Верный расчёт
Джилл Уилбер


Каким ветром занесло обаятельного красавца и известного ловеласа Ральфа Дикса в Герольштейн? Если бы Ингрид знала, что встретит в замке Оберхоф этого бесчестного соблазнителя своей покойной сестры, то ни за что не приняла бы должность хранителя местного музея. В ее душе ему нет ни оправдания, ни прощения. Она должна ненавидеть его. Так отчего же, когда Ральф рядом, ее сердце бьется как пойманная птичка, а голова кружится и она забывает обо всем на свете, кроме страстного желания оказаться в его объятиях? Она, всегда такая холодная и рассудительная, вдруг напрочь выкинула из головы все правила и принципы, которым всегда неукоснительно следовала, и погрузилась в пучину стихийных и непредсказуемых чувств…


Джилл Уилбер

Верный расчёт


«Услышав крик впередсмотрящего, Якоб фон Хохбург поспешно вышел из капитанской каюты. На горизонте виднелась еле заметная темная точка. То был остров Герольштейн, почти два века назад открытый голландскими мореплавателями. Долгое путешествие подошло к концу».


Ингрид поставила точку и довольно потянулась. Вторая глава задуманной ею «Истории княжества Герольштейн» была готова. Работа шла быстро. Завтра можно будет приступить к описанию объединения Герольштейнских островов под властью князя Якоба. Правда, глава получится небольшой по объему. Стыдно признаться, но Ингрид немного жалела, что это объединение произошло без долгих кровопролитных войн, которыми сопровождалось создание большинства соседних карликовых государств.

В коридоре послышались чьи-то быстрые шаги.

— Мама, мы пришли! — с порога крикнул запыхавшийся Эрни. — Я выиграл у папы со счетом десять — два!

Ральф положил ладонь на плечо шестилетнего сына и подмигнул новоиспеченной баронессе Дикс фон Бамберг. Ингрид до сих пор не могла в это поверить. Даже после пышной церемонии в кафедральном соборе Альткирхена и чудесного медового месяца, проведенного на личном острове Ральфа, она думала, что это ей снится. Дни они посвящали сыну, а ночи — друг другу. То, что Ингрид каждое утро просыпалась рядом с Ральфом, казалось ей чудом.

— Как успехи?

— Закончила вторую главу, — похвасталась Ингрид. — А завтра начну третью.

— Про объединительный поход? О Господи, сколько раз я играл князя Якоба в ежегодных школьных инсценировках! Правда, главную роль мне доверили не сразу. Сначала я был мятежным вождем последнего острова, не пожелавшего покориться какому-то пришельцу из-за моря. Подошел к роли творчески и решил, что люди моего племени будут охотниками за черепами и нападут на людей князя. Но учительница напомнила мне, что в княжестве никогда не было охотников за черепами.

Ингрид улыбнулась.

— Ну вот, все испортила.

— Я рад, что ты на моей стороне. Так было бы куда драматичнее. Увы, на голых островитян произвел сильнейшее впечатление костюм князя: кожаные штаны, кожаная безрукавка с кружевной манишкой и багряный шелковый плащ с застежкой, украшенной драгоценными камнями. Во всяком случае, именно так Якоб изображен на старинной гравюре.

— Кому это и знать, как не мне? Эту застежку с разрешения князя Эриха ежегодно достают из витрины музея и под охраной гвардейцев привозят исполнителю главной роли.

— Кстати, Эрих и Катарина просили передать тебе привет.

— Им тоже. — Сначала она побаивалась своих знатных родственников, но они очень легко приняли ее в свой круг, и Ингрид поняла, почему Ральф так любит и уважает их.

— Катарина требует у брата, чтобы ей разрешили официально работать в фонде Оберхоф. После нас с тобой она уверовала в легенду. Правда, Эрих доказывает, что мы с тобой нашли бы друг друга и без всякой легенды.

— Лично я в этом сомневаюсь. Я работала в фонде и до того, но начала служить ему лишь тогда, когда рассталась с предубеждениями и помогла тебе успешно провести Тур д'Оберхоф. Легенда гласит, что истинной любовью вознаграждается лишь истинное служение. Иными словами, ты должен делать свою работу от души. Теперь очередь за княжной. Ей предстоит сделать то же открытие. Сначала Катарине придется найти путь к собственному сердцу, а потом проследовать по этому пути туда, где ее ждет любовь. Что ж, игра стоит свеч.

— Ты права как всегда. Но мое сердце чует, что в следующем году князя Якоба сыграет Эрни.

— Ты что, шутишь? Мальчику всего шесть лет.

— Ничего. Я дебютировал в восемь. А наш сын из молодых, да ранний.

— Ты прав, — ответила Ингрид и перевела взгляд с Ральфа на Эрни, который был копией отца в детстве: стройная фигурка, точеные черты лица, огромные светлые глаза и пышные черные волосы. Странно, что до события, потрясшего Герольштейн два месяца назад, этого почти никто не замечал. Впрочем, в последние годы Ральф редко бывал на родине, а в Оберхофе появлялся еще реже. Но когда это случилось, время понеслось вскачь.


1


Ингрид Шлезингер из последних сил пыталась не обращать внимания на боль в ногах, нывших в новых туфлях, и широко улыбнулась собравшейся вокруг группе туристов. Это была последняя экскурсия в этот день. Как только она закончится, можно будет закрыть дверь кабинета, сбросить проклятые туфли и вознаградить себя каким-нибудь холодным напитком. Она украдкой покосилась на часы. Оставалось всего пятнадцать минут.

Ей хотелось громко застонать. Черт дернул ее польститься на пятидюймовые каблуки и черные кожаные ремешки, обвивающие лодыжки! Тип, командовавший распродажей, уверял, что ее ноги в этих туфлях выглядят потрясающе. Поскольку росту в Ингрид было всего метр пятьдесят восемь, она купила туфли не глядя. Но только полная идиотка могла надеть эти орудия пытки на работу, где большую часть дня приходилось проводить на ногах.

И все же она как-то справлялась, пока не увидела в задних рядах высокого видного мужчину. В этом не было ничего особенного. Экскурсии по замку Оберхоф были бесплатными, и опоздавшие имели право присоединяться к ним когда угодно. В другое время Ингрид просто кивнула бы вновь прибывшему и продолжила рассказ о замке и собранных в нем бесценных произведениях искусства. Произведения эти принадлежали правящей династии Герольштейна, но Ингрид, относившаяся к экспонатам с жаром завзятого коллекционера, считала их чуть ли не своей собственностью.

Однако с появлением этого человека речь Ингрид утратила беглость и стала сбивчивой, во рту пересохло. Что здесь делает Рандольф Дикс? Он никогда не приезжал в замок — иначе Ингрид не рискнула бы работать здесь. В последний раз она видела его по телевидению. Рандольф ездил по всему миру, участвовал в соревнованиях по скачкам с препятствиями, завоевывал кубки и покорял сердца супермоделей.

Понять последних было нетрудно. Рандольф, или Ральф, как его звали все от мала до велика, имел рост под метр девяносто, был смуглым красавцем и обладал пышной шевелюрой, характерной для всех мужских представителей княжеской семьи. За длинными густыми ресницами блестели глаза цвета морской волны. Слегка поворачивая голову, Ральф демонстрировал аристократический профиль, который можно было чеканить на монетах.

Но Ингрид красотой супермодели не обладала и не могла понять причины его пристального взгляда. Ральф смотрел на нее так, словно старался запомнить на веки вечные. Ростом она была ниже среднего; бросались в глаза лишь ее ярко-рыжие волосы длиной до плеч, похожие на языки пламени. Предоставленные самим себе, они завивались кольцами и торчали во все стороны, поэтому Ингрид собирала их в узел на затылке. Несколько непослушных локонов всегда торчало наружу, подчеркивая тонкие черты лица. Картину дополняли большие серые глаза. Ингрид с величайшим удовольствием поменяла бы их на голубые, а цвет волос — на белокурый.

Если верить друзьям, характер у нее был под стать волосам, но сама Ингрид считала, что это преувеличение. Да, возможно, она чересчур темпераментна, но совсем не так вспыльчива, как большинство рыжих. Будь так, она прямо спросила бы, что здесь понадобилось Ральфу Диксу.

Ральф редко пользовался своим титулом, но барону фон Бамбергу не имело никакого смысла слушать лекцию о произведениях искусства, среди которых он вырос. А тем более смотреть на нее с таким дерзким интересом. Ингрид чувствовала, что этот интерес вызывают не ее слова, а она сама.

Она переступила с ноги на ногу, и те заныли еще сильнее. Но теперь Ингрид не обратила на их жалобу никакого внимания. Она была занята борьбой со стихийными эмоциями, которые возбудило в ней внимание Ральфа.

Внезапно она ощутила биение собственного сердца. Воздух, температура которого в целях сохранности экспонатов регулировалась автоматически, показался жарким и душным. Она сопротивлялась желанию вытереть лоб, уверенная, что испарина — такая же фантазия, как и ее толкование взгляда Ральфа. Какого дьявола ему здесь понадобилось?

И тут один из туристов задал вопрос:

— Эта легенда распространяется только на членов княжеской фамилии?

Зачем она упомянула про легенду Оберхофа в присутствии Ральфа? Но отступать некуда. Ингрид откашлялась.

— Нет, не только. Легенда гласит, что все, кто служит фонду Оберхоф, обретут истинную любовь.

Казалось, эта история искренне заинтересовала Ральфа. Ингрид отвела глаза и посмотрела на другого мужчину — судя по всему, американца.

— Какова общая площадь имения? — спросил тот.

Уф, слава Богу… Ингрид с облегчением повернулась к задавшему вопрос, однако ощущение присутствия барона не ослабело. Она остро чувствовала запах его одеколона — свежий, с зеленой ноткой, чрезвычайно мужественный.

Это мне чудится, собравшись с мыслями, подумала Ингрид. Потолок высотой в девять метров, от стены до стены — еще дюжина… Какой тут может быть запах? Он обязан рассеяться.

И все же она ощущала древесный аромат, которого до появления Ральфа не было. Когда он вошел, распахнув большую двойную дверь, в помещение влетел порыв ветра из леса, окружавшего замок. Во всяком случае, так убеждала себя Ингрид. Но это не объясняло, почему его присутствие усиливало остроту всех ее чувств.

Она снова откашлялась.

— Замок был построен в тысяча восемьсот семьдесят девятом году. Имение, принадлежавшее Арнольду фон Хохбургу, первому графу Оберхофу, насчитывало восемьсот гектаров холмов, лесов и полей, сдававшихся мелким фермерам-арендаторам. Впоследствии площадь имения увеличилась до трех тысяч гектаров. В его состав вошел заповедник, где размножается лунный олень, являющийся символом Герольштейна. — Арнольд — прапрадед Ральфа, услужливо подсказал ей внутренний голос.

Задавший вопрос задумчиво кивнул, усваивая информацию. Затем подняла руку девочка-подросток.

— Как вы получили работу в замке?

Вопрос был из числа самых распространенных.

— Замок Оберхоф — это тот же большой город в миниатюре; здесь можно сделать карьеру в любой области — от земледелия и животноводства до науки и средств массовой информации. Сначала нужно определить область своих интересов, а затем узнать у местного управляющего, есть ли вакансии.

— Вы всегда хотели стать гидом? — Этот звучный баритон мог принадлежать только Ральфу Диксу.

Ингрид ответила, обращаясь ко всей группе и с досадой чувствуя, что в ее голосе прозвучала хрипловатая нотка:

— Я не гид. Просто при необходимости провожу экскурсии, как большинство служащих замка. Моя официальная должность — куратор здешнего музея. Я изучала изящные искусства в университете, специализировалась в охране памятников истории и культуры и во время учебы проходила практику в замке Оберхоф. Когда освободилось место хранителя, я подала заявление и была принята.

— Вот оно что… — протянул Ральф.

На этот раз Ингрид встретила его взгляд, почувствовав, что началась непонятная игра в кошки-мышки. Но зачем? И с какой стати ей определили роль мышки? Она решила, что лучшая защита — это нападение.

— Вам что-то непонятно, барон фон Бамберг?

Как и было рассчитано, этот титул произвел на туристов сильное впечатление. Они зашушукались, повернулись и с любопытством посмотрели на Ральфа. Его лицо потемнело, как небо перед грозой. Но Ингрид не унималась.

— Леди и джентльмены, раз уж нам представилась редкая возможность видеть барона, может быть, вы захотите задать ему вопросы? Ваша светлость, я уверена, что вы с удовольствием на них ответите, не правда ли?

Тем хуже для тебя, подумала она, увидев убийственный взгляд Дикса. Если ты хотел сохранить инкогнито, незачем было присоединяться к группе и выбивать меня из колеи. Почему это оказалось так легко? Но теперь они поменялись местами: Ральфу пришлось занять оборону.

— С удовольствием, — ответил барон, но грозное выражение лица противоречило непринужденному тону. Ну, погоди! — красноречиво говорил взгляд, который он бросил на Ингрид.

Она с трудом сглотнула. Что заставило ее бросить вызов этому человеку? Если во время экскурсии рядом оказывался кто-нибудь из членов правящей семьи, она уважала его право на инкогнито и обращалась к нему только тогда, когда становилось ясно, что он сам хочет этого. Какого дьявола ей понадобилось защищаться?

Но у членов группы таких сомнений не было. Время экскурсии закончилось, а они все еще осаждали Ральфа вопросами. Пара туристов помоложе попросила его расписаться на путеводителе. Интересно, как он подписался — Ральф Дикс, экс-чемпион мира по академической гребле, или барон фон Бамберг? Ингрид хотелось уйти, но это было бы нечестно. Она уже чувствовала угрызения совести за то, что направила на него луч прожектора. Как бы Ингрид ни относилась к этому человеку, у нее не было права подвергать его такому испытанию. Когда туристы уйдут, нужно будет извиниться перед Ральфом.

— Не следует злоупотреблять временем барона фон Бамберга. У восточных ворот вас ждет автобус. Поблагодарим хозяина за внимание, которое он нам уделил.

Учитывая великолепную акустику зала, эхо вызванных этой речью аплодисментов звучало несколько минут. Барон улыбнулся, сделал приветственный жест, повернулся и пошел к двери. Проходя мимо Ингрид, он вполголоса сказал:

— Как только закончите, явитесь с отчетом в кабинет главного хранителя.

После того что она сделала, ничего иного ждать не приходилось. И все же Ингрид с трудом сохранила самообладание. Ральф был членом совета директоров благотворительного фонда Оберхоф. Хотя он никогда не присутствовал на заседаниях, однако формально оставался ее начальником.

Наверное, Ральф собирается устроить мне разнос за то, что я привлекла внимание туристов к его особе. И имеет на это полное право. У нее были свои счеты с бароном, но сугубо личные и никоим образом не оправдывавшие вопиющее нарушение профессиональной этики.

Нужно было вернуть микрофон и записи, которыми она редко пользовалась. По дороге в свой кабинет Ингрид вспомнила, когда она впервые услышала о Ральфе Диксе. Она проходила практику в замке, совершенствовалась в избранной профессии и одновременно следила за несовершеннолетней сестрой, пытаясь не дать ей сбиться с пути истинного.

Совмещать то и другое было трудно, но Ингрид не догадывалась о размерах фиаско, пока Урсула не объявила о своей беременности.

Сула обожала парусный спорт и обычно не пропускала ни одной регаты. Ингрид считала хобби сестры безвредным и думала, что ее вмешательство только повредит делу. Сула ни разу не намекнула, что это увлечение носит личный характер.

— Расскажи, как это случилось, — наконец устало сказала Ингрид, как следует отчитав сестру. Их родители умерли два года назад, когда Ингрид исполнилось двадцать лет, и она боялась, что чрезмерная властность может отпугнуть Сулу. Держи она вожжи покрепче, этого наверняка не случилось бы.

Но что толку махать кулаками после драки? Урсула призналась, что отец ребенка — знаменитый спортсмен Ральф Дикс. Ингрид была уверена, что это вздор. Зачем умудренному опытом человеку, тем более члену правящей семьи, связываться с какой-то малолеткой?

Она пристально посмотрела на сестру и только тут поняла свою ошибку. После смерти родителей Сула быстро выросла. Сестра одевалась, разговаривала и кокетничала как взрослая женщина, и это привлекало к ней мужчин.

В том числе и Ральфа Дикса? В конце концов Ингрид пришла к выводу, что у Сулы нет никаких причин лгать ей, и воспылала праведным гневом на бессовестного барона. В то время Ральфу было лишь двадцать два года, однако он должен был знать, что делает. А Урсула, выглядевшая не по годам взрослой и формально считавшаяся совершеннолетней, была невинна и продолжала оплакивать родителей.

Когда Ингрид предложила позвонить барону, сестра закатила настоящую истерику.

— Большинство женщин мечтает вступить в связь с членом правящей фамилии, — попыталась подбодрить ее Ингрид.

Но ответ Урсулы оказался совершенно неожиданным.

— Большинство женщин не стало бы скрывать свое имя и уверять, что принимает противозачаточные таблетки.

После недолгих расспросов сестра призналась, что пробралась на прием в честь победы команды барона. Когда дворцовые гвардейцы потребовали, чтобы она назвала себя, Урсула пролепетала какую-то выдуманную фамилию.

По словам Сулы, Ральф следил за приходящими с террасы и сам позволил ей остаться. Решив поблагодарить хозяина за разрешение, она заметила, что он чем-то очень расстроен. Они разговорились, и Урсула поделилась с ним собственными бедами. Ральф предложил ей остаться на обед после приема, а она так и не успела назвать ему свое настоящее имя. В общем, сначала одно, потом другое, а результат налицо.

— Ральф наверняка подумает, что я обманула его нарочно, пытаясь заманить в ловушку, — наконец сказала Урсула.

— Пусть думает что хочет, но он обязан нести ответственность за свои поступки! — стояла на своем Ингрид. Она жалела Сулу, попавшую в беду, и все же Ральфу следовало знать о случившемся.

Однако хлопоты оказались напрасными. Ральф улетел на очередной этап Кубка мира, и Ингрид сказали, что связи с ним нет. Ингрид решила, что барону наплевать на девушку, которую он обольстил и бросил. На звонки ее сестры тоже никто не отвечал.

Используя связи в замке, Ингрид раздобыла почтовый адрес Дикса и настояла, чтобы Урсула написала ему и сообщила о ребенке. Сестра отбивалась руками и ногами, но Ингрид пригрозила, что тогда это сделает она сама. Письмо было отослано, однако ответ так и не пришел.

Потом они узнали, что Ральф бросил парусный спорт и занялся бизнесом. (Правда, иногда он участвовал в соревнованиях по стипль-чезу, в котором тоже добился больших успехов.) Конечно, с такими связями… Ничего удивительного, что он заработал целое состояние. Плюс к тому, что досталось ему по наследству.

Ингрид заикнулась, что следовало бы сделать еще одну попытку связаться с ним. Но на этот раз Урсула встала насмерть, заявив, что не хочет иметь ничего общего с человеком, которому нет дела до собственного ребенка, и Ингрид пришлось умолкнуть.

Впрочем, материнство не заставило Урсулу остепениться, скривив губы, подумала Ингрид. Родив очаровательного мальчика, она предоставила все заботы о нем сестре, а сама вернулась к прежнему увлечению парусным спортом. Слава Богу, что Ральф в регатах больше не участвовал и его равнодушие не могло причинить Суле новую боль.

Ингрид знала, что обязана воздействовать на сестру — хотя бы ради маленького Эрни. Но у нее не хватало на это духу. Сула слишком много перенесла. Сначала умерли родители, а потом сестру бросил отец ее ребенка. Она так и не успела побыть молодой. Поэтому Ингрид добровольно взяла на себя большую часть обязанностей по уходу за Эрни, надеясь, что со временем сестра остепенится и поймет свой долг перед сыном.

Но это время так и не пришло. После какой-то вечеринки, находясь в изрядном подпитии, сестра возвращалась в отель по горной дороге и не вписалась в поворот. Ее машина вылетела за ограждение и рухнула в пропасть.

Тогда Эрни было всего шесть месяцев. Сейчас ему шесть лет. Если бы не этот мальчик, Ингрид не пережила бы гибели сестры, последовавшей вскоре после смерти родителей. С ребенком на руках она не имела права давать волю чувствам.

Ради Эрни она победила черное отчаяние, в которое впала после смерти Урсулы, и сумела закончить университет заочно. Когда мальчику исполнился год, Ингрид испекла именинный пирог с одной свечой и они отпраздновали этот день вместе. Правда, радость омрачали воспоминания о любимых людях, которых больше нет на свете.

От всей семьи остались только они с Эрни. Другой матери малыш не знал. Молчание Ральфа говорило, что он потерял все права на ребенка. Если бы Дикс ответил на письмо Урсулы или проявил к Эрни какой-то интерес, Ингрид сочла бы себя обязанной разделить с ним бремя воспитания, но он не позвонил и не написал. Может быть, этот человек вообще не знает, что у Урсулы была сестра, которая стала матерью его ребенка.

Да, он наверняка прочитал о смерти Урсулы. Скорее всего, смерть девушки, с которой он провел одну ночь, для Ральфа ничего не значила, задыхаясь от гнева, думала Ингрид. В письме сестра сообщила ему свое настоящее имя. Но Ральф, слывший записным сердцеедом, скорей всего забыл его. Барон даже не поинтересовался тем, кто у него родился — сын или дочь.

Ингрид ощутила острое чувство вины. Ее возбудил оценивающий взгляд Ральфа Дикса, хотя от этого человека следует держаться как можно дальше. То, что барон входит в состав совета директоров фонда и имеет право требовать от нее уважения, к делу не относится. Она не должна реагировать на него как на мужчину своей мечты.

Внезапно Ингрид с испугом поняла, что воспоминания заставили ее просидеть в кабинете двадцать минут. Она скинула туфли и увидела свои покрытые мозолями ноги. Но других туфель здесь не было, а Ральф наверняка мерит шагами пол в кабинете главного хранителя. Судя по выражению лица, этот человек терпением не отличается.

Ингрид неохотно надела туфли, встала и ощутила, что пальцы колет как иголками. Она надеялась, что беседа окажется недолгой: нужно забрать Эрни из школы и отвезти домой. Поскольку главный хранитель Лизбет Краузе находится в Америке с передвижной выставкой из фондов музея, Ингрид выполняет большинство ее обязанностей. Какая нелегкая принесла Ральфа именно сегодня?!

Впрочем, подходящего времени не будет, думала она по пути. История взаимоотношений Ральфа с Урсулой означает, что лицезрение этого человека никогда не доставит Ингрид удовольствия. Чем скорее закончится эта встреча, тем лучше.


2


Ральф Дикс нервно мерил шагами кабинет. Собственная реакция на женщину, с которой ему предстоит работать, застала его врасплох. Слава Богу, что этой реакции не видел кузен Эрих, рассказавший ему о Ингрид. Тогда на этой истории сразу можно было бы поставить крест.

Спору нет, она хороша собой, но в дни бурной молодости Ральф видел женщин и красивее. Однако Ингрид обладает одним качеством, которого не хватает ее более привлекательным подругам. Это ее преданность делу. Когда Ингрид говорит, ее точеное лицо пылает от воодушевления. Именно этот жар и привлек внимание Ральфа.

Ральф и сам, будучи натурой страстной, ценил необузданную страстность в других. Он представил себе, как разжигает в ней чувственность… Эта мысль оказалась более возбуждающей, чем ему хотелось бы. Разве он не дал клятву воздерживаться от романтических привязанностей до конца жизни? Слишком многие женщины, с которыми он встречался, мечтали стать баронессами, и Ральф поневоле начинал задумываться, где кончается его личное обаяние и начинается обаяние титула и денег.

Ральф с досадой вздохнул. Следует признать правду: он устал тратить душевные силы на случайные связи. Ему уже двадцать девять, а женщины, с которой можно было бы создать семью, он так и не встретил.

Впрочем, обета целомудрия он не давал. До такой степени самоотречения он еще не дошел. Но до сих пор его связи были чисто физическими и заключались по взаимному согласию. Многих женщин такие связи устраивали; душевный комфорт значил для них больше всего на свете. Так что недостатка в сексуальных партнершах он не испытывал. Кто его знает, а вдруг среди них когда-нибудь встретится родственная душа? Иногда предмет мечтаний сваливается на тебя сам, когда ты перестаешь его искать.

Впрочем, к Ингрид Шлезингер это не имеет никакого отношения. Судя по тому, что эта женщина не моргнув глазом отдала его на растерзание волкам, назвать ее родственной душой трудновато. Тогда почему он даром тратит время, думая о ней?

Она заинтриговала его, вот почему. Для обычной дворцовой служащей у нее слишком много энергии и самообладания. Похоже, его титул ничуть не пугает Ингрид. Привычка к легким победам могла заставить Ральфа расценить ее равнодушие как вызов. И все же тайна ее обаяния явилась для него загадкой. Остается только одно — узнать эту женщину поближе и удостовериться, что он в очередной раз принял желаемое за действительное.

Он подошел к сейфу, где хранились личные дела служащих замка. Набрав код, который Ральфу был отлично известен, он открыл сейф и достал папку с личными делами. Перебрав их, он быстро нашел досье на Ингрид Шлезингер.

Открывала досье большая фотография Ингрид.

Надо же, какая прелесть, думал он, глядя на фото. В ту пору волосы Ингрид были короче и обрамляли ее лицо как огненный нимб. Она казалась чистой, невинной и неиспорченной в отличие от женщин, с которыми Ральф привык иметь дело. Не в этом ли причина влечения, которое он остро почувствовал, рассматривая снимок?

Ральф быстро просмотрел ее досье и застыл на месте, обнаружив, что у Ингрид есть шестилетний сын. Выходит, она замужем? Он ощутил острый укол разочарования. Почему он не подумал об этом? Согласно биографическим данным, ей двадцать семь лет. Конечно, такая привлекательная женщина не может жить монахиней.

Он подавил досаду и стал искать сведения о супруге фрау Шлезингер. Если Ингрид замужем, то и слава Богу. Это избавит его от множества хлопот. В том числе от мыслей, подойдет она ему или нет.

Однако, когда Ральф дошел до графы «Семейное положение» и обнаружил запись «не замужем», его настроение резко улучшилось. Не вдова и не разведена. Как и он сам, Ингрид оказалась уроженкой католического Герольштейна, где развод под запретом. Значит, фрейлейн Шлезингер мать-одиночка… Ральф откинулся на спинку кресла и начал тереть пальцами подбородок, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Думая о любовнике Ингрид, он ощутил желание свернуть шею этому мерзавцу.

Но что ты чувствуешь теперь, когда выяснилось, что она одинока и вовсе не так невинна, как тебе казалось? — задал Ральф вопрос самому себе. На лице его расплылась блаженная улыбка. Он чувствует удовольствие. Большое удовольствие. Она одинока — следовательно, доступна. У нее ребенок — следовательно, надеяться на брак с ним Ингрид не может. Дело за малым: вызвать у нее то же чувство, которое испытывает он сам. А если он этого не сумеет — следовательно, он не мужчина.

Его мысли прервал стук в дверь. Ингрид вошла в кабинет, не дожидаясь ответа, и Ральф едва успел захлопнуть папку и сунуть ее в стол.

От нее не укрылся лихорадочный жест Ральфа, и он заподозрил, что Ингрид все же заметила документ. Но ее лицо осталось бесстрастным, так что оставалось только строить догадки. Таинственная женщина эта Ингрид Шлезингер.


Неужели Ральф Дикс действительно изучал мое досье? — спросила себя Ингрид, садясь на указанное ей место по другую сторону письменного стола.

Пристальный взгляд, которым он ее смерил, доказывает правильность этого предположения. Но почему? Разве что Внезапно у нее похолодело в животе. Разве что… он все узнал и решил предъявить свои права на сына!

Черта с два! — гневно подумала она. Вскоре после рождения Эрни Урсула составила завещание — в кои-то веки подумала о ребенке — и на случай, если с ней что-нибудь случится, назначила Ингрид опекуном мальчика. Ральф мог бы отнять у нее сына только в одном случае — оспорив ее опекунство в суде.

Эта мысль бросила Ингрид в дрожь. Она была экономна, жалованья на жизнь хватало, но разорительный судебный процесс был ей не по карману. Как всякому обычному человеку. Но происхождение и личное богатство не позволяют считать Ральфа обычным человеком.

Неожиданно она ощутила приближение чувства, уже испытанного во время экскурсии.

Не смей! Возьми себя в руки! — приказала она себе. Справиться с реакцией своего тела на близость Ральфа было нелегко, но роли, которую сыграл он в жизни ее сестры, вполне достаточно, чтобы держаться от него как можно дальше.

Эгоистичный, самовлюбленный, привыкший смотреть на женщин свысока… Она мысленно сравнила моральный облик Ральфа с обликом своего отца. Музыкант и композитор Роберт Шлезингер тоже был красив, обаятелен и часто пользовался этими качествами для обольщения молодых женщин. Сначала Ингрид думала, что мать терпела его волокитство из-за детей, но это не объясняло, почему она не ушла от него, когда дочери выросли. Едва ли она верила Роберту, который клялся, что любит ее одну.

Хотя почему? Отец мог убедить кого угодно в чем угодно. Ингрид и сама много лет верила, что его концерты и симфонии опередили свое время и что такому талантливому человеку грешно зарабатывать на жизнь нетворческим трудом. Пелена упала с ее глаз лишь в шестнадцать лет, когда Ингрид решила бросить школу и пойти работать. Мечта стать писателем рассыпалась в прах; кто-то должен был содержать семью.

Ингрид повезло: она получила место секретарши в одной фирме, специализировавшейся на торговле произведениями искусства. После этого она решила стать хранителем музея. Шеф посоветовал ей закончить школу и позволил изучать работы, выставленные на продажу.

Ингрид хотелось жить отдельно, но мать сказала, что без нее с хозяйством не справится. В тот день, когда начался страшный ураган, девушка была дома. Отец попросил мать отвезти его в консерваторию, находившуюся в нескольких милях; он хотел выставить на конкурс одну из своих симфоний. Ингрид помнила, что мать ехать не желала. Но, как обычно, отец настоял на своем и они отбыли. По дороге домой на их машину упало дерево, и Ингрид с Урсулой остались одни на всем белом свете.

После смерти родителей опыт, накопленный в аукционной фирме, позволил ей поступить в университет, получить диплом куратора и стать самостоятельным человеком. Ингрид не нуждалась в том, чтобы ее жизнь осложнял мужчина, похожий на отца.

И все же когда Ральф ослепительно улыбнулся ей, у Ингрид резко участился пульс. Странно, что он улыбается после того, как его выставили на всеобщее обозрение.

— Я должен извиниться перед вами, — сказал он.

Удивление заставило ее вскинуть голову.

— Извиниться передо мной?

— Мне не следовало присоединяться к группе без предварительного предупреждения. Мое появление выбило вас из колеи.

Ты и представить себе не можешь, до какой степени, подумала Ингрид.

— Не за что, — спокойно ответила она, хотя никакого спокойствия не ощущала. — Туристы были рады познакомиться с членом княжеской семьи.

— А вы обрадовались возможности свести со мной старые счеты?

— В этом не было ничего личного, ваша светлость! — решительно возразила Ингрид.

Он прикрыл глаза длинными ресницами.

— В самом деле? Я было решил, что вы приняли меня за Джека Потрошителя.

Поскольку он был прав, Ингрид сложила руки на коленях и опустила глаза.

— Мы увиделись впервые в жизни. Я почти ничего о вас не знаю. — Это была чистая правда. Не в силах противиться соблазну, Ингрид подняла взгляд и посмотрела Ральфу в глаза. — А вдруг вы и в самом деле Джек Потрошитель?

К ее удивлению, он закинул голову и расхохотался. Его низкий смех ласкал слух.

— Ингрид, вы просто глоток свежего воздуха, — наконец сказал он. — Я тоже знаю о вас очень мало, но уже понимаю, что вы именно тот человек, который мне нужен.

Ингрид вспыхнула. Она никогда не слышала более дерзкого предложения. Может быть, другие женщины только и ждут, чтобы упасть в его объятия, но она не из их числа!

— Можете думать обо мне что угодно, но вы ошибаетесь, — бросила она.

Ральф, ничуть не обескураженный этим суровым ответом, насмешливо поднял темную бровь.

— В самом деле? Значит, эти испепеляющие взгляды, которые вы то и дело бросали на меня во время экскурсии, входят в ваш обычный арсенал?

— Никаких испепеляющих взглядов не было. — Но тут Ингрид увидела приподнявшийся уголок рта Ральфа и поняла, что ее поддразнивают.

— Меня подкупила страстность, с которой вы относитесь к замку и его сокровищам, — сказал он. — Именно это мне от вас и нужно.

— Я не уверена Я не… — запинаясь, пробормотала сбитая с толку Ингрид.

— Успокойтесь, — ответил Ральф. — Похоже, мы оба ошиблись. Я ошибся, когда решил возобновить знакомство с замком, присоединившись к экскурсии. А вы неправильно поняли мой интерес к вам. Ну что, мы объяснились?

Ингрид не знала, зачем ему это нужно, но кивнула.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Он нахмурился.

— Можно без титула. Меня зовут Ральф.

Догадывался ли он, что использование титула — это сознательная попытка сохранить дистанцию между ними?

— Как пожелаете, Ральф.

Он довольно кивнул.

— Судя по вашей реакции, Эрих еще не сказал вам, зачем я приехал. — Ральф говорил о своем кузене, наследном князе Эрихе, который был одновременно владельцем замка Оберхоф и распорядителем созданного при замке благотворительного фонда.

— Наверное, князь собирался сообщить об этом на еженедельном совещании, которое состоится завтра, — сказала она. — Я замещаю свою начальницу, Лизбет Краузе.

— Которая сейчас находится в Америке с передвижной выставкой. — Похоже, Ральф был хорошо информирован. — Ясно, почему вас не обрадовал мой визит. Мне придется временно занять ее кабинет.

У Ингрид запульсировало в висках.

— Значит, до возвращения Лизбет вы будете главным хранителем?

Он насмешливо улыбнулся.

— Это было бы нечто… Все, что я знаю об Оберхофе, можно записать на кончике иглы.

Ингрид сомневалась, что это правда, но мысль о том, что Ральф не будет ее начальником даже временно, доставила ей облегчение.

— И все же я вас не понимаю.

Он сцепил пальцы и положил руки на крышку старинного письменного стола.

— Моя компания специализируется на организации спортивных соревнований. Крупных соревнований.

— Таких, как зимние олимпийские игры, — сказала Ингрид, намекая на то, что ей тоже известно его прошлое. В один прекрасный день Ральф поймет, как много она знает, и это его не обрадует.

Ральф кивнул.

— Вот именно. Эрих думает, что проведение крупного соревнования сможет повысить доходы фонда Оберхоф.

На лице Ингрид отразилось недоумение.

— Мне казалось, что дела фонда идут неплохо.

— Да, но этого недостаточно. Заявок на помощь становится все больше. Дохода от имения, туристов и выездных выставок, а также поступлений от местных сборщиков пожертвований не хватает для того, чтобы удовлетворить всех желающих. Если не найдется новый источник дохода, вскоре придется сократить масштабы деятельности фонда.

Неужели в один прекрасный день фонд Оберхоф прекратит помощь нуждающимся? Ингрид была уверена, что приносимый замком доход вполне достаточен для того, чтобы заниматься благотворительностью. Мысль о том, что это не так, была тревожной и крайне неприятной.

— Я не имела об этом понятия, — сказала она.

Ральф бросил на нее пристальный взгляд.

— Как и все остальные. Поэтому прошу вас никому об этом не рассказывать. Ирония судьбы: люди склонны поддерживать только преуспевающие организации.

— «Нет ничего успешнее успеха», — процитировала Ингрид.

— Вот именно, — кивнул он. — Впрочем, все не так уж плохо. Просто Эрих проявляет проницательность и думает о будущем.

— И какое же мероприятие он хочет здесь провести? — спросила Ингрид. Она не представляла себе, как еще можно увеличить доход замка. Казалось, все возможное они уже сделали.

— Эрих предоставил решение мне. Я хочу устроить международные велогонки «Тур д'Оберхоф», которые будут проходить вокруг замка. Одни права на телетрансляцию принесут фонду миллионы долларов.

Мысль об орде велосипедистов, несущейся по тщательно ухоженным садам и паркам замка, заставила Ингрид вздрогнуть.

— Должно быть, вы шутите, — дрогнувшим голосом сказала Ингрид.

— Нисколько, — глядя ей в глаза, ответил он. — Напротив, я никогда не был таким серьезным. А что? По-вашему, замок и спортивные состязания несовместимы?

Несовместимы? Слабо сказано. Ей становится плохо при одной мысли об этом.

— Не могу поверить, что князь Эрих согласится на такое надругательство, — резко ответила она.

— Вы говорите так, словно я ради велогонки собираюсь снести замок с лица земли, — ответил Ральф, не обратив на ее реакцию никакого внимания. — Трасса пройдет между зданиями и по территории парка. Впоследствии все будет восстановлено в первозданном виде. Такие гонки проходят по центру Рима, рядом с Колизеем, и никто не считает их святотатством.

Ингрид стремительно поднялась и ощутила боль в ногах, о которой на время забыла.

— Поскольку ваши планы уже составлены, не понимаю, зачем я вам понадобилась.

— Вы поможете мне воплотить идею «Тур д'Оберхоф» в действительность.

— Я — хранитель музейных ценностей, а не… — Она хотела сказать «болельщица», но мысль об Урсуле была слишком болезненной. — Я ничего не смыслю в велогонках, — закончила Ингрид. Возможно, именно поэтому князь Эрих захотел, чтобы я работала с Ральфом, подумала она.

— Но вы знаете замок вдоль и поперек. Лучше, чем кто-нибудь другой. Возможно, кроме Лизбет Краузе, но ее не будет несколько месяцев.

— В том-то и дело. Я замещаю ее и не могу отвлекаться.

Ральф тоже встал и обошел письменный стол Лизбет. Он напоминал тигра, вырвавшегося из клетки. По сравнению с ним Ингрид чувствовала себя коротышкой. Даже проклятые высокие каблуки не помогали. Чтобы смотреть ему в глаза, приходилось закидывать голову.

— Я ведь не добровольцев набираю, — негромко сказал он.

— Иными словами, если я откажусь помогать вам организовывать гонку, то останусь без работы? — недоверчиво спросила она.

— Это ваши слова. Я ничего такого не говорил.

Да, в самоуверенности ему не откажешь, подумала она. Он вбил себе в голову, что она будет помогать ему, и плевать хотел на ее мнение.

— А кто будет заниматься музеем, составлять планы новых выставок и проводить экскурсии? — спросила Ингрид.

— Если верить Эриху, у вас хорошие подчиненные, которым можно передать часть обязанностей. Например, я уверен, что вам совсем не обязательно самой проводить экскурсии.

— Но мне это нравится. Позволяет определять реакцию людей на экспонаты и составлять новые экспозиции.

— Раз так, продолжайте. Передайте другим те обязанности, которые не доставляют вам удовольствия.

Его сговорчивость смутила Ингрид и поколебала ее решимость. Мысль о банде велосипедистов, несущихся по прекрасному поместью, была нестерпима, но логика на стороне Ральфа. Если новый источник доходов не будет найден, фонд Оберхоф вскоре начнет отказывать людям, ради помощи которым он был создан.

То, что мне не хочется работать с Ральфом, не имеет значения, подумала Ингрид. Да, физическая тяга тут присутствует, но я сумею с ней справиться. Она неохотно кивнула.

— Похоже, у меня нет выбора. Остается только согласиться.

— Да, выбора нет.

Внезапно Ральф подошел еще ближе и посмотрел в ее раскрасневшееся лицо. Они находились на расстоянии ладони, и на мгновение Ингрид показалось, что он хочет поцеловать ее. Что она сделает, если это случится? Даст ему пощечину и продемонстрирует, что не желает иметь с такими типами ничего общего? И все же Ингрид хотелось узнать вкус его губ, ощутить чувственное столкновение языков и ответную дрожь, пронзающую до глубины души.

Ральф без предупреждения взял руку Ингрид и поднес к губам, не сводя глаз с ее лица. Взгляд его был пристальным; казалось, он читает ее мысли.

Руку опалил огонь. Ингрид едва не отдернула ее, но вовремя поняла, что во всем виновато воображение. Ральф всего лишь приложился губами к ее кисти; она часто видела, как этот любезный жест делали мужчины, принадлежавшие к княжеской фамилии. Вот если бы он поцеловал ее в губы, тогда другое дело… Но целовать ее в губы Ральф не собирался. Да она бы и не позволила этого. Или позволила бы?

— Рад, что мы достигли согласия, — сказал он, выпуская ее руку, как показалось Ингрид, крайне неохотно.

Возможно, этот жест отрепетирован так же, как и сам поцелуй, сказала себе она, пытаясь справиться с сердцебиением. Как ни старайся, от совместной работы с Ральфом никуда не уйти, но ей придется научиться сдерживать свои эмоции. Быть деловитой, холодной и высокомерной. Показывать, что учтивость Ральфа на нее не действует.

Интуиция подсказывала, что это будет трудно, хотя и необходимо. Судя по обращению с Урсулой, Ральф так же эгоистичен и ненадежен, как их отец, напомнила себе Ингрид. Думать о Ральфе по-другому означало бы играть с огнем.

— Хотела бы я сказать то же самое, — сухо ответила она, придя в себя.

Глаза Ральфа смеялись.

— Вы все еще считаете меня вандалом?

Она почувствовала удовлетворение, повторив фразу, сказанную им несколько минут назад:

— Это ваши слова. Я ничего такого не говорила.

— Туше. Если так, то за время совместной работы вам предстоит цивилизовать меня, — ответил он. — Описать коллекции и рассказать историю замка.

Оставалось надеяться лишь на то, что это время долго не протянется.

— Разве вы не изучили историю замка, когда росли здесь? — спросила она.

Лицо Ральфа потемнело.

— Я рос не здесь.

Она мысленно представила себе родословное древо графов фон Оберхофов. Бабушка Рандольфа была сестрой бабушки нынешнего графа.

— Как сын Эрики и Свена, вы…

— Если вы знаете историю моей семьи, то помните, что, когда мой отец пошел понырять с аквалангом и не вернулся, мне было восемь лет.

Она действительно помнила эту трагическую историю. Люди до сих пор болтали, что предыдущий барон фон Бамберг работал на иностранную разведку, пытался свергнуть князя и тайно бежал за границу, опасаясь ареста. Но Ингрид не верила в эту чушь ни секунды. Скорее всего, его унес в море один из нередких здесь сильных отливов.

— Ужасная трагедия, — пробормотала она.

Ральф приподнял бровь и посмотрел на нее.

— Вы не верите в международный заговор?

— Не верю.

— Тогда вы в меньшинстве. После исчезновения отца мать увезла меня в Трир, отдала в тамошнюю школу и никогда не возвращалась в замок. Этим она надеялась избежать сплетен об отце. Но они настигли нас и в Трире.

Ингрид, сама пережившая семейную трагедию, слишком хорошо знала, что значит терять любимых людей. Но ей не приходилось терпеть сенсационные заголовки газет и косые взгляды людей, считавших, что они знают правду.

— Мне очень жаль, — сказала она.

— Вы сказали это почти искренне.

Скептическая нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила ее ощетиниться.

— Хотите верьте, хотите нет, но это так. Я тоже лишилась родителей. Это всегда нелегко. Ни обстоятельства смерти, ни общественное положение тут ни при чем.

— Ни при чем. — Он слегка отвернулся и продемонстрировал свой величественный профиль.

Хоть он вырос и не в этом замке, однако кровь дает себя знать. Манеры, речь, жесты — все говорит о редкой уверенности в себе. Ральф Дикс всюду чувствует себя хозяином.

— Мне казалось, что замок Оберхоф последнее место на свете, куда вам хотелось бы вернуться.

— Возможно, барон фон Бамберг так и поступил бы. Но у Ральфа Дикса это место неприятных чувств не вызывает. Эрих и его семья очень поддержали нас после исчезновения отца. Я перед ним в долгу и просто обязан помочь.

Ингрид хотелось сказать, что от себя самого не скроешься, но она рассудила, что это не ее дело. Его трудности ее не волнуют. Ральф причинил ее семье слишком много боли, чтобы его можно было простить. Она не должна жалеть этого человека, но врожденное чувство справедливости боролось с антипатией к нему, и это тревожило Ингрид.

Ненавидеть Ральфа очень нелегко.

— Я хотел бы обсудить с вами планы велогонки за обедом, — сказал он.

Представив себе, что они сидят в полумраке и лучи света падают на его аристократические черты, Ингрид похолодела. Она знала, что делать это не следует ни в коем случае, но искушение принять его предложение было слишком велико. Интересно, что чувствует женщина, оказавшаяся в центре его внимания, ощущающая случайное прикосновение его руки, танцующая с ним после обеда? Звучит музыка, их тела приникают друг к другу…

Прекрати немедленно! — приказала она себе. Если мы будем работать вместе, то нельзя забывать, кто он, а кто ты. А вдруг он узнает, что имеет отношение к Эрни? Эта мысль придала ей решимости.

— Спасибо за приглашение, но сегодня вечером я занята.

В его глазах блеснул интерес.

— У вас свидание?

Ингрид хотела ответить, что ее личная жизнь его не касается, но вместо этого сказала:

— Семейные обязанности.

— Ах да, ваш сын…

Она оказалась права — Ральф читал ее личное дело. Иначе откуда ему знать про мальчика?

— Через десять минут я должна забрать Эрни из школы.

Ральф взял со стола папку и сунул ее под мышку.

— Я пойду с вами.

Знакомить Ральфа с Эрни в ее планы не входило.

— Мой рабочий день кончился полчаса назад, — ледяным тоном напомнила она.

Ральф невозмутимо придержал ей дверь.

— Мой тоже. Я остановился в государственных апартаментах, так что нам по пути.

Ей пришлось протиснуться мимо Ральфа. Когда их тела на мгновение соприкоснулись, Ингрид словно пронзил удар тока. Она пришла в отчаяние. Как она может остаться холодной и высокомерной, если он оказывает на нее такое влияние?!

Выхода не было: Ингрид не могла запретить барону фон Бамбергу составить ей компанию. Здесь он был у себя дома. Ладно, пусть проводит ее до школы. Может быть, удастся убедить его не ждать.


3


Двухэтажное здание из светлого песчаника, не уступавшее размерами особняку, было построено в конце XIX века как охотничья избушка. Чтобы пройти к нему, нужно было миновать кованые чугунные ворота. Просторную зеленую лужайку для игр окаймляли кусты шиповника. Площадка, предназначенная для детей поменьше, была обнесена изгородью. Именно здесь Эрни часто играл со своими игрушечными лошадками. Но сегодня площадка пустовала; детей еще не отпустили.

— Не смею вас задерживать, — сказала Ингрид, прозрачно намекая, что ему пора уходить.

Когда Ральф и Ингрид добрались до школы, она поняла: надеяться, что он уйдет, — такая же иллюзия, как попытка отрицать его мощное влияние.

Ральф прислонился к каменному столбу.

— Я не тороплюсь. Мне памятно это место.

— Вы учились здесь?

Он кивнул.

— До семи лет. Но из-за суматохи, связанной с исчезновением отца, пропустил почти целый год. После переезда в Трир мне наняли репетиторов. Потом я закончил тамошнюю школу и университет. Учили там хорошо, но я всегда тосковал по атмосфере, царившей в школе замка.

Ингрид тоже так думала. Ей повезло, что Эрни приняли в такую чудесную школу. Школа была одной из главных причин, заставивших ее принять должность в замке. Знал ли об этом Ральф, когда грозил уволить ее с работы?

Ее окатила новая волна гнева. Шантажист! И ее реакция на него тут вовсе ни при чем.

— Думаю, у вас есть дела поважнее, — резко сказала она.

— Да, конечно, но они могут подождать. Я хочу познакомиться с вашим сыном.

В ее мозгу прозвучал сигнал тревоги. Ингрид отчаянно не хотела знакомить его с Эрни. Ральф не догадывается, что он имеет отношение к этому ребенку. Даже если Ральф помнит письмо Урсулы, это вовсе не означает, что он как-то связывает Урсулу с Ингрид. Шлезингер — фамилия не такая уж редкая. Ральф знает, что Эрни — сын Ингрид. Пока он будет так считать, им с мальчиком ничто не грозит.

И все же на душе у нее было неспокойно.

Другие родители, пришедшие за детьми, тепло здоровались с ней, но не подходили из уважения к ее спутнику. Ингрид видела устремленные на Ральфа взгляды и слышала шепоток. От нее не укрылось, что женщины начали инстинктивно поправлять волосы и приглаживать платья.

Она пыталась побороть чувство гордости, но это было трудно: слишком сильное впечатление произвел Ральф на других матерей. Ничего хорошего в положении матери-одиночки нет. Иногда Ингрид мечтала о более завидном семейном положении — если не для себя, то для Эрни. В присутствии Ральфа эти мечты пробудились вновь, что было совсем некстати.

Барон фон Бамберг никогда не будет твоим, твердо сказала она себе. Работать с ним тебе придется, но если ты будешь видеть в нем не только своего временного начальника, но нечто большее, это кончится катастрофой.

Дверь школы распахнулась, и наружу высыпала группа шестилеток во главе с учительницей. Рядом с Эрни шел его лучший друг Густав — рыжее несчастье, — отец которого был главным агрономом замка.

При виде Ингрид личико Эрни засияло. Ощутив прилив ответной любви, она еле удержалась от желания броситься навстречу мальчику и подхватить его на руки. Но Эрни считал себя большим и не сказал бы ей спасибо за телячьи нежности на глазах у школьных друзей.

Увидев на лице Ингрид материнскую любовь и гордость, Ральф ощутил укол зависти. Когда он сам учился в этой школе, его забирала няня; до исчезновения отца мать в школе не появлялась, поэтому каждый ее приход неизменно напоминал Ральфу о трагедии. Он ощущал тревогу и переставал волноваться лишь тогда, когда выяснялось, что все в порядке.

Похоже, у сына Ингрид таких проблем нет. Судя по тому, как понеслись к ним рыжий мальчишка и его темноволосый приятель, ребенку не терпелось увидеть мать.

Затем рыжий мальчуган отделился, подбежал к мужчине в форме служащего замка и сунул ему под нос бумажного змея.

— Папа, папа! Посмотри, что я сделал!

Темноволосый подошел к Ингрид и протянул ей предмет из яркой цветной бумаги.

— Я тоже сделал змея. Сегодня мы запускали их в саду. Мой летал лучше.

— Не сомневаюсь, милый. — Ингрид наклонилась и обняла мальчика; ее глаза сияли.

Ральф следил за ними, нахмурив брови. Он посмотрел на рыжего мальчишку, весело болтавшего с отцом, а потом перевел взгляд на довольно улыбавшуюся Ингрид. Сын не унаследовал ее яркой окраски, но сомневаться не приходилось: родственное сходство у них имеется.

Он поборол улыбку, увидев, что Эрни вырывается из объятий матери. Мальчик в том возрасте, когда материнских ласк начинают стесняться. Я сам был таким же, подумал Ральф. Ингрид лукаво улыбнулась, отпустила его и поднялась.

Казалось, только сейчас она вспомнила о присутствии Ральфа. Она покраснела и защитным Жестом взяла мальчика за руку. Ральфу это не понравилось. Пусть сначала они с Ингрид не слишком поладили, но он сделал все, чтобы загладить неловкость. Так в чем же дело?

— Эрни, поздоровайся с бароном Бамбергом. Ральф, это Эрни, — сказала она.

Ральфу показалось, что она предпочла бы не знакомить их друг с другом.

— Здравствуйте, барон Бамберг, — послушно повторил Эрни. Дети, учившиеся в этой школе, знали, как следует вести себя с членами правящей семьи.

— Здравствуй, сынок, — ответил Ральф, наклонился и заглянул в огромные светлые глаза, показавшиеся ему странно знакомыми. Возможно, потому, что Эрни был похож на него маленького. Те же пышные темные волосы, падающие на глаза… В детстве Ральфу пришлось то и дело откидывать их. Когда пятилетнего мальчика должны были представить монарху, пришедшей в отчаяние няне пришлось воспользоваться своим лаком для волос. Вспомнив об этом, Ральф невольно вздрогнул.

Он протянул руку, и малыш серьезно пожал ее. Прикосновение маленькой ладошки вызвало у Ральфа странное чувство. Так мог бы выглядеть его сын. Собственно говоря… Он прогнал от себя эту мысль. В личном деле Ингрид Шлезингер не было имени отца ее ребенка, но если бы они с Ингрид когда-нибудь спали вместе, он бы этого не забыл.

Ингрид не из тех женщин, с которыми проводят ночь, а потом выбрасывают их из головы. Неужели такой мужчина все же нашелся? Или она сознательно решила стать матерью-одиночкой? Как бы там ни было, будь Эрни его сыном, Ральф ни за что бы от него не отказался. Это он знал твердо.

— Покажешь мне своего змея?

Эрни вопросительно посмотрел на мать. Та кивнула, и он протянул Ральфу предмет из мятой бумаги.

— Бумагу сшивала фрейлейн Визе, потому что нам еще не разрешают пользоваться степлерами, но все остальное я сделал сам. Честное слово.

Ральф поборол улыбку.

— Степлеры — вещь опасная, — подтвердил он. — Я сам однажды загнал скобку себе в палец.

Эрни смотрел на него как зачарованный.

— Больно было?

— Ты не поверишь, но крови было много. Правда, я и глазом не моргнул.

Не сомневаюсь, подумала Ингрид, переминавшаяся с ноги на ногу. Она подозревала, что стремление скрывать свои чувства Эрни унаследовал именно от Ральфа.

Что это пришло ей в голову? Она знала о бароне фон Бамберге только со слов сестры. Какое ей дело до черт Ральфа, перешедших к Эрни по наследству? Эрни ее ребенок, только ее, и больше ничей! Он следила за тем, как Ральф восхищается разноцветным змеем, и выходила из себя.

— Эрни, нам пора домой, — сказала она. Видеть их рядом было невыносимо. Она не ожидала, что сокрытие правды вызовет в ней острое чувство вины. В конце концов, Ральф сам так решил. Но они настолько похожи…

Эрни не сводил с барона глаз. Ингрид пришла в ужас, услышав слова Ральфа:

— Жаль, если такой замечательный змей будет жить в шкафу. Может быть, как-нибудь пустим его полетать в парке?

Малыш просиял.

— Мама, можно?

Ингрид почувствовала, что ее загнали в ловушку.

— Милый, барон Бамберг очень занятой человек, — сказала она. — Я уверена, что у него есть более важные дела, чем запуск змея. Мы сделаем это сами.

Лицо Эрни сморщилось.

— Ты не сумеешь запустить змея. Помнишь, как ты разбила мой самолет?

О да, это она помнит. На Рождество в школу пришел Санта-Клаус и подарил Эрни модель планера. Она тщательно собрала игрушку и огорчилась, обнаружив, что остались лишние детали. Но Эрни не обратил на это внимания. Его желание поскорее запустить самолет в воздух угасло, как только модель потерпела аварию в кусте, расположенном в трех метрах от взлетной полосы. Одна из лишних деталей оказалась балластом, который должен был мешать планеру переворачиваться.

— На этот раз я позволю тебе самому запустить змея, — пообещала она.

— Почему барону Бамбергу нельзя пускать его со мной? — Мальчик порывисто повернулся к Ральфу. — Вы ведь не слишком заняты, правда?

Ральф нахмурил темные брови и смерил Ингрид пристальным взглядом.

— Если бы я был занят, то так и сказал бы. Но в таких делах слово мамы закон. Она примет решение позже и сообщит мне. Мы будем работать вместе с твоей мамой, — утешил он мальчика. — Если она согласится, то в субботу мы пойдем запускать змея.

— Тогда до субботы!

Ингрид взяла мальчика за руку. Тот попытался вырваться, показывая, что предпочел бы идти сам. Это причинило ей мучительную боль. Эрни не сводит с него глаз только потому, что Ральф мужчина, убеждала себя она. В школе было несколько учителей-мужчин, Эрни общался с отцами других детей, но дома у них мужчин нет.

А кто в этом виноват? — гневно спросила себя Ингрид. Боль, которую она ощущала при каждом шаге, напоминала ей о слишком высоких каблуках. Ральф мог не разлучаться с мальчиком. Именно он не обратил внимания на письмо Урсулы. Его не волновало, что будет с этим ребенком. Он не может просто прийти и забрать Эрни. Она этого не позволит.

Ральф, не догадывавшийся о ее мыслях, продолжал невозмутимо идти рядом.

— Неужели у вас нет своего дома? — спросила она. Это прозвучало грубо, но ей было все равно.

— Мой дом в Гармише, столице Герольштейна, — объяснил он Эрни и добавил: — Правда, я нечасто там бываю.

— Догадываюсь, что вы предпочитаете свободу. — В точности как ее отец. Безалаберный Роберт Шлезингер тоже не любил чувствовать себя привязанным к определенному месту, предпочитая временные работы в разных оркестрах (в которых не поднимался выше должности второй скрипки), и семья снимала жилье то здесь, то там. Когда родители умерли, у сестер не оказалось родного дома, куда можно было бы уехать и дать волю своему горю. Эрни не досталось никакого наследства; это только усилило решимость Ингрид обеспечить мальчику счастливое детство, которого у нее и Урсулы не было.

Если ради этого придется терпеть близость Ральфа до окончания велогонки — что ж, она согласна. Ребенок не будет переезжать с места на место. Когда-нибудь она купит собственный дом. До сих пор они были здесь счастливы. Она не позволит, чтобы приезд Ральфа изменил это.


4


— Какой из коттеджей ваш? — спросил Ральф, продемонстрировав намерение проводить ее до самого дома.

Большинство служащих замка жили в симпатичных каменных коттеджах вокруг зеленой лужайки, где дети играли, в то время как их родители пили друг у друга кофе и беседовали. Хотя дома казались старинными, на самом деле их построил предыдущий граф Оберхоф, чтобы служащие были под рукой в любую минуту. Прямые телефонные линии все еще связывали каждый коттедж с канцелярией замка.

Когда-то эта местность называлась Теннисными кортами; теперь при каждом коттедже имелись сад и огород. Все домики стояли спиной к лесу, в котором жили куропатки, перепелки, голуби и дикие индейки, привлеченные сюда ручьем, пересекавшим владения замка. Лучшего места для детей нельзя было придумать. Иногда по ночам Ингрид представляла себя единственной владелицей коттеджа и окружавшего его участка земли.

Она сделала неопределенный жест.

— Вон тот, с синими шторами, на другом конце лужайки. Послушайте, в этом нет никакой необходимости.

— Я заметил, что вы слегка прихрамываете, — спокойно ответил он. — И хочу убедиться, что вы добрались до дома в целости и сохранности.

Его наблюдательность не доставила Ингрид никакого удовольствия.

— Со мной все в порядке. Честное слово.

— То-то я и вижу… Когда вы успели поранить ногу?

Пришлось заставить себя сказать правду.

— Новые туфли.

Ральф нахмурился.

— Зачем женщины это делают?

Чтобы иметь возможность смотреть в глаза таким мужчинам, как ты, злобно подумала Ингрид. Но для этого чуда пятидюймовых каблуков недостаточно. Чтобы смотреть в глаза Ральфу, ей все равно приходится задирать голову.

Добравшись до густой травы, она наконец признала свое поражение, сбросила туфли и понесла их в руках, держа за ремешки. И тут же по сравнению с Ральфом почувствовала себя ребенком. Эрни смотрел на нее с тревогой.

— Ничего страшного. Просто туфли у меня не очень удобные, — сказала ему Ингрид.

— Бедная мамочка. Когда придем домой, ты можешь взять мою табуретку и положить на нее ноги.

Ингрид взъерошила ему волосы.

— А на чем же будешь сидеть ты, ведь наши стулья пока еще для тебя низки.

Эрни пожал плечами.

— Придумаем что-нибудь.

Боль в ногах не помешала Ингрид улыбнуться. Она часто говорила эту фразу Эрни, и ей было забавно слышать собственные слова в устах ребенка.

— Конечно, придумаем, — ответила она, пытаясь остаться серьезной.

Когда Ингрид отпирала входную дверь, Ральф возвышался над ней как башня, и это не доставляло ей никакого удовольствия. Едва дверь открылась, как Эрни устремился вперед. Ингрид остановилась на пороге, повернулась к Ральфу и сказала:

— До завтра. Увидимся в офисе.

Но такого самоуверенного человека, как Ральф, смутить было невозможно.

— Вы слышали, что сказал сын. Нужно придумать, что делать с вашими ранеными ногами.

Она не хотела, чтобы Ральф заботился о ней. Не хотела, чтобы он входил в ее дом.

— Они вовсе не раненые. Кроме того, мне предложили табуретку, — напомнила она.

— Но это предложение лишит беднягу Эрни сидячего места, — парировал он. — Я могу предложить альтернативу.

Ингрид не хотелось думать, что это за альтернатива.

— Спасибо. Со мной все в порядке.

— Вы имеете дело со специалистом в области массажа, — предупредил он. — Во время соревнований то и дело возникали проблемы со ступнями и лодыжками. Я знаю несколько отличных способов борьбы с мозолями.

О Боже, массаж стоп! Соблазн был слишком велик, и Ингрид сдалась.

— Ну… разве что на несколько минут…

— Вот и отлично. Я не вынесу, если больные ноги отвлекут вас от работы. У нас с вами очень много дел.

Тут Ингрид одолели сомнения. Ральф наверняка хочет помочь ей из эгоистических соображений. Она начала жалеть, что не согласилась на его щедрое предложение, но было уже поздно: Ральф следом за ней вошел в коттедж.

— Красиво у вас, — сказал он, оглядевшись.

Входная дверь открывалась прямо в гостиную, которая до сих пор казалась Ингрид просторной. Но в присутствии Ральфа потолок стал низким, а комната маленькой.

Тем временем не моргнувший глазом Ральф осматривал вещи, которые делали коттедж уютным. Обычно это были семейные фотографии, в том числе два портрета Сулы, но, к счастью, недавно Ингрид отдала их в мастерскую сменить рамки. Поэтому можно было не бояться, что Ральф узнает Урсулу. Ее скромный букет из орхидей и папоротника не шел ни в какое сравнение с охапками свежих цветов, ежедневно доставлявшихся в замок, но Ральф понюхал их и одобрил.

— Большинство видов орхидей не имеет запаха. А наши герольштейнские пахнут, да еще как! Это просто поразительно.

Она скрестила руки на груди, но потом опустила их, не желая выглядеть оправдывающейся. О причине, которая заставляла ее оправдываться, Ингрид вспоминать не желала.

— Знаете, я как-то об этом не думала.

И совершенно напрасно, сказал ей слегка укоризненный взгляд Ральфа.

— Когда я колесил по миру, выступая в соревнованиях, то очень тосковал по запаху орхидей. Мы слишком привыкаем к тому, что видим каждый день, и перестаем его замечать. Я в полной мере оценил этот запах только тогда, когда лишился его.

Замечание Ральфа тронуло Ингрид до глубины души, хотя он вряд ли стремился к этому. Именно так она думала о своих родных. Жалела о каждой упущенной возможности доказать сестре свою любовь. Ее родители не были совершенством, но это были родные ей люди, и она всегда будет ощущать их потерю.

— Пойду посмотрю, как там Эрни, — сказала она, пытаясь избавиться от мыслей, вызванных словами Ральфа.

Ральф бросил взгляд сквозь двойные двери, быстро встал и направился в детскую.

Эрни увлеченно собирал пазлы.

Увидев входящего Ральфа, Эрни поднял голову и улыбнулся.

Обычно Ингрид настаивала на том, чтобы после школы они немного погуляли, но сегодня выйти на улицу было выше ее сил.

— Ну-ка покажи, чем ты тут занимаешься! — Ральф потрепал мальчика по черноволосой головке.

В этот момент раздался оглушительный звонок, хотя входная дверь осталась приоткрытой.

— Входи, Густав. Эрни в другой комнате, — сказала Ингрид рыжему мальчику, который и без того устремился туда.

— Значит, это и есть Густав? — спросил Ральф.

Она кивнула.

— Сынишка главного агронома Рихарда Штайна и его жены Кири. Они живут в соседнем доме. Густав и Эрни — закадычные друзья. Нужно дать им молока с печеньем. Как только эти мальчишки собираются вместе, пиши пропало. Ничто не может заставить их оторваться от игры. Они скорее умрут с голоду, чем отвлекутся на еду.

Но Ральф преградил ей дорогу.

— Я сам сделаю это. А вы посидите. Похоже, каждый шаг причиняет вам боль.

Это была правда. Ох, если бы у нее были силы спорить с ним… Именно она должна позаботиться о Эрни — если позволить Ральфу общаться с сыном, он легко догадается, кто есть кто. Ингрид попыталась протиснуться мимо него, но споткнулась и издала невольный стон.

Ральф усадил ее в ближайшее кресло.

— Сидите, — велел он. — Это займет всего несколько секунд. Потом настанет ваша очередь. Где у вас печенье?

Ингрид показала рукой на кухню, злясь на себя за то, что позволила этому случиться. Если бы она выбрала обувь с умом, то не оказалась бы в таком дурацком положении.

— Молоко в холодильнике, стаканы на полке сверху, а домашнее печенье — за ними. В кувшине в виде игрушечного медведя.

— Домашнее, вот как? А большим мальчикам молока и печенья случайно не положено?

Фраза была слишком интимной, чтобы внушать спокойствие, но отказать Ингрид не могла.

— Угощайтесь сами.

Прислушиваясь к тому, как Ральф хозяйничает на ее кухне, Ингрид была вынуждена признать, что расслабиться на несколько минут и позволить кому-то другому позаботиться о полднике довольно приятно. Быть матерью-одиночкой означает все делать самой, не имея возможности разделить с кем-то хлопоты и домашние обязанности.

Сегодняшний день — исключение из правил, напомнила себе Ингрид, борясь с желанием закрыть глаза. Она сама выбрала такую жизнь; придется вести ее, пока она будет оставаться матерью Эрни. Ей никто не нужен, а уж Ральф Дикс — меньше всех на свете.

Ральф отнес мальчикам молоко и, выяснив у Эрни, какой кофе любит мама, взял две чашки, положил печенье на блюдца и пошел в гостиную. На все про все ушло двадцать минут.

На пороге он застыл как вкопанный.

Ингрид спала в кресле.

Он тихо вошел в комнату, осторожно поставил чашки на угловой столик, затем оглянулся, заметил под журнальным столиком кожаную табуретку и вынул ее. Когда он положил на нее ноги Ингрид, она слегка пошевелилась, пристроилась поудобнее, но не проснулась.

Он сел на стул напротив, взял чашку, но пить не стал. Ингрид очень напоминала Спящую Красавицу. Интересно, что она скажет, если ее разбудят поцелуем?

Ральф нахмурился. Ингрид уже дала понять, что он ей не нравится. Почему? — подумал он. Да, конечно, он не идеал, но она слишком мало его знает. Откуда взялась ее нескрываемая антипатия?

Он задумчиво пригубил чашку и посмотрел в соседнюю комнату, где играли двое мальчиков. Эрни был полностью поглощен игрой. Худенькое тело малыша напряглось, и он напомнил Ральфу пилота реактивного истребителя.

Или всадника.

Ральф часто видел в газетах свои фотографии и поэтому сразу уловил сходство позы мальчика с его собственной. Мы вполне могли бы сойти за отца и сына, подумал он и вздрогнул. Нет, они слишком похожи. Это неспроста.

Он перевел взгляд на Ингрид. Может быть, у них действительно была интрижка шесть лет и девять месяцев назад? Тогда он был намного моложе и глупее. Двадцать второй год своей жизни он помнил плохо. Помнил лишь то, что какая-то бульварная газетенка опубликовала серию статей о его отце, предположительно живущем где-то за границей под другим именем, и история утраты, понесенной его семьей, снова появилась в заголовках.

Ральф отказывался давать интервью средствам массовой информации, но ему все равно приписывали какие-то дурацкие комментарии. Следовало требовать опровержений, но это значило бы нарушить строгое семейное правило: никогда не реагировать на то, что пишут о членах правящей фамилии. Скрывая гнев, он посещал многочисленные вечеринки, пил и гулял так, словно завтрашнего дня не существовало вовсе.

Слава Богу, опомнился он довольно быстро. Его нынешняя жизнь сильно отличается от тогдашней. Ральф был так шокирован собственным поведением, что бросил спорт, остепенился и направил энергию на бизнес, который со временем сильно расширился. Организация спортивных соревнований, о которой он рассказывал Ингрид, была только одним из многих направлений деятельности его компании.

Если бы я спал с ней в то время, то помнил бы, думал Ральф. Но кто его знает? Не этим ли объясняется ее неприязнь?

Может быть, Ингрид просто досадует, что он вторгся на ее территорию. Многие люди считают крупные спортивные состязания бессмысленной тратой сил, времени и денег. Но факт остается фактом: без Тур д'Оберхоф фонд не сможет продолжать свою благотворительную деятельность.

Допив кофе, он поставил чашку, встал и подошел к креслу Ингрид. Нужно разбудить ее до своего ухода, но как это сделать, чтобы не напугать ее? Самый простой способ — поцелуй. Может, этот поцелуй напомнит мне, где и когда я впервые узнал вкус ее прелестных губ, думал он, прекрасно понимая, что просто придумывает повод.

Искушение было слишком велико, и Ральф уступил ему.

Помня о детях, сидевших в соседней комнате, Ральф сдержался и едва прикоснулся губами к ее губам. Однако пронзивший его удар тока был таким сильным, что он едва не застонал. Только присутствие мальчиков помешало ему схватить Ингрид на руки и жадно припасть к ее рту.

Губы сонной Ингрид слегка раздвинулись, и она ответила на поцелуй. У Ральфа мгновенно подскочил пульс. А потом у нее дрогнули ресницы.

Он быстро отпрянул и начал следить за тем, как Ингрид борется со сном. Во сне она выглядела такой хорошенькой, что искушение превратилось в вихрь, готовый поглотить Ральфа. Легкий поцелуй только разжег его аппетит.

Она лениво потянулась.

— Я видела сон.

Может быть, сказать, что поцелуй ей не приснился? Нет, она выцарапает мне глаза, подумал Ральф. И тут его осенило: а вдруг ее гнев всего лишь попытка защититься от его чар? Или он принимает желаемое за действительное?

Наконец Ингрид пришла в себя и выпрямилась.

— Кажется, я задремала. Прошу прощения, ваша светлость, — сказала она и потрогала пальцем нижнюю губу, словно еще ощущала вкус его поцелуя.

Этот бессознательный жест разжег в нем желание.

— Раньше вы называли меня Ральфом… День у вас был трудный, так что извиняться не за что.

— А где Эрни и Густав?

— В соседней комнате. Играют, — ответил он, догадавшись о причине ее внезапной тревоги. — Ваш сын — чудесный мальчик.

Это твой сын, подумала она, заново ощутив неприязнь к нему. Но на сей раз причина была другой, не имевшей к Эрни никакого отношения. Ее тело охватила сладкая истома. Должно быть, я еще не очнулась от сна, сказала себе Ингрид. Ничем иным нельзя было объяснить удовольствие, которое она испытала, открыв глаза и увидев лицо Ральфа. Во сне Ингрид приснилось, что Ральф целовал ее. Хуже того, она пылко отвечала ему.

Это только сон, напомнила она себе. Должно быть, на нее так повлияло неожиданное появление Ральфа в замке, а потом в ее доме. Когда мы начнем работать вместе, я буду готова к этому, заверила себя Ингрид.

Нет, он вовсе не целовал ее. А если бы поцеловал, ей бы это не понравилось. Истома, которую она ощущает, не имеет к Ральфу никакого отношения. Если она и испытывает к нему какое-то чувство, то лишь ненависть за то, как он обошелся с Урсулой. Это воспоминание заставило ее холодно ответить ему:

— Я больше не смею отнимать у вас время.

Ральф пожал плечами.

— Нельзя отнять то, что отдают сами. Я обещал сделать вам массаж стоп.

Ингрид, продолжавшая чувствовать себя беззащитной, знала только одно: если Ральф прикоснется к ней, она не сможет отвечать за последствия.

— Все будет в порядке. Вам нет смысла задерживаться.

На мгновение Ингрид показалось, что он хочет остаться, но он непринужденно сказал:

— Рекомендую принять ножную ванну с настоем ромашки. А завтра сменить туфли.

Туфли с длинными ремешками лежали у кресла, где она их бросила. Если теперь она когда-нибудь наденет их, то только там, где можно сидеть. Во всяком случае, повода провожать ее домой у Ральфа больше не будет.

— Я так и сделаю.

— Тогда до завтра. Увидимся в офисе. Не вставайте. Я знаю дорогу.

Ингрид не смогла бы встать даже под страхом смертной казни. Не потому что болели ноги, а потому что она ощущала себя как шар, из которого выпустили воздух. Должно быть, она сошла с ума, когда позволила ему прийти к ней в дом. А вдруг Эрни сказал что-нибудь, пока она спала? А вдруг Ральф заметил их сходство? Времени для этого у него было достаточно.

Она не знала этого, а спросить не могла. Входная дверь давно закрылась, но присутствие Ральфа еще долго продолжало беспокоить Ингрид.


5


Два дня прошло без происшествий, и Ингрид уже начала успокаиваться, убеждая себя, что ничего между ней и Ральфом не происходит, а существует только в ее воображении.

Приснившийся мне поцелуй никак не может повлиять на нашу совместную работу, говорила себе Ингрид, сидя утром в своем офисе.

Однако, когда Ральф зашел к ней в кабинет, первое, что она вспомнила, это мучительное ощущение прикосновения его губ.

А что было бы, если бы это случилось на самом деле? — невольно подумала она.

К вящей досаде Ингрид, ее намерение быть холодной и деловитой бесследно исчезло, как только Ральф подошел к ее письменному столу и она снова ощутила чудесный лесной запах его одеколона.

Она сделала глубокий вдох, велела себе опомниться и сухо спросила:

— Разве мы договаривались встретиться?

У Ральфа был такой вид, словно он тоже думает о беглом прикосновении губ, которое горело в ее мозгу как клеймо. Но этого не может быть. Поцелуй ведь ей только приснился…

— Мы будем встречаться каждое утро, пока я окончательно не спланирую и не проведу гонку Тур д'Оберхоф, — решительно ответил он.

Она жестом показала на гору бумаг.

— Сомневаюсь, что смогу уделить вам много времени.

Выражение лица Ральфа говорило, что он с наслаждением смахнул бы эти бумаги со стола.

— У вас нет выбора. В данный момент этот проект является делом первостепенной важности. Я знаю, что Эрих уже сообщил вам об этом.

Откуда он знает, о чем шла речь на совещании с князем Эрихом? Ингрид не сумела скрыть, что идея проведения спортивных соревнований в замке ей не нравится. Однако князь еще раз подчеркнул значение велогонки для будущего благотворительного фонда и предупредил, что программа материальной помощи детям из бедных семей находится под угрозой срыва. Ральф — двоюродный брат князя. Черт побери, кровные узы — дело святое, но на сына Ральфа это не распространяется, подумала Ингрид, радуясь приходу гнева, который помог ей забыть о злополучном поцелуе. Эта дурацкая гонка ей не по душе, но все остальные, кажется, думают по-другому.

Что является причиной ее антипатии — гонка или сам Ральф? Едва ли можно отделить одно от другого. Если бы Ральф выполнил свой долг перед Урсулой и их ребенком, Ингрид отнеслась бы к этой идее без предубеждения. Но она не могла простить Ральфу, что он отвернулся от собственного ребенка, и это отношение распространилось на все их совместные дела.

Пытаясь избежать его взгляда, она потянула к себе какую-то бумагу.

— Князь просил меня помочь вам работать над проектом, но не сказал, на какой срок я должна отложить выполнение своих прямых обязанностей.

Ральф уперся ладонями в крышку стола.

— Тогда я сделаю это сам. Если гонка не будет иметь успеха, то, даже если вы выставите все имеющиеся в замке картины, это ничего не изменит. Поэтому я предлагаю вам отложить все другие планы на сегодняшнее утро.

Она чопорно сложила руки, заставила себя поднять глаза, увидела гневный взгляд Ральфа, и сердце ее сжалось.

— Если время настолько поджимает, то почему вы так долго здесь не появлялись?

И дернул же черт ее за язык! Теперь Ральф догадается, что вчера она ждала его весь день, а когда он не пришел, чуть не умерла от досады.

Со злости она сама провела одну из экскурсий и поймала себя на том, что наблюдает за опоздавшими туристами, предполагая, что Ральф Дикс снова присоединится к ним. Предполагая или надеясь? Я буду счастлива, если ты не появишься здесь вообще! — запальчиво ответила Ингрид на собственный вопрос и почувствовала некоторое облегчение.

Ральф приподнял бровь. Он был заинтригован вызовом, горевшим в ее необычных серебристо-серых глазах. Он не собирался рассказывать, что весь предыдущий день провел в покоях, выделенных ему Эрихом, составляя возможные маршруты гонки и сознательно не желая встречаться с Ингрид. Он сам не знал, почему избегает ее, однако воспоминание о поцелуе было куда ярче, чем ему хотелось.

Тем более что его и поцелуем-то нельзя назвать. Просто легкое прикосновение губ к губам. Беда заключается в том, что после этого ему захотелось большего, но, если бы они проводили много времени вместе, это не пошло бы на пользу делу. Он ничуть не преувеличивал, когда говорил, что Оберхофу без этой гонки не обойтись. Эрих доверил ему важную миссию. Интрижка с Ингрид только отвлекла бы его.

И думать о ней тоже не следует, решил Ральф. У него только два выхода: либо вспомнить про самодисциплину, которая сделала его одним из лучших яхтсменов мира, и относиться к Ингрид только как к коллеге, либо как можно быстрее переспать с ней, а потом выбросить из головы.

Должно быть, выражение лица выдало его мысли, потому что Ингрид слегка испугалась. Остается надеяться, что она не телепат; видимо, его физическая реакция на последнюю мысль оказалась слишком сильной. Черт побери!

Хотя люди считали Ральфа плейбоем, это не соответствовало действительности. Да, у него были романы с красивыми женщинами, но он брал лишь то, что ему хотели дать. И расставался со своими многочисленными любовницами еще до того, как связь успевала стать прочной.

Дважды он зашел чуть дальше, чем намеревался, потому что эти девушки были не только красивыми и страстными, но и умными. Но в конце концов выяснилось, что их интересовал не столько сам Ральф, сколько его титул. Еще одна женщина, искренне нравившаяся Ральфу, некоторое время была неуловимой и заставила его побегать за ней, но это было всего лишь кокетством. Просто ей очень хотелось стать баронессой.

Он твердил себе, что Ингрид ничем не отличается от других, но это не помогало. Ральф не мог избавиться от чувства, что она знает о нем больше, чем говорит, и что это знание ей не нравится. Эта таинственность только усиливала влечение, которое он чувствовал к ней. Несмотря на все попытки не обращать на это внимания, его тянуло к ней как магнитом.

— Я провел вчерашний день, изучая планы замка и поместья и прокладывая маршрут трассы, — сказал Ральф. Черт побери, кажется, он перед ней оправдывается. С какой стати?

Но это ничуть не смягчило Ингрид.

— Я не разбираюсь в трассах велогонок. Так что, увы, ничем не могу помочь.

Ральф сел на угол письменного стола и начал покачивать ногой.

— Вы могли бы посмотреть на составленный мною вариант с точки зрения зрителей и телевизионных камер и проверить, не пропустил ли я самые выигрышные ракурсы. — Он уныло улыбнулся. — А заодно удостовериться, что велосипедисты не будут проезжать по главным местным достопримечательностям.

— Поскольку в замке к достопримечательностям относится все, едва ли это возможно! — отрезала Ингрид.

Ральф сложил руки на груди, борясь с желанием отдать ей приказ. Почему-то ему хотелось, чтобы Ингрид была его союзницей. И дело не только в ее привлекательности. Он чувствовал, что в Ингрид Шлезингер есть что-то еще, и понимал, что не успокоится, пока не поймет, что это такое.

— Значит, гонки карет, которые проходили вокруг замка Оберхоф в конце восемнадцатого века, вы тоже не одобряете?

У Ингрид расширились глаза. Все-таки он удивил ее!

— Я провел кое-какие изыскания, — сказал Ральф, наслаждаясь ее смущением. — И не без удовольствия ознакомился со списком сумм, которые мой пращур Петер выиграл, заключая пари на победителей.

— Эти земли служили для отдыха княжеской семьи, — сказала Ингрид, расстроенная тем, что Ральф опередил ее.

— Поэтому вы считаете гонки карет более благородным зрелищем, чем их современный эквивалент, предназначенный для массового зрителя?

Саркастический тон Ральфа заставил ее нахмурить брови.

— Лошади и кареты не наносили замку такого ущерба, как могут нанести ваши гоночные велосипеды!

Он поднял бровь.

— Вы уверены? Согласно дневнику моего предка, который Эрих любезно дал мне взаймы, старая стена у восточных ворот была повреждена каретой Петера именно во время скачек, когда лошадь вырвалась из постромок.

Ингрид опустила глаза.

— Я этого не знала.

— Не говорите мне, что вы верите в легенду, будто стена была повреждена, когда юная княжна гнала карету на свидание с возлюбленным, с которым отец запрещал ей встречаться. — Ингрид быстро отвернулась, но Ральф все же успел заметить, что она мучительно покраснела. — Значит, верите. Держу пари, вы даже рассказывали посетителям эту историю, всячески приукрашивая ее. — Он театрально вздохнул. — Да, конечно, легенды всегда романтичнее фактов.

— Не издевайтесь.

— И не думаю. Но вы должны признать, что, если бы во времена моего предка существовало телевидение, он построил бы трибуны для зрителей и позволил вести трансляцию. Именно это я и собираюсь сделать.

Наверное, он прав, неохотно признала Ингрид. Она сцепила пальцы и положила руки на стол.

— Почему вы так пытаетесь убедить меня, что это хорошая мысль? Мое мнение ничего не значит.

— Для меня значит. Если мы станем единомышленниками, нам будет легче работать вместе.

— А это обязательно? — спросила она и тут же пожалела о своих словах. Ответ был ясен заранее. Ральф Дикс привык добиваться своего. Он добился этого от Урсулы и не успокоится, пока не добьется того же от нее, Ингрид.

Он лукаво улыбнулся уголком рта, и у Ингрид побежали мурашки по спине.

— Думаю, да.

— Как это возможно, если я ничего не знаю о велогонках?

Ральф слез с письменного стола, выпрямился и властно протянул ей руку.

— Мы это исправим. Прямо сейчас.

Ингрид не собиралась принимать его руку, не желая вступать с ним в физический контакт, даже самый невинный. Но все же их пальцы как-то нашли друг друга, и тепло его прикосновения побежало по ее руке вверх, в конце концов достигнув сердца. Если бы хватка Ральфа не была мертвой, она попыталась бы выдернуть руку. Но он заставил Ингрид встать и, не дав опомниться, потащил к двери.

Она обернулась и беспомощно посмотрела на заваленный бумагами стол.

— Куда мы? У меня куча работы.

— Это тоже работа. Я хочу провезти вас по маршруту Тур д'Оберхоф и выяснить, что вы о нем думаете.

Он уже знал, что она думает: этот план противоречит назначению замка. Показать ей маршрут означало подтвердить ее худшие опасения.

— Вы пожалеете об этом, — предупредила она.

— Сомневаюсь. Разве что вы не доверяете мне как водителю.

Ингрид не доверяла себе, боясь оказаться с ним наедине.

— Я видела, как вы управлялись с яхтой, видела, как вы перепрыгивали на лошади «калитку», так что в вашем искусстве не сомневаюсь. Управлять лошадью труднее, чем машиной.

Ральф посмотрел на нее с новым интересом.

— Я не знал, что вы смотрели трансляции регат.

Нельзя было признаться, что она делала это только из-за Урсулы.

— Однажды я мельком видела вас в теленовостях, — сказала она, пытаясь говорить небрежно.

Но обмануть Ральфа ей не удалось: об этом говорил его пристальный взгляд.

— Этого было достаточно, чтобы узнать меня?

— Моя сестра была болельщицей. Она меня просветила.

Что-то в ее тоне привлекло внимание Ральфа.

— Была?

В горле Ингрид возник комок.

— Она умерла шесть с половиной лет назад.

— Сочувствую вашей потере.

Кажется, он говорит искренне. Но что бы он сказал, если бы узнал, что сестра была его любовницей на одну ночь и стала матерью его ребенка?

— Догадываюсь, что она была совсем молодой. Что это было? Болезнь или несчастный случай?

Ингрид опустила голову и отчаянно заморгала, пытаясь не дать воли слезам.

— Несчастный случай… Мне не хотелось бы говорить об этом. — Тем более с тобой, добавила она про себя.

Ральф остановился у старой стены, взял Ингрид за подбородок и заставил поднять голову.

— Это объясняет ваше нежелание участвовать в организации гонки, — сказал он. — А я было подумал, что проблема во мне.

Ингрид, пытавшаяся отвлечься от ощущения, вызванного его прикосновением, уставилась на замшелые камни, ища следы несчастного случая двухвековой давности, которые она когда-то считала такими романтичными. Какая уж тут романтика… Нет, люди нисколько не меняются, подумала она. Ни предок Ральфа, ни сам Ральф.

— Я вас едва знаю, — тяжело вздохнув, сказала она. — Мое желание или нежелание ничего не значит. Князь Эрих просил меня поработать с вами, и я сделаю все, что в моих силах.

Ральф отпустил ее.

— Но он не смог приказать вам поладить со мной.

— Я не знала, что это обязательно.

— Нет, не обязательно, но нам предстоит долго работать вместе. Все будет гораздо легче, если мы не станем вгрызаться друг другу в глотку.

Мысль о том, что им придется засиживаться допоздна, заставила Ингрид занервничать. На мгновение мелькнула мысль, не подать ли заявление об уходе. Но Ральф уже и так перевернул всю ее жизнь. Нет уж, дудки!

— Хорошо, мы заключим перемирие, — крепясь из последних сил, ответила она.

Ральф смерил ее подозрительным взглядом.

— Что-то вы слишком легко сдаетесь…

— Этого требует логика. Я не поклонница спорта, но работать вместе мы сможем. Я попытаюсь понять, что вы делаете и почему. — Если он отплатит ей той же монетой, не станет расспрашивать о сестре и выяснять происхождение Эрни, ничего страшного не случится.

— Я уже говорил вам почему, — напомнил Ральф.

Она покачала головой.

— Я не про сбор средств для фонда. Мне непонятно, зачем рисковать своей жизнью и жизнью лошади, прыгая через какие-то дурацкие препятствия и доказывая людям, что вы умеете ездить очень быстро.

Ее вопрос заставил его задуматься.

— Я мог бы ответить так же, как горцы: «Потому что я живу здесь». Но тут все сложнее. Зарабатывать на жизнь мне не требовалось. Поэтому я хотел получить то, что мне не могли преподнести на блюдечке. В три года я сел верхом на лошадь. Много лет учился, затем принял участие в соревнованиях и понял, что нашел дело по душе. Для скорости все равны. Когда ты мчишься по дистанции, происхождение не позволяет тебе выиграть соревнования или сохранить жизнь. Ты сам отвечаешь за себя.

Его ответ удивил Ингрид. Она думала, что высокое общественное положение автоматически давало Ральфу преимущество во всех видах человеческой деятельности. Следовало догадаться, что оно предоставляло лишь возможности, но результат зависел целиком от самого Ральфа. Эта мысль ей не понравилась, но делать было нечего.

— А как отнеслась к этому ваша семья? — не в силах справиться с любопытством, спросила она.

По пути к восточным воротам он взял ее за руку так естественно и непринужденно, что Ингрид не сразу опомнилась. Она велела себе отнять руку, но это было выше ее сил. Возможно, это было изменой памяти сестры, но идти с ним рука об руку было приятно.

— Моя мать была в ужасе, — помолчав, сказал он. — После утраты отца она хотела, чтобы я занимался чем-нибудь безопасным и предсказуемым. Я пошел ей навстречу и целиком отдался парусному спорту. Исчезновение отца заставило меня понять, как коротка жизнь. Я не хотел, чтобы она проходила мимо, пока я буду сидеть за письменным столом.

Не поэтому ли он и переспал с Урсулой? Ингрид могла понять, что после исчезновения отца жизнь приобрела для Ральфа новую цену. Но она не могла понять, как он мог отречься от собственного ребенка.

Она нахмурилась. Ральф остановился у машины, припаркованной на стоянке для гостей замка.

— Это ваша? — спросила она. Когда Ральф кивнул, у нее сжалось сердце. Следовало ожидать, что бывший спортсмен любит спортивные машины, но этот двухместный автомобиль казался пугающе тесным. Ральф был крупным мужчиной. Ей не хотелось оставаться с ним наедине в столь узкой кабине.

Но он решил, что Ингрид просто испугалась.

— Не волнуйтесь, сегодня мы не станем ставить рекорд. Признаюсь, два раза в жизни я развивал скорость свыше двухсот километров в час, но это было на идеальной поверхности соляного озера. Обычно я езжу куда медленнее. Честное слово.

Он открыл машину со стороны пассажирского сиденья. Ингрид скользнула на сиденье и убедилась, что ее страхи не напрасны. Когда Ральф сел рядом, они оказались плечом к плечу.

— А машина вам не маловата? — недовольно спросила она.

Он улыбнулся, мельком посмотрел на приборы и включил зажигание жестом, свидетельствовавшим о большом опыте. Автомобиль глухо зарычал и устремился вперед так плавно, что Ингрид и не почувствовала.

— Я вижу, вы никогда не сидели в болиде. По сравнению с ним тут просторно.

Никакого простора Ингрид не ощущала. Она прижалась к двери, но жар тела Ральфа продолжал опалять ее. Когда он переключал скорости, его рука касалась ее бедра, и это ощущение было пугающе интимным. Стремясь отвлечься, она спросила:

— А эта машина годится для участия в автогонках?

Он покачал головой.

— Нет, я сконструировал ее для собственного удовольствия.

— Сконструировали? — Тогда понятно, почему сиденье водителя облегает его как перчатка.

— Не удивляйтесь. Мои таланты не ограничиваются выполнением функций члена правящей семьи, а также умением управляться с яхтой и быстро скакать на лошади.

Мысль о других талантах Ральфа заставила Ингрид покраснеть и отвернуться. Она обратила внимание, что посетители замка поглядывают на них с интересом. Что привлекло их внимание — машина или то, что за ее рулем сидит Ральф? Скорее последнее, решила она. Да, автомобиль существует в одном экземпляре, однако он не бросается в глаза и создан исключительно для удобств его владельца. Но Ральф бросался бы в глаза даже за рулем невзрачного пикапчика.

Ингрид, привыкшая быть в центре внимания только во время экскурсий, перевела дух лишь тогда, когда Ральф проехал через восточные ворота, миновал пропускной пункт и свернул к огромной роще, называвшейся Большим парком. Дворцовые гвардейцы узнали барона, отсалютовали ему, подняли полосатый шлагбаум и пропустили машину.

За исключением двух дней в году и особых случаев, когда парк открывали с благотворительными целями, он был недоступен для публики. Царившие здесь мир и покой ощущались физически. Ральф ехал по дороге, петлявшей между купами деревьев. Шум постепенно стихал, и вскоре рядом не оказалось ни души. Как будто они очутились за тридевять земель от цивилизации.

Ингрид перевела дух; она и не догадывалась, что затаила дыхание. В качестве служащей замка она имела право пользоваться парком и часто приводила туда Эрни на пикники.

— Я люблю это место.

Ральф кивнул и сбавил ход; похоже, он тоже дал волю чувствам.

— Тут очень спокойно. Правда, мне немного не по себе. Кажется, вот-вот по этой дороге понесутся кареты моего предка Петера.

— Тогда лес был гуще, вполне возможно, что тут жили дикие животные. Теперь я знаю, откуда взялись трофеи, украшающие стены замка. Бедняжки.

Ральф засмеялся, и от этого низкого смеха по спине Ингрид побежали мурашки.

— Несчастный случай на дороге. Убийство в стиле восемнадцатого века. А это мысль!

— Нынче уцелевшие дикие животные стремятся держаться подальше от дорог, — продолжила Ингрид, понимая, что болтовня помогает ей справиться с реакцией на близость Ральфа. — Жители все больше вторгаются в Большой парк, и поэтому лунные олени предпочитают оставаться в пределах заповедника. Я рада этому. Они такие красивые, такие грациозные создания.

— Когда я был маленьким и жил в замке, то кормил оленей с руки, — сказал Ральф. — Дедушка говорил, что о них нужно заботиться, потому что олени являются эмблемой Герольштейна. Они были моими друзьями. Я всем говорил, что, когда вырасту, буду работать в заповеднике.

Ингрид не сомневалась, что он действительно хочет сохранить уникальных лунных оленей, которые водятся только на Герольштейнских островах. Должно быть, Ральф не меньше ее радовался, что на них не охотятся уже больше ста лет.

— А потом увлеклись стипль-чезом.

Ральф лукаво улыбнулся.

— Вы должны признать, что стипль-чез куда привлекательнее работы в заповеднике.

— Да. Для мальчика-подростка.

Он тяжело вздохнул.

— Но не для женщины, которая считает идею проведения Тур д'Оберхоф вандализмом.

— Я этого не говорила.

— Но подумали.

Ингрид поняла, что ее выдает выражение лица.

— Я думаю, что такой обстановке больше подошла бы средневековая ярмарка.

— А ваша ярмарка принесет доход фонду Оберхоф?

— Зачем все сводить к деньгам?

— Затем что, нравится вам это или нет, мир стоит на деньгах. Именно поэтому нужны такие организации, как благотворительные фонды.

— Вы правы, — уступила она. — Я сделаю все, чтобы этот план оказался успешным ради фонда. — Это не значит, что ей нравится Ральф и что между ними могут быть какие-либо отношения, кроме деловых, но спорить с ним бесполезно. Ничто на свете не может заставить Ральфа передумать.

Он остановил машину на тенистой поляне, положил руку на руль, повернулся и пристально посмотрел на Ингрид.

— Вот тебе и раз. Чудеса продолжаются. А я уже начал было думать, что вы будете отчаянно спорить со мной из-за каждой мелочи.

Кажется, он разочарован, невольно подумала сбитая с толку Ингрид.

— Князь Эрих ясно сказал, чего он хочет. У меня не то положение, чтобы спорить с вами обоими.

Смуглые пальцы Ральфа легонько поглаживали ее обнаженное предплечье.

— Это единственная причина, которая заставляет вас помогать мне?

У Ингрид бешено забилось сердце. Она хотела отстраниться, но деваться было некуда. А Ральф и не подозревал, что касается ее. Возможно, он делает это чисто инстинктивно. Ингрид тоже хотелось не обращать на это внимания, но его еле заметная ласка вызвала у нее вихрь эмоций.

— А какая же еще? — с трудом пролепетала она.

Ральф приподнял бровь и сказал:

— Я ждал, что вы сами это скажете.

Внезапно воздух сгустился, и она с трудом протолкнула его в легкие.

— Мне нечего сказать.

Он легко провел пальцем по ее щеке, заставив затрепетать.

— Нет? Тогда почему с той самой минуты, как я присоединился к экскурсии, вы смотрите на меня так, словно я сам дьявол?

Несколько минут назад Ингрид радовалась царившей в лесу тишине. Но теперь обстановка коренным образом изменилась и ей захотелось оказаться посреди шумной толпы.

— Это вам только кажется, — упрямо возразила она.

Ральф взял ее руку, поднес к своей груди, и Ингрид ощутила ровное биение его сердца под тонкой трикотажной рубашкой. Он что, снова собирается поцеловать ее руку? Нет, он просто приложил к ее запястью два пальца.

— Тогда почему ваше сердце колотится как у пойманной птички?

Отпираться было бессмысленно. Ингрид отвернулась, продолжая ощущать жар его прикосновения. Во рту пересохло, и она с трудом выдавила:

— Нам не пора вернуться в офис?

— Велосипедисты поедут по этой дороге только через два месяца. В данный момент меня больше интересует, что вы обо мне знаете или думаете, что знаете.

Ингрид попыталась говорить спокойно.

— Я знаю вашу биографию. Так же, как биографии всех членов августейшей династии, имеющих отношение к замку Оберхоф. Это моя работа.

— И вы невзлюбили меня только на основании этих скупых фактов? Ингрид, этого я от вас не ожидал.

Она бросила на него гневный взгляд.

— Вы тоже не знаете меня. Во всяком случае, недостаточно, чтобы судить.

Он прижал костяшки пальцев Ингрид к своему чуть шершавому подбородку, и по ее коже сразу побежали мурашки.

— Я знаю, что вы красивая и умная женщина, страстно любящая свою работу и своего сына. Вы и представить себе не можете, как это на меня действует.

Физические ощущения были такими сильными, что Ингрид плохо соображала. Она решила разыграть досаду.

— Сейчас вы скажете, что я особенно красива, когда сержусь. — Сколько женщин кроме Урсулы клюнули на эти банальности?

— Не скажу, потому что вы не сердитесь. Просто делаете вид. Я чувствую, что вы испытываете ко мне то же, что и я к вам. Но почему-то сопротивляетесь. Я хочу знать причину.

Ингрид откинула голову. Теперь ее действительно переполнял гнев, но не на него, а на себя. Неужели он видит ее насквозь? Она же собиралась быть холодной и неприступной, чтобы выбить оружие из его рук.

— Вы очень высокого о себе мнения, — бросила она.

Но Ральф и ухом не повел.

— Когда все называют тебя «ваша светлость» и с момента твоего рождения стоят перед тобой навытяжку, трудно не быть о себе высокого мнения.

— Я имела в виду не ваше происхождение, а… — Ингрид поняла, что едва не проговорилась, и прикусила язык.

— Да? — негромко, но грозно спросил он. — Что именно? Продолжайте.

— Сегодня такой чудесный день… Ни к чему тратить время на бессмысленные споры, — дерзко сказала она. Черт с ним, пусть думает что хочет.

— Вы правы, — немало удивив ее, согласился Ральф. — Действительно, ни к чему.

Не успела Ингрид ахнуть, как Ральф обнял ее за плечи и притянул к себе, прижав ее свободную руку к своей груди. Ингрид заметила, что теперь его пульс бился тоже далеко не ровно. Казалось, время остановилось.

Ингрид оказалась в его объятиях, но не ощущала страха. Гнев тоже бесследно улетучился. Остались лишь сладкий трепет и возбуждение, вызванные сознанием того, что Ральф собирается ее поцеловать.

Лес превратился в туманное зеленое пятно, птичьи голоса стихли, она ощущала лишь тесную кабину спортивного автомобиля и обнимавшие ее руки. У нее закружилась голова, губы раскрылись сами собой.

Попытка напомнить себе, что Ральф угрожает всему, что ей дорого, не помогла. Когда он прильнул к ее губам, желание накрыло ее приливной волной, вызвав чувства, о существовании которых Ингрид, сначала заботившаяся об Урсуле, а потом об Эрни, и не подозревала.

Поцелуй стал более страстным, объятия Ральфа более крепкими, и наконец Ингрид обвила рукой его сильную шею. Волны бушевали вокруг, грозя сомкнуться над ее головой. Она тонула в море, которое создал Ральф. Он шептал ее имя, и этот шепот действовал на нее, как самая страстная ласка.

— Ральф! — простонала она в ответ.

Она знала, что это случится. Знала с того момента, как увидела его позади группы. Ничто не могло изменить это. Чему быть, того не миновать. Только она не ожидала, что это случится так быстро и так неминуемо, надеялась, что врожденный здравый смысл поможет ей сопротивляться искушению, но…

Кровь шумела в ее ушах, вторя порывам ветра в кроне окружавших их деревьев. Губы Ральфа терзали ее рот так же, как ветер терзал ветви. Его рука скользнула под блузку и легла на пышную грудь. Забыв о сопротивлении, Ингрид прильнула к Ральфу, наслаждаясь теплом его сильного тела.

Унесенная ветром, подумала она, вновь ощутив приступ пронзительного желания. Затерявшаяся в деревьях, неуловимая, как лунный Олесь. Я больше никогда не смогу сопротивляться ему. Он увезет меня, куда захочет, а я позволю это, потому что он дает мне то, в чем я нуждаюсь больше всего на свете. Ради этого можно рискнуть всем…

Мысль о том, как многим она рискует, подействовала на Ингрид словно ледяной душ, и желание сразу угасло. Она вздрогнула. Возвращение к реальности было таким же мгновенным, как охватившее ее желание. Нужно найти в себе силы сопротивляться Ральфу. Если не ради себя, то ради Эрни. Она заставила себя сказать «нет».

Ральф отпустил ее. Ингрид забилась в самый дальний угол, но этого было недостаточно. Она одернула блузку. Руки тряслись, легкие судорожно хватали воздух.

Ральф смотрел на нее во все глаза.

— Вы сами хотели, чтобы я прикоснулся к вам. Станете отрицать?

Она отвела волосы от лица, лишившись возможности спрятаться за ними. Пусть Ральф — особа княжеской крови, а она никто, но тут они равны. Он имеет право знать в чем дело. Вот только почему у него такой грозный взгляд? Она вспомнила висевший в галерее замка портрет одного из предков Ральфа. Этот взгляд снова вызывал в ней желание, снова искушал ее.

— Да, хотела. Но не должна была давать себе волю.

Он потер подбородок.

— Но почему? Какого черта? Мы оба свободны. — Его взгляд стал более пристальным. — Вы ни с кем не связаны, нет? Может быть, с отцом Эрни?

Должно быть, выражение ее лица говорило само за себя, потому что Ральф смягчился.

— Я должен был подумать об этом раньше. Он очень обидел вас, Ингрид?

— Это не ваше дело.

— Нет, теперь мое. Если бы вы не ответили на мой поцелуй, я бы понял, что не нравлюсь вам. Но этот поцелуй выдал вас с головой. Нас влечет друг к другу. Вы поняли это с первого взгляда — так же, как и я сам. Так что вопрос был лишь во времени. И вы тоже знали это, верно?

Она кивнула, не пытаясь лгать. А потом, тщательно выбрав слова, сказала:

— Отец Эрни никогда не любил меня.

— А вы не знали этого, пока не забеременели? — Его длинные пальцы судорожно стиснули руль. — Ингрид, я бы не смог так обойтись с вами.

Убежденность, звучавшая в голосе Ральфа, заставила ее на мгновение забыть о том, как он обошелся с ее сестрой. Убедил ее в том, что любит, переспал с ней и бросил, когда она сказала, что носит его ребенка.

— Это неважно, — без всякого выражения сказала она. — После рождения Эрни я поклялась не иметь дела с мужчинами. По крайней мере, пока мальчик целиком зависит от меня.

Он молча барабанил пальцами по рулю.

— Это очень благородно. Вас можно понять. — И тут Ральф бросил на нее обжигающий взгляд. — А если до тех пор вы узнаете, что такое любовь? Что вы сделаете? Пройдете мимо, зная, что она больше не вернется? Пожертвуете ею ради того, чтобы соблюсти собственную странную клятву, которая может не пойти на пользу вашему сыну?

Ингрид взвилась.

— Вы понятия не имеете о том, что пойдет на пользу моему сыну!

— А вы имеете? Сомневаюсь. Если вы будете держать мальчика в своем душном женском мирке, это не вернет вам то, что забрал его отец.

Его дерзость заставила Ингрид потерять дар речи. И этот человек судит ее? Да какое он имеет право?

— Эрни никого мне не заменяет. Нам с ним и так хорошо. — Во всяком случае, было хорошо. Пока не появился ты, с отчаянием подумала она.

— Я не позволю положить этому конец, — предупредил Ральф. — Нельзя отказываться от того, что нас связывает.

— Нас ничто не связывает. — Черта с два!

— Мы обсудим это завтра, когда я поведу Эрни запускать змея. Я дал ему обещание и сдержу слово.

Она обязана отказать. Ради сына и ради себя самой.

— Нет. Я поведу его сама.

Она увидела, что Ральф тяжело вздохнул.

— Я не так легко сдаюсь. Я понимаю, что отец Эрни причинил вам страдания, но я не он и буду обращаться с вами совсем по-другому.

— Почему мы не можем просто работать вместе и оставить все как есть? — взмолилась она.

— Я задавал себе тот же вопрос и до сих пор не нашел ответа. Мне ясно одно: много лет я позволял себе только физические связи и впервые захотел чего-то большего. Все изменилось в тот день, когда я познакомился с вами и вашим сыном. Но если вы честно скажете, что не хотите этого, я приму приговор. Мы будем работать вместе, как будто этих последних минут не было, и никогда не узнаем, чем могли бы стать друг для друга.

Он не станет ей никем — она этого не допустит. Она не хочет жить так, как жила мать, продолжавшая любить человека, который клялся любить ее, но начал изменять сразу же, как только остыл пыл первой страсти. Все, что она знает о Ральфе, говорит, что он из той же породы. Риск слишком велик.

Ингрид повернула голову, и рука Ральфа погладила ее пылающую щеку. Этого прикосновения было достаточно, чтобы слова, уже возникшие в ее мозгу, так и не слетели с губ. Ральф долго молчал, а потом слегка улыбнулся.

— Я так и думал. Могу поручиться, что вы приняли правильное решение. Не буду обещать не торопить событий. Наша взаимная тяга слишком сильна. Но зато обещаю другое: я буду обращаться с вами совсем не так, как отец Эрни.

— Почему вы так в этом уверены? — не удержалась Ингрид. Ральф не знает этого, но, поскольку именно он отец Эрни, он не может обращаться с ней по-другому. О Господи, почему она не отказала ему, когда появилась такая возможность? Почему?

Ральф погладил ее по волосам и снова взялся за руль.

— Потому что я знаю себя. То, что вам известно обо мне, Ингрид, лишь видимость. Прислушайтесь к своему сердцу.

Она так и сделала. И чем это кончилось? Молчание — знак согласия. Но связь с ним — худшее, что может быть на свете. Нужно было поступить совсем наоборот. Чем ближе они станут, тем легче ему будет узнать тайну Эрни. И что тогда? Ральф мог смотреть сквозь пальцы на рождение ребенка, но это не значит, что он не захочет сделать Эрни своим наследником. Особенно теперь, после смерти Урсулы. О Господи, что она наделала?!

Но брать свои слова назад поздно. Ральф завел двигатель, выехал на дорогу и стал изучать будущую трассу Тур д'Оберхоф с таким видом, словно никакого поцелуя не было. Она слышала какие-то слова о трибуне на поляне, но была слишком занята своими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Ингрид отчаянно надеялась, что произойдет чудо и завтра Ральф не придет к Эрни, чтобы вместе запускать змея.


6


Ей следовало бы знать, что чудес не бывает. Ингрид мрачно убирала со стола. Эрни взгромоздился коленями на табуретку и смотрел в окно на зеленую лужайку. Внезапно он спрыгнул и побежал к двери.

— Он здесь! Барон Бамберг здесь!

— Эрни, подожди.

Но ребенок уже настежь распахнул входную дверь, не дав Ингрид прийти в себя.

Взгляд Ральфа говорил, что он по достоинству оценил ее синие брюки, рубашку в синюю и белую полоску и синюю ленту, перехватывавшую рыжие кудри. Ингрид говорила себе, что наряжается вовсе не для его удовольствия. Но теперь ее охватили сомнения.

— Герр Барон, сейчас я принесу змея! — радостно воскликнул мальчик.

Ральф опустился на корточки, две темноволосые головы сблизились, и Ингрид затаила дыхание.

— Называй меня Ральф. Ведь мы с тобой уже подружились, верно?

Мальчик нахмурил брови.

— А разве вас зовут не Барон?

— Этой мой титул. Такой же, как князь или княгиня.

Эрни посмотрел на Ингрид.

— А у меня тоже есть титул?

— Конечно, — ответил Ральф.

У нее чуть не остановилось сердце. Если бы обстоятельства сложились по-другому, Эрни мог бы стать следующим бароном фон Бамбергом.

Не успела ошеломленная Ингрид придумать ответ, как Ральф сказал:

— Твой титул — мастер [1 - молодой барин, барчук.] Шлезингер.

Мальчик хихикнул.

— Смешно. Мама называет меня Эрни. А если сердится, то Эрнст.

Ральф поднял глаза, и Ингрид тут же вспомнила о магии его поцелуя. Впрочем, она его и не забывала. Интересно, как выглядит женщина, которая спала всего четыре часа? Ральф выглядел прекрасно. Едва ли он всю эту ночь думал о ней так же, как она о нем.

Ингрид пыталась убедить себя, что в нем нет ничего особенного. И перед рассветом это ей почти удалось. Однако, столкнувшись с действительностью, она поняла, что потерпела неудачу. Логика подсказывала, что Ральф ее враг, но стоило ей его увидеть, как пробудилось подсознание, умевшее лишь одно — желать. Темные джинсы, туго обтянувшие бедра Ральфа, когда он присел на корточки, волосы, которые ерошил легкий ветерок, расстегнутый воротник белой рубашки, слегка завернувшийся и вызывавший мучительное желание его поправить, — все пробуждало чувства, которые она была обязана подавить, чтобы быть той матерью, в которой нуждается Эрни.

Ральф снова посмотрел на мальчика.

— А какое имя тебе нравится больше?

Ребенок пожал плечами.

— У меня тоже два имени, — сказал Ральф. — Мое полное имя — Рандольф, но я люблю, когда меня называют Ральф.

— Почему? — спросил Эрни.

Ингрид взъерошила сыну волосы.

— Не задавай слишком много вопросов. Ступай за своим несчастным змеем.

— Он в моей комнате. — Мальчик взял Ральфа за руку. — Хотите посмотреть мою комнату?

— Я думаю, Ральфу… — Заканчивать фразу не имело смысла: Эрни уже тащил Ральфа по лестнице.

Ральф оглянулся, бросил на Ингрид огорченный взгляд и позволил отвести себя наверх.

Ингрид знала, что должна пойти за ними, но замешкалась. Как Ральфу удалось за столь короткое время найти подход к ней и Эрни? Она знала его всего несколько дней, но казалось, что времени прошло намного больше.

Характеристика, данная ему покойной сестрой, тут ни при чем. Ингрид казалось, что она знает Ральфа всю жизнь. Это чувство было странным, необъяснимым, но чрезвычайно сильным.

Внезапно она вспомнила, что в комнате Эрни стоит фотография ее самой и Урсулы, ахнула и побежала наверх.

Ральф сидел на полу и помогал мальчику ставить игрушечных лошадок на трассу в виде восьмерки, подаренную ему на прошлое Рождество. Яблоко от яблони недалеко падает, подумала Ингрид, быстро закрыв фотографию плюшевым медведем. У нее тряслись руки. Вот дура, чуть не попалась! Нет, нужно положить этому конец. Если Ральф будет рядом изо дня в день, она не найдет себе места от страха. Рано или поздно он догадается, что Эрни его сын.

Значит, он не должен быть рядом. Все, говорить больше не о чем. Это грозит ее душевному спокойствию. Впрочем, как ни стыдно признаться, ее физическому спокойствию это грозит еще сильнее. Ральф пробуждает в ней нестерпимое желание, а она не хочет его желать.

— Этого достаточно. Ну что, начинаем скачки? На старт, внимание, марш! — скомандовал Ральф.

Эрни нажал кнопки на пульте управления, и одна из лошадок рванулась со старта. Она заметила, что Ральф запустил вторую фигурку, только тогда, когда лошадь Эрни добралась до середины ипподрома. Уважение, которое проявлял Ральф к чувствам ребенка, заставило Ингрид смягчиться. Он бурно радовался, когда лошадка Эрни первой пересекла финишную черту.

— Это как минимум триста очков!

Эрни поднял фигурку и рассмотрел ее.

— Откуда вы знаете?

— За каждую победу жокею начисляется определенное количество очков. В конце года эти очки складываются и выявляется победитель сезона, — объяснил Ральф. — Обычно за победу дается двести семьдесят очков, но некоторые скачки имеют особый статус и за победу на них начисляют больше очков. Я уверен, что эти скачки особенные.

— Когда я вырасту, обязательно стану жокеем, — решительно сказал Эрни.

У Ингрид упало сердце. Неужели гены фон Бамбергов так сильны?

— У нас еще будет время подумать об этом, — сказал Ральф, помогая мальчику подняться. — А пока что пойдем запускать твоего змея.

Когда они шли на лужайку, Ингрид была готова поклясться, что эта хлипкая штуковина ни за что не поднимется в воздух.

Ральф принес с собой моток вощеных ниток и ручку в виде буквы «Т», привязал к змею нитку и показал Эрни, как запускать его в воздух. К изумлению Ингрид, утлую конструкцию из разноцветной бумаги, деревянных планок и клея подхватил ветер и унес высоко в небо, сделав несовершенства игрушки невидимыми.

— Мама, посмотри, он улетел выше, чем в школе! — воскликнул Эрни, заставляя змея то нырять, то подниматься.

— Чудеса продолжаются, — пробормотала она и, подчиняясь порыву, тронула Ральфа за предплечье. — Спасибо.

Ладонь Ральфа легла на ее руку.

— Я очень рад.

— Вы говорите так, словно это правда.

Он поднял бровь.

— Ингрид, это наслаждение не только для Эрни, но и для меня. Я помогал ему с удовольствием. Он чудесный мальчик. Вы можете им гордиться.

— Я всего лишь помогла проявиться тому, что было заложено природой, — покраснев до ушей, возразила она. Говорить с Ральфом об Эрни было чрезвычайно рискованно, но выхода у нее не было. В конце концов, именно этот мальчик объединяет нас с ним, подумала она.

И тут же поняла, что это не вся правда. Ее одолевает желание, жгучее и сильное. Если бы Ральф не коснулся ее руки, она могла бы уйти. Впрочем, расстояние ничего не решает. Сегодня ночью он не был в ее комнате, но вполне мог бы быть. Учитывая ее душевное состояние.

— Вы хмуритесь. Что случилось? — спросил он.

Поскольку сказать правду она не могла, пришлось выкручиваться.

— Думаю, как отвлечь Эрни от запуска змея. Завтра рано утром мы идем в зоопарк, а мне еще нужно приготовить еду для пикника. — Она ухватилась за этот предлог, чтобы поскорее уйти.

— Раз так, ступайте. Я присмотрю за ним, а вечером приведу домой.

Оставить Эрни наедине с Ральфом? Ни за что!

— Вы очень добры, но я не хочу злоупотреблять вашим временем.

— Я с удовольствием сделаю это. А вы сможете заняться своими делами.

Он убрал со лба прядь темных волос и так этим жестом напомнил Ингрид Эрни, что у нее сжалось сердце. Она покачала головой; страх за сына сделал ее тон резким.

— Спасибо, не стоит.

Было видно, что он разочарован.

— Что ж, тут последнее слово за вами… — Ральф замешкался, что было на него не похоже. — Я хотел пригласить вас обоих пообедать.

Ее чувство опасности тут же воскресло с новой силой. Но кому грозит опасность: ей или Эрни? Она многое отдала бы, чтобы понять это.

— Я уже приготовила обед. — Как бы ей ни хотелось позвать Ральфа к столу, она этого не сделает.

— Вы не сможете всю жизнь убегать от того, что происходит между нами, — заставив ее вздрогнуть, сказал он.

— Я ни от чего не убегаю! — без зазрения совести солгала она. — Вы без предупреждения вторгаетесь в мою жизнь и ждете, что я все брошу!

— Ингрид, я не жду, что ради меня вы все бросите. Просто оставьте немного места для того, что может случиться.

— Вы уверены, что я хочу этого?

Ральф смотрел ей в глаза, не давая отвернуться.

— Хотите. Об этом сказал ваш поцелуй. Значит, вопрос заключается не в том, случится это или нет, а в том, когда это случится.

Снова эта королевская уверенность в себе. Обладай Ингрид хоть частью такой уверенности, она сказала бы, что Ральф ошибается. Она даже пыталась это сделать, но улыбка Ральфа говорила, что он видит ее насквозь.

Наконец змей устремился вниз, как и ее настроение. Ральф пошел помочь мальчику и оставил ее в покое. У Ингрид возникло дурное предчувствие, что он найдет способ вторгнуться в ее жизнь. Она боялась, что первые шаги в этом направлении уже сделаны и возврата не будет.


7


Ингрид всегда лечилась от тревог делом. Приезд Ральфа увеличил ее нагрузку до предела, и на следующей неделе у нее не было времени думать, как строить их отношения, чему она была бесконечно рада. Но была еще и проклятая велогонка, трассу которой Ральф прокладывал с ее помощью. Как профессионал, она была вынуждена признать его квалификацию. Он успел за несколько дней договориться об участии в ней многих знаменитых спортсменов. Теперь он разрабатывал план, который должен был убедить средства массовой информации всего мира заплатить огромные деньги за телетрансляцию.

В обязанности Ингрид входило привлечение спонсоров, и она гордилась тем, что смогла с первого же захода заинтересовать несколько транснациональных корпораций. Она решила, что будет делать свое дело независимо от своего отношения к идее проведения соревнований.

И к Ральфу тоже.

Клятва Ральфа вторгнуться в ее жизнь не давала ей покоя. Этого нельзя позволить. Ради блага сына и блага ее самой. Она знает, что за человек Ральф, и была бы дурой, если бы согласилась. Но разве человеческие чувства подчиняются разуму?

Вспоминая о нем, Ингрид хмурилась. Этот человек слишком часто вторгается в ее мысли. Он бесконечно ездит по будущему маршруту, уточняя и оттачивая свои планы. Следует отдать Ральфу должное, он все делает очень тщательно. Еще неделю назад она не верила, что на землях замка можно провести крупное спортивное мероприятие, не нанеся ущерба памятникам истории. Но Ральф доказал, что это вполне возможно.

Он собирался устроить старт у восточных ворот. Затем гонщики должны были проехать рядом со старой крепостной стеной. Далее дистанция огибала виноградные террасы, пролегала через западные ворота и выходила в Большой парк. Велосипедисты должны были несколько раз проехать по десятикилометровому кругу и в конце концов финишировать у тех же восточных ворот.

На соревнованиях должны были присутствовать две особы княжеской крови, теснее всего связанные с замком: князь Эрих и его сестра, княжна Катарина. Призы и кубки должен был вручать Карл, граф Оберхоф; этот человек любил покрасоваться на экране.

Ингрид предстояло решить, где разместить княжескую ложу, расставить телекамеры и установить трибуны для зрителей. Хотя при мысли о проведении соревнований на территории памятника истории и культуры ее сердце обливалось кровью, но энтузиазм Ральфа постепенно делал свое дело. В последние дни Ингрид обнаружила, что эта работа начала доставлять ей удовольствие. Если бы она не боялась, что Ральф случайно узнает секрет Эрни, то, возможно, с нетерпением ждала бы начала велогонки.

Конечно, она боялась и за себя, но думать о том, что Ральф слишком легко вторгся в ее жизнь, Ингрид не хотелось. Как и о том, что она продолжает видеть его во сне.

Известно, что он за человек. Отец скорей всего посоветовал бы ей не верить ненадежной молве, а доверять собственному сердцу. Ингрид считала себя надежно застрахованной от таких советчиков, но, когда речь заходила о Ральфе, неизменно получалось, что она не умнее собственной матери.

Поэтому Ингрид ничуть не удивилась, когда при виде вошедшего в кабинет Ральфа ее сердце дало сбой. Видимо, он приехал в открытой машине: его чудесные волосы разметало ветром, лицо раскраснелось от солнца, возбуждения или того и другого вместе.

— Вам следовало поехать со мной. Утро просто фантастическое, — сказал он, садясь на угол письменного стола.

Ингрид еле успела убрать пачку бумаг, чтобы они не полетели на пол.

— У меня куча канцелярской работы.

Он нахмурился.

— Не говорите мне, что вы опять пропустили ланч.

— О'кей, не скажу.

— Если вы уморите себя голодом, от вас не будет никакой пользы.

Ингрид смерила его испепеляющим взглядом.

— Я уже принесла вам пользу. Даже в сильно истощенном состоянии.

Но Ральф лишь невозмутимо сложил руки на широкой груди; окружавшая его мужская аура угрожала ее душевному равновесию.

— Не стану спорить. Приятно видеть, что вы работаете над этим проектом не покладая рук.

— Особенно учитывая мое отрицательное отношение к самой идее, — добавила Ингрид, прочитав его мысли.

Ральф улыбнулся, и у нее тут же участился пульс.

— Могу себе представить, что было бы, если бы вы вложили в эту работу всю свою душу.

Думай о работе! — приказала она себе.

— Моя душа принадлежит предстоящим выставкам.

Он взял папку и начал рассматривать фотографии артефактов, которые Ингрид хотелось включить в экспозицию очередной выставки. Потом поднял глаза и сказал:

— Я уже слышал об этом от Эриха и Катарины. Они говорят, что тогда у вас сияют глаза.

А как считаешь ты сам, Ральф? Она сказала себе, что одобрения князя и княжны вполне достаточно. То, что думает о ней Ральф, не имеет никакого значения. Лишь бы он не отсвечивал тут; его близость не давала ей сосредоточиться. В кабинете полно стульев для посетителей. Так нет, ему непременно нужно взгромоздиться на письменный стол!

Ральф читал досье, но Ингрид боялась, что он так же легко читает ее мысли. Не проходит и часа, чтобы она не подумала о нем. Неужели только потому, что они работают вместе?

Стремясь побороть это чувство, она встала.

— Мне пора уходить.

Ральф положил папку на стол.

— Вы не опоздали забрать Эрни из школы?

— Сегодня за мальчиками зайдет моя соседка Кири. Эрни до вечера погостит у Густава.

Эти слова обрадовали Ральфа.

— Значит, торопиться некуда, верно?

Зачем она ляпнула ему про Кири? Теперь у нее нет повода для бегства. Но если бы Ингрид этого не сделала, Ральф непременно увязался бы следом. На этой неделе он дважды провожал ее до школы, и от Ингрид не укрылись любопытные взгляды родителей. Ральф не обращал на это ни малейшего внимания, но ничего другого она от него и не ждала. Он привык, что о нем распускают сплетни, однако Ингрид не хотелось прослыть его новым завоеванием.

Эрни такие сомнения не мучили. Он искренне радовался Ральфу, брал его за руку и рассказывал о происшедшем за день так, словно это было самой естественной вещью на свете. Впрочем, так оно и есть, с болью думала Ингрид, только ее сын об этом не догадывается. Она уже не в первый раз сомневалась, что правильно сделала, разлучив эту пару.

Но выбора нет. Воспитание ребенка — дело ответственное. Конечно, Ральф мог бы взять на себя эту обузу, но при возникновении первых трудностей тут же бросил бы. А Эрни этого не пережил бы. Нет уж, лучше ему никогда не знать правды, чем привязаться к Ральфу, а потом тосковать в разлуке.

— Мне пора уходить, — повторила она. — Я не хочу лишний раз обременять Кири. Тем более что в выходные ее муж собирается взять мальчиков на рыбалку.

Увидев, что у Ральфа загорелись глаза, она спохватилась и поняла, что совершила непоправимую ошибку. Теперь он знает, что ей предстоят два свободных дня. Сорвалось с языка? Или неподвластное разуму подсознание решило подать ему весть? Хотела бы она знать ответ.

Ральф задумался, и она затаила дыхание.

— Раз так, не буду вас задерживать. Прогноз погоды в самый раз для рыбалки.

Конечно, ей ничуть не досадно, что Ральф не воспользовался ее оговоркой. Не хочет — и не надо. Может быть, он волочится за ней только ради забавы, играет с ней, как кот с несъедобной ящерицей. Эти ухаживания будут продолжаться до тех пор, пока он не добьется своего. От этой мысли Ингрид ощутила горечь во рту. Дура! — сказала она себе. Набитая дура! Ничего другого от него ждать не приходится.

Когда Ингрид собралась уходить, Ральф уже сидел в своем кабинете, внимательно рассматривая какую-то схему. Ингрид любезно пожелала ему приятного уикенда, но он только рассеянно кивнул в ответ.

Ощутив укол разочарования, Ингрид вышла. Глупо расстраиваться, когда у тебя впереди два свободных дня. Ну ничего. Завтра она поездит по магазинам, сделает красивую прическу, закажет пиццу и посмотрит фильм про любовь. Видя романтические сцены с поцелуями, негодник Эрни начинает насмешливо чмокать губами и портит ей все удовольствие.

Слегка приободрившись, она поехала домой, где застала настоящий хаос. Повсюду валялись удочки, рюкзаки и прочий инвентарь. Ингрид положила в корзину для пикника столько еды, что ее хватило бы на десять взрослых мужчин, прекрасно зная, что к вечеру воскресенья от этого изобилия не останется ни крошки. Остатки сил ушли на то, чтобы уложить перевозбудившегося ребенка и заставить его уснуть хотя бы на час.

Когда утром рыбаки уехали, Ингрид чувствовала себя такой уставшей, что махнула рукой на магазины, решив ограничиться парикмахерской. Два часа спустя она вошла в салон, сама не зная, зачем ей это понадобилось.

Стилист Серж, большой мастер своего дела, укоротил ей волосы на два дюйма и слегка осветлил, так что в лучах солнца рыжие кудри Ингрид загорелись медью. Теперь волосы, обрамлявшие ее лицо, достигали плеч. Боже мой, неужели она так давно не стриглась?!

Решив воспользоваться долгожданной свободой, Ингрид и Кири договорились встретиться в кафе под открытым небом, раскинувшемся у стен замка. Увидев Ингрид, соседка одобрительно улыбнулась.

— Замечательно выглядишь. Цвет просто потрясающий. Настоящее червонное золото.

Ингрид села за столик и обвела критическим взглядом свой наряд, состоявший из топа цвета зеленого яблока и белых льняных брюк.

— Как по-твоему, я не слишком ярко оделась?

Кири, красивая темноволосая женщина, наклонилась к ней и вполголоса сказала:

— Милая, для такого мужчины, как Ральф Дикс, яркое в самый раз.

— Ральф Дикс тут ни при чем. Мы просто работаем вместе.

Кири улыбнулась.

— Вместе с мужчиной, который помогает забирать мальчика из школы, а потом провожает вас домой. Когда-то у меня тоже был такой коллега. Кончилось тем, что мы поженились.

Ингрид почувствовала, что краснеет.

— Это совсем другое дело. Ральф живет в государственных апартаментах, так что школа ему по дороге. После гонок он вернется в Гармиш.

Кири, изучавшая меню, ответила, не поднимая глаз:

— Кажется, у них появилось новое блюдо. Называется «Свистящий рак».

— Как ты можешь!

Кири подперла кулаком подбородок.

— Сколько лет мы знаем друг друга?

Когда Ингрид пришла на работу в замок, Кири уже работала личной секретаршей княжны Катарины. Обе женщины интересовались историей, и это сблизило их.

— Много.

— Поверь, подруга, я вижу, что тебя влечет к Ральфу. Можешь не признаваться в этом даже себе самой, но все признаки налицо.

— Я не могу себе это позволить. У меня Эрни.

Кири сделала заказ и обрадовалась, когда Ингрид сказала, что хочет съесть что-нибудь рыбное и выпить кофе со льдом.

— Калории именно то, что нам требуется. — Потом она повернулась к подруге. — Эрни… Ну и что? Ты думаешь только о нем. Дело хорошее, но это не значит, что у тебя не должно быть личной жизни.

Ингрид показала рукой на замок.

— Вот моя личная жизнь. Я не нуждаюсь в мужчине, чтобы сделать ее полной. — Особенно в таком мужчине, как Ральф.

— Полной? При чем тут полнота? Твоя жизнь могла бы стать более веселой и приятной. — Глаза подруги лучились. — Первые два года нашей семейной жизни Рихард то и дело ездил в Гармиш, где учился в аспирантуре. Я чувствовала себя брошенной и таяла на глазах. Думала, что заболела. Это и была болезнь. Она называется любовная тоска.

Как можно тосковать по тому, чего у тебя никогда не было? Кири тоже считала Ингрид настоящей матерью Эрни и была уверена, что подруга прекрасно ее понимает. Но что бы та сказала, если бы Ингрид призналась, что она девственница? Точнее, старая дева.

В наши дни ждать принца глупо и смешно, но Ингрид не слишком переживала из-за своего одиночества и чувствовала неловкость только тогда, когда начинались интимные женские разговоры. Она завидовала отношениям Кири и Рихарда. Штайны были женаты уже давно, но ни годы, ни наличие ребенка не могли остудить их чувства. Эх, если бы…

Кири заметила ее вздох, но не успела открыть рот, как Ингрид сменила тему и затрещала как пулемет. Она не закрывала рта, пока не принесли заказ.

Кири сняла с блюда салфетку и сказала:

— Сначала восстановим недостаток калорий, а потом решим, что делать с другими твоими проблемами.

Ингрид неуверенно хихикнула.

— Нет у меня никаких проблем. — Черт побери, как она догадалась?

Кири подцепила вилкой сочного омара и улыбнулась.

— Не морочь мне голову. Ты красивая и сексуальная женщина. Естественно, что барон ходит вокруг тебя и облизывается.

Услышав, что ее назвали сексуальной, Ингрид чуть не подавилась форелью. Она считала себя трезвой, практичной и скучной. Типичной матерью-одиночкой. Красивой и сексуальной в их семье была только Урсула.

— Наверное, мне все-таки придется заказать этого свистящего рака, — сказала она.

Кири засмеялась, но поняла намек и заговорила о другом. Постепенно Ингрид успокоилась. Может быть, все-таки пройтись по магазинам?


8


Нет, я хочу видеть ее! Прекрати наконец обманывать себя! — твердо сказал себе Ральф, и направляя машину к коттеджу, где проживала Ингрид с сыном.

В этот день Ральф, чтобы отвлечься от мыслей об Ингрид, решил поработать, что и пытался делать у себя в кабинете. Но работа не двигалась. Он то и дело ловил себя на мысли, что хочет посоветоваться с Ингрид. И всякий раз убеждал себя, что ничего срочного нет и вполне можно подождать до понедельника.

Промучившись таким образом часа два, он взглянул правде в глаза. Он хочет видеть ее. Но хочет ли она видеть его? Ингрид не желала признаваться, что проводит уикенд в одиночестве. Правда, она быстро опомнилась, но он успел заметить, каким испуганным стало ее лицо, когда она проговорилась, что Эрни уедет на рыбалку. Она скорее захлопнет дверь перед носом Ральфа, чем пригласит его к себе.

Ральф подъехал к коттеджу и очень расстроился, поняв, что никого нет дома. На это он не рассчитывал. Куда она уехала? На свидание? Он нетерпеливо расхаживал по узкому крыльцу. Хотя до замка было недалеко, голоса туристов и дворцовых гвардейцев сюда почти не доносились их скрадывала живая изгородь и широкая поляна, отделявшая коттеджи от стены замка.

Все коттеджи были одинаковыми как близнецы, однако Ральф восхищался тем, как Ингрид сумела придать своему домику неповторимый облик при помощи нескольких больших горшков с яркими орхидеями и садовой скамейки, выкрашенной белой краской.

Она упорно молчала о своей личной жизни, но это не имеет значения. Эрни не мог взяться ниоткуда. Ральф почувствовал гнев, сила которого удивила его самого. Кем был этот мужчина, который мог произвести на свет такого ребенка, как Эрни, а потом бросить его? Конечно, Ингрид могла уйти от него сама, но Ральф в этом сомневался. Она не из тех, кто легко сдается.

С чего он взял, что досконально изучил характеры Ингрид и ее сына? Конечно, не изучил. Но хотел бы. Хотел бы не только лечь с ней в постель — Бог свидетель, это желание сводит его с ума, — но и знать ее мысли, ее надежды и мечты, знать, что она больше всего любит и чего больше всего боится.

Хотел бы сам возить ее сына на рыбалку, хотя ни разу в жизни не закидывал крючок. У княжеской семьи свои правила, и одно из них гласит — никакой охоты и рыбной ловли. То, что разрешается простым людям, правителям запрещено, поскольку может вызвать протесты подданных. И все же ему хотелось поучить Эрни ловить рыбу.

Он представлял себе изумленное лицо малыша, поймавшего свою первую рыбину, и ликующую радость, с которой Эрни принес бы свою добычу Ингрид. Ральфу хотелось быть членом этой маленькой семьи.

Мысль о мальчике заставила его замедлить шаг. Его происхождение и слава бывшего чемпиона повергают большинство детей в трепет, но на Эрни это не действует. Сложившиеся между ними отношения кажутся правильными и естественными. Эрни обладает всеми качествами, которые Ральф хотел бы видеть в собственном сыне.

А что же его клятва не иметь никаких серьезных связей? Ингрид заставила его забыть о ней. Ей, как и Эрни, наплевать на его титул. Она не стремится стать баронессой. Похоже, эту женщину вполне удовлетворяет то, что у нее есть.

Имеет ли он право переворачивать ее жизнь вверх тормашками? Ральф знал, что случится, если они станут любовниками. От него не ускользнули взгляды, которые на них бросали во дворе школы. Еще пара недель — и их имена появятся в газетах. Но не в разделе «Официальная хроника», а в колонках светских сплетен.

Но тогда какого черта он здесь делает? Торчит около ее дома, как влюбленный подросток. Ей не нужна газетная шумиха, а ему не нужны сложности.

— Ральф, что вы здесь делаете?

При виде Ингрид у него гулко забилось сердце. Она была намного ярче, чем ему казалось.

— Что вы сделали со своими волосами? — спросил он.

— Слегка осветлила, — ответила Ингрид, тревожно прикоснувшись к своим локонам.

Ральфу отчаянно захотелось запустить пальцы в эти сияющие пряди.

— Вы потрясающе выглядите.

Она покраснела.

— Спасибо. Вы чего-то хотели?

Да, подумал он. Но вслух сказал:

— Я работал, и у меня возникла пара вопросов.

— А до понедельника подождать нельзя?

Не следовало приходить сюда. Она не хочет его видеть. Ингрид нагружена сумками и свертками. Наверное, собирается готовить угощение для свидания, которое должно вот-вот начаться. Ральф дал волю своему воображению, но направление собственных мыслей ему не понравилось.

— Вы правы, — согласился он, сошел с крыльца и вздрогнул, когда их руки случайно соприкоснулись. — Тогда до понедельника. Увидимся в офисе.

— Ральф — внезапно сказала Ингрид, заставив его остановиться. — Может быть, зайдете?

…Он следил за Ингрид, двигавшейся по кухне с легкостью и фацией балетной танцовщицы. Он показала на две табуретки у барной стойки.

— Садитесь. Кофе или чаю?

Отказаться, потом придумать вопрос, на который она сможет ответить, а затем уйти! — приказал он себе. Но ноги не слушались. Привыкший быть хозяином в любой ситуации, Ральф дрожал при мысли о том, как легко она взяла над ним верх. Слава Богу, что сама Ингрид пока об этом не догадывается.

— Спасибо. Кофе, пожалуйста.

Она открыла буфет.

— Какой вы предпочитаете?

— Черный, с одним куском сахара. Такой же, как и вы.

Ингрид нахмурилась.

— Откуда вы знаете, какой кофе я предпочитаю? — В офисе обычно кофе варил кто-то из служащих.

Ральф уперся одной ногой в пол, а другой обвил ножку табурета. Он вспомнил, как в первый раз варил для нее кофе, вспомнил, как нес чашку Спящей Красавице, которую разбудил традиционным сказочным способом… Это воспоминание вызвало у него приступ болезненного желания, побороть который оказалось нелегко.

— Благодаря новым туфлям.

Ингрид нахмурилась еще сильнее. Ральф напомнил ей про день, когда она сделала глупость, надев на работу новые туфли, после чего едва приплелась домой. Потом уснула в кресле и увидела во сне, что Ральф поцеловал ее.

— Ах вот вы о чем, — деланно непринужденным тоном сказала она.

— Вы все еще носите их?

— Нет. Тогда я надела их в первый и последний раз. Слишком неудобные. — Не столько туфли, сколько воспоминания о нашей первой встрече, подумала она. Тогда на Ральфе был безукоризненно сшитый деловой костюм. Но сейчас, в потертых джинсах и клетчатой рубашке, он выглядел еще лучше. Пригласить его к себе, повинуясь порыву, означает играть с огнем. Это может помешать им поддерживать сугубо деловые отношения, а ничего другого я не хочу, верно?

Он ждал ее на крыльце и выглядел потерявшимся ребенком. Прядь волос, падавшая на его лоб, напомнила ей Эрни, и Ральф бессовестно воспользовался вспыхнувшим в ней материнским инстинктом.

Опять свистящий рак? — спросила бы ее Кири. Ладно, так и быть. Чувство, которое вспыхнуло в Ингрид, когда она увидела Ральфа у своих дверей, не имело никакого отношения к материнскому. Правда, это не означает, что она имела право ему уступать. Неужели опыт сестры ничему ее не научил?

Она принялась варить кофе, радуясь возможности отвлечься и привести мысли в порядок. Они выпьют кофе, обсудят проблему, которая привела к ней Ральфа, а потом он уйдет.

Ингрид взяла свою чашку.

— Думаю, в гостиной нам будет удобнее.

Ральф рассматривал прикрепленные к холодильнику рисунки Эрни и думал, что они придают кухне уют.

— Знаете, мне удобнее здесь.

Но Ингрид удобно не было. Сидеть с Ральфом за одной стойкой — одно, а сталкиваться с ним бедрами — совсем другое. Поговорка «в тесноте да не в обиде» тут не годится. Поэтому она осталась стоять, сделала глоток кофе и поморщилась, когда горячая жидкость обожгла ей язык.

— Вы хотели меня видеть? Что случилось?

Ральф покосился на стоявшую рядом пустую табуретку с таким видом, будто читал ее мысли.

— Я мог бы что-нибудь придумать, но… Честно говоря, мне не давали работать мысли о вас.

Если он и играет роль, то очень убедительно, подумала Ингрид, отставив чашку со слишком горячим кофе. Обожженный язык саднило. Впрочем, и душу тоже.

— Но вчера вам это прекрасно удавалось. Вы едва заметили, что я ушла.

Ральф тоже поставил чашку и посмотрел ей в глаза. Эффект был потрясающий.

— Я тоже пытался убедить себя в этом. Но, увы, слышал каждый звук — от шороха юбки, когда вы ходили по кабинету, до шелеста щетки о волосы, которые вы причесывали перед уходом. Вы знаете про свою привычку удовлетворенно вздыхать перед тем, как закрыть дверь кабинета?

Краска залила шею Ингрид и поползла на щеки.

— Вы очень наблюдательны, — слегка дрогнувшим голосом сказала она.

— Ингрид, я замечаю все, что имеет отношение к вам. Даже то, чего не хочу замечать. Например, то, как вы хмуритесь и отворачиваетесь, когда я пытаюсь затронуть самые невинные темы личного характера.

Как сейчас, подумала она, пытаясь придать лицу бесстрастное выражение.

— У нас с вами не те отношения. — Он поцеловал ее, она ответила, вот и все.

— Пока, — спокойно сказал Ральф.

— Нет, так будет всегда! — с жаром возразила она. — Я не хочу вступать в серьезные отношения с таким человеком, как… — Ингрид прикусила язык, поняв, что снова чуть не проговорилась.

Ральф порывисто встал и вплотную подошел к стиснувшей кулаки Ингрид.

— Вы хотели сказать, с таким человеком, как я, верно? Что это значит?

Ингрид хотела было попятиться, но она заставила себя остаться на месте.

— Все знают, что вы плейбой, который обольщает женщин, а потом бросает их!

— А если я скажу, что это только видимость?

Она никогда этому не поверит. Опыт Урсулы опровергает все, что он может сказать.

— Не понимаю, почему вы так хотите переубедить меня, — чуть ли не шепотом сказала Ингрид.

Ральф бережно прикоснулся к ее щеке тыльной стороной ладони.

— Действительно не понимаете?

Его прикосновение обжигало.

— Кажется, я напрасно затеяла этот разговор.

— Напротив. Его следовало начать давным-давно. — Ральф взял ее за руку. — Пойдемте со мной.

— Куда?

— Скоро увидите. — Он посмотрел на свертки, лежавшие на кухонном столе. — Конечно, если вы никого не ждете.

— Никого, — призналась она. — Это продукты не для вечеринки. Просто я ходила по магазинам.

На лице Ральфа отразилось такое облегчение, что она подняла брови. Неужели он думал, что она ждет мужчину?! О Боже, неужели он ревнует?!

— Можно посмотреть?

Ингрид открыла рот, но он уже залез в первый сверток и расплылся от уха до уха, увидев нарядную блузку с кружевами. Потом потрогал пальцем шелк кофейного цвета и спросил:

— Не продемонстрируете?

— Нет! — рявкнула Ингрид, вырвала блузку и сунула ее обратно в сумку.

Для этого человека нет ничего более естественного, чем флирт. Господи, как глупо! Он хочет показать ей в кабинете какую-то ерунду, а у нее тут же подскочил пульс и взмокли ладони.

Ральф прижал руку к сердцу, притворяясь, что смертельно ранен, и испустил тяжелый вздох.

— Что ж, раз так, вернемся к плану А. Допивайте свой кофе — и в путь.

Подозрения Ингрид окрепли, когда он повел ее к кабинетам сотрудников. Но офис остался позади. Гвардеец у лестницы, которая вела в круглую башню, отдал им честь, и Ральф провел Ингрид через массивную дверь, обшитую металлом.

Дурные предчувствия Ингрид усилились, когда она увидела, что часовой подавил улыбку. Насколько она знала, в башне были только галереи, приемные и посадочная площадка на крыше. А вдруг… О Боже, только не это!

— Подождите минутку… — пролепетала она, но Ральф уже нажал кнопку лифта, скрывавшегося за старинным каменным фасадом.

— Нет времени.

Они вышли на крышу. В центре нарисованного круга стоял маленький белый вертолет в красную и синюю полоску; на его боку красовался княжеский герб. А над их головами развевался флаг Герольштейна.

— Нет времени для чего? — спросила Ингрид, когда Ральф потащил ее к вертолету.

— Скоро увидите. — Он открыл дверь и помог Ингрид сесть на переднее пассажирское сиденье. Она оглянулась и увидела обтянутые кожей сиденья и позолоченные поверхности. Ингрид приходилось летать на вертолетах, но такой роскоши она еще не видела. Ральф сел на место пилота и передал ей шлем с наушниками.

Ингрид послушно надела его, пытаясь понять, что все это значит. Куда они летят? А самое главное, хочется ли ей куда-то лететь? Может быть, лучше отстегнуть ремень безопасности и удрать? Что ею руководит? Любопытство? Или жгучее желание быть рядом с ним?

И то и другое, решила Ингрид, гадая, не выжила ли она из ума. Она прекрасно знала, что собой представляет этот человек. Бесчестный соблазнитель! Ей нужно думать об Эрни. Нельзя позволять, чтобы физиология одержала верх над здравым смыслом… И все же она продолжала сидеть на месте.

Когда винты вертолета лениво закружились в воздухе, Ингрид ощутила вибрацию. Через наушники она слышала, что Ральф с кем-то говорит, но не понимала ни слова, потому что не знала летного жаргона.

А потом они поднялись в воздух. Башня быстро осталась позади; гвардейцы, охранявшие замок по ночам, превратились в еле заметные пятнышки на зеленом фоне газонов и сером фоне облицованных булыжником террас. Она увидела свой дом на краю зеленой лужайки и заметила стадо испуганных лунных оленей, во всю прыть бежавших к заповеднику. Через несколько минут под ними раскинулась изумрудная гладь океана.

И тут у Ингрид похолодело в животе. О Боже, что она натворила! Они ведь совершенно одни.

Внизу показался остров, и Ингрид стала рассматривать его, пытаясь справиться с безудержно колотившимся сердцем. С одной стороны острова раскинулась лагуна, отделенная от океана полоской рифов. Вода с другой стороны была намного более темной; это говорило о большей глубине. Когда земля метнулась навстречу, Ингрид увидела ряды авокадо, манго, кокосовых пальм и других тропических деревьев.

Ральф мягко посадил вертолет на полоске твердого белого песка; кучки водорослей отмечали крайнюю точку прилива. Он снял наушники и повернулся к Ингрид.

— Добро пожаловать на мой остров.

Она протянула ему свой шлем.

— Ваш остров?

Ральф выключил двигатель, спрыгнул на песок и обошел машину.

— Доставшийся мне по наследству вместе с титулом, — сказал он, помогая ей спуститься.

Ингрид пыталась не обращать внимания на прикосновение сильных рук к ее талии.

— Зачем вы привезли меня сюда?

Ральф заставил ее пригнуться, провел под лопастями продолжавшего вращаться винта, а потом выпрямился.

— Я хотел показать вам закат. Смотрите.

Ральф обнял ее за плечи и повернул лицом на запад. Но руку убирать не торопился, и внимание Ингрид раздаивалось. Она смотрела в небо, быстро окрашивающееся в оранжевые и красные тона, и ощущала бешеное биение своего сердца.

Казалось, огненный шар погружается не в пучину океана, а в нее саму, согревая изнутри. Ощущать что-нибудь другое было невозможно. Герольштейнские острова славились своими закатами, но она никогда не видела более впечатляющего зрелища. Если бы не близость стоявшего рядом мужчины, эта роскошь повергла бы ее в трепет.

— Вы когда-нибудь видели такую красоту? — вполголоса спросил Ральф.

Но закат не волновал Ральфа. Ингрид обернулась и увидела, что Ральф не сводит с нее горящих глаз. Она окончательно потеряла голову, полетев с ним. Его интересует только физическая связь, а Ингрид поклялась, что будет ждать более глубокого и серьезного чувства.

Несмотря на полное отсутствие опыта, Ингрид понимала, что желает его. Здравый смысл и знание того, что собой представляет этот человек, не мешали ей жаждать его объятий. Она хотела жаждущих прикосновений его губ, хотела, чтобы поцелуи заглушили внутренний голос, советовавший ей сохранять благоразумие.

Следует прислушаться к этому голосу, следует вспомнить отца, который был красив и обаятелен, но не заботился ни о ком, кроме себя. Его бесконечные романы, его безответственность приучили Ингрид к мысли, что надеяться можно только на себя. Она не хочет чувствовать никакого влечения к человеку, который может бросить ее так же, как это делал отец.

А если ей требуется более убедительный пример, то достаточно вспомнить молчание Ральфа в ответ на известие о рождении Эрни. Ингрид гордится тем, что любит этого ребенка так, словно сама родила его. А Ральф? Где он был тогда?

Ральф поглаживал ее шею, и от этой ласки по спине Ингрид бежали мурашки. Она не сопротивлялась, когда он опустил руку и развернул ее лицом к себе. Она пыталась сохранить здравый смысл, но чувства оказались сильнее. Прижавшись лбом к шее Ральфа, она вдохнула запах его кожи, запах мускуса и соленого морского воздуха. Ее пульс участился.

Что ей делать с этими чувствами? Она не хочет их испытывать, но не может сопротивляться влиянию, которое оказывает на нее Ральф. Не может и не желает. На самом деле она желает только одного: прижиматься к нему все крепче и крепче, пока тайна интимной близости мужчины и женщины не перестанет быть для нее тайной.

Потрясенная собственными мыслями, она попыталась отстраниться, но Ральф не отпустил.

— Не бойся, я не обижу тебя, — прошептал он и свободной рукой отвел волосы от ее лица.

Он уже обидел ее. Сильнее, чем может себе представить. Вероятность того, что это повторится снова, очень велика. Он обольстит ее и бросит, как делал уже не раз. Это само по себе достаточно ужасно. Но страшнее всего, что он причинит боль ее ребенку. А этого она допустить не может.

Она нашла в себе силы отстраниться, и на этот раз Ральф не стал ее удерживать.

— Я не хотел торопить события, — сказал он. — Но когда ты рядом, я начинаю терять рассудок.

С Ингрид происходит то же самое, но признаваться в этом она не собирается.

Длинные пальцы Ральфа гладили ее волосы.

— Ингрид, скажи что-нибудь. Пожалуйста.

— Я хочу вернуться в Оберхоф.

— Прямо сейчас?

Что будет, если она скажет «да»? Послушается ли он? Ингрид так и не узнала этого, потому что Ральф шагнул вперед и снова обнял ее. Спина Ингрид уперлась в глыбу песчаника. Камень был гладкий и нагретый солнцем. Ингрид ощутила тепло, но не смогла понять, откуда оно идет — то ли снаружи, от скалы, то ли из глубин ее собственного тела.

Она знала только одно: когда Ральф наклонил голову и потянулся к ее губам, желание сопротивляться бесследно исчезло. Руки поднялись сами собой, обвили его шею, а губы раскрылись.

Ральф не торопился. Пауза затянулась, и Ингрид поняла: если он не поцелует ее сейчас же, она просто взорвется. Его губы были совсем близко, но не прикасались к ней. Выдержать эту сладкую пытку было невозможно.

Ожидание было мучительным, но наслаждение, пронзившее Ингрид в тот момент, когда Ральф поцеловал ее в уголок рта и коснулся языком чувствительного места, стоило того. Это был не поцелуй, а настоящий танец желания, которого она никогда еще не испытывала.

Она испустила вздох, полный изумления и нетерпения. Потом прижалась к Ральфу, пытаясь полностью овладеть его ртом, но он слегка отстранился и улыбнулся. Он прекрасно знал, что делает.

Однако Ингрид уже не могла справиться с собой. Она тронула языком уголок его рта — так же, как несколько мгновений назад сделал он. Едва она это сделала, как Ральф впился в ее губы так страстно, что она забыла обо всем, кроме наслаждения.

Она не помнила, почему ей здесь не место, не помнила ничего, она ощущала только восхитительный вкус его губ и прикосновения стройного мускулистого тела. Она крепко прижималась к нему. Голова кружилась от недостатка кислорода, но она не обращала на это внимания. Она нуждалась в этой близости больше, чем в воздухе.

Это был такой волшебный поцелуй, что, когда Ральф отстранился, она застонала от огорчения. Ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно. Он вплел пальцы в ее волосы, заставил откинуть голову и покрыл поцелуями ее шею. Больше всего ласк досталось жилке, которая бешено пульсировала, выдавая ее истинные чувства.

Она заставила себя открыть глаза и увидела пламя, бушевавшее в его взгляде. Выходит, наслаждение испытывает не только она, но и он. Поняв, что она сумела вызвать это пламя, Ингрид возликовала. Значит, она тоже имеет власть над ним.

— Ты все еще хочешь вернуться в Оберхоф? — хрипловато спросил он.

— Да. — Произнести это слово было нелегко, но то, что она все же сумела сделать это, наполнило Ингрид невероятной гордостью. Нет, она не полностью подпала под его чары. Хотя была очень близка к этому.

— Но не сию минуту?

Зачем он мучает ее? Если бы Ральф молча сел в вертолет и доставил ее в замок, Ингрид смогла бы справиться с охватившим ее желанием. Ей нужно было настоять на своем, забраться в машину с ним или без него и сидеть внутри, пока Ральф не поймет, что она не про его честь.

Так чего же она ждет?

— Мы вернемся, когда я покажу тебе свой остров, — сказал он, видя, что она продолжает молчать.

Что ж, в маленькой экскурсии нет ничего страшного. Ингрид, тело которой дрожало от подавленного желания, покорно кивнула. Может быть, прогулка поможет ей обрести контроль над своим телом. Бог свидетель, пока что у нее просто нет на это сил. Стоит Ральфу уложить ее на девственно-чистый песок, и она отдастся ему.

В последний раз виновато посмотрев на вертолет, она пошла по тропинке, усыпанной роскошными кораллами.

С высоты птичьего полета остров казался необитаемым. Однако в лесу скрывалась избушка, точнее хижина. Крыша была камышовой, а плетеные стены не достигали земли. Пол был черепичным, а мебель — бамбуковой.

Она отвела глаза от широкой кровати, занимавшей чуть ли не половину комнаты, и увидела удобные кресла и шкаф с книгами, на котором стояло несколько подсвечников.

Современная кухня была отделена от жилого помещения бамбуковой барной стойкой. Когда Ральф щелкнул выключателем, Ингрид вздрогнула; она ждала, что он зажжет свечи. При свечах ей было бы легче скрыть свое возбуждение.

— Я не Робинзон Крузо, — сказал он, увидев ее реакцию. — На другой стороне острова у меня есть плантация тропических фруктовых деревьев, за которой присматривает супружеская пара. А эта хижина построена специально для меня.

Кожа стала такой чувствительной, что прикосновение Ральфа заставило бы Ингрид подпрыгнуть. Во рту пересохло. Скажи что-нибудь. Что угодно! — приказала она себе.

— Вы проводите здесь много времени?

Он прошел на кухню, взял стаканы и наполнил их светло-янтарной жидкостью, кувшин с которой достал из холодильника за стойкой.

— Это мое убежище. Я прилетаю сюда при первой возможности, но это бывает реже, чем мне хотелось бы.

И все же он привез меня сюда… Ингрид пила сок, наслаждаясь непривычным горьковатым вкусом.

— Что это?

— Гуава. Она растет у меня на плантации. Нравится?

— Очень необычно. Но вкусно.

— Не слышу уверенности.

Она и не уверена. Ни в чем. Злится на Ральфа за то, что он подчинил ее своей власти. Злится на себя за то, что ей не хватило сил настоять на немедленном возвращении в замок. Желает его так, как до сих пор не желала никого и ничего на свете. И ненавидит себя за это.

Впервые в жизни Ингрид начала понимать свою мать. Как же она должна была любить отца, чтобы раз за разом принимать его, не обращая внимания на многочисленные интрижки и прямые измены! До сих пор Ингрид казалось, что мать делала это только ради нее и Урсулы.

И только теперь ей пришло в голову, что дети были тут ни при чем.

Она не слышала приближения Ральфа, пока тот не забрал у нее стакан с недопитым соком. Их пальцы соприкоснулись, и Ингрид тут же ощутила сильный удар тока. Когда он раскрыл объятия, она шагнула к нему как загипнотизированная. Словно лемминг, которого манит море.

— Тебе хорошо здесь? — спросил он.

В хижине или в его объятиях? И тут и там она чувствовала себя куда лучше, чем следует.

— Здесь мало кто бывал, — ответил он на ее молчаливый вопрос. — Но ты здесь не чужая. Ты — часть меня. Почему это случилось так быстро?

Она прижалась лбом к его плечу.

— Не знаю.

Он бережно взял Ингрид за подбородок и заставил поднять голову.

— Ты ведь тоже чувствуешь это, правда?

Ее выдал предательский румянец, заливший щеки. Сколько бы Ингрид ни твердила себе, что это нехорошо, но стоило ей увидеть страстный взгляд Ральфа, как ее снова накрывала волна удушливого желания.

— Да.


9


— Тогда все правильно. Я сделаю так, что нам обоим будет хорошо. Доверься мне.

Два слова, невинных и в то же время чрезвычайно опасных. В какой-то степени она уже доверяет ему. Желание было столь сильным, что она стремится к нему, несмотря на страх. Он может делать с ней что угодно. Едва она увидела Ральфа, как слово «нет» бесследно исчезло из ее лексикона. И она сказала «да».

Но что же теперь будет? Похоже, скоро ей предстоит это узнать.

Сначала Ральф достал шампанское. Ингрид обратила внимание на знаменитую марку лучшего урожая. Он открыл бутылку так ловко, что хлопок пробки был едва слышен, и наполнил хрустальные бокалы золотистым нектаром.

Затем бокалы со звоном чокнулись.

— За этот необыкновенный вечер!

— За необыкновенный вечер! — повторила Ингрид и подумала, что вечер действительно необыкновенный.

Сегодня она не сестра Урсулы или мать Эрни, сегодня она женщина, которой предстоит узнать, что такое любовь. Ничего глупее нельзя придумать. Урсула часто дразнила ее и хвасталась, что Ральф не был ее первым и единственным любовником. Ингрид могла бы сомневаться, что Эрни сын Дикса, если бы не их поразительное сходство.

Ральф наклонился и нежно поцеловал ее. Его язык был горячим и влажным.

— У твоих губ вкус шампанского.

— У твоих тоже.

— Тебе нравится?

— Я еще никогда не пробовала шампанского, бывшего в употреблении.

Он скорчил гримасу.

— Очень романтично!

Ингрид поспешно поставила бокал, боясь, что дрожащая рука выдаст ее.

— Я не слишком опытна в таких вещах. — Не слишком? Чересчур мягко сказано.

Он кивнул.

— Я могу понять, что вертолет и остров сильно повлияли на твои чувства. А я сам?

А ты сильнее всего, подумала она, но промолчала.

— Что-нибудь съешь?

Хотя после ланча с Кири прошло уже несколько часов, Ингрид не чувствовала голода. И все же она сказала «да», надеясь, что это позволит снять напряженность момента и выиграть время.

Он снова полез в холодильник.

— Отлично. Хельга не даст нам умереть с голоду.

— Хельга?

— Женщина, которая ухаживает за плантацией. Она доставляет продукты в хижину, когда я звоню и сообщаю, что собираюсь прилететь.

Он достал красивое блюдо в форме листа, на котором лежали кусочки сыра разных сортов и тропические фрукты. Затем взял дольку манго и протянул ее к губам Ингрид. Когда долька оказалась у нее во рту, она поняла, что действия Ральфа никогда не бывают простыми.

Сладкая и сочная мякоть растаяла во рту. Когда Ральф протянул руку и стер пальцем капельку сока, упавшую на ее подбородок, Ингрид почувствовала головокружение. Он облизал кончик пальца, не сводя с нее горящих глаз. О Боже, он умудряется превращать в чувственный ритуал даже самые обычные вещи…

— Еще?

Комок в горле помешал ей ответить, и она просто кивнула. Ральф отрезал кусочек мягкого сыра, положил его на круглую булочку, разместил сверху половинки абрикоса и поднес ко рту Ингрид. Но она остановила его.

— Спасибо, я сама. — Если он будет продолжать кормить ее, это плохо кончится.

Ральф отдал ей угощение и сам взялся за сыр и фрукты. Ингрид следила за тем, как он ест, ощущала, что возбуждение растет, но не могла отвести от него глаз. Когда легкая закуска закончилась, ее тело горело огнем.

— Не хочешь поплавать?

Он что, читает ее мысли? Может быть, холодная вода остудит ее пыл. Но было уже почти темно.

— Сейчас?

— Скоро взойдет луна. Лагуна безопасна. Рифы защищают ее от акул.

Но перед ней стоит куда более опасный хищник. Про акул она и не подумала.

— Я не взяла с собой купальник. А плавать в нижнем белье нельзя.

— Почему нельзя? Тут тебя никто не увидит. Если хочешь, можешь залезть в воду по шею.

Волна уже и так накрыла ее с головой. Так что терять ей нечего. Хуже не будет.

Взяв с полки охапку полотенец, Ральф снова повел Ингрид по коралловой тропинке, мимо вертолета, к полумесяцу белого песка, блестевшему под темным небом. Берег ласково лизали волны со светящимися барашками.

Лунного света было достаточно, чтобы раздеться, но недостаточно, чтобы стесняться следившего за ней Ральфа. Ее темно-фиолетовые шелковые лифчик и трусики подчеркивали формы, которыми Ингрид имела полное право гордиться. Может быть, она и не чета фотомоделям, с которыми так часто снимался Ральф, но стыдиться ей нечего.

Готовая погрузиться в волны, она подняла взгляд и увидела, что Ральф тоже избавился от одежды. Лунный свет серебрил его великолепное тело, подчеркивая рельефные мышцы. Он снял с себя джинсы и остался в черных плавках, подчеркивающих его мужественность сильнее, чем полная нагота.

У нее чуть не остановилось сердце. Ингрид заподозрила, что он был готов заняться с ней любовью в хижине, а предложил поесть и поплавать только для того, чтобы она успокоилась. Внезапно ей расхотелось купаться. Она хочет его. Во рту снова пересохло, пульс участился. Что бы он сказал, если бы она отдалась ему прямо на берегу?

Но такого шанса ей не представилось. Он молча одолел полосу песка, зашел в воду по бедра, а потом нырнул, мелькнув в воздухе как стрела. Вошел в воду без брызг, развернулся и поплыл вдоль берега, мощно работая руками.

Он был прекрасен. Ингрид могла бы простоять так всю ночь, следя за его движениями. Если бы у нее не колотилось сердце и не захватывало дух от желания близости. Если бы Ральф внезапно не вынырнул совсем рядом, не подхватил ее на руки и не прижал к холодной, мокрой груди.

Это прикосновение заставило Ингрид вздрогнуть и отстраниться. Ее охватила тревога.

— Что ты делаешь?

— Не хочу плавать один.

— Отпусти меня.

— Как хочешь.

Слишком поздно поняв, что напросилась сама, она начала яростно вырываться, но тщетно. Ральф держал ее крепко и заставил замолчать самым простым способом — поцелуем. Ингрид, дрожавшая от холода, снова почувствовала жар. Как можно ощущать тепло и холод одновременно?

Когда Ральф поднял голову, стало ясно, что именно он собирается сделать. Ингрид крепко обхватила его за шею и взмолилась:

— Пожалуйста, не надо!

Но он ее не слушал. Просто еще крепче прижал к себе и шагнул в воду.

— Ты сама просила отпустить тебя.

Она пыталась удержаться, но внезапное погружение в холодную воду заставило ее разжать руки. Она ахнула, и волна накрыла ее с головой.

Потом она снова оказалась у него на руках и ощутила такой жгучий поцелуй, что чуть не потеряла сознание. Отныне соль всегда будет напоминать ей об этом моменте.

— Вредный! Зачем ты окунул меня? — стуча зубами, пролепетала Ингрид, когда Ральф дал ей вздохнуть.

В лунном свете его улыбка казалась ослепительной.

— Ты имеешь представление, как потрясающе выглядит мокрый шелк?

Ингрид опустила глаза и вспыхнула. Мокрый Лифчик туго обтягивал ее напрягшиеся соски. Ее грудь вздымалась и опадала, усиливая впечатление.

— Кажется, ты хотел поплавать, — хрипло сказала она.

— Несколько минут назад я тоже так думал.

— А сейчас?

Вместо ответа он отнес ее на белоснежный песок, пинком развернул полотенце, положил Ингрид на него, а второе полотенце подложил ей под голову. Когда Ральф опустился на колени, она едва дышала.

— А сейчас я хочу другого.

Его слова были такими же прерывистыми, как ее дыхание. Когда его ладони скользнули по ее телу, легли на влажные груди и погладили бока, Ингрид чуть не задохнулась. Там, где он касался ее скользкой кожи, вскакивали пупырышки. На этот раз не от холода, а от поразительно эротичных ощущений, вызванных его прикосновениями.

Она обняла Ральфа за шею, притянула к себе его голову и ощутила вкус его чудесных губ. Ей полюбилась соль. Насытиться этим вкусом было невозможно. И самим Ральфом тоже.

Внезапно он напрягся и разжал ее руки.

— Что? — спросила Ингрид. Неужели отсутствие опыта заставило ее сделать какую-то ошибку?

Он помолчал, а потом с трудом выдавил:

— Так нельзя.

— Ты не хочешь любить меня? — Ингрид ничего не могла с собой поделать. Ее голос дрожал от обиды.

— Я хотел этого с той минуты, как увидел тебя во главе экскурсии. Поскольку заниматься любовью при твоем сыне было невозможно, я раз за разом принимал холодный душ и ждал этого момента.

Мысль о том, что она может довести мужчину до исступления, пришлась Ингрид по душе.

— Тогда в чем дело?

— Когда мы уходили из хижины, я взял с собой только полотенца.

Но Ингрид все еще ничего не понимала.

— А разве нам нужно что-то еще?

В свете луны лицо Ральфа казалось высеченным из гранита, но в его глазах бушевало пламя. Наконец он провел рукой по мокрым волосам.

— Ты принимаешь таблетки? — спросил он.

— Конечно нет. В этом не было необходимости. — Как только эти слова сорвались с ее губ, до Ингрид наконец дошло и она порывисто села. Неужели женщина может быть такой дурой? Он намекал, что не взял с собой никаких средств предохранения. А ей самой это и в голову не пришло, поскольку она не рассчитывала, что дело зайдет так далеко.

— Потому что после отца Эрни у тебя не было мужчины? — спросил он.

Ей неудержимо захотелось рассказать ему правду, но она молчала, стиснув зубы.

Должно быть, Ральф догадался о раздиравших ее чувствах, потому что сказал:

— Нет, тут кроется что-то еще, правда? Ты хочешь сказать, что больше не можешь иметь детей?

— Нет. Вернее, я не знаю.

Он повернулся и заглянул ей в лицо.

— Эрни плод насилия? Неужели дело именно в этом? Ингрид, ты можешь рассказать мне все. Клянусь, я не буду думать о тебе хуже. Я должен знать. Должен понять, как с тобой обращаться.

В его голосе слышалось сочувствие. Сочувствие к ней, и это было невыносимо.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она. Черт побери, нужно было сопротивляться ему. Тогда он не стал бы задавать вопросы, на которые она не может ответить.

Ральф коснулся ее щеки.

— Если ты зачала Эрни в результате насилия, то должна знать, что это не твоя вина. Тебе нечего стыдиться.

Тут Ингрид не выдержала и порывисто отвернулась.

— Несешь сам не знаешь что!

— Тогда расскажи. Или скажи, где я могу найти этого сукиного человека, который сделал тебе ребенка, а потом удрал. Я заставлю его пожалеть о том, что он родился на свет.

— Далеко и долго искать не придется! — Слова слетели с губ прежде, чем она успела спохватиться. Испуганная, она поднялась на ноги. — Я иду одеваться. Отвези меня в Оберхоф.

Ральф молниеносно вскочил, навис над ней и заставил попятиться.

— Не торопись. Сначала объясни мне кое-что.

— Тут нечего объяснять. Я уверена, что ты сможешь догадаться сам.

Он схватил Ингрид за руки.

— Я пытался, но не угадал, верно? Если бы не Эрни, я подумал бы, что ты девушка.

Ингрид закрыла глаза, боясь выдать себя, но не смогла скрыть дрожь, сотрясшую тело. Ее лицо залил яркий румянец, заметный даже в полумраке.

Следующие слова Ральфа подтвердили это.

— О Боже, так оно и есть…

Его прикосновение заставило Ингрид вновь испытать жаркое и неудержимое желание. Даже сейчас, когда ее тайна могла вот-вот выйти наружу. Не желая испытывать это чувство, она попыталась вырваться, но Ральф заломил ей руки за спину.

— Тогда объясни, как девушка может иметь ребенка.

Ингрид отвернулась.

— Я вовсе не обязана тебе что-то объяснять!

— Еще час назад я согласился бы, но теперь мы слишком далеко зашли. Я должен знать, что происходит.

От гнева, слышавшегося в его голосе, у Ингрид сжалось сердце. Сколько можно скрывать от него правду? О ком она заботится? О себе или об Эрни? Она не знала, что ответить, и поэтому продолжала молчать.

Первым заговорил Ральф.

— Ты говорила отцу Эрни, что у него есть сын?

Ингрид кивнула. На этот вопрос у нее ответ есть.

— Он не захотел его знать.

Ральф негромко чертыхнулся.

— Если бы этот ребенок был моим, я не расстался бы с ним ни за что на свете.

— Что ты имеешь в виду? — испуганно спросила она.

— Начнем с того, что Эрни очень похож на меня.

— Простое совпадение, — попыталась солгать Ингрид.

— Или гены. Он больше похож на меня, чем на тебя. Я с первого взгляда почувствовал, что между нами есть связь, которая требует объяснения. Конечно, это безумие, это невозможно, но… А вдруг я его отец?

— Да! Будь ты проклят! — вырвалось у Ингрид, и она отчаянно зарыдала. — Да!

Ральф застыл как вкопанный. Казалось, он ждал другого ответа и не верил своим ушам.

— Значит, это правда. Я — отец. У меня есть сын. — Затем его лицо помрачнело. — Бред. Я не мог забыть, что спал с тобой.

Воспоминание о боли, которую Ральф причинил ее сестре, заставило Ингрид вздрогнуть.

— Это было бы не в первый раз.

— О чем ты говоришь, черт побери?!

Она подняла голову.

— Спать с женщинами, а потом бросать их — твое любимое занятие.

— Наглая ложь! Газетчики пишут то, что им хочется. Пользуются тем, что придворный протокол запрещает мне защищаться. Но сплетни, распространяемые бульварной прессой, еще не доказательство.

— Выходит, ты не донжуан, а непонятый рыцарь в сверкающих доспехах?

На этот раз ее сарказм, продиктованный отчаянием, достиг цели.

— Похоже, тебе больше всех на свете хочется, чтобы моя репутация оказалась правдой, — парировал Ральф. — Но отвлечь меня тебе не удастся. Вернемся к Эрни. Я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что он мой сын. Для этого я должен был спать с его матерью. Если бы мы с тобой спали, я запомнил бы каждое прикосновение, каждый вздох. И, бьюсь об заклад, ты тоже запомнила бы это. Но ты сама призналась, что еще ни разу не занималась любовью. Так какого дьявола?..

Сбитый с толку Ральф выпустил ее руки. Она воспользовалась этим, вырвалась и бросилась бежать, подгоняемая как собственными демонами, так и нежеланием отвечать на его вопросы. Ральф лишает ее способности к сопротивлению. Даже сейчас ей хочется вернуться и броситься в его объятия.


10


Она ощущала стыд и наслаждение одновременно. Как этот мужчина может командовать ее телом, если она прекрасно знает ему цену? Ральф говорил, что его имидж выдумка газетчиков, но история с Урсулой доказывает обратное.

Ингрид рыдала от бессильного гнева и бежала сама не зная куда. Ей хотелось только одного — оказаться как можно дальше от этого человека.

— Ингрид, стой!

Услышав за спиной голос Ральфа, она побежала еще быстрее. Слезы ослепили ее, и она увидела наполовину засыпанные песком камни только тогда, когда споткнулась о них. Почувствовав, что падает, она инстинктивно вытянула руки. Потом в ее мозгу вспыхнул ослепительный лунный свет, тут же сменившийся абсолютной чернотой…

Ральф видел, как она споткнулась, запуталась в водорослях, вытянула руки, упала и ударилась головой о камень.

Он устремился вперед, повторяя слова, которым в детстве научился у дворцовых гвардейцев, не подозревавших, что их подслушивают.

Бережно перевернув Ингрид, он осмотрел ее и снова выругался, увидев кровь. Когда он промыл рану морской водой, Ингрид негромко застонала, однако не очнулась. Рана казалась глубокой, но чистой. Ральф тщательно проверил ее руки и ноги. Похоже, переломов нет. Значит, ее можно транспортировать. Он взял Ингрид на руки.

В Оберхофе начнется форменный ад, если он вернется с раненой женщиной и при этом на них не будет ничего, кроме нижнего белья. Но Ингрид требовалась помощь, а одевать ее Ральф не рискнул, боясь причинить вред. Раз так, пусть начнется ад. Лично ему бывало и хуже.

А вот ей — едва ли. Он бережно поднял ее на борт вертолета и положил на сиденье. Потом достал из верхнего отделения подушки и одеяла, укрыл ее и крест-накрест застегнул ремни безопасности. Рана сильно кровоточила. Ингрид выглядела ужасно слабой и бледной. Она не отрицала свою девственность. И все же была матерью его ребенка. А когда он потребовал правду, бросилась бежать как кролик.

Все это не имеет никакого смысла.

Он достал из другого отделения аптечку и приложил ко лбу Ингрид марлевую салфетку. Та быстро промокла, и Ральф сменил ее. Вторая салфетка намокала не так быстро, и ему показалось, что он сумел остановить кровотечение. Хотя бы ненадолго. Нужно как можно скорее доставить ее в замок.

Жалея, что не может разорваться надвое, чтобы ухаживать за Ингрид и одновременно управлять вертолетом, Ральф заставил себя сесть в кресло пилота. Затем он связался с замком по радио и велел прислать на вертолетную площадку придворного врача Германа Рейча. Рейч живет в Гармише, и Ральф возблагодарил судьбу за то, что в данный момент врач оказался в Оберхофе. Когда Ральф привезет в замок его новую пациентку, этот старый брюзга скажет ему все, что о нем думает. Но все же Рейч — лучший врач Герольштейна. И умеет хранить тайны.

Руки Ральфа сами делали свое дело, но голова тоже не бездействовала. Если бы он сдавал свою сперму в банк, это могло бы объяснить сложившуюся ситуацию. Но особы королевской крови ничего подобного не делали: это вызвало бы огромные проблемы с престолонаследием. А если так, то откуда у него мог взяться сын и какое отношение имеет ко всему этому Ингрид?

Может быть, она работала в медицинской лаборатории и украла его сперму после того, как он прошел обследование? Тогда она смогла бы родить от него ребенка, хотя они никогда не спали вместе.

Но есть еще одна возможность, подумал он, увидев огни Оберхофа. Ингрид вовсе не мать Эрни.

Все ясно. Почему он не подумал об этом раньше? Потому что при ней полностью теряет способность связно мыслить. До сих пор ему не приходило в голову к двум прибавить два. Ральф вцепился в ручку с такой силой, что чуть не послал вертолет в штопор, но потом снова выровнял его. Вот и ответ. Он, Ральф Дикс, когда-то переспал с настоящей матерью Эрни и стал отцом ребенка, которого Ингрид выдала за своего.

Ральф оглянулся. Ингрид, еще не пришедшая в себя, пыталась вырваться из своих пут. Он чувствовал себя последним подонком. Эта женщина пострадала из-за него, и он свернет горы, чтобы загладить свою вину. Вину за ее раны и положение матери-одиночки. Если его предположение верно и Ингрид действительно одна воспитывает его сына, то он перед ней в огромном долгу. А Ральф всегда возвращает свои долги.

Инстинктивная реакция собственного тела застала его врасплох. Если его предположение правильно и она действительно девушка… Мысль об этом заставила его задохнуться. Что бы ни было между ними, он хотел, отчаянно хотел быть ее первым мужчиной. Возбуждать чувства, о существовании которых она и не подозревала, парить вместе с ней на крыльях желания… Сначала он позаботится о том, чтобы ее поскорее вылечили, потом получит ответы. А потом…

Он заставил себя сосредоточиться на полете. Посадочная площадка на вершине круглой башни была залита ярким светом, и доктор Рейч с бригадой травматологов забрался в вертолет еще до того, как остановились винты. Пока Герман вел осмотр, Ральф кратко описал обстоятельства, которые привели к несчастному случаю.

Склонившись над Ингрид, доктор спросил:

— Сколько времени она без сознания?

— Не больше пятнадцати минут.

Рейч повернулся к медсестре.

— Похоже на сотрясение мозга третьей степени. Пусть ее поместят в лазарет замка, сделают рентген и понаблюдают.

— Она поправится?

Рейч посмотрел на Ральфа так, словно начисто забыл о его существовании.

— Я врач, а не предсказатель. Обычно сотрясение мозга опасности для жизни не представляет. Конечно, если оно не сопровождается отеками, кровотечением и другими повреждениями мозга.

— Доктор, она приходит в себя! — прервала его взволнованная медсестра.

Ральф обрадовался тому, что Рейч снова забыл о нем и сосредоточился на Ингрид. Доктор заставил ее перечислить месяцы года в обратном порядке, потом спросил, какое сегодня число и день недели. Он понял, что Рейч пытается определить ее состояние. Похоже, ответы пациентки его удовлетворили. Он велел переложить Ингрид на носилки и отнести в лазарет.

— На рентген. Я сейчас приду.

Ральф, погруженный в мысли об Ингрид, совсем забыл, что на нем одни плавки. Торопясь помочь ей, он оставил всю свою одежду на острове.

— Надеюсь, в лазарете я разживусь хотя бы халатом.

Рейч закрыл сумку с инструментами, вылез из вертолета и жестом позвал Ральфа.

— Может быть, расскажешь, что случилось? Но на сей раз подробно.

— Да, расскажу. Для протокола: мы купались при лунном свете. Она поскользнулась на мокром камне и ударилась головой.

— А не для протокола?

Ральф прижал руку к сердцу.

— Мы поспорили. Она убегала от меня.

Его ждал сюрприз. Рейч не стал брюзжать, а только похлопал его по плечу.

— Значит, ты все-таки узнал об Эрни. Когда князь Эрих сказал мне, что вы с Ингрид будете работать вместе, я понял, что рано или поздно это случится.

Ральф уставился на доктора.

— О чем ты говоришь?

— Я познакомился с Ингрид и ее сыном во время своего прошлого посещения Оберхофа. На пикнике для сотрудников замка. Эрни — вылитый твой портрет в детстве. Ты его отец, верно?

Ральф застыл на месте.

— Кто еще знает об этом?

— Думаю, никто. Даже если кто-то и заметил сходство, то решил, что это чистая случайность. Они не знают вашу семью так, как я. Я лечу особ княжеской крови тридцать с лишним лет. Это кое-что значит.

Лицо Ральфа стало мрачным.

— Где ты был две недели назад, когда я впервые увидел Ингрид?

— Выращивал орхидеи в своем поместье под Гармишем. И оказался здесь только потому, что приехал в Альткирхен на конференцию цветоводов, а в перерыве между заседаниями решил навестить Эриха и Катарину. Хочешь сказать, что до сегодняшнего дня ты не знал о своем родстве с этим мальчиком?

Ральф покачал головой.

— Сходство я увидел сразу и почувствовал к нему тягу, которую не мог объяснить. Но у нас с Ингрид никогда ничего не было.

— Или ты этого просто не помнишь.

Ральф застонал сквозь стиснутые зубы.

— Ну вот, и ты туда же!

— Почему ты до сих пор не женился на хорошей женщине и не выполнил свой долг перед страной, произведя на свет наследников трона?

— Предоставляю это своим кузенам. А подходящую женщину найти трудно.

— Было трудно. — И доктор добавил, не дав Ральфу открыть рот: — Поднявшись в вертолет, я увидел твое лицо и все понял. Ты любишь ее, верно?

Любит? Ральф сомневался, что это чувство ему знакомо. Но ни к одной женщине его не влекло так, как к Ингрид. Ему очень хотелось заботиться о ней и Эрни. Что он блестяще продемонстрировал сегодня вечером.

— Идем, — сказал ему Рейч. — С наследником престола можно подождать. Пока что нам нужно поставить юную леди на ноги. Если верить князю Эриху, она просто жемчужина.

У Ральфа и Эриха были разные причины считать Ингрид жемчужиной. Во всяком случае, Ральф на это надеялся. Иначе ему пришлось бы придушить своего холостого кузена. Но само определение у него протеста не вызвало.

Она действительно жемчужина, редкая и прекрасная. При мысли о том, что он причинил ей вред, пусть неумышленно, Ральфа охватил лютый гнев на самого себя.

— Ты долго продержишь ее в лазарете? — спросил он. Доктор размашисто шагал к западному крылу государственных апартаментов. Ральф старался не обращать внимания на любопытные взгляды гвардейцев. Как будто они никогда не видели барона, разгуливающего по владениям замка в одних плавках!

— Только до утра. После этого она отправится домой и будет отдыхать. Правда, несколько дней кому-то придется за ней присматривать.

Ральф поджал губы.

— Без присмотра она не останется. Я распоряжусь, чтобы ей и Эрни приготовили номер рядом с моим. Я сам позабочусь о ней.

— То-то радости будет сплетникам.

Ральф уставился на свои плавки.

— Похоже, уже поздно. К завтрашнему дню этот слух обойдет весь Оберхоф.

Доктор хмыкнул.

— Фальшивое обращение за помощью в целях проверки готовности медицинских служб, конечно, важная новость для здешних жителей и служащих замка, но она вряд ли попадет на первые страницы газет.

Ай да Рейч, ай да умница!

— Спасибо, — просто сказал Ральф.

— Не за что.

Добравшись до лазарета, Рейч вручил Ральфу белый халат. Тот затрещал на широких плечах Ральфа, но по сравнению с плавками это был значительный шаг вперед. Когда доктор наконец позволил ему пройти к Ингрид, та посмотрела на его халат и сонно улыбнулась.

— Что, сменили профессию?

Увидев ее в просторной палате, Ральф чуть не заплакал.

— Меня выгнали из спасателей.

— И кого же вы спасали? Надеюсь, не меня?

Тон, которым были сказаны эти слова, ему не понравился.

— Что вы помните о несчастном случае?

— Помню, что вы предложили мне поплавать, а потом — сплошная чернота… Очнулась я только в вертолете. Должно быть, я ударилась головой о подводный камень. Значит, вы нырнули и спасли меня?

Ральф почувствовал угрызения совести. Придется рассказать Ингрид, почему она убегала от него, но не сейчас. Не зная, кого из них он защищает, Ральф пробормотал:

— Что-то в этом роде…

— Спасибо. — Она поморщилась.

— Вам больно? — Когда Ингрид кивнула, он потянулся к кнопке вызова. Конечно, им специально дали возможность побыть наедине, но медсестра всегда должна быть под рукой.

Она наморщила лоб.

— Голова болит адски, но доктор Рейч сказал, что так и должно быть. И что небольшой провал в памяти — это нормально. Я рада, что запомнила ваш чудесный остров.

— Вы увидите его снова, как только поправитесь, — пообещал Ральф. В следующий раз он не отпустит ее от себя ни на шаг. Узнает правду об Ингрид и его сыне, и они будут там вместе.

Она беспокойно зашевелилась. Черт побери, куда же девалась медсестра?

— Я в полном порядке, — заверила его Ингрид. — Но мне нужно выбраться отсюда до возвращения Эрни.

Ральф взял ее за руку. Какие тонкие пальчики! Он вздрогнул, ощутив новый приступ желания.

— Вам нужно как следует отдохнуть. Я съезжу за Эрни и привезу его сюда.

— У вас нет времени на уход за шестилетним мальчиком.

— Найду. — Ради сына не жалко всего времени на свете.

— Вы уверены?

В ее голосе звучало такое сомнение, что Ральф разозлился. Правда, он тут же остыл, напомнив себе, что у Ингрид сильное сотрясение мозга. А затем им овладело невольное восхищение. Неужели она всегда была такой независимой? Не поэтому ли она решила растить ребенка без его помощи? Какого черта никто не говорил ему об Эрни целых шесть лет? Доктор подозревал, что Эрни его сын, но дал событиям развиваться своим чередом. А вот Ингрид могла бы…

— Уверен, — справившись с собой, ответил он. Сейчас не время и не место. С вопросами можно подождать.

До него донесся тяжелый вздох.

— Ладно… Но только до тех пор, пока меня не отпустят. Ключи у меня в сумочке.

К счастью, сумочка осталась в вертолете… И тут наконец пришла медсестра.

— Ваша светлость, прошу прощения, что заставила вас ждать. Доктор получил рентгеновский снимок фрейлейн Шлезингер.

Ральф напрягся.

— И что?

— Доктор Рейч объяснит сам. Не волнуйтесь, все в порядке, — с улыбкой заверила она его. Когда Ральф сказал, что у Ингрид болит голова, сестра отрегулировала капельницу, вставленную в руку пациентки. — Сейчас все пройдет.

Время решает все, чуть не произнес Ральф вслух. Когда он успел проникнуться к ней таким сильным чувством? Дело не только в том, что Ингрид растит его сына. Она сама значит для него не меньше.

Он с удовольствием займется перевозкой их вещей в номер рядом со своим. Это отвлечет его от докучных и несвоевременных мыслей.

Когда Рейч сообщил, что на рентгеновском снимке нет признаков повреждения мозга, если не считать сотрясения, настроение Ральфа улучшилось.

— Ей нужен полный покой до исчезновения симптомов, а потом она постепенно вернется к обычной деятельности, — ворчливо добавил Герман.

При мысли о том, что результат мог быть гораздо хуже, у Ральфа подогнулись колени. Он быстро пришел в себя, но это не укрылось от внимания врача.

— Тебе тоже не мешало бы принять горизонтальное положение, — посоветовал Рейч.

— Приму. Как только позабочусь об Эрни. — Он сможет немного подремать у Ингрид, дожидаясь, когда сосед привезет мальчика с рыбалки.

Рейч прищурился.

— Будь осторожнее, а то у меня появится еще один пациент, и тогда прости-прощай моя конференция любителей орхидей.

Поняв, что за шутливым тоном Рейча скрывается искренняя забота о нем, Ральф ощутил прилив любви к старому доктору, который помог появиться на свет почти всем представителям нового поколения правящей династии. Хотя Герман был женат на американке, но его сердце принадлежит властителям Герольштейна. Просто удивительно, что он всегда появляется рядом, когда кто-либо из членов княжеской семьи переживает кризис.

Ральф пожал ему руку.

— Спасибо за все.

Рейч накрыл его руку ладонью.

— Пожалуйста. Мой гонорар остается прежним. Это право принимать роды у твоей жены.

Ральф не был уверен в своих чувствах к Ингрид, но мысль об их будущих общих детях показалась ему удивительно приятной.

— А ты не слишком торопишься? — проворчал он.

Рейч смерил его проницательным взглядом.

— Тебе лучше знать. А теперь проваливай и не мешай работать. Я хочу поскорее вернуться к своим орхидеям.

Поскольку в данный момент его помощь Ингрид не требовалась, Ральф послушался. Усталость усталостью, а дело делом. Он вернулся к себе, принял душ, переоделся, затем взял трубку и скрепя сердце позвонил кузену. Ему не хотелось будить Эриха. Узнав о случившемся, наследный князь встревожился, но тут же успокоился, когда Ральф заверил, что Ингрид скоро поправится. Получив добро кузена на все свои будущие действия, он положил трубку. Кроме того, Эрих согласился с предложением Рейча объявить несчастный случай предлогом для проверки готовности медицинской службы замка.

После этого Ральф начал отдавать распоряжения. Когда забрезжил день, соседний номер был готов принять Ингрид и Эрни. Оставалось одно: ехать в коттедж и ждать.

Он собирался всего лишь подремать, но события бурной ночи дали себя знать. Ральф лег на диван и уснул мертвым сном. Разбудил его только стук входной двери.

— Мамочка, мы вернулись!

Увидев лежавшего на диване Ральфа, мальчик остановился как вкопанный.

— Здравствуйте…

Ральф рывком сел. При виде Эрни у него перехватило дыхание. Клетчатая рубашка навыпуск и джинсы с запачканными травой коленками делали мальчика похожим на героя романов Марка Твена. Как он мог не ощутить своего родства с этим ребенком? Теперь оно бросается в глаза. Чувство, имени которого он не знал, заставило его голос дрогнуть.

— Меня зовут Ральф, не забыл? Ну как прошла рыбалка?

Эрни стащил с головы поношенную панамку и бросил ее на стул.

— Спасибо, хорошо. Мою рыбу принесет папа Густава.

Ральф улыбнулся.

— Должно быть, хорошая добыча, если ее должен нести взрослый мужчина.

У Эрни вытянулось лицо.

— Самую большую рыбу я упустил. Я видел ее до того, как она сорвалась с крючка. Во-от такая! — Он широко развел ручки, заставив Ральфа улыбнуться.

Ральф похлопал по дивану.

— Садись. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

Эрни забеспокоился.

— Что-то не так? Где моя мама?

— Все так, сынок. — Сынок… Это слово само сорвалось с губ Ральфа. Так же, как вчера. Но сейчас у него перехватило горло. Пришлось откашляться. — У меня есть кое-какие новости.

Глаза Эрни расширились. Казалось, он все понял.

— Что-то случилось с мамой?

— Она в порядке. Произошел небольшой несчастный случай. Сейчас она лежит в лазарете, и ее лечит доктор.

Губы Эрни дрожали, маленькие кулачки сжимались, но он продолжал храбро смотреть Ральфу в глаза, и тот невольно вспомнил роковой день, когда ему сообщили об исчезновении отца. Он был всего на два года старше Эрни и чувствовал, что его мир разбился вдребезги. Но он тоже старался держаться храбро, показывая, что ему все нипочем.

На самом деле Ральфу было страшно, но мать ему верила. Или хотела верить. В результате он лишился утешения, в котором отчаянно нуждался, но не знал, как его попросить.

Ральф потянулся к руке мальчика.

— Не притворяйся, что тебе все нипочем. Если ты немного расстроишься, я все равно не скажу об этом твоей маме. Это будет наш мужской секрет.

Из огромных глаз мальчика потекли слезы.

— Я не хочу, чтобы маме было больно. Хочу, чтобы она была здесь.

Ральф подтащил сына за руку и стиснул его в объятиях, о которых когда-то так мечтал. Ему показалось, что внутри него что-то треснуло и рассыпалось, словно рухнул айсберг. Это ощущение усилилось, когда Эрни зарылся лицом в его грудь. Маленькие плечики тряслись, но Ральф молчал и ждал, когда буря утихнет.

Через несколько минут Эрни шмыгнул носом и высморкался в протянутый Ральфом носовой платок.

— Как это случилось?

— Мы пошли плавать. Она упала и ударилась головой о камень. Когда ты ее увидишь, у нее на лбу будет повязка. Но ты не бойся. Ничего страшного не случилось.

— Она выздоровеет?

— Уже выздоравливает. Просто доктор хочет, чтобы она немножко полежала в больнице и отдохнула.

— Почему она не может отдыхать здесь?

Ральф положил руки на плечи мальчика.

— Нужно, чтобы кто-то ухаживал за ней. Так же, как она ухаживала за тобой, когда ты болел. Как ты посмотришь на то, чтобы пожить с мамой в государственных апартаментах, пока она будет отдыхать?

Эрни бросил на него подозрительный взгляд.

— Что такое государственные таменты?

— Большое здание, похожее на замок, мимо которого ты ходишь в школу.

— С флагом на крыше?

— Оно самое.

— А мама уже там?

Ральф покачал головой.

— Еще нет. Сейчас мы навестим маму в лазарете, а потом ты сам спросишь доктора Рейча, когда она сможет приехать к нам в апартаменты.

— А кто будет присматривать за мной, пока она не приедет?

— Ты когда-нибудь жил в замке?

— Нет. Мы живем здесь.

— В замке много слуг. Их работа заключается в том, чтобы присматривать за нами. Они будут заботиться о нас обоих. И о твоей маме тоже.

Лицо Эрни приняло задумчивое выражение.

— А если я скажу им, что хочу мороженого, они принесут?

Ральф сдержал улыбку и ответил серьезно:

— Они принесут тебе столько мороженого, сколько ты сможешь съесть.

— И без морковки?

— Ну, может, немножко морковки там будет. Если ты не будешь есть морковку, то не вырастешь сильным и не сможешь вытащить большую рыбу.

Эрни скорчил гримасу.

— Вчера вечером папа Густава дал мне тушенку с морковкой. А я выбросил ее в кусты. Может быть, поэтому моя большая рыба сорвалась?

— Именно поэтому. — Ральф встал. — Пойдем. Расскажем папе Густава, что случилось, а потом сложим вещи, которые тебе понадобятся на новом месте.

— А там можно будет играть в пазлы?

Ральф, довольный сговорчивостью мальчика, широко улыбнулся.

— Уверен, мы что-нибудь придумаем. — Когда в Оберхоф приезжают юные члены правящей семьи, они развлекаются тем же, что и прочие дети. В том числе и самыми разнообразными играми. А если в замке не найдется паз-лов, Ральф купит.

Соседи, которых звали Кири и Рихард, очень огорчились и пообещали навестить Ингрид, как только она будет к этому готова. Эрни потребовалось убедиться, что Густаву нельзя переехать с ними в государственные апартаменты. В конце концов Ральфу удалось его увести. Увидев, что мальчик захотел забрать с собой чуть ли не половину своей комнаты, он внутренне вздрогнул, но промолчал. Ральф был уверен, что Эрни переживает из-за матери куда сильнее, чем хочет показать.

Когда они пришли в лазарет, Ингрид уже не спала. Цвет ее лица улучшился. Эрни бросился к ней со всех ног.

Увидев, что она крепко обняла ребенка, Ральф ощутил приступ ревности, но быстро подавил его.

— Как вы себя чувствуете?

Ее взгляд стал испуганным.

— Доктор Рейч говорит, что я поправлюсь после отдыха, который займет несколько дней. Но я все еще ничего не помню про несчастный случай.

Эрни бережно притронулся к повязке на лбу.

— Тебе больно?

— Чуть-чуть. Ты мое лучшее лекарство.

Ребенок прижался к ней.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы ты болела.

Ингрид улыбнулась.

— Я тоже. — Она с тревогой посмотрела на Ральфа. — Доктор сказал, что вы перевезли нас в государственные апартаменты.

Он кивнул.

— Ваш Эрни в хороших руках, так что отдыхайте спокойно. Здешняя прислуга привыкла заботиться о юных отпрысках княжеской семьи.

Если Ингрид и обратила внимание на его странноватую последнюю фразу, то не подала виду.

— Я не хочу причинять вам лишние хлопоты. Вы должны заниматься гонкой.

— Забудьте про гонку! — Как забыл про нее я, подумал он. После визита на остров Ральф думал только об Ингрид. Все остальное перестало для него существовать.

Сбитая с толку его горячностью, Ингрид опустилась на подушки. Она выглядела такой хрупкой, что ему захотелось взять ее на руки.

— Прошу прощения. Я, кажется, повысил голос, — пробормотал Ральф. — План Тур д'Оберхоф почти готов. А служащие музея несколько дней обойдутся без вас. — До этого момента Ральф не заглядывал так далеко вперед, но теперь понял: ничто не помешает ему провести время с Ингрид и Эрни.

— Я немного устала.

Он поднял мальчика с кровати.

— Пойдем. Маме нужно поспать. Давай проверим, есть ли здесь пазлы.

Эрни наклонился и крепко поцеловал Ингрид в щеку. Ральф ему позавидовал, но потом решил, что всему свое время. Он перекинулся несколькими словами с доктором Рейчем, а потом повел мальчика в государственные апартаменты.


Ингрид не могла уснуть. Лекарства почти сняли головную боль, а встреча с Эрни подняла ей настроение. Так почему же она не находит себе места?

На острове случилось что-то важное, но что? Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Она летела на вертолете, видела величественный закат, зашла в хижину Ральфа, немного поела, а потом они решили поплавать. Все остальное превратилось в туманное пятно. Если верить Ральфу, они разговаривали, а потом она вошла в воду и ударилась головой.

Все ли он рассказал? Ингрид смутно помнила, что она бежала по каменистому берегу. Но почему? Если бы удалось вспомнить, о чем они говорили до того, она вспомнила бы и все остальное.

Ингрид тяжело вздохнула. Попытки что-то вспомнить только усиливали головную боль. Нужно постараться выйти отсюда, а потом попросить Ральфа заполнить этот пробел. Она перед ним в большом долгу; во-первых, за то, что он вытащил ее из воды; во-вторых, за заботу об Эрни.

Она порывисто села и ухватилась за край матраса, пытаясь справиться с чудовищным головокружением. Должно быть, лекарство от головной повлияло на ее мыслительные способности. Как она могла это позволить? Чем дольше они будут вместе, тем больше шансов, что Ральф догадается об их родстве. Увидев их в палате, Ингрид поняла, насколько они похожи. Рано или поздно Ральф это заметит.

Она свесила ноги на пол. Нужно поскорее увести Эрни. Увести еще до того, как Ральф начнет задавать вопросы, на которые она не сможет ответить.

— Что вы делаете, черт бы вас побрал? — Пожилой доктор с неожиданной прытью подбежал к кровати и заставил Ингрид лечь на место.

— Мне нужно встать. Мой сын…

— Находится на попечении барона фон Бамберга.

Ингрид едва не зарыдала.

— Вы не понимаете…

Рейч нахмурился.

— Может быть, я простой деревенский врач, но понимаю куда больше, чем вы думаете.

Ее голос прерывался от страха.

— Это невозможно. Ральф ничего не…

Взгляд Рейча смягчился.

— Боюсь, что знает. Сходство между ним и Эрни бросается в глаза. Когда вы выйдете отсюда, у вас с бароном будет о чем поговорить.

Она заерзала на месте.

— Когда это произойдет?

— Если будете мне мешать, дня через два. Но если согласитесь помогать, я отпущу вас во второй половине дня.

Нужно выйти отсюда как можно скорее. Если Ральф уже что-то подозревает… Ингрид закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

— Если так, отныне я буду образцовой пациенткой.

Рейч с сомнением покачал головой, но он не знал, каким сильным стимулом стали для больной его слова.


11


Ингрид лежала в шезлонге и наслаждалась зеленью, миром и покоем. Было трудно представить, что всего в нескольких сотнях метров отсюда кипит жизнь. Зато убедить себя в том, что она находится в загородном поместье за тридевять земель от столицы, ничего не стоило.

Она все еще ощущала угрызения совести от того, что забросила работу, но помощница убедила Ингрид, что все находится под контролем. Делать было нечего. Оставалось только пить принесенный горничной холодный напиток, слушать пение птиц…

И переживать из-за Ральфа с Эрни.

Она вышла из лазарета два дня назад и могла поклясться, что Ральф стремится сблизиться с ребенком. Ингрид пыталась убедить себя, что это ей только кажется, но Ральф действительно проводил с Эрни больше времени, чем в своем кабинете. Он не позволял слугам водить и забирать малыша из школы, предпочитая делать это сам. Несколько раз Ингрид видела, что он смотрит на Эрни так, словно не верит собственным глазам.

Ингрид вздрогнула, как будто на нее вылили ушат ледяной воды. Неужели доктор прав? Неужели перед несчастным случаем Ральф спрашивал ее о своем родстве с Эрни? Доктор намекнул, что Ральф что-то знает, но это означает, что Герман Рейч тоже заподозрил в нем отца ребенка. Она была бы дурой, если бы надеялась привести Эрни в замок и не вызвать подозрений. Неужели в глубине души она хотела, чтобы правда выплыла наружу?

Не успела Ингрид решить этот вопрос для себя, как прозвучал довольный детский голосок и в саду появился Ральф, несший Эрни на плечах.

— Мамочка, мамочка, посмотри, я король замка! — громко пропел Эрни.

Ингрид пришлось рассмеяться.

— Вижу.

— Тпру-у-у… Слезай, приехали. — Ральф опустил мальчика на землю.

Эрни заключил Ингрид в липкие объятия.

— Что ты ел? — спросила она, ощутив запах шоколада.

Ральф смутился.

— По дороге из школы мы зашли в кафе-мороженое на Парадном холме.

Но Парадный холм стоял далеко в стороне как от школы, так и от государственных апартаментов. Ингрид хотела было отчитать Ральфа за то, что он испортил ребенку аппетит перед обедом, но потом решила, что малыш имеет право время от времени съесть порцию мороженого. Вид у отца с сыном был слегка виноватый, но такой довольный, что она улыбнулась и промолчала.

Эрни оперся на парапет, окружавший пруд со всех сторон, и начал следить за рыбками, а Ральф сел на шезлонг рядом с Ингрид.

— Как прошел день?

Она лениво потянулась.

— В праздности.

— Вот и отлично. Доктор Рейч будет доволен.

— Кажется, он прекрасно вас знает.

— Хотите сказать, что Герман слишком много себе позволяет? Он считает, что имеет на это право, потому что много лет верой и правдой служит княжеской фамилии. Беда в том, что он всегда прав и не сомневается в этом.

Ингрид следила за Эрни, стучавшим ногой по парапету, и пыталась найти нужные слова.

— Кажется, он думает, что вы привязаны к Эрни.

Взгляд Ральфа тут же устремился на мальчика. Когда он снова посмотрел на Ингрид, выражение его лица было красноречивее всяких слов.

Он знает. У Ингрид похолодело под ложечкой. Откуда-то знает.

— Я тоже так думаю.

Ральф произнес эту фразу вполголоса, и сначала Ингрид решила, что ослышалась. Но огонь, горевший в его глазах, говорил сам за себя.

— Значит, я все рассказала вам перед несчастным случаем? И именно поэтому убегала от вас?

— Мы собирались заняться любовью. Из твоих слов я понял, что это твой первый опыт. Когда я задал тебе вопрос, ты фактически призналась, что это так и есть, а потом бросилась бежать.

Щеки Ингрид залились румянцем. Она не могла смотреть Ральфу в глаза.

— Ох нет!

— И все же у тебя шестилетний ребенок. — Он наклонился и взял ее за обе руки. — Я чуть не рехнулся, пытаясь свести концы с концами, но все же мне это удалось. Кто мать Эрни?

Ингрид украдкой покосилась на мальчика, но тот был поглощен рыбками.

— Моя сестра, Урсула.

— Эрни знает об этом?

— Да, но едва ли понимает. Я — его единственная мать, которую он помнит.

Ральф задумчиво кивнул; казалось, ответ Ингрид нисколько не удивил его.

— Эрни непременно хотел взять с собой фотографию, на которой ты стоишь рядом с другой женщиной. Твоей сестрой. Ее лицо стояло у меня перед глазами несколько дней, и наконец я понял, откуда оно мне так знакомо. Мы встретились в трудный период моей жизни. Но я уверен, что ее фамилия была не Шлезингер.

Эрни убежал в дальний конец площадки играть в гигантские шахматы.

— Когда Урсула пробралась на вечеринку, где вы познакомились, она назвала чужую фамилию, — негромко сказала Ингрид. — А потом постеснялась признаться во лжи.

Руки Ральфа сжимались и разжимались.

— Это была не единственная ее ложь. Она заверила меня, что принимает таблетки. Может быть, поэтому она ничего не сообщила мне о ребенке?

— Неправда! — возмутилась Ингрид. — Она звонила по телефону, писала письма, но ты ей не ответил!

От лица Ральфа отхлынула кровь.

— Клянусь, я не получил от нее ни одного сообщения.

Он говорил так искренне, что Ингрид невольно смутилась.

— Урсула оставляла сообщение на автоответчике с просьбой перезвонить ей. Когда этого не случилось, она отправила тебе письмо. Но ответа на него тоже не получила. И решила, что тебя это не касается.

У Ральфа искривились губы.

— В то время у меня был очень ретивый администратор. — Он закрыл лицо руками. — Когда я спрашивал про сообщения, он говорил, что стер их. Мол, там не было ничего важного, кроме обычной чуши, поступающей от болельщиц. Это его подлинные слова. Так же он обращался и с моей почтой. Я узнал об этом намного позже, когда выяснилось, что он обкрадывает меня. После этого я его уволил. Если бы не мое тогдашнее ужасное состояние, я бы выведал у него все подробности.

— Естественно, — не сумев скрыть горечи, ответила Ингрид.

Ральф поднял голову и сверкнул глазами.

— Ничего естественного в этом нет! Наступила очередная годовщина исчезновения отца, и газеты снова принялись публиковать самые фантастические слухи, сплетни и оскорбительные предположения. С меня живьем сдирали шкуру, но я был вынужден держаться, потому что от меня зависели слишком многие. Урсула была единственным светлым пятном в моей тогдашней жизни, — еле слышно добавил он. — Казалось, она понимала мои чувства. Никто из нас не ожидал, что так случится, но мне показалось, что она нуждалась во мне так же, как и я в ней.

На глаза Ингрид навернулись слезы. Почему Урсула обратилась за утешением к Ральфу, а не к собственной сестре? Это было больно и обидно.

— Незадолго до этого мы потеряли родителей. Она корчила из себя взрослую, а на самом деле была несчастной восемнадцатилетней девочкой.

Ральф кивнул.

— Тогда мне было двадцать два и я уже выиграл своей первый титул чемпиона мира. Это только подстегнуло желание газет посильнее досадить мне. Когда я встретился с Урсулой, мы оба были несчастны. Только по разным причинам.

Ингрид не хотела жалеть его. Не хотела слышать, что Ральф не был бессердечным мерзавцем, которым она его считала. Но тут она отчетливо вспомнила статьи об исчезновении его отца и постоянно циркулировавшие слухи о том, что он жив и где-то скрывается. Конечно, эти слухи причиняли Ральфу и его родным мучительную боль.

— Тебе было очень тяжело. Я понимаю, — сказала она.

— Значит, ты веришь, что я понятия не имел о беременности Урсулы?

Не успела Ингрид открыть рот, как Эрни бросил шахматы и устремился к ней.

— В пруду одиннадцать рыбок! Мама, почему у тебя красные глаза?

Ингрид с трудом взяла себя в руки.

— Наверное, я слишком долго сидела на солнце.

Эрни потянул ее за руку.

— Тогда пойдем в дом. Знаешь, Ральф научил меня играть в шахматы. Там такие здоровские шахматы, я тебе покажу. Слоны — это рыцари в забралах и с копьями. Ладьи похожи на настоящие замки, а королева такая красавица, и у нее корона, совсем как настоящая! Пойдем же, мама!

Она тяжело вздохнула.

— Звучит заманчиво.

Ральф встал и протянул ему руку.

— Я пойду с тобой, сынок. Маме нужно немного побыть одной и подумать. — Он оглянулся на Ингрид и сказал: — Договорим позже.

…Ингрид сама не знала, как ей удалось дожить до вечера. Ральф за несколько минут разрушил ее, казалось бы, такое стойкое представление о нем. Если это правда и он действительно не получил ни одного сообщения от Урсулы, как это скажется на их будущем? Не захочет ли он компенсировать потерянное время?

Она дрожала от страха. А вдруг… а вдруг Ральф отнимет у нее Эрни?

Притворяясь веселой, она отвлекла Эрни от игры, накормила ужином, после чего уложила спать и рассказала сказку на ночь. Потом укрыла мальчика одеялом и нетвердой походкой вышла из спальни, оставив дверь слегка приоткрытой. Ингрид любила Эрни больше жизни. Она бы не вынесла, если бы Ральф решил забрать сына к себе.

Ее мысли прервал негромкий стук. Ингрид открыла дверь и впустила Ральфа. Увидев приоткрытую дверь спальни, он жестом показал на балкон. Вечер был теплый, дул легкий ветерок, но Ингрид, вышедшая наружу, ничего этого не замечала.

На угловом столике уже стояло ведерко с шампанским и два хрустальных бокала. Принесший их слуга сказал, что Ральф велел доставить шампанское в ее номер.

— Нам нечего праздновать, — с трудом выдавила Ингрид. Доктор Рейч сказал, что при желании она может выпить немного вина, но в данный момент у нее такого желания не было.

Ральф подошел к столу и умело открыл бутылку.

— Тебе, может быть, и нечего. Но мужчины не каждый день обнаруживают, что они стали отцами.

Смертельно испуганная Ингрид спросила:

— Ты давно это заподозрил?

Ральф наполнил бокалы.

— Сначала я ничего не заподозрил. Увидел, что мы с Эрни похожи, ощутил, что меня тянет к нему, но решил, что просто дал волю сентиментальным чувствам.

— Я не совсем понимаю.

— Я думал, что у меня никогда не будет ни жены, ни детей, — объяснил он. — Женщины, которых я знал, любили не меня, а мой титул. Поэтому я ограничивался простыми физическими связями и не надеялся на что-то большее.

Ингрид приняла протянутый им бокал, но пить не стала — на свете есть вещи поважнее шампанского.

— Но в глубине души ты продолжал надеяться.

Он задумчиво пригубил бокал.

— Я считал, что нет. Но, когда появился Эрни, я понял, что морочил себе голову. Этот милый и добрый ребенок разрушил стену, которой я окружил свое сердце.

Ингрид сделала глоток, пытаясь собраться с мыслями.

— Это он умеет. Как все дети.

— Я плохо знаю детей. Может быть потому, что не хотел их знать. Для меня отцовство — тайна за семью печатями.

Но он замечательно справляется с этой, новой для него, ролью, подумала она. Инстинкт берет свое.

— Потому что ты сам рано потерял отца?

Пальцы Ральфа судорожно стиснули ножку бокала, и Ингрид испугалась, что хрусталь разлетится вдребезги.

— Когда отец утонул, мой мир тоже пошел ко дну. Одно время я думал, что он исчез, потому что я чем-то оттолкнул его.

— Эрни думал то же самое, — хрипло промолвила она. — Говорил, что настоящая мама не любила его и поэтому не захотела остаться с ним.

Ральф уставился в свой бокал.

— И что ты ему ответила?

В голосе Ингрид послышались слезы.

— Я сказала ему, что мама любила его больше всего на свете, но Господь призвал ее к себе и она попросила меня заботиться о ее малыше.

Он испустил тяжелый вздох.

— Я ничего не пожалел бы, если бы после исчезновения отца кто-нибудь сказал мне то же самое.

— А твоя мать?

— Она обезумела от горя. Слуги старались оградить меня от слухов и сплетен, но я слышал их и постепенно поверил, что отец начал новую жизнь в каком-то другом месте. Завел новую семью и забыл обо мне.

— Слава Богу, что мы вырастаем, — еле слышно промолвила Ингрид.

— Да.

Этот лаконичный ответ свидетельствовал, что возраст не слишком меняет дело, подумала Ингрид. Ральф мог перестать верить слухам, но продолжал тосковать об отце и гадать, что с ним случилось.

— А что же другие твои родственники? — спросил он. — Почему они не помогли вам с сестрой после рождения Эрни?

— Других родственников у нас нет, — вполголоса ответила она. — Мы с Урсулой были одни еще при жизни родителей.

— Кстати, как они умерли?

Она поняла, что хочет все рассказать. Как-никак, теперь они с Ральфом родственники. Благодаря Эрни.

— Мой отец был композитором, но не слишком удачливым. Может быть, со временем он добился бы материального успеха. Во всяком случае, сам он в это верил и заставлял верить нас. Что-то в нем привлекало женщин, а он не умел им сопротивляться. Но моя мать все равно любила его. И делала для него все.

— Продолжай.

— Отец хотел сдать симфонию на конкурс и попросил мать отвезти его в консерваторию, которая вот-вот должна была закрыться. Была страшная буря. Мать не хотела ехать, но он, как всегда, настоял на своем… — У Ингрид сорвался голос.

Ральф забрал у Ингрид бокал и взял ее за руку.

— Об остальном я догадываюсь. Тебе пришлось заботиться о сестре, хотя в ту пору ты сама была ребенком.

— Не ребенком. Мне было двадцать лет, — твердо сказала она, борясь с ощущением тепла, вызванного прикосновением его руки. — Я не собиралась из-за Урсулы отказываться от своих планов. Знала, что это только отсрочка.

— Ты уверена?

Когда их пальцы переплелись, Ингрид потеряла уверенность в чем бы то ни было. Ральф уже признался, что его интересуют только физические связи, а ей этого мало. Но все же кровь быстро заструилась по ее жилам, пульс бешено забился, и она испугалась, что Ральф это заметит.

Нет, это не мужчина моей мечты, подумала она. Как бы меня ни влекло к нему. А влечет очень. Увы, но раньше сопротивляться этому влечению было легче: тогда она верила, что Ральф бросил ее сестру и ребенка. Сейчас, когда выяснилось, что это ошибка, у нее уже не осталось сил на оборону.

Легче? Ой ли? Она потеряла способность сопротивляться, как только увидела Ральфа. Хотя еще два дня назад люто ненавидела этого человека.

Разве у нее были силы сопротивляться, когда Ральф отвез ее на свой остров и взял на руки? Она сама бросилась в его объятия, но из-за неопытности выдала себя и Эрни.

— А что еще мне оставалось? — спросила она, сама не зная, на какой вопрос отвечает: то ли об Урсуле, то ли о собственной реакции на Ральфа.

— Ты могла бы осуществить свою мечту, — мягко сказал он. — Не могу поверить, что твоей единственной целью в жизни было место музейного хранителя, какой бы уважаемой ни была эта должность.

Ингрид покачала головой, почувствовав непривычное смущение. Никто не знал, что она мечтала стать писателем, но отказалась от этой мечты, когда пришлось зарабатывать на жизнь себе и Урсуле, а потом себе и Эрни.

— Когда-то мне хотелось писать книги, — призналась она. — Конечно, это глупо, но…

Ральф прижал палец к ее губам и заставил замолчать.

— Мечты не бывают глупыми. Я мечтал стать лучшим яхтсменом мира и стал им. Потом решил заняться бизнесом, который был бы связан с событиями мирового масштаба.

Это легкое прикосновение заставило Ингрид затрепетать, как листок на ветру.

— Во всяком случае, твои мечты имели под собой почву. — В отличие от ее надежд написать книгу, которая надолго пережила бы своего автора. Эта мечта была такой же тщетной, как мечты ее отца, которые никому не принесли счастья.

Ральф уныло улыбнулся.

— Ты так думаешь? Слышала бы ты моих родных, когда они узнали, что я хочу стать яхтсменом! «Особам княжеской крови это не положено», — передразнил он кого-то. Когда Ингрид не смогла скрыть улыбку, он добавил: — Но это было мелочью по сравнению с тем, что я услышал, когда занялся бизнесом.

Боясь выдать себя, Ингрид подошла к каменному парапету, положила ладони на холодную поверхность и сделала несколько глубоких вдохов. Как всегда, от прикосновений Ральфа ее бросало в дрожь.

— Наверное, сейчас, когда ты руководишь одной из крупнейших компаний мира, они жалеют о своих словах.

Ральф подошел и встал рядом. Он не прикасался к ней, но Ингрид продолжала дрожать.

— Если бы… Во всяком случае, моя мать до сих пор приводит мне в пример кузена Эриха. «Вот как должен себя вести член княжеской семьи». Ты еще пишешь?

Этот вопрос так тронул Ингрид, что она ответила правду:

— Иногда. После того как укладываю Эрни. — До несчастного случая она написала половину романа из жизни музейных работников, но понятия не имела, есть ли у этой книги какие-нибудь художественные достоинства.

— Дашь почитать?

— Может быть. — Ингрид с удивлением поняла, что хочет этого. Она вложила в этот роман часть своей души. Если Ральф прочтет его, у них станет больше общего.

— А стать отцом Эрни ты мне позволишь?

Ингрид изумленно ахнула. Выходит, он заставлял ее говорить о себе и своих мечтах только для того, чтобы отвлечь от главного?

— Не поздновато ли?

— Я уже объяснил тебе, почему не ответил на звонок и письмо Урсулы. Умолять поверить не собираюсь.

— Как ни странно, но я тебе верю. — Хотя это переворачивает все ее прежние представления о нем с ног на голову.

Кажется, он почувствовал ее сомнения.

— Или ты все еще считаешь меня неблагодарным чудовищем, которое может использовать такую девушку, как Урсула, а потом бросить ее?

И снова выражение лица выдало Ингрид. При виде обиженного Ральфа у нее сжалось сердце.

— Нет, дело не в этом. — Как объяснить ему, что она боится полюбить его, если это уже случилось, а сил для сопротивления не осталось?

— А в чем?

Его тон причинил Ингрид новую боль.

— Я не хочу, чтобы Эрни страдал! — в отчаянии выпалила она.

— Ты считаешь, что я могу обидеть его? — В голосе Ральфа слышался лед.

— Ты можешь сделать это не нарочно. — Когда дело касается нежных чувств, Ральф ничем не отличается от ее отца. Намерения у него самые добрые, и все же дело может кончиться тем, что он причинит боль и ей, и Эрни. А пережить еще одну трагедию у нее просто не хватит сил.

— Тогда ты не оставляешь мне выбора.

Ее пальцы впились в парапет так сильно, что на ладонях остались следы. Ральф собирается отнять у нее ребенка! Он — отец Эрни и член княжеской семьи. Сила на его стороне. Конечно, она будет бороться с ним, но шансов на победу нет.

— Посмотри на меня, Ингрид.

Когда Ингрид не сдвинулась с места, Ральф повернул ее лицом к себе, взял за подбородок и заставил поднять голову. В его глазах горел темный огонь. Ингрид, знавшая, что это значит, не отвела взгляда.

— Я не отдам тебе Эрни без борьбы. Может быть, фактически он твой сын, но по праву материнства — мой. Я растила его, я люблю его и никому не позволю встать между нами!

— Ничего подобного я делать не собираюсь, — удивил ее Ральф. — Между нашими номерами есть дверь. Сегодня я отопру ее, и она останется открытой. Я надеялся, что ты сама позволишь мне общаться с Эрни, но, поскольку ты продолжаешь считать меня мерзавцем, у меня остается только один выход. Я предъявлю свои права на отцовство, нравится тебе это или нет.

Его дерзость заставила Ингрид ахнуть. Но еще сильнее ее потрясла мысль, что дверь между их номерами будет оставаться открытой днем и ночью.

— Мы с Эрни вернемся в коттедж, — поклялась она.

Ральф прищурился.

— Тогда я просто прикажу слугам снова принести сюда вещи. И буду это делать до тех пор, пока ты не смиришься.

Сможет ли она принять это условие, не рискуя собственным сердцем? Но сил для борьбы уже нет.

— Теперь уже ты не оставляешь мне выбора, — сказала она.

Ральф кивнул.

— Я был вынужден расти без отца. И ни за что не позволю, чтобы мой сын испытал то же самое.

А как же мои чувства? — хотелось спросить Ингрид. На острове она чуть не отдалась ему. Что же будет, если им придется жить рядом изо дня в день?

Я уже и так живу с ним рядом, со вздохом призналась она. Открытая дверь ничего не изменит. Если она не хочет влюбиться в Ральфа без памяти, то придется держать на замке не дверь, а собственное сердце. Но она подозревала, что он уже нашел к нему ключ.


12


План проведения Тур д'Оберхоф осуществлялся успешно. Большинство ведущих велогонщиков мира согласились принять в нем участие. Она все больше убеждалась, что сделанный Ральфом выбор места проведения соревнований был правильным. Как он и предсказывал, борьба за права на телетрансляцию разгорелась поистине грандиозная. Идея проведения крупного спортивного состязания на живописном фоне замка возбудила воображение телемагнатов, и они были готовы на все, лишь бы показать гонку по своим каналам.

В случае успеха гонки фонд Оберхоф был бы обеспечен средствами на много лет вперед. Да и посещаемости замка туристами это тоже пошло бы на пользу.

Ральф сдержал слово. Он не входил в ее спальню, но дверь между двумя гостиными оставалась открытой. Он проводил в их номере больше времени, чем в своем собственном.

Один Бог знает, что об этом думают слуги. Они слишком вышколены, чтобы показывать свои чувства, однако Ингрид не сомневалась, что их языки работают без устали. Собственная репутация ее не волнует, но, если сплетни достигнут ушей Эрни, она заберет его, уедет из замка, и пусть Ральф делает что хочет.

Весь вопрос в том, что именно он будет делать. Эта мысль не давала ей покоя. Ральф сказал, что не станет отбирать у нее ребенка, но вдруг он это сделает, несмотря на его добрые намерения? Она видела, что отец и сын все сильнее тянутся друг к другу. У Ральфа не было образца для подражания, и все же он привык к роли родителя куда быстрее, чем сама Ингрид.

Родителями не рождаются, часто говорила ее мать. Этому нужно учиться. Ингрид оценила справедливость этих слов только после смерти Урсулы, когда на нее свалилось бремя ответственности за ребенка. Сначала она была в ужасе, но, как ни странно, справилась; ее уверенность в себе росла день ото дня. Ингрид вспомнила об этом, когда увидела, что Ральф испытывает те же трудности. Но скорость, с которой он преодолевал все препятствия, потрясла ее.

Ингрид неохотно признавала, что другие таланты Ральфа также производили на нее сильное впечатление. Когда после недели отдыха врач разрешил ей приступить к работе, Ингрид ожидала, что начнутся сложности, но она недооценила целеустремленность Ральфа. Он умел отделять личную жизнь от общественной куда лучше, чем она сама.

Может быть, это умение объясняется знатным происхождением, но Ингрид подозревала, что оно присуще всем мужчинам. Во всяком случае, у нее самой такого умения не было. Во время совместной работы с Ральфом ее слишком многое отвлекает. Причем отвлекает именно то, что не имеет отношения к делу. То, как его темные волосы блестят на солнце. То, как он жестикулирует, когда обосновывает свою точку зрения. Интересно, знает ли сам Ральф о том, как выразительно его тело?

Желание прикоснуться к нему и ощутить вкус его губ было непреодолимо.

Если верить Ральфу, на острове она была готова уступить ему. Хотя самого этого момента Ингрид не помнила, однако обрывки воспоминаний, сохранившиеся в подсознании, заставляли ее представлять себе, как это могло бы быть. Приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы сосредоточиться на работе.

Через несколько дней после возвращения на работу Ингрид позвонила ее босс, Лизбет Краузе. Американское турне сокровищ Герольштейна подходило к концу; Лизбет должна была вернуться через несколько недель. Что ж, отлично. У Ингрид, совмещавшей выполнение собственных обязанностей с обязанностями начальницы, наконец-то должно было появиться свободное время. Впервые с тех пор, как Ральф вошел в ее жизнь. Теперь все будет по-прежнему; она будет замещать Лизбет не больше одного дня в неделю. Ральф спрашивал, о чем она мечтает…

Ей хотелось писать книги. Теперь она была в этом уверена. После того как Ральф выудил у нее признание, Ингрид попросила Кири привезти ей неоконченную рукопись, оставшуюся в коттедже, и вплоть до выздоровления работала над ней. Как ни странно, получалось вполне прилично. Она могла бы взять часть накопившегося отпуска, закончить книгу, а потом посмотреть, что из этого выйдет.

Во всяком случае, ей будет чем отвлечься, когда Ральф вернется к себе в Гармиш. Без него замок опустеет. Да, конечно, Ральф будет поддерживать тесную связь с Эрни, но все станет по-другому. Он больше никогда не войдет в смежную дверь, желая провести время с сыном.

Она будет тосковать по нему.

Ингрид оторвалась от составления расписания и с ужасом посмотрела в окно. Совсем недавно она лишь терпела присутствие Ральфа, а теперь впадает в отчаяние при мысли о его отъезде. Как это вышло?

Когда она успела полюбить его?

Озадаченная Ингрид подперла подбородок ладонью. Наверное, все дело в провалах памяти. Она не помнила, что было перед несчастным случаем, но всегда знала правду, просто не могла ее осознать. Неужели она такая дура? Ральф олицетворяет собой все, что ей не нравится в мужчинах.

И все, что нравится, тоже.

О Господи, как же быть? Пускай побыстрее уезжает. Может, оно и к лучшему. Тогда ей будет легче разобраться в себе. Восстановить душевный покой, который она ощущала до появления Ральфа. Да, пускай уезжает. И все же ей не верится, что этот момент наступит.

Сегодня забрать Эрни из школы должна Кири. Ральф хотел сменить свой распорядок дня и забрать сына сам. Ингрид возразила, сказав, что это было приемлемо во время ее болезни. Но теперь пришлось бы рассказать соседке правду, а к этому они с Ральфом еще не готовы.

Однако когда наступала очередь Ингрид, Ральф продолжал упрямо провожать ее. Из огня да в полымя, думала Ингрид, прекрасно видевшая, что на них оборачиваются и шушукаются. Она чувствовала гордость и досаду одновременно. Гордилась своим спутником, но досадовала из-за того, что он перевернул ее жизнь вверх тормашками.

Но Эрни было плевать на ее проблемы. Он бежал к Ральфу с той же радостью, с какой прежде бежал к Ингрид, и на языке шестилетнего ребенка, который Ральф прекрасно понимал, рассказывал, как прошел день.

Сегодня Кири возьмет Эрни к себе. Там он поиграет с Густавом, а к обеду Кири приведет его домой. До тех пор Ингрид придется коротать время с Ральфом.

Он ушел из офиса раньше обычного. Вернувшись с работы, Ингрид сразу услышала его голос, доносившийся сквозь приоткрытую дверь. И тут же напряглась, когда в ответ раздался серебристый женский смех. Они работали вместе уже несколько недель, но Ральф впервые принимает у себя женщину. Конечно, этого следовало ожидать. Мужчина есть мужчина, так что удивляться нечему. Удивило Ингрид только одно: острая враждебность по отношению к незнакомке.

— Ингрид, присоединяйся к нам, — сказал Ральф, заметив ее приход.

Хочет похвастаться своим новым завоеванием? Ингрид едва не хлопнула дверью, но вовремя поняла, что этим только выдаст себя. Поэтому она сделала любезное лицо и вошла в гостиную.

Женщина была ослепительно хороша собой. Высокая под стать Ральфу, с потрясающей фигурой, которую не могло скрыть даже свободное платье. На роскошные плечи падали золотистые кудри, а точеные черты лица были такими знакомыми, что Ингрид стала рыться в памяти. Но мозг отказывался работать. Не потому ли, что ладонь женщины лежала на руке Ральфа?

Он встал. Женщина, сидевшая рядом, распрямилась с фацией кошки.

— Ингрид, познакомься, пожалуйста, с моей старой приятельницей Бритни Пикфорд.

Ну конечно! Супермодель, которой платят тысячи долларов за час работы.

— То-то ваше лицо показалось мне знакомым, — сказала Ингрид и, скрывая досаду, с жаром пожала протянутую руку. — Я видела как минимум шесть глянцевых журналов с вашей фотографией на обложке.

Красавица насмешливо улыбнулась.

— Приятно быть главным украшением месяца. Нужно пользоваться моментом.

Ингрид не могла представить себе, что Бритни может выйти из моды, и сказала об этом прямо. Но та только покачала головой.

— Мир моды очень изменчив. В следующем году издатели будут печатать на обложках какую-нибудь безволосую дохлятину с кольцом в носу.

Ральф рассмеялся.

— Хотел бы я увидеть тебя с кольцом в носу!

— Может, еще и увидишь.

Видя непринужденное обращение Ральфа с Бритни, Ингрид кипела от ревности. Насколько они близки? Это чувство стало еще сильнее, когда Бритни спросила ее о работе. Ингрид сама не помнила, что она ответила, но, очевидно, это было что-то вразумительное, потому что собеседница заинтересовалась.

— Я обожаю искусство. Похоже, вам повезло. Вы занимаетесь делом, которое приносит вам удовлетворение.

— Значит, профессия фотомодели вам не нравится?

Бритни пожала плечами.

— Она очень хорошо оплачивается. Я понятия не имела, чем заниматься, пока меня не привели в рекламное агентство. После этого мое будущее от меня уже не зависело. Я не жалуюсь, но иногда думаю, что могла бы заниматься чем-то другим.

— Надеюсь, скоро ты это узнаешь, — прервал ее Ральф. Потом повернулся к Ингрид и добавил: — Бритни хочет бросить карьеру фотомодели.

Не потому ли она и приехала к Ральфу? Ингрид вспомнила, что в прессе ее имя часто мелькает рядом с именем Ральфа. Пока он участвовал в соревнованиях яхтсменов, их совместные фотографии часто появлялись в глянцевых журналах и ходили упорные слухи, что вот-вот состоится их свадьба.

Ингрид сжала руки так крепко, что ногти вонзились в ладони. Неужели Ральф собирается сказать мне, что женится на другой? Как он смеет?! Ведь я люблю его!

Нужно смотреть правде в лицо. Она не влюбилась в него, а полюбила на всю жизнь с первого взгляда. Чтобы понять это, ей понадобилось время. При мысли о том, что Ральф может жениться на этой красотке, у нее потемнело в глазах.

— Что, нехорошо? — спросил Ральф. — Ты побледнела. — Он обернулся к Бритни и сказал: — Неделю назад у Ингрид было сотрясение мозга. Похоже, она еще полностью не оправилась.

Ингрид слабо помахала рукой, опровергая его слова. Что бы ни случилось, раскисать нельзя. Это можно будет сделать позже, наедине с собой.

— Все в порядке… Бритни, вы действительно хотите бросить карьеру фотомодели?

Щеки красавицы покрылись румянцем.

— Да. У нас с Грегори будет ребенок.

— Грегори был моим тренером, когда я участвовал в соревнованиях, — объяснил Ральф. — Я помню тот день, когда познакомил их. Бедняга выглядел так, словно в него ударила молния.

— Он выглядит так и сейчас, — со смехом ответила Бритни. — Мысль об отцовстве Грегори очень нравится и одновременно очень пугает его.

— Но вы счастливы вместе?

— Безумно. И все благодаря тебе, Ральф. — Она наклонилась к Ингрид. — До того и у меня, и у Грегори были романы, которые закончились ничем из-за шумихи, поднятой в прессе. Мы хотели, чтобы наши отношения как можно дольше оставались тайной, а Ральф прикрывал нас, делая вид, что ухаживает за мной. Нам удалось одурачить почти всех.

Включая меня, подумала Ингрид. От облегчения у нее едва не подкосились колени. Значит, с Бритни его ничто не связывает.

Она воспрянула духом и тут же ощутила стыд. Сколько его интрижек было выдумкой репортеров? Ральф говорил, что его имидж плейбоя — это фикция. Ингрид, пережившая разочарование в отце, ему не поверила. Но теперь начала верить. С радостью.

— А как вы скрывали свою связь, когда Ральф ушел из спорта? — спросила она.

— Папарацци переключились на другую цель. Это было нетрудно. — Бритни хихикнула. — Мы с Ральфом хотели устроить грандиозный публичный скандал, чтобы разыграть их. Жаль, что мы этого не сделали — вот было бы смеху!

— Ничего, все к лучшему. Это позволило вам с Грегори выиграть время.

— Верно. — Бритни погладила себя по все еще плоскому животу. — Но теперь уже скоро. Поэтому я и прилетела. Грегори сейчас в Америке, а то он попросил бы тебя сам. Ральф, мы хотим, чтобы ты был нашим посаженым отцом.

Ральф широко улыбнулся.

— С удовольствием. Скажи Грегори, что я принимаю его предложение.

Ингрид ахнула, представив себе, какие заголовки появятся в газетах, но Ральф и бровью не повел. Как и Бритни, думавшая только о начале новой жизни.

— По такому поводу нужно выпить шампанского.

Но Бритни замотала головой.

— В другой раз. После рождения ребенка.

— Я тоже не буду, — сказала Ингрид. — Через несколько минут Кири приведет Эрни. Это мой сын, — пояснила она Бритни.

— Могу представить себе, как приятно говорить эти слова, — вздохнула красавица. — Мой сын. Моя дочь. Мы не стали спрашивать врача, кто именно у нас родится. Какая разница? Лишь бы ребенок был здоровый… И сколько вашему мальчику?

— Шесть, — ответила Ингрид. Она боялась, что Ральф скажет что-нибудь, но тот промолчал. Они договорились, что Ральф официально признает Эрни только после того, как сообщит это мальчику и другим членам правящей семьи. Ингрид, не знавшая, как к этому отнесется Эрни, умоляла Ральфа подождать еще немного. Но слова Бритни убедили ее, что она требует от Ральфа слишком многого. В конце концов, он и так ждал шесть лет.

Судя по выражению лица, Ральф понял ее мысли. Ингрид затопила волна любви к нему. Как она могла сомневаться в своем чувстве? Ее потянуло к нему задолго до того, как выяснилось, что так называемые романы барона фон Бамберга выдумка средств массовой информации. Может быть, это и есть настоящая любовь? Когда ты любишь человека вопреки всему?

Бритни потянулась за сумочкой.

— Все, мое время истекло. На сегодня съемки закончились, но завтра утром мне предстоит фотографироваться на фоне восхода в Альтаузене.

— Я рад, что ты сумела остановиться. Сообщишь, как пойдут дела и когда мне предстоит выполнить свои обязанности, ладно?

— Обязательно. — Бритни пожала Ингрид руку, потом сделала шаг назад, посмотрела на Ингрид, на Ральфа, на открытую дверь и спросила: — Слушайте, а вы не?..

Не успела Ингрид придумать, что ответить, как Ральф сказал:

— Ты знаешь, как отвечают средствам массовой информации. Без комментариев.

— Это обычно означает, что нет дыма без огня. Если это правда, то я очень рада за вас обоих. — Она улыбнулась Ингрид. — Ральф — человек особый. Если он любит, то любит всем сердцем. Никто не знает это лучше, чем мы с Грегори.

Ральф смутился, но Ингрид кивнула, показывая, что понимает Бритни.

— Надеюсь, у вас все пройдет хорошо.

— Прилетайте с Ральфом на крестины. Мы будем рады видеть вас.

Но принять приглашение невозможно. После отъезда Ральфа из Оберхофа их будет связывать только одно — Эрни. При мысли о том, что на крестины ребенка Бритни Ральф полетит с кем-то другим, у Ингрид застрял комок в горле.

— Это очень любезно с вашей стороны, но…

— Прилетайте вместе с малышом, — сказала Бритни, неправильно истолковав ее слова.

Ральф положил руку на плечо Ингрид, но этот непринужденный жест показался ей слишком интимным.

— Бритни, сначала позаботься о себе и ребенке, а уже потом составляй список гостей.

Бритни играла наплечным ремнем кожаной сумки с золотым тиснением.

— Грегори не позволяет мне и шагу ступить. Я говорила ему, что могу поработать еще несколько месяцев, но он непреклонен. Так что это мои последние съемки.

— И он совершенно прав, — нахмурив брови, подтвердил Ральф.

Перехватив взгляд Ингрид, Бритни возвела глаза к небу с выражением, говорившим «ох уж эти мужчины!», а потом промолвила:

— Если вы с Ральфом окажетесь в том же положении, не позволяйте ему обращаться с вами так же, как Грегори обращается со мной. — Но было видно, что в этих словах больше гордости, чем осуждения.

— Не позволю. — Сказать это было легко. Учитывая, что Ингрид и Ральф никогда не окажутся в том же положении…

Услышав шаги в коридоре, Ингрид предоставила Ральфу проводить гостью, попрощалась, прошла к себе и впустила Кири и Эрни. Мальчик возбужденно тараторил о том, как они с Густавом составляли пазлы, пока Кири не ушла.

— Похоже, ты хорошо провел время, милый.

Эрни серьезно кивнул.

— Можно мне пойти к Ральфу?

— Не сейчас. У него гости.

— Кто? — тут же заинтересовался Эрни.

Ингрид пригладила ему волосы, такие же черные и пышные, как у Ральфа.

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали… Надевай пижаму, а я тем временем позвоню и попрошу принести обед.

Эрни пошел к своей спальне, но вдруг остановился как вкопанный.

— А ты сама больше не будешь готовить?

— Буду. После того как мы вернемся к себе в коттедж.

— Когда?

У Ингрид похолодело внутри. Она опустилась на колени и прижала мальчика к себе.

— Я думала, тебе нравится жить здесь.

— Да, но только не навсегда. Почему мы не можем жить в настоящем доме? Ты была бы моей мамой и нашла бы мне папу. Как у Густава.

У нее чуть не остановилось сердце.

— Милый, хорошего папу найти трудно.

Мальчик склонил голову набок.

— Ральф мог бы быть моим папой.

— Эрни, тебе бы хотелось этого?

Голос Ральфа заставил Ингрид резко обернуться. Он стоял в дверях и выглядел очень взволнованным. Не надо! — мысленно взмолилась она. Слишком рано!

— Эрни готовится ужинать.

Губы мальчика упрямо сжались, и Ингрид поняла: быть беде.

— Я не хочу ужинать. Мама Густава кормила нас вафлями. Я хочу папу!

— В наше время не у всех детей есть папы, — с отчаянием сказала Ингрид. Зачем Ральф вошел именно сейчас и начал опасный разговор, к которому ребенок еще не готов? — Возьми хоть Ганса и Грету. — В одной группе с Эрни учатся близнецы, мать которых растит их одна. Ингрид могла привести и другие примеры.

— У Ганса и Греты есть собака.

Она воспрянула духом. Похоже, выход из положения все-таки есть.

— Можно подумать… Какую бы тебе хотелось собаку?

— Большую, черную и лохматую.

Ингрид остро чувствовала, что Ральф стоит рядом и ждет, чем закончится дискуссия.

— А если собака будет черная и лохматая, но маленькая?

Эрни на мгновение задумался, а потом покачал головой.

— Нет, на самом деле я хочу папу. Он будет гонять со мной мячик, катать на пони и играть в шахматы. Ральф здорово играет в шахматы.

— Да уж, — машинально ответила она. — Иди в свою комнату и нарисуй мне собаку, которую ты хотел бы иметь.

Лицо мальчика просияло.

— А можно мне нарисовать Ральфа?

Плечи потенциального натурщика затряслись, но лицо осталось серьезным.

— А почему бы тебе не нарисовать обоих?

Эрни улыбнулся от уха до уха.

— Ральфа и собаку? Ух ты! — Он повернулся и побежал в спальню.

— Не хлопай…

Трах!

— … дверью.

Ингрид встала и поняла, что дрожит. Ральф молча налил ей воды со льдом из хрустального графина. Когда она начала пить, лед в стакане зазвенел.

— Похоже, придется купить ему собаку.

Ральф пронзил ее взглядом.

— А почему не папу? Когда-нибудь тебе придется сказать ему правду.

Ингрид взяла стакан обеими руками.

— Мы уже говорили об этом. Он еще не готов.

Брови Ральфа сомкнулись на переносице.

— А по-моему, совершенно готов.

— Ты не знаешь его так, как я.

— В этом все дело, верно? Ты не хочешь, чтобы я узнал его вообще.

Ингрид в панике оглянулась по сторонам, но бежать было некуда.

— Конечно, хочу.

— При условии, что я буду стоять в стороне и играть роль доброго дяди. Он мой сын, Ингрид. Мне пришлось прожить большую часть жизни без отца. Я знаю, что это такое, и не хочу, чтобы он повторил мою судьбу. А тебе важно только одно: чтобы вы могли уютно жить вдвоем.

Ингрид поставила стакан и мрачно посмотрела на него.

— Речь не обо мне. А о том, что хорошо для моего ребенка.

Ральф гневно махнул рукой, отметая ее доводы.

— Твоего ребенка, твоего сына! Не пора ли перестать видеть в нем продолжение самой себя? Он самостоятельный человек и имеет право решать. Он хочет иметь отца!

— Эрни слышал разговоры других детей. Он слишком мал и сам не понимает, что говорит.

— Тогда объясни это так, чтобы он понял. Скажи ему обо мне. Скажи, что я был бы с ним, если бы знал о его существовании. Скажи, как я жалею о потерянном времени. О времени, которое никогда не смогу ему возместить. — Глаза Ральфа блестели, руки сжались в кулаки, голос звучал хрипло. — Скажи, что папа очень любит его и его маму!

Ральф повернулся и ушел к себе. Через секунду Ингрид услышала, что дверь его номера захлопнулась.

Ингрид с изумлением смотрела ему вслед. Она не ослышалась? Он сказал, что любил Урсулу? И тут до нее дошло, что Ральф сказал «любит». В настоящем времени. Она закрыла лицо руками, слишком потрясенная, чтобы плакать. Неужели Ральф имел в виду, что он любит ее, Ингрид? Нет, это невозможно. Должно быть, он хотел сказать, что любит ее только как мать Эрни. Ну что ж, спасибо и на том.

Она закрыла глаза. Думать о чем-то большем было слишком страшно.

Кто-то громко шмыгнул носом, и она открыла глаза. Эрни, стоявший рядом в криво застегнутой пижамке, пытался сдержать слезы. Ингрид потянулась к нему и стала расстегивать пуговицы. Пальцы были ледяными и не слушались.

— Что случилось, милый?

— Ты сказала, чтобы Ральф ушел.

У Ингрид похолодело внутри. Неужели он услышал их слова и все понял?

— Он не ушел. Он… У него просто дела.

Тут Эрни зарыдал в голос.

— Нет, не дела! Он рассердился на тебя! И теперь не захочет быть моим папой!

Что она может ему ответить?

— Милый, мы просто немножко поспорили. Это не значит, что он не может быть твоим папой. Сможет. Если ты захочешь.

Эрни кивнул и вытер слезы кулаком.

— Я хочу, чтобы ты и Ральф были моими настоящими папой и мамой и жили вместе.

От ее тяжелого вздоха пушистые волосы мальчика разлетелись в стороны.

— Боюсь, это будет не так легко.

— Почему?

Ингрид задала себе тот же вопрос. Последние слова Ральфа внушили ей слабую надежду. Она поняла, что отчаянно хочет этого, но боялась дать себе волю.

— Это долгая история.

При звуке волшебного слова «история» — она же сказка — лицо Эрни засияло.

— Расскажешь? Пожалуйста!

Ну что ж, время пришло… Ингрид похлопала ладонью по дивану.

— Садись сюда и устраивайся поудобнее. Времени нам понадобится много.

Она взяла Эрни на руки и начала рассказывать сказку о маленьком мальчике примерно его возраста, который очень хотел иметь папу. Конечно, настоящий папа у мальчика был, но этот папа не знал, что у него есть сын. Его папа жил в замке, далеко-далеко отсюда.

— В таком замке, как Оберхоф? — спросил Эрни.

— Да, как Оберхоф.

— Этому маленькому мальчику было шесть лет, и его звали Эрни?

Она невольно улыбнулась, хотя боялась все испортить.

— Его звали Эрни, и у него была красивая молодая мама по имени Урсула…

Когда Ингрид закончила грустную сказку, по ее щекам текли слезы.

— Теперь ты знаешь, что у тебя есть настоящая мама, которая живет на небесах, другая мама, которая живет с тобой и заботится о тебе, и настоящий папа, который живет в другом месте. И все мы очень тебя любим.

Эрни беспокойно заворочался.

— А мне можно будет поехать в то другое место, где живет мой папа?

— Он очень хотел бы этого.

— И я смогу жить там?

Ох нет, пожалуйста! — молча взмолилась Ингрид. Вот и случилось то, чего она боялась больше всего на свете.

— Ты хочешь этого? — едва дыша, спросила она.

Ручка Эрни проникла между ее ладонями, и Ингрид вздрогнула от удовольствия.

— Только если ты будешь со мной.

— Едва ли, — мягко ответила она. — Наверное, твой папа захочет, чтобы ты приезжал без меня. Захочет, чтобы вы были только вдвоем. А я буду жить здесь и ждать твоего возвращения.

Губы мальчика снова упрямо сжались.

— Тогда я не поеду.

— Я думала, ты обрадуешься тому, что Ральф твой папа.

Эрни зарылся лицом в ее плечо. Сердце Ингрид разрывалось от любви к нему.

— Почему мы не можем жить в одном доме? Мама и папа Густава живут в одном доме.

Ингрид крепко зажмурилась, скрывая слезы, и поцеловала его в макушку.

— Густав — очень счастливый мальчик.

— Я тоже счастливый мальчик.

— Да, знаю, милый. Но Счастье у всех людей разное. Ты счастлив, потому что у тебя есть я. А я счастлива, потому что у меня есть ты.

Эрни поднял голову, крепко поцеловал Ингрид в щеку и сонно сказал:

— Мамочка, я люблю тебя.

— И я тебя. Больше всего на свете. — Она воспользовалась фразой, которой утешала малыша с самого его рождения. Утро вечера мудренее. Завтра они с Ральфом решат, как им делить ребенка. А сегодня Эрни принадлежит ей, и только ей. Ингрид покачала мальчика, а потом щекотно фыркнула ему в щеку. — Вот тебе малинка на ночь!

Эрни засмеялся, а потом протяжно зевнул.

— Я не устал.

— То-то я и вижу. Нет, пора спать.

Эрни сонно протестовал, когда Ингрид укрывала его одеялом, но тяжелые веки мальчика сомкнулись еще до того, как она успела включить его любимый ночник с бабочками. Взгляд Ингрид упал на фотографию ее и Урсулы, с которой Эрни тоже не пожелал расставаться. Урсула выглядела душераздирающе юной. Несправедливо, что она покинула этот мир и теперь никогда не узнает, что стало с ее ребенком.

— Спокойной ночи, Сула, — еле слышно промолвила Ингрид и посмотрела на спящего ребенка. — Ты могла бы гордиться Эрни. Сегодня ему было трудно понять, что произошло, но он старался. Теперь он знает, что у него есть папа. Только бы Ральф не отнял его у меня — У Ингрид сорвался голос, и она быстро вышла из спальни, оставив дверь приоткрытой.

Рано или поздно этот день должен был наступить, но она надеялась, что ребенок, который спросит ее об отце, будет старше. И никак не рассчитывала на то, что в этот момент Ральф окажется рядом.


13


Куда он пошел? К другой женщине? О нет. Скорее всего, отправился к себе в кабинет. Работает? Или сидит, уставившись в стену, как часто сидела она сама, когда пыталась найти решение, которое удовлетворяло бы всех?

Но кто-то должен был пострадать. Ингрид сложила руки, стиснула их и поклялась, что это будет не Эрни. Как бы осторожно Ральф и Ингрид ни пытались подготовить мальчика к мысли, что ему придется жить с ними по очереди, Эрни станет переживать. И однажды будет вынужден выбирать между ними. Ингрид видела, как сильно его тянет к Ральфу. Что ж, это правильно. Так и должно быть. Но ей казалось, что она стоит на краю пропасти, а бурные волны размывают полоску суши под ее ногами.

Ничего еще не решено, напомнила себе Ингрид. Да, она может потерять своего ребенка, но этого еще не случилось. Может быть, Эрни с радостью согласится какое-то время жить с ней, а остальную часть года проводить с Ральфом. Она верит в чудеса. Должна верить. Ничего другого ей не остается.

Что он скажет, если узнает, что Ингрид любит его? Наверное, подумает, что она говорит это, не желая расставаться с Эрни. Ральф уже обвинил ее в том, что она пытается сохранить мальчика только для себя. И наверняка решит, что она способна притворяться любящей ради того, чтобы добиться желаемого.

Но он ошибается. Ингрид хочет защитить ребенка, а не владеть им безраздельно. Нет, этого она не желала никогда. Если бы Урсула была жива, Ингрид довольствовалась бы ролью любящей тетушки. Если бы Ральф разбирался в людях и смотрел, кого берет на работу, то узнал бы о сыне гораздо раньше, сердито подумала она. Так что он виноват в случившемся не меньше ее.

Ингрид взяла роман, который начала читать три дня назад, но переживания героев не трогали ее. Мысли ее были далеко.

Прошел час, и настало время взглянуть на Эрни. Она отложила книгу, встала, потянулась и застыла как вкопанная, увидев, что дверь детской открыта нараспашку. Ингрид была уверена, что прикрыла ее, когда выходила из спальни. Кровь застыла в ее жилах. Она устремилась вперед, уже зная ответ.

Кровать была пуста.

Она приложила руку к простыне. Та уже успела остыть. Когда он ушел? Видимо, она так погрузилась в свои невеселые мысли, что не заметила, как мальчик прошмыгнул мимо. Заглянув в стенной шкаф, Ингрид увидела, что не хватает его школьной курточки и сумки. У нее сжалось сердце от ужаса. Номер Ральфа тоже был пуст.

В длинных коридорах было безлюдно, лишь портреты его предков смотрели на нее с немым осуждением. Ингрид бегом вернулась к себе и набрала номер служебного телефона Ральфа. Руки тряслись так, что это удалось только с третьей попытки.

Будь на месте! Будь на месте! Будь на месте!

— Бамберг.

Господи, какое счастье!

— Ральф, это Ингрид. Эрни у тебя?

— Нет. Что-то случилось?

— Он исчез. Я… я рассказала ему о тебе перед тем, как уложить в постель. А сейчас его там нет! Я подумала… подумала, что он мог убежать к тебе.

— Или от меня.

— Ни за что! Эрни обрадовался тому, что ты его отец, но хочет, чтобы мы были вместе. Он ужасно расстроился, когда я сказала, что это невозможно.

Ральф шумно выдохнул, а потом сказал:

— Я прикажу гвардейцам прочесать территорию. А ты проверь коттедж — вдруг он там?

Она побежала к коттеджу. Там было темно. Никаких признаков мальчика. Соседи тоже не видели его, но вызвались помочь в поисках. По ночам замок был закрыт для посетителей, у ворот стояла охрана, но маленький мальчик мог пролезть между прутьями ограды и быть где угодно. Ингрид с ужасом вспомнила про ручей, до которого отсюда рукой подать. Рихард и Кири, которым передался ее страх, сказали, что они пройдут вдоль берега.

Неожиданно зазвонил телефон. Ингрид подпрыгнула на месте. Это был Ральф.

— Встретимся у школы. У меня возникла идея.

Луч карманного фонарика освещал кованые ворота школы. Обычно гостеприимно распахнутые, они были заперты. На площадке было темно. Ингрид заметила у столба маленькую ссутулившуюся фигурку и бросилась к ней. У нее зазвенело в ушах.

— Эрни!

Мальчик, надевший школьную курточку поверх мятой пижамки, казался крошечным и беззащитным. Ингрид быстро подхватила его на руки.

— Милый, что ты здесь делаешь?

— Жду, когда вы с папой придете и возьмете меня.

У Ингрид сжалось сердце. Эрни видел их с Ральфом вместе только тогда, когда его забирали из школы. Она посмотрела на стоявшего рядом Ральфа.

— Как ты догадался?

— Ты же сама сказала: «Он хочет, чтобы мы были вместе». — Ральф отдал ей фонарик, взял сонного ребенка и положил его голову себе на плечо. — Пойдем домой, сынок. Пора спать.

У дверей замка их ждали встревоженные слуги. Они хотели помочь, но Ингрид настояла на том, что сама уложит ребенка и будет сидеть с ним, пока не удостоверится, что Эрни уснул. Войдя к себе, Ингрид сразу же позвонила всем участникам поисков и дала отбой.

— На этот раз я запер двери обоих номеров, — шепнул ей на ухо Ральф.

Ингрид не слышала, как он вошел.

— Раньше Эрни никогда не убегал.

— Раньше он никогда не попадал в такую ситуацию.

И я тоже, думала Ингрид, бесшумно выходя из спальни следом за Ральфом. Правда, мне не шесть лет, но результат тот же.

В гостиной стояли графин с бренди и два бокала.

— Я подумал, что ты захочешь пропустить глоточек на ночь. Лично мне это необходимо.

Ингрид взяла протянутый им бокал, но пить не стала. В ее мыслях и так царил хаос. Алкоголь мог только усугубить его. Ральф сидел рядом, не прикасаясь к ней, но Ингрид дрожала так, словно это уже случилось.

— Сидя в кабинете, я о многом подумал. Эрни прав, мы должны быть вместе.

Ради детей. Как часто она слышала эту фразу от собственных родителей. Именно этим предлогом они пользовались, чтобы не разъезжаться. Не разъезжаться и продолжать мучить друг друга.

— Если мы будем осторожны, он привыкнет к мысли о том, что его родители живут врозь. Во всяком случае, большинство детей к этому привыкает.

— Только не мой сын.

Ее сердце дало сбой.

— Ты хочешь забрать его насовсем?

Ральф взял у Ингрид бокал и заключил ее руки в свои ладони.

— Я хочу, чтобы мы были вместе. Повторю то, что уже сказал. Я люблю Эрни и его мать.

От его прикосновения Ингрид пронзило током.

— Я думала, ты хочешь только физической связи.

Ральф посмотрел ей в глаза.

— Я и сам думал так. Но только до тех пор, пока ты не вошла в мою жизнь. — Его лицо засияло. — Не сомневаюсь, что наша связь будет и физической тоже. В тот вечер на берегу я понял, как чудесно держать тебя в объятиях. Я так хочу тебя, что просто сердце разрывается.

Утраченные воспоминания вырвались на поверхность с силой, от которой у Ингрид захватило дух. Она вспомнила его поцелуи и собственную неловкость, позволившую Ральфу понять, что она девушка. Должно быть, именно поэтому она и убежала от него. Все остальное тонуло в тумане. Но его объятия она помнила. Жаждала их как воздуха. И все же…

— Ты говоришь это только из-за Эрни?

— Такой ответ тебе подойдет?

Ральф прижал Ингрид к груди так крепко, что она услышала частый стук его сердца, вторившего ее собственному. Их губы нашли друг друга, и Ингрид жадно впилась в них, отвечая на страсть еще большей страстью. Крепче, еще крепче… Мысли неслись вихрем, тело кричало криком. Да, их чувство взаимно. Легко сдаться, когда каждый твой нерв требует этого. Но…

Ральф почувствовал, что Ингрид напряглась, поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.

— В чем дело?

Она выдавливала из себя слова. Боже, как это трудно!

— Ты доказал, что нам будет хорошо в постели. Но должно быть что-то большее. Во всяком случае, для меня.

— И для меня тоже. — Ральф выпустил ее, встал и начал расхаживать по комнате. — Я много лет не мог понять, когда женщина любит меня, а когда мой титул и славу чемпиона. Никто не мог тронуть мое сердце, пока не появилась ты. Урсула сумела помочь мне в трудную минуту, но наша связь не могла стать прочной. Для этого Урсула была слишком молода и безответственна. — Он повернулся к Ингрид, и его глаза замерцали. — А потом появилась ты. Я сказал себе, что у нас может быть восхитительный роман. Вовсе не обязательно, чтобы он был долгим. Но… но ты запала мне в душу. В тот вечер, когда ты ударилась головой, мысль, что я причинил тебе боль, чуть не убила меня. И тогда я понял, что люблю тебя. — Выражение его лица стало лукавым. — Может быть, легенда права: каждый, кто служит фонду Оберхоф, будет вознагражден тем, что найдет истинную любовь. Во всяком случае, я ее нашел. — Он подошел к дивану и опустился на колени. — Наверное, теперь ты поняла, что я сильно отличаюсь от твоего отца.

— Я поняла это уже давно, — прошептала она. Она поняла, что Ральф — человек не только очень страстный, но и очень преданный. Относящийся к любви всерьез, что бы ни писала о нем бульварная пресса.

— Пока я лежала в лазарете, у меня было время подумать об отце. Я вспомнила то, что почти забыла. — Точнее, не хотела помнить, подумала она. — Перед тем как выехать из дома в грозу, он сказал маме, что любит ее. Сказал, что не всегда был хорошим мужем, и пообещал исправиться. Но не успел выполнить обещание.

Ральф погладил ее по голове.

— Главное, что он хотел его выполнить. Должно быть, твоя мать очень любила этого человека, если соглашалась идти с ним через все шипы и колючки. Это легко понять, когда ты сам ощущаешь нечто подобное.

Ингрид кивнула и почувствовала, что у нее защипало глаза. Она думала, что разбирается в любви, но до Ральфа не смыслила в этом ни капли. Теперь она знала то, что ее мать знала всегда: настоящая любовь не ставит условий. Ты либо любишь, либо нет. Третьего не дано.

Во всяком случае, им с Ральфом. У Ингрид зазвенело в ушах, дыхание стало частым и прерывистым.

— Откуда ты так много знаешь?

Он взял ее руки, повернул и начал целовать ладони.

— Я ничего не знаю. И подозреваю, что никто ничего не знает. Мы можем только одно: пытаться. Ингрид, ты согласна попытаться?

Ингрид освободила руки и прижала его голову к своей груди. Ее пронзило острое желание, похожее на боль. От счастья кружилась голова.

— Кто я такая, чтобы спорить с легендой?

Ральф выпрямился и покрыл поцелуями ее плечи.

— Давай поженимся. Прямо сейчас.

Ингрид громко рассмеялась, а потом виновато посмотрела на дверь спальни Эрни. Но мальчик и не пошевелился.

— Даже тебе не под силу организовать княжескую свадьбу посреди ночи!

Руки Ральфа расстегнули платье и стянули его с плеч Ингрид, губы приникли к ключице и начали покрывать ее поцелуями.

— Тогда убежим вместе.

От его прикосновений тело горело огнем. Ингрид, умиравшая от желания, выгнула спину.

— Бежать с шестилетним ребенком нелегко.

— Раз так, выхода нет. Придется ждать свадьбы. — Он ласкал Ингрид до тех пор, пока она не поняла, что до венчания просто не доживет.

Ингрид прижала руку к его груди.

— Самое главное — чувство, которое живет здесь.

Он накрыл ее руку ладонью.

— Если ты чувствуешь хотя бы половину того, что чувствую я, ожидание будет для тебя пыткой.

Никто не знает этого лучше, чем она.

— Стоит потерпеть, чтобы соединиться навсегда.

Ральф застонал, но вернул платье на место.

— Почему все хорошее стоит так дорого?

Сколько раз она задавала себе тот же вопрос?

— Чтобы мы больше ценили его.

Он застегнул последнюю пуговицу и погладил Ингрид по голове.

— Едва ли я буду ценить тебя потом больше, чем сейчас.

С этим Ингрид была полностью согласна. Она обхватила его за шею и поцеловала так страстно, что их договор затрещал по всем швам. Потом с трудом отдышалась и сказала:

— Наш сын сойдет с ума от радости.

Ральф улыбнулся.

— «Наш сын». Мне нравится, как это звучит. Правда, слова «наша дочь» тоже звучат неплохо.

— У нас нет…

Он зажал ей рот поцелуем.

— Пока нет, но у нас есть время.

Не размыкая объятий, Ингрид сползла на пол, легла рядом с Ральфом и затрепетала от прикосновения его сильного тела.

— Есть.

Все время на свете.


notes


Примечания


1


молодой барин, барчук.