может, ты хочешь, Пролева, сама угостить его?

Пролева беспокойно нахмурилась. Ей не хотелось показаться невежливой, особенно после выходки Мароны, но она не горела желанием собственноручно угощать Волка.

– Я хочу, – вмешалась Мартона, осознавая, что ее пример уменьшит людские страхи перед этим зверем. – Что я должна сделать?

– Либо дать мосол ему в зубы, либо просто бросить поближе к нему, – сказала Эйла. Она заметила, что к ним подошли несколько человек, включая Джондалара. Он радостно улыбался.

Взяв кость, Мартона сначала протянула ее приближающемуся Волку, потом передумала и бросила ее в его сторону. Волк подпрыгнул, схватил мосол в воздухе, вызвав своей ловкостью одобрительные замечания, и выжидающе взглянул на Эйлу.

– Уноси ее отсюда, Волк, – сказала она, одновременно махнув рукой в сторону большого обугленного пня, стоявшего на краю террасы. Волк утащил этот ценный трофей и, устроившись возле пня, начал глодать мосол.

Когда они вернулись обратно к накрытым столам, все наперебой принялись угощать их блюдами, и их разнообразный вкус, как отметила Эйла, резко отличался от того, к которому она привыкла с детства. Однако за время странствий она сумела понять, что, какими бы необычными ни казались излюбленные блюда какого-то племени, все они, в общем-то, были вкусными.

К группе, окружавшей Эйлу, подошел мужчина, выглядевший немногим старше Джондалара. Вид у него был довольно неряшливый – немытые светлые волосы стали сальными и темными, а грязная одежда явно нуждалась в починке, – но многие улыбнулись, завидев его, особенно молодые мужчины. Он нес на плече сосуд, похожий на бурдюк для воды. Этот практически не пропускающий воду сосуд сделали из желудка крупного животного.

Оценив его размеры, Эйла предположила, что в данном случае, вероятно, взяли лошадиный желудок. А по запаху она поняла, что в нем принесли не воду. Скорее этот запах напомнил ей Талутову бузу, сброженный напиток, который вождь Львиного стойбища изготавливал из березового сока и других ингредиентов, обычно включавших некоторые виды зерна, хотя он предпочитал хранить точную рецептуру в тайне.

Вертевшийся возле Эйлы молодой человек широко улыбнулся подошедшему мужчине.

– Ларамар! – воскликнул он. – Неужели ты притащил своей березовицы?

Джондалара порадовало, что он переключил свое внимание на другой объект. Он не знал раньше этого парня, но выяснил, что его зовут Чарезалом. Он был родом из одной отдаленной Пещеры Зеландонии, и его недавно приняли в Девятую Пещеру. «Наверное, когда я ушел, – прикинул Джондалар, – он еще даже не прошел ритуал Первой Радости с донии-наставницей, но что же он так вьется вокруг Эйлы, точно комар?»

– Да. Я подумал, что тоже могу сделать гостеприимный вклад в пиршество в честь этой молодой женщины, – сказал Ларамар, улыбаясь Эйле.

Его улыбка выглядела неискренней, что пробудило ее клановую чуткость. Она стала внимательно приглядываться к его телесному языку и быстро пришла к выводу, что этому человеку не стоит доверять.

– Вклад? – с оттенком ехидства спросила одна из женщин. Эйле показалось, что это голос Саловы, жены Рушемара, который, как она поняла, был одним из двух помощников Джохаррана. Вождю Клана, Брану, также помогал Грод. Вожди должны иметь помощников, на которых можно положиться, решила она.

– Я подумал, что сейчас мой вклад будет очень кстати, – сказал Ларамар. – Редко Пещере выпадает честь приветствовать человека, прибывшего из таких дальних краев.

Когда он снял с плеч тяжелый бурдюк и, развернувшись, опустил его на один из ближайших столов, Эйла услышала приглушенный женский голос:

– А еще реже Ларамар делает вклад в общее дело. Интересно, с чего это он вдруг так расщедрился?

Эйле стало понятно, что не одна она сомневается в искренности этого мужчины. Другие также относятся к нему с недоверием. Тогда она решила повнимательнее присмотреться к этому Ларамару. Вокруг него уже собралась компания с чашками в руках, но он счел уместным выделить Эйлу и Джондалара.

– Мне кажется, что вернувшийся путешественник и женщина, которую он привел к нам, должны первыми отведать мой напиток, – заявил Ларамар.

– Едва ли они откажутся от такой великой чести, – проворчала Салова.

Вряд ли кто-то услышал это презрительное замечание, поскольку даже стоявшая рядом Эйла еле расслышала ее слова. Но женщина была права. Они не могли отказаться. Эйла взглянула на Джондалара, который специально опорожнил свою чашку и направился к Ларамару. Она последовала за ним, также опустошив по пути свою чашку.

– Благодарю, – сказал Джондалар с улыбкой. Эйла заметила, искренности в ней было не больше, чем у Ларамара. – Хорошо придумано. Всем известно, Ларамар, что твоя березовица отличается отменным вкусом. Ты уже познакомился с Эйлой?

– В общем, да, – сказал он, – но лично мы еще не знакомы.

– Эйла из Мамутои, познакомься с Ларамаром из Девятой Пещеры Зеландонии. Что верно, то верно. Никто не делает березовицу лучше него, – сказал Джондалар.

Эйла подумала, что это весьма скудное ритуальное представление, но мужчина обрадовался такой оценке. Она отдала Джондалару чашку, чтобы освободить обе руки для приветствия, и протянула их мужчине.

– Именем Великой Земной Матери я приветствую тебя, Ларамар из Девятой Пещеры Зеландонии, – сказала она.

– И я приветствую тебя, – сказал он, пожимая ее руки, но сразу отпустил их, словно вдруг засмущался. – Помимо всяких церемоний, позволь мне предложить тебе нечто более существенное.

Ларамар начал открывать бурдюк. Сначала он размотал лоскут очищенной кишки, прикрывающий сливное горлышко, сделанное из бизоньего позвонка. Снаружи эту трубчатую кость слегка обрезали и по окружности проделали паз. Затем позвонок вставили в естественное отверстие выделанного желудка так, чтобы его концы находили на паз, и крепко обвязали жгутом по этому проделанному желобку, чтобы надежно закрепить место соединения. Потом Ларамар вытащил пробку – эту достаточно объемную затычку для сливного отверстия делали из узкой кожаной полоски, завязанной узелками. Благодаря естественному отверстию в спинном позвонке разливать напитки из такого бурдюка было гораздо сподручнее.

Забрав свою чашку у Джондалара, Эйла подставила ее к бурдюку. Ларамар налил ей больше половины чашки. Потом налил своего напитка и Джондалару. Эйла отхлебнула немного березовицы.

– Вкусно, – улыбнувшись, сказала она. – Когда я жила с Мамутои, то их вождь, Талут, обычно делал подобный напиток из березового сока, зерен и еще каких-то добавок, но должна признать, что твоя березовица вкуснее.

Самодовольно ухмыляясь, Ларамар обвел взглядом своих соплеменников.

– Из чего ты ее делаешь? – спросила Эйла, пытаясь по вкусу определить составляющие.

– По-разному бывает. В зависимости от того, что имеется в наличии. Иногда я использую березовый сок и зерна, – уклончиво сказал Ларамар. – Может, ты угадаешь, из чего сделана эта бражка?

Она сделала еще глоток. После брожения обычно труднее определить составляющие настойки.

– По-моему, она сделана из зерен, возможно, сока березы или какого-то другого дерева и, может быть, еще каких-то фруктов, хотя есть еще какой-то странный сладковатый вкус. Однако я не могу определить их соотношения, сколько чего положено, – сказала Эйла.

– Ловко ты определяешь состав. – Ее способности определенно произвели на него впечатление. – В эту бражку я добавил плоды, яблоки, провисевшие на дереве до сильных заморозков, – тогда они становятся слаще, но еще ты почувствовала сладость меда.

– Точно! Теперь, после твоих слов, я точно чувствую вкус меда, – сказала Эйла.

– Не всегда удается раздобыть мед, но с ним березовица становится вкуснее и даже крепче, – сказал Ларамар на сей раз с искренней улыбкой. Ему редко удавалось обсудить с кем-нибудь способы изготовления его бражки.

Большинство людей осваивали какое-то ремесло, в котором могли расти и совершенствоваться. Ларамар знал, что умеет делать березовицу лучше всех. И он считал это своим ремеслом, единственным делом, в котором он хорошо разбирался, но ему казалось, что мало кто по достоинству оценивает его заслуги.

Многие плоды начинали бродить сами по себе прямо там, где созревали, на лозах или на деревьях; они оказывали опьяняющее воздействие даже на поедающих их животных. И большинству людей приходилось порой делать сброженные напитки, но из-за случайного набора ингредиентов их продукт зачастую превращался в кислятину. Обычно люди нахваливали отличное вино Мартоны, но такое занятие считалось маловажным, и, разумеется, она владела не только этим мастерством.

Ларамар знал, как получить из сброженного пойла опьяняющий напиток, не кислый и обычно очень вкусный. Он понимал, что это не пустяковое занятие, а мастерство, требующее определенных знаний, для того чтобы напиток получился приятным на вкус, но большинство людей волновал лишь конечный продукт. Не улучшало его положения и то, что сам он частенько прикладывался к своим изделиям и потом по утрам бывал слишком «болен», чтобы участвовать в охоте или заняться вместе со всеми каким-то общим и порой не особенно приятным, но, как правило, необходимым делом, обеспечивающим нормальную жизнь всей Пещеры.

Вскоре после того, как Ларамар налил березовицу виновникам торжества, к нему подошла женщина. За ее ноги цеплялся малыш, едва научившийся ходить, но она, похоже, не замечала его. В руках у нее была чашка, которую она протянула Ларамару. По его лицу пробежала недовольная тень, но он постарался сохранить спокойствие, наливая ей немного березовицы.

– А ты не хочешь познакомить с ней свою жену? – спросила она, обращая свой вопрос к Ларамару, но глядя на Эйлу.

– Эйла, познакомься с моей женой, Тремедой, и ее младшим сыном, – коротко сказал Ларамар, и Эйле показалось, что он довольно неохотно выполнил ее просьбу.

– Тремеда, это Эйла из… Матумо.

– Именем Матери я приветствую тебя, Тремеда из… – начала Эйла, ставя свою чашку на стол, чтобы освободить руки для ритуального пожатия.

– Я приветствую тебя, Эйла, – сказала Тремеда и отхлебнула из чашки, явно решив не утомлять себя рукопожатием.

Возле нее появилось еще двое детей. Их одежда была такой потрепанной, рваной и грязной, да и сами дети в отличие от других детей Зеландонии выглядели настолько чумазыми, что трудно было отличить мальчика от девочки, впрочем, и сама Тремеда выглядела не намного лучше. Лохматые волосы, грязная одежда покрыта множеством пятен. Эйла заподозрила, что Тремеда слишком увлекается напитками своего мужа. Старший из детей, мальчик, подумала Эйла, неодобрительно глянул на нее.

– Почему она так смешно говорит? – спросил он, подняв глаза на мать. – И зачем надела мальчиковое белье?

– Откуда мне знать. А почему бы тебе самому не спросить ее? – сказала Тремеда, опорожняя свою чашку.

Взглянув на Ларамара, Эйла заметила, что он едва не кипит от злости. Казалось, он готов ударить своего отпрыска. Опережая его, Эйла сказала мальчику:

– Я так странно говорю, потому что жила в дальних краях, там, где люди не говорят на языке Зеландонии. Джондалар научил меня говорить на вашем языке, когда я была уже взрослая. А эту одежду мне подарили сегодня.

Мальчик, похоже, удивился, что она ответила ему, но, не раздумывая, задал очередной вопрос.

– А зачем тебе подарили мальчиковое белье? – спросил он.

– Я не знаю, – сказала она. – Возможно, в шутку, но такой наряд мне понравился. В нем я чувствую себя очень удобно. Разве тебе так не кажется?

– Кажется. У меня никогда не было такой хорошей одежды, – сказал мальчик.

– Тогда, может быть, мы вместе сделаем ее для тебя. Я буду рада, если ты мне поможешь, – сказала Эйла.

Его глаза загорелись.

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно. А ты скажешь мне, как тебя зовут?

– Я Бологан, – ответил он.

Эйла протянула ему руки. Бологан удивленно посмотрел на нее. Он не рассчитывал на ритуальное знакомство и не знал толком, что надо делать. Он не знал даже, как надо представляться. Ему не приходилось еще слышать, чтобы его мать или ее муж знакомились с кем-то, используя свои поименования и родственные связи. Эйла склонилась и взяла его грязные руки в свои.

– Я Эйла из Мамутои, член Львиного стойбища, – начала она и перечислила все свои ритуальные звания. Поскольку он продолжал молчать, она продолжила за него: – Именем Мут, Великой Земной Матери, также известной как Дони, я приветствую тебя, Бологан из Девятой Пещеры Зеландонии; сын Тремеды, одаренной Дони, жены Ларамара, изготовителя самой вкусной березовицы.

Она произнесла все это таким важным тоном, словно он действительно мог гордиться своими званиями и связями, как любой другой. Он взглянул на свою мать и ее мужа. Злость Ларамара уже прошла. И оба они улыбались, явно довольные тем, как она назвала их.

Эйла заметила, что к ним подошли Мартона и Салова.

– Я тоже хотела бы попробовать самой вкусной березовицы, – сказала Салова. Ларамар с очевидной радостью принялся разливать свой напиток.

– И я тоже, – быстро добавил Чарезал, чтобы в числе первых успеть удовлетворить свое желание, поскольку многочисленные желающие уже направились со своими чашками к Ларамару.

Эйла заметила, что Тремеда, осушив еще одну полную чашку березовицы, удалилась вместе со своими отпрысками. Бологан перед уходом глянул на Эйлу. Она улыбнулась ему и обрадовалась его ответной улыбке.

– По-моему, ты уже завела одного юного друга, – сказала Мартона.

– Правда, изрядного озорника, – добавила Салова. – Ты действительно собираешься сделать ему зимнее белье?

– А почему бы и нет? Мне хочется научиться шить такой наряд, – сказала Эйла, показывая на свою одежду. – Возможно, когда-нибудь и у меня будет сын. А может быть, я сошью еще нечто подобное и для себя.

– Для себя? Ты хочешь сказать, что собираешься носить такое белье? – удивилась Салова.

– Не совсем такое, верх нужно слегка подогнать по фигуре. А разве вы никогда его не примеряли? В нем очень удобно. И, кроме того, мне его вручили в качестве гостеприимного подарка. И я хочу показать, как высоко его оценила, – слегка запальчиво заявила Эйла, гордо вскинув голову.

Широко распахнув глаза, Салова разглядывала чужеземку, приведенную домой Джондаларом, и вдруг вновь заметила необычность ее произношения. «Гнев не ослепил эту женщину, – подумала она. – Марона попыталась поставить Эйлу в неловкое положение, однако Эйле удалось обратить эту шутку против ее же изобретательницы. В итоге именно Марона окажется униженной. Она будет испытывать неловкость всякий раз, когда чужеземка будет щеголять в подаренном наряде. Ох, не хотела бы я, чтобы Эйла рассердилась на меня!»

– Я уверена, что к зиме для Бологана найдется теплая одежда, – сказала Мартона. Она подметила все тонкости общения этих двух молодых женщин. «Наверное, даже хорошо, что Эйла сразу же отстояла свое положение, – подумала она. – Люди должны понять, что ее не так легко обвести вокруг пальца. Все-таки ей предстоит стать женой мужчины, рожденного и воспитанного среди влиятельных людей, имеющих статус вождей Зеландонии.

– Голым-то он, конечно, не останется, – сказала Салова. – Но разве у него было когда-нибудь что-то приличное? У этих детей есть хоть какая-то одежда только потому, что все из жалости отдают им свои обноски. Сколько бы Ларамар ни пил, он, однако, заметьте, всегда умудряется приготовить достаточно березовицы для обмена, особенно если дело касается заготовок для новой партии своих напитков, но явно недостаточно для того, чтобы обеспечить свою жену и ее потомство. И когда надо помочь по хозяйству, его не дозовешься, ему недосуг вместе со всеми рассыпать щебенку по канавам или отправиться на охоту.

Да и Тремеда никогда не помогает, – продолжила Салова. – Вот уж два сапога пара! Вечно ей «нездоровится», когда требуется помощь в подготовке общих трапез или в устройстве других общих дел, хотя сама никогда не постесняется попросить о помощи, чтобы накормить ее «бедных, голодных детишек». Да и кто же тут сможет отказать? Они ведь правда плохо одеты, моются разве что по большим праздникам и ходят зачастую голодными.

После пиршества настроение заметно улучшилось, особенно когда подействовала березовица Ларамара. С наступлением темноты пирующие переместились к центру стоянки, где разожгли большой костер в расположенном уже под защитой скального навеса кострище. Даже в самые жаркие летние дни ночи оставались пронизывающе холодными, напоминая о близости огромных массивов вечных льдов.

Этот костер отдавал свой жар поселению, прогревал скалы, добавлял уюта общей атмосфере. И тогда дружелюбно настроенная, хотя и постоянно меняющаяся компания собралась вокруг прибывшей сегодня пары путешественников. Эйла познакомилась с таким множеством новых людей, что, несмотря на ее исключительную память, она сомневалась, что ей удалось их всех запомнить.

Волк вдруг вновь появился рядом с Эйлой, на сей раз рядом с ней сидела Пролева, держа на коленях сонного Джарадала. Мальчик оживился и захотел спуститься на землю, вызвав, очевидно, сильное беспокойство Пролевы.

– Не бойся, Волк не обидит его, – сказала Эйла.

– Он умеет очень хорошо играть с детьми, – добавил Джондалар. – Он вырос вместе с детьми Львиного стойбища и больше всех защищал одного слабого и больного мальчика.

Не слишком-то успокоенная их словами, мать спустила мальчика на землю, но продолжала поддерживать его рукой. Присоединившись к ним, Эйла обняла зверя за шею, в основном, чтобы успокоить женщину.

– Джарадал, ты хочешь погладить Волка? – спросила Эйла. Он с серьезным видом размашисто кивнул. Она поднесла его ручку к загривку Волка.

– Он щекочется! – заулыбавшись, сказал Джарадал.

– Да, мех у него щекочется. Он и его самого щекочет тоже. Сейчас он линяет, то есть часть волос у него выпадает, – сказала Эйла.

– Ему больно? – спросил Джарадал.

– Нет. Просто щекотно. Именно поэтому сейчас ему очень нравится, когда его почесывают.

– А почему у него выпадают волосы?

– Потому что становится теплее. А зимой, когда наступают холода, у него вырастает новая густая шерсть, чтобы сохранять тепло, но летом в такой шубе слишком жарко, – пояснила Эйла.

– Почему он не надевает одежду, когда холодно? – настаивал Джарадал.

Ответ пришел из другого источника.

– Волкам трудно самим шить себе одежду, поэтому Мать сама утепляет их каждую зиму, – сказала Зеландони. Она подошла к этой компании вскоре после Пролевы. – Летом, когда становится жарко, Мать забирает у них часть меха. Когда Волк линяет, Джарадал, то это означает, что Дони снимает с него часть одежды.

Эйлу удивили доброта в голосе разговаривающей с мальчиком жрицы и ее ласковый взгляд. Это заставило ее задуматься о том, хотела ли когда-нибудь Зеландони иметь детей. Она ведь целительница и наверняка знает, как предотвратить беременность, но гораздо труднее узнать, что способствует началу беременности или как избежать выкидыша. Интересно, как, по ее мнению, зарождается новая жизнь, и знает ли она, как предотвратить ее зарождение.

Когда Пролева взяла мальчика на руки, собираясь отнести его спать, Волк последовал за ними. Эйла позвала его обратно.

– По-моему, Волк, тебе пора отправляться домой, в жилище Мартоны, – сказала она, знаком велев ему «иди домой». Домом ему служило любое место, где Эйла расстилала свои спальные меха.

Поскольку холодная тьма уже завладела стоянкой за границей распространения кострового тепла, многие покинули площадку около кухонных очагов, где происходило пиршество. Некоторые, особенно семьи с маленькими детьми, удалились в свои жилища. В полумраке вокруг костра осталась в основном молодежь, сидели здесь и люди постарше, иногда, объединившись в маленькие компании, кто-то вел доверительные беседы, кто-то рассказывал истории, а парочки обнимались. В такие вечера мужчины и женщины могли объединиться в совершенно неожиданные пары, чтобы разделить Дары Радости, и если все происходило по обоюдному согласию, то веселье шло своим чередом.

Этот вечер напомнил Эйле праздник Почитания Матери, когда, почитая Ее, люди обычно делили посланные Ею Дары Радости. И нынче вечером Она, видимо, останется довольна оказанным Ей почтением. «Зеландонии не слишком отличаются от Мамутои, – подумала Эйла, – или от Шарамудои, или от Лосадунаи, а с Ланзадонии они даже говорят на одном языке».

Несколько мужчин пытались уговорить красивую чужеземку порадовать Великую Мать, разделив с ними Ее Дары. Эйла с удовольствием внимала их пылким речам, но дала понять, что все ее радости связаны с Джондаларом.

У него были смешанные чувства по поводу вызванного ею всеобщего интереса. Ему понравилось, что его соплеменники так хорошо приняли ее, и он гордился тем, что так много мужчин восхищались приведенной им женщиной, но ему хотелось, чтобы они не столь откровенно стремились увлечь ее на спальные меха – особенно старался незнакомец по имени Чарезал, – и Джондалар обрадовался, увидев, что она не проявила никакого желания уйти с кем-то из них.

Зеландонии не одобряли ревность такого рода. Она могла привести к разладу, ссоре и даже к драке, а, живя в тесном общении, они превыше всего ставили гармоничное сосуществование и сотрудничество. Значительную часть года здешние места мало чем отличались от морозной пустыни, и в таком положении взаимопомощь становилась существенной для выживания. Большинством своих обычаев и ритуалов Зеландонии стремились поддерживать доброжелательность и препятствовать возникновению любого разлада, подобного ревности, пресекали все, что могло бы разрушить дружелюбные отношения.

Джондалар понимал, что ему будет трудно скрыть ревность, если Эйла окажет предпочтение кому-то из его соплеменников. Ему не хотелось делить ее ни с кем. Возможно, через много лет их совместной жизни бытовая привычка случайно откроет путь к поиску новых ощущений, но это будет уже совсем другое дело, хотя в глубине души он сомневался, захочется ли ему когда-либо вообще делить ее с кем-то.

В одной компании начали петь и танцевать, и Эйле захотелось подойти к ней поближе, но ей никак не удавалось выйти из толпы желающих побеседовать с ней. А один мужчина, который весь вечер робко топтался поодаль, теперь, видимо, набрался решимости заговорить с ней. Эйле уже раньше показалось, что она заметила какого-то необычного на вид мужчину, но ей не давали хорошенько рассмотреть его, постоянно отвлекая вопросами или замечаниями.

И сейчас она заметила человека, протягивающего ей очередную чашку березовицы. Этот напиток напоминал бражку Талута, только позабористее. У нее уже слегка кружилась голова, и она решила, что пора остановиться. Эйла знала, какое воздействие оказывают на нее подобные сброженные напитки, и ей не хотелось становиться излишне «дружелюбной» в первый день встречи с племенем Джондалара.

Она улыбнулась мужчине, с опасением предложившего ей напиток, и вежливо отказалась, но его внешность так потрясла ее, что улыбка на мгновение застыла на ее губах. Но, быстро опомнившись, Эйла взглянула на него с искренней сердечностью и дружелюбием.

– Меня зовут Брукевал, – сказал он. Он по-прежнему держался нерешительно и смущенно. – Я прихожусь кузеном Джондалару. – Его голос с очень низким тембром был, однако, очень приятным и звучным.

– Привет! А меня зовут Эйла из Мамутои, – сказала она, заинтересованная не только его голосом или поведением.

Он сильно отличался от Зеландонии, с которыми ей приходилось встречаться. Вместо привычных голубых или серых глаз его глаза были совсем темными. Эйла подумала, что они, возможно, карие, но трудно было сказать что-то определенное в свете костра. Однако еще более удивительным, чем глаза, была его внешность. В ней преобладали знакомые ей черты. Он был похож на людей Клана.

Он был рожден от смешанных духов, в нем духи Клана смешались с духами Других. Эйла в этом не сомневалась. Она внимательно присматривалась к этому молодому мужчине, но только мельком, совсем незаметно. Она вдруг начала вести себя, как подобает женщине Клана, и осознала, что избегает прямо смотреть ему в глаза. Вероятно, духи Клана и Других смешались в нем не в равных долях, как у Экозара, который был помолвлен с Джоплаей… или у ее собственного сына.

Во внешности этого мужчины преобладали черты Других; его лоб был значительно выше и совсем мало скошен назад. А когда он повернулся, она заметила, что его голова была продолговатой, но с круглым затылком – обычной для Других формы. Но его надбровные дуги, нависающие над глубоко посаженными глазами, явно отличали его от Других, они были не такими мощными, как у людей Клана, но выдавали определенную степень родства. Нос его также был довольно большим, и хотя он выглядел более изящным, чем у людей Клана, но имел свойственную им форму.

Она подумала, что, вероятно, у него также срезан и подбородок. Об этом было трудно судить из-за темной бороды, однако такие бороды она видела в детстве именно в Клане. Когда Джондалар впервые побрился – обычно так он поступал летом, – она испытала настоящее потрясение, к тому же без бороды он показался ей очень молодым, почти подростком. До этого ей еще не приходилось видеть взрослого мужчину без бороды. Ростом этот мужчина также не вышел, он был слегка ниже ее, хотя выделялся крепким телосложением, мощными мускулами и широкой, бочкообразной грудной клеткой.

Брукевал обладал всеми мужественными качествами мужчин, с которыми она выросла, и был красив какой-то уютной спокойной красотой. Она даже испытала легкий трепет от его обаяния. Возможно, в этом виновато легкое опьянение – определенно, больше ни глотка березовицы.

Сердечная улыбка Эйлы выразила ее чувства, но Брукевал подумал, что ей присуща какая-то привлекательная застенчивость, в ее скользящих взглядах и опущенных глазах. Он не привык, чтобы женщины обращались к нему с такой теплотой, особенно красивые женщины, которые общались с его высоким обаятельным кузеном.

– Я подумал, что ты, может быть, захочешь выпить Ларамаровой березовицы, – сказал Брукевал. – Вокруг тебя толпится столько людей, все хотят поговорить, но никто, по-моему, не подумал, что тебя, возможно, мучает жажда.

– Спасибо. Я и правда хочу пить, но не осмеливаюсь больше злоупотреблять этим напитком, – сказала она, показывая на чашку. – Я уже выпила его так много, что у меня закружилась голова. – И она улыбнулась одной из своих широких, сияющих, неотразимых улыбок.

Брукевал был так очарован, что на время забыл о способности дышать. Весь вечер ему хотелось познакомиться с ней, но он боялся даже подойти поближе. Красивые женщины, случалось, с презрением относились к нему. Глядя на ее золотящиеся в отблесках костра волосы, на ее крепкое тело с прекрасными формами, подчеркнутыми облегающим кожаным нарядом, и на ее слегка чужеземные черты, придающие ей какое-то странное обаяние, он подумал, что никогда еще не встречал такой исключительно красивой женщины.

– Может, я принесу какого-нибудь другого напитка? – наконец спросил Брукевал, улыбаясь с детской радостной готовностью. Он не ожидал, что она отнесется к нему с такой искренней добротой.

– Отвали, Брукевал. Я первый начал за ней ухаживать, – сказал Чарезал шутливым и одновременно угрожающим топом. Он заметил, как она улыбалась Брукевалу, и сам весь вечер обхаживал Эйлу, в надежде увести ее в темный уголок или, по крайней мере, добиться обещания на будущее свидание.

Мало мужчин стали бы так упорно добиваться выбранной Джондаларом женщины, но Чарезал пришел сюда только год назад из дальней Пещеры. Он был на несколько лет моложе Джондалара и еще даже не достиг зрелости к тому времени, когда Джондалар с братом отправились в Путешествие, и поэтому не знал, каким несравненным любовником считают женщины этого высокого красавца. Он вообще лишь сегодня узнал, что у вождя Пещеры есть брат, Зато он слышал слухи и толки о Брукевале.

– Неужели ты думаешь, что ее может заинтересовать мужчина, мать которого наполовину плоскоголовая? – сказал Чарезал.

Все вокруг охнули и внезапно замолчали. Уже много лет никто открыто не говорил такого Брукевалу. Его лицо исказила гримаса чистой ненависти, когда он, едва сдерживая ярость, обжег гневным взглядом этого молодого болтуна. Эйлу потрясла такая перемена. Когда-то ей пришлось видеть такую ярость у мужчины Клана, и она очень испугалась.

Конечно, Брукевал уже не раз терпел подобные насмешки. Он остро сопереживал Эйле, попавшей в неловкое положение, когда все смеялись над ее появлением в Одежде, подаренной Мароной и ее подружками. Брукевалу также приходилось служить мишенью для жестоких шуток. Он хотел броситься на ее защиту вслед за Джондаларом, но когда увидел, как она противостояла их насмешкам, взволнованные слезы подступили к его глазам. Увидев, как она гордо пошла им навстречу и быстро утихомирила всех, он мгновенно влюбился в нее.

По ходу празднества ему очень хотелось поговорить с ней, однако он мучительно терзался сомнениями и не решался подойти к ней для личного знакомства. Женщины не всегда благосклонно принимали его, и он предпочел бы скорее восхищаться ею издалека, чем увидеть пренебрежительный взгляд, которым обычно окидывали его некоторые красотки. Но, понаблюдав за ней в течение вечера, он все же решил попытать счастья. И надо же, она так доброжелательно отнеслась к нему! Казалось, ее обрадовало общение с ним. Ее улыбка была такой сердечной и открытой, делая ее еще более красивой.

Грубость Чарезала была встречена настороженным молчанием, и Брукевал увидел, что за спиной Эйлы появился Джондалар, готовый в любой момент прийти на помощь. Он позавидовал Джондалару. Он всегда завидовал Джондалару, который был выше большинства Зеландонии. Хотя тот никогда не обижал его и в действительности даже не раз защищал, он чувствовал, что Джондалар жалеет его, а это было еще хуже. И вот сейчас Джондалар вернулся домой с красивой женщиной, вызвавшей всеобщее восхищение. Ну почему же некоторым людям так везет?

Но его свирепый взгляд огорчил Эйлу больше, чем он мог понять. Она не видела такого выражения с тех пор, как покинула Клан Брана; он напомнил ей Бруда, сына жены Брана, который частенько смотрел на нее с ненавистью. И хотя Брукевал сердился не на нее, ожившие воспоминания заставили ее вздрогнуть, и ей захотелось уйти.

Она повернулась к Джондалару.

– Давай уйдем. Я устала, – сказала она шепотом на языке Мамутои, и он понял, что она и правда совсем выдохлась. Они только что завершили долгое и трудное Путешествие, а уже так много всего случилось, что с трудом верилось, что они прибыли только сегодня. Опасение встречи с родственниками Джондалара и печальный рассказ о смерти Тонолана; переживания, вызванные шуткой Мароны, а также волнение от знакомства с обитателями этой многочисленной Пещеры; и теперь еще Брукевал. Это был явный перебор.

Джондалар видел, что стычка между Брукевалом и Чарезалом расстроила ее, и даже вроде бы понимал причины.

– Сегодня был очень долгий трудный день, – сказал он. – Я думаю, нам пора отдохнуть.

Брукевал огорчился, что они уходят так быстро после того, как он едва набрался смелости, чтобы заговорить с ней. Он нерешительно улыбнулся.

– Вы хотите уйти? – спросил он.

– Уже поздно. Многие уже легли спать, и я устала, – сказала она, улыбаясь ему в ответ. Ее улыбка осталась доброжелательной, но ей не хватало прежней сердечности. Они пожелали доброй ночи стоявшим поблизости соплеменникам, но она заметила при этом, каким полыхающим взглядом Брукевал опять окинул Чарезала.

Когда они с Джондаларом подходили к жилым постройкам и дому Мартоны, Эйла спросила:

– Ты видел, как твой кузен смотрел на Чарезала? Его переполняла ненависть.

– Не могу сказать, что я осуждаю его за то, что он сильно рассердился на Чарезала, – заметил он. Джондалар и сам не испытывал теплых чувств по отношению к этому мужчине. – Ты понимаешь, это ужасное оскорбление, когда кого-то обзывают плоскоголовым, а еще хуже назвать так чью-то мать. Брукевала и раньше дразнили, особенно ему доставалось в детстве… дети бывают жестокими.

Из дальнейшего рассказа Джондалара стало ясно, что, когда Брукевал был ребенком, любой, желая обидеть его, обзывал его плоскоголовым. На самом деле ему не хватало отличительной черты, присущей Клану, породившей этот эпитет, – скошенного назад лба, – но именно такое определение всегда вызывало у него яростную реакцию. И этот рано осиротевший мальчик, который едва знал свою мать, очень терзался оттого, что о его матери отзывались, как о самом презренном существе из воображаемых выродков, полуживотном, получеловеке.

Из-за его предсказуемой вспыльчивости более старшие и сильные подростки порой жестоко дразнили его в детстве и юности, обзывая плоскоголовым или сыном уродины. Но, став старше, он с помощью силы восполнил недостаток роста. После нескольких драк, в которых подростки, превосходившие его ростом, не смогли противостоять его мощным ударам – особенно когда их удваивала безрассудная ярость, – они отказались от своих оскорбительных насмешек, по крайней мере перестали открыто дразнить его.

– Мне не понятно, почему он так расстроился, ведь ему не сказали ничего особенно обидного, – сказала Эйла. – По-моему, своим рождением он частично обязан духам Клана. Он напомнил мне Экозара, хотя Брукевал меньше похож на людей Клана. Их черты в нем заметны не так сильно… за исключением взгляда. Он напомнил мне, как Бруд смотрел на меня.

– Я не уверен, что он рожден от смешанных духов. Может, кто-то из его предков был родом из дальних краев, и он по чистой случайности имеет слабое внешнее сходство с плос… людьми Клана, – сказал Джондалар.

– Он твой кузен, что ты знаешь о нем?

– В общем-то наверняка почти ничего не известно, но я могу сказать тебе о том, что слышал с детства, – сказал Джондалар. – Старики говорят, что когда бабушка Брукевала была юной девушкой, она как-то раз потерялась в лесу, когда все отправились на Летний Сход в достаточно дальний поход. На том Сходе ей предстояло пройти ритуал Первой Радости. Ее нашли только в конце лета. Говорят, что она стала слабоумной и говорила почти бессвязно. Из ее полубреда люди поняли, что на нее напали животные. Говорят, что она так никогда и не оправилась, правда, она и прожила-то недолго. Вскоре после ее возвращения обнаружилось, что Великая Мать одарила ее новой жизнью, хотя она даже не прошла ритуал Первой Радости. Родив мать Брукевала, она вскоре умерла, а возможно, умерла именно из-за этих родов.

– И где же она пропадала?

– Никто не знает.

Эйла сосредоточенно нахмурилась.

– Ей же нужно было где-то жить и питаться, пока она блуждала, – сказала Эйла.

– Не думаю, что она голодала, – заметил Джондалар.

– А она сказала, какие именно животные напали на нее?

– Насколько мне известно – нет.

– Может, у нее остались какие-то шрамы или отметины от ран, или другие повреждения? – продолжила Эйла.

– Не знаю.

Эйла остановилась, когда они подошли к жилым постройкам, и в тусклом свете рогатого месяца и отдаленных отблесках костра взглянула на этого высокого мужчину.

– Разве Зеландони не называла Клан животными? Может, его бабушка когда-то имела в виду тех, кого вы называете плоскоголовыми?

– Говорят, что она терпеть не могла плоскоголовых и с криком убегала, завидев их, – сказал Джондалар.

– А что стало с матерью Брукевала? Ты знал ее? Как она выглядела?

– Я плохо помню ее, я был тогда совсем маленьким, – сказал Джондалар. – Она была низкорослой. И еще, помнится, у нее были большие красивые глаза, темные, как у Брукевала, карие, но не темно-карие, а скорее ореховые. Обычно говорили, что глаза были ее самой красивой чертой.

– Светло-коричневые, как у Губана? – спросила Эйла.

– Надо подумать… да, пожалуй, такие же.

– А ты уверен, что мать Брукевала была не похожа на людей Клана, как Экозар… или Ридаг?

– По-моему, ее не считали красавицей, но мне кажется, что у нее не было таких надбровных дуг, как у Йорги. Она так и не завела семью. Я подозреваю, что она не особенно привлекала мужчин.

– Как же она забеременела?

Даже в темноте она поняла, что Джондалар улыбнулся.

– Ты уверена, для этого требуется мужчина, так ведь? Все считали, что Мать просто одарила ее, но Золена… Зеландони как-то раз сказала мне, что она была одной из тех редких женщин, которых Мать одаривает сразу после прохождения ритуала Первой Радости. Обычно считается, что девушки еще слишком молоды для вынашивания ребенка, но все-таки такое случается.

Эйла понимающе кивнула.

– И что с ней случилось потом?

– Не знаю толком. Зеландони говорила, что она не отличалась крепким здоровьем. По-моему, она умерла, когда Брукевал был еще ребенком. Его вырастила мать Мароны, она приходилась двоюродной сестрой матери Брукевала, но я думаю, что она недолюбливала его. Скорее, просто исполняла свой долг. Мартона иногда приглядывала за ним. Я помню, как мы с ним играли в детстве. Некоторые из ребят постарше уже тогда подшучивали над ним. Он всегда терпеть не мог, когда его называли плоскоголовым.

– Неудивительно, что он с такой яростью смотрел на Чарезала. По крайней мере теперь я поняла его реакцию. Но его взгляд… – Эйла вновь вздрогнула. – Он смотрел в точности как Бруд. Насколько я помню, Бруд с детства ненавидел меня. Я не понимаю почему. Просто ненавидел, и ничто не могло изменить его отношения ко мне. Как бы я ни старалась. Но скажу тебе честно, Джондалар, мне бы не хотелось, чтобы Брукевал возненавидел меня.

Едва они успели войти в дом Мартоны, Волк сразу приветливо поднял голову. Когда Эйла велела ему «иди домой», он явился сюда и, найдя ее спальные меха, свернулся около них калачиком. Эйла улыбнулась, заметив, как поблескивают его глаза в свете одного зажженного светильника, оставленного Мартоной. Стремясь выразить свою радость, он быстро лизнул ее щеку и шею, когда она опустилась на лежанку. Затем приветствовал и Джондалара.

– Он не привык к большому скоплению народа, – сказала Эйла. Когда зверь вернулся обратно к Эйле, она обняла его голову руками и посмотрела в его блестящие глаза.

– Что случилось, Волк? Непривычно много незнакомых людей? Я понимаю, что ты чувствуешь.

– Они же перестали быть незнакомыми, Эйла, – сказал Джондалар. – Все уже успели полюбить тебя.

– Не считая Мароны и ее подружек, – возразила Эйла, поднимаясь и развязывая завязки на безрукавке, которая служила теплым мальчиковым бельем.

Он еще переживал из-за грубой выходки Мароны, и она, видимо, тоже. Его огорчило, что ей довелось пройти через такое испытание, особенно в первый день их прибытия домой. Ему хотелось, чтобы у нее сложились хорошие отношения с его племенем. Ведь она вскоре станет одной из них. И он гордился тем, как она вышла из трудного положения.

– Ты вела себя просто замечательно. Так здорово поставила Марону на место. Все так подумали, – сказал он.

– Почему эти женщины хотели, чтобы люди посмеялись надо мной? Они ведь впервые увидели меня и даже не успели толком познакомиться.

– Это все из-за меня, Эйла, – сказал Джондалар, перестав развязывать ремешки мягких кожаных сапог, поддерживающие верхний край этой облегающей икры обуви. – Пять лет назад Марона по праву рассчитывала, что на Летнем Сходе мы с ней пройдем Брачный ритуал. А я ушел без всяких объяснений. Должно быть, она ужасно обиделась. Что ты почувствовала бы, узнав, что твой предполагаемый муж вдруг сбежал, ничего не сказав?

– Конечно, я бы очень расстроилась и разозлилась на тебя, но надеюсь, не стала бы пытаться обидеть незнакомого мне человека, – сказала Эйла, развязывая пояс на своих штанах. – Когда они сказали, что хотят сделать мне прическу, мне вспомнилась Диги, но я сама причесала себе волосы, когда посмотрела в отражатель и увидела, что они сотворили на моей голове. Мне казалось, ты говорил мне, что в племени Зеландонии очень ценят вежливость и гостеприимство.

– Так и есть, – сказал он. – В общем и целом.

– Но в частности это не касается твоих прежних подружек. Может, тебе следует предупредить меня, кого еще надо опасаться, – сказала Эйла.

– Эйла, не принимай все так близко к сердцу. Нельзя, чтобы выходка Мароны повлияла на твое отношение к другим людям. Разве ты не понимаешь, что большинство отнеслись к тебе с искренней симпатией? Дай им шанс.

– А как быть с теми, что издеваются над сиротами и превращают их в подобие Бруда?

– Большинство людей не похожи на них, Эйла, – с тревогой поглядывая на нее, возразил Джондалар.

Она глубоко вздохнула:

– Ладно, ты прав. Твоя мать не такая, и сестра, и остальные твои родственники. Даже Брукевал очень хорошо ко мне отнесся. Просто последний раз я видела выражение такой ненависти во взгляде, когда Бруд приказал Гуву наложить на меня смертное проклятие. Извини, Джондалар. Наверное, я просто устала. – Вдруг она уткнулась лицом в его шею и всхлипнула. – Мне хотелось произвести хорошее впечатление на твоих соплеменников, завести новых друзей, но эти женщины не хотели дружить со мной. Они лишь притворялись дружелюбными.

– Тебе удалось произвести отличное впечатление, Эйла. Лучше просто не бывает. Марона всегда отличалась дурным характером, но, уходя, я был уверен, что она быстро найдет себе нового ухажера. На вид она очень привлекательная, несколько лет ее признавали Первой Красавицей на Летнем Сходе. Именно поэтому, как мне кажется, все и надеялись, что мы с ней объединимся, – сказал он.

– Потому что ваша пара тоже стала бы самой красивой? – уточнила Эйла.

– Наверное, – сказал он, чувствуя, что смущенно краснеет, и, порадовавшись тусклому освещению. – Я не знаю, почему она живет одна сейчас.

– Она сказала, что у нее был муж, но они прожили вместе недолго.

– Я помню. Но почему она не выбрала кого-то другого? Непохоже, что она вдруг забыла, как доставлять Дары Радости мужчинам, или стала менее привлекательной и желанной.

– А может, и стала, Джондалар. Раз ты отказался от нее, то, возможно, другие мужчины решили приглядеться к ней повнимательнее. Женщина, стремящаяся обидеть человека, которого она даже не знает, может оказаться менее привлекательной, чем ты думаешь, – сказала Эйла, стягивая штаны.

Джондалар нахмурился.

– Я надеюсь, тут нет моей вины. Плохо, конечно, что я оставил ее в таком неопределенном положении. Не хотелось бы думать, что я лишил ее возможности устроить семейную жизнь.

Эйла вопросительно взглянула на него.

– С чего вдруг такая мысль пришла тебе в голову?

– Но ты же сама сказала, что раз я оставил ее, то другие мужчины…

– Другие мужчины получили возможность приглядеться к ней. И если им не понравилось то, что они увидели, то при чем тут ты?

– В общем-то… да…

– Ты можешь винить себя только за то, что ушел, ничего не сказав. Наверняка она чувствовала себя обиженной и смущенной. Однако целых пять лет она могла заниматься поисками нового возлюбленного, ты ведь сказал, что ее считали самой желанной. Если она не смогла никого найти, то тут нет твоей вины, Джондалар, – сказала Эйла.

Немного помолчав, Джондалар кивнул.

– Ты права, – сказал он и вновь принялся раздеваться.

– Давай спать. Утро вечера мудренее.

Когда она забралась под теплое и уютное меховое покрывало, ее посетила очередная мысль.

– Если Марона так искусна в любовных играх, то почему у нее до сих пор нет детей?

Джондалар хмыкнул.

– Я надеюсь, ты права в том, что Дар Радости, посланный нам Дони, помогает зарождению детей. Тогда это можно назвать двойным Даром… – Он помолчал немного, приподняв край мехового покрывала со своей стороны. – Но ты права! У нее нет никаких детей.

– Опускай же скорей покрывало! Холодно! – громким шепотом произнесла Эйла.

Он быстро забрался на лежанку и прижался к ее уже согревшемуся телу.

– Возможно, именно поэтому она и не может найти мужа, – предположил он, – или, по крайней мере, отчасти поэтому… Когда мужчина решает объединиться с женщиной, то обычно ищет такую, которая способна подарить детей его очагу. Женщина может рожать детей и жить у очага ее матери или даже сама основать очаг, но мужчина может завести детей в своем очаге, только объединившись с женщиной, которая родит их. Если, живя с мужем, Марона не родила ни одного ребенка, то это могло сделать ее менее желанной.

– Это может быть обидно, – сказала Эйла, внезапно испытывая острое сочувствие. Сама она очень сильно хотела детей. Ей захотелось родить своего собственного ребенка уже тогда, когда она смотрела, как Иза рожает Убу, и Эйла была уверена, что именно ненависть Бруда позволила ей произвести на свет сына. Именно ненависть заставила его изнасиловать ее, и если бы он не взял ее силой, то новая жизнь так и не зародилась бы в ней.

Тогда она, конечно, не знала этого, но поняла все позже, внимательно наблюдая за своим сыном. В Клане Брана никогда не было детей, похожих на ее ребенка, и поскольку ее сын был не слишком похож на нее – на Других, – они решили, что он был просто уродливым ребенком Клана; но она видела, что он ребенок смешанных кровей. Конечно, он унаследовал какие-то ее черты, но в нем также проявились характерные черты людей Клана, и тогда ее вдруг озарило понимание того, что новая жизнь зарождается именно тогда, когда мужчина вводит свой орган в то место женщины, из которого потом появляются дети. Люди Клана вовсе так не считали, как, впрочем, и племя Джондалара, и любое племя Других, но Эйла была убеждена в своей правоте.

Лежа рядом с Джондаларом, осознавая, что его ребенок растет в ее животе, Эйла огорченно почувствовала укол жалости к этой женщине, которая потеряла его и, возможно, не способна родить ребенка. Стоит ли так уж сильно обижаться на то, что Марона в расстройстве задумала плохую шутку? Как бы она чувствовала себя, потеряв Джондалара? От этих мыслей на глаза Эйлы набежали слезы, и ее захлестнула теплая волна благодарности соединившей их судьбе.

Конечно, проделка была отвратительной, и все могло бы закончиться куда хуже. Эйла вновь невольно рассердилась, ведь она не знала, как воспримут ее Зеландонии, когда решила вернуться к ним в смешном наряде. Но ей удалось завоевать их уважение. Она могла посочувствовать Мароне, но симпатии к ней не испытывала. А напоследок ее расстроил Брукевал. Его сходство с людьми Клана вызвало у нее дружеские чувства, но она уже держалась настороже.

Джондалар обнимал ее и старательно бодрствовал, пока не убедился, что она крепко заснула. Тогда он тоже закрыл глаза и провалился в сон. Но среди ночи Эйла проснулась, испытывая желание облегчиться. Волк молча последовал за ней к ночному сосуду около входа. Когда она вернулась на лежанку, он подкатился к ней под бочок. Она с благодарностью подумала о лежащих с двух сторон от нее заботливых и надежных защитниках, Волке и Джондаларе, но еще долго не могла вновь уснуть.




Глава 8


Эйла проспала до позднего утра. Когда она приподнялась на лежанке и огляделась, Джондалара уже не было, и Волка тоже. В доме уже никого не было, но ей оставили полный сосуд воды и туго сплетенную, водонепроницаемую чашу для умывания. В резной деревянной чашке темнел какой-то напиток, по запаху похожий на мятный чай, остывший, но ей не хотелось пока пить.

Поднявшись с лежанки, она воспользовалась большим сосудом, что стоял около дверного проема, чтобы облегчиться, – последнее время она заметила, что стала чаще испытывать такую потребность. Потом, вдруг схватившись за амулет, она быстро сняла его и склонилась над умывальной чашей, но ей было не до умывания, поскольку тошнота уже подступила к горлу. Сегодня утром ее тошнило больше обычного. Наверное, виновата березовица Ларамара. Похмелье наложилось на ее утренние недомогания. «Я думаю, надо забыть про такие напитки с сегодняшнего дня. В любом случае во время беременности они вредны не только для меня, но и для ребенка».

Очистив желудок, Эйла прополоскала рот мятным настоем. Рядом с лежанкой кто-то положил стопку ее старой одежды, которую она сначала собиралась надеть вчера. Сейчас, начав одеваться, она вспомнила, что оставила ее прямо у входа. Эйла решила сохранить наряд, подаренный ей Мароной, не только потому, что из принципа намеревалась носить его, а и потому, что он действительно был удобным и она лично не видела в нем ничего плохого. Хотя сегодня не стоит облачаться в него.

Она хорошенько завязала на талии крепкий пояс, который носила во время странствий, прикрепила на привычное место ножны и, распределив другие подручные средства и мешочки, вернула на шею свой амулет. Взяв дурно пахнущую умывальную чашу, она вытащила ее из дома, но оставила у входа, не зная толком, куда лучше вылить ее содержимое, и решив выяснить у кого-нибудь этот вопрос. С ней поздоровалась подошедшая к дому Мартоны женщина с ребенком. Откуда-то из глубин памяти всплыло ее имя.

– Добрый день… Рамара. Это твой сын?

– Да. Робенан хочет поиграть с Джарадалом, и я ищу Пролеву. Ее нет у себя, и я подумала, не пошла ли она к вам.

– Нет, в этом доме никого нет. Когда я встала, уже все разошлись. Я не знаю, где они. Что-то я разленилась сегодня. Проспала все на свете.

– Как и большинство людей, – сказала Рамара. – Не многим удалось встать пораньше после вчерашнего праздника. Ларамар готовит крепкие напитки. Уж в этом-то он знает толк… жаль только, что во всем остальном от него мало толку.

Эйла отметила пренебрежительный оттенок в тоне женщины. В связи с чем вдруг усомнилась, стоит ли спрашивать ее о том, куда можно вылить бытовые отходы, но поблизости больше никого не было, а ей хотелось избавиться от них.

– Рамара… Не могла бы ты подсказать, куда вы обычно… куда можно вылить… ненужные отходы?

Женщина озадаченно взглянула на нее, потом заметила, куда нечаянно посмотрела Эйла, и улыбнулась.

– Наверное, тебе нужны туалетные траншеи. Смотри, вон там, в восточном конце террасы, есть одна тропинка, не впереди, где зажигают сигнальный костер, а ближе к своду пещеры.

– Да, я вижу ее, – сказала Эйла.

– Она поднимается вверх по склону, – продолжила Рамара. – Пройдя по ней немного, ты окажешься на развилке. Левая тропа более крутая. Она ведет на вершину нашей скалы. Но ты иди по правой тропе. Она вьется по склону, огибая скалу, и там ты увидишь внизу Лесную речку. А чуть дальше этого места находится ровная площадка с несколькими траншеями – еще на подходе ты могла бы почувствовать их запашок, – сказала Рамара. – Но можно сказать, что теперь они почти не портят нам воздух, поскольку мы начали присыпать их.

Эйла непонимающе покачала головой:

– Присыпать?

– Да, мы присыпаем отходы прокаленным толченым известняком. Теперь мы делаем так постоянно, но, наверное, не у всех так принято, – сказала Рамара, наклоняясь и поднимая на руки Робенана, который уже начал приплясывать от нетерпения.

– А как вы готовите толченый известняк? – спросила Эйла.

– Ну, для начала мы просто толчем мелкие камни в порошок, а потом прогреваем его на костре – для этого обычно используется сигнальный очаг, – а потом подсыпаем его в те траншеи. Благодаря этому мы избавляемся от дурного запаха и прикрываем всякую грязь. Потом, когда сверху вновь выливают какие-то отходы, нижний слой порошка вновь затвердевает, а когда эти траншеи заполняются мусором и затвердевшим порошком, мы выкапываем новые, это большое дело. Поэтому мы предпочитаем присыпать их не слишком часто. Но сейчас, наверное, уже пора. У нас большая Пещера, и этими канавами часто пользуются. В общем, иди по тропе. И ты легко отыщешь путь к ним.

– Я уверена, что смогу найти их. Спасибо, Рамара, – сказала Эйла вслед уходившей женщине.

Собираясь взять умывальную чашу, она вдруг подумала, что надо будет потом вымыть ее, и нырнула в дом за бурдючком с водой. Наконец, забрав дурно пахнущий сосуд, она направилась к тропе. «Очень трудно собрать и сохранить съестные припасы для такого большого сообщества людей, – думала она, следуя по тропе, – но ведь надо еще позаботиться, и об отхожем месте. В Клане просто выходили за пещеру, мужчины и женщины справляли нужду в разных местах, но их часто приходилось менять». Эйлу заинтересовал рассказ Рамары.

В процессе прогревания или прокаливания известнякового порошка получалась негашеная известь, которую использовали как присыпку для уменьшения запаха мусорных отходов, что являлось для Эйлы незнакомым обычаем, но для людей, живущих в известняковых скалах и постоянно пользующихся кострами, негашеная известь была естественным побочным продуктом. Очищая очаги от пепла, который обычно содержал примеси известняка, и, вываливая его на кучи других отходов, люди вскоре заметили, что известковый порошок уменьшает неприятные запахи.

Поскольку в этой пещере более или менее постоянно жило большое количество народа – за исключением летнего сезона, когда группы людей ненадолго отправлялись в походы, – то существовал целый ряд дел, требовавший усилий и сотрудничества целой Пещеры, как, например, совместное рытье туалетных траншей или, как она только что узнала, прокаливание известнякового порошка для получения негашеной извести.

Солнце уже приблизилось к зениту, когда Эйла вернулась с мусорной площадки. Чтобы высушить и проветрить плетеную чашу, она поставила ее на солнышко в конце тропы и решила навестить лошадей и заодно наполнить бурдюк водой. Когда она вышла на открытую террасу, ее приветствовали несколько человек, имена некоторых из них она помнила, но не всех. Она улыбнулась и кивнула в ответ, испытывая легкое смущение перед теми, кого не могла вспомнить. Сочтя это недостатком своей памяти, она исполнилась решимости как можно скорее выучить все имена.

Точно так же она чувствовала себя перед членами Клана Брана, которые считали ее глупой, потому что она не могла запомнить все с такой же быстротой, как их дети. В итоге, поскольку ей очень хотелось прижиться у людей, которые нашли и вырастили ее, она приучилась с одного раза запоминать то, чему ее учили. Сама того не сознавая, она так натренировала свой природный ум и память, что теперь своими запоминающими способностями намного превосходила людей ее вида.

Со временем она пришла к пониманию того, что память Клана устроена иначе, чем ее собственная. Хотя она полностью не осознавала, как это получалось, но поняла, что память людей Клана устроена как-то иначе. Им было присуще нечто вроде своеобразного инстинкта, который развивался в течение многих поколений несколько иным путем, и люди Клана рождались, уже обладая основной частью знаний, необходимых для выживания; эти знания постепенно усваивались на генетическом уровне многими поколениями их предков, подобным образом интуитивные знания приобретаются любым живым существом, включая человека.

Эйле постоянно приходилось что-то учить и запоминать, а детям Клана достаточно было лишь однажды «напомнить», чтобы они задействовали, наследственную родовую память. Люди Клана хранили огромные знания об их древнем мире, о традициях и обычаях, и, однажды усвоив что-то новое, они уже никогда этого не забывали; но в отличие от Эйлы и людей ее вида Клан очень трудно усваивал новые понятия. Однако Другие, завладев их землями, принесли с собой перемены.




Уинни и Удальца не оказалось на лошадином пастбище, где она вчера оставила их, но они ушли подальше от людей, выше по течению, в долину Лесной реки, к месту ее слияния с Рекой. Увидев Эйлу, кобыла мотнула головой, потом вскинула ее и описала круг. Изогнув шею и распустив хвост, она поскакала к женщине, выражая радость от встречи. Удалец легким галопом последовал за Уинни, гордо изогнув шею, подняв уши и хвост и высоко вскидывая ноги. Они приветливо заржали, и Эйла с улыбкой ответила им тем же.

– Чему это вы так радуетесь? – спросила она, используя жесты Клана и своеобразный язык, содержащий словечки, изобретенные ею для общения с животными в ее долине. Именно на этом языке она начала разговаривать с Уинни и сейчас так же продолжала общаться с лошадьми. Она сознавала, что им не все понятно в ее словах, но отдельные слова и знаки они понимали, так же как и тон ее голоса, сообщавший, как она рада видеть их. – Сегодня вы просто прекрасно выглядите. А известно ли вам, что наше Путешествие закончилось и не нужно больше никуда спешить? – продолжала она. – Как вам нравятся здешние луга? Я надеюсь, что нравятся.

Обходя лошадей, она почесала кобылу в ее любимых местах, потрепала и жеребца, потом ощупала бока и брюхо кобылы, пытаясь определить, зародился ли в ней новый жеребенок после свидания с этим самцом.

– Пока слишком рано делать определенные выводы, но мне кажется, что у тебя также скоро будет малыш, Уинни. Даже у меня пока ничего не заметно, хотя уже два раза у меня не было моих месячных дней. – Она изучила свое тело так же, как только что проверяла кобылу, думая: «Моя талия стала чуть толще, живот немного округлился, а груди стали более чувствительными и слегка пополнели». – И меня тошнит по утрам, – продолжила она на изобретенном ею когда-то словесно-знаковом языке. – Но уже немного, только когда встаю, а не так, как раньше, когда меня тошнило постоянно. Я думаю, что нет никаких сомнений в том, что я беременна, но теперь я чувствую себя довольно хорошо. Достаточно хорошо, чтобы прокатиться. Как ты относишься к маленькой прогулке, Уинни?

Лошадь вновь вскинула голову, словно выражая свое согласие.

«Интересно, где может быть Джондалар? По-моему, стоит разыскать его и узнать, не хочет ли он прокатиться, – сказала она про себя. – Тогда я принесу вам ездовые попоны, с ними удобнее, но пока проедемся просто так».

Привычным плавным движением она взялась за край короткой стоячей гривы и, взлетев на спину кобылы, направила ее в сторону поселения. Она управляла лошадью, слегка напрягая мышцы ног и даже не задумываясь о том, что именно делает, – после долгих лет практики эти движения стали привычными, – однако обычно не навязывала кобыле темп передвижения, позволяя ей самой выбрать скорость хода. По доносящемуся сзади топоту Эйла поняла, что Удалец, как обычно, следует за ними.

«Интересно, долго ли еще я смогу так легко вспрыгивать на ее спину? Когда я растолстею, мне придется залезать на Уинни с помощью какой-то подставки», – подумала Эйла и тут же почти с наслаждением поздравила саму себя с тем, что у нее наконец будет ребенок. Ее мысли блуждали по тропам памяти, вызывая из прошлого картины их великого Путешествия, которое они только что закончили, и впечатления вчерашнего дня. Она познакомилась с таким множеством новых людей, что еще даже не успела запомнить всех их по именам, но Джондалар оказался прав: большинство его соплеменников показались приятными людьми. «Я не позволю, чтобы мне испортила общее приятное впечатление пара малоприятных личностей – Марона и Брукевал, пышущий ненавистью, как Бруд. Интересно, почему легче запоминаются имена плохих людей? Может, потому, что их немного?»

Стоял теплый день; жаркое солнце успевало прогревать даже ровный ветер. Приблизившись к мелкому притоку, скорее напоминавшему быстрый и пенистый ручей, Эйла взглянула вверх по течению и увидела водопадик, спадающий со скалы. Она почувствовала жажду и, вспомнив, что хотела набрать воды, повернула к этой поблескивающей на солнце, омываемой речными струями скале.

Она слезла с лошади, и все они утолили жажду у водоема, образовавшегося под водопадом, Эйла напилась из сложенных вместе ладоней и наполнила бурдюк холодной свежей водой. Она посидела там немного, вдыхая влажный и бодрящий воздух, и лениво побродила по берегу, поднимая плоские голыши и бесцельно бросая их в ручей. Ее глаза пробегали по этой незнакомой местности, неосознанно отмечая детали. Подобрав очередной камешек, она повертела его в руке, глянула на него невидящим взором и отбросила в сторону.

Лишь немного погодя она осознала, каким необычным был этот камешек. Тогда она вновь поискала его и, найдя такой же, пригляделась к нему повнимательнее. Это был маленький серовато-желтый минерал с острыми краями и плоскими поверхностями, свойственными его кристаллической структуре. Внезапно она достала из подвешенных к поясу ножен кремневый ножичек и ударила найденным камнем по заднему тупому концу. Высекаются искры! Она ударила еще разок.

– Да это же огненный камень! – громко воскликнула она. Такие камни не попадались ей с тех пор, как она покинула свою долину. Она внимательно пригляделась к слою камешков и гальки на берегу этого ручья и нашла второй кусок железного колчедана, а потом и третий. С растущим волнением она обнаружила еще несколько огненных камней.

Эйла встала на колени и, присев на пятки, рассматривала кучку похожих друг на друга камешков. «Надо же, здесь есть огненные камни! Значит, нам не надо старательно беречь те, что мы принесли с собой, поскольку всегда можно будет пополнить запас». Она едва могла дождаться, когда увидит Джондалара.

Собрав найденные огненные камни, она подняла и те, что увидела напоследок, и свистнула Уинни, отошедшую к лужайке с сочной травой. Но, собираясь вскочить на спину кобылы, она увидела Джондалара, размашисто шагавшего в ее сторону вместе с Волком.

– Джондалар! – крикнула она, бросаясь ему навстречу. – Посмотри, что я нашла! – приближаясь к нему, сказала Эйла, показывая несколько кусков пирита. – Огненные камни! В ваших краях есть огненные камни. Прямо на берегу этого ручья!

Он поспешно подошел к ней, сияя улыбкой, вызванной как ее бурным восторгом, так и этой замечательной находкой.

– Вот уж не знал, что они есть так близко, хотя раньше я никогда не обращал на них особого внимания, поскольку меня интересовали только кремневые желваки. Покажи-ка, где ты нашла их.

Она привела его к водоему у подножия водопада и изучающе окинула взглядом камни в ручье и на берегу.

– Смотри! – торжествующе сказала она, показывая на прибрежный камешек. – Вон еще один.

Опустившись на колени, Джондалар поднял его.

– Вот здорово! Это же меняет дело, Эйла. Теперь мы сможем снабдить огненными камнями каждую семью. Раз они есть здесь, то могут быть и во всей округе. Никто пока еще не знает об этом, у меня не было возможности никому рассказать.

– Фолара знает и Зеландони, – сказала Эйла.

– Откуда?

– Помнишь, как Зеландони заваривала успокаивающий настой для Вилломара, когда ты рассказал ему о брате? Я слегка испугала Фолару, разжигая огонь с помощью огненного камня, поэтому обещала ей показать, как он действует. А она рассказала Зеландони, – пояснила Эйла.

– Значит, Зеландони знает. И как только ей вечно удается узнать обо всем в первую очередь?! – удивился Джондалар. – Знаешь, надо будет потом вернуться сюда и продолжить поиски. А сейчас там собрались люди, которые хотят поговорить с тобой.

– О Клане? – предположила она.

– Джохарран вызвал меня сегодня утром на собрание, хотя я еще толком не выспался, но я уговорил его дать тебе отоспаться. Я рассказал им о нашей встрече с Губаном и Йоргой. Они очень заинтересовались, но им трудно сразу поверить, что Клан – это племя людей, а не животных. Зеландони оживила в памяти некоторые из древних преданий – именно ей лучше всего известна история Зеландонии, – пытаясь отыскать в них хоть какие-то намеки на то, что плоскоголовые… люди Клана… жили в этих краях до прихода Зеландонии. Когда Рамара сказала, что ты уже встала, Джохарран послал меня за тобой, – сказал Джондалар. – У него, как и у остальных, есть еще много вопросов.

Джондалар захватил с собой недоуздок Удальца, но игривый молодой жеребец заартачился, желая еще немного порезвиться. Пришлось терпеливо почесать его любимые мечта и погладить его, чтобы он стал послушным. Мужчина вскочил на него, и они тронулись в обратный путь через редкую рощицу этой небольшой долины.

Поравнявшись с Эйлой, Джондалар после некоторых колебаний заметил:

– Рамара сказала, что из разговора с тобой сегодня утром ей показалось, что ты приболела, возможно, потому, что с непривычки выпила березовицы Ларамара. Как ты себя чувствуешь?

«Пожалуй, здесь будет трудно хранить секреты», – подумала Эйла и сказала:

– Отлично, Джондалар.

– Он делает крепкий напиток. Ты ведь вроде бы не особенно много выпила его вчера вечером.

– Вчера я просто очень устала, – сказала Эйла. – А сегодня утром меня слегка тошнило только потому, что я жду ребенка. – По выражению его лица она догадалась, что Джондалара беспокоит не только ее утреннее недомогание.

– Да, вчера был такой насыщенный день. Ты познакомилась с множеством людей.

– И большинство из них мне понравились, – сказала она, с усмешкой поглядывая на него. – Просто было непривычно видеть столько народа одновременно. Одна ваша Пещера сравнима с целым Сходбищем Клана. Я не смогла даже запомнить всех по именам.

– Ну это же просто первое знакомство. Никто и не ожидает, что ты всех запомнишь.

Они спешились на лошадином пастбище и оставили животных у тропы, ведущей на террасу. Взглянув наверх, Эйла заметила, как впечатляюще смотрится на фоне ясного неба Падающий Камень, и на мгновение ей показалось, что он испускает странное сияние; но когда она прищурилась, сияние исчезло. Наверное, это блестят солнечные лучи, подумала она. Должно быть, так получается, если смотреть на него, не затеняя глаз.

Волк выскочил из высокой травы; он редко следовал за ними по пятам и обычно носился по окрестностям, исследуя маленькие норки и что-то вынюхивая. Заметив, что Эйла, прищурившись, разглядывает что-то, он решил, что уже можно выказать должное уважение главному вождю его стаи. Здоровенный хищник застал ее врасплох, подпрыгнув и положив передние лапы ей на плечи. Она слегка пошатнулась, но устояла и, собравшись с силами, старательно удерживала его, пока он ласкался, облизывая ее щеки и слегка покусывая их.

– Доброе утро, Волк! – сказала она, обхватив руками его пушистый загривок. – По-моему, ты сегодня тоже вполне доволен жизнью. Так же как и лошади. – Опустившись на землю, Волк последовал за ней вверх по тропе, не обращая внимания на изумленные взгляды людей, никогда прежде не видевших такого необычного проявления привязанности, и довольные ухмылки уже видевших такое приветствие, которые теперь наслаждались изумлением соплеменников. Эйла велела Волку следовать за ней.

Ей хотелось зайти в дом Мартоны, чтобы оставить бурдюк с водой, но Джондалар повел ее мимо жилых построек к другому концу пещеры. Миновав мастерские, они направились к юго-западному краю навеса. Эйла увидела впереди небольшую группу людей, собравшихся около очага, где вчера ночью жгли костер.

– А вот и вы! – сказал Джохарран, поднимаясь с удобной известняковой плиты и проходя им навстречу.

Когда они приблизились, Эйла заметила костерок, разожженный с краю, внутри большого очажного круга. Рядом стояла глубокая корзина с каким-то травяным напитком, от которого поднимался пар. Наружная сторона корзины почернела от копоти, и Эйла почувствовала запах сосновой смолы, с ее помощью обычно улучшали водонепроницаемость сосудов для воды.

Зачерпнув черпаком горячего напитка, Пролева наполнила чашку.

– Выпей немного горячего чая, Эйла, – сказала она, протягивая ей чашку.

– Спасибо, – сказала Эйла, взяв чай. Она сделала глоток. Настой на травах был приятным с легким сосновым привкусом. Она попила еще и поняла, что предпочла бы подкрепиться чем-то более существенным. От этого напитка она вновь почувствовала легкую тошноту, и у нее заболела голова. Заметив свободный плоский камень, она присела на него, надеясь, что живот сейчас успокоится. Волк разлегся у ее ног. Она держала в руке недопитую чашку, жалея, что не может сейчас заварить немного особого «похмельного» настоя, который она придумала для Талута, вождя Львиного стойбища Мамутои.

Зеландони пристально взглянула на Эйлу, и ей показалось, что она поняла ее внутреннее состояние.

– Может быть, настало время немного передохнуть и подкрепиться. У нас осталось что-нибудь от вчерашней трапезы? – обратилась она к Пролеве.

– Хорошая мысль, – поддержала ее Мартона. – День уже в полном разгаре. Ты что-нибудь вообще ела с утра, Эйла?

– Нет, – сказала она, испытывая благодарность оттого, что ее спросили об этом. – Я очень поздно встала, потом сходила к траншеям и отправилась к Лесной речке проведать лошадей. Потом набрала воды в ручье. – Она коснулась бурдюка. – Там меня и нашел Джондалар.

– Хорошо. Если не возражаешь, мы воспользуемся ею, чтобы приготовить еще чая, а я попрошу, чтобы нам принесли еды, – сказала Пролева, быстрыми шагами направляясь в сторону жилищ.

Мельком оглядев собравшихся на эту небольшую встречу, Эйла перехватила взгляд Вилломара. Они обменялись улыбками. Он разговаривал с Мартоной, Зеландони и Джондаларом, которые сейчас стояли к ней спиной. Джохарран о чем-то беседовал со своими ближайшими друзьями и помощниками Солабаном и Рашемаром. Эйла вспомнила, что Рамара, встретившаяся ей утром женщина с малышом, была женой Солабана. А вчера она также разговаривала с женой Рашемара. Закрыв глаза, Эйла пыталась вспомнить ее имя. Ее звали Салова. Эйла спокойно сидела на камне, чувствуя, как отступает тошнота; вскоре ей совсем полегчало.

Приглядевшись к остальным собравшимся, она припомнила седовласого мужчину, вождя соседней Пещеры. Его звали Манвелар. Он беседовал с мужчиной, которого, как ей показалось, она еще не видела. Он то и дело тревожно поглядывал на Волка. Высокая, стройная женщина очень властного вида была вождем другой Пещеры, вспомнила Эйла, но не смогла вспомнить ее имя. Рядом с ней стоял мужчина с татуировкой, похожей на ту, что была у Зеландони, и Эйла предположила, что он также был жрецом.

Ей пришло в голову, что все собравшиеся здесь люди представляли мирских или духовных вождей племени. В Клане их называли людьми высшего статуса. А в племени Мамутои подобное собрание называлось Советом Сестер и Братьев. В племени Зеландонии было не принято двойное руководство, осуществляемое сестрой и братом, которые обычно являлись равноправными вождями любого стойбища Мамутои; вождями Зеландонии избирались либо мужчины, либо женщины.

Пролева вернулась тем же быстрым шагом. На ней, видимо, лежала обязанность обеспечить пищей это собрание – Эйла заметила, что именно к ней обращались, когда испытывали потребность подкрепиться, – однако, очевидно, она просто организовала подготовку еды. Она вернулась на эту встречу, должно быть, считая себя активной участницей. Наверное, жена вождя также считалась своего рода вождем.

В Клане на подобные встречи собирались только мужчины. Среди вождей не было ни одной женщины; женщины не имели личного правового статуса. За исключением знахарок, статус остальных женщин определялся положением их мужей. «Смогут ли прийти к согласию эти два вида людей, если когда-нибудь соберутся вместе?» – размышляла Эйла.

– Сейчас женщины под руководством Рамары и Саловы организуют для нас трапезу, – заявила Пролева, кивнув Солабану и Рашемару.

– Отлично, – сказал Джохарран, что, видимо, послужило сигналом того, что пока можно продолжить совещание. Все собравшиеся прекратили разговоры и взглянули на него. Он обернулся к Эйле: – Вчера вечером мы провели ритуал общего знакомства с Эйлой. Кто из вас еще не знаком с ней лично?

– Меня не было с вами вчера вечером, – сказал мужчина, беседовавший с седоволосым вождем.

– Тогда позволь мне представить тебя, – сказал Джохарран. Поскольку этот мужчина направился к ней, Эйла встала, но приказала Волку оставаться на месте. – Эйла, это Брамевал, вождь Долины Мелкоречья, Четырнадцатой Пещеры Зеландонии. Брамевал, познакомься с Эйлой из Львиного стойбища Мамутои… – Джохарран помедлил немного, пытаясь припомнить все ее малознакомые имена и связи. – Дочь очага Мамонта. – Этого достаточно, подумал он.

Протягивая руки, Брамевал повторил свое имя и положение.

– Именем Дони, я рад познакомиться с тобой, – сказал он. Эйла пожала его руки.

– Именем Мут, Великой Всеобщей Матери, также известной под именем Дони, я приветствую тебя, Брамевал, – улыбаясь, сказала она.

Он и раньше подметил се странное произношение, а сейчас оно еще больше удивило его, но он ответил на ее улыбку и ненадолго задержал ее руки в своих.

– Мелкоречье – лучшее место для рыбной ловли. Люди Четырнадцатой Пещеры известны как самые искусные рыболовы; у нас изготавливают отличные рыболовные ловушки. Мы с вами близкие соседи, и ты должна вскоре навестить нас.

– Спасибо, я с удовольствием навещу вас. Я люблю рыбу, и мне нравится рыбная ловля, но я не умею пользоваться ловушками. В юности я ловила рыбу руками. – Эйла подчеркнула свои слова, подняв руки, которые все еще удерживал Брамевал.

– Вот как, интересно было бы посмотреть, – отходя в сторону, сказал он.

Вперед выступила женщина, возглавляющая одну из Пещер.

– Я хотела бы представить нашего жреца, Зеландони Поречья, – сказала она. – Его также не было с нами вчера. – Мельком взглянув на Брамевала, она приподняла брови и добавила: – Наша Одиннадцатая Пещера славится искусными изготовителями плотов, на которых обычно путешествуют вверх и вниз по Реке. Гораздо легче перевозить тяжелые грузы на плотах, чем на спинах людей. Если ты заинтересуешься этим, то мы будем рады видеть тебя у нас в гостях.

– Мне очень хотелось бы узнать, как вы делаете плавучие речные плоты, – сказала Эйла, пытаясь вспомнить, знакомы ли они лично и как имя этой женщины. – Мамутои делают своеобразные плавающие корыта из толстых шкур, натянутых на деревянные каркасы, и используют их для перевозки людей и вещей через речные потоки. По пути сюда мы с Джондаларом однажды переправлялись через большую реку, но эта река была бурной, а маленькая округлая лодка оказалась плохо управляемой. Лучше стало, когда мы привязывали ее к волокуше, которую тащила Уинни.

– Я не знаю, что такое «уинни» и «волокуша». Что означают эти слова? – спросила вождь Одиннадцатой Пещеры.

– Уинни – это имя одной из прирученных лошадей, Смелая, – вставая и подключаясь к разговору, сказал Джондалар. – А волокушу изобрела Эйла. Она может рассказать вам, что это такое.

Эйла описала это приспособление и добавила:

– Уинни помогала мне перетаскивать в мою пещеру животных, которых я убивала на охоте. При случае вы увидите, как она это делает.

– Перебравшись на другой берег той бурной реки, – добавил Джондалар, – мы решили, что будем привязывать теперь к жердям вместо плетеной волокуши нашу округлую лодку и перевозить в ней дорожные вещи. С тех пор, когда мы переправлялись через реки, наши вещи оставались сухими, и с помощью жердей стало гораздо проще управлять лодкой.

– Плотами тоже не так уж просто управлять, – сказала Смелая. – По-моему, любой плавучий транспорт трудноуправляем.

– Бывают лодки очень послушные в управлении. Во время Путешествия я прожил какое-то время в племени Шарамудои. Они выдалбливают изящные лодки из толстых стволов деревьев. У этих лодок остроносые концы, а направляют их в нужную сторону с помощью весел. Это требует определенной сноровки, но Рамудои, Речные люди, входящие в племя Шарамудои, очень ловко управляются с лодками, – пояснил Джондалар.

– Что такое весла?

– Весла напоминают плоские ложки или лопатки, и с их помощью лодка продвигается вверх по течению. Я помогал строить одну из таких лодок и научился пользоваться веслами.

– Ты думаешь, они действуют лучше шестов, которыми мы пользуемся, продвигая плоты по рекам?

– Разговор о лодках может оказаться весьма интересным, Смелая, – встрял в диалог вышедший вперед мужчина: Он был пониже этой женщины и отличался хрупким телосложением. – Но меня пока не представили. Мне кажется, я лучше сделаю это сам.

Смелая слегка покраснела, но ничего не сказала. Услышав имя этой женщины, Эйла вспомнила, что уже знакомилась с ней.

– Я, Зеландони Одиннадцатой Пещеры Зеландонии, также известной под названием Поречье. Именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую тебя, Эйла из Мамутои, дочь очага Мамонта, – сказал он, протягивая руки.

– Я приветствую тебя, Зеландони из Одиннадцатой Пещеры, как жреца, служителя Великой Всеобщей Матери, – сказала Эйла, пожимая его руки ритуальным жестом. У него оказалось сильное пожатие, неожиданное для человека такого хрупкого телосложения, причем, помимо мускульной силы, в нем ощущались духовная мощь и уверенность в себе. Она также заметила, что определенными телодвижениями он напоминает ей некоторых мамутов, которых она встречала на Летнем Сходе Мамутои.

Старый Мамут, удочеривший ее, рассказывал о таких избранниках Матери, которые вмещают в себя как мужскую, так и женскую сущности. Считалось, что они обладают могуществом обоих полов, и их порой побаивались, но если они приобщались к очагу Служителей Матери, то обычно становились исключительно могущественными и пользовались особым уважением. В итоге многие мужчины, обнаружившие, что испытывают влечение к мужчинам, а не к женщинам, или женщины, испытывающие влечение к женщинам, а не к мужчинам, проявляли склонность к служению Великой Матери и приобщались к очагу Мамонта. Эйла подумала, что, возможно, такие люди есть и среди Зеландонии, и, глядя на стоящего перед ней мужчину, предположила, что он, вероятно, один из них.

Она также заметила татуировку над его правым виском. Как и у Зеландони, Верховной жрицы, она также состояла из квадратиков, частично просто очерченных, частично закрашенных, но у него их было меньше и некоторые отличались по цвету и заполнению, а также включали несколько добавочных изогнутых символов. И тогда Эйла вдруг заметила, что на лицах всех собравшихся, кроме нее и Джондалара, имеются различные татуировки. Татуировка Вилломара меньше всего бросалась в глаза, а самый затейливый рисунок украшал лицо Смелаи, вождя Одиннадцатой Пещеры.

– Поскольку Смелая уже похвасталась достижениями нашей Пещеры, – начал жрец, выказывая должное уважение мирскому вождю, – я могу лишь присоединиться к ее приглашению, но мне хотелось бы задать тебе один вопрос. Ты также служишь Великой Матери?

Эйла нахмурилась.

– Нет, – сказала она. – Почему ты так подумал?

– До меня дошли некоторые слухи, – с улыбкой продолжил он. – О том, как тебя слушаются животные, – сказал он, показывая на Волка, – поэтому многие подумали, что ты должна быть Служительницей. Я также слышал о людях, живущих далеко на востоке, которые охотятся на мамонтов. Говорят, что их служители едят только мясо мамонта и живут все в одном месте, возможно, у одного очага. Когда тебя представили как дочь очага Мамонта, я подумал, что, вероятно, эти слухи справедливы.

– Не совсем, – улыбаясь, сказала Эйла. – Правда то, что в племени Охотников на Мамонтов все служители Великой Матери принадлежат к очагу Мамонта, но это не означает, что все они живут вместе. Это лишь название, так же как «зеландони». В одном стойбище может быть много очагов – Львиный очаг, очаг Лисицы, Журавлиный очаг. По этим названиям определяют… родственные связи человека. Ребенок обычно рождается у какого-то очага, но его могут также усыновить или удочерить. В одном стойбище много разных очагов, и само оно называется по названию очага их основателя. Я жила в Львином стойбище, а Талут, его вождь, принадлежал Львиному очагу. Его сестра, Тули, наравне с ним руководила жизнью стойбища… у каждого стойбища Мамутои два вождя, сестра и брат.

Все внимательно слушали ее пояснения. Организация и устройство жизни других племен очень интересовали людей, знакомых пока в основном лишь с их собственным жизненным укладом.

– Слово «Мамутои» на их языке означает «охотники на мамонтов», или, точнее, «дети Матери, которые охотятся на мамонтов», ведь они тоже почитают Мут, Великую Земную Мать, – продолжила Эйла, пытаясь дать более понятные объяснения. – Они считают мамонта особым священным животным. Именно поэтому очаг Мамонта сохраняется для служителей. Люди обычно выбирают очаг Мамонта, если чувствуют себя избранными, но меня удочерил старый Мамут Львиного стойбища, поэтому я и стала дочерью очага Мамонта. Если бы я была одной из служительниц, то надо было бы сказать – «избранная очагом Мамонта» или «призванная к очагу Мамонта».

Оба Зеландони уже обдумывали следующие вопросы, но тут вмешался Джохарран. Хотя он тоже слушал с интересом, но в данное время его больше волновало племя, вырастившее Эйлу, а не удочерившее ее.

– Мне бы хотелось побольше узнать о Мамутои, – сказал он, – но Джондалар рассказывал нам некоторые интересные вещи о паре плоскоголовых, которую вы встретили по дороге сюда. Если все, что он говорил, правда, то нам нужно полностью пересмотреть наше отношение к плоскоголовым. Честно говоря, я боюсь, что они могут представлять собой гораздо большую угрозу, чем нам казалось.

– Почему угрозу? – спросила Эйла, мгновенно настораживаясь.

– Судя по рассказу Джондалара, они… разумные люди. Мы привыкли считать плоскоголовых животными, мало чем отличающимися от пещерных медведей, возможно, даже объединенными с ними родственными связями; мы полагали, что на вид они, конечно, поменьше и немного поумнее, но все же относили их к животным.

– Нам известно несколько окрестных гротов и пещер, где когда-то жили пещерные медведи, – вставила Мартона. – И Зеландони рассказывала нам, что в наших древних легендах и преданиях говорится, что бывали случаи, когда пещерных медведей убивали или выгоняли, чтобы Первые Люди Зеландонии могли обзавестись жилищами. Возможно, некоторые из этих пещерных медведей были плоскоголовыми… в общем… возможно ведь, что они были разумными людьми.

– Если они люди, а мы обращались с ними, как с животными, с враждебно настроенными животными… – Джохарран помедлил, – в общем, я хочу сказать, что окажись я на их месте, то, возможно, стал бы вынашивать планы отмщения. Я бы уже давно попытался отомстить нам. Мне кажется, что нам надо хорошенько обдумать такую возможность.

Эйла успокоилась. Джохарран четко определил свое отношение. Она поняла, почему он думает, что они могут представлять угрозу. Возможно, он даже прав.

– Интересно, не потому ли люди так упорно настаивали, что плоскоголовые – это животные, – сказал Вилломар. – Ведь одно дело убивать животных, если они необходимы для пропитания или обустройства жизни, но если они являются людьми, пусть даже странными на вид, то это уже совсем другая история. Вряд ли кому-то придет по душе мысль о том, что его предки убивали людей и занимали их дома, но если убедить себя в том, что выгоняли животных, то с этим можно смириться.

Эйлу поразила его проницательность, но Вилломар и прежде делал мудрые и разумные замечания. Она начала понимать, почему Джондалар всегда отзывался о нем с такой любовью и уважением. Он был исключительным человеком.

– Враждебные чувства, подобно дремлющим страстям, могут долго пребывать в пассивном состоянии, – сказала Мартона, – в течение многих поколений, но если они имеют свои легенды и предания, то когда-нибудь могут все вспомнить, и тогда может разгореться вражда. Ты ведь больше всех знаешь о них, Эйла, и было бы интересно прояснить у тебя некоторые вопросы.

Она задумалась, стоит ли ей объяснять им, что Клан знает все свои истории и предания и им нет нужды вспоминать или запоминать их. Ведь людям Клана свойственна родовая память.

– Возможно, будет разумно попытаться завязать с ними отношения иного рода, чем мы имели в прошлом, – продолжил Джохарран. – Может, мы устраним сложности до того, как они успеют назреть. Можно подумать о том, чтобы послать к ним наших представителей, скажем, для обсуждения торгового обмена.

– Что ты скажешь, Эйла? – спросил Вилломар. – Может их заинтересовать торговля с нами?

Эйла задумчиво нахмурилась.

– Не знаю. Насколько мне известно, в Клане считали нас людьми. Они называют нас Другими, но избегают общения. В общем-то, тот отдельный Клан, что вырастил меня, редко вспоминал о существовании Других. Они понимали, что я была Другой, не принадлежала к виду людей Клана, но тогда я была ребенком, к тому же девочкой. Бран и мужчины его Клана мало обращали на меня внимания, по крайней мере, в детстве, – сказала она. – Но Клан Брана жил далеко от Других. Мне кажется, что в этом смысле мне повезло. До того как они нашли меня, никто из них в жизни не видел ребенка Других; а некоторые и взрослых-то никогда не видели, даже издалека. Они согласились приютить и вырастить меня, но я не знаю, как бы они стали вести себя, если бы их выгоняли из их жилищ или преследовала банда негодяев.

– Но Джондалар говорил, что вам встретились члены Клана, у которых сложились торговые отношения с нашими племенами, – сказал Вилломар. – Если другие люди ведут с ними торговые дела, то почему бы нам не попробовать?

– Но все зависит от того, кто они на самом деле, люди или потомки пещерных медведей? – встрял Брамевал.

– Они люди, Брамевал, – сказал Джондалар, – Если ты хоть раз пообщаешься с ними, то сразу поймешь. Они разумные люди. Помимо той пары, которую встретили мы с Эйлой, я несколько раз за время моего Путешествия сталкивался с людьми Клана. Напомните мне потом, чтобы я рассказал вам о них.

– Ты говоришь, что они даже воспитали тебя, Эйла, – сказал Манвелар. – Расскажи нам немного о них. Какие у них порядки? – Этот седоволосый мужчина казался разумным, он не спешил делать скоропалительные выводы, а хотел получить как можно больше сведений.

Эйла кивнула, но задумалась ненадолго, прежде чем ответить.

– Интересно, что вы считаете их потомками пещерных медведей. В этом есть своеобразная доля правды; люди Клана тоже так считают. Время от времени они даже ловят и выращивают медведей.

Брамевал выразительно хмыкнул, словно хотел сказать: «Ну вот, что я вам говорил!»

Эйла взглянула на него, давая пояснения:

– Клан почитает Урсуса, Духа Пещерного Медведя, примерно так же, как Другие почитают Великую Земную Мать. Они называют себя Кланом Пещерного Медведя. Когда весь Клан собирается на большое Сходбище – нечто вроде Летнего Схода, правда, они собираются не каждый год, – то там проводится священный ритуал поклонения Духу Пещерного Медведя. Задолго до Кланового Сходбища принимающий Клан отлавливает детеныша медведя, который живет с ними в пещере. Они кормят его и воспитывают, как собственных детей, по крайней мере, пока он не вырастает слишком большим, потом они строят для него клетку, чтобы он не сбежал, но продолжают кормить и баловать его.

Во время Кланового Сходбища, – продолжила Эйла, – устраивается состязание, чтобы выяснить, кому выпадет честь послать Урсуса в мир Духов, чтобы он представлял там Клан и передавал их послания. Для этого выбирают трех мужчин, победивших в большинстве состязаний, – примерно столько человек нужно, чтобы одолеть взрослого пещерного медведя и послать его в следующий мир. Такая роль считается очень почетной, но и очень опасной. Зачастую пещерный медведь забирает одного или двух из этих избранников вместе с собой в мир Духов.

– Значит, они общаются с миром Духов, – сказал Одиннадцатый Зеландони.

– И они используют красную охру во время погребения умерших, – добавил Джондалар, зная, что его слова имеют важное значение для этого жреца.

– Да, понадобится много времени, чтобы осознать такие новости, – заметила вождь Одиннадцатой Пещеры, – и хорошенько все обдумать и обсудить. Возможно, нам нужно подготовиться к значительным переменам.

– Конечно, ты права, Смелая, – согласилась Верховная жрица.

– Но сейчас нам можно, не раздумывая долго, сделать перерыв, чтобы подкрепиться, – сказала Пролева, вновь посмотрев на восточный конец террасы. Все обернулись и посмотрели в том же направлении. К ним подходила группа людей с тарелками и корзинами с едой.

На время трапезы собравшиеся разделились на небольшие компании. Манвелар, взяв тарелку с едой, сел рядом с Эйлой, напротив Джондалара. Вчера вечером он позаботился о том, чтобы лично познакомиться с Эйлой, но ее постоянно окружала такая толпа, что ему не удалось толком поговорить с ней. Он руководил соседней Пещерой и знал, что ему еще представится такая возможность.

– Ты уже получила несколько приглашений в гости, но я позволю себе добавить еще одно, – сказал он. – Ты должна навестить Скалу Двуречья; Третья Пещера Зеландонии находится поблизости от вас.

– Я уже знаю, что Четырнадцатая Пещера славится лучшими рыболовами, Одиннадцатая – изготовителями плотов, а чем известна Третья Пещера? – спросила Эйла.

За него ответил Джондалар:

– Охотниками.

– Но разве не все Зеландонии промышляют охотой?

– Конечно, все, именно поэтому они и не хвастаются своими достижениями. Отдельные охотники из разных Пещер любят похваляться своим охотничьим мастерством, и, возможно, они правы, но в групповой охоте Третьей Пещере нет равных.

Манвелар улыбнулся.

– Конечно же, мы тоже гордимся этим, по-своему, но я думаю, что мы стали такими хорошими охотниками потому, что живем в очень подходящем месте. Наша стоянка находится на высоких террасах, у слияния двух рек, окруженных обширными лугами. Одна из них наша Главная Река, – сказал он, махнув рукой, в которой держал кусок мясной кости, в сторону Реки, – а другую называют Луговой рекой. Большинство животных, на которых мы охотимся, проходят по этим двум речным долинам, и из нашей пещеры лучше всего следить за ними в любое время года. Мы научились определять, в какое время, скорее всего, появятся те или иные животные, и обычно извещаем об их появлении другие Пещеры, но чаще всего нам первыми удается начать охоту.

– Может, ты и прав, Манвелар, но в вашей Третьей Пещере все охотники очень умелые, а не один или два. Они много тренируются, совершенствуя свое мастерство. Все без исключения, – заметил Джондалар. – Эйла разбирается в таком деле. Она любит охотиться и потрясающе владеет пращой, но вот подождите, мы вам еще покажем новое оружие, мы придумали копьеметалку. Ты не поверишь, но с ее помощью копье летит гораздо быстрее и дальше. У Эйлы более точная рука, а я могу бросить немного дальше, но с копьеметалкой любой может поразить зверя с расстояния в два или даже в три раз большего, чем обычным копьем.

– Интересно бы поглядеть! – сказал Манвелар. – Джохарран предлагает устроить в ближайшем будущем охотничью вылазку, чтобы запасти побольше мяса для Летнего Схода. Как раз подходящий случай для демонстрации этого нового оружия, Джондалар. – Он повернулся к Эйле и добавил: – Ведь вы оба будете участвовать в этой охоте?

– Да, мне бы хотелось. – Она помолчала немного, откусив кусок мяса, потом взглянула на своих соседей и сказала: – У меня есть один вопрос. Почему все ваши Пещеры имеют какие-то номера? Есть ли какой-то порядок или особое значение в таких числах?

– Старейшие Пещеры имеют самые маленькие номера, – сказал Джондалар. – Они образовались первыми. Третья Пещера образовалась раньше Девятой, а Девятая – раньше Одиннадцатой или Четырнадцатой. Хотя сейчас у нас уже нет Первой Пещеры. Старейшей стала Вторая Пещера Зеландонии, она находится не так уж далеко от нас. Следующая по старшинству – Пещера Манвелара. Так было установлено Первыми Зеландонии.

– Когда ты учил меня этим счетным словам, Джондалар, то всегда перечислял их в особом порядке, – сказала Эйла. – Значит, мы сейчас в Девятой Пещере, а Манвелар пришел из Третьей Пещеры. А где же люди из Пещер с промежуточными номерами?

Седой вождь улыбнулся. Эйла выбрала нужного человека, чтобы узнать побольше о Зеландонии. Манвелар был большим любителем истории и накопил очень много сведений от разных членов их общего племени, от странствующих сказителей и от людей, знавших истории, которые передавались из поколения в поколение. Многие Зеландонии, включая даже самих жрецов, порой задавали ему вопросы.

– Многое изменилось с тех пор, как Первые Зеландонии поселились в родовые Пещеры, – сказал Манвелар. – Люди странствовали или находили себе жен и мужей в других Пещерах. Одни Пещеры росли быстрее, другие – медленнее.

– Подобно Девятой Пещере, некоторые из них стали очень большими, – добавил Джондалар.

– Предания рассказывают о болезнях, которые порой уносили много жизней, или о трудных временах, когда люди вымирали от голода, – возобновил Манвелар свое повествование. – Если в некоторых Пещерах оставалось очень мало народа, то иногда две или три Пещеры объединялись. Такая объединенная Пещера обычно брала меньший номер, но так бывало не всегда. Если людям становится тесно в какой-то Пещере, то они могут подыскать новое место для жилья, как правило, поблизости, и основать там новую Пещеру. Не так уж давно группа людей из Второй Пещеры перешла на другую сторону их речной долины. Они основали там Седьмую Пещеру, поскольку в то время существовали только Третья, Четвертая, Пятая и Шестая Пещеры. Третья существует и по сей день, разумеется, есть и Пятая, дальше на север, но Четвертой и Шестой – уже нет.

Эйла очень обрадовалась возможности побольше узнать о Зеландонии и с благодарностью улыбнулась Манвелару за его объяснения. Их маленькая компания приятно сочетала беседу с дневной трапезой. Потом Эйла задала очередной вопрос:

– Неужели каждая Пещера славится чем-то особенным, как, например, рыболовством, охотой или постройкой плотов?

– Большинство из них, – сказал Джондалар.

– А чем знаменита Девятая Пещера?

– Своими художниками и искусными мастерами, – ответил за него Манвелар. – Во всех Пещерах есть опытные мастера, но лучшие живут в Девятой Пещере. Именно поэтому она такая большая. Не только потому, что здесь рождается много детей, а потому, что если человек хочет лучше всего научиться резьбе по кости или изготовлению кремневых орудий, то он переходит жить в Девятую Пещеру.

– Это в основном благодаря Водопадной стоянке, – заметил Джондалар.

– Что это за Водопадная стоянка? – спросила Эйла.

– Это ближайшая к нам мастеровая стоянка, сразу за Водопадом, – пояснил Джондалар. – Там нет постоянно обитаемой Пещеры, хотя так можно было бы подумать, видя, как много людей обычно живут там. Это селение, куда люди приходят поработать над своими замыслами и поделиться идеями с другими людьми. Может, мы с тобой сходим туда после этого совещания… если будет еще не совсем темно.

Когда собравшиеся закончили общую трапезу, включая тех, кто готовил и раздавал еду, а также накормили детей, чьи родители участвовали в этой трапезе, и крутившегося поблизости Волка, все еще немного отдохнули, попивая горячий чай. Эйла уже чувствовала себя намного лучше. Ее тошнота прошла, как и головная боль, но ей вновь захотелось облегчиться. Когда готовившие еду, женщины удалились, унося с собой изрядно опустевшие блюда, Эйла заметила, что Мартона пока осталась в одиночестве, и подошла к ней.

– Можно ли здесь где-то поблизости справить нужду? – тихо спросила она. – Или нужно возвращаться к траншеям?

Мартона улыбнулась.

– Я как раз подумала о том же. Около Стоячего Камня к реке спускается тропинка, она немного крутовата вначале, но ведет к одному укромному местечку на берегу, которым обычно пользуются женщины. Я покажу тебе. – Волк сначала последовал за Эйлой, но потом его внимание привлекли интересные запахи, и он отклонился в сторону, отправившись самостоятельно исследовать речные берега. На обратном пути они встретили Смелаю, спускающуюся по этой тропинке. Они кивнули друг другу, обменявшись понимающими взглядами.

Когда остатки еды были убраны, Джохарран встал, убедившись, что все вновь собрались вместе. Видимо, это послужило знаком для продолжения обсуждения. Все посмотрели на вождя Девятой Пещеры.

– Эйла, – сказал Джохарран, – пока мы ели, у Смелаи возник вопрос. Джондалар говорит, что он умеет общаться с плоскоголовыми, с людьми Клана, как ты называешь их, но не так свободно, как ты. Ты действительно так хорошо знаешь их язык, как он говорит?

– Да, я знаю этот язык, – подтвердила Эйла. – Они же вырастили меня. До встречи с Джондаларом я не знала никакого другого языка. Должно быть, в раннем детстве я разговаривала на каком-то языке, до того как потеряла свое племя, но совсем ничего не помню о нем.

– Но то место, где ты выросла, находится очень далеко отсюда, до него целый год пути, верно? – продолжил Джохарран. Эйла кивнула. – Язык Клана, живущего в таком дальнем краю, может отличаться от языка ближайшего к нам Клана. Мне, например, ничего не понятно, когда вы с Джондаларом говорите на языке Мамутои. Даже Лосадунаи, которые живут гораздо ближе к нам, общаются на другом языке. Некоторые слова, конечно, похожи, и я их немного понимаю, но могу разговаривать с ними лишь о самых простых вещах. Я понимаю, что язык людей Клана не такой, как наш, но как ты, пришедшая из таких дальних краев, можешь понимать язык тех, кто живет рядом с нами?

– Мне понятно твое недоумение, – сказала Эйла. – Когда мы встретили Губана и Йоргу, я и сама сомневалась, что смогу общаться с ними. Но у них есть второй язык.

– Что значит второй язык? – спросила Зеландони, Верховная жрица.

– У них есть обычный язык, который каждый Клан использует для общения между собой, – пояснила Эйла. – Хотя в основном при этом используются ручные сигналы и жесты наряду с позами и мимикой, они также умеют произносить некоторые слова, правда, набор используемых ими звуков гораздо меньше, чем у Других. Одни Кланы выговаривают больше слов, чем другие. Общий повседневный язык и слова Губана и Йорги отличались от тех, что я узнала в моем Клане, и я не могла понять их. Но Клан также имеет особый ритуальный язык, посредством которого они общаются с миром Духов и с людьми из других кланов, которые имеют другой повседневный язык. Ритуальный язык очень древний, и в нем совсем не используются слова, за исключением отдельных названий или имен. Этим языком я и воспользовалась.

– Правильно ли я поняла, – сказала Зеландони, – этот Клан… то есть здешние плоскоголовые… умеют говорить на двух языках, один из которых понятен любым другим плоскоголовым, даже тем, которые живут на расстоянии целого года пути.

– В это довольно трудно поверить, – с широкой улыбкой сказал Джондалар, – но именно так оно и есть.

Зеландони недоверчиво покачала головой. На лицах остальных также отразилось сомнение.

– Это очень древний язык, и люди Клана обладают особой глубинной родовой памятью, – попыталась объяснить Эйла. – Они ничего не забывают.

– Мне трудно поверить даже в то, что они умеют общаться с помощью знаков и жестов, – сказал Брамевал.

– Мне тоже, – поддержала его Смелая. – Возможно, имеются в виду только какие-то самые простые понятия, о которых упоминал Джохарран, говоря об общих чертах языков Лосадунаи и Зеландонии.

– Вчера у меня в доме, Эйла, ты устроила нам маленькую демонстрацию, – сказала Мартона. – Может быть, сегодня ты покажешь всем нам еще что-нибудь?

– А если, как вы говорите, Джондалар немного понимает этот язык, то, возможно, он сам переведет нам, – предложил Манвелар. Все поддержали его предложение.

Эйла встала. Она немного помолчала, собираясь с мыслями. Затем начала говорить, используя движения древнего ритуального языка.

– Эта женщина приветствует мужчину по имени Манвелар. – Она произнесла его имя, но при этом ее странный акцент, ее особое произношение звуков стали гораздо более заметными.

Джондалар перевел:

– Приветствую тебя, Манвелар.

– Эта женщина рада приветствовать мужчину по имени Джохарран, – продолжила Эйла.

– И тебя тоже, Джохарран, – сказал Джондалар.

Она изобразила еще несколько простых выражений, но он не мог в полной мере передать смысл этого богатого, хотя и почти безмолвного языка. Он понимал, что она может сказать больше, но он не смог бы дать точный перевод.

– Ты просто изображаешь основные знаки, так ведь, Эйла?

– Я думаю, Джондалар, что ты не сможешь перевести более сложные фразы. Только таким основным знакам я научила вас в Львином стойбище. Их было достаточно для вашего общения с Ридагом. К сожалению, богатство их языка пока тебе совершенно непонятно, – сказала Эйла.

– Когда ты показывала нам знаки, Эйла, – сказала Мартона, – то сама делала перевод.

– Да, может, ты расскажешь Брамевалу и всем нам какую-то историю, используя возможности двух языков, – предложил Джондалар.

– Хорошо, но что вы хотите услышать?

– Расскажи, к примеру, о том, как жила у них, – предложила Зеландони. – Ты помнишь, как они нашли тебя?

Джондалар улыбнулся этой большой женщине. Это была хорошая мысль. Благодаря этому можно будет показать не только язык, но и доброту этих людей, согласившихся приютить осиротевшего ребенка, несмотря на то, что этот ребенок казался им уродом. Это покажет, что люди Клана относятся к Другим лучше, чем они к ним.

Эйла постояла немного, собираясь с мыслями; потом начала говорить на языке Зеландонии, одновременно сопровождая слова соответствующими жестами и знаками языка Клана.

– Я мало что помню о том, как попала к ним, но Иза часто рассказывала мне о том, как нашла меня. Они подыскивали новую пещеру после землетрясения. Наверное, именно его я все еще вижу во снах. Оно разрушило их дом, камни завалили пещеру, погибло несколько человек из Клана Брана, и пострадало много вещей. Они похоронили погибших и ушли. Даже если та пещера и сохранилась, считалось, что жизнь в ней принесет несчастье. Духи их тотемов были несчастны там и хотели, чтобы они ушли оттуда. Они быстро отправились в поход. Им нужно было скорее найти новое пристанище, не только для себя, но и потому, что покровительствующие им Духи нуждались в новом жилище.

Изображая эту историю знаками и телодвижениями, Эйла говорила бесстрастным голосом, но всех Зеландонии уже захватил ее рассказ. Для них тотемы являлись атрибутами Матери, и они понимали, какие бедствия может причинить Великая Земная Мать, если Она пребывает в печали.

– Иза рассказала мне, что они шли по берегу реки, когда увидели кружащих впереди стервятников. Первыми меня увидели Бран и Грод, но прошли мимо. Они искали пищу и были бы рады, если бы эти стервятники навели их на какое-то животное, убитое другими хищниками. Они смогли бы также отогнать на время большого четвероногого охотника, чтобы отрезать часть мясной туши. Им показалось, что я мертва, но они не употребляли в пищу людей, даже если эти люди принадлежали племени Других.

Движения Эйлы были плавными и изящными. Она изображала все с привычной легкостью.

– Иза увидела меня, лежавшую на берегу реки, и остановилась, чтобы посмотреть. Я привлекла ее внимание, поскольку она была целительницей. На моей ноге виднелась рана от большой кошачьей лапы, вероятно, пещерного льва, подумала она и заметила, что рана уже загноилась. Сначала ей показалось, что я умерла, но потом услышала мой стон и, осмотрев меня, обнаружила, что я еще дышу. Она спросила Брана, вождя Клана, который был ее родным братом, может ли она взять меня с собой. Он разрешил ей.

– Отлично!.. Надо же! – послышались возгласы слушателей. Джондалар улыбнулся про себя.

– Иза в то время ждала ребенка, но она взяла меня и тащила до вечера, пока они не остановились на ночной привал. Она сомневалась, помогут ли ее целебные настои Другим, но вспомнила один случай, когда они помогли, и решила попробовать. Она промыла рану и наложила целебную припарку. Весь следующий день она также тащила меня. Я помню, как проснулась однажды и закричала от страха, увидев ее лицо, но она взяла меня на руки и успокоила. На третий день я начала понемногу ходить сама, и к тому времени Иза решила, что мне назначено быть ее ребенком.

Эйла остановилась. Все сидели в глубоком молчании. Это была трогательная история.

– Сколько лет тебе было? – наконец спросила Пролева.

– Позже Иза говорила, что мне, вероятно, было около пяти лет в то время. Наверное, я была примерно как Джарадал или Робенан, – добавила она, посмотрев на Солабана.

– И все это ты также сообщила нам жестами? – спросил Солобан. – Неужели они действительно так много говорят, не используя слов?

– Не каждое сказанное мной слово передается отдельным знаком, но в целом они точно передают сущность той же самой истории. Их язык состоит не только из жестов. В нем все имеет значение, даже опускание век или наклон головы могут передавать оттенок смысла.

– Но зато на знаковом языке, – добавил Джондалар, – невозможно солгать. Даже если они попытаются, то выражение или поза сразу же выдаст это. Когда я познакомился с Эйлой, она даже не могла понять, что можно сказать то, что является неправдой. Она даже не понимала, что я имею в виду. И хотя теперь понимает, но по-прежнему не может лгать. Она никак не может научиться этому. Такое уж получила воспитание.

– Возможно, знаковому языку присуще больше достоинств, чем мы можем понять, – тихо сказала Мартона.

– Судя по тому, что мы видели, я думаю, такой способ общения стал естественным для Эйлы, – сказала Зеландони, подумав про себя, что ее движения не выглядели бы такими изящными и плавными, если бы она обманывала их. Да и зачем ей лгать – может, она действительно не умеет обманывать? Она не была полностью уверена в этом, но пояснения Джондалара звучали убедительно.

– Расскажи нам немного о своей жизни с ними, – попросил Одиннадцатый Зеландони. – Ты можешь перестать говорить на знаковом языке, если хочешь. Конечно, это красивое зрелище, но, по-моему, ты уже выполнила свою задачу. Ты сказала, что они похоронили погибших. Мне хотелось бы узнать побольше об их похоронных обрядах.

– Да, они хоронят своих умерших. Я еще жила с ними, когда умерла Иза.

Разговоры продолжались целый день. Всех заинтересовал волнующий рассказ Эйлы о ритуальных принадлежностях и погребальном обряде, затем она еще немного рассказала о своем детстве. Ей задавали много вопросов, часто прерываясь на обсуждения и прося дополнительных объяснений.

Наконец Джохарран заметил, что уже начало смеркаться.

– Я думаю, что Эйла устала и мы все опять успели проголодаться, – сказал он. – Прежде чем мы разойдемся, я хотел лишь сказать, что, по-моему, нам стоит устроить совместную охоту до выхода на Летний Сход.

– Джондалар сказал, что может показать нам новое оружие, – заметил Манвелар. – Может быть, ближайшие дни окажутся добрыми для охоты. За это время охотники Третьей Пещеры смогут разведать обстановку и выяснить, куда лучше отправиться.

– Хорошо, – сказал Джохарран, – а сейчас Пролева организовала для нас вечернюю трапезу, понимая, что все мы проголодались.

Совещание было на редкость увлекательным, но люди обрадовались возможности поразмяться. Когда они шли обратно к жилищам, Эйла размышляла об этой встрече и о всех возникавших вопросах. Сознавая, что отвечала правдиво на все вопросы, она также понимала, что не посмела быть излишне откровенной. В частности, она избегала упоминания о своем сыне. Она понимала, что Зеландонии сочли бы его выродком, и хотя лгать она не умела, но приучилась к некоторой скрытности.




Глава 9


Жилище Мартоны было погружено во тьму. Не дождавшись возвращения матери, Вилломара, Эйлы и Джондалара, Фолара ушла в гости к своей подруге Рамиле. Они видели ее за вечерней трапезой, но обсуждение продолжалось и в этой более непринужденной обстановке, и девушка поняла, что они вряд ли скоро вернутся домой.

Угли в очаге совсем погасли, и свежий порыв воздуха, долетевший от входа, не смог оживить их.

– Возьму-ка я светильник или факел и принесу от Джохаррана раскаленных углей для очага, – сказал Вилломар.

– Я не вижу у них никакого света, – сказала Мартона. – Он был на совещании вместе с Пролевой. А теперь они, вероятно, пошли за Джарадалом.

– Может, у Солабана есть кто-то дома? – предположил Вилломар.

– У них тоже нет света. Рамара, наверное, ушла. Ведь и Солабан провел целый день с нами на этом собрании.

– Вам не стоит беспокоиться, – сказала Эйла. – У меня есть огненные камни, я нашла их сегодня. Мы сможем быстро разжечь костер.

– Что такое огненные камни? – почти одновременно спросили Мартона и Вилломар.

– Сейчас мы покажем вам, – сказал Джондалар.

Эйла поняла, что он улыбается, хотя и не видела его лица.

– Мне понадобится растопка, – сказала Эйла. – Легковоспламеняющееся топливо.

– Возле очага есть растопка, но я не уверена, что смогу дойти до него, ни на что не наткнувшись, – сказала Мартона. – Мы можем раздобыть у кого-нибудь немного огня.

– Тебе придется войти и поискать светильник или факел в темноте, так ведь? – сказал Джондалар.

– Можно одолжить у кого-нибудь светильник, – возразила Мартона.

– По-моему, света искр будет достаточно, чтобы найти очаг, – сказала Эйла, вынув кремневый ножик и нащупав в мешочке найденные огненные камни.

Она вошла в дом первой, держа в левой руке кусок железного колчедана, а в правой – ножик. На мгновение ей показалось, что она очутилась во мраке глубокой пещеры. Тьма была настолько полной, что, казалось, навалилась на нее. Даже по ее спине пробежали мурашки. Она ударила тупым концом кремневого ножа по огненному камню.

Эйла услышала, как ахнула Мартона, когда яркая искра на краткий миг осветила кромешную тьму помещения.

– Как ты сделала искру? – спросил Вилломар. – Ты можешь сделать еще одну?

– Я сделала ее с помощью кремневого ножа и огненного камня, – сказала Эйла, вновь ударяя камнями друг о друга и наглядно показывая, что она может выбить еще одну искру. Эта яркая искра позволила ей сделать несколько шагов в сторону очага. Она повторила действие и продвинулась еще немного. Достигнув кухонного очага, она увидела, что Мартона тоже смогла пройти по ее следам.

– Я складываю растопку здесь, с этой стороны, – сказала Мартона. – Где ты хочешь развести огонь?

– Ближе к краю, наверное, удобнее, – сказала Эйла. Она нащупала в темноте руку Мартоны и взяла у нее мягкие, сухие обрывки какого-то волокнистого вещества. Положив растопку на землю, Эйла наклонилась пониже и вновь высекла искру. На сей раз, она упала на эту маленькую кучку растопки, и в ней сразу затеплился огонек. Эйла слегка подула на него и была вознаграждена язычком пламени. Она подбросила еще немного растопки. Мартона держала наготове тонкие щепки и более толстые ветки, и действительно, почти в мгновение ока веселый огонек озарил темное жилище.

Вилломар зажег несколько светильников и сказал:

– Отлично, но теперь мне хочется взглянуть на твой огненный камень.

Эйла дала ему небольшой кусок железного колчедана. Вилломар изучающе взглянул на серовато-желтый минерал, повертел его в руках, рассматривая со всех сторон.

– Он выглядит как обычный камень довольно приметного цвета. Как ты добываешь огонь из него? – спросил он. – Неужели любой человек может получить искру?

– Конечно, любой, – сказал Джондалар. – Сейчас я покажу тебе. У тебя есть еще немного растопки, мама?

Пока Мартона доставала растопку, Джондалар сходил к своему дорожному мешку за костровым набором и вернулся с кремневым ударником и огненным камнем. Соорудив рыхлую кучку из легкого топлива, он подумал: «Вероятно, здесь, как обычно, смешаны рогоз и ивовые прутики со смолой и трухлявой сухой древесиной». Его мать предпочитала такую растопку. Низко нагнувшись к этой легковоспламеняющейся горке, Джондалар ударил кремнем по огниву. В свете горевшего костерка уже не так легко было разглядеть маленькую искру, но она опять-таки попала на растопку, которая с тихим шипением потемнела, и вверх поднялась струйка дыма. Джондалар раздул огонек и добавил еще топлива. Вскоре второй костерок уже потрескивал в темном пепельном круге, обложенном камнями, который служил очагом их жилища.

– Можно мне попробовать? – спросила Мартона.

– Нужно немножко потренироваться, чтобы высеченные искры попадали туда, куда ты хочешь, но это совсем не трудно, – сказал Джондалар, передавая ей огниво и ударник.

– А после тебя я тоже попробую, – сказал Вилломар.

– Ты можешь попробовать прямо сейчас, – сказала Эйла. – Я достану мой костровой набор и покажу тебе. Пока я пользовалась в качестве ударника тупым концом ножа, но уже слегка отбила его, и мне бы не хотелось испортить лезвие.

Их первые попытки были неуверенными и неловкими, но Эйла и Джондалар опять показали им, как это делается, и вскоре ученики набили руку. Вилломар первым разжег костерок, но вторая его попытка оказалась неудачной. Мартона, овладев новым методом, мгновенно добыла огонь, и благодаря практичным советам двух опытных мастеров, смешанным с веселыми шутками и смехом, уже очень скоро оба ученика с легкостью высекали искры и раздували огонь.

Пришедшая домой Фолара обнаружила, что ее домочадцы, восторженно смеясь, стоят на коленях вокруг очага, озаренного светом нескольких костерков. С девушкой вернулся и Волк. Ему надоело целый день торчать на одном месте с Эйлой, и когда он увидел приветливо встретивших его Джарадала и Фолару, то не смог воспротивиться желанию присоединиться к ним. Они обрадовались возможности похвастать знакомством с этим необычайно дружелюбным хищником, и их общение уменьшило страх перед ним других обитателей Пещеры.

Уделив каждому должное внимание, Волк попил воды и улегся, свернувшись калачиком, в углу около входа, который он назначил своим местом, чтобы отдохнуть после замечательно утомительного дня, проведенного с Джарадалом и другими детьми.

– Что происходит? – спросила Фолара, когда улеглось волнение приветствий и она обратила внимание на очаг. – Зачем вы разожгли столько огней в очаге?

– Мы научились добывать огонь с помощью камней, – сказал Вилломар.

– С огненным камнем Эйлы? – спросила Фолара.

– Да. Это так просто, – сказала Мартона.

– Я обещала научить тебя, Фолара. Хочешь, попробуй прямо сейчас? – предложила Эйла.

– Неужели у тебя и правда получилось, мама? – спросила Фолара.

– Конечно.

– И у тебя тоже, Вилломар?

– Да. Это нетрудно, надо только немного потренироваться, – сказал он.

– Ладно, надеюсь, я не останусь единственной в этой семье, кто не поймет, как сделать это.

Пока Эйла показывала девушке основные правила добывания огня с помощью камней, а Джондалар и только что обученный Вилломар добавляли свои советы, Мартона раскалила в разгоревшихся кострах кухонные камни. Она налила воды в чайную корзину и начала отрезать куски остывшего запеченного бизоньего мяса. Когда камни раскалились, она опустила их в воду, выпустившую облачко пара, потом добавила еще парочку и подлила воды в сосуд, сделанный из ивовых прутьев и плотно оплетенный волокнистыми травами. Там были приготовленные утром овощи: бутоны красоднева, порезанные кусочками молодые побеги лаконоса, стебли чертополоха и лопуха, закрученные побеги папоротника и семена лилии, приправленные для вкуса диким базиликом, соцветиями бузины и земляными каштанами.

К тому времени, когда Мартона приготовила легкий ужин, костерок Фолары добавился к тем, что уже горели в очажном круге. Захватив свои тарелки и чашки, все расселись на подушки вокруг низкого стола. После еды Эйла отнесла Волку миску с остатками и добавочным куском мяса, налила себе еще чая и вернулась к остальным.

– Мне хочется побольше узнать об этих огненных камнях, – сказал Вилломар. – Я никогда не слышал, чтобы люди добывали огонь подобным образом.

– Где ты научился этому, Джонди? – спросила Фолара.

– Эйла показала мне, – сказал Джондалар.

– А тебя кто научил, Эйла? – спросила Фолара.

– Никто не учил, все получилось по чистой случайности, – ответила Эйла.

– Но как же можно получить огонь по «чистой случайности»? – удивилась Фолара.

Эйла сделала глоток чая и, прикрыв глаза, попыталась вспомнить, как было дело.

– Мне выдался один из тех дней, когда кажется, что все валится из рук и ничего не получается, – начала она. – Только что начался мой первый одинокий холодный сезон, река замерзла и покрылась льдом, а ночью погас огонь. Уинни была еще совсем маленькой, и вокруг моей пещеры рыскали гиены, а я даже не могла найти в темноте мою пращу. Мне пришлось отогнать их, бросаясь кухонными камнями. Утром я собралась вырезать палочки для разведения огня, но уронила топорик и он разбился. Он был у меня единственным, поэтому мне пришлось делать новый. Мне повезло: поблизости от моей пещеры я заметила среди валявшихся на берегу костей кремневые желваки.

Я спустилась на каменистый речной берег, чтобы сделать новый топорик и парочку других орудий. Работая, я откладывала в сторону мой каменный ретушер, но все мое внимание сосредоточилось на обрабатываемом куске кремня, и я случайно, по ошибке, подхватила с берега не тот камень. Вместо ретушера мне попался под руку камень, похожий на этот, и, когда я ударила по нему кремнем, получилась искра. Она напомнила мне об огне, ведь мне все равно нужно было развести костер, и я решила попробовать развести его с помощью такой искры. После нескольких попыток мне удалось разжечь костер.

– Да, на первый взгляд это кажется пустяковым делом, – сказала Мартона. – Но я сомневаюсь, что мне пришло бы в голову попробовать добыть огонь с помощью такой искры, даже если бы я увидела ее.

– Я жила одна в той долине, некому было говорить мне, что можно, а что нельзя делать, – сказала Эйла. – Традиции Клана запрещают женщинам охотиться, а я уже убила лошадь и приютила у себя в пещере жеребенка, что в Клане мне никогда бы не позволили. Я уже делала так много всего запретного, что готова была опробовать любую идею, пришедшую мне в голову.

– И много таких огненных камней ты нашла? – спросил Вилломар.

– Да, на том каменистом берегу было много огненных камней, – ответил Джондалар. – Уходя последний раз из ее долины, мы собрали все, что смогли найти. Во время нашего Путешествия нам пришлось расстаться с некоторыми из них, но я постарался сохранить как можно больше для наших людей. По пути сюда такие камни нам ни разу не встретились.

– Очень жаль, – сказал Торговый Мастер. – Было бы здорово поделиться ими с другими или даже обменять их на что-то.

– Почему бы и нет! – сказал Джондалар. – Сегодня утром Эйла нашла несколько камней на берегу Лесной речки, прямо перед началом нашего совещания. И я впервые вновь увидел их с тех пор, как мы покинули ее долину.

– Ты нашла их? Здесь, у нас? Где? – спросил Вилломар.

– У подножия маленького водопада, – сказала Эйла.

– Мы нашли немного в одном местечке, но ведь в округе их может оказаться гораздо больше, – сказал Джондалар.

– Верно, – заметил Вилломар. – Вы уже многим успели рассказать об этих огненных камнях?

– Мы никому пока не говорили, но Зеландони знает, – сказал Джондалар. – Фолара рассказала ей.

– А тебе кто рассказал?

– Эйла, вернее, я просто видела, как она использовала его, – объяснила Фолара. – Вчера, когда ты пришел домой, Вилломар.

– Но сама Зеландони пока не видела? – с усмешкой уточнил Вилломар.

– По-моему, нет.

– Вот будет забавно. Мне не терпится посмотреть на ее реакцию! – воскликнул Вилломар. – Она наверняка будет потрясена, но удастся ли ей, как обычно, скрыть это.

– Да, это будет забавно, – также усмехаясь, сказал Джондалар. – Эту женщину весьма трудно удивить.

– Потому что она очень много знает, – заметила Мартона. – Но ты, Эйла, даже не представляешь, какое впечатление уже успела произвести на нее.

– Верно сказано, – поддержал ее Вилломар. – Вы оба произвели. Какие там еще сюрпризы припрятаны у вас?

– Ну, я думаю, вас приятно удивит копьеметалка, которую мы собирались показать завтра утром, а потом вы даже не представляете, как ловко Эйла управляется с пращой, – сказал Джондалар. – А еще я научился замечательным способам обработки кремня, хотя это вас не особо интересует. Но даже Даланар удивился.

– Если уж Даланар удивился, то мне сама Мать велела, – сказал Вилломар.

– И еще у нас есть приспособление для протягивания нити, называется иглой, – сказала Эйла.

– Игла для протягивания нити? – удивленно переспросила Мартона.

– Да, для шитья. Мне просто никак не удавалось просунуть тонкий шнур или жилы через проделанную шильцем дырочку. И тогда у меня возникла одна идея, которую помогали осуществить все обитатели Львиного стойбища. Хотите, я могу прямо сейчас достать мой швейный набор и показать вам, – предложила Эйла.

– Ты думаешь, что игла сможет помочь тому, у кого ослабло зрение, легче попадать в дырочки? – спросила Мартона.

– Думаю, да, – сказала Эйла. – Сейчас я принесу набор.

– Давай лучше отложим просмотр до утра, будет лучше видно. Свет костра не такой яркий, как солнечный, – сказала Мартона. – А завтра я с удовольствием взгляну на твое приспособление.

– Ну, Джондалар, ты вызвал здесь у нас настоящий переполох, – сказал Вилломар. – Хватило бы уже и одного твоего возвращения, но ты вернулся с целым ворохом сюрпризов. Я всегда говорил, что странствия открывают новые возможности, побуждают к новым изобретениям.

– Наверное, ты прав, Вилломар, – согласился Джондалар. – Но скажу тебе откровенно, я устал от странствий. Теперь меня долго никуда не заманишь, я хочу спокойной семейной жизни.

– Но ты ведь пойдешь на Летний Сход, Джонди? – спросила Фолара.

– Конечно, сестренка. Мы с Эйлой собираемся пройти там Брачный ритуал, – сказал Джондалар, обнимая Эйлу за плечи. – Поход на Летний Сход – это легкая прогулка, особенно после того Путешествия, которое мы проделали. Летний Сход – лишь часть домашней жизни. Кстати, я вспомнил, что Джохарран хочет устроить охотничью вылазку перед выходом, ты не знаешь, Вилломар, где бы нам раздобыть маскировочные наряды? Эйла тоже хочет отправиться на охоту, и нам обоим нужно приодеться.

– Уверен, мы что-нибудь придумаем. У меня есть лишние рога, если мы пойдем на оленей. У многих есть запасные шкуры и прочие атрибуты, – сказал Торговый Мастер.

– Что такое маскировочные наряды?

– Мы покрываем себя шкурами и иногда привязываем ветвистые или небольшие рога, чтобы подойти поближе к стаду. Животные подозрительно относятся к людям, поэтому мы пытаемся показать им, что мы тоже животные, – пояснил Вилломар.

– Джондалар, может, мы сможем задействовать лошадей, как в тот раз, когда мы с Уинни помогли Мамутои в охоте на бизонов, – сказала Эйла и перевела взгляд на Вилломара. – Когда мы сидим на спинах лошадей, животные не замечают нас, они видят только лошадей. Мы сможем подобраться к ним очень близко. Обычно с помощью Волка и наших копьеметалок нам удавалось успешно поохотиться.

– Ваши животные помогали охотиться на других животных? Вы не упомянули об этом, когда я спрашивал, какие еще сюрпризы вы припрятали. Разве вы не думаете, что это будет потрясающее зрелище? – улыбаясь, заметил Вилломар.

– У меня такое чувство, что они еще сами не осознают всех тех неожиданностей, что припасли для нас, – немного помолчав, заметила Мартона. – Может, кто-нибудь хочет выпить настоя ромашки перед сном? – Она взглянула на Эйлу. – По-моему, она хорошо успокаивает и снимает напряжение, а у нас сегодня был очень волнующий день. Я даже не представляла, что люди Клана могут иметь древние традиции и предания.

Фолара сразу навострила уши. Сегодня все только и говорили об этом долгом совещании, и ее друзья приставали к ней, чтобы она намекнула, о чем они так долго совещаются, предполагая, что ей это известно. Она говорила им, что знает не больше любого из них, но умудрилась внушить при этом, что просто не может сказать того, что знает. И наконец, сейчас у нее возникли некоторые идеи по поводу предмета этого совещания. Она внимательно прислушалась к продолжению разговора.

– …они, видимо, обладают многочисленными достоинствами, – говорила Мартона. – Они лечат болезни, и их вожди, похоже, больше всего заботятся об интересах людей. Знания их целительниц, должно быть, очень обширны, если судить по реакции Зеландони, и у меня возникло ощущение, что она хочет побольше узнать об их шаманах. По-моему, Эйла, у нее осталось к тебе еще очень много вопросов, но она сдерживала себя. А Джохаррана больше интересовали люди и их образ жизни.

Все постепенно успокоились и умолкли. Приглядевшись в этом приглушенном мягком свете горящего в очаге костра и расставленных по дому огоньков масляных светильников к красивой обстановке жилища Мартоны, Эйла отметила много изящных деталей. Этот дом являлся продолжением этой женщины и напомнил Эйле о том впечатлении, которое произвел на нее со вкусом обставленный очаг Ранека в длинном заглубленном в землю жилище Львиного стойбища. Он был художником, прекрасным резчиком по кости, и у него нашлось время, чтобы объяснить ей свое восприятие прекрасного и поделиться мыслями о творчестве и о ценности красоты самого человека и окружающей его домашней обстановки для почитания Великой Земной Матери. Она поняла, что у Мартоны должно быть таким же восприятие красоты.

Потягивая чай, Эйла наблюдала за семьей Джондалара, собравшейся в этой уютной комнате за низеньким столом, и испытала неизведанное прежде ощущение покоя и согласия. Здесь сидели люди, которых она понимала, люди, похожие на нее, и в этот момент она вдруг отчетливо осознала, что действительно принадлежит к Другим. Неожиданно перед ее мысленным взором встала иная картина: пещеры Клана Брана, где прошло ее детство, и она поразилась очевидности различий.

В Зеландонии каждая семья имела свой дом с перегородками и стенами, разделяющими его на отдельные помещения. Из этих домов могли доноситься голоса и звуки, на которые обычно никто не обращал внимания, но каждая семья сохраняла зрительное, ощутимое уединение. Мамутои также разграничивали пространство для каждой семьи в земляном жилище, и занавесы при желании обеспечивали зрительное уединение.

В пещере Клана были известны границы жилого очага каждой семьи, даже если они намечались всего парой специально положенных камней. Уединение являлось сущностью общественной жизни; никто не бросал прямых взглядов на соседние очаги, не смотрел за незримую границу. Клан умел не видеть то, что не положено видеть. С мучительной болью Эйла вспомнила, что даже те, кто любил ее, просто перестали ее видеть, когда на нее наложили смертное проклятие.

Зеландонии разграничивали пространство как внутри, так и снаружи жилых построек, у них имелись спальни, кухни, столовые и различные мастерские. В Клане места для разнообразной деятельности не были так четко разделены. В основном их жилое место состояло из спальных лежанок и очагов, но в остальном организация пространства определялась привычками, обычаями и манерой поведения. Для них существенным было мысленное и бытовое подразделение, но не физическое. Женщины избегали тех мест, где трудились мужчины, а мужчины не вмешивались в дела женщин, а трудились все в основном там, где им было удобно в данный момент.

«Зеландонии, похоже, имеют больше времени для изготовления бытовых вещей, чем Клан, – подумала Эйла. – Обстановка у них достаточно разнообразная, явно превосходящая набор необходимых вещей. Возможно, такие различия порождены иным способом охоты». Погруженная в свои мысли, она прослушала заданный ей вопрос.

– Эйла?.. Эйла! – громко позвал Джондалар.

– О! Извини, Джондалар. Что ты сказал?

– О чем ты так задумалась, что даже не услышала меня?

– Я думала о различиях между Другими и Кланом и размышляла о том, почему Зеландонии делают гораздо больше вещей, чем Клан, – сказала Эйла.

– И ты нашла ответ? – спросила Мартона.

– Не знаю, но, возможно, причина как-то связана с разными способами охоты, – сказала Эйла. – Когда Бран с отрядом мужчин уходил на охоту, то они приносили обратно целое животное, иногда двух. В Львином стойбище жило примерно столько же человек, сколько в Клане Брана, но они приглашали на охоту любых способных помощников, мужчин, женщин даже некоторых детей, конечно, только для преследования стада. Они обычно убивали много животных и приносили обратно только самые лучшие и вкусные части туш, и запасали много мяса на зиму. Я не помню случая, чтобы кто-то голодал, но к концу зимы запасы продуктов в Клане иссякали, и иногда приходилось охотиться весной на истощенных животных. В Львином стойбище также заканчивались некоторые виды продуктов, и все очень тосковали по зелени, но им удавалось хорошо обеспечить себя до поздней весны.

– Может, об этом стоит потом рассказать Джохаррану, – зевнув, сказал Вилломар и поднялся с подушек. – Но сейчас я, пожалуй, пойду спать. Похоже, завтра нам вновь предстоит напряженный денек.

Мартона, последовав примеру Вилломара, отнесла на кухню пустые тарелки.

Эйла с улыбкой заметила, что Фолара тоже встала, потянулась и зевнула, почти как Вилломар.

– И я пойду спать. Завтра я помогу тебе вымыть тарелки, мама, – сказала она, вытирая свою деревянную миску кусочком кожи, прежде чем убрать ее. – Сейчас я слишком устала.

– Ты пойдешь на охоту, Фолара? – спросил Джондалар.

– Еще не решила. Посмотрим, утро вечера мудренее, – ответила она, направляясь в свою спальню.

После того как Мартона и Вилломар удалились в свою спальню, Джондалар отодвинул в сторону низкий стол и расстелил их спальные меха. Когда они улеглись, пришел Волк и свернулся клубочком рядом с Эйлой. Он спокойно оставался у входа, когда рядом с Эйлой были люди, но считал, что спать он должен рядом с Эйлой.

– Мне действительно понравилась твоя семья, Джондалар, – сказала Эйла, – и я думаю, мне поправится жить у Зеландонии. Я размышляла о том, что ты сказал мне прошлой ночью, и согласна с тобой. Не стоит судить обо всех по нескольким неприятным личностям.

– Но не стоит судить обо всех и по лучшим представителям, – возразил Джондалар. – Невозможно предугадать реакции людей. Однажды я сам испытал это.

– По-моему, в каждом человеке есть что-то хорошее и что-то плохое, – сказала Эйла. – Бывает, что одно немного превосходит другое. Но я всегда надеюсь, что хорошего в людях больше, чем плохого, и рада, что в большинстве случаев это правда. Помнишь Фребека? Каким он был противным вначале, но потом он очень изменился в лучшую сторону.

– Да, признаюсь, он удивил меня, – сказал Джондалар, подкатываясь к ней под бочок и утыкаясь в ее шею.

– И тебе не удастся удивить меня, – улыбаясь, сказала она, чувствуя его руку на своих бедрах. – Я догадываюсь, о чем ты думаешь.

– Я надеюсь, что ты думаешь о том же, – сказал он. Они обменялись долгим и нежным поцелуем. – И я думаю, что это возможно.

Они оба чувствовали, как растет огонек их взаимного влечения, но не стремились быстро раздуть его, теперь им некуда было торопиться. «Как хорошо дома», – подумал Джондалар. Через все трудности этого долгого и опасного Путешествия он привел ее домой. Теперь она находилась в надежном месте, все опасности закончились. Он прервался и взглянул на Эйлу, чувствуя, что любовь к ней переполняет все его существо, грозя прорваться наружу.

Даже в приглушенном свете угасающего костра Эйла увидела, как сияют любовью его глаза, выглядевшие ярко-лиловыми в огненных отблесках, и ее охватило такое же чувство. В детстве и юности она даже не мечтала о том, что может встретить такого мужчину, как Джондалар, даже не мечтала, что может стать такой счастливой.

У него перехватило дыхание, и, вновь целуя ее, он осознал, как ему хочется любить ее, слиться с ней в единое целое. Он с благодарностью понял, что их желания совпадают. Она всегда, казалось, ждала его ласк, хотела разделить с ним Дары Радости, когда бы ему ни вздумалось. Она никогда не прикидывалась скромницей рядом с ним, как делали некоторые женщины.

На мгновение ему вспомнилась Марона. Ей нравилось играть чувствами мужчин, хотя с ним она так не поступала. И вдруг он подумал о том, что, уйдя тогда вместе с братом на поиски неведомых приключений, избавился от Мароны. Если бы только Тонолан был жив…

Но Эйла осталась с ним, хотя он не раз был на волосок от того, чтобы потерять ее. Джондалар почувствовал, что ее рот приоткрылся, впуская его щекочущий язык, почувствовал тепло ее дыхания. Он поцеловал ее шею и, слегка прикусив мочку уха, начал ласкать ее нежным языком.

Она еще сдерживалась, сопротивляясь этим щекочущим ощущениям и порождающим внутренний жар предвкушениям. Он поцеловал впадинку на ее шее и, отклонившись ниже к отвердевшему соску, поймал его губами и начал покусывать. Ее предвкушение стало столь сильным, что она почти с облегчением вздохнула, когда он наконец начал посасывать его. Возбуждение достигло глубин ее существа, прокатившись горячей волной до сокровенного лона Радости.

Джондалар был готов, более чем готов к слиянию с ней, но ощущал прилив сокровенных соков, слыша ее тихие стоны, пока он посасывал и покусывал ее первый сосок и потом занялся вторым. Его желание вдруг так стремительно возросло, что ему захотелось слиться с ней в то же мгновение, но он хотел, чтобы она испытала такое же необузданное желание. И он знал, как усилить его.

Его горячее желание воспламенило Эйлу. Она была бы счастлива открыться ему в этот момент, но когда он откинул меховую полсть и опустился ниже, она затаила дыхание, догадываясь, что за этим последует, и, желая этого.

Его язык лишь на мгновение задержался возле пупка; им обоим не хотелось быть излишне медлительными. Когда он отбросил мех, она с опаской подумала о его родственниках, спавших в соседних помещениях. Отвыкнув жить в доме с другими людьми, она сейчас испытывала легкое смущение. Джондалар, видимо, ничего подобного не испытывал.

Тревога улетучилась из ее головы, когда она почувствовала, как он целует ее бедра, раздвигает ее ноги, лаская нежные складочки ее женского естества. Медленно, с наслаждением он ласкал языком ее лоно, нащупывая отвердевший бугорок.

Ее стоны стали громче. Вспышки Радости, словно молнии, пробивали ее тело, когда он посасывал и массировал языком ее сокровенные места. Он не знал, что она уже настолько готова. Возбуждение передалось ей быстрее, чем он ожидал. Почти неожиданно она достигла пика Радости, испытывая всепоглощающее желание полного слияния.

Эйла нащупала его восставшее копье и помогла ему найти вход в свое лоно. Он погрузился в ее глубины. Джондалар еще пытался сдерживаться, но она была больше не в силах ждать и побуждала его к полному погружению. С самозабвенной страстью он погружался в нее вновь и вновь, и наконец, они полностью слились воедино, чувствуя, как волны Радости вздымаются и захлестывают их вновь, вновь и вновь.

Джондалар в изнеможении накрыл ее своим телом, она, как всегда, наслаждалась ощущением его тяжести, но он вспомнил, что она беременна, и с тревогой подумал, что ей тяжело держать его. Она испытала легкое разочарование, когда он быстро приподнялся и лег рядом.

Прильнув к ней, он опять подумал о том, что, возможно, она права. Может быть, действительно в моменты их слияния зарождается в ней новая жизнь? Ведь она так упорно настаивает, что носит именно его ребенка. Возможно, Великая Мать предназначила удивительный Дар Радости также для того, чтобы в женщинах зарождалась новая жизнь? Может, для этого она и создала мужчин, чтобы они способствовали зарождению новой жизни в женском теле? Ему хотелось, чтобы Эйла оказалась права, он хотел, чтобы так оно и было на самом деле, но как же убедиться в этом?

Немного погодя Эйла встала. Из дорожного мешка она достала деревянную миску и налила туда немного воды из бурдюка. Волк, удалившийся в выбранный им уголок, понял, что ритуал Радости завершен, и приветствовал ее своим обычным осторожным подходом. Она улыбнулась ему и сделала одобрительный жест; потом, подойдя к ночной корзине, Эйла подмылась, как в юности научила ее Иза. «Я знаю, Иза, как ты сомневалась, что мне когда-нибудь понадобятся твои наставления, – подумала она, – но ты поступила правильно, научив меня этому очистительному ритуалу».

Джондалар уже засыпал, когда она вернулась в постель. Сейчас он слишком устал, чтобы вставать, но Эйла решила, что завтра надо будет хорошенько проветрить и почистить их спальные скатки. Раз уж они поживут какое-то время в этом доме, то можно будет даже выстирать их. Неззи показала ей, как это делается, но это долгое и кропотливое занятие.

Эйла легла на свою половину, и Джондалар притулился к ней сбоку. Они уютно лежали рядом, точно две ложки в ряд, и он, приобняв ее, погрузился в сон, однако ей пока не удавалось заснуть, несмотря на удобство и приятную усталость. Сегодня она проспала больше обычного и теперь лежала без сна, вновь задумавшись о Клане и Других… Воспоминания о ее жизни в Клане и встречах с разными племенами Других продолжали всплывать в ее голове, и она невольно начала сравнивать их.

Оба вида людей пользовались одинаковыми подручными материалами, но применяли их по-разному. Оба вида охотились на животных, оба собирали растительную пищу, использовали шкуры, кости, травы и камни для изготовления одежды, жилищ, бытовых вещей, оружия, но отличия заключались в другом.

Возможно, самым заметным было то, что в Клане в отличие от племени Джондалара было не принято украшать дома и другую домашнюю утварь рисунками и резьбой с изображениями животных и различных символов. Она не знала, как объяснить свое ощущение, но внутренне понимала, что у людей Клана такое украшательство находится в зачаточном состоянии. К примеру, красная охра, используемая ими во время похорон, придавала цвет телу. Их интересовали необычные природные материалы, собираемые для амулетов. Они делали ритуальные тотемные разрезы и наносили на тело особые красочные знаки. Но первобытные люди Клана не создали никакого наследия, у них не было преемственности в передаче искусства.

Такое искусство создал только вид людей, к которому принадлежала Эйла; только люди, похожие на Мамутои, Зеландонии и на остальные племена Других, которых они встречали во время Путешествия. Эйла подумала, украшало ли то неведомое племя, в котором она родилась, свои вещи и дома, и решила, что украшало. Такой вид людей появился позже, и они разделили с людьми Клана этот холодный и суровый древний мир. И вот те, кого Клан называл Другими, наблюдая, как живут, дышат и двигаются обитатели животного мира, первыми попытались воспроизвести его в живописных и резных изображениях. В этом-то и заключалось основополагающее отличие.

Создание произведений искусства, живописных изображений животных или осознанной раскраски, стало выражением способности к абстрактному мышлению – способности постичь сущность объекта и изобразить его с помощью символа для замены реального объекта. Символ объекта имеет также и другие формы: звуковую, словесную. Мозг, придумавший понятие искусства, развивался и полностью проявил свои способности в создании другой крайне важной абстракции: языка. И именно этот мозг, способный создать синтез абстрактного искусства и абстрактного языка, сможет в будущем изобрести совокупную символическую форму, по сути своей – памятные слова: письменность.




На следующее утро в отличие от предыдущего Эйла проснулась очень рано. Все угольки в очаге и светильники давно погасли, но высоко над головой, над темными стенами дома Мартоны уже заметны были очертания известнякового навеса в слабых, отраженных рассветных лучах, первых световых вестниках, возвещавших о скором восходе солнца. В доме еще стояла полная тишина, но Эйла тихо вылезла из-под мехового покрывала и прошла по еще сумрачному жилищу к ночной корзине. Едва она встала с лежанки, Волк сразу же вскинул голову, радостно тявкнул и последовал за ней.

Она чувствовала легкое недомогание, но тошноты почти не было, и ей захотелось что-нибудь пожевать, чтобы успокоить тянущее ощущение в животе. Зайдя в кухню, она развела небольшой костер, взяла пару кусков вчерашнего бизоньего мяса с костяной тарелки и несколько мягких овощей, оставшихся на дне суповой корзины. Так и не осознав толком, полегчало ей или нет, Эйла решила приготовить для себя успокаивающий желудочный настой. Она не знала, кто вчера настаивал для нее чай, но сомневалась, что этим занимался Джондалар, и подумала, что надо бы приготовить также один из его любимых утренних напитков.

Эйла вытащила из дорожного мешка лекарскую сумку. «Теперь, когда мы наконец закончили Путешествие, я смогу пополнить запасы целебных и питательных трав, – подумала она, просматривая каждый пакетик и вспоминая его назначение. – Сладкий ситник помогает при расстройстве желудка, но его лучше сейчас не использовать: Иза говорила мне, что он может вызвать выкидыш. – Пока она размышляла над возможными побочными эффектами, из памяти всплывали нужные сведения из ее обширных целительских знаний. – Кора граболистной березы помогает предотвратить выкидыш, но она мне пока не нужна. Да, я думаю, что мне не грозит потеря этого ребенка. Гораздо труднее мне было выносить Дарка».

Эйла вспомнила, как Иза отправилась за свежим кирказоном змеевидным, чтобы помочь ей выносить этого ребенка. Тогда Иза уже неважно себя чувствовала и так промокла и замерзла, выкапывая эти корни, что ей стало хуже. «По-моему, она так и не поправилась окончательно, – подумала Эйла. – Я скучаю по тебе, Иза. Мне хотелось бы, чтобы ты была рядом, чтобы я рассказала тебе о мужчине, с которым мы хотим соединиться. Мне хотелось бы, чтобы ты дожила до встречи с ним. Мне кажется, он понравился бы тебе.

Базилик, конечно же, базилик! Он не только помогает предотвратить выкидыш, но из него получается приятный напиток. – Она отложила в сторону этот пакет. – Мята тоже полезна. Она снимает тошноту, успокаивает боль в животе и улучшает вкус. Джондалару тоже нравится мятный чай. – Она выложила также и пакетик мяты. – И шишки хмеля, они успокаивают головную боль и спазмы, – вспомнила Эйла, выкладывая третий пакетик рядом с мятой. – Только не надо перебарщивать, хмель может действовать как снотворное.

Семена молочного чертополоха, видимо, как раз то, что мне нужно сейчас, но их долго настаивать, – размышляла Эйла, продолжая проверять довольно скудные запасы целебных трав, имевшихся в ее сумке. А вот и пахучий ясменник. Он успокаивает желудочные боли, но действует слабо. А ромашку можно взять вместо мяты, она тоже помогает от желудочных расстройств. В сочетании с другими травами получится приятный вкус, а мяту оставим для Джондалара. Душица тоже полезна, но нет, Иза обычно использовала от недомоганий только свежие верхушки, а не сушеные.

Что-то еще Иза обычно использовала свежим? Листья малины! Конечно! Вот что мне нужно. Они особенно полезны от утренних недомоганий. У меня не осталось этих листьев, но они были на пиршестве позапрошлым вечером, значит малинник должен расти где-то поблизости. Сейчас как раз хорошее время для сбора. Лучше всего набрать листьев малины, пока ягоды еще зреют. До родов мне нужно будет набрать побольше этих листьев. Иза всегда пользовалась ими, когда женщины рожали. Она говорила, что их настой успокаивает материнское чрево и помогает младенцу легче появиться на свет.

У меня осталось еще немного липового цвета, а он очень полезен от расстройства желудка, и его лепестки придают сладковатый вкус настойкам. По соседству с Шарамудои росла удивительно огромная старая липа. Интересно, растут ли в этих краях липы?» Увидев уголком глаза какое-то движение, Эйла оглянулась и заметила, что Мартона выходит из своей спальни. Волк также оглянулся на нее и принял настороженную позу.

– Ты сегодня рано поднялась, Эйла, – тихо сказала она, чтобы не потревожить спящих. Подойдя к ним, она приветливо потрепала Волка по загривку.

– Я обычно так и встаю… если только предыдущим вечером не бывает пиршества с питьем крепких напитков, – насмешливо улыбнувшись, ответила Эйла таким же тихим голосом.

– Да уж, Ларамар делает крепкое пойло, но людям оно, похоже, правится, – заметила Мартона. – Я смотрю, ты уже развела огонь. Обычно я сгребаю на ночь угли в кучу, чтобы утром легче было разжечь костер, но вчера поленилась, ведь ты показала нам, как быстро получается огонь с огненными камнями. А что ты готовишь?

– Утренний чай, – сказала Эйла. – Я также люблю делать утренний бодрящий чай для Джондалара. Хочешь, сделаю и для тебя?

– Когда вода согреется, мне нужно заварить травяной сбор, его велела мне пить по утрам Зеландони, – сказала Мартона, начиная убирать остатки вчерашнего позднего ужина. – Джондалар говорил мне, что ты обычно готовишь ему утренний чай. Вчера он решился сам приготовить для тебя утренний чай. Он сказал, что ты всегда приносишь ему по утрам горячий чай, а на сей раз, он хочет сделать тебе приятное. Я предложила ему сделать мятный настой, поскольку его приятно пить даже холодным, а ты, наверное, еще долго проспишь.

– Я подумала, что его, возможно, приготовил Джондалар. Но не ты ли оставила мне миску с водой? – спросила Эйла. Мартона с улыбкой кивнула.

Эйла взяла изогнутые деревянные щипцы, используемые для захвата кухонных камней, вытащила из костра раскаленный камень и опустила его в плотно сплетенную чайную корзину с водой. Над поверхностью с шипением поднялся пар, и появилось несколько первых пузырьков. Заменяя остывшие камни раскаленными, Эйла постепенно вскипятила воду. Тогда женщины заварили свои индивидуальные лекарства. Хотя у стены в общем помещении были расстелены спальные меха, а низкий стол сдвинут к входу, вокруг него на подушках еще вполне могли разместиться две женщины и со всеми удобствами выпить за компанию свои горячие напитки.

– Я ждала возможности поговорить с тобой, Эйла, – мягко сказала Мартона. – Я частенько думала, найдет ли Джондалар когда-нибудь женщину, сможет ли он полюбить. – Она едва не сказала «еще раз», но сдержалась. – У него всегда было много друзей, он легко сходится с людьми, но свои настоящие чувства хранил при себе, и мало людей знали его хорошо. Тонолан ближе всего сошелся с ним. Я понимала, что когда-нибудь он найдет себе пару, но не знала, осмелится ли он когда-нибудь полюбить. Теперь я вижу, что осмелился. – Она улыбнулась Эйле.

– Да, действительно, он часто прячет свои чувства. Я едва не соединилась с другим мужчиной, прежде чем поняла это. Я любила Джондалара, но думала, что он разлюбил меня, – сказала Эйла.

– По-моему, тут уж не может быть никаких сомнений. Совершенно очевидно, что он любит тебя, и я рада, что ему посчастливилось встретиться с тобой. – Мартона сделала глоток чая. – Позавчера я просто гордилась тобой, Эйла. Нужно иметь смелость, чтобы так отважно выйти к людям после выходки Мароны… Ты ведь знаешь, что они с Джондаларом поговаривали о помолвке?

– Да, он говорил мне.

– Я тогда, конечно, не возражала, но, признаюсь, меня порадовало, что они расстались. Она привлекательная женщина, и все считали, что она отлично подходит ему, но я придерживалась иного мнения, – сказала Мартона.

Эйла надеялась, что сейчас Мартона объяснит ей причину. Но она молча пила чай.

– Мне бы хотелось подарить тебе более приличную одежду, чем «подарок» Мароны, – сказала пожилая женщина, допив чай и поставив чашку на стол.

– Ты уже подарила мне украшение, – сказала Эйла, – ожерелье матери Даланара.

Улыбнувшись, Мартона встала и, зайдя ненадолго в свою спальню, вернулась с перекинутым через руку нарядом. Она развернула его, чтобы показать Эйле. Это была длинная туника светлого, спокойного оттенка, очень похожего на побледневшую после долгой зимы траву, украшенная бусами и ракушками, расшитая цветными нитями и отделанная длинной кожаной бахромой. Внимательно присмотревшись, Эйла обнаружила, что туника сплетена из тонких веревочек или нитей какого-то волокнистого материала, подобным способом обычно плели корзины, но структура этого материала была гораздо плотнее. Как же можно было умудриться сделать такое плотное переплетение? Оно напоминало плетение циновки, покрывающей низкий стол, только еще плотнее.

– Я никогда не видела ничего подобного, – сказала Эйла. – Что это за материал? Из чего она сделана?

– Я сама сделала его; сплела на специальной раме, – сказала Мартона. – Ты знаешь растение под названием «лен»? Высокие тонкие травы с голубыми цветочками?

– Да, мне знакомо такое название, по-моему, Джондалар показывал мне растение, которое вы называете льном, – сказала Эйла. – Оно помогает от тяжелых болезней на коже, от нарывов, открытых ран и сыпи, даже во рту.

– Тебе приходилось делать из него веревки? – спросила Мартона.

– Возможно, я не помню, но мне понятно, как это делается. Он же имеет длинные волокна.

– Именно из них я сплела этот материал.

– Я знала полезные свойства льна, но не догадывалась, что из него можно делать такие красивые вещи.

– Мне подумалось, что ты сможешь надеть эту тунику на ваш Брачный ритуал. Скоро мы отправимся на Летний Сход, в следующее полнолуние, а ты говорила, что у тебя нет наряда для особого случая, – сказала Мартона.

– О, Мартона, ты очень добра ко мне, – сказала Эйла, – но у меня уже есть наряд для Брачного ритуала. Неззи сшила его для меня, и я обещала ей, что надену его. Я надеюсь, ты не станешь возражать. Я пронесла его с собой по всем дорогам, с тех самых пор, как мы ушли с Летнего Схода Мамутои в прошлом году. Он сшит в стиле Мамутои, и во время Брачного ритуала они традиционно носят его особым образом.

– Разумеется, Эйла, я считаю, что лучше тебе одеться в Брачный наряд Мамутои. Я просто не знала, что у тебя что-то заготовлено, и сомневалась, успеем ли мы сшить что-то подходящее до выхода. Но пожалуйста, все равно прими от меня этот подарок, – добавила Мартона, с улыбкой вручая ей тунику. Эйле показалось, что Мартона вздохнула с облегчением. – Возможно, будут и другие случаи, когда тебе захочется надеть что-то нарядное.

– Спасибо! Она такая красивая! – сказала Эйла, поднимая и вновь разглядывая тунику, потом она приложила ее к себе, чтобы убедиться, подойдет ли ей этот наряд. – Должно быть, требуется много времени, чтобы создать такую красоту.

– Да, но я люблю этим заниматься. Я придумала такое плетение много лет назад. Вилломар помог мне соорудить специальную раму вместе с Тоноланом, еще до его ухода. Большинство людей осваивают какое-то ремесло. Мы часто обмениваем сделанные вещи или дарим их. Я немного старовата и сейчас меньше занимаюсь шитьем, поскольку уже не вижу так хорошо, как в молодости, особенно трудно мне делать тонкую работу.

– Я же собиралась показать тебе сегодня нитяную иглу! – вскакивая, сказала Эйла. – По-моему, она может помочь в шитье тем, у кого ослабло зрение. Сейчас достану ее. – Она прошла к дорожным сумкам, чтобы достать швейный набор, и заметила еще один особый сверток. Улыбнувшись, она захватила его к столу. – Хочешь взглянуть на мой Брачный наряд, Мартона?

– Конечно, с удовольствием, мне просто не хотелось быть невежливой. Порой люди любят хранить все в секрете, чтобы удивить всех, – заметила Мартона.

– У меня есть и другой секрет, – сказала Эйла, разворачивая свое ритуальное платье. – Но я думаю, я открою его тебе. Внутри меня уже зародилась новая жизнь. Я вынашиваю ребенка Джондалара.




Глава 10


– Эйла! Ты уверена? – с радостной улыбкой спросила Мартона. Ей подумалось, что Эйла подобрала довольно странные выражения для сообщения о том, что Мать одарила ее зарождением Новой Жизни. «Что значит вынашиваю ребенка Джондалара?.. Возможно, конечно, что у нее будет ребенок его духа».

– Совершенно уверена. У меня уже два раза не было месячных дней, и по утрам я испытываю легкое недомогание, а также замечаю и другие изменения, обычно свойственные состоянию беременности.

Присев к низкому столу, молодая женщина развязала кожаный сверток и встряхнула наряд, чтобы разгладить складки на тунике и штанах, которые пролежали сложенными целый год их долгого Путешествия. Мартона внимательно взглянула на кожаную одежду и, почти не обратив внимания на эти складки, сразу отметила, какой великолепный наряд подарили Эйле. Конечно же, ей обязательно надо надеть его на Брачный ритуал.

Во-первых, покрой его был очень оригинальным. Мужчины и женщины Зеландонии носили обычно похожую одежду, отличавшуюся легкими вариациями, связанными с полом, они предпочитали довольно свободные, с наплывом, туники, подпоясанные на бедрах, с украшениями из кости, ракушек, перьев или меха и обшитые по краю кожаной или льняной бахромой. Женские одежды, в частности нарядные платья, как правило, имели длинную бахрому, которая раскачивалась при ходьбе, и молодая женщина быстро соображала, какую надо выбрать походку, чтобы это болтающееся украшение выгодно подчеркивало ее формы.

Зеландонии привыкли видеть обнаженные женские тела, но бахрома действовала очень возбуждающе. В этом связанном тесными узами сообществе женщины, разумеется, обычно носили одежду, но едва ли задумывались о каком-то уединении перед тем, как снять ее, чтобы выстирать, переодеться или еще по каким-то причинам. С другой стороны, бахрома, а особенно красная бахрома, придавала женщине такую соблазнительную привлекательность, что могла до крайности распалить чувства мужчин, а изредка, в особых случаях, довести их даже до неистовства.

Когда женщины выполняли роль донии-наставницы – проводя с юношами ритуалы Первой Радости и обучая их делить с женщинами Дары Великой Земной Матери, – они опоясывали бедра длинной красной бахромой, чтобы подчеркнуть важность их ритуального статуса. И в жаркие летние дни их наряды зачастую практически ограничивались такой соблазнительной и легкой бахромой.

Традиции и обычаи защищали донии-наставниц от неуместных притязаний во время ритуалов, тем более что чаще всего они облачались в такую красную бахрому в специальных ритуальных местах, и считалось опасным для женщины носить этот наряд в другое время. Неизвестно, до чего это могло бы довести мужчин. Хотя бахрому других цветов женщины носили довольно часто, и любая бахрома неизменно пробуждала эротические чувства.

В результате само слово «бахрома» благодаря тонким намекам или грубым шуткам приобрело второе значение, подразумевающее лобковые волосы. Если мужчину, к примеру, так пленяла красота женщины, что он ходил за ней хвостом или постоянно бросал на нее пламенные взоры, то говорили, что он «запутался в ее бахроме».

Женщины Зеландонии носили и другие украшения или нашивали их на одежду, но больше всего любили бахрому, соблазнительно покачивающуюся во время ходьбы, причем не важно, что она украшала – теплые зимние туники или голое тело. И хотя откровенно красный цвет использовался редко, однако зачастую оттенки окраски бахромы были весьма близки к красному цвету.

Наряд Эйлы, сшитый в племени Мамутои, не имел бахромы, но на его изготовление явно затратили огромные усилия. Прекрасная тонкая кожа по цвету почти совпадала с оттенком ее волос, такого золотисто-желтого оттенка добивались, осторожно и понемногу подмешивая к желтой охре красную, а также добавляя другие красители. Мартона подумала, что, вероятно, эта кожа выделана из шкуры какого-то оленя или, возможно, из антилопы, хотя она отличалась от обычной, бархатистой и мягкой, хорошо выскобленной оленьей шкуры. Оставаясь исключительно мягкой, эта кожа имела блестящую полированную поверхность, отчасти даже непромокаемую.

Но превосходным качеством исходного материала дело не ограничивалось; именно изысканные украшения придавали этому наряду редкое великолепие. Длинную кожаную тунику и нижнюю часть узких штанов покрывали затейливые геометрические узоры, в основном из бусин, выточенных из бивня мамонта, часть которых была крепко пришита к коже. По самому низу шли направленные вершинами вниз треугольники, которые разворачивались по горизонтали в зигзагообразные линии, а по вертикали – в остроугольные ромбы и уголки, постепенно переходившие в более сложные геометрические фигуры четырехугольных спиралей и концентрических ромбоидов.

Узоры из костяных бус подсвечивались и подчеркивались множеством маленьких янтарных бусин, оттенки которых были как светлее, так и темнее самой кожи, и вышивкой красного, коричневого и черного цветов. На спине подол туники сходился в центре на конус, а лиф ее откидывался вниз, так что когда центральная часть лифа опускалась, то она сочеталась с задним конусом по длине и форме. Талия туго затягивалась плетеным кушаком, примерно с такими же узорами из рыжей мамонтовой шерсти, отделанным разными шерстяными нитями: желтоватого муфлона, коричневым подшерстком овцебыка и яркой багрово-черной шерстью древнего носорога.

Этот наряд был просто великолепным, потрясающим произведением искусства. Все детали были выполнены с тончайшим мастерством. Очевидно, что надо было не только раздобыть все эти прекрасные материалы, но и привлечь для его великолепной отделки самых искусных и опытных мастеров, и их старания не пропали зря. Бусы были отлично отполированы. Хотя глаза Мартоны смогли разглядеть лишь их огромное количество, на самом деле этот наряд украшали более трех тысяч бусин из бивня мамонта, и каждая бусина была вручную вырезана, просверлена и отполирована.

Мать Джондалара впервые видела нечто подобное, но сразу поняла, что человек, организовавший изготовление такого наряда, должен был пользоваться огромным уважением и находиться на очень высоком положении в племени. Очевидно, что на изготовление этой красоты затрачена уйма времени и труда, и тем не менее этот наряд подарили Эйле на прощание. А ведь все эти красивые и дорогие украшения могли бы остаться в племени, сделавшем их. Эйла говорила, что ее удочерили, но те, кто предложил принять ее в члены племени, несомненно, обладали большой властью и высоким статусом – в сущности, богатством – и никто не понял бы этого лучше Мартоны.

«Неудивительно, что она хочет надеть этот Брачный наряд, – подумала Мартона, – и она просто должна появиться в нем. Джондалару также не помешает повышение статуса. Эта молодая женщина определенно полна неожиданностей. Несомненно, что о ней будет больше всего разговоров в этом году на Летнем Сходе».

– Потрясающий наряд, Эйла, просто великолепнейший, – похвалила Мартона. – Кто сделал его для тебя?

– Неззи, но у нее было много помощников. – Эйлу порадовала оценка этой пожилой женщины.

– Да уж, сюда явно вложено много труда, – заметила Мартона. – Ты уже упоминала ее имя, но я не запомнила, кто она такая.

– Она жена Талута, вождя Львиного стойбища, которая хотела удочерить меня, но Мамут решил принять меня в свой очаг. Я думаю, что именно Мамут попросил Неззи сделать этот наряд.

– А Мамут – один из служителей Матери?

– Мне кажется, его можно назвать Верховным жрецом, как вашу Зеландони. Во всяком случае, он старейший среди них. По-моему, он вообще старейший среди всех людей Мамутои. Когда я уходила, моя подруга Диги была беременна, и подруга ее брата тоже должна была вскоре родить ребенка. Оба этих ребенка будут считаться его пятым поколением.

Мартона кивнула. Она понимала, что удочеривший Эйлу пользовался очень большим влиянием, но не осознавала, что он был, вероятно, самым почитаемым и влиятельным человеком в том племени. Теперь ей многое стало ясно.

– Ты сказала, что с этим нарядом связаны определенные обычаи?

– Не подобает носить Брачный наряд до ритуала. Можно показать его родным и близким друзьям, но не положено показываться в нем перед всеми, – сказала Эйла. – Ты хочешь посмотреть, как смотрится на мне эта туника?

Джондалар пробормотал что-то во сне и повернулся на другой бок, а Мартона мельком глянула в сторону их лежанки.

– Можно, раз уж Джондалар пока спит, – еще тише сказала она. – Будем считать, что ему тоже не следует видеть тебя в Брачном наряде до церемонии.

Скинув легкую летнюю тунику, Эйла облачилась в тяжелую и богато украшенную.

– Неззи велела мне закрывать грудь, когда я захочу показаться кому-то в этом наряде, – прошептала Эйла, туго затягиваясь поясом. – Но во время церемонии передняя деталь лифа открывается, вот так, – сказала Эйла, изменив вид наряда и перевязав пояс. – Неззи говорила: «Груди – это гордость женщины, и она должна показать их во время Брачного ритуала, принимая на себя обязанности хранительницы домашнего очага». На самом деле я не собираюсь носить его открыто до церемонии, но поскольку ты мать Джондалара, то я подумала, что ты имеешь право увидеть.

Мартона кивнула.

– Я очень рада, что ты все показала мне. У нас тоже принято показывать Брачные наряды раньше времени только женщинам, близким друзьям или родным, но я не думаю, что кому-то еще стоит видеть его пока. Мне кажется… – Мартона улыбнулась, сделав паузу, – будет гораздо интереснее преподнести всем потом большой сюрприз. Если хочешь, мы можем повесить его в моей комнате, чтобы отвиселись все складки. Можно будет еще немного обработать его паром.

– Спасибо. Я как раз думала, куда бы мне пристроить его. А можно эта красивая туника, что ты подарила мне, тоже будет храниться в твоей спальне? – Эйла помолчала, вспомнив еще о чем-то. – И у меня есть еще один наряд, я сама его сделала. Можешь ты сохранить его для меня?

– Да, конечно. Но давай пока просто отложим в сторону твою одежду. Мы уберем ее, когда встанет Вилломар. Может, ты еще что-то хочешь отдать мне на сохранение?

– У меня есть ожерелья и мелкие вещи, но они могут полежать в дорожных сумках, поскольку я возьму их с собой на Летний Сход, – сказала Эйла.

– А много их у тебя? – не удержавшись, спросила Мартона.

– Два ожерелья, учитывая подаренное тобой, один браслет, его носят повыше локтя, пара сережек в уши из спиральных ракушек, их подарила мне одна танцовщица, и пара больших янтарей, которые Тули подарила мне на прощание. Она приходится матерью Диги и руководит Львиным стойбищем наравне со своим братом Талутом. Она считала, что мне следует вдеть их в уши во время ритуала, поскольку они очень подходят по цвету к тунике. Может, я и надела бы их, да только у меня не проколоты уши, – сказала Эйла.

– Я уверена, что Зеландони с радостью поможет тебе проколоть их, если захочешь, – сказала Мартона.

– Да, наверное, хочу. Мне бы не хотелось делать больше никаких других дырочек, по крайней мере пока, но эти янтарные подвески мне хочется надеть для ритуального обряда вместе с нарядом Неззи.

– Эта Неззи, должно быть, очень привязалась к тебе, раз так много для тебя сделала, – заметила Мартона.

– Я-то уж точно привязалась к ней, – ответила Эйла. – Если бы не Неззи, то думаю, что я не последовала бы за Джондаларом, когда он уходил. На следующий день я должна была пройти Брачный ритуал с Ранеком. Он был сыном в очаге ее брата, хотя она заменила ему мать. Но Неззи знала, что Джондалар любит меня, и она сказала мне, что если я действительно люблю его, то должна пойти за ним и сказать ему об этом. Она оказалась права. Конечно, было очень трудно прощаться с Ранеком. Я привязалась к нему очень сильно, но люблю я все-таки Джондалара.

– Должно быть, так и есть, иначе ты не покинула бы племя, которое так уважало тебя, и не отправилась бы с ним в такую даль, – сказала Мартона.

Эйла заметила, что Джондалар опять заворочался, и встала. Мартона допивала свой чай, поглядывая, как молодая женщина, сложив свой Брачный наряд и плетеную тунику, убирает их в свой дорожный мешок. Вернувшись, она взяла со стола швейный набор.

– В этом чехле лежит моя нитяная игла, – пояснила Эйла. – Может быть, нам стоит выйти на солнце, чтобы ты могла получше рассмотреть ее? Сейчас я только быстренько заварю Джондалару утренний чай.

– Да, я с удовольствием рассмотрю ее.

Пройдя на кухню, Эйла подкинула в костер топлива и несколько кухонных камней и взяла смесь высушенных трав для чая Джондалара. Его мать подумала, что ее первое впечатление об Эйле было верным. Она, безусловно, привлекательная женщина, но ей присуще и нечто более важное. Видимо, она искренне заботится о благополучии Джондалара. Она станет для него хорошей женой.

Эйла, размышляя о Мартоне, восхищалась ее спокойным, самоуверенным достоинством и величественной осанкой. Она чувствовала, что мать Джондалара крайне сообразительная и сочувствующая женщина, но Эйла была уверена, что, как бывший вождь, она может быть очень строгой и суровой в случае необходимости. Неудивительно, что люди этого племени не хотели, чтобы после смерти своего мужа она сняла с себя полномочия вождя, решила эта молодая женщина. Наверное, Джондалару было трудно равняться на нее, но сейчас, насколько она могла понять, он выглядит вполне довольным своим положением.

Тихо поставив рядом с Джондаларом чашку чая, Эйла подумала, что было бы не плохо найти несколько веточек, тогда он сможет, как обычно, пожевав их кончики, почистить зубы. Ему нравился вкус веточек грушанки. Надо бы при первом же удобном случае поискать здесь этот вечнозеленый кустарник, похожий на ивовый куст. Мартона закончила пить целебный настой, Эйла взяла свой швейный набор, и обе женщины тихо выскользнули из дома. Волк последовал за ними.

Было еще очень рано, когда они вышли на переднюю террасу. Солнце едва приоткрыло свой сияющий глаз и выглянуло из-за восточных холмов. Его яркий блеск заливал скалы теплым розовым светом, но воздух был еще освежающе прохладным. Мало кто вставал в такую рань.

Мартона направилась в сторону темного круга сигнального очага. Они устроились на разбросанных вокруг больших камнях, сев спиной к ослепительному рассветному сиянию, лучи которого прорезали золотисто-розовую дымку безоблачно синего неба. Волк покинул их и спустился в долину Лесной реки.

Эйла достала швейный набор из кожаного мешочка, сшитого из сложенной пополам полоски кожи и присобранного по верхнему краю. Оторвавшиеся костяные бусинки, которые когда-то образовывали геометрический узор, и потрепанная вышивка говорили о частом использовании этого набора. Она разложила на коленях мелкие швейные вещицы. Среди них оказались разные кожаные шнуры, волокнистые веревки и жилы, а также разноцветные моточки шерсти мамонта, муфлона, овцебыка и носорога – все они были намотаны на мелкие фаланги. Несколько тонких и острых кремневых лезвий, используемых в качестве ножей, были обвязаны жильной веревкой, как и костяные и кремневые шильца, предназначенные для просверливания отверстий. Квадратик толстой мамонтовой шкуры служил наперстком. И наконец, имелось еще три узких закрытых с обоих концов трубочки, сделанных из полых птичьих костей.

Она взяла одну из трубочек, вынула кожаную затычку из одного конца и высыпала содержимое на ладонь. Из чехла выскользнуло тонкое костяное острие, напоминающее шильце, но с крошечным отверстием на одном конце. Эйла осторожно вручила его Мартоне.

– Ты видишь отверстие? – спросила она. Мартона отвела руку подальше от глаз.

– Мне плохо его видно, – сказала она и, поднеся иглу ближе, ощупала миниатюрный инструмент, сначала острый кончик, потом прошлась по отполированной иголке к другому концу. – Ах, вот же оно! Да! Я нащупала отверстие. Совсем маленькая дырочка, чуть больше, чем дырочка в бусине.

– Мамутои тоже просверливают бусины, но в Львином стойбище не было искусного мастера по изготовлению бус. Джондалар сделал специальную провертку, чтобы можно было просверлить такую маленькую дырочку. По-моему, это было самым трудным делом при изготовлении иглы. Я не захватила с собой никакого образца для шитья, но покажу тебе, как шить таким инструментом, – сказала Эйла, забирая иголку. Она отмотала с костяной фаланги кусочек жилы, смочила ее кончик слюной и, ловко вставив в дырочку, вытащила ее с другой стороны. Потом она вновь вручила иглу с ниткой Мартоне.

Женщина посмотрела на вставленную в иглу нитку, но осознавала ее больше руками, чем близорукими глазами, они еще очень хорошо видели удаленные предметы, но гораздо хуже все то, что находилось вблизи. Сосредоточенно нахмурившись, она пыталась оценить это приспособление, и вдруг лицо ее озарилось понимающей улыбкой.

– Ну конечно! – воскликнула она. – Наверное, с помощью такой иголки я снова смогу заниматься шитьем!

– На некоторых материалах приходится сначала проделывать дырочки шильцем. Несмотря на всю свою остроту, костяная игла не так уж легко прокалывает толстую или плотную кожу, – пояснила Эйла, – но с иголкой все-таки легче протягивать нитку через отверстие. Я делала дырочки, но никак не могла научиться пропихивать в них нити с помощью шильца, хотя Неззи и Диги были очень терпеливыми учителями.

Мартона одобрительно улыбнулась и вдруг озадачилась.

– Большинство девушек с трудом постигают это ремесло; разве в детстве тебя не научили шить?

– В Клане не шьют одежду, они поступают иначе. Они носят завязанные определенным способом накидки. Некоторые вещи связываются из нескольких кусков кожи, примерно как короба из березовой коры, но отверстия для протаскивания веревок значительно больше, вовсе не такие малюсенькие дырочки, в которые Неззи пыталась научить меня протаскивать нити, – сказала Эйла.

– Я все забываю, каким… необычным было твое детство, – с запинкой сказала Мартона. – Да, шитью научиться очень трудно, если к нему нет привычки с детства, но ты придумала замечательное приспособление. – Она подняла голову. – По-моему, к нам направляется Пролева. Может, мы покажем и ей, если ты не против.

– Совсем даже не против, – сказала Эйла. Окинув взглядом залитую солнцем открытую террасу, она заметила, что к ним приближаются жена Джохаррана и Салова, жена Рашемара, а также, что под навесом уже началась оживленная утренняя суета.

После обычных приветствий Мартона сказала: – Взгляни-ка на это, Пролева. И ты тоже, Салова. Эйла называет этот инструмент иглой. Она только что показала его мне. Очень хитроумное приспособление, надеюсь, с его помощью я вновь смогу заняться шитьем, несмотря на ослабевшее зрение. Буду полагаться на ощущения и шить на ощупь.

Обе женщины, которым приходилось шить много одежды, быстро уловили идею нового инструмента и вскоре уже увлеченно обсуждали его возможности.

– По-моему, научиться им пользоваться довольно просто, – сказала Пролева. – Но вот сделать такую иглу, должно быть, гораздо сложнее.

– Эту иглу помог сделать Джондалар. Он изготовил тоненькую провертку для просверливания маленьких отверстий, – пояснила Эйла.

– Да, тут нужна рука такого мастера. Помню, еще до своего ухода он делал кремневые шильца и провертки для просверливания дырочек в бусинах, – сказала Пролева. – Мне кажется, Салова права. Будет трудно сделать такую иглу, но уверена, что овчинка стоит выделки. Хотелось бы испробовать ее в деле.

– Я с удовольствием дам тебе на пробу эту иглу, Пролева, у меня есть еще две разных размеров, – сообщила Эйла. – Выбор размера зависит от качества материалов, которые нужно сшивать.

– Спасибо тебе, только, по-моему, сегодня у меня не будет времени: надо подготовиться к охоте. Джохарран считает, что на нынешний Летний Сход соберется очень много народа, – сообщила Пролева и, улыбнувшись Эйле, добавила: – Из-за тебя. Новость о том, что Джондалар вернулся и привел домой женщину, уже долетела до низовий и верховий Реки, и даже дальше. Ему нужно убедиться, что наших мясных запасов хватит на всех, когда нам придется устраивать пиршество.

– Понятное дело, все будут стремиться познакомиться с тобой и выяснить, правда ли то, что о тебе рассказывают, – усмехнувшись, добавила Салова. Она и сама к этому стремилась.

– Да, а к тому времени, когда мы доберемся туда, правдивые истории уже превратятся в небылицы, – подхватила Пролева. – Ведь каждый рассказчик добавляет свои подробности.

– Ничего страшного, большинство людей понимают это и не верят поначалу даже половине услышанного. Мне кажется, Джондалару и Эйле все-таки удастся удивить пару человек в этом году, – сказала Мартона.

Пролева подметила загадочный взгляд бывшего вождя Девятой Пещеры Зеландонии и озаренное лукавой и вполне самодовольной улыбкой лицо. Она подумала, что, вероятно, Мартона знала что-то такое, о чем никто пока не догадывался.

– Ты пойдешь с нами сегодня, Мартона, к Скалам Двуречья? – спросила Пролева.

– Да. Наверное, пойду. Мне хочется посмотреть, как действует копьеметалка, о которой рассказывал Джондалар. – Если она так же хитроумна, как швейная игла, – сказала Мартона и, вспомнив вчерашние огненные уроки, добавила: – И другие сюрпризы, которые они принесли из Путешествия, то это будет интересная демонстрация.




Джохарран вел своих людей по краю крутого скалистого склона, так близко подступавшего к Реке, что им приходилось идти гуськом. Мартона радовалась, что теперь рядом с ней идет не только старший сын, но – впервые за много лет – и Джондалар. За ним шла Эйла в сопровождении верного Волка. А далее, на почтительном расстоянии от Волка, следовали остальные обитатели Девятой Пещеры. К ним присоединилось еще много народу, когда они проходили мимо Четырнадцатой Пещеры.

Они пришли к мелководью, находившемуся поблизости от расположенной на одном с ними берегу Четырнадцатой Пещеры, примерно напротив которого, на другом берегу, виднелась Одиннадцатая Пещера, здесь речной поток становился шире и пенился вокруг выступающих из воды камней. Реку здесь можно было легко перейти вброд, что обычно и делалось. Эйла слышала, что люди называют это место Переправой.

Часть людей задержалась на берегу, чтобы разуться. Остальные, очевидно, не боялись замочить обувь или же, как Эйла, шли босиком. Обитатели Четырнадцатой Пещеры стояли в сторонке, предоставив Джохаррану и Девятой Пещере право первыми переправиться на другой берег. Этого требовали правила вежливости, поскольку именно он предложил провести последнюю охоту перед выходом на Летний Сход и формально считался главным.

Войдя в холодную воду, Джондалар вдруг вспомнил, что хотел поговорить с братом.

– Джохарран, погоди-ка, – позвал он. – Мужчина остановился. Мартона стояла рядом с ним. – Когда мы шли на место Летнего Схода Мамутои, то в конце пути нам пришлось переходить одну довольно глубокую реку. Люди Волчьего стойбища, на чьей территории в прошлом году устраивался Сход, соорудили на той речке переправу, притащив в воду большие камни и подсыпав для устойчивости между ними мелкий галечник, так что люди спокойно переходили но ним реку, не замочив ног. Я знаю, мы делали что-то подобное, но их речка была довольно глубокая, так что можно даже было ловить рыбу между этими камнями. Мне показалось, что они хорошо это придумали, и я решил запомнить их изобретение, чтобы рассказать вам по возвращении.

– Здесь быстрое течение. Не будет ли оно уносить камни? – усомнился Джохарран.

– Их река была такая же быстрая и достаточно глубокая к тому же для лосося, осетра и других рыб. Вода просачивалась между камнями. Правда, во время половодий их уносит, но они ремонтируют переправу каждый год. С камней, лежащих посередине реки, отлично ловится рыба, – добавил Джондалар. Рядом с ними уже собралась группа заинтересованных слушателей.

– Возможно, об этом стоит подумать, – заметила Мартона.

– А как же плоты? Разве камни не будут мешать их проходу? – спросил кто-то.

– Здесь редко бывает достаточная для плотов глубина. Все равно чаще всего приходится приставать к берегу и перетаскивать их по суше, – сказал Джохарран.

Пока шло обсуждение, Эйла заметила, что вода достаточно чистая, даже видно все камни на дне и изредка проплывающих рыб.

Потом она осознала: с середины реки открывается в этом месте уникальный вид. Впереди, на южном, левом, берегу Реки, виднелся изрезанный гротами скальный массив, к которому они, вероятно, и держали путь, а сразу за ним в главный речной поток вливался боковой рукав. За этой маленькой речкой начинался ряд крутых скал, что тянулись вдоль главного русла. Оглянувшись, она посмотрела в другую сторону. Вверх по течению на север уходили более высокие скалы, а за крутым поворотом правого берега высился огромный скальный навес Девятой Пещеры.

Джохарран продолжил переправу, ведя длинную вереницу людей в сторону поселения Третьей Пещеры Зеландонии. С другого берега им приветливо помахали руками очередные соплеменники. Среди них Эйла узнала Смелаю и Зеландони, лидеров Одиннадцатой Пещеры. Вереница еще больше удлинилась, когда они пристроились сзади. Проходя мимо высокой скалы, Эйла смогла получше рассмотреть эту мощную каменную стену, один из многочисленных впечатляющих известняковых массивов долины Реки.

Пещеры здесь нависали друг над другом, располагаясь на двух, а местами даже на трех уровнях, их создали те же Природные силы, что и все скальные пещеры в этом краю. На полпути к вершине этого массива находился навес пещеры, растянувшийся в длину более чем на триста футов. Это был главный уровень обычной бытовой деятельности Третьей Пещеры, и там же располагалось большинство жилищ. Его терраса являлась одновременно скалистым потолком для пристанища нижнего уровня.

Джондалар заметил, что Эйла внимательно посматривает на эти гигантские известняковые скалы, и подождал, пока она догонит его. Тропа здесь стала шире, и они могли идти рядом.

– Место слияния Луговой реки с Главной Рекой и называется Двуречьем, – сказал он. – А вон Скала Двуречья, она высится над этим слиянием.

– Я думала, что это Третья Пещера, – сказала Эйла.

– Верно, там находится Третья Пещера Зеландонии, но сама скала называется Скалой Двуречья, так же как селение Четырнадцатой Пещеры Зеландонии называется Малой Долиной, а селение Одиннадцатой – Поречьем, – пояснил Джондалар.

– А как же тогда называется Девятая Пещера? – спросила Эйла. – Так и называется – Девятая Пещера, – ответил Джондалар, заметив, что она озадаченно нахмурилась.

– Почему у нее нет второго названия, как у других? – спросила она.

– Не знаю точно, – сказал Джондалар. – Ее всегда называют просто Девятой Пещерой. Возможно, ее тоже могли бы назвать Скалой Двуречья, поскольку рядом с ней в Главную Реку вливается Лесная река, но такое название уже носила Третья Пещера. Или ее могли бы назвать Большой Скалой, но и такое место у нас тоже есть.

– Но у нее ведь много особенностей. К примеру, Падающий Камень. Ведь больше нигде нет такого странного объекта? – спросила Эйла, пытаясь понять его объяснения. Легче запоминать вещи, если они логично согласуются, но, видимо, из каждого правила есть исключения.

– Да, вроде подобного камня я больше нигде не видел, – сказал Джондалар.

– И все-таки Девятая Пещера так и осталась просто Девятой Пещерой и не имеет никакого другого названия, – сказала Эйла. – Интересно, почему?

– Может, потому, что наша пещера особенная по многим другим причинам. Никто не видел и даже не слышал, что бывают такие огромные пещеры или что в какой-то еще пещере живет так много народа. Она находится в месте слияния двух речных потоков, но деревьев в долине Лесной реки намного больше, чем в большинстве других долин. Одиннадцатая Пещера всегда просит у нас разрешения нарубить там деревьев для плотов. И еще, как ты и заметила, есть Падающий Камень, – добавил Джондалар. – Девятую Пещеру знают все, даже далекие племена, но никакому названию не удастся сочетать множество ее особенностей. И, наверное, ее обитатели это давно поняли.

Эйла кивнула, продолжая, однако, обдумывать все услышанное.

– В общем, я поняла, что ее название стало особенным для ваших людей.

Когда они вышли на первую террасу Третьей Пещеры, Эйла увидела россыпь палаток, односкатных навесов, каких-то каркасов и стоек, тянувшуюся из глубины пещеры в сторону Реки. Среди этих сооружений беспорядочно темнели круги очагов, а в некоторых из них горели костры. Здесь находилась основная мастерская Третьей Пещеры, где занимались самыми разными делами, к ней же относилась и небольшая пристань на берегу для хранения плотов.

Территория Третьей Пещеры включала в себя не только скальный массив, но и все пространство под каменными террасами вплоть до того берега, где сливались две реки, и даже немного дальше. Это не означало, что территория принадлежала только живущим здесь Зеландонии. Люди из других Пещер, особенно ближайших, могли заходить на территории других Пещер и пользоваться их природными богатствами, но считалось приличным дождаться приглашения или спросить разрешения. Такие неписаные правила понимали все взрослые. А дети, конечно, могли гулять где угодно.

Местность вокруг Реки вместе с долиной Лесной реки, подходящей с севера к Девятой Пещере, и долиной Луговой реки в окрестностях Скал Двуречья принадлежала сплоченному сообществу племени Зеландонии, давно освоившему эти земли. В сущности, это была просто растянутая деревня, хотя они не имели понятия о том, что их стоянки можно было так назвать. Но когда Джондалар во время Путешествия называл своим домом Девятую Пещеру Зеландонии, он имел в виду не только людей, живущих в одной пещере, но и все окрестное сообщество.

Гости уже прошли часть тропы, ведущей к главной террасе Скал Двуречья, но задержались на нижнем уровне, поджидая спешившего к ним человека. Пока они стояли там, Эйла посмотрела вверх, и ей пришлось ухватиться за скалу, чтобы не потерять равновесие. Навес взлетал на такую высоту, что тому, кто пытался охватить ее взглядом, казалось, будто скальная стена вместе с ним отклоняется назад.

– А вот и Кимеран, – с усмешкой сказал Джондалар, когда подошедший мужчина приветствовал Джохаррана. Эйла взглянула на светловолосого незнакомца, возвышавшегося над Джохарраном. Ее поразил безмолвный язык жестов этих двух мужчин, которые, видимо, считали друг друга равными по статусу.

Кимеран с опасением глянул на Волка, но промолчал, продолжив вместе с остальными подниматься на следующую площадку. Когда они наконец оказались на главной террасе, Эйла вновь остановилась, на сей раз потрясенная другим впечатляющим зрелищем. С площадки перед навесом Третьей Пещеры открывался великолепный обширный вид на окрестности. Выше по течению Луговой реки она даже разглядела еще один, присоединяющийся к ней, речной рукав.

– Эйла. – Она оглянулась, услышав свое имя. За ней стоял Джохарран вместе с мужчиной, который только что присоединился к ним. – Я хочу представить тебя.

Светловолосый незнакомец сделал шаг вперед, протягивая руки, но глаза его настороженно следили за сидевшим рядом с ней Волком, который тоже с любопытством поглядывал на него. Он выглядел таким же высоким и светловолосым, как Джондалар, что наводило на мысль о каком-то сверхъестественном сходстве. Опустив руку, она приказала животному оставаться на месте и выступила вперед для ритуала приветствия.

– Кимеран, познакомься с Эйлой из племени Мамутои… – начал Джохарран. Кимеран обменялся с ней жестом ритуального приветствия, пока вождь Девятой Пещеры продолжал перечислять все ее имена и родственные связи. Джохарран заметил тревожный взгляд мужчины и понял его чувства. – Эйла, познакомься с Кимераном, вождем Старшего очага Второй Пещеры Зеландонии, братом Зеландони Второй Пещеры, потомком основателя Седьмой Пещеры Зеландонии.

– Именем Дони, Великой Земной Матери, я рад приветствовать тебя в краю Зеландонии, Эйла из Мамутои, – сказал Кимеран.

– Именем Мут, Всеобщей Матери, также известной под именем Дони и под другими именами, я приветствую тебя, Кимеран, вождь Старшего очага Второй Пещеры Зеландонии, – сказала Эйла, с улыбкой повторив все его ритуальные имена.

Кимеран заметил ее странное произношение, а также и обаятельную улыбку. «Она по-настоящему красива, – подумал он, – но можно ли было ожидать меньшего от Джондалара».

– Кимеран! – воскликнул Джондалар, когда ритуальное знакомство закончилось. – Как же я рад видеть тебя!

– И я тебя тоже, Джондалар. – Мужчины, наспех обменявшись рукопожатиями, заключили друг друга в грубоватые, но сердечные объятия. – Значит, ты стал теперь вождем Второй, – сказал Джондалар.

– Да. Руковожу уже пару лет. Я усомнился в том, что ты вернулся домой. Слухи о твоем возвращении уже разошлись повсюду, но я решил зайти к вам и лично убедиться, насколько они правдивы. И вот теперь убедился, – сказал Кимеран, улыбаясь Эйле, но по-прежнему сторонясь Волка.

– Эйла, Кимеран мой старый друг. Мы вместе проходили ритуал инициации, вместе получили мужские пояса… в общем, одновременно стали мужчинами. – Джондалар улыбнулся и покачал головой, увлекаясь воспоминаниями. – Мы с ним почти ровесники, но до встречи с ним мне все время казалось, что я слишком вымахал, потому что был выше всех. И я ужасно обрадовался, познакомившись с Кимераном, ведь мы с ним одного роста. И мне захотелось почаще бывать с ним вместе, чтобы меньше выделяться. По-моему, он испытывал такие же чувства. – Он перевел взгляд на друга, который также улыбался, но выражение его лица изменилось, когда Джондалар добавил: – Кимеран, я думаю, тебе стоит познакомиться с Волком.

– Познакомиться?

– Да, Волк не причинит тебе вреда, сейчас Эйла познакомит тебя с ним. И он воспримет тебя как друга.

Кимеран испытывал смешанные чувства, когда Джондалар подвел его к этому четвероногому охотнику. Таких большущих волков ему еще не доводилось видеть, но эта женщина, очевидно, совершенно не боится его. Она встала рядом с ним на колени и, обняв его за шею, посмотрела вверх. Пасть волка открылась, он оскалил зубы и вывалил набок язык. Неужели этот волк насмехается над ним?

– Давай поднеси свою руку к его носу, чтобы Волк узнал твой запах, – упорствовал Джондалар.

– Каким словом ты его называешь? – озабоченно переспросил Кимеран, уклоняясь от выполнения предложенного действия. Он сильно сомневался в своем желании подставить свою руку под нос этому хищнику, но все окружающие наблюдали за ним, и ему не хотелось, естественно, показывать свой страх.

– Такое имя дала ему Эйла, потому что так Мамутои и называют волков.

Эйла взяла правую руку Кимерана, и он понял, что назад дороги нет. Глубоко вздохнув, он позволил женщине поднести его руку к пасти, полной острых клыков.

Как и большинство людей, Кимеран с удивлением воспринял ритуал знакомства, проведенный Эйлой, он послушно почесал зверя за ухом и вздрогнул, когда Волк лизнул его руку. Но, ощутив живое тепло, исходящее от этого хищника, он подумал, почему же это странное животное спокойно терпит его прикосновения, а когда прошло первоначальное изумление, изучающе взглянул на эту чужеземку.

«Какими же силами она наделена? – размышлял он. – Может, она Зеландони?» Он отлично осознавал уникальные способности и могущество жриц. Она вполне понятно говорит на языке Зеландонии, хотя выговор у нее довольно странный. Его даже не назовешь акцентом, подумал Кимеран. Она словно проглатывает некоторые звуки. И звучит это совсем неплохо, но заставляет обратить на нее внимание… хотя в любом случае вниманием бы ее никто не обделил. Вид у нее был явно чужеземный, но, осознавая это, понимаешь, что перед тобой красивая, удивительная незнакомка и волк является частью ее облика. Как ей удалось приручить его? Его взгляд стал изумленным, почти благоговейным.

Наблюдая за реакцией Кимерана, Эйла подметила его изумленный взгляд. Опустив голову, чтобы скрыть улыбку, она вновь взглянула на него.

– Я нашла этого волка, когда он еще был сосунком, и сама выкормила его, – пояснила она. – Он рос вместе с детьми Львиного стойбища. Волк привык к людям.

Кимеран слегка опешил от неожиданности. Она словно поняла его мысли и ответила на еще не заданные вопросы.

– Ты пришел один? – спросил Джондалар, когда Кимеран перестал наконец таращиться на Волка и Эйлу и смог воспринимать окружающий мир.

– Остальные на подходе. Мы получили известие от Джохаррана о том, что он хочет устроить последнюю охоту перед выходом на Летний Сход. Манвелар послал гонца в Седьмую, а они известили нас, но я не стал ждать, пока все соберутся, и ушел вперед, – сказал он.

– Пещера Кимерана находится в той стороне, Эйла, – сказал Джондалар, показывая вниз по течению Луговой реки. – Видишь там узкий рукав? – Эйла кивнула. – Это Малая Луговая река. Она ответвляется от Луговой и течет мимо Второй и Седьмой Пещер. Они тесно связаны, их стоянки находятся по разные стороны от плодородного луга.

Встретившиеся друзья завели разговор, наперебой предаваясь воспоминаниям, а внимание Эйлы вновь привлекли окружающие пейзажи. Просторная верхняя терраса Третьей Пещеры давала ее обитателям много преимуществ. Надежно защищая от непогоды своим высоким навесом, она в то же время предоставляла им возможность широкого обзора окрестностей.

В отличие от лесистой местности, окружавшей Девятую Пещеру, долины Луговой и Малой Луговой рек изобиловали плодородными пастбищами и лугами, не похожими, однако, на обширные равнины и заливные луга Главной Реки. Разнообразные деревья и кусты обрамляли их берега, но за этими узкими лесными полосами начинались травянистые пастбища, на которых любили пастись жвачные животные. На запад от Реки простирались обширные заливные луга, а за ними возвышались холмы, постепенно переходившие в богатое травами нагорье.

Более влажные долины обеих Луговых рек временами становились даже заболоченными, что поддерживало разнообразие трав, выраставших местами в человеческий рост, и зачастую здесь смешивались разные виды растений. Флористическое разнообразие привлекало многочисленные виды травоядных животных, поскольку во время своих сезонных миграций каждый из них мог найти себе корм по вкусу.

С главной террасы Пещеры Двуречья открывался отличный вид на долины Реки и Луговой реки, что позволяло обнаружить любое бредущее стадо. В результате обитатели Третьей Пещеры со временем стали знатоками не только передвижения стад, но погодных или сезонных примет, предвещающих появление в этих местах различных видов животных. Благодаря почерпнутым знаниям возросло и их охотничье мастерство. Охотничьи отряды были во всех Пещерах, но копья охотников Третьей Пещеры, живших у слияния двух рек, поражали больше всего животных, которые мигрировали по окрестным лугам и долинам.

Первенство Третьей Пещеры в области охотничьего искусства признавало большинство Пещер Зеландонии, но особенно его ценили ее ближайшие соседи. Именно здешних охотников просили они оценить перспективы, планируя охотничью вылазку, особенно если речь заходила о большой охоте с участием нескольких Пещер.

Эйла посмотрела налево, в южную сторону. Просторные луговые земли Двуречья ограничивались высокими скалами. Приняв в себя воды Луговой реки, Главная Река устремлялась на юго-запад, неся свои воды по скалистому извилистому ущелью, но в итоге Река становилась более полноводной и далеко на юго-западе впадала в Великий Океан.

Посмотрев направо, в сторону севера, Эйла разглядела проделанный сегодня путь. Выше по течению Реки зеленели луга, а солнечные лучи поблескивали на извилистом речном потоке, пробираясь к нему сквозь росшие по берегам серебристые березы и ивы, минуя можжевельники, сосны и изредка встречающиеся дубы. Чуть выше, на противоположном берегу Реки, там, где она плавно поворачивала на восток, виднелся высокий скальный массив и огромный навес Девятой Пещеры.

Навстречу гостям, приветливо улыбаясь, вышел Манвелар. Хотя этот седой мужчина был не молод, его походка была уверенной и бодрой. Эйла затруднилась бы определить его возраст. После короткого ритуального приветствия Манвелар провел пришедших на свободную площадку основной террасы, к северу от жилых построек.

– Мы решили устроить дневную трапезу и предлагаем всем вам немного подкрепиться, – объявил Манвелар, – но если кто-то испытывает жажду, то здесь имеются чашки и вода. – Он показал на плетеные чашки, стоявшие на камне, к которому привалились два объемистых влажных бурдюка.

Большинство приняло его предложение, хотя многие захватили с собой свои личные чашки. Отправляясь в однодневные походы или в гости к друзьям, люди обычно брали с собой дорожные мешки или сумки с личными вещами, среди которых были чашка, миска и столовый нож. Эйла захватила миску не только себе, но и Волку. Она наполнила ее водой, и все восхищенно смотрели, как этот замечательный зверь жадно лакает воду из миски, а некоторые даже смеялись. Было нечто успокаивающее в том, что зверь, явно связанный с этой женщиной какими-то невообразимо таинственными узами, может попросту испытывать жажду.

В приятном предвкушении собравшиеся устроились кто как мог: одни присели на камни, другие стояли, ожидая начала совещания. Манверал дождался тишины и внимания и подал знак стоявшей рядом с ним молодой женщине.

– Последние два дня наши наблюдатели дежурили как здесь, так и на Втором Дозоре, – сказал он.

– Вот там Скала Второго Дозора, Эйла, – тихо сказал Джондалар. Она взглянула, куда он показывал. За слиянием двух рек и широкой поймой виднелась вторая скала с небольшой пещерой, находящаяся на углу протяженного скалистого хребта, вдоль которого текла дальше Главная Река. Несмотря на то что Пещера Второго Дозора находилась на другом берегу Луговой реки, Третья Пещера включала Второй Дозор в Скалы Двуречья.

Глядя на Пещеру Второго Дозора, Эйла подошла поближе к краю террасы и взглянула на бегущую внизу реку. Отсюда она хорошо видела, как веерообразно расширяется русло Луговой реки, приближаясь к месту слияния с большим потоком. На ее правом берегу, там, где находилась Пещера Двуречья, на запад в сторону реки шла разветвляющаяся тропа. Одна ее ветвь подходила к началу мелкой и широкой дельты Луговой реки, но удалялась от места бурного слияния двух рек. На этом участке Третья Пещера переправлялась через Луговую реку.

На другом берегу тропа петляла по пойменному лугу, в месте слияния этих двух рек, и примерно через три четверти мили упиралась в угловую Скалу Пещеры Второго Дозора. Этот маленький и высокий грот не мог служить надежной защитой от непогоды, но к нему поднималась тропинка, выводившая на каменистую площадку, с которой открывался вид на долины Двуречья с противоположного берега Луговой реки.

– …перед вашим приходом Тефона как раз принесла последние новости, – продолжал Манвелар. – Полагаю, Джохарран, у нас есть пара вариантов для удачной охоты. Мы продолжаем следить за перемещениями одного разношерстного стада, в нем около восьми взрослых оленей и молодняк, а Тефона только что заметила еще большое стадо бизонов.

– Оба варианта заманчивы, знать бы, какой из них более надежный. Как ты думаешь? – спросил Джохарран.

– Если бы мы собирались охотиться только силами одной Пещеры, то, вероятно, предпочли бы дождаться оленей у Реки и взяли бы парочку у переправы, но если мы хотим получить солидную добычу, то я бы предпочел устроить загон для бизонов.

– Мы можем использовать обе возможности, – сказал Джондалар.

Люди заулыбались.

– Ему все мало! Неужели Джондалар во всем такой жадный? – заметил кто-то.

– Жадный, конечно, только чаще его жадность распространяется не на животных, – подхватил женский голос, вызвав у окружающих ухмылки и взрывы смеха.

Эйла перехватила взгляд автора последнего замечания. Его бросила Смелая, вождь Одиннадцатой Пещеры. Эйла вспомнила ее впечатляющее выступление на вчерашнем собрании, но ей не понравился тон, каким была произнесена эта фраза. Она, похоже, подсмеивалась над Джондаларом, а сама Эйла совсем недавно была объектом примерно такого же смеха. Она заметила, что он вспыхнул, но лишь криво усмехнулся. И Эйла поняла, что он пытается скрыть свое смущение.

– Наверное, это звучит немного дерзко, и вам кажется, что такое нам не по силам, но я думаю, можно попробовать. Когда мы жили в племени Мамутои, Эйла на своей лошади помогла охотничьему отряду Львиного стойбища заманить бизонов в ловушку, – попытался объяснить Джондалар. – Лошади бегают гораздо быстрее людей, и мы можем направить их в любую сторону по собственному усмотрению. Мы сможем загнать бизонов и отрезать им путь, чтобы не удрали. Кроме того, вы скоро поймете, как легко свалить большого оленя с помощью копьеметалки. Вероятно, мы уложим не только пару, а гораздо больше. По-моему, вы все удивитесь, увидев, как далеко летят дротики из этого приспособления. – Говоря это, он поднял вверх свое охотничье оружие. На вид это была какая-то узкая деревянная дощечка, казавшаяся слишком простой, чтобы совершить то, что приписывал ей этот вернувшийся путешественник.

– Так ты считаешь, что мы сможем урвать двух зайцев? – спросил Джохарран.

Совещание было прервано обитателями Третьей Пещеры, которые принесли еду. После неспешной полдневной трапезы, в ходе дальнейшего обсуждения выяснилось, что бизонов видели неподалеку от построенного ранее загона, который можно починить и использовать заново. В итоге решили сегодня отремонтировать этот загон и, если бизоны до утра никуда не уйдут, устроить на них охоту, но одновременно следить и за оленями. Эйла внимательно слушала тактический план охоты, но не рискнула предложить себя и Уинни в помощь. Надо посмотреть, как будет складываться дело.

– Что ж, Джондалар, покажи нам свое чудесное новое оружие, – сказал наконец Джохарран.

– Да уж, – поддержал его Манвелар. – Ты меня сильно заинтриговал. Можно спуститься на наше тренировочное поле в Луговую долину.




Глава 11


Тренировочное поле находилось у подножия Скалы Двуречья и представляло собой вытянутый участок земли, вытоптанный благодаря постоянным тренировкам. Даже трава вокруг была примята, поскольку там часто бродили или стояли люди. В начале этой полосы высилась глыба известняка, бывшая когда-то нависающим выступом, неизвестно когда рухнувшим на землю. Ее часто использовали в качестве наблюдательного пункта, что вкупе с природными процессами сгладило все ее острые углы. В другом конце стояло четыре мишени, снопы сухой травы, закутанные и завязанные в четыре шкуры, на которых были заметны дырки от предыдущих тренировок в метании копий. На каждой из этих шкур было нарисовано изображение животного.

– Придется передвинуть эти мишени гораздо дальше, по крайней мере, в два раза, – заметил Джондалар.

– Двойное расстояние? – переспросила Смелая, мельком взглянув на деревянное приспособление в его руках.

– По меньшей мере.

Джондалар держал приспособление, вырезанное из прямого куска дерева, длина его равнялась примерно длине руки от кончиков вытянутых пальцев до локтя. Это была узкая плоская дощечка с прорезанным посередине пазом и двумя кожаными петлями на переднем конце. На другом конце имелся зубец, на который насаживался тупой конец древка легкого копья или дротика с просверленной в нем дырочкой.

Из сыромятного колчана Джондалар достал дротик с кремневым наконечником, закрепленным на древке с помощью жильной веревки и клея, сваренного из копыт и обрывков шкур. Сужающийся задний конец древка был закруглен. Дротик напоминал непропорционально короткое копье или своеобразную ножевидную пластину, вставленную в рукоятку. Затем он достал держатель, завершавшийся, как обычное древко, двумя перышками, но не имевший острия на другом конце. В толпе зрителей пронеслось заинтересованное перешептывание.

Он вставил крючок задней части укороченного копья в отверстие переднего конца держателя, и получился легкий составной дротик. Послышались редкие понимающие возгласы.

– Я успел уже усовершенствовать первый вариант копьеметалки, – пояснил Джондалар собравшимся. – Опробовал новые идеи, проверил, как они работают. Такой разъемный, или составной, дротик оказался очень удобным. Теперь не надо каждый раз делать новое длинное древко, если копье улетело неизвестно куда или сломалось, когда раненое животное пыталось убежать. – Он взял составной дротик и вновь разделил его на две части. – В цель летит только передняя часть с острием, так что не надо делать целое новое копье.

Ответом ему послужил заинтересованный ропот толпы. На изготовление длинного прямого копья с хорошими летными качествами требовалось много времени и сил, и бывали случаи, когда копья ломались даже у лучших охотников.

– Как вы видите, этот дротик несколько короче и легче обычного копья, – продолжил Джондалар.

– Вот именно! – воскликнул Вилломар. – Я знал, что оно чем-то еще должно отличаться, помимо того, что состоит из двух частей. Оно выглядит более изящным, почти женским. Словно копье Матери.

– Мы выяснили, что более легкие дротики лучше летают, – сказал Джондалар.

– Но велика ли его пробойная сила? – спросил Брамевал. – Может, наши копья летают не очень далеко, но насколько я знаю, они должны быть тяжелыми. Если копье слишком легкое, то оно может отскочить от толстой шкуры, или у него сломается наконечник.

– По-моему, настало время для демонстрации, – сказал Джондалар, забирая держатель и колчан и направляясь к известняковой глыбе. Он вынул запасные держатели и укороченные копья, слегка отличавшиеся друг от друга. Некоторые завершались разнообразными кремневыми остриями, а другие наконечники были вырезаны из кости, их верхний конец был очень острым, а нижний – расщеплен, чтобы его легче было закрепить на древке. Джондалар успел приготовить еще несколько составных дротиков, пока Солабан и Рашемар перетаскивали подальше мишени.

– Ну как, достаточно далеко, Джондалар? – крикнул Солабан.

Джондалар глянул на Эйлу. Волк уселся рядом с ней. Она стояла со своей копьеметалкой, и в ее колчане имелось уже достаточно готовых к употреблению дротиков. Они обменялись взволнованными улыбками. Он решил начать с демонстрации, а потом уж перейти к объяснениям и ответам на вопросы.

– Да, сойдет, – сказал он. На самом деле можно было отодвинуть мишени гораздо дальше, но не стоит рисковать при первой демонстрации. Опять же важна была и точность попадания. Ему не пришлось просить их уйти с прицельной полосы. Они уже бежали обратно, сочтя гораздо более безопасным отойти подальше от мишеней, на которых собирались опробовать невиданное оружие. Он дождался их возвращения и под взгляды, выражавшие попеременно то сомнение, то предвкушение, приготовился к броску.

Продев большой и указательный пальцы в передние петли и удерживая копьеметалку горизонтально в правой руке, он ловко вставил дротик в паз. Продвинув его назад, чтобы штырек копьеметалки, служивший также своеобразным спусковым крючком, вошел в отверстие на оперенном конце древка, Джондалар не раздумывая метнул копье. Он сделал это так быстро, что многие даже не заметили, что задний конец приспособления взметнулся вверх, а передний удерживался с помощью петель так, что в итоге положение, занимаемое дротиком в момент броска, фактически увеличивало длину руки Джондалара на добрых пару футов, благодаря чему и появлялся выигрыш в силе и дальности полета.

Все видели, конечно, что копье пролетело с удвоенной скоростью и вонзилось в живот оленя, нарисованного на шкуре, с такой силой, что почти насквозь пронзило набитую травой мишень. К удивлению зрителей, второе копье пролетело едва ли не с такой же силой и вонзилось в цель рядом с дыркой, оставленной первым броском. Эйла сделала бросок вслед за Джондаларом. Оглушительное молчание вскоре сменилось нестройным озадаченным хором.

– Ты видел такое, да?

– Джондалар, я не успел заметить, как ты метнул его. Ты можешь еще раз продемонстрировать нам свое оружие?

– Надо же, твое копье почти насквозь пробило мишень. Как тебе удалось метнуть его с такой силой?

– Ее копье тоже прошло насквозь. Что же придает им такую силу?

– Покажи-ка нам твое приспособление. Как ты его называешь? Копьеметалка?

Последний вопрос исходил от Джохаррана, и Джондалар передал ему оружие. Его брат тщательно осмотрел его, даже перевернул на обратную сторону, где заметил резное изображение оленя. Это вызвало у него улыбку. Он уже видел раньше подобную резьбу.

– Совсем неплохо для мастера по обработке кремня, – сказал он, показывая на это резное украшение.

– Как ты узнал, что это моя работа?

– Я помню те времена, когда ты собирался стать резчиком, Джондалар. По-моему, у меня еще сохранилась подаренная тобой тарелка, украшенная подобной резьбой. Но как же ты придумал это оружие? – спросил он, отдавая копьеметалку обратно. – И хотелось бы узнать, как именно ты пользуешься им?

– Идея появилась у меня, когда мы с Эйлой жили в ее долине. На самом деле это простое устройство, нужно только время, чтобы научиться хорошо владеть им. Я, к примеру, могу метнуть копье дальше Эйлы, но она точнее попадает в цель, – пояснил Джондалар, доставая следующее копье. – Ты видишь эту маленькую дырочку, что я вырезал в конце древка?

Несколько человек вместе с Джохарраном столпились вокруг Джондалара, чтобы посмотреть на это округлое углубление.

– А для чего она сделана? – поинтересовалась Смелая.

– Сейчас покажу. Видите этот выступающий крючок в задней части копьеметалки? Он вставляется в дырочку на древке, вот так, – сказал он, вставляя штырек в отверстие. Затем он уложил копье на метательную дощечку, расправив оперение копья, и продел большой и указательный пальцы в кожаные петли, удерживая готовое к употреблению оружие в горизонтальном положении. Люди толпились вокруг, пытаясь понять смысл его действий. – Эйла, почему бы тебе тоже не показать принцип действия? – Эйла устроила подобную демонстрацию.

– Она по-другому держится за петли, – сказала Смелая. – Она просовывает в них указательный и безымянный пальцы, а Джондалар – большой и указательный.

– Ты очень наблюдательна, Смелая, – заметила Мартона.

– Просто мне так удобнее, – пояснила Эйла. – Джондалар тоже пробовал так держать, но предпочел свой способ. Оба способа хороши. Нужно просто выбрать, какой тебе более удобен.

Понимающе кивнув, Смелая добавила:

– Ваши копья также короче и тоньше обычных.

– Поначалу мы делали более тяжелые копья, но позже Джондалар решил попробовать уменьшить их вес. Оказалось, что тогда с ними легче справиться, и они точнее попадают в цель, – объяснила Эйла.

Джондалар продолжил наглядное объяснение:

– Во время броска, заметьте, задняя часть копьеметалки поднимается, придавая копью добавочную силу. – Медленно поднимая правой рукой копьеметалку, он придерживал левой рукой копье, чтобы оно не улетело во время демонстрации принципа действия. – То есть мы получаем добавочную силу.

– Получается, что в момент броска твоя рука как бы удлиняется? – уточнил Брамевал. До сих пор он лишь молча наблюдал за происходящим, и Эйла не сразу вспомнила, что он вождь Четырнадцатой Пещеры.

– Может, ты опять метнешь этот дротик? Покажи нам еще разок в деле свое оружие, – предложил Манвелар.

Джондалар отступил назад, прицелился и метнул дротик. Оно вновь пробило мишень. Вслед за ним почти сразу просвистел дротик Эйлы.

Взглянув на женщину, приведенную домой Джондаларом, Смелая улыбнулась. Она не догадывалась, что у Эйлы столько талантов. Это сильно удивило ее. По ее предположениям такая, безусловно, красивая женщина должна была, в сущности, походить на Марону, которую он предпочитал другим женщинам до ухода из дома, но, похоже, стоит поближе познакомиться с этой чужеземкой.

– Хочешь попробовать, Смелая? – спросила Эйла, протягивая ей копьеметалку.

– Да, с удовольствием, – широко улыбаясь, ответила глава Одиннадцатой Пещеры. Она взяла приспособление и изучающе осмотрела его, пока Эйла соединяла части составного дротика. Заметив бизона, вырезанного на обратной стороне, она подумала, что это, наверное, тоже дело рук Джондалара. Изображение было вполне приличным, хотя и не редкостным.

Волк где-то блуждал, пока Эйла и Джондалар показывали людям, как они тренировались, чтобы научиться хорошо пользоваться новым оружием. Некоторым удалось метнуть дротики довольно далеко, однако было очевидно, что для увеличения меткости броска потребуется больше времени. Эйла поглядывала на них, стоя в сторонке, и вдруг краем глаза заметила какое-то движение. Оглянувшись, она увидела, что Волк за кем-то гонится. Разглядев, что привлекло его внимание, она вытащила из мешка пращу и пару гладких округлых камешков.

Соединив кожаные ремни пращи, она вложила один камень в специальный карман, находившийся посередине, и, увидев, как взлетает куропатка в пестром летнем оперении, выпустила снаряд. Сбитая упитанная птица упала на землю. Следом за ней в воздух поднялась вторая куропатка, но ее полет также прервал камень, выпущенный из пращи Эйлы. Тем временем Волк уже успел найти первую птицу. Он схватил ее зубами и понес, но она загораживала ему вид, поэтому, выпустив на время первую добычу, он нашел вторую и потащил их вместе, схватив за ноги. Вдруг Эйла поняла, какая сейчас пора у куропаток, и начала обследовать заросли травы. Обнаружив гнездо, она удовлетворенно усмехнулась и достала оттуда несколько яиц. Теперь можно будет приготовить любимое блюдо Креба – куропаток, начиненных собственными яйцами.

Весьма довольная собой, Эйла шла обратно рядом с Волком, даже не замечая, что все, прекратив тренировки, уставились на нее. Некоторые улыбались, но большинство выглядели изумленными. Джондалар посмеивался.

– Разве я не говорил вам, что она мастерски владеет пращой? – сказал Джондалар. Он явно не скрывал своего удовольствия.

– Но ты не говорил, что Волк помогает ей вспугнуть птиц. С ее пращой и Волком, зачем тебе вообще понадобилось придумывать это охотничье приспособление? – спросил Джохарран, потрясая копьеметалкой.

– В сущности, именно ее праща и подсказала мне идею копьеметалки, – сказал Джондалар, – хотя в то время у нее еще не было Волка и охотилась она на пару с пещерным львом.

Большинство слушателей решили, что Джондалар шутит, хотя, глядя на Волка, стоявшего рядом с этой женщиной, державшей в руке пару убитых куропаток, можно было поверить чему угодно.

– Так как же ты придумал копьеметалку, Джондалар? – спросил Джохарран. Теперь настал его черед опробовать новое оружие.

– Наблюдая, как Эйла бросает камни из пращи, я захотел попробовать так же метнуть копье. На самом деле сначала я пробовал метать копье с помощью пращи, но потом понял, что тут нужно что-то более жесткое, нечто несгибаемое. И вот я попробовал сделать такую метательную дощечку, – объяснял Джондалар. – Но в то время я еще сам не знал, получится ли из всего этого что-то толковое. Понадобилось много времени на ее освоение, как вы теперь можете понять, но в итоге мы научились пользоваться ею, даже скача на лошадях. Сейчас у вас была возможность испытать новое оружие, но, возможно, вскоре вы увидите его в настоящем деле. Жаль, конечно, что мы не привели сюда лошадей, но по крайней мере я рассказал вам кое-что о возможностях их использования.

Из мишеней извлекли несколько копий. Джондалар взял одно и, забрав копьеметалку у Джохаррана, отошел на несколько шагов. Он посмотрел в сторону мишеней, но не стал целиться в набитые травой шкуры, а просто сделал мощный бросок. Дротик просвистел над мишенями и, пролетев еще больше половины пути, приземлился в траву. Послышались восторженные возгласы.

Так же поступила и Эйла, и, хотя сил у нее было меньше, чем у этого высокого и крепкого мужчины, ее дротик вонзился в землю лишь немного ближе. Большинство женщин не могли похвастаться такой физической силой, как Эйла; это был результат ее воспитания. Люди Клана были более сильными и крепкими, чем Другие. С детства ей приходилось прикладывать много усилий, чтобы справляться с повседневными делами, привычными для женщин и девочек Клана, и поэтому ее мышцы стали более крепкими, чем было свойственно для людей ее вида.

Собрав дротики, люди начали обсуждать демонстрацию нового оружия. Метание дротиков с помощью копьеметалки, казалось, мало чем отличалось от обычного метания копья. Главное отличие было в результате. Дротик пролетал в два с лишним раза дальше, и стремительность его полета была гораздо больше. Именно эти преимущества сейчас и обсуждались, поскольку все сразу сообразили, что значительно безопаснее метать копья с дальнего расстояния.

Время от времени на охоте случались несчастья, хотя и не часто. Обезумевшее от боли раненое животное могло покалечить или убить охотника. На данный момент всех интересовало только, много ли времени и усилий понадобится, чтобы научиться прилично владеть копьеметалкой, пусть даже не так мастерски, как Эйла и Джондалар. Одни считали уже освоенные ими способы охоты достаточно хорошими, но другие, особенно молодежь, еще проходившая стадию ученичества, проявляли большую заинтересованность.

На первый взгляд это новое оружие казалось очень простым и на самом деле таковым и являлось. Интуитивно понятный принцип его действия, конечно, будет объяснен законами лишь спустя много тысячелетий. Копьеметалка представляла собой рукоятку, позволяющую использовать преимущество рычага для увеличения движущей силы дротика, заставляя его лететь дальше и быстрее, чем копье, брошенное рукой.

С незапамятных времен люди использовали разные виды инструментов с рукоятками, причем любая рукоятка увеличивала его физическую силу. К примеру, острый кусок камня – кремня, сланца, кварца, обсидиана – был режущим орудием, когда его держали в руке, но рукоятка расширяла его возможности, позволяя эффективнее и точнее использовать лезвие ножа.

А копьеметалка показывала не только новое использование интуитивно понятных законов. Она была примером врожденной способности, присущей людям вида Эйлы и Джондалара, которая делала их выживание более вероятным: способность постичь некую идею и превратить ее в полезный предмет, усвоить абстрактную мысль и воплотить ее в реальной вещи. Это было их величайшим Даром, хотя они пока даже не понимали, что это такое.




Гости провели остаток дня в обсуждении стратегии предстоящей охоты. Они решили пойти за стадом бизонов, поскольку там видели больше животных. Джондалар вновь заметил, что, по его мнению, можно поохотиться и на бизонов, и на оленей, но не стал настаивать на своем предложении. Эйла ничего не сказала, придерживаясь выжидательной позиции. После второй трапезы гостям предложили остаться на ночь. Одни предпочли принять предложение, но Джохаррану нужно было еще кое-что сделать перед охотой, и он обещал Смелае ненадолго заглянуть в Одиннадцатую Пещеру на обратном пути.

Было еще светло, но солнце уже клонилось к западу, когда Девятая Пещера начала спускаться по тропе. Оказавшись на относительно ровном участке земли возле Реки, Эйла обернулась и еще раз взглянула на двухуровневые пещеры Скалы Двуречья.

Выйдя на берег, Зеландонии обогнули эту скалу справа и направились на север. Выше по течению Реки скалистая стена постепенно становилась все ниже. Вблизи самого низкого участка, в нижней части склона, темнел провал известняковой пещеры. Чуть дальше и выше по склону, примерно на расстоянии ста двадцати футов от первой пещеры, находилось второе жилище, раскинувшееся за довольно более ровной террасой. Поблизости находилась и еще одна маленькая пещера. Эти две пещеры с длинной террасой составляли жилую площадку очередного сообщества Зеландонии в этой густонаселенной местности – Одиннадцатую Пещеру.

Смелая вместе с людьми из Одиннадцатой Пещеры ушла из Пещеры Двуречья раньше Девятой Пещеры, и поэтому теперь она и Зеландони уже вышли с приветствиями навстречу отряду Джохаррана. Увидев их вместе, Эйла заметила, что Смелая выше Зеландони Одиннадцатой Пещеры. Подойдя ближе, Эйла поняла, что она не такая уж высокая, просто жрец был небольшого росточка. Во время обмена приветствиями она вновь отметила силу его рукопожатия. Но одновременно у Эйлы возникло еще одно странное ощущение. В этом мужчине было нечто необычное, нечто особенное, что смутило ее уже при первой встрече, а сейчас, когда он приветливо встречал гостей, эта особенность стала гораздо более заметной.

Внезапно она осознала, что он не окидывает ее оценивающим взглядом, как поступали – явно или более скрытно – большинство мужчин Зеландонии, и еще поняла, что этот мужчина не рассматривает женщин с точки зрения удовлетворения своих личных потребностей. Тогда ей припомнилось, как, живя на Львиной стоянке, она с большим интересом слушала разговор о людях, которые вобрали в себя как мужскую, так и женскую сущность. Вспомнились и слова Джондалара о том, что такие жрецы обычно бывают прекрасными целителями, и она не смогла удержаться от улыбки. Возможно, здесь найдется еще один человек, с которым она сможет побеседовать о способах лечения и свойствах целебных трав.

Он дружески улыбнулся ей в ответ.

– Добро пожаловать в Поречье, или Одиннадцатую Пещеру Зеландонии, – сказал он. Стоявший рядом с ним мужчина поглядывал на Зеландони с теплой, любящей улыбкой. Незнакомец был достаточно высоким и имел приятные правильные черты лица, которое, по мнению Эйлы, можно было назвать красивым, но ее поразило то, что он вел себя как-то по-женски.

Обернувшись, Зеландони поманил его к себе.

– Я хочу представить тебе моего друга, Маролана из Одиннадцатой Пещеры Зеландонии, – сказал он, продолжив ритуальное представление, показавшееся Эйле длиннее обычного.

Во время этого представления к ней подошел Джондалар, что, как правило, оказывало на нее успокаивающее действие в новых ситуациях, которых было предостаточно с тех пор, как они пришли в места обитания его племени. Улыбнувшись ему в ответ, Эйла вновь посмотрела на нового знакомого и обменялась с ним рукопожатием. Он был ниже Джондалара, но немного выше ее самой.

– Именем Мут, Великой Всеобщей Матери, я приветствую тебя, Маролан из Одиннадцатой Пещеры Зеландонии, – закончила она. Его приветливая улыбка располагала к продолжению разговора, но им пришлось отойти в сторону, уступая место другим соплеменникам, которые участвовали в важных ритуальных приветствиях, и их разделили, прежде чем они успели обменяться даже шутливыми замечаниями. Эйла не расстроилась, решив, что позже у них еще будет время поговорить.

Она огляделась вокруг. Эта стоянка, слегка возвышаясь над речным берегом и отступая от кромки воды, находилась все-таки очень близко к Реке. Она поделилась своими наблюдениями с Мартоной.

– Да, они живут практически у Реки, – пояснила женщина. – Считается даже, что они подвергаются опасности затопления. Зеландони говорит, что в древних легендах есть несколько упоминаний о таких случаях, но живых свидетелей уже не осталось, даже среди старейшин, никто не помнит о здешних наводнениях. Хотя такое местоположение дает им определенные преимущества.

Вилломар объяснил, что благодаря прямому выходу к воде обитателям Одиннадцатой Пещеры очень удобно пользоваться речными дарами. Рыболовство – их основной промысел, но больше они знамениты своим водным транспортом.

– Речные плоты используются для перевозки самых разнообразных грузов: дичи, плодов, изделий или людей, – сказал он. – Здешние умельцы не только лучше всех управляют плотами, гоняя их вверх и вниз по течению, даже по заказу соседних пещер, но они также и сами изготавливают большинство этих плотов.

– В этом деле они мастера, – добавил Джондалар. – Одиннадцатая Пещера специализируется на изготовлении и управлении плотами. Их стоянку называют Поречьем.

– Уж не о тех ли бревенчатых платформах вы говорите? – спросила Эйла, показывая на несколько бревенчатых конструкций около кромки воды. Они показались ей знакомыми. Она видела раньше что-то вроде этого и сейчас пыталась вспомнить, где именно. И наконец вспомнила. Плотами пользовались женщины Шармунаи. Пытаясь отыскать Джондалара, она исследовала единственный след, который вел от места его исчезновения, и в итоге вышла к реке и увидела на берегу маленький плот.

– Отчасти. Тот, что выглядит как большая платформа, является их пристанью. А привязанные к ней маленькие платформы называются плотами. Большинство Пещер устраивает место на берегу для привязки плотов, одни просто забивают сваи, другие строят более сложные причалы, но никто не имеет таких надежных, как здесь. Собираясь путешествовать или перевозить что-то вверх или вниз по течению, человек сначала идет в Одиннадцатую Пещеру, чтобы обо всем договориться. Они практически постоянно совершают водные путешествия, – сказал Джондалар. – Я рад, что мы к ним зашли. Мне хотелось рассказать им о Шарамудоях с их удивительно подвижными лодками, вырезанными из стволов деревьев.

Джохарран услышал его слова.

– Не думаю, что у тебя будет время сейчас затеять большой разговор о лодках, если только ты не хочешь остаться. Я предпочел бы засветло вернуться в Девятую Пещеру, – сказал он. – Мы заглянули сюда только потому, что Смелая хотела познакомить тебя, Эйла, со своими людьми, а я хотел договориться о поездке на плоту вверх по течению после охоты, чтобы встретиться с другими вождями для обсуждения Летнего Схода.

– Если бы у нас был один из челноков Рамудои, выдолбленных из ствола дерева, то пара человек могла бы быстро пройти в нем вверх по реке, не утруждаясь проталкиванием тяжелых и неповоротливых плотов, – сказал Джондалар.

– И много ли надо времени, чтобы сделать твой челнок? – спросил Джохарран.

– В общем, работы с ним много, – признал Джондалар. – Но зато потом им можно долго пользоваться.

– Ну это не поможет мне сейчас, так ведь?

– Так. Я просто подумал о том, что он может пригодиться нам позже.

– Возможно, но мне нужно достичь верховьев уже через несколько дней, – сказал Джохарран, – и также вернуться обратно. Если Одиннадцатая Пещера планирует поездку, то благодаря им я смогу вернуться гораздо быстрее, хотя, конечно, могу и пройтись пешком, если придется.

– Ты можешь отправиться на лошадях, – предложила Эйла.

– Это ты можешь ездить на лошадях, Эйла, – с кривой усмешкой сказал Джохарран. – А мне неведомо, как заставить их идти туда, куда мне нужно.

– Лошадь может везти двух человек. Ты можешь сесть за мной, – сказала Эйла.

– Или за мной, – добавил Джондалар.

– Ну, может, при случае… Но сейчас я все-таки узнаю, не собирается ли Одиннадцатая Пещера на днях в водное путешествие, – быстро проговорил Джохарран.

Они не заметили, как подошла Смелая.

– Верно, мы и правда намеревались отправиться вверх по реке, – подхватила она. Все обернулись к ней. – Я также собиралась на это совещание, Джохарран, и если охота окажется успешной… – Даже если успех считался вполне вероятным, никто и никогда не осмелился бы с уверенностью сказать, что какая-то охотничья вылазка будет успешной; это могло принести несчастье, – то было бы хорошо заранее перевезти часть мяса к месту Летнего Схода и припрятать его там. По-моему, ты прав в том, что в этом году на Летнем Сходе будет особенно много народа. – Она повернулась к Эйле. – Я понимаю, что вам нужно скоро уходить, но мне хотелось показать тебе нашу Пещеру и представить некоторых ее обитателей. – Она почти не замечала Джондалара, адресуя свои слова именно Эйле.

Джондалар внимательнее взглянул на главу Одиннадцатой Пещеры. Она была в числе самых рьяных насмешников, которые подсмеивались над его охотничьими предложениями и новым оружием, хотя ее, казалось, сильно заинтересовала Эйла… показавшая свое мастерство. Возможно, ему следует повременить с обсуждением нового вида лодок, и, пожалуй, не стоит заводить о них разговор со Смелаей, решил он, размышляя о том, кто у них сейчас считается главным мастером по изготовлению плотов.

Он попытался вспомнить все, что ему было известно о Смелае. По его воспоминаниям, мужчины никогда особенно не увлекались ею. Не потому, что она была некрасивой, но она равнодушно относилась к мужчинам и не поощряла их ухаживаний. Но вспоминалось, она с таким же равнодушием относилась и к женщинам. Смелая всегда жила в доме своей матери, Доровы. Интересно, подумал Джондалар, осталось ли все по-прежнему?

Он знал, что се мать предпочитала жить без мужчины. Он не мог припомнить, кто был мужчиной ее очага, и, похоже, никто понятия не имел, дух какого мужчины избрала Великая Мать, чтобы одарить Дорову беременностью. Соплеменников удивило имя, выбранное ею для своей дочери, в основном потому, что оно имело сходство по звучанию со словом «смелый». Неужели она считала, что Смелае понадобится смелость? Хотя, конечно, чтобы стать хорошим вождем Пещеры, требовалось немало смелости.

Понимая, что Волк привлечет внимание, Эйла погладила и успокоила его. От общения с ним она сама чувствовала себя спокойнее. Трудно постоянно находиться в центре пристального и подозрительного внимания, но, вероятно, повышенный интерес к ней еще не скоро угаснет. Именно по этой причине она не особенно радовалась предстоящему Летнему Сходу, несмотря на то, что ее ожидал Брачный ритуал, который соединит их с Джондаларом. Она глубоко вдохнула и, тихонько выдохнув, поднялась с колен. Дав Волку сигнал идти рядом, она присоединилась к Смелае и пошла за ней к первой жилой стоянке.

Она была похожа на любую другую жилую стоянку в этом краю. Благодаря разной твердости осадочных известняковых пород их выветривание происходило с различной скоростью, в результате чего образовывались террасы с нависающими над ними выступами, которые защищали от небесных осадков, но впускали солнечный свет. С добавлением защищающих от ветра строений и согревающего огня пещеры и гроты известняковых скал обеспечивали очень благоприятные условия для жизни даже во время суровых зимних сезонов ледниковой эпохи.

После ритуальных знакомств с несколькими обитателями Пещеры с непосредственным участием Волка Эйлу провели к другому скалистому навесу, в котором жила Смелая. Она познакомилась с Доровой, матерью вождя Пещеры, но больше там не было никаких родственников. У Смелаи, похоже, не было мужа, а также родных братьев и сестер, и она дала понять, что не хочет иметь детей, сказав, что забота о жизни Пещеры уже достаточно большая ответственность.

Помолчав, Смелая бросила на Эйлу изучающий взгляд и сказала: – Поскольку ты так хорошо разбираешься в лошадях, я хотела бы показать тебе кое-что.

Джондалар слегка удивился, когда вождь направилась к одной маленькой пещере. Их вели в одно из священных мест, хотя обычно никто не спешит показывать их гостям при первом же знакомстве.

Около входа в галерею этой пещеры виднелся ряд таинственных линий, и внутри смутно маячили очертания нескольких грубо высеченных изображений. На потолке, однако, была изображена большая, прекрасно вырезанная лошадь и еще какие-то незначительные рисунки.

– Какая замечательная лошадь, – сказала Эйла. – Изобразивший ее человек, должно быть, очень хорошо знал лошадей. Он живет у вас?

– Я так не думаю, хотя его дух еще, возможно, витает поблизости, – сказала Смелая. – Эта лошадь появилась здесь очень давно. Один из наших предков сделал ее, но мы не знаем, кто именно.

Напоследок Эйле показали пристань с двумя привязанными к ней плотами и мастерскую, где строился очередной плот. Она с удовольствием задержалась бы и подробнее обо всем расспросила, но Джохарран торопился, и Джондалар сказал, что ему также еще необходимо время на подготовку к охоте. Эйле не хотелось оставаться в одиночестве, особенно в первый же визит, но она пообещала себе, что обязательно вернется сюда.

Отряд продолжил путь на север вверх по течению Реки к подножию низкой крутой скалы с маленьким гротом. Эйла заметила, что обломки такой же скальной породы располагаются в основном по краю этого скалистого навеса. Осыпь, скопившаяся у входа в эту пещеру, образовала своеобразный заслон из беспорядочно набросанных острых камней.

Этой пещерой явно пользовались. За осыпью виднелось несколько декоративных перегородок. В глубине, у стены, лежала старая спальная скатка с почти выносившимся мехом. Два зольных очажных круга были обложены камнями, а около третьего – стояли вкопанные в землю две палки с развилками на концах, очевидно, используемые как опоры для вертела, на котором обжаривали мясо.

Эйла удивилась, заметив, что один из очагов еще слегка дымится. Жилище выглядело заброшенным, однако, похоже, кто-то им недавно пользовался.

– Кто живет в этой пещере? – спросила она.

– Никто, – ответил Джохарран.

– Но в ней останавливаются все, кому нужно, – добавил Джондалар.

– Время от времени любой из нас бывает в этой пещерке, – сказал Вилломар. – Порой нужно спрятаться от дождя, а иногда там собираются подростки, или уединяется на ночь какая-то парочка, но постоянных обитателей нет. Эту пещеру так и называют – Приют Странника.

Передохнув в Приюте, они отправились дальше к речному броду. Глянув вперед, Эйла увидела, что на правом берегу, за излучиной, уже маячит приметный свод Девятой Пещеры. Перейдя реку на переправе, они пошли вдоль Реки по хорошо утоптанной тропе, вьющейся по склону с редкими деревьями и кустарником.

Когда тропинка сузилась и прижалась к отвесной скальной стене, отряд вновь выстроился гуськом.

– Эту скалу называют Неприступным Утесом, так ведь? – спросила Эйла, замедляя шаги и поджидая Джондалара.

– Да, – сказал он, когда они приблизились к развилке тропы, сразу за этой отвесной стеной. Ответвившаяся тропа сначала заворачивала назад, но потом вновь выходила на нужное направление, убегая вверх по склону.

– А куда ведет та тропа? – спросила она.

– К пещерам, расположенным над тем утесом, мимо которого мы только что прошли, – сказал он. Она кивнула.

Через какое-то расстояние завернувшая к северу тропа появлялась в раскинувшейся с запада на восток долине, окруженной скалистыми хребтами. Посреди долины бежал неглубокий ручей, впадающий в Реку, которая на этом участке текла почти прямо с севера на юг. Эту узкую, подобную ущелью, долину ограничивали два крутых берега: с юга – только что пройденный Неприступный Утес, а с севера – второй скальный массив еще более внушительных размеров.

– А у того хребта есть название? – спросила Эйла.

– Все называют его просто Большая Скала, – сказал Джондалар, – а эта мелкая речка называется Рыбный ручей.

Взглянув на тропинку, бегущую вдоль ручья, они заметили, что им навстречу спускаются несколько человек. Возглавлявший эту группу Брамевал встретил их широкой улыбкой.

– Джохарран, заходите к нам в гости, – предложил он, подойдя поближе. – Мы хотели бы показать Эйле наши места и представить ее нескольким людям.

По выражению лица брата Джондалар понял, что ему совсем не хочется делать очередную остановку, но он осознавал, что отказ прозвучит очень невежливо. Мартона тоже поняла его настроение и взяла инициативу в свои руки, не позволив своему сыну сделать большую ошибку и оттолкнуть дружески настроенных соседей только потому, что надо было спешить домой. Какими бы ни были его дела, они не являлись столь уж неотложными.

– Разумеется, – сказала она. – Мы с удовольствием немного передохнем у вас. Сегодня у нас нет возможности остаться у вас надолго. Нам нужно подготовиться к охоте, и Джохаррану еще многое предстоит сделать.

– Как он узнал, что мы будем проходить здесь именно сейчас? – спросила Эйла Джондалара, когда они поднялись по тропинке, что вилась вдоль Рыбного ручья, и подошли к очередной стоянке.

– Помнишь ту развилку, от которой тропа поднималась к пещерам на Неприступном Утесе? – спросил он. – Брамевал, должно быть, поставил наверху дозорного, а тот, заметив нас, сразу сбежал вниз и сообщил ему о нашем приближении.

Эйла увидела поджидавшую их толпу и заметила, что участки огромных известняковых глыб, обращенные к Рыбному ручью, состоят из нескольких маленьких гротов с жилищами и одной огромной пещеры. Когда все подошли к ней, Брамевал развернулся и широким жестом обвел окрестности.

– Добро пожаловать в долину Мелкоречья, давшую приют Четырнадцатой Пещере Зеландонии, – сказал он.

На большую террасу перед просторной пещерой можно было забраться с любой стороны по наклонно поднимающимся пологим ступеням, высеченным в склоне. В сводчатой стене пещеры темнело слегка расширенное небольшое отверстие, возможно, используемое как наблюдательный пункт или дымоход. Обширный вход под навес частично защищали от непогоды сложенные из обломков известняка заслоны.

Гостей из Девятой Пещеры пригласили пройти на общую жилую площадку Мелкоречья и предложили им только что заваренного чаю. Эйла сразу же распознала ромашковый вкус. Волку явно не терпелось познакомиться с новой пещерной стоянкой – вероятно, не меньше, чем Эйле, – но она держала его при себе. Все, конечно, знали, что этот волк подчиняется этой женщине, и многие уже видели его, правда издалека. Но его присутствие на жилой площадке, очевидно, сильно встревожит всех.

Собравшиеся хозяева наблюдали, как Эйла познакомила Волка с сестрой Брамевала и с их Зеландони. Между Девятой и Четырнадцатой Пещерами существовали тесные дружеские отношения, но все понимали, что сегодня центром внимания является эта иноземка, Эйла. После ритуала знакомства люди выпили еще по чашке чая, и гости неловко замолчали, не зная, что еще сделать или сказать. Джохарран с тоской посматривал на ведущую к Реке тропу.

– Эйла, может, ты хочешь прогуляться по долине Мелкоречья? – предложил Брамевал, когда стало очевидно, что Джохаррану явно не терпится уйти.

– Да, с удовольствием, – сказала она.

С некоторым облегчением гости из Девятой Пещеры с группой хозяев гуськом спустились по высеченным в скалистом склоне ступеням, следуя за скачущими вприпрыжку детьми. Основная стоянка находилась здесь, в этой большой пещере, но люди также пользовались и двумя маленькими гротами, расположенными у подножия этого обращенного к югу известнякового массива.

Пройдя несколько футов, все остановились возле первой пещерки.

– Это Лососевый грот, – сказал Брамевал, входя в этот маленький, почти круглый в плане грот, около двадцати футов в диаметре.

Он показал на сводчатый потолок. И Эйла, подняв голову, увидела там барельеф, в натуральную величину изображавший лосося примерно четырехфутовой длины – горбатого самца, плывущего на нерест вверх по течению. Он являлся частью более сложной композиции, содержащей вдобавок четырехугольник, разделенный семью линиями, передние ноги лошади и другие загадочные резные символы, а также негативный отпечаток руки, выделяющийся на черном фоне. Значительные области свода, закрашенные красной и черной красками, подчеркивали выразительность резных изображений.

Они довольно быстро обошли всю долину Мелкоречья. На юго-западном склоне, напротив жилой стоянки, также имелся довольно вместительный грот, а в южном конце темнел небольшой вход в пещеру, галерея которой углублялась в толщу скалы примерно на шестьдесят пять футов. Справа от входа в эту пещеру, на узком природном выступе, виднелись четкие резные изображения двух могучих зубров, и угадывались контуры носорога.

Природная красота долины Мелкоречья произвела на Эйлу большое впечатление, и она откровенно выражала свое восхищение. Брамевал и остальные обитатели Четырнадцатой Пещеры гордились своим пристанищем и с удовольствием показывали его любому, кто был способен оценить его. Они также попривыкли к Волку, тем более что Эйла постоянно держала его под контролем. Несколько человек уговаривали гостей, или по крайней мере Эйлу, отведать их угощения.

– Я с удовольствием приму ваше приглашение, – вежливо сказала Эйла, – но не сегодня. Мне будет так приятно вернуться сюда еще раз.

– Ладно, тогда напоследок я покажу тебе нашу запруду, – сказал Брамевал. – Это как раз по пути к Реке.

Он привел группу гостей, за которой уже следовало много обитателей этой долины, к постоянно запруженному водоему, своеобразной рыбной ловушке, устроенной в Рыбном ручье. В мелкой речонке, бежавшей по этой узкой долине, нерестился лосось, взрослые рыбы каждый год возвращались сюда метать икру. Благодаря различным приспособлениям запруда позволяла успешно ловить и многих других рыб, которых также привлекало это мелководье. Но больше всего ценились огромные лососи, достигавшие пяти футов в длину, хотя обычно взрослый самец вырастал до четырех футов.

– А еще мы плетем рыболовные сети, с их помощью особенно удобно ловить рыбу в Реке, – добавил Брамевал.

– Вырастившее меня племя живет около внутреннего моря. Время от времени они отправлялись к устью реки, протекавшей рядом с их пещерой, и сетями ловили осетров. Они очень радовались, если им попадалась самка, потому что у нее очень вкусная икра, крошечные черные рыбьи яйца, – сказала Эйла.

– Я пробовал осетровую икру, – сказал Брамевал, – когда мы гостили в том племени, что живет на западе около Безбрежной Воды – Великого Океана. Она вкусная, но осетры редко поднимаются так далеко вверх по течению. Лососи встречаются, конечно, чаще, и их икра тоже хороша, она больше и ярче окрашена, почти красного цвета. Хотя я больше люблю саму рыбу, чем ее яйца. По-моему, лососям нравится красный цвет. А ты знаешь, что самцы лосося краснеют, когда плывут вверх по течению? Про осетров я знаю немного. Но мне известно, что они могут достигать очень больших размеров.

– Джондалар однажды поймал невиданно большого лосося. По-моему, он был раза в два длиннее его самого, – сказала Эйла и, с улыбкой повернувшись к своему высокому спутнику, добавила, озорно сверкнув глазами: – Он устроил ему скоростную прогулку по реке.

– Если ты не собираешься остаться здесь, то мне кажется, что Джондалар сможет рассказать эту историю в другой раз, – вмешался Джохарран.

– Да, расскажу при случае, – согласился Джондалар. На самом деле история была довольно неловкой, и он не горел желанием ее рассказывать.

Продвигаясь дальше к Реке, они продолжали разговоры о рыбалке.

– Если люди просто любят порыбачить, то обычно пользуются наживкой. Ты знаешь, как это делается, да? – спросил Брамевал. – Нужно взять маленькую палочку, заострить ее с обоих концов и привязать посередине тонкую жилу, – пылко говорил он, сопровождая объяснения жестами. – Я обычно еще привязываю к этому концу поплавок, а другой конец жилы закрепляю на длинной гибкой ветке, удочке. Насаживаешь червяка на заостренную палочку, опускаешь ее в воду и смотришь за ней внимательно. Когда увидишь, что поплавок нырнул, то, значит, начался клев, и надо ухитриться рывком развернуть эту палочку так, чтобы она прочно застряла в рыбьем горле или в пасти. Даже молодежь легко овладевает таким промыслом.

Джондалар улыбнулся.

– Я знаю. Ты учил меня, когда я был маленьким, – сказал он и взглянул на Эйлу. – Брамевал может целыми днями говорить о рыбалке! – Вождь выглядел слегка смущенным. – Эйла тоже умеет ловить рыбу, Брамевал, – добавил Джондалар, с улыбкой поглядывая на нее. – Она может поймать рыбу голыми руками.

– Да, она говорила мне, – заметил Брамевал. – Это, должно быть, трудно.

– Тут требуется много терпения, но это не трудно, – сказала Эйла. – Я покажу тебе как-нибудь.

Выйдя из ущелья Мелкоречья, Эйла заметила, что могучий массив известняка, называемый Большой Скалой, своей северной стороной выходит в долину Четырнадцатой Пещеры, он также круто взмывал вверх, как Неприступный Утес, но в отличие от него не прижимался к руслу Реки. Уже через несколько ярдов тропа расширилась, и высокие известняковые стены, обрамлявшие правый берег, отклонялись в сторону, уступая место обширному полю.

– Это место называется Общим Полем, – сказал Джондалар. – Его также используют в случае необходимости все обитатели окрестных Пещер. Если нам всем нужно собраться вместе, к примеру, на праздник или общее собрание, то здесь вполне хватит места всем Пещерам. Иногда мы приходим сюда после общей охоты и сообща сушим мясо на зиму. Наверное, если бы здесь был какой-то скальный навес или удобная пещера, то на него могла бы претендовать какая-то Пещера, но их нет, и поэтому на это поле приходят все, кому нужно. В основном летом, когда вполне можно несколько дней пожить в легких палатках.

Эйла взглянула на возвышающийся вдали хребет. В нем не было удобных навесов или глубоких пещер, но поверхность известняка была изрезана многочисленными выступами и расщелинами, в которых гнездились птицы.

– В детстве я частенько лазал по этим скалам, – сказал Джондалар. – Там множество отличных обзорных уступов, с которых открывается великолепный вид на Речную долину.

– Подростки по-прежнему любят полазать здесь, – заметил Вилломар.

За Общим Полем и на подходе к Девятой Пещере известняковые скалы вновь прижимались к речному руслу. Их округлые горбы, образовавшиеся в процессе выветривания, как обычно, ступенчато поднимались к вершине, а теплый, желтоватый от природы камень подкрашивали многочисленные темно-серые полосы.

По довольно крутому склону тропинка, уводя от Реки, взбиралась на просторный ровный уступ, что тянулся мимо скалистых гротов, местами разделенных отвесными скалистыми стенами. С южной стороны под горбатым сводом пещеры сгрудилось несколько простых сооружений из шкур и дерева. Их конструкция напоминала длинное жилище с линией очагов, идущих параллельно скалистой стене.

Ярдах в пятидесяти на северном краю террасы находились две довольно большие пещеры, практически соседствующие с массивом огромной Девятой Пещеры, но спина этого скалистого хребта не защищала эти пещеры от северных ветров, что – как поняла Эйла – делало их менее пригодными для жилья. Дальше, за полноводным весенним потоком, что падал с каменного уступа, уже начинался южный край террасы Девятой Пещеры, которая находилась немного ниже уровня этих пещер.

– А это чьи жилища? – спросила Эйла.

– В общем-то ничьи, – сказал Джондалар. – Это место называется Нижним водопадом, наверное, потому, что оно просто находится ниже по течению от нашей Пещеры. Родниковые воды, бегущие со скал, разъели каменный уступ, сделав естественный раздел между Девятой Пещерой и Нижним водопадом. Мы сделали мост, чтобы соединить эти две террасы. Возможно, Девятая Пещера бывает здесь чаще других, но при желании сюда может зайти любой Зеландонии.

– А чем здесь занимаются? – спросила Эйла.

– Изготовлением разных вещей. Это общая мастерская. Сюда приходят, чтобы не мусорить на жилых стоянках всякими отходами, особенно если обрабатывают твердые материалы.

Тут Эйла заметила, что вся площадка Нижнего водопада, особенно внутри и в округе двух самых северных пещер, усыпана обломками бивней, костей, рогов, дерева и острыми осколками, отлетавшими от кремневых желваков при изготовлении орудий, здесь делали и охотничье оружие, и разнообразную домашнюю утварь.

– Джондалар, я пойду вперед, – сказал Джохарран. – Мы почти дома, и как я понимаю, ты хочешь задержаться здесь и рассказать Эйле о мастерских Нижнего водопада.

Остальной отряд также отправился за ним. Уже смеркалось, и скоро станет совсем темно.

– В первой из этих двух пещер обычно собираются те, кто обрабатывает кремень, – сказал Джондалар. – Во время изготовления орудий с кремневых желваков скалывают много острых отщепов. Удобнее, когда этот мусор скапливается в одном месте. – Оглядевшись, он увидел повсюду множество отщепов и осколков, оставшихся после изготовления ножей, наконечников копий, скребков, стамесок, резцов и других орудий из этого твердого кремнистого камня. – В общем, – он улыбнулся, – такова была исходная задумка.

Он рассказал ей, что большинство изготовленных здесь каменных орудий относят потом во вторую пещеру, где их вставляют в рукоятки, вырезанные из других материалов, например, из дерева или из кости, и многие из них будут использоваться для изготовления других вещей из таких же твердых материалов, но фактически нет жестко ограничивающих правил для разного рода работ. Зачастую разные мастера работают вместе.

К примеру, изготовитель кремневого ножа обычно пристраивается рядом с косторезом, способным сделать для него рукоятку, ведь, возможно, понадобится сделать потоньше хвостовик инструмента, чтобы лезвие глубже вошло в рукоятку, или, предположим, в результате сборки копья окажется необходимым подправить или сделать потоньше древко для лучшей балансировки. А при выделке костяного наконечника резчик может попросить соседа подточить его кремневый инструмент или даже переделать его так, чтобы с ним было удобнее работать. А художественному резчику, который украшает рукоятку или древко, иногда надо подправить особую стамеску или резец, и только искусный и опытный мастер способен сделать точный резцовый скол, чтобы орудие вновь прекрасно заработало.

Джондалар обменялся приветствиями с несколькими мастерами, еще трудившимися над чем-то во второй пещере, и познакомил с ними Эйлу. Они настороженно глянули на Волка, но вернулись к своей работе после того, как эта странная компания удалилась.

– Уже темнеет, – заметила Эйла. – Где будут спать эти люди?

– Может быть, придут к нам в Девятую Пещеру, но, вероятно, разожгут костер и будут работать допоздна, а потом переночуют в первой пещере, там есть удобные спальные места, – пояснил он. – Им хочется закончить работу до завтра. Сегодня здесь трудилось много народа. Остальные либо отправились по домам, либо остались у друзей в нашей пещере.

– Неужели все приходят сюда осуществлять свои замыслы? – спросила Эйла.

– В любой Пещере есть подобные мастерские поблизости от жилых мест, хотя не такие большие, но если у человека возникают сложности или новые идеи, то он приходит сюда, – пояснил Джондалар.

Он рассказал, что также поступают подростки, если у них проявляется склонность к какому-то ремеслу и они хотят им овладеть. Здесь обычно обсуждаются разные вопросы: качество кремня из разных краев и особенности его использования. Или обмениваются любыми практическими советами: как лучше срубить дерево кремневым топором, или как точнее расколоть мамонтовый бивень, или отсечь отростки рогов, или просверлить отверстие в ракушке или зубе, или обработать и просверлить бусины, или как наметить примерную форму костяного наконечника. Здесь обсуждают, какие требуются исходные материалы, а чтобы раздобыть их, планируют вылазки или торговые походы.

Немаловажно и то, что в этом месте просто удобно поговорить по душам, поделиться сложностями в отношениях с женой или с ее матерью, заботами и радостями детей, – всем интересно, если чей-то ребенок встал на ножки, или сказал новое слово, сделал первое орудие, или нашел хорошую полянку с ягодами, выследил животное, или впервые принес охотничий трофей. Эйла сразу смекнула, что здесь не только серьезно работают, но и дружески общаются.

– Пожалуй, нам стоит поторопиться, пока совсем не стемнело, – сказал Джондалар, – тем более что у нас нет факелов. Кроме того, если мы собираемся завтра на охоту, то нам еще нужно кое-что приготовить, поскольку мы отправимся в путь очень рано.

Солнце уже село, хотя последнее мерцающее сияние еще подсвечивало край неба, когда они наконец начали спускаться к мосту через водопад. На другой стороне моста начиналась терраса со скальным навесом, давшая приют Джондалару и его соплеменникам, Девятая Пещера Зеландонии. Когда тропа выровнялась, Эйла заметила, что впереди маячит свет нескольких костров, отражаясь от внутренней поверхности известнякового свода. Их вид радовал душу. Несмотря на покровительство и защиту духов животных, только люди знали, как добывать огонь.




Глава 12


В несусветную темень они услышали тихий стук у входа в дом. – Зеландони готова к проведению Охотничьего ритуала, – сказал кто-то.

– Сейчас мы выйдем, – тихо откликнулся Джондалар.

Они уже проснулись, но еще не оделись. Поборов легкую тошноту, Эйла попыталась решить, что надеть, хотя выбор у нее был невелик. Нужно будет сшить новую одежду. Возможно, она сможет раздобыть на сегодняшней охоте какую-то шкуру или даже пару шкур. Она вновь глянула на безрукавку и короткие штаны, подаренное ей Мароной мальчиковое нижнее белье, и приняла решение. Почему бы и нет? Это удобный костюм, а день сегодня наверняка будет жаркий.

Джондалар молча смотрел, как она надевает подаренную Мароной одежду. В конце концов, это подарок. Она могла пользоваться им по своему усмотрению. Он оглянулся, заметив, что его мать вышла из своей спальни.

– Мама, я надеюсь, мы не разбудили тебя, – сказал Джондалар.

– Нет, не разбудили. Хотя я уже много лет не хожу на охоту, но по-прежнему волнуюсь в ожидании ее начала, – сказала Мартона. – Наверное, именно поэтому я и люблю участвовать в обсуждениях и ритуалах. Я пойду с вами на сегодняшний ритуал.

– Мы пойдем все вместе, – сказал Вилломар, выходя из-за занавеса, отделявшего их спальню от остального дома.

– И я с вами, – едва разлепив глаза, сказала Фолара, высовывая лохматую голову из-за своей перегородки. Она зевнула и протерла глаза. – Я сейчас быстро оденусь. – Вдруг взгляд ее стал откровенно изумленным. – Эйла! Неужели ты пойдешь в этом костюме?

Эйла окинула себя взглядом и выпрямилась.

– Мне же его подарили, – сказала она с оттенком защитной воинственности, – и я намерена носить его. Кроме того, – с улыбкой добавила она, – выбор у меня не очень-то велик, а этот наряд не стесняет движений. Если я накину плащ или меховую накидку, то по утреннему холодку в нем будет тепло, зато потом, когда станет жарко, в этой одежде мне будет прохладно и удобно. На самом деле это очень удобный наряд.

Все неловко помолчали, потом Вилломар, посмеиваясь, сказал:

– А между прочим, она права. Мне бы никогда не пришло в голову, что зимнее нижнее белье можно использовать летом, как охотничий костюм, но почему бы и нет?

Внимательно посмотрев на Эйлу, Мартона понимающе улыбнулась.

– Если Эйла наденет этот наряд, – сказала она, – все начнут судачить по этому поводу. Пожилые женщины ее вряд ли одобрят, по некоторые, учитывая обстоятельства, найдут ей оправдание, и на будущий год к этому времени половина девушек уже будет щеголять в таких же нарядах.

Джондалар явно успокоился.

– Ты и правда так считаешь, мама?

Он не знал, что и сказать, когда увидел, какой костюм надевает Эйла. Марона подарила его ей с единственной целью – поставить ее в неловкое положение, но сейчас ему пришло в голову, что его мать права – Мартона редко ошибалась в такого рода вещах, – неловкость будет испытывать как раз Марона, ей не дадут забыть о коварной проделке. Всякий раз, видя кого-то в таком костюме, она будет вспоминать о том, что ее злая шутка никому не понравилась.

Фолара ошеломленно перевела взгляд с матери на Эйлу и вновь взглянула на Мартону.

– А тебе, Фолара, лучше бы поторопиться, если ты хочешь успеть на ритуал, – проворчала пожилая женщина. – Скоро уже рассветет.

От присыпанного золой костерка кухонного очага Вилломар быстро зажег факел. Когда появилась Фолара, на ходу пытающаяся завязать волосы полоской кожи, они откинули входной кожаный занавес и тихо вышли из дома. Склонившись, Эйла дотронулась до головы Волка, приказав ему пока оставаться рядом с ней, и компания во главе с Мартоной направилась в сторону огоньков, блуждающих по открытой террасе.

Там собралось уже довольно много народа. Кто-то принес масляные каменные светильники, которые горели достаточно ярко, чтобы найти путь в темноте, но быстро гасли; другие пришли с факелами, которые горели ярче, но и сгорали быстрее.

Немного подождав нескольких опаздывающих, вся толпа направилась к южному краю террасы. В темноте люди с трудом различали друг друга и продвигались почти на ощупь. Факелы отвоевывали у мрака светлые круги, но за ними все становилось еще темнее.

Держась за Джондалара, Эйла шла за ним по краю скалы, мимо нежилой части скального навеса Девятой Пещеры по мосту через Нижний водопад. Этот струящийся сверху поток – избыток свежего весеннего разлива – был подручным источником воды для ремесленников во время работы, а в плохую погоду им пользовалась и вся Девятая Пещера.

По обеим сторонам моста, ведущего к пещерам Нижнего водопада, стояли факельщики. В мерцающем факельном свете люди осторожно шли по связанным вместе бревнам, перекинутым через узкое ущелье. Эйле показалось, что густая чернота иссиня-черного неба на востоке начинает сереть – первый признак скорого рассвета. Но звезды еще светили в ночной вышине.

В двух больших пещерах Нижнего водопада уже не горели костры. Последние работяги давно легли спать. Охотничий отряд миновал эти пещеры и спустился по крутой тропе к Общему Полю, простиравшемуся от Большой Скалы до берега Реки. Толпа людей, собравшаяся в середине поля вокруг большого костра, была видна издалека. Когда люди Девятой Пещеры подошли ближе, Эйла заметила, что факелы и костер хорошо освещают небольшое пространство, но за ним стояла кромешная мгла. Ночные костры были замечательны, но четко ограничивали ареал обитания.

Группа служителей Матери, включая Верховную жрицу, Зеландони Девятой Пещеры, уже поджидала охотников. Полная женщина приветствовала их и показала, где они должны стоять во время церемонии. Когда она пошла навстречу очередным прибывшим, ее объемистая фигура почти загородила свет костра, но лишь на мгновение.

Подошли новые люди. В свете костра Эйла узнала среди них Брамевала и поняла, что это охотники Четырнадцатой Пещеры. Небо определенно начало светлеть. Вскоре появился очередной отряд с факелами, возглавляемый Смелаей и Манвеларом. Прибыли Одиннадцатая и Третья Пещеры. Заметив Джохаррана, Манвелар подошел к нему.

– Я хотел сказать тебе, что, по-моему, нам стоит пойти сегодня на оленей, а не на бизонов, – сказал Манвелар. – Когда вы ушли вчера вечером, вернулись наши дозорные и сказали, что бизоны ушли в другую сторону от загона. Теперь будет нелегко загнать их туда.

На лице Джохаррана отразилось разочарование, но охота обычно требует гибкости. Животные выбирают пути по собственному желанию, а не для удобства охотников. Но удачливый охотник умеет перестраиваться.

– Ладно, предоставим слово Зеландони, – сказал он.

По условленному знаку все собравшиеся перешли от костра в дальнюю часть поля, примыкающую к скалистой стене. Близость большого костра и массовое скопление парода согрело атмосферу, и Эйла наслаждалась теплом. Довольно быстрая прогулка к Общему Полю позволила ей сохранить запасы тепла, но во время дальнейшего ожидания она начала подмерзать. Волк жался к ее ногам; ему не нравилось, что вокруг теснится так много незнакомых людей. Наклонившись, Эйла успокоила его.

Тени большого костра отплясывали на грубой вертикальной поверхности скалы. Внезапно тишину прорезали громкие протяжные звуки и отрывистые удары барабанов. Потом Эйла услышала другой звук и почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке, а по спине побежали мурашки. Такой звук она слышала лишь однажды… на Сходбище Клана! Ей никогда не забыть голос трещотки. Он исходил от мира Духов.

Эйла знала, откуда исходит такой звук. Его издавал плоский овальный кусок дерева или кости с отверстием на одном конце, к которому была привязана веревка. Держась за конец веревки, жрец вращал это нехитрое приспособление, производя жуткий, стонущий вой. Но знание того, как он получается, не умаляло производимого им впечатления; подобный звук мог быть порождением только мира Духов. Однако ее суеверный страх вызвало совсем другое. С трудом верилось, что охотничьи ритуалы Зеландонии, в сущности, точно такие же, как в Клане.

Чтобы успокоиться, Эйла подошла поближе к Джондалару. Ее внимание привлекли пляшущие на стене тени, лишь часть из которых являлась отблесками костра. Вдруг среди этих теней промелькнул образ громадного оленя с раскидистыми рогами и горбом на холке. Оглянувшись, она посмотрела назад, но ничего не увидела и подумала, что у нее просто разыгралось воображение. Она вновь повернулась к скале и опять увидела рогатого оленя, а за ним и бизона.

Завывания трещотки ослабли, но зато зародился другой звук, поначалу такой тихий, что с трудом улавливался ухом. Затем тихие монотонные стенания стали громче, и к ним присоединился пульсирующий гудящий рокот. Причитания и стенания, сплетаясь с нарастающим гулом, отражались от скалистой стены и становились все громче. Эта гулкая ритмическая музыка отдавалась в висках Эйлы, а ее сердце, казалось, стучало в ушах в том же ритме и так же громко. Она вся словно окаменела и покрылась холодным потом. Но внезапно гулкие удары прекратились, а стенания начали формироваться в слова.

– О Дух Северного Оленя. Мы восхваляем тебя.

– Мы восхваляем тебя… – повторил нестройный хор голосов. Декламация на заднем плане стала громче.

– Дух Бизона, мы просим тебя явиться. Мы восхваляем тебя.

– Мы восхваляем тебя, – на сей раз в унисон произнесли охотники.

– Дети Великой Матери хотят видеть тебя. Мы призываем тебя.

– Мы призываем тебя.

– Бессмертная Душа, не страшись смерти. Мы восхваляем тебя.

– Мы восхваляем тебя. – Голоса становились все громче.

– Ваше смертное бытие проходит рядом, мы призываем вас.

В призывах отражались напряженное ожидание и надежда, а голос набирал высоту.

– Мы призываем тебя, – откликнулся хор.

– Подари их нам и не лей слез. Мы восхваляем тебя.

– Мы восхваляем тебя.

– Такова воля Матери, ты слышишь? Внемли Ей. Мы призываем тебя.

Теперь призыв стал требовательным.

– Мы призываем тебя. Мы призываем тебя. Мы призываем тебя! – кричали все.

Голос Эйлы слился с общим хором, хотя она даже не осознавала этого. Затем она заметила большую фигуру, начинающую вырисовываться на скальной стене. Какая-то едва различимая темная фигура двигалась перед стеной, порождая тенистые очертания гигантского оленя. Взрослый самец с большими рогами, казалось, дышал этим рассветным воздухом.

Охотники продолжали монотонные призывы под ритмический бой барабана.

– Мы призываем тебя. Мы призываем тебя. Мы призываем тебя. Мы призываем тебя.

– Подари их нам! Не лей слез!

– Такова воля Матери! Внемли Ей. – Голоса уже почти визжали. Внезапно все посветлело, раздался громкий стонущий рев и завершился каким-то предсмертным хрипом.

– Она слышит вас! – резко произнес монотонный голос. Все звуки вдруг прекратились. Эйла подняла глаза, но олень исчез. Остался лишь первый яркий луч восходящего солнца.

Все застыли в молчаливой неподвижности. Но вот Эйла различила дыхание и шорохи. Охотники в полубессознательном состоянии оглядывались вокруг, словно только что пробудились от сна. Эйла глубоко вздохнула и, опустившись на колени, вновь обняла Волка за шею. Подняв глаза, она увидела Пролеву, которая протягивала ей чашку горячего чая.

Тихо поблагодарив ее, Эйла с удовольствием выпила чай. Ее мучила жажда, но утреннее недомогание уже прошло, хотя она даже не заметила, когда ее перестало тошнить. Возможно, когда они шли к Общему Полю. Она и Джондалар вместе с Волком пошли вслед за Джохарраном и его женой обратно к костру, где был приготовлен горячий чай. К ним присоединились Мартона, Вилломар и Фолара.

– Смелая говорит, что у нее есть маскировочный наряд для тебя, Эйла, – сказал Джохарран. – Мы заберем его, проходя мимо Одиннадцатой Пещеры.

Эйла кивнула, не понимая толком, как наряд может помочь в охоте на северного оленя.

Она огляделась вокруг, присматриваясь к людям, входившим в охотничий отряд. Ее не удивило, что в поход отправились Рашемар и Солабан. Они были советниками вождя, и именно к ним Джохарран обычно обращался за помощью. Непонятно почему, но ее удивило присутствие Брукевала. В конце концов, он был членом Девятой Пещеры. Почему бы ему и не поохотиться вместе с остальными? Еще большее удивление вызвало присутствие подруги Мароны, Портулы. Однако эта женщина лишь пристально взглянула в ее сторону, вспыхнула и тут же отвернулась.

– По-моему, Портула не ожидала, что ты появишься в этом наряде, – тихо сказала Эйле Мартона.

Солнце уже выплыло на огромный голубой свод, и охотники быстро тронулись в путь, оставив провожающих на Общем Поле. Они направились к Реке, тепло и свет солнца рассеяли сумрачное настроение, оставленное ритуалом, и разговоры, которые велись утром тихим шепотом, зазвучали почти нормально. Все деловито и уверенно говорили о предстоящей охоте. Никто не мог с уверенностью сказать о результатах, но традиционный ритуал, обращенный к духу оленя – и на всякий случай бизона, – помог каждому сосредоточиться на охоте, и призрачные изображения, проявившиеся на Скале Общего Поля, усилили духовную связь с теми сферами, что существуют вне материального мира.

Влажный утренний туман поднимался над речной гладью. У Эйлы перехватило дыхание при виде неожиданной красоты этого мимолетного природного явления. Освещенные солнечными лучами стебли травы и листва кустарников ярко переливались всеми цветами радуги, вызванной отражением солнечного света в призмах капелек воды. Даже симметричная паутина, чьи липкие нити предназначены для поимки жертв, заманила вместо этого на свои тончайшие нити разноцветные капли сконденсировавшейся влаги.

– Посмотри, Джондалар, – сказала она, обратив его внимание на эту картину. Фолара тоже остановилась, следом за ней – и Вилломар.

– Я воспринимаю это как благоприятную примету, – широко улыбнувшись, сказал Торговый Мастер и двинулся дальше.

Бурливый речной поток бежал по галечному дну, тщетно пытаясь соблазнить большие камни присоединиться к игривому танцу в его пенной и переливающейся ряби на переправе. Охотники начали переправляться через реку по широкому мелководью, переступая в более глубоких местах с камня на камень. Часть этих камней приволокли сюда бурные вешние воды прошлых лет, а остальные Зеландонии притащили недавно, заполнив оставленные природой бреши. Эйла шла вместе с остальными, размышляя о предстоящей охоте. Но вот, как раз перед переправой, она вдруг остановилась.

– Что-то случилось, Эйла? – спросил Джондалар, озабоченно нахмурившись.

– Да нет, все в порядке, – сказала она. – Мне кажется, надо сбегать обратно за лошадьми. Я успею догнать вас еще до Пещеры Двуречья. Даже если они не пригодятся нам во время охоты, то помогут тащить обратно нашу добычу. Джондалар кивнул.

– Да, верно. Я пойду с тобой, – сказал он и добавил, повернувшись к Вилломару: – Ты передашь Джохаррану, что мы вернулись за лошадьми? Это не займет много времени.

– Пойдем, Волк, – сказала Эйла, поворачивая обратно к Девятой Пещере.

Однако Джондалар повел их другим путем. Дойдя до Общего Поля, они не стали взбираться по крутой тропинке к водопаду, вместо этого он повел Эйлу по реже используемой и слегка заросшей прибрежной тропе. Извилистый речной поток прокладывал себе путь через заливные луга, и эта тропа то проходила мимо зеленых полей, то приближалась к открытой скальной террасе.

По пути им то и дело встречались ответвляющиеся вверх тропинки, ведущие к пещерам, и Эйла вспомнила, что одной из них она пользовалась, чтобы облегчиться после долгого собрания с рассказами о Клане. Это воспоминание побудило ее вновь воспользоваться этим местом; сейчас, во время беременности, ее мочевой пузырь стал чаще требовать опорожнения. Волк принюхался к ее моче; последнее время он стал больше интересоваться ее испражнениями, и она подумала, что, возможно, ему известно о ее беременности.

Несколько человек в Пещере заметили их возвращение и приветливо помахали им. Джондалар был уверен, что им хочется узнать, зачем они вернулись, но он не ответил им. Они сами все поймут довольно скоро. Дойдя до конца скалистой гряды, они повернули к Лесной долине, и Эйла призывно свистнула. Волк рванулся вперед.

– Ты думаешь, он понимает, что мы решили захватить с собой Уинни и Удальца? – спросила Эйла.

– Даже не сомневаюсь в этом, – сказал Джондалар. – Меня всегда изумляла его понятливость.

– А вот и они! – обрадовано воскликнула Эйла.

Вчера она не видела лошадей целый день и поняла, что соскучилась. Заметив Эйлу, Уинни заржала и поскакала прямо к ней, высоко подняв голову, но опустила ее на плечо женщины, когда Эйла обняла ее за шею. Удалец, издавая громкое ржание, резво прискакал к Джондалару, подняв хвост и изогнув шею, затем подставил ему свои излюбленные места для почесывания.

– Я соскучилась по ним, но, по-моему, они тоже скучали по нам, – сказала Эйла. Получив традиционные приветственные ласки, лошади поздоровались носами с Волком, а Эйла предложила принести их ездовые попоны и сборную волокушу.

– Я принесу, – сказал Джондалар. – Нам нужно поспешить, если мы хотим успеть на сегодняшнюю охоту, а там сразу начнутся расспросы. Мне будет удобнее остановить их и сказать, что мы торопимся. Если ты так сделаешь, то кто-то может неправильно воспринять это, поскольку они пока еще мало знают тебя.

– Да и я мало знаю их, – сказала Эйла. – Все верно, иди. А я пока проверю состояние лошадей, надо убедиться, что с ними все в порядке. Захвати еще вьючные корзины и миску для Волка. И может быть, спальные меха? Кто знает, где нам придется ночевать сегодня. И, наверное, стоит захватить недоуздок для Уинни.

Неподалеку от Скалы Двуречья они догнали охотничий отряд. Переправившись через Реку, послушные лошади ехали вдоль левого берега прямо по мелководью, разбрызгивая воду.

– Я уже засомневалась, успеете ли вы вернуться к началу охоты, – заметила Смелая. – Я слегка задержалась, выбирая для тебя, Эйла, маскировочный наряд. – Эйла поблагодарила ее.

У слияния двух рек отряд свернул в долину Луговой реки. Кимеран и несколько человек из Второй и Седьмой Пещер, которые не присутствовали на Охотничьем ритуале, проведенном на Общем Поле, поджидали их выше по течению. Собравшись наконец все вместе, охотники устроили совет, чтобы обсудить план ближайших действий. Спешившись, Эйла и Джондалар присоединились к ним.

– …пару дней назад Тефона видела, что бизоны пошли в северном направлении, – говорил Манвелар. – Казалось, что сегодня они должны были бы подойти в удобное для нас место, но они изменили направление и теперь идут на восток, удаляясь от нас. Тефона – одна из наших лучших дозорных. Она следила за этим стадом последние дни. Думаю, вскоре они подойдут к тем местам, откуда нам будет удобно загнать их в ловушку, но скорее всего не сегодня. Именно поэтому мы и подумали, что сейчас лучше сделать ставку на оленей. Их водопой находится выше по течению, а пока они кормятся неподалеку отсюда на лугах.

– А много их там? – спросил Джохарран.

– Три взрослых самки, годовалый самец, четыре пятнистых детеныша и матерый самец с развесистыми рогами, – доложила Тефона. – Обычное небольшое стадо.

– Несколько таких животных нам не помешали бы, но мне не хочется убивать их всех. Именно поэтому я рассчитывал на бизонов. Они странствуют большими стадами, – сказал Джохарран.

– Но ведь северные олени, и вообще большинство видов оленей, не бродят стадами. Они предпочитают прятаться в рощицах и кустарниках. Редко увидишь вместе больше пары самцов или пары самок с детенышами, конечно, за исключением брачного сезона, – заметила Тефона.

Эйла была уверена, что Джохаррану это известно, но юная Тефона гордилась знаниями, приобретенными за время дозоров. И Джохарран дал ей возможность высказаться.

– Мне кажется, нам не следует трогать взрослого самца и, по крайней мере, одну из самок с детенышами, если мы сможем догадаться, чьи они, – сказал Джохарран.

Эйла подумала, что это хорошее предложение. Вновь отметив мудрость Джохаррана, она окинула его изучающим взглядом. Его коренастое мощное телосложение не оставляло сомнений в том, что он так же силен, как большинство мужчин, хотя Джондалар перерос его почти на голову. Руководство такой большой и порой непокорной Пещерой было ему вполне по плечу; он внушал уверенность и спокойствие. Эйле подумалось, что Бран, вождь воспитавшего ее Клана, нашел бы с ним общий язык. Он тоже был мудрым вождем… в отличие от Бруда.

Большинство встреченных ею вождей Зеландонии по праву занимали высокое положение. Пещеры обычно выбирали хороших вождей, но если бы Джохарран оказался неспособным выполнять возложенные на него обязанности, то Пещера могла бы просто заменить его другим, более подходящим вождем. Смещение неудачного вождя проходило без всяких церемоний; он просто терял своих сторонников.

Но Бруда никто не выбирал, осознала она. Ему было предназначено стать очередным вождем по праву рождения. Поскольку он родился у очага вождя, то считалось, что у него будет соответствующая память для руководства Кланом. И возможно, так и было, но проявлялась она в наследниках по-разному. Бруд явно выделялся качествами, помогающими руководить людьми, такими как гордость, умение приказывать и добиваться уважения. Гордость Брана, черпала силы в достижениях его Клана, что также породило уважение к нему, и он правил хорошо, поскольку его решения основывались в основном на мнениях и настроениях людей. Гордость Бруда была раздута до высокомерия; он любил приказывать, но не слушал разумных советов и хотел, чтобы его уважали за его собственные подвиги. Бран пытался помочь ему, но Бруд никогда не смог бы стать таким вождем, каким был Бран.

После окончания обсуждения Эйла тихо сказала Джондалару:

– Я хотела бы проехаться и поискать бизонов. Как ты думаешь, Джохарран не будет возражать, если я спрошу Тефону, где она в последний раз видела их?

– Нет, думаю, не будет, но почему бы тебе самой не поговорить с ним? – заметил Джондалар.

Они вдвоем подошли к вождю, и когда Эйла рассказала ему о своем желании, он сказал, что собирался спросить Тефону о том же самом.

– А ты думаешь, что сможешь отыскать это стадо? – спросил он.

– Не знаю точно, но, очевидно, оно бродит где-то неподалеку, а Уинни бегает гораздо быстрее, чем человек, – сказала Эйла.

– Но мне казалось, ты говорила, что хочешь поохотиться вместе с нами на оленей, – сказал Джохарран.

– Конечно, хочу, но я думаю, что успею разыскать бизонов и вовремя присоединиться к вам на оленью охоту, – сказала она.

– Что ж, я не прочь узнать, где сейчас находятся бизоны, – сказал Джохарран. – Давай спросим у Тефоны, где они были.

– Я думаю, мне лучше поехать с Эйлой, она пока не знает наши края. Она может не понять объяснений Тефоны.

– Езжайте, но надеюсь, вы вернетесь вовремя. Мне хотелось бы посмотреть на ваши копьеметалки в действии, – сказал Джохарран. – Если с их помощью можно будет делать хоть половину того, что вы наговорили, то у нас появятся большие преимущества.

Переговорив с Тефоной, Эйла и Джондалар галопом поскакали в нужном направлении, Волк вприпрыжку последовал за ними, а остальной отряд продолжил движение вверх по течению. Племя Зеландонии жило в живописной гористой местности, изрезанной отвесными скалами, широкими речными долинами, покатыми холмами и возвышенными плато. Окаймленные галереями деревьев извилистые реки текли по лугам и полям, а порой их берега сжимали отвесные скалы. Жившие здесь люди привыкли к такому разнообразию пейзажей и легко взбирались на крутые горы или ползли по почти отвесным скалам, прыгали по скользким камням, пересекая реку, или переплывали ее против течения, проходили гуськом по скалистым карнизам над стремительно несущимися водами или рассыпались по просторам равнин.

Охотники, разделившись на маленькие группы, утопая по пояс, шли по луговой траве, еще по-весеннему зеленой и свежей. Джохарран посматривал по сторонам, поджидая возвращения брата и его странной компании – иноземной женщины, двух лошадей и волка – и надеясь, что они успеют вернуться к началу охоты, хотя понимал, что нет особой нужды в их возвращении. Такому большому охотничьему отряду вряд ли будет сложно поймать нескольких оленей.

Задолго до полудня охотники заметили неподалеку самца с огромными ветвистыми рогами и остановились, чтобы условиться о деталях преследования. Джохарран услышал топот копыт и обернулся. Эйла и Джондалар успели все-таки вернуться вовремя.

– Мы обнаружили их! – взволнованным шепотом произнес Джондалар, когда они спешились. Он не стал кричать, заметив поблизости здоровенного оленя. – Они вновь поменяли направление. И движутся в сторону загона! Я убежден, что мы сможем заставить их ускорить движение в нужном направлении.

– А далеко они сейчас? – спросил Джохарран. – Нам-то придется идти туда. Кроме вас, ни у кого больше нет лошадей.

– Не очень далеко от загона, сделанного Третьей Пещерой. Вы успеете добраться туда без особой спешки, – сказала Эйла. – Все отлично складывается, Джохарран, ты вполне сможешь организовать охоту на бизонов.

– На самом деле, старший, ты можешь участвовать в оленьей охоте, – сказал Джондалар.

– Ну, оленей-то мы уже догнали, а до бизонов еще надо дойти. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе, – сказал Джохарран. – Но если они не слишком далеко, то мы можем потом попытаться взять и бизонов. Итак, вы хотите присоединиться к этой охоте?

– Хотим, – сказал Джондалар.

– Конечно, – почти одновременно с ним сказала Эйла. – Джондалар, давай привяжем лошадей к дереву на берегу. Может, мне стоит привязать также и Волка. Охота всегда возбуждает его, и ему, возможно, захочется «помочь», но его помощь может оказать медвежью услугу другим охотникам, или он будет путаться под ногами, не зная, что делать.

Во время обсуждения последних деталей оленьей охоты Эйла внимательно присмотрелась к маленькому стаду, особенно к взрослому самцу. Ей вспомнилось, как она впервые увидела вполне зрелого самца северного оленя. Он был почти такой же. В холке немного выше лошади, хотя, конечно, не такой высокий, как мамонт, но этих животных называли еще гигантскими оленями, потому что среди многочисленных видов оленей они достигали самых больших размеров. Но не размер тела этих животных придавал им исключительно впечатляющий вид, а размер их рогов. Эти массивные, ветвистые, периодически сбрасываемые рога, что появлялись на их головах, с каждым годом вырастали все длиннее, и их длина у взрослого самца могла достигать двенадцати футов.

Эйла прикинула, что если бы мужчину ростом с Джондалара поставить на плечи такого же верзилы, то их общая высота как раз равнялась бы длине одного рога. Из-за этих раскидистых рогов им пришлось покинуть родные леса, где предпочитало жить большинство их родственников; северные олени обитали теперь на открытых равнинах. Они питались травой, в основном объедали верхушки высокого лугового разнотравья и съедали больше других оленей, но не отказывались при случае и от молодых кустарников, деревьев и прочих лиственных растений по берегам рек.

Когда гигантский олень достигал зрелости и полного расцвета, то из-за его огромных и продолжающих расти рогов, казалось, что он сам с каждым годом продолжает увеличиваться в размерах, хотя его кости больше не росли. Чтобы носить такое тяжелое украшение, ему приходилось развивать мощные плечевые и шейные мускулы, которые постоянно укреплялись, приноравливаясь к растущим рогам, и в результате у него развился заметный горб на холке, где сплетались воедино мускулы, сухожилия и соединительные ткани. Это стало видовой генетической чертой. Даже самки имели заметный горб, хотя и меньшего размера. А из-за такой могучей мускулатуры головы мегацеросов выглядели маленькими и непропорционально изящными.

Пока вожди обсуждали подходы, остальные занимались маскировкой, Джохарран и несколько других охотников раздали кожаные мешочки с мазью. Эйла сморщила нос, почуяв отвратительный запах.

– Эта мазь сделана из мускусных желез, расположенных в ногах оленя, и смешана с жиром, срезанным сразу над хвостом, – сказал ей Джондалар. – Она скроет наш запах, если ветер вдруг переменится.

Кивнув, Эйла нанесла пахучую смесь на руки и подмышки, ноги и пах. Пока Джондалар нацеплял свою оленью маску, Эйла пыталась совладать со своей.

– Давай я покажу тебе, – сказала Смелая. Она уже успела замаскироваться.

Эйла благодарно улыбнулась, когда эта женщина показала ей, как надевают маскировочную кожаную накидку с приделанной к ней оленьей головой. Она взялась за рога с дополнительными крепежными палками непонятного назначения.

– Какая тяжесть! – воскликнула Эйла, пораженная весомостью рогатого головного убора, который ей пришлось водрузить на голову.

– Это еще маленькие рога юных самцов. Нам ведь не нужно, чтобы тот здоровый самец подумал, что мы вызываем его на бой, – усмехнулась Смелая.

– Но разве это не свалится во время движения? – спросила Эйла, пытаясь подвинуть маскировочный плащ в более удобное положение.

– Им управляют с помощью этих ручек, – сказала Смелая, показывая, как поправить деревянными палками этот громоздкий головной убор.

– Неудивительно, что у этих северных оленей такие здоровенные шеи, – заметила Эйла. – Им нужны могучие мускулы уже только для того, чтобы удержать рога на голове.

Охотники двинулись вперед, ветер дул им навстречу, унося человеческий запах прочь от чувствительных оленьих носов. Достигнув места, с которого уже хорошо было видно животных, охотники остановились. Северные олени мирно паслись, объедая нежные листочки низкорослого кустарника.

– Последи за ними внимательно, – тихо прошептал Джондалар. – Видишь, как они едят и поглядывают вверх? Потом они пройдут немного вперед и вновь начнут жевать. Нам нужно подражать их движениям. Сделаешь несколько шагов в их сторону и наклонишь голову, словно ты олень, только что заметивший сочные листочки и остановившийся, чтобы полакомиться ими. Потом поднимай голову. Стой совершенно неподвижно с поднятой головой. Не смотри прямо на них, но держи в поле зрения того здоровенного самца и замри вовсе, если увидишь, что он смотрит на тебя. Сейчас мы собираемся разойтись по кустам точно так же, как и они. Чтобы подобраться к ним поближе, нам нужно внушить им, что мы просто другое оленье семейство. Не вынимай оружия как можно дольше. Держи дротики наготове за спиной во время переходов и не ходи слишком быстро, – пояснил он.

Эйла внимательно выслушала его указания. Это было забавно. Она провела много лет, наблюдая за жизнью диких животных, особенно хищников, но также и животных, на которых приходилось охотиться. Она хорошо во всех подробностях изучила их повадки. Научившись выслеживать их, она в итоге научилась и охотиться, но никогда прежде ей не приходилось изображать животных. Сначала она понаблюдала за остальными охотниками, потом внимательно присмотрелась к оленям.

Приобретенные в детстве навыки понимания жестов и движений людей Клана давали ей заметное преимущество. Эйла четко подмечала все детали, малейшие движения этих животных. Она увидела, как они потряхивают головой, избавляясь от жужжащих насекомых, и сразу удачно воспроизвела это движение. Повторяя их движения в соответствующей очередности, Эйла подсознательно оценивала, как долго они стоят, наклонив голову, и как долго оглядываются по сторонам. Взволнованная и увлеченная, она старательно осваивала новый способ охоты. Двигаясь в сторону намеченной добычи, она уже почти ощущала себя оленем.

Наметив жертву, Эйла медленно продвигалась в ее сторону. Сначала она остановила свой выбор на толстой оленихе, но передумала, решив, что ей нужны рога, и направилась за молодым самцом. Джондалар объяснил ей, что мясо пойдет в общий котел, но шкура, рога, сухожилия и вообще любые пригодные для каких-либо целей части принадлежат охотнику, убившему животное.

Когда охотники почти вплотную подошли к оленям, она заметила, как Джохарран дал предупредительный знак. Охотники схватились за копья; Эйла и Джондалар вставили свои дротики в копьеметалки. Она понимала, что уже давно могла бы метнуть свой дротик, но у остальных охотников не было копьеметалок, а после ее попадания другие олени умчались бы прочь, лишив остальных охотников возможности достать их копьями.

Увидев, что все готовы, Джохарран дал резкий сигнал к охоте. Охотники почти одновременно метнули копья. Некоторые из этих мощных животных вскинули головы и бросились бежать, еще не сознавая, что они уже тяжело ранены. Великолепный взрослый самец взревел, давая сигнал к бегству, но за ним последовали лишь одна самка с детенышем. Все произошло слишком быстро и неожиданно, вожак умчался прочь, а раненые олени, сделав пару шагов, спотыкались и падали на колени.

Охотники, проверяя добычу, добивали раненых животных, чтобы те не мучились, и разбирались, чье оружие свалило оленей. Декоративное украшение каждого копья являлось личным знаком охотника. Конечно, каждый охотник и так мог узнать свое оружие, но отличительные знаки вырезались для того, чтобы устранить любые сомнения и избежать споров. Если два копья поражали одну цель, то пытались определить, какое из них нанесло смертельный удар. Если определенного ответа не находилось, то добыча доставалась обоим охотникам и они делили ее между собой.

Сразу стало ясно, что короткий дротик Эйлы убил наповал молодого самца. Этот молодой самец стоял в кустах дальше всех остальных оленей. В него было трудно попасть, и, очевидно, никто больше не попытался достать его, по крайней мере, никаких других копий в нем не обнаружилось. Люди обсуждали не только дальность полета дротика из копьеметалки, но меткое попадание, и спрашивали, долго ли надо практиковаться, чтобы достичь такого мастерства. Некоторым хотелось попробовать, но многие сочли это просто случайным удачным попаданием и сомневались, нужно ли им так напряженно тренироваться.

К Джохаррану, Эйле и Джондалару, стоявшим в окружении охотников Девятой Пещеры, подошел Манвелар.

– Что вам удалось разузнать о бизонах? – спросил он. Обсуждение и подготовка этой охотничьей вылазки породили атмосферу напряженного ожидания, но преследование и Охота на оленей закончились так быстро и удачно, что у охотников осталась масса неизрасходованных сил.

– Стадо вновь повернуло на север, в сторону загона, – сказал Джондалар.

– Ты и правда считаешь, что они подойдут сегодня к нему достаточно близко, для того чтобы мы смогли заманить их в загон? – спросил Джохарран. – Времени у нас еще много, и я был бы не против раздобыть еще нескольких бизонов.

– Мы заставим их подойти, – сказал Джондалар.

– Каким же образом, если не секрет? – спросила Смелая. Джондалар заметил, что, по сравнению со вчерашним днем, сарказма в ее голосе явно поубавилось.

– Манвелар, ты ведь знаешь, где находится этот загон? И сколько времени понадобится охотникам, чтобы дойти до него? – сказал Джондалар.

– В общем, да, хотя Тефоне известно об этом лучше, чем мне, – сказал Манвелар. Эта молодая женщина оказалась не только отличным следопытом, но и отличным охотником. Услышав, что Манвелар упомянул ее имя, она вышла вперед. – Как далеко отсюда до загона?

Она слегка призадумалась, оценила положение солнца в небе и сказала:

– Если пойдем хорошим шагом, то, я думаю, доберемся туда вскоре после полудня. Но когда я последний раз видела бизонье стадо, оно было далеко от загона.

– Когда мы обнаружили их, то они шли в нужном нам направлении, и мне думается, что мы сможем заставить их увеличить скорость движения с помощью лошадей и Волка, – сказал Джондалар. – Эйла уже делала так раньше.

– А вдруг вы не сумеете? Что, если мы придем туда, а бизонов нет и в помине? – спросил Кимеран. Он мало успел пообщаться с Джондаларом после его возвращения, так же как и с Эйлой, и хотя он слышал много рассказов о своем старом друге и приведенной им женщине, однако в отличие от других соплеменников не видел еще тех многочисленных удивительных вещей, на которые они способны. До сегодняшнего утра он не видел даже, как они ездят на лошадях, и сомневался в их возможностях.

– Тогда нам не придется лишний раз демонстрировать нашу меткость и ловкость, но такое разочарование нам уже приходилось испытывать, – заметил Манвелар.

Кимеран пожал плечами и криво усмехнулся.

– Да уж, наверное, ты прав, – согласился он.

– Есть у кого-то еще какие-то возражения против бизоньей охоты? Можно, конечно, удовольствоваться этими оленями, – сказал Джохарран. – Во всяком случае, нам нужно приступить к разделке туш.

– Это не проблема, – сказал Манвелар. – Тефона сможет отвести вас к загону. Она знает дорогу. А я вернусь в Пещеру Двуречья и соберу людей, которые займутся нашими трофеями, да еще пошлю гонца в другие Пещеры, чтобы они шли на помощь. Помощники нам совсем не помешают, если бизонья охота пройдет удачно.

– Я готов идти на бизонов.

– И я пойду.

– Считайте и меня тоже.

Вперед выступили несколько добровольцев.

– Отлично, – сказал Джохарран. – Вы вдвоем отправляйтесь вперед и сообразите, как загнать бизонов в ловушку. Остальные как можно быстрее пойдут вслед за вами.

Эйла и Джондалар направились к лошадям. Волк ужасно обрадовался их приходу. Ему не нравилось сидеть на привязи. Эйла редко ограничивала его свободу, и он не привык к такому состоянию. Лошади приспособились к нему явно лучше, но их и привязывали гораздо чаще. Вскочив на лошадей, загонщики помчались вперед, Волк резво бежал рядом с ними, а оставшиеся охотники заметили, как они быстро скрылись из виду. Все верно. Лошади, несомненно, могут бегать быстрее людей.

Наездники решили для начала съездить к ловушке, чтобы прикинуть, как далеко находятся от нее бизоны. Круглый загон произвел на Эйлу большое впечатление, и она спешилась, собираясь получше осмотреть его. Его построили из стволов небольших деревьев, а щели между ними заткнули в основном валежником, но попадались и другие подручные средства: обломки костей и рогов. Этот загон соорудили несколько лет назад, и со временем он слегка сдвинулся с места. Использованные в конструкции деревья не были вкопаны в землю. Но все стволы были крепко связаны между собой, чтобы попавшее в загон животное не смогло прорваться на свободу. Эта изгородь было довольно прочной и лишь прогибалась от ударов; иногда, если удар был особенно мощным, мог сдвинуться с места даже весь загон.

Множеству людей пришлось изрядно потрудиться, чтобы нарубить в этом, в общем-то, луговом краю столько деревьев и веток, притащить их все в удобное для охоты место и построить изгородь, способную противостоять неистовому натиску загнанных в нее больших животных и случайным атакам обезумевших от страха особей. Выпавшие или подгнившие стволы ежегодно заменяли или заново укрепляли. Загон старались использовать как можно дольше. Легче было починить его, чем построить новый, тем более что такие загоны строили в каждом удобном для охоты месте.

Этот загон стоял в узкой долине, с одной стороны ограниченной скалами, а с другой – крутыми склонами холмов, по которой обычно мигрировали стада. Когда-то по этой долине текла река, и порой избыточные воды еще заполняли сухое русло. Охотники пользовались им редко; животные, похоже, быстро соображают, какой путь становится опасным для их передвижения, и стараются избегать его.

Умельцы, чинившие эту ловушку, установили также переносные щиты из полотнищ, которые помогали согнать животных к месту входа в загон. Обычно у охотников бывает достаточно времени, для того чтобы расставить за этими полотнищами людей, которые должны пугать пытающихся удрать животных, направляя их обратно к загону. Но поскольку это была почти стихийная охотничья вылазка, никого там пока не было. Однако Эйла заметила, что обрамленные кожаные загородки обложены для устойчивости кучами камней и в них воткнуты также закрепленные на палках лоскуты кожи и ткани, обрывки сплетенных ремней или зеленые ветки и большие пучки травы.

– Джондалар, – крикнула она. Он подъехал к ней. Она подняла зеленую ветвь с куском кожи. – Любые взмахи или движения в неожиданных местах обычно пугают бизонов, особенно когда они обращены в бегство, по крайней мере так случилось, когда мы загоняли бизонов в ловушку Львиной стоянки. Такими палками надо пугать бегущих к загону животных, чтобы они не уклонялись в сторону. Как ты думаешь, мы можем позаимствовать кое-какие из этих предметов на время? Они пригодятся нам, чтобы загнать сюда стадо.

– Ты права. Они именно для этого и предназначены, – сказал Джондалар, – и я уверен, что никто не станет возражать против такого заимствования, если оно поможет нам загнать сюда бизонов.

Покинув эту долину, они поехали туда, где утром обнаружили стадо. Эти тяжелые, медленно передвигающиеся животные протоптали хорошо заметные следы, и оказалось, что они уже продвинулись в сторону к загонной долине. Всего это стадо насчитывало около пятидесяти особей – самцов, самок и молодняка. Бизоны уже начали сходиться вместе, чтобы со временем образовать огромное миграционное стадо.

В определенное время года бизоны собирались в такие огромные сообщества и двигались подобно извилисто текущему темно-коричневому потоку, ощетинившемуся большими черными рогами.

Потом они вновь делились на более мелкие группы, иногда ненамного превышавшие состав одного семейства, но все-таки предпочитали передвигаться достаточно крупными стадами. В общем-то, жизнь в стаде была более безопасной. Хотя хищники, особенно пещерные львы или стаи волков, часто отбивали какого-то бизона от стада, но обычно им доставалось слабое или больное животное, что позволяло выжить здоровым и сильным.

Наездники медленно приблизились к стаду, но бизоны едва замечали их. Лошади не вызывали у них тревоги, хотя Волка они постарались обойти стороной. Бизоны заметили его, но его вид также не вызвал у них особого страха; конечно, они сторонились его, но осознавали, что одинокому волку не справиться с таким крупным животным, как бизон. Самец бизона, как правило, достигает в холке высоты шести футов и шести дюймов и весит около тонны. Его голова увенчана длинными черными рогами, а длинные волосы в нижней части шеи образуют бороду, свисающую из-под массивных челюстей. Самки отличаются меньшим размером, но и те и другие могут двигаться быстро и проворно, взбираться по крутому склону и перепрыгивать через значительные преграды.

Даже по каменистым ущельям они способны довольно долго мчаться галопом, задрав хвост и пригнув к земле голову. Бизон не боится воды и хорошо плавает, а потом сушит свою толстую шерсть, катаясь по песку или валяясь в пыли. Предпочитая питаться по вечерам, они вяло жуют свою жвачку в течение дня. Обладают очень острым слухом и обонянием. Взрослого разъяренного и готового к схватке бизона трудно убить с помощью зубов, когтей или копий, но один бизон дает пятнадцать сотен фунтов мяса, помимо жира, костей, шкуры и рогов. Бизоны – весьма величественные и благородные животные, и охотники почитают их, восхищаясь их силой и смелостью.

– У тебя есть идеи насчет того, как нам лучше всего направить их в ту долину? – спросил Джондалар. – Обычно мы предоставляли им возможность идти своим путем и пытались осторожно направлять их в сторону ловушки, по крайней мере, пока они не подойдут к ней достаточно близко.

– Мы с тобой во время Путешествия обычно пытались отбить одно животное от стада. Сейчас нам надо, чтобы все они продолжали идти в сторону той долины, – сказала Эйла. – Мне кажется, если мы с криками поскачем за ними, то они бросятся бежать, а если какие-то бизоны попытаются уклониться в сторону, то мы заставим их повернуть обратно, пугая этими палками. Мы же не хотим, чтобы они умчались в другом направлении. Волк тоже любит погонять бизонов, и ему отлично удается удерживать их вместе.

Глядя на солнце, она попыталась оценить, когда они смогут пригнать стадо к загону, и прикинуть, где сейчас находятся остальные охотники. «Да, пожалуй, уже пора гнать их к загону», – решила Эйла.

Выйдя на исходную позицию, они переглянулись и, кивнув друг другу, с громкими криками направили лошадей в сторону стада. В одной руке Эйла держала большую ветку, а в другой – кожаный лоскут, обе руки у нее были свободными, поскольку она не пользовалась ни поводьями, ни уздечкой для управления Уинни.

Когда Эйла впервые села на спину лошади, то даже не пыталась управлять ею, и ее движения были совершенно непроизвольными. Она просто вцепилась в лошадиную гриву, позволив животному двигаться по собственному желанию. У нее возникло такое волнующее чувство свободы, словно они летели как ветер. Лошадь сама замедлила шаг и повернула обратно в знакомую долину. Там находился единственный дом, который она знала. Потом Эйла стала постоянно ездить на лошади, но поначалу ее управление было неосознанным. Лишь позже она осознала, что давление и движения ее тела выдают ее намерения.

В тот раз, впервые после ухода из Клана, Эйла в одиночку отправилась на большую охоту, она загнала табун лошадей в привычную для него долину, где заранее выкопала яму-ловушку. Она не знала, что лошадь, которой суждено было упасть в ее ловушку, была кормящей матерью, пока не заметила нескольких гиен, преследующих одинокого жеребенка. С помощью пращи девушка отогнала этих противных тварей и спасла жеребенка скорее потому, что ненавидела гиен, чем потому, что хотела спасти животное, но раз уж она спасла его, то почувствовала себя обязанной позаботиться о нем. Многолетние наблюдения подсказали ей, что ребенок и его мать питаются одной и той же пищей, только ребенку нужно ее размягчить, и она принялась готовить зерновые отвары, чтобы накормить юную кобылку.

Вскоре Эйла поняла, что спасение этой лошадки оказалось выгодно им обеим. Раньше она жила одна в своей долине, а теперь с благодарностью общалась с живым существом, разделившим с ней одиночество. Она вовсе не собиралась приручать эту лошадь, у нее даже мыслей таких не было. Она считала лошадку своей подругой. Позже их дружба окрепла, и кобыла начала позволять вырастившей ее женщине ездить на ее спине и послушно возить Эйлу туда, куда она ее направляла.

В период первой течки Уинни пожила немного в табуне, но вернулась обратно к Эйле, когда умер вожак табуна. Жеребенок родился у нее вскоре после того, как Эйла нашла раненого мужчину, которого, как выяснилось, звали Джондаларом. Он дал этому жеребенку имя и воспитывал его по своему собственному усмотрению. Он придумал повод, или недоуздок, чтобы направлять и сдерживать молодого жеребца. Эйла также сочла его изобретение полезным, ведь иногда приходилось привязывать даже Уинни для ограничения области ее передвижения, и Джондалар пользовался поводком, если ему случалось вести Уинни. Он редко ездил на кобыле, поскольку не совсем понимал, какими сигналами Эйла управляет ею, да и лошадь не понимала его. Такое же непонимание сложилось между Эйлой и Удальцом.

Эйла мельком глянула на Джондалара, который мчался за бизоном, с легкостью управляя Удальцом, и размахивал веткой перед мордой молодого быка, вынуждая его бежать вместе с остальными. Потом она сама поскакала за шарахнувшейся в сторону перепуганной коровой, но Волк, оказавшись проворнее, быстро загнал ее обратно в стадо; Эйла с улыбкой взглянула на него, он явно с наслаждением преследовал бизонов. Вся их компания – женщина, мужчина, две лошади и волк – привыкла действовать заодно, они вместе жили и охотились во время долгого Путешествия по берегам реки Великой Матери, во время перехода через равнины в эти западные края.

Неподалеку от загонной долины Эйла заметила, что стоящий в сторонке мужчина машет ей рукой, и облегченно вздохнула. Охотничий отряд успел занять свою позицию. Теперь можно было спокойно гнать стадо дальше, поскольку они уже приближались ко входу в эту долину, но тут пара впереди бегущих бизонов начала поворачивать. Эйла пригнулась к шее кобылы, что являлось неким подсознательным приказом для Уинни ехать быстрее. И, словно угадывая мысли наездницы, кобыла стремительно помчалась наперерез бизону, не отклонившемуся от входа в узкую долину. Когда Уинни обошла его, Эйла, крича, что есть сил, начала размахивать зеленой ветвью и кожаным лоскутом перед мордой этой старой осторожной коровы, заставив ее в итоге повернуть обратно. Остальное стадо последовало за ней.

Волк и двое всадников на лошадях вынуждали стадо бежать вместе в одном направлении, но в этой сужающейся, ведущей в загон долине бег пришлось замедлить, поскольку бизоны стали наталкиваться друг на друга. Эйла заметила, что один бык рванулся в сторону, чтобы избавиться от напиравших сзади животных.

Из-за загородки появился охотник и метнул в него копье. Оружие попало в цель, но рана оказалась несмертельной, и животное по инерции продолжало двигаться вперед. Охотник отпрыгнул назад и попытался спрятаться за ограждающее полотнище, но это была слабая преграда для такого могучего быка. Разъяренное от боли животное даже не заметило, как отшвырнуло загородку в сторону. Мужчина упал вместе с ней, и обезумевший бизон растоптал его.

Эйла, в ужасе глядя на происходящее, мгновенно вытащила копьеметалку и дротик, когда увидела попавшее в бизона копье. Она также метнула в него дротик и послала Уинни к месту происшествия, пренебрегая опасностью, исходящей от бегущего стада, и прямо на бегу спрыгнула с лошади. Она отбросила продавленную загородку и опустилась на колени около раненого, который лежал на земле неподалеку от рухнувшего бизона. Охотник застонал. Он был жив.




Глава 13


Блестевшая от пота Уинни нервно гарцевала на месте, поглядывая, как проносятся к загону остальные бизоны. Достав лекарскую сумку из вьючной корзины, Эйла успокаивающе похлопала лошадь по спине, но мысленно уже сосредоточилась на раненом, на том, что она сможет сделать для него. Она даже не заметила, как закрылись ворота загона, и бизоны оказались в ловушке, как охотники начали методичный забой животных.

Волк наслаждался погоней, но еще до того, как захлопнулись ворота, он вдруг остановился и побежал искать Эйлу. Она стояла на коленях около раненого мужчины. Несколько охотников направились к ней и лежавшему на земле мужчине, но, заметив волка, предпочли остановиться подальше. Не замечая, что за ней наблюдают, Эйла начала обследование. Мужчина потерял сознание, но она нащупала слабое биение пульса на его шее. Потом частично освободила его от одежды.

На теле не было рваных ран, но в области груди и живота уже проступало большое сине-черное пятно. Осторожно она прощупала его грудную клетку и живот вокруг темных кровоподтеков. Нажала разок посильнее. Раненый дернулся и вскрикнул от боли, но не пришел в сознание. Прислушавшись к его дыханию, она услышала тихий булькающий звук, потом заметила, что из уголка его рта течет струйка крови, и поняла, что у него внутренние повреждения.

Подняв голову, она встретила взгляд пронзительно синих глаз Джондалара и его привычное озабоченное выражение, затем второй почти такой же озабоченный и вопросительный взгляд. Она отрицательно покачала головой, глядя на Джохаррана.

– Ужасное несчастье, – сказала она. – Его растоптал бизон. – Она посмотрела на мертвое животное, рухнувшее рядом с раненым. – У него сломались ребра. Они проткнули ему легкие и, возможно, что-то еще. Трудно сказать наверняка. У него внутреннее кровотечение. Я боюсь, что ему уже ничто не поможет. Если у него есть жена, то следует кого-то послать за ней. Я опасаюсь, что еще до наступления завтрашнего дня он отправится в мир Духов.

– Не-е-е-ет! – крикнул кто-то в толпе охотников. Пробившийся вперед молодой мужчина опустился рядом с раненым. – Нет, неправда! Не может быть! Откуда она знает? Только Зеландони может знать это. А она даже не из нашего племени!

– Это его брат, – сказал Джохарран.

Молодой парень попытался обнять лежавшего на земле мужчину, затем повернул его голову к себе, надеясь, что брат посмотрит на него.

– Очнись, Шевонар! Пожалуйста, очнись, – умолял парень.

– Успокойся, Ранокол. Ты не поможешь ему. – Вождь Девятой Пещеры попытался поднять молодого парня, но тот вырвался и оттолкнул его.

– Все нормально, Джохарран. Оставь его в покое. Братья имеют право проститься, – сказала Эйла и, заметив, что раненый пошевелился, добавила: – Брат может заставить его прийти в себя, хотя ему будет очень больно.

– А разве в твоей лекарской сумке, Эйла, нет ивовой коры или чего-то болеутоляющего? – спросил Джондалар. Он знал, что она всегда носит с собой набор необходимых целебных трав. Охота обычно чревата опасностями, от нее можно ожидать любых осложнений.

– Есть, разумеется, но думаю, что ему нельзя давать питье. Слишком серьезны внутренние повреждения. – Она задумчиво помолчала и сказала: – Хотя, возможно, припарка облегчит его боль. Я попробую приготовить ее. Для начала нужно организовать для него удобное место, а мне потребуется топливо, чтобы развести костер и вскипятить воду. Так у него есть жена, Джохарран? – повторила она свой вопрос. – Мужчина кивнул. – Тогда нужно послать кого-то за ней, а также за Зеландони.

– Конечно, – согласился Джохарран, вдруг вновь отмечая странность ее произношения, хотя, в общем-то уже перестал замечать это.

Манвелар вмешался в их разговор:

– Пусть несколько человек устроят место для раненого, подальше от охотничьего загона приготовят удобную лежанку.

– По-моему, там в скале есть небольшая пещера, – вмешалась в разговор Тефона.

– Да, одна пещера точно есть где-то поблизости, – добавил Кимеран.

– Отлично, – сказал Манвелар. – Тефона, отправляйся туда с небольшой компанией и устрой там лежанку, на которую можно будет его перенести.

– Мы пойдем с ней, – сказал Кимеран и позвал с собой несколько человек из Второй и Седьмой Пещер, которые участвовали в этой охоте.

– Брамевал, ты ведь сможешь отправить людей за топливом и водой? А мы пока придумаем, на чем его перенести. Кое у кого есть с собой спальные скатки, мы возьмем несколько штук для него, в общем, раздобудем все, что может понадобиться, – заключил Манвелар и обратился ко всем остальным охотникам: – Нам нужен быстрый бегун, чтобы сообщить обо всем в Пещеру Двуречья.

– Предоставьте это мне, – сказал Джондалар. – Я смогу передать сообщение, а быстрее Удальца туда никто не домчится.

– Да уж, тут ты прав.

– Тогда, может быть, ты доедешь и до Девятой Пещеры, чтобы позвать сюда Релону и Зеландони? – предложил Джохарран. – Расскажи Пролеве о случившемся. Она хорошо знает, что надо делать в подобных случаях. Именно Зеландони должна сообщить обо всем жене Шевонара. Она, возможно, захочет, чтобы ты объяснил ей, как все случилось, но ты предоставь все разговоры Зеландони.

Обернувшись, Джохарран посмотрел на охотников, все еще стоявших вокруг раненого, большинство из них были из Девятой Пещеры.

– Рашемар, солнце уже высоко, становится жарко. Мы дорого заплатили за сегодняшнюю добычу, надо постараться, чтобы она не пропала. Бизонов нужно выпотрошить и снять с них шкуры. Смелая со своими людьми уже занимается этим, но я уверен, ей не помешает наша помощь. Солабан, может, ты организуешь несколько человек, чтобы помочь Брамевалу принести топливо, воду и все остальное, что может потребоваться Эйле, а когда Кимеран и Тефона найдут место, ты поможешь им перенести Шевонара.

– Надо известить и другие Пещеры о том, что нам нужна помощь, – сказал Брамевал.

– Джондалар, ты сможешь заехать к ним на обратном пути и рассказать о случившемся? – спросил Джохарран.

– Когда ты доедешь до Пещеры Двуречья, скажи там, чтобы разожгли сигнальный огонь, – посоветовал Манвелар.

– Отличная мысль, – согласился Джохарран. – Тогда Пещеры сразу узнают, что что-то случилось, и будут ждать гонца. – Он подошел к иноземной женщине, которая, похоже, скоро будет членом его Пещеры, а вероятно, и Зеландони, и которая уже оказала им всевозможные услуги. – Эйла, сделай для него все, что в твоих силах. Мы как можно быстрее доставим сюда его жену и Зеландони. Если тебе что-нибудь понадобится, скажи Солабану. Он все сделает для тебя.

– Спасибо, Джохарран, – сказала она и повернулась к Джондалару. – Если ты расскажешь Зеландони о том, что произошло, то она, я уверена, будет знать, что захватить с собой, но сейчас я проверю запасы моих трав. По-моему, мне нужно, чтобы она захватила пару видов лекарственных трав. И возьми с собой Уинни, тогда ты сможешь привезти сюда вещи на волокуше, ей это привычнее, чем Удальцу. Зеландони сможет даже поехать на ней, а жену Шевонара можно посадить на спину Удальца, если они согласятся.

– Я не уверен, Эйла. Зеландони очень тяжелая, – сказал Джондалар.

– Я уверена, что Уинни выдержит такую нагрузку. Тебе просто придется устроить удобное сиденье. – Она глянула на Джондалара с печальной усмешкой. – Но ты прав, большинство людей не привыкли ездить на лошадях. Я уверена, эти женщины предпочтут пройтись пешком, но им понадобятся палатки и запасы пищи. В общем, волокуша все равно пригодится.

Сняв вьючные корзины, Эйла набросила недоуздок на шею Уинни и отдала повод Джондалару. Он привязал его конец к недоуздку Удальца, оставив достаточную длину для свободного передвижения. Но кобыла не привыкла следовать за рожденным ею жеребцом. Обычно это он следовал за ней. И хотя Джондалар, сидя на спине Удальца, направлял его с помощью ремней, закрепленных на недоуздке, Уинни шла слегка впереди них, но, казалось, она чувствовала, куда именно хочет ехать этот мужчина.

Глядя на удаляющуюся компанию, Эйла, усмехнувшись про себя, подумала, что лошади охотно выполняют приказания своих двуногих друзей при условии, что они не противоречат их собственному ощущению естественного миропорядка. Обернувшись, она увидела, что Волк наблюдает за ней. Когда лошади уезжали, она приказала ему оставаться на месте, и он терпеливо ждал других распоряжений.

Ее внутренняя насмешливая улыбка, вызванная поведением Уинни, мгновенно растаяла, когда она вновь взглянула на раненого охотника.

– Его нужно осторожно перенести, Джохарран, – сказала она.

Вождь кивнул и позвал на помощь несколько человек. Они соорудили импровизированные носилки, связав пару копий для укрепления основы и затем закрепив поперек них лоскуты одежды. Когда вернулись Кимеран и Тефона, сообщив, что нашли поблизости маленький грот, раненого уже осторожно переложили на носилки, и он был готов к переноске. Эйла позвала к себе Волка, чтобы не путался под ногами, и четверо мужчин, взявшись за концы копий, понесли носилки.

Когда они прибыли на место, Эйла начала помогать людям, уже расчищавшим пол возле известняковой стены под небольшим навесом. На земляном полу лежал слой занесенных ветром сухих листьев, обломков камней, а также высохший помет гиен, оставшийся с тех времен, когда эти питающиеся падалью хищники использовали эту пещеру в качестве норы.

Эйла обрадовалась, узнав, что поблизости есть вода. В конце этого навеса темнел вход в еще одну пещерку, а прямо внутри ее находился водоем, подпитываемый родниковым ручьем, сбегавшим со скалы. Она показала Солабану и его помощникам, где лучше развести костер из принесенного ими топлива.

По просьбе Эйлы несколько человек принесли свои спальные скатки, которые сложили друг на друга, чтобы устроить более высокое ложе. Раненый пришел в себя, когда его перекладывали на носилки, но вновь потерял сознание во время переноски. Он застонал и скривился от боли, когда его переложили на эту лежанку, и опять пришел в себя. Сложив еще одну спальную скатку, Эйла подсунула ее под голову раненого, стараясь облегчить его положение. Он попытался улыбнуться, выражая благодарность, но лишь закашлялся кровью. Она обтерла ему подбородок лоскутом мягкой кроличьей кожи, который обычно хранился в ее лекарской сумке.

Эйла перебрала свои скудные запасы целебных трав и стала вспоминать, что же еще может облегчить его мучения. Можно было бы взять корень горечавки или сделать примочку из арники. И то и другое облегчает разные внутренние боли, в том числе и от ушибов, но в сумке их нет. Тонкие железки шишек хмеля применяют как успокаивающее, он мог бы расслабиться, просто вдыхая исходящий от них запах, но их тоже нет под рукой. Может, его успокоит дым какого-то растения, поскольку ему нельзя глотать жидкие отвары. Нет, дым, вероятно, вызовет у него кашель и ухудшит состояние. Она понимала, что оно безнадежно, это только вопрос времени, но должна была сделать что-то, по крайней мере, для уменьшения его боли.

«Погоди-ка, – подумала она. – По-моему, по пути сюда я видела один из видов валерианы. Тот, что имеет пахучие корни. Один из мамутов на Летнем Сходе Мамутои называл его аралией. Неизвестно, правда, как его называют Зеландонии». Она взглянула на окружающих ее людей и увидела молодую женщину, к которой Манвелар явно относился с большим уважением, Тефону, следопыта Третьей Пещеры.

Тефона осталась, чтобы помочь убрать грязь в найденной ею пещере, и сейчас поглядывала на Эйлу. Эта иноземная женщина очень заинтересовала ее. В ней было нечто привлекающее внимание людей, и, похоже, она успела за короткое время завоевать уважение Девятой Пещеры. Тефону заинтересовало, много ли эта женщина на самом деле понимает в целительстве. У нее не было никаких татуировок, как у Зеландони, но, возможно, в се родном племени они и не приняты. Порой люди пытаются обмануть окружающих, преувеличивая свои знания, но эта иноземка даже не пыталась произвести впечатление, хвастаясь или бахвалясь. Просто все, что она делает, производит глубокое впечатление, как, например, ее мастерское владение копьеметалкой. Тефона размышляла об Эйле, но удивилась, когда эта женщина окликнула ее.

– Тефона, можно я спрошу тебя кое о чем? – спросила Эйла.

– Да, – сказала Тефона, подумав о том, как странно она говорит. Слова подбирает вроде правильно, но звуки получаются странные. Может, поэтому она старается поменьше говорить.

– Ты разбираешься в растениях?

– Все знают что-то о растениях, – ответила Тефона.

– Мне нужно одно растение, листья которого похожи на наперстянку, но у него желтенькие цветочки, как у одуванчика. Я знаю, что оно называется «аралия», но это на языке Мамутои.

– Сожалею. Но я знаю некоторые растения, которые мы употребляем в пищу. И мало знаю о лекарственных травах. Тебе бы нужно спросить у Зеландони, – добавила Тефона.

Немного помолчав, Эйла сказала:

– Ты могла бы присмотреть за Шевонаром, Тефона? Мне кажется, я видела несколько аралий по дороге сюда. Я хочу пройтись и поискать их. Если он вновь придет в себя или даже при любых изменениях, сразу пошли кого-нибудь за мной, – попросила Эйла. Затем она решила объяснить еще кое-что, хотя, будучи целительницей, обычно не давала никаких пояснений своим действиям. – Если я все правильно поняла, то это растение сможет помочь ему. Я сделаю припарку из измельченных корней для сломанных костей – она легко впитывается в кожу и обладает успокаивающим действием. Если я подмешаю туда немного дурмана и, возможно, растертых листьев тысячелистника, то такой состав, по-моему, облегчит его мучения. Будем надеяться, что мне удастся все найти.

– Ну конечно, я пригляжу за ним, – сказала Тефона, почему-то вдруг обрадовавшись, что иноземка попросила ее о помощи.




Джохарран и Манвелар тихо разговаривали с Раноколом, и, хотя они находились почти рядом с ней, Эйла практически не слышала их. Все ее мысли сосредоточились на раненом, пока она следила, как греется вода – ужасно медленно. Волк лежал с ней рядом на земле, положив голову на лапы, и следил за ее движениями. Когда от воды пошел пар, она добавила туда корни аралии, чтобы они немного размягчились и их можно было растереть в кашицу для припарки. Ее порадовало также, что ей удалось найти окопник. Влажная повязка из его размельченных корней и листьев также полезна при ушибах и переломах, и хотя она вряд ли залечит раны Шевонара, нужно было использовать все возможности для уменьшения боли.

Растерев целебные растения, Эйла положила теплую кашицу прямо на почти уже черный кровоподтек, растянувшийся по грудной клетке и животу. Она отметила, что его живот стал более твердым. Он открыл глаза, когда она покрывала его куском кожи для сохранения тепла.

– Шевонар? – сказала она. В его глазах, похоже, появилось осмысленное, но озадаченное выражение. «Может, он не узнает меня», – подумала она. – Меня зовут Эйла. Твоя жена, – она запнулась, вспоминая имя, – Релона скоро придет сюда. – Он вздохнул и поморщился от боли. Видимо, ее сообщение удивило его. – Шевонар, тебя ранил бизон. Зеландони тоже скоро придет. А пока ее нет, я попытаюсь немного помочь тебе. Я положила целебную припарку тебе на грудь для уменьшения боли.

Он кивнул, но даже это стоило ему труда.

– Ты хочешь увидеть твоего брата? Он ждал, когда ты придешь в себя.

Раненый вновь кивнул, и Эйла встала и направилась к стоящим поблизости мужчинам.

– Он пришел в себя. И хочет видеть тебя, – сказала она Раноколу.

Парень быстро подошел к лежанке своего брата. Эйла последовала за ним вместе с Джохарраном и Манвеларом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ранокол.

Шевонар попытался улыбнуться, но у него получилась лишь мучительная гримаса, и от внезапного приступа кашля в уголке рта появилась кровавая слюна. Брат в панике смотрел на него, потом заметил Припарку на его груди.

– Что это такое? – спросил Ранокол звенящим, почти срывающимся на крик голосом.

– Эта припарка успокаивает его боль. – Голос Эйлы был довольно низким, и она произнесла эти слова спокойно и медленно. Она понимала панический страх брата Шевонара.

– Кто просил тебя делать что-то для него? Ему, наверное, стало от этого только хуже. Сними с него эту штуку! – завопил он.

– Нет, Ранокол, – сказал Шевонар. Голос раненого был едва слышен. – Она не ошиблась. Помогает. – Он попытался сесть, но вновь упал на лежанку, потеряв сознание.

– Шевонар! Очнись, Шевонар! Он умер! О, Великая Мать, он умер! – закричал Ранокол, повалившись на землю рядом с лежанкой брата.

Эйла проверила пульс Шевонара, пока Джохарран оттаскивал Ранокола прочь.

– Нет. Он не умер… пока, – сказала она. – Но ему недолго осталось жить. Я надеюсь, что его жена скоро появится.

– Он не умер, Ранокол, но мог бы умереть, – гневно сказал Джохарран. – Возможно, эта женщина не Зеландони, но ей известно, какая помощь нужна твоему брату. А ты сделал ему только хуже. Кто знает, очнется ли он снова, чтобы проститься с Релоной.

– Никто не может ухудшить его состояние, Джохарран. Ему не на что надеяться. Он может покинуть нас в любой момент. Не надо винить человека, переживающего за своего брата, – сказала Эйла и попыталась встать. – Пожалуй, я сделаю для всех успокоительный чай.

– Не беспокойся, Эйла. Я сделаю. Просто объясни мне, что надо сделать.

Подняв глаза, Эйла увидела Тефону и улыбнулась.

– Вскипяти немного воды, тогда я заварю чай для всех нас, – сказала она и отвернулась, чтобы проверить состояние Шевонара. Каждый вдох давался ему с большим трудом. Ей захотелось устроить его поудобнее, но ее попытки вызвали у него болезненные стоны. Она тряхнула головой, удивляясь, что он все еще жив, потом взяла свою медицинскую сумку, чтобы взять травы для успокаивающего настоя. Нужно сделать ромашковый чай и подсластить его липовым цветом или корнем лакричника.

Этот день тянулся невероятно медленно. Люди приходили и уходили, но Эйла не замечала их. Несколько раз приходя в сознание, Шевонар спрашивал о своей жене и вновь проваливался в беспокойное забытье. Его живот раздулся и затвердел, и кожа почти совсем почернела. Эйла была уверена, что он держится из последних сил, дожидаясь жену.

Немного погодя Эйла захотела пить, взяла свой бурдючок, но, обнаружив, что он пуст, забыла о своей жажде. В пещерку вошла Портула, узнать, как дела. Она еще испытывала чувство вины из-за своего участия в проделке Мароны и старалась не попадаться на глаза Эйле, но сейчас она как раз успела заметить, как Эйла расстроено отложила опустевший бурдючок. Портула сбегала к водоему, наполнила свой бурдючок и вернулась в пещеру со свежей водой.

– Может, ты хочешь пить, Эйла? – спросила она, протягивая ей мокрый сосуд.

Эйла подняла глаза и удивилась, увидев эту женщину.

– Спасибо, – сказала она, протягивая ей свою чашку. – У меня слегка пересохло в горле.

Пока Эйла пила, Портула смущенно мялась в стороне.

– Я хочу извиниться перед тобой, – наконец сказала она. – Я сожалею, что позволила Мароне уговорить меня помочь ей сыграть с тобой ту дурацкую шутку. Получилось очень некрасиво. Я даже не знаю, что сказать.

– Стоит ли об этом говорить, Портула? – сказала Эйла. – Ведь у меня теперь есть теплый и удобный охотничий костюм. Конечно, я не сомневаюсь, что Марона преследовала иную цель, однако я сумела извлечь пользу из ее подарка, так что давай просто забудем об этом.

– Могу ли я еще чем-то помочь? – спросила Портула.

– Нет такого человека, который смог бы помочь ему. Невероятно, что он все еще с нами. Приходя в себя, он спрашивает о своей жене. Джохарран сказал ему, что она скоро придет, – сказала Эйла. – Я думаю, он держится только ради нее. Мне хотелось лишь как-то еще облегчить ему боль, но большинство болеутоляющих отваров надо пить. Я смачивала его губы водой, к сожалению, при таком ранении выпитая вода лишь ухудшит его положение.

Джохарран стоял перед входом в пещеру, глядя на южную дорогу, по которой уехал Джондалар, и с тревогой поджидал его возвращения с Релоной. Солнце уже давно клонилось к западу, скоро стемнеет. Он отправил людей собрать побольше топлива, чтобы можно было разжечь большой сигнальный костер и помочь странникам скорее найти обратный путь; они принесли даже несколько стволов из охотничьего загона. Последний раз, когда Шевонар пришел в себя, его взгляд был тусклым, и вождь понял, что смерть уже близка.

Этот молодой мужчина выдержал отчаянную схватку, сберегая последние крохи жизненных сил, и Джохарран надеялся, что его жена появится до того, как он проиграет эту битву. Наконец он увидел вдалеке какое-то движение, что-то двигалось в их сторону. Он поспешил навстречу и с облегчением увидел лошадей. Когда они подъехали, он повел расстроенную женщину к пещере, где лежал се умирающий муж.

Когда она подошла к лежанке, Эйла мягко коснулась плеча Шевонара.

– Шевонар! Шевонар! Релона здесь. – Она вновь потрясла его за руку. Он открыл глаза и посмотрел на Эйлу. – Она здесь. Релона пришла, – повторила она. Шевонар закрыл глаза и качнул головой, стараясь вырваться из забытья.

– Шевонар, это я. Я спешила как могла. Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной. – Голос Релоны прерывался всхлипываниями.

Открыв глаза, раненый с трудом сфокусировал взгляд на склонившемся над ним лице.

– Релона, – произнес он. Его голос был едва слышен. Начало улыбки стерла болезненная гримаса. Он вновь взглянул на женщину и увидел, что глаза ее полны слез. – Не плачь, – прошептал он, закрыл глаза и с трудом вздохнул.

Релона умоляюще посмотрела на Эйлу, которая, встретившись с ней взглядом, печально покачала головой. Несчастная в панике оглянулась кругом в отчаянной надежде найти кого-то еще, кто мог бы дать ей другой ответ, но никто не посмел взглянуть на нее. Она вновь посмотрела на своего мужа и заметила, что ему ужасно трудно дышать, потом увидела, как кровь сочится из уголка его рта.

– Шевонар! – воскликнула она, схватив его за руку.

– Релона… так хотелось увидеть тебя еще раз, – с трудом выдавил он, открывая глаза. – Сказать тебе «до свидания», прежде чем я отправлюсь… в мир Духов. Если Дони позволит… мы увидимся с тобой там. – Он закрыл глаза, и они услышали слабый хрип его дыхания. Затем его тихие стоны стали громче, хотя Эйла была уверена, что он изо всех сил сдерживается, но это было выше его сил. Он замер, пытаясь сделать очередной вдох. Потом Эйле показалось, что внутри Шевонара что-то лопнуло, и он внезапно издал мучительный крик. И вместе с этим звуком завершился последний вздох раненого.

– Нет, нет! Шевонар, Шевонар! – всхлипывая, кричала Релона. Она опустила голову ему на грудь и заплакала отчаянными горькими слезами. Ранокол стоял рядом с ней, смущенный, потрясенный и растерянный, слезы бежали вниз по его щекам. Он не знал, что делать.

Вдруг все вздрогнули, услышав в непосредственной близости такой громкий и жуткий вой, от которого по спинам побежали мурашки. Все как один посмотрели на Волка. Он стоял на четырех лапах, закинув назад голову, и пел свою жалобную и ужасающую волчью песню.

– Что он делает? – в полной растерянности спросил Ранокол.

– Он оплакивает твоего брата, – сказал знакомый голос Зеландони, – как и все мы.

Все с облегчением посмотрели на нее. Она приехала вместе с Релоной и еще несколькими людьми и молча наблюдала за происходящим, не мешая Релоне проститься с мужем. Рыдания Релоны перешли в причитающие стенания. Несколько человек, включая Зеландони, присоединились к ее горестным сетованиям. Волк подвывал вместе с ними. Наконец Ранокол, разразившись слезами, рухнул на тело своего брата. Через мгновение он обнял Релону, и они вместе продолжили оплакивать общую потерю.

Эйла подумала, что это полезно для них обоих. Для облегчения боли и гнева Раноколу нужно было дать выход своему горю, и Релона помогла ему. Волк вновь завыл, и она стала вторить ему так похоже, что многие решили поначалу, что ему отвечает второй волк. А потом, к удивлению людей, бдевших в пещере возле умершего соплеменника, откуда-то издалека донесся еще один волчий вой, присоединивший свой голос к этой печальной и жалостной волчьей песне.

Немного погодя жрица помогла Релоне подняться и отвела ее к меховым шкурам, расстеленным на земле около костра. Джохарран помог Раноколу найти место с другой стороны этого очага. Женщина сидела там, раскачиваясь вперед и назад с тихими стонами, безразличная ко всему окружающему. Ранокол сидел неподвижно, тупо уставившись на огонь.

Третий Зеландони тихонько посоветовался о чем-то с большой Зеландони Девятой Пещеры и вскоре после этого принес две чашки дымящегося напитка. Одну чашку жрица Девятой Пещеры вручила Релоне, которая выпила ее без возражений, словно не понимала или ей было все равно, что она делает. Вторую чашку отнесли Раноколу, который даже не обратил внимания на предложенный напиток, но после некоторых побуждений все-таки выпил его. Вскоре оба они опустились на шкуры и уснули.

– Я рад, что она успокоилась, – сказал Джохарран, – да и он тоже.

– Им необходимо было выплеснуть горе, – сказала Эйла.

– Да, они его и выплеснули, а теперь им необходимо отдохнуть, – сказала Зеландони. – И тебе тоже, Эйла.

– Сначала нужно немного перекусить, – сказала Пролева. Жена Джохаррана пришла вместе с Релоной и Зеландони. – Мы пожарили бизонье мясо, а из Третьей Пещеры принесли другую еду.

– Я не голодна, – сказала Эйла.

– Просто ты, должно быть, совсем вымоталась, – сказал Джохарран. – Ты же не отходила от него практически ни на мгновение.

– Мне хотелось бы, чтобы я смогла сделать для него нечто большее. Я не смогла придумать, как помочь ему, – сказала Эйла, расстроено покачав головой.

– Но ты и так помогла, – сказал пожилой мужчина, который был Зеландони Третьей Пещеры. – Ты облегчила ему боль. Никто не смог бы сделать большего, и он не продержался бы так долго без твоей помощи. Я и не знал, что можно использовать припарки в данном случае. Обычно их прикладывают к ушибам, но у него были внутренние повреждения… Не думаю, что мне удалось бы придумать такое. Однако, похоже, припарки помогли.

– Верно. Ты хорошо сообразила, как помочь ему, – заметила Зеландони Девятой Пещеры. – Ты уже делала так раньше?

– Нет. Я не была уверена, что припарка поможет, но пыталась сделать для него хоть что-то, – сказала Эйла.

– Ты все сделала правильно, – сказала жрица. – Но сейчас тебе следует немного перекусить и поспать.

– Нет, не надо еды, а вот полежать немного я бы не отказалась, – сказала Эйла. – А где Джондалар?

– Он вместе с Рушемаром, Солабаном и еще парой человек отправился за топливом для костра. С ними же пошли факельщики, Джондалар решил обеспечить нас топливом на всю ночь, а в этой долине маловато деревьев. Но они должны скоро вернуться. Джондалар оставил вон там ваши спальные меха, – показал Джохарран.

Эйла прилегла, думая, что отдохнет до прихода Джондалара. Она заснула почти сразу, как только закрыла глаза. Когда вернулись сборщики топлива с запасами дров, почти все уже спали. Они сложили все около костра и отправились по своим спальным местам. Джондалар заметил деревянную чашку, которую Эйла обычно брала с собой для нагрева небольшого количества воды горячими камнями для лечебных целей. В прошлом году она также смастерила подставку из оленьих рогов для поддержки бурдюков прямо над огнем. Олений мочевой пузырь хорошо удерживал воду, но она все же слегка просачивалась наружу, что предотвращало возгорание сосуда, когда его использовали для нагрева воды и приготовления похлебок.

Джохарран остановил своего брата, чтобы перемолвиться парой слов.

– Джондалар, мне хочется побольше узнать о ваших копьеметалках. Я видел, что бизон упал от твоего дротика, а ты находился от него дальше всех. Если бы у всех нас было такое оружие, то нам не пришлось бы подходить к животным так близко, и Шевонар, возможно, не попал бы под бизоньи копыта.

– Ты же знаешь, что я готов объяснить все любому желающему, но нужно время, чтобы набить руку, – сказал Джондалар.

– А сколько времени у тебя ушло на тренировки? Я не спрашиваю, когда ты достиг такого совершенства, просто через какое время ты начал с ней охотиться, – уточнил Джохарран.

– Мы пользуемся копьеметалками несколько лет, но начали охотиться с ними уже в конце первого летнего сезона, – припомнил Джондалар. – Хотя только во время Путешествия мы так наловчились, что стали охотиться прямо с лошадей. Волк также по возможности помогал нам.

– Трудно привыкнуть к мысли, что животных можно использовать не только как источник мяса или меха, – сказал Джохарран. – Я не поверил бы, что такое возможно, если бы не видел все собственными глазами. Но все же мне нужно хорошенько изучить твою копьеметалку. Давай поговорим завтра.

Братья пожелали друг другу спокойной ночи, и Джондалар, найдя спящую Эйлу, присоединился к ней. Волк поднял голову. Она спокойно и ровно дышала, ее лицо слегка освещалось отблесками костра, и мужчина с благодарностью глянул на Волка. Как хорошо, что он всегда присматривает за ней, подумал он и, погладив зверя по голове, тихонько лег рядом с Эйлой. Он сожалел о смерти Шевонара не только потому, что он был членом Девятой Пещеры, но и потому, что знал, как сильно переживает Эйла, если кто-то умирает из-за того, что она не смогла ему помочь. Она была целительницей, но есть такие раны, которые никто не в силах исцелить.

Все утро Зеландони занималась приготовлениями тела Шевонара к отправлению в Девятую Пещеру. Большинство людей очень боялись находиться рядом с человеком, дух которого покинул тело, и ритуал его похорон должен быть необычным. Смерть во время охоты считалась огромным несчастьем. Если погибший охотился в одиночку, то все было очевидно, но Зеландони обычно проводила очищающий обряд для предотвращения любых возможных последствий. Если два или три охотника уходили и один из них погибал, это еще считалось личным делом, и достаточно было провести ритуал очищения с выжившими охотниками и их семьями. Но если в охоте участвовало несколько Пещер, то дело обстояло гораздо серьезнее. Нужно было проводить большую церемонию, охватывающую целое племя.

Верховная жрица раздумывала о том, что может потребоваться, возможно, запрет охоты на бизонов на весь оставшийся сезон для успокоения мира Духов. Эйла заметила, что она отдыхает с чашкой чая около костра, сидя на стопке туго набитых подушек, привезенных для нее Уинни на волокуше. Она редко садилась на низкие сиденья; находя все более трудным и обременительным для себя подниматься с них, поскольку с каждым годом она становилась все более полной и тучной.

Эйла подошла к жрице.

– Зеландони, можно поговорить с тобой?

– Да, конечно.

– Если ты занята, то это может подождать. Я просто хотела спросить тебя кое о чем, – сказала Эйла.

– Я могу уделить тебе немного времени прямо сейчас, – сказала Зеландони. – Возьми чашку для чая и присаживайся рядом со мной. – Она показала Эйле на лежащую на земле циновку.

– Мне только хотелось узнать, может, ты знаешь, что еще можно было сделать для Шевонара? Есть какие-то способы для лечения внутренних ран? Когда я жила в Клане, там был случай, когда человека случайно прокололи ножом. Часть лезвия осталась внутри, и Иза сделала разрез и удалила его, но я не думаю, что нужно было что-то разрезать в случае раны Шевонара, – сказала Эйла.

Эту иноземную женщину, очевидно, очень беспокоило то, что она смогла оказать лишь незначительную помощь раненому, и жрицу тронула ее озабоченность. Такого рода чувства возникают только у хороших учеников очага Зеландони.

– Да, Эйла, к сожалению, мало чем можно помочь человеку, попавшему под копыта взрослого бизона, – сказала Зеландони. – Какие-то опухоли или нарывы можно вскрыть, можно вырезать мелкие обломки, щепки или сломавшееся лезвие, которое удалила твоя Клановая целительница, хотя она осмелилась на очень сложное дело. Крайне опасно разрезать тело. Зачастую разрез получается больше, чем хотелось бы. Я делала такие разрезы несколько раз, но только в тех случаях, когда была уверена, что ничего больше не поможет.

– Да, мне тоже так кажется, – сказала Эйла.

– К тому же необходимы знания о том, что находится внутри тела. Внутренности человеческого тела во многом схожи с внутренностями животных, и, разделывая туши животных, я обычно очень внимательно рассматривала, как их внутренние органы соединяются между собой. Хорошо заметны артерии, несущие кровь от сердца, сухожилия и мускулы. Эти органы очень похожи у всех животных, но есть и различия: желудок зубра, к примеру, отличается от лошадиного, и многие органы у животных устроены по-разному. Это полезные и очень интересные сведения.

– Я считаю, что ты права, – сказала Эйла. – После охотничьих вылазок я разделывала многих животных, и это помогло мне разобраться в человеческом организме. Я уверена, что у Шевонара были сломаны ребра, и их острые концы проткнули его дыхательные… мешки.

– Легкие.

– Да, легкие и, по-моему, еще и другие органы. На языке Мамутои они называются «печень» и «селезенка». Я не знаю, как вы их называете. Они очень обильно кровоточат при повреждении. Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросила Эйла.

– Да, понимаю, – сказала Верховная жрица.

– Крови некуда было выйти. Я думаю, именно поэтому он почернел и стал таким твердым. Наверное, она заполняла его изнутри, пока что-то не лопнуло, – сказала молодая женщина.

– Я осмотрела его и согласна с твоим мнением. Кровь заполнила его желудок и часть кишечника. Мне думается, что разорвался как раз кишечник, – сказала Зеландони.

– Кишечник – это такие длинные трубки, что выходят наружу?

– Да.

– Джондалар говорил мне такое слово. Я тоже считаю, что они были повреждены у Шевонара, но умер он от того, что его внутренности переполнились кровью.

– Верно. У него были еще сломаны лодыжка на левой ноге и правое запястье, но эти раны, конечно, не смертельны, – сказала Зеландони.

– Понятно, поэтому я и не очень беспокоилась о тех переломах, но, может быть, ты знаешь, что еще я могла для него сделать, – сказала Эйла, ее серьезное лицо выглядело крайне озабоченным.

– Тебя беспокоит то, что ты не смогла спасти его, так ведь?

Эйла кивнула и опустила голову.

– Ты сделала все возможное, Эйла. Все мы когда-нибудь перейдем в мир Духов. Когда Дони призовет нас, молодых или старых, у нас нет выбора. Даже магии Зеландони недостаточно для того, чтобы предотвратить это, или даже узнать, когда это случится. Этой тайны Дони не открывает никому. Мы убили бизона, и в обмен на это Она позволила Духу Бизона забрать Шевонара. Такую жертву Она порой требует от нас. Возможно, Она решила, что нам нужно напомнить о ценности Ее Даров. Мы убиваем Ее творения, чтобы выжить, но должны по достоинству ценить великий Дар Жизни, которым Она благословила нас, когда забираем жизни Ее животных. Спокойствие Великой Матери бывает обманчивым. Иногда Ее уроки очень суровы.

– Да. Это я уже успела понять. Я не думаю, что мир Духов – это спокойное место. Но суровые уроки очень важны, – добавила Эйла.

Зеландони хранила молчание. Она давно поняла, что люди обычно продолжают говорить, чтобы заполнить брешь в разговоре, если она не дает мгновенного ответа, и благодаря такому молчанию стала узнавать гораздо больше, чем узнала бы, задавая вопросы. Чуть погодя Эйла продолжила:

– Я помню, как Креб рассказал мне, что Дух Пещерного Льва выбрал меня. Он сказал, что Пещерный Лев очень сильный тотем, который дает мощную защиту, но зато с таким тотемом очень трудно жить. Он говорил, что если я буду внимательной, то мой тотем поможет мне, подаст знак, если я приму правильное решение, но он говорил также, что тотемы испытывают людей, чтобы убедиться в их достоинствах, прежде чем одарить их чем-то. Еще он говорил, что Пещерный Лев не выбрал бы меня, если бы я была недостойной, – сказала Эйла. – Может, он имел в виду способность к выживанию?

Жрицу поразила глубина понимания, отразившаяся в замечаниях Эйлы. Неужели люди, которых она называет Кланом, действительно способны на такие глубокие размышления? Если бы вместо Духа Пещерного Льва она упоминала Великую Земную Мать, то такие речи могли бы сделать честь Зеландони.

Наконец Верховная жрица нарушила молчание:

– Ничем нельзя было помочь Шевонару, лишь немного облегчить его боль, что ты и сделала. Применение в данном случае припарки показалось мне интересным. Ты научилась этому у своей Клановой целительницы?

– Нет, – сказала Эйла, покачав головой. – Я никогда не делала так раньше. Но он испытывал мучительную боль, а я знала, что при таких повреждениях ему нельзя давать никаких настоев. Сначала я хотела применить дым. Раньше я поджигала коровяк, при некоторых болезнях он облегчает кашель, и мне известны растения» которыми иногда окуривают парные в банях, но я не стала этого делать, боясь, что кашель только ухудшит его состояние, ведь у него были повреждены дыхательные мешки. Потом я заметила его кровоподтеки, хотя, разумеется, это были не просто синяки. Постепенно они стали почти черными, но я знала, какие растения помогают уменьшить боль от ушиба, и случайно увидела их, когда мы шли сюда от бизоньего загона. Поэтому я вернулась и нарвала их. Похоже, они немного помогли.

– Да, наверное, помогли, – согласилась Зеландони. – Надо будет и мне опробовать такой способ. Ты, Эйла, видимо, наделена врожденным даром целительства. И мне думается, о том же свидетельствует твое беспокойство. Все известные мне хорошие целители всегда переживали, если кто-то умирал. Но в данном случае ничего нельзя было сделать. Мать, решила призвать его, и никто не в силах помешать Ее воле.

– Ты права, конечно, Зеландони. Я тоже думаю, что надеяться было не на что, но мне все-таки хотелось уточнить это. Я понимаю, что у тебя много забот, и я не хочу больше отвлекать тебя, – сказала Эйла, вставая. – Спасибо, что ты ответила на мои вопросы.

Зеландони проводила взглядом уходящую молодую женщину.

– Эйла, – окликнула она ее. – А ты смогла бы сделать кое-что для меня?

– Конечно, все, что угодно, Зеландони, – сказала она.

– Когда мы вернемся в нашу Пещеру, ты поможешь мне собрать красную охру. Обычно ее собирают на берегу Реки около Большой Скалы. Ты знаешь, где это?

– Да, я видела там охру, когда мы с Джондаларом плавали. Такой ярко-красный цвет редко встречается. Я принесу ее тебе.

– Я расскажу тебе, как очистить руки, и дам специальную корзинку для нее, когда мы вернемся, – сказала Зеландони.




Глава 14


На следующий день обитатели Девятой Пещеры вернулись домой в подавленном настроении. Добыча была исключительно богатой, но заплатили за нее слишком дорого. Сразу по прибытии Джохарран передал тело Шевонара жрецам для подготовки к погребальному обряду. Его отнесли в дальний конец пещеры, недалеко от моста, ведущего к водопаду, где группа людей под руководством Зеландони и Релоны, по обычаю, вымыли и одели его в ритуальные одежды и украшения.

– Эйла, – окликнула Зеландони молодую женщину, возвращающуюся к жилищу Мартоны. – Скоро нам понадобится красная охра, а ты сказала, что поможешь мне раздобыть ее.

– Я сейчас же схожу за ней, – откликнулась Эйла.

– Пойдем-ка со мной. Я дам тебе специальную корзинку и инструмент, которым удобно отковыривать ее. – Жрица подошла к своему жилищу и, откинув входной занавес, предложила Эйле войти в дом. Ей еще не приходилось бывать у Зеландони, и она с интересом окинула взглядом ее жилище. Тут было нечто общее с очагом Изы, возможно, множество лекарственных растений, которые сушились на веревках, натянутых в задней части центральной комнаты. В передней части около стен располагалось несколько высоких лежанок, хотя было очевидно, что не на них отдыхает по ночам эта большая женщина. Помимо центрального помещения, в доме, похоже, было еще две комнаты. Мельком глянув в сторону прохода, она поняла, что одна из них служит кухней. А в другой, вероятно, находилась спальня.

– Вот, держи корзинку и кирку для сбора красной охры.

Зеландони вышла из дома вместе с Эйлой и направилась к южному краю пещеры. Волк облюбовал себе одно местечко для отдыха на каменной террасе, откуда он мог, никому не мешая, следить за всеми событиями. Увидев Эйлу, он тут же подбежал к ней. Жрица остановилась.

– По-моему, разумнее будет держать Волка подальше от тела Шевонара, – сказала она. – Для его же собственной безопасности. Пока тело умершего не будет надежно захоронено в священной земле, его жизненный дух в великом смущении витает вокруг нас. Я знаю, как защитить от него людей, но мне неизвестно, как оградить от него волка, и я беспокоюсь, как бы дух Шевонара не попытался поселиться в этом звере. Мне не раз приходилось видеть, как волком овладевало безумие и пена появлялась из его пасти. Я думаю, что эти животные пытались бороться с кем-то, с каким-то больным или безумным духом. Укус такого животного смертельно опасен.

– Я найду Фолару и попрошу ее присмотреть за ним, когда принесу охру, – сказала Эйла.

Волк трусил за ней, пока она спускалась по тропе к тому месту, где они с Джондаларом плавали и мылись в день прибытия сюда. Набрав почти полную корзинку, она отправилась обратно по той же тропе. Увидев Фолару, разговаривающую со своей матерью, она передала ей просьбу Зеландони. Девушка улыбнулась, обрадовавшись, что ей поручили присмотреть за Волком. Ее мать только что попросила ее пойти и помочь подготовить тело к похоронам. Ей не особенно хотелось выполнять такое печальное поручение, но она знала, что Мартона разрешит ей выполнить просьбу Эйлы.

– Может быть, лучше всего будет подержать его в доме Мартоны. Если тебе понадобится выйти, то его можно посадить на привязь, у него есть специальный ошейник, который не мешает ему дышать. Волку это не нравится, но он терпеливо переносит такое ограничение. Пойдем со мной, я покажу тебе, как его надо привязывать, – сказала Эйла.

После этого она отправилась в дальний конец террасы и, отдав красную охру Верховной жрице, осталась там, чтобы помочь вымыть и одеть Шевонара. Мать Джондалара вскоре также пришла к ним на помощь – ей часто приходилось принимать участие в подобных обрядах – и сказала Эйле, что Фолара пригласила молодежь и Волк, похоже, вполне доволен их обществом.

Эйлу заинтересовала одежда, в которую одели покойного охотника, но она сочла пока неуместным проявлять излишнюю любознательность. Наряд состоял из свободной мягкой туники, сделанной из меха разных животных и кусков дубленых кож, выкрашенных в разные цвета и сшитых в замысловатый узор, который подчеркивали украшения из бусин, ракушек и бахромы. Эта свободная туника подпоясывалась на бедрах сплетенным из разноцветных волокон кушаком. Узкие штаны, хотя и менее замысловато украшенные, были под стать тунике, как и закрывающая икры мягкая обувь, верх которой был отделан бахромой и мехом. Шейные ожерелья из ракушек, бусин и зубов разных животных красиво дополняли наряд.

Потом покойного положили на большую известняковую плиту, покрытую плотной и толстой красной циновкой узорного плетения. Из-под краев циновки свисали длинные веревки, которые – как пояснила Мартона – нужны для закрепления циновки. Позже этими веревками обернут завернутое в циновку тело и их концы завяжут. Под циновкой еще лежала крепкая сеть, сплетенная из прочных ремней, ее подвешивали на жерди, как гамак, когда переносили тело к священной земле.

При жизни Шевонар изготавливал копья, и рядом с ним положили все его рабочие инструменты вместе с парой готовых копий и заготовками для нового оружия, тут было все, что нужно: палки для древка, костяные и кремневые наконечники, а также скрепляющие сухожилия, веревки и клей. Веревки и сухожилия использовались для закрепления наконечника на древке, а также для соединения длинного составного древка, причем места соединения дополнительно закреплялись густой смолой или клеем.

Релона принесла его вещи из своего дома и зарыдала от горя, положив Шевонару под руку его любимый выпрямитель. Этот инструмент был сделан из рога благородного оленя, из его стержневой части, включавшей примыкающую к голове основу и первые ветвистые отростки. Отрезав отростки, в центре просверливали большое отверстие. Эйла знала, что подобный инструмент Джондалар принес домой, поскольку он принадлежал его брату Тонолану.

Инструмент Шевонара украшали резные изображения животных, стилизованных большерогих горных баранов, и другие важные символы. По словам Джондалара, благодаря им выпрямитель приобретал магическую силу, и сделанное с его помощью копье летело прямо и метко и имело неотразимую привлекательность для преследуемого животного. Ценилась также и красота самой художественной резьбы.

Тело Шевонара готовили к ритуалу под руководством Зеландони, а Джохарран с группой мужчин занимался строительством временного навеса с тонкой тростниковой крышей, установленной на шестах. Его установили над подготовленным к ритуалу телом и обнесли стеной из быстро сделанных переносных загородок. Зеландони вошли под этот навес, чтобы провести ритуал, который будет удерживать свободно блуждающий дух вблизи тела и внутри этого крова.

Когда они закончили, все, кто находился рядом с человеком, чья жизненная сила покинула тело, должны были пройти очищающий обряд. Для этого использовали воду, но проточная вода считалась лучшим средством для этого особого очищения. Всем следовало полностью окунуться в воды Реки. Одетыми или раздетыми, не имело значения. Они спустились по тропе на речной берег прямо под скалистым выступом. Зеландони воззвала к Великой Матери, потом женщины прошли вдоль Реки выше по течению, а мужчины – ниже по течению. Все женщины предпочли снять одежду, но некоторые мужчины попрыгали в воду прямо не раздеваясь.

Джондалар помогал строить погребальный навес. Ему и всем тем, кто сооружал последний приют для покойного, также надлежало пройти очистительный ритуал в Реке. На обратном пути он встретился с Эйлой. Пролева уже организовала для них трапезу. Мартона подсела к Джондалару и Эйле, а немного погодя к ним присоединилась Зеландони, оставив горюющую вдову на попечение ее семьи. Вилломар, зачем-то искавший Мартону, также устроился рядом с ними. Осознав, что она находится в кругу близких людей, Эйла решила, что будет удобно спросить их о погребальных одеждах Шевонара.

– Неужели каждого умершего одевают в такие красивые наряды? – спросила она. – Должно быть, на пошив одежды Шевонара затратили, много труда.

– В особых случаях или на встречу с незнакомыми людьми многие надевают свои лучшие наряды. В общем, у всех есть праздничная одежда. Им хочется, чтобы их запомнили, хочется произвести хорошее впечатление. Неизвестно, что ждет человека в Другом мире, но ему хочется произвести там хорошее впечатление и дать понять любому встречному, кто он такой, – сказала Мартона.

– Я думала, что одежда не переходит в Другой мир, – сказала Эйла, – что переходит только дух. А тело остается здесь, разве не так?

– Тело возвращается в лоно Великой Земной Матери, – сказала Зеландони, – жизненный дух, елан, возвращается к Ее Духу в следующем мире, но ведь все имеет духовную ипостась: камни, деревья, пища, которую мы едим, даже одежда, которую мы носим. Елан человека не хочет вернуться голым или с пустыми руками. Именно поэтому Шевонара одели в его праздничный наряд и положили рядом с ним его инструменты и изготавливаемое им оружие. Его также обеспечат и пищей.

Эйла кивнула. Подцепив довольно большой кусок мяса, она зажала один край зубами, отрезала кусочек кремневым ножичком, а остальное положила обратно на блюдо, сделанное из большой лопаточной кости. С задумчивым видом она прожевала и проглотила мясо.

– Очень красивый наряд у Шевонара. И сшитые вместе разноцветные лоскутки образуют затейливый узор, – заметила она. – Там есть даже животные и рисунки, словно изображается какая-то история.

– В каком-то смысле так и есть, – улыбаясь, сказал Вилломар. – Именно так люди узнают, чем они отличаются друг от друга. Все детали на его праздничной одежде имеют особый смысл. На ней должны быть представлены как его еландон, так и еландон его жены, и, конечно, абелан племени Зеландонии.

Эйла выглядела озадаченной.

– Я не понимаю, что означают эти слова. Что такое еландон? Или абелан Зеландонии? – спросила она.

Все с удивлением посмотрели на Эйлу. Это были самые обычные слова, а Эйла так хорошо говорила на языке Зеландонии, что было трудно поверить, что она не знает их.

Джондалар выглядел слегка огорченным.

– По-моему, в разговоре мы никогда не упоминали этих слов, – сказал он. – Когда ты нашла меня, Эйла, на мне была одежда племени Шарамудои, а у них совсем иной способ символического представления. У Мамутои есть нечто сходное, но не совсем. Абелан Зеландонии – это… в общем… это нечто вроде татуировок, как на виске у Зеландони или на лбу Мартоны, – попытался объяснить он.

Эйла посмотрела на Мартону и Зеландони. Она знала, что все жрецы и вожди имеют замысловатые татуировки, состоящие из разноцветных квадратиков и прямоугольников, иногда приукрашенных дополнительными линиями и завитушками, но никогда не слышала названия такого знака.

– Возможно, я смогу пояснить тебе смысл этих слов, – сказала Зеландони.

Джондалар вздохнул с облегчением.

– Думаю, лучше начать с «елана». Тебе знакомо это слово?

– Я слышала его сегодня, – сказала Эйла. – По-моему, оно означает нечто вроде духа или живительной силы.

– А прежде ты не слышала этого слова? – спросила Зеландони, бросив сердитый взгляд на Джондалара.

– Джондалар обычно использовал слово «дух». Разве что-то не так? – удивилась Эйла.

– Нет, все верно. И я полагаю, что мы обычно употребляем слово «елан», когда речь заходит о смерти или рождении, потому что смерть знаменует исчезновение или конец елана, а рождение – его начало, – сказала жрица.

– Когда рождается ребенок, то есть новая жизнь приходит в этот мир, она наполняется еланом, живительным духом, – продолжала Верховная жрица. – Когда ребенку дают имя, Зеландони придумывает некий знак, соответствующий символ этого духа, символ новой личности, и рисует или вырезает его на чем-то – на камне, кусочке кости или дерева. Такой знак называется абеланом. У каждого свой абелан, он отражает личную индивидуальность. Это может быть рисунок, состоящий из линий, фигурок или точек, или упрощенное изображение животного. То, что придет на ум Зеландони во время медитации над младенцем.

– Точно так же обычно поступал Креб – Мог-ур – он медитировал, выбирая тотем для новорожденного! – сказала Эйла, чувствуя удивление. И она была не одинока в своем чувстве.

– Ты говоришь о мужчине Клана, который был… Зеландони в том племени? – спросила жрица.

– Вот именно! – Кивнув, подтвердила Эйла.

– Мне необходимо подумать об этом, – сказала большая женщина, невольно выдавая свое потрясение. – Итак, продолжим. Зеландони медитирует и выбирает знак. Предмет с таким знаком, символический амулет, – это еландон. Зеландони отдает его матери ребенка, и та бережно хранит его, пока ребенок растет. Когда ребенок вступает в пору зрелости, мать отдает ему его еландон во время прохождения обряда инициации.

Но символический еландон не просто вещица, украшенная рисунком или резьбой. Он содержит елан, живительную силу, дух и сущность каждого члена Пещеры, подобно тому, как фигурка донии содержит Дух Матери. Еландон обладает могучей силой, не сравнимой ни с какой другой личной вещью. Он очень могущественный, и человека могут ждать ужасные болезни и несчастья, если его еландон попадет в плохие руки. Поэтому мать хранит еландон своего ребенка в тайном, известном только ей одной, месте, или, возможно, еще ее матери или мужу. – Внезапно Эйла поняла, что она будет отвечать за еландон того ребенка, которого вынашивает.

Дальше Зеландони пояснила, что когда еландон вручается достигшему зрелости подростку, то он сам прячет его в известном только ему месте, обычно куда-нибудь подальше. Но из этого места надо взять взамен какой-то обычный предмет, например камешек, и отдать его Зеландони, которая положит этот заменитель в особое священное место, возможно, в нишу ритуальной пещеры, как подношение Великой Матери. Заменитель выглядит невзрачно, однако имеет важное значение. Понятно, что Дони может проследить, чтобы заменитель вернулся к исходной символической вещи, а через него к тому человеку, которому он принадлежал, хотя никто, даже Зеландони, не знает, где спрятан подлинный еландон.

Вилломар вежливо добавил, что, в общем, служители Великой Матери всегда высоко почитаются, считаются достойными доверия и оказывают лишь благотворные воздействия.

– Но они обладают большим могуществом, – сказал он. – Многие относятся к жрецам с оттенком опасения, что является лишь частью внушаемого ими уважения, ведь в конце концов любой член племени Зеландонии всего лишь человек. Бывали редкие случаи, когда служители злоупотребляли своими знаниями и способностями, и люди испугались, что у какого-то Зеландони может возникнуть искушение использовать такой могущественный амулет, как еландон, против своего недруга или чтобы проучить провинившегося человека. Я лично ни разу не сталкивался с подобными случаями, но люди любят приукрасить действительность.

– Если кто-то испортит личный символический амулет, то это может привести к болезни или даже к смерти его владельца. Слушай, я расскажу тебе древнюю легенду, – сказала Мартона. – Говорят, в незапамятные времена семьи складывали свои личные амулеты в одном и том же месте. Иногда даже целая Пещера складывала все свои обереги в одном месте. И вот одна Пещера сложила все свои личные амулеты в особой маленькой пещере на склоне горы рядом с их жилищем. Она считалась таким священным местом, что никто не посмел бы потревожить их. Однажды выдалась очень дождливая весна, и лавина, пронесшаяся по склону, разрушила ту пещерку и все, что в ней было. Люди начали обвинять друг друга, все перессорились и разошлись. Жить в одиночку было очень трудно. Их разбросало по свету, а Пещера исчезла. Тогда люди поняли, что если кто-то разрушит все еландоны или даже если их повредят силы природы: вода, ветер или движение земли, – то семья или Пещера подвергнется большой опасности. Вот почему теперь каждый человек сам прячет свой личный оберег.

– Вполне достаточно сложить вместе камешки-заменители, – добавила Зеландони. – Великая Мать различает их, и они приводят Ее к исходному месту, но это лишь маленькие знаки, а не подлинные еландоны.

Эйле очень понравилась легенда. Она уже слышала упоминания о древних легендах, но не осознавала, что они являются историями, которые помогали людям понять необходимые для жизни вещи. Ей сразу вспомнились истории старого Дарва, которые он обычно рассказывал зимой в Клане Брана.

– Абелан является символом, знаком или образом, – продолжила Зеландони, – и с ним всегда связывают жизненную силу. Он используется в основном для определения или характеристики сообщества людей или какого-то рода деятельности человека. Абелан Зеландонии отличает всех нас от остальных племен, он является самым важным. Этот символический рисунок состоит из квадратов или четырехугольников, зачастую с какими-то вариациями и украшениями. Он может быть разных цветов или из разных материалов, может даже иметь разное число квадратов, но исходные составляющие должны быть одинаковыми. Одним из вариантов является абелан Зеландони, – сказала она, показывая на татуировку на своем виске. Эйла заметила, что основу рисунка составляют три ряда из трех квадратов. – Квадрат всегда означает принадлежность племени Зеландонии. Как ты видишь, их девять штук, это означает, что я член Девятой Пещеры. В этой татуировке, конечно, еще много других символов, – продолжила она. – Они свидетельствуют о том, что я Зеландони и Верховная жрица, первая среди служителей Великой Матери. И также, лишь символически, отдельные детали являются моим личным абеланом. Ты же видишь, что татуировка Мартоны не такая, как у меня, хотя они похожи.

Оглянувшись, Эйла присмотрелась к татуировке бывшего вождя. Мартона наклонила голову, чтобы ей было лучше видно.

– Да, девять квадратиков, – заметила Эйла. – Но татуировка на другой стороне лба, и там есть другие знаки, более извилистые. Сейчас, когда я присмотрелась к твоему рисунку, мне кажется, что один из символов напоминает лошадь – изгиб шеи, спины и очертания задних ног.

– Верно, – сказала Мартона. – Эту татуировку делал очень искусный художник, ему удалось передать сущность моего абелана. Конечно, сделано лишь символическое отражение, соответствующее общему рисунку, но оно очень похоже на рисунок моего еландона, где изображена подобная стилизованная лошадь.

– Каждая татуировка говорит что-то о каждом из нас, – сказала Зеландони. – Все понимают, что я служу Великой Матери, потому что у меня татуировка на левом виске. А Мартона была вождем Пещеры, поэтому у нее татуировка справа. И понятно, что обе мы принадлежим племени Зеландонии, поскольку у нас нарисованы квадратики, и раз их девять штук, то, значит, мы являемся членами Девятой Пещеры.

– По-моему, татуировка Манвелара состояла из трех квадратов, но я не помню, насчитала ли я четырнадцать квадратиков на лбу Брамевала, – сказала Эйла.

– Нет, ты и не могла бы их насчитать, – сказала Зеландони. – Обозначение Пещеры не всегда определяется количеством квадратов, но число каждой Пещеры обязательно отражается каким-то образом. На татуировке Брамевала есть четырнадцать точек.

– Но ведь не у каждого есть татуировка, – сказала Эйла. – На лбу Вилломара есть маленький рисунок, а у Джондалара нет ничего.

– Только люди с высоким статусом имеют татуировки на лбу, – сказал Джондалар. – Зеландони является духовным вождем, Мартона была мирским вождем Девятой Пещеры. А Вилломар – Торговый Мастер. Он наделен почетным статусом, к нему часто обращаются за советом, поэтому он также считается вождем в своей области.

– Большинство людей, как и Шевонар, предпочитают показать свое ремесло в деталях нарядов, часть людей делает татуировки в других местах: на щеках, подбородке, даже на руках, – обычно на местах, не спрятанных под одеждой. Мало смысла помещать свои личностные татуировки там, где их никто не увидит. Подобные татуировки зачастую показывают то, что их владелец хочет поведать о себе окружающим, но, как правило, это касается личных достижений, а не исходных родственных связей, – сказала Мартона.

– В племени Мамутои, мамуты – как зеландони – рисуют татуировки на щеках, но не квадраты. У них остроугольные рисунки, – сказала Эйла. – Сначала изображается ромб, он похож на квадрат, только слегка вытянут по углам, или половинка ромба, треугольник, – они очень любят изображать треугольники, направленные вершиной вниз. И такие остроконечные фигуры повторяются, вписываясь одна в другую. Иногда они соединяются или дополняются зигзагами. Все эти знаки также имеют свой смысл. Зимой, после которой мы ушли, Мамут как раз начал объяснять мне их смысл.

Зеландони и Мартона переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Жрица уже разговаривала с бывшим вождем о способностях Эйлы и предположила, что ее, возможно, следует считать ученицей или даже членом очага Зеландони. Они обе согласились, что так будет лучше для нее и для всех.

– То есть в деталях туники Шевонара показан его личный знак, его абелан, и абелан Зеландонии, – сказала Эйла, словно заучивала какой-то урок.

– Да. Его смогут узнать все, включая Дони. Великая Земная Мать узнает, что он один из Ее детей, который живет в юго-западном районе нашего края, – сказала Зеландони. – Однако на ритуальной тунике Шевонара отражено гораздо больше. Весь его наряд имеет символическое значение, включая ожерелья. Кроме абелана Зеландонии, девять квадратов определяют его принадлежность Пещере, а другие рисунки определяют его род. Там есть символические изображения абеланов его жены и ее детей, рожденных у его очага. Представлены также его ремесло, оружейник, и, конечно, его личный символический знак. Его абелан является самым важным и могущественным для его личности. Наверное, можно сказать, что его праздничный наряд, ставший теперь погребальным костюмом, является зримым отражением его имен и связей.

– У Шевонара очень красивый ритуальный наряд, – поддержала Мартона. – Его придумал старый одежный мастер, который сейчас уже ушел. Он был очень искусным.

Эйле очень понравился стиль одежды Зеландонии и ее красота – особенно вещи Мартоны, – но она не догадывалась, что нарядам свойственна столь сложная символика. Некоторые вещи выглядели чересчур витиевато на ее вкус. Она привыкла ценить красоту удобной и простой формы вещей, которые изготавливала ее приемная мать из Клана. Порой Эйла использовала разные стили плетения корзин или подчеркивала естественный рисунок среза на деревянной чашке или миске, отполировав ее до блеска песком, но никогда не добавляла украшений.

Сейчас она начала понимать, что одежда и украшения людей, так же как их татуировки, по-своему характеризуют и определяют каждого из них. Костюм Шевонара при всех его многочисленных отделках выглядел гармоничным и красивым. Ее удивили, однако, слова Мартоны о том, что его сшил какой-то старик.

– На костюм Шевонара, должно быть, затратили много времени. Зачем же понадобилось старику проводить так много времени за шитьем наряда? – спросила Эйла.

Джондалар улыбнулся:

– Потому что ремеслом этого старика было создание фасонов и моделей ритуальных погребальных нарядов. Именно этим занимается модельный мастер.

– Этот старик не шил ритуальный наряд Шевонара, он только придумал его фасон и проработал все детали, – сказала Мартона. – Чтобы получился красивый наряд, надо учесть очень много аспектов, тут требуется особое мастерство и художественный подход. Но он следил за процессом изготовления одежды. Несколько человек много лет работали под его присмотром, и его артель пользовалась большой популярностью. Теперь одна из его учениц придумывает фасоны, но пока ей еще не хватает мастерства.

– Но зачем понадобилось старику делать наряд для Шевонара? – спросила Эйла.

– Они договорились о торговом обмене, – сказал Джондалар.

Эйла озадаченно нахмурилась. Было очевидно, что ей далеко не все понятно.

– Я думала, что люди торгуют с другими племенами или Пещерами. Я не знала, что можно торговать с членами своей собственной Пещеры.

– А почему бы и нет? – сказал Вилломар. – Шевонар умело изготавливал копья. Его изделия пользовались популярностью, но он не знал, как воплотить все его символические личные знаки в деталях ритуальной одежды, так чтобы ему самому понравилось. Поэтому он обменял двадцать своих лучших копий на этот наряд и очень высоко ценил его.

– Это была одна из последних моделей старого мастера, – сказала Мартона. – Когда зрение уже не позволяло ему заниматься ремеслом, он начал постепенно обменивать копья Шевонара на необходимые ему вещи, но одно – самое красивое, оставил для себя. Его прах ныне покоится в священной земле кладбища, но это копье он захватил с собой в мир Духов. На нем были изображены абеланы его и Шевонара.

– Если мастер особенно доволен своим изделием, – пояснил Джондалар, – то наряду с личным абеланом заказчика оружейник иногда добавляет свой символический знак к декоративной отделке.

Во время этой охотничьей вылазки Эйла поняла важное значение личных знаков на копьях. На каждом копье есть знак его владельца, чтобы не было сомнений в том, кто именно попал в животное. А теперь она узнала, что это называется абеланом, который очень важен для Зеландонии. Она видела, как один спор разрешился благодаря таким знакам. Два копья попали в одно животное, но только одно задело жизненно важный орган.

Хотя любое копье имело символическую метку своего владельца, она слышала, что охотники упоминали и об оружейниках. Похоже, они точно знали, кто именно изготовил копье, вне зависимости от того, стояло ли на нем клеймо мастера. Вид копья и его украшения однозначно определяли оружейника.

– А какой у тебя абелан, Джондалар? – спросила она.

– В нем нет ничего особенного, это просто некий значок. Он выглядит вот так. – Разгладив участок земли перед собой, он провел пальцем одну Линию, потом начал вторую параллельно первой, но подвел ее к первой в конце. Третья черточка присоединилась к острому концу схода двух первых линий. – Я пришел к выводу, что в тот день, когда я родился, Зеландони растерял все образы, – сказал он, затем взглянул на Верховную жрицу и улыбнулся: – Или, возможно, это изображение хвоста горностая, белого с черным кончиком. Мне всегда нравились горностаевые хвостики. Как ты думаешь, мой абелан может быть горностаем?

– Ну, твой тотем Пещерный Лев, – сказала Эйла, – так же как и мой. Но, по-моему, твой абелан может быть как-то связан с горностаем. Почему бы и нет? Горностай – это злющая маленькая куница, но зимой он становится очень симпатичным, совсем белоснежным, за исключением черных глаз да кончика хвоста. Правда, их коричневый летний наряд тоже неплохо смотрится. – Она задумалась на мгновение и спросила: – А какой абелан у Шевонара?

– Я видел одно из его копий около места его упокоения, – сказал Джондалар. – Сейчас я покажу его тебе.

Он быстро принес копье и показал ей символический знак Шевонара. Это было стилизованное изображение муфлона – горного барана с большими изогнутыми рогами.

– Мне оно понадобится, – сказала Зеландони. – Нам нужно сделать копию его абелана.

– Зачем тебе нужна копия? – спросила Эйла.

– Символические знаки, характеризующие его копья, одежду и другие вещи, будут изображены также на его могильном столбе, – сказал Джондалар.

Возвращаясь обратно к жилищам, Эйла размышляла обо всем услышанном и сделала несколько собственных выводов. Символический оберег, или еландон, был спрятан, но символический знак, абелан, сделанный по нему, был известен не только человеку, которому он принадлежал, но и всем остальным. Он мог дать некоторую силу, особенно своему владельцу, однако его не могли использовать ему во вред. Это было всем известно. Настоящая сила содержалась в том неизвестном, спрятанном в тайном месте.




На следующее утро Джохарран постучал по столбу у входа в жилище Мартоны. Джондалар откинул в сторону входной занавес и удивленно взглянул на брата.

– Разве ты не идешь на собрание сегодня утром? – спросил он.

– Да, конечно, но я хотел бы сначала переговорить с тобой и Эйлой, – сказал Джохарран.

– Тогда заходи, – предложил Джондалар.

Джохарран вошел, и тяжелый занавес опустился за его спиной. Мартона и Вилломар вышли из своей спальни и сердечно приветствовали его. Эйла собирала остатки завтрака в деревянную миску для Волка. Она подняла голову и улыбнулась.

– Джохарран сказал мне, что хотел бы переговорить с нами, – сказал Джондалар, глядя на Эйлу.

– Это не займет много времени, но мне не дают покоя ваши копьеметалки. Джондалар, если бы большинство наших охотников могли метать копья так же далеко, как вы, то нам удалось бы остановить того бизона до того, как он растоптал Шевонара. Ему, конечно, уже не поможешь, но я хотел бы, чтобы в будущем наши охотничьи вылазки стали менее опасными. Может быть, вы оба покажете, как они изготавливаются, и научите всех ими пользоваться?

Джондалар улыбнулся.

– Конечно, с удовольствием. Я только об этом и мечтал, едва смог дождаться, чтобы показать вам копьеметалку в действии, чтобы все убедились в ее преимуществах.

Все обитатели жилища Мартоны, кроме Фолары, направились с Джохарраном к месту общего сбора в южном конце обширной стоянки. Там собралось уже довольно много народа. Для обсуждения погребальной церемонии сюда прибыли представители Пещер Зеландонии, принимавших участие в последней охоте. Помимо духовного вождя Девятой Пещеры, сюда явились служители Четырнадцатой, Одиннадцатой, Третьей, Второй и Седьмой Пещер. Сюда пришли также все заинтересованные лица, многих присутствующих отличал весьма высокий статус.

– Дух погибшего Бизона потребовал в ответ жизнь одного из нас, – сказала Зеландони. – Эту жертву мы должны принести, согласно Воле Матери. – Она обвела взглядом собравшихся, которые понимающе кивали в ответ на ее слова. Ее внушительная внешность лучше всего осознавалась в кругу других жрецов. Сейчас было очевидно, что именно она является Верховной жрицей среди всех служителей Великой Матери.

В ходе обсуждения ритуала два жреца разошлись во мнениях по какому-то незначительному вопросу, и Верховная жрица дала им возможность полностью высказать свои мнения. Джохарран поймал себя на том, что отвлекся от похорон Шевонара и размышляет о том, где лучше установить тренировочные мишени. После разговора с Эйлой и Джондаларом он решил вдохновить охотников на изготовление копьеметалок и начать тренировки еще до выхода на Летний Сход. Ему хотелось, чтобы они как можно быстрее овладели новым оружием. Но не сегодня. Он понимал, что сегодня вообще нет смысла говорить об оружии. Сегодня дух Шевонара, его елан, будет проведен в следующий мир.

Думы Зеландони также были заняты другим, хотя она выглядела серьезно заинтересованной обсуждаемыми вопросами. С тех самых пор, как ей отдали камешек с опаловой поверхностью, взятый с могилы младшего брата Джондалара в далеком восточном краю, она постоянно думала о нем, надеясь, что вскоре ей представится возможность помочь ему.

Она понимала, что Джондалара и Эйлу необходимо привлечь к особому ритуалу общения с миром Духов, который многим внушал ужас, – особенно не посвященным в тайные знания – и мог быть опасным далее для посвященных. Опасность уменьшалась, если на такой церемонии присутствовало много людей, способных помочь или поддержать тех, кто непосредственно устанавливает связи с миром Духов.

Поскольку Шевонар погиб во время большой совместной охоты, его похороны выльются в большую церемонию, подключающую и призывающую защиту всего племени. Возможно, тогда удастся углубиться в мир Духов и отыскать жизненную силу Тонолана, подумала Зеландони. Взглянув, на Эйлу, она размышляла, как отнесется к этому ритуалу иноземная женщина. Эйла постоянно удивляла жрицу своими познаниями, способностями и даже заслуживающей одобрения жизненной позицией.

Старшей жрице было лестно, что эта молодая женщина пришла к ней спросить, могла ли она сделать нечто большее для Шевонара, особенно учитывая проявленное ею мастерство. И просто удивительно, как эта иноземка сообразила, что Джондалару надо взять камешек с могилы его брата, учитывая, что ей были неизвестны их обычаи, подумала Зеландони. Этот представляющий Тонолана камешек, безусловно, являлся уникальным. С одной стороны – совершенно обычный, но на другой стороне – голубоватая опаловая гладь с огненно-красными вкраплениями.

«Опаловая голубизна, несомненно, является показателем чистоты и ясности, – мысленно рассуждала жрица, – а красный – это цвет жизни, самый главный из Пяти Священных Цветов Матери. Да, тот камешек, очевидно, наделен силой. Надо будет что-то с ним сделать после ритуала».

Она лишь вполуха слушала разгоревшийся спор, когда ей пришло в голову, что тот особый камешек с могилы Тонолана был скорее всего неким символическим заменителем. С его помощью Мать сможет найти елан Тонолана. Значит, лучше всего потом положить его в ту нишу священной пещеры, где хранятся символические заменители еландонов его семьи. Она знала местоположения таких заменителей не только Девятой, но и многих других Пещер. Она знала даже, где спрятаны некоторые настоящие еландоны, не считая своего собственного.

По ряду особых причин ей пришлось принять на себя эти материнские обязанности – взять на себя ответственность за еландоны некоторых детей, и ей пришлось спрятать эти символические обереги вместо женщин, неспособных либо умственно, либо физически спрятать их самостоятельно. Она никогда не упоминала об этом и никогда не воспользуется преимуществами ее знаний. Она хорошо осознавала, что это опасно как для нее самой, так и для человека, которому принадлежал еландон.

Эйла также отвлеклась от темы обсуждения. Она не знала погребальных обычаев Зеландонии, и сначала ей было очень интересно, но завязавшаяся дискуссия – казавшаяся почти бесконечной – была выше ее понимания. Она не понимала даже некоторых слов, таинственно произносимых жрецами. И она задумалась о том, что узнала недавно.

Ей объяснили, что умерших обычно хоронят в священной земле небольшого кладбища, и место кладбища меняется после того, как оно заполняется могилами. Нельзя, чтобы в одном месте скапливалось слишком много томящихся духов, они могут обрести слишком большое могущество. Умерших в одно время могли похоронить вместе, как и близких родственников, но в округе не было одного большого кладбища. Захоронения проводили на небольших участках, разбросанных по окрестностям.

Выбрав место для кладбища, его обносили частоколом, а также потом устанавливали колья в головах могил погребенных людей. Эти колья украшались резьбой или рисунками символических личных абеланов и знаками, предупреждающими об опасности всего кладбища. Духи мертвых больше не имели тела и могли прятаться внутри этого огороженного пространства, но не могли выйти за частокол. Зеландонии строили такую заклинательную защитную ограду, чтобы духи, которые не смогли найти путь в мир Духов, не смогли выйти за кладбищенскую границу и украсть тело того, кто еще живет в этом мире.

Входящие на кладбище находились в смертельной опасности, и им необходимо было вооружиться мощной защитой. Духи начинали собираться еще до похорон умершего, и было известно, что они пытаются проникнуть в тело живого человека и начать войну за власть его личным духом. Об этом обычно узнавали по резким изменениям, происходившим с человеком: он мог вдруг начать делать несвойственные ему вещи или видеть то, что другие не видели, мог закричать без всякой видимой причины, впасть в неистовство или вдруг потерять связь с окружающим миром и замкнуться в себе.

Спустя много лет частокол разрушался и сгнивал в земле, на могилах вырастали растения, даруя погребальному участку силу новой жизни, и такой участок больше не считался священным, он становился безопасным; духи покидали его. Это означало, что Великая Земная Мать взяла все, что Ей причитается, и отдала это место обратно Ее детям.

Все пребывавшие в задумчивости сразу же переключили свое внимание на спор, услышав голос Верховной жрицы. Поскольку спорившие жрецы, похоже, никак не могли прийти к согласию, властная Зеландони решила, что настала пора вмешаться. Она приняла решение, которое удовлетворило все точки зрения, и ее объяснения показались всем единственным правильным решением. Далее перешли к обсуждению мер предосторожности для носильщиков, которые понесут тело Шевонара на кладбище, способы их защиты от потерянных и блуждающих душ.

Нужно будет устроить пиршество для укрепления духа и тела всех живых, чтобы личные духи каждого человека обрели силы для победы над потерянными душами, и, конечно, все рассчитывали, что его организует Пролева. В заключение обсудили, какую еду нужно отнести на кладбище наряду с оружием и инструментами. Погребальную пищу, никто не ел, но дух этой пищи будет питать свободно блуждающий дух умершего, чтобы дать ему силы найти свой путь. Должно быть сделано все возможное, чтобы уходящая душа не имела причин вернуться или блуждать вокруг слишком долго.




После утреннего собрания Эйла отправилась с лошадьми и Волком на прогулку. Она вычистила их шкуры, расчесала гривы, проверив и убедившись, что с ними все в порядке. Обычно она каждый день уделяла внимание лошадям, но, с тех пор как они прибыли сюда, общение с племенем Джондалара отнимало очень много времени, и она успела соскучиться по лошадям. Они приветствовали ее с такой радостью, что она подумала, будто они тоже скучали по ней и Джондалару.

На обратном пути она подошла к дому Джохаррана и спросила Пролеву, не знает ли она, где Джондалар.

– Он пошел с Джохарраном, Рашемаром и Солабаном копать могилу для Шевонара, – ответила женщина. У Пролевы сегодня было много дел, но сейчас она поджидала кого-то, и у нее появилась передышка. Ей хотелось получше узнать эту одаренную во всех отношениях женщину, которая вскоре должна стать женой брата ее мужа, и она предложила ей выпить ромашкового чая.

Эйла колебалась.

– Я думаю, сейчас мне нужно вернуться к Мартоне, но я с удовольствием выпью с тобой чаю в другой раз.

Волк, насладившийся прогулкой вместе с лошадьми, шел следом за Эйлой. Заметив зверя, Джарадал побежал к нему. Волк уткнулся носом в ребенка, надеясь, что его приласкают. Джарадал восторженно рассмеялся и почесал волчий загривок.

– Признаюсь, Эйла, – сказала Пролева, – я очень встревожилась поначалу, когда Джарадал сказал мне, что он играл с твоим зверем. С трудом верится, что плотоядный хищник может быть таким ласковым и добрым к детям. Когда Фолара привела его сюда, и я увидела, как Марсола ползает по нему, я не могла поверить своим глазам. Она дергала его мех, шлепала по глазам, даже хватала его за нос и заглядывала в пасть, а Волк спокойно лежал, словно ему все это очень нравилось. Я была совершенно потрясена. Даже Салова улыбнулась, хотя сначала, увидев, как ее малышка играет с Волком, жутко перепугалась.

– Волк больше всего любит именно детей, – пояснила Эйла. – Со щенячьего возраста он играл и спал вместе с ними в земляном жилище Львиного стойбища. Они стали для него собратьями-детенышами, а взрослые волки всегда защищают малышей и балуют волчат своей стаи. Он, видимо, считает, что все дети принадлежат к его стае.

Идя с Волком дальше к жилищу Мартоны, Эйла невольно задумалась о том, что же такое в облике Пролевы слегка смутило ее. Она как-то странно держалась и двигалась в своем свободном платье. Вдруг ее осенило, и она улыбнулась. Пролева была беременна! Это совершенно точно.

В жилище Мартоны никого не оказалось. Значит, можно было остаться и выпить чаю с Пролевой, хотя она удивленно раздумывала, куда могла пойти мать Джондалара. С Пролевой ее не было, может, она пошла к Зеландони? Эти женщины казались подругами или, по крайней мере, уважали друг друга. Они часто беседовали или обменивались понимающими взглядами. Если она пойдет туда искать Мартону, у нее появится причина поговорить с жрицей, а уж ее-то нужно было непременно узнать получше.

«Конечно, на самом деле мне вовсе не обязательно искать Мартону, и Зеландони сейчас очень занята. Может быть, не стоит надоедать ей, – подумала Эйла, но она чувствовала себя бездельницей и хотела сделать что-нибудь полезное. – Может, я смогу чем-то помочь ей. По крайней мере, предложить помощь».

Подойдя к дому Зеландони, она слегка постучала по стене около входного занавеса. Жрица, должно быть, стояла рядом. Она почти сразу отвела в сторону входной занавес.

– Эйла? – слегка удивленно сказала она, увидев молодую женщину и Волка. – Я могу что-то для тебя сделать?

– Я искала Мартону. Ее нет ни дома, ни у Пролевы. Я подумала, может, она пошла к тебе, – сказала Эйла.

– Нет, у меня ее нет.

– Ладно, извини, что потревожила тебя. Я понимаю, что ты очень занята. Мне не следовало отвлекать тебя, – сказала Эйла.

– Все в полном порядке, – сказала Зеландони, заметив, что молодая женщина выглядит напряженной, но одновременно, словно на что-то надеется. – У тебя какое-то особое дело к Мартоне?

– Нет, я просто искала ее. Подумала, может, ей нужно чем-то помочь.

– Если ты хочешь чем-то заняться, то, может быть, сможешь помочь мне, – сказала Зеландони, открывая пошире проход и отступая в сторону. Широкая довольная улыбка Эйлы дала старшей женщине понять, что именно за этим Эйла и пришла сюда.

– А Волку можно войти к тебе? – спросила Эйла. – Он не повредит что-нибудь?

– Я уверена, что не повредит. Могу сказать, что мы с ним понимаем друг друга, – сказала жрица, удерживая занавес открытым, чтобы Волк мог пройти вслед за Эйлой. – Мне нужно растереть в порошок красную охру, что ты собрала для меня. Вот ступка, – сказала Зеландони, показывая на красный камень с углублением, появившимся от многолетнего употребления, – а вот пестик для растирания. Скоро придет Джоконол, и ему понадобится этот порошок, чтобы помочь мне сделать столб с абеланом Шевонара. Он мой ученик.

– Я познакомилась с Джоконолом на гостеприимном пиршестве, но он сказал, что он художник, – возразила Эйла.

– Да, он художник. Но он также мой помощник и ученик. Хотя мне думается, что он больше художник, чем ученик. Его не интересует целительство или отношения с миром Духов. Его, видимо, устраивает положение ученика, но он пока еще очень молод. Время покажет. Возможно, он еще почувствует иное призвание. А между тем он искусный художник и отлично помогает мне, – сказала Зеландони и добавила: – Многие художники являются также и жрецами. Дар Джоконола проявился в раннем детстве.

Эйла с удовольствием растирала в порошок красные куски окиси железа – для приготовления порошка не нужно было специального обучения, но эта машинальная физическая деятельность позволяла ее мыслям идти своим путем. Она думала о жрецах и том, почему художники, подобные Джоконолу, воспитываются в очаге Служителей, несмотря на юные годы; им ведь пока недоступны священные знания, и они мало понимают в духовных делах. Зачем же нужно художнику приобщаться к очагу Зеландони?

Пока она работала, вошел Джоконол. С легким удивлением он посмотрел на Эйлу и Волка. Волк поднял голову и мельком глянул на Эйлу, готовый встать, если она прикажет. Она успокоила его, показав, что этого человека ждали. Волк успокоился, но продолжал посматривать в сторону пришельца.

– Эйла зашла мне помочь, Джоконол, – пояснила Зеландони. – Я поняла, что вы уже познакомились.

– Да, в первый вечер, как она появилась здесь. Привет, Эйла, – сказал Джоконол.

Эйла закончила растирать куски охры в мелкий порошок и отдала ступку, пестик и красный порошок Зеландони, надеясь, что ей поручат сделать что-то еще, но вскоре ей стало понятно, что они ждут, когда она уйдет.

– Больше у тебя нет поручений для меня? – наконец спросила Эйла.

– Пока нет, – сказала жрица.

Эйла кивнула и вышла, позвав с собой Волка. Вернувшись в свой дом, она обнаружила, что Мартоны все еще нет, Джондалар тоже еще не вернулся, а она опять не знала, чем заняться. «Мне следовало остаться и выпить чаю с Пролевой», – подумала она. Потом она подумала: а почему бы не вернуться? Эйле хотелось узнать поближе эту искусную и обаятельную женщину. В конце концов, они скоро породнятся: она была женой брата Джондалара. «Может, мне даже стоит захватить сбор вкусного чая, – подумала Эйла, – с добавлением липового цвета. Интересно, растут ли в этих краях липовые деревья?».




Глава 15


Мужчин радовало, что они уже почти закончили копать погребальную яму. Зеландони провела ритуал, усиливающий их защиту, прежде чем они отправились готовить эту землю для погребения тела Шевонара, и даже покрыла их руки красной охрой, но каждый из них втайне вздрогнул, когда они перешли через незримый барьер, означенный резным красным частоколом.

На этих четырех землекопах были просторные кожаные накидки, бесформенные и совершенно лишенные украшения, вроде покрывал с дыркой посередине для головы. Их головы скрывались под глухими капюшонами, в которых имелись лишь прорези для глаз, но не было отверстий для рта или носа – телесные отверстия, располагающие вход духа.

Такие одеяния были предназначены для того, чтобы спрятать их личности от любых духов, которые могли таиться поблизости, поджидая живое тело в надежде поселиться в нем; там не должно быть никаких абеланов, никаких символов или знаков любого рода, позволяющих определить, кто именно вторгся на священный участок и потревожил духов. Они не разговаривали, поскольку даже звук голосов мог выдать их. Рытье могилы было не из тех дел, которые легко можно было кому-то поручить, и Джохарран решил, что раз он был зачинщиком неудачной охоты, то он должен быть одним из землекопов. Он выбрал еще двух своих помощников, Солабана и Рушемара, и пригласил за компанию с ними своего брата Джондалара. Хотя эти четверо хорошо знали друг друга, они искрение надеялись, что это было незаметно блуждающим еланам.

Тяжело было копать землю каменными мотыгами. Солнце уже стояло высоко, и они взмокли от жары. Кожаные капюшоны мешали дышать, но никто из этих сильных, бесстрашных охотников даже не посмел сдвинуть их. Любой из них мог смело встретить атакующего носорога и уклониться в сторону в последний момент, но требовалось гораздо больше смелости, чтобы бросить вызов незримой опасности, обитающей в этой почитаемой погребальной земле.

Никому из них не хотелось остаться за этим посещаемым духами частоколом ни на мгновение дольше, чем было необходимо, и они копали как можно быстрее, выбрасывая из ямы землю, взрыхленную мотыгами. Используемые ими совки были сделаны из больших плоских костей, лопаточных или тазовых, заостренных и отполированных по краю округлым камнем и речным песком до почти острой кромки, облегчающей процесс копания. Другой конец совка был закреплен на длинной палке. Землю складывали на кожаные шкуры, подобные тем, что были надеты на них, так чтобы ее можно было оттащить от края могилы, оставив место для людей, которые придут сюда.

Когда последние совки рыхлой земли были вытащены из ямы, Джохарран кивнул помощникам. Могила была уже достаточно глубокой. Они собрали свои инструменты и быстро покинули кладбище. По-прежнему молча, они ушли подальше от жилья в выбранное заранее место, редко посещаемое людьми.

Джохарран воткнул острый конец мотыги в землю, и землекопы вырыли вторую яму, поменьше первой, сняли капюшоны и накидки и сложили все в яму, затем аккуратно забросали ее землей. Копательные инструменты нужно вернуть в особое место, где они обычно хранятся, но землекопы несли их очень осторожно, чтобы эти инструменты не коснулись случайно их собственных открытых частей тела, за исключением окрашенных охрой рук.

Они направились прямиком к особой пещерке, расположенной вблизи дна долины, изобилующей пещерками в известняковых склонах. Перед ней стоял врытый в землю резной столбик с абеланом Зеландонии и другими знаками. Войдя внутрь, они вернули на место погребальные копательные инструменты и быстро покинули пещерку, подержавшись при выходе за столбик обеими руками и шепотом вознеся мольбу о защите к Великой Матери. Затем извилистой тропой они прошли к другой пещере на взгорье, в основном используемой Зеландони для проведения обрядов с мужчинами и мальчиками.

Шесть Зеландони с учениками из Пещер, принимавших участие в трагической охоте, ожидали их перед входом в эту пещеру. Они нагрели воду раскаленными камнями почти до кипения и приготовили несколько пучков разных, богатых сапонином растений, в основном именуемых мыльным корнем. Мыльная пена покраснела от охряной мази, которая предохраняла их ноги и руки. Почти нестерпимо горячая вода, омывающая испачканные конечности, стекала в ямку, выкопанную в земле. Омовение было совершено дважды, чтобы на их коже не осталось и следа красной охры. Землекопы вычистили ее даже из-под ногтей заостренными палочками. Затем они вымылись третий раз. Их тщательно проверяли, и при необходимости они мылись снова, пока все жрецы не были удовлетворены.

После этого каждый землекоп вновь мылся с мыльным корнем с ног до головы, но уже теплой водой. Лишь когда их наконец объявили очищенными и позволили облачиться в их собственные одежды, они вздохнули с облегчением. Верховная жрица дала каждому из них по чаше горячего горького настоя, велев сначала ополоснуть рот и сплюнуть в особую ямку, и только потом выпить остальное. Прополоскав рты, они быстро проглотили оставшийся настой, радуясь завершению их опасного дела. Никому из них не нравилось соприкосновение с такой могущественной магией.




Тихо переговариваясь, бывшие землекопы вошли в дом Джохаррана, все еще осознавая недавнее соприкосновение с миром Духов.

– Джондалар, тебя искала Эйла, – сказала Пролева. – Она два раза заходила ко мне, принесла чудесный на вкус чайный сбор. Мы не много поболтали с ней, но потом ко мне пришли люди на обсуждение подготовки погребальной трапезы. Она предложила свою помощь, но я решила не загружать ее пока. Уверена, что у Зеландони на нее другие планы. Эйла ушла не так давно, и мне тоже пора идти. В кухне есть еда и горячий чай для вас.

– Эйла сказала, куда она пойдет? – спросил Джондалар.

– К твоей матери.

– Спасибо. Зайду туда, выясню, что она хотела.

– Подкрепись немного сначала. У вас была тяжелая работа, – сказала Пролева.

Он быстро поел, запил чаем и направился к выходу.

– Джохарран, дай мне знать, когда жрецы будут готовы, – на ходу сказал он.

Когда Джондалар зашел в дом своей матери, все сидели вокруг низкого стола, попивая вино Мартоны.

– Неси твою чашку, Джондалар, – сказала она. – Я налью тебе вина. Сегодня у нас трудный день, и он еще далеко не закончился. Я подумала, что нам всем не помешает немного снять напряжение.

– Какой же ты чистый, похоже, тебя отдраили до блеска, Джондалар, – заметила Эйла.

– Да, и я рад, что все это уже позади. Мне нужно было выполнить мой долг, но я не люблю копаться в святой земле, – сказал Джондалар и слегка передернулся.

– Мне понятны твои чувства, – поддержал Вилломар.

– Если вы копали землю, то почему же ты такой чистый? – спросила Эйла.

– Он помогал копать могилу, – объяснил Вилломар. – Копая священную землю кладбища, он потревожил мир Духов, поэтому ему пришлось пройти полный обряд очищения. Жрецы заготавливают горяченную воду и много мыльного корня, чтобы хватило на несколько раз.

– Это напоминает мне горячий водоем Лосадунаи. Помнишь, Джондалар? – спросила Эйла. На его мрачном лице появилось подобие улыбки, и она вспомнила, как хорошо провели они время в том естественном горячем источнике. Отвернувшись, Эйла попыталась скрыть ответную улыбку. – А ты помнишь ту мыльную пену, которую они делали из очищенного топленого жира и пепла?

– Помню. Она действительно сильно пенится и очищает просто прекрасно, с ней ничто не сравнится, – сказал он. – Начисто смывает все вкусы и запахи. – Его улыбка стала шире, и она поняла, что он поддразнивает ее двойным смыслом сказанного. После того омовения они делили Дары Радости, и он заявил, что теперь даже не чувствует ее вкус. Но ощущение такой чистоты оказалось интересным.

– Я подумала, – сказала Эйла, по-прежнему избегая влюбленных взглядов Джондалара и пытаясь остаться серьезной, – что такую моющую пену можно отлично использовать для обрядов очищения. Женщины Лосадунаи показали мне, как ее делать, но это довольно сложный процесс, он не всегда получается. Может быть, я как-нибудь попробую сделать ее, чтобы показать Зеландони.

– Не представляю, как это жир и пепел могут что-то очистить, – сказала Фолара.

– Я и сама не поверила бы, если бы не убедилась на собственном опыте, – сказала Эйла, – но если смешать их вместе определенным способом, то происходит что-то особенное, и уже не остается ни жира, ни пепла, а получается новое вещество. Нужно развести пепел водой, поварить немного и, слегка остудив, процедить раствор. Он становится очень едким и может даже обжечь, если не сохранять осторожность. Он может обжечь, словно огненная искра, но без огня. Затем туда добавляется расплавленный жир, нужно взять примерно равные части раствора и жира, но обе составляющие должны быть теплыми, почти как кожа на нашем запястье. Если сделать все правильно, то в результате смешивания получится пенка, которая может очистить практически все, что угодно. Эту пенку смывают, и она забирает с собой всю грязь. Ею можно вывести даже жирные пятна.

– А с чего это кому-то пришло в голову смешать вместе жир и пепел? – спросила Фолара.

– Женщина из того племени сказала, что первый раз моющая пенка получилась у нее чисто случайно, – пояснила Эйла. – Она готовила еду и растопила немного жира над очагом, когда начался очень сильный дождь. Ей пришлось спрятаться в укрытие. Вернувшись, она подумала, что ее жир пропал. Он вылился в очаг, где было много пепла, залитого к тому же дождевой водой. Потом она увидела, что там же плавает ее деревянная ложка для помешивания жира. Ей жаль было терять свою любимую ложку, и она решила выловить ее. Сунула руку в эту скользкую пенную жижу, которая, как она думала, была ее вылившимся жиром, чтобы достать ложку, а когда принялась мыть ее, то обнаружила, что пена легко смылась, а руки и ложка стали совершенно чистыми.

Эйла не знала, что из древесного пепла получают щелок, а при смешивании его с жиром при определенной температуре происходит химическая реакция, в результате которой образуется мыло. Ей не обязательно было знать, почему в результате этого процесса получается моющая пенка, достаточно было – что она получалась. Не первый и не последний раз открытия делались благодаря воле случая.

– Я уверена, что это заинтересует Зеландони, – сказала Мартона, Она подметила выразительные взгляды, которыми обменялись ее сын и его подруга. Намеки Джондалара не были такими уж тонкими, как он полагал, и Мартона попыталась помочь Эйле перевести разговор на более серьезные темы. Все-таки скоро им предстоит Погребальный ритуал. Едва ли сейчас уместно думать о Дарах Радости. – Я сделала однажды подобное случайное открытие, изготавливая вино. После этого мои напитки, кажется, всегда получаются очень вкусными.

– Неужели ты наконец хочешь поделиться своим секретом, мама? – спросил Джондалар.

– Каким секретом?

– Ну почему у тебя всегда получается самое лучшее вино, и оно никогда не прокисает, – с усмешкой сказал Джондалар.

Она раздраженно вскинула голову.

– Тут нет никакого секрета, Джондалар.

– Но ты же не говоришь, как тебе это удается.

– Потому что я не уверена, отчего у меня так получается и будет ли это получаться у кого-то еще, – сказала Мартона. – Не знаю, как мне пришел в голову такой способ, но, вероятно, его невольно подсказала мне Зеландони; я видела, как она готовит подобным образом один из целебных настоев, и мне показалось, что это придает ему магическую силу. И я подумала, не попробовать ли и мне добавить немного магии к моему вину. Похоже, это сработало, – сказала Мартона.

– Ну так расскажи нам, – настаивал Джондалар. – Я всегда знал, что ты делаешь что-то особенное.

– Я увидела, что Зеландони жует некоторые травы, когда готовит лекарства, поэтому в следующий раз, когда я давила ягоды для вина, я пожевала их немного и выплюнула сок в исходное месиво, прежде чем оно начало бродить. Странно, что такое действие приводит к каким-то улучшениям, но, видимо, приводит.

– Иза научила меня, что есть некоторые особые настои и снадобья, которые нужно сначала пожевать, чтобы они правильно подействовали, – вспомнила Эйла. – Возможно, смесь винных ягод со слюной представляет собой какой-то новый ингредиент. – Она не задумывалась об этом прежде, но все может быть. – А еще я прошу Дони помочь мне превратить фруктовый сок в вино. Возможно, именно в этом секрет, – добавила Мартона. – Если наши просьбы разумно скромны, то порой Мать дарует нам то, что нам нужно. Когда ты был маленьким, Джондалар, то у тебя с этим никогда не было провалов. Если ты просил Дони о чем-то, то всегда, казалось, получал то, что хотел. Так ведь?

Джондалар слегка покраснел. Он не знал, что кому-то известен его секрет, но мог бы догадаться, что Мартона знала.

– Обычно да, – сказал он, избегая ее пристального взгляда.

– Неужели Она хоть раз отказала тебе в просьбе? – настаивала его мать.

– Было однажды, – вяло ответил он, смущенно поерзав.

Пристально глянув на него, Мартона кивнула.

– Ну, я полагаю, что то, твое желание не могла исполнить даже Великая Земная Мать. Но по-моему, сейчас ты не жалеешь об этом!

Все озадаченно прислушивались к загадочному разговору между матерью и сыном. Джондалар явно пребывал в замешательстве. Эйла поглядывала на них, и вдруг ей пришло в голову, что Мартона имела в виду историю, связанную с Зеландони, вернее, с Золеной – так ее звали в молодости.

– А ты знаешь, Эйла, что священную землю копают только мужчины? – сказал Вилломар, меняя тему, чтобы сгладить неловкость. – Слишком рискованно подвергать такой большой опасности Благословенных Дони женщин.

– И я очень рада этому, – сказала Фолара. – Хватит уже и того, что нам приходится мыть и обряжать человека, чей дух уже ушел. Мне ужасно не нравится такое занятие! Я так обрадовалась, Эйла, что ты избавила меня от этого, попросив присмотреть за Волком. Позвав друзей, я предложила им привести младших братьев и сестер. Волк познакомился с множеством людей.

– Неудивительно, что он так устал, – сказала Мартона, мельком глянув на Волка, спавшего на своем месте. – Я тоже предпочла бы хорошенько выспаться после такого дня.

– Я не думаю, что он спит, – сказала Эйла. Она знала, в какой позе он обычно просто отдыхает, а в какой – спит. – Хотя ты наверняка права. Он очень любит малышей, но они утомляют его.

Все они обернулись, вздрогнув, когда раздался тихий стук у входа, хотя и ожидали его. Послышался голос Джохаррана:

– Зеландони готовы.

Быстро проглотив остатки вина, все пятеро вышли из дома Мартоны. Волк последовал было за ними, но Эйла посадила его на специальный поводок, закрепив его на столбе, вкопанном в землю около жилища Мартоны, чтобы он не мешал проведению погребальной церемонии.




Вокруг погребального навеса собралось уже много людей. Собравшиеся тихо обменивались приветствиями и беседовали. Загородки убрали, и все увидели Шевонара, лежавшего на сетчатом гамаке и сплетенном из трав покрове, в который его завернут перед тем, как нести к месту захоронения. Но сначала его отнесут на Общее Поле, где хватит места всем шести соседним Пещерам, принимавшим участие в последней охоте.

Джондалар и Джохарран быстро ушли куда-то с группой мужчин. Мартона и Вилломар также поспешили занять свои места. Одна Эйла не знала, что ей надо делать, и стояла в растерянности. Она решила, что будет наблюдать за происходящим из задних рядов, надеясь, что не сделает чего-то такого, что может поставить в неловкое положение ее саму или семью Джондалара.

Фолара познакомила подругу своего брата с друзьями – группой девушек и парой юношей. Эйла пыталась поддерживать беседу. Они уже слышали так много диковинных историй о ней, что преисполнились благоговейного страха и от смущения либо онемели, либо лепетали что-то несуразное. Сначала она не обратила внимания, что ее кто-то зовет.

– Эйла, по-моему, ты им нужна, – сказала Фолара, увидев, что Зеландони направилась в их сторону.

– Вам придется отпустить ее, – немного резко сказала жрица молодым поклонникам Эйлы. – Она должна быть впереди вместе с нами. – Эйла последовала за этой женщиной. Молодые люди проводили ее еще более восторженными взглядами. Отойдя подальше от молодежи, Зеландони тихо сказала Эйле: – Служители Великой Матери не едят во время погребального обряда. Ты пойдешь с нами, но на время трапезы присоединишься к Джондалару и Мартоне.

Эйла не спросила, почему ей надо идти вместе с постящимися Зеландони, а трапезничать с семьей Джондалара, но решила, что выяснит это позже. Она понятия не имела, что ее ждет. Она лишь делала то, что ей говорили, перешла вместе со всеми через мост у Водопада и направилась дальше к Общему Полю.

Служителям надлежало поститься, поскольку им предстояло общаться с миром Духов во время похоронного обряда. Потом Верховная жрица собиралась еще провести некое дальнее метафизическое странствие, чтобы связаться с еланом Тонолана. Путешествия в иной мир всегда были связаны с опасностью, но она привыкла к этому и знала, что надо делать. Ритуальные посты и голодания являлись традиционными для служителей Матери, и Зеландони порой удивлялась, почему она продолжает неуклонно увеличиваться в размерах, несмотря на частые посты. Возможно, она наверстывала упущенное на следующий день, но ей казалось, что она ест не больше других. Она осознавала, что ее необъятные размеры многие воспринимали как показатель колоссального духовного могущества. И она в общем-то не возражала бы против такой полноты, если бы она не мешала ей двигаться. Все труднее становилось Зеландони наклоняться, взбираться на гору, садиться на землю или, вернее, подниматься с нее, но Мать, похоже, хотела, чтобы она выглядела такой могучей и крепкой, а если таково желание Матери, то могла ли Ее служительница желать иного.

Множество блюд, расставленных на краю поля около скальной стены – далеко от того места, где положили покойного, – явно свидетельствовало о том, что над их приготовлением пришлось немало потрудиться.

– Это напоминает мне малый Летний Сход, – услышала Эйла чьи-то слова и подумала: если это малый, то сколько же народа бывает на большом Летнем Сходе Зеландонии? В одной только Девятой Пещере жило около двух сотен человек, и ближайшие пять Пещер тоже достаточно многолюдны, но Эйла поняла, что никогда не сможет запомнить их всех. Она даже думала, что не существует достаточного количества счетных слов, чтобы сосчитать всех людей. Можно лишь предположить, что количество Зеландонии сравнимо с числом бизонов, собравшихся в огромное стадо на время спаривания или миграции.

Когда шесть Зеландони и шесть вождей расположились вокруг погребального навеса, который перенесли сюда, разобрав на составные части, и установили здесь вновь, люди начали рассаживаться на землю и умолкать. Верховной жрице передали блюдо с ритуальной трапезой, увенчанное целой бизоньей голяшкой, и она, подняв его вверх для всеобщего обозрения, поставила это блюдо рядом с телом Шевонара.

– Зеландонии устроили это пиршество в твою честь, Шевонар, – сказала она, обращаясь к покойному мужчине. – Пожалуйста, пусть твой дух пребудет с нами, чтобы мы смогли пожелать твоему елану Доброго Странствия в следующем мире.

После этого все люди выстроились в очередь за порцией праздничной трапезы. В большинстве случаев во время Праздничных трапез очередь формировалась чисто случайно, но сегодняшний ритуал считался особым случаем, и поэтому все соблюдали определенный порядок. Статус людей редко наглядно представлялся в этом мире, но сейчас, в непосредственной близости к миру Духов, его было важно показать, чтобы помочь елану Шевонара осуществить этот таинственный переход.

Поскольку сегодня хоронили Шевонара, то первыми в очереди стояли его скорбящая жена, Релона, и двое ее детей, а за ними его брат Ранокол. Далее следовали Джохарран, Пролева и Джарадал, затем Мартона и Вилломар вместе с Фоларой и Джондаларом – все, кто занимал самое высокое положение в Девятой Пещере, – а за ними Эйла.

Эйла не догадывалась, что определение ее статуса представляло особую сложность. Поскольку она не являлась членом племени, то ее статус в Пещере должен был быть самым низким. Если бы она была помолвлена с Джондаларом на традиционной церемонии, то было бы гораздо проще причислить ее к высокопоставленным родственникам Джондалара, но пока их Брачный ритуал относился к области возможного и она еще даже не была принята в Пещеру Зеландонии по всем правилам. Когда возник этот вопрос, Джондалар сказал, что где бы Эйла ни стояла, он встанет рядом с ней. Если ей предложат встать в конце очереди, то и он встанет там же.

Статус мужчины обычно определялся по статусу его матери, до тех пор, пока он не женился. После этого он мог измениться. Обычно перед Брачным ритуалом устраивались Брачные переговоры с участием родственников жениха и невесты, а иногда и Зеландони и вождей заинтересованных Пещер, где обсуждались многие вопросы, связанные с жизнью будущей повой семьи. Например, обмен подарками, выбор Пещеры, где будет жить новая семья – она могла остаться жить в Пещере жены или мужа или перейти по взаимному согласию в новую Пещеру Зеландонии; также определялся выкуп за невесту, поскольку статус женщины считался более высоким. Особо важным вопросом таких переговоров было определение статуса новой семейной пары.

Мартона была убеждена, что если Джондалар встанет в хвосте очереди, то это собьет с толку не только Зеландонии, но и духов иного мира, то есть все подумают, что либо он потерял свой статус по какой-то причине, либо статус Эйлы был самым низким. Вот почему Зеландони настояла, чтобы она шла на этот торжественный обряд вместе с Зеландони. Ее иноземное происхождение становилось несущественным, если ее признавала духовная элита, что значительно повышало ее неопределенный пока статус. И поскольку жрецы не участвовали в погребальном пиршестве, то ее причислили на это время к семье Джондалара, прежде чем возникли какие-то возражения.

Конечно, ситуация была достаточно спорной, но раз уж Эйла заняла это место, то о нем стало известно как в земном, так и в ином мире, и, возможно, теперь уже поздновато менять его. Сама Эйла совершенно не осознавала, какой маленький обман устроили ради нее и Джондалара, и, в сущности, его устроители понимали, что почти не погрешили против истины. И Мартона и Зеландони по разным причинам были убеждены, что по своему происхождению Эйла является человеком высокого статуса. Оставалось лишь точно определить его.

Племя вкушало традиционные блюда, а Ларамар разливал по их чашкам березовицу. Эйла запомнила его с первого вечера. Она поняла, что его напиток считают весьма вкусным, но удивилась, почему к самому изготовителю в основном относятся с пренебрежением. Эйла смотрела, как он наливает березовицу. Его одежда выглядела очень грязной, поношенной, местами протертой до дыр.

– Эйла, налить тебе березовицы? – спросил он. Она подставила ему чашку и ненавязчиво попыталась оценить его. На вид обычный бородатый мужчина со светло-русыми волосами и голубыми глазами, среднего роста и телосложения, хотя у него слегка выпирало брюшко и мышцы, в общем-то, выглядели дряблыми, не такими крепкими и рельефными, как у большинства мужчин. Потом она заметила, что его шея посерела от грязи, и поняла, что он редко моет даже руки.

Грязным ходить, конечно, гораздо проще, особенно зимой, когда воду приходится растапливать изо льда или снега, и вовсе не разумно тратить топливо, чтобы нагреть воду и помыться. Но летом, когда теплой воды и мыльного корня было в достатке, большинство людей разумно предпочитали ходить чистыми. Такой грязнуля был исключительным явлением.

– Спасибо, Ларамар, – улыбнувшись, сказала она и пригубила напиток, ставший вдруг менее привлекательным из-за внешнего вида его изготовителя.

Он улыбнулся ей в ответ. У нее возникло ощущение, что он редко улыбается и что эта его улыбка явно не искренняя. Вдобавок у него были кривые зубы. Конечно, в том нет его вины. У многих людей вырастают кривые зубы, но они добавили очередной штрих к его и без того малоприятной внешности.

– Я надеялся, что сегодня ты составишь мне компанию, – сказал Ларамар.

Эйла была озадачена.

– О какой компании ты говоришь?

– Во время погребального пиршества иноземцы обычно стоят в хвосте очереди, после всех членов Пещеры. Но я заметил, что ты ушла вперед, – сказал он.

Эйла перехватила взгляд Мартоны, по лицу которой промелькнуло недовольное выражение.

– Я понимаю, Ларамар, вероятно, тебе хотелось бы, чтобы она стояла в хвосте вместе с тобой, – сказала мать Джондалара, – но ты же знаешь, что Эйла скоро станет членом нашей Пещеры.

– Но пока-то она еще не принадлежит племени Зеландонии, – возразил мужчина. – Она иноземка.

– Она помолвлена с Джондаларом, и ее статус в ее родном племени был достаточно высоким.

– Разве она не говорила, что ее вырастили плоскоголовые? Вот уж не знал, что статус плоскоголовых выше, чем Зеландонии.

– В племени Мамутои она была целительницей и дочерью очага Мамута, их Зеландони, – сказала Мартона. Бывший вождь уже не на шутку рассердилась. Ей совершенно не хотелось объяснять что-то мужчине, имевшему самый низкий статус в Пещере… тем более потому, что он был прав.

– Что-то ее лечение мало помогло Шевонару, – язвительно бросил Ларамар.

– Никто не смог бы сделать для него больше того, что сделала Эйла, даже Верховная жрица, – возразил Джохарран, вставая на ее защиту. – А она облегчила его боль, чтобы он смог дожить до прихода своей жены.

Эйла заметила, что усмешка Ларамара стала злорадной. Он испытывал огромное удовольствие от того, что ему удалось расстроить родственников Джондалара, вынудив их занять оборонительную позицию, и это явно было как-то связано с ней. Ей хотелось узнать, что произошло, и она решила выяснить все у Джондалара, когда они останутся одни, но начала понимать, почему люди так неодобрительно отзывались о Ларамаре.

Служители вновь направились к погребальному навесу, а остальные понесли свои тарелки в дальний конец Общего Поля, чтобы выбросить остатки еды в специальную кучу. Отбросы останутся здесь, а когда люди уйдут, костями займутся мусорщики, питающиеся падалью животные, а растительные постепенно перегниют, вновь превратившись в землю. Так обычно избавлялись от мусора. Ларамар вместе с семьей Джондалара дошел до кучи отбросов, Эйла была уверена, что он намеренно не отставал от них, желая еще немного досадить им, а потом удалился с очень важным и независимым видом.

После того как люди вновь собрались вокруг погребального навеса, Верховная жрица взяла плотно сплетенную корзинку с той красной охрой, что растирала Эйла.

– Есть Пять Священных Цветов. Все остальные происходят из тех исходных цветов. Главный цвет – красный, – начала эта величественная жрица. – Цвет крови, цвет жизни. Пусть плодам и цветам порой присущ изначальный красный цвет, но они недолговечны. Красная сущность обычно скоротечна. Так, высыхающая алая кровь темнеет и коричневеет. Коричневый порожден красным, и порой его именуют старокрасным. Крупицы красной охры нашего края суть высохшие капли крови Великой Земной Матери, и хотя они бывают и ярко-алыми, все они суть проявления старокрасного. Покрытый красной кровью чрева матери твоей, пришел ты в этот мир, Шевонар. Покрытый красной землей чрева Великой Матери, ты вернешься к ней, чтобы возродиться в мире ином, подобно тому, как родился ты в этот мир, – говорила Верховная жрица, буквально с головы до ног покрывая тело Шевонара порошком красной Железной руды. – Пятый исходный цвет темен, порой его именуют черным, – сказала Зеландони, заставив Эйлу озадачиться тем, какими же могут быть второй, третий и четвертый Священные Цвета. – Темен цвет ночи, свет в глубине пещеры, угольный цвет, после того как огонь извлечет жизнь из дерева. Говорят, что угольно-черный есть, в сущности, темнейший оттенок старокрасного. Именно этот цвет побеждает цвет жизни, когда она достигает старости. И когда жизнь становится смертью, красный становится черным, темнеет. Темнота есть отсутствие жизни; цвет смерти. У нее нет даже краткой жизни; не существует черных цветущих растений. Глубина пещер показывает этот цвет в его истинном виде.

Шевонар, тело, где обитал твой елан, умерло и приобщится к подземной темноте, вернется в темную землю Матери, но твой елан, твой дух, приобщится к миру Духов, вернется к Матери, Изначальному Источнику Жизни. Захвати с собой дух земной пищи, которую мы даем тебе для поддержания сил во время странствия в мире Духов.

Величественная женщина подняла блюдо с ритуальным угощением, показала его всем собравшимся и, вновь поставив рядом с покойным, осыпала его также порошком красной охры.

– Взяв с собой свое любимое копье, ты будешь охотиться на духов животных, чтобы поддерживать силы твоего духа. – Жрица положила копье рядом с ним и также посыпала его красной охрой. – Возьми и свои инструменты, ты сделаешь новые копья для охотников в мире ином. – Она положила выпрямитель копий ему под руку, окоченевшую от неумолимой смерти, и посыпала его красным порошком. – Не забывай мастерства, обретенного в этом мире, и пусть оно помогает тебе жить в мире ином. Не скорби о твоей жене, оставшейся здесь. Дух Шевонара, ты обрел свободу, иди уверенно вперед. Не оборачивайся назад. Не медли. Твоя следующая жизнь ждет тебя.

Погребальные вещи сложили вокруг него, блюдо с едой поставили на живот и завернули покойного в плетеный саван, туго стянув веревками с двух концов, так что тело стало похоже на кокон. Затем его плотно обмотали длинной веревкой, надежно соединившей все края, и сокрытое внутри тело вместе с его снаряжением приобрело неровные, бугристые очертания. По краям гамака вставили жерди, которые еще недавно были стройными молодыми деревцами. С них даже не сняли кору, чтобы гамак с погребальным коконом не скользил по жердям.

Потом четверо мужчин, копавших сегодня священную погребальную землю, разделились на пары и, подняв с двух сторон гамак с телом Шевонара, понесли его последним земным путем. Концы жердей покоились на их плечах, впереди шел Джохарран, с другой стороны, отступя на шаг, следовал Рушемар, придерживая свой конец жерди на правом плече. Прямо за Джохарраном шел Солабан, но под свой конец жерди ему пришлось подложить подушку, поскольку с другой стороны гамака шел более высокий Джондалар.

Верховная служительница Матери возглавила процессию, направляющуюся к священной погребальной земле. Следом за ней шли мужчины с телом покойного, а остальные Зеландонии рассредоточились вокруг них. Первыми за покачивающимся гамаком следовали Релона с двумя детьми и Ранокол. Остальные Зеландонии выстроились за ними в том же порядке, который был принят на погребальном пиршестве.

Эйла опять шла рядом с Мартоной почти в начале процессии. Она заметила, что Ларамар, поглядывая на нее, направился в хвост Девятой Пещеры и в итоге занял место перед вождями Третьей Пещеры. Хотя Манвелар старался держать дистанцию, оставляя небольшой промежуток между двумя разными Пещерами, Ларамар вместе со своей высокой костлявой подругой и целым выводком детей шел достаточно медленно, чтобы отделиться от впереди идущих. Эйла вскоре убедилась, что он делает это специально, пытаясь создать впечатление, что его семья идет первой в следующей за ней Пещере, а не последней в той, что идет впереди, хотя все, разумеется, знали статус его семьи и к какой Пещере она принадлежит.

Длинная цепочка людей выстроилась в один ряд, когда процессия приблизилась к узкой тропе перед Большой Скалой, затем, воспользовавшись удобными плоскими камнями, все переправились через Рыбный ручей, сбегавший вниз по дну долины Мелкоречья. Когда тропинка вновь прижалась к Неприступному Утесу, все пошли гуськом до Переправы, но, оказавшись на другом берегу, не пошли, как прежде, на юг к Скале Двуречья, а повернули обратно к северу, выйдя на другую тропу.

Больше не ограниченные узкой тропкой между скалистым берегом и рекой, Зеландонии рассредоточились и шли по двое или по трое в ряд по ровному лугу пойменных земель, потом миновали череду холмов, которые Эйла уже видела с другого берега Реки. Солнце клонилось к западу, приближаясь к вершинам далеких скал, люди подошли к небольшой изолированной, исключительно ровной котловине с известняковыми склонами. Процессия замедлила движение и остановилась.

Оглянувшись, Эйла окинула взглядом пройденный путь. Крутые, озаренные солнцем скалы отбрасывали густую тень на луга свежей летней травы. Естественная приглушенная желтизна известняка, исполосованная темными выщелоченными примесями, приобрела темно-пурпурный оттенок, и унылый мрак опустился на воду, текущую у подножия этих скалистых твердынь. Он протянулся также и за Реку, скрывая кусты и деревья, обрамляющие берег, хотя укороченные силуэты самых высоких деревьев еще вздымались над этой медленно наползающей тьмой.

Видимые отсюда каменные стены с вершинами, опушенными травами и редкими кустами, являли собой неожиданную картину унылого и мрачного великолепия. К югу, прижимаясь к кромке воды, вздымались стены Неприступного Утеса и Большой Скалы, соседствующие с долиной Мелкоречья. Скальный массив, отступивший от Реки и давший место Общему Полю, отклонялся к рельефным провалам пещер на террасе перед Нижним водопадом и, наконец, как раз в том месте, где Река круто поворачивала на восток, завершался огромным навесом Девятой Пещеры.

Когда движение возобновилось, Эйла заметила, что несколько человек зажгли факелы.

– Может, мне тоже следовало захватить факел, Вилломар? – спросила она идущего рядом с ней мужчину. – Наверное, уже совсем стемнеет, когда мы будем возвращаться.

– Так и надо, чтобы стемнело, – сказала Мартона; она шла рядом с Вилломаром с другой стороны, – тогда мы зажжем много факелов. Покинув кладбище, люди зажгут факелы, чтобы освещать путь, но мы разойдемся в разные стороны. Надо будет разделиться на группы, чтобы запутать духов. Елан Шевонара и любые другие оказавшиеся поблизости духи могут попытаться последовать за нами. В темноте их легче запутать, и если им удастся выбраться за частокол, то они не поймут, за каким огоньком им следовать.

Когда процессия подошла к кладбищу, темнота которого подчеркивалась огненными факельными язычками, Эйла сразу почувствовала какой-то сильный запах. Горящие факелы, производящие в равной мере дым и свет, расположились вокруг частокола. Подойдя ближе, она увидела ограждение из резных колов, которые окружали эту священную землю.

– Какой сильный запах у этих факелов, – заметила она.

– Да. Зеландони изготавливают особые погребальные факелы. Они служат защитой от духов, чтобы обезопасить кладбище, или, наверное, лучше сказать – уменьшить его опасность, – пояснила Мартона. – Кроме того, благодаря дыму этих факелов легче будет перенести любое другое зловоние.

Служители шести Пещер расположились по границе этого круга на равных расстояниях друг от друга, обеспечивая людям защиту. Верховная жрица встала за изголовьем могилы, затем четверо мужчин внесли на освещаемое факелами кладбище погребальный гамак. Двое впереди стоящих мужчин прошли по правому борту и остановились перед Верховной жрицей, а их напарники остались в конце выкопанной ими сегодня траншеи.

В молчаливом ожидании они держали тело покойного в похоронном гамаке над могилой. В освещенный факелами кладбищенский круг вступили также члены семьи и вожди Пещеры Шевонара, остальные столпились вокруг резного частокола, ограничивающего священную землю.

Зеландони Девятой Пещеры сделала шаг вперед. Она помедлила немного, и почти сразу наступила тишина. Вся толпа просто затаила дыхание. Эту тишину прорезал отдаленный рев пещерного льва, сменившийся лаем гиены, который словно определил настроение. Следующий услышанный Эйлой звук был жутким и пронзительным. Совершенно потрясенная, она задрожала от ужаса; и она была не одинока в своем чувстве.

Она уже слышала прежде жутковатую, какую-то потустороннюю, музыку флейты, но недолго. Манен играл на этом инструменте во время Летнего Схода Мамутои. Она вспомнила, как провела традиционный погребальный ритуал Клана для Ридага, ребенка, напоминавшего ей ее собственного сына, потому что Мамуты не позволили хоронить ребенка смешанных духов, усыновленного Неззи, по традициям Мамутои. Но вопреки всем Манен заиграл на флейте, когда она исполняла своеобразный танец на безмолвном языке Клана, призывая Великого Пещерного Медведя и дух ее тотема принять Ридага в следующий мир Клана.

Ей вспомнились похороны Изы, когда однорукий Мог-ур по-своему проводил тот обряд над ее могилой. Потом Эйла вспомнила его смерть. После землетрясения она зашла в пещеру, где находилась погребальная пирамида Изы, и нашла его там с пробитой головой, заваленным упавшими сверху обломками. Она также проводила его в следующий мир, поскольку никто не осмелился войти в эту пещеру, еще сотрясавшуюся от слабых толчков землетрясения.

Но звук этой флейты навеял и другое воспоминание. Она слышала его еще до того, как встретилась с Мамутои, на традиционной церемонии, посвященной Пещерному Медведю на Сходбище Клана. Мог-ур другого Клана играл на подобном инструменте, хотя пронзительные трели, символизирующие духовный голос Урсуса, отличались по тональности и тембру как от голоса флейты Манена, так и от музыки, звучащей сейчас.

От этих мыслей ее отвлекла Верховная жрица, которая начала говорить проникновенным и звучным голосом:

– Великая Земная Мать, Главная Прародительница, Ты призвала Твое дитя обратно к Себе. Он стал жертвой, призванной в обмен за Духа Бизона, и Зеландонии, дети Твои, живущие в этом юго-западном краю, просят Тебя удовольствоваться одной этой жизнью. Он был храбрым охотником, добрым мужем и хорошим оружейником. Он почитал Тебя в этой жизни. Мы просим Тебя: проведи его благополучно в Твои пределы. Его жена горюет о нем, ее дети любили его, племя уважало его. Он призван к Тебе в расцвете сил. Да будет удовлетворен Дух Бизона, о Дони, да удовольствуется он одной жертвой.

– Да удовольствуется одной жертвой, о Дони, – вторили остальные жрецы. И все собравшиеся Зеландонии почти в унисон повторили эту мольбу.

Зазвучали новые инструменты. Исполняемая ими ритмичная мелодия была слегка приглушенной – или, вернее, не четко определенной, – поскольку начали играть одновременно несколько инструментов. Они представляли собой обручи, туго обтянутые кожей и снабженные рукояткой. Жуткие трели флейты переплетались и дополняли ритмические удары этих своеобразных барабанов. Эмоциональный стиль музыки, казалось, высвобождал чувства, побуждал облегчить душу слезами. Релона вновь начала плакать и причитать о своей горестной утрате. Вскоре у всех собравшихся появились на глазах слезы, и они начали причитать и оплакивать ушедшего соплеменника.

Потом мощное и звучное контральто присоединилось к ритмичной музыке барабанов и, сливаясь с флейтой, украсило бессловесную мелодию новыми оттенками. Впервые Эйла услышала, как люди поют, когда жила в племени Мамутои. Большинство обитателей Львиного стойбища любили петь, по крайней мере, хором. Она наслаждалась, слушая их, и даже пыталась подпевать, но пение, похоже, не входило в число ее талантов. Она могла что-то монотонно напевать, но не умела держать мелодию. Она восхищалась исполнением лучших певцов, но никогда прежде не слышала такого глубокого и звучного голоса. Это пела Зеландони, Верховная жрица, и Эйла была потрясена до глубины души.

Двое мужчин, стоявших перед могилой, повернулись лицом к своим напарникам, затем они сняли жерди с плеч и начали опускать покачивающийся погребальный гамак. Могила была неглубокой, и жерди, сделанные из молодых деревьев, превосходили ее по длине. Когда концы жердей коснулись земли, тело уже почти лежало на дне ямы. Отвязав слабо завязанные веревки гамака, мужчины опустили их также в могилу.

Они притащили обратно шкуру, на которой лежала вынутая из ямы земля. За могилой, в ногах покойного, установили высокий кол, укрепив его рыхлой землей. За головой покойного поместили более короткий кол, на котором было вырезано и раскрашено красной охрой изображение абелана Шевонара. Его личный знак будет показывать место его захоронения, предупреждая, что там покоится его тело и что его дух может витать поблизости.

Пытаясь сдерживать свои чувства, Релона на негнущихся ногах подошла к могиле. Она постояла около земляной кучи, потом, словно рассердившись, схватила руками по горсти земли и бросила их на дно могилы. Две пожилые женщины помогли ее детям сделать то же самое, затем сами бросили землю на скрытое под циновкой тело. За ними потянулись все Зеландонии, каждый брал по две пригоршни земли и бросал их в могилу. К тому времени, когда все проделали этот ритуал, над могилой уже возвышался земляной холмик.

Несколько человек подошли и добавили еще немного земли. Потом вдруг Релона рухнула на колени и, почти ослепленная слезами, привалилась к рыхлой могильной насыпи и горько зарыдала. Ее старший ребенок вернулся за ней и стоял рядом, плача и прижимая к глазам кулачки, чтобы смахнуть слезы. Потом младшая, выглядевшая растерянной и смущенной, девочка подбежала к матери и потянула ее за руку, стараясь поднять и успокоить.

Эйла размышляла, куда делись старшие помощницы и почему никто не пытается утешить этих детей.




Глава 16


Немного погодя Эйла заметила, что мать начала реагировать на рыдания перепуганной младшей дочери. Релона оторвалась от могильного холма и, даже не отряхнувшись, прижала к себе девочку. Старший сын присел рядом с ними и обнял мать за шею. Она обняла и его тоже, и они все трое сидели там, продолжая плакать.

Но это уже другой плач, подумала Эйла, не такой отчаянный, как прежде, он звучит приглушенно печально, более спокойно. Потом по знаку Зеландони, несколько человек, среди которых были жрецы и Ранокол, брат Шевонара, помогли семье подняться и увели ее прочь от могилы.

Боль Ранокола, вызванная утратой брата, была не менее острой и сильной, чем боль Релоны, но выражалась она по-другому. Он продолжал терзаться вопросом, почему именно Шевонару, а не ему пришлось стать жертвой. У его брата была семья, а у него не было даже подруги. Эти мысли неотвязно преследовали Ранокола, но ему не хотелось говорить о них. Если бы было возможно, он вообще предпочел бы не участвовать в погребальном ритуале и уж тем более не стал бы рыдать на могиле. Ему хотелось лишь как можно скорее уйти отсюда.

– Мы вернули Шевонара из Девятой Пещеры Зеландонии к Твоей груди, Великая Земная Мать, – нараспев произнесла Зеландони.

Все люди, собравшиеся на похороны Шевонара, стояли вокруг могилы, и Эйла почувствовала атмосферу ожидания. Что-то должно сейчас произойти, все взгляды были устремлены на Верховную жрицу. Барабаны и флейты продолжали играть, но эти звуки уже стали частью окружающей среды, и Эйла заметила их только тогда, когда стиль музыки изменился и Зеландони вновь начала петь.
		Безвременный хаос вихрем пылил и кружил,



		Праматерь сущего из мрака он породил.



		Пробудилась Она и величие жизни познала,



		Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.








Люди подхватили нестройным хором – одни пели, другие просто произносили текст:
		Мать горевала.



		Одна горевала.








Верховная жрица вновь продолжила петь одна:
		Взметнула Она свою родовую пыль во мгле



		И сотворила друга светлого, подобного себе.



		Росли они в любви, дружили, как брат и сестра,



		И решили союз основать, когда зрелость пришла.








И люди вновь завершили куплет следующими словами:
		Вокруг Матери он парил.



		Светлый спутник Ее любил.








Эйла поняла, что жрица исполняет знакомую всем ритуальную песню, которую все ждали. Начало песни показалось очень интересным, и Эйле захотелось узнать продолжение. Она внимательно слушала, как Зеландони продолжала петь куплеты, а люди дополняли их припевами, подчеркивая смысл каждого четверостишия.
		Счастливым и радостным было их жизни начало,



		Но полное сходство сердце Матери омрачало.



		Материнская сущность жаждала обновленья,



		И, друга любя, мечтала Она о новом творенье.



		Материнское сердце хотело любить.



		Новую жизнь творить.







		В первозданный хаос смело бросилась Мать,



		Чтоб животворную искру найти и познать.



		Мрачен, бесплоден ураган и страшно студен.



		Черный и жуткий ужас наводит он.



		Мрачен ураган и студен.



		Ужас наводит он.







		Но Мать оказалась смелей и сильней,



		И новая жизнь зародилась в Ней.



		Во чреве Ее рос и зрел огненный жар.



		Материнской гордости и любви дар.



		Мать была в тягости.



		Делилась жизни радостью.







		Пустынную Землю терзало черное ледяное томление,



		С надеждой ждала Она светлого таинства рождения.



		И кровь Ее породила жизнь, согрелась плоть Ее дыханием.



		Разверзлось каменное чрево для нового создания.



		Мать обрела дар рождения.



		Новой жизни творения.







		И воды Ее родовые наполнили реки и моря до берегов,



		Они напоили почвы, пробудив жизнь лугов и лесов.



		Каждая драгоценная капля давала новой жизни ростки,



		И пышный зеленый покров украсил просторы Земли.



		Хлынул вод Ее разлив,



		Зеленый покров породив.







		В бурных родах извергся из чрева огненный шар,



		Она претерпела все муки, познавая новой жизни дар.



		Капли крови ее застыли, алыми камнями краснели.



		Но лучезарное дитя оправдало Ее тяжкие потери.



		Огромным счастьем Матери был Яркий сверкающий сын.








У Эйлы перехватило дыхание, когда она услышала эти слова. Казалось, в песне рассказывалось о том, как она рожала своего сына, Дарка. Она вспомнила родовые муки, вспомнила, что все тяготы оказались оправданными. Дарк был для нее огромным счастьем. А великолепный голос Зеландони уже пел дальше:
		И вздыбились горы, извергнув питательный пламенный сок,



		На вершинах груди Ее горной кормился сынок.



		И взметнулось в черную даль высоко



		Великой Матери огненное молоко.



		В небо взметнулось высоко



		Материнское молоко.








Этот отрывок показался Эйле очень знакомым. Встряхнув головой, она словно попыталась упорядочить воспоминания. Конечно, Джондалар рассказывал об этом во время Путешествия.
		Смеясь и играя, яркий сын Ее рос и мужал.



		На радость Матери тьму ночи освещал.



		Но с молоком Ее впитал он знаний жажду,



		И мир отправился он познавать однажды.



		Сын Ее стал большим.



		Ум его жаждой знаний томим.







		Чтобы сына зачать, отыскала Мать животворный родник.



		Но теперь тот же хаос и мрак Ее сына манит.



		Тепло и уютно под крылом Материнским жить,



		Но дух молодой стремится сумрачность тайны постичь.



		Враждебный хаос их окружал.



		Но сын Ее уйти пожелал.








Воспоминания продолжали мучить Эйлу. «Не только Джондалар рассказывал мне об этом. У меня такое ощущение, словно я уже знаю эту историю, или, по крайней мере, ее суть. Но где я могла услышать ее? О, по-моему, вспомнила. Лосадуни! Я запомнила все, чему он научил меня! Он рассказывал подобную историю о Матери. Джондалар даже повторял отрывки из нее во время того ритуала. Она была не совсем такой же и рассказывалась на другом языке, хотя языки Лосадунаи и Зеландонии похожи. Именно поэтому я так быстро начала понимать их разговоры». Слушая дальше Зеландони, Эйла сосредоточилась и, припомнив детали Лосадунийской истории о Матери, начала замечать сходства и различия двух легенд.
		Тихо подкрался хаос, не тревожа Матери сон,



		Заманчивой неизвестностью во мраке поблескивал он.



		Увлек он дитя неразумное в мрачный холодный тлен.



		Взметнулся тьмой ураганной и захватил его в плен.



		Мрачный холодный хаоса тлен.



		Захватил лучезарного сына в плен.







		Ликование лучезарного сына прошло,



		Необъятный ледяной мрак сковал его.



		Опрометчивый отпрыск терзался раскаянием,



		Не открылись ему сокровенные тайны.



		Он терзался раскаянием,



		Не познав сокровенных тайн.



		Но как только хаос утащил его к истокам ледяным,







		Пробудилась Мать и бросилась за сыном Своим.



		И бледного друга и брата призвала с высоты



		Для спасения яркого сына из мрачной тьмы.



		Мать боролась с объятьями тьмы,



		Видя яркого сына следы.








Эйла улыбнулась, догадываясь, какие стихи последуют дальше или, по крайней мере, каким будет их смысл. Великая Земная Мать расскажет Ее старому другу, лунному месяцу, о том, что случилось с Ее сыном.
		Она приветствовала былого возлюбленного приход



		И поведала причину печали и горя Ее исход.



		Милый друг приобщился к Ее борьбе с мрачным тленом,



		Чтобы спасти Ее лучезарное дитя из ледяного плена.








А слушатели стали предлагать уже свои дополнения, отметила Эйла. Именно так обычно и рассказывается эта история. Сначала Лосадуни, или Зеландони, рассказывает отрывок, потом слушатели повторяют суть по-своему:
		О коварстве хаоса поведала Она.



		Как пленила сына ледяная глубина.








И вновь настал черед Зеландони:
		Долгая схватка истощила запас Материнских сил,



		И тогда Ее светлый друг смело в борьбу вступил.



		Она в сон погрузилась, а он сражался с холодной мглой,



		Проколов ее светлой своей иглой.



		Его дух был сильным пока,



		Но долгой и схватка была.







		Все силы духа собрав, сражался Ее светлый друг.



		В жестоких боях светил его круг,



		Но вскоре глаз его большой зоркость потерял.



		Не дремал коварный враг, а без устали мрак создавал.



		В смертельный бой он бросался не раз.



		И потерял зоркость его большой глаз.







		В кромешной тьме с криком пробудилась Мать.



		Бросилась бледного друга искать.



		В схватку мгновенно вступила Она



		И сорвала темный покров с его лица.



		Но под бледным ликом луны



		Не найти Ей сына следы.







		Жар Ее огненного сына ураган охладил,



		Иссякло тепло, ледяной хаос его победил.



		Пронзительный ветер принес снега,



		И зелень вся скрылась под коркой льда.



		Совсем опустела Земля.



		Все растения скрыли снега.







		Кручинилась Мать в печальном волнении,



		Но продолжала борьбу за спасение.



		К победе упорно стремилась Она,



		Ради возрождения силы Ее сияющего сына.



		Она продолжала борьбу,



		Чтобы силы вернуть ему.







		И Ее светлый друг вновь схватился с врагом коварным,



		Державшим в холодном плену Ее дитя лучезарное.



		Ради Ее любимого сына с удвоенной силой сражались они,



		И их неукротимые стремления победу принесли.



		Вновь возгорелся жизни жар.



		Сияющий вернулся дар.








Великая Земная Мать и Лунный Месяц вернули Солнце, но это еще не все; Эйла с нетерпением ждала продолжения.
		Но суровый мрак тосковал по согревающему огню.



		А Мать защищала сына и не уступала ему.



		Удалось ураганному смерчу сына Ее растянуть



		И проложить по небу его сияющий путь.



		Удалось урагану сына Ее растянуть.



		И пролег по небу его сияющий путь.








«Неужели вариант Зеландонии длиннее легенды Лосадунаи? Или так просто кажется? Возможно, песенное исполнение кажется более долгим, но мне правда нравится эта песня. Мне хотелось бы лучше все понять. Наверное, такие песни меняются время от времени, появляются новые варианты стихов, иначе описывающие события», – думала Эйла.
		Днем Великая Мать держала в узде ураган,



		И свет Ее сына горячим жаром сверкал.



		Однако под вечер стала Мать уставать,



		И сумрак ночи из тьмы выступал опять.



		Свет сына днем Мать оживлял,



		А ночью тьмы черед наступал.







		С болью в сердце Великая Мать жила,



		Между ней и сыном навеки пропасть легла.



		Горевала Она, видя, как он кружит в вышине,



		Но воспрянула духом и новую жизнь зачала на Земле.



		И духом вновь воспрянула Мать,



		Чтоб новую жизнь на Земле создать.







		Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,



		И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.



		Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,



		Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.



		Зеленый наряд возродился.



		Но слезы Матери стынут на листьях.








«Мне очень нравится заключительная часть, но интересно, как Зеландони споет ее», – подумала Эйла.
		С оглушительным грохотом разорвала



		Она глубины скал,



		И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.



		Мир земной в изобилии видов и форм,



		Чрево Матери породило детей целый сонм.



		Покинутая Мать новую жизнь обрела



		И множество детей Земле дала.







		От мала и до велика, все дети были разного вида,



		Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.



		Но все они были прекрасны, Ее духа вобрав сладость,



		И возрождались в потомках, соединяясь в радости.



		Такова была Матери Воля.



		И исполнилась жизни Земля.







		Исполнилась Земля животными в горах и лесах,



		Рыбы плавают в морях, птицы щебечут в небесах.



		Не придется больше Матери грустить.



		Все дети теперь вместе с Ней будут жить.



		Рядом с Ней они будут жить,



		И не будет Мать Земля грустить.







		С гордостью Мать взирала на чад своих,



		Но истратила запас животворных сил на них.



		Осталось лишь воплотить в жизнь последнее нововведение,



		Детей, способных понять смысл и ценность Ее творений.



		Они будут Мать почитать



		И богатства Ее охранять.







		Первую Женщину зрелой Мать сотворила,



		Всеми земными благами ее наделила.



		И главный Дар Великая Мать ей передала.



		Пробудившись, познала величие жизни она.



		Первая Женщина человеческого рода.



		Познала величие жизни природной.







		Даром и жаждой познания ее наделила Мать,



		Дабы стремилась она ценности жизни познать.



		Первая Женщина должна была мудрою стать,



		Чтобы будущим детям своим эти Дары передать.



		Первая Женщина должна была мудрою стать,



		Чтоб детям своим Дары Матери передать.







		Истощились запасы животворных Земных сил,



		Раздарила их Мать всем тварям земным.



		Обрели они способность плодиться – Дар размножения,



		И Женщину благословила Даром возрождения.



		Но одинока Женщина была.



		В одиночестве тосковала она.







		Мать вспомнила, как тоскливо Ей было одной



		И как согревала Ее любовь друга во тьме ночной.



		Вот тогда последнюю искру Мать отдала,



		На радость Женщине Первого Мужчину создала.



		Последнюю искру Мать отдала.



		Первого Мужчину Она создала.







		Великая Мать наделила людей Даром возрождения



		И завещала им жить на Земле, в Ее владениях.



		И завещала им чтить всех тварей живых, все земные плоды,



		Оберегать реки и моря, гор, лесов и лугов Дары.



		Под защитой камня кров нашли они,



		Но почитали все Дары Матери Земли.







		Изобильную жизнь Своим детям обеспечила Мать



		И решила любовный Дар им в награду послать.



		Ниспослать им Дар Радости, соединяющий Дар,



		Дабы радовал Мать их свободный любовный жар.



		Лишь почитая и славя Великую Мать,



		Можно Благо Даров Ее познать.







		И возрадовалась счастью детей Своих Земная Мать,



		Науку любви и нежности сумели они познать.



		Она пробудила в них чувства взаимной любви,



		И ниспосланные Ею Дары Радости Глубоко оценили они.



		Сердце Матери согрел жар их любви.



		Дети Ее радость любви обрели.



		И, одарив детей всей щедростью земной,



		Великая Мать ушла на покой.








Эйла ждала продолжения, но поскольку молчание затягивалось, она поняла, что Песня Матери подошла к концу.

Люди, парами или небольшими группами, направились обратно по своим Пещерам. Одни попадут домой лишь после полуночи, другие решили пойти ночевать к друзьям или родным. Группа учеников и самих Зеландони осталась на кладбище для завершения самой таинственной части погребальной церемонии, им предстояло дождаться здесь утра.

Несколько человек проводили домой Релону и ее детей, провели всю ночь в ее жилище, расстелив на полу спальные скатки. Считалось, что ее нельзя оставлять в одиночестве. Еланы скончавшихся супругов, как было известно, стремятся вернуться в свои дома, пока не осознают того, что уже не принадлежат этому миру. Скорбящие супруги отличаются восприимчивостью к вторжению таких странствующих духов и нуждаются в надежной защите соплеменников, способной предотвратить пагубное влияние мира Духов. Пожилые люди особенно остро переживали смерть своих спутников, и их легко было соблазнить последовать за еланами супругов в следующий мир. К счастью, Релона была пока молодой, и ее дети нуждались в ее любви и заботе.

Эйла присоединилась к людям, оставшимся с опечаленной вдовой, и Релона обрадовалась ее присутствию. Джондалар также хотел пойти с ними, но когда он закончил свои ритуальные обязанности, было уже слишком поздно: в доме Релоны собралось так много людей, что ему уже негде было разместиться. Эйла помахала ему рукой из дальнего конца помещения. Волк был при ней, и, вероятно, из-за него, вокруг нее еще оставалось немного свободного места, но, пытаясь пробраться к ней, он разбудил несколько человек. И Мартона, лежавшая ближе к выходу, посоветовала ему идти спать домой. Испытав легкое чувство вины, Джондалар с облегчением вздохнул. Его не особенно привлекала перспектива всю ночь отгонять странствующих духов. Кроме того, он сегодня совсем вымотался, достаточно долго пробыв в непосредственной близости к этому духовному миру. Пожалев, что с ним нет Эйлы, он улегся на лежанку и почти мгновенно уснул.

Вернувшись в Девятую Пещеру, Верховная жрица сразу прошла в свой дом. Вскоре ей предстоит совершить другое Путешествие в следующий мир, и ей необходимо было заняться медитацией, чтобы подготовиться к нему. Она перевернула свою нагрудную бляху обратной, неокрашенной, стороной наружу. Ей нужна была полная сосредоточенность. Нужно будет постараться не только провести в иной мир дух Шевонара, но и отыскать елан Тонолана, однако для этого ей понадобится помощь Джондалара и Эйлы.




Утром Джондалару вдруг очень захотелось заняться любимым делом и изготовить парочку хороших скребков и ножей. Он все еще испытывал безотчетную тревогу из-за того, что стал непосредственным участником тайного ритуального обряда. Обработка кремня доставляла ему удовольствие, и, держа в руках твердые куски камня, он мог быстро забыть о бесплотных и смутных туманностях опасного и зловещего мира Духов.

Он вытащил мешок с кремнем, добытым на земле Ланзадонии. Даланар проверил желваки, принесенные Джондаларом с месторождения, кремень в котором отличался самым лучшим в здешних местах качеством. Он посоветовал ему, какие желваки лучше взять с собой, и помог избавиться от лишнего веса, сделав пригодные для работы заготовки и нуклеусы. Лошади могли унести гораздо больше, чем люди, но кремень все-таки был очень тяжелым. Удалось взять с собой не так уж много камней, но когда он просмотрел их, то вновь оценил их прекрасное качество.

Выбрав два приглянувшихся ему нуклеуса, он сложил остальные обратно в мешок и достал кожаный сверток с инструментами обработки кремня. Развязав веревки, он аккуратно разложил костяные и роговые отжимники, ретушеры и отбойники, тщательно проверяя сохранность каждого инструмента. Потом он завернул их обратно в кожаный лоскут вместе с выбранными кремневыми ядрищами. И вскоре Джондалар собрался и решил обосноваться где-нибудь в сторонке, чтобы поработать с кремнем. Острые кремневые осколки во время работы беспорядочно разлетались в разные стороны. Мастера, серьезно относящиеся к обработке этого камня, обычно предпочитали работать подальше от мест, где жили люди, особенно от тех, где бегали босоногие дети и их обремененные многочисленными заботами матери или воспитатели.

Откинув в сторону входной занавес, Джондалар вышел из дома. Выйдя на открытую террасу, он взглянул на серое, затянутое тучами небо. Грустно моросил дождик, не располагая к выходу из-под скального навеса, на обширном пространстве которого шла уже активная деятельность. Никто не оговаривал особое время для занятий личными делами, но в такой день многие предпочли поработать над осуществлением собственных бытовых или художественных замыслов. Установив защитные заслоны или закрепив веревками шкуры, предохраняющие от ветра и дождя, люди развели несколько костров для обеспечения дополнительного освещения и тепла, впрочем, в такое холодное утро теплая одежда также являлась существенной.

Джондалар улыбнулся, увидев идущую ему навстречу Эйлу. Встретившись, они, как обычно, приветственно потерлись щеками, и он с удовольствием вдохнул ее знакомый женский запах. Это напомнило ему, что прошедшей ночью они не спали вместе. Ему вдруг захотелось увлечь ее обратно в постель и отдаться более привлекательному, чем сон, времяпрепровождению.

– Я как раз собралась зайти в дом Мартоны поискать тебя, – сказала она.

– Я проснулся с желанием немного поработать с кремнем, привезенным из кремневого пласта месторождения Даланара. Хочется изготовить пару новых орудий, – сказал он, показывая ей знакомый кожаный сверток. – Но похоже, что сегодня утром всем захотелось немного поработать. – Он глянул на заполненную людьми рабочую площадку. – По-видимому, мне придется уйти куда-нибудь подальше.

– Где ты собираешься работать? – спросила Эйла. – Мне хотелось навестить лошадей, но позже я могла бы зайти к тебе.

– Наверное, я пойду за водопад. Там у нас принято колоть кремень, – сказал он. Потом, подумав немного, добавил: – Ты хочешь, чтобы я помог тебе с лошадьми?

– Не надо, если только тебе самому не хочется, – сказала Эйла. – Я просто проверю, все ли у них в порядке. Не думаю, что я буду кататься на них сегодня, хотя можно предложить Фоларе прокатиться на Уинни. Я говорила с ней об этом раньше, и ей явно пришлось по душе мое предложение.

– Забавно было бы посмотреть на нее, но мне действительно очень хочется немного поработать сегодня, – сказал Джондалар.

Они прошлись вместе до конца рабочей площади, и Джондалар пошел дальше в сторону Нижнего водопада, а Эйла с Волком отправились на поиски Фолары. Плотные серые облака надежно укрыли небесную голубизну, мелкий дождь разошелся не на шутку, и, ожидая, когда он утихнет, Эйла с увлечением рассматривала, какими делами занимаются люди на рабочей площадке. Каждое ремесло или творческая деятельность обычно вызывали у нее такой глубокий интерес, что она с легкостью забывала обо всем на свете. Под навесом сложилась спокойная рабочая обстановка. Некоторые этапы любого ремесла требовали особой сосредоточенности, но привычно повторяющиеся действия позволяли людям общаться друг с другом. Большинство работающих с удовольствием отвечали на ее вопросы, показывая и объясняя свои способы изготовления тех или иных вещей.

Фолара вместе с Мартоной крутились около ткацкого станка, и в данный момент начатую ими работу не так-то легко было остановить. Эйла с удовольствием осталась бы и посмотрела за процессом ткачества, но понимала, что нужно уделить внимание и лошадям. Она пообещала Фоларе, что они с ней навестят лошадей в другой раз, и, когда дождик слегка утих, решила все-таки выйти из-под навеса, пока он опять не припустил.

Уинни и Удалец в поисках корма отошли довольно далеко от Пещеры, но с восторгом приветствовали Эйлу и Волка, увидев их в долине Лесной реки. Лошади нашли зелёный лужок в рощице, рядом с чистым родниковым водоемом, окруженным деревьями, под которыми можно было укрыться во время дождя. Маралы, делившие с ними пастбище, поспешно удалились при виде женщины и волка, в то время как лошади, приветливо заржав, поскакали им навстречу.

«Очевидно, на этих оленей уже охотились, – подумала Эйла. – Они могли бы настороженно взглянуть на Волка, но вряд ли взрослые олени в расцвете сил стали бы убегать от волка-одиночки. Ветер отнес к ним мой запах, и раз они так быстро убежали, то, наверное, уже сталкивались с охотниками».

Солнечные лучи прорвались сквозь облачную завесу. Эйла нашла несколько прошлогодних сухих шишек ворсянки и почистила с их помощью шкуры лошадей. Закончив, она заметила, что Волк кого-то выслеживает. Она вытащила заткнутую за пояс пращу и подняла пару голышей с каменистого берега пруда. Когда пара зайцев, выскочив из густой травы, пустилась наутек, Эйла с первой же попытки подбила одного из этих крупных зверьков и предоставила Волку возможность поймать второго.

Облака вновь наползли на солнце. Отметив положение солнца на небе, Эйла поняла, как незаметно пролетело время. Последние дни были настолько загружены, что никто не думал о личных или домашних делах. Дождь опять начал моросить, и она сочла за лучшее вернуться в Пещеру верхом на Уинни. Удалец и Волк бежали следом за ними. Ее порадовало, что дождь усилился, лишь когда они подъехали к навесу. Она поднялась с лошадьми на скальную террасу и направилась с ними в дальний конец навеса, куда редко заходили обитатели Пещеры.

Компания сидевших у огня мужчин, судя по их действиям, во что-то играла. Они прервали игру и откровенно разглядывали проходящую мимо Эйлу. Сочтя их поведение невежливым, она не стала отвечать им тем же. Но воспитанная, как женщина Клана, она умела подмечать много интересного, лишь мельком взглянув на людей. Она заметила, что они обсуждают ее, и почувствовала доносящийся от них кисловатый запах березовицы.

Немного дальше люди занимались выделкой бизоньих и оленьих шкур. Вероятно, они также сочли, что на рабочей площадке сегодня слишком многолюдно. Эйла привела лошадей к западному краю Пещеры, откуда начиналась тропа к водопаду, и подумала, что хорошо было бы в этом месте построить для них к зиме какое-нибудь укрытие. Надо будет поговорить с Джондаларом об этом. Затем она показала лошадям тропу, ведущую к берегу Реки, и решила предоставить им пока свободу действий. Они начали спускаться по тропе, и Волк последовал за ними. Животные не боялись намокнуть, и им больше нравилось пастись на прибрежном лугу, чем просто стоять под скальным навесом.

Она хотела сначала навестить Джондалара, по потом передумала и вернулась туда, где выделывали шкуры. Люди обрадовались предлогу устроить передышку и поговорить с этой женщиной, которую слушались волк и лошади. Она заметила Портулу. Эта молодая женщина доброжелательно улыбнулась Эйле, явно выражая желание подружиться. Она, похоже, искренне сожалела о своем участии в проделке Мароны.

Эйле предстояло вскоре заняться изготовлением какой-то одежды для себя и Джондалара, а также для будущего ребенка, и она вспомнила, что ей принадлежит шкура убитого на охоте молодого оленя. Не зная, где сложены охотничьи трофеи, она решила пока заняться выделкой шкуры того зайца, что болтался у нее на поясе, она может пригодиться для малыша.

– Можно пристроиться к вам, мне нужно побыстрей снять шкуру с этого длинноухого, – сказала Эйла, обращаясь ко всей группе.

– Места здесь всем хватит, – сказала Портула, – и я с удовольствием одолжу тебе мои инструменты, если они тебе понадобятся.

– Спасибо тебе, Портула, за предложение. В общем-то, у меня много инструментов, все-таки я живу с Джондаларом, – с усмешкой ответила Эйла. Несколько человек обменялись с ней понимающими улыбками. – Правда, сейчас я не захватила их с собой.

Эйле нравилось, когда окружающие ее люди увлеченно и умело занимаются делом. Ей очень не хватало такого общения, когда она жила одна в долине. А нынешняя ситуация напоминала ее детство в Клане Брана, когда все женщины трудились сообща.

Ловко разделав зайца, она сняла с него шкуру и, закончив работу, спросила:

– Как ты считаешь, Портула, можно пока оставить это здесь? Мне нужно сходить в мастерские за водопадом. А на обратном пути я забрала бы шкурку и тушку.

– Я присмотрю за ними, – сказала Портула. – И если хочешь, могу забрать их с собой, когда буду уходить, если ты еще не вернешься.

– Это было бы очень любезно с твоей стороны, – сказала Эйла. Она испытывала симпатию к этой молодой и очень дружелюбно настроенной женщине. – Я скоро вернусь, – уходя, добавила Эйла.

Перейдя по бревенчатому мостику за водопад, она увидела Джондалара, работающего в компании соплеменников под первым скальным навесом. Здесь, очевидно, обычно кололи кремень. Земля была густо усыпана ненужными острыми отщепами и осколками, оставшимися после изготовления орудий. Было бы неблагоразумно ходить здесь босыми ногами.

– А вот и ты, – сказал Джондалар. – Мы уже собираемся идти обратно. Заходил Джохарран и сказал, что Пролева со своими помощницами организовала общую трапезу, они приготовили одного из бизонов. Она делает это так хорошо и так часто, что люди, к сожалению, уже начали воспринимать это как должное. Хотя сегодня и правда многие увлеклись хозяйственными делами, и она решила облегчить им жизнь, приготовив еду. Пойдем вместе с нами, Эйла.

– Я и не заметила, как пролетело полдня, – сказала она. Когда они направились обратно к Девятой Пещере, Эйла увидела впереди Джохаррана. Она не встретила его по пути сюда. Должно быть, он незаметно прошел мимо, пока она разговаривала с Портулой и свежевала зайца. Она заметила, что он подходит к тем невежливым мужчинам, что развлекались у костра.




Джохарран уже видел Ларамара в компании этих игроков, когда проходил мимо них, чтобы сообщить мастерам, работающим за водопадом, о затеянной Пролевой общей трапезе. Тогда эти бездельники привлекли его внимание: они развлекались, пока все остальные работали, причем еще грелись у костра, используя запасенное общее топливо, – но, заметив их вновь на обратном пути, он решил, что стоит все-таки пригласить и их тоже. Несмотря на то что толку от них было мало, они все же были членами Девятой Пещеры.

Глубоко увлеченные разговором, игроки не заметили его приближения. Подойдя к ним, Джохарран услышал слова одного из них:

– …Много ли можно ожидать от женщины, которую научили целительству плоскоголовые? Что могут эти животные знать о целительстве?

– Конечно, она ничего не умеет, – согласился Ларамар. – Шевонар-то умер, так ведь?

– Тебя же не было с нами, Ларамар! – вмешался в их разговор Джохарран, сдерживая нарастающее раздражение. – Как обычно, ты решил не обременять себя тяготами общей охоты.

– Я плохо себя чувствовал, – занимая оборонительную позицию, заявил Ларамар.

– Поменьше надо было пить березовицы, – возразил Джохарран. – И я уверяю тебя, что никто не смог бы спасти Шевонара. Ни Зеландони, ни даже самый искусный целитель. Его растоптал бизон. Разве может человек выжить под копытами тяжеленного бизона? Если бы не помощь Эйлы, то, я думаю, он вряд ли дожил бы до встречи с Релоной… Эйла сделала все возможное, сумела облегчить его боль. Зачем ты распространяешь о ней злобные слухи? Что она вообще тебе сделала? – Они умолкли, завидев, проходящую мимо компанию, в которой были и Эйла с Джондаларом.

– А тебе нечего было тайно подкрадываться к нам и подслушивать личные разговоры, – запальчиво парировал Ларамар.

– Едва ли, Ларамар, можно сказать, что к тебе тайно подкрались среди бела дня. Я подошел, чтобы сообщить вам о том, что Пролева и ее помощницы приготовили для всех обед, поэтому вы можете присоединиться к нам, – ответил Джохарран. – А то, что я услышал, говорилось достаточно громко. Не могу же я ходить с заткнутыми ушами. – Затем он обратился к остальным. – Зеландони убеждена, что Эйла хорошая целительница, почему бы не дать ей возможность проявить себя? Нам следует лишь приветствовать человека, обладающего такими способностями, вы никогда не знаете, какая помощь может потребоваться вам самим. Итак, не желаете ли пойти перекусить? – Вождь посмотрел в глаза всем этим бездельникам, давая им понять, что он запомнит каждого из них, и пошел дальше.

Компания игроков вяло поднялась и последовала за ним к другому концу террасы. Часть из них согласилась с Джохарраном, по крайней мере в том, что можно дать Эйле возможность проявить себя, но несколько человек не хотели или не могли преодолеть давно сложившиеся предубеждения. Ларамар, хотя и поддакивал мужчине, пытавшемуся высмеять ее, на самом деле не имел собственного мнения. Он обычно предпочитал плыть по течению, выбирая наиболее легкий путь.




Группа, возвращавшаяся от водопада, зашла под скальный нанес, чтобы спрятаться от вновь усилившегося дождя, и по пути Эйла задумалась о том, как увлеченно осуществляют люди любые свои замыслы, проявляя множество талантов и способностей. Многие изготавливают какую-то хозяйственную утварь, причем выбор исходного материала отличался большим разнообразием. Одним нравится обрабатывать кремень, изготавливая инструменты и оружие, другим нравится обрабатывать дерево или бивни и кость, третьим нравится выделка шкур и кож. И ей вдруг пришло в голову, что некоторым, как, например, Джохаррану, нравится руководить людьми.

Вскоре в воздухе проплыл восхитительный запах жаркого, и Эйла поняла, что приготовление и обработку пищи также можно назвать любимым делом некоторых людей. Очевидно, Пролеве нравилось устраивать общие сборища, и скорее всего по этой причине она и сделала импровизированную общую трапезу. Эйла подумала о себе, о том, что ей самой больше всего нравится. Ее многое интересовало, и ей нравилось узнавать, как делается то, чего она раньше не делала, но больше всего ей нравилось заниматься целительством, она любила лечить людей.

Трапезу устроили рядом с площадкой, где оживленно трудились обитатели Пещеры, но, приблизившись к ним, Эйла заметила, что люди в ближайшем окружении занимались делами, которые, возможно, не слишком любили, но их просто необходимо было сделать. На нескольких сетях, закрепленных в двух футах от земли на вертикальных опорах, сушилось добытое во время охоты мясо. Пол под скальным навесом и на открытой террасе был не только каменистым, но и земляным, причем уровень почвы в отдельных местах был достаточно глубоким, чтобы надежно удерживать в вертикальном положении забитые в нее деревянные шесты. Некоторые вертикальные стойки служили по нескольку лет, их забивали в трещины между камнями или укрепляли в специально вырытых в земле ямках. Для большей устойчивости опор в ямки обычно забивались небольшие камни и кости.

Другие подобные конструкции, очевидно, сделанные с той же целью, были просто укреплены колышками и надежно связаны вместе, так что в итоге получались переносные сборные сетчатые стойки для сушки мяса. Когда ими не пользовались, то убирали в глубину пещеры и приставляли там к стене. Но когда требовалось высушить мясо или травы, то эти переносные сушильные рамы и стойки можно было поставить в любом удобном месте.

Несколько небольших, по форме напоминающих языки кусков мяса уже висело на этих сушилках, а рядом с ними горели костерки, дым которых отгонял насекомых и придавал мясу особый аромат и вкус. Эйла подумала, что после еды предложит свою помощь для нарезки и сушки мяса. Они с Джондаларом только что взяли по куску жаркого, когда увидели, что в их сторону быстрым шагом идет Джохарран с суровым выражением на лице.

– Неужели Джохарран рассердился на тебя, Джондалар? – спросила она.

Он внимательно посмотрел на своего приближающегося брата.

– Похоже на то, – сказал он. – Хотел бы я знать, что произошло? – Надо будет выяснить позже, подумал он.

Они переглянулись и решили посидеть в компании Джохаррана, Пролевы, ее сына Джарадала и Мартоны с Вилломаром. Обменявшись теплыми приветствиями, они устроились рядом на свободных местах. Было очевидно, что вождь чем-то огорчен, но он, видимо, не хотел говорить об этом, по крайней мере с ними. Все они приветливо улыбнулись, увидев, что Зеландони также решила присоединиться к ним. Целое утро она провела в своем жилище, но вышла, когда ее пригласили на общую трапезу.

– Я постилась и медитировала сегодня, готовясь к обряду поиска, и пока мне еще надо ограничивать себя в пище, – сказала Зеландони и так взглянула на Джондалара, что он испытал смутную тревогу. Он вдруг испугался, что его общение с другими мирами еще не закончено. – Меджера сделала кое-что для меня. Я попросила Фолару помочь ей. Пока Меджера живет в ученицах у Зеландони Четырнадцатой Пещеры, но кое-что ее там не устраивает, и ей хочется стать моей ученицей. Мне нужно обдумать ее просьбу и, конечно, выяснить у тебя, Джохарран, не будешь ли ты возражать против ее приема в члены нашей Пещеры. Она очень застенчива и робка, но определенно наделена способностями. Я ничего не имею против ее обучения, но вы же понимаете, мне надо быть исключительно осторожной с Четырнадцатой жрицей, – сказала Зеландони и посмотрела на Эйлу. – Она надеялась, что именно ее выберут Верховной жрицей, – пояснила служительница, – но Совет Зеландони выбрал меня. Она попыталась противостоять мне и вынудить меня отказаться. Это было мое первое настоящее испытание, и, хотя ей все же пришлось уступить, я не думаю, что она действительно признала их выбор или смирилась с ним.

Она вновь обратилась ко всей компании:

– Я понимаю, что она может обвинить меня в том, что я переманиваю ее лучших учеников, если я соглашусь принять Меджеру, но мне же надо учитывать всеобщие интересы. Если Меджера не получает надлежащего воспитания для развития се способностей, то такое положение нужно исправить во что бы то ни стало. С другой стороны, если кто-то из служителей сможет поручиться за ее воспитание, то мне, возможно, удастся избежать очередной конфронтации с Четырнадцатой. Я предпочла бы принять решение после Летнего Схода.

– Вполне разумно, – сказала Мартона, как раз когда Меджера и Фолара подошли к ним. Молодая ученица держала две миски, а младшая сестра Джондалара несла миску и бурдюк. Свои обеденные принадлежности она носила в мешочке на поясе. Протянув миску с бульоном Верховной жрице, Меджера с благодарностью взглянула на Фолару, застенчиво улыбнулась Эйле и Джондалару и застенчиво опустила взгляд.

После момента напряженной тишины Зеландони сказала:

– Я мало пока о тебе знаю, Меджера.

– Я знаком с твоей матерью и мужчиной твоего очага, – сказал Вилломар, обращаясь к Меджере. – Ты ведь не единственный ребенок в их семье, не так ли?

– Да, у меня есть еще сестра и брат, – сказала Меджера.

– Они уже взрослые?

– Моя сестра немного младше меня, а брат примерно такой же, как он, – сказала Меджера, показывая рукой на сына Пролевы.

– Меня зовут Джарадал. Джарадал из Девятой Пещеры Зеландонии. А тебя как зовут?

Очевидно, хорошо усвоив уроки, он произнес это с такой важной серьезностью, что никто не смог удержаться от улыбки, включая эту молодую женщину.

– Меня зовут Меджера, я из Четырнадцатой Пещеры Зеландонии. Я приветствую тебя, Джарадал из Девятой Пещеры Зеландонии.

Джарадал улыбнулся, приняв очень важный вид. Видимо, она хорошо понимает детей его возраста, подумала Эйла.

– Не стоит пренебрегать правилами приличия. Давайте как положено познакомимся друг с другом, – предложил Вилломар.

После соответствующего ритуала все тепло приветствовали эту молодую женщину.

– А ты знаешь, Меджера, что муж твоей матери хотел стать странствующим торговцем до встречи с ней? – спросил Вилломар. – Он сходил со мной в несколько путешествий, но потом решил, что не может проводить так много времени вдали от нее, да и от тебя.

– Нет, я не знала, – сказала она, ей было приятно узнать что-то новое о своей матери и ее муже.

Неудивительно, что он искусный торговец, подумала Эйла. Он умеет общаться с людьми. С ним любой почувствует себя удобно. Меджера вроде бы слегка успокоилась, хотя еще немного подавлена всеобщим вниманием. Эйле было знакомо такое ощущение.

– Пролева, я заметила, что кто-то уже начал сушить принесенное с охоты мясо, – сказала Эйла. – Я не знаю, как оно распределяется или кому положено заготавливать его, но с удовольствием помогла бы, чем смогу.

– Разумеется, ты можешь помочь, если хочешь. Это большое дело, и мы были бы рады твоей помощи.

– Уж я-то точно буду рада, – сказала Фолара. – Это долгая и нудная работа, но если ее делают большой компанией, то может быть довольно весело.

– Все мясо и половина жира идут в общий котел, каждый берет оттуда по мере надобности, – продолжала Пролева, – но остальное: шкура, рога и прочие кости – принадлежит охотнику, убившему животное. Я думаю, Эйла, что вам с Джондаларом достанется и олень, и бизон. Джондалар уложил того бизона, жертвой которого стал Шевонар, но это животное отдали обратно Матери. Мы закопали того бизона рядом с могилой Шевонара. Вожди решили отдать вам с Джондаларом другого бизона. Во время разделки туш всех животных обычно помечают углем. Кстати, они не знали твоего абелана, а ты была слишком занята с Шевонаром, поэтому пришлось посоветоваться об этом с Зеландони Третьей Пещеры. Он сделал для тебя временный знак, чтобы можно было пометить твои шкуры и остальные части туш.

Джондалар улыбнулся.

– И как же он выглядит? – Он тонко чувствовал таинственный смысл собственного абелана и с интересом относился к личным знакам других.

– По-моему, он представил тебя, Эйла, как оберегаемую или охраняющую, – сказала Пролева. – Вот сейчас я нарисую вам. – Она взяла палочку, пригладила землю и нарисовала прямую черту. Затем добавила от вершины две наклонные короткие черты, расходящиеся в разные стороны. – Это напоминает что-то вроде навеса пли палатки, какое-то сооружение, где можно укрыться от дождя.

– Наверное, ты права, – заметил Джондалар. – Это подходящий абелан для тебя, Эйла. Ты любишь всех защищать и помогать людям, особенно если кто-то болен или ранен.

– Я тоже умею рисовать мой абелан, – сказал Джарадал. Все снисходительно улыбнулись. Ему передали палочку и разрешили нарисовать его абелан. – А у тебя есть абелан? – спросил он Меджеру.

– Я уверена, что у нее есть абелан, Джарадал, и она, вероятно, с удовольствием покажет тебе его. Но позже, – с легким укором сказала Пролева. Конечно, детям нужно уделять немного внимания, но она не хотела, чтобы у него вошло в привычку вмешиваться в разговоры взрослых.

– А что ты думаешь о своем абелане, Эйла? – спросил Джондалар. Его интересовало, как она воспримет выбранный для нее знак Зеландонии.

– Поскольку у меня не было с рождения еландона с нарисованным на нем абеланом, по крайней мере, я такого не помню, – сказала Эйла, – то меня вполне устроит любой знак. Я не возражаю, если его будут использовать как мой абелан.

– А у тебя не было какого-то личного знака в племени Мамутои? – спросила Пролева, подумав, что, возможно, у Эйлы уже есть абелан. Всегда интересно узнать, как устроена жизнь в других племенах.

– Когда меня приняли в члены племени Мамутои, Талут сделал надрез на моей руке, чтобы потекла кровь, и поставил кровавую отметку на бляхе, которую он надевает во время ритуалов, – сказала Эйла.

– Но это был не особый знак? – спросил Джохарран.

– Он стал особым для меня. У меня все еще сохранилась эта отметина, – сказала она, показывая шрам на руке. Тут ей пришла в голову одна мысль, и она добавила: – Интересно, что люди используют разные способы для того, чтобы показать, кто они и к какому племени принадлежат. Когда меня приняли в Клан, то выдали амулет, мешочек с кусочком красной охры, а, присваивая ребенку имя, мог-ур проводит красную черту от начала его лба до кончика носа. Именно тогда он рассказывает всем, особенно матери, какой у ее ребенка тотем, рисуя на нем знак этого тотема ритуальной мазью.

– Неужели ты говоришь о том, что у людей Клана есть личные знаки? – сказала Зеландони. – Как наши абеланы?

– Да, наверное, они подобны абеланам. Когда мальчик становится мужчиной, мог-ур вырезает ему знак его тотема и втирает особый пепел, чтобы получилась татуировка. Девочкам обычно не делают кровавых татуировок, поскольку у них появляются женские кровотечения, когда они достигают зрелости, но меня пометил сам пещерный лев. У меня остались четыре отметины от его лапы на ноге. Так Клан обычно изображает знак пещерного льва, и именно поэтому Мог-ур узнал, какой мой тотем, хотя он считался необычным для женщины. Такой тотем обычно присваивается мальчику, которому суждено быть хорошим охотником. Когда они признали меня как Женщину-Охотницу, то Мог-ур сделал мне разрез вот здесь, – она поднесла палец к шее, чуть повыше грудной кости, – и, взяв немного крови, смазал ею шрамы на моей ноге. – Она показала свои шрамы на правом бедре.

– Тогда у тебя уже есть абелан. Эти четыре линии – твой символический знак, – сказал Вилломар.

– По-моему, ты прав, – сказала Эйла. – Я ничего не имею против этого нового знака, если им удобно помечать добытые на охоте шкуры. И хотя мой Клановый знак не является знаком Зеландонии, он много для меня значит. Он означал, что меня удочерили, что у меня появились родственные связи. И мне хотелось бы считать его моим абеланом.

Джондалар подумал о том, что Эйла сказала о родственных связях. Она потеряла все, не знала, кто ее родители и к какому племени они принадлежали. Потом она потеряла и вырастивших ее людей. При встрече с Мамутои она называла себя «Эйла из Неведомого племени». Он вдруг понял, как важны для нее родственные связи.




Глава 17


Кто-то настойчиво стучал по стене рядом с входным занавесом. Джондалар проснулся, но продолжал лежать под меховой полстью, удивляясь, почему никто не отвечает на стук. Наконец он осознал, что в доме, видимо, нет никого, кроме него. Вставая и натягивая на себя какую-то одежду, он крикнул:

– Сейчас выйду. – Около входа он увидел Джоконола, резчика, который состоял в учениках при Зеландони, и удивился, потому что этот юноша редко заходил к кому-то без своей наставницы. – Проходи, – пригласил он.

– Зеландони Девятой Пещеры говорит, что настало время, – важно сообщил Джоконол.

Джондалар нахмурился. Ему не понравилось такое сообщение. Конечно, он лишь догадывался, о чем идет речь, но этого было достаточно, чтобы испортить настроение. Он уже отдал свой долг общению с другим миром. И ему определенно не хотелось вновь иметь с ним дело.

– А Зеландони не сказала, какое настало время? – уныло спросил Джондалар.

Джоконол усмехнулся, видя внезапное беспокойство, охватившее этого высокого мужчину.

– Она сказала, что ты поймешь.

– Да, боюсь, что я действительно понял, – сказал Джондалар, смиряясь с неизбежностью. – Ты можешь подождать немного, пока я что-нибудь перекушу, Джоконол?

– Зеландони обычно говорит, что лучше этого не делать.

– Думаю, ты прав, – сказал Джондалар. – Но я все-таки выпил бы чаю, чтобы освежить рот. А то я еще толком не проснулся.

– Наверное, Зеландони уже приготовили чай для тебя, – заметил Джоконол.

– Держу пари, что приготовили, но у них свои вкусы, а я люблю пить по утрам мятный настой.

– Настои Зеландони обычно пахнут мятой.

– Пахнут, пахнут, только она не является основной составляющей их чайного сбора.

Джоконол молча улыбнулся.

– Ладно уж, – криво усмехнувшись, сказал Джондалар. – Я сейчас подойду. Надеюсь, никто не будет возражать, если я сначала справлю нужду.

– Разумеется, не нужно сдерживать естественные надобности, – сказал юный ученик. – Но не забудь запастись теплой одеждой.

Вернувшись, Джондалар приятно удивился, увидев, что рядом с Джоконолом его поджидает Эйла, завязывающая на талии рукава теплой куртки. Вероятно, и ей Джоконол велел захватить что-то теплое. Ему вдруг подумалось, что прошлой ночью он впервые спал без Эйлы, с тех пор как во время Путешествия попал в плен к Шарамунаи, и это еще больше расстроило его.

– Привет, женщина, – прошептал он ей на ухо, когда приветливо потерся с ней щеками и приобнял ее. – Где ты была сегодня утром?

– Ходила выливать ночную посудину, – сказала Эйла. – Вернувшись, я увидела Джоконола, и он сказал, что Зеландони хочет нас видеть, поэтому я пошла к Фоларе, чтобы попросить ее присмотреть за Волком. Она сказала, что соберет детей, и они поиграют с ним. А до этого я еще успела проверить лошадей. Где-то неподалеку ржали другие лошади. По-моему, нам стоит построить для наших какой-нибудь загон.

– Может, и стоит, – сказал Джондалар. – Особенно к тому времени, когда для Уинни наступит пора Радости. Очень не хочется, чтобы какой-нибудь табун увел ее от нас, ведь тогда и Удалец может последовать за ней.

– Сначала у нее еще родится очередной жеребенок, – сказала Эйла.

Заинтригованный слухами об этих лошадях, Джоконол прислушивался к их разговору. Очевидно, они многое узнали, общаясь с этими животными. Эйла и Джондалар вышли из пещеры вместе с Джоконолом. Когда они вышли на открытую террасу, Джондалар заметил, что солнце стоит совсем высоко.

– Я и не знал, что уже так поздно, – удивился он. – Странно, почему никто не разбудил меня пораньше?

– Зеландони предложила дать тебе хорошенько выспаться, ведь сегодня ты, возможно, будешь бодрствовать до глубокой ночи, – объяснил Джоконол.

Джондалар с силой втянул носом воздух и, недовольно покачивая головой, выдохнул его ртом.

– А кстати, далеко ли мы направляемся? – спросил он, идя рядом с учеником в сторону водопада.

– К Родниковой Скале, – ответил Джоконол.

Глаза Джондалара удивленно расширились. Родниковая Скала – скальный массив с двумя пещерами и прилегающим к ним уступом – не являлась жилищем племени Зеландонии; предназначение этих пещер было гораздо более важным. Они считались самыми священными местами во всем зеландонском крае. Постоянно там никто не жил, а если кто и мог бы назвать их домом, так только жрецы, служители Великой Матери, поскольку Она благословила и освятила это место.

– Мне нужно выпить воды, – выразительно сказал Джондалар, когда они подошли к мосту, перекинутому через водопад с чистой родниковой водой. Он не собирался объяснять Джоконолу, почему у него вдруг пересохло в горле, хватит и того, что он позволил этому посланцу отговорить его от вкусного мятного чая.

На берегу рядом с мостом был вбит в землю деревянный кол. К нему была привязана туго сплетенная из расщепленных листьев рогоза питьевая чашка; раньше ее не привязывали, но она часто пропадала. Эту чашку время от Времени заменяли на новую по мере износа, но насколько Джондалар мог помнить, здесь всегда имелся сосуд для питья. Люди давно подметили, что вид свежей поблескивающей воды неизменно пробуждает жажду, и хотя можно было, конечно, наклониться и выпить воды, зачерпнув ее руками, но из чашки все-таки пить удобнее.

Утолив жажду, они продолжили путь по хорошо утоптанной тропе. Переправились через Реку, около Скал Двуречья свернули в долину Луговой реки, перешли через вторую реку и пошли дальше по прибрежной тропе. Обитатели ближайших Пещер приветливо махали проходящим мимо путникам, но не пытались задержать их. Все служители Матери, включая их учеников, нередко посещали Родниковую Скалу, и люди отлично понимали, куда ведет эту парочку ученик Зеландони.

Они даже догадывались о предстоящем им ритуале. В этом тесно взаимосвязанном сообществе быстро распространился слух о том, что они привезли с собой нечто такое, что может помочь найти Зеландони блуждающий дух Тонолана, погибшего брата Джондалара. И каждый понимал, как важно помочь проводить недавно освободившийся елан к надлежащему месту в мире Духов, однако большинство людей не испытывали желания соприкасаться с потусторонним миром до того, как Мать призовет их. Страшновато было думать о том, что кто-то должен помочь елану Шевонара, который лишь недавно покинул его тело и, вероятно, находился еще где-то поблизости, но никто даже помыслить не мог о том, что придется искать дух давно умершего в далеких краях соплеменника.

Не многие предпочли бы поменяться местами с Эйлой и Джондаларом, за исключением наиболее сведущих служителей. Большинство людей с радостью предоставляли Верховной жрице общение с миром Духов. Но ей нужна была помощь в данном случае; только эти вернувшиеся путешественники знали, где умер брата Джондалара. Верховная жрица понимала, что им предстоит тяжелое испытание, хотя с интересом ждала его, раздумывая, смогут ли они отыскать странствующий дух Тонолана.

Джоконол вел Эйлу и Джондалара дальше вверх по течению, туда, где с левой стороны маячили внушительные очертания скального массива. Он выглядел почти сплошным монолитом, но при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что за этим первым массивом скрывается целый ряд отрогов, уходящих в разные стороны от места слияния Луговой реки и Родникового ручья. Стены этих скал вздымались над речной долиной, выпукло закругляясь и постепенно сходясь к вершине, а потом вдруг резко расходились, словно поля лихо заломленной шапки.

Приглядевшись к очертаниям этой могучей скалы, можно было при наличии небольшого воображения разглядеть в ее расщелинах и скругленных формах человеческую голову с густой шевелюрой, под которой угадывались высокий лоб, уплощенный нос и два очень близко посаженных глаза, загадочно поглядывающие на каменистый склон с редкими кустиками. Сведущие наблюдатели воспринимали этот едва уловимый человеческий образ, как сокровенное лицо Матери, один из немногих священных ликов, открытых Ею для обозрения, но даже он был хорошо замаскирован. Никому не дано было взглянуть прямо на лицо Матери, даже на его подобие, – Ее лик обладал несказанным могуществом.

Одним боком эти скалы спускались в узкую долину с ручьем, впадавшим в Луговую реку. Этот ручей брал начало из родника, бурно бьющего над образованным им водоемом в этой лесистой лощине. Обычно его называли Материнским родником, а бегущий от него маленький приток – Родниковым ручьем, но у служителей имелись для этих мест и другие, впрочем, известные всем, названия. Родник и водоем назывались Животворными Материнскими Водами, а ручей – Живой Водой. Считалось, что эти воды обладают огромной целительной силой и в особенности помогают женщинам зачать, если их верно использовать.

За главным отрогом начиналась тропинка, быстро взбиравшаяся вверх по склону к скалистому выступу с небольшим навесом, который скрывал входы двух пещер, расположенных вблизи вершины. Многочисленные трещины и впадины в этом краю известняковых скал иногда называли пещерами, представляя при этом некое убежище в скале, по некоторые пещеры еще называли гротами или впадинами. А особо длинные и глубокие пещеры иногда называли бездонными лабиринтами или вертепами. Левая пещера углублялась в скалу не более чем на двадцать футов, и она время от времени служила кровом, в основном для служителей. В общем, она была известна как Родниковая впадина, но некоторые называли ее также Ложбиной Дони.

Правая пещера, уходившая в толщу скального массива на четыре сотни футов, начиналась с узкого главного коридора с боковыми помещениями, нишами, углублениями и ответвлявшимися от него галереями. И это место, считалось настолько священным, что его известное лишь посвященным название обычно даже не произносилось вслух. Эту всем известную пещеру так свято почитали, что не было необходимости провозглашать ее святость и могущество в земном мире. В любом случае посвященные служители даже старались умалчивать о ее важном значении, не желая принижать его обыденными словами. Именно поэтому люди предпочитали называть это место просто Родниковой Скалой, и поэтому эта пещера называлась Бесконечным Лабиринтом Родниковой Скалы или иногда Вертепом Дони.

В краю Зеландонии имелись и другие священные места. Многим пещерам присваивали определенный статус святости, и некоторые земли вокруг них также считались благословенными, но лабиринт Родниковой Скалы была самым почитаемым. Джондалар знал пару мест, сравнимых по значению с Родниковой Скалой, но не более того. Поднимаясь вслед за Джоконолом по скалистой тропе, Джондалар испытывал смешанное чувство волнения и страха, а при входе на террасу к ним добавилась еще и дрожь жуткого предчувствия. Ему очень не хотелось идти сюда, но при всех его опасениях он размышлял, сможет ли Зеландони найти освободившийся дух его брата и какие ощущения предстоит испытать ему в этом ритуале.

На верхней террасе перед пещерами их встретили еще два ученика очага Зеландони, мужчина и женщина. Они поджидали их у входа в правую глубокую пещеру. Остановившись, Эйла бросила взгляд на окрестности. С этого высокого скального уступа открывался вид на лощину Родникового ручья и частично на Луговую реку с ее долиной. Эта панорама выглядела впечатляюще, но почему-то, когда они вошли в пещеру, сужающийся темный коридор показался еще более ошеломляющим.

Особенно волнующим оказывалось вступление в эту пещеру именно днем, когда вдруг дневной свет мгновенно исчезал в темном узком коридоре и человек, только что видевший светлые, отражающие солнечный свет скалы, попадал в тревожную мрачную неизвестность. Этот переход был за пределами физического или внешнего восприятия. И тот, кто понимал и признавал исходное священное могущество этой пещеры, считал вход в нее не только метаморфозой состояния – от обыденного покоя к благоговейному страху, к предчувствию опасности, но также и неким переходом в неизведанный богатый и чудотворный мир.

Снаружи видны были всего лишь несколько футов входного отверстия, но когда глаза попривыкли к тусклому освещению, проступили очертания скалистых стен узкого коридора, уводящего в темные глубины. На выступах сводчатых стен небольшого входного зала стояло несколько каменных светильников, но горел только один. Чуть ниже в природных скальных углублениях стояли факелы. Джоконол и второй ученик взяли горящий светильник и, воспламенив над ним сухую лучину, разожгли с ее помощью концы скрученных из лишайника фитилей, спускавшихся в углубление с растопленным жиром с того края светильника, что находился напротив ручки. Женщина зажгла факел и поманила их за собой.

– Идите осторожнее, – сказала она, опустив факел пониже, чтобы показать неровности пола и влажно поблескивающую глинистую почву, заполнявшую промежутки между выступающими камнями. – Тут можно поскользнуться.

Поначалу тусклые лучи проникавшего снаружи света еще помогали им нащупывать путь по неровному полу. Но уже через сотню футов в кромешной темноте остались лишь маленькие огоньки светильников да язычок факела. Случайная струя воздуха, просвистевшая между подвешенными к потолку сталактитами, слегка притушила мерцающие огоньки светильников, вызвав холодящее чувство страха. Все понимали, что если светильники вдруг погаснут, то они окажутся в кромешной тьме, несравнимой даже с самой темной ночью. Только с помощью рук и ног, ощупывающих влажные камни, можно было найти путь, который скорее заведет их в какой-то тупик, чем укажет выход из пещеры.

За огоньками светильников справа чернел темный провал, скрывая влажные стены; возможно, там находилась очередная ниша или галерея. Навалившаяся со всех сторон чернота казалась почти удушающе густой. Лишь легкий ток воздуха свидетельствовал о том, что этот коридор соединялся с внешним миром. Эйле захотелось взять Джондалара за руку.

По мере продвижения к светильникам учеников добавились новые источники света. Каменные чаши с горящими фитилями располагались через определенные промежутки по краям коридора, и их точечные огоньки казались пронзительно яркими в этом пещерном мраке. Однако порой они угрожающе потрескивали и шипели, словно собирались погаснуть. Нужно либо добавить в них жира, либо вставить новые фитили, подумала Эйла, надеясь, что кто-то вскоре позаботится об этом.

Но вид этого слабо освещенного коридора вызвал у Эйлы жуткое ощущение, что она уже бывала здесь раньше, и необъяснимый страх перед будущим посещением. Ей не хотелось идти за указывающей путь женщиной. В общем-то она не боялась пещер, но здесь ощущалось нечто такое, от чего ей хотелось развернуться и убежать или хоть дотронуться до Джондалара для обретения некоей уверенности. Потом ей вспомнился темный коридор другой пещеры, по которой она прошла, следуя за огоньками светильников и факелов, и внезапно осознала, что наблюдает за Кребом и другими Мог-урами. Поежившись от этих воспоминаний, Эйла вдруг поняла, что замерзла.

– Может, остановимся, и вы наденете теплую одежду, – оборачиваясь, сказала идущая впереди ученица, осветив факелом Эйлу и Джондалара. – В глубине пещеры можно изрядно замерзнуть, особенно в теплый сезон. Зимой, когда снаружи снег и лед, воздух здесь кажется сравнительно теплым. В глубоких пещерах круглый год одинаково холодно.

Остановившись, Эйла натянула куртку с длинными рукавами, и это обычное действие успокоило ее. Конечно, ей очень хотелось развернуться и выбежать из пещеры, но когда ученица вновь повела их вперед, Эйла сделала глубокий вдох и последовала за ней.

Длинный пещерный коридор был очень узким, и в нем становилось все холоднее, однако после очередных пятидесяти футов каменистая галерея стала еще уже. Воздух стал более влажным, на стенах поблескивали капли воды, а свисающие с потолка сталактитовые сосульки нацелили острия на сталагмитовые столбики, выросшие на каменистом дне. Когда примерно две сотни футов темного, сырого и холодного коридора остались позади, пол его начал повышаться, он не закрыл проход, но идти по нему стало труднее. Именно здесь опять возникло искушение повернуть назад, и многие обычно проявляли на этом подъеме малодушие, решив, что уже и так достаточно натерпелись. Для того чтобы следовать дальше, нужна была твердая решимость и воля.

Подняв факел, ученица первой забралась по каменному склону к узкому отверстию. Эйла смотрела, как колеблются отблески пламени, затем глубоко вздохнула и, взобравшись по этому крутому подъему, встала рядом с факельщицей. Потом она протиснулась вслед за ней в узкий лаз, переползла через какие-то камни и вылезла из следующего отверстия, за которым начинался спуск в глубину этого каменного мира.

Если раньше почти подсознательно ощущался ток воздуха, то теперь была заметна разве что его нехватка. После этого узкого лаза движение воздуха уже совершенно не ощущалось. Первым свидетельством того, что здесь ступала нога человека, стали три красных пятна, намалеванные на левой стене. Вскоре Эйла заметила еще какой-то рисунок в неровном свете факела, который несла идущая впереди женщина. Она едва могла поверить своим глазам, и ей захотелось попросить ученицу остановиться, чтобы рассмотреть стену в лучшем свете. Она подождала идущего за ней высокого мужчину.

– Джондалар, – тихо сказала она, – мне показалось, что я видела мамонта на стене!

– Да, и он там не один, – сказал Джондалар. – Я думаю, Зеландони сочла необходимым провести обряд поиска как можно скорее, иначе тебе показали бы эту пещеру с должной торжественностью. Многих из нас приводили сюда в детстве. Не совсем маленькими, а когда мы способны были уже что-то понимать. Когда впервые попадаешь в это место, то оно пугает тебя, но одновременно потрясает до глубины души. Даже сознавая, что всего лишь участвуешь в ритуале, человек все равно испытывает огромное потрясение.

– Зачем мы идем сюда, Джондалар? – спросила она. – О каком обряде ты говорил?

Обнаружив, что спутники отстали, проводница вернулась за ними.

– Разве вам еще не сказали? – спросила она.

– Джоконол просто сказал, что Зеландони хочет видеть Джондалара и меня, – сказала Эйла.

– Я не совсем уверен, – сказал Джондалар, – но, по-моему, мы пришли сюда, чтобы помочь Зеландони найти дух Тонолана, если он заблудился в ином мире. Ведь только мы видели то место, где он умер, а благодаря тому камешку, что ты посоветовала мне захватить с собой – кстати, Зеландони сказала, что это была отличная мысль, – она надеется, что обряд поиска пройдет успешно, – сказал Джондалар.

– А что это за пещера? – спросила Эйла.

– Ее называют по-разному, – сказала проводница. Джоконол и второй ученик догнали их. – Большинство называют ее Лабиринтом Родниковой Скалы, или, реже, Вертепом Дони. Жрецам известно и другое священное название, как и большинству людей, хотя его редко упоминают. Эту пещеру называют «Вход в Чрево Матери». Есть еще несколько подобных особо почитаемых пещер.

– Всем известно, конечно, что вход одновременно подразумевает выход, – добавил Джоконол. – Это означает, что вход в чрево является также родовым путем.

– То есть мы идем по одному из родовых путей Великой Земной Матери, – уточнил молодой ученик.

– Помните, как Зеландони пела на похоронах Шевонара… «Чрево Матери породило детей целый сонм», должно быть, именно о таком месте говорилось в той песне, – сказала Эйла.

– Она понимает, – сказала проводница, кивнув другим ученикам. – Как ты хорошо знаешь Песню Матери, – добавила она, обращаясь к Эйле.

– Она впервые услышала ее во время последних похорон, – с улыбкой заметил Джондалар.

– Это не совсем так, Джондалар, – возразила Эйла. – Разве ты не помнишь? У Лосадунаи есть подобная баллада, только они не поют ее. Лосадуни рассказал мне ее на их языке, и я постаралась запомнить. Ваша песня немного отличается, но, в сущности, говорит о том же.

– Может, Лосадуни просто не умеет петь, как Зеландони, – предположил Джондалар.

– У нас тоже не все умеют петь ее, – сказал Джоконол. – Многие просто рассказывают. Я, к примеру, не пою, и ты поняла бы почему, если бы услышала мое пение.

– В некоторых Пещерах ее поют на другой мотив, и слова также могут немного отличаться, – сказал молодой ученик. – Было бы интересно услышать когда-нибудь вариант Лосадунаи, особенно если бы ты, Эйла, смогла перевести его для меня.

– С удовольствием. Их язык очень похож на язык Зеландонии. Ты, возможно, сможешь понять эту балладу даже без перевода, – сказала Эйла.

По какой-то причине все трое прислужников вдруг заметили ее необычное произношение. Старшая проводница привыкла считать, что племя и язык Зеландонии являются совершенно особенными; что именно Зеландонии являются Людьми, Человеческими Детьми Земли. Трудно было осознать, что люди, живущие далеко на востоке за горным ледником, говорят почти так же, как Зеландонии. Чтобы прийти к такому выводу, эта иноземная женщина должна была слышать много языков, на которых говорят племена, живущие еще дальше, и которые сильно отличаются от языка Зеландонии.

Ученики вдруг поняли, какой удивительной была жизнь этой иноземки и как много знает она о других племенах. Джондалар также многое узнал за время своего Путешествия. Прошло всего несколько дней после его возвращения, а он уже успел удивить всех многими вещами. Возможно, именно за новыми знаниями и отправляются люди в Путешествия.

Рассказы о Путешествиях очень популярны. Почти все молодые люди обсуждают возможности большого Путешествия, но лишь немногие осмеливаются отправиться в путь, и уж совсем единицы уходят так далеко, что даже не возвращаются домой. Но Джондалар отсутствовал пять лет. Он побывал в очень дальних краях, пережил много приключений, но самое важное, он вернулся назад, чтобы передать своим родным приобретенные им полезные знания. У него также появились новые представления, способные изменить привычную жизнь, а такие изменения далеко не всегда желательны.

– Я не уверена, следует ли мне показывать тебе настенные изображения, мимо которых мы проходим. Ведь тебе еще предстоит особый ритуал знакомства с этой пещерой, но ты все равно увидишь хотя бы часть их, поэтому давай уж я посвечу тебе, чтобы ты смогла получше разглядеть рисунки, – сказала проводница.

– Да, я с удовольствием взглянула бы на них, – сказала Эйла.

Проводница подняла факел и осветила стену. Первым бросился в глаза очень красиво изображенный мамонт. За массивной выпуклой головой возвышался горб, а круто понижающаяся спина делала его силуэт легкоузнаваемым. Очертания спины являлись отличительной чертой этих огромных шерстистых животных, даже более явной, чем их изогнутые бивни или длинный хобот. Контур был очерчен красной краской, а рыжевато-коричневые и черные оттенки выявляли отдельные анатомические признаки. Его морда была направлена к выходу, и рисунок казался настолько реальным, что Эйла вдруг подумала: этот мамонт может сейчас выйти из пещеры.

Поразившись живости изображения, Эйла рискнула приблизиться к самой стене. Здесь явно поработал очень искусный мастер. Каким-то кремневым резцом на известняковой стене прорезали точный и четкий контур животного, обведя его черной линией. Поверхность стены вокруг этого резного мамонта была подчищена до светло-бурого природного цвета. Благодаря этому на первый план выдвигались как контурное изображение и внутренняя раскраска, так и рельефное исполнение всей фигуры.

Но особенно замечательной была именно художественная раскраска. Благодаря наблюдательности и мастерству первых живописцев, решившихся воспроизвести изображение живого зверя на плоской поверхности, их преемники постигли в этой пещере новые знания о перспективе. Они научились показывать рельефность фигур с помощью оттенков цвета, и хотя не все художники были одинаково искусными, большинство из них обязательно пользовались цветовыми оттенками для передачи ощущения живой полноты.

Эйла прошла мимо этого мамонта, и у нее возникло жутковатое чувство, что он также проходит мимо нее. Не удержавшись, она протянула руку и, коснувшись изображенного на стене животного, закрыла глаза. Слегка влажная и, как обычно, шероховатая скальная порода холодила руку, но, открыв глаза, Эйла заметила, как ловко использован рельеф стены для создания этого невероятно реалистичного произведения. Скругленные выпуклости скальной породы образовывали живот, а твердый, приросший к стене сталактит походил на заднюю ногу, и это сходство подчеркивалось дополнительной обводкой. Благодаря колеблющимся на стене маленьким световым отблескам возникало обманчивое ощущение того, что изображенное на стене животное дышит и движется.

Когда-то на Сходбище Клана Эйле пришлось сделать особый пастой, который Иза научила ее готовить для Мог-уров. Мог-ур велел ей спрятаться в тенистой нише, сказал, когда именно ей нужно выйти оттуда, чтобы возникло ощущение магического появления. Магия сама по себе была удивительна, но существовали еще и способы усиления воздействия магических ритуалов.

Коснувшись настенного изображения, она испытала странное, необъяснимое волнение. Подобные ощущения она порой испытывала с тех самых пор, как нечаянно проглотила остаток напитка мог-уров и последовала за ними в ритуальную пещеру. С тех самых пор она порой видела странные тревожные сны, и иногда даже во время бодрствования у нее возникали загадочные смутные видения.

Встряхнув головой, она попыталась привести чувства в порядок и увидела, что остальные наблюдают за ней. Робко улыбнувшись, она быстро отдернула руку от каменной стены, испугавшись, что сделала что-то недозволенное, взглянула на женщину с факелом. Ученица молча повела их дальше по коридору.

Они проходили друг за другом по коридору, и слабо мерцающие огоньки пристенных светильников подсвечивали внушающие благоговейный страх фрагменты изображений. В воздухе витало трепетное ожидание. Эйла была уверена, что они дойдут до самых дальних пределов этой пещеры, и порадовалась присутствию других людей; они уж точно не дадут ей заблудиться. Она задрожала от внезапного приступа страха, вообразив, что могло бы случиться, окажись она одна в пещере. Молодая женщина постаралась успокоиться, но не легко было унять дрожь в темноте холодного подземелья.

Им встретились изображения еще нескольких мамонтов и двух небольших темных лошадей. Эйла остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть их. И вновь четкая и точная резьба подчеркивалась оттеночной черной линией, создавая прекрасные образы лошадей на известняке. Внутри эти лошади были закрашены черной краской, но благодаря умело подобранным оттенкам они производили на редкость живое впечатление, как и остальные настенные изображения.

Тут Эйла заметила, что правая стена коридора также не лишена украшений: часть изображенных там животных, казалось, направлялась в глубь пещеры, а часть двигалась им навстречу. Преобладали мамонты; похоже, здесь изобразили целое мамонтовое стадо. С помощью счетных слов Эйла насчитала по меньшей мере десяток на двух сторонах коридора, но, возможно, их было больше. Мимоходом посматривая на выхватываемые светом рисунки, она вдруг потрясенно остановилась около участка левой стены с удивительной картиной, изображавшей двух приветствующих друг друга северных оленей.

Первый олень, самец, смотрел в глубину пещеры. Черный контур точно повторял очертания этого животного, включая его массивные рога, хотя они скорее угадывались в дугообразной начальной форме, не перегруженной прорисовкой всех отростков. Опустив морду, он нежно лизал языком голову оленихи. В отличие от большинства оленьих видов самка северного оленя также имела небольшие рога, что нашло свое отражение в этой картине. Раскрашенная красной краской олениха стояла пригнув колени, принимая ласки своего друга.

Исходящее от этой картины искреннее и нежное чувство любви заставило Эйлу подумать о ее отношениях с Джондаларом. Ей не приходило в голову, что животные тоже могут любить, но похоже, что могут. Она была тронута едва не до слез. Спутники не стали торопить ее. Они понимали ее состояние; их также тронула эта любовная сцена.

Джондалар с неменьшим удивлением разглядывал нарисованных оленей.

– Это что-то новое, – сказал он. – Мне помнится, что здесь были мамонты.

– Верно. Если ты присмотришься к оленихе, то еще сможешь заметить под ее изображением остатки мамонта, – пояснил шедший сзади молодой мужчина.

– Это работа Джоконола, – сказала проводница.

Эйла и Джондалар с возросшим уважением посмотрели на художника.

– Теперь я понял, почему ты стал учеником Зеландони, – сказал Джондалар. – У тебя исключительный дар.

Джоконол кивнул, принимая замечание Джондалара.

– Каждый из нас чем-то одарен. Мне говорили, Что ты исключительно одаренный каменщик. Я надеюсь, что смогу увидеть твои изделия. По правде говоря, мне нужен один инструмент, и я все пытаюсь найти того, кто сделал бы его для меня, но мне, видимо, не удается толком объяснить мастерам, что именно мне нужно. Я надеялся, что Даланар придет на Летний Сход и сможет помочь мне.

– Да, он собирался прийти, но если хочешь, я с удовольствием попытаюсь осуществить твою задумку, – предложил Джондалар. – Мне нравятся сложные задачи.

– Давай мы обсудим все завтра, – загорелся Джоконол.

– Можно я задам тебе один вопрос, Джоконол? – спросила Эйла.

– Конечно.

– Почему ты нарисовал этих оленей поверх мамонтов?

– Этот участок стены привлек мое внимание, – сказал Джоконол. – И именно там мне захотелось изобразить оленей. Они словно уже были на этой стене, но не Могли сами проявиться.

– У этих стен есть свои особенности. Они необъяснимы, – сказала ученица. – Когда Верховная жрица поет или играет флейта, то эти стены оживают. Они звучат, отражая звуки. Иногда они даже просят о чем-то.

– Неужели эти стены сами попросили кого-то нарисовать на них эти картины? – спросила Эйла, махнув рукой в сторону пройденных рисунков.

– Именно по этой причине эта пещера считается особенно священной. Большинство ее стен говорят с тобой, если ты умеешь слушать; они указывают путь тому, кто его ищет, – объяснила ученица Зеландони.

– Никто раньше не давал мне таких пояснений. Настолько четких и определенных. Почему ты рассказала нам об этом сейчас? – поинтересовался Джондалар.

– Потому что вам нужно было это услышать и, возможно, осознать, если вы хотите помочь Верховной жрице найти елан твоего брата, Джондалар, – пояснила женщина и добавила: – Жрецы пытались попять, что побудило Джоконола нарисовать здесь эту картину. У меня, кажется, возникла одна мысль. – Загадочно улыбнувшись Джондалару и Эйле, женщина развернулась, собираясь углубиться в недра пещеры.

– О, подожди немного, – попросила Эйла, дотрагиваясь до руки проводницы, чтобы удержать ее. – Я не знаю, как зовут тебя, можно мне узнать твое имя?

– Это не важно, – сказала она. – Когда я стану Зеландони, мне все равно придется отказаться от него. Я Первая Ученица Зеландони Второй Пещеры.

– Тогда, наверное, я могу называть тебя Ученицей Второй, – сказала Эйла.

– Да, можешь, хотя у Зеландони Второй Пещеры несколько учеников. Двух других сейчас нет здесь. Они заранее отправились к месту Летнего Схода.

– Тогда, возможно, Первая Прислужница Второй?

– Если тебе удобно, я буду отзываться на это имя.

– А как мне называть тебя? – спросила Эйла молодого человека, который шел последним.

– Я стал учеником недавно, в конце прошлого Летнего Схода, и, как Джоконол, я пока чаще всего пользуюсь своим личным именем. Может, нам стоит как следует познакомиться. – Он протянул ей руки. – Я Миколан из Четырнадцатой Пещеры Зеландонии, Второй Ученик Зеландони Четырнадцатой Пещеры. И я рад познакомиться с тобой, – сказал он.

Эйла обменялась с ним рукопожатием.

– Приветствую тебя, Миколан из Четырнадцатой Пещеры Зеландонии. Я Эйла из Мамутои, член Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, подруга лошадей Уинни и Удальца и Волка-охотника.

– Мне кажется, я слышала, что некоторые восточные племена говорят, что их жрецы возглавляют очаг Мамонта, – неуверенно сказала ученица.

– Ты права, – сказал Джондалар. – Это племя Мамутои. Мы с Эйлой прожили у них около года. Но меня удивило, что кто-то здесь вообще слышал о них. Они живут очень далеко.

Она взглянула на Эйлу.

– Раз ты дочь очага Мамонта, то многое становится понятным. Ты Зеландони?

– Нет, я не Зеландони, – возразила Эйла. – Мамут принял меня в очаг Мамонта. У меня нет призвания к служению Матери, но он начал учить меня некоторым священным понятиям, до того как мы с Джондаларом покинули их племя.

Женщина усмехнулась.

– Никто не стал бы принимать тебя, если бы у тебя не было призвания. Я уверена, ты еще будешь призвана.

– Не уверена, что мне этого хочется, – сказала Эйла.

– Так бывает, – согласилась Первая Прислужница Второй и, развернувшись, повела их дальше в глубины Родниковой Скалы.

Впереди замаячил какой-то свет, и по мере приближения он стал почти ослепительным. После полнейшей темноты коридора, освещаемой лишь редкими огоньками светильников, нужно было время, чтобы привыкнуть к такому едва ли не ослепляющему сиянию. Коридор расширился, и Эйла увидела нескольких человек, ожидающих их в просторном зале. Похоже, людей здесь было довольно много, и, приглядевшись к присутствующим, она поняла, что здесь собрались только служители и их ученики, не считая, конечно, Джондалара и ее самой.

Могучая Зеландони Девятой Пещеры восседала на высокой, сделанной специально для нее скамейке. Она встала и улыбнулась.

– Мы ждали вас, – сказала Верховная жрица. Она сдержанно обняла их, и Эйла вдруг поняла, что такое церемонное приветствие скрывает от окружающих истинную близость отношений.

Один из жрецов кивнул Эйле. И она кивнула в ответ этому низкорослому и хрупкому мужчине, в котором узнала Одиннадцатого Зеландони, удивившего ее крепким рукопожатием и самоуверенностью. Пожилой мужчина улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой, узнав Третьего Зеландони, который очень много помогал ей, когда она старалась облегчить боль Шевонару. С большинством остальных людей она встречалась лишь во время ритуального знакомства.

Небольшой костер горел на специально принесенных сюда каменных плитах, – после окончания обряда их вынесут из пещеры. Частично заполненный бурдюк стоял на земле рядом с большим кухонным сосудом с горячей водой. Одна девушка с помощью изогнутых деревянных щипцов выловила из воды пару кухонных камней и добавила новых – из костра. Раскаленные камни с шипением погрузились в воду. И когда девушка подняла глаза, Эйла узнала Меджеру и улыбнулась ей.

Затем Верховная жрица высыпала содержимое мешочка в кипящую воду. Это не простой настой, она готовит более крепкий отвар, подумала Эйла. Вероятно, для заварки используются корни или кора каких-то растений. После добавления очередных раскаленных камней от поднявшегося пара по залу распространился резкий запах. К сильному мятному аромату примешивались менее приятные запахи более или менее знакомых растений. Видимо, мяту добавили, чтобы скрыть какой-то не слишком приятный вкус.

Пара служителей расстелила тяжелое кожаное покрывало на влажном каменном полу перед скамьей Верховной Зеландони.

– Эйла, Джондалар, проходите сюда и устраивайтесь поудобнее, – предложила Зеландони, показывая на покрывало. – Я приготовила для вас ритуальный напиток. – Ученица, присматривающая за дымящимся зельем, принесла заготовленные четыре чашки. – Оно еще не совсем готово, но вы можете пока просто отдохнуть и успокоиться.

– Эйле очень понравились настенные изображения, – сказал Джоконол. – Может быть, она захочет осмотреть и другие галереи. Возможно, их осмотр принесет ей больше успокоения, раз напиток пока не готов.

– Да, я с удовольствием посмотрела бы еще что-нибудь, – быстро подхватила Эйла. Она вдруг разволновалась, осознав, что ей предстоит выпить какой-то неизвестный отвар, предназначенный для общения с другим миром. Ее последний опыт с подобными напитками был не слишком приятным.

Зеландони посмотрела на нее пристальным взглядом. Она достаточно хорошо знала Джоконола и поняла, что он не сделал бы такого предложения без особой причины. Должно быть, он заметил напряженность в поведении этой молодой женщины и ее очевидное волнение.

– Разумеется, Джоконол. Не покажешь ли ты ей эти живописные галереи? – поддержала его Верховная.

– Мне хотелось бы пойти с ними, – вставил Джондалар. Ему тоже было как-то не по себе. – И возможно, нам стоит захватить с собой факел.

– Да, конечно, – сказала Первая Ученица Второй, взяв потушенный факел. – Только мне нужно опять зажечь его.

– В этом зале также есть несколько прекрасных изображений, но мне не хочется сейчас беспокоить жрецов, – сказал Джоконол. – Лучше я покажу вам кое-что интересное в других галереях.

Проведя их дальше по основному коридору, он свернул в правое ответвление. На левой стене этой галереи вырисовывалась очередная картина с оленями и лошадьми.

– Эти животные тоже твоя работа? – спросила Эйла.

– Нет, это работа моей наставницы. Она была Второй Зеландони до сестры Кимерана. Она обладала исключительным художественным даром, – сказал Джоконол.

– Да, у нее точная рука, но, по-моему, ученик превзошел учительницу, – заметил Джондалар.

– Ну, это, конечно, ценное качество, но не главное для Зеландони. Главное – это сопереживание. Вы же понимаете, что точность и красота не главные значения этих изображений, – добавила Первая Ученица Второй.

– Безусловно, – с усмешкой сказал Джондалар, – но мне лично больше нравится просто смотреть на них. Надо признать, меня не слишком привлекают эти… ритуальные значения. Хотя я думаю, что они довольно интересны, но, в общем-то, с удовольствием предоставлю такие переживания служителям Великой Матери.

Джоконол ухмыльнулся, услышав его признание.

– Ты не одинок в своих чувствах, Джондалар. Большинство людей предпочитают покрепче держаться за этот мир. Пойдемте, я покажу вам кое-что еще, прежде чем мы перейдем к более серьезным занятиям.

Склонный к художественному восприятию мира ученик подвел их к очередному участку правой стены галереи, необычно выделявшемуся множеством сталактитов и сталагмитов. Над нижними известковыми наслоениями были нарисованы две лошади, а благодаря фактуре сталагмитовых образований создавалось впечатление, что они покрыты длинной и густой зимней шерстью. Последняя лошадь застыла в очень игривой позе.

– Они смотрятся как живые, – восхищенно сказала Эйла. Она знала, что лошади порой затевают подобные игры.

– Когда мальчикам впервые показывают эту сцену, они обычно говорят, что последний жеребец «разыгрался от Радости», – сказал Джондалар.

– Да, таково одно из толкований, – заметила ученица. – Жеребец хочет забраться на впереди стоящую кобылу, но я полагаю, что все не так однозначно.

– Их тоже рисовала твоя наставница, Джоконол? – спросила Эйла.

– Нет. Неизвестно, кто их сделал, – сказал Джоконол. – Никто не знает. Они появились здесь очень давно, как и мамонты. Говорят, что их нарисовали наши предки, прародители.

– Я хочу кое-что показать тебе, Эйла, – сказала женщина.

– Неужели ты собираешься показать ей вульву? – с оттенком удивления спросил Джоконол. – Ее обычно не показывают во время первого посещения.

– Я знаю, но думаю, что в данном случае мы можем сделать исключение, – сказала вторая ученица и, подняв светильник, прошла дальше по галерее. Остановившись, она опустила факел, осветив очень необычный скальный выступ стены, возвышающийся над полом.

Сначала Эйла заметила красноватый цвет охры, но только потом, присмотревшись повнимательнее, она поняла, что именно это ей напоминает, и то, возможно, лишь потому, что уже не раз принимала роды у женщин. Мужчины, вероятно, усмотрели сходство быстрее женщин. Случайно – или по сверхъестественному замыслу – это скальное образование было создано самой природой в виде точной копии женских половых органов. Сходными были общие очертания, складки и даже ложбинка, напоминающая вход во влагалище. Добавился лишь красный цвет, он подчеркивал сходство, облегчая восприятие.

– Это же женщина! – изумленно воскликнула Эйла. – Здесь все в точности, как у женщины! Мне не приходилось видеть ничего подобного!

– Теперь ты понимаешь, почему эта пещера так почитается? Сама Мать создала ее для нас. Здесь становится очевидным, что мы находимся у Входа в Материнское Чрево, – пояснила будущая служительница Великой Земной Матери.

– Ты видел это раньше, Джондалар? – спросила Эйла.

– Однажды видел. Зеландони показывала мне, – сказал он. – Это потрясающе. Одно дело, когда художник, подобно Джоконолу, разглядывая стены пещеры, обнаруживает скрытые в них фигуры и помогает им проявиться на поверхности для всеобщего обозрения. Но это создано самой природой. Цветовые дополнения лишь помогают чуть легче заметить сходство.

– Есть еще одно место, которое я хочу показать вам, – сказал Джоконол.

Они вернулись по пройденному пути, миновали зал, где сидели жрецы, и свернули направо, обратно в основной коридор. Слева, в его тупиковом конце, находилась ротонда с оригинальным рельефом стен. На первый взгляд выемки на них были незаметны, наоборот, они напоминали объемно выпуклые изображения мамонтов. Лишь взглянув еще разок и потрогав стены, Эйла убедилась, что на самом деле поверхность этих сводчатых стен является вогнутой, а не выпуклой.

– Удивительно! – сказала Эйла. – Я подумала, что эти мамонты нарисованы на выпуклой поверхности, а на самом деле она вогнутая!

– Они ведь сделаны недавно, правда? Я не помню, чтобы видел их прежде, – заметил Джондалар. – Это твоя работа, Джоконол?

– Нет, но я уверен, что вы познакомитесь с нарисовавшей их женщиной, – ответил художник.

– Все признают ее дарование, – сказала ученица. – Как и дарование Джоконола. Мы очень рады, что наши два художника так талантливы.

– А немного дальше еще несколько небольших изображений, – сказал Джоконол, глядя на Эйлу, – шерстистого носорога, пещерного льва и лошади, вырезанной в камне, но туда ведет очень узкий проход, по нему трудно пробраться. А в конце есть еще разные знаковые линии.

– Наверное, нас уже ждут. По-моему, нам пора возвращаться, – сказала ученица.

На выходе из этого похожего на мамонтовую ротонду помещения внимание Эйлы вдруг привлекла ниша на правой стороне основного коридора. Ее охватило смутное беспокойство. Прежде она уже испытывала такое состояние. Впервые это случилось, когда она делала для мог-уров напиток из особых корней. Иза сказала, что нельзя понапрасну растрачивать их магическую силу, и поэтому ей не разрешили заранее попробовать приготовить этот напиток.

В ту памятную ночь особого торжественного ритуала, старательно разжевав магические корни до состояния кашицы, она продолжила приготовление зелья, чувствуя, как постепенно затуманивается ее сознание. Заметив, что в древнем сосуде осталось немного ритуального снадобья, она допила его, чтобы зря не пропадало. Настоявшееся зелье очень сильно подействовало на нее. В полубредовом состоянии она направилась на свет костров в извилистые глубины пещеры и, обнаружив там Креба и других мог-уров, уже не смогла повернуть обратно.

После той ночи Креб изменился, и в ней также произошли какие-то необратимые перемены. Именно с тех пор ее начали посещать загадочные сновидения, а порой даже во время бодрствования она вдруг впадала в странное состояние, в котором оказывалась в каких-то незнакомых местах, где видела странные вещи и даже предупреждения о грозящей опасности. Они стали более четкими и частыми во время их Путешествия.

И сейчас, пристально глядя на стенную нишу, она внезапно почувствовала, будто видит сквозь эту каменную твердь или видит, что происходит внутри камня. Для нее исчезли все отблески света, освещавшие сводчатую стену, а сама скальная порода стала вдруг мягкой и совершенно черной. И Эйла оказалась внутри страшного непроницаемого пространства, не имевшего входа или выхода. Ослабевшая и опустошенная, она в ужасе брела в этом густом мраке. Потом вдруг появился Волк. Он бежал по лугу, спешил ей навстречу, он стремился найти ее.

– Эйла! Эйла! С тобой все в порядке? – сказал Джондалар.




Глава 18


– Эйла! – громче повторил он.

– Что? О, Джондалар. Я видела Волка, – прищурив глаза, сказала она и тряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения и смутного чувства опасности.

– О чем ты толкуешь, как ты могла видеть Волка? Он не пошел с нами. Помнишь? Ты же оставила его с Фоларой, – возразил Джондалар, на лице его отразились страх и озабоченность.

– Я понимаю, но он был здесь, – сказала она, показывая на стену. – Он пришел за мной, когда я нуждалась в его помощи.

– Он уже приходил, – сказал Джондалар, – и уже не раз спасал твою жизнь. Может, это были просто воспоминания?

– Может быть, – сказала Эйла, хотя на самом деле не думала, что его предположение верно.

– Так ты говоришь, что видела Волка прямо на той стене? – спросил Джоконол.

– Не совсем на ней, – сказала Эйла, – но Волк был там.

– Я думаю, нам пора возвращаться, – медленно произнесла ученица, пристально и задумчиво глядя на Эйлу.




– Наконец-то вы пришли, – сказала Зеландони Девятой Пещеры, когда они вернулись в просторный зал. – Надеюсь, вы немного успокоились и подготовились к предстоящему Путешествию? – Она улыбалась, но Эйла отчетливо видела, что эту величественную женщину что-то сильно беспокоит.

После ее оживших воспоминаний о том времени, когда она выпила снадобья, изменившего ее восприятие, и кратковременного видения с Волком Эйла была еще менее склонна пить какие-то зелья и переноситься в зыбкий потусторонний мир; но она понимала, что у нее нет выбора.

– Трудно успокоиться в такой пещере, – заметила Эйла, – и мне страшно пить ритуальный настой, но если ты считаешь, что это необходимо, то я сделаю все, что нужно.

Верховная жрица вновь улыбнулась, и на сей раз ее улыбка была искренней.

– Твоя честность действует ободряюще, Эйла. Конечно, здесь трудно чувствовать себя спокойно. Но именно таково назначение этого места, и ты, вероятно, права насчет этого отвара. Он обладает магической силой. Я хотела объяснить, что после его приема у тебя появятся странные ощущения, далеко не всегда предсказуемые. Его воздействие обычно проходит на следующий день, и я не встречала человека, которому бы оно нанесло вред, но если ты все же боишься, то никто не будет тебя неволить.

Задумчиво нахмурившись, Эйла раздумывала, не отказаться ли ей, она обрадовалась, что ей предоставили право выбора, но теперь отказаться стало еще труднее.

– Если я нужна тебе, то я согласна, – сказала она.

– Я уверена, что твое участие поможет нам, Эйла, – сказала жрица. – И твое также, Джондалар. Но я надеюсь, ты тоже понимаешь, что имеешь право отказаться.

– Ты же знаешь, Зеландони, что общение с миром Духов всегда пугало меня, – сказал Джондалар, – и последние пару дней, копая могилу и исполняя погребальные обязанности, я находился гораздо ближе к следующему миру, чем мне хотелось бы до тех пор, пока Мать не призовет меня туда. Но раз уж я попросил тебя помочь Тонолану, то по меньшей мере должен постараться помочь тебе по мере моих сил. В общем, я был бы рад как можно скорее пройти через это испытание.

– Хорошо, тогда проходите сюда, устраивайтесь на этом кожаном покрывале, и мы начнем, – сказала Верховная служительница Великой Земной Матери.

Когда они сели, молодая ученица налила отвар в чашки. Мельком взглянув на Меджеру, Эйла улыбнулась. Заметив робкую ответную улыбку, она поняла, что эта ученица еще совсем юная девушка. Она выглядела встревоженной и, наверное, впервые принимала участие в такого рода церемонии. Возможно, такой опыт необходим был для воспитания будущих служителей.

– Пейте не спеша, – посоветовал им Третий Зеландони, помогая ученице раздать чашки. – У отвара резкий вкус, но благодаря мятным добавкам он не так уж противен.

Сделав глоток, Эйла подумала, что поспорила бы с определением «не так уж противен». При любых других обстоятельствах она просто выплюнула бы такое зелье. Огонь в очаге погас, но напиток оказался еще достаточно горячим, и она задумалась о том, отчего же так испортился мятный вкус. Во-первых, это был отвар. Его кипятили, а не настаивали, а кипячение никогда не приносит пользу листьям мяты. Она размышляла, могут ли еще какие-то ароматные травы сделать более приятным вкус основных ингредиентов. Возможно, стоило бы добавить лакричник или липовый цвет, но только после того, как снадобье прокипит. В любом случае она не собиралась смаковать этот отвар и решительно осушила чашку.

Она видела, что Джондалар и Зеландони поступили так же. Меджера, вскипятившая воду и налившая всем отвар, тоже выпила свою чашку.

– Джондалар, это тот самый камешек, что ты взял с могилы Тонолана? – спросила Верховная, показывая ему обычный с виду серый камень с острыми краями, одну сторону которого украшал переливчато-голубой опал.

– Да, именно тот самый, – сказал он. Этот камень он узнал бы когда угодно.

– Отлично. Ты нашел очень своеобразный камешек, и я уверена, что он также содержит в себе отпечаток елана твоего брата. Возьми его в руку, Джондалар, и дай ее Эйле, нужно, чтобы вы оба касались этого камня. Подвинься ближе ко мне и дай мне твою вторую руку. Теперь ты, Меджера, садись рядом со мной и держись за мою руку, а ты, Эйла, подвинься немного поближе, тогда вы с Меджерой тоже сможете держаться за руки.

Должно быть, Меджера впервые оказалась в такой ситуации, решила Эйла. Она не представляла, как проводятся обряды Поиска у Зеландонии, хотя ей уже приходилось участвовать в подобных испытаниях сначала с Кребом на Сходбище Клана и, естественно, с Мамутом тоже. Ей вдруг вспомнился последний обряд со старым шаманом Львиного стойбища, когда они общались с миром Духов, и эти воспоминания только еще больше расстроили ее. Когда Мамут узнал, что у нее есть ритуальные корни Мог-уров Клана, ему захотелось попробовать их, но ему были неизвестны их свойства, а они оказались сильнее, чем он думал. Они оба едва выбрались из запредельной пустоты, и Мамут посоветовал ей больше никогда не пробовать это зелье.

Выпившие ритуальный напиток сидели теперь лицом друг к другу, держась за руки; Верховная устроилась на низком, сложенном из подушек сиденье, а остальные расположились перед ней на кожаном покрывале. Одиннадцатый Зеландони принес масляный светильник и поставил его в образованный ими круг. Эйла видела подобные светильники, но этот вдруг очень заинтересовал ее. Она уже начала чувствовать воздействие напитка, когда разглядывала каменную чашу с огнем.

С помощью какого-то твердого, возможно гранитного, орудия были высечены основные контуры этого известнякового светильника, включая чашевидное углубление и выступающую ручку. Потом его отшлифовали песчаником и украсили резными символическими знаками. Напротив ручки, на равных расстояниях друг от друга, на верхнем краю чаши лежали три пропитанных жиром фитиля, и их нижние концы были опущены в жир. Один из фитилей, сплетенный из легковоспламеняющегося и жарко горящего лишайника, который быстро растопил жир, второй, скрученный как веревка из сухого мха, давал хороший свет, а третий, сделанный из какого-то сушеного пористого гриба, так хорошо пропитался жиром, что продолжал гореть, когда все это жидкое топливо уже выгорало. Животный жир для светильников перетапливали в кипящей воде, чтобы вся грязь осела на дно, и когда вода остывала, с поверхности снимали только чистый и светлый жир. Пламя горело ровно, без видимого дыма или копоти.

Мельком глянув вокруг, Эйла с тревогой отметила, что жрецы начали гасить находившиеся в зале светильники. Вскоре огоньки остались только в их круге. Такого скромного освещения было явно недостаточно, но вдруг этот одинокий светильник разгорелся с такой силой, что озарил мягким золотым светом лица державшихся за руки людей. Однако остальная часть зала погрузилась в такую густую и плотную темноту, которая казалась почти удушающей. С недобрыми предчувствиями Эйла повернула голову и заметила слабый проблеск света, идущий из коридора. Должно быть, там еще горели светильники, указывавшие им путь. Нервно вздохнув, Эйла вдруг поняла, что сидела, затаив дыхание.

У нее появились очень странные ощущения. Магическое зелье уже начало действовать. Все вокруг вдруг медленно поплыло, или она сама вдруг стала быстрее двигаться. Джондалар пристально смотрел на нее, и ей показалось, будто она знает, о чем он думает.

Взглянув на Зеландони и Меджеру, она почувствовала примерно то же самое, но ее связь с Джондаларом была сильнее, и она решила, что ее слегка подводит воображение.

Внезапно Эйла услышала музыку, заиграли флейты, барабаны, мелодию которых поддерживали голоса людей, поющих без слов. Она не совсем осознавала, когда появились или даже откуда доносятся эти звуки. Каждый певец выводил незамысловатый монотонный напев. В основном повторялась одна и та же мелодическая фраза, поддерживаемая ритмом барабанного боя, но несколько голосов разнообразили свои мелодии, так же как и большинство флейтистов. Казалось, все исполнители пели вразнобой, но музыка звучала постоянно. В результате разнообразные мелодии и голоса сливались в единое целое. Порой звучание было атональным, порой почти гармоничным, но, в общем, получалась странная и удивительная, красивая и впечатляющая фуга.

Трое соучастников, сидевшие в ритуальном круге, тоже подпевали. Верховная своим красивым звучным контральто вносила разнообразие в мелодический строй. У Меджеры оказался чистый высокий голос, она исполняла простую незатейливую мелодию. Напев Джондалара также не отличался сложностью, очевидно, он с удовольствием напевал фразу собственного сочинения. Эйла никогда прежде не слышала, как он поет, но ей понравился его звонкий голос, четко исполнявший придуманный мотив. Ей подумалось, почему он не пел раньше.

Эйле захотелось присоединиться к ним, но она уже пыталась когда-то петь вместе с Мамутои и поняла, что не способна держать мелодию. В детстве никто ее к этому не приучал, а в зрелости учиться было поздновато. Потом она услышала монотонно звучащий голос одного из ближайших жрецов. Ей вспомнилось, как, живя одна в долине, она обычно так же монотонно бубнила что-то по вечерам, пытаясь убаюкать сама себя и прижимая к животу кожаную накидку, за которую раньше держался ее сын.

Совсем тихо она завела свой монотонный мотивчик и вдруг начала слегка задремывать. В этой музыке было нечто убаюкивающее. Звуки собственного голоса успокоили Эйлу, а голоса других внушили ей чувство надежной защищенности, они словно говорили, что поддержат ее в случае необходимости. Теперь она стала меньше сопротивляться воздействию этого сильного ритуального напитка.

Она остро осознала руки, за которые держалась. Рука молодой ученицы, сидевшей слева от нее, была холодной, влажной и очень вялой. Эйла слегка сжала руку Меджеры, но еле уловила обратный отклик; даже ее пожатие казалось юным и робким. Рука сидевшего справа от нее, наоборот, была теплой, сухой и слегка мозолистой. Они с Джондаларом крепко держались друг за друга, и она с беспокойством ощущала инородный жесткий камень, прижатый к их ладоням, но пожатие Джондалара прибавляло ей уверенности.

Гладкая опаловая сторона камня явно прижималась к ее ладони, а значит, его ребристая спинка прижата к ладони Джондалара. Сосредоточив свои мысли на камне, Эйла почувствовала исходящее от него тепло, словно он вобрал в себя теплоту их сплетенных рук, став с ними единым целым. Ей вспомнился холодный воздух этой пещеры, становившийся все холоднее и влажнее по мере их продвижения в глубины скального массива, но сейчас, сидя на толстом кожаном покрывале, одетая в теплую тунику, она совсем не ощущала холода.

Ее внимание привлекли огоньки светильника; они напомнили о приятном тепле, исходившем от очага. Она пристально смотрела на расплывающиеся огни и, уже не замечая ничего, заворожено уставилась на слившееся воедино огненное пятно. Она следила, как дрожит и трепещет эта желтая солнечная бабочка. И это живое пламя, казалось, откликалось на каждый ее вздох.

Присмотревшись, Эйла заметила, что свечение не такое уж желтое. Она затаила дыхание, чтобы пламя не колебалось, пока она не изучит его. Огонек, колеблющийся на конце фитиля, напоминал заостренный лепесток со скругленным концом и ярчайшим желтым обрамлением. Середина его отливала менее яркой полупрозрачной желтизной, и ее очертания также походили на овальный лепесток. А внутренняя часть его, соприкасающаяся с фитилем, отсвечивала синевой.

Прежде она никогда так внимательно не разглядывала огоньки масляных светильников. Когда она вновь начала дышать, играющее пламя, словно начало, приплясывать на светильнике, двигаясь в ритме музыки. Во время этого танца свет огонька, отражающийся от блестящей маслянистой поверхности топлива, стал более лучезарным. Вскоре ее глаза уже не видели ничего, кроме этого мягкого пламенного свечения.

И у нее вдруг возникло странное ощущение собственной невесомости, легкости и беззаботности, словно она сама порхала в этом теплом световом пятнышке. Все обрело легкую непринужденность. Она улыбнулась и, тихо рассмеявшись, вдруг поняла, что смотрит на Джондалара. Она подумала о жизни, которой он помог зародиться в ней, и внезапно волна страстной любви к нему поднялась и захлестнула ее. Он невольно ответил на ее пылкую улыбку; она видела, как он улыбнулся ей в ответ, и почувствовала себя счастливой и любимой. Жизнь полна радости, и она хотела поделиться ею со всеми.

С сияющим видом она взглянула на Меджеру и была вознаграждена неуверенной ответной улыбкой, потом перевела взгляд на Зеландони, охватив ее благотворным сиянием своей радости. Из бесстрастно спокойного уголка сознания, словно существовавшего помимо ее воли, она видела все с редкостной ясностью.

– Я готова вызвать елан Шевонара и провести его в мир Духов, – произнесла Верховная жрица, закончив музыкальную фразу. Ее голос звучал глуховато и странно даже для ее собственных ушей. – Мы поможем ему, а потом я попытаюсь найти елан Тонолана. Джондалар и Эйла помогут мне. Думайте о том, как он умер и где покоится его прах.

Звучание ее голоса показалось Эйле мелодией, становившейся все более громкой и сложной. Стены зала отражали и усиливали звуки, и могущественная жрица, вновь запев, словно стала некой частью отраженного напева, частицей самой пещеры. Глаза Зеландони закрылись. Вновь открыв их, она, казалось, видела уже какую-то иную реальность. Потом зрачки ее глаз закатились, остались одни белки, и веки опять закрыли их, когда она резко подалась вперед.

Рука Меджеры задрожала. Эйла подумала, дрожит ли молодая ученица от страха или просто от волнения. Она вновь взглянула на Джондалара. Он смотрел на нее, но, улыбнувшись ему, она вдруг поняла, что его взгляд устремлен в пространство и видит он не ее, а нечто очень далекое, выплывающее из глубин его сознания. Внезапно она сама перенеслась в окрестности своей долины.

Она услышала звуки, от которых у нее похолодела кровь в жилах, а сердце отчаянно забилось в груди: громогласный рев пещерного льва и истошный вопль человека. Джондалар был там с ней, словно внутри ее; она почувствовала, как болит его покалеченная львом нога, как он теряет сознание. …У нее застучало в висках, и Эйла остановила лошадь. Прошло очень много времени с тех пор, как ей в, последний раз довелось услышать человеческий голос, но она поняла, что кричит именно человек, и почувствовала, что они с ним одного племени. На нее напала оторопь, и она утратила способность рассуждать здраво. Этот крик прозвучал как мольба о помощи, на которую она не могла не откликнуться…

Бессознательное присутствие Джондалара больше не препятствовало ее восприятию. Она видела вдалеке могущественную Зеландони; Меджера находилась ближе, но ее облик был более расплывчатым. Всех объединяла музыка, голоса, звуки флейты, тихие, но поддерживающие и успокаивающие, и барабанный бой, низкий и звучный.




Она услышала, как рычит пещерный лев, и разглядела рыжую гриву. Только теперь она отдала себе отчет в том, что Уинни совсем не испугалась, и поняла почему…

– Это же Вэбхья, Уинни, наш Вэбхъя!

Эйла увидела на земле два тела и, отогнав пещерного льва, опустилась на колени, чтобы осмотреть их. Она действовала, как надлежало целительнице, но испытывала при этом удивление и любопытство. Она поняла, что перед ней двое мужчин, но они оказались первыми людьми из племени Других, с которыми ей пришлось столкнуться в сознательном возрасте.

С первого же взгляда она догадалась, что темноволосому мужчине уже ничем не поможешь. Он лежал в неестественной позе – у него была сломана шея. Оставшиеся на его горле следы зубов поведали ей, как все произошло. И хотя ей никогда прежде не доводилось встречаться с этим человеком, его гибель опечалила ее. На глазах у нее выступили слезы. Разумеется, она не питала к нему привязанности, но ей показалось, что она утратила нечто бесценное. Она так мечтала встретить людей своего племени, а нашла лишь бездыханное тело.

Эйле хотелось похоронить его как полагается, по, осмотрев второго мужчину, она поняла, что ей не удастся этого сделать. Мужчина с золотистыми волосами еще дышал, хотя из рваной раны на ноге хлестала кровь и с каждым мгновением его шансы на то, чтобы остаться в живых, уменьшались. Надо постараться как можно быстрее доставить его в пещеру, где она сможет обработать рану. А хоронить второго некогда.

…но что же делать с этим темноволосым? Ей не хотелось оставлять его тело на растерзание львам… Она заметила, что камни на тупиковом краю каньона не слишком глубоко вросли в землю. Склон, за большим валуном, который можно было без труда столкнуть вниз, покрывала плотная осыпь обломков скальной породы. Она перетащила тело темноволосого человека в тупиковый конец, туда, где его можно будет укрыть осыпью…

Закрепив наконец второго мужчину на волокуше, Эйла вернулась в конец каньона, прихватив с собой длинное и массивное копье, обычное оружие мужчин Клана. Поглядев на распростертое внизу тело, она подумала: как грустно, что он умер. Она обратилась к миру Духов на языке жестов, как было принято среди людей Клана.

Ей довелось видеть, как Креб, старый Мог-ур, чьи движения отличались красотой и выразительностью, взывал к духам, препоручая их заботам умершую Изу. А когда Эйла обнаружила тело Креба в пещере после землетрясения, то постаралась сама как можно точнее повторить сакральные жесты, хотя и не понимала до конца их значения. Не так уж это и важно, ведь ей известно, для какой цели они предназначены…

Затем, используя копье в качестве рычага – точно так же она пустила бы в ход палку, чтобы приподнять бревно или выковырнуть корень из земли, – она отвалила в сторону большой обломок скалы и, отскочив в сторону, увидела, как обломки породы обрушились вниз и погребли под собой тело человека…




Эйла спешилась и обследовала землю, когда они подъехали к входу в каньон, ограниченный островерхими скалистыми стенами. Похоже, сюда давно никто не заходил. Боль уже прошла. С тех пор миновало много времени. Нога зажила, и на месте раны остался лишь большой шрам. Они приехали сюда вдвоем на Уинни. Джондалар спрыгнул на землю и последовал за Эйлой, но она поняла, что на самом деле ему не хочется идти сюда.

Увидев обломок скалы, она вскарабкалась на него, а затем двинулась дальше, направляясь к каменистой осыпи в тупиковом конце каньона.

– Вот это место, Джондалар, – сказала она и, достав мешочек из-под рубашки, отдала его своему спутнику. Он узнал это место.

– Что это такое? – спросил он, разглядывая кожаный мешочек.

– Красная земля, Джондалар. Для его могилы.

Он лишь кивнул, потеряв способность говорить. Глаза его наполнились слезами, и он не стал сдерживать их. Насыпав на ладонь красной охры, он широким жестом разбросал ее по камням могильной насыпи, потом проделал то же самое еще раз. Мокрыми от слез глазами Джондалар смотрел на каменную осыпь, а когда развернулся и пошел прочь, Эйла взмахнула рукой, прочертив в воздухе над могилой Тонолана какой-то знак.




Они подошли к каньону, ограниченному с трех сторон крутыми скалистыми склонами, усыпанными массивными остроугольными глыбами, выломанными природой из этих гранитных стен, и направились в его дальний конец к каменистой насыпи. То было уже другое время. Теперь они жили в племени Мамутои, и Львиное стойбище собиралось удочерить Эйлу. Они с Джондаларом съездили в ее долину, чтобы забрать из пещеры вещи, предназначенные для подарков людям ее будущего племени, и уже возвращались назад. Джондалар стоял у подножия склона, стараясь найти хоть какую-то примету, которая подсказала бы ему, что именно здесь находится могила его брата. Может быть, Дони уже встретила его в другом мире, раз уж Она так рано призвала его к себе. Он знал, что Зеландони попытается найти место успокоения духа Тонолана и проведет его в мир Духов, если, конечно, сможет. Но как он объяснит ей, где находится это место? Ведь он сам не смог бы найти его без помощи Эйлы.

Он заметил, что она держит в руке кожаный мешочек.

– Джондалар, ты говорил мне, что дух должен вернуться к Дони, – сказала она. – Я не знаю мира Великой Земной Матери, а знаю только мир Духов, в котором живут тотемы Клана. И я просила моего Пещерного Льва провести его туда. Может быть, это то же самое место, или, возможно, ваша Великая Мать знает его, но Пещерный Лев – очень могущественный тотем, и твой брат не останется без защиты.

Она показала ему кожаный мешочек.

– Я сделала этот амулетный мешочек для тебя. Тебе не обязательно носить его на шее, но ты должен хранить его при себе. Я положила в него кусочек красной охры, то есть теперь там содержится частица твоего духа и частица духа твоего тотема, но мне кажется, что твой амулет должен содержать еще одну вещь.

Джондалар нахмурился. Ему не хотелось обижать Эйлу, но он был вовсе не уверен, что ему хочется носить этот амулет тотема Клана.

– Я думаю, что ты должен взять камешек с могилы твоего брата. Возможно, часть его духа осталась в нем, и ты сможешь принести его домой и отдать твоим родным.

Джондалар еще больше нахмурился, размышляя над ее словами, и лицо его вдруг просветлело. Конечно! Ведь так можно помочь Зеландони найти это место во время духовного транса. Может, он на самом деле недооценивает могущество тотемов Клана. В конце концов, разве не Дони создала духов этих животных?

– Да, ты права, я сохраню этот амулет и положу в него камешек с могилы Тонолана.

Он окинул взглядом галечную осыпь, прижимавшуюся к скалистому склону. Вдруг маленький камешек, случайно сдвинутый космической силой тяжести, скатился с этой осыпи и замер у ног Джондалара. Он взял его в руки. На первый взгляд камень ничем не отличался от других невзрачных обломков гранитных и осадочных пород. Однако, повернув камешек, Джондалар с изумлением увидел на месте слома чудесный опаловый блеск. Огненная краснота просвечивала сквозь молочно-белую гладкую поверхность; голубые и зеленоватые волны изгибались и поблескивали на солнце, когда Джондалар поворачивал обломок в разные стороны.

– Эйла, ты только взгляни на эту красоту, – сказал он, показывая ей опаловую гладь на одной стороне подобранного им камушка. – Ты ни за что не догадалась бы, что под этой серой коркой скрывается чудесный опал. С одной стороны, это самый обычный камень, но на сломе – настоящий опал. Посмотри, он, словно светится изнутри, и цвета такие яркие, точно живые.

– Может, и так, а может быть, это частица живого духа твоего брата, – сказала она.




Эйла осознала теплоту руки Джондалара и камешек, прижавшийся к ее ладони. Он стал горячее, но это не причиняло беспокойства, а лишь привлекло внимание. Неужели дух Тонолана напоминает о себе? Ей хотелось бы, чтобы у нее была возможность узнать этого человека. Все, что она слышала о нем за время своего пребывания здесь, доказывало, что его очень любили. Жаль, что он умер таким молодым. Джондалар часто говорил, что именно Тонолан имел склонность к путешествиям. А сам он просто решил составить брату компанию, да и, кроме того, ему хотелось сбежать от Мароны.

– О Дони, Великая Мать, помоги нам найти путь на другую сторону Твоего мира, в запредельный и незримый край Твоего мира. Как умирающая старая луна держит новую в своих тонких руках, так и мир Духов, неведомый и непостижимый, держит осязаемый мир из плоти и крови, травы и камней в его незримых объятиях. Помоги же нам узреть его, приоткрой его тайны.

Эйла слышала эту странную приглушенную мольбу, нараспев произнесенную этой большой женщиной. И также заметила, что у нее начала кружиться голова, хотя эти слова не совсем верно описывали ее ощущения. Закрыв глаза, она поняла, что куда-то проваливается. Когда она открыла их, то ее глаза испускали какой-то внутренний свет. Перед ее взором возникли знаки и символы, и она вдруг осознала, что видела нечто подобное на стенах этой пещеры, когда они рассматривали изображения животных, хотя тогда она не обратила на них внимания. Казалось, уже не имело значения, открыты или закрыты ее глаза. Почувствовав, что падает в какую-то глубокую яму, длинный темный туннель, она попыталась остановить это падение, пыталась овладеть собой.

– Не противься этому, Эйла. Освободись от страха, – повелительно сказала Верховная жрица. – Мы все здесь с тобой. Мы поддержим тебя, Дони защитит тебя. Позволь Ей провести тебя, куда Она пожелает. Слушай музыку, она поможет тебе, расскажи нам, что ты видишь.

Эйла бросилась в темную пропасть вниз головой, словно нырнула под воду. Стены пещерного туннеля начали мерцать, а потом вдруг как бы расплавились, став прозрачными. Она увидела в них – или за ними – луговую долину и пасущихся вдалеке бизонов.

– Я вижу бизонов, огромные стада бизонов на обширной зеленой равнине, – сказала Эйла. На мгновение стены вновь отвердели, но бизоны остались. Они остались на стенах, где раньше были мамонты. – Они на стенах, нарисованы на стенах, раскрашены красным и черным, их формы объемны. Они красивы, совершенны, полны жизни, так Джоконол изображает их. Разве вы не видите? Смотрите, вот они.

Стены вновь растаяли.

– Вот, смотрите, они снова на лугу, стадо бизонов. Бежит к загону. – Вдруг Эйла закричала: – Нет, Шевонар! Нет! Не выходи, это опасно. – Потом огорченно и смиренно: – Слишком поздно. Мне жаль, я сделала все, что смогла, Шевонар.

– Мать потребовала жертву, это проявление почитания, Она напомнила людям, что иногда они сами должны жертвовать своими сородичами, – произнесла Зеландони. Она была там с Эйлой. – Ты не можешь оставаться здесь больше, Шевонар. Сейчас ты должен вернуться к Ней. Я помогу тебе. Мы поможем тебе. Мы покажем тебе путь. Пойдем с нами, Шевонар. Да, здесь темно, но видишь свет впереди? Яркий, лучистый свет? Иди туда. Там ждет тебя Мать.

Эйла держалась за теплую руку Джондалара. Она явственно ощущала присутствие Зеландони, а рука Меджеры по-прежнему была вялой, и ее силуэт был расплывчатым, изменчивым. То он проявлялся очень четко, то подергивался туманной дымкой.

– Теперь пора. Пойдем к твоему брату, Джондалар, – сказала Зеландони. – Эйла поможет тебе. Она знает дорогу.

Эйла ощутила камень, который они держали в руках, представила его красивую, молочно-голубую гладь с просвечивающими огненными искрами. Она расширилась, заполняя собой все вокруг, пока не поглотила саму Эйлу. Она так быстро плыла в этой молочной голубизне, что у нее возникло ощущение полета. Она летела, проносясь над землей, над лугами и горами, лесами и реками, огромными морями, окруженными сушей и обширными степями с огромными стадами животных.

Она вела за собой всех участников обряда. Джондалар был совсем рядом, его она ощущала сильнее всего, но осознавала также и близость могущественной Зеландони. Присутствие ученицы было очень туманным, едва заметным. Эйла привела их прямо к тому далекому скалистому каньону, прорезавшему восточные степные просторы.

– Вот то место, где нашла его. Я не знаю, куда идти отсюда, – сказала она.

– Думай о Тонолане, Джондалар, призови его дух, – сказала Зеландони. – Установи связь с еланом твоего брата.

– Тонолан! Тонолан! – воскликнул Джондалар. – Да, я чувствую его присутствие. Я не вижу его, но чувствую, что он где-то здесь. – Эйла вдруг поняла, что рядом с Джондаларом есть кто-то еще, хотя не могла осознать, кто именно. Потом появились и другие Силуэты, сначала всего несколько, потом их стало много, они призывали их. От этой толпы отделились двое… нет, трое. Пара с младенцем на руках.

– Ты по-прежнему странствуешь, Тонолан, по-прежнему исследуешь мир? – спросил Джондалар.

Эйла не услышала ответа, но различила чей-то смех. Потом ей представились бесконечные неизведанные земли для странствий и путешествий.

– Кто это с тобой? Джетамио и ее ребенок? – допытывался Джондалар.

Вновь Эйла не услышала слов, но почувствовала сияние любви, излучаемое этими расплывчатыми силуэтами.

– Тонолан, я знаю, что ты любишь путешествия и приключения. – На сей раз в разговор вступила Зеландони, решив высказать свое мнение елану этого мужчины. – Но твоя спутница хочет вернуться к Матери. Она любит тебя и только поэтому повсюду следует за тобой. Если ты любишь ее, то должен уйти вместе с ней и ее младенцем. Пора, Тонолан, Великая Земная Мать нуждается в тебе.

Эйла различила чувство растерянности и смущения.

– Я покажу тебе путь, – сказала Верховная жрица. – Следуй за мной.

Эйла почувствовала, как уносится вдаль вместе со всеми, пролетая над пейзажами, которые, возможно, узнала бы во всех деталях, если бы они не были такими расплывчатыми в сгущающейся темноте. Она крепко держалась за теплую руку Джондалара и почувствовала, что Меджера теперь тоже пылко сжимает ее левую руку. Вдалеке замаячил радужный свет, лишь по размерам напоминавший отблеск огромного костра. Он разгорался все ярче по мере их приближения.

Их движение замедлилось.

– Отсюда ты сможешь найти твой путь, – сказала Зеландони.

Эйла почувствовала облегчение, исходившее от этих еланов, и их разделение. Суровая темнота поглотила все, и в абсолютном отсутствии света их окутала всепроникающая и полная тишина. Потом в таинственной тишине зародилась тихая музыка: изменчивая и волнующая фуга, исполняемая флейтами, голосами, барабанами. Вновь все пришло в движение. Они разогнались до огромной скорости, но на сей раз сила, казалось, исходила от руки Меджеры. Пожатие ученицы стало очень крепким, страх побуждал ее вернуться в реальный мир как можно быстрее, и она увлекала за собой всех остальных.

Но вот движение прекратилось, и Эйла, держась за руки спутников, осознала их одновременно с музыкой, звучащей в пещере. Открыв глаза, Эйла увидела Джондалара, Зеландони и Меджеру. Светильник в центре круга шипел и потрескивал, топливо почти закончилось, догорал и последний фитиль. В темноте она разглядела движущийся огонек и боязливо поежилась, казалось, он двигался сам по себе. Угасающий светильник в центре круга заменили новым. Кожаное покрывало, постеленное на пол, конечно, предохраняло от сырости, но сейчас, несмотря на теплую одежду, Эйла почувствовала, что замерзла.

Эйла и Джондалар чуть позже остальных разъединили руки. Верховная жрица, присоединившись к поющим, достойно завершила ритуальную музыкальную фугу. Вокруг зажглись светильники, и все пришли в движение. Люди встали и, разминая затекшие конечности, топали ногами.

– Я хотела спросить тебя кое о чем, Эйла, – сказала Верховная жрица.

Эйла вопросительно взглянула на нее.

– Ты действительно видела бизона на этих стенах?

– Да, изображения мамонтов потускнели, и проявился бизон с четко очерченной головой и узнаваемым горбом на холке, а потом стены словно растаяли, и бизоны стали настоящими. Там были еще и другие животные, лошади и северные олени, смотрящие друг на друга, но я восприняла это место как пещеру бизонов, – сказала Эйла.

– Я думаю, твое видение порождено недавней охотой и ее трагическими последствиями. Ты оказалась в самом центре событий и ухаживала за Шевонаром, – сказала Верховная. – Но возможно, у твоего видения есть и более сложное истолкование. Огромные стада собрались в одном месте. Возможно, Дух Бизона сообщает Зеландонии, что убито слишком много бизонов и нам нужно прекратить охоту на них до конца года, чтобы умилостивить мир Духов и вернуть удачу.

Послышались приглушенные одобрительные возгласы. Служители и их ученики слегка успокоились, осознав, что они смогут умилостивить Дух Бизона и предотвратить несчастья, знаменуемые этой случайной смертью. Они почти обрадовались, что ситуация прояснилась, и можно теперь сообщить всем Пещерам о запрете охоты на бизонов.

Ученики собрали принесенные сюда вещи, потом зажгли все светильники, чтобы осветить путь к выходу из пещеры. Зеландонии покинули ритуальный зал. Когда они вышли на террасу перед пещерой, их встретил ослепительный солнечный закат, раскрашенный яркими огненно-красными и золотисто-желтыми красками. Возвращаясь по домам от Родниковой Скалы, все в основном молчали, никто, видимо, не склонен был обсуждать случившееся в глубине священной пещеры. Часть служителей отправилась по своим Пещерам, и Эйла размышляла о том, какие чувства испытывали, участники ритуала, но сейчас ей не хотелось заводить разговор об этом. У нее накопилось много вопросов, но она подумала, что выяснит все в свое время, если убедится, что действительно хочет знать ответы.

Зеландони спросила Джондалара, удовлетворен ли он тем, что они нашли дух его брата и помогли его елану найти путь в мир Духов. Джондалар ответил, что, ему показалось, Тонолан остался доволен, а значит, и сам он испытывает то же чувство, но Эйла решила, что он поскромничал. Он сделал все, что мог, преодолел все трудности, и, наконец, тяжкое бремя свалилось с его плеч. К тому времени, когда Эйла, Джондалар, Зеландони и Джоконол дошли до Девятой Пещеры, их путь освещали уже лишь редкие мерцающие звездочки, рассыпанные по ночному небу, да огоньки их светильников и факелов.

Совсем обессиленные Эйла и Джондалар вошли в дом Мартоны. Волк явно пребывал в беспокойстве и очень обрадовался, увидев Эйлу. Успокоив зверя и приласкав его, они немного перекусили и вскоре отправились спать. Видимо, они справились со всеми трудностями последних дней.




– Мартона, можно я помогу тебе сегодня готовить, – спросила Эйла. Они встали первыми и с удовольствием спокойно пили вдвоем утренний чай, пока все остальные еще спали. – Мне хотелось бы научиться у тебя готовить и узнать, где у вас хранятся запасы.

– Я была бы рада твоей помощи, Эйла, но сегодня нас пригласили на завтрак Джохарран и Пролева, Зеландони также придет к ним. Пролева часто готовит для нее, и мне кажется, что Джохарран не успел еще толком наговориться с братом со времени вашего прибытия. Похоже, его очень заинтересовало ваше метательное оружие, – сказала Мартона.

Проснувшись, Джондалар лежал, вспоминая недавний разговор об абеланах и думая о том, как важны для Эйлы родственные связи. Это было вполне попятно, ведь она не помнила своего родного племени и у нее не осталось связей с воспитавшими ее людьми. Она покинула даже удочеривших ее Мамутои и отправилась вместе с ним в его родные края. Эти мысли продолжали вертеться в его голове во время завтрака в доме Джохаррана. Все здесь принадлежали к племени Зеландонии, это была его семья, его Пещера, его племя. За исключением Эйлы. Конечно, они вскоре пройдут Брачный ритуал, но она все-таки останется Эйлой из Мамутои, даже став женой Джондалара из Зеландонии.

После обсуждения копьеметалки с Джохарраном и обмена забавными походными историями с Вилломаром общий разговор о предстоящем Летнем Сходе свернул на Первый Брачный ритуал, предстоящий Эйле и Джондалару. Мартона объяснила Эйле, что каждое лето устраиваются две соединительные церемонии. Первая, и главная, устраивается в самом начале схода. Большинство пар, желающих объединиться в семьи, заранее обговаривают все условия. Второй ритуал проводится незадолго до конца схода, и на нем соединяются пары, сговорившиеся в течение лета. Будут также и два ритуала Первой Радости для девушек: один в начале и второй в конце Летнего Схода.

Джондалар вдруг не выдержал и прервал ее объяснения:

– Я хотел бы, чтобы Эйлу приняли в члены нашего племени. Мне хочется, чтобы после нашего соединения се называли «Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии», а не «Эйла из Мамутои». Я понимаю, что для приема в племя недостаточно просто желания какого-то человека, обычно за него должна попросить мать или мужчина ее очага, а также вожди и Зеландони, но Мамут предоставил Эйле право выбора, если она захочет остаться. Если она захочет, смогу я получить твое согласие, мама?

Мартона была захвачена врасплох его неожиданной просьбой.

– Конечно, я не против, Джондалар, – сказала она, чувствуя, что сын поставил ее в неудобное положение, открыто высказав такую просьбу без предупреждения. – Но это зависит не только от меня. Я рада принять Эйлу в члены Девятой Пещеры Зеландонии, но в таком решении принимают участие твой брат, Зеландони и другие члены Пещеры, не говоря уже о самой Эйле.

Фолара усмехнулась, зная, что ее мать не любит таких неожиданных сюрпризов. Ей даже понравилось, что Джондалар не предупредил Мартону, но надо признать, что она дала ему достойный ответ.

– Ну, я, со своей стороны, не раздумывая бы принял ее, – сказал Вилломар. – Мне было бы даже приятно удочерить ее, но поскольку я являюсь мужем твоей матери, Джондалар, то, к сожалению, тогда она стала бы твоей сестрой, как Фолара, и вам уже нельзя было бы образовать семью. Не думаю, что ты хочешь этого.

– Естественно, не хочу, но я очень благодарен тебе за эти слова, – сказал Джондалар.

– Почему тебе вдруг пришло в голову обсуждать сейчас этот вопрос? – спросила Мартона немного раздраженно.

– А что тебя удивляет? По-моему, время вполне подходящее, – сказал Джондалар. – Мы скоро уходим на Летний Сход, и мне хотелось бы до ухода решить этот вопрос. Я понимаю, что мы с Эйлой провели здесь не много времени, но большинство из вас успело узнать ее. Мне кажется, она будет очень достойным и полезным пополнением Девятой Пещеры.

Саму Эйлу также изрядно удивило его предложение, но она промолчала. «Хотелось бы мне стать членом племени Зеландонии? – мысленно спросила она себя. – Неужели это так важно? Если мы с Джондаларом соединимся, то я все равно останусь самой собой, даже если меня примут в члены Зеландонии. Ему, очевидно, хочется, чтобы меня приняли. Не знаю почему, но, возможно, у него есть на то серьезные причины. Он знает своих людей гораздо лучше, чем я».

– Наверное, мне следует пояснить тебе кое-что, Джондалар, – сказал Джохарран. – Я полагаю, для тех из нас, кто успел познакомиться с Эйлой, она является более чем желанным пополнением нашей Пещеры, но не все понимают это. Возвращаясь от водопада, я решил сообщить о бизоньей трапезе компании мужчин, бездельничающих с Ларамаром, и, подойдя к ним, услышал, о чем они говорили. К сожалению, должен сказать, что они пренебрежительно отзывались о ней, в частности о ее целительском даре и лечении Шевонара. Им, видимо, кажется, что раз она училась целительству у… в Клане, то ее знания ничтожно малы. Такова, к сожалению, сила предубеждения. Я сказал им, что никто, даже Зеландони, не смог бы сделать большего, и должен признать, они меня сильно разозлили. То есть сейчас пока не самое удобное время для обсуждения этого вопроса.

Так вот почему он выглядел таким сердитым, подумала Эйла. Эти новости вызвали у нее смешанные чувства. Она расстроилась, что те мужчины недооценивали лекарские способности Изы, но порадовалась, что Джохарран вступился за нее.

– Тем более важно принять ее в наше племя, – заявил Джондалар. – Ты же знаешь этих бездельников. Им бы только играть да пить Ларамарову березовицу. Они даже не удосужились научиться какому-нибудь ремеслу или мастерству, конечно, если не считать, что они мастерски играют в азартные игры. Среди них нет даже приличных охотников. Ленивые, бесполезные трутни, от которых никакого толку, они палец о палец не ударят, пока их не пристыдишь, да и стыда-то у них почти нет. Постоянно отлынивают от общих дел Пещеры, это всем известно. Никто не обратит внимания на их слова, если уважаемые люди предложат принять Эйлу в члены Зеландонии. – Он явно огорчился. Ему хотелось, чтобы все безоговорочно признали достоинства Эйлы.

– Ты не совсем прав в отношении Ларамара, Джондалар, – возразила Пролева. – Конечно, он довольно ленив и не особенно любит охотиться, но Ларамар отлично освоил одно ремесло. Он способен сделать вкусный напиток практически из всего, что может бродить. Я знаю, что он использует зерна, фрукты, мед, березовый сок и даже некоторые коренья и изготавливает напитки, которые нравятся большинству людей, и он угощает ими почти всегда, когда мы собираемся вместе. Правда, некоторые излишне усердны в употреблении, но он же просто старается обеспечить всех нас.

– Лучше бы постарался обеспечить семью, – бросила Мартона с оттенком презрения. – Тогда, может, дети его очага перестали бы нуждаться в самом необходимом. Скажи-ка, Джохарран, как часто он так сильно «болеет» по утрам, что не в состоянии участвовать в охотничьей вылазке?

– Я думала, что едой обеспечиваются все из общих запасов, – сказала Эйла.

– Едой – да. Они не голодают, но во всем остальном им приходится полагаться на доброту и щедрость соплеменников, – сказала Зеландони.

– Но если, по словам Пролевы, он умеет делать очень хорошие напитки, то разве не может обменивать их на что-то полезное для его семьи? – спросила Эйла.

– Конечно, может, только не делает этого, – сказала Пролева.

– Ну а его жена? Разве она не может убедить его позаботиться о семье?

– Тремеда? Она еще хуже, чем Ларамар. Она только и делает, что пьет его березовицу да рожает детей, о которых не заботится, – сказала Мартона.

– А что же Ларамар делает со всеми своими напитками, если не обменивает их на вещи для своей семьи? – поинтересовалась Эйла.

– Я точно не знаю, – сказал Вилломар, – но по-моему, он обменивал их на какие-то ингредиенты для будущих напитков.

– Это правда, он всегда умудряется раздобыть все, что ему нужно, но ему не хватает напитков, чтобы обменять их на одежду для жены и детей, – заметила Пролева. – Хорошо еще, что Тремеда, видимо, не считает зазорным попрошайничать, обеспечивая одеждой своих «бедных деток».

– Да он и сам много выпивает, – сказал Джохарран. – А Тремеда не отстает. По-моему, он много разбазаривает попусту. Вокруг него вечно вьется теплая компания желающих выпить. Я думаю, ему нравится, что они крутятся вокруг него. Вероятно, он считает их своими друзьями, но надолго ли хватит такой дружбы, если он перестанет угощать их березовицей.

– Не надолго, я подозреваю, – сказал Вилломар. – Однако не Ларамар же со своими приятелями будет решать вопрос о приеме Эйлы в наше племя.

– Да, ты прав, Торговый Мастер. Но я думаю, главное не в том, что мы с удовольствием приняли бы Эйлу, наверное, нам стоит узнать ее мнение, – сказала Зеландони. – Никто пока не спросил ее, хочет ли она стать членом нашего племени.

Все головы повернулись к Эйле. Теперь она почувствовала себя неловко. Она смущенно молчала, вызвав беспокойство Джондалара. Может, он неверно понимал ее. Может, она вовсе не хочет стать Зеландонии. Может, ему стоило сначала спросить ее, а уж потом заводить этот разговор, но ему казалось, что в свете разговоров о Брачных ритуалах он выбрал подходящее время. Наконец Эйла заговорила:

– Я знала, как Зеландонии относятся к людям Клана, к тем людям, что вырастили меня. И, решив покинуть Мамутои и отправиться с Джондаларом в его родные края, я понимала, что вы можете не признать меня. Признаюсь, я немного боялась встречи с его родными и близкими. – Она помедлила немного, пытаясь собраться с мыслями и подыскать слова, верно передающие ее чувства. – Для вас я чужая, иноземная женщина со странными обычаями и мыслями. Я привела животных, которые живут со мной, и попросила вас признать их. На лошадей люди обычно охотятся, а я попросила вас выделить для них место. Как раз сегодня я думала о том, что к зиме нужно соорудить для них укрытие в южном краю Девятой Пещеры, рядом с водопадом. Эти лошади привыкли зимой жить в укрытии. Я также привела с собой Волка, настоящего хищника. Некоторые из его сородичей, как известно, даже нападают на людей, а я попросила вас позволить привести его в дом, чтобы он спал со мной в одном жилище.

Она с улыбкой взглянула на мать Джондалара.

– Ты не колебалась, Мартона. Ты пригласила меня и Волка жить в твоем доме. Джохарран, ты разрешил, чтобы лошади жили поблизости, и позволил мне оставить их на лугу прямо перед пещерой. Бран, вождь воспитавшего меня Клана, не поступил бы так. Выслушав все, что я рассказала о Клане, вы не отвернулись от меня. Ваше мнение склонялось к тому, что те, кого вы назвали плоскоголовыми, возможно, являются людьми, вероятно, людьми другого вида, но не животными. Я не ожидала, что вы окажетесь настолько понимающими и мудрыми, и я благодарна вам.

Конечно, не все были одинаково доброжелательны, но большинство встали на мою сторону, хотя едва знали меня. Я пришла к вам совсем недавно. Возможно, таким отношением я обязана Джондалару, ведь вы, наверное, были уверены, что он не приведет домой того, кто может причинить вред его родным. – Она помолчала, закрыв глаза, и продолжила: – Несмотря на вес мои страхи перед встречей с семьей Джондалара и его племенем Зеландонии, когда я уходила от Мамутои, то понимала, что у меня не будет пути назад. Я не знала, как вы отнесетесь ко мне, но это было не важно. Я люблю Джондалара. И хочу провести с ним всю мою жизнь. Я готова была сделать все необходимое, жить в любых условиях, лишь бы остаться с ним. Но вы радушно приняли меня, и сейчас вы спрашиваете меня, хочу ли я стать Зеландонии. – Она закрыла глаза, пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами. – Я хотела этого с тех пор, как впервые увидела Джондалара, когда еще даже не знала, выживет ли он. Я переживала за его брата не потому, что я знала его, а потому, что мне не удалось познакомиться с ним. Меня расстраивало, что у меня уже никогда не будет возможности узнать одного из первых людей моего вида, которого я встретила. Я не знаю, на каком языке я говорила до того, как люди Клана нашли и приняли меня. Я научилась общаться на Клановом языке жестов, но заговорила впервые на языке Зеландонии. Пусть я говорю на нем не совсем правильно, но считаю его моим языком. Но еще до того, как мы смогли поговорить с Джондаларом, я уже захотела стать членом его племени, хотела стать достойной спутницей для него, чтобы когда-нибудь он смог предложить мне стать его женой. Даже если бы я стала его второй или третьей женой, мне этого было бы достаточно.

Вы спрашиваете меня, хочу ли я стать членом племени Зеландонии? О да, я хочу стать членом племени Зеландонии. Всем моим существом я хочу стать женщиной из племени Зеландонии. Я хочу этого больше всего, что я когда-либо хотела в жизни, – сказала она с блестящими от слез глазами.

Наступила оглушительная тишина. Даже не сознавая, что делает, Джондалар подошел и заключил ее в свои объятия. Его чувства к ней были так велики, что он не смог бы передать их словами. Его удивило, что она может быть одновременно такой сильной и такой уязвимой. Слова Эйлы тронули всех без исключения. Даже Джарадал понял кое-что из сказанного ею. Щеки Фолары были мокры от слез, и другие тоже были близки к этому. Мартоне первой удалось овладеть собой.

– Во-первых, я счастлива, что ты пришла в Девятую Пещеру Зеландонии, – сказала она, порывисто обнимая Эйлу. – И я очень рада, что Джондалар остепенился, встретив тебя, хотя некоторые женщины вряд ли разделят мое мнение. Женщины всегда любили его, но я порой сомневалась, что он найдет женщину, которую сможет полюбить. Я предполагала, что он не найдет свою возлюбленную в нашем племени, но не думала, что он отправится искать ее в такую даль. Теперь я поняла, что у него, безусловно, была особая причина для такого путешествия, я поняла, почему он любит тебя. Такие выдающиеся женщины, как ты, Эйла, большая редкость.

Они вновь заговорили о Летнем Сходе, обговаривая время выхода, а Зеландони упомянула, что у них еще есть время для проведения небольшой церемонии по поводу приема Эйлы в члены Девятой Пещеры Зеландонии.

Вдруг раздался настойчивый стук по стене около входа, и, не дождавшись ответа, в дом вбежала перепуганная девочка и бросилась к Зеландони. Эйла подумала, что на вид ей лет десять, но удивилась ее поношенной и грязной одежде.

– Зеландони, – сказала она, – мне сказали, что ты здесь. – Я не могу поднять Бологана.

– Он заболел? Или поранился? – спросила Зеландони.

– Я не знаю.

– Эйла, почему бы тебе не пойти со мной? Это дочка Тремеды, Ланога. Бологан ее старший брат, – сказала Зеландони.

– Ведь Тремеда – это жена Ларамара? – уточнила Эйла.

– Да, – коротко сказала Зеландони, и они быстро вышли из дома.




Глава 19


Когда они подошли к жилищу Ларамара и Тремеды, Эйла поняла, что проходила мимо него уже не раз, но не обращала внимания. Скалистый навес, приютивший родных и близких Джондалара, отличался огромными размерами, под его защитой разместились дома множества семей, и трудно было за короткое время узнать, кто где живет. Может быть, в таком большом сообществе это и не обязательно, хотя нужно еще привыкнуть к такому существованию.

Жилище семьи Ларамара находилось на краю жилой площади, дальше всего от центральной части пещеры, где проходила основная деятельность людей. Само строение было небольшим, но эта семья явно претендовала и на окружающую дом территорию, где были разбросаны в крайнем беспорядке их вещи, хотя их трудно было порой отличить от мусора. Рядом с их жилищем также находилось место, которое Ларамар приспособил для приготовления своих бродильных напитков, имевших разный, но вполне определенный вкус в зависимости, от положенных им ингредиентов.

– Где Бологан, Ланога? – спросила Зеландони.

– В доме. Он не шевелится, – сказала Ланога.

– А где твоя мать? – спросила жрица.

– Не знаю.

При входе в дом они едва не задохнулись от ужасной и отвратительной вони. Не считая огонька одного маленького светильника, единственным освещением этого жилища служил приглушенный навесом дневной свет, поэтому внутри было темно.

– У вас есть еще светильники, Ланога? – спросила Зеландони.

– Есть, но в них нет жира, – ответила девочка.

– Нам нужно поднять и закрепить пока входной занавес. Он лежит прямо у входа, загораживая проход, – сказала Зеландони.

Найдя завязки занавеса, Эйла привязала его к стойке. Внутреннее помещение поражало своей запущенностью. На полу не было ни каменных плиток, ни иного покрытия, и земля превратилась в скользкую и вязкую грязь в тех местах, где проливали какую-то жидкость. Судя по зловонию, одной из его составляющих была моча. Казалось, что все предметы обстановки беспорядочно разбросаны по полу: драные циновки, корзины, подушки с тощей набивкой, обрывки кожи и материалов растительного плетения, которые, возможно, были одеждой.

Повсюду валялись обглоданные и полуобглоданные кости. Мухи жужжали над остатками еды, гниющей на грубо сделанных деревянных тарелках, о которые легко можно было занозить руки. Около входа она разглядела копошащийся крысиный выводок, у новорожденных рыжеватых крысят еще не открылись глаза.

При входе в дом на земле лежал тощий юноша. Эйла уже встречала его, но сейчас присмотрелась повнимательнее. Ему можно дать лет двенадцать, подумала Эйла, а его пояс свидетельствует, что он достиг зрелости, но по виду он скорее мальчик, чем мужчина. Произошедшее с ним стало очевидным. Бологан был весь в синяках и ссадинах, а на голове виднелась рана с запекшейся кровью.

– Он подрался, – сказала Зеландони. – Кто-то притащил его домой и оставил здесь.

Склонившись, Эйла осмотрела раненого. Она потрогала пульс у него на шее и заметила еще кровь, затем прикоснулась щекой к его губам. Его слабое дыхание имело знакомый запах.

– Он еще дышит, – сказала она Зеландони, – но ранение тяжелое, и пульс слабый. У него повреждена голова, и он потерял много крови, но, возможно, кости целы. Может, его ударили, или он упал и разбил себе голову о корень или камень. Наверное, поэтому он и не приходит в себя, к тому же от него пахнет березовицей.

– Я не уверена, стоит ли нам переносить его куда-то, но я не смогу лечить его здесь, – сказала Зеландони.

К дому подошла девочка, державшая на боку худющую сонную малышку, которая выглядела так, словно ее не мыли все полгода, прошедшие со дня ее рождения. Сзади за ноги девочки цеплялся сопливый малыш, неуверенно державшийся на ногах. И Эйле показалось, что за ними ковыляет еще один ребенок. Похоже, эта девочка заменяет им мать.

– С Бологаном все в порядке? – с тревогой поглядывая на них, спросила Ланога.

– Он жив, но ранен. Ты правильно сделала, сходив за мной, – сказала жрица. Она гневно тряхнула головой, рассердившись на Тремеду и Ларамара. – Мне придется лечить его в моем жилище.

Обычно только самых тяжелых больных переносили в жилище Зеландони. В такой большой Пещере, как Девятая, не предусматривалось особого помещения для содержания больных или раненых. Человека с такой раной, как у Бологана, Зеландони обычно лечила в его же жилище. Но в этом доме явно некому позаботиться о нем, да и Зеландони была невыносима сама мысль о необходимости входить в это зловонное и грязное жилье.

– Ты знаешь, где твоя мать, Ланога?

– Не знаю.

– А куда она пошла? – настаивала Зеландони, задав свой вопрос по-другому.

– Пошла на похороны, – сказала Ланога.

– А кто же заботится о детях?

– Я.

– Но ты же не можешь накормить малышку молоком, – потрясенно заметила Эйла. – У тебя нет молока.

– Я кормлю ее другой едой, – оправдываясь, сказала Ланога. – Она ест всякие отвары. Молоко все равно кончилось.

– Значит, Тремеда уже ждет очередного ребенка, – пробормотала Зеландони.

– Я понимаю, что в случае необходимости такие малышки могут есть и другую пищу. Чем же ты кормишь ее, Ланога?

– Отвариваю размельченные коренья, – ответила девочка.

– Эйла, может, ты сходишь и расскажешь Джохаррану о случившемся, – попросила Зеландони. – Надо прислать сюда пару мужчин с носилками, чтобы перенести Бологана в мой дом.

– Да, конечно. Я скоро вернусь, – сказала Эйла и поспешила выполнять поручение.




В конце дня Эйла вышла из дома Зеландони и вновь быстро направилась к Джохаррану. Целый день она помогала целительнице Девятой Пещеры и теперь собиралась рассказать вождю о том, что Бологан пришел в сознание и даже сказал нечто вразумительное.

Джохарран как раз дожидался этих сведений. После его ухода Пролева предложила:

– Хочешь что-нибудь поесть? Ты провела у Зеландони целый день. – Покачав головой, Эйла собралась уходить. Она уже хотела вежливо отказаться, но Пролева быстро добавила: – Или, может быть, выпьешь чаю? Он уже готов. С ромашкой, лавандой и липовым цветом.

– Ладно, чашку чая я, пожалуй, выпью, но мне нельзя задерживаться, – сказала Эйла. Доставая свою чашку, она подумала, уж не Зеландони ли предложила такой сбор для чая, или сама Пролева знает, что этот напиток полезен беременным. Он оказывал мягкое успокаивающее воздействие. Сделав глоток горячего настоя, предложенного Пролевой, она оценила его вкус. Он был приятным, его мог пить любой человек, не только беременные женщины.

– Ну как там Бологан? – спросила жена вождя, тоже налив себе настоя и присев рядом с Эйлой.

– Думаю, с ним все будет в порядке. Он получил сильный удар по голове, и рана обильно кровоточила. Я боялась, что сломаны кости, но все обошлось. Мы промыли рану и не нашли никаких переломов, однако, помимо здоровенной шишки на голове, у него хватает других ссадин и ушибов. Сейчас ему нужен покой и хороший уход. Очевидно, что он подрался с кем-то да еще выпил березовицы.

– Вот об этом Джохарран и хотел с ним поговорить, – сказала Пролева.

– Но меня больше беспокоит другой ребенок, – сказала Эйла. – Это еще грудная девочка. Я подумала, что другие кормящие матери могли бы поделиться с ней своим молоком. Так поступали женщины Клана, когда… – она нерешительно помедлила, – …когда у одной кормящей матери пропало молоко. Она ухаживала за своей матерью и сильно огорчилась из-за ее смерти. – Эйла решила не упоминать, что именно у нее пропало молоко; она пока никому не рассказывала, что в Клане у нее родился сын. – Я спросила Ланогу, чем она кормит малышку. Она сказала, что отваривает растертые коренья. Грудные дети, конечно, могут есть такую еду, но молоко им все-таки необходимо. Иначе она вырастет слабой и больной.

– Ты права, Эйла. Детям необходимо молоко. К сожалению, никто не обращает внимания на Тремеду и ее семейство. Мы понимаем, что об этих детях не слишком хорошо заботятся, но ведь это дети Тремеды, а люди не любят вмешиваться в чужую жизнь. Неизвестно, как надо вести себя с ними, поэтому большинство из нас просто не замечают их. Я даже не знала, что у нее пропало молоко, – сказала Пролева.

– А почему Ларамар ничего не сказал? – спросила Эйла.

– Сомневаюсь, что ему известно об этом. Он не балует вниманием детей Тремеды, разве что Бологану кое-что перепадает. Не уверена даже, знает ли он, сколько их всего, – сказала Пролева. – Он приходит домой только есть и спать, да и то не всегда, хотя это, может быть, и к лучшему. Тремеда и Ларамар вечно ссорятся. Обычно дело доходит до драки, и понятно, ей тогда достается больше.

– Почему она не уйдет от него? – спросила Эйла. – Она ведь может бросить его, если захочет, разве нет?

– А куда она пойдет? Ее мать умерла, кроме того, она всегда жила одна, поэтому у Тремеды нет пожилых родственников. У нее был старший брат, но он ушел, когда она была маленькой, сначала в Другую Пещеру, а потом вообще отправился странствовать по свету. Уже много лет никто не слышал о нем, – сказала Пролева.

– А может, она нашла бы другого мужчину, – предположила Эйла.

– Кто ж ее возьмет? Правда, ей удается находить мужчин, чтобы воздать уважение Матери на празднике Материнства, обычно тех, кто накушался березовицы, луговых грибов или чего-нибудь в том же роде, но статус ее очень невысок. Кроме того, кто захочет содержать ее шестерых детей?

– Шестерых? – удивилась Эйла. – Я видела четверых или, возможно, пятерых. И по сколько же им лет?

– Бологан самый старший. Ему двенадцать, – сказала Пролева.

– Да, я так и подумала, – заметила Эйла.

– Ланоге уже десять лет, – продолжила Пролева. – А дальше следуют восьмилетка, шестилетка, двухлетка и последняя малышка. Ей чуть больше полугода. Еще одному ребенку Тремеды могло бы сейчас быть четыре года, но он умер.

– Я боюсь, что последнего ребенка ждет та же участь. Я осмотрела девочку, ее здоровье в опасности. Я понимаю, что вы делитесь пищей, но как насчет грудного молока? Склонны ли женщины Зеландонии делиться молоком? – спросила Эйла.

– Я могла бы сказать «да», если бы речь шла не о Тремеде, – сказала Пролева.

– Речь не о Тремеде, а о малышке, – сказала Эйла. – Она просто беспомощное дитя. Если бы у меня сейчас был ребенок, то я не раздумывая поделилась бы с ней молоком, но к тому времени, когда родится мой ребенок, она уже может умереть. Даже когда твой родится, может быть уже поздно.

Пролева склонила голову и смущенно улыбнулась.

– Откуда ты узнала? Я еще никому не говорила.

Теперь настала очередь смутиться Эйле. Она не собиралась опережать события. Обычно матери имеют право первыми сообщать о том, что ждут ребенка.

– Я целительница, и мне приходилось лечить беременных женщин, – пояснила она. – Я помогала младенцам появиться на свет, и мне известны признаки беременности. Я не хотела упоминать об этом, пока ты сама не скажешь. Меня просто расстроило состояние ребенка Тремеды.

– Все понятно. Ничего страшного, Эйла. Все равно я уже собиралась сказать об этом людям, – успокоила ее Пролева. – Но я не знала, что ты тоже ждешь ребенка. То есть наши дети будут ровесниками. Я очень рада. – Она задумчиво помолчала и добавила: – Я вроде бы придумала, как мы можем поступить. Давай соберем вместе кормящих матерей и тех женщин, которым подходит срок разродиться. У некоторых из них с избытком хватает молока на собственных детей. Может, нам с тобой удастся уговорить их помочь Тремеде.

– Если несколько кормящих женщин поделятся грудным молоком, то это не причинит никому вреда, – сказала Эйла, но потом вновь нахмурилась. – Беда в том, что эта малышка нуждается не только в молоке. О ней нужно лучше заботиться. Как может Тремеда так надолго оставлять ее на десятилетнюю девочку? – спросила Эйла. – Не говоря уже об остальных детях. Разве такая нагрузка по силам десятилетнему ребенку?

– Вероятно, Ланога способна позаботиться о них лучше, чем Тремеда, – сказала Пролева.

– Но это не значит, что такую большую заботу можно взваливать на детские плечи, – сказала Эйла. – Что происходит с Ларамаром? Почему он ничем не помогает? Тремеда ведь его жена, разве не так? Значит, они дети его очага.

– Их семейство многих озадачивает своим поведением, – сказала Пролева. – Мы не знаем ответов. Многие пытались вразумить Ларамара, включая Джохаррана и Мартону. Все впустую. Ларамар ни на кого не обращает внимания. Он знает, как бы он ни вел себя, люди все равно будут пить его настойки. И Тремеда ничем не лучше его. Она так часто напивается березовицы, что едва понимает, что происходит вокруг нее. Никого из них, видимо, не волнуют дети, и я не понимаю, почему Великая Земная Мать продолжает благословлять ее чрево. На самом деле мы просто не знаем, что с ними делать. – В голосе этой высокой и красивой женщины, жены вождя, явно слышались печаль и озабоченность.

Эйла ничего не сказала, но она знала, что попробует кое-что сделать.

– Ладно, одно мы все-таки можем сделать. Надо поговорить с кормящими матерями о выделении молока для малышки. Начнем с этого. – Она сунула свою чашку обратно в висевший на поясе мешочек и встала. – А теперь мне пора возвращаться.

Выйдя от Пролевы, Эйла не сразу пошла к дому Зеландони. Она беспокоилась о Волке и решила зайти сначала к Мартоне. Когда она вошла, вся семья была в сборе, включая Волка. Он так обрадовался ее приходу, что Эйла едва не упала, когда этот большой зверь, внезапно подпрыгнув, положил передние лапы ей на плечи. Но она предугадала намерение и устояла на ногах. Она позволила ему по-волчьи приветствовать вожака стаи, облизать ее шею и мягко прикусить ее скулу. Потом, обхватив руками его голову, она тоже слегка прикусила его челюсть. Глянув в его обожающие глаза, она зарылась лицом в его мех. Она обрадовалась ему не меньше.

– Мне страшно, когда он так играет с тобой, Эйла, – сказал Вилломар, поднимаясь с подушек.

– Раньше это меня тоже пугало, – сказал Джондалар. – А теперь я полностью доверяю ему и больше не боюсь за Эйлу. Я уверен, что он ничем не обидит ее, и видел, что он может сделать с теми, кто предпримет такую попытку, но признаюсь, что это его самое ласковое приветствие не перестает удивлять меня.

Когда Вилломар приблизился, они приветствовали друг друга, слегка соприкоснувшись правыми щеками. Теперь уже Эйла знала, что это обычное приветствие для членов семьи или очень близких друзей.

– Извини, Эйла, что я не смогла пойти с тобой к лошадям, – сказала Фолара после такого же приветствия.

– Ничего, ты еще успеешь познакомиться с ними получше, – сказала ей Эйла и коснулась щеки Мартоны. Приветствие с Джондаларом было более длительным и пылким, больше похожим на объятие. – Мне нужно еще сходить помочь Зеландони, – продолжила Эйла, – но я немного беспокоилась о Волке. И я рада, что он вернулся к вам. То есть он понял, что это его дом, даже если меня нет здесь.

– Как Бологан? – спросила Мартона.

– Он наконец пришел в себя и заговорил. Я просто вышла из дома Зеландони, чтобы сообщить об этом Джохаррану. – Эйла подумала, стоит ли ей рассказывать о своей озабоченности положением малышки Тремеды. Пока еще она оставалась для них чужеземкой и, возможно, не имела права поднимать этот вопрос. Это можно истолковать как критику Девятой Пещеры, но, похоже, никто не знает истинного положения дел, и только она может рассказать об этом. – Я поговорила с Пролевой о другой проблеме, обеспокоившей меня.

Все с интересом посмотрели на нее.

– О какой? – спросила Мартона.

– Вы знаете, что у Тремеды уже нет молока? Она так и не пришла домой после похорон Шевонара и оставила свою малышку и всех остальных детей на попечение Ланоги. Этой девочке самой всего десять лет, и, разумеется, у нее нет грудного молока. Малышка ест только растертые отварные коренья. А ей необходимо молоко. Разве можно без молока вырастить здорового ребенка? И Ларамар неизвестно где. Неужели ему совсем нет дела до детей его очага? – с горячностью сказала Эйла, выплескивая все накопившиеся вопросы.

Джондалар окинул взглядом родственников. Фолара выглядела потрясенной; Вилломар слегка удивился; на лице Мартоны отразилась легкая растерянность, ее опять застали врасплох. Джондалар, пряча улыбку, следил за выражениями их лиц. Ему-то было хорошо знакомо, как заботится Эйла о всех, нуждающихся в помощи, но семья Ларамара и Тремеды давно считалась обузой Девятой Пещеры. Большинство людей предпочитали помалкивать, но Эйла только что открыто заявила об этом.

– Пролева не знала о том, что у Тремеды кончилось молоко, – продолжала Эйла. – Она хочет поговорить с кормящими матерями, объяснить им, в чем нуждается этот ребенок, и попросить их поделиться молоком. В такой большой Пещере наверняка найдутся женщины, которые могли бы помочь накормить малышку.

Джондалар знал, что они найдутся, но сомневался, захотят ли делиться своим молоком в данном случае; и он догадался, кто затеял всю эту историю. Конечно, женщины Зеландонии иногда подкармливали чужих детей, но обычно такую любезность оказывали сестрам или близким подругам, с чьими детьми им хотелось поделиться своим молоком.

– Что ж, по-моему, замечательная мысль, – сказал Вилломар.

– Если они согласятся, – сказала Мартона.

– А с чего бы им отказываться? – удивилась Эйла. – Не позволят же женщины Зеландонии умереть ребенку из-за нехватки грудного молока. Я сказала Ланоге, что зайду к ней завтра утром и научу, что еще можно приготовить для малышки, кроме растертых кореньев.

– А что может есть ребенок, кроме молока? – спросила Фолара.

– Многое, – ответила Эйла. – Если поскоблить отварное мясо, то получится кашица, которую ребенок вполне сможет съесть, и ему можно давать мясной бульон. Растертые отварные орехи также полезны для него. И вообще любые овощи, разваренные до мягкости, а некоторые фрукты можно просто подавить, только надо вытащить семечки. Я обычно процеживаю соки через свежий подмаренник. Его соцветия легко сцепляются вместе и не пропускают семечки. Такие малыши могут есть почти все, что едят их матери, только еду для них надо размять или протереть.

– Откуда ты так много знаешь о питании грудных детей? – спросила Фолара.

Эйла умолкла и расстроено вспыхнула. Она не ожидала этого вопроса. Она знала, что детей не ограничивают молочным питанием, потому что Иза, потеряв молоко, научила ее готовить пищу для Убы. Но знания Эйлы многократно расширились, когда она сама так расстроилась после смерти любимой приемной матери, что у нее пропало молоко. Хотя другие кормящие матери малочисленного Клана Брана подкармливали ее Дарка, ей приходилось постоянно готовить для него детское питание, чтобы он рос здоровым и сильным.

Пока она, однако, не готова была рассказать семье Джондалара о своем сыне. Только сегодня они сказали, что хотели бы принять ее в свое племя, дать ей свою поддержку и родственные связи, несмотря на то что знали, что ее вырастили люди, которых они называли плоскоголовыми и считали животными. Ей никогда не забыть ту боль, что она пережила, столкнувшись с первой реакцией Джондалара на известие о том, что она родила ребенка смешанных духов. Из-за того, что дух одного из мужчин, которых он считал животными, смешался с ее собственным, позволив ей зачать новую жизнь, он взглянул на нее так, словно она была отвратительной гиеной, породившей мерзкого выродка. Считалось, что она даже хуже этого выродка, поскольку сама породила его. С тех пор Джондалар многое узнал о Клане и уже не считал выродком ее ребенка, но как отнесутся к нему его племя, его семья?

Она судорожно размышляла, как ей поступить. Что сказала бы Мартона, если бы узнала, что ее сын хочет взять в жены женщину, родившую выродка? Как отнесутся к этому Вилломар, Фолара или остальные родные? Эйла взглянула на Джондалара, но не смогла определить по выражению его лица, хочет ли он услышать ее откровенный ответ.

Эйла с детства привыкла давать правдивые ответы на прямо поставленные вопросы. С тех пор она узнала, что в отличие от Клана Другие, или люди ее вида, могут говорить неправду. У них даже имелись слова для этого. Это называлось ложью или обманом. На мгновение она действительно подумала о том, чтобы солгать, но как это сделать? Она была уверена, что все сразу заметят ее ложь. Она могла лишь умолчать о чем-то, но было трудно уклониться от прямого вопроса.

Эйла всегда думала, что его семья и племя обязательно узнают о Дарке в свое время. Она часто вспоминала о сыне и понимала, что наступит момент, когда она забудется или решит больше не сдерживаться от упоминаний о нем. Она не собиралась вечно избегать разговоров о Дарке. Ведь она любила своего сына. Но пока то время еще не пришло.

– Я знаю о том, как делать детское питание, Фолара, потому что после рождения Убы у Изы рано пропало молоко, и она научила меня готовить для Убы полезную пищу. Малыш может есть все, что ест его мать, если пищу размять или растереть, чтобы ее было легко глотать, – пояснила Эйла. Это была правда, но не полная. Она удержалась от упоминания о сыне.




– Смотри, как нужно делать, Ланога, – сказала Эйла. – Проводишь скребком по мясу, соскребая тоненький слой. Остается волокнистая неровная поверхность. Видишь? Теперь попробуй сама.

– Чем это вы тут занимаетесь?

Эйла испуганно вздрогнула, услышав этот вопрос, и, обернувшись, увидела Ларамара.

– Я показываю Ланоге, как приготовить еду для вашей малышки, ведь у ее матери больше нет молока, – сказала она. Она была уверена, что в глазах его мелькнуло удивление. Значит, он не знал.

– С чего это ты решила озаботиться? Остальным-то до этого дела нет, – сказал Ларамар.

«Даже тебе», – подумала она, но попридержала язык.

– Ничего подобного. Просто никто не знал, – сказала она. – Мы выяснили это лишь потому, что Ланога позвала Зеландони на помощь к раненому Бологану.

– Бологан ранен? Что случилось?

На сей раз его голос звучал встревожено. Пролева оказалась права, подумала Эйла. К старшему он испытывает какие-то чувства.

– Он выпил твоей березовицы и…

– Выпил моей березовицы! Где он? Я покажу этому мальчишке, как прикладываться к березовице! – разгорячился Ларамар.

– Не беспокойся, – сказала Эйла. – Кто-то уже показал ему… Он с кем-то подрался, и его крепко отделали, или он упал и ударился головой о камень. Его принесли и положили в доме. Ланога нашла его без сознания и побежала за Зеландони. У нее он сейчас и лежит. Раны были довольно серьезные, и он потерял много крови, но при хорошем уходе и лечении он скоро поправится. Однако он не захотел сказать Джохаррану, кто избил его.

– Разберемся, я знаю, как выяснить все у него, – сказал Ларамар.

– Я недавно живу в этой Пещере, и это, возможно, не мое дело, но я думаю, что тебе стоит сначала побеседовать с Джохарраном. Он очень сердит и хочет найти виновника драки. Бологану еще повезло. Все могло кончиться гораздо хуже, – сказала Эйла.

– Ты права. Это не твое дело, – сказал Ларамар. – Лучше я сам разберусь с ним.

Эйла промолчала. Что еще она могла сделать, разве что сообщить Джохаррану. Она повернулась к девочке.

– Пойдем, Ланога. Бери Лоралу и пойдем, – сказала она, взяв мамутойский заплечный мешок.

– Куда это вы собрались?

– Мы собираемся на реку, чтобы слегка помыться перед встречей с кормящими и беременными женщинами, мы попросим их поделиться молоком с Лоралой, – сказала Эйла. – Ты знаешь, где Тремеда? Ей тоже стоило бы прийти на эту встречу.

– А разве ее нет дома? – сказал Ларамар.

– Нет. Она оставила детей на Ланогу и еще не возвращалась с похорон Шевонара, – сказала Эйла. Если тебя интересуют остальные дети, то сейчас они с Рамарой, Саловой и Пролевой. – Именно Пролева предложила ей немного помыть Ланогу и малышку. Женщин с маленькими детьми мог испугать вид такого грязного ребенка.

Когда Ланога взяла малышку, Эйла подозвала Волка, который лежал, наблюдая за их действиями, частично скрытый бревном. Ларамар раньше не замечал его, и, когда Волк встал, его глаза удивленно расширились от осознания внушительных размеров этого хищника. Отступив на пару шагов, мужчина с фальшивой улыбочкой взглянул на иноземку.

– Какой большой зверь. Ты уверена, что он не причинит вреда людям, а тем более детям? – спросил он.

Дети его не волнуют, подумала Эйла, подметив нюансы его телесного языка. Он упомянул о детях и намекнул, что ее подопечный может принести вред людям, чтобы скрыть собственный страх. Другие люди высказывали подобную озабоченность, не стремясь обидеть ее, но она осуждающе взглянула на Ларамара, поскольку его совсем не волновали дети, о которых ему следовало заботиться. Ей не нравился этот человек, а его недостатки вызвали негативный отклик.

– Волк никогда не обидит ребенка. Единственным человеком, на которого он напал, была женщина, хотевшая убить меня, – сказала Эйла, глядя прямо ему в глаза. Среди людей Клана такой прямой взгляд истолковали бы как угрозу, и именно такое передавалось подсознательное впечатление. – Волк убил эту женщину, – добавила Эйла.

Ларамар попятился, нервно усмехаясь.

«Неприятно говорить такие вещи, – подумала Эйла, идя с Ланогой, малышкой и Волком к открытой террасе. – Зачем я припугнула его? – Она опустила взгляд на животное, уверенно бежавшее рядом с ней. – Я действовала почти как вожак волчьей стаи, заставив отступить более слабого члена сообщества. Но здесь же не волк, и я не их вожак. Он и так уже настроен против меня, я могу нажить неприятности».

Когда они начали спускаться по тропинке с нижнего края террасы, Эйла предложила Ланоге отдать ей девочку ненадолго, но Ланога отказалась и получше пристроила Лоралу на боку. Волк принюхивался к каким-то следам на земле, и Эйла заметила отпечатки копыт. Здесь прошли лошади. Она хотела показать следы девочке, но передумала. Ланога не отличалась словоохотливостью, и Эйла не хотела навязывать ей разговор.

Выйдя к Реке, они пошли по течению вдоль берега, и Эйла то и дело останавливалась, приглядываясь к растениям. Специальной палочкой, вынутой из-за пояса, она выкопала несколько растений с корнями. Девочка следила за ней, и Эйла хотела было объяснить ей отличительные признаки этого растения, чтобы она потом могла найти его сама, но решила лучше подождать, чтобы она сначала увидела, каково его назначение.

Родниковый ручей, отделявший Девятую Пещеру от водопада, с журчанием устремлялся вниз со скалистого порога, и вскоре мелким притоком впадал в Реку. Эйла остановилась, когда они подошли к берегу в том месте, где этот ручей проделал в известняковой скале углубление и переливался через его край каскадом говорливой пенистой воды. Сразу за этим порогом лежали большие камни, отвалившиеся от скал, которые создали своеобразную перемычку с маленькой запрудой. Один из этих камней имел естественную форму чаши с выстилавшими ее дно мягкими водными растениями, похожими на мох.

Ее наполняли вода, в основном дождевая, и брызги ручья. Летом, когда дождей было мало, уровень воды в этой чаше был низким, и солнце обычно успевало прогреть ее. Эйла погрузила туда руку. Как и ожидалось, вода была тепловатой, немного прохладной, но теплее, чем в пруду, а благодаря водным растениям ее дно было мягким. Эйла сняла с плеча мешок.

– Я захватила с собой еду, ты хочешь покормить Лоралу сейчас или после купания? – спросила она.

– Сейчас, – ответила Ланога.

– Хорошо, давай поедим сейчас, – сказала Эйла. – У меня есть протертые отварные зерна и та мясная кашица, что мы соскребли для Лоралы. У меня хватит еды на всех нас. Даже есть мясные кости для Волка. Чем ты будешь кормить малышку?

– Рукой, – сказала она.

Эйла посмотрела на ее грязные руки. Конечно, она и раньше кормила ребенка грязными руками, но пора показать ей, что нужно следить за чистотой. Она взяла собранные по дороге растения.

– Ланога, я хочу показать тебе, для чего нужны эти растения, – сказала Эйла. Девочка посмотрела на них. – Они называются мыльным корнем. Их бывает несколько видов, и некоторые мылятся лучше других. Сначала я промою их в воде, – поясняла она, показывая. Ланоге, как надо мыть их. Потом она подыскала круглый жесткий голыш и ровную поверхность камня рядом с чашей. – Теперь нужно растереть эти корешки. Они будут действовать, даже если их просто подавить, но лучше мылятся, если выдавить из них скользкий сок. – Девочка наблюдала за ее действиями молча, но внимательно.

Эйла достала из мешка небольшую водонепроницаемую плошку и направилась к каменной чаше.

– Водой не всегда отмоешь всю грязь. С мыльным корнем она смывается лучше. Вода в этой каменной чаше теплее, чем в ручье. Хочешь попробовать? – предложила Эйла.

– Не знаю, – сказала девочка, поглядывая на нее так, словно не совсем понимала, о чем идет речь.

– Ланога, подойди ко мне и опусти руку в воду. Ну что, здесь вода теплее? Как тебе кажется? – спросила Эйла.

– Я не знаю, – ответила Ланога.

Зачерпнув немного воды, Эйла добавила в плошку растертый мыльный корень и размешала, Затем она взяла горсть раздавленных корней и потерла их между ладонями.

– Ланога, посади малышку, возьми немного мыльного корня и делай, как я, – сказала женщина.

Глядя на нес, девочка сняла ребенка со своего бока и посадила его на берег рядом с собой, затем медленно потянулась за мыльным корнем. Она опустила его в воду и потерла между ладонями. Появилась пена, и легкая заинтересованность отразилась на лице Ланоги. Богатые сапонином корни не давали обильную мыльную пену, но ее было достаточно, чтобы вымыть руки.

– Хороший мыльный корень должен быть скользким и давать немного пены, – пояснила Эйла. – Теперь сполосни руки, вот так. Посмотри, правда ведь они стали намного чище? – Девочка опустила руки в воду и взглянула на них. – Вновь удивление промелькнуло в ее глазах. – А теперь давай поедим.

Эйла вернулась обратно к своей сумке и вынула оттуда несколько свертков. В одном находилась резная деревянная миска с крышкой, привязанной к ней кожаной веревочкой. Она развязала ее, сняла крышку и слегка коснулась поверхности содержимого.

– Еще теплый, – сказала она, показывая девочке загустевшую массу из смолотых отварных зерен разных сортов. – Я собрала эти зерна прошлой осенью, когда мы с Джондаларом были в Путешествии. Здесь есть рожь, пшеница и овес. Я добавила в них немного соли, когда варила. Эти мелкие темные семена от растения, которое я называю лебедой, но Зеландонии называют его по-другому. Я сделала эту кашу для Лоралы. Но ее достаточно и для нее, и для нас с тобой. А может быть, сначала посмотрим, понравится ли ей мясная кашица?

Мясо было завернуто в несколько больших листьев подорожника. Эйла протянула его Ланоге, решив посмотреть, что та будет делать. Она открыла сверток, взяла пальцами немного кашеобразной массы и сунула в рот ребенку, сидевшему у нее на коленях. Малышка, с готовностью глядя на сестру, открыла рот, но вкус еды явно удивил ее. Она пожевала ее, распробовала и, наконец проглотив кашицу, вновь открыла ротик. Она напомнила Эйле голодного птенца.

Ланога улыбнулась, и Эйла поняла, что впервые видит улыбку этой девочки. Скормив сестренке все мясо, Ланога перешла к каше. Сначала она попробовала сама, потом положила немножко в рот малышки. Они обе следили, как Лорала воспримет новую еду. С очень сосредоточенным видом она подержала ее во рту, потом слегка пожевала эту немного клейкую смесь. Словно задумавшись ненадолго, она проглотила ее и вновь открыла рот. Эйла изумилась, как много мог съесть этот ребенок, но только когда рот малышки перестал охотно открываться, Ланога сама попробовала кашку еще раз.

– Если Лорале дать что-то подержать, то ведь она сразу отправит это в рот, правда? – спросила Эйла.

– Да, – ответила девочка.

– Я захватила кусочек мозговой кости. Один мой знакомый мальчик обычно любил подержать ее во рту, когда был таким же маленьким, как она, – сказала она с нежной и немного печальной улыбкой. – Попробуй дать ей эту косточку, и посмотрим, понравится ли она ей. – Эйла вручила ей кусочек оленьей ножной кос точки с отверстием, заполненным костным мозгом. Как только Ланога дала малышке косточку, та немедленно отправила ее в рот.

Вновь сначала был изумленный взгляд и задумчивое узнавание нового вкуса, но уже вскоре раздались посасывающие звуки. – Посади ее на траву и поешь сама, Ланога.

Волк следил за ними с небольшого расстояния, где Эйла велела ему лежать. Слегка повизгивая, он медленно подползал к сидящей на траве девчушке. Ланога понаблюдала за ним немного, потом озабоченно взглянула на Эйлу. Она, похоже, даже не осознавала, что мог зверь все время был рядом с ними.

– Волк любит играть с детьми, – сказала Эйла. – Ему хочется поиграть с ней, но мне кажется, что косточка может слегка смутить его. Если она уронит ее, то он может подумать, что она отдает косточку ему. У меня есть другие мясные косточки для него. Я отдам их ему там, у Реки, и мы пока спокойно поедим.

Эйла вытащила из мешка довольно объемистый кожаный сверток, в котором оказалось несколько кусков бизоньего жаркого и одна большая сырая кость с жестким, подсохшим шматком коричневатого мяса. Она встала и, сделав знак Волку следовать за ней, пошла по направлению к Реке, где оставила ему кость. Он с видимым удовольствием принялся за еду.

Вернувшись, она достала еще несколько вещей. От Путешествия у нее остались еще кое-какие запасы. Среди них были сухие крахмалистые корни, жареные сосновые орешки; немного лесных орехов в скорлупе и дольки сушеных яблочек, кислых и вкусных. Пока они ели, Эйла сказала девочке:

– Ланога, я уже говорила, что мы собираемся искупаться и немного помыться перед тем, как пойти на встречу с женщинами, но я думаю, что должна объяснить тебе, почему нам лучше сделать это. Я понимаю, что ты сделала все возможное, чтобы узнать, как накормить Лоралу, но ей нужны не только растертые коренья, чтобы вырасти здоровой. Я показала тебе, как приготовить для нее другую еду, как соскребать мясо, чтобы она смогла съесть его даже без зубов. Но больше всего ей нужно молоко, по крайней мере хоть немного молока. – Девочка жевала и молча смотрела на Эйлу. – Там, где я выросла, женщины обычно подкармливали детей друг друга, если у одной из кормящих матерей пропадало молоко. Пролева сказала мне, что обычно женщины Зеландонии тоже подкармливают Молоком чужих детей, но, как правило, только родственников или близких друзей. У вашей матери нет сестер и подруг, которые кормят детей, поэтому я хотела попросить кормящих женщин помочь вам. Но матери очень заботятся о своих детях. Они, возможно, не захотят брать на руки грязного и дурно пахнущего ребенка, боясь запачкать потом своего собственного.

Нам нужно вымыть Лоралу, чтобы она выглядела чистенькой и привлекательной для других матерей. Нам придется воспользоваться мыльным корнем, которым мы с тобой мыли руки. Я покажу тебе, как нужно купать ее, чтобы ты потом поддерживала ее в чистоте, а поскольку, видимо, именно ты будешь относить ее к кормящей матери, то тебе тоже нужно искупаться и вымыться. Я захватила для тебя одежду. Ее мне дала Пролева. Конечно, одежда не новая, но зато она чистая. Носившая ее девочка выросла из нее. – Ланога не отвечала, и Эйла удивилась, отчего же она такая молчаливая. – Ты поняла? – спросила она.

Ланога кивнула и, продолжая жевать, то и дело поглядывала на свою сестренку, которая все еще посасывала вкусную косточку. Эйла подумала, что этому изголодавшемуся ребенку явно недоставало питания. Одного пюре из крахмалистых корнеплодов недостаточно для полугодовалой малышки. К тому времени, когда Ланога наелась, малышка, похоже, стала сонной, и Эйла решила, что нужно сначала искупать ее, а потом уложить спать. Отставив посуду в сторону, Эйла почувствовала вполне определенный запах.

Девочка тоже его заметила.

– Она покакала, – сказала Ланога.

– Там у ручья растет мох. Пойдем подотрем ей попку перед купанием, – сказала Эйла.

Девочка молча смотрела на нее. Женщина взяла малышку. Ланога удивилась, но не возразила. Эйла подошла к ручью, встала на колени около воды, сорвала пучок мха с прибрежного камня и, удерживая ребенка на одной руке, подтерла ему попку смоченным в воде мхом. Сорвав второй пучок мха, она повторила свои действия. Пока она проверяла, все ли чисто, малышка оросила берег теплой струйкой. Эйла подержала ее над землей и, когда дело было сделано, вновь протерла Лоралу мягким мхом и передала ее Ланоге.

– Неси сестренку к чаше, Ланога. Пора ее хорошенько вымыть. Почему бы тебе не посадить ее сюда? – сказала Эйла, показывая на заполненное водой углубление в камне.

Девочка изумленно смотрела на нее. Ее лоб задумчиво сморщился. Эйла не думала, что у Ланоги не хватает ума, хотя она мало говорила, но сейчас она, очевидно, не понимает, что надо делать. Вдруг Эйла вспомнила те времена, когда только попала в Клан, как она не знала, что делать, и это заставило ее думать. Она заметила, что девочка лучше воспринимает прямые указания.

– Ланога, посади ребенка в эту ванночку, – сказала она. Теперь эго было не разговорное выражение просьбы или предложения, но указание, почти приказ.

Ланога медленно направилась к каменной чаше, сняла голенького ребенка со своего бока, но ей, видимо, немного не хотелось опускать в воду свою сестренку. Подойдя к ним, Эйла взяла Лоралу под мышки и, держа ее лицом к Ланоге, слегка опустила, чтобы ее ножки почувствовали приятное тепло воды, а потом медленно усадила ее на дно этой каменной чаши.

Теплая вода оказалась новым ощущением для малышки и разожгла ее желание исследовать окружение. Она погрузилась в воду, потом вытащила из нее ручку и посмотрела на нее. Она повторила свой опыт, на сей раз, слегка расплескав воду, вновь посмотрела на руку и сунула в рот большой палец.

Что ж, она не заплакала, хорошее начало.

– Окуни руки в эту плошку, Ланога, и попробуй, какая у нас получилась скользкая жидкость из-за мыльного корня. – Девочка сделала, что ей велели. – Теперь зачерпни рукой немного жидкости и натри ею Лоралу.

Пока две пары рук натирали малышку скользкой жидкостью, она сидела спокойно, с легкой озадаченностью поглядывая на свое тело. Это было новое, но довольно приятное ощущение.

– Теперь нам нужно помыть ей голову, – сказала Эйла, думая, что эта задача может оказаться более трудной. – Сначала мы намылим ее сзади. Ты пока можешь помыть ей ушки и шею.

Наблюдая за Ланогой, она заметила, что та обращается с ребенком со спокойной уверенностью и процесс купания ее явно успокоил. И вдруг Эйла замерла на мгновение от неожиданной мысли. «Я была не намного старше Ланоги, когда родила Дарка! Может быть, лишь года на два старше, только и всего. Конечно, у меня была Иза, учившая меня ухаживать за ним, но я смогла научиться».

– Так, теперь клади ее на спинку, поддерживай одной рукой, чтобы личико не погружалось в воду, а другой рукой промывай ей волосы, – руководила. Эйла. Она помогла Ланоге положить ребенка на спинку, Лорала слегка сопротивлялась, но, почувствовав себя в уже уверенных руках сестры, спокойно погрузилась в теплую воду.

Эйла помогла помыть голову, а потом еще мыльной рукой вымыла ребенку ножки и попку. Грязь уже слегка отмокла в мыльной воде. – Теперь вымой ей личико, очень аккуратно, просто зачерпнув воду ладошкой. Постарайся, чтобы мыльная вода не попала в глаза. Это не вредно, но немного неприятно, – сказала Эйла.

Вымыв голову, они вновь посадили ребенка. Женщина достала мягкую и эластичную желтоватую кожу, разложила ее на берегу и, вытащив ребенка из воды, завернула в нее. Она передала малышку Ланоге.

– Вот какие мы чистые и красивые! – Она заметила, что девочка поглаживает мягкую замшу сушильного полотенца. – Очень мягкое и нежное, правда?

– Да, – сказала Ланога, взглянув на женщину.

– Ее подарили мне люди, с которыми я познакомилась во время Путешествия. Их племя называется Шарамудои, и они славятся в своих краях именно выделкой такой замечательной замши из шкур серны. Серны – это животные, живущие в горах в окрестностях их стоянки. Они чем-то похожи на горных козлов, но меньше по размеру, чем козероги. Ты не знаешь, Ланога, есть ли в ваших краях серны?

– Есть, – сказала девочка. Эйла ждала, поощряюще улыбаясь. Она поняла, что Ланога откликается на вопросы и прямые указания, по, видимо, не умеет поддерживать разговор. Она не привыкла разговаривать с людьми. Эйла продолжала улыбаться. Ланога нахмурила лоб и наконец сказала: – Охотники как-то поймали одну.

Все-таки она умеет говорить! Она рискнула сказать целое предложение, обрадовалась Эйла. Ей просто нужно одобрение и поддержка.

– Ты можешь оставить себе эту кожу, если хочешь, – сказала она. На лице Ланоги отразились неожиданные для Эйлы чувства.

Сначала глаза ее загорелись, потом появилось сомнение и, наконец, испуг. Она нахмурилась и отрицательно покачала головой:

– Нет. Не могу.

– Ты хочешь эту кожу?

Девочка не поднимала глаз.

– Да.

– Тогда почему ты не можешь оставить ее у себя?

– Не смогу, – повторила девочка и, помедлив, добавила: – Мне не разрешат. Отнимут у меня.

Эйла начала понимать.

– Ладно, тогда давай поступим вот как. Ты будешь хранить ее для меня. Но сможешь пользоваться ею, когда захочешь.

– У меня ее отнимут, – повторила Ланога.

– Скажешь мне, если кто-то отнимет ее у тебя, и я заберу ее обратно, – сказала Эйла.

Ланога начала улыбаться, потом вновь нахмурилась и покачала головой.

– Они рассердятся.

Эйла кивнула.

– Я поняла. Тогда это полотенце будет храниться у меня, но запомни, ты всегда сможешь одолжить его у меня в случае необходимости. А если кто-то захочет отобрать его у тебя, скажи, что полотенце принадлежит мне.

Ланога сняла мягкое кожаное полотенце с ребенка и посадила Лоралу на траву. Протянув замшу женщине, она сказала:

– Она испачкает его.

– Ничего страшного. Тогда мы просто простирнем его. Пусть поползает на нем, – сказала Эйла. Она расстелила лоскут замши и положила малышку на него, заметив, что кожа еще сохранила легкий, но приятный запах дымка.

Сначала снятую с серны шкуру чистят и выскребают, обычно применяя для этого смесь из мозгов самого животного, потом хорошенько обрабатывают и сушат в растянутом состоянии, чтобы она приобрела мягкость и ворсистость. Дерево и другое топливо, сгорая, придают коже определенный цвет, обычно рыжеватый с коричневым или желтым оттенком, но не от цвета зависит качество кожи. Дубление используется, однако, главным образом для придания эластичности. Если мягкую кожу оставить высохнуть без растягивания и дубления, то она станет жесткой и твердой. Но обработка дымом позволяет сохранить мягкость кожи даже после намачивания. Именно благодаря дублению с помощью дыма шкуры животных стали очень практичными и удобными в употреблении.

Эйла заметила, что глаза Лоралы закрылись. Волк, покончив с костями, крутился поблизости, заинтересованно поглядывая, как они купали ребенка. Оглянувшись, Эйла увидела его. Она подозвана его жестом, и он послушно побежал к ним.

– Теперь наша очередь купаться, – сказала Эйла. Она посмотрела на зверя. – Волк, присмотри за Лоралой, следи за ребенком. – Ее жесты сообщили ему тот же приказ. Волку не впервые приходилось охранять спящих детей. Ланога озабоченно насупилась. – Он останется здесь и будет охранять ее, он даст мне знать, если она проснется. А мы будет купаться рядом в водоеме за каменной перемычкой. Ты сможешь видеть их оттуда. Мы с тобой искупаемся и вымоемся так же, как вымыли Лоралу, но наша вода будет немного попрохладнее, – с улыбкой добавила Эйла.

По пути к запруде женщина подхватила свой заплечный мешок и плошку с мыльным раствором. Она разделась и первой вошла в воду. Показав Ланоге, как надо мыться, она помогла ей промыть волосы, и когда они закончили, достала еще два кожаных полотенца и длиннозубый гребень, подаренный Мартоной. Вытеревшись, она расчесала спутавшиеся волосы Ланоги, а потом привела в порядок свои собственные волосы.

Потом со дна своего мешка Эйла достала тунику, выглядевшую еще довольно прилично. Она казалась почти новой и была незатейливо украшена бахромой и бусами. Мечтательно взглянув на нее, Ланога осторожно потрогала материал и радостно улыбнулась, когда Эйла велела ей надеть эту одежду.

– Я хочу, чтобы ты пошла в ней на встречу с женщинами, – сказала Эйла. Ланога не возражала, в сущности, она просто молча и не раздумывая надела тунику. – Нам пора возвращаться. Они, вероятно, уже ждут нас.

Вернувшись обратно по той же тропе, они поднялись на террасу и направились к дому Пролевы. Волк приотстал, и когда Эйла оглянулась в поисках его, то обнаружила, что он поглядывает назад. Проследив, куда он смотрит, она заметила в некотором отдалении фигуры мужчины и женщины. Женщина покачивалась и спотыкалась. А мужчина шел рядом с ней, но не очень близко, хотя один раз он подхватил ее, когда она чуть не упала. Когда женщина свернула к жилью Ларамара, Эйла поняла, что это была Тремеда, мать Ланоги и Лоралы.

Эйла подумала, не пригласить ли ее на встречу с женщинами, но быстро решила, что не стоит. Вероятно, они будут гораздо более благосклонны к симпатичной девочке с чистеньким малышом на руках, чем к их матери, наверняка выпившей слишком много березовицы. Эйла пошла дальше, но краем глаза продолжала держать в поле зрения мужчину. Он не повернул за женщиной, а продолжал идти вперед.

Что-то в его фигуре и движениях показалось Эйле знакомым. Он быстро приближался, очевидно, узнав ее. Эйла тоже узнала этого мужчину и, понаблюдав за ним еще немного, вдруг осознала, что в его движениях показалось ей знакомым. Это был Брукевал, и ему, конечно, не понравилось бы, что Эйла подметила его коренастое крепкое телосложение и легкость движений, присущие мужчинам Клана.

Брукевал улыбнулся, словно был искренне рад видеть ее, и она, ответив ему улыбкой, поспешила вместе с девочками вперед к жилищу Пролевы. Оглянувшись на мгновение, она с удивлением заметила, что его улыбка сменилась сердитым выражением, словно ее поспешность расстроила его.

«Она же видела, что я догоняю ее, но поспешила уйти, – подумал Брукевал. – Не могла даже дождаться, чтобы обменяться приветствиями. Я надеялся, что она будет по-другому относиться ко мне».




Глава 20


– А вот и она, – сказала Пролева. Она выглянула из дома и, увидев Эйлу, обрадовалась. Она боялась, что приглашенным женщинам надоест сидеть в ожидании, и они начнут искать предлог для ухода, так и не удовлетворив своего любопытства. Она сказала им лишь, что Эйла хочет поговорить с ними. Интерес также усилило то, что жена вождя пригласила их к себе. Держа открытым входной занавес, Пролева жестом предложила Эйле с детьми пройти внутрь. Приказав Волку отправляться к жилищу Мартоны, Эйла подтолкнула ко входу Ланогу с малышкой.

В основном помещении собрались девять женщин, отчего оно вдруг показалось довольно маленьким и тесноватым. Шестеро держали на руках младенцев грудного возраста, а трое дохаживали последние дни беременности. Вдобавок два малыша, еще не научившиеся толком ходить, играли тут же, сидя на полу. Собравшиеся более или менее знали друг друга, среди них были даже две сестры, но все общались между собой легко и непринужденно. Они сравнивали детей, обсуждали подробности родов, кормления и делились знаниями, приобретенными благодаря появлению в их домах нового и зачастую требовательного человечка. Прекратив разговоры, все посмотрели на вновь прибывших, проявляя разные степени удивления.

– Все вы знаете Эйлу, поэтому я не буду разводить долгих церемоний, – сказала Пролева. – А вы сами представитесь ей позже.

– Кто эта девочка? – сказала одна из женщин. Она выглядела старше других, и один из игравших малышей встал на ножки и пошел на звук ее голоса.

– И чья это малышка? – поинтересовался кто-то.

Пролева взглянула на Эйлу, которая сначала слегка растерялась, оказавшись в окружении собравшихся матерей, они, очевидно, чувствовали себя совершенно спокойно, но их вопрос подсказал ей, с чего следует начать.

– Это Ланога, старшая дочь Тремеды. А на руках у нее младшая сестренка Лорала, – сказала Эйла, уверенная, что некоторые из этих женщин должны знать этих детей.

– Тремеды?! – недоверчиво воскликнула старшая женщина. – Это действительно дети Тремеды?

– Да, это они. Неужели вы не узнаете их? Они члены Девятой Пещеры, – сказала Эйла. Послышался шепот обменивающихся впечатлениями женщин. Эйла услышала замечания, касавшиеся как детей, так и ее необычного произношения.

– Ланога ее второй ребенок, Стелона, – пояснила Пролева. – Вспомни, ведь именно ты помогала ей появиться на свет. Ланога, не стесняйся, проходи и садись рядом со мной. – Женщины смотрели, как девочка, поудобнее перехватив ребенка, подошла и села около жены вождя, посадив Лоралу к себе на колени. Она не смотрела на других женщин, а следила только за Эйлой, которая ободряюще улыбнулась ей.

– Вчера Ланога позвала Зеландони к раненому Бологану. Видимо, он подрался с кем-то и повредил голову, – начала Эйла. – И вот тогда-то мы и обнаружили, что положение в этой семье гораздо серьезнее. Этой малышке чуть больше полугода, а у ее матери пропало молоко. Ланога заботилась о ней, но могла приготовить только отварные, размятые коренья. Я думаю, все вы понимаете, что ребенок не сможет вырасти здоровым, если кормить его только вареными кореньями. – Эйла отметила, что некоторые женщины покрепче прижали к себе младенцев. Такая реакция понятна практически любому, но они уже начали догадываться, к чему клонит Эйла.

– Я пришла сюда из очень далеких краев, но не важно, где или с кем я жила, всем людям известно, что грудному ребенку необходимо молоко. Женщины вырастившего меня племени обычно помогали матери выкормить ребенка, если у нее рано пропадало молоко. – Все поняли, что Эйла говорит о тех, кого они называли плоскоголовыми и которых большинство Зеландонии считали животными. Даже те, у кого не было излишков молока, то и дело подсовывали свою грудь голодному младенцу. Однажды, когда у молодой матери пропало молоко, другая женщина, у которой с избытком хватало молока для своего ребенка, стала заботиться о чужом ребенке, почти как о своем собственном, и кормила их, словно они оба были ее родными детьми, – сказала Эйла.

– А как же родной ребенок этой женщины? Что, если бы у нее не хватило молока для него? – спросила одна из беременных. Она выглядела еще совсем юной и, вероятно, ждала первого ребенка.

Эйла улыбнулась ей и окинула взглядом остальных женщин.

– Разве неудивительно, что материнское молоко прибывает по мере его надобности? Чем больше мать кормит, тем больше молока у нее появляется.

– Это совершенно верно, особенно поначалу, – послышался знакомый Эйле голос от входа. Оглянувшись, она улыбнулась присоединившейся к ним высокой полной женщине. – Извини, Пролева, я только сейчас освободилась. Ларамар пришел проведать Бологана и начал задавать ему вопросы. Я не одобрила его поведения и пошла за Джохарраном, и, кстати, они наконец добились кое-каких разъяснений от этого парня.

Женщины начали взволнованно переговариваться. Они очень заинтересовались и надеялись, что Зеландони скажет что-то еще, но понимали, что самим спрашивать бесполезно. Она все равно скажет им ровно столько, сколько ей нужно, чтобы они знали. Пролева сняла высокую корзину с горячим чаем с большого камня и положила на него подушку; это было обычное место Зеландони в доме вождя, используемое для других нужд во время ее отсутствия. Когда жрица устроилась на подушке, ей предложили чашку чая. Взяв ее, она с улыбкой взглянула на всех собравшихся.

С появлением этой большой женщины теснота помещения стала гораздо более ощутимой, но никто не возражал. Участие в их собрании жены вождя и Верховной жрицы заставило женщин осознать его важность. Эйла уловила суть их ощущений, но она еще слишком мало прожила в этом племени, чтобы полностью осознать значение такого случая для женщин. Она думала о Пролеве и Зеландони, просто как о родственниках и друзьях Джондалара. Жрица взглянула на Эйлу, побуждая ее продолжить разговор.

– Пролева рассказала мне, что у Зеландонии делают общие запасы еды. Я спросила ее, а могут ли женщины Зеландонии поделиться своим молоком. Она сказала, что обычно так делают родственницы или близкие подруги, но у Тремеды нет здесь родных, и уж точно нет ни родной, ни сводной сестры с грудным младенцем, – сказала Эйла, даже не упомянув о близких друзьях. Она поманила к себе Ланогу, которая медленно подошла к ней вместе с малышкой. – Хотя десятилетняя девочка может ухаживать за малышом, она не может накормить ее молоком. Я начала учить Ланогу, чем можно еще накормить ребенка, кроме отварных кореньев. Она очень способная, просто нужно, чтобы кто-то научил ее, но и этого мало. – Умолкнув, Эйла внимательно посмотрела на каждую из собравшихся женщин.

– А она также умеет и купать его? – спросила Стелона, старшая женщина.

– Да. Мы сходили к Реке и искупались, как делают все люди, – сказала Эйла и добавила: – Я пришла к выводу, что на Тремеду не всегда смотрят благожелательно, и, возможно, на то есть причины, но эта малышка не Тремеда. Она всего лишь ребенок, которому необходимо молоко, хоть немного молока.

– Я скажу тебе честно, – сказала Стелона. Она отвечала, в сущности, от всей группы. – Я ничего не имею против того, чтобы покормить малышку время от времени, но мне не хочется входить в ее дом, и я не горю желанием приглашать в гости Тремеду.

Пролева отвернулась, пряча улыбку. У Эйлы все получилось, подумала она. Одно согласие уже есть, и остальные вскоре согласятся, по крайней мере, большинство из них.

– Вам не придется затруднять себя. Я уже поговорила с Ланогой. Она сможет приносить сестру к вам в удобное для вас время. Чем больше женщин согласится помочь, тем меньше придется кормить каждой, – добавила Эйла.

– Ну-ка, принеси ее ко мне, – сказал женщина, – надо еще посмотреть, помнит ли она, как сосать. Давно ее не прикладывали к груди?

– Примерно с середины весны, – сказала Эйла. – Ланога, отдай сестренку Стелоне.

Ланога, пряча глаза от остальных женщин, направилась к этой взрослой женщине, которая передала малыша, спавшего на ее коленях, сидевшей рядом подруге, которая еще только ждала ребенка. Ловким движением она подставила грудь малышке. Она покрутилась немного в этом вроде бы желанном, но уже забытом положении, однако когда Лорала открыла ротик, женщина вставила в него сосок. Она подержала его немного и наконец начала сосать.

– Что ж, она еще помнит, – сказала Стелона. Все вокруг облегченно вздохнули и заулыбались.

– Спасибо тебе, Стелона, – сказала Эйла.

– Я думаю, это самое меньшее, что мы можем сделать. Все-таки она член нашей Пещеры, – сказала Стелона.




– Она не стала открыто упрекать их, – сказала Пролева, – но подвела их к осознанию того, что если они не помогут, то будут хуже, чем плоскоголовые. А теперь они все испытывают добродетельное удовольствие от того, что поступают достойно.

Джохарран приподнялся на локте и взглянул на свою жену.

– А ты будешь кормить ребенка Тремеды? – спросил он.

Пролева перевернулась на бок и натянула покрывало под подбородок.

– Конечно, буду, – сказала она, – если попросят, но, признаюсь, я не сообразила, что можно организовать поочередные кормления, и мне стыдно, что я не знала, что у Тремеды пропало молоко. Эйла сказала, что Ланога очень сообразительна, и ее просто нужно немного подучить. Эйла права, эта девочка способна на многое. Она ухаживала за малышкой и остальными детьми куда лучше, чем их настоящая мать, но десятилетней девочке не следует взваливать на себя заботы матери такого семейства. Она ведь еще даже не прошла ритуал Первой Радости. Было бы лучше всего, если бы кто-то удочерил эту малышку. И даже кого-то из их младших детей, – сказала Пролева.

– Может быть, нам удастся найти для них приемную семью на Летнем Сходе, – предположил Джохарран.

– Попытаемся, но, по-моему, Тремеда не остановится на этом и будет продолжать рожать детей. Великая Мать обычно больше одаривает тех женщин, которые уже рожали, но, как правило, Она ждет, пока женщина не закончит кормить грудью, и лишь после этого одаривает ее следующей беременностью. Молоко у Тремеды пропало, и, по словам Зеландони, она, вероятно, скоро вновь забеременеет.

– Кстати, о беременных: как ты себя чувствуешь? – спросил Джохарран, с любовью взглянув на жену и счастливо улыбнувшись.

– Хорошо, – сказала она. – Видимо, у меня уже прошла пора утренних недомоганий, но я еще не слишком растолстею к летней жаре. По-моему, можно уже не скрывать это от людей. Эйла сама догадалась.

– Я не замечаю в тебе никаких изменений, разве что ты стала еще красивее, – сказал он, – если это возможно.

Пролева нежно улыбнулась своему мужу.

– Эйла извинилась передо мной, что упомянула об этом раньше меня… у нее случайно сорвалось с языка. Она сказала, что видит особые изменения, поскольку она – целительница, или, как она иногда говорит, лекарка. Очевидно, она действительно умеет лечить людей, но трудно представить, что она научилась всему этому у…

– Я понимаю тебя, – сказал Джохарран. – Неужели воспитавшие ее люди похожи на тех, что живут в наших краях? Если так, то нам стоит опасаться их. Нельзя сказать, чтобы с ними хорошо обходились, и меня удивляет, почему они не склонны к мести? И что будет, если они вдруг однажды решат нанести ответный удар?

– Не думаю, что сейчас нам надо об этом беспокоиться, – сказала Пролева, – и я уверена, мы узнаем о них больше благодаря знакомству с Эйлой. – Замолчав, она повернулась в сторону спящего Джарадала и прислушалась. Ей послышался его голос, но мальчик уже успокоился. Вероятно, сказал что-то во сне, подумала она и повернулась обратно к мужу. – Ты же знаешь, что ее хотят принять в члены Зеландонии до выхода на Летний Сход, тогда она станет нашей соплеменницей еще до Брачного ритуала с Джондаларом.

– Да, знаю. Не думаешь ли ты, что это немного поспешно? Нам кажется, что мы уже хорошо знаем ее, а на самом деле они прибыли совсем недавно, – заметил Джохарран. – Обычно я не возражаю против того, что предлагает моя мать. Она редко выдвигает свои предложения, к тому же ее влияние еще очень сильно в племени, и обычно ее предложения затрагивают важные вещи, о которых я не подумал. Когда руководство Пещерой перешло ко мне, я сомневался, что она совсем откажется от своей роли, но ей хотелось, чтобы я стал самостоятельным вождем, как все остальные, и она старалась не вмешиваться. Однако я пока не вижу основательных причин для такого поспешного приема Эйлы. Все равно она будет считаться нашей соплеменницей, став женой Джондалара.

– Но не по ее собственному статусу, а только как жена Джондалара, – сказала Пролева. – Твоя мать заботится об утверждении ее положения, Джохарран. Помнишь похороны Шевонара? Как наша гостья Эйла должна была идти в самом конце, но Джондалар заявил, что пойдет вместе с ней, где бы она ни шла. Твоей матери не хотелось, чтобы ее сын плелся за Ларамаром. Могло бы создаться впечатление, что его подруга – женщина самого низкого статуса. Тогда Зеландони сказала, что раз она целительница, то имеет право идти впереди, но Ларамару это не понравилось, и он стал придираться к Мартоне.

– Я не знал об этом, – сказал Джохарран.

– Сложность в том, что мы не знаем, как оценить положение Эйлы, – заметила Пролева. – Очевидно, что ее удочерил Мамут, занимавший высокое положение, но много ли мы знаем о том племени? Они не похожи на Ланзадонии или даже на Лосадунаи. Мне вообще не приходилось слышать раньше о людях племени Мамутои, хотя кое-кто из Зеландонии с ними встречался. А кроме того, ее ведь воспитали плоскоголовые! Какое положение это может дать ей? Если ее статус не будет оценен высоко, то это понизит статус Джондалара и соответственно все наши «родственные связи» – Мартоны, твои, мои и всех его родных.

– Я не подумал об этом, – сказал Джохарран.

– Зеландони тоже настаивает на ее приеме. Она общается с Эйлой на равных, как будто она тоже принадлежит к очагу Служителей. Уж не знаю, какие у нее причины, но она так же решительно настроена признать ее как женщину с высоким статусом. – Пролева вновь невольно обернулась к лежанке сына, услышав изданный им звук. Должно быть, ему снится приятный сон, подумала она.

Джохарран размышлял над ее замечаниями, испытывая почти удовольствие от того, что его жена очень опытна и умна. Она была его настоящей опорой, и он ценил ее способности. Вот и сейчас она проявила проницательность, объяснив ему побуждения его матери, которые он недооценил. Он был внимательным слушателем и по-своему общительным человеком, что особенно помогло ему стать талантливым вождем, но у него не было ее врожденного чувства сопереживания и интуитивного осознания ситуации по косвенным признакам.




– Достаточно ли нам просто объявить о приеме? – подавшись вперед, спросила Мартона.

– Ну ведь Джохарран – вождь, ты – бывший вождь и его советник, Вилломар – Торговый Мастер…

– А ты – Верховная жрица, – сказала Мартона, – но если отбросить статусы, все мы родственники, за исключением тебя, Зеландони, и всем известно, что мы с тобой дружим.

– А кто будет против?

– Ларамар. – Мартона еще испытывала досаду и неловкость от того, что Ларамар поймал ее на нарушении традиций, на лице ее проявилось раздражение. – Он постарается оспорить наше предложение, просто чтобы создать неприятности. Он уже показал себя на похоронах, – добавила она.

– Я не слышала об этом. А что он сделал? – спросила полная женщина. Подруги сидели вдвоем в ее доме, пили чай и тихо беседовали. Жрица была рада, что ее последний больной, наконец отправился к своей семье, вернув ее дому уединение, теперь она опять могла спокойно предаваться медитациям и вести личные разговоры.

– Он заявил мне, что Эйла должна идти за ним в конце процессии.

– Но ведь она целительница и по положению равна жрецам, – сказала Зеландони.

– Может, она и целительница, но не Зеландони, и вообще он сомневается, умеет ли она лечить людей.

– Ну и пусть сомневается, нам-то что?

– Он может поднять этот вопрос как член Девятой Пещеры. И тогда, возможно, у него найдутся сторонники. Если он выступит, то они присоединятся к нему. В общем, нам надо заручиться поддержкой других людей, – сказала Мартона, как бы подводя итог.

– Наверное, ты права. Кого ты предлагаешь? – спросила Зеландони. Она сделала глоток чая и задумчиво нахмурилась.

– Стелона и ее семья, возможно, будут нам полезным подспорьем, – предположила бывшая глава Пещеры. – По словам Пролевы, она первая согласилась подкармливать малышку Тремеды. Стелону все уважают и любят, и она не имеет с нами родственных связей.

– А кто попросит ее?

– Может быть, Джохарран или лучше я. Поговорю с ней как женщина с женщиной. Как ты думаешь? – спросила Мартона.

Зеландони поставила чашку и еще больше насупилась.

– Наверное, сначала лучше поговорить тебе, прощупать почву… а потом, если она не выскажет явных возражений, Джохарран сам попросит ее, но от имени члена семьи, а не как вождь. В таком случае это будет воспринято как просьба, а не как требование или приказ, он не окажет на нее давления его высоким положением.

– Но он мог бы, – возразила Мартона.

– Конечно. Но сам факт того, что сам вождь просит ее об услуге, усилит значимость его просьбы. Нам всем известен его статус. О нем нет нужды напоминать. И она, возможно, воспримет его просьбу как особую честь. Ты хорошо с ней знакома?

– Я знаю о ней, разумеется. Стелона из вполне достойной семьи, но у нас с ней не было случая пообщаться лично. Пролева чаще общается с ней. Именно она попросила ее прийти на встречу, где Эйла собиралась поговорить о судьбе малышки Тремеды. Я даже знаю, что она обычно помогает во всех общих делах, чего бы они ни касались: организации собраний, приготовления трапезы, – и я часто видела, как она хорошо помогает в случае необходимости.

– Тогда тебе следует объединиться с Пролевой и вместе с ней сходить к Стелоне, – сказала Зеландони. – Сначала лучше всего выясните, что она думает по этому поводу. Раз уж она любит помогать, то вам удастся затронуть ее отзывчивую душу.

Женщины задумчиво помолчали, продолжая потягивать чай. Наконец Мартона спросила:

– Ты хочешь провести простой ритуал приема или сделать это более зрелищным?

Зеландони взглянула на подругу и поняла, что та неспроста задала вопрос.

– Почему ты спрашиваешь? – уклончиво ответила она.

– Эйла показала мне одно ее изобретение, и я думаю, что при мудром использовании оно могло бы выглядеть очень впечатляющим, – сказала Мартона.

– Что же она показала тебе?

– Ты когда-нибудь видела, как она разводит огонь?

Полная женщина слегка задумалась, потом спокойно вздохнула и улыбнулась.

– Только раз, когда она развела его, чтобы приготовить успокаивающий настой для Вилломара, когда ему сообщили о смерти Тонолана. Она сказала, что покажет мне, как ей удается быстро разжигать костер, но, признаюсь, это вылетело у меня из головы, что вполне понятно со всеми погребальными ритуалами, подготовкой к Летнему Сходу и прочими неотложными делами.

– Они с Джондаларом уже научили нас, когда мы однажды вечером вернулись в совершенно темный дом. Мы все быстро научились разжигать огонь, Вилломар, Фолара и я. Для этого требуется только огненный камень, или огниво, как она называет его. И как мы поняли, они нашли такие камни и в наших краях. Не знаю, много ли, но, видно, достаточно, чтобы поделиться с другими, – сказала Мартона. – Может, ты зайдешь к нам сегодня вечером? Они все равно хотели показать тебе быстрый огонь, так что смогут воспользоваться случаем. На самом деле, может, ты не откажешься поужинать с нами? У меня еще осталось то молодое вино.

– Оно получилось очень вкусным. Спасибо, приду с удовольствием.




– Как обычно, Мартона, у твоего вина восхитительный вкус, – сказала Зеландони, поставив пустую чашку рядом с почти опустевшей миской. Они сидели на циновках и набитых волосом подушках вокруг низкого стола. Джондалар в течение всего ужина с интригующей усмешкой поглядывал на всех, словно ожидал какого-то на редкость радостного события. Жрица призналась себе, что ему удалось разжечь ее любопытство, хотя она не собиралась показывать этого.

Она не спешила заканчивать ужин, потчуя собравшихся интересными или забавными историями и побуждая Джондалара и Эйлу к воспоминаниям о Путешествии, склоняя Вилломара к рассказам о торговых приключениях. Все провели отличный вечер, за исключением Фолары, которая, казалось, готова была лопнуть от нетерпения, а Джондалар выглядел таким важным и самодовольным, что жрице невольно хотелось улыбнуться.

Вилломар и Мартона уже давно научились терпеливо ждать нужного момента; такой тактики обычно всегда придерживались люди во время ведения переговоров или заключения торговых сделок с другими Пещерами. Эйла также выглядела спокойной, но Верховной жрице оказалось трудно распознать ее истинные чувства. Она пока мало знала эту загадочную иноземку, но именно загадочность делала ее еще более привлекательной.

– Зеландони, если ты закончила, то мы хотели бы перейти поближе к очагу, – с нетерпеливой улыбкой сказал Джондалар.

Полная женщина поднялась с горки подушек и прошла в кухонный очаг. Джондалар подхватил эти подушки и быстро перенес их к очагу, но Зеландони продолжала стоять.

– Наверное, тебе лучше присесть, Зеландони, – сказал Джондалар. – Мы сейчас погасим все огни, и здесь будет темно, как в Пещере.

– Ладно, если уж ты так считаешь, – сказала она, усаживаясь на подушки.

Мартона и Вилломар, захватив свои подушки, также сели возле очага, пока молодежь собирала по дому все масляные светильники и расставляла их вокруг очага, не забыв даже, к удивлению жрицы, ритуальный светильник из ниши с фигуркой донии. Такое перемещение погрузило во тьму почти все остальное жилище.

– Ну как, все готовы? – спросил Джондалар, и, когда сидевшие у очага кивнули, остальные начали задувать огоньки. В полном молчании были погашены все светильники. Тени углубились, и вскоре навалившаяся тьма поглотила последнее слабое мерцание света и завладела всем домом, создав жутковатое ощущение непроницаемой и душной плотности неосязаемого воздуха. Стало темно, как в глубокой пещере, но в доме, освещенном мгновение назад теплым живым светом, кромешный мрак казался жутким, тревожным и, как ни странно, даже более пугающим, чем в холодных подземных недрах. Там темнота была ожидаемой. Но главное было в том, что освещение намеренно погасили во всем жилище. Все выглядело жутко таинственным. И такое мистическое воздействие не ускользнуло от внимания Верховной жрицы.

Но прошло немного времени, глаза привыкли к темноте, и Зеландони заметила, что мрак не такой уж кромешный. Она не могла разглядеть собственную руку, но все-таки слабые отблески огней в других домашних очагах, отражающиеся от высокого скального навеса, едва заметно освещали и все окружающие жилища. Его было немного, однако не удалось добиться полной пещерной тьмы. Это надо запомнить, отметила жрица.

Но вдруг, уже ни о чем не думая, она потрясенно уставилась на огненную искру. Она осветила лицо Эйлы, потом погасла, но через мгновение зародился маленький огонек, быстро воспламенивший сухое топливо.

– Как же ты это сделала? – спросила Зеландони.

– Что сделала? – широко улыбаясь, спросил Джондалар.

– Так быстро разожгла огонь. – Зеландони уже видела, что все с улыбкой смотрели на нее.

– Его разжег вот такой огненный камень! – сказал Джондалар, протягивая ей пирит. – Если ударить им по кремню, то высекается очень горячая и довольно живучая искра, а если направить ее на хорошую сухую растопку, то она мгновенно разожжет пламя. Смотри, я покажу тебе, как высекаются искры.

Он собрал кучку растопки из сухих травянистых стеблей и древесной стружки. Верховная встала с подушек и села на пол около очага. Она предпочитала сидеть на высоких местах, поскольку с них легче вставать, но это не означало, что она не могла сесть на землю в случае надобности. А такой способ сотворения огня был очень нужным и важным. Джондалар разжег костерок и передал камни ей. Несколько попыток закончились неудачей, что заметно расстроило жрицу.

– Надо просто приспособиться, – подбодрила ее Мартона. – Эйла, может быть, ты сама покажешь Зеландони?

Эйла взяла кремень и пирит, приготовила кучку растопки и показала жрице, каким должно быть положение рук. И вот уже высеченная ею искра приземлилась на растопку. Вверх взвилась струйка дыма, но Эйла придавила ее, чтобы не дать огню разгореться, и отдала камни обратно Зеландони.

Держа их перед собой, женщина начала бить огнивом по кремню, но Эйла остановила ее и изменила позицию ее рук. После очередной попытки она увидела, как огненная искра опустилась рядом с растопкой, и, сама слегка изменив направление, нанесла еще один удар. На сей раз искра попала в растопку. Она поняла, что делать дальше. Она подняла кучку растопки и, поднеся ее поближе, тихонько дунула. Синеватый огонек стал ярко-красным! Она дунула второй раз, и огненный язычок превратился в маленькое пламя, а после третьего раза загорелись и стружки. Опустив растопочную кучку на пол, жрица начала подбрасывать туда мелкие палочки, а потом и большие палки. Наконец, она с улыбкой откинулась назад, довольная своими успехами.

Все вокруг нее тоже радостно улыбались, наперебой высказывая одобрительные замечания.

– Надо же, как у тебя быстро получилось, – удивилась Фолара.

– Я знал, что ты сможешь, – сказал Джондалар.

– Я же говорила, что надо только приспособиться, – повторила Мартона.

– Молодец! – добавил Вилломар.

– А теперь попробуй еще разок, – сказала Эйла.

– Да, хорошая мысль, – поддержала ее Мартона. Верховная жрица служителей Великой Матери послушно сделала, что ей велели. Вторая попытка сразу оказалась удачной, но с третьей – опять возникли трудности, и тогда Эйла еще раз объяснила ей, как и под каким углом надо держать камни, чтобы получилась хорошая искра. Третьей успешной попыткой она решила завершить обучение и, поднявшись с пола, вновь села на горку подушек.

– Я потренируюсь дома, – сказала она, взглянув на Эйлу. – Чтобы показать людям такое действо, я должна наловчиться, как ты. Но скажи-ка мне, где ты узнала такой способ?

Эйла рассказала, как, пытаясь сделать новое орудие в своей долине, по рассеянности взяла какой-то камень вместо отбойника. И поскольку ее костер погас, то случайно высеченная огненная искра и струйка дыма побудили ее попробовать разжечь таким способом костер. И как ни странно, у нее получилось.

– А правда ли, что в наших краях вы нашли такие же камешки? – спросила жрица.

– Правда, – взволнованно ответил Джондалар. – До Путешествия мы собрали все, что нашли в ее долине, и надеялись найти еще по дороге сюда. Но так и не нашли, а когда Эйла собралась попить воды в долине Лесной реки, то обнаружила там несколько штук. Пока не много, но раз уж они есть в каком-то месте, то наверняка найдутся и в его окрестностях.

– Звучит вполне разумно. Будем надеяться, что ты прав, – сказала Зеландони.

– А в торговых обменах они будут иметь особый спрос и ценность, – заметил Вилломар.

Зеландони слегка нахмурилась. Она уже прикинула, как хорошо было бы использовать эти камни для проведения зрелищных ритуалов, но для этого нужно было, чтобы ими пользовались только жрецы.

– Вероятно, ты нрав, Торговый Мастер, но, возможно, не стоит спешить, – сказала она. – Мне хотелось бы, чтобы эти камни до поры до времени держались в секрете.

– Почему? – спросила Эйла.

– Они могут очень пригодиться для проведения некоторых церемоний, – сказала Зеландони.

Вдруг Эйла вспомнила то время, когда Талут устроил собрание, чтобы объявить Мамутои предложение о ее удочерении. К удивлению Талута и Тули, брата и сестры, которые были вождями Львиного стойбища, их авторитетное предложение встретило возражения со стороны одного спорщика, Фребека. И он смилостивился только после того, как вожди устроили неожиданную и зрелищную и демонстрацию с огненным камнем и пообещали выдать ему одно огниво.

– Наверное, могут, – согласилась она.

– Но когда же я смогу показать его своим друзьям? – взмолилась Фолара. – Мама взяла с меня обещание, что я пока никому ничего не скажу, но мне не терпится показать им.

– Твоя мать – мудрая женщина, – заметила Зеландони. – Я обещаю, что у тебя еще будет возможность показать им, потерпи немного. Крайне важно и необходимо провести надлежащее представление. И тебе действительно лучше потерпеть. Согласна?

– Конечно, раз уж ты так хочешь, Зеландони, – с грустью ответила Фолара.




– Они прибыли всего несколько дней назад, и теперь мы только и делаем, что проводим разные праздники, собрания и церемонии, столько, наверное, не набралось бы и за целую зиму, – заметил Солабан.

– Но Пролева попросила меня помочь, и ты же понимаешь, что мне не хочется ей отказывать, – сказала Рамара, – ты же не отказываешься помогать Джохаррану. Тем более что Джарадал обычно играет с Робенаном, и мне не приходится присматривать за ним.

– Со дня на день мы отправимся в поход, неужели с этим нельзя было подождать до Летнего Схода? – ворчал ее муж. На полу перед ним лежало множество вещей, и он пытался решить, что же взять с собой. Ему не нравилось это занятие. Оно составляло часть подготовки к походу на Летний Сход, которую он всегда оттягивал до последнего момента, и сейчас, когда он наконец принялся за это дело, ему не хотелось, чтобы играющие вокруг дети и прочие отвлекающие обстоятельства мешали быстро и спокойно закончить сборы.

– Я думаю, такая спешка связана с предстоящим им ритуалом, – сказала Рамара.

Ей вспомнился ее собственный Брачный ритуал, и она мельком глянула на своего темноволосого мужа. Цвет его волос, вероятно, был темнее, чем у всех обитателей Девятой Пещеры, и когда Рамара познакомилась с ним, ей понравилось, как его цвет контрастирует с ее белокурыми волосами. Шевелюра голубоглазого Солабана была почти черной, при этом его светлая кожа обычно обгорала на солнце, особенно в начале летнего сезона. Она считала его самым красивым мужчиной в Пещере, даже красивее Джондалара. Она понимала обаяние этого высокого блондина с потрясающе яркими синими глазами и в юности, как большинство женщин, была безумно влюблена в него. Но что такое любовь, она поняла, только познакомившись с Солабаном. Джондалар не казался таким уж привлекательным после возвращения, возможно, потому, что отдавал все свое внимание Эйле. И кроме того, ей тоже понравилась эта иноземная женщина.

– Почему бы им не соединиться попросту, как всем людям? – продолжал ворчать Солабан, явно пребывая в дурном расположении духа.

– Ну, во-первых, они сами не просты. Джондалар так долго мотался по свету, что никто уже не ждал его возвращения, а Эйла – даже не член нашего племени. Однако она очень хочет стать Зеландонии. По крайней мере, насколько я слышала, – сказала Рамара.

– Когда они соединятся, она все равно станет Зеландонии, как любой из нас, – сказал Солабан. – К чему вся эта суета с ритуалом ее приема?

– Нет, она не будет Зеландонии. Она останется Эйлой из Мамутои, женой Джондалара из Зеландонии. И где бы ее ни представляли, все будут знать, что она из другого племени, – возразила она.

– Да, стоит ей только открыть рот, как это и так станет всем понятно, – фыркнул он. – Ее произношение не изменится после приема в наше племя.

– Конечно, ты прав. Пусть у нее останется иноземный выговор, но при знакомстве с ней люди уже будут знать, что она нам не чужая, – сказала Рамара.

Рамара окинула взглядом инструменты, оружие и одежду, покрывающие все плоские поверхности в их доме. Она знала своего мужа и понимала истинную причину его дурного настроения, которое совершенно не касалось Эйлы и Джондалара. Усмехнувшись про себя, она сказала:

– Если бы не было дождя, я отвела бы мальчиков в долину Лесной реки, чтобы они посмотрели на лошадей. От них в восторге все дети. У них теперь есть редкая возможность поближе познакомиться с животными.

Солабан еще больше нахмурился.

– А значит, как я думаю, им придется остаться дома.

По губам Рамары пробежала поддразнивающая усмешка.

– А я так не думаю. Сейчас многие занимаются подготовкой к праздничному пиршеству, и я тоже собираюсь помочь женщинам, которые присматривают за детьми в южном конце пещеры, чтобы их матери могли спокойно трудиться. Наши мальчики смогут поиграть со своими сверстниками. Попросив меня присмотреть за Джарадалом, Пролева не имела в виду, чтобы я глаз с него не сводила. Нужно просто следить за детскими играми. Конечно, воспитатели должны чувствовать возложенную на них ответственность, особенно когда дети достигают возраста Робенана. Обретая определенную независимость, ребенок порой может удрать куда-то без спроса, – говорила Рамара, замечая, как разглаживается лоб ее мужа. – Но тебе нужно закончить все до ритуала. Возможно, к тому времени я приведу мальчиков сюда.

Солабан окинул взглядом аккуратно разложенный набор его личных вещей – оленьи рога, мамонтовые бивни и другие кости, тщательно подобранные по размеру, – и удрученно покачал головой. Он все еще не мог решить, что именно необходимо взять в дорогу, но такая история повторялась каждый год. – Постараюсь, – с тяжким вздохом произнес он. – Как только я все рассортирую, то пойму, что мне потребуется на Летнем Сходе для своих поделок и для обмена. – Помогая Джохаррану руководить Пещерой, Солабан занимался еще изготовлением костяных ручек, чаще всего для ножей.




– Мне кажется, большинство уже подошло, – сказала Пролева, – и дождь прекратился.

Джохарран кивнул, вышел из-под навеса, защищавшего их от ливня, и вспрыгнул на ровную поверхность известняковой плиты в дальнем конце террасы. Окинув взглядом собиравшихся вокруг людей, он улыбнулся Эйле.

Эйла, сдерживая волнение, улыбнулась ему в ответ. Она мельком взглянула на Джондалара, обозревающего толпу людей, подошедшую к Говорящему Камню.

– Давно ли мы с вами собирались здесь? – сказал Джохарран с насмешливой улыбкой. – Когда я впервые представил вам Эйлу, мы знали о ней лишь то, что она пришла сюда вместе с моим братом, Джондаларом, и обладает удивительным даром общения с животными. Но за то короткое время, что она прожила с нами, мы многое успели узнать об Эйле из племени Мамутои.

Полагаю, все мы догадывались, что Джондалар собирается жить с женщиной, которую привел домой, и мы не ошиблись. Они хотят завязать семейный узел на Первом Брачном ритуале Летнего Схода. После этого они будут жить у нас в Девятой Пещере, и я первый готов приветствовать их.

Из толпы собравшихся послышались одобрительные голоса.

– Однако Эйла не является пока членом нашего племени. Когда Зеландонии хочет соединиться с членом другого племени, то обычно ведутся переговоры и соблюдаются прочие традиции, необходимые для достижения согласия между двумя племенами. Однако у Эйлы особый случай: племя Мамутои живет так далеко от нас, что нам пришлось бы путешествовать целый год для встречи с ее племенем, и, честно говоря, я уже вышел из того возраста, когда мог бы предпринять такое долгое Путешествие.

Его последние слова были встречены насмешливыми замечаниями.

– Неужели ты уже староват для него, Джохарран? – выкрикнул один из юношей.

Дождавшись тишины, Джохарран продолжил:

– Когда она станет женой Джондалара, большинство людей, конечно, будут считать се членом Девятой Пещеры Зеландонии, но Джондалар предложил, чтобы мы приняли ее в нашу Пещеру до Брачного ритуала. В сущности, он просил, чтобы мы удочерили ее. Тогда во время Брачного ритуала будет меньше сложностей, нам не надо будет получить особого разрешения от собравшихся на Летний Сход, если мы примем ее в нашу Пещеру до этого.

– А сама-то она хочет этого? – раздался женский голос.

Все взгляды обратились на Эйлу. Она с трудом проглотила подступающий к горлу комок и, стараясь как можно правильнее произносить слова, сказала:

– Больше всего в жизни я хочу стать женщиной из племени Зеландонии и женой Джондалара.

При всем старании ей не удалось правильно воспроизвести все звуки, и любой, услышавший ее, безошибочно сказал бы о том, что она происходит из другого племени; но такое откровенное заявление, произнесенное с искренней убежденностью, склонило на ее сторону большинство людей.

– Она прошла очень долгий путь, чтобы добраться к нам. Все равно она станет одной из Зеландонии.

– А какой у нее будет статус? – крикнул Ларамар.

– У нее будет такой же статус, как у Джондалара, – сказала Мартона. На сей раз она ожидала от него подвоха и успела подготовиться.

– Джондалар имеет высокий статус в Девятой Пещере, поскольку ты его мать, но мы ничего не знаем о ней, за исключением того, что ее вырастили плоскоголовые, – громогласно заявил Ларамар.

– Ее удочерил Мамут самого высокого статуса, у нас такого жреца называют Зеландони. Ее удочерил бы вождь Львиного стойбища, если бы этот Мамут не заявил, что она должна быть дочерью очага Мамонта, – сказала Мартона.

– Похоже, подобные спорщики есть повсюду, – сказала Эйла Джондалару на языке Мамутои. – Неужели нам придется опять устраивать представление с огненными камнями и дарить ему один из них, как Фребеку из Львиного стойбища?

– Фребек-то в итоге оказался хорошим человеком, а в Ларамаре я как-то сомневаюсь, – пробормотал Джондалар ей в ответ.

– Она может много чего порассказать. Но откуда нам знать, что это правда? – спросил Ларамар, продолжая выкрикивать возражения.

– Потому что мой сын был там с ней, и он говорит то же самое, – ответила Мартона. – Ваш вождь, Джохарран, верит им.

– Джохарран его родственник. Разумеется, брату Джондалара нет смысла подвергать сомнению ее слова. Она же станет членом вашей семьи, и все вы хотите, чтобы у нее был высокий статус, – сказал Ларамар.

– А я не понимаю, Ларамар, смысла твоих возражений, – раздался голос с другой стороны. Люди обернулись и с удивлением увидели, что это сказала Стелона. – Если бы не Эйла, то младшая дочь твоей жены могла бы умереть от голода. Разве ты сказал нам, что она заболела и у нее пропало молоко, или о том, что Ланога пытается поддержать силы малышки, потчуя ее лишь отварными кореньями. Нет, это сделала Эйла. Вряд ли ты вообще знал об этом. Зеландонии не могут позволить, чтобы их дети умирали от голода. Некоторые наши кормящие матери теперь подкармливают Лоралу молоком, и она уже заметно окрепла. Я с большой охотой поддержу Эйлу, если будет нужно. Такой женщиной Зеландонии могут только гордиться.

Еще несколько женщин, все кормящие матери с младенцами на руках, присоединились к ней в желании поддержать Эйлу. История о том, как Эйла помогла малышке Тремеды, уже начала распространяться, но не все еще толком знали ее. Большинство людей поняли, какого рода «болезнь» была у Тремеды, но, сожалея, что у нее пропало молоко, порадовались, что хоть ребенок не остался без пропитания.

– У тебя есть еще возражения, Ларамар? – спросил Джохарран. Тот отрицательно покачал головой и отступил. – Имеет ли еще кто-то возражения по поводу принятия Эйлы в Девятую Пещеру Зеландонии? – Послышались какие-то бормотания, но никто открыто не высказался. Спрыгнув на землю, вождь помог Эйле взобраться на каменную платформу, после чего они повернулись лицом к собравшимся. – Поскольку группа наших уважаемых соплеменников высказала желание принять ее и возражений больше нет, то позвольте мне представить вам Эйлу из Девятой Пещеры Зеландонии, бывшую членом Львиного стойбища племени Мамутои, дочерью очага Мамонта, избранную Духом Пещерного Льва, оберегаемую Пещерным Медведем, подругу лошадей Уинни и Удальца и четвероногого охотника Волка. – Он заранее обговорил с Джондаларом правильность ее родственных связей и имен, постаравшись запомнить все. – Будущую жену Джондалара, – добавил он. – А теперь приглашаем всех на праздничное пиршество!

Спустившись с Говорящего Камня, они вдвоем направились к общему кухонному очагу, и по пути их то и дело останавливали люди: одни хотели закрепить знакомство, другие одобрительно высказывались по поводу ее помощи малышке Тремеды, а третьи просто обменивались приветствиями.

Лишь один человек не стал поздравлять ее. В общем-то, Ларамара не так легко было смутить, но сейчас он чувствовал себя совершенно посрамленным, и, естественно, его это не радовало. Отходя в сторону, он смерил Эйлу таким яростным и злобным взглядом, что она просто оцепенела. Он не знал, что Зеландони тоже заметила его взгляд. Подойдя к общему кухонному очагу, все заметили, что среди угощений есть и березовица Ларамара, только разливал ее старший сын его жены, Бологан.

Не успели люди приступить к трапезе, как вновь начался дождь. Тогда все перешли со своими тарелками под защиту скального навеса, расположившись кто где: одни просто сели на землю, другие устроились на бревнах или валунах, принесенных сюда для пользы дела и используемых по мере надобности. Зеландони перехватила Эйлу, когда та направлялась к семье Джондалара.

– Боюсь, ты приобрела себе врага в лице Ларамара, – сказала она.

– Очень жаль, – сказала Эйла. – Мне не хотелось осложнять его жизнь.

– Ты и не осложнила. Это он пытался осложнить твою, вернее, пытался унизить Мартону и ее родственников, а вместо этого сам подвергся унижению. Но теперь, по-моему, он во всем будет винить тебя, – сказала Зеландони.

– А почему ему хотелось унизить Мартону?

– Потому что его статус в Пещере самый низкий, а у нее и Джохаррана – самый высокий, а на днях он еще пытался уличить Мартону в мелком нарушении правил. Наверное, ты уже поняла, что это довольно трудно сделать. И мне кажется, ее замешательство дало ему обманчивое ощущение превосходства, причем это ему так понравилось, что он решил попробовать еще разок, – сказала жрица.

Выслушав пояснения Зеландони, Эйла задумчиво нахмурилась.

– Возможно, он хотел посчитаться не только с Мартоной. Мне кажется, я тоже на днях совершила ошибку.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я пришла к Ланоге, чтобы показать ей, как готовить детское питание и купать ребенка, к нам подошел Ларамар. Я уверена, что он не знал о том, что малышка живет без молока, он не знал даже о ранении Бологана. И я рассердилась: как же можно быть таким бессердечным! А со мной был Волк, и когда Ларамар увидел его, то я поняла, что он испугался. Он попытался скрыть свой страх, и тогда я вдруг повела себя как вожак волчьей стаи, решивший поставить на место зарвавшегося волка с низким статусом. Мне не надо было этого делать. Это настроило его против меня, – сказала Эйла.

– Неужели вожаки волчьих стай действительно умеют поставить на место слабых собратьев? – сказала Зеландони. – Откуда ты знаешь?

– Я научилась охотиться на хищников раньше, чем на других животных, – сказала Эйла. – Целыми днями я наблюдала за их поведением. Может быть, именно поэтому Волк может ужиться с людьми. Законы волчьей стаи не слишком-то отличаются от наших.

– Надо же, как интересно! – сказала Зеландони. – И я боюсь, ты права. Ты разозлила его, но тут не только твоя вина. Во время погребального обряда ты стояла среди людей высшего статуса, к которому, как я считаю, ты и принадлежишь. Мы с Мартоной пришли к согласию по данному вопросу. Но ему хотелось, чтобы ты стояла там„где, по его мнению, тебе надлежало стоять, то есть за ним. И формально он был прав.

Во время погребального обряда гостям полагается стоять в конце процессии, после всех членов Пещеры. Но ты же не простой гость. Во-первых, ты была среди жрецов, поскольку ты целительница, а они всегда идут первыми. Потом ты стояла с семьей Джондалара, к которой ты также принадлежишь, как все сегодня согласились. Но во время похорон он попенял на это Мартоне и слегка смутил ее. Вот почему он так торжествовал. А потом, сама того не сознавая, ты поставила его на место. Он решил, что сможет отплатить вам обеим, выступив против Мартоны, но серьезно недооценил ее.

– Вот вы где, – сказал Джондалар. – Мы там обсуждали поведение Ларамара.

– И мы тоже, – сказала Эйла, но она сомневалась, что их обсуждение привело к таким же догадкам. Частично из-за ее собственного поступка, а частично из-за обстоятельств, которые она не осознавала, у нее появился враг. Очередной враг, отметила она. Ей не хотелось вызывать дурных чувств ни в ком из людей племени Джондалара, но за то короткое время, что она провела с ними, у нее уже появилось двое недоброжелателей. Марона также ненавидела ее. Она с удивлением поняла, что давно не видела эту женщину.




Глава 21


Обычно, возвращаясь с Летнего Схода Зеландонии, обитатели Девятой Пещеры начинали сразу готовиться к следующему ежегодному походу, но по мере приближения дня выхода подготовка становилась более напряженной, а радостное волнение значительно усиливалось. Нужно было окончательно решить, что же взять с собой, а что оставить дома, но именно процесс закрытия на лето жилищ всегда заставлял их осознавать, что они уходят надолго и, возможно, не вернутся сюда до тех пор, пока не начнут дуть холодные ветра.

Часть людей могла остаться на стоянке по тем или иным причинам: из-за случайной и серьезной болезни, для окончания каких-то дел. Кто-то мог вернуться на время на зимнюю стоянку, но большинство будет отсутствовать все лето. Некоторые люди предпочитали находиться поближе к месту Летнего Схода, но большинство, как правило, много путешествовало по разнообразным причинам весь теплый сезон.

Зачастую в это время устраивались охотничьи вылазки или походы для сбора созревших плодов земли, люди навещали родственников, гостили в соседних Пещерах или временно объединялись в группы с другими членами племени Зеландонии. Кое-кто из молодежи, возможно, рискнет забраться подальше от дома и даже отправиться в долгое Путешествие. Возвращение Джондалара с новыми открытиями и изобретениями и появление красивой и очень необычной женщины с редкими дарованиями, а также их волнующие рассказы могут вдохновить тех, кто подумывал о Путешествии, и склонить молодых и отважных отправиться на поиски неведомых и земель, а их матери, узнавшие, что брат Джондалара умер в далеких краях, не слишком обрадуются тому, что он пробудил в их детях такой интерес.

Вечером перед назначенным днем выхода вся Девятая Пещера пребывала в беспокойном возбуждении. Эйле с трудом верилось, что завтра они отправятся на Летний Сход, где ей предстояло стать женой Джондалара. Порой она просыпалась среди ночи и даже не смела открывать глаза, боясь, что все это окажется чудесным сном и она, вдруг открыв глаза, обнаружит, что по-прежнему лежит одна в своей маленькой пещере в уединенной долине. Она часто вспоминала Изу, и ей так хотелось, чтобы ее приемная мать могла узнать, что она вскоре обретет собственную семью, что она все-таки нашла родных людей, по крайней мере нашла близкое ей по духу племя.

Эйла давно смирилась с тем, что никогда не узнает, кто родил ее на свет, не узнает даже, к какому племени она принадлежала, и пришла к выводу, что для нее это не важно. Живя с людьми Клана, она хотела стать одной из них, достойной женщиной Клана. В юности ей пришлось осознать, что она не принадлежит Клану, и тогда главным для нее стало только то, что она принадлежит к племени Других, то есть к другому виду людей. Она с радостью породнилась с племенем Мамутои и даже согласилась бы стать Шарамудои, которые просили ее и Джондалара остаться жить с ними. Она захотела породниться с Зеландонии только потому, что они были родственниками Джондалара, а не потому, что они были лучше или резко отличались от любых Других.

В течение долгой зимы большинство людей не уходили далеко от Девятой Пещеры, и многие проводили время, изготавливая подарки, которые им хотелось бы подарить родным и близким на следующем Летнем Сходе. Услышав, что люди поговаривают о подарках, Эйла тоже решила сделать что-нибудь. Хотя оставалось мало времени, она успела сделать небольшие памятные подарочки, чтобы подарить их тем людям, которые были особенно добры к ней и которые, как она узнала, будут дарить подарки ей и Джондалару к Брачному ритуалу. Она также давно заготовила один сюрприз для Джондалара, когда еще жила на Львиной стоянке Мамутои. Это была единственная вещь, которую она старательно охраняла от всех злоключений их трудного Путешествия.

Джондалар задумал свой собственный сюрприз. Он обсудил с Джохарраном место под навесом Девятой Пещеры, где ему лучше всего построить их семейный дом, и ему хотелось, чтобы он был готов для Эйлы, когда они вернутся сюда поздней осенью. Для осуществления задуманного он вел всяческие переговоры, договорился с изготовителями стенных панелей, с каменщиками, которые лучше всех складывали опорные каменные стены, с опытными изготовителями плит для пола, с мастерами, занимавшимися выделкой перегородок и ширм для внутренних помещений, и с изготовителями разнообразной хозяйственной утвари, необходимой для обустройства жилища.

Планирование их будущего дома включало достаточно сложные договоры и обменные сделки. Во-первых, Джондалар отдал несколько хороших кремневых ножей в обмен на новые шкуры, в основном от последней охоты на оленей и бизонов. Он изготовил лезвия для ножей, но ручки для них обещал сделать Солабан, чьим мастерством Джондалар всегда восхищался. В обмен Джондалар обещал сделать несколько резцов – гравировальных инструментов – по особому заказу этого изготовителя ручек. Ведя долгие беседы, эти двое мужчин рисовали что-то углем на березовой коре, точно определяя, что именно им нужно.

Часть шкур, приобретенных Джондаларом, пойдет на изготовление стенных панелей из жесткой сыромятной кожи для их будущего дома, а часть он отдаст Шеволу, панельному мастеру, за его труды. Он также обещал сделать ему пару специальных ножей для обрезания кож, несколько скребков для скобления шкур и инструментов для обработки дерева.

Подобное соглашение он заключил и с учеником Зеландони, художником Джоконолом, заказав ему расписать панели по его собственному проекту и усмотрению, используя традиционные для Зеландонии символы и рисунки животных, но добавить к ним несколько новых, особо упомянутых Джондаларом. Джоконол также заказал ему особые инструменты. У него появилась задумка вырезать горельеф на известняковой плите, но его умения обработки кремня не хватало для воплощения в жизнь такой идеи, поскольку ему было не под силу сделать особый резец с изогнутым (клювовидным) концом. Резцы и особые кремневые инструменты действительно было очень трудно сделать. Для изготовления хороших инструментов требовался опытный и искусный мастер.

При наличии всех материалов и заготовок новый жилой дом сооружается довольно быстро. Джондалар уже уговорил нескольких родных и друзей, включая опытных строителей, вернуться с ним с Летнего Схода немного раньше – но без Эйлы, – чтобы помочь ему построить дом. Он радостно улыбался сам себе, представляя, как она обрадуется, вернувшись осенью с Летнего Схода и обнаружив, что у нее уже есть собственный новый дом.

Хотя Джондалар потратил пару дней, обменивая свое мастерство в изготовлении кремневых инструментов на разные детали будущего жилья, эти переговоры зачастую доставляли ему удовольствие. Начинались они обычно с шуточек и переходили в горячие словесные баталии, сопровождавшиеся обидными подначками, но, как правило, завершались, ко всеобщему удовольствию, за чашкой чая, березовицы или вина, или даже более богатым угощением. Джондалар тщательно следил, чтобы Эйла не узнала о его сделках, но это не означало, что сама она не столкнулась с подобного рода деловыми переговорами.

В первый раз, услышав, как люди торгуются, она не поняла смысла такого шумного и захватывающего и даже унижающего обмена. Он происходил между Пролевой и Саловой, женой Рушемара, которая славилась плетением корзин. Эйле показалось, что они не на шутку рассердились друг на друга, и она поспешила за Джондаларом, надеясь, что он сможет примирить их.

– Так ты говоришь, что Пролева и Салова ужасно кричат и ссорятся? А из-за чего? – спросил Джондалар.

– Пролева сказала, что корзины Саловы уродливо и плохо сделаны, но она не права. У нее прекрасные корзины, и Пролева, по-моему, тоже так считает. Я видела такие корзины в ее доме. Почему же она говорит ей такие ужасные пещи? – удивилась Эйла. – Неужели нельзя ничего сделать, чтобы удержать их от ссоры?

Джондалар понял ее искреннюю озабоченность, но ему с трудом удавалось сдерживать улыбку. Наконец он не выдержал и расхохотался:

– Ах, Эйла, Эйла. Они не ссорятся, а отлично проводят время. Пролева хочет заказать Салове несколько корзин и при этом использует хитроумную тактику. Они придут в итоге к согласию, и обе останутся довольны. Ты услышала так называемые торги или переговоры, и я не могу вмешиваться в их дела. Если бы я так поступил, они сочли бы, что их лишили удовольствия. Почему бы тебе не вернуться и не дослушать их спор? Тогда ты все поймешь. Уже вскоре они обе начнут смеяться, причем каждая будет уверена, что провернула удачную сделку.

– Ты уверен, Джондалар? Они обе выглядели очень сердитыми, – сказала Эйла. Ей с трудом верилось, что Пролеве просто нужно несколько корзин и именно таким способом она об этом договаривается.

Вернувшись к женщинам, она устроилась поблизости, чтобы узнать, чем дело кончится. Раз уж так ведутся дела в племени Джондалара, то ей тоже надо научиться торговаться. Спустя какое-то время она заметила, что за их перепалкой наблюдают еще несколько человек, улыбаясь и понимающе переглядываясь друг с другом. Она быстро поняла, что на самом деле эти две женщины не так уж яростно спорят, но сомневалась, что когда-нибудь сможет назвать вещь безобразной, если считает ее красивой. Она изумленно покачала головой. Все это очень странно!

Когда сделка была заключена, она отправилась искать Джондалара.

– Почему же люди радуются, говоря ужасные вещи о том, что считают красивым? Сомневаюсь, что смогу когда-нибудь научиться заключать такие «сделки».

– Послушай, Эйла, и Пролева и Салова понимают, что каждая из них говорит не то, что думает. Они просто притворяются, играют друг с другом. И поскольку обе знают, что это игра, то от нее нет никакого вреда, – сказал Джондалар.

Эйла задумалась. В их игре есть какой-то тайный смысл, рассудила она, только ей пока не удается уловить его.




Выход назначили на завтрашнее утро, а накануне вечером, увязав все тюки, проверив и починив все палатки, приведя в готовность все дорожное снаряжение, обитатели дома Мартоны так разволновались, что никому не хотелось отправляться спать. Пролева заглянула к ним с Джарадалом, чтобы узнать, не нужна ли помощь. Мартона пригласила се зайти и посидеть немного, а Эйла вызвалась приготовить вкусный чан. Услышав второй стук по входному столбу, Фолара впустила в дом Джохаррана и Зеландони. Они пришли одновременно с разных сторон, оба с предложениями и вопросами, но на самом деле им просто хотелось посидеть и поболтать в приятной компании. Эйла добавила в кухонный бурдюк еще воды и трав.

– Долго пришлось чинить дорожную палатку? – спросила Пролева.

– Не особенно, – сказала Мартона. – Эйла помогла Фоларе справиться с ней. Они быстро отремонтировали все с помощью новых иголок Эйлы.

Дорожные палатки, рассчитанные на ночевку нескольких человек, будут устанавливаться каждый вечер, и шатровая семейная палатка Мартоны должна будет вместить всех присутствующих: Мартону, Вилломара и Фолару; Джохаррана, Пролеву и Джарадала; и Джондалара и Эйлу. Зеландони, к радости Эйлы, оказалось, тоже будет во время этого похода жить с ними. Она считалась членом их семьи, как незамужняя тетушка. И с ними в палатке также устроится еще один персонаж, четвероногий охотник, Волк, а пару лошадей будут привязывать поблизости.

– У тебя не было сложностей с изготовлением колов? – спросил Джохарран.

– Я сломал топор на этом деле, – сказал Вилломар.

– Может, надо заточить его? – спросил Джохарран. – Высокие прямые деревья уже вырубили для опорных палаточных колов, но еще придется заготавливать много топлива для костров в дороге и по прибытии на место Летнего Схода, и каменные топоры для вырубки деревьев, пусть даже затупившиеся, можно будет использовать, подновляя рубящий край.

– Нет, он раскололся. Я не смог приострить его, из обломков теперь даже ножа не сделать, – посетовал Вилломар.

– Значит, попался плохой кремень, – заметил Джондалар. – С чужеродными включениями.

– Джондалар сделал новый топор и заточил старые, – сказал Вилломар. – Как хорошо, что он к нам вернулся.

– За исключением того, что нам теперь опять придется следить, как бы не порезаться о случайный осколок, – проворчала Мартона. Заметив ее улыбку, Эйла поняла, что это шутливая жалоба. Она тоже рада, что он вернулся домой. – Конечно, он убрал осколки, оставшиеся после заточки этих топоров. Не так, как в детстве. Я не заметила ни одного острого кремневого отщепа. Хотя я, правда, уже не так хорошо вижу в любом случае.

– Чай готов, – объявила Эйла. – Кому-нибудь нужна чашка?

– Джарадал забыл свою. Ты должен всегда носить с собой чашку, сынок, – напомнила ему Пролева.

– Мне не нужно приходить сюда со своей чашкой. У бабушки есть моя личная чашка, – возразил Джарадал.

– Он прав, – подтвердила Мартона. – Ты помнишь, где она стоит, Джарадал?

– Да, Тона, – поднявшись, сказал он и, сбегав к низкой полке, вернулся с резной чашечкой, выдолбленной из куска дерева. – Вот низ. – Он поднял ее повыше и показал каждому, вызвав добродушные улыбки у всех собравшихся. Эйла заметила, что Волк покинул свое обычное место у входа и ползком на животе продвигается к мальчику, игриво помахивая хвостом и всем своим видом показывай, как ему не терпится поиграть с приятелем. Посматривая на животное, мальчик почти залпом выпил свой чай и объявил: – Теперь я пойду играть с Волком, – правда, при этом он глянул на Эйлу, чтобы выяснить, не возражает ли она.

Джарадал так сильно напоминал ей Дарка, что она не смогла сдержать улыбки. Мальчик направился к зверю, который, повизгивай от нетерпения, бросился ему навстречу и незамедлительно лизнул его в щеку. Эйла сказала бы, что Волк уже начал привыкать к этой новой и очень большой стае, особенно к ребенку этой большой семьи и к его маленьким друзьям. Из-за Волка ей было немного жаль, что они так быстро уходят с зимней стоянки. Ему придется нелегко, когда они встретятся с множеством новых людей. И ей тоже придется нелегко. К ее волнению по поводу предстоящего Летнего Схода примешивалась легкая тревога.

– Отличный чай, Эйла, – похвалила Зеландони. – Ты подсластил его лакричником, верно?

Эйла улыбнулась.

– Да. Он слегка успокаивает. Видя, как все взволнованны перед завтрашним выходом, я подумала, что нам стоит немного успокоиться.

– И у него очень приятный вкус. – Зеландони помедлила, обдумывай следующее предложение. – Мне вдруг пришло в голову, что, раз уж мы все здесь собрались, может быть, покажешь Джохаррану и Пролеве, как разводить быстрый огонь? Я помню, что просила вас больше пока никому не рассказывать об этом, но ведь в дороге мы будем жить одной семьей и они все равно узнают.

Брат Джондалара и его жена озадаченно посмотрели на остальных, а потом переглянулись друг с другом. Фолара улыбнулась.

– Можно я потушу светильники?

– Конечно, почему бы и нет, – сказала жрица. – Пусть уж у них тоже будет замечательное представление.

– Ничего не понимаю. О каком огне вы говорите? – спросил Джохарран.

– Эйла открыла новый способ разведения костра, – пояснил Джондалар, – но будет лучше, если вы сами все увидите.

– А может быть, ты сам все покажешь, Джондалар? – предложила Эйла.

Джондалар предложил своему брату и Пролеве пройти к кухонному очагу, и когда Фолара потушила костер, а остальные задули ближайшие к ним светильники, стукнул огнивом по кремню и быстро разжег огонь.

– Как тебе это удалось? – спросил вождь. – Вот уж никогда не видел ничего подобного.

Джондалар показал ему огненный камень.

– Эйла обнаружила магическую силу этих камней, – сказал он. – Я хотел рассказать тебе о них, да все времени не было. На днях мы показали их Зеландони, а незадолго до этого Мартоне, Вилломару и Фоларе.

– И вы считаете, что любой может научиться так быстро разжигать огонь? – спросила Пролева.

– Вот именно, надо только чуть-чуть потренироваться, – сказала Мартона.

– Точно, давайте-ка я покажу вам, как это делается, – сказал Джондалар. Он повторил все сначала, вызвав очередное изумление Джохаррана и Пролевы.

– Один из этих камней – кремень, а какой другой? И где вы их взяли? – спросила Пролева.

– Эйла называет его огнивом, – сказал Джондалар и поведал, как ей удалось обнаружить его свойства. – Мы искали их по пути сюда, но не нашли. Я уж было подумал, что их можно найти только далеко на востоке, но Эйла случайно нашла их и в наших краях. Если уж мы нашли несколько штук на берегу нашей речки, то, значит, найдем их в других местах. Мы продолжим поиски. Сейчас у нас есть достаточно таких камней, чтобы обеспечить всех нас, но они могут стать отличными подарками, а Вилломар считает, что они будут выгодным товаром в торговых сделках.

– Джондалар, я надеюсь, что в дороге нам наконец удастся обстоятельно поговорить обо всем. Мне очень интересно, о чем еще ты не успел рассказать мне. Подумать только, сбежал в Путешествие и вернулся, приведя с собой лошадей, позволяющих вам кататься на их спинах, Волка, позволяющего детям дергать его за уши, отличное новое оружие, магические камни для разжигания мгновенного огня, рассказы об умных плоскоголовых и красивую женщину, понимающую их язык и научившуюся у них целительству. Ну-ка вспоминай, о чем еще ты забыл рассказать мне? – сказал Джохарран.

Джондалар усмехнулся.

– Да разве вспомнишь так сразу… – протянул он. – Ты перечислил уже столько всего, что это и так, по-моему, звучит не слишком правдоподобно.

– «Правдоподобно»? Вы только послушайте его! – воскликнул Джохарран. – Джондалар, у меня такое чувство, что байки о твоем весьма «правдоподобном» Путешествии нам придется слушать еще много лет.

– И наверняка его истории самые интересные, – вступился Вилломар.

– А во всем ты виноват, Вилломар, – с усмешкой подхватил Джондалар и перевел взгляд на брата. – Помнишь, Джохарран, как мы засиживались допоздна, слушая истории о его странствиях и приключениях? Я всегда считал его одним из лучших рассказчиков. Мама, ты уже показала Джохаррану подарок, который он принес тебе из последнего похода?

– Нет, Джохарран и Пролева пока не видели его. – Зайдя к себе в спальню, она вернулась, держа в руках плоскую часть ветвистых рогов и передала се Джохаррану. Из кости были вырезаны фигурки двух красивых обтекаемых по форме животных, очевидно, водоплавающих. Отчасти они были похожи на рыб. – Что ты скажешь нам об этом, Вилломар?

– Они называются тюлени, – сказал он. – Живут в воде, но дышат воздухом и выходят на берег, когда им приходит время рожать потомство.

– Замечательно, – сказала Пролева.

– Да, и прекрасная работа к тому же! – воскликнула Мартона.

– Мы видели несколько подобных животных во время нашего Путешествия. Они жили во внутреннем море далеко на востоке, – сказал Джондалар.

– Считается, что они являются духами воды, – добавила Эйла.

– Я видел еще одно удивительное творение Матери, которое обитает в Великом Западном Океане. Живущие там по соседству племена считают его особым духом-помощником Матери, – сказал Вилломар. – Они больше похожи на рыб, чем тюлени. Они рожают в море, но, как говорят, дышат воздухом и выкармливают своих детенышей молоком. Они умеют стоять на воде на своих хвостах – я видел, как один из них так стоял, – и говорят, что они умеют даже разговаривать на своем особом языке. Тамошние племена называют их дельфинами, а иные умники даже заявляют, что умеют разговаривать на дельфиньем языке. Они издавали странные визгливые звуки, пытаясь показать мне свои способности.

О дельфинах ходит много историй и легенд, – продолжал Вилломар. – Говорят, они помогают людям рыбачить, заманивая рыбу в сети, и спасают людей, чьи лодки перевернулись так далеко в Океане, что сами они не смогли бы доплыть до берега. Их древние легенды говорят, что все люди когда-то жили в море. Некоторые из них вернулись на землю, но те, кто остался в воде, превратились в дельфинов. Порой их называют их сводными братьями, а их жрица говорит, что у них есть родственные связи с людьми. Именно она подарила мне эту красивую вещицу. Они почитают дельфина почти так же, как Великую Мать. В каждой семье есть фигурка донии, но, кроме того, у каждого есть что-то, связанное с дельфинами: подобные резные фигурки или их кости и зубы. Считается, что это приносит большую удачу.

– И ты еще заявляешь, что у меня самые интересные истории, Вилломар, – воскликнул Джондалар. – А у самого рыбы дышат воздухом и танцуют на хвостах по воде. Ты уже почти уговорил меня отправиться вместе с тобой в следующий торговый поход.

– Может быть, в будущем году, когда я отправлюсь за солью, ты сможешь пойти со мной. Это будет не такое уж долгое Путешествие, особенно в сравнении с тем, что проделали вы, – сказал Вилломар.

– Мне помнится, ты говорил, что уже вдоволь настранствовался, Джондалар, – сказала Мартона, – а не успел провести дома и нескольких дней, как уже замышляешь очередное Путешествие. Неужели у тебя развилась страсть к перемене мест? Как у Вилломара?

– Ну, торговые походы не совсем Путешествия, – сказал Джондалар, – и сейчас я еще не готов отправиться в путь, разве что на Летний Сход, но время покажет, год ведь большой срок.

Фолара и Джарадал лежали, свернувшись клубочками, вместе с Волком на ее лежанке, стараясь не заснуть. Они боялись пропустить что-то интересное, но тепло лежащего между ними зверя и тихое журчание застольных разговоров все же убаюкали их.




Рассвет следующего дня начался с мелкой серой мороси, но этот летний дождик не умерил стремления Пещеры к быстрейшему выходу на Летний Сход. Несмотря на то что разговоры вчера продолжались до поздней ночи, все обитатели дома Мартоны проснулись рано. Разогрев заготовленную с вечера еду, они позавтракали и закончили паковать вещи. Дождь уменьшился, и солнце попыталось прожечь облака, но влага, собравшаяся за ночь на листьях и в лужах, насыщала воздух туманной и прохладной сыростью.

Вскоре все, кто решил отправиться в этот поход, собрались на открытой террасе и тронулись в путь. Возглавлявший колонну Джохарран направился к северному краю террасы и спустился в долину Лесной реки. Походников было много, гораздо больше, чем на сходе Львиного стойбища. Со многими обитателями Девятой Пещеры Эйла еще даже не успела толком познакомиться, но по крайней мере уже знала почти всех по именам.

Эйла с интересом размышляла о том, каким же путем поведет их Джохарран. Во время прогулки на лошадях она видела широкую пойму правого берега Реки, где находилась Девятая Пещера. Если они пойдут вверх по течению, следуя за извилистым руслом Реки, в общем-то несущей свои воды с северо-востока, то там по берегам зеленеют небольшие рощицы, а за ними расстилаются обширные луга, с обеих сторон поднимающиеся от Реки к нагорьям. Однако на противоположном, левом, берегу скалистые хребты уже скоро подступят к самой воде. Понятия «левый берег» и «правый берег» четко определялись относительно речного истока. Зеландонии шли вверх по течению, по правому берегу Реки.

Джондалар рассказывал Эйле, что ближайшая Пещера Зеландонии находится от них всего на расстоянии нескольких миль, но что им может понадобиться плот для переправы на другой берег. По правому берегу скалистые стены на определенном участке прижимались к воде так близко, что не оставляли путникам даже узкой тропы. Люди Девятой Пещеры обычно предпочитали сухопутный маршрут, чтобы навестить своих ближайших северных соседей.

Вождь свернул на тропу, ведущую к Лесной реке, переправился через нее на мелководье и пошел напрямик через долину. Джохарран вышел на тропу, идущую параллельно Реке, ведя людей по низкому правому берегу. Свернув налево, они миновали рощицу и начали подниматься по пологому склону.

Краем глаза Эйла посматривала за Волком, он бежал впереди, доверяясь собственному чутью. Сама она развлекалась тем, что разглядывала встречающиеся по пути растения, мысленно повторяя их полезные свойства и запоминая, где они растут. На берегу зеленеет стайка берез, их кора помогает предотвратить выкидыш, а вот растет сладкий тростник, который может его вызвать. Надо запомнить, где растут ивы; отвар ее коры хорошо снимает разные болевые ощущения, в том числе головную боль и старческие боли в суставах. Интересно, есть ли в этих краях душица? Из нее получаются вкусные настои, а также она придает приятный вкус мясным блюдам, и ее можно давать людям от головной боли, а младенцам – от желудочных колик. Надо будет не забыть это на будущее. Дарка не слишком мучили колики, но некоторые малыши страдают.

По мере приближения к вершине тропа становилась все круче, и вот перед ними открылось ровное горное поле. Пройдя немного вперед, Эйла остановилась, чтобы отдохнуть и подождать Джондалара, который с трудом вел тащившего волокушу Удальца по крутой тропе с резкими поворотами. Пока они отдыхали, Уинни пощипывала свежие стебли травы. Эйла поправила жерди волокуши и проверила груз, который кобыла несла в корзинах, свисающих по бокам, потом, поглаживая ее шею, поговорила с ней на особом лошадином языке. Стоя на краю плато, Эйла окинула взглядом Реку, расстилавшиеся внизу заливные луга, длинную вереницу людей, молодых и старых, поднимающихся по тропе.

С этого возвышенного плато открывался прекрасный вид на окрестные земли и туманный, призрачный пейзаж внизу. Клочковатый туман еще плутал в прибрежных рощах, и его белая пелена местами скрывала гладь Реки, но это покрывало уже приподнималось, и стрелы света, испускаемые сияющим светилом, отражались кое-где от бурливого речного потока. Туманные дали отступали к горизонту, где известняковые скалы сливались с сероватой белизной небес.

Дождавшись Джондалара с Удальцом, Эйла вместе с ними пошла по горному плато. В приподнятом настроении она шла рядом с надежным спутником и радовалась, что они вновь путешествуют с непоседой Волком и лошадьми, которые послушно тащат волокуши. Она была в своей любимой компании и едва могла поверить, что идущий рядом с ней человек вскоре станет ее мужем. Еще слишком свеж в памяти был другой подобный поход с Львиным стойбищем. Тогда ей казалось, что каждый шаг приближает ее к неизбежной, но нежеланной судьбе. Она была помолвлена с мужчиной, который ей очень нравился, и могла бы прожить с ним счастливую жизнь, если бы сначала не встретила и не полюбила Джондалара. Но Джондалар стал каким-то чужим, словно уже разлюбил ее, а Ранек всячески проявлял свою любовь к ней.

Сейчас ее не обуревали противоречивые чувства. Счастье настолько переполняло ее, что она готова была поделиться им со всем миром. Джондалару также вспомнился их поход на Летний Сход Мамутои. Все испортили его ревность и страх перед тем, что люди его родного племени могут не принять избранную им женщину. Он преодолел все эти трудности и сейчас был не менее счастлив, чем Эйла. А в прошлом году он уже считал, что навсегда потерял Эйлу, но вот она здесь, рядом с ним, и стоит ему посмотреть на нее, как он встречает ее ответный, исполненный любви взгляд.

Обитатели Пещеры растянулись по этому плато и брели, сами выбирая дорогу. Люди взяли с собой ровно столько, сколько могли унести, но тюки их были тяжелыми, и кое-кто еще собирался вернуться в пещеру за новыми вещами, в основном те, кто хотел провернуть торговые сделки. Эйла и Джондалар предложили Джохаррану использовать для общих нужд транспортные услуги двух лошадей. Вождь обсудил их предложение с помощниками и решил нагрузить лошадей мясными запасами, оставшимися от последней охоты на оленей и бизонов. Планируя эту охотничью вылазку, он рассчитывал, что группе людей придется совершить дополнительный поход для переноски мяса к месту Летнего Схода.

Использование силы лошадей избавило их от множества хлопот, и впервые Джохарран осознал, что воспитание лошадей совсем не пустяк. Они могут оказаться очень полезными. Даже их помощь во время загонной охоты и быстрая поездка Джондалара в Пещеру за Зеландони и женой Шевонара после трагического случая не позволили ему полностью осознать их возможности. Он понял все преимущества, когда лошади избавили его и группу мужчин от возвращения в Девятую Пещеру, но походная жизнь также показала ему, что за этими животными нужно ухаживать.

Уинни привыкла таскать волокуши, она спокойно прошла с ней почти все Путешествие. Удалец меньше привык к таким нагрузкам и был более своенравным. Джохарран заметил, что его брату приходится помогать жеребцу, особенно на поворотах. Приходилось терпеливо успокаивать молодого жеребца, помогать ему обходить препятствия так, чтобы груз остался в целости и сохранности. Из Пещеры Эйла и Джондалар вышли одними из первых, а сейчас, переправляясь через мелкий ручей, находились ближе к середине растянувшейся вереницы походников.

Эйла и Джондалар проходили по этим местам во время Путешествия. Но на сей раз, они шли в обратном направлении. Извилистый серпантин полого спускающейся тропы провел их по лугам, зарослям кустарника и даже лесистым ущельям. В результате они вышли к расположенной у самой Реки пещере, сводчатые стены которой нависали над водой. Если считать напрямик, то они не прошли еще и двух миль, однако крутые подъемы увеличивали расстояния.

С террасы этой пещеры можно было прямо нырять в Реку, и поэтому ее назвали Речной Пастью. Она тянулась с запада на восток до того места, где речной поток вновь круто поворачивал на юг и, делая петлю, огибал пальцевидное нагорье. Сейчас Речная Пасть казалась вполне пригодным для жилья местом, но во время разливов Река затопляла ее, и постоянно здесь никто не жил, хотя иногда в ней останавливались на ночлег путешественники, сплавляющиеся по Реке на плотах.

Девятая Пещера не стала задерживаться у Речной Пасти и поднялась на следующий склон. Сначала тропа вела на север, потом свернула к востоку. Пройдя около мили, путники спустились в долину маленькой речки, обычно пересыхавшей к концу лета. Переправившись через илистое русло, Джохарран объявил привал, и все расположились на отдых. Люди развели несколько костерков, чтобы вскипятить воды и выпить горячего чая. Некоторые достали дорожные припасы, в основном те, кто шел с детьми и прихватил с собой легкие закуски.

– Теперь, Джондалар, нам нужно решить, как мы пойдем дальше, – сказал Джохарран. – Как ты думаешь, каким путем нам лучше пройти?

Скалистые берега то с одной, то с другой стороны близко подступали к извивающейся по долине Реке, и порой было легче путешествовать от Пещеры к Пещере не по берегу, а по нагорьям. Но можно было добраться до ближайшей стоянки и другой дорогой.

– Может быть два варианта, – сказал Джондалар. – Если мы пойдем по нагорью, то нас ждет пара крутых подъемов и спусков и еще мелководный речной рукав. Зато дальше начинаются обширные луга Двадцать Девятой Пещеры, где можно будет устроиться на ночевку.

– Но туда есть и другой путь, – заметил Джохарран. – Двадцать Девятую не зря называют Трехскальной, поскольку три их пещеры расположены на трех соседствующих скальных массивах. Две из них находятся на нашем берегу, а третья – напротив них, на другом берегу Реки.

Джохарран махнул рукой в сторону нагорья.

– Чем карабкаться на эти кручи, может, лучше свернуть на восток к Реке. Тогда дорога наша будет более ровной, хотя придется два-три раза переправляться через реку. Но Двадцать Девятая Пещера поддерживает эту переправу в рабочем состоянии, так же как мы свою. Мы можем заглянуть в две пещеры, что находятся на нашем берегу, но потом лучше все-таки третий раз переправиться через реку в третью, самую большую пещеру, ведь там мы все, вероятно, сможем разместиться на ночлег, и тогда нам не страшен будет дождь.

– Если мы пойдем первым путем, то будем лазать по горам, а если вторым – то будем переправляться через реку, – подытожил за него Джондалар. – Как ты думаешь, Эйла, что будет удобнее для лошадей с волокушами?

– Лошади хорошо переправляются через реки, если, конечно, не очень глубоко, но мясо в волокушах может промокнуть и испортиться, если его заново не подсушить, – заметила Эйла. – Во время нашего Путешествия волокушу мы заменили лодкой, и она спокойно плыла за Уинни, когда нам случалось переправляться через реки.

Джондалар подошел сзади к волокуше Удальца.

– Я кое-что придумал, Джохарран. Если пара мужчин пойдут за лошадьми, подняв концы жердей, чтобы они не касались воды, то, я думаю, мы сможем осуществить переправу, ничего не замочив.

– Я уверен, что у нас найдутся добровольцы для такого дела. Молодежь обычно не обращает внимания на построенную переправу, предпочитая переходить Реку вброд. Я поспрашиваю людей, – сказал Джохарран. – По-моему, большинство согласится скорее на переправу, чем лишний раз карабкаться с грузом по этим кручам.

Когда Джохарран ушел, Джондалар решил проверить недоуздок Удальца. Он погладил коня, покормил его зерном из мешка. Эйла улыбнулась ему; она приласкала Волка, прибежавшего к ним выяснить, зачем они остановились. Она чувствовала особую близость, которая появилась между ней и Джондаларом за время совместного Путешествия. Потом ей пришло в голову, что их отличает еще кое-что. Они были единственными людьми, осознавшими, какая тесная связь может появиться между человеком и животным.

– Есть и другой путь вверх по течению… даже два, – заметил Джондалар, пока они отдыхали на привале. – Во-первых, можно путешествовать на плотах, но я не уверен, что он подходит для лошадей. Во-вторых, можно по нагорьям другого берега Реки. За нашей переправой от Третьей Пещеры начинается хорошая тропа. Она выходит к Скале Двуречья и продолжается по нагорью. Там более ровная местность, чем на этой стороне, есть лишь несколько неглубоких оврагов. На левом берегу Реки нет такого количества водных преград, но раз мы собираемся заночевать в Двадцать Девятой Пещере, то придется опять пересекать Реку. Вот почему Джохарран решил остаться на правой стороне.

На привале Эйла спросила его о людях, которых они собирались навестить. Джондалар рассказал ей об этом необычном поселении Зеландонии. Трехскальная состояла из трех отдельных жилых пещер, находящихся в трех, отстоящих друг от друга скалах, они образовывали треугольник вокруг заливного луга на излучине реки, и каждая примерно на полторы мили отстояла от двух других.

– В преданиях говорится, что в давние времена там были совершенно отдельные Пещеры с младшими счетными словами, целая группа пещер, во всяком случае, значительно больше трех, – пояснил Джондалар, – но природные богатства вокруг них считались общими, и они вечно спорили о том, когда и какая Пещера вправе пользоваться ими. Я полагаю, споры зашли слишком далеко, мужчины даже устраивали кулачные бои. Потом Зеландони Южной Пещеры пришла в голову идея объединения, чтобы сообща решать все дела и одновременно пользоваться всем дарами земли. Когда стадо бизонов проходило в их краях, то они уже не охотились на них отдельными маленькими отрядами, а собирали общую группу охотников от всех Пещер.

Эйла слегка удивилась.

– Но ведь Девятая Пещера тоже охотилась вместе с соседними Пещерами. В последней охоте участвовали люди из Одиннадцатой, Четырнадцатой, Третьей, Второй и даже несколько человек из Седьмой, а потом всю добычу поделили.

– Все верно, но Пещерам нашего края не приходится делить все окрестности, – сказал Джондалар. – Возле нашей Пещеры находится долина Лесной реки, и порой животные проходят прямо мимо нашей террасы. Четырнадцатой Пещере принадлежит Мелкоречье, Одиннадцатая – может переправляться на плотах к тем обширным полям, что раскинулись напротив нее на другом берегу Реки, Третья – распоряжается Луговой долиной, а Вторая и Седьмая поделили долину Душистой реки – на обратном пути мы зайдем навестить их. При желании мы устраиваем общие сходы, но не так уж часто. А Пещерам, объединившимся в Двадцать Девятую, приходится пользоваться одними и теми же охотничьими землями. Теперь это сообщество называют еще Трехскальным владением, но одно из владений находится в междуречье, где в Реку вливается Северный приток.

Река в том месте течет прямо с востока на запад посреди широкой пойменной долины. С севера в нее впадает большой приток. Два владения сообщества находятся на правом берегу Реки – до Западного можно добраться по суше от Речной Пасти, а Северное расположено за притоком. Третий скальный массив с многоэтажными пещерными навесами находится на левом берегу Реки. Это одна из немногих обитаемых пещер, обращенных к северу.

Западное владение Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии включает несколько небольших пещер, расположенных в одном скальном массиве. Джондалар упомянул, что у них тоже более или менее постоянное место стоянки, обустроенное жилищами с односкатными крышами, очагами и сушильными стойками, а летом вокруг этого Западного владения устанавливаются палатки и прочие временные жилые сооружения. Рядом с ними в хорошо защищенной от ветров сосновой долине растут особые сосны, пинии, чьи продолговатые орехи, пиниоли, являются источником такого жирного растительного масла, что его можно использовать в светильниках, хотя оно очень вкусное, и его лишь в особых случаях тратят на осветительные цели.




Когда пиниоли созревают, достигая размером верхней фаланги указательного пальца, то Трехскальное владение и приглашенные ими соплеменники отправляются на сбор урожая этих орехов, который потом делится между всеми сборщиками. С этой целью в основном и устраивается Летняя стоянка, а почти рядом есть еще очень богатая рыбная заводь, где они на определенных условиях разрешают ставить рыбные ловушки и устраивать запруды. Летний лагерь остается обитаемым все теплое время года, и покидают его лишь после того, как река покрывается льдом на зиму. Обычно люди весь год живут в скальных пещерах Западного владения, а ореховый урожай, ставший исходной причиной установления Летнего Лагеря, бывает осенью, тем не менее первые палатки в нем устанавливаются рыбаками уже в начале теплого сезона, и путники часто заглядывают в так называемый Летний Лагерь.

– Кстати, их Зеландони искусная художница, – заметил Джондалар. – В одной из этих пещер она вырезала на стенах изображения животных, может, у нас будет время зайти к ней. Она также вырезает маленькие фигурки. Но в любом случае мы побываем здесь на обратном пути на время орехового урожая.

Джохарран вернулся с тремя крепкими юношами и одной девушкой, которые вызвались помочь лошадям на речных переправах. Похоже, все они очень радовались, что их выбрали для выполнения такой задачи. Желающих было хоть отбавляй, и Джохарран столкнулся лишь с трудностью выбора. Многим хотелось поближе познакомиться с лошадьми, Волком и узнать получше их удивительную подругу. Надо же было чем-то похвалиться перед соплеменниками из других Пещер во время Летнего Схода!

Не считая речных переправ, поход проходил по довольной ровной местности, где Джондалар с Эйлой могли идти рядом, ведя за собой лошадей. Волк, как обычно, бегал по своим делам. Ему нравилось обследовать новые земли во время путешествий, и он то забегал вперед, то отставал, побуждаемый собственным любопытством и увлекаемый запахами, за которыми следовал его чувствительный нос. Джондалар пользовался этими моментами, чтобы побольше рассказать Эйле о людях и землях, на которых они будут останавливаться.

Он рассказал о полноводной реке, бегущей с севера; северная сторона пойменных лугов Реки увеличивалась отчасти благодаря долине Северного притока. В междуречье располагалось старейшее жилое поселение племени, так называемое Северное владение Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии, которое чаще упоминалось как Южный Вход. Чтобы добраться до него от Летнего Лагеря, говорил Джондалар, обычно пользуются каменистой переправой, устроенной на притоке, но сейчас они приближались к нему по берегу Реки.

Впереди, за лугами на правом берегу Реки, высился треугольный скальный массив с тремя террасами, расположенными, как ступени, одна над другой. Два других владения Трехскального объединения отстояли от него мили на полторы, но в состав этого Северного владения Двадцать Девятой Пещеры входило несколько хозяйственных стоянок, располагавшихся значительно ближе друг к другу.

Он пояснил, что на террасу среднего уровня, где находится основная жилая стоянка Южной Пещеры, ведет удобная тропа, полого поднимающаяся по склону. Из верхней маленькой пещеры открывается отличный вид на окрестности, поэтому ее используют как наблюдательный пункт и называют Пещерой Южного Обзора или просто Обзорной Пещерой. В нижней полуподземной пещере в основном хранят запасы, постоянно там никто не живет. Помимо других продуктов, там же хранились орехи, собираемые в Летнем Лагере. Остальные мелкие стоянки многопещерного поселения Южного Входа имели свои особые описательные названия, такие как Длинная Скала, Большой Берег и Источник Молодости. Последняя пещера получила свое название благодаря природному роднику, бьющему по соседству с ней.

– Даже пещера для хранения припасов имеет особое название, – сказал он. – Ее называют Ореховой Пещерой. Ее история уже стала преданием и передается из поколения в поколение. Однажды в давние времена очень суровая зима сменилась не менее холодной и дождливой весной, и у людей иссякли все пищевые запасы – нижняя пещера опустела. Еще завывали последние зимние метели, а все уже ходили голодными. От голодной смерти людей спасла лишь потайная кладовая сосновых орехов, устроенная белками в нижней пещере и случайно обнаруженная одной девочкой. Просто удивительно, какие большие запасы удалось сделать этим маленьким любителям орехов.

И даже когда погода позволила людям выйти на охоту, убитые ими олени и лошади оказались на редкость тощими, они тоже оголодали, – продолжал Джондалар. – Мясо их оказалось жестким и сухим, и еще очень не скоро появились первые съедобные весенние травы и корешки. И тогда осенью все объединились, чтобы набрать как можно больше орехов пинии, чтобы не голодать суровой зимой и голодной весной, с тех самых пор и начали мы традиционно каждый год собирать урожай орехов.

Молодые люди, помогавшие им на переправах перетаскивать волокуши, шли поблизости и слушали, как Джондалар рассказывал историю их ближайших северных соседей. Даже они не знали так много о них и поэтому слушали с интересом.

А за рекой виднелось Южное владение Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии, самый большой и необычный скальный массив в этом районе. Пещеры с выходом на север редко использовались под жилые стоянки, но у этих пещер южного берега Реки было слишком много достоинств, позволяющих забыть о недостатке. Известняковый хребет, растянувшийся вдоль берега примерно на полмили, вырастал вверх на две сотни футов, и на его пяти уровнях разместилось около сотни разнообразных пещерных укрытий с удобными сводами и террасами.

Со всех террас открывался великолепный вид на долину, поэтому не было необходимости выделять какую-то особую пещеру или укрытие для наблюдения. По этому владению была присуща и другая уникальная особенность. Часть нижней террасы протянулась над тихой речной заводью, и с этого скального выступа можно было увидеть в тихой воде прекрасное отражение.

– Многочисленность пещер не является главной особенностью Южного владения, – сказал Джондалар. – Самым удивительным считается его отражение. Поэтому его так и называют Скалой Отражений.

Большинство удобных пещер огромного скального массива южного берега обычно пустовало – его можно было бы сравнить с холмом, изрытым норками грызунов. Природные ресурсы окрестностей не позволяли заселить все пещерные укрытия. Такое большое количество людей могло бы уничтожить все стада и дары плодоносных земель. Но жившие здесь люди понимали исключительность своего природного жилища, приводившего в трепетное изумление любых впервые попавших сюда странников.

Взглянув на это удивительное творение природы, Джондалар осознал, что оно неизменно потрясает не только чужеземцев. Огромная Девятая Пещера с ее высоким навесом над обширной и удобной террасой была, конечно, по-своему замечательна и даже в целом более приемлема для жизни – ее главным преимуществом было то, что она была обращена на юг, – но ему пришлось признать, что высившийся перед ним внушительный скальный массив производил глубочайшее впечатление.

Однако вышедшие им навстречу люди сами испытывали трепетный страх при виде того, что приближалось к ним. По виду стоявшей впереди женщины трудно было судить, рада ли она таким гостям. В приглашающем жесте ее руки угадывалась какая-то робкая неуверенность. Она уже слышала о возвращении из странствий среднего сына Мартоны, который привел с собой необычную чужеземку. И даже слышала, что они привели с собой лошадей и волка, но одно дело – слышать, а другое – увидеть собственными глазами; и сейчас вождь Скалы Отражений с крайней тревогой смотрела, как лошади спокойно идут вместе с людьми Девятой Пещеры, а за ними волк – здоровенный волчище – сопровождает высокую светловолосую незнакомку и мужчину, в котором она узнала Джондалара.

Джохарран отвел глаза, пытаясь скрыть усмешку, невольно изогнувшую его губы при виде выражения лица встречающей их женщины, хотя он прекрасно понимал ее чувства. Не так уж давно он сам испытывал дрожь ужаса от точно такого же жуткого зрелища. Он изумился, вдруг подумав о том, как быстро привык к животным. Так быстро, что уже не ожидал этой реакции от соседей. Он порадовался предстоящей ночевке. Тут он сможет понять, какое впечатление они произведут на всех Зеландонии, достигнув места Летнего Схода.




Глава 22


– Если бы Джохарран не решил установить палатку в этом поле, то мне кажется, что я лично осталась бы здесь в любом случае, – сказала Эйла. – Во время похода нужно следить за Уинни и Удальцом, а мне не хотелось заводить их на эту огромную скалу. Им там явно не понравилось бы.

– Думаю, что Денанне также не особо понравилось бы их соседство, – заметил Джондалар. – Она, похоже, ужасно встревожилась при виде наших животных.

Решив отдохнуть от тесного общения с толпой соплеменников, они отправились на прогулку с животными и ехали сейчас по долине, вверх по течению Северного притока. Только что закончилась церемония знакомства с вождями и жрецами Двадцать Девятой Пещеры, и Эйла перебирала в памяти все услышанное. Денанна, вождь Скалы Отражений и Южного владения, считалась вождем объединения Двадцать Девятой Пещеры, однако Летний Лагерь и Южный Вход, то есть Западное и Северное владения, также имели своих вождей. Дела, затрагивающие интересы всех трех владений, три вождя обсуждали вместе для достижения устраивающих всех решений, но представительным вождем была Денанна, поскольку остальные вожди Зеландонии настояли на том, что объединенную Двадцать Девятую Пещеру должен представлять на совете племени один вождь.

Здешние служители Великой Матери выбрали несколько иную организацию духовного руководства. В Западном, Северном и Южном владениях имелись свои зеландони, но они являлись помощниками четвертой служительницы Матери, которая и считалась представительной Зеландони Двадцать Девятой Пещеры. По общему разумению каждому владению нужен был свой Зеландони, желательно искусный целитель, особенно в сезоны холода и ненастья.

Жрец Скалы Отражений считался таким искусным целителем, что даже роженицы с радостью принимали его помощь. Представительная Зеландони также жила в Северном владении, чтобы быть поближе к представительному вождю, и целительство не было ее главным достоинством, зато она прекрасно умела вести переговоры, улаживала все сложности с тремя другими Зеландони и с тремя вождями и смягчала порой накал общего и личного раздражения в процессе решения спорных вопросов. Некоторые считали, что объединение, называемое Двадцать Девятой Пещерой, держится вместе только благодаря таланту представительной Зеландони, способной мирно разрешить все разногласия.

Необходимость ухода за лошадьми позволила Эйле уклониться от присутствия на общей трапезе и прочих церемониях, завершавших ритуал знакомства. Перед встречей с этими ближайшими северными соседями Эйла поговорила с Джохарраном и Пролевой и объяснила им, как важно для здоровья Уинни и Удальца, чтобы они с Джондаларом ухаживали за ними. Вождь сказал, что он передаст хозяевам их извинения, а его жена пообещала отложить для них немного угощений.

Постоянно чувствуя на себе любопытные взгляды здешних обитателей, Эйла отвязала жердевую волокушу, сняла остальной груз и тщательно проверила, не повредил ли такой груз животным. Они протерли и расчесали обеих лошадей, и Джондалар предложил прокатиться, чтобы животные хорошенько размялись после целого дня медленной и осторожной ходьбы. И он порадовался, увидев, с каким воодушевлением Эйла приняла его предложение. Волку, казалось, тоже понравилась идея прогулки.

Джохарран также наблюдал, как они заботятся о лошадях. Ему часто приходилось видеть их за этим занятием, по на сей раз он понял, что это необходимый уход. Живя в табунах, лошади, очевидно, не нуждались в такого рода заботе. Конечно, эти лошади приносили людям определенную пользу, но соразмерна ли она с требуемым уходом? Над этим вопросом он размышлял, глядя, как Эйла и его брат удаляются в сторону реки.

Эйла почувствовала себя вполне спокойно, как только они отъехали от обитаемых скальных массивов. Прогулки на лошадях давали ощущение свободы, позволяли сбросить груз забот. За время долгого Путешествия они успели привыкнуть к постоянному общению с животными, и оба просто отдыхали, когда выпадала возможность вернуться к этой привычке. Оказавшись в долине Северного притока, они увидели впереди уходящие вдаль луга, обменялись улыбками и начали подгонять лошадей, которые вскоре уже полетели по этой равнине во весь опор. В быстрой скачке наездники не заметили, как проскочили мимо пары людей, возвращавшихся в Двадцать Девятую Пещеру из короткого похода к месту Летнего Схода, но люди-то, естественно, заметили их. При виде такого невиданного зрелища они замерли, разинув рты и вытаращив глаза, и усомнились в том, что хотели бы увидеть такое еще раз. Люди, скачущие на спинах лошадей, вызвали у них смутную тревогу.

Эйла остановилась возле ручья, и Джондалар последовал ее примеру. С молчаливым согласием они повернули лошадей и поехали вверх по его течению. Он привел их к родниковому водоему, над которым свешивались ветви густой ивы, она словно оберегала эту новорожденную воду, сохраняя ее для своих отпрысков: тесная компания молодой поросли ивняка столпилась на берегу этого полноводного пруда. Всадники спешились, сняли с лошадей попоны и расстелили их на земле.

Напившись воды из ручья, лошади решили, что самая пора им немного поваляться. Невозможно было без смеха смотреть, как эти животные ерзают по траве спинами и болтают в воздухе ногами, видимо, чувствуя себя вполне спокойно, чтобы вдоволь насладиться хорошим почесыванием и массажем спины.

Внезапно Эйла быстро сняла повязанную вокруг головы пращу и пробежала взглядом по каменистому берегу пруда. Взяв пару округлых голышей, она вставила один из них в кармашек метательного оружия и отправила его в полет. Машинально поймав выпущенный ремень пращи и мгновенно вновь приведя оружие в боевую готовность, она выпустила второй камень, когда в воздух взмыла вторая птица. Опустив пращу, охотница отправилась за двумя сбитыми северными (ивовыми) куропатками.

– Если бы мы были вдвоем и собирались остановиться здесь на ночлег, то вечерняя трапеза нам была бы уже обеспечена, – сказала Эйла, поднимая трофеи.

– И что же ты будешь делать с ними теперь, когда наша уединенная жизнь кончилась? – спросил Джондалар.

– Ну, у куропаток ведь самые теплые и легкие перья, и окраска в это время года довольно симпатичная. Можно сделать что-нибудь для ребенка, – сказала она. – Хотя у меня еще будет время заняться изготовлением детских вещей. По-моему, лучше всего подарить их Денанне. В конце концов, это их владения, и она, похоже, с такой опаской восприняла Уинни, Удальца и Волка, что наверняка с радостью бы вообще избежала такого знакомства. Может быть, наш подарок улучшит ее настроение.

– Где ты научилась быть такой мудрой, Эйла? – сказал Джондалар, поглядывая на нее с сердечной любовью.

– Это не мудро, Джондалар, а просто разумно. – Посмотрев на него, она попала в магический плен его глаз. Лишь в глубоких ледниковых водоемах она видела такой же яркий синий цвет, но его глаза не были ледяными. Они лучились теплой и согревающей душу любовью.

Он обнял Эйлу, и она, бросив куропаток на землю, обняла и поцеловала его. Казалось, они уже давно так не обнимались, и в общем-то они действительно давно не уединялись на природе, где поблизости от них лишь мирно паслись лошади да носился Волк, старательно обнюхивая все кусты и земляные норки. Скоро им придется вернуться к соплеменникам, и кто знает, когда еще у них появится возможность остаться наедине друг с другом? Эйла пылко откликнулась на нежные ласки Джондалара.

Прикосновения к шее его теплого и влажного языка возбудили ее, и она отдалась внутренним ощущениям, позволив эмоциям овладеть ею. Щекотно дыша ей в ухо, он покусывал мочку, потом положил руки на ее полные груди. Даже более полные теперь, подумал он, вспомнив, что она вынашивает новую жизнь, ту новую жизнь, которая, по ее словам, была такая же ее, как и его. По крайней мере эта жизнь уж точно должна быть его духа. Большую часть Путешествия он был единственным мужчиной в ее компании, и именно его елан могла выбрать Мать.

Она развязала пояс, к которому с помощью петель и ремешков крепились разные полезные вещи, и осторожно положила его рядом с попоной, чтобы все осталось на местах. Джондалар опустился на край кожаного покрывала с сильным, но довольно приятным лошадиным запахом. Этот привычный запах вызывал у пего приятные воспоминания. Он начал быстро развязывать и разматывать веревки его коротких кожаных чулок, потом встал и развязал пояс, который стягивал перекрывающиеся половины узких штанов.

Взглянув на Эйлу, он увидел, что она сделала то же самое. Он посмотрел на нее, и ему понравилось то, что он увидел. Ее формы стали более округлыми, не только груди, но и округлившийся живот показывали, что в ней зреет новая жизнь. Он почувствовал отклик мужского естества, снял свою тунику и помог разоблачиться Эйле. Прохладный ветерок обвевал их, и он, заметив, что ее тело покрылось гусиной кожей, попытался согреть его в своих объятиях.

– Я хочу искупаться, – сказала она.

Он улыбнулся, понимая, что его приглашали разделить Дары Радости так, как ему нравилось.

– Это совсем не обязательно, – сказал он.

– Я знаю, но мне хочется. Целый день мы таскались по горам и долам, и я вспотела, – сказала она, направляясь к пруду.

Родниковая вода была холодной, но Эйла привыкла мыться в холодной и даже обжигающе ледяной воде, от которой обычно словно просыпалась каждая клеточка ее тела. По утрам такое купание отлично взбадривало ее. Водоем оказался мелким, за исключением того края, где бил родник. Там глубина резко увеличилась, и ноги уже не доставали до илистого дна. Отгребая воду руками, Эйла плыла к каменистому берегу.

Джондалар последовал ее примеру, хотя ему меньше, чем ей, нравилась холодная вода. Он зашел в пруд почти по пояс и, когда Эйла подошла поближе, обрызгал ее. Завизжав, она взбаламутила воду вокруг себя и окатила его всего водяными фонтанами.

– Я еще не готов к купанию, – вздрогнув, пробормотал он и вернул ей вал блестящих на солнце водяных брызг. Лошади оглянулись посмотреть, что за шум происходит в пруду. Эйла игриво улыбнулась, Джондалар уже подошел к ней, и их шумная возня прекратилась, сменившись объятиями и поцелуями.

– Хочешь, я помогу тебе вымыться, – проворковал он ей на ухо, коснувшись ее ног и сам, чувствуя возбуждение.

– Может, лучше я помогу тебе, – сказала она и, найдя его отвердевшее мужское копье, прямо в воде начала массировать его рукой. Холодная вода обычно уменьшала страсть, но ее холодные пальцы очень возбуждающе подействовали на его теплый орган. Потом она опустилась на колени, и, когда она коснулась губами крайней плоти, его окатило новой жаркой волной. Ее язычок возбуждающе щекотал его головку, постепенно пропуская его в теплую глубину ее рта, и Джондалар застонал, вдруг испытав сильнейшее возбуждение. Не успев совладать с собой, он почувствовал, как его животворные соки прорываются наружу, принося облегчение.

Он отстранился.

– Давай-ка выбираться из этой холодины, – сказал он. Эйла прополоскала рот и улыбнулась ему. Взяв ее за руку, он помог ей выйти на берег. Они опустились на попону, он положил ее на спину и, опершись на локоть, прилег рядом с ней. – Ты захватила меня врасплох, – успокоено, но с легким смущением сказал он. Все вышло не так, как ему хотелось.

Она хитро улыбнулась; не часто он так быстро расстается с животворными соками, обычно ему удается сдерживать себя. Ее улыбка сменилась радостной усмешкой.

– Должно быть, твоя готовность превзошла все ожидания, – сказала она.

– А с чего это ты так обрадовалась? – спросил он.

– Мне редко удается удивить тебя, – сказала она. – Обычно как раз ты застаешь меня врасплох, неизменно удивляя и пробуждая чувства огромной Радости.

Он невольно ответил на ее улыбку. Подавшись к ней, Джондалар поцеловал ее губы, и она приглашающе приоткрыла рот. Любое прикосновение к ней доставляло ему наслаждение. Нежно и соблазнительно он исследовал глубины ее рта, и она последовала его примеру. С радостью почувствовал он, что его копье вновь начинает обретать силу. Возможно, еще не все силы истрачены попусту.

Оторвавшись от ее рта, Джондалар пробежал языком по ее губам и спустился к шее, покусывая и целуя ее. Такая щекотка действовала очень возбуждающе, и ей даже захотелось уклониться от его жарких ласк. Она уже хотела его, но сдерживалась, постепенно накапливая ощущения. Когда он начал спускаться ниже, целуя ее плечи, подмышки и руки, она растерялась, не понимая, чего ей хочется больше – продолжения или прекращения этой сладостной пытки. Ее дыхание невольно участилось, поощрив его к продолжению. Вдруг он припал ртом к ее соску, и она сдавленно застонала, пронзенная жаркими огненными стрелами.

Мужская сила возвращалась к нему. Ощутив всю округлость и полноту ее груди, он начал страстно посасывать второй сморщенный и заостренный сосок, продолжая нежно массировать пальцами первый. Она выгнулась вперед, охваченная страстью и желанием. Эйла уже не замечала, как ветерок шелестит в листьях ивы, не ощущала холодящего воздуха, все ее внимание сосредоточилось на внутренних ощущениях, пробуждаемых его ласками.

Его чувства тоже распалились, восстанавливая запасы животворных соков. Переместившись ниже, он пристроился на ее бедрах и, приоткрыв складки ее лона, снял первую пробу. Она еще не обсохла после купания, и он наслаждался ее прохладной свежестью и теплой влажностью солоноватого и знакомого вкуса Эйлы, его Эйлы. Стремясь овладеть всеми ее сокровенными местами сразу, он вновь припал губами к ее соскам, продолжая ласкать рукой отвердевший пульсирующий узелок.

Джондалар продолжал обследовать языком все ее тело, и она, задыхаясь и вскрикивая, прогнулась ему навстречу. Нахлынувшие чувства затопили все мысли. Она уже не осознавала, что происходит, чувствуя лишь, как огромная жаркая волна вдруг захлестнула ее, и тогда он почувствовал ее обильные женские соки. Тихо вскрикивая от желания слиться с ним воедино, она прижалась к нему всем телом. Он приподнялся и, найдя вход в ее лоно, начал постепенно погружаться в него.

Интуитивно угадывая его желания, Эйла ритмично двигалась вместе с ним. На сей раз его страсть была более спокойной. Обычно ему приходилось сдерживаться, а сейчас он просто отдался чувствам и ощущал, как нарастает напряжение их совместных движений, достигая все больших глубин наслаждения. Ее возбужденные стоны заметно участились. Но вот их страстные крики слились воедино, и они одновременно достигли кульминации, испытывая огромный облегчающий взлет. Их тела на мгновение замерли, и после нескольких завершающих движений оба они успокоились и затихли.

Они лежали, закрыв глаза и восстанавливая дыхание, Эйла услышала шелест листвы на ветру, призывный щебет какой-то птички, почувствовала прохладный ветерок и приятную тяжесть его тела, вдохнула исходящий от попоны лошадиный запах и аромат соков их Радости и вспомнила вдруг вкус его кожи и его поцелуев. Когда он наконец приподнялся, на губах ее блуждала мечтательная и полусонная, нежная и удовлетворенная улыбка.

Когда они поднялись с земли, Эйла вновь зашла в родниковые воды пруда для ритуального очищения, к которому с детства приучила ее Иза. Джондалар последовал за ней. Теперь он тоже привык к таким омовениям, хотя до встречи с Эйлой не делал ничего подобного. Он вообще не любил холодную воду. Но сейчас, плещась в пруду, он подумал, что, пожалуй, мог бы полюбить ее, если бы почаще удавалось делить Дары Радости на берегах родниковых водоемов.




Возвращаясь к Южному владению Двадцать Девятой Пещеры, Эйла вдруг поняла, что не горит желанием встречаться с его хозяевами, показавшимися ей довольно недружелюбными. И несмотря на то что члены Девятой Пещеры и родственники Джондалара приняли ее хорошо, она осознала, что даже их ей не особенно хочется видеть. Устав от долгого Путешествия, она с нетерпением ждала его окончания и встречи с другими людьми, однако сейчас уже скучала по тому уединенному образу жизни, что выработался у них с Джондаларом за время странствий. В Девятой Пещере им практически не удавалось остаться наедине друг с другом. Они оба обрадовались сердечному приему и проявляемому людьми интересу, но порой молодым любовникам очень хотелось побыть вдвоем.

А ближе к ночи, уже лежа под спальным покрывалом в общей семейной палатке, где все спали в непосредственной близости, Эйла вспоминала устройство спальных очагов в земляном жилище Мамутои. Когда она впервые увидела его, ее изумила необычная конструкция заглубленного в землю длинного жилища Львиного стойбища. Кости мамонта поддерживали толстые земляные стены, утепленные тростником и покрытые слоем глины, они надежно защищали людей от сильных ветров и зимних морозов. Тогда она решила, что Мамутои сами построили пещеру. В каком-то смысле так оно и было, поскольку в их краях не было пригодных для жизни пещер, и ее изумление было справедливым: Мамутои строили замечательные жилища.

Все обитатели Львиного стойбища жили в одном общем доме, но все семьи имели отдельные жилые помещения, располагавшиеся вокруг вытянутых в одну линию очагов, а их спальные платформы были скрыты за плотными занавесами. Такое близкое и тесное соседство порождало молчаливую тактичность и взаимную вежливость, такие отношения постепенно вошли в привычку, обеспечивая семьям относительное уединение. Пока Эйла жила с ними, ей даже не приходило в голову, что земляной дом маловат, ведь тогда она еще не видела огромную Девятую Пещеру. Ей вспомнилось, что и в Клане каждая семья имела свой очаг, но там вообще не было стен, его границы обозначал лишь ряд камней. Люди Клана также тактично и уважительно относились к личной семейной жизни, никогда не заглядывая в помещения соседних семей.

И хотя дома Зеландонии окружали стены, звуки они пропускали достаточно хорошо. Их жилищам не требовался такой прочный каркас, как земляным строениям Мамутои; природные скальные навесы надежно защищали от непогоды. Строения Зеландонии в основном обеспечивали сохранение тепла внутри дома и охраняли от ветров, случайно залетевших под каменный навес. Проходя по жилой площадке Зеландонии, зачастую можно было слышать доносившиеся из домов голоса, но люди привыкли не обращать на это внимания. Эйла осознала, что, прожив с ними не так уж много времени, она уже тоже почти привыкла не обращать внимания на голоса, доносившиеся из соседних домов.

Волк уже угомонился и лег около их спальных мехов, прислушиваясь к тихому бормотанию из-под других спальных покрывал. И Эйла, пристроившаяся под боком своего жениха, вдруг тихо сказала:

– А знаешь, Джондалар, мне понравилось, что Зеландонии строят отдельные дома для каждой семьи.

– Я рад, что тебе это понравилось, – пробормотал он, испытывая еще большее удовольствие от того, что уже подготовил все для строительства их собственного жилища и что он сохранил все в тайне, чтобы удивить ее после возвращения с Летнего Схода.

Закрыв глаза, Эйла мечтала о том, что когда-нибудь и у нее будет собственный дом, обнесенный стенами. Стены дома Зеландонии представляли для нее новую степень уединения, неизвестную людям Клана и даже Мамутои. Внутренние перегородки также усиливали изолированность. Несмотря на недостатки одинокой жизни, Эйла научилась наслаждаться уединенностью в ее долине, и долгое странствие вдвоем с Джондаларом укрепило ее желание как-то отгородиться от других людей. Однако близость соседних домов внушала чувство спокойной уверенности.

При желании она могла послушать спокойные голоса укладывающихся спать соседей, звуки, которые она слышала всю свою жизнь; тихие разговоры, плач ребенка, вздохи разделяющих Дары Радости. В уединении ее пещеры ей очень не хватало этих привычных звуков, но в Девятой Пещере также были отдельные спальные помещения. За тонкими внутренними перегородками жилища с легкостью можно было забыть о том, что делишь дом с другими людьми, но приглушенный звуковой фон давал надежное чувство безопасности. Эйла пришла к выводу, что Зеландонии выбрали очень правильный способ общежития.




На следующее утро Зеландонии продолжили путь, и Эйла заметила, что походников стало гораздо больше. К ним присоединилось много людей из Двадцать Девятой Пещеры, хотя она не заметила, или не узнала, среди них людей со стоянки Скалы Отражений. Джохарран объяснил ей, что с ними пошли большинство живших в Летнем Лагере, примерно половина обитателей Южного Входа, и часть людей со Скалы Отражений. Остальные собирались выйти через день-другой. Она вспомнила, что Джондалар говорил о возвращении в Летний Лагерь для сбора урожая орехов, и у нее создалось впечатление, что Девятая Пещера более тесно связана с Западным владением, чем с другими владениями Двадцать Девятой Пещеры.

От Скалы Отражений Река сначала устремлялась на север, потом широкой излучиной отклонялась на восток, постепенно поворачивала на юг, потом – снова на восток и опять на север, образуя волнообразную кривую. После этого речные изгибы становились более плавными, и Река придерживалась, в общем, северо-восточного направления. В северном конце первой волны имелось несколько каменных пещер, которые использовались для ночевок и привалов во время разнообразных походов или охотничьих вылазок, но следующее поселение находилось на южном конце второй волны, где небольшой поток нес свои воды в Реку по Древней долине; там и обосновалась Пятая Пещера Зеландонии.

Если поход осуществлялся на плотах, то их приходилось толкать против течения почти десять миль от Скалы Отражений до Старой долины, однако посуху легче было пройти напрямик по плоскогорью, придерживаясь северо-восточного направления, чем следовать по крутым излучинам речного русла. Напрямик до Пятой Пещеры было чуть больше трех миль, впрочем, и по холмам дорога слегка петляла.

Выйдя на хорошо заметную тропу, Джохарран повел людей в сторону от Реки, поднялся по склону горы и вышел на округлую вершину в месте пересечения с верхней тропой, что вела от Третьей Пещеры Скалы Двуречья, а затем вновь спустился вниз по другому склону примерно до речного уровня. Понимая, что впереди их ждет встреча с Пятой Пещерой, Эйла решила попытаться выяснить что-нибудь о ее обитателях.

– Джондалар, насколько я поняла, Третья Пещера славится своими охотниками, в Четырнадцатой живут отличные рыболовы, а чем известна Пятая Пещера, Джондалар? – спросила она.

– Я бы сказал, что Пятая Пещера известна своей исключительной самодостаточностью и независимостью, – сказал он.

Эйла заметила, что шедшие поблизости четверо молодых люден, которые вчера во время речных переправ помогали переносить волокуши, услышали ее вопрос и подошли поближе. Хотя они всю жизнь прожили в Девятой Пещере и знали остальные Пещеры Зеландонии, им не приходилось еще слышать, как их описывают для иноземцев. Их заинтересовало мнение Джондалара.

– Они гордятся своими искусными охотниками, рыболовами и мастерами, – продолжал Джондалар. – Даже сами строят плоты, утверждая, что именно они стали первыми делать их, хотя Одиннадцатая Пещера не согласна с таким утверждением. Их жрецы и художники всегда были весьма уважаемыми. Некоторые из их пещер украшены резными и живописными изображениями животных, в основном бизонов и лошадей, потому что Пятая Пещера имеет особую связь с этими травоядными, их изображают не только на стенах, но и на разных предметах.

– А почему их стоянку называют Древней долиной? – спросила Эйла.

– Потому что там находится одно из самых древних поселений. Их счетное слово уже говорит о его возрасте. Старше Пятой только Вторая и Третья Пещеры. В преданиях многих Пещер упоминается о родственных связях с Пятой Пещерой. Большинство их настенных резных изображений настолько древние, что никто уже не знает, кто на самом деле их вырезал. Согласно древним легендам одно настенное изображение пяти животных является символов счетного слова этой Пещеры, – сказал Джондалар, – а Зеландони говорит, что пятерка является одним из самых священных чисел.

– Что значит священное число?

– Оно имеет особый смысл для Матери. Попроси Зеландони как-нибудь рассказать тебе о числе пять, – сказал Джондалар.

– А что случилось с Первой Пещерой, – Эйла немного помедлила, мысленно перебирая счетные слова, – и с Четвертой Пещерой?

– Первая Пещера часто упоминается в преданиях и древних легендах, ты наверняка еще услышишь о ней на Летнем Сходе, но никто не знает, что случилось с Четвертой Пещерой. Многие полагают, что с ней произошла какая-то трагедия. Одни думают, что враждебные силы завладели их Зеландони и он наслал болезнь на всех жителей Пещеры, от которой все они умерли. Другие считают, что, возможно, большинство людей предпочли покинуть зловредного вождя и присоединились к другим Пещерам. Но вступление новых членов в Пещеру обычно запоминается в ее преданиях, по таких упоминаний нет в преданиях ни одной из наших Пещер. По крайней мере, они нам не известны, – сказал Джондалар. – Считается, что число четыре приносит несчастье, но Верховная говорит, что несчастливым является не само это число, а только некоторые его сочетания.

Пройдя около четырех миль, они преодолели последний подъем и вышли к узкой долине с высокими скалистыми склонами, в которых виднелось восемь пещер разных размеров, а по дну ее бежал говорливый поток. Когда эта длинная вереница походннков во главе с Джохарраном начала спускаться по тропе в Старую долину, их встретили двое мужчин и женщина. После ритуального приветствия, они сообщили путешественникам, что большинство людей Пятой Пещеры уже отправились к месту Летнего Схода.

– Вы можете, конечно, остановиться у нас, но поскольку еще только полдень, мы подумали, что вы, возможно, захотите продолжить путь, – сказала женщина.

– А кто остался? – спросил Джохарран.

– Два старика, которых уже ноги не держат – один почти не встает с постели – и женщина, которая вот-вот должна родить. У нее уже были сложности с родами, и Зеландони сказала, что ей опасно сейчас путешествовать. И конечно, еще пара охотников. Они дожидаются рождения новой луны.

– А ты, видимо, Первая Ученица Зеландони Пятой Пещеры, – сказала Верховная служительница.

– Да. Я осталась помочь роженице.

– Мне показалось знакомым твое лицо. Может, нужна наша помощь?

– Спасибо, не надо. Время еще не пришло. Роды начнутся через несколько дней, к тому же с ней остались ее мать и тетя. Надеемся, что все будет в порядке.

Джохарран устроил небольшое общее совещание с представителями всех присоединившихся к походу Пещер.

– Лучшие места для установки лагерей, наверное, уже разобраны, – сказал он. – Я думаю, нам надо продолжить путь, не задерживаясь здесь. – Все его поддержали, и было решено двигаться дальше.

На последнем участке пути им встретилось еще несколько жилых Пещер, но лишь обитатели одной из них еще укладывали последние пожитки перед выходом на Летний Сход. Эйла удивилась тому, какими густонаселенными являются берега Реки. Все Дети Великой Земной Матери привыкли собирать плоды земли, охотиться и рыбачить, обеспечивая себя едой и одеждой, они селились в найденных скалистых укрытиях или строили защитные сооружения от непогоды и делали инструменты и оружие из подручных материалов. Чисто интуитивно Эйла понимала, что если в какой-то местности живет слишком много людей, то природных запасов может оказаться недостаточно для их пропитания. Очевидно, земля Зеландонии очень богата, раз может обеспечить жизнь такого множества людей, но что же будет со всеми этими людьми, если природные кладовые вдруг оскудеют?

Чтобы избежать этого, ежегодные Летние Сходы устраивались в разных местах. Собравшись вместе на целый теплый сезон, такое большое племя изрядно истощало запасы близлежащих долин, и на их восстановление могло понадобиться несколько лет. Сход этого года проводился не так далеко от Девятой Пещеры, примерно в двадцати милях от нее, если следовать вдоль берега Реки, но Зеландонии немного сократили путь, пройдя напрямик по холмам от Двадцать Девятой до Пятой Пещеры.

От Старой долины до места Летнего Схода надо было еще пройти около десяти миль, и Джохарран подумал, что можно избежать еще одной ночевки и успеть дойти туда до вечера. Решив не выносить этот вопрос на очередное совещание, он устроил лишь короткий привал в середине дня и продолжил путь, учитывая силы разновозрастных путешественников.




Начинало смеркаться, и солнце уже клонилось к закату, когда русло Реки, повернув направо, вывело путников к небольшой возвышенности. Хорошо утоптанная тропа поднималась от Реки на вершину невысокого холма, с которого открывался отличный панорамный вид на окрестности.

Но Эйлу поразил иной вид: огромное скопление людей в распаде долины. Она уже знала, что на Летний Сход приходят далеко не все Зеландонии и что не все они еще добрались сюда. Она никогда прежде не видела такого большого скопления людей. Их количество сравнимо – единственное сравнение, пришедшее на ум Эйле, – разве что с множеством бизонов или оленей, собиравшихся каждый год в огромные, многотысячные стада, но здесь собралось несметное и говорливое человеческое племя.

Изначально вышедшая из Девятой Пещеры группа сейчас значительно увеличилась, однако попутчики быстро разошлись, отправившись искать друзей и родственников или установленные ими лагеря. Зеландони пошла к главному лагерю, в центре которого находилось особое жилище, устроенное для всех Зеландони. Во время Летнего Схода они обычно играли главную роль. Эйла надеялась, что Девятая Пещера найдет себе место где-нибудь на окраине летних жилых стоянок, чтобы любопытство множества незнакомых людей не слишком досаждало лошадям.

Джондалар уже говорил с братом об этом, и Джохарран сказал, что он постарается найти не слишком людное место, но сам лично подумал, что потребности людей Девятой Пещеры важнее, чем потребности животных. Ему хотелось быть поближе к центру событий, и он надеялся найти местечко около реки, откуда легче будет таскать воду, слегка затененное деревьями, чтобы можно было отдохнуть в прохладе, и не слишком далекое от леса, снабжавшего их топливом. Вождь понимал, однако, что ближайшие леса резко поредеют к концу сезона. Всем нужно было топливо.

Но, отправившись с Солабаном и Рушемаром обследовать окрестности, Джохарран быстро понял, что все удобные места, расположенные близко к воде и лесу, уже заняты. Сообщество Девятой Пещеры насчитывало больше всего людей из всех Пещер Зеландонии, ей требовалось больше места для размещения, и вождю хотелось найти такое место до темноты. Поэтому Джохарран решил осмотреть окраины главной стоянки Летнего Схода. На последнем повороте большой водный поток сужался, и берега его поднимались более круто, чем везде, что затрудняло подходы к воде.

Трое мужчин вернулись обратно к Реке, и пошли вверх по течению. Вскоре они увидели небольшой приток, который бежал по лугу, вливаясь в основную реку, и отправились посмотреть, что он собой представляет. На небольшом расстоянии от Реки они заметили стайку деревьев. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ряды деревьев обрамляют оба берега этого ручья. Проходя вдоль берега этой мелководной речки, Джохарран осознал, что она огибает главный холм и ближайшие лесистые склоны выглядят довольно густыми, а дальше становятся еще гуще, превращаясь в настоящий лес.

Пройдя немного по берегу, мужчины увидели источник этой речки – небольшой, бьющий из-под земли родник, над которым простерли ветви ивы, а рядом зеленели березы, ели и несколько лиственниц. Тут же поблескивали воды глубокого пруда, питавшегося от того же источника. Окрестные долины изобиловали родниками, создающими небольшие притоки для Реки. За деревьями, на другом берегу водоема, высился довольно крутой каменистый склон, где крошечные голыши перемежались с массивными валунами. К водоему подходила узкая луговая долина, которая заканчивалась прибрежной полосой из мелкого песка и окатанных водой камешков, а часть ближнего берега скрывала изгородь низкорослого кустарника.

Это было славное и живописное местечко, и Джохарран подумал, что если бы он пришел с небольшой группой людей, то устроил бы лагерь прямо здесь, но целой Пещере нужно гораздо больше места, и к тому же еще желательно обосноваться поближе к главной стоянке Схода. Трое мужчин направились обратно вдоль ручья, и когда они дошли до луговины около Реки, Джохарран остановился.

– Как вам нравится это место? – спросил он. – Оно лишь немного дальше, чем любое другое.

Рушемар зачерпнул пригоршню воды из ручья и попробовал ее вкус. Она была холодной и чистой.

– Здесь у нас все лето будет чистая вода. Вы же понимаете, что к концу сезона обе речки, текущие по долине главной стоянки, и сама Река перед ней, и ниже по течению лишатся и свежести, и чистоты.

– Да, и к тому же все будут ходить за дровами в тот большой лес, – сказал Солабан. – А это место не особо популярно, хотя деревьев здесь больше, чем кажется.

Девятая Пещера разбила свой лагерь на ровном лугу, между рощицей и Рекой, около родникового ручья. Большинство людей согласились с тем, что это вполне подходящее место для долговременной стоянки. Вряд ли еще какая-то Пещера захочет дальше удалиться от главной стоянки, разобьет лагерь выше по течению и замутит им воду. В этой чистой воде будут купаться, плавать и стирать свои одежды только они. А родниковый ручей обеспечит их чистой питьевой водой.

В тенистых рощицах можно будет найти прохладу и топливо. А окрестные лесистые склоны и луга также обеспечат их ягодами, орехами, дарами земли и мелкой дичью. В Реке водится более чем достаточно рыбы, а также и пресноводных моллюсков. Да, это местечко имело массу преимуществ.

Единственным его недостатком была удаленность от центральной стоянки, где будут происходить главные общие события. Некоторые сочли, что оно слишком далеко, в основном семьи с детьми или те, чьи друзья из других Пещер уже разбили свои стоянки в более удобных, по их мнению, местах. Часть этих людей решили обосноваться в лагерях других Пещер. Что отчасти даже порадовало Джондалара. Тогда, возможно, здесь хватит места для стоянки Даланара, и по прибытии племя Ланзадонии сможет устроиться рядом с ними.

Эйле выбранное место показалось просто прекрасным. Лошади будут жить в стороне от переполненной людьми долины и свободно пастись на лугах. Животные уже привлекли особое внимание, и Эйла, разумеется, тоже. Она помнила, как перепугались Уинни, Удалец и Волк, когда они прибыли к месту Летнего Схода Мамутои, хотя сейчас они уже стали спокойнее относиться к большим скоплениям людей, возможно, даже спокойнее, чем она сама. Люди открыто высказывали свое удивление, и Эйла невольно все слышала. Похоже, больше всего их удивляло то, что лошади мирно идут бок о бок с волком – «они ведут себя очень дружелюбно» – и как хорошо они слушаются незнакомую женщину и сына Мартоны.

Она и Джондалар проехали вверх по течению речушки и обнаружили ту идиллическую узкую долину с водоемом. Именно такие места им нравились больше всего. Все здесь было создано как будто по их заказу, хотя, конечно, сюда мог зайти любой человек, но Джондалар сомневался, что эта долина будет часто посещаема. Большинство людей приходили на Летний Сход для общения с друзьями и знакомыми, и им меньше нужно было уединение, чем Эйле, животным или даже ему самому, признался себе Джондалар. Эйла с восторгом обнаружила, что кустарник на берегу пруда в основном состоял из орешника, а фундук она любила больше всего. Орехи пока еще не созрели, но урожай обещал быть хорошим, а Джондалар уже наметил, что в следующий раз поищет на дальнем каменистом берегу пруда выходы кремня.

После того как люди обосновались и присмотрелись к окрестностям своего лагеря, большинство пришло к выводу, что им досталось лучшее место. Джохарран был доволен, что они успели прибыть вовремя, чтобы занять его. Он понимал, что его уже давно заняли бы, если бы не было второго несколько большего притока, который, извиваясь, бежал по луговой равнине главной стоянки Летнего Схода. Большинство ранее прибывших Пещер установило лагеря на берегах этого притока, сознавая, что воды Реки вскоре будут загрязнены от чрезмерного использования. Именно там сначала и пытался найти место Джохарран, но сейчас радовался, что решил осмотреть эти дальние луга.

Джондалар подумал, что брат по его просьбе подыскал более спокойное место, и высказал ему свою благодарность. Джохарран не стал возражать ему. Сам-то он считал более важными потребности людей, но, возможно, упоминание о нуждах животных осталось в глубине его сознания и помогло ему найти это место. Он не знал, как было на самом деле, но если такой выбор заставил его брата чувствовать себя слегка обязанным ему, то почему бы ему быть против. Довольно трудно руководить такой большой Пещерой, и кто мог знать, когда ему вдруг может понадобиться помощь Джондалара.

Поскольку уже стемнело, то установку летних жилищ решили отложить до утра, скоротав ночь в дорожных палатках. Быстро поставив временный лагерь, несколько человек отправились на главную стоянку, чтобы встретиться с друзьями и родственниками, с которыми не виделись целый год, и разузнать, какие события планируются на завтра; но большинство людей устали и решили не ходить далеко. Многие просто осмотрелись, прикидывая, где лучше установить семейные жилища, да прошлись по ближайшим лугам, выясняя, что там произрастает, и особенно примечая те растительные материалы, что могли понадобиться для обустройства их летних домов.

Эйла и Джондалар отвели лошадей в рощицу на берегу ручья и привязали их там, в основном для их же безопасности. Они с удовольствием перестанут их привязывать, когда все Зеландонии познакомятся с ними и у них уже не будет искушения поохотиться на них, тогда лошади смогут бродить где угодно, как в окрестностях Девятой Пещеры.

Утром, убедившись, что с лошадьми все в порядке, Джондалар и Эйла вместе с Джохарраном пошли на главную стоянку, на встречу с другими вождями. На общем собрании решалось много вопросов, связанных с охотой, сбором плодов и распределением запасов, добытых в этих походах, а также обсуждалось время проведения разных мероприятий или ритуалов, включая первый летний Брачный ритуал. Волк бежал рядом с Эйлой. Все уже слышали о женщине, имевшей сверхъестественную власть над животными, но слышать – одно, а видеть – совсем другое. Их проход по территориям летних лагерей сопровождался испуганными взглядами людей, а если кто-то вдруг случайно оказывался у них на пути, то он сначала потрясенно замирал от ужаса. Даже люди, знавшие Джохаррана и Джондалара, встречали их изумленным молчанием, не осмеливаясь приветствовать.

Они проходили вдоль низкорослого кустарника, который скрывал Волка, когда к ним приблизился один человек.

– Джондалар, я слышал, ты вернулся из Путешествия и привел с собой женщину, – подбегая, сказал он. – Я хотел бы познакомиться с ней. – Эйла не совсем поняла, что он сказал, его речь звучала как-то странно, словно ребенок шепеляво говорил голосом взрослого мужчины.

Джондалар посмотрел на него и нахмурился. Его явно не порадовала встреча с этим человеком. По правде говоря, этого мужчину ему вовсе не хотелось видеть. Кроме того, ему не понравилось такое притворное дружелюбие, но он понимал, что ему ничего не остается, как познакомить их.

– Эйла из Мамутои, познакомься с Ладроманом из Девятой Пещеры, – сказал он, не осознавая, что назвал ее прежний статус. Его голос звучал беспристрастно, но Эйла сразу почувствовала недовольный оттенок и мельком глянула на него. Его напряженно сжатые челюсти показывали, что он едва не скрипит зубами, а застывшая, не располагающая к объятиям поза подтвердила, что он не рад видеть этого мужчину.

Сделав шаг ей навстречу, мужчина протянул вперед руки и улыбнулся, показывая отсутствие двух передних зубов. Она считала, что уже догадалась, кто он такой, и отсутствие двух зубов подтвердило ее догадку. Когда-то Джондалар подрался с этим мужчиной и выбил ему два передних зуба. В результате Джондалару пришлось покинуть Пещеру и отправиться на время жить к Даланару, что, как оказалось, было только к лучшему. У него появилась возможность лучше узнать мужчину его очага и научиться ремеслу, постепенно ставшему его любимым занятием – обработке кремня, у признанного лучшим мастера.

Эйла уже достаточно знала о символах Зеландонии и, видя нарисованную на лице этого мужчины татуировку, поняла, что он был учеником очага Зеландони. И вдруг она с удивлением заметила, что Волк с тихим рычанием перегородил ей путь, когда она шагнула навстречу этому незнакомцу. Обычно Волк делал так только в тех случаях, когда чувствовал, что ей угрожает опасность. «Возможно, он почувствовал скрытую враждебность Джондалара», – подумала она, однако этот мужчина явно не понравился и самому Волку. Мужчина нерешительно отступил, вытаращив от страха глаза.

– Волк! Назад, – сказала она на языке Мамутои, шагнув вперед, чтобы ответить на ритуальное приветствие. – Я пр-р-ривет-ствую тебя, Ладр-р-роман из Девятой Пещеры, – сказала она, принимая его руки. Они были влажными.

– Нет больше Ладромана из Девятой Пещеры. Теперь меня зовут Мадроман из Пятой Пещеры Зеландонии, ученик очага Зеландони. Приветствую тебя, Эйла из… из какого ты племени? Ману… Мутони? – сказал он, поглядывая на волка, чье рычание стало заметно громче. Он мгновенно отпустил ее руки. Мадроман заметил ее странное произношение, но едва обратил на него внимание, настолько сильное замешательство испытал при виде этого хищника.

– И она тоже, Мадроман, больше уже не Эйла из Мамутои, – исправил ошибку брата Джохарран. – Теперь ее имя – Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии.

– Значит, тебя уже приняли в племя Зеландонии? Что ж, Мамутои или Зеландонии, я рад, что мне довелось познакомиться с тобой, но мне нужно идти… срочно на собрание, – сказал он, стремительно отступая. Развернувшись, он едва только не побежал туда, откуда пришел. Эйла взглянула на братьев. Их усмешки были почти одинаковыми.

Джохарран увидел группу собравшихся на совещание людей. Среди них была и Зеландони. Она жестом подозвала вновь прибывшую компанию, но больше всего внимания досталось Волку. Эйла велела ему держаться сзади во время церемонии знакомства. Она побоялась, что он проявит к кому-то еще такую же агрессивность, как к Мадроману. Несколько человек удивились, когда незнакомку со странным произношением представили как Зеландонии, бывшую Мамутои, но им объяснили, что Девятая Пещера уже приняла ее в члены племени, желая избежать вопросов о том, где она будет жить, став женой Джондалара.

После помолвки жениху и невесте предстоял очень важный выбор – в какой пещере их семья будет жить. В любом случае требовалось согласие исходных Пещер жениха и невесты, но особый случай представляли люди, пришедшие из других племен. Поскольку Эйла и Джондалар хотели жить в Девятой Пещере, то принятие Эйлы в ее члены снимало все вопросы.

Держа Волка при себе, Эйла сидела рядом с Джондаларом, слушая, как мирские и духовные вожди обсуждают предстоящие дела. Было решено провести завтра вечером ритуал поиска для первой охоты. Если все пройдет успешно, то вскоре после нее будет проведен Первый Брачный ритуал. Эйла уже знала, что каждое лето проводится два Брачных ритуала. В первом участвуют пары обычно из одной или из соседних Пещер, которые решили соединиться во время прошедшей зимы. Второй – проводят ближе к осени. В основном для пар, участники которых происходят из более удаленных друг от друга Пещер, которые приняли решение во время этого Летнего Схода и, возможно, познакомились только в этом году или на год или два раньше.

– Раз уж речь зашла о Брачном ритуале, – сказал Джондалар, – то у меня есть одна просьба. Даланар, мужчина моего очага, должен прийти на наш Летний Сход, я хотел бы узнать, нельзя ли устроить Первый ритуал после его прибытия. Мне хотелось бы, чтобы он присутствовал на моем бракосочетании.

– Я не буду возражать, если речь пойдет о нескольких днях, но что, если Даланар придет очень поздно? – спросила одна Зеландони.

– Конечно, я предпочел бы соединиться во время первой церемонии, но если Даланар опоздает, то я лучше подожду вторую, – сказал Джондалар.

– Все это вполне допустимо, – сказала Верховная жрица, – но я полагаю, что сейчас нам нужно решить, на сколько дней мы можем отложить Первый Брачный ритуал, учитывая, сколько пар хотят соединиться в начале Схода.

Пожилая женщина с татуировкой Зеландони поспешно сказала:

– Я поняла, что Даланар и Ланзадонии скоро навестят нас. Он прислал гонца с сообщением к Зеландони Девятнадцатой Пещеры, поскольку они ближе всего к месту нашего Летнего Схода. Дочь его жены решила основать семью, и он хочет, чтобы она прошла настоящий Брачный ритуал. Я поняла также, что он хочет найти у нас духовного вождя для его Пещеры. Такая перспектива может заинтересовать опытного ученика или Зеландони, недавно призванного к служению Великой Матери.

– Джондалар рассказал нам об этом, Четырнадцатая Зеландони, – сказал Джохарран.

– Именно по этой причине он решил привести к нам Пещеру Ланзадонии в этом году, – пояснил Джондалар. – Им недостаточно целительских познаний Джерики, и к тому же у них некому проводить ритуалы. По мнению Даланара, они не могут провести надлежащий Брачный ритуал по всем правилам, пока в их Пещере нет жрицы. Мы заглянули к ним во время Путешествия и присутствовали на помолвке Джоплаи. Она собирается соединиться с Экозаром…

– Даланар намерен разрешить Джоплае соединиться с мужчиной, чья мать была плоскоголовой? С мужчиной смешанных духов? – удивилась Четырнадцатая Зеландони. – Как он мог решиться на такое? Ведь она же дочь его очага! Мне известно, что в Пещере Даланара живут иноземцы, но как он мог принять кого-то из этих животных?

– Они не животные! – воскликнула Эйла, сердито глянув на говорившую.




Глава 23


Женщина перевела взгляд на Эйлу, удивленная уже тем, что эта новоприбывшая вмешалась в разговор, но еще больше поразившись тому, что она так нагло осмелилась возразить ей.

– А тебе вообще лучше помолчать, – сказала она. – Тебя совершенно не касается то, о чем идет речь на нашем собрании. Ты здесь гость и даже не Зеландонии. – Она знала, что этой иноземке предстоит стать женой Джондалара, но поняла, что ее еще, очевидно, нужно научить правильно себя вести.

– Прошу прощения, Четырнадцатая Зеландони, – вмешалась Верховная жрица. – Ты подошла позже, и мы не успели еще представить тебе Эйлу. На самом деле она уже является членом племени Зеландонии. Девятая Пещера приняла ее перед выходом на Летний Сход.

Враждебность женщины, повернувшейся к Верховной жрице, казалась почти осязаемой. Эйла поняла, что это была давняя вражда, и вспомнила, что ей рассказывали, о Зеландони, которой не удалось возглавить очаг Зеландони, поскольку Верховной жрицей признали Зеландони Девятой Пещеры. Очевидно, что это была именно Четырнадцатая Зеландони.

– Эйла и Джондалар рассказали нам, что плоскоголовые – это люди, а не животные. Наверное, нам нужно будет поговорить об этом, я собирался вынести данный вопрос на всеобщее обсуждение, – сказал Джохарран, выступая вперед и пытаясь сгладить ситуацию. – Но я не уверен, что сейчас подходящее для этого время, у нас пока еще много других первостепенных дел, требующих обсуждения.

– А я не понимаю, зачем нам вообще тратить время на разговоры о них, – возразила обиженная жрица.

– По-моему, это важно, даже ради нашей собственной безопасности, – сказал Джохарран. – Если они разумные люди… а Джондалар и Эйла почти убедили меня, что так оно и есть, – а мы обращались с ними, как с животными, то почему же они не противились такому обращению?

– Вероятно, именно потому, что они животные.

– Но Эйла говорит, что они просто стараются избегать общения с нами, – сказал Джохарран, – и мы, в общем-то, также избегаем их общества. Но, учитывая, что мы плохо относимся к ним, разве что не охотясь на них, как на животных, и заявляем, что все эти земли с охотничьими угодьями и плодами лугов и лесов принадлежат Зеландонии, они ведь могут воспротивиться такому положению. И что мы будем делать, если они решат изменить его и отвоевать себе часть земли? Я полагаю, нам нужно подготовиться; по крайней мере, мы должны обсудить возможное разрешение такого столкновения интересов.

– Мне кажется, ты делаешь из мухи мамонта, Джондалар. Если плоскоголовые не претендовали на эти земли раньше, с чего бы им теперь менять свое отношение? – сказала Четырнадцатая Зеландони, оставляя без внимания исходный вопрос.

– Но они уже заявили о своих правах на определенные земли по другую сторону от ледника, – сказал Джондалар. – И Лосадунаи поняли, что земли к северу от реки Матери принадлежат плоскоголовым. И спокойно живут на южных берегах, за исключением нескольких молодых бандитов, которые стали причиной ужасных неприятностей, и я боюсь, что Клан вскоре перестанет терпеть такое отношение, особенно если не остановить эту банду.

– Почему ты пришел к такому выводу? – спросил Джохарран. – Ты прежде не упоминал об этом.

– Спустившись с Тоноланом с восточной стороны ледника, мы вскоре встретили плоскоголовых – мужчин Клана – вероятно, охотничий отряд, – сказал Джондалар, – и между нами произошло небольшое столкновение.

– Какого рода? – спросил Джохарран. Все остальные также стали внимательно прислушиваться к их разговору.

– Один молодой парень швырнул в нас камень, и я подумал, что он пытается прогнать нас с их территории. Тонолан также метнул копье, заметив какое-то движение в лесу, где они обычно прятались. И вдруг все они вышли нам навстречу. Шансы были явно не в нашу пользу. Говоря по правде, я считаю, что мы вряд ли могли бы надеяться на успешный исход драки, даже если бы схватились двое на двое. Может, они и не вышли ростом, но зато очень сильные и крепкие. Я уже решил, что мы пропали, но их вождь решил по-другому.

– С чего ты взял, что у них может быть вождь? Они ведь, скорее всего, живут как стая волков со своим вожаком, – заметил другой мужчина. Его лицо показалось Джондалару смутно знакомым. По после пяти лет отсутствия он не смог точно узнать говорившего.

– Сейчас я знаю об этом наверняка, поскольку с тех пор еще не раз встречался с ними, но даже тогда это было очевидно. Он приказал тому парню, что бросил камень, вернуть копье Тонолану и забрать свой камень, а потом они вновь скрылись в лесу, – сказал Джондалар. – Я полагаю, что, вернув все вещи на места, он решил, что вопрос улажен, поскольку никто не пострадал.

– Приказал парню? Плоскоголовые же не умеют говорить! – возразил мужчина.

– Нет, умеют, – сказал Джондалар. – Просто их язык не похож на наш. В основном они используют жесты и знаки. Я немного научился их языку и общался с ними, но Эйла знает его гораздо лучше. Она отлично знает их язык.

– В это трудно поверить, – сказала Четырнадцатая Зеландони.

Джондалар улыбнулся.

– Я тоже поначалу не верил, – сказал он. – И никогда не видел никого из них так близко до того столкновения. А ты видела?

– В общем-то нет, и не испытываю такого желания, – заметила женщина. – По-моему, они скорее похожи на медведей.

– Они похожи на медведей не больше, чем мы. Они похожи на людей, просто они принадлежат к другому виду людей, и никакой путаницы тут быть не может. Тот отряд шел на охоту, вооружившись копьями, и все они носили одежду. Вы когда-нибудь видели таких медведей? – спросил Джондалар.

– А может, они умные медведи, – возразила она.

– Не надо недооценивать их. Они не медведи и вообще не животные. Они люди, настоящие умные люди, – заявил Джондалар.

– Ты говорил, что общался с ними? Когда? – спросил мужчина, которого Джондалар не смог вспомнить.

– Когда мы гостили в племени Шарамудои и я попал в беду на реке Великой Матери. Шарамудои живут на ее берегах, недалеко от того места, где она впадает в море Беран. Когда спускаешься с восточной стороны ледника, эта река похожа на едва заметный ручеек, но в краю Шарамудои она становится могучим потоком, иногда подобным большому озеру. И хотя ее воды могут показаться спокойными и тихими, они очень глубоки, и текут очень быстро. Постепенно в эту реку вливается много рукавов, больших и маленьких, и если бы вы увидели ее в тех местах, где живут Шарамудои, то поняли бы, почему ее называют Великой Матерью, – продолжал Джондалар, он уже вошел в роль рассказчика, и собравшиеся увлеченно слушали его. – Шарамудои делают отличные речные лодки из стволов больших деревьев, они выдалбливают их изнутри и заостряют концы. Я учился управлять таким выдолбленным челноком с помощью гребной лопатки, но не справился с управлением. – Джондалар сокрушенно усмехнулся. – Честно говоря, похвастаться мне особенно нечем. Они обычно привязывают к лодке веревку с приманкой и крючком и держат ее наготове, а мне хотелось доказать им, что я тоже смогу поймать рыбу. Беда в том, что рыба в тех краях по размеру под стать самой реке, особенно осетр. Рамудои, речная половина племени Шарамудои, отравляясь ловить таких рыб, называют свой промысел не рыбалкой, а охотой на осетра.

– Да, я однажды видел лосося, длина которого равнялась росту высокого мужчины, – заметил кто-то из слушателей.

– Осетры в конце реки Великой Матери бывают длиной в три человеческих роста, – сказал Джондалар. – В общем, обнаружив в лодке такую веревку с рыболовным крючком и наживкой, я выбросил ее в воду, но мне не повезло. Ее поймали! А вернее, огромный осетр поймал меня. Веревка-то была привязана к лодке, и рыбина потащила меня за собой. Я потерял гребные лопатки и уже не мог управлять лодкой. Достав нож, я решил обрезать веревку, но тут лодка налетела на какую-то корягу, и нож выпал у меня из рук. Рыбина была сильной и плыла очень быстро. Она так ныряла, что едва не утопила меня. И я лишь в отчаянии держался за лодку, пока этот осетр стремительно тащил меня вверх по течению.

– И что же ты сделал? Далеко он тебе утащил? Как же ты сумел остановиться? – послышались со всех сторон заинтересованные голоса.

– Оказалось, что крючок ранил рыбину, и она потеряла много крови. В итоге она совсем лишилась сил, но успела уволочь меня далеко вверх по течению, да еще к другому береги реки. Когда осетр перестал сопротивляться, мы с ним оказались в мелкой заводи одного из притоков. Я вылез из лодки и доплыл до берега и, вознеся хвалу Великой Матери, ощутил под ногами твердую землю…

– Отличная история, Джондалар, но при чем тут плоскоголовые? – спросила Четырнадцатая Зеландони.

Улыбнувшись, он продолжал рассказывать, глядя прямо на нее:

– Сейчас узнаешь. Весь промокший и продрогший я выбрался на берег. У меня не было даже ножа, чтобы срезать веток, да и костер я вряд ли сумел бы развести, почти весь валежник был мокрым, и я уже начал окончательно замерзать. И вот тогда прямо передо мной появился плоскоголовый. Видимо, совсем молодой парень, у него едва начала пробиваться бородка. Он поманил меня за собой, но я поначалу не понял, что он от меня хочет. Потом я заметил дымок в той стороне, куда он пошел, и последовал за ним, а он привел меня к костру, – сказал Джондалар.

– Неужели ты не побоялся идти с ним? Ты же не знал, что он хочет от тебя, – удивленно сказал кто-то из собравшихся. Джондалар заметил, что слушателей заметно прибавилось. Эйла также заметила, что окружающая их толпа значительно увеличилась.

– Я так смертельно замерз, что уже ничего не боялся. Мне лишь хотелось погреться у огня. Я сел на корточки как можно ближе к костру и почувствовал, как мне на плечи накинули меховую накидку. Подняв глаза, я увидел женщину. Заметив мой взгляд, она быстро нырнула обратно в кусты и спряталась, и, как я ни старался, больше мне не удалось увидеть ее. Конечно, я не успел толком разглядеть ее, но мне показалось, что она была довольно взрослая, возможно, приходилась матерью тому парню.

Когда я наконец согрелся, – продолжал Джондалар, – он отвел меня обратно к лодке и к осетру, лежавшему на берегу брюхом вверх. Я видел, разумеется, осетров и побольше, но и этот был не маленький, примерно в два раза длиннее меня. Тогда юноша из Клана достал нож и разрезал осетра пополам вдоль хребта. Он пытался жестами объяснить мне что-то, но я не понял его, потом он завернул половину рыбины в шкуру, закинул себе на плечо и ушел. Вскоре показались лодки, Тонолан с группой Рамудои поднялись вверх по течению и нашли меня. Когда я рассказал им о молодом плоскоголовом, то они не поверили мне, как и ты, Четырнадцатая Зеландони, но тут увидели оставшуюся половину осетра. Позже они еще долго дразнили меня тем, что я умудрился поймать только половину рыбины, однако потребовались силы трех мужчин, чтобы дотащить эту половину в лодку, а парень из Клана один унес вторую половину.

– Да, ты придумал великолепную охотничью историю, – усмехнулась Четырнадцатая Зеландони.

Джондалар пристально посмотрел на нее своими удивительно ярко-синими глазами.

– Я понимаю, что это звучит как выдумка, но готов поручиться, что все это правда. Каждое слово, – сказал он с неподдельной искренностью, потом пожал плечами и, улыбнувшись, добавил: – Хотя я не стану обижаться на ваше недоверие.

После такого купания я сильно простудился и, отлеживаясь у очага, размышлял о плоскоголовых, – продолжал он. – Тот молодой парень, вероятно, спас мне жизнь. По крайней мере он понял, что я промерз и мне нужно согреться. Наверное, он так же боялся меня, как я его, однако он дал мне то, в чем я нуждался, взяв в обмен половину моего улова. Когда я впервые столкнулся с плоскоголовыми, то меня удивило, что у них есть копья и одежда. После встречи с этим парнем и его матерью я узнал, что они разводят костры и пользуются острыми ножами, и к тому же очень сильны, но главное, я понял, что он был умным. Он понял, что я замерз, помог мне и решил, что поэтому он имеет право на половину моей добычи. Я готов был отдать ему все, и, по-моему, он вполне смог бы утащить целого осетра, но он не взял все, он разделил пополам.

– Интересно, – сказала женщина, улыбаясь Джондалару.

Нечаянное обаяние и привлекательность этого бесспорно красивого мужчины, наконец произвели на пожилую Зеландони должное впечатление, что сразу же подметила Верховная жрица. Надо будет запомнить это на будущее. Если Джондалар сможет помочь ей наладить отношения с Четырнадцатой Зеландони, она будет только рада. С тех самых пор, как ее выбрали главой очага Зеландони, эта женщина стала для нее подобной зарослям колючего терна, она постоянно мешала своими спорами, препятствуя принятию любых разумных решений, если их предлагала сама Верховная жрица.

– Я мог бы рассказать тебе еще о мальчике смешанных духов, которого усыновила жена вождя Львиного стойбища племени Мамутои, поскольку именно тогда я узнал знаковый язык Клана, – заметил Джондалар, – но думаю, что тебя больше заинтересует история мужчины и женщины, которых мы встретили возле самого ледника, поскольку они живут ближе к…

– По-моему, тебе лучше повременить с этой историей, Джондалар, – сказала присоединившаяся к ним Мартона. – Если вы не возражаете, то ее наверняка послушали бы многие Зеландонии, а ваше совещание, по-моему, устроено для обсуждения деталей проведения Брачного ритуала, – добавила она, приветливо улыбнувшись Четырнадцатой Зеландони. Она тоже заметила, какое впечатление произвел ее обаятельный сын на эту пожилую женщину, и отлично осознавала, какие сложности она создавала Верховной жрице. Мартона сама была когда-то вождем и все понимала.

– Если только вас не особенно интересуют все подробности данного обсуждения, – сказал Джохарран, обращаясь к Джондалару и Эйле, – то сейчас самое время подыскать место для демонстрации вашей копьеметалки. Мне хотелось бы, что вы продемонстрировали ее возможности до первого охотничьего похода.

Эйла была бы не против остаться. Ее очень интересовали традиции племени Джондалара – а теперь уже и ее племени, – но Джондалар с радостью ухватился за предложение брата. Ему не терпелось познакомить всех Зеландонии с его новым оружием. Осматривая окрестности главной стоянки Летнего Схода, Джондалар приветствовал друзей и знакомил их с Эйлой. Из-за Волка они стали объектом настороженного внимания, что не явилось уже для них неожиданностью. Эйла хотела, чтобы первое потрясение прошло как можно скорее. Чем быстрее люди привыкнут к виду животных, тем скорее начнут относиться к ним как к обычному явлению.

Они выбрали ровную длинную луговину, вполне подходящую для демонстрации возможностей копьеметалки, потом заметили юношу, который помогал им тащить волокуши во время речных переправ, чтобы не замочить запасы сушеного мяса. Он путешествовал с ними последнюю часть пути, поскольку сам был родом из Западного владения Трехскального Объединения, известного под названием Летний Лагерь. Они немного поболтали, а потом к ним подошла его мать и пригласила их на дневную трапезу. Солнце уже стояло высоко, и они, успев проголодаться с раннего утра, с благодарностью приняли ее приглашение. Даже Волку перепала мясная кость. Им также сделали особое приглашение на осенний сбор урожая орехов пинии.

Возвращаясь к своему лагерю, они прошли мимо общего жилища Зеландони. Верховная жрица как раз вышла оттуда и, задержавшись, сообщила им, что все участники Первого Брачного ритуала, с которыми она успела переговорить, согласны дождаться прихода Даланара и Ланзадонии. Их познакомили еще с несколькими жрецами, а люди из Девятой Пещеры с интересом наблюдали, как по-разному они реагировали на Волка.

К тому времени, когда они вернулись в расположение лагеря Девятой Пещеры, солнце уже позолотило западные холмы, и его сверкающие лучи пронзали розовую дымку облаков. Пройдя по берегу Реки, плавно, с едва заметной рябью, несущей здесь свои воды, они повернули и пошли вдоль ее родникового притока. Постояв немного, они понаблюдали, как ослепительное золотое сияние закатного неба приобретает новые багряные оттенки, размываемые лиловым перламутром, и постепенно сменяется темной синевой, подобной той, что бывает перед самым рассветом. Вскоре множество огоньков загорелось на ночном, угольно-черном, летнем небосводе, на котором выделялся изогнувшийся поднебесной аркой и густо усыпанный звездами Млечный Путь. И Эйле вспомнились строчки из Песни Матери: «И взметнулось в черную даль высоко Матери огненное молоко». И когда они направились к приветливым живым кострам, озарявшим их лагерь, Эйла подумала: «Неужели именно так появился на небе Млечный Путь?»




На следующее утро Эйла проснулась в опустевшем жилище, видимо, все уже встали и разошлись по делам, а ей, как ни странно, захотелось еще понежиться в постели. Ее глаза привыкли к тусклому освещению летнего дома, и она лежала под меховым покрывалом, сонно поглядывая на проступающие из полумрака разноцветные и резные контуры рисунков, украшавшие крепкий центральный столб, на успевшие слегка почернеть края дымового отверстия, но вскоре почувствовала, что ей нужно облегчиться – последнее время она стала чаще испытывать такую нужду. Она не знала, выкопана ли уже мусорная траншея, поэтому воспользовалась ночной посудиной, заметив, что кто-то уже пользовался ею. Эйла решила, что потом сама и вынесет ее. Такое неприятное повседневное дело обычно выполняли те, кто чувствовал себя морально обязанным, но некоторых приходилось упрекать, если они давно не выносили ночные посудины.

Возвращаясь к постели, чтобы встряхнуть и убрать ее, Эйла повнимательнее оглядела их летний дом. Это удивительное строение появилось здесь вчера, пока они с Джондаларом ходили по гостям. Она видела, как люди разбивают лагеря вокруг главной стоянки, и ожидала увидеть дорожные палатки, но большинство людей не устанавливали их на Летнем Сходе. Летом дорожные палатки обычно использовались в коротких походах, связанных с охотой или сбором плодов, или их устанавливали около хозяйского лагеря, если хотели заночевать в гостях. Летнее жилище представляло собой более основательное сооружение, его прямые стены ограничивали довольно большой круг с шатровой крышей. Эйла подумала, что эти шатры отчасти похожи на жилища, которые устраивали Мамутои на своих Летних Сходах.

Внутри было довольно темно – свет проникал лишь через открытый входной проем и случайные щели между стенными панелями, – но, помимо центрального соснового столба, Эйле удалось разглядеть камышовые стенные панели, украшенные символическими знаками и изображениями животных. Панели крепились на колах, вбитых в землю по окружности, ограничивающей довольно просторное внутреннее помещение, которое можно было еще разделить переносными перегородками на отдельные сектора. Землю устлали циновками, сплетенными из длинных листьев камыша, тростника и рогоза, а спальные места располагались вокруг центрального столба, немного отступив от расположенного вблизи него очага. Клапан дымового отверстия можно было закрывать изнутри шатра с помощью привязанной к нему палки.

Заинтересовавшись тем, как сделаны остальные жилища, она вышла из дома. Весь лагерь состоял из ряда больших шатров, окружавших общий кухонный очаг, и Эйла решила осмотреть снаружи один из домов. Поддерживающие стены колы соединялись вместе, наподобие изгороди в загонах, которые сооружали для животных, но в отличие от тех ограждений, что слегка сдвигались под ударами бодливых животных, ограда летнего строения надежно крепилась к забитым в землю ольховым колам, расположенным по окружности.

Крепкие стенные панели из переплетенных листьев рогоза служили защитой от дождя и были привязаны к опорным колам с внешней стороны так, что оставался промежуток между внешними и внутренними стенами, обеспечивающими дополнительную изоляцию жилого помещения, благодаря чему в жару внутри было прохладнее, а в холодные ночи дольше сохранялось тепло очага. Двойные стены также препятствовали накоплению влаги внутри помещения, когда снаружи становилось холодно. Довольно толстая тростниковая крыша шатром опускалась на стены от более высокого центрального столба. Нельзя сказать, чтобы крыша была на редкость прочно сделана, но она оберегала от дождя и вполне способна была прослужить весь летний сезон.

Детали шатров приносили с собой, в особенности плетеные циновки, стенные панели и внутренние перегородки, и часть колов. В общем, каждый обитатель жилища тащил на себе какие-то детали, но большая часть растительного материала обновлялась каждый сезон. Осенью, готовясь к возвращению домой, эти летние строения частично разбирали, чтобы унести с собой пригодные для повторного использования части, но опорный каркас оставляли на месте. Тяжелые зимние снега и сильные ветра обычно разрушали их к следующему лету, а руины успевали разложиться и стать землей к тому времени, когда эту долину вновь выбирали для Летнего Схода.

Эйла вспомнила, что названия летних стоянок Мамутои отличались от названий зимних постоянных стойбищ. Летний лагерь Львиного стойбища назывался, к примеру, Рогозной стоянкой, но жили в ней те же самые люди, которые зимовали в Львином стойбище. Она спросила Джондалара, имеет ли летний лагерь Девятой Пещеры другое название. Он сказал, что их местоположение просто называют стоянкой или лагерем Девятой Пещеры, но уклад жизни Зеландонии на Летних Сходах слегка отличался от того, как они жили зимой под защитой своих каменных пещер.

В каждом летнем жилище собиралось больше людей, чем обычно жило в более просторных и постоянных строениях под скальным навесом Девятой Пещеры. Как правило, члены семьи, включая тех, кто жил в зимнем жилище, собирались в одном шатре, но некоторые уходили жить в другие лагеря. Иногда люди проводили лето с родственниками или друзьями из других Пещер. К примеру, молодые матери, присоединившиеся к Пещерам своих мужей, обычно предпочитали провести лето вместе с детьми в кругу своих матерей, сестер, братьев или друзей детства, а их мужья зачастую составляли им компанию.

Кроме того, девушки, которым предстоит пройти ритуал Первой Радости, жили в отдельном помещении, поблизости от главного дома жрецов, по крайней мере первую половину лета. Еще одно общее строение по соседству предназначалось для женщин-наставниц, избранных для обряда посвящения достигших зрелости юношей.

Большинство молодых мужчин, уже достигших зрелости – и даже не очень молодых, – зачастую также предпочитали жить вместе в общем жилище, отдельно от своих стоянок. Традиционно они жили на дальних окраинах общей стоянки, как можно дальше от самых желанных юных девственниц, которые готовились к ритуалу Первой Радости. В общем-то, они не возражали против таких ограничений. Им нравилось строить глазки этим девушкам, но еще больше хотелось жить своей компанией, где никто не станет ругать их за слишком бурные споры или разгульные игрища. Вследствие чего мужские жилища называли дальними домами, обычно сокращая название до «дальдома». Обычно в дальдомах собирались холостые или разочаровавшиеся в семейной жизни мужчины.

Отметив, что Волк не бросился ей навстречу, когда она вышла из дома, Эйла решила, что он ушел с Джондаларом. И вообще в лагере было пустовато, видно, многие отправились на центральную стоянку, главное место общения на Летнем Сходе, но около общего кухонного очага она обнаружила корзину с горячим чаем. Почему-то вместо обычного круглого очага здесь выкопали длинную канавку. Вчера вечером она поняла, что у такого вытянутого очага может собраться больше людей и в него удобно подкидывать длинные стволы, ветки и валежник, не разрубая их на более короткие куски. Пока Эйла пила чай, из дома вышла Салова, жена Рушемара, с малышкой на руках.

– Привет, Эйла, – сказала она, опуская девочку на циновку.

– Привет, Салова, – ответила Эйла, подходя ближе, чтобы посмотреть на ребенка. Она протянула ей палец, и малышка, схватив его, заулыбалась.

Салова нерешительно помолчала, поглядывая на Эйлу, но потом все же спросила:

– Ты не присмотришь немного за Марсолой? Я собрала материал для корзин и оставила мокнуть в ручье. Мне хотелось бы вытащить и разобрать его. Я обещала кое-кому сплести несколько корзин.

– Я с удовольствием присмотрю за Марсолой, – улыбнувшись ей, сказала Эйла и вновь повернулась к девочке.

Салова слегка тревожилась, оставляя малышку малознакомой женщине, и продолжала беспокойно болтать:

– Я только что накормила ее, поэтому она не доставит тебе хлопот. У меня еще много молока. И то, что я подкармливала Лоралу, ничуть не уменьшило его количества. Ланога приносила ее вчера вечером. Она стала здоровенькой и пухленькой и уже начала улыбаться. Раньше она редко улыбалась. А ты, наверное, еще не ела, так ведь? У меня с вечера осталось немного похлебки с отличными кусками мяса. Ты вполне можешь подкрепиться, если хочешь. Я уже поела, но, наверное, еще ничего не остыло.

– Спасибо. Может быть, я съем немного похлебки, – согласилась Эйла.

– Я не задержусь, – сказала она, убегая в сторону ручья.

Эйла обнаружила похлебку в объемистой, выделанной из бизоньего желудка посудине, которая возвышалась на деревянной подставке, установленной над горячими углями в конце длинного общего кухонного очага для медленного разогрева, – угли почти погасли, но похлебка была еще горячей. Рядом стоял запас плетеных или вырезанных из дерева мисок и пара более плоских костяных тарелок. Тут же находились и грязные миски, оставленные спешившими едоками. Эйла налила сделанным из бараньего рога черпаком немного похлебки в миску и достала столовый ножик. Она заметила, что в этот отвар также положены овощи, хотя они уже хорошо разварились.

Она устроилась, на циновке рядом с малышкой, которая лежала на спине, дрыгая ногами в воздухе. К ее лодыжке было привязано несколько отростков оленьих копыт, и они гремели, как погремушка, когда Марсола дрыгала ножками. Доев похлебку, Эйла взяла ребенка на руки и, поддерживая ее под головку, развернула к себе лицом. Вскоре вернулась Салова с большой плоской корзиной, наполненной разнообразными растительными волокнами, и увидела, что Эйла разговаривает с улыбающейся девочкой. Это согрело сердце молодой матери и рассеяло ее опасения.

– Я так благодарна, что ты присмотрела за ней, Эйла. Благодаря тебе я успела все приготовить, – сказала Салова.

– Мне это доставило удовольствие, Салова. Твоя Марсола – замечательный ребенок.

– А ты знаешь, что Левела, младшая сестра Пролевы, будет вместе с вами участвовать в Первом Брачном ритуале? Обычно пары, соединившиеся на одном Брачном ритуале, поддерживают потом дружеские отношения, – сказала Салова. – Пролева заказала мне несколько красивых корзин для подарков новым семьям.

– Если ты не против, то я понаблюдала бы немного за твоей работой. Я и сама умею плести корзины, но мне всегда интересно, как это делают другие, – сказала Эйла.

– Совсем даже не против. Я люблю работать в компании, и, может, ты даже покажешь мне свои способы плетения. Обычно я тоже стараюсь научиться чему-то новому, – сказала Салова.

Устроившись рядышком, женщины начали обсуждать и сравнивать способы плетения корзин, а ребенок уже мирно спал рядом с ними. Эйле понравилось, как Салова, используя волокна разных цветов, вывязывает на корзинах изображения животных и разнообразные узоры и символы. А Салова подумала, что умение Эйлы искусно сочетать разные по качеству материалы придает ее, казалось бы, простым изделиям исключительное изящество. Женщины по достоинству оценили искусство друг друга и заодно кое-чему научились.

Немного погодя Эйла встала.

– Не знаешь ли ты, где выкопали мусорные траншеи? Я хотела вынести ночную посудину. Заодно я могу вымыть грязные миски, – сказала она, собирая использованную посуду. – А потом мне надо будет сходить и проверить лошадей.

– Траншеи вон там, за лагерем, – сказала Салова, махнув рукой в сторону, противоположную речке. – А кухонную и столовую посуду мы моем в конце ручья, где он впадает в Реку. Там песчаный берег, а песком хорошо отчищать грязь. Ну а где твои лошади, ты сама знаешь. – Она улыбнулась. – Вчера мы с Рушемаром ходили посмотреть на них. Сначала я нервничала рядом с ними, но они выглядели добрыми и довольными. Кобыла даже поела травы у меня из рук. – Ее улыбка превратилась в усмешку, но вдруг женщина озабоченно нахмурилась. – Надеюсь, я не сделала ничего плохого. Рушемар сказал, что Джондалар разрешил ему.

– Конечно, все в порядке. Познакомившись с окружающими их людьми, они становятся гораздо спокойнее, – сказала Эйла.

«А она не такая уж странная, – подумала Салова, глядя вслед Эйле. – У нее немного забавное произношение, но она очень милая. Интересно, как ей пришло в голову, что она сможет заставить этих животных делать то, что ей хочется? Я даже представить не могла, что когда-нибудь лошадь будет есть траву прямо из моих рук».

Оставив вымытые миски около кухонного очага, Эйла подумала, что хорошо было бы сейчас искупаться и поплавать. Улыбнувшись по пути Салове и ее малышке, она прошла обратно в свой шатер и, достав из дорожной сумки мягкое замшевое полотенце, проверила запасы своей одежды. За время пребывания в Зеландонии у нее уже появилось кое-что новенькое. Ее старый выстиранный наряд был изрядно поношенным, и Эйла уже считала его исключительно рабочей одеждой.

На Летний Сход она пришла в одежде, сбереженной ею специально для встречи с родными Джондалара, но и она уже слегка поистерлась и испачкалась. Еще у нее имелось нижнее мальчиковое белье, подаренное Мароной и ее сообщницами, но она понимала, что сейчас не время надевать его. Конечно, у нее есть Брачный наряд, но его нужно беречь, как и наряд, подаренный Мартоной, для особых случаев. Мартона и Фолара отдали ей несколько своих личных вещей. Они выглядели непривычно для нее, но она подумала, что в данном случае они могут подойти ей.

Перед выходом из дома она заметила возле спальных мехов сложенную ездовая попону и решила захватить ее с собой. Вскоре Эйла увидела Уинни и Удальца, которые радостно бросились ей навстречу и тыкались мордами в ее руки, требуя внимания. Отвязав длинные веревки, которыми они были привязаны к крепкому деревцу, она закрепила на спине Уинни попону и, взлетев на лошадь, поехала вверх по течению ручья.

Застоявшиеся лошади резво рванулись вперед, радуясь обретенной свободе. Эйла разделяла их чувства и не сдерживала их порывов. Она особенно обрадовалась, когда, подъезжая к пруду, увидела бегущего им навстречу Волка. Возможно, и Джондалар где-то рядом.

Вскоре после ухода Эйлы к Салове подошел Джохарран и спросил, не видела ли она Эйлу.

– Видела, мы вместе плели корзины, – сказала она. – А недавно она направилась к лошадям. Сказала, что ей нужно выяснить, все ли у них в порядке.

– Пойду поищу ее, но если ты вдруг ее увидишь, то передай, что Зеландони нужно поговорить с ней.

– Ладно, – сказала Салова, с удивлением размышляя о том, что могло понадобиться жрице. Потом она пожала плечами. Вряд ли кто-то может постичь замыслы Верховной.

Эйла увидела, как из-за кустов появился удивленный, но улыбающийся Джондалар. Остановив Уинни, она соскользнула на землю и подбежала к нему.

– Что ты здесь делаешь? – обняв ее, поинтересовался он. – Я ведь никому не сказал, что пойду сюда. Мне просто захотелось прогуляться вдоль ручья, а дойдя сюда, я вспомнил, что хотел обследовать тот каменистый берег, поискать там кремневые желваки.

– И нашел?

– Нашел, не самого лучшего качества, но вполне пригодные. А ты зачем приехала сюда?

– Я сегодня разнежилась и проснулась поздно. Все уже куда-то разошлись, мне встретилась лишь Салова с дочкой. Она попросила меня присмотреть за Марсолой, пока она сходит за волокном для корзин. Марсола просто замечательный ребенок, Джондалар. Мы еще немного поболтали с Саловой, плетя корзины, а потом я решила пойти искупаться и захватила лошадей на прогулку. А в итоге нашла тебя. Вот какая приятная неожиданность, – с улыбкой закончила она.

– Я тоже был приятно удивлен. Может быть, и мне стоит поплавать с тобой. Я изрядно пропылился, лазая по окрестным склонам, но сначала мне нужно принести найденные камни. А там уж и посмотрим… – сказал он с соблазнительной усмешкой. Он приник к ее губам долгим искушающим поцелуем. – Может, мне попозже сходить за кремнем? – с сомнением пробормотал он.

– Сначала лучше принеси их, чтобы тебе не пришлось дважды смывать пыль. Все равно мне нужно еще помыть волосы. Вчерашний день был довольно жарким, – сказала Эйла.

Не обнаружив на месте привязанных лошадей, Джохарран понял, что, вероятно, они отправились на одну из своих долгих прогулок. «А Зеландони срочно хотела поговорить с Эйлой, да и Вилломару они тоже зачем-то понадобились. Джондалар же знает, что их надолго оставят в покое после Брачного ритуала, – с раздражением думал Джохарран. – Мог бы понять, что в начале Летнего Схода нужно решить много серьезных вопросов». Вождя вовсе не радовало, что именно он попался на глаза жрице, когда она искала кого-то, чтобы послать за ними. В конце концов, у него есть более важные дела, чем поиски этой парочки, но он понимал, что не может отказать Зеландони, по крайней мере, без исключительно уважительной причины.

Оглядевшись, он заметил на берегу свежие следы лошадиных копыт. Как опытный охотник, он понял, что следы ведут вверх по течению. Ему вспомнилась симпатичная уютная долина с родниковым водоемом. Усмехнувшись, он подумал, что, скорее всего они отправились именно туда, и решил все-таки выполнить поручение и найти эту парочку.

Он пошел вдоль ручья, следуя прямо по следам, и вскоре увидел впереди лошадей, мирно пасущихся на лугу. Сквозь листву изрядно разросшихся на берегу кустов орешника он внимательно посматривал на пруд и удивился, заметив только одну Эйлу. Когда он вышел на песчаный берег, она как раз нырнула в воду.

– Эйла, мне поручили найти тебя, – крикнул Джохарран, когда она вынырнула на поверхность.

Откинув назад волосы, Эйла протерла глаза.

– А, это ты, Джохарран, – произнесла она каким-то странным тоном.

– Ты не знаешь, где Джондалар?

– Знаю, он искал кремень на той стороне пруда и сейчас должен принести сюда найденные им камни. Потом он собирался искупаться со мной, – добавила Эйла, явно слегка расстроенная.

– Тебя хочет видеть Зеландони, а Вилломару нужно поговорить с вами обоими, – пояснил Джохарран.

– Понятно, – несколько разочарованно произнесла она.

Джохарран привык видеть женщин без одежды. Каждое утро большинство из них купалось в Реке, да и зимой они часто мылись. Собственно нагота никого особенно не привлекала. Желая привлечь внимание мужчин, женщины облачались в особые одежды или соблазнительные наряды или вели себя соответствующим образом, особенно в период празднества Почитания Матери. Но, видя выходящую из воды Эйлу, он вдруг подумал, что нарушил какие-то их планы. Эта мысль заставила его оценивающе взглянуть на нее.

К нему приближалась высокая, хорошо сложенная и стройная женщина. Ее большие груди еще отличала присущая молодости упругость, и, кроме того, ему всегда нравились женщины с таким округлым животиком. Марона привыкла, что ее называли Первой Красавицей, и неудивительно, что она с самого начала невзлюбила Эйлу. На ней отлично смотрелась та теплая зимняя поддевка, что ей подарили в качестве злой шутки, но без одежды она смотрится несравнимо лучше. Марона, безусловно проигрывает. «Моему брату опять повезло, – решил он. – Эйла на редкость соблазнительная женщина. Но во время Материнских празднеств она явно будет пользоваться популярностью, и я сомневаюсь, что это понравится Джондалару».

Эйла в недоумении смотрела на него, и Джохарран вдруг осознал, что пристально разглядывает ее. Слегка покраснев, он отвел глаза в сторону и увидел своего брата, который тащил кучу тяжелых камней. Он пошел ему на помощь.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Джондалар.

– Зеландони нужно поговорить с Эйлой, а Вилломар предпочел бы побеседовать с вами обоими, – сообщил Джохарран.

– А что, у Зеландони какое-то срочное дело? Оно не может подождать? – спросил Джондалар.

– Мне показалось, что срочное. Должен признаться, что усердные поиски моего брата и его невесты не входили в мои сегодняшние планы. Не расстраивайся, Джондалар, – утешил брата Джохарран с заговорщической усмешкой. – Ждать осталось недолго. К тому же разве такая женщина не достойна ожидания?

Джондалар горячо запротестовал, пытаясь опровергнуть его намеки, но потом успокоился и просто улыбнулся.

– Мне слишком долго пришлось ждать встречи с ней, – сказал он. – Ладно уж, раз ты здесь, то поможешь мне дотащить до лагеря кремневые желваки. Только мне нужно искупаться и смыть с себя пыль.

– А почему бы тебе не оставить пока здесь эти камни. Они ведь никуда не убегут, а у тебя появится повод вернуться сюда за ними, – предложил Джохарран, – и я уверен, что уж тогда ты сможешь вдоволь поплавать… если, конечно, захочешь ограничиться одним плаванием.




Лишь около полудня Эйла, Джондалар и Волк появились на территории главной стоянки, и, видя их довольные лица, Джохарран заподозрил, что после его ухода они все-таки не только искупались. Он сообщил Зеландони, что нашел их, передал ее просьбу и намекнул брату, что дело не терпит отлагательства. Не его вина, что Джондалар решил поразвлечься, хотя вряд ли кто-то стал бы винить его за это.

Несколько человек из Девятой Пещеры собралось около удлиненного кухонного очага рядом с шатром Зеландони, и Эйла еще не успела даже подойти к его входу, чтобы сообщить о своем приходе, как оттуда величественно вышла Верховная жрица в сопровождении людей, татуировки на лицах которых определенно свидетельствовали, что они являются служителями Великой Матери.

– Наконец-то ты пришла, Эйла, – сказала Зеландони, заметив ее. – Я жду тебя целое утро.

– Джохарран нашел нас довольно далеко от лагеря – возле красивого родникового пруда. Мне нужно было выгулять лошадей и расчесать их. Они пока еще немного нервничают, им нужно привыкнуть к такому большому скоплению народа, а когда я расчесываю их, они успокаиваются, и к тому же мне хотелось заодно искупаться и смыть дорожную пыль, – сказала Эйла. Все сказанное ею было чистой правдой, хотя, возможно, кое о чем она умолчала.

Жрица внимательно взглянула на Эйлу, чисто вымытую и облаченную в одежду Зеландонии, подаренную ей Мартоной; потом она заметила Джондалара, также выглядевшего освеженным и чистым, и с понимающим видом приподняла бровь. Джохарран, наблюдавший за разговором Верховной жрицы с невестой его брата, отметил, что Зеландони отлично поняла истинные причины такой задержки и что Эйла, похоже, совсем не переживает из-за этого. Он знал, что многие соплеменники трепетали перед величественной и властной жрицей, но эта странная женщина, видимо, вовсе не боялась ее.

– Сейчас мы решили сделать перерыв на обед, – сказала Зеландони, направляясь к кухонному очагу и вынуждая Эйлу идти рядом с ней. – Пролева организовала для нас трапезу и только что сообщила, что у них все готово. Ты можешь также присоединиться к нам. Тогда у нас будет возможность поговорить. У тебя есть с собой огненный камень?

– Да, мой костровой набор обычно всегда при мне, – сказала Эйла.

– Я хотела бы показать твой способ добывания огня в доме Зеландони. Его, наверное, нужно будет показать всему племени, но очень важно, чтобы этот показ сопровождался надлежащим ритуалом.

– Но ведь Мартоне и тебе не понадобилось особых ритуалов. Это совсем не сложно, когда поймешь, как надо делать, – сказала Эйла.

– Дело не в сложности, а в том, что такой новый и удивительный способ добывания огня может внушить беспокойство, особенно тем людям, которые с трудом воспринимают новшества и всячески препятствуют любым изменениям, – заметила жрица. – Должно быть, тебе встречались подобные люди.

Эйла вспомнила людей Клана с их традиционным укладом жизни, их сопротивление любым изменениям и неспособность восприятия новых идей.

– Да, я знаю таких, – сказала она. – Но последние годы я встречала много людей, которые с радостью воспринимают разные новшества.

Все племена Других с заметной легкостью приспосабливались к изменениям, и их жизнь от этого становилась богаче и лучше. Она не осознавала, что, возможно, некоторых из них так пугали новшества, что они всячески препятствовали их внедрению. Вдруг ей пришла в голову одна мысль, и она задумчиво нахмурилась. Прежде ее приводило в недоумение то, что люди порой с такой неохотой воспринимают мысль о том, что племя Клана также относится к человеческому роду. Ведь Зеландони Четырнадцатой Пещеры продолжает называть их животными. Даже выслушав объяснения Джондалара, она вела себя так, словно не поверила ему. Наверное, ей не хотелось менять свое мнение.

– Это верно. Большинство людей действительно стремятся узнать, как лучше или быстрее что-то сделать, но порой многое зависит от того, как будет представлено некое новшество, – сказала Верховная. – Вот, к примеру, Джондалар долгие годы провел в Путешествии. За это время он повзрослел и узнал много нового, но его знакомые не видели этого, поэтому для кого-то из них он остался таким, каким был прежде. Теперь он вернулся и стремится поделиться с ними всем, что он узнал и придумал. Его желание, разумеется, весьма похвально, но ведь и он не сразу всему научился. И пусть с его новым оружием гораздо удобнее охотиться, однако его еще нужно освоить. Опытные и умелые люди, хорошо владеющие старыми копьями, возможно, не захотят тратить кучу времени на освоение нового, хотя я не сомневаюсь, что когда-нибудь копьеметалкой овладеют все охотники.

– Да, с ней нужно много тренироваться, – согласилась Эйла. – Теперь-то мы освоили ее, но поначалу у нас ничего не получалось.

– И это только один вопрос, – продолжала жрица, взяв тарелку, сделанную из оленьей лопатки, и накладывая на нее несколько кусков мяса. – Какое мясо вы приготовили? – спросила она стоявшую рядом женщину.

– Мамонта. Охотники Девятнадцатой Пещеры вернулись из северного похода с хорошей добычей. Они решили поделиться мясом мамонта. По-моему, они еще затравили и шерстистого носорога.

– Давненько я не ела мамонтятины, – сказала Зеландони. – Надо как следует распробовать такую редкость.

– А ты пробовала мамонта? – спросила женщина Эйлу.

– Да, – ответила она. – Раньше я жила в племени Мамутои, а их называют Охотниками на Мамонтов, хотя они охотятся и на других животных тоже. Но прошло уже много времени с тех пор, как я ела такое мясо последний раз. Мне оно тоже очень нравится.

Зеландони подумала, что нужно бы познакомить Эйлу с этой женщиной, но стоит только начать, и тогда церемониям уже не будет конца, а ей нужно сейчас поговорить с Эйлой о том, как лучше показать огненный камень. Добавив на тарелку немного круглых светлых кореньев, земляных орехов, отварной зелени и крапивы, приправленной, как ей показалось, кусочками коричневых шляпок трубчатых грибов, она вновь обратилась к Эйле:

– Кроме того, Джондалар привел сюда тебя, Эйла, и твоих животных. Ты же понимаешь, насколько это потрясающее зрелище. Люди привыкли охотиться на лошадей и следить за их жизнью в табунах, но никогда не видели таких послушных лошадей, как твои. Поначалу они будут в ужасе шарахаться, видя, что лошади выполняют твои желания или что волк ходит за тобой по стоянке среди множества людей и выполняет твои приказы, – сказала она, глянув наконец в сторону Волка, хотя давно видела, что он крутится поблизости. Заметив ее взгляд, Волк тихонько тявкнул.

Эйла слегка удивилась, осознав, что такой обмен приветствиями между Волком и жрицей уже успел войти у них в привычку. Зеландони обычно не сразу давала понять, что видит Волка, и он не замечал ее, пока она не обращала на него внимания, но как только она делала это, он отвечал ей коротким лаем. Она редко касалась его, разве что иногда гладила его по голове, и в таких редких случаях Волк слегка прикусывал ее руку, но никогда не оставлял следов. Она обычно благосклонно принимала такое приветствие, говоря лишь, что они понимают друг друга. И Эйле показалось, что между ними действительно возникло своеобразное взаимопонимание.

– Я знаю, ты объяснила, что любой может приучить их слушаться, если растить их с детского возраста, но остальные-то не знают этого. Они воспринимают подобные отношения как нечто сверхъестественное, а следовательно, исходящее из другого мира, из мира Духов. Я искренне удивилась тому, как спокойно они приняли этих животных, но это далось им нелегко. На все нужно время. А сейчас мы собираемся показать им еще одно твое новшество, которое никто из них не видел ни разу в жизни. Люди пока не знают тебя, Эйла. Я уверена, что они захотят использовать огненный камень, как только поймут, как легко с его помощью разводить костер, но поначалу они могут испугаться его. Я думаю, его надо представить как Дар Матери, который должны сначала понять и принять все жрецы, и представить потом всем с должным почтением, – заключила Зеландони.

Ее объяснения звучали вполне разумно, но, спокойно поразмыслив, Эйла поняла, насколько убедительной может быть Верховная жрица.

– После твоих объяснений я все поняла, – сказала Эйла. – Конечно, я покажу жрецам, как пользоваться огненным камнем, и помогу тебе провести любой ритуал, который ты сочтешь нужным.

Они присоединились к семье Джондалара, сидевшей рядом с другими обитателями Девятой Пещеры и их знакомыми из других Пещер. После трапезы Зеландони отвела Эйлу в сторонку и сказала:

– Не могла бы ты пока поручить Волка чьим-то заботам? По-моему, сейчас нам важно, чтобы все сосредоточились на процессе получения огня, а я боюсь, что Волк будет отвлекать внимание на себя.

– Я уверена, что Джондалар не откажется присмотреть за ним, – сказала Эйла, поворачиваясь к своему другу. Он кивнул, и Эйла, собравшись уходить, велела Волку оставаться с ним, сопроводив свои слова привычным жестом, хотя большинство людей его не заметили. Снаружи вовсю сияло полдневное солнце, и поэтому освещение дома жрецов показалось совсем темным, несмотря на множество зажженных светильников. Эйла быстро освоилась в этом полумраке, но когда Верховная встала и начала говорить, Зеландони Четырнадцатой Пещеры тут же прервала ее.

– А почему с нами эта женщина? – спросила Четырнадцатая. – Возможно, вы приняли ее в члены Пещеры Зеландонии, но она же не служит Великой Матери. Посторонним нельзя присутствовать на нашем собрании.




Глава 24


Верховная служительница Великой Матери подавила расстроенный вздох. Она не собиралась доставлять удовольствие этой тощей и длинной жрице Четырнадцатой Пещеры, показав, как сильно та досаждает ей. Но заданный вопрос породил озабоченные взгляды и недовольство некоторых других Зеландони, а также глупую ухмылку ученика из Пятой Пещеры, лишившегося передних зубов.

– Все верно, Четырнадцатая Зеландони, – сказала Верховная. – Посторонних обычно не приглашают на такие собрания. Здесь собираются только призванные служители и их одаренные ученики. Именно поэтому я пригласила сюда Эйлу. Вы знаете, что она целительница. Она оказала большую помощь Шевонару, охотнику, растоптанному бизоном во время последней общей загонной охоты, – сказала жрица.

– Шевонар умер, и я не знаю, чем это она могла особенно помочь ему, я ведь не осматривала его, – возразила Четырнадцатая. – Много людей знакомы со свойствами целебных трав. Едва ли не каждому известно, что кора ивы помогает, например, облегчить головную боль.

– Я уверена, что применение ивовой коры составляет лишь малую толику ее обширных познаний, – сказала Верховная. – Раньше она жила в племени Мамутои и была дочерью очага Мамонта. В очаге Мамонта в племени Мамутои живут жрецы Мамуты, которые, подобно Зеландони, служат Великой Матери.

– Ты говоришь, что она Зеландони племени Мамутои? А где же тогда ее татуировка? – спросила седая женщина с умными глазами.

– Почему тебя так интересует ее татуировка, Девятнадцатая Зеландони? – переспросила величественная женщина, подумав о том, что известно этой старой жрице. Эта опытная и почитаемая Зеландони накопила множество знаний за свою долгую жизнь. Жаль, что последние годы ее сильно мучает подагра. Близится то время, когда она уже не сможет дойти на Летний Сход. Возможно, даже в этом году она не смогла бы присоединиться к ним, если бы его место было дальше от Девятнадцатой Пещеры.

– Я слышала о племени Мамутои. В юности Джерика из Ланзадонии гостила у них, когда странствовала по свету со своей матерью и мужчиной ее очага. Однажды летом, когда она еще ждала Джоплаю и слегка приболела, я навестила ее. Она рассказала мне о Мамутои. Их жрецы также рисуют татуировки на лицах, хотя не совсем такие, как у нас, но если Эйла тоже служит Великой Матери, то где же ее татуировка?

– Ее начали приобщать к священным знаниям, но она не успела познать всего, уйдя с Джондаларом. Она еще не Зеландони, а скорее ученица, но обладает на редкость обширными и глубокими знаниями целительницы. Кроме того, ее удочерил Мамут, их Верховный жрец, он понял, какими внутренними силами наделила ее Великая Мать, – сказала Верховная.

– Не хочешь ли ты взять ее в ученицы? – спросила Девятнадцатая. Обычно присутствующие на собраниях жрецов ученики редко высказывали свое мнение, но сейчас с их стороны послышался приглушенный ропот.

– Пока нет. Я еще не спрашивала ее, хочет ли она продолжить обучение, – сказала Верховная.

Эйла испуганно сжалась. Она с удовольствием поговорила бы с кем-то из Зеландони о целительстве, но вовсе не имела желания учиться на Зеландони. Ей хотелось просто жить с Джондаларом и растить детей, а она заметила, что мало кто из служительниц имел мужа и детей. Они, конечно, могли при желании обзавестись семьей, но, видимо, служение Великой Земной Матери отнимало так много времени и сил, что им обычно не удавалось самим стать матерями.

– Так почему же она здесь? – спросила Четырнадцатая. Неровные пряди ее жидких седых волос выбились из скрученного на затылке пучка, придав ей неряшливый и растрепанный вид. Кто-то, конечно, мог бы чуть раньше вежливо и тактично посоветовать ей поправить волосы, но Верховная даже думать не могла об этом. Эта сварливая Зеландони с обидой воспринимает любые ее слова.

– Я попросила ее прийти и показать вам нечто такое, что, на мой взгляд, покажется вам крайне интересным.

– Уж не пойдет ли речь о том, как ей удается командовать животными? – спросил другой жрец.

Верховная улыбнулась. По крайней мере, кто-то из них признал, что Эйла обладает необычными способностями, достойными служительницы.

– Нет, Зеландони Южного владения Двадцать Девятой Пещеры. Об этом мы при желании поговорим на другом собрании, но на сей раз, она продемонстрирует вам кое-что иное. – Жрец Южного владения формально считался подчиненным главной Зеландони Двадцать Девятой Трехскальной Пещеры Трехскального Единства. Но он был полноправным жрецом и искусным целителем и обладал правами, равными любому другому служителю.

Эйла заметила, что Верховная жрица обращается к служителям, называя их полные имена, которые были, возможно, излишне длинными, поскольку включали определения и счетные слова их Пещер, но зато звучали очень церемонно и внушительно. И тут ей пришло в голову: жрецы отличались только счетными словами. Становясь служителями, все они отказывались от своих былых имен, все они становились Зеландони. Они поменяли свои имена на счетные слова.

Живя одна в долине, она отмечала прожитые дни зарубками на палочках. К тому времени, когда появился Джондалар, у нее образовалась уже целая связка палочек с зарубками. Когда он, используя свои счетные слова, подсчитал все ее зарубки и определил сколько времени она прожила в долине, то его действия показались ей настоящей магией и даже испугали ее. Он научил ее счетным словам, и она поняла, что они являются очень важными и ценными для Зеландонии. Сейчас она осознала, что по крайней мере среди служителей Матери они считались более важными, чем личные имена, словно эти символические счетные слова наделяли жрецов какой-то особой, свойственной им, магической сущностью.

Верховная подозвала к себе Джоконола.

– Первый Ученик Девятой Пещеры, я прошу тебя взять этот песок и засыпать им костер нашего очага. И я прошу Первую Ученицу Второй Пещеры погасить все светильники.

Эйла узнала двух учеников, выбранных Верховной в помощники. Именно они провели ее по галереям, украшенным настенными изображениями животных в глубины Родниковой Скалы. Послышались заинтересованные и удивленные восклицания собравшихся, которые подозревали, что Верховная подготовила для них каине то впечатляющее действо. Большинство пожилых и опытных жрецов настроились на скептический лад. Они отлично знали все хитроумные способы проведения ярких представлений и решили, что их не удастся провести подобными трюками или отвлекающими маневрами.

Все огни были погашены, но случайные лучики дневного света все же проникали в дом Зеландони. Полной темноты не получилось. Оглянувшись, Эйла заметила, что немного света просачивается по краям опущенного входного занавеса и на противоположной стороне дома также подсвечивался какой-то проход. Вероятно, там находился запасной выход.

Верховная понимала, что поздним вечером, в полной темноте, эта демонстрация произвела бы более яркое впечатление, но это не имело особого значения для собравшихся здесь. Они мгновенно оценят все возможности использования огненного камня.

– Не хочет ли кто-то убедиться, что огонь в очаге полностью затушен? – спросила она.

Четырнадцатая тут же вызвалась. Она старательно похлопала по песку рукой и даже проделала пальцем несколько дырочек, а затем встала и заявила:

– Песок сухой, местами теплый, но ни огня, ни горячих углей уже нет.

– Эйла, скажи, пожалуйста, что тебе нужно для разжигания огня? – спросила Верховная.

– У меня уже почти все есть, – сказала она, доставая свой костровой набор, которым она так часто пользовалась во время Путешествия, – необходима только растопка. Подойдет любой хорошо воспламеняющийся материал, сухая трава или кора, особенно если она смолистая, к примеру. А еще надо запасти немного веточек или щепок, ну и конечно, толстые палки или ветви.

Послышался недовольный ропот, и Верховная уловила несколько раздраженных замечаний. Ворчуны бормотали, что не нуждаются в уроках по разжиганию огня. Еще в раннем детстве всех научили разводить костры. «Отлично! – с удовольствием подумала Зеландони. – Пусть поворчат. Они, видите ли, полагают, что им все известно о разжигании огня».

– Ты сможешь разжечь нам огонь, Эйла? – спросила глава очага Зеландони.

Сделав холмик из сухой травы и подготовив растопку, Эйла незаметно взяла в левую руку пирит, а в правую – кремень. Ловко высеченная искра попала на траву, и она слегка подула на задымившуюся растопку, а затем, оживив разгорающееся пламя, добавила щепочек. На описание видов растопки она потратила явно больше времени, чем на разжигание огня.

Послышались невольные вздохи и удивленные восклицания, потом Зеландони Третьей Пещеры сказал:

– А ты сможешь еще раз разжечь огонь?

Эйла улыбнулась Третьему. Этот добрый пожилой мужчина поддержал ее, когда она пыталась помочь Шевонару, и она обрадовалась, увидев его. Отойдя от первого костерка, она разожгла второй, также внутри обложенного камнями очажного круга, а потом, хотя ее не просили, разожгла и третий.

– Отлично, ну и как же она добывает огонь? – спросил один из мужчин Верховную. Эйла не встречала его прежде.

– Зеландони Пятой Пещеры, – сказала Верховная, обращаясь к нему, – поскольку именно Эйле открылось это знание, то она сама и объяснит вам, как добывает огонь.

Вопрос задал Зеландони той Пещеры, которая уже ушла на Летний Сход, когда походники остановились передохнуть в Старой долине. Это был сравнительно молодой мужчина с каштановыми волосами, округлым лицом и подобным округленным телосложением. Всему его облику была присуща какая-то округлая мягкость, его глазки выглядели маленькими из-за пухлых щек, но Эйла подметила его проницательный и умный взгляд. Он понял, какие выгоды можно извлечь из нового способа разведения огня, и, отбросив ненужную гордость, решил выяснить, как же его добывают. Потом она вспомнила, что беззубый ученик, который не нравился Джондалару, да и у Волка вызвал угрожающее рычание, также был из Пятой Пещеры.

– Первая ученица Второй, я прошу тебя вновь зажечь светильники, чтобы Эйла смогла показать очагу Зеландони ее огненный камень, – сказала большая женщина, стараясь побороть чувство торжествующей радости. Она заметила восторженную улыбку ее ученика, Джоконола. Ему нравилось, когда его наставнице удавалось поразить этих умудренных и опытных, умных и властных, а порой и заносчивых Зеландони.

– Да, я пользуюсь вот таким огненным камнем, он высекает искры из кремня. – Она вытянула руки, показывая им железный колчедан и кремень.

– Мне встречались такие камни, – заметила Четырнадцатая Зеландони, показывая на железный колчедан.

– Надеюсь, ты сможешь вспомнить, где именно, – сказала Верховная. – Мы пока не знаем, являются ли они редкостью в наших краях.

– А как же ты обнаружила такие камни? – спросил Пятый Эйлу.

– Первый камень я нашла в одной долине, расположенной очень далеко на востоке. Мы с Джондаларом искали их и по пути сюда. Возможно, мы просто не там смотрели, но я не нашла ничего до нашего прибытия в Девятую Пещеру. И именно там я нашла несколько огненных камней, – сказала Эйла.

– И ты покажешь нам, как с их помощью добывать огонь? – спросила высокая светловолосая женщина.

– Для этого я и пригласила ее, Зеландони Второй Пещеры, – сказала Верховная.

Эйла еще не встречалась со служительницей Великой Матери из Второй Пещеры, но почему-то ее лицо показалось ей знакомым. И тут ей вспомнился друг и сверстник Джондалара, Кимеран, с которым он имел легкое сходство из-за их роста и цвета волос. Кимеран стал вождем Второй Пещеры, и хотя эта женщина выглядела немного старше, Эйла уловила, что она явно похожа на него. Значит, мирской и духовной жизнью этой Пещеры руководят брат и сестра, такое сочетание, с улыбкой подумала Эйла, напоминает обычаи Мамутои, где вождями стойбищ становились брат и сестра, хотя они вместе руководили повседневной жизнью, а духовными обрядами ведал Мамут.

– С собой у меня есть всего два огненных камня, – сказала Эйла, – но у нас в лагере есть еще. Если Джондалар где-то поблизости, то он мог бы принести нам еще несколько камней, тогда обучение пойдет быстрее. – Зеландони кивнула, и Эйла продолжила: – Этому несложно научиться, хотя надо немного попрактиковаться и приобрести сноровку. Сначала запасаем хорошую растопку. Потом, хорошенько ударив огненным камнем по кремню, высекаем яркую искру, из которой раздуваем пламя.

Пока жрецы и их ученики толпились вокруг Эйлы, которая показывала, как правильно держать камни и высекать искры, Верховная послала Миколана, Второго Ученика Четырнадцатой Пещеры, найти Джондалара. Наблюдая за своими подчиненными, глава очага Зеландони заметила, что никто из них не остался равнодушным. Разрешились все сомнения и вопросы. Огонь получился не в результате ловкого трюка, и она правильно рассчитала, что новый способ добывания такого быстрого огня очень заинтересует жрецов. Огонь играл исключительно важную роль в их жизни, и о нем необходимо было знать как можно больше.

Именно благодаря огню древние люди выживали в суровых условиях ледниковой эпохи. Им жизненно важно было знать, как разводить его, поддерживать и переносить с места на место. Несмотря на сильные холода, эти обширные земли, окруженные вечными льдами, протянувшимися гораздо южнее полярных зон, были плодородными и щедрыми. Сухой и морозный зимний сезон приостанавливал рост деревьев, но летом бывало очень жарко, что способствовало обильному росту луговых трав, которые обеспечивали пропитанием огромные стада разнообразных жвачных животных. А они, в свою очередь, обеспечивали высококалорийной пищей плотоядных и всеядных животных.

Все виды обитавших около ледников животных приспособились к холоду, вырастив густой и теплый меховой покров – за исключением одного. Единственным млекопитающим, не защищенным шерстью или мехом, являлся человек, тропическое создание, приспособившееся к жизни в холоде лишь благодаря уму и сообразительности. Только овладев огнем, люди освоили север с его богатыми пищевыми запасами. Ради пропитания они охотились на животных, а их мех согревал их в плохую погоду, но значение огня трудно было переоценить, он поддерживал тепло во время отдыха и сна, на нем готовили мясную и растительную пищу, чтобы она лучше усваивалась. При достаточных запасах топлива огонь воспринимался как нечто обыденное и привычное, но человек никогда не забывал, как он необходим для их жизни, и если топливо подходило к концу в дождливые и снежные дни, то все понимали, как много зависит от огня.

Паре жрецов уже удалось развести костерки, и они передали огненные камни следующим, когда Джондалар принес еще несколько пиритов. Верховная лично взяла у него эти камни при входе, пересчитала их про себя и отдала Эйле. Процесс обучения пошел значительно быстрее. После того как все жрецы разожгли по одному костерку, новый способ начали осваивать ученики, а наиболее ловкие жрецы помогли Эйле научить их подопечных. Именно Четырнадцатая Зеландони задала вопрос, который вертелся у всех на языке.

– А что ты собираешься делать со всеми этими камнями? – спросила она.

– Сначала Джондалар говорил, что хочет поделиться ими со своими близкими, – начала Эйла. – Вилломар также сказал, что они могут быть выгодными при обмене. Это зависит от того, как много мы найдем их. Я думаю, что не могу одна решить такой вопрос.

– Конечно, мы все можем поискать такие камни, но, как ты думаешь, хватит ли у вас сейчас камней, чтобы раздать хотя бы по одному каждой Пещере на нашем Летнем Сходе? – спросила Верховная Зеландони, хотя уже знала ответ.

– Я не знаю, сколько всего Пещер придет на Летний Сход, по, по-моему, должно хватить, – сказала Эйла.

– Если каждой Пещере будет выделен один огненный камень, то его хранение надо доверить Зеландони Пещеры, – заявила Четырнадцатая.

– Я согласен, и еще мне кажется, что нам лучше не разглашать быстрого огня. Представьте только, какими впечатляющими станут обряды благодаря этому огненному камню. Подумайте, с каким трепетом воспримут все мгновенный огонь, сотворенный Зеландони, особенно в полной темноте, – сказал Зеландони Пятой Пещеры. Его глаза вдохновенно сверкали. – Мы сможем добиться гораздо большей власти, и благодаря такому огню наши обряды станут гораздо более впечатляющими.

– Ты прав, Пятый Зеландони, – поддержала его Четырнадцатая. – Это отличная идея.

– А может быть, хранение огненного камня следует доверить не только Зеландони, но и вождю, – сказал Одиннадцатый, – чтобы избежать возможных осложнений. Насколько я понимаю, Смелае не понравится, если от нее скроют такое новшество.

Эйла улыбнулась этому невысокому хрупкому мужчине, обладавшему, как она помнила, крепким и уверенным рукопожатием. Он был предан вождю Пещеры, что, по ее мнению, было достойно одобрения.

– Огненные камни слишком важны для жизни Пещеры, чтобы хранить их в тайне, – сказала Верховная. – Все мы служители Великой Матери. И мы отказались от наших личных имен, став Зеландони, духовными вождями племени. И в первую очередь мы должны думать об интересах Пещеры. Было бы очень заманчиво, конечно, сохранить эти камни для духовного пользования, но польза целого племени Зеландонии перевешивает наши желания. Огненные камни являются костями Великой Земной Матери. Это Ее Дар, и мы не вправе утаить его.

Верховная служительница умолкла и обвела всех присутствующих Зеландони испытующим взглядом. Она знала, что огненные камни уже не секрет. На лицах некоторых Зеландони отразились явное разочарование и легкое недовольство. Четырнадцатая наверняка готова возразить ей.

– Вы не сможете сохранить их в секрете, – нахмурившись, сказала Эйла.

– Почему это? – спросила Четырнадцатая. – По-моему, это должен решать очаг Зеландони.

– Я уже подарила несколько огненных камней родным Джондалара, – сообщила Эйла.

– Очень жаль, – сказал Пятый, покачав головой, сразу признавая бессмысленность дальнейшего обсуждения, – но что сделано, то сделано.

– У нас достаточно власти и без них, – продолжила Верховная Зеландони, – но все-таки мы можем использовать их с пользой для себя. Во-первых, можно устроить впечатляющую демонстрацию возможностей огненного камня для наших Пещер. Я думаю, будет очень хорошо, если завтра Эйла разожжет ритуальный костер.

– Но будет ли достаточно темно, чтобы разглядеть искру в вечерних сумерках? Может быть, лучше сначала залить костер и предоставить ей возможность вновь развести его, – предложил Третий Зеландони.

– И как же люди поймут, что он разгорелся от огненного камня, а не от тлеющего угля? – спросил пожилой мужчина со светлыми волосами, хотя, возможно, они были седыми. – Нет, я считаю, нам нужен чистый очаг, в котором еще ничего не зажигали, но ты прав насчет темноты. В сумерках многое может отвлечь внимание людей от ритуального костра. Только полная темнота поможет приковать их взоры к определенному месту.

– Ты прав, Зеландони Седьмой Пещеры, – сказала Верховная.

Эйла заметила, что он очень похож на сидящую рядом с ним высокую блондинку из Второй Пещеры. Вероятно, он был мужчиной ее очага, возможно, мужем ее бабушки или родственником по материнской линии. Джондалар говорил ей, что Седьмая и Вторая Пещеры связаны тесными родственными узами и их стоянки разместились на противоположных берегах Луговой реки. Причем Вторую Пещеру называли еще Старшим очагом, а Седьмую – Пещерой Лошади, и Джондалар обещал Эйле, что осенью они сходят навестить их и он покажет ей каменную лошадь.

– А может быть, начать ритуал без костра и разжечь огонь только после наступления темноты, – предложила Зеландони Двадцать Девятой Пещеры. Миловидность и улыбчивость этой женщины не помешали Эйле заметить, что она наделена внутренней силой и даром убеждения. Они были едва знакомы, но она слышала разговоры о том, что именно благодаря этой женщине поддерживается единство Трехскальной Пещеры.

– Но людям может показаться странным, Двадцать Девятая Зеландони, если мы не разведем ритуальный костер в самом начале, – возразил Третий Зеландони. – Может быть, лучше перенести начало на более темное время?

– А что мы можем устроить до начала обряда? Люди обычно собираются засветло и начнут беспокоиться, если мы будем медлить слишком долго, – добавила другая жрица. Эта еще не старая женщина была почти такая же полная, как Верховная жрица, только не высокая, а совсем маленькая. Если размеры Верховной, как вес, так и рост, придавали ей властный вид, то эта жрица выглядела по-матерински добродушной и мягкой.

– Ты права, Зеландони Западного владения. Так давайте пригласим вначале странствующих сказителей, – предложил сидевший рядом с ней молодой человек. – Они уже пришли.

– Их истории могут отвлечь людей от серьезности ритуала, Зеландони Северного владения, – заметила Двадцать Девятая Зеландони.

– Да, верно, Трехскальная Зеландони, – тут же согласился молодой жрец. Он явно относился с почтением к главной Зеландони Двадцать Девятой Пещеры. Эйла заметила, что все четыре Зеландони Объединенной Двадцать Девятой Пещеры, обращаясь друг к другу, упоминали описательные названия соответствующих стоянок, а не счетные слова. Это было разумно, поскольку все они являлись жрецами Двадцать Девятой Пещеры и таким образом смогли избежать путаницы.

– Тогда давайте поговорим о каком-то серьезном деле, – предложил Зеландони Южного владения.

Именно он спросил Верховную, не будет ли Эйла рассказывать о своих животных, и руководил духовной жизнью Южного владения, или Скалы Отражений, вождем которой была Денанна. Оценивающе и настороженно взглянув на Эйлу, Денанна с некоторой враждебностью разглядывала лошадей и волка, однако голос этого жреца звучал вполне дружелюбно. Поживем – увидим.

– Джохарран хочет серьезно поговорить о плоскоголовых, чтобы выяснить наше отношение к ним, – сказала Одиннадцатая Зеландони. – Это очень серьезный разговор.

– Но такая тема далеко не всем понравится, и могут начаться яростные споры. По-моему, не стоит заводить споры на, открытии Летнего Схода. Это может спровоцировать дальнейшие перепалки по любому поводу, – сказала Верховная Зеландони. Нам нужно заранее подготовить людей, прежде чем мы вынесем на обсуждение новые идеи о плоскоголовых.

Эйла размышляла, уместным ли будет сейчас ее замечание.

– Зеландони, – наконец решилась она, – можно мне сделать одно предложение? – Все взглянули на нее, и некоторые взгляды были явно неодобрительными.

– Конечно, можно, Эйла, – сказала Верховная жрица.

– По пути сюда мы с Джондаларом гостили у Лосадунаи. Мы подарили Лосадуни и его жене несколько огненных камней… для всей Пещеры… они были так добры и во многом помогли нам… – Эйла не решалась.

– Так что же ты предлагаешь? – подбодрила ее Зеландони.

– Когда они устраивали ритуал представления огненных камней, то соорудили два очага, – продолжила Эйла. – В одном они разожгли костер. А во втором только приготовили растопку. Потом этот костер потушили. И вдруг стало так темно, что невозможно было даже разглядеть сидящего рядом человека, и все сразу увидели, что в первом очаге нет уже ни одного уголька, нет даже намека на пламя. И тогда я зажгла огонь во втором очаге.

Чуть помедлив, Зеландони сказала:

– Спасибо, Эйла. Мне кажется, это интересная мысль. Возможно, мы сможем устроить что-то в таком же духе. Такая демонстрация может оказаться весьма впечатляющей.

– Да, мне тоже нравится, – сказал Третий Зеландони. – Ведь тогда мы сможем зажечь ритуальный костер с самого начала.

– А второй очаг с подготовленной растопкой только увеличит интерес людей. Они будут гадать, для чего он предназначен, и с нетерпением ждать последующих событий, – сказала Зеландони Западного владения Двадцать Девятой.

– А как мы потушим костер? Если зальем водой, то повалит пар, – сказал Одиннадцатый. – Может, засыпать землей, чтобы он погас мгновенно?

– Или влажным песком, – предложил один из жрецов, которого Эйла еще не встречала. – Будет немного пара, но зато погаснут все угли.

– А мне нравится идея с водой, пусть будет много пара, – сказал еще один незнакомец. – Он выглядит весьма впечатляюще.

– Нет, по-моему, более впечатляющим будет, если огонь погаснет мгновенно. Было светло, и вдруг сразу темно.

Эйла знала далеко не всех служителей и по мере оживления дискуссии уже совсем запуталась, поскольку жрецы, отбросив церемонии, перестали обращаться друг к другу по именам. Просто удивительно, какие длительные обсуждения и споры предшествуют ритуалам. Она даже не догадывалась, что обряды так тщательно продумываются, полагая, что Зеландони и другие жрецы и шаманы, которые общаются с миром Духов, являются просто проводниками незримых сил. Их разговор выдавал тайны подготовки, и Эйла начала понимать, почему некоторые возражали против ее присутствия, хотя уже отвлеклась от самого обсуждения, углубившись в собственные воспоминания.

Она размышляла, планировали ли так же детально обряды Мог-уры Клана, и поняла, что, вероятно, их подготовка имела другие особенности. Ритуалы Клана оставались неизменными с древних времен, по крайней мере соблюдались все традиции с минимально возможными отклонениями. Теперь ей стало понятнее то затруднительное положение, в котором они оказались, когда Креб, главный Мог-ур, предложил, чтобы она приняла значительное участие в одной из самых священных церемоний.

Перестав следить за ходом обсуждения, Эйла окинула взглядом просторный шатровый летний дом очага Зеландони. Он был похож на жилые спальные шатры стоянки Девятой Пещеры, только превосходил их размерами. Переносные внутренние перегородки, разделившие внутреннее пространство на отдельные сектора, стояли около внутренних стен между спальными местами так, что в центре оставалось большое общее помещение. Высокие спальные лежанки сгруппировались в одном месте, такой же высокой была лежанка в пещерном доме Зеландони. Вероятно, они предназначены для лечения возможных больных.

Земляной пол устилали плетеные циновки, многие из которых украшали замысловатые и красивые узоры, а в качестве сидений использовались разнообразные валики, подушки и скамьи, которые располагались вокруг низких столов разных размеров. На многих из них стояли изящные масляные светильники, вытесанные из песчаника или известняка; обычно они горели и днем и ночью в этом, лишенном окон, жилище, и зачастую в каждом из них горело по несколько фитилей. Поверхности большинства светильников были тщательно обработаны, отшлифованы и украшены, но встречались и грубоватые, почти не обработанные камни с углублениями, выдолбленными для растопленного жира, как в жилище Мартоны. Возле многих светильников в чашах с песком стояли женские фигурки. Все они, несмотря на сходство, немного отличались друг от друга. Эйле уже приходилось видеть такие фигурки раньше, и она знала, что они являются воплощениями Великой Земной Матери, которые Джондалар называл донии.

Размер фигурок донии варьировался от четырех до восьми дюймов в высоту. Все они, как правило, отличались условностью и пышностью форм. Руки и плечи едва намечались, и ноги сходились вместе, сужаясь к концу без какого-либо намека на ступни, чтобы женскую фигурку можно было поставить вертикально, воткнув в землю или в чашу с песком. Фигурки не изображали какого-то конкретного человека, у них отсутствовали черты лица, придающие индивидуальность, хотя резчик мог изобразить тело знакомой ему женщины. Однако изображал он не цветущую молодую женщину с высокой грудью в начале зрелости, не стройную собирательницу плодов земли, постоянно скитающуюся ради пополнения запасов пищи.

Фигурка донии обычно представляла собой избыточно полную женщину с большим жизненным опытом. Она не находилась в состоянии беременности, но уже рожала детей. Обширные ягодицы и тяжелые полные груди, спускавшиеся на объемистый, немного опущенный живот, явно показывали, что эта женщина уже родила и выкормила нескольких детей. У нее была пышная фигура более зрелой и взрослой женщины-матери, но ее формы говорили не только о плодовитости. Чтобы женщина так располнела, у нее должно быть изобилие пищи, и она должна вести малоподвижную жизнь. Такая резная фигурка символически изображала откормленную, благополучную мать, которая обеспечивает своих детей; она являлась символом изобилия и щедрости.

Такое состояние, в общем-то, являлось реальным. Какие-то годы природа могла быть менее щедрой, но большинство времени Зеландонии жили вполне благополучно. В их племени часто встречались полные женщины; резчикам нужно было знать, как выглядит полная женщина, чтобы изваять ее в достоверных деталях. Поздней весной, когда зимние запасы были почти на исходе, а новые ростки еще только набирали силу, могло наступить голодное время. Такие же трудности переживали животные, весной они становились костлявыми и тощими, их мясо было жестким и постным. Какое-то время людям приходилось обходиться ограниченным набором пищи, но они редко голодали.

Для тех, кто питался плодами земли, охотился и запасал все, что требовалось для выживания, Земля была подобна Великой Матери, она кормила своих детей, позволяя им охотиться и собирать плоды в своих угодьях. Она давала им все необходимое. Они не сажали в землю семян, не выращивали урожай, не культивировали и не поливали растения, и они не выращивали стада животных, не защищали их от хищников и не собирали для них корма на зиму. Все вокруг принадлежало им, нужно было только знать, где найти животных и собрать плоды. Однако люди относились к земле с большим почитанием.

Каждая вырезанная ими фигурка являлась хранилищем Духа Великой Земной Матери и открытой демонстрацией для уведомления незримых высших сил, способных одарить их своими щедротами. Языком симпатической магии люди пытались рассказать Матери о своих желаниях, воплощая их в формах изваяний. Такая донии являлась воплощением их надежд на то, что съедобные растения и плоды будут в изобилии и что вокруг будет множество разнообразных животных. Она являлась символом просьбы и мольбы о щедрой и плодородной земле, о здоровой и богатой жизни. Такая донии являлась символическим воплощением желанной жизни.

– И мне хотелось бы поблагодарить Эйлу…

Она вздрогнула, очнувшись от своих грез наяву, услышав, как произнесли ее имя. Она не могла даже вспомнить, о чем сейчас думала.

– …за ее готовность показать новый способ разжигания огня всем Зеландонии и за ее терпение к тем из нас, кому понадобилось немного больше времени, чтобы освоить его, – сказала Верховная служительница Великой Матери.

Многие поддержали ее, даже Четырнадцатая Зеландони, казалось, искренне выразила признательность. Потом они начали обсуждать дальнейшие детали ритуала Открытия Летнего Схода и другие предстоящие церемонии, в частности семейную церемонию, известную под названием Брачный ритуал. Эйле хотелось побольше узнать об этом ритуале, но они говорили уже в основном о том, когда им стоит собраться вновь, чтобы обсудить его подробнее. Далее разговор пошел о воспитании учеников.

Верховная служительница встала.

– Именно очаг Зеландонии хранит историю племени. – Она обвела взглядом всех учеников, но Эйле показалось, что Зеландони специально задержала на ней взгляд, словно приглашала присоединиться к ним. – Частью обучения учеников является запоминание древних легенд и преданий. В них рассказывается, кто такие Зеландонии и откуда они ведут свое начало. Запоминание также помогает усвоить разнообразные знания, которые надлежит выучить ученикам. Давайте закончим сегодня наше собрание Песней Матери, Ее легендой.

Она умолкла, взгляд ее стал каким-то отрешенным, словно она извлекала из глубин собственной памяти давно выученную историю. В этом самом главном предании рассказывалось о начале начал. Для более легкого запоминания предания и легенды рассказывались в стихотворной рифмованной форме, но если исполнитель обладал даром к сочинению музыки и способен был исполнить их к радости и удовольствию слушателей, то они запоминались еще легче. Некоторые старинные песни были так хорошо знакомы, что одной их мелодии зачастую бывало достаточно, чтобы вспомнить саму историю.

Верховная Зеландони придумала, однако, свою собственную мелодию для Песни Матери, и многие люди уже частично запомнили ее слова. Она начала петь а капелла чистым, сильным, красивым голосом:
		Безвременный хаос вихрем пылил и кружил,



		Праматерь сущего из мрака он породил.



		Пробудилась Она и величие жизни познала,



		Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.



		Мать горевала.



		Одна горевала.








Эйла с нарастающим волнением осознала уже знакомые ей слова первого куплета и вместе со всеми произнесла пятую строчку, которую слушатели либо пели, вторя Верховной Зеландони, либо просто проговаривали по мере способности:
		Взметнула Она свою родовую пыль во мгле,



		И сотворила светлого друга, подобного себе.



		Росли они в любви, дружили, как брат и сестра,



		И решили союз основать, когда зрелость пришла.



		Вокруг Матери он парил.



		Светлый спутник Ее любил.








Эйла вспомнила последнюю строку этого второго стиха и произнесла ее вместе со всеми, но следующие несколько куплетов она просто внимательно слушала и проговаривала шепотом запомнившиеся слова. Ей хотелось выучить всю песню, потому что она ей очень понравилась, и понравилось также исполнение Верховной жрицы. От одного звука ее голоса на глаза наворачивались слезы. Эйла понимала, что никогда не научится так красиво петь, но хотела выучить слова. Во время Путешествия она уже выучила вариант Лосадунаи, но он несколько отличался языком, ритмикой стиха и некоторыми мелкими деталями. И сейчас она очень внимательно слушала, стремясь запомнить эту легенду на языке Зеландонии:
		Пустынную Землю терзало черное ледяное томление,



		С надеждой ждала Она светлого таинства рождения.



		И кровь Ее породила жизнь, согрелась плоть Ее дыханием.



		Разверзлось каменное чрево для нового создания.



		Мать обрела Дар рождения.



		Новой жизни творения.








Во время странствий Джондалар пересказывал некоторые из этих стихов, но ей еще не приходилось слышать настолько красивого и волнующего исполнения. Кроме того, он просто передавал содержание Песни Матери своими словами.
		И воды Ее родовые наполнили реки и моря до берегов,



		Они напоили почвы, пробудив жизнь лугов и лесов.



		Каждая драгоценная капля давала новой жизни ростки,



		И пышный зеленый покров украсил просторы Земли.



		Хлынул вод Ее разлив,



		Зеленый покров породив.







		В бурных родах извергся из чрева огненный шар,



		Она претерпела все муки, познавая новой жизни дар.



		Капли крови ее застыли, алыми камнями краснели.



		Но лучезарное дитя оправдало Ее тяжкие потери.



		Огромным счастьем Матери был



		Яркий сверкающий сын.







		И вздыбились горы, извергнув питательный пламенный сок,



		На вершинах груди Ее горной кормился сынок.



		И взметнулось в черную даль высоко



		Великой Матери огненное молоко.



		В небо взметнулось высоко



		Материнское молоко.








Этот куплет Эйле особенно полюбился. Он напоминал ей о ее собственных переживаниях, она также осознала для себя, что все ее страдания окупились огромным счастьем, когда родился ее замечательный сын.
		Тихо подкрался хаос, не тревожа Матери сон,



		Заманчивой неизвестностью во мраке поблескивал он.



		Увлек он дитя неразумное в мрачный холодный тлен.



		Взметнулся тьмой ураганной и захватил его в плен.



		Мрачный холодный хаоса тлен



		Захватил лучезарного сына в плен.








Вот так и Бруд отнял у нее сына. Исполнение Зеландони было настолько захватывающим, что Эйла вдруг осознала, что очень переживает за судьбу Матери и Ее сына. Она сидела, подавшись вперед, и ловила каждое слово.
		И Ее светлый друг вновь схватился с врагом коварным,



		Державшим в холодном плену Ее дитя лучезарное.



		Ради Ее любимого сына с удвоенной силой сражались они,



		И их неукротимые стремления победу принесли.



		Вновь возгорелся жизни жар.



		Сияющий вернулся дар.








Эйла глубоко вздохнула и оглянулась. Не только ее захватила древняя легенда. Все окружающие заворожено слушали голос величественной исполнительницы.
		С болью в сердце Великая Мать жила,



		Между ней и сыном навеки пропасть легла.



		Горевала Она, видя, как он кружит в вышине,



		Но воспрянула духом и новую жизнь зачала на Земле.



		И духом вновь воспрянула Мать,



		Чтоб новую жизнь на Земле создать.








Слезы струились по щекам Эйлы, она мучительно переживала, что ей пришлось оставить сына в Клане, и глубоко сочувствовала страданиям Матери.
		Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,



		И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.



		Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,



		Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.



		Зеленый наряд возродился.



		Но слезы Матери стынут на листьях.








Эйла была уверена, что никогда уже не сможет воспринимать, как прежде, утренние росы и разноцветье радуги. Теперь они всегда будут напоминать ей о слезах Матери.
		С оглушительным грохотом разорвала Она глубины скал,



		И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.



		Мир земной в изобилии видов и форм,



		Чрево Матери породило детей целый сонм.



		Покинутая Мать новую жизнь обрела.



		И множество детей Земле дала.








Следующий отрывок был уже менее печальным, но еще более интересным. Он объяснял нынешнее устройство окружающего земного мира.
		С гордостью Мать взирала на чад своих,



		Но истратила запас животворных сил на них.



		Осталось лишь воплотить в жизнь последнее нововведение —



		Детей, способных понять смысл и ценность Ее творений.



		Они будут Ее почитать.



		И богатства Ее охранять.







		Первую Женщину зрелой Мать сотворила,



		Всеми земными благами ее наделила.



		И главный Дар Великая Мать ей передала.



		Пробудившись, познала величие жизни она.



		Первая Женщина человеческого рода.



		Познала величие жизни природной.








Эйла подняла глаза и заметила, что Зеландони наблюдает за ней. Она мельком глянула на окружающих, и когда вновь посмотрела на Зеландони, то ее взгляд уже был направлен в другую сторону.
		Мать вспомнила, как тоскливо Ей было одной



		И как согревала Ее любовь друга во тьме ночной.



		Вот тогда последнюю искру Мать отдала,



		На радость Женщине Первого Мужчину создала.



		Последнюю искру Мать отдала.



		Первого Мужчину Она создала.







		Великая Мать наделила людей Даром возрождения,



		И завещала им жить на Земле, в Ее владениях.



		И завешала им чтить всех тварей живых, все земные плоды,



		Оберегать реки и моря, гор, лесов и лугов Дары.



		Под защитой камня кров нашли они,



		Но почитали все Дары Матери Земли.







		Изобильную жизнь Своим детям обеспечила Мать,



		И решила любовный Дар им в награду послать.



		Ниспослать им Дар Радости, соединяющий Дар,



		Дабы радовал Мать их свободный любовный жар.



		Лишь почитая и славя Великую Мать,



		Можно Благо Даров Ее познать.







		И возрадовалась счастью детей Своих Земная Мать,



		Науку любви и нежности сумели они познать.



		Она пробудила в них чувства взаимной любви,



		И ниспосланные Ею Дары Радости глубоко оценили они.



		Сердце Матери согрел жар их любви.



		Дети Ее радость любви обрели.



		И, одарив детей всей щедростью земной,



		Великая Мать ушла на покой.








Две последние строки слегка озадачили Эйлу. Они нарушали привычный размер стиха, и она подумала, что, возможно, здесь что-то забыто или пропущено. Взглянув на Зеландони, она вновь встретила ее пристальный взгляд, вызывавший у нее беспокойство. Она опустила глаза и, вновь подняв их, обнаружила, что Зеландони по-прежнему смотрела на нее.

Когда все разошлись, Зеландони подошла к Эйле.

– Мне нужно сходить в лагерь Девятой Пещеры, ты не возражаешь, если мы пройдемся вместе? – спросила она.

– Нет, разумеется, нет, – ответила Эйла.

Сначала они шли в приятном молчании. Эйла еще пребывала под впечатлением от услышанного, а Зеландони не спешила начать разговор, желая, чтобы ее спутница сама высказала свои мысли.

– Как ты прекрасно пела, Зеландони, – наконец сказала Эйла. – Когда я жила на Львиной стоянке, там иногда устраивали музыкальные и песенные вечера, бывали даже общие танцы, а некоторые Мамутои обладали прекрасными голосами, но никому из них не сравниться с тобой.

– Это Дар Матери. Я родилась с ним, это Она Сама одарила меня такой врожденной способностью. Легенду о Матери называют также Песней Матери, поскольку людям нравится петь ее, – заметила Зеландони.

– Джондалар рассказывал мне немного о Песне Матери во время нашего Путешествия. Он сказал, что не помнит ее точно, и пересказывал ее своими словами, – сказала Эйла.

– В этом нет ничего необычного. Есть много слегка отличающихся друг от друга вариантов. Он слышал эту легенду от старой Зеландони, а я запомнила ее со слов моего наставника. Порой Зеландони слегка изменяют ее слова. И это совершенно естественно, главное, чтобы сохранились суть и смысл истории. Люди способны уловить размер и рифмы стихов, и если они хороши, то стихи быстро запоминаются. Я придумала мою собственную песню, и она мне нравится, но есть другие варианты исполнения.

– Мне кажется, большинство людей знают твой вариант песни, но что означают слова «рифма» и «размер»? По-моему, Джондалар никогда не объяснял мне их значения, – сказала Эйла.

– Я полагаю, он и не смог бы. Исполнение песен и историй никогда не относилось к числу его главных дарований, хотя теперь он гораздо интереснее рассказывает о своих приключениях.

– И я также не могу похвастать такими талантами. Я легко запоминаю слова, но совсем не умею петь. А вот слушать мне очень нравится, – сказала Эйла.

– Одинаковый размер и рифмы облегчают запоминание. Размер определяет ритм движения. Он ведет тебя за собой, как будто ты идешь с одной и той же скоростью. Рифмы – это слова, сходные по звучанию. Они подчеркивают размер и также помогают вспомнить окончание следующей строки.

– У Лосадунаи есть похожее Предание о Матери, но, запоминая его, я испытывала иные чувства, – сказала Эйла.

Зеландони остановилась и взглянула на Эйлу.

– Ты запомнила его? Ведь Лосадунаи говорят на другом языке.

– Да, но он похож на язык Зеландонии, и его было нетрудно выучить.

– Верно, похож, но все же отличается, и некоторые считают его почти непонятным, Как долго вы прожили у них? – спросила Зеландони.

– Не долго, меньше одной луны. Джондалар торопился перейти ледник до того, как весеннее таяние сделает его более опасным. Так и случилось, напоследок подул теплый ветер, и при спуске у нас возникли сложности, – пояснила Эйла.

– Ты выучила их язык меньше чем за одну луну?

– Не совсем. Я еще делала много ошибок, но выучила наизусть некоторые легенды Лосадунаи. Я пыталась выучить и Песню о Матери так, как ты исполняешь ее.

Еще раз пристально глянув на Эйлу, Зеландони вновь пошла в сторону стоянки.

– Я с удовольствием помогу тебе в этом, – сказала она.

По дороге Эйла вспоминала эту легенду, а именно тот отрывок, который навеял ей воспоминания о Дарке. Она была уверена, что понимает, какие чувства испытывала Великая Мать, осознав, что навеки рассталась с сыном. Она тоже страдала, вспоминая порой об утраченном ребенке, и с радостью ожидала рождения ее нового ребенка, ребенка Джондалара. Повторяя про себя некоторые из только что услышанных стихов, она невольно начала двигаться в их ритме.

Зеландони заметила легкое изменение ее походки и, понимающе взглянув на Эйлу, увидела на ее лице выражение внутренней сосредоточенности. В очередной раз она убедилась, что эта молодая женщина принадлежит к очагу Зеландони.

Недалеко от лагеря Эйла вдруг остановилась и спросила:

– А почему в конце песни два повтора вместо одного? Женщина изучающе посмотрела на нее, медля с ответом.

– У слушателей часто возникает такой вопрос, – сказала она. – Я не знаю точного ответа. Так уж повелось. Большинство считают, что двойной повтор служит для обозначения конца всей легенды: один повтор для последнего стиха, а второй – для всей истории.

Эйла кивнула. Зеландони не поняла, означал ли ее кивок признание правильности этого объяснения или просто понимание высказанного мнения. Но ей пришло в голову, что большинство учеников даже не думали обсуждать такие тонкости Песни Матери. Да, она явно принадлежит к очагу Зеландони.

Они прошли еще немного, Эйла заметила, что солнце уже опустилось к западным холмам. Вскоре стемнеет.

– По-моему, наше собрание прошло хорошо, – сказала Зеландони. – Жрецов поразил новый способ разжигания огня, и я ценю твою готовность показать его всем людям. Если мы сумеем найти достаточное количество огненных камней, вскоре все Зеландонии научатся быстрому способу разведения костров. А если мы найдем очень много… Впрочем, не знаю. Вероятно, было бы лучше всего, если бы их использовали только для разведения особых ритуальных костров.

Эйла нахмурилась.

– А как же быть с теми людьми, у которых уже есть огненные камни? Кроме того, кто-то и сам сможет найти их. Неужели ты сможешь запретить ими пользоваться? – спросила Эйла.

Зеландони остановилась и прямо взглянула в глаза Эйле. Потом вздохнула:

– Нет, не смогу. Можно было бы попросить людей не делать этого, но ты права в одном. Запреты тут не помогут, в любом случае останутся такие люди, которые будут поступать по собственному усмотрению. Я просто представила идеальную ситуацию. – Она усмехнулась. – Когда жрецы говорили о сохранении тайны для очага Зеландони, они просто высказали вслух то, что, по-моему, желали бы для себя большинство из нас. Быстрый огонь мог бы стать очень впечатляющей частью ритуалов, но мы не можем утаить его от людей. – Она вновь решительно направилась вперед. – Обычно мы не обсуждаем подробности Брачного ритуала до завершения первого охотничьего похода. В нем принимают участие все Пещеры, – сказала Зеландони. – Люди ждут его с большим волнением и тревогой. Считается, что если первая охота будет успешной, то она предвещает удачу охотникам на целый год, но если нет, то удача от нас отвернется. Зеландони будут проводить обряд Поиска. Иногда он помогает определить направление охоты. Если поблизости бродит стадо животных, то человек, обладающий даром Поиска, поможет найти их.

– Я помогала Мамуту в Поиске. В первый раз для меня он стал полной неожиданностью, но у нас с Мамутом оказалась очень тесная связь, и меня просто невольно увлекло в его Поиск, – сказала Эйла.

– Ты проводила обряд Поиска вместе с Мамутом? – с удивлением спросила Зеландони. – И на что это было похоже?

– Это сложно объяснить, но мне казалось, что я будто птица лечу над землей, но не ощущаю никакого ветра, – сказала Эйла, – и земля подо мной выглядела как-то странно.

– А ты хотела бы помочь провести обряд Поиска? У нас есть несколько человек, обладающих таким даром, но, как говорится, чем больше, тем лучше, – сказала жрица. Она увидела нерешительное выражение на лице Эйлы.

– Мне хотелось бы помочь в Поиске… но… я не хочу быть Зеландони. Я хочу просто жить с Джондаларом и рожать детей, – сказала Эйла.

– Если ты не хочешь, то и не будешь. Никто не станет принуждать тебя, Эйла, но если обряд Поиска поможет успешной охоте, то говорят, что и Брачный ритуал принесет удачу, породив долговременные связи и процветающие семейные очаги, – сказала Верховная.

– Да, хорошо, я постараюсь помочь, правда, не знаю, смогу ли… – взволнованно сказала Эйла.

– Не волнуйся. Этого никому не дано знать. Мы можем лишь пытаться найти пути общения с миром Духов. – Зеландони была довольна собой. Очевидно, что Эйла пыталась сопротивляться приобщению к очагу Зеландони, но обряд Поиска может все-таки стать началом ее приобщения. Она должна стать Зеландони. Верховная жрица понимала, что эта молодая женщина обладает многочисленными дарованиями и способностями и задает на редкость умные вопросы. Ее непременно нужно привлечь в круг служителей, иначе она может породить разногласия в жизни всего племени.




Глава 25


Когда они приблизились к лагерю, Волк выбежал навстречу Эйле. Она поняла, что от избытка чувств он готов прыгнуть на нее, и жестом велела ему остановиться. Он выполнил ее приказ, но было видно, что ему с трудом удается сдерживаться. Присев перед ним, она разрешила ему лизнуть ее шею, а сама успокаивающе поглаживала его. Потом она встала. Но он продолжал смотреть на нее с такой мольбой и надеждой, что она кивнула головой и погладила его по загривку. Волк подпрыгнул и, с тихим урчанием положив передние лапы ей на плечи, слегка прикусил ее скулу. Обменявшись с ним кусачим приветствием, она взяла в руки его массивную голову и посмотрела в посверкивающие золотистыми точками глаза.

– Я тоже люблю тебя, Волк, но порой мне непонятно, почему ты так любишь меня. Только потому, что считаешь меня вожаком твоей стаи, или здесь кроется нечто большее? – сказала Эйла, соприкоснувшись с ним лбом, и жестом велела ему опуститься на землю.

– Ты внушаешь ему любовь, Эйла, – сказала Зеландони, – и пробуждаемую тобой любовь невозможно отвергнуть.

Эйла с удивлением посмотрела на свою спутницу, размышляя о ее странном замечании.

– Я ничего не внушаю, – сказала она.

– Ты внушаешь ее Волку. И ему хочется порадовать тебя любовью, которую он испытывает к тебе. Ты вовсе не стремишься очаровывать или соблазнять, но невольно пробуждаешь любовь. И пробуждаемая тобой любовь глубока и искренна. Она переполняет твоих животных. Она переполняет и Джондалара. Я знаю его. Он никого не любил так, как любит тебя, и никогда не полюбит. Возможно, это связано с тем, что ты относишься к ним с такой же искренней и большой любовью, а возможно, Мать ниспослала тебе Дар пробуждения Любви. Любовь к тебе всегда будет страстной, однако нужно быть осторожной с Дарами Матери.

– Зеландони, почему так обычно говорят? – спросила Эйла. – Почему людей должны беспокоить Дары Матери? Разве Ее Дары не хороши?

– Скорее потому, что Ее Дары слишком хороши. Или, возможно, слишком щедрые. Что ты испытываешь, когда тебе дарят очень ценный подарок? – спросила жрица.

– Иза учила меня, что любой подарок порождает обязательство. Нужно отдарить нечто равноценное, – сказала Эйла.

– Чем больше я узнаю о воспитавших тебя людях, тем больше уважения они вызывают у меня, – сказала Верховная жрица. – Когда Великая Земная Мать посылает Дар, Она, возможно, ожидает взамен нечто равноценное. Кому многое дано, с того многое спросится, но как узнать, что и когда? Поэтому люди обычно осторожничают. Иногда Ее Дары слишком велики, больше, чем кому-то хотелось бы, но их невозможно отдать обратно. Слишком большая щедрость в данном случае не всегда означает более счастливую жизнь.

– Даже слишком большая любовь? – спросила Эйла.

– Лучшим примером для ответа является Джондалар. Он, безусловно, одарен Матерью, – сказала женщина, носившая когда-то имя Золены. – Ему даровано даже слишком много. Он так замечательно красив и хорошо сложен, что невольно привлекает внимание. Даже от его ярко-синих глаз трудно отвести взгляд. Ему присуще природное обаяние, всех людей тянет к нему, но в особенности женщин. По-моему, нет такой женщины в этом мире, которая отказала бы ему в просьбе, разве что Сама Мать. И ему нравилось дарить радость женщинам. Он умный и искусный кремневый мастер, но кроме всего прочего, ему дано любящее сердце, но он любит слишком многое. Любовь переполняет его.

Даже его любовь к обработке кремня, к изготовлению инструментов превратилась у него в настоящую страсть. Но сила его любви настолько велика, что может захлестнуть и его, и тех, кого он любит. Он старается сдерживать свои чувства, но порой они выходят из-под контроля. Эйла, я не уверена, что ты осознаешь, насколько сильны его чувства. И все его Дары не сделали его счастливым, по крайней мере, до сих пор они зачастую порождали больше зависти, чем любви.

Эйла кивнула, задумчиво нахмурившись.

– Я слышала, как говорили, что Тонолан, брат Джондалара, был любимцем Матери, и поэтому Она призвала его таким молодым, – сказала Эйла. – Неужели он тоже был исключительно красив и одарен многочисленными Дарами?

– Его любили все, не только Мать. Тонолан был привлекательным мужчиной, но он не выделялся потрясающей… красотой, а точнее, мужественной красотой Джондалара, но обладал таким добросердечным и открытым нравом, что его любили все окружающие, и мужчины и женщины. Он заводил друзей легко и непринужденно, он всем нравился, и никто не завидовал ему, – сказала женщина.

Они все стояли и разговаривали, и Волк уже спокойно лежал возле ног Эйлы. А когда они вновь пошли в сторону лагеря, Эйла продолжала сосредоточенно обдумывать все сказанное жрицей.

– А теперь, когда Джондалар привел домой тебя, многие мужчины стали еще больше завидовать ему, и многие женщины испытывают ревность, потому что он любит тебя, – заметила Зеландони. – Именно поэтому Марона попыталась сыграть с тобой злую шутку. Она ревновала и завидовала вам обоим, видя, как вы счастливы друг с другом. Некоторые считают, что она тоже щедро одарена, но единственный ее дар – это необычная красота, а внешняя красота является самым обманчивым из даров. Ее срок недолог. В сущности же, она довольно отталкивающая женщина, которая, похоже, думает только о себе, у нее мало друзей, и нет никаких настоящих способностей. Когда красота Мароны увянет, у нее не останется ничего, и, к сожалению, видимо, даже детей.

Они прошли еще немного вперед, но Эйла вновь остановилась и повернулась к спутнице.

– Я не видела Марону последнее время, ее не было с нами и во время похода.

– Она вместе с подругой отправилась в Пятую Пещеру и пришла сюда вместе с ними. Она предпочла жить в их лагере, – сказала жрица.

– Мне не нравится Марона, но жаль ее, если у нее не будет детей. Иза знала кое-что о том, как помочь женщине стать более восприимчивой к пробуждению в ней новой жизни, – сказала Эйла.

– Я тоже знаю кое-что, но она не просит о помощи, и если она на самом деле не способна зачать, то тут уж ничем не поможешь, – сказала женщина.

Эйла услышала печальную нотку в ее голосе. Возможно, она тоже жалеет, что не смогла иметь детей. Затем ее озабоченность сменилась радостной улыбкой.

– А ты знаешь, что я жду ребенка? – спросила Эйла. Зеландони тоже улыбнулась. Ее догадки относительно состояния Эйлы подтвердились.

– Я очень рада за тебя, Эйла. Джондалар знает, что ваш союз уже одобрен Матерью?

– Да, я сказала ему. Он очень доволен.

– Еще бы. Ты говорила еще кому-то?

– Только Мартоне и Пролеве и сейчас тебе.

– Если это не успеет стать всеобщим достоянием, то мы сможем удивить всех во время вашего Брачного ритуала и объявить эту приятную новость, если хочешь, – сказала Зеландони. – Ритуал сопровождается особыми словами, если невеста уже ждет ребенка.

– Наверное, уже можно сказать об этом, – согласилась Эйла. – Я перестала отмечать мои лунные дни, с тех пор как прекратились кровотечения, но уже подумала, что стоит вновь заняться подсчетом и определить срок рождения моего ребенка. Джондалар научил меня пользоваться счетными словами, но я не знаю таких больших чисел.

– Ты не понимаешь, как пользоваться счетными словами, Эйла?

– О нет. Мне нравятся счетные слова, – сказала она. – Конечно, Джондалар удивил меня, когда впервые использовал их. Он узнал, как долго я прожила одна в долине, просто подсчитав зарубки, которые я делала каждый вечер на счетных палочках. Он сказал, что это было совсем нетрудно, потому что я вырезала одну добавочную отметку в тот день, когда у меня начинались месячные, чтобы заранее знать о времени их прихода. Мне показалось, что в такие дни охота обычно складывается менее удачно. Я думаю, что животные лучше чувствовали мой запах. А потом я заметила, что мои кровотечения всегда приходят на ущербной луне, поэтому мне уже не обязательно было делать зарубки, но я все равно продолжала их делать. Ведь в плохую, облачную погоду луну можно и не увидеть.

Зеландони подумала, что уже начинает привыкать к тому, что ее постоянно удивляют обычные, на взгляд Эйлы, замечания. Однако редкая женщина сама смогла бы установить связь между ежемесячными кровотечениями и фазами луны.

– Эйла, а ты хотела бы узнать побольше о счетных словах и научиться новым способам их применения? – спросила жрица. – С их помощью можно, к примеру, заранее узнать время смены сезонов или выяснить, сколько дней осталось до появления на свет твоего ребенка.

– Конечно, хотела бы, – сказала Эйла, широко улыбнувшись. – У Креба я научилась делать зарубки, хотя, по-моему, он нервничал, когда я делала их. Большинство женщин да и мужчин Клана в общем-то умели считать только до трех. Креб умел делать счетные зарубки, поскольку был Мог-уром, но он не знал счетных слов.

– Я научу тебя пользоваться большими числами, – сказала Верховная. – И мне кажется, что тебе лучше обзавестись детьми сейчас, пока ты еще молодая. Став старше, женщины порой уже не могут обременять себя уходом за маленькими детьми. Ведь неизвестно, какая тебе уготована судьба.

– Я не так уж молода, Зеландони. Если Иза правильно определила мой возраст, когда нашла меня, то мне уже девятнадцать лет, – сказала Эйла.

– Ты выглядишь явно моложе. – Легкая тень пробежала по лицу Зеландони. – Но это не столь важно. У тебя приличный задел, – почти невнятно пробормотала она и мысленно закончила: «Ведь ты уже искусная целительница, и тебе не придется учиться этому, чтобы стать Зеландони».

– Приличный задел? – озадаченно спросила Эйла.

– А-ах… да, отличный задел для будущей семьи, ведь новая жизнь уже зародилась в тебе, – вывернулась Зеландони. – Но я надеюсь, что у тебя будет не очень много детей. Молодости обычно сопутствует здоровье, но слишком частые роды могут истощить силы женщины, и она состарится раньше времени.

У Эйлы возникло четкое ощущение, что Зеландони не захотела поделиться с ней своими настоящими мыслями, а просто быстро сказала нечто подходящее, стараясь избежать новых вопросов. «Это ее право, – подумала Эйла. – Она может не высказывать своих мыслей при желании, но интересно, что же она скрывает?»

В уже сгустившихся сумерках они заметили впереди огни бивачного костра. Женщины подошли к кухонному очагу, люди, приветливо встретив их, предложили присоединиться к вечерней трапезе. Эйла поняла, что проголодалась; день выдался долгим и загруженным. Зеландони поела вместе с ними и, уйдя ночевать в лагерь Девятой Пещеры, сразу же начала обсуждать с Мартоной и Джохарраном предстоящую охоту и обряд Поиска. Она упомянула, что Эйла присоединится к Зеландони для Поиска, что они восприняли как само собой разумеющееся, но Эйла при этом испытала тревожное чувство. Ей не хотелось быть служительницей Великой Матери, но жизнь, похоже, упорно вела ее в этом направлении, что не вызывало у нее особой радости.




– Нам лучше прийти туда пораньше. Нужно организовать установку мишеней и отмерить расстояние, – заметил Джондалар, когда они вышли из дома на следующее утро. Он держал в руках чашку приготовленного Эйлой мятного настоя и пожевывал кончик веточки грушанки, чтобы почистить зубы. Она недавно сделала запас таких зубных палочек.

– Мне нужно сначала проведать Уинни и Удальца. Вчера мне не удалось толком осмотреть их. Ты ведь можешь устроить поле для демонстрации самостоятельно. А мы с Волком подойдем туда позже, – сказала Эйла.

– Только не задерживайся слишком долго. Люди придут довольно рано, и мне очень хочется, чтобы ты показала им, на что способна. Возможно, никого не удивит, что мой дротик пролетит так далеко, но все явно заинтересуются тем, что женщина с помощью копьеметалки может метнуть копье дальше любого мужчины, – сказал Джондалар.

– Я постараюсь управиться как можно быстрее, но мне нужно расчесать их хорошенько и проверить глаз Удальца. Он покраснел, словно туда что-то попало. Может, мне еще надо будет полечить его, – сказала Эйла.

– А ты думаешь, что справишься с ним одна? Может, мне лучше сходить с тобой? – очень озабоченно спросил он.

– Нет, я думаю, все не так плохо. Уверена, с ним все будет в порядке. Мне просто нужно убедиться в этом. Иди спокойно, я не задержусь долго, – сказала она.

Джондалар кивнул, закончил чистить зубы и сполоснул рот. Потом он допил остатки и улыбнулся.

– После твоего настоя у меня всегда улучшается настроение, – сказал он.

– Просто он освежает рот и помогает взбодриться по утрам, – сказала Эйла. Встретившись с Джондаларом, она быстро переняла его утренние привычки и начала готовить такой настой и зубные веточки почти каждое утро. – Особенно я заметила это, когда у меня были утренние недомогания.

– А они все еще беспокоят тебя? – спросил он.

– Нет, они прошли, но зато у меня начал расти живот, – сказала она.

Он улыбнулся.

– Мне нравится его округлая форма, – сказал он и, обняв Эйлу за плечи, погладил рукой ее живот. – А особенно нравится то, что в нем.

Она тоже улыбнулась ему.

– И мне очень нравится, – сказала она. Он нежно поцеловал ее.

– Во время наших странствий мы могли делить Дары Радости, когда захотим, и сейчас мне очень не хватает такой свободы. Теперь мы почти постоянно чем-то заняты и уже не так свободны в своих желаниях. – Он уткнулся носом в ее шею, прикоснулся к упругой груди и вновь поцеловал Эйлу. – По-моему, с разметкой поля для метания дротиков вполне можно повременить, – добавил он хрипловатым голосом.

– Нет, тебе пора заняться им, – со смехом сказала она. – Но если ты очень хочешь задержаться…

– Нет, ты права, но потом мы с тобой обязательно уединимся…

Джондалар направился в сторону главного лагеря, а Эйла зашла обратно в дом. Вскоре она вышла, захватив с собой заплечную сумку с дротиками и копьеметалкой, в которую положила еще несколько полезных вещей. Призывно свистнув Волку, она отправилась к ручью. Обе лошади давно почувствовали ее приближение и стояли, вытянув шеи ей навстречу, насколько позволяли веревки, ограничивающие их передвижения. Эйла заметила, что веревки слегка запутались в кустах. Кроме того, их уже обвивали длинные травянистые стебли. В привязи Уинни запутались сухие ветки, а Удалец умудрился выдернуть из земли живой кустарник с корнями и листвой. Надо бы все-таки построить для них загон.

Эйла сняла с них недоуздки и предоставила им временную свободу. Глаз Удальца еще был слегка воспаленным, но в остальном все было в порядке. Обмениваясь приветствиями, Удалец и Волк потерлись носами, а потом Удалец, обрадованный полученной свободой, начал носиться по большому кругу, а Волк тут же устремился за ним. Эйла расчесывала ворсянкой Уинни, но временами поглядывала на устроенные на лугу скачки. Как только Волк почти догонял Удальца, молодой жеребец слегка замедлял бег, пропуская преследователя вперед, и потом сам мчался за ним. Когда они завершали полный круг, Волк, в свою очередь, замедлял бег, пропуская Удальца вперед.

Сначала Эйла подумала, что ей лишь показалось, что они делают так специально, но, продолжив наблюдение, вскоре убедилась, что они играют друг с другом, и эта игра доставляет удовольствие им обоим. Молодые животные были полны жизненной силы, и им очень нравилось играть в догонялки. Эйла с улыбкой покачала головой, жалея, что Джондалар сейчас не может вместе с ней порадоваться, глядя на эти звериные забавы. Продолжая чистку Уинни, она заметила, что беременность кобылы тоже начинала проявляться, но, видимо, совсем не беспокоила ее.

Закончив с кобылой, она увидела, что Удалец уже спокойно пощипывает траву, а Волк исчез из поля зрения. Видимо, отправился на очередную разведку. Она издала особый свист, которым Джондалар обычно подзывал жеребца. Он поднял голову и направился к ней. Он уже почти добежал до нее, когда послышался другой точно такой же свист. Они оба удивленно оглянулись. Эйла подумала, что, должно быть, Джондалар почему-то решил присоединиться к ним, но увидела приближающегося мальчика.

Она впервые видела его и не могла понять, что ему нужно и почему он издал такой же свист. На вид пареньку можно дать лет девять или десять, и одна рука у него, видимо, была покалечена. Этот мальчик напомнил ей Креба, которому в детстве отрезали руку по локоть, и она сразу же почувствовала к нему симпатию.

– Это ты свистел?

– Да.

– Зачем ты свистел так же, как я? – спросила Эйла.

– Я никогда не слышал такого свиста. Мне хотелось узнать, получится ли он у меня, – сказал он.

– Получилось, – заметила она. – Ты кого-то ищешь?

– В общем, нет, – сказал он.

– Тогда что же ты здесь делаешь?

– Я просто пришел посмотреть. Мне сказали, что у ручья видели лошадей, но я не знал, что одна из Пещер разбила поблизости лагерь. Об этом мне не говорили. Все стоянки в основном находятся по берегам Среднего ручья, – сказал он.

– Мы прибыли совсем недавно. А ты уже давно здесь?

– Я здесь родился.

– А-а, значит, ты из Девятнадцатой Пещеры.

– Да. А почему ты так смешно произносишь слова?

– Я родилась в другом месте. Очень далеко отсюда. Раньше я жила на Львиной стоянке племени Мамутои, а теперь стала Эйлой из Девятой Пещеры Зеландонии, – сказала она, делая шаг ему навстречу и протягивая руки для ритуального знакомства.

Он слегка смутился, поскольку не мог до конца вытянуть вперед свою частично парализованную руку. Эйла подошла чуть ближе и взяла обе его руки, словно они обе были в полном порядке, но заметила, что последние два пальца короткой, недоразвитой руки срослись вместе. Продолжая удерживать его руки, она ободряюще улыбнулась.

Наконец, словно опомнившись, мальчик сказал:

– Я Ланидар из Девятнадцатой Пещеры Зеландонии. – Он хотел ограничиться этим, но потом, осмелев, добавил: – Девятнадцатая Пещера рада видеть тебя на Летнем Сходе, Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии.

– А ты здорово свистишь. Тебе удалось очень верно повторить мой свист. Тебе нравится такое занятие? – спросила она, отпуская его руки.

– Наверное, да.

– Можно я попрошу тебя не свистеть так больше? – спросила она.

– Почему? – спросил он.

– Таким свистом я обычно подзываю Удальца, а чужой свист может смутить его, – пояснила Эйла. – Если тебе нравится свистеть, то я могу научить тебя другим видам свиста.

– Каким?

Оглядевшись вокруг, Эйла заметила на ближайшем дереве синичку-гаичку, чирикавшую свою песенку. Послушав немного, она повторила ее песню свистом. Мальчик выглядел потрясенным, а птица на мгновение умолкла, но вновь зачирикала. Эйла вновь повторила птичью песню. Черноголовая птаха, поглядывая вокруг, опять ответила ей.

– Как же это у тебя так здорово получается? – заинтригованно спросил мальчик.

– Я научу тебя, если хочешь. У тебя явно есть способности, ты сможешь научиться подражать птичьим голосам, – сказала она.

– А ты умеешь подражать и другим птицам? – спросил он.

– Да.

– Каким?

– Любым, каким угодно.

– А можешь изобразить лугового жаворонка?

На мгновение, закрыв глаза, Эйла издала заливистые трели, неотличимые от тех, что поет жаворонок, паря в небесной вышине и ныряя в воздушные волны.

– И ты по правде сможешь научить меня так свистеть? – спросил мальчик, удивленно глядя на нее.

– Если ты по правде захочешь научиться, – сказала Эйла.

– А как ты научилась?

– Просто тренировалась. Если у тебя хватит терпения, то когда-нибудь птицы будут слетаться на твой свист, – ответила женщина. Эйле вспомнились те времена, когда она жила одна в долине и училась подражать голосам птиц. Однажды она покормила их, и после этого несколько птиц постоянно прилетали на ее зон и клевали корм у нее из рук.

– А можешь ты просвистеть как-нибудь еще? – спросил Ланидар, совершенно заинтригованный странной женщиной, которая так смешно говорила и так замечательно свистела.

Эйла немного подумала и, возможно, потому что этот подросток напомнил ей Креба, начала насвистывать причудливую и жутковатую мелодию, подражая голосу флейты. Он много раз слышал, как играет флейта, но никогда не слышал ничего подобного. Такая западающая в память и тревожная мелодия была ему совершенно не знакома. Ее исполнял на флейте Мог-ур на Сходбище Клана. Ланидар внимательно прослушал ее до конца.

– Я никогда не слышал подобной мелодии, – сказал он.

– Тебе понравилось? – спросила она.

– Да, но она слегка напугала меня. Эта мелодия будто манит в какую-то неизведанную даль, – сказал Ланидар.

– Так и есть, – сказала Эйла и, улыбнувшись, вдруг издала пронзительный вибрирующий свист. Вскоре из высокой луговой травы выскочил Волк.

– Смотри, волк! – испуганно заорал мальчик.

– Не бойся, все в порядке, – сказала она, подзывая Волка поближе к себе. – Я дружу с этим волком. Вчера я гуляла с ним по главному лагерю. Я думала, ты знаешь, что он пришел сюда вместе с этими лошадьми.

Мальчик слегка успокоился, но продолжал поглядывать на Волка округлившимися тревожными глазами.

– Вчера я ходил с матерью собирать малину. А потом никто даже не упоминал, что вы пришли сюда. Мне просто сказали, что видели каких-то лошадей возле Верхнего ручья, – сказал Ланидар. – Все обсуждали только новое метательное приспособление, которое хочет показать какой-то мужчина. Я не умею бросать копья, поэтому решил лучше пойти и посмотреть на лошадей.

Эйла подумала, что, возможно, ему намеренно не рассказали о Волке, желая подшутить над ним так же, как Марона пыталась подшутить над ней. Однако если мальчик в таком возрасте продолжает собирать малину с матерью, то, вероятно, жизнь не балует его разнообразием. Должно быть, большинство сверстников смеются над его недоразвитой рукой, из-за которой он не может нормально метнуть копье. Но вторая-то рука у него действует отлично. Он может научиться метать копье, особенно с помощью копьеметалки.

– А почему ты не учишься метать копья? – спросила она.

– А ты не понимаешь? – сказал он, с отвращением поглядывая на свою уродливую руку.

– Но ведь вторая рука у тебя совершенно здорова, – сказала она.

– В другой руке обычно держат запасные копья. Кроме того, никто не хочет учить меня. Говорят, что мне все равно никогда не попасть в цель, – сказал мальчик.

– А как считает мужчина твоего очага? – спросила Эйла.

– Я живу с моей матерью и бабушкой. По-моему, когда-то в нашем очаге жил мужчина, но он давно оставил мать и не хочет иметь со мной ничего общего. Ему не понравилось, когда я зашел навестить его. Он словно испугался меня. Иногда с нами живут какие-то мужчины, но никто из них не утомляет себя занятиями со мной, – сказал мальчик.

– А ты хочешь увидеть копьеметалку? Я захватила ее с собой, – сказала Эйла.

– Где же ты ее раздобыла? – спросил Ланидар.

– Я знаю мужчину, который изобрел ее. Мы с ним помолвлены. И я обещала ему помочь показать возможности этого нового охотничьего приспособления, когда закончу с лошадьми.

– Наверное, я хотел бы взглянуть на нее, – сказал мальчик.

Ее заплечная сумка стояла рядом на траве. Достав копьеметалку и пару коротких дротиков, она вернулась к мальчику.

– Смотри, как она действует, – сказала Эйла, взяв дротик и вложив его в паз странного приспособления. Она убедилась, что выемка, сделанная на конце древка, попала на крючок в заднем конце узкой дощечки, а потом поддела пальцами петли, тянущиеся от переднего конца. Взглянув в конец поля, она сделала бросок.

– Как долго летело твое копье! – воскликнул Ланидар. – По-моему, даже мужчина не смог бы метнуть копье в такую даль.

– Наверное, не смог бы. Именно поэтому копьеметалка очень хороша на охоте. Я думаю, что с ее помощью ты сам сможешь метнуть копье. Иди-ка сюда. Я покажу тебе, как правильно держать ее.

Эйла понимала, что Ланидару нужна копьеметалка меньшего размера, но принцип действия он сможет понять и с ее оружием. Из-за ущербной правой руки ему удалось лучше развить левую руку. Возможно, он и не стал бы левшой, если бы имел обе здоровые руки. Но в любом случае теперь его левая рука была сильной и ловкой. Решив для начала не озадачивать мальчика меткостью полета, Эйла показала ему, как надо размахнуться и выпустить дротик. Потом она вставила в копьеметалку следующий дротик и передала ему оружие. Его первое копье приземлилось довольно далеко, описав в Воздухе высокую дугу, отчего лицо Ланидара озарилось восторженной улыбкой.

– Я метнул копье! Ты видишь, как далеко оно пролетело! – кричал он, едва не захлебываясь от восторга. – И таким дротиком действительно можно убить какое-то животное?

– Если потренироваться, то можно, – улыбаясь, сказала она. Окинув взглядом луг, Эйла не обнаружила никакой живности. Тогда она повернулась к лежавшему на земле Волку, который, подняв голову, наблюдал за происходящим. – Волк, поищи-ка для меня кого-нибудь, – сказала она, хотя ее жесты поведали ему гораздо больше.

Он вскочил и быстро скрылся в высокой луговой траве, уже начинавшей желтеть. Эйла вместе с мальчиком медленно последовала за ним. Вскоре она заметила пробежавшую по траве волну, а затем увидела удирающего от Волка серого зайца. Тщательно приценившись и прикинув, где будет заяц в следующий момент, женщина метнула копье. Оно попало в цель, и, когда Эйла приблизилась к трофею, Волк уже стоял над ним, выжидающе поглядывая на нее.

– Этот мне нужен, Волк. А ты отправляйся и поймай себе другого, – сказала она четвероногому охотнику, вновь сопроводив свои слова жестами. Но мальчик, конечно, даже не замечал ее жестов, и его совершенно потрясло то, что огромный хищник слушается и понимает эту женщину. Забрав зайца, она пошла обратно к лошадям. – Тебе стоит пойти и посмотреть, как тот мужчина будет показывать изобретенную им копьеметалку. По-моему, тебе это понравится, Ланидар, и как раз потому, что ты не умеешь бросать большое копье. Ведь пока никто не знает, как пользоваться копьеметалкой. Всем придется учиться с самого начала. Если хочешь, подожди немного, и мы пойдем туда вместе, – предложила Эйла.

Ланидар смотрел, как она чистит и расчесывает молодого коня.

– Я никогда не видел таких темных лошадей. Большинство лошадей похожи на эту кобылу.

– Я знаю, – сказала Эйла, – но далеко на востоке, в конце Реки Великой Матери, которая начинается за восточным ледником, иногда встречаются лошади такого окраса. Там и появился на свет этот жеребенок.

Вскоре к ним прибежал Волк. Покружив немного, он выбрал место и улегся на живот, чтобы отдышаться и поглазеть по сторонам.

– Почему эти животные живут рядом с тобой, позволяют тебе трогать их и выполняют твои приказы? – спросил Ланидар. – Я еще не встречал таких послушных животных.

– Мы с ними стали друзьями. Однажды на охоте в мою ловчую яму упала лошадь. Я не знала, что она выкармливает жеребенка, пока не увидела его. А поблизости кружила стая гиен, и, сама не знаю; почему, я прогнала их. Маленькая лошадка не смогла бы выжить одна, и я решила вырастить ее, раз уж спасла ей жизнь. Возможно, она росла, думая, что я ее мать. Позже мы подружились и научились понимать друг друга. Она делает то, что мне нужно, потому что сама хочет помочь мне. Я назвала ее Уинни, – сказала Эйла, но произнесла это имя так, подражая лошадиному ржанию. Золотистая кобыла, пощипывающая траву на лугу, подняла голову и посмотрела в ее сторону.

– Ведь это ты сейчас заржала! Как же у тебя так здорово получается? – спросил Ланидар.

– Я внимательно прислушивалась к голосу лошади и старалась повторить. Это ее настоящее имя. Но людям проще называть ее Уинни. А этот жеребец ее сын. Я была вместе с ней, когда она родила его. И с нами был Джондалар. Он назвал жеребенка Удальцом, но это случилось гораздо позже, – пояснила Эйла.

– Удальцом обычно называют того, кто всех обгоняет, – сказал мальчик.

– Именно так и сказал Джондалар. Он назвал его Удальцом, потому что с детства этот жеребенок носился быстрее и дальше всех, если, конечно, его не сдерживала веревка. Потом он научился следовать за своей матерью, – сказала Эйла, продолжая чистить лошадь. Она уже почти закончила.

– А как ты нашла волка? – спросил Ланидар.

– Почти так же. Он был совсем крошечным волчонком. Я убила его мать, потому что она похищала горностаев из расставленных мной ловушек. Я даже не думала, что она выкармливает волчонка. Дело было зимой, повсюду уже лежал снег, а в такое время волчицы обычно не выкармливают потомство. По следам я пришла к ее логову. Она растила детенышей в одиночку, никто не помогал ей, и все ее детеныши умерли, кроме одного. И я вытащила из логова этого малыша, у которого только-только открылись глаза. Он рос на стойбище Мамутои вместе с детьми и привык считать людей своей стаей, – сказала она.

– А его ты как назвала? – спросил Ланидар.

– Волк. Так на языке Мамутои называют этих хищников, – сказала Эйла. – Хочешь познакомиться с ним?

– Что значит познакомиться? Как можно познакомиться с Волком?

– Подойди сюда, и я покажу тебе, – сказала Эйла. Мальчик робко приблизился. – Дай мне твою руку, и мы позволим Волку обнюхать ее и познакомиться с твоим запахом, а потом ты сможешь почесать его за ухом.

Ланидару не очень-то хотелось подсовывать свою руку так близко к пасти волка, но он все-таки дал руку женщине. Эйла поднесла ее к волчьему носу. Зверь обнюхал и лизнул руку мальчика.

– Ой, щекотно! – воскликнул мальчик с нервным смешком.

– Ты можешь погладить его по голове, он любит, когда его почесывают за ухом, – сказала Эйла, показывая Ланидару, как это делается. Мальчик восторженно рассмеялся, почесав животное, но отвлекся, услышав ржание молодого жеребца. – По-моему, Удальцу тоже хочется немного внимания. Хочешь побаловать его?

– А я смогу? – удивился Ланидар.

– Иди сюда, Удалец, – сказала она, одновременно подзывая его призывным жестом. Темно-коричневый жеребец с черными гривой, хвостом и нижней частью ног вновь заржал и, приблизившись к женщине, опустил голову и протянул морду к мальчику, вынуждая его слегка попятиться от такого большого животного. Возможно, в его пасти не такие острые зубы, но это вовсе не означало, что оно безопасно. Эйла сунула руку в стоявшую рядом сумку.

– Не дергайся, позволь ему спокойно обнюхать тебя. Именно так животные обычно знакомятся, а потом ты сможешь погладить его по носу или по шее, – сказала Эйла.

Мальчик сделал так, как ему сказали.

– Какой у него мягкий нос! – сказал Ланидар. Вдруг, совершенно неожиданно, к ним подошла Уинни и оттеснила Удальца в сторону. Мальчик невольно вздрогнул. Но Эйла давно заметила, направившуюся к ним кобылу, которая, видимо, решила выяснить, что происходит.

– Уинни тоже захотелось внимания, – сказала Эйла. – Лошади очень любопытны и любят, когда на них обращают внимание. Хочешь покормить их? – Он кивнул. Разжав ладонь, Эйла протянула ему два светлых корнеплода молодой дикой моркови, которую лошади очень любили. – А правой рукой ты можешь держать что-нибудь?

– Могу, – сказал он.

– Тогда лучше покорми их одновременно, – сказала она, вкладывая ему по морковине в каждую руку. – Протяни их лошадям на открытых ладонях, чтобы они могли взять лакомства, – сказала она. – Они начнут ревновать, если ты будешь кормить их порознь, а Уинни может еще и оттеснить Удальца. Она ведь его мать, и он выполняет ее приказы.

– Даже лошадиные матери приказывают своим детям? – спросил он.

– Да, даже лошадиные матери. – Тем временем она успела закрепить недоуздки с привязанными к ним веревками на шеях животных. – Я думаю, нам пора идти, Ланидар. Джондалар, наверное, заждался меня. Придется опять оставить их на привязи. Я предпочла бы не делать этого, но так лучше для их же безопасности. Мне не хочется, чтобы они свободно бродили здесь, пока все Зеландонии не узнают, что на этих лошадей нельзя охотиться. Лучше было бы, конечно, построить для них загон, а то эти длинные веревки вечно путаются в траве и кустах.

Распутав веревки, Эйла вновь привязала лошадей и взяла свою заплечную сумку и тушку зайца, собираясь оставить его в лагере Девятой Пещеры, где его, возможно, кто-нибудь приготовит. Потом она взглянула на мальчика.

– Ланидар, если я научу тебя свистеть разными свистами, то ты сможешь оказать мне одну услугу?

– Какую?

– Бывают дни, когда мне даже не удается проведать лошадей. Сможешь ли ты в мое отсутствие заходить к ним и проверять, как у них дела? Тогда ты сможешь подозвать их свистом, если захочешь. Надо просто проверить, не запутались ли у них веревки, и слегка приласкать их. Они очень дружелюбно относятся к людям и скучают без внимания. А если возникнут какие-то сложности, то ты найдешь меня. Как ты думаешь, справишься с таким заданием?

Мальчик едва мог поверить в ее просьбу. Он даже и не мечтал, что его попросят о подобной услуге.

– И мне можно будет также покормить их? Мне понравилось, как они ели из моих рук.

– Конечно. Ты всегда сможешь угостить их свежей травой, а еще они очень любят дикую морковку и некоторые другие овощи, я покажу их тебе. А сейчас мне пора идти. Ты пойдешь со мной посмотреть, как Джондалар будет показывать копьеметалку?

– Пойду, – сказал он.

Они пошли в сторону лагеря, и по пути Эйла просвистела ему еще несколько птичьих песен.

Когда Эйла, Волк и Ланидар подошли к полю, где Джондалар организовал демонстрацию возможностей его нового оружия, Эйла с удивлением заметила, что несколько человек уже вооружились новыми копьеметалками. Часть охотников, присутствовавших на первой демонстрации, устроенной для ближайших Пещер, изготовили свои варианты этого оружия и показали, как они успели овладеть им. Увидев Эйлу, Джондалар с облегчением вздохнул и поспешил ей навстречу.

– Почему ты так задержалась? – с ходу спросил он. – Люди уже изготовили несколько копьеметалок после нашей первой демонстрации, – сказал он, – но ты же понимаешь, как много надо тренироваться, чтобы достичь меткости попадания. Естественно, только я попал в подготовленные мишени, и люди уже подумывают, что я попадаю в них по счастливой случайности, и никто больше не сможет попасть в мишени с помощью этого оружия. Я пока ни чего не говорил о тебе. Подумал, что лучше ты сама покажешь, на что способна. Как хорошо, что ты наконец пришла.

– Я почистила лошадей… воспаление на глазу Удальца уже проходит… и дала им немного побегать, – сказала Эйла. – Нам нужно придумать, чем можно заменить веревки, они путаются в траве и цепляются за кусты. Может, мы построим для них какой-то временный загон. Я попросила Ланидара приглядывать за ними во время нашего отсутствия. Он познакомился с лошадьми, и они полюбили его.

– Кто такой Ланидар? – слегка раздраженно спросил Джондалар.

Она показала на спрятавшегося за ее спиной мальчика, который испуганно поглядывал на этого высокого и, казалось, сердитого мужчину.

– Это Ланидар из Девятнадцатой Пещеры, Джондалар. Ему рассказали, что возле нашего ручья бродят лошади, и он пришел посмотреть на них.

Джондалар сначала лишь мельком глянул в его сторону, все его мысли были поглощены демонстрацией, которая пока проходила не так хорошо, как он рассчитывал, потом он заметил его уродливую руку и озабоченное выражение лица Эйлы. Ее взгляд явно о чем-то просил его, и, вероятно, это как-то связано с мальчиком.

– Я считаю, что он сможет оказать нам большую помощь, – продолжила она. – Он уже научился подзывать лошадей свистом, но обещал не свистеть так без особой надобности.

– Я рад слышать это, – сказал Джондалар, обращая наконец внимание на ребенка. – Я уверен, что нам понадобится его помощь. – Ланидар немного успокоился, и Эйла улыбнулась Джондалару.

– Ланидар тоже хочет посмотреть на нашу демонстрацию. Какие мишени ты установил? – спросила Эйла, когда они направились к толпе мужчин, смотревших в их сторону. Похоже, что кое-кто из них уже собирался покинуть зрелище.

– Мы нарисовали оленей на шкурах, набитых травой, – сказал он.

На ходу вытащив копьеметалку, она вставила в нее дротик и, увидев мишени, мгновенно прицелилась и метнула его. Глухой удар короткого копья слегка удивил собравшихся, они не ожидали, что женщина так быстро метнет копье. Она сделала еще несколько бросков, но неподвижная мишень казалась уже слишком простой задачей. Конечно, люди впервые видели, чтобы женщина так далеко метала копье, но ведь дальность броска у Джондалара была еще больше. В этом уже не было ничего особенного.

Ланидар правильно понял ситуацию. Он продолжал идти рядом с Эйлой, не зная, хочет ли она, чтобы он остался или ушел. Подергав ее за руку, мальчик спросил:

– А почему ты не попросишь Волка найти зайца или еще кого-нибудь?

Благодарно улыбнувшись ему, она сделала знак Волку. Поляна была изрядно вытоптана, но если поблизости еще остались животные, то Волк найдет их. С некоторой тревогой люди заметили, что Волк стремительно убежал от Эйлы. Они уже попривыкли видеть этого хищника рядом с женщиной, но сейчас испугались, решив, что он вырвался на свободу.

До прихода Эйлы один из мужчин попросил показать Джондалара предельную дальность полета дротика, выпущенного из копьеметалки, но оказалось, что у него закончились все дротики и их надо сначала собрать. Джондалар с группой мужчин как раз собирались уходить за ними, когда Эйла заметила, что Волк сделал стойку, означавшую, что он нашел какую-то дичь. И вдруг вспугнутый тетерев вылетел из-за деревьев, росших на склоне холма, поблизости от того места, где стояли мишени. Эйла уже вставила в метательную дощечку одно из легких копий, которые они с Джондаларом начали использовать для охоты на птиц и мелких животных.

Она метнула свой дротик таким быстрым и отработанным движением, что оно выглядело почти инстинктивным. Кудахтанье подстреленной птицы привлекло внимание собравшихся. Они увидели, как тетерев падает с неба. Интерес к этому охотничьему оружию вдруг заметно оживился.

– А как далеко она может метнуть? – опять спросил мужчина, интересовавшийся предельной дальностью полета копья.

– Спроси ее сам, – сказал Джондалар.

– Просто метнуть или попасть при этом в цель? – спросила Эйла.

– В обоих случаях, – сказал мужчина.

– Если ты хочешь убедиться, как далеко копье улетит с помощью копьеметалки, то у меня есть идея получше, – сказала она, поворачиваясь к мальчику. – Ланидар, ты покажешь им, как далеко можешь метнуть копье?

Он смущенно поглядывал по сторонам, но за время общения с ним она отметила, что он, не смущаясь, спрашивал и отвечал на вопросы, и пришла к выводу, что он будет не против привлечь к себе внимание. Мальчик взглянул на Эйлу и кивнул.

– Ты помнишь, как я учила тебя метать дротик? – спросила она.

Он вновь кивнул.

Она вручила ему свою копьеметалку и еще один метательный птичий дротик – у нее оставалось еще два последних легких копья. Немного неловко действуя укороченной рукой, он все-таки самостоятельно вставил дротик в копьеметалку. Потом вышел на середину тренировочного поля, отвел назад здоровую левую руку и метнул дротик так, как делал это прежде, позволив концу метательной дощечки подняться вверх и получив выигрыш в силе для дальности полета. Его копье пролетело меньше половины того расстояния, что пролетали копья Эйлы и Джондалара, но тем не менее никто не ожидал, что мальчик метнет его так далеко, особенно учитывая его недоразвитую руку.

Люди, уже забывшие о своем желании покинуть зрелище, столпились вокруг мальчика. Вперед выступил мужчина, интересовавшийся дальностью полета. Взглянув на мальчика, он заметил украшения на его тунике и легкое ожерелье на шее и с удивлением сказал:

– Да ведь этот парнишка не из Девятой Пещеры, а из Девятнадцатой. Вы же только что прибыли, когда же он успел научиться, пользоваться вашим оружием?

– Сегодня утром, – сказала Эйла.

– Он смог так далеко метнуть копье, а взял в руки копьеметалку только сегодня утром? – уточнил мужчина.

Эйла кивнула.

– Да. Конечно, пока он не может попасть туда, куда захочет, но меткость придет со временем, если тренироваться. – Она мельком глянула на своего ученика.

Улыбающееся лицо Ланидара так и светилось от гордости, и Эйла тоже невольно улыбнулась. Он вернул ей копьеметалку, и она, вставив в нее легкое копье, метнула его как можно дальше. Все внимательно следили за его высоким и долгим полетом и увидели, как оно приземлилось где-то далеко за мишенями, установленными Джондаларом. Все так увлеченно следили за первым копьем, что не заметили, как она метнула второе. И лишь услышав, как оно пробило одну из мишеней, люди повернули головы и увидели, что оно точно попало в шею нарисованного оленя.

Гул голосов становился все громче, и Эйла глянула на Джондалара, улыбка которого уже стала такой же широкой, как у Ланидара. Столпившиеся вокруг них люди хотели поближе посмотреть на новое приспособление, а некоторые даже хотели опробовать его в действии. Но когда у Эйлы попросили копьеметалку, она направила их к Джондалару под предлогом того, что ей надо найти Волка. Хотя сама она порой могла предложить кому-то воспользоваться ее оружием, но сейчас вдруг поняла, что ей не нравится, когда люди просят у нее ее собственное оружие. Это удивило ее, поскольку мало вещей она считала своей личной собственностью.

Слегка обеспокоенная отсутствием Волка, она отправилась на его поиски. Он сидел рядом с Мартоной и Фоларой на склоне холма. Девушка заметила, что она смотрит в их сторону, и подняла вверх тетерева. Эйла направилась к ним.

Когда она вышла за границу метательного поля, к ней приблизилась женщина, за спиной которой маячил Ланидар.

– Я Мардена из Девятнадцатой Пещеры Зеландонии, – приветливо сказала женщина, протягивая вперед руки. – В этом году Летний Сход проходит на нашей территории. Именем Великой Матери я приветствую тебя. – В этой маленькой и хрупкой женщине Эйла заметила явное сходство с Ланидаром.

– Я Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии, ранее бывшая членом Львиного стойбища племени Мамутои. Именем Дони, Великой Земной Матери, известной также как Мут, я приветствую тебя, – ответила Эйла.

– Я мать Ланидара, – сказала Мардена.

– Я так и подумала. Вы похожи друг на друга, – сказала Эйла.

Мардену слегка смутило странное произношение Эйлы.

– Мне хотелось узнать, как ты познакомилась с моим сыном. Я спросила его, да ведь из него порой слова не вытянешь, – сказала мать Ланидара, выглядя немного рассерженной.

– Мальчики любят заводить секреты, – с улыбкой сказала Эйла. – Кто-то сказал ему, что видел лошадей за нашим лагерем. Он пришел посмотреть на них. А я случайно оказалась там в это время.

– Надеюсь, он не надоедал тебе, – поинтересовалась Мардена.

– Нет, вовсе нет. На самом деле он мог бы даже помочь мне. Ради безопасности лошадей я стараюсь пока держать их подальше от людей, чтобы все попривыкли к ним и поняли, что на этих лошадей нельзя охотиться. Надо бы построить для них ограждение, но пока у меня не было свободного времени, и я просто привязываю их к деревьям. Длинные веревки цепляются за траву, запутываются в кустах, ограничивая движения животных. Я спросила Ланидара, не сможет ли он время от времени проверять их и сообщить мне, если возникнут какие-то сложности. Я просто хочу быть уверенной, что с ними все в порядке, – сказала Эйла.

– Он ведь всего лишь мальчик, а лошади довольно большие, верно? – озабоченно спросила Мардена.

– Да, они уже взрослые, и иногда их пугает большое скопление незнакомых людей или новая обстановка. Они могут даже встать на дыбы, но они очень хорошо приняли Ланидара. К знакомым они относятся очень дружелюбно, и особенно к детям. Ты можешь прийти и сама убедиться в этом. Но если ты беспокоишься за него, то я найду кого-нибудь другого, – сказала Эйла.

– Мама, не надо никого другого, разреши мне, пожалуйста! – умоляюще воскликнул Ланидар, встревая в разговор. – Мне так хочется присматривать за ними. Я уже даже гладил их, и они ели у меня прямо из рук, из обеих рук! И она показала мне, как метать копье из копьеметалки. Все мальчики уже пробовали бросать копья, а я еще ни разу.

Мардена понимала, что ее сыну хочется быть таким же, как остальные дети, но чувствовала, что ему придется осознать, что такого никогда не будет. Она сильно расстроилась, когда ее муж после рождения Ланидара покинул их. Она была уверена, что он стыдится этого ребенка, и думала, что все вокруг испытывают подобные чувства. Вдобавок к своему увечью Ланидар был малорослым, для своего возраста, и Мардена всячески пыталась защитить его. Копьеметалка ее мало интересовала, и пришла она посмотреть на эту демонстрацию просто за компанию, решив, что, возможно, Ланидару понравится это зрелище. Но поначалу ей никак не удавалось найти его. Никто не удивился больше Мардены, когда эта странная женщина попросила Ланидара показать, как он освоил новое оружие, потому-то и отправилась выяснить, как Эйла познакомилась с ним.

Эйла поняла ее нерешительность.

– Если ты не очень занята, то, может быть, придешь завтра утром в лагерь Девятой Пещеры вместе с Ланидаром. Ты сможешь посмотреть, как мальчик общается с лошадьми, и тогда уж решишь этот вопрос, – предложила Эйла.

– Мама, я смогу. Я знаю, что смогу присмотреть за ними, – умолял мальчик.




Глава 26


– Мне нужно подумать, – сказала Мардена. – Мой сын не похож на других детей. Его возможности ограниченны.

Эйла взглянула на женщину.

– Я не совсем поняла, что ты имеешь в виду.

– Ты, конечно же, видишь, что эта рука ограничивает его возможности, – сказала женщина.

– Отчасти, наверное, но многие люди учатся преодолевать такие ограничения, – возразила Эйла.

– Как же он сможет преодолеть их? Ты должна понимать, что он никогда не станет охотником, да и для любого другого занятия требуются здоровые руки. Что же ему остается? – сказала Мардена.

– Почему это он не сможет стать охотником или овладеть каким-то ремеслом? – удивилась Эйла. – Он умный мальчик. Все отлично видит и понимает. Одна рука у него прекрасно развита, и от второй тоже есть польза. Он нормально ходит и даже бегает. Я знала людей, которые справлялись со значительно более тяжелыми недостатками.

– И кто же будет учить его? – сказал Мардена. – Даже мужчина его очага не хочет заниматься его обучением.

Эйле показалось, что она начала осознавать суть проблемы.

– Я с удовольствием научу его и думаю, что Джондалар также согласится помочь ему. У Ланидара сильная левая рука. В сущности, он стал левшой, и я уверена, что он сможет научиться бросать копья, тем более с помощью копьеметалки.

– К чему тебе такие заботы? – устало спросила женщина. – Мы ведь не живем в Девятой Пещере. Ты даже не знаешь его.

Эйла подумала, что женщина вряд ли поверит ей, если она скажет, что ей с первого, взгляда понравился этот мальчик.

– Я думаю, мы все обязаны научить детей тому, что сами умеем, – сказала она. – Я совсем недавно стала Зеландонии. И мне нужно принести какую-то пользу моему новому племени, доказать, что меня не зря приняли. Кроме того, если он поможет мне приглядывать за лошадьми, то я стану его должницей, и мне надо будет отблагодарить его чем-то равноценным. Так меня воспитали с детства.

– А что, если твои попытки окончатся провалом и он не сможет научиться охотиться? Мне очень не хочется понапрасну обнадеживать его, – сказала мать мальчика.

– Ему необходимо овладеть каким-то мастерством, Мардена. Что он будет делать, когда вырастет, а ты станешь слишком старой, чтобы защищать его? Ты же не хочешь, чтобы он стал обузой для Зеландонии. И я не хочу, и мне не важно, в какой именно Пещере он живет.

– Он собирает плоды земли вместе с женщинами, – сказала Мардена.

– Хорошо, это достойный вклад, но ему нужно научиться и каким-то другим занятиям. По крайней мере, пусть попробует, – настаивала Эйла.

– Наверное, ты права, но на что он сгодится? Сомневаюсь, что он сможет стать настоящим охотником, – сказала мать Ланидара.

– Разве ты не видела, как он метнул копье? Даже если он не станет искусным охотником… хотя я считаю, что станет… то во время освоения охотничьих премудростей у него могут открыться новые возможности.

– Какие же?

Эйла спешно пыталась что-то придумать.

– Он хорошо свистит, Мардена, я слышала его, – сказала Эйла. – А искусные свистуны обычно отлично подражают голосам животных. При определенном старании у него, возможно, откроется дар Зова, и он сможет заманивать животных туда, где их будут поджидать охотники. Для этого не требуется ловкости рук, но ему нужно будет бывать в тех местах, где живут звери, чтобы он смог услышать их и научиться подражать их голосам.

– Это верно, свистит он хорошо, – сказала Мардена, размышляя над этой новой для нее идеей. – Ты действительно думаешь, что он сможет овладеть подобным искусством?

Ланидар с острым интересом прислушивался к их разговору.

– Мама, она так здорово свистит. Она умеет свистеть как птица, – встрял он. – И она подзывает свистом своих лошадей, но она может подражать также и ржанию лошади, и они откликаются на ее голос.

– Правда? Ты умеешь подражать лошадиному ржанию? – спросила Мардена.

– Ты сможешь сама убедиться в этом, Мардена, если придешь завтра утром с Ланидаром в гости в лагерь Девятой Пещеры, – быстро сказала Эйла. Она была уверена, что эта женщина собирается попросить продемонстрировать ее искусство, а ей вовсе не хотелось ржать, как лошади, в таком многолюдном обществе. Ведь все тут же обернутся и уставятся на нее.

– Можно я приведу и мою мать? – спросила Мардена. – Я уверена, она захочет пойти.

– Конечно. Вы вполне можете зайти к нам все вместе на утреннюю трапезу.

– Ладно. Мы придем завтра утром, – сказала Мардена.

Эйла посмотрела вслед мальчику и его матери. Она уже собиралась направиться к сидевшим с Волком женщинам, когда увидела, что на лице оглянувшегося Ланидара сияет благодарная улыбка.

– Вот твоя добыча, – сказала Фолара подошедшей Эйле, протягивая ей тетерева, пронзенного коротким копьем. – Что ты будешь с ней делать?

– Ну, поскольку я только что пригласила гостей к нам на завтрак, то, полагаю, мне придется приготовить ее для них, – сказала Эйла.

– Кого ты пригласила? – спросила Мартона.

– Ту женщину, с которой разговаривала, – сказала Эйла.

– Мардену? – удивилась Фолара.

– Да, вместе с ее сыном и матерью.

– Обычно их никуда не приглашают, не считая, разумеется, общих праздничных трапез, – заметила Фолара.

– А почему? – спросила Эйла.

– Даже не знаю, я как-то не задумывалась об этом раньше, – сказала Фолара. – Мардена держится особняком. По-моему, она чувствует себя виноватой или считает, что люди винят ее за то, что она родила увечного ребенка.

– В твоих словах, Фолара, есть значительная доля правды, – поддержала ее Мартона. – У этого мальчика могут возникнуть сложности, когда ему придется подыскивать себе пару. Матери боятся, что его увечный дух может передаться его будущей семье.

– И она вечно таскает его за собой, – сказала Фолара. – Видимо, боится, что другие дети будут дразнить его, если она оставит его одного. Вероятно, так и случилось бы. Не думаю, что он успел завести друзей. Мардена просто не давала ему возможности встречаться со сверстниками.

– Я так и подумала, – сказала Эйла. – Она старательно оберегает его. Даже чересчур старательно, на мой взгляд. Считает, что увечная рука ограничивает его возможности, но я думаю, что его самым большим ограничением является не рука, а его мать. Она так боится за своего ребенка, что не даст ему возможности испытать себя, но ведь когда-то ему все-таки придется повзрослеть.

– Эйла, а почему ты вдруг попросила его метнуть копье? Нам показалось, что ты как будто знала его, – заметила Мартона.

– Ему кто-то сказал, что видел лошадей около нашего лагеря… То место называется Верхним Лугом… и он пришел посмотреть на них. Я как раз чистила лошадей, когда он появился. По-моему, он просто хотел сбежать с этого многолюдного сборища или от своей матери, поскольку даже не знал о том, что там находится наш лагерь. Я знаю, что Джохарран и Джондалар просили сообщить всем, чтобы они держались подальше от лошадей. Возможно, «некто», сказавший о них Ланидару, рассчитывал, что он попадет в беду, приблизившись к лошадям. Но я вовсе не против того, чтобы люди смотрели на них, важно только, чтобы они не пытались охотиться. Ведь эти лошади привыкли жить с людьми. Они даже и убегать-то не станут, – пояснила Эйла.

– И ты, разумеется, позволила Ланидару погладить лошадей, и ему это ужасно понравилось, как и всем нам, – усмехнувшись, сказала Фолара.

Эйла тоже усмехнулась.

– Так уж и всем, не стоит преувеличивать. Хотя если у людей будет возможность узнать их поближе, то они поймут, что это особые лошади, и у них не возникнет искушения убить их.

– Вероятно, ты права, – сказала Мартона.

– Лошади, похоже, признали его, и он с ходу научился подзывать их моим свистом, поэтому я спросила Ланидара, не хотел бы он присматривать за ними в мое отсутствие. Я не думала, что его мать станет возражать, – сказала Эйла.

– Редкая мать будет противиться тому, чтобы ее сын, которому уже скоро стукнет двенадцать лет, побольше узнал о повадках лошадей или любых других животных, – заметила Мартона.

– Он уже такой большой?! А на вид я дала бы ему лет девять или десять. Он сообщил мне о демонстрации нового оружия, но сказал, что не хочет идти туда, потому что не умеет метать копья. Видимо, он считал, что это ему не по силам, хотя хорошо развил здоровую левую руку, и поскольку у меня была с собой копьеметалка, та я показала ему, как ею пользоваться. Поговорив с Марденой, я поняла, почему он недооценивает свои силы, но ведь ему уже пора научиться чему-то полезному, не будет же он всю жизнь только собирать ягоды со своей матерью. – Эйла посмотрела на обеих женщин. – На Сход собралось так много людей, вы же не можете знать их всех. Откуда вы знаете Ланидара и его мать?

– Если у кого-то рождается ребенок с подобным недостатком, то об этом скоро становится известно всем, – сказала Мартона. – Все обсуждают такое событие, высказывая разные мнения. Люди просто обсуждают, почему такое могло случиться, и надеются, что с их детьми ничего подобного не произойдет. Кроме того, о них все знают еще и потому, что после рождения ребенка от Мардены ушел муж. Большинство людей считают, что он ушел из-за того, что стыдился называть Ланидара сыном своего очага, но, по-моему, тут отчасти виновата сама Мардена. Она никому не разрешала видеть своего ребенка, даже мужу. Она вечно прятала его, закрывала его руку, в общем, чересчур оберегала его.

– В том-то и беда, она по-прежнему не дает ему вздохнуть свободно. Мардена с опаской отнеслась к моей просьбе разрешить ему присматривать за лошадьми в мое отсутствие. Это ведь совсем не сложно. Мне просто хотелось, чтобы кто-то навещал их и позвал меня, если возникнет необходимость, – сказала Эйла. – Поэтому мне и пришлось пригласить ее к нам на завтрак, чтобы она сама могла убедиться, что лошади не обидят ее сына. А еще я пообещала научить его охотиться, по крайней мере, метать копья. Даже не знаю, как это все получилось, но чем упорнее она возражала против того, чтобы он хоть попробовал чему-то научиться, тем упорнее я настаивала, что научу его.

Мать и дочь улыбнулись и понимающе кивнули.

– Может, мне стоит сказать Пролеве, что завтра утром у нас будут гости? – спросила Эйла. – Вы не против, если я приготовлю этого тетерева?

– И не забудь также про своего зайца, – напомнила Мартона. Салова сказала мне, что ты принесла его сегодня утром. Может, тебе помочь с готовкой? – предложила Мартона.

– Только если ты думаешь, что к нам присоединится кто-то еще, – сказала Эйла. – Я хочу выкопать сегодня вечером земляную жаровню и выложу ее раскаленными камнями. За ночь в ней отлично запекутся и тетерев, и заяц. Можно еще добавить к ним немного трав и овощей.

– Какой намечается вкусный завтрак! – воскликнула Фолара. – Мясо, протомившееся всю ночь в земляной печи, всегда бывает очень мягким. Скорей бы настало утро.

– Фолара, по-моему, тебе лучше было бы подумать о том, как помочь Эйле, – сказала Мартона. – Если уж она собирается готовить, то я думаю, что аппетит разыграется у многих, и всем захочется попробовать ее стряпню. Ох, чуть не забыла. Меня просили передать тебе, Эйла, что завтра днем в Доме Зеландони состоится собрание невест и их матерей.

– Но у меня нет матери, с которой я могла бы пойти туда, – огорченно нахмурясь, сказала Эйла. Ей вовсе не хотелось сидеть одной на собрании, где все невесты будут с матерями.

– Обычно на такие собрания не ходят матери женихов, но поскольку с нами нет женщины, которая родила тебя, то, если хочешь, я могу пойти вместо нее, – предложила мать Джондалара.

– Ты правда хочешь пойти со мной? – спросила Эйла, потрясенная ее предложением. – Я была бы тебе очень благодарна.

«Надо же, совсем скоро я стану женой Джондалара, – подумала Эйла. – Как бы мне хотелось, чтобы Иза оказалась здесь со мной. Именно она должна была бы представлять меня, а не та женщина, которая меня родила. Но они обе уже перешли в мир иной, и я благодарна Мартоне, что она захотела пойти со мной, но Иза была бы так рада. Она боялась, что я никогда не найду себе пару, и, возможно, так и случилось бы, если бы я осталась в Клане. Она была права, говоря, что мне надо найти людей моего вида, найти себе пару, но мне очень не хватает ее и Креба, и моего Дарка. Но сейчас лучше не думать о них, а то мне станет очень грустно».

– Может, вы захватите с собой эту птицу по пути в лагерь? – спросила Эйла. – А я пройдусь по холмам и соберу каких-нибудь приправ для утренней трапезы.




За территорией главного лагеря Летнего Схода возвышались известняковые холмы, они ограничивали с востока эту обширную и довольно ровную чашеобразную долину, открытую с западной стороны наподобие черпака. Многие поколения Зеландонии проводили Летние Сходы на этих просторных полях, отчего их поверхность стала значительно ровнее. Травянистые пологие склоны этой совкообразной долины включали в себя случайные впадины и всхолмления, и самые пологие участки даже слегка выровняли, чтобы подготовить удобные места для семейного отдыха, порой там собирались и целые Пещеры, поскольку оттуда открывался красивый вид на раскинувшиеся внизу поля. Эта отлого поднимающаяся к холмам долина была достаточно большой, чтобы вместить всех, прибывших на Летний Сход, Зеландонии, число которых уже перевалило за две тысячи человек.

В лесистой рощице, почти на гребне холма поблескивала гладь небольшого родникового пруда, питавшего своими водами ручей, который, сбежав по склону, впадал в более глубокую речку. Этот мелкий родниковый ручей легко можно было перейти вброд, но чистый, холодный водоем на вершине холма неизменно обеспечивал всех чистой питьевой водой.

Эйла поднялась к этой рощице по тропе, идущей вдоль берега ручья, который, поблескивая разноцветными переливами, говорливо бежал по каменистому руслу. Остановившись у источника, она напилась чистой воды и оглянулась кругом. Невольно притягивал взгляд, струившийся по склону холма, ручей. Он подпитывал своими водами протекавший посреди долины приток Реки, а в его долине раскинулся большой основной лагерь Летнего Схода. Окрестности изобиловали рельефно очерченными холмами и известняковыми скалами, прорезанными речными долинами.

Из этой заполненной людьми котловины доносились странные звуки. Она впервые слышала, как людское многоголосье огромного лагеря сливается в единый гул. Он напоминал приглушенный рокот, сквозь который вдруг прорывались случайные крики, вопли и возгласы. Отчасти эти звуки походили на гудение огромного пчелиного улья или на мычание далекого стада бизонов, и Эйла даже порадовалась, что уединилась на какое-то время.

Хотя ее одиночество было неполным. Она с улыбкой смотрела, как Волк обнюхивает все мелкие трещины и щели, и порадовалась, что он увязался за ней. Конечно, она и не привыкла видеть одновременно такое множество людей, ей больше не хотелось полного уединения. Его у нее было предостаточно, пока она жила в долине, покинув Клан, и она сомневалась, что выдержала бы его, если бы не подружилась с Уинни, а потом и с Вэбхья. Даже с ними ей было одиноко, но она научилась самостоятельно добывать пищу и делать все необходимые вещи, познала также радость полной свободы… и ее опасности. Впервые она могла делать все, что захочет, даже приютить детенышей лошади и льва. Полагаясь только на собственные силы, человек может довольно благополучно жить в одиночестве, если он молод, здоров и силен. И лишь во время серьезной болезни она осознала, насколько уязвимо ее благополучие.

Именно тогда Эйла во всей полноте поняла, что не выжила бы, если бы Клан не подобрал раненую и истощенную девочку, осиротевшую во время землетрясения, не приютил ее у себя из-за того, что она родилась у людей, которых Клан называл Другими. А через много лет, когда она и Джондалар жили в племени Мамутои, она пришла к осознанию того, что жизнь в человеческом сообществе, любом сообществе, даже таком, которое с большим уважением относится к потребностям и желаниям каждого человека, обязательно ограничивает личную свободу, поскольку нужды сообщества являются не менее важными. Выживание обуславливалось слаженными совместными действиями Клана, Стойбища или Пещеры, или любой группы людей, которые трудятся сообща и помогают друг другу. И неизменным остается некоторое противоборство между личными интересами человека и нуждами сообщества, а нахождение их гармоничного сочетания является вечным, но немаловажным вопросом.

Человеческое сообщество способствует не только выживанию каждого его члена. Оно также обеспечивает человека свободным временем для более приятных занятий, которые в племени Других дали толчок к развитию художественного восприятия мира. Их художественные произведения создавались в общем-то не ради самого искусства, они составляли неотъемлемую часть их жизни, часть их повседневного бытия. Почти каждая Пещера Зеландонии радовалась и гордилась своими достижениями и ценила успехи других мастеров. С самого детства каждому ребенку давали возможность приобщиться к любому занятию, в котором он мог добиться успехов, и приобретение практических навыков считалось таким же важным, как развитие художественных способностей.

Эйла вспомнила, что Шевонар, мужчина, погибший во время охоты на бизонов, мастерил копья. Конечно, многие могли бы сами изготовить копье, но узкая специализация позволяла достичь высокого мастерства, которое обеспечивало специалисту общественное признание и благополучную жизнь. В Зеландонии и в большинстве знакомых ей племен пища делилась на всех, хотя охотник или собиратель приобретал право подарить свою долю. Любой человек племени мог прожить, даже не делая никаких пищевых запасов, но никто не смог бы хорошо жить без какого-то практического ремесла или особого таланта, который повышает общественный статус.

Впервые столкнувшись со сложностями торгового обмена, Эйла все-таки постепенно узнавала, как оценивают Зеландонии затраты на изготовление вещей. Почти все творения рук человеческих имели определенную цену, хотя порой полезная ценность вещи была не очевидна. Вот эта-то ценность, или цена, являлась либо общепризнанной, либо устанавливалась в процессе личной сделки. В итоге лучшие и красиво сделанные вещи оценивались гораздо выше, частично потому, что люди чаще приобретали их, порождая спрос, а частично потому, что обычно на искусную работу затрачивалось больше времени и сил. Высоко ценились как художественные дарования, так и практическое мастерство, и большинство членов Пещеры обладало хорошо развитым художественным вкусом, определявшимся их собственными критериями.

Искусно сделанное и украшенное копье имело более высокую ценность, чем равно искусно сделанное с точки зрения его функционального назначения, но, с другой стороны, такое неукрашенное копье имело несравненно более значительную цену, чем плохо сделанное копье. Неряшливо сплетенная корзина могла служить так же, как тщательно сделанная и изысканно украшенная узорным плетением или разноцветными красками, но на первую почти не было желающих. Такие неприглядные, но прочные корзины использовались разве что для сбора корнеплодов, которые после промывки и сушки уже предпочитали хранить в более красивых корзинах. Практически полезные орудия и вещи для повседневных нужд обычно быстро изготавливались и так же быстро выбрасывались, а красивые и хорошо сделанные – обычно долго хранили.

Но ценилось не только рукотворное мастерство. Устройство и организация праздничных увеселений считались очень важными для жизни сообщества. Долгие холодные зимы обычно вынуждали людей ограничиваться пребыванием в жилищах под скальными навесами, и поэтому им нужно было как-то снять психологическое напряжение, вызванное тесным общежитием. И люди очень любили петь и танцевать, собираясь небольшими дружескими компаниями или на общие традиционные пиршества, и искусные флейтисты и певцы ценились так же высоко, как изготовители хороших копий и корзин. Эйла уже поняла, что также очень ценятся странствующие сказители. Даже в Клане были подобные сказители, вспомнила она. Им самим нравилось красиво пересказывать древние истории.

Племя Других, однако, любило слушать не только древние легенды, но и новые, собранные в странствиях, истории. И стар и млад с восторгом отгадывали загадки и обожали словесные розыгрыши и шутки. Гостей с нетерпением ждали главным образом потому, что они приносили новые истории. Их просили рассказать о жизни и приключениях, вне зависимости от того, обладали они даром рассказчика или нет, поскольку интересны были любые новости, они давали людям пищу для долгих разговоров во время посиделок у зимних очагов. В общем-то, практически каждый человек мог придумать интересный рассказ, но особо талантливых рассказчиков всячески улещивали, приглашали и заманивали в гости в соседние Пещеры, что стало побудительной силой для появления странствующих сказителей. Некоторые из них проводили свою жизнь, или по крайней мере несколько лет, странствуя от Пещеры к Пещере, передавая новости, принося известия и рассказывая истории. Сказители были самыми желанными и почетными гостями.

Обычно принадлежность людей к той или иной Пещере узнавали по традиционным узорам на одеждах, ожерельям и другим украшениям, но с течением времени у сказителей появился свой особый стиль в одежде, определявшийся их занятиями. Их узнавали даже малые дети, и люди бросали практически все дела, завидев таких желанных странников. Зачастую отменялись даже запланированные охотничьи походы. Немедленно устраивалось стихийное празднество, причем сами сказители никогда не занимались охотой или собирательством, хотя многие могли бы. Их всегда щедро одаривали, побуждая вернуться еще раз, а когда они старели или уставали от странствий, то могли поселиться в любой Пещере по собственному выбору.

Бывало, что сказители объединялись в группы и странствовали обычно со своими семьями. В состав самых лучших групп входили певуны, плясуны и музыканты, владевшие разными видами ударных инструментов, трещотками, погремушками и флейтами, а порой и струнными инструментами, на которых играли, либо, ударяя по струнам, либо перебирая их. В принимающей гостей Пещере были и свои музыканты, певцы и танцоры, а также собиратели историй. Истории зачастую не только рассказывались, но и изображались, однако главное внимание всегда привлекали сама история и ее рассказчик.

Людям нравились самые разные истории: мифы, легенды, предания, рассказы о личных приключениях, описания дальних краев и воображаемых мест, людей или животных. В репертуар любого сказителя, учитывая запросы слушателей, включались истории о жизни ближайших Пещер, сплетни и слухи, которые могли быть шутливыми или серьезными, печальными или веселыми, подлинными или придуманными. Все, что угодно, могло стать прекрасным развлечением, если хорошо рассказывалось. Странствующие сказители также передавали личные сообщения от человека его друзьям или родственникам в других Пещерах, от вождя вождю, от жреца жрецу, причем такие сообщения могли быть весьма секретными. Но только избранным и заслужившим доверие, сказителям поручали передать исключительно личные или тайные послания вождям или жрецам.




За гребнем этого довольно высокого холма вскоре начинался второй склон, спускавшийся в небольшую долину. Пройдя поверху, Эйла наискосок спустилась по другому склону, следуя по едва заметной тропинке, недавно проложенной в зарослях куманики между чахлыми соснами. Сойдя с тропинки, она пошла прямо вниз, где стелющиеся заросли виноградника сменялись редкими пучками травы. Оказавшись на берегу старого пересохшего речного русла, она начала подниматься по его голому каменистому дну, лишенному даже редких растений.

Волк выглядел исключительно заинтересованным. Он впервые попал сюда и увлеченно исследовал все пригорки и ямки, которые манили его новыми запахами. Это каменистое русло образовалось в известняковых скалах в те времена, когда по нему протекал водный поток, и в какой-то момент Волк вдруг помчался вперед и исчез за каменистым пригорком. Подойдя туда, Эйла ожидала, что он вскоре вновь появится, но время шло, а его все не было, и она начала беспокоиться. Она стояла около этого скалистого пригорка, оглядываясь по сторонам, и наконец, издала пронзительный свист, которым обычно звала Волка к себе. Спустя какое-то время она заметила, как за этой горкой зашевелились буйные заросли ежевики, и увидела Волка, выползающего из-под этих колючих кустов.

– Волк, где ты пропадал? – удивленно сказала она, нагибаясь и заглядывая ему в глаза. – Интересно, почему это ты так долго не вылезал из-под зарослей винных ягод?

Решив выяснить причину столь долгого отсутствия, Эйла сняла сумку и, порывшись в ней, извлекла топорик, сделанный для нее Джондаларом. Такое орудие было не слишком удобно для прокладывания пути в зарослях колючих кустов, но ей удалось прорубить в них брешь, за которой, к ее изумлению, оказался темный провал. Ее интерес значительно усилился.

Обрубив еще несколько веток, она немного расширила отверстие и пролезла в него, получив лишь пару царапин. Земляной пол уходил внутрь помещения, которое, очевидно, было пещерой с довольно широким входом. В проделанную ею дыру проникало достаточно дневного света, и Эйла начала спускаться по галерее, по пути считая шаги. Досчитав до тридцати одного, она заметила, что пол выровнялся, а галерея расширилась. Слабые лучи света еще дотягивались сюда от входного проема, и, когда глаза попривыкли к темноте, она увидела, что находится в довольно большом помещении. Оглядевшись, она решила, что нужно выйти и получше подготовиться к дальнейшему обследованию.

– Интересно, много ли людей знает о существовании этой пещеры, как ты думаешь, Волк?

С помощью топорика она еще немного расширила лаз, потом обошла вокруг, внимательно поглядывая по сторонам. Ближайшие колючие кусты окружили сосну с подсохшими иглами. Похоже, она отжила свой век. Прорубив каменным топориком узкий проход, Эйла подошла к сосне и попробовала сломать одну из нижних ветвей. Лишь когда она навалилась на нее всем телом, ей удалось отломать часть ветки. Руки стали липкими, но она удовлетворенно улыбнулась, обнаружив на коре несколько темноватых капель смолы.

Такая смолистая ветка будет вполне сносным факелом, если удастся разжечь ее.

Отломав сухие веточки и немного коры с засохшей сосны, она сложила посреди каменистого русла эту растопку. Достав из заплечной сумки костровой набор, Эйла высекла искру, и вскоре перед ней уже горел маленький костерок. От него она разожгла смолистую ветвь, получив своеобразный сосновый факел. Волк наблюдал за ее действиями и, увидев, что она направляется обратно к пещере, помчался вперед и, миновав кучу камней, ползком, как и в первый раз, пробрался внутрь в том самом месте, где Эйла расчистила путь от колючих веток ежевики. В давние времена протекавшая по этому высохшему руслу река, вымывая скальные породы, создала эту пещеру, со временем часть ее выступающего навеса обрушилась, превратившись в горку камней перед входом.

Перебравшись через каменистую насыпь, Эйла вошла в проделанное ею отверстие. Освещая путь мерцающим факелом, она спускалась по довольно скользкому склону, влажной супесчаной почвы, опять-таки отмечая каждый шаг счетным словом. На сей раз, она достигла ровного участка за двадцать девять шагов; благодаря факельному свету она могла себе позволить увеличить длину шага. Расширившаяся входная галерея завершилась просторным сводчатым, овальным в плане, залом. Она подняла факел повыше, взглянула наверх и восхищенно ахнула.

Почти белоснежно чистые и прозрачные стены поблескивали кристаллами кальцита. Она медленно вошла в зал, и свет мерцающего факела оживил темноту природного рельефа, стены вдруг словно наполнились дыханием жизни, вызванной из небытия яркими подвижными отблесками. Белые стены, начинавшиеся чуть ниже уровня ее глаз – примерно на уровне пяти футов от пола – с округлого коричневатого выступа, взмывали вверх, образуя сводчатый потолок. Вспомнив галереи Родниковой Скалы, Эйла живо представила, что мог бы сделать в этой пещере такой художник, как Джоконол.

Осторожно ступая по илистому неровному полу, Эйла прошла вдоль стены в конец зала, внимательно разглядывая свод. Там темнел узкий проход в следующую галерею. Выставив вперед факел, Эйла заглянула в темное отверстие. Вверх также поднимались белые сводчатые стены, но внизу проходил узкий извилистый коридор, и она не решилась пока пройти по нему. Продолжив осмотр первого зала, она обнаружила еще один проход, правее входа в узкую галерею, но лишь заглянула в него. Она уже решила, что сначала должна рассказать о своей находке Джондалару и его близким и потом вместе с ними вернется осмотреть эту удивительную пещеру.

Эйла повидала в жизни много пещер с красивыми каменными сосульками, подвешенными к сводчатым потолкам, или с причудливыми сталактитами, спускающимися по стенам к расположенным под ними сталагмитам, но эта пещера была просто бесподобной. В этой известняковой пещере сформировался слой водонепроницаемого мергеля, и он препятствовал насыщению карбонатов кальция водой и образованию натечных форм сталактитов и сталагмитов. Вместо них стены покрылись кристаллами кальцита, которые росли очень медленно, постепенно поднимаясь по сводчатым стенам исходной известняковой породы. Здесь было потрясающе красиво, таких красивых пещер Эйле еще не попадалось.

Свет ее факела потускнел, потому что образовавшаяся на конце угольная нашлепка притушила пламя. В большинстве других пещер Эйла могла бы просто сбить ее, стукнув по стене, чтобы вновь разжечь огонь, но ей не хотелось оставлять на этих безупречно белых стенах черные отметины. Она выбрала участок с коричневатой скальной породой и слегка стукнула по нему сосновым факелом. Но, увидев, как кусочки угля упали на пол, она невольно захотела их убрать. Этой пещере была присуща какая-то священная чистота; она воспринималась как таинственное обиталище духов, и Эйле совсем не хотелось хоть чем-то осквернить ее.

Потом она тряхнула головой, словно пытаясь вернуться в реальный мир. Это всего лишь пещера, хоть и особая. Немного угля на земле не повредит ей. Кроме того, она заметила, как Волк совершенно спокойно помечал свою территорию. Он поднимал лапу через каждые несколько шагов, оставляя на стенах свой запах. Правда, его отметины не достигали белых стен.

Подгоняемая горячим желанием рассказать о своей находке, Эйла едва не бегом добралась до лагеря Девятой Пещеры. И лишь придя туда и заметив, что несколько человек выгребают землю из ямы, выкопанной для земляной печи, а другая группа подготавливает для нее мясную начинку, она наконец вспомнила, что пригласила гостей на следующее утро. Ведь она отправилась на прогулку с намерением еще поохотиться или собрать каких-нибудь приправ, но так разволновалась, обнаружив пещеру, что забыла обо всем на свете. Она заметила, что Мартона, Фолара и Пролева вытащили из холодного подземного хранилища целую бизонью ногу.

В первый же день по прибытии на место летней стоянки большинство людей Девятой Пещеры занимались рытьем этой большой ямы, пока не дошли до уровня вечной мерзлоты, чтобы сложить туда на хранение части свежемороженых мясных туш, добытых на последней охоте. Земли Зеландонии находились довольно близко к районам северных ледников, владениям вечной мерзлоты, но это не означало, что вся их земля оставалась замерзшей круглый год. Зимой почва становилась твердой как лед, промерзая до самой поверхности, но летом мерзлота отступала, и земля оттаивала: в тенистых местах всего на несколько дюймов, а в солнечных – на глубину нескольких футов от поверхности, в зависимости от вида растительного покрова и количества проникающих к нему солнечных лучей. Благодаря использованию земляных хранилищ, достигавших мерзлотного слоя, мясо гораздо дольше сохраняло свежесть, хотя большинству людей не слишком нравилось лежалое мясо, а гурманы ценили лишь вкус свежайшей вырезки.

– Мартона, прости меня, – сказала Эйла, подходя к общему очагу. – Я пошла раздобыть приправ для завтрашней трапезы, но обнаружила пещеру и забыла обо всем на свете. Такой красивой пещеры я еще в жизни не видела и очень хотела скорее показать ее тебе и всем остальным.

– Что-то я не слышала, что поблизости есть пещеры, – сказала Фолара. – И уж тем более красивые. Далеко она?

– Нет, на заднем склоне холма за главным лагерем, – пояснила Эйла.

– Там, где в конце лета собирают ежевику, – сказала Пролева. – Но там нет никакой пещеры. – К ним подошли несколько человек, услышавших слова Эйлы, среди которых были Джондалар и Джохарран.

– Она права, – заметил Джохарран. – Я тоже никогда не слышал о такой пещере.

– Ее скрывали заросли ежевики, а вход загораживала каменистая осыпь, – пояснила Эйла. – На самом деле первым ее нашел Волк. Он носился, обнюхивая все вокруг, и вдруг исчез. Когда я свистнула, он долго не появлялся, и я заинтересовалась, где же он мог быть.

Вот тогда-то, слегка вырубив кустарник, я обнаружила вход в пещеру.

– Наверное, просто маленький грот, так ведь? – спросил Джондалар.

– Она уходит в глубину холма, это большая пещера, Джондалар, и на редкость необычная.

– Ты сможешь показать ее нам? – сказал он.

– Конечно. Это я и собиралась сделать, но сейчас, по-моему, мне следует помочь приготовить еду на завтрашнее утро, – сказала Эйла.

– Мы только что разожгли огонь в земляной печи, – сказала Пролева, – и заложили в нее много дров. Они будут довольно долго прогорать, нагревая каменные плиты, которыми мы выложили ее. Мясо для закладки мы уже подготовили, осталось только уложить его на стойку, и тогда мы вполне можем все вместе сходить и взглянуть на твою находку.

– Мне так неловко, я пригласила гостей на завтрак, а вы уже сделали за меня все дела. Я даже не успела помочь выкопать яму для земляной печи, – смущенно сказала Эйла. Ей казалось, что она уклонилась от тяжелой работы.

– Не переживай по пустякам, Эйла. Мы все равно планировали выкопать ее, – сказала Пролева. – А здесь бездельничало много народа. Большинство из них уже отправились на главную стоянку, совместными усилиями мы быстро справились с этим делом. Твое приглашение послужило лишь поводом.

– Пошли посмотрим твою пещеру, – сказал Джондалар.

– Постойте, если наша толпа сейчас направится прямо туда, то весь Летний Сход увяжется за нами, – сказал Вилломар.

– Можно пойти разными путями и встретиться у источника, – быстро предложил Рушемар. Он также помогал копать земляную печь и ждал лишь, когда Салова закончит кормить Марсолу, намереваясь пойти с ней вместе в главный лагерь. Сидевшая поблизости Салова улыбнулась ему. Ее муж был немногословен, но в редких высказываниях обычно отлично проявлялся его ум. Взглянув на сидевшую рядом Марсолу, она подумала, что на такую интересную прогулку надо будет захватить для ребенка переносную накидку.

– Неплохая идея, Рушемар, но мне кажется, есть выход даже получше, – сказал Джондалар. – Мы можем обойти этот холм по берегу Верхнего ручья. Дойдем до родникового водоема, а оттуда уже и до того каменистого склона рукой подать. Я бродил там, когда пытался найти выходы кремня, и хорошо исследовал здешние окрестности.

– Отлично! Тогда пошли скорее, – сказала Фолара.

– Мне хотелось бы показать ее также Зеландони и Джоконолу, – сказала Эйла.

– А уж раз эти земли принадлежат Девятнадцатой Пещере, то я полагаю, что надо пригласить ее вождя, Тормадена, – добавила Мартона.

– Ты права, конечно же, мама. У него есть полное право первым узнать такую новость, – согласился Джохарран. – Но поскольку они не обнаружили ее за все время, что тут живут, то я думаю, мы можем предпринять совместный поход. – Я пойду и предложу Тормадену пойти с нами. – Вождь улыбнулся. – Но я не скажу зачем. Я просто скажу, что Эйла кое-что обнаружила и хочет показать нам.

– Тогда, может быть, я пойду с тобой, Джохарран, и по пути загляну в Дом служителей, чтобы вызвать Зеландони и Джоконола, – предложила Эйла.

– Много ли народа пойдет с нами? – спросил Джохарран. Все стоявшие вокруг люди выразили живейший интерес, но поскольку большинство людей Девятой Пещеры, насчитывающей сотни две человек, сейчас рассредоточились по территории главного лагеря, то собралась не слишком большая группа. Используя счетные слова, он насчитал около двадцати пяти человек и подумал, что такая группа людей не привлечет особого внимания, особенно учитывая то, что они решили идти кружным путем. – Хорошо, мы с Эйлой отправимся в главный лагерь. А ты, Джондалар, проведешь всех остальных кружным путем, и мы встретимся на склоне за источником.

– Да, Джондалар, захватите какие-нибудь ножи или топорики для расчистки колючих зарослей и еще несколько факелов, и не забудь на случай твой костровой набор, – посоветовала Эйла. – Я осмотрела только первый большой зал, но от него ответвляется еще пара коридоров.

Зеландони с группой жрецов и учеников вовсю готовились к завтрашней встрече с невестами; во время Летнего Схода у Верховной жрицы всегда бывало много забот. Но когда Эйла попросила ее выйти для личного разговора, то по ее виду Зеландони поняла, что молодая женщина хочет сообщить ей нечто важное. Эйла рассказала ей о пещере и о том, что они договорились встретиться за источником с группой людей из Девятой Пещеры, которые постараются добраться туда побыстрее. Видя, что жрица раздумывает, она добавила, что ей очень хотелось показать ее Джоконолу, если никто больше не сможет пойти с ними. Это разожгло любопытство Верховной жрицы, и она все-таки решила сходить сама.

– Четырнадцатая Зеландони, могу я поручить тебе провести это собрание? – спросила Зеландони ту, что всегда стремилась стать Верховной. – Мне нужно уладить неотложный вопрос в Девятой Пещере.

– Конечно, – сказала пожилая женщина. Она была заинтригована – как и все остальные – тем, ради чего Зеландони решилась покинуть столь важное собрание, но также и обрадовалась, что ей поручили провести его. Возможно, Верховная начинает признавать ее заслуги.

– Джоконол, пойдем со мной, – сказала Девятая Зеландони своему первому ученику. Это еще больше усилило любопытство, но никто и не мечтал задавать вопросы, даже Джоконол, хотя он обрадовался, что ему, вероятно, удастся все выяснить гораздо быстрее.




Тормадена оказалось не так уж легко найти, а потом его пришлось еще долго уговаривать бросить все дела, чтобы пойти к источнику, ведь Джохарран не объяснил ему причины столь неожиданной прогулки.

– Эйла нашла кое-что такое, о чем, по нашему мнению, тебе следует узнать, поскольку это ваши земли, – сказал ему Джохарран. – Несколько человек из нашей Пещеры уже узнали об этом, поскольку Эйла рассказала при них о своей находке, – но я полагаю, что ты должен узнать о ней до того, как узнает весь Летний Сход. Ты же понимаешь, как быстро разносятся слухи.

– Ты действительно думаешь, что это так важно? – спросил Тормаден.

– Неужели я стал бы тебя затруднять в ином случае, – ответил Джохарран.




Предстоящий поход в обнаруженную Эйлой пещеру все восприняли как настоящее приключение, и несколько человек предложило захватить наряду с факелами корзины с едой, чтобы устроить там пикник. Многие радовались, что не успели уйти из лагеря, когда Эйла пришла со своей новостью, и поэтому в числе первых увидят новую и необычайно красивую – по мнению этой интересной женщины, приведенной домой Джондаларом, – пещеру. Они предполагали, что увидят там красивые сталактитовые драпировки, что это окажется еще одна пещера, подобная Милому гроту, находившемуся неподалеку от Девятой Пещеры.

И вот спустя какое-то время две группы наконец встретились. Джохарран и Тормаден пришли последними, но пришедшая первой группа Девятой Пещеры поджидала их на заднем склоне холма. Собравшуюся на вершине толпу людей сразу заметили бы из главного лагеря, а они не хотели привлекать внимание. Легкая таинственность усиливала ощущение необычности происходящего, и то и дело кто-то из них поднимался к источнику и, прячась за деревьями, высматривал, не идет ли Эйла с Зеландони и Джоконолом или Джохарран с вождем Девятнадцатой Пещеры.

После обмена ритуальными приветствиями – Эйлу официально представили Тормадену как вождю Девятнадцатой Пещеры – Эйла, за которой по пятам следовал Волк, начала наискосок спускаться по едва заметной тропинке через колючие кусты, ведя за собой остальных. Она велела Волку не отходить от нее, и его это явно порадовало. Вокруг было слишком много людей, и он чувствовал, что должен защищать ее, а сама она не хотела, чтобы этот большой хищник причинил кому-то беспокойство, хотя большинство людей Девятой Пещеры уже вполне привыкли к нему. Им понравилась реакция, которую он вызывал у других людей, пришедших на Сход, и неизбежное повышенное внимание, которое благодаря этому зверю оказывали всей Пещере.

Спустившись вниз, она пошла по сухому руслу. По прибытии на место все сначала увидели остатки ее костерка, но вскоре заметили и проход, проделанный ею в зарослях колючего, стелющегося кустарника. Рушемар, Солабан и Тормаден немедленно занялись расширением прохода, а Джондалар занялся разведением костра. Всем уже не терпелось поскорее увидеть таинственную пещеру, в особенности Джондалару. Как только удалось зажечь несколько факелов, все бодро направились к темному отверстию, открывшемуся в зеленом массиве.

Тормаден был очень удивлен. Он уже понял, что это вход в пещеру, но прежде даже не догадывался о ее существовании. На этом склоне обычно лишь собирали ягоды в конце лета. Весь холм покрывали труднопроходимые заросли диких ягодных кустарников, которые росли там с незапамятных времен. Каждый год, обновляя проложенные ранее тропинки, люди собирали эти ягоды, и их было так много, что всем с лихвой хватало уже того, что росло по краям, даже во время Летних Сходов. Никто и не думал прорубаться через густые заросли или вырубать кусты, чтобы найти пещеру.

– Эйла, что побудило тебя вырубить ежевику именно в этом месте? – спросил Тормаден, когда они направились к темной дыре входа.

– Исчезновение Волка, – сказала она, поглядев на своего четвероногого приятеля. – Именно он нашел ее. Я бродила вокруг, решив немного поохотиться, может, подбить зайца или тетерева. Волк часто помогает мне отыскать мелкую живность, у него отличный нюх. Он исчез за этой грудой камней, забрался в кусты и долго не возвращался. Я заинтересовалась, где же он пропадает. Вырубила кусты и обнаружила пещеру, потом сделала факел и обследовала ее.

– Я так и думал, что тебя побудила к этому какая-то причина, – сказал он, отмечая, помимо странного произношения, и ее неординарную внешность. И особое обаяние этой красивой женщине придавала ее улыбка.

Тормадену и Эйле вручили факелы, и она – на пару с Волком – возглавила шествие, за ней к пещере направился вождь. Следом тянулись Зеландони и Джоконол, Джохарран, Мартона и Джондалар. Эйла уже поняла, что люди обычно невольно выстраиваются в том порядке, который привыкли соблюдать в особых иди торжественных случаях, типа похорон, и сама она почувствовала себя неловко оттого, что вылезла вперед. Ей казалось, что она не заслуживает того, чтобы возглавлять такой строй.

Она подождала, пока все подойдут ко входу в пещеру. Последней шла Ланога с Лоралой на руках, дети Тремеды, жены Ларамара, той семьи, что всегда занимала последнее место. Она улыбнулась им и получила в ответ от Ланоги робкую улыбку. Хорошо, что она решила прогуляться со всеми. Щечки Лоралы уже округлились, ребенок приобрел здоровый вид и прибавил в весе, так что теперь юной приемной матери стало тяжелее таскать его, но ее, видимо, это вполне устраивало. Ланоге часто приходилось заходить к молодым матерям Пещеры, и, слушая, как они хвалятся своими детьми, она тоже начала понемногу рассказывать о достижениях Лоралы.

– Пол скользкий, поэтому будьте осторожны, – предупредила Эйла, уводя группу людей в подземелье. Благодаря факельному освещению сразу стало очевидно, что расширяющаяся входная галерея идет под уклон. На сей раз Эйла отметила холодную сырость пещеры, запах влажной глины, услышала приглушенный звук капающей воды, а также дыхание идущих за ней в полном молчании людей. Сама пещера, видимо, побуждала к молчанию, к некоему предвкушающему затишью, примолкли даже дети.

Выйдя на ровный пол, Эйла замедлила шаг и опустила факел. Остальные, последовав ее примеру, разглядывали глинистый пол галереи. Когда все вышли на ровное место, Эйла подняла факел вверх. Когда остальные поступили так же, то пещерный зал сначала огласился невольными восхищенными возгласами, все охали и ахали, а потом вдруг замерли, молчаливо в потрясение созерцая великолепную белизну известнякового свода, покрытого кристаллизовавшимся кальцитом, вобравшим в себя живые отблески факельных огней. Красота этой пещеры совершенно не связывалась с причудливыми сталактитами, их здесь почти не было, но она была прекрасна, и более того, от нее веяло каким-то величием, магическим, сверхъестественным и священным.

– О Великая Земная Мать! – воскликнула Верховная жрица. – Это Твое святилище, Твое чрево. – Чуть погодя она запела Песню Матери своим великолепным грудным и звучным голосом:
		Безвременный хаос в вихре пылил и кружил,



		Праматерь сущего из мрака он породил.



		Пробудилась Она и величие жизни познала,



		Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.



		Мать горевала.



		Одна горевала.








Отражающиеся от стен звуки ее голоса словно создавали аккомпанемент. Потом кто-то заиграл на флейте, действительно начав аккомпанировать ей. Эйла оглянулась, поискав взглядом музыканта. Незнакомый молодой мужчина наигрывал мелодию песни. Он выглядел смутно знакомым, но она поняла, что он был не из их Пещеры. Судя по одежде, он принадлежал к Третьей Пещере, и тут она поняла, почему он показался ей смутно знакомым. Он был похож на вождя Третьей Пещеры, Манвелара. Эйла попыталась вспомнить, встречалась ли уже с ним, и в уме всплыло имя Моризан. Он стоял рядом с Рамилой, пухленькой и симпатичной темноволосой девушкой, одной из подруг Фолары. Должно быть, он зашел к ней в гости и решил прогуляться вместе со всеми.

Люди присоединились к исполнению Песни Матери и уже подошли к началу самых проникновенных стихов.
		Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,



		И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.



		Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,



		Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.



		Зеленый наряд возродился.



		Но слезы Матери стынут на листьях.







		С оглушительным грохотом разорвала Она глубины скал,



		И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.



		Мир земной в изобилии видов и форм,



		Чрево Матери породило детей целый сонм.



		Покинутая Мать новую жизнь обрела.



		И множество детей Земле дала.







		От мала и до велика, все дети были разного вида,



		Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.



		Но все они были прекрасны,



		Ее духа вобрав сладость,



		И возрождались в потомках, соединяясь в радости.



		Такова была Матери Воля.



		И исполнилась жизни Земля.








Вдруг Эйла пришла в уже знакомое ей странное состояние: жутковатое предчувствие вновь охватило ее. Со времен Сходбища Клана, когда Креб каким-то непостижимым образом узнал о ее необычных способностях, в ней словно что-то изменилось, и с тех пор у нее порой возникало такое жутковатое ощущение, приводящее к полубессознательному состоянию. Она почувствовала покалывающий озноб и поднимающийся из глубины существа тошнотворный страх и слабость и задрожала, когда ее воспоминания о темной потусторонней бездне, не сравнимой ни с какой пещерой, стали реальными. В нос ударили запахи темного холодного суглинка и грибов, растущих в древнем девственном лесу.




Яростный рев прорезал тишину, и люди в ужасе отступили. Огромный пещерный медведь навалился на дверцу клетки и выломал ее.

Рассвирепевший медведь вырвался на свободу! Бруд напал на него сзади; двое других мужчин вцепились в медвежий мех. Вдруг один из них оказался в чудовищных звериных объятиях, из его горла вырвался лишь короткий отчаянный вопль, когда мощный зажим медвежьих лап сломал ему позвоночник. Мог-уры подняли тело и с мрачной торжественностью отнесли его в пещеру. Впереди в своей накидке из медвежьей шкуры прихрамывал Креб.

Эйла вглядывалась в остатки светлого настоя в треснувшей деревянной чаше. Она почувствовала смутную тревогу, словно сделала что-то не так. Нельзя, чтобы священный настой оставался в ритуальной чаше. Она поднесла ее к губам и допила остаток. Ее восприятие изменилось, внутри загорелся белый свет, и она вдруг доросла до звезд, и они осветили лежащий перед ней путь. Звезды превратились в мерцающие огоньки, уходящие в бесконечно длинную пещеру. Вдали появился красный свет, он становился все ярче и ослепительнее, и с угасающим тошнотворным чувством она увидела мог-уров, сидевших в круге и полускрытых столбами сталагмитов.

Все глубже проваливалась она в темную бездну, каменея от страха. Вдруг Креб оказался рядом, в луче исходящего от нее света, он помогает, поддерживает и успокаивает ее страхи. Он ведет ее по странной дороге, уводящей в глубь времен, к их общим началам, к соленым водам и мучительным, глоткам воздуха, к глинистой, мергельной земле и громадным деревьям. Потом их спины выпрямились, и, встав на ноги, они отправились в дальнее путешествие к великому соленому океану на западе. Они подошли к крутой скале, возвышающейся над речной долиной, глубокий провал темнел под длинным выступающим камнем; в этой пещере жили его древние предки. Но у входа в пещеру очертания Креба начали расплываться, он покидал ее.

В наползающем тумане очертания Креба становились все менее ясными и наконец, почти пропали. Ищущим взором она отчаянно всматривалась в туманную пелену. Потом увидела его на вершине скалы, над пещерой его предков, около этого выступающего за край навеса камня, длинного столба, словно захваченного скалой в момент падения. Она окликнула его, но он уже растаял в воздухе. Эйла почувствовала себя несчастной; Креб ушел, она осталась одна. Потом на его месте появился Джондалар.

И вдруг ее вновь понесло с огромной скоростью над странными мирами, и вновь она осознала весь ужас черной бездны, несколько иной на сей раз. Она путешествовала в ней с Мамутом, и ужас овладел ими обоими. Потом слабо, словно издалека, она услышала голос Джондалара, полный мучительного страха и любви, он звал ее, увлекал ее и Мамута обратно отчаянной силой его любви. Она мгновенно очнулась, почувствовав, что промерзла до костей.




– Эйла, что с тобой? – спросила Зеландони. – Ты вся дрожишь.




Глава 27


– Все в порядке, – сказала Эйла. – Просто здесь холодно. Нужно было одеться потеплее. – Волк, уже облазавший всю пещеру, прижимался к ее ногам. Она нагнулась, нащупала его голову и, опустившись на колени, обняла его.

– Да, здесь холодно, а ты беременна. И твои чувства обострены, – сказала Зеландони, догадываясь, что Эйла что-то скрывает. – Ты ведь уже знаешь о завтрашнем собрании?

– Да, Мартона сказала мне. Она пойдет со мной, раз уж я не знаю, где моя родная мать, – сказала Эйла.

– А ты хочешь, чтобы она пошла? – спросила Зеландони.

– О да. Я так благодарна ей за это предложение. Мне не хотелось быть единственной невестой, пришедшей без матери, – сказала Эйла. – А Мартона по крайней мере выступит в ее роли.

Верховная понимающе кивнула:

– Хорошо.

Люди пережили первое ошеломляющее чувство благоговейного страха, пробужденного новой пещерой, и начали потихоньку двигаться. Эйла заметила, как Джондалар целенаправленно вышагивает по большому залу, и улыбнулась. Она поняла, что он измеряет длину шагами, ей уже приходилось видеть его за подобными занятиями. Одной из мерок ему служила ширина сжатого кулака, другой – длина ладони. С помощью размаха рук он оценивал размеры помещений и обычно мерил расстояние шагами, придавая каждому шагу счетное слово. Она уже переняла у него такой способ измерений. Подняв факел, он заглянул в темный проем в дальнем конце зала, но не стал входить туда.

Несколько человек следили за его действиями. Тормаден, вождь Девятнадцатой Пещеры, разговаривал с Моризаном, юношей из Третьей Пещеры. Они оказались здесь единственными людьми, не принадлежавшими Девятой Пещере. Вилломар, Мартона и Фолара стояли рядом с Пролевой, Джохарраном, двумя его ближайшими советниками и их женами. Темноволосый Солабан и его светловолосая жена Рамара переговаривались с Рушемаром и Саловой, которая держала на боку малышку Марсолу. Эйла заметила, что с ними нет ни Джарадала, сына Пролевы, ни Робенана, сына Рамары, видимо, два приятеля отправились по своим важным делам в главный лагерь. Джоконол с улыбкой взглянул на Эйлу, когда она вместе с Зеландони и Волком направилась к ним. А чуть позже и Джондалар присоединился к их группе.

– По моим прикидкам, высота этого зала примерно равна утроенному росту высокого человека, – сказал он, – в ширину он примерно такой же или чуть больше, около шести моих больших шагов. Длина, вероятно, раза в три больше, примерно шестнадцать таких же шагов. Темная нижняя часть стен поднимается в среднем на такую высоту, – сказал он, держа ладонь на середине груди, – это примерно раз в пять больше длины моей ступни.

Джондалар научился отлично оценивать размеры. Его высота составляла шесть футов, шесть дюймов, а белые стены, начинавшиеся примерно от середины его груди, поднимались вверх к потолку, достигавшему девятнадцати футов в высоту. Максимальная ширина этого зала, посреди которого поблескивала вода, равнялась примерно двадцати двум футам, а длина – пятидесяти пяти футам. Здесь, конечно, не уместились бы все Зеландонии, прибывшие на Летний Сход, но для одной Пещеры, за исключением, возможно, Девятой, и уж тем более для служителей Матери места было более чем достаточно.

Джоконол прошелся по залу, с восторженной блуждающей улыбкой разглядывая стены и потолок. Он попал в свою стихию, мысли его витали в мире фантазий. Он чувствовал, что эти прекрасные белые поверхности скрывают нечто удивительное, и надо лишь выявить его. Он не спешил. Все подмеченные образы должны быть абсолютно правильными. У него уже появились кое-какие идеи, но все это нужно сначала обсудить с Верховной жрицей, а потом на совете жрецов, чтобы постичь сущность и соразмерность объемов и найти отпечаток иного мира, оставленный здесь Матерью. Она сама должна подсказать ему, что именно здесь сокрыто.

– Будем ли мы сейчас исследовать те два ответвления или вернемся позже, Тормаден? – спросил Джохарран. Ему хотелось пройти в глубину прямо сейчас, но он чувствовал, что решение должен принять вождь Пещеры, на территории которой находилось это подземелье.

– Я уверен, что люди Девятнадцатой Пещеры захотят посмотреть эту пещеру и обследовать ее глубины. Нашей Зеландони, вероятно, такая сложная задача не под силу, но я уверен, что ее Первый Ученик с удовольствием примет участие в таком исследовании. Волк является знаком его рода, и поскольку именно волк нашел эту пещеру, то он очень заинтересуется ею, – сказал Тормаден.

– Может, волк и побывал здесь, но если бы Эйла не проявила достаточно любопытства, чтобы выяснить, где он пропадал, то мы даже и не узнали бы, что он побывал здесь, – заметил Джохарран.

– Я уверена, что он заинтересуется в любом случае, – поддержала Тормадена Зеландони. – Впрочем, как и все мы, все Зеландонии. Нам открылось редкостное и священное место. Иной мир здесь ощущается очень сильно, я уверена, что все мы это почувствовали. Девятнадцатой Пещере очень повезло, что эта пещера находится рядом с их стоянкой, но я подозреваю, что это также означает, Тормаден, что вам придется теперь принимать у себя больше Зеландонии и даже людей из других племен, которые захотят совершить паломничество в это священное место, – сказала Верховная жрица. Она ясно дала понять, что ни одна из Пещер не может заявить свои права на владение такой святыней, даже если она находится на традиционно закрепленной за ними территории. Белый Зал принадлежит всем Детям Земли. А Девятнадцатой Пещере лишь доверят оберегать его.

– По-моему, здесь действительно необходимо все тщательно осмотреть, но нельзя делать это в спешке, – сказал Джоконол. – Сейчас мы узнали о ее существовании, и теперь она никуда не денется. Никому пока не известны ее размеры и глубины. Любое исследование нужно хорошенько организовать, а возможно, даже подождать призыва свыше.

Зеландони кивнула в ответ собственным мыслям. Она знала своего Первого Ученика лучше, чем он сам, и поняла, с чего вдруг упомянул о призыве свыше. Его не волновали дела Зеландони, но он стремился стать настоящим художником. И сейчас все его мечты были уже связаны с Белым Залом. Эта пещера поглотила все его внимание. Он хотел узнать ее, исследовать, быть призванным для этого, а более всего – открыть в ней красивые образы. Теперь он начнет изыскивать пути, чтобы перебраться в Девятнадцатую Пещеру и жить поближе к этой красоте, конечно, пока он даже не думал об этом, но такие мысли неизбежно придут к нему, поскольку все его надежды и мечты с этого момента будут витать в этой пещере.

Потом другие мысли вдруг пришли ей на ум: «А ведь Эйла знала это! С того самого момента, как увидела эту красоту, она поняла, что Белый Зал принадлежит Джоконолу. Именно поэтому она настаивала, чтобы он отправился сюда, даже если я не смогу. Она поняла, что для него это будет важнее, чем для кого-либо другого. Да, все-таки она Зеландони, осознает она это или нет, хочет того или не хочет. Старый Мамут понял это. Возможно, жрец тех людей, что вырастили ее, тот, кого она называет Мог-уром, тоже распознал ее дар. Она не сможет избежать судьбы, видимо, уготованной ей от рождения. И она заменит Джоконола, став моей ученицей. Но он правильно сказал, не надо торопить события. Пусть она создаст семью, родит ребенка, а уж потом можно будет заняться ее приобщением».

– Конечно, надо будет тщательно подготовиться к ее полному исследованию, но мне хотелось бы хоть немного заглянуть в тот задний коридор, – сказал Джондалар. – Ты не против, Тормаден? Несколько человек могут пройти туда и выяснить, куда он ведет.

– А остальным уже пора выбираться отсюда, – добавила Мартона. – Здесь довольно холодно, а теплой одежды никто не захватил. Лично я хочу сейчас взять факел и выйти на свежий воздух, хотя не сомневаюсь, что еще захочу сюда вернуться.

– Я тоже пойду, – сказала Зеландони, – да и Эйла давно замерзла.

– Нет, я уже согрелась, – возразила Эйла. – И мне хотелось бы взглянуть, что там дальше.

В результате Джондалар, Джохарран, Тормаден, Джоконол, Моризан и Эйла, то есть шесть человек – и, разумеется, Волк, – остались в пещере, чтобы пройти немного дальше в ее удивительные глубины.

Коридор, начинавшийся в дальнем конце Белого Зала, располагался почти напротив входного и уходил в глубину пещеры в том же направлении. Входное отверстие в эту осевую галерею напоминало довольно симметричный овал с заостренным нижним краем. Для Эйлы, которая не раз принимала роды и осматривала многих женщин, это отверстие показалось удивительным воплощением женского материнского органа. Ей невольно вспомнилась скругленная верхняя часть родового канала, который сужался в анальной области. Видимо, именно это имела в виду Зеландони, упомянув Чрево Матери, хотя, в общем-то, любая пещера считалась входом в Ее Чрево.

Войдя в этот коридор, исследователи сразу обнаружили, что он довольно узок и труден для продвижения, хотя в верхней его части белые стены слегка расходились и завершались высоким сводчатым потолком. Длина его была примерно такой же, как у входного коридора. В конце, стены расступились, оставив в середине каменный столб, который, казалось, подпирал потолок, но на самом деле он не доходил до пола более чем на двадцать дюймов. Коридор обходил справа этот большой каменный палец, потом резко заворачивал налево и через несколько футов заканчивался тупиком.

Около колонны пол ступенчато опускался фута на три, и этой нижний уровень сохранялся примерно на протяжении десяти футов. Это было практически единственное более или менее удобное место для того, чтобы постоять или посидеть. Улучив момент, Эйла присела, чтобы посмотреть на колонну под другим углом зрения. Она заметила, что под этим выросшим на потолке каменным пальцем легко можно что-то спрятать. И также обнаружила маленькую нишу в противоположной стене, напротив столба, в которой можно было бы хранить какие-то вещи. Она подумала, что в следующий раз захватит сюда какую-нибудь подстилку или просто охапку травы для утепления холодного пола.

Вернувшись в Белый Зал, исследователи посмотрели в сторону еще одного отверстия, находившегося немного правее, но за ним начинался низкий туннель, по которому можно было пролезть лишь ползком, и на дне его поблескивала вода. Было решено отложить его исследование до следующего раза.

Когда все направились к выходу из пещеры, Волк побежал вперед вместе с Джондаларом и двумя вождями, Джохарраном и Тормаденом. А Джоконол шел сзади рядом с Эйлой и остановил ее вопросом:

– Это ты попросила Зеландони пригласить меня?

– Я подумала, что ты непременно должен увидеть эту пещеру, вспомнив твои творения в галерее Родниковой Скалы, – сказала она, – или ее лучше назвать Вертепом Дони.

– Так же как и Родниковый Вертеп. Когда ей присвоят особое имя, то жрецы будут называть ее вертепом, но пока это просто пещера. Спасибо, что пригласила меня сюда, Эйла. Я никогда не видел более красивого зала. Просто потрясающе, – сказал Джоконол.

– Да, я тоже потрясена. Но интересно, как же эта пещера будет называться? Кто будет выбирать название? – спросила Эйла.

– Все произойдет само собой. Рассказывая о ней, люди начнут описывать ее особенности и чувства, которые она вызывает, и в итоге сложится общепринятое название. А как бы ты назвала ее, если бы стала рассказывать о ней кому-то? – спросил Джоконол.

– Ну, я не знаю точно, может, пещера с белым залом, – сказала Эйла.

– По-моему, что-то в этом роде и получится, по крайней мере таким будет одно из названий, но мы еще многого не знаем о ней, и, кроме того, Совет жрецов даст ей особое название, – заметил Джоконол.

Эйла и Джоконол последними покинули пещеру. После пещерного мрака, освещаемого лишь несколькими факелами, солнечные лучи казались просто ослепительными. Когда глаза привыкли к свету, она с удивлением увидела, что ее поджидает Мартона вместе с Джондаларом и Волком.

– Тормаден пригласил нас на ужин, – сказала Мартона. – Он поспешил вперед, чтобы предупредить своих о том, что пригласил нас. На самом деле он пригласил тебя, но потом попросил прийти меня и всю вашу исследовательскую группу. Включая и тебя, Джоконол. У остальных сейчас много других дел, большинство людей обычно очень заняты во время Летних Сходов.

– А почему бы нам всем вместе не пойти прямо в наш лагерь? – сказала Эйла. – У нас тоже готовится особая трапеза, а я еще даже палец о палец не ударила.

– Во-первых, если вождь принимающей Пещеры Летнего Схода приглашает кого-то на трапезу, то невежливо отказываться от такого приглашения без крайне уважительной причины.

– А с чего это он надумал пригласить меня?

– Ну не каждый же день, Эйла, люди находят подобные пещеры. Все мы очень взволнованны, – заметила Мартона. – И поскольку такая святыня находится на территории Девятнадцатой Пещеры, то статус ее хранителей явно повысится.

– А ты привлечешь к себе еще больше внимания, – вздохнул Джондалар.

– Внимания мне и так оказывают слишком много, – сказала она. – Я вовсе не хочу привлекать его. Я хочу лишь стать твоей женой, родить ребенка и жить как все остальные люди.

Джондалар улыбнулся и обнял ее за плечи.

– Потерпи немного, – сказал он. – Ты пока еще новенькая. Постепенно люди привыкнут к тебе и успокоятся.

– Что верно, то верно, интерес поутихнет, но ты же понимаешь, что никогда не будешь такой, как все остальные. Для начала все остальные не водят дружбу с парой лошадей и волком, – сказала Мартона, с усмешкой поглядывая на этого крупного хищника.




– Ты уверена, Мардена, что они знают о нашем приходе? – спросила пожилая женщина, осторожно переходя через мелкий ручей, бегущий к Реке.

– Она пригласила нас, мама. Она просила прийти и разделить с ними утреннюю трапезу. Правда ведь, Ланидар?

– Да, бабушка, она сама пригласила нас всех, – подтвердил мальчик.

– Почему они разбили лагерь так далеко? – спросила бабушка.

– Не знаю, мама. Почему бы тебе не спросить их самих об этом, когда мы придем, – сказала Мардена.

– Конечно, у них самая большая Пещера, и им требуется много места, – сказала женщина. – А большинство Пещер пришло пораньше и заняло более удобные места.

– Я думаю, они выбрали эту окраину из-за лошадей, – сказал Ланидар. – Их надо держать в специальном месте, чтобы люди не приняли их за обычных лошадей, на которых можно охотиться. Они могут стать легкой добычей, потому что не убегают от людей.

– Все только говорят о них, но нас не было здесь, когда они прибыли. Неужели эти лошади действительно позволяют кому-то сидеть на своих спинах? – спросила пожилая женщина. – И вообще, кому может прийти в голову залезть на спину лошади?

– Я пока не знаю, но не сомневаюсь, что кому-то пришло, – сказал Ланидар. – Эти лошади позволили мне погладить их. Я погладил жеребца, а кобыла подошла и тоже подставила мне свой бок. Они ели морковку из моих рук, из обеих рук. Она сказала, чтобы я покормил их одновременно, иначе они будут завидовать друг другу. Она сказала, что кобыла – мать этого жеребца и может приказать ему делать то, что она захочет.

Когда они подошли к лагерной стоянке и увидели множество людей, оживленно беседующих около вытянутого кухонного очага, Мардена замедлила шаги и озабоченно нахмурилась. Да, здесь и правда целая толпа. Может, она ошиблась, и их никто не ждет?

– А вот и вы наконец! Мы уже заждались вас.

Две женщины и мальчик обернулись на звук этого голоса и увидели высокую миловидную девушку.

– Вы, наверное, не помните меня. Я Фолара, дочь Мартоны.

– И верно, ты похожа на нее, – заметила пожилая женщина.

– По-моему, мне следует приветствовать вас по всей форме, поскольку я первая увидела вас. – Она протянула руки пожилой женщине. Мардена смотрела, как ее мать, сделав шаг вперед, взяла руки девушки в свои. – Я Фолара из Девятой Пещеры Зеландонии, Благословенная Дони, дочь Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры Зеландонии, дочь очага Вилломара, Торгового Мастера Зеландонии, сестра Джохаррана, вождя Девятой Пещеры Зеландонии, сестра Джондалара, Кремневого Мастера, Вернувшегося Путешественника из Девятой Пещеры Зеландонии, который скоро станет мужем Эйлы из Девятой Пещеры Зеландонии. А у нее есть множество разных покровителей и родственных связей, но одно из них мне нравится больше всего – Подруга лошадей и Волка. Именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую вас в лагере Девятой Пещеры.

– Именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую тебя, Фолара из Девятой Пещеры Зеландонии. Я Денода из Девятнадцатой Пещеры Зеландонии, мать Мардены из Девятнадцатой Пещеры и бабушка Ланидара из Девятнадцатой Пещеры, ранее жившая в очаге…

Денода продолжала перечислять свои родственные связи, а ее дочь подумала о том, что у Фолары много почтенных родственников. Она еще не выбрала себе мужа, интересно, какой у нее родовой знак? Ее мать, словно догадавшись о мыслях Мардены, в заключение спросила:

– А не был ли Вилломар, мужчина твоего очага, когда-то членом Девятнадцатой Пещеры? По-моему, у нас с ним одинаковый родовой знак. Мой знак – Бизон.

– Да, Вилломар тоже Бизон. Мама – Лошадь, и я тоже, разумеется, Лошадь.

Во время этого ритуального приветствия к ним подошли несколько человек. Эйла, выступив вперед, приветствовала Мардену и Ланидара, а потом Вилломар приветствовал Деноду от имени всей Девятой Пещеры. Имена и связи можно было бы перечислять целый день, если не сократить их до минимума. Он закончил перечисление и добавил:

– Я помню, тебя Денода. Ты дружила с моей старшей сестрой, верно?

– Верно, – улыбаясь, подтвердила она. – Ты встречаешься с ней иногда? С тех пор как она забралась в такую даль, я не видела ее много лет.

– Иногда я заглядываю в их Пещеру, когда прихожу на берега Великого Западного Океана, чтобы пополнить запасы соли. Она стала бабушкой. Ее дочь родила трех детей, как и сама бабушка. А жена ее сына родила мальчика.

Внимание Мардены привлекло какое-то движение у ног Эйлы.

– Ой, да здесь волк! – Она едва не вскрикнула от страха.

– Он не обидит тебя, мама, – попытался успокоить ее Ланидар. Ему не хотелось, чтобы она вдруг ушла, испугавшись этого зверя.

Склонившись, Эйла обняла Волка за шею.

– Да, он никого не обидит, я обещаю, – сказала она. Ей был понятен страх, отразившийся в глазах женщины.

Мартона вышла вперед и, уже значительно менее официально поздоровавшись с Денодой, добавила:

– Он живет с нами в одном доме и тоже любит знакомиться с людьми. Ты не хочешь познакомиться с нашим Волком, Денода? – Она заметила, что его появление скорее заинтересовало, чем испугало пожилую женщину. Взяв ее за руку, Мартона подвела ее к Эйле и Волку. – Эйла, может быть, ты познакомишь своего четвероногого приятеля с нашими гостями?

– У волков зоркие глаза, но они привыкли узнавать людей по запаху. Если ты позволишь ему обнюхать твою руку, то он будет долго помнить тебя. Таково его ритуальное приветствие, – пояснила Эйла. Женщина протянула руку и позволила Волку обнюхать ее. – Если ты хочешь приветствовать его, то он любит, когда ему почесывают загривок.

Открыв пасть и высунув на сторону язык, Волк взглянул на Деноду, когда она слегка погладила его по голове. Она улыбнулась ему.

– Какой теплый этот живой зверь, – с удивлением сказала она и повернулась к дочери. – Мардена, иди-ка сюда. Тебе тоже стоит познакомиться с ним. Редкому человеку удастся после встречи с волком уйти целым и невредимым, чтобы рассказать об этом.

– Неужели обязательно нужно с ним знакомиться? – напряженным голосом спросила Мардена.

Было очевидно, что она очень напугана, и Эйла поняла, что Волк чувствует это. Она внимательно следила за ним. Он не всегда быстро реагировал на проявление такого откровенного страха.

– Раз уж нам предложили познакомиться с ним, то отказываться невежливо, Мардена. И если ты не сделаешь этого, то тебе неловко будет приходить сюда в гости. Ты слишком испугана. Тебе вовсе не надо бояться этого волка. Посмотри, никто же не боится его, кроме тебя. Значит, и ты успокойся, – сказала Денода.

Мардена оглянулась и увидела, что на нее смотрит много людей. Она подумала, что тут, наверное, собралась вся Девятая Пещера, и никто из них, действительно, не проявлял страха. У нее возникло ощущение, будто она проходит какое-то испытание и ей будет стыдно посмотреть любому из них в глаза, если она не подойдет близко к этому зверю. Она перевела взгляд на сына, мальчика, к которому всегда испытывала смешанные чувства. Она любила его больше всего в жизни и в то же время стеснялась его; ее смущало, в сущности, то, что она родила такого ребенка.

– Смелей, мама, – сказал он. – Я уже познакомился с ним.

Наконец Мардена сделала пару робких шагов в сторону Волка.

Когда она подошла, Эйла взяла ее руку и, держа ее в своей, поднесла к волчьему носу. Она сама почти чувствовала запах ее страха, но женщина все-таки преодолела его и взглянула в глаза зверю. Эйла подумала, что Волк, вероятно, больше обнюхивал не руку Мардены, а ее собственную руку. Потом она положила руку женщины на голову Волка.

– Волчий мех в общем-то грубоват, но ты попробуй, какой он мягкий здесь, на голове, – сказала Эйла, отпуская ее руку.

Мардена подержала там руку еще мгновение и отдернула ее.

– Вот видишь, совсем не страшно, правда? – сказала Денода. – Ты любишь порой делать из мухи мамонта, Мардена.

– Пойдемте, выпьем горячего чаю, – предложила Мартона. – По случаю вашего прихода Эйла приготовила очень вкусный настой из смеси трав. А мы решили запечь мясо в земляной печи. Скоро уже надо будет доставать его.

Эйла шла рядом с Марденой и Ланидаром.

– Вам пришлось немало потрудиться ради такой утренней трапезы, – заметила Мардена. Она не привыкла к щедрым угощениям.

– У нас было много помощников, – сказала Эйла. – Когда я сообщила, что пригласила вас в гости, все решили, что самое время выкопать большую земляную печь. Ее все равно собирались копать, а тут как раз нашелся хороший повод. Я приготовила одно блюдо так, как меня научили еще в детстве. Советую попробовать тебе мясо тетерева, именно в него я вчера попала из копьеметалки, но если тебе не понравится его вкус, то не стесняйся и возьми что-нибудь другое. За время нашего Путешествия я узнала, что есть множество способов приготовления мяса, и у людей бывают самые разные вкусовые предпочтения.

– Я рада видеть тебя в Девятой Пещере, Мардена.

Великая Мать, ее приветствует сама Верховная жрица! Мардена еще ни разу не разговаривала с ней прежде, не считая тех случаев, когда все подхватывали слова Верховной жрицы во время ритуалов.

– Приветствую тебя, Верховная Зеландони, – ответила Мардена, испытывая легкое смущение от того, что разговаривает с этой величественной женщиной, сидящей на высоком стуле. Подобным стулом она пользовалась в Доме Жрецов, но этот оставили здесь на тот случай, если она захочет провести время в лагере своей Пещеры.

– И я рада видеть также тебя, Ланидар, – сказала Верховная. Мардена впервые слышала, чтобы голос этой могущественной женщины был таким теплым и сердечным. – Хотя, насколько я поняла, ты уже заходил вчера в наш лагерь.

– Да, Эйла показала мне лошадей.

– Она говорит, что ты умеешь очень хорошо свистеть, – сказала Зеландони.

– Она научила меня изображать трели некоторых птиц.

– И ты можешь продемонстрировать мне свое умение?

– Если хочешь. Я уже умею немного подражать луговому жаворонку, – сказал он и издал красивую переливчатую трель. Все оглянулись и посмотрели на него, даже его мать и бабушка.

– Да ты просто мастерски свистишь, парень, – сказал Джондалар, широко улыбаясь подростку. – Ты изобразил жаворонка почти так же хорошо, как Эйла.

– У нас все готово, – позвала Пролева. – Начинаем утреннюю трапезу.

Сначала Эйла подвела трех гостей к стопке костяных и деревянных тарелок и посоветовала им попробовать всего понемножку. Обычно каждое жилище завтракало отдельно, но сегодня наготовили столько еды, что можно было не только устроить общую трапезу для всей Пещеры, но еще и накормить всех гостей и родственников. Несколько раз за время Летнего Схода племя Зеландонии обычно устраивало общие праздничные трапезы, но этому обычно предшествовала огромная подготовка. Одна из таких трапез состоится по случаю Брачного ритуала.

Закончив с едой, люди начали расходиться по своим делам, но большинство из них перед уходом немного пообщались с гостями. Мардену смущало такое всеобщее внимание, и в то же время у нее как-то потеплело на сердце. Она даже не помнила, чтобы с ней обращались так хорошо. Пролева перемолвилась с Марденой и Денодой парой слов, а потом повернулась к Эйле.

– Мы все уберем здесь, Эйла. По-моему, ты хотела о чем-то поговорить с Марденой.

– Да. Для начала я хотела предложит ей, Ланидару и Деноде, если они захотят, небольшую прогулку.

– Куда мы пойдем? – с легким беспокойством спросила Мардена.

– Взглянуть на лошадей, – ответила Эйла.

– Можно я тоже пойду с вами? – спросила Фолара. – Если нельзя, то ты не стесняйся, скажи, но я уже соскучилась по ним.

Эйла улыбнулась.

– Конечно, можно, – сказала она. Возможно, будет даже легче добиться согласия Мардены на то, чтобы Ланидар присматривал за лошадьми, если она увидит, как дружелюбно они относятся к знакомым людям. Поискав мальчика глазами, она заметила, что он сидит с Ланогой и ее младшей сестрой, и они, видимо, спокойно беседуют. Рядом с ними сидел еще и двухгодовалый сын Тремеды.

Когда они пошли в их сторону, Мардена спросила:

– Чья эта девочка? Или она уже женщина? Похоже, ей еще рановато иметь детей в таком возрасте.

– Наверняка рановато. Она еще даже не прошла ритуала Первой Радости, – сказала Эйла. – На руках у нее сестра, а рядом двухгодовалый брат, но поскольку о детях надо кому-то заботиться, Ланога заменяет им мать.

– Не поняла, – удивилась Мардена.

– Ведь ты, наверное, слышала о Ларамаре? Он славится своей березовицей, – вставила Фолара.

– Да, – ответила Мардена.

– Кто ж о нем не слышал, – хмыкнула Денода.

– Тогда, может, вы слышали и о его жене, Тремеде. Она только и делает, что пьёт его березовицу, рожает детей да бросает их на произвол судьбы, – сказала Фолара с откровенной насмешкой.

– Или просто не может, – задумчиво произнесла Эйла. – Не может удержаться от того, чтобы не пить березовицу.

– И Ларамар часто выпивает, он такой же безответственный. Его даже не волнует, что происходит с детьми его очага, – раздраженно бросила Фолара. – Только благодаря Эйле мы узнали, что у Тремеды пропало молоко и Ланога кормит малышку одними вареными кореньями – это было единственное, что она умела делать. Эйла уговорила нескольких кормящих матерей поделиться молоком с Лоралой, но о ней по-прежнему заботится лишь одна Ланога, как, впрочем, и об остальных детях Тремеды. Эйла научила ее готовить разную детскую еду, и вдобавок Ланога сама относит Лоралу к кормящим матерям. Она просто удивительная девочка и могла бы стать вскоре замечательной женой и матерью, только неизвестно, удастся ли ей найти мужа. Ларамар и Тремеда имеют самый низкий статус в нашей Пещере. Кто захочет породниться с дочерью такого очага?

Мардена и Денода удивленно присматривались к словоохотливой девушке. Большинство людей любят посплетничать, но никто обычно не говорит так откровенно о тех, кто является обузой для Пещеры. Статус Деноды понизился, когда ее дочь родила Ланидара, и мужчина ее очага разрезал брачный узел. Статус их семьи был не самым низким, но, прямо скажем, далеко не высоким. Их Пещера, однако, была значительно меньше. А уж если семья занимает самый низкий статус в такой большой Пещере, то это действительно плохо. «Но даже если бы у нас был самый высокий статус, – размышляла Денода, – то Ланидару все равно было бы трудно найти себе пару из-за его увечья».

– Ланидар, ты пойдешь с нами смотреть лошадей? – спросила Эйла, когда они подошли к детям. – Ты тоже можешь присоединиться к нам, Ланога.

– Нет, я не могу. Скоро настанет черед Стелоны кормить Лоралу, она еще голодная. Мне не хотелось до кормления давать ей другую еду.

– Ничего, ты еще сходишь с нами в другой раз, – ласково улыбаясь девочке, сказала Эйла. – Ты готов, Ланидар?

– Да, – сказал он и добавил, повернувшись к девочке: – Мне надо идти, Ланога. – Она робко улыбнулась ему, и он тоже ответил ей улыбкой.

Проходя мимо своего жилища, Эйла сказала:

– Ланидар, принеси, пожалуйста, вон ту миску. Я положила туда угощение для лошадей, немного моркови и зерна. – Он побежал выполнять ее поручение.

Она заметила, что он несет миску на правом боку, поддерживая ее недоразвитой рукой, и ей вдруг вспомнилось, что Креб также нес чашу с растертой красной охрой, прижимая ее к боку ампутированной до локтя рукой, когда проводил обряд, во время которого ее сыну дали имя и приняли его в члены Клана. Она улыбнулась своим воспоминаниям, но в глазах ее отразилась боль. Мардена с удивлением подметила выражение ее лица. Денода тоже обратила на него внимание и не побоялась упомянуть об этом.

– Ты посмотрела на Ланидара с такой грустной улыбкой, – сказала она.

– Он напоминает мне одного моего давнего знакомого, – сказала Эйла. – Мужчину, который потерял нижнюю часть руки. В детстве на него напал пещерный медведь. Его бабушка была целительницей, и ей пришлось отрезать ему руку до локтя, чтобы спасти ему жизнь.

– Надо же, какой кошмарный случай! – сказала Денода.

– Верно, кошмарный. После той схватки с медведем он также ослеп на один глаз и остался хромым на всю жизнь. С тех пор он ходил с палочкой.

– Бедный мальчик. О нем, наверное, пришлось кому-то заботиться всю жизнь.

– Нет, – возразила Эйла. – Он стал гордостью своего племени.

– Как же это ему удалось? Чем он мог заниматься?

– Он стал главным Мог-уром – по-нашему, Верховным жрецом. Он и его сестра позаботились обо мне, когда моя родная семья погибла. Он был мужчиной моего очага, и я его очень любила, – сказала Эйла.

Мардена смотрела на нее, разинув рот и широко раскрыв глаза. Она с трудом верила этой женщине, но с другой стороны, зачем ей говорить неправду?

Слушая Эйлу, Денода особо отметила ее странное произношение, но эта история помогла ей понять, почему эта женщина привязалась к Ланидару. После Брачного ритуала Эйла войдет в семью очень влиятельных людей, и если захочет, то сможет во многом помочь ему. Возможно, эта женщина станет настоящим подарком судьбы для мальчика.

Ланидар тоже прислушивался к их разговору. «Может, я смогу научиться охотиться, – думал он, – несмотря на то, что у меня всего одна здоровая рука. И может, я тоже все-таки научусь чему-то полезному, кроме сбора ягод».

Компания подошла к сооружению, похожему на охотничий загон, правда, не слишком-то прочный на вид. Его построили из длинных тонких веток ольхи и ивы, связанных вместе и закрепленных на довольно крепких кольях, забитых в землю. Уже подсохшие листья веток прикрывали щели этой изгороди. Если бы стадо бизонов или, к примеру, даже один бык с длинными темными рогами – шести футов и шести дюймов в холке – попытался прорваться через такое ограждение, то оно бы не устояло. И лошади тоже могли бы, вероятно, сломать ее, если бы захотели.

– Ты помнишь, Ланидар, каким свистом надо подзывать Удальца? – спросила Эйла.

– По-моему, помню.

– Попробуй свистнуть ему, а мы посмотрим, придет ли он, – предложила она.

Мальчик издал громкий призывный свист. Почти сразу две лошади, кобыла и молодой жеребец, появились из-за деревьев, стоявших на берегу ручья, и рысью поскакали в их сторону. Остановившись около изгороди, они смотрели на приближающихся людей. Уинни возбужденно пофыркивала, а Удалец издал радостное ржание. Эйла ответила им тем особым ржанием, которое изначально служило именем ее кобыле, и обе лошади откликнулись на него.

– Она умеет подражать голосу лошади, – сказала Мардена.

– Я же говорил тебе, что умеет, мама, – сказал Ланидар.

Бежавший впереди Волк с легкостью пролез под калиткой загона. Он уселся перед кобылой, а она нагнула к нему голову, словно здоровалась с ним. Потом Волк перебежал к жеребцу, улегся мордой на траву, вытянув передние лапы, он помахивал в воздухе хвостом и повизгивал, явно предлагая Удальцу поиграть с ним. Жеребец тихонько заржал в ответ, а потом они потерлись носами. С улыбкой глядя на эту парочку, Эйла вошла в загон. Она обняла за шею кобылу и, обернувшись, похлопала по спине Удальца, который уже подталкивал ее носом, тоже требуя внимания.

– Я надеюсь, вам больше нравится этот загон, чем постоянные недоуздки и веревки. Мне хотелось бы разрешить вам бегать свободно, но пока вокруг слишком много незнакомых охотников. Я привела к вам гостей, и сегодня вам надо постараться быть как можно более общительными и ласковыми. Мне нужно, чтобы мальчик, который позвал вас свистом, присматривал иногда за вами вместо меня, но мать его очень беспокоится, как бы чего не случилось, – сказала Эйла на языке, изобретенном ею для общения с животными еще в те времена, когда она жила в своей долине.

Он включал в себя отдельные звуки и жесты Клана, незамысловатые словечки, которыми она общалась только со своим маленьким сыном, и определенные звукоподражания разным животным, включая лошадиное ржание и фырканье. Только ей было ведомо, что все это означает, но она постоянно пользовалась изобретенным ею языком, общаясь с лошадьми. Вряд ли они полностью понимали ее, хотя некоторые ее звуки и жесты имели для них особое значение как сигналы или команды, но они точно знали, что таким способом она общается с ними, и, казалось, очень внимательно слушали и смотрели на нее.

– Что это она делает? – спросила Мардена Фолару.

– Разговаривает с лошадьми, – сказала девушка. – Она часто так общается с ними.

– А что она говорит им? – поинтересовалась Мардена.

– Ты можешь сама спросить ее, – сказал Фолара.

– А они ее понимают? Я, например, ничегошеньки не поняла, – сказала Денода.

– Не знаю, но, похоже, они ее слушают, – заметила Фолара.

Стоявший около изгороди Ланидар пристально наблюдал за действиями Эйлы. «Она и правда по-дружески общается с ними, даже как с родными, на самом деле, – подумал он, – и они относятся к ней так же». Но мальчик удивился, откуда здесь появился загон. Еще вчера ведь ничего не было.

Закончив общаться с лошадьми, Эйла повернулась к людям, и Ланидар спросил ее:

– А откуда взялся загон? Его не было здесь вчера.

Эйла улыбнулась.

– Вчера вечером его построили общими усилиями, здесь потрудилось много людей, – объяснила она.

Отведав угощения в лагере Девятнадцатой Пещеры, Эйла вернулась домой и после охотничьего собрания упомянула Джохаррану о том, что хотела бы построить загон для лошадей, объяснив причины такого желания. Джохарран залез на стул Зеландони и рассказал всем о том, что Эйла хочет огородить безопасное место для лошадей. Большинство людей еще не разошлись после собрания и тихо беседовали с друзьями из Девятой Пещеры. В ходе стихийного совещания быстро обсудили размеры и крепость ограждения. И вскоре большая толпа повалила на луг и начала строить загон. Людям из других Пещер любопытно было посмотреть на этих животных, а большинству обитателей Девятой Пещеры совсем не хотелось, чтобы этих лошадей случайно убили или ранили. Они стали приятной новинкой, добавлявшей почета и известности их Пещере.

Эйла была так признательна всем, что даже не знала, что сказать. Она поблагодарила их, но считала, что этого недостаточно, и чувствовала себя в долгу перед Зеландонии, который не знала, как оплатить. Общая работа способствует более тесному общению, и она пришла к выводу, что стала лучше понимать этих людей. Джохарран упомянул, что хочет подключить лошадей к предстоящей охоте. Эйла и Джондалар проехались на лошадях, показав, как они хорошо слушаются их, что сделало предложение Джохаррана более приемлемым. Обычно на следующий день после успешной охоты устраивали Брачный ритуал, но поскольку Даланар и Ланзадонии пока не прибыли, было решено подождать их немного, хотя некоторые с большим нетерпением ждали этого празднества.

Эйла накинула недоуздки на лошадей и вывела их из загона через калитку, придуманную Тормаденом из Девятнадцатой Пещеры. Он выкопал яму рядом с одним из опорных столбов и установил в нее столбик, к которому на веревочных петлях приделал калитку. Эйла почувствовала, что у нее налаживаются хорошие отношения с Девятнадцатой Пещерой. Увидев приближающихся лошадей, Мардена быстро отступила назад. Вблизи они выглядели такими большими. Но Фолара тут же заняла ее место.

– Мне все никак не удается вдоволь побыть с ними, – сказала она, поглаживая морду Уинни. – Все мы были жутко заняты после бизоньей охоты, тут тебе и похороны Шевонара, и подготовка к походу на Летний Сход. Эйла, ты как-то сказала, что разрешишь мне прокатиться на лошади.

– Хочешь попробовать прямо сейчас? – сказала Эйла.

– А можно? – радостно сверкнув глазами, спросила девушка.

– Подожди только, пока я достану для Уинни попону, – сказала Эйла. – Может, вы с Ланидаром угостите их чем-нибудь, пока я все подготовлю. У него в миске есть их любимые лакомства.

– Даже не знаю, стоит ли Ланидару подходить к ним так близко, – опасливо сказала Мардена.

– Да он уж подошел, Мардена, – заметила Денода.

– Но ведь…

– Мама, я уже кормил их вчера. Они знают меня, и ты же видишь, что они также знают и Фолару, – сказал Ланидар.

– Они никого не обидят, – сказала Эйла, – да и я буду тут поблизости.

Она махнула рукой в сторону своеобразного каменного сооружения, высившегося у калитки. Такую своеобразную дорожную пирамиду построила Смелая. Убрав лишь пару камней, Эйла сунула руку в образовавшееся отверстие, где было достаточно места для хранения некоторых вещей типа ездовой кожаной попоны. Частично перекрывающиеся камни защищали внутреннее пространство от дождя. Вождь Одиннадцатой Пещеры показала Эйле, как нужно укладывать их обратно, чтобы вещи оставались сухими в любую погоду. Подобные пирамиды встречались на наиболее часто используемых дорогах, в них хранили на случай костровые наборы и обычно еще теплые накидки. В другие пирамиды прятали сушеную еду. Иногда еду складывали вместе с вещами, но пищевые пирамиды чаще подвергались разграблению: медведи, росомахи и барсуки – самые частые грабители – портили и разбрасывали все вещи.

Подойдя к пирамиде, Эйла незаметно оглянулась назад. Фолара и Ланидар позволили этим большим травоядным брать еду прямо с ладоней, Мардена стояла поодаль, явно нервничая, а Денода спокойно наблюдала за ними. Вернувшись, Эйла тщательно привязала попону на спину Уинни. Потом подвела кобылу к крупному валуну:

– Фолара, вставай на камень, забирайся к ней на спину и попытайся найти удобное положение. Ты можешь держаться руками за ее гриву. Я подержу Уинни, чтобы она стояла спокойно, – сказала Эйла.

Фолара чувствовала себя неуклюжей, особенно вспоминая, как легко Эйла взлетает на лошадь, но ей удалось залезть на лошадиную спину, потом она устроилась поудобнее и улыбнулась.

– Я сижу на спине лошади! – воскликнула она с оттенком гордости.

Эйла заметила, что Ланидар завистливо смотрит на девушку. Пока рано, подумала Эйла. Нельзя слишком сильно тревожить его мать.

– Ты готова? – спросила она.

– Да, вроде бы да, – сказала Фолара.

– Тогда просто сиди спокойно, можешь для надежности держаться за ее гриву, но не обязательно, – сказала Эйла и повела Уинни на прогулку, держа ее за поводок, хотя знала, что кобыла и сама пошла бы за ней.

Поначалу Фолара держалась за лошадиную гриву и сидела в напряженной позе, но постепенно напряжение уменьшилось, она начала привыкать к походке лошади, ее поза стала более раскованной и свободно. Потом она отпустила гриву.

– Хочешь попробовать прокатиться самостоятельно? Я отдам тебе поводок.

– Думаешь, я смогу?

– Попробуй, а если захочешь слезть, то просто крикни мне. Если захочешь проехаться побыстрее, нагнись вперед, – пояснила Эйла, – можешь даже обнять ее за шею. А чтобы она замедлила шаг, отклонись назад и сядь прямо.

– Хорошо. Я думаю, можно попробовать, – взволнованно сказала Фолара.

Мардена в полнейшем оцепенении смотрела, как Эйла отдала девушке поводок.

– Вперед, Уинни, – сказала она, велев кобыле идти медленным шагом.

Лошадь пошла по лугу. Ей приходилось возить на спине других людей, и она знала, что их надо возить медленно, особенно поначалу. Когда Фолара подалась вперед, Уинни слегка прибавила шаг. Девушка склонилась ниже, и Уинни перешла на рысь. У нее был изумительно ровный бег, но Фолара не ожидала, что при ускорении она начнет сильнее подскакивать. Она быстро отклонилась назад, и Уинни перешла на шаг. Когда они отъехали довольно далеко, Эйла свистнула, призывая Уинни к себе. Фолара осмелела и вновь подалась вперед, на сей раз она уже позволила лошади рысцой добежать до загона. Эйла подвела кобылу к камню и подержала ее, пока Фолара спускалась на землю.

– Как здорово! – воскликнула новоявленная наездница, ее лицо раскраснелось от волнения.

Ланидар невольно улыбнулся, глядя на счастливую девушку.

– Видишь, мама, – сказал мальчик. – Можно ездить на спинах этих лошадей.

– Эйла, а может, ты покажешь Мардене и Деноде, на что действительно способны эти лошади?

Кивнув, Эйла легко вспрыгнула на спину кобылы, быстрой рысью направила ее к центру луга, а Удалец и Волк последовали за ними. Пустив Уинни галопом, Эйла стремительно проскакала по лугу, сделала большой круг и вернулась к зрителям. Дав лошади сигнал замедлить шаг, она спрыгнула на землю. Обе женщины и мальчик изумленно таращили глаза.

– Да, теперь понятно, почему люди хотят проехаться на лошади, – сказала Денода. – Будь я помоложе, то, глядишь, и сама попыталась бы.

– Почему лошади так хорошо слушаются тебя? – спросила Мардена. – Это какая-то магия?

– Нет никакой магии, Мардена. Любой может приручить их, нужно только время и желание.

– А как тебе пришло в голову залезть на спину лошади? И вообще, откуда она у тебя взялась? – спросила Денода.

– Я убила мать Уинни, чтобы сделать запасы мяса, а потом обнаружила ее осиротевшую маленькую кобылку, – начала Эйла. – Когда за ней погнались гиены, я невольно прогнала их – мне не нравятся эти падальщики, – а потом поняла, что мне, наверное, придется теперь позаботиться об этой сироте. – Она рассказала, как спасла кобылку от гиен и вырастила ее, и в итоге они очень хорошо научились понимать друг друга. – Как-то раз я забралась к ней на спину, и когда она пошла вперед, то я постаралась не упасть. Это было единственное, что я могла. Когда она наконец замедлила шаг и остановилась, я сама не могла поверить в то, что сделала. Это было подобно полету – с ветром в лицо. Не удержавшись, я попробовала еще раз, и хотя сначала я не знала, как управлять ею, понемногу она научилась понимать мои желания. Она идет, куда я хочу, потому что сама этого хочет. Она мой друг, и, по-моему, ей приятно, когда я езжу на ней.

– И все-таки это как-то очень странно. Неужели никто не возражал? – спросила Мардена.

– Возражать было некому. Тогда я жила одна, – сказала Эйла.

– Мне было бы страшно жить одной, без людей, – сказала Мардена. Ее раздирало любопытство, и ей хотелось задать много вопросов, но прежде, чем ей удалось вымолвить слово, они услышали приветливый крик и, оглянувшись, увидели Джондалара.

– Вот вы где! – сказал он. – Прибыли Даланар и Ланзадонии.

– Замечательно! – сказала Фолара. – Я так по ним соскучилась.

Эйла радостно улыбнулась.

– Я тоже не могла их дождаться. – Она повернулась к гостям. – Нам придется вернуться обратно в лагерь. Прибыл мужчина очага Джондалара, как раз вовремя, чтобы успеть на наш Брачный ритуал.

– Все понятно, – сказала Мардена. – Нам пора уходить.

– Но прежде чем уйти, Мардена, – возразила ей Денода, – мне надо бы приветствовать Даланара. Мы с ним знакомы.

– Конечно, надо, – сказала Джондалар. – Я уверен, он будет рад повидаться с тобой.

– И до того как вы уйдете, Мардена, я хотела спросить тебя, разрешишь ли ты Ланидару присматривать за лошадьми, когда у меня не будет времени? – сказала Эйла. – Ему просто нужно будет убедиться, что с ними все в порядке, и позвать меня, если он заметит неладное. Это очень важное дело. И мне будет гораздо спокойнее, если не придется тревожиться за них.

Оглянувшись, они увидели, как мальчик поглаживает Удальца и кормит его морковью.

– По-моему, ты убедилась, что они не обидят его, – сказала Эйла.

– Хорошо, пусть присматривает, – сказала Мардена.

– О, мама, спасибо! – с сияющей улыбкой воскликнул Ланидар. Мардене еще не приходилось видеть сына таким довольным и счастливым.




Глава 28


– Где же тот твой сынок, Мартона? Тот, что, говорят, похож на меня… ну, может, только слегка помоложе, – весело спросил высокий мужчина с длинными белокурыми волосами, стянутыми в хвост на затылке. Он протянул к ней руки и сердечно улыбнулся. Они слишком хорошо знали друг друга и не особо церемонились.

– Увидев, что ты на подходе, он побежал за Эйлой, – сказала Мартона и, обменявшись с ним рукопожатием, подалась вперед и потерлась щекой о его щеку. Он, возможно, немного постарел, но остался таким же красивым и обаятельным, как прежде. – Они скоро появятся, Даланар, уверяю тебя. Он ждет тебя с тех самых пор, как мы пришли сюда.

– А где Вилломар? Меня очень расстроило известие о Тонолане. Мне нравился этот молодой парень. Я хочу выразить мои соболезнования вам обоим, – серьезно сказал он.

– Спасибо, Даланар, – сказала Мартона. – Вилломар в главном лагере, пошел поговорить о торговых делах. Конечно, он надеялся, что сын его очага вернется. Но если уж говорить начистоту, то я сомневалась, что они оба вернутся. Когда я увидела Джондалара, то в первый момент подумала, что это ты. Не могла поверить, что мой сын пришел домой. А с какими сюрпризами он вернулся! Не говоря даже об Эйле и ее друзьях-животных.

– Да, они вызывают потрясение. Ты знаешь, они навестили нас по пути домой? – спросила стоявшая с ним рядом женщина.

Мартона взглянула на эту женщину. Жена Даланара была самым необычным человеком, которого Мартона или любой член племени Зеландонии когда-либо видели. Она казалась крошечной, особенно в сравнении со своим мужем – если бы он вытянул вперед руку, то она прошла бы под ней, не склонив головы. Ее прямые и длинные черные волосы, собранные в пучок на затылке, поблескивали, как вороново крыло, хотя на висках белела седина, но самым поразительным было ее лицо. На круглом, как полная луна, лице с курносым носиком и широкими скулами горели черные глаза, казавшиеся раскосыми из-за того, что веки слегка прикрывали их. Ее кожа была светлой, может быть, чуть темнее, чем у ее мужа, хотя летом они оба обычно загорали на солнце.

– Да, да, они сообщили нам, что вы собирались прийти на Летний Сход, – сказала Мартона, поздоровавшись с женщиной. – Насколько я поняла, Джоплая также решила пройти Брачный ритуал. Вы прибыли как раз вовремя, Джерика. Всем невестам нужно сегодня днем собраться в Доме Жрецов вместе с их матерями. Я пойду туда с Эйлой, ведь у нее нет здесь родной матери. Если вы не очень устали, то вам с Джоплаей тоже надо сходить.

– Думаю, мы сходим на это собрание, Мартона, – сказала Джерика. – А у нас еще есть время, чтобы поставить свои жилища?

– По-моему, вполне. Мы все поможем вам, – сказал Джохарран, – если вы согласны разбить лагерь рядом с нами.

– И вам не придется ничего готовить. Сегодня на утреннюю трапезу к нам приходили гости, и у нас осталось много еды, – заметила Пролева.

– Мы с радостью разобьем лагерь рядом с вами, – сказал Даланар, – но почему вы выбрали эту окраину? Вы же любите быть в гуще событий, Джохарран.

– Когда мы прибыли, все лучшие места в главном лагере уже заняли, и уж точно там не было места для такой многочисленной Пещеры, как наша, а нам не хотелось тесниться. Походив по окрестностям, мы нашли это славное местечко, – сказал Джохарран. – Видишь те деревья? Там начинается хороший лесок с изрядным запасом топлива. И там же, от родникового водоема, начинается этот ручей. Около остальных лагерей вода со временем станет илистой и мутной, а у нас по-прежнему останется чистой и свежей, а вдобавок в нашем распоряжении и прекрасный пруд для купания. Джондалару и Эйле понравилось еще и то, что здесь удобные места для лошадей. Мы построили для них загон выше по течению. Именно туда Эйла и пошла сейчас со своими гостями. Она пригласила их сегодня на завтрак.

– А кто они? – спросил Даланар. Его невольно заинтриговало, кого же Эйла могла пригласить.

– Ты помнишь женщину из Девятнадцатой Пещеры, родившую сына с недоразвитой рукой? Мардену? Ее мать зовут Денода, – напомнила Мартона.

– Конечно, помню, – сказал Даланар.

– Этому мальчику, Ланидару, уже почти двенадцать лет, – сказала она. – Я не знаю точно, как все это случилось, но думаю, что он забрел в наши края, желая сбежать на время от многолюдной толпы и, возможно, от поддразниваний сверстников. Кажется, кто-то рассказал ему о наших лошадях. Они всех интересуют, и этот мальчик, разумеется, не исключение. В общем, Эйла познакомилась с ним и решила попросить его присматривать за этими животными. Ее беспокоит, что здесь собралось так много людей, часть которых, не осознавая, насколько необычны эти лошади, может начать охоту на них. И тогда они наверняка стали бы легкой добычей, поскольку не привыкли убегать от людей.

– Это верно, – сказал Даланар. – Очень жаль, что мы не можем сделать всех животных такими послушными.

– Эйла не думала, что ее поручение вызовет возражение со стороны матери мальчика, однако Мардене оно показалось слишком опасным, – сказала Мартона. – Она чересчур оберегает его, не разрешает даже учиться охотничьему промыслу, вернее, считает, что он ни на что не годен. Вот Эйла и пригласила этого мальчика, его мать и бабушку сюда, чтобы они увидели лошадей и убедились, что они не опасны для мальчика. И еще она решила, что, несмотря на его увечную руку, научит его пользоваться копьеметалкой Джондалара, – добавила она.

– У нее своеобразное мышление, – сказала Джерика. – Я заметила это, но она добрая.

– Конечно, добрая, и она способна постоять не только за себя, но еще и помочь нуждающимся, – сказала Пролева.

– Вон они идут, – заметил Джохарран.

К ним приближалась группа людей во главе с Джондаларом и его сестрой. Они шли не спеша, приспосабливаясь к возможностям самого слабого ходока, но, увидев Даланара и его близких, Джондалар вырвался вперед. А к нему навстречу направился мужчина его очага. Наспех пожав друг другу руки, они крепко обнялись. Старший положил руку на плечо младшему, и они бок о бок пошли обратно.

Сходство между этими двумя мужчинами было поразительное; словно они представляли одного и того же человека в разные периоды жизни. Старший слегка раздался в талии, и волосы на его макушке слегка поредели, но черты лица оставались такими же, хотя у молодого еще не было глубоких морщин, а линия подбородка старшего стала более плавной. Они были одного роста, шли в ногу одинаковыми походками, и даже глаза их поражали одинаково яркой ледниковой синевой.

– Вот уж никто не усомнится, дух какого мужчины выбрала Мать, чтобы создать его, – тихо сказала Мардена своей матери, кивнув головой в сторону Джондалара, когда гости дошли до лагеря.

Ланидар вновь направился поболтать с Ланогой.

– В молодости Даланар выглядел в точности, как он, и в общем-то мало изменился, – заметила Денода. – Все такой же красавец мужчина.

Мардена с огромным интересом наблюдала, как вновь прибывшие приветствуют Эйлу и Волка. Очевидно, все они уже знали друг друга, но она с невольным удивлением разглядывала некоторых Ланзадонии. Черноволосая маленькая женщина с необычными чертами лица, видимо, пришла с высоким светловолосым мужчиной, похожим на Джондалара, возможно, она его жена.

– Откуда ты знаешь его, мама? – спросила Мардена.

– Он был моим наставником во время ритуала Первой Радости, – сказала Денода. – И я молила Мать, чтобы она одарила меня ребенком его духа.

– Мама! Ты же понимаешь, что так быстро у женщин не бывает детей, – сказала Мардена.

– Ну и что, – усмехнулась Денода. – Иногда девушки становятся беременными вскоре после ритуала Первой Радости, если они вполне созрели, чтобы принять дух мужчины. И надеялась, что он обратит на меня особое внимание, если решит, что я вынашиваю ребенка его духа.

– Ты же знаешь, мама, что мужчине, проводившему ритуал Первой Радости, не разрешается сближаться со своей подопечной по меньшей мере год. – Мардену явно смутило признание ее матери. Они никогда не разговаривали об этом прежде.

– Да знаю, знаю, он и не пытался, хотя и не избегал встреч со мной и относился ко мне очень хорошо, но мне-то хотелось большего. Долгое время я и думать не могла ни о ком, кроме него, – сказала Денода. – А уж потом встретила мужчину твоего очага. Мое самое большое несчастье, что он умер очень молодым. Мне хотелось иметь много детей, но Мать предпочла не одаривать меня больше, что, вероятно, и к лучшему. Не просто было вырастить тебя одной. Ведь у меня не было даже матери, готовой прийти на помощь, хотя, пока ты была маленькой, меня выручали женщины из нашей Пещеры.

– А почему ты не соединилась с другим мужчиной? – спросила Мардена.

– А ты почему не соединилась? – парировала ее мать.

– Ты сама знаешь почему. С тех пор как я родила Ланидара, никто не интересовался мной.

– Ланидар тут ни при чем. Не болтала бы попусту, ты ведь даже не пыталась, Мардена. Все боишься новых страданий. А ведь твое время еще не ушло, – сказала пожилая женщина.

Они не заметили подошедшего к ним мужчину.

– Когда Мартона рассказала мне, какие гости приходили к ним сегодня утром, я услышал знакомое имя. Как поживаешь, Денода? – спросил Даланар, он обменялся с женщиной рукопожатием и, подавшись вперед, коснулся щекой ее щеки, как обычно делали близкие друзья.

Мардена увидела, что ее мать слегка порозовела, улыбнувшись этому высокому красавцу, расправила плечи и приосанилась. В ней проявилось какое-то женское, чувственное начало. И вдруг она увидела свою мать в новом свете. То, что она уже бабушка, еще не означало, что она действительно состарилась. Она еще вполне могла понравиться мужчинам.

– Познакомься, вот моя дочь, Мардена, из Девятнадцатой Пещеры Зеландонии, – сказала Денода, – и где-то здесь бегает мой внук.

Он протянул руки к молодой женщине. Она приняла их и взглянула на него.

– Приветствую тебя, Мардена из Девятнадцатой Пещеры Зеландонии, дочь Деноды из Девятнадцатой Пещеры. Мне очень приятно познакомиться с тобой. Я, Даланар, вождь Первой Пещеры Ланзадонии. Именем Великой Земной Матери, Дони, я всегда с радостью готов принять тебя в нашем лагере. И в нашей Пещере также.

Мардену взволновало такое сердечное приветствие. Хотя он давно вышел из того возраста, чтобы стать мужчиной ее очага, она вдруг почувствовала, что ее влечет к нему. Ей даже подумалось, что он специально подчеркнул слова «с радостью», словно намекал на Дары Радости Великой Матери. Никто из мужчин прежде не пробуждал в ней таких сильных чувств.

Мельком глянув вокруг, Даланар заметил высокую молодую женщину.

– Джоплая, – позвал он и, обернувшись, сказал Деноде: – Я хочу познакомить тебя с дочерью моего очага.

Мардена изумилась, увидев подошедшую молодую женщину. Она выглядела так же необычно как та маленькая брюнетка, а имевшееся между ними сходство придавало ей еще более странный вид. Ее волосы, почти такие же черные, отливали живым блеском. Однако лицо ее с высокими скулами было вовсе не круглым и плоским, как у другой женщины. Ее нос был таким же, как у Даланара, но более изящным, а черные брови были гладкими и прекрасно изогнутыми. Густые черные ресницы подчеркивали ее глаза, резко отличавшиеся от глаз матери, хотя в разрезе замечалось легкое сходство. К яркой синеве глаз Джоплаи добавился зеленоватый оттенок.

Когда Пещера Даланара последний раз приходила на Летний Сход Зеландонии, Мардена оставалась на зимней стоянке. От нее недавно ушел мужчина ее очага, и ей не хотелось никого видеть. Ей рассказывали о Джоплае. Но теперь, увидев ее воочию, она пораженно разглядывала ее, стараясь слегка сдерживать свое изумление. Джоплая была красива какой-то странной красотой.

Женщины познакомились и обменялись приветствиями и любезностями, а потом Даланар повел Джоплаю к очередным знакомым. Мардена еще находилась под впечатлением, пробужденным в ней Даланаром, и начала понимать, чем так пленилась ее мать. Если бы он проводил с ней ритуал Первой Радости, то, наверное, также очаровал бы ее. Но его симпатичная дочь почему-то явно грустила, словно ее не радовало приближение Брачного ритуала. Мардена не понимала, с чего может так сильно грустить человек, которому следует выглядеть счастливым.

– Нам пора домой, Мардена, – сказала Денода. – Не стоит злоупотреблять гостеприимством, если мы хотим, чтобы нас пригласили еще раз. Ланзадонии тесно связаны с Девятой Пещерой, а Даланар много лет не приводил к нам на Летний Сход своих людей. Им нужно о многом поговорить. Давай-ка найдем Ланидара и поблагодарим Эйлу за то, что она пригласила нас.

Лагеря Девятой Пещеры Зеландонии и Первой Пещеры Ланзадонии считались стоянками двух Пещер разных племен, но на самом деле это был один большой лагерь, объединивший близких родственников и друзей.




Четыре женщины, шедшие по главному лагерю к дому жрецов, производили неотразимое впечатление. Люди просто не могли оторвать от них глаз. Мартону обычно всегда замечали, где бы она ни появлялась. Еще недавно она была вождем самой большой Пещеры и до сих пор обладала достаточным влиянием, не говоря уже о привлекательности этой пожилой женщины. Хотя часть Зеландонии уже видела Джерику, вид ее по-прежнему оставался для них очень чужеземным, она так резко от всех отличалась, что люди не могли отвести от нее глаз. Интерес к ней усиливался еще и тем, что она стала женой Даланара и основала вместе с ним не только новую Пещеру, но и новое племя.

Дочь Джерики, Джоплая, черноволосая грустная красавица, которая, как говорили, решила основать семью с мужчиной смешанных духов, казалась очень загадочной женщиной и служила поводом для множества разговоров. И наконец, четвертая красивая светловолосая женщина, приведенная домой Джондаларом, которая командовала двумя лошадьми и волком и, поговаривали, являлась искусной целительницей, представлялась всем какой-то иноземной жрицей. Она хорошо, даже очень, говорила на их языке и недавно нашла новую удивительно красивую пещеру прямо под носом у Девятнадцатой Пещеры. В общем, эта четверка привлекла особое внимание, но Эйла старалась не замечать этого и радовалась, что идет в такой компании.

Многие люди уже собрались, когда они подошли к Дому Зеландони. У входа их встретили внимательные взгляды нескольких жрецов, что вызвало удивление Эйлы. Мартона, словно прочитав ее мысли, пояснила:

– Мужчинам не положено присутствовать на собрании невест, но молодые мужчины, обычно из дальдомов, неизменно пытаются подойти поближе и подслушать женские разговоры. Некоторые даже пытались незаметно проскользнуть на собрание, переодевшись в женские одежды. Эти жрецы следят, чтобы посторонние не прошли в дом. – Она заметила еще нескольких жрецов, стоявших вокруг жилища, среди которых был и Мадроман.

– А о каких это дальдомах ты говорила? – спросила Эйла.

– Так мы сокращенно называем дальние дома, где обычно селятся одинокие и молодые мужчины. Такие летние строения появляются на окраинах территории Летнего, и в основном там собираются юноши, недавно прошедшие обряд инициации, – объяснила Мартона. – Молодые мужчины не любят оставаться в лагерях своих Пещер, они предпочитают более подходящую им по возрасту, и интересам компанию, разве что забегают на родные стоянки перекусить. – Она улыбнулась. – Не в пример матерям и женам, приятели не ограничивают их поведения. А одиноким мужчинам, особенно молодым, строго запрещено подходить близко к девушкам, которые готовятся пройти ритуал Первой Радости, но они все равно пытаются, поэтому жрецы приглядывают за ними, когда они появляются в главном лагере.

В своих дальдомах, построенных достаточно далеко, они устраивают бурные пирушки, никому не мешая. Они собираются там компаниями, приглашают друзей и, разумеется, молодых женщин. Они очень ловко выклянчивают у своих матерей или подруг запасы вкусной еды и вечно стараются раздобыть побольше березовицы или вина, в общем, чего-то возбуждающего. По-моему, между дальдомами даже проходят своеобразные состязания по заманиванию в гости самых хорошеньких женщин.

А в некоторых дальдомах живут мужчины постарше, убежденные или временные холостяки, мужчины, испытывающие влечение к себе подобным или просто желающие отдохнуть от своих семей и родственников. Ларамар проводит в дальдомах больше времени, чем в своем собственном жилище. Там он торгует своей березовицей, хотя я не уверена, есть ли прок от его торговли. Он ничего не приносит домой, в семью. Перед Брачным ритуалом в дальдомах обычно устраиваются мальчишники для женихов, на которых присутствуют и жрецы. И Джондалар скоро пойдет к ним, как я полагаю.

Войдя в полумрак дома Зеландони, четыре женщины сначала смогли разглядеть лишь пламя костерка в центральном очаге и огоньки нескольких светильников. Когда глаза попривыкли к полумраку, Мартона огляделась вокруг и провела своих спутниц к двум женщинам, сидевшим на циновках у стены, в правой части центрального помещения. Эти женщины приветливо улыбнулись вновь пришедшим и слегка подвинулись, освобождая для них место.

– Наверное, скоро начнут, – сказала Мартона, когда они устроились на циновках. – Позже я познакомлю вас подобающим образом, – тихо сказала она своим попутчицам. – Это сестра Пролевы, Левела, и ее мать, Велима. Они живут в Летнем Лагере Западного владения Двадцать Девятой Пещеры. – Потом она дала пояснения и Левеле с Велимой. – Это жена Даланара, Джерика, и ее дочь, Джоплая. Ланзадонии прибыли только сегодня утром. А это Эйла из Девятой Пещеры, прежде Эйла из Мамутои, невеста Джондалара.

Женщины обменялись приветливыми улыбками, но не успели перемолвиться даже парой слов, поскольку в доме вдруг все затихли. Верховная служительница Великой Земной Матери и несколько других Зеландони вышли к собравшимся женщинам. Как только женщины заметили их, все разговоры прекратились.

Дождавшись полной тишины, Зеландони сказала:

– Я хочу поговорить с вами об очень важных вещах и хочу, чтобы все вы слушали меня очень внимательно. Женщины, вас щедро одарила Великая Мать, наделив способностью деторождения. И те из вас, которым предстоит вскоре стать женами, должны приобщиться к некоторым важным знаниям. – Она замолчала и выразительно взглянула на каждую пришедшую женщину. Ее взгляд ненадолго задержался на Мартоне и сидевших рядом с ней женщинах. Джоплаю и Джерику она, конечно, не ожидала увидеть сегодня. Мартона и Зеландони кивнули друг другу, и Верховная жрица продолжила: – На сегодняшнем собрании мы поговорим об особенностях женского бытия, о семейных отношениях и о деторождении. Мы также поговорим о том, как можно предотвратить зачатие и что может сделать забеременевшая женщина, не готовая по тем или иным причинам к рождению ребенка, – сказала большая жрица. – Некоторых из вас Дони уже одарила первыми проявлениями зарождающейся новой жизни. Вам особая честь, но такая честь налагает также большую ответственность. Возможно, часть моих советов покажется вам знакомой, о чем-то с вами уже говорили перед ритуалом Первой Радости. Но слушайте меня внимательно, даже если думаете, что знаете уже все, что я хочу вам сказать. Во-первых, девушкам нельзя жить с мужчинами, это разрешается только женщинам, прошедшим ритуал Первой Радости. Запоминайте фазу луны в тот день, когда у вас начинаются месячные. В большинстве случаев ваши следующие женские дни будут начинаться, когда луна вновь окажется в такой же фазе. Но если несколько женщин долго живут в одном жилище, то начало их месячных может постепенно смещаться, и в итоге их женские циклы зачастую проходят одновременно.

Некоторые молодые женщины удивленно посматривали на своих подруг и родственников, особенно удивлялись те, кто впервые слышал о таких особенностях. Эйла тоже не знала об этом и попыталась вспомнить, замечала ли когда-нибудь что-то подобное.

– Первым показателем того, что Великая Мать одарила вас, выбрав дух, который должен смешаться с вашим и дать начало новой жизни, будет то, что ваши месячные не начнутся в положенную им фазу луны. Если они не придут и в следующий раз, то можно будет предположить, что вы беременны, но следует дождаться, по крайней мере, третьей луны и некоторых других проявлений, чтобы убедиться в зарождении новой жизни. Есть ли у кого-то вопросы?

Вопросов не было. За исключением того, что живущие вместе женщины склонны к одновременному началу месячных, все остальное было известно.

– Я знаю, что большинство из вас уже делят Дары Радости со, своими сужеными, и они должны доставлять вам наслаждение. В ином случае вам стоит поговорить со своими Зеландони. Я понимаю, что вам может быть трудно поделиться такими сведениями, но жрецы могут помочь вам и навсегда сохранят ваши секреты. Будет разумно, если вы запомните, что обычно мужчины способны к совокуплению не более одного или двух раз в день, а с годами гораздо реже. Бывают, конечно, исключения, особенно среди молодых и сильных мужчин. В семейной жизни есть еще ряд тонкостей. Дары Радости лучше делить по обоюдному согласию, и при желании вы можете отказать в них вашему мужу, хотя большинству из них это не понравится. Большинство мужчин предпочтут уйти от женщины, не разделяющей с ним Дары Радости. Сейчас вы готовы завязать брачный узел и, возможно, пока даже не представляете, что этот ритуальный узел может быть разрезан по многим причинам. Я уверена, что у вас есть знакомые, которые разрубили брачный узел.

Собравшиеся обменялись взглядами, некоторые смущенно поерзали или поменяли позы. Почти все знали людей, которые не смогли ужиться в семье.

– Считается, что благодаря Дарам Радости женщины могут сделать своих мужей довольными и счастливыми. Но некоторые мужчины полагают, что именно для них Мать предназначила Дары Радости. Возможно, они правы, но, безусловно, лишь отчасти. Верно и то, что ваш муж не будет стремиться разделить Дары Радости с другими женщинами, если вы удовлетворите его желания. Он с удовольствием сохранит интерес к мимолетным связям для почитания Матери, когда все мы радуем Ее, деля Дары Радости с нашими знакомыми на общем празднестве.

Но запомните, что, несмотря на возможные встречные возражения, любая из вас может принять или отвергнуть предложение любого мужчины разделить с ним этот священный Дар Матери. Дары Радости не могут быть принудительными. Если вы с вашим мужем будете счастливо и плодотворно делить Ее Дары друг с другом, то Мать будет довольна. И также не обязательно ждать празднества Почитания Матери, чтобы доставить радость кому-то из знакомых. Дарам Радости должно предшествовать обоюдное желание. Мать наделила нас свободным любовным даром, и все Ее дети вольны делить его с кем захотят и когда захотят. Ни вам, ни вашим мужьям не следует переживать из-за мимолетных увлечений. Ревность гораздо более порочное чувство. Ревность может иметь ужасные последствия. Ревность может породить отчаяние и ярость, а ярость стать причиной смерти. Такая смерть может породить месть, которая повлечет за собой новую месть, и так будет продолжаться до тех пор, пока ничего не останется, кроме вражды. Неприемлемо все, что угрожает благополучию детей Матери, которые были избраны, чтобы узнать Ее.

Племя Зеландонии является сильным, поскольку живет в согласии, помогая друг другу. Великая Земная Мать обеспечила нас всем, что необходимо для жизни. Любые охотничьи трофеи или плоды земли дарованы нам Дони, и соответственно мы также должны ими делиться. Порой добывание Ее Даров связано с риском и большой опасностью, поэтому самые лучшие добытчики и устроители охоты пользуются большим уважением. Именно поэтому все почитают вождей. Они стремятся облегчить людям жизнь. В ином случае люди выбирают себе другого вождя. – Она не добавила, что по той же причине и жрецы имеют такой высокий статус.

Зеландони очень убедительно говорила, и Эйла слушала с огромным вниманием. Ей хотелось узнать как можно больше об укладе жизни Зеландонии, в члены которого ее недавно приняли, но по некотором размышлении она поняла, что традиции Клана не так уж сильно отличаются. В Клане также делились дарами земли, никто не голодал, даже та женщина, которая, как ей рассказывали, умерла во время землетрясения. Она пришла из другого Клана, никогда не имела детей, ее муж умер, а ее приняли второй женой в одну из семей, но она всегда считалась обузой. У нее был самый низкий статус в Клане Брана, но она никогда не голодала и всегда имела теплую одежду.

– Помните, – говорила жрица, – что ваши мужья должны помотать вам, обеспечивать вас и ваших детей, особенно во время вынашивания ребенка и потом, после родов, во время грудного кормления младенцев. Если вы будете любить мужа, часто делить с ним Дары Радости, жить в мире и согласии, то большинство мужчин будут очень охотно обеспечивать их жен и ее детей. Возможно, кому-то из вас непонятно, почему я упорно заостряю на этом ваше внимание. Спросите своих матерей. Когда жизнь ваша полна дел и дети отнимают много сил, то порой вам бывает трудно делить Дары Радости. А в определенные периоды их даже нельзя делить, но об этом мы поговорим позже.

Дони обычно более благосклонна к тем вашим детям, которые похожи на ваших мужей. Мужья также чувствуют лучше свою близость к таким детям. Если вы хотите, чтобы ваши дети были похожи на мужа, то должны проводить с ним много времени, чтобы Матери было легче выбрать его дух. Мир Духов своеобразен и непредсказуем. Неизвестно, в какой момент духи будут избраны или когда Мать решит, что настало время смешать их. Но если вы наслаждаетесь друг другом и живете в довольстве и согласии, то ваш муж будет с радостью жить с вами, и ваши духи соединятся к взаимному удовольствию. Все ли вам понятно? Если возникли вопросы, то сейчас самое время во всем разобраться, – сказала Верховная и выжидающе посмотрела на молодых женщин.

– А что, если я заболею или еще что-то, и не почувствую никакой Радости, разделяя Дары? – спросила одна из женщин. Остальные повернулись, чтобы посмотреть на задавшую вопрос.

– Твой муж сможет понять это, и в любом случае выбор всегда остается за тобой. Некоторые пары редко делят Дары Радости друг с другом. Если вы по-доброму и с пониманием относитесь к вашему мужу, то он обычно отвечает вам тем же. Мужчины также дети Матери. У них бывают болезни, и обычно именно жены выхаживают их. Большинство мужей также будут ухаживать за вами во время болезни.

Молодая женщина кивнула и робко улыбнулась.

– Я говорю о том, что супругам следует учитывать взаимные интересы и проявлять друг к другу доброту и уважение. Дары Радости могут принести счастье обоим и дать жизненное удовлетворение, являющееся залогом долгого союза. Еще какие вопросы? – Подождав немного, Зеландони продолжила: – Но семья – это не просто пара людей, решивших жить вместе. Она включает ваших родственников, вашу Пещеру, а также и мир Духов. Именно поэтому матери и их мужья тщательно все обдумывают, прежде чем позволить своим детям соединиться. С кем вы хотите жить? Каков будет статус вашей семьи в Пещере? Также очень важны ваши чувства. Если ваш союз не освещен взаимной любовью, то он будет не долгим. А в таком случае забота о ваших детях обычно падает на родственников матери и ее Пещеру, так же как и в случае вашей неожиданной смерти.

Эйлу захватило это обсуждение. Она едва не задала вопрос о смешении духов, порождающих жизнь. Она была более чем когда-либо убеждена в том, что именно Дары Радости необходимы для зачатия, но решила не упоминать об этом сейчас.

– Далее, – продолжила Зеландони, – пока большинство из вас с нетерпением ждут появления первенцев, но может наступить время, когда в вас зародится жизнь, которой не следовало бы начинаться. Пока вы не получили еландона для вашего младенца от Зеландони, он не имеет собственного духа, и является лишь соединением духов, зачавших его. Великой Земной Матери нужно время, чтобы признавать дух самого младенца и вновь разделять исходные порождающие духи. Однако лучше предотвратить зарождение нежелательной новой жизни до ее появления на свет, лучше всего в первые три луны беременности.

– А почему новая жизнь может быть нежелательной? – спросила молодая женщина. – Разве не все дети приносят радость?

– Большинство детей приносят радость, – согласилась Зеландони, – но могут возникнуть причины, по которым женщине следует подождать с рождением нового ребенка. Конечно, такое случается редко, но она может забеременеть в период грудного кормления, и ей придется рожать второго ребенка, хотя первый еще не успел окрепнуть. Большинство матерей не смогут уделить должное внимание сразу двум маленьким детям. Основное внимание должно уделяться старшему ребенку, особенно если он здоров. Слишком частые роды подвергают опасности жизнь младенцев, как правило, на первом году жизни. Неразумно подвергать риску жизнь здорового ребенка, слишком рано лишая его грудного кормления. После первого года жизни ребенку предстоит трудное испытание, его надо постепенно отлучать от груди. Если ребенка отлучают слишком быстро, меньше чем за три года, это может ослабить его как физически, так и в личностном плане. Лучше иметь одного здорового ребенка, который, достигнув зрелости, станет сильным человеком, чем двух или трех слабых и больных, жизненные силы которых быстро закончатся.

– О… Я не подумала об этом, – сказала молодая женщина.

– Или другой пример: допустим, женщина родила нескольких детей с серьезными пороками развития, которые привели к их смерти. Неужели она должна выхаживать полный срок очередной беременности, всякий раз заканчивающейся горем потери? Уже не говоря о том, что это истощает ее собственные силы.

– А если ей очень хочется иметь ребенка, как всем остальным? – спросила молодая женщина со слезами на глазах.

– Не всякой женщине суждено иметь детей, – сказала жрица. – Некоторые сами предпочитают бездетную жизнь. Другим никак не удается забеременеть. Некоторые не могут выносить ребенка до конца или рожают мертвых или слабых младенцев, неспособных выжить в этом мире.

– Но почему? – огорченно спросила женщина.

– Этого никто не знает. Возможно, над женщиной довлеет проклятие. Или какой-то злой дух нашел способ повредить ее нерожденному ребенку. Такое случается даже у животных. Мы все встречали недоразвитых лошадей или слабых оленей. Говорят, что появление белых животных означает победу над злым духом, и поэтому их считают счастливчиками. У людей также иногда рождаются альбиносы с розовыми глазами. У животных также, несомненно, бывают и мертворожденные и слабые, нежизнеспособные детеныши, хотя я подозреваю, что хищники отлавливают их так быстро, что мы не успеваем увидеть их. Так уж заведено, – сказала Зеландони.

Молодая женщина заливалась слезами, и Эйлу удивило, почему жрица сохраняет такой бесстрастный и спокойный тон.

– У ее сестры были сложности с рождением детей, две или три ее беременности плохо кончались, – шепотом сказала Велима. – По-моему, она опасается, что такое же может случиться с ней.

– Зеландони поступает разумно, не давая обманчивых надежд. Порой из-за этого разрушаются семейные союзы, – пробормотала в ответ Мартона. – А если у нее все-таки появится здоровый ребенок, то счастье ее будет только больше.

Горе молодой женщины так тронуло Эйлу, что она невольно сказала:

– По пути сюда мы с Джондаларом гостили в Пещере Лосадунаи… – Все удивленно посмотрели на нее, отметив особенность се речи. – Там была женщина, которой никак не удавалось родить ребенка. А женщина из соседней Пещеры умерла, оставив своему мужу троих детей. Бездетная женщина пошла жить к ним, надеясь, что у них наладится совместная жизнь. Она надеялась, что сможет заменить детям мать и основать новый очаг с этим мужчиной.

Все некоторое время помолчали, а потом начали шепотом переговариваться.

– Это очень хороший пример, Эйла, – сказала Зеландони. – Все правильно. Женщины могут заменить мать чужим детям. А был ли у той бездетной женщины муж?

– Нет, по-моему, не было, – ответила Эйла.

– Даже если бы был, они могли бы по обоюдному согласию жить все вместе. Двое мужчин способны лучше обеспечить детей. Эйла сделала хорошее замечание. Женщины, неспособные сами родить ребенка, не всегда остаются бездетными, – сказала Зеландони и вернулась к своей теме. – Есть и другие причины для прерывания беременности. Возможно, у женщины уже слишком много детей, и ее семье, а также и Пещере, трудно обеспечивать их всем необходимым. Обычно в такой ситуации женщины уже не хотят больше рожать и молят Мать, чтобы она не была столь щедра по отношению к ним.

– Я знаю женщину, которая беременеет каждый год, – заметила другая молодая женщина. После замечания Эйлы остальные, похоже, осмелели. – Она подарила уже двух своих детей сестре, а одного отдала дальней родственнице на усыновление.

– Я знаю, о ком ты говоришь. У нее, видимо, на редкость крепкое здоровье, и она легко переносит беременность и роды. Ей очень повезло. И она оказала большую услугу своей сестре, которая не могла иметь детей, как я полагаю, из-за несчастного случая, и двоюродной сестре, которой не хотелось больше самой вынашивать ребенка, – сказала Верховная жрица и вновь вернулась к предмету разговора. – Но не все женщины настолько щедро одарены Матерью. Порой первые и вторые роды проходят так трудно, что очередной ребенок может убить роженицу, а в итоге ее дети останутся без матери. У каждой женщины свои сложности. К счастью, большинство женщин способны к деторождению, но даже у них могут быть веские причины для прерывания беременности.

Есть несколько способов, предотвращающих зарождение новой жизни. Некоторые из них опасны. Крепкий отвар пижмы может вызвать кровотечение, но он может принести и непоправимый вред. Очень действенной бывает и гладко обструганная и отполированная палка вяза, вставленная глубоко в то место, из которого выходят дети, однако лучше всего не предпринимать самостоятельных действий и обязательно посоветоваться с вашими жрецами, которым известно, какой крепости должен быть отвар пижмы и как нужно вводить палку. Есть и другие средства. Ваши матери или жрецы подробно расскажут вам о них в случае надобности.

Также существует много лекарственных средств, способных ускорить роды, остановить кровотечение и облегчить боль. Почти все женщины рожают в муках, – сказала Верховная. – Сама Великая Земная Мать мучилась от боли, но большинство женщин довольно легко переживают их и вскоре забывают о перенесенных муках. Каждый должен научиться переживать боль. Она является частью жизни, и ее невозможно избежать. Лучше всего спокойно принять ее.

Эйлу заинтересовали способы, о которых упомянула Зеландони, хотя они были довольно простыми и общеизвестными. Практически любая женщина знала способы прерывания беременности, причем порой весьма опасные для жизни. Мужчинам не нравились подобные вещи, и Иза и другие целительницы Клана хранили их в тайне от мужчин, чтобы они не могли наложить на них запрет.

Зеландони не говорила о том, как предотвратить само зарождение жизни, и Эйле очень хотелось поговорить об этом и, возможно, обменяться замечаниями. Эйла уже помогла родиться на свет нескольким детям. И вдруг ей пришло в голову, что она сама вскоре вновь будет рожать. Да, Зеландони права. Боль является частью жизни. Она пережила огромную боль, рожая Дарка, едва не умерла, но он был достоин этого, как и ярко сверкающий сын Матери.

– Не только физическая боль сопутствует нашей жизни, – говорила Зеландони. Эйла вновь прислушалась к ее словам. – Душевная боль бывает сильнее физической, но вы должны научиться принимать и ее также. Порой женщине приходится выполнять очень трудный долг, но лишь она способна вынести это бремя. Иногда невозможно прервать беременность, даже если вы решили, что она нежелательна. Гораздо труднее вернуть Великой Матери ребенка после того, как он родится, но бывают случаи, когда это приходится делать.

Не забывайте, что главным является здоровье старших детей. Если второй ребенок рождается слишком рано или очень слабым, то этого младенца следует вернуть Дони. Причин для этого может быть множество. И выбор всегда лежит на матери, но вы должны помнить о вашей ответственности и необходимости решительных действий. Вы должны как можно скорее унести его как можно дальше от дома и положить на грудь Великой Земной Матери. Но ни в коем случае нельзя оставлять его вблизи священных захоронений, иначе чей-нибудь блуждающий дух может попытаться завладеть его телом. Тогда этот дух станет растерянным и не сможет найти свой путь в следующий мир. Такие духи могут принести зло. Все ли вы ясно понимаете, о чем я говорю? – Обычно невесты с ужасом слушали о таком печальном долге, и Зеландони предоставила молодым женщинам время, чтобы осознать это жестокое откровение, но они поняли и приняли его.

Никто не сказал ни слова. Молодым женщинам уже приходилось обсуждать между собой эту печальную обязанность, к которой их могут призвать когда-то жизненные обстоятельства, но впервые это было сказано им открыто. Любая женщина очень надеется, что ей никогда не придется оставлять свое дитя на холодной груди Великой Земной Матери, обрекая его на смерть. Это была мрачная мысль.

Несколько пожилых женщин с болью в глазах скорбно поджали губы, им пришлось исполнить этот ужасный долг и отказаться от одного ребенка, ради сохранения жизни другого. Большинство женщин предпочитали прервать беременность, чем отказаться от уже рожденного ребенка, хотя оба эти решения было трудно принять.

Слова Зеландони потрясли Эйлу. На нее нахлынули воспоминания. Ей предложили избавиться от Дарка, и она не имела права голоса. С болью вспомнила она дни, проведенные ею в маленьком гроте ради спасения его жизни. Все говорили, что он будет уродом. Но он был просто ребенком смешанных духов, ее и Бруда, хотя Бруд первым же осудил его на смерть. Если бы Бруд знал, что в результате его насилия появится Дарк, он никогда бы не поступил так. Эйлу так и подмывало спросить, почему бы просто не дать возможности зародиться новой жизни. Но она так разволновалась, что не могла вымолвить ни слова.

Мартону озадачило, что Эйла так сильно расстроилась. Конечно, с такой мыслью трудно смириться, но рожденного ею ребенка вряд ли придется отдавать Матери. Может, она стала излишне чувствительной из-за беременности.

Невестам нужно было рассказать еще о нескольких запретах. О запрещении Даров Радости во время приближения родов и в послеродовой период, а также во время или после определенных ритуалов. Прочие обязанности жен включали соблюдение некоторых постов или запретов на временное употребление той или иной пищи.

Запрещалось также создавать семьи с близкими родственниками. Джондалар объяснил Эйле запрет, связанный с близким родством, и сейчас она незаметно, краем глаза, посмотрела на Джоплаю. Она знала причину грусти этой красивой женщины. Но хотя уже несколько человек на Летнем Сходе упоминали о родовых знаках, Эйла не поняла, что они имеют в виду. Что означает иметь несовместимые родовые знаки? Все здесь, видимо, знали о таких табу и запретах, и ей не хотелось обнаруживать собственное незнание. Она решила, что задаст вопрос после собрания.

– И последнее, – сказала в заключение Верховная жрица. – Вы, наверное, слышали о возможной задержке Брачного ритуала. – Со стороны невест донеслось несколько печальных вздохов. – Даланар и его Пещера Ланзадонии собирались прийти на наш Летний Сход, чтобы дочь его жены могла также участвовать в нашем Первом Брачном ритуале. – Собравшиеся обменялись тихими замечаниями. – Возможно, вы обрадуетесь, узнав, что никакой задержки, не понадобится. Джоплая пришла сюда вместе со своей матерью, Джерикой. Поэтому Джоплая и Экозар пройдут ритуал вместе с вами.

Запомните все, о чем мы сегодня говорили. Это очень важно. На завтрашнее утро назначена первая охота Летнего Схода, и если она пройдет успешно, то вскоре будет проведен Брачный ритуал. И все мы с вами вновь увидимся, – сказала Верховная.

Собрание закончилось, и женщины направились к выходу из Дома Жрецов, обсуждая последние сообщения, пару раз их замечания затрагивали «плоскоголовых» и «выродков». Это не порадовало Эйлу, но было очевидно, что многие стремятся поскорее уйти и рассказать всем о том, что Джоплая помолвлена с Экозаром, рожденным от смешанных духов.

Его знали многие женщины. Он приходил на один из Летних Сходов вместе с Ланзадонии. Мартона помнила, что тогда возникли определенные сложности, связанные с рождением Экозара от смешанных духов, и она надеялась, что этого не повторится вновь. Заодно ей вспомнился и другой неприятный для нее Летний Сход, когда Марона ждала возвращения ушедшего в Путешествие Джондалара, а он так и не вернулся. В то лето она все-таки создала семейный союз на Втором Брачном ритуале, но их союз был недолгим. Теперь Марона вновь обрела свободу, но Джондалар привел с собой невесту, женщину, которая гораздо лучше подходила ее сыну, несмотря на все ее чужеземные особенности, хотя бы только потому, что они искренне любили друг друга.

У Зеландони мелькнула мысль о том, не запретить ли невестам обсуждать то, что они узнали на этом собрании, но она поняла, что это бесполезно. Столь волнующие сведения невозможно долго хранить в себе. Верховная заметила, что Эйла и ее спутницы, похоже, не торопятся уходить, вероятно, надеясь поговорить с ней. Ведь она была еще и Зеландони Девятой Пещеры. Когда почти все невесты ушли, Эйла подошла к ней.

– Я хотела бы кое-что спросить у тебя, Зеландони, – сказала она.

– Пожалуйста, – ответила женщина.

– Ты говорила о разных табу и запретах, о людях, с которыми можно или нельзя соединяться. Я знаю, что человеку нельзя соединяться с близкими родственниками. Джондалар говорил мне, что Джоплая его близкая родственница – иногда он даже называет ее сестрой по очагу, – поскольку оба они родились в очаге Даланара, – сказала Эйла. Она старалась не смотреть на Джоплаю, но Мартона и Джерика переглянулись друг с другом.

– Все верно, – сказала Девятая Зеландони.

– С тех пор как мы прибыли на Летний Сход, я слышу, что люди говорят о чем-то еще. Ты тоже говорила. Ты сказала, что люди не должны соединяться, если у них несовместимые родовые знаки. Что такое родовой знак? – спросила Эйла.

Остальные Зеландони поначалу слегка прислушивались к разговору, но быстро поняли, что Эйла просто хочет выяснить значение некоторых слов, и занялись своими делами.

– Это довольно сложное понятие, – сказала Зеландони. – Человек рождается с неким родовым знаком. В определенном смысле он является частью его елана, жизненной силы. Каждый знает свой родовой знак почти с самого рождения, так же как все знают о своих еландонах. Как ты помнишь, все животные являются детьми Матери. Так говорится в Песне Матери:
		С оглушительным грохотом разорвала Она глубины скал,



		И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.



		Мир земной в изобилии видов и форм,



		Чрево Матери породило детей целый сонм.



		Покинутая Мать новую жизнь обрела.



		И множество детей Земле дала.







		От мала и до велика, все дети были разного вида,



		Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.



		Но все они были прекрасны,



		Ее духа вобрав сладость,



		И возрождались в потомках, соединяясь в радости.



		Такова была Матери Воля.



		И исполнилась жизни Земля.








– Одно из животных, вернее, его дух определяет родовой знак человека, – сказала Зеландони.

– Ты имеешь в виду, что они подобны тотемам? – вновь спросила Эйла. – Мой тотем Пещерный Лев. У любого человека Клана есть тотем.

– Возможно, – сказала Верховная, задумчиво помолчав немного. – Но я думаю, что тотемы все-таки определяют нечто иное. Возможно, они не настолько важны, как еланы, хотя верно и то, что человек обретает покровительство своего тотема, проходя через какие-то испытания или трудности. Но обычно тотем сам выбирает тебя, а родовой знак есть у каждого человек от рождения, и у многих людей они одинаковы. Тотем может быть духом любого животного, пещерного льва, беркута или кузнечика, но каждому животному свойственна своя особая сила. И их духи наделены особой силой, подобной жизненной. Жрецы называют ее дарами животного мира, но они обретают более значимую силу в следующем мире. Иногда мы можем привлечь эти силы для защиты во время общения с миром Духов, или для претворения в жизнь какого-то события, – сказала Верховная.

Эйла сосредоточенно нахмурилась, явно что-то вспоминая.

– Да, Мамут делал так! – наконец воскликнула она. – Я помню, как во время одного ритуала он проделывал странные вещи. Мне кажется, как-то раз, он привлек в наш мир силы мира Духов, но ему с трудом удавалось управлять ими.

На лице Зеландони отразились удивление и восхищение.

– Да, хотелось бы мне познакомиться с твоим Мамутом, – сказала она и продолжила: – Большинство людей редко упоминают о своих родовых знаках, если только речь не идет о создании семьи или любовных чувствах. Людям с несовместимыми знаками нельзя иметь чувственных отношений, поэтому чаще всего об этом вспоминают на Летних Сходах, где устраиваются и проводятся разные праздничные церемонии во славу Матери и Брачные ритуалы. Именно поэтому чаще всего такой животворный дар называется родовым знаком. В сущности, это не совсем точное название, но так понимают его большинство людей, ведь они не имеют дела с миром Духов и вспоминают об этом знаке только тогда, когда собираются основать семью или разделить Дары Радости.

– Никто не спрашивал, какой у меня родовой знак, – сказала Эйла.

– Он имеет значение только для рожденных в племени Зеландонии. Люди, рожденные в других местах, могут иметь любые родовые знаки или животворные дары, но они, как правило, не взаимосвязаны со знаками Зеландонии. Становясь Зеландонии, человек может принять какой-то родовой знак, но он всегда будет совместимым со знаком его избранника или избранницы. Таковы свойства животворных сил.

Мартона, Джерика и Джоплая слушали так же внимательно. Джерика родилась в другом племени, и ей были интересны обычаи и верования ее мужа.

– А мы Ланзадонии, а не Зеландонии. Значит ли это, что если люди из наших племени захотят соединиться, то их родовые знаки не имеют значения?

– Со временем, возможно, так и будет, но ведь многие из вас, включая Даланара, рождены в племени Зеландонии. Родственные связи еще сильны, поэтому их необходимо учитывать, – сказала Верховная.

– Я никогда не была Зеландонии, но сейчас я Ланзадонии. Так же как и Джоплая. Поскольку Экозар родился в другом племени, их соединение допустимо, но разве дочь получает родовой знак не от своей матери? Какой родовой знак у Джоплаи? – спросила Джерика.

– Обычно дочь имеет родовой знак матери, но не всегда. Я понимаю, что вашей Пещере нужен духовный вождь, который станет первым Ланзадонии. По-моему, одна из наших учениц получит прекрасную возможность проявить свои способности и знания в новом племени. Любой хорошо обученный Зеландони – я обязательно проверю его способности – определит родовые знаки для всех ваших соплеменников, – сказала жрица.

– А какой родовой знак у Джондалара и какой мне надо будет передать своей дочери, если она у меня родится? – спросила Эйла.

– Если хочешь, мы можем разобраться в этом. Животворной силой Джондалара является Лошадь, как у Мартоны, но у ее старшего сына, Джохаррана, – другой знак. Его знак – Бизон. Знаки Бизона и Лошади несовместимы, – сказала Зеландони.

– Но ведь Джохарран и Джондалар хорошо ладят, – озадаченно нахмурившись, сказала Эйла.

Большая женщина улыбнулась.

– Для соединения, Эйла. У них несовместимые родовые знаки.

– Гм… Полагаю, они вряд ли захотят соединиться, – сказала она, также улыбнувшись. – Ты сказала, что знаки определяют животворные силы. Моим тотемом стал Пещерный Лев, возможно, он и является моей животворной силой? Его могущественный дух защищал меня прежде.

– В мире Духов иные понятия, – сказала Верховная. – Могущество означает другое. Хищники сильны, но они склонны держаться особняком, поодиночке либо маленькими группами, и другие животные держатся подальше от них. Когда ты вступаешь в общение с миром Духов, то обычно тебе нужно что-то узнать, что-то найти. Дух животного, который способен установить более прочную или глубокую связь, возможно, даже следовало бы сказать, связываться с духами большего числа других духов, наделен большим могуществом или имеет более значимую силу. Это зависит от цели общения. Иногда бывает необходимо по каким-то особым причинам отыскать духов хищников.

– А почему знаки Бизона и Лошади несовместимы? – спросила Эйла.

– Возможно, потому, что в нашем мире они предпочитают порой обитать на одной и той же территории и отчасти соперничают из-за пищи. Зубры, с другой стороны, едят нежную молодую траву или верхушки растений, оставляя стебли и черенки, грубую пищу, которой отдают предпочтение лошади, поэтому они совместимы.

– А какая у тебя животворная сила, Зеландони? – спросила Эйла.

– Ты могла бы уже догадаться, – улыбаясь, сказала женщина. – В мире Духов мне помогает сила мамонта. Тебе, Эйла, в мире Духов помогает другое животное. Ты уходишь туда в образе своей животворной силы. Тогда-то и выясняется, какова она.

Эйле не слишком понравились рассуждения Зеландони о связях с миром Духов, а Мартону удивило, с чего вдруг Зеландони стала такой общительной. Обычно она не вдавалась в подробности. У матери Джондалара возникло ясное ощущение, что Зеландони пытается соблазнить Эйлу, завлечь ее, приоткрыв область захватывающих знаний, доступных лишь служителям Матери.

И она поняла намерения жрицы. Большинство людей уже считали Эйлу кем-то вроде Зеландони, и Верховная хотела привлечь ее в свой очаг, где можно было бы контролировать ее способности и не опасаться их воздействия на традиционный уклад жизни. Но ведь Эйла уже сказала, что хочет быть как все, жить в семье и растить детей. Ей не хотелось вступать в очаг Зеландони, и, зная своего сына, Мартона понимала, что ему также не слишком-то захочется, чтобы она становилась Зеландони. Но он явно предпочитал женщин, призванных к служению Матери. Интересно, как же дальше будут развиваться отношения между ними?

Они уже собрались уходить, но перед самым выходом Эйла вернулась.

– У меня есть еще один вопрос, – сказала она. – Когда ты говорила о детях и о том, как прервать течение нежелательной беременности, почему ты ничего не сказала о том, как можно предотвратить само зарождение новой жизни?

– Это невозможно. Только Дони имеет силу начинать жизнь, и только Она может предотвратить ее зарождение, – сказала Четырнадцатая Зеландони. Она стояла рядом, прислушиваясь к их разговору.

– Но такие способы есть! – уверенно сказала Эйла.




Глава 29


Верховная пристально глянула на молодую женщину. Жаль, что она не успела раньше побеседовать с Эйлой более подробно. Возможно ли, что ей известны средства, способные противостоять Воле Дони? Возможно, сейчас далеко не лучший момент для таких открытий, но теперь уже ничего не поделаешь. Стоявшие поблизости Зеландони, возбужденно жестикулируя, обсуждали ее слова, некоторые возмущались не меньше Четырнадцатой. Два жреца заявили, что этого не может быть. Остальные сходились обратно в центральное помещение, желая выяснить причину возмущения. Эйла не знала, что ее заявление может вызвать такой переполох.

Три женщины, стоявшие за ее спиной, наблюдали за происходящим. Мартона смотрела с насмешливым удивлением, хотя выражение ее лица оставалось безразличным. Джоплаю изумило, что почтенные Зеландони могут так страстно выражать свои чувства, но сама была потрясена не меньше, чем они. Джерика слушала очень внимательно, уже решив, что обязательно поговорит об этом с Эйлой с глазу на глаз. Возможно, она поможет ей в одном важном деле, которое с некоторых пор начало тревожить эту женщину.

Джерика полюбила Даланара с первого взгляда, всецело и безвозвратно, и этот высокий большой мужчина также был очарован исключительно изящной и хрупкой, однако совершенно независимой молодой женщиной. Он оказался приятным человеком и прекрасным любовником, несмотря на его размеры, и она наслаждалась, деля с ним Дары Радости. Когда он предложил ей стать его женой, она, не раздумывая, согласилась, и вскоре с восторгом обнаружила, что беременна. Однако вынашиваемый ею ребенок был слишком большим для ее хрупкого строения, и роды едва не лишили жизни и ее саму, и родившуюся девочку. С тех пор что-то изменилось внутри ее, и она больше ни разу не беременела, испытывая двойственные чувства сожаления и облегчения.

Сейчас избранником ее дочери стал не такой высокий мужчина, но ширококостный и коренастый Экозар выглядел даже более мощным. Несмотря на высокий рост, Джоплая была стройной, довольно хрупкой и узкобедрой, что особенно беспокоило Джерику. С тех пор как она поняла, на ком именно, скорее всего, остановит выбор ее дочь и чей дух, вероятно, будет выбран Матерью для зачатия ее ребенка, она постоянно переживала из-за того, что роды Джоплаи могут быть сопряжены с еще большей опасностью. Она подозревала, что Джоплая уже беременна, поскольку во время похода сюда у нее начались сильные приступы тошноты по утрам, но она отказалась от предложения матери прервать беременность.

Джерика понимала свое бессилие. В данном случае все решает Великая Мать. От Ее произволения зависит как жизнь, так и смерть, но, учитывая избранника Джоплаи, Джерика боялась, что ее дочь может умереть во время мучительных родов, если не во время первых, то позже, когда будет рожать второго ребенка. Она надеялась только на то, что если ее дочь выживет после первых мучительных родов, то с ней произойдут такие же значительные внутренние изменения, какие случились когда-то и с ней самой, и она никогда больше не сможет забеременеть… Но вдруг сейчас она узнает, что Эйла знает, как предотвратить само начало беременности. Джерика сразу решила, что если ее дочь будет рожать так же тяжело, как она сама, но все-таки, если первые роды пройдут нормально, она постарается в дальнейшем уберечь ее от столь опасной беременности.

– Пожалуйста, успокойтесь, – сказала Верховная жрица. Гомон голосов наконец затих. – Эйла, я хочу убедиться, что верно поняла тебя. Ты имеешь в виду, что знаешь, как предотвратить само начало беременности? Ты знаешь, как избежать зарождения новой жизни? – спросила она.

– Да. Я считала, что вы тоже знаете об этом. Я обычно пила специальный лекарственный отвар во время нашего с Джондаларом Путешествия из далеких восточных земель. Мне не хотелось рожать ребенка в дороге, где никто не сможет помочь мне, – сказала она.

– Ты говорила мне, что Дони уже благословила тебя. Что прошло уже три луны с твоих последних месячных. Но вы же тогда еще были в дороге, – сказала жрица.

– Я почти уверена, что мы зачали этого ребенка после того, как пересекли ледник, – сказала Эйла. – У нас с собой оставалось очень мало горючих камней Лосадунаи, чтобы растопить лед и получить достаточно воды, чтобы напоить лошадей, Волка и напиться самим. Я даже не пыталась нагреть воду для чая и приготовить мой обычный утренний настой. Мы с трудом закончили переход через ледник, и я так устала, что не стала ничего готовить. Теперь я уже не боялась зарождения новой жизни. Мы были почти у цели. И я была счастлива, обнаружив, что беременна.

– А откуда ты узнала о таком лекарственном настое? – спросила Зеландони.

– От Изы, целительницы, которая вырастила и воспитала меня.

– И как же она объясняла его воздействие? – спросила Четырнадцатая Зеландони.

Верховная глянула на нее, пытаясь сдержать раздражение. Сама она задавала вопросы в разумной последовательности. Ей не требовалась ни помощь, ни помехи, но Эйла уже отвечала.

– Согласно верованиям Клана, дух мужского тотема борется с духом женского тотема, что вызывает женские кровотечения. Если мужской тотем сильнее женского, то он побеждает, и тогда зарождается новая жизнь. Иза рассказала мне, что определенные растения могут укрепить силу женского тотема и помочь его духу победить дух мужского тотема, – пояснила она.

– Примитивно, но я удивлена, что у них вообще есть подобные понятия, – сказала Четырнадцатая и получила строгий взгляд от Верховной.

Услышав оттенок презрения в ее голосе, Эйла порадовалась, что ничего не сказала сейчас о том, что сам мужчина, наверное, способствует зарождению новой жизни. По ее мнению, Дони не смешивала духи, так же как не было никакой борьбы и между духами тотемов, но она пришла к выводу, что Четырнадцатая или подобные ей скорее раскритикуют, чем попытаются обдумать ее слова.

– Ты сказала, что принимала эти настои во время Путешествия. Почему ты пришла к мысли, что именно они помогли тебе не забеременеть? – спросила Верховная, вновь перехватывая инициативу.

– Статус мужчин Клана во многом определяют дети их жен, особенно мальчики. Считается, что это доказывает мощь и живость мужского тотема, который является, в сущности, его внутренней силой. Иза рассказывала мне, что сама много лет принимала настои этих растений, потому что хотела унизить ее мужа. Он был жестоким мужчиной и бил ее, стремясь показать свою власть над целительницей такого высокого статуса, поэтому она решила проучить его, показав, что дух его тотема недостаточно силен, чтобы победить ее, – сказала Эйла.

– Почему же она мирилась с подобным обращением? – вновь встряла Четырнадцатая. – Почему просто не разрезала брачный узел и не нашла другого мужа?

– Женщины Клана лишены права выбора. Это решают вождь и остальные мужчины, – пояснила Эйла.

– Как это лишены права выбора! – гневно воскликнула Четырнадцатая.

– Учитывая данные обстоятельства, я сказала бы, что это показывает насколько умно поступила эта женщина, по-моему, ты называешь ее Изой? – быстро сказала Верховная, не давая возможности Четырнадцатой вклиниться и задать очередной вопрос. – Значит, всем женщинам Клана известно о пользе таких растений?

– Нет, только целительницам, и у меня сложилось впечатление, что только целительницы рода Изы знали, как приготовить запретный настой, но она готовила их для женщин, если считала, что они в этом нуждаются. Хотя вряд ли она объясняла им назначение такого лекарства. Если бы мужчины узнали о нем, то могли бы страшно рассердиться, но Изу никто не осмеливался расспрашивать. Знания целительниц не положено знать мужчинам. Они передаются по наследству только дочерям, которые сами могут стать целительницами, если проявят к этому склонность. Иза считала меня своей наследницей, – сказала Эйла.

– Я очень удивлена обширностью их целительских знаний, – заметила Зеландони, осознавая, что ее слушает много народа.

– Мамут из Львиного стойбища также понял, насколько действенны их способы лечения. В молодости он отправился путешествовать и сломал руку, перелом был очень сложным. Он забрел в одну из пещер Клана, и тамошняя целительница вылечила его так, что рука нормально срослась. Потом мы оба выяснили, что меня воспитывал тот же Клан. Вылечившая его целительница была бабушкой Изы.

Когда Эйла закончила, в шатре установилась полнейшая тишина. Она говорила почти невероятные вещи. Жрецы соседних Пещер уже слышали, как Джохарран и Джондалар убеждают людей в том, что плоскоголовые, которые, по словам Эйлы, называют себя Кланом, не являются животными. Последние дни об этом много говорили, но большинству не понравилась эта идея. Возможно, плоскоголовые немного умнее, чем полагали многие люди, но вряд ли их можно отнести к человеческому роду. А сейчас эта женщина заявляет, что они вылечили мужчину из племени Мамутои и имеют свои представления о зарождении жизни. Она даже утверждает, что их целительные методы более совершенные, чем у Зеландонии.

Вновь началось бурное обсуждение, и волнение внутри шатра уже слышали снаружи. Жрецы, охранявшие женское собрание, умирали от любопытства, желая знать, что вызывало такой шум, но им было положено ждать особого приглашения. Они знали, что не вышли еще несколько женщин, однако обычно на собраниях невест не возникало столь жарких споров.

Верховная и прежде слышала от Эйлы о древних знаниях Клана и быстро осознала глубину их понятий. Она убедилась в том, что они принадлежат к человеческому роду, и считала, что для Зеландонии важно понять все вытекающие отсюда последствия, но даже она не представляла, насколько обширны их познания. Зеландони допускала, что жизнь этих людей проходит на более простом и примитивном уровне, которого достигли также и их целительницы. Ей казалось, что Эйла получила хорошее исходное воспитание, но в дальнейшем занималась самообразованием. Видимо, она сильно недооценила знания Клана.

Предания Зеландонии рассказывали о временах, когда их племя жило более простой жизнью, но обладало обширными знаниями о пользе съедобных и лекарственных растений. Она подозревала, что множество знаний о пользе и вреде растений люди приобрели во времена глубочайшей древности. Если Клан такой древний, как Эйла, видимо, полагает, то не исключена возможность того, что их знания очень обширны. Особенно если они действительно, как отмечала Эйла, обладают особой родовой памятью, из которой могут черпать знания предков. Зеландони предпочла бы обсудить все это с Эйлой наедине, но, возможно, даже лучше, что такой разговор состоялся в присутствии многих служителей. Возможно, именно такое потрясение поможет им осознать все возможные претензии, которые Клан может предъявить им.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказала Зеландони, вновь пытаясь утихомирить спорщиков. Когда порядок наконец восстановился, она сделала заявление: – Очевидно, Эйла обладает знаниями, которые могут нам очень пригодиться. Мамутои проявили большую проницательность, приняв ее в очаг Мамонта, который, в сущности, то же самое, что наш очаг Зеландони. Позже мы поговорим с ней более подробно и выясним пределы ее знаний. Если ей действительно известно, как предотвратить зарождение новой жизни, то такое средство будет огромным облегчением для всех нас.

– Я хотела бы сказать, что оно не всегда воздействует должным образом, – вмешалась Эйла. – Муж Изы погиб во время землетрясения под обломками пещерного свода, но она была беременна, когда нашла меня. И вскоре у нее родилась дочь, Уба. Но Изе было тогда уже двадцать лет, хотя женщины Клана обычно начинают рожать гораздо раньше. Их девочки становятся женщинами в восемь или девять лет. Но это средство помогало ей многие годы и мне помогло во время Путешествия.

– Наши знания о лекарственных средствах и целительных методах зачастую бывают неточными, – сказала Зеландони. – Ведь все равно окончательное решение остается за Великой Матерью.




Джондалар обрадовался, увидев возвращающихся женщин. Он остался ждать Эйлу в лагере вместе с Волком, когда Даланар и Джохарран отправились на главную стоянку, и пообещал, что вскоре догонит их. Мартона велела Фоларе заготовить горячий чай и немного еды и пригласила Джерику и Джоплаю в гости. Мартона и Джерика поговорили о родственниках и общих знакомых, а Фолара начала рассказывать Джоплае о затеях молодежи.

Эйла посидела с ними немного, но после довольно бурного окончания собрания в Доме Жрецов ей захотелось уединиться. Сказав, что ей нужно проверить лошадей, она взяла заплечную сумку и ушла вместе с Волком. Пройдя по берегу ручья, она навестила лошадей и отправилась дальше к пруду. Подавив желание искупаться, она решила пока продолжить прогулку. Вскоре она с удивлением заметила, что едва намеченная тропа привела ее в окрестности новой пещеры, видимо, этим путем добралась сюда группа во главе с Джондаларом.

Приблизившись к пещере, она увидела, что вход, расчищенный от камней и кустарника, стал более широким и удобным. Вероятно, едва ли не каждый участник Летнего Схода уже побывал здесь по крайней мере по разу, но их следов было почти незаметно. Необычайная красота удивительного Белого Зала этой пещеры позволяла считать ее особо священной. Зеландони и вожди Пещер еще не успели всесторонне обсудить это открытие и пока лишь размышляли о возможностях и ограничениях ее использования. Традиции пока еще не сложились, она была слишком новой.

На том месте, где она разводила костерок, чтобы разжечь факел, теперь появился выложенный камнями очаг, рядом с которым лежало несколько частично выгоревших факелов. Быстро достав из сумки свой костровой набор, она развела костер, зажгла факел и направилась в пещеру.

Высоко подняв факел, она вошла в темноту первого коридора.

Проникающие во входное отверстие солнечные лучи освещали мягкий глинистый пол, на котором отпечатались самые разные следы, как босых, так и обутых ног. Рядом со следами длинной узкой ноги, вероятно, оставленными высоким мужчиной, шла череда более широких следов средних размеров – такая нога могла быть либо у взрослой женщины, либо у подростка. Еще виднелись отпечатки сандалий, сплетенных из трав или камыша, а рядом с ними размытые очертания ног, обутых в кожаные чулки, и нестройный ряд крошечных детских отпечатков. А на них отпечатались следы волчьих лап. Эйла удивилась этому, не заметив, что Волк уже пробрался в пещеру, опередив ее.

По мере продвижения в подземные глубины воздух становился более холодным и сырым. Не нужно было особой ловкости и мастерства, чтобы дойти по крайней мере до главного зала. В такую пещеру можно было прогуляться всей семьей, хотя она не годилась для жилья. В глубоких пещерах было слишком темно и влажно для жизни, особенно когда в окрестностях полно просторных, залитых светом пещер с ровным полом и навесами для защиты от дождя и снега. Однако эта пещера воспринималась как особое святилище, сокровенный вход в чрево Матери.

В сопровождении Волка Эйла прошла вдоль левой стены Белого Зала к узкому входу в следующую галерею, стены которой расширялись кверху, а потом вновь сходились, образуя сводчатый белый потолок. Она спустилась на ровный участок пола, до которого немного не доставал выросший с потолка столб. Слегка замерзнув, Эйла достала из сумки мягкую шкуру северного оленя и накинула ее на плечи. Именно в этого оленя она попала из копьеметалки перед началом охоты на бизонов, когда погиб Шевонар. С тех пор произошло так много событий, что казалось, что все это было уже очень давно. А на самом деле прошло совсем немного времени.

Дойдя до тупикового конца коридора, она вернулась к подвешенному столбу и присела на землю. Ей понравилось это уютное небольшое помещение. Подошел Волк и потерся носом о ее руку.

– Наверное, ты хочешь, чтобы тебя приласкали, – сказала она и, перехватив факел левой рукой, почесала его за ухом. Когда он вновь убежал обследовать подземные ходы, ее мысли вернулись к сегодняшнему собранию невест и к завершившим его разговорам жрецов.

Размышляя о родовых знаках, она вспомнила, что знаком Мартоны была лошадь, и подумала, какой же может быть знак у нее самой. Ей показалось интересным, что в мире Духов лошади, зубры и бизоны считались более могучими животными, более сильными, чем волки, пещерные львы или даже пещерные медведи. Там все обретало несколько иной смысл, возможно, обратный или противоположный. Погружаясь в размышления, она осознавала, как ею завладевает уже испытанное ранее чувство. Она попыталась побороть его, но оно было ей неподвластно. Вновь она словно погружалась в воспоминания, погружалась в какое-то дремотное состояние, имевшее, однако, свои особенности, она словно вновь переживала какие-то свои сны и воспоминания, смутно осознавая реальность некогда происходивших событий.




Она с тревогой чувствовала, что плохо поступила, выпив остатки жидкости из ритуальной чаши. Она следовала за мерцающими огоньками по бесконечно длинной пещере, где увидела залитых светом костра Мог-уров. Испытывая тошнотворный страх, она в странном оцепенении падала в черную бездну. Но рядом вдруг оказался Креб, он помогает, поддерживает и успокаивает ее страхи. Креб, мудрый и добрый Креб. Он понимает мир Духов.

Черная бездна распалась. Рыжеватой вспышкой хищный лев прыгает на зубра, и начинается его схватка с огромной рыжевато-коричневой дикой коровой, оглашающей окрестности страшным мычанием. Судорожно сглотнув, Эйла прижалась к твердой стене крошечной пещерки. Пещерный лев ревел, огромная когтистая лапа просунулась внутрь и оставила на ее левом бедре четыре бороздки.

– Твой тотем Пещерный Лев, – сказал старый Мог-ур.

И вновь все вокруг изменилось. Ряд огней освещал длинный извилистый коридор пещеры, высвечивая затейливые ниспадающие складки и текучие формы скальной породы. Она заметила, что одна складка напоминает длинный, плавно ниспадающий хвост лошади. Он вдруг превратился в золотистую кобылу, направляющуюся к табуну. Она ржала и помахивала темным хвостом, словно маня ее за собой. Оглянувшись, Эйла попыталась понять, где же она находится, и вздрогнула, увидев выступающего из мрака Креба. Он делал ей знаки, призывая поторопиться. Она услышала лошадиное ржание. Табун лошадей мчался к краю скалы. Она в панике устремилась за ними. У нее свело живот от ужаса. Раздались ужасные звуки, лошади падали одна за другой и кувырком скатывались куда-то вниз.

Она родила двух сыновей, двух братьев, которые даже не догадываются, что они братья. Один – высокий и светловолосый, как Джондалар, другой, постарше, похож на Дарка, хотя его лицо смутно проступает сквозь туман. Два брата приближаются друг к другу, сходясь в центре пустынной, продуваемой ветрами степи. Жуткое волнение охватывает ее; должно случиться нечто ужасное, она должна предотвратить это. Потрясенная до глубины души, она вдруг понимает, что один ее сын хочет убить другого. Вот они сходятся, и она пытается дотянуться до них, но плотная вязкая стена не пускает ее. Они стоят уже почти рядом с поднятыми, словно для удара, руками. Она кричит в ужасе…

– Очнись, дитя! – сказал Мамут. – Это всего лишь знак, послание.

– Но один убьет другого! – кричит она.

– Это лишь образная картина, Эйла! – сказал Мамут. – Ты должна постичь ее истинный смысл. У тебя есть Дар. Помни, в мире Духов все перевернуто с ног на голову, надо научиться толковать его видения.




Эйла вздрогнула, уронив факел. Нащупав древко, она успела поднять его, пока огонь не погас, и пригляделась к висячему столбу, который на первый взгляд, казалось, что-то поддерживал, а на самом деле даже не доставал до пола. Он был перевернут вверх ногами. Она поежилась. И вдруг столб превратился в прозрачную вязкую стену. За ней кувыркались лошади, переворачиваясь с ног на голову и падая со скалы.

Волк вновь уткнулся в нее носом, взвизгнул и отбежал, вернулся опять и вновь тявкнул. Поднявшись на ноги, Эйла посмотрела в его сторону, пытаясь разогнать туман в голове.

– Что тебе нужно, Волк? Что ты хочешь сказать мне? Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? Да?

Они поднялись по второй галерее, и, войдя в помещение Белого Зала, она заметила огонек другого факела, он приближался со стороны входа. Державший тот факел человек, очевидно, также заметил огонь ее факела, хотя он уже тихо шипел, угасая. Эйла пошла быстрее, но факел все же погас всего через пару шагов. Она остановилась и заметила, что второй светильник уже быстрее движется ей навстречу. Она облегченно вздохнула, но когда глаза ее попривыкли к темноте, поняла, что слабый солнечный свет сюда все-таки проникает, и в любом случае можно было бы найти путь к выходу. Тем не менее она обрадовалась, что кто-то идет в пещеру.

– Это ты! – одновременно с удивлением воскликнули встретившиеся.

– Я не знал, что здесь кто-то есть, иначе не стал бы тревожить тебя.

– Я рада тебя видеть, – перебивая его, сказала Эйла и улыбнулась. – Я правда рада тебе, Брукевал. Мой факел погас.

– Я видел, – сказал он. – Почему ты не выходишь? То есть если ты готова уйти.

– Я пробыла здесь слишком долго, – сказала она. – Мне холодно. Я с удовольствием погрелась бы на солнце. Мне следовало быть поосторожнее.

– Да, в этой пещере легко размечтаться. Она так прекрасна и пробуждает что-то… даже не знаю… какие-то особые чувства, – сказал он, освещая дорогу, когда они направились к выходу.

– Это точно, значит, тебе тоже так показалось!

– Должно быть, ты была потрясена, обнаружив ее. Мы так часто бывали на этом склоне, что не хватило бы и самого большого счетного слова, однако никто не нашел ее, пока ты не пришла, – заметил Брукевал.

– Меня потрясло не то, что я нашла новую пещеру, а то, что увидела внутри ее. По-моему, Белый Зал способен потрясти любого, кто впервые увидит его. Ты уже приходил сюда? – спросила Эйла.

– Да. Все столько говорили о ней вчера, что я уже в сумерках взял факел и пошел посмотреть. У меня было мало времени, солнце уже садилось. Но я понял, что надо вернуться сюда еще раз сегодня, – сказал Брукевал.

– Что ж, мне повезло, что ты вернулся, – сказала Эйла, поднимаясь по наклонному ходу входной галереи. – Наверное, я смогла бы найти выход, сюда проникает немного света, и Волк мог бы помочь мне, но мне даже не высказать, какое сильное облегчение я испытала, увидев огонек приближающегося факела.

Опустив глаза, Брукевал увидел волка.

– Да, я уверен, что он смог бы помочь тебе. А я и не заметил, что он здесь. Он тоже особенный зверь, правда?

– Для меня – да. Ты еще не познакомился с ним? У нас есть своеобразный ритуал знакомства. Тогда он узнает, что ты его друг, – сказала Эйла.

– Я предпочел бы стать твоим другом, – сказал Брукевал.

Он сказал это таким тоном, что Эйла незаметно, как воспитанная женщина Клана, глянула на него. Ей вдруг стало еще холоднее, словно по коже пробежал мороз, вызванный дурным предчувствием. Его слова явно подразумевали нечто большее, чем желание завязать чисто дружеские отношения. Она почувствовала его томление, но решила, что не стоит обращать на него внимание. С чего бы Брукевалу тосковать о ней? Они ведь едва знакомы. При выходе из пещеры Эйла улыбнулась ему, отчасти чтобы скрыть свое беспокойство.

– Тогда давай представим тебя Волку, – сказала она и, взяв руку Брукевала, поднесла ее к носу зверя.

Чтобы заслужить ее похвалу, Волк, как водится, обнюхал руку Брукевала.

– По-моему, я еще не успел сказать тебе, как восхищался тобой в тот день, когда ты осадила Марону, – сказал он, закончив ритуал знакомства. – Она бывает жестокой и злобной. Я ее знаю, в детстве мне пришлось жить с ней. Мы с ней в родстве, дальние родственники, но ее мать оказалась ближайшей родственницей моей умершей матери, которая могла бы выкормить малыша, и ее вынудили взять меня. Она позаботилась обо мне, но ей это не нравилось.

– Признаюсь, что мне не слишком-то нравится Марона, – сказала Эйла, – но говорят, что она не может иметь детей. Если это правда, то мне очень жаль ее.

– Вопрос в том, не может или не хочет? Некоторые считают, что она просто старается избавиться от новой жизни, как только она появляется в ней. В любом случае вряд ли она станет хорошей матерью. Она не понимает, как можно думать о ком-то, кроме себя, – сказал Брукевал. – Не то, что Ланога. Вот она будет замечательной матерью.

– В сущности, она уже ею стала, – уточнила Эйла.

– И благодаря тебе у Лоралы есть все возможности, чтобы вырасти здоровой, – сказал он. Его взгляд вновь вызвал у Эйлы чувство беспокойства. Посмотрев вниз, она рассеянно потрепала Волка по голове.

– Не я, а кормящие матери помогают ей, – сказала Эйла.

– Но никто ведь не дал себе труда выяснить, что эта малышка осталась без молока, в общем, никто не проявил желания помочь Лорале. Я видел тебя с Ланогой. Ты обращалась с ней так, словно она заслуживает внимания.

– Разумеется, заслуживает, – сказала Эйла. – Она удивительная девочка и вскоре станет замечательной женщиной.

– Так-то оно так, но ее семья имеет самый низкий статус в Девятой Пещере, – заметил Брукевал. – Я бы выбрал ее себе в жены и поделился с ней своим статусом, хотя мне от этого никакого проку, но сомневаюсь, что она захочет жить со мной. Я слишком стар для нее, а кроме того… в общем… женщины вообще не любят меня. Будем надеяться, что она найдет кого-то достойного.

– Да, будем надеяться. Но почему, Брукевал, ты считаешь, что женщины не любят тебя? – спросила Эйла. – Насколько я поняла, твой статус в Девятой Пещере достаточно высок, и Джондалар говорил, что ты прекрасный охотник и твой вклад в Пещеру достаточно велик. Джондалар высоко ценит тебя, Брукевал. Если бы я была женщиной Зеландонии и искала себе подходящего спутника жизни и если бы я не собиралась стать женой Джондалара, то обязательно обратила бы внимание на тебя. У тебя есть множество достоинств.

Он пристально посмотрел на нее, пытаясь осознать, серьезно ли она говорит, или готова разразиться унизительным смехом, как обычно делала Марона. Но Эйла, похоже, говорила искренне, от чистого сердца.

– Да, к сожалению, сейчас тебе никто не нужен, – сказал Брукевал, – но если когда-нибудь у тебя появится такая потребность, то дай мне знать, – с улыбкой сказал он, пытаясь представить свои слова шуткой.

Брукевал понял, что именно о такой женщине всегда мечтал, в тот самый момент, как увидел ее. Сложность только в том, что она помолвлена с Джондаларом. «Вот счастливчик, – подумал он, – хотя ему всегда везло. Я надеюсь, он будет ценить то, что имеет, а если нет, то я всегда буду наготове. Я принял бы ее не раздумывая, если бы она захотела меня».

Услышав звуки голосов, они посмотрели вперед и увидели, что со стороны лагеря Девятой Пещеры к ним приближаются несколько человек. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать этих двух, так похожих друг на друга, высоких мужчин. Эйла улыбнулась и помахала рукой Джондалару и Даланару. Они тоже узнали ее и помахали в ответ. Две шедшие рядом с ними высокие молодые женщины меньше походили друг на друга, но считались родственницами, конечно, их родство было дальним, хотя обе имели близкую родственную связь с Джондаларом. Зеландони объяснила Эйле, как сложны семейные связи Зеландонии, и сейчас, глядя на приближающуюся компанию, она задумалась о том, что же их связывает.

В племени Зеландонии только дети одной женщины считались родными братьями и сестрами; дети, живущие в очаге одного мужчины, считались родственниками или сводными братьями и сестрами. Джондалар и Фолара были братом и сестрой, поскольку родились у одной матери, хотя мужчины их очагов были разными; Джоплая была его сводной сестрой, поскольку они жили в очаге одного и того же мужчины, хотя и имели разных матерей. И несмотря на отсутствие кровного родства, было понятно, что они родственники. Такие сводные братья и сестры, их еще называли очаговой родней, считались слишком близкими и не могли основать семейный союз.

Завершал эту компанию Экозар, с которым была помолвлена Джоплая. Он также выделялся своим видом и размерами, как и высокие мужчины, особенно для Эйлы. Джоплае и Экозару также предстояло скоро пройти Брачный ритуал, как и Джондалару с Эйлой, а пары, соединившиеся на одной церемонии, обычно становились близкими друзьями. Ей хотелось, чтобы так и случилось, но вряд ли это возможно, учитывая, как далеко они живут. Когда они подошли ближе, Эйла заметила, что Джоплая то и дело поглядывает на Джондалара, и, к собственному удивлению, не расстроилась. Она сочувствовала ее положению и понимала грусть Джоплаи. Она также когда-то была помолвлена с другим человеком, но у Джоплаи не было никакого шанса изменить положение.

Близкие родственники зачастую росли вместе или жили рядом и знали, что при таком тесном родстве им нельзя думать о соединении. Но когда Джондалар пришел жить к мужчине его очага, после драки, в которой он выбил два передних зуба мужчине, ныне известному под именем Мадроман, он был уже юношей. Дочь очага Даланара, Джоплая была немного моложе его, но в детстве они ничего не знали друг о друге.

Даланар был счастлив, что дети его очага будут жить вместе, и хотел, чтобы они получше узнали друг друга. Он решил, что они смогут больше общаться, если он будет обучать их обоих искусству обработки кремня. На самом деле это была отличная идея, но он не мог предвидеть, какое впечатление этот похожий на него самого юноша произведет на Джоплаю. Она всегда восхищалась мужчиной ее очага, и когда появился Джондалар, ее восхищение с легкостью переключилось на этого близкого родственника. Джерика прекрасно поняла чувства дочери, в отличие от Даланара и Джондалара. Джоплая обычно в шутливой форме говорила о своих чувствах к нему, и они, понимая, что близкие родственники не могут стать любовниками, даже не думали, что за этими шуточками может скрываться нечто гораздо более серьезное.

Пещера Ланзадонии, которой руководил Даланар, была не слишком многочисленна, и никто в ней не мог особенно заинтересовать красивую и умную девушку. После ухода Джондалара в Путешествие Джерика как-то раз уговорила Даланара отправиться всей Пещерой Ланзадонии на Летний Сход Зеландонии. Оба они надеялись, что Джоплая подыщет там себе пару, и множество молодых мужчин действительно увлеклись ею, но она испытывала другие чувства и смущалась под любопытными взглядами людей. Ни с кем ей не было так хорошо, как с ее сводным братом Джондаларом.

Она узнала, что иногда сводные братья и сестры все-таки женятся – точнее сказать, дальние родственники, – но она предпочла забыть об этом уточнении и мечтала, что за время Путешествия Джондалар поймет, что он любит ее так же, как она любит его. Она понимала, что ее мечты вряд ли исполнятся, но страстно надеялась, что когда-нибудь он вернется домой и скажет, что она его единственная настоящая любовь. Вместо этого он вернулся с Эйлой. Несмотря на подавленное состояние, она заметила, как он любит эту чужеземку, и поняла, что ее мечта рассеялась как туман.

Единственным мужчиной, к которому она прониклась хоть какой-то симпатией, был новый член Пещеры Даланара, Экозар, на него тоже все таращились, где бы он ни появился, как на человека смешанных духов. Именно Джоплая помогла ему прижиться в Пещере, и он понял, что Даланар и Ланзадонии приняли его, и она даже помогла ему научиться правильно говорить. Кроме того, только ей удалось выпытать у него его историю.

Его мать изнасиловал мужчина из племени Других, который также убил ее мужа. Когда она родила мальчика, то ее прокляли смертным проклятием, как женщину, приносящую несчастье, поскольку ее мужа убили, а ее сын родился уродом. Она покинула Клан, готовясь к смерти, но ее спас Андован, пожилой мужчина, сбежавший от жестокости вождя Шармунаи. Некоторое время он прожил в одной из Пещер Зеландонии, но не смог приспособиться к жизни этих людей с такими непривычными ему обычаями. Он покинул их и жил в одиночестве, пока не нашел женщину Клана с ребенком. Они вдвоем вырастили его. Экозар научился знаковому языку Клана от матери и разговаривал также на языке Андована, который уже представлял собой некую смесь языков Шармунаи и Зеландонии. Но когда юноша достиг зрелости, Андован умер. Его мать не смогла жить одна и погибла из-за того, что на нее наложили смертное проклятие. Она умерла вскоре после Андована, оставив Экозара одного.

Юноше не хотелось жить одному. Он пытался вернуться в Клан, но там его сочли уродом и отказались принять. И хотя он умел говорить, в Пещерах его также не принимали, считая выродком, порождением смешанных духов. От отчаяния он попытался покончить с собой, но, придя в себя, увидел улыбающееся лицо Даланара, который нашел его, раненного, но не смертельно, и притащил в свою Пещеру. Ланзадонии приняли его, и он стал преклоняться перед высоким вождем, но полюбил именно Джоплаю.

Она хорошо с ним обращалась, разговаривала, слушала его, даже сшила для него прекрасно отделанную тунику для ритуала его усыновления племенем Ланзадонии. Он любил ее очень сильно и страдал, даже не надеясь на взаимность. Он долго таил свои чувства, но наконец набрался смелости и спросил, не хочет ли она стать его женой, и едва смог поверить в то, что она в итоге согласилась на его предложение. Это случилось после того, как вернулся ее сводный брат, Джондалар, который привел с собой Эйлу, и они оба сразу же понравились Экозару. Они общались с ним так, словно он был самым обычным человеком.

Где бы ни появился Экозар, люди начинали удивленно поглядывать на него. Сочетание черт, унаследованных им от Клана и от Других, было не слишком привлекательным. Ростом он не выделялся среди мужчин Других, но от Клана ему достались довольно короткие кривоватые ноги, мощный бочкообразный торс и волосатое тело. Его шея была довольно длинной, он умел говорить и даже имел небольшой подбородок, как у Других, хотя слегка срезанный и не явно выраженный. Его большой нос и тяжелые надбровные дуги с густыми, сросшимися бровями также достались ему от Клана. Но по росту и осанке он не отличался от мужчин Других.

Большинству людей его внешность казалась диковинной, словно его сложили из несочетаемых частей, но только не Эйле. Она выросла в Клане и усвоила их критерии красоты. Она всегда считала себя слишком большой и уродливой. Ее также считали слишком высокой, а черты ее лица слишком невыразительными и уплощенными. И хотя ей казалось, что смешанный вид смотрится привлекательно, для всех остальных Экозар оставался исключительно уродливым, за исключением его глаз. Подернутые влагой, темные по вечерам, но с искрящимися ореховыми крапинками на солнце, его большие темно-карие глаза были очень выразительными, даже неотразимыми и очень умными, а когда он смотрел на Джоплаю, они так и светились любовью.

Джоплая не любила его, но испытывала к нему добрые родственные чувства и искреннее уважение. Люди обычно разглядывали ее иноземную красоту, и она по-прежнему чувствовала свое отличие, ей не нравилось это так же, как ему. Кроме того, с ним она чувствовала себя спокойно и уютно. И решила, что раз уж не может соединиться с любимым человеком, то лучше всего выбрать мужчину, который любит ее, а она понимала, что никто не будет любить ее сильнее Экозара.

Когда эта компания подошла ближе, Эйла заметила, как напрягся Брукевал. Он уставился на Экозара, и в его взгляде не было и намека на дружелюбие. И тут она осознала, в чем их сходство и различие. Экозар был ребенком смешанных духов в первом поколении, его мать была женщиной Клана. А Брукевала родила женщина уже смешанных духов, а женщиной Клана была его бабушка. Характерные черты Клана более резко проявлялись у Экозара, но для нее, как и для всех остальных – смешение черт было очевидным в обоих случаях. Брукевал, однако, больше походил на Других, чем Экозар.

Научившись понимать, что считают привлекательным Другие, Эйла по-прежнему считала привлекательными резко выраженные черты Клана. Именно это она и имела в виду, говоря Брукевалу, что ей не понятно, почему он считает, что не нравится женщинам. Она допускала, что могла бы увлечься им, если бы жила в племени Зеландонии и еще не полюбила Джондалара. Но пока она еще, в сущности, не являлась Зеландонии и осознала, что ее лично Брукевал совсем не привлекает. Она считала его красивым и достойным членом племени, однако ее беспокоило его странное поведение. Больше всего он напоминал ей Бруда, вождя воспитавшего ее Клана, и она поняла почему, заметив сейчас, как он взглянул на Экозара.

– Привет, Брукевал, – с улыбкой сказал Джондалар, подходя к нему. – По-моему, ты знаком с Даланаром, мужчиной моего очага, но знаешь ли ты мою сводную сестру Джоплаю и ее будущего мужа Экозара? – Джондалар собирался провести ритуал знакомства, и Экозар с готовностью протянул руки, но Брукевал решительно отмел это предложение.

– У меня нет никакого желания дотрагиваться до плоскоголового! – заявил он, спрятав руки за спину, и, развернувшись, быстро пошел прочь.

Все были потрясены. В итоге первой заговорила Фолара.

– Какой же он грубиян! – сказала она. – Я знаю, что он винит плоскоголовых в смерти его матери… хотя, наверное, теперь их следует называть Кланом, – но его выходка непростительна. Я знаю, что мать, как никто другой, старалась научить Брукевала прилично вести себя. Она пришла бы в ужас от такого хамства.

– Моя мать, конечно, была из племени плоскоголовых или из Клана. Вы можете называть их, как хотите, но сам я не принадлежу к ним, – сказал Экозар. – Я член племени Ланзадонии.

– Разумеется, – сказала Джоплая, беря его под руку. – И вскоре мы с тобой будем жить одной семьей.

– Понятно, что в роду Брукевала также были люди Клана, – заметил Даланар. – Это очевидно. Если ему неприятно общаться с подобными людьми, то как же он уживается сам с собой?

– Плохо. В том-то и заключается его беда, – сказал Джондалар. – Брукевал ненавидит сам себя. Над ним много подшучивали в детстве, мальчишки обзывали его плоскоголовым, и он всегда яростно отрицал это.

– Но он не в силах изменить собственную натуру, как бы ни пытался отрицать ее, – сказала Эйла.

Никто из них не старался говорить потише, а у Брукевала был отличный слух. Он слышал все, что было сказано. Он обладал еще одним качеством Других, которого недоставало людям Клана, он умел плакать, и сейчас его глаза наполнились слезами. «И она заодно с ними, – мысленно сказал он после замечания Эйлы. – Я думал, что она по-другому относится ко мне. Надеялся, что она сможет полюбить меня, если Джондалар уйдет, а она тоже считает меня плоскоголовым. Она обманула меня. Она никогда не полюбит меня. – От этих мыслей он рассердился еще больше. – Несправедливо с ее стороны обнадеживать меня, если она даже не считает меня человеком. Я не плоскоголовый, она может говорить все, что угодно, пусть они все говорят, что угодно. Я не плоскоголовый!»




Было еще темно, но небеса уже слегка посинели, и вершины холмов на востоке украсились золотистой каймой, когда отряд, состоящий из охотников Девятой Пещеры Зеландонии и Первой Пещеры Ланзадонии, вышел из их объединенного лагеря. Освещая дорогу факелами, они добрались до поля, где Джондалар демонстрировал копьеметалку, и обрадовались, увидев, что ритуальный костер уже горит посреди этой большой, хорошо утоптанной площади, которая еще недавно была цветущим лугом. Часть охотников уже собралась здесь. Небо посветлело, и поднимающийся над Рекой холодный туман расползался по прибрежным рощицам и кустарникам и плутал между людьми, стоявшими вокруг костра.

Утренний птичий хор оглашал окрестности волнующей и трепетной песней, перекликавшейся с тихим гулом голосов, окрашенных оттенками надежды. Держа поводок Уинни, Эйла встала на колени и обняла Волка за шею, потом с улыбкой взглянула на Джондалара, который успокаивающе поглаживал Удальца. Она с интересом поглядывала кругом; такого многочисленного охотничьего отряда ей еще не приходилось видеть. Казалось, здесь собралась бесчисленная толпа. Она вспомнила, что Зеландони обещала научить ее большим счетным словам, и решила позже напомнить ей об этом. Ей хотелось бы узнать, сколько человек пришли на это поле.

Женщины, которым предстояло участвовать в Первом Брачном ритуале, обычно не принимали участия в этой охоте, на них накладывались определенные ограничения, и, кроме того, в эти дни у них было много других важных дел. Верховная провела с Эйлой беглую репетицию, сочтя, что у нее есть уважительная причина для такого участия. На сей раз, охотники нуждались в ее помощи, поскольку хотели проверить возможности использования лошадей и нового оружия Джондалара. Эйла обрадовалась, что ей разрешили присоединиться к охотничьему отряду, несмотря на предстоящий Брачный ритуал. Ей всегда очень нравилось охотиться. Если бы она не научилась охотиться, то, возможно, не выжила бы одна в своей долине, такое умение придавало ей чувство уверенности в собственных силах.

Хотя часть помолвленных женщин умела охотиться, только одна из них постаралась присоединиться к первой охоте. И поскольку для Эйлы уже сделали исключение, то ей также дали разрешение. По молодости многие девушки любили ходить на охоту, так же как юноши. После достижения зрелого возраста многие из них продолжали охотиться в основном за компанию с друзьями. Лишь некоторые любили сам процесс охоты, но когда женщины обзаводились семьей и детьми, то у них появлялось столько дел, что они с удовольствием предоставляли охотничий промысел мужчинам. Именно тогда они начинали осваивать другие ремесла и искусства, что повышало их статус и способности к деловому обмену необходимыми вещами, эти занятия позволяли им оставаться с детьми. Но женщины, ходившие в юности на охоту, считались более желанными невестами. Они понимали опасности охоты, могли по достоинству оценить успехи и посочувствовать неудачам своих мужей.

Вчера вечером Эйла вместе с большинством вождей и некоторыми охотниками присутствовала на ритуале Поиска, проведенном жрецами, но только наблюдала, а не участвовала в нем. Поиск показал, что большое стадо зубров собралось в соседней долине, очень удобной для охоты, и было решено отправиться для начала туда, хотя наверняка никто ничего не знал. Используя магические ритуалы, жрецы могли «увидеть» там животных во время обряда Поиска, но на следующий день зубры могли оказаться уже совсем в другом месте. Однако роскошные луговые травы этой долины очень привлекали рогатых травоядных, и даже если зубры ушли, то, вероятно, их место могли занять какие-то другие травоядные. Тем не менее, все надеялись найти зубров, поскольку эти крупные животные собирались летом в большие стада, в изобилии обеспечивая людей вкусным мясом.

При нормальном питании взрослый самец зубра достигал шести футов и шести дюймов в холке и весил почти три тысячи фунтов, то есть в два с половиной раза выше и более чем в два раза тяжелее своего самого большого одомашненного потомка. Он выглядел как обычный бык, но был таким огромным, что своими размерами приближался к мамонту. Зубры любили жевать траву, нежную зеленую травку, а не жесткие ветки и листву деревьев. Они предпочитали пастись на полянах, лесных опушках, низинных лугах, избегая холмов. Осенью они подкреплялись также желудями и орехами, наряду с семенами зерновых растений, накапливая запасы жира на голодное зимнее время, в которое не станут пренебрегать и более грубой пищей.

Длинношерстная шкура такого быка была, как правило, темной, лишь по спине проходила более светлая полоса. Голову его украшали объемистая грива густых и волнистых волос и два длинных и довольно тонких рога, светло-серый цвет которых становился заметно темнее на острых концах. Коровы были менее крупными, их более светлая шкура зачастую имела рыжеватый оттенок. Как правило, четвероногим хищникам доставались либо очень старые, либо совсем молодые животные. Здоровенный взрослый бык не боялся никаких охотников, включая человека, и не старался избежать встречи с ними. Особенно во время осеннего сезона спаривания, хотя, не ограничиваясь им, он был готов к схватке и в разъяренном состоянии легко пронзал рогами человека или волка и подбрасывал его в воздух, а мог даже забодать до смерти пещерного льва. Зубры были быстрыми, сильными, проворными и очень опасными.

Как только рассвело, охотники отправились в поход. Они шли быстро и вскоре заметили в долине стадо зубров, когда солнце еще не успело толком вскарабкаться на небо. С одной стороны долина представляла собой вполне просторный каньон, склоны которого сходились в узкое ущелье и вновь расширялись, образуя природный загон. Из него, конечно, имелось несколько узких выходов, но это место уже использовалось раньше для загонной охоты, хотя не больше одного раза в год. Запах крови, остающийся после большой охоты, заставляет животных уходить подальше, и лишь зимние снега способны смыть его дочиста. Но эти выходы оставались перегороженными до лучших времен, и сейчас несколько охотников обошли долину с другой стороны, чтобы убедиться в их исправности и выбрать удобные позиции для метания копий. Волчий вой, не так уж плохо исполненный, по мнению Эйлы, послужил сигналом готовности. Ее предупредили об этом, и она обняла морду Волка, чтобы удержать его от попытки ответить на этот вой. Ответом должно было стать громкое карканье.

Остальные охотники постепенно приближались к стаду, стараясь не потревожить его раньше времени – сложная задача при таком количестве людей. Эйла и Джондалар шли в последних рядах, не желая, чтобы запах Волка ускорил события. Услышав карканье, они вскочили на лошадей и пустили их галопом, Волк бежал рядом с ними. Быстрота и мощь взрослых самцов слегка нивелировалась стадом, включавшим много молодняка. Пронзительного охотничьего гиканья и вида странных дергающихся предметов было достаточно, чтобы перепугать их, и молодняк начал спешно отступать, увлекая за собой остальное стадо. А от двух странных лошадей, которые, крича и размахивая большими лоскутами кожи, подскакали совсем близко, и от запаха Волка стадо слепо помчалось прямо в сторону загона.

Узкое ущелье заставило зубров замедлить бег, и они, сгрудившись, продвигались в загон. Долина заполнилась пылью, ревом, мычанием и топотом копыт; часть животных пыталась вырваться из этого хаоса и найти любой другой путь. Но люди, лошади и волк успевали повсюду, вынуждая их поворачивать назад, однако в конце концов один упрямый старый бык впал в настоящую ярость. Он стоял как вкопанный и бил копытом о землю, угрожающе наклонив рогатую голову, но его свалили два стремительно промелькнувших дротика, выпущенные из копьеметалок. Осев на землю, он завалился на бок. Почти все стадо уже проскочило в загон, и выход был закрыт. Потом началась бойня.

Разнообразные копья устремились на пойманных в ловушку животных: длинные и короткие с кремневыми или костяными наконечниками. Охотники сменяли друг друга около узких перегородок, защищая их от мощных ударов рогов и копыт. Некоторых повергли на землю дротики, выпущенные из копьеметалок охотников, уже успевших слегка овладеть новым оружием. Сейчас как раз удобно было проверить свои успехи в деле, поскольку пара промашек ничего не решала, ведь зубры уже никуда не уйдут, разве что отправятся в мир Духов, упав на грудь Великой Земной Матери.

За одно утро Зеландонии надолго обеспечили мясом все племя, учитывая, разумеется, праздничную трапезу Брачного ритуала. Как только зубров загнали в ловушку, в лагерь отправили гонца, и второй большой отряд вскоре вышел на подмогу первому, а когда в загоне упал последний бык, все устремились в него, спеша начать разделку и копчение туш для отправки их на хранение.

Существовало несколько способов хранения. Благодаря близости ледника и слою вечной мерзлоты ледяные ямы использовались как своеобразные холодильники для сохранения свежести мяса. Свежее мясо также хранили в глубоких водоемах, прудах или тихих речных заводях. Завалив мясные склады грудами камней и пометив их длинными шестами, люди с легкостью находили их в нужное время, там мясо могло пролежать целый год, практически не испортившись. Сушеное мясо могло храниться несколько лет. Процесс сушки ранним летом осложняли мясные мухи, способные быстро испортить мясо, вывешенное на солнце и ветер для просушки. Дымные костры отгоняли самых вредных из этих насекомых, но людям приходилось подолгу торчать в этом едком дыму, постоянно следя за процессом сушки. Однако это было необходимо для создания дорожных припасов.

Шкуры также имели крайне важное хозяйственное значение. Из них изготавливали много полезных вещей, начиная от разнообразной кухонной утвари и кончая одеждой, стенными панелями и перегородками для зимних жилищ. Перетопленный жир употреблялся в пищу и для освещения домов; из шерсти получали волокна для вязки и плетения материалов, для набивки подушек и шитья теплой одежды; сухожилия разделялись на жилы для изготовления разных снастей и веревок для различных нужд. Из рогов можно было сделать сосуды, различные подвесные крюки и даже украшения. Зубы шли на изготовление бус и инструментов. Кишки использовались для водонепроницаемых покрывал или для приготовления вкусных колбас, набитых мясом и жиром.

Кости имели самое разнообразное применение. Они шли на изготовление кухонной утвари, тарелок, резных костяных фигурок и оружия, их также разбивали, добывая питательный костный мозг, или сжигали в качестве топлива. Ничто не пропадало впустую. Даже копыта и обрывки шкур кипятили для получения клейких и вязких мазей. В сочетании с жилами, к примеру, они помогали закрепить наконечники стрел, рукоятки ножей и составные древки копий. Клей также использовали для присоединения жесткой подошвы к мягким кожаным чулкам.

Но сначала с животных надо было снять шкуры, разделить на части и отправить мясо на хранение, и все это как можно быстрее. Выставлялась охрана, чтобы отпугивать воров, плотоядных других видов, готовых поживиться чужой добычей любыми доступными им способами. Такое множество забитых зубров приманивало к себе всех хищников. Первыми Эйла заметила подкрадывающихся гиен. Почти машинально она вытащила пращу и направила Уинни в сторону этой стаи.

Ей пришлось спешиться, чтобы запасти камней, но быстрота, с которой она расправилась с ними, была достаточной причиной для того, чтобы ей и Джондалару сразу поручили охрану. Почти все умели разделывать туши, даже подростки, но чтобы отгонять хищников, требовались определенная сноровка и охотничье мастерство. Внимание Волка привлекла волчья стая. Ему не терпелось прогнать этих чужаков от добычи его стаи, но Эйла не разрешила ему. Еще хуже были злобные и задиристые росомахи. Парочка таких хищников, вероятно, самец и самка, соединившихся на брачный сезон, обстреляли одну корову из своих мускусных желез. От нее исходила такая вонь, что, вытащив из нее копье, несколько человек оттащили тушу подальше, предоставив ее на растерзание росомахам или любым другим хищникам, желающим принять участие в дележе добычи, – нелегкая задача, поскольку росомахи, как известно, не подпускали к своей добыче даже львов.

Эйла заметила горностаев, одевшихся в летние коричневатые шубки, хотя с приходом зимы они станут белоснежными, за исключением черных пятнышек на концах хвостов. Поблизости бродили лисицы, рыси и пятнистые снежные барсы, а издали на эту шумную долину поглядывал прайд пещерных львов, впервые увиденных Эйлой в этих краях. Окраска здешних львов была бледной, обычно желтоватой, но эти были почти белые. Сначала ей показалось, что там одни самки, но повадки одной из них привлекли ее внимание. Это был самец, но без гривы! Когда она спросила об этом Джондалара, он сказал, что у здешних пещерных львов не бывает гривы; его как раз удивили гривастые львы восточных земель.

В небесах парили крылатые хищники, поджидавшие своего шанса, чтобы спикировать на добычу. Грифы и орлы, почти не тратя сил, плыли на восходящих потоках теплого воздуха, поддерживаемые большими распростертыми крыльями. Коршуны, соколы и бородачи-ягнятники парили и пикировали вниз, порой сражаясь с исполненными достоинства воронами и крикливыми воронами. Мелким грызунам и рептилиям было легче проскользнуть или проползти сюда и спрятаться от людей, однако эти мелкие хищники зачастую сами становились добычей. В конце концов, все здесь будет подчищено самой мелкой живностью, насекомыми. И при всем усердии охранников часть этих хищников могла получить по заслугам, до того как закончится разделка и копчение охотничьих трофеев, ведь при удачном раскладе охотники могли попутно разжиться и приличными меховыми шкурами.

Удачная первая охота Летнего Схода была добрым знаком. Она предвещала благополучный год для всех Зеландонии и, в частности, сулила счастливую жизнь будущим семейным парам. Празднество Брачного ритуала произойдет сразу после того, как мясо и другие продукты будут перенесены в лагерь и уложены на хранение в надежно укрытые места, предохраняющие их от порчи и от разграбления четвероногими плотоядными.

Как только волнение и дела, связанные с охотой закончились, все внимание Летнего Схода обратилось к предстоящему бракосочетанию. Эйла едва могла дождаться его, хотя и сильно нервничала. Джондалар испытывал такие же чувства. Они часто переглядывались, обмениваясь почти робкими улыбками, и надеялись, что все пройдет хорошо.




Глава 30


Зеландони пыталась выкроить время, чтобы поговорить с Эйлой с глазу на глаз о лекарственных настоях, помогающих предотвратить зачатие, да так и не сумела. Они обе были вечно заняты. Поскольку в последней охоте участвовали все Пещеры Зеландонии, Верховной пришлось проводить особые обряды для умиротворения духа зубра и большие благодарственные ритуалы Великой Матери за жизни всех тех животных, что пожертвовали собой ради жизни Зеландонии.

Охота прошла более чем успешно, и понадобилось больше времени для выполнения всех связанных с ней дел. Нарезали мясо, делили перетопленный жир. Шкуры также необходимо было либо обработать, либо свернуть и сложить их на хранение в подземные ледяные кладовые вместе с мясом и костями, и этим делом занимались большинство людей, включая даже невест. Бракосочетание могло немного подождать.

Верховная смирилась с этой задержкой, но жалела лишь, что не успела более обстоятельно поговорить с Эйлой до выхода на Летний Сход. Кто бы мог подумать, что молодая девятнадцатилетняя женщина – хотя Эйла, видимо, считала себя уже далеко не молодой – может обладать столь обширными знаниями? Она выглядела совсем простодушной и бесхитростной и казалась поэтому какой-то неопытной. Однако Зеландони приходила к пониманию, что она сильно недооценивала Эйлу. Она знала, что никогда не следует недооценивать незнакомцев, но почему-то не последовала собственным мудрым выводам.

А теперь у Верховной появилось много неотложных дел. Отказавшись от заведенного порядка, жрецы решили провести ритуал Первой Радости до Брачного ритуала по весьма важной причине. До ритуала Первой Радости все достигшие зрелости женщины считались девушками, и им не полагалось делить Дары Радости Великой Матери. Во время ритуала Первой Радости под строгим и внимательным наблюдением очага Зеландони девушки становились женщинами, способными воспринимать духов зарождения новой жизни. Но ритуалы Первой Радости всегда проводились только во время Летнего Схода, и обычно какое-то время после их первых месячных и до обряда инициации девочки пребывали в неопределенном положении. Именно в этот период мужчины находили их невероятно соблазнительными, вероятно, потому, что общение с ними было запрещено.

В конце Летнего Схода обычно проводили вторую подобную церемонию для девочек, достигших зрелости в летний сезон, но труднее было пережить долгий холодный сезон между Сходами. Молодые и даже немолодые мужчины постоянно увивались вокруг достигших половой зрелости девушек, а празднества Почитания Матери склоняли этих юных женщин к осознанию собственных желаний и потребностей, особенно тех, кто достиг возраста зрелости осенью. Ни одна мать не пожелала бы своей дочери достичь зрелости осенью, ведь им приходилось дожидаться обряда инициации всю долгую и темную зиму.

Не дождавшихся ритуала Первой Радости клеймили позором, но часть девушек неминуемо уступала настойчивым уговорам мужчин. И не важно, какими словами их соблазнили, в результате такой уступчивости девушек считали менее подходящими на роли будущих жен, поскольку их поведение показывало отсутствие достаточного самообладания и сдержанности! Некоторые защищали их, говоря, что нечестно клеймить позором женщину из-за того, что, будучи девушкой, она по простодушию своему нарушила общепринятые обычаи. Но другие говорили, что они не прошли серьезное испытание главных черт характера, врожденной целостности, силы духа и стойкости, которые считались важными достоинствами женщины.

Матери неизбежно заручались поддержкой Зеландони, пытаясь скрыть подобную провинность, и ритуал Первой Радости проводился в любом случае, поскольку без него молодая женщина не могла найти пару. Зеландони тщательно отбирали мужчин для «открытия» уже открытых молодых женщин, призывая их к благоразумной сдержанности и неразглашению тайны. Но помимо Зеландони и мужчин-наставников, проводивших ритуалы инициации, о таких соблазненных девушках знали – или по крайней мере догадывались – многие.

Этим летом, однако, произошел особый случай. Одна молодая женщина, Жанида из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры, еще не прошедшая ритуал Первой Радости, уже была беременна и хотела соединиться с молодым мужчиной, который преждевременно открыл ее. Перидал, также из Южного владения, не слишком стремился к этому союзу, хотя с необузданной настойчивостью преследовал ее всю зиму и давал щедрые обещания. Скала Отражений была настолько огромной и многоуровневой, что там с легкостью нашлось укромное местечко для их тайных свиданий.

В пользу Перидала говорила лишь его молодость. Он вообще был пока не уверен, что хочет заводить семью, да и его мать не горела желанием, чтобы ее сын взвалил на себя семейные обязательства, особенно с соблазненной девушкой. Однако жрецы, используя дар убеждения, склонили их к согласию. Хотя для женщины считалось не важным, рожает ли она ребенка, имея мужа, – для ребенка было предпочтительно родиться у очага какого-то мужчины, особенно для первого ребенка.

С другой стороны, дело осложнялось тем, что женщина, забеременевшая до Брачного ритуала, обычно становилась более желанной, поскольку уже доказала способность произвести на свет детей для очага мужчины, однако в данном случае ее статус снижало клеймо позора, свидетельствующее о невоздержанности девушки до ритуала Первой Радости. Жанида и ее мать понимали это, но также знали, что беременность Жаниды играла ей на руку, повышая ее статус. Они надеялись, что достоинства скомпенсируют недостатки.

Многие по-разному оценивали поведение этой девушки, но большинство сошлись на том, что она попала в интересное положение, особенно учитывая претензии Жаниды и ее матери. Те, кто встал на сторону Перидала и его матери, сочли, что он еще слишком молод, чтобы принять на себя обязанности по обеспечению семьи; другие говорили, что если Мать действительно выбрала его дух для благословения этой девушки, то Она, должно быть, осознавала, что он уже способен стать мужчиной семейного очага. И, несмотря на недостаток сдержанности, Жаниде, возможно, повезло, и Перидалу следует радоваться возможности соединиться с ней. Нашлись и другие мужчины, желающие, несмотря на позор, соединиться с ней в случае отказа Перидала. Дони явно сделала ее своей избранницей, раз она так быстро забеременела.

Все девушки, которых готовили к Первой Радости, жили в отдельном охраняемом шатре рядом с Домом Зеландони. По их решению эта юная беременная, женщина находилась вместе с другими девушками и должна была пройти весь ритуал Первой Радости до Брачного ритуала. Предполагалось, что ей нужно узнать все, что положено знать молодой женщине, но ее присутствие вызвало легкое недовольство со стороны некоторых девушек.

– Во время этого ритуала девушкам открывают таинства Первой Радости, и они становятся женщинами. Так почему же Жанида тоже здесь, ведь она уже стала женщиной? Здесь полагается жить чистым и целомудренным, а не соблазненным девушкам, – нарочито громко сказала одна из девушек.

Кое-кто поддержал ее. Но одна девушка возразила:

– Она здесь потому, что хочет пройти Первый Брачный ритуал, а девушка не может выйти замуж до ритуала Первой Радости, и кроме того, Мать уже одарила ее новой жизнью.

Девушки, достигшие зрелости вскоре после прошлогоднего Летнего Схода и также самостоятельно приобщившиеся, судя по слухам, к женским радостям, могли бы проявить больше радушия, но большинство из них осторожничали, боясь выдать свое отношение. Они понимали, что их добрые имена, вероятно, зависят от благоразумия избранных для их посвящения мужчин, а ведь он мог быть родственником одной из целомудренных девушек. Им не хотелось никого обижать. Они вполне осознавали, что могут пережить такой же позор, и не стремились к лишним осложнениям.

Жанида улыбнулась вступившейся за нее девушке, но промолчала. Она ощущала себя старше и опытнее большинства девушек в этом шатре. Они все еще пребывали в сладостном и одновременно тревожном ожидании, а она по крайней мере знала, что их ждет, и даже немного осмелела, столкнувшись со всеми своими порицателями. Кроме того, она ждала ребенка, Дони одарила ее беременностью, и, что бы там ни говорили, сейчас она переживала тот период беременности, когда женщину охватывают самые радужные чувства. Она не знала, что ее организм во время беременности активизирует вырабатывание определенных гормонов, и была счастлива и довольна уже сознанием того, что ждет ребенка.

Хотя жизнь девушек временно ограничивалась тщательно охраняемыми помещениями, каким-то образом замечания, высказанные в адрес Жаниды – и, в частности, фраза о «целомудренных и соблазненных девушках», – разнеслись по всему лагерю. Услышав об этом, Верховная жрица пришла в ярость. Только кто-то из Зеландони, имевших право находиться в девичьем шатре, мог распространить эту фразу, и она хотела выяснить, кто именно.

Эйла и Джондалар почти целый день обрабатывали шкуры зубров, сначала удаляя с помощью кремневых скребков жир, пленки и шерсть, затем пропитывали очищенные кожи кашеобразной смесью из коровьих мозгов и воды, благодаря чему они приобретали особую мягкость и эластичность. Потом кожу свертывали и выкручивали, стараясь выжать как можно больше жидкости, зачастую это делали вдвоем. Затем по краям полотнища протыкали дырочки, примерно на расстоянии трех дюймов друг от друга. Влажное кожаное полотнище сильно растягивалось и закреплялось с помощью веревок на большой раме, сделанной из четырех жердей. И тогда начиналась самая тяжелая работа.

Надежно закрепив рамы между деревьями или на поперечных балках, люди вооружались уплощенными палками с закругленными концами и отбивали кожу во всех направлениях, со всех сторон, снова и снова – порой на такую отбивку уходило полдня – до полного высыхания. На этой стадии они уже были почти светлыми, приобретая качество мягкой замши. Из них уже можно было бы шить одежды, хотя после очередного намокания они могли вновь стать жесткими, как сыромятная кожа. Для устойчивого сохранения мягкости, даже после намокания, кожу нужно было еще обработать. Существовало несколько способов такой обработки, в зависимости от желаемого результата.

Проще всего было прокоптить кожу. Для этого использовали, к примеру, дорожную палатку; развесив под коническим сводом несколько кож, на земле разводили дымный костер и хорошенько закрывали дымовые и входные отверстия. Заполнявший палатку дым обволакивал коллагеновые волокна кожи, повышая ее качество. Прокопченная кожа сохраняла мягкость даже после увлажнения или стирки. Копчение изменяло также цвет кожи, и в зависимости от выбора топлива ее оттенки могли меняться от светло-желтого до рыжеватого, серо-коричневого и темно-коричневого.

Для более сложного способа обработки требовалось втереть в кожу смесь, приготовленную из порошка красной охры и растопленного в кипящей воде жира. Она не только придавала коже красный цвет, оттенки которого могли варьироваться от оранжевого до темно-бордового, но обеспечивала и водоотталкивающие свойстве. Для втирания такой жирной смеси использовались отполированные деревянные или костяные лопатки, которые помогали так обработать поверхность, что она становилась блестящей и почти водонепроницаемой. Красная охра также препятствовала гниению и отпугивала насекомых, даже тех мелких и вредных вошек, которые жили на теплокровных животных, порой мучая и людей.

А благодаря третьему способу, не столь широко известному и требующему больше работы, получалась превосходная, почти белоснежная кожа. Иногда в процессе такой выделки не удавалось сохранить эластичность, но при умелом подходе результат был потрясающим. Эйлу научила отбеливанию кожи Крози, пожилая женщина из племени Мамутои. Для начала нужно было собрать мочу, потом дать ей отстояться, чтобы мочевина естественным образом преобразовалась в аммиак, который и оказывал отбеливающее воздействие. После выскабливания кожу замачивали в этой отстоянной жидкости, потом промывали с использованием мыльного корня, пропитывали мозговой смесью и полировали порошком каолина, своеобразной белой глиной, смешанной с очень хорошо очищенным жиром.

Под руководством Крози Эйла сделала лишь один белый наряд, но неподалеку от Третьей Пещеры она заметила месторождение каолина и подумала, что можно будет попытаться отбелить кожу самостоятельно. Возможно, даже мыльная пена, которую она научилась делать у Лосадунаи из жира и древесной золы, отмоет кожу лучше, чем мыльный корень.

Занимаясь своим делом, Эйла слышала какие-то высказывания по поводу Жаниды и сочла эту ситуацию интересной, поскольку она давала непосредственное представление о традициях и обычаях Зеландонии. Она лично не сомневалась, что именно Перидал помог зародиться новой жизни в животе Жаниды, поскольку оба они заявляли, что никто больше не трогал ее, а Эйла уже убедилась, что именно мужские соки способствуют зачатию. Но когда, проведя весь день за обработкой шкур, они, усталые, возвращались в лагерь Девятой Пещеры, она спросила Джондалара, почему жрецы ограничивают свободу выбора женщины до проведения ритуала Первой Радости.

– Мне непонятно, почему столько сложностей возникло из-за того, что зимой тот молодой мужчина открыл ей Дары Радости, ведь все произошло с ее согласия, – сказала Эйла. – Это совсем не похоже на историю Мадении из Лосадунаи, которую изнасиловала банда хулиганов до ритуала Первой Радости. Конечно, Жанида еще очень молода для беременности, но я была такой же, и я даже не знала о том, что такое Первая Радость, пока ты не показал мне.

Джондалар испытывал большое сочувствие и сострадание к этой молодой женщине. Он сам нарушил принятые в племени традиции, полюбив свою донии-наставницу. Когда выяснилось, что Ладроман… Мадроман… подслушивал и даже тайно следил за ними, а потом рассказал всем, что они собираются пройти Брачный ритуал, Джондалар пришел в ярость и подрался с ним, выбив ему пару передних зубов. Мадроман также хотел, чтобы Золена стала его наставницей, – все хотели, – но она предпочла Джондалара, отказав Мадроману.

Джондалару показалось, что он понимает недоумение Эйлы. Она родилась в другом племени и не вполне понимала, как Зеландонии относятся к устоявшимся традициям и как трудно решиться нарушить их. Он не совсем понимал, что ей не раз приходилось нарушать обычаи Клана и как она страшно поплатилась за это; она едва не погибла, но с тех пор смело ставила под сомнение любые традиции.

– Люди более терпимо отнеслись бы к провинности человека другого племени, – сказал Джондалар, – но Жанида понимала, что ее ждет. Я надеюсь, что она все-таки пройдет Брачный ритуал со своим молодым любовником и они будут счастливы вместе, но я слышал, что некоторые мужчины будут рады заменить его в случае отказа.

– Уж наверняка. Она молодая привлекательная женщина, которая ждет ребенка, и он может родиться у очага мужчины, если он будет достоин ее, – сказала Эйла.

Они прошли немного в молчании, потом Джондалар сказал:

– По-моему, нынешний Летний Сход надолго запомнится всем Зеландонии. Жанида и Перидал, вероятно, окажутся самой молодой парой, если решат пройти Брачный ритуал, уже не говоря о ее ранней беременности. Наше возвращение из долгого Путешествия также вызовет множество разговоров, а ведь никто даже толком не представляет, как далеко отсюда ты родилась. И наконец, Джоплая и Экозар. Они оба имеют очень необычные родственные связи и происхождение. Остается лишь надеяться, что их возможные противники не устроят скандал. Я до сих пор с изумлением вспоминаю выходку Брукевала. Мне казалось, что воспитание должно было помочь ему сдержать свои чувства.

– Экозар был прав, сказав, что не принадлежит Клану, – заметила Эйла. – Его мать когда-то жила с ними, но не они вырастили его. Даже если бы они приняли его обратно, я думаю, ему было бы трудно жить с ними. Он понимает их язык более или менее, но даже не знает, что пользуется женским языком.

– Женским языком? Ты раньше никогда не упоминала о таком, – сказал Джондалар.

– Это тонкое, но важное различие. Первым жестам языка дети учатся у своих матерей, но, становясь постарше, девочки продолжают жить с матерями и учатся у них. Мальчики больше общаются с мужчинами и начинают изучать мужской язык, – сказала Эйла.

– А чему ты учила меня и Львиное стойбище? – спросил Джондалар.

Эйла усмехнулась.

– Детскому языку, – сказала она.

– Ты хочешь сказать, что я говорил с Губаном на детском языке? – пораженно спросил Джондалар.

– На плохом детском языке, если уж говорить начистоту, но он тебя понял. Его поразило уже то, что ты знал хоть что-то и вообще попытался правильно объясниться с ним, – сказала Эйла.

– Правильно? Значит, Губан считал, что его способ общения правильный? – уточнил Джондалар.

– Конечно. Разве ты не так же относишься к родному языку?

– Наверное, так, – сказал он и улыбнулся. – А какой способ считаешь правильным ты?

– Любой привычный человеку язык общения. Сейчас я не вижу особой разницы, говоря на языках Клана, Мамутои и Зеландонии, но спустя какое-то время я, наверное, буду считать правильным ваш язык, даже если никогда не смогу говорить на нем правильно. В совершенстве я освоила лишь язык Клана, но только вырастившего меня Клана, в ваших краях они общаются несколько иначе, – сказала Эйла.

Когда они дошли до ручья, Эйла заметила, что солнце уже садится, и поразилась великолепным пламенным краскам неба. Они оба остановились, чтобы немного полюбоваться закатом.

– Зеландони спросила меня, не хочу ли я стать наставником в завтрашнем ритуале Первой Радости, вероятно, для Жаниды, – сказал Джондалар.

– Она сказала тебе об этом? – удивилась Эйла. – Мартона говорила мне, что мужчин никогда не предупреждают, с кем они будут, и им даже не полагается об этом знать.

– Она ничего не сказала мне. Просто упомянула, что ей нужен такой мужчина, который может быть не только не болтливым, но и очень осторожным. Она сказала, что узнала о твоей беременности, и подумала, что мне известно, как бережно следует обходиться с такими женщинами. О ком же еще она могла говорить? – сказал он.

– И ты собираешься сделать это?

– У меня возникли сомнения. В прежние времена я даже стремился к этому, но все-таки сейчас отказался, – признался он.

– Почему? – спросила она.

– Из-за тебя.

– Из-за меня? Ты думаешь, я буду против?

– А ты не против?

– Я поняла, что у вас такой обычай, и даже женатые мужчины бывают наставниками, – сказала Эйла.

– И ты согласилась бы, нравится тебе это или нет, не так ли?

– Наверное, да, – сказала она.

– Я отказался вовсе не потому, что предвидел твои возражения, хотя мне самому, вероятно, не понравилось бы, если бы ты решила стать женщиной-наставницей в этом сезоне. Просто я подумал, что не смогу дать ей того внимания, которое она заслуживает. Я буду думать о тебе, сравнивая ее с тобой, и это будет нечестно по отношению к ней, – сказал он. – Я могу быть ласковым и осторожным, но уже привык, что мы с тобой идеально подходим друг другу, поэтому и боюсь, что могу повредить этой юной женщине. Мне не приходится беспокоиться, что я причиню вред тебе, по крайней мере сейчас. Но на более поздних сроках беременности… даже не знаю, придется что-то придумывать.

Она не осознавала, что может так обрадоваться его отказу. Она слышала, насколько соблазнительными считает большинство мужчин молодых девушек, и подумала, уж не ревнует ли она.

Не хотелось бы, тем более что ей запомнились слова Зеландони о ревности на собрании невест, и она не стала бы возражать, если бы он принял это предложение, но была счастлива, что он отказался. Лицо Эйлы озарилось широкой сияющей улыбкой, подобной лучезарному закатному сиянию, согревшей сердце Джондалара.




Все брачующиеся пары собрались в Доме Жрецов на следующий день после ритуала Первой Радости. Больше всего было молодых, но среди них встречались и люди более зрелого возраста, а некоторым уже давно перевалило за пятьдесят. Невзирая на возраст, все они волновались и с нетерпением ждали предстоящего события, большинство пребывали в дружелюбном настроении, и зачастую общий Брачный ритуал порождал особые связи между людьми. Здесь многие становились добрыми друзьями на всю жизнь.

Эйла поручила Волка заботам Мартоны, которая сказала, что с удовольствием побудет с ним, хотя Эйле пришлось временно привязать его, чтобы он не последовал за ней. Перед уходом она заметила, что Мартона действительно оказывает на Волка успокаивающее воздействие.

Когда они пришли к Дому Жрецов, Эйла увидела Левелу с незнакомым мужчиной. Левела призывно помахала им, а потом познакомила с Жондекамом, рыжебородым мужчиной среднего роста, приятной улыбкой и озорными глазами.

– Значит, ты из Пещеры Старшего очага, – сказал Джондалар. – Мы с Кимераном старые друзья. Нам вместе вручили пояса зрелости. Я виделся с ним во время охоты на бизонов. Тогда я еще не знал, что он стал вождем Второй Пещеры.

– Он мой дядя, младший брат моей матери, – сказал Жондекам.

– Дядя? А вы с ним кажетесь скорее ровесниками, – сказала Эйла.

– Он всего лишь на несколько лет старше меня и скорее похож на моего старшего брата. Когда он родился, моя мать уже почти достигла девичества, – пояснил Жондекам. – И с тех пор она была ему как вторая мать. Когда его мать, наша бабушка, умерла, то моя мать позаботилась о нем. Она очень рано обзавелась семьей, но ее муж вскоре умер. Я был ее первенцем, а потом у нее родилась еще и девочка, моя сестра, но я почти не помню мужчину моего очага. Мать стала Зеландони и больше уже не искала связи с мужчинами.

Я помню, попал тогда в неловкое положение… Я отпустил несколько шуточек по поводу молодой привлекательной женщины, стоявшей вместе с матерями, поинтересовавшись, какого же ребенка она провожает на обряд инициации, – с усмешкой сказал он. – Можно представить себе, что я испытал, когда Кимеран сказал мне, что она пришла туда с ним. Мы с ним были одного роста! Потом он объяснил мне, что на самом деле она приходится ему сестрой.

Когда Зеландони уже собирались начать собрание, появилась наконец самая юная пара, Жанида и Перидал. Молодые люди остановились у входа, беспокойно и слегка испуганно поглядывая на всех, и на мгновение показалось, что они готовы сбежать. Вдруг Левела, оставив свою компанию, быстро пошла им навстречу.

– Привет, я Левела из Западного владения Двадцать Девятой Пещеры. А вас зовут Жанида и Перидал, не так ли? По-моему, мы встречались с тобой, Жанида, в Летнем Лагере во время сбора сосновых орехов пару лет назад. Я разговаривала сейчас с Эйлой и Джондаларом. Она умеет общаться с животными, а он брат мужа моей сестры. Пойдемте, я познакомлю вас с ними, – Сказала она, приглашая их следовать за собой. Они, похоже, потеряли дар речи.

– По-моему, она ведь сестра Пролевы? – тихо спросила Джоплая.

– Верно, и, видимо, ей свойственна такая же доброжелательность, как Пролеве, – заметила Эйла.

– Познакомьтесь также с Джоплаей и Экозаром, они члены Пещеры Ланзадонии, но также будут участвовать в нашем празднике, – говорила Левела, приближаясь к ним. – А вот мой жених. Жондекам, из Второй Пещеры Зеландонии. Познакомься с Жанидой и Перидалом из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры. – Она взглянула на молодую пару. – Я ведь не ошиблась, да?

– Да, – сказала Жанида, на лице которой одновременно отразились и робкая радость, и озабоченность.

Жондекам и Перидал обменялись рукопожатиями.

– Привет, – сказал Жондекам с широкой улыбкой.

– Привет. – Перидал ответил на его приветствие, хотя его рукопожатие было довольно вялым и он явно не знал, что еще сказать.

– Привет, Перидал, – сказал, в свою очередь, Джондалар, протягивая ему руки. – По-моему, мы виделись на последней охоте?

– Да, я участвовал в ней, – сказал молодой парень. – Я видел тебя… на лошади.

– И Эйлу тоже, как я догадываюсь.

От смущения Перидал растерял все слова.

– Тебе повезло? – спросил Жондекам.

– Да, – сказал Перидал.

– Он убил двух самок, – сказала за него Жанида, – а одну с детенышем внутри.

– А ты знаешь, что из кожи такого детеныша получается прекрасная детская одежка? – спросила Левела. – Она очень нежная и мягкая.

– Да, моя мать тоже так сказала, – ответила Жанида.

– Мы еще не познакомились, – сказала Эйла, протягивая руки робкой невесте. – Я Эйла, прежде жившая в Львином стойбище Мамутои, но сейчас ставшая членом Девятой Пещеры Зеландонии. Именем Великой Земной Матери, Мут, также известной как Дони, я приветствую тебя…

Жанида слегка опешила. Ей еще не приходилось слышать такого странного выговора. Возникла неловкая пауза. Потом, словно вспомнив о хороших манерах, она сказала:

– Я Жанида из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии. Именем Дони я приветствую тебя, Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии.

Джоплая выступила вперед и тоже протянула руки навстречу юной женщине.

– Я, Джоплая из Первой Пещеры Ланзадонии, дочь очага Даланара, основателя и вождя племени Ланзадонии. Именем Великой Матери я приветствую тебя, Жанида. Это мой жених, Экозар из Первой Пещеры Ланзадонии.

Жанида смотрела на эту пару, буквально разинув рот и вытаращив глаза. Многие выглядели удивленными при встрече с ними, но она явно не умела владеть собой. Затем, словно вдруг осознав, что она делает, она закрыла рот и густо покраснела.

– Я… простите меня. Моя мать очень рассердится, если узнает, что я проявила такую невоспитанность, но я не могла справиться сама с собой. Вы оба такие особенные, но ты красива, а он… нет, – сказала она и вновь покраснела. – Ой, простите. Я хотела… я не хотела, сказать… я просто…

– Ты просто подумала, что она настолько же красива, насколько он уродлив, – сказал Жондекам, озорно блеснув глазами. Он посмотрел на них обоих и усмехнулся. – И это правда, разве нет?

Повисла неловкая пауза, потом заговорил Экозар.

– Ты прав, Жондекам. Я не красив. И мне трудно представить, почему эта красивая женщина выбрала меня, но я не буду искушать судьбу, сомневаясь в собственном счастье, – сказал Экозар с улыбкой, от которой засветились его глаза.

Вид улыбки на лицах людей Клана всегда пугал Эйлу. Люди Клана не улыбались. Для них вид обнаженных зубов означал угрозу и испуганную демонстрацию подчинения. Но как ни странно, от улыбки черты лица Экозара изменились, и его родство с Кланом стало менее заметным.

– Пошутили и ладно. На самом деле я рад видеть тебя среди нас, Экозар, – сказал Жондекам. – Рядом с этим красавцем, – он кивнул в сторону Джондалара, – все проигрывают, но благодаря тебе мы с этим юношей смотримся не так уж плохо! Наши избранницы – другое дело, они все красавицы.

Жондекам говорил с такой искренностью, что все невольно улыбнулись и успокоились. Левела взглянула на него любящими глазами.

– Надо же, благодарю, Жондекам, – сказала она. – Тебе придется признать, однако, что глаза Экозара так же необычны и неотразимы, как и глаза Джондалара. Я никогда не встречала таких красивых темных глаз, а его взгляды на Джоплаю позволяют понять, почему они решили пожениться. Если бы он взглянул на меня так же, я вряд ли смогла бы устоять.

– А мне нравится и внешность Экозара, – сказала Эйла, – но глаза, красота его глаз, бесспорно, занимает главное место.

– Если уж мы начали говорить начистоту, то надо выяснить все до конца, – сказал Жондекам, – у тебя, Эйла, очень странный выговор. К нему надо немного привыкнуть, но мне он нравится. Это заставляет людей обратить на тебя внимание и прислушаться. Хотя ты, должно быть, родилась в каких-то очень далеких краях.

– Дальше, чем ты можешь себе представить, – сказал Джондалар.

– И я хотел спросить еще кое о чем, – добавил Жондекам. – Где же твой волк? Мне рассказывали о встрече с ним, и я также надеялся познакомиться.

Эйла улыбнулась ему. Он был настолько откровенным и честным, что она невольно почувствовала к нему симпатию, и от него веяло таким спокойствием и довольством, что все окружающие заражались его настроением.

– Волк остался с Мартоной. Мне подумалось, что ему и всем нам будет спокойнее, если он останется дома. Но если ты зайдешь в лагерь Девятой Пещеры, то я с удовольствием познакомлю вас, и у меня такое ощущение, что ты ему понравишься, – сказала она. – Я буду рада познакомить с ним всех вас, – сказала она, оглядывая стоявшую вокруг компанию, включая юную пару, улыбки которой уже стали более уверенными и спокойными.

– Да, обязательно заходите, – радушно добавил Джондалар. Ему понравились все новые знакомые, но особенно Левела, которая оказалась общительной и душевной молодой женщиной, и Жондекам, напомнивший ему Тонолана, его младшего брата.

Они заметили, что Верховная жрица стоит около центрального очага, молча ожидая, пока все успокоятся. Дождавшись тишины, она обратилась ко всем собравшимся, отметив серьезность обязательств, которые они берут на себя, повторив отчасти то, что говорила раньше на собрании невест, и рассказав вкратце о том, что их ждет во время Брачного ритуала. Другие жрецы объяснили, где им полагается находиться, как выходить и что говорить. Потом прошла репетиция ритуальных передвижений.

Перед роспуском собрания Верховная вновь обратилась к ним:

– Большинство из вас знают это, но я хочу напомнить об этом сейчас, чтобы не осталось никаких неясностей. После Брачного ритуала половину лунного цикла – приблизительно четырнадцать дней, если использовать счетное слово, – молодоженам разрешается говорить только между собой. Лишь в случае крайней необходимости вы можете связаться с кем-то, но и тогда с помощью Зеландони, который будет решать, достаточно ли важна ваша надобность для нарушения ограничения. Я хочу, чтобы вы поняли смысл такого запрета. Принуждая молодую пару к уединенному житью, мы выясняем, смогут ли молодые ужиться вместе. Если к концу данного срока они решат, что несовместимы, любая пара сможет разорвать узел без каких-либо последствий. Все останется так, словно они никогда не проходили Брачный ритуал.

Верховная Зеландони понимала, что большинство пар с нетерпением ждут начала этого запрета, радуясь тому, что столько времени будут всецело предоставлены друг другу. Но она знала и то, что в результате одна или две пары смогут без лишнего шума разойтись. Она внимательно посмотрела на каждого из них, пытаясь определить, какие семьи окажутся прочными. А также прикидывала, какие пары не выдержат даже четырнадцатидневного испытания. В заключение она пожелала им всего хорошего и сообщила, что Брачный ритуал состоится завтра вечером.

Эйлу и Джондалара не беспокоило, что их союз может оказаться несовместимым. Они уже провели наедине друг с другом почти целый год, за исключением кратких остановок в нескольких племенах во время Путешествия. И они с нетерпением ждали такой вынужденной интимной жизни, особенно потому, что такое уединенное странствие будет просто праздничным отдыхом.

Покинув Дом Жрецов, эти четыре пары отправились на свои стоянки. Первыми ушли Жанида и Перидал. Перед уходом Жанида протянула Левеле обе руки.

– Я хочу поблагодарить тебя, – сказала она, – за дружеское участие и доброжелательность к нам. Когда мы вошли, мне вдруг показалось, что все смотрят только на нас, и я совсем растерялась. Но когда мы уходили, я заметила, как люди смотрели на Джоплаю и Экозара, и на Эйлу с Джондаларом, и даже на тебя и Жондекама. Может быть, просто все приглядывались друг к другу, но благодаря тебе исчезла отчужденность, и возникло ощущение какой-то сопричастности. – Подавшись вперед, она в знак признательности прикоснулась щекой к щеке Левелы.

– Жанида оказалась воспитанной и разумной юной женщиной, – заметил Джондалар, когда остальные продолжили путь. – Перидалу повезло с ней, и я надеюсь, что он оценит ее достоинства.

– На мой взгляд, они искренне привязаны друг к другу, – сказала Левела. – Странно, почему он препятствовал их союзу.

– Я подозреваю, что его сопротивление исходило скорее от его матери, чем от него самого, – сказал Жондекам.

– Вероятно, ты прав, – сказала Эйла. – Перидал очень молод. Его мать, должно быть еще имеет большое влияние на него. Но также и Жанида. Интересно, сколько им лет?

– По-моему, обоим уже исполнилось тринадцать. Ей совсем недавно, а он на несколько месяцев старше, ближе к четырнадцати, – сказала Левела.

– Ну, тогда я для него уже старик, – сказал Джондалар. – Я почти в два раза старше его, мне уже двадцать три года. А ведь Перидал даже еще не успел пожить в дальдомах.

– И я тоже уже старая, – сказала Эйла. – Я могу насчитать девятнадцать лет.

– Не такая уж ты и старая, Эйла. Я могу насчитать двадцать, – сказала Джоплая.

– А насколько стар Экозар? – спросил Жондекам. – Сколько лет тебе уже исполнилось?

– Понятия не имею, – сказал он. – Никто мне не говорил об этом или, вернее, не следил, насколько я понимаю.

– А ты не пытался подумать и вспомнить все прошедшие года? – спросила Левела.

– У меня хорошая память, но детство вспоминается смутно, границы лет размыты, – сказал Экозар.

– Я могу насчитать семнадцать лет, – сказала Левела.

– Ну а мне уже двадцать, – заявил Жондекам. – А вот и наш лагерь. Увидимся завтра. – Они приветливо помахали на прощание последним двум парам, которые пошли дальше к их общему лагерю Зеландонии и Ланзадонии.




На следующее утро Эйла проснулась рано и радостно подумала о том, что сегодня они с Джондаларом станут мужем и женой. Лучики слабого света, предшествующего восходу солнца, проникали в щели между очень плотными, почти непроницаемыми кожаными панелями дома, слегка подсвечивая швы и очерчивая входной проем. Она немного полежала, приглядываясь к сумрачным очертаниям стенных панелей.

Она слышала спокойное дыхание Джондалара. Тихо приподнявшись, она разглядела в этом тусклом свете лицо спящего рядом мужчины. Тонкий прямой нос, квадратный подбородок, высокий лоб. Ей вспомнилось, как она первый раз изучала его лицо, пока он спал в пещере в ее долине. Он был первым человеком одного с ней вида, которого она увидела, вернее, могла вспомнить, и он был тяжело ранен. Она даже не знала, выживет ли он, но подумала, что он красавец.

Она до сих пор так думала, хотя уже знала, что мужчин обычно не называют красавцами. Любовь к этому мужчине заполнила все ее существо. Она казалась почти подавляющей, почти болезненной, мучительно всеобъемлющей и изумительно страстной. Эйле с трудом удалось сдержаться. Она тихо встала, быстро оделась и выскользнула из дома.

Весь лагерь еще спал. С этой небольшой возвышенности открывался хороший вид на долину Реки. В сумрачном свете шатры казались черными холмами, поднимающимися над темной землей, каждый шатер с центральным столбом служил кровом для многих обитателей. Предутренний лагерь, пока еще тихий, разительно отличался от дневного – шумного и суетливого, охваченного кипучей деятельностью.

Эйла направилась к ручью и прошла вверх по течению. Последние звезды гасли, растворяясь в небесной утренней голубизне. Стоящие в загоне лошади заметили ее приближение и тихо заржали в знак приветствия. Повернув в их сторону, она нырнула под перекладину между столбами изгороди, подошла к золотистой кобыле и обняла ее за шею.

– Уинни, сегодня мы с Джондаларом станем мужем и женой. Помнишь, как давно, словно в какой-то другой жизни, ты привезла его, окровавленного и полуживого, в мою пещеру. С тех пор мы прошли ужасно долгий путь. И нам никогда уже не вернуться в ту долину, – сказала Эйла лошади.

Удалец тыкался мордой в ее плечо, требуя внимания. Эйла погладила его и обняла сильную, крепкую шею этого гнедого жеребца. Возвращающийся с ночной охотничьей вылазки Волк появился из ближайшей рощицы. Он подбежал к молодой женщине, окруженной лошадьми.

– А вот и ты, Волк, – сказала она. – Где же тебя носило? Я слышала, как ты удрал из дома под утро. – Краем глаза она заметила смутное движение среди деревьев. И взглянула туда как раз вовремя, чтобы успеть увидеть второго волка, темного зверя, мелькнувшего между кустами. Она склонилась и, обняв руками волчью голову, распушила его мохнатые скулы. – Ты нашел себе пару или подружку? – спросила она. – Ты хочешь вернуться к дикой жизни, как Вэбхья? Я буду скучать по тебе, но не стану удерживать тебя. – Волк удовлетворенно урчал, пока Эйла почесывала его мех. Похоже, в данный момент он не имел никакого желания возвращаться к темной фигуре в роще.

Над горизонтом показался краешек солнечного диска. В воздухе проплыл запах дымка утренних костров, и она оглянулась в сторону лагеря. Несколько ранних пташек уже проснулось. Лагерь начал потихоньку оживать.

Она увидела, что Джондалар большими шагами идет к загону. Его брови были озабоченно сведены. Знакомое выражение. Похоже, его что-то расстроило. Она уже выучила наизусть все черты и выражения его лица. Частенько она следила за ним тайком, ее глаза всегда стремились отыскать его, где бы он ни был и чем бы ни занимался. Обычно он всегда сосредоточенно сводил брови, разглядывая новый кусок кремня, словно пытался увидеть, какие мелкие частицы надо отколоть от этого камня. Ей нравились все его выражения, но больше всего она любила видеть его легкую поддразнивающую усмешку или как он смотрит на нее, распахнув глаза, сияющие любовью и желанием.

– Эйла, я проснулся, а тебя уже и след простыл, – приближаясь, сказал Джондалар.

– Я рано проснулась и уже не смогла больше заснуть, – сказала Эйла. – Поэтому вышла прогуляться. Ты знаешь, по-моему, Волк завел себе подружку, она прячется там, в рощице. Вот почему он сбежал сегодня утром.

– Отличный повод. Если бы у меня завелась подружка, я не раздумывая сбежал бы с ней в такую рощицу, – сказал он, улыбка стерла с лица озабоченное выражение. Он обнял Эйлу и, крепко прижав к себе, посмотрел на нее с высоты своего роста. Ее еще спутанные после сна волосы рассыпались по плечам, и масса густых волнистых прядей обрамляла ее лицо. Она уже начала сворачивать волосы аккуратным кольцом вокруг головы так же, как женщины его Пещеры, но ему по-прежнему больше всего нравилось, когда она распускала волосы, такой он впервые увидел ее, когда она стояла обнаженная в ярком солнечном свете на выступе перед ее пещерой после купания в протекавшей по дну долины реке.

– Придется потерпеть до вечера, – сказала она. – А долго тебе хотелось бы бежать с ней?

– До конца моей жизни, Эйла, – сказал он, целуя ее.

– А, вот вы где! Вы что, забыли, что сегодня день вашего бракосочетания. Никаких Даров Радости до ритуала! – Это был Джохарран. – Мартона хочет видеть тебя, Эйла. Она попросила меня найти тебя.

Эйла вернулась обратно в шатер. Поджидая ее, Мартона пила чай.

– Тебе сегодня положен скудный завтрак, Эйла. Можешь выпить только чаю.

– Прекрасно. Все равно я сомневаюсь, что смогла бы хоть что-то проглотить. Спасибо, Мартона. – Она видела, что Джондалар уходит куда-то вместе с Джохарраном, неся какие-то свертки и тюки.




Джондалар заметил Джохаррана, махавшего ему рукой с другой стороны поляны, как раз когда собирался войти в дом, который делил вместе с несколькими женихами, которым предстояло сегодня вечером стать семейными людьми. Многие из них имели родственные связи друг с другом, и с каждым из них находился здесь один или пара близких друзей или родственников. Он только что отнес все походные вещи, которые могут понадобиться ему во время четырнадцатидневного испытательного срока, в маленькую палатку, поставленную им за пределами жилой территории Летнего Схода, у подножия холма, в котором обнаружилась новая пещера. Он хотел бы принести также и вещи Эйлы, но по обычаю их должен был принести кто-то другой.

Он поджидал своего брата у входа в шатер женихов. Это жилище не особенно отличалось от холостяцких дальдомов, в которых он частенько жил на былых Летних Сходах, по молодости многим мужчинам хотелось избавиться от бдительных глаз своих матерей или матерей их жен и других облеченных властью людей. Джондалар припомнил те развеселые летние деньки, что проводил с приятелями в шумных играх и череду миловидных женщин, время от времени заглядывающих в дальдома. Между этими холостяцкими домами и живущими в них мужчинами обычно возникало вполне дружеское соперничество, все они старались завлечь в свои дома самых юных женщин. Все холостяки, похоже, стремились проводить каждую ночь с новой женщиной, за исключением тех ночей, когда в дальдоме устраивались мальчишники.

В такие ночи никто не спал до утра. Пили березовицу и вино, если его удавалось раздобыть. Бывало, приносили какие-то растения, которые обычно хранились для проведения ритуалов. В перерывах между песнями, плясками и играми молодежь делилась разнообразными историями, и всю ночь до утра дом оглашался веселым смехом. Когда же приглашались женщины, то компания обычно быстро распадалась, поскольку сговорившиеся парочки или маленькие группы вскоре покидали общее сборище для более уединенных развлечений.

Женихи всегда являлись предметом для шуточек в таком холостяцком жилище, и Джондалар добродушно относился к таким шутливым замечаниям, хотя сам он неохотно шутил по этому поводу, но обстановка в доме, где ему предстояло провести сегодняшний день, была более спокойной, и мужчины в нем явно настроились на более серьезный лад. Всем им предстояло пройти ритуал бракосочетания, а это было совсем нешуточное дело, особенно для мужчин, впервые готовившихся основать собственный очаг.

Женихов не допускали в Дом Жрецов, где собрались их невесты, им запрещалось общаться до начала Брачной церемонии. Хотя женихи также собирались в специальных домах за территорией лагерей, им предоставлялось больше свободы. Они могли ходить где угодно, только держаться подальше от своих нареченных. Мужчины собирались в нескольких небольших шатрах, но все женщины, их близкие друзья и родственники находились в Доме Жрецов. Хотя их шатер был больше всех остальных, сейчас там было гораздо теснее, чем в домах женихов, но случайные взрывы смеха, доносившиеся оттуда, неизменно притягивали мужчин.

– Джондалар! – подойдя поближе, крикнул Джохарран. – Тебя хочет видеть Мартона. Она в шатре Зеландони вместе с невестами.

Джондалара удивило такое приглашение, но он поспешил туда, раздумывая, что могло понадобиться от него матери. Он постучал по столбу у входа в дом, и когда створка занавеса отошла в сторону, не удержавшись, вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь и хоть мельком увидеть Эйлу. Но Мартона надежно закрыла за собой входной проем. Она держала в руках сверток, показавшийся ему хорошо знакомым. Именно его Эйла так непреклонно тащила с собой все их долгое Путешествие. Он узнал этот кожаный сверток, перевязанный веревкой. Частенько он пытался выяснить, что же в нем завернуто, но она уклонялась от ответа.

– Эйла попросила, чтобы я вручила это тебе, – сказала Мартона, передавая ему пакет. – Ты знаешь, что не положено иметь никакого общения в день церемонии, даже косвенного, но она сказала, что если бы знала об этом, то вручила бы это тебе раньше. Она очень расстроилась, почти до слез, и готова была сама нарушить запрет, если я не передам его тебе. Она велела передать, что это для Брачного ритуала.

– Спасибо, мама, – сказал Джондалар.

Больше ему ничего не удалось сказать, поскольку Мартона тут же скрылась в доме, плотно прикрыв за собой занавес. По пути к мужскому дому он с любопытством разглядывал загадочный сверток. Прикинув на руке его вес, он раздумывал, что в нем может быть. Сверток был мягким, но довольно объемистым. В частности, по этой причине он не понимал, почему она с таким упорством хранила его, даже в тех случаях, когда нужно было оставить лишь самое необходимое и освободить побольше места. Неужели Эйла в такую даль протащила подарок для него ко дню их бракосочетания? Видимо, это нечто особенное, и не стоит поспешно открывать его на глазах у всех. Ему захотелось найти более уединенное место.

Вернувшись в мужской дом с таинственным свертком, Джондалар с радостью обнаружил, что все куда-то разошлись. Он немного повозился с завязками, но узлы не поддавались, и в итоге ему пришлось разрезать веревку ножом. Развернув обертку, он заглянул внутрь. Там лежала какая-то белая вещь. Он вынул ее и встряхнул. Перед ним развернулась прекрасная чисто-белая кожаная туника, украшенная лишь белоснежными хвостиками горностая с темными кончиками. Она передала, что это для бракосочетания. Неужели она сшила для него праздничную тунику?

Ему предложили на выбор несколько нарядов, и он выбрал один из них, затейливо украшенный так, как принято у Зеландонии. Но эта туника была совершенно особенной. Покроем она напоминала одежды Мамутои, но они обычно затейливо украшали наряды – бусинами из бивня мамонта, ракушками и другими материалами. А здесь единственной отделкой служили горностаевые хвостики, но удивительнее всего смотрелся цвет кожи. Эта кожаная туника была чистейше, блестяще белой, такого оттенка удавалось добиться с большим трудом, и ошеломляюща в своей простоте, поскольку никакие украшения не отвлекали внимания от насыщенности и чистоты самого цвета.

Когда же она сделала ее, подумал он. Во время Путешествия у нее просто не было времени для этого, и кроме того, она таскала за собой этот сверток с самого начала. Должно быть, она сделала ее зимой, когда они жили в Львином стойбище Мамутои. Но ведь именно зимой она стала невестой Ранека. Джондалар приложил тунику к себе. Она в точности подходила ему по размеру и была бы велика Ранеку, который был и ниже его ростом, и уже в плечах.

Почему она сшила для него тунику, и тем более такую красивую, если собиралась остаться с Мамутои и жить с Ранеком? Судорожно соображая, он поглаживал руками наряд. Он был таким мягким и эластичным. Выделанная ею кожа всегда отличалась таким качеством, но как же долго она трудилась, чтобы сделать ее настолько мягкой? И такой белоснежной. И кто ее научил делать такую белую кожу? Возможно, Неззи? Потом он вспомнил, что Крози, пожилая женщина из Журавлиного очага, надевала на один из праздников белый наряд, когда все постарались принарядиться как можно лучше. Может, именно она научила Эйлу? Однако он ни разу не видел, как она трудилась над выделкой такой белой кожи, хотя, возможно, тогда его мысли были слишком заняты другими вещами.

Он покрутил в пальцах шелковистые хвостики горностая. Где же она раздобыла горностаевые хвосты? Потом ему вспомнилось, что Эйла вернулась в земляное жилище с несколькими горностаями в тот день, когда притащила крошечного живого волчонка. Он улыбнулся, припоминая, какой переполох это вызвало. Но они тогда уже поссорились – в общем-то, по его вине, – и он перебрался жить в кухонный очаг. Она уходила по вечерам в гости к Ранеку. Они были почти помолвлены. И тем не менее ей, вероятно, понадобилось очень много времени, чтобы сделать для него такую мягкую, замечательно белую тунику. Неужели даже тогда она так сильно любила его?

Глаза Джондалара затуманились, он едва не заплакал. Он понимал, как плохо обходился с Эйлой. А во всем виновата его ревность, а еще больше – страх перед тем, что скажет его племя, узнав, кто ее вырастил. Он сам толкнул ее в объятия другого мужчины, однако она еще много дней трудилась, делая для него этот наряд, а потом еще тащила его в такую даль, чтобы вручить ему перед их бракосочетанием. Неудивительно, что она так расстроилась и готова была нарушить все запреты, чтобы передать его.

Он вновь пригляделся к тунике. На ней не было ни одной морщинки. Должно быть, Эйле удалось дать ей отвисеться и даже пропарить ее после их прибытия сюда. Он приложил к себе тунику, ощущая ее мягкость, и вдруг почувствовал почти осязаемую связь с Эйлой, вложившей столько труда и любви в ее изготовление. Он с удовольствием надел бы ее, даже если бы она не была такой красивой.

Но она была красива. Наряд, который он выбрал для своего Брачного ритуала, теперь казался невзрачным, несмотря на все его украшения. Джондалар умел одеваться со вкусом и знал это. Он всегда втайне гордился своим умением выбрать красивую и изящную одежду. С легким самодовольством он оценивал стильные и красивые вещи и впитал такое умение практически с молоком матери, ведь никто не умел одеваться так красиво и со вкусом, как Мартона. Джондалар подумал, видела ли она эту тунику. Вряд ли. Уж она бы оценила ее потрясающее качество и изящество отделки из горностаевых хвостиков и наверняка выдала бы свое знание хоть каким-то намеком.

Его размышления прервал вошедший в шатер Джохарран:

– Вот ты где, Джондалар. Похоже, мне сегодня весь день придется разыскивать тебя. Тебе нужно получить особые указания. – Он заметил белый наряд. – Откуда ты взял это? – спросил он.

– Эйла подарила мне Брачный наряд. Мать звала меня, чтобы вручить его. – Он вытянул тунику перед собой.

– Джондалар! Какая красота! – сказал его брат. – Даже не знаю, приходилось ли мне видеть такую замечательную белую кожу. Ты всегда любил красиво приодеться, но в этом наряде ты будешь просто неотразим. Наверное, много женщин захотят сегодня оказаться на месте Эйлы. Хотя и мужчин, желающих занять твое место, братец, тоже будет немало, и твой старший брат, безусловно, вступил бы в их ряды… если бы не было Пролевы.

– Да, мне везет. Ты даже не представляешь, как мне повезло, Джохарран!

– Ладно, ладно, я желаю вам обоим много счастья. У меня пока все не было возможности сказать тебе об этом. Раньше я порой беспокоился за тебя. Особенно после той… ну той истории, когда тебя отослали к Даланару. После возвращения ты общался со многими женщинами, но я сомневался, найдешь ли ты когда-нибудь ту, с кем будешь счастлив. Ты обзавелся бы семьей в итоге, я уверен, но я не знал, найдешь ли ты когда-то такое счастье, какое смог я обрести с такой замечательной женой, как Пролева. Мне всегда казалось, что Марона не подходит тебе, – сказал Джохарран. Джондалар был тронут. – Я знаю, что сегодня полагается подшучивать над тобой, ведь ты решился расстаться со свободой и связать себя узами ответственности за семейный очаг, – продолжал Джохарран, – но скажу тебе честно, Пролева сделала меня очень счастливым, а ее сын привнес в нашу жизнь особое тепло, которого невозможно достичь никакими иными способами. Ты знаешь, что она опять ждет ребенка?

– Нет, не знал. Эйла тоже ждет. У наших жен, похоже, родятся дети, которые будут ровесниками и сводными родственниками, – с широкой улыбкой сказал Джондалар.

– Я определенно чувствую, что сын Пролевы появился от моего духа, и надеюсь, что следующий ее ребенок также будет похож на меня, но дети очага в любом случае приносят мужчине огромное счастье, пробуждают какое-то особое, почти непередаваемое чувство. Когда я смотрю на Джарадала, то меня переполняют чувства особой гордости и радости.

Два брата похлопали друг друга по плечам и обнялись.

– Надо же, какие глубокие чувства познал мой старший брат, – улыбнувшись, сказал Джондалар поглядывая сверху вниз на мужчину, которого слегка перегнал по росту. Потом его выражение стало более серьезным. – Скажу тебе честно, Джохарран. Я частенько завидовал твоему счастью, еще до того, как ушел, даже когда у вас еще не было детей. Уже тогда я понял, что Пролева будет тебе хорошей женой. Что она наполнит твой дом и доброжелательностью, и радушием. И пусть я вернулся совсем недавно, но за это время уже успел полюбить ее малыша. Кстати, Джарадал действительно похож на тебя.

– Ладно, тебе пора идти, Джондалар. Мне велели поторопить тебя.

Джондалар сложил белую тунику, тщательно завернул ее в мягкое кожаное полотнище и, аккуратно положив на свою спальную скатку, последовал за братом. Но напоследок он еще раз оглянулся через плечо и посмотрел на этот сверток, мечтая, как скоро примерит тунику, белую тунику, в которой встретится с Эйлой на Брачном ритуале.




Глава 31


– Я же не знала, что сегодня будут такие строгие ограничения, иначе подготовилась бы заранее, – сказала Эйла. – Мне нужно проверить, все ли в порядке с лошадьми, да и Волк начнет проявлять беспокойство, если долго не увидит меня.

– Да, таких осложнений у нас никогда прежде не возникало, – сказала Четырнадцатая Зеландони. – В день бракосочетания тебе положено находиться под присмотром до самого ритуала. Предания говорят, что в давние времена женщины томились в заключении целый месяц!

– Это было очень давно, когда еще не устраивался общий летний праздник, и Брачные ритуалы зачастую проводились зимой, – заметила Верховная. – В те времена племя Зеландонии было значительно меньше, и они не собирались на таких Летних Сходах. Конечно, можно было без особого ущерба для Пещеры наложить такое месячное ограничение на одну или двух женщин в зимний сезон, но мы лишились бы многого, если бы нам пришлось содержать всех невест под надзором целый месяц во время сезона охоты и сбора плодов на Летнем Сходе. Если бы они не помогли разделать и уложить на хранение охотничьи трофеи, то мы бы еще до сих пор продолжали этим заниматься.

– В общем-то, ты права, – сказала пожилая Зеландони, – но один-то день можно потерпеть.

– Обычно можно, но из-за этих животных сложилась особая ситуация, – сказала Верховная жрица. – Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

– Может быть, предоставить Волку полную свободу? – сказала Мартона. – Все здесь, похоже, уже знакомы с ним. Чтобы он мог проверить, все ли в порядке с Эйлой, нам просто не надо завязывать нижнюю часть занавеса.

– Я думаю, это вполне допустимо, – сказала Четырнадцатая.

Четырнадцатую приятно удивило знакомство с четвероногим охотником. Он лизнул ее руку и, видимо, почувствовал к ней расположение, а ей очень понравилось гладить мех живого зверя. После некоторых вопросов Эйла рассказала историю о том, как она принесла в дом детеныша волка и спасла маленькую кобылку от гиен. Она утверждала, что многие животные могут стать друзьями человека, если приучать их с детства. Четырнадцатая заметила, как много внимания и уважения принес Волк этой чужеземной женщине, и уже прикидывала, трудно ли ей будет подружиться с каким-нибудь зверем, конечно, лучше бы он был меньших размеров. В данном случае размер не играет особой роли, привлекать внимание будет любое животное, добровольно остающееся рядом с человеком.

– Тогда осталось разобраться только с лошадьми. Может быть, Джондалар навестит их? – спросила Мартона.

– Конечно, он может, но мне нужно рассказать ему, что нужно сделать. Только я занималась ими, с тех пор как мы прибыли на Летний Сход, он постоянно бывал занят другими делами, – сказала Эйла.

– Ей нельзя общаться с ним, – возразила Четырнадцатая. – Нельзя ни о чем с ним говорить!

– Но ведь это может сделать кто-то другой, – сказала Мартона.

– К сожалению, только тот, кто не участвует в ритуале. Родственникам нельзя, – сказала Девятнадцатая Зеландони. – Четырнадцатая верно говорит, конечно, и раз уж срок уединения стал таким коротким, то очень важно, чтобы невесты строго придерживались всех правил. – Подагра почти парализовала тело этой седой женщины, но не ослабила силу ее духа. Эйла видела такое прежде.

Мартона обрадовалась, что не упомянула о том, что уже передала Джондалару пакет от Эйлы. А то жрецы могли совсем рассердиться на нее. Они бывали совершенно непреклонными в том, что касалось соблюдения традиций и поведения во время важных ритуалов, и хотя, будучи вождем, Мартона в основном соглашалась с ними, но про себя думала, что всегда можно сделать исключения. Вожди чаще попадали в сложные ситуации и научились понимать, когда нужно стойко отстаивать свою позицию, а когда и уступить слегка.

– А можно сказать тому, кто не участвует в ритуале? – спросила Эйла.

– Знаешь ли ты кого-нибудь, кто не связан никаким родством ни с тобой ни с твоим женихом? – спросила Четырнадцатая.

Эйла задумалась на мгновение.

– Я знаю Ланидара. Мартона, у него нет каких-нибудь родственных связей с Джондаларом? – спросила она.

– Нет… нет, у него нет. Я уверена, что у меня нет, а Даланар сказал мне в то утро, когда они приходили к нам в гости, что его просто выбрали в наставники, когда бабушка этого мальчика проходила ритуал Первой Радости, – сказала Мартона. – Он тоже не родственник.

– Все верно, – сказала Девятнадцатая. – Я помню, что Денода совсем потеряла… голову из-за Даланара. Ей потребовалось время, чтобы забыть его. Он, конечно, был очень хорош. Всегда был таким тактичным, внимательным, но соблюдал все приличия и близко никого не подпускал. Впечатляющий был мужчина.

– Всегда, – сказала Мартона почти шепотом и мысленно закончила: «Он всегда вел себя исключительно правильно и делал только то, что положено».

Девятнадцатой захотелось уточнить.

– Что всегда? Был тактичным? Внимательным? Или впечатляющим? – спросила она.

Мартона улыбнулась.

– В нем всего хватало, – сказала она.

– И Джондалар настоящий сын его очага, – сказала Верховная.

– Да, – согласилась Мартона, – с одной лишь разницей. Этому мальчику, возможно, порой не хватало его тактичности, но зато у него более сердечная натура.

– Не только дух мужчины помогает зачатию, ребенку всегда передается кое-что и от матери, – заметила Верховная жрица.

Эйла внимательно прислушивалась к этому довольно туманному разговору, особенно когда упомянули Джондалара, и определила особенности голоса и поз, которые сообщили ей больше, чем слова. Замечание Девятнадцатой о Деноде никак нельзя было назвать одобрительным, и чувствовалось, что эта старая жрица также была совершенно очарована Даланаром. Дальнейший обмен мнениями подразумевал, что сын Мартоны мог порой презреть приличия, в отличие от ее бывшего мужа – все они, конечно, знали о его юношеской несдержанности. Мартона догадывалась, как относится к ним обоим эта старая женщина, и дала ей понять, что знала Даланара лучше и его качества не произвели на нее особо сильного впечатления.

Замечания Верховной поведали им, что она также знала обоих мужчин и полагала, что Джондалар стал таким же, как Даланар, и его достоинства ничуть не меньше. Она также сделала косвенный комплимент Мартоне, подразумевая, что Мать выбрала для нее именно дух Даланара, чтобы подарить ребенка его очагу. Эйла начала понимать, что женщина, зачавшая ребенка от духа своего мужа, удостаивается большего уважения. Мартона прозрачно намекнула жрицам, особенно Девятнадцатой Зеландони, что хотя ее сын, возможно, не обладал всеми прекрасными качествами Даланара, но имел нечто более ценное. Верховная не только согласилась с ней, но еще и добавила, что его лучшие качества он унаследовал от матери. Очевидно, Зеландони и бывшего вождя Девятой Пещеры связывали близкие отношения и огромное уважение друг к другу.

Существовало множество тонкостей и оттенков, которые добавляли смысл знаковому языку Клана, включая понимание выражения лиц и поз, наряду с жестами и даже некоторыми словами, но разговорный язык, который пользовался услугами всех нюансов голоса и тона, наряду с выражением лица, неосознанными позами и вспомогательными жестами, передавал еще больше, если кто умел понимать его. Эйла очень хорошо понимала неосознанные выражения языка тела и быстро усвоила, что они означают у Других, но начала также лучше понимать оттенки произношения слов и особенности их употребления.

– Если найти Ланидара, – сказала Эйла, – то я могла бы попросить его найти Джондалара.

– Нет, Эйла, сама ты не можешь попросить его, – сказала Мартона, – зато я могу. – И, посмотрев на жрецов, собравшихся в этом доме, который стал на сегодняшний день Домом невест, добавила: – Если кто-то сможет найти его.

– Разумеется, – сказала Верховная. Она окинула взглядом имевшихся в ее распоряжении жрецов и подозвала Меджеру, перешедшую в ученицы к Зеландони Третьей Пещеры. Она была с ними во время обряда Поиска елана Тонолана в недрах Родниковой Скалы. Тогда она училась у Четырнадцатой Зеландони, что ее совсем не радовало. Эйла узнала ее и улыбнулась.

– У меня есть поручение для тебя, – сказала Верховная. – Мартона, объясни.

– Ты знаешь Ланидара, мальчика из Девятнадцатой Пещеры? – начала Мартона. Ученица озадаченно помолчала. – Он сын Мардены, дочери Деноды. – Меджера отрицательно покачала головой.

– Ему двенадцать лет, но выглядит он младше, – добавила Эйла, – у него еще недоразвитая правая рука.

На лице Меджеры появилась понимающая улыбка.

– Да, конечно. Он метнул дротик во время демонстрации копьеметалки.

– Вот-вот, он-то нам и нужен, – сказала Мартона. – Тебе надо попросить его найти Джондалара и передать ему сообщение от меня. Пусть Ланидар передаст Джондалару, что Эйла беспокоится о лошадях и просит его навестить их до вечернего праздника. Все понятно?

– А не проще ли мне сходить к Джондалару? – сказала Меджера.

– Да, так было бы гораздо проще, но ты участвуешь в Брачном ритуале, и до этого тебе нельзя общаться с Джондаларом и передавать ему сообщение от Эйлы, даже через меня. Однако если ты не сможешь отыскать Ланидара, то насколько я понимаю, можешь попросить любого человека, не связанного с ним родственными узами, передать ему мое сообщение. Понятно?

– Да, я все сделаю. Не переживай за них, Эйла, я обязательно найду способ известить Джондалара, – сказала Меджера и поспешно вышла.

– По-моему, Эйла, – тихо сказала Мартона, – жрецы могут найти предосудительным то, что ты разговаривала об этом с Меджерой, поэтому я не стала вдаваться в подробности. И нам лучше не упоминать о переданном ему свертке.

– Наверное, нам лучше воздержаться от любых упоминаний, – сказала Эйла.

– Отлично, а теперь нам пора начинать подготовку, – сказала Мартона.

– Но ведь сейчас только середина дня. До вечера еще так далеко, – заметила Эйла. – Я сумею довольно быстро надеть тунику, подаренную мне Неззи.

– Одевание – это лишь заключительная часть подготовки. Сначала все мы отправимся на Реку для проведения ритуального очищения. Для такого ритуала обычно даже кипятят воду, чтобы она стала чище. На самом деле горячей водой гораздо приятнее мыться.

– Пожалуй, это самая приятная процедура добрачной подготовки. Ее также устроят Джондалару и всем женихам, в другом месте, естественно, – пояснила Мартона.

– Горячую воду я люблю, – сказала Эйла. – Около пещеры Лосадунаи есть горячий источник. Ты не представляешь, как приятно купаться в нем.

– А вот и представляю. Пару раз я тоже совершала Путешествия. На севере, там, где берет начало Река, есть водоемы с горячей водой, – сказала Мартона.

– По-моему, я знаю, о чем ты говоришь. Мы делали там привал по пути к вам, – сказала Эйла. – О, я хотела спросить тебя еще кое о чем. Надо было бы спросить об этом пораньше, возможно, уже поздно, но я надеялась успеть проколоть уши. У меня есть пара янтарей, подаренных мне Тули, вождем Львиного стойбища, и мне хотелось бы надеть их, если удастся как-нибудь подвесить их к моим ушам. Она говорила, что так надо носить их.

– Я думаю, это можно будет устроить, – сказала женщина. – Уверена, кто-нибудь из жрецов с удовольствием проколет тебе уши.




– Фолара, посмотри-ка, так лучше или вот так? – спросила Меджера, держа в руках пряди волос Эйлы и укладывая их двумя разными способами. Фолара присоединилась к ним, когда они вернулись с ритуала очищения. Несмотря на огни многочисленных масляных светильников, в Доме Жрецов все же было гораздо темнее, чем под ярким солнечным светом, и Эйла предпочла бы, чтобы ей делали прическу на свежем воздухе, а не в душном помещении.

– Мне больше понравился первый вариант, – заметила Фолара.

– Меджера, а ты не хочешь рассказать нам, чем же закончились твои поиски? – поинтересовалась Мартона. Было очевидно, что Эйлу смущают все эти хлопоты. Она не привыкла, чтобы кто-то занимался ее волосами, а молодая ученица казалась достаточно искусной, чтобы поболтать во время укладки ее волос. Мартона подумала, что это отвлечет ее.

– Ну, как я уже говорила, я спрашивала всех. Но не встретила никого из знакомых. Наконец я дошла до вашего лагеря и встретила там одну женщину, по-моему, жену близкого друга Джохаррана, Солабана или Рушемара, с маленьким ребенком. Она как раз плела корзину…

– Да, это Салова, жена Рушемара, – уточнила Мартона.

– Она сказала, что, возможно, кто-то из них пошел к лошадям, поэтому я прошла вверх по берегу ручья и там нашла их обоих. Ланидар сказал, что его мать сообщила ему, что ты, Эйла, весь день проведешь с невестами, и он решил, что должен проверить лошадей, как ты просила. И Джондалар сказал что-то в этом же роде. Понимая, что ты целый день проведешь в уединении вместе с невестами, он решил проверить, как поживают лошади. Там он встретился с Ланидаром и заодно поучил его пользоваться копьеметалкой, – рассказала Меджера. – Оказалось, не я одна разыскивала Джондалара. Чуть позже пришел Джохарран. Он выглядел немного сердитым или, может быть, просто раздраженным. Он обыскался Джондалара, чтобы передать, что ему пора идти на Реку для ритуального очищения вместе с остальными женихами. Джондалар просил передать тебе, что с лошадьми все в порядке и что Волк, похоже, действительно нашел друга или подругу, как ты и говорила. Он видел их вместе.

– Спасибо, Меджера, раз с Удальцом и Уинни все в порядке, то я могу успокоиться. Даже не передать, как я благодарна тебе, что ты потратила столько времени и сил на поиски Ланидара и Джондалара, – сказала Эйла.

Она обрадовалась, узнав, что Ланидар по собственному почину пошел навестить лошадей. В обычное время Джондалар, наверное, не обошел бы их вниманием, но сегодня у него тоже особый день, и она хотела убедиться, что ему никто не помешал проверить их. А вот за Волка она немного беспокоилась. Отчасти ей хотелось, чтобы он нашел подругу и был счастлив, но отчасти ужасалась при мысли, что может потерять его, и даже опасалась за него.

Волк никогда не жил с другими волками, вероятно, она сама провела рядом с ними гораздо больше времени, чем он, когда училась охотиться и изучала повадки хищников. Она знала, что волки всячески оберегают членов своей стаи и отчаянно защищают территорию ее обитания. Если Волк найдет одинокую волчицу или слабую самку из окрестной стаи и решит жить по-волчьи, ему придется отвоевать себе собственную территорию. Хотя Волк сильный и здоровый зверь, крупнее большинства своих собратьев, он не воспитывался в волчьей стае, где детеныши приучаются к схваткам, играя между собой. Он не привык сражаться с волками.

– Спасибо, Меджера. Эйла выглядит просто замечательно. Я и не догадывалась, что ты так мастерски умеешь делать прически, – сказала Мартона.

Подняв руки, Эйла осторожно пощупала прическу, робко коснувшись валиков и прочих фигурных изгибов, в которые были тщательно уложены и заколоты ее волосы. Другим невестам, насколько она понимала, устраивали на головах нечто подобное, поэтому она догадывалась, как выглядит ее прическа.

– Сейчас я дам тебе отражатель, и ты сама все увидишь, – сказала Меджера.

Тускло поблескивающая поверхность отразила лицо молодой женщины примерно с такой же прической, как у большинства женщин в этом доме. Однако она с трудом узнала себя. И тем более усомнилась, сможет ли ее узнать Джондалар.

– Теперь давай наденем тебе те янтарные подвески, – сказала Фолара. – Уже пора наряжаться.

Ученица, проколовшая Эйле мочки ушей, оставила в каждой дырочке по костяному штырьку. Она также привязала к янтарям тонкие жилы и сделала петельки, чтобы подвесить их на ушные штырьки. Меджера помогла Фоларе закрепить янтарные серьги в ушах Эйлы.

Потом Эйла облачилась в свой иноземный брачный наряд.

– Я никогда не видела ничего подобного, – восхищенно вздохнув, прошептала Меджера.

Фолара тоже пришла в восторг.

– Эйла, какой у тебя красивый и какой необычный наряд. По-моему, всем захочется потом сшить себе нечто в таком роде. Откуда он у тебя?

– Я привезла его с собой. Мне подарила его Неззи. Жена вождя Львиного стойбища. Вот так его следует носить во время ритуала, – объяснила Эйла и, откинув полочку лифа и обнажив груди, ставшие более полными благодаря беременности, вновь закрепила ее. – Неззи говорила, что женщины Мамутои с гордостью показывают свои груди во время Брачного ритуала. Мартона, а еще мне хотелось бы надеть подаренное тобой ожерелье.

– Тут есть одна сложность, Эйла, – заметила Мартона. – Это ожерелье с большим янтарем красиво смотрится на груди, но оно будет плохо сочетаться с твоим амулетным мешочком. Я понимаю, что он для тебя многое значит, но, по-моему, сегодня его лучше снять.

– Она права, Эйла, – поддержала Фолара.

– Вот посмотри сама в отражатель, – предложила Меджера. Она подставила ей плоский, темный и пропитанный жиром кусок дерева, специально отполированный для того, чтобы можно было увидеть в нем отражение.

Там появилась все та же странная женщина, которую она уже видела прежде, только теперь Эйла увидела янтарные серьги и потрепанный амулетный мешочек с реликвиями, висевший на потемневшем кожаном ремешке.

– Что это за мешочек? – спросила Меджера. – Похоже, в нем что-то лежит.

– Это мой амулет, в нем хранятся дары моего тотема, Духа Пещерного Льва. Большинство из них служит подтверждением важных решений моей жизни. И еще там лежит символический знак моей жизненной силы, в каком-то смысле.

– Значит, это что-то вроде еландона, – сказала Мартона.

– Мог-ур говорил, что если я когда-нибудь потеряю этот амулет, то могу умереть, – сказала Эйла. Она взяла в руку амулетный мешочек, нащупала знакомые выпуклости его содержимого, и многообразные, быстро сменяющие друг друга воспоминания отбросили ее в прошлое, к ее жизни в Клане.

– Тогда его надо сохранить в особом месте, – сказала Мартона. – Может быть, около фигурки Дони, чтобы Мать присмотрела за ним. Но у тебя же нет такой фигурки, так? Обычно женщина получает ее после ритуала Первой Радости. Как я полагаю, ты никогда не проходила подобный ритуал?

– Ну, возможно, и проходила. Джондалар научил меня делить Дары Радости, и в первый раз он устроил какой-то обряд и подарил мне фигурку Дони, которую сделал сам. Она лежит в моей заплечной сумке, – сказала Эйла.

– Что ж, если кто-то и может достойно провести этот ритуал, так именно он. У него был большой опыт, – сказала Мартона. – Если хочешь, я могу на время сохранить твой амулет у себя, а перед началом вашего испытательного периода отдам его тебе, чтобы ты могла взять его с собой. – Эйла нерешительно помедлила, но наконец согласно кивнула головой, а когда начала снимать амулет, то кожаный шнурок зацепился за прическу.

– Не волнуйся, Эйла. Я смогу подправить ее, – сказала Меджера.

Эйла держала в руке свой кожаный мешочек, ей не хотелось расставаться с ним. Они, конечно, правы, он не подходит к брачному наряду, но она не расставалась с ним с тех самых пор, как его подарила ей Иза, вскоре после того как Клан принял ее. Она так привыкла к этому амулету, что ей трудно было с ним расстаться. Более того, она даже боялась расстаться с ним. Казалось, что амулет сам цеплялся за нее, застряв в ее прическе, когда она снимала его. Может, ее тотем пытался сказать ей что-то, может быть, ей не стоит совсем расставаться с клановым прошлым в день ее бракосочетания, в наряде Мамутои, в ожерелье Зеландонии. Она мало чем отличалась от женщин Клана, когда встретила Джондалара, может, ей стоит сохранить также что-то и от того времени.

– Спасибо, Меджера, но я передумала. Я хочу распустить волосы так, как любит Джондалар, – сказала Эйла. Она еще немного подержала амулет и вручила его Мартоне. Мать Джондалара закрепила на ее шее ожерелье, когда-то подаренное ей самой матерью Даланара, чтобы она сберегла его для жены своего, сына. Потом Эйла начала вынимать булавки и завязки, поддерживающие прическу, сделанную в праздничном стиле Зеландонии.

Меджера расстроено смотрела, как разваливаются плоды ее усилий, но решение все равно было за Эйлой.

– Давай уж я причешу тебя, – сказала она, смиряясь с таким поворотом событий, чем приятно удивила Мартону. Видимо, эта юная ученица станет когда-нибудь прекрасной жрицей, подумала она.




Джондалар вдруг почувствовал безотчетную тревогу, направившись вместе с остальными женихами к шатру жрецов около подножия холма, где должен был проводиться ритуал. И он был не одинок. Невесты уже ушли, оставив пустым этот большой шатер. Под руководством нескольких Зеландони женихи выстроились по заведенному порядку: во-первых, по счетным словам Пещер, в которых они будут жить, а во-вторых, по их статусу в Пещере. Поскольку все счетные слова обладали особым могуществом – только жрецы понимали суть их таинственных значений, – то они не имели никакого отношения к статусу и положению. С их помощью Пещеры обычно просто упорядочивали строй. Иным было распределение внутри Пещеры, имевшее бессчетные и порой не упоминаемые, но вполне понятные градации, хотя они не являлись строгими, неизменными.

Статус человека мог измениться и достаточно сильно из-за неравных статусов жениха и невесты. Это было причиной серьезных переговоров, происходивших до ритуала. Статус семейной пары определялся исходя из статусов каждого члена новой семьи, и в дальнейшем определял статус ее детей. Понятно, что семейный очаг создавал муж, но хранила его жена; дети, рожденные у жены, также считались и детьми очага ее мужа. Они и их семьи стремились к тому, чтобы статус нового очага был как можно выше, ради детей и ради родственных связей и поименований, но одобрить его должно было и большинство вождей и жрецов, входящих в совет племени Зеландонии. Порой переговоры протекали очень бурно.

Эйлу не слишком-то интересовало обсуждение статуса ее нового семейного очага, да она все равно не поняла бы всех нюансов, зато Мартона все отлично понимала. Туманные разговоры Мартоны с некоторыми жрецами, включая Девятнадцатую Зеландони, как теперь начала понимать Эйла, предваряли начало таких переговоров. Девятнадцатая пыталась использовать юношескую несдержанность Джондалара, чтобы понизить его статус частично из-за того, что Эйла открыла эту удивительную новую пещеру на территории Девятнадцатой Пещеры. Эту жрицу несколько смущало то, что такое открытие значительно повысило статус невесты, невзирая на ее иноземное происхождение. Если бы именно они нашли эту пещеру, то могли бы сами выгодно распорядиться ею, наложив определенные ограничения на ее посещение, благодаря чему положение их Пещеры стало бы более высоким. Но получилось так, что пещеру нашла посторонняя женщина, да еще во время общего Летнего Схода, и Верховная Зеландони особо отметила, что такая святыня принадлежит всему племени.

Статус Джондалара был один из самых высоких, поскольку его мать раньше была вождем и его брат сейчас руководил жизнью самой большой Пещеры Зеландонии, не говоря уже о его собственных достоинствах, часть которых он приобрел за время Путешествия. Возросшее мастерство обработки кремня удостоверили почтенные и сведущие мастера из других Пещер, а его демонстрация нового оружия также считалась большим вкладом в жизнь племени, но определение статуса Эйлы представляло серьезную сложность. Выходцы из других племен обычно имели самый низкий статус, который понижал, естественно, статус нового очага, но Мартона со своими сторонниками оспорили это, заявив, что ее статус среди людей племени Мамутои был очень высоким и что сама она имеет много достоинств. Животные оказались спорным фактором, одни считали, что они понижают ее статус, а другие – наоборот. Статус их нового очага еще не был решен окончательно, хотя это не мешаю проведению ритуала. Девятая Пещера приняла ее, и именно там они и будут жить.

Невесты перешли в другой, соседний шатер. До недавнего времени в нем жили девушки, ожидавшие ритуала Первой Радости, но сейчас он уже опустел, и его использовали для других целей. Кто-то предложил, чтобы туда собрали женихов, тогда невестам не пришлось бы переходить, но всех собравшихся, а особенно жрецов, несколько смутило то, что женихи займут дом, где только что проходил обряд инициации. Мир Духов обычно долго оказывал потустороннее влияние на те места, где проводились священные ритуалы, особенно с многочисленными участниками, а жизненные силы мужского и женского начала порой находились в противоборстве. Было решено перевести туда невест, поскольку такое состояние будет следующим разумным этапом в жизни любой девушки, недавно прошедшей ритуал Первой Радости.

Невесты беспокоились не меньше женихов. Эйла все волновалась, наденет ли Джондалар тупику, которую она передала ему, и сожалела, что ей сегодня нельзя будет с ним разговаривать, иначе она сама узнала бы, понравилась ли ему ее туника и считает ли он ее подходящей для ритуала. А теперь она ничего не узнает до самого бракосочетания.

Женщин построили по порядку, соблюдая такие же правила, как у мужчин, чтобы их ряды могли потом должным образом соединиться в пары. Эйла улыбнулась стоявшей впереди Левеле. Ей хотелось бы сейчас стоять рядом с сестрой Пролевы, но их разделяло несколько женщин из тех Пещер, что находились в промежутке между Девятой и Второй, где собирались жить Левела и Жондекам. Их статусы были примерно одинаковыми, ведь оба они принадлежали к самым уважаемым семьям вождей и основателей, поэтому статус их нового очага почти не изменился. Статус Жондекама был чуть выше, чем Левелы, но эту незначительную разницу можно было бы сохранить, только если бы они остались жить в его Пещере.

Зеландони той Пещеры, где собиралась жить новая семья, проводил ритуал для каждой пары в отдельности, а другие служители ему помогали. Матери брачующихся и мужчины их очагов также участвовали в ритуале, а зачастую и ближайшие родственники, все они стояли среди зрителей, в первых рядах, ожидая, когда их пригласят для исполнения соответствующих ролей. Для старших пар, уже проходивших ранее такой ритуал, но решивших основать новую семью, присутствие родителей было не обязательно. Для них требовалось только согласие Пещеры, в которой будет жить их новая семья, но и они обычно привлекали к ритуалу друзей и родственников.

Эйла ободряюще улыбнулась, перехватив взгляд Жаниды, стоявшей ближе к концу строя невест в соответствии с ее принадлежностью к Южному владению Двадцать Девятой Пещеры. А еще дальше стояла Джоплая, как чужеземная невеста из племени Ланзадонии, хотя мужчина ее очага имел высокий статус в Зеландонии. Здесь она занимала последнее место, но зато была среди первых в Ланзадонии, и все это обязательно учитывалось. Эйла окинула взглядом весь строй невест. Многих она еще почти совсем не знала, а обитателей некоторых Пещер видела лишь на общей церемонии знакомства.

Для Эйлы ожидание уже казалось бесконечным. «О чем можно так долго договариваться? – с удивлением думала она. – Нас быстро построили по порядку, и теперь мы просто стоим и чего-то ждем. Непонятно… Может быть, задерживаются женихи. Может, кто-то из них передумал? А что, если передумал Джондалар? Нет. Не может быть! С чего бы вдруг? Но вдруг все-таки передумал?»

Жрецы еще не выходили из своего дома, и вот наконец Верховная Зеландони отвела в сторону занавес, скрывавший секретный выход в задней части их большого шатра, который находился прямо напротив главного входа. Выглянув из дома, она окинула беглым взглядом толпу соплеменников, расположившихся на склонах дальнего холма, за ритуальным полем, простиравшимся до главного лагеря. Люди начали подтягиваться сюда после полудня и сейчас уже заполнили почти все склоны. Пора начинать.

Первым вывели строй женихов. Взглянув вверх на густо заполненные склоны холма, Джондалар убедился, что все племя уже в сборе. Глухой шум толпы усилился, и ему показалось, что по склонам пронеслось слово «белый». Как и положено, он смотрел только в спину идущего впереди жениха, но, даже не оглядываясь, понял, что его белая кожаная туника произвела впечатление. На самом деле не только сама белая туника. Этого высокого и на редкость красивого блондина с пленяющими глазами невозможно было не заметить, но сейчас, после ритуального очищения, его щеки были тщательно выбриты, и блестящие чистые волосы казались почти белыми, так что в этой снежно-белой тунике он выглядел совершенно потрясающе.

– Знаешь, если бы я представила, что Луми, возлюбленный Дони, сошел на землю в человеческом облике, то он выглядел бы именно так, – сказала мать Жондекама, высокая светловолосая Зеландони Второй Пещеры, своему младшему брату, Кимерану, вождю Второй Пещеры.

– Интересно, откуда у него такая белая туника? Я бы не отказался от подобного наряда, – заметил Кимеран.

– Мне кажется, все мужчины сейчас подумали о том же, но, по-моему, Кимеран, ты один из немногих, на ком она смотрелась бы так же хорошо, – заметила она. Она считала, что ее брат не только был таким же высоким и светловолосым, как его друг Джондалар, но и таким же красивым, или почти таким же. – Посмотри, а Жондекам тоже прекрасно смотрится. Хорошо, что он не сбрил бороду этим летом. Она ему очень идет.

Женихи расположились полукругом с одной стороны от внушительного костра. Эйла уже истомилась от ожидания, когда входной занавес в Дом невест наконец открылся. Уже почти стемнело. Ныряющее за дальние западные холмы солнце заливало большой ритуальный костер своими сияющими лучами и делало почти незаметными факелы, установленные вокруг поляны. Они сыграют свою роль позже. Эйла заметила у костра ряд людей. Судя по величественной и могучей фигуре, спиной к ней стояла Зеландони. По особому знаку невесты вышли из шатра.

Едва ступив на поляну, Эйла сразу же увидела высокого человека в белом наряде. Когда они расположились полукругом напротив женихов, она сказала себе: «Он надел ее! Он нарядился в мою тунику». Все облачились в свои лучшие наряды, но такого не было ни у кого, и Джондалар выделялся на фоне всех остальных. По ее разумению, он был, несомненно, самым красивым мужчиной в этой компании. Большинство согласились бы с ней. Она видела, что он смотрит на нее через поляну, хорошо освещенную большим костром, и смотрит так, словно не может оторвать от нее глаз.

Какая же она красавица, подумал он. Еще никогда она не выглядела так потрясающе красиво. Неззи подарила ей прекрасную темно-золотистую тунику, оттененную насыщенными палевыми вставками и украшенную светлыми бусинами, выточенными из бивня мамонта, которые почти совпадали по цвету с ее волосами, свободно рассыпавшимися по плечам именно так, как ему больше всего нравилось.

Ее единственными украшениями были янтарные ушные подвески – он вспомнил этот подарок Тули – и ожерелье из янтарей и ракушек, подаренное Мартоной. Почти прозрачные желто-оранжевые камни притягивали лучи заходящего солнца и великолепно поблескивали между ее обнаженных грудей. Ее туника с открытым лифом, подпоясанная на талии, резко отличалась от всех остальных нарядов, но Эйла выглядела в ней просто прекрасно.

Мартона, стоявшая в первом ряду зрителей, была приятно удивлена, увидев своего сына в белой тунике. Она знала, что он выбрал другой наряд для этого ритуала, и сразу догадалась, что эта красивая туника находилась в том свертке, что она передала Джондалару сегодня. Отсутствие украшений подчеркивало изысканную чистоту белого цвета. В общем-то больше не требовалось никаких украшений, хотя горностаевые хвостики прекрасно оттеняли белизну. Она видела, какими чашами и прочей хозяйственной утварью пользуется Эйла, и заметила ее склонность к простым, но отлично выделанным вещам. Эта белая туника была выдающимся примером такой склонности. В данном случае превосходное качество, как говорится, могло позволить себе изысканную простоту.

Кроме того, изысканная простота его туники отлично контрастировала с ее не менее изысканным и удивительным, но богато украшенным нарядом. Мартона подумала, что наверняка найдется много желающих сделать такой же наряд, как у Эйлы, хотя, вероятно, все копии будут проигрывать оригиналу. Она тщательно рассмотрела его в тот раз, когда Эйла впервые показала его ей, и осознала его исключительное качество. Этот наряд свидетельствовал о богатстве в том единственном смысле, который имел значение для Зеландонии: время, затраченное мастерами на его изготовление. От качества выделки кожи до янтарей, ракушек, зубов и нескольких тысяч бусин, выточенных вручную, и мамонтового бивня, все в этом брачном наряде подтверждало высокий статус Эйлы. Очаг ее сына будет среди первых.

Джондалар не сводил глаз с Эйлы. Глаза ее ярко блестели, рот слегка приоткрылся, словно от волнения ей не хватало воздуха. Такое выражение у нее обычно появлялось, когда она бывала потрясена чем-то прекрасным или возбуждена охотничьим азартом, и Джондалар почувствовал усилившийся ток крови в его чреслах. Она ослепительная женщина. Ослепительная как солнце. Он хотел обладать ею и едва мог поверить, что эта чувственная красавица вскоре станет его женой. Его жена… ему нравилось, как звучит это словосочетание. Она будет жить с ним в одном доме, которым он надеялся удивить ее. Ну, когда же начнется ритуал?! И когда же, наконец, он закончится?! Сколько же можно ждать, ему так хотелось подбежать к ней, подхватить на руки и унести от всех в какое-нибудь уединенное местечко.

Зеландони заняли свои места, и Верховная начала выводить монотонную мелодию. Затем к ней присоединилась вторая жрица, чтобы поддерживать общую тональность напева, и потом третья. Каждая последующая жрица привносила в мелодию нечто свое, сохраняя ее исходную ритмическую основу и простоту, но внося разнообразие высотой и тембром собственного голоса. Когда Зеландони, которому надлежало соединить первую пару, начал говорить, весь хор продолжал тихое монотонное пение, создавая непрерывный музыкальный фон. Сочетанию голосов, возможно, порой не хватало гармонии, но это не имело значения. Когда кому-то из хористов надо было передохнуть, его тут же заменял другой. В итоге получалась несколько витиеватая монотонная мелодическая фуга, которая могла тянуться до бесконечности, поскольку поющих всегда было больше, чем передыхающих.

Такое фоновое музыкальное сопровождение создавало у всех приятное ровное настроение, и Джондалар уже слегка заворожено смотрел на любимую женщину. Он едва слышал ритуальные слова Зеландони, обращенные к нескольким первым парам. Потом он почувствовал легкий толчок в спину и вздрогнул. Произнесли его имя. Он направился к могучей фигуре Зеландони, глядя, как Эйла идет ему навстречу. Они встали лицом друг к другу по разные стороны от жрицы.

Зеландони одобрительно посмотрела на них обоих. Джондалар был самым высоким из мужчин, и она всегда считала его намного привлекательнее всех мужчин, которых она видела в жизни. Даже в юношеском возрасте, когда он был почти мальчиком. И именно по этой причине она стала его наставницей во время обряда инициации и научила делить Дары Радости. А он оказался хорошим учеником, даже слишком хорошим. Он почти уговорил ее отказаться от призвания.

Сейчас она была рада тому, что обстоятельства разделили их, но, глядя на него в этой эффектной белой тунике, она вновь поняла, почему ему почти удалось уговорить ее. С удивлением поглядывая на его белоснежный наряд, она подумала, что он, несомненно, привез его с собой из Путешествия. Такой цвет, естественно, сразу бросался в глаза, но и покрой туники был также необычен, а отсутствие украшений делало ее еще более экзотичной. Он отлично подходил выбранной им женщине. Она перевела взгляд на Эйлу.

И она была ему под стать. Вернее, она даже превосходила его, хотя это было нелегко. Жрица была бы разочарована, если бы он выбрал женщину, недостойную его самого, но Зеландони пришлось признать, что он не только нашел женщину равную, но даже превосходящую его во многих отношениях. Она осознала, что эта пара уже стала центром внимания по многим причинам. Все уже знали их или узнали, кто они такие, о них говорил весь Летний Сход, и они являлись самой красивой парой на этом ритуале.

И было справедливо и вполне уместно, что именно она, Верховная служительница Великой Матери, будет проводить для них Брачный ритуал, что именно она завяжет брачный узел самой замечательной паре. Надо сказать, что и сама Зеландони выглядела великолепно. Татуировку на ее лбу подчеркивали более яркие оттенки, ее волосы были тщательно уложены в довольно странную прическу, которая зрительно увеличивала рост этой и без того высокой женщины, а богато украшенная длинная туника была настоящим произведением искусства, которое было просто необходимо для достойного представления ее внушительных размеров. Все взоры были направлены на эту троицу, и Зеландони специально выдерживала паузу, чтобы усилить волнующее впечатление.

Мартона вышла вперед и встала рядом со своим сыном, справа за ней стоял ее нынешний муж Вилломар. Слева был Даланар, и сразу за ним Джерика. Им придется еще ждать до самого конца, когда ее дочь Джоплая соединится с Экозаром. К Вилломару пристроились Фолара и Джохарран, сестра и брат Джондалара. Рядом с Джохарраном стояли Пролева и ее сын Джарадал. Множество других близких друзей и родственников находились поблизости, в специально отведенном для них месте. Взгляд Зеландони прошелся по всем этим близким родственникам, потом обратился к склонам холма, где собралось все многочисленное племя Зеландонии.

– Все Пещеры племени Зеландонии, – наконец произнесла жрица торжественным звучным голосом. – Вы призваны сюда, чтобы стать свидетелями союза женщины и мужчины. Дони, Великая Земная Мать, Созидательница Начал, Праматерь Сущего, породила Бали, лучезарного небесного сына, который изливает на нас дневной свет и тепло, и по Воле Праматери Ее спутник и друг, Луми, одаривает нас ночным светом. И, отдавая дань великого уважения Великой Матери, мы освящаем союзы Ее детей.

Эйла взглянула на небо. Заметив слегка округлившуюся луну, она вдруг поняла, что уже стемнело. Солнце полностью скрылось за горизонтом, но благодаря огромному костру и множеству факелов на ритуальной поляне было светло почти как днем.

– Возрадовалась Великая Земная Мать, узнав, что эти Ее дети решились основать семейный союз. Джондалар из Девятой Пещеры Зеландонии, сын Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры, ныне жены Вилломара, Торгового Мастера Зеландонии, рожденный у очага Даланара, основателя и вождя племени Ланзадонии, брат Джохаррана, вождя Девятой Пещеры Зеландонии…

Эйла невольно отвлеклась от этого бесконечного множества неизвестных ей родственных связей и поименований, которые продолжала перечислять Зеландони. Это был один из тех редких случаев, когда нужно было провозгласить все его связи. Она вновь прислушалась к голосу Зеландони, когда его тон изменился, знаменуя завершение торжественной литании.

– …согласен ли ты сочетаться брачными узами с Эйлой из Девятой Пещеры Зеландонии, избранной Дони, одарившей ее зарождением новой жизни… – По рядам зрителей пронеслись приглушенные одобрительные замечания. Это будет счастливый союз. Она уже беременна. – …прежде известную как Эйла из племени Мамутои, член Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, подруга лошадей, называемых Уинни и Удалец, и четвероногого охотника по имени Волк.

Эйла удивилась, что не видит Волка. Он пропадал где-то целый день, и она испытала разочарование. Она понимала, что он не придал бы особого значения происходящему здесь ритуалу, но надеялась, что будет присутствовать на ее бракосочетании.

– …а ныне признанную Джохарраном, братом Джондалара и вождем Девятой Пещеры Зеландонии, и Мартоной, Матерью Джондалара и бывшим вождем Девятой Пещеры, одобренную Даланаром, основателем и вождем Ланзадонии, мужчиной очага, в котором родился Джондалар и…

Зеландони продолжала перечислять множество родственников Джондалара. Эйла даже не представляла, как много новых родственных связей приобретала благодаря этому союзу, но Зеландони хотелось бы, чтобы их было еще больше. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы придумать, как можно увеличить число ее законных связей, чтобы их бракосочетание выглядело достаточно впечатляющим. Ведь Эйла почти не имела родственников.

– Я согласен, – произнес Джондалар, глядя на Эйлу.

– Будешь ли ты почитать ее, заботиться о ней в болезни и здравии, ухаживать за ней, когда подойдет время родов, и помогать растить всех детей, рожденных у твоего очага, пока вы будете жить одной семьей? – нараспев произнесла жрица.

– Да, я буду почитать ее, заботиться о ней и обеспечивать ее и ее детей, – сказал Джондалар.

– А ты, Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии, ранее известная как Эйла из племени Мамутои, член Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, принятая в члены Девятой Пещеры Зеландонии, согласна ли ты соединиться брачными узами с Джондаларом из Девятой Пещеры Зеландонии, сыном Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры, ныне жены Вилломара, Торгового Мастера Зеландонии, рожденного у очага Даланара, основателя и вождя племени Ланзадонии. – На сей раз Зеландони решила оставить только самые важные связи, не перечисляя повторно всех родственников.

Эйла с облегчением вздохнула – вместе с большинством собравшихся.

– Я согласна, – сказала Эйла, глядя на Джондалара. Она продолжала мысленно повторять: «Согласна, я согласна, я уже очень давно была согласна, и теперь наконец мы с ним станем одной семьей».

– Будешь ли ты почитать его, заботиться о нем в болезни и здравии, приучать твоих детей оказывать ему должное уважение, коего достоин твой муж и хозяин их очага, включая того, которым тебя уже одарила Дони? – спросила Зеландони.

– Я буду почитать его, заботиться о нем и научу моих детей почитать его, – ответила Эйла.

Зеландони подала знак.

– Кто облечен полномочиями одобрить союз этого мужчины и этой женщины?

Мартона сделала несколько шагов вперед.

– Я, Мартона, бывший вождь Девятой Пещеры, облечена такими полномочиями. Я даю согласие на бракосочетание моего сына Джондалара с Эйлой из Девятой Пещеры Зеландонии, – сказала она.

Вторым вперед выступил Вилломар.

– Я, Вилломар, Торговый Мастер из Девятой Пещеры Зеландонии, муж Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры, также одобряю это бракосочетание. – Согласие Вилломара не являлось обязательным, но его участие в ритуале придавало основательность одобрению союза сына его жены с чужеземной женщиной и упрощало подключение бывшего мужа Мартоны, который вслед за ним тоже выступил вперед.

– Я, Даланар, основатель и вождь племени Ланзадонии, основатель очага, в котором родился Джондалар, также выражаю свое согласие на бракосочетание Джондалара, сына моей первой жены, с Эйлой из Девятой Пещеры Зеландонии, пришедшей к нам из племени Мамутои.

Восхищенный взгляд Даланара, которым он окинул Эйлу, был так похож на взгляд Джондалара, что Эйла с трудом сдержала улыбку, чувствуя, как ее женское естество невольно откликнулось на это сходство. Такое уже случалось и раньше. Эйла не только видела, как сильно, несмотря на разницу в возрасте, похожи Даланар и Джондалар, но и сама испытывала к ним сходные чувства. Она все-таки не удержалась и улыбнулась этому пожилому мужчине одной из тех лучезарных улыбок, которые словно освещались ее внутренним светом, и в этот момент ему едва ли не захотелось поменяться местами с сыном его бывшей жены. Переведя взгляд на Джондалара, он заметил его озорную усмешку. Этот парень мгновенно понял его чувства и не мог дождаться более подходящего момента, чтобы поддразнить его! Он едва не расхохотался во весь голос.

– Я, безусловно, одобряю их союз! – добавил Даланар.

– Кто облечен полномочиями одобрить бракосочетание этой женщины с этим мужчиной? – спросила Зеландони.

– Я, Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии, известная ранее как Эйла из племени Мамутои, член Львиного стойбища и дочь очага Мамонта, имею полномочия говорить сама за себя. Это право было дано мне Мамутом, старейшим и самым почитаемым из всех служителей Мут, Великой Матери, а также Талутом и Тули, вождями Львиного стойбища. Отпуская меня в дальнее Путешествие, они дали согласие на мое бракосочетание с Джондаларом из Девятой Пещеры Зеландонии, – сказала Эйла. Именно из-за этого выступления она больше всего нервничала, и долго запоминала и повторяла слова, которые должна была сказать.

– Мамут из очага Мамонта, служитель Великой Матери племени Мамутои, – сказала Зеландони, – предоставил дочери своего очага свободу выбора. Как служительница Великой Матери, я также могу сказать за Мамута. Эйла дала согласие на бракосочетание с Джондаларом, и поэтому ее решение равносильно одобрению Мамута. – Затем, резко повысив голос, чтобы ее услышали все собравшиеся, Зеландони спросила: – Кто выступит защитником этой семьи?

– Я, Джохарран, вождь Девятой Пещеры Зеландонии, выступаю защитником этой семьи и приглашаю Эйлу и Джондалара жить в Девятой Пещере Зеландонии, – сказал старший брат Джондалара. Потом он повернулся и сделал знак собравшимся за ним людям.

– Мы, члены Девятой Пещеры Зеландонии, приветствуем их, – хором сказали они.

Потом Зеландони развела руки в стороны, словно пытаясь вместить в свои объятия всех собравшихся.

– Все Пещеры Зеландонии, – повелительным и торжественным голосом произнесла она, – Джондалар и Эйла решили соединить свои жизни друг с другом. Их брак одобрен, и их новая семья принята в Девятую Пещеру. Что скажете вы все об этом союзе?

Послышался одобрительный гул. Если и были какие-то возражения, то их заглушило общее одобрение. Жрица дождалась, пока утихнет шум, и сказала:

– Дони, Великая Земная Мать, с улыбкой взирает на этот брак. – По ее знаку Эйла и Джондалар соединили руки и протянули их навстречу Верховной Зеландони. Она взяла обычный кожаный ремешок и, обмотав им запястья соединенных рук, завязала узел. По возвращении с испытательного срока они должны будут вернуть этот ремешок целым, не разрезанным, а в обмен смогут получить брачные ожерелья, дары очага Зеландони. Это будет означать, что их союз утвержден, и тогда все остальные тоже смогут дарить подарки.

– Узел завязан. Вы стали мужем и женой. Пусть Дони всегда милостиво взирает на вас. – Молодая пара развернулась лицом к людям, и Зеландони объявила: – И мы приветствуем новую семью Джондалара и Эйлы из Девятой Пещеры Зеландонии.

После чего все участники их бракосочетания, включая Верховную служительницу Великой Земной Матери, отошли в сторону, уступая место следующей парс. Родственники и друзья вернулись в ряды зрителей, а Джондалар и Эйла присоединились к обществу других пар, чьи запястья уже украшали соединительные ремешки. Хотя эти соединения еще не считались завершенными.

Большинство людей с радостью наблюдали за этими избранными парами со связанными запястьями, которые взяли на себя семейные обязательства, но некоторые испытывали совершенно иные чувства. Среди последних выделялась красивая блондинка с очень белой кожей и серыми глазами, которые сейчас казались почти черными. Многие мужчины с одобрением поглядывали на Марону, пока не замечали ее отталкивающего взгляда, но она этого не знала.

Марона уж точно не встретила одобрительной улыбкой союз этой прекрасной пары. Взгляд ее горел чистой ненавистью, когда она смотрела на эту чужеземку и мужчину, который мог бы стать ее мужем. В тот год, когда их пара должна была стать центром всеобщего внимания, он отправился в какое-то Путешествие, бросив ее в затруднительном положении. Хуже того, в тот же год все внимание отвлекла на себя его сводная сестра, заявившаяся на их Летний Сход, эта странная черноволосая красавица, которая теперь собиралась соединиться с самым уродливым человеком, которого только можно себе вообразить. Конечно, она нашла достаточно приличного мужчину и соединилась с ним тем же летом, но ему было далеко до Джондалара, всеобщего любимца, который должен был бы стать ее мужем. Спустя пару лет они оба с удовольствием разрезали брачный узел. Но тот Летний Сход казался Мароне самым ужасным, пока она не дожила до нынешнего года.

В этом году Джондалар наконец вернулся, но привел с собой какую-то редкостную иноземку, которая окружила себя животными и даже осмелилась расхаживать в нижнем мальчиковом белье. И вот теперь их союз одобрен, да вдобавок она уже беременна, Мать уже одарила ее новой жизнью. Все это ужасно несправедливо. И где только она раздобыла такой наряд, выставляющий напоказ ее груди? Марона не раздумывая принарядилась бы так же, если бы первая придумала такой фасончик, но теперь уже никогда не сможет себе этого позволить, даже если все другие женщины будут щеголять в подобных туниках, а они, естественно, будут. «Подождите, придет и мой день, – сказала себе Марона. – Когда-нибудь я сумею удивить их. Однажды он еще пожалеет, они оба пожалеют. И довольно скоро».

Не слишком обрадовался этому союзу и Ларамар, он просто не любил их обоих. Джондалар всегда смотрел на него с презрением, даже употребляя его березовицу, а эта женщина, Эйла, с ее волком, устроила целую историю из-за младшей дочери Тремеды и оказала какое-то удивительное воздействие на Ланогу. С тех пор Ланога стала вдвое реже кормить его. Вместо этого она общается с другими женщинами и носится с Лоралой, словно она ее дочь, а ведь она пока еще даже не женщина, но ее везде принимают. Может, даже она скоро станет вполне привлекательной девушкой, гораздо симпатичнее той старой неряхи, какой стала ее мать. «Я хочу лишь, чтобы эта Эйла держалась подальше от моего дома, – подумал Ларамар и вдруг самодовольно ухмыльнулся, – если только она не хочет поплатиться за свою навязчивость. Интересно, как на нее подействует моя березовица на празднестве Матери? Кто знает? Скоро увидим».

И еще один человек среди зрителей не пожелал бы счастья этой парочке. «Теперь-то меня зовут Мадроман, – думал ученик, – но мне хочется, чтобы они это запомнили, особенно Джондалар. Только поглядите на него, какой самодовольный, вырядился в белую тунику, чтобы покорить всех этих улыбающихся ему новобрачных. Он, конечно, удивился, узнав, что я приобщился к очагу Зеландони. Да, он не ожидал, он даже не думал, что я способен на такое, но я гораздо сообразительнее, чем ему кажется. И я стану Зеландони вопреки этой властной толстухе, которая носится с этой иноземной женщиной, словно она уже Зеландони.

Хотя она красива. И я мог бы найти себе такую же красотку, если бы он не выбил мне зубы. Он набросился на меня как безумный. А ведь я только сказал правду. Он хотел соединиться с Золеной, и она стала бы его женой, если бы я не помешал им. Не надо мне было вмешиваться, и тогда сейчас этот самодовольный наглец жил бы вместе с немолодой толстухой, а не с этой приведенной из дальних краев иноземкой. Она только прикидывается Зеландони. Она еще даже не ученица, и к тому же не умеет правильно говорить. Интересно, много ли женщин сочли бы его красивым, если бы кто-то выбил ему зубы? Интересно было бы узнать. А может, мне и удастся узнать это в скором времени».

И еще одна, четвертая пара глаз также явно неодобрительно взирала на бракосочетание этой избранной пары. Брукевал не мог оторвать взгляд от этой ослепительной женщины с рассыпавшимися по плечам волосами. Она была беременна, и ее прекрасные груди уже наливались материнской спелостью, больше всего на свете ему сейчас хотелось коснуться их, приласкать и припасть к ним губами. Они были так совершенны, и ему казалось, что она похваляется этими совершенными грудями, специально дразнит его их полнотой, их затвердевшими сосками, словно призывающими припасть к ним губами.

«Джондалар будет касаться этих грудей, держать их, прикасаться к ним губами и сосать их, – раздраженно думал Брукевал. – Вечно этот Джондалар, все-то его обожают, ему всегда везет. У него даже мать самая лучшая. Мать Мароны никогда не любила меня, но Мартона всегда оказывалась рядом, когда я уже готов был бежать, куда глаза глядят от такой ужасной жизни. Она всегда разговаривала со мной, объясняла мне что-то, побуждая меня оставаться с ними пока. Она была всегда добра. И Джондалар не так уж плохо относился ко мне, но он просто жалел меня, потому что у меня не было его матери. Теперь его соединили с будущей матерью, женщиной, ослепительной, как сам Бали, великий огненный сын Матери, с прекрасными, наливающимися материнскими соками грудями.

А как она обрадовалась, увидев, что я иду к ней с факелом, чтобы вывести ее из пещеры, и даже сказала, что если бы не было Джондалара, то она могла бы полюбить меня. Но она обманула меня. Когда Джондалар и тот плоскоголовый встретились с ней, то она дала им понять, что считает меня таким же плоскоголовым, как тот урод из Пещеры Ланзадонии. Я даже не представляю, как Даланар мог позволить ему взглянуть на дочь его жены, не говоря уже о том, чтобы сочетаться с ней браком. Это несправедливо. Он выродок, полуживотное-получеловек. Этого не следовало допускать. Джоплая выглядит вполне достойной молодой женщиной, у нее приятный характер, и она всегда хорошо относилась ко мне, но как она могла решиться на брак с этим плоскоголовым? Это неправильно! – мысленно воскликнул Брукевал. – Кто-то должен остановить их. Может быть, именно я должен?.. Если бы Эйла подумала об этом, то поняла бы, что я поступил правильно. Тогда, возможно, она оценила бы меня по достоинству. Интересно, действительно ли она полюбила бы меня, если бы не было Джондалара? Сможет ли она полюбить меня, если с ним что-нибудь случится в скором времени?».




Глава 32


Подойдя к группе новоявленных семейных пар, Эйла и Джондалар увидели, что Левела и Жондекам в знак приветствия протянули им навстречу связанные руки.

– Эйла, я правильно поняла, что Мать уже одарила тебя новой жизнью? – с ходу спросила Левела.

Эйла кивнула, она так разволновалась, что пока не могла говорить.

– О дорогая! Это же чудесно! Почему ты не сказала мне раньше? А Джондалар знал? Какие вы счастливчики! – говорила она, не давая Эйле времени ответить и порываясь обнять ее. Объятия получилось довольно неуклюжим, она просто забыла, что связана с Жондекамом. Вся компания рассмеялась, и Левела приобняла Эйлу за плечи свободной рукой. – И какой у тебя красивый наряд, Эйла. Никогда не видела ничего подобного. Местами на нем нашито так много янтаря и костяных бусин, что кажется, будто он сделан из них. А золотистый оттенок кожи отлично сочетается с отделкой. И мне очень понравилось, что у туники откидывается верхняя часть, ты очень хорошо в нем смотришься, тем более в преддверии материнства. Хотя такая туника, наверное, довольно весомая. Откуда она у тебя? – выплеснув поток эмоций, спросила Левела. Ее бурное оживление вызвало у Эйлы улыбку.

– Да, она тяжелая, но я привыкла. Я привезла ее издалека. Этот наряд приготовила для меня Неззи, думая, что я стану женой одного мужчины из племени Мамутои, и объяснила, как следует носить его. Она была женой вождя Львиного стойбища. Когда я решила уйти от них, она подарила ее мне и сказала, чтобы я надела ее на Брачный ритуал с Джондаларом. Он ей нравился, он всем нравился. Им хотелось, чтобы он остался жить с ними, стал Мамутои, но он сказал, что должен идти домой. И мне кажется, я поняла причины его стремления сюда, – сказала Эйла. Вокруг них образовался небольшой кружок слушателей. Каждому из них не терпелось узнать, что эта чужеземка расскажет о своем богатом наряде, и передать все друзьям и знакомым.

– Джондалар также замечательно смотрится, – сказала Левела. – Твой наряд выглядит потрясающе из-за множества богатых украшений. А туника Джондалара сделана совершенно в ином стиле, потрясает уже один ее цвет и качество выделки кожи.

– Точно, – вставил слово Жондекам. – Все мы понадевали наши лучшие одежды, – он показал на свой наряд, – которые, разумеется, всячески украшены, и хотя твой наряд просто невероятно богат, Эйла, но когда появился Джондалар, все просто ахнули. Его белоснежная туника просто необычайно изысканна и отлично смотрится на нем. Я знаю, что в итоге произойдет. Всем женщинам захочется сделать что-то похожее на твою тунику, Эйла, а всем мужчинам приодеться так же элегантно, как Джондалар. А тебе кто подарил этот наряд, Джондалар?

– Эйла, – сказал Джондалар.

– Эйла?! Неужели ты сама сделала ее? – удивленно спросила Левела.

– Одна женщина Мамутои научила меня выделывать белую кожу, – сказала Эйла. Все обернулись, услышав, что к ритуалу приступила следующая Зеландони.

– Тише, уже начинают, – сказала Левела.

После того как они затихли и начался ритуал для следующей пары, Эйла задумалась о том, зачем во время Брачного ритуала их запястья связали таким прочным узлом, что его трудно будет развязать. Неудавшаяся порывистая попытка Левелы обнять ее подсказала Эйле, что такая связка вынуждает связанных подумать друг о друге, прежде чем безрассудно бросаться куда-то. Не плохой первый урок в науке совместной жизни.

– Скорей бы уж все закончилось, – прошептал один из молодоженов. – Я уже умираю от голода. Из-за сегодняшнего постного дня у меня во время ритуала так и урчало в животе, наверное, всем было слышно.

Эйла даже обрадовалась очередному долгому ритуальному перечислению поименований и связей, ей хотелось о многом подумать, не делясь ни с кем собственными мыслями. Теперь у нее есть семья. Джондалар стал ее мужем. Может быть, теперь у нее наконец появится ощущение, что она действительно стала Эйлой из Девятой Пещеры Зеландонии, хотя ее порадовало, что связи с племенем Мамутои остались в ее ритуальном имени. Она ведь не стала каким-то другим человеком только потому, что решила жить в Девятой Пещере. Просто к ее имени добавились новые имена и связи. Она не потеряла даже тотем Клана.

Ее мысли перенеслись в далекое детство, когда она жила в Клане. У них не было обычая связывать узлом руки новой семейной пары, в этом просто не было нужды. С девичества женщины Клана привыкали постоянно осознавать желания мужчин Клана, особенно своих мужей. Хорошо воспитанная женщина Клана должна была предугадывать все потребности, нужды и желания своего мужа, ведь мужчину Клана с детства приучали к тому, что он не должен задумываться об этом или по крайней мере показывать, что он осознает свои чувства, собственные потребности, неудобства или боль. Он никогда не просил о помощи, она должна была сама понять, когда ему нужно помочь.

Вот Бруд постоянно просил ее о чем-то, хотя ему вовсе не требовалась помощь. Он придумывал для нее всякие дела, просто для того, чтобы заставить ее подчиняться, – принести воды, поправить завязки на обуви. Он заявлял, что она еще девочка и ее надо воспитывать, но его не волновало ее воспитание, не имело значения даже то, что она старалась угодить ему. Он хотел показать свою власть над ней, потому что она сопротивлялась ему, а неизменно послушные женщины Клана не должны были своевольничать. Из-за нее он испытал унижение как мужчина и ненавидел ее за это, или, возможно, на каком-то интуитивном уровне он догадался, что она принадлежит к другому виду людей. Она с трудом прошла это испытание, но усвоила урок именно благодаря Бруду с его постоянными придирками, теперь ее терпение поможет их семейной жизни с Джондаларом. Она постоянно думала о нем, и ей вдруг пришло в голову, что она начинает беспокоиться, если не знает, где он находится. Так же она относилась и к своим животным.

И тут совсем неожиданно к ней подбежал Волк, словно ее мысли побудили его появиться. Ее правая рука была связана с левой рукой Джондалара, поэтому Эйла присела и обняла Волка свободной левой рукой.

Подняв глаза на Джондалара, она сказала:

– Я беспокоилась, не зная, где его носит, но он, похоже, вполне доволен жизнью.

– Может, у него есть на то причины, – с усмешкой заметил Джондалар.

– Когда Вэбхья нашел подружку, то ушел от меня. Потом он однажды вернулся и погостил у меня немного, но все-таки нашел новую жизнь среди себе подобных. Как ты думаешь, если Волк найдет подружку, то он уйдет с ней?

– Вот уж не знаю. Ты как-то говорила, что он считает людей своей стаей, но если он решит образовать семью, то ему придется жить с волчицей, – сказал он.

– Мне хочется, чтобы он был счастлив, но я буду очень сильно тосковать по нему, если он не вернется, – поднимаясь, сказала Эйла. Большинство стоявших вокруг людей удивленно смотрели, как она обнимается с Волком, особенно те, кто пока мало знал ее. Она велела ему оставаться рядом с ней.

– Надо же, какой крупный волк, – удивилась одна из женщин, слегка отступая назад.

– Да уж, очень крупный, – поддержала ее Левела, – но все, кто знаком с ним, говорят, что он никогда не угрожает людям.

В этот момент блохи начали досаждать Волку. Он сел, извернулся и начал энергично почесываться. Женщина робко хихикнула.

– Да, уж это точно никому не покажется угрожающим, – сказала она.

– Разве что букашкам, которые досаждают ему, – добавила Левела.

Внезапно он замер, поднял голову, словно услышал или почуял что-то, потом встал и посмотрел на Эйлу.

– Иди, Волк. – Эйла сделала отпускающий жест. – Если хочешь уйти, ты свободен.

Он убежал, петляя между людьми, часть из которых испуганно вздрагивала, мельком заметив его пробегающую серую тень.

Следующий ритуал проводился не для двух, а для трех человек. Один мужчина соединялся с двумя сестрами-двойняшками. Им не хотелось расставаться, и такой тройственный союз считался вполне обычным для близнецов или просто для родных сестер, предпочитающих стать женами одного мужа, хотя молодому мужчине, возможно, было нелегко обеспечивать двух женщин и их детей. Мужчина, решившийся на тройной союз, как правило, бывал постарше, с уже устоявшимся положением и высоким статусом. При всем при том оставалась возможность когда-нибудь принять в семью второго мужчину, хотя заранее об этом никто не думал.

Когда дело дошло до последней пары, люди уже приустали от нескончаемых повторении и не очень внимательно слушали, особенно если ритуал проводился для незнакомых им людей, но эта последняя пара вновь оживила интерес зрителей. Когда вперед вышли Джоплая и Экозар, по рядам зрителей пронеслись удивленные вздохи и приглушенный гул голосов. Оба они были не похожи на людей племени Зеландонии, и хотя все знали, что они, в сущности, принадлежат к племени Ланзадонии, их вид все-таки вызвал потрясение у некоторых зрителей.

Они могли оценить почти неземную, трудно поддающуюся описанию красоту высокой, стройной и диковинно привлекательной черноволосой женщины. Но стоявший перед ней мужчина воспринимался совершенно иначе. Рядом с ней он смотрелся малорослым, а его резкие чужеродные черты большинство людей считали уродливыми. Массивные надбровные дуги подчеркивались густыми кустистыми бровями, нависающими над темными, глубоко посаженными глазами. Его нос также притягивал взгляд, отчасти потому, что походил на орлиный клюв, правда, он был не очень узким, но таким чудовищно большим, что резко выделялся на его довольно длинном и широком, вытянутом вперед лице. Однако все дело было в какой-то общей несоразмерности. Как большинство мужчин, он отпускал на зиму бороду, чтобы не мерзло лицо, а летом сбривал ее. Он недавно побрился, что сразу подчеркнуло его тяжелую нижнюю челюсть, но у него практически не было подбородка, так же как у людей Клана. Вернее, был небольшой, скошенный назад подбородок, но из-за его внушительного носа он казался почти незаметным.

Лицом Экозар походил на мужчин Клана, за исключением верхней части головы. У него не было того характерного скошенного назад и уплощенного лба; его нельзя было назвать плоскоголовым. Над бровями Экозара поднимался высокий и округлый лоб, как у любого человека из племени Зеландонии. К тому же люди Клана были довольно низкорослыми, а у него был средний рост нормального мужчины, хотя довольно коренастого и крепкого с выпуклой, типичной для Клана, грудной клеткой. И так же как у плоскоголовых, его кривоватые ноги были несоразмерно коротки по отношению к телу, но сильны и мускулисты так же, как и его руки. Он, безусловно, был очень сильным мужчиной.

В общем, не возникало сомнений в том, что он был человеком смешанных духов, каким-то выродком, в котором дух человека смешался с духом плоскоголового. И среди Зеландонии нашлись люди, считающие, что ему не следует разрешать сочетаться браком со стоящей рядом с ним женщиной. Не важно, что она тоже не похожа на них самих, все равно очевидно, что она принадлежит к человеческому племени, а не к стае плоскоголовых животных. Нужно бы как-то отговорить их от такого соединения, не давать одобрения или постараться помешать их бракосочетанию.

Поскольку в племени Ланзадонии пока не было своего жреца, вперед вновь выступила Верховная жрица. Помимо своего верховного положения, она являлась еще и Зеландони Девятой Пещеры, в которой когда-то жил Даланар. У него до сих пор сохранились с этой Пещерой самые тесные родственные связи, а Джоплая была дочерью его очага.

Подходя к своему месту, Верховная мысленно усмехнулась, подумав, что Экозар выглядит очень сильным и мало кто из мужчин Зеландонии осмелился бы вызвать его на состязание. Поскольку они были последней парой, жрица уже думала о предстоящих состязаниях борцов. И подумала также, что после их ритуала, наверное, будет уместно объявить о том, что Первая Ученица Второй Пещеры, призванная к очагу Зеландони, закончила обучение и, пройдя ритуальные испытания, заслужила звание Зеландони. Она решила перейти в Пещеру Даланара и стать Верховной Ланзадони, чтобы служить Великой Земной Матери. Что ж, это вполне подходящее и достойное место для начинающей служительницы Матери.

Жрица окинула взглядом собравшихся родственников. Даланар так и лучился гордостью. Просто удивительно, как Джондалар похож на него, хотя Верховная видела мелкие различия, вероятно, потому, что когда-то была очень близка с этим юношей. Джондалар, по-прежнему связанный с Эйлой, отделился от группы молодоженов и подошел к семейному кругу. Ведь Джоплая приходилась ему сводной сестрой. Рядом с Даланаром стояла Джерика, мать Джоплаи, а за ней стоял Хочаман, мужчина очага Джерики. Он тяжело опирался на юношу, которого Верховная видела впервые. Она предполагала, что он также изначально принадлежал какой-то дальней Пещере Зеландонии или, возможно, происходил из более далекого племени, возможно, Лосадунаи, но его одежда и украшения свидетельствовали о его родстве с Ланзадонии.

Джерика была похожа чертами лица на одряхлевшего и морщинистого Хочамана, отличавшегося удивительно маленьким ростом; он так ослабел к старости, что едва стоял на ногах, а ходить уже и вовсе не мог. Даланар и Экозар притащили его на Летний Сход на своих спинах. Он рассказывал, что износил свои ноги в Путешествиях, и действительно никто еще не ходил так далеко. Он прошел всю землю, от Безбрежных Вод на востоке до Великого Океана на западе, и прожил в странствиях большую часть своей жизни. Накопив изрядное количество интересных историй, он прослыл также хорошим рассказчиком и, вероятно, присоединится к сказителям после окончания ритуала, когда начнутся праздничные развлечения, игры и состязания. А молодоженам придется воздержаться от участия в этом общем веселье; каждая новоявленная семья сразу отправится в уединение двухнедельного испытательного срока. Жрецы обдуманно ввели такое испытание. Если молодые легкомысленно относятся к своему союзу и не смогут отказаться от нескольких игр и забавных историй, то сразу выяснится, что им вообще не следовало разрешать сочетаться браком.

Хористы продолжали выпевать мелодическую фугу, хотя состав исполнителей уже изрядно изменился, с тех пор как Верховная начала ритуальное пение.

– Все Пещеры Зеландонии, – голос жрицы был по-прежнему звучным. – Вы призваны стать свидетелями союза этой женщины и этого мужчины. Дони, Великая Земная Мать, Созидательница Начал, Праматерь Сущего, породила Бали, лучезарного небесного сына, который изливает на нас дневной свет и тепло, и по Воле Праматери Ее спутник и друг, Луми, одаривает нас ночным светом. И, отдавая дань великого уважения Великой Матери, мы освящаем союзы Ее детей.

– Двое стоящих здесь порадовали Великую Мать, решив соединить свои жизни. – В ровный и тихий гул голосов начали вклиниваться громкие замечания. Этот ритуал проходил немного быстрее предыдущих, у жениха и невесты не было многочисленных связей и поименований. У Экозара вообще почти никого не было. Его представили как Экозара из Первой Пещеры Ланзадонии, сына Женщины, одаренной Дони, усыновленного Даланаром и Джерикой из Первой Пещеры Ланзадонии. У Джоплаи родственников было побольше, особенно со стороны Даланара и Зеландонии. Среди них упомянули и Джондалара с Эйлой. А с материнской стороны были только имена матери Джерики, Анлаи, ушедшей в мир Духов, и мужчины ее очага, Хочамана.

– Я, Даланар, вождь Первой Пещеры Ланзадонии, выступаю защитником этой семьи, и я рад, что Джоплая и Экозар решили продолжать жить в нашей Первой Пещере Ланзадонии, – сказал вождь в заключение, – и я приветствую молодоженов. – Потом он повернулся лицом к людям, собравшимся за ним обитателям Пещеры Ланзадонии, которые пришли на Летний Сход, чтобы помочь утвердить этот брак.

– Мы, члены Первой Пещеры Ланзадонии, рады принять эту семью, – хором сказали они.

Затем Верховная жрица служителей Великой Матери развела в стороны руки, словно раскрывая объятия всем Зеландонии и словно приобщая их к этому бракосочетанию.

– Все Пещеры Зеландонии и Ланзадонии, – сказала она, – Джоплая и Экозар выбрали друг друга. Их союз одобрен и признан Первой Пещерой Ланзадонии. Каково будет ваше слово, одобряете ли вы их союз?

Раздался довольно ощутимый одобрительный гул, прорезавшийся, однако, отдельными отрицательными возгласами.

Не ожидавшая такой реакции Зеландони на мгновение растерялась. Ей еще не приходилось проводить Брачный ритуал, который не был бы поддержан всеми людьми. Если бывали какие-то возражения, то их обычно оговаривали заранее. Сегодня она впервые услышала отрицательные отклики. Даланар и Джерика озадаченно нахмурились, а многие Ланзадонии удивленно оглядывались на зрителей. Большинство выглядели встревожено, а часть даже рассердились. Верховная решила сделать вид, что не слышала возражений, и продолжила ритуал.

– Дони, Великая Земная Мать, одобряет этот союз Ее детей. Она радуется образованию новой семьи. Она уже одарила Джоплаю зарождением новой жизни, – сказала она, сделав знак им протянуть к ней руки. После минутного замешательства Джоплая и Экозар взялись за руки и протянули их Верховной Зеландони. Она обвила ремешком их соединенные руки и завязала брачный узел. – Узел завязан. Вы соединились в одну семью. Пусть Дони всегда будет милостива к вам. – Они повернулись к людям, и Зеландони объявила: – Отныне Экозар и Джоплая стали молодоженами из Первой Пещеры Ланзадонии.

– Нет! – выкрикнул вдруг кто-то в толпе зрителей. – Им нельзя быть вместе. Это ужасная ошибка. Он выродок.

Некоторым был знаком этот голос. Он принадлежал Брукевалу! Верховная вновь попыталась оставить без внимания его частное мнение, но он неожиданно получил поддержку.

– Он прав. Им нельзя жить вместе. Он наполовину животное! – заявила Марона.

«Я еще могу понять Брукевала, – подумала Зеландони Девятой Пещеры, – но Мароне-то какое дело? Она просто затевает скандал. Неужели она хочет отомстить Джондалару и Эйле, унизив его сводную сестру?»

Потом к ним присоединился и третий голос, со стороны склона, где сидела Пятая Пещера.

– Они верно говорят. Зеландонии не должны одобрять этот брак, – крикнул еще один затаивший обиду мужчина, которого отказались принять в очаг Зеландони. Противников, похоже, в основном объединяло желание просто устроить скандал.

Еще несколько человек высказали подобное мнение, включая Ларамара. Жрица также узнала его голос. «Почему он поднимает шум? – прикинула она. – У некоторых противников есть серьезные основания, но ему-то вообще на все наплевать».

– Может быть, тебе следует отложить утверждение этого союза, Зеландони, – предложила Денанна, вождь объединенных владений Двадцать Девятой Пещеры.

«Я должна немедленно прекратить все это», – подумала Верховная.

– Почему ты решила предложить мне это, Денанна? Эти молодые люди сделали свой выбор, и их племя одобрило их союз. Я не понимаю ваших возражений.

– Но ты же спросила одобрения и у нас, а не только у членов их племени, – возразила Денанна.

– И большинство Зеландонии высказали одобрение. Я знаю лично всех тех, кто выступил против этого союза. – Она взглянула на толпу, сидевшую на склонах холма, и хотя она мало что могла увидеть в темноте, у возражавших появилось отчетливое ощущение, что смотрит она прямо на них. – У большинства из них есть на то свои причины, которые абсолютно не связаны с этим союзом.

Лишь у пары человек могут быть бескорыстные и особые отношения по данному вопросу. И я не понимаю, почему из-за них нам следует приостановить ритуал, обидеть Ланзадонии и поставить все наше племя в затруднительное положение. Джоплая и Экозар соединены по всем правилам Брачного ритуала. Когда они пройдут испытательный срок, то их союз будет утвержден. И не будем больше говорить об этом. Пора начинать торжественный обход и переходить к трапезе.

Она сделала знак своим подчиненным, которые уже построили новобрачных и повели их вокруг костра с заметно ослабевшим пламенем. Они медленно сделали пять полных кругов, а потом направились к поляне, где все уже было готово к началу праздничной трапезы и всеобщего веселья, но радостное ощущение от Брачного ритуала было испорчено.

Заранее выбранные группы людей начали отрезать куски от объемистых задних частей бычьих туш, которые сегодня целый день жарились над углями. Другие, более жесткие части были зарыты вместе с корнеплодами в земляные печи, выложенные раскаленными камнями. Похлебку сдобрили цветами красоднева, а также бутонами и мелкими свежими корешками других растений, земляными орехами, зеленью, головками папоротника и лука, и приправили смесью пряностей под названием «зеленая похлебка». Это была традиционная летняя трапеза Первого Брачного ритуала. К этой похлебке подавались плоские жесткие лепешки, испеченные из муки, приготовленной по особому рецепту: расплющенные корни красоднева и рогоза смешивали с зернами овса и темными плодами амаранта, эту смесь подрумянивали на раскаленных камнях и растирали до получения однородной порошкообразной массы.

Эйла узнала маленькие округлые красные ягоды, покрытые крошечными семечками, что росли на низеньких кустиках; она очень обрадовалась, увидев полные чаши свежей земляники. Из собранных раньше ягод приготовили фруктовое пюре, в которое добавили также и другие плоды и толстые красноватые стебли одного растения, как обычно, предварительно удалив с них большие листья. Эти кислые стебли приятно дополняли вкус ягод и плодов, но листья могли вызвать недомогание. В числе других закусок стояли блюда со стеблями кипрея, приправленного солью, доставленной с берегов Великого Океана, а вокруг стояли водонепроницаемые плетеные сосуды, полные сброженной березовицы Ларамара.

Праздник шел своим чередом, и употребление сброженных напитков помогло снять возникшее в конце ритуала напряжение. Джондалар сердечно поблагодарил Даланара за то, что он пришел в такую даль, чтобы присутствовать на его бракосочетании.

– Я мог бы прийти только ради тебя, но мы пришли также и из-за Джоплаи и Экозара. Мне жаль, что их соединение вызвало отрицательную реакцию. Боюсь, как бы это не испортило жизнь нашим молодоженам, – сказал Даланар.

– Всегда есть недоброжелатели, пытающиеся испортить людям жизнь, но больше нам не придется приводить наших женихов и невест на Летние Сходы Зеландонии. Теперь у нас будет наша собственная Ланзадони, – заметила Джерика.

– Да, это замечательно, но я надеюсь, вы все-таки иногда будете навещать нас, – сказал Джондалар. – И кто же она?

– Ланзадони. Ты же понимаешь, – сказал Даланар и усмехнулся. – Они отрекаются от своих личных имен и принимают имя племени, которому будут служить, но я заметил, что жрецы порой называют друг друга просто счетными словами, а они более значимы, чем имена. Она была Первой Ученицей Зеландони Второй Пещеры. Теперь ее называют Ланзадони Первой Пещеры Ланзадонии.

– Я знаю ее, – сказала Эйла. – Она освещала нам путь в глубинах Родниковой Скалы, когда мы пошли туда, чтобы помочь Зеландони найти дух твоего брата. Ты помнишь, Джондалар?

– Конечно, помню. По-моему, она будет хорошей Ланзадони. Мне говорили, что она преданная служительница Великой Матери и, кроме того, хорошая целительница, – заметил Джондалар.

На протяжении праздничного вечера все новоявленные пары говорили последние слова, которые хотели бы сказать друзьям и родственникам перед началом их четырнадцатидневного испытания. Порой оно выглядело довольно странно, человек мог попрощаться, но никуда не уходить, запрещено было лишь общение. По прошествии испытательного периода на стоянках каждой Пещеры также будут устроены праздничные торжества. Тогда родственники и друзья вручат молодым подарки в честь начала новой, совместной, жизни. До окончания испытательного периода браки еще не считаются утвержденными, поскольку в течение этого времени пары могут при желании разойтись. Новобрачные обычно рано уходили с праздника, который продолжался до глубокой ночи, а самые стойкие веселились почти до рассвета.

Уход Эйлы и Джондалара сопровождался редкими грубыми замечаниями и более частыми добродушными шуточками нескольких зубоскалов, в основном юношей, напившихся березовицы Ларамара. Но многие из них знали Джондалара только понаслышке. Они выросли, пока он был в Путешествии. Над новобрачными обычно подшучивает молодежь, а большинство его друзей уже вышли из этого возраста. Все они уже стали семейными людьми и растили детей в своих очагах.

Джондалар взял одни из факелов, стоявших на ритуальной площадке, чтобы освещать путь и разжечь костер, когда они доберутся до места их ночного отдыха. Они поднялись по склону вдоль ручья и задержались у родника, чтобы напиться. Эйла не знала, куда они направляются, но вскоре увидела палатку, похожую на ту, которой они пользовались во время Путешествия, и с легкой грустью осознала, что они вернулись к оседлой жизни. Она радовалась, что закончилось их долгое Путешествие, но чувствовала, что никогда не забудет его. Услышав приветливое ржание, она улыбнулась Джондалару.

– Ты привел лошадей! – радостно воскликнула она.

– Я подумал, что нам захочется покататься на них завтра утром, – сказал он, поднимая факел, чтобы она смогла увидеть животных.

В очаге уже лежала куча хвороста для костра, он поднес к ней факел, зажег огонь и пошел вместе с Эйлой обменяться приветствиями с кобылой и жеребцом. Обычно они вместе ухаживали за ними, у каждого были свои дела. Но сейчас их действия ограничивались связанными руками, и они старались приспособиться друг к другу.

– Слушай, может, снимем этот ремешок, – предложил Джондалар. – Довольно интересно, конечно, было походить связанными, но сейчас я с радостью освободился бы от него.

– Но ведь такая связь напомнила нам, что надо считаться с интересами друг друга, – сказала она.

– Мне вовсе не нужно напоминать о том, чтобы я внимательно относился к тебе, особенно сегодня ночью, – сказал Джондалар.

Эйла залезла под знакомый палаточный свод, отведя руку назад, чтобы Джондалару было удобнее пробраться за ней. Он разжег от факела каменный светильник и подбросил его в костер, уже весело потрескивающий в очажном круге около палатки. Оглянувшись, он увидел, что Эйла сидит на спальных мехах, расстеленных на кожаном тюфяке, который он сам старательно набил высушенной травой. Он постоял немного, глядя на женщину, только что ставшую его женой.

Ее тень плясала на палаточных стенах, и волосы подсвечивались отблесками неяркого пламени. Золотистая туника не скрывала красоты ее полных, упругих грудей, между которыми посверкивала янтарная подвеска изящного ожерелья. Но чего-то не хватало…

– Где твой амулет? – спросил он, подсаживаясь к ней.

– Я сняла его, – сказала она. – Мне хотелось надеть тунику, подаренную Неззи, и ожерелье твоей матери, а амулет не смотрелся вместе с ними. Мартона дала мне маленькую чашу, сделанную из сыромятной кожи, и я положила в нее мой амулет. В общем, все в порядке. Она захватила ее домой. Она предложила, чтобы мы принесли завтра к ней наши праздничные наряды, а не пачкали их без толку. Ей хочется показать мою тунику знакомым. И я сказала, что ничего не имею против, вероятно, Неззи обрадовалась бы, что ее наряд так заинтересовал твоих близких. И тогда я вновь надену амулет. Я не расставалась с ним с тех пор, как меня приняли в Клан, и как-то странно ощущаю себя без него.

– Но ведь ты уже не принадлежишь Клану, – заметил Джондалар.

– Я понимаю, что уже никогда не вернусь туда. Меня прокляли смертным проклятием, но частица Клана навсегда останется во мне, и я никогда не забуду их, – сказала она. – Иза сделала мне первый амулетный мешочек и попросила меня выбрать кусочек красной охры, чтобы положить внутрь… как бы мне хотелось, чтобы она сейчас оказалась здесь. Она была бы так счастлива за меня. В амулетном мешочке хранятся очень важные лично для меня вещи. Их посылал мне мой тотем, Дух Пещерного Льва, который всегда защищает меня. Если я потеряю амулет, то могу умереть, – с полнейшей уверенностью сказала она.

Джондалар понял, насколько важен для нее этот амулет и как много значил для нее их Брачный ритуал, если она решилась снять его, хотя ему не понравилась ее убежденность в том, что она может умереть, если потеряет его.

– Может, это лишь их суеверие? Суеверие Клана?

– Не больше, чем твой еландон, Джондалар. Мартона поняла это. Этот амулет содержит мой дух, и так мой тотем сможет найти меня. Львиное стойбище удочерило меня, но жизнь, прожитая в Клане, осталась со мной. Именно поэтому Мамут добавил мой тотем к моему ритуальному имени. И став членом Девятой Пещеры Зеландонии, я все равно осталась Эйлой из племени Мамутои. Просто мое имя стало длиннее, – сказала она и улыбнулась. – Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии, бывшая Эйлой из Львиного стойбища Мамутои… дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, подруга лошадей и Волка… ставшая женой Джондалара из Девятой Пещеры Зеландонии. Если мое имя станет еще длиннее, то, возможно, я уже не сумею запомнить его.

– Главное, не забывай о том, что ты жена Джондалара из Девятой Пещеры Зеландонии, – сказал он и, устроившись поудобнее, начал нежно ласкать ее сосок, наблюдая, как он съеживается и твердеет от его прикосновений. Она почувствовала трепетное удовольствие.

– Давай снимем этот ремешок, – предложил Джондалар. – Он мешает мне.

Эйла склонилась над их запястьями и попыталась развязать узлы, но в ее распоряжении была только левая рука, а она была правшой, и ей никак не удавалось справиться с этим делом одной рукой, причем менее ловкой.

– Видимо, тебе придется помочь мне, Джондалар, – сказала она. – Мне как-то не удается справиться с узлами одной левой. Может, проще разрезать ремешок?

– Даже не упоминай об этом! – воскликнул Джондалар. – Я ни за что не соглашусь разрезать его. Я хочу быть связанным с тобой всю оставшуюся жизнь.

– Я уже связана, и так будет всегда, с ремешком или без него, – сказала Эйла, – но ты прав. По-моему, это своеобразное испытание. Надо повнимательнее присмотреться, как они завязаны. – Изучив способ вязания узлов, она сказала: – Слушай, если ты подержишь вот здесь, я смогу потянуть вот тут, и тогда, мне кажется, у нас все получится. Я знаю такие узлы.

Он сделал, как она сказала, и вскоре ей удалось развязать узлы.

– Как ты догадалась, что они развяжутся? Мне кое-что известно о способах вязания узлов, но этот был непростым, – сказал Джондалар.

– Ты видел содержимое моей медицинской сумки, – сказала она. Он кивнул. – Все ее свертки перевязаны веревками с узелками. Тип узелка и их количество подсказывают мне, что находится в пакете. Порой эти свертки нужно быстро развязать. Нельзя долго копаться с узлами, когда кому-то срочно требуется моя помощь. Я разбираюсь в узлах, Иза меня научила еще в детстве.

– Что ж, я могу только порадоваться, – сказал он, поднимая длинный тонкий ремешок. – Нужно положить его в сумку, чтоб не потерялся. По возвращении нам придется показать, что он не разрезан, и в обмен на него нам дадут традиционные ожерелья Зеландонии. – Скрутив и убрав ремешок, он всецело переключил свое внимание на молодую жену. – Вот так я люблю целовать тебя, – сказал он, прижимая ее к себе обеими руками.

– Мне тоже так нравится, – заметила она.

Он припал долгим поцелуем к ее губам. Положив Эйлу на спальные меха, он принялся нежно ласкать ее соски, вызвав у нее мгновенный чувственный отклик. Он продолжал посасывать один сосок, щекоча пальцами другой, усиливая остроту и глубину ее возбуждения.

Слегка оттолкнув его, Эйла начала стаскивать с него белую тунику.

– Джондалар, а что ты будешь делать, когда появится малыш? Они же будут полны молока.

– Я обещаю не красть слишком много, но уж поверь мне, обязательно попробую его, – усмехаясь, сказал он, снимая тунику через голову. – Ты ведь уже кормила ребенка и, наверное, испытывала такие же ощущения, когда малыш сосал твою грудь.

Она немного подумала.

– Не совсем, – решила она. – После первых нескольких дней действительно начинаешь испытывать приятные ощущения. Он сосет очень сильно, пока не привыкнет, так что поначалу соски даже болят. Но кормление ребенка никогда не вызывало у меня такого внутреннего жара, который я испытываю, когда ты посасываешь соски. Порой стоит тебе просто коснуться их, и меня всю охватывает острое желание. С малышом такого не бывало никогда.

– А меня порой охватывает острое желание, когда я просто смотрю на тебя, – сказал он. Он снял с нее широкий пояс и, распахнув тунику, погладил слегка округлившийся живот и внутренние стороны бедер. Ему нравилось прикасаться к ее телу. Он помог ей избавиться от распахнутого наряда. Развязав ремешки на талии, она сняла остальную одежду и помогла ему справиться с плотными обувными завязками.

– Я так обрадовалась, Джондалар, увидев, что ты нарядился в тунику, которую я сделала для тебя, – сказала Эйла.

Он взял белую тунику и, вывернув наизнанку, аккуратно сложил ее, потом начал стягивать узкие штаны. Эйла сняла ожерелье из янтарей и ракушек и вынула подвески из ушей – они еще немного болели после проколов – и сложила украшения в свою сумку. Ей не хотелось потерять их. Обернувшись, она увидела, что палатка явно низковата для Джондалара и он стоит согнувшись на одной ноге, пытаясь стащить с себя штаны, а его мужское копье уже наполнилось животворными соками. Не удержавшись, Эйла взяла его в руку, и Джондалар потерял равновесие. Он упал на лежанку, и оба они рассмеялись.

– Как же, ты думаешь, я смогу снять штаны, если ты будешь так нетерпелива? – сказал он, освобождая вторую ногу и отбрасывая штаны в сторону. Он вытянулся рядом с ней на лежанке. – Когда ты успела сделать эту тунику? – спросил он, поворачиваясь на бок и опираясь на локоть, чтобы лучше видеть ее. Из-за расширенных зрачков его яркие синие глаза казались почти черными и лишь едва синели в свете единственного светильника, согревая Эйлу взглядом, исполненным любви и желания.

– Когда мы жили на Львиной стоянке, – ответила она.

– Но ты же согласилась той зимой стать невестой Ранека. Почему же ты делала тунику для меня?

– Не знаю, – сказала она. – Наверное, у меня еще оставалась надежда. А еще у меня возникла одна идея. Я вспомнила, как ты говорил, что хотел уловить мой дух, вырезая ту фигурку в моей долине, и я надеялась, что смогу поймать твой дух, сделав что-то для тебя. Помнишь, когда все говорили о черных и белых животных, ты сказал, что испытываешь к белым особые чувства. Поэтому, когда Крози согласилась научить меня делать белую кожу, я решила сделать что-нибудь для тебя. Выделывая ее, я постоянно думала о тебе. Мне кажется, я была счастлива тогда, делая тунику. Я даже воображала, как ты наденешь ее на Брачный ритуал. Благодаря ей я поддерживала в себе надежду. Именно поэтому я и берегла ее во время Путешествия.

Его глаза подозрительно заблестели от влаги.

– К сожалению, она почти ничем не украшена. Мне никогда не удавалось хорошо нашивать бусы и прочие украшения. Я несколько раз пыталась освоить это искусство, но вечно что-то отвлекало меня. Тогда я украсила ее горностаевыми хвостиками. Хотелось бы, конечно, раздобыть их побольше, но в ту зиму мне больше не попадались эти зверьки. Может быть, будущей зимой удастся выследить еще нескольких горностаев, – сказала она.

– Все и так прекрасно, Эйла. Ее белый цвет сам по себе является достаточным украшением. Все решили, что ты специально оставила ее неокрашенной, в общем, этот наряд всем очень понравился. Мартона сказала мне, что ей понравилось то, что ты не побоялась оставить такую кажущуюся простоту, она отлично подчеркивает превосходную выделку и окраску. По-моему, скоро многие приоденутся в подобные белые туники, – заметил он.

– Когда Мартона сказала, что мне запрещено видеться и говорить с тобой до самого ритуала, я готова была нарушить обычаи Зеландонии, лишь бы передать ее тебе. Но Мартона согласилась сама передать тебе сверток, хотя, по-моему, считала, что даже ее участие в таком деле не вполне правомочно. И все же мне пришлось помучиться, ведь я не знала, понравится ли тебе наряд и поймешь ли ты, почему мне так хотелось, чтобы ты надел его.

– Как я мог быть таким глупым слепцом в ту зиму? Я так сильно любил тебя. И ужасно скучал и терзался, когда ты уходила в очаг Ранека. Я не спал по ночам, слышал каждый звук. Вот почему я, не сдержавшись, овладел тобой тогда в степи, когда мы обучали Удальца. Я чувствовал каждое движение твоего тела, когда мы вдвоем скакали на Уинни. Простишь ли ты меня за ту необузданную страсть?

– Я все время пыталась поговорить с тобой, но ты не хотел слушать меня. Ты не принуждал меня, Джондалар. Как ты думаешь, почему я так быстро откликнулась? Как ты мог подумать, что мне было неприятно. Это был самый счастливый день в ту зиму. Я с наслаждением вспоминала о нем потом. Закрывая глаза, я постоянно чувствовала твое присутствие и хотела вновь соединиться с тобой, но ты не приходил ко мне.

Вдруг, словно изголодавшись, он вновь начал целовать ее. Он почувствовал, что не в силах больше ждать. Склонившись над Эйлой, он раздвинул ее ноги и погрузил свое мужское копье в ее теплый и влажный источник. Она была готова принять его. Застонав от предвкушения, она ощутила его полноту в своих собственных изголодавшихся глубинах. Ритм его движений увеличился, и она изогнулась к нему навстречу, стремясь усилить желанное давление. Да, их желания полностью совпадали. Она была более чем готова. И он тоже. Джондалар, почувствовал, что уже готов взорваться от полноты чувств, и тогда, уже ничего не осознавая, они оба достигли предельного чувственного напряжения, и вдруг огромная волна великолепной Радости захлестнула их обоих. После нескольких заключительных толчков он в изнеможении опустился, накрыв ее своим жарким телом.

– Я люблю тебя, Эйла. И не представляю, что бы я делал, если бы потерял тебя. Я всегда буду любить тебя, только тебя, – крепко обнимая ее, со сдержанной страстностью произнес Джондалар.

– О Джондалар, я тоже люблю тебя. И всегда любила. – В уголках ее глаз заблестели слезы, частично от полноты ее любви к нему, частично от чувственного напряжения, так стремительно взлетевшего к своему пику и завершившегося таким чудесным облегчением.

Они лежали тихо, едва озаряемые мерцающим огоньком фитиля светильника, потом он оторвался от нее, медленно извлек свое обессилевшее копье и лег на бок рядом с ней. Он вновь положил руку на ее живот.

– Я подумал, что, возможно, уже тяжеловат для тебя. Не знаю, полезно ли тебе сейчас, чтобы я давил на тебя всем моим весом.

– Пока мне еще не тяжело, – сказала она. – А когда малыш вырастет побольше, мы придумаем, как можно будет легче делить Дары Радости.

– А ты правда можешь чувствовать внутреннее движение новой жизни?

– Пока нет, но уже скоро почувствую. И ты тоже сможешь почувствовать это. Для этого тебе просто достаточно будет вот так же положить руку на мой живот.

– Мне кажется, я рад, что ты уже родила одного ребенка. Теперь ты знаешь, что тебя ждет.

– В этот раз у меня другие ощущения. Вынашивая Дарка, я все время очень плохо чувствовала себя.

– А как ты чувствуешь себя сейчас? – с явной озабоченностью спросил он.

– Замечательно. Даже в начале меня лишь немного подташнивало по утрам, но сейчас уже все прошло.

Они долго лежали в приятном молчании. Джондалар подумал, что она, возможно, уже уснула. В нем вновь начало просыпаться желание, хотя на сей раз чувственный голод был уже не столь сильным, и если она спит…

– Хотела бы я знать, как он там живет? – вдруг сказала она. – Мой сын.

– Ты тоскуешь по нему?

– Иногда так сильно, что не знаю, как и вытерпеть. На собрании жрецов Зеландони пела Песню Матери. Мне нравится эта легенда. Всякий раз, когда я слышу ее, мне хочется плакать в том месте, где говорится о том, что Великая Мать утратила возможность жить рядом с сыном, как они расстались навеки. Мне кажется, я понимаю, что Она чувствовала. Даже если я никогда не увижу его больше, я просто хочу знать, как ему живется, все ли у него хорошо. Как относятся к нему члены Клана и Бруд, – сказала Эйла и вновь умолкла.

Ее слова заставили Джондалара задуматься.

– В той песне говорится, что Великая Мать претерпела все муки, рожая дитя. Это очень больно?

– У меня были трудные роды. Я не люблю вспоминать об этом. Но, как сказано в Песне Матери, он оправдал Ее страдания.

– А тебе страшно, Эйла? Ты боишься новых родов? – спросил он.

– Немного. Но в этот раз я так хорошо себя чувствую, что, возможно, и роды также будут менее мучительными.

– Я не представляю, как женщины выдерживают их.

– Мы рожаем, потому что это достойно того, Джондалар. Я так ждала появления Дарка, а потом мне сказали, что он родился уродцем и его нельзя оставлять в живых. – Она заплакала. Джондалар обнял ее. – Это было ужасно. Я просто не могла сделать этого. В нашем племени мать по крайней мере имеет право выбора. Никто не станет вынуждать меня.

Где-то далеко завыли волки, и в ответ им раздался гораздо более близкий и знакомый волчий вой. Волк нашел их, но в палатку не заходил.

– Неужели он тоже покинет меня? – с грустью сказала она. Она зарылась головой в его плечо.

Нежно обнимая Эйлу, он пытался хоть как-то утешить ее. Джондалар задумался о том, какие трудности приходится испытывать избранницам Дони. Дар новой жизни, конечно, велик, но все-таки… Он попытался представить, как новая жизнь начинает расти в нем, но это было выше его понимания. Мужчины не рожают детей. Зачем же тогда Великая Мать вообще создала мужчин? Если бы не было мужчин, женщины могли бы сами о себе позаботиться. Они не всегда беременны одновременно. Одни ходили бы на охоту, другие – помогали беременным или кормящим матерям. Женщины обычно помогают друг другу во время родов. Они могли бы, вероятно, обойтись и без охотничьих вылазок. В любом случае женщине с маленьким ребенком легче собирать плоды земли.

Его и раньше интересовал этот вопрос, и он подумал, задаются ли другие мужчины такими же вопросами. Если даже задаются, то предпочитают не говорить об этом. Дони, наверное, имела какие-то причины, чтобы разделить людей на мужчин и женщин. Все Ее действия обычно кажутся вполне разумными. В земном мире все очень правильно устроено. Каждый день встает солнце, луна постоянно проходит свои фазы, и сезоны четко следуют друг за другом каждый год.

Права ли Эйла? Неужели действительно мужчина необходим для зарождения новой жизни? Может, именно поэтому созданы мужчины и женщины? Погруженный в свои мысли, Джондалар продолжал обнимать любимую женщину. Ему хотелось найти причину, оправдывающую его существование, серьезную причину. Ему недостаточно было просто наслаждаться Дарами Радости и обеспечивать помощь и поддержку. Он хотел, чтобы его жизнь была необходима, чтобы его мужской пол был необходим. Очень хотелось верить, что без мужчины невозможно зарождение новой жизни, что без мужчины не может быть детей, что без него Дети Земли не смогли бы продолжить свой род.

Он так увлекся размышлениями, что не заметил, когда Эйла перестала всхлипывать. Он взглянул на нее и улыбнулся. Она уже уснула и дышала тихо и спокойно. Это был трудный и долгий день, она встала самая первая. Осторожно вытащив из-под нее свою руку, Джондалар помахал ею, чтобы восстановить циркуляцию крови, и широко зевнул. Он и сам устал. Приподнявшись, он потушил скрученный из мха фитиль масляного светильника и на ощупь забрался обратно под меховое покрывало, под бочок к спящей жене.




Утром, открыв глаза, Джондалар не сразу понял, где он находится. Он уже привык спать в лагерном шатре; в походной палатке было гораздо теснее. Хотя и к ней он успел привыкнуть. Целый год они спали вдвоем в этой палатке во время Путешествия. И вдруг он вспомнил. Вчера вечером они стали мужем и женой. Он протянул руку на ее половину лежанки, но место уже опустело. Потом до него донесся запах от кухонного очага. Сев, он машинально потянулся за своей чашкой и удивился, обнаружив, что она уже полна горячего мятного напитка. Он сделал глоток. Чай немного остыл, как раз как он любил, и кроме того, рядом с чашкой лежала свежеочищенная зубная веточка грушанки. Она опять позаботилась о нем, догадавшись, что именно ему захочется сделать утром, и все заготовила. Как же ей это удается?

Он сделал еще глоток чая, потом откинул меховое покрывало и встал. Эйла была возле лошадей, там же крутился Волк. Сполоснув рот, Джондалар пожевал кончик палочки и почистил зубы и, опять сполоснув рот, допил остатки чая. Он потянулся за одеждой, но потом, решив, что вокруг все равно никого нет, вышел из палатки обнаженным. Она улыбнулась ему и мельком глянула на его мужской орган. Он уже вполне взбодрился и начал расти. Ее улыбка превратилась в озорную усмешку. И он также усмехнулся ей в ответ.

– Какой прекрасный денек, – сказал он, приближаясь к ней с гордо поднятым мужским копьем.

– Я подумала, что нам неплохо было бы поплавать сегодня утром, – сказала она, глядя, как он приближается. – Ведь отсюда можно быстро дойти до пруда, что питает ручей нашего лагеря.

– И когда же ты хочешь туда отправиться? – спросил он. – Я слышу какой-то чудесный аромат от очага.

Она взглянула на него с лукавой улыбкой.

– Можем отправиться прямо сейчас, я сниму с огня наш будущий завтрак, – заметила она.

– Тогда делай как говоришь, жена, – сказал он, обнимая и целуя её. – Я только накину что-нибудь, и мы съездим туда на лошадях. – Потом он улыбнулся. – Так мы еще больше сократим путь.

Эйла захватила свою сумку, но они поехали без попон. Почти мгновенно лошади доставили их на берег родникового пруда, а сами отправились пастись на лужок. Расстелив на земле большое кожаное полотнище, они, смеясь, побежали в воду. Волк прибежал с ними, но, увидев, что они плещутся в воде, отправился по своим делам.

– Отличная водичка, очень хорошо освежает, – сказала Эйла, нырнув под воду и вновь появляясь на поверхности.

Джондалар тоже нырнул. Они переплыли пруд и вернулись обратно. На выходе из воды он подошел к Эйле.

– Значит, ты уже освежилась, – сказал он. – Тогда, наверное, стоит попробовать твоей утренней свежести. – Подхватив Эйлу на руки, он вынес ее на берег и положил на кожаное покрывало. – Вчера был очень трудный день, зато сегодня у нас масса свободного времени, – заявил он, глядя на нее своими удивительными синими глазами. Склонившись, он начал целовать ее, медленно и нежно прижимаясь к ней всем телом и чувствуя ее холодную от воды кожу и внутренний жар ее тела. Слегка поиграв губами с мочкой ее уха, он прошелся языком по шее и спустился к ее соскам. Вот что он хотел вкусить, и ей тоже этого хотелось.

Всячески теребя один сосок в пальцах, он посасывал и покусывал другой, уже чувствуя, что почти готов войти в нее. Под его ласковыми и дразнящими прикосновениями затрепетало все ее тело, и у нее тоже пробудилось стремление разделить с ним Дар Радости. Он погладил ее округлившийся живот, ему нравилась такая новая полнота, показывающая, что внутри растет ребенок, затем спустился пониже к ее пушистому холмику.

Эйла прогнулась ему навстречу, и он нащупал ее маленький бугорок. Острое чувственное биение нарастало в ней. Приподнявшись, он устроился между ее бедер. Раскрыв ее розовые складочки, он недолго смотрел на них, а потом закрыл глаза и попробовал найти ее вкус. Он обожал эту женщину, ему нравился вкус ее женских соков. Это была его Эйла.

Ей уже пришлось сдерживать свои желания, позволяя ему заниматься глубинными исследованиями, щекотать и поигрывать с ее бугорком, посасывая и возбуждая его. Наконец она застонала, чувствуя приближение кульминации, к которой Джондалар искусно подготовил ее. Его ласки стали более страстными, она вновь прогнулась, и издаваемые ею стоны обрели страстную частоту и интенсивность.

Его мужские соки тоже уже переполняли его, и он мечтал погрузиться скорее в ее глубины, но ему нужно было почувствовать, что и она полностью готова принять его. Ее возбуждение все усиливалось, и вот внезапно ее окатила волна высшей Радости, сломавшей все преграды. И тогда она тоже захотела, чтобы он вошел в нее.

Приподнявшись, Эйла направила его мужское копье в нужное русло и ждала первого уверенного толчка. Он входил в нее постепенно, приподнимаясь и вновь погружаясь все глубже и глубже. Она раскрыла ему свои объятия, и он нырнул в самую глубину. Они отлично подходили друг другу. Именно такую женщину ему было нужно. Она вмещала его всего, ему не приходилось беспокоиться о размерах своего копья. Его движения участились, как и ее прерывистое дыхание, усиливая их взаимное чувственное нетерпение.

И вот пульсация достигла своего пика, и он освободился от животворных соков. Они одновременно достигли кульминации Дара Радости. Его движения замедлились, и вскоре он замер, удовлетворенно накрыв ее своим телом. Ей не хотелось разъединяться с ним; нравилось ощущать на себе его спокойную тяжесть. Это продлевало ее наслаждение Дарами Радости и давало сладостное успокоение.

Они вновь искупались, но на сей раз, выйдя на берег, Эйла достала из сумки мягкие замшевые полотенца. Они свистнули лошадей и поскакали обратно к их уединенному лагерю. Волк крутился около их палатки, рыча на что-то, и лошади, похоже, встревожились.

– Там кто-то побывал, – сказала Эйла. – Волка что-то обеспокоило, и лошади тоже занервничали. Может, нас навестили волки, которых мы слышали ночью?

– Кто знает? Но в любом случае я хотел тебе предложить снять палатку и отправиться в какой-нибудь долгий поход, а к вечеру мы подыщем новое место для стоянки, – сказал он. – Только сначала, разумеется, позавтракаем.

– Отличная идея, – сказала Эйла. – Мы сможем заехать в наш лагерь, оставить брачные наряды и, захватив остальные походные принадлежности, отправиться на прогулку. Если захотим вернуться, то можно будет поставить нашу палатку прямо около пруда. Вряд ли кто-то ходит туда. И давай возьмем с нами Волка. Возможно, какая-то стая подумала, что он претендует на их территорию, а волки обычно защищают ее от чужаков.




Глава 33


Когда они подъехали к лагерю Девятой Пещеры и спешились, соплеменники вели себя так, словно их там не было: молча проходили мимо, отводили глаза или демонстративно отворачивались. Эйла поежилась от мучительных воспоминаний; нечто похожее происходило во время смертного проклятия Клана. Она пережила мучительные испытания, когда любимые люди избегали ее взглядов и совершенно отказывались замечать, хотя она стояла перед ними, крича и размахивая руками.

Потом она увидела, что Фолара поглядывает в их сторону, пряча улыбку, и успокоилась. Здесь не было злого умысла. Просто в их испытательный период им полагалось общаться только друг с другом, но она подметила, что остальные тоже посматривают на них, стараясь сдерживать улыбки. Все отлично заметили их появление. Когда они входили в дом, Мартона как раз выходила оттуда. Они молча посторонились, пропуская ее, но она смело взглянула на них и улыбнулась. По ее мнению, вовсе не обязательно было дотошно соблюдать все тщательно продуманные запреты, достаточно просто не заговаривать с ними и не поощрять их самих к разговору.

Они положили свои брачные наряды на голые, набитые травой тюфяки их спальной лежанки и упаковали еще несколько походных принадлежностей, потом подошли к лежанке Мартоны и Вилломара. Она положила там амулет Эйлы и оставила там же сверток с приготовленной для них едой. Эйла едва не поблагодарила ее вслух, но вовремя опомнилась, улыбка скользнула по ее губам, и она, повернувшись к Мартоне, сделала несколько жестов на языке Клана, означавших: «Я благодарна за твою доброту, мать моего мужа».

Мартона не поняла ее жестов, но догадалась, что они означают какую-то добрую оценку, и улыбнулась в ответ этой молодой женщине, наконец ставшей женой ее сына. Наверное, полезно было бы узнать некоторые жесты этого языка, подумала она. Ведь тогда можно будет в молчаливом разговоре свободно высказывать свои мысли, не опасаясь, что кто-то сможет понять его. Когда молодожены ушли, Мартона подошла к их лежанке и взглянула на их брачные наряды.

Белая туника вчера отлично смотрелась на Джондаларе, правда, на нем обычно все хорошо смотрелось, и хотя выделка белой кожи была просто великолепной, именно наряд Эйлы, как Мартона и рассчитывала, произвел самое большое впечатление. Он уже склонил некоторых согласиться с тем высоким статусом, который ей хотели присвоить. Мартона пригласила гостей на дегустацию черничного вина, изготовление которого освоила не так давно – оно два года отстаивалось в темной сухой кладовой ее дома в хорошо промытом и надежно закупоренном лосином желудке. Решив добавить немного света для более выгодной демонстрации нарядов, она зажгла еще несколько светильников. Потом расправила тунику и штаны, разложив их так, чтобы были видны участки богатой и затейливой отделки, выполненной из множества бус.




Эйле и Джондалару очень понравились дин их ритуальной изоляции от племени Зеландонии. Они словно вернулись во времена их Путешествия, только теперь им не нужно было никуда спешить. Они проводили длинные летние дни на охоте и рыбалке, собирали необходимые им сейчас травы, купались и ездили на прогулки, но Волк сопровождал их далеко не всегда, и Эйла скучала, когда он исчезал. Он словно не мог выбрать: то ли ему остаться с его любимыми людьми, то ли уйти жить вольной жизнью, которая вдруг стала казаться ему очень соблазнительной. Он неизменно находил их, где бы они ни устроились на ночлег, и его появление около их палатки доставляло Эйле большую радость. Она уделяла Волку много внимания, гладила и ласкала его, разговаривала с ним и привлекала к охоте. Ее внимание обычно способствовало тому, что он подольше оставался с ними, но в конце концов он опять уходил и пропадал порой по несколько ночей.

Они обследовали окрестные холмы и долины. Конечно, Джондалар полагал, что знает все эти места с детства, но благодаря лошадям они смогли заехать гораздо дальше, и он увидел их по-новому. С годами он стал умнее, и это позволило ему оценить богатство родного края. Им на глаза то и дело попадались стада или мелкие группы животных, и они осознали, как огромен и потрясающе разнообразен животный мир земли Зеландонии.

Большинство травоядных мирно уживались на одних и тех же полях, лугах и лесистых равнинах, и на этих двух лошадей обычно никто не обращал внимания, как и на людей, сидевших на их спинах. В итоге им удавалось подъехать очень близко. Эйле нравилось тихо сидеть на спине Уинни, спокойно пощипывающей траву, и изучать повадки других животных, и Джондалар часто присоединялся к ней, хотя порой занимался и другими делами. Он делал дротики и копьеметалку для Ланидара, более подходящую ему по размеру, и добавил к ней одно новое приспособление, благодаря которому, как он надеялся, мальчику будет легче управляться с ней одной рукой. Однажды днем они вместе встретились со стадом бизонов.

Охота Зеландонии на бизонов и зубров никак не отражалась на их поголовье; количество охотничьих трофеев было несравнимо меньше тех бесчисленных стад, что бродили по этим равнинным местам. Но эти два вида жвачных животных никогда не паслись на одном пастбище. Они избегали друг друга. Эйла и Джондалар лишь недавно участвовали в охоте и разделке убитых ими бизонов, но сейчас просто с интересом наблюдали за их жизнью, чтобы лучше узнать бизоньи повадки. Эти травоядные теряли густой и темный подшерсток во время весеннего потепления и одевались в более светлые летние шубы. Больше всего Эйле нравилось наблюдать за резвыми и игривыми телятами, еще совсем молодыми – коровы рожали детенышей поздней весной и в начале лета. Молодняк подрастал довольно медленно и требовал пристального внимания и заботы, но все-таки становился порой жертвой медведей, волков, рысей, гиен, леопардов, редких пещерных львов и даже людей.

По долинам бродило множество оленей самых разных видов и размеров, от огромных северных оленей до мелких косуль. Эйле и Джондалару встретилось небольшое стадо самцов северных оленей с изящно очерченными носами и причудливыми разлапистыми рогами. Они напоминали руку с растопыренными пальцами, и хотя у некоторых особей их длина могла превышать двенадцать футов, а вес переваливал порой за сто шестьдесят фунтов, в этом стаде были молодые и стройные самцы с менее внушительными роговыми отростками. Они еще не успели нарастить мощные шейные мускулы зрелых самцов, хотя на их холках уже появились горбы, скрывавшие сухожилия для поддержки будущих массивных рогов.

Даже молодые северные олени избегали забираться в леса и рощи, где их рога могли запутаться в ветвях деревьев. В лесах паслось много пятнистых ланей. В одной низине исследователи заметили одинокого оленя другого вида: высокий и нескладный, с не очень большими, но все же довольно внушительными пальчатыми рогами, он стоял на мелководье, опустив голову в воду, и затягивал в пасть мокрые водоросли, но странность этому оленю придавал большой нависающий нос. Соплеменники Джондалара называли его лосем или сохатым.

Гораздо более распространенными в этих краях были родственники лося, маралы. Их головы также украшали большие и ветвистые рога. Маралы питались в основном на лугах и жили в любых открытых пространствах – как степных, так и горных. Подвижные и бесстрашные, они не боялись ни крутых склонов и пересеченных местностей, ни узких горных уступов, если там хватало их любимых трав. Редколесья с богатым травянистым подростом и папоротниками или перемежающимися узкими солнечными долинами были так же приемлемы для обитания, как и покрытые вереском холмы и степи.

Маралы не любили бегать, но быстро передвигались на своих длинных ногах резвым шагом, а порой и легкой рысью, но, спасая свою жизнь, совершали многомильные пробежки, прыгали в длину примерно на сорок футов, а в высоту – футов на восемь. Они также отлично плавали. Отдавая предпочтение полевым растениям, маралы могли закусить также листьями, почками, ягодами, грибами и травами, вереском, корой, желудями, орехами и буковыми орешками. В это время года они собирались в небольшие стада, и на одном пойменном лугу Эйла и Джондалар увидели стайку этих оленей и остановились, чтобы понаблюдать за ними. Трава уже начала слегка желтеть, и возле кромки воды зеленело несколько густолиственных и пышных буковых деревьев, но зато на другом берегу реки начинался плотный лесной массив.

Рога разновозрастных самцов, собравшихся в это стадо, уже приобрели бархатистость. Первые роговые отростки появлялись у самцов в конце первого года жизни. Весной олени сбрасывали рога, но почти сразу же они начинали расти снова. Каждый год жизни добавлял им по одному отростку, и к началу лета даже самые большие рога успевали полностью вырасти и покрыться мягкой бархатистой кожей с множеством кровеносных сосудов, по которым передавались питательные вещества, способствующие такому быстрому росту. Начиная с середины и до конца летнего сезона этот бархатистый слой постепенно высыхал и начинал раздражать оленей, и поэтому они постоянно почесывали рога о ветки деревьев или шероховатые поверхности скал, чтобы содрать защитный слой, и окровавленная кожа зачастую так и висела клочьями на них, пока не отваливалась.

Такие рога могли насчитывать до двенадцати отростков и весили в целом примерно восемь сотен фунтов. Хотя их порой называли рыжими оленями, окраска этих рогатых самцов была черно-серо-коричневой; встречались и более светлые стада, рыжеватого или серовато-коричневого окраса, а изредка попадались и совсем светлые. На бежевой шкуре одного молодого оленя с едва пробившимися рожками еще светлели белесые пятна. Джондалар не отказался бы раздобыть одну из таких роговых вешалок, но поборол искушение, хотя был уверен, что смог бы попасть в этого большого самца из копьеметалки.

– Этот здоровяк сейчас в самом расцвете сил, – сказал он. – Мне хотелось бы вернуться и понаблюдать за ним позже, они часто возвращаются на привычные им пастбища. Когда у них начнется период Брачных ритуалов, он будет сражаться, чтобы завоевать как можно больше самок, хотя зачастую одного взгляда на его рога будет достаточно, чтобы его соперники отступили. Но у них бывают и яростные сражения, которые иногда длятся целый день. А знаешь, какой шум они поднимают, когда носятся друг за другом и сталкиваются рогами. Его слышно издалека, и еще они порой встают на задние ноги и дерутся передними. Этот здоровенный марал должен быть очень сильным и задиристым драчуном.

– Да, я слышала, как они сражаются, но ни разу не видела их схваток, – сказала Эйла.

– Однажды, когда я жил у Даланара, мы с ним видели, как два самца сцепились друг с другом, сплетясь рогами. Они уже не смогли разделиться при всем старании. Нам пришлось потом отрезать рога, чтобы разъединить их. Они оказались легкой добычей, но Даланар сказал, что мы облегчили им страдания, они все равно погибли бы от голода и жажды.

– По-моему, тот большой самец уже сталкивался раньше с людьми, – заметила Эйла, сделав знак Уинни отойти назад. – Порыв ветра только что отнес к ним наш запах, и он явно забеспокоился. Смотри, он собрался уходить. А если он уйдет, то и остальные потянутся за ним.

– Да, его действительно что-то спугнуло, – также отступая, заметил Джондалар.

Но вдруг лежавшая в засаде рысь спрыгнула на спину молодого марала, подошедшего слишком близко к буковым деревьям. Пятнистый олень сделал стремительный прыжок, пытаясь сбросить хищника, но короткохвостая кошка с кисточками на ушах крепко вцепилась в его загривок и зажимала его зубами, пока не прокусила его вены. Остальные олени быстро умчались, но молодой самец с рысью на спине начал носиться по большому кругу. Эйла и Джондалар, держа наготове свои копьеметалки – просто на всякий случай для защиты, – следили за тем, как обезумевшее от страха животное мчится им навстречу, хотя рысь уже успела выпить так много его крови, что у него появились признаки истощения. Олень споткнулся, а хищная кошка еще покрепче сжала зубы, и кровь хлынула с новой силой. Марал сделал еще несколько шагов, опять споткнулся и упал на землю. Рысь добила свою жертву и первым делом принялась выедать мозги.

Все произошло почти мгновенно, но лошадям явно не нравилось соседство хищника, и наездники решили, что пора уезжать.

– Так вот почему он встревожился, – сказала Эйла. – Вовсе не из-за нашего запаха.

– Ей попался еще совсем юный олень, – сказал Джондалар. – У него еще даже пятна не выцвели до конца. Наверное, его мать рано погибла, и он, оставшись в одиночестве, прибился к этому стаду самцов, хотя это уже не важно. Молодые животные обычно самые уязвимые.

– В детстве я однажды попыталась убить рысь из пращи, – сказала Эйла, направляя Уинни в сторону от места трапезы этого хищника.

– Из пращи? Сколько же тебе тогда было лет? – спросил Джондалар.

Она слегка призадумалась, пытаясь вспомнить.

– Я думаю, примерно лет восемь или девять, – сказала она.

– Но ты могла бы стать для нее такой же легкой добычей, как этот марал, – заметил Джондалар.

– Я понимаю. Мой камень лишь слегка задел ее. Она разъярилась и прыгнула на меня. Мне удалось увернуться и схватить с земли большую ветку. Я ударила ее, и она убежала прочь, – закончила Эйла.

– Великая Мать! Ты же была на волосок от гибели, – сказал он, отклоняясь назад, чтобы Удалец замедлил шаг.

– После этого случая я долго боялась выходить одна, но именно тогда мне пришла в голову идея попробовать двойной удар. Я подумала, что если бы у меня был заготовлен второй камень, то я успела бы убить рысь вторым ударом, не позволив ей напасть на меня. Тогда-то я и начала тренировать двойной удар и, к собственному удивлению, освоила такой способ охоты. Но уверенность в своих силах я обрела только после того, как убила гиену во время одной из охотничьих вылазок, – сказала она.

Джондалар лишь укоризненно покачал головой. Ему пришло в голову, что это было удивительно, что она вообще осталась жива. По пути к их временному лагерю им встретилось стадо странных животных, привлекших внимание Уинни и Удальца: это похожее на лошадь животное называлось онагром и выглядело как нечто среднее между лошадью и ослом, но на самом деле являлось особым видом травоядных. Уинни остановилась и принюхалась к их испражнениям, а Удалец призывно заржал. Стадо подняло головы и глянуло в сторону лошадей. Ответ онагров скорее напоминал ослиный рев, но оба эти вида животных, казалось, осознавали взаимное сходство.

Им также встретилась самка сайгака с двумя детенышами. Эти похожие на козлов антилопы с большими мордами предпочитали равнины и степи, пусть даже с худосочными травами, холмистым и горным местностям. Эйла вспомнила, что сайга была тотемом Изы. На следующий день они заметили неподалеку других животных, при виде которых Эйла постаралась скрыть свою тревогу: табун лошадей. Уинни и Удальца, конечно же, тянуло к ним.

Изучающе посмотрев на диких лошадей, Эйла и Джондалар заметили, что они несколько отличаются от приведенных с востока животных. В отличие от общераспространенной буроватой окраски Уинни, а также и от более редкого гнедого Удальца, шкуры этих лошадей в большинстве своем были синевато-серого цвета со светлыми животами. Все они, включая двух иноземцев, имели одинаковые стоячие, похожие на щетки, темные гривы и хвосты, темные полосы на спине и темные чулки на ногах, а также нечетко проступающие темные полоски на нижней части крупа. Чаще всего в те времена встречались небольшие широкозадые лошади с округлыми животами, но в этом стаде животные выглядели более рослыми, и морды у них были слегка покороче.

Стадо лошадей с неменьшим вниманием приглядывалось к чужакам, но на сей раз приветствие Удальца встретило громкое вызывающее ржание. Эйла и Джондалар переглянулись, услышав этот вызов, и увидели большого жеребца, вышедшего вперед из задних рядов стада. По молчаливому согласию всадники развернули своих животных в другом направлении и пустили их во весь опор. Джондалару не хотелось, чтобы Удалец вступал в бой с тем жеребцом, и, столкнувшись с частыми отлучками Волка, Эйла испугалась, что и лошади тоже могут соблазниться достоинствами вольной жизни в табуне.

Последующие несколько дней Волк проводил с ними больше времени, и у Эйлы возникло такое ощущение, будто вся ее семья опять собралась вместе. Они сочли за лучшее не приближаться к большому кабану, копающему трюфели, посмеялись над парочкой выдр, игравших в пруду, образовавшемся из-за плотины, построенной отшельником-бобром, который, завидев зрителей, быстро нырнул в воду. Еще они набрели на место, где валялся медведь, оставивший клочья своей шерсти на коре дерева, но самого его не заметили, столкнулись с хорошо узнаваемым мускусным запахом росомахи. Понаблюдали и за пятнистым леопардом, который изящно спрыгнул с высокого уступа за несколькими козерогами, горными козлами, легко взлетевшими на вершину почти отвесной скалы.

Несколько самок козерогов с детенышами – из-за густой шерсти они выглядели круглыми бесформенными созданиями на тонких ножках – спустились с гор, чтобы подкопить жировой слой на богатых нижних пастбищах. Их головы украшали длинные загнутые назад рога и широко расставленные глаза, а подошвы их твердых и крепких копыт были кожистыми и упругими, способными хорошо цепляться за камни.

Джондалар заметил, что Эйла прислушивается к чему-то, закрыв глаза и поворачивая голову в разные стороны.

– По-моему, сюда идут мамонты, – сказала она.

– Откуда ты знаешь? Я никого не вижу.

– Я услышала их, – сказала она, – особенно большого самца.

– А я и не слышал ничего, – сказал Джондалар.

– Они издают очень низкие рокочущие звуки, – пояснила она, вновь напрягая слух. – Смотри, Джондалар! Вон они! – возбужденно воскликнула она, увидев вдалеке стадо мамонтов, идущих в их сторону. Эйла смогла различить этот далеко разносящийся рев самца мамонта, который был ниже уровня слухового восприятия человеческого уха, но самка мамонта в период течки слышала его на расстоянии пяти миль, поскольку такие низкие звуки мало ослабляются с расстоянием. И Эйла скорее не услышала, а почувствовала, как воздух сотрясается от этого мощного зова плоти.

Стадо в основном состояло из самок с детенышами, но поскольку одна из молодых самок находилась в периоде течки, несколько самцов упорно топтались по краям, надеясь, хотя доминантный самец этой местности уже заявил на нее свои права. Она отказывала настойчивым ухаживаниям менее крупных самцов, пока он не появился. И теперь уже он охранял ее от поползновений других самцов, поскольку никто из них не смел бросить ему вызов, что позволяло самке нормально питаться и кормить своего детеныша в промежутках между брачными сезонами.

Густая шерсть покрывала это огромное животное от кончиков ног до длинного носа, включая и маленькие ушки. Когда они подошли ближе, стали заметны различные оттенки их шерсти. Более светлые малыши шли рядом с молодыми самками насыщенного каштанового окраса, который с возрастом становился все темнее. Самцы также темнели с возрастом. Поверх их густого подшерстка росли довольно длинные прямые волосы, которые очень хорошо согревали их в самые сильные зимние морозы, особенно после употребления ледяной воды, снега или льда. В такие времена им особенно важно было сохранять внутреннее тепло.

– Что-то рано этим летом появились мамонты, – заметил Джондалар. – Обычно мы не встречаем их в наших краях до самой осени, до поздней осени. Как и прочих зимних животных – носорогов, мускусных быков и северных оленей.




В последний день их изоляции Эйла и Джондалар встали рано. Предыдущие несколько дней они обследовали район к западу от Реки, где почти параллельно ей бежала менее широкая речка. Собрав все свои пожитки, они решили все-таки съездить еще на одну разведывательную прогулку перед возвращением в лагерь Летнего Схода для возобновления общественной жизни, которая, конечно, накладывала на них определенные обязанности, но и радовала их, принося кое-какие выгоды и удовлетворение. Им очень понравился уединенный отдых, но они уже готовы были вернуться и с нетерпением ждали встречи с дорогими им людьми. Почти целый год провели они наедине друг с другом в обществе одних животных и отлично понимали как радости, так и печали уединенной жизни.

Захватив с собой запасы пищи и воды, они не спеша отправились на прогулку, не имея никаких четко определенных намерений. Волк ушел от них пару дней назад, опечалив Эйлу. Он так любил жить с ними во время Путешествия, хотя тогда он был еще почти щенок. Совсем молодой волк. В сущности, они прикинули, что с той зимы, когда Эйла принесла его примерно в месячном возрасте на стоянку Мамутои, прошло всего один год и еще неполных два сезона, но казалось, что прошло гораздо больше времени. Так что сейчас, несмотря на свои внушительные размеры, он пока оставался подростком.

Эйла не знала, долго ли живут волки, но подозревала, что гораздо меньше, чем люди, и она считала Волка подростком – достигшим того возраста, который обычно очень тревожит матерей и их мужей. В эти годы бьющей через край энергии и малого опыта полная сил молодежь, убежденная, что жизнь будет длиться вечно, подвергала себя самым разнообразным опасностям. Если ей удавалось пережить этот период, то она набиралась опыта и знаний, которые могли помочь прожить долгую жизнь. Она полагала, что люди в этом отношении не слишком отличаются от волков, и невольно беспокоилась за своего питомца.

По мнению Джондалара, это лето выдалось прохладным и довольно сухим. Порывы ветра взметали небольшие пыльные вихри на открытой долине, и наездники обрадовались, заметив впереди небольшое озеро. Спешившись на берегу, они разделили Дары Радости под сенью плакучей ивы с развесистой кроной, протянувшей над водой свои унизанные копьевидными листьями ветви, потом немного отдохнули и поболтали перед купанием.

Войдя в озеро, Эйла крикнула:

– Я первая переплыву на ту сторону, – и, сразу нырнув в воду, уверенно поплыла вперед. Джондалар быстро последовал за ней, постепенно сокращая разрыв между ними благодаря длине и силе своих рук, но это оказалось не так просто. Она оглянулась и, увидев, что он догоняет ее, удвоила свои усилия. В итоге они одновременно достигли другого берега.

– Ты раньше поплыла, поэтому я выиграл, – сказал Джондалар, когда они вылезли на противоположный берег озерца и, тяжело дыша, плюхнулись на землю.

– Но не ты же бросил мне вызов, – со смехом ответила Эйла. – Мы оба выиграли.

Обратно они поплыли уже помедленнее, солнце, постояв в зените, уже начало спускаться по небосклону, означив начало второй половины дня. Вновь упаковав свои вещи, они немного взгрустнули от сознания того, что их идиллическая передышка почти закончена. Забравшись на спины лошадей, они направились в сторону стоянки Летнего Схода, и Эйла все переживала за Волка и мечтала, чтобы он вернулся.

Когда до лагеря оставалась какая-то пара миль, они вдруг услышали крики, которые исходили из клубов пыли, поднимавшихся над сухой равниной. Подъехав ближе, они увидели группу молодых парней, вероятно, обитателей одного из дальдомов, и по особым украшениям их одежд Джондалар заключил, что все они в основном из Пятой Пещеры. Каждый из них, размахивая копьем, приплясывал по кругу, в центре которого находилась лохматая зверюга с двумя огромными наростами на морде.

Это был волосатый носорог, мощное животное, одиннадцати с половиной футов в длину и пяти футов в плечах. Тяжеловесная тварь передвигалась на коротеньких крепких ногах, которые поддерживали ее огромное туловище. Носорог съедал за день огромную массу травы, зелени степных кустарников, наряду с молодыми побегами грушанки и ивняка, росшего по берегам рек. Его ноздри разделяла высокая перегородка, а глаза располагались по бокам головы. Он плохо видел, особенно перед собой, но недостатки зрения с лихвой искупались исключительно острыми обонянием и слухом.

Первый из его двух рогов достигал в длину целого ярда и выглядел очень угрожающе, когда он метался из стороны в сторону, вспарывая им землю. Зимой носорог таким образом обычно добирался до скрытых под снегом сухих и полегших степных трав. Густая, лохматая серовато-коричневая шерсть покрывала все его тело, длинные верхние волосы свисали почти до самой земли. Широкая полоса меха в средней части его туловища была заметно темнее и смотрелась, подумала Эйла, точно седельная попона, хотя вряд ли кого-то увлекала мечта покататься на таком чудовищном, непредсказуемом и порой очень злобном и опасном животном.

Волосатый носорог взрывал землю копытами, поворачивая голову в разные стороны и пытаясь увидеть юношу, которого чуял его чуткий нос. Вдруг он стремительно бросился в его сторону. Юноша не сходил с места до последнего момента, но успел отскочить в сторону, и длинный нацеленный вперед носорожий рог едва не задел его.

– Похоже, он очень опасен, – сказала Эйла, останавливая лошадь на некотором расстоянии от компании.

– Потому-то они и дразнят его, – сказал Джондалар. – В любом случае на волосатых носорогов очень опасно охотиться. У них злобный и непредсказуемый нрав.

– Как у Бруда, – сказала Эйла. – Шерстистый носорог был его тотемом. Мужчины Клана охотились на них, но я ни разу не видела такой охоты. Зачем они так делают?

– Они травят его, понимаешь? Каждый пытается привлечь к себе его внимание, заставить атаковать, а когда он приближается, отскакивают в сторону. Развлекаясь таким образом, они изматывают его и соревнуются, кто подпустит носорога ближе всех, перед тем как отскочить. Самым смелым считается тот, кого коснется эта махина во время нападения. Именно молодые мужчины чаще всего так охотятся на носорога.

Если они убьют его, то принесут много мяса Пещере, и все будут хвалить их. Потом они поделят другие части, но тот, кому удалось нанести смертельный удар, имеет право первого выбора. Обычно он берет рог. Эти рога очень ценятся, говорят, из них получаются отличные орудия, рукоятки для ножей и прочей утвари, но, вероятно, есть и другие причины. Ходят слухи, что если растолочь такой рог в порошок и тайно дать его женщине, то она воспылает страстью к мужчине, давшему его ей, возможно, потому, что его очертания напоминают мужской орган в разгар Радости, – с усмешкой сказал Джондалар.

– У него неплохое мясо и большой жировой слой под шкурой, – заметила Эйла. – Правда, такие звери редко встречаются.

– А тем более в такое время года, – подхватил Джондалар. – Большую часть времени волосатые носороги живут в одиночку и почти не появляются в наших краях летом. Они предпочитают более холодные места, несмотря на то, что линяют каждую весну, избавляясь от густого подшерстка. Обычно он цепляется за ветки кустарников, пока еще на них не выросла листва, и люди отправляются собирать их шерсть, особенно те, кто вяжет или плетет корзины. Я частенько занимался этим с матерью. Шерсть собирают несколько раз в год. Она знает, когда у каких животных начинается линька, а линяют многие: козероги и муфлоны, мускусные быки, даже лошади и львы и, конечно же, мамонты и волосатые носороги.

– А тебе приходилось травить носорога, Джондалар?

Он рассмеялся.

– А как же. Большинство мужчин проходят через это, особенно по молодости. Можно травить даже таких животных, как зубры и бизоны, но больше всего им нравится травить носорога. Некоторым женщинам это также нравится. Джетамио как-то раз попробовала, в тот раз, когда я показал им, как надо охотиться на носорогов. Эта женщина из племени Шарамудои потом стала женой Тонолана. У нее отлично получилось. Шарамудои редко охотились на носорогов. Им больше нравилась охота на огромных осетров, обитающих в водах Великой Матери, с тех лодок, что они показывали тебе, да еще на горных козерогов и серн, которых очень трудно поймать, но не знали, как надо охотиться на носорога. – Он печально помолчал. – Именно из-за носорога мы и встретились с Шарамудои. Он задел рогом Тонолана, и они спасли ему жизнь.

Разговаривая, они наблюдали за опасной игрой смельчаков. Один из них, крича и размахивая руками, выступил вперед, пытаясь вызвать зверя на атаку. Необычайно острый нюх носорога смущало разнообразие смешанных запахов, исходящих от окруживших его мужчин. Наконец, уловив своими маленькими близорукими глазами какой-то движущийся объект, он ринулся в его сторону, набирая скорость по мере приближения к противнику. Несмотря на короткие ноги, эти животные могли быть на редкость быстрыми. Опустив немного голову, он нацелил свой страшный рог на враждебный объект. Но пропорол лишь воздух вместо ловко увернувшегося и отскочившего в сторону человека. Осознав свою промашку, зверь остановился.

Обманутый носорог уже изрядно устал и рассвирепел. Он взрывал ногами землю, пока люди перестраивались, вновь заключая его в круг. Очередной мужчина выскочил вперед, крича и размахивая руками, чтобы привлечь внимание этого тяжеловеса. Развернувшись, носорог вновь бросился в атаку, закончившуюся так же безрезультатно. В следующий раз его уже оказалось труднее соблазнить на нападение. Похоже, им удалось измотать носорога. Крайняя усталость и вспышки ярости сделали свое дело.

Огромный зверь стоял неподвижно, опустив голову и тяжело дыша. Юноши подобрались поближе, собираясь закончить охоту. Парень, чья очередь была дразнить зверя, осторожно выдвинулся вперед, держа наготове копье. Носорог словно не замечал его. Пока человек подбирался поближе, непредсказуемый зверь уловил это движение своими слабыми глазами. Убывающие силы, оживленные короткой передышкой, подстегнула ярость, охватившая его первобытный мозг.

И совершенно неожиданно носорог вновь бросился в атаку. Охотник оказался неготовым к такому стремительному нападению. Рог этого огромного волосатого зверя наконец воткнулся во что-то более плотное, чем воздух. Издав мучительный крик, парень упал на землю. Эйла не раздумывая направила лошадь в сторону кричавшего.

– Эйла! Постой! Это слишком опасно! – кричал ей вслед Джондалар, побуждая Удальца двигаться быстрее и доставая копьеметалку.

Все охотники тут же метнули свои копья, как и говорил Джондалар. Спрыгнув на ходу с лошади, Эйла подбежала к раненому, а огромная туша поверженного гиганта уже рухнула на землю; несколько копий и пара дротиков торчали из его тела во всех направлениях, словно странные иглы невиданного дикобраза. Но его смерть запоздала. Этот разъяренный зверь получил-таки удовлетворение.

Группа испуганных и растерянных молодых мужчин окружила раненого охотника, который лежал неподвижно, потеряв сознание. Они ошалело глянули на Эйлу с Джондаларом, а один из них даже попытался преградить ей путь, но она не обратила на него внимания. Перевернув раненого, она убедилась, что он дышит, достала нож и разрезала залитую кровью штанину. Ее руки покраснели от крови, и одной из них она испачкала лицо, машинально откинув упавшие на глаза волосы. У нее не было никаких татуировок Зеландони, однако она, видимо, знала, что надо делать. Шагнувший ей наперерез парень отступил назад.

Когда она отбросила штанину, стало ясно, какую рану получил охотник. Икра правой ноги была вывихнута назад, ниже колена. Мощный рог пропорол икру и сломал кости. Мышца была разорвана, из раны торчала сломанная кость и хлестала кровь, уже образовавшая лужу на земле.

Эйла взглянула на Джондалара.

– Помоги мне поудобнее положить его, пока он не пришел в сознание, иначе потом ему будет очень больно. И достань несколько мягких шкур, подойдут наши замшевые полотнища. Мне нужно наложить жгут, чтобы остановить кровотечение, а потом ты поможешь мне наложить шину.

Высокий мужчина быстро ушел, и она обратилась к одному из парней, стоявших вокруг с разинутыми ртами.

– Его нужно будет отнести в лагерь. Ты сумеешь сделать носилки? – обратилась она к одному из них. Он тупо смотрел на нее, словно не слышал или не понимал, что она спрашивает. – Нам понадобятся носилки, на которые его можно будет положить.

Он кивнул и вяло повторил:

– Носилки.

Она поняла, что он еще совсем юнец.

– Джондалар поможет тебе, – сказала она, увидев, что он вернулся, принеся шкуры.

Они перевернули раненого на спину. Он застонал, но не пришел в себя. Эйла вновь проверила его состояние; возможно, падая, он повредил голову, но она не обнаружила никаких видимых повреждений. Потом, склонившись над его бедром, она попыталась остановить кровотечение. Она подумала о жгуте, но если ей удастся выпрямить и упаковать ногу, то, возможно, это не понадобится. Кровь еще текла из раны, но ей приходилось видеть и более серьезные травмы.

Повернувшись к Джондалару, она сказала:

– Мне нужны крепкие прямые колья, высотой с его ногу, можно даже взять сломанные копья.

Джондалар принес два сломанных древка. Она быстро оторвала несколько полос от кожаного полотенца и одним из них обмотала древки, подготовив их для прикладывания к ноге. Затем, обхватив ступню сломанной ноги и удерживая носок одной рукой, а пятку – другой, она осторожно выпрямила ногу, зная, как проходят сломанные кости. Раненый несколько раз судорожно дернулся и вскрикнул; сознание, похоже, возвращалось к нему. Погрузив руку в рану, Эйла попыталась определить, встали ли на место кости.

– Джондалар, подержи его бедро, – сказала она. – Мне нужно привести в порядок его ногу, пока он не пришел в себя и пока рана еще кровоточит. Кровь поможет сохранить чистоту. – Потом она мельком глянула на стоявших вокруг молодых мужчин – почти мальчиков, – с ужасом и изумлением наблюдавших за ее действиями. – Ты и ты, – сказала она, показывая на двух парней. – Я собираюсь поднять его ногу и вытянуть ее, чтобы кости встали на свои места и правильно срослись. Если мне это не удастся, то он никогда больше не сможет нормально ходить. Мне нужно, чтобы вы взяли эти древки и положили их под его ногу, чтобы, когда я опущу ее, она легла точно между ними. Сможете вы мне помочь?

Они кивнули и схватили обмотанные кожей древки. Когда они приготовились, Эйла вновь взялась за концы ступни и осторожно, но уверенно подняла ногу. Джондалар удерживал бедро, а она тянула на себя, постепенно увеличивая усилие. Ему уже приходилось видеть, как она справляется с переломами, но сейчас ей требовалось соединить четыре конца. Он видел, как сосредоточенно она проделывает эту операцию, пытаясь точно определить, когда все встанет на свои места. Даже ему показалось, что он почувствовал легкий рывок, когда кости встали на место. Она медленно опустила ногу и тщательно проверила ее. Нога показалась Джондалару совершенно прямой, но кто знает? По крайней мере, суставы были в порядке.

Жестом показав, что он может отпустить бедро, Эйла вновь занялась кровоточащей раной. Как можно лучше сдвинув вместе края, она с помощью Джондалара приподняла ногу и крепко обмотала ее, а потом приложила к ней древки и соединила все вместе, обмотав шину оторванными полосками кожи. Наконец целительница села на пятки.

Только тогда Джондалар заметил кровь. Она была повсюду – на полосках кожи, древках, на самой Эйле и на тех парнях, которые помогали ей. Раненый потерял много крови.

– Я думаю, мы должны быстро отнести его в лагерь, – сказал Джондалар.

Одна мысль мелькнула в его голове. Запрещение на разговоры еще не совсем закончилось, и не проведен обряд, освобождающий новоявленную пару от этого запрета, но Эйла даже не думала об этом, и Джондалар тоже мгновенно забыл обо всем. Это был случай крайней необходимости, а вокруг не было ни одного Зеландони, чтобы просить разрешения.

– Вам нужно сделать носилки, – сказала Эйла молодым парням, шок которых, видимо, обездвижил их так же, как самого раненого.

Они топтались на месте, поглядывая друг на друга. Все они были неопытными юнцами. Некоторые лишь недавно прошли обряд Первой Радости, и лишь двое из них впервые убили бизона во время первой удачной охоты Летнего Схода, но то была легкая охота, скорее похожая на тренировку с мишенями. Травить носорога они отправились по наущению одного из юношей, который пару лет назад видел, как его брат участвовал в подобной затее, а пара других тоже слышала об этом, но главное, они совершенно не успели подготовиться, потому что случайно встретили этого зверя. Все они понимали, что им следовало привлечь к охоте нескольких опытных мужчин, а не пытаться своими силами свалить такого огромного зверя, но в тот момент они думали лишь о славе, о том, как будут завидовать им другие мужчины в дальдоме, и о восхищении всего Летнего Схода, когда они сами принесут его в лагерь. А теперь один из них получил серьезную рану.

Джондалар быстро оценил ситуацию.

– Из какой Пещеры раненый? – спросил он.

– Из Пятой, – раздалось несколько голосов.

– Ты беги вперед и расскажи о том, что случилось, – велел Джондалар. Молодой парень, к которому он обратился, умчался в сторону лагеря. Он подумал, что мог бы доехать и рассказать обо всем скорее, чем этот парень добежит, но кто-то должен был заняться изготовлением прочных носилок. У этих парней еще не прошел шок, и четкое руководство опытного мужчины им сейчас было необходимо. – Нам понадобятся трое или четверо из вас, чтобы помочь донести его. Остальные пусть остаются здесь и разделывают носорога. Мясо может быстро испортиться. Я пришлю людей вам на помощь. Нельзя, чтобы такая добыча пропала, за нее заплачено слишком дорого.

– Он мой сводный брат. Я хотел бы помочь перенести его, сказал один из парней.

– Отлично. Выбери еще троих, этого будет достаточно. Остальные могут остаться здесь, – сказал Джондалар. Потом он замети, что вызвавшийся с трудом удерживается от рыданий. – Как зовут твоего брата? – спросил он.

– Матаган. Матаган из Пятой Пещеры Зеландонии.

– Я понимаю, что ты, должно быть, любишь Матагана и тебе сейчас очень трудно, – сказал Джондалар. – У него очень тяжелое ранение, но я скажу тебе честно, ему очень повезло, что Эйла оказалась рядом. Я не могу обещать точно, но думаю, что с ним все будет в порядке и, возможно даже, он вновь будет ходить. Эйла очень искусная целительница. Я знаю. Меня покалечил пещерный лев, и я мог бы умереть в далекой восточной степи, но Эйла нашла меня, обработала мою рану и спасла мне жизнь. Если кто-то и мог спасти Матагана, то именно она.

Молодой парень облегченно всхлипнул и попытался овладеть собой.

– А сейчас быстро принеси мне несколько копий, чтобы мы смогли отнести твоего брата домой, – велел Джондалар. – Нам нужно, по крайней мере, четыре штуки, по два с каждой стороны. – Под его руководством они вскоре связали ремнями копья, закрепив между ними дополнительно обрывки одежды. Эйла проверила состояние раненого, и несколько человек понесли его на этих своеобразных носилках.

До лагеря было недалеко. Свистнув Уинни и Удальца, Эйла и Джондалар пошли рядом с раненым юношей. Она озабоченно наблюдала за ним, и когда они остановились, чтобы сменить носильщиков, проверила его дыхание и биение пульса на запястье. Оно было слабым, но четким.

Они шли с верховьев Реки, подходя к территории Летнего Схода со стороны лагеря Девятой Пещеры. Новости о несчастном случае быстро распространились, и несколько человек вышли вместе с гонцом им навстречу. Джохарран заметил их издалека. Вскоре сильные новые носильщики сменили старых, и их скорость заметно увеличилась.

– Мартона послала кого-то за нашей Зеландони и жрецом Пятой Пещеры, – сказал Джохарран. – Они проводят какое-то ритуальное собрание на другом конце стоянки.

– Мы отнесем его в наш лагерь или в его собственный? – спросила Эйла.

– Мне нужно будет поменять обмотки и приложить припарку на рану, нельзя, чтобы она загноилась, – сказала Эйла. Она немного подумала. – У меня не было времени, чтобы пополнить мои запасы лекарственных трав, но я уверена, что у Зеландони найдется все необходимое, а мне нужно проверить его состояние. Несите его в Дом Зеландони.

– Это хорошая мысль. Путь туда не займет много времени, и мы придем туда явно быстрее, чем Зеландони сможет добраться до нас. Зеландони отвыкла бегать, как в молодости, – сказал Джохарран, несколько витиевато упомянув о ее размерах. – Пятый Зеландони, вероятно, захочет осмотреть раненого, но он не слишком хорошо разбирается в целительстве, как мне говорили.

Когда они прибыли к Дому Зеландони, Верховная встретила их у входа. Для раненого уже приготовили место, и Эйла с удивлением подумала, кто же сообщил о том, что они решили идти сюда, не задерживаясь в лагере Девятой Пещеры. Вероятно, жрица сама догадалась. Несколько человек, видевших их продвижение, уже в красках расписывали случившееся кровопролитие. Около дома стояли несколько человек из очага Зеландони, но внутри больше никого не было.

– Перекладывайте его туда, – велела Верховная, показывая на одну из высоких лежанок в дальнем конце шатра, напротив входа. Мужчины отнесли и переложили раненого на лежанку. Многие сразу удалились, остались только Джохарран и Джондалар.

Проверив, что кости не сдвинулись, Эйла начала снимать обмотку.

– Нужно положить припарку, чтобы рана не загноилась, – сказала она.

– Он немного подождет. Расскажи мне сначала, что произошло, – сказала Верховная.

Эйла и Джондалар совместными усилиями поведали ей историю этой охоты, и Эйла перешла к медицинским подробностям:

– Обе нижние кости на этой ноге были сломаны, и мышцы икры сместились. Я знала, что надо хорошенько совместить кости, иначе он не сможет ходить на этой ноге, а ведь он еще такой молодой. Я решила попытаться сложить его ногу как можно скорее, пока он был без сознания и прежде чем она начнет распухать, ведь тогда сложнее соединить кости. Мне пришлось ощупать внутреннюю часть раны и сильно тянуть ногу, чтобы кости встали на место, но я думаю, что все получилось хорошо. Он несколько раз вскрикивал по пути сюда и, возможно, вскоре придет в себя. Наверняка ему будет очень больно.

– Очевидно, что ты разбираешься в подобных переломах, но мне нужно задать тебе несколько вопросов. Во-первых, как я понимаю, тебе уже приходилось раньше соединять кости, – сказала Зеландони.

Джондалар ответил за нее:

– Да, одной женщине из племени Шарамудои, моей хорошей знакомой, жене вождя. Я очень расстроился, узнав, что она упала со скалы и сломала руку. Их целительница умерла, а у них не было возможности послать за другой, поэтому кость срослась неправильно и рука ее ужасно болела. Я сам видел, как Эйла вновь сломала ее и соединила кости как надо. Я также видел, как она лечила тяжелый перелом ноги у мужчины Клана. Он спрыгнул с высокого утеса, чтобы защитить свою подругу от банды молодых Лосадунаи, которая напала на женщину Клана. Если уж Эйла что-то и умеет лечить, так это сломанные кости и рваные раны.

– Кто тебя научил этому, Эйла? – спросила жрица.

– У людей Клана очень крепкие кости, но они часто ломаются на охоте. Они обычно не бросают копья, а догоняют зверя, чтобы всадить в него копье. Или поступают так же, как эти юноши: дразнят зверя, чтобы измотать его, а потом приближаются вплотную и убивают его. Это очень опасно. Женщины тоже ломают кости, но гораздо реже, чем мужчины. Сначала Иза показала мне, как соединять сломанные кости. В Клане Брана порой бывали переломы, но только летом, когда мы пришли на Сходбище Клана, мне удалось практически узнать от других целительниц Клана, как соединять кости и лечить такие травмы, – сказала Эйла.

– По-моему, Эйла, этому юноше очень повезло, что ты оказалась поблизости, – заметила Верховная жрица. – Не всякий Зеландони знал бы, что делать с таким тяжелым переломом. Пятый Зеландони также захочет поговорить с тобой, я уверена, и, разумеется, мать этого юноши тоже, но ты поступила правильно. Какую припарку ты хочешь приложить к ране?

– По пути сюда я выкопала несколько свежих корешков. Мне кажется, вы называете такое растение ветреницей, – сказала Эйла. – Пока я соединяла кости, рана сильно кровоточила, а человеческая кровь лучше всего очищает раны, но сейчас кровь уже подсохла, и нужно растереть эти корни и сделать из них отвар для промывки раны, а потом кашицу для припарки, добавив в нее этих свежих корней и другие целебные корни. В моей медицинской сумке есть растертый в порошок корень герани, он останавливает кровь, и споры плауна, впитывающие жидкость. И еще я хотела спросить, нет ли у тебя некоторых целебных трав, или, возможно, тебе известно, где они растут.

– Понятно, спрашивай.

– У одного растения очень целебный корень, и когда я описала его Джондалару, то он сказал, что ты вроде бы называешь его окопником. Он очень полезен как для внутренних, так и для наружных повреждений. Его прикладывают к ушибам, делают из него целебные мази с жиром, но лучше всего это прикладывать к свежим ранам и порезам. Свежая припарка поможет снять опухоль, когда сломаны кости, и поможет сломанным костям срастись, – сказала Эйла.

– Да, у меня есть такой растертый в порошок корень, а поблизости есть место, где растет окопник, я применяю его в точно таких же случаях, – сказала Зеландони.

– Хорошо бы также найти такие яркие красивые цветочки, они, по-моему, называются ноготками. Они особенно полезны для открытых ран, а также для плохо заживающих ран и болячек. Я предпочитаю делать выжимку из свежих цветов или заливаю кипятком сушеные лепестки и, сделав припарки, прикладываю к ране, заменяя их по мере высыхания. Они предотвращают зловонное заражение, и я боюсь, что этому парню они понадобятся. К сожалению, я не знаю его имени, – сказала Эйла.

– Матаган, – сказал Джондалар. – Его сводный брат сказал мне, что он Матаган из Пятой Пещеры.

– А что еще ты хотела бы иметь в своем распоряжении? – спросила Зеландони.

На мгновение Эйле представилось, будто Иза проверяет ее знания.

– Давленые можжевеловые ягоды или такие круглые грибы-дождевики. Они останавливают кровотечение. Также очень хорошо помогает сухая присыпка из желтокорня и еще…

– Хорошо, достаточно. Я убеждена, что ты знаешь, что делать. Предложенные тобой средства вполне уместны, – похвалила Верховная. – Но сейчас, Джондалар, я хочу, чтобы ты отвел Эйлу в такое место, где она сможет вымыться, впрочем, тебе это тоже не помешает. Вы оба в крови этого мальчика, а это больше всего может расстроить его мать. Оставь мне корни ветреницы, а я пошлю кого-нибудь за свежим окопником. Мы сумеем позаботиться о нем теперь, а ты можешь зайти сюда, когда вымоешься и отдохнешь. Вам лучше вернуться в наш лагерь окольным путем, чтобы не проходить опять через всю стоянку Летнего Схода. Я уверена, что снаружи вас уже поджидает толпа. Уходите через запасной выход, так будет быстрее, и вы избежите ненужных задержек. Но прежде чем вы уйдете, я полагаю, что необходимо освободить вас от запрета общения с окружающими. По-моему, срок вашего уединения закончился еще вчера.

– О! Я совсем забыла, – сказала Эйла. – Как же я не подумала об этом!

– А я подумал, – вставил Джондалар, – но у нас не было времени на рассуждения.

– Вы поступили правильно. Это был случай крайней необходимости, – успокоила их Зеландони. – Однако для соблюдения традиции я должна спросить вас. Джондалар и Эйла, ваш испытательный срок закончился, хотите ли вы продолжать жить одной семьей, или предпочтете разрезать узел и подыскать себе более уживчивых партнеров?

Они оба внимательно посмотрели на Зеландони, переглянулись, и усмешка, промелькнувшая на губах Джондалара, превратилась в улыбку Эйлы.

– Если бы я не смог ужиться с Эйлой, то не знал бы, как дальше жить на земле, – сказал Джондалар. – Мы недавно прошли Брачный ритуал, но, в сущности, уже давно стали одной семьей.

– Верно. Мы даже говорили что-то в таком роде перед восхождением на ледник, сразу после того, как покинули Губана и Йоргу. Уже тогда мы осознали, что стали семьей, но Джондалар хотел, чтобы ты связала нас узлом, Зеландони.

– Итак, вы не хотите расстаться друг с другом? Эйла? Джондалар? – спросила она.

– Нет, я не хочу, – сказала молодая жена, улыбнувшись мужу. – А ты?

– Ни на мгновение, жена, – сказал он. – Я так долго ждал этого и не намерен даже думать ни о каком расставании.

– Тогда вы освобождаетесь от запрета общения с другими людьми и можете объявить всем, что брак Эйлы и Джондалара из Девятой Пещеры Зеландонии является утвержденным. Эйла, все рожденные тобой дети, будут жить у очага Джондалара. И оба вы должны заботиться о них, пока они не вырастут. У вас есть с собой ритуальный ремешок? – Пока они искали эту узкую полоску кожи, Зеландони взяла с ближайшего стола два ожерелья. Взяв у них ремешок, она завязала концы ритуальных ожерелий на шее каждого из них. – Я желаю вам прожить долгую и счастливую жизнь, – сказала в заключение Верховная служительница Великой Земной Матери.

Они выскользнули через задний ход и поспешили в сторону их лагеря. Кто-то заметил, как они уходят, и позвал их, но они не откликнулись, предпочтя скорее добраться до пруда. Эйла прямо в одежде погрузилась в чистую родниковую воду. Джондалар последовал ее примеру. Они сразу почувствовали запах крови, пропитавший их одежду и кожу, как только Зеландони упомянула о ней, им самым захотелось чисто вымыться. Если кровавые пятна и смогут отмыться дочиста, то как раз в такой холодной воде. Если же нет, то им, вероятно, придется выбросить эту одежду и сделать себе новую. После большой охоты она стала владелицей нескольких шкур и других частей животных, которым можно найти отличное применение.

Они оставили лошадей на лугу около лагеря Девятой Пещеры, когда шли к Дому Зеландони, и разумные животные сами пришли в свой загон. Запах крови всегда вызывал у них легкое беспокойство, а ведь раны носорога и юного охотника очень сильно кровоточили. Это огороженное место давало им ощущение безопасности. Джондалар, нацепив мокрую одежду, побежал к лагерю, надеясь найти лошадей с дорожными корзинами и достать оттуда сухую одежду.

С удивлением он увидел, что Ланидар успокаивает лошадей, но сам мальчик выглядел расстроенным и сказал, что ему нужно поговорить с Эйлой. Джондалар сообщил, что она скоро придет сюда, только сначала он отнесет ей сухую одежду, чтобы она смогла переодеться. Говоря все это, он освобождал лошадей от корзин, попон и упряжи. Вернувшись к Эйле, он рассказал ей о просьбе Ланидара, и когда она увидела его поникшие плечи, то сразу поняла, что он очень огорчен. Она подумала, что, возможно, мать по какой-то причине запретила ему приходить к лошадям.

– Что случилось, Ланидар? – спросила она, подходя к нему.

– Ланога, – сказал он. – Она сегодня целый день плачет.

– Но почему? – спросила Эйла.

– Из-за ребенка. У нее отнимают Лоралу.




Глава 34


– Кто хочет отнять у нее ребенка? – спросила Эйла.

– Пролева и другие женщины, – сказал он. – Они говорят, что нашли мать для Лоралы, которая сможет постоянно кормить ее и заботиться о ней всю жизнь.

– В этом деле надо разобраться, – сказала Эйла. – Пойдем-ка в лагерь, позже мы вернемся сюда и приведем в порядок лошадей.

Вскоре они пришли в лагерь, и Эйла обрадовалась, увидев Пролеву. Она, улыбаясь, пошла им навстречу.

– Ну что, вас утвердили? Теперь вы одна семья? Можно устраивать праздник с раздачей подарков? Можете не отвечать. Я уже вижу ваши ожерелья.

Эйла улыбнулась ей в ответ.

– Да, теперь мы – муж и жена, – сказала она.

– Зеландони только что утвердила наш брак, – добавил Джондалар.

– Мне нужно кое-что выяснить у тебя, Пролева, – нахмурившись, сказала Эйла.

– Что такое? – По выражению лица Эйлы женщина поняла ее озабоченность.

– Ланидар сказал мне, что вы отнимаете ребенка у Ланоги, – сказала Эйла.

– Что значит отнимаем? Я думала, ты порадуешься тому, что мы нашли для малышки хорошую семью. Женщина из Двадцать Четвертой Пещеры потеряла ребенка. Он родился с тяжелой травмой и умер. У нее полно молока, и она сказала, что с удовольствием удочерила бы Лоралу, хотя она уже немного постарше ее ребенка. Она очень хочет ребенка, и у меня создалось впечатление, что у нее были преждевременные роды. Я подумала, что это может быть прекрасным выходом, – сказала Пролева.

– Все не так просто. А что говорят те женщины, что подкармливали Лоралу? Они перестали теперь кормить ее? – спросила Эйла.

– Нет, наоборот. Я даже удивилась. Когда я упомянула им об этом, они расстроились. А Стелона даже сказала, что Двадцать Четвертая Пещера находится слишком далеко от нас, и ей будет очень грустно, если она не сможет видеть, как Лорала растет и крепнет, – сказала Пролева.

– Я понимаю, что ты хотела получше устроить Лоралу, но ты спрашивала, хочет ли этого Ланога? – сказала Эйла.

– Нет, в общем-то, не спрашивала. Я спросила Тремеду. Мне подумалось, что Ланога обрадуется, если ее освободят от такой нагрузки. Она слишком молода, чтобы постоянно заботиться о маленьком ребенке. У нее еще будет такая возможность, когда она сама станет матерью, – сказала Пролева.

– Ланидар сказал, что Ланога проплакала целый день.

– Я понимаю, что она расстроена, но думаю, что она быстро переживет это. В конце концов, она же не кормит Лоралу, она сама еще девочка. Ей всего одиннадцать лет.

Эйла вспомнила, что родила Дарка, когда ей не было еще двенадцати, и она не смогла отказаться от него. Она скорее умерла бы, чем отказалась от него. Когда у нее пропало молоко, женщины Клана выкормили Дарка, но это не означало, что она перестала быть его матерью. Она до сих пор жалела, что ей пришлось оставить его, когда ее заставили покинуть Клан. Ей хотелось взять его с собой. Она оставила в Клане своего трехлетнего сына только потому, что боялась, что он не выживет самостоятельно, если с ней что-то случится. Конечно, она понимала, что Уба позаботится о нем и будет любить его как родного. Но ей все равно было больно вспоминать о нем. Это горе останется с ней навсегда, и ей совсем не хотелось, чтобы Ланога испытала подобные страдания.

– Кормление ребенка грудью еще не главное, Пролева. И возраст тоже не важен, – сказала Эйла. – Посмотри на Жаниду. Она не намного старше Ланоги, но никто и подумать не может о том, чтобы забрать у нее ребенка.

– У Жаниды есть муж, причем с достаточно высоким статусом, и ее ребенок родится у его очага. На нем лежит определенная ответственность, и, даже если их брак окажется недолгим, всегда найдутся мужчины, желающие заменить его. У нее высокий статус, она привлекательна и ждет ребенка. Я очень надеюсь, что Перидал все-таки осознает, какая она замечательная женщина, ведь его мать уже едва все не испортила. Она нашла их во время испытательного срока и попыталась уговорить его отказаться от этого брака. – Пролева помолчала. Позже она расскажет Эйле об этом. – Но ведь Ланога не Жанида.

– Нет, Ланога пока не стала избранной девушкой, но уже вполне проявила свои дарования. Невозможно почти год нянчиться с ребенком и не полюбить его. Теперь Лорала уже стала ребенком Ланоги, а не Тремеды. Может, она и слишком молода, но она была ему хорошей матерью, – сказала Эйла.

– Ну, конечно же, она была хорошей матерью. Никто не спорит. Она чудесная девочка и когда-нибудь станет замечательной матерью, – сказала Пролева, – если у нее появится такая возможность. Но когда она станет достаточно взрослой для брака, кто захочет взять ее вместе с маленькой сестрой, не как вторую жену, а как ребенка, за которого придется нести ответственность, хотя он родился у другого очага? У Ланоги и так достаточно проблем, учитывая, в каком очаге они с Лоралой родились. Я боюсь, что, как бы ее ни нахваливали, с ней захочет соединиться только кто-то вроде Ларамара. Мне хотелось бы, чтобы у нее появилась возможность лучше устроить свою судьбу.

Эйла была уверена, что Пролева совершенно права, и было очевидно, что она искренне озабочена судьбой девочки и стремится сделать все, чтобы помочь ей, но сама она понимала, что почувствует Ланога, если потеряет Лоралу.

– Ланоге не придется беспокоиться о поиске мужа, – сказал Ланидар.

Эйла и Пролева и думать забыли о нем. Джондалар также удивился. Он прислушивался к этому женскому разговору и понимал доводы обеих участниц.

– Я научусь охотиться и еще научусь проводить Призывные ритуалы, а когда вырасту, то стану мужем Ланоги и помогу ей растить Лоралу и всех остальных ее братьев и сестер, если она захочет жить вместе с ними. Я уже спрашивал ее, и она согласилась. Она единственная девочка, которая не обращает внимания на мою руку, и я думаю, что ее матери это также будет не важно.

Эйла и Пролева изумленно смотрели на Ланидара, потом переглянулись друг с другом, словно хотели убедиться, слышали ли они одно и то же, и потом обе подумали об одном и том же. В сущности, это не плохой вариант, а еще лучше, что ради осуществления своего замысла Ланидар постарается освоить какое-то полезное ремесло. Они оба хорошие ребята и довольно ответственные для своего возраста. Конечно, они еще дети, и их планы могут перемениться, но с другой стороны, у каждого из них незавидное положение.

– Только вы не отдавайте ребенка Ланоги другой женщине. Я не могу видеть, как она плачет, – сказал Ланидар.

– Она действительно любит Лоралу, – сказала Эйла, – и Девятая Пещера уже помогла ей. Почему бы не оставить все как есть?

– А что я скажу той женщине, которая хочет удочерить ее? – спросила Пролева.

– Просто скажи ей, что мать Лоралы не хочет отдавать ее. Это правда. Настоящей матерью стала для ребенка не Тремеда, а Ланога. Если той женщине действительно нужен ребенок, то у нее он будет, либо она сама родит, либо найдет другого осиротевшего ребенка, возможно, даже помладше. Племя Зеландонии очень большое, и в Пещерах живет множество людей. Жизненные ситуации постоянно меняются, – сказала Эйла. – Я раньше не понимала, как быстро и порой незаметно изменяется жизнь.




Почти все обитатели Девятой Пещеры Зеландонии и Первой Пещеры Ланзадонии собрались на большой общий праздник, устроенный по поводу бракосочетания брата вождя одной Пещеры и дочери, рожденной у очага вождя другой Пещеры, связанных к тому же родственными узами. Правда, оказалось, что в Девятой Пещере еще два человека прошли этот Брачный ритуал с членами других Пещер. Пролева пригласила их присоединиться к общему празднику. Молодая женщина по имени Тишона стала женой Маршевала из Четырнадцатой Пещеры, и она собиралась уйти жить к нему. А другая женщина, Дайнода, была уже немного постарше, когда-то она перешла жить в Пещеру своего мужа, где родила сына, но рассталась с ним и соединилась с Джаксоманом из Седьмой Пещеры. Они возвращались жить в Девятую Пещеру. Мать Дайноды заболела, и ей хотелось быть поближе к ней.

В течение этого дня много людей приходило, чтобы поздравить молодоженов и пожелать им всего самого хорошего. Жондекам, Левела и ее мать Велима, которая была также матерью Пролевы, провели с ними почти весь день, что очень порадовало как Эйлу и Джондалара, так и Джоплаю и Экозара. Все они получали радость от общения друг с другом. Заглянули ненадолго и мать Жондекама и его дядя.

Эйла и Джондалар также с радостью встретили Кимерана, который стал теперь их дальним родственником, благодаря тому, что племянница его жены была сестрой жены брата Джондалара. Эйла слегка запуталась во всех этих родственных связях, но особенно ее порадовала встреча с матерью Жондекама, Зеландони Второй Пещеры. Она уже виделась с этой женщиной, но не знала, кто она такая. У Эйлы имелись причины для особой радости от встречи с Зеландони, вырастившей детей, тем более такого дружелюбного и хорошего сына, как Жондекам.

Жанида и Перидал также провели много времени в лагере Девятой Пещеры, очевидно, намеренно не пригласив мать Перидала. Они хотели уйти из Двадцать Девятой Пещеры и разговаривали с Кимераном и Джохарраном, выясняя, не смогут ли Вторая или Девятая Пещеры принять их. Джондалар был уверен, что их намерения вполне осуществимы. Верховная жрица также замолвила за них словечко в разговоре с вождями и Зеландони Второй Пещеры. Она сочла разумным оградить эту молодую пару от матери Перидала, по крайней мере на какое-то время. Верховная очень рассердилась, узнав, что эта женщина навязывала им свое общество во время их испытательного периода изоляции.

Ближе к вечеру, когда все начали расходиться, Мартона устроила чаепитие для оставшихся близких родственников и друзей. Пролева, Эйла, Джоплая и Фолара помогали раздавать чай. Молодой мужчина, который недавно стал учеником Пятой Зеландони, также сидел среди них, он остался только потому, что впервые попал в такую достойную компанию, и ему очень не хотелось уходить. Трепетнее всего он относился к Верховной Зеландони.

– Я уверен, что он никогда больше не пойдет на охоту без опытного наставника, – заметил ученик. Он адресовал это замечание всей компании, но в основном хотел произвести впечатление на величественную жрицу.

– По-моему, ты совершенно прав, Четвертый Ученик Пятой Зеландони. Ты весьма проницателен, – похвалила его эта женщина. – Теперь все зависит от милости Великой Матери и его способностей к исцелению.

Молодой человек преисполнился гордости от того, что ему ответили, едва ли способный осознать, что его к тому же и похвалили.

Он был совершенно счастлив от того, что вот так, попросту, беседует с Верховной служительницей.

– Поскольку ты теперь стал учеником очага Зеландони, то тебе, возможно, придется, в свою очередь, приглядывать за Матаганом? Он ведь из твоей Пещеры, не так ли? – сказала Верховная. – Безусловно, очень трудно проводить у постели больного бессонные ночи, но сейчас ему это необходимо. Я подозреваю, что ваша Зеландони попросит тебя помочь. Да ты и сам можешь предложить ей помощь. Пятая, несомненно, оценит это.

– Да, конечно, я так и сделаю, – сказал он, вставая. – Спасибо вам за чай. Но мне уже пора идти. У меня много обязанностей, – произнес он, пытаясь придать важность своему голосу. Расправив плечи, он с озабоченным видом направился в сторону главного лагеря.

После ухода молодого ученика на лицах некоторых из оставшихся наконец заиграли давно сдерживаемые улыбки.

– Ты просто осчастливила этого юношу, Зеландони, – сказал Джондалар. – Он едва не растаял от счастья. Неужели все в очаге Зеландони относятся к тебе с таким благоговением?

– Только юные, – ответила Зеландони. – Остальные вечно спорят со мной, я порой удивляюсь, почему они продолжают называть меня Верховной. Вероятно, потому, что я самая внушительная из них, – с улыбкой заметила она, имея в виду свои внушительные размеры.

Джондалар тоже улыбнулся, оценив ее шутку. Мартона лишь выразительно взглянула на нее, приподняв брови. Эйла могла лишь догадываться о значении этого молчаливого разговора. Для понимания подобных нюансов необходима глубина давнего знакомства.

– Хотя, по правде говоря, такие споры мне даже нравятся, – продолжила Зеландони. – Наверное, немного утомительно осознавать, что каждое произнесенное тобой слово воспринимается с благоговением, словно оно слетает с уст самой Великой Матери. А благодаря спорщикам мне приходится всегда тщательно обдумывать свои слова.

– А как определяется, кто именно является Верховной служительницей Великой Матери? – спросил Джондалар. – Может, тебя выбирали как вождя Пещеры? И каждый Зеландони просто высказал свое мнение о том, кто будет главным среди них?

– Отчасти учитываются пожелания всех служителей, но все не так просто. В данном случае имеют значение разные аспекты. Во-первых, дар целительства, и в данном случае нет более строгих судей, чем сами Зеландони, обладающие этим даром. От посторонних порой можно скрыть какие-то свои промахи, но сведущие в определенной области всегда заметят их. Но и целительство не самое главное. Прежние Верховные жрицы обладали лишь начальными понятиями о целительском искусстве, но зато проявляли большие дарования в других областях. Есть много разных природных дарований или особых выдающихся качеств.

– Понятно, что есть главная, Верховная, Зеландони. А бывают у нее заместители? Те, кто мог бы заменить ее в случае необходимости? И бывают ли плохие или неопытные служители? – воодушевленно спросил Джондалар. Остальным тоже было интересно. Зеландони редко так охотно рассказывала о внутренней кухне очага Великой Матери, но она заметила интерес Эйлы, и у нее появились причины для столь необычной откровенности.

– Это сложный вопрос. Существуют особые категории. Ведь, согласитесь, никакой из Пещер не захотелось бы доверить духовное руководство самому неопытному среди служителей Великой Матери. Ученики относятся к самой низкой категории, разумеется, но существуют категории и среди учеников, они определяются по особым качествам. Возможно, вы поняли, что этот молодой человек лишь недавно стал Четвертым Учеником Зеландони Пятой Пещеры. Он пока новичок, низшего статуса, но у него есть хорошие задатки, иначе его не приняли бы в очаг. Некоторые не хотят расставаться с ученичеством. Не хотят взваливать на себя большую ответственность, а хотят лишь овладеть определенным искусством, и им легче осуществить свои цели в кругу Зеландони.

Завершивший обучение ученик может получить статус молодого жреца. Каждый Зеландони должен лично осознать свое призвание и, более того, должен убедить остальных жрецов в истинности своего призвания. Некоторым ученикам при всем их стремлении так и не удается стать жрецами. Порой ученики обманываются или обманывают, говоря о своем призвании, но это обязательно выяснится, и такой ученик неизбежно будет отвергнут. Для этого существуют очень серьезные испытания, которые трудно пройти даже призванным. Некоторые ученики – и бывшие ученики – мучительно переживают из-за этого.

– А какими качествами необходимо обладать для приобщения к очагу Служителей? – не отставал Джондалар. – И какие особые качества нужны, чтобы стать Верховной? – Остальные с удовольствием предоставили ему возможность спрашивать. Хотя некоторые, к примеру Мартона, которая когда-то сама была ученицей, знали большинство этих требований, но мало кто из слушателей слышал когда-нибудь, чтобы Зеландони так обстоятельно отвечала на вопросы.

– Для начала нужно выучить наизусть все предания и древние легенды и хорошо понимать их смысл. Нужно знать счетные слова и уметь ими пользоваться, уметь определять смены сезонов и фазы луны и приобрести еще некоторые знания и навыки, открытые только посвященным. Но возможно, важнее всего способность общения с миром Духов, – сказала Зеландони. – Вот почему так необходимо истинное призвание. Большинство жрецов сразу понимают, кто будет Верховной и кто вероятнее всего сменит ее. Впервые почувствовав призыв свыше, человек осмеливается вступить в мир Духов, и он может приоткрыться ему. Верховные также чувствуют высшее призвание, и не каждый Зеландони хочет такой доли.

– На что он похож, мир Духов? Там страшно? Ты боялась, когда тебе приходилось странствовать по нему? – опять спросил он.

– Джондалар, невозможно описать мир Духов тому, кто никогда там не был. И конечно, он внушает страх, особенно первое время. На самом деле страх так до конца и не проходит, однако его можно научиться контролировать, благодаря медитации, должной подготовке и уверенности в том, что у тебя есть надежные помощники среди жрецов, и особенно среди членов Пещеры. Без помощи людей Пещеры бывает трудно вернуться, – пояснила она.

– Но если это так страшно, почему ты делаешь это? – спросил Джондалар.

– Невозможно избежать призвания.

Мурашки вдруг пробежали по спине Эйлы, и она поежилась.

– Многие пытаются противиться ему, и какое-то время им это удается, – продолжила жрица, – но, в конце концов, на все Воля Матери. И лучше всего подготовиться заранее. Высшее призвание чревато опасностями, именно поэтому так труден путь к сокровенным знаниям. Вступив в общение с миром Духов, некоторые не могут вернуться в свое тело. А некоторым не удастся вернуться без потерь, и они отчасти теряют связь с реальным миром. Хотя общение с миром Духов неизбежно меняет людей.

И услышав такой призыв, человек должен принять его вместе с сопутствующими ему обязанностями и ответственностью. Мне кажется, именно поэтому лишь немногим жрецам удается завести семью. В сущности, жрецам не запрещается обзавестись семьей или рожать детей, но роли жреца и вождя очень сходны. Довольно трудно найти мужа, желающего разделить очаг с той, на которую возложено так много обязанностей. Разве я не права, Мартона? – спросила Зеландони.

– Права, права, Зеландони, – ответила она и, улыбнувшись Даланару, повернулась к сыну. – Как ты думаешь, Джондалар, почему мы с Даланаром разрубили узел? Мы вспоминали с ним об этом на следующий день после вашего бракосочетания. Не только из-за его стремления к перемене мест… Вилломар также любит путешествовать. Мы с Даланаром во многом очень похожи. Сейчас он счастлив, став вождем своей Пещеры… вождем своего племени, в сущности… но он не сразу осознал, что ему нужно именно это. Очень долго он пытался избежать такой ответственности, но я думаю, что изначально именно это и привлекало его во мне. Джоконан умер, и, когда мы с Даланаром решили создать семью, я уже была вождем. Сначала мы жили очень счастливо. Но потом что-то стало тревожить его, он нигде не находил покоя. И мы поняли, что нам лучше всего расстаться. Джерика гораздо лучше подходит ему. У нее сильная воля, а ему как раз нужна сильная женщина, но главное, что Даланар является вождем по натуре. – Упомянутая ею пара переглянулась, и Даланар мягко пожал руку Джерики.

– Лосадуни является жрецом племени, живущего по ту сторону ледника. У него есть жена, и она родила четверых детей. Она выглядит очень счастливой, – встряла Эйла. Слова Зеландони зачаровывали ее и одновременно внушали страх.

– Лосадуни повезло, что он нашел такую женщину. Как и мне повезло в том, что я нашла Вилломара, – сказала Мартона. – Мне очень не хотелось вновь создавать семью, но я рада, что он настоял. – Она с улыбкой посмотрела на Вилломара. – Наверное, отчасти благодаря ему я в итоге сложила с себя обязанности вождя Пещеры. Вилломар много лет помогал мне руководить Пещерой, и все у нас шло прекрасно, но потом я стала уставать от такой нагрузки. Мне хотелось иметь больше свободного времени для себя, и больше времени проводить с Вилломаром. После рождения Фолары мне вновь захотелось быть только матерью. У Джохаррана проявились хорошие задатки, и я начала постепенно подготавливать его, а когда он стал достаточно зрелым, с радостью переложила всю ответственность на его плечи. Он во многом похож на Джоконана, и я уверена, что он сын духа Джоконана, – сказала она, с улыбкой глядя на своего старшего сына. – Хотя я еще не потеряла формы. Джохарран иногда советуется со мной, правда, по-моему, он делает это из уважения, а не по необходимости.

– Ты не права, мама. Я ценю твои советы, – возразил Джохарран.

– Мама, а ты действительно очень сильно любила Даланара? – спросил Джондалар. – Ты знаешь, что о вашей любви рассказывали истории и даже сочиняли песни? – Ему приходилось слышать их, но он никак не мог понять, почему же они расстались, если их любовь была так велика.

– Да, я любила его, Джондалар. И отчасти продолжаю любить до сих пор. Нелегко забыть человека, которого очень сильно любишь, и я рада, что мы с ним остались друзьями. По-моему, сейчас наша дружба крепче, чем когда мы жили одной семьей. – Она заметила взгляд старшего сына. – И Джоконана я также по-прежнему люблю. Он навсегда останется в моем сердце, и будет напоминать мне о моей молодости, о моей первой любви, несмотря на то, что он тогда был не слишком решительным, – довольно загадочно добавила она.

Джондалар вспомнил историю, которую ему рассказали о его матери в Путешествии.

– Ты имеешь в виду, долго выбирал между Бодоа и тобой, или вас обоих? – уточнил он.

– Бодоа! Давненько я не слышала этого имени, – сказала Зеландони. – Уж не та ли это иноземная женщина, которую приобщили к очагу Зеландони? Она родилась в каком-то восточном племени, как же, оно называлось? Жар… Шард… никак не вспомню…

– Шармунаи, – подсказал Джондалар.

– Точно. Я была еще совсем девочкой, когда она покинула нас, но говорили, что она была очень искусна, – заметила Зеландони.

– Теперь она стала Шармуной. Мы с Эйлой встретились с ней во время Путешествия. Меня захватили в плен женщины-волчицы Шармунаи, но Эйла выследила их и пришла за мной. Мы так обрадовались, что нам удалось уйти от них живыми. Если бы не Волк, то нам с вами, возможно, и не суждено было бы встретиться. Вы представляете, как я удивился, обнаружив, что кто-то из тех людей не только говорит на языке Зеландонии, но еще и знает мою мать!

– А что у вас там произошло? – раздались голоса. Джондалар вкратце пересказал историю жестокой женщины, Аттароа, и стоянки Шармунаи.

– Поначалу Шармуна помогла Аттароа, но в итоге пожалела об этом и решила помочь людям, постаравшись исправить зло, порожденное Аттароа. – Все слушатели удивленно покачали головами.

– Надо же, какая поразительная история, такого я еще не слышала, – сказала Зеландони, – но она показывает, что может случиться, если жрица пойдет по ложному пути. Я думаю, что Бодоа могла бы достичь многого, если бы не злоупотребила своей властью. Хорошо еще, что у нее хватило ума осознать свою ошибку. Говорят, что служители Великой Матери, злоупотребившие своей властью в этом мире, будут расплачиваться за это в мире ином. Именно поэтому Зеландони тщательно проверяют людей, принимая их в свой круг. Оттуда нет пути назад. Это единственное, чем мы отличаемся от мирских вождей. Зеландони служит Матери всю жизнь. Даже при желании мы не сможем сбросить эту ноту.

Все немного помолчали, обдумывая рассказанную Джондаларом историю. Они встряхнулись, когда подошла Рамара.

– Я полагаю, тебе будет интересно узнать, Джохарран, что нам принесли носорога. Решающий удар нанесло копье Джондалара.

– Приятная новость, спасибо, Рамара.

Рамаре хотелось бы послушать разговоры этой компании, но у нее не было повода, а ей не предложили остаться, хотя никто и не гнал ее.

– Ты имеешь право первого выбора, Джондалар, – сказал Джохарран после ее ухода. – Ты хочешь заполучить рог?

– Нет, вряд ли. Я предпочел бы шкуру.

– Расскажите-ка мне, что все-таки произошло там с этим носорогом, – попросил Джохарран.

Джондалар рассказал, как они случайно увидели группу юношей, травивших волосатого носорога, один из которых в конце потерял осторожность.

– Я не понял, что они еще совсем юнцы, до того как это случилось. По-моему, им не столько нужен был этот носорог, сколько слава, восхищение и зависть приятелей.

– Никто из них ни разу не участвовал в травле носорога, они вообще совсем недавно приобщились к охотничьим походам. Им не следовало затевать такое без опытных охотников. Разве так можно овладеть охотничьим искусством, ведь это не игра, – сказал Джохарран.

– Так-то оно так, но если бы им удалось собственными силами убить носорога, то их бы высоко оценили и друзья стали бы им завидовать, – заметила Мартона. – Каким бы ужасным ни было это несчастье, хорошо, что оно поможет предотвратить будущие попытки и еще более страшные трагедии. Подумай, сколько молодых парней могло бы отважиться на такое, если бы у них все прошло удачно. А после случившегося другие горячие головы по крайней мере хоть немного подумают, стоит ли затевать такое дело. Конечно, мать этого неудачника страдает и переживает, но, возможно, его пример убережет других матерей от еще большего горя! Я лишь надеюсь, что Матаган поправится, а не останется калекой.

– Как только Эйла увидела, что носорог пырнул его, то сразу бросилась на помощь, – сказал Джондалар. – Не первый раз она, уже не раздумывая, подвергает себя опасности, если видит, что кто-то ранен, и мне порой даже страшно за нее.

– Ему очень повезло, что она оказалась поблизости. Я уверена, что он на всю жизнь остался бы калекой, не говоря уже о самом плохом исходе, если бы рядом с ним не было знающего целителя, – сказала Зеландони и добавила, взглянув на Эйлу: – А расскажи поподробнее, что ты сделала сначала?

Эйла описала ситуацию в общих чертах. Зеландони уточняла подробности и причины. Под видом интересного разговора Зеландони проверяла осведомленность Эйлы в целительском искусстве. Верховная жрица пока умалчивала о том, что собиралась устроить официальное собрание служителей, чтобы они осознали всю обширность познаний Эйлы, и обрадовалась возможности поспрашивать ее самой для начала. Несмотря на несчастье, случившееся с Матаганом, Зеландони была рада, что Эйле удалось продемонстрировать свое искусство всему Летнему Сходу. Благодаря этому она сможет начать подготавливать жрецов к мысли о принятии ее в их очаг.

Зеландони уже несколько раз пришлось переоценивать свое первое впечатление, но сейчас она увидела эту молодую женщину в совершенно новом свете. Эйла была далеко не новичком. Она была достойной, настоящей служительницей. Совершенно очевидно, что и сама Зеландони может почерпнуть у нее кое-какие знания. Например, использование плауна. Зеландони впервые услышала о таком его применении, но если подумать, то это, вероятно, действенное лечение. Ей очень хотелось поговорить с Эйлой наедине, обсудить новые способы лечения поделиться знаниями. Хорошо, что теперь в Девятой Пещере ей будет с кем поговорить.

Зеландони общалась с другими жрецами из ближайших Пещер и обсуждала важные дела со всеми служителями во время Летних Сходов. Она воспитала, разумеется, несколько учеников, хотя никто из них не увлекался целительством. Крайне полезным приобретением для Пещеры является искусный целитель, особенно если он обладает новыми знаниями.

– Эйла, – сказала Зеландони, – по-моему, тебе следовало бы поговорить с семьей Матагана.

– Но я даже не знаю, о чем с ними разговаривать, – сказала Эйла.

– Они, должно быть, переживают и, как я полагаю, хотят узнать, как все произошло. Я уверена, что разговор с тобой поможет им успокоиться.

– Чем же я смогу успокоить их? – спросила Эйла.

– Ты можешь сказать, что теперь все в руках Матери, но есть вероятность, что он будет совершенно здоров. Разве ты так не считаешь? У меня, например, именно такое ощущение, – сказала Зеландони. – Мне кажется, Дони проявила милость к этому юноше, приведя тебя ему навстречу.




Подавив большой зевок, Джондалар снял новую тунику, полученную в подарок от матери на сегодняшнем праздновании их бракосочетания. Мартона связала ее из нитей, которые сама сделала из льна. По ее просьбе этот наряд отделали легкой вышивкой и бусами. Туника получилась легкой и удобной. Подобную она подарила и Эйле, очень просторную и свободную, чтобы она смогла носить ее в конце беременности. Джондалар сразу же облачился в новый наряд, но Эйла решила пока поберечь свой.

– Я еще не слышал, чтобы Зеландони так охотно рассказывала о делах очага Служителей, – заметил он, забираясь под меховое покрывало. – Это было очень интересно. Я даже не подозревал, что все так сложно, но мне запомнились ее слова о том, что каким бы сложным ни оказалось выдержанное испытание, оно окупается неким вознаграждением. Интересно, что она имела в виду? Она выразилась как-то туманно по этому поводу.

Они полежали немного в тишине. Только сейчас Эйла поняла, как она устала. Так устала, что даже думать толком не могла. Вчера после злосчастной охоты на носорога она допоздна просидела в Доме Зеландони, а сегодня целый день праздновали утверждение их бракосочетания, кроме того, она совсем не выспалась и весь день провела в каком-то напряжении. У нее немного болела голова, и она подумывала, что надо бы встать и заварить ивовой коры, чтобы избавиться от боли, но была не в силах сейчас заниматься приготовлением лекарственного отвара.

– И мать тоже, – продолжал Джондалар, практически просто озвучивая свои мысли. – Я всегда думал, что они с Даланаром просто решили расстаться. Но не знал причин. Наверное, полезно иногда попытаться понять мать как женщину. А не только как человека, который с любовью заботится о тебе.

– По-моему, это расставание далось ей нелегко. Мне кажется, она очень любила Даланара, – заметила Эйла. – И я могу ее понять. Вы с ним очень похожи.

– Не во всем. Мне никогда не хотелось стать вождем. И сейчас не хочется. Мне не хватало бы моих любимых камней. Нет ничего более удивительного, чем вид отличной кремневой пластины, отколовшейся именно так, как ты задумал, – сказал Джондалар.

– Даланар, однако, остался кремневым мастером, – сказала Эйла.

– Да, самым лучшим, но теперь у него мало времени для такого ремесла. Единственный, кто мог бы сравниться с ним, был Уимез, но он вернулся на свою Львиную стоянку, и делает там теперь красивые наконечники для копий Охотников на Мамонтов. Жаль, что они никогда не встретятся. Они с радостью поделились бы знаниями друг с другом.

– Зато ты встретился с ними обоими. И ты понимаешь камень так же хорошо, как любой из них. Разве ты не можешь показать Даланару, чему тебя научил Уимез? – спросила Эйла.

– Могу, я уже показал кое-что, – сказал Джондалар. – Даланар сразу заинтересовался, так же как я в свое время. Как же я рад, что мы дождались Ланзадонии и прошли вместе с Джоплаей и Экозаром Брачный ритуал. Такие события очень сближают людей. Я всегда испытывал особую привязанность к моей сводной сестре, а теперь мы сблизились еще больше. По-моему, Джоплая тоже осталась довольна.

– Я уверена, Джондалар, что Джоплая обрадовалась нашему соучастию в Брачном ритуале. Мне кажется, она только об этом и мечтала, – сказала Эйла, а мысленно добавила: «Вернее, мечтала стать как можно ближе к тебе». Она сочувствовала Джоплае, но ей пришлось признаться себе, что она обрадовалась, узнав о запрещении браков между близкими родственниками. – И Экозар выглядит совершенно счастливым.

– Я думаю, он еще не может поверить в то, что случилось. Есть и другие женихи, которые испытывают подобные чувства по другим причинам, – сказал Джондалар, обняв Эйлу одной рукой и уткнувшись носом в ее шею.

– Экозар любит ее почти безрассудно. Такая безоглядная любовь может многое уравнять, – вяло сказала Эйла, с трудом выныривая из глубин сна.

– В сущности, когда к нему привыкаешь, он уже не кажется таким уродливым. Просто он сильно отличается от нас, но ты ведь замечаешь в нем черты Клана.

– Я вообще не считаю его уродливым. Он напоминает мне Ридага… и Дарка, – сказала Эйла. – И вообще мне кажется, что люди Клана красивы.

– Я понимаю тебя, и ты права. Только у них особая красота. Ты сама очень красивая, женщина. – Он уткнулся в ее шею, потом поцеловал ее, чувствуя, как в нем пробуждается желание, но понимая, что она почти спит. Он знал, что она никогда не откажется разделить с ним Дары Радости, но сейчас не стоило тормошить ее. Пусть лучше отдохнет, а потом они с лихвой наверстают упущенное. – Будем надеяться, что с Матаганом все будет в порядке, – сказал он, не пытаясь удержать Эйлу, повернувшуюся на другой бок.

– О, ты напомнил мне, Джондалар, – сказала она, вновь поворачиваясь к нему. – Зеландони вместе со мной и жрецом Пятой Пещеры разговаривали с его матерью. Нам пришлось сообщить ей, что у него могут возникнуть осложнения. Возможно, он будет нормально ходить, но с уверенностью этого сказать нельзя.

– Жаль, если не сможет. Он ведь еще совсем молодой.

– Конечно, мы пока ни в чем не уверены, но даже если нога срастется нормально, то, возможно, он останется хромым, – сказала Эйла. – Зеландони спросила его мать, проявлял ли он склонность к какому-либо искусству или ремеслу. Единственное, что ей вспомнилось, кроме охоты, – что он сам делал наконечники для копий. Я сразу вспомнила о тех мальчиках из племени Шармунаи, которых покалечила Аттароа. Ты ведь научил одного из них обрабатывать кремень, чтобы он смог как-то наладить свою жизнь. Я сказала его матери, что если он захочет научиться такому ремеслу, то я могу спросить тебя, не согласишься ли ты поучить его.

– Он ведь из Пятой Пещеры, так? – сказал Джондалар, обдумывая ее просьбу.

– Да, но, возможно, он сможет пожить какое-то время в Девятой Пещере. Помнишь, как Дануг жил на другой стоянке Мамутои около года, чтобы больше узнать о работе с кремнем? – сказала Эйла. – Может, мы сможем устроить подобное обучение для Матагана.

– А ведь правда. Вскоре после того, как мы пришли к ним, Дануг вернулся со стоянки, расположенной возле кремневого месторождения, где провел целый год, чтобы узнать как можно больше о свойствах этого камня. И я тоже осваивал ремесло на месторождении у Даланара. Уимез, несомненно, лучший учитель по обработке кремня, но хорошему мастеру необходимо уметь также найти и выбрать хороший кремень. – Наморщив лоб, Джондалар обдумывал возможные осложнения. – Ладно, посмотрим. Я с удовольствием научил бы его, но нужно обсудить с Джохарраном возможность его жизни в нашей Пещере. Парню же надо будет где-то жить. И Джохаррану придется еще договариваться с Пятой Пещерой, если Матаган, разумеется, захочет учиться. Возможно, он сам делал наконечники просто потому, что не смог найти того, кто сделал бы их для него, а ему хотелось охотиться. Посмотрим, Эйла. Все возможно. Если последствия его ранения будут серьезными, то ему действительно понадобится какое-то ремесло.

Они оба поудобнее устроились на лежанке, но, несмотря на усталость, Эйла не могла сразу уснуть. Она вдруг задумалась о будущем, о ребенке, которого вынашивает. Что, если родится мальчик и тоже захочет дразнить носорога? Вдруг еще что-то случится? И куда пропал Волк? Он был ей почти как сын, но она не видела его уже несколько дней. Когда она наконец уснула, то ей приснились дети, волки и землетрясения. Она ненавидела землетрясения. Они не только пугали ее, но еще и являлись ее личными предвестниками дурных новостей.




– Просто невероятно, что некоторые люди до сих пор пытаются оспорить брак Джоплаи и Экозара, – сказала Зеландони. – Он уже утвержден. Они стали одной семьей. Выдержали испытательный период. Больше никаких сомнений. Мы даже отпраздновали утверждение их бракосочетания. Говорить больше не о чем, – сказала Верховная жрица, допивая последнюю утреннюю чашку чая после ночевки в лагере своей Пещеры. Еще несколько человек сидели с ней у длинного кухонного очага, заканчивая утреннюю трапезу перед началом трудового дня.

– Они поговаривают о том, чтобы уйти домой пораньше, – сказала Мартона.

– Жаль, ведь они проделали такой долгий путь, – сказал Джондалар.

– Но они уже осуществили задуманное, брак Джоплаи и Экозара проведен по всем правилам, и теперь у них есть своя Зеландони, или, вернее, Ланзадони, – сказал Вилломар.

– Я надеялся подольше пообщаться с ними. Вряд ли мы теперь скоро увидимся, – сказал Джондалар.

– Да, я тоже надеялся, – заметил Джохарран. – Кстати, я спросил Даланара, почему он решил отделиться и основать новое племя Ланзадонии. Оказывается, не только потому, что они живут далеко от нас. У него есть интересные мысли по этому поводу.

– Он давно их вынашивал, – заметила Мартона.

– Экозару и Джоплае даже не хочется ходить в главный лагерь. Они говорят, что люди таращатся на них, и их взгляды не слишком-то дружелюбны, – сказала Фолара.

– Может, они просто чересчур остро все воспринимают после возражений во время ритуала, – предположила Пролева.

– Я видела всех, кто выражал несогласие, – хмыкнула Верховная. – Никто из них не достоин внимания. Начал все Брукевал, ну с ним-то как раз все понятно. А Марона просто пыталась затеять скандал, потому что у Ланзадонии есть родственные связи с Джондаларом, а ей все еще хочется отомстить ему и всем, кто с ним связан.

– Эта женщина, похоже, преуспела лишь в вынашиваниях злобных замыслов, – заметила Пролева. – Ее нужно чем-то занять. Может, если она родит ребенка, то перестанет думать о всяких глупостях.

– Вот уж никому не пожелала бы такой матери, – встряла Салова.

– Возможно, Дони согласна с тобой, – поддержала ее Рамара. – Насколько мне известно, Марона еще ни разу не была беременна.

– А ведь она, по-моему, приходится тебе родственницей, Рамара? У вас с ней одинаково светлые волосы, – сказала Фолара.

– Да, она моя сводная сестра, – сказала Рамара.

– Я думаю, Пролева говорит дело, – сказала Мартона. – Мароне надо чем-то заняться, но это не значит, что она обязательно должна родить ребенка. Она может освоить какое-то ремесло, посвятить свою жизнь чему-то достойному, и тогда она, возможно, перестанет портить жизнь людям только потому, что у нее самой жизнь не удалась. Я считаю, что каждому человеку необходимо какое-то ремесло или искусство, какое-то любимое занятие. Чтобы достичь успехов в жизни, человек должен выявить свои природные склонности и развить их. Если она не найдет занятия по душе, то будет продолжать создавать проблемы, чтобы привлечь к себе внимание.

– Даже этого может оказаться недостаточно, – возразил Солабан. – У Ларамара есть любимое занятие, и все признают его успехи в изготовлении вкусной березовицы, но от него тоже одни неприятности. Он встал на сторону Брукевала по поводу союза Джоплаи и Экозара лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Я слышал его разговор с людьми из Пятой Пещеры. Он заявил, что статус очага Джондалара теперь резко понизится, раз уж он соединился с иноземной женщиной, а все иноземцы имеют самый низкий статус. По-моему, он все никак не может забыть, что Эйла не стояла за ним во время похорон Шевонара. Он делает вид, что ему все равно, но ему явно не нравится быть последним.

– Вот и постарался бы поднять свой статус, – раздраженно сказала Пролева. – К примеру, мог бы начать заботиться о детях своего очага!

– Статус очага Джондалара оценен по достоинству, – с довольной улыбкой сказала Мартона. – Это был исключительный случай, и вожди, и Зеландони все обсудили и пришли к верному решению. А мнение Ларамара никого не волнует.

– Может, мы еще попытаемся исправить положение, – сказала Верховная. – Я поговорю с Даланаром, и тогда мы, возможно, устроим собрание жрецов и вождей для обсуждения случая Джоплаи и Экозара и пригласим на него всех противников этого союза, чтобы они во всеуслышание могли высказать свои особые мнения.

– Кстати, на таком собрании Эйла с Джондаларом могли бы рассказать о плоскоголовых… ну, о людях Клана, – сказал Джохарран. – Я все равно поджидал удобного случая, чтобы обсудить эту тему со всеми вождями.

– Можно пойти и узнать мнение Даланара прямо сейчас, – сказала Зеландони. – Мне пора возвращаться к жрецам. У меня есть одно дельце. Кто-то из очага Зеландони распространяет тайные знания. Часть из них затрагивает личную жизнь людей, а часть относится к священным таинствам. Очень важно выяснить, кто этим занимается, или, по крайней мере, остановить его.

Эйла внимательно прислушивалась к разговорам за утренним чаепитием и продолжала обдумывать сказанное, когда все встали и разошлись по своим делам. Ей вдруг представилось, что жизнь племени Зеландонии подобна реке. Хотя ее поверхность может выглядеть спокойной и гладкой, под ней может скрываться множество подводных течений на самых разных уровнях. Вероятно, Мартона и Зеландони лучше всех осознают, что происходит под этой поверхностью, но между ними самими нет, наверное, полного понимания. Своеобразные позы, выражения лиц, оттенки голоса давали Эйле ключ к пониманию глубинных, тайных побуждений, но невозможно постичь все тайные помыслы. И даже если Зеландони удастся прекратить разглашение тайных знаний, то появятся новые источники волнения. И эти более глубокие течения, изменчивые и скрытые, проявятся на поверхности лишь едва заметной рябью да легкими водоворотами. И так будет всегда, пока существуют люди.

– Я хотела бы проведать лошадей, – сказала она Джондалару. – Ты пойдешь со мной, или у тебя есть другие планы?

– Пойду, только подожди немного, – попросил Джондалар. – Я хочу захватить с собой копьеметалку и дротики, которые я сделал для Ланидара. Они уже почти готовы, надо просто проверить их в действии, но для меня они маловаты. Может быть, ты сможешь испытать их. Я понимаю, конечно, что они маловаты и для тебя, но, может, тебе легче будет понять, подойдут ли они ему.

– Уверена, что отлично подойдут, но стоит все-таки испытать их, – сказала она. – Конечно, лучшим ценителем мог бы стать сам Ланидар, но для этого ему надо сначала овладеть этим оружием. По крайней мере теперь он сможет тренироваться, и я уверена, он будет очень доволен. У меня такое ощущение, что ты сегодня просто осчастливишь этого мальчика.




Солнце приближалось к зениту, когда они начали собирать вещи. Они почистили и расчесали лошадей, и Эйла тщательно проверила их состояние. В теплые сезоны крылатые насекомые обычно пытались отложить личинки во влажных и теплых уголках глаз разнообразных травоядных, оленей, лошадей в особенности. Иза показала ей очищающий сок одного голубовато-белого, сухого на вид растения, что встречалось в тенистых рощицах. Оно прорастало на гниющих деревьях, ему недоставало яркой зелени обычных трав, и его восковидная поверхность темнела от любого прикосновения, но сок, выделяющийся из его сломанного стебля, являлся самым лучшим лекарством от глазных воспалений.

Опробовав детскую копьеметалку, Эйла сказала, что она прекрасно подойдет Ланидару. Джондалар доделал дротики, но решил сделать несколько запасных штук, увидев молодые деревца ольхи с тонкими прямыми стволами очень подходящего диаметра. Он срезал несколько больших веток. Эйла не могла понять, почему ее так тянет сходить в рощицу на берегу ручья за лошадиным загоном.

– Далеко ты собралась, Эйла? – спросил Джондалар. – Нам скоро пора возвращаться. Сегодня днем мне надо еще побывать в главном лагере.

– Нет, я ненадолго, – сказала она.

Джондалар смотрел, как она проходит между деревьями, и с удивлением думал о том, что могло заинтересовать ее там. Может, она обнаружила нечто опасное для лошадей. Он уже собрался пойти за ней, как вдруг услышал ее пронзительный крик.

– О нет! Нет!

Мужчина со всех ног бросился на ее крик, продираясь через кусты, царапаясь и ударяясь о деревья. Когда он прибежал к ней, она по-прежнему издавала протестующие возгласы, стоя на коленях.




Глава 35


Джондалар склонился к Эйле, скорчившейся на илистом берегу маленького ручья. Она почти распласталась около большого, лежащего на боку волка, поддерживая руками его голову. Рваное окровавленное ухо оставило кровавые следы на тыльной стороне ее ладони. Он пытался лизнуть ее в щеку.

– Наш Волк! Он ранен! – воскликнула Эйла. Слезы струились по ее лицу, оставляя белые полоски на испачканных речным илом щеках.

– Что же могло случиться с ним, как ты думаешь? – спросил Джондалар.

– Не знаю, но нам надо попытаться помочь ему, – сказала она, садясь рядом с раненым зверем. – Нужно соорудить носилки, чтобы перенести его в лагерь. – Волк попытался подняться, но не смог.

– Останься с ним, Эйла. Я как раз только что вырубил несколько крепких стволов для копий, сейчас сделаю из них носилки, – сказал Джондалар.

Когда они с Джондаларом притащили Волка в лагерь, несколько человек поспешили им на помощь. И Эйла поняла, что Волк уже завоевал симпатии многих людей.

– Пойду приготовлю для него место в доме, – быстро сказала Мартона, опережая их.

– Чем я могу помочь? – спросил Джохарран. Он только что вернулся в лагерь.

– Не мог бы ты выяснить, не осталось ли у Зеландони немного окопника и ноготков от лечения Матагана? По-моему, Волк подрался с местными волками, а раны от их укусов могут быть очень опасными. Их нужно хорошенько обработать и промыть, – сказала Эйла.

– Наверное, надо вскипятить воду? – спросил Вилломар. Она кивнула. – Я разожгу костер. Хорошо, что мы принесли сейчас много топлива.

Когда Джохарран вернулся из Дома Жрецов, вместе с ним пришли Фолара и Пролева, а Зеландони сказала, что придет немного позже. Вскоре уже весь Летний Сход узнал, что волк Эйлы ранен, и большинство людей переживало за него.

Джондалар наблюдал, как она обследовала зверя, и по выражению ее лица понял, что ранения оказались серьезными. Она была уверена, что его атаковала целая стая, и удивилась, что он остался жив. Попросив у Пролевы кусок мяса зубра, она сделала что-то вроде детского пюре, добавила туда растертый дурман и покормила Волка, чтобы он успокоился и уснул.

– Джондалар, принеси мне, пожалуйста, куски кожи того неродившегося теленка, что мы извлекли из убитой на последней охоте коровы. Мне нужен мягкий хорошо впитывающий материал для очистки его ран, – сказала Эйла.

Подождав, пока она закончит раскладывать какие-то корешки и растертые в порошок травы по мискам с горячей водой, Мартона протянула ей какой-то материал.

– Зеландони обычно пользуется такой тканью, – сказала она. Эйла взглянула на этот мягкий, но явно не кожаный материал.

Он походил скорее на плотно сплетенную из тонких нитей ткань, из которых была сшита длинная туника, подаренная ей Мартоной. Она погрузила лоскут в одну из мисок с водой. Ткань быстро намокла.

– Да, очень хорошо. Спасибо, Мартона – сказала Эйла.

Зеландони подошла в тот момент, когда Джондалар и Джохарран помогали ей перевернуть Волка на другой бок, чтобы она могла осмотреть оставшиеся раны. Верховная вместе с Эйлой занялась обработкой наиболее опасных ран, и наблюдавшие с удивлением увидели, как Эйла продела в костяную иглу тоненькую жилу и соединила с ее помощью края самых больших ран, завязав узелки на жилках в нескольких особых местах. Она уже показывала это оригинальное швейное приспособление, но никто никогда не видел, чтобы его использовали для сшивания живой кожи. Она зашила даже его порванное ухо, хотя краешек все равно остался неровным.

– Значит, вот так же ты зашивала и мои раны, – сказал Джондалар с мрачной улыбкой.

– Видимо, это помогает удержать вместе края раны, чтобы они хорошо срослись, – сказала Зеландони. – Этому тебя тоже научила целительница Клана? Сшивать раны?

– Нет. Иза делала не так. Они ничего не сшивали, но использовали другой способ соединения. Используя в качестве шильца тонкую оленью косточку, они проделывали две дырочки в коже и, продернув в них жилку с подсушенным твердым кончиком, завязывали на концах узелки. Подобным способом они закрепляли берестяные короба. Но раны Джондалара никак не хотели срастаться, несмотря на то, что я туго перевязывала их, и мне пришло в голову попробовать скрепить их несколькими жилками, чтобы удержать мышцы и края раны в нужном положении. Тогда я впервые и попробовала сшивать раны. Затея вроде бы удалась, но я не знала, скоро ли можно будет удалить жилки. Нельзя было допустить, чтобы края опять разошлись, но мне не хотелось также, чтобы жилки срослись с его кожей. Вероятно, я сняла их немного поздновато. И ему, наверное, было немного больно, когда я вытягивала их, – сказала Эйла.

– Ты имеешь в виду, что впервые тогда попробовала сшивать края раны? – уточнил Джондалар. – Ты решила опробовать на мне новый способ лечения, не зная, поможет ли он? – Он рассмеялся. – Я счастлив, что тебе удалось. Если бы не оставшиеся шрамы, то вряд ли кто-то поверил бы, что меня покалечил лев.

– Значит, ты изобрела способ сшивания ран, – задумчиво произнесла Зеландони. – Придумать нечто подобное мог лишь очень искусный человек с природной одаренностью к целительству. Эйла, ты принадлежишь к очагу Зеландони.

Эйла огорченно посмотрела на нее.

– Но у меня нет призвания к служению, – возразила она. – Я… я очень признательна… то есть… только, пожалуйста, не пойми меня превратно… я очень ценю и почитаю всех служителей Великой Матери, но мне хочется жить обычной семьей с Джондаларом, растить его детей, стать порядочной женщиной Зеландонии. – Она избегала смотреть на жрицу.

– Ты, пожалуйста, тоже не пойми меня превратно, – сказала женщина. – Я же не приглашаю тебя в гости, вдруг проникшись к тебе легкой симпатией. Я сказала, что ты принадлежишь к очагу Зеландони. Я уже много думала об этом. Человеку, обладающему таким мастерством, необходимо общаться со своими единомышленниками. Тебе нравится быть целительницей, не так ли?

– Я знахарка. Я не в силах изменить этого, – сказала Эйла.

– Конечно, конечно, никто с этим не спорит, – сказала Верховная. – Но в племени Зеландонии все целители принадлежат очагу Зеландони. И люди с опаской будут относиться к целительнице, которая не является Зеландони. Больные не станут просить у тебя помощи, если ты не войдешь в союз жрецов. И ты не сможешь быть, как там ты себя назвала… да, не сможешь быть знахаркой. Почему ты так упорно отказываешься?

– Ты рассказала, как много надо всего выучить и как много времени отнимает это призвание. Как же я смогу быть хорошей женой Джондалару и заботиться о моих детях, если столько времени буду посвящать обучению на Зеландони? – сказала Эйла.

– Среди служительниц Великой Матери есть женщины, которые спокойно растят детей и живут в семьях. Ты сама рассказывала мне об одном жреце с несколькими детьми, который живет по другую сторону ледника, и ты уже познакомилась также со Второй Зеландони, – сказала женщина. – Есть и другие примеры.

– Но их мало, – упорствовала Эйла.

Верховная пристально взглянула на Эйлу и поняла, что она явно чего-то недоговаривает. Она скрывает главную причину. Она уже стала отличной целительницей, обладает пытливым умом, быстро все схватывает и сама всячески стремится к знаниям. Она сможет заботиться и о муже, и о детях, а если иногда ей придется отсутствовать, то всегда найдутся люди, готовые помочь ей. Уж если на то пошло, то она была даже слишком заботливой. Она охотно помогает в любых общих делах и даже взваливает на себя больше, чем требуется, да еще успевает ухаживать за животными.

Верховную поразило, что, едва прибыв в их племя, Эйла сразу же призвала кормящих матерей на помощь Лорале, Ланоге и остальным детям. И также она помогла этому мальчику с недоразвитой рукой. Именно такими делами должен заниматься преданный служитель Матери. Сама того не сознавая, она уже давно идет по пути этого служения. Жрица решила, что постарается выяснить настоящую причину отказа. Так или иначе, но Верховная уже решила, что вынудит Эйлу стать одной из служительниц Великой Земной Матери. Если такая сведущая и одаренная женщина останется вне сферы их влияния, то может представлять слишком большую угрозу привычным устоям жизни всего племени.




Люди улыбались, глядя, как перевязанный полосами ткани и мягкой кожи Волк прихрамывает рядом с Эйлой по главному лагерю. Казалось, будто его нарядили в человеческую одежду, в которой четвероногий хищник выглядел очень смешно. Многие справлялись о его здоровье или говорили, что он неплохо выглядит. Но он все время держался рядом с Эйлой. Он так расстроился, когда она впервые оставила его ненадолго, что, поскулив немного, вырвался из дома и отправился искать ее. Некоторые сказители уже начали сочинять истории о любви волка к женщине.

Ей пришлось заново приучать его оставаться там, где она велела. И наконец, он стал послушно оставаться с Джондаларом, Мартоной или Фоларой, но продолжал яростно защищать территорию лагеря Девятой Пещеры, хотя пришлось вновь учить его не рычать на гостей. Тесно связанные с ними люди поражались, видя, с каким безграничным терпением занимается Эйла с этим животным, но они также видели и результаты занятий. Многие подумывали прежде, что неплохо было бы завести волка, который будет подчиняться их командам, но сейчас они уже сомневались, стоит ли тратить на это столько времени и сил. Правда, теперь они наконец поняли, что она не пользуется магией для общения с животными.

Эйла уже начала успокаиваться, считая, что он вновь стал нормально относиться к случайным гостям, пока однажды один юноша – Палидар из Одиннадцатой Пещеры – не зашел навестить ученика Вилломара, Тивонана. Подойдя к нему, Волк угрожающе зарычал и оскалил зубы. Ей пришлось силой удерживать его, но даже в ее руках он продолжал глухо рычать. Перепуганный юноша в страхе отступил, а ей пришлось долго извиняться. Вилломар и Тивонан, стоявшие в группе других соплеменников, очень удивились.

– Я не понимаю, что с ним случилось. Мне казалось, что он перестал так яростно реагировать на незнакомцев, появившихся на его территории. Обычно он так не ведет себя. Не понимаю, что могло его так встревожить, – сказала Эйла.

– Я слышал, что его покалечили, – сказал юноша.

Тут она заметила, что на шее у него висит ожерелье из волчьих зубов, а в руках сумка, отделанная волчьим мехом.

– А можно спросить, где ты раздобыл этот волчий мех?

– Ну… люди думают, что у меня была удачная охота на волков, но я скажу тебе правду. Я нашел их. Я правда нашел двух волков, они, должно быть, здорово подрались и умерли от ран. Неподалеку отсюда я наткнулся на трупы черной волчицы и обычного серого волка, самца. Сначала я взял только их зубы, а потом решил срезать пару кусков шкуры.

– И ты украсил этим серым мехом твою сумку, – сказала Эйла. – Теперь я, кажется, все поняла. Должно быть, наш Волк пострадал в той самой схватке. Я поняла, что он нашел себе подружку, вероятно, ту черную самку. Он еще подросток, и я не думаю, что он действительно уже готов к спариванию. Ему еще не исполнилось двух лет, но ему, видимо, захотелось познакомиться с ней поближе. Скорее всего она была одинокой волчицей, либо в местной стае у нее был самый низкий статус.

– Откуда ты знаешь? – спросил Тивонан. Вокруг них уже скапливались заинтересованные слушатели.

– Волки не любят, когда кто-то из них выделяется. Я думаю, они лучше понимают друг друга, если у всех одинаковая окраска. Черные, белые или, к примеру, пятнистые волки, как правило, не принимаются в волчью стаю. Хотя Мамутои рассказывали, что на севере, где почти круглый год лежит снег, обитают только белые волки. Но черные волки считаются очень странными и обычно занимают самое низкое положение в стае, поэтому они, вероятно, уходят, предпочитая жить одиночками. Одинокие волки чаще всего обитают в пограничных областях, между территориями двух стай, выискивая себе безопасное место, и если они находят другого волка-одиночку, то могут основать свою собственную стаю. По моим предположениям, окрестная стая защищала свою территорию от этих чужаков, – сказала Эйла. – И несмотря на свои крупные размеры, наш Волк оказался в невыгодном положении. Он знает только людей. Ему не пришлось воспитываться с волками. Кое-что он, конечно, знает в силу своей волчьей природы, но он никогда не играл с братьями или сестрами, не общался с дядюшками и тетушками, и другими волками, чтобы научиться всем волчьим повадкам.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Палидар.

– Я много наблюдала за жизнью волчьих стай. Когда я училась охотиться, то убивала только хищников, не тех животных, которых мы употребляем в пищу. Мне хотелось попросить тебя об одолжении, Палидар, – сказала Эйла. – Можно я обменяю у тебя на что-нибудь тот волчий мех? По-моему, Волк угрожающе зарычал на тебя, потому что от тебя пахнет тем волком, с которым он подрался, по крайней мере, с одним из них, и он, вероятно, убил этого. Но они также убили его подругу и едва не убили его самого. Очень опасно носить такой мех у него перед носом. Я даже не представляю, что он может сделать, случайно встретив тебя с таким мехом.

– Уж лучше я просто так отдам его тебе, – сказал юноша. – Я просто хотел пришить один обрезок волчьей шкуры к моей сумке. Мне совсем не хочется прославиться в песнях и историях как мужчина, на которого напал волк, полюбивший женщину. А ничего, если я оставлю у себя зубы? Они имеют некоторую ценность.

– Да, зубы ты вполне можешь оставить, но я посоветовала бы тебе выдержать их несколько дней в крепком цветочном настое. А ты сможешь показать мне, где нашел этих волков?

Юноша отдал раздражающий кусок волчьего меха Эйле, и когда она отдала его Волку, он тут же набросился на него и начал терзать когтями и зубами, стремясь разорвать на части. Это было бы даже забавно, если бы наблюдавшие за ним люди не знали, как тяжело он сам был ранен и что его подругу загрызли до смерти. Они сочувствовали Волку, приписывая ему чувства, которые сами могли бы испытывать в подобной ситуации.

– Хорошо, что я еще не успел пришить его, – сказал Палидар.

Он и Эйла сговорились сходить позже в то место, где он обнаружил волчьи трупы, сейчас у них обоих были другие дела. Немного поразмыслив, зачем она обратилась к нему с такой просьбой, Эйла поняла, что хочет лишь узнать, как далеко пришлось ползти израненному Волку, и с улыбкой вспомнила, что о любви волка к женщине уже придумывают песни и истории.

Она побывала на стоянке Сказителей и Музыкантов. Их шатры были живописными, красочными, даже одежда их выделялась более яркими оттенками. Все они жили в разных местах, у них не было постоянного жилья под каменным сводом определенной пещеры, только дорожные палатки и шатры. Они вечно странствовали, останавливаясь на время то в одной, то в другой Пещере, но, очевидно, все они знали друг друга и чувствовали своеобразную родственную связь, основанную на общности интересов. Казалось, они шли по жизни, играя, как дети. На протяжении всего года они гостили в разных Пещерах, а во время Летнего Схода вообще редко ночевали на своей стоянке. Они уже устроили большое представление на поляне в честь Брачного ритуала перед зрителями, сидевшими на склонах холма.

Эйла знала, что сказители уже рассказывали истории о животных Девятой Пещеры. В них упоминалось о пользе послушных животных, о том, как лошади перевозят тяжелые грузы, а Волк помогает женщине охотиться на тетеревов. Уже появилась новая история о том, как Волк помог найти белую пещеру, и сказители склонны были придавать своим историям некий сверхъестественный или магический смысл. В их историях Волк помогал людям охотиться не потому, что его научили, но потому что обладал особым даром понимания, что в общем-то было правдой, хотя причины совместной охоты указывались неверно. История о волке, полюбившем женщину, уже превратилась в сказку о том, что один мужчина, посетивший мир Духов, стал волком, а вернувшись в земной мир, забыл, как превратиться обратно в человека.

Истории о животных уже обросли множеством затейливых подробностей, проходя традиционный путь к сферам легенд и преданий племени Зеландонии. Порой в придуманных сказителями историях животные охраняли людей, а порой персонажи в итоге менялись местами, и уже люди начинали охранять или почитать священными каких-то животных. Иногда дух легендарных животных помогал людям. Вероятно, такие легенды все-таки донесут до следующих поколений новую мысль о том, что с животными можно подружиться.




– Не волнуйся, Волк отлично проведет время с Фоларой, – сказал Джондалар. – Он уже хорошо ведет себя с гостями, да и гости стали осмотрительно предупреждать, что собираются навестить нас. Он не станет понапрасну бросаться на людей, ведь мы знаем, почему он так рычал на Палидара. Тяжелое испытание наложило на него свой отпечаток, но, в сущности, он остался все тем же Волком, которого ты полюбила и начала воспитывать еще крошечным щенком. Однако я не думаю, что нам надо брать его на это собрание. Ты же понимаешь, что споры могут быть очень бурными. Волк не любит, когда люди кричат или устраивают скандалы, особенно если ты находишься среди них, и он думает, что тебе угрожает опасность.

– А кто там будет? – спросила Эйла.

– В основном вожди и жрецы, да те люди, которые выступили против Экозара, – сказал Джондалар.

– То есть Брукевал, Ларамар и Марона, – сказала Эйла. – Все они настроены враждебно.

– Бери выше, – заметил Джондалар, – к ним еще примкнули Зеландони Пятой Пещеры и Мадроман, его ученик, которого уж точно не назовешь моим лучшим другом. И Денанна из Двадцать Девятой Пещеры, хотя мне не понятны причины ее возражений.

– По-моему, ей не нравится то, что животные живут вместе с людьми. Вспомни, как мы зашли к ним по пути сюда, и она не захотела, чтобы наши животные поднялись к их жилищам, – сказала Эйла. – Правда, я-то как раз была только рада, что мы разбили лагерь на лугу.

Когда они подошли к шатру жрецов, входной занавес приветливо открылся перед ними, пропуская их внутрь. Эйла удивленно подумала, что в этом доме как будто всегда знают о ее подходе, даже если она случайно решила заглянуть туда.

– Ты уже познакомилась с новым членом Девятой Пещеры? – спросила Зеландони. Она обращалась к миловидной, дружелюбно улыбающейся женщине, в которой Эйла почувствовала скрытую внутреннюю силу.

– Ее представили всем нам, конечно, во время Брачного ритуала, но мне пока не выпадала возможность познакомиться с ней лично, – ответила женщина.

– Тогда я вас познакомлю. Это Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии, жена Джондалара, сына Мартоны, бывшего вождя Девятой Пещеры, ранее известная как Эйла из племени Мамутои, член Львиного стойбища, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, – сказала Зеландони, делая церемонное представление. – Эйла, познакомься с Зеландони Двадцать Девятой Пещеры.

Обменявшись с женщиной ритуальным рукопожатием, она удивилась краткости ее имени. Однако оно включало все необходимое. Ведь, став Зеландони, она отказалась от всех личных связей и стала символическим воплощением всей Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии, хотя если бы она пожелала, то представление могло быть дополнено всеми ее бывшими личными связями и именами. Но в большинстве случаев это казалось излишним, поскольку она уже стала другим человеком.

Эйла подумала о своих недавно приобретенных связях и поименованиях. Ей понравилось, как представила ее Зеландони, Она стала Эйлой из Зеландонии и женой Джондалара – и это было главным, – но осталась также Эйлой из Мамутои, не потеряла связи с теми, кто очень много значил для нее. И также она осталась «избранной Духом Пещерного Льва, охраняемой Пещерным Медведем». Ее порадовало, что сохранилась ее связь с тотемом и с Кланом.

Впервые столкнувшись с такими долгими перечислениями поименований и родственных связей во время ритуальных представлений Зеландонии, Эйла с удивлением размышляла, зачем они устраивают эти пространные, почти бесконечные представления, полные незнакомых ей названий, имен и родственных связей. Почему бы не упростить этот ритуал, называя просто имена людей, как их называют в обычной жизни, – Джондалар, Мартона, Пролева. Однако сейчас она с радостью услышала, что упомянули все ее привычные связи, и уже не сомневалась в важном значении ритуальных приветствий Зеландонии. Не так уж давно она считала себя Эйлой из Неведомого племени, жившей только в обществе лошади и льва. А сейчас она уже связана со многими людьми, у нее есть муж, и она ждет ребенка.

У нее мелькнула еще одна мысль, вернувшая ее внимание к собравшимся здесь людям. Ей хотелось бы, чтобы к ее родственным связям добавили слова «Мать Дарка из Клана Пещерного Медведя», но, учитывая причину этого собрания и вспомнив протесты на празднике их бракосочетания, вызванные происхождением Экозара, она усомнилась, что сможет когда-либо рассказать Зеландонии о своем сыне, Дарке.

Когда Верховная заняла свое место в центре жилища, все быстро успокоились.

– Я хочу начать с того, что наше собрание ничего не изменит. Джоплая и Экозар уже стали мужем и женой, и это положение может измениться только по их собственной воле или произволению Матери. Но тайные недоброжелатели, видимо, продолжают распространять о них отвратительные слухи и прочие несправедливо обидные замечания, которые, я считаю, позорят все наше племя. И я не смогу, как прежде, гордиться племенем Зеландонии, пока есть среди нас люди, способные на такое жестокое и немилосердное отношение к двум молодым людям, решившим соединить свои судьбы. Даланар, мужчина очага Джоплаи, и я решили вынести этот вопрос на общее обсуждение. Если у кого-то из присутствующих здесь людей имеются справедливые причины для недовольства, то сейчас самое время открыто рассказать о них, – сказала жрица.

Кое-кто из собравшихся смущенно переглядывался или прятал глаза. Очевидно, слова Зеландони смутили в основном тех, кто с жадностью внимал, а возможно, и передавал отдельные злобные сплетни. Мирские и духовные лидеры не лишены человеческих слабостей. Никому, похоже, не хотелось обсуждать это дело или даже вспоминать о таких глупостях, и Верховная уже собралась перейти к основной теме собрания.

Ларамар понял, что может упустить момент и лишиться права высказать все свои протесты.

– Разве не правда, что мать Экозара была плоскоголовой? – сказал он.

Взгляд, которым смерила его Верховная, выражал одновременно презрение и раздражение.

– Он никогда не отрицал этого, – сказала она.

– Это означает, что он ребенок смешанных духов, а тот, в ком смешались духи, является выродком. Значит, он тоже выродок, – сказал Ларамар.

– Кто сказал тебе, что ребенок смешанных духов является выродком? – спросила Верховная служительница.

Ларамар нахмурился и окинул взглядом собравшихся.

– Это всем известно.

– И как же все узнали об этом? – спросила жрица.

– Так люди говорят, – сказал он.

– Какие люди? – настаивала она.

– Все, – сказал он.

– Если все скажут, что солнце не взойдет завтра утром, то окажется ли это справедливым? – спросила она.

– Ну, нет, конечно. Но люди всегда говорили о выродках, – сказал Ларамар.

– Мне кажется, я слышала это от кого-то из очага Зеландони, – сказал один из оппонентов.

Оглянувшись, Верховная взглянула на сказавшую; она узнала Марону по голосу.

– Ты имеешь в виду, Марона, что жрецы учат вас тому, что ребенок смешанных духов является выродком?

– В общем, да, – вызывающе сказала она. – Я уверена, что слышала это от жрецов.

– Известно ли тебе, Марона, что даже красивая женщина выглядит отвратительной, когда лжет? – сказала Верховная.

Марона вспыхнула и бросила на Верховную злобный взгляд. Несколько человек обернулись посмотреть на нее, решив выяснить, верны ли слова жрицы, и некоторые из них согласились, что злобное выражение сделало некрасивой эту признанную красотку. Она опустила глаза, но пробормотала:

– Откуда тебе знать, жирная старая толстуха!

Кое-кто из ее соседей потрясенно ахнул, услышав, какое оскорбление та посмела нанести Верховной служительнице Великой Земной Матери. Сидевшая напротив нее Эйла также потрясенно замерла, ее слух сейчас был почти сверхъестественно острым. Еще несколько человек услышали Марону, включая саму Верховную, тоже обладавшую отличным слухом.

– Посмотри внимательно, Марона, на эту жирную старую толстуху и вспомни, что, как и ты, она когда-то считалась самой красивой женщиной на Летнем Сходе. Красота – самый скоротечный дар. Используй его разумно, молодая красавица, ведь когда он исчезнет, ты будешь очень несчастна, если у тебя не появится других преимуществ. Я никогда не жалела об утраченной красоте, поскольку приобретенные мной знания и опыт дарят мне значительно большее удовлетворение, – сказала Верховная жрица. Потом она продолжила, обратившись ко всем присутствующим: – Марона сказала, а Ларамар подразумевал, что жрецы говорят о том, что дети, рожденные в результате смешения духов одного из нас с духами тех, кого мы называли плоскоголовыми, являются выродками. Последние дни я много медитировала и, углубившись в нашу историю, древние легенды и известные лишь очагу Зеландони традиции, попыталась выяснить происхождение этих идей, поскольку Ларамар прав в одном отношении. Они привычны для нашего понимания. – Она умолкла и обвела взглядом всех собравшихся. – Но служители Матери никогда не утверждали таких идей.

Все жрецы с молчаливым почтением наблюдали за ее недавними отстраненными медитациями; знаком углубленных размышлений служила перевернутая нагрудная бляха, ее оборотная, неукрашенная, сторона означала, что жрице нельзя мешать. Теперь им стала понятна причина ее отстраненности.

Из смутного гула голосов выделилось несколько замечаний: «Но они же животные. Они не принадлежат к человеческому роду. Их предками были медведи».

Зеландони Четырнадцатой Пещеры вступила в разговор:

– Великую Мать возмущает смешение инородных духов.

– Они выродки, – заявила Денанна, вождь Двадцать Девятой Пещеры. – Это всем известно.

Мадроман прошептал жрецу Пятой Пещеры:

– Денанна права. Они наполовину люди, наполовину звери.

Верховная подождала, пока все выскажутся.

– Подумайте о том, где вы слышали подобные высказывания. Попытайтесь вспомнить хоть один пример из традиционных сказаний Зеландонии или из истории и древних легенд, где упоминается, что дети смешанных духов являются выродками, или даже то, что плоскоголовые – животные. Я говорю не о косвенных намеках или домыслах, но о точных цитатах, – сказала она. Дав им немного подумать, она продолжила: – В сущности, если вы хорошенько поразмыслите, то поймете, что Мать никогда не возмущалась ими и не хотела, чтобы мы считали их выродками. Они такие же дети Матери, как и мы. В конце концов, кто выбирает дух мужчины, чтобы смешать его с духом женщины? Такое случается редко, мы ведь не часто общаемся с плоскоголовыми, но если Мать порой решает дать начало новой жизни, смешав елан плоскоголового с еланом Зеландонии, то Она Сама делает такой выбор. И мы, Ее дети, должны уважать Ее выбор, признавая достоинства всех Ее творений. Великая Земная Мать решила сотворить их, и, вероятно, у Нее была на то особая причина. Экозар не выродок. Он рожден женщиной, как каждый из нас. И то, что его родила женщина Клана, не означает, что Мать любит его меньше. С благословения Дони он и Джоплая выбрали друг друга, и всем нам также следует одобрить их выбор.

Ее слова вновь были встречены тихим взволнованным ропотом, но Верховная не услышала ни одного явного возражения и решила продолжить:

– Другая причина для организации нашего собрания заключается в том, что Джохарран считает необходимым поговорить о тех, кого мы называем плоскоголовыми, но для начала, я полагаю, вам следует побольше узнать о них от человека, который прожил с ними достаточно долго. Эйлу вырастили люди, которых мы называем плоскоголовыми, но она знает их как людей Клана. Эйла, подойди сюда и расскажи нам о них.

Эйла встала и подошла к Верховной. Ее слегка подташнивало от волнения, и во рту вдруг все пересохло. Она не привыкла выступать на собраниях и, не зная, с чего начать, решила не мучиться и начать с того, что первое всплыло у нее в памяти.

– Насколько я поняла, мне было пять лет, когда я потеряла семью, в которой родилась. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о раннем детстве, но я думаю, что мои родители погибли во время землетрясения. Иногда мне снятся страшные сны о тех событиях. Наверное, какое-то время я блуждала одна, не зная, куда мне идти и что делать. И не знаю, долго ли я блуждала до того, как за мной погнался пещерный лев. Тогда, видимо, я и спряталась в маленькую пещеру, очень маленькую, поскольку пещерный лев не смог пролезть туда и лишь поранил лапой мою ногу. У меня до сих пор сохранились шрамы от четырех его когтей. Первое, что я помню четко, – это как я открываю глаза и вижу Изу, женщину из племени тех, кого вы привыкли называть плоскоголовыми. Я помню, что заплакала, увидев ее. Но она держала меня на руках, пока я не успокоилась.

Людей сразу захватила история осиротевшей пятилетней девочки. Она рассказала, что жилище нашедшего ее Клана разрушило землетрясение и люди подыскивали новую пещеру, когда наткнулись на нее. Они поняли, что она не принадлежит племени Клана, но является одной из Других, таким словом они называли людей ее вида. Эйла рассказала, что ее удочерила целительница по имени Иза из Клана Брана, а ее брат Креб был там великим Мог-уром, как Зеландони. Увлекшись воспоминаниями, она забыла о своем волнении и просто эмоционально и искренне рассказывала о ее жизни с людьми, которые называли себя Кланом Пещерного Медведя.

Она ничего не утаивала: ни огорчений, которые причинял ей Бруд, сын жены вождя Брана, ни радости обучения целительному искусству Изы. Рассказала, как сильно привязалась к Изе и Кребу, и к своей сводной сестре Убе, и с каким интересом она впервые тайно взяла в руки пращу. Рассказала, как сама научилась пользоваться ею и какую пользу в дальнейшей жизни принесло ей такое умение. Она заколебалась, только когда дело дошло до ее сына. Несмотря на все разумные и возвышенные доводы Верховной, свидетельствующие о том, что люди Клана также являются детьми Матери, Эйла заметила по выражению лиц, по жестам и позам собравшихся – особенно противников брака Экозара и Джоплаи, – что их привычное мнение не изменилось. Они просто решили, что лучше пока держать его при себе. И она подумала, что ей тоже пока лучше воздержаться от этих воспоминаний.

Она рассказала о том, как ее вынудили покинуть Клан, когда Бруд стал вождем, и хотя она пыталась объяснить, что такое смертное проклятие, но сомневалась, что Зеландонии способны сейчас осознать, насколько велико воздействие такого ритуала. Оно буквально обрекало члена Клана на смерть, поскольку ему некуда было пойти, и все, включая ближайших родственников и друзей, отказывались признавать даже само его существование. Совсем коротко вспомнив о том, как жила одна в долине, Эйла более подробно остановилась на истории Ридага, ребенка смешанных духов, которого усыновила Неззи, жена вождя Львиного стойбища.

– В отличие от Экозара ему не передалась сила Клана, и у него была внутренняя слабость, но его речевые способности, как и у людей Клана, были ограниченными. Я научила его и Неззи, а потом и остальных членов Львиного стойбища, и Джондалара разговаривать на языке жестов. И Неззи была просто счастлива, когда он впервые назвал ее мамой, – закончила Эйла.

После нее вышел Джондалар и рассказал историю о том, как он и его брат, Тонолан, встретились с несколькими мужчинами Клана в восточном нагорье после спуска с ледника. Рассказал и забавную историю о том, как ему удалось поймать половину рыбы, поскольку пришлось поделиться второй половиной с юношей Клана. Он также объяснил обстоятельства дела, вынудившего их с Эйлой провести несколько дней в компании с Губаном и Йоргой, семьей Клана, рассказав и о том, как он «разговаривал» с ними на знаковом языке, которому его научила Эйла.

– За время моего Путешествия я точно убедился лишь в одном, – сказал Джондалар, – что те, кого мы привыкли называть плоскоголовыми, являются людьми, умными и знающими людьми. Они относятся к миру животных так же, как мы с вами. Их жизненный уклад отличается от нашего, и даже их умственные способности, возможно, не такие, как у нас, но не менее развитые. Они просто своеобразные. Мы умеем делать какие-то вещи, которые они не умеют, но есть также и такие вещи, которые умеют делать они, а мы не умеем.

Потом выступил Джохарран, рассказав о своих опасениях и о необходимости налаживания с Кланом новых отношений. В заключение Вилломар рассказал о возможностях установления с ними торговых отношений. Все это вызвало множество вопросов и довольно долгое обсуждение. Это было откровением почти для всех вождей и Зеландони. Некоторые говорили, что в это трудно поверить, но большинство проявило более разумную восприимчивость. Казалось очевидным, что Эйла рассказала правдивую историю; даже сказитель не смог бы придумать историю, прозвучавшую настолько убедительно. Она доказывала, что в Клане живут люди, даже если кому-то не верилось, что они принадлежали к человеческому роду. Никто не собирался пока делать окончательные выводы, но каждый получил пищу для размышлений.

Потом встала Верховная, решив закончить совещание.

– Я полагаю, что все мы сегодня узнали много важных вещей, – сказала она. – Я благодарю Эйлу за то, что она согласилась прийти сюда и так откровенно рассказать нам о ее удивительных личных испытаниях. Она дала нам редкую возможность приобщиться к жизни этих людей, которые, возможно, кажутся нам странными, но которые согласились принять ребенка, рожденного Другими, и вырастить его как своего собственного. Некоторые из нас испытывают страх, случайно увидев плоскоголового во время охоты или сбора плодов. Но очевидно, что наш страх неуместен, раз они способны на сочувствие и доброту, способны приютить потерявшегося одинокого человека из чуждого им племени.

– Ты думаешь, что они могли принять к себе ту женщину из Девятой Пещеры, что потерялась несколько лет назад? – спросила седовласая Зеландони из Девятнадцатой Пещеры. – Если я правильно помню, она была беременна, когда вернулась. Пока она жила с плоскоголовыми, Мать, возможно, решила осчастливить ее зарождением новой жизни, воспользовавшись духом одного из них, чтобы…

– Нет! Это неправда! Моя мать не была выродком! – выкрикнул Брукевал.

– Это верно. Твоя мать не была выродком, – сказала Эйла. – Именно это мы и пытаемся доказать. Никто из людей смешанных духов не является выродком.

– Моя мать родилась не от смешанных духов, – запальчиво возразил он. – И именно поэтому она не является выродком. – Его взгляд пылал такой ненавистью, что Эйла невольно отвела глаза. И, не сказав больше ни слова, Брукевал гордо удалился.

Обсуждение на этом закончилось. Люди начали расходиться. По пути к выходу Зеландони заметила Марону, бросившую на нее наглый и дерзкий взгляд, и услышала разговор Ларамара с Пятым Зеландони и его учеником Мадроманом.

– Как же может быть очаг Джондалара среди первых? – спросил он. – Может, она и имела высокий статус среди Мамутои, но мы-то считали, что она родилась у них, а оказалось, что она вообще безродная. И раз уж ее вырастили плоскоголовые, то она скорее относится к плоскоголовым, чем к Мамутои. Скажи мне, какой статус может иметь плоскоголовый? Ей следовало быть последней, а сейчас она среди первых. Не думаю, что это справедливо.




После долгого и утомительного обсуждения, закончившегося вспышкой ненависти, Эйла чувствовала себя очень скверно. Она предполагала, что люди встревожатся, узнав вдруг, что создания, которых они считали животными, являются на самом деле умными и добрыми людьми. Осознание этого могло круто изменить привычный им мир, а изменения никогда не проходят легко, но реакция Брукевала была начисто лишена здравого смысла, и Эйлу испугал его взгляд, исполненный бешеной ненависти.

Джондалар предложил прогуляться на лошадях, уехать подальше от всех, чтобы успокоиться после этого бурного собрания. Эйла обрадовалась, увидев, что Волк уже может сопровождать их, с него сняли повязки, хотя он еще не совсем поправился.

– Я старалась не показывать, как сильно рассердилась на противников Экозара, – сказала Эйла. – Конечно, хорошо, что Зеландони и Даланар устроили по этому поводу собрание, но я думаю, что оно мало что изменило. Во время Брачного ритуала я думала, что возражения связаны только с тем, что они оба не принадлежат племени Зеландонии. Они называют себя Ланзадонии, правда, мне непонятно, чем они отличаются от вас, Джондалар?

– В определенном смысле Зеландонии просто означает, что мы, Люди, дети Великой Земной Матери, такие же, как Ланзадонии. Исходное значение Зеландонии можно перевести, как «дети Земли Юго-Западной», а Ланзадонии – «дети Земли Северо-Восточной», – пояснил Джондалар.

– А почему Даланар выбрал новое название, а не просто основал новую Пещеру Зеландонии с очередным счетным словом? – спросила Эйла.

– Не знаю. Никогда не спрашивал его об этом. Может быть, потому, что они живут очень далеко. Ведь никто не сможет добраться туда за день или даже за два. Я думаю, он понимает, что, несмотря на наши исходные родственные связи, когда-нибудь они станут другими людьми. Теперь у них даже есть своя Зеландони, вернее Ланзадони, и у него будет еще меньше причин отправляться в такое долгое путешествие на наш Летний Сход. Вероятно, их жрецы еще будут какое-то время обучаться у наших Зеландони, но потом они начнут воспитывать их сами.

– Они будут как Лосадунаи, – сказала Эйла. – Ведь по языку и традициям они очень похожи на Зеландонии, должно быть, когда-то они жили единым племенем.

– Наверное, ты права, и, возможно, именно поэтому мы до сих пор поддерживаем с ними такие добрые дружеские отношения. Сейчас мы не причисляем их к нашим поименованиям и связям, но, возможно, в давние времена причисляли.

– Интересно, как давно это было? У них уже накопилось много языковых отличий, отличаются даже многие слова в их Песне Матери, – сказала Эйла. Они проехали немного в молчании. – Если Зеландонии и Ланзадонии принадлежат к одному племени, то почему же те, кто вначале выступил против Экозара, в итоге смирились? Ведь их название просто означает, что они живут на северо-востоке. Бессмысленно. Но с другой стороны, сами их возражения были бессмысленными.

– А ты вспомни, кто был в числе противников, – заметил Джондалар. – Ларамар! Зачем он пытался устроить скандал? Ты не сделала ему ничего плохого, наоборот, старалась помочь его семье. Ланога обожает тебя, и я сомневаюсь, что Лорала вообще осталась бы в живых, если бы не твоя помощь. Интересно, волнует ли его этот вопрос на самом деле, или ему просто хочется привлечь к себе внимание? Я не думаю, что его вообще когда-нибудь пригласили бы на встречу людей, занимающих такое высокое положение, включая Верховную, а тут ему и его сторонникам представился случай покрасоваться в высшем обществе. Похоже, Ларамар вошел во вкус, и я боюсь, он будет продолжать создавать сложности, просто чтобы быть в центре внимания. Но вот кого я совсем не понимаю, так это Брукевала. Он ведь знает Даланара и Джоплаю, у него есть с ними даже родственные связи.

– А знаешь, мать Матагана рассказала мне, что Брукевал еще до Брачного ритуала заходил в лагерь Пятой Пещеры и пытался подговорить нескольких человек высказаться против брака Джоплаи и Экозара, – сказала Эйла. – Он очень сильно настроен против Клана, но внешне слишком явно похож на Экозара. В чертах его лица определенно проглядывает наследственность Клана, не так сильно, как у Экозара, но все-таки она заметна. По-моему, он ненавидит меня за то, что я сказала, что его мать была рождена от смешанных духов, но я лишь пыталась объяснить, что люди смешанных духов вовсе не уроды, и уж тем более не выродки.

– Должно быть, нам не удалось убедить его. Именно поэтому он так яростно отрицает это. Наверное, ужасно ненавидеть самого себя, – задумчиво сказал Джондалар. – Но тут уж ничего не поделаешь. Даже забавно. Экозар тоже ненавидит Клан. Почему же они не любят людей, которые, в сущности, являются их родственниками?

– Возможно, потому, что из-за такого родства люди часто обижали их, а они не могут скрыть его, потому что действительно выглядят по-другому, – сказала Эйла. – Но перед уходом Брукевал взглянул на меня с такой ненавистью, что я даже испугалась. Он слегка напомнил мне Аттароа, словно в нем есть какое-то помешательство. Нечто странное или искаженное, как у Ланидара с его рукой, но только внутри.

– Может, в нем поселился какой-то злой дух, или кто-то испортил его елан, – сказал Джондалар. – Не уверен, но все-таки тебе лучше остерегаться Брукевала, Эйла. Он может попытаться навредить тебе.




Глава 36


Лето было в самом разгаре, дни стояли жаркие и знойные. Травы на лугах созрели и начали желтеть, колосья клонились под тяжестью семян – вселявших надежды на будущие урожаи. Эйла также заметно потяжелела, наполняя новой жизнью своего еще нерожденного ребенка. В первый раз она почувствовала, как он шевельнулся, когда стояла рядом с Джондаларом, собирая семена дикого овса. Остановившись, она приложила ладонь к своему округлившемуся животу. Джондалар заметил ее движение.

– Что случилось, Эйла? – с тревогой спросил он.

– Я просто почувствовала, как малыш шевельнулся. Представляешь, я сейчас первый раз четко ощутила его жизнь! – воскликнула она. Ее улыбка была обращена куда-то внутрь себя. – Давай, – сказала она, взяв веяльный камень из большой руки Джондалара и приложив его ладонь к своему животу. – Посмотрим, может, ребенок еще раз шевельнется.

Он терпеливо ждал, но ничего не почувствовал.

– Я ничего не чувствую, – наконец сказал он. И в тот же момент ощутил какой-то легкий толчок под своей рукой. – Нет, нет, теперь почувствовал! Ребенок толкается! – воскликнул он.

– Позже он начнет толкаться гораздо сильнее, – сказала Эйла. – Разве это не удивительно, Джондалар? Кого бы тебе хотелось, мальчика или девочку?

– Мне все равно. Я лишь хочу, чтобы ребенок родился здоровым и чтобы у тебя были легкие роды. А ты кого бы хотела?

– Я думаю, мне хотелось бы девочку, но я буду не меньше счастлива, если родится мальчик. В общем-то, мне тоже все равно. Я просто хочу ребенка, твоего ребенка. Это ведь будет и твой ребенок.

– Эй вы, сладкая парочка. Пятая Пещера точно выиграет, если вы будете продолжать бездельничать. – Обернувшись, они увидели приближающегося к ним юношу. Он был среднего роста, стройный и гибкий. Опираясь одной рукой на костыль, он нес бурдюк с водой в другой руке. – Пить хотите? – спросил он.

– Привет, Матаган! В такую жару, как сегодня, пить хочется постоянно, – сказал Джондалар и, взяв у юноши бурдюк, поднял его над головой и пустил холодную струю прямо в рот. – Как нога? – сказал он, передавая воду Эйле.

– С каждым днем все лучше и лучше. Наверное, уже скоро я смогу выбросить эту палку, – с улыбкой ответил он, – Мне поручили отнести воду Пятой Пещере, но я заметил мою любимую целительницу и решил поболтать с ней немного. Как ты себя чувствуешь, Эйла?

– Отлично. Как раз перед твоим приходом я впервые почувствовала, как мой ребенок пошевелился в животе. Он растет, – сказала она. – Как ты думаешь, кто выиграет состязание?

– Трудно сказать. У Четырнадцатой уже есть несколько полных корзин, но Третья только что перешла на новое хорошее место.

– А как насчет Девятой? – спросил Джондалар.

– Мне кажется, у них есть шанс, но я держал пари за Пятую, – ответил юноша.

– Ты пристрастен. Тебе просто хочется выиграть пари, – рассмеялся Джондалар. – Что приготовила Пятая Пещера в этом году в качестве приза?

– Сушеное мясо двух зубров, убитых во время первой охоты, дюжину копий и большую деревянную миску, вырезанную нашим лучшим резчиком. А Девятая что приготовила?

– Большой бурдюк вина Мартоны, пять сделанных из березы копьеметалок, украшенных резьбой, пять огненных камней и две вместительные корзины, сплетенные Саловой, одну с фундуком, а другую – с кислыми яблочками, – ответил Джондалар.

– Если Пятая Пещера выиграет, то я обязательно попробую вино Мартоны. Надеюсь, что удача не оставит меня. Как только я смогу ходить без этой палки, – он поднял свой костыль, – то сразу же перейду обратно в холостяцкий дом. Мне кажется, я мог бы уйти туда уже сейчас, с палкой или без нее, но мать пока не отпускает. Она у меня замечательная, никто не мог бы лучше заботиться обо мне, но сейчас я уже подустал от слишком большой материнской опеки. После этого несчастного случая она обращается со мной как с пятилетним ребенком, – сказал он.

– И ты не можешь винить ее за это, – сказала Эйла.

– Я и не виню. Я все понимаю. Просто мне хочется вернуться в дальдом. Я даже пригласил бы тебя, Джондалар, в компанию посидеть за вином, если бы ты не был женат.

– Спасибо, конечно, но в свое время я достаточно пожил в холостяцких шатрах. Когда-нибудь, став постарше, ты вдруг поймешь, что семейная жизнь не так плоха, как тебе кажется, – сказал Джондалар.

– Сомневаюсь, ты ведь уже завладел самой желанной женщиной, – сказал юноша, бросив на Эйлу пылкий взгляд. – Если бы она стала моей женой, то мне тоже больше не захотелось бы уходить в мужской шатер. Увидев ее во время вашего Брачного ритуала, я сразу подумал, что мне еще не приходилось видеть такую красивую женщину. Сначала даже глазам не поверил. Наверняка, Джондалар, так подумали все мужчины. И каждому захотелось оказаться на твоем месте.

Поначалу Матаган стеснялся Эйлы, но он успел расстаться со своим смущением, узнав ее получше за то время, что она приходила в Дом Зеландони помогать ухаживать за ним. И уже вскоре начали проявляться свойственные ему общительность, дружелюбие и расцветающая сила его мужского обаяние.

– Скажешь тоже, – хмыкнула Эйла, поглаживая свой живот. – Какая уж тут красота. Пожилая женщина с большим животом.

– От этого ты стала еще красивее. Я люблю женщин постарше. Может, когда-нибудь и я обзаведусь семьей, если найду такую жену, как ты, – сказал Матаган.

Джондалар с улыбкой смотрел на юношу, который напоминал ему Тонолана. Конечно, сейчас он сильно увлечен Эйлой, но он и сам вскоре станет обаятельным мужчиной, что, возможно, будет даже необходимо ему, если его хромота не пройдет до конца. Джондалар ничего не имел против того, чтобы он слегка позаигрывал с Эйлой. Когда-то он сам любил более взрослую женщину.

– В любом случае ты останешься моей любимой целительницей. – Его взгляд стал более серьезным. – Когда меня тащили на носилках, я несколько раз приходил в себя, и мне казалось, что ты снишься мне во сне. Я думал, что ты прекрасная донии, которую прислала за мной Великая Мать. Я уверен, что ты спасла мне жизнь, Эйла. Наверное, если бы не ты, то я вряд ли вообще смог бы снова встать на обе ноги.

– Я случайно оказалась поблизости и сделала все, что смогла, – сказала Эйла.

– Может, и так, только запомни, если тебе когда-нибудь что-то понадобится… – Он смущенно потупился и покраснел. Ему было трудно высказать то, что хотелось. Он вновь взглянул на нее. – Если есть хоть что-то, что я смогу сделать для тебя, то тебе стоит только попросить…

– Помню, когда-то я тоже принял Эйлу за донии, – сказал Джондалар, чтобы облегчить его душевные муки. – Знал бы ты, как она сшивала края моей раны. А во время нашего Путешествия однажды целое стойбище племени Шармунаи приняло ее за саму Великую Мать, живое воплощение донии, которая пришла на помощь Ее детям. И кто знает, может, так оно и есть, судя по тому, что все мужчины мгновенно влюбляются в нее.

– Джондалар! Не забивай ему голову такой откровенной чепухой, – сказала Эйла. – И вообще нам пора вернуться к сбору, иначе Девятая Пещера проиграет. И не только ради выигрыша, мне хочется еще запасти побольше овса для пары лошадей и, возможно, для будущего жеребенка. Хорошо, конечно, что рожь созрела раньше, и мы успели сделать большие запасы, но лошади больше любят овес.

Решив прикинуть, много ли набралось семян, она опустила глаза в корзину, висевшую у нее на шее, благодаря чему руки оставались свободными, потом перехватила поудобнее камень и продолжила работу. Одной рукой она удерживала несколько спелых колосьев дикого овса, а другой рукой с овальным камнем крепко обхватывала стебли чуть пониже колоса. Потом одним плавным движением она протягивала колос через руку, и жесткий камень вышелушивал все семена, оставляя их в ее руке. Высыпав их в корзину, Эйла взяла очередные несколько стеблей.

Это было медленное и кропотливое занятие, но не трудное, если приноровиться и войти в ритм. Использование камня помогало лучше очистить колос, и поэтому дело шло быстрее. Никто не мог вспомнить, кому первому пришло в голову собирать зерно таким способом. Эйле сказали, что так начали делать в незапамятные времена.

Когда Матаган, хромая, удалился, Эйла и Джондалар вновь принялись собирать зерна в свои корзины.

– Ты имеешь преданного воздыхателя в Пятой Пещере, Эйла, – сказал Джондалар. – И он далеко не одинок в своем чувстве. У тебя появилось много друзей на этом Сходе. Многие считают тебя Зеландони. Им непривычно видеть целительницу, которая не принадлежит очагу Зеландони.

– Матаган очень приятный юноша, – заметила Эйла, – а та отделанная мехом парка с капюшоном, что мне все-таки пришлось принять в подарок от его матери, просто прекрасна. Она достаточно просторна, чтобы я смогла носить ее грядущей зимой. Она пригласила меня погостить у них осенью, после возвращения в нашу Пещеру. Разве мы не проходили по пути сюда поселение Пятой Пещеры?

– Проходили, они живут выше нас по течению, на одном из небольших притоков Реки. Может, мы даже заглянем к ним на обратном пути. Да, кстати… мы с Джохарраном организовали небольшой отряд и собираемся на охоту через пару дней. Мы можем слегка задержаться в этом походе, так что ты не волнуйся, – сказал Джондалар, пытаясь придать голосу небрежность, словно это было обычным делом.

– А я, наверное, не смогу, – сказала Эйла с легкой завистью.

– Да, к сожалению, тебе придется временно отказаться от охотничьих вылазок. Сама понимаешь, да и несчастье с Матаганом ясно показало, какой опасной может быть охота, тем более что ты сейчас не можешь бегать с прежним проворством. А после рождения малыша ты будешь кормить его и ухаживать за ним, – заметил Джондалар.

– После рождения Дарка я продолжала охотиться. Его подкармливали другие женщины, если я не успевала вернуться к его кормлению.

– Но ты же не уходила в походы на несколько дней.

– Нет, я просто охотилась с пращой на мелких животных, – признала она.

– Что ж, значит, ты вновь сможешь чаще пользоваться пращой, но тебе не придется пропадать по несколько дней с охотничьими отрядами. В любом случае я теперь твой муж. И моя задача обеспечивать тебя и твоих детей. Именно это я обещал во время ритуала. Если мужчина не способен обеспечить жену и ее детей, то какой же от него прок? Зачем тогда вообще нужны мужчины, если женщины могут сами рожать детей и обеспечивать их? – сказал Джондалар.

Эйла никогда не слышала раньше от Джондалара таких слов. Неужели все мужчины думают так же, как он? Неужели им нужно найти смысл их существования из-за того, что они не могут рожать детей? Эйла попыталась поставить себя на место мужчины и понять, какие чувства она испытывала бы, если бы ей не суждено было иметь детей, и она считала, что ее единственным вкладом является помощь в их обеспечении. Она повернулась к нему.

– Если бы не было тебя, Джондалар, то новая жизнь не зародилась бы во мне, – сказала она, положив ладони на подпирающий грудь живот. – Этот ребенок будет настолько же твой, насколько и мой. Просто пока он растет внутри меня. Но без твоих животворных соков ничего не было бы.

– Почему ты так уверена в этом? – сказал он. – Ты можешь так думать, но никто, даже Зеландони, так не считает.

Они стояли посреди луга, глядя друг на друга, их взгляды не были враждебными, но противоречивыми. Джондалар видел, как выгоревшая на солнце прядь ее волос выбилась из-под кожаной полоски, и теперь ветер смахнул ее на лицо Эйлы. Она ходила босой, и ее загорелые руки и груди были открыты, лишь незатейливая кожаная накидка прикрывала ее раздавшийся живот и спускалась до колен, чтобы защитить ее тело от колючей сухой травы во время сбора плодов. Ее глаза смотрели непреклонно, решительно, почти вызывающе сердито, но она выглядела такой ранимой. Его взгляд смягчился.

– Все равно это не важно. Я люблю тебя, Эйла. Я просто хочу позаботиться о тебе и твоем ребенке, – сказал он, раскрывая ей свои объятия.

– О нашем ребенке, Джондалар. О нашем ребенке, – повторила она, обнимая его в ответ и прижимаясь к его обнаженной груди. Он почувствовал прикосновение ее объемистого живота и обнаженных грудей и порадовался за них обоих.

– Все верно, Эйла. О нашем ребенке, – сказал он. Ему хотелось верить, что она права.




Выйдя из шатра, они вдохнули заметно посвежевший осенний воздух. Листва на деревьях в соседней рощице приобрела красновато-желтые оттенки, а травы, которые не успели вытоптать в окрестностях стоянки, побурели и засохли. Все сухие и сломанные деревья уже давно были сожжены, и рощица заметно поредела.

Джондалар взял последние тюки, лежавшие на земле около выхода из жилища. Лошадей запрягли в волокуши, чтобы они помогли доставить домой зимние пищевые запасы. Это был удачный сезон.

Волк подбежал к ним, вывалив язык на сторону. Слегка опущенное ухо с неровным краем придавало ему какой-то беспутный вид.

– Думаю, он понимает, что мы уходим, – сказала Эйла. – И я так рада, что он вернулся и остался с нами, несмотря на то, что получил серьезные ранения. Без него было бы очень грустно. Мне уже не терпится вернуться в нашу Пещеру, но я навсегда запомню этот Летний Сход. На этом Сходе мы с тобой стали мужем и женой.

– Мне тоже очень понравился этот Летний Сход, ведь я так давно не был на них, хотя сейчас мне уже не терпится вернуться домой, – сказал Джондалар и улыбнулся. Он подумал о том сюрпризе, что подготовил для Эйлы. Она заметила его странное выражение. Его улыбка была какой-то загадочной, словно он мысленно предвкушал что-то. У нее возникло ощущение, что он что-то скрывает, но она понятия не имела, что это может быть. – И я рад, что мы пообщались с Ланзадонии. Конечно, дорога сюда отняла у них много времени и сил, но зато у Даланара есть теперь желанная Ланзадони, – продолжил он. – И Джоплая с Экозаром по всем правилам прошли Брачный ритуал. Ланзадонии пока немногочисленное племя, но, наверное, уже скоро у них появится вторая Пещера. У них много молодежи, и им везет. Большинство из них оказались жизнеспособными.

– А меня порадовало, что Джоплая уже тоже ждет ребенка, – сказала Эйла. – В ней зародилась жизнь еще до ритуала, но, по-моему, мало кто осознал это во время праздничной церемонии.

– Да уж, конец церемонии получился смазанным, но я рад за них. Джоплая как-то изменилась, словно ее что-то печалит. Может, ей просто нужно наконец родить ребенка, – сказал Джондалар.

– Нам лучше поторопиться. Джохарран хотел, чтобы мы вышли пораньше.

Ей не хотелось говорить о печалях Джоплаи, она знала их причины, и к тому же не хотела упоминать о долгом разговоре, который был у нее с Джерикой. Мать Джоплаи попросила ее поделиться целительскими познаниями. Она рассказала Эйле о том, как трудно сама рожала, и хотела узнать все о возможностях облегчения сложных родов. Она также хотела узнать о средствах, предотвращающих зачатие, и о способах избавления от плода в случае крайней необходимости. Она боялась за жизнь своей единственной дочери и была согласна скорее отказаться внуков, чем потерять дочь. Но раз уж Джоплая была беременна и решила оставить этого ребенка, то, если роды пройдут нормально, Джерика намеревалась в дальнейшем приложить все силы для предотвращения новой беременности.

Одиннадцатая Пещера провела сюда вверх по течению все свои плоты, и Джохарран договорился с ними о сплаве некоторых грузов по воде, но только обитатели Поречья имели так много плотов, и многие Пещеры хотели воспользоваться их услугами. Сушеное мясо, тюки сыромятной кожи и корзины с собранными дарами земли по возможности нагрузили на волокуши, а также навьючили на спины Уинни и Удальца. Шатры, целое лето служившие им домами, разобрали, также погрузив на волокуши детали этих конструкций, пригодные для повторного использования. У каждого на спине громоздился объемистый заплечный короб, а некоторые, подметив удобство волокуш, соорудили нечто подобное и для себя. Эйла подумала, не сделать ли еще одну для Волка, но он пока был не приучен к такому занятию. Может, к будущему лету она научит его таскать небольшие грузы.

Джохарран прошелся по всему лагерю, призывая людей поторопиться, предлагая помощь и проверяя готовность к выходу. Убедившись, что вся Девятая Пещера запаковалась и готова к походу, вождь вышел в начало колонны, вооружившись копьеметалкой, хотя она была скорее символическим атрибутом, чем необходимостью. Во время дневных переходов никто из четвероногих хищников не осмелится подойти к такой большой группе людей. Тем не менее в случае опасности Джохарран мгновенно смог бы вставить дротик в копьеметалку и метнуть его. Все лето он тренировался с этим оружием и добился больших успехов. Еще полдюжины мужчин обычно охраняли колонну с флангов, а замыкали ее Солабан и Рушемар. Охранники время от времени менялись и, становясь в строй, несли богатые летние припасы.

Перед уходом Эйла в последний раз окинула взглядом территорию Летнего Схода. Кучи костей и мусора беспорядочно высились в этой маленькой долине. Между лагерями медливших с выходом Пещер виднелись большие пустые места, ощетинившиеся оставленными колами и каркасами домов, а рядом с ними чернели круги и траншеи бывших очагов. Старые и негодные палатки были брошены за ненадобностью, и ветер вздувал оторвавшийся край кожаного полотнища, который уже никто не стал пришивать на место, а также гонял по полям какую-то рваную корзину. Она заметила, что другая Пещера тоже начала разбирать свои летние дома. Стоянка Летнего Схода имела уже безлюдный, заброшенный и покинутый вид.

Но весь оставшийся мусор вскоре разложится. К следующему лету здесь мало что будет напоминать о том, что большое племя Зеландонии провело здесь целое лето. Земля постепенно исцелится от людского вторжения.




Обратный путь был трудным. Тяжело нагруженные люди еле передвигались и вечером в изнеможении падали на лежанки, чтобы к утру восстановить силы. Поначалу Джохарран задал быстрый темп, но потом замедлил шаг, приноравливаясь к шагу самых слабых соплеменников. Но все стремились скорее попасть домой, и пребывали в приподнятом настроении. Ноши, которые они тащили, обещали безбедную жизнь в течение предстоящего сурового зимнего сезона.

Завидев вдалеке навес Девятой Пещеры, все зашагали быстрее, родные места вдохнули в людей новые силы. Им не терпелось оказаться дома под защитой пещерного свода, и они подгоняли сами себя, не желая проводить в дороге еще одну ночь. Первые вечерние звездочки уже мерцали в небесах, когда впереди показалась знакомая скала с Падающим Камнем. Довольно трудно оказалось в сумерках переходить с громоздкими вещами по каменистой переправе Лесной реки, но все прошло нормально, и люди уже начали подниматься по тропе к родной Пещере. Когда все наконец собрались на открытой террасе перед пещерой, уже почти стемнело.

Джохарран, как водится, должен был первым развести костер, зажечь факел и внести под навес, и его очень порадовало, что теперь у него есть огненный камень. От быстро разгоревшегося костра воспламенили факел, и люди с нетерпением ждали, пока Зеландони собирала резные женские фигурки, расставленные для охраны перед входом в их пещеру. Потом все вознесли благодарность Великой Матери за то, что Она присмотрела за домом в их отсутствие, и зажглось еще несколько факелов. Все обитатели Пещеры столпились за величественной женщиной, когда она устанавливала священные фигурки Дони на их постоянное место за большим очагом в глубине навеса, и лишь потом все разбрелись по своим жилищам, чтобы с радостью освободиться от дорожных грузов.

Обнаружение повреждений и ущерба, нанесенного их пустовавшему жилью мародерствующими тварями, являлось первостепенным неприятным, но неизбежным делом. Кое-где виднелись экскременты животных, из обкладки очагов было выворочено несколько камней, валялась перевернутая пара корзин, однако в целом ущерб оказался несущественным. В кухонных очагах развели костры и в дома перенесли запасы пищи. Спальные скатки разложили на привычных лежанках. Девятая Пещера Зеландонии вернулась домой.

Эйла направилась было к жилищу Мартоны, но Джондалар повел ее в другую сторону. Волк последовал за ними. Освещая путь факелом. Джондалар привел ее к краю жилой площадки, к какому-то незнакомому жилищу. Остановившись перед ним, он отвел в сторону входной занавес, предлагая ей войти внутрь.

– Сегодня, Эйла, ты будешь спать в твоем собственном доме, – сказал он.

– В моем собственном доме?.. – От изумления она едва не потеряла дар речи. Волк проскользнул за ней в темный провал входа. Войдя вслед за ними с факелом, Джондалар осветил новый дом.

– Ну как, тебе нравится? – спросил он.

Эйла огляделась кругом. Внутри было пустовато, но к стене рядом с входом уже пристроились полки, а в глубине помещения виднелась спальная платформа. Пол был вымощен гладкими плоскими плитами известняка, добытыми из окрестных скал, а швы между ними заделаны затвердевшим речным илом. Имелся и кухонный очаг, а в нише напротив входа стояла по-матерински округлая женская фигурка.

– Мой собственный дом. – Сияя глазами, она закружилась по просторной комнате. – Здесь будем жить только мы двое? – Волк, сидевший у входа, посмотрел на нее. Это было новое место, но раз Эйла здесь, то, значит, это его дом.

Лицо Джондалара расплылось в усмешке.

– Или, возможно, мы трое, – сказал он, погладив ее живот. – Пока здесь, конечно, пустовато.

– Мне нравится. Мне все просто ужасно нравится. Наш дом прекрасен, Джондалар.

Он наслаждался ее восторженным настроением и сам расчувствовался почти до слез, но сумел совладать с собой. Он передал ей факел.

– Тогда ты должна разжечь ритуальный светильник, Эйла. Это будет означать, что ты приняла его. У меня есть немного растопленного жира. Я захватил его с нашего последнего привала.

Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда согретый теплом его тела мешочек из высушенного мочевого пузыря оленя, вставленный в другой более вместительный чехол также из оленьей шкуры, вывернутой мехом внутрь. Такой пузырь практически не пропускал влагу, хотя со временем мог слегка отмокнуть, особенно в тепле. А защитный чехол также впитывал капли жира, что могли просочиться. В горлышко пузыря была вставлена круглая костяная затычка, вырезанная из оленьего позвонка, и завязана жильной веревкой. Естественная дырка в позвонке, когда-то содержавшая спинной мозг, служила сливным отверстием. Оно было заткнуто узелковой кожаной пробкой, сделанной из кожаного ремешка.

Вытащив пробку, Джондалар налил немного жира в новый каменный светильник. Он погрузил в маслянистую жидкость один конец хорошо впитывающего жир фитиля, скрученного из лишайника, собранного с ветвей тех деревьев, что росли вокруг лагеря Летнего Схода, и поднес факел к другому концу. Огонек вспыхнул мгновенно, быстро растопив слегка загустевший жир. Тогда Джондалар достал завернутые в листья грибные фитили, или просто нарезанные соломкой сушеные пористые грибы. Он любил использовать грибные фитили, они дольше горели и ярче светили. Слегка вытянув первый фитиль из середины плоского углубления, он положил его чуть дальше на край и добавил к нему еще пару фитилей, чтобы один светильник мог светить в три раза ярче.

Потом он налил растопленный жир в ритуальный светильник и передал факел Эйле. Она поднесла его к фитилю. Он загорелся, пошипел немного и успокоился, засияв ровным светом. Взяв этот светильник, Джондалар поставил его в нишу перед фигуркой Дони. Эйла внимательно следила за действиями своего высокого мужа.

– Теперь это твое жилище, Эйла, – сказал он, обернувшись. – Если ты позволишь, я разожгу огонь в моем очаге, и все дети, рожденные в этом доме, будут считаться рожденными у моего очага. Ты позволишь?

– Да, конечно, – сказала она.

Он взял факел у нее из рук и широким шагом прошел к кухонному очагу, выложенному камнями. В очажном круге уже лежала кучка растопки. Поднеся к ней факел, он понаблюдал, как загораются легкие сухие травы и тонкие веточки и как языки пламени постепенно охватывают более крупные ветки. Ему не хотелось, чтобы костер вдруг случайно погас, не успев хорошенько разгореться. Убедившись, что все в порядке, он поднял глаза на Эйлу и заметил ее любящий взгляд. Он встал и обнял свою любимую жену.

– Джондалар, я так счастлива, – сказала она срывающимся голосом, в глазах ее заблестели слезы.

– Тогда почему же ты готова заплакать?

– От счастья, – сказала она, прижимаясь к нему. – Я никогда не думала, что буду такой счастливой. Что буду жить в таком прекрасном доме и Зеландонии станут моим племенем, что у меня будет ребенок, и я буду твоей женой. Главное, что я стала твоей женой. Я люблю тебя, Джондалар. Я очень тебя люблю.

– И я тоже тебя люблю, Эйла. Именно поэтому я построил для тебя этот дом, – сказал он и, склонив голову, поцеловал ее раскрывшиеся в ожидании губы. Он почувствовал на языке солоноватый вкус ее слез.

– Но когда же ты успел построить его? – спросила она, когда они наконец оторвались друг, от друга. – Непонятно! Мы же все лето провели на Летнем Сходе.

– А ты помнишь, как мы с Джохарраном и небольшой компанией отправились на охоту? Это был не только охотничий поход. Мы вернулись сюда, чтобы построить дом, – сказал Джондалар.

– Вы проделали весь этот путь, чтобы построить нам жилище? Почему же ты не сказал мне? – спросила она.

– Мне хотелось сделать тебе сюрприз. Не только ты способна устраивать сюрпризы, – сказал Джондалар, очень довольный ее счастливым и потрясенным видом.

– Такого потрясающего сюрприза мне еще никто не устраивал, – сказала она, и слезы вновь угрожающе наполнили ее глаза.

– А знаешь, Эйла, – сказал он, вдруг серьезно посмотрев на нее, – если ты когда-нибудь выбросишь камни из моего очага, то мне придется вернуться в дом моей матери или уйти куда-то еще. Это будет означать, что ты хочешь разрубить брачный узел.

– Как ты можешь говорить такое, Джондалар? Я никогда не захочу так поступить! – возмущенно воскликнула она.

– Если бы ты родилась в нашем племени, то я не стал бы говорить такого. Ты сама знала бы все, что нужно. Но я хочу, чтобы ты поняла все нюансы семейной жизни. Это жилище принадлежит тебе и твоим детям, Эйла. Только очаг мой, – пояснил он.

– Но ведь именно ты сделал его. Почему же оно мое?

– Если я хочу, чтобы твои дети жили у моего очага, то моя обязанность обеспечить их жильем. И такое жилье навсегда останется твоим, что бы ни случилось, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что обязан был построить мне дом? – уточнила она.

– Не совсем. Я был обязан обеспечить тебе место для жилья, но мне хотелось построить дом лично для тебя. Мы могли бы продолжать жить у моей матери. Молодожены нередко именно так и поступают. Или, если бы у тебя здесь была мать, мы могли бы перейти жить к ней или к каким-то другим твоим родственникам, пока я не смог бы построить для тебя твой собственный дом. В таком случае я, конечно, был бы в долгу перед твоими родственниками.

– Я не осознавала, какую большую ответственность ты взвалил на себя ради нашего соединения, – сказала Эйла.

– Это не только ради жены, но и ради детей. Они же не могут сами позаботиться о себе, их нужно обеспечивать всем необходимым. Бывает, что семьи всю жизнь живут с родственниками, обычно с матерью жены. Когда мать умирает, ее дом остается ее детям, но если кто-то жил с ней, то ему принадлежит право первого выбора. Если дом матери переходит к дочери, то ее мужу не придется строить новый дом, но он будет в долгу за это перед ее родственниками. Если дом переходит к сыну, то он будет в долгу перед своими родственниками.

– Да, похоже, мне еще многое предстоит узнать о традициях Зеландонии, – сосредоточенно нахмурившись, сказала Эйла.

– И мне еще многое предстоит узнать о тебе, Эйла, – сказал он, вновь обнимая ее. Она очень охотно откликнулась на его ласки. Он уже почувствовал, что чувственное влечение взаимно. – Подожди-ка здесь, – сказал он.

Он вышел и вернулся со спальными скатками. Развязав сверток, он расстелил меховые покрывала на высокой платформе. Волк наблюдал за его действиями, сидя в середине главного помещения, вдруг он поднял голову и заскулил.

– По-моему, что-то беспокоит его. Он хочет знать, где будет его спальное место, – сказала Эйла.

– Я думаю, лучше всего будет сходить в дом моей матери за его подстилкой. Ты не сбежишь? – улыбнувшись, спросил Джондалар, выходя из дома. Он быстро вернулся и обустроил волчье место у входа, разложив там старую меховую парку Эйлы, которая служила Волку подстилкой, и поставив рядом его миску. Волк, обнюхав их, покрутился немного и свернулся клубочком на подстилке.

Джондалар подошел к женщине, которая послушно ждала его у очага, поднял ее на руки и, отнеся к их спальному ложу, положил на меховое покрывало. Он начал медленно раздевать ее, и она попыталась помочь ему.

– Нет, я сам хочу раздеть тебя, Эйла. Мне это доставляет удовольствие, – сказал он.

Она опустила руки. Он продолжал медленно и нежно снимать с нее одежду, потом разделся сам и присоединился к ней на лежанке. И половину первой ночи в их собственном доме он с особой чуткостью и нежностью делил с ней Дары Радости.




Пещера быстро вошла в ритм обычной жизни. Стояла роскошная осень. Травы в лугах переливались золотистыми волнами под легкими порывами ветра, а деревья по берегам Реки полыхали яркой желто-красной листвой. Ветви кустарников пригибались к земле под тяжестью спелых ягод, розовые яблоки еще оставались кислыми, но они станут послаще после первых заморозков, орехи уже опадали с орешников. Пока держалась хорошая погода, дни были заполнены сбором богатого осеннего урожая орехов, ягод, корнеплодов и трав. Когда ночные температуры понизились, и почва стала подмерзать, охотничьи отряды начали выходить регулярно, чтобы пополнить свежим мясом запасы сушеного мяса, заготовленного летом.

В теплые дни, вскоре после возвращения, проверили холодные земляные хранилища и в оттаявшей за лето почве выкопали несколько новых ям, слегка углубившись в слой вечной мерзлоты, и выложили их камнями. Разделанное свежее мясо, добытое на последних охотах, оставили на ночь на высоких платформах, недоступных для шныряющих вокруг хищников, чтобы оно схватилось морозцем. Утром его опустили в глубокие ледники, где оно не оттаивало даже в теплые дни. Рядом с Девятой Пещерой имелось несколько таких холодильных подземелий. Устроили также и менее глубокие кладовые для хранения фруктов и овощей, которые не нужно было замораживать. Позже, по мере усиления суровой зимы и основательного промерзания почвы, эти запасы обычно переносили обратно в пещеру.

Лосось уже поднимался вверх по течению, и его вылавливали сетями, коптили или замораживали. Впрочем, в рыбные ловушки, придуманные Четырнадцатой Пещерой, попадало множество всякой рыбы. Во время рыболовной поры Эйла гостила в долине Мелкоречья, и Брамевал объяснил ей, как действуют такие плетеные ловушки – рыба легко заходила в них, но обратно ей выбраться было гораздо труднее. Этот вождь всегда относился к ней очень дружелюбно. И она также обрадовалась встрече с Тишоной и Маршевалом. У нее пока не было возможности поближе познакомиться с ними, но она испытывала к ним особую привязанность, ведь они все вместе прошли в этом году Брачный ритуал.

Рыбу ловили и на приманку. Брамевал подарил Эйле веревочную удочку с заостренной костью на конце и объяснил, как с ее помощью можно поймать рыбу. Тишона и Маршевал пошли на рыбалку с ней за компанию, чтобы в случае необходимости помочь ей тащить улов. В качестве наживки, как ей говорил Джондалар, использовались черви и кусочки рыбы, и Эйла насадила червячка на косточку и забросила веревочную удочку в Реку. Почувствовав легкий рывок, свидетельствующий о том, что рыба заглотила наживку, она резко дернула удочку в сторону, надеясь, что острая кость застрянет в рыбьей глотке. Все удалось, и она со счастливой улыбкой вытащила рыбину из воды.

По пути с Летнего Схода они заглянули в Одиннадцатую Пещеру; Смелая отправилась куда-то по делам, но зато Эйле удалось повидаться с их жрецом, Мароланом, и его высоким красивым другом. Она несколько раз видела их вместе на Летнем Сходе и поняла, что между ними не только дружеские отношения, скорее они жили как одна семья, хотя и не проходили Брачного ритуала. Но бракосочетание в основном устраивалось ради будущих детей. Но помимо однополых пар, многие люди предпочитали жить вместе без всяких соединительных ритуалов, особенно женщины, уже рожавшие детей, или матери-одиночки, решившие со временем жить вместе с одним или двумя мужчинами.

Поначалу Эйла часто присоединялась к Джондалару в охотничьих вылазках. Но большие походы уже проходили без нее, она охотилась в окрестностях Пещеры с пращой или осваивала бросательную палку. В долине за Рекой гнездились куропатки и тетерева. Она понимала, что может легко сбить их из пращи, но ей хотелось научиться так же ловко владеть бросательной палкой. Ей еще хотелось научиться изготавливать это оружие. Это было трудное дело: из толстого ствола выстругивалась длинная палка особой загнутой формы, которую еще нужно было тщательно заострить и отполировать. Но еще труднее было научиться бросать ее так, чтобы она летела по воздуху горизонтально и в нужном направлении. Одна женщина из племени Мамутои отлично пользовалась таким оружием. Она умудрялась бросить его в стайку низко летящих птиц и сбивала одновременно по три или четыре штуки. Эйле всегда очень нравилась охота, требующая большого мастерства.

Овладевая новым охотничьим оружием, она чувствовала себя менее обделенной, а в итоге добилась больших успехов в бросании таких палок. Она редко возвращалась домой без пары крупных птиц. Праща всегда была при ней, и зачастую ее охотничьи трофеи разнообразили зайцы и хомяки. Благодаря таким вылазкам она могла независимо вести хозяйство. Новое жилище уже приобрело довольно уютный вид – нашли свое применение многие подарки, полученные ими на брачном празднике, – но ей хотелось раздобыть еще кое-что из обстановки, и она, осваивая тактику торговых переговоров, уже пару раз обменяла птичье перо и мясо на нужные вещи. Даже полые птичьи косточки не пропадали даром, из них изготавливали бусы и маленькие музыкальные инструменты – флейты с высоким тембром. Птичьи кости также использовались в различных хозяйственных орудиях и домашней утвари.

Но большинство шкурок кроликов и зайцев, добытых ею с помощью пращи, так же как и тонкую птичью кожу, Эйла оставляла, себе. Она собиралась сделать из этого мягкого меха и кожи одежду для ребенка, но отложила это дело до наступления морозов.

В один из холодных бодрящих дней поздней осени Эйла решила провести большую уборку в доме, намереваясь выделить место для ребенка и его вещей. Разложив все по полкам, она заметила подростковое нижнее белье, подаренное ей Мароной, и приложила к себе безрукавку. Сейчас она, конечно, была ей мала, но после родов будет впору. «Очень удобная одежда, – подумала она. – Может, мне стоит сделать еще один такой наряд самой, слегка увеличив размер верхней части». У нее имелось в запасе несколько оленьих шкур, и она отложила пока этот наряд в сторону.

Сегодня днем Эйла обещала навестить Ланогу и решила захватить с собой немного еды. Она по-настоящему полюбила эту старательную девочку и ее малышку и часто навещала их, несмотря на то, что ей вовсе не хотелось видеться и разговаривать с Ларамаром и Тремедой. Она также ближе познакомилась и с другими детьми, особенно с Бологаном, хотя общение с ним пока получалось несколько натянутым.

Подойдя к жилищу Тремеды, она увидела Бологана. Он учился делать березовицу под руководством Ларамара. Эйла испытывала к такому занятию двойственные чувства. Конечно, хорошо, когда мужчина учит какому-то ремеслу детей его очага, но вокруг Ларамара и его березовицы вечно толклись любители этого горячительного напитка, с которыми Бологану лучше бы было не общаться, хотя, разумеется, никто не станет спрашивать ее мнения по этому поводу.

– Привет, Бологан, – приветливо сказала она, – Ланога дома?

Она уже не раз здоровалась с ним после возвращения Девятой Пещеры, но он все еще удивлялся ее приветливости и, как обычно, выглядел растерянным.

– Привет, Эйла. Да, она дома, – смущенно пробормотал он и повернулся, собираясь уходить.

Вероятно, сегодняшняя разборка одежды напомнила Эйле об одном данном ему обещании.

– Ты удачно поохотился этим летом?

– Удачно? Что ты имеешь в виду? – спросил он, озадаченно глянув на нее.

– Кое-кто из юношей на нынешнем Летнем Сходе впервые убил больших животных. Я подумала, может, и тебе повезло на охоте, – сказала она.

– В общем, да. Я попал в двух зубров на первой охоте, – сказал он.

– А у тебя сохранились их шкуры?

– Одну я обменял на припасы для березовицы. А что?

– Помнишь, я обещала сшить для тебя зимнее белье, если ты поможешь мне, – сказала Эйла. – Не знаю, подойдет ли для него шкура зубра, оленья была бы лучше. Может, тебе удастся обменять ее.

– Вообще-то я думал, что она тоже пригодится мне для обмена, когда я буду делать новую порцию березовицы. Я думал, ты забыла о том обещании, – сказал Бологан. – Ты говорила об этом давно, когда вы только пришли сюда.

– Да, прошло уже довольно много времени, но сейчас я подумала о том, что мне надо бы сшить кое-что для себя, и прикинула, что могла бы одновременно сделать для тебя такой наряд, – сказала она. – У меня есть в запасе несколько оленьих шкур, но тебе придется зайти ко мне, чтобы можно было снять с тебя мерки.

Он немного помолчал, глядя на нее каким-то странным, почти оценивающим взглядом.

– Ты уже во многом помогла Лорале. И Ланоге тоже. Почему?

Она слегка задумалась.

– Во-первых, просто потому, что малышка Лорала очень нуждалась в помощи. Обычно все помогают растить детей, именно поэтому женщины согласились подкармливать ее, когда выяснилось, что у ее матери пропало молоко. Но в результате я полюбила ее и Ланогу тоже.

Бологан опять помолчал немного, потом взглянул на нее.

– Ладно, – сказал он. – Если ты действительно хочешь сделать что-то, то у меня есть также и оленья шкура.




Джондалар вместе с Джохарраном, Солабаном, Рушемаром и Жаксоманом ушли в разведывательный охотничий поход. Жаксоман совсем недавно перешел жить в Девятую Пещеру из Седьмой вместе с Дайнодой. Охотники решили отыскать северных оленей; им хотелось в основном выяснить, когда олени могут появиться в окрестностях их пещеры, но при случае они не преминули бы и поохотиться на них. Эйла не находила себе места от беспокойства. Она уже вернулась с добычей с ранней охотничьей вылазки. Волк помог ей, вспугнув пару уже почти белых куропаток, менявших окраску оперения к зимнему сезону.

Вилломар также ушел, вероятно, в свой последний торговый поход в этом сезоне. Он отправился на запад, в основном за солью, намереваясь выменять ее у племени, живущего около Великого Океана. Эйла пригласила Мартону, Фолару и Зеландони разделить с ней трапезу и помочь ей съесть куропаток. Она решила приготовить их так, как обычно готовила для Креба, когда жила в Клане. Выкопав ямку в долине Лесной реки у подножия тропы, ведущей на террасу, она выложила ее камнями и развела там хороший костер. Пока он прогорал, она ощипала птиц, включая их большие опушенные перьями лапки, потом собрала сухой травы и завернула их в нее.

Если бы она нашла яйца, то могла бы начинить ими птиц, но пора кладки яиц еще не наступила. Птицы не заводят птенцов на пороге зимы. Зато она собрала ароматных приправ, а Мартона предложила ей немного соли из последних запасов, за что Эйла была ей весьма благодарна. Куропатки медленно запекались вместе с земляными орехами в жарочной ямке, а она тем временем привета в порядок лошадей и сейчас раздумывала, чем бы ей еще заняться в ожидании предстоящей трапезы.

Она решила сходить посмотреть, не может ли чем-то помочь Зеландони. Жрица как-то говорила, что ей будет нужна красная охра, и Эйла сказала, что с удовольствием наберет ее. Она спустилась в долину Лесной реки, свистнула Волка, который обследовал окрестные холмики и норки, и пошла к Реке. Накопав красной железной руды, она нашла подходящий окатанный водой камень, который можно было использовать как пест для растирания этой охры. Вновь подозвав свистом Волка, Эйла направилась вверх по склону.

Она шла, не глядя по сторонам, и едва не отпрянула, когда вдруг чуть не столкнулась с Брукевалом. Он старательно избегал ее после собрания в Доме Зеландони по поводу Экозара и Клана, хотя постоянно следил за ней издалека. Ему нравилось наблюдать, как продвигается ее беременность, и, понимая, что она скоро станет матерью, он живо представлял себе, как было бы хорошо, если бы ребенок, которого она вынашивает, был его духа. Любой мог представить, что любая женщина вынашивает ребенка его духа, а представления большинства мужчин иногда касались какой-то симпатичной им женщины, но у Брукевала это уже стало навязчивой идеей. Порой он не спал по ночам, представляя, как живет с Эйлой, ему часто удавалось тайком подсматривать за Эйлой и Джондаларом, но в его воображаемых картинах роль Джондалара, разумеется, исполнял он сам. Но сейчас, внезапно столкнувшись с ней лицом к лицу на тропе, он от растерянности не знал, что и делать. Встреча с ней была неизбежна.

– Брукевал, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Я хотела поговорить с тобой.

– Ну, вот он я, – сказал он.

Она быстро прошла вперед.

– Я просто хотела, чтобы ты понял, что я не собиралась обижать тебя на той встрече. Джондалар сказал мне, что тебя дразнили плоскоголовым, но ты сумел заставить замолчать своих обидчиков. Я восхищена тем, что ты смог постоять за себя. Конечно, ты не плоскоголовый… не человек Клана. Никому не стоило даже называть тебя так. Ты не смог бы жить с ними. Ты принадлежишь племени Других, так же как все Зеландонии. Так они восприняли бы тебя. Его выражение лица немного смягчилось.

– Я рад, что ты признала это, – сказал он.

– Но ты должен понять и меня, постарайся понять, что они тоже люди, – поспешно добавила она. – Они не могут быть животными. Я никогда не думала о них иначе. Они нашли меня, раненную, вылечили и вырастили меня. Если бы не они, меня бы сегодня не было в живых. Я считаю их замечательными людьми. Я даже не представляла, что тебя может обидеть предположение о том, что твоя бабушка жила у них, когда потерялась, что они могли также позаботиться о ней…

– Ладно, я понимаю, что ты могла не знать… – улыбаясь, сказал он.

Она тоже улыбнулась ему, испытывая облегчение, и попыталась сделать более ясными свои объяснения.

– Ты просто напомнил мне некоторых людей, которых я очень любила. Вот почему с самого начала я почувствовала к тебе дружеское расположение. Там был один мальчик, которого я очень любила, и ты напоминаешь мне его…

– Постой! Ты опять хочешь сказать, что во мне замешены их духи? По-моему, ты только что сказала, что я не плоскоголовый, – сказал Брукевал.

– Правильно. Так же как и Экозар. Если его мать была женщиной Клана, то это еще не значит, что он принадлежит Клану. Они отказались признать его своим, а ты с ними даже не виделся…

– Значит, ты все-таки думаешь, что моя мать была выродком. Я же говорил тебе, что нет! Ни моя мать, ни бабушка не имели с ними ничего общего. Никто из этих грязных животных не имеет ко мне никакого отношения, ты слышишь меня?! – кричал он, и лицо его побагровело от злости. – Я не плоскоголовый! И не думай, что ты можешь дразнить меня только потому, что эти животные вырастили тебя.

Видя распалившегося мужчину, Волк зарычал, готовый броситься на защиту Эйлы. Похоже, этот мужчина угрожает ей.

– Волк, успокойся! – скомандовала она. Он опять ничего не понял. Ну почему она не остановилась, пока он улыбался? Однако он не должен называть ее Клан грязными животными, потому что это неправда.

– Дай тебе волю, так ты скажешь, что и волк тоже человек, – презрительно фыркнул Брукевал. – Ты даже не понимаешь различия между людьми и животными. Нормальные волки не живут среди людей. – Выкрикивая все это, он уже не осознавал, как угрожающе близко находится к волчьим клыкам, но это, вероятно, не имело для него ни малейшего значения. Брукевал просто обезумел от ярости. – И я скажу тебе еще кое-что! Эти животные напали на мою бабушку и так напугали ее, что она родила такого слабого ребенка, как моя мать, и из-за них моя мать так рано умерла, они лишили меня материнской любви и заботы. Мерзкие плоскоголовые виноваты в смерти моей бабушки и моей матери тоже. Я считаю их совершенно бесполезными и даже вредными тварями. Их нужно всех поубивать, как они убили мою мать. И не смей говорить мне, что они имеют ко мне хоть какое-то отношение. Если бы я мог, то сам убил бы их всех.

Выкрикивая все это, он продолжал наступать на Эйлу, вынуждая ее отступать по тропе под его натиском. Она держала за загривок Волка, чтобы не дать ему напасть на этого разъяренного мужчину. Наконец Брукевал оттолкнул ее в сторону и бросился вниз по тропе. Он никогда еще не бывал в такой ярости. Не только потому, что она приписывала ему родство с плоскоголовыми, но и потому, что, выйдя из себя, он выболтал свои самые сокровенные чувства. Его постоянно дразнили в детстве, и больше всего на свете ему не хватало любви и защиты матери. Родственница, которой поручили растить Брукевала, передав также все имущество его родной матери, совсем не любила осиротевшего мальчика и неохотно согласилась принять его в свою семью. Конечно, он был дополнительной обузой, но, помимо этого, она считала его мерзким выродком и редко уделяла ему внимание, ссылаясь на заботы о своих родных детях, в числе которых была Марона. Хотя на самом деле она была не слишком заботливой матерью даже родным отпрыскам, и именно от родной матери научилась Марона бессердечию и жестокости.

Эйла была совершенно потрясена. Все это просто безумие. С трудом переставляя дрожащие ноги, она поднялась по тропе и направилась к дому Зеландони, пытаясь овладеть собой. Глянув на Эйлу, жрица сразу поняла, что случилось нечто очень серьезное.

– Эйла, что с тобой? Ты выглядишь так, словно только что видела злого духа, – сказала она.

– О Зеландони, ты почти права. Я только что виделась с Брукевалом. – Она заплакала. – Я пыталась только объяснить ему, что не хотела обижать его на том собрании, но, похоже, сделала только хуже.

– Ну-ка присядь и расскажи мне все, – сказала Зеландони.

Она пересказала разговор на тропинке. Выслушав Эйлу, Зеландони молча приготовила чай и передала его молодой женщине. Выговорившись, Эйла слегка успокоилась.

– Я давно присматриваюсь к Брукевалу, – после значительной паузы сказала Зеландони. – Его разъедает злость. Он готов с кулаками наброситься на весь мир, причинивший ему так много обид. А вину за них он решил возложить на плоскоголовых, на Клан. Он видит в них корень всех его мучений. Ему ненавистны они сами и все, кто связан с ними. Худшее, что ты могла сделать, – это предположить, что сам он имеет с ними родственные связи. К сожалению, Эйла, я боюсь, что теперь у тебя появился заклятый враг. Теперь уж ничего не поделаешь.

– Я знаю. Но мне не понятно… Я никак не пойму, почему люди так сильно ненавидят их? Что в них такого страшного и ужасного? – спросила Эйла.

Жрица задумчиво посмотрела на нее и наконец решилась:

– Упомянув на том собрании, что я погружалась в глубокий транс, чтобы оживить в памяти и постичь истинный смысл всех историй и древних легенд, я сказала чистую правду. Я использовала все известные мне способы пробуждения памяти, чтобы выудить из ее глубин имеющиеся там знания. Вероятно, стоит почаще заниматься такими медитациями, они открывают глаза на многое. Я думаю, сложность заключается в том, Эйла, что в давние времена мы вторглись в их владения. Поначалу в этом не было ничего страшного. Земли здесь богатые и много пустых пещер. В общем, места хватило бы всем. Они старались держаться обособленно, да и мы избегали встреч с ними. В те времена мы не называли их животными, только плоскоголовыми. Это определение было скорее описательным, чем унизительным, – сказала она. – Но время шло, рождались новые поколения детей, и нам понадобилось гораздо больше места. Люди стали захватывать их пещеры, порой завязывались жестокие сражения, мы убивали их, они убивали нас. К тому времени мы прожили здесь уже долгое время и считали эти края нашим домом. Плоскоголовые пришли сюда первыми, но нам тоже нужно было место для обитания, поэтому мы потеснили их.

Когда люди с кем-то плохо обращаются, то им надо придумать оправдание своим действиям, чтобы жить в согласии с самим собой. И мы нашли себе оправдание. Мы воспользовались тем оправданием, что Великая Мать подарила нам, Ее детям, все земные богатства. И сочли, что можем распоряжаться всеми созданными Ею растениями и животными. Тогда-то мы и убедили себя, что плоскоголовые – животные, а раз они животные, то мы можем забрать себе их пещеры, – сказала Зеландони.

– Но они же – не животные, они – люди, – недоумевая, сказала Эйла.

– Да, ты права. Но нам было удобно забыть об этом. Мать завещала Детям оберегать и хранить земные богатства. Плоскоголовые такие же дети Земли, как мы. И еще одно я осознала после этих размышлений. Раз Она смешивает их духи с нашими, то они, безусловно, должны быть людьми. Но по-моему, не важно, что именно мы думали бы об их принадлежности к человеческому роду. Это мало повлияло бы на наше отношение к ним. Дони наделила некоторые свои творения способностью к выживанию, позволив им забирать жизни других творений. Я не думаю, что твоего Волка волнует судьба кроликов, которых он убивает, чтобы выжить, или оленя, на которого они могут охотиться стаей. Ему на роду написано убивать их. Без них ему не прожить, а Дони наделила каждое живое существо стремлением к жизни, – сказала жрица. – Но людей она наделила также умственными способностями. Именно поэтому мы способны учиться и совершенствовать свои способности. Благодаря этому мы осознали, что для нашего выживания необходимы взаимопомощь и взаимопонимание, что в итоге пробудило в нас сочувствие и сострадание, однако эти добрые чувства не всеобъемлющи. Сочувствие и сострадание, проявляемые к нашему собственному виду, порой распространяются на всех живых существ на земле. Но если мы позволим себе воздержаться от охоты на оленей или других животных, то мы долго не проживем. Стремление выжить является более сильным чувством, поэтому мы научились выборочной сострадательности. Мы научились сдерживать себя. Ограничили наше чувство сопереживания.

Эйла слушала внимательно и увлеченно.

– Сложность состоит лишь в осознании разумных пределов ограничения этих чувств, поскольку при излишнем ограничении они уже перестают быть добрыми. Мне кажется, Эйла, я поняла, почему Джохаррана так сильно встревожили принесенные тобой знания. Пока большинство людей считали твой Клан всего лишь животными, их можно было убивать не раздумывая. Решиться на убийство человека уже труднее. В данном случае сочувствие проявляется гораздо сильнее, и разум должен найти новые оправдания. И они найдутся, если мы сумеем какими-то хитроумными путями связать это с нашим выживанием. Мы весьма преуспели в подобных делах. Но это меняет людей. Они учатся ненавидеть. Твоему Волку не нужно ненавидеть тех, на кого он охотится. Было бы проще, если бы мы могли убивать без сожаления, как волки, но тогда мы не были бы людьми.

Эйла немного подумала о словах Зеландони.

– Теперь я понимаю, почему тебя выбрали Верховной служительницей Великой Матери. Убивать трудно. Я знаю, как это трудно. Я помню первое животное, которое убила из пращи. Это был дикобраз. Мне было так плохо, что я потом долго не могла охотиться, а потом мне пришлось найти оправдание. Я решила убивать только хищников, потому что они иногда крадут мясо у охотников и потому что они сами убивают животных, употребляемых Кланом.

– Да, Эйла, мы, в сущности, теряем простодушие и невинность, осознавая, что мы должны делать ради выживания. Именно поэтому так важна первая добыча юного охотника. Не только физические изменения делают его зрелым человеком. Первая охота является самым трудным испытанием, и преодоление страха в ней не самое главное. Мужчина и женщина должны доказать, что они смогут выжить, что они способны сделать то, что необходимо для выживания. Именно поэтому мы также проводим определенные ритуалы, отдавая дань уважения духам убитых нами животных. Таким образом мы выказываем наше почтение Дони. Нам необходимо помнить и ценить, что их жизнь отдана нам для того, чтобы мы могли жить. Иначе люди могут ожесточиться, и такая ожесточенность может обернуться против нас самих. Нам нужно всегда проявлять благодарность за все данные нам блага, почитать духов деревьев и трав и любых других жизнеспособных плодов, употребляемых нами в пищу. Нужно уважительно относиться ко всем Дарам Матери. Она может рассердиться, если мы забудем о Ее щедрости, может отнять у нас подаренную Ею жизнь. Если мы перестанем ценить нашу Великую Земную Мать, то Она лишит нас своего покровительства, а если Великая Мать решит забрать у нас дарованные Ею блага, то мы лишимся нашего земного дома.

– Зеландони, ты во многом напоминаешь мне Креба. Он был добрым, и я любила его, но главное, он понимал людей. Я всегда могла прийти к нему за советом. Я надеюсь, что это не обижает тебя. Я не хотела этого, – сказала Эйла.

Зеландони улыбнулась.

– Нет, конечно, не обижает. Мне хотелось бы познакомиться с ним. И я надеюсь, Эйла, ты понимаешь, что ты всегда можешь прийти ко мне.

Эйла обдумывала разговор с Верховной, собираясь растирать охру. Но, начав эту трудную работу – растирать округлым камнем, комки железной руды в плоской каменной чаше, – она попыталась полностью погрузиться в это трудное дело, чтобы забыть о неприятной стычке с Брукевалом. Физическое напряжение помогло ей снять психологическое и успокоиться, но такая однообразная физическая деятельность оставляла голову свободной для размышлений, на которые навела ее Зеландони. «Она права, – подумала Эйла. – Наверное, Брукевал стал моим врагом. Но что я теперь могу поделать? Сказанного не воротишь. Не думаю, что можно было как-то исправить положение. Что бы я ни сказала, он будет думать так, как ему хочется!»

Эйле не пришло в голову, что она может солгать ему, сказав, что на самом деле не думает, что он похож на людей Клана. Это была бы ложь. Она считала, что в нем смешались духи разных видов. Она задумалась о его бабушке. Эта женщина потерялась. Когда ее вновь нашли, она сказала, что на нее напали животные, но эти животные, должно быть, были теми, кого она называла плоскоголовыми. Наверное, они нашли ее, как же иначе она смогла бы выжить? Но если они взяли ее к себе, кормили ее, то могли ожидать, что она будет жить с ними так, как их женщины. И тогда любой мужчина Клана мог бы осознать, что может воспользоваться ею для удовлетворения своих потребностей. Если она сопротивлялась, то ее могли заставить силой так же, как Бруд заставил ее. Сопротивление для женщины Клана было совершенно немыслимо. Она могла бы понять ее поведение.

Эйла попыталась представить, как женщина из племени Зеландонии восприняла бы подобную ситуацию. Зеландонии считали общение между мужчиной женщиной Даром Радости, ниспосланным Великой Земной Матерью, происходящим без всякого насилия, по обоюдному желанию участников. Несомненно, бабушка Брукевала могла подумать, что на нее напали. А что же еще можно подумать, если на тебя набрасывается тот, кого ты считаешь животным? Ее вынудили разделить Дар Радости с таким существом? Возможно, этого вполне достаточно, чтобы повредиться в уме? Вероятно, так и было. Женщины Зеландонии не привыкли подчиняться. Они независимы, так же независимы, как мужчины.

Задумавшись, Эйла даже перестала растирать охру. Должно быть, мужчина Клана действительно заставил бабушку Брукевала жить с ним, и она забеременела, и именно он способствовал тому, что в ней зародилась новая жизнь. А в результате родилась мать Брукевала. Она была болезненной, по словам Джондалара. Ридаг тоже болел. Может быть, есть что-то в таком смешении, что иногда приводит к появлению слабых потомков.

Хотя ее Дарк не выглядел болезненным и Экозар тоже. Шармунаи также были здоровыми на вид. Хотя многие из них походили на людей Клана. Возможно, болезненные умирали в детстве, как Ридаг, а выживали только сильные. Возможно, племя Шармунаи появилось в результате такого смешения, произошедшего в давние времена? Они не особенно расстраивались из-за такого смешения, возможно, потому, что уже привыкли к нему. Они выглядели как обычные люди, но явно имели некоторые характерные черты Клана.

Не потому ли муж Аттароа пытался подчинить себе женщин, пока она не убила его? В каком-то смысле мужчины Клана пренебрежительно относились к своим женщинам. Может, он просто научился этому, живя с ними? Но у Шармунаи было и много хорошего. Бодоа, их Шармуна, обнаружила, как можно превратить речную глину в камень на костре, а ее ученица была замечательной резчицей. И внешность Экозара действительно очень странная. Ланзадонии, как и Зеландонии, полагают, что именно из-за смешения духов он похож одновременно на людей двух видов, но на его мать набросился один из Других.

Эйла вновь принялась растирать охру. «Как нелепо, – подумала она, – что Брукевал ненавидит людей, благодаря которым он появился на свет. Именно мужчина, я уверена, побуждает женщину к зачатию ребенка. Для этого нужны оба пола. Неудивительно, что жизнь в Пещере Шармунаи заглохла, когда вождем стала Аттароа. Она не могла заставить смешаться духов женщин, чтобы дать начало новой жизни. Дети появлялись только у тех женщин, которые тайком навещали по ночам своих мужчин».

Эйла подумала о вынашиваемом ею ребенке. Это будет ребенок ее и Джондалара. Она была уверена, что они зачали его, когда спустились с ледника. Она не сделала тогда свой особый настой, который помогал ей не забеременеть во время их долгого Путешествия. Последний раз у нее были кровотечения незадолго до того, как они с Джондаларом подошли к леднику. Она порадовалась, что эта беременность проходит у нее довольно легко. Не так, как было, когда она вынашивала Дарка. Видимо, женщине труднее вынашивать и рожать детей смешанных видов. В этот раз она чувствовала себя прекрасно большую часть времени, но интересно, кто же у нее родится: девочка или мальчик? И кем на сей раз разродится Уинни?




Глава 37


Девятая Пещера построила убежище для лошадей под навесом в менее используемой южной части пещеры, поблизости от спуска к водопаду. Эйла спросила Джохаррана, можно ли им с Джондаларом построить что-то для защиты животных. Она представляла себе какое-то простенькое сооружение для защиты их от дождя и снега. Но Джохарран устроил по этому поводу общее собрание около Говорящего Камня, и люди решили сразу приняться за дело и построить для лошадей настоящее жилище с низкой каменной кладкой и стенными панелями, защищающими от ветра. Правда, там не было занавешенного входного проема и никакой изгороди, ограничивающей их свободу.

Прежде свобода лошадей никогда не ограничивалась. Сначала Уинни жила с Эйлой в пещере в ее долине, а потом обе лошади привыкли жить в лошадином очаге Львиного стойбища, который пристроили для них к общему длинному жилищу. И сейчас, когда Эйла привела Уинни и Удальца в эту постройку, покормила их там сеном и овсом, поставила для них воду, они, похоже, поняли, что это их дом. По крайней мере, они обычно возвращались туда, пользуясь более короткой дорогой от Реки. Они редко ходили по тропе от Лесной реки мимо многолюдной жилой площадки, разве что их вела там сама Эйла.

Покончив со строительством лошадиного дома, Эйла и Джондалар решили сделать деревянную посудину для воды, квадратный короб наподобие тех, которыми пользовались Шарамудои, и их занятие вызвало большой интерес. Они трудились над ним несколько дней, хотя у них было много помощников – а еще больше зрителей. Для начала нашли подходящее дерево, выбрали высокую и довольно толстую сосну. В густых окрестных лесах деревья обычно тянулись к солнцу и вырастали очень высокими.

Довольно трудно срубить толстое дерево кремневым топором. Рубка продвигалась медленно, поскольку удавалось отделять лишь тонкие щепки и стружки. В результате сваленный ствол выглядел так, будто его обгрыз бобр. Это дерево обрубили потом и с другого конца пред началом нижних ветвей. Верхняя часть ствола не пропадала понапрасну; резчики и оружейники уже не спускали глаз с этой ценной древесины, а все остатки пойдут на костер. Из этого же дерева начали делать кормушку для лошадей. Согласно обычаям Шарамудои, рядом со срубленным деревом посадили семена сосны, в благодарность Великой Матери. Зеландонии с большим почтением отнеслись к этому простому ритуалу.

На следующем этапе Зеландонии узнали, как разделить это бревно на доски с помощью клиньев и кувалды. Деревянные доски, получающиеся более толстыми в середине, можно было использовать не только в качестве полок, но и для изготовления многих предметов домашней обстановки. Прежде никому из Зеландонии не приходило в голову, что можно вырубать подобные короба. Сначала кремневыми резцами или стамесками выравнивали концы длинной доски. Потом эти тупые концы слегка подтесывали и проделывали поперек доски три неглубокие канавки на определенном расстоянии друг от друга. С помощью пара эту заготовку согнули по желобкам так, чтобы их края сошлись вместе, и заготовка приняла почти прямоугольную форму. В подтесанных концах кремневым сверлом проделали несколько отверстий. Потом заготовку отдраили мелкими камнями и гладко отполировали песком.

Для донной части выровняли и отполировали другой кусок доски нужного размера, и осторожно установили его в желобок, прорезанный вдоль всего нижнего края прямоугольной заготовки. Соединив эти две заготовки, закрепили сужающиеся концы четвертого угла, забив колышки в просверленные Отверстия, Поначалу такой короб немного протекал, но постепенно древесина разбухла, впитывая воду, и он становился водонепроницаемым. В такой кухонной посуде можно было держать любые жидкости или топленый жир и нагревать их, как обычно, с помощью раскаленных камней. А кроме того, они могли служить хорошими кормушками для лошадей. Судя по всему, Зеландонии вскоре понаделают много таких удобных коробов.




Мартона смотрела, как Эйла с раскрасневшимися щеками поднимается по тропе, воздух похолодал уже настолько, что изо рта у нее вырывались облачка пара. Она была обута в высокие мокасины на толстых подметках, в которые были заправлены теплые меховые штаны, а сверху ее защищала от холода меховая парка, подаренная матерью Матагана. Ее очевидная беременность подчеркивалась высоко завязанным поясом с подвешенными к нему ножнами и другими полезными вещами. Капюшон был отброшен назад, и ветер играл несколькими прядями, которые ему удалось вырвать из пучка волос, удобно уложенного на голове.

Она по-прежнему пользовалась заплечной сумкой Мамутои и сейчас опять чем-то набила ее. Эйла привыкла пользоваться рюкзаками, которые носили на одном плече, и обычно ходила с ними на прогулки. Зато на втором плече можно было нести охотничьи трофеи. В данном случае на втором плече висели три связанные за лапки куропатки, которые уравновешивались двумя крупными белыми зайцами.

Волк следовал за ней. Она обычно брала его с собой на охотничьи прогулки. Он не только вспугивал птиц и мелких животных, но и отыскивал подбитых белых птиц или зайцев, незаметных на снегу.

– Не представляю, как тебе это удается, Эйла, – сказала Мартона, встретив молодую женщину, забравшуюся на террасу. – В конце беременности я обычно чувствовала себя такой толстой и неуклюжей, Что даже подумать не могла о какой-то охоте, а ты все еще ходишь и почти всегда возвращаешься с добычей.

Эйла улыбнулась.

– Я тоже чувствую себя толстой и неуклюжей, но разве так уж трудно бросить палку или камень из пращи, и кроме того, ты даже не представляешь, как здорово помогает мне Волк. Но к сожалению, совсем скоро мне придется безвылазно сидеть дома.

Мартона с улыбкой посмотрела на зверя, идущего между ними. Конечно, она переживала за него, когда на него напали чужие волки, но ей даже нравилось его слегка повисшее ухо. А главное, теперь его было гораздо легче узнать, Дойдя до жилища Эйлы, она подождала, пока Эйла сгрузила добычу на известняковую плиту, которую обычно использовали для разных хозяйственных нужд, а порой и в качестве скамьи.

– Я никогда не умела так ловко охотиться на мелких животных, – сказала Мартона, – не считая, правда, силков или капканов. Но в былые времена мне очень нравилось участвовать в больших охотничьих походах. Это было так давно, что я, наверное, уже забыла, как надо охотиться, хотя раньше у меня был наметанный глаз и в следах я очень хорошо разбиралась. Но сейчас зрение у меня уже слабовато.

– Посмотри-ка, Мартона, что я еще нашла, – сказала Эйла, снимая свою заплечную сумку. – Яблоки! – Ей встретилась яблоня, уже сбросившая листья, но еще украшенная блестящими красными яблочками, ставшими теперь, после заморозков, менее кислыми и жесткими, и она набила ими свою заплечную сумку.

Женщины пошли вместе к лошадиному жилищу. Эйла не ожидала застать там лошадей в середине дня, но проверила, есть ли вода в их кормушке. Зимой, когда долго стояли морозы, она порой топила для них воду из снега, хотя дикие лошади прекрасно сами заботились о своем пропитании. Она положила несколько яблок в их деревянную кормушку.

Потом она прошла к краю террасы и посмотрела вниз на Реку, частично скрытую за прибрежными деревьями и кустами. Лошадей было не видно, но Эйла призывно свистнула, надеясь, что они не могли далеко уйти. Вскоре Уинни, а за ней и Удалец уже взбирались по крутой тропе. Когда лошади вышли на террасу, Волк и Уинни, как обычно, приветливо потерлись носами. Радостное ржание Удальца встретило игривое повизгивание Волка, и они также соприкоснулись носами.

Мартоне все еще с трудом верилось в то, как хорошо слушаются Эйлу эти животные. Она успела привыкнуть к Волку, который постоянно крутился среди людей и откликался на ее призывы. Но лошади выглядели более норовистыми, не такими дружелюбными и, казалось, менее прирученными, не считая их обращения с Эйлой и Джондаларом, они более походили на диких животных, на которых ей приходилось когда-то охотиться.

Поглаживая и почесывая их шкуры, молодая женщина издавала уже знакомые Мартоне слова и звуки. Она называла это про себя лошадиным языком Эйлы. Взяв в руки по яблоку, она угостила их, продолжая беседовать с ними на своем непонятном языке. Мартона попыталась осознать особенности такого общения. Она использует не только слова, но и жесты. Нечто подобное Эйла проделывала, когда демонстрировала им язык плоскоголовых.

– Ты уже отрастила большой живот, Уинни, – говорила Эйла, похлопывая кобылу по округлившемуся брюху. – Так же, как я. Вероятно, к весне надо ждать жеребенка, может быть, в середине весны, когда потеплеет. К тому времени у меня уже будет малыш.

Как бы мне хотелось прокатиться на тебе, но, наверное, уже нельзя. Зеландони говорит, что это может повредить ребенку. Я чувствую себя хорошо, но лучше не рисковать. А с тобой, Удалец, прогуляется Джондалар, когда вернется.

Вот каково было содержание ее разговора с лошадьми, хотя вряд ли она сама смогла бы перевести дословно выражения изобретенного ею языка, включавшего в себя жесты и словечки Клана. Это было не важно. Лошади понимали этот любящий голос, ласковые прикосновения, определенные звуки и жесты.




Зима нагрянула неожиданно. Ближе к вечеру в воздухе закружились легкие белые снежинки. Постепенно они стали большими и пушистыми, и вечером метель уже разыгралась вовсю. Вся Пещера облегченно вздохнула, когда незадолго до темноты ушедшие утром охотники вернулись с пустыми руками, но зато целые и невредимые.

– Джохарран решил вернуться, когда мы увидели, как мамонты спешно уходят на север, – сказал Джондалар, приветствуя Эйлу. – Ты слышала поговорку: «Побыстрей домой спеши, коли мамонт на север бежит»? Обычно это означает приближение снегопада, и они со всех ног устремляются на север, где холоднее, но суше, и снег не так уж глубок. Они могут застрять в глубоких мокрых сугробах. Джохарран решил не рисковать, но грозовые облака набежали так быстро, что даже мамонтов захватили врасплох. И мы еще не успели толком осознать, что ветер резко поменялся на северный, и повалил такой густой снег, что мы с трудом видели друг друга. Мы, шли, проваливаясь по колено, и нам пришлось даже в конце пути встать на снегоступы.

Метель продолжалась всю ночь, следующий день и следующую ночь. Сквозь непроглядный снежный занавес не видно было даже другого берега Реки. Порой порывы ветра швыряли снег на скалу, образуя вихревые снежные воронки. А в затишье снежинки падали тяжело и прямо, в каком-то монотонном усыпляющем полете.

Эйла порадовалась, что этот скальный навес надежно защищает лошадей, хотя в первый вечер снегопада волновалась, раздумывая, смогут ли подняться в укрытие до того, как снег станет слишком глубоким. Ее беспокоило, что лошади найдут какое-то другое укрытие, и она не сможет найти их в занесенных снегами просторах.

Подходя утром к конюшне, Эйла облегченно вздохнула, услышав конское ржание, и успокоилась, обнаружив там обеих лошадей.

Они не привыкли к таким обильным и долгим снегопадам и поэтому тоже немного нервничали. Чтобы успокоить их, Эйла, как обычно, почистила им шкуры ворсянкой.

Занимаясь со своими питомцами, она подумала, как же обходятся дикие лошади. Может, они уходят в более холодные и сухие северо-восточные районы, где не выпадает таких глубоких снегов, скрывающих от них сухие травы, которыми лошади кормятся в зимнее время?

Хорошо, что, помимо запасов зерна, они заготовили и много сена для лошадей. Это была идея Джондалара. Он ведь знал, какие здесь могут быть глубокие снега. Теперь Эйла задумалась, достаточно ли они запасли корма. К холоду-то лошади привычны, об этом можно не волноваться. Их шкуры стали густыми и толстыми как благодаря пушистому подшерстку, так и мохнатому внешнему слою, защищающему их приземистые крепкие тела, но хватит ли им на зиму запасов травы?

Зимние сезоны на земле, где жило племя Джондалара, бывали холодными, но не сухими, а очень снежными. Она не видела так много снега со времен жизни в Клане и уже успела привыкнуть к удаленным от моря, сухим и морозным лессовым степям, где находилась ее долина и жило племя Охотников на Мамонтов. Но здесь, в так называемых континентальных степях, ощущалось влияние Великого Западного Океана. Более влажные и снежные зимы напоминали климат тех мест, где она выросла, того гористого полуострова, вдающегося в далекое восточное море.

На открытой террасе образовался сплошной и мощный снежный барьер, который поблескивал вечерами в золотистых отблесках горевших под навесом костров. Теперь Эйла поняла, зачем к зимним мусорным траншеям устроили специальный проход, защищенный шкурами, надежно закрепленными на поперечных перекрытиях и толстых опорах.

На второе утро после начала снегопада Эйла проснулась и увидела улыбающегося Джондалара, который стоял рядом с лежанкой и слегка тормошил ее за плечо. Его лицо разрумянилось от мороза, а на меховой парке еще поблескивали белые снежинки. Он протянул ей чашку горячего чая.

– Давай-ка, соня, просыпайся. Помнится, когда-то ты вставала гораздо раньше меня. Я уже разогрел остатки вчерашней еды. Метель закончилась. Можно будет одеться потеплее и пойти прогуляться, – сказал он. – Может, тебе стоит надеть то нижнее белье, что ты получила от Мароны и ее приятельниц.

– Ты уже выходил из дома? – спросила она, присаживаясь на постели и делая глоток горячего чая. – Кажется, мне действительно стало необходимо больше спать последнее время. – Вооружившись терпением, Джондалар подождал, пока она умылась, немного перекусила и начала одеваться. – Джондалар, эти штаны уже не сходятся на моем животе. А безрукавка, наверное, вообще не налезет. Ты уверен, что мне нужно так утеплиться? Мне не хочется растянуть этот наряд.

– Главное, надень штаны. Не важно, если они не полностью сойдутся. Лишь бы держались. Ведь сверху ты наденешь еще теплые штаны. И вот твои мокасины. А где парка? – спросил Джондалар.

Когда они выходили из-под навеса, Эйла увидела сияющее голубое небо и ослепительный солнечный свет, заливающий всю террасу. Кое-кто, видно, уже давно не спал. Тропу, ведущую в Лесную долину, уже расчистили от снежного завала и посыпали мелкими обломками известняка, принесенными из-под навеса, чтобы было не так скользко. Ограничивающие тропу снежные стены доходили примерно до уровня груди, но когда Эйла окинула взглядом окрестности, у нее перехватило дыхание.

Все изменилось. Блестящее снежное покрывало смягчило очертания этой холмистой местности, а небо казалось таким удивительно синим на фоне ослепительно сверкающего снега, что у Эйлы заслезились глаза. Воздух изрядно промерз; снег хрустел под ногами, а изо рта валил пар. На лугу за Рекой она заметила группу людей.

– Осторожнее спускайся по этой тропе. Там может быть скользко. Держи меня за руку, – сказал Джондалар. Спустившись, они перешли через узкую замерзшую речку. Увидевшие их приближение люди приветливо помахали им руками и пошли навстречу.

– Я уж решила, что ты проспишь целый день, Эйла, – сказала Фолара. – Мы приходим на этот луг каждый год, но сегодня разгребали снег почти все утро, чтобы пробраться сюда. Я спросила Джондалара, сможет ли он привести тебя, но он сказал, наверное, для тебя это уже далековато. Когда снег немного осядет и уплотнится, мы приделаем к саням сиденье и будем по очереди возить тебя. Обычно мы притаскиваем на санях запасы топлива или мяса из хранилищ. Но когда они свободны, мы пользуемся ими как хотим, – оживленно поведала раскрасневшаяся от мороза девушка.

– Не тараторь, Фолара, успокойся, – сказал Джондалар.

Снег был очень глубоким, и, пытаясь пройти по нему, Эйла потеряла равновесие и ухватилась за Джондалара. В итоге они оба упали и, осыпанные снежной пылью, так смеялись, что не могли встать. Глядя на них, Фолара тоже расхохоталась.

– Да не стой ты, как столб, – крикнул ей Джондалар. – Лучше иди и помоги мне поднять Эйлу. – Вдвоем им удалось вновь поставить ее на ноги.

Круглый белый комок пролетел по воздуху и ударил Джондалара по плечу. Осмотревшись и заметив смеющегося Матагана, Джондалар схватил пригоршню снега и двумя руками слепил снежок. Он бросил его в юношу, который теперь числился у него в подмастерьях. Матаган, несмотря на легкую хромоту, быстро отбежал назад, и снежок упал, не долетев до него.

– Ладно, я думаю на сегодня достаточно, – сказал Джондалар.

Эйла спрятала за спиной заготовленный снежок и, когда Джондалар приблизился, бросила его. Попавший ему в грудь комок разлетелся, запорошив его лицо снежной пылью.

– Ага, значит, тебе хочется поиграть, – сказал он, набирая пригоршню снега и пытаясь засунуть ее за шиворот ее парки. Она отчаянно изворачивалась, и вскоре оба они уже опять барахтались в снегу, смеясь и пытаясь охладить снежками игровой пыл друг друга. Наконец, остановившись передохнуть, они сели и обнаружили, что оба облеплены мокрым снегом с ног до головы.

Вернувшись к берегу замерзшей речки, они перешли ее и, поднявшись на террасу, направились к своему дому. Когда они проходили мимо дома Мартоны, она заметила их.

– Интересно, о чем ты думал, Джондалар, когда вывалял Эйлу в снегу в ее положении? – озабоченно сказала его мать. – А если бы от твоих игр у нее начались преждевременные роды?

Джондалар с огорченным недоумением смотрел на мать. Он не подумал об этом.

– Все в порядке, Мартона, – успокоила ее Эйла. – Снег был рыхлым, и я совсем не ушиблась, в общем, мы не перестарались. Я впервые поняла, как здорово играть в снежки! – Ее глаза еще возбужденно сверкали. – Джондалар помогал мне при спуске и подъеме, и я чувствую себя прекрасно.

– Но мать права, Эйла, – сказал Джондалар, полный искреннего раскаяния. – Тебе вряд ли полезны сейчас подобные игры. Я как-то не подумал. Надо быть более внимательным. Ведь ты скоро станешь матерью.

С этих пор Джондалар стал так опекать Эйлу, что ей показалось, будто ее посадили в заключение. Он не хотел даже, чтобы она выходила из-под навеса или спускалась по тропинке. Иногда, стоя на террасе, она с легкой завистью смотрела вниз на реку, но ее большой живот уже не позволял ей видеть собственных ног, и вдруг она осознала, что ей приходится теперь ходить, отклоняясь назад для сохранения равновесия. Поэтому она чувствовала себя в полной безопасности лишь под навесом Девятой Пещеры и сама не стремилась к прогулкам по скользким ледяным склонам.

Ей нравилось проводить время с друзьями у костра, весело потрескивающего в очаге, или трудиться на рабочей площадке под надежной защитой навеса, старательно изготавливая одежки для будущего ребенка. Она остро чувствовала, как он растет внутри ее живота. Ее внимание в основном сосредоточилось на собственных внутренних ощущениях, конечно, ее интересовало не только это, но круг ее интересов сейчас стал значительно меньше.

Каждый день она навещала лошадей, ухаживала за ними, проверяла наличие корма и воды. Они тоже стали менее активными, хотя спускались к замерзшей Реке и переходили на луга другого берега. Не отличаясь ловкостью оленей, лошади все-таки раскапывали снег и находили себе корм, их пищеварительная система привыкла к грубой пище: замерзшим желтоватым стеблям сухой травы, коре берез и других тонкокожих деревьев и молодым побегам кустарников. Но под снежным покрывалом, рядом с совсем сухими на вид травами, они зачастую находили корневые стебли и зародыши новой жизни, дожидающиеся первых признаков тепла, чтобы двинуться в рост. Лошади умудрялись найти достаточно корма для наполнения животов, но зерна и травы, запасенные Эйлой, обеспечивали им здоровую жизнь.

Прогулки Волка были более длительными. Зимний сезон, такой тяжелый для тех, кто употреблял растительную пищу, бывал зачастую благотворным для плотоядных. Он убегал довольно далеко от пещеры и порой пропадал целыми днями, но к вечеру обязательно возвращался и спал на подстилке из старой одежды Эйлы. Она передвинула его спальное место поближе к их лежанке и вечерами тревожилась, пока он не возвращался, что порой случалось очень поздно. А иногда он вовсе никуда не уходил, а оставался рядом с Эйлой, отдыхая или, к его огромному удовольствию, играя с детьми.

Обитатели Пещеры в период относительно пассивных зимних месяцев все свободное время посвящали любимым занятиям, совершенствовались в ремеслах или изготавливали личные вещи. Порой небольшие отряды отправлялись на охоту, в основном на поиски северных оленей, поскольку даже в костях этих привычных к морозам животных сохранялись зимой большие запасы жира, хотя в подземных хранилищах и пещерных кладовых имелось более чем достаточное количество мяса, овощей и топлива для поддержания тепла в домах, освещения и приготовления пищи. В течение года все также запасали на зиму материалы, необходимые для той или иной затеи. И теперь люди занимались выделкой и окраской шкур, придавая им блеск или водостойкость, а потом шили из них одежды и украшали вышивкой и бусами. Выделывались пояса, и обувь, а застежки зачастую украшались резными костяными деталями.

Эйла очень увлеклась прядением и ткачеством. Она внимательно смотрела за этими процессами и слушала объяснения Мартоны. Весной обычно заготавливали шерсть животных, собирая ее с кустов или земли, и укладывали ее на хранение до будущей зимы. Качество шерсти было разным: из шерсти муфлона, длиннорогого барана и горного козла изготавливали войлок; широкое применение находил мягкий и теплый подшерсток, каждую осень выраставший под лохматыми верхними волосами нескольких видов животных, включая мамонтов, носорогов и овцебыков. Длинную и более грубую шерсть животных добывали в основном за счет охоты, также в дело шли и длинные лошадиные хвосты. Кроме того, для изготовления материалов использовали разные растительные волокна. Из них скручивались разной толщины веревки и тонкие нити, которые при желании окрашивали в разные цвета, а затем из них ткали полотнища для одежды или плели циновки, маты и даже подвесные полотнища для дополнительной защиты от сквозняков и холодных скальных стен.

Из дерева вырезали миски и чаши разнообразной формы, полировали их, раскрашивали и украшали резными орнаментами. Плели корзины самых разных форм и размеров. Из бивней мамонтов, зубов животных, ракушек и особых камней изготавливали украшения. Пополнялись запасы костяных блюд и тарелок, роговых рукояток для ножей, наконечников копий, игл для шитья и многих других орудий, приспособлений и декоративных вещиц. Особенно тщательно вырезали фигурки животных, которые иногда входили в состав других изделий художественной резьбы, к примеру, изготовленных из дерева или кости, бивня или камня. Также вырезались женские фигурки донии. Даже сводчатые стены пещеры порой покрывались резными и раскрашенными изображениями.

Кроме того, зимой можно было совершенствовать различные дарования и музыкальное искусство. Изготавливались новые инструменты, глуховато звучащие барабаны, звонкие трещотки и мелодичные флейты. Люди разучивали пляски, пели песни и рассказывали истории. Некоторым очень нравилось участвовать в спортивных состязаниях по борьбе или метанию копий, и многие увлекались разнообразными азартными играми, зачастую заключая пари на исход игры.

Подростков обучали необходимым основам ремесел, и всегда находились мастера, готовые взять учеников, проявивших склонность к какой-то деятельности. К мастерским, расположенным за водопадом, вела хорошо утоптанная тропа, и многие ремесленники из других Пещер, приходившие пообщаться со своими коллегами или усовершенствоваться в мастерстве, обычно гостили по несколько дней в Девятой Пещере.

Зеландони обучала желающих счетным словам, рассказывала предания и легенды племени, хотя у нее редко находилось свободное время. Ей приходилось лечить простуды, головную или зубную боль, у некоторых болели уши или обострялись ревматические и артритные болезни; случались также и более тяжелые заболевания. Некоторые люди умирали, и их тела уносили в специальные пещеры, где они хранились до весны, поскольку снега и морозы не позволяли пока захоронить их на священных кладбищах. Порой, хотя редко, их так и оставляли там.

Но появлялись на свет и новорожденные. Миновало зимнее солнцестояние. Зеландони объяснила Эйле, что эти несколько дней солнце ниже всего поднимается над горизонтом, но отныне постепенно начнет подниматься все выше и световой день будет неуклонно увеличиваться. По этому поводу обычно проводился особый ритуал, устраивался большой веселый праздник и пиршество, знаменующие начало прибавления света.

Отныне солнце постепенно будет забираться все выше над горизонтом до самого летнего солнцестояния. А между этими двумя событиями еще отмечают весеннее равноденствие, или начало весны, а на убывающем периоде – осеннее равноденствие, или начало осени. Зеландони показала Эйле приметные точки на горизонте, в которых солнце будет всходить в дни равноденствий. Она научила ее также новым счетным словам и их употреблению, делая зарубки на плоской поверхности рога, и молодая женщина старательно запоминала все эти сведения. Ей нравилось такое обучение.

В разгар зимы, самое морозное, ветреное и суровое время года, снежные игры уже не казались очень привлекательными. Даже короткие вылазки за замороженным мясом или топливом становились тяжелым испытанием. Пирамиды камней, наваленные на тайники с запасами и ледяные погреба, так смерзлись, что их с трудом удавалось разбирать. Овощи, фрукты и другие плоды земли уже давно перенесли под навес и уложили в вымощенные плитами ямы в глубине пещеры, но вокруг них приходилось ставить множество капканов и ловушек и постоянно следить, чтобы туда не проникали мелкие животные. Маленькие грызуны, в частности, очень хорошо набирали жирок за счет плодов, старательно запасенных людьми, и всегда умудрялись найти лазейки в их кладовые.

Дети порой развлекались, бросая камешки в этих шустрых мелких тварей. Взрослые поощряли такие игры. Метко брошенный камешек мог и убить наглого воришку. В данном случае дети не только продолжали борьбу с прожорливыми вредителями, но и развивали меткость, которая им понадобится, чтобы стать умелыми охотниками, и некоторые подростки достигали больших успехов. Эйла применяла для тех же целей пращу и быстро научила ребятишек пользоваться ее любимым оружием. Волк также вносил ценный вклад в уменьшение поголовья грызунов.

Наружные погреба вроде бы не посещались такими вредителями, и овощи старались хранить в них как можно дольше. Но сильные морозы угрожали испортить их качество, поэтому приходилось переносить запасы в пещеру. Большинство замороженных овощей можно было использовать уже только для супов или запекания, как и большинство сушеных припасов.




Последние несколько дней Эйла ощущала странный прилив сил. Но живот все больше мешал ей, и, чувствуя себя совсем неуклюжей, она порой сильно раздражалась и даже плакала, что тревожило Джондалара. Шустрый ребенок порой будил ее по ночам, а однажды днем, сев, как обычно, на циновку со скрещенными ногами, она вдруг поняла, что уже не может легко, как раньше, подняться из такого положения. По мере приближения родов ее страх перед ними увеличился, хотя еще недавно она так хотела иметь этого ребенка, что не могла дождаться, когда он родится.

Зеландони сразу поняла, что близится время родов. Она сказала Эйле:

– Велика мудрость Земной Матери, Она специально делает беспокойными последние дни беременности, чтобы женщины сумели преодолеть страх перед родами и стойко выдержать их.

Эйла закончила изготовление всех детских вещей и еще раз разложила все аккуратно по полочкам, прибрала в доме и как раз решила приготовить вкусный обед для Джондалара, когда он зашел проведать ее. Она попросила его принести из ближайшей кладовой необходимые ей овощи и кусок мяса. Когда он вернулся из кладовой, она сидела, не двигаясь, со смешанным выражением радости и страха на лице.

– Что случилось, Эйла? – спросил он, сразу бросая корзину с овощами.

– По-моему, наш ребенок собирается появиться на свет, – сказала она.

– Прямо сейчас? Эйла, тебе бы лучше прилечь. Я сбегаю за Зеландони. А может быть, позову еще и маму. Полежи спокойно, пока не придет Зеландони, – сказал Джондалар, сильно разволновавшись.

– Нет, Джондалар, не прямо сейчас. Успокойся. У нас еще есть немного времени. Думаю, надо сначала убедиться в сроках, прежде чем звать Зеландони, – сказала она, подняла корзину и направилась в кухню, чтобы выложить овощи.

– Давай-ка лучше я займусь этим. Может, ты все-таки полежишь? Ты уверена, что мне не надо пока идти за Зеландони?

– Джондалар, ты ведь уже не раз видел, как рождаются дети. Почему же ты так нервничаешь?

– Кто говорит, что я нервничаю? – сказал он, пытаясь выглядеть спокойным. Она опять положила руку на живот. – Эйла, может, я все же приведу Зеландони? – На лбу его появились глубокие озабоченные морщинки.

– Хорошо, Джондалар. Ты можешь пригласить ее, но только обязательно передай ей, что у меня пока только первые схватки и она может не торопиться.

Джондалар вылетел из дома. Вскоре он вернулся, едва ли не таща Зеландони за собой.

– Джондалар, ну я же сказала тебе, что нет нужды торопиться, – укорила его Эйла и взглянула на жрицу. – Извини его торопливость. У меня совсем недавно начались схватки.

– По-моему, Джондалар, сейчас тебе лучше навестить Джохаррана и заодно передать Пролеве, что позже мне может понадобиться ее помощь, – заметила Зеландони. – А я сейчас свободна и могу составить тебе компанию, Эйла. У тебя, случайно, нет чайку?

– Скоро будет готов, – сказала Эйла. – Я думаю, что Зеландони права, Джондалар. Почему бы тебе не зайти в гости к Джохаррану?

– А по пути можешь заглянуть к Мартоне, но только не надо торопить ее и тащить сюда, – сказала Зеландони. Джондалар выбежал из дома. – Он оставался с матерью, пока она рожала Фолару, и выглядел совершенно спокойным. Однако совсем другое дело, когда рожает жена.

Эйла вновь остановилась, дождалась окончания очередной схватки и заварила чай. Зеландони следила за ней, прикинув, как долго длилась эта схватка. Потом она опустилась на высокий табурет, который Эйла сделала специально для Зеландони, зная, что ей неудобно сидеть на циновках или низких подушках. Эйла и сама с недавних пор стала присаживаться на него.

Они выпили чаю и немного поболтали до того, как Эйла почувствовала очередные схватки. Зеландони предложила ей лечь, чтобы она могла осмотреть ее. Эйла послушно легла на лежанку. Подождав следующей схватки, жрица ощупала живот Эйлы.

– Ждать осталось не так уж долго, – сказала целительница.

Эйла встала и сначала хотела присесть на подушки, но передумала и отправилась на кухню за чаем. Однако схватки вновь остановили ее, и она решила лучше опять прилечь. Похоже, все произойдет быстрее, чем она ожидала.

Зеландони вновь более тщательно осмотрела ее, потом проницательно взглянула на молодую женщину.

– Ты ведь уже не первый раз рожаешь, не так ли?

Подождав, пока кончится боль, она ответила:

– Да, не первый. У меня был сын, – тихо сказала она.

Зеландони с удивлением подумала, почему он не с ней. Неужели умер? Если она родила мертвого ребенка или младенец умер вскоре после родов, то об этом лучше знать заранее.

– Что с ним случилось? – спросила она.

– Мне пришлось оставить его. Он живет в семье моей сводной сестры, Убы. Он остался в Клане, по крайней мере я надеюсь, что он жив и здоров.

– И у тебя тогда были трудные роды?

– Да. Я едва не умерла, рожая его, – вяло и подавленно сказала Эйла, пытаясь не выдать своих чувств, но жрица заметила страх в ее взгляде.

– Сколько же ему сейчас лет, Эйла? Или лучше скажи, сколько было тебе, когда ты родила его? – поинтересовалась Зеландони.

– По-моему, мне тогда едва исполнилось двенадцать лет, – сказала Эйла, чувствуя начало очередной родовой схватки. Они становились все чаще. – А сейчас мне уже девятнадцать, двадцать будет к лету. Я уже стара, чтобы рожать детей?

– Нет, не стара, но ты была слишком молода, когда рожала первого. Неудивительно, что роды были такими трудными. Ты говоришь, что тебе пришлось оставить его в Клане. – Она помедлила, обдумывая, как лучше задать следующий вопрос. – Твой сын, он оказался ребенком смешанных духов? – спросила наконец Зеландони.

Эйла молчала. Она встретила внимательный и прямой взгляд Зеландони и вдруг скорчилась от сильной схватки.

– Да, – переждав боль, сказала она, настороженно глянув на жрицу.

– Я думаю, это еще больше осложнило твои роды. Насколько я понимаю, рождение детей смешанных духов очень трудно дается нашим женщинам. Вероятно, из-за больших голов младенцев. Обычно у них еще несколько иная форма. Их тяжелее рожать, – заметила Зеландони. – Но с этим ребенком, Эйла, тебе не придется долго мучиться. Все идет хорошо, ты понимаешь.

Жрица заметила, как роженица напряглась во время последней схватки. «Напряжение может только осложнить, все, – подумала она, – но я боюсь, что у нее слишком живы воспоминания от первых родов. Скорее бы пришла Мартона. По-моему, как раз сейчас она нуждается в постоянном внимании, а мне необходимо приготовить ей расслабляющий настой. Может, беседа немного развеет ее страхи».

– Не хочешь рассказать мне немного о своем сыне?

– Сначала они решили, что он урод, что он будет обузой для Клана, – начала Эйла. – Он не мог даже самостоятельно держать головку, но потом вырос сильным и здоровым. Все полюбили его. Грод даже сделал для него маленькое копье. И он очень быстро бегал с самого детства.

Эйла улыбалась сквозь слезы, вспоминая сына, и это вдруг многое объяснило жрице. Она осознала, что Эйла очень любила этого ребенка и так гордилась им, что для нее не имело значения, какие духи смешались для его зачатия. Сначала, узнав, что она оставила его сводной сестре, Зеландони подумала, что, возможно, она испытала облегчение, найдя для него приемную мать.

Некоторые люди еще помнили бабушку Брукевала. Большинство понимали, что рожденная ею дочь была ребенком смешанных духов, хотя об этом никогда не упоминали открыто. Никто, по правде говоря, не хотел удочерять ее после смерти матери, да и Брукевала ожидала такая же участь. Он был похож на свою мать, и в нем тоже угадывались черты плоскоголовых, Зеландони отлично видела их, но никогда не сказала бы об этом прямо, особенно ему.

Возможно ли, что Эйла стала восприимчивой к духам плоскоголовых, поскольку они воспитали ее? Может, и этот ребенок родится таким же? И что тогда делать? Самым разумным, конечно, было бы тихо закончить его жизнь, не дав ей начаться… Это довольно легко сделать, и никто даже не узнает, родился ли ребенок живым. Так можно было бы избавить всех от страданий, даже самого ребенка. Стыда не оберешься, если в Пещере появится очередной нежеланный и нелюбимый ребенок, подобный Брукевалу или его матери.

«Но если Эйла любила своего первого ребенка, – размышляла жрица, – то разве не будет она так же любить и второго? Просто удивительно, как хорошо она относится к Экозару. Мне даже показалось, что она испытывает к нему искреннюю симпатию, и он спокойно и хорошо относится к ней. Может, все будет в порядке? Важно еще, как поведет себя Джондалар».

– Джондалар сообщил мне, что у тебя начались роды, – сказала Мартона, войдя в дом. – Он старательно бубнил, что это только начало и я могу не спешить, но сам едва не вытолкал меня из дома, чтобы я поскорее ушла к вам.

– Ты подоспела как раз вовремя, Мартона. Мне нужно приготовить кое-что для нее, – сказала Зеландони.

– Чтобы ускорить роды? – спросила Мартона. – Первые роды обычно бывают затяжными. – Она ободряюще улыбнулась Эйле.

– Нет, – сказала Зеландони и задумчиво помолчала, прежде чем продолжить. – Просто ей необходимо немного успокоиться. Все идет вполне нормально, даже немного быстрее, чем я думала, но она очень напряжена и, видимо, боится родов.

Эйла заметила, что Зеландони не стала оспаривать слова Мартоны по поводу первых родов. Она давно поняла, что Зеландони многое знает и хранит много разных секретов. Возможно, даже лучше, чтобы только Зеландони знала о том, что у нее есть сын. Надо будет поговорить с ней об этом позже.

У входа раздался тихий стук, но Пролева вошла, не дожидаясь приглашения.

– Джондалар сказал, что Эйла рожает. Могу я чем-то помочь? – спросила она. На груди у нее были завязаны концы одеяльца, в котором у нее за спиной тихо посапывал новорожденный младенец.

– Да, можешь, – сказала Зеландони. Она временно присвоила себе право разрешать доступ в этот дом, и Эйла была благодарна ей за это. Приближалась очередная схватка, и ей меньше всего хотелось сейчас думать о том, кому следует быть рядом с ней. Целительница заметила, что напряжение Эйлы усиливается одновременно с болью. Было очевидно также, что она сдерживает стоны. – Ты можешь посидеть с Эйлой, пока Мартона вскипятит воду. А мне нужно принести несколько специальных трав.

Зеландони быстро вышла. Несмотря на внушительные размеры, она бывала очень проворной в случае необходимости. Выйдя из дома, Зеландони заметила Фолару.

– Можно мне войти туда, Зеландони? Я хотела бы помочь, если смогу, – сказала она.

Жрица задумалась лишь на мгновение.

– Да, заходи. И помоги Пролеве успокоить ее, – велела она, быстро удаляясь в сторону своего дома.

Когда она вернулась, Эйла беспорядочно металась по лежанке, стараясь перетерпеть очередную судорожную схватку, но по-прежнему не издавала ни звука.

Мартона и Пролева с двух сторон держали ее за руки, тревожно поглядывая на роженицу. Озабоченная Фолара добавила раскалившийся камень в уже почти закипевшую воду. Сейчас она была очень похожа на свою мать. Страх в глазах Эйлы заметно уменьшился при виде целительницы.

Она подошла к роженице.

– Все будет хорошо, Эйла. Ты все делаешь прекрасно, тебе нужно просто немного расслабиться. Я сейчас приготовлю тебе настой, и он поможет тебе успокоиться, – сказала Зеландони.

– Какой настой? – спросила она, когда боль отступила.

Зеландони внимательно глянула на нее. Она явно спросила не от страха, а из интереса. Похоже, именно так можно на время развеять ее тревоги.

– В основном из ивовой коры и листьев малинника, – сказала она, быстро глянув, не закипела ли вода. – И еще добавлю туда немного липового цвета и щепотку дурмана.

Эйла понимающе кивнула.

– Кора ивы слегка ослабит боль, а малинник отлично успокаивает во время родов, липовый цвет сделает настой послаще, а дурман… наверное, это листья того вонючего растения – оно помогает снять боль и усыпляет, но может помешать схваткам. Хотя щепотка, возможно, даже поможет.

– Именно так я и думала, – согласилась жрица.

Быстро пройдя в кухонный очаг, чтобы положить травы и кору ивы в приготовленный Фоларой кипяток, Зеландони отметила, что правильно сделала, рассказав Эйле о том, какое снадобье приготовит для нее; теперь она, возможно, спокойно выпьет это лекарство, и вообще было бы глупо пытаться скрыть что-то от нее. Пока целебный напиток настаивался, Эйла выдержала еще несколько схваток. И когда жрица принесла ей чашку, Эйла уже была вполне готова принять его, но все-таки приподнялась и сначала попробовала снадобье, сосредоточенно закрыв глаза. Потом кивнула и выпила его.

– Больше малинника, чем коры, и как раз достаточно липового цвета, чтобы уменьшить горечь… дурмана, – сказала Эйла, откидываясь на спину в ожидании очередного приступа.

В первый момент у Зеландони возникло желание иронически усмехнуться, сказав: «Надо же, неужели ты одобрила мою рецептуру?» – но она тут же опомнилась, удивившись, как ей вообще могли прийти в голову подобные мысли. Эта опытная целительница не привыкла, чтобы люди пробовали и обсуждали ее снадобья, но разве сама она не поступила бы так же? Зеландони поняла, что Эйла вовсе не собиралась оценивать ее знания, а проверяла сама себя. Жрица мысленно улыбнулась, осознав, что у них с Эйлой одинаковые привычки. Эйла привыкла сама пробовать все свои лекарства, спокойно проверяя свою собственную реакцию, быстроту и силу воздействия ее снадобий. К тому же, как и предположила Зеландони, это отвлекло ее от собственного страха и помогло успокоиться.

Все терпеливо ждали, тихо переговариваясь. Роды, кажется, теперь пошли легче для этой молодой женщины. Зеландони не знала, помог ли тому ее настой или уменьшение напряжения и страха, вероятно, и то и другое, но роженица уже не металась. Вместо этого Эйла сосредоточилась на собственных ощущениях, мысленно сравнивая ее нынешнее состояние с предыдущими родами, и поняла, что на сей раз все проходит легче. Пока ее состояние меняется так же, как у других женщин, за родами которых ей приходилось наблюдать. Она помогала Пролеве во время родов и сейчас с улыбкой взглянула на молодую женщину, присевшую покормить свою малютку.

– Мартона, ты нашла родильное покрывало? По-моему, оно скоро понадобится, – сказала Зеландони.

– Уже? Я не думала, что все пройдет так быстро, особенно, судя по тем болям, что она испытывала вначале, – сказала Пролева, укладывая младенца спать обратно в одеяльце.

– Но сейчас ей, видимо, удалось приспособиться к ним, – сказала Мартона. – Пожалуй, я принесу покрывало. Оно там, где ты показывала мне раньше, Эйла?

– Да, – кратко ответила она, чувствуя приближение очередных мышечных сокращений, всеобъемлющей судороги. Когда она закончилась, Зеландони велела Пролеве и Фоларе расстелить на полу кожаное родильное покрывало, украшенное ритуальными узорами и знаками, а потом поманила к себе Мартону.

– Пора помочь ей, – тихо шепнула она ей и потом громко добавила, обращаясь к Эйле: – Тебе нужно подготовиться и позволить Великой Земной Матери помочь твоему ребенку появиться на свет. Можешь ты приподняться?

– Да, – сказала она, с трудом переводя дух. Она старательно тужилась с каждым новым приступом боли и вновь испытала такую потребность, но попыталась сдержать ненадолго свое желание. – Я думаю, да.

Женщины помогли Эйле подняться на ноги и подвели ее к родильному покрывалу. Пролева показала ей, какое положение нужно принять, и они с Фоларой, с двух сторон поддерживая ее, помогли ей опуститься на покрывало. Мартона стояла перед Эйлой, ободряюще улыбаясь. Зеландони пристроилась сзади и, сцепив свои руки перед животом роженицы, прижала ее к своей могучей груди.

Эйла почувствовала уверенное спокойствие и добросердечность этой величественной женщины; она невольно пробуждала желание опереться на нее. От нее исходила сила самой Матери, всех матерей, соединенная в одной груди, теплой, как грудь самой Земли. Но ей было присуще еще нечто особенное. Огромная мощь, скрытая под этой обширной плотью. Эйла испытала уверенность в том, что этой женщине доступны все чувства Великой Земной Матери, от нежной теплоты летнего дня до ярости бушующей метели. В случае необходимости она могла быть сокрушительной, как разбушевавшийся шторм, или уютной и нежной, как мягкая туманная дымка.

– Сейчас, когда вновь ты почувствуешь приступ боли, тебе нужно постараться вытолкнуть ребенка, – сказала Зеландони.

Женщины держали ее за руки с двух сторон.

– Я чувствую, что сейчас опять начнется, – сказала Эйла.

– Тогда тужься! – велела Зеландони.

Эйла сделала глубокий вдох и изо всех сил начала тужиться. Она чувствовала, как жрица помогает ей, подталкивая ребенка вниз. Поток теплой воды хлынул на покрывало.

– Отлично. Я ждала этого, – сказала Зеландони.

– Надо же, как поздно у нее отошли воды, – сказала Пролева. – Мои, видимо, отошли слишком рано, я рожала ребенка почти всухую. А так легче. Вот она, вижу, уже идет.

– Давай, Эйла, тужься еще, – сказала Зеландони.

Эйла вновь напрягла все силы и почувствовала движение.

– Да, вот она, головка, – сказала Мартона. – Я готова принять ребенка. – Она опустилась на колени рядом с Эйлой перед очередными потугами. Эйла глубоко вздохнула и еще раз потужилась. – Вот он выходит! – воскликнула Мартона.

Эйла почувствовала, как вышла головка. Дальше дело пошло легче. Когда ребенок появился, Мартона ловко подхватила его.

Посмотрев вниз, Эйла увидела мокрого младенца на руках Мартоны и улыбнулась. Лицо Зеландони тоже озарилось улыбкой.

– Последний разок напрягись, Эйла, чтобы вышел послед, – велела Зеландони, вновь помогая ей. После очередной потуги она увидела, как на покрывало выпала окровавленная плацента.

Зеландони отпустила ее и, выйдя вперед, взглянула на новоявленную мать. Пролева и Фолара поддерживали Эйлу, пока Зеландони принимала новорожденного, разглядывала и похлопывала его по крошечной попке. Послышались тихие чихающие звуки. Зеландони хлопнула его по пяткам, и младенец откликнулся испуганным вдохом и чуть позже уже смелее втянул животворный воздух в свои маленькие легкие. Его тихий голос в первый момент напоминал какое-то мяуканье, но набрал силу, когда легкие начали уверенно поддерживать его жизнь.

Мартона держала младенца, Зеландони слегка привела Эйлу в порядок, смыв следы крови и родовой жидкости, а потом Пролева и Фолара помогли ей перебраться на лежанку. Зеландони перевязала жильной веревкой пуповину младенца и, защемив ее, прекратила доступ крови по этому питательному кровотоку. Острым кремневым ножом она отрезала пуповину от последа, отделив младенца от плаценты, которая обеспечивала его питанием в материнском детском месте до появления на свет. Теперь младенец Эйлы стал отдельным организмом, уникальным и своеобразным человеческим существом.

Мартона и Зеландони выкупали ребенка, протерев его мягкой и бархатистой кроличьей кожей, специально приготовленной Эйлой для этой цели. Мартона держала наготове маленькое одеяльце, мягкое и нежное, как кожа самого младенца. Оно было сделано из шкуры не успевшего родиться, но уже вполне сформировавшегося детеныша оленя. Зеландони сказала Джондалару, что ребенку его очага будет сопутствовать удача, если он сможет раздобыть такую шкуру ко времени его рождения, и он вместе с братом отправился как-то раз в конце зимы на поиски беременной оленихи.

Эйла помогла ему сделать из шкуры этого нерожденного плода мягкое кожаное одеяльце. Джондалара неизменно потрясало, какой мягкой получается выделанная ею кожа, этому искусству, насколько он знал, она научилась в Клане. Поработав с ней вдвоем, он понял, какое это сложное дело, даже если необходимо выделать нежную зародышевую кожу. Зеландони положила младенца на одеяльце, а Мартона завернула новорожденного и отнесла Эйле.




Глава 38


– Можешь радоваться. Ты родила чудесную девчушку, – сказала Мартона, передавая матери крошечный сверток.

Эйла взглянула на свое крошечное подобие.

– Какая она красивая! – Она распеленала и внимательно рассмотрела новорожденную, испытывая, несмотря на все уверения, некоторый страх перед тем, что может обнаружить в ребенке какой-то изъян. – Да, она прекрасна. Мартона, ты когда-нибудь видела такого красивого ребенка?

Женщина молча улыбнулась. Конечно, она видела. Такими были ее собственные дети, но эта новорожденная дочь очага ее сына была не менее красивой, чем они.

– Зеландони, роды оказались совсем не трудными, – сказала Эйла, когда жрица подошла и посмотрела на мать и дитя. – Ты мне очень помогла, но на самом деле все прошло довольно легко. Я так счастлива, что родилась девочка. Смотрите, она пытается найти мою грудь.

Эйла помогла ей, с привычной опытностью отметила Зеландони.

– А можно теперь позвать Джондалара, чтобы он посмотрел на нее? Мне кажется, она очень похожа на него, как ты считаешь, Мартона?

– Он скоро придет, – сказала Зеландони, проверяя состояние Эйлы и заменяя мягкие лоскуты кожи между ног роженицы. – У тебя нет никаких разрывов, Эйла, никаких повреждений. Лишь обычное очищающее кровотечение. Роды прошли хорошо. Ты уже подумала, как хочешь назвать ее?

– Да, я думала об этом с тех пор, как ты сказала, что мне придется выбрать имя для моего ребенка, – сказала Эйла.

– Отлично. Скажи мне это имя. Я сделаю знак для него на камне в обмен на это, – сказала она, взяв родильное покрывало с завернутым в него последом. – Потом я унесу это и захороню послед, чтобы жизненные духи, еще оставшиеся в нем, не попытались поселиться рядом с той жизнью, которая росла в нем. Я должна сделать это как можно быстрее, а потом я позову Джондалара.

– Я решила назвать ее… – начала Эйла.

– Постой! Не говори пока громко, только шепотом мне на ухо, – предупредила Зеландони.

Жрица наклонилась, и Эйла прошептала что-то ей на ухо. Потом она быстро удалилась. Мартона, Фолара и Пролева сидели около счастливой матери, восхищаясь младенцем и тихо разговаривая. Эйла устала, но чувствовала себя счастливой и умиротворенной, совсем не так, как было после рождения Дарка. Тогда она была истощена и страдала от мучительных болей. Она задремала, и ее разбудил приход Зеландони, которая вручила ей камешек с загадочными красными и черными знаками.

– Положи его в надежное место, возможно, в нишу с фигуркой Дони, – посоветовала жрица.

Эйла кивнула, потом увидела, как над ней склонилось другое лицо.

– Джондалар! – воскликнула она.

Он опустился на колени перед лежанкой, чтобы быть ближе к ней.

– Как ты себя чувствуешь, Эйла?

– Отлично. Роды оказались не трудными, Джондалар. Гораздо легче, чем я ожидала. Но взгляни же на ребенка! – сказала она, разворачивая пеленку. – Правда, она прекрасна?!

– Ты получила девочку, как и хотела, – сказал он, разглядывая крошечного младенца с легким чувством благоговейного страха. – Какая же она маленькая. И посмотри, у нее уже есть даже крошечные ноготки. – Мысль о том, что женщина производит на свет такого совершенного человечка, вдруг потрясла его. – Как же ты назвала дочь, Эйла?

Она посмотрела на Зеландони.

– Можно сказать ему?

– Да, теперь это безопасно, – сказала она.

– Я назвала ее Джонэйлой, соединив наши два имени, поскольку мы оба причастны к ее рождению. Она также и твоя дочь.

– Джонэйла. Красивое имя, мне нравится. Джонэйла, – повторил он.

Мартоне также понравилось новое имя. Она и Пролева снисходительно улыбнулись, услышав слова Эйлы. Обычно матери новорожденных всегда пытаются убедить своих мужей, что дети зародились от их духов. Хотя Эйла не использовала слово «дух», они были уверены, что поняли, что она имела в виду. А вот Зеландони вовсе не была так уверена. Эйла хотела сказать именно то, что сказала. Джондалар не сомневался. Он точно знал смысл ее высказывания.

Было бы отлично, если бы это была правда, подумал он, глядя на крошечную девочку. Лишенная теплого одеяльца, она почувствовала прохладу воздуха и начала просыпаться.

– Она прекрасна. Наверное, она будет похожа на тебя, Эйла. Я это уже вижу, – сказал он.

– И на тебя, тоже, Джондалар. Хочешь подержать ее?

– Не знаю, – сказал он, слегка отпрянув. – Она еще такая хрупкая.

– Уж не настолько она хрупкая, чтобы ты не сумел удержать ее, Джондалар, – подбодрила его Зеландони. – Давай-ка я помогу тебе. Садись поудобнее. – Она ловко запеленала младенца, подняла его и положила на руки Джондалара, показав ему, как надо держать малышку.

Младенец открыл глаза, и, казалось, посмотрел на него. «Неужели ты моя дочь? – думал он. – Ты еще совсем крошечная и нуждаешься в том, чтобы за тобой постоянно присматривали и ухаживали, пока ты не вырастешь. – Он слегка прижал ее к себе, осознавая себя как защитника и кормильца. И вдруг его совершенно неожиданно захлестнула волна искренней и покровительственной любви к этой новорожденной. – Джонэйла. Моя дочь, Джонэйла».




На следующий день Зеландони зашла проведать молодую мать. Она специально дождалась того времени, когда Эйла осталась одна. Она кормила ребенка, сидя на подушках, и Зеландони опустилась на подушки рядом с ней.

– Почему ты не села на табурет, Зеландони? – спросила Эйла.

– Мне так лучше, Эйла. Я вполне могу посидеть и на полу, просто иногда предпочитаю другие места. Как Джонэйла?

– Все в порядке. Здоровенькая девочка. Она пару раз будила меня ночью, но в общем, хорошо спала, – сказала Эйла.

– Я хочу предупредить тебя, что послезавтра мы проведем ритуал ее принятия в члены Зеландонии, ее назовут дочерью очага Джондалара и членом нашей Пещеры.

– Хорошо, – сказала Эйла. – Я рада, что она станет Зеландонии и дочерью очага Джондалара. Тогда все будет в порядке.

– Ты уже слышала о Релоне? Жене Шевонара, того мужчины, которого растоптал бизон вскоре после вашего прибытия? – небрежно спросила Зеландони, словно начиная приятельский разговор.

– Нет, а что с ней?

– Она и Ранокол, брат Шевонара, решили пройти будущим летом Брачный ритуал. Он начал помогать ей, чтобы возместить потерю кормильца, и постепенно они полюбили друг друга. По-моему, из них получится хорошая пара, – сказала опытная женщина.

– Какая приятная новость. Он так тяжело переживал смерть Шевонара. Мне даже показалось, будто чувствовал себя виноватым. Словно считал, что должен был умереть вместо него, – сказала Эйла. Они помолчали, но Эйла почувствовала, что Зеландони чего-то недоговаривает. Ей показалось, что Верховная сказала еще не все, что задумала.

– Я собиралась поговорить с тобой… – продолжила Зеландони. – Мне хотелось бы побольше узнать о твоем сыне. Я поняла, почему ты никогда не упоминала о нем, особенно учитывая историю с Экозаром, но если ты не против, то давай поговорим о нем сейчас, мне хотелось бы кое в чем разобраться.

– Я не против. Порой мне даже очень хочется с кем-то поговорить о нем, – заметила Эйла.

Она подробно рассказала жрице о сыне, которого родила, пока жила в Клане, о ребенке смешанных духов, о том, как тяжело проходила вся ее беременность, о постоянных приступах тошноты и о мучительно болезненных родах. Она уже успела забыть о неприятных ощущениях, связанных с рождением Джонэйлы, но до сих пор помнила, как мучительно появлялся на свет Дарк. Она рассказала о том, что Клан считал его уродом, о том, как убежала с ним и жила в пещере, чтобы спасти его жизнь, и о том, как вернулась в Клан, несмотря на то, что не знала, как их примут. Она вспоминала, как обрадовалась, когда его приняли в Клан, как Креб выбрал для него имя Дарк, связанное с одним преданием. Рассказала, как мальчик рос, как они вместе смеялись и как она обрадовалась, что он умеет смеяться и произносить звуки так же, как она. И, с трудом удерживаясь от слез, Эйла закончила свою историю, рассказав, как ей пришлось оставить сына в Клане, когда ее заставили уйти.

– Зеландони, – сказала Эйла, прямо взглянув на эту большую, по-матерински сильную женщину, – когда я пряталась с ним в той пещерке, мне пришла в голову одна мысль, и чем больше я размышляла, тем более правильной она мне представлялась. Я говорю о зарождении новой жизни. Я думаю, что смешение духов тут ни при чем. По-моему, новая жизнь зарождается, когда мужчина и женщина совокупляются. Я думаю, что именно мужчина способствует зарождению новой жизни в животе женщины.

Просто поразительно, как такая мысль могла прийти в голову совсем еще молодой женщине, и хотя никто прежде не говорил Зеландони ничего подобного, она не могла сказать, что подобные мысли были ей совершенно неведомы, однако сама не делилась ни с кем своими предположениями.

– С тех пор я много думала об этом и теперь более чем уверена, что жизнь зарождается именно тогда, когда мужской орган проникает в лоно женщины и оставляет там свои животворные соки. Именно поэтому зарождается новая жизнь, и она никак не связана со смешением духов, – сказала Эйла.

– Ты имеешь в виду, когда пара делит Дары Радости Великой Земной Матери, – уточнила Зеландони.

– Да, – уверенно сказала Эйла.

– Тогда, может быть, ответишь мне на несколько вопросов. Мужчина и женщина часто делят Дары Радости, а детей рождается не так уж много. Если бы жизнь зарождалась всякий раз, когда они делили Дары Радости, то должно было бы рождаться очень много детей, – сказала Зеландони.

– Я думала об этом. Очевидно, новая жизнь зарождается не каждый раз, для этого нужно еще что-то, помимо совокупления. Возможно, нужно многократное повторение или особое время, а может быть, Сама Великая Мать решает, когда одарить их союз зарождением новой жизни. Но смешиваются при этом вовсе не их духи, смешиваются животворные соки мужчины и, возможно, особые женские соки. Я уверена, что мы зачали Джонэйлу в тот день, когда спустились с ледника, в то первое утро, когда мы, проснувшись, разделили Дары Радости.

– Ты говоришь, что уже давно думала об этом. А почему тебе вообще пришла в голову подобная мысль? – спросила Зеландони.

– Впервые я подумала об этом, когда мы с Дарком прятались в пещерке, – сказала Эйла. – Мне велели унести его и оставить в лесу, потому что он родился уродом, – сдерживая слезы, говорила Эйла, – но я тщательно осмотрела его и поняла, что они не правы. Он был не похож ни на меня, ни на людей Клана. В нем смешались черты разных видов. Его головка была удлиненной, с большим затылком и с такими же надбровными дугами, как у них, но таким же высоким лбом, как у меня. Он немного походил на Экозара, хотя я думаю, что когда он вырастет, то строение его тела будет больше похожим на мое. Уже в детстве он резко отличался от коренастых и приземистых мальчиков Клана, и ноги у него были длинными и прямыми, а не кривоватыми, как у Экозара. Он рос сильным и здоровым, несмотря на то, что в нем смешались два вида людей.

– В Экозаре также смешались два вида, но Клану принадлежала его мать. Как же она могла разделить Дары Радости с мужчиной нашего вида? И почему вдруг нашему мужчине захотелось разделить Дары Радости с женщиной плоскоголовых? – спросила Зеландони.

– Экозар говорил мне, что его мать прокляли смертным проклятием, потому что ее мужа убили, когда он пытался защитить ее от мужчины Других. Когда они обнаружили, что она беременна, то позволили ей остаться, пока не родится Экозар, – сказала Эйла. Джонэйла выпустила изо рта сосок и слегка заволновалась. Эйла положила ее на плечо и погладила по спинке.

– Ты хочешь сказать, что один из наших мужчин изнасиловал его мать? Да, я полагаю, такие вещи случаются, но они выше моего разумения, – сказала Зеландони.

– То же самое произошло с одной из женщин, которую я встретила на Сходбище Клана. У нее родилась девочка смешанного вида. Она рассказала мне, что ее изнасиловали несколько мужчин, похожих на меня. Ее родная дочь умерла из-за того, что они напали на нее, один из мужчин грубо схватил эту женщину, и ее дочь выпала у нее из рук. Когда она обнаружила, что вновь забеременела, то надеялась, что у нее опять появится девочка, что очень рассердило ее мужа. Женщинам Клана полагается желать только мальчиков, но многие женщине втайне хотят девочек. Когда у нее родилась девочка смешанного вида, он заставил ее сохранить этого ребенка, чтобы проучить ее.

– Какая печальная история: мало того, что она потеряла родную дочь и ее изнасиловали, так еще и ее муж так ужасно обошелся с ней, – сказала жрица.

– Она просила меня поговорить с Браном, вождем воспитавшего меня Клана, о помолвке ее дочери Уры и моего Дарка. Она боялась, что иначе ее дочь никогда не сможет найти себе пару. Мне пришлась по душе эта мысль. Обитатели Клана считали его таким же уродцем, и ему было бы сложно найти жену. Бран дал свое согласие. Теперь Ура считается помолвленной с Дарком. После очередного Сходбища Клана она должна была перейти жить в Клан Брана… вернее, он уже стал Кланом Бруда. Должно быть, она уже живет с ними. Хотя я думаю, что Бруд плохо относится к ней. – Эйла помолчала, задумавшись об Уре, которой пришлось перейти жить в чужой Клан. – Молодой девушке трудно оставить свой родной Клан и любящую мать и перейти жить в клан, где ей никто особенно не обрадуется. Я надеюсь, что Дарк окажется добрым мужчиной и поможет ей. – Эйла расстроено покачала головой, но тут ее малышка слегка отрыгнула, и улыбка озарила лицо молодой матери. Продолжая поглаживать детскую спинку, она прижимала ребенка к своему плечу. – Пока мы путешествовали с Джондаларом, еще несколько раз слышали о том, что молодые мужчины насилуют женщин Клана. Мне кажется, так они хвастаются друг перед другом своей удалью, но людям Клана это совсем не нравится.

– Я подозреваю, что ты права, Эйла, хотя это очень печалит меня. Некоторые молодые мужчины, похоже, находят особое удовольствие, совершая недозволенные поступки. Но то, что они насилуют женщин, даже женщин Клана, огорчает меня еще больше, – сказала Верховная жрица.

– Я не уверена, что все дети смешанного вида появляются в результате насилия мужчин Других над женщинами Клана или наоборот, как случилось со мной. Ридаг также был ребенком смешанного вида.

– Тот ребенок, которого усыновила жена вождя Мамутои? – спросила Зеландони.

– Да. Его мать принадлежала Клану, и он не умел говорить, как мы, ему удавалось произносить лишь отдельные звуки, но он все отлично понимал. Он рос болезненным ребенком. И именно поэтому умер. Неззи говорила, что мать Ридага блуждала по лесу в одиночестве, она следовала за ними. Такое поведение не похоже на женщин Клана. Наверное, ее прокляли по какой-то причине, иначе она не осталась бы одна, особенно в конце беременности. И мне кажется, что она знала кого-то из Других, мужчину, который обращался с ней хорошо, иначе она спряталась бы от Мамутои, побоявшись приблизиться к ним. Возможно, тот мужчина и помог ей зачать Ридага.

– Возможно, – коротко сказала жрица. Но, размышляя о детях смешанного вида, она подумала, что Эйле, вероятно, известно нечто большее об Экозаре. Она заинтересовалась его жизнью после того, как его полностью признало племя Даланара, дав согласие на его соединение с дочерью Джерики. – А что ты думаешь о матери Экозара? Ты сказала, что ее прокляли? Мне не совсем понятно, что означает такое проклятие.

– Ее прокляли смертным проклятием, изгнав из Клана. Из-за того, что ее мужа убили, когда он защищал ее от насильников, ее сочли женщиной, «приносящей несчастье», а последней каплей стало то, что она родила «урода». Клану также не нравятся дети смешанного вида. Мужчина по имени Андован нашел ее одну, уже готовую умереть вместе с ребенком, поскольку Клан проклял ее. Экозар говорил, что он был уже пожилым мужчиной, который почему-то жил один, но он принял ее и ее ребенка. Мне кажется, он принадлежал раньше племени Шармунаи, но перебрался в земли Зеландонии и научился вашему языку. Возможно, ему удалось сбежать от Аттароа. Он вырастил Экозара, научил его говорить на языке Зеландонии и немного на языке Шармунаи. А его мать научила его знаковому языку Клана. Андовану тоже пришлось выучить ее язык, ведь она не могла говорить словами. Но Экозар мог. Он похож на Дарка.

Она вновь помолчала, слезы затуманили ее глаза.

– Дарк мог бы научиться говорить, если бы кто-то учил его. Он уже умел говорить немного, когда я ушла, и он умел смеяться. Как они могли подумать, что он будет похож на людей Клана, если он был моим сыном? Рожденным мной? Хотя он и на меня-то был мало похож, в отличие от Джонэйлы, и его вообще не было бы у меня, если бы не Бруд.

– Кто такой Бруд?

– Он был сыном Эбры, жены Брана, вождя нашего Клана. Он был хорошим вождем. Но именно Бруд выгнал меня из Клана, став вождем после него. Его ненависть ко мне росла вместе со мной. Он с самого начала невзлюбил меня, – сказала Эйла.

– По по-моему, ты говорила, что именно он зачал ребенка, которого ты выносила? А ты ведь считаешь, что для этого надо разделить Дары Радости. Зачем же он делил с тобой Дары Радости, если ненавидел тебя? – недоумевая, спросила Зеландони.

– Ни о каких Дарах Радости тогда не могло быть и речи. Особенно для меня. Бруд просто изнасиловал меня. Я не знаю, зачем он сделал это в первый раз, но это было ужасно. Он причинил мне ужасную боль. Он никогда мне не нравился, но я возненавидела его за то, что он сделал со мной. Он понимал, что я не люблю его, поэтому и издевался надо мной. Возможно, он с самого начала знал, что я возненавижу его, но, насколько я поняла, именно поэтому он продолжал преследовать меня.

– И твой Клан позволил ему это! – сказала Зеландони.

– Женщины Клана должны совокупляться с мужчиной, как только он проявит такое желание, подаст ей определенный знак. Так их воспитывают с детства.

– Непонятно, – возмущенно сказала жрица. – Как вообще может мужчина искать близости с женщиной, если она не хочет ее?

– Насколько я знаю, женщины Клана в общем-то ничего не имеют против. У них даже есть маленькие хитрости, с помощью которых они побуждают мужчин подать им призывный знак. Иза рассказывала о них, но у меня никогда не возникало желания воспользоваться ими. И уж конечно, не с Брудом. Я так сильно ненавидела его, что даже есть не могла, мне не хотелось вставать по утрам, не хотелось выходить из очага Креба. Но когда я поняла, что жду ребенка, то очень обрадовалась, вообще перестала обращать внимание на Бруда. Я смирилась с его существованием и перестала замечать его. И после этого он прекратил преследовать меня. Это уже не приносило ему радости, раз я перестала реагировать на его выходки, и ему не приходилось принуждать меня подчиняться ему.

– Ты сказала, тебе было всего одиннадцать лет, когда родился твой ребенок. Это очень рано, Эйла. Большинство девочек к такому возрасту даже еще не становятся женщинами. Бывают, конечно, редкие исключения.

– А в Клане считали, что я уже достаточно взрослая. Девочки Клана становятся женщинами примерно в семь лет, а к десяти годам большинство уже имеют детей. В Клане Брана уже подумывали, что я никогда не стану женщиной. Они считали, что я никогда не смогу иметь детей, поскольку мой тотем слишком сильный для женщины, – сказала Эйла.

– Но их ошибка очевидна.

Эйла задумчиво помолчала.

– Только женщина способна рожать детей. Но если новая жизнь зарождается в женщине от смешения духов, то зачем Дони создала мужчину? Просто для приятного общения, для того, чтобы женщина могла разделить с кем-то Дары Радости? Мне кажется, для его создания имелись более важные причины. Женщины могут общаться друг с другом, оказывать помощь, проявлять заботу, они могут даже делить друг с другом Дары Радости.

Аттароа из племени Шармунаи возненавидела мужчин. Она держала их взаперти. Не разрешала им делить Дары Радости с женщинами. Образовались чисто женские семьи. Она думала, что если убрать мужчин, то будут смешиваться между собой духи женщин, и они будут рожать только девочек. Некоторые из женщин пытались делить друг с другом Дары Радости, но они не могли совокупиться, не смогли смешать свои сущности. Очень мало появлялось на свет детей.

– Но все-таки дети у них рождались? – спросила Зеландони.

– Да, но не все были девочками… Аттароа искалечила двух родившихся мальчиков. Большинству женщин не нравились запреты Аттароа. Некоторые из них тайком виделись с мужчинами, им помогали стражницы, назначенные Аттароа для охраны мужчин. А когда мужчин наконец освободили, эти женщины с детьми сразу предложили мужчинам вернуться к семейным очагам. Одни уже жили вместе, а другие собирались объединиться в пары с мужчинами. По-моему, дети рождались лишь у тех женщин, которые тайком посещали мужчин. И не потому, что они долго жили в одном доме, где мужчина мог бы проявить свои достоинства, чтобы его дух избрали для зачатия новой жизни. Свидания были редкими и очень короткими, на них успевали лишь совокупиться. Это было очень опасно, Аттароа могла бы убить их, если бы все выяснилось. И я считаю, что именно совокупление пробуждает в женщине новую жизнь.

Зеландони понимающе кивнула.

– Интересные рассуждения. Нас учили тому, что духи мужчин и женщин могут смешиваться, и нам казалось, что это хорошо объясняет зарождение новой жизни. Но большинство людей не привыкли ставить под сомнение наши объяснения, они просто принимают их как должное. Твое детство было очень необычным, оно пробудило в тебе способность задавать вопросы, но я посоветовала бы тебе не обсуждать эту идею с кем попало. Это может очень огорчить некоторых людей. Я тоже задумывалась над тем, зачем Дони создала мужчин. Животные, рождающие детенышей, обычно сами заботятся о них, и самки проводят мало времени с самцами, лишь небольшой период в году у них длится Брачный сезон, когда они делят Дары Радости.

Эйле захотелось подчеркнуть еще одну особенность.

– В племени Мамутои был один человек. Его звали Ранек, он жил у очага Уимеза, мастера по обработке кремня.

– По-моему, Джондалар что-то рассказывал о нем.

– Да. В молодости Уимез совершил очень долгое Путешествие, провел в странствиях более десяти лет. Он обошел Великое Море по южному берегу и отправился на запад. Там он полюбил одну женщину и хотел вернуться вместе с ней и сыном домой в племя Мамутои, но она погибла в дороге. Он привел домой только сына своей жены. Он говорил мне, что кожа его жены было почти такая же черная, как ночь, что такими же черными были все люди ее родного племени. Она родила Ранека после того, как они стали жить одной семьей, и Уимез заметил, что кожа ее сына гораздо светлее, чем у ее соплеменников, хотя мне он казался совсем темным. У него был коричневый цвет кожи, почти такой же темный, как шерсть Удальца, и сильно закрученные волосы, – сказала Эйла.

– Ты думаешь, что этот мужчина получился коричневым, потому что его мать была почти черной, а ее муж – белым? Смешение духов тоже может привести к подобному результату, – заметила Зеландони.

– Может, – согласилась Эйла. – Мамутои тоже так считают, но если то племя состояло только из черных людей и единственным белым был Уимез, то разве не странно, что именно его дух смешался с ее духом, чтобы появился Ранек? Они жили одной семьей и делили Дары Радости. – Она глянула на своего ребенка и вновь посмотрела на Зеландони. – Интересно, какой ребенок родился бы у меня, если бы я соединилась с Ранеком?

– С ним ты и была помолвлена?

Эйла улыбнулась.

– Его глаза всегда смеялись, и у него была ослепительная белозубая улыбка. Он был умным и забавным, с ним всегда было весело, и он лучше всех вырезал фигурки. Он вырезал для меня особую Дони, и вырезал Уинни. Он любил меня. И говорил, что больше всего на свете ему хотелось бы жить вместе со мной. Я никогда больше не встречала таких людей. Он выглядел очень странно, даже черты его лица были необычными. Он меня просто очаровал. Если бы я уже не полюбила Джондалара, то могла бы полюбить Ранека.

– Если он действительно такой, как ты описываешь, то я не виню тебя, – усмехнувшись, сказала Зеландони. – И знаешь, что интересно, у нас тоже ходят слухи о том, что далеко на юге есть Пещера, где живут темнокожие люди, далеко за горами на берегу Великого Моря. Говорят, там живет молодой парень и его мать. Я никогда особенно не доверяла слухам, кто знает, насколько правдивы подобные истории, а уж эта казалась совсем невероятной. Но ты поколебала мою уверенность.

– Лицом Ранек чем-то походил на Уимеза, несмотря на разный цвет кожи и другие отличия. Они были одного роста и телосложения, и походки у них были какие-то одинаковые, – сказала Эйла.

– Ну, такое сходство бывает очень часто, – сказала Зеландони. – Многие дети похожи на мужей своих матерей, но есть и такие, которые похожи на других мужчин Пещеры, иногда на таких, с которыми их мать едва знакома.

– Они могли совокупиться с ними на празднестве Почитания Матери. Ведь тогда многие женщины делят Дары Радости с мужчинами, которых едва знают, – возразила Эйла.

Жрица помолчала, обдумывая ее слова.

– Эйла, пойми, что твоя идея требует очень серьезного обдумывания и обсуждения. Не знаю даже, понимаешь ли ты, какие могут возникнуть сложности. Если ты права, то это приведет к таким переменам, которых ты даже представить себе не можешь. Такое откровение может исходить только от очага Зеландони, Эйла. Никто не примет такую идею, если только они не поверят, что она исходит от самой Великой Земной Матери. С кем ты успела поделиться ею?

– Только с Джондаларом и сейчас вот с тобой, – сказала Эйла.

– Я полагаю, что пока тебе лучше никому больше не говорить об этом. Я поговорю с Джондаларом и объясню ему, почему ему также не следует обсуждать ее с кем бы то ни было. – Они молча сидели, погруженные в свои собственные мысли.

– Зеландони, – сказала Эйла, – ты когда-нибудь представляла себя на месте мужчины?

– Что за странная мысль?

– А я как-то раз представила, размышляя о словах Джондалара. Тогда я хотела отправиться с ним на охоту, а он посоветовал мне сидеть дома. Потом я поняла, что отчасти это было связано с тем, что он хотел зайти в Пещеру и построить наш дом, но была и еще одна важная причина. Он сказал, что ему необходимо как-то оправдать свое существование. «Какой смысл в существовании мужчин, если женщина сама рожает детей и обеспечивает их?» Так он сказал. Прежде я никогда не задумывалась о том, каково предназначение нашей жизни. Что бы я почувствовала, узнав, что моя жизнь не имеет никакого смысла?

– Можно даже продолжить твою мысль, Эйла. Ты понимаешь, что отчасти твоим предназначением является рождение следующего поколения, но зачем нужно очередное поколение? В чем смысл жизни?

– Я не знаю. А в чем смысл жизни? – спросила Эйла.

Зеландони рассмеялась.

– Если бы я знала ответ, Эйла, то была бы равной Самой Великой Матери. Только она знает ответ на такой вопрос. Многие полагают, что назначение нашей жизни почитать Ее. А может, нам предназначено просто жить и растить следующее поколение, чтобы оно выросло и стало жизнеспособным. Возможно, именно так мы можем наиболее полно выказать Ей наше почтение?.. В Песне Матери говорится, что она создала нас, чтобы избежать одиночества, хотела, чтобы Ее почитали, оберегали Ее владения. Но некоторые считают, что нет вообще никакого предназначения. Вряд ли ответ на этот вопрос можно найти в этом мире, Эйла. И я сомневаюсь, что его можно найти даже в мире ином.

– Однако женщина, по крайней мере, знает, что она здесь для того, чтобы оставить следующее поколение. А что чувствует человек, у которого нет даже такого важного предназначения? – сказала Эйла. – Вероятно, человеку было бы очень печально осознать, что жизнь прекрасно продолжалась бы и без него, независимо от того, жил он, его вид или его пол, на этой земле.

– Эйла, у меня никогда не было детей. Должна ли я чувствовать, что моя жизнь бессмысленна или бесцельна? – спросила Зеландони.

– Это не одно и то же. Ты могла бы родить детей, а если даже и нет, то ты все равно остаешься женщиной. Принадлежишь к тому полу, который производит новую жизнь, – возразила Эйла.

– Но все мы принадлежим к человеческому роду. Включая мужчин. Все мы люди. Как мужчины, так и женщины появляются в следующих поколениях. Женщины рожают как мальчиков, так и девочек, – сказала жрица.

– В том-то и дело. Женщины рожают мальчиков так же, как девочек. А что остается мужчинам? Если ты чувствуешь, что ты и весь твой род не имеете никакого отношения к созданию новой жизни, будешь ли ты чувствовать себя полноценным человеком? Или осознаешь свое второстепенное положение? Каким-то существом, случайно сотворенным напоследок, излишним, необязательным дополнением? – Подавшись вперед, Эйла решительно высказывала свое мнение, искренне переживая за мужчин.

Зеландони поразмыслила над ее вопросом, потом внимательно посмотрела на серьезное, сосредоточенное лицо этой молодой женщины со спящим ребенком на руках.

– Ты принадлежишь к очагу Зеландони. Ты даже споришь так же, как они, – сказала она.

Эйла отпрянула.

– Я не хочу быть Зеландони, – сказала она.

Большая женщина оценивающе посмотрела на нее.

– Почему?

– Я хочу быть только матерью и женой Джондалара, – сказала Эйла.

– Разве ты больше не хочешь быть целительницей? Ты искусна, как все опытные целители, включая меня, – сказала жрица.

Эйла сосредоточенно нахмурилась.

– В общем-то нет, как раз целительницей мне хотелось бы остаться.

– Ты говорила, что несколько раз помогала Мамуту проводить обряды, разве тебе было не интересно? – спросила Верховная жрица.

– Интересно, – признала Эйла, – особенно узнавать новые понятия, но эти знания также и пугали меня.

– Гораздо страшнее, Эйла, если ты останешься неподготовленной. Эйла, ты дочь очага Мамонта. Мамут имел причины удочерить тебя. Я понимаю их и полагаю, ты тоже можешь понять. Попытайся разобраться в собственных чувствах. Тебе приходилось бояться чего-то странного и необычного, когда ты оставалась одна?

Эйла упорно не смотрела на Зеландони, отвела глаза в сторону, потом опустила, но все-таки слегка кивнула.

– Ты же понимаешь, что в тебе есть нечто особенное, недоступное большинству людей. Ты стараешься не замечать этого, выбросить из головы, но порой это сложно, так ведь?

Эйла подняла глаза. Зеландони пристально смотрела на нее, вынуждая ее также смотреть на нее, удерживая ее глаза так, как она сделала в первую их встречу. Эйле очень хотелось отвести взгляд, но она не смогла.

– Да, – тихо сказала она. – Иногда это сложно. – Жрица ослабила цепкость взгляда, и Эйла вновь опустила глаза.

– Никто не становится Зеландони, не чувствуя к этому призвания, Эйла, – мягко сказала женщина. – Но что будет, если, почувствовав призвание, ты окажешься не подготовленной к нему? Подумай, может быть, тебе лучше заранее пройти определенную подготовку, просто на всякий случай? Скрытые силы к такому призванию у тебя есть, не важно, долго ли ты еще будешь отрицать его для себя.

– Но разве сама такая подготовка не сделает его более вероятным? – спросила Эйла.

– Да. Сделает. Но она может быть интересной. Скажу тебе честно. Мне нужна ученица. Не так уж много лет мне осталось провести в этом мире. Я хочу оставить наследницу, ученицу, воспитанную мной. Это моя Пещера. И мне хочется сделать для нее все возможное. Сейчас я руковожу духовной жизнью племени как Верховная служительница Великой Земной Матери. Я редко говорю это, но знаю, что у меня есть основания называться Верховной. Никто не сможет воспитать одаренного человека лучше меня. Ты одарена, Эйла. Возможно, ты даже более одаренная, чем я. Ты сможешь стать Верховной, – сказала Зеландони.

– А как же Джоконол? – спросила Эйла.

– Ты сама смогла бы ответить на свой вопрос. Джоконол – прекрасный художник. Ему нравится быть именно учеником. Он не стремился стать Зеландони, пока ты не показала ему Белый Зал. Ты знаешь, что он уйдет к следующему лету. Перейдет жить в Девятнадцатую Пещеру, как только сможет убедить их Зеландони принять его, и найдет предлог, чтобы покинуть меня. Все его помыслы теперь связаны с той Пещерой, Эйла, и я думаю, что его надо отпустить туда. Он не только сможет сделать ее прекрасной, он оживит мир ее Духов, – сказала Зеландони.




– Ты только посмотри, Эйла! – воскликнул Джондалар, показывая ей кремневый наконечник. Его переполнял восторг. – Я прогрел кремень, как учил меня Уимез, хорошенько прокалил. И оказалось, что я все сделал правильно, потому что он стал блестящим и гладким, словно смазанный жиром после охлаждения. Потом я отретушировал его с обеих сторон, применив придуманный Уимезом отжимный способ. Мне еще не удалось достичь наилучшего качества, но я думаю, что со временем смогу делать такие же отличные наконечники, как у него. Я понимаю все тонкости обработки. И теперь уже умею откалывать очень длинные и тонкие пластины. То есть я смогу изготовить наконечник практически любой тонкости и устранить кривизну заготовок для ножей и наконечников, которая обычно получается при скалывании пластин с ядрища. Я даже научился спрямлять края, нанося мелкую ретушь с внутренней стороны по обеим сторонам изогнутой пластины. Теперь мне без труда удастся точно осуществлять задуманное. Я могу даже сделать наконечник с боковыми выемками в хвостовой части для рукоятки. Ты представляешь, как хорошо я овладел камнем. Я могу сделать все, что угодно. Могу даже согнуть камень при желании. Уимез настоящий гений!

Эйла с улыбкой слушала его восторженное словоизвержение.

– Возможно, Уимез и необычайно одарен, Джондалар, но ты не менее талантлив, – сказала она.

– Мне пока еще надо набраться мастерства. Вспомни, он ведь придумал этот способ. А я лишь пытаюсь повторить его. Как жаль, что он живет так далеко от нас. Но я благодарен, что мне удалось поучиться у него. Хотелось бы мне, чтобы Даланар был сейчас здесь. Он говорил, что тоже собирается попробовать нечто новенькое этой зимой, и мне очень бы хотелось обсудить с ним наши дела.

Джондалар вновь оценивающе посмотрел на пластину. Потом поднял глаза на Эйлу и улыбнулся.

– Чуть не забыл сказать тебе одну вещь. Очевидно, жизнь Матагана в нашей Пещере не ограничится этим зимним сезоном, он оказался весьма способным учеником. Пока он считается нашим гостем, но, пожалуй, стоит всерьез заняться его обучением, и я уже обговорил этот вопрос с его матерью и ее мужем, да и Джохарран тоже дал согласие.

– Мне нравится Матаган, – сказала Эйла. – Хорошо, что ты будешь учить его ремеслу. У тебя большой запас терпения, и ты лучший мастер по обработке кремня в Девятой Пещере, а возможно, во всем племени Зеландонии.

Джондалар с улыбкой воспринял ее слова. Жены всегда хвалят мужей, сказал он себе, но в глубине души подумал, что она, наверное, права.

– Удобно ли будет, если он поживет с нами это время?

– Я думаю, вполне. У нас так много места в главном помещении, и мы можем поставить перегородку, выделив ему спальное место, – сказала она. – Надеюсь, что ребенок не будет беспокоить его. Джонэйла пока еще просыпается по ночам.

– У молодежи обычно крепкий и здоровый сон. Думаю, он ее даже не услышит.

– Я собиралась рассказать тебе о моем разговоре с Зеландони, – сказала Эйла.

Джондалар заметил, что она выглядит слегка встревожено. А может, ему просто показалось.

– Зеландони предложила мне стать ее ученицей. Она хочет заняться моим обучением, – выпалила Эйла.

Джондалар резко вскинул голову.

– Я и не знал, Эйла, что ты стремишься стать Зеландони.

– А я и не стремлюсь, и даже не уверена, хочу ли быть ученицей. Она и раньше говорила, что я принадлежу к очагу Зеландони, но впервые сама попросила меня стать ее ученицей, когда родилась Джонэйла. Она сказала, что ей действительно необходима помощница, а я уже знакома с целительством. И то, что я пройду обучение, еще не означает, что я обязательно буду Зеландони. Джоконол долгое время был ее учеником, – сказала Эйла, продолжая упорно резать овощи и не отрывая от них взгляда.

Подойдя к ней, Джондалар приподнял за подбородок ее лицо и посмотрел ей прямо в глаза. В них таилась тревога.

– Эйла, всем известно, что Зеландони приняла Джоконола в ученики только потому, что он одаренный художник, отлично улавливает сущность и дух животных и с большим искусством передает их изображения. Зеландони привлекала его лишь для проведения ритуалов. Он никогда не станет жрецом.

– Еще неизвестно. Зеландони говорит, что он хочет перейти в Девятнадцатую Пещеру, – сказала Эйла.

– Из-за той новой пещеры, что ты обнаружила, так ведь? – догадался Джондалар. – В общем-то, там ему самое место. Но если ты станешь ученицей, то, возможно, станешь и Зеландони, правда?

Эйла по-прежнему не могла уклониться от ответа на прямо поставленный вопрос, она так и не научилась лгать.

– Да, Джондалар. Наверное, когда-нибудь я буду Зеландони, если почувствую призвание, но не сейчас.

– А тебе самой этого хочется? Или Зеландони втянула тебя в это, потому что ты целительница? – спросил Джондалар.

– Она говорит, что я уже Зеландони в каком-то смысле. Может, она и права, даже не знаю. Она говорит, что мне нужно приобщиться к знаниям для моей же собственной защиты. Что я могу подвергнуться большой опасности, если почувствую призвание, но буду не подготовлена к нему, – сказала Эйла. Она никогда не рассказывала ему о странных видениях, порой посещавших ее, и такая скрытность казалась ей почти ложью. Даже в Клане можно было удержаться от упоминания. Эта тайна тяготила ее, но она так и не посмела рассказать ему все.

Теперь уже встревожился Джондалар.

– Я не особенно сведущ в духовных делах. В любом случае это твой выбор. Вероятно, лучше все-таки подготовиться. Ты не представляешь, как я перепугался, когда вы с Мамутом отправились в то странное Путешествие. Я подумал, что ты умерла, и молил Великую Мать привести тебя обратно. Даже не знаю, просил ли я о чем-нибудь еще в жизни с таким отчаянием, Эйла. Я надеюсь, что больше с тобой не произойдет ничего подобного.

– Да, мне послышался тогда твой голос, не сначала, а в самом конце обряда. Мамут тоже говорил, что кто-то позвал его назад, позвал с такой силой, которой невозможно было противостоять. Мне показалось, что я видела тебя, когда возвращалась в свое тело, но потом ты куда-то пропал, – сказала Эйла.

– Ты была помолвлена с Ранеком. Я не хотел мешать тебе, – сказал Джондалар, живо вспоминая ту страшную ночь.

– Но ты любил меня. Если бы твоя любовь была не так сильна, то, возможно, мой дух все еще блуждал бы где-то в потусторонней пустоте. Мамут сказал, что больше никогда не будет принимать то снадобье, и предупредил меня, что если я осмелюсь когда-нибудь совершить подобное Путешествие, то должна обеспечить себе сильную защиту, иначе могу не вернуться. – Вдруг она прижалась к его груди. – Почему я, Джондалар? – чуть не плача, воскликнула она. – Почему я должна стать Зеландони?

Джондалар обнял ее. «Действительно, – подумал он, – почему?» Он вспомнил, что жрица говорила об ответственности и опасностях. Теперь он понял, почему она отвечала тогда с такой откровенностью. Она пыталась подготовить их. Должно быть, она все давно поняла, в первый же день их прибытия, так же как Мамут, видимо, понял. Именно поэтому он принял Эйлу в свой очаг. «Смогу ли я быть мужем Зеландони?» Он подумал о своей матери и Даланаре. Она сказала, что он не смог остаться с ней потому, что она была вождем. А обязанностей у Зеландони еще больше.

Все говорили, что он очень похож на Даланара, никто не сомневался, что он сын его духа. «Но Эйла говорит, что дух здесь ни при чем. Она говорит, что Джонэйла и моя дочь также. Если она права, то значит, я сын Даланара!» Эта мысль потрясла его. Неужели он настолько же сын Даланара, насколько Мартоны? А что, если он настолько похож на Даланара, что не сможет жить с женщиной, обязанности которой будут так велики? Эти мысли очень встревожили его.

Он почувствовал, как Эйла дрожит в его руках, и взглянул на нее:

– Что случилось, Эйла?

– Мне страшно, Джондалар. Именно поэтому я так упорно сопротивляюсь. Я боюсь быть Зеландони, – рыдая, сказала она. Успокоившись, она слегка отстранилась от него. – И у моего страха есть причина, Джондалар. Однажды со мной случилось нечто невероятное, но я никогда тебе не рассказывала.

– И что же с тобой приключилось? – спросил он, встревожено наморщив лоб.

– Я никогда не рассказывала об этом, потому что не могла найти объяснений случившемуся. И сейчас я не уверена, что могу, но все-таки попытаюсь. Когда я жила в Клане Брана, то, как ты знаешь, ходила с ними на Сходбище Клана. Иза была тяжело больна и не смогла пойти с нами, она умерла вскоре после нашего возвращения. – Взгляд Эйлы стал задумчивым, словно она погрузилась в воспоминания. – Иза была главной в роду целительниц, и именно ей полагалось готовить особый напиток для Мог-уров. Никто больше не знал, как его делают. Уба была еще слишком маленькая, еще не стала женщиной, а его должна была готовить женщина. Иза объяснила мне, как его изготавливают, перед тем как наш Клан отправился в поход. Я думала, что Мог-уры не разрешат мне приготовить его… они говорили, что я не принадлежу Клану… по потом пришел Креб и велел мне приготовить священное снадобье. Такое же снадобье я потом сделала для Мамута, когда мы с ним отправились в наше странное Путешествие.

Но я не знала, правильно ли приготовила его, и, в конце концов, сама допила остатки. Я даже не представляю, как оказалась в пещере вместе с Мог-урами. Этот напиток оказался таким сильнодействующим, что я могла бы уже жить в мире Духов. Увидев Мог-уров, я спряталась и стала наблюдать за ними, но Креб узнал, что я нахожусь среди них. Я говорила тебе, что Креб был могущественным шаманом. Он был как Зеландони, Главным Мог-уром. Он руководил всеми, и каким-то образом я присоединилась к ним. Я вернулась с ними обратно, в начало времен. Это остается для меня необъяснимой загадкой. Потом мы вернулись в настоящее, пришли в эти края. Креб скрыл мое присутствие от остальных Мог-уров, они не знали, что я нахожусь с ними, но потом он оставил их и последовал за мной. Я знаю, что мы были именно здесь, я узнала Падающий Камень. Клан жил в этой Пещере когда-то, много поколений назад.

Джондалар слушал как завороженный.

– Когда-то в далекой древности мы были одним видом людей, – продолжала Эйла, – но постепенно мы изменились. Клан остался сзади, а мы продвинулись вперед. При всем могуществе Креб не мог угнаться за мной, но он видел что-то или что-то понял. Потом он велел мне уйти, выйти из этой пещеры. В моей голове звучал его голос, словно он говорил со мной. Остальные Мог-уры так и не узнали, что я была с ними, и он ничего не сказал им. Они могли бы убить меня. Женщинам запрещено участвовать в таких ритуалах.

После этого Креб сильно изменился. Он никогда уже не стал прежним. Начал терять свое могущество. По-моему, испытывал муки, оставаясь Мог-уром. Даже не знаю как, но я причинила ему большие страдания, совершенно сама того не желая, однако и он тоже оказал воздействие на меня. С тех пор я тоже изменилась, у меня стали появляться странные видения, и иногда я вдруг осознавала, что нахожусь в каких-то иных местах… И еще, даже не знаю, как сказать… в общем, иногда мне кажется, что я знаю, о чем люди думают. Вернее, не совсем так, скорее даже, я знаю, что они чувствуют, хотя это тоже не точное определение моего состояния. Я словно вижу, какие люди на самом деле, не знаю, как правильно объяснить это, Джондалар. В основном мне удается препятствовать появлению такого состояния, но порой оно прорывается помимо моей воли, особенно под воздействием очень сильных чувств, подобных ярости Брукевала.

Джондалар смотрел на нее странным взглядом.

– Ты знаешь, о чем я думаю… Знаешь, какие мысли живут в моей голове?

– Нет, я не могу видеть или слышать твои мысли. Но я знаю, что ты любишь меня. – Она заметила, как изменилось выражение его лица. – Это встревожило тебя, да? Наверное, мне не стоило ничего рассказывать… – пробормотала она, почти весомо ощущая тревогу Джондалара. Ее восприимчивость особенно остро улавливала чувства Джондалара. Она опустила голову, плечи ее поникли.

Он заметил ее подавленное состояние, и вдруг его тревога испарилась. Он взял ее за плечи, заставил поднять голову и заглянул ей в глаза. В них застыла какая-та невероятная древняя мудрость, которую он порой видел там прежде, то был взгляд, исполненный печали, какой-то глубинной и невыразимой грусти.

– Мне нечего скрывать от тебя, Эйла. И не важно, знаешь ли ты, что именно я думаю или чувствую. Я люблю тебя. И моя любовь никогда не иссякнет.

Слезы, вызванные облегчением и любовью, брызнули из ее глаз. Ей захотелось поцеловать его, и он опустил голову ей навстречу. Он покрепче прижал ее к себе, словно хотел защитить от всего, что могло причинить ей боль. И она прижалась к нему всем телом. Пока они вместе, с ней не случится ничего плохого, разве не так? И тут вдруг заплакала Джонэйла.

– Мне хочется быть самой обычной матерью и твоей женой, Джондалар, и вовсе не хочется быть Зеландони, – сказала Эйла, подходя к колыбели малышки.

«Она действительно сильно испугана, – думал он, – а кто бы не испугался такого ужаса? Мне даже к кладбищу-то подойти страшно, не говоря уже о посещениях мира Духов». Он увидел, что она возвращается к нему с ребенком на руках, слезы еще блестели в ее глазах, и, охваченный внезапной нежностью, он вдруг почувствовал себя защитником жены и ребенка. Так что же изменится, если она станет Зеландони? Для него она все равно останется Эйлой и будет по-прежнему нужна ему.

– Все будет хорошо, Эйла, – успокоил он ее, беря у нее ребенка и покачивая его на своих руках.

С тех пор как они стали мужем и женой, он обрел настоящее счастье, и оно стало лишь полнее, когда родилась Джонэйла. Взглянув на эту крошку, он улыбнулся: «Я тоже считаю, что она отчасти моя дочь».

– Решение останется за тобой, Эйла, – наконец сказал он. – Ты права, если ты станешь ученицей, это не означает, что ты будешь обязана стать Зеландони, но если ты станешь ею, то это тоже будет хорошо. Я всегда знал, что выбрал особенную женщину. Наделенную не только красотой, но редким Даром. Мать отметила тебя, это нужно ценить, Она благосклонно отнеслась к нашему союзу. И теперь у тебя есть прекрасная дочь. Нет, у нас есть прекрасная дочь. Ты ведь говорила, что она и моя дочь также, верно? – сказал он, пытаясь успокоить ее опасения.

Слезы вновь полились из ее глаз, но она уже улыбалась.

– Да. Джонэйла наша с тобой дочь, – сказала она и вновь всхлипнула.

Удерживая малышку на одной руке, он обнял Эйлу за плечи и привлек к себе.

– Я не представляю, что буду делать, если ты перестанешь любить меня, Джондалар. Пожалуйста, люби меня всегда.

– Конечно, я всегда буду любить тебя. Моя любовь к тебе никогда не иссякнет. Ничто не сможет победить ее, – сказал Джондалар, осознавая глубину своих чувств и надеясь, что они всегда останутся неизменными.




Приближался конец зимних холодов. Растаяли потемневшие от принесенной ветрами пыли снежные сугробы, и первые крокусы раскрыли свои фиолетово-белые головки между последними снежными островками. Началась капель, и вскоре растаяли без следа все сосульки, и набухли первые зеленые почки. Эйла теперь много времени уделяла Уинни. Положив ребенка в походную накидку, она выгуливала кобылу или очень медленно ездила на ней. Удалец стал более игривым, и даже Джондалару с трудом порой удавалось управляться с ним, но ему даже нравился норовистый характер жеребца.

Уинни заржала, увидев Эйлу, и она ласково погладила и обняла кобылу. Она договорилась встретиться с Джондаларом и еще несколькими людьми около Небольшой пещеры ниже по течению. Нужно было сделать зарубки на березах для сбора березового сока, часть его пойдет на изготовление густого сиропа, а остальное поставят бродить, чтобы получился легкий горячительный напиток. Это было недалеко, но она решила взять Уинни на прогулку, в основном потому, что не хотела оставлять ее одну. Они уже почти дошли до места, когда начался дождь. Она поторопила Уинни и заметила, что кобыла как-то тяжело дышит. Эйла потрогала ее округлившиеся бока, как раз когда наступил момент очередной схватки.

– Уинни! – воскликнула Эйла. – Пришла твоя очередь, да? Интересно, скоро ли ты разродишься? Мы уже недалеко от пещеры, где назначена наша встреча. Я надеюсь, ты не сильно испугаешься, если поблизости будут еще несколько человек.

Когда они подошли к этому временному лагерю, она спросила Джондалара, можно ли привести Уинни в пещеру. Кобыла должна была вот-вот ожеребиться. Он сразу согласился, и волна возбуждения охватила всю группу. Вот это происшествие! Никто из них никогда не видел так близко, как лошади рожают. Она провела Уинни под защиту скального навеса.

Подбежавший следом Джондалар спросил, не нужна ли им какая-то помощь.

– Я думаю, что Уинни не нужна даже и моя помощь, но мне хочется быть рядом с ней, – сказала Эйла. – Хотя ты можешь помочь мне, присмотрев за Джонэйлой.

Малышка увидела его лицо и подарила ему широкую восторженную улыбку. Она совсем недавно научилась улыбаться и начала узнавать и встречать радостной улыбкой мужчину ее очага.

– Знаешь ли ты, Джонэйла, – сказал он, разглядывая ребенка и улыбаясь ей в ответ, – что тебе досталась мамина улыбка? – Ребенок сосредоточенно смотрел на его лицо, издавая тихие воркующие звуки, и вновь улыбнулся. Сердце его так и таяло. Пристроив Джонэйлу на согнутой руке, он направился к людям, собравшимся в другом конце пещерки.

Уинни, казалось, обрадовалась возможности укрыться от дождя. Стряхнув дождевые капли с ее шкуры, Эйла отвела кобылу на сухое место подальше от людей. Они, видимо, поняли, что им не стоит подходить слишком близко, но помещение было достаточно маленьким, чтобы они могли с легкостью все разглядеть. Джондалар также развернулся, чтобы посмотреть за ними. Он уже видел, как Уинни рожала жеребенка, но и на сей раз это было не менее интересно. Знакомство с процессом рождения не умаляет благоговения перед появлением на свет новой жизни. Дони ниспослала этот величайший Дар как людям, так и всем живым существам. Все пребывали в молчаливом ожидании.

Немного погодя, выяснив, что Уинни еще не готова разродиться, но уже спокойно и удобно устроилась в пещере, Эйла отошла от нее к костру, где толпились люди, чтобы узнать, есть ли вода. Ей предложили горячий чай, и она вернулась попить чайку, отнеся воды лошади.

– Эйла, по-моему, ты еще ни разу не рассказывала, как ты нашла твоих лошадей, – сказала Дайнода. – Почему они не боятся людей?

Эйла улыбнулась. Она уже привыкла рассказывать истории и любила говорить о ее лошадях. Она коротко рассказала, как в ее ловушку попала лошадь, которая была матерью Уинни, как она заметила одинокого жеребенка и спасла его от гиен. Объяснила, что привела маленькую лошадку в свою пещеру, выкормила и вырастила ее. Сама того не сознавая, она мастерски оживляла свой рассказ мимикой и жестами, доставшимися ей в наследство от жизни в Клане.

Не забывая следить за состоянием кобылы, она невольно слегка приукрашивала события, и слушатели – часть из них пришла из соседних Пещер – увлеченно внимали ей. Ее необычное произношение и необыкновенная способность подражать голосам животных делали ее необычную историю еще более интересной. Даже Джондалар слушал с увлечением, хотя уже знал ее во всех подробностях. Но он ни разу не слышал, чтобы она совершенно одинаково пересказала какую-то историю. Ей начали задавать вопросы, и Эйла продолжила рассказ о жизни в долине, но когда сказала, что приютила детеныша пещерного льва, то послышались недоверчивые возгласы. Джондалар сразу подтвердил ее слова. Может, они и не совсем поверили ей, но все равно всем очень понравился рассказ о том, как женщина жила в пустынной долине, в одной пещере с лошадью и львом. Звуки, донесшиеся от кобылы, заставили ее умолкнуть.

Эйла быстро подошла к лежащей на боку Уинни. Уже появилась голова жеребенка, покрытая слизистой пленкой. Второй раз она принимала роды у кобылы. Задние ноги еще даже не вылезли до конца, а новорожденный жеребенок уже пытался встать. Уинни оглянулась, чтобы посмотреть, как идут дела, и тихо заржала, приветствуя нового отпрыска. Новорожденная поползла к голове кобылы, слегка задержалась, попытавшись подкрепиться молоком и опять сделав попытку встать на ноги. Когда она добралась до морды своей родительницы, кобыла тут же начала вылизывать малышку языком. Крошечная лошадка упорно старалась подняться на ноги. Сначала она уткнулась носом в землю, но со второй попытки сумела удержаться на ногах, практически едва успев родиться. «Надо же, какая крепкая лошадка», – подумала Эйла.

Как только малышка встала на ноги, вслед за ней поднялась и Уинни, и новорожденная тут же начала тыкаться в нее носом, вновь пытаясь найти источник корма, но не сразу отыскала нужное место. Какое-то время она плутала под задними ногами, и тогда Уинни слегка подтолкнула малышку в нужном направлении. И этого оказалось достаточно. Без всякой посторонней помощи Уинни прекрасно со всем справилась и родила тонконогого жеребенка.

Люди в молчаливом волнении следили за происходящим, они впервые поняли, что Великая Земная Мать наделила Ее творения интуитивными знаниями о том, как надо заботиться о новорожденных. Для выживания лошадям, как и большинству других видов животных, пасущихся на обширных степных просторах, нужно было, чтобы новорожденные могли быстро встать на ноги и бегать наравне со взрослыми вскоре после появления на этот свет. Иначе им было не выжить, они стали бы слишком легкой добычей для хищников. Уинни успокоилась, чувствуя, что малышка начала сосать ее молоко.




Рождение жеребенка было захватывающим зрелищем и интересной историей для всех, кому ее в будущем расскажут очевидцы. Люди задали Эйле еще несколько вопросов и поделились своими впечатлениями, когда она вернулась к ним, убедившись, что обе лошади довольны и спокойны.

– Я и не знал, что жеребята встают на ноги сразу после рождения. Ведь нашим детям для этого нужен почти целый год. Они, наверное, и вырастают быстрее?

– Да, – ответила Эйла. – Удалец родился на следующий день после того, как я нашла Джондалара. А теперь он уже вполне взрослый жеребец, хотя ему от роду всего только три года.

– Тебе придется подумать о том, как назвать нового жеребенка, Эйла, – заметил Джондалар.

– Да, я обязательно подумаю об этом, – сказала Эйла.

Джондалар сразу понял, что она подразумевает. Эта золотистая кобыла когда-то уже родила совершенно не похожего на нее темного жеребенка. Правда, в восточных степях, где жили Мамутои, встречались такие темные лошади, как Удалец. Но неизвестно, какого окраса будет эта малышка, хотя на первый взгляд казалось, что у нее будет материнская масть.

Вскоре к ним присоединился Волк. Он словно инстинктивно догадался, что надо осторожно приближаться к этой новой семейке, и сначала подошел к Уинни. Вопреки своим инстинктам кобыла узнала, что это не тот хищник, которого надо бояться. А когда к ним подошла Эйла и Уинни убедилась, что именно этого зверя любит эта женщина, то она позволила ему обнюхать новорожденного, а он, в свою очередь, обнюхал Волка.




Юная лошадка оказалась серой, мышастой масти.

– Я думаю, что можно назвать ее Дымкой, – сказала Эйла, – наверное, она будет лошадкой нашей Джонэйлы. Но нам придется воспитывать их обеих. – Джондалар радостно усмехнулся, представив себе эти будущие приятные хлопоты.

На следующий день, когда они вернулись в лошадиный загон Пещеры, Удалец познакомился со своей маленькой сестрой, проявив к ней живой интерес, хотя Уинни внимательно следила, чтобы он не переусердствовал от радости. Случайно взглянув в сторону жилой площадки, Эйла увидела, что к ним приближается Зеландони. Эйла удивилась тому, что жрица решила зайти посмотреть на новорожденную, она редко проявляла особое внимание к этим животным. Остальные обитатели частенько тайком заглядывали сюда, и Эйле пришлось предупредить их, чтобы они не подходили слишком близко, но Зеландони получила право лично познакомиться с Дымкой.

– Джоконол сообщил мне, что покинет Девятую Пещеру, когда мы отправимся на Летний Сход, – заявила жрица, осмотрев жеребенка.

– Что ж, как ты и предполагала, – сказала Эйла, сразу настораживаясь.

– Ты уже решила, станешь ли ты моей ученицей? – спросила жрица прямо, не раздумывая.

Эйла потупила глаза, потом взглянула на женщину.

Зеландони спокойно ждала, глядя в глаза Эйле.

– Я думаю, у тебя нет выбора. Ты сама понимаешь, что однажды к тебе придет осознание этого призвания, возможно, скорее, чем ты думаешь. Мне очень не хочется увидеть, как погибнут твои дарования, даже если тебе удастся выжить без должной подготовки.

Эйла попыталась избавиться от воздействия ее властного и внушительного взгляда. И вдруг где-то в глубине ее существа или в уголке ее мозга она нашла необходимые силы. Она обрела какую-то возросшую внутреннюю силу и поняла, что гипнотический взгляд жрицы больше не действует на нее, более того, она почувствовала, что сама обрела некую власть над Верховной жрицей, и смело ответила на ее взгляд. Это пробудило в ней странное неописуемое чувство, ощущение собственной силы, власти, влияния – того, что она никогда прежде осознанно не испытывала.

Зеландони на мгновение отвела глаза, осознав, что проиграла этот поединок. Когда она вновь посмотрела на Эйлу, то ощущение огромного могущества уже прошло, и молодая женщина смотрела на нее с понимающей улыбкой. Младенец на ее руках зашевелился, словно что-то его встревожило, и внимание Эйлы вернулось к ребенку.

Зеландони была совершенно потрясена, но быстро овладела собой. Молча направившись к выходу, она вдруг оглянулась и вновь оценивающе посмотрела на Эйлу, но не тем взглядом, который порождает противоборство и столкновение воли, а открытым и проницательным.

– Попробуй теперь сказать мне, Эйла, что ты не Зеландони, – тихо сказала она.

Эйла покраснела и смущенно отвела глаза, словно пыталась найти спасительное оправдание. Когда она вновь взглянула на эту внушительную женщину, к Зеландони уже вернулось обычное властное достоинство.

– Я поговорю с Джондаларом, – сказала она и сразу перевела взгляд на ребенка.




Песня Матери

		Безвременный хаос вихрем пылил и кружил,



		Праматерь сущего из мрака он породил.



		Пробудилась Она и величие жизни познала,



		Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.



		Мать горевала.



		Одна горевала.







		Взметнула Она свою родовую пыль во мгле



		И сотворила друга светлого, подобного себе.



		Росли они в любви, дружили, как брат и сестра,



		И решили союз основать, когда зрелость пришла.



		Вокруг Матери он парил.



		Светлый спутник Ее любил.







		Счастливым и радостным было их жизни начало,



		Но полное сходство сердце Матери омрачало.



		Материнская сущность жаждала обновленья,



		И, друга любя, мечтала Она о новом творенье.



		Материнское сердце хотело любить.



		Новую жизнь творить.







		В первозданный хаос смело бросилась Мать,



		Чтоб животворную искру найти и познать.



		Мрачен, бесплоден ураган и страшно студен.



		Черный и жуткий ужас наводит он.



		Мрачен ураган и студен.



		Ужас наводит он.







		Но Мать оказалась смелей и сильней,



		И новая жизнь зародилась в Ней.



		Во чреве Ее рос и зрел огненный жар.



		Материнской гордости и любви дар.



		Мать была в тягости.



		Делилась жизни радостью.







		Пустынную Землю терзало черное ледяное томление,



		С надеждой ждала Она светлого таинства рождения.



		И кровь Ее породила жизнь, согрелась плоть Ее дыханием.



		Разверзлось каменное чрево для нового создания.



		Мать обрела Дар рождения.



		Новой жизни творения.







		И воды Ее родовые наполнили реки и моря до берегов,



		Они напоили почвы, пробудив жизнь лугов и лесов.



		Каждая драгоценная капля давала новой жизни ростки,



		И пышный зеленый покров украсил просторы Земли.



		Хлынул вод Ее разлив,



		Зеленый покров породив.







		В бурных родах извергся из чрева огненный шар,



		Она претерпела все муки, познавая новой жизни дар.



		Капли крови ее застыли, алыми камнями краснели.



		Но лучезарное дитя оправдало Ее тяжкие потери.



		Огромным счастьем Матери был



		Яркий сверкающий сын.







		И вздыбились горы, извергнув питательный пламенный сок,



		На вершинах груди Ее горной кормился сынок.



		И взметнулось в черную даль высоко



		Великой Матери огненное молоко.



		В небо взметнулось высоко



		Материнское молоко.







		Смеясь и играя, яркий сын Ее рос и мужал.



		На радость Матери тьму ночи освещал.



		Но с молоком Ее впитал он знаний жажду,



		И мир отправился он познавать однажды.



		Сын Ее стал большим.



		Ум его жаждой знаний томим.







		Чтобы сына зачать, отыскала Мать животворный родник.



		Но теперь тот же хаос и мрак Ее сына манит.



		Тепло и уютно под крылом Материнским жить,



		Но дух молодой стремится сумрачность тайны постичь.



		Враждебный хаос их окружал.



		Но сын Ее уйти пожелал.







		Тихо подкрался хаос, не тревожа Матери сон,



		Заманчивой неизвестностью во мраке поблескивал он.



		Увлек он дитя неразумное в мрачный холодный тлен.



		Взметнулся тьмой ураганной и захватил его в плен.



		Мрачный, холодный хаоса тлен



		Захватил лучезарного сына в плен.







		Ликование лучезарного сына прошло,



		Необъятный ледяной мрак сковал его.



		Опрометчивый отпрыск терзался раскаянием,



		Не открылись ему сокровенные тайны.



		Он терзался раскаянием,



		Не познав сокровенных тайн.







		Но как только хаос утащил его к истокам ледяным,



		Пробудилась Мать и бросилась за сыном Своим.



		И бледного друга и брата призвала с высоты,



		Для спасения яркого сына из мрачной тьмы.



		Мать боролась с объятьями тьмы,



		Видя яркого сына следы.







		Она приветствовала былого возлюбленного приход



		И поведала причину печали и горя Ее исход.



		Милый друг приобщился к Ее борьбе с мрачным тленом,



		Чтобы спасти Ее лучезарное дитя из ледяного плена.



		О коварстве хаоса поведала Она.



		Как пленила сына ледяная глубина.







		Долгая схватка истощила запас Материнских сил,



		И тогда Ее светлый друг смело в борьбу вступил.



		Она в сон погрузилась, а он сражался с холодной мглой,



		Проколов ее светлой своей иглой.



		Его дух был сильным пока,



		Но долгой и схватка была.







		Все силы духа собрав, сражался Ее светлый друг.



		В жестоких боях светил его круг,



		Но вскоре глаз его большой зоркость потерял.



		Не дремал коварный враг, а без устали мрак создавал.



		В смертельный бой он бросался не раз.



		И потерял зоркость его большой глаз.







		В кромешной тьме с криком пробудилась Мать.



		Бросилась бледного друга искать.



		В схватку мгновенно вступила Она



		И сорвала темный покров с его лица.



		Но под бледным ликом луны



		Не найти Ей сына следы.







		Жар Ее огненного сына ураган охладил,



		Иссякло тепло, ледяной хаос его победил.



		Пронзительный ветер принес снега,



		И зелень вся скрылась под коркой льда.



		Совсем опустела Земля.



		Все растения скрыли снега.







		Кручинилась Мать в печальном волнении,



		Но продолжала борьбу за спасение.



		К победе упорно стремилась Она



		Ради возрождения силы Ее сияющего сына.



		Она продолжала борьбу,



		Чтобы силы вернуть ему.







		И Ее светлый друг вновь схватился с врагом коварным,



		Державшим в холодном плену Ее дитя лучезарное.



		Ради Ее любимого сына с удвоенной силой сражались они,



		И их неукротимые стремления победу принесли.



		Вновь возгорелся жизни жар.



		Сияющий вернулся дар.







		Но суровый мрак тосковал по согревающему огню.



		А Мать защищала сына и не уступала ему.



		Удалось ураганному смерчу сына Ее растянуть



		И проложить по небу его сияющий путь.



		Удалось урагану сына Ее растянуть.



		И пролег по небу его сияющий путь.







		Днем Великая Мать держала в узде ураган,



		И свет Ее сына горячим жаром сверкал.



		Однако под вечер стала Мать уставать,



		И сумрак ночи из тьмы выступал опять.



		Свет сына днем Мать оживлял,



		А ночью тьмы черед наступал.







		С болью в сердце Великая Мать жила,



		Между ней и сыном навеки пропасть легла.



		Горевала Она, видя, как он кружит в вышине,



		Но воспрянула духом и новую жизнь зачала на Земле.



		И духом вновь воспрянула Мать,



		Чтоб новую жизнь на Земле создать.







		Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,



		И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.



		Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,



		Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.



		Зеленый наряд возродился.



		Но слезы Матери стынут на листьях.







		С оглушительным грохотом разорвала Она глубины скал,



		И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.



		Мир земной в изобилии видов и форм,



		Чрево Матери породило детей целый сонм.



		Покинутая Мать новую жизнь обрела



		И множество детей Земле дала.







		От мала и до велика, все дети были разного вида,



		Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.



		Но все они были прекрасны,



		Ее духа вобрав сладость,



		И возрождались в потомках, соединяясь в радости.



		Такова была Матери Воля.



		И исполнилась жизни Земля.







		Исполнилась Земля животными в горах и лесах,



		Рыбы плавают в морях, птицы щебечут в небесах.



		Не придется больше Матери грустить.



		Все дети теперь вместе с Ней будут жить.



		Рядом с Ней они будут жить.



		И не будет Мать Земля грустить.







		С гордостью Мать взирала на чад своих,



		Но истратила запас животворных сил на них.



		Осталось лишь воплотить в жизнь последнее нововведение,



		Детей, способных понять смысл и ценность Ее творений.



		Они будут Ее почитать



		И богатства Ее охранять.







		Первую Женщину зрелой Мать сотворила,



		Всеми земными благами ее наделила.



		И главный Дар Великая Мать ей передала.



		Пробудившись, познала величие жизни она.



		Первая Женщина человеческого рода



		Познала величие жизни природной.







		Даром и жаждой познания ее наделила Мать,



		Дабы стремилась она ценности жизни познать.



		Первая Женщина должна была мудрою стать,



		Чтобы будущим детям своим эти Дары передать.



		Первая Женщина должна была мудрою стать,



		Чтоб детям своим Дары Матери передать.







		Истощились запасы животворных Земных сил,



		Раздарила их Мать всем тварям земным.



		Обрели они способность плодиться – Дар размножения,



		И Женщину благословила Даром возрождения.



		Но одинока Женщина была.



		В одиночестве тосковала она.







		Мать вспомнила, как тоскливо Ей было одной



		И как согревала Ее любовь друга во тьме ночной.



		Вот тогда последнюю искру Мать отдала,



		На радость Женщине Первого Мужчину создала.



		Последнюю искру Мать отдала.



		Первого Мужчину Она создала.







		Великая Мать наделила людей Даром возрождения



		И завещала им жить на Земле, в Ее владениях.



		И завещала им чтить всех тварей живых, все земные плоды,



		Оберегать реки и моря, гор, лесов и лугов Дары.



		Под защитой камня кров нашли они,



		Но почитали все Дары Матери Земли.







		Изобильную жизнь Своим детям обеспечила Мать



		И решила любовный Дар им в награду послать.



		Ниспослать им Дар Радости, соединяющий Дар,



		Дабы радовал Мать их свободный любовный жар.



		Лишь почитая и славя Великую Мать,



		Можно Благо Даров Ее познать.







		И возрадовалась счастью детей Своих Земная Мать,



		Науку любви и нежности сумели они познать.



		Она пробудила в них чувства взаимной любви,



		И ниспосланные Ею Дары Радости глубоко оценили они.



		Сердце Матери согрел жар их любви.



		Дети Ее радость любви обрели.



		И, одарив детей всей щедростью земной,



		Великая Мать ушла на покой.










Действующие лица


Эйла – из Девятой Пещеры Зеландонии, ранее член Львиного стойбища Мамутои, дочь очага Мамонта, избранная Духом Пещерного Льва, охраняемая Пещерным Медведем, подруга лошадей, Уинни и Удальца, и четвероногого охотника Волка.

Джондалар – из Девятой Пещеры Зеландонии, жених Эйлы, сын бывшего вождя и брат вождя нынешнего; называемый Джонди его сестрой Фоларой.

Зеландони (ранее Золена) – Верховная жрица Зеландонии, бывшая возлюбленная Джондалара.

Тонолан (покойный) – младший брат Джондалара, погибший в Путешествии.

Фолара – младшая сестра Джондалара.

Мартона – мать Джондалара, бывший вождь Девятой Пещеры, а также мать Джохаррана и Фолары.

Вилломар – муж Мартоны, странствующий Торговый Мастер.

Тивонан – ученик Вилломара по торговому делу.

Джоконан (покойный) – первый муж Мартоны, бывший мужчиной очага Джохаррана.

Джохарран – старший брат Джондалара, вождь Девятой Пещеры.

Пролева – жена Джохаррана.

Джарадал – сын Пролевы, ребенок очага Джохаррана.

Левела – младшая сестра Пролевы, жена Жондекама.

Жондекам – муж Левелы, племянник Кимерана и сын Зеландони Второй Пещеры.

Велима – мать Пролевы и Левелы.

Солабан – охотник, советчик и друг Джохаррана.

Рамара – жена Солабана.

Робенан – сын Рамары.

Рушемар – охотник, советчик и друг Джохаррана.

Салова – жена Рушемара.

Марсола – дочь Саловы.

Марона – бывшая подружка Джондалара.

Уилопа – сводная сестра Мароны.

Портула – подруга Мароны.

Лорава – младшая сестра Портулы.

Рамила – подруга Фолары.

Галея – подруга Фолары.

Чарезал – новый член Девятой Пещеры, незнакомый Джондалару.

Шевонар (покойный) – мужчина, погибший во время охоты.

Релона – жена Шевонара.

Ранокол – брат Шевонара.

Брукевал – дальний родственник Джондалара (его дедушка принадлежал Клану).

Мадроман – прежде носивший имя Ладроман, ученик Зеландони Пятой Пещеры.

Ларамар – изготовитель березовицы.

Тремеда – жена Ларамара.

Бологан – старший сын Тремеды, двенадцатилетний подросток.

Ланога – дочь Тремеды, десять лет.

Лорала – младшая дочь Тремеды, около шести месяцев.

Стелона – зрелая женщина, кормившая Лоралу.

Тефона – молодая женщина, лучший дозорный и следопыт Третьей Пещеры.

Тевола – кожевница, изготавливающая стенные панели из сыромятной кожи.

Ланидар – член Девятнадцатой Пещеры с недоразвитой правой рукой, двенадцать лет.

Мардена – мать Ланидара.

Денода – мать Мардены.

Жанида – жена Перидала.

Матаган – юноша, покалеченный шерстистым носорогом.

Тишона – жена Маршевала.

Маршевал – муж Тишоны.

Палидар – друг Тивонана.

Уинни – лошадь Эйлы, золотистая кобыла, лошадь Пржевальского.

Удалец – лошадь Джондалара, гнедой жеребец.

Волк – питомец Эйлы.

Вожди


Манвелар – вождь Третьей Пещеры, Скалы Двуречья.

Моризан – сын жены Манвелара, сын его очага.

Смелая – вождь Одиннадцатой Пещеры, Речной Пещеры.

Дорова – мать Смелаи.

Брамевал – вождь Четырнадцатой Пещеры, Долины Мелкоречья.

Кимеран – вождь Второй Пещеры Зеландони, Старшего очага, брат Зеландони Второй Пещеры, дядя Жондекама.

Денанна – главный вождь объединения Трехскальной Двадцать Девятой Пещеры, в частности Южного владения, Скалы Отражений.

Тормаден – вождь Девятнадцатой Пещеры Зеландонии.

Очаг Зеландони


Зеландони Одиннадцатой Пещеры, Речной, гомосексуалист.

Маролан – друг и сожитель Одиннадцатого Зеландони.

Зеландони Третьей Пещеры, Скалы Двуречья, пожилой мужчина.

Зеландони Четырнадцатой Пещеры, Долины Мелкоречья, женщина среднего возраста.

Зеландони Второй Пещеры, Старшего очага, мать Жондекама, старшая сестра Кимерана.

Зеландони Седьмой Пещеры, Лошадиной Скалы, седовласый старец, дедушка Зеландони Второй Пещеры и Кимерана.

Зеландони Девятнадцатой Пещеры, седовласая пожилая женщина.

Зеландони Пятой Пещеры, Древней Долины, мужчина средних лет.

Зеландони Трехскальной Двадцать Девятой Пещеры, главный советник трех подчиненных ей Зеландони и трех вождей отдельных владений объединенной Двадцать Девятой Пещеры.

Помощник Зеландони Двадцать Девятой Пещеры, Зеландони Скалы Отражений (Южное владение), мужчина средних лет.

Помощник Зеландони Двадцать Девятой Пещеры, Зеландони Южного Входа (Северное владение), молодой мужчина.

Помощник Зеландони Двадцать Девятой Пещеры, Зеландони Летнего Лагеря (Западное владение), женщина средних лет.

Первая Ученица Второй Пещеры (подготовленная Зеландони), молодая женщина.

Джоконол – Первый Ученик Девятой Пещеры, художник, молодой мужчина.

Миколан – Второй Ученик Четырнадцатой Пещеры, юноша.

Меджера – Ученица Третьей Пещеры (вначале Четырнадцатой Пещеры), молодая женщина.

Мадроман – Ученик Пятой Пещеры (ранее Ладроман из Девятой Пещеры), молодой мужчина.

Первая пещера Ланзадонии


(Пещера Даланара)


Даланар – мужчина очага Джондалара, бывший муж Мартоны, основатель племени Ланзадонии.

Джерика – жена Даланара, также одна из основателей племени Ланзадонии.

Анлая (покойная) – мать Джерики.

Хочаман – мужчина очага Джерики, великий путешественник.

Джоплая – дочь Джерики, Дочь очага Даланара.

Экозар – муж Джоплаи, его мать была женщиной Клана.

Андован (покойный) – мужчина, принявший в свой очаг Экозара и его мать.

Ома (покойная) – мать Экозара, женщина Клана.