Двум смертям не бывать
Дженнифер Рардин


Жасмин Паркс #1


Внешне Жасмин Паркс — самая обычная девушка… Но работа у нее — необычная. Она — ликвидатор, служащий в самом секретном из отделов ЦРУ. Ее напарник — рожденный более трехсот лет назад «ночной охотник» Вайль, вампир, отказавшийся от «живой» человеческой крови. И смерть — совсем не худшее, что с ней может случиться. На этот раз задание Жасмин и Вайля кажется легким — им предстоит всего лишь убрать знаменитого пластического хирурга из Майами, связанного с террористической группировкой. Однако рутинная операция быстро становится смертельно опасной, когда выясняется, КТО настоящие хозяева подозреваемого — и какую судьбу они готовят всему человечеству…


Дженнифер Рардин

Двум смертям не бывать


Пролог


Страх — мерзость. А самое в нем мерзкое — это что не знаешь, когда и как он на тебя набросится. Иногда он подкрадется сзади, сдавленно хихикая, как подружка-семиклассница, шарахнет по затылку, и ты уже только на земле сообразишь: это меня стукнули. А иногда видишь его приближение — он возникает растущей точкой на горизонте, — зато сама как канарейка в клетке: висишь под потолком и только молишься, чтобы не стошнило от качки.

Вот я и сидела на деревянном складном стульчике, который мой босс Пит держит в кабинете для посетителей, и молилась, чтобы не стошнило. Честно говоря, сколько я у него работаю, еще ни разу так страшно не было. Даже когда на первом своем задании я вошла к себе в номер гостиницы, а возле кровати стоял вампир с арбалетом в руках. С моим арбалетом — тем самым, которым я собиралась его ликвидировать.

Сейчас был не тот случай, когда можно выйти и повторить попытку позже. Или поступить, как я тогда: обеими ногами в лицо, чтобы выбить из равновесия, разнести коленные чашечки из тридцативосьмикалиберного, который я ношу под юбкой для страховки, и прикончить из арбалета — вампир его выронил, когда кости затрещали.

Сейчас оставалось только сидеть абсолютно неподвижно и пытаться не заблевать совсекретные папки, лежащие на столе у Пита (металлическом и зеленом) двойным, а кое-где тройным слоем. Потому что Пит — хотя я пока успешно выполняла все задания — собирался вышвырнуть меня к чертям.

Иначе этот вызов на ковер не объяснить. Этот деятель, прославленный своей маниакальной скупостью, позвонил мне в три часа ночи из Огайо прямо в Лондон и недвусмысленно проинформировал, что мне надлежит немедленно по окончании работы лететь в главную контору первым классом. Сейчас, наверное, он как раз рассматривал расходные документы моей последней командировки.

Пит провел рукой по лысине — три оставшиеся волосинки встали дыбом, — продолжая изучать лежащую перед ним папку.

И я не выдержала. Всему есть предел, и я не могла уже больше разглядывать голые бирюзовые стены, ряды и ряды черных каталожных металлических ящиков, белые жалюзи, которые никогда не открывались (понятно, почему сдох комнатный цветок на столе у окна). Я подалась вперед — стул подо мной заскрипел в панике. Единственный в этом кабинете предмет моложе пятидесяти — это я. К гадалке не ходи.

Хотя по моей одежде и не скажешь, что моложе: в самолете мне пришлось сидеть рядом с вдовой, страдающей аэрофобией. Вдовица весь полет вцеплялась обеими руками мне в блузку и жакет, и сейчас вид у меня был как у бомжихи. Черт побери, да коли меня сейчас выставят с работы, я бомжихой и буду! И это еще если повезет.

— Послушай, Пит, я помню, что ты мне велел прекратить столкновения автомобилей — ремонт слишком дорого обходится. Ты велел — я прекратила. И три месяца ни одной аварии не устраивала, ты сам знаешь! Но без этой никак нельзя было обойтись.

— Я так понимаю, что ты вывела из строя моего контрагента из МИ-5?

— Ну да, но только потому, что его водитель был сам замешан. А он вне опасности, это же ты тоже знаешь? Спина у него заживет, как было сказано, месяца через полтора.

— Я слышал, что там еще была бомба?

— Но она ведь не взорвалась?

— Могла же?

Я пожала плечами:

— Лучше так, чем на коронации. — Эй, что-то ты больно распетушилась, как раз когда тебе надо бы хвост поджать. — А с автомобилем — да, я виновата. Я дополнительную страховку куплю.

— Автомобиль тут ни при чем. Если честно, я даже рад, что ты этого типа положила на вытяжку. А вызывал я тебя потому, что у меня есть для тебя новая работа.

Слава тебе Господи, меня не выгоняют! Я чуть не расслабилась, отчего в нынешнем своем состоянии рухнула бы на пол, но Пит начал хрустеть пальцами. За время работы с ним я видала, как он жует карандаши, пинает мебель, швыряет папки и задыхается в приступе астмы — правда, коротком — от ароматизированных свеч. Но хрустеть пальцами — это нечто новое. Я села попрямее и стала ждать, что будет дальше.

— Ты про Вайля слышала? — спросил Пит.

— Н-ну…

Какие-то доходили слухи, отголоски, учитывая, что предмет их столь невероятен. Если этим историям верить, то Вайль сделал головокружительную карьеру, и не только потому, что входит в те пятнадцать процентов вампиров, которые добиваются права быть принятыми среди людей. Главное — что он лучший ликвидатор, которого только знал наш департамент.

— Я даю тебя ему в напарники.

Взгляд Пита скользнул в сторону, из чего я поняла, что не показать всем своим видом вопрос «Какого дьявола?» мне не удалось. Повисло долгое молчание, в процессе которого я пыталась остановить вращение собственных мозгов, а Пит несколько раз прокашлялся.

— Пит, но ведь… когда ты меня нанимал, ты обещал, что я буду работать одна!

На прошлой работе у меня была целая группа, которой я командовала. Кончилось все плохо.

— Жасмин, Вайль попросил напарника. Ты подходишь по всем параметрам: сообразительная, умелая, живучая…

У меня губы онемели.

— Да-да. И что еще?

Он вздохнул.

— И все более и более опасная. — Он поспешил, не давая мне перебить его, и правильно сделал, потому что ответь я по первому побуждению, у него бы барабанные перепонки лопнули. — И рискуешь все сильнее и сильнее. Ты как отвязавшаяся пушка, и у меня возникает опасение, что дальше доверять тебе работать в одиночку я не могу.

Блин, перестань мне скармливать реплики из полицейских фильмов, козел! Я отлично понимаю, когда мне мозги компостируют!

Он быстро добавил:

— Я понимаю, что ты в ярости…

— Я не согласна! Пит, я уже полгода по всему миру хреначу подонков. И ни разу не облажалась. Ни одного задания не провалила, ни одного! Покажи мне другого агента с таким послужным списком!

— Вайль…

— Вайлю я нужна, как крем для загара!

Пит посмотрел на меня взглядом, говорящим: «Ну-ка, возьми себя в руки!», — и взгляд подействовал так, будто я в зеркало посмотрела. Неужто у меня и в самом деле на губах пена?

— Ты помнишь ту работу на Кубе? — спросил он.

Я убрала самого доверенного советника Кастро — генерала по имени Мигель Сантас. Посреди людного рынка. Средь бела дня. Под носом у его шестерок. И сумела уйти чисто. Неужто это ничего не стоит?

— А в Колорадо?

Да, приятно вспомнить. Педофил по имени Джордж Фрид основал церковь, которую назвал «Международное братство света». Основная работа у церкви была красть детей в Штатах и продавать иностранцу, который предложит лучшую цену. Я его выследила на горнолыжном курорте и столкнула с обрыва. Ну, ладно, упали мы оба, только я приземлилась на лыжи в мягкую снежную пыль, а он — на камни.

— Моя обязанность — обеспечить выживание моего агента.

— И ты решил приставить ко мне няньку?

Он захохотал — откуда-то из гулких глубин своего брюха, где звучание было наиболее естественным.

— Фиг. Я тебя сцепил с агентом, который остается в живых уже почти триста лет. В надежде, что при тесном контакте тебе передастся часть его хладнокровия.

Что до меня наконец дошло, так это его ржание. Я сделал глубокий вдох, потом еще один. О'кей, может, он и прав. Может, я пару лишних раз переступила черту. А про мои отключки с выпадением памяти он даже не догадывается.

И вообще, когда за тобой присматривают, помогают — это даже приятно. Я же работаю в одиночку чуть больше полугода, а кажется, что не первую тысячу лет. Я вздохнула.

— Ты говоришь, что он попросил назначить меня. Почему?

— У него свои причины, и он сказал, что откроет их тебе, когда сочтет нужным.

Мы с Питом одновременно подняли брови в циничной гримасе.

— Да, весьма таинственный персонаж, — заметила я.

— Когда хочет быть таким, — согласился Пит.

— Так что ты можешь мне о нем рассказать?

Пит подтащил к себе из ближайшей стопки верхнюю папку, дюйма два толщиной.

— Он у нас работает где-то с двадцатых годов двадцатого века. Полное имя — Васил Нику Брановеану. Родился восемнадцатого ноября тысяча семьсот тринадцатого года в городе Могошоара, в Румынии. Сейчас это пригород Бухареста…

— Бога ради, нельзя ли пропустить свидетельство о рождении и сразу к грязному белью?

Пит покачал головой, не одобряя моего нетерпения, но закрыл папку и понимающе улыбнулся.

— Жас, он — сила, и я каждый день благодарю Бога, что он на нашей стороне. Его досье я читал четыре раза и все равно думаю, что там описаны не все его навыки. Могу тебе сообщить, что у него отлично развитые гипнотические способности, он адский фехтовальщик, умеющий применять и оружие дальнего действия, но предпочитающий честную рукопашную схватку. Разумеется, сила и быстрота вампирские, плюс к тому — отшлифованное умение просто исчезать.

— А еще?

Пит кивнул. Он знал, что я жду сообщения о большем, о главной силе, на которую все прочие наверчены.

— Он — Призрак.

Значит, слухи правдивы. Он и правда может прикосновением заморозить человека насмерть.

Мы еще немного поговорили, и тогда-то Пит и открыл мне: он хочет, чтобы я перестала так бешено рисковать, а вот его начальство очень ценит во мне это качество.

— Наше правительство считает Вайля национальным достоянием, — сказал Пит. — По документам ты — его помощница. На самом деле ты — его телохранитель. Ты же знакома с членами комитета, который нас курирует?

И еще как! Сенаторы Феллен, Тредд и Босцовски на всю жизнь отбили мне охоту голосовать на выборах.

— Они очень хотели, чтобы ты поняла важность твоего главного задания: он с любой операции должен вернуться целым и невредимым.

Рост у меня пять футов пять дюймов.[1 - 165 см. Примеч. ред.] Вес — сто двадцать фунтов,[2 - 54,4 кг. Примеч. ред.] когда не забываю поесть, что бывает до вольно часто. Вопроса нет, что такой вот Вайль может меня двумя пальцами в порошок стереть, как только захочет. Плюс к тому, никто не проживет так долго, если не отработает некие основные навыки выживания. И я засмеялась:

— Пит, сними у меня лапшу с ушей, ладно? Телохранитель Вайлю нужен, как мне болонка. Мы оба знаем, что ты финтишь и правды говорить не хочешь. Но знаешь что? Я согласна. Потому что мне любопытно.

А еще потому, что прости меня Бог, но я люблю эту работу. Она мне позволила не сойти с ума после того… после того, как…

У Пита был настолько смущенный вид, что я решила еще поднажать:

— Давай выкладывай, босс. Почему я?

Он пригладил свои три волосинки и уронил руку на стол.

— Потому что тебя хочет Вайль. А тут у нас что Вайль хочет, то Вайль получает.


Глава первая


Полгода спустя


— Брысь с дороги, старая кошелка! — буркнула я себе под нос в адрес пожилой дамы, которой не стоило бы доверять водить тележку для гольфа, а уж тем более «Линкольн таун» посреди ночи. Она потихоньку трюхала по улице прямо передо мной, показывая мигающим поворотником, что очень хочет повернуть направо — где-то не доезжая океана.

— Мы сегодня немножко раздражительны, Люсиль?

Люсиль Робинсон — это мое обычное прикрытие и мое альтер эго: изящная милая девушка, которая всегда знает, что когда говорить. Вайль обычно обращается к ней, когда меня заносит. Я чуть не показала ему фигу, но поскольку он все еще завяз одной ногой в восемнадцатом веке, успела передумать и высунула язык. Не знаю, видел ли он мои гримасы в зеркале заднего вида, но вообще Вайль видит все. Я подумала, что уже привыкла на это рассчитывать — как и добиваться его одобрения, которое в данный момент меня миновало.

— Не позволяй себе отвлекаться на незначительные события, — напомнил он своим суровым баритоном. — У нас есть работа, и о ней нужно думать.

— Вот если бы ты мне позволил толкнуть эту старую курицу в ближайший фонарный столб, у меня бы настроение повысилось.

— Не повысилось бы.

Я вздохнула. Полгода. Жуть как хорошо изучил меня Вайль за такой короткий период. В свою защиту могу сказать, что он мог бы выспросить истинный возраст у всего актерского состава «Отчаянных домохозяек». И все-таки единственное живое существо, знающее обо мне больше, — это моя сестра Эви. Да и то потому, что она настолько любопытна.

— Блин, ну ведь самый канун Нового года, — продолжала я бурчать. — Снег должен лежать на земле. И мороз стоять.

Наверное, уроженцы Майами со мной не согласятся. Я и сама от этих пальм прыгала бы в восторге, будь я здесь в отпуске. Но у нас, людей Среднего Запада, есть свои понятия насчет рождественских праздников и снега, и в этом году у меня еще ни того, ни другого пока не было.

Вайль застыл — зрелище, которое вполне может нагнать жути на любого, кто такого не видел. Он и так напоминает статую — будто да Винчи вытесал из гладкого и бледного камня этот высокий лоб, широкие скулы и длинный прямой нос. Черные кудри подстрижены так коротко, что лишь с усилием можно не принять их за нарисованные. Температура в нашем серебристом «лексусе» вдруг упала на десять градусов. Мои рыжие пряди шевельнул ветерок, заиграл ими у меня на плечах, будто струнами арфы.

— Вот только устрой снег в салоне, и клянусь: я тебя высажу посреди первого попавшегося поселка пенсионеров и на первом же самолете вернусь в Огайо, — предупредила я.

Странно это — думать об Огайо как о базе какой бы то ни было операции более опасной, чем удаление катаракты. Но именно из-за такой репутации мы спокойно зани маемся своим делом. Конечно, люди знают, что мы убиваем злодеев. Им просто не хочется знать неаппетитные подробности. Но если кого-либо из них спросить в темной комнате, где их не подслушают соседи, то вам расскажут, что мы и близко того не делаем, что им хотелось бы. Тут вот ведьмы, вампы, оборотни… вот их бы всех на один большой костер, и все дела. Ну да, среди других есть и хорошие, и они имеют — и заслуженно, да, — те же права и защиту, что есть у нас, людей.

Один из этих хороших — Вайль. После полугода работы с ним на пару я не могла нарадоваться, что не стала строить из себя примадонну и не хлопнула дверью в кабинете у Пита, когда он это предложил. С самого начала мы оказались идеально притерты друг к другу, и сейчас мне трудно было бы представить себе работу без него. Но — да, у Вайля имелись свои эксцентричные свойства. И — да, некоторые из них иногда вызывали у меня желание повесить его на шпиле Терминал-Тауэр.[3 - небоскреб в Кливленде, Огайо. — Примеч. пер.] Его напряженный интерес к моим так называемым Дараш. Тот факт, что он уклонился от Школы Положительного Подкрепления. А особенно — его умелый уход от любых вопросов, связанных с тем, зачем нас объединили. От этого я готова была на стенку лезть.

Он внезапно ожил, застав меня врасплох: как будто я, допустим, шла по ботаническому саду, и вдруг херувим в фонтане расправил крылья. Вайль сел ровнее, губы дернулись в улыбке.

— Как ты можешь скучать по своему сонному маленькому штату, когда я тебя привез в одно из самых экзотических мест на земле?

— О'кей, я знаю, что ты слишком стар, чтобы получать уроки от юной соплячки вроде меня…

— Жасмин… — На самом деле он произносит «Я-асми-ин», растягивая гласные, и у меня душа замирает, хотя я никогда этому чувству не поддаюсь. — Пусть я готов согласиться, что двадцать пять лет — вполне юный возраст, но называть себя соплячкой ты вряд ли имеешь право.

Да, но «девка с прибабахом» было бы слишком близко к истине.

— Ну, блин, старая клуша, сверни уж наконец!

Седовласое чудо в перьях, уже несколько кварталов возглавлявшее парадную колонну машин, наверное, включило свой слуховой аппарат — бабуля свернула к парковке методистской церкви, оставив всех нас наслаждаться жизнью, пока не вылезет на дорогу очередной питомец богадельни, которому приспичило выехать ночью. У нас в Огайо старики знают, что ночью лучше не ездить. Еще один довод в пользу родных камней Кливленда.


Мы поехали прямо в свой очень старый и очень шикарный отель. Он назывался «Бриллиантовые номера» и возвышался над розовой известковой стеной, окружающей само здание и сады, на добрых двенадцать этажей, увенчанных крутой красной черепичной крышей. На всех окнах — черные металлические решетки с декоративными завитками вверху и внизу. Для въезда в ворота парковки требовалась ключ-карта. Мы ее получили вместе с машиной, на которой сейчас ехали, в рамках «прайвеси» — этим «Бриллиантовые номера» привлекают свою нелюдимую и, как правило, знаменитую клиентуру.

Синие и ледяные, как у лайки-хаски, глаза Вайля подмечали все подробности обстановки, а его мозг тут же раскладывал их по полочкам на будущее. Парковка была полна самых дорогих машин, которые только сдаются напрокат. Автоматическая проверка. Автоматическая пуленепробиваемая дверь под ключ-карту. Автоматическая проверка. Вестибюль, забитый всякими мелочами — от белых мохнатых полотенец до импортных шампуней, со вкусом расставленных на полках изящно инкрустированных шкафов. Автоматическая проверка. И ни единой живой души. Превосходно.

С сумками в руках Вайль наклонился ко мне и прошептал:

— Как гласит легенда, в отеле есть призраки.

Я фыркнула. Знаю, привычка совершенно недостойная леди, но имеет место, как и привычка к ругани.

— Небось твои старые приятели по покеру ждут возможности отыграться.

Эта шуточка не была взята с потолка. Поговаривают, что трость и свой первый золотой прииск Вайль выиграл в покер на пяти картах.

У него снова дернулись губы. Я уже не в первый раз подумала: Если он когда-нибудь улыбнется по-настоящему, лицо у него развалится. Но попыталась не думать слишком громко. В самолете он услышал, сидя в переднем ряду, как два стюарда в хвосте обсуждают шоковый пистолет пилота. С такими возможностями ему стоит чуть прислушаться — и он сразу узнает мои непочтительные мысли.

Вайль заказал для нас пентхаус, поэтому мы на лифте 6А поднялись на двенадцатый. К этому времени я уже слегка дергала ногой — полуклаустрофобический вариант танца «писать хочу», — пока Вайль соображал, куда вложить ключ-карту, чтобы дверь открылась. Только выскочив и слегка успокоив пульс, я оглядела обстановку. Мы стояли в маленьком закрытом холле, густо расписанном цветами по всем четырем стенам, по дверям лифта и по половине потолка. Пол покрывали пастельно-розовые плитки, которые во Флориде всюду, куда ни плюнь.

Я поморщилась от этого цвета. Почему-то у меня от розового сводит желудок. Может быть, этот цвет напоминает мне бутылочки с пепто-бисмолом. Что до меня, я предпочитаю цвета посочнее. Наверное, поэтому я под черный жакет сегодня надела изумрудно-зеленую шелковую блузку. В отличие от пальто у Вайля, доходившего до колен и просторного настолько, что под ним можно было бы спрятать ружье, меч или даже маленького пони, этот жакет опускался чуть ниже талии и отлично на мне сидел, поскольку был предназначен для маскировки наплечной кобуры. Черные слаксы казались чуть великоваты — быть может, потому, что я уже целый месяц не успевала пообедать. Поскольку прогноз погоды предсказывал вторжение во Флориду холодных воздушных масс примерно одновременно с нами, я надела новые сапоги. Надеюсь, они продержатся дольше прошлой пары, которая рассыпалась, стоило мне ступить в лужу крови.

Я протащила чемодан через застекленные двери, открывавшиеся в гостиную с пониженным полом, обставленную диванами и креслами с обивкой в цветочек, стеклянными столами и устланную ковром, розовым, как пепто-бисмол. На другом конце комнаты возле бархатных штор с портретами Элвиса стоял стеклянный стол побольше, окруженный креслами. Я это заметила главным образом потому, что кресла были на колесиках, и это включило воспоминания детства.

Мы с братом и сестрой жили летом у бабули Мэй на ферме. У нее стулья на кухне были с колесиками, и мы иногда часами гоняли по кухне или вертелись на стульях, кто первый упадет. Хорошее было время. И снова меня кольнула ностальгия по временам, когда мы с братом и сестрой были друзьями, единомышленниками и сообщниками. Ну почему так не могло быть всегда?

— Не бери в голову, — шепнула я себе. — Это все позади. А ты иди вперед. Вперед.

Я поймала себя на этом бормотании и стиснула зубы, сдержав слова, пока они меня не предали.

Вайль, неся чемодан, наш лэптоп, сумку с одеждой и трость, неспешно вошел в гостиную и оглядел ее. Его взгляд остановился на хрустальной вазе с белыми орхидеями, потом на серебряном ведерке со льдом и бутылкой шампанского.

— Вполне, — одобрительно кивнул он.

— Да просто шикар-рно!

Я постаралась вложить в это слово хоть какую-то долю ожидаемого от меня восторга. Потом двинулась в путь по краю гостиной, катя за собой чемодан. Люблю я его, потому что он выглядит так, как я обычно себя чувствую: потертый, старый и побитый. Сейчас он казался здесь совершенно неуместным, и умей мебель разговаривать, она бы его так пристыдила, что он вылетел бы из здания к чертям. Рюкзак у меня на спине тоже бы у этой мебели очков не заработал. Хотя он был официального черного цвета, тоже понятно, что он видал лучшие дни. Но дело свое он знал и надежно хранил в подбитых мягкой тканью карманах мое оружие, а также патроны и снаряжение для чистки. Так что я, чем бежать в ближайший дешевый мотель, спокойно шла вперед, волоча свое барахло к следующей двустворчатой стеклянной двери слева, которая наверняка — к гадалке не ходи — вела в шикарнейшую спальню.

— Да брось, Жасмин, — укорил меня Вайль. Уже оказавшись на другом конце комнаты, он успел поставить лэптоп на стол и подошел к шторам — я думала, он захочет их погладить, как ручную пантеру. А он их отдернул и выглянул в окно. Удовлетворившись увиденным, обернулся через плечо ко мне. — Я тебя привез в самый роскошный отель Флориды, а ты только фальшиво ахаешь, как мультяшный Тигр Тони из рекламы.

Мне тут же захотелось привалиться к стене и биться об нее головой, пока не отключусь. Но нет — прозвенел гонг, снова выгоняя меня на ринг в четырнадцатый раунд Бесконечного Боя. Нет, не было обмена ударами, черт бы все побрал. Наша битва — это непрерывный разговор, в котором Вайль пытается выяснить, как я умудрилась вырасти, не приобретя ни капельки утонченности, а я — допереть наконец, как это мужчина, помнящий еще те времена, когда туалет был сараем над вонючей дырой, позволяет задурить себе голову мыслями, будто уродские цветы и дерьмовая на вкус выпивка могут хоть что-то значить.

— Послушай, Вайль! Этой ночью нам предстоит очень серьезная работа. Давай просто согласимся, что я кретинка, а ты сноб. И займемся делом.

Сперва мне показалось, что у него припадок. Потом до меня дошло, что это он смеется. Сбросив все барахло на столик, он рухнул на ближайший диван и задергался в практически нескрываемом веселье. И вид у него был… вот непонятно, откуда выскочило мне на ум слово «аппетитный»? Под пальто на нем был темно-синий свитер, обнимавший его тело так, будто только что встретился после долгой разлуки. В самолете Вайль обмолвился, что серые брюки шил ему некто Найгель Клей, аристократически шепелявый портной, и чего этот Клей не знает про портновское искусство, того и знать не стоит. Сверкающие черные туфли прямо с магазинной полки — из Италии. Поскольку он выступает под именем торговца дорогим антиквариатом Джереми Бхейна, то без элегантности ему никак. Я в толк не возьму, как это может получаться вот так естественно. Или почему мне это кажется таким… аппетитным.

«Девушка, что тебя на кулинарные метафоры потянуло? — спросила я себя. — Слишком много блюд мимо тебя пронесли? Или захотелось чего-то новенького? Так даже и думать не смей. И уж точно это не будет твой суровый вампирский начальник. Все равно он тебе никак не заменит Мэтта. И никто не заменит».

— Жасмин?

— А?

— Все нормально? У тебя вдруг стал такой вид… будто говоришь с призраками.

— Да-да. То есть нет, конечно! — Я делано засмеялась, подыскивая, что сказать. — Просто подумала, почему это ты больше не улыбаешься. И решила — потому, наверное, что клыки будут видны.

— И это тебе будет неприятно? — резко спросил он.

— Ни в коем случае. У меня в группе хельсингеров были двое вампов. Классные ребята.

Они теперь мертвы.

С какой-то виноватой гордостью, что смогла это сказать и не подавиться словами, я открыла дверь в спальню. Кто бы мог подумать? Здоровенная круглая кровать под розовым пуховиком и с зеркальной спинкой в головах. Цвет ковра на полу — рвотная смесь пепто-бисмоловой розовости с вишневым «найквилом». Но ванна с джакузи в соседнем помещении мне понравилась, а в душевую кабину можно было, кроме меня, вместить еще и шесть ребят посимпатичнее, которых удастся найти за такой короткий срок.

— Я думал, тебе этот номер покажется чуть выше верха роскоши, — сказал Вайль так неожиданно, что я пискнула, дернувшись.

— Да что это сегодня с тобой такое!

И почему ты каждый раз подворачиваешься, когда я пытаюсь не думать, сколько времени уже живу без секса?

Он пожал плечами:

— Я — как это у вас говорят? Живу полной жизнью?

Он подпустил в свою речь тень родного акцента, а левая бровь у него слегка приподнялась. Я перестала дышать, думая, сколько женщин утонуло в этих изумрудных глазах. Это почти за триста лет? Не смеши меня. И больше не думай о нем в этом смысле. Ты — его помощник. Точка.

Я вздохнула, ощутив какое-то не просто угнетенное, а сильно угнетенное состояние.

— Ну, а я нет. Я сегодня должна была сидеть с сестрой, а не мотаться в Майами. Она и так рвет и мечет, что меня на Рождество не было, а если у нее от этой моей неожиданной поездки роды начнутся, я себе никогда не прощу. Или тебе. Так что, может, приступим к делу? Чем быстрее мы его закончим, тем я быстрее приползу домой.

И паду ниц. К коленям младшей моей сестрицы. Как пали сильные на поле брани!

Он посмотрел на карманные часы.

— Хорошо, — сказал он. — До вечеринки еще два часа, и зная женщин так, как знаю я, могу заключить, что тебе половина этого времени потребуется на одевание.

Я знала, что это не жалоба, но я и без того была уязвлена, и это замечание меня задело. А когда меня задевают, я зверею. Он будто хочет намекнуть, что для такой суровой девки, как я, превратиться в красивую даму — это чудо, а чудеса требуют времени. Вот зараза!

Я вздрогнула от прикосновения — еле заметного — кончиков его пальцев к щеке. По исходящему от них горячечному теплу я поняла, что он подкрепился, проснувшись на закате. Приличные вампиры — те, которые пытаются встроиться в общество, — питаются, не убивая. У одних есть добровольные доноры, другие покупают кровь у поставщиков с правительственной лицензией. И таких будет все больше по мере того, как вампиры, подобные Вайлю, сделают преимущества интеграции очевидными.

— Я тебя обидел, — сказал он.

— Вообще-то да. — Я повела головой, стряхивая его руку. Потому что было слишком как-то… приятно. — Но это ничего, — добавила я. Потому что моя злость сразу прошла при виде его огорченного лица. — Иногда надо иметь возможность ткнуть в правду пальцем — или хотя бы кивнуть ей по дороге — без того, чтобы твой собеседник сразу лез в бутылку.

— Совершенно не понимаю, что ты сейчас сказала.

— Ну и хорошо. Так, а теперь дай я разберу вещи и выйду к тебе в эту яму… гм, в гостиную — через пять минут.

Он оставил меня разбирать чемодан. А я не стала. Я села кровать, вытащила из сумки колоду карт и принялась их тасовать. Смешать, перегнуть, щелкнуть, мостик, снова и снова тасовала я затрепанную колоду, пока слезы Эви, призраки прошлого, нечаянное оскорбление Вайля и совершенно кошмарные каникулы, которые я провела то теряя сознание, то растекаясь лужей, не отступили постепенно под ровный шорох скользящих карт.


Выйдя в гостиную, я увидела Вайля, живописно раскинувшегося на диване. Единственное, чего ему не хватало, — это лаврового венка и чтобы какая-нибудь полуголая кукла обмахивала его пальмовым веером, в паузах кладя ему в рот виноградины, и тогда — один в один изнеженный Цезарь. Да ладно, кому я тут голову дурю? Наверняка они с этим Цезарем были кореши не-разлей-вода, пока не явилась Клеопатра и не поломала им кайф.

Я опустилась на другой диван, напротив, подобрала под себя ноги.

— Входишь в образ? — спросила я.

— Мы идем на благотворительный обед с танцами, по пятьсот долларов за прибор. Наш объект пригласил только сливки сливок общества. И ожидает от нас обоих поведения с определенным savor faire.

— Так, а эту фигню… пардон, эту французскую фразу я правильно поняла? Мы должны держаться, как пара богатейших бездельников?

— Именно, — ответил он, приподняв бровь в знак легкого неодобрения моей лексики.

— И кто же наш объект?

— Некий пластический хирург пакистанского происхождения. Его зовут Мохаммед Хад Абн-Ассан, и он половине Голливуда делал подтяжки, коррекции и липосакции. Насколько я понимаю, сегодня на вечере будут несколько его знаменитых клиентов.

— Ах ты черт, а я свою книжку для автографов оставила в другой сумке. Так что это за благотворительность?

— Называется «Начать сначала». Взносов там несколько миллионов в год — формально на реконструктивную хирургию для детей, обезображенных вследствие несчастного случая.

— Класс. Как я понимаю, дети ни цента из них не вили?

— Вряд ли, учитывая, что Ассан почти все эти средства вкладывает в «Сынов Рая».

— Стоп, на этом месте притормозим. «Сыны Рая»? Ты хочешь сказать, что мы наносим удар по финансовой твердыне самой экстремистской террористической группы? — Вайль кивнул. — Потрясающе!

Когда мы закончим с доктором Аль-Башлятелем, эти гады будут жрать песок, запивая сточной водой.

Может быть, мой восторг можно было объяснить еще и тем, что «Сыны Рая» среди прочих зверств сбили над Бирмой армейский «Пэйв хок», убили пять человек экипажа и видео изувеченных трупов предъявили всему миру. Журналисты это течение называют «сектой из сект». Его члены почитают загадочное создание, называемое Тор-аль-Деган, и оно, как создание хаоса, не имеет ни лица, ни места, которое было бы ему домом. Но и деганитам тоже не нужны ни статуи, ни небеса — им нужен лишь выход для ненависти и злобы.

— Но ты говоришь, что они получают только большую часть денег? Почему не все?

Взгляд Вайля сделался суровым.

— Источники сообщают, что остаток он пускает на пластические операции тем членам организации, которым неловко было бы походить на свои портреты на стендах с надписью «Разыскиваются».

От этого у меня кровь побежала быстрее.

— Жуть какая.

— Мир ими полон.

— Ты мне будешь рассказывать. Хорошо еще, что есть такие, как мы, для баланса.

— Что за оптимистические речи я слышу? — удивился Вайль. — Уж не злонамеренный ли ты клон Жасмин, пришедший усыпить мою бдительность пушистыми белыми мыслями, чтобы заколоть меня во сне?

— Твои мысли будут в лучшем случае розовыми. Как вот этот вот ковер.

Глаза Вайля вдруг засветились. Когда такое случалось, невозможно было не смотреть на него внимательней — особенно тем, кто не привык. Вампиры, с которыми я была знакома до него, не обладали таким умением, но тут нечестно сравнивать. У вампиров есть свои таланты и свои слабости, точно как у людей. Вот тот, например, что сидел передо мной, тащил за собой хвост успешных заданий длиной в восемьдесят с чем-то лет. Он внедрялся в самые закрытые группы, обманывал самые навороченные системы безопасности, выступал против самых мощных сверхъестественных сил из тех, что только есть на земле, — и побеждал. Так зачем ему нужна я? Но после полугода совместной работы я уже должна была хоть о чем-то догадываться? Правда ведь? Нет, ну правда?

— Что-нибудь еще есть, что ты хочешь мне сказать?

— Ассан всегда был всего лишь звеном в цепи. Как это у вас говорится… шестеренка… нет, шестерка. Но вдруг он приобретает в «Сынах Рая» огромную власть. Мы поняли, что он нашел им нового союзника — кого-то с большими деньгами и таким влиянием, что может сотрясти эту страну до основания. Об этой личности поговаривают немного, но если прислушаться, то слухи окажутся страшными.

— Ты хочешь сказать, страшнее обычного?

Вайль кивнул:

— Этот союзник принес не только финансовую поддержку. Он привел других — из гнезд, ковенов и стай.

Ой. Ну-ка, Жас, пристегни ремень! Сейчас трясти будет.

— Похоже на Раптора.

Потому что только Раптор может объединить такие склочные секты общей целью.

— Именно так. Таким образом, наша сегодняшняя задача — проникнуть в дом Ассана, срисовать систему охраны и вернуться ранним утром. Мы изымем оттуда Ассана, допросим его в «Бриллиантовых номерах» и ликвидируем.

Вот это да. Вся работа предстает совершенно в ином свете. Если мы сможем выйти на «Сынов Рая» и заставить Ассана указать нам Раптора, быть может, даже его местонахождение, это будет триумф.

Раптор — основной объект для нашего департамента вот уже десять лет, и против него всплывает все больше и больше улик. Смертоносное сочетание харизмы и свирепости подняло его в элиту Вамперов с самого начала. Но, очевидно, ему мало было господства над вампирами. Он нашел способ сосредоточить в своих руках глобальную власть, и ему принесли клятву верности дюжина больших гнезд в США, два ковена черных ведьм из Шотландии, несколько стай испанских оборотней. Тактика его была свирепой, намерения — злобными.

Вайль провел пальцами по черной трости, лежащей рядом с ним на диване. Музейный экспонат, ручная работа. Вырезана в Индии. Об этой трости ходило не меньше слухов, чем о ее владельце. По резному стволу шагала процессия тигров, поднимаясь к золотой ленте, отделяющей ствол от граненого самоцвета в набалдашнике. Если повернуть набалдашник, тигры бросались прочь, открывая выкованный вручную клинок, создатель которого уже несколько сот лет как обратился в прах. Необычным было со стороны Вайля взять ее сюда, где ему полагалось бы чувствовать себя вне опасности. Где мне и самой было вполне уютно.

Я села ровнее и оглядела комнату.

— Чего ты недоговариваешь? — спросила я настойчиво.

— Нам придется быть предельно осторожными. Мы считаем, что Раптор — кукловод Ассана, но мы думаем, что есть по крайней мере один правительственный чиновник, танцующий на тех же ниточках. Задание у нас непростое, Жасмин, куда как непростое. И…

— И что?

Вайль покачал головой:

— Просто смотри в оба и держи ушки на макушке. Какую-то я здесь чувствую… лажу, как ты сказала бы.

Когда такие слова говорит лучший ликвидатор ЦРУ, они что-то значат.


Глава вторая


Через полчаса я вновь открыла в себе женственность. Иногда это прикольно — вроде археологических раскопок, но без тяжелой работы. Я стояла в ванной перед зеркалом, похожая на бледную царственную дочь, которую хотела бы видеть моя мама, и гадала, как же мне спрятать модифицированный полицейский короткоствольный «вальтер», носящий у меня имя «Скорбь». А спрятать надо будет под тканью, обхватывающей тело плотно, как назойливый экс-бойфренд.

Мне нужна была азиатская внешность, и я обнаружила, что красный китайский воротник и полулунные короткие рукава мне отлично подходят, особенно если заколоть волосы вверх и закрутить, как я видела в «Космо». В ушах болтались фальшивые бриллианты — хотя никто этого не, видел, но они отлично подходили к кольцу, которое у меня в пупке. Самое веселое — что его мне подарил Пит.

У него тогда физиономия медленно наливалась красным, когда он протянул мне футляр.

— Я так понимаю, что этот предмет вполне подходит для твоего… ну, в смысле, у тебя же есть этот, как его, пирсинг…

— А для чего это? — спросила я, открыв футляр и вытащив искусственный бриллиантовый стержень.

— Устройство наведения, — ответил он с облегчением, что я не заставила его продолжать сбивчивые объяснения. — Активизируется, когда выломаешь камень из оправы. Если не сможешь его держать при себе, когда он начнет сигналить, то он испытан на устойчивость к пищеварительной системе, можешь его проглатывать.

О Господи.

— Так что будет, когда его включить? — спросила я.

— У нас есть группа в Майами. Согласно приказу, они, получив этот сигнал, попытаются связаться с тобой. В случае неудачи начнут масштабную поисково-спасательную операцию.

Закрепив украшения, я оглядела себя напоследок критическим взглядом. Красилась я тщательно, и теперь глаза у меня стали больше, зеленее и намного душевнее обычного. Тонкие и хрупкие черты лица могли ввести в заблуждение кого угодно — что при моей профессии серьезный плюс. И то, что тело у меня казалось более худым, нежели спортивным, тоже не мешало. Самое лучшее у меня — это ноги. Они то и дело проглядывали через разрезы красной атласной юбки, доходившей до середины икры. Обута я была в красные босоножки на низком каблуке, в которых можно даже бегать, а в руках — подходящая под цвет сумка с металлическими бляхами. В нее-то я и сунула оружие.

Когда я вышла, дверь в спальню Вайля была еще закрыта. Я в нее стукнула.

— Да?

— Иду на разведку, вернусь через тридцать минут.

— Хорошо.

И я поехала по адресу, проставленному на нашем тщательно подделанном приглашении.

«Бриллиантовые номера» расположены минутах в пятнадцати пути от дома Ассана. «Лексус» подо мной мурлыкал, как дремлющая львица, но я сдержала желание разбудить ее на федеральном шоссе. У Пита давление давало скачок при любой мысли об излишних тратах, и я боялась, как бы его не хватил инсульт, если я предъявлю ему квитанцию штрафа за превышение скорости по пути к объекту, а не обратно.

Я не спеша объехала Ассанову нору, стараясь не слишком глазеть на огромные иллюминированные особняки на фоне ландшафта в стиле загородного клуба. Газоны — ухоженные, как площадка возле лунки для гольфа. Пустить бы на это поле Дэйва с его приятелями — вот было бы весело! Я прямо видела их, какими они тогда были: восемнадцатилетние, с восхитительной молодой самоуверенностью, которую потом, к сожалению, парни иногда теряют. Пьют пиво из холодильника Альберта и объявляют свои удары, будто в бильярд играют.

Еще минуту я уделила своему близнецу, гадая, куда его сейчас занесло — дай бог, чтобы у него было все в порядке. Как и я, Дэйв высоко забрался по тайной лестнице. Как и я, он начал в другом отделе Управления, но сейчас он — звезда отдела спецопераций и потому почти все время проводит за границей. Отличный повод не поддерживать отношений, и мы его интенсивно используем. А если вести себя по-умному, то нам никогда не придется снова друг с другом разговаривать. Потрясающее достижение для людей, когда-то заканчивавших фразы друг за другом.

— Хватит! — велела я себе. — Хватит, хватит, хватит!

Я прикусила губу, чтобы болью разорвать этот порочный круг. Ты на работе, Жасмин, так что работай. На этом и сосредоточься. Работай, чтобы не стать психом. В крайнем случае — чтобы скрыть, что ты уже псих.

Сделав глубокий вдох, я выдохнула и засмеялась, увидев причудливую — в виде металлического свитка — вывеску перед домом Ассана. Конечно, имение, у которого вход как ворота в «Парке юрского периода» и ограда, способная сдержать стадо брахиозавров, просто-таки требует имени собственного, но Ассан выбрал название «Альпийские луга». Хотя ни одной горы близко нет, и не бегают чистенькие австрийские детки, распевая «до-ре-ми». Кому он голову морочит? Мысль о «Звуках музыки», которую могло бы вызвать такое название, немедленно глохла при виде декорации из «Призрака дома на холме».

Я поехала дальше. В здешних местах тупиков и глухих закоулков оказалось больше, чем в компьютерной игрушке «Возьми след», но пару коротких маршрутов я нашла — на всякий случай. Еще пять минут покружила по окрестностям, впитывая дух аристократической округи, воображая себя обитательницей такого вот шестиспаленного четырехсполовинойванного чудища. А потом поехала обратно за Вайлем.

Заезжая на парковку, я его не видела, но почувствовала, что он меня ждет. Такое вот дополнительное чувство появилось у меня где-то… да, порядка года и двух месяцев тому назад. И не только меня оно изумляет.

На нашем первом совместном задании Вайль не смог скрыть интереса к тому факту, что я вампиров чую по запаху. Не в буквальном смысле, конечно, но все равно это почти нутряное чутье, где-то возле переносицы, за глазами, которое шепчет моей подкорке: «бессмертный». Разные вампиры вызывают у меня разные реакции, но общая их направленность вот такая.

Мы тогда выслеживали ренегата по имени Джерардо — итальянские власти просили нас его нейтрализовать, пока он не устроил очередную бойню в студенческом городке. (Очевидно, в Европе за ним числилось их столько, что он предпочел эмигрировать.) Мы проследили нашу дичь до коридоров дортуара «Нойес-хаус» в Вассаре и надеялись, что у студенток хватит ума забаррикадироваться по комнатам, а у меня сигнал внутренней тревоги сработает раньше, чем кто-нибудь из них выскочит отлить по-быстрому.

— Ты ничего еще не чувствуешь? — спросил меня тогда Вайль.

— Нет, и не знаю, помогло бы или нет, если бы чувствовала.

— Почему нет?

— Это же не то, что я могла бы тебе назвать координаты. Чувствительность действует иначе. В лучшем случае я бы смогла сказать, что он с нами в одном помещении.

Вайль не дал мне договорить, положив руку на плечо — такую горячую, что будь он человеком, я бы немедленно вызвала «скорую».

— Я полагаю, этот твой Дар — всего лишь верхушка айсберга, Жасмин. Если мы будем этот Дар питать и развивать, ты еще ахнешь, когда обнаружишь, что там прячется в глубокой воде.

Самое смешное, что именно там мы и нашли Джерардо — в фонтане во дворе, под листьями кувшинок. Я видала вампов в бою, даже дралась рядом с ними. Но Вайлю они все в подметки не годились. Он налетел на Джерардо с яростью оголодавшего крокодила, оскалясь так, что задние коренные зубы можно было разглядеть отчетливо. Они свалились в фонтан, врезавшись в статую Эммы Хартман-Нойес с такой силой, что та покачнулась.

Когда они показались на поверхности, из широкой раны на плече Джерардо хлестала кровь. Он вырывался из хватки Вайля, попытался выпрыгнуть из воды — Вайль перехватил его, свалил с размаху на бетонный барьер и напрыгнул сверху, как лев на зебру. Глаза его пылали яростным первобытным огнем — и вдруг я поняла, почему эти римляне набивались в свои колизеи так, что не продохнуть. Очень хотелось зареветь в знак поддержки: мой гладиатор берет верх, ребята!

Меня отвлек звук справа — из темноты вышла какая-студентка с увязанными в хвост волосами. Я бросилась ней:

— Быстро к себе! Нечего тебе тут смотреть.

Она прыгнула на меня чуть ли не раньше, чем я учуяла нежить. К счастью, новички медлительны. Недостаток практики, быть может, или избыток голода. Болт из моего арбалета пробил ей сердце прежде, чем она сумела хоть зарычать нормально. Когда я оглянулась, Вайль тоже стоял у фонтана один. Мы спалили обоих вампиров, не получив серьезных травм — вполне себе повод для торжества.

Вайль показал на горсточку пепла и пыли там, где стояла секунду назад девушка.

— Вот почему тебе следует оттачивать свое умение.

— Я тебе еще покажу, что я вампов убиваю только так! — ответила я запальчиво.

Он едва заметно наклонил голову, мы встретились взглядами — и я не дала себе труда скрыть, как меня разозлило его замечание.

— Твое умение убивать я не ставил под сомнение, — возразил он. — Тем не менее то оружие, что у тебя в руке, было бы бесполезно, если бы ты погибла прежде, чем получила возможность им воспользоваться.

В течение полугода, даже уже признав его правоту, я не очень сильно продвинулась. Зачастую мне хотелось рвать на себе волосы от злости, но Вайль оставался хладнокровен и приговаривал:

— Запомни, Жасмин: легко бывает только дуракам. Или окончательно мертвым.

Я оглядела стоянку, жалея, что не могу получить от Вайля импульс вроде радарного. Уж сколько времени прошло, а я все не могу придумать, как сократить сектор поиска. Я только усвоила, что если я настроюсь на это восприятие, то оно меня предупредит, когда он сдвинется с места.

Не выключая мотора, я погасила фары и включила ночное зрение — это легче, чем можно подумать.

В колледже я снимала квартиру на пару с Майлзом Бергманом, техническим гением. Высокий и тощий, сын русского диссидента и специалистки по экологии, а потому параноик, впрямую работать на правительство он не соглашается. Зато он продает нам права (иногда эксклюзивные) на использование своих приборов. Пита это более чем устраивает: нет лишних расходов на такие омерзительные выдумки, как медицинская страховка или оплаченный отпуск.

Так вот, среди многих классных изобретений, которые Бергман для меня сделал, есть пара контактных линз ночного зрения. Я на пару секунд крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, интерьер «лексуса» выглядел так, будто машина припаркована под зеленым уличным фонарем. Окружающие машины — будто только что сошли с конвейера в Изумрудном Городе. Все оттенки лаймовой зелени выстроились, как конкурсантки на звание Мисс Страны Оз перед парадом открытия. И только одна из них была не тем, чем кажется, только одна скрывала древнюю темную тайну. Которая?

Я быстро оглядела парковку, стараясь нигде слишком надолго не задерживать взгляда. И все равно чуть его не просмотрела. Он стоял между «Тойотой тундра» и джипом «чероки», чернильное пятно в черной тени, и похлопывал тростью по туфле.

— Я тебя вижу, — прошептала я.

Будто я заорала в голос, он шагнул вперед. Я открыла дверцу, и он подошел к машине — обыкновенный преуспевающий джентльмен, собравшийся к вечеру уезжать из центра. Выглядел он как лауреат «Оскара» — красивый, элегантный, в черном фраке. И даже трость вписывалась в ансамбль — аксессуар вечернего костюма влиятельного человека, а не оружие убийцы.

Вайль сел рядом со мной, и это подействовало на меня сильнее, чем я хотела бы. Я предпочитаю, чтобы он сидел сзади, как начальник, а не рядом, как кавалер. Потянувшись переключить передачу, я чуть не пискнула, когда наши руки соприкоснулись.

— Погоди минутку. — Хищные глаза Вайля рассматривали меня в упор. Я старалась не ежиться, пока он оценивал мою прическу, платье, туфли, хотя с каждой секундой нервы напрягались все сильнее, будто их обернули колючей проволокой и стали поворачивать рычаг, затягивая все туже и туже. Мне хотелось двинуть его кулаком. Он что, не понимает, что это грубо? И бестактно? И грубо? И… Я хотела было уже высказать ему, что я об этом думаю, как он произнес: — Ты выглядишь невероятно. Как богиня. Беру все свои слова обратно.

Живущая во мне шестнадцатилетняя девчонка, жаждущая внимания, растаяла. И даже мозг переключился на нормальный режим. Я ему нравлюсь! Нет, правда, нравлюсь!

О'кей. А ведь он никогда мне раньше комплиментов не говорил. Так, тихо. Заткнись.

Я зажмурилась, снова переводя зрение в нормальный режим. Заодно так легче будет восстановить душевное равновесие.

— Спасибо, — сказала я. — Ты тоже сегодня выглядишь не хило. — Я секунду помолчала. — Я вот тут вспомнила наше первое задание.

— Да?

— И при этом вспомнился вопрос, которым я давно уже хотела бы тебе задать.

А набраться для этого наглости я могу только в образе богини.

— Слушаю?

Сказано было голосом, застегнутым на все пуговицы, как викторианский воротник. Но я в своей временной божественности не обратила на это внимания.

— Я заметила, что когда объект — вампир, ты всегда перед ликвидацией пускаешь ему кровь.

— Да, это так.

— Христа-господа ради, не напускай ты на меня холоду! Мне же все равно, как ты это делаешь. Я просто увидела систему, и мне стало интересно…

Вайль вздохнул — и салон наполнился этим звуком, будто печальный ветер отразился от стен пустого каньона.

— Это страховка от ошибки. Я не хочу убивать невиновных, поэтому во время боя беру кровь. По вкусу я чувствую, добровольно отдал ее донор или с последним вздохом.

— Ух ты, я и не знала, что ты так можешь. Класс.

Я посмотрела на Вайля — слишком заметная перемена. Но морщинки возле глаз и губ чуть разгладились, и я поняла, что сказала правильные слова. После чего до меня дошло и другое: Вайлю небезразлично, что я о нем думаю. Во как! Интересно, когда же это случилось?

Наверное, в последнюю твою отключку, ответила, скривившись, какая-то желчная и запуганная мыслишка на задворках мозга.

Я оглянулась на нее так, будто она стояла рядом отдельно от меня — плоскогрудая первокурсница, теней под глазами хватило бы на троих, уверенности в себе — меньше, чем у бывшего президента после выборов.

Нишкни! — велела я ей и повезла своего начальника на работу.


К воротам особняка Ассана мы прибыли в хвосте короткой очереди, где было, в частности, два лимузина и блестящий черный «ягуар». Водители один за другим предъявляли охране приглашения и проезжали внутрь. Я во время своей рекогносцировки охраны не видела, хотя нас проинформировали, что у Ассана в штате их десять-двенадцать. Эти двое были из здоровенных и мясистых, и пиджаки на них едва застегивались. Может быть, специально — чтобы гостям хорошо были видны очертания пистолетов.

Один с виду был китайского происхождения, черные волосы он убрал назад в хвост. Второй напоминал Шварценеггера в самом расцвете мышечной массы. Если он сейчас еще и заговорит с австрийским акцентом, мне будет очень трудно не заржать. Да, непрофессионально, сама знаю, но чем сильнее у меня напряжение, тем меня больше ведет на неуместное веселье. И так уже смешок толкался в горле.

— Хочется надеяться, что подделка мастерская, — сказала я, беря приглашения с соседнего сиденья и опуская стекло.

— Что такое? — спросил Вайль шепотом. — Неужели ты нервничаешь?

Неужели Папа — католик?

— Тише, наша очередь.

Подъехав к воротам, я протянула приглашение Арнольду-младшему. Вблизи он просто ошеломлял: сложен, как трактор, и полон уверенности, происходящей из сознания, что он может нас расплющить, практически не напрягаясь.

— Милости просим в «Альпийские луга», — произнес он с нормальным американским акцептом.

Ф-фух!

— Благодарю вас. — Вайль чуть подался вперед, и голос его прозвучал мелодичнее обычного. Он посмотрел охраннику в глаза — и я шкурой почувствовала, как течет магия от него к наследнику Арнольда. Поток силы с таким чистым ароматом Вайля, что я бы его узнала даже на парфюмерной фабрике. — Через пять минут ты забудешь наши лица и забудешь, что вообще нас видел.

У Младшего отвисла челюсть, зрачки расширились, будто он вдруг поймал приход. Кивнув, он отдал мне приглашение и отступил от машины.

— Ты можешь это повторить, когда Пит в следующий раз будет мне давать выволочку? — спросила я, въезжая на территорию мини-замка Ассана.

Рокот у Вайля в глотке мог быть чем угодно — от рычания и до отрыжки. Покосившись на него, я по дрожи губ поняла, что это он засмеялся.

Лакей долго не мог понять, как это дама из высшего общества хочет сама припарковать свою машину, но Вайль с ним поговорил, и вопрос решился. Лакей направил нас в объезд дома, и я задом втиснулась поближе к передней двери. Умение быстро смываться — до какой-то степени моя специальность. Плохо только, что я сегодня не на «хаммере». Классно было бы подрулить на нем прямо к дому, а потом на обратном пути перемолоть шинами подстриженные живые изгороди с цветочными вазонами.

Но я, как воспитанная девочка голубой крови, подождала, чтобы Вайль подошел и открыл мне дверцу. Мы пошли по тропинке между японских фонариков, обогнули здание… точнее, особняк… в общем, это здоровенное убожище, пытающееся прикинуться уютным домом. Да, пожалуй, так вернее всего.

Белая мраморная лестница вела вверх к дверям, достойным ракетного бункера. Стоявший там человек с бочкообразной грудью, оспенным лицом и глазами скорпиона взял наше приглашение и положил его в устланную кружевами корзину возле своих ног. У меня вдруг мелькнул образ, как он пробирается по лесу, держа перед собой эту корзинку, этакая Красная Шапочка, — и я засмеялась в голос. Они с Вайлем оба посмотрели на меня странными глазами. Тогда я левую руку просунула Вайлю под локоть, а правой погладила по ладони:

— Милый, до меня только сейчас дошел тот анекдот, который ты мне рассказал по дороге! Это восхитительно!

Вайль кивнул, будто понял, и повел меня в дом.

— Надеюсь, ты потом мне объяснишь? — шепнул он, почти не открывая рта.

— Я сейчас объясню.

Но тут я забыла, что хотела сказать, потому что мы вошли в огромный отделанный мрамором зал, освещенный пятью — можете сами посчитать — пятью сверкающими люстрами. На стенах висели бра в таком количестве, что если бы даже погас верхний свет, все равно можно было бы прочесть мелкий шрифт на сомнительном контракте. А полотна на стенах! Я улыбнулась Вайлю так, будто мне самое место среди людей, небрежно владеющих картинами, которые по площади больше всей моей квартиры. Никогда я еще так остро не чувствовала себя не на своем месте. Даже собственные зубы ощущались как поддельные.

— Ты сегодня великолепна, дорогая, — сказал Вайль.

Несколько успокоенная, я ответила:

— Спасибо, милый. Могу ли я на это ответить, что ты с каждым днем становишься все красивее и красивее?

Он грациозно наклонил голову — с ног до головы уверенный в себе мультимиллионер; каковое представление о себе он и хотел внушить нашему хозяину. Помяни черта — он тут как тут, легок на помине, приветствует своих гостей со скользким дружелюбием тигровой акулы, пожирающей добычу. Белый фрак оттенял совершенство темных волос и смуглой кожи, золотые перстни на шести из десяти пальцев подчеркивали изящество рук с коротко обрезанными ногтями.

Я сумела не вздрогнуть, когда он подошел — сплошь зубы и сверкающие черные глаза. Насколько проще бывает жизнь, когда можно просто вытащить пистолет и пристрелить мерзавца. Семнадцатая причина, почему мой герой — Индиана Джонс.

— Моя прекрасная леди! — объявил змееныш, беря мою руку с рукава Вайля и целуя — фу, гадость! — Искренне рад нашему знакомству.

Я ослепительно улыбнулась. Он продолжал шевелить губами, но слов я уже не слышала. Боже, только не сейчас! Но у Бога случился перерыв на кофе, и мои чувства покинули меня и побежали за пончиками. В ощетинившемся мозгу бормотание азиата сменил другой звук — громкое гудение, будто таймер микроволновки, раскормленный стероидами. Дальше у меня сузится поле зрения, сольется в искорку и — пфу! — исчезнет. Потом я приду в себя — может быть, через пару минут. Или через пару дней. А потом, если я буду задавать нужные вопросы, то, вероятно, что я за это время сказала или сделала.

Этого не может быть!

Но это уже было, и я чувствовала, будто умираю, тону в идущем ко дну пробитом корпусе своего рассудка. В отчаянии посмотрела на Вайля, надеясь, что он бросит мне спасательный круг, пока я пытаюсь удержаться на поверхности, не поддаться панике.

Он поймал мой взгляд, просто на секунду, и без единого слова сумел сообщить, что мне уже брошен канат и нет сомнений, что я смогу на нем подняться. Такое доверие я обмануть не могла. Этого не будет.

Я сделала глубокий вдох — и темнота отступила.

— Люсиль Робинсон, — представил Вайль Ассану мое второе «я». — А я ее… — Он сделал паузу, давая нашему хозяину прийти к любому похабному выводу, — помощник, Джереми Бхейн. Мы, естественно, твердые сторонники вашей организации «Начать сначала» и счастливы наконец познакомиться с ее знаменитым основателем.

Ассан пожал Вайлю руку.

— Как это любезно с вашей стороны, — сказал он. Потом протянул руку назад и подтащил некий клон Джессики Симпсон, поставив рядом с собой. Я так отвлеклась, что даже не заметила, как она подошла. Эта женщина была выше меня на добрых три дюйма, а супруга своего, соответственно, на голову. — Моя жена Аманда, — представил ее Ассан.

Я протянула ей руку — с некоторым трудом. Чуть не случившееся у меня отключение высосало силу из мышц, отложив всю ее бурлящую массу в животе. Если бы сейчас Аманда слишком сильно встряхнула мне руку, ее платье от Веры Вонг оказалось бы заблеванным сверху донизу. Но Аманда, к счастью, тоже тяжелоатлетом не была. Руку она мне пожала так, будто моя сделана из тончайшего фарфора, так же поступила с Вайлем, уронила в изнеможении кисть, будто та была залита в бетон, и тихо пролепетала:

— Очень приятно.

Когда чувствуешь себя хреново, у этого состояния есть одно преимущество: ты его тут же узнаешь у других. У Аманды Абн-Ассан почти все силы уходили сейчас на то, чтобы удержаться на ногах. Я глянула мельком на Вайля, узнать, заметил ли он припухлость у нее под глазами. Ответным взглядом он дал мне понять, что да. А почему бы это жена блестящего и успешного пластического хирурга недавно плакала? На ум пришло несколько причин, но ни одна из них не согласовывалась до конца с тем, что я в этой женщине нутром чуяла. Эта загадка стоила того, чтобы ее разгадать. Но позже.

Ассан извинился и увел Аманду, оставив нас с Вайлем стоять и пытаться выглядеть естественно. Вайль взял с подноса проходившего официанта два бокала шампанского, мы чокнулись и выпили. У меня уже скулы сводило от постоянной улыбки. Вайль наклонился, сделав вид, что целует меня ниже уха. Хотя он и не прикоснулся ко мне губами, я все равно его почувствовала аж до пальцев ног. Жас, не надо так глубоко и часто дышать. Мы просто изображаем гостей на вечеринке, не больше. А что у тебя колени подгибаются — ну, так это резкий выброс эстрогена. И все.

— Давай начинать, — шепнул мне Вайль.

Я кивнула, испытывая облегчение, что бессмысленное топтание закончилось. Готова была даже стартовать прямо из текущего исходного положения, лишь бы избавиться от совершенно неуместных ощущений. Сейчас мне нужно будет определить все охранные устройства и запомнить расположение помещений. А потом, когда все гости разойдутся, вернемся за Ассаном. Это и есть моя работа, и видит Бог, мне она по душе.

Все тело уже гудело нетерпением. Это и есть смысл моей жизни. Этот смысл прогнал навязчивые мысли, нервы и кошмары. И только предвкушение работы позволило мне сохранить непринужденный тон при словах:

— Милый, я отойду на минутку. Смотри, чтобы скучал без меня!

— Уже начинаю, — ответил Вайль, бросая на меня взгляд такой сиропный, что любой человек чуть тяжелее зефирины увяз бы в нем по колено.

Ну и чушь мы несем! Зато приятно знать, что если Пит нас вышибет, заработаем себе на хлеб написанием диалогов для «Дней нашей жизни».

Я ему выдала самую широкую, самую фальшивую улыбку, на которую только была способна, и повернулась к лестнице — такие огромные я видела только на киноэкране. Ступени устланы красным плюшем — на нем незаметна будет кровь, если кого-нибудь застрелить. На полпути вверх ступени разделяла площадка, где стояла изукрашенная золотая скамья, дабы отдохнуть на ней, если запыхаешься на пути. Так как мне нужно было обследовать второй этаж, я поступила как Скарлет О'Хара на реверсе — и взлетела на первый пролет.

Скромная табличка с изображением южной красавицы предупредительно подсказала мне подняться еще на один пролет слева, а следующий указатель предложил войти в первую же дверь. Я наклонилась поправить ремень на босоножке и внимательно осмотреться. Наверху лестницы стояли диванчики, затянутые белым шелком, и большая оттоманка, тоже белая, отделяла холл дамского туалета от такого же холла мужского туалета напротив. С моей стороны холл сужался, проходил мимо туалета и еще четырех закрытых дверей, по две на каждой стороне, потом сворачивал за угол. Я быстро прошлась по обеим сторонам, притворяясь, что наслаждаюсь видом, который отовсюду был один и тот же.

Потом вернулась к дамскому туалету. Открыла дверь, оглянувшись через плечо. Я уже успела определить, кто из гостей на самом деле — переодетый охранник Ассана, и сейчас никто из них на меня не смотрел, потому что Вайль именно в этот момент уронил стакан. Поэтому я прошла по коридору, потрогав на проходе все двери и убедившись, что они заперты. В конце коридора я свернула направо, потому что налево шла лестница вниз. Судя по доносящимся звукам, она вела в кухню.

В коридоре с одной стороны находилась длинная скамейка, с другой — ряд окон. Днем наверняка из них открывался захватывающий вид, поскольку выходили они на несколько акров газона. Над скамьей висел подсвеченный прямоугольник картины, где стайка обнаженных египтянок подносила фараону дары в виде изысканных яств, золота и диких зверей в клетках. Фараон явно был от девиц в восторге.

На другом конце коридора лестницы не было — только громадное овальное зеркало в затейливой золотой раме. Я обменялась с собой тревожным взглядом, вспомнив только что пережитое почти-отключение. От воспоминания мне стало нехорошо, и я его выбросила из головы, заставив себя думать о работе.

— Работа, работа, работа, работа, — шептала я, пока не поймала себя на этом и не прикусила себе щеку изнутри.

Повернув прямо у зеркала, я, как и ожидала, оказалась в коридоре возле мужского туалета. Опять две пары запертых дверей. Возле туалета я сделала вид, будто вхожу, потом якобы сообразила, что это не тот туалет, изобразила смущение и поспешила прочь в сторону женского.

На этот раз я в него вошла. В вестибюле, оклеенном обоями с ромбическим рисунком, стояло красное бархатное кресло и массивный папоротник в кадке. Стульчак находился в закутке таком тесном, что мог, бедняга, страдать клаустрофобией. В соседней комнате, где на стене установлены были четыре умывальника, находилась ванна на когтистых лапах и душевая кабина от потолка до пола.

Чтобы потратить полагающееся количество времени, я вымыла руки и немножко поправила волосы. Вошел кто-то еще, поэтому я повернулась, чтобы уйти, приклеив к лицу вежливую улыбку. Улыбка тут же свалилась от потрясения, когда я увидела, что нахожусь в одном туалете с мужчиной. И физиономия у него была не менее ошарашенная.

— Прошу прощения, — сказал он, запустив пальцы в густую белокурую швабру собственных волос. — Я знаю, что мужчинам напротив, но я был уверен, что там меня найдут.

— Вас наверняка найдут и здесь, как только разнесется весть, что какой-то мужчина прячется в женском туалете.

Произнося эти слова, я рассматривала его лицо, и оно мне сразу понравилось. Тот свеженький вид, сразу-после-колледжа, который наводит на мысль, что мир, быть может, не такое уж гнусное место. Одет он был в черный фрак с красной бабочкой, подпоясан широким красным шарфом, на ногах зашнурованные сапоги до середины икры. И еще он жевал резинку.

Такие улыбки, как у него, мне случалось видеть. Смысл их совершенно ясен: «Я такая лапушка, что меня просто нельзя не любить, это только вопрос времени». Но сопровождалась эта улыбка столь искренним весельем, что никак меня не могла обидеть.

— Да бросьте, — сказал он. — Я же вижу, что вы не сплетница. Помогите мне отсюда выбраться. Я не извращенец, просто пролезаю без приглашения.

Я ему почти поверила — но он отвел глаза как раз когда не надо было. Этот мальчик столько времени не врет, сколько я врунов ловлю.

— Это как? Наедаетесь оливками и сыром и убегаете?

— Типа того.

— Звездишь. — Любо было посмотреть, какая у него сделалась ошарашенная физиономия. Никогда, наверное, не слышал, как взрослая женщина ругается. — Говори как есть, а то я не охрану, а полицию позову. Он на миг задумался, насколько рискованно рассказывать правду совершенно незнакомой женщине да еще с такой грязной пастью.

— Знаете, многие верят.

— Я не из многих.

— Без сомнения. — В его взгляде смешались в равных долях уважение и заигрывание. Я, конечно, была польщена, но никак этого не показала. Хотя мне большого труда стоило не улыбнуться, когда он выдул идеальный сиреневый пузырь, хлопнул его и втянул обратно, а потом улыбнулся с извиняющимся видом. — Моя последняя подружка была курильщицей и совратила меня для смеху. Резинка помогает преодолеть тоску по никотину.

— Это хорошо. А теперь брось заговаривать мне зубы и выкладывай.

— Ладно, выкладываю. Я — частный детектив. В основном раскручиваю мошенничество со страховкой. Но Аманду Ассан я знаю всю жизнь. Мы дружили, еще когда у нее были зубы с дыркой и коленки ободранные. Это уже потом ее мамаша решила, что не успокоится, пока Аманда не выиграет все детские конкурсы красоты отсюда и до Таллахаси.

По его интонациям я сразу представила себе мать Аманды: желчная разводка средних лет, у которой подбородков больше, чем мозгов. Бедная Аманда. Небось думала, выходя за Ассана, что вырвалась на свободу.

— В общем, — продолжал он, — Аманда мне позвонила и попросила расследовать тайные дела своего благоверного. В смысле, с кем он там.

— А здесь не слишком публичное собрание для частного расследования? — спросила я, в основном чтобы скрыть свое разочарование, а то он уже навел меня на мысль, будто в нашем мире можно выжить, сохранив после десяти лет хоть сколько-нибудь невинности.

— Ну да. Но очень многое можно узнать об объекте, наблюдая за ним на таких вот мероприятиях. Те, кому есть что прятать, даже не подозревают, как и чем себя выдают. Но для любого, кто смотрит внимательно, это очевидно.

— И я так поняла, что кто-то на тебя обратил слишком много внимания?

Теперь я не смогла удержаться от смеха при виде его физиономии. Она принадлежала пятилетнему ребенку, застуканному за воровством газировки из холодильника.

— Я облажался по полной, — признался он. — Ассан несколько минут назад заметил, что я разговариваю с его женой, и теперь его бандиты гоняются за мной по всему дому, чтобы выяснить о чем.

— Бурный был разговор, я так понимаю.

— Она плакала.

Дилетанты.

— Ладно, — вздохнула я. — Ну что, пойдем выводить тебя отсюда?

Глаза у него засияли так, будто я обещала ему пони на день рождения.

— Вы мне поможете? Вот это да! Я даже не знаю, как вас благодарить! — И снова вернулась победительная улыбка. — Я вам понравился, да?

Бог ты мой, секс на первом свидании ему удавался наверняка чаще, чем Джорджу Клуни!

— Ага, потому и помогаю. Потому что ты абсолютно неотразим. — А еще потому, что мне какой-то инстинкт подсказывает убрать тебя отсюда ко всем чертям. — Как тебя зовут?

— Коул Бимонт.

Он протянул руку — пришлось ее пожать. Хотя бы пожатие у него было твердое.

— Люсиль Робинсон. Значит, мы поступим вот как. Нам с тобой надо найти отсюда запасной выход. Если на кого-нибудь напарываемся, тут же изображаем из себя влюбленных сопляков. Обычно мимо запыхавшейся парочки люди стараются пройти незаметно. Я тебя вывожу на парковку — ты исчезаешь. Дошло?

Он кивнул.

— Есть только еще одна штука, которую надо сделать перед уходом, — сказал он.

Я не успела спросить, что это, как он сгреб меня в охапку и влепил поцелуй прямо в рот. Короткий, но огненный, несмотря на вкус винограда, и когда он меня отпустил, я тяжело дышала.

— Ах ты нахал!

Он улыбнулся — нельзя сказать, что совсем уж виновато, — и ответил:

— Хотел так сделать еще с тех пор, как посмотрел первый фильм про Бонда.

Я кивнула:

— И очень удачно выбрал время. Ну что, теперь пойдем?

Он вежливо мне поклонился.

— После вас, мадам.

Я открыла дверь, осмотрелась и закрыла снова.

— Снизу по лестнице поднимается охранник, — сообщила я Коулу. — Смена плана. Ты ждешь здесь, пока я его отвлекаю. Как только он повернется спиной, идешь по этому коридору, сворачиваешь налево. Прямо вниз по лестнице, в кухню и наружу. Понятно?

Надо отдать Коулу должное — он остался так же вежлив и спокоен.

— Понятно.

Я распахнула дверь и вышла в коридор. Охранник стоял на площадке. Я двинулась вниз по лестнице, рассчитав так, чтобы он был ниже меня на две ступеньки, когда я споткнулась и упала на него. Сам Уилл Феррелл не сыграл бы лучше. Я запищала, привлекая внимание, взметнула руки, хотя постаралась держать сумку покрепче, и рухнула прямо к нему в объятия, повернувшись вместе с ним так, чтобы он оказался спиной к туалету. Потом я лепетала какую-то чушь, тяжело дыша, а Коул тем временем выскользнул из туалета и скрылся в коридоре.

— Ой, спасибо вам, спасибо! — приговаривала я, расправляя на охраннике пиджак и отряхивая его с такой силой, будто высыпала на него миску детской присыпки.

Хотя смотрела я на охранника, излучая обаяние такой густоты, что через него без туманной сирены не проберешься, Коула я все же успела увидеть краем глаза. Он уже почти дошел до поворота, как вдруг рядом с ним открылась дверь. Он остановился, что-то сказал, и дверь тут же закрылась. Коул пожал плечами и двинулся дальше. Я еще раз от всего сердца поблагодарила охранника и двинулась дальше вниз по лестнице.

Вайля я нашла в помещении рядом с передним холлом. В прошлые века такое помещение могли бы назвать салоном. Одной рукой он держал мой бокал, другой пощипывал закуску из буфета.

— Дорогая, — обратился он ко мне, — ты просто обязана попробовать этот паштет. Лучшего я в жизни не ел.

Я улыбнулась, взяла у него бокал и направилась к концу покрытого скатертью стола. Вайль пошел за мной следом — слишком близко. Когда я резко остановилась, он чуть на меня не налетел. Повернувшись к нему лицом, я весело засмеялась, но сказала ему едва слышно:

— Ты меня обнюхиваешь?

Будь его лицо вырублено из гранита, оно не могло бы остаться бесстрастнее, чем сейчас. Но глаза стали серовато-синими, как в бурю.

— Я не умею определять запах вампиров, — ответил он ледяным голосом.

С чего это он?

— Я знаю.

Я повернулась, взяла тарелку, вилку и салфетку, потом пошла к другому концу буфета, вынудив Вайля обойти несколько пар гостей и одного официанта в белом, чтобы от меня не отстать.

— Но люди — совсем другое дело. Их запах я улавливаю отчетливей, чем запах смолы от свежего асфальта на сельской дороге.

Он стоял так неподвижно, что когда он замолк, я могла бы поклясться, будто стою рядом с фигурой из Музея мадам Тюссо, изображающей самого смертоносного из хороших парней. Но прямо сейчас он не казался мне таким уж хорошим.

— К чему ты это?

— На фоне твоего запаха ощущаются еще два, — сказал Вайль, пока я накладывала себе колбасок на тарелку. — Оба мужские. И остатки помады у тебя размазаны. Не потрудишься ли объяснить?

Я холодно улыбнулась, вытирая губы салфеткой.

— Долго рассказывать, — бросила я небрежно, — а нам надо работать.

Я еще добавила себе закусок на тарелку, пока Вайль ожидал, чтобы прошли мимо две звезды фильмов класса «Б». Потом он продолжил наш едва слышный разговор. Голос его был ровен, но глаза — единственные окна, открывающие его истинные чувства, — снова стали меняться. Ой, не к добру.

— Да, припоминаю. Мы, кажется, согласовали сегодня что-то вроде плана. — Вайль и сарказм очень удачно друг с другом сочетаются, и от этого сочетания мне захотелось что-нибудь крепко стукнуть. Удовлетворилась тем, что еще раз ткнула ложкой в вазочку с икрой. Вайль подождал, пока я докажу рыбьим яйцам свое превосходство, потом продолжил: — Систему охраны легко можно обойти. Нам придется понаблюдать за охранниками подольше, чтобы понять схему их перемещений, пусть даже этот прием заставит их отклониться от обычного образа действий. Если ты только не предпочитаешь их скосить из «узи» прямо на месте.

Я злобно посмотрела на Вайля, хотя злилась больше на себя, чем на него. Кажется, у меня вырабатывается привычка сперва прыгать, а потом уже думать, где мой парашют.

— Очень надеюсь, что ты не провалила наше задание, — сказал мне Вайль.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы так думать! — отрезала я и отошла в угол, где стоял высокий фикус в кадке. Пропихивая в глотку тушеные грибы, я лихорадочно гадала, как бы представить свои действия таким образом, чтобы в них прослеживалась хоть видимость логики. Увы. Я покачала головой. Когда-то я была разумным человеком, а теперь мои поступки никак не объяснить. По крайней мере без применения таких слов, как «сумасшедшая», «дура» или же «таблеток наглоталась». Но эту свою личность я очень хорошо умею скрывать. То есть умела до сих пор.

Вайль подошел ближе, грозно встал надо мной, как директор над школьником. Посмотрев на него, я виновато сглотнула виноградину.

— Мы не могли бы отложить этот разговор?

— Что. Здесь. Случилось?

И мне пришлось рассказать все как было, с начала и до конца. И черт меня побери, если это не прозвучало, как эпизод из похождений Нэнси Дрю!

— Значит, ты заводишь себе привычку целоваться в туалете с незнакомыми мужчинами? — Глаза у Вайля потемнели до нефритового цвета и в них вертелся вихрь золотых блесток, от которых у меня слегка закружилась голова. Не получив немедленного ответа, он пояснил: — Потому что в твоем личном деле этого определенно нет.

С теми, кто тебя хорошо знает, всегда так. Свои кнопки «разозли меня» ты им не открываешь — они сами, как ребята старшей ясельной группы, их раскапывают и начинают с энтузиазмом нажимать. Мои кнопки соединены непосредственно с ручными гранатами. И не успел Вайль закончить речь, как я услышала отчетливое звяканье упавшей на пол чеки.

Личное дело? Вот жаль, что у меня сейчас его в руках нет. Я бы так перетянула им тебя по черепу, что ты еще в следующую субботу мог бы в ближайшей церкви звонить вместо колокола!

А потом я бы двинула сама себя по лобным долям. Может, это бы меня вылечило, и не пришлось бы мне снова краснеть за собственные ПДР, как мы их называем в ЦРУ. (Это означает — Предыдущее Дурацкое Решение.) Но я еще не закончила копать себе могилу.

— По твоей милости я не завожу себе привычку целовать кого бы то ни было! — Сообразив на ходу, что для Фрейда эта фраза была бы находкой, я понеслась дальше: — Это было спонтанное действие — то есть такое, которое тебе никогда не приходилось совершать, зуб даю, и хотя ты — как мой начальник — сердишься, что я дала ему понять, зачем мы здесь, ты мог бы — тоже как мой начальник — похвалить меня за устранение ситуации, потенциально угрожающей нашему плану.

И на самом деле я не слишком сожалела о сделанном. Спасти Коула — это было правильно. Для него — и для нас тоже, хотя я не совсем могла объяснить почему. А поцелуй — так я не просто ему не воспротивилась. Я в нем участвовала, и очень энергично. А потому что… а в самом деле почему? И тут же в моей голове возник ответ, похожий на тихий вой старой вдовы: Потому что на какую-то секунду Коул напомнил тебе, какова была Жас до этой трагедии. И помнишь, как тебе нравилось быть такой?

— Как ты думаешь, эти двое мужчин, с которыми ты говорила, тебя узнают? — спросил Вайль.

— Искренне надеюсь!

— Так что когда полиция будет расследовать исчезновение Ассана и последовавшую за ним смерть и станет допрашивать всех, чьи приглашения лежат в этой корзиночке, а Люсиль Робинсон при этом найти не сможет — эти двое смогут дать твой словесный портрет?

У меня желудок свело судорогой, и еда, которую я только что жадно заглотала, попробовала рвануться наружу.

— Слушай, когда кончишь читать мне нотацию, сможешь сделать выговор моей язве? Она тоже неправильно себя ведет.

Вайль взял мою тарелку в одну руку, другой взял меня за локоть, отвел к мусорной корзине, куда и бросил тарелку (хотя не сомневаюсь, что он рассматривал вариант сунуть туда меня). Потом он вывел меня из салона в столовую, а оттуда к бассейну через обрамленную узорной рамой сетчатую дверь.

— Послушай, Вайль, я знаю, что ты живешь в Америке по твоему счету совсем недавно, и потому позволю себе напомнить, что здесь не принято топить оплошавших помощников.

Он сунул руки в карманы, и у него опустились углы губ — у любого другого это можно было бы назвать гримасой.

— Ты поставила под вопрос успех нашего задания и мое высокое мнение о тебе. — Он нахмурился сильнее. — Это совсем не в твоем характере. Скажи, что тебя заставило.

— Понимаешь, в тот момент мне это казалось совершенно правильным поступком.

— Целовать совершенно постороннего мужчину? Показалось тебе правильным поступком? Ты сама слышишь, как это смехотворно звучит?

Его глаза приковали к себе мой взгляд, и мне хотелось сказать: «Вайль, я знаю: ты ожидаешь от меня абсолютного профессионализма. И до сих пор ты его и получал. Но я человек, Вайль, и не могла в какой-то момент не оступиться». Однако я этого не сказала. Начнешь с попыток объясниться — и сама не заметишь, как скатишься до нытья.

— Ошиблась, Вайль. Виновата.

И вот теперь должен был обрушиться молот. Я была очень осторожна, но не выдержала, и Вайль увидел облажавшуюся Жас во всей ее красе. Надо было раньше понять, что в Управлении мне уже не работать. Но надежда склеить разбитую на куски карьеру была единственным якорем, который не давал мне броситься под поезд после того… инцидента, скажем. Наверное, надо было брать клей получше.

Вайль отвел меня в тень между домом и кованой решеткой столовой. На секунду я подумала, что сейчас он меня тяпнет, и я из первых рук узнаю, насколько это больно, когда кусает вампир.

— Я чую в тебе безысходное отчаяние, — прошептал он. — Ощущается, как горелый металл на языке. Но его перекрывает запах решительности. Целеустремленности. Мужества. Инстинкты хищника, искусство мастера. Противоречивая комбинация. Могу ли я довериться ей, Жасмин?

Что такое?

Переход от сильной эмоции к вспышке злости у меня много времени не занимает. Мама говаривала, что это из-за рыжих волос. Думаю, у фрейдистов были бы другие теории, только вдруг мне захотелось смять последние полгода в один ватный ком и запихнуть ему в глотку. Я кровавым потом обливалась, чтобы добиться того, чего добилась. Отбивалась от кошмаров, выкладывалась до конца, не пропускала ни одной лунки. Я похоронила свое прошлое и добрую часть себя самой и попыталась отвечать неимоверным требованиям живой легенды, черт бы ее побрал. И была безупречна — до вот этого задания.

Я вызверилась на Вайля — главным образом, чтобы сдержать слезы, которые грозили хлынуть ручьем. Он ответил самой непроницаемой своей миной. Я вспомнила о сверкающих глазах Коула, о неотразимой улыбке, и подумала, сколько же раз надо было душить свои чувства, чтобы уметь сделать такое лицо, как у Вайля.

— Моя жизнь за твою, — сказала я резко. — Если до этого дойдет, то так оно и будет. И вопросов задавать не стану.

И ты это знаешь, поэтому свое «Могу ли довериться?» засунь себе в…

— Я не об этом спрашивал, — ответил он.

Так, теперь у меня мозги поплыли. А о чем же тогда?

Тут зазвенел звонок, и гости двинулись в столовую. Хотя чувствовала я себя так, будто меня высадили с поезда в Сибири посреди метели, короткий кивок Вайля дал мне понять, что он уже принял решение.

— Ты со мной? — спросил он, и я поняла, что он не про ужин.

Я хотела сказать: «Нет, давай сделаем это в другой раз, когда я не буду трястись, как торчок во время ломки». Но я кивнула, взяла его под руку и позволила ему препроводить меня к столу. Радостной улыбкой встречала Люсиль взгляды собиравшихся в столовую гостей, и ни один из них не догадывался, что за этим фасадом скрывается наемный убийца.


Глава третья


Я про себя вот что знаю: даже когда у меня кишки сворачиваются в петли, как человек-змея под куполом цирка, умения собраться у меня не отнять. Когда мы дошли до своих мест, Люсиль Робинсон взяла управление на себя. Она искренне восхищалась окружающей роскошью, ей нравился и стол с гранитной столешницей, и тарелки с золотой каймой, и огромные вазоны (произносится «вазоннуы», милочка, слово французское), расцветающие розовыми и белыми тюльпанами. Соседка по столу рассказала мне, что владелец питомника «обманул» тюльпаны: заставил их думать, что они провели под землей всю зиму, продержав шесть недель в холодильнике, потому они и распустились так рано. Процесс, сообщила мне она, называется «форсирование». Глядя во время обеда на Аманду Ассан, я не могла избавиться от мысли, что она похожа на эти форсированные цветы.

Аманда ела пятитысячедолларовый французский луковый суп, салат «Цезарь», куриное филе с пармезаном и кокосовый пирог, и все это время вела светскую беседу с гостями (которые после пары слов с Вайлем ни за что не вспомнят меня наутро). Часа не прошло, как она рыдала на плече старого друга — а теперь улыбается, словно модель с обложки.

Когда служанки в белых передниках унесли последнюю тарелку из-под десерта, Ассан предложил перейти в бальный зал. Вайль наклонился ко мне и сказал вполголоса:

— Я его видел, когда осматривался. Здесь как раз придется гадать, что там за Дверью Номер Четыре.

— Новый «Корвет»?

— Нет. Но по цене, возможно, не меньше.

Мы вышли из столовой, прошли по холлу к паре дверей, украшенных изощренной резьбой и щедрой порцией золотых листьев. Двое мускулистых швейцаров впустили нас в зал, от вида которого гости заахали. Потолок задавал тон всему помещению. На цветущих лугах танцевали полуодетые нимфы, а мужественные юные принцы глядели на них с кроватей, сотворенных из серебристо-белых облаков. Похоже, художник был прямым потомком Микеланджело.

Полированное золото стен блистало такой массой деталей, что хватило бы на полгода занять целую армию лепщиков. Темное дерево пола казалось почти черным. Под огромными окнами, декорированными черным бархатом, стояли у стены на длинном столе пуншевые чаши и хрустальные бокалы. У другой стены сидел миниатюрный оркестр, и музыканты были одеты в черное, под цвет шторам. Как только открылась дверь, они заиграли, пьеса звучала все время, пока входили гости. Под адресованные музыкантам аплодисменты Ассан шагнул к микрофону.

— Обрати внимание на того брюнета в тени, слева от Ассана, — шепнул мне Вайль.

Я кивнула — это был наш момент общения без слов. Когда наступит время, убрать личного телохранителя Ассана должна буду я.

— Спасибо вам всем, что пришли! — заговорил Ассан, и голос его наполнил весь огромный зал. — Много и много раз нам удавалось дать детям, несправедливо обиженным судьбой, второй шанс в жизни, и это всецело заслуга вашей щедрости!

Он еще что-то говорил, но я так вскипела от его цинизма, что уже не слышала, а только думала, каким способом я его убивала бы, предоставь мне Вайль такую возможность. Однако эти мечты резко прервались, потому что у меня в носу защипало, а кожу головы закололо.

— Джереми?

— Да?

Я дернула его за рукав, чтобы он нагнулся, и его ухо оказалось в дюйме от моих губ.

— Здесь еще один вампир.

Странно, что из нас двоих это чуяла именно я. Но вампиры друг к другу совершенно глухи. Я бы предположила, что это сильно портит между ними отношения.

— Найди его.

Я сосредоточилась на запахе — чем-то он напоминает вонь гнилой картошки, у меня от него голова болит. Большинство вампиров, которые не пытаются встроиться в общество, пахнут примерно как могила. Те, кто старается жить по нашим правилам, приобретают нечто дополнительное. Некоторые это приобретение называют душой, хотя я не знаю, как это можно было бы доказать. Я только знаю, что запах Вайля напоминает мне горнолыжный склон в Аспене. Запах этого другого напоминал гниение.

Когда вампир выбрался из толпы, я определила, что это он. Длинные волосы цвета мускатного ореха свисали ниже плеч, но глаза — пронзительно-сапфировые, холодные, как Берингово море, мешали ему выглядеть слишком женственным. Синий в полоску костюм сидел так отлично, что до конца вечера половина гостей еще спросят его, у кого он одевается. Но он вроде бы не собирался оставаться. Встретившись взглядом с Ассаном, он едва заметно кивнул — и вдруг наш хозяин рванул прочь от микрофона, как ошпаренный.

— Прощу прощения, — сказал он. — Боюсь, что меня призывает долг. Радуйтесь и веселитесь, и знайте, что как раз сейчас ваши щедрые пожертвования помогли переменить жизнь больному ребенку.

Я едва удержалась от того, чтобы прыснуть в голос.

— Если он сегодня собирается восстанавливать лицо ребенку, я готова станцевать хулу.

— Хула — прекрасный танец. Главная его красота — в движениях рук. Я не знал, что ты умеешь…

— Вайль, я пошутила.

— А!

Сжатые губы. Это означало: «Когда наконец я пойму этот чертов двадцать первый век и его дурацкий юмор?» Потом он резко дернул головой, отвечая сам себе: «Очевидно, не сегодня. Так что давай лучше будем работать».

Мощь Вайля обычно ощущается мною каким-то краешком, как туман над дальним горным пиком. Когда он включает ее сильнее, воспринимается это по-разному — в зависимости от его намерений. Сейчас она окутала меня как шелковой пижамой. Ура, мы уходим по-английски.

Вайль двинулся за нашим хозяином и его гостем, я следом, держась к нему вплотную, чтобы на полную использовать его магический камуфляж. В нашу сторону никто не посмотрел, а если б даже и посмотрел, все равно не увидел бы.

Вслед за Ассаном и его приятелем-вампиром мы вышли по лестнице в фойе. Вампир Ассана тоже меня не учует, пока я в тени Вайля.

Притаившись за какой-то статуей голого мужика, мы стали слушать. Ну, конечно, блестящий черный мрамор зада меня слегка отвлекал, но все же я профессионал, так что главное я услышала.

— Итак? — спросил Ассан.

— Да, — ответил вампир. — Вирус уже почти на третьей стадии.

При слове «вирус» у меня свело желудок. Ассан довольно закивал.

— Значит, мы готовы к финальным испытаниям?

Вампир кивнул, отбросив волосы с лица таким грациозным жестом, что у меня сердце екнуло. Самые злые монстры обычно и самые красивые.

— Хотелось бы сделать это сегодня, — тоном предложения заговорил Ассан, но вампир покачал головой.

— Нет. Мы должны действовать по плану. Перед окончательным переносом мы должны удостовериться в летальности вируса.

— А потом?

— Сам знаешь, — добродушно ответил вампир.

Улыбка Ассана больше подошла бы акуле, чем человеку.

— А потом начнется очищение.

Вампир восторженно осклабился, показав клыки, и посмотрел на часы.

— Светлана и Борис будут через тридцать минут. Нам пора.

Мы с Вайлем обменялись взглядами, полными ужаса. Я кивком показала на хирурга и его неживого приятеля, приподняла брови. Возьмем их сейчас! И заставим говорить, пока они не выпустили этот вирус на волю!

Мне очень хотелось схватить этих мерзавцев и стукнуть лбами.

Вайль покачал головой. И я знала, что он думает: «А что, если эти не заговорят сразу, а тем временем вирус выйдет на свободу?» И как ни обидно мне было это признать, он был прав. Одному Богу ведомо, сколько и каких жизненно важных сведений мы не добудем, если нападем сейчас.

Поэтому мы последовали за ними вокруг дома. Когда стало ясно, что они идут в гараж, мы рванули на высшей передаче.

Вайль взял меня за руку, и его сила хлынула в меня, будто я только что хлопнула залпом шесть банок «фрапуччино». Мы нырнули в столовую, выскочили через двери к бассейну и помчались к своей машине, летя через ночь парой призраков, и сила Вайля несла нас так, что мы едва ногами касались земли. Никогда не ощущала я себя такой могучей — как будто все те сложные системы, что позволяют мне существовать, работают с такой точностью, что я могла бы чудеса творить, если бы захотела. Отличный дар, подумала я, и если свирепая улыбка Вайля что-то означала, то это было согласие.

Машину я оставила незапертой — на всякий случай. Ключи оказались в руке чуть ли не раньше, чем я успела о них подумать, и через секунду мы ехали по подъездной дорожке.

— Сзади ничьих фар нет, — доложила я.

— Отлично. Ты знаешь, куда едешь?

— Ага. Из соседних домов один пустой. Подъездная дорожка видна, но весь двор и сам дом скрыты сосновой аллеей. Там подождем.

Вайль кивнул, утверждая план.

Охрана на воротах выпустила нас, не обратив особого внимания. Я свернула налево, будто направляясь к федеральной дороге, но когда ворота скрылись из виду, ушла на ближайший правый поворот и погасила фары. На бешеной скорости, нарушив все, что только можно, я влетела на подъездную дорогу к пустому дому и заехала на траву позади деревьев. При включенном ночном зрении мне был отлично виден особняк Ассана, а через несколько секунд показались фары машины, следующей от дома к воротам. Вайль сейчас не стал мне говорить, что все в моих руках. Хотя еще и часу не прошло после моего ляпа, он доверял мне, потому что свою работу я знаю.

Так было не с самого начала.

Обычно задания у нас идут так плотно, что если одно кончается к завтраку, другое начнется еще до обеда. Но между первым и вторым заданием у нас оказался двухнедельный перерыв. Вот тогда я и узнала, что Вайля не устраивает мой стиль вождения.

— Потренируемся, — объявил он, когда узнал, что у нас вынужденный простой. Блин. Вот тебе и съездила к Эви. — Каждый вечер будем встречаться на парковке возле офиса и ездить.

— Я отличный водитель, — сообщила я, изо всех сил стараясь не говорить, как Дастин Хоффман в «Человеке дождя». — Я курсы окончила лучшей из…

— Курсы — совсем не то, что жизнь, — ответил Вайль, не повышая голоса, но глаза у него стали ледяными. И мы начали ездить. Каждую ночь. Повсюду. Мы не преследовали других агентов, как бывало на курсах. Мы преследовали машину мэра. Мы намеренно проезжали на красный свет и под запрещающие знаки, а потом стряхивали с хвоста гонявшихся за нами копов. Вайль нашел пару местных вампиров, с которых надо было сбить спесь, и мы отрабатывали на них (и на их водителях) технику сбрасывания с дороги чужой машины. Я неплохо водила машину до того — теперь стала намного лучше. А тщательность, с которой Вайль относится ко всем аспектам своей работы, мне тоже передалась.

Я выехала обратно на улицу. Все чувства обострились от напряжения. Следовать за хвостовыми огнями в таком районе, как у Ассана, где мало машин — задача простая.

Сложнее она стала на федеральной дороге, но ассановский пикап «додж-рэм» с полуторной кабиной, да еще ярко-клубничного цвета, упустить трудно. Плохо только, что эта ерунда с вирусом отменила наше исходное задание к чертовой матери. Я бы сейчас могла его сбросить с дороги, и ни одна собака не догадалась бы, что это не был несчастный случай.


Через двадцать пять минут мы следом за клубничным пикапом подъехали к бывшей базе ВВС, быстро свели машину в кювет и помчались к скоплению заброшенных зданий в пустом поселке. Не доехав ста ярдов до машины Ассана, мы скрылись в зарослях кустов и густой травы возле вертолетной площадки и стали смотреть, что будут делать наши подопечные.

Они вышли из машины, вампир облокотился о капот, а Ассан направился к столбу электропередачи и стал ковыряться в большом сером ящике. На земле зажегся круг красных огней, и через пять минут сверху послышался ритмичный шум лопастей вертолета.

Я напряглась в ожидании. Вертолет коснулся земли, и оттуда выпрыгнули двое в комбинезонах парашютистов — большой и маленький. Пригнувшись, они побежали к машине Ассана. Вертолет тут же поднялся и полетел прочь, а четверо наших клиентов сели в машину и поехали. Я смотрела им вслед из зарослей травы и пыталась прийти к какому-нибудь практическому выводу.

О'кей, значит, у нас два новых вампира — Светлана и Борис. Прибыли в ночь последнего испытания вируса, который мутирует и способен вызывать повальные смертельные эпидемии. Ладно, может, не все так плохо. Может, эта пара русских — компьютерные шизики, а вирус — обыкновенный компьютерный вирус, червь. Хочется так думать. Вот очень хочется.

Мы дали Ассану с его приятелем и паре русских достаточно форы, чтобы они не обнаружили нас у себя на хвосте. И я надеялась, что следующая их остановка приведет нас к каким-нибудь ответам, не содержащим фразы: «Конец мира, каким мы его знали».


Глава четвертая


Одно из самых жутких воспоминаний детства — как я сижу за кухонным столом в нашем домишке в Квантико и реву так, что любимая футболка с Мерайей Кери вся в мокрых пятнах, и пузыри лезут из носа (который мой брат Дэйв называет «выдающимся»). А еще больше меня расстраивала мысль, что он сейчас тоже плачет. Мама сидит за столом напротив, курит сигарету и похлопывает по спине ревущую Эви — она всегда плакала, когда начинала плакать я. Одна из причин, почему я все-таки переставала.

Мама посмотрела на меня взглядом, выражающим полное отсутствие всякого сочувствия. И сказала:

— Я знаю, ты ждала, что папа сегодня приедет домой, и хотела угостить его деньрожденным пирогом. Но ты помни, Жас, что ничего не бывает в жизни по плану. Ничего и никогда.

Я ей поверила. Чего я ей не сказала и во что тоже верила — папа не приехал, потому что его убили в Ираке, где «Буря в пустыне». Так мне сказала моя соседка — двенадцатилетняя дочка штаб-сержанта, которая верховодила нами за счет непревзойденного умения ругаться и драться без правил. Тамми Шобсон ловила кайф, мучая меня, если Дэйва рядом не было. Узнав, что у меня день рождения (мне исполнялось десять лет), она воспользовалась случаем и глубоко запустила когти. Потом я все детство страшилась услышать о смерти Альберта. Вопреки его долгим отлучкам. Вопреки нашим прохладным отношениям. А потом — бабах! — мама свалилась в обувном отделе «Уол-марта». Обширный инфаркт доказал раз и навсегда, что ничего не бывает в жизни по плану. Ничего и никогда.

Я запомнила этот урок, и он часто выручал меня в жизни, но сейчас судьба застала меня врасплох. Не проехав по федеральной дороге и мили, я увидела в зеркале внедорожник, примеривающийся к заднему бамперу нашего «лексуса».

— Вот это точно в план не входило, — буркнула я.

— Что именно?

Ответом на его вопрос послужил глухой стук, отдавшийся в позвоночнике.

— Какого?..

Вайль обернулся и успел увидеть, как тот же внедорожник снова нас стукнул, так смяв багажник, будто у нас вдруг вырос спойлер.

Я изо всех сил старалась удержать раненую машину между белыми линиями. Внедорожник тоже занесло, конечно, но он быстро вернулся и ударил меня в крыло, будто на аттракционе с электрическими машинками.

Это Ассан обнаружил слежку и вызвал своих, чтобы сбросить нас с хвоста?

Времени гадать не было. После очередной встречи с внедорожником задница нашей машины сильно поморщилась от его непростительной фамильярности.

— Ах ты сука!

Я вдавила педаль в пол, но скорость была только временным решением. У нас лошадей не хватило бы от него уйти, а если он попадет мне в бампер не под тем углом, я штопором уйду с дороги — как Джефф Гордон после столкновения с Тони Стюартом.

— Так, — сказал Вайль. — С меня хватит.

— И что ты решил?

— Я думаю, самое время выяснить, кто нас пытается убить.

— А мы можем это сделать и не быть убитыми?

— Вероятно.

— Тогда я «за». — В зеркале я видела летящий на нас внедорожник. Ну и ну, скорость у него потрясающая. — Держись! — крикнула я Вайлю и ударила по тормозам.

Застигнутый врасплох внедорожник вильнул, боковой панелью врезался мне в задний бампер и вылетел, вращаясь, на разделительную полосу.

От удара сработали подушки безопасности, и какое-то время мы с Вайлем пытались вернуть зрение окосевшим глазам. Пусть срабатывание подушек теперь сделали медленнее, но когда она хлопает тебе в физиономию, все равно такое чувство, будто получил по шее от робота-боксера.

Я решала про себя, в ушах у меня звенит, или же это звон в башке — признак неотвратимой отключки, когда распахнулась дверца. Выход загораживал краснолицый седобородый мужчина, нависший надо мной в синем джинсовом полукомбинезоне и водоотталкивающей куртке. Судя по виду, он мог бы перевернуть машину одной ручкой. На меня глядели щелочки распухших глаз.

— Говорят, от таких бланшей отлично помогает сырое мясо, — сочувственно посоветовала я.

— Заткни пасть, пока я тебе ее не заткнул.

Он схватил меня за руку и выдернул из машины. Я споткнулась, упала на него, почувствовав ребрами контуры вдавившегося в меня пистолета.

— Что тебе нужно?

Отлично прозвучало. Храбро.

— Ты представь себе, что ты — пятно, а я — отбеливатель.

О'кей. Может, эти ребята все-таки не на Ассана работают. Может, они просто сбежали из какой-нибудь всеми забытой и заброшенной психбольницы.

Я повернулась посмотреть, как там Вайль. К нему отнеслись очень серьезно. Он стоял среди кустиков и мусора, которые тут считались обочиной, и опирался на трость, играя в гляделки с тремя молодыми людьми лет под тридцать.

Двое держали его на расстоянии серебряными крестами. У одного из них на груди серой футболки крупными оранжевыми буквами было вышито: «ИИСУС СПАСАЕТ». Второй был в черном свитере с изображением сложенных в молитве рук, оплетенных ожерельем с привешенным серебряным колом.

Третий — пришедший, если судить по костюму-тройке, прямо с похорон — целился в Вайля из взведенного арбалета, который в других обстоятельствах вызвал бы у меня смех. Сделан на уроке труда в седьмом классе.

— И без своих колдовских штучек! — предупредил Вайля Иисус-Спаситель. — Я им сразу скажу, ты и глазом моргнуть не успеешь, как станешь дымом.

Когда Седобородый дернул меня на ту сторону машины, где стоял Вайль, у меня в мозгу вспыхнули и выключились две большие лампы. Может быть, это означает, что я позволяю себе играть с аневризмой. Но пока мои чувства еще при мне, я поняла, что Иисус-Спаситель обладает Чувствительностью, как и я. Он также должен был присутствовать при закалывании, раз знает, что от вампиров остается небольшое количество пепла и праха, когда их убивают, но в основном они превращаются в дым.

У противника было численное и огневое превосходство, что всегда неприятно, даже если ты профессионал. Должна признать, ужас запустил когти мне в затылок и ясно мыслить не помогал. Но тут Вайль посмотрел мне в глаза — и подмигнул, и вдруг я снова смогла дышать. Потому что поняла в этот момент: никакая примитивная комбинация какой-нибудь стаи йэху нас не победит. Уж точно не сегодня. Да и вообще никогда.

Как только в голове прояснилось, до меня дошли два момента. Первый — моя неопровержимая привязанность к своему партнеру, чье выживание мне намного дороже, чем того требуют интересы дела. Второй — понимание, что за организация устроила этот цирк на дороге.

— А ну-ка, Вайль. — Я ткнула пальцем в сторону Седобородого. — Этот вот — чистоплотен, а вот этот, — я кивнула на Иисуса-Спасителя, — праведен.[4 - Поговорка «чистоплотность сродни праведности» впервые встречается в проповеди Дж. Уэсли, основателя методистской церкви.] На какую мысль это тебя наводит?

— «Рука Господа».

Немедленный ответ Вайля пришелся нашим похитителям по нраву. Всегда приятно, когда твою ультрафанатическую секту узнают на улицах.

— Пошли, — скомандовал Седобородый, показав на рощу вдалеке «магнумом», вытащенным из кармана штанов. Вайль слегка кивнул мне, советуя подчиниться — пока что. И я пошла.

Босоножки не слишком защищали от камней и сухих стеблей, и я даже подумывала их сбросить, но меня удержал страх наступить на осколок стекла или железку. Кроме того, похолодало, а вечернее платье не особо защищало от по-зимнему назойливого, пронзительного ветра. Полная луна освещала гусиную кожу у меня на руках и псевдо-тропу у меня под ногами, но я на всякий случай прищурилась, включая ночное зрение, потому что впереди заросли становились гуще.

Мы шли в полном молчании, которое показалось мне бесконечным, хотя от шоссе мы удалились всего на двести ярдов. И что-то жутковато-знакомое померещилось мне в этом марше. Как будто у меня в голове склад знаний о преступниках и жертвах выплюнул призраки всех тех, кто шел впереди своих убийц, замерзая, оступаясь, оставляя светящиеся следы, по которым предстояло идти мне. Только они сердились на меня зато, что я согласилась идти. «Дерись! — шептали они мне, и голоса их звучали резче от страшных, неотступных воспоминаний. — Дерись, дерись изо всех сил! Умри, если придется, но умри в бою!»

Иной смерти я себе никогда не мыслила. И я думаю… ага, вот!

Ахнув, я вскрикнула:

— О Боже! Меня кто-то укусил!

Я схватилась за правую лодыжку, запрыгав — насколько позволяла хватка Седобородого.

— Что ты несешь? — спросил он, глядя то на мое искаженное болью лицо, то на лодыжку, за которую я держалась.

— Змея! — выдохнула я. — Смотри, вот она!

Я показала под ноги Костюму, и он тут же отпрыгнул и стал смотреть вниз.

— Для змей слишком холодно, — сказал Седобородый, но было поздно — Вайль увидел свой шанс. Выхватывая клинок, ножны он отбросил в Костюма, и тот покачнулся — болт из его арбалета просвистел в кусты. Сверкнул клинок Вайля — Костюм свалился и застонал, схватившись за левую руку, откуда ритмичными толчками хлестала кровь. Я не стала ждать и смотреть, как Вайль разберется с Иисусом-Спасителем и Руками-В-Молитве, потому что оторопь, замедлившая реакцию Седобородого, проходила. Еще доля секунды — и он пустит свой «магнум» в ход.

Сложив пальцы ножом, я нанесла кинжальный удар, от которого нервы на локте должны были свернуться в клубок. Рука Седобородого разжалась, пистолет выпал в траву. Следующий удар я нанесла в пах, но этот удар Седобородый блокировал, и последовавшие удары ногой в солнечное сплетение, которые должны были по крайней мере сбить ему дыхание. Он был обучен, и хорошо обучен.

Я обрушила на него серию ударов руками и ногами по корпусу с такой скоростью, что он запыхался, пытаясь успевать. Потом, помню, я заставила его уйти в глухую защиту груди и живота и нанесла удар в прыжке ногой в висок. Голова с седой бородой мотнулась в сторону, он пошатнулся. Я бросилась добивать, но Седобородый оправился быстрее, чем я ожидала: его прямой сломал бы мне ребра, если бы он в этот момент не отступал. И все равно еще неделю этот удар будет чувствоваться.

В развороте я подцепила его ногой под колено, выругавшись про себя, когда ребра заявили протест. Седобородый рухнул с таким треском, что поваленному дереву было бы впору, попытался откатиться, но я его успокоила еще двумя ударами в голову с ноги. Он себе тихо лежал, только кровь из него вытекала в траву.

А я хорошо разогрелась, видит Бог. Наконец-то полностью в своей стихии, я перла на всех парах, готовая бить морды направо и налево. Адреналин так замедлил время, что я могла бы поймать лунный луч и бросить, как световую гранату, но не только: он еще подарил мне глаза на затылке. Каким-то образом я почуяла, что Руки-На-Молитве вырвался из боя с Вайлем и бросился на меня.

Я развернулась к нему лицом. Он летел во весь опор, надеясь свалить меня инерцией, превосходящим весом, мышечной массой. Но свои намерения он просто излучал, новичок в покере, и я спокойно смогла выполнить свой любимый бросок из айкидо. Когда только он оказался рядом со мной, я отклонилась в сторону, развернулась, схватила его за плечо, заставив завертеться, и одновременно выпрямленной правой ударила поперек шеи, сбивая назад.

Он ударился оземь, как профессиональный борец, и у него из легких вышибло воздух. Я знала, что бросаться за ним не надо — но он помедлил. Надеялся, быть может, на мою глупость. Я нацелилась ногой ему в голову — он успел откатиться от удара.

Вскочив на ноги, он слегка покачнулся, выбросив левую руку в сторону для равновесия. Я не могла понять: он включился на полную мощность или изображает раненого, надеясь меня подловить? Недооценивать этого типа я ни за что не стану. Был у меня такой случай в практике. Последствия даже сейчас иногда бывают невыносимы.

Я ссутулилась, чуть опустила руки, чтобы он думал, будто я ослабила внимание — и снова меня спасло сверхзрение, усиленное адреналином. Я даже не увидела — почувствовала, как у него в руке щелкнул пружинный нож.

Есть в моем сознании какой-то уголок, точно знающий, насколько будет больно умирать от того оружия, которое на меня нацелено. Блин! — шепнул он. Возможна сильная и жгучая боль!

Ага, откликнулась я согласно. Так что деремся аккуратно.

Он ударил молниеносно, но мне его движения казались плавными, как в бочке с медом. Перехватив руку с ножом, я ее сжала и завернула за спину, чтобы он почувствовал, будто сейчас ему вывихнут локоть и плечо. Он зашипел от боли, хватка разжалась, и рукоять ножа скользнула мне в ладонь. Руки-На-Молитве рухнул на колени.

Вцепившись в его руку еще крепче, я поддернула ее выше и чуть вывернула — чтоб понимал, как мне легко ее сломать. Одновременно я прижала ему к горлу нож.

— Кто вас послал?

— Да кто нас мог послать?

Я сильнее нажала на нож, по шее побежали вниз капельки крови.

— Для шайки бешеных расистов вы, ребята, слишком хорошо деретесь. А я сейчас так зла, что тебе будет очень больно, если ты не скажешь.

У него дернулся подбородок, и я не успела разжать ему зубы, как он опрокинулся.

— Ах ты сукин сын!

Я схватила его запястье — пульс не затихал. Значит, этот гад проглотил что-то послабее цианистого калия. Сейчас в искусственный зуб можно вложить любое средство — например, такое, которое погрузит агента в кому на неделю. Вот и дожидайся от него быстрых ответов. Вайль наверняка получше выступил. Я обернулась посмотреть.

Ага. Мой начальник отлично справился в одиночку. Похоже, Иисус-Спаситель пытался удрать, потому что стояли они ярдах в пятидесяти от меня. Он смотрел на Вайля взглядом крысы в капкане, размахивая своим крестом, как пугачом, а Вайль кружил около него. Я ощущала, как растет мощь вампира, и меч его уже танцевал в воздухе буквально в паре дюймов от креста. Иисус-Спаситель тоже это ощущал, и видно было, что ни дрожащая рука с крестом, ни мочевой пузырь долго не выдержат.

— Ты мне скажешь все, что знаешь о тех, кто тебя нанял, — сказал Вайль.

Иисус-Спаситель был Чувствителен, как и я, и потому обладал частичным иммунитетом к вампирской силе. Но по той же причине он не мог не ощущать холодную арктическую ярость, рвущуюся из каждого сказанного Вайлем слова. Мой босс двинулся к нему — он завизжал девчачьим визгом и бросился прямо к «лексусу». Вайль посмотрел ему вслед с некоторым недоумением, потом направился за ним широкими шагами. Нечленораздельно завывая, как будто за ним гналась ведьма из Блэр, Иисус-Спаситель добежал до «лексуса», увидел на шоссе огни идущей машины и выскочил на дорогу.

— Стойте! — завопил он, подпрыгивая и размахивая руками.

Вайль бросился за ним:

— Ты спятил? Уйди с дороги!

— Стойте! Спасите! — орал Иисус-Спаситель, выбегая на встречу фарам.

Взвизгнули тормоза, но полугрузовику не остановиться на пятачке. Иисус-Спаситель погиб с крестом в руке. Вампир, пытавшийся его спасти, смотрел с обочины, не желая верить своим глазам.

— Ах ты сукин сын!

Я отвернулась от размазанного тела, а Вайль вытащил телефон, чтобы позвонить. Костюм слабо застонал, и я подошла посмотреть, что с ним. Он снял с себя ремень и пытался затянуть его на руке, чтобы перекрыть фонтан, заливший плечо, рукав и пол-лица.

— Ну-ка, — сказала я, — давай помогу. — И дернула ремень, туго затягивая. Костюм вскрикнул от боли, но струйка крови сменилась каплями. — Будешь в следующий раз смотреть, на кого засаду ставишь, — добавила я. — По этому миру ходят чудовища похуже вампиров.

— Знаю, — прошептал он, глядя прямо мне в глаза, будто там разворачивалась перед ним моя тайная жизнь, ужасающая карта убийств и разрушений, оправданных — быть может, быть может, оправданных — убийствами и разрушениями, которых удалось избежать.

Вернулся Вайль, наклонился над неподвижным Седобородым и зашептал ему в ухо.

— Тебе осталось несколько секунд, — сообщила я Костюму. — Потом он склонится над тобой, нашепчет тебе в ухо, взболтает мозги в кашу. Ты ничего не хочешь сказать, пока твой разум не растекся замороженным йогуртом?

Ну да, я преувеличила. Скорее всего Вайль внушает подсознанию Седобородого, что если он еще раз попытается кого-нибудь убить, кого угодно, пусть хоть вампира — у него лопнет сердце. Может быть, Костюм это почуял.

— Нет, — ответил он.

— Вайль обожает делать из чужих мозгов кашу, — сообщила я. — В буквальном смысле. С тобой он может обойтись по-божески — оставит тебе воспоминание о жене и детях, о твоем детстве. Если ты скажешь ему, кто послал тебя.

Костюм побледнел, покрылся холодным потом, почти теряя сознание — может, потому и проговорился.

— Он нас убьет, — прошептал он. Глаза закрылись, по щеке покатилась слеза. Вы мне поверите, что мне его стало жаль?

Я постаралась не повышать голоса, чтобы не спугнуть, чтобы не замолчал.

— Кто?

Ответа не было. Я его встряхнула — но он уже потерял сознание и, похоже, часа два еще так пробудет.

— Запускай машину, пока я с ним разберусь, — сказал Вайль. — Я слышу сирены.


Глава пятая


Лестью и уговорами я свела побитый «лексус» с хайвея на ближайшее ответвление и направилась на юг. По этим дорогам я никогда раньше не ездила и на карте их не видела. Но к отелю я нас доставлю. Эви всем рассказывает, что у меня врожденный имплант-навигатор. Идея хорошая, но неверная. Невероятное чувство направления пришло ко не вместе с Чувствительностью — после. В каком-то смысле это понятно. Моя жизнь, какой я ее знала, изменилась во всем, в чем только можно. Резонно, что изменился и способ ее восприятия.

— Еще рано, — сказала я Вайлю. — Хочешь вернуться к дому Ассана?

Вайль покачал головой:

— Нет. Нам нужно побольше узнать о его партнере-вампире. Плюс этот вирус. — Вайль тяжело шевельнулся на сиденье. — Ясно, что наш план придется менять. Возможно, расширить сеть, чтобы включить этого вампира, или же еще и тех, кого встречали они с Ассаном. Нужно также удостовериться, что наша небольшая стычка не означает полного провала задания.

— И что это значит? Что нам придется свернуться?

— Возможно, этот вопрос окажется в компетенции менее секретной и лучше оснащенной правительственной организации. Нам нужно тщательно все обдумать и принять правильное решение.

Тут уж мне нечего было сказать. Вайль тоже замолчал — может быть, рассматривал возможные решения. Или же просто перезаряжался. В наступившей тишине стук нашего бампера вышел на авансцену — как проигравший в шоу «Кумир Америки» — и выводил меня из себя. Седобородый и компания покурочили «лексус» как следует. Задние крылья пришлось отрывать от шин, чтобы хоть как-то тронуться с места. И я бы не поручилась, что задняя ось как новенькая.

Зато теперь трое выживших лежат привязанные на носилках, и через десять минут врачи в больнице будут ломать себе головы, как это можно получить рану от меча не в цирковом представлении. А когда они достаточно оправятся, прибудет наша резервная группа и станет задавать вопросы. Хотя вряд ли они много выяснят, тем более вовремя. Но попытаться надо.

— Ты очень умно сыграла, — прервал молчание Вайль.

— Эта шуточка со змеей? Спасибо, что оценил. Она сработала.

— Я заметил. Ты не могла бы в будущем от нее воздержаться?

Я посмотрела на Вайля, отведя глаза от дороги. Ночное зрение было отключено, и только лунный свет, заглядывающий в окна, позволял видеть его лицо. Оно было стянуто — как бывает у мужчин, когда они переживают или вспоминают пережитую боль. У Альберта я часто замечала это выражение, когда ему пришлось уйти в отставку из-за диабета. У Дэвида — в тот вечер, когда мы перестали с ним разговаривать. У меня сердце сжалось.

— Ты… ты не особенно любишь змей?

— Да.

— Ну ладно, не надо изображать такой оскорбленно-аристократический вид. Я же над тобой не смеюсь.

— Я несколько чувствителен в том, что касается моих фобий.

— То есть их больше одной?

Он резко повернулся ко мне. Я подняла ладонь в воздух:

— О'кей, о'кей, не пристаю. И, наверное, сейчас не подходящий момент тебя просить, чтобы ты за меня говорил с Питом. Ну, насчет машины, да?

Он просто вытаращился на меня и подумал — так ясно, как если бы вслух сказал: «Ну и наглость!»

— За рулем была ты.

— Но к тебе он намного лучше относится.

— Это потому, что я не разбиваю то и дело арендованные машины.

— Господи долготерпеливый Боже, ну почему, Паркс, ну почему каждый раз, как я посылаю тебя на задание, что-нибудь обязательно взрывается?

По фамилии называет меня только Пит и только когда бесится. Чертовски часто называет он меня по фамилии.

— Машина не взорвалась, Пит, а сложилась. Сзади. Дюймов на шесть складка, от борта до борта.

Придушенный всхлип на том конце провода дал мне понять, что Пит подавился собственным языком. Вот если сейчас тут затаюсь тихо-тихо, может, он задохнется, не успев меня уволить?

— Дай мне поговорить с Вайлем.

— О'кей, не вешай трубку.

Я протянула телефон Вайлю — он валялся на диване и ловил большой жирный кайф от моей затруднительной ситуации. Собака такая.

— Скажи ему, что я не виновата, — прошептала я.

— Жасмин не виновата, Пит, — сказал Вайль.

Вот за это я тут же пошла к мини-холодильнику достать ему пиво. И себе тоже — награда за напряженные часы после возвращения в «Бриллиантовые номера», проведенные за распутыванием новой загадки, что нам преподнес Ассан.

— Да, — сказал Вайль.

Но мы хотя бы вычислили и личность Ассанова сообщника. Он, оказывается, у ФБР в списке особо разыскиваемых.

— Да, я знаю, — сказал Вайль.

Имя этого вампира — Айдин Стрейт — вспомнили на всех этажах Башни Тайных Служб. Всю свою долгую-долгую жизнь он пытается решать научные проблемы страшными ненаучными методами, с самого восемнадцатого века оставляя за собой вереницу изувеченных трупов.

Как сказано в его досье, которое прямо сейчас таращится на меня с экрана лэптопа, последний его замысел — чтобы вампиры порождали вампиров, и не с помощью обмена кровью, а традиционными людскими способами.

Так каким образом вампирский специалист по искусственному оплодотворению оказался в одной упряжке с человеческим мастером перемены облика? Связь тонкая, но видимая. Айдина финансирует фармацевтическая компания «Джет-Виталь», а владеет ею союзник Раптора, а сам Раптор, как мы знаем, недавно связался с «Сынами Рая» через Ассана. Вполне разумно будет считать, что Айдин создал свой вирус для Раптора. И где в этой картине место для террористов, тоже гадать не надо.

Вайль глотнул пива, благодарно мне кивнув.

— Что говорит Пит? — спросила я шепотом.

Вайль прикрыл микрофон и ответил:

— Он весьма огорчен тем фактом, что нас сегодня пытались убить.

— Так он не хочет меня увольнять?

Вайль приподнял палец, послушал минуту, потом покачал головой:

— Жасмин! — сказал он. — Твоя работа… как это вы говорите? Застрахована? А, нет, гарантирована. Пит никогда не уволит одного из лучших своих агентов.

Тем более такого, без которого я не могу обойтись.

Я не читаю его мысли, но точно знала, что именно так он и подумал.

Громко, с облегчением вздохнув, я одним глотком допила пиво, широкими шагами вышла к себе в спальню, успела закрыть за собой дверь, рухнула лицом в подушки и разрыдалась.

Через какое-то время я почувствовала, что Вайль стоит рядом. Кровать просела — он опустился рядом со мной.

— Как ты?

— Просто отлично. — Я обернулась к нему, чтобы он видел, как я улыбаюсь. — Задание обернулось кошмаром с биологическим террором. Меня чуть не убили. Мой босс орал на меня пять минут подряд, не переводя дыхания, а между этими событиями я шесть часов торчала за компьютером, зарабатывая себе рак от его излучения. А чувствую я себя так хорошо, как уже сто лет не было. Правда, странно?

Вайль пальцем отвел локон от моей щеки — странно, но почему-то у меня сердце екнуло.

— Ты неповторима, — сказал он. — К чему я уже даже успел привыкнуть.

Раз или два в жизни у личности столь скрытной обязательно появится на лице выражение «спроси-что-хочешь». И когда его увидишь, надо быть готовой. Как только в углах этих нежно-карих глаз легли ласковые морщинки, я выпалила свой вопрос:

— Послушай, а ведь ты никогда мне толком не объяснил, почему ты решил со мной работать.

— Правда?

— Правда. Ты не пойми меня неправильно, мне это нравится. И очень надеюсь, что и дальше, сколько буду служить, буду работать с тобой. Но я должна тебе сказать: уже полгода ломаю голову и не могу найти разумного объяснения, зачем нужен помощник вампиру, который прожил уже три столетия. Пит мне в ответ выдал такую песню с танцами, что стал похож на гориллу в туфлях для чечетки. Так все-таки… почему я?

Он помедлил с ответом, время от времени чуть поводя головой из стороны в сторону, будто подбирая фразы и отвергая их одну за другой. Наконец он сказал:

— После того, что случилось с тобой в ноябре прошлого года, любой другой бы свернулся в клубок и умер. — Я смотрела настороженно, готовая вскочить и уйти, если он хоть краешком заденет источник моей душевной боли. — Ты — нет. Ты выжила, и притом с Дарами, которые только сейчас начинают проявляться. Я почувствовал, что тебе нужна помощь для развития этих Даров.

— И?

— Ты права: это еще не все. Я вынужден просить тебя проявить терпение. Когда наступит момент это сказать, мы оба поймем.

Бред сумасшедшего.

— О'кей, — буркнула я, и вдруг мне очень захотелось держать в руках любимую колоду. Я потянулась за ней к столу, и при этом мой взгляд упал на часы.

— Почти уже рассвет, — сказала я. — Тебе помочь поставить тент?

Вайль никогда не спит в гробу. Теперь, узнав, что у него есть фобии, я заподозрила, что у него от лежания там нервы шалят. Не знаю, как он оборудует себе место для сна, когда живет дома. Да я вообще даже и не знаю, где у него дом. Но на выезды он берет с собой сшитый на заказ тент, который закрывает его кровать полностью. Материал светонепроницаемый, так что если кто-нибудь случайно отдернет штору, Вайль не будет испепелен. Я бы тоже от такого тента не отказалась: живущий во мне ребенок визжит от восторга, что это будет здоровско. Как на природе, только без комаров.

— Нет, — ответил Вайль, — справлюсь. Тем более что ты наверняка очень устала.

Не успел он договорить, как я уже едва могла удержать глаза открытыми.

— Ну, тогда ладно, — успела я пролепетать, погружаясь лицом в бархатистую розовость подушки.

Еще я успела почувствовать, как он взял колоду из моих ослабевших пальцев. Услышала шепот:

— Спокойной ночи, мой авхар.

Но от усталости мне показалось, что фраза была произнесена целиком по-румынски, и до моего мозга она не дошла совсем.


Глава шестая


Знаете, как иногда в сновидение вторгается реальный звук? Вот как-то раз дремала я на диване, и снилось мне, будто я беру интервью у Стивена Тайлера. Тут я проснулась, и на экране по «Эм-Ти-Ви» он как раз отвечал какой-то блондиночке на такие идиотские вопросы… невероятное было облегчение: проснуться и убедиться, что она — не я.

Сейчас мне снилось, что мы с Вайлем беседуем о нашем задании. Я его спросила:

«Как ты думаешь, что делает этот вирус?»

А он мне ответил каким-то прерывистым писком, будто у него сверчок застрял в горле.

«А что ты думаешь о путях его передачи?»

«Т-р-р-илл…»

«А что там за сделка с Раптором? Неужто никто никогда не говорит: «Нет, мы с тобой играть не хотим, потому что ты здоровенный жирный мерзавец»?»

«Т-р-р-илл…»

«Вайль, что за ерунда: ты разговариваешь точно как мой…»

— …мобильный телефон, — пробормотала я, открыла глаза и уставилась на светящуюся сумку на тумбочке — не совсем пригодную для ношения, потому что ее здорово потрепало в машине. Под сумкой, там, где я его оставила перед уходом, лежал мой личный телефон. И звонил. Это значило, что звонят мне Эви или Альберт, ни с кем из них я не рвалась разговаривать в… (я глянула на часы)… хрен знает какую рань.

Произнеся некое слово, неуместное в устах леди, я потянулась за телефоном, и ребра мне напомнили, что в следующий раз надо действовать жестче, а не идти на обмен ударами.

— Да ты знаешь, когда я легла спать вчера… то есть уже сегодня утром?

Я подождала — ответа не было. Тьфу ты, кнопку не нажала.

Может, и лучше было бы не нажимать?

Гудок.

— Да?

— Жас, как хорошо, что ты ответила!

— Эви… ты плачешь?

— Тут либо плакать, либо папу скалкой по голове.

Блин, ну до чего все не вовремя!

— Что он сделал на этот раз?

— Скорее, чего не сделал.

Эви не в нашу породу пошла — слишком добрая. Слишком старается быть всем приятной. И это пробуждает худшее в каждом из нас — в Альберте тоже.

— О'кей, чего он не сделал?

— Он инсулин забывает колоть, на диету плюет, на инфекцию в ноге — т-т-тоже.

— Мне казалось, мы наняли сиделку, чтобы она за этим следила?

Послышался глубокий, дрожащий вздох, и Эви снова стала плакать. Сквозь плач я не могла разобрать, что она говорит.

— Эви, эти истерики ребенку не полезны, прекрати немедленно.

Я знаю, что говорю сурово, но властность — неотъемлемый атрибут старшей сестры. И Эви успокоилась тут же.

— Итак, прежде всего: где твой муж? Он вне себя будет, если узнает, что ты так завелась из-за Альберта.

— Он по делам в Филадельфии.

— О'кей. Когда мы поговорим, позвони ему, тебе станет лучше. Так, а теперь что там с сиделкой?

— Папа ее уволил.

— Что?! — У меня сразу закололо кожу головы — симптом накатывающей Большой Злости. Будь я Королева Червей, тут же приказала бы своим картонным солдатам отрубить ему голову. — Когда?!

— Где-то с месяц назад.

— Месяц? Я же ему уже два чека послала на ее оплату!

— Я тоже. — В голосе Эви снова послышались слезы. Я просто видела, как она сидит за столом, опершись локтями, прямые темно-медовые волосы упали вперед, скрывая лицо, и лоб склонился в подпирающие ладони. — Очевидно, эти деньги папа пустил на пончики, пиво и сигареты. Сейчас он болен, инфекция распространилась на пятку и поднялась до лодыжки. Врач в ветеранском госпитале говорит, что может понадобиться ампутация, но точно он будет знать только после осмотра. А папа на осмотр не едет!

— Вот мудак!

— Жасмин!

— Мудак и есть.

— Скорее уж я тогда, что не следила за ним получше. Но нас просто завалило работой в связи с этой реорганизацией. — Эви работает инженером в «Трифекта петролеум» в Индианаполисе. Бесплатные билеты на «Инди-500» — это вам как? Не жук начихал. — И я когда попадаю домой, уже с ног падаю. И все равно это не оправдание…

— И еще какое! Вот меньше всего ты должна все бросать и гнать машину в Чикаго присматривать за Старым Ворчуном. Это он себя в гроб вгоняет, а не ты, и нечего тебе угрызаться.

— Так, значит, ты ему позвонишь?

— Как только закончим с тобой.

— Я уже собираюсь на работу, но ты мне позвони сегодня, расскажешь, как там и что. Если захочешь.

— Постараюсь, но не обещаю. У меня тут самый разгар одной большой работы.

— У меня тоже. И я сама большая, к сожалению.

Она чуть засмеялась — для меня это прозвучало музыкой.

— Ты прекрасна. Судя по той фотографии, что ты мне посылала.

Я говорила искренне.

— С-спаси-ибо.

— Ты опять плачешь?

— Чуть-чуть. И уже в хорошем смысле.

— Ладно, вроде договорились. Ты там береги себя и Эви-младшую. А то у меня только вы двое в подругах.

— О'кей. Целую, пока.

— И я тебя, пока.

Трубка пискнула, отключаясь, и Эви вернулась к обычной повседневной жизни. Вот тому, чтобы она такой и оставалась, я посвятила свою.

Я стала набирать номер Альберта, но выключила телефон, не нажав последней цифры. Он отстает по времени на час, так что проснется не раньше, чем у меня будет десять. Поставив будильник на девять тридцать, я снова легла спать.


Собраться для разговора с Альбертом Парксом — это как готовиться к бою. Он бы и сам одобрил такое сравнение, потому что за тридцать лет службы в морской пехоте не один бой прошел. Перед тем как начать серьезную кампанию, нужно правильно расположить все свои силы. Вот почему я перед тем, как ему позвонить, приняла душ, оделась в домашнее (малиновые треники и просторная черная футболка), ну и выпила полгаллона кофе. Потом произнесла себе напутственную речь:

— О'кей, Жас, — сказала я, в сто пятый раз тасуя колоду, стараясь успокоиться под шуршание мостиков, — вот что надо сделать. Ты не будешь орать на Альберта — по крайней мере первые пять минут. — Вообще я полагала, что разговор закончится через две, но если делать ставки то, когда я сорвусь, лучше перестраховаться. — Свое мнение о нем ты оставишь на этот раз при себе, и про маму не скажешь ни слова.

— О'кей, постараюсь, — ответила я своему отражению в зеркале шкафа. — Но обещать ничего не могу.

Я кивнула сама себе и позвонила Альберту. Он снял трубку после пятого гудка — нехороший признак. И голос у него звучал слабо и неясно. Хотя он сам себя до этого довел, сейчас он ожидал жалости, зараза. Ах ты!..

Это я схватила подушку и запустила ее через всю комнату.

— Привет, Альберт! — начала я, стараясь быть приветливой и не слишком озабоченной. — Мне тут Эви сказала, что ты себя не очень хорошо чувствуешь?

— Всюду она лезет, твоя Эви. Точно как ваша мама.

Я скрипнула зубами. Не буду я ему напоминать, как мама пришла домой раньше обычного и застукала его в койке со своей лучшей подругой! Тогда он и сказал, что она всюду лезет.

— Я слышала, ты уволил сиделку?

— Назойливая, как муха. Вечно ей нужно было знать, что я когда ел, вечно в меня своими шприцами тыкала.

Будь на свете такой прибор — злостемер, у меня бы его зашкалило. Жилы на лбу стали пульсировать боевыми барабанами, а самообладание — разлетаться в клочья. Оно у меня — самообладание — штука очень непрочная. Вроде красивой цветной бумаги, которой выстелены мешки для подарков. Внутренним взором я видела, как оно рассыпается на мелкие клочки и улетает, чтобы — наверное — собраться где-нибудь в другом месте как-нибудь потом, и тут мой папочка жалобно так сказал:

— Жасси, она ужасно со мной обращалась. А сейчас я ужасно себя чувствую.

— Да господа бога ради, пап, ты ужасно себя чувствуешь, потому что врача не слушался. Эви с ума сходит, переживая за тебя, а у нас с Дэйвом просто времени нет приезжать вокруг тебя прыгать, чтобы ты перестал загонять себя в гроб! Значит, будет вот как: мы тебе наймем другую сиделку. Ты будешь есть то, что она тебе скажет. Ты будешь делать уколы инсулина и не хныкать. А если ты и ее уволишь, я своими руками оттащу твои тощие мощи к дому ветеранов и брошу на пороге!

— Но…

— Более того, ты сегодня же договоришься о встрече с доктором, и если ему придется отрезать тебе ногу к чертовой матери, из нас ни один тебя не пожалеет, потому что ты сам виноват!

— Жасмин Элен Паркс!

— И не смей говорить со мной с папашиными интонациями, черт тебя побери! Я отлично понимаю твою игру, и со мной этот номер не пройдет. Ты не был с нами, когда мы росли, так отчего ты решил, что мы сейчас бросимся тебя лелеять из сочувствия твоему плачевному здоровью?

Наступила долгая пауза. Наверняка Альберт в это время с вожделением смотрел на банку пива, а я грызла себя за то, что ору на изувеченного героя войны. Я знала, каким он был морпехом. Целый ящик медалей и полная телефонная книжка людей, готовых за него умереть — даже сейчас. Просто ему не надо было заводить детей.

— Я устала, — сказала я, чувствуя себя бесконечно старше даже его шестидесяти с лишним лет. — Работаю на всю катушку и подошла к самому краю. Звонок Эви меня с этого края столкнул, а лавина досталась тебе.

Это не было извинением. Он извинений не заслужил и сам это знал.

— Сегодня же позвоню врачу, — сказал он. Наверное, если я могу идти на уступки, то он тоже может.

Отлично. Я тебе позвоню, когда найду новую сиделку.

— О'кей.

Снова неловкое молчание. В такой момент отцы и дочери обычно обмениваются нежно-вежливыми фразами «я тебя люблю» и «я по тебе скучаю». Мы это знали, только у нас такие слова не выговариваются.

— Ну… я еще тебе позвоню, — сказала я наконец.

— О'кей, пока.

— Пока.

Би-ип.

Какая-то мрачная ирония в том, что все мои разговоры с родственниками последнее время заканчиваются высоким раздражающим звуком.

Бросив телефон на кровать, я сама плюхнулась рядом. Пока меня ничего не отвлекло, я взяла его снова, набрала Эви и оставила ей сообщение, прося прислать мне телефон агентства, где мы нанимали последнюю сиделку. Очень хотелось надеяться найти новую, не успевшую поговорить с прежней и не знающую, что за подарок наш Альберт.


Глава седьмая


Разбудил меня звонок в дверь.

— Эй! — сказала я часам. — Я опять заснула? Ничего себе, правда?

А еще лучше было полное отсутствие кошмаров.

Я вспрыгнула было с кровати — но ребра превратили мое движение в медленное и плавное. Схватив в руки «Скорбь», я пошла к двери. Вайль приклеил к ней записку:


Жасмин,

Перед тем как уйти на отдых, я заказал тебе кое-что особое, потому что знаю, как ты не любишь есть в ресторане. Увидимся после заката.

В.


Я выглянула в глазок — никого. А единственным обитателем холла, когда я приоткрыла дверь, оказалась сервировочная тележка, уставленная тарелками под крышками. Я представила себе, как официант позвонил в дверь и быстро-быстро метнулся обратно в лифт, пока я его не заметила и не подумала — о ужас! — что в этом отеле работают живые люди, не призраки. Похоже, местным служителям часто приходится пулей лететь к ближайшей лестнице или чулану. Интересно, их перед работой не заставляют бегать спринтерские дистанции, чтобы держать себя в форме? Хм, интересная мысль. Когда я вкатила тележку, заперла дверь и переставила блюда на стол, мне уже было ясно, что весь штат каждое утро собирается в мансарде на сеанс ритмической гимнастики, и все работники — горничная, повар, сантехник и прочие — одеты в одинаковые розовые трико.

Крышки я сняла по очереди, аплодируя каждому из блюд. На первом находились три маленьких блинчика, брусочек масла и кувшинчик с сиропом. На тарелке номер два вольготно раскинулся омлет с грибами, обнявший четыре ломтика поджаренного до хруста бекона. Кроме того, Вайль заказал кофе и большой бокал апельсинового сока. Отсалютовала чашкой в сторону его закрытой двери.

— За тебя, босс! Чтобы ты никогда не понял, как сильно ты мне нравишься.

Поедая такой восхитительный завтрак, какого уже полгода не видела, я распланировала свой день. Поскольку всем относящимся к Ассану должен распоряжаться Вайль, я отложила этот вопрос на потом и перешла к более непосредственной проблеме. Четверо очень хорошо информированных киллеров, замаскированных под религиозных фанатиков, не могли возникнуть прямо из воздуха и пытаться ликвидировать двух агентов Центрального Разведывательного Управления. Непонятно, как именно они нашли нас на хайвее, но некоторые предположения у меня на эту тему имелись. Кто-то им должен был сказать, что мы охотимся за Ассаном, и они скорее всего следили за его домом, ожидая нашего появления. Этот кто-то сильно рисковал, потому что даже о нашем существовании знает только горстка народу. Среди них — Пит, три сенатора из комитета надзора за нашим департаментом, Бергман — и еще та женщина, которой я буду сейчас звонить.

Защищенный телефон лежал там, где мы его вчера оставили, рядом с лэптопом, перед пустым стулом на моем столе для завтрака. Я проглотила последний кусочек и набрала Марте. Она ответила с первого звонка.

— «Демлок фармасьютикалз», — отозвалась она своим скрипучим контральто. Она ни одного дня своей жизни не курила, но по голосу этого не скажешь.

— Я хотела бы разместить заказ.

— Подождите, пожалуйста.

Через секунду Марта вернулась на линию, защищенную теперь и с ее конца тоже.

— Чего тебе, лапонька?

Секретарша Пита зовет меня «лапонькой» — не слабо? Ну, она вообще может делать практически что хочет. Пусть она — бабуля четырех футов восьми дюймов роста, кожа у нее кофейного цвета, а на голове взбитые сливки волос, но одним взглядом она может пригвоздить тебя к полу. Я однажды спросила ее, как это получается. Она ответила, что это результат воспитания семерых детей, каждый из которых все еще вянет под этим Взглядом, как пожухлый салат. И плевать, что единственный среди них не доктор наук — так и тот доктор медицины. Они все считают ее Верховным Предводителем Клана Эванс, и счастье, что рядом с ней есть ее тихий и спокойный муженек Лоренс, а то бы ее правление давно стало фашистской диктатурой. По будням он преподает в Южной Баптистской Семинарии, а по выходным спасает души в Баптистской Церкви Надежды на той же улице, где я живу. Очень приятный джентльмен. И щедрый в отличие от некоторых, которых я сейчас буду упоминать.

— Марта, привет, мне нужно поговорить с Питом. Он вообще как сегодня?

— Скрипит с утра. Но это уж как обычно. — Она вздохнула. — Я ему сказала, что главы других департаментов устроили тотализатор насчет срока его выхода на пенсию. Ставят два к одному, что его хватит инфаркт на рабочем месте. Этот человек совершенно не умеет отдыхать!

Ой-ой. Если он умрет, мне еще одну колоссальную вину придется прицепить к тому хвосту грехов, что тащится за мной. Не самая приятная мысль.


— Ты бы его уговорила на рыбалку съездить или еще куда.

— Могла бы. Но кончится тем, что он кого-нибудь крючком зацепит, или увидит какого-нибудь наркобарона на отдыхе — и все.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Да… он тебе что-нибудь говорил про вчерашнее?

— Я слышала, что у тебя машина слегка помялась.

— Да, но я не виновата.

— Да ты никогда не виновата, лапонька. Вы-то с Вайлем живы?

— Да, все в порядке.

— Ну, вот только это и важно. — Она вздохнула. Разочарована, что мы живы, или просто страшится той задачи, что ей предстоит? — Я сейчас начну оформлять бумаги, так что к твоему приезду будут готовы, чтобы ты подписала. Тебе новая машина нужна? Я могла бы взять для тебя в той же компании.

В той же компании. Блин, Марта же точно знала, в какой машине мы едем, потому что она оформляла ее аренду! И вполне могла слить информацию Седобородому. Конечно, к той же информации имел доступ и Пит. Сенаторы? Да, и они могли бы. Что-то не сужается круг подозреваемых. Только у Бергмана неубиенное алиби — его паранойя. Он ни за что не стал бы никого нанимать для грязной работы, уверенный, что наемник его предаст.

Выход Бергмана из конкурса не принес мне утешения — все равно остаются еще пятеро, которым я симпатизирую или с которыми работаю. Или то и другое. Так что ответ на эту загадку никак не заставит меня прыгать от радости. Желудок сжался в спазме, обрызгивая кислотой восхитительный завтрак, отчего тому захотелось расстаться с моей пищеварительной системой.

— Жасмин?

— Извини, я тут задумалась малость… — Малость, малость, малость… Я впилась ногтями в бедро. — Да нет, насчет машины не волнуйся, мы уже разобрались. Вот с Питом разобраться сложнее. Он занят?

— Для тебя всегда свободен. Жди на линии.

Ждать пришлось недолго. У Пита свое отношение к телефонным счетам: не любит он их оплачивать.

— Паркс? Что стряслось?

— Ночное фиаско. Похоже, у нас в департаменте утечка информации. Иначе эти клоуны бы нас не нашли.

— Согласен. И то, что касается Ассана, меня тревожит. Если мы не справимся… — Он замолчал, потому что не мог сказать ничего такого, что не отдавало бы театральщиной. В ледяном молчании мы оба отлично понимали последствия провала операции, в описании которой используются слова «Раптор», «террористы» и «вирус». Впрочем, убегающие телефонные минутки дернули Пита обратно в реальность, и он заговорил: — Вчера я в разговоре с Вайлем предположил, что ты хочешь усиления вашей группе. Вайль сказал, что просить об этом он предоставляет тебе.

А то, хотела я сказать. Давай для начала национальную гвардию Флориды?

Но в нашем деле, если будешь каждый раз давить на кнопку тревоги, когда видишь конец света, останешься стоять с выходным пособием в руках, не успев договорить: «Но мы думали…»

Однако было бы неплохо иметь в составе работника не из Управления, которому можно доверять, потому что у наших сейчас непонятности как раз с доверием. И у меня на уме был идеальный кандидат.

— Я бы хотела ввести в операцию Бергмана.

Задумчивая пауза — Пит прикидывал потенциальные издержки от такой просьбы.

— Ты уверена, что тебе нужен этот технарь с его головой?

— Мускулов у нас своих хватает. Понимаю, что тебе недешево обойдется, но не забудь: этот парень — гений. К тому же он не из нашей конторы. — И очень от нее далек, но с этим я знаю, как справляться. — Без него прошлое задание закончилось бы совсем иначе. Ты это сам сказал.

— Ладно, звони ему.

— Спасибо. И кстати, Пит, я думаю, что нам нужно перейти в режим молчания до конца работы.

Я ждала от него возражений. Если ночное нападение устроил он, то он захочет за нами проследить — чтобы знать, куда направить следующую волну. Его ответ, немедленный и решительный, не оставил у меня сомнений.

— Думаю, так будет лучше всего.

Есть!

На эту тему можно больше не переживать.

— О'кей, поговорим на том берегу.

— Паркс…

— Да?

— Береги себя. Это приказ.

— Есть, сэр!

Закончив разговор, я от счастья протанцевала по всему периметру ямы-гостиной, умудрившись не упасть, хотя ноги вскидывала — выше не бывает. Эх, да если б я не стеснялась, что весь мир будет глазеть на мою задницу, я такой была бы танцовщицей на эстраде! Сделав еще один круг почета, я снова села за стол и позвонила Бергману.

Перебрав пять номеров из телефонной книги и введя вручную комбинацию кнопок, которая практически равнялась обязательству отдать своего первенца в жертву, если я хоть кому-нибудь открою хоть слово нашего разора, я была вынуждена оставить сообщение на голосовой почте. Ожидая, чтобы он перезвонил, я ввела в нашу базу данных имя сенатора-подозреваемого номер один и стала читать.

* * *


Через два часа я прочла все, что смогла накопать на сенаторов Феллена, Тредда и Босцовски. Я также из чистого любопытства выяснила биографию Коула Бимонта. И теперь почти успокоилась насчет нашего спонтанного обмена эмоциями, поняв, что он точно из хороших парней.

Гадая, когда Бергман решит выползти из своей пещеры и вернуться в реальный мир, я подумала, что ждала бы терпеливее, если бы делала это стоя. Поэтому я всю мебель из гостиной отодвинула к стенам, как выстраивают ошалелых детишек на рождественском утреннике.

Тэквондо — первое их выученных мною боевых искусств. Мама послала меня учиться в восемь лет, так что к одиннадцати годам у меня уже был черный пояс первой степени. С тех пор я отрабатывала и много других дисциплин, но тэквондо осталось любимой. Я начала с белого пояса и тяжким трудом прошла все стадии на пути к теперешнему своему рангу: черному поясу пятой степени. Когда я закончила, ребра выстукивали сигнал «SOS» по легким, а треники пропитались потом, так что я пошла в душ.

По дороге я выглянула в окно.

— Вымерло все. Весь штат мается похмельем, — сказала я себе, и тут до меня дошло, что уже Новый год. Принять решение начать новую жизнь? Лучше относиться к бабушкам и кошкам? Меньше ругаться? Выучить новый язык?

— Есть! — сообщила я своему отражению, входя в ванную и раздеваясь. — Я выучусь ругаться на новом языке.

Будь здесь Эви, она бы закатила глаза.

«Жас, это не значит ругаться меньше», — сказала бы она.

«А вот тут-то ты и ошибаешься, маленький круглый кузнечик, — ответила бы ей я со своим лучшим акцентом китайского продавца из бакалеи. Ей он нравится, потому что у меня получается ужасно. — По-английски я стану ругаться меньше, и я буду изучать новый язык».

Под этим вторым душем я понежилась, а потом потратила время на бритье, выщипывание, косметику и прочее приведение себя в подобие порядка. Теперь, в черных джинсах, в сиреневой футболке с длинным рукавом и рисунком доисторической пещеры, я была готова — готова ждать дальше. Вот в такие минуты мне больше всего не хватало Эви. Она из тех, с кем легко — спокойная, нетребовательная, неназойливая, как я. Иногда я думаю, что нам повезло оказаться солдатскими детьми: все эти переезды заставили нас подружиться между собой, потому что любая другая дружба долго не протянется, и мы это знали.

О'кей, еще этой сентиментальной чуши — и мне придется променять «вальтер» на зонтик.

Я рухнула на кровать, включила телевизор и взяла колоду. Пока Опра помогала какой-то бедной нескладехе отпустить призрак ее издохшего попугая, я тасовала карты. Ну да, признак больных нервов. Но мне нравится, как они щелкают. Куда более приятный звук, чем перестук собственных мечущихся мыслей, гоняющих в мозгу по замкнутому кругу, как гоночные машинки в детской игре, где нет победы, нет конца, только бег по кругу, по кругу, пока не захочется лечь на рельсы с оживленным движением и надеяться, что Дадли Справедливый будет в эту минуту чем-то занят.

Бергман позвонил как раз, когда я переключила канал и — можете себе представить? — Дадли Справедливый мчался по экрану, гоня Коня задом наперед, потому что именно так ездят по дремучим лесам Канады бравые солдаты конной полиции.

— Жасмин? У тебя там безопасно?

М-да. Очень много вариантов ответа, и не все они утешительны.

— Говорить можно, — ответила я. — Чем ты сейчас занят?

— Ничем.

Это значило, что у него варятся несколько сложнейших и совершенно секретных проектов, которые он обсуждать не хочет.

— Отлично. Тогда у тебя найдется немного свободного времени?

— Может найтись. Что тебе нужно?

— Подкрепление. Сильное подкрепление со всеми прибамбасами. Через сколько времени ты сможешь оказаться в Майами с машиной?

Долгое молчание — Бергман вел подсчеты в уме.

— Когда я тебе буду нужен?

— После заката меня устроит.

Я засмеялась, но до него дошло.

— Я выеду вечером и позвоню тебе, когда буду въезжать в город.

— Класс, — ответила я, и мы повесили трубки. Что мне нравится у Бергмана, это что он любит оставлять подробности для разговора лицом к лицу. — Не волнуйся, Вайль, — сказала я, глядя на стену, будто смотрела сквозь него, прямо к нему в комнату. — Подмога уже в пути.


Глава восьмая


Машину такой мощности, как мне нужна, в аренду сдать никто не мог, пусть я даже собиралась использовать ее лишь до приезда Бергмана, так что пришлось брать ее в лизинг. Покончив с этим делом, я остаток времени до заката провела за перестановкой мебели, выбрав расположение совсем не такое, как предпочитал отель, и думая, что местным дизайнерам я могла бы устроить мастер-класс. Эви всегда, когда я прихожу, заставляет меня смотреть телесеть «Дом и сад», и тамошние декораторы одобрили бы уютный уголок для бесед, который я тут построила. Теперь только осталось сообразить, зачем он мне понадобился.

Меня как раз потянуло потасовать карты в ответ на эту новую загадку, как наступила темнота. Странный звук из комнаты Вайля заставил меня вскочить на ноги. То ли он что-то глотал, то ли ловил ртом воздух, — в общем, вопль из глотки, не умеющей вопить.

Раньше, чем звук затих, я оказалась у него в комнате со «Скорбью» в руке, курок взведен.

Вайль стоял перед накрытой тентом кроватью, уставившись на меня так, будто я влетела протыкать его кольями и топить в святой воде. И он был голый.

— Ой! — Я прикрыла глаза рукой и отвернулась. Это было излишне, но вид великолепного бледного тела всколыхнул мои консервативные среднезападные принципы — в том числе тот, что нельзя глазеть на голых мужчин, которые еще тебе не принадлежат. — Извини! Я услышала шум, решила, что ты в опасности, и прибежала спасать. Ухожу, ухожу.

Я двинулась к двери.

— Нет, останься. Тут… тут была… — Он замолчал, собрался. — Я нашел у себя в чемодане змею.

Я обернулась туда, куда он показывал. Чемодан лежал на боку между кроватью и стеной.

— Что за змея? — спросила я.

— Большая. Но она не шевелилась. Я думаю — я почти уверен, что она дохлая.

Ух ты. Он отлично собой владел, если учесть его отношение к безногим рептилиям.

Я подвинулась к чемодану, ногой поставила его ровно.

— Я вижу только вещи. Нужна твоя трость.

Он пошел за ней к комоду, а я спросила:

— Это значит, ты до сегодняшнего утра не открывал чемодан?

— Все, что нужно для вечера, было в сумке. А пижаму, как ты видишь, я не ношу.

На самом деле — как я стараюсь не видеть. Спасибо за внимание.

Я взяла трость левой рукой, потому что в правой была готовая к работе «Скорбь». Концом трости откинула рубашку, пару шелковых боксерских трусов — и вот она. Длинная коричневая гремучая змея, толщиной с детскую руку.

Я потыкала ее — безрезультатно. Змея не свернулась, не затрещала, вообще не шевельнулась.

— Ты прав, она дохлая.

Он кивнул.

— Ты думаешь, она была живая, когда ее подложили мне в чемодан?

— Ну, в общем, да. Наверное, умерла либо от грубого обращения с чемоданом, либо от холода в багажном отсеке самолета.

Он снова кивнул.

— Кто-то не хочет, чтобы мы выполнили задание.

— Потому что тогда этот кто-то окажется на сковородке.

— Или в могиле.

— Давай я уберу змею, пока ты приведешь себя в порядок. Разбираться будем, когда ты оденешься.

Я наклонилась поднять змею, и Вайль заорал:

— Нет!

— Блин!

Впервые на моей памяти он повысил голос, и я чуть из собственной шкуры не выпрыгнула.

— А если она оживет?

— Вайль, с чего бы…

Я посмотрела ему в глаза — и замолчала. Ну да. Может быть, такое предположение и не за пределами возможностей. Раз Вайль желает перестраховаться, я вынула его шпагу из ножен и отрезала голову этой пакости. Куски я сбросила в мусорную корзину, вытащила из нее мешок и направилась к выходу.

— Поговорим, когда я вернусь.

Очень профессионально, подумала я, учитывая тот факт, что нагота Вайля запечатлелась у меня на сетчатке и единственное, чего я сейчас хотела — выбраться из комнаты и посмаковать эту картинку.

Вайль кивнул и направился в душ. И если я украдкой обернулась, выходя, то вряд ли хоть одна женщина с красной кровью меня осудит. А вот чего я не ожидала увидеть — шрамы, исполосовавшие широкие плечи и спину. Я поежилась и подумала, были они им получены до превращения или после. Так и так несладко.

Выбросив змею, я устроилась на диванчике в выстроенном мною уголке для бесед. Вайль вскоре вышел из спальни, и, очевидно, новое расположение мебели не так располагало к разговорам, как я надеялась, — потому что речь внезапно мне изменила.

Когда Вайль заходил в комнату — если только он не переключался в режим маскировки, — мало кто не начинал тут же ощущать его присутствие. Оно было как туман, неслышно проникающий в легкие с каждым вдохом, растекающийся по жилам. Или как резкая перемена давления воздуха, способная подхватить тебя и ударить о стену. Я глядела на него (надеюсь, не остекленевшими глазами), и прыгни сейчас с потолка ниндзя и начни крушить мебель, я бы не заметила.

Вайль двигался с полным ощущением своего тела, как профессиональный спортсмен, и теперь, зная, как это тело выглядит, я глаз отвести не могла. Лектору, рассказывающему об альфа-самцах, очень бы пригодились несколько слайдов Вайля.

— Вайль, я… ты…

Тут я встретилась с ним взглядом и замолчала. Серо-синие штормовые волны гуляли в них, и губы на лице сжались так крепко, что из-под них выступили очертания клыков.

— Что с тобой? — спросила я, и какой-то инстинкт заставил меня взяться за пистолет, лежащий сейчас в наплечной кобуре.

Вайль спустился в гостиную и сел на диван по диагонали от моего. Минуту он сидел, опершись локтями о колени, глядя в пространство.

— Вайль?

— У меня кровь испорчена.

— В смысле?

Он вскочил, стал расхаживать по комнате.

— Кровь, которую я привез с собой для питания. К ней что-то подмешали.

На меня навалилось знакомое тупое непонимание, как бывало, когда учитель математики давал всякие задачи. Мне-то откуда знать, какой поезд первым доберется до Далласа?

— Откуда ты знаешь? — спросила я. Вайль взял с дивана подушку и стал пощипывать ее уголок. Никогда не видела его таким потрясенным, и в мои мысли постепенно начал закрадываться страх. — Вайль, скажи, что ты обнаружил.

Он снова сел, не глядя мне в глаза, рассматривая вместо этого собственные пальцы, теребящие подушку.

— Когда я подошел глотнуть, понял, что что-то тут не так. Понимаешь, когда кровь разогрелась, я почуял в ней нечто такое, чего там быть не должно. Обоняние говорит мне, что от этой примеси я заболею.

— Ты проверил все пакеты?

— Да. Испорчены все.

Сперва бандиты из «Руки Господа». Потом змея. Теперь кровь. Кто же это все делает?

— Ты сохранил хоть один? Надо будет отдать на анализ.

— Да.

Плохо дело. Очень плохо.

— Вайль, у тебя те же мысли, что у меня?

— Конечно. Но змеиный яд и загрязненная кровь не убили бы меня. Просто сделали бы больным.

— В смысле — вывели из строя? Сделали бы уязвимым?

— Вполне возможно.

— Тогда это может быть лишь подготовка к новой атаке.

Я ждала, что Вайль согласится, но он лишь пожал плечами. Подушка в его руках начала рассыпаться, и я поняла, что дело серьезно.

О'кей, Жас, не рассыпайся ты. Ты обученный профи, в конце концов ты найдешь того типа, которого надо устранить, а это и есть твоя работа. Если только не рассыплешься.

— Так что давай соображать, кто это делает, — сказала я больше себе, чем Вайлю. — Не думаю, чтобы Пит. Он слишком легко согласился на наши предложения.

— Все равно еще остается несколько подозреваемых с высоким допуском. — Он покачал головой. — Нас предали.

Судя по голосу, у него имелся некоторый опыт.

— Я тебя правильно вчера поняла: есть свидетельства, что у Раптора в правительстве свой агент?

— Да.

— Что, если это один из сенаторов надзорного комитета? У него были бы все основания не дать нам выполнить задание, раз в результате выполнения обнаружилась бы его связь с Раптором.

И если я права, то мы имеем дело с одним из самых мерзких в мире подонков.

— Говори дальше, — поддержал меня Вайль.

Я пожала плечами.

— Не могу представить себе никого другого, кто знал бы, что мы здесь, имел бы доступ к твоим запасам крови и мог бы знать о твоей фобии насчет змей.

— Я никому никогда о ней не говорил, кроме тебя.

Правда? Ничего себе!

— Нет, но любой, кто читал твои рапорты, мог как-то, ну, между строк прочесть, если у тебя когда-нибудь было задание, связанное со змеями. Я не знаю, я сейчас просто наугад говорю.

— Нет, — сказал он тихо, глядя в стену, будто туда невидимый киноаппарат проецировал страшные воспоминания. — Было одно задание в тысяча девятьсот тридцать девятом. Тот… то отвращение, которое я испытываю, связано с тем делом непосредственным и очевидным образом.

Я ждала. Он ничего не добавил, и я не стала спрашивать, но крепко подумала насчет покопаться в его досье. Оно ведь все еще у Пита на столе?

Перед нами очень неприятная проблема, Вайль.

— На самом деле две.

— Да?

Он опустился на диван, и вид у него был безрадостнее, чем у ракового больного.

— Одна — что меня пытаются убить. Вторая — мне теперь необходимо найти источник свежей крови.


Это я знала. Сидя друг напротив друга, мы думали одно и то же. Никто из нас не хотел говорить это вслух, но деваться было некуда. Начала я:

— Так какие у нас есть варианты?

— Мало какие. — Вайль сделал глубокий вздох, конвульсивно сцепил руки. Никогда не видела его таким взволнованным. — Охотиться я не могу, я… я дал обет. — Он покосился на меня: — Я понимаю, что для тебя это звучит глупо и старомодно…

— Отнюдь нет. Естественно, охота не рассматривается — мы хорошие, а не плохие.

У Вайля дернулись губы.

— Ладно, — поправилась я, — мы идем по тонкой грани между хорошим и дурным. Но не похищаем детей и не взрываем дома, и потому я говорю, что если мы и блуждаем, то по эту сторону добра.

— А значит, налет на банк крови тоже не годится.

— Согласна. — Нет, ну до чего же мы рассудительны, а? Мы, «призраки» из спецслужб, всегда бываем такими, когда альтернативой служит бездумная паника. — Так что мы можем сделать?

— Я могу найти добровольного донора. Вампиры их обычно привлекают. В этих краях я знаю одного, к которому мог бы обратиться.

Так, приятель. Куда это ты шлялся, когда я не смотрела?

— Ты установил контакт? Вот недавно?

Если бы сейчас ему хватало крови, он бы покраснел.

Вайль старался не смотреть мне в глаза и ежился так, будто я его поймала, когда он подкладывал лягушку в ящик учительского стола.

— Я… ну да. — Он выпрямился и посмотрел мне в глаза — наверное, вспомнил, что не должен никому давать отчета, уж тем более мне. — Сейчас я не готов это обсуждать, — сказал он, и взгляд его смягчился. Неужто у меня был такой обиженный вид? — Я тебе потом расскажу, когда будет время.

— Откладываешь до самолета домой?

Он кивнул, чуть приподняв уголки губ.

— Да. Тогда я тебе все объясню без утайки.

Может быть. Слово «все» давало мне возможность задавать вопросы про чертову уйму вещей. Одно, в чем я была уверена: после всех этих покушений на нашу жизнь я как-то не вижу для себя возможности болтаться возле запертой двери, не зная, что там внутри. А что, если этот добровольный донор — как раз элемент второй волны нападений? Я высказала свои тревоги вслух. Вайль сперва не разделял мою точку зрения, но я продолжала настаивать:

— Вайль, будем логичными. Мы с тобой — двое самых законспирированных агентов на земном шаре. И все-таки наш преследователь нашел нас на хайвее, добрался до твоего багажа и испортил запас крови. Это кто-то из тех, кому мы доверяем.

Мы посмотрели друг на друга. Мне не надо было ничего говорить — он сам знал, какие у него остались варианты.

— Я не стану. Не могу…

— Почему?

Он посмотрел на меня долгим взглядом, шевеля желваками на скулах, будто прожевывая те слова, которые должен сказать, размалывая коренными зубами, чтобы убрать острые края.

— Жасмин… — Он запнулся, подумал минуту и начал снова: — Я не знаю, что после этого с нами будет. Ты встанешь на путь, который может привести тебя к вампиризму.

— Нет, если ты не выпьешь меня досуха. И если я не стану пить твою кровь.

— Ты права. Но так как у тебя есть Чувствительность, ты можешь перемениться, и почти наверняка переменишься. — Очевидно, у меня сделался озадаченный вид, потому что он попытался объяснить. — Тот вид… соединения, который ты предлагаешь, — он не односторонний.

— Так что ты имеешь в виду? В оттоке, который пойдет от тебя, будет магия?

Натянутость вокруг глаз Вайля чуть ослабла, и на правой щеке нарисовалась ямочка.

— Можно и так сказать.

— Что может со мной случиться?

Вайль откинулся на спинку дивана, я села рядом.

— Никогда не делал такого с обладателем Чувствительности, так что предсказать не берусь.

— Может получиться так, что я смогу летать? — спросила я.

Он встрепенулся:

— Что?

Мне стало слегка неловко, но я решила, что время щадить собственное самолюбие для меня давно миновало.

— Я всегда хотела летать, — созналась я застенчиво, — как Супермен, только без этой смешной одежды.

— Это не…

— А суперменская сила? Чтобы если я кого-нибудь швырну, летел через всю комнату?

— Это дело серьезное! — Вайль впился в меня взглядом. Два обсидиановых камня были готовы похоронить меня под мощной лавиной, и это меня возмутило. Я этому типу предлагаю спасти жизнь, если смотреть в корень, а он в ответ только угрожает мне своими метафорическими булыжниками. — Ты просто не понимаешь, Жасмин. Мы двое соединим свои сущности на очень глубинном уровне. Я лично не берусь предсказать исход. Даже риск оценить невозможно!

Больше всего на свете мне хотелось взять его за грудки и потрясти так, чтобы зубы застучали, но я передумала, трезво оценив последствия.

— Вайль, а ну успокойся! Черт побери, ты становишься очень раздражительным, когда голоден!

Это до него дошло. Он опустил голову на руки.

— Ты сумасшедшая, ты это понимаешь?

Ой-ой.

— Я просто смотрю на вещи реально. Я не исключала вариант, что мне придется подставить тебе горло. Как раз эту возможность мы обсуждали с Питом. Что до опасности и риска, то как раз за это Пит мне платит. И мы с тобой оба понимаем, что за свои деньги он хочет получить нормальную работу.

— Жасмин, я не могу!

— Почему?

— Потому что ты не пища!

Я уставилась на него, а потом у меня морда стала расползаться, и я ничего не могла сделать.

— Вайль… — я попыталась как-то собраться, — я не прошу тебя меня есть.

У него отвисла челюсть, а я расхохоталась. В конце концов он тоже засмеялся, сперва неуверенно, но мы уже знали, что все у нас будет нормально. Совладав наконец со своим идиотским чувством юмора, я сказала:

— Это всего лишь временное решение, пока не придумаем чего-нибудь получше. Годится?

Когда он вздохнул, а плечи у него опустились в знак капитуляции, я поняла, что победила. Вайль еще секунду помедлил:

— Я возьму немного, — заверил он меня. — Только сколько мне нужно и ни капли больше.

Не больше, не больше, не больше.

Я вздохнула, ощутив, как окутывает меня его мощь, теплая и уютная, будто старый плед. Шероховатые пальцы зацепили шею, когда он отодвинул мне волосы в сторону. Губы коснулись мочки уха, сдвинулись к горлу, Вайль только трогал меня губами, поглаживая кончиками клыков, и что-то возникло между нами новое, некая сила, она пузырилась и щекотала, как круто газированная вода. Я слышала собственное прерывистое дыхание.

— Вайль, я…

— Да, — сказал он голосом, хриплым от желания. Желал он меня? Или моей крови? Не знаю, была ли в этот момент разница. Я хотела глубже погрузиться в это новое вдохновение, но лобные доли моего мозга решили в этот момент отключиться полностью, и даже укол зубов, пробивших мне кожу, не пробудил их.

Воздух дрожал, насыщенный мощью, магией, голова от нее гудела. Пятна света плясали по стенам, проникая сквозь мои полуприкрытые веки. Сразу после этого наступила темнота, но я даже не знала, что она охватила меня, пока не ощутила, что лежу на диване, закинув ногу через подлокотник. Вайль сидел напротив и смотрел на меня так, будто я вдруг стала двухголовой.

Сесть я смогла не без усилий. Ощущение стянутости на шее заставило меня поднять руку. Нащупав марлевый тампон, я опустила руку обратно на колени.

— Что случилось? — спросила я, стараясь не заплакать. Не знаю, что меня больше расстроило: что я потеряла сознание или что пропустила переживание, обещавшее быть незабываемым. — Я что-то сделала не так? Сказала что-то, чего говорить не надо было?

Что вообще, черт возьми, сейчас было?

Вайль покачал головой:

— Ты все сделала идеально. Лучше лучшего. Я никогда… никогда у меня такого еще не было.

— У меня тоже. — Мы улыбнулись друг другу. Тугой узел страха, завязывавшийся у меня в груди при каждой потере сознания, сразу ослабел. Вайль не знает, моя тайна не раскрыта. Теперь, имея возможность отвлечься, я поняла, что некоторые последствия от пережитого остались. — Хотя я малость все же окосела.

Он сел ровнее, прищурившись в тревоге обо мне.

— Что это значит?

— Ну, вроде как пьяная. Только не пьяная.

Я подумала, что сейчас Вайль сядет рядом со мной и немножко похлопочет, но он сидел как истукан — как уличный артист, изображающий истукана, только серой телесной краски достать не смог. Наконец он прошептал:

— Я знаю.

— Что знаешь?

— Ты как целый спектр, который вот только что стал мне видимым. Я… я слышу, как бьется твое сердце. Ощущаю твои голодные спазмы. Знаю, что ты испугана. И еще ты переживаешь восторг, усталость, тревогу и… — голос его резко сел, — …возбуждение.

— О нет! — выдохнула я. — Нет, нет, нет… — Прикусив губу, я этой струйкой крови заставила себя прекратить повторение. Вайль сдержал слово — крови он мне оставил достаточно. Она закапала на подбородок, и я попыталась встать, но поторопилась и потеряла равновесие. Вайль подхватил меня, не дав хлопнуться на пол. Как только я смогла стоять, я тут же буркнула ему:

— Убери!

Он убрал руки.

— Нет, ты свои ощущения — или что там у тебя — убери. Ты должен был дать мне сверхспособности. Научить меня летать. А не таскаться по моим мыслям, как лесоруб по джунглям!

— Жасмин, это же совсем не то! Не надо паниковать.

— Я вовсе не паникую! — На самом деле я паниковала, и это было никак не скрыть. — Я не хочу, чтобы ты лазил мне в голову, — сказала я, стараясь говорить как можно рассудительней, хотя на самом деле мне хотелось уткнуться лицом в подушку и заорать. — Это слишком интимно, слишком страшно. Я не готова!..

Поймав себя на том, что ору, я зажала рот рукой.

— Я тебя предупреждал. Я говорил…

Я подняла руку, чтобы он замолчал, пытаясь при этом подавить океанических масштабов страх.

— Я не могу, чтобы ты вот так меня изучал. Есть вещи, которых ты не знаешь. Которых я не могу объяснить. — Я замолчала, сделала глубокий вдох, чтобы заставить себя замолчать, пока он и вправду не узнал моей тайны.

У него губы чуть дернулись.

— Ты и в самом деле такая плохая?

— Ну… нет. Просто не такая хорошая.

— Может быть, именно поэтому ты мне так интересна.

— Ха!

Это был самый остроумный ответ, на который я оказалась способна.

Вайль кивнул в сторону дивана, побуждая меня сбросить обороты.

— Жасмин, перемена началась. Нельзя допустить, чтобы она тебя разрушила.

Я опустилась на диван, он сел рядом.

— Да, нельзя, — сказала я.

Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя…

— Так что прошу тебя, успокойся. Я обещаю тебе, что не буду тебя зондировать. Не буду вторгаться. Твои мысли, твои воспоминания — по-прежнему твои.

— О'кей.

Сделав глубокий вдох, я откинулась на спинку. Он чуть повернулся ко мне, и глаза его излучали эмоции, которые мне никак было не определить. Тем более в таком состоянии, как сейчас.

— Я уже давно подумывал сделать одну вещь, — сказал он, — но наше соединение убедило меня окончательно. Ты должна взять вот это.

Он вытащил из-под рубашки золотую цепь, расстегнул ее, снял висевшее на ней кольцо, протянул мне, и я уставилась на его ладонь. Это кольцо было лентой, сплетенной из затейливо завязанных золотых узлов, и в центре каждого поблескивал безупречный маленький рубин. Мастерская работа придавала кольцу вид магического артефакта — что-то вроде залога любви, оставленного на дне Озера Снов какой-нибудь нимфой с разбитым сердцем.

— Ух ты!

Я тронула кольцо так осторожно, будто оно было стеклянным.

— Тебе нравится? — Вайль надел его мне на палец. Хотя палец был на правой руке, ощущение было тревожное — будто мы только что заключили какой-то не-совсем-брак.

— Оно великолепно, — сказала я, отставив руку, чтобы рассмотреть получше. Потом опустила ее на колени, вспомнив. — Но я не могу его взять.

— Что такое?

— Это слишком много, Вайль. Слишком дорогое, слишком красивое. Слишком личное. И вообще Пит меня убьет. Помнишь, как он говорил, что нельзя принимать подарки?

— От клиентов, а не друг от друга. Жасмин! — Досада, скрытая в нахмуренных бровях, чуть-чуть проникла и в интонации. — Ну почему тебе обязательно нужно, чтобы все было так трудно?

Первым побуждением было возразить, но для того не было оснований. Вайль сделал восхитительный жест — неужто я должна плюнуть ему в руку?

— Тут просто… ну, я не понимаю, почему ты мне решил его подарить, когда — ну, ты прав, со мной сплошной геморрой.

— Потому что это больше чем подарок. На тебе кольцо, которое сделал отец моего отца в день, когда я родился. Оно называется Кирилай — это слово означает «страж». Моя мать, умирая от родов, когда я появился на свет, провидела мою смерть. Она знала, что смерть будет насильственная, и знала, что моя душа подвергнется опасности. Кирилай содержит все древние силы, которые сумели призвать мои родные. Пока он существует на свете, я могу потерять жизнь, но не потеряю душу.

Черт побери, я слыхала предания о подобных артефактах, но чтобы вот такой был у меня на руке? Если честно, меня даже замутило слегка.

— И за каким же дьяволом ты даришь мне такую драгоценность?

Если бы я знала его много лет, может быть, я смогла бы прочесть ответ в этих янтарных глазах. Наверное, он целую минуту пытался ими сказать мне то, что слова не выразят. Однако слишком много между нами было незнания, чтобы я смогла перевести. Это я так себе сказала. Может быть, потому, что была слишком напугана, чтобы позволить себе понять. Наконец он сказал:

— Я дарю тебе Кирилай, потому что тебя это кольцо тоже защитит. И еще потому, что заметил в тебе ту же силу, что вложена в это кольцо. И ты, и оно — вы оба должны быть со мной.

Пусть это было вопросом двухлетнего ребенка, но я не могла не повторить:

— Но почему?

Что хорошо — что терпение Вайля в отличие от моего не похоже на зажженный фитиль. Он только сцепил пальцы на коленях.

— Ты и Кирилай мне напоминаете, что я, пусть больше уже не человек, все равно не лучше человека.

— И это все? Мы тебе внушаем смирение?

— Подумай, что будет, если обладатель моих сил вдруг решит, что его идеи, его планы, его раса выше всех прочих.

— Наполеон, — прошептала я. — Гитлер. Хусейн.

Вайль печально и торжественно наклонил голову.

— Охраняя мою душу, ты защищаешь мир. И вот по этой причине мне нужно, чтобы ты была моей помощницей.

Бабах! Наконец-то объяснение нашей связки, имеющее хоть какой-то смысл. И притом такое, которое подняло оценку Вайля в моих глазах настолько, что я с радостью закрыла бы его своим телом от выстрела, хоть ему это и не нужно. Я даже лучше поняла Альберта, хотя удобнее было бы не понимать и дальше. Но не получится считать его бездушным орудием, если есть люди, готовые отдать за него жизнь.

— Я хотел бы спросить у тебя одну вещь, — сказал Вайль.

— Какую?

— Почему ты снова переставила мебель?

— Ну, хотела потренироваться, и… почему «снова»?

— Помнишь Эфиопию? Германию? Гонконг?

— Да. И что?

— Ты переставляла мебель в любой квартире, отеле или бунгало, где мы останавливались. И всегда одинаково. Я просто заинтересовался зачем.

— А! — Я тихо засмеялась, давая мозгам приятный отдых. — Да просто всегда так было, когда я росла. Где бы мы ни жили, мама расставляла мебель именно так, чтобы чувствовать себя дома.

Чертовски тонкое объяснение, должна сказать, и такое естественное, что Вайль его проглотил, не жуя.

— Мне просто было интересно.

— Давай все же с кем-нибудь подеремся, — предложила я, полагая, что мне от этого точно станет лучше. — У меня такое чувство, что я могу запустить злодея через всю комнату.

— И внезапно у нас оказался такой большой выбор злодеев. — Вайль задумался на миг, давая мне время расставить мысли по порядку. Как и с мебелью, смысла это не имело, но позволило восстановить утраченный было самоконтроль. — Идеи есть? — спросил он.

— Сразу вспоминается Ассан.

— Разумеется, прекратить существование Ассана было бы приятно. Но для нас он сейчас более ценен таким, как он есть: беспечный и непобитый. Прежде всего нам нужно выяснить, где они с Айдином хранят вирус.

— И как они его делают, — добавила я. — Ты думаешь, они хранят документацию у Ассана?

— Это возможно. Хотя создатель скорее всего Айдин. И нам нужно также выяснить, где он живет.

— Лучше всего было бы иметь источник в их окружении, — сказала я задумчиво. — Но к слугам Ассана не подобраться.

— А к родственникам?

— Ты имеешь в виду жену? — Мы понимающе переглянулись. — Ревнивую жену, которая наняла частного сыщика?

Мы оба кивнули. Поскольку силовую операцию мы официально отложили, я пошла через всю гостиную к лиловато-розовому креслу, рядом с которым стояла тумбочка с телефоном и ящиком для телефонной книги, а также лампочкой, чтобы эту книгу читать.

Почти все мужчины, с которыми я сталкивалась по работе, ни для каких «нормальных отношений» не годились и к ним не рвались. Если честно, эти мужчины были бы не против меня убить. Поэтому, когда я нашла телефон Коула справочнике, меня вдруг пробило на хихиканье, но очень недолгое. Ну да, я встретила нормального парня — подумаешь, событие. Сама-то я от этого ни на цент нормальнее не стала.

Он снял трубку с первого звонка:

— Коул Бимонт.

— Коул, это Люсиль Робинсон. Мы виделись…

— Вчера ночью!

— Ты запомнил?

— Шутишь? Я весь день себя пинал, что не взял твой телефон.

В разговоре наступила пауза — мы оба вспомнили тот поцелуй.

— Коул, у меня тут проблема, в которой я надеюсь на твою помощь.

Я заговорила с деловыми интонациями, потому что Вайль стоял в трех футах от меня, и я совершенно искренне не хотела вводить Коула в дальнейшее заблуждение.

— Всегда рад.

— А, гм, ты не хочешь сперва узнать, в чем она состоит?

— Не важно. Вчера ты спасла мою шкуру. И губы у меня еще гудят. В данный момент я готов сделать все, что ты попросишь.

Ой! Что же это я такое спустила с цепи? Я хотела сказать так: «Коул, мои вчерашние действия не следует понимать так, будто я ищу отношений с тобой. Я не могла бы их поддерживать в силу того факта, что не хочу этого. Кроме того, я практически всегда в разъездах, а начальник у меня вампир, которого я нахожу волнующе восхитительным. Подобные жизненные обстоятельства лишают меня возможности завести даже кошку, не то что бой-френда».

Но Коул мне нужен, чтобы добыть информацию, а это значит, что я должна еще какое-то время поддерживать в нем интерес. О черт!

— Могли бы мы с моим партнером где-либо с тобой встретиться этак через час?

— С партнером?

— Это было бы очень трудно объяснить по телефону.

— О'кей. Ресторан «Умберто» подойдет? Там можно поговорить без публики, а кормят отлично.

— Подойдет.

Коул рассказал мне, как проехать, и мы дали отбой. Я посмотрела на Вайля:

— Этот вопрос решен.

— Отлично. И?

— Что «и»?

— Я знаю, что ты хотела еще что-то сказать.

Я кивнула:

— Ага. Иногда я ненавижу свою работу.


Глава девятая


Есть у меня подозрение: когда я вернусь с этого задания (если вернусь), Пит мне в качестве транспортного средства выделит подержанный мопед — не самая лучшая мотивация включить самосохранение. Но сейчас мне было все равно. Местный дилер «мерседеса» пригнал мне темно-синий «С230 спорт седан», в котором можно было мириться даже с новогодним трафиком. Машина пела, как бродвейская звезда, и я начала подпевать, да так, что сам Стивен Сондхайм не удержался бы и стал бы притопывать в такт. Вот так мы и летели по залитым светом улицам Майами.

— Я бы спросил, как тебе машина, — сказал Вайль, — но это очевидно.

— Это потрясающе, — ответила я. — Мне просто хочется обнять всех, кого я знаю. А тому, кто сделал эту машину, поставить бутылку шампанского. Мне хочется летать. Слушай! — Я обернулась к Вайлю. — Поехали после встречи летать на дельтапланах!

— В темноте?

— Сейчас полнолуние. — Я остановилась на светофоре, забыв про полеты при виде подъехавшего бордового мини-вэна. — Никогда не видела такого оттенка красного. Ты видишь эти блестки золота и черные хлопья?

— Да, — ответил Вайль. Он улыбался шире и естественнее, чем случалось за все время нашей совместной работы. — Я так понимаю, что эта сторона перемены тебе приятна?

— А, так вот это что? — Мини-вэн тем временем замигал, начиная переползать на мою полосу. — Похоже, заблудился, бедняжка, — откомментировала я и показала ему рукой, чтобы встраивался впереди меня.

— Знаешь, еще вчера ты бы этого человека честила на все лады минут десять, — заметил Вайль.

— Так то вчера. Сегодня у меня совсем другое мироощущение.

Слегка приподнятая бровь выразила удерживаемый сарказм.

— Нет, правда?

— Это теперь так и будет?

— Понятия не имею.

Несколько кварталов я ехала за мини-вэном, потом свернула направо на улицу, которая вела к «Умберто».

— Так расскажи мне, что ты сегодня делала, кроме работы, — предложил Вайль. — Как провела свободное время?

Мне пришлось минуту подумать, откопать ментальный бинокль, чтобы заглянуть за время отключки. Почему так трудно признать, что ты большую часть дневного времени щелкаешь по клавишам, роясь в шифрованных файлах, стараясь накопать грязи на политиков, как пещерный маккартист, вынюхивающий коммунистическую угрозу?

Звездная пыль в глазах твоих, сестра. Только сейчас настало время проморгаться.

И я начала рассказывать, прямо с телефонных разговоров с родными. Но для этого нужно было рассказать предысторию, и на это тоже ушло время — тем более что я то и дело прерывалась, показывая на обнаруженные мною новые цвета. В конце концов я добралась до проведенных мною исследований, особенно по подробностям биографий сенаторов из надзорного комитета.

— Какие-нибудь выводы ты сделала? — спросил он, когда я закончила рассказ.

Я пожала плечами.

— Все сенаторы подозрительны, потому что все они кажутся слишком вне подозрений. Дорис Феллен каждый год тоннами раздает стипендии. Дирк Тредд — Истинно Американский Герой Войны. Том Босцовски был квотербеком и кумиром болельщиков в национальной футбольной лиге, пока не разбил себе коленную чашечку.

Я не стала рассказывать, что часами разглядывала их рекламные фотографии, стараясь понять, что там за фасадом. Меня не особо возмущало, что кто-то из них хочет устранить нас: мы знали, на что идем, когда поступали на эту работу. Но отдавать жизнь граждан своей страны в руки выродков и террористов… честно говоря, чем больше я об этом думала, тем больше была готова этого сенатора пришпилить к стене. Телеграфным столбом.

— Есть еще Марта, — напомнил Вайль.

— О господи. — Я мотнула головой. — Хочется, чтобы не она.

Вайль положил руку мне на плечо.

— Надо признавать возможность, что предатель — в твоем ближайшем окружении.

— О, это я признаю. Я просто знаю, что если из всех подозреваемых гнилым яблоком окажется Марта, то выйдем мы из этой истории сильно побитые, к гадалке не ходи.

— То есть ты предпочла бы сенаторов?

— Без малейшего сомнения. Никто из них не может быть так злобен, коварен, жесток и вероломен, как Марта.

— Ты хочешь сказать, что она прекрасная секретарша?

— Идеальная.


«Умберто» — итальянский ресторан, расположенный в миниатюрном розовом замке. Нет, не совсем розовом. Переливается оттенками розы и серебра.

— Мне начинает нравиться этот цвет, — сказала я себе под нос, заезжая на стоянку и выбирая место, откуда можно легко выбраться.

Накатил приступ нервной тошноты, я тяжело сглотнула слюну. Вся встреча может в мгновение ока пойти к черту, если Вайль и Коул почувствуют себя соперниками. А виновата буду я, что не удержала свои гормоны. Проклятая биохимия. Ну почему тела не могут работать на чем-то более простом? На угле, скажем.

Мне представилась картинка: идем мы с Вайлем, пуская дымовые кольца, и я про себя рассмеялась. Как бы переменился весь мир! Стоматологическую страховку всем бы выдавали автоматически — просто чтобы зубы не выглядели, как внутренность дымовой трубы. Свои твердые отходы мы бы утилизировали — из шлака получаются такие ништяковые пепельницы.

— Не хочешь поделиться? — спросил меня Вайль по дороге к двери. Его трость на каждом втором шаге уверенно и спокойно клацала по тротуару.

— А?

— Ты улыбаешься.

— А!

Я рассказала ему, о чем подумала, и мы оба, посмеиваясь, вошли в ресторан навстречу Коулу, который стоял возле двери и ждал нас. Он никак этого не показал, но вряд ли ему было приятно увидеть, как мы смеемся чему-то своему. Черт побери. Я знаю, что есть места, где поцелуи мало что значат. Вот, скажем, в Голливуде все время все лижутся. Но для Коула, как и для большинства живущих в реальном мире, поцелуй — это поступок, что-то подразумевающий, а не ерунда, с которой можно играть, как получилось у меня. Я прикусила губу, забыв, что еще не зажил прошлый укус, и чуть не вскрикнула от боли. Вот и кончился приход после отдачи крови. Скоростной лифт, в который привел меня Вайль, резко остановился, оставив шум в ушах и острую тягу поесть шоколадного печенья, а потом час от души потасовать колоду.

— Коул, вот мой партнер, Джереми Бхейн. Джереми, это Коул Бимонт.

— Очень приятно, — протянул руку Вайль.

— Аналогично, — ответил Коул.

Они пожали друг другу руки, и я ждала, что Коул скривится, но Вайль сдержал свою костоломную силу. Я вздохнула с облегчением.

Девушка-метрдотель провела нас в угловую кабинку, освещенную парой свеч и притушенной лампочкой. Уютная обстановка отвлекла меня от самокопания. Ковер сверкал всеми возможными оттенками зеленого и приятно контрастировал с белизной скатерти и сложенных салфеток. Обложка меню оказалась на ощупь настоящей кожей. И обивка сидений тоже.

Мыс Вайлем сели напротив Коула, заказали напитки — диет-колу для меня, пиво для мужчин, — и девушка ушла.

— Люсиль мне сказала, что вы — частный детектив, — начал Вайль.

Я ожидала, что Коул увянет под ледяной синевой глаз Вайля, но он не стушевался, и тем понравился мне еще больше. Черт, не нужно бы.

— Это правда, — ответил он. — Хотя профессия оказалась не такой, как я полагал.

— Да?

Коул пожал плечами:

— Очень рутинная. И еще — я не всегда уверен, что помогаю хорошим парням.

Я вставила реплику:

— Тогда позволь тебя заверить, что мы — хорошие парни.

— Правда?

Я посмотрела на Вайля, он кивнул. Тогда я достала удостоверение и подала ему под столом. Коул раскрыл его, смотрел довольно долго.

— Вот было у меня чувство, что ты не из богатеньких снобов, — сказал он.

Несмотря на то что он был обут в найковские кроссовки при брюках от костюма, волосы у него были растрепаны, как после урагана, и пахло от него лимонной жвачкой, вдруг стало ясно, что он совершенно взрослый. Коул отдал мне удостоверение, я спрятала его в карман.

Нам принесли напитки, приняли заказ, и официантка ушла.

— Ну вот, Коул, — начала я, но он перебил:

— Что с тобой случилось?

— А?

— С шеей. — Он показал взглядом на наклейку.

Я про нее совсем забыла, автоматически подняла руку, будто хотела прикрыть. Вайль толкнул меня ногой под столом.

— Ах, это! — Я заулыбалась, потому что именно так поступила бы Люсиль. — Приложилась щипцами для завивки. Ожог второй степени.

Коул кивнул, вполне приняв ответ.

— Прости, перебил. Так что ты говорила?

— О'кей. Мы уже некоторое время разрабатываем Ассана и знаем, что он — большая шишка в террористической группе, которая называет себя «Сыны Рая». Мы знаем, что он делал пластические операции разыскиваемым. Знаем, что у него есть новый партнер и план акции, которая может угрожать всей стране, если не всему миру. У нас есть основания полагать, что важные документы этого плана находятся у него в доме.

Коул недоверчиво присвистнул.

— И ты думаешь, что я могу их для вас достать?

Вайль наклонился вперед:

— Возможно. Мы думаем, что вы сможете как минимум снабдить нас информацией. В конце концов, у вас же есть контакт в доме?

Коул сцепил руки, завертел большими пальцами, перерабатывая услышанное.

— Вряд ли Аманда что-нибудь знает о тайной жизни своего мужа. Тогда бы она меня не нанимала.

— Нам нужен доступ в ее дом, особенно в кабинет ее мужа, — сказала я, преодолевая неприятное ощущение от того, что приходится давить. — Но мы не хотим ее спугнуть. Неизвестно, на чьей стороне она окажется, если узнает правду. От тебя нам нужно одно: убеди ее, что для твоего дальнейшего расследования ты со своим напарником должен видеть содержимое его стола, компьютера и сейфа.

— С моим напарником?

Я кивнула:.

— Напарником буду я.

Принесли еду, Коул начал разделывать лазанью. Мы с Вайлем переглянулись.

— Что тебе не так? — спросила я.

— У тебя уже есть напарник.

Вайль чуть меня подтолкнул.

— Если не возражаете, — сказал он, — я пойду помою руки.

Я его выпустила из кабинки. Коул не уставился сердито ему в спину, но было у меня такое чувство, что ему этого очень хотелось.

— Коул, — сказала я, снова садясь. — Наш вчерашний поцелуй — это у меня самое за последние сто лет близкое к… к отношениям.

— Ты говоришь так, будто «отношения» — это очень плохо.

Да черт бы его побрал! Мы всего лишь обменялись слюной, и вот он уже считает, что заслужил объяснений. Хуже того: я с ним согласна.

Я сделала глубокий вдох. Его руки лежали на столе, устав гонять большие пальцы по кругу. Я накрыла их ладонями.

— Коул…

И я замолчала — должна была замолчать. Потому что воспоминания рванулись из камер, где я держала их под замком. Голоса. Крики. Кровь — моя в том числе. Волна черной ненависти, чуть не смывшая меня целиком. Этого никак было не передать словами. И я никак не хочу тащить кого-то другого в тот ад, куда до сих пор проваливаюсь в кошмарах. Я набросала Коулу лишь эскиз, зная, что картину он себе даже вообразить не сможет.

— Четырнадцать месяцев назад я была хельсингером. Тебе знаком этот термин?

Коул медленно кивнул.

— Да. — Он выпрямился, будто я только сейчас попросила его внимания. — Хельсингеры — элитные подразделения ликвидаторов вампиров, названные по имени доктора Ван Хельсинга, преследователя Дракулы.

— Отлично, — сказала я. Он воспринял похвалу как всякий хороший студент — улыбкой и довольным наклоном головы. — Мы не были спаянной группой с самого начала, — продолжала я, — но стали такой к концу. Всего нас было десять. Я полюбила бывшего «морского котика» по имени Мэтью Стей. Мой брат Дэвид тоже был в нашей группе и там познакомился с Джесси Дискоу. Когда они поженились, мы с ней уже были как сестры.

Коул повернул руки ладонями вверх, взял мои и пожал их. Немного грустно было держать его за руки, потому что вскоре ему предстояло понять: меня слишком опасно трогать.

— Что случилось с моими хельсингерами в ту ночь, до конца не рассекречено. Моя память тоже не все сохранила. Вот то, что я могу тебе рассказать: мы вычищали одно гнездо в Западной Виргинии, но пропустили стервятников — так у нас называли вожаков. Они так глубоко закопались, что мы не нашли их лежек до темноты, а оставаться не решились без поддержки наших вампиров.

Люблю я обтекаемые выражения — они позволяют держаться на безопасном расстоянии от болезненных тем. Но здесь мне придется идти прямо, свернуть некуда.

— В общем, они явились к нам в ту же ночь, мы не успели перегруппироваться. К утру из всех членов группы дышали только я и мой брат-близнец. Причем Дэвид остался жив только потому, что его с нами не было: лежал в госпитале с парой переломанных ребер после предыдущего задания.

— Боже мой!

— Легко понять, что с той ночи мы с ним не разговариваем. Я потеряла свою группу, своего жениха и жену своего брата. А мой брат в этом во всем обвинил меня. В конце концов, это же была моя группа, и моя обязанность — обеспечить их возвращение с задания.

Мое горло, как старая изношенная дамба, едва сдерживало поток слез, грозивших меня затопить, если я открою шлюзы, а потому я поспешила договорить:

— В общем, ты понимаешь, почему я ни с кем не могу завести отношений, тем более с приятным нормальным парнем вроде тебя. Парень, который пробудет со мной достаточно долго, обязательно погибнет.

— Если он не вампир, — возразил Коул. И мой возможный ответ предупредил поднятой ладонью: — Люсиль, я знаю, что Вайль — вамп. Я это чую по запаху.

— Ты… ты Чувствителен?

— Ага.

— Но… но как? В смысле, ты таким родился, или…

Я замолчала, потому что он замотал головой. От собственных тяжелых воспоминаний у него увлажнились ладони. Сжав мои руки, он изобразил улыбку.

— Я родился в штате Нью-Йорк, — сообщил он. — Прямо рядом с Буффало. Там прожил до шести лет в старом белом фермерском доме, где был настоящий амбар и за домом — пруд. Как-то в январе мы с братьями там катались на коньках, и я провалился под лед. Пробыл там пятнадцать минут, пока меня не выудили пожарные.

— И ты… ты утонул?

— Ага.

Он постарался, чтобы это прозвучал небрежно, а то вдруг я начну ахать по поводу такого ужаса. Как будто я на это способна после того, что пережила сама.

— Это было… больно?

Он пожал плечами:..

— Я не помню. Врачи говорят, что с детьми такое бывает, если событие слишком тяжелое. Думаю, и сейчас было бы невыносимо вспоминать. Но потом… — Он наклонился вперед, охваченный горячкой рассказа и видя, что я слушаю. — Это было, как в церкви рассказывают, Люсиль. Был свет, а потом меня там ждал дедушка, и мой пес Сплинтер. Это было… — глаза у него сияли такой радостью, что я не могла не улыбнуться, — просто сказочно.

— А когда ты вернулся…

— Оказалось, что я чую вампиров и других тварей, что водились в лесу к востоку от дома. Вот из-за этого, а также из страха меня потерять, мои родители решили переехать на новое место, где льда не будет. — Он обвел рукой будто весь штат. — И вот я здесь.

Я кивнула. Шея потрескивала под тяжестью этой новой информации. Мне хотелось засыпать его вопросами, потому что Коул был первым встреченным моей породы. Но он меня опередил:

— Так зачем ты позволила ему себя кусать? — спросил он.

Моя рука взлетела к наклейке, как притянутая магнитом.

— А это не твое дело.

Он сперва выдул оранжевый пузырь жвачки, лопнул его и только потом ответил:

— Не мое. Но это цена, которую я запрашиваю за свою помощь.

Я уставилась на него, рисуя про себя его новый портрет, согласованный с тем, что я уже видела.

— Это очень личное.

— Я знаю. — Коул опустил глаза к своим переплетенным пальцам — с некоторым чувством вины, быть может, но не таким сильным, чтобы оно заставило его отступить. Знаешь что? Ты дашь мне честный ответ, и я тебе расскажу правду, почему я работаю на Аманду Ассан.

Вдруг у меня возникло ощущение, что это моя ставка в покере по крупной. Я присмотрелась к Коулу, пытаясь понять его намерения — но на его лице, хотя и куда более выразительном, чем у Вайля, нельзя было прочесть ничего. У него флешь-рояль или пара двоек?

— Ладно, Коул, — сказала я, — согласна на сделку. Но если я в ней останусь без штанов, я твои с тебя сдеру.

— Вполне справедливо, — согласился он, стараясь не показывать своего торжества. — Так зачем ты это сделала?

Наверное, я могла бы изложить ему линию партии, и он бы поверил. Я могла бы убедить его тем аргументом, который убедил Вайля. Но меня редко просят сказать правду, и если просят, я ее говорю.

— С одной стороны, я хотела узнать, каково это. С другой стороны, мне хотелось сыграть спасительницу: знать, что без меня Вайль потеряет больше, чем жизнь. Понимаешь, он бы утратил ориентиры, которые держат его по нашу сторону стены, потому что нет более демонического создания, чем оголодавший вампир. А с третьей стороны… — ой, неловко мне это говорить, — …просто хотела близости, соединения с кем-нибудь. Я ж сказала, уже давно не было.

Коул улыбнулся, поднес мои руки к губам.

— Если так, у меня еще может быть шанс.

Я закатила глаза.

— Ты можешь хоть иногда перестать?

Он сделал вид, что задумался над ответом.

— Очень редко. — Его улыбка говорила: «Вот такая я хулиганская морда». — Женщины — моя страсть, моя слабость и моя радость. А ты… — он снова поцеловал мне руки, — идеал женщины.

— Ты заставляешь меня выступать в роли жены проповедника с седыми буклями.

— Сохрани Бог!

Я отняла руки, надвинула чуть сползший Кирилай обратно.

— Я свою долю внесла. Теперь говори, почему ты работаешь на Аманду Ассан.

Я думала, что он помедлит, поменяет там местами солонку и перечницу, но он заговорил тут же:

— Я — частный сыщик. Моя специальность — преступления со сверхъестественной подоплекой. Брат Аманды Майкл погиб в Индии полгода назад. Он ездил туда с Ассаном. И она думает, что ее муж может быть в этом замешан.

— Только потому, что был там в это время? Или?..

— Не только. Ассан не выразил особых сожалений по поводу ее брата или сочувствия ей. Плюс к тому странные обстоятельства смерти, а объяснение Ассана показалось ей очень неубедительным.

— В чем именно?

— Майкл умер от единственной колотой раны в сердце. Оружие, согласно заключению коронера, — древний клинок неизвестного происхождения. Ассан коллекционирует холодное оружие. Кроме того, вокруг раны на коже были выжжены некоторые символы.

— Какого рода?

— Магические, насколько я понимаю. Но я не специалист, а мои источники не смогли их перевести. Я бы их тебе нарисовал, но… ага!

Он перехватил взгляд нашей официантки и поманил ее к нам. Она нашла для него авторучку и бумагу и оставила нас, когда мы сказали, что пока ничего больше не надо.

Рисуя символы, Коул сказал:

— Ассан был в Индии с докладом на конференции по реконструктивной хирургии. Он сказал, что Майкл, тоже пластический хирург, ушел куда-то во время заседания, и когда на следующее утро не вернулся, Ассан об этом сообщил.

— Что-то долго он ждал.

— Ага. И заседание, с которого Майкл ушел, было как раз то, которое он обсуждал с Амандой. Он ей говорил, что ради него только и поехал.

М-да, темная история. Как погреб. А Коул продолжал:

— Самая изюминка: один бедняга, решивший, что ему нужна утренняя пробежка, на прошлой неделе нашел на берегу туловище. Вещественные доказательства обглодали акулы, но один друг из убойного отдела мне сообщил, что покойник был убит. Одним ударом клинка в сердце. А вокруг раны…

— Иероглифы, — договорила я. — Такие же?

— Ага.

— Интересно, что скажет о них Вайль. — Коул поморщился, я сделала вид, что не заметила, рассматривая рисунок. И тут до меня дошло, что Вайля нет куда дольше, чем должно бы длиться даже такое дипломатическое отсутствие. — Где он?

Я вгляделась в полумрак зала. Вдруг у меня волосы на шее зашевелились под рябью силы, долетевшей с другого конца помещения.

— Ты чувствуешь? — спросила я Коула.

Он кивнул. Вид у него был мрачный и слегка потрясенный.

Я выбралась из-за стола, кажется, извинилась, не помню. Сила меня звала с такой тягой, какой я никогда не испытывала. Она исходила с противоположного конца ресторана — туда я и направилась. Коул шел по пятам, не отставая.

— Вайль? — позвала я шепотом. — Вайль, ты где?

Запах я ощутила раньше, чем присутствие — внутренние чувства резануло бичом укротителя, омерзительное сочетание тухлых яиц и гари. Магия метнулась мимо меня, обжигая по дороге, будто я стояла слишком близко к горящей душе. Зато я хотя бы поняла, что источником ее был не Вайль. От ощущения его силы мне никогда не хотелось вымыться со щелоком. Эта исходила от вампира совершенно иного сорта.

Я обернулась, выискивая, на кого он нацелился, и нашла почти сразу: лысеющий мужчина лет тридцати пяти, в очках, с добрым лицом и руками человека, который сам в саду не работает, а кого-нибудь нанимает. С ним за столом сидели еще трое — я думаю, жена и сыновья. Они уставились на него, онемев от изумления, а он схватился за горло, лицо его налилось краснотой такого оттенка, какого я до сих пор не видала.

— Чарли, что с тобой?

Женщина привстала, но Чарли ее опередил. Он рывком вскочил на ноги, опрокинув стул, и посетители, оторвавшись от своих разговоров, повернулись к нему.

— Смотрите, он задыхается! — взвизгнула пожилая дама, чья эбеновая трость вполне могла быть в родстве с тростью Вайля. Я думала, Чарли кивнет, но он схватился руками за грудь, прижал их, будто подавляя бунт внутренностей, которые просятся наружу.

Дети, белокурые ангелы лет семи и девяти, сидели неподвижно, но я видела, как они судорожно вцепились друг в друга.

— Звоните девять-один-один! — заорал женский голос, и весь зал взорвался гулом голосов. Жена орала: «Чарли, Чарли!» — а посетители с моей стороны зала подбегали посмотреть, что случилось.

Чарли свалился, продолжая хвататься за грудь, и сила магии хлынула потоком, который мог бы показаться неудержимым — не знай я, что это не так.

Мне надо было найти Вайля. Нам надо было найти вампира, напавшего на Чарли, но я не успела двинуться с места, как меня остановил сам Чарли. Он лежал на полу, глаза его были открыты — и пусты, как мраморные шарики. Я много видела мертвецов за свою жизнь, и Чарли теперь вошел в это число. Но то, что случилось после этого, было мне внове.

Из тела Чарли изошел слепящий свет и повис над ним, как утренний туман, только намного плотнее. Призрачный бриллиант размером с Чарли плавал в трех футах над полом ресторана «Умберто», и каждая грань горела собственным цветом. Потом — будто какая-то космическая рука завертела калейдоскоп — бриллиант раскололся, завертелся, сформировался по-новому, множество самоцветов заплясали в воздухе над телом Чарли, и через секунду разлетелись зрелищным китайским фейерверком.

Один влетел точно в рот жене, заставив ее замолчать немедленно. Два — к детям, осторожно опустились на лоб каждому и скрылись из виду. Какие-то вылетели в окна, в стены, в двери — наверное, нашли свой путь к близким друзьям и родным. А самый большой пролетел через потолок, неизвестно куда направляясь, но я — уставшая от жизни, циничная Жас — считаю, что на небо.

— Потрясающий эффект, Вайль, — буркнула я про себя.

— Что?

Я обернулась. Он стоял за мной, не дальше трех футов, и смотрел на происходящее из закоулка за гевеей в углу возле туалета. Его сила мерцала и переливалась. Обычный человек, глядя прямо на него, ничего бы не увидел, но никто не смотрел, кроме меня, и только я видела, как он сгущается из воздуха. Так наливается цветом эскиз на экране компьютера. Только что был набросок мелом — и вот это уже суровый, красивый джентльмен, любующийся комнатными растениями.

— Вайль, — начала я, но Коул шагнул к нам, дернул Вайля за рукав, заставив развернуться к нам лицом.

— Кто это сделал? — спросил он требовательно. — Кто убил этого человека, пока ты стоял и смотрел?

— Я здесь чужой и не могу вмешиваться…

— Черт побери, это же не экспедиция «Нэшнл джиогрэфик», ты не должен прятаться в кустах и смотреть, как львы убивают зебр! Здесь надо убивать львов!

— Здесь мы львы, — поправил его Вайль. — И мы действуем крайне осторожно перед тем, как бросить вызов другому прайду. Надо ведь иметь соотношение сил в свою пользу, не так ли?

Коул готов был броситься на Вайля, как троглодит.

— Именно так, — согласилась я, хватая Коула за руку и сжимая, чтобы он обернулся ко мне. — Убивать на расстоянии — это сила мощная и подлая, Коул. На ее пути становиться не надо, если не хочешь быть серьезно изувечен.

— Да кто же вы такие? — прошептал Коул.

Мыс Вайлем оба хранили каменные лица и леденящее молчание. Хотя Джон К. Обыватель знает о нашем существовании, он не любит, чтобы ему напоминали о нас слишком часто. Нечто подобное почувствовал сейчас Коул.

Прибыли две машины «скорой», и Чарли вывезли на каталке. Следом шло его ошеломленное семейство. Менеджер «Умберто» сумел наконец уговорить всех вернуться на места, предложив каждому списать половину счета, чтобы народ не бросился прочь. И это здорово помогло.

— Коул! — Я повернулась к нему, глубоко вдохнула и мысленно с ним попрощалась. — Уходи отсюда.

Уходи, уходи, уходи…

— Нет, погоди минутку, — хором ответили Коул и Вайль и поглядели друг на друга с удивлением: они не ожидали от себя такого единодушия.

— Ты когда-нибудь дрался с вампиром? — спросила я Коула.

— Нет, но…

— Тогда нет смысла тебе здесь оставаться. Уходи, пока еще сохранил свою человеческую суть.

— Но как же…

— Мы тебе позвоним, ладно? — Я не собиралась этого делать, считая, что сумею отговорить Вайля от использования связей Коула, как бы соблазнительны они ни были. Небольшое путешествие по дорогам памяти слишком хорошо напомнило мне, как это больно — терять хороших парней. А чем больше я узнавала Коула, тем больше понимала, что он как раз из них. — Только очень тебя прошу, уберись отсюда до того, как вампир, убивший Чарли, поймет, что ты с нами.

Он посмотрел на меня пристально, пытаясь разобраться в выражении моего лица.

— О'кей, уйду. Как только ты мне дашь свой телефон.

Я начала было спорить, но Вайль — словно фокусник из рукава — достал и протянул ему нашу визитную карточку.

Коул прочел вслух:

— «Робинсон — Бхейн, антиквариат. Специализация по редкостям восемнадцатого века». — Он посмотрел на Вайля: — Наверное, у тебя отлично получается, раз ты знаешь материал из первых рук.

Вайль даже бровью не повел. Я начинала думать, что ничто не может застать врасплох — даже то, что в нем опознал вампира частный детектив, неотличимый от студента-переростка.

— Позвони нам, когда договоришься с Амандой Ассан, — сказал Вайль.

— Так и сделаю, — ответил Коул, бросив на меня взгляд, говорящий: «Я вернусь».

Я кивнула, надеясь, что он сунет карту в карман, забудет, куда ее дел, и постирает вместе с брюками. И тогда у него останется от меня только комок жеваной бумаги с расплывшимися пятнами типографской краски.

Я не успела понять, что он делает, как Коул нагнулся и украл еще один поцелуй.

— Увидимся, — сказал он, повернулся и вышел.

— Надеюсь, что нет, — буркнула я, глядя ему вслед.

— Жасмин! — Голос Вайля прозвучал так тихо и робко, что я едва его узнала.

— Вайль?

У него был такой вид, будто он проснулся и обнаружил отсутствие какой-то жизненно важной части тела. Он покачал головой.

— Этот вампир все еще здесь?

— Да.

— Тогда не надо ли нам пойти пройтись?

— О'кей.

Мы направились к столу, длинным путем вокруг ресторана. И на ходу Вайль сказал так тихо, что я его едва расслышала:

— Наверное, тебе тоже стоило бы уйти.

Практически все мое самообладание ушло на то, что бы не хлопнуться о землю прямо на месте.

— Ты о чем, черт побери?

— О твоей жизни, Жасмин. О твоей короткой и прекрасной жизни.

Я узнала это выражение лица. Оно говорило: «Если собираешься разбить мне сердце, делай это быстро». Последний, у кого я видела такое лицо, был мой школьный возлюбленный в тот вечер, когда я его оставила. А Вайль, хотя я понимала, что ему не хочется, все же продолжал говорить:

— Ты защищаешь Коула от опасности, которая составляет смысл твоей жизни. О чем это говорит?

— Смысл своей жизни я себе определила сама, — ответила я сквозь стиснутые зубы. — Я оказалась здесь и сейчас по своему выбору. У Коула этого выбора не было. Он просто сюда свалился. А это отличный способ утонуть.

Что ему доводилось в жизни.

Вайль не стал развивать тему.

Мы добрались до своих мест, и никакие сигналы у меня в голове при этом не сработали.

— Очевидно, вампир в баре, — сказала я, когда мы сели. С совершенно деловыми интонациями, чтобы мы оба успокоились. — Идем туда или ждем?

У меня руки чесались устроить хороший традиционный мордобой прямо возле стола убийцы Чарли. Действие — вот что мне было нужно, от всех этих размышлений у меня шарики за ролики заскакивают. Но я знала, что скажет Вайль.

— Ждем.

И мы стали ждать. Поболтали, поели. Это ж тоже часть работы, а работу мы стараемся выполнять хорошо.

Теперь, зная запах этого вампира, я гораздо лучше отличала его от запаха Вайля, чем час назад. Еще час он оставался на месте, потом двинулся в путь. Так как мы уже оплатили счет, то двинулись вслед за ним. И все равно чуть не пролетели мимо. Этот вампир, как и многие другие, приехал со свитой, и когда мы вышли на парковку, последний из его свиты садился в черный блестящий лимузин.

Одна из первых вещей, которым научило меня отсутствие папиного колена, — это что жизнь играет несправедливо. Иногда бедным ни в чем не повинным детям попадаются папы, которые то и дело куда-то уезжают или уходят, и мамы, слишком охотно раздающие подзатыльники. Потом эти дети вырастают и узнают, что все уходят рано или поздно, всех уводит жизнь или смерть, и это всегда несправедливо.

Так вот, было совершенно несправедливо, что единственный из них из всех, еще не севший в машину, обладал способностью замечать федеральных агентов за пятьдесят ярдов. Очевидно, он также обладал способностью с ними разбираться, потому что жестом пригласил своих трех приятелей выйти из машины и составить ему компанию. Они двинулись в нашу сторону, остановились все четверо за пятнадцать шагов — мне хотелось назвать это дуэльной дистанцией.

Как «Перестрелка в О.К. Коралле», только помасштабнее. Мальчики производили потрясающее впечатление — даже без «Тех-9» в небрежно опущенных руках. У меня шкура напряглась от той легкости, с какой каждый из них нес смертельное оружие. Эти ребята сперва стреляют, а потом и вопросов не задают. И чего я боялась чудовищ под кроватью? Вот кого надо было бояться.

Тот из бандитов, который нас заметил, был, несмотря на пронизывающий январский ветер, одет в серую безрукавку, выгодно подчеркивавшую татуированные бицепсы. Рядом с ним стоял высокий рыжий парень, усы свисали по обе стороны рта до шеи и ниже, сливаясь с волосами на груди. А в глазах его читалось: «Случалось мне убивать лопатой по черепу. Кайф…»

У третьего правую щеку делил пополам ярко-красный рубец. Оставивший этот след нож подарил ему еще и молочное бельмо на глазу, чтобы в следующий раз быстрее уворачивался. У четвертого были раскосые глаза китайца, тело русского штангиста и борода американского байкера. Он ухмылялся, показывая пару золотых зубов, и длинным ногтем в чехле тыкал в мою сторону.

— У вас проблема? — протянул он, явно ожидая, что я сейчас намочу в штаны и упаду от страха, корчась, как недостойный подданный перед императором — и этого мне хватило. Настроение у меня резко переменилось на «а пошло оно все к той самой матери» и растоптало во мне страх. Весьма опасный подход, но мне так легче жить.

— Ага, она за мной тянется с детства, — начала я, но осеклась, увидев, как из лимузина появляется черная туфелька с высоким каблуком, надетая на изящную ногу в чулке.

— Не нравится мне, как это выглядит, — сказала я Вайлю вполголоса.

Он только хмыкнул, глядя на это представление. К первой ноге присоединилась вторая. Блеснули серебряные блестки до колен подола. Элегантная рука ухватилась за татуированную лапу, и наконец-то обладательница всех этих рук и ног предстала перед нами целиком.

— Смотри-ка, Вайль, — сказала я тихо, — вампирская Барби!

От платиновых волос до талии и до хирургически улучшенных буферов дама выглядела мечтой голливудского режиссера. Вырез оставлял от платья так мало, что клей на крепежной ленте должен был быть сильнее цемента. Огромные фиалковые, чуть раскосые глаза придавали ей экзотический вид игрушки из гарема шейха.

— Полное совершенство, — признала я. — Идеально накрашена, идеальные ногти, идеальная фигура — ну так и хочется сунуть ее мордой в дымящуюся конскую кучу. Вот почему когда нужен конный полицейский, так его не докричишься?

Вайль не ответил. Ничего не ответил. Стал неподвижен, как изображение на плакате.

— Ты знаешь эту женщину? — спросила я его. Снова не получив ответа, я его встряхнула. Он посмотрел на меня — глаза сделались пустыми. Мертвыми. — Кто она?

— Лилиана. Моя покойная жена.


Глава десятая


Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала с тоской бабулю Мэй. Когда ушла мама… ну, если честно, я даже какое-то испытала облегчение. Но смерть ее мамы все еще ощущается потерей, хотя три года прошло. Иногда мне так хочется ее увидеть, что это больно почти физически. Вот сейчас мне только ее поддержка и могла помочь, потому что черт меня побери, если у меня голова не пошла кругом.

Я смотрела, как Вайль глядит на идущую к нам Лилиану — и даже представить себе не могла, что он чувствует. Зато точно знаю, что чувствовала я: мир начал вращаться в другую сторону.

— Твоя… покойная жена? — спросила я шепотом.

Вайль кивнул — слегка дернул головой.

— Она умерла, потом убила меня. Эрго… моя покойная жена.

У меня в голове загудела какая-то старая песенка, но помнились из нее только повторяющиеся слова: «Как странно. Как странно…»

Голос Вайля прозвучал, как у робота — запрограммированное начало разговора, без сколько-нибудь значительных деталей.

— Что бы ни случилось, Жасмин, ни за что не снимай Кирилай.

Что? А, да. Кольцо.

Абсолютно ничего не понимая, я положилась на источник, который бабуля Мэй называла моим «паучьим чувством». (Она была поклонницей комиксов «Марвел», и вся ее коллекция досталась Дэйву — везунчик!) Бабушка имела в виду мою женскую интуицию, которая даже без моих теперешних отточенных чувств, ее подкрепляющих, гудела как натянутая паутина. Ритм гудения сделался еще тревожнее, когда Вайль сказал:

— И ни при каких обстоятельствах ты не должна вытаскивать оружие.

«Скорбь», приятной тяжестью ощущавшаяся под пиджаком, снабжена некоторыми придуманными Бергманом штучками, которые на Лилиану оказали бы весьма эффектное действие. И он требует, чтобы я ее не вытаскивала? Псих!

— Вайль…

Чужой, ледяной взгляд заставил меня замолчать. Я вдруг почувствовала себя в меньшинстве.

— Это не тот случай, когда мы можем спастись применением силы, — сказал он, слегка оттаивая под моим взглядом.

— А угрозой применения силы?

У него чуть подернулись губы.

— Всякий, кто тебя видит, угрозу чувствует. Сегодня им достаточно просто будет понять, что ты опасна.

Я не была согласна. Очень мне не по душе сомневаться в преданности Вайля мне или Управлению, но вот сейчас он меня просто оглушил большой бомбой. Что он еще скрывает? И не должна ли я, упаси боже, включить его имя сразу после Марты в список подозреваемых?

Глядеть в его пустые глаза было как смотреть на портрет. Много раз я видела в них жизнь, но сейчас мне было стыдно за свою глупость: я полагала, что его жизнь имеет хоть что-то общее с моей. Он не монстр, я много их повидала и понимаю разницу. Но он и не человек. Как я могу знать, как могу доверять личности, столь непохожей на меня и мою породу?

Мыс Вайлем смотрели друг на друга, качаясь на концах отлично уравновешенной доски. Должна ли я сойти? Сойдет ли он?

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Что ничего хорошего от тебя ждать не приходится, — вздохнула я. — Надеюсь, что права была бабуля Мэй.

— О чем?

— О том, что надо верить своему пау… своей интуиции.

— Обычно бабули в этом хорошо разбираются.

Это да, но моя-то ни разу в жизни вампира не видела.

Лилиана решительно шагала вперед, явно досадуя, что мы не расстелили перед ней ковровую дорожку. Я одарила ее взглядом, задуманным как непроницаемый.

— Твоя кошечка щетинится, — сказала Лилиана Вайлю.

— Я бы не стал ее дразнить, — ответил Вайль, едва заметно опираясь на свою трость. — Очень многие внезапно обнаруживали, что имеют дело не с кошечкой, а с тигрицей.

Странно. А где же «Привет, давно не виделись» или «Сколько лет, сколько зим!» Очевидно, эти правила этикета при встрече с убившей тебя супругой не обязательны.

— Как ты меня нашла? — спросил Вайль совершенно ровным голосом.

Я на миг отвела глаза от Страшных Мальчиков — проверить, что мне не послышалось, и под твердостью его баритона я правда почуяла дрожь. Да, ее подтвердили мелкие движения, которых практически никто бы не заметил — чуть приподнятое плечо, слегка повернутая голова, ямка на щеке, показывающая, что он прикусил ее изнутри. Вайль сдерживал страшный гнев, такой великий, что если его выпустить, он может никогда уже не вернуться обратно.

О черт, я тут умничаю, а Вайль хочет сломать шею своей бывшей. Если мы сейчас ошибемся, нас потом три дня будут счищать с бамперов этих машин.

Лилиана закинула за плечо прядь длинных полиэстеровых волос.

— Здесь очень… людно, ты не находишь? — Улыбкой, которой она одарила Вайля, можно было бы лечить обморожения. — Пойдем ко мне в машину.

Это была не просьба.

Взгляд Вайля обрезал ее, как арктический ветер.

— Нет.

— Ты мне…

— Я тебе ничего не должен.

Движение было таким быстрым, что ее рука мелькнула полосой. Вайль успел ее перехватить в долях дюйма от своего лица.

— Осади назад, сука! — зарычала я.

Времени вытаскивать «Скорбь» не было, и я взялась за свой главный резерв: в ножнах на руке лежал шприц. Игла наполовину вошла ей в бедро, прежде чем она успела взглянуть, что ее укололо.

Защелкало что-то металлическое — я посмотрела на ее громил.

Китаец к своему арсеналу добавил обрез, вытащив его из-под черного пальто, как фанат «Матрицы». Татуированный и его приятели взвели курки и направили стволы на нас.

— Что в шприце? — спросила Лилиана, не сбавляя тона.

— Медленная и мучительная смерть от святой воды, — ответил ей Вайль.

— Мои люди ее убьют раньше, чем она нажмет на поршень.

— Тогда я закончу, что она начала. Но ты, наверное, предпочла бы переговоры?

Лилиана в ответ надула губки в гримасе, наверняка отработанной перед зеркалом.

— Ладно, будь по-твоему. Ты всегда любил, когда выходило по-твоему.

По общему молчаливому соглашению я вытащила иглу, а Вайль оттолкнул от нас Лилиану. Бандиты опустили стволы.

— У тебя действительно такие воспоминания о нашей совместной жизни? — мрачно спросил Вайль. — Потому что у меня есть шрамы, которые доказывают обратное.

Бог ты мой, эти следы у него на спине оставила она?

— Ты все их заслужил! — огрызнулась она злобно и посмотрела так, будто снова хотела его ударить.

— Возможно. — На миг у Вайля упала защита, и лицо его исказилось смертной мукой. Но тут же она сменилась ненавистью, жесткой и холодной. — Кто тебе сказал, что я здесь?

— Да ладно, Вайль. Можно подумать, я двести лет за тобой гоняюсь. Захотела бы — сразу бы нашла.

Он покачал головой, и глаза у него сделались темными и такими глубокими, что войди в них здесь — и выйдешь где-то в другой вселенной.

— Неправда. Тебе кто-то сообщил о моих обстоятельствах.

Она наклонила голову — волосы потекли за плечами серебряной рекой.

— Отчего ты так уверен, что я искала тебя? А все-таки ведь твое внимание мне привлечь удалось? Тебе понравилось мое представление? — Она кивком указала на ресторан. — Я думала, ты оценишь иронию: два сына теряют отца.

Плеснула наружу сила Вайля, и температура рядом с нами резко упала. Но он не ответил. Если бы попытался, наверное, это был бы плевок ей в лицо ледяным дождем.

— Ты должен признать, я за два столетия усовершенствовалась, — говорила она. — Когда-то, чтобы его убить, мне потребовалось бы всадить в него клыки. Сейчас достаточно всего лишь царапины. — Она провела ногтем по белизне предплечья, показывая. — А самое лучшее, что я могу длить эту смерть столько, сколько захочу. — Вайль смотрел на проступившую кровь, а его покойная жена развела руки в стороны, будто растягивая время. Она сжала кулаки — у него побелели костяшки пальцев на набалдашнике трости. Интересно, что она себе сейчас представляла? Как сжимает этими смертоносными ногтями сердце Чарли?

Она шагнула ближе, Вайль скомандовал мне:

— Избегай ее прикосновения, Жасмин. Если капля ее крови смешается с твоей, это тебя убьет.

Лилиана снова изобразила ту же гримаску.

— Только если я захочу. — Я узнала тот взгляд, который она на меня бросила: Тамми Шобсон, второе издание. Я бы не удивилась, если бы она стукнула меня ногой в подбородок и обозвала соплячкой и плаксой. На меня пахнуло ее экстрасенсорным запахом, и я отшатнулась от вони смерти и разложения. — Милочка, совершенно нет причин бояться. Я вам не хочу делать больно… слишком больно.

Она стрельнула в Вайля игривой улыбкой, но он утратил вкус к жестокому юмору, и она, очевидно, сочла это моей виной. Когда ее взгляд вернулся ко мне, я почувствовала себя козой под взглядом тираннозавра из «Парка юрского периода». Вот тут-то она заметила повязку у меня на шее, и глаза у нее сузились. У меня рука взметнулась вверх защитным жестом — никак не получается от этого избавиться. Лилиана перевела взгляд на Вайля.

— Вайль, — начала она каким-то гулким голосом, как со дна колодца, — я вижу у этой… — она скривилась, будто увидела у себя на платье таракана, — эйчфин на пальце твое кольцо? И на шее — это ты ее пометил?

Мне не понравилось слово «пометил». Слишком напомнило о собаке, задравшей лапу на любимый столб.

— Она мой авхар, — ответил Вайль.

Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не развернуться и не спросить: «Твой — кто?» Впервые слышу это слово… хотя нет. Вайль его шепнул мне вчера ночью, выходя из моей комнаты. Я не обратила внимания, но теперь поняла, что оно означает нечто очень важное, потому что на Лилиану подействовало, как ядро на тросе. Она замолчала, кипя, сделала рукой отпускающий жест, и четверо ее статистов отступили назад. Хотя мне было приятно, что она решила отложить войну, отпускать нас невредимыми она не собиралась. Судя по поведению — маньяк-убийца. До последней черточки описания.

— Вайль свою часть сделки выполнил? — спросила она голосом слаще сахарной пудры. Приняв мое молчание за согласие, заговорила дальше: — На авхара ложится бремя огромной ответственности, — сообщила мне Лилиана. — Поэтому ему также полагаются определенные привилегии, одна из которых — право знать прошлое своего схверамина. Во всех подробностях.

Чье-чье прошлое?

Я глянула на Вайля. Друг мой, придется тебе кое-что мне объяснить…

— Лилиана! — произнес Вайль рычащим голосом. Пантера изготовилась к прыжку.

— Так я просто интересуюсь, рассказал ли тебе Вайль про двух своих сыновей — наших сыновей, и как он их убил…

— Хватит!

Голос Вайля раскатился мощью. Где-нибудь поблизости метеоролога хватил удар, потому что температура рухнула от пятидесяти девяти[5 - по Фаренгейту, около 14º по Цельсию. — Примеч. ред.] до «блин, пропали апельсины!». Я задрожала, ресницы покрылись инеем, в легкие вместе с воздухом ворвалась зима. А ребята Лилианы, не Чувствительные, вообще не поняли, что стряслось. Они стали дышать на руки, топать ногами, и Татуированное Чудо кому-то сказало:

— Я носа не чувствую!

— Вы четверо, — рявкнул им Вайль, — в машину!

Они вытянулись по стойке «смирно», повернулись, как по команде «кругом!», и зашагали, куда было сказано.

— А ты, — он посмотрел на бывшую жену, как мангуст на кобру, — прочь с моих глаз! И в этот раз — навсегда!

Она оскалилась и зашипела на него — в других обстоятельствах эта реакция меня бы весьма обрадовала.

— Я могла тебе предложить союз с самым сильным вампиром на земле, но ты с твоим человеческим авхаром не достоин целовать край одежд Раптора!

Ах ты сука, она на Раптора работает!

Инстинкт требовал взять ее на месте, и я уже достаточно ее ненавидела, чтобы напасть, но дернуться не успела, как трость Вайля преградила мне путь. А, черт!

— Ты не думай, что это все, — предупредила его Лилиана. — Ты не сможешь охранять ее постоянно. Не сможешь смотреть во все стороны сразу. Мне только останется ждать, когда ты моргнешь.

— Тронь один ее волосок — и я сожгу твой дурацкий парик, забыв снять с твоей головы.

Я с трудом удержалась от аплодисментов, когда Лилиана буркнула какое-то оскорбление, которого я не поняла: по-румынски я знаю только слова «да», «нет» и фразу «где здесь туалет». К моему удивлению, она убралась в машину. Дверца захлопнулась, лимузин поехал.

— Значит, мы даем им уйти? — спросила я.

— Значит, — сказал Вайль, направляясь к «мерседесу», — мы даем им думать, что даем им уйти. Поехали.

Я вырулила на дорогу на удобном расстоянии за лимузином. Слежка легка, когда объект так выделяется, но атмосфера у нас в салоне была далека от непринужденной. Наконец Вайль сказал:

— Я должен дать тебе объяснение.

— Это точно. — Но почему-то я вдруг не уверена, что готова его слышать. — Пока что расскажи мне то, что необходимо для нашего задания. А остальное…

— В самолете на обратном пути? — перебил он, и мы улыбнулись оба. — Накопится столько, что нам придется лететь в Огайо через Португалию.

Совместный смех разрядил обстановку, и когда Вайль заговорил, голос звучал обычно:

— Я думаю, прежде всего мы должны рассмотреть возможность, что целью покушений была ты.

— Насчет акции «Руки Господа» я бы еще согласилась. Но зачем тогда подставлять под укус змеи тебя? Или травить твои запасы крови?

— А ты подумай. Они меня поставили в уязвимое положение, в котором ты настояла, чтобы я взял твою кровь для поддержки собственной жизни. Почти любой вампир выпил бы тебя досуха.

— Да, но ты мне ничего плохого не сделал…

Вайль прервал меня, раздраженно мотнув головой:

— Ты все еще думаешь как человек. А ты посмотри на это с точки зрения вампира…

Он замолчал, пристально глядя вдаль, и когда мы снова встретились взглядами, я знала, что он пришел к тому же выводу.

— Сенатор — вампир! — сказали мы в унисон.


Глава одиннадцатая


— Все сходится, — заговорил он в ажиотаже, пока я пыталась взять себя в руки, чтобы не въехать в ближайший столб. — Вампир знал бы, что при растущем голоде я брошусь к ближайшему доступному источнику питания.

— Я для тебя вроде шоколадного батончика?

— Жасмин!

— Шучу. Я знаю, что это не так. Говори дальше.

— Почти любой вампир, тем более из тех, кому противна сама идея ассимиляции, выпил бы тебя до дна, не задумываясь. И этот вот, я считаю, не исключение.

— Значит, ты думаешь, что предложение союза от Лилианы связано с покушениями на мою жизнь?

Вайль пожал плечами:

— Трудно сказать, тем более сейчас, когда у нее появились свои причины желать тебе смерти. — Он посмотрел на меня с грустью: — Прости, что так вышло. Она марает все, к чему прикасается. Я совершенно не планировал, чтобы она знала о тебе.

Или я о ней?

Я пожала плечами. Не мое дело. Тем более что я тоже скрываю от него важные вещи.

— То есть мы действительно утверждаем, что один из сенаторов надзорного комитета — вампир, организовавший на меня охоту? Ведь если подумать, к этому все сводится? Марту я видела перед отлетом, она была вполне человеком.

— Думаю, и осталась, — кивнул Вайль. — Но это не выводит ее из-под подозрения, она может быть сообщником сенатора или его слепым орудием.

— А сенатор? Слушай, мы вообще трезвые?

— Помнишь, я тебе вначале еще говорил, что в задании есть какая-то странность?

— Помню.

— Мы должны были перед отъездом выступать на заседании комитета. Полугодовой отчет, они сказали. Как Пит их ни уверял, что мы с ним оба тобой довольны, они хотели тебя утопить в вопросах. Что-то насчет «удостовериться, что решение было правильным».

Призрак моего прошлого поднял израненную голову и злодейски захохотал. Мысль, что он никогда меня не оставит, вызвала приступ отчаяния. Мне захотелось заползти в ближайшую койку, накрыться с головой, стать бугорком под одеялом. От бугорка никому ничего ведь не нужно — тихая будет жизнь. Если перца чили сперва не нажраться, а я его как раз люблю… ладно, проехали.

— Потом, — говорил Вайль, — сенаторы отменили беседу без предупреждения. Сказали, что вот это новое задание настолько срочное, что откладывать нельзя ни надень. Хотя, когда мы обсуждали его с Питом, он не упомянул даже, что есть срочность.

— Так к чему ты ведешь? — спросила я.

— Если бы беседа произошла, политик-нежить был бы вынужден на ней присутствовать. Ты — Чувствительная. Войдя в комнату, ты сразу бы засекла вампира.

— Сенатор-вампир, — сказала я и покачала головой. — Жуть берет. Но как же у него это получается? В Вашингтоне народ мог бы не понять его привычку появляться только ночью.

Вайль пожал плечами:

— Современная техника работает на благо людей не за страх, а за совесть. Быть может, она иногда улыбается и вампирам.

Ну, может быть. А может, у нашего сенатора есть двойник — публичные фигуры часто так поступали на протяжении всей истории. Или сенатор обращен так недавно, а план был составлен так быстро, что пару недель сенатор мог проходить в темноте, не пробудив подозрений. Короче говоря, нашел сенатор способ.

— О'кей, — сказала я. — Значит, в настоящий момент у нас есть пластический хирург из криминальных кругов в союзе с террористической организацией и с вампиром, которого разыскивает ФБР, и вся эта теплая компания работает на Раптора. Почему-то оказывается, что Раптор заинтересован предоставить тебе доступ к заговору, в центре которого — страшный смертельный вирус. — Тут мне пришла в голову мысль: — Раптор знает, как давно ты в Управлении. С чего бы он стал ожидать, что ты к нему переметнешься?

— Его точку зрения невозможно понять, если не учитывать его ошеломительную мощь. Я бы предположил, что он считает, будто может мне предложить лучшие условия. Такие, которые дадут мне колоссальное преимущество по отношению к теперешней моей позиции. — Следующее выражение Вайля я не поняла, хотя инстинкт мне сказал, что так он отвечает на какие-то события, случившиеся с ним в прошлом. — Ему не понять вампира, который добровольно отстранился от тех сокровищ, что он предлагает.

Слово «сокровищ» он произнес так, будто выплюнул гнилое яблоко изо рта.

Мы замолчали, оба думали о Рапторе — вампире, который стал ужасом правительств всех развитых стран. Если мы на него выйдем — на наших, а не на его условиях, — то безопасность мира возрастет экспоненциально, и это не преувеличение.

Лимузин, за которым мы ехали, замедлил ход, ища место для парковки. Он нас привел на южный берег, куда ездит веселиться отпускной народ. Бары и рестораны, два театра и комеди-клуб, все в стиле ар-деко, и украшены неоном, и среди них — то заведение, куда подъехал лимузин. Больше всего оно напоминало ярмарочный дом с призраками — наклонные могильные плиты, сложенные в название «НЕЖИТЬ-КЛУБ» на фасаде из фальшивого гранита, светящиеся скелеты, повисшие с балкона второго этажа, зеленые лампы, светом очерчивающие контуры здания.

Хотя многие бродячие кобели сидели по случаю Нового года в семейной будке на цепи, все же по тротуарам шел ровный поток женственных женщин, мужественных мужчин и великолепных мужчин, одетых женщинами. Наплевав на необычный холод, сидели за столами вдоль тротуаров бражники, радуясь компании, выпивке и радостному свету перемигивающихся лампочек на краях матерчатых зонтов над столами.

К нашему счастью, Лилиане и ее гориллам пришлось подождать, пока вышибала «Нежить-клуба» — этакий Франкенштейн двадцать первого века — пропустил их внутрь. Это дало нам необходимую фору, чтобы припарковать машину неподалеку на открытой стоянке. Выйдя из машины, мы смешались с толпой, держась к клубу настолько близко, насколько позволяла осторожность, пока не нашли темную дверь рядом с магазином деликатесов и стали изображать обнимающуюся парочку.

Я стояла в кругу рук Вайля, стараясь не отвлекаться. Мне открылся совершенно новый спектр цветов, но я не могла им наслаждаться. Ощущение — как у охранника в Лувре: хочется таращиться на «Мону Лизу», а нужно высматривать потенциальных похитителей. Как и ожидалось, небольшой и приятный побочный эффект был всего лишь первым мазком кисти из тех, которым предстояло сложиться в новую картину моей жизни. Второй только начал проявляться в виде закрадывающегося чувства огромного дисбаланса, но тут мой самоанализ прервал Вайль.

— Ты должна знать еще одну вещь. — Его голос прозвучал у меня в ухе громко, почти неприятно резко. — Я не убивал своих сыновей.

— Я похожа на легковерную дуру? Вайль, да я в половину не верю того, что говоришь ты, а ведь тебе я верю.

Только когда он выдохнул и привалился спиной к стене, я поняла, как он был напряжен. Несколько часов мы несли свою молчаливую вахту, мимо шли люди, не обращая на нас внимания. И наконец Вайль заговорил:

— Мне было около сорока. — Он говорил тихо, его подбородок был как раз на уровне моего носа. — Мальчики почти выросли, Ханци было пятнадцать лет, его брату Баду — тринадцать. — Имена детей он произнес так, как называют святых. — Лилиана подарила мне пятерых детей, но только Ханци и Баду выжили. И потому… мы их избаловали.

Он замолчал. Я почувствовала сердечную жалость к той паре, которой были когда-то он и Лилиана, безысходную грусть по умершим детям, отчаянную решимость сделать так, чтобы оставшиеся двое выжили.

И где-то на вершине этой боли у меня затряслись ребра. Такое чувство, что вот-вот я получу по-настоящему мрачный телефонный звонок. И хотя сейчас Вайль излагал мне трагическую историю своей жизни — потому что по какому-то извращенному вампирскому закону я имею право знать, — это ощущение — я точно знала — шло не от него.

— Они дичали прямо у меня на глазах, — говорил он. — И когда я набрался мужества их одернуть, было уже поздно. Они уже не только дразнили палками собак, но и окна били камнями. Когда как-то раз они въехали в лагерь на краденой телеге, я… я сорвался. Напустился на них, выпорол. И заставил вернуть телегу с извинениями.

Современная девушка во мне подумала недоуменно: Семья Вайля жила в лагере? Они на отелях экономили? И следующая мысль окатила меня волной стыда и смущения. Они же были цыгане!

— И что случилось?

— Крестьянин, у которого они украли телегу, застрелил их, не дав слова сказать.

— Ой, Вайль! — Я обняла его покрепче, и не только потому, что сердце мое разрывалось от сочувствия. Ощущение чего-то неправильного становилось все сильнее, и живущая во мне маленькая девочка страшно хотела вцепиться в плюшевого мишку. — Это ужасно!

Вайль издал какой-то горловой звук, первобытный признак горя — такой звук можно услышать от слонов, горюющих над костями погибших собратьев.

— Я хотел убить его, потому что себя убить не мог. Я считал его виноватым. Свою слабость, свою ненависть к себе я всю наваливал на него, и мне стало уже мало просто его застрелить. Я хотел, чтобы он умирал медленно, день за днем, неделю за неделей, если получится. Чтобы он погружался в ужас, как в трясину.

— И что… — Я осеклась, задохнулась этой безымянной жутью от рассказа Вайля. — Что ты сделал?

— Я стал этим ужасом. — Голос упал до шепота. — Это было легко. Мои родные… — он поморщился, — мой отец, дед с бабкой… ты теперь знаешь, что они обладали некоторыми… способностями? — Я кивнула. Кирилай согревал палец, как живой. — У меня никогда не было желания участвовать в их обрядах, но я всю жизнь наблюдал за этой работой. Снимали проклятия, спасали души. Я теперь просто начал делать наоборот.

— Как?

— Я взял три деревянных креста, оскверненных кровью убитых — это была кровь моих сыновей. Расположил треугольником и стал в середину. Вызвал потом нечистых духов, чтобы послали мне вампира.

— И?

— К моей мольбе снизошли. Но сперва этого вампира послали к моей жене.

— Я… ты прости меня.

— Это было давно, много жизней тому назад. Не за что просить прощения.

— Я прошу, но не в том смысле.

— А в каком?

— Я прошу прощения, что прерываю рассказ, который так трудно было начать. Но мы должны уйти. Немедленно.

Я схватила его за руку и потащила из темной ниши, на тротуар, под фонари и еще какие-то источники света, которые мое новое зрение восприняло, но не могло идентифицировать. Я отвела его на угол, где мы остановились лицом к светофору, и какой-то хеви-метал оркестр гремел из бара у нас за спиной.

— Что такое? — спросил Вайль, пока мы ждали просвета в потоке машин.

— Трудно описать. — Я сжала его руку, пытаясь не волноваться, отделить новые оттенки неона и орущую уличную музыку от рвущейся с цепи паники, требующей от меня куда-то бежать, выскакивая из собственной шкуры. — Вот эта песня, — сказала я наконец, — из «Ленерд Скинерд». Помнишь слова? «О-о, этот запах…»

— Да, — негромко ответил Вайль, сканируя глазами улицу, отмечая каждого прохожего, каждый дорожный знак, каждую парковую скамейку.

— Вот это оно и есть. Я чую этот запах, медленное погружение в немочь и беспомощность. И над всем этим — запах вампиров. Какая-то мерзость происходит там за «Нежить-клубом».

И я боюсь смотреть.

Но когда переключился светофор, мы двинулись. На полпути в переулке, гноящемся за всеми этими праздничными огнями и декорациями загрязненной раной, меня схватил кашель, и чем ближе мы подходили, тем сильнее от кашель переходил в удушье. Когда мы дошли до первой помойки, ощущение у меня было такое, будто меня заперли на жаре в автомобиле в обществе разлагающегося трупа. Возле трех побитых серебристых мусорных ящиков меня вывернуло, и дай бог, чтобы «Умберто» прогорел раньше, чем мне выпадет шанс съесть целую тарелку тамошних спагетти.

Я крепко зажмурилась — скорее рефлекторно от рвоты, чем от необходимости видеть в темноте, — а когда снова открыла глаза, переулок светился уже не просто зеленым, но приглушенно-желтым и кроваво-красным. Господи, да что это со мной?

Я разогнулась. Вайль меня поддержал, пока я оглядывалась. Рядом с переполненными ящиками собрались робкие кучки мусора — как первокурсницы на танцах. Выбоины с вонючей водой выделяли на асфальте тропу, по которой можно было бы пройти, только набравшись до бровей. Под ржавой пожарной лестницей привалилась к стене пара треногих стульев. А посреди всего этого стоял вампир, который, судя по внешности, жизнь свою провел, круша неандертальцев и побеждая в рукопашной мамонтов. Лицо его было почти не видно за длинными темными волосами и густой бородой. Широченные плечи загораживали девяносто процентов переулка. Но мужчина, лежащий у его ног, вполне был виден.

К упавшему наклонилась вампирша, схватившись за края разорванной рубашки, и подтаскивала его к оскаленным клыкам. Я вздохнула разочарованно, увидев, что волосы у нее короткие, курчавые и свои. Не Лилиана.

Миг растянулся в иную плоскость, где время застыло и можно было рассчитать следующий ход. Мое внимание сосредоточилось на упавшем — медленно моргающие мутные глаза и пропитанный кровью ворот свидетельствовали о нападении, которое он только что пережил.

Ох, этот запах…

Я вгляделась получше, пытаясь определить источник аромата.

Человек-гора нас заметил и заговорил по-русски. Тон был настороженный, но еще не угрожающий. Насколько он понимал, Вайль просто решил выскочить из клуба на полуночный перекус. Пока Вайль отвечал, я пыталась разгадать загадку этого несчастного, лежащего на замусоренной мостовой в квартале от места, где веселятся красивые люди Майами. Как сказала бы бабуля Мэй, он был недостойным.

Стоять рядом с ним — это было как брести по болотной воде. Если можете выделить запах червей в навозе, то это даст вам представление о его аромате. Но это не был запах тела или гнилого дыхания. Этот человек регулярно мылся и чистил зубы. Если не считать бледности, вполне подходящей анемичному гробовщику, вид у парня был отличный — мужик-фотомодель, слишком много мотавшийся туда-обратно на гостиничных лифтах.

Запах смерти вокруг тебя.

Он шевельнул губами, но не издал ни звука — только обозначил слово «спасите». И потерял сознание.

Я вытащила пистолет, положив палец на волшебную кнопку — так я ее назвала к восторгу Бергмана.

— Девушку мне, — сказала я в основном потому, что она выглядела, как бегунья, а у меня были весьма серьезные основания оставить дистанцию между мной и тем человеком, которого она укусила. Свободной рукой я переложила ключи от машины из своего кармана в карман Вайля. — Сделай мне одолжение: когда закончишь тут, этого человека отвези в больницу. Я не могу: если поеду с ним в одной машине, у меня голова лопнет.

Вайль кивнул, опираясь всем весом на трость. Они с человеком-горой мерили друг друга взглядами. Я нажала волшебную кнопку, и мой «вальтер» зажужжал, совершая превращение. Верхняя часть ствола открылась, обнажив тонкие деревянные болты не шире шампуров. По бокам ствола щелкнули, раскрываясь, металлические крылья, при этом один болт провалился в зарядную камеру, натянулась металлическая тетива, готовая послать болт почти так же быстро и верно, как пулю…

Вампирелла уставилась на меня с отвисшей челюстью.

— Ты не посмеешь!

— Посмею.

— Я ничего не нарушила! У меня есть право на еду! — закричала она, срываясь на визг, и вскочила, увлекая за собой жертву. Он заморгал, пытаясь всмотреться, оставил попытку и отключился снова. Пятно на рубашке стало шире — открылась рана на шее. Его запах дошел до меня — и у меня рука затряслась.

— Нет у тебя никаких прав, — ответила я, стараясь подавить волну тошноты. Но эта волна меня настигла, и от усилий не рыгнуть у меня слезы выступили на глазах. Сморгнув, я заговорила быстро, подняв арбалет: — А вот у меня есть права, и много. Среди них, кстати, право стрелять в вампиров с кровью недобровольных доноров на клыках.

Завопив от злости, она схватила этого человека и запустила в мою сторону. Тяжелый, как говяжья туша, он ударился об меня, и я рухнула, чувствуя, будто падение длится вечно, зная, что нет спасения от живой смерти, что заливает сейчас меня потопом желтого гноя. Беспорядочно отмахиваясь и вопя под бесформенной тяжестью, я ловила ртом воздух, будто и правда тону.

Мощным гулом на меня надвинулась чернота, и я впервые рванулась ей навстречу, радуясь, что она есть. Потом вес чужого тела с меня свалился, я вдохнула полную грудь свежего воздуха с чуть заметным запахом силы Вайля. Раненый лежал бесформенной грудой в двадцати футах от меня, а надо мной стоял Вайль, взмахами трости отгоняя огромного вампира. Я стала искать взглядом женщину, заставляя мозги включиться.

Вайль отодвинулся, я села. Голова была тяжелая и какая-то чумная. Потом я подобрала упавшую «Скорбь». Встала, заковыляла туда, куда должна была уйти Вампирелла. Только годы тренировки удерживали меня на ногах.

Где-то щелкнула, закрываясь, дверь. Мне пришлось сказать своему телу, чтобы оно к этой двери пошло: автоматизм отказал полностью. Сосредоточившись на ручке двери, я велела пальцам обхватить ее и потянуть.

Спертый и горячий воздух пульсировал ритмом латиноамериканского танца. Дверь за мной захлопнулась, я прыгнула вперед — внезапный прилив энергии сменил тошноту и бросил меня в толпу танцующих. Руку со «Скорбью» я сунула под жакет и пошла по следу, который оставила за собой моя дичь. Виляя среди бледных искательниц сильных ощущений и их бессмертных любовников, чувствуя, как оживаю снова, я с трудом отличала настоящих вампиров от притворщиков, а их много набилось на все три яруса танцпола «Нежить-клуба». Шкварчала и шипела, как бекон на сковородке, сдерживаемая сила, и я знала, что не одно скучающее богатое дитя сегодня на ней сгорит. Один уже сгорел, если вспомнить. Так и остался, наверное, лежать в переулке выброшенным креслом.

Кем он был? Что за безбожный ужас ползет по его жилам, испуская вонь, которая свалила меня, как боксера со стеклянной челюстью? Это не рак запустил в него когти? Вряд ли. Сотни людей сегодня попадались мне на пути, наверняка у многих организм борется с этой болезнью. Но у меня на радаре они не засветились.

Я заперла мысли об этой загадке в дальний ящик мозга, чтобы не отвлекало от работы, и двинулась к двери. Увидела Лилиану с ее гориллами, но они меня не заметили. Ассан беседовал со своим сообщником-вампиром, Айдином Стрейтом. Они стояли у нижней площадки лестницы с оранжевой кованой решеткой и смеялись, как будто только что нашли надежный способ вскрытия форта Нокс. Я миновала их, не выдав своего присутствия, пошла за Вампиреллой к выходной двери, а за ней меня встретил Франкенштейн.

— А ну-ка! — заревел он, когда я попыталась пройти мимо. — Что-то не помню, чтобы я тебя впускал!

— А от тебя совсем не пахнет Франкенштейном, — сказала я ему, приставив «Скорбь» к его груди и нажав на спуск. — Дракулой от тебя пахнет.

Тут меня окатила волна тошноты, но не такой сильной, как раньше. К счастью, след моей девушки уводил прочь от Кошмарного переулка. Я рванулась за ней на скорости, надеясь получить шанс на чистый выстрел. Но не получила.

Несколько кварталов мы бежали изо всех сил, уклоняясь от зевак и пешеходов, и вдруг она остановилась рядом с магазином ламп, на фоне витрины, и свет заиграл, заискрился на ее волосах. Вампирелла излучала уверенность, как голливудская звезда первой величины. Где-то по пути она успела взять себя в руки, и, осознав это, я застыла как вкопанная.

Женщина улыбнулась — и немедленно мне понравилась. Такое обаяние могло и ледник растопить. Эта вампирша, быть может, и есть источник глобального потепления — как я могла противиться столь необоримой симпатии? Хотя резкий всплеск ее силы и дал мне понять, что харизма у нее искусственная, я опустила «Скорбь», сопротивляясь желанию вообще бросить оружие.

— Тот человек, с кровью на рубашке, он кто? — спросила я, жалея, что не одета так же стильно, как эта красавица в ботинках до колен, короткой джинсовой юбке и шелковой красной блузке.

— Мой приятель, — ответила она. — Его зовут Дерек Стил.

Я кивнула.

— Ты знаешь, что он очень болен? Вероятно, смертельно.

Улыбка погасла у нее на губах — вместе с ней самой, похоже.

— Дурная кровь! — прошептала она. — Айдин, сволочь и гад, что ты со мной сделал?

Теперь я вспомнила, где ее видела. Она из той пары, что прилетела ночью на вертолете, Айдин назвал ее Светланой. Я должна была узнать ее и человека-гору сразу же, но не узнала из-за тошнотворного действия Дерека Стила. Ладно, оправдания — это для слабаков. Должна была, но не узнала. Разбитый «лексус», импульсивные поцелуи, погоня за вампирами — как-то этот момент выпал, а предаваться бесплодным сожалениям мне просто некогда. Зато вот у меня есть новая подруга.

— Я думала, все вампиры чуют дурную кровь.

— Я — нет. И Борис — нет, — сказала она мрачно.

— Значит, Айдин тебя подставил? Очевидно, ты оказалась жертвой его «финального эксперимента». Но ведь ты должна была только заболеть? В смысле, в конце концов выздороветь. — Мне и правда хотелось, чтобы ей не было плохо. — Давай рассуждать логически. Что-то ты для Айдина значишь, наверное. Не привез бы он тебя сюда, чтобы просто убить.

— Нет. Не для того мы приехали. — Ее голос упал до шепота. — Раптор привез нас сюда, чтобы предложить альянс между своим Трестом и нашим. Сила его все время растет, и у нас не было иного выбора, кроме как приехать. И выслушать. — Ее глаза молили меня войти в ее положение, я и вошла. А кто бы не вошел? — Но мы не могли согласиться на его условия, — договорила она.

— Условия? — спросила я, чувствуя себя виноватой, что перебила ход ее мыслей, но мне нужно было знать. — Альянс? Не понимаю. Что у вас есть такого, что его интересует?

Она пожала плечами и ответила просто:

— Москва.

А, вот что…

— Мы имели глупость полагать, что он отпустит нас с миром. Эдуард, очевидно, весь кипел, когда мы отвергли его условия. Но не показал этого ни разу.

— Раптора зовут Эдуард?

Она кивнула:

— Эдуард Самос.

Бинго!

— И он сейчас в Майами?

— Нет. Мы с ним виделись на борту его самолета. Сразу после переговоров он улетел.

— Вы знаете, где его главная контора?

— Нет.

— Да, мерзкая штучка этот Эдуард, — сочувственно сказала я.

Она кивнула — дернула головой вниз-вверх.

— Мне нужен авхар, — прошептала она.

Снова это слово. У меня были некоторые мысли, что оно значит, но она, кажется, может мне лучше его разъяснить.

— И что бы сделал для тебя авхар?

Снова вернулась ее улыбка, включенная на дальний свет, а клыки придавали ей вид более смертоносный, чем у разозленной байкерши.

— Будь у меня авхар… она была бы мне любимой спутницей. Она присмотрела бы за мной, если бы я заболела, защитила бы меня. Может быть, даже от меня самой.

Она шагнула ко мне.

— Ты могла бы быть моим авхаром. Я чувствую к тебе такую близость, и вот прямо сразу.

Райская музыка для ушей моих!

Я махнула рукой перед лицом, будто ветерок мог бы помочь мне сдержать слезы.

— Это для меня большая честь! — ответила я с таким чувством, будто меня только что наградили Почетной Медалью Конгресса. А ощущение ее силы у меня на коже было, как теплый водопад. — Но вряд ли от меня может быть польза.

— Вот как? — Она склонила голову набок, и ямочки на щеках сделали ее похожей на веселую дриаду. — А почему?

— Потому что мне нельзя доверять. Понимаешь, я вот чувствую близость к тебе, будто мы лучшие подруги. Но в прошлом году мою лучшую подругу убил вампир. Я думала, она умерла совсем, но она пришла ко мне на третью ночь после похорон. И хотя я любила ее как сестру, и очень была рада ее видеть, я когда-то давно, еще до ее обращения, ей дала слово. Это слово я не могла заставить себя нарушить. — Я подняла «Скорбь» и прицелилась. — И вот почему я ее убила.

Стрела пронзила сердце Вампиреллы быстрее, чем она успела бы шевельнуться. Я смотрела, как растворяются в воздухе ее останки, и прошептала вслух:

— И вот это я не могла сказать Коулу: отчего Дэвид меня видеть не может. Отчего иногда у меня память заедает, как старую пластинку. С такими друзьями, как я, врагов не надо.


Глава двенадцатая


Я нажала волшебную кнопку, сунула «Скорбь» под куртку и потопала обратно к клубу — как раз успела увидеть, как Лилиана и ее лилианчики садятся снова в лимузин. С ними был Айдин Стрейт, державшийся с Лилианой как старый приятель. Я направилась к своей машине — и увидела, что ее нет. Вайль повез Дерека Стила в больницу, временно оставив меня без колес.

— Дерек Стил! — фыркнула я. — Звучит, как имя героя из пародийного порнографического романа.

Только вряд ли кто из таких героев дает свою кровь по темным переулкам. Как будто в вонючем номере розового отеля это чем-то лучше.

— А я вот вообще никакой не герой, — сказала я вслух.

Пара гуляк из стойкой когорты поглядела на меня странными глазами, проходя мимо. Ну вот. Я выделяюсь в толпе. Выдаю себя на каждом шагу, блин.

Ощущение было такое, что поползли все слои, из которых я столь тщательно сшивала мою нынешнюю так называемую жизнь. Теперь ничего ни к чему не подходило. Вдруг я почувствовала себя древним потрепанным раритетом, ржавеющим на тротуаре рядом с мусорными баками. Колени тряслись от усилий не свалиться. Измотанная, будто меня поймала жуткая лихорадка и трясла, пока мозги не зазвенели, я решила, что если падать в обморок, то хотя бы не на углу Вашингтон-авеню. Подозвав такси, я села и назвала водителю (вид у него был такой, будто этот кубано только что спрыгнул с плота) адрес одного из наших резервных укрытий. Потом позвонила Вайлю по сотовому.

— Люсиль? — ответил он с первого звонка, как отвечают лишь те, кому ты не безразличен. Эта мысль меня просто потрясла, и я чуть сама себе не влепила пощечину. Что случилось с толстокожим агентом, который орет на пожилых дам и нагоняет холоду на юных обожательниц?

— Я сдохла, — сказала я, и тут же у меня заболели ребра, будто мне нужно было основание, чтобы дать себе передохнуть. — Завалюсь на эту квартиру и отлежусь, пока ты свои дела закончишь. Заедешь потом за мной?

— Обязательно.

— Как там у тебя… в порядке?

— Отлично. — Значит, он с Борисом разобрался быстро. И правда, отлично. — Мы сейчас подъезжаем к приемному отделению, я где-то через час или два буду у тебя.

— Приятно слышать. Езжай осторожно.

Он вздохнул, понимая, что на самом деле я хотела сказать: «Не разбей мой «мерседес»».

Весь остаток пути я просто думала, что же это за мир открылся сейчас передо мной. Как будто все мои чувства — или хотя бы два из них — подверглись коренной модернизации. Я различала совершенно новый спектр видимого света. Я была способна ощутить серьезный дисбаланс в человеческом организме. Если еще научиться слушать сквозь кирпичную стену, Барнум и Бейли такого артиста с руками оторвут.

Такси остановилось возле «Приюта Звезды-один» — многоэтажного жилого дома прямо рядом с пляжем. Почти все квартиры в нем были таймшерами, так что если я в вестибюле или в лифте с кем-нибудь столкнусь, этот кто-нибудь может удивиться незнакомому лицу.

Замок на двери выглядел пугающе. Металлическая цифровая панель с экранчиком не обещала легкого доступа, если у тебя отпечатки пальцев не те, что надо. У меня были правильные, и я приложила большой палец к сенсору возле задвижки. Защелкали тумблеры, я шагнула внутрь. Дверь за мной закрылась.

Комната выглядела куда лучше, чем в «Розовеньком борде…», пардон, в «Бриллиантовых номерах». Серовато-белую окраску стен Эви назвала бы как-нибудь романтично, вроде «кремовое кружево». Шоколадная мебель на ощупь казалась бархатной, темно-золотистый цвет ковра перекликался с золотом лилий на темно-красных шторах. Отодвинув их, я увидела балкончик, выходящий на океан. Очень приятный вид — если есть время им любоваться.

Я стащила ботинки и носки, плюхнулась на диван, пообещав себе, что еще испробую до ухода кресло и оттоманку. А может быть — но только может быть, — если нас тут застанет рассвет, я еще и по саду поброжу. Сад находился на крыше, и подняться в него можно из спальни по лестнице, скрытой за дверью стенного шкафа. Этот запасной путь отхода как раз и был решающим фактором, когда мы снимали номер.

Да зачем ждать до рассвета. Я вот полежу сейчас минуту, а потом посмотрю сад.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула очищенный воздух (как раз нужной температуры), насыщенный запахом яблок и корицы из ароматизатора.

Признаю, я профукала. Надо было не засыпать, устроить мозговой штурм, разрешить загадку и дать себе в награду пирожок. Но долго лишаемая сна тушка заорала: «Перерыв!» — и все системы отрубились.

Я всегда, когда сплю, вижу очень яркие сновидения. Даже послеобеденная дрема у меня похожа на рекламные Ролики в паузах Суперкубка. На этот раз мне приснилась бабуля Мэй, и не в таком виде, как я ее помню — в линялых джинсах и пухлых свитерах, которые ее невероятно старили, — а так, как я ее себе воображала: с крыльями и нимбом и в обществе Грэмпса Лью, который наверняка встретил ее у жемчужных ворот с миской попкорна и фильмом Фрэнка Синатры.

Мы разболтались, как косметички на работе, и она мне много рассказывала, но я потом не могла вспомнить, хотя знала, что это важно. Я только помню ощущение глубокого, звонкого счастья детства, которое почти полностью теряется где-то после шести лет. А потом на лице бабули появилось выражение, которое я помнила, но не у нее: вдруг она стала похожа на маму, когда я была готова от нее услышать: «Без прогулки пожизненно!» Ощущение счастья улетело, сменившись привычным покалыванием в пальцах рук и ног.

— Не время сейчас! — рявкнула бабуля Мэй. — Проснись!

Я открыла глаза, вскочила — черт побери, едва не отдала честь. Наверное, правда, что старые привычки очень трудно убить. И старых полевых агентов — тоже. Как только я поняла, что мой сигнал магической тревоги не спал, я развернулась лицом к источнику, от которого он сработал.

Распахнулась балконная дверь, я увидела, как задрожало стекло в дверной раме от удара о стену, и в комнату вошла Вайлева бывшая жена.

— Ну, ты умеешь оформлять свой выход, — сказала я голосом спокойным и полным доброжелательного интереса. Это был чистейший блеф, но по нахмуренному лицу Лилианы я поняла, что она купилась. Отлично, это может мне дать пару лишних шагов форы, когда я пущусь бежать. Ладно, не когда, а если. Потому что я еще не решила.

— Это одно из моих лучших качеств.

— Как ты меня нашла?

— Твой след пылает ярче неона, — ответила она и улыбнулась, увидев, что колючка попала в цель.

Блин, я как профессионал из фарса, которого с удовольствием лупят любители. Привела за собой тень, которую даже не заметила.

Не пора ли в отпуск?

Наверное, Лилиане страшно хотелось назвать меня трусливой соплячкой, просто эта фраза у нее не в активном лексиконе. Поэтому она перешла прямо к делу.

— У тебя сейчас есть вещь, принадлежащая мне.

Вдруг у нее проявился акцент — наверное, всерьез разозлилась. Я украдкой глянула на часы: Вайль уже должен ехать сюда, но приехать и меня поддержать, а тем более спасти, он не успеет. Мысль же, что он будет соскребать меня с ковра, восторга не вызвала. Так что делать? Делать-то что? Нервы у меня метались туда-сюда, как жертвы землетрясения, истерически вопя и сталкиваясь друг с другом, набивая друг другу синяки и ни хрена мне не помогая.

— Все, что у меня есть — мое, — ответила я.

Что-то я сказала не то. Ее глаза, включая белки, сделались ярко-красными от свежей крови. Руки дернулись, и я поняла, что идеальные накладные ногти имеют двойное назначение — еще они футляры для втяжных когтей, и эти кости выросли у меня на глазах до длины ножа для бумаг. Я знала, что кожу они прорезают не хуже.

— Вот здесь у нас фундаментальные разногласия.

Она сдвинулась вперед и влево, намереваясь перекрыть мне выход. Очевидно, она не могла представить себе, что я прыгну с балкона. Мне такой план тоже казался неадекватным. Адреналин уже ушел.

Черт побери, как же я устала. Так устала, что уже почти не могу бояться. Почти, почти, почти…

— Не понимаю, о чем ты, — сказала я.

Она двигалась, и я тоже, сохраняя дистанцию, стараясь подобраться к двери в спальню.

— Кирилай. — Она показала на кольцо у меня на пальце и когти у нее задрожали от силы гнева. — Он мой.

— Вайль мне сообщил, что это кольцо было дано ему семьей…

— Я его семья! — выкрикнула она мне в лицо. — Носить кольцо Вайля — мое право!

Она шагнула вперед — я выхватила «Скорбь», которая все еще была в режиме пистолета, но ее вид остановил Лилиану. Пока что. И потому я ее спровоцировала:

— Ты ему больше не жена, Лилиана. Ты даже не его авхар. Кольцо мое, и я оставлю его себе.

Она взвыла, как баньши, на верхних частотах, будто зажатая в тиски.

Ее бросок я встретила выстрелами. Три раза — бах-бах-бах — кучно и красиво, в грудь. Яркая кровь плеснула позади нее на стену, и Лилиана свалилась, упала на обеденный стол, стол покачнулся и свалился набок. Выигранное время я использовала, чтобы повернуться и бежать.

Надо было болтом ее проткнуть, ругала я себя на бегу. Надо было нажать волшебную кнопку, Жас.

Надо было, но я этого не сделала, и нет времени сейчас гадать почему.

Едва касаясь босыми ногами ковра, я полетела к двери в спальню, подстегиваемая воплями и рычанием Лилианы. Влетела туда, захлопнула дверь, успела запереть, хотя фора оказалась меньше, чем я думала — тут же Лилиана ударила с другой стороны, и дверь затряслась на петлях. Мне вдруг представилась вмятина на двери в форме Лилианы, и я не удержалась от смеха. В ответ раздался еще вопль и серия ударов, которые в конце концов должны были сокрушить дверь. Я побежала к шкафу, к потайной лестнице.

Распахнув дверцу, рванулась вверх через две ступеньки в холодный бетонный колодец. Наверху меня ждала еще одна дверь, мощная, железная, с железным брусом поперек — как у нас в школе была в спортзале. Я ударилась в нее с разбегу, на миллисекунду испугалась, что она заперта, представила себе, как отлетаю назад, через перила, словно ударившая в стекло птица, — но дверь легко открылась, и я оказалась на крыше — никогда я не видала такой причудливой крыши.

Первое впечатление — будто вбежала в дверь волшебной страны. Белые лампы между деревьями в кадках и на узорных решетках, разбивающих всю крышу на много мелких ячеек. Журчание невидимой пока воды — аккомпанементом к моему хриплому дыханию. И пахло весной, но пальцы на ногах автоматически поджались от холода ночи, плечи покрылись гусиной кожей.

Быстрый осмотр выявил бетонную скамейку, у которой сиденье не было закреплено на ножках. Я подставила его к двери, уперев под ручку, чтобы ее нельзя было повернуть. Даст бог, эта конструкция задержит Лилиану, и я смогу уйти чисто.

Путь отхода лежал через крышу, и пришлось пройти через все секции сада как можно быстрее, обходя столы и скамейки, где люди спокойно пили кофе, понятия не имея, что за драма разворачивается у них на глазах.

Сила Лилианы летела за мной по пятам, как натянувший поводок питбуль. Это мне напомнило о сцене в «Умберто», и я точно не хотела, как тот бедняга, падать в тарелку с лапшой.

Я неслась мимо опутанных лианами деревьев, мимо изваяний ангелов, мимо дымовых труб, раскачивающихся почти в песенном ритме, мимо птичьих купален, сухих и заброшенных. На полпути через крышу сила Лилианы вдруг взмыла свечой, и меня остановил взрыв ее голоса, прорезавший воздух ревом реактивного самолета.

— Я не просто тебя убью! — раздался громовой скрежет. — Я тебе ребра разорву и кровь выпью из живого сердца!

— Фу, как грубо, Лилиана! Неужто твоя бедная мертвая матушка не учила тебя хорошим манерам?

И я метнулась в другую секцию крыши, понимая, что она бросится на голос. Даст бог, поиграю я с ней еще в кошки-мышки и успею найти дверь — двойник той, что она сейчас снесла. А тогда еще побегаем.

От последней мысли мне захотелось что-нибудь разнести.

Я могла бы принять бой, и даже сжечь ее, если она не будет слишком уж быстра или слишком сильна. Если мой прицел будет верен. Но я понимала: как ни хотелось мне ее убить, я этого сделать не могу. Покончить с нею должен Вайль.

Я нашла дверь, обрамленную висящими корзинами, мягко надавила на ручку — и ничего. Заперта.

О'кей, Жас. Значит, ты заперта с маньяком-вампиром на крыше восьмого этажа. Самое время для плана «Б».

Мощь Лилианы окутывала меня густым туманом, и я вспотела, пробиваясь сквозь эту пелену, но смогла каким-то образом добраться до пожарной лестницы, не подняв шума. Схватившись за перила, чтобы начать спуск, я глянула вниз и увидела под фонарем припаркованный лимузин Лилианы. Видела я только машину, но вряд ли она отправила своих громил провести вечерок в кругу семьи. Или они все забились в салон и вывели отопление на максимум, пытаясь вернуть тепло, что отобрал у них Вайль? Или стерегут мои пути отхода, готовые схватить меня, когда я уже буду думать, что на свободе? И почему Лилиана не привела их с собой? Даже как-то… честной игрой отдает.

Нет, это не честная игра, а просто уверенность в себе. Ну куда какой-то сопливой человечинке устоять против ее потрясающей внеземной мощи? Она не взяла с собой резерва, потому что не видела в этом смысла.

Я решила, что лучший мой шанс — вернуться к той двери, откуда я пришла, и мне снова удалось пробраться среди растений в кадках и садовой мебели, не поднимая шума. Из-под высаженной двери выглядывали какие-то перепутанные остатки гамака. Открытый проем манил, и я решила уже в него броситься, как застыла на месте, услышав голос Лилианы:

— Я так и думала, что ты сюда вернешься.

Блин! Прямо хоть головой об стенку бейся.

Но я подумала, что это входит в общий план Лилианы, и решила не делать за нее ее работу, а просто повернулась к ней, плотно приклеив к лицу маску Люсиль.

Она протянула руку, улыбаясь одновременно снисходительно и торжествующе. Темные пятна на груди — все, что осталось от попавших трех пуль.

— Кольцо, — сказала она, шевеля пальцами, чтобы я не мешкала.

Она меня превосходила и в силе, и в скорости, и в чистой злобности тоже и наверняка ждала, что я сейчас съежусь и заерзаю от ужаса. Вот почему удар ногой в верхнюю часть тела не встретил блока или даже попытки такового. Он угодил ей в подбородок, отбросив голову назад и сломав челюсть — судя по звуку. Пошатнувшись на слишком высоких каблуках, она инстинктивно потянулась вперед, пытаясь восстановить равновесие, чего я допустить не могла.

Три быстрых удара ногой в верхнюю часть груди, и каждый заставлял ее отступить на пару шагов. Когда она оказалась на краю крыши, я ударом в прыжке сбросила ее на улицу. Падала она громко, долго и достигла тротуара со звуком сочным и влажным, как от арбуза под паровым молотом.

Нет, конечно, это еще не все. Не платили бы люди такую цену за бессмертие, если бы к нему не придавались еще кое-какие навороты. Пусть пресекся вопль, когда ее расплескало по асфальту, и сегодня ей от меня ничего больше не будет нужно, но она поправится — и быстро. Постельный режим и свежая кровь поставят ее на ноги завтра к вечеру.

Но сегодня победа за мной.

Я выглянула вниз. В свете фар от нескольких остановившихся машин предстала сцена, достойная Хичкока: тело Лилианы растянулось посреди улицы, изломанное и перекрученное, как снятое с шеста пугало. Кто-то из водителей орал в сотовый телефон, другой выскочил проверить ее пульс. Подъехал лимузин Лилианы, с визгом затормозив после короткого пути вокруг квартала, из него выскочила четверка громил и взялась за работу.

Двое отгоняли пистолетами протестующих водителей, двое других взяли тело за-руки-за-ноги и понесли к машине — как Альберт с Дэйвом притаскивали оленью тушу после удачной охоты. Они едва успели запихнуть тело в машину и отъехать, как завыли сирены, возвестившие прибытие копов. Поскольку все они так или иначе сталкивались с чем-нибудь сверхъестественным, то в рассказы водителей поверят сразу.

Учитывая, что мы устроили в номере перед выходом на крышу, даже мое удостоверение не сможет оградить меня от поездки в участок. Не слишком утешительная мысль, поскольку с минуты на минуту должен прибыть Вайль, и рассвет за ним тащится, как приблудившийся пес.

Я сбежала по лестнице, стиснув зубы от боли в бедных босых ногах. В номере я прежде всего бросилась к носкам, натянула их и завернула ноги в жакет перед тем, как набрать на сотовом комбинацию цифр, дающую при разговоре некое подобие уединения. Не замечая пятен крови на стене, я изо всех сил смотрела на ящик тумбочки рядом с креслом и ждала ответа. Трубку сняли только после двенадцатого сигнала.

— Да?

— Пит? Это Жасмин.

— Только не говори мне, что ты еще одну машину разбила.

— О'кей, не буду.

Пауза средней продолжительности. Какое-то шуршание — наверное, смотрит на часы, потому что следующая фраза была такой:

— Ты знаешь, который час?

— Здесь — начало шестого утра.

Молчание. Я почти ожидала, что оно сменится храпом.

— Давай к делу, Парке.

— Я не разбивала машину.

— Жас, выкладывай. Что стряслось?

— Пожалуйста, не ори на меня.

— Я не ору!

— Я знаю, но можешь начать. Вскорости.

— Если ты немедленно не начнешь говорить по делу, я буду орать на жену. А виновата будешь ты.

— Шантажист.

— Излагай.

Я провела рукой по волосам — Кирилай зацепился за какую-то прядь. Пытаясь освободить его, я сказала:

— Я сегодня спихнула с крыши одну вампиршу.

— В задачу не входило, но поступок приемлемый.

— Не совсем. Скоро здесь будут копы, и они не поверят в мою невиновность, увидев пятна крови.

— Пятна крови?

— Я сперва в нее стреляла, у себя в номере. А ее гориллы увезли ее сразу, пока я еще была на крыше, так что я не смогу доказать, что мы дрались.

— У тебя удостоверение…

— …которое можно подделать. Пит, у меня нет времени выкручиваться из этой ситуации. Рассвет на носу.

— Ладно, понял. Дай мне с ними поговорить.

— Я слышала сирены, они с минуты на минуту здесь будут. А тем временем…

— Не вздумай мне петь колыбельную.

— И думать не думала. Я просто хотела, чтобы ты знал: у одного из сенаторов в нашем надзорном комитете рыльце в пушку.

— Они же политики, Жас. Профессия такая.

— Ты устал, понимаю. — Я рассказала ему о наших подозрениях, гадая, сколько до него дошло, потому что на самом деле он, может, и спит. Дэйв отлично это умел — вести ночью совершенно связный разговор, а наутро ничего не помнить, потому что это было во сне. — Пит, ты не спишь?

— Нет, Жасмин, я не сплю. По твоей вине, прошу тебя это запомнить.

— Запомню, можешь не сомневаться. И вот еще что: эту фигню с сенатором нам надо раскручивать отсюда, о'кей? Потому что, если ты начнешь совать нос и тебя уберут, мне придется потом оплачивать учебу твоих детей в колледже или еще что, так что у меня к тебе просьба: не лезь туда.

— Знаешь, на той неделе Эшли мне закидывала удочку, что хочет диссертацию делать в Йеле, так что искушение есть. Но ты не беспокойся. Потому-то я и беру на работу самых лучших.

Вау. Придется мне теперь держать марку — оставаться достойной такого замечания.

— Оставайся на линии, кто-то там уже у дверей.

Я открыла, когда еще толком постучаться не успели — стоявший за дверью коп был несколько ошеломлен такой прытью. И еще больше ошеломлен, когда я показала ему значок и дала телефон со словами:

— Это вас.

Он взял его с опаской, как взрывное устройство, и поднес дюймов этак на шесть к уху.

— Да? — сказал он.

Его напарник держался сзади, уже вытащив «глок» из кобуры, но наставив его пока что в пол.

Первый послушал немного, потом посмотрел на меня с удивлением, и я успокоилась. Когда он тихо прыснул, я аж задымилась изнутри — наверняка Пит ему рассказывал о моей привычке оставлять такой след из разбитых машин и окровавленных стен, что по нему пройдет слепая собака.

— Нет, правда? — спросил коп, смеясь уже громче и подзывая напарника, чтобы тот тоже послушал. В общем, Пит развлекал их еще три минуты двадцать пять секунд, а я стояла, прислонившись к стенке, и хронометрировала. В три двадцать шесть от начала разговора первый коп отдал мне телефон и значок.

— Он хочет говорить с вами, — сказал он. Потом кивнул и направился к двери, сопровождаемый своим напарником.

— Я так понимаю, что у них больше нет ко мне вопросов? — сказала я, закрывая дверь.

— Угу.

— Спасибо.

— Да не за что.

На том разговор и кончился.

Пальцы у меня на ногах ощущались как сосульки. Я пошла в ванную, стащила с себя носки, заткнула сток и налила в ванну горячей воды. Отсюда мне была видна входная дверь, и потому я отлично различила на лице Вайля мраморное выражение, когда он входил в номер. Лицо его резко переменилось, когда он увидел на стенах кровь.

— Господи боже! — Он качнулся в сторону, схватился за плиту, вытащил из кармана сотовый и стал трясущимися руками набирать номер. — Жасмин, только бы ты была живая! Только бы живая! — шептал он, вбивая цифры, и лицо его вдруг стало совершенно человеческим и очень встревоженным. Когда послышались сигналы моего телефона, он аж подпрыгнул дюйма на три. Я ответила сразу:

— Давай быстрее. Тут есть еще кое-кто в доме, и, похоже, встревоженный.

Он ни слова не сказал, просто бросил телефон, влетел и подхватил меня с края ванны. Как-то не по себе становится, когда тебя поднимают так, будто ты ничего не весишь. И вообще медвежьи объятия у меня ассоциируются с лесорубами и дружелюбными лиловыми динозаврами, а не с элегантными соблазнительными вампирами, с наслаждением впивающими суточную дозу ласки.

— Я думал, ты погибла, — сказал он.

Что ж, это объясняет спонтанное проявление нежности.

— Значит, ты знал, что Лилиана пошла по моему следу?

— Я… у меня было такое чувство.

Я не стала его ловить на этой уклончивости, но для себя отметила. Еще раз — и я ему устрою скандал, мало не покажется. Или — что будет умнее, но кайф не тот — попрошу его выложить все начистоту.

Вайль чуть отпустил меня, чтобы я встала ногами на ковер, а потом разжал объятия. Я отступила на шаг, не обратив внимания на вдруг поглотившее меня чувство одиночества — мне приходилось сильно напрягаться, чтобы не дать себе до него дотронуться, проверить, что эти объятия не были плодом галлюцинации.

— Прости, что я тебя оставил. У меня были подозрения, что она пустится по твоему следу, но я не ждал этого так быстро. Она всегда вожделела Кирилай — сначала потому, что была моей женой и считала, что его заслуживает. Потом — потому что погибли наши сыновья, и она считала, что его не заслуживаю я.

— Так ты никогда… никогда его раньше не снимал?

— Нет. Ни для Лилианы, ни для кого-либо вообще. До сих пор — ни разу.

Боже мой, боже мой, боже мой… Я мысленно дала себе пощечину. Жас, не паникуй. Каждый раз, когда ты теряешь самообладание, начинается черт-те что, так что немедленно — прекрати — панику!

— Ты прав, она приходила за кольцом, — сказала я. — Потребовала, чтобы я ей его отдала.

— И что ты сделала? — Всадила в нее три пули. Потом столкнула с крыши.

Он улыбнулся — не дернул губами, а улыбнулся по-настоящему, во все лицо.

— Наверное, ты очень не хотела расставаться с кольцом.

Я отступила за кресло, в котором сегодня дремала, погрузила руки в его спинку — потому что я, честно говоря, опасалась, как бы в ближайшем будущем у меня не закружилась голова от бурного дыхания, и тогда мне понадобится какая-то опора. Посмотрела в эти замечательные глаза, теплые, медово-золотистые с янтарными искрами, и кивнула.

— Если честно, то да. И сейчас не хочу. Я… мне трудно выразить, какая мне выпала честь его носить. Но если еще честнее, то вся эта история меня пугает.

— Пугает, поскольку?..

Я уставилась долгим взглядом на швы его воротника. Импульс сжаться, скорчиться, выйти из разговора ощущался на глубочайшем, базовом, черт его подери, уровне. Мы с Вайлем уже так долго топтались возле этой темы, что у меня возникло подозрение: если я заговорю об этом прямо, кому-то из нас придется рвать все нити и уходить. Вполне приемлемая реакция, если уходить есть куда. Чего нет ни у одного из нас.

— Я какое-то время была только твоей помощницей, твоим авхаром. — Я старалась не смотреть ему в глаза. — Я не вполне понимаю, о чем это мы согласились, и все же не могу себе представить какую-нибудь другую жизнь. Когда ты дал мне это кольцо… когда я дала тебе кровь… это… то есть мы вышли за пределы всего, что я испытывала когда-нибудь с кем бы то ни было. Мы вручили друг другу спасение своей души.

Даже от произнесения этих слов у меня закружилась голова.

Он ласковым движением пальца поднял мое лицо под подбородок, наши глаза встретились — и я вздрогнула. Такая открытая честность была в этом взгляде, что даже сердце сжалось.

— Ты — мой авхар. Я — твой схверамин. Глубина этого отношения связывает нас теснее, чем просто товарищей по работе или игроков одной команды.

Он ждал моих слов, и глаза его пылали чувством.

Видит Бог, я хотела сказать то, что он хотел от меня услышать. Но не могла. Слишком я чувствовала себя… подранком? Странное слово. Никогда не была я в лучшей физической форме. И все же более подходящего слова не могла найти.

— Когда я потеряла Мэтта и всю свою группу, Эви меня все склоняла изложить чувства словами. Она думала, что от этого станет лучше каким-то образом. А я не могла ей сказать, что чувство у меня такое, будто кровь течет из всех пор. Не могла сказать, что ощущение — будто меня свежуют заживо, что каждое утро, глядя в зеркало, я не могу поверить, что волосы за ночь не поседели. Потому что это даже и близко не подошло бы к правде. Вот почему я вообще ничего не говорила.

— Я понимаю.

Я ему поверила.

— У каждого есть предел того, что он может вынести, Вайль.

Он посмотрел на меня серьезными глазами.

— У каждого есть предел того, что он может вынести в одиночку. Но я не буду тебя просить делать ничего, что ты не могла бы вынести.

— Так я… так я могу оставить кольцо себе?

— Оно твое, — сказал он. — Что бы дальше ни случилось, это не переменится.


Глава тринадцатая


Я повезла Вайля в «Розовый дворец», оставив работу по уборке специалистам — Управление содержит целый их штат, по понятным причинам. В помещение мы влетели едва за двадцать минут до рассвета.

— У тебя усталый вид, — сказал мне Вайль, когда я сбросила с плеч жакет и повесила на спинку стула.

Надо было сказать на это что-нибудь умное, но я сняла туфли и рухнула на кровать, ничего сама не слыша за ликующими воплями собственного тела.

— Я знаю, что должен дать тебе поспать, но у меня такое облегчение, что Лилиана тебя не убила, что глаз от тебя оторвать не могу.

— Это у тебя облегчение? Когда она меня поймала, пытаясь отрезать мне выход, я думала, что я уже спеклась.

— А еще тот молодой человек, которого я отвез в больницу. У него от крови такой неправильный запах… я боялся, что пребывание рядом с ним принесло тебе непоправимый вред.

— Да, кстати, что с ним такое, как ты думаешь?

— Я понятия…

Зазвонил мой телефон. Так близко к рассвету это ничего хорошего не сулило, и мне отчаянно не хотелось брать трубку. Но Вайль вытащил телефон из кармана моего жакета и бросил мне.

— Да?! — рявкнула я.

— Это Бергман. Я во Флориде, но мне надо поспать. Я точно нужен тебе прямо сейчас или можно завтра?

— Завтра вполне.

— Где тебя искать?

— Не клади трубку. — Я прикрыла микрофон рукой: — Бергман. Ты знаешь какое-нибудь хорошее место, где бы мне с ним увидеться?

Он на миг задумался, потом глаза у него засветились.

— Ты знаешь, да.

Он назвал мне адрес, я передала его Бергману, указав приемлемое время. Повесив трубку, я спросила:

— Так где это мы встречаемся?

У Вайля был слегка смущенный вид — будто я только что поймала его за обсуждением с приятелями планов прогуляться в «Серебряное седло», где танцуют девицы (в основном голые) и напитки отдают кислым лимонадом.

— Вайль?

— Это заведение называется «Чистота и природа», или «У Кассандры» — по имени владелицы. Небольшой магазин здоровой пищи.

— Отличное прикрытие, — протянула я, все больше и больше раздражаясь из-за нерешительности Вайля. Разве не было у нас только что высшего момента откровенности? Так что же он еще темнит? — А если ей заплатить побольше?

— Она отведет тебя на второй этаж и погадает.

— Чего?

— Она экстрасенс. Прочтет судьбу либо по руке, либо по чайным листьям, либо по картам Таро. Как захочешь.

Я плюхнулась на диван, бормоча:

— Невероятно. После всего, что между нами было… нет, я понимаю, что не имею права. Совсем никакого. Да кто я такая…

— Господа Бога ради, о чем ты лепечешь?

Я вскочила на ноги.

— Твои загадки и уклончивые ответы надоели мне уже во как! Меня тошнит от них!

Глаза у Вайля стали черными — он был похож на сержанта, который сейчас даст команду отжиматься.

— Ты — переступаешь — границы, — произнес он так медленно и отчетливо, что даже такой тупой идиот, как я, не мог не понять.

— А мне так не кажется. Ты работал со мной аж полгода, пока наконец дал хоть какое-то разумное объяснение, зачем просил меня в напарники. Ты надел Кирилай мне на палец, а своей бывшей объявил, что я — твой авхар. Потом ты меня хочешь познакомить с неким кандидатом в добровольные доноры, а теперь еще эта экстрасенсиха…

— На самом деле я как раз ее и имел в виду.

— Вайль, или ты мне доверяешь, или нет. Мне надоело все узнавать последней.

Вайль сел на диван напротив меня.

— Ладно, — сказал он. — Раз ты хочешь знать все, я тебе все и расскажу. — Он посмотрел на меня очень недобрым взглядом. — Хотя я думаю, что ты слишком много просишь, мой авхар.

Есть теория, — начал он, — которой я очень дорожу, и она гласит, что на самом деле ничего не пропадает бесследно. Все, что существовало когда-либо, будет всегда присутствовать в мире в той или иной форме. К душам это относится не меньше, чем к воде или к деревьям. — Он откашлялся. Будь на нем галстук, он бы ослабил узел. — Я верю, что мои сыновья где-то существуют сегодня, как существовали в тысяча семьсот пятьдесят первом году. Я верю, что они живут — физически — где-то в этом мире. Поэтому, куда бы я ни попадал, я нахожу Ясновидца — в надежде, что он направит меня прямо к ним. В надежде, что я снова их увижу.

— Ты хочешь сказать… ты думаешь, они перевоплотились?

Он кивнул.

— Мне было сказано, что мы с ними воссоединимся в Америке. Вот почему я здесь.

— А что ты… а как… — Я запнулась, подбирая слова. Как спросить так, чтобы не повернуть нож в ране? — Значит, ты хочешь с ними увидеться? Стать им другом? Или… отцом?

— Я и есть их отец! — отрезал он. — Это неопровержимая истина моего существования!

Я заткнулась, а потом открыла рот только, чтобы сказать:

— Ладно, значит, у Кассандры.

Он встал.

— Спроси о знаках, которые нашли на теле брата Аманды Ассан. Кассандра изучает древние языки, как ты тасуешь карты. — В смысле, я поняла, с одержимостью. — Это может занять какое-то время, но она не успокоится, пока не найдет перевод.

— О'кей.

— Скоро рассвет.

— Да.

Он сунул руки в карманы. Пропасть между нами в этот момент не была бы шире, стой мы на разных берегах Тихого океана. И мне было жаль, что это так. И я была рада, что это так.

— Ладно, — сказал он. — Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Он двигался беззвучно. Я видела, как он вышел из комнаты и закрыл дверь, но услышать не могла бы.

Если вампиры видят сны, хорошо бы он увидел тогда своих сыновей. Если это будет ему в утешение.


Глава четырнадцатая


Я перенесла телефон к другому уху и встряхнула рукой, которая его держала. Мышечный спазм от долгого зажимания трубки, чтобы не было искушения врезать ею по стене.

— Говори дальше, — сказала я.

— Я тут из кожи вон лезу — уговариваю его жену с нами работать, — продолжал Коул.

Он сумел охранить мою визитку от ярости стиральной машины — отчасти еще и поэтому мне хотелось что-нибудь разнести в клочья. Он сдержал слово и вышел на Аманду Ассан с нашим планом, а теперь докладывал мне результаты. Нет необходимости говорить, что она проявила полное отсутствие энтузиазма.

— Без шуток?

Я посмотрела на часы. Всего час, как я встала, и день уже безнадежно испорчен. Не только из-за кошмаров, которые мучили меня во сне. И не только потому, что Коул не послушался моего совета. Эви, как и следовало ожидать, довела дело до конца и оставила мне на голосовой почте телефон агентства по найму сиделок. Я позвонила, и мне сказали, что Альберта могут внести в список ожидающих, а тем временем посоветовали мне другое агентство, и я позвонила туда. Мне не улыбалось нанимать вслепую, не зная репутацию конторы, но выбора не было. Уж точно я не заставлю Эви их проверять — в ее состоянии и в ее настроении. Так что в любую минуту у Альберта возникнет необходимость привыкать к новой сиделке по имени Шелби Тернетт. Молиться я не очень умею, но я искренне вознесла к небу просьбу, чтобы у нее шкура оказалась потолще моей. Ей понадобится.

А теперь еще и вот это. Пытаться склонить кого-то к сотрудничеству, не имея в руках рычага угрозы — меня это всю жизнь изматывает донельзя. Клиенты просто предпочитают говорить «нет» вместо «да».

— Она сказала, почему согласна? — спросила я.

— Она вчера ночью клала драгоценности в сейф, и он ее поймал за проверкой содержимого маленькой спортивной сумки, которую он привез из Индии. Она спросила, что там — он ей велел не лезть не в свое собачье дело. Потом велел ей всю следующую неделю не выходить из дома. Ей пришлось звонить мне тайно — очевидно, разговаривать с кем бы то ни было ей тоже запрещено.

От злости я скрипнула зубами. Мне пришлось напомнить себе, что очень скоро Аманда Ассан станет свободной женщиной.

Коул продолжал рассказ:

— Еще она сказала, что один из гостей вчера попал в больницу, и почему-то Ассан был в ярости, а не в тревоге. Если коротко — он пошел вразнос, и все домочадцы сейчас ему под ноги стелются до дальнейших распоряжений.

— Должен быть способ заглянуть в эту сумку. Я бы, кстати, не возражала проверить, что там с заболевшим гостем. Она сказала, куда его отвезли? Или ее? — Он так долго не отвечал, что я подумала, будто связь прервалась. — Эй, ты живой?

— Пришла в голову мысль, и чувствую себя идиотом, что не подумал раньше.

— О чем?

— У меня есть снимки всех, с кем говорил Ассан за последние две недели. — Коул заспешил, заволновался. — Аманда меня наняла слугой при бассейне, и мы с ней могли разговаривать так, чтобы он не заподозрил. Наверняка у меня есть снимок этого гостя. А если Ассан встречался с террористами, у меня на снимках будет видно с какими!

Мамочки мои!

— Сегодня, кстати, мне надо чистить бассейн, — продолжал Коул. — Пойдем со мной? Заезжай ко мне в офис и посмотри сперва на снимки. А потом поехали к Ассану. Обслужим бассейн, потом я на кухню — теперь я знаю, где она. — Он сделал паузу, и я поняла, что он улыбается. — Я отвлеку повара, а ты пошаришь вокруг. Что скажешь?

— Коул, для тебя это может быть невероятно опасно.

Кажется, он даже не слышал меня. Он спешил, как затюканный родителями подросток, обсуждающий первую свою пьянку вне дома.

— Знаешь, что еще? Я видел одного типа в тот вечер, когда мы с тобой встретились. На приеме.

— Да?

— Когда я уходил, открылась какая-то дверь, и из нее выглянул мужчина. И есть у меня такое чувство, что реакция у нас с ним была одинаковая: «Блин, я же не должен был никому попадаться на глаза!»

— Ты мог бы его узнать?

— Не вопрос. Как сугубому гетеросексуалу, мне неловко такое говорить, но ни разу в жизни не видал такого красавца.

Щелк! Целые блоки информации сместились у меня в мозгу и выстроились по-новому, когда я поняла: Дерек «Вонючка» Стил — наверняка тот самый жеребец, которого заметил Коул в минуты Великого Туалетного Исхода. И его потрясающая внешность начинала играть в новом свете, если сопоставить ее с официальной профессией Ассана. Узнать его истинную личность стало вдруг императивом.

— Пока работу с бассейном отставить, — ответила я. — теперь скажи мне, что ты — фанат фильмов с Розовой пантерой.

— У меня полное собрание.

— И я так понимаю, что у тебя есть одежда для маскировки?

— С десяток разных. У Аманды в бассейне я всегда работаю переодетый. Чтобы меня не узнали, если мне придется, скажем, иногда испортить званый обед.

Ясно было, что он ухмыляется. Как ни парадоксально, я тоже не сдержала улыбки.

— Отлично. — Я попросила его встретить меня на улице по дороге в больницу, куда Вайль отвез Дерека. — Когда ты там сможешь быть?

— Через час.

— Ладно, там увидимся.

Повесив трубку, я полистала телефонную книгу и нашла больницу «Самаритянин». Через тридцать секунд я уже знала, что Дерек там, в палате номер четыреста двадцать девять, где ему переливают плазму.

И я взялась за работу: вытащила из чемодана костюмы, парики и прочую маскировку. Один набор превращал меня в работягу-шатенку, другой — в блондинку, голосующую на пути дальнобойщиков. Я выбрала брюнетку.

Волосы у нее были прямые, до плеч. Я надела набекрень красный берет, и в зеркале стала возникать новая девушка. Я назвала ее Ди Энн. Она любила произносить свое имя, растягивая гласные (дии-эн), работала кассиром в банке, но считала, что рисует лучше Ван Гога. Облик завершала мужская рубашка, вся в разноцветных попугаях, синие джинсы, армейские ботинки, длинное зеленое пальто и зеркальные очки.

Переоделась я у себя в номере. Оружейный ящичек выдал мне «Скорбь» и черную коробочку с последним бергмановским прототипом. Начинал он свою жизнь как пластырь, но Бергман заменил подушечку абсорбента миниатюрным «жучком». Этот пластырь я налепила на средний палец правой руки. Наушник от бывшего слухового аппарата вставила в левое ухо. В теории я должна буду нацепить пластырь на Дерека, и «жучок» будет передавать все разговоры клиента в последующие два часа. Имея опыт работы с новыми штучками Бергмана, я больше двадцати минут не ожидала. Даст бог, больше и не понадобится.


По дороге в больницу я набрала номер Альберта. Ему я часто звоню с дороги — всегда есть повод прервать разговор. Он взял трубку на втором звонке.

— Да?

— Привет, Альберт, это Жас.

Он усмехнулся в трубку:

— Два звонка за два дня. Жас, не слишком ли горячая забота?

Мне пришлось притормозить, чтобы не въехать в пожарный гидрант. Альберт уже сто лет не был со мной приветлив, да и ни с кем другим тоже. Он на приходе?

— Просто интересуюсь, что сказал доктор, — ответила я, стараясь сохранить нейтральную интонацию.

— Сказал, что ногу можно не отрезать — пока что. Знаешь, я тебе скажу: такого облегчения за всю жизнь не бывало!

А, вот оно что.

— Так это ж здорово!

— Да, и насчет сиделки…

— Да?

— Я в доме прибрал. А то эти аккуратистки слюной брызжут, увидев на прикроватной тумбочке бутерброд недельной давности.

— Могу себе представить. Странно и несправедливо, что дети хреновых родителей все равно этих самых родителей любят. Я вот как ни стараюсь, а искоренить это чувство в себе не могу. Может, это объяснит тот факт, что мне вдруг захотелось где-нибудь встать и чечеткой пройтись отсюда и до больницы, откалывая классические па Джина Келли. К счастью, я преодолела искушение.

— Ты уже наняла кого-нибудь? — спросил Альберт.

— Ага, будет у тебя где-то минут через двадцать.

— Как ее зовут?

— Шелби Тернетт.

Раздраженное фырканье.

— В чем тут дело, ты не знаешь? Есть миллионы имен, созданных специально для девочек, так им обязательно надо выбирать мужские имена? Стоит назвать девочку Бобби, или Томми, или Шелби — и все, она для мужчин погибла навсегда!

Надо было понимать, что ворчуна в нем не убьешь.

— Мне пора, извини.

— Развлекаться или работать?

— Работать.

— А ты заметила, что ничем другим ты никогда не занимаешься? Тебе надо больше развлекаться!

Он это рявкнул тоном приказа, и мне захотелось вот прямо сразу проработать ближайшие двое суток без перерыва. Понимаю, юношеский негативизм, но вот такую он у меня вызывает реакцию. Я пожала плечами, стараясь не сорваться.

— Боюсь, я забыла, как это делается.

Задумывалось как шутка, но ни я, ни он не засмеялись.

— В этом смысле Мэтт тебе подходил. Он всегда старался тебя развеселить, компенсировать твой уклон в серьезность. Надо бы тебе найти кого-нибудь вроде него, уже достаточно времени прошло.

Я знала, что для него на этом вопрос исчерпан. Он дал команду, теперь мое дело выполнять. Вот дубина.

— Мне пора, — повторила я как можно более ровным голосом. Хотелось влезть в телефон и стукнуть его по башке на том конце.

— И мне.

Би-ип.

Конец разговора.


Как два участника костюмированного парада, отбившиеся от колонны, мы с Коулом одновременно подъехали к месту встречи и припарковались один за другим. Увидев меня, он тут же стал хохотать.

— Коул, это дело серьезное, — сказала я, стараясь сохранить строгую физиономию.

— Да брось, Люсиль. Ну сознайся: это же весело.

Он выдул здоровенный синий пузырь и хлопнул его на собственном носу.

— До чего ты наивен, — вздохнула я, но не смогла утопить улыбку, которая всплывала каждый раз, как я отмечала очередную деталь его облика. Он вышел в очках, как у комика Дрю Кэри. Зеленая рыбацкая шляпа с висячими побрякушками-блеснами скрывала копну волос, фальшивые зубы создавали впечатление неправильного прикуса, серый тренировочный костюм почему-то придавал ему жалкий и анемичный вид.

— На носки обрати внимание, — ответил он, вращая бровями как Гручо Маркс. Подтянув штанины, он показал черные носки. Я прыснула:

— Они по-настоящему подчеркивают бирюзу твоих кроссовок.

— А ты заметила, как они мне подходят под цвет глаз? Кроссовки, в смысле, не носки.

Он захлопал ресницами — я притворилась, что рассматриваю его ноги.

— Вижу, — кивнула я. — Тебе только сумочку для завершения образа.

Он всплеснул руками, расставил пальчики, как трехлетний ребенок.

— О боже! Шопинг!

Я толкнула его к своей машине:

— Да заткнись ты наконец и садись.

Он обернулся ко мне посветлевшим лицом:

— То есть вести буду я?

— Ты.

Он не стал спорить — прыгнул за руль и стал гладить мягкую кожу сиденья, как любимую кошку. Я села рядом.

— Так каков план?

— Мы идем в палату к Дереку, делаем вид, что ищем своего папочку. Когда его не обнаруживаем, оба в истерике, решив, что папочка умер. Ты поднимаешь ор, я падаю в обморок — на Дерека. Фишка в том, что я должна до него дотронуться.

— Зачем?

Я показала ему пластырь.

— Послушай, я только спросил. Не надо меня посылать.

— Да я просто…

Тут я поняла, какой показала палец, уронила руку на колени и так захохотала, что ветровое стекло забрызгала, прыснув. Коул тоже засмеялся, и мы с ним ржали пару минут как две лошади, хотя без нас тем временем развивались очень серьезные события. В конце концов мы вольемся в их ход, но так было хорошо хоть на миг на все забить! Как ни противно мне это говорить, но Альберт прав: давно, очень давно у меня это не получалось. Либо Коул появился в очень подходящий момент, либо мне его надо с собой носить в кармане весь остаток дней моих.

Он выглянул в окно и показал на черный внедорожник, промчавшийся мимо нас.

— А вот этих я знаю. — Он посмотрел на меня — на лице его не было и следа веселья. — Работают на Ассана.

Я кивнула, пристегивая ремень безопасности:

— Давай за ними.

О «жучке» я ему рассказала по дороге. К счастью, рассказ занял только минуту, потому что ехать было недалеко. Ребята Ассана остановились на полосе посадки-высадки возле больницы. За кем они приехали, гадать не приходилось.

— Меняем план? — спросил Коул, приподняв брови.

— Ага. Делай как я, и, может, еще получится.

— Что ты задумала?

Я поправила парик, глядя в зеркало пассажирской стороны, чтобы не смотреть на Коула. Пока что он еще был на периферии дела и в самую гущу не лез. Сейчас я собираюсь бросить его прямо в свалку, и от чувства вины под ложечкой посасывало.

— Я думаю, как бы мне очень серьезно заболеть.


Глава пятнадцатая


Я про Коула вот чего скажу: быстро адаптируется и в стрессовой ситуации действует отлично. Не то рекомендательное письмо, которое я рада была бы написать — учитывая, кто именно нанимает людей с такими характеристиками, но все же правда.

Объехав вокруг квартала, мы припарковались прямо за внедорожником.

— Обойди машину и открой мне дверцу, — сказала я, чувствуя, как отливает от лица кровь. — Он где-то рядом.

— Уже?

Мне не пришлось отвечать — Коул вышел из машины и почти сразу открыл мне дверь.

— Расстегни ремень безопасности и не торопись, — велела я. Все то же жуткое чувство потери равновесия затуманило зрение. Что-то потрясло меня до самой сердцевины, будто вдруг река Огайо потекла вспять или же загорелась вся трава на стадионе «Браунз».

— Мы должны встретить их у двери, — сказала я тихо. — Шуми громче, будь перепуган. Устрой спектакль. Постарайся что-нибудь подстроить, чтобы мне до него дотронуться.

Он кивнул:

— Готова?

Надеясь не облевать щегольскую велюровую курточку Коула, я кивнула. Он вытащил меня из машины, помог добраться до двери. У меня кровь запрыгала в жилах — предупреждение настолько зловещее, что я готова была повернуться и бежать, не держи меня Коул.

— Вот они, — сказал он.

Я подняла голову, заставила глаза скоординироваться друг с другом и показать мне всю сцену. Эти люди — пара клонов того привратника, с которым Вайль разбирался вчера ночью, — дошли уже до первых автоматических дверей. Один толкал перед собой кресло-коляску, другой шагал рядом. В коляске сгорбился Дерек, бледный и изможденный, одетый в черную водолазку и белые джинсы. Голову он склонил набок, будто защищая заклеенную рану — я не могла не вспомнить о своей стычке с напавшей на него вампиршей. Тут до меня дошло, что я вижу его отражение в стеклянных дверях.

— Дым и зеркала, — буркнула я себе под нос.

— Что?

— Давай. И погромче.

Он возвысил голос:

— Милая, все будет хорошо. — Он вцепился в меня, поглаживая по руке, и потащил вперед. Мы почти уже были у входных дверей, Коул подождал, пока появился Дерек со свитой. — Только не падай в обморок! Все будет хорошо!

Я пошла ему навстречу и рухнула мешком, вцепившись рукой ему в куртку сзади. Трудно было не ушибить колени. А хотелось мне только одного: опустошить желудок, пока в нем не станет сухо, как на собрании анонимных алкоголиков.

— Ой, смотри, кресло! — Коул, волоча меня, заступил дорогу Дереку. — Вы же уезжаете? Ребята, нам кресло нужно. Моей жене плохо, видите?

— Пошел вон! — буркнул один из громил и отпихнул Коула с дороги. Я его отпустила и на этот раз упала — прямо на колени Дереку. Взмахнула руками, стараясь удержать равновесие, и налепила «жучка» на неповрежденную сторону шеи.

— Ой, тошнит, — простонала я.

Дерек столкнул меня с колен, оставив лежать скорчившейся кучкой. Я подумала, не остаться ли в таком виде. Блин, я же в двух ярдах от больницы! Меня тут найдут, засунут в чистую приятную койку и накачают, быть может, транквилизаторами, а тогда я неделю продрыхну на совершенно законном основании.

К счастью, из мечтаний меня извлек Коул — грубо, за шиворот. Только-только моя больничная мечта стала разворачиваться в перспективу, как он потащил меня обратно в «мерседес», а сиденье на ощупь оказалось даже приятнее койки моей мечты. Люблю я эти роскошные модели.

Коул отъехал от ворот больницы, и я сумела сосредоточить внимание на дороге. Внедорожник был ярдах в двадцати от нас и увеличивал разрыв.

— Насколько плотно за ним идти? — спросил Коул.

Я попыталась вспомнить, что мне говорил Бергман о дальности приема. Ребята Ассана уезжали от нас все дальше, тошнота спадала, и наконец мозг включился.

— Так, чтобы мы их видели.

Мы еще поотстали, и я села прямее, вытерла пот с верхней губы, сорвала с себя парик и берет.

— Лучше? — спросил Коул, приподняв бровь и поглядев на меня.

— Намного.

— Это ты не притворялась?

Я покачала головой:

— Этот человек очень серьезно болен. Настолько, что каждый раз, когда я оказываюсь рядом с ним, у меня чувство, будто Земля готова соскочить с орбиты.

Коул воспринял мою реплику с полным вниманием.

— А почему тогда я ничего не чувствую?

Я пожала плечами:

— Я стала, если применить новый термин, супер-Чувтвительной после того, как Вайль вчера брал у меня кровь. Вот эта реакция, наверное, и есть проявление супер-Чувствительности.

— Тогда и правда лучше выяснить, что он задумал. Ты что-нибудь уже слышишь?

— Разговоров пока нет. Ровный гул. Бергман — перфекционист, и эта штука так тонко настроена, что слышен пульс Дерека, но его речь будет похожа на разговор учителя Чарли Брауна из мультфильма. «Ва, ва-ва, ва, ва».

— Кто такой Бергман?

Я подняла палец.

— Кто-то говорит! — сказала я шепотом.

— Ассан тобой недоволен, — сказал один из охранников. Голос у него был горловой, напряженный, будто в глотке у него слой никотиновых отложений за десятки лет. Я тут же про себя назвала его «Ковбой Мальборо».

— Я делал, что приказано, — ответил Дерек хнычущим голосом. — Я не виноват, что кто-то решил изобразить супергероя. Ты же понимаешь, что я сам себе гадить не стал бы? Ассан мне обещал, как только это кончится, дать роль в фильме.

— Да я тебя не обвиняю. Кто вмешался в эксперимент?

— Рыжеволосая девка и мужчина с иностранным акцентом. У него была трость, назвался Джереми. Про нее я ничего больше не помню.

— Ну так вот, они сумели спалить Джонатона и обе твои жертвы.

Джонатон — наверное, привратник. Странно было думать о Светлане и Борисе как о жертвах Дерека, но вчера сама Светлана восприняла ситуацию так же. Финальный эксперимент, подсказала память шепотом, перенос мутировавшего вируса с человека на вампира. Что при этом произойдет с вампом? А с вирусом?

— Обряд для Тор-аль-Деган будет завтра. Даже сенатор приедет, — сказал Ковбой Мальборо тоном выговора.

— Откуда мне было знать? — огрызнулся Дерек. — Я делаю то, что он мне говорит, и он никогда не говорит ничего больше.

— Ну, так вот что он говорит тебе теперь, — ответил другой охранник резко и остро, как удар топора.

Тут его речь прервал громкий скребущий звук. То ли Дерек почесал себе шею, то ли громко сглотнул, но услышала я только обрывок фразы:

— …нежить сегодня, и ты ему обработаешь другого вампира, чтобы завершить испытание.

— Сегодня? — Снова в голосе Дерека заныла жалобная нотка. Похоже, она никогда особо далеко и не уходит. — Я же слишком много крови потерял! Вот завтра точно…

— …будет уже поздно, — обрезал его Ковбой.

И снова помехи не дали расслышать весь ответ.

— …потом? — спросил Дерек.

— Оставь их нам, — ответил Топор. — Мы разберемся. Вот на этом третьем раунде передача и кончилась. Шум, который скрывал от меня обрывки их разговоров, возобновился всерьез, и когда он затих, я уже ничего не слышала. Дерек прикончил «жучка».

Я посмотрела на часы — прошло больше времени, чем мне казалось. Достаточно по крайней мере, чтобы я с гарантией пришла в себя перед следующей встречей.

— Что он сказал? — спросил Коул.

Я засомневалась, но нет — он уже влез по горлышко. И потому я рассказала ему что знала.

— Этот обряд должен быть ключевым моментом, — сказала я. — Если приедет сенатор, то и остальные шишки тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Да потому что на то они и политики, чтобы так поступать. — Как приятно будет проткнуть болтом ваше сморщенное сердце, господин сенатор! — Ты в ближайший час сильно занят?

— Да нет, пожалуй.

— Тогда пойдем по другой ниточке. Вайль знает женщину, которая, может быть, поймет иероглифы — те, что ты мне рисовал.

— Отлично.

Я дала ему адрес, и Коул свернул налево, прочь от Дерека и его компании. По крайней мере мне теперь стало ясно, что так выбивало меня из колеи, когда я приближалась к этому человеку. Очевидно, вирус, который он в себе несет, действительно так смертоносен, как объявили Ассан и Айдин. Хотя почему эти двое думали, что из него нужно делать коктейль для вампиров, я не понимала. Может быть, Кассандра сумеет осветить ситуацию в целом.


Глава шестнадцатая


Заведение «Чистота и природа» оказалось маленьким кирпичным магазинчиком в районе, заселенном преимущественно кубинцами. На тротуаре возле двери разместились ящики свежих яблок, апельсинов и грейпфрутов, а сама дверь снабжена такими нежными колокольчиками, каких я еще нигде не слышала. Вдоль стен и пролетов магазина выстроились прилавки с на удивление широким ассортиментом трав, специй, витаминов и природных лекарств от всех болезней — начиная с эректильной дисфункции и кончая простудой.

У кассирши — сухонькой старушки с блестящими рыжими волосами и ослепительной белизны зубами — я осведомилась, где нам найти Кассандру. Она направила нас в глубь магазина, где у меня при виде свежих булочек, рулетов и десертов без сахара заурчало в желудке.

Увидев Кассандру, Коул сразу сдернул с себя очки, выплюнул фальшивые зубы, завернул оба эти предмета в рыбацкую шляпу и заткнул все это себе за пояс. В буквальном смысле. Наверняка все так перепуталось, что без ножа потом не разделить, но сейчас Коулу было абсолютно на это плевать: он видел перед собой только Кассандру, подкладывающую булочки из отрубей на стеклянный поднос, где уже полно было волокнистой пищи — для людей, у которых правильное питание выбилось в главные приоритеты.

Изящная красавица с черной бархатной кожей и распущенными волосами до пояса двигалась с грацией танцовщицы. Она была одета в канареечно-желтую блузку, красную юбку с цветами, вышитые бисером мокасины, а бижутерии на ней было столько, что покупателям на е-bау на неделю хватило бы ставки выкрикивать.

— Чем могу служить? — спросила она с таким акцентом, рядом с которым моя среднезападная растяжка гласных звучала бледно и бесполо.

— Меня зовут Люсиль Робинсон, а это мой друг Коул Бимонт. — Он кивнул, при этом ему удалось не пустить слюни — молодец. — Мне… то есть нам нужно кое-что перевести.

Она кивнула:

— Я полагаю, вам рассказал обо мне кто-то из общих знакомых?

— Гм, да. Вы его, наверное, знаете как Вайля.

Тут же в карих глазах засветился теплый огонек симпатии, но сказала она только:

— Да, я его помню. — Чуть наклонившись в сторону, она привлекла внимание кассирши и сказала ей: — Рита, мы наверх. — И нам: — Пожалуйста, прошу за мной.

Мы пошли за качающимися бедрами Кассандры на второй этаж, при этом Коулу удалось не вывалить язык на лестницу. Я просто смеялась про себя, глядя, как он ошеломлен, но рада была, что увидела этот спектакль: он подтвердил правильность моих ощущений. Может, я его и могла когда-нибудь полюбить, но совсем не так, как любила Мэтта. Или как могла бы полюбить Вайля, если бы у меня хватило духу.

Когда мы поднялись на площадку второго этажа, я удивилась, что выходящие на нее три двери все открыты. Дверь слева вела в гостиную и кухню, прямо перед нами находилась ванная, а справа — салон гадалки. Туда и повела нас Кассандра — в большую комнату, обшитую шелками от ровных кроваво-красных до темно-золотых с печатным рисунком. Новые цвета, которые я видела среди этих знакомых оттенков, были приятны глазу и сердцу. Почему-то, несмотря на кружевные подушки на черных диванах и множество свечей на большом столе посреди комнаты, это помещение обладало каким-то экзотическим достоинством.

Вокруг стола стояли четыре темных деревянных кресла с таким количеством завитушек, что Ширли Темпл позавидовала бы, а сам стол был сделан, очевидно, вскоре после превращения Вайля. Кассандра опустилась в кресло и жестом пригласила нас садиться.

— Я провидела, что у меня сегодня будет трое гостей, — сказала она голосом таким же шелковым, как ткань на стенах. — Вы ожидаете еще кого-то?

— Вообще-то да. Мы договорились встретиться здесь с одним другом, он должен быть с минуты на минуту, — ответила я.

Кассандра кивнула. Золотые штыри вдоль ушных раковин блеснули, отразив свет.

— Рита его тут же пошлет наверх. Не покажете ли вы мне, что вам требуется перевести?

Я вытащила из кармана лист бумаги с нарисованными Коулом символами и отдала Кассандре, стараясь к ней не прикасаться. Пусть Вайлю нужны услуги ясновидца, но я предпочитаю неизвестность будущего. А мои новые чувства подсказывали, что если Кассандра меня коснется, то сможет рассказать такое, чего мне не хочется слышать. А поверить я ей поверила бы.

В способностях Кассандры я не усомнилась ни на секунду: шарлатаны долго не задерживаются в этой профессии, если среди их клиентов появляются вампиры. Но даже если бы я думала, что весь цыганский антураж на втором этаже — липа, ее реакция на рисунок убедила бы меня в обратном. Она бросила бумажку на стол, будто та горела у нее в руках, лицо ее стянула маска страха, выглядывающая из глаз душа сжалась от ужаса, как зритель в музее Холокоста.

— Где вы это видели?

Она указала рукой на рисунок, но издали, чтобы, не дай бог, не притронуться.

— Они были вырезаны на мертвом теле, — ответил ей Коул. — Точнее, на двух мертвых телах в двух различных случаях.

Кассандра взялась за висящее у нее на шее распятие и что-то прошептала неразборчиво по… да, как ни странно, мне показалось, что по-латыни.

— Что вы сказали? — переспросил Коул.

Она глянула на него мрачно:

— Прочла молитву для вашей защиты.

— А почему нам понадобилась защита Бога, Кассандра, — спросил он.

— Эти символы, — объяснила она, — могучие руны, долженствующие удержать душу после смерти и не дать ей вознестись.

Я вспомнила сцену в ресторане, когда красивая, голубого цвета душа Чарли свободно унеслась в голубую высь. А если бы она осталась, прикованная к телу, рвущаяся на свободу? Я представила себе — и меня пробрала дрожь.

Коул покачал головой:

— Разве такое возможно?

Кассандра с видимым усилием взяла себя в руки.

— Когда смерть насильственная, душа убитого освобождается не сразу. И во время краткой задержки ее можно удержать в теле, если выжечь тавром эти руны вокруг смертельной раны.

— И что… — Нет, сама не могу поверить, что говорю такие слова. — И что получается? Зомби?

— Одна из возможностей. — На лице Кассандры читалось то же отвращение, которое было у меня в душе. — Другой вариант — «неистовец», он же слуга дьявола. Душа томится в капкане, пока не придет его хозяин, чтобы ее пожрать.

Я не могла ничего поделать — мне явилось видение: краснокожий рогатый демон ковыряет в зубах багровой лапой, а официант убирает со стола тарелки.

«Как вам душа?» — спрашивает официант.

«С маслом и лимоном — очень неплохо, — отвечает демон. — Честно говоря, просто пальчики оближешь!»

Ладно, сама знаю, что не смешно.

— Помимо простых библейских объяснений, — спросила я, — зачем бы демону пожирать души?

Кассандра вздрогнула.

— Просто ради собственного удовольствия, — предположила она. — Или если его вызвал и поручил это мстительно настроенный человек, готовый уплатить цену.

Класс. Вот именно этого мне прямо сейчас и не хватало. Мало мне было мегатеррористов с их богомерзким вирусом, теперь я еще должна гоняться за психованным выходцем из ада с его голодными спазмами.

— Есть третья возможность, — сказала Кассандра.

— Какая же?

— Не только демоны поедают души. — Она кивком показала на листок с символами. — Женщина, которая научила меня этому языку, однажды рассказала мне о злом императоре по имени Теквет Дирани, который ради своего властолюбия создал не только этот мир, но и все те, что вне его. И он себе на помощь призвал кирон.

— А это что такое? — спросил Коул.

Кассандра выглядела совершенно больной, когда ей пришлось описывать нечто в стиле фантазии Джорджа Лукаса, но существующее реально.

— Это тварь, созданная для разрушения. Ее присутствие может возвещать чуму или ядерную войну. А еще она прорывается сквозь стены, разделяющие миры, с легкостью гири на подъемном кране.

— Так это же демон получается, — пробормотал Коул.

— Вовсе нет. Кирон все равно, ради какого дела разрушать, доброго или злого. Подобно джинну, кирон полностью во власти капризов своего хозяина.

— Только джинны не заглатывают каждое утро на завтрак чью-нибудь суть, — заметила я. — Но как же подчинить себе такое вот явление? Чем можно его победить?

Кассандра не поняла, что вопрос риторический.

— Кирон подчиняется тому, кто дает ей корм, — сказала она. — Конкретней — души. И победить ее можно, заставив голодать.

— Вот так и умерла кирон императора?

— Кирон не умирают, — серьезно ответила Кассандра. — Они просто становятся слишком слабы, и тогда их можно связать.

Почему-то я решила, что «связать» — это не в смысле «Эй, Генри, тащи сюда веревку!».

— Связать — как? — спросила я, вдруг почувствовав полный упадок сил. Задумчиво посмотрела на диван. Сильно ли обидится Кассандра, если совершенно незнакомая женщина вдруг плюхнется на ее диван и задрыхнет так суток на трое?

— Как гласит легенда, один сильный маг связал кирон, заставив ее забыть собственное имя.

— Наверное, как следует по башке стукнул.

— Разумеется, — согласилась Кассандра. — Легкого потрясения мало было бы, чтобы забыть имя Тор-аль-Деган.


Глава семнадцатая


— Минуточку! — сказала я. — Вы хотите сказать, что Тор-аль-Деган существует на самом деле?

Кассандра кивнула, явно удивленная моим вопросом. Очевидно, она никогда не слышала о «Сынах Рая» и их «мифической» богине. И точно так же очевидно, что нашему Центральному Разведывательному Управлению пора обновить разведданные о секте Ассана.

— Кассандра, это важно. — Я подалась вперед, стараясь заглянуть в глубину этих темных глаз, в невидимые миры, доступные только ей. — Эту самую Тор-аль-Деган никак не могли развязать? Снова выпустить в мир?

Глядя на дверь таким взглядом, будто ей очень хотелось сбежать, Кассандра облизнула губы и кивнула.

— Вы… — Она откашлялась и начала снова: — Эти письмена и мой рассказ навели вас на какую-то мысль?

Несколько отчаянно жутких секунд мой разум пытался куда-нибудь пробиться, куда угодно — скрыться от мощного кулака примет, двинувшего мне под дых. Я видела светлую россыпь веснушек на переносице Коула. Помада у Кассандры была одного цвета с платьем, которое я надевала на прием у Ассана. И еще я ноготь сломала. Так, девушка, прекрати. Добром не кончится.

— Да, — ответила я Кассандре. — Загадка начинает проясняться.

Раптор мог заключить союз с «Сынами Рая», поскольку ему понадобилась их богиня, Тор-аль-Деган. Кассандра описала ее как тварь, несущую чуму, а их вирус, похоже, не менее страшен.

Мотивы становились ясны. Раптору любой власти мало, ему хочется еще и еще. «Сынам Рая» под предводительством их нового героя Ассана весьма по сердцу будет истребить американцев какой-нибудь страшной болезнью. Айдин будет кудахтать, как счастливый отец, над своим удачным убийственным вирусом. Непонятно, что с этого получает сенатор, но, наверное, что-то связанное с жужжанием моря камер и улыбкой в шестьдесят четыре зуба.

«Как» и «где» их плана мне все еще не были известны, но сейчас это было не важно, потому что я знала «когда». Обряд — завтра ночью. Все они должны быть там. Нам с Вайлем остается только вернуться к плану «А»: взять Ассана и заставить его говорить. Убрать его и его шестерок — может быть, просто одним ударом. Кто-нибудь умеет говорить «Бум»?

Но я не успела спросить Кассандру, можно ли, по ее мнению, победить кирон хорошо рассчитанным взрывом, как в комнату ввалился Бергман.

— Ну как? — спросил он, моментально становясь подозрительным под моим взглядом. Я же настолько погрузилась в свое новое знание и мысли о том, что с ним делать, что принятой в обществе приветливостью владела не вполне.

— Да ничего особенного, — сумела я ответить наконец. — Так, кое-что прояснилось.

Не слабое преуменьшение. Извержение Везувия слегка испортило погоду в Помпеях.

Бергман украдкой огляделся. Если его не знать, можно заподозрить, что он только что ограбил винный магазин — у него всегда такой виноватый вид.

— Я тебя потом проинформирую, — сказала я ему. — Мы тут… в общем, мы выяснили, что нам нужно было знать, так что, раз уж ты пришел, избавим Кассандру от нашего присутствия.

Я встала, полезла в карман за двадцаткой.

— Нет, прошу вас, — остановила меня Кассандра. — Я не возьму платы.

— Мой босс будет за вас молиться. — Я потянулась через стол, протягивая руку для пожатия — вбитая муштрой вежливость Армейского Отродья взяла верх над здравым смыслом. — Спасибо вам за помощь, вас нам Бог послал. Нас с Вайлем всегда можно найти, если что.

Она взяла протянутую руку, едва сомкнув пальцы в ответ на мое крепкое пожатие. Тут ее глаза остекленели, и я поняла, что меня раскрыли. Попыталась убрать руку, пока она не связалась с духами, с которыми я не готова была встретиться лицом к лицу. Но ее видение никак не относилось к мирам за смертной чертой.

— Дэвид в опасности, — сказала она сдавленным голосом. — Ты его должна предупредить, чтобы не подходил к дому с розовой дверью. Дом заминирован.

Выпустив мою руку, она упала в кресло. Вид у нее был, будто ее только что сняли с американских горок, и она что-то бормотала вроде: «Кто ты?»

Но я едва ее слышала — так ревело у меня в ушах, будто эта самая мина только что взорвалась у меня под черепом. Чернота завертела меня смерчем пятой категории — шириной в несколько миль, полосой черного на черном, которую нечего и надеяться остановить.

Но я попыталась. Ради Дэвида я попыталась устоять — просто стоять прямо и не падать, пока моя ошалелая психея старалась меня опрокинуть. И на этот раз у меня получилось. Та сила, что так долго растаптывала мое сознание и покрывала его тьмой, вцепилась в меня, потянула вперед так быстро, что закружилась голова. Как в режиме суперфорсажа, я видела все одновременно, была одновременно всюду, где хотела быть, делала все, что только пожелается. Но не было времени любоваться красотами мира и дергать фей за хвосты: я хотела быть рядом с Дэвидом, изо всех сил хотела, как в детстве, когда Тамми Шобсон валяла меня в грязи, требуя повторить, что я сама и мой паскудный блудливый папаша — грязные и мерзкие трусы.

Был момент, когда чернота будто предложила какой-то маяк, мою персональную дорожку из желтого кирпича для установления нового рекорда наземного передвижения. Потом я приобрету знание, необходимое, чтобы зафиксировать это движение, поместить его в какие-то рамки пространства и времени, но сейчас это был моментальный размазанный путь, перенесший меня туда, где мне хотелось быть: в черт знает какой пустыне, в темноте, в жаре, я ударилась в собственного брата, прошла сквозь него, крича: «Дэвид, Дэвид, Дэвид!» — так пронзительно и громко, что ожидала от невидимого противника гранаты, чтобы я заткнулась.

Дэвид стоял неподвижно, бусинки пота покрыли измазанное темной краской лицо. Глаза были прикрыты очками ночного видения, но я их помнила, я каждый день вижу в зеркале точно такие же. У него был автомат «М-4» в одной руке и рация в другой, и выглядел он таким спортивным, таким здоровым, что я просто остановилась и смотрела, как он дышит.

— Жас? — прошептал он.

— Ты меня видишь?

Он тут же затряс головой. Я просто читала его мысли:

«Нет. Не вижу я такого, потому что в «Наставлении Специальных Сил 14-А» об этом ничего не сказано». Но он протянул руку — она вошла мне в живот и вышла из спины. Той же рукой он тут же от души хлопнул себя по лбу.

— Черт, самое время для галлюцинаций!

Он повернулся ко мне спиной, и у него за плечом я увидела дом — приземистое здание с темными-темными окнами и светло-розовой дверью. Группа Дэвида окружила ее, припав в тени подобно ниндзя, и ждала приказа.

— Дэвид! — Я прыгнула, загородив ему дорогу, взметнула руки, не в силах остановить его медленного продвижения. — Дверь! Розовая дверь, она заминирована!

— А ну, Дэйв, возьми себя в руки! Все проверено все чисто.

Рука, держащая рацию, двинулась к губам.

— Черт тебя побери, Дас, я не для того сюда летела, чтобы смотреть, как тебя припалят! Не лезь в эту дверь!

Он поглядел прямо на меня:

— Ты меня не называла Дасом после Западной Виргинии. Даже во сне мне такое не виделось.

Это имя я для него придумала, чтобы напоминать ему о нашем с ним единстве — пусть даже у него такие крутые друзья, и сам он преуспевающий спортсмен, и может развеселить даже старую библиотекаршу.

— Ты меня вообще никак не называл, — ответила я шепотом.

Он буркнул в рацию какой-то приказ и стал ждать. Оба мы молчали. Я не хотела его больше пугать, он не хотел понимать, как я оказалась здесь и не здесь одновременно. Послышался чей-то энергичный шепот.

— Жас, ты была права. Дверь начинена взрывчаткой, как сосиска фаршем.

— Ну и хорошо. Я так рада, что ты послушал. Спасибо.

— Тебе спасибо. — Он снял очки и посмотрел на меня, чтобы я видела: он говорит это для себя. Но еще больше он говорил это для своей группы, семерых мужчин и двух женщин, которые вместе с ним гоняются за террористами по всему свету и о самом существовании которых не знает почти никто. — Это… — Он скривился. — Это нелегко — чтобы они все оставались живы. Теперь я это знаю.

Такую фразу можно было бы считать аналогом извинения за ту пропасть, что легла между нами.

Я просто кивнула.

— Мне пора.

Я и так стояла в глазу урагана, сколько могла. Теперь он затягивал меня обратно, чтобы унести домой.

Дэвид не сводил с меня глаз, и вдруг его взволновала мысль:

— Жас, как ты это сделала? Ты… ты не мертвая? Потому что вот прямо сейчас ты чертовски похожа на призрака.

— Нет. — Я засмеялась невесело. — Не мертвая. Но со странностями.

Напряженная маска на его лице разгладилась.

— О'кей. Я… я тебе позвоню скоро. Обещаю.

— Смотри же, раз обещал, Дэйв. И береги себя.

Буря подхватила меня и понесла прочь от брата-близнеца и его команды, я влетела обратно в салон гадалки, в собственное тело, ахнула и стала озираться вокруг. К счастью, я каким-то образом добрела до дивана перед этим полетом. Коул, Бергман и Кассандра склонились надо мной, как сестры в приемном покое.

— Вау, — сказала я. — Что тут случилось? В смысле, что я говорила?

— Мало что, — ответил мне Коул. — Ты просто побелела и закачалась, вот мы тебя сюда и посадили. Несколько раз ты сказала «Дэвид». Это твой…

— Брат, — подсказала я. — Брат-близнец.

На Коула это произвело впечатление:

— Близнец? Вау! Я готов был денежки поставить, что тебя отлили в единственном экземпляре, потому что форма лопнула.

— Спасибо на добром слове.

Кассандра все сильнее нервничала, теребя пальцы:

— Но ты же можешь найти кого-нибудь, кому можно позвонить? Кто успеет остановить Дэвида до того, как…

— Да, конечно! — перебила я, вкладывая в голос побольше тревоги. Нет смысла сейчас рассказывать об этом приключении. Потом, быть может, когда я пойму, как его рассказать, чтобы не выглядело как неудачный эпизод из «Звездного пути».

Втащив из кармана телефон, я спросила:

— Я могу откуда-нибудь поговорить без свидетелей?

Кассандра кивнула, вывела из комнаты Коула с Бергамоном и вышла сама, осторожно закрыв двери.

Номер я набрала, не задумываясь. Наверное, даже Альберт, сняв трубку и услышав меня, удивился меньше.

— Папа?

— Жасмин? Что случилось?

— Да ничего уже. Было кое-что, но все уже нормально.

Я замолчала — не могла говорить. Голос дрожал от слез, еще секунда — заплачу по телефону папочке в жилетку.

А. Вот. Фиг. Вам.

Наверное, Альберт это почуял, потому что заговорил сам:

— Пришла сиделка. Жас, черт бы меня побрал, она оказалась он! В смысле, Шелби — мужик. Фельдшером был в армии, можешь поверить? И в покер играет, как зверь.

— Правда? Это же здорово!

Я столько выложила радости и оптимизма, что взвод болельщиц мог бы заплакать от зависти.

Альберт секунду снимал лапшу с уха, потом сказал:

— Жасмин, повесь трубку. Я тебе перезвоню с другого телефона.

— О'кей. — Я щелкнула кнопкой, села на диван и стала ждать. Когда телефон зазвонил снова, я нажала кнопку и ответила: — Па, у тебя же нет другого телефона.

— Есть. — Давно уже я не слышала, чтобы Альберт говорил серьезно, как тот отец, которого я страшилась и которым восхищалась в детстве. — Здесь можно говорить свободно, линия защищенная.

— Альберт, от кого ты собираешься защищаться?

— Не будем терять времени. Шелби сейчас на кухне, стряпает какую-то еду, которую, как он говорит, я буду есть, и я не хочу, чтобы он начал любопытствовать. Защищенную линию мне поставили, потому что, когда я ушел со службы, то стал делать кое-какую работу для ЦРУ фрилансером. Иногда их консультирую, почему этот телефон у меня до сих пор и есть.

— Но… ты же ушел в отставку из-за диабета! С чего бы…

— Тогда его еще не было. А был некоторый опыт военной разведки, который в ЦРУ решили пристроить к делу. Диабет оказался подходящей причиной для смены образа жизни. — Он подождал, чтобы я переварила, и стал говорить дальше: — Я знаю, чем ты занимаешься, Жас. С самого начала знал. Так что когда ты звонишь и голос у тебя такой, будто ты только что живая выбралась из-под обстрела, естественно, у меня появляется желание помочь. Итак, первое: у тебя и правда все в порядке?

Я подумала.

— Нет, но никакая опасность мне не грозит. — Еще подумав, я добавила: — В данный момент.

— Могу я что-нибудь для тебя сделать? — Я задержалась с ответом, и он нетерпеливо сказал: — Жасмин, черт тебя побери, не заставляй меня себя упрашивать. Я настолько устал быть никому не нужным стариком, что лезу в волонтеры. Да, ты не ослышалась — в волонтеры! Как, блин, богобоязненный старый паразит, одной ногой уже в могиле, который думает, что спасет свою душонку, делая добрые дела пять часов в неделю!

Только мой почтенный папаша может смотреть на волонтерство с такой точки зрения. Засранец с вывихнутыми мозгами. А все-таки, поскольку мы не знаем, где у нас течь, человек с его контактами нам может быть очень, очень полезен. И похоже, что ему тоже не вредно будет размяться.

С таким чувством, будто я сажусь в гондолу для тура по Стране Нереальности, я ответила:

— Вообще-то есть одна вещь, Альберт, которую ты мог бы для меня сделать. Можешь проверить трех сенаторов и одну незаметную секретаршу?


Глава восемнадцатая


Наверняка все дело было в военных привычках Альберта, потому что когда он бросил бомбу, всю страну тряхнуло. Меня трясло, как бедолаг, переживших «Катрину», и наверняка на Аляске какой-нибудь бедняга эскимос полетел с нарт от того же подземного толчка. Тридцать секунд назад оказалось, что мой папочка не только подрабатывает в Управлении консультантом, но еще и сохранил приличные связи в Вашингтоне, от которых моя жизнь может стать намного легче и куда как длиннее. Сейчас я готова была поверить во что угодно. Если Коул с Бергманом ворвутся и объявят, что вокруг дома кружат птеродактили, я побегу к окну рассмотреть их получше.

Кстати, они и готовы были ворваться, хотя я просила не мешать. Их озабоченность я чувствовала через двери.

Я вздохнула, уже с тоской вспомнив старые добрые времена, когда Чувствительность относилась только к вампирам, и даже вампирские эмоции до меня все-таки не доходили. Еще я подумала, что удобно было бы уметь открывать двери просто взмахом руки. К сожалению, мои новые способности так далеко не заходили. Может, надо будет купить хорошо выдрессированную собаку.

Еще раз вздохнув, я встала и открыла дверь. Они не расхаживали по коридору, как я ожидала — они расхаживали по комнате Кассандры.

— Все в порядке, — сказала я, войдя в комнату.

Нельзя сказать, что они бросились ко мне. Кассандра, например, осталась сидеть в высоком кресле-качалке, а Бергман продолжал ходить взад-вперед за ее синим диваном. Коул подошел, взял меня под локоть, отвел к креслу того же цвета, что и диван, и бережно усадил.

— Я начинаю себя чувствовать старухой, — возмутилась я.

Он только осклабился в улыбке, устроившись на гранитной столешнице кофейного столика, визуально соединявшего площадку с креслами и пространство перед камином красного кирпича, на котором стояли десятки белых свечей.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, пристально меня рассматривая — быть может, проверяя, не выросли ли у меня какие-то дополнительные органы за время нашей краткой разлуки. — Выглядишь ты лучше, чем я ожидал.

— И чувствую себя лучше, чем должна бы.

— Значит, как-то все устаканилось?

— Пока да.

— Тогда подвезешь меня к моей машине? Мне же этот чертов бассейн все-таки надо вычистить, пока никто ничего не заподозрил.

— О'кей, только ничего не разнюхивай. И когда закончишь, позвони мне. Хочу посмотреть на эти картинки. — Я глянула на часы. — Джереми к тому времени уже должен подняться. Я его прихвачу с собой. — Посмотрев на Бергмана, я подняла брови: — Поедешь за нами?

Он кивнул:

— А потом у меня к тебе есть разговор. — Многозначительно посмотрев на Коула, он добавил: — Наедине.

«А как еще? — хотелось мне рявкнуть. — Ты же слышал, что Коул едет в другое место!»

Иногда от бергмановской паранойи мне хочется что-нибудь сломать. Например, его шею. Но пока что я с этим сумасшед… пардон, нервным гением веду себя по-ангельски. Пока что.

— Разумеется, — ответила я. — Мне очень важно услышать то, что ты скажешь. — Я встала, повернулась к Кассандре: — Спасибо, что спасли моего брата. Это… ну, в общем, спасибо.

Она грациозно наклонила голову.

— Мы еще увидимся.

— Правда?

— Да. — Она не стала развивать тему, и я поэтому тоже. Нет смысла гоняться за новыми проблемами. — А до тех пор я должна просить вас быть очень осторожной.

— Меня? Да ну что вы, Кассандра! Наверное, я забыла вам сказать, что обо мне беспокоиться нет смысла. Меня на работе называют Осмотрительная Сью.

Недоверчивое хмыканье прозвучало так не по-дамски, что шокировало бы целый взвод гувернанток. И Кассандра начала мне нравиться еще больше.

Мы вчетвером спустились вниз, и Кассандра — наверное, видела, какими жадными глазами я смотрела на свежую выпечку, — каждому из нас подарила на дорожку бесплатную коробку черничных маффинов.

— Девушка, которая умеет печь! — вздохнул Коул по дороге к своему грузовичку. На этот раз за рулем была я, а он разразился горячим монологом, посвященным — нет, без шуток! — яблочным пирогам его матушки. От них он перешел к детству, к рассказам о краже овсяного печенья, и когда мы доехали до его машины, я уже умяла две штуки из подарка Кассандры. И еще я решила, что если встречу когда-нибудь матушку Коула, сразу же попрошу ее меня удочерить.

Высадила я его на углу. Тут же подъехал Бергман, высунулся в окно и крикнул:

— Давай за мной!

Я так и сделала. У него был темно-зеленый фургон без окон сзади и с тонированными стеклами спереди. На каждом борту нарисовано было солнышко — с волнистыми желтыми лучами, в черных очках, как у «Братьев Блюз», и улыбкой на тридцать два зуба. И вокруг каждого солнышка большими золотыми буквами надпись: «Деликатесы от Флаэрти».

Бергман заехал в старый пустынный парк. Не играли на площадке дети, пусты были скамейки и клумбы. Он остановился возле прудика с работающим фонтаном, и я села к нему в фургон.

— Бергман, спасибо, что приехал. Ты меня очень выручил.

— Да ну, ерунда, — ответил он, хотя мы оба знали, как это было непросто. — Ты извини за всю эту секретность, но ты сама просила привозить все прибамбасы, а мне не хочется, чтобы ваши новые игрушки увидел кто-нибудь еще.

Остатки моего раздражения растаяли, сменившись неудержимой улыбкой. Уж что-что, а новые игрушки я люблю.

Бергман полез за сиденье и вытащил серебристый кейс с черными цифровыми замками. Как раз такой, в котором и должно храниться сверхсекретное оружие. Может, даже не одна штука. Усмехаясь моему нетерпению, Бергман отпер замки и поставил кейс мне на колени.

— Открывай.

Я подняла крышку. Внутри, в гнездах черного пенопласта, лежали три футляра, тоже блестящие серебром. Я чуть не запрыгала на сиденье, но сдержалась, ограничившись короткими аплодисментами.

— Ты же еще даже не знаешь, что там!

— А ты сам посмотри, — показала я жестом Ванны Уайт в «Колесе Фортуны». — Штучка, которая появляется в таком блеске, не может не быть потрясающей. Ты смотрел сериал «Я, шпион»?

— Открывай давай, — потребовал он, и длинное бледное лицо скривилось от нетерпения. — Не тяни время.

— Раз ты настаиваешь.

В первом футляре обнаружилось ожерелье из раковин, бусинок и предмета в форме стрелы, чертовски похожего на зуб акулы. Я вытащила его из футляра, рассмотрела получше.

— О'кей, — сказала я наконец, — сдаюсь. Чем этот предмет отличается от прочего мусора сувенирных лавчонок?

— Сейчас покажу. — Карие глаза за очками горели неподдельной страстью техноманьяка. Вынув ключ из замка зажигания, он переложил его в левую руку, в правую взял ожерелье, акулий зуб вставил в скважину и чуть-чуть пошатал. Потом резко повернул — машина завелась.

К восторгу Бергмана, я только и смогла сказать:

— Вау! Вот это класс.

Он выключил двигатель и отдал мне ожерелье. Акулий зуб имел теперь форму ключа, но прямо у меня в ладони принял прежний вид.

— В чем же тут дело? — спросила я, но заранее знала, что Бергман не ответит, даже если ему пятки прижечь.

— В кофеине, — ответил он серьезно, и мы оба улыбнулись. Когда я надела на себя ожерелье, он добавил: — А, да. Нить, на которую все это надето, сверхпрочная. Испытывалась на шестистах фунтах.

Я с недоверчивым удивлением потрогала бусы и эластичную нить.

— Класс! Теперь могу спереть у какого-нибудь жирного кота «феррари» и на нем поехать марлина ловить — с помощью одного и того же украшения.

— Мало есть женщин, которые могут так сказать.

— И благословенна я среди них. Итак, что у нас еще есть?

Я открыла второй футляр. Пара слуховых аппаратов, вроде того, которым я пользовалась недавно, и два круглых предмета, похожих на мятные таблетки.

— Подслушивающие устройства?

— Слушающие. И передающие. Эта вот круглая штучка прикрепляется к нёбу, а приемник — в ухо. Второй комплект для Вайля. С этими приборами сможете переговариваться, не заморачиваясь рациями или наголовной скобой. Единственный минус — звук несколько искажен.

— Вот как?

— Ну, как будто кто-то усилил низкие. Я работаю над устранением.

— А каков плюс?

Он показал на два предмета, которых я сперва не заметила, потому что они почти сливались с внутренней обшивкой футляра. Похожи они были на фальшивые татуировки, которые разносчики продавали детям в те годы, когда про гепатит еще слыхом не слыхали. Одна изображала колючую проволоку, другая — длинного змеевидного дракона.

— Вот это вот приклеиваешь на кожу — их от татуировки не отличить. Это передатчики, — пояснил Бергман. — Будете друг друга слышать на расстоянии до двух миль.

— Ты не шутишь? Целых две мили?

Бергман кивнул, довольный, как петух, только что отыскавший новый курятник.

Я открыла последний футляр. Там лежали простые золотые часы с одноразовым ремешком. Я их повертела так и сяк, ничего не нашла подозрительного — и надела часы.

— Дерни ремешок, — предложил Бергман.

Я дернула и тут же ощутила в руке покалывание. Циферблат посинел, хотя время показывать не перестал. Потом снова побелел, и покалывание прекратилось.

— А это что за штука?

— Возможные применения я все еще исследую. Пока что могу тебе сказать: часы поглощают энергию, создаваемую движениями тела, и выдают ее наружу в виде электронного щита. Полностью заряженные часы позволяют пройти через металлодетектор с базукой, и сигнал смолчит. Еще они маскируют звуки, когда ты движешься.

— То есть, когда я дергаю этот ремешок, перехожу в режим радарной невидимости?

— Ага. Он держится, пока циферблат синий. Как видишь, сейчас это было недолго, потому что часы мало успели поглотить твоей энергии. К тому же емкость у них ограничена.

— И сколько они держат максимум?

— Минут пять.

— Неплохо в тех случаях, когда нужны тридцать секунд.

— Значит, тебе нравится?

Вот эту черту Бергмана я никогда не пойму. Он может заставить свинцовую дверь сделать сальто с переворотом, но ему нужно одобрительное похлопывание по плечу.

— Смеешься? Да это лучшие приборы, которые я вообще от тебя получала. Ты сейчас сам себя превзошел! — Избавившись от тревоги, Бергман сел прямее. — У тебя есть где остановиться?

— Есть.

Уточнять он не стал, что меня нисколько не удивило.

— Отлично. Только перед тем как ты туда поедешь, у меня еще две просьбы.

— К твоим услугам.

Я ему рассказала про испорченную кровь и что Вайлю нужен новый запас.

— Так ты сможешь исследовать эту кровь? Понять, что там Вайль в ней учуял?

— Не вопрос. — Бергман ткнул большим пальцем через плечо, показывая мне штук сорок набитых в кузове мешков и ящиков. — Я практически весь свой кабинет перевез, не зная заранее, что тебе понадобится.

Следующая просьба не скатилась с языка так легко, как первая — пришлось выталкивать ее силой.

— Добровольного донора для Вайля найти сможешь?

Брови Бергмана взлетели к волосам.

— Из запасов Управления брать не хочешь?

— Пока не хочу.

Он задумчиво кивнул.

— Наверное, к завтрашнему вечеру смогу организовать. Но раньше — никак.

— Сегодня и не нужно, — ответила я.

Повязку я сбросила, когда переодевалась для маскировки, но Бергман все равно не смог не посмотреть мне на шею. Если он и разглядел следы проколов в сумерках и под самой моей гривой, то комментировать не стал.

— Кровь в отеле, — сказала я. — Поедешь за мной?

— Без проблем.

Я выпрыгнула из фургона, села в свой «мерседес». Чтобы успокоить паранойю Бергмана насчет слежки и — признаюсь — несколько лишних минут просидеть за гладким кожаным рулем машины, я поехала в «Бриллиантовые номера» кружным путем. Бергман вполне одобрял эти меблирашки до тех пор, пока наш эксклюзивный лифт не открылся на эксклюзивной площадке — и тут выяснилось, что все совсем не так эксклюзивно, как в рекламе.

— Ах ты зараза! — прошептала я, оттаскивая Бергмана в угол.

Обстановка напомнила мне Рождество в доме бабушки и дедушки Парксов. Запах дешевого лосьона после бритья, разгром в гостиной, голоса из спальни — два голоса. Шипят друг на друга, как рассвирепевшие гуси.

Я жестом показала Бергману, чтобы сидел тихо, вынула из кобуры «Скорбь». Он кивком показал мне на ремешок часов и поднял два пальца — дескать, двадцать секунд накопилось невидимости. Я дернула ремешок и вошла в открытую дверь, направляясь к спальне Вайля.

— В шкафу посмотри! — сказал женский голос. Произношение — как у обитательницы переполненного трейлер-парка, из тех, что привлекают в равной степени копов и торнадо.

— Вампиры в шкафах не спят! — возразил ей мужской голос с тем же густым акцентом. — И вообще смотрел уже.

Больше не было слышно ни звука ни из какого угла апартаментов, и я сделала вывод, что резервов у этой пары нет.

Боком, вдоль стены, я подобралась к двери в спальню.

— Вот не надо было нам за эту работу браться, Руди, — заныла женщина. — Убивать нежить — это не способ на жизнь заработать.

— Это ж ты на нее повелась, Эми Джо, не я. Я бы отлично жил, вскрывая неверных мужей и богатых старых дядюшек.

— Я еще понимаю свою родню не мочить, но чужую чего жалеть? Ты под кроватью смотрел?

— Да смотрел я под кроватью!

В голосе Руди звучала усталая безнадежность — как у любого мужа в любой стране, которого пилит жена.

— Похоже, не твой сегодня день, Руди, — сказала я, входя в дверь и тщательно прицеливаясь. Цель я выбрала ближайшую ко мне, зная, что когда первый шок пройдет, они отреагируют — и лучше бы мне быть готовой к выстрелу. К сожалению, моя цель оказалась очень сильно беременной, и потому их первый шок был уравновешен моим, и оправились мы все трое примерно в одно и то же время.

— Не стреляй! — крикнул Руди и прыгнул, загораживая Эми Джо своим телом, заработав целую гору очков в моих глазах.

— Ведите себя прилично, и мне не придется, — ответила я самым профессиональным голосом, какой только смогла изобразить: Эми Джо очень сильно напомнила мне об Эви, а еще они с Руди были оба одеты в черное, расшитое ярко-желтыми крестами. — Ребята, у вас такой вид, будто вы в «Улице Сезам» представляете букву «Т».

Они переглянулись, как будто сами уже это обсуждали.

— Ты кто такая? — спросил Руди довольно высокомерным тоном, как мне показалось. В конце концов, он не только был одет буквой из алфавита, но и выглядел, как юный мистер Магу из одноименного фильма.

— Я из ЦРУ, — ответила я голосом жестким и скрипучим, как новая бумажка в пятьдесят долларов. — А вы, ребята, сейчас играете с длинным списком правонарушений, за которые вас засадят за решетку до той поры, пока этому вашему младенцу протезы колена понадобятся.

— Мы только выполняем свою работу, — возразила Эми Джо, одной рукой отводя розовато-белую прядь с лица, а другой закрывая оттопыренное брюхо.

— На кого работаете?

Руди прищурился так, что за бутылочными линзами очков стали видны только черные поблескивающие точки.

— А кто спрашивает?

Я вздохнула:

— Цэ — Эр — У.

По буквам, медленно. А то наше название так легко перепутать…

Эми Джо отвела локоть в сторону и двинула им Руди в жировую складку на боку.

— Пистолету нее, а не у тебя. Не спрашивай, а отвечай!

Пришла очередь Руди вздыхать.

— Мы не знаем. Нас наняли по Интернету. Почтой перевели половину денег, а вторую половину обещали, когда вампира проткнем.

Я опустила «Скорбь» так, что дуло уставилось прямо в пах Руди.

— Вам до Интернета, ребята, как свинье до неба. В жизни вы его не видели. На этот раз лучше отвечай правду, Руди, а то я выйду из себя, и останется ваш наследник единственным ребенком в семье.

Руди испустил вопль голосом Гомера Симпсона и закрыл от меня цель скрещенными ладонями.

— Ладно, ладно! Они двое пришли в бар, где мы зависали.

— Как они выглядели?

— У нее большие сиськи и очень светлые волосы до самой задницы, — ответила Эми Джо, выглядывая из-за Руди проверить, что я расслышала правильно.

— А у него длинные и рыжеватые, — договорил Руди. — Кажется, они оба вампиры.

Айдин и Лилиана. Надо ли этому удивляться? Да, пожалуй. Никто не нанимает двух местных остолопов для устранения двух лучших в мире ликвидаторов. Кроме тех случаев, когда тебе за твои деньги нужно что-то совсем другое. Может быть, они будут потрачены не зря, если указанных ликвидаторов удастся отвлечь от их первоначального задания. Тогда это имеет смысл, особенно если инцидент воспринимать в отрыве от остальных попыток убийства, которые кажутся полностью неподдельными.

— Вамп, на которого вы охотитесь, уже стал дымом, — сообщила я им.

— Чего? — пронзительно пискнули оба, подобно паре раздраженных соек.

— Того. Забыл намазаться кремом для загара и вышел на солнце прямо сегодня утром.

— Ах ты зараза!

И Эми Джо с размаху врезала бедняге Руди по плечу — просто за то, что под руку подвернулся.

— Послушайте, — сказала я, пока Руди не достался новый джебб, от которого он бы тоже не уклонился. — Вы им скажите, что вы вампира замочили. Его же нету, так какая разница, если вы это возьмете на себя? И мотайте из города. Подальше. Так вы и денежки получите, и ЦРУ поможете.

Эми Джо как-то засомневалась, но Руди осклабился и потер руки, будто они уже были смазаны.

— Это мы можем!

— И, это… — Я показала рукой на их костюмы. — Я бы на вашем месте завязывала насчет жечь вампиров. Старые слишком хитры, чтобы дать себя заколоть во сне, а остальные нанимают сторожей покруче вас. Чего бы вам не заняться чем попроще — винный магазинчик, скажем, открыть?

— Вау! — ахнула Эми Джо. — Как ты догадалась?

Потому что ты — это я и Эви минус колледж: минус бабуля Мэй.

Но слова у меня с языка так и не слетели. Я просто смотрела на нее, и когда у нее сощурились глаза, я поняла: это она меня определила.

— Ты — метелка, что ли?

Я пожала плечами:

— Мне незнаком этот термин.

— Ну, типа делаешь из вампов пыль и выметаешь пепел. И людей тоже, бывает.

Она кивнула с понимающим видом, как старый китайский монах.

Я согласилась с метафорой, хотя она понятия не имела, как именно вампир говорит последнее прости.

— Так и есть, — сказала я. И позволила ей посмотреть себе в глаза, как смотрела в свое время каждая из моих жертв. Она была стреляный воробей, и я по внешнему виду дала ей больше двадцати двух, но под моим взглядом она шагнула назад. — Когда-нибудь, может быть, ты дойдешь до моего класса, если раньше какой-нибудь вамп тебе горло не вырвет. Конечно, Младенцу это может не понравиться. — Я показала на ее живот. — Есть мамаши, есть метелки, Эми Джо. Совместить не получится.

Я остановилась, пнув себя мысленно за переход к нотациям. Либо у нее хватит ума допереть самой, либо нет, и тогда нечего слова тратить.

— Ключ от номера брось на кровать, — велела я Руди, слишком усталая, чтобы быть вежливой. Он выудил из заднего кармана ключ-карту и положил на смятый плед Вайля.

— Спустимся по лестнице. — Я показала им на выход. — Ты тоже с нами, — сказала я Бергману, встретившись с ним глазами. Он чуть ли не отпрыгнул с дороги, когда мы вышли в коридор: нервная газель, чующая хищников со всех направлений. Надо отдать ему должное, однако: выйдя на парковку, он не бросился сразу к своей машине. Встав чуть позади меня, он смотрел, как Руди и Эми Джо залезают в свой старый «шевви» года этак семьдесят пятого, и уезжают прочь. Эми Джо уже говорила что-то в сотовый телефон. Надеюсь, докладывала о кончине Вайля.

— Пошли, Бергман, дадим тебе образец крови, чтобы ты мог уже отсюда умотать.

— Так с Вайлем все в порядке? — удивился он, входя вместе со мной в лифт.

— Естественно. Ты же сам меня учил: когда выбираешь ночлег, никакая паранойя не бывает лишней. Он спокойно спит в подвале.

— И что ты собираешься сейчас делать? В смысле, теперь, когда противник знает, где ты живешь?

Я покачала головой, выходя из лифта и входя снова в номер. Потеребило меня белое отребье, значит — извините за игру слов. А мне теперь за ними убирать.

Я стала собирать мусор, бросая его в кучу.

— Найти в Майами место, которое не будет засвечено у них на радаре.

Бергман тяжело морщился, помогая мне убирать. Наконец он расправил плечи и произнес:

— Я знаю такое место.

— Правда?

Он кивнул:

— То, где я сейчас живу.

Проглоченная от неожиданности слюна попала не в то горло. Сквозь приступ кашля я смогла спросить:

— Ты… ты нас приглашаешь жить там, где ты?

Бергман кивнул с недовольным видом:

— Насколько я понимаю, это будет патриотический поступок?

— Правильно понимаешь, спасибо тебе!

Вот у Вайля челюсть отвиснет, когда он узнает! Уединение для Бергмана священнее священной Торы, и он жертвует им ради двух самых печально известных агентов Управления. Надо будет выбрать момент, когда ему сказать. Уж точно после того, как он слезет с ящика туалетной бумаги, которая служит ему сейчас постелью.

После нашей размолвки накануне я боялась, что он возмутится моим бесцеремонным вторжением в его комнату и требованием сменить спальное место, чтобы я могла днем его оставить одного и не волноваться. Но он только пожал плечами, взял подушку и пошел со мной в самый темный угол, который мне удалось найти. Я его покрыла брезентом и замаскировала неровность, выставив вдоль верхнего края ящика ряд банок с краской.

— Извини, — сказала я, поворачиваясь уходить и зная, что он лежит в таком слое плесени, что можно ее добывать в промышленных масштабах.

— Нормально, — отозвался он. — Ничего такого, чего не исправит горячий душ.

Правильный мужик. Одно жаль — что он уже несколько веков по большей части мертв.


Глава девятнадцатая


Мы с Бергманом сидели на перевернутых пятигаллоных ведрах в подвале «Бриллиантовых номеров» и ждали ночи. Вайль в любую минуту мог заворочаться, и вряд ли он бы одобрил присутствие публики, но безмолвное ощущение срочности и тревожности передалось от Бергмана мне. Нам и правда нужно выбраться отсюда прежде, чем Айдин с Лилианой расколют наш блеф и прибегнут к чему-то более серьезному, чем наемники по-южному.

Из подвала ушел последний луч света. Ага, жуть. Мы с Бергманом включили фонарики — стало почему-то только хуже. И мало утешало знание, что в тени между бойлером и чуланами действительно могут прятаться монстры. Этак с минуту я таращилась на края этой Страны Чудовищ, и тут послышалась мощная, с придыханием, отрыжка, от которой я вскочила и опрокинула ведро-сиденье, хотя и ожидала этого звука. Это ухала магия, возвращая Вайля к жизни, расставание с которой так тяжело ему давалось.

Когда послышалось бормотание, нервы у меня уже успокоились. Вайль зашевелился, заворочался, пластик на ящике в дальнем углу треснул под его тяжестью. Недовольное ворчание сделалось громче — Вайль припомнил, где находится. Направив на него лучи фонариков, мы замерли, загипнотизированные видом вампира, завернутого в синий пластик. Он выпутывался из бесконечных ярдов обертки, а с ящика падали выставленные на край банки с краской, как резиновые шарики из испорченной машины. Еще не распутав пластик ниже колен, Вайль выкатился из ящика — мы не успели понять, что ему нужно помочь, — и стал падать всем телом, как пингвин, не до конца просекший, что летать он не умеет. Но он собрался — так быстро, что его движения слились в сплошную полосу — и приземлился на ноги.

— Какого черта вы тут делаете? — буркнул он, кивнув Бергману в знак приветствия.

— Тебя ждем, — ответила я. — Кофе не хочешь?

— Нет.

Он многозначительно уставился на мою шею, и хотя неохота признавать, но все же я наверняка покраснела. И тем не менее продолжала гнуть свое:

— Бергману нужен день, чтобы найти тебе добровольного донора…

— Я тебе говорил, что могу найти себе сам, — отрезал он. Минуту помолчал, собираясь с мыслями. — Прошу трощения. Пробуждения никогда не бывают для меня приятными. Я хотел сказать… — Он остановился, подумал еще раз и начал снова: — Я теперь понимаю, что доноры мне вообще не нужны, сегодня по крайней мере. Я проснулся с той же жаждой, что и всегда, но без необоримой потребности. Вчера вечером… то есть… кровь, которую я принимал вчера, оказалась более… сильнодействующей, чем я думал.

Я прокашлялась от неловкости. Ну что сказать, когда тебе говорят, что твоя кровь по-настоящему сытная? «Это тебе не «Мэнвич», это настоящая еда!»

Так, оставили эту тему.

— Понимаешь, нам отсюда надо драпать как можно быстрее.

Я рассказала ему сокращенную версию приключений Руди и Эми Джо и свою теорию насчет отвлечения. Еще я рассказала о нашем визите к Кассандре. На неподвижном лице Вайля вдруг выразилось самое настоящее потрясение, когда я упомянула Тор-аль-Деган.

— Знаю, — сказала я. — Считалось ведь, что это мифическое существо?

— Я определенно так думал.

— Ну вот, смотри: один из ассановских бандитов говорил, что обряд для этой самой Тор-аль-Деган будет проведен завтра. Приезжает сенатор, так что видно, насколько это важно. Я думаю, что Ассана мы элиминируем сегодня — после того, как узнаем необходимые подробности, чтобы испортить вечеринку и… — Ну никуда не денешься, получается как у героя с героиней в жуткой мелодраме. — …сорвать планы.

— Согласен. Но нужно предусмотреть, чем еще они могут попытаться нас отвлечь, чтобы мы этого не сделали.

Точно ему в ответ, зазвонил мой телефон — это был Коул.

— Люсиль! Мой дом горит! Картины горят!

— Ты где?

— Здесь, с пожарными машинами!

Блин!

— Ты меня слышишь, Коул? Это не случайность! Это Ассан охотится за тобой! Оглядись, ты видишь кого-нибудь из его людей?

— Нет. То есть не знаю. Тут темные места, они могут спрятаться.

В телефоне послышался мощный хлопок взрыва.

— Коул, что это?

— Окна вылетели! Пропала моя контора.

— Коул, мы тебе компенсируем, но сейчас беги…

— Эй, вы что делаете! Да отпустите меня!

— Коул, что там у те…

— Люсиль, они…

Телефон отключился.

Я сунула его в карман и вскочила:

— Ассан захватил Коула!

Вайль положил руку мне на плечо — наверное, чтобы я не выпрыгнула в ночь, как обезумевший бегун.

— Мы его вернем — сегодня же. Но сперва нужно заехать за Кассандрой. Она единственная, кто имел с нами контакт, и они могут о ней знать. Ее и постараются использовать, чтобы опять нас отвлечь.

Я хотела сказать что-то глупое вроде: «Она же у себя дома», но придержала язык. Вайль был прав.

— Я ей позвоню все же, — сказала я. — Чтобы была готова, когда мы подъедем.

— Насколько я понимаю, она уже знает.


Мыс Бергманом уже погрузили в фургон все, что можно было вывезти. «Мерседес» простоит здесь до конца недели, пока дилер его не заберет. Мы не то чтобы вырвались с парковки с визгом шин, но времени зря не теряли.

Бергман вел машину, а мы с Вайлем сидели на ведрах позади него, пристроив ноги между коробками и ящиками.

Ну и поскольку за рулем была не я, дорожная обстановка благоприятствовала.

— Я прошу прощения, — тихо прозвучал голос Вайля у меня над ухом. — Я знаю, как ты не любишь, когда тебе лезут в душу, но твои эмоции сейчас вылетают фейерверком. Ты имеешь сейчас полное право страшиться и тревожиться, но дать этим чувствам овладеть собой не можешь. Сегодня этого нельзя.

От возмущения мне захотелось дать ему пощечину, как будто я поп-дива, которой не принесли перед концертом затребованные пирожные с кремом. Я сделала глубокий вдох. Выдохнула. Вдохнула еще раз.

— Понятно, надо взять себя в руки. Понимаю. Сейчас.

Кассандра ждала нас у края тротуара перед своим магазином — две сумки в руках, две на тротуаре. Несмотря на все чудеса, что я в жизни видала, в чем-то я все же девушка со Среднего Запада, и сейчас я подумала: «Просто жуть». Но такую жуть я всей душой одобряю.

Бергман помог Кассандре загрузить вещи, поставив мне и Вайлю на колени по сумке. Остальные две она захватила особой, одну подложив под ноги, другую взяв на руки.

— Только не гони, — предупредила я Бергмана, когда он опять влез за руль. — Налетишь на бугорок на скорости больше шестидесяти — и выхлопная труба отвалится, как у детского конструктора.

— Знаю, знаю, я слишком перегрузил машину. Всегда у меня так.

Он был искренне сокрушен, и я сдала назад:

— Ты бы не привез все это, если бы оно тебе не было нужно.

— Вот за что я тебя люблю, Жас. Ты никогда не смеешься над моими тараканами.

— Показать бы тебе фильм о моем детстве — ты бы понял почему.

Он засмеялся — как человек, которого родственники тоже считали не совсем нормальным.

— Куда теперь?

Я посмотрела на Вайля:

— Бергман предлагает нам приют. Разрешает остаться на его территории, пока мы будем убирать за собой постель и ставить посуду в посудомойку.

— Прекрасно. Тогда, если не трудно, отвези нас туда. — Вайль обернулся к Кассандре: — Как приятно снова тебя видеть.

— Взаимно. — Она посмотрела на меня с улыбкой: — Здравствуй, Люсиль! Или лучше называть тебя Жас?

— А чем плоха Люсиль? Чем меньше ты обо мне знаешь, тем лучше.

— Но ведь именно поэтому я здесь.

— Правда?

Она выдержала мой взгляд — глаза у нее были как два колодца в сумерках. Я чуть не врубила ночное зрение, но не знала сама, хочется ли мне так ясно ее видеть.

— Когда мы пожали друг другу руки, очень сильным видением был Дэвид, — сказала она. — Но вкралось и другое, как тень, и я не могла понять, что оно значит. Поэтому после твоего ухода я проконсультировалась с «Энкиклиосом».

Вайль кивнул, будто знал, о чем идет речь, а меня это разозлило. А может быть, разозлило, что Кассандра так бесцеремонно сует свой нос мне в душу.

— А что такое «Энкиклиос»? — спросила я, да таким подозрительным тоном, что заработала от Бергмана одобрительный взгляд.

— Это нечто вроде метафизической библиотеки. — Кассандра сама не заметила, как перешла на менторский тон. — Она наполнена сведениями, которые ясновидцы нашептывали своим наследникам, чуть ли не от сотворения мира. Последние несколько поколений мы взяли на себя обязанность странствовать по миру, собирая и храня информацию, чтобы она не исчезла навеки.

— Мы? — переспросил Бергман. — Кто это — мы?

— Международная гильдия, к которой я принадлежу. Называется она «Сестры второго зрения».

— Никогда не слышал.

В его голосе звучали раздражение и нетерпение, и я эти чувства разделяла полностью.

— И не могли слышать, — дружелюбно согласилась Кассандра.

Я врубилась в разговор, пока Бергман не выступил с какой-нибудь теорией заговора, которой бы даже Джулия Робертс не поверила.

— И что ты в этой библиотеке нашла?

Она опустила голову, пряча от меня глаза. Ой, не нравится мне это.

— Я думаю, ты должна будешь сама посмотреть, когда приедем в безопасное место.

Я села ровно и вздохнула.

— Чего ты боишься? — тихо спросил меня на ухо Вайль, чтобы никто не слышал.

Я зашептала ему в ответ:

— Она мне сейчас расскажет, что отец у меня демон, а мамочка — гарпия. Откроет мне факт, что сама я монстр. Не думаю, что я этому удивлюсь, я это всегда на каком-то уровне знала. В конце концов, нужен определенный тип характера, чтобы стать ликвидатором. Понимаешь, просто не хочется слышать, как твои худшие черты будут подтверждены совещанием независимых судей.

Я ощутила его жест: он пожал плечами.

— Мне кажется, у тебя искаженная точка зрения. Но если даже принять ее, то разве так плохо быть монстром нашей породы? Посмотри, сколько зла мы с тобой предотвратили вместе. — Он убрал мне за ухо выбившуюся прядь. — Пока ты не развращаешь монахов и не пририсовываешь ресницы Венере Милосской, тебе, по моему скромному мнению, волноваться не о чем.

Волноваться не о чем. Не о чем… Не о чем… Не о чем…


Глава двадцатая


Бергман остановился на круговой дорожке перед своим убежищем, и мы с Вайлем ахнули, глядя на открывшийся перед нами вид. Удачно освещенный низковаттными лампами и подсвеченный парой идеально размещенных прожекторов, двухэтажный прибрежный дом прекрасно смотрелся бы и на мысе Кейп-Код. Ландшафт, круговая веранда, плетеная мебель — как будто все из последнего номера «Лучших домов и садов».

— Вот это и есть твой дом? — спросила я.

— Да, а что?

Я подождала, пока он вышел и откатил боковую дверь фургона.

— Да нет, ничего, — ответила я, отдавая ему багаж Кассандры. — Просто такой… приятный. — Я вылезла, взяла какой-то ящик и пошла за Бергманом к дверям. — Я всегда себе представляла тебя в пещере. Или, в самом крайнем случае, в старом обветшалом особняке с мрачными ставнями, где подземных ходов больше, чем окон.

— Я предпочитаю более современные системы охраны.

Он поставил сумки на крыльцо, поднял дверной молоток в виде львиной головы и перебросил находящийся под ним выключатель. Молоток отъехал в сторону, открыв квадратное окошечко металла и электроники. Этот прибор тщательно изучил левый глаз Бергмана и решил, что данный объект прошел проверку. Дверь несколько раз щелкнула и затихла.

— Стой, — предупредил меня Бергман, когда я потянулась к ней.

Еще пара секунд — и дверь щелкнула в последний раз. Бергман кивнул, и я решилась повернуть ручку. Дверь открылась, а Вайль сказал:

— Ты только не забудь, Бергман, что рано или поздно тебе придется дать нам способ проникать сюда без сопровождения твоего глаза.

— Без проблем. Как только разгрузимся, я модифицирую систему.

Я вошла в прихожую — и пронзительный свист заставил меня застыть на месте. С Бергмана станется: еще шаг — и мне голову снесет пушечным ядром.

— Это что такое? — спросил Вайль у вошедшего Бергмана, который посмотрел на меня критически. Я подняла руки: — Я ничего не делала.

— Это не так, — возразил Бергман. — Ты передаешь какой-то сигнал.

— Может, часы?

Я дернула ремешок — посмотреть, замолкнет ли тревога. Не-а.

Бергман выбежал к фургону, вернулся с какой-то коробкой, покопался в ней и вытащил что-то вроде огромной зажигалки. Этой штукой он стал водить рядом со мной, начав с головы. Дойдя до пупка, зажигалка запищала сама.

Я подняла рубашку.

— Кольцо на животе, — сказал Бергман и настойчиво добавил: — Дай его сюда.

Я сняла кольцо и отдала ему. Он прыгнул в фургон, завел двигатель и уехал. Как раз пока мы сообразили, как отключить сирену, он вернулся.

— Прилепил его на грузовик с мороженым. Тот, кто ловит сигнал, прицепится к грузовику и, даст бог, забудет, что источник здесь останавливался на пару минут.

— Пит говорил, что для включения его нужно сломать. И только тогда будет вызвана резервная группа.

Бергман скривился:

— Кто-то его включил дистанционно, а резервной группе послал поддельный сигнал отбоя.

— Тот же «кто-то», который это кольцо и выдал? — поинтересовался Вайль.

— Это не из моих запасов, — ответил Бергман.

— Вот так они нас и нашли, — заключила я. — Эти липовые сектанты из «Руки Господа» на дороге. Лилиана в ресторане и потом в кондоминиуме. Мистер и миссис Магу в отеле. Достаточно было следовать за сигналом кольца. — Я стиснула зубы, чтобы не пробить в стене дыру ногой. — Когда поймаю этого сенатора, уши ему оторву и в глотку засуну.

— А если это Марта? — спросил Вайль.

Я нетерпеливо отмахнулась.

— Нутром чую, она тут не замазана. И если против нее не будет серьезных свидетельств, в мой список она не войдет.

А что я запустила Альберта искать эти свидетельства, я им расскажу потом.

— А Раптор?

— Его я оставлю тебе, поскольку ты умеешь убивать медленно и мучительно. Черт побери, как же я зла!

Однако злость мешала мыслить ясно, и я попыталась от нее отвлечься, исследуя дом. Интерьер не обманывал ожиданий, внушенных внешним видом. Деревянные полы, цветные ковры, мягкая мебель, антикварные украшения витого железа и резного дуба придавали дому вид декорации из мыльных опер, которые любила смотреть бабуля Мэй. Она называла их своими «книжками» и никогда не упускала случая горестно покачать головой, когда большая любовь прошлого сезона оказывалась большим обломом текущего.

Когда мы разгрузили фургон Бергмана в гостиную, я уже сумела справиться с эмоциями. Обстановка в гостиной тоже впечатляла: светлое просторное помещение, бледно-голубые дощатые стены, огромная рыбацкая сеть, свисающая с потолка. Длинный стол черного дерева отделял гостиную от кухни/столовой, где вполне могли бы пировать человек тридцать. Пастельной зелени коридор вел к трем спальням и ванной комнате. Справа от двери поднималась лестница в общую комнату, домашний кабинет и главную спальню — оттуда открывался такой вид на океан, что мне сразу захотелось научиться ходить под парусом. Наверное, есть рациональное зерно в мысли, что обстановка меняет настроение. Может, мне тоже стоит перекрасить свою квартиру.

Когда все было внесено внутрь, мы с Кассандрой стали распаковывать вещи, а Бергман и Вайль — устанавливать и налаживать. Несколько ящиков были набиты электроникой, и очень скоро обеденный стол превратился в коммуникационный центр. Встали плечом к плечу четыре компьютера, соединенные друг с другом, с Интернетом и центральным принтером путаницей проводов, залегшей между ними как большая и неряшливо сплетенная проволочная корзина. Рядом с ними пристроился наш лэптоп, но отдельно от них — как замурзанная и затюканная падчерица. На все это хватило всего лишь половины стола — такой он был длинный.

Бергман и Вайль устанавливали на баре мини-лабораторию, Кассандра складывала пустые ящики в спальне первого этажа, так что я пошла искать себе работу где-нибудь еще.

— Жас, зачем ты мебель переставила? — спросил через несколько минут Бергман, с любопытством глядя на меня поверх сверкающего ряда лабораторной посуды.

— Ты про что? Я тут просто…

Оглядев комнату, я поняла, что опять сделала то же самое: без малейшей мысли, будто целая секция мозга была отключена от сознания, воспроизвела то же расположение мебели, что и в «Бриллиантовых номерах».

— Что за хрень? — спросила я себя в недоумении.

Подошла из коридора Кассандра, посмотрела на мою деятельность и подарила мне полный тревоги взгляд, проникший до самого сердца. У Вайля выступил на лбу пот, опустились углы губ. У него это был эквивалент грозовой тучи.

— Ты меня обманула? — спросил он с нажимом, рукой показав на новую расстановку мебели. — Дело не в том, что так стояла мебель у тебя дома? — Я покачала головой. — Я не выношу лжецов.

Сказано это было в лучших традициях «Руководства для школьных надзирательниц: как правильно ломать пальцы». Я скрипнула зубами, решая, сразу начать защищаться или сперва составить план войны жеваными бумажками с участием Джимми и Сьюзи, за который бы нас наверняка выгнали, но дело того стоит, как вдруг заговорила Кассандра:

— Наверное, я лучше Жасмин смогу объяснить, в чем дело.

Взяв самый маленький из своих чемоданов, она поставила его на оттоманку, которую я отодвинула от дивана не далее как пять минут назад. Сейчас она занимала авансцену. Я села рядом с Кассандрой, Вайль, все еще злясь, занял место напротив в синем твидовом кресле с высокой спинкой.

Кассандра, открыв чемодан, достала оттуда пирамидку высотой в фут, сделанную из разноцветных стеклянных шариков, каждый размером с ноготь. Я убрала чемодан, поняв, что у нее руки заняты, и она осторожно поставила пирамиду на оттоманку.

— Это то, что я подумала? — спросила я.

— «Энкиклиос», — ответила она, кивнув. — Здесь зафиксировано то, что я видела про твоего… мое второе видение. — Она тронула верхний шарик пирамиды, и вся конструкция содрогнулась. — Может быть, лучше тебе посмотреть его одной.

— Ну уж нет. — Я вызывающе глянула на Вайля. — Пусть все видят. Чтобы никто больше не обвинял меня во лжи. А потом обсудим, насколько я выношу тех, кто набрасывается, не разобравшись!

Я не стала гасить в себе злость — она помогала мне вести себя как нормальный человек, а не бежать прятаться в чулан, как перепуганная девчонка. А это трудно — перестать прятаться. Оседлав очередной и, быть может, последний прилив злости, я сказала:

— Давайте смотреть.

Кассандра нажала на верхний шарик — он прогнулся, но не сломался, как те фигурки из желе, что отливала для нас бабуля Мэй, считая, что мы должны любить вкус клубничных букв и двуногих слоников.

— Энкиклиос окксаллио вера прома, — прошептала Кассандра. Или что-то похожее на такие слова. И понеслась дальше выкладывать долгий перечень слов — не латинских, но звучавших похоже.

И от ее речей шарики снова зашевелились, потом стали крутиться в разные стороны, но контакт между ними ни разу не прервался. Похоже было на шестеренки в часах, только не было впечатления, что одно движение вызывает другое.

Пирамида стала терять форму, принимая множество различных очертаний, напоминавших нос корабля, шляпу-зюйдвестку, мотоцикл, нить ДНК.

— Класс какой! — прошептала я восхищенно, хотя сердце у меня билось пойманной птицей и меня подташнивало от страха, как отреагирует Вайль на это новое открытие.

Бергман вылез из-за своего стола с лабораторно-компьютерным центром (само по себе уже чудо), подошел к пустому креслу и встал за ним с таким видом, будто хотел напасть на «Энкиклиос» с бейсбольной битой в руках.

Наконец шарики выстроились в вертикальные ряды по три, образовав нечто вроде плато, над которым повис одинокий голубой шар.

— Это я? — спросила я шепотом, и мне стало не по себе, когда Кассандра кивнула.

— Ты готова? — спросила она, и я обтерла о штаны вспотевшие ладони.

— Да. Да, давай не будем тянуть.

Мне самой мой голос показался фальшивым — будто старая запись, требующая ремикса.

Она тронула верхний шарик и сказала:

— Дайаватем!

Потом убрала руку и села, освободив место для возникших изображений — голограммы и звука цифрового качества.

Я увидела себя — на год и два месяца моложе, чем сейчас, на много световых лет ближе к безмятежности, и сидела я в халупе какого-то студенческого братства. Из дыр в обивке дивана и кресла вылезал поролон, кофейный столик в молодости служил дверью, уложенной сейчас на две кучки цементных блоков, а колченогие стулья покачивались, будто малость перебрали.

— Смотри, Жас! — обратился ко мне Бергман. — Мебель-то в точности так расставлена, как вот сейчас.

— Точно так, как она всегда расставляет, — поправил Вайль, скрестивший руки на груди.

— Раз ты так твердо решил на меня злиться, не стесняйся, — сказала я. — Но дело в другом: я понятия не имею, почему я переставляю мебель. Более того, я даже не замечала, что ее переставляю. Ты обратил мое внимание, и действительно мне это показалось необычным. — Я пожала плечами. — Я и придумала какое-то объяснение, чтобы ты не счел меня сумасшедшей.

Я правда заметила, что лицо Вайля смягчилось, или же мне только этого хотелось? Но не важно. В этой комнате, которую мне было больно видеть снова, сидела я со своей группой хельсингеров вокруг двери, заменившей стол, и мы играли в карты. Я знаю, что хорошо играю в эту игру, но забыла ее название.

Понятно, что мы собирались на выход, потому что все были одеты в форму. Мы эти костюмы называли «суперменками»: сверхлегкая бронеткань в темно-синей коже. Все мы были в эйфории от адреналина и собственной удачи, пили друг за друга, как немецкие бобслеисты. И ели пиццу. Пиццу, черт бы ее побрал.

— Я это помню только отрывками, — сказала я, цепляясь за ощущение, будто попытка осмыслить, объяснить не даст мне свалиться в кошмар, который до сих пор разыгрывался только у меня в голове. — Слева от меня Мэтт, ему только две недели назад исполнилось двадцать девять. Загар на лице — это мы с ним на Гавайи ездили отметить.

У меня горло сдавило спазмом, на минуту я потеряла возможность говорить.

Мы с Мэттом сидели на диване, тихо разговаривая, пока остальные играли. Брэд и Оливия, женатая пара из Джорджии, сидели в потрепанном полуторном кресле, поставленном под углом в сорок пять градусов к дивану. Они по очереди бросали красные пластиковые фишки в растущую кучу и поддразнивали друг друга на счет просадить плату за дом в единой сдаче.

На полу справа от меня сидел Деллан, мускулистый вампир, обращенный в шестидесятых годах. Держа на руках арбалет, он выедал начинку из пиццы. Остатки он отдавал Теа, тоже вампиру, иногда бывающей его любовницей — если он не слишком ее достает. Она сидела на полу слева от Оливии, давясь томатным соусом из любви к поджаристой корочке.

Как только кончатся игра и пицца, нам снова придется идти в поле, но пока что мы балдеем и радуемся жизни.

— Вот это Джесси, сидит напротив нас. Которая перед камином. Жена моего брата. Она… — Я замотала головой от бессилия вложить в слова ее искрометное, заразительное веселье, ее глубокую верность делу, ее сильную и верную любовь к моему брату. — Она была моим идеалом.

Джесси положила ноги на стул напротив себя, будто заняв место для Дэвида. Сделав ставку, она стала из пары бумажных полотенец складывать самолетик. Я знала, что в конце концов он полетит в мою сторону, и мне придется свою салфетку бросать ей, но пока что я вполне была довольна, прижимаясь к своему милому.

С болезненным чувством я смотрела, как мой красивый и молодой возлюбленный запрокидывает голову и хохочет над каким-то из моих язвительных каламбуров; смотрела, как убитая горем вдова, прокручивающая в голове любительское видео воспоминаний ради мучительной прогулки по углям эмоций. Но Господи, как же хорошо было его видеть, всех их видеть, и ощутить, как удар тока, воспоминание: как же нам было хорошо вместе.

Я снова заговорила, сопротивляясь воронке боли, высасывающей, высосавшей из меня все то, что мне в себе нравилось.

— Никто не услышал даже стука в дверь. Никто, кроме Рона. Он был ведомый у Дэвида — новичок, только-только из академии. От ликвидации ему все еще было нехорошо — не от ликвидации самих вампиров, а от той работы с людьми, которую надо проделать, чтобы до вампиров добраться. В общем, ему часто приходилось бегать в туалет на втором этаже.

Мы посмотрели на Рона — юный, вроде Дэвида Слейда с торчащими прядями, телосложение марафонского бегуна и конституция (временно, хочется надеяться) чахоточного алкоголика. Он спускался по лестнице, одной рукой держась за перила, другой за живот.

Спускался он медленно, почему-то странно попав шагами в ритм с шорохом тасуемых карт. Дойдя донизу, он услышал стук.

— Сдавай наконец, их все равно больше не станет! — взревела Джесси, запуская самолетик мне в голову.

Я осклабилась:

— Джесс, это я для тебя карты согреваю.

Дружный хор выкриков: «Да не тяни резину!» и «Сдавай уже!» заглушил слова Рона, который сказал, открывая дверь:

— Ну, ребята, неужто еще пиццу заказали?

На пороге стояла синеглазая длинноногая блондинка с контейнером для коробок пиццы. Увидев Рона, она улыбнулась кокетливо:

— Добрый вечер… ой, да вы из спецполиции? Какая у вас форма красивая!

Рон расплылся в улыбке — не удержался, дурачина. Девица — ну точно со вкладок всех журналов, на которые он в этой жизни слюни пускал.

— Типа того, — ответил он. — Это… сколько я вам должен?

— Шестнадцать пятьдесят, — ответила она, сияя парой ямочек и заманчивым вырезом. — Не возражаете, если я войду? — спросила она, оглядываясь через плечо как раз с нужной долей испуга. — Как-то жутковато там в темноте стоять.

— Да, конечно! Заходите! Мой дом — ваш дом, — ответил благородный рыцарь, временно взявший в собственность федеральное здание ради спасения своей дамы. А на даме было проклятие — Рон погиб, не вынув руки из кармана в поисках двадцатки, и с самодовольной улыбкой: «Какую я куколку закадрил!». Она вырвала ему гортань прежде, чем до него дошло: своей ошибкой он погубил нас всех.

Возмущение моих товарищей достигло апогея, и я уже сдала Мэтту первую карту, как послышался стук упавшего на пол тела. Джесси, которой вход был виден лучше, чем нам, успела зареветь: «Вампир!», когда разносчица крикнула в открытую дверь:

— Добро пожаловать!

И как прилив, затопляющий берег, хлынул в дом поток вампиров. Но уж к чему, к чему, а к драке мы всегда готовы, и у каждого из нас еще было при себе оружие, которым мы с утра вычищали гнездо.

Брэд и Оливия дрались плечом к плечу, накачивая вампиров пулями. Разносчица пиццы, измазанная собственной кровью и внутренностями Рона, пробилась сквозь огонь, схватила кресло и запустила в них — они рухнули в вихре щепок и набивки, вампиры навалились на них, киша как рой саранчи, мелькнули только в последний раз дергающиеся пальцы Брэда и послышался оборвавшийся вопль Оливии.

Деллан спалил двух вампиров, но времени перезарядить арбалет не было, пришлось перейти к рукопашной. От его кулаков три бросившиеся на него гада пошатнулись, ударами ног Деллан отшвырнул их от себя, и послышался отчетливый хруст сломанных ребер, но они навалились и его одолели. Один из них — если судить по внешности, типичная конторская крыса — схватил Деллана и швырнул головой в камин. Тог свалился, переломанный, как выброшенная кукла, а вампир подскочил и вогнал кочергу ему в сердце.

Теа расстреляла магазин, отступая к стене, где был камин, и отбивалась зольным совком. Она справлялась, пока Деллан не выбыл из борьбы — тут она отвлеклась на долю секунды, а ее противникам только этого и надо было: они налетели на нее бандой насильников, только не тело им нужно было, а кровь. Они выпили ее до дна и сожгли, а тем временем мы с Мэттом и Джесс отбивались, отступая в кухню, к задней двери, которая туда выходила. Мы рассыпали во все стороны удары, пули и арбалетные болты, воздух вокруг вскипал дымом и кровью, превращаясь в бурлящую плазму.

— Джесси, беги! — крикнула я. — Зови на помощь!

Она бросилась к двери, я подстрелила вампира, пытавшегося ее перехватить, пробила в его мозгу сквозную дыру, которая за один день не зарастет. Джесси рванула дверь на себя, вылетела наружу — но там ее уже ждала оголодавшая орда новичков, у которых еще следы от укусов не прошли. Они светились и переливались в моих нынешних глазах, видящих по-новому.

Сквозь пелену горя и непролитых слез, хоть зубы у меня стучали, как разболтавшийся двигатель, я сумела сказать:

— Что было после гибели Джесси, я совсем не помню.

— Мне очень неприятно, что ты вынуждена все это смотреть. — Кассандра сцепила руки, ногти впились в кожу, оставляя лунки следов. — Но это необходимо, чтобы ты узнала исход — и поверила.

Я давно верю, Кассандра, что я самая большая ошибка Господа Бога, подумала я, глядя, как Мэтт со мною-прежней ведет бой с врагами. Казалось, они повсюду, хотя я насчитала только четырех — просто двигались они так быстро, что драться было как с целой армией.

— Что такое? — раздался голос из моей голографической памяти — теперь я его узнала. — Они еще живы?

В комнату вошел Айдин Стрейт, и вдруг бой стих. Вампир скалил зубы, с них капала кровь наших хельсингеров.

— Убив моих людей, вы отбросили мою работу на много лет назад, вы это знаете? — Он схватил нож из стойки над столом, стоящим в кухне сразу у входа. — Это меня рассердило. А сердить Айдина — очень невежливо. Правда, дети мои?

Все вампиры энергично закивали, ежась от неприятных воспоминаний.

Только что Айдин неспешно вплывал в комнату — и вдруг размытой полосой полетел ко мне, только нож блеснул продолжением его руки.

— Жасмин!

Никогда не слыхала такого страха в голосе Мэтта, и сердце у меня сжалось, но ничем утешить его я не могла, потому что от ножа мне было не уйти. Ошеломленная скоростью атаки, осознавая свою беззащитность, я успела только всем своим существом пожалеть, что так скоро кончается моя жизнь и столько еще осталось несделанного.

И тут, оттолкнув меня в сторону, на моем месте оказался Мэтт, пытаясь отклонить лезвие, защитить меня. Я схватилась за него, пытаясь оттолкнуть его обратно, с пути оружия. У меня еще хватило наивности подумать, что мясницкий нож задержится в воздухе, даст мне время спасти Мэтта, но вся сила моей юности и моей воли не могли замедлить приближение лезвия. Я видела его движение, я хотела оказаться под ним вместо Мэтта, но время было моим врагом.

И там, на месте боя, и здесь, в гостиной Кассандры, слезы хлынули у меня из глаз, и я дернулась марионеткой, когда нож Айдина вошел Мэтту в грудь. Мой любимый рухнул на пол, и весь мой мир вместе с ним. Бездна отчаяния разверзлась подо мною, поглотив все прочие мысли.

Неудержимо рыдая, я припала к Мэтту, и Айдин, не вынимая ножа, приблизился — и ударил ногой, точно и сильно. Со сломанной шеей я свалилась на Мэтта, и смерть моя была настолько очевидна, что я-сегодняшняя прижала руки к груди, озадаченная и недоумевающая, как это у меня еще бьется сердце.

Все глаза смотрели на меня, а я не могла оторвать взгляда от трагедии, закончившей мою жизнь, какой я ее знала. Я затрясла головой.

— Я не знала, — стала я говорить. — Я не помню этого.

— Но как… — начал Бергман.

— Стыд и срам, что пришлось их убить, — сказал голографический Айдин. — Из них такие были бы морские свинки!

— Одну мы обратили по крайней мере. — Это подошла разносчица пиццы, оглядывая сцену разгрома. — На ней можно поэкспериментировать. — Она шевельнула ногой мое тело. — Ты видел, какая у нее была рожа, когда она умерла, Айдин? Очень люблю смотреть на их физиономии, когда они умирают.

И вдруг, будто в мозгу открылось окно, я вспомнила, куда девалось Рождество. Я в это время гонялась за Разносчицей Пиццы. Ага, и всадила ей тот самый шприц, которого избежала Лилиана. И долгие отключки — да, каждая из них была походом мстителя. За прошедшие год и два месяца я убила всех вампиров, что были на этой голограмме. Кроме Айдина Стрейта.

Господи Боже всемогущий! Если сегодня у меня еще дно прояснение случится, выпученные от удивления глаза просто выпрыгнут из орбит!

На голограмме ничего не шевельнулось, не раздалось ни одного звука — но вдруг все вампиры вскинули головы к потолку в углу кухни, будто что-то там повисло сверху, угрожающее самому их существованию. И так оно и было: я видела это нечто, подобное дрожанию воздуха над костром.

— Уходим! — прошипела Разносчица Пиццы. — Все на выход! Быстро!

Они бросились бежать, подобно испуганным детям, и секунду спустя их не было — только шторы еще колыхались там, где они выбежали.

— Я ничего не вижу, — сказал Бергман.

И я пожалела его, потому что я-то видела. Моя душа поднялась из тела и вытянулась, коснулась парящей в воздухе души Мэтта — морская пена, отороченная темно-синим, живой самоцвет, вдруг разлетевшийся на части, как бедняга Чарли. Почти вся она улетела в ночь, но что-то осталось, ввернулось водоворотом в мою серебристо-красную суть и осталось там, ожидая меня и сливаясь со мной.

Из угла в потолке, где дрожал жар, спустился золотой свет, яркий, как метеор, и теплый, как меховые тапочки, принял меня в себя, обволакивая, придавая форму человека. Это мог быть кто-то из людей Дэвида — так он держался прямо, по-военному. Но он был нежен, как любовник, повернув мое тело так, что незрячие глаза смотрели прямо на него. Уложив мне руки на живот, он выправил искривленную шею, нагнулся, приложился губами, вдувая свое дыхание мне в рот. Потом отодвинулся и спросил:

— Каково твое желание, Жасмин?

Он увидел, как открылись у меня губы, услышал слово:

— Драться.

Он кивнул — дескать, этого я и ожидал. Потом коснулся моей шеи кончиками пальцев, наклонился ко мне и вдохнул в меня жизнь.


Глава двадцать первая


В моей жизни случались странные моменты. Однажды, когда мы с бабулей Мэй перед Рождеством поехали за покупками, я стояла перед витриной со свечами, думая, удастся ли мне у бабули выцыганить двадцать пять центов на резиновый шарик, как вдруг все свечи зажглись одновременно. Я обернулась и встретилась взглядом с мальчишкой моего возраста. Он дернул головой — и свечи снова погасли. Совершенно новаторский метод знакомиться с девушками. Надеюсь, он этому мальчику в жизни пригодился.

А один раз я работала над делом в союзе с ковеном ведьм, и они были так злы на наш объект, что прокляли его. Я не успела его ликвидировать, как он сломал ногу, оступившись на краю тротуара, отравился испорченным гамбургером и провалялся сутки в больнице с неукротимой тошнотой, застал жену со своим боссом и выломал себе передние зубы — тут ему помог пьяный официант, открывший шампанское прямо ему в лицо. В общем, я думаю, он был благодарен судьбе, когда наконец-то без всяких фокусов ему свалилось на голову нормальное тяжелое пианино.

Я видала экстрасенсов и заклинателей змей, серийных убийц и гениев. Но ничто и сравниться не может с тем ощущением, которое испытала я, наблюдая за оживлением самой себя. Как-то вдруг до самого сердца дошло понимание слова «жуть». Мне всегда казалось, что любое воскрешение — это величавое, сакральное событие. А сейчас у меня мелькнула мысль, что и Лазарь, быть может, так же вопил, как завопила голографическая я, когда душа камнем вернулась в тело, и то, что вообще не подлежит слому, стало срастаться.

Первый мой глубокий, свистящий и ухающий вдох напомнил вечерние пробуждения Вайля, от которых я тряслась крупной дрожью. Тот, кто вернул меня к жизни, посмотрел на меня странным взглядом, в котором смешались гордость и жалость, и показался мне очень-очень древним. Но еще до того, как я открыла глаза, его не стало.

Ничего совершенно не соображая, я оглядывалась мутными глазами. Первые движения были так беспорядочны, будто я грудной младенец, а не профессиональный истребитель вампиров. Невероятным усилием я встала на четвереньки — и тут увидела Мэтта. Душа, глядящая моими глазами, треснула, как грубо стиснутый фарфор.

Кассандра коснулась шара — и картина погасла, как раз когда началось мое настоящее падение. Я теперь помнила все. Как стояла на коленях, как выла, как ползала по полу в крови моих ребят, вопя о помощи, и медленно, медленно, сходила, сходила, сходила с ума.

Подняв голову, я посмотрела на Кассандру с глубокой благодарностью за то, что спасла меня от унижения — смотреть, как другие видят эту часть моего нисшествия в ад.

— Прости меня, — прошептала она, смахивая слезы, катящиеся по щекам. Она пыталась — и не могла — посмотреть мне в глаза. Быть может, боялась, что я обрушусь на гонца дурных вестей. Да, правда, мелькнула у меня такая мысль. Но очень быстро исчезла.

— Я не злюсь, Кассандра, — ответила я и постаралась объяснить: — Я всегда предпочитаю знать. Еще столько того, чего я не помню о той ночи, столько такого, что еще только нужно было понять. Теперь, кажется, я поняла.

— Да, но можешь ли поверить? — спросил Бергман. — Я только смотрел, и все равно не могу взять в толк, что ты…

Я наклонила голову набок.

— Что я живая? Или что я — нежить?

Вайль сочувственно стиснул мне плечо:

— Ты в хорошей компании.

В конце концов шок миновал, вытесненный настоятельной необходимостью спасти Коула и моим личным желанием превратить Айдина в пар. Вайль по-прежнему был сосредоточен на Ассане, как и следовало. И всех трех мы надеялись найти в «Альпийских лугах».

Все как-то незаметно разбрелись, оставив меня делать то, что я сочту нужным, поэтому я стала работать. Укладка снаряжения меня успокаивает больше чего бы то ни было. Знакомые движения по затверженному наизусть списку создают у меня ощущение… ощущение собственной реальности. Я немножко потянула время, пока чистила «Скорбь», проверяя, что она полностью заряжена и готова к стрельбе. Нашла карманы под игрушки Бергмана, которые я еще с собой не носила, и все прочее наше барахло разложила по местам. Несколько в большей степени пришла в себя, когда стукнулась головой о дверь фургона, загружая туда вещи, и наконец поняла, почему иногда надо человека ущипнуть, чтобы проснулся.

Бергмана мы оставили по горло в анализах крови, а Кассандру — по уши в каких-то затхлых древних книгах, привезенных ею с собой. Если дело обернется худшим образом — как это часто бывает, — она, быть может, сумеет разобраться, что делать с Тор-аль-Деган. Во всяком случае, она старается изо всех сил. Она покопалась в источниках, что-то нашла и стала шептать это в «Энкиклиос». Когда я грузилась в фургон, она еще не привела шарики в движение, но это, будем надеяться, всего лишь вопрос времени.

Оказавшись снова за рулем, я вывела фургон в поток машин и даже не обругала ни подрезавший меня красный «фольксваген», ни светло-синий «таурус», прилипший к моему заднему бамперу, как к маминой юбке. Когда он наконец отвернул в сторону, Вайль испустил вздох облегчения.

— Я боялся, что если он еще на дюйм подберется ближе, ты ударишь по тормозам.

— Даже в голову не приходило.

Он замолчал и посмотрел на меня таким долгим взглядом, что я заерзала.

— В чем дело?

— Ты меняешься?

Вопрос застал меня несколько врасплох.

— А разве этого не должно было случиться?

Он нахмурился, потом вернулась маска, окутав лицо, как в саван.

— Да, конечно. Извини за вопрос.

— Послушай, Вайль, это… пережить снова тот кошмар, и теперь вот это новое знание… как-то слишком много всего. Я просто не знаю, что делать. Да черт побери, я и что думать, не знаю. — Я покачала головой. — Слишком большой кусок, чтобы так сразу его переварить. Так что я пока буду просто себе Жас Паркс, дочь Альберта, сестра Дэйва и Эви и авхар Вайля. Если потом мне понадобится наклеить на себя еще одну этикетку… — ангел? демон? зомби? — …я думаю, в конце списка найдется место.

При слове «авхар» Вайль поднял на меня глаза и смотрел до тех пор, пока я не встретилась с ним взглядом. Саван с лица сошел, и Вайль улыбнулся:

— Мне твой план нравится.

— Таким, как он есть?

— Да.

— А как тебе моя идея выручить Коула?

— Она мне тоже нравится. Где у нас дымовые гранаты?

— В сумке, с прочим барахлом.

— С новыми устройствами связи, что дал тебе Бергман, что делать будем?

— Можем их заодно испробовать.

Я сказала ему, где они лежат, и он достал их из сумки, протянул мне наушник и ротовую таблетку, себе взял такой же комплект. Включили, испробовали. У меня слегка мурашки побежали по коже, когда Вайль заговорил у меня в ухе басом Барри Уайта. Прошли, когда он мне сказал, что я говорю тем же голосом.

Через три четверти часа мы заехали в тупик за домом Ассана. На его территорию мы собирались пробраться с черного хода, осмотреться, понять, кто где, и перейти к плану «Б», подразумевающему клубы дыма и своевременный звонок в пожарную часть. Пока силы противника будут отвлечены, мы освободим Коула и уберем двух «А», если удача нам не изменит. Последнее, впрочем, лишь после того, как они нам расскажут все пикантные подробности завтрашнего обряда. А потом они у нас успеют пожалеть, что не заразились собственным вирусом.

Амбициозные планы для тощей рыжей тетки, огорошенной, как никогда в жизни. Дело в том, если честно, что я не была уверена в нашей способности все это выполнить. Ну да, драться нам приходилось, но сейчас мы выступаем против самых коварных и злобных разумов нашей планеты. Против тех, кому чужды правила и милосердие, а святость жизни вообще для них звук пустой. Хуже того, у них есть деньги и связи, чтобы воплотить планы, созревшие в их извращенных мозгах. А самое главное — я понятия не имела, как победить эту их кирон. Заморить голодом? Устроить ей перманентную амнезию? Шутите, да? Даст бог, удастся выжать этот секрет из Айдина и Ассана. А иначе — Кассандра, ее древние тома и нью-эйджевская библиотека. Другой надежды не будет.

Мы припарковали фургон, Вайль вытащил сумку, я заперла машину и кнопкой на бергмановском кольце с ключами включила охрану. Как она работает, я точно не знаю, но если машина запрограммирована на взрыв от прикосновения к ручке, я не удивлюсь.

Асфальтированный овал, который мы выбрали себе как парковку, был ярко освещен, но тих и спокоен. Каждое из шести окружающих его зданий вполне сгодилось бы в качестве дома для президента. Но хотя в некоторых окнах горел свет, было у меня чувство, что дома никого. Подтверждалась моя теория: тому, у кого хватает на такую роскошь денег, никогда не хватит на нее времени.

По тропе, вьющейся среди деревьев, мы направились к дому Ассана. Искусно посаженная пальмовая роща вызывала мысль о необитаемом острове — может быть, потому, что после шоу Кассандры мне никак не удавалось избавиться от ощущения, будто меня высадили на пустынном берегу. А когда мы вышли на опушку и увидели широкий двор Ассана, ощущение переросло в сосущую тревогу.

— Вайль, — сказала я, — что-то тут не так.

Он кивнул:

— Подождем и посмотрим.

Прошло пятнадцать минут — ничто не шевельнулось ни в доме, ни снаружи, но меня все так же грызло беспокойство.

— Я думала, хоть собаки будут.

— Или дозорные, — согласился Вайль. — Пойдем.

Мы перебежкой добрались до кухонной двери — без приключений. Я стала смотреть, как обезвредить сигнализацию, и заметила, что дверь приоткрыта.

— Вайль! — сказала я так тихо, что, наверное, даже бергмановский микрофон не уловил, но Вайль повернул голову. Показав на дверь, я спросила: — Западня?

Он стал рассматривать дверь и то, что было видно в щель — темную пустую комнату.

— Может быть, — ответил он шепотом, осторожно отодвинул дверь и скользнул внутрь. Дернув ремешок часов ради максимальной невидимости, я пошла за ним следом, чувствуя, как мое беспокойство стало вдвое сильнее. Я попыталась определить его источник.

— Что-то здесь очень нехорошее, — сказала я свистящим шепотом, пробираясь мимо шестиконфорочной плиты, широкого кухонного островка, трехдверного холодильника. — Кто-то в сильном… напряжении, ожидании — не знаю, как объяснить. Состояние — на грани… чего-то.

— Да, я тоже чувствую. И что ты думаешь? Это ждут нас?

— Не знаю.

Мы нашли черную лестницу, по которой ушел от охраны Коул на приеме. Вайль показал, что проверит комнаты вдоль дальнего коридора, так что я взяла на себя три ближайшие, продвигаясь в сторону туалета, где мы встретились с Коулом.

Первая оказалась свободна, но там держался запах Дерека — как держится запах возле опустевшей помойки. Вторая комната когда-то была кабинетом, и может быть, еще будет. Но сейчас ящики для папок стояли открытые и пустые. Как и ящики стола. Пыльные контуры показывали место, где стоял компьютер.

— Все убрали, — сказала я. — Тут были все письменные свидетельства — теперь даже шредера не осталось.

— Здесь только две пустые спальни, — ответил он. — Пустые вешалки и пустые ящики.

— Ах ты черт! Вот тебе и вещественные доказательства.

— Может, что-то найдется. Из третьей комнаты какие-то звуки.

— Сейчас иду.

Я побежала в передний коридор, где стоял Вайль, готовый открыть третью дверь, едва только удостоверится, что там не прячется армия.

— Вот там источник моих неприятных ощущений, — сказала я шепотом. — За этой дверью.

— Ты слышишь? — спросил он.

Я кивнула, пытаясь понять, что это за звук. Он раздался снова — глубокий, горловой стон страдания. А потом…

— Это…

— Да, это звуки плача, — подтвердил он.

— Входим.

Вместо ответа Вайль тронул дверь — она была заперта.

— Ерунда! — прошептала я, снимая ожерелье, вставила в скважину акулий зуб и повернула, выждав секунду.

С легким щелчком дверь открылась. Ключ я оставила в замке, вытащила из кобуры «Скорбь». Трость Вайль оставил в машине, но вряд ли он безоружен: его сила шевельнулась и поднялась волной, когда мы изготовились войти.

— По счету «три», — прошептал он и быстро по очереди поднял пальцы: один, два, три!

С грохотом распахнулась дверь, и он бешеной метелью пустил свою силу вперед. У всех, кто там в комнате, она должна была вызвать необоримое желание делать все, чего он потребует — иначе навеки зажмуришься от мороза.

Я нырнула в комнату, пригнувшись, высматривая цели. Единственная, попавшаяся мне на глаза, так истекала кровью, что никакой угрозы представлять собой не могла.

Сунув оружие в кобуру, я бросилась к ней, лежащей на полу спальни такой ухоженной и пышной, что невозможно было себе представить эту комнату как декорацию к насилию. Но прямо посреди персидского ковра лежала избитая женщина.

— Аманда?

Она застонала, пытаясь раскрыть опухшие веки. Правый глаз приотворился щелочкой.

— Он сказал, что вы придете.

— Ассан?

Она мотнула головой, скривилась от боли, и свежая слеза потекла по изувеченному, разбитому лицу.

— Коул, — прохрипела она. Я вообще не могла понять, как она еще говорит.

— Дай мне твой телефон, — попросил Вайль. — Я вызову «скорую».

Я выудила телефон из кармана, бросила ему.

— Поздно, — просипела Аманда. — Я… нет, слушай меня! — Она пошарила рукой в воздухе, я взяла ее за руку. Кажется, это ее чуть успокоило. — Я подумала, что… раз я не могу вас сюда тайно впустить… могу найти для вас какие-то улики.

— Ох, Аманда! Разве тебе Коул не говорил, как опасен твой муж?

— Говорил. — Она облизала губы. — Пить хочется…

— Я принесу воды, — отозвался Вайль и вышел из комнаты. Он уже поговорил со «скорой».

— Это тот вампир? — спросила она.

— Да.

— Мохаммед… думал, что он убит.

— Откуда ты знаешь?

Она судорожно вздохнула раз, другой, собираясь с силами.

— Я услышала его разговор по телефону. И налетела на него.

— Ох, вот это уже было лишнее!

— У нас случилась ссора, — продолжала она гаснущим голосом. — Он… он признал, что убил моего брата. Сказал, что Майкл тоже был из «Сынов Рая». Поехать в Индию — это он придумал, чтобы найти некоторые реликвии, необходимые для вызова… но тут он спохватился и решил сдать назад.

Я могла себе представить, как они ссорятся из-за зловредных планов Ассана, в результате которых так страшно погиб Майкл. Но что этот Майкл себе думал? Меня бесило, что у этой семьи будто вовсе нет инстинкта самосохранения. Надо было, чтобы в самом начале кто-нибудь дал им по черепу и рявкнул: «Куда лезете, идиоты! Погибнете же!»

Но даже сквозь гнев логическая часть моей личности выдвинула вопрос: зачем вообще было ехать в США, если кирон уже была у них в кармане прямо в Индии?

— Он заставил меня признать, что я наняла Коула, — с трудом говорила Аманда. — А потом привел сюда Коула и заставил его смотреть, как он меня… бьет.

Всхлип отчаяния донесся из распухших губ.

— Он за это заплатит жизнью, Аманда.

— О'кей, — вздохнула она и затихла надолго. Я уже решила, что она потеряла сознание — или рассказала все, но тут она зашевелилась: — Он сжег все папки. Сумку забрал из сейфа. Кроме вот… он говорил, что это ключ ко всему, и я вытащила эту штуку из сумки… когда его не было.

Я держала ее за руку, и она приподняла другую, лежавшую на груди, и показала на кровать. Я приподняла складчатое покрывало, глянула под кровать, подавив вспышку детского нетерпения перед подарком. Даже усиленное ночное зрение едва показало мне пирамидку — от пола до пружин кровати. Я ее вытащила — она оказалась куда тяжелее, чем можно было ожидать.

— И от чего же это ключ? — подумала я вслух.

Вернувшийся в комнату Вайль подошел и посмотрел.

— Еще одна вещь, с которой разбираться придется Кассандре? — спросила я.

— Думаю, да. Если у нее будет на это время. Если у нас будет время.

Вайль помог Аманде глотнуть воды из принесенной чашки. Потом она опустила голову — он ей подложил подушку, сняв с кровати. Никогда не видела, чтобы он с кем-нибудь обращался так бережно.

— Все остальное Мохаммед забрал с собой. — Разум Аманды мутился — или начал отключаться: она повторяла уже сказанное. Но дальше было новое: — Он сказал, что в той сумке… там предметы для вызова его богини. И еще… — тут у нее снова закрылся глаз, — что она съела душу моего брата.

Я погладила ее по руке, не умея утешить иначе. И сказала Вайлю:

— Вот оно — доказательство, что в Индии он вызывал Тор-аль-Деган. Почему тогда она не пронеслась бурей по той стране? И зачем нужно снова это делать?

— Может быть, что-то он там сделал неправильно. Может быть, не выбрал нужный момент, — предположил Вайль.

Я покачала головой — меня раздражало наше собственное невежество.

— Быть может, Кассандра что-нибудь знает.

Послышался стремительный рев сирен «скорой», и мы, не сговариваясь, поняли, что пора уходить.

— Нам пора, Аманда, — сказала я. — Сейчас придет помощь.

Но она меня не слышала. Иногда так бывает — отвернешься, чем-то отвлекшись, и в этот момент человек уходит. Мне это как-то не нравится. Смерть должна объявлять о себе громче.

— Погоди, — сказала я, когда Вайль взял пирамидку. У меня было такое чувство, что уйти раньше Аманды было бы неуважением.

Ее сущность поднялась из тела, сине-фиолетовая, с большими золотистыми кристаллами.

— Ты видишь? — спросила я шепотом. Вайль покачал головой. — Жаль. Хотелось бы мне, чтобы ты тоже мог. Это так…

Но тут слов не подберешь, кроме невольных охов и ахов, Которые у тебя вырываются при виде великолепного фейерверка. И так же внезапно, как гаснут в небе его огни, исчезла душа Аманды.

Я вытащила из двери ключ-ожерелье, и мы ушли тем же путем, каким прибыли, растворившись среди деревьев на границе участка. Бригада «скорой» уже вошла в комнату Аманды и включила свет.

— Нужно найти Коула.

Фраза совершенно лишняя, но мне трудно было сдержать нетерпение.

— Где ты предлагаешь его искать?

— Ассана я видела всего лишь в одном месте вне его дома. Когда он беседовал с Айдином Стрейтом в «Нежить-клубе».

— Что ж, место не хуже всякого другого. Попробуем там.


Я пустила Вайля за руль. Кажется, он был польщен. Ну, честно говоря, вести фургон по прямому федеральному шоссе — это адреналина не больше, чем в детстве от домашних мармеладных слоников. К тому же мне нужно было связаться с Бергманом и кое-что у него спросить.

Я набрала номер и начала уже злиться на долгие гудки и свистки, когда он ответил. Первое, что он спросил:

— Линия защищена?

— Как задница гомофоба в гей-клубе. Что ты выяснил?

— Вещество, добавленное в пищу Вайля, называется топамакс. Его пытались отравить большой дозой противоэпилептического препарата, используемого также для профилактики мигреней.

Я передала его слова Вайлю. Он выдал такую серию ругательств, от которой покраснел бы Хью Хефнер, создатель «Плейбоя».

— О'кей, спасибо. Как там успехи у Кассандры?

— Пока никак.

— Слушай, а ты не мог бы ей помочь? Нам очень, очень нужно узнать все, что только можно, об этом чудовище.

Я описала найденную нами пирамидку и ждала, что Бергман тут же бросится в наши стройные ряды штурмовать новую задачу. Но если «штурмовать» еще как-то совместимо с Бергманом, то от «рядов» он шарахается как черт от ладана. Почти не напрягая воображения, я увидела, как его сейчас корежит, точно бересту на огне.

— Бергман, ей можно верить.

Он понизил голос до шепота:

— А я не знаю. Потому что она вся в этих потусторонних сверхъестественных штучках.

— Ага. В отличие от Вайля, который весь материален, как доска. И от меня, кстати.

— Она — другое дело.

— Чем же другое? — спросила я, сдерживаясь, потому что мне хотелось протянуть руку и встряхнуть Бергмана за шиворот, чтобы начал думать хоть чуть-чуть.

— А если она ко мне притронется?

Ага, уже что-то. Человек, который трясется над своими тайнами, как пират над сокровищами, не хочет иметь дело с женщиной, которая эти тайны может угадать на раз.

— Обещаю, что она к тебе не прикоснется, — ответила я. — А если тебя это так волнует, надень перчатки. Скажи, что у тебя простуда, и давай помогай нам, не тяни резину!

— Ну ладно, — произнес он после некоторого колебания. — Ты позвонишь?

— Или постучу в дверь.

— Подойдет. — И он нажал отбой.

Следующим в списке был Альберт.

— Па?

— Жас? Подожди-ка. — Телевизор Альберта замолк с отключенным звуком. Послышались пощелкивания — он переключался на защищенную линию. — О'кей, я здесь.

— Я знаю, что времени прошло мало, но…

— Есть один след.

— Да?

Наверное, голос у меня был… удивленным как минимум, потому что Альберт хмыкнул в трубку:

— Ну так. Я, конечно, старый морпех, списанный за негодностью, но кое-какие связи у меня остались.

— И что?

— Интересный факт про Тома Босцовски.

— Это который бывший футболист?

— Он. Что-то у него практиканты долго не задерживаются. И заболевают один за другим.

— Чем?

— Анемией.

— И правда интересно. Не всплывало ли в связи с нашим сенатором имя Мохаммеда Хада Ассана? Или Айдина Стрейта?

— Оставайся на линии. Первое звучит знакомо. — Он что-то бормотал про себя неразборчивое, слышался шелест бумаг. — Ага, вот. Мой источник, которого я просил сообщать о любых странностях, упомянул еще и вот такую деталь: пять лет назад, как раз перед выборами в сенат, Босцовски подвергся пластической операции. У Ассана.

— Спасибо. Ты не мог бы продолжать раскопки?

— Непременно. Кстати, насчет этой твоей секретарши. Марта ее зовут?

— Да.

Я старалась говорить бесстрастно, но сердце у меня скакнуло направо на пару дюймов.

— Все чисто.

Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!

— Спасибо тебе! Слушай, заодно не мог бы ты посмотреть, выписывали Босцовски когда-нибудь рецепт на топамакс? И еще: есть ли у него выходы на тех, кто закупает технику для Управления. — Я описала неисправный маячок, не указывая, как я его носила: нет смысла начинать спор, который не будет времени закончить. — И контакты с торговцами экзотическими животными или в этом роде. В багаже у Вайля мы нашли дохлую гремучую змею, и хотелось бы знать, кто ее туда сунул.

— Ни фига себе! Ладно, копну. И, Жас…

— Да?

— Ты там нормально ешь? Достаточно овощей, фруктов, всякого такого? Я почему спрашиваю: меня тут Шелби просвещает насчет правильного питания. Ты себе не представляешь, насколько можно улучшить здоровье, если питаться по правилам.

— Не волнуйся. — Два противоречивых чувства овладели мной: желание дать по этой тупой башке, что так долго не могла сообразить столь простых вещей, и теплота возле сердца — что ему вообще на мое здоровье не наплевать. — Я отлично питаюсь. — Как и мой друг вампир, но к черту подробности. А то тебя в твоем возрасте еще удар хватит, Альберт, а мне это не нужно. — А ты не хочешь позвонить Эви? Вот уж кому было бы полезно услышать про правильное питание, так это ей.

— Наверное, позвоню.

Я нажала отбой. Вайль посмотрел на меня — и обе брови у него полезли вверх.

— Откуда такая злорадная усмешка?

— Я только что натравила Альберта на Эви.

— Мне казалось, ты любишь свою сестру.

— Люблю. Когда она слышит его напрямую, она меньше волнуется, а это хорошо для ребенка. И правильное питание — о котором он сейчас будет плешь переедать.

— Понимаю. И это единственная причина твоей радости?

— Марта не замешана. — У Вайля губа заметно дернулась, что у другого означало бы улыбку от уха до уха. — И, похоже, сенатора мы тоже нашли.


Глава двадцать вторая


Замедлив ход, мы подъехали к «Нежить-клубу», мигавшему нам неоновыми надгробиями. У входа, где лишь самые прекрасные и бледные гости выстроились ловить шанс коснуться бессмертия, стоял новый вышибала, а рядом с мим — плакат, которого раньше не было. Флуоресцентными буквами он зазывал: «ВОЙДИ И УЖАСНИСЬ!», причем цвета подобрались так, что желтым по черному выделялось «ВОЙДИ ЖАС». Той же яркой желтизной намазанная стрелка указывала вверх.

— Видишь? — спросила я Вайля, наклонившись, чтобы получше рассмотреть.

— Вижу.

— Ты думаешь, там сидит Коул в окружении бандитов, только и поджидающих меня, чтобы застрелить?

— Я бы оценил это как наиболее вероятный вариант.

Меня пробрала дрожь — даже при включенном отоплении и застегнутом жакете. Но фактор моего страха в данный момент не учитывался — Коулу нужна моя помощь.

— Выпусти меня на углу, о'кей?

— Что ты собираешься делать?

— Выгнать посторонних с первого этажа, потом подняться к тебе наверх. Думаю, там наиболее вероятно. Ты же помнишь, тебя считают мертвым — постарайся это использовать.

— Можешь не сомневаться.

Он подъехал к тротуару, я вышла, махнула ему рукой, и он уехал. Припаркуется в переулке и оттуда проберется на второй этаж.

Распахнув жакет, я подошла к очереди перед клубом, вильнула задницей прямо перед новым вышибалой и так сладко ему улыбнулась, что покажи меня в телевизоре с такой рожей — я бы диабетикам смогла продать вишню в шоколаде.

Ладно, Аманда, где бы ты сейчас ни была… этот вот за тебя.

— Знаете, что я сейчас чую? — Я потянула ноздрями воздух.

— Не-а, — ответил вышибала. Но заинтересовался.

— Свежеобращенного вампира чую, — объяснила я ему, суя руку в карман, резервированный под «Скорбь», и она скользнула мне в руку плавно и смертоносно, как удар кобры. Щелчок волшебной кнопки — и через две секунды от вышибалы остался клуб дыма, поднимающийся над дождиком крошечных угольков.

Девицы в голове очереди завизжали и бросились на улицу, кто-то припустил за ними. Еще кто-то крикнул: «Пистолет!» Вполне простительная ошибка, учитывая паршивое освещение. Последовала небольшая давка, которой я воспользовалась, чтобы войти в клуб. Музыка обрушилась молотом. Это уже ужасы, да?

Дымовые гранаты действовали, как баллончики — освежители воздуха. У них был клапан, открывающийся через двадцать секунд после активации, и вентилятор, разгоняющий дым на десять ярдов. Поскольку их проектировал Бергман, я могла уютно уложить по две в каждую руку и встроить такую дымовую завесу, будто горит национальный парк. Обойдя зал первого этажа, я рассыпала гранаты ровным слоем, обогнув толпу танцоров, пришедших за бессмертием.

— Вайль, ты где?

— Подхожу к пожарной лестнице.

— Я выхожу на винтовую.

Мимо шумных веселых пар, которые, похоже, считали, что нашли себе место отдыха надолго, я прошла на второй этаж, где народу было не меньше, чем на первом.

Похожий на пещеру зал, освещенный синими мигающими лампами и красно-белыми огнями запасного выхода над темной дверью в черной стене, ощущался, черт бы его побрал, как туннель. Вытерев пот с верхней губы, я прошла по танцполу, потом мимо столов, укрытых белыми скатертями, и на каждом стояла черная роза в вазе. Возле каждой вазы по бокам часовыми встали две черные свечи в дорогих хрустальных подсвечниках. Мужчины и женщины, парами сидящие за столами, наклонялись друг к другу, обмениваясь страстными взглядами и нежными прикосновениями — я даже заволновалась, не занялись бы у них волосы от свечей.

Кстати, насчет занялись…

— Пожар!

Захлопали одна за другой дымовые гранаты, взметнув к потолку клубы дыма.

Вопли, толчея, машущие руки, топот ног. Хаос, который так любят «Сыны Рая», — сейчас он работает на меня. Я быстро прошла к знаку запасного выхода, рассматривая освещенную им дверь. Совершенно неизвестно, что там за ней, а любые сюрпризы могут быть только неприятными. Оглядевшись в поисках иного пути наверх, я увидела над головой прожектора и светильники, напомнившие мне университетский театр. Они занимали всю площадь потолка, оставив только место для мостков, которые начинались возле стеклянной будки, висящей футах в десяти надо мной, и вились по всему потолку, чтобы с них можно было дотянуться до любого светильника. С моего уровня на них можно было попасть по черной металлической лестнице, почти невидимой на фоне еще более темной стены. О своей находке я сообщила Вайлю.

— Хочу проверить, — сказала ему я. — Может, в будке есть еще одна дверь.

— Хорошая мысль. Я теперь направляюсь к третьему этажу. Похоже, что окна здесь закрыты ставнями, так что тебе придется быть моими глазами.

— О'кей.

Я полезла на лестницу, ведущую к мосткам. Пара шагов — и я оказалась у нужной двери. Она была открыта.

— Я в будке, — прошептала я. — Там пусто. Хорошая штука дым!

Слева от меня от края до края окна тянулся пульт мигающих индикаторов, а перед пультом стояли два черных кресла на колесиках. Из прочих предметов обстановки здесь имелась пустая мусорная корзина и переполненная пепельница. Но была еще и другая дверь. Я ее осторожно открыла, ожидая какого-нибудь звука, щелчка, быть может, с которым захлопнется западня. Но мне не стоило беспокоиться: капкан, поставленный на меня Айдином и Ассаном, был слишком велик, чтобы щелкнуть. Зазвенеть гонгом разве что, но не щелкнуть крышкой.

Органы чувств сообщили мне, что комната не пуста: в ней находится несчастный, на которого накатывают раз за разом волны боли и унижения. И не ошиблись. Из собранных у Бергмана вещей я вытащила зубное зеркало на длинной ручке и сунула его в приоткрытую дверь.

Охранников я не увидела, ни одного. Я увидела Коула. Он сидел в кресле посреди комнаты, которая мне сильно напомнила чердак бабули Мэй. Коробки, старые ящики, поломанные стулья — свободного места у стен не было. По следам в пыли я видела, что их отодвинули к стенам, чтобы освободить место для стула. И сидящего на нем Коула.

Сидел он совершенно неподвижно, смотрел прямо перед собой и дышал ртом, потому что нос был перебит. Чтобы сдержать ярость при виде таких следов избиения, мне пришлось себе пообещать, что Ассана я перед тем, как стереть с лица земли, тщательно изувечу.

Осмотревшись еще раз, я решила, что Коул здесь один.

— Жас?

Голос Вайля в наушнике прозвучал с едва заметным оттенком тревоги.

— Я на месте. Здесь Коул. Его похитителей не вижу.

— Доски здесь хилые. Пробью их в любой момент, когда тебе понадоблюсь.

— Но предпочитаешь пока не проявляться?

— Пока да. У нас единственный шанс застать их врасплох. Будь осторожна.

— Мы с тобой уже полгода работаем, — напомнила я. — Сам знаешь, где я, а где осторожность. Но я подумаю над твоим предложением.

Чуть сильнее открыв дверь ногой, я огляделась еще раз, направляя «Скорбь» в разные углы, и обе мы были готовы к нападению.

Но ничего не случилось, кроме того, что Коул повернул голову и заметил меня. Вид у него был, как у человека, который упал с балкона после недельного запоя и остался жив. Лицо черно от синяков — всюду, где не красно от засохшей крови. Из-под разорванной одежды проглядывали кровавые порезы. Лежащие на коленях руки распухли, костяшки разбиты и исцарапаны. В любой момент он мог встать: ничто не привязывало его к стулу и даже к комнате, но он сидел неподвижно, только глядел на меня с грустным сожалением.

— Коул?

Я шагнула вперед, и он сказал, отчетливо шепелявя:

— Стой.

Неразборчиво, потому что верхняя губа распухла, а еще я заметила дыры там, где при последнем нашем разговоре были зубы.

— Надо уходить, — сказала я настойчиво, чтобы он поднялся.

— Не могу.

— Что так?

Он посмотрел в сторону. Я глянула туда же и увидела темный выключенный телевизор на круглой деревянной табуретке из бара. Экран щелкнул, мигнул — и оказалось, что я уже играю в гляделки с Мохаммедом Хадом Абн-Ассаном.

В основном для информации Вайля я сказала:

— Ассан, ты что делаешь в телевизоре? Разве не знаешь, что федеральная комиссия по частотам запрещает показывать подобную мерзость?

— Добрый вечер, Люсиль. Или лучше называть вас Жасмин? Мы вам очень благодарны за быстрый приезд — он даст нам некоторое дополнительное время на подготовку.

— К чему — подготовку?

Он самодовольно усмехнулся, блеснув парой золотых коронок, и отвернулся на секунду от камеры — поделиться приятным настроением с товарищами.

— Ну конечно же, к концу света. К концу мира, каким мы его знаем.

Пронизавший меня страх выплеснул мой ответ:

— Знаешь, тебя можно было бы убить за обильное применение ничего не значащих штампов. Однако я думаю, что ликвидирую тебя за другие твои преступления. Начнем с убийства жены.

Коул мучительно застонал, но утешить его мне было нечем. Сейчас по крайней мере, пока я связана разговором с Ассаном.

Ассан снова засмеялся. При виде такого полного отсутствия угрызений совести во мне вспыхнуло горячее желание убить его на месте.

— Вы просто жемчужина! Как удачно вышло для нас обоих, что мой господин построил для вас такую идеальную западню.

— Босцовски никому не господин, он раб. Раб собственных психотических фантазий.

Ну-ка, сенатор! Посмотрим, как твое самолюбие отреагирует на этот щелчок по носу! Хотя мы оба знаем, кто на самом деле тут командует.

Мое замечание сработало, как арахисовое масло в мышеловке. Не успела я договорить, как в камеру тут же выскочил сам грызун, побагровевший и задиристый. Казалось, он взревет сейчас, как потревоженный медведь, но сенатор быстро взял себя в руки. Пригладил седеющие блондинистые волосы узловатыми толстыми пальцами, одернул темно-синий пиджак. Все-таки магия телекамеры — не пустой звук.

— Вы, насколько я понял, любите высказываться прямо? Ну так и я вам прямо скажу: ваши действия в ближайшие минуты определят, будет этот молодой человек жить или нет. Видите ли, у него под сиденьем закреплено хитрое устройство. Если его вес перестанет давить на стул, произойдет взрыв, который уничтожит вас обоих, весь клуб и большую часть квартала. Представьте себе, сколько будет погублено ни в чем не повинных жизней?

— Дальше.

— Мы можем отсюда, где сейчас находимся, временно отключить это устройство, но только на десять секунд. Чтобы вы с ним поменялись местами.

Козел вонючий.

— Ты не возражаешь, если я проверю твой рассказ?

Он просиял мне так, будто я только что выиграла для него пари — аж челюстями застучал от удовольствия, как бульдог из старого мультфильма. А прыгнет он сейчас в комнату, если я крикну: «Бельведер, мальчик мой, ко мне!»! Мне представилась эта картинка, и я с трудом сдержала ухмылку. А он мне ответил:

— Разумеется, не возражаю! Делайте что хотите.

Я опустилась на колени прямо в пыль чердака «Нежить-клуба», заглянула под стул. Ага, точно бомба. Я такие видела в руководствах по обезвреживанию взрывных устройств. В разделе «Ни черта не сделать, рви когти». Хотя (к гадалке не ходи) Босцовски сильно приврал насчет мощи взрыва — тут взрывчатки хватит максимум снести верхний этаж здания, — все равно Коул погиб бы, и с ним еще все посетители, которых они загнали наверх. Вариант неприемлемый. Ощущение погружения в трясину, когда при попытке вырваться только засасывает глубже и быстрее.

Я встала. Мозг намертво зациклился на слове: бежать, бежать, бежать, бежать, — и подложил под это бесконечное слово саундтрек группы «Пинк флойд». В ушах возник нарастающий рев, никак не связанный с наушником, потом пришла чернота, бешенным псом выгрызая куски поля зрения, закололо онемевшие щеки, заслезились глаза. Какой-то инстинкт заставил меня упереться, не сдаваться. Ощущение было такое, будто я теряю над собой контроль, потому что меня поглощает чья-то чужая, более сильная личность.

Посмотрела на Коула — и сердце начало читать собственную литанию:

Вытащи его, спаси его. Любой ценой. Любой ценой. Любой це…

Голова упала на грудь, я закрыла глаза. Зрение перестало отвлекать, и я почувствовала, как над моей психикой чудовищным штормовым небом воздвигается чернота.

Я не рванулась в слепое бегство, хотя очень хотелось. Не звала эту черноту в себя. Просто стала слушать, и тут же рев перестал походить на грохот океанского прибоя, терзающего Флориду в час урагана, и превратился… да, в голос. Сказал этот голос только одно: «Отпусти себя», но значение слов оказалось гораздо богаче: они мне точно показали, что нужно сделать. Голос я узнала: это был тот, кто говорил со мной после смерти и вернул меня к жизни. К битве.

Подняв голову и открыв глаза, я увидела на лице Босцовски такое жадное нетерпение, что вдруг всплыли мои детские кошмары — там с таким лицом ходил похититель детей из «Пиф-паф, ой-ой-ой».

— Почему я? — спросила я.

— Мы выяснили опытным путем, что жертва нужна добровольная. Если вы займете место Коула, она такой и окажется. А заодно устранится источник раздражения, которым вы являетесь.

Будто я ему вешалка в шкафу. Но когда тебя так сильно недооценивают, это бывает выгодно.

— Так вот почему не вышло с братом Аманды в Индии? — обратилась я к Ассану. — Он не был добровольцем. Мелкий шрифт надо было читать, лохи!

Узкие глаза Ассана чуть ли не огнем загорелись от моей непочтительности, но он на что-то обернулся, отведя глаза от камеры, и отодвинулся в сторону, освобождая место перед объективом для подошедшего Айдина Мне стоило усилий сохранить спокойствие, скрыть ярость, вырывающуюся из меня почти неодолимо.

— Отрицательный результат — тоже результат, — напомнил мне Айдин. — Я работал над совершенно другими вопросами, и Красную Чуму открыл поистине случайно. Я бы никогда не смог ее развить без целой серии проб, позволивших отточить ее до полной силы.

Красная Чума? Какое простое название для такой ужасной вещи!

Понимая, что другой возможности обратить ход событий у меня не будет, я решила подыграть, выуживая информацию, ожидая какого-нибудь неосторожного слова, выдающего уязвимое место.

— Я вот чего не понимаю: почему вы ее не пустите расходиться естественным путем — как грипп? Зачем эти хитро-вывернутые сложности с передачей от человека к вампиру?

Айдину не терпелось похвастаться своим детищем, и он бросился горячо объяснять, будто я — репортер из отдела науки «Нью-Йорк таймс»:

— Начиная эксперимент, я запланировал передачу инфекции половым путем. Вы так погрязли в свободной любви и смене партнеров, что через шесть недель я ожидал вымирания шестидесяти пяти процентов вашей популяции. Но при передаче от человека к человеку вирус мутировал в нелетальную форму пневмонии.

— Как тебе было обидно, — посочувствовала я.

Айдин мрачно кивнул — сарказм до него не дошел абсолютно — и продолжал рассказывать:

— Совершенно случайно я обнаружил, что если вампир берет кровь у человека-вирусоносителя, то летальность Красной Чумы вырастает до девяноста процентов. К несчастью, резко падает контагиозность.

Я перебила:

— То есть болезнь дальше передаваться не может?

— Носитель-вампир ее передавать не может. Ты себе даже не представляешь, как обидно было напороться на это препятствие!

Вау! Неужто я одна вижу проявление божественной руки, которая каждый раз щелкает Айдина по носу, стоит ему сделать шаг вперед? Сперва грозная болезнь превращается в тихого зайчика, когда он пытается распространять ее среди людей. Потом ему приходит блестящая идея дать главную роль вампирам, а они себя ведут, как заупрямившиеся двухлетки. Вот не будем делиться, и все!

— Однако был Некто среди нас, — продолжал Айдин, — кто знал о вожде-визионере по имени Текет Дирани и о том, как он едва не стал правителем сего и иных миров с помощью Тор-аль-Деган. Вот она и будет нашей системой доставки. Она возьмет чуму у инфицированного вампира и выпустит ее на весь мир.

— И ты мне хочешь сказать, что я должна надписать поздравительную открыточку «ах-какой-ты-гений» и послать Раптору?

Бух. Если бы мы сейчас стояли перед беспристрастным жюри присяжных, вердикт «виновны» им бы вынесли за одно только выражение лиц. Но они тут же пришли в себя, и ничего, черт их побери, криминального мне не выдали.

Самый был бы идеальный момент, кстати, и для Раптора, чтобы выпрыгнуть под камеру и злорадно заржать. Он этого не сделал. Наверное, Светлана правду сказала насчет его привычки не высовываться. Может, ему хочется иметь что-то вроде алиби на момент начала эпидемии? «Никак нет, господин следователь, это не мог быть я. Я весь вечер в рэкегбол играл». Да нет, вряд ли. Скорее где-нибудь печет другой политический пирог, и надо там подсуетиться, чтобы не подгорел и не сел. Такое дерьмо, как он, на одном месте не засиживается. Не окупается потому что.

На этот раз Айдин посмотрел на меня молча. И смотрел долго. Наконец сказал:

— Мне знакомо твое лицо. Я тебя знаю?

Этот вопрос ударил меня как взрывная волна. Знает ли он меня?

У меня в душе наступило — не затишье — полная неподвижность перед ядерным взрывом. В этой белой тишине инстинктивно хотелось схватиться за что-то твердое. Эмоции вдруг так взвихрились, что даже и думать нечего было о ясности мысли. Господи Боже мой!

Я сама превратилась в бомбу, в узкий серебристый футляр, сдерживающий грибовидное облако безграничной смерти. Этот тип убил Мэтта. Убил меня. А я должна с ним щебетать, будто мы встретились на какой-нибудь конференции год назад и сейчас возобновляем знакомство?

— Жасмин! — Голос Вайля у меня в ухе прозвучал с тревогой, если не с оттенком паники. — Я отсюда ощущаю твои эмоции, что-то раздирает тебя изнутри. Мне появиться?

Да, черт побери! Ворваться и разнести все это к чертям! Колом проткнуть изображение Айдина на экране! Спасти Коула! Спасти меня!

Я сделала глубокий вдох. Еще один. Надо взять себя в руки. Да. Немедленно.

Меня затрясло. Крупная дрожь заставила напрячь лопатки, стиснуть кулаки. Зубы не то чтобы стучали, но намекали, что они бы не против — как будто я в сырую зиму несколько часов торчала на улице без пальто.

Я закрыла глаза.

Время убивать еще придет, Жас. И ты вполне можешь его подождать. Тебе же Голос так велел.

— Я вхожу, Жасмин, — сообщил Вайль.

— Нет.

— Нет? — откликнулся Айдин.

— Нет, ты меня не знаешь, — ответила я, жалея, что голос у меня дрогнул, и постаралась вернуться к фактам — к тем фактам, которые желательно будет знать ЦРУ для суда над теми, кого мы с Вайлем не ликвидируем на месте. — Я вот чего не понимаю: зачем вообще нас убивать? Если смотреть с вашей точки зрения, это просто перемещение вашей продовольственной базы в самый низ пищевой цепи, даже могильным червям неинтересный.

Айдин замотал головой, не дождавшись конца фразы.

— Отнюдь, отнюдь! Мы просто прореживаем стадо, выбраковывая слабых для улучшения породы. Когда их не станет, мы выпустим антидот. — На этом месте мне захотелось стереть с его рожи самодовольство. Желательно огнеметом. — И это, разумеется, вызовет у выживших чувство глубокой благодарности. Они решат, что обязаны нас чем-нибудь вознаградить за спасение их от мора, который мы же и наслали.

— Как я понимаю, сенатор, тут выходите на сцену вы?

Он выдал мне классическую си-эн-эновскую улыбку: такую озабоченную, такую искреннюю. С-сука.

— Осажденной стране нужен сильный лидер. Популярный. Лидер, который представит необходимость нового порядка так, что люди по лбу себя хлопнут: как мы сами не додумались!

Ручаюсь, он читал по бумажке — так гладко текли слова. А написал бумажку Эдуард Самос, он же Раптор.

— И что же это будет за порядок?

— Добровольное служение, милая моя Жасмин! Кровь — в обмен на безопасность, кровь — в обмен на здоровье. Это не слишком высокая цена, и я это сумею объяснить народу.

Вы меня не поймите неправильно. Я на всех выборах голосую — считаю, что это мой долг как гражданки США. Ну и к тому же мне неловко было бы брюзжать насчет того, куда катится страна, а самой ничего не делать. Но сейчас, стоя рядом с раненым другом, я понимала, что только профессиональный политик может приятно улыбаться в камеру, рассказывая, как организовал массовое убийство населения собственной страны. У меня с такой силой рвался из горла вопль, что трудно было выговорить хоть слово. Но я смогла.

— Значит, ты станешь президентом, а твои приятели-террористы увидят Америку на коленях?

Босцовски грациозно склонил голову, а Ассан сверкнул зубами:

— Мы будем танцевать на улицах!

Это как раз нетрудно себе представить. Так уже было после падения башен, и мне тогда хотелось убить каждого из этих сволочей. Вскоре мне представится шанс — может быть. Но сперва…

— Ладно, — вздохнула я. — Перебрасывайте выключатель. Меняюсь местами с Коулом.

— Черта с два! — заорал Коул, и одновременно с ним Вайль рявкнул: — Не смей!

Я взяла Коула за руки, но обратилась не только к нему, но и к Вайлю:

— Поверь мне. Поверь. Я знаю что делаю.

Коул тряс головой, стараясь не упасть в обморок.

— Жасмин, я тебе запрещаю! — оглушительно взревел Вайль.

— Давай! — крикнул кому-то Ассан. — Выключай!

Я изо всех сил сжала руки Коула, сдернула его со стула и заняла его место. Он пошатнулся, сделал пару шагов назад, чтобы не упасть, налетел на ящик коробок, но все-таки устоял.

— Пора! — сказала я им обоим, опережая все возражения. — Увидимся позже. И скоро.

— Я вернусь за тобой, — поклялся Коул, и выражение свирепости на разбитом лице делало его похожим на библейского пророка.

— Я на это рассчитываю, — ответила я серьезно. Проверила, что «Скорбь» стоит на предохранителе, и бросила ему. — Стреляй в любого, кто встанет на твоем пути. А теперь иди.

Кивнув в последний раз, Коул вышел. У меня не было времени переживать, как он там спустится по лестнице: трое этих амигос все еще торчали на связи, и надо было как-то их спровадить.

— Не хотите ли, чтобы я вас подготовил к завтрашним событиям? — спросил Ассан. — У нас запланирован просто фантастический вечер!

О Господи. Я отдала себя в руки организатора знаменитых круизов «Смертельные моторки» по Нью-Йоркской гавани?

— Может, пусть лучше будет сюрпризом? — предложила я. — А то дашь слишком много подробностей, и решу я вдруг вообще из этого договора выйти.

— Но… но вы же взорветесь!

— Вот именно.

Ассан что-то тихо сказал Айдину и сенатору, потом ответил мне:

— Что ж, хорошо. Оставляем вас в покое.

Картинка сменилась бликом, и экран стал серым. Этих рож не стало видно, но я знала, что кто-то за мной наблюдает издали, как в психбольнице.

Я опустила голову, закрыв глаза — пусть наблюдатель решит, что я молюсь. В некотором смысле, кстати, так оно и было: как и при визите к Дэвиду, я сконцентрировала все мысли, весь разум на том, чего я хотела. Только в этот раз у меня были нужные слова — те слова, что мне сообщил Голос чудовищным, грохочущим рокотом, будто они резонировали в самом большом барабане на всей земле.

Мой собственный голос звучал тихим бормотанием, вполне в стиле окружавшей меня пыльной забытой мебели. Слова срывались с моих губ — и я чувствовала, как уходит земля из-под ног, как отделяюсь я от себя самой, — словно самый момент перед засыпанием, увеличенный стократным микроскопом. Во всем теле началось покалывание, и если бы я сейчас до кого-нибудь дотронулась, это было бы как удар тока.

Открыв глаза, я почувствовала, что поднимаюсь. Честно говоря, это меня испугало: я подумала, что начала действительно вставать на ноги, и это кончится большим ба-бахом, что совершенно не нужно. Но нет: та часть моего существа, что сидела на бомбе, осталась неподвижной. Та, что отделилась от тела, продолжала подниматься, прошла через потолок, под крышу и сквозь нее. Я подумала, остановит ли меня что-нибудь, чтобы я не улетела в небо, как монгольфьер без выпускного клапана. Попыталась управлять своим перемещением — без успеха. Вверх, вверх, вверх — устремившийся в космос дух, которого ничто в мире не держит.

— НЕТ! — ударил Голос, больше похожий на гром. — СМОТРИ!

Да я же и смотрю! — чуть не сорвалось с языка… с того, что заменяло сейчас язык. И это тоже была ложь — все мое внимание было направлено внутрь. И вот теперь я поглядела наружу. Семь золотых нитей поднимались ко мне из разных концов земли, и я, сосредоточившись, поняла, что могу сказать, кого касается нить, просто по ее дрожи. Нет, это не дрожь — скорее это песня. Альберта и Эви я определила сразу же. Был здесь и Дэйв — его нить, при первом моем путешествии вне тела казавшаяся размытой желтой полосой, тоже присутствовала. Свой мотив был у Вайля, у Бергмана и у Кассандры. Но сосредоточилась я на седьмой, которая означала Коула. Эту поющую струну я взяла руками — бесплотными руками — и полетела по ней вниз, наслаждаясь скоростью и думая, не так ли ощущается санный спуск.

Я остановилась, едва не налетев на Коула — скорее, едва не пролетев его насквозь. Он стоял, тяжело опираясь на дорожный знак, пытался поймать такси. Но никто не хотел останавливаться ради человека, которого наверняка только что ограбили и денег на такси у него нет.

— Коул, — сказала я тихо, прямо ему в ухо. — Не волнуйся. Вайль сейчас приедет.

Он дернулся, резко развернулся, на лице его читались облегчение и радость, тут же сменившиеся недоумением и разочарованием.

— Нет ее здесь, кретин! — выругал он сам себя. — Она сидит на бомбе, на которой должен был сидеть ты.

Так, значит, я невидима. Почему бы это? Дэйв меня видел.

Отпустив нить Коула, я взялась за ту, что вела к Вайлю. Она привела меня прямо в фургон, который он пытался запустить — и не получалось. Я села на пассажирское сиденье. Вайль повернул ключ, притопил педаль газа. Сквозь рев стартера слышались его тихие слова:

— Кретин, кретин, проклятый дурак!

Он с размаху стукнул руками по рулю, так что колонка затряслась.

— Господи, Вайль, чего это ты? Этак Коул вообще сойдет с ума и выскочит под автобус, пока ты будешь решать, заливать двигатель или ломать руль. — Он уставился на меня, разинув рот, улыбнулся своей опасной улыбкой, схватил меня за плечо — наверное, хотел притянуть к себе в объятия, но пальцы прошли насквозь. Отчаяние у него на лице могло бы в других обстоятельствах показаться забавным. — Э-гм… извини, что не предупредила, я тут не совсем во плоти. Но я не знала, видишь ли ты меня. Он медленно покачал головой:

— Невероятно.

— Судя по голосу, на тебя произвело впечатление. А выражение лица у тебя такое бывает, когда я совершаю идиотские ошибки.

Он сделал жест типа: ну, собственно, так и есть.

— Как ты собираешься воссоединиться с телом? Если оно не взорвется входе событий, конечно.

— Думала просто в него впрыгнуть.

— Ты с ума сошла?

Теперь, когда для злости Вайля появился реальный — ну, в определенной степени — объект, машина завелась без проблем. А вопрос, который он мне задал, как раз был тем, которого я больше всего боялась. Но оказалось, что плевать мне на этот страх — так я разозлилась.

— Знаешь что? Очень вероятно. Я пошла прямиком в западню настолько очевидную, что ее бы шерстистый носорог обошел. Пошла, потому что это моя работа. Да, психом надо быть, чтобы оставить большую часть своей сути сидеть на бомбе. Но у меня в должностные обязанности входит спасать гражданских, а не подставлять. Да, психом надо быть — торчать там и ждать, чтобы мою душу сожрала чума. Можно было бы подумать, что хватит с меня одной смерти, но мне, получается, сколько ни дай, все мало! Так что давай согласимся: да, у меня шариков не хватает, — и будем что-то делать.

Вайль дернул головой — это означало кивок — и спросил:

— Так где Коул?

— В последний раз я его видела в двух кварталах к западу отсюда.

— Ты его… видела? Ты пошла к нему первому?

— У него нос сломан! — ощетинилась я. — И вообще, знаешь что? Почему я должна оправдываться? Может, я тебя на пару сотен лет моложе, и все-таки я совершеннолетняя! И если я хочу проявить беспокойство о своем друге, то именно это я и буду делать!

Я чуть не топнула ногой, но такой слишком школьный поступок противоречил бы духу заявления.

Вайль вывел фургон на улицу, что-то бормоча. Я расслышала слова: «Еще много чего будет сломано».

Черт меня побери! Если есть хоть какой-то способ, испортить отношения, я его обязательно найду.

Мне представилась картинка: Купидон сидит в занюханном баре, пьяный и расстроенный, и плачет бармену в жилетку: «Нет, эта Жасмин Паркс меня в гроб вгонит! Можешь себе представить, что она сделала? Кинула этого бессмертного жеребца ради поцелуйчиков с ветреным сопляком, изображающим частного детектива! Почему? Да дура она потому что! Нет, блин, вот так и подмывает выкинуть лук и взять базуку!»

— Вайль…

— Да?

— Я… прости меня. Я не хотела тебя обидеть.

Он не повернул головы — смотрел прямо перед собой таким взглядом, что мне стало страшно за ветровое стекло.

— Ты никогда не хочешь.


Глава двадцать третья


А тем временем — обратно на ранчо, думала я, вплывая в дом Бергмана и оставив Вайля с Коулом снаружи разбираться с параноидальной дверью. Да, кажется, не надо было нам так надолго предоставлять наших ковбоев самим себе. Бергман ощетинился, как разозленный землевладелец, Кассандра излучала гнев и ярость, как припертый к стене бандит, и в воздухе повисло предчувствие доброй старой драки в баре — и плевать, что здешний бар за всю свою добропорядочную жизнь нормального стакана виски не видел. Кассандра вот-вот была готова протащить Бергмана по всей барной стойке, круша и разбрасывая пробирки, бутылки с химикатами и пакеты испорченной крови. Я подплыла к ней — подслушать, что она бурчит себе под нос:

— Психованный, самодовольный, самовлюбленный, психованный расист! — Она покосилась на Бергмана, сама не заметив, что «психованным» назвала его дважды, и я с ней на девяносто восемь процентов согласилась. Насчет расизма — его я никогда не наблюдала, но готова была отвесить Бергману здорового пенделя, как только вернутся ноги, — если это окажется правдой. Потом только до меня дошло, что речь идет вовсе не о цвете кожи. — Думает, что магия — это для фанатичек, страхолюдин и лесбиянок, да? Ох, как бы мне хотелось…

Она не договорила, прищурилась задумчиво, будто с удовольствием наблюдая проходящий перед глазами процесс возмездия. Потом вдруг посмотрела вверх и забормотала ворчливо:

— Ты что, совсем озверел? Казалось бы, тысячи лет искупления хватит для одной женщины? Но не-ет, тебе нужно меня еще помучить, засунув в банду самодовольных идиотов!

Тысяча лет? У меня просто мозги зашкалило, как у обдолбанного торчка. Только и могла сказать про себя: Ну ни фига себе! Вот это возраст… круто!

Тут она меня увидела. Скривившись, будто раскусила зеленое яблоко, Кассандра так отшатнулась, что стул закачался на двух ножках. Пока она восстанавливала равновесие, я думала над этой последней загадкой: Дэвид, Вайль и Кассандра меня видят. А Коул — нет.

— Бергман! — заорала я достаточно громко, потому что Бергман был полностью погружен в свою работу. Или, скажем, разделил внимание между работой и злобой.

Ноль реакции.

— Жасмин? — ахнула Кассандра.

Бергман оторвался от работы, так скривившись от раздражения, что показался лет на десять старше.

— Что ты там говоришь? — спросил он резко.

Поставив на пол все четыре ножки стула, Кассандра обернулась к Бергману с лицом таким же хмурым, как у него.

— Ты ее не видишь?

— Видел бы, если бы она здесь была.

Тон его ясно намекал, что Кассандра наконец-то свихнулась окончательно.

— Когда-нибудь тебе кто-нибудь вышибет остатки мозгов, — сообщила ему Кассандра, Бергман не задержался с ответом, и минуты две они ссорились, как десятилетние ребятишки. Но все это не отвлекло меня от мысли, что Бергман меня тоже не видит. Бергман и Коул определенно живы. Ну ладно, насчет Коула можно поспорить, но поскольку его вернули к жизни человеческие усилия, а не золотистый муж света с военной короткой стрижкой, я его объединяю с Майлзом. Вайль, Кассандра и я… это дело совсем другое. И в это «другое дело» включается и Дэвид.

Слишком. Это уже слишком.

Из размышлений меня выдернула Кассандра. Перестав обмениваться с Бергманом словесными пощечинами, она снова забормотала для себя одной:

— Он думает, что моя магия против этих вещей бессильна? Так я ему покажу!

Она стала листать книгу, как нетерпеливая клиентка в салоне красоты.

— И как оно? — спросила я.

Она подняла на меня измученные глаза:

— Ничего не могу найти про эту Тор-аль-Деган больше, чем уже знаю, и это просто выводит меня из себя! Что за имя вообще такое? Я даже в Гугле смотрела, и знаешь, что нашла? Ничего!

Она еще полистала страницы, сменила книгу и стала искать снова.

— Рискуя выразиться стилем Шерлока Холмса, — сказал Вайль, входя в комнату, — сообщу, что нам с Жас удалось найти некий след, кажущийся весьма важным.

За ним, шатаясь, ввалился Коул и рухнул на диван.

Кассандра уставилась на него, на Вайля, потом опять на него.

— Как ты можешь так спокойно говорить о следах, когда перед тобой раненый?

Вайль посмотрел на Коула оценивающим взглядом:

— Выживет. Лучше скажи, что ты об этом думаешь.

Он вытащил из кармана пирамидку и поднял так, что бы все видели.

Бергман бегло глянул на нее и тут же забыл. Учитывая его прежние замечания и жалобы Кассандры, я решила, что отсутствие интереса обусловлено мнением, будто пирамида имеет отношение к магии. Не думая об этом больше, он вытащил аптечку первой помощи из-под раковины, куда зачем-то ее засунул, сел возле Коула и ближайшие десять минут протирал, промокал, заклеивал и уговаривал Коула ехать в больницу, пока нос не сросся криво.

Кассандра отреагировала совсем иначе. Положив ладони на страницы открытой книги, она большими и указательными пальцами сделала рамку вокруг изображения рогатого, крылатого и клыкастого циклопа, потрошащего несчастного путника. Но внимание ее было сосредоточено не на картинке, а на ключе, который передала нам Аманда. Пирамидка стояла на ладони у Вайля, похожая на вывалянную в грязи игрушку.

— Я все время искала не там, — сказала она. — Я думала только о Тор-аль-Деган, а надо было искать ключ. Хотя на самом деле я до этой минуты не знала, как он выглядит.

Яростно глянув на Бергмана, она схватила очередную книгу из рассыпанных на столе.

Насколько я поняла, Бергман не передал полностью мое описание пирамиды. Учитывая, насколько эта информация важна, я всерьез подумала, не позвать ли ребят с наручниками и зарешеченными автомобилями, и пусть внушат ему, что предрассудки предрассудками, а работа работой. Но ладно, это потом. А сейчас, кажется, у Кассандры дело сдвинулось с мертвой точки. Она с возрастающим интересом листала книгу, а остальные смотрели на нее, и как раз когда мне показалось, что сейчас закричит «Эврика!» — или что-нибудь столь же восторженное, но более сдержанное, — как зазвонил мой сотовый. Сперва несуществующие руки попытались вытащить его из отсутствующего кармана, а потом я поняла, что он у Вайля. Мы переглянулись, Вайль поднял брови, спрашивая, должен ли он снять трубку. Я кивнула.

— Здравствуйте, вы позвонили на телефон Жасмин Паркс. Говорит Вайль. — Он прислушался. — Нет, к сожалению. Боюсь, Жасмин сейчас подойти не может. Ей что-нибудь передать?.. А, здравствуйте, мистер Паркс.

Блин-тарарам! Разговор моего родного отца с моим же начальником-вампиром! Сюрприза похлеще просто не придумать.

Но и придумывать ничего не пришлось. Повесив трубку, Вайль сказал:

— Жасмин, ты мне никогда не говорила, как добр твой отец.

Добр? Человек, который в супермаркете тележкой сбивает с ног бабок, чтобы первым успеть к кассе. Если увидите его в парке, он там не кормит голубей, он по ним стреляет. Однажды собачку чихуахуа на моих глазах отшвырнул ногой ярдов на двадцать — она его за лодыжку щипнула. Ни хрена себе доброта.

И я напустилась на Вайля так, что он аж заморгал от неожиданности.

— И не вздумай! — предупредила я. — Не вздумай говорить, что он тебе нравится — до тех пор, пока я не скажу, что он нравится мне — а я не собираюсь такого говорить!

Кажется, он подумал, что я и правда тронулась, и я решила его отвлечь, что мне удалось с удивительной легкостью.

— Так что Альберт хотел сказать?

У сенатора Босцовски есть рецепт на топамакс. Очевидно, он страдает мигренями. Фирма, где сделали твой подложный маячок, принадлежит мужу его двоюродной сестры. И еще интересный факт: он член совета директоров Национального зоопарка. О том, что сейчас он вместе с семьей в отпуске в Майами, можно и не говорить. Но это все ты знаешь, а вот знаешь ли ты, на когда он запланировал возвращение в Вашингтон?

— Ну, я так понимаю, что завтра ночью у него бальная карточка забита под завязку, так что, я бы сказала… послезавтра.

— Нет.

— Нет?

— Он улетает утром.


— Прямо завтра утром? — Вайль кивнул, и я посмотрела на часы над камином. Почти полночь. Господи, так это ж сегодня будет! Ах они крысы лживые!

— Вайль? — неуверенно окликнул его Бергман. — Можно узнать, для чего ты говоришь со стенкой?

Вайль быстро объяснил. Только у него получилось, будто это я вляпалась, а на самом деле я просто хотела вытащить бедного Коула, который запутался в пеленках!

Пока Вайль говорил, Бергман осматривал стены, ища меня, Кассандра откровенно лыбилась, на него глядя, а Коул горбился посреди красивых подушек, хмуро уставившись на задернутые шторы. Когда Вайль закончил, Кассандра посмотрела на Бергмана торжествующе.

— Вот попробуй это объяснить своими формулами! — Он только еще придумывал, что ответить, как она добавила: — А пока ты строил из себя умного, я все нашла.

— Что нашла, Кассандра? — спросил Вайль. — Пожалуйста, быстрее, нам с Жасмин пора идти.

— Ключ! — Она показала на пирамидку. — К Тор-аль-Деган! Я думаю, что нашла слова, — она посмотрела на Бергмана уничтожающе, — нашла заклинание, которое ак тивирует ключ. — Она подняла — нет, не книгу, а «Энкиклиос». — Наконец-то у нас есть детальное описание этой твари.

— Тогда, похоже, ты идешь с нами.

Бергман спрыгнул с кровати, подбежал к Вайлю, схватил за плечо — однако тут же отпустил под ледяным взглядом Вайля. Отпустил, но не отпрянул.

— Если она с вами, — он ткнул пальцем в сторону Кассандры, — то и я тоже!

— Ладно.

Бергман даже заморгал, удивленный таким легким успехом.

— Я не останусь здесь, когда Жас там сидит на бомбе, — заявил Коул.

Мы все на него оглянулись. Вид у него был, как у выжившего в авиакатастрофе, но никто не стал спорить и уговаривать его остаться. Наконец Вайль сказал:

— Хорошо, если ты этого хочешь.

— Хочу.

Все замолчали — в знак уважения решимости Коула и — я по крайней мере — в тревоге: как же нам всех их уберечь? Непонятно, возможно ли это, но они все равно не станут меня слушать.

Пока я давила в себе предчувствие грядущей гибели, Бергман лихорадочно бросился складывать вещи, и Кассандра последовала его примеру. В течение пяти минут моя маленькая группа выглядела так, будто готовит полномасштабную эвакуацию. Только Коул сидел неподвижно и так смотрел на шторы, что мне даже странно стало, почему они не загорелись. А что у него в глазах блестела не жидкость для линз — это к гадалке не ходи.


Вайль подъехал к «Нежить-клубу», как гонщик в состязаниях на ускорение. Каждый раз, как ему приходилось останавливаться на светофор или на знак, он потом с места топил газ в пол. Первая пара ускорений от нуля до шестидесяти миль в час застала меня настолько врасплох, что я повисала за фургоном, видя уходящие хвостовые огни. Когда же я в третий раз заняла место между Вайлем и Кассандрой, он посмотрел на меня виноватым взглядом.

— Извини, что я так.

— Все в порядке, — ответила Кассандра, перекрыв мои возражения и даже не заметив, что я хочу их произнести. — Так могу я рассказать, что я узнала про ключ? — Мы оба кивнули. — Это пульт управления. Помните, я вам говорила, что Тор-аль-Деган способна творить и добрые, и злые дела? Что делать — говорит ей обладатель ключа.

— Так что если мы не успеем на место до того, как они ее вызовут, нам достаточно будет велеть ей уходить, откуда пришла, — сказал Вайль.

— Не уверена. На самом деле я думаю, что Тор-аль-Деган уже здесь. Вы говорили, что она съела душу брата Аманды. И Коул говорил, что на найденном трупе были точно такие же знаки.

— Верно. Но Жас говорит, что им нужна добровольная жертва. С их слов.

— Да. Согласно моим изысканиям, Тор-аль-Деган нельзя полностью освободить от пут до тех пор, пока она не получит добровольную жертву. Однако она умеет существовать в нескольких реальностях одновременно. Вот почему я думаю, что она уже здесь. По крайней мере большая часть ее.

— А зачем бы им приводить ее в мир только частично? — спросил Бергман.

— Я думаю, что просто они лучше не смогли. Похоже, они работали лишь с частью текста или с переводом, где было выпущено что-то важное.

Вайль крепко сжал руль и озабоченно шевельнулся:

— Нам надо туда добраться… черт!

Он резко нажал на клаксон: вынырнувший прямо перед носом светло-коричневый «краун виктория» заставил его с визгом затормозить.

— На автобусе тебе ездить, старый харизматик! — рявкнул он, резко выворачивая руль.

— Маразматик, — поправила я.

Он полыхнул сердитым взглядом:

— Никогда больше не выходи из тела!

Он вильнул обратно на полосу как раз вовремя, чтобы нас не сровнял с асфальтом здоровенный джип. Еще два раза он попытался, чуть не столкнувшись с красным «мустангом» и синей «камри», и наконец все-таки объехал этого старого хрена, обдав его на прощание выхлопом.

— Ты будешь вести машину нормально, а не как псих, если я вернусь в тело? — спросила я. Никогда не видела его настолько не в себе.

— Да! — почти заорал он. Перевел дыхание, беря себя в руки. — Нам нужно знать, не случилось ли с тобой чего-нибудь, не перевезли ли тебя, нужно знать, что они планируют. Доложи, как только что-нибудь узнаешь.

— С радостью, — согласилась я. — Ты едешь так, что меня просто тошнит, а у меня даже желудка нету!

Я вылетела сквозь крышу и огляделась. Все мои золотые нити все еще тянулись в те же стороны. Мне показалось — или они и правда слегка потускнели?

Но времени на размышления не было: прежде всего мне нужен свет, соединяющий различные части моего существа. Я перебрала нити одну за другой, как струны гигантской арфы, и услышала, как одна из них выводит мой мотив. Не такой отчетливый, как тема Эви, не такой мощный, как мотив Вайля, но все равно мне понравилось. Тем более что эта нить привела меня прямо к моему телу.

Оно сидело, дышало, мигало, лицо его было пусто-пусто, как у фарфоровых кукол, которые коллекционирует Эви. Я покачала эфирной головой. Непостижимо. Я сидела совсем одна, и бомба мигнула огоньком, когда я заглянула под стул.

Смысла стоять у себя же над душой не было, и я выплыла в дверь кабины управления — там теперь сидел лысый чернокожий, похожий на рекордсмена-спринтера. Он играл звуковым пультом, и музыка гремела во всех залах. Не так уж много потребовалось времени на проветривание от дыма и возврат посетителей.

Я выплыла в окно, над головами людей и вампиров, танцующих впритирку на танцполе, и представила себе, что тут будет, если я сейчас вернусь в свое тело и встану со стула. Сотни убитых. Но все равно пренебрежимо мало по сравнению с цифрами тех потерь, что будут следствием успеха наших подопечных. К такому сопоставлению стоит отнестись серьезно, не отметать с порога. Но пока еще рано. Сперва я хотя бы должна их найти, а это отберет драгоценные минуты, которых у меня уже нет.

— Ты мне поможешь? — спросила я, надеясь, что обладатель громоносного голоса не задремал. — Мне нужно найти этих трех шестерок.

Интуиция мне подсказывала, что теперь, когда я видела и восприняла свое преображение, я могу учуять запах зла, но эта способность мне сейчас не очень полезна, потому что нос у меня на чердаке.

Ответ прокатился через меня лавиной, отдаваясь эхом, и я порадовалась, что у меня сейчас нет зубов, которые разбились бы от такой вибрации.

ПОДЗЕМЕЛЬЕ.

Я подавила желание поступить строго наоборот: уплыть вверх в атмосферу, выследить источник этого голоса и обсудить с ним преимущество разговоров шепотом. Но что-то мне подсказало, что с этой охоты я могу и не вернуться.

Так что я соскочила со своего высокого насеста возле мостков, мимо лиц-масок у танцоров, сквозь пол у них под ногами. Винный погреб, в котором я оказалась, сделал бы честь средневековому замку. Ряды и ряды пыльных бутылок на ручной работы полках занимали больше половины всего помещения. Великолепный вишневый стол и четыре таких же кресла стояли в открытом конце комнаты, еще более роскошной из-за персидского ковра, укрывшего более половины пола. Подплыв к столу, я увидела ведущие вверх каменные ступени, но мой проводник оставил четкие инструкции, и поэтому я сквозь широкие сосновые паркетины пола ушла вниз, в гангренозные внутренности «Нежить-клуба».


Глава двадцать четвертая


Я упала в яму, символическое значение которой от меня не ускользнуло. Освещенная факелами и закопченная их дымом, эта яма в добрых четыре раза превосходила по длине и ширине расположенный над нею винный погреб. Неровные колонны из грубых камней от пола до потолка загораживали поле зрения, и невозможно было увидеть более четверти этой ямы за раз. Стены закруглялись подобно опорным колоннам, будто какой-то огромный крот выедал целые секции, оставляя за собой пустоты и осыпи.

Я плыла по периметру, держась за стенку, как начинающий роликобежец. Пол под моими не-ногами казался земляным, а лужицы вязкой жидкости заставляли задуматься, что могла бы здесь обнаружить хорошая бригада криминалистов с нужными химикатами.

В одном углу по стенке стекала самая настоящая вода, капельками и струйками, и уходила в бассейн, который мог быть футов двадцать в глубину — больше не было видно под непроницаемой черной поверхностью. В другом углу нашлась переносная металлическая лестница, ведущая к люку в потолке. Быстрая проверка показала, что люк ведет в винный погреб, хотя сверху он скрыт ковром, на котором стоит дегустационный стол.

На полпути между бассейном и лестницей стоял прислоненный к стене складной стол. Он напомнил мне о тех церковных трапезах, на которые таскала нас, детей, бабуля Мэй воскресными вечерами, когда мы у нее жили летом. За этим столом с удобством могли расположиться восемь ревностных прихожанок. Или без удобства. А высохшие пятна на столешнице куда больше походили на кровь, чем на подливку.

Собравшиеся в этой яме стояли тройками и парами, одетые в черное, будто после здешнего мероприятия их ждал великосветский прием. Я насчитала всего тринадцать, и никого из главных лиц. Разочарованная тем, что Босцовски, Айдин и Ассан, не говоря уже про Дерека с Лилианой, собрались в другой яме… пардон, в другом месте в Майами, я продолжила свое исследование. Все еще держась за стену, я направилась в противоположный от лестницы угол.

Ее я увидела раньше, чем она меня, и успела убраться в нишу, но понимала, что она бы меня не пропустила, если бы знала, что высматривать. Тор-аль-Деган смотрела на этот мир холодными мертвыми глазами, и я почувствовала себя оленем, вынужденным пить из кишащей крокодилами реки. В налитых гноем склерах плавали гангренозного цвета радужки, и когда взгляд этих глаз падал на кого-нибудь из присутствующих, удостоившийся внимания с мелкой дрожью отступал назад. Не уверена, что сама бы не попятилась. Теперь я поняла, почему в старых книгах Кассандры не было ее изображений. На нее просто трудно смотреть.

Может быть, это была игра света и теней, дрожь языков пламени, вырывающая из темноты случайные кадры, в цельную картину не складывающиеся. Увидев глаза этой твари, я не ожидала дальше ни грана красоты, но у нее были лепные скулы, плавная линия плеча — и все же меня не удивило, что факелы шипели рядом с нею и начинали гаснуть. Заморгав, я крепко зажмурилась, не сразу сообразив, что сейчас у меня физических глаз нет.

Непросто должно быть — существовать в нескольких плоскостях сразу, подумала я, кода Тор набрала определенности и стало возможно разглядеть ногу… ну, или здоровенную волосатую лапу с когтями. И на осанку тоже дурно влияет.

Она сутулилась, будто защищая что-то прижатое к себе, — а быть может, такую иллюзию создавало темное платье-балахон. Потом она повернула голову — и я увидела сетчатую кожу, соединявшую шею с чем-то еще большим, и оно шевелилось, перекатывалось под материей, прикрывавшей спину.

И Тор-аль-Деган снова начала таять, становясь полупрозрачной, как японская тонкая бумага. Она обернулась к ожидающей публике, и все сразу стали говорить что-то нараспев и раскачиваться, как заклинатели змей на канале «Дискавери». Вперед вышли три женщины лет под сорок, все с преждевременной сединой. Повернувшись спиной к публике, они опустились на колени — и колени погрузились в грязь на дюйм. Штанины потемнели, впитывая покрывшую пол таинственную жижу. Я попыталась понять, из чего она состоит, и тут вдруг послышался суровый голос бабули Мэй: «Это же никогда не отстирается, даже с отбеливателем!»

Вот ее приятно было услышать, а то у меня от этой сцены мурашки пошли по коже. В основном при мысли, что принесение меня в жертву будет ступенью к Концу Света.

Глаза Тор повернулись в орбитах, рот открылся так, что челюсть с отчетливым щелчком вышла из суставов. Над порослью остроконечных зубов нависли огромные клыки, тягучая пена слюны лилась с них на зрителей, те корчились, но продолжали петь. Потом Тор-аль-Деган мотнула головой в сторону, всадила клыки в стену, выкусила кусок трепещущей земли, оставив зияющие шрамы — предвестием той невероятной мощи, что скоро будет ею освобождена.

Тварь стала жевать землю — и сгустилась, уплотнилась, а я поняла, как она так долго выживает в этом состоянии: поддерживает свое существование не только недобровольными жертвами, но и прямо сырой землей. Если предположить, что коренные американцы правы, то питает ее не только земля, но и дух земли, поглощаемый вместе с нею. Я, конечно, не бросаю мусор где попало, и про меня известно, что я пару раз выкинула банку из-под газировки в утилизационный ящик, но я не числила себя среди защитников окружающей среды — до этой минуты, когда увидела шрамы, оставленные в матери-земле этой тварью.

Хватит, подумала я. Это все, что мне нужно было увидеть. Это все, что я хотела увидеть.

Я устремилась к собственному телу и нашла его там, где оставила — оно все еще моргало и дышало, рядом никого не было. Я вылетела в окно. Фантомное сердце дало сбой, когда я увидела, что нити, соединяющие меня со всеми, кто мне дорог, заметно истончились — приглушенный октет, вычлененный из величественного когда-то оркестра.

Срочность подстегивала меня, и через тридцать секунд я оказалась в фургоне. Вайль дернулся на сиденье, когда я упала сквозь крышу на колени… точнее, в колени Кассандре. Буркнув что-то извиняющееся, я вернулась на прежнее место, а Вайль сообщил Коулу и Бергману, что я снова с ними.

— Обряд начался, — сказала я. — Происходит под цоколем «Нежить-клуба».

Вайль ударил по тормозам, и я вдруг оказалась на капоте фургона, остановившегося в дюйме от заднего бампера грязно-зеленого универсала. Прямо перед нами улицу перегородили четыре столкнувшихся автомобиля. Столкнувшихся только что — еще водители сидят на местах, и копов не видно. Я перебралась к Вайлю, встала рядом, будто у меня на самом деле есть ноги, и рассказала, что там впереди.

— Проклятие!

Вайль никогда не ругается. Никогда вообще. Наверное, именно тут я поняла, насколько ему небезразлична.

Он дал задний ход — и тут же снова по тормозам, увидев, что его уже заблокировала сзади колонна машин. Поставил рычаг на парковку.

— Это отнимет у нас несколько минут. Возвращайся в свое тело и тяни время.

— Чего? Вайль, это же не баскетбольный матч! Я не могу туда вернуться и сожрать часы, потому что сработает кнопка и весь верхний этаж взлетит на воздух!

— Ты должна, Жасмин. Мы окажемся там, как только я уговорю этих водителей сдвинуться.

— Как ты узнаешь, где меня искать?

— Объясни дорогу.

Я объяснила, попытавшись выдвинуть последнюю отговорку:

— Не хочу я. Что, если эта тварь съест мою душу?

Слова трехлетнего ребенка, который отказывается вылезать из-под одеяла, потому что все мы знаем, что там под кроватью. Но я боялась. Боялась даже больше, чем в ту ночь в Западной Виргинии, когда была молода и так глупа, что верила, будто «смерть» — это ко мне не относится.

Вайль посмотрел мне в глаза, веля ему верить.

— Не съест. А если — мы ее подвесим за ноги и будем лупить по спине, пока она не выкашляет тебя обратно.

Я улыбнулась — только потому, что этого он от меня ожидал.

— Поспеши, Вайль. Мне не хочется умирать снова.

Я взмыла в воздух — и тут же остановилась. Из семи нитей осталось только четыре, да и тех не увидеть, не приглядываясь. Свою я выбрала как единственную, ведущую прочь от фургона, и понеслась вдоль нее, вдоль гудящей одинокой гитарной струны, отправляющей свою гаснущую мелодию в глубины космоса. Когда я вошла в «Нежить-клуб», струна растаяла окончательно, и покалывание в воображаемой шее дало мне понять, что дикий страх по-прежнему мне доступен, хоть у меня и нет надпочечников, вырабатывающих адреналин.

Я влетела на чердак. Сцена, открывшаяся мне в этой временной обители моего тела, показалась мне отчаянной и забавной одновременно.

— Без сознания и едва дышит! — истерически завопил Ассан.

Айдин сидел рядом со мной на корточках, мои ноги лежали у него на спине, а его руки и голова были под стулом, где он возился с бомбой. Очевидно, дистанционное отключение было не стопроцентно надежно. Хорошо, что я раньше этого не знала.

Ассан дрожащими пальцами нащупал у меня сонную артерию, другой рукой оттянул веко и заглянул в зрачок.

— Она умирает! — заорал он. — Отчего? Как это могло случиться?

— Тише, дебил. Я бомбу должен разрядить! — рявкнул Айдин и даже слегка дернулся.

От этого движения мои ноги соскользнули с его спины, стукнули по полу, а задница сползла с сиденья прямо ему между лопаток. Мой вес переместился, и Ассан завизжал как девчонка.

— Есть! — воскликнул Айдин. — Сними ее с меня!

Пора. И сама знаю, что пора. Отчего же мне так неохота возвращаться в тело?

Я поглядела вверх, представив себе перемигивающиеся в небе звезды, и мой наставник едет между ними на черном джипе «чероки», распевая собственный вариант «Когда ты захочешь с неба звезду». Почти всем своим существом я хотела этой свободы. Когда-нибудь, пообещала я себе, когда-нибудь она у меня будет. Когда цена будет не так высока.

Оставив колебания, я вошла в себя, стараясь быть осторожной, даже вкрадчивой. И все равно это воссоединение было как мощная судорога всего тела, и я очнулась от собственного крика, так напугав похитителей, что вскрикнули и они. Айдин вскочил на ноги, отчего я кувыркнулась в груду коробок и лежала там, оглушенная, с болью во всем теле, пока Ассан не схватил меня за руки и не поднял рывком. Меч у него на боку ударил меня по голеням. Меч? — подумала я. Непонятно. И тут мне стукнуло в голову: Черт побери, он же будет на мне руны вырезать!

— Сволочь! — вопил он, сверкая глазами и брызгая слюной. — Ты что сделала? Ты что сделала?

Я вытерла лицо, оправила одежду.

— Сдержала слово, — ответила я, слишком подавленная, чтобы даже огрызнуться. Я получила свое тело обратно — откуда же такое чувство утраты? Всепоглощающее, стершее даже возмущение тем, что эта гнилушка с протухшей душой пытается дать мне выволочку. И здесь же Айдин, благодаря которому я всей шкурой понимаю, что испытал Вайль при виде мертвых сыновей. Я хотела его смерти, о да, но только медленной и мучительной. Хотела ли? Кажется, даже ярость не могла пробиться сквозь это страшное горе. Я надеялась, что она еще со мной, я изо всех сил хотела дать ей волю, и сейчас подумала, сумею ли я пробудить ее вовремя, чтобы все мы пережили эту ночь. А если нет — пусть она превратится в черную дождевую тучу и висит над этими двумя подонками до конца дней их на земле, посыпая их градом и молниями в самые неподходящие моменты.

Ассан толкнул меня к двери, я споткнулась. Айдин подхватил меня, не дав упасть.

— Хватит! — рявкнул он, сердито глядя на сообщника. — Еще не хватало ей шею сломать накануне нашего торжества.

Ты что сказал?

Я выдернула руку из его пальцев, и минутное горе сменилось жаром такой силы, что я едва могла дышать.

— Что случилось, Жасмин? — загудел в ухе далекий голос Вайля. — Никогда еще ты не была в таком гневе!

— Скольких людей ты осушил, кровопийца? — Самообладание начало разваливаться под грузом моих чувств. — Сколько ты шей сломал, Айдин? Не надо со мной строить джентльмена, я знаю, кто ты.

— Что?

— Жасмин! Жасмин, возьми себя в руки!

Совет Вайля произвел не большее действие, чем тихий шепот, но я его услышала.

— О да, кое-что я тут в руки возьму.

Я ухватила Айдина за лацканы пиджака от Армани. Он посмотрел мне в лицо — и глаза у него широко раскрылись от того, что он там увидел. Ассан схватил меня за левую руку, но я знала, что могу их убрать. Вывернуться и левой Ассану в горло, другой оторвать Айдину голову и стукнуть ею об стену. И еще раз. И еще много раз.

Не сейчас.

Это не был голос в голове, что-то другое. Просто серебристая молния здравого смысла, вышедшая из Кирилая и достигшая мозга. Я отпустила руки, как раз когда распахнулась дверь и влетели двое бандитов Ассана.

— Вы что тут делаете? — окрысился на них Айдин. — Вы должны охранять выходы! Мы в любую минуту можем дать команду их закрыть!

Ему ответил тот, что был с волосами цвета и консистенции машинного масла:

— Лилиана смотрит за мониторами, и она нам сказала, что вам нужна помощь.

Ассан фыркнул и отпустил мою руку.

— Едва ли.

Айдин обеими руками пригладил волосы.

— Всем держаться плана. Вы двое, — он ткнул пальцем в сторону Машинного Масла и его напарника, поменьше и погрязнее, — обратно на выходы. Лилиана, Дерек! — Это в отдушину в стене, где, очевидно, стояла камера. — Вы уже пятнадцать минут как должны быть внизу вместе с сенатором. Ну, живо!

Бандиты брызнули прочь, как мыши из-под метлы. Лилиана с Дереком, думаю, тоже.

— К тебе тоже относится, — сказал мне Айдин. Как ни пытался он скрыть свою настороженность, удалось ему это плохо.

— Понимаю, — ответила ему Люсиль Робинсон и пожала плечами, зная, что Жас с ее гневом нужно пока что засунуть поглубже, если мы хотим победить. Ну, и помнить, что когда крышку снимут, Жас свое возьмет. И чужого прихватит.


Глава двадцать пятая


За время моего краткого отсутствия обстановка в яме монстра несколько переменилась. Во-первых, мне стало лучше видно — Айдин и Ассан позаботились. Меня отвели прямо в первый ряд, а тем временем верные, к которым примкнули Босцовски, бывшая жена Вайля и Дерек Стил, он же Конец Света, запели какой-то речитатив, покачиваясь. Язык этот я не знала, но мне слышалось что-то вроде «Ох, маму лопухом». Тор-аль-Деган раскачивалась в том же ритме, полузакрыв в трансе глаза. Впрочем, должного внимания я обстановке уделить не могла, потому что из-за близости к Дереку меня ломало не по-детски, и я почти была готова добавить к лужам на полу кучку собственной блевотины.

Я прислонилась к колонне, пытаясь собраться, а Босцовски обернулся к публике, подняв руки в призыве к тишине.

— Сегодня — день победы нашей! — Он блеснул сверкающими клыками, поклонившись аплодисментам. — Не будет более наша богиня скитаться между мирами, отверженная и бессильная. Мы нашли добровольную жертву!

Он показал рукоплещущей толпе на меня. Фермер, представляющий призовую телку.

Меня кольнуло страхом, когда они бросились ко мне, но все тут же остановились не ближе вытянутой руки, с запасом вне досягаемости Тор-аль-Деган. Поднятый ими шум накрыл меня волной, радостные вопли втыкались в голову, как вязальные спицы с моторчиком. Тварь у меня за спиной завыла, и от ее пронзительного голоса у меня даже слезы выступили.

Ассан прошел в глубь ямы, прихватив с собой трех здоровенных сектантов, а Босцовски продолжал свое выступление. Группа Ассана вернулась, неся складной стол. Поставив его перед Тор, они почтительно опустились на колени.

— Нет!

Босцовски прервал речь, обернувшись ко мне — морщины у него на лице казались складками оригами.

— Что вы сказали?

— Я сказала «нет», если кто не расслышал. Нет — алтарю, нет — языческому жертвоприношению. И — нет, я на него не лягу.

— Но… но вы согласились!

— Да, я согласилась умереть этой ночью. Но как именно умирать, оговорено не было.

А зачем я вообще на что-то соглашалась? Определенно такой другой дуры на всей земле не найти!

Ассан с помощниками встали с колен, блеснув мокрыми пятнами штанов. Нижняя губа у него была оттопырена, стеклянистые черные глаза сузились в щелки.

— Ты ляжешь на этот алтарь. Я принес священный меч. И все, что понадобится.

Как будто я могла забыть про эту железяку, которая стукала мне по икрам всю дорогу по черной лестнице и чуть не свалила меня головой вниз в люк винного погреба, запутавшись у меня в ногах.

— Тот самый меч, которым ты вырезал руны на груди своего шурина?

Я говорила шепотом. Желудок скрутило таким узлом, что громче я просто не могла бы.

— Да. Но для тебя руны не понадобятся. Тебя казнят чисто и быстро.

— Вот как? Мы такие предупредительные? Я просто раздавлена.

— Нам нет нужды держать твою душу в стазисе, потому что Тор-аль-Деган уже здесь и готова ее съесть. По крайней мере она здесь почти вся. А что не здесь, скоро будет.

— Не совсем понимаю. С виду она будто вся здесь. Даже предметы через нее не просвечивают.

— Внешность бывает обманчива.

Я вспомнила свое недавнее путешествие Вовне Физического Мира и решила с этим заявлением не спорить. Но Вайль мне велел тянуть время, и я, преодолевая тошноту, преодолевая зарождающуюся мигрень, затронула тему, против которой они устоять не смогут.

— Я понимаю, что случилось с братом Аманды. Но туловище? На нем же были те же знаки.

Ассан поджал губы, отказываясь говорить, и ответил мне Айдин:

— После неудачи с шурином Ассана мы выяснили, что нашей богине нужна добровольная жертва. С этой просьбой мы обратились к одному из членов нашей секты. Он радостно шагнул в ее челюсти, но его душа не освободила ее. Так мы узнали вторую тонкость: жертва должна быть добровольной, но ею не должен быть почитатель Тор-аль-Деган.

Вау. Тот, кто взял Тор-аль-Деган в плен, очень постарался, чтобы она там и оставалась. Но если вы хотите развязать идеально наложенные волшебные путы, обратитесь к шайке вампиров и террористов.

— Ну ладно, а что случится, когда Тор-аль-Деган получит вашу зараженную чумой кровь вампира?

Айдин закатил глаза, указывая головой наверх, где расположился клуб. Тот самый клуб, где сейчас закрыли выходы.

— Она пройдет там, между ними, превращаясь в живущие, дышащие варианты себя самой.

Я ожидала, что сейчас он изложит подробности, но он замолчал, улыбаясь видениям своей фантазии.

До этой секунды Лилиана молчала, только мерила меня взглядом, как тигрица из засады. По ней никак нельзя было сказать, что недавно она падала с крыши, разве что если по неосторожности посмотреть ей в глаза: злость и яд читались в ее взгляде. Вдруг она бросилась.

— Где же твой схверамин, смертная корова? — спросила она, придвигаясь поближе, будто чтобы поделиться пикантным секретом.

Дерек источал вонь, от которой мне хотелось свернуться в клубок и уговорить себя, что все это дурной сон, но я выпрямилась, выставив перед собой поднятую ладонь, будто замедленно прокручивая какое-то воспоминание.

— Лилиана, не подходи.

Она схватила Дерека за руку и подтащила к себе — он споткнулся, бедняга. Выглядел он куда хуже, чем в прошлый раз: челюсть отвисла, глаза мутные, на лице красные пятна лихорадки. Руки дергались, пальцы совершали хватательные движения, как у ребенка, пытающегося снять с экрана персонажа стереофильма.

Я выше подняла руку, опираясь спиной о колонну.

— Кажется, я нашла твой криптонит, Чудо-Женщина? — спросила она, встряхнув Дерека, как тряпичную куклу.

— Кажется, ты два фильма спутала, Лил. Криптонит — это из «Супермена».

Я встала прямее, поняв, что если она нашла мою слабость, то я открыла новую силу, и эта сила пришла от Кирилай в ответ на слова, произнесенные Вайлем у меня в ухе. Она прохладной бодростью прошла у меня по руке, по всему телу, отбросив вонь Дерека на приемлемое расстояние. Я поняла теперь, почему Вайль не говорил открыто, как защитит меня кольцо. Может быть, я бы не согласилась тогда, зная, что это — проводник, способ для Вайля поделиться со мной силой на расстоянии. В любое другое время я бы шарахнулась от подобной близости. А сейчас — как раз то, что надо!

— Дай мне кольцо! — прошипела Лилиана с такой горлумовской интонацией, что я не сдержала смеха.

Взвыв от злости, она обеими руками схватила меня за горло.

— Стой, Лилиана! Ты с ума сошла?!

Голос Айдина прогремел, рассекая тьму, залившую мне глаза, когда Лилиана перекрыла кровоток в шее. Я подумала смутно: как странно, что она просто меня не поцарапала — так бы она справилась со мной куда быстрее. Но она все время выкидывала какие-то номера, и там, где была Лилиана, логика уже не помещалась.

Я схватила ее запястья, сдавила — она вскрикнула от боли. Оторвав ее руки от своего горла, я развела их широко в стороны и так двинула ее лбом по голове, что несколько секунд видела все предметы в золотистом ореоле. Но дело того стоило.

Она застонала. Я с размаху наступила ей на ногу и ударила в колено — Лилиана вскрикнула, упала на меня, потом свалилась, как Злая Колдунья Запада, только этот айсберг не стал таять.

— Пожалуйста, не убивай ее!

Невероятно. Не одна, а две просьбы о милосердии не дали мне сжечь Лилиану прямо на месте. Айдин сказал это вслух, голос Вайля прошептал в ухе.

— Я убила бы тебя прямо на месте, если бы могла, — сказала я ей. — Мне плевать, кто за тебя просит. Ты — порождение зла и не заслуживаешь жалости. Ни единой капли.

Тор-аль-Деган даже не кашлянула, но вдруг все повернулись к ней.

— Мне нравится душа этой женщины.

Черт, ну и голосок!

Этот голос проползал по телу, как колония насекомых. Мне пришлось прикусить язык, чтобы не дать себе молить о пощаде. Вся секта, повинуясь жесту Босцовски, рухнула на колени, как громадная команда синхронного плавания. А Тор-аль-Деган смотрела на меня так, как я могла бы смотреть на большое блюдо шоколадных конфет.

— У нее обещается вкус пряности и силы, — закончила Тор. — Давайте начинать.

Я подобралась, готовая дать отпор всякому, кто попробует положить меня на этот стол. Но ассистенты Ассана схватили не меня.

Лилиана валялась рядом с Дереком, глядя налитыми глазами и корчась от боли. Четверо деганитов подняли ее из грязи и понесли к столу. Она села, свесив ноги с краю, и та, по которой я стукнула, отходила в строну под странным углом. Дерек подполз к Лилиане, и те же деганиты помогли ему встать.

— Говори! — велел Босцовски со своего возвышения среди грязи. — Говори слова!

У стола уже стоял Айдин, но сенатор обращался не к нему, не к Лилиане и не к Дереку. Приказ относился к Ассану, который достал откуда-то спортивную сумку и вытащил из нее какой-то предмет в пузырчатой пленке, размером с карманный фонарь. Когда Ассан развернул и поставил его между ступнями Тор-аль-Деган, я увидела, что основание предмета сделано из черепа — маленького. Может быть, детского? Из черепной крышки торчали три доисторических каменных кинжала, и на их остриях покоилась неглубокая каменная чаша.

В ответ на слова Босцовски Ассан заговорил речитативом, и каждый раз, когда он останавливался, секта повторяла его слова.

Как ни смешно, это мне напомнило герл-скаутскую песенку про медведя, где хор повторяет за солистом: «Однажды днем (Однажды днем) / В лесу глухом (В лесу глухом)…»

Я поняла, что подсознание начинает играть со мной штучки, стараясь отвлечь от реальности и обратить мысли к чему-нибудь более приятному. Таким образом мой слабый рассудок удастся уберечь от таких моментов, которые могут его сломать. Идея прекрасная, плохо только, что я не могу себе позволить ее осуществить. Где-то во всей этой дьявольщине должен найтись намек (Господи, пусть, пусть он найдется!), как их победить.

Ассан развернул еще две зловещие статуэтки и поставил все три вокруг Тор тесным треугольником, но Лилиана уже действовала без него. Зажав Дерека промеж ног, она склонилась к его шее, и ее упавшие волосы накрыли место будущего укуса.

Только ради Вайля я сказала ей:

— Лилиана, если ты возьмешь у него кровь — погибнешь. Она отравлена Красной Чумой — ты же слышала, что говорил Айдин?

Она презрительно ухмыльнулась мне:

— Дубина, я — возлюбленная Раптора! Он никогда бы такого не допустил, если бы вот этот его ученый песик не сделал и лекарство для вампиров.

Она наклонилась к Дереку, и я посмотрела на Айдина. То, что я увидела, чертовски было похоже на смертный приговор Лилиане. Судя по всему, Самос нашел себе новую подругу.

— Пора! — Горловой рычащий голос Тор-аль-Деган царапнул шершавой теркой. — Веди ее!

Ассан шагнул назад, и хотя пение еще не закончилось, что-то уже поменялось. Тор сделалась ярче, смертоноснее, будто обряд наполнял ее ядом.

— Вайль, где ты? — прошептала я, но ответа не было. Черт бы побрал Бергмана с его прототипами!

— Твой плаксивый евнух тебе уже не поможет! — рыкнул Айдин, схватил меня за руку и потянул вперед.

Мы прошли мимо Дерека, впавшего в забытье, и снова у него была на воротнике кровь. Не дождется он своего лекарства, и главной роли тем более. Лилиана развалилась на столе, как на гигантском пружинном диване.

— Не ее, дебил! — крикнула ему Тор-аль-Деган, и Айдин сжался. — Вампиршу!

Я едва не рассмеялась, услышав, как Айдину бросили в морду им же сказанное оскорбление. Он тоже отнесся без восторга. Выражение его лица вполне подошло бы проповеднику, только что обнаружившему в собственной теологии кучу проколов.

Он отпустил меня, оставив стоять в нескольких футах от Тор-аль-Деган, и привел Лилиану. Порозовевшая от жора, она бодро вскочила со стола и пошла, даже не хромая теперь после нашей стычки. Айдин подвел ее к первому черепу, и она небрежным движением ногтя вскрыла себе вену на запястье, выпуская в чашу кровь Дерека, преобразованную ее вампирским телом. Я смотрела на вытекающую кровь, на густое красное оружие, готовое истребить девяносто из ста зараженных. Целые семьи, целые города вымрут, если мы с Вайлем не сможем сегодня этому помешать. Наша страна превратится в огромное кладбище, и сенатор Том Босцовски будет служить на нем панихиду.

Пение сделалось громче и напористей. Все деганиты, в том числе Босцовски и Ассан, раскачивались в ритм, и лица их превратились в маски фанатичного блаженства. Дерек, стоя на коленях в собственной крови, присоединился к хору.

Наполнилась вторая чаша, а моя кавалерия, похоже, так и застряла в пробке.

Ассан полез в сумку, вытащил пакет, в котором, как ему предстоит сейчас узнать, лежит не ключ. И вот тогда ад сорвется с цепи — может быть, в буквальном смысле. Без сдерживающего ключа ничто не остановит взбесившуюся Тор.

Но это — если найдется добровольно отданная душа.

Я могла бы сбежать, но далеко мне не уйти. И все равно осталась бы Тор, готовая обрушить на мир хаос.

Когда первые капли крови Лилианы упали в третью чашу, я еще раз быстро рассмотрела кирон. Неспособность поддерживать себя в твердом состоянии придавала ей уязвимый вид, вопреки исходящим от нее волнам энергии.

Один шанс на выстрел, Жас. Второго не будет.

В последний раз я с замиранием сердца увидела жизнь, которая могла бы меня ждать — и отвернулась от нее.

Как если бы моя душа была складной тележкой для белья, я стала уходить внутрь себя, сворачиваться, складываться, пока от меня не остался сжатый ком вроде бумажного шарика, который можно запустить в ворота, составленные четырьмя пальцами руки шестиклассника. Это единственная крепость, которую я умею строить, и здравый рассудок сжался в ее середине, где — если я выживу — намеченные мною кровь и ужас оставят на нем лишь едва заметное пятно.

— А-а! А-а-а! А-а-а-а-а!

От потрясения Ассан лишился дара речи. В руке у него была статуэтка, изображающая кукиш. Как-то подобная статуэтка не вязалась с убранством будуара Аманды, и я догадалась, что штучка принадлежала ее брату — может, еще со студенческих лет, когда хватает наглости показывать это всему миру. Кажется, до Ассана дошло.

Обрывки упаковочной ленты и полиэтилена стекали с его трясущихся рук, глаза вылезали из орбит, он смотрел то на Тор-аль-Деган, то на Босцовски и Айдина, будто они вот сейчас бросятся и разорвут его на части. Может, они так и сделают, если его сперва не линчует разъяренная толпа деганитов: они налетели на Ассана, толкаясь, отпихивая друг друга, выкрикивая обрывки проклятий. Айдин, все еще загипнотизированный кровью Лилианы, оглянулся недоуменно. И бывшая жена Вайля тоже.

Я бросилась к ближайшему факелу, сорвала его со стены, обломив кончик рукоятки, и щепки брызнули на темную землю пола. Отломившаяся лучинка поплыла по маслянистой лужице, и у меня возникла мысль. Наклонив факел, я поднесла его к лужице — и она полыхнула зеленым пламенем в половину человеческого роста, захватывая газы воздуха и воняя хуже дохлого скунса в гнилом болоте.

Раньше, чем кто-нибудь успел сообразить, что намеченная жертва отрастила шипы, я стала прыгать от лужи к луже, зажигая их за собой как аварийные огни на дороге. Когда я закончила, Лилиана и Тор были в кольце ядовитого пламени, и обе они орали на Босцовски, Айдина и Ассана, ни один из которых не допер оснастить подземелье огнетушителем.

У меня была только секунда, чтобы схватить со стены второй факел, пока противник не перестроился. Позади меня жались к стене Тор и Лилиана, а едкое зеленое пламя лизало воздух и зловеще потрескивало. Я выставила факелы перед собой — и толпа подалась назад. Я шагнула вперед — толпа отступила еще на шаг, увязая в слякоти лужи, где вполне помещались пятнадцать пар ног.

— Вот вы, ребята, не знаете, что я в колледже училась на спортивную стипендию, — сказала я, глядя в раскрасневшиеся настороженные лица людей, думающих, как меня окружить. — По метанию копья, между прочим.

Подбросив правый факел в воздух, я перехватила его снизу и метнула им под ноги. Лужа тут же загорелась, прихватив чью-то юбку и чей-то рукав.

Толпа бросилась, сбивая с ног горящих братьев, топча языки пламени и кости, стадом добралась до лестницы, отталкивая друг друга, карабкаясь по головам. Мужчины ругались, женщины вопили, они падали, вставали, продолжали карабкаться. Босцовски, Ассан, Айдин и я смотрели на это, как свидетели железнодорожной катастрофы. Потом Ассан повернулся ко мне и потряс своей статуэткой.

— Ты покойница! — объявил он и медленно двинулся ко мне.

Я угрюмо кивнула:

— Ты сам не знаешь, насколько ты прав.

Он остановился, не очень поняв, что ему было сказано. Айдин и Босцовски попытались обойти меня с фланга — я махнула на них факелом:

— Ни с места!

Рев толпы у них за спиной вдруг взметнулся вверх, и они обернулись посмотреть, поэтому я тоже позволила себе взглянуть. Деганиты пятились, падали, катились по ступеням, теснимые двумя шикарными пистолетами, за которые держались Коул и Бергман. Когда они спустились и стали обходить деганитов, к ним присоединились Вайль со своей тростью и Кассандра, несущая на вытянутой руке ключ. В другой ее руке переливался «Энкиклиос», шарики перекатывались, придавая ему форму песочных часов. Она уже читала заклинания, и я рискнула оглянуться посмотреть, услышала ли ее зов Тор-аль-Деган. Очевидно, да: невзирая на жар окружившего ее пламени, кирон отделилась от стены, выпрямилась в полный рост, и взгляд ее был прикован к ключу.

Скрежет сминаемого металла вернул мое внимание к лестнице. Коул и Бергман со своими пленниками уже спустились вниз, а Вайль и Кассандра дошли до четвертой ступеньки, когда вся конструкция провалилась. Вайль попытался подхватить Кассандру, но она уклонилась от его рук, спрыгнула на пол, успев отвернуться в последний момент, чтобы не отведать вкуса грязи и горючих газов. Кусок лестницы зацепил по касательной ее плечо и голову — предметы выпали, речитатив смолк.

Я обернулась посмотреть на Тор — и у меня сердце замерло. Припав на четвереньки, она лакала из жертвенных чаш зараженную кровь Лилианы, принимая в себя мор, что сорвет с нашей страны шкуру, оставив на ее теле гноящиеся шрамы. Если мы этому не помешаем, и прямо сейчас.

— Кассандра! — заорала я. — Быстрее! Подчини ее себе!

Именно этот момент выбрал для нападения Ассан, налетев на меня как озверевший защитник на прорвавшегося форварда. Мне ни за что бы не выдержать такого напора, но я и не собиралась. Имитировав уход вправо, я увела его за собой, и тогда, уклонившись влево, сделала подсечку. Он растянулся на полу, и я подскочила, собираясь добавить удар ногой по черепу, но меня остановил крик Вайля:

— Жас, сзади!

Я успела развернуться лицом к Лилиане, пролетевшей над пламенем — оно стало намного ниже, и самодовольный хохоток Тор дал понять, что тут без нее не обошлось. Пытаясь отскочить с пути Лилианы, я вступила в густую глубокую грязь, засосавшую туфлю, и этой задержки хватило, чтобы ногти Лилианы вскрыли мне шею на месте ран, оставленных клыками Вайля.

— Есть! Готова! — воскликнула она, держась на дистанции, чтобы я не достала ее факелом.

Ассан тем временем поднялся на ноги и выхватил шпагу, не отрывая взгляда от струек крови у меня на шее.

— Ну вот, Жасмин. Вот и пришло тебе время умирать.

Ах ты сука!

Лилиана стала обходить меня по кругу — никогда ни у кого не видела еще на лице такого удовлетворения. Ассан следовал за ней.

— Кажется, мы все-таки загнали в угол нашу крыску, — сказала Лилиана. — Возьмем у нее душу сразу, или сперва поиграем?

Он кивнул, осклабясь, и облизнул губы, будто ему сейчас предстоял роскошный пир.

Поворачиваясь так, чтобы держать Ассана и Лилиану в поле зрения, я видела, как у них за спиной Айдин и Вайль борются за ключ, оброненный Кассандрой. Забытый «Энкиклиос» наполовину погрузился в грязь, но что-то в той сцене, которую он разыгрывал, заставило меня всмотреться, попытаться различить детали. Меня отвлек Вайль, выстреливший ножнами с трости, но в этот момент Айдин ему нанес прямой в плечо, и ножны не попали в вампира, зато угодили в затылок Ассану. Тот рухнул на колени, потом свалился набок.

Лилиана даже глазом не повела в его сторону, обращаясь ко мне:

— Ты должна признать, Жасмин, что верх все-таки мой. Быть может, теперь ты согласишься передать мне Кирилай? Нет? Ну, как угодно.

Она вытянула руки, будто собираясь взять меня за плечи, и сжала кулаки.

Так внезапно и болезненно сдавило сердце тисками, что я не сдержала вопля. Ощущение — будто она вправду всадила когти мне в грудь и сдавила, но это было еще не все. Самое худшее — что я не могла вздохнуть полной грудью, а поверхностные болезненные вдохи только усиливали отчаянную жажду воздуха. На секунду меня отпустило, я смогла вдохнуть — и тут же тиски сомкнулись снова, заставив меня изогнуться назад и вызвав на глаза слезы. Сквозь навалившуюся со всех сторон стену крови и страха донесся резкий треск выстрела — деганиты закричали, тиски вокруг сердца исчезли.

Сидя на корточках, прижимая одну руку к сердцу, другой упираясь в колено, чтобы не свалиться совсем в грязевую ванну, я подняла голову. Рядом со мной на полу плевался факел — слава богу, ничего больше не загорелось, пока я искала, откуда стреляли. Коул поводил пистолетом, держа деганитов под прицелом, но сумел бросить на меня взгляд, который мог означать все, что угодно. Я его поняла как команду: Я свое дело сделал, делай теперь ты свое.

Экс-супруга Вайля шаталась, размахивая для равновесия руками, из кровавой дыры в груди виднелись мышцы и белела кость. Я подхватила факел — он вспыхнул и разгорелся — и прыгнула к Лилиане. Она протянула руки, будто чтобы удержать меня, но рана так ее ослабила, что сопротивление оказалось слабым. В последний момент я перехватила факел и ударила обломанной рукоятью в отверстие, которое Коул для меня проделал. Схватив факел, Лилиана пошатнулась. Шок, неверие отразились у нее на лице, сменяя друг друга в игре желто-оранжевых теней пламени. Потом вдруг оно стало призрачной дымной тенью, клуб пара поднялся вверх, а остатки ее физической сути посыпались на пол, кучкой упали одежда и парик, слегка запорошенные пеплом и пылью.

Я миновала Босцовски, который копался в грязи — очевидно, под впечатлением, что у нас тут идет окопная война.

— Где он? — бормотал сенатор, говоря сам с собой. — Кажется, я его тут видел. Куда же этот ключ девался?

Я была более чем уверена, что ищет он не там, и потому устремилась на помощь Вайлю, возликовав, когда он сокрушительным апперкотом сбил Айдина с ног, отшвырнув ярдов на пять. Черный разрез на горле показал, насколько был Вайль близок к тому, чтобы снести ему голову. Но на моем пути встал Ассан.

— Ну нет, — буркнул он, выставив перед собой меч и держа его обеими руками. — У меня все еще есть на тебя планы.

— Не выйдет, Ассан. Я не добровольная жертва.

— Но ты ею была, а тут как в любом контракте, сверхъестественный он или нет: считается только то слово, которым была заключена сделка.

Меня охватила горячая, неудержимая ненависть к этой кучке костей и дерьма, что смеет маскироваться под любящего мужа и милосердную душу. Сперва я обезоружу его парой хороших ударов. Потом выпотрошу его же собственным мечом — и чем больше я на этот клинок смотрела, тем крепче была уверенность, что где-то я его видела. Где именно? Причем совсем недавно.

Он сделал выпад, заставив меня отступить, уменьшить дистанцию между мной и Тор-аль-Деган, все еще заключенной за стеной доходящего до колен пламени. И тут до меня дошло.

— Энкиклиос! — выдохнула я.

— Эн — что?

В сцене, разыгравшейся почти за пределами моего поля зрения, участвовал меч. Кто-то — крошечная размытая фигурка, блестящая от пота, заляпанная кровью, мечом Ассана дралась с Тор-аль-Деган.

— Мне нужен этот меч, — сказала я ему.

— Не беспокойся, ты его получишь. — Он осклабился, показав два ряда белых и золотых зубов. На покрытом кровью и грязью лице это выглядело весьма демонически.

— Тогда подойди и отдай, — велела я.

— Никогда не отвергал приглашение прекрасной дамы.

Не сомневаюсь.

Я глянула, что у него за спиной. Там Вайль поставил Айдина на колени, держа одной рукой за горло, другой выворачивал ему руку, заставляя выпустить кинжал. На моих глазах он наклонился, сделал глубокий вдох, раскрыл рот и выдохнул морозный воздух прямо Айдину в лицо. Кожа старого вампира тут же потемнела и пошла трещинами. Босцовски тем временем в поисках ключа перебрался к другой яме. Больше я смотреть не могла — все мое внимание переключилось на Ассана.

Он бросился прямо на меня, выставив меч.

— Беги, мерзавка! — выкрикнул он. — Беги от своей судьбы!

— С чего ты вдруг решил, что я последую твоему совету? — спросила я.

Когда он увидел, что я действительно не собираюсь отступать, ярость в его глазах сменилась чистым непониманием. Но он не остановился, накатил, как паровой каток, грязь полетела с его безнадежно испорченных туфель, меч взлетел для решающего удара. Я не пыталась его задержать, но когда он нанес удар, прыгнула вверх, над сверкнувшей в воздухе полосой, оставив клинку только воздух и такой маленький кусочек кожи на икре, что потом даже саднить не будет.

В школе Дэвид играл в футбол. Я слышала, какие советы давал ему Альберт, и ни одного не забыла.

В столкновение я вошла в низкой стойке, подмяв голову, чтобы видеть, схватила Ассана чуть выше правого бедра и с размаху всадила спиной в колонну. Из его грудной клетки с шумом вырвался воздух, а я вцепилась ему в руку и дернула вверх, другой рукой упираясь сзади в локоть. Крик нечеловеческой боли был сигналом, что прием удался. Дальше очень просто было вырвать у Ассана меч и поставить на колени. Он последний раз в жизни свалился в грязь, схватившись здоровой рукой за сломанный локоть, и я рубящим ударом снесла ему голову так чисто, что она еще долю секунды простояла на шее и только потом свалилась, на миг опередив тело.

Футов за двадцать сзади и слева от меня Вайль тоже сумел использовать колонну, об которую ударил Айдина, и отчетливый хруст сообщил о пробитом черепе. Вайль посмотрел на меня.

— Он твой, Жасмин. Я его для тебя сберег. Подойди и…

Слова изменили ему — он смотрел куда-то мне за спину, и ужас на его лице напомнил мне старое правило: ничего не происходит так, как задумано.

Я резко развернулась — Тор-аль-Деган стояла ко мне почти вплотную. Она дыхнула на меня, и мне показалось, что я стою по пояс в сточной канаве. Я отпрыгнула — она улыбнулась, открыв серые зубы в три ряда, и каждый зуб был острее акульего.

— Кассандра! — крикнула я. — Твой выход! Скрути это чудище!

Я рискнула обернуться — лучше бы я этого не делала. Коул охранял пленных, Бергман помогал Кассандре сесть. У нее был больной вид — будто кто-то подбросил ей сырое яйцо в утренний стакан сока. Вайль выглядел ненамного лучше. Айдин воспользовался на секунду его отвлечением и смог его обезоружить. Они сейчас танцевали друг возле друга, словно боксеры старой школы, обмениваясь ударами, которые любого другого свалили бы, как быка на бойне.

И только Босцовски все так же копался в грязи — одно слово, пират, забывший, где зарыл сокровище.

Я оглянулась на Тор — и волна отчаяния залила мое зрение, сделав мир тусклым, наполнив рот вкусом металла и могильной пыли. Плечи у меня поникли, я увидела, как опустилась моя рука с мечом.

— Вот так это ощущается — когда я съедаю твою душу, — прошептала Тор-аль-Деган. — Все будет хорошо и радостно, когда ты напитаешь меня, полностью введешь в этот твой вкусный и сладкий мир, где меня ждет еда, еда, еда…

Она задумалась, глаза ее остекленели, на лице играла улыбка. Ей виделся этот мир, полный еды.

В этот момент она показалась мне очень похожей на одного лысеющего толстогубого серийного убийцу, которого когда-то обезвредили мы с Вайлем. Перед тем как его мозги расплескались по стене, у него было точно такое же лицо. Я хотела бы назвать это знамением, но было уже слишком поздно, и я только горько засмеялась.

Сразу же мне стало легче, и я поняла, что она пытается меня зачаровать. Просто я была занята Кассандрой и Вайлем и не заметила, как зашкалило мой внутренний магометр.

— Ты смеешься? — удивилась Тор. — Почему?

— Потому что из моей души тебе не выжать радости даже на обед дистрофику.

Я вонзила в нее меч, и она закричала, обжигая мне ноздри запахом тухлых яиц, от которого меня чуть не стошнило. Тор-аль-Деган попятилась, я вырвала из нее меч, она повернулась, чтобы бежать — я нанесла рубящий удар по ускользающему горбу, и лезвие прошло гладко, пока не уперлось в хребет. Она снова вскрикнула, но когда повернулась лицом, на нем играла злобная ухмылка.

— Попалась!

Это был голос не старой карги, а исчадия ада. Одновременно балахон упал к ее ногам, на весь зал блеснула обвисшая кожа, вся в гнойниках — и вот тут-то ад и сорвался с цепи.


Глава двадцать шестая


Если бы Данте мог заглянуть в облицованную камнем яму под «Нежить-клубом», наверняка счел бы, что это вполне подходит под описание хотя бы одного из кругов его ада. Освещенная факелами и горящим полом теперешняя резиденция Тор-аль-Деган воняла горючим газом, кровью, блевотиной и просто злом. Еще гудели под сводами голоса почитателей этой богини, которые сочли удачной мыслью пригласить ее в наш мир полностью — огромную плотоядную тварь, глядящую на весь мир, как полк на Красную Шапочку.

Деганиты, днем выдающие себя за добропорядочных граждан — банкиров, страховых агентов, а уж что адвокаты среди них есть — это к гадалке не ходи, — завопили не хуже фанатов «Ю-Ту», когда их богиня начала перемену. Все остальные смотрели, утратив дар речи, увидев, как из раны Тор выступает желтовато-красное вещество, похожее по консистенции на гель для волос.

Я выпустила рукоять меча и попятилась. Страх и смятение состязались с паникой и ужасом — кто скорее подчинит себе мой разум.

Бросая вызов тяготению, это вещество поднималось вверх, нарастало коркой у Тор на голове, и вниз оно тоже распространялось, пока не стало казаться, что она шагнула в огромный бак с розовым вазелином.

Господи боже мой, господи боже мой…

Я обернулась на своих друзей. Коул все еще сдерживал толпу, но сейчас толпа ликовала. Все обернулось хуже некуда. Айдин сумел на секунду уйти от Вайля и свалить Бергмана, и тот теперь валялся на сухом островке пола, как усталая собака. Потом Айдин успел схватить Кассандру, все еще не пришедшую в себя, и прикрылся ею как щитом. «Энкиклиос» лежал у них под ногами, проигрывая еще одну батальную сцену с участием Тор-аль-Деган и какого-то давно умершего героя. В руках у него был не меч, а двуручный боевой топор. Раз за разом Тор получала удары, которые свалили бы слона… и шла за новыми. Исцелялась на глазах.

— Дай ключ! — истерически заорал Айдин. — Дай мне ключ, пока я вот эту твою ясновидицу не сломал об колено!

— У меня его нет, — ответил Вайль. — Кто-то из нас, наверное, ногой отбросил его в лужу во время боя.

Сказано было небрежным тоном — как ведущий в телевизоре сообщает, что завтра ожидается похолодание. Но он то и дело поглядывал на Тор-аль-Деган, как и Айдин.

Зато краткое время, что я на нее не смотрела, она в своем слизистом коконе изменилась невероятно: рост увеличился вдвое, волосы слиплись в крупные пряди и превратились в щупальца. На спине вырос пластинчатый гребень. А там, где должна была быть выпуклость в виде торчащей рукояти меча, болталась опухолеподобная масса, напомнившая мне гигантский паучий кокон с яйцами. Но меня охватило тошнотное чувство, что его содержимое провозвещает не рождение, а смерть. Сомневаться не приходилось: чуму она приняла в себя всю — но все еще не вошла в мир полностью. Я все время себе об этом напоминала, наблюдая за трансформацией такой быстрой, что слышался писк растягивающихся костей и влажный лопающийся звук кожи, открывающейся, чтобы пропустить новые отростки — в том числе пару зловещих хелицер, выступивших из окровавленных челюстей.

Она потянулась, стала не менее восьми футов в высоту, под кожей цвета солнечного ожога заиграли новые мускулы. Глаза обрели яркость, сделались фиалковыми — как у Лилианы. Никогда ничего не видела такого огромного, потустороннего, непобедимого.

«Слабачка, слабачка, слабачка!» — запищал голос Тамми Шобсон у меня в голове.

— Игра начинается! — рыкнула Тор, стряхивая гель с обновленного тела (ах, если бы Дженни Крэйг знала ее рецепт!).

И пошла на меня. Я знала в глубине души, что мне конец, но не сдвинулась с места. Просто не было других вариантов.

— Уйди! — велела она.

— Нет.

— Чего ты хочешь добиться, стоя у меня на пути?

Я подумала. Даже сейчас, в последние секунды моей жизни, я не могла не сострить:

— Титул хочу. Может быть, «Идиотка года». Или он уже занят?

Она наклонилась надо мной — у меня волосы увяли от ее зловонного выдоха.

— Ты пытаешься спасти жизнь своим ничтожным друзьям?

— Что, если так?

— Тогда без сомнений и вопросов ты можешь считаться добровольной жертвой.

А, черт!

Я повернулась и бросилась бежать, виляя среди луж, как узкий вездеход, и размахивая руками.

— Бегите! Бегите! Она нас всех убьет!

Пробегая мимо Вайля, я услыхала выстрел, оглянулась на ходу. Кассандра отпрыгнула вправо, а Айдин заваливался назад, зияя дырой в середине лба. Вайль быстро подскочил к нему неумолимым роком с клинком в руке, и голова Айдина отлетела прочь. Взмывший от его останков дым закоптил потолок — и осталась лишь кучка пепла.

Деганиты бросились было вперед, но затоптались на месте, вращая глазами, когда Коул снова направил на них пистолет, сдвинув чашу весов в нашу пользу. Он был готов бежать, но стоял на месте, что наполнило меня невероятной гордостью. Я показала ему жестом на пистолет, и он тут же мне его бросил, а я полила градом пуль стену у деганитов над головами.

— Бегите! Бегите!

Они послушались, как овцы, и с нечленораздельными выкриками бросились толпой к обломкам лестницы. Хотя она была больше похожа на жертву торнадо, чем на средство эвакуации, это был какой-то способ вырваться к свободе.

Повернув ствол в сторону Тор-аль-Деган, я открыла огонь. Не знаю, но, наверное, я кричала, расстреливая ее почти в упор, так что она стала похожа на мозаику с вырванными кусками. Через секунду ко мне присоединился Вайль, стреляя из пистолета Бергмана. Поймав его взгляд, я поняла, что оба мы с ним оскалились в усмешке — пара гиен, решивших проучить зарвавшегося льва.

Тор быстро отступила, чередуя рев с пронзительными воплями. Схватив Босцовски, все еще продолжающего свои изыскания, она выставила его перед собой как щит — он дергался марионеткой под нашими пулями.

— Поставь на землю, уродина! — потребовал он, возвысив голос до визга. — Отпусти, тварь болотная!

Она послушалась — в какой-то степени: запустила им в стену. Хруст сломанного позвоночника чем-то напомнил треск расколотого бревна. Сенатор свалился стенающей грудой, глядя недоуменно на собственные перекрученные ноги, будто они его предали.

Я думала, что мы ее уже сделали — честно так думала. Вот до чего я хотела, чтобы это было правдой.

И тут она бросилась.

Даже в разгаре схватки, когда мгновения тянутся часами, Тор превратилась в размытую стрелу. В правый бок мне вонзились клыки размером с мою ладонь — будто пара раскаленных клещей пронзила меня, рассылая по всему телу электрические удары боли. Я рухнула в смертную муку как в смоляную яму без дна, без выхода..

Тор встряхнула меня, оторвала от земли, и сквозь красный туман боли, окутавший мозг, я отстраненно подумала, что похожа на старую собачью игрушку, обтрепанную и обгрызенную, которой давно уже пора на покой.

Прижав к ее голове пистолет, я стреляла, пока не опустел магазин, а она не выпустила меня. Тускнеющим сознанием, как эхо грохочущего собственного пульса, сокрушаемых ребер, спадающихся легких, я слышала, как твердо, повелительно выкрикивает мне приказы Вайль, и знала, что должна им подчиниться, вот только осталось понять язык, на котором они звучат.

Потом я оказалась снаружи, над боем, глядя откуда-то из такой тишины, такого теплого покоя, такой безопасности, что еще бы тарелку шоколадного печенья и высокий стакан молока — и будет все как у бабули Мэй, когда я к ней приезжала. Я сообразила, что еще раз, последний, отделилась от тела, но не было этих золотых нитей, и их отсутствие наполнило меня скорбью. А потом я нашла новую нить, окрашенную во все цвета радуги, и странно было, как я ее не заметила раньше, такая она большая, такая яркая, такая пульсирующая в каком-то глубинном ритме — быть может, в ритме сердца вселенной.

Я двинулась к ней — кто поступил бы иначе? Но меня что-то остановило, потянуло назад. Я поглядела озадаченно вниз — и поняла, в чем проблема. Тор ухватилась за бьющуюся ленту моей сути своим щупальцем, выросшим сбоку от челюстей. Я увидела, как она наматывает меня, и панический страх вгрызся в края хрупкого покоя, которым я себя окружила. Но я видела больше — будто у меня всюду были глаза, наблюдающие за всем и за всеми.

Последние деганиты добрались до двери и пробирались наружу. Кассандра подползла к Бергману и стала его переворачивать. Он дернулся, ухватился за бок, сказал ей какую-то фразу. Она приподняла его и вытащила предмет, на котором он лежал.

Коул был уже рядом с Вайлем, и они вдвоем пытались заставить Тор выпустить мое тело. Коул нанес ей серию ударов по корпусу, и по крайней мере один попал в цель, сломав ей руку — от ее вопля зазвенело в ушах. Вайль прыгнул ей на спину, вцепился пальцами в горло — и нижняя часть лица Тор-аль-Деган покрылась инеем. Больше из этой глотки не раздалось ни звука, даже когда Вайль сломал ей челюсть ударом кулака.

Мое тело упало на пол, подпрыгнуло и растянулось в луже. Коул тут же подскочил, осматривая раны и нащупывая пульс. Но Вайль остался биться, отражая щупальца Тор окровавленными кулаками. Я поняла: пусть он даже меня не видит, но он знает…

Тор-аль-Деган пожирала мою душу. Медленно. Смакуя, как гурман. И когда она ее доест, ничто не помешает ей взять за горло весь мир.

Когда-то я боялась, что сошла с ума, и страх потери здравого рассудка, потери самой себя пронизывал каждое мое дыхание, диктовал каждый поступок. Это было хуже, чем страх насекомых, хуже раковой опухоли, хуже потери родных… это чувство не давало мне отдыхать, не позволяло найти покой.

Но то был только страх. Сейчас была реальность.

Секунда за секундой Тор переваривала лучшее — и худшее, что есть во мне. Я теряла себя в красной адовой пасти — зияющей пасти Тор-аль-Деган. Я боролась, отбивалась, молилась. Я изо всех сил пыталась вырваться — но медленная пытка моего полного уничтожения продолжалась. И хотя у меня не было голоса, я закричала, и крик длился, длился, длился…

Голос прогремел под сводами — глубокий, богатый голос Кассандры обдал меня будто потоком чистой и теплой воды. Она вышла вперед, встала рядом с Коулом, яростно работавшим над моим остывающим телом. В правой руке она держала пирамиду, ключ, в левой — «Энкиклиос», и эхом повторяла слова, слышимые ею в видении Ясновидца, который в далеком-далеком прошлом на время спас этот мир.

Тор утробно взревела, затрясла головой, негодуя на силу, которая вдруг явилась ниоткуда, требуя от нее подчинения. Кирон сопротивлялась, но Кассандра была неумолима. И через секунду я была свободна. Я летела. Парила, устремляясь к витражной радуге, к спасательному концу, уводящему вверх, вверх и вверх.


Глава двадцать седьмая


— А ты знаешь, я думала, что направляюсь на небо, — сказала я, выглядывая в окно.

Оттуда на меня смотрел пылающий горизонт Лас-Вегаса. Я стояла посреди роскошного номера, явно из самых дорогих, окруженная плюшевой мебелью, атласными шторами и таким количеством мрамора, что впору любому мавзолею.

— Некоторые могли бы сказать, что ты уже там, — ответил мой спутник.

Я бы сразу определила его как бойца, даже без короткой стрижки и прямой осанки: по глазам. Я выросла среди мужчин с таким взглядом. Только битва его вырабатывает, только смертная битва и гибель тех, кого ты любил, как братьев.

И еще я узнала его по нашей последней встрече, когда он движением пальцев починил мне сломанную шею на окровавленном полу убежища, оказавшегося западней.

Этот мужчина, этот воин, улыбнулся при моем появлении и сказал:

— А вот и ты. — Будто подготовил мое появление здесь. Спрыгнув с высокого черного табурета у бара, он подошел и протянул мне руку для пожатия. — Привет, Жасмин. Меня зовут Рауль.

Испания окрасила бронзой его кожу, добавила ему акцента. Но по манерам он был типичный американский военный.

— Я мертва?

Он склонил голову набок, будто оценивая новобранца.

— Это еще предстоит выяснить.

Я подошла к окну, сбитая с толку и несколько угнетенная, не сомневаясь, что переведена в какое-то промежуточное хранилище Вечности. Подо мной сиял огнями Город Греха, сверкал, как тиара царицы пустыни. Жаль только, камни в тиаре фальшивые.

— Есть, наверное, люди, которые хотели бы провести вечность за игрой, поглядывая на стриптизерок на сцене, — сказала я, отвернулась от окна и плюхнулась на диван, от прикосновения которого все косточки в моем не-теле застонали от наслаждения. — Черт побери, я бы и сама от пары недель такого режима не отказалась.

Рауль сел на такой же диван, стоящий под углом в сорок пять градусов к моему. Вдруг до меня дошло, что именно так я расставила мебель в «Бриллиантовых номерах» и в доме Бергмана. Ага, и в том давнем-давнем месте, где уничтожил мою жизнь Айдин.

— Я здесь бывала? — спросила я.

Он кивнул.

— А Дэвид? Он тоже здесь был?

— В некотором смысле.

— А!

— Тебе не полагается помнить.

— Хм…

— Ты себя нормально чувствуешь?

— А должна?

Он улыбнулся:

— Наверное, нет.

— Ладно, так зачем я здесь?

Он удивился, будто я должна была знать.

— Ты же герой.

До меня начало доходить.

— Послушай, это же не я там спасла мир. Это сделала Кассандра.

— Хоть эта поговорка очень затрепана, но все равно верна. Один в поле не воин.

— Чего конкретно ты хочешь?

Он посмотрел на меня так, будто хотел попросить не строить из себя дуру. Очень неприятно видеть такой взгляд, когда ты и в самом деле тормозишь. Но собеседник, к моему удивлению, ответил:

— Ты сейчас в Ставке, солдат. Отсюда либо в строй, либо в отставку. Выбирать, конечно, тебе, но нам бы хотелось, чтобы ты продолжала службу.

Я кивнула в сторону окна:

— Странное место для Ставки.

— Стараемся держаться ближе к фронту.

— Тогда вам надо было быть в Майами.

— Там битва выиграна.

— А война — нет?

— Вы же не победили Раптора.

— А когда мы победим, я могу считать свою службу законченной?

— Если захочешь. Но он хитрая бестия. Поймать его будет ох как непросто. — Рауль поджал губы, покачал головой. — Впрочем, я отклонился от темы. Ты должна сделать выбор.

Я кивнула. Значит, время двигаться дальше, в ту или в другую сторону. Я могу уйти в отставку. Слово «отдых» повисло в воздухе, как зеленое бархатное вечернее платье. Но я видела, что сделала отставка с Альбертом, и нет причин полагать, что я ею буду более довольна. И еще: уйди я в отставку, Эви придется возиться с въедливым и сварливым стариком в одиночку. Я никогда не увижу ее новорожденную дочь. Никогда не услышу, что случилось с Дэвидом, а это, я думаю, не менее интересно, чем мои приключения. Бергман и Кассандра друг друга поубивают. Коул станет старым желчным ворчуном. А Вайль… Вайль будет бродить по земле один, тоскуя по своим сыновьям. Тоскуя по мне.

Я посмотрела в глаза Рауля:

— В строй.

— Отлично.

Он кивнул мне — и таинственный ветер поднялся в комнате, сшибая лампы, разбивая вазы, заставляя меня крепко закрыть глаза.

Когда я открыла их снова, лицо Коула было рядом с моим, теплое дыхание еще грело мне рот, пальцы прижимали шею. Он почувствовал, что кровь снова потекла по моим жилам, — и расплылся в улыбке торжества.

— Она с нами, — сказал он, оглянувшись через плечо.

Кассандра и Бергман обнялись и показали мне большой палец. Вайль склонился надо мной, улыбка растянула его лицо до новых пределов, и вид у него от этого был счастливый и страдающий одновременно.

— Жасмин, как я счастлив, что ты здесь!

Я минуту подумала и кивнула:

— Я тоже.

Но что-то меня беспокоило. Что-то помимо боли не позволяло…

Я оглядела весь подвал, насколько могла, если учесть, что двигалась у меня только голова. Ага, вот. Возле стены. Босцовски. Все о нем забыли, кроме меня.

Он посмотрел мне в глаза. Чтобы прочитать мысли, мечущиеся в его поврежденном разуме, никакая телепатия не требовалась. Он отличный юрист и блестящий оратор, и если не проколется, выйдет из воды сухим. А что? Политики выпутываться умеют. И народ его любит, как ни крути. Черт его побери, он может даже сделать вампиризм национальной модой!

Что самое противное — я могла себе представить ситуацию, когда эти фантазии станут реальностью. Я посмотрела на Вайля, потом перевела взгляд на сенатора, чтобы Вайль понял.

Доделай дело.

Он встал, подошел к Босцовски, взял его за шиворот и подтащил ко мне, остановившись совсем рядом. Сенатор висел у него в руке как тучный семиклассник, который без помощи и одного раза отжаться не может.

— Коул, пистолет Жасмин у тебя? — спросил Вайль.

Коул сунул руку за пояс и вытащил «Скорбь».

— Сними с предохранителя и нажми волшебную кнопку, — сказал Вайль.

Коул привел оружие в готовность, и мы с Вайлем обменялись долгим взглядом. Все меньше и меньше нужны нам были слова в ключевые моменты. Вайль предпочел бы сам ликвидировать Босцовски, зная, что мне это было бы неприятно. Но еще он знал, что мне нужно это сделать самой. Сухой остаток: сенатор предал свой народ. И будет справедливо, если его жизнь оборвет человек из этого народа. Коул вложил мне в руку оружие, переключенное в режим арбалета. Вайль приподнял Босцовски еще на дюйм, чтобы мне легче было целиться.

— Жас, не надо! — лихорадочно заговорил сенатор. — Ты же не хочешь этого делать!

— На самом-то деле хочу, — возразила я, подняла пистолет и выстрелила. Тело Босцовски растаяло, подобно клубу дыма от залитого водой пламени. Вайль отряхнул руки и взял у меня «Скорбь». Я закрыла глаза.

— Лучше? — спросил он.

— Ага, — вздохнула я.

Вот теперь можно отдохнуть.


notes


Примечания


1


165 см. Примеч. ред.


2


54,4 кг. Примеч. ред.


3


небоскреб в Кливленде, Огайо. — Примеч. пер.


4


Поговорка «чистоплотность сродни праведности» впервые встречается в проповеди Дж. Уэсли, основателя методистской церкви.


5


по Фаренгейту, около 14º по Цельсию. — Примеч. ред.