Море цвета крыла зимородка
Джейн Арбор


Сводные сестры Роза и Сильвия приезжают из Англии в местечко Мориньи на побережье Франции, где знакомятся с монсеньором Сент-Ги, его невестой Флор и кузеном Блайсом. У Сильвии и Блайса завязывается роман. Теплые отношения между Розой и Сент-Ги воспринимаются Флор как препятствие на пути к выгодному браку, которое она изо всех сил стремится устранить.


Джейн Арбор

Море цвета крыла зимородка


Глава 1


Дождь злобно отплясывал на насквозь промокшем тенте кафе. Казалось, навес вот-вот сорвется с каркаса, подхваченный ветром, уже повалившим наземь несколько досок с написанными на них меню. Роза смотрела на дождь поверх головы мэтра Веррье. Сильвия сидела поодаль, игнорируя вид за окном, и атмосфера в тусклой комнате адвоката казалась еще тягостней от охватившего обеих уныния.

Мэтр Веррье нарушил молчание, обратившись к Розе на французском, который та знала хорошо, а Сильвия – постольку-поскольку.

– Если позволите, я сам введу вас в курс дела, – произнес он. – Перед тем как мадам Боннар отправилась в Южную Африку, а вы, мадемуазель Дрейк, прибыли сюда из Англии со своей сводной сестрой, вам было бы лучше вникнуть во все детали аренды, на правах которой ваша тетя пользуется «Ла Ботикью».

Роза вздохнула и кивнула в знак согласия.

– Да, я знаю, – кратко ответила она, признавая свою поспешность и допуская, что сотворила глупость, но упорствуя в нежелании объяснять то очарование, которое заставило ее так поступить.

Это случилось январским лондонским утром в небольшой квартирке, в которой они жили вместе с Сильвией. Сестра медленно выздоравливала после автомобильной аварии, унесшей жизни ее сводных родителей – отца Розы и матери Сильвии, – аварии, оставившей ее в длительном шоке и с поврежденной правой ногой.

Роза укуталась с головы до ног: ей предстояло противостоять погоде на всем пути до «Сити экспортерс», где она работала секретаршей старшего партнера.

И тогда самым прозаическим образом – по почте, хотя ему следовало бы прилететь на крыльях надежды – пришло письмо от родной тети Элси с предложением, тем самым, что привело их обеих. Однажды – пять лет назад – тетя Элси ненадолго приезжала в Англию, но Роза тогда болела, и в школе был карантин. Им так и не удалось встретиться.

Но тогда все казалось весьма заманчивым.

Год в тепле на юге Франции мог помочь Сильвии полностью восстановить здоровье. Целых двенадцать месяцев ностальгического восторга для Розы, питаемого памятью об одном-единственном визите в Париж – еще в детстве, с матерью-француженкой. Миссис Дрейк умерла на следующий год; двумя годами позже, когда Розе было пятнадцать, а Сильвии – тринадцать, отец Розы женился на вдове Лайон, матери Сильвии. После этого, вплоть до прошлогодней трагедии, все четверо проводили отпуска и каникулы в Англии, и до нынешнего дня для Розы не могло быть и речи о Франции.

Единственной ниточкой, связывающей ее с этой страной, оставались случайные письма и поздравительные открытки, которыми они обменивались с теткой Элси, державшей на правах аренды на побережье между Грасом и Сен-Тропезом магазин подарков в Мориньи. Элси больше ни разу не приезжала. Роза никогда не навещала ее – тем неожиданней и щедрее оказалось предложение тетки: во время ее путешествия в Южную Африку с целью погостить у своей замужней дочери Розе и Сильвии управлять магазином и поддерживать добрую репутацию «Ла Ботикью».

«Это не обременительный бизнес, – писала она, – сами понимаете. Так, всякие мелочи: подарки на Пасху и детям к первому причастию, подарки для всех, украшения, духи, несколько сувениров для летних туристов – вот, пожалуй, и вся торговля. Но это составляет источник моего существования и должно оставаться таковым, когда я вернусь. В настоящее время благодаря щедрости зятя я могу обходиться без доходов от магазина, и если ты, chérie,[1 - Дорогая (фр.)] сумеешь сохранить для меня мой бизнес, то я буду только приветствовать все то, что тебе удастся извлечь из «Ла Ботикью» для своего благосостояния».

Далее в письме сообщалось, что независимо от того, примет или нет Роза ее предложение, встретиться они не смогут: для этого нет времени. Билеты на проезд заказаны за несколько дней, и в надежде, что Роза все же приедет, тетка оставляет ей ключи от магазина и квартиры над ним у мэтра Веррье, доверенного человека мадам Боннар.

Квартира будет проветрена, магазин в достатке снабжен товарами. Роза и Сильвия найдут Мориньи поистине восхитительным местом. Красные скалы и сосны по краю воды, само море – цвета крыла зимородка, прямо сейчас мимоза золотым облаком покрывает черную скатерть гор Моури – все это разительно отличается от блеклой Англии… После столь лирического пассажа письмо заканчивалось сладкозвучным «Bonne chance»,[2 - Удачи (фр.).] что тогда показалось им не столь уж необходимым, но теперь сестры думали, что удача – это, пожалуй, единственное, на что им остается уповать.

В радостном возбуждении они наспех прикинули свои возможности и средства. Сильвия раньше работала в магазине дамских сумочек на Пикадилли и знала хотя бы основы торговли кожгалантереей. После аварии ей была выплачена некоторая компенсация. У обеих были небольшие сбережения. Раз уж они брали на себя неоплачиваемую работу, согласия французского министерства труда не требовалось и издержки на получение визы были незначительны…

Итак, они могли вполне управиться своими силами. Далее последовал срочный обмен телеграммами с уточнением деталей, вынужденная отсрочка, связанная с увольнением Розы из фирмы, затем лихорадочные сборы, прощальная вечеринка, устроенная экспромтом, – и вот они уже на месте, во всеоружии, жаждущие испытать очарование. Но вместо этого обескураженные пустыми улицами Мориньи, ветром, дождем, холодом и, более всего, новостями мэтра Веррье, произведшими на них впечатление разорвавшейся бомбы.

Роза ощущала только одно: она должна услышать все еще раз со всей удручающей ясностью.

– Вы действительно имеете в виду, – спросила она, – что без разрешения землевладельца, с которым моя тетя заключила арендный договор, нам нельзя будет вести ее бизнес, пока она сама отсутствует?

Мэтр Веррье склонил голову и сцепил пальцы рук.

– Да, это так, – подтвердил он, – и, как я уже сказал, я никак не могу понять, почему мадам Боннар не попросила меня посвятить монсеньора Сент-Ги в свои планы насчет вас.

Но как раз это Роза прекрасно понимала. Из писем тетки она выяснила, что танти[3 - tante – тетушка (фр.).] Элси в точности соответствует описанию, когда-то данному ей матерью Розы.

«Элси, – частенько говорила миссис Дрейк, – всегда сначала действует, а думает уже потом».

Поэтому танти Элси вполне могла забыть условия своей аренды или, даже помня о них, понадеяться, что все образуется само собой. Роза и мысли не допускала, что тетя злонамеренно ввергла их в нынешнюю трудную, если не сказать больше, ситуацию. Но суть дела от этого не менялась.

Роза задала следующий вопрос:

– Ну и как нам теперь быть, чтобы получить разрешение заниматься тетиным бизнесом? Кто такой этот монсеньор Сент-Ги и как нам войти с ним в контакт?

– Он является… – Мэтр Веррье замешкался, ища слово, и выбрал «seigneur», которое Роза интерпретировала как «помещик». Адвокат продолжил: – Он живет в шато Сент-Ги, что над городом. Ему принадлежат плантации пробкового дуба у подножий наших гор, вся прибрежная полоса и большая часть самого Мориньи. Все его арендаторы ведут здесь бизнес на тех же условиях, что и мадам Боннар.

– Но пожелает ли он дать нам разрешение на торговлю? – продолжала настаивать Роза.

Неопределенное пожатие плечами.

– Вполне возможно, мадемуазель, хотя с полной уверенностью утверждать этого нельзя. Бывали случаи, когда он отказывал приезжим, даже не удосуживаясь объяснить причины.

Роза ободряюще вскинула руку в сторону Сильвии, которая начала выказывать признаки раздражения, не понимая, о чем идет речь, и быстро объяснила:

– Похоже, здесь есть помещик, который, будучи титулованной особой, вправе накладывать вето на все, что находится в его владениях. Но мы справимся с этим… – Тут она обратилась к мэтру Веррье: – Чем скорее мы обратимся к монсеньору Сент-Ги, тем лучше. Должны ли мы сделать это сами, или вы согласитесь оказать нам такую услугу? Раз уж нам все равно нужна крыша над головой, то, по меньшей мере, у нас будет хотя бы ключ от «Ла Ботикью»?

– Несомненно, вы можете получить ключ. – Упомянутый предмет был извлечен и передан Розе, а мэтр Веррье продолжил: – Это, как вы понимаете, всего лишь право на бизнес, в котором монсеньор Сент-Ги может вам отказать. Пока, боюсь, вам придется оставаться в неведении насчет его разрешения.

– Почему?

– Потому что, как мне известно, в настоящее время он в отъезде.

– Но должен же быть кто-то!.. Некий агент, который его замещает?

Еще одно легкое пожатие плеч.

– Конечно, у него есть свой поверенный в делах. Но по причине недоразумений, имевших место ранее, он предпочитает и даже настаивает на том, чтобы лично беседовать со всеми субарендаторами. Скорее всего, вам придется дожидаться его возвращения.

– И когда же сие ожидается?

– По этому поводу я не располагаю никакой информацией, мадемуазель.

Роза закусила губу.

– Понимаю, хотя должна сказать, что все это выглядит слишком уж… по-феодальному. – Она снова повернулась к Сильвии, кратко перевела суть услышанного и оборвала отчаянный протест, готовый сорваться с губ девушки, тем, что встала и сказала: – Ну да ладно! Объявим пока перерыв и отправимся на новую квартиру. А потом опять соберемся здесь и решим, как быть дальше.

Она поблагодарила мэтра Веррье, вызвавшего помощника из своей приемной, чтобы тот отнес их багаж через площадь. Затем адвокат попрощался, обещая всяческую помощь в случае необходимости, хотя Роза чувствовала, что он испытал некоторое облегчение, когда они собрались уходить.

Пока сестры боролись с ветром, следуя по пятам за своим проводником, Сильвия с трудом выдохнула:

– Никак не возьму в толк, почему он не сказал нашей тетке, что ей следует предупредить нас обо всем?

Роза выдохнула в свою очередь:

– Думаю, он непременно сделал бы это, если бы она проконсультировалась с ним. Но Элси либо забыла о здешней бестолковости, либо сочла, что особых трудностей из-за этого у нас не будет. На карту поставлена репутация ее бизнеса, которая может пострадать, если нам не позволят им заниматься, а такой вариант для нее крайне нежелателен.

– Ее репутация! А нам на что жить? Содержать магазин, как предполагалось, для нас означало зарабатывать себе на жизнь, а как мы станем сводить концы с концами, если нам не позволят даже открыть его? А само-то место! Оно выглядит так, словно спало все последнее столетие и не удосужилось проснуться. Море – цвета зимородка, надо же! Розовато-красные скалы? Единственная мимоза, попавшаяся нам, выглядит как намокшая вата, а уж погода!.. Ох, Роза, я начинаю думать, что лучше бы мы никогда сюда не приезжали, – закончила Сильвия на плаксивой нотке.

В глубине души Роза на секунду ощутила то же самое, но пока ни за что в мире не желала признаться в своей опрометчивости, приведшей их сюда. И особенно Сильвии, которая после несчастного случая с трудом восстанавливала душевные силы и нуждалась в поддержке при каждом резком повороте событий. У матери Розы было специальное определение для подобных людей: «У них отсутствует жизненная смазка для перышек, и им требуется помощь всех нас, у которых ее столько, что мы можем и поделиться». Роза, помня об этом, намеревалась и сейчас за счет собственной жизненной смазки смягчить тяжелое разочарование, постигшее Сильвию. Вслух же она произнесла нарочито бодро:

– Такая погода долго не продлится, и, как тебе известно, даже на юге Франции бывает нечто вроде зимы. Сезон мимозы почти повсеместно заканчивается, а что до всего остального… ну разве нам уже окончательно отказали в праве открыть магазин?

– Ну, если какого-то старого сумасброда нет под рукой, чтобы сказать свое «да» или «нет»… ладно, будь по-твоему – считай, что нам пока не отказали, – мрачно согласилась Сильвия, когда они добрались наконец до места. Роза поблагодарила сопровождавшего и открыла ключом дверь.

Они оказались в коридоре, из которого открывался вход в магазин с выпуклой витриной. Ставни везде были опущены, и Сильвия нехотя согласилась, что прежде, чем осматривать магазин, им следует сначала открыть квартиру, включить какой-нибудь обогреватель и состряпать себе чего-нибудь из той провизии, что они купили после прибытия ночным поездом из Парижа.

Квартира наверху состояла из гостиной прямо над магазином, ванной комнаты, крохотной кухни и двух спален – жилище приблизительно такой же величины, что и их апартаменты в Лондоне, но, на английский взгляд сестер, слишком уж скудно обставленное, чтобы считаться комфортным.

Оглядываясь вокруг в гостиной, Роза посетовала:

– Видимо, французы ничего не имеют против некрасивых стульев и такого малого количества столиков.

Но тут ее глаза с радостью остановились на жалюзи на окнах. Ибо они говорили о солнце и еще раз о солнце, которое придет… в недалеком будущем, солнце знойном и обжигающем, по контрасту с которым тень покажется подлинным бальзамом. И они с Сильвией как-то должны дождаться этого времени. Должны дождаться непременно!

За едой они строили планы, и Роза пообещала попросить мэтра Веррье связаться с агентом монсеньора Сент-Ги как можно скорее.

Но когда они отправились осматривать магазин, их поджидал другой неприятный сюрприз. Правда, Сильвия решительно во всем в этот день видела самое худшее. Ее беглый вердикт по поводу товаров, что они нашли в ящиках, на стендах и в нераспакованных тюках, был таков: все это ужасно, и она не может даже представить, кто такое решится купить, а если и решится, то лишь за цену, которой не хватит, чтобы оплатить расходы на оберточную бумагу и бечевку.

Роза попыталась возражать.

– Мориньи – не Вест-Энд, – мягко напомнила она Сильвии. – И если бы у танти Элси не было покупателей, которые этими товарами интересуются, то как бы она смогла просуществовать здесь так долго на доходы от торговли?

– Ну, сие мне неведомо, вернее, выше моего понимания. Кроме того, нас здесь теперь двое, – не преминула заметить Сильвия.

– Тогда, возможно, все, что здесь находится, танти Элси продает лишь зимой, а для летних туристов запасает совсем другое и в большем количестве, – предположила Роза.

– Мне кажется, весь юг Франции непрестанно пребывает в зимнем сезоне. Видела ли ты тут хоть одного прохожего, который шел на рынок, чтобы купить пляжную сумку или солнечные очки? Или отель, в котором приятно было бы остановиться туристам? Или хотя бы место, где можно перекусить, кроме той унылой забегаловки, что возле булочника? Да и та, кажется, закрывается посреди каждого рабочего дня на неделе.

Это был хлесткий комментарий, и Роза втайне не могла не признать: жизнь явно не била ключом вокруг них. Все еще пытаясь защитить Мориньи и свои мечты о нем, она возразила:

– Почти все французские магазины закрываются на пару часов после полудня. А в такой отвратительный день вряд ли можно ожидать толпы на улицах. В любом случае, если…

– …если нам не позволят здесь торговать, то какое все это может иметь значение? Так я полагаю, – закончила за нее Сильвия.

Хотя у Розы на уме было совсем другое, она сочла за лучшее промолчать. Сильвия вконец вымоталась за долгое путешествие (особенно противной оказалась длительная тряска в автобусе от Граса до Мориньи) и находилась не в том состоянии, чтобы обсуждать альтернативные планы, которые могли привести в никуда. Кроме того, Розе сначала нужно было хорошенько обдумать их самой. Такой шанс представился вскоре после того, как сестры вновь поднялись наверх.

Здесь Сильвия сообщила, что, как ей кажется, она могла бы уснуть, если бы немного полежала в кровати. Конечно, она совсем не против остаться одной, если Розе захочется отправиться на разведку, но только недолго… Убедившись, что Сильвия, уютно устроившись под одеялом, уснула, приняв предписанное ей успокоительное, Роза вновь приготовилась к схватке с непогодой. Но оказалось, что порывы ветра уже не столь неистовы, а небо с каждой минутой проясняется от дождевых облаков.

Воздух был почти нежным, и хотя полуденное солнце висело низко, у него хватало силы греть и обсушивать площадь. Булочная и все другие магазины открылись и останутся открытыми, Роза точно знала, еще долго после того, как подобные заведения закроются в Англии. Появились и прохожие. Кюре в сутане и шляпе. Дети, возвращающиеся из школы. И никого, кто походил бы на богатого зимнего приезжего. Обыкновенные французы со своей французской речью, отправляющиеся по своим французским делам в этот очень французский поздний полдень… Все, что было французского в Розе, ликовало. Это была страна ее матери, и она, Роза, вернулась сюда. Крепко сжав кулачки в карманах своего плаща, она подумала о молитве, которая помогла бы ей остаться здесь.

Определенно, Мориньи оказался намного меньше, чем она ожидала. Роза знала, что здесь нет железнодорожной станции и добираются сюда только по длинной ветке главной дороги на побережье. И как Сильвия верно предположила, в городке не было отеля для туристов, богатые виллы можно было буквально пересчитать по пальцам. Мориньи расположился на самой верхотуре – как на насесте сидел – на отвесном берегу над морем. Все пути с главной площади вились вниз к морю или же вздымались к подножию холмов и возвышающимся за ними горам.

Роза выбрала одну из ведущих наверх дорог, отложив прогулку к морю до тех пор, пока не сможет разделить ее с Сильвией, для которой намного лучше спуск по пологому зигзагу, чем крутой подъем на холмы. Привязанность Розы к сестре все возрастала по мере того, как приходилось сообразовывать свои действия и решения с тем, как это может отразиться на Сильвии. Особенно теперь, после аварии. Роза охотно становилась опорой для Сильвии. По счастью, в любви друг к другу они были схожи настолько, насколько разительно отличались в другом. Например, внешностью: Роза с ее живостью, темными волосами каштанового оттенка и нежно-оливковым оттенком кожи казалась гораздо ярче рядом с Сильвией – хрупкой, подобной розовым лепесткам, с соломенными волосами и прозрачными голубыми глазами, которые Роза не могла без боли видеть затуманенными разочарованием, как это было сегодня.

Примерно через полкилометра путь, выбранный ею, превратился в каменистую тропу, обрамленную оливковыми деревьями, каштанами и изредка встречающимися корявыми монстрами, которые Роза сочла за пробковые деревья. Затем постепенно они стали попадаться все чаще, вытесняя каштаны и оливы. В том месте, где в последний раз можно было поймать глазами слабый отблеск моря, лежащего далеко внизу, путь расширялся площадкой в виде буквы «Т» и упирался в плотный забор из колючей проволоки, ограждающий рощу, целиком состоящую из пробкового дуба, и простирающийся в стороны, насколько хватало глаз.

По краям тропу обступала плотная древесная поросль, и, пройдя немного вправо вдоль ограждения, Роза обнаружила, что забор спускается в следующую долину, затем вновь поднимается на гребень и скрывается из вида, ограждая уже не рощу, а целый лес пробкового дуба.

«Часть владений здешнего помещика?» – предположила она и недолго искала ответ на этот вопрос. Вскоре конец тропы уперся в ворота из колючей проволоки, к которым была прикручена доска с надписью:

«Defense d'entrer sous peine d'amende.

Par ordre.

Saint-Guy».

Роза медленно прочла надпись. Итак, нарушители границ будут преследоваться по закону, вроде бы так? Ну да, все верно! Будучи в настроении негодовать на все, что связано с Сент-Ги, она решила счесть себя оскорбленной стилем надписи и вызывающим указанием лишь имени владельца.

Сент-Ги! И только-то! Никаких инициалов. Словно для всего мира он препоясанный граф, имеющий право подписываться одним именем. Сент-Ги! Кто он такой, в конце концов? Главный собственник земли в Мориньи – это очевидно. По словам мэтра Веррье – здешний сеньор. Но сеньор – это ничуть не выше сквайра в Англии, а ни один из известных ей сквайров не мнил о себе до такой степени.

Между тем день угасал, и нужно было возвращаться. Когда Роза уже собиралась вернуться на тропу, какой-то запах, знакомый и незнакомый одновременно, донесся с плантации, и она снова остановилась и заглянула за забор, пытаясь выяснить, откуда исходит аромат.

…Что-то жгут. Или, вернее, жгли недавно. Совсем не опасно. Едкий… но в общём-то приятный запах. Горящее дерево, конечно… Ностальгический запах лагерных костров. Ах да, здесь же выжигают древесный уголь! При этой мысли ее память обратилась к братьям Гримм, в сказках которых дровосеки и угольщики всегда имели трех сыновей. Роза даже слегка задохнулась от восторга, жадно впивая запах. Вдруг по другую сторону забора в древесной поросли раздался какой-то шум.

Она испуганно обернулась, ожидая увидеть какую-нибудь небольшую зверюшку, но уж никак не миниатюрную рыжую гончую, вынырнувшую из поросли без ошейника, поскуливая и ковыляя на трех лапах. Переднюю лапку она держала на весу.

Песик подошел, когда она поманила его, но отшатнулся прочь, едва Роза попыталась погладить животное через низкое ограждение. Она остановилась, не зная, что делать. Скорее всего, песик приковылял из города, ведь других домов поблизости не было видно. Если у животного повреждена лапа, не следует оставлять его в таком месте на ночь.

Хотя, возможно, он живет по ту сторону забора? В конуре? И хозяин собачки тот, кто выжигает древесный уголь? Однако такое Розе казалось маловероятным. Уж больно необычной породы был песик. Лучше всего попытаться поймать животное и отнести в город, где она сможет навести необходимые справки о владельце собачки.

Держась за столбик, на который была намотана колючая проволока, Роза перешагнула через невысокое ограждение, даже не задев его. Но и шансы на поимку пса оказались столь же невысоки. Собака, явно забыв про свою травму, постоянно ускользала из рук. Роза остановилась, подумывая, не оставить ли животное здесь, и внезапно заметила, что с другой стороны ограждения за ней наблюдает высокий мужчина с непокрытой головой, в ветровке и бриджах для верховой езды. Лицо его оставалось в тени, и в гаснущем свете дня виден был лишь силуэт. Но когда мужчина приблизился к Розе, она разглядела лицо – скуластые щеки, тонкий орлиный нос. Больше двадцати пяти, но меньше тридцати – это уж точно.

Она робко улыбнулась, ожидая неизбежного вопроса. И мужчина задал его:

– Что вы здесь делаете, мадемуазель? Вы знаете, что вторглись в пределы чужих владений?

Роза кивнула, оттирая грязь с подола своего плаща, забрызгавшегося, пока она преследовала собачку.

– Да, я знаю. А вот он, по-видимому, не в курсе… – Она указала на гончую, которая сидела, вывалив язык, прямо позади нее, всем своим видом выражая полнейшую невинность. – Не знаю, как он попал сюда, но песик хромал вон там в зарослях. Поэтому я и перелезла через ограду, чтобы попытаться поймать его и отнести домой.

– Прихрамывал? – приподнял бровь в удивлении мужчина.

– Ковылял на трех лапах и скулил, – уточнила Роза.

– А сейчас он выглядит так, словно с ним все в порядке. Вы знаете, где его дом?

Роза ощутила легкое раздражение от столь дотошного допроса.

– Нет. А вы? – спросила она в свою очередь.

– Думаю, да. Он любимец дочери одного из управляющих и бегает по плантации, где ему вздумается. Нахал знает, как втереться в доверие и вызвать к себе незаслуженную симпатию… Эй, монсеньор! Ко мне, приятель! – Рука мужчины повелительно хлопнула по столбику ограждения, собачка послушно подбежала, была ловко схвачена за загривок и поставлена снаружи ограды на все четыре, по-видимому совершенно здоровые, лапы. – Видите? – Собеседник Розы угостил четвероного обманщика легким шлепком. – Итак, монсеньор, ты вдоволь позабавился и сам знаешь, как найти дорогу домой. Пошел! – Затем он снова обернулся к девушке: – А теперь вы, мадемуазель… конечно, если не собираетесь разбивать лагерь на ночь прямо здесь.

Слегка сконфузившись, Роза приняла предложенную руку, чтобы перелезть через ограждение. Когда она была уже на полпути, мужчина произнес: «Тс-с» – и, бесцеремонно обхватив ее за талию, нетерпеливо перенес на другую сторону. Весь его вид говорил о том, что девушка – досадная помеха, отрывающая его от более важных дел. Розе это было неприятно. Он знал собаку. Но она-то ведь нет, и кто может винить ее за то, что поспешила на помощь животному, приняв его скулеж за чистую монету? Нарушение это границ чужих владений или нет, но если бы песик на самом деле повредил лапу, то она не оставила бы его здесь на ночь.

Между тем незнакомец скрылся из вида, и Роза предположила, что он отправился своей дорогой. Но мужчина вскоре выбрался на тропу рядом с ней.

– Вы поднялись сюда из города, мадемуазель?

– Да!

– Тогда я лучше провожу вас обратно. Роза остановилась:

– Пожалуйста, не утруждайте себя, монсеньор! Я здесь в первый раз, но просто вернусь той же дорогой, что и пришла.

– Скоро стемнеет. Я должен непременно проводить вас. – В его голосе прозвучала непреклонность, и Роза уступила. Затем он спросил: – Вы не из Мориньи, мадемуазель?

– Да!

– Англичанка?

Роза немного насторожилась: что же выдало в ней англичанку – акцент или внешний вид?

– Да, – вновь утвердительно ответила она. – А как вы догадались?

Пожатие плеч было чисто французским.

– Это оказалось совсем нетрудно, – уклонился он от прямого ответа. – На отдыхе здесь? Или гостите у друзей? – Не то и не другое. Я… надеюсь на год стать здесь постоянной жительницей.

– Как это?

Последовавшая затем пауза стала как бы приглашением объяснить, поэтому Роза продолжила:

– Если вы живете в Мориньи, то, возможно, знаете магазин подарков мадам Боннар, что на площади, «Ла Ботикью»…

Он быстро взглянул на нее:

– «Ла Ботикью»? Конечно знаю! Вы имеете в виду, что получили работу у мадам Боннар?

– Не совсем так. Ну как это сказать?.. Дело в том, что мадам Боннар – моя тетя. Видите ли, монсеньор… – Розе доставило злорадное удовлетворение уколоть своего спутника, что он заблуждался насчет нее, – я не совсем уж англичанка, как вы подумали. По матери я француженка. Но как бы то ни было, тетя оставила магазин на год, чтобы отправиться в Южную Африку, мы со сводной сестрой перебрались в ее квартиру и, как предполагалось, должны были вести бизнес тети до ее возвращения.

– «Должны были»? А вы что, сомневаетесь в своей способности управиться с магазином?

– Нет, не в этом дело. Я достаточно хорошо говорю по-французски, а моя сестра разбирается в товарах и торговле, да и с английскими и американскими туристами нам будет гораздо легче иметь дело, чем тете. Все упирается в разрешение торговать здесь, которое мы, возможно, не получим. Потому что, оказывается, здешний помещик, у которого моя тетя состоит арендатором, имеет право наложить вето на субаренду для нас, если он того пожелает.

– Тогда уж точно мадам Боннар следовало заручиться его разрешением, прежде чем отбыть за границу.

– Конечно. Но она этого не сделала. Тетя оставила лишь короткую записку и, как я полагаю, просто забыла, что в условиях ее аренды есть и такой пункт.

– Но разве у нее нет поверенного, чтобы заблаговременно обсуждать такие вопросы?

– Да, есть. Мэтр Веррье. Но она даже не проконсультировалась с ним, что доказывает – у нее и мысли не было о каких-либо затруднениях.

– И кто же этот помещик, о котором идет речь?

– Кто? О… это аристократ, который, по словам мэтра Веррье, владеет почти всей недвижимостью в Мориньи и всем этим. – Тут Роза махнула рукой на плантации, оставшиеся позади. – Ваш местный заправила с громким титулом, монсеньор Сент-Ги. Вы, конечно, знаете его?

Ее спутник мрачно кивнул:

– А то как же. Его все знают. Так это Сент-Ги стоит у вас на пути?

Снова это упоминание лишь части титула покоробило Розу. Словно «Сент-Ги» уже само по себе должно быть известно всем и вся.

– Ну, положим, это еще вопрос, так как мы пока не в состоянии добраться до него. Видите ли, даже отсутствие этого лендлорда может оказаться для нас непреодолимым препятствием, ибо он, подобно диктатору, никому не передает свою власть. В настоящее время он отбыл на неопределенный срок, и, хотя у него есть агент, мэтр Веррье утверждает, что этот агент не может дать нам добро, пока монсеньор Сент-Ги лично не произведет досмотр.

– А между тем вы пока не можете работать в магазине. Как давно вы прибыли в Мориньи?

– Сегодня рано утром. Мы останавливались на одну ночь в Париже и прибыли сюда ночным поездом.

– Оказывается, прошло еще так мало времени! Тогда уж точно вы можете немного подождать, пока не получите зеленый свет от Сент-Ги!

– О да. Но предположим, что мы не получим его? Так уж сложилось, что мы будем здесь жить, нам придется рассчитывать главным образом на доходы от магазина. Кроме того, будет загублен тетин бизнес. Посему, если монсеньор Сент-Ги не одобрит наш внешний вид или же решит чинить нам препятствия по иным причинам, что тогда? Как я сказала мэтру Веррье, для двадцатого века это слишком отдает феодализмом, – добавила Роза, вновь закипая от возмущения.

Ее спутник опять пожал плечами.

– Да, возможно, – заметил он. – Но видите ли, в здешних краях нужно быть готовыми к тому, чтобы пожертвовать некоторой свободой для блага общины и той защиты, что дает нам соблюдение традиции, которую вы соблаговолили назвать феодальной.

Роза резко остановилась и кинула на него недоверчивый взгляд.

– Вы имеете в виду, что если монсеньор Сент-Ги откажет нам, то у него есть на то полное право? – потребовала она объяснений.

– В вашем случае, думаю, он ошибается. А есть ли у него такое право – отвечу однозначно: да, есть. Если он считает, что в интересах Мориньи лучше держать нежелательных арендаторов подальше от своей собственности, то что в этом плохого?

– «Нежелательных»! Но я племянница мадам Боннар, и если он отлучит нас от магазина, то сделает и ее своей жертвой!

– С этим я согласен. Но зачем заранее предполагать худшее, мадемуазель? Почему вы так упорно думаете, что не пройдете квалификацию у Сент-Ги? Чего вы боитесь?

– Боюсь? Да ничего, – начала отрицать Роза.

– Никаких пятен в прошлом, ничего, что хотели бы скрыть? Растраты или хищения? Нарушения общественного порядка, мелкое воровство, имевшие место в Англии?

Не требовалось знания тонкостей местного диалекта или взгляда на его неясные очертания в темноте, чтобы догадаться – ему доставляет удовольствие немного над ней подтрунивать. Роза холодно ответила:

– Конечно нет. Просто я категорически возражаю против классификации меня как персоны нон грата, и меня очень раздражает необходимость сидеть сложа руки, пока монсеньор Сент-Ги не вернется домой.

В этот момент они вышли на площадь в нескольких ярдах от магазина. Она остановилась и протянула незнакомцу руку на прощание, как это принято во Франции при расставании:

– Ну, благодарю вас, монсеньор, за то, что проводили меня так далеко. Теперь со мной все будет в порядке.

– Очень хорошо. Мне это доставило удовольствие, – галантно ответил он, однако не сразу отпустил руку Розы. – Посмотрим, – качал размышлять ее спутник, – Боннар – это фамилия вашей тети после замужества, а вы француженка только со стороны вашей матери. Поэтому ваша фамилия…

– Дрейк, – сообщила она. – Роза Дрейк, а моя сводная сестра – Сильвия Лайон. Наши родители умерли. А вы, монсеньор? Кто вы?

Но прежде чем тот успел ответить, на них прямо-таки обрушилась полная женщина в пальто, из-под которого выглядывал край фартука, с французской булкой в одной руке, вырвала у Розы руку мужчины и зажала в своей крепкой пухлой ладони.

– Ах, монсеньор Сент-Ги, – выдохнула она, – вот вы и снова среди нас и никому ни словечка в городе о своем прибытии! А мадам Сент-Ги… она с вами? С ней все хорошо? А как вы сами? Ну зачем спрашивать о том, что и так бросается в глаза? Ах, как здорово видеть вас – это как надежда, что весна вскоре последует за этой ужасной, отвратительной зимой… – Здесь она прервалась, чтобы отвесить легкий поклон Розе: – Вы должны простить меня, мадам… тысяча пардонов! – И тут же снова обратилась к собеседнику Розы: – Когда начнется обдирка коры? И подрезание деревьев? Вы снова возьмете Клотильду, Софи и остальных на этот год? Жильберта тоже? Я могу ему так сказать?

– Да. Для всех найдется работа. Скажите Жильберту, чтобы записался утром в конторе. Или нет… если вы направляетесь домой, мадам Дюран, я пойду с вами и скажу ему сам. – Он повернулся к Розе: – Тогда au revoir, мадемуазель. Вы уж извините меня.

– Au revoir, монсеньор! – Досада Розы не позволила ей встретиться с ним глазами.

Хотя Сент-Ги не оглянулся, было ясно, что он догадывается, почему она застыла на месте как вкопанная.

«Что я наговорила? Что наделала?» Роза лихорадочно перебирала в голове все, о чем они говорили, пока смотрела вслед Сент-Ги и женщине. Только потом она позволила себе войти в «Ла Ботикью».

Сильвия была уже на ногах. Она приготовила чай и дулась на Розу за столь долгое отсутствие.

– Ты уж извини, Сильвия, дорогая… – начала было Роза, но прервалась, будучи не в силах произнести что-либо в свое оправдание. Острый стыд от допущенной глупости, в которой теперь предстояло покаяться, накрыл ее с головой.

Пребывая в смятении, она скорее рухнула, чем опустилась на ближайший стул.

– Ох, Сильвия, – вымолвила она, – поверишь ли, но с тех пор, как вышла на улицу, я ухитрилась разрушить все наши надежды, связанные с этим магазином!

– Ну, ты так долго отсутствовала, что тебе вполне хватило бы времени разрушить надежды всех жителей в этой дыре, – сухо ответила Сильвия. – Но продолжай… Чего же такого особенного ты успела натворить в первый день нашего пребывания здесь?

Роза собралась с духом и все ей рассказала.


Глава 2


Сильвия слушала в восторженном ужасе. В конце рассказа попросила:

– Повтори мне снова… что точно ты говорила, когда обзывала его?

– Насколько могу припомнить – аристократ, диктатор, лендлорд… я, должно быть, спятила, но откуда мне было знать? Он, как предполагалось, отсутствовал и… ну, например, как ты себе представляла монсеньора Сент-Ги?

– Толстый, лет пятидесяти, сидит, как паук, в своей паутине, манипулируя нитями, – твердо заявила Сильвия.

Роза кивнула:

– Не все, но кое-что верно. Ты знаешь, он ведет нечестную игру! Какие надо иметь нервы, чтобы заставить меня сообщить ему, что я думаю о лендлорде танти Элси, и при этом говорить о Сент-Ги в третьем лице!

– Знаешь, хотя ты, возможно, и нашла его чуточку симпатичным, все же не стоило так уж распускать язык.

– Симпатичным? Это неправда! – пустилась отрицать Роза. – В действительности мы начали цапаться с самого начала… ну, ты знаешь, как порой приходится держать себя с некоторыми людьми. Он сразу вызвал мое раздражение тем, что высокомерно отнесся к нарушению границы его владений, когда я пыталась вызволить собачонку, и тем, что докучал мне своим чувством долга, которое обязывает его непременно проводить меня до самого дома. После чего последовала целая серия дотошных вопросов личного плана. Вместо того чтобы отвечать на них, надо было резко осадить его. Жалею, что так и не сделала.

– И как полагаю, нет ни единого шанса на ошибку? Ну, на то, что он окажется вовсе не нашим монсеньором Сент-Ги? – предположила Сильвия.

– Никакой надежды. Эта мадам Дюран готова была сделать ему реверанс, когда спрашивала: как он сам, как его жена, предвидится ли работа на пробковых плантациях для всех тех людей, что она назвала. И кроме того… – медленно добавила Роза, – я поняла, что значил взгляд, каким он окинул меня, прежде чем они вместе удалились.

– Ну и что же это за такой особый взгляд?

Роза привела сравнение из детства, которое они обе поняли:

– Ну как в игре «Змеи и лестницы». Заставил меня ощутить себя так, словно его счет достиг верха самой длинной лестницы, а мой соскользнул на всю длину змеи.

– Наглый взгляд, ты имеешь в виду? Слишком самодовольный? – начала уточнять Сильвия.

– Нет, скорее не самодовольный, а как бы смакующий мысль о некоем моменте, который может наступить быстрее, нежели он надеется, – туманно пояснила Роза.

Весь вечер они продолжали ломать голову, кто сделает следующий ход – проблема, пугающая своими последствиями в случае неверного разрешения. Следует ли им дожидаться, пока его сделает монсеньор Сент-Ги? Или сейчас, когда им известно, что он дома и вполне доступен, Розе самой попытаться в обход мэтра Веррье и агента добраться до него и вполне официально привести те аргументы, которые монсеньор Сент-Ги уже успел выслушать.

Они то принимали, то отвергали массу вариантов. Но Роза так и не поняла, чего хочет Сильвия. Лежит ли ее сердце к дальнейшей борьбе? Или она во всем уже настолько разочаровалась, что втайне приветствовала бы крушение их планов, предпочла бы смириться с убытками, собрать вещи и отправиться домой? Из-за страха, что получит именно такой ответ, Роза не могла заставить себя задать вопрос в лоб. Но по крайней мере, Сильвия не ставила ей в вину сегодняшний разговор с лендлордом, допуская, что вела бы себя на ее месте точно так же.

Они отправились спать, так ничего и не решив. И если утро будет лучше и теплее предыдущего, предложила Роза, то почему бы не отложить решение спорного вопроса на следующий день. Они прогуляются к морю, осмотрят магазины и глянут на соседей – словом, будут вести себя так, будто и впрямь остаются здесь, а высокие лендлорды – любители маскарадов – словно бы и вовсе не существуют.

Следующее утро было отличным. Ветер совершенно стих, и солнце многообещающе просвечивало сквозь утреннюю дымку. Увы! Самые хорошо разработанные планы – всего лишь планы. Они сидели за завтраком, состоящим из кофе, булочек и вишневого варенья, когда им пришлось вернуться к вчерашним проблемам вместе с приходом утренней газеты.

Последняя явилась после громогласного оповещения всей улицы: «Paris Presse! «Nice-Matin»!» – женщиной-продавщицей. Сильвия заявила, что пресса ее не слишком прельщает, ибо французская газета для нее все равно что греческая, но Роза пообещала прочесть вслух самые интересные места и побежала вниз.

– «Nice-Matin», мадам? – К удивлению Розы, продавщицей оказалась мадам Дюран.

Они приветственно кивнули друг другу. Мадам Дюран поспешно затараторила:

– Мадемуазель Дрейк? Вы должны простить меня, мадемуазель, за мою вчерашнюю бесцеремонность, но я была так bouleversee – так взволнована, увидев монсеньора Сент-Ги, вы понимаете, но я не знала, кто вы, пока он не сказал мне, как вас зовут и что вы племянница мадам Боннар из Англии. Он согласился, что вы, возможно, будете рады, если я сообщу вам кое-что о Мориньи: о магазинах, где вас не облапошат, расписании автобусов до Граса и прочем. А что до себя, то я подумала, что, возможно, вам понадобится помощь по хозяйству. Потому что иногда я оказывала мадам Боннар услуги подобного рода, и у нас здесь многие скажут вам, что я скора на ногу, охотно исполняю поручения и хорошая кухарка…

Ошеломленная словоохотливостью мадам Дюран, Роза смешалась, вовсе не столь уж уверенная, что им понадобится помощь по хозяйству. Чтобы просто выяснить, что та может делать и сколько запросит за труды, Роза предложила переговорить об этом позже.

– А почему не сейчас?

– Ну… – Взгляд Розы опуская на газеты, но мадам Дюран уже запихивала их в свою почтовую сумку.

– Никакого землетрясения не случилось и покушения на президента – тоже. Новости могут и подождать, – заявила она и начала подниматься по лестнице, прежде чем Роза смогла остановить ее.

Мадам Дюран была представлена Сильвии, приняла чашку кофе и уселась поудобнее, дабы они смогли узнать все детали, касающиеся Мориньи, из первоисточника, то бишь от нее самой.

Гостья говорила на patois,[4 - Местный диалект (фр.)] который Роза понимала не всегда, а Сильвия вообще не успевала следить, о чем идет речь, – факт, за который Роза была только благодарна, когда мадам Дюран рассмеялась от души в ответ на обеспокоенные вопросы о длительности туристского сезона в Мориньи, о числе туристов и о том, где они останавливаются.

– Туристы? Иностранцы? Да их так мало, что не стоит даже и разговаривать, мадемуазель.

Роза ощутила, как краска отхлынула от щек.

– Нет туристов? Это точно?..

– О, один или два чужестранца появляются то здесь, то там, – соизволила признать мадам Дюран. – В основном те, кто берет на себя хлопоты свернуть с главной дороги на побережье и вернуться на нее обратно, после того как посмотрит Мориньи. Еще те, кто приезжает навестить родственников, живущих здесь. Но у нас не Ницца, не Канн и не Монте-Карло. Зимой здесь два бича Господних: один – это mistral, вы на себе вчера наверняка ощутили всю его свирепость, а другой – это vent d'ltalie, ветер с востока. И ко всему прочему, монсеньор Сент-Ги не поощряет – это еще мягко сказано – le tourisme; со своей стороны, мы согласны оставаться рабочим городом, зарабатывая на жизнь обслуживанием повседневных нужд соседей, и все мы – или почти все – работаем в имении Сент-Ги в сезон, как делали наши семьи на протяжении поколений.

«Монсеньор Сент-Ги не поощряет туризм! Ну-ну… Канут, приказывающий морю отхлынуть вспять…» – подумала Роза. Вслух же произнесла:

– Я не понимаю. Англичане, немцы и американцы буквально затопили юг Франции. Так как же монсеньор Сент-Ги ухитряется держать их на расстоянии от Мориньи?

– Он владелец Мориньи, – мягко напомнила та. – Он не строит виллы на узкой береговой полосе и не выкорчевывает в окрестностях ценные пробковые дубы для кемпингов. И мы согласны, чтобы все оставалось таким, как есть, ибо пробковые леса – это наследство Сент-Ги и, как я уже говорила вам, источник нашего существования здесь.

«Можно ли найти более яркий пример феодального мышления или попыток не замечать жизни, по-страусиному пряча голову в песок?» – такова была следующая Розина мысль. Затем, вспомнив фразу из письма тетки: «…несколько сувениров для летних туристов», Роза решила, что худшие опасения подтвердились. В таком небольшом местечке, как Мориньи, спрос на подарочные товары должен быть ограниченным, и если танти Элси посещали всего несколько туристов, то какими же жалкими были ее средства к существованию?

На ее предположения мадам Дюран ответствовала, пожав плечами:

– Comme ci comme ça[5 - Помаленьку (фр.).]… Она выручала достаточно: открытки на дни рождения – здесь, маленький подарок – там. Но естественно, она жила скромно, как и все мы. Конечно, нам помогает то, что монсеньор Сент-Ги смотрит на ренту за наши дома как на нечто несущественное и даже не беспокоит нас по этому поводу, иными словами, мы ее совсем не платим.

Последнее обстоятельство окончательно поставило Розу в тупик. Вы можете бороться с помещиком за свои права арендатора до тех пор, пока выплачиваете ренту. Но если он вообще не требует арендной платы, то что делать тогда? Более того, Роза поняла и причину столь малого количества товаров в магазине, но как вдвоем – ей и Сильвии – прожить на «открытки на день рождения – здесь, маленький подарок – там»?

Она воскликнула:

– Это уж точно не характеризует монсеньора Сент-Ги как делового человека!

– Напротив, мадемуазель, просто говорит о его доброте.

– Это то же самое. Я вот только что подумала: его агенту следовало бы все-таки собирать арендную плату с тех, кто в состоянии платить, – не отступала Роза.

Мадам Дюран не замедлила высказать свое неодобрение, правда в завуалированной форме:

– Ах, но ведь хозяин-то он, а не Георгис Кассис, его агент. Кроме того, когда мадам Сент-Ги управляла имением, она тоже никогда не брала денег с арендаторов.

Роза насупила брови.

– Мадам Сент-Ги? – насторожилась она.

– Мать монсеньора! Она овдовела задолго до того, как сын достиг совершеннолетия. Его отец погиб, сражаясь за свободу Франции. Других детей не было, и мадам все еще выступает в качестве хозяйки шато Сент-Ги.

– Монсеньор Сент-Ги не женат?

– Нет. Выходит, вы еще не слышали разговоров, которые в городе у всех на слуху? О возможной партии между ним и мадам Флор Мичелет, молодой вдовой. Богатой… Ее покойный муж оставил единственной наследнице парфюмерный бизнес там, где она сейчас живет. У нее здесь летняя вилла… Но хватит! А не то за моей спиной, когда я уйду, вы еще, пожалуй, назовете меня досужей сплетницей, каковой я никогда не была, – закончила мадам Дюран с показной добродетелью, ставя кофейную чашку и протягивая на прощание руку.

Роза пообещала дать знать в случае, если им понадобится помощь, и, когда они наконец остались одни, живо описала картину Сильвии.

Но не полностью… Для слуха сестры она сочла нужным найти смягчающие тона как для участия их лендлорда в отчуждении от Мориньи летних посетителей, так и для своего невеселого убеждения, что раз он не требует денег с арендаторов, то возомнил себя вправе заставлять их плясать под свою дудку. Роза знала, что, если Сильвия начнет резко критиковать Сент-Ги, она, возможно, встанет на его защиту. Пока обе видели в нем врага номер один, такое поведение Розы вряд ли уместно.

Утром она все еще не знала, чего Сильвия желает на самом деле, и поэтому обрадовалась, когда та напомнила ей, что вечером они договорились забыть на время о монсеньоре Сент-Ги хотя бы до полудня. А посему сестры отправились на прогулку, как и было запланировано. Купили свежих булочек, сыра и бутылку вина для ленча, затем спустились к морю по удобной тропке, которая не слишком утруждала больную ногу Сильвии.

Берег подарил Розе все, что она ожидала: скалистый, укрытый от ветра, испещренный пятнами солнечного света и тенями под кронами сосен почти у самой кромки воды, кое-где они даже окунали нижние ветви в кружево прибоя. У воздуха была та прозрачность, что в Англии всегда служит предвестником дождя, но здесь позволяла верить, что вчерашняя отвратительная погода – чистая случайность, которая никогда не повторится.

Сестры играли в «уток и селезней», бросая в море голыши, шлепали босиком по лужам в скалах и чуть не погнались за ящерицей, когда сидели за ленчем. Они оставались на берегу до тех пор, пока воздух не похолодел и тени не стали сгущаться, и лишь тогда стали подниматься обратно по той же дороге.

У «Ла Ботикью» стояла машина. Водитель оказался интересным молодым человеком, с непокрытой головой и в свитере для игры в поло с высоким воротом. Приемник в машине изрыгал ударную музыку, но был выключен, едва они приблизились. Молодой человек вылез из машины и протянул руку.

– Мисс Дрейк? Мисс Лайон? Я Блайс Варон, – произнес он на английском и в ответ на недоуменный взгляд добавил с привлекательным акцентом: – Что вас так смущает? Ах, кто я такой? Так я ведь ожидал, что Сент-Ги предварил мое появление рекомендательным письмом или чем-то вроде того… Ну так вот, я его кузен, и меня послали, чтобы доставить вас обеих в шато, если вы соблаговолите принять приглашение. С какой целью? Чтобы встретиться с его матерью, моей тетей. Когда? Сразу же, как только вы будете готовы, – таковы отданные мне распоряжения. Если вы не готовы, то я подожду столько, сколько вам понадобится. Своим временем я могу распоряжаться по своему усмотрению, а я никуда не спешу. Моему маленькому Цезарю, то бишь кузену, не повредит разок подождать.

Роза взглянула на Сильвию, которая ошеломленно пробормотала, едва шевеля губами: «Призваны предстать лично!» Но от нее не ускользнуло, что сестра рассматривает молодого человека с особой улыбкой, которая говорит совсем о другом: для нее все это как манна небесная. Поэтому Роза ответила:

– Благодарю вас! Мы ничего не имеем против поездки, если вы не возражаете подождать, пока мы не переоденемся. Надеюсь, вам не пришлось ждать нас слишком долго.

Блайс Варон взглянул на свои часы:

– Где-то около часа. Но так как местное сарафанное радио донесло, не дожидаясь расспросов с моей стороны, что вы пешком отправились «на воздух», как здесь называют pique-nique, то я рассудил, что вы вернетесь до сумерек. Поэтому припарковал машину и вздремнул.

Роза заставила Сильвию сесть на переднее сиденье, а сама расположилась на заднем. По дороге Сильвия засыпала их проводника вопросами, на которые тот отвечал на свободном, хотя и несколько своеобразном английском.

Живет ли он здесь сам? Да, в наказание за свои грехи.

Занят ли он в индустрии выращивания пробкового дерева? «Нет, – признался Блайс. – Можно сказать с полным основанием, что я живу, сплю и ем под сенью пробкового дуба, но по возможности стараюсь не иметь с ним никаких дел».

Тогда что же он делает? «Ничего, – последовал ответ с лукавой улыбкой, от которой Сильвия так и растаяла. – Меня называют в разные времена по-разному: паразитом, бездельником, плейбоем – словом, как вам больше понравится».

И вопрос перед самым концом поездки: где же он выучил свой изумительный английский? В самой Англии, где – хотите верьте, хотите нет – он пару лет трудился на благо всего мира. Содержал мотель на озере Дистрикт вместе с другом.

Блайс, вырулив по широкой, выгнутой как полумесяц подъездной дороге, остановился возле внушительного каменного особняка, солидный вид которого никак не соответствовал общепринятой идее шато, с узкими оконцами и зубчатыми башнями. Дом, окруженный балконными окнами, был спроектирован так, чтобы встречать солнце. С трех сторон деревья закрывали его от средиземноморских зимних ветров. От наружных построек он отделялся широкой аркой, с другой стороны – через арочный проход – к нему примыкал небольшой флигель.

Пока они высаживались из машины, Блайс Варон «представил» им здание:

– Шато Сент-Ги. Это главный дом. Там, – последовал жест в сторону флигеля, – вдовий дом, в который моя тетка удалится, когда Сент-Ги женится.

Дверь открыла пожилая женщина в черном, и Блайс провел сестер в широкую залу, где в амбразуре окна справа был накрыт чайный стол: над кружевной скатертью, столовым серебром и тончайшим китайским фарфором председательствовала величавая леди, прямая, как спинка ее резного антикварного стула.

Мадам Сент-Ги, подумала Роза, должно быть, была хорошенькой в молодости. Судя по ее посеребренным сединой волосам и морщинкам в уголках глаз и рта, женщина уже разменяла шестой десяток, но ей все еще была присуща особая красота. Как и у ее сына, первое, что бросилось Розе в глаза, – те же высокие скулы, линии орлиного носа и тот же высокомерный поворот серебряной головы.

Мадам Сент-Ги раздраженно обернулась:

– Тс-с… Электричество – еще не все на этой земле.

Племянник включил лампы, заставив ее вздрогнуть и прикрыть глаза тонкой, в прожилках вен рукой.

– У нас есть огонь в камине, и еще не стемнело. Ну ладно, оставь, раз уж включил, – распорядилась она и, не вставая со стула, приветствовала легким поклоном Розу и Сильвию.

Блайс представил сестер, и мадам поздоровалась с ними на французском. Она воспитанно не заметила легкую хромоту Сильвии, но когда на ее вопрос: «Удобно ли вам на стуле?» – девушка ответила непонимающей улыбкой, то мадам Сент-Ги обратилась к Розе:

– Ваша сводная сестра понимает по-французски, мадемуазель?

– Нет, не очень хорошо.

– Тогда мы должны говорить на английском. Как вы уже успели убедиться, мой племянник вполне владеет им, мой английский более корявый, но я все-таки окончила английскую школу и еще не все забыла, а мой сын имеет коммерческие связи с Англией и говорит на нем довольно сносно. Блайс, ты должен помогать мне! – приказала мадам Сент-Ги. – Ибо будет крайне невежливо с нашей стороны исключить одну из наших гостий из разговора только ради того, чтобы доставить себе поменьше хлопот.

– С превеликим удовольствием, – ухмыльнулся Блайс, сморщив нос в сторону Сильвии. Передавая чай и печенье девушкам, он спросил у тетки: – А где Сент-Ги, между прочим?

– Он ожидал тебя раньше с нашими гостьями. Но приехал Кассис, чтобы обсудить дела, связанные с имением, и мой сын, возможно, все еще с ним. Он просил, чтобы мисс Дрейк и мисс Лайон дождались, когда он освободится, и, как полагаю, у него деловой разговор к мисс Дрейк. – Мадам Сент-Ги повернулась к Розе: – Нет сомнения, что вы думаете: это слишком en grand seigneur… довольно помпезно с нашей стороны величать моего сына Сент-Ги даже между собой. Дело в том, что его имя Ги, и такое же было у моего мужа. Так как муж для меня всегда был Ги, то наш сын стал Сент-Ги, постепенно это вошло в привычку.

Объяснение обезоружило Розу, и она ответила:

– Я понимаю, мадам, – чувствуя, что из-под нее выбили одну из опор, на которых строилось ее предубеждение против этого человека.

Пока неторопливо тек общий вежливый разговор за чайным столом, где-то в уголке ее сознания все крутилось это имя.

Ги Сент-Ги… Вот уж точно язык сломаешь: до того тяжеловесно. Да, она должна признать, имя подходит к высокомерию своего владельца. Имя, которое уходит корнями… оно говорит само за себя. С большой неохотой Роза рассталась со своим предубеждением, понимая, что имя начинает ей нравиться, и в мыслях уже была готова опускать перед ним приставку «монсеньор»…

Мадам Сент-Ги извинилась, что принимает их в зале, пояснив:

– Я только вчера вернулась из Парижа, Блайс – из Авиньона, а Сент-Ги – из Танжера, где у него были дела, связанные с пробковыми плантациями. Дом стоял закрытым с Нового года, наш маленький штат прислуги не располагал достаточным временем, чтобы привести в порядок все комнаты. Вы должны вновь посетить нас, когда мы обустроимся. Начинаются работы на плантациях, и никто уже не уедет из дома весь остаток года.

Затем она заговорила о мадам Боннар, и, как раз когда Роза перешла к описанию их собственных обстоятельств, к компании за столом присоединился Сент-Ги. Момент, которого девушка так страшилась, наступил.

К ее облегчению, Сент-Ги повел себя вполне непринужденно. Она представила его Сильвии. При замечании матери, что Сильвия почти не знает французского, Сент-Ги заговорил с ней на беглом английском.

Его обращение с Розой отличалось не меньшей учтивостью. Он ничем не намекнул о способной вогнать ее в краску вчерашней оплошности. Она уже приготовилась, по меньшей мере, к легкой иронии на сей счет и была благодарна, что единственным напоминанием об их неудачно начавшемся знакомстве стало сообщение, что монсеньор Кортес-Джембис, которого он снова видел этим утром, желает извиниться за свою своеобразную манеру поведения прошлым вечером, рассчитанную на посторонних.

– Мистер Короткие Лапы?! О, та маленькая гончая? Ну, передайте ему, будьте добры, что ему даровано полное прощение, – засмеялась Роза.

Мадам Сент-Ги, улыбнувшись, заметила:

– Ах, этот песик хорошо известен своими трюками, которыми не может обмануть нас, хотя все время и пытается.

Стало ясно, что она уже слышала эту историю от сына, правда, не ту ее часть, о которой Роза не могла думать без смущения.

Затем последовал краткий разговор на французском между матерью и сыном: Сент-Ги рассказал, что, пока они были в отъезде, их агент нанял необходимое число работниц для обдирки коры, и, хотя все еще ощущается некомплект квалифицированных обрезчиков деревьев, для начала людей вполне достаточно.

Мадам Сент-Ги отозвалась с некоторой долей самодовольства:

– Bien. Только ты должен заплатить им больше наших конкурентов, чтобы получить в свое распоряжение лучших людей. – Так как сын медлил с ответом, она требовательно воскликнула: – Ну, в чем дело? Разве это не так? Плата, которую предлагает Сент-Ги, должна быть самой высокой в округе, как это всегда и было… что, нет?

– Конечно, – подчеркнуто выразительно согласился он, затем поставил свою чашку и попросил мать извинить его и Розу. – Просто формальность, связанная с субарендой, – объяснил он. – Кассис советует включить в текст соглашения некоторые незначительные пункты, и я хотел бы, чтобы мадемуазель просмотрела предлагаемый договор у меня в офисе.

Роза взглянула на Сильвию, а та едва заметно сделала одобрительный жест большим пальцем. Затем хозяин взял Розу за локоть, как бы приглашая следовать за ним.

В офисе Сент-Ги предложил ей стул, а сам уселся за отделанный тисненой кожей письменный стол. Встретив взгляд девушки, устремленный на столешницу, на которой вообще не было никаких бумаг, он холодно произнес:

– Боюсь, что моя ложь шита белыми нитками. На данный момент у меня нет никакого черновика соглашения.

Роза взглянула на него с удивлением:

– Нет? Тогда почему?..

– Просто в надежде разрешить в приватной обстановке вчерашние недоразумения, возникшие на фоне взаимного непонимания. Мне думается, именно такой способ для вас предпочтительней?

– Конечно да. Хотя я весьма признательна за то, что вы не стали передавать мадам Сент-Ги некоторые весьма неприятные вещи, сказанные вчера, но недоразумение возникло не по моей вине. В любой момент, сообщив, кто вы такой, вы могли бы удержать меня от того, чтобы продолжать в том же духе, – напомнила она.

– Удержать… вас? Когда вы вошли во вкус, высказывая все, что думаете о вымышленном драконе – здешнем помещике-самодуре?! Пока вы изощрялись в осуждении нашей системы, было бы верхом бестактности выбить опору из-под ваших ног!

Роза вновь напряглась, ощутив иронию в его тоне.

– Как полагаю, вам доставляло подлинное удовольствие дурачить меня, – заметила она.

– Как раз наоборот. Я был так заинтригован вашим образом тирана Сент-Ги, что мне потребовалось время, дабы адаптироваться к мысли о себе самом как о монстре. В точности как кому-то нужно кинуть тайком еще один взгляд на кривое зеркало, чтобы убедиться, что отражение не столь уж и ужасно, как показалось в первый раз. Я никак не мог знать, что мадам Дюран лишит меня возможности обрушить, как я намеревался, на вашу рассерженную головушку груду раскаленных углей и пепла.

– Тогда вы не собирались сообщать мне, кто вы на самом деле? – спросила Роза.

– И сам не знаю. Рискнул бы, если бы вы спросили, как меня зовут. Хотя предпочел бы оставить вас в неведении насчет своей персоны подольше. Ваши представления обо мне, знаете ли, ошибочны. Я не измываюсь над бедняками и не занимаюсь обструкцией ради самой обструкции. Я сохранил право вето на аренду своей собственности, но и речи быть не могло об отказе вам заниматься бизнесом в отсутствие мадам Боннар.

Оценив сделанный ей упрек по достоинству и чувствуя, что вполне его заслужила, Роза ответила:

– Прошу прощения. Боюсь, что единственным оправданием может служить то, что мы со сводной сестрой все свои планы связывали с этим магазином, и я усиленно искала виноватого в той удручающей реальности, с которой столкнулись на самом деле.

– Да, вижу! Вы чувствуете себя так, словно ваша тетя специально ввела вас в заблуждение насчет тех перспектив, что в действительности может предложить «Ла Боти-кью»? – начал допытываться Сент-Ги.

Роза вынуждена была признаться:

– В этом моя вина. Я рисовала Мориньи в розовых тонах, словно здесь Канн в миниатюре – с деловой активностью на время зимнего сезона и толпами охочих до сувениров туристов летом. И готова была спорить, что раз это так, то магазин типа «Ла Ботикью» – подлинная золотая жила. Но товары в нем и мадам Дюран открыли нам истинное положение вещей.

– Мари… о да! Она хороша в качестве гида, дабы обрисовать вновь прибывшим местную ситуацию. Догадываюсь – она поведала вам, что Мориньи никоим образом не связан с туризмом, существует за счет соседей и главным образом поддержки местных жителей господами Сент-Ги?

– Да…

– А посему выходит, что вы сначала прыгнули, а осмотрелись уже потом и сейчас в отчаянии от увиденного? Хотя любая карта могла бы рассказать вам, что мы занимаемся только производством пробки, что район находится на клочке земли, на самом отшибе и не ведет никуда, кроме как в море? Но раз уж вы оказались здесь, у меня найдутся способы помочь вам. Или же Мари, как самозваный местный представитель по связям с общественностью, уже упомянула, что наряду с моими другими долгосрочными арендаторами мадам Боннар извлекала прибыль из того, что не платила арендной платы?

Роза кивнула:

– Да. Но я, возможно, не смогу просить вас о таком же одолжении?

– Почему же нет, если это может помочь вам в финансовом отношении? Мадам Боннар не видела достоинства в гордости ради гордости, поэтому и вам надо последовать ее примеру. Подумайте над этим. Между тем… – Тут он после паузы сменил тему разговора. – Вы сказали, что ваша сводная сестра кое-что понимает в торговле подобного рода. Ну а вы сами?

– Без малейшего понятия. В Англии я была личной секретаршей старшего партнера в фирме по экспорту на континент.

– Кто может рекомендовать вас? Я спрашиваю, потому что могу предложить вам дополнительный доход, если вам это подойдет. Работать в качестве занятой неполное время секретарши моей матери. Она занимается патронатом благотворительных организаций здесь, во Франции, и ведет обширную корреспонденцию со многими лицами. Мать принимает их интересы близко к сердцу, но у меня нет времени помогать ей, а в нашей округе нельзя найти никого, подходящего для этого. Итак, что скажете? Учтите, – добавил он, – уровень французской зарплаты, возможно, меньше того, к которому вы привыкли, и мое предложение помогать матери не означает работу специально для вас.

Игнорируя колкость последнего замечания, Роза ответила:

– Была бы только благодарна. Но разве не следует в таком случае получить разрешения властей на работу? И если мне придется работать здесь с мадам Сент-Ги, то это создаст трудности для Сильвии, которой придется работать одной в магазине при плохом знании французского.

– Можете предоставить заботу о получении разрешения мне, – уверил он. – Что же до остального, то вам придется приходить всего раз-два в неделю. Вы сможете брать работу на дом. А если ваша сестра собирается выучить французский, ей только пойдет на пользу, когда она будет вынуждена поневоле говорить на нем. Кроме того, мой кузен Блайс всегда может прийти к ней на помощь. Блайс англоман, в совершенстве владеет обоими языками, ничем особенно не занят и в высшей степени впечатлителен. Стоит его только позвать, и он вечно будет околачиваться возле вашей двери. Но это, пожалуй, не так уж и плохо, пока вы твердо не встанете на свои французские ноги. Итак, вы согласны?

– Благодарю вас. Согласна, если мой французский достаточно хорош для мадам Сент-Ги, – ответила Роза.

– Вполне хорош, – уверил он.

– Однако вчера по моему разговору вы догадались, что я англичанка, – напомнила она.

– Но не только по акценту.

– Тогда как же? – Она не могла сдержать любопытства.

– О, по многим вещам! Одна из них – особая манера носить плащ: привычка почти не расставаться с ним английским летом сделала его своего рода униформой.

Впервые ощутив легкость при общении с хозяином, Роза засмеялась:

– О боже! А что еще?

– Другие мелочи, бросающиеся, однако, в глаза. Вы рисковали нейлоновыми чулками, когда по-рыцарски бросились в кусты, дабы помочь собаке, которой не были представлены. Кроме того, ни одна французская девушка не стала бы возражать против того, чтобы ее проводили домой. Вы были преисполнены желания во что бы то ни стало найти иностранные ветряные мельницы с одной лишь целью – вступить с ними в сражение, подобно Дон Кихоту: чисто английские замашки, насколько я могу судить из личного опыта. А теперь насчет вашего превосходного французского. Разве вы не сообщили нам за чаем, что утратили всякие контакты с Францией, еще будучи ребенком?

– Да, но я училась в школе при монастыре, где всем заправляли французские монахини. Позже совершенствовала язык в вечерней школе и продолжала практиковаться; поддерживая отношения со всеми французскими корреспондентами своего работодателя.

– Совершенствовали язык? – Он поймал Розу на слове. – Тогда, выходит, вы всегда имели в виду воспользоваться им в один прекрасный день?

– О да! Это была моя голубая мечта – вернуться сюда, и отнюдь не в качестве туристки.

– Лишь затем, чтобы обнаружить, как ваша мечта превратилась в страшный сон при столкновении с реальностью Мориньи?

Она покачала головой:

– Просто всему виной этот магазин. Я думаю, что могла бы полюбить Мориньи сам по себе.

Он вновь поймал Розу на слове:

– Могли бы? Но вы сохраняете за собой право судить о нашем анахронизме – феодальном образе жизни, восходящем к ветхой старине, так ведь? Вижу, нам следует пробираться вперед не спеша. Я буду предостерегать вас от опасностей, ждущих на тропах в нашем дремучем лесу.

На столь утонченную иронию единственно верным ответом Роза сочла молчание.

Они присоединились к остальным за чайным столом как раз тогда, когда зазвонил телефон и Блайс поднялся со стула.

– Это, должно быть, меня, – произнес он и скрылся в соседней комнате.

Через секунду или две он вернулся, чтобы, прислонившись к дверному косяку, обратиться к своему кузену.

– Как можно так ошибиться? Вовсе и не меня, – протянул он на английском. – Это Флор… тебя… из Танжера. Я пообещал, что ты не заставишь ее ждать.

Сент-Ги встал и извинился, а Блайс пробурчал:

– Пробковые интересы в Марокко, родственничек!

Его бормотание отчетливо донеслось до обеих девушек, заставив их смутиться, хотя Роза надеялась, что ее невольная догадка вслух ускользнула от внимательной мадам Сент-Ги.


Глава 3


Самым неприятным впечатлением от первого визита в шато была явная враждебность между Сент-Ги и Блайсом Вароном, которая резко бросалась в глаза. Ни один из мужчин не считал нужным ее скрывать.

Сильвия сделала вывод, что это просто следствие разницы в возрасте и характерах.

– Едва ли ты можешь ожидать, чтобы Сент-Ги с его высокомерием и чувством собственной значимости легко поладил с такой общительной и покладистой личностью, как Блайс, – провозгласила она, исходя из тех дружественных отношений, которые сложились у нее с Блайсом с самых первых мгновений Знакомства.

Но Роза чувствовала, что причина гораздо серьезнее, чем возрастной барьер или различия во взглядах и поведении. Крепчайшая дружба, как она знала, зачастую как раз и завязывается в силу несхожести натур и разницы в закваске материала, из которого они сделаны; а посему склонялась ко мнению, что только фундаментальная и долговременная ссора могла являться причиной частой и неприкрытой критики одним другого и наоборот.

Ей суждено было убедиться в своей правоте. В течение недели или двух, пока пришло ее разрешение на работу, их почти ежедневным посетителем был Блайс, чья неуемная готовность обсуждать дела имения, равно как и свои собственные, не оставила никаких сомнений в причине трений, омрачавших его родственные отношения с Сент-Ги.

Надо отдать ему должное: Блайс обескураживающе честно повествовал о своей роли в семейной размолвке.

– Говоря по правде, – ухмылялся он, – в свое время я был немного трутнем, хотя и не в полном смысле этого слова, если вы понимаете, что я имею в виду. У меня полно идей, просто нет средств воплотить их в жизнь. К примеру, не моя же вина, что как раз к тому времени, когда английский отель, о котором я вам уже рассказывал, казалось, готов был начать окупать себя, мой партнер взял да и смотался со всеми фондами. Конечно, помочь мне выкрутиться стоило кое-чего для Сент-Ги, а так как я не слишком горазд рассыпаться в благодарностях, сие не могло не сказаться на наших отношениях.

– У вас больше нет родни, кроме мадам Сент-Ги? – поинтересовалась Сильвия.

Блайс покачал головой:

– Только один или два дальних родственника, которые едва ли догадываются о моем существовании. Я потерял родителей во время войны, а затем перебрался в шато. У меня есть небольшой доход, но не капитал, и всеобщая идея заключалась в том, что после окончания школы мне следует заняться пробкой.

– Почему же вы не занялись? – спросила Роза.

– Да потому, – объяснил он с якобы благовоспитанным видом, свойственным детям, – что пробка невыносимо скучна. С одной стороны, для нее требуется слишком много земли – гектары и гектары. С другой – столько времени, что впору ужаснуться. После того как вы дождетесь ростка из желудя, пройдет около двадцати лет, прежде чем можно содрать хоть сантиметр коры, и еще десять, чтобы сделать это снова.

Роза засмеялась:

– Этого я не знала. Но разве такое не характерно для земледелия в целом? Вы сажаете что-то, ухаживаете и ждете, пока оно вырастет, а если любите свою работу, то не жалеете на нее ни сил, ни времени?

– Даже если на это уйдет двадцать лет? Нет, слуга покорный! Я найду лучшее применение своему времени. А что пробка? Каждый год одно и то же: вы собираете местных девушек соскребать поросль с корней, затем подрезаете, затем обдираете зрелую кору, потом кипятите, прессуете и грузите на корабль, после чего выпускаете стада свиней, чтобы те поели опавшие желуди, а в свободное время ухаживаете за подрастающими плантациями. Конечно, на этом делаете деньги. И много. Но… – Блайс снова покачал головой. – Для пробки надо родиться, чтобы быть преданным ей до такой степени, как это наблюдается у Сент-Ги. Такое не для меня. И даже для кузена могли бы найтись более легкие способы зарабатывать на жизнь.

– Но если он любит заниматься пробковыми деревьями так, как вы говорите, то не кажется ли вам, что ему вовсе не хочется искать более легких путей? – возразила Роза. Она внезапно поймала себя на мысли, что при любом споре с Блайсом на эту тему готова встать на сторону Сент-Ги!

Блайс пожал плечами:

– Очевидно, да. Но это еще не причина с таким упорством отрицать и для меня возможность использования иных способов зарабатывания денег.

– Ну и чем же таким вы хотели бы заняться с его непременной помощью? – спросила Сильвия.

– Да почти тем же самым, чем занимался и в Англии. Понимаю, – предварил он возможные возражения, – было тактической ошибкой с моей стороны выбрать партнера, который не знает разницы между своим и чужим. Но на сей раз все, о чем я прошу Сент-Ги, – это поставить подпись на договоре сдачи земли мне в аренду и, возможно, предоставить небольшой заем на сумму, которую он вполне себе может позволить. Но не видать мне ни того ни другого, если только не случится чудо и не смягчится его сердце, а еще неизвестно – есть ли оно у него вообще.

– Вы имеете в виду, что хотите открыть мотель в здешних краях? Где именно?

– Нет, не мотель, так как здесь нет оживленных трасс. Скорее лагерь, который по мере развития может перерасти в летние виллы. Я для этого приглядел идеальный участок там, внизу. В настоящее время, конечно, он густо зарос пробковым дубом, но очистить его не составит особого труда. И потом, лично я не вижу никакой причины, почему бы Мориньи не стать вторым Сент-Эгюлем, дай только срок.

– Я всегда предполагала, что Мориньи желает стать еще одним Сент-Эгюлем, однако, по утверждению мадам Дюран, это далеко не так, – пробормотала Роза, вновь удивляясь тому, что она защищает порядок вещей, который еще неделю или две назад поверг ее в безысходное отчаяние.

– Вплоть до нынешнего дня, – резко возразил Блайс, – Мориньи желал лишь того, что указывали желать его жителям поколения Сент-Ги! Но дайте горожанам шанс работать вдвое меньше, а доход получать вдвое больше, за счет туристов, и Мориньи, подобно ветреному жениху, отвернет свои взоры от невесты-пробки… – Он прервался, чтобы бросить взгляд в окно магазина. – Никак к вам посетительница, девушки… О нет, не покупательница. Это Флор Мичелет. Я провожу ее сюда…

Сестры наблюдали в окно, как он подлетел к серебристо-серой машине с откинутым верхом, эффектно обрисовавшейся на pavè. Он протянул руку женщине за рулем и поприветствовал ее на французский манер, чмокнув в щеку, когда та открыла дверцу. Пока они стоя беседовали минуту или две, Сильвия пробормотала:

– Каждый, кто столь часто слышал упоминания о Флор Мичелет, как я, и ни разу не видел ее при этом, вправе усомниться в ее существовании и счесть ее легендой.

А та, о ком шла речь, не спеша, как бы прогуливаясь, скользнула впереди Блайса и во всех своих впечатляющих деталях предстала перед сестрами.

Флор Мичелет была красива той холодной, обезличенной красотой, что свойственна изваяниям из алебастра. В совершенный овал лица скульптор поместил продолговатые раскосые глаза, изящный нос и прелестный точеный рот. Пышный шифоновый шарф, накинутый на голову, открывал глазу лишь золотистые прядки на лбу. Туфли, сумка, перчатки – все было в тон и сделано на заказ; шелковая блузка у ворота была отделана ярко-красным, жакет с окантовкой, также ярко-красного цвета, небрежно висел на руке.

После взаимных представлений она бросила жакет на прилавок и слегка прикоснулась к руке каждой из сестер. Ее наметанный глаз сразу оценил их, а вопрос к Блайсу: «Говорят ли они по-французски?» – прозвучал так, будто бы она спросила: «А оно кусается?» – об образчике странного представителя фауны в зоопарке.

– Роза говорит не хуже любого из нас. Настолько хорошо, что собирается вести часть обширной корреспонденции моей тетки, – ответил Блайс. – А Сильвия усиленно изучает, ведь так, chérie? Кому же об этом знать, как не мне, раз она удостоила меня чести быть ее репетитором, – специально для Сильвии добавил он на английском и продолжил: – Подойдите, дорогая… окажите мне услугу, как преподавателю: Флор хочет знать, как хорошо вы говорите на французском.

Сильвия очаровательно вспыхнула.

– О, seulement un petit peu,[6 - Немного, слегка (фр.).] – уверила она.

– Так мало? Ну, в скором времени вы преуспеете, – отрезала Флор с холодной улыбкой, чтобы переключить внимание Блайса на себя. – Знаешь, дорогой, не увлекайся особенно, чтобы не научить девушку чему-нибудь нехорошему, и, если такое возможно, не слишком злоупотребляй своим шармом в процессе обучения. – Тут она повернулась к Розе и вновь изобразила улыбку. – Вы знаете, мадемуазель, кто-то должен вас решительно предостеречь насчет мужчины, в обществе которого мы сейчас находимся… Он начисто лишен принципов, и за это его любят девушки. А впрочем, как говорится, не учи ученого. Возможно, вы обе предубеждены против мужчин подобного типа, предпочитая более серьезных людей. А посему держитесь настороже и следите за каждым своим шагом, как это делаю я.

Прежде чем Роза смогла ответить, а Блайс – разразиться протестами, Флор вновь переключилась на молодого человека:

– А сейчас, mon ami, ты знаешь, почему я здесь? Чтобы забрать тебя и отправиться на ленч.

Засунув руки в карманы, Блайс прислонился к прилавку:

– Вот как, на ленч? Но только не меня. Я довольствуюсь тем, что жую здесь сухую корку вместе с девушками.

Даже не взглянув на него, Флор деловито разгладила перчатки.

– Ты отправишься на ленч. В Сен-Тропез. Со мной и Сент-Ги, который встретит на нас в L'Ermitage после того, как покончит там с некоторыми делами.

Блайс сделал большие глаза:

– На вашем первом свидании за ленчем после твоего возвращения из Танжера? В качестве третьего лишнего? Боюсь, это не добавит мне популярности в глазах Сент-Ги!

– Нет, не третьим лишним, – холодно возразила Флор. – Тебе не стоит тревожиться на сей счет. Когда мы с Сент-Ги захотим остаться tête-à-tête, то организуем это и без твоей помощи. Нет, речь идет о четверых, и это моих рук дело – ты будешь сопровождать Мари-Клэр Одет, которую я пригласила.

– Мари-Клэр Одет?! Та самая… с лицом как… пудинг с изюмом, да и фигурой ему под стать? Нет, я этого не сделаю! – решительно заявил Блайс.

Флор нахмурилась:

– Сделаешь, и при этом еще не станешь никому докучать. И если ты достаточно умен, ни в коем случае не будешь невежливым с Ла Одет… Папаша Одет, как тебе известно, едва ли не самый богатый парфюмер в Грасе. Сблизившись с ним через его простушку дочь, ты можешь подвигнуть его помочь в осуществлении своих планов.

На миг Блайс стушевался, затем сказал:

– Если ты имеешь в виду деньги, то само по себе это мало поможет, если Сент-Ги не позволит мне владеть землей.

Флор взглянула на часики:

– Не высасывай трудности из пальца. Заинтересуй монсеньора Одета и предоставь Сент-Ги мне.

– Желаю удачи, – пробормотал Блайс и тут же добавил: – Я не одет для ленча, и к тому же у меня здесь мопед.

Флор оглядела его сверху донизу:

– Сойдешь вполне. L'Ermitage – это не бог весть что, и ты сможешь оставить там мопед. На этой стадии мне не обойтись без Мари-Клэр, и ты составишь ей компанию. Поэтому поехали, и прямо сейчас, пожалуйста.

Судя по тону, это был скорее приказ, нежели просьба. Блайс, пожав плечами, неохотно подчинился и уже из набиравшей скорость машины помахал девушкам рукой и послал воздушный поцелуй.

Был уже полдень. Настало время закрывать магазин до половины третьего. Пока Сильвия запирала кассу, она нерешительно обратилась к Розе, которая опускала ставни:

– Он не хотел ехать… ведь верно? – Сестра явно нуждалась в подтверждении. – Но он все же уехал. Не отказался наотрез взять на себя роль – отвратительно, но точнее не скажешь – лизоблюда в угоду своим амбициям.

Это основательно подпортило его имидж веселого шалопая, и Роза совсем не удивилась, что Сильвия обратилась к ней за поддержкой.

По поводу Флор Мичелет их мнения не слишком отличались – как по части умопомрачительного шика, так и той вызывающей уверенности, с которой она управляла Блайсом. Так же как и Роза, Сильвия была возмущена, что ими заинтересовались лишь на самое короткое время, а затем отмели в сторону как нечто не заслуживающее внимания.

– Тебе не кажется, – рассуждала Сильвия, – что она услышала о нас от… ну, не важно, от кого… такое, что заставило ее опасаться конкуренции? И ей сразу стало легче, когда она уверилась, что страхи напрасны?

На что Роза ответила излишне резко:

– Наоборот, думаю, столь блистательной особе конкуренция не так страшна.

Что побудило ее дать такую лестную оценку, возможно незаслуженную, Роза и сама толком не знала – скорее всего, собственный страх, о природе которого она предпочитала не задумываться.

Через день или два пришло разрешение на работу. По договоренности с шато – помимо особых случаев, когда она могла понадобиться мадам Сент-Ги, – Роза должна была являться по понедельникам, когда все магазины в Мориньи закрываются с середины дня до вторника.

В тот первый понедельник мадам пригласила ее на ленч, и они разделили его вдвоем. Это была трапеза, совершенная с точки зрения сервировки: столовое белье, хрусталь, серебро и китайский фарфор – словом, все, что Роза и ожидала встретить в таком доме. Только содержание было жалким: крошечные чашечки бульона, лепесток жареного мяса почти филигранной толщины, гарнир из намазанных маслом молодых картофелин величиной с мраморные шарики. Они выпили графин красного вина, а на десерт вообще ничего не было – просто чашка кофе с бисквитом.

Хозяйка вполне довольствовалась этим, но для молодого, здорового аппетита Розы, которая любила плотно закусить и еще не утратила английского интереса к пудингам, съеденного хватило на один зубок.

Позже они обосновались в студии мадам. Та извинилась за груды писанины, что ожидали Розу в ее первые часы работы секретаршей.

Мадам призналась, что не очень умеет печатать на машинке, но не будешь же вести деловую переписку от руки? Деловыми письмами пришлось заняться в первую очередь, так как многие из них требовали срочного ответа. Затем были чеки, подлежащие выписке в ответ на просьбы в письмах, счета на просмотр самому Сент-Ги и, наконец, наброски речей, которые мадам не собиралась произносить («в моем возрасте я уже не могу путешествовать с такой скоростью, как хотелось бы»), но их должны были прочитать по бумажке в ее отсутствие на благотворительных собраниях.

Роза уселась за письма, решив подшивать их просто в папки с указанием даты и ссылками на более ранние документы. Затем под диктовку мадам выписывала чеки и счета, которые потом занесла в гроссбух, использовав его, в свою очередь, в качестве пресс-папье для чеков, дожидающихся рассмотрения Сент-Ги.

Последние поразили Розу размахом и щедростью. В течение получаса мадам Сент-Ги отобрала просьбы о пожертвованиях на сотни франков, и, когда девушка осталась одна, чтобы заняться черновиками речей, то быстро пробежала глазами содержание писем. Она была изумлена широтой и многообразием благотворительных интересов своей работодательницы.

«Призыв французских фалидомидов»… «Пособия раковым больным»… «Пожертвования садоводам»… «Детские фонды для каникулярного отдыха»… «Защита животных»… И целая дюжина других обществ и организаций.

Что там Блайс говорил о возделывании пробки? «На этом делают деньги… и много!» «Эта кубышка должна быть размером со сказочный кувшин Али-Бабы, чтобы выдержать столько выброшенных на ветер счетов. Просто уму непостижимо, – не могла не задуматься Роза. – Не говоря уже о роскошном образе жизни, который влетает в такую копеечку, что нам с сестрой и не снилось!»

Она уже закончила и проверяла напечатанное, когда дверь отворилась и вошел Сент-Ги.

– Мама сказала, что у вас есть для меня чеки на подпись. Где они? – поинтересовался он.

Роза указала на стопку бумаг и ждала, пока он, оперевшись рукой на стол подле нее, ставил свою подпись на каждом чеке. Затем, аккуратно сложив их, передал ей:

– Приложите их к сопроводительным письмам, и они еще успеют к вечерней почте. И если на сегодня это все, то я отвезу вас обратно на машине. Когда будете готовы, найдите мою мать в холле, а я подожду снаружи.

Хотя был еще ранний март, в округе уже наступила весна. Воздух был нежен, вечернее небо на горизонте окрасилось в нежно-желтый цвет, обещая и завтра такой же безоблачный день. Роза помедлила перед тем, как забраться в машину, и Сент-Ги, наблюдавший за ней, предложил:

– Если вы не слишком спешите домой, то, может, захотите ознакомиться с тем, что составляет источник нашего существования? Не думаю, что у вас уже сложилось полная картина, что такое пробка.

– Могу судить о ней лишь на основе того, что поведал нам Блайс о предстоящем вам ежегодном цикле.

– До тех пор, пока он не принимает в нем участия… – пробурчал Сент-Ги, приводя машину в движение, – ему… Ну да ладно. Как я и предполагал, за последнее время вы вдоволь насмотрелись на Блайса, не так ли?

– Да, он часто заглядывает к нам.

– Слишком часто?

– О нет! – Чувствуя, что должна защитить Блайса от невысказанного скептицизма, таящегося за сухим вопросом, Роза добавила: – Он на всех парах обучает Сильвию французскому. Вы бы только посмотрели, как он ведет себя с нашими покупателями! Он не столько продает, сколько заставляет их чуть ли не упрашивать себя позволить сделать покупку.

– Да, язык у Блайса хорошо подвешен. Могу себе представить… – В тоне Сент-Ги явственно проскользнуло желание не говорить больше о Блайсе. Но Роза ради справедливости решила все же продолжить тему.

– Вряд ли это честно по отношению к нему. Ведь вы сами и предложили, чтобы Блайс помогал Сильвии в магазине, – напомнила она. – Он помогает нам обеим, и мы благодарны ему.

– Если вы находите, что дела и впрямь идут так плохо, то почему бы не расширить немного поле деятельности? Например, найти общий язык с поставщиками, чтобы торговать тем, что обеспечило бы более широкий покупательский спрос?

Роза покачала головой:

– Вы не представляете, как мало возможностей в Мориньи и сколько людей пытаются ухватиться за них, чтобы свести концы с концами. Я сомневаюсь, сможем ли мы найти хотя бы одну надежную ниточку, за которую могли бы потянуть, не ущемив при этом чьи-то интересы. А ставить подножку соседям – это нечестно.

– А между тем ваше отношение к моему предложению – не платить пока арендную плату – остается прежним?

– Благодарю, но тем же самым.

– Но почему?

– Потому что, – она перевела дыхание, – так или иначе, все равно придется платить. – Затем, вздрогнув от быстрого взгляда в ее сторону, значение которого она не поняла, неуверенно добавила: – О боже, какими помпезными, должно быть, вам кажутся мои слова?

– Нет! Просто… очень уж детскими, – ответил он, усилив паузой значение последней части фразы, и она не нашлась что возразить.

Повисло молчание, которое продолжалось, пока они ехали по дороге, ведущей к одной из пробковых плантаций. Ворота были открыты, и возле бревенчатой хижины стояла очередь девушек с короткими изогнутыми косами.

– Монсеньор…

– Монсеньор!.. – Они неловко поклонились Сент-Ги и заулыбались Розе.

– Наши резчицы поросли получают свою плату. Они работают сдельно, – объяснил он и посмотрел на ноги Розы в сандалиях на толстой подошве. – Обувь у вас подходящая. Это хорошо, – заявил он. – Мы можем прогуляться, поэтому оставим здесь машину, и я покажу вам, что эти девушки делают на плантации.

Часом позже Роза воочию увидела порядок, созданный из хаоса поросли и кустарника ловкими и опытными руками девушек. Ствол за стволом очищался, обнажая узловатые корявые корни, а срезанная поросль и все лишнее или сжигалось, или складывалось в аккуратные пирамиды для уничтожения на следующий день – с принятием всех необходимых противопожарных мер предосторожности.

Она увидела также за работой подрезчиков ветвей, которым только годы практики позволили добиться такого мастерства.

– Пробка, к несчастью, упрямое дерево и всячески сопротивляется людям. Оно стремится разрастись в ширину, искривляется и желает быть заскорузлым и суковатым. Мы не можем позволить ему расти так, как вздумается, поэтому приходится с особым искусством заниматься подрезкой, чтобы стволы были высокими и прямыми.

Затем они подошли к краю огороженного пространства, где находились деревья, готовые к обдирке коры.

Положив руку на шишковатый ствол, Сент-Ги сказал:

– Вот здесь, как можно ниже, мы делаем горизонтальный надрез. Затем то же самое – как можно выше. Потом несколько вертикальных надрезов, стараясь по возможности придерживаться естественных трещин коры. Мастерство состоит в том, чтобы срезать слой достаточно толстый, чтобы он имел товарную ценность, и настолько тонкий, чтобы не повредить клетки дерева для роста в будущем новой коры. Затем кору кипятят и спрессовывают для отправки морем в ближайший порт на аукцион. Наша пробка по большей части отправляется в Сен-Тропез или Тулон.

– Вы только выращиваете пробку и продаете? Ничего из нее не изготовляете?

– Нет. Мы просто растим на продажу. – Он хлопнул рукой по стволу. – Деревья на этом участке предназначены для второй обдирки и дадут нам кору лучшего качества, чем та, что была снята первый раз семь лет тому назад. Для третьего раза деревья будут готовы не раньше чем лет через десять: они живут и дают кору двести лет, а лучший съем – приблизительно в сто лет.

– И это при том, что вы начинаете снимать кору, только когда они достигнут двадцатилетнего возраста или что-то около того. Выходит, чтобы дождаться полноценного урожая, надо потратить на это целую жизнь?

– Точно. Но ведь ничего не случается по мановению руки, и никто не начинает на пустом месте, дожидаясь, пока деревья на плантации дорастут до зрелости.

– Кто-то когда-то должен же был начать с нуля, – улыбнулась Роза.

– Конечно. Применительно к нашему случаю, род Сент-Ги восходит ко временам еще до крестовых походов. Факт, который помогает, как вы понимаете, если счет идет уже не на года, а на поколения. И не вызывает сомнений, что тот, кто заложил первую плантацию, рассчитывал, что его сын дождется, когда из желудей вырастут полноценные деревья, а уж внуки и правнуки – тем более.

– И что, в роду Сент-Ги всегда были сыновья?

– Вплоть до нынешнего дня – всегда, да и сейчас нет причины бояться, что их больше не будет. Если не сыновья, то хотя бы внуки.

– Да, пожалуй, – согласилась Роза.

Когда они возвращались к машине, она поймала себя на том, что размышляет – каким он может оказаться жестоким, если его сын, подобно Блайсу, выкажет полное пренебрежение к наследственному выращиванию пробкового дуба. В это не хотелось верить, и Роза не могла не пожелать, чтобы Сент-Ги относился терпимее к такому вопиющему нарушению вековых традиций, как бы больно ему ни было, и вообще был добрее к людям, чьи взгляды на жизнь отличаются от его собственных.

На обратном пути в Мориньи, возле самого въезда в шато, на склоне холма им встретился другой автомобиль. Обе машины остановились. Флор Мичелет, сидя за рулем, наклонилась, чтобы протянуть руку Сент-Ги, и вопросительно вскинула бровь в сторону Розы.

Сент-Ги объяснил, что Роза находится в командировке.

– Пробка для нее – дело новое, поэтому я предпринял ознакомительный тур под моим руководством по своим владениям. Конечно, я не забыл, что ты обедаешь с нами, хотя надеялся вернуться к твоему прибытию, – сообщил он Флор.

Ее глаза прищурились вслед томной снисходительной улыбке.

– Никак защищаетесь, mon ami? С чего бы это? – Еще один взгляд в сторону Розы. – Нам с вами, мадемуазель, следует держать в тайне секрет нашего пола: пока мы в себе уверены, не стоит особенно тревожиться по поводу соперницы. А вот если не уверены в себе, то надо знать, как никому другому, какие женщины нравятся нашим мужчинам и кого следует опасаться в первую очередь. – Затем Флор вновь обратилась к Сент-Ги: – Поэтому я могу позволить себе заявить, что не против и обождать, пока ты проводишь мадемуазель домой. Каюсь в том, что явилась ранее назначенного срока. В случае, если у тебя будут и другие кандидатуры, хочу заранее показать тебе список гостей, которых думаю пригласить к себе на вечеринку, когда открою виллу в конце месяца. Полагаю, ты сочтешь нужным добавить к моему списку имена тех, кого бы тебе хотелось видеть в числе приглашенных.

– Да, возможно… – Сент-Ги посмотрел на часы. – Еще четверть часа – и я присоединюсь к тебе.

Он вскинул руку в приветственном салюте, Флор напутственно улыбнулась в ответ и слегка кивнула Розе со словами «Au revoir».[7 - До свидания (фр.).]

Затем машины разъехались.

Две недели спустя Роза в одиночестве сидела за прилавком, когда в магазин вошла Флор Мичелет, оказавшаяся в тот день единственной посетительницей, хотя и не покупательницей.

От Блайса девушки уже знали, что она совершает сезонный тур из Граса в Мориньи. На Флор было менее формальное одеяние, нежели виденное Розой до сих пор: штаны в обтяжку, свободного покроя рубашка, сандалии на босу ногу, а длинные волосы подхвачены лентой в конский хвост. Она сняла темные очки, предложила сигарету и справилась о местонахождении Сильвии.

Роза объяснила, что та отправилась к морю, поплавать вместе с Блайсом.

– Выходит, она в состоянии плавать после случившегося с ней?

– О да. Хирурги говорят, что ей это только на пользу, хотя Сильвия быстро устает и боится плавать одна.

– Ну, с Блайсом она будет в безопасности… до тех пор, пока они в воде.

Роза слегка нахмурилась.

– Разве это справедливо по отношению к Блайсу? – возразила она. – Он сама доброта по отношению к Сильвии… к нам обеим.

Флор охотно согласилась:

– О, он, конечно, добр… к Сильвии. Доброта ему ничего не стоит, а он ловкий малый, этот Блайс. От него не могло ускользнуть, что нежность к вашей младшей сестре завоюет ему вашу благосклонность, а именно это, насколько могу судить, сейчас у него на уме…

Смущение мешало Розе связно выговаривать слова.

– Блайс не питает ко мне ни малейшего интереса… в этом смысле, – начала она отрицать. – И если бы я думала, что он неискренен в своих симпатиях к Сильвии…

– Вы бы в негодовании наморщили свой хорошенький носик? Не стали бы поощрять его поползновения забирать ее с собой, когда вы заняты здесь и не можете сделать этого сами? Ну и как это выглядело бы – мудрым… или же добрым с вашей стороны? Не говоря уже о том, что для самой Сильвии подобное поведение могло бы показаться ревностью?

– Я? Ревность? К Блайсу? Да он самый последний, кого я…

В глазах Флор вспыхнуло и тут же погасло некое выражение, из-за своей мимолетности не поддающееся анализу.

– Итак… выходит, уже есть самый первый, кого вы ревнуете больше прочих? – Ее смешок был коротким и обезоруживающим. – Но надеюсь, не здесь? О, я в некотором роде слежу за вами, что – не могу не признаться – является бестактностью с моей стороны. И конечно, только неподдельный восторг Блайса, с которым он отзывается о вас – не о Сильвии, заметьте, – заставил меня сделать вывод, к кому он питает подлинный интерес. Хотя, возможно, я и ошибаюсь…

– Вы сказали, что он говорит с вами обо мне?

– Да, всякий раз, когда может перевести разговор на вас. Даже в ущерб собственным интересам. Например, говорил ли он вам о своих трудностях из-за отсутствия капитала и земли, мешающих осуществлению его проекта?

– Да, говорил.

– И вне всякого сомнения, вы помните, как я чуть ли не из-под палки вынуждала его быть милым с девушкой, чей отец мог бы оказать существенную помощь в реализации этих дорогостоящих планов? За месяц, за неделю, даже за несколько дней до вашего прибытия в Мориньи он буквально зубами бы вцепился в такой шанс. А вы знаете, как он вел себя за ленчем в тот день? Рассыпался в панегириках… вашим взглядам, предприимчивости, чувству юмора и лишь изредка упоминал о Сильвии. После чего вряд ли у кого-либо вызовет удивление, если Клод Одет покажет ему кукиш. Что, по сути дела, оставит Блайса с тем, что у него сейчас есть, – то есть ни с чем.

Роза покачала головой.

– Я огорчена этим, но просто никак не могу поверить. Если он и был бестактным за ленчем с вашими друзьями, то это случилось не из-за меня, – возразила она.

– Тогда вам придется, – парировала Флор, – поверить в его маленький шантаж в отношении меня. Еще до того, как он узнал, что я сама намерена пригласить вас, он начал угрожать – простите за выражение, – что его ноги не будет на открытии моей виллы, если я не пошлю вам приглашение.

Роза чуть заметно улыбнулась:

– Он, конечно, шутил. Или же имел в виду нас с сестрой.

Флор пожала плечами:

– Упор был сделан именно на вашем имени, и у меня есть свидетель в лице Сент-Ги, который присутствовал в обоих случаях. Между тем могу я надеяться, что вы воспримете все это как приглашение? Вы будете?

Что Роза могла ответить? Чутье ей подсказывало, что она должна остерегаться Флор Мичелет. Но предложение было сделано, а если Сильвия узнает, что будет Блайс, то и сама непременно захочет пойти.

Поэтому Роза ответила:

– Премного благодарна. Думаю, что могу ответить и за Сильвию: нам бы очень хотелось посетить вас.

– Хорошо. Тогда в восемь. Блайс будет только рад доставить вас до места. Одежда неформальная: удобная и простая – будет буфет и все такое. – Флор помедлила, кинув вокруг себя оценивающий взгляд. – Я слышала от Сент-Ги, что вы разочарованы сделкой с вашей тетей? Что вы ожидали встретить здесь нечто вроде boutique Диора или Чиапарелли? – В ее голосе проскользнул иронический оттенок.

Роза поспешила внести ясность:

– Ну, мы определенно рассчитывали, что в Мориньи есть такая вещь, как туристический сезон, и поначалу пришли в отчаяние, узнав истинное положение вещей. Но год на солнце для нас обеих и шанс, что Сильвия полностью поправит свое здоровье, в любом случае делает сделку выгодной, и даже очень.

– И когда вы поняли, что не сможете долго протянуть на этой торговле крашеными циновками – по сути дела, единственного, что ваша тетя сбывала местным жителям, – на выручку пришла служба спасения Сент-Ги?

– Служба спасения?.. Боюсь, что не понимаю.

– О, полноте! – небрежно воскликнула Флор. – Сколько времени ушло у Сент-Ги, чтобы высосать из пальца ту работу, что вы получили у мадам? И если вы управляетесь с ее счетами так же хорошо, как и с корреспонденцией, то поинтересуйтесь при случае, какую ничтожную часть составляют расходы на вас в общей сумме дорогостоящей благотворительности.

Чуть помедлив, Роза протянула:

– В числе прочего я веду и счета мадам. Но все же не улавливаю никакой связи между моей работой и…

– …и огромными расходами на благотворительность, к которой Сент-Ги поощряет мадам и себя самого во имя своих «обязательств» перед Мориньи? Уверяю вас – эти обязательства чистая фикция. Веками поколения Сент-Ги щедро раздавали милостыню всем страждущим в округе – это стало традицией. Каждая хромая собака в пределах слышимости своего лая, а то и за пределами должна была получать помощь от Сент-Ги, в то время как сами они жили как простые крестьяне, довольствуясь в своем хозяйстве услугами экономки, уборщицы и садовника, – и все по вине своих бесчисленных протеже, – с издевкой закончила Флор.

Затем, тщательно водрузив на нос солнечные очки; она не спеша продефилировала к двери, явно ничуть не тревожась о тех семенах недоверия и беспокойства, которые посеяла в душе Розы.


Глава 4


Приглашение Флор не было новостью для Сильвии. По возвращении она сообщила Розе, что Блайс уже рассказал ей об этом и она приняла его. Роза ответила: «Я тоже», но умолчала о все возрастающем нежелании принимать что-либо из рук Флор Мичелет.

Можно ли быть такой мнительной? – вопрошала она себя. Что уж такого обидного сказала или сделала Флор? Внимание, оказываемое Блайсом ее сводной сестре, было настолько искренним и ненавязчивым, что даже Сильвия наверняка рассмеялась бы предположению, что он ведет двойную игру по отношению к ней и Розе. И Флор уж никак не могла знать, что Роза резко примет в штыки – да и чего ради? – намек на то, что она всего лишь еще один «объект» для благотворительности Сент-Ги.

Однако ее терзали сомнения. Она не могла и представить себя в роли жалкой получательницы подачек. Роза всего лишь хотела оказать услугу Сент-Ги… Флор, возможно, и не намеревалась сделать ей пакость, но заставить Розу взглянуть другими глазами на свои отношения с Блайсом и посеять сомнения насчет того, действительно ли ее работа у мадам – дело рук Сент-Ги, ей явно удалось.

Вся неделя, оставшаяся до званого вечера у Флор, оказалась удручающей. Во-первых, резко испортилась погода, дав Сильвии шанс вновь обрушиться с нападками на климат, который опять не оправдал их ожиданий насчет лазурного моря и вечно синего неба. Во-вторых, пришли первые счета на оплату, а торговля шла из рук вон плохо. В некоторые дни вся выручка составляла один или два франка, да и те от немногих посетителей, что являлись тогда, когда по настоянию Мари Дюран они отправлялись на прогулку с Блайсом, оставив прилавок на ее попечение.

Ибо Мари твердо взяла их под свое крылышко – за плату, остающуюся неизменной вне зависимости от количества отработанных часов. Мари продавала газеты, заботилась о собственной семье, часто присоединялась к дочери для сезонных работ на плантации пробки и еще ухитрялась найти свободное время, чтобы стирать, готовить и убираться для Розы с Сильвией.

Именно от нее сестры узнавали о слухах, ходящих в Мориньи, причем, как говорится, с пылу с жару. Но у Мари был незлой язык, от него не страдала ничья репутация. Ее преданность шато была всеобъемлющей: она любила Блайса без всяких оговорок, мадам Сент-Ги для нее была «сущий ангел», а сын мадам – «рыцарь без страха и упрека».

«Для полного счастья не хватает лишь одного, – провозглашала она, – женитьбы монсеньора. Когда это произойдет, все Мориньи будет ликовать, Возможно, им не придется долго этого ждать. К концу лета будет уже два года, как мадам Мичелет вдова, и она все еще свободна, несмотря на богатство и шарм. О да, – заключала обычно Мари с уверенным кивком. – Думаю, можно рассчитывать на то, что еще до зимы она переберется в шато, чтобы стать одной из нас». Другие слухи на сей счет в городке, однако, были менее благожелательными. Однажды, когда Роза наведалась в булочную, Флор как раз вышла, хлопнув дверью и заявив на прощание, что ноги ее больше не будет у Бриандов. Ответ мадам Брианд был не менее едким, и сеть возмущенных морщин на ее лбу никак не разглаживалась, пока она оделяла следующую покупательницу булочками и пышными тарталетками.

– Эта… – сплюнула мадам Брианд. – Да будь она даже президентом, и то не могла бы требовать лучшего обслуживания. Надо же: ноги ее здесь не будет! Да ради бога… и вообще, кто она такая? Да никто… если бы не ее денежки и прекрасная patisserie[8 - Кондитерская (фр.).] в Сен-Тропезе. Она является сюда и имеет наглость требовать, чтобы Брианд бросил выпекать свой хлеб ради ее кондитерских выкрутасов по первой же команде! И подумать только, мадам Доре, что вскоре мы, возможно, заполучим ее в качестве нашей хозяйки шато! Нет никаких сомнений, что она хочет прибрать к рукам монсеньора. «Что желает женщина, того желает Бог», – говорим мы. Да только не в этом случае. Пусть первый муженек и оставил ей кучу денег, но Сент-Ги – куда более громкое имя, нежели Мичелет, да будет ей известно. Ах, мадемуазель… – Тут грозовые морщины мадам Брианд разгладились, а лицо просветлело при виде Розы.

Это было как раз в тот день, когда Роза, вернувшись в магазин, нашла Сильвию пристально рассматривающей посылочный ящик солидных размеров с наклейками каштанового цвета, на которых серебром значилось: «Букет».

– Его только что принес посыльный, – объяснила Сильвия. – Униформа посыльного – того же цвета, что и наклейка, а на кепи и на фургоне тоже написано «Букет». Хотя я и сказала ему, что мы ничего подобного не заказывали, он, по-видимому, не понял мой французский. Я взяла посылку, чтобы ты на нее взглянула.

«Букет? Букет?» – в этом слышалось что-то знакомое… Хмурясь на наклейки, Роза внезапно вспомнила:

– Знаю! Это торговая марка парфюмерии Мичелет. Нечего и надеяться, что мы сможем продать здесь такой товар… сдается мне, он стоит больших денег. Просил ли этот рассыльный, чтобы ты расписалась в получении или еще что-нибудь?

– Нет. Он продолжал повторять что-то вроде «С почтением» и передал мне… это.

– С почтением? Ах да, это означает «С наилучшими пожеланиями» и за так. Но… – Роза окончательно зашла в тупик, когда начала рассматривать бланк, вложенный в поданный ей Сильвией конверт.

В заголовке также красовалась надпись серебряными буквами «Букет», а далее следовал длинный список дорогой парфюмерии. На адресе значилось: «Ла Ботикью» в Мориньи, и если это не было ошибкой, то посылка явно предназначалась им.

– Ну, – потребовала объяснений Сильвия.

– Даже не знаю… Это, очевидно, набор для магазина. Полагаю, нам следует позвонить на фабрику в Грае и выяснить, в чем дело.

– А как насчет «С наилучшими пожеланиями»? Ты не предполагаешь, что посылку могла послать Флор Мичелет… с целью сделать что-нибудь для нас?

– Флор Мичелет? Я сильно сомневаюсь.

– Я тоже. У меня сложилось впечатление, что мы не из тех, кого она удостаивает своим вниманием. Но если ты сначала позвонишь ей, а потом в Грае, этот звонок обойдется нам дешевле, – резонно закончила Сильвия.

– Да, – согласилась Роза, будучи явно не в восторге от предстоящей задачи. Но она вынуждена была признаться, что ощутила себя обезоруженной радушием Флор, едва лишь задала ей первый вопрос о посылке.

– Так она пришла? Хорошо! – Тон Флор составлял приятный контраст с едким обменом «любезностями» с мадам Брианд. – Вы приняли ее, надеюсь? Не возникло никаких трудностей?

– Ну…

– Да, знаю! Вы хотите сказать, что у вашего магазинчика не тот класс для торговли подобными товарами. Но как можно утверждать наверняка, даже не выставив их на прилавок? А раз это подарок, то вы все равно не окажетесь внакладе.

– Очень мило с вашей стороны позволить украсить ими витрину. Но мы готовы уплатить за них обычным порядком, – заявила Роза, с ужасом подумав при этом о состоянии их финансов.

– До того, как убедитесь, сможете ли вы их продать? Не будьте глупой! Извлеките сначала прибыль, а затем, если окажетесь в состоянии, можете и заплатить. Между прочим, пусть Сильвия выставит их в витрине как-нибудь оригинально, неожиданно, и вы будете удивлены… А сейчас, вы уж извините, у меня важная встреча в Сен-Тропезе. – И Флор положила трубку, не дослушав путаные слова благодарности Розы.

С неожиданным жестом Сильвия произнесла:

– Разве не так всегда и бывает? Ты говоришь себе, что некая особа такая, мол, и такая, а на поверку выходит – все наоборот, – и с таким удовольствием начала распаковывать и выставлять содержимое посылки, что Розе стало стыдно за свою реакцию на щедрый дар Флор.

Как она и опасалась, для женщин Мориньи такая парфюмерия оказалась не по карману. Они останавливались поглазеть, подержать в руках, поахать, удивленно качая головой при виде ценников, но уж никак не покупать. Блайс своим очарованием заставил одну немку-туристку купить флакон духов «Голубая полночь», да Сильвия продала склянку шампуня. Но это было все ко дню вечеринки у Флор.

Вилла Флор одиноко стояла на живописном утесе над морем. Дорога к ней, заканчивающаяся тупиком возле самого дома, на целых полкилометра была забита припаркованными впритык одна к другой машинами. Вилла с примыкающим к ней спереди специально разбитым шатром искрилась от света и гудела от голосов и непрекращающейся музыки, когда Блайс нашел просвет для своего арендованного автомобиля и повел девушек здороваться с Флор у входа в шатер.

Интерпретация Флор ее же собственных слов «одежда неформальная» означала костюм, состоящий из штанов капри и серебряного болеро, отделанного голубой ниткой. Штаны были в обтяжку, и вся она – от волос, перехваченных серебряной лентой, и до туфель на высоких каблуках – походила на сверкающую чешуей рыбу, не хватало только мерцания горного озера на заднем плане, чтобы довершить иллюзию.

Она протянула руку Розе и Сильвии и уделила им толику своего внимания. Другой рукой подтолкнула Блайса в направлении стоявшей в стороне болезненного вида девушки, на лице которой уже появилось отчаянное выражение дамы на балу, оставшейся без кавалера. Флор прошипела Блайсу:

– Я настаиваю, чтобы ты был милым с Мари-Клэр. От тебя не убудет, если займешь ее хотя бы на час. Клод Одет тоже здесь, и для тебя это последний шанс поладить с ним. Как только он поставит свою закорючку в чековой книжке, можешь бросить его усохшую дочку, как горячий кирпич, если пожелаешь. А пока разыгрывай свою карту…

Блайс потянулся к пальцам Сильвии, отстранив руку Флор.

– Нет! – сказал он как отрезал. Глаза Флор с раздражением сузились.

– Блайс!..

– Это, что угроза?

Флор пожала плечами:

– Просто предостережение.

Блайс улыбнулся Сильвии и ущипнул ее за щеку: «Еще увидимся, радость моя». А затем обратился к Флор:

– Ладно. Я буду сама любезность с Мари-Клэр. Но только потому, что она славная девочка и не ее вина, что не все при ней. Поэтому держи свои предостережения при себе, понятно? Я, надеюсь, не такой уж законченный сукин сын, чтобы купить расположение ее отца такой ценой. – С этими словами он начал пробираться к сникшей девушке, затем поболтал с ней немного и забрал с собой, чтобы присоединиться к группе молодых людей.

Роза задумалась – заметила ли Флор, что его прощание предназначалось Сильвии, а уж никак не ей, Розе. Но с уходом Блайса Флор, очевидно, выбросила из головы его вызывающее неповиновение. Она вновь приветствовала прибывающих гостей, подводя одного к другому, весело представляя их друг другу, – словом, в совершенстве играла роль хозяйки, чаруя всех собравшихся, а особенно мужчин.

Флор дотронулась до руки мужчины средних лет, с холодными глазами и чувственным ртом.

– Клод, не надо тревожиться о Мари-Клэр. Блайс окутал ее розовой дымкой и перенес в заоблачные выси… Между тем я хочу, чтобы вы встретились с последними протеже Сент-Ги – двумя маленькими англичаночками, которые играют в деловых женщин и содержат магазин в Мориньи, словно им мало нашей основной игры – предавать мукам Тантала ваш бедный сильный пол. Мои дорогие, Клод Одет – мой самый близкий друг!

Все трое обменялись рукопожатиями. Роза сразу прониклась сочувствием к болезненного вида девушке за то, что у нее такой отец. Он выглядел слишком упитанным, а ногти на толстых руках – на взгляд Розы – были слишком наманикюрены. Но правила хорошего тона требовали вступить в небольшой светский разговор, вся тяжесть которого упала на нее, так как Клод Одет не говорил по-английски.

Он предложил им посетить бар и ухитрился создать видимость близких отношений, взяв Розу за локоть, пока они пересекали шатер. По дороге она почувствовала, что ее тянет оглянуться. У входа стоял Сент-Ги: его темноволосая патрицианская голова возвышалась над окружающими. В тот же миг его увидела и Флор – она изогнула свою лебединую шею и, протянув руку, поманила его к себе – жест, вполне естественный для столь близких друзей, но подчеркнутая интимность его почему-то больно кольнула сердце Розы.

У нее даже перехватило дыхание от невыносимой муки и от сознания – то, что она сейчас испытывает, – это… муки ревности. Она ревновала к Флор Мичелет – и не в силах была с этим бороться. Ибо, сама того не зная, а точнее, зная, но пытаясь внять голосу разума, влюбилась в Сент-Ги. Того самого Сент-Ги, ее работодателя, который иронически прохаживался на ее счет, отрицал право на независимость, относился к ней с полным безразличием и, более того, собирался жениться на элегантной, желанной Флор… Вот почему он вызывал ее враждебность, задевал ее гордость! Да потому, что, Роза хотела его похвалы, жаждала снисходительности и даже нежности к своим оплошностям и недостаткам. Она и прежде пользовалась успехом, целовалась, знала муки любви и ревности, свойственные подросткам. Но никогда прежде не испытывала такую боль от уверенности, что судьба ее любви целиком находится в других руках. У такой любви нет будущего, она ведет в никуда. Поэтому, в один миг осознав важность Сент-Ги в ее жизни, Роза сейчас же призвала себе на помощь доводы рассудка и здравый смысл.

Так как никто, даже Сильвия, не пялился на нее с любопытством, она предположила, что двигается, улыбается и разговаривает вполне нормально и ее душевная сумятица внешне ничем не проявилась. Много позже Роза вспоминала, что, кажется, подходил Блайс, забрал Сильвию и присоединился с ней к другой группе, как она сама протанцевала танец с Клодом Одетом, а затем тактично отвязалась от него, отправившись в буфет с другим партером. А тогда все слилось во времени и пространстве, когда Сент-Ги пригласил ее на танец.

Он танцевал с тем чувством властности и уверенности в себе, что привносил во все свои занятия, – его искусство вести и руководить партнершей было совершенным. Роза подумала со слабым проблеском веселости: «Не могу представить себе его реакцию, если другой мужчина встанет у него на пути», а затем сдалась и расслабилась, уступая волшебству, что охватило ее на краткий миг и о котором он даже не догадывался.

Под тентом, среди смеха и музыки, они говорили, по сути дела, ни о чем, как это принято на вечеринках. Позже он, представив ей нескольких новых знакомых, удалился, чтобы присоединиться к компании, собравшейся возле Флор. Через несколько минут, оставшись в одиночестве, девушка отправилась в комнату, где пудрили носы, и некоторое время занималась макияжем, всячески отгоняя мысль о своих сердечных делах.

Дамская комната находилась в гардеробной на цокольном этаже виллы, и к ней от шатра вела длинная веранда, тускло освещенная всего двумя обычными лампами. Ступив из яркого света в относительный полумрак, Роза налетела на ротанговый стул и оказалась бы на полу, если бы сидящий в нем не вскочил, больно ухватив ее за запястье.

Рука была мясистой, в дыханий ее владельца явственно ощущались винные пары, и Роза с отчаянием заметила похотливый блеск в глазах Клода Одета.

Вероятно, он задремал на тихой веранде, но сейчас сна у него как не бывало. Хотя ей удалось высвободить запястье, отпускать ее Клод Одет не собирался.

– Итак, – хрипло произнес он, – это моя очаровательная маленькая продавщица! Нет, не уходите, малышка! Весь остаток вечера – для ваших молодых людей, но сейчас вы останетесь здесь и хотя бы немного будете милы со мной.

Она вся напряглась от отвращения:

– Пожалуйста, монсеньор Одет…

Один пухлый глаз закрылся, изобразив подмигивание.

– Просто Клод!

– …Я… у меня партнер, который ожидает меня, – солгала Роза.

– Тогда заставьте его ждать. Это лишь подогреет его аппетит… да и ваш тоже. Присядьте, дорогуша…

Толстая рука на ее плече едва не заставила Розу опуститься на стул, который он освободил. Но она ухитрилась устоять на ногах.

– Это ваш стул, а другого здесь нет…

– Что с того? Разве вам никогда прежде не приходилось делить с кем-то стул такого размера? За мной дело не станет, если вы потеснитесь. Или, еще лучше, есть моя машина. Нам там будет намного уютнее. Пойдемте, малышка?

– Нет!

Его лицо побагровело, став безобразным.

– Здесь или там… выбирайте. Если собираетесь артачиться, мне придется поцеловать вас, чтобы сделать сговорчивее. – С этими словами он притянул ее к себе, придерживая за руки, и потянулся к губам девушки.

Будучи не в силах высвободить руки, Роза нащупала ногой ботинок Одета и с силой вонзила в него острый каблук своей вечерней туфли. Но еще до того, как он закрутился от боли, ему пришлось отпустить девушку, повинуясь властной руке, что легла на его плечо, и звучному: «Что происходит, мой друг?» – повелительно произнесенному Сент-Ги.

Роза выпрямилась, слегка всхлипывая. Сент-Ги внимательно посмотрел на нее, положил руку на плечи, как бы защищая, а затем адресовал несколько нелестных эпитетов Одету.

Слегка покачиваясь на нетвердых ногах, Клод Одет засмеялся:

– Тысяча пардонов! Вы не слишком-то оберегаете свои охотничьи угодья от браконьеров, э? Впрочем, как и все мы. Вам следовало хотя бы пометить своих курочек, знаете ли. Ну, например: «Только с ведома Сент-Ги». Чтобы знать, на что упал ваш хозяйский взгляд. То есть где вы надеетесь использовать свое потрепанное временем право сеньора на первую брачную ночь или, иными словами, брать что хотите и когда хотите от ваших хорошеньких вассалок. Даже и в этом варианте…

На этом его прервали. Пробормотав: «Достаточно. Пусть вы и пьяны, но за такие слова…» – Сент-Ги с силой заехал Одету снизу вверх – от подбородка до носа. Клод ухитрился смягчить удар, откинувшись назад. Но кровь хлынула из носа прямо на шелковую рубашку, и он поспешно схватил брезгливо протянутый Сент-Ги носовой платок.

– Если вы не захватили с собой другой костюм и рубашку, то, думаю, больше здесь не останетесь. Я, пожалуй, принесу за вас извинения хозяйке, если не возражаете. – Тут Сент-Ги обернулся к Розе, а Одет поспешно ринулся прочь, прижимая платок к распухшему носу. – Ну как, вы в порядке?

Роза взглянула на свои дрожащие руки, собрала все силы и поправила растрепанные волосы:

– Да. Это было… довольно ужасно, и я думаю, что мне надо заняться своей внешностью.

Он протянул ей сумочку, в пылу борьбы упавшую под стул.

– Займитесь этим, – согласился он. – Я хочу перекинуться словцом с Флор, но вернусь сюда за вами. И принесу с собой какую-нибудь накидку, если вы ничего подобного не захватили. Я провожу вас на свежий воздух – вам необходимо отдышаться.

Когда Роза вернулась из дамской комнаты, он был уже на месте. Девушка была благодарна ему хотя бы за то, что с его стороны ей нечего было опасаться, даже оставшись наедине. Сент-Ги галантно взял Розу за кончики пальцев, проводил вниз по ступенькам в сад, террасами спускавшийся по склону, а затем, отступив на шаг, повел по тропинке, которая зигзагом спускалась к берегу.

Позади них из шатра доносилась громкая танцевальная музыка. Сначала еще можно было разобрать мелодию, потом просто грохот ударных, а потом и вовсе ничего. Постепенно нарастал шум моря, плещущего и шипящего над подводными камнями, нежно вздыхающего над песчаным дном. Брызги от волн, разбивающихся о прибрежные камни, фонтаном вздымались вверх и дождем падали вниз. Роза подняла лицо навстречу водяной пыли и села в нишу из песчаника, которую нашел для нее Сент-Ги. Сам он остался стоять, прислонившись к соседнему камню.

– Сигарету?

Она взяла одну, и Сент-Ги поднес зажигалку. Оба закурили. Роза сказала:

– Я еще не поблагодарила вас, но, право же, я очень вам благодарна.

Он взглянул мимо нее на море:

– По счастью, я оказался рядом. Как вас угораздило спровоцировать его?

– Все произошло слишком внезапно. У меня и мысли не было, что он там, пока Одет не схватил меня.

– Но вы же встречались с ним раньше?

– Да, но его представили мне среди других только сегодня вечером.

– Однако вы же провели некоторое время в его компании. Танцевали с ним. И что, так и не поняли, что он собой представляет?

Ощетинившись против откровенной критики, Роза ответила:

– Полагаю, что думала о нем просто как об одном из гостей. Блайс знает его взрослую дочь, и мне и в голову не могло прийти, что мужчина в его возрасте…

– «В его возрасте»? – не выдержал Сент-Ги. Он рассмеялся коротким смехом. – Ну спасибо! Разница в возрасте между Одетом и мной составляет года четыре, а то и меньше. К тому же он уже был в разводе до того, как овдовел, а посему мы оба кажемся вам седобородыми мужами, если не старцами!

Роза вспыхнула от смущения:

– Конечно нет! Вы… вы – совсем другое дело.

– Но почему же? Лишь потому, что пока еще не растолстел и знаю меру в питье? Ладно, не стану вгонять вас в краску, акцентируя на этом внимание. Но должен же кто-то предупредить вас, что волки средних лет скалят зубы и становятся опасными, если обманываются в своих ожиданиях. Запомните это. Или, что еще лучше, избегайте их, как чумы, и держитесь ближе к своим ровесникам – ими гораздо легче манипулировать. – Он сделал паузу, пристально вглядываясь в огонек сигареты. – Между прочим, я огорчен невольно услышанным вами… тем, за что наш общий друг заработал свой апперкот. Ну вы знаете, о чем я? Понимаете, надеюсь, что речь шла о правах сеньора, вышедших из моды еще много лет назад?

– Да, но…

– Боюсь, что не совсем. Вот почему мне пришлось ударить его. Хотя, возможно, его бы отрезвило, если бы я сказал: «Приятель, вам бы следовало мыслить в духе времени. Скольких лендлордов вы знаете, которые до сих пор предпочитают брать силой то, что можно получить и даром?»

Роза подняла глаза:

– Рада, что вы в состоянии шутить по этому поводу.

Он даже не улыбнулся:

– Одет не воспринял бы это как шутку, но сказанное сейчас кажется мне лучшим способом помочь вам забыть грязную подоплеку его слов.

– Мне все равно. Проще забыть об этом, что я и сделаю, – уверила она.

– Надеюсь, вам это удастся. – Он заслонил ладонью люминесцирующий циферблат своих часов в надежде разглядеть, который час, и положил руку на плечо Розе. – Вам лучше? Не хотите ли вернуться?

По возвращении Роза первым делом вспомнила о Сильвии, которую нашла в буфете с Блайсом. Та выглядела счастливой и отдохнувшей. Она даже раз или два протанцевала, правда только лишь с Блайсом.

– Я могла бы разочаровать как партнерша для танцев любого другого кавалера и не ждать, что он останется столь же милым, как Блайс, – заявила она.

Потом Роза отправилась на поиски Флор, которая приветствовала ее весьма бурно и незамедлительно отвела в сторону:

– Я ужасно огорчена, что Клод Одет забылся до такой степени, – провозгласила она. – Он заглянул сюда лишь затем, чтобы забрать Мари-Клэр, и сразу же отбыл. Я слышала версию случившегося лишь в изложении Сент-Ги.

Роза неохотно промямлила:

– Ну, я хочу сказать, я тоже огорчена… Я о том, что стала причиной инцидента, едва не испортившего вам праздник…

– Вы? – Флор слегка улыбнулась. – Ну да, полагаю, вы можете сказать, что на сей раз непосредственной причиной явились именно вы. Но подлинная причина лежит гораздо глубже. Все… буквально все может послужить искрой, от которой ярко вспыхнет пламя ссоры между Сент-Ги и Клодом. И причиной всему этому – глупо, не правда ли? – уходящие вглубь корни ревности ко мне! С одной стороны, всегда присутствует бурное неприятие Сент-Ги малейших знаков внимания, что оказывает мне Клод, а с другой – Клод в пику ему постоянно пытается доказать мне, какой у него неуемный мужской темперамент, как он это сделал сегодня. – Тут она перевела дыхание. – Какая жалость, что его выбор этим вечером упал на вас! Он принял серьезную девушку за маленькую gamine,[9 - Искательница приключений (фр.).] за которыми обычно начинает волочиться, когда хочет выпустить пар. Конечно, такое поведение его не красит. Но таковы все мужчины, хотим мы того или не хотим. Даже Сент-Ги иногда не бывает исключением… Мне не следовало говорить Клоду, что вы содержите магазин и что Сент-Ги взял вас под свое крылышко. Уже одно это заставило его рассматривать вас как достойную мишень…

От этого завуалированного оскорбления, как и от предыдущих, Роза едва могла сдержаться. Но ей все-таки («Она же здесь хозяйка, поумерь свою прыть!») удалось подавить гневные нотки в голосе.

– У меня создалось впечатление, что монсеньор Одет вел бы себя точно так же с любой девушкой, случись ей тогда проходить мимо.

– Возможно, – с сомнением в голосе произнесла Флор. – Так же как и то, что Сент-Ги, ударив его, выступил просто как защитник любой девушки, что оказалась бы на вашем месте. Это своего рода жест, не более… Ох, ладно, давайте забудем, согласны?

– Забудем… что?

– Да ничего. Просто не могу не думать – если бы у вас было больше опыта… ну, скажем так, общения с мужчинами, вы, возможно, сумели бы сами в корне пресечь глупую выходку Клода, не вовлекая Сент-Ги в неприятности, которые я предпочла бы не иметь в своем доме. Но увы! С вами, английскими девицами, всегда «или – или», не так ли? У вас нет подлинного таланта уловок и ухищрения… Да, уже иду! – Жест и слова Флор были ответом на чей-то призыв, и ее фигура в серебряном одеянии плавно скользнула прочь, не дав возможности Розе облечь в рамки обычного вежливого ответа достойную отповедь едва замаскированной злобе. Роза никак не могла понять, чем она была вызвана.

Ей подумалось, что эта серия пощечин бархатными перчатками могла быть тактикой, которую Флор использует против возможных соперниц. Но почему вдруг она, Роза? Флор должна была быть уверенной в преданности одного-единственного мужчины, в чем Роза ей втайне завидовала. Следовательно, заключила Роза после усиленного раздумья, оставалось только одно – она стала козлом отпущения для раздражения Флор, вызванного безобразным эпизодом на ее вилле. В конце концов, званые вечера устраивают не затем, чтобы на них занимались рукоприкладством… Роза подумала, что вежливо поблагодарить Флор за гостеприимство и немедленно удалиться было бы хорошим жестом с ее стороны. Но ни Сильвия, ни Блайс явно еще не желали покидать празднество, поэтому и она должна была оставаться.

Подошел Блайс и начал извиваться в твисте, приглашая и Розу последовать его примеру. Когда она, смеясь, присоединилась к нему, молодой человек сказал:

– Я оставил юную Сильвию при том условии, что она не произнесет ни слова на английском ни единой душе во время моего отсутствия. Как иначе я могу узнать – стала ли она бакалавром французского языка, над чем бьюсь вот уже столько времени, и если нет, то почему?

В конце вечера было устроено представление импровизированного кабаре. Двое или трое гостей Флор оказались телевизионными артистами, один из которых выступил в качестве конферансье, комментируя программу экспромтов остальных артистов и тех дилетантов из числа гостей, что пожелали присоединиться к профессионалам. Это стало кульминацией празднества, после чего гости начали разъезжаться.

Роза и Сильвия были готовы к отбытию и ждали только Блайса, чтобы тот вместе с ними поблагодарил Флор. Но тот, подойдя к ним, сказал, что Флор ушла.

– Ушла? Как ушла? Что за абсурд – удалиться перед тем, как со всеми распрощаться! – изумилась Сильвия.

– Да, и мы остались почти последними. По-видимому, она и ее свита припасли для себя новое развлечение, и Сент-Ги увез ее на своем автомобиле.

– Ты имеешь в виду, что они отбыли, чтобы закончить праздничную ночь в другом месте?

– Может быть… – уклончиво ответил Блайс и сменил тему разговора, оставив обеих девушек теряться в недоумении до тех пор, пока его машина не выехала на площадь и они не увидели цепочку авто, выстроившихся перед их собственным магазином.

Дверцы хлопали, радиоприемники в салонах автомобилей играли во всю мощь, в лучах фар перед занавешенными окнами «Ла Ботикью» сновали люди. Веселый гвалт был оглушительным.

– Что это за?.. – Девушки недоуменно уставились на широченную ухмылку Блайса.

– Это то самое развлечение… – начал было он.

Но тут подоспела Флор, смеясь и отмахиваясь руками от тех, кто вместе с ней начал вытаскивать девушек из машины навстречу толпе, сгрудившейся возле двери магазина.

– Давайте открывайте! У вас тут целая толпа покупателей! – воскликнула Флор и обратилась к остальным: – Сейчас, ребята, у всех деньги наготове? Тогда полюбуйтесь на свои денежки в последний раз, пока держите их в руках! Ибо когда вы увидите те привлекательные вещицы, что наши маленькие друзья могут вам предложить, кошельки ваши быстро опустеют. Сейчас!..

Роза стояла в растерянности, прислонившись спиной к двери и ошарашенно глядя вокруг себя.

– Но… мы не можем открыть магазин в такое время. Уже почти три часа ночи! – запротестовала она.

– Дорогая. – Из уст Флор это прозвучало отнюдь не как ласкательное выражение. – Здесь вам не Англия со всеми ее запретами и ограничениями на коммерческую деятельность. Это Франция, где вы можете продавать все, что желаете, и тогда, когда вам заблагорассудится. Поэтому воспользуйтесь ключиком и впустите нас внутрь. Разве вы не видите, как им не терпится?

Позади нее Роза увидела Сент-Ги, он одобрительно кивнул.

– Ну тогда ладно, – смирилась она и открыла сначала наружную, а затем и внутреннюю дверь магазина.

Толпа хлынула за ней, как прибой. Просачиваясь во все углы, смеясь и дурачась, друзья Флор заполнили магазин. Блайс занял место за прилавком, Роза и Сильвия – подле каждого стенда. Сначала разобрали дорогие вещицы из ассортимента «Букета»: мужчины покупали для своих женщин, женщины – для самих себя. Затем, когда с дорогими товарами было покончено, они дружно навалились на все прочее: кричаще-яркие носовые платки, аляповатые терракотовые статуэтки животных, передники с аппликациями – словом, то немногое, что обычно покупали жители Мориньи, когда хотели побаловать себя или близких «маленьким подарком».

Наконец и эти мелочи закончились – все подмели подчистую. К гулу голосов, желавших «спокойной ночи», добавились хлопанье автомобильных дверей, рев движков – и караван-сарай отбыл с площади, оставив ее в привычных для этого часа тишине и покое. Блайс остался, чтобы помочь навести порядок и подсчитать выручку. Затем и он покинул магазин.

Девушки посмотрели друг на друга.

– Ну, что теперь скажешь? – первой заговорила Сильвия. – Как тут не вспомнить Небеса! Сказочный вечер, а затем еще и это. Флор, должно быть, все разложила по полочками, когда заставила «Букет» прислать нам целую корзину товаров. Она уже тогда имела в виду заставить свою свиту этой ночью раскупить наши запасы. Все это расчудесно, прекрасно, даже не знаю, что еще сказать, Роза… Как я уже говорила, нельзя судить о людях с первого взгляда. Флор Мичелет очень мила.

Но главным для Розы было чувство облегчения: случившееся освобождало их от дальнейших обязательств по отношению к Флор. Завтра надо будет отблагодарить Флор как за званый вечер, так и за ночной сюрприз. Теперь за ассортимент парфюмерии, полученный от «Букета», можно расплатиться полностью. «Так тому и быть», – решила Роза.

Утром сестры обнаружили, что не стоит особенно тревожиться – как они опасались – насчет долготерпения соседей из-за причиненного им ночью беспокойства. Когда Роза извинялась перед мадам Дюран: «Боюсь, что мы устроили изрядный переполох», Мари лишь красноречиво повела плечами в знак того, что не видит в этом ничего особенного.

– Действительно, мы слышали шум, – произнесла она с благосклонным видом. – «Mais c'est la jeunesse, – как я сказала Жильберту, когда он с ворчаньем повернулся на кровати. – Просто молодежь развлекается», – сказала я. И мы, старики, видели лучшие дни. Как же мы можем скрипеть зубами на вас, молодых? Скажите, разве не так, мадемуазель Роза?

Девушки провели большую часть утра, распределяя неожиданную прибыль, свалившуюся на них ночью, частично для оплаты по счетам, а остаток – на то, чтобы пополнить изрядно оскудевшие съестные припасы. Они согласились, что не стоит тревожить Флор ранним телефонным звонком, но, когда Роза стала набирать номер, она уже знала, что предстоит решительный разговор.

На том конце провода голос Флор звучал без особого энтузиазма, как если бы ей наскучило говорить одни и те же вещи многим людям, которые звонят, чтобы поблагодарить за вечеринку.

– Кто? О да, очень мило, что позвонили… Вам это доставило удовольствие? Хорошо… Я так рада, что вы смогли посетить меня… – Автоответчик и тот бы звучал менее нудно. Но когда Роза начала рассыпаться в особых благодарностях за ночную распродажу под вывеской заключительного номера развлекательной программы, Флор оборвала ее неожиданно резко: – О, за эту причуду? Зачем же меня благодарить? Забудьте об этом. Идея отнюдь не принадлежит мне, уверяю вас!

Ответом стало удивленное молчание Розы. Наконец девушка собралась с мыслями.

– Не вам? – недоуменно переспросила она. – Но это же вы распорядились, и с вашей фабрики были посланы все эти вещи, и Блайс сказал…

– Блайс! – презрительно прервала Флор, дав понять, что Блайс здесь ни при чем.

– Тогда вы сами, – продолжала настаивать Роза. – Если помните, вы были так добры, что велели нам рассматривать эту посылку как подарок, пока мы не продадим все, что в ней находится. Благодаря нашествию ваших друзей и с вашей подачи прошлой ночью нам удалось устроить распродажу. Сейчас мы бы хотели расплатиться с вами. Я и звоню вам, чтобы поблагодарить и сообщить, что уже выписала чек на всю сумму, указанную в сопроводиловке в посылке.

– Раз уж вы взяли на себя заботу о чеке, лучше порвите его, пока не отправили, – кратко посоветовала Флор.

– Но сейчас вы уже не можете желать, чтобы мы приняли это как подарок, – запротестовала Роза.

– А я и не желаю. Это никогда не было моим подарком. – Флор сделала паузу, а затем добавила: – А теперь, если не возражаете… Я спешу и более чем устала от всех этих дел. Если вы намерены упорствовать в своем решении, то вам придется утрясать эту канитель с Сент-Ги.

– Монсеньором Сент-Ги? А какое он имеет к этому отношение?

– Самое прямое, – хрипло отрезала Флор и повесила трубку.

Роза в свою очередь положила трубку и с отчаянием повернулась к Сильвии:

– Флор говорит, что это Сент-Ги оказал нам услугу, отправив посылку от «Букета». Догадываюсь, что он и заплатил за все, что в ней… Похоже, что и план устроить распродажу прошлой ночью – вовсе не идея Флор, а всецело принадлежит ему, – медленно сообщила она. И, не успев договорить, поняла, что не сможет объяснить Сильвии, чем вызвана ее досада, и тем более ожидать, что сестра сумеет ее понять.

Ибо не Сильвия была влюблена в человека, который смотрел на нее как на одну из своих подопечных, о которых надо заботиться, как на объект своей благотворительности, а попросту – как на еще одну хромую собаку…


Глава 5


До следующего посещения шато в качестве секретарши мадам у Розы оставалось еще три дня, чтобы зализать душевные раны. Но даже и тогда не было уверенности, что ей представится шанс высказаться начистоту, ибо по большей части Розе не удавалось видеть Сент-Ги вообще всю вторую половину дня, что она находилась там.

В этот понедельник, однако, он заглянул, когда мадам диктовала ей письма; его собственный секретарь так и не показывался, и он был бы рад помощи Розы после того, как они здесь закончат.

– Конечно, ты можешь абонировать Розу на час… если она согласится. Должна ли она прийти к тебе в офис или ты сам сюда пожалуешь? – спросила мать.

– Лучше бы ей прийти ко мне. Это довольно мудреная сеть таблиц, чтобы ее можно было куда-то переносить. – Он обратился к Розе: – Полагаю, мне нет нужды уточнять, в состоянии ли вы справиться с ними?

Роза ответила, что это ей вполне по силам, и, когда мадам Сент-Ги закончила, отправилась к нему в офис, презирая себя за внутреннюю дрожь от страха испортить великолепную возможность объясниться с Сент-Ги тет-а-тет.

Он объяснил ей задачу, затем ушел и вернулся как раз тогда, когда Роза проверяла последние страницы копии. Поблагодарив ее, Сент-Ги просмотрел таблицы и заполнил их, а затем предложил:

– Я отвезу вас домой.

Это ставило ее в неловкое положение. Роза быстро ответила:

– Благодарю вас, но Блайс уже обещал заехать за мной. Он отвезет нас в Сен-Тропез, чтобы показать, как ночью уходят в море рыбацкие лодки.

Сент-Ги приподнял бровь:

– В самом деле? И на каком же транспорте, позвольте спросить?

– Думаю, он надеялся воспользоваться вашим автомобилем.

– Вижу. Впрочем, он может взять его, хотя я бы предпочел, чтобы Блайс ставил меня в известность, а не перед фактом. Как я полагаю, он знает, к какому времени вы освободитесь?

– Я сказала ему, что это зависит от того, сколько накопилось работы для меня у мадам Сент-Ги. Он ответил своей любимой тирадой, что сам хозяин своему времени и может ждать столько, сколько нужно. – Роза сделала паузу, а затем собралась с духом и добавила: – Вы знаете, монсеньор Сент-Ги, мне бы хотелось, чтобы вы, вознамерившись протянуть нам руку помощи, делали это менее стеснительным для нас способом.

Она предполагала, что он знает, о чем речь, но Сент-Ги выглядел искренне удивленным.

– Вы говорите о?.. – Тут он умолк, предлагая ей продолжить.

– А вы не знаете? Посылка с парфюмерией, что вы приказали доставить с фабрики мадам Мичелет…

– Та самая? – Он нахмурился. – Кто же сказал вам, что я имею к ней какое-то отношение? Блайс?

– Нет! Сама мадам Мичелет.

– Флор? Но… – Он резко остановился. – И как давно… знаете?

– На следующий день после званого вечера я позвонила ей, чтобы поблагодарить за друзей, которых она привела в магазин, и сообщить, что мы с радостью оплатим стоимость посылки. Ранее она соглашалась на оплату в случае, если нам удастся распродать дорогую парфюмерию от «Букета», поэтому я и решила – ошибочно, по-видимому, – что именно Флор и является тем человеком, который ее послал.

– А она сказала, что это моих рук дело? Флор, должно быть, неправильно поняла меня, когда я просил держать мое участие в тайне. Думаю, вы поймете, чем была вызвана такая просьба. Я хорошо представлял, как вы, с вашими странными идеями о платежеспособности, отреагируете на подобный жест с моей стороны. А раз посылка пришла от «Букета», то вы должны были сначала связаться с Флор, прежде чем отказаться от незаказанного товара. И какой прок включать дорогую парфюмерию в свой ассортимент, если ее нельзя продать, поэтому и понадобилась толпа покупателей в виде гостей со званого вечера Флор.

– Понимаю. Это выглядит как хорошо продуманный способ заставить нас чувствовать себя всем обязанными вам. Или вы думаете иначе? – спросила Роза.

– Вы забываете, – напомнил он, – что, если бы Флор помалкивала, вы бы так и не узнали, что чем-то мне обязаны.

«Флор намеренно развязала язык, так как знала, насколько мучительно для меня оказаться в списке – причем в самом конце – живущих от твоих щедрот», – догадалась Роза и вспыхнула. Вслух же запальчиво произнесла:

– Но вы все равно испытывали бы удовлетворение от сознания, что сделали-таки нас обязанными вам. А вы помните, как назвали меня ребенком за намерение твердо стоять на своих ногах?

Подобие улыбки изогнуло уголки его губ.

– Стрела попала в цель, не так ли? Хорошо! А я ведь мог использовать выражение и похлеще… – Он сделал паузу, чтобы задумчиво взглянуть на нее. – Вы все еще не простили мне, что я Сент-Ги, верно? За то, что осмеливаюсь пользоваться своим правом принимать на себя проблемы моих арендаторов и управляться с ними наилучшим – на мой взгляд – способом?

– Думаю, вы могли бы и подождать, пока к вам не обратятся с какой-нибудь просьбой. И если она финансового свойства, то все равно – следует ли с такой поспешностью доверху наполнять протянутую вам шляпу?

– А что до вас, – возразил он, – следует ли с такой резкостью отвергать жест доброй воли, словно ядовитое жало? – Он вновь окинул ее взглядом, затем внезапно взорвался: – Mon Dieu! До чего же у вас превратное представление о щедрости! Разве вы не знаете, что лишать удовольствия давать так же плохо, как быть собакой на сене?

– Конечно знаю!

– Да ну? – В возгласе явно слышалось недоверие.

– Я имею в виду, – стала объяснять Роза, – что, как я надеюсь, всегда воздавала должное щедрости. Но я ненавижу, когда финансовую помощь оказывают без спросу и тем более когда в ней не нуждаются.

– …И которая приходит от весьма подозрительных щедрот самодура феодала? – уточнил он и добавил: – Очень хорошо! Если от этого зависит спокойствие вашей души – излишне щепетильной, – я приму от вас чек на всю сумму, обозначенную в бланке посылки. – Он кивнул на ее сумочку, лежащую рядом с ней на столе. – Предполагаю, что сумма прочно отпечаталась у вас в мозгу и чековую книжку вы тоже захватили с собой?

Опять эта ирония! Роза закусила губу.

– Да, вы не ошиблись, – холодно ответила она и потянулась за сумочкой.

Пока она выписывала чек, Сент-Ги стоял рядом.

– Скажите мне, – поинтересовался он, взяв бумагу и пытаясь продолжить разговор, – насколько хорошо надо вас знать, чтобы вы позволили оказать вам услугу – от чистого сердца, – связанную с деньгами?

Она взглянула на него слегка застенчиво:

– Я… не знаю. Просто для меня платежеспособность – вопрос чести. Возможно, из-за того, что мой отец был довольно небрежен в денежных вопросах и мне всегда хотелось верить, что я унаследовала больше хороших качеств от матери, а она была очень щепетильна… и не только по части денег.

– Что означает – французского больше, чем английского. Я вот думаю… Если бы вы до такой степени были француженкой, как вам кажется, то инстинктивно знали бы, что мужчина – если он действительно мужчина – должен, непременно быть доминантой в денежных вопросах. И уж точно не были бы занудой до такой степени, чтобы вцепляться мне в бороду уже после того, как дело сделано.

– «Занудой»?! – Это тем более задело Розу, что характеристика, данная Сент-Ги, показалась вполне заслуженной.

– Опустим «зануду». Заменим «англичанкой». Я знаю, что по сути это одно и то же. – Наблюдая, с каким нервным раздражением Роза убирает на столе, надевает чехол на пишущую машинку и забирает сумочку, он миролюбиво добавил: – Между прочим, теперь, когда я готов признать, что на сей раз победа осталась за вами, и выкинуть белый флаг, приняв чек, не согласитесь ли вы на мир или хотя бы на перемирие до следующей схватки?

Роза нехотя изобразила улыбку.

– Пожалуй, согласна… на перемирие, – ответила она и встала, чтобы внезапно обнаружить, что его рука преграждает ей путь. Безо всякого предупреждения губы Сент-Ги на короткое время, но с властной твердостью прижались к ее губам.

– Никакой вольности. Всего лишь «поцелуй мира»… обычай, более добрый и более древний, чем «право сеньора», – ответил он на изумление в ее глазах и позволил девушке уйти.

На следующий день в магазин доставили букет красных гвоздик, собранный утром в садах шато и врученный лично Розе. Цветы сопровождала визитная карточка Сент-Ги с лаконичной надписью «Инцидент исчерпан?», что не могло, конечно, не заинтересовать Сильвию, хотя она не имела понятия, какое уничижительное значение имели эти слова для Розы.

«Инцидент исчерпан»! Иными словами, ее «занудства» он как бы и не видел – попросту закрыл глаза, а его бесстрастный «поцелуй мира» должен быть забыт ею, как заурядный эпизод! Обостренная склонность любящего сердца с болью воспринимать любой знак невнимания вряд ли могла найти более благодатную почву. Даже если бы он потрепал ее по голове со словами: «Полно, полно! Больше мы не будем говорить об этом», было бы не так обидно. Он наверняка даже не пожурил Флор за то, что та рассказала Розе об истинной подоплеке ночной распродажи в магазине. Для Сент-Ги это не имело существенного значения. Он уже поставил крест на случившемся и даже не задумался – да и откуда ему знать? – об эффекте, произведенном его случайным поцелуем на ту, что жаждет ощутить прикосновение его губ в подлинной нежности и обоюдном желании…

На глазах у Сильвии Роза разорвала визитную карточку и пребывала в нерешительности – как ей поступить с цветами? Она уже собиралась выбросить букет, когда им занялась Сильвия, поспешив заявить Розе:

– Тс-с! Это не их вина, что Сент-Ги погладил тебя против шерстки и прислал гвоздики вместо себя извиняться! – Скорее всего, она ни о чем не догадывалась, за что Роза была ей только благодарна.

По счастью, положительное сальдо неожиданной распродажи настроило Розу на боевой лад и привело в настроение, которое она про себя выразила словами: «Я еще ему докажу!» Это означало, что она во что бы то ни стало намеревалась добиться, чтобы магазин приносил постоянную и все возрастающую прибыль. Она телеграфировала тетке, что просит разрешения в порядке эксперимента использовать новые товары и, возможно, новые методы их реализации. Разрешение было получено, и Роза приступила к обработке поставщиков, угрожая вовсе отказаться от их услуг, если им с Сильвией не будет предоставлена скидка или же возможность вернуть обратно непроданные товары. Роза не осмелилась вновь связываться с предметами роскоши, зато лично обошла все склады в Найсе в поисках новинок, что могли бы выдержать придирчивую критику Сильвии и вместе с тем оказаться достаточно дешевыми, чтобы заставить даже прижимистых обитателей Мориньи раскошелиться.

Из случайной досужей болтовни с Мари Дюран Роза выяснила, что во Франции, в отличие от Англии, пошив одежды на дому является обычным делом.

– Девять француженок из десяти гордятся тем, что сами шьют себе платья, – провозгласила Мари.

Это навело Розу на мысль спешно броситься на поиски агентства, где можно приобрести выкройки. Затея оправдала себя с самого первого дня.

У Сильвии был подлинный дар к оформлению витрин. Со свирепой радостью она отправляла на растопку плиты каждый истрепанный и поблекший от времени картон, оформляя все заново и расписывая на свой манер. В пику традиции французских магазинов все надписи она сделала простыми и понятными цифрами и буквами, а в витрине каждый день выставляла свежие цветы, с помощью Блайса содрала льняную обивку со стульев и выкрасила спинки в нежные пастельные тона, гармонирующие с фактурой дерева. Благодаря соединенным усилиям сестер «Ла Ботикью» начал приближаться к их грезам об идеальном магазине, которым они предавались еще до того, как столкнулись с печальной реальностью. Это, конечно, был далеко не элитный салон, но с каждой неделей магазин приобретал все более современный вид, воздавая девушкам сторицей за их бесконечные хлопоты.

Между тем солнце продолжало ярко светить, высоко поднимаясь в безоблачном небе и создавая прохладную тень от предметов, действующую подобно бальзаму. Ночами жара ослабевала, побуждая жителей Мориньи заниматься делами от рассвета до полудня и погружая снова в дремоту в нестерпимо жаркие послеполуденные часы. Как только на небе собирались розоватые кучевые облака, старики выбирались на площадь, чтобы всласть посудачить и не спеша распить бутылочку вина. Почти каждое утро девушки перед завтраком плавали в море, которое никогда не охлаждалось за ночь, а каждый вечер сидели под платанами, как и все прочие, нежась в теплом безветренном воздухе.

В этом году день рождения Сильвии выпадал на воскресенье, и Роза поинтересовалась, как та бы хотела его отметить. Они спорили – предпринять ли поездку в горы, провести этот день в Канне или же в Грасе, чтобы оттуда отправиться на Золотые острова, – и ничего толком не решили, когда в разговор вмешалась Мари Дюран.

– Это воскресенье, о котором вы говорите, приходится на шестнадцатое? – захотела она узнать. – Ну нет! Вы никак не можете уехать, так как это день нашей bravade, и никто – совсем никто! – не покидает тогда Мориньи!

– Вашей bravade? Что это такое, Мари? – недоуменно спросила Роза, теряясь в догадках, чтобы это слово могло означать на местном диалекте.

Придя в не меньшее замешательство от вопроса, Мари повторила:

– Да, bravade. Вы что, не понимаете, о чем я? В вашем городе в Англии разве такого не бывает, нет?

– Нет… Вы имеет в виду, что это своего рода fête?[10 - Шествие, карнавал (фр.).]

Мари допустила, что такое сравнение, пожалуй, подходит:

– Это fête с музыкой и танцами на улицах, ночными фейерверками и – увы! – некоторыми излишествами среди мужчин. Но все же это bravade – вещь, которую вы не должны пропустить ни в коем случае! Прекрасная униформа, марши, старинные мушкеты и барабаны. Да, поистине это зрелище, ради которого мы все выходим на улицы. Я слышала, что есть всего несколько городов, у которых имеется весомая причина, чтобы сохранять традиционную bravade, как у Мориньи.

Но о самой причине, даже под их давлением, Мари смогла дать лишь весьма скудные сведения. «Это нечто такое, имевшее место в истории, какие-то враги Франции, которых славные горожане Мориньи вышвырнули вон» – вот и все, что она сообщила перед тем, как уйти, и девушкам пришлось обратиться к Блайсу, чтобы узнать несколько больше.

– Да, вы не так уж здорово и ошибаетесь, – подтвердил Блайс. – Bravade в буквальном переводе – это бравада или похвальба, и истоки сборищ людей по этому поводу восходят к давним временам, когда в наши края вторглись мавры. Горстка дворян Мориньи потопила их галеру у мыса и сбросила с утесов тех, кто успел высадиться. В шоу участвуют оркестр и бригада фейерверкеров – все шестеро, да еще и пожарные со шлангами на ручных тележках, а также мэр и два городских капитана, избираемых на этот день – один морской, а другой – сухопутный. А каждый псих, что мнит себя патриотом, облачается в доспехи девятнадцатого века, хотя зачем это делается – убей меня Бог! – не пойму и сам! По моему мнению, все это чистое ребячество. Вот вам то, что представляет собой Мориньи на самом деле: весь в пробковой коре снаружи, а внутри дебил, остановившийся в развитии на уровне семилетнего ребенка. И вероятно, будет пребывать в таком состоянии, пока кто-нибудь не обрежет пуповину, привязывающую его к Сент-Ги.

Как обычно, Роза встала на защиту Мориньи:

– А почему бы им не радоваться такому простому действу, как bravade? Это их собственный праздник и на мой слух звучит просто восхитительно, настолько неформально. Мари говорит, что такое зрелище нельзя пропустить ни за что в мире.

– А она не сказала, почему нельзя пропустить? Да потому, что это детище Сент-Ги и никто из них просто не осмелится поступить иначе.

– В такое я просто не верю! В любом случае я хотела бы это видеть, а ты? – обратилась она в поисках поддержки к Сильвии.

Та, однако, не испытывала особого энтузиазма:

– Даже и не знаю. Судя по описанию Блайса, это выглядит несколько утрированно и слишком стилизованно, – невнятно пробурчала Сильвия, но согласилась с тем, что после красочной части bravade они все же смогут отправиться в Грае во второй половине дня.

Еще через несколько дней bravade стала едва ли не единственной темой разговора для всех без исключения. В следующий визит в шато Роза увидела, что имел в виду Блайс, когда назвал грядущее событие «детищем» Сент-Ги. Ибо мадам Сент-Ги объяснила, что в силу давнего обычая двор является местом сбора кавалькады, и попросила Розу помочь рассортировать одеяния, оружие, флаги и знамёна, что хранились в промежутках между bravades в чулане над бывшими конюшнями.

Некоторые костюмы нуждались как в основательной починке, так и чистке. Пока женщины трудились над ними, они смеялись над смешением костюмов времен Французской революции и одеяний эпохи вторжения мавров несколькими веками раньше. В сомнении покачивая головой над зияющей треугольной прорехой в верхней части туники, мадам произнесла:

– Полагаю, что это был прапрадед Сент-Ги, который решил, что придаст параду гораздо больше торжественности, если оденет участников соответствующим образом. Поэтому он вывернул наизнанку всю округу в поисках того, что пылилось в сундуках еще со времен его прапрадеда, и вот все найденное тогда и используется – правда, не без трудностей – во всех bravades и по нынешний день.

Роза с опаской покосилась на груду огнестрельного хлама, ожидающего личного осмотра Сент-Ги.

– Эти ружья выглядят совсем как антиквариат, – заметила она.

– Да, так оно и есть. Но они производят много шума, а это все, что от них требуется. Остается только надеяться, что люди в этом году внимут предостережению держать своих чад дома, пока идет bravade… Ox, дорогая, – с легким вздохом прервалась мадам. – Полагаю, вам все это кажется ужасно глупым с нашей стороны, не так ли?

– Глупым? Совсем нет! Почему мне должно так казаться? – пылко возразила Роза.

– И сама не знаю, за исключением того, что ваше поколение слишком уж нетерпимо к традициям; вы не питаете надежды на будущее и вместе с тем презираете прошлое. Возможно, я несправедлива к вам? Ведь я сужу только по Блайсу, а он приблизительно вашего возраста.

– По-моему, да.

– Да, возможно… – Мадам разгладила рукой свое шитье, а потом продолжила: – Знаете, я очень тревожусь за Блайса. Он такой неудовлетворенный и циничный, и, хотя я говорю Сент-Ги, что это всего лишь возрастное и пройдет, однако и сама не слишком-то верю тому, что говорю. А вы как думаете?

Удивленная столь неожиданным доверием, Роза ответила, осторожно подбирая слова:

– Я не думаю, что он циник в глубине души. Это у него напускное. Э… своего рода оружие против ничегонеделания, которому он вынужден предаваться, по его убеждению, отнюдь не по собственной вине.

Мадам сдвинула очки на нос, глядя поверх них на Розу:

– Оружие? Это интересно. Но кто вынуждает его предаваться ничегонеделанию, если не он сам?

Роза согласилась:

– Никто, конечно. И не имей он личного дохода и не живи в одном доме вместе с вами, то непременно нашел бы себе работу. Но мне думается, что он стал бы совсем иным и гораздо более счастливым человеком, если бы мог заниматься тем делом, что ему по душе и для которого, как ему кажется, он полностью подходит.

– Вы имеет в виду его прожект насчет строительства дач? Но это идет вразрез с традициями района. Мориньи – это округ, где выращивают пробку, и так было с незапамятных времен. Нет, Сент-Ги даже и слушать не захочет то, о чем, как я догадываюсь, уже говорил вам Блайс.

– Да, он рассказывал, вы не ошиблись.

– Вы думаете, что Сент-Ги должен пойти ему навстречу?

Роза покачала головой:

– Тут я ничего не могу сказать. Но если бы нашелся некий окольный путь… Возможно, заем Блайсу, при условии, что он не станет просить земли в аренду в самом Мориньи.

– Боюсь, что это не удовлетворит Блайса. Он доказывает, что Мориньи должен развиваться по его сценарию, а не по нашему. На что у Сент-Ги один ответ: «Только через мой труп». Что, как сами понимаете, заводит в тупик обе стороны, если не сказать больше. До тех пор, пока… Пока, – повторила мадам, – кто-то еще, без топора в руках, чтобы рубить сплеча, сможет изложить суть дела Сент-Ги в пользу Блайса. – Вновь взгляд поверх очков. – Я вот думаю о вас, моя дорогая Роза. Или вы уже догадались?

– Обо мне?!

– Да, а почему бы и нет?.. В вашем возрасте, мне думается, вы должны с симпатией относиться к тому, чтобы в Мориньи жизнь стала повеселее или хотя бы шла в более быстром темпе. Очевидно, Блайс полностью посвятил вас в свои планы. Но непосредственно вас эта проблема не касается. Кто же лучше сумеет обсудить ее с Сент-Ги?

– Но, мадам, как я могу! Монсеньор Сент-Ги окажется совершенно прав, если даже не пожелает выслушать меня!

– Если и так, то Блайс все равно ничего не теряет. Сент-Ги наотрез отказывается говорить с ним на эту тему. Но попытка стоит того, если в результате удастся прийти к соглашению, которое может предоставить Блайсу некоторую инициативу и улучшит отношения между ними. Хотя вы вправе возразить, что это моя головная боль, а не ваша.

– Нет, – медленно произнесла Роза. – Я рада была бы помочь… если бы думала, что смогу.

– Тогда почему бы не попробовать? Как бы случайно, не акцентируя на этом внимания, упомяните Сент-Ги, что вы в курсе планов Блайса, но вам трудно разобраться, насколько они реализуемы. И я думаю, что вам нет нужды бояться, что он не пожелает вас выслушать. Вот что Сент-Ги сказал о вас как-то на днях: «Rose a plus qu'il n'en faut de sangfroid. Elle n'a point la tete pres du bonnet», что доказывает – пусть вам это даже и не приходило в голову, – как бы вы ни были молоды, мой сын, по крайней мере, уважает ваши взгляды на жизнь.

Роза тут же мысленно перевела: «Самообладания с избытком. Осмотрительна до крайности!» Дословно же эта фраза означала: «У нее голова не только для шляпы». Кто хотел бы услышать такие слова в свой адрес от человека, которого любит, пусть даже в них и не было ничего обидного! Однако, будучи далеко не в восторге от предлагаемой задачи, Роза скрепя сердце пообещала мадам, что сделает все возможное, как только представится удобный случай.

– Благодарю вас, – просто ответила мадам.

Но на встречный вопрос Розы: почему бы ей самой не попытаться склонить Сент-Ги помочь Блайсу, она отозвалась с легким оттенком высокомерия:

– Я? Да мне и присниться не могло диктовать ему что-либо, касающееся дел семьи! Ибо он Сент-Ги и все решения принадлежат только ему!

Слова мадам, казалось, только подчеркнули высокий ранг ее сына и проложили непреодолимую пропасть между Розой и наследственным титулом Сент-Ги, перед которым преклонялась даже его собственная мать.

– Басни, – заявила Сильвия, когда вышла к завтраку на следующее воскресенье. – Все это басни насчет того, что день рождения с утра до вечера – сплошной праздник. Ох, Роза, какая прелесть! – воскликнула она, открывая ее подарок: гарнитур нижнего белья в изящной упаковке.

От Блайса были духи, от Мари – лакомства домашнего изготовления в пакете из фольги, корзина с фруктами – из шато. Еще были открытки и письма из Англии, и от их ближайшей соседки – жены бакалейщика – собачка из китайского фарфора, которую они сразу же узнали.

Роза рассмеялась:

– Я еще подумала, когда она вчера ее покупала: не тебе ли предназначается эта собачка? Но она так восхищалась безделушкой, с такой любовью гладила пальцами, что вполне могла оставить для себя.

Так как Жильберт, муж Мари, был выбран морским capitaine de ville на празднике, они не ожидали увидеть ее у себя в этот день. Но она явилась, как обычно, чтобы помочь по дому, расцвела от удовольствия, когда Сильвия начала благодарить ее за сласти, и показала им лучшее место на площади, чтобы наблюдать за первым прохождением парада.

– Там вы будете в теньке. Они станут проходить несколько раз, но после будет уже не то. Самые изнывающие от жажды участники шествия начнут ломать ряды, чтобы заскочить по дороге в бар.

Она предупредила, что занять места нужно пораньше. Когда Роза уже была готова, Сильвия вдруг заявила, что еще не собралась, и попросила Розу купить ей сигарет.

– Насчет этого не волнуйся, у меня есть сигареты, – уверила Роза.

Сильвия наморщила носик:

– Мне твои не нравятся. Будь душкой, сходи к табачнику и купи мне пачку, ну пожалуйста…

– Только при условии, что будешь готова к моему возвращению, – строго наказала Роза и удалилась.

Вернувшись через несколько минут, она встретила на улице возле двери Мари, возмущенную до глубины души.

– Мадемуазель Сильвия сбежала, – выпалила она.

– Сбежала? Ушла, что ли, вы это имеете в виду? Но куда?

– Отправилась на рандеву с Блайсом. Она просила меня передать вам, что просит прощения, но раз никто из них не горит желанием видеть bravade, то они собираются провести день вместе, и мадемуазель надеется, что вы не станете возражать.

– Но она… – Придя в отчаяние от выходки Сильвии, Роза запнулась, не зная, что сказать в ее оправдание.

Мари неверно истолковала ее запинку:

– Вот именно, мадемуазель. Я вновь объяснила ей: неслыханное дело – чье-либо отсутствие в день bravade! Монсеньору Блайсу следовало знать об этом лучше, чем кому бы то ни было. Такой пример, и откуда… из самого шато! Уму непостижимо! Нет, в самом деле – такое ни в какие ворота не лезет!

Для Мари такая критика Блайса означала, насколько близко к сердцу она приняла его поведение, порочащее bravade и бросающее тень на всех обитателей шато. Но Розу куда более волновало, куда, на чем и надолго ли отлучились молодые люди.

– Она не сообщила – куда. Сказала лишь, что они воспользуются мотоциклом монсеньора и, возможно, их не будет весь день.

– Ох… – В присутствии Мари, не сводящей с нее глаз, Роза постаралась скрыть разочарование и опасение, как может сказаться на ноге Сильвии день езды в люльке мопеда. – В конце концов, это ее день рождения, и если их не волнует bravade, то вряд ли кто-нибудь придаст особое значение тому, что они уехали.

Но она оказалась не права. Когда Роза пробиралась под тень платанов, мимо нее проскочил автомобиль Флор Мичелет, дал задний ход и поравнялся с девушкой. Флор с улыбкой встретила недоуменный взгляд Розы, устремленный на ее машину.

– Да, я знаю. Площадь закрыта для движения транспорта с девяти часов утра. Но есть способы пересечь красную ленточку, если вам посчастливилось попасть в список близких друзей Сент-Ги… Вас подвезти?

– Благодарю вас, нет. Я только посмотрю парад.

– Одна? А где ваша сестра? И Блайс?

– Они уехали на целый день.

– И бросили вас на произвол судьбы? Как чудовищно со стороны Блайса!

– Я хотела видеть bravade. А они нет, – уточнила Роза.

– Но вы чувствуете, что вас предали, не так ли? Или вы хотели порадовать Сильвию и, зная, что Блайс не в силах ни в чем отказать вам, сами отправили его с ней?

Так вот в чем причина удивления Флор! Стараясь не выдать себя, Роза коротко ответила:

– Я никуда не отправляла Блайса. Они хотели поехать вместе, что и сделали!

– Тогда знайте, что это более чем простая оплошность с вашей стороны, осмелюсь заметить. Вы не поверили мне, пренебрегли его преданностью, и сейчас Блайс решил преподать вам урок: намеренно вместо вас взял с собой Сильвию.

Роза набрала воздуха в легкие и ринулась в атаку.

– Пожалуйста, – заявила она, – запомните раз и навсегда: Блайс не питает ко мне преданность того рода, что вы имеете в виду. Мне сложно судить, почему вы так пытаетесь убедить меня в обратном. Если он в кого-то влюбился, так это в Сильвию, и я была бы счастлива за нее, если это действительно так. Я очень люблю Блайса, так же как и он меня… надеюсь. Но только по-дружески, и если вы не готовы принять мои слова на веру, то спросите его сами и дайте ему убедить вас.

На губах Флор улыбка стала едва ли не ангельской.

– Возможно, я последую вашему совету. Не желаете ли, чтобы я сообщила вам о результате?

– Благодарю, но думаю, что уже знаю, какой он будет.

– Знаете? И решитесь поставить на это?

– Я не заключаю пари на то, что заведомо известно.

– Как мудро с вашей стороны! Как ни странно, я тоже. – Взгляд на часики заставил руку Флор потянуться к зажиганию. – Я должна лететь. После этого шоу под названием bravade у меня на вилле ленч для избранных. Я не приглашаю ни вас, ни Сильвию, так как знаю, что никакого удовольствия вам это не доставит. Никого из знакомых вы там не увидите, кроме Сент-Ги и Клода Одета, который мной наконец прощен. Нетрудно вообразить, как вам нелегко будет вновь встретиться с Одетом на людях. Да, пожалуй что… – Приняв слабый наклон головы Розы за согласие, Флор нажала стартер, адресовав всю прелесть своей ослепительной улыбки приближающемуся жандарму, и пулей унеслась с площади, оставив Розу в легком сомнении, не является ли прощальная тирада преднамеренной и даже заготовленной заранее.

Bravade, когда она все же началась гораздо позже обозначенного времени, оказалась для Розы настоящим откровением из жизни небольшого городка. Она была рада, что не пропустила этого зрелища.

Парад, о начале которого, подобно герольдам, провозгласили залпы из мушкетов, во главе своей имел «адмирала на день», Жильберта Дюрана, а в качестве замыкающего – его армейского коллегу Жана Пикара, местного разносчика; участниками были все уважаемые горожане, почти неузнаваемые в костюмах; головы их венчали соломенные бретоны, фуражки и береты, не имеющие никакого отношения к девятнадцатому столетию.

Был и оркестр, сплошь из дудок и барабанов, эскорт из мальчишек, которые падки на процессии любого рода, и кое-где, подобно цветам на скудной почве военного стана, виднелись девочки-подростки. Их присутствие, однако, было встречено толпой с неодобрением. Вблизи Розы все пришли к единодушному мнению: мальчишки – да! Они готовятся к тому дню, когда сами будут маршировать в качестве bravadeurs. Но сорванцы девчонки – нет! Парад – сугубо мужское дело, и вид у него должен быть чисто военным, по крайней мере, до тех пор, пока ряды участников не расстроятся и не начнется шумное веселье на весь оставшийся день.

Не было никакой табели о рангах, никаких особых декораций, а тем более рекламы – словом, никакой коммерции. Просто Мориньи устраивал приватное шоу ради своего же удовольствия, безо всяких правил, кроме тех, что обусловлены традицией и общественным мнением. Шоу неформальное, импровизированное и, судя по всему, полностью удовлетворяющее как зрителей, так и участников в равной степени.

Процессия змеей выползла с площади, чтобы совершить обычный, тур по остальным улицам, и, когда появилась вновь, как и предупреждала Мари, уже в значительной степени утратила свой первоначальный порядок. И чем дальше, тем больше. Участники парада курили, жевали жвачку и останавливались, чтобы поболтать с друзьями. Мушкеты и мушкетоны палили чаще, с большим грохотом и дымом; какой-то заблудившийся пудель зашелся в истерике – и все остановились, пока его ловили и успокаивали. Когда отдельные выстрелы начали раздаваться позади, и среди зрителей, для всех это послужило знаком, что официальная часть bravade закончилась. По необъяснимому совпадению как раз настало время для ленча…

Когда Роза закончила свой ленч, ей предстояло в одиночестве провести и весь остаток дня. Как скоротать его, пока Сильвия с Блайсом не вернутся? Как только часы сиесты закончатся, на площади вновь начнется гвалт, а с нее уже хватало и шума, и одиночества в веселой карнавальной толпе. Вместо этого Роза решила поплавать в бухточке, достаточно далекой от городка, чтобы гарантировать, что, кроме нее, там никого не будет. Правда, это означало долгую прогулку по жаре, но зато в конце пути обещало прохладное море в качестве компенсации.

Часом позже, взбивая арки из сверкающих брызг перед собой, она вбежала в глубокую воду, немного поплавала, а затем, перевернувшись на спину, легла на воду, лениво пошевеливая пальцами. Глаза ее были полузакрыты. «Да, – подумала она, – это то, что мне сейчас нужно, и я поступила верно». Бальзам моря и царящие здесь мир и покой смоют ощущение обиды, что нанесла Сильвия своей выходкой. Перед тем как уйти, Розе пришлось побороть искушение – дать тем двоим в свою очередь поволноваться, где она, если они вернутся первыми. Но сейчас девушка была рада, что оставила веселую записку Сильвии, даже не упомянув, как ее задел утренний неблаговидный поступок.

Наконец Роза подплыла к берегу, вытерлась полотенцем и растянулась на животе, чтобы принять солнечную ванну на изогнутой полоске песка, оказавшейся полностью в ее распоряжении. Она захватила с собой фрукты и книгу, но не взяла часы. Пока солнце не начнет погружаться в море за западной оконечностью бухточки, можно было не уходить, и, возможно, до этого она еще немного поплавает.

Слишком много планов – увы! – для жаркого средиземноморского послеполуденного времени… Девушка съела персик, почитала немного – и, когда проснулась, готова была поклясться, что прошло не более четверти часа. Она с удивлением заметила, что зной уже спал, а солнце стоит совсем под другим углом.

И более того, она была не одна. Спиной к ней у края воды стоял мужчина, отбрасывая тень длиной футов в десять. Когда Роза пошевелилась, села, а потом встала на колени, он повернулся и направился к ней. Это был он, человек, которого она менее всего ожидала здесь встретить, – Сент-Ги, который, по представлению Розы, должен был прохлаждаться на вилле Флор, пока они не примут участие в вечернем карнавале.

Однако Сент-Ги был здесь. Опустившись на песок рядом с ней, он кивком указал на холмы, укрывающие бухточку с севера:

– Вот оттуда я и засек кое-кого тут, внизу, и решил присоединиться.

– Ну и на кого вы подумали, увидев этого кое-кого?

Он приподнял плечо.

– Раз уж у меня всегда с собой в машине бинокль – мне и думать было нечего… я хорошо разглядел вас.


Глава 6


Роза вспыхнула под своим глубоким загаром и пробежала пальцами по еще не высохшим волосам.

– А я ничего и не слышала – спала, – призналась она в очевидном.

– Как ребенок, – подтвердил Сент-Ги. – Никак с вас уже хватило нашей bravade? Или вы даже не удосужились взглянуть на нее?

Выходит, Флор не упомянула об их утренней стычке. Слегка удивившись, Роза ответила:

– Да нет, я видела все до конца, пока процессия не распалась, а после ленча решила пойти поплавать. – И, предупреждая вопрос, ясно читавшийся в его глазах, она добавила: – Видите ли, я была одна, Сильвия на целый день уехала с Блайсом.

– Они уехали вместе? Без вас? Куда?

– Даже и не знаю. Возможно, до Граса, а оттуда – в Поркуэролс. Именно там Сильвия и я собирались провести ее день рождения, пока не узнали про bravade.

– Тогда почему же и вы не поехали?

– Да потому, что я хотела видеть bravade, а она не особенно.

– Поркуэролс никуда бы не делся и на следующий день.

Кому предназначался его утонченный критицизм – Блайсу, Сильвии или обоим сразу? В защиту Сильвии Роза поспешила уточнить:

– Я даже не знаю, туда ли они отправились. Он волен поступать как хочет, а нам с Сильвией нет нужды спрашивать друг у друга разрешения отдохнуть поодиночке.

– Выходит, вы согласны с тем, что вас просто-напросто бросили? Вам бы следовало прийти в шато. Вы бы увидели, как снаряжается парад, а я бы взял вас с собой смотреть за его прохождением. Тогда вы не провели бы весь этот день в одиночестве.

– Мое одиночество – это не столь уж важно. И кроме того, я встретила мадам Мичелет, и она сообщила, что вы будете у нее на ленче. Поэтому…

– Я?! На ленче у Флор… сегодня?! – Он покачал головой. – Вы, должно быть, неправильно ее поняли. Я знаю, что она пригласила к себе нескольких людей на bravade. Среди них Клод Одет, а мы с ним на ножах… Нет, в день bravade мы всегда собираемся на ленч вместе с местными «знаменитостями» и выбранными capitaines de ville в шато. Вы могли бы присоединиться к нам и, возможно, помогли бы моей матери отправить их всех по домам, когда настало время.

Итак, Флор солгала! Но, бог мой, почему? Эти мысли промелькнули в голове у Розы, а Сент-Ги меж тем продолжал:

– Однако они откланялись наконец и сейчас, вне всякого сомнения, уже обрели второе дыхание и готовы к вечерним развлечениям. Я же урвал свободный часок, чтобы посетить одного из наших угольщиков – речь идет о выжигании древесного угля, – что по ошибке дал заехать своему топору в подбородок вместо бревна и упорно отказывается отправиться в больницу. Но он поедет… Я полагаю, вы ожидаете, что Сильвия успеет вернуться, чтобы вечером составить вам компанию?

– Да. Впрочем, и мне уже пора возвращаться. – Роза начала собирать свои вещи, но Сент-Ги даже не шевельнулся.

– Хотите сбежать? – спросил он, продолжая разговор. Не вставая с колен, она обернулась и взглянула на него через плечо:

– Нет, конечно нет!

– Тогда зачем такая спешка? Почему бы вам не использовать во благо тот факт, что я спустился сюда? Мой автомобиль наверху, поэтому пока присядьте, а я отвезу вас обратно. Кстати, как вы обнаружили эту бухточку?

– Это не я. Мне ее показал Блайс. – И тут, вспомнив свое обещание мадам Сент-Ги, Роза решила, что представился удобный случай начать разговор. – Он сказал мне, что, по его мнению, полоска берега и вон те уступы, – она кивнула в сторону утесов, – идеальное место для строительства шале. Эта идея прочно укоренилась в голове Блайса.

– Да?

Это ничего не говорящее и ничем не помогающее ей «да» не оставило Розе иного выбора, кроме как окунуться с головой в продолжение разговора.

– Если бы это было возможно или… или ему кто-нибудь помог… Я думаю, что он добился бы успеха. Мне не кажется, что это пустые мечты. Его сердце, по-видимому, и в самом деле лежит к этому, а по своему опыту я знаю, что люди могут творить чудеса, когда занимаются любимым делом.

– Да, и мне это известно отнюдь не понаслышке. К несчастью, из своего опыта общения с Блайсом – а он у меня больше, чем у вас, – я могу припомнить лишь очень немного вещей, к которым лежало его сердце. Все чудеса, творимые им при этом, заключались лишь в том, что Блайс успевал начать и кончить дело, как говорится, пока шляпа падает на пол. – Последовала некоторая пауза. – Полагаю, это он предложил вам закинуть удочку насчет себя в мой пруд?

– Нет. – Ее отрицание было не совсем искренним, ибо за всем этим стояла мадам Сент-Ги, а Роза и мысли не допускала обмануть ее доверие. – Это просто из-за того… – тут она запнулась, – что крушение надежд и чувство горечи из-за этого никому еще не приносили добра, и пока Блайс убежден, что может претворить в жизнь задуманное, если он… если ему… то я думаю, что он не намерен распыляться на что-нибудь другое.

– Эти «если», вероятно, относятся к двум вещам: первая – дать ли ему землю в аренду, и вторая – предоставить ли Блайсу наличные? Но я всегда, предполагая возможность первого или второго или того и другого вместе, невольно задаюсь еще одним вопросом: а что я получу или, вернее, что он может предложить взамен?

Если бы осмелилась, то Роза бы ответила: «Его уважение за щедрость, хотя бы раз проявленную вопреки сухому и корыстному расчету, и сглаживание трений между вами обоими, конечно, если все это имеет для вас хоть какое-нибудь значение». Вместо этого она довольно неубедительно заметила:

– Ну, его энтузиазм, как я полагаю. А с практической стороны – опыт, который у него должен быть в вещах подобного рода после Англии.

– И из которых ему пришлось выпутываться ценой значительных неприятностей и издержек… моих.

– Но не по своей же вине.

– Нет, конечно, и разве целиком по вине Блайса будет и то, что, получив несколько сотен гектаров хороших пробковых плантаций, он внезапно обнаружит, что все его амбиции разбогатеть с помощью строительства шале – всего лишь амбиции и срочно надо искать виноватого? В куда менее затратных делах такое случалось сплошь и рядом. Как бы то ни было, ему хорошо известно – у меня нет ни малейшего желания позволять ему распоряжаться частью собственности Сент-Ги для спекулятивного строительства или чего-либо еще. Не думаю, что вы его тайный агент. Но в таком случае чего ради вы просите меня за него?

Роза набрала песка в ладонь и наблюдала, как он сыплется сквозь пальцы.

– Ну… из-за того, что он убедил Сильвию и меня в искренности своих намерений и в том, что претворению их в жизнь мешает лишь отсутствие средств. И еще потому, что слишком люблю Блайса, чтобы желать видеть и впредь, как он попусту тратит время и бьет баклуши.

– Возможно, вы думаете, что он собирается жениться? Вернее, хотел бы, да его нынешний статус вряд ли позволяет это?

– Ну, ведь он же не собирается. Или собирается?

– Нет! Но если это вас беспокоит, то следует самой ответить на вопрос: кто виноват? В любой момент, как только он сочтет возможным обратиться в офис моего агента, ему начнут хорошо платить за любую работу в имении, если он докажет, что в состоянии с ней справиться.

Роза покачала головой:

– Квадратные колышки никогда не подойдут для круглых дырок. По-моему, Блайс как раз один из таких колышков.

– Он убедил себя и вас, что не подходит ни для одной круглой дырки, и гордится этим. В любом случае мое предложение остается в силе. Он может выбрать собственную нишу, а когда всерьез задумает жениться, тогда тем более.

– Я бы на вашем месте не была столь уверена. Особенно если это касается Блайса. Он слишком хорошо знает, в какой сфере лучше всего проявятся его таланты.

– Тогда я буду вынужден обеспечить, чтобы выбранная им девушка смотрела на вещи моими глазами, вот и все.

Такая холодная уверенность с его стороны показалась Розе верхом самонадеянности.

– Вряд ли такое возможно, – возразила она, – если вы позволите Блайсу самому выбрать девушку. Впрочем, вы так управляете людьми и манипулируете ими с помощью стольких нитей, что я ничуть не удивлюсь, если провозгласите право самому подобрать Блайсу жену!

Во взгляде Сент-Ги можно было прочесть легкую насмешку.

– А мне незачем провозглашать такое право. Оно у меня есть.

– Не могу поверить!

– Да, есть! По материнской линии Блайс – один из потомков Сент-Ги, и, согласно хартии, датированной глубокой древностью, каждый ныне здравствующий глава рода имеет право вето на любую предполагаемую женитьбу или замужество члена семьи. И хотя это право не в ходу вот уже целые столетия, оно не утратило своей силы из-за срока давности.

Роза уставилась на него во все глаза:

– Вы имеете в виду… вполне серьезно… что можете запретить Блайсу жениться, без вашего согласия?

– Теоретически – да, хотя в силу давнего неписаного правила для этого должна быть веская причина. – Говоря это, он был уже на ногах, протягивая Розе руку, чтобы помочь подняться и забрать Сумку с вещами.

Она поспешно отряхнула песок, с рубашки и шорт.

– Веской причины… какой? – Роза не удержалась, чтобы не уточнить.

Сент-Ги взмахнул ее пляжной сумкой.

– В зависимости от обстоятельств. Например, скажем, я возжелал его предполагаемую невесту… чем не причина? – поддразнил он.

Но Розе было не до шуток. Ее хватило лишь на колкость.

– Вряд ли такое возможно. Вы и Блайс никогда не влюбитесь в одну и ту же женщину.

– Влюбиться – нет! Но скольким из нас доводилось, помимо всего прочего, жениться в пику своим ближним, – философски заметил он и зашагал вверх по пляжу.

Хотя обратный путь на машине занял совсем немного времени, Роза все же вернулась домой позже, чем предполагала. Так как площадь по-прежнему была закрыта для движения транспорта, она и не ожидала найти мотоцикл Блайса припаркованным у магазина. Но, взбежав по лестнице, обнаружила квартиру темной из-за закрытых ставней, а свою записку Сильвии там же, где ее оставила.

Роза была разочарована. Уже наступили сумерки, натянутые под платанами ярмарочные фонари ярко горели; люди собирались группами, кто-то наигрывал на гитаре простую, ностальгическую мелодию. Вечер, судя по всему, обещал быть веселым, но она ощутила себя страшно одинокой.

К тому времени, когда Роза приняла ванну, переоделась и накрыла стол для холодного ужина, к ней вернулось чувство обиды. Невежливо со стороны Блайса и Сильвии так допоздна задерживаться! Даже если бы у нее было с кем выйти на улицу, Роза все равно не решилась бы оставить квартиру, чтобы присоединиться к начинающемуся веселью. Блайс мог хотя бы позвонить, чтобы объяснить причину задержки. Но по мере того как время шло, тревога за Сильвию постепенно вытеснила в душе Розы чувство обиды.

Она уселась у окна, разглядывая пестрый людской калейдоскоп внизу и завидуя чисто французской черте характера – готовности от души веселиться всем вместе на свежем воздухе. Ей самой хотелось принять участие в празднестве, чтобы почувствовать вкус первого в жизни карнавала под звездами средиземноморского неба. Своего первого… и последнего в Мориньи. На следующий год в день bravade Розы здесь уже не будет!..

Она не видела, как Сент-Ги пересекал площадь. Но, услышав стук во входную дверь, ринулась открывать. «Сильвия, должно быть, забыла ключ», – подумала Роза.

– Ох!..

Удивление и отчаяние, видимо, явственно обозначились на ее лице, потому что Сент-Ги поспешно спросил:

– Ну, в чем еще дело? Что стряслось?

– Ничего. Просто я все еще жду Блайса и Сильвию. Пожалуйста, входите!

– Они еще не вернулись? Однако вы лишаете себя возможности насладиться праздничным вечером, пока ожидаете их.

– Я не хотела бы покидать квартиру – вдруг они позвонят по телефону, чтобы сообщить, когда вернутся.

– Какая чушь! Вы ни в коем случае не должны хандрить здесь в одиночестве. Я только и жду, когда вы и Сильвия присоединитесь к моей компании. На данный момент мы сидим за кофе и прочими напитками с мэром на балконе «Hotel de ville». Но позже, если пожелаете, я покажу вам Мориньи en fête, так сказать, изнутри.

Роза покачала головой:

– Но я должна оставаться здесь, понимаете?

– Все, чего они заслуживают, – это записки с сообщением, где вас можно найти. Разобраться же с телефоном – проще простого. Где ваш аппарат?

Через несколько минут он организовал, чтобы все звонки по номеру сестер поступали в городскую ратушу, и отвел туда Розу сквозь уличные толпы. Балкон, нависающий над двором и выходящий на площадь, был уставлен столиками. Сент-Ги усадил девушку за один из них вместе с мэром и его дамой: Флор, Клод Одет и еще одна пара занимали другой столик.

Люди на площади уже начали танцевать. Уличные пляски, коленца твиста, сопровождаемые громогласным пением, соперничали с музыкой, которая надрывалась изо всех сил. Шум стоял оглушительный, разговор заменял язык жестов. Время от времени, словно не желая допустить, чтобы хотя бы часть зарядов осталась неизрасходованной и была возвращена на склад, по всему городку грохотали выстрелы из мушкетов и аркебуз.

Вскоре мэр встал и торжественно, словно предлагая открыть королевский бал, пригласил Розу на танец. Сент-Ги последовал его примеру, пригласив супругу мэра, они спустились вниз и пустились в пляс под единственную различимую музыку – топот множества ног.

Парами, однако, танцевали недолго. Вскоре люди выстроились в огромную живую цепь, затем в круг, образовав еще один круг внутри первого. Наружный круг охватил всю площадь и веселым галопом пустился в одном направлении, внутренний помчался в другую сторону. Веселье толпы было настолько заразительным, что Роза, захваченная им, забыла обо всем на свете, кроме блаженства от того, что судьба предоставила ей шанс ощутить свою руку в крепкой широкой ладони Сент-Ги.

Затем столь же внезапно, как и образовался, круг распался. Люди как бы отрезвели, вновь превратились в отдельных индивидуумов, и Роза вспомнила, что сейчас поздно и Блайс еще не доставил Сильвию домой.

Стоявший рядом Сент-Ги произнес:

– Вы выглядите как Золушка, которую полночь застала врасплох. Я оставил человека на телефоне, но, как полагаю, вы хотите проверить сами, не было ли звонков в магазин?

Когда выяснилось, что никаких звонков не было, Сент-Ги предположил, что те двое вполне могли уже вернуться и не хуже их отплясывать на площади перед магазином. Но Роза, согласившись, что такое возможно, сказала, что хотела бы все же для верности заглянуть в квартиру.

Сент-Ги отправился вместе с ней. Вторая записка для Сильвии тоже лежала нетронутой. Уже не спрашивая Розу, он позвонил на коммутатор, повторив требование переадресации телефонных звонков.

– А сейчас, – заявил Сент-Ги, – не пора ли поговорить начистоту? У вас действительно нет ни малейшей зацепки насчет того, куда Блайс собирался забрать Сильвию на целый день?

– Нет.

– А почему?

– Да потому, что они мне ничего не сказали.

Он покачал головой:

– Звучит неубедительно. Две сестры на чужбине, и надо же, даже не считают нужным, хотя бы из вежливости, ставить в известность друг друга о планах провести врозь целый день! Нет, правда вот в чем: вы поссорились с ней или с Блайсом этим утром, они в отместку, ничего не сказав, уехали, и вам пришлось их выгораживать, когда обнаружилось отсутствие Сильвии в тот самый день, который вы хотели провести вместе, так?

– Мы не ссорились.

– Но тогда что же? – продолжал настаивать Сент-Ги. Роза пояснила, как было дело, и Сент-Ги нахмурился, узнав о неблаговидном поступке Сильвии по отношению к ней. Его единственный комментарий был сугубо практическим:

– Итак, они могли отправиться в любое место в округе в пределах досягаемости имеющегося у них транспорта. Все, что нам остается, – это исходить из вашего предположения, что они отбыли в Грас и на острова. Ну, пожалуй, начнем оттуда… – И Сент-Ги вновь направился к телефону.

Когда он положил трубку со словами: «Час от часу не легче», то вновь обратился к Розе:

– Мужчина и девушка, похожие по описанию на Блайса и Сильвию, отправились в Поркуэролс и Порт-Крос после полудня на прогулочном катере, который на обратном пути из-за поломки двигателя вынужден был задержаться и прибыл в гавань на два часа позже.

– На два часа? Даже если так…

– Даже если так и допуская возможность, что они задержались в Грасе, чтобы перекусить, с учетом времени на обратную дорогу… они же ведь не могут не знать, как вы волнуетесь. Так что… словом, как ни крути, наши друзья должны были уже вернуться. – Он задумчиво посмотрел на Розу. – Как я полагаю, вы начнете опасаться худшего, если я предложу позвонить в полицию Граса и тамошнюю больницу?

– Как раз наоборот, прошу вас, позвоните, пожалуйста.

Телефонный звонок опередил Сент-Ги. Он ринулся к трубке и, сняв ее, кивнул Розе: «Блайс!»

Испытав огромное облегчение, она напряженно вслушивалась в разговор.

– Да… Да… – (С раздражением.) – Хватит распинаться! Ближе к делу! Ты где? Да, да, я знаю… поблизости! Ты еще не звонил врачу? Тогда вызови к ней доктора… сразу же. Да, из Граса – это ближе. А потом возвращайся к ней… Да, я привезу Розу так скоро, как только смогу…

Сент-Ги обернулся и встретил полный беспокойства взгляд девушки.

– В поисках развлечений во время обратного пути их угораздило заехать в горы. По его словам, Сильвия не смогла удержать люльку мотоцикла в равновесии на серпантине, и они опрокинулись на повороте. Сильвия выпала из люльки, ничего не сломав, но сильно ударилась при падении головой. Мотоцикл вышел из строя, поэтому им пешком пришлось брести обратно к maas – это горная ферма, – которую проехали перед этим.

– Идти пешком? Но Сильвия не может… Как далеко это от места аварии? – ужаснулась Роза.

– Четыре или пять километров. Но у них не было выбора: на этих дорогах после наступления темноты всякое движение прекращается. Как бы то ни было, Сильвия справилась с этим, хотя и с трудом. Блайс сказал, что она совсем притихла к тому времени, когда они дошли до места.

– Притихла?

– Я думаю, что она впала в полузабытье после удара головой. На этой maas, как и следовало ожидать, не было телефона, поэтому Блайсу пришлось оставить Сильвию на попечение фермера и добираться на своих двоих до придорожной телефонной будки, откуда он и дозвонился до нас.

– И вы сказали, что доставите меня туда, где они сейчас?

– Да, моя машина припаркована на улице Жуан. Принесите несколько пледов для Сильвии, пару одеял и подушек и встречайте меня здесь через пять минут.

Для Розы эта поездка была как ночной кошмар, который она смогла перенести лишь благодаря тому, что рядом был Сент-Ги: его руки уверенно лежали на руле, а знание дороги – не езда, а сущая пытка! – было совершенным. За считанные минуты веселье и яркие огни городка остались позади, и сейчас они то круто взбирались вверх, то резко ныряли вниз; лес то чернел впереди плотной массой неразличимых в темноте стволов, то в свете фар уменьшался в размерах, превращаясь в четко видимые ряды деревьев по обе стороны дороги, то, по мере того как машина проносилась вперед, оставался позади пугающим своей необъятностью черным массивом.

Сильвия в полузабытьи после удара головой и долгой ходьбы! Что это могло означать? – Роза вдруг ощутила, что не желает делиться своими опасениями и даже говорить на эту тему с Сент-Ги. Она почувствовала мгновенный всплеск гнева в нем, когда он говорил с Блайсом, и была настолько вымотана своей тревогой за Сильвию, что оказалась сейчас просто не в состоянии защищать Блайса.

Как бы понимая, что она близка к шоку, Сент-Ги оставил ее в покое, сведя весь разговор к тому, что сообщал названия деревушек, мимо которых они проносились, да раз или два указал расстояние, оставшееся до конца пути.

Наконец он остановил машину:

– Должно быть, то самое место. – Сент-Ги взял Розу под руку, чтобы помочь вскарабкаться на вырубленные в скале неровные уступы, служившие ступенями к каменному фермерскому дому, прилепившемуся к самому гребню холма.

Дверь им открыл Блайс. Позади него порхала хозяйка дома, что-то лопоча в нервном возбуждении. Ее муж молча сидел у камина, а врач, вызванный Блайсом, только что выпрямился после осмотра Сильвии, лежавшей на диване под коричневым одеялом.

Собирая свою медицинскую сумку на хорошо выскобленном столе, доктор отвечал на вопросы Сент-Ги, а Роза бросилась к Сильвии.

– Да, не вижу причины, почему ее нельзя забрать домой. Тряска в дороге ей не повредит, и переносить ее можно. Есть ушибы и порез, который, как сами видите, я зашил. Более серьезно то, что у нее в некотором роде сотрясение мозга. Но если ей будет обеспечен полный покой и постельный режим в течение нескольких дней, под наблюдением лечащего врача, и неделя легкой посильной работы потом, то она должна оправиться и прийти в норму.

Сент-Ги поблагодарил его, уплатил гонорар и проводил из дома, успев перед этим принести благодарность фермеру на местном горном диалекте. Тем временем Сильвия улыбнулась Розе жалкой улыбкой и с трудом выдавила: «Я так огорчена, Роза, дорогая» – и тут ее вырвало. Пока жена фермера хлопотала над ней, Роза вытирала слезы, ручьем хлынувшие из глаз.

Они завернули Сильвию в привезенные одеяла, и Сент-Ги с Блайсом отнесли ее в машину. Роза подложила ей на заднем сиденье подушку под голову, а Блайс перебрался на переднее рядом со своим кузеном.

Разговор между мужчинами был коротким и звучал отнюдь не в дружеских тонах. Блайс сидел сгорбившись и пребывал в депрессии. И хотя он часто оборачивался в надежде уловить на губах Сильвии улыбку, та, вновь погрузившись в забытье, никого и ничего не замечала. Они были уже недалеко от Мориньи, когда Сент-Ги бросил Розе через плечо:

– Этой ночью из-за шума на площади вам не уснуть. Поэтому предлагаю отвезти вас обеих в шато, где комнат хоть отбавляй и где доктор Моро сможет утром осмотреть Сильвию. А если вам для нее понадобятся какие-то вещи, то Блайс сможет съездить за ними и привезти.

Роза, с ужасом думавшая о возвращении в городок, где царил невообразимый гвалт, с жаром поблагодарила его. Добавив, что на тот случай, если Сильвию придется доставить прямым ходом в больницу, она уже захватила туалетные принадлежности и ночную рубашку для нее, Роза совсем забыла, что у нее самой нет ничего на ночь, в чем часом позже вынуждена была признаться мадам Бриссак, почтенного возраста экономке шато.

Мадам Бриссак отнеслась к этому точно так же, как и к тому, что ее среди ночи подняли из постели, чтобы приготовить все необходимое для девушек: не стала устраивать сцен, а, наоборот, восприняла с глубоким пониманием:

– Эхма! Дело поправимое! У меня есть лишняя зубная щетка – ни разу не использованная, – и если вы не против воспользоваться щеткой для волос и гребнем моей сестры, то вот здесь в бюро есть ночные одежды и прочие предметы туалета, которые вы можете взять со спокойной совестью.

Она извлекла из ящика пару черных шелковых пижам, с буквой «Ф», вышитой на кармане куртки, в тон им неглиже и черные тапочки.

– Эти вещи, знаете ли, принадлежат мадам Мичелет. Она называет их «запас для уик-эндов» и держит здесь с тех пор, как посетила нас зимой. Вы с ней одинакового роста, мадемуазель Роза, и, я думаю, она не будет возражать, если вы воспользуетесь ими.

Зато возражала Роза. Она поблагодарила женщину, сделав вид, что согласилась на ее предложение. Но внутренне вся содрогнулась при мыслях как об интиме, которым Флор наслаждалась в шато, так и о том, чтобы воспользоваться тем, что принадлежало сопернице. Вместо этого девушка прошла в ванную в пыльнике и босиком и впервые в жизни легла спать в комбинации.

Перед тем как уснуть – сон ее был чутким, и она просыпалась при каждом движении Сильвии, – Роза постаралась справиться с деструктивной по сути завистью к Флор и своей ревностью к ней. Но эти чувства уже пустили слишком глубокие корни у нее в душе и постоянно подпитывались неизменной враждебностью Флор.

Уже почти засыпая, она подумала: «На ее месте я бы жалела любую другую девушку в мире. Была бы доброй с ней, всячески помогала… и лишь по той причине, что у меня есть Сент-Ги, а у нее нет».

Когда Роза на следующее утро начала собираться в магазин, мадам Сент-Ги настояла, чтобы Сильвия на неделю осталась у них под надзором врача. В конце этого срока Блайс привез Сильвию домой вместе с новостью, в которую, по его собственному признанию, едва поверил и сам.

– Затаите все дыхание – Сент-Ги дает мне машину… мою собственную!

– Машину? О Блайс, как чудесно! – воскликнула Сильвия.

– Еще бы! Но конечно, не без ниточек, за которые он может потянуть. Именно в таком направлении всегда работает мысль великого Сент-Ги. Когда он дает… и, mon dieu, как дает – оптом или в розницу, то всегда на «условиях», в чем я убедился на собственном горьком опыте. К примеру, когда он пришел ко мне на выручку в моем – без слез не вспомнишь! – горе-бизнесе в Англии, это надо было понимать так: я должен вернуться сюда и в будущем, став пай-мальчиком, заняться пробкой. А его нынешние заботы по моей части сопровождались изрядной порцией сарказма для пущего эффекта: мол, хотя Сильвия теперь уж точно окажется достаточно мудрой, дабы в будущем отказаться от сомнительного удовольствия кататься со мной на пару, но на случай, если перед таким соблазном не устоит Роза, он позволит мне иметь свой собственный автомобиль. А посему я должен выбрать любую модель, руководствуясь остатками здравого смысла, которых, как он надеется, хватит хотя бы на это. Это означает, chérie, – тут Блайс ущипнул Сильвию за щеку, – что вы обе в будущем будете разъезжать de luxe. Это обещание.

Сильвия засмеялась:

– С учетом того, как ты водишь, это скорее угроза.

Позднее Роза не раз вспоминала, какой счастливой и уверенной она выглядела при этих словах…

В течение нескольких дней, пока Блайс обкатывал разные автомобили, они почти не видели его. Но когда он вновь нагрянул к ним, то принес Сильвии квадратную коробку, в которой оказался магнитофон.

– Блайс. – Руки Сильвии потянулись к магнитофону, а затем по-детски спрятались за спину. – Я, наверное, не смогу принять это… нет!

– Принять это? Конечно сможешь!

– Но это стоит черт-те сколько!

Он ухмыльнулся:

– Ты знаешь, никогда еще не приценивался к «черт-те сколько»! Но Сент-Ги не единственный ходячий банк на земле, есть и другие, в том числе и я, так как мне удалось выгодно продать мотоцикл. Давай попробуем! Ты когда-нибудь слышала себя на ленте?

– Только раз на вечеринке.

– Тогда скажи что-нибудь. А потом мы послушаем.

Все трое провели незабываемый час, записывая куски из радиопрограмм, читая вслух, разговаривая, причем каждый утверждал, что голоса остальных звучат «как в жизни», а вот собственный голос «ну никак не узнать». Блайс заявил громогласно:

– Здорово, не так ли? Но наилучший эффект достигается тогда, когда люди не догадываются, что микрофон работает на всю катушку. Так что, когда-нибудь, дети мои, собираюсь захватить вас врасплох.

И это тоже оказалось счастливым временем, которое Розе оставалось лишь вспоминать позднее, когда ничего в их дружбе втроем не осталось прежним.

В воскресенье этой же недели Блайс сидел с ними за ленчем, перед тем как взять их на первый пробег своей новой игрушки – автомобиля. Они уже управились с салатом и не спеша пили кофе, когда Сильвия, отозвавшись на стук в дверь, вернулась с Флор Мичелет, которая разыскивала Блайса.

Когда он встал, Флор адресовала холодную улыбку Розе как хозяйке:

– Вы не возражаете? Этого молодчика в последние дни просто невозможно поймать, хотя, как я понимаю, если его где и искать, то только у вас. – Она повернулась к Блайсу: – Извини, что отрываю. Но я хочу поговорить с тобой.

Он вновь сел и вытянул ноги:

– Говори. Я весь обратился во слух.

Флор никак не отреагировала на его лаконичное приглашение.

– Приватно, – произнесла она с нажимом. – Не желаешь ли?

– Нет, – оборвал Блайс. – Я останусь здесь, пока не заберу девушек с собой кататься. Что ты хочешь?

Флор упорно хранила молчание, а ее взгляд в сторону девушек был столь красноречивым, что Роза поспешно произнесла:

– Все хорошо, Блайс! Мы подождем тебя в машине, – и вышла в сопровождении Сильвии.

Никто из них даже и представить не мог, что в этот миг разверзлась пропасть между днем вчерашним и днем завтрашним.


Глава 7


Несколько дней после этого они совсем не видели Блайса, а когда он вновь пришел в магазин, Розы там не было. Уже в то его посещение Сильвию встревожило, что Блайс был сам не свой: «какой-то странный и держал себя вызывающе» – слова, которым Роза не придавала значения вплоть до его следующего визита, когда она оказалась с ним один на один.

В этот раз Блайс также был далек от прежнего разбитного и общительного малого, каким они привыкли его видеть. Первым его вопросом был «Здесь ли Сильвия?», и он даже не стал скрывать облегчения, когда узнал, что ее нет. Он явно не находил себе места, мерил шагами небольшое пространство магазина, курил одну за другой сигареты и втайне радовался, когда Роза переставала обращать на него внимание, занятая очередным посетителем. Наконец Роза не выдержала и запротестовала:

– Да будет тебе известно, ты этим утром отнюдь не красишь наш магазин своим присутствием. Что тебя гложет? – спросила она.

– Гложет? Ничего.

Но она продолжала настаивать:

– Что-то с тобой происходит. Вот и Сильвия тоже заметила. Она говорит, что в четверг не пользовалась у тебя особой популярностью, как и я сегодня, судя по всему. Поэтому давай начистоту. Хватит играть в молчанку. В чем дело?

– Я же сказал тебе – ни в чем! – начал было упорствовать Блайс и вдруг сломался: – О, конечно, кое-что есть. Ты должна знать, и Сильвия тоже, хотя как я смогу… – Он прервался, затем собрался с духом: – Роза, ты знаешь, что такое «вырасти из самого себя», ну, как вырастают из одежды или из розовых снов и безумных иллюзий?

Роза знала, что он имеет в виду и пытается выразить словами. Ее сердце мучительно сжалось.

– Да, ощущение не из приятных, – согласилась она.

– Не из приятных? Ужасное – иначе не назовешь! Быть совершенно счастливым с кем-то сегодня, а уже завтра…

– Это не приходит вот так сразу!

– Ладно. Возможно, это случилось не вдруг. Но может же снизойти на тебя как озарение. Разве такого не бывает? – взмолился Блайс.

– А насчет Сильвии… ведь мы говорили о Сильвии, не так ли? Это самое озарение снизошло на тебя… Когда?

– С воскресенья… всего лишь. Я пришел сюда в четверг, надеясь, что ошибаюсь и стоит мне увидеть ее… Но ты права. Это, должно быть, имело место на протяжении долгого времени, просто я не позволял себе взглянуть правде в лицо. Убеждал себя, что она милая, желанная и шаловливая, как котенок. Так я говорил себе, но слова – это только слова. И когда меня вдруг осенило, я понял, как всего этого недостаточно.

Всей душой сочувствуя Сильвии, Роза решительно заявила:

– В отношении Сильвии твой перечень далеко не полон. Среди множества других положительных качеств у нее есть и такие: она отважная девушка, хороший товарищ, и ты должен считать себя счастливчиком, раз нравишься ей. Пожалуй, даже больше, чем просто нравишься.

– Я знаю. В этом сам дьявол ногу сломит, хотя он же меня и попутал. – В отчаянии Блайс заехал ребром ладони себе по лбу. – Сначала меня вполне устраивала Сильвия, такая, как есть, и я не требовал большего. Девушка, подобная ей, способна пробудить в парне рыцарские чувства, заставить ощутить себя ее защитником. Но сейчас я увидел вещи в подлинном свете и просто не знаю, как ей все это объяснить! Роза, ты не могла бы?..

– Нет, определенно нет! Если ты настолько убежден в этом, то перед тобой только два пути: либо уйти в сторону, пока Сильвия сама не поймет печальную правду, либо, не жалея слов, поведать ей, что шутил с ней и не питаешь никаких серьезных чувств. Один способ трусливый, другой– жестокий, результат же будет одинаковый – она перестанет тебя уважать. Выбор за тобой.

Но Блайс не выбрал ни того ни другого. В то утро он уклонился от решения, сетуя на непреклонность Розы – «тверда как алмаз», а когда появилась Сильвия, так и не сказал ничего определенного. Потом он и вовсе избегал встреч, оставляя Сильвию в расстроенных чувствах, а Розу – в мучительных переживаниях за сводную сестру.

Сильвия увядала буквально на глазах от его нового, почти братского отношения, которое ей ровным счетом ничего не говорило. Блайс отныне не брал ее с собой на пляж и, пока Роза не оказывалась третьей в машине, не возил Сильвию покататься. Наконец Роза ощутила, что скрепя сердце сама должна выполнить неприятную задачу, и осторожно, как только могла, открыла Сильвии горькую правду. Та жалобно воззвала к ней:

– Но почему, Роза? Почему?

Роза опустошенно махнула рукой:

– Я не знаю, дорогая. И сомневаюсь, сможет ли и он тебе объяснить. Просто мужчины – некоторые из них – бывают непостоянны.

– Но не Блайс. Только не Блайс!

Это был душераздирающий крик, нашедший отклик в душе у Розы. При всех видимых недостатках Блайса, его капризах она с уверенностью могла сказать, что он склонен стоять на своем до конца. Например, он никогда не изменял твердому убеждению, что должен заниматься лишь тем делом, к которому у него есть талант, либо не заниматься ничем вообще, и Роза думала, что его быстро возникшая сердечная привязанность к Сильвии имеет в основе своей постоянство, присущее ему и во всем остальном.

Сильвия тем временем продолжала:

– Если бы я только знала, что такого сказала или сделала, мне было бы легче перенести это пренебрежение. Должна ли я напрямик потребовать у него объяснений?

– Более достойным было бы этого не делать. Конечно, если он тебе не признавался в любви и не давал никаких обещаний на будущее. Или давал?

– Нет! Да и как он мог, находясь, по сути дела, на иждивении у Сент-Ги! Просто я думала, что обещания – ну, такого рода – как бы витали в воздухе как с его, так и с моей стороны. – Сильвия сделала паузу, покусывая нижнюю губу. – Роза, а ты не думаешь, что Флор Мичелет приложила к этому руку, когда явилась сюда в воскресенье? Возможно, она возвела на меня какую-то напраслину?

Роза ответила, что так не думает. В тот день Блайс, как обычно, принял Флор в штыки; да и что такого могла знать Флор, чтобы оказаться в состоянии очернить Сильвию? Роза, однако, умолчала, что истинная причина, по ее убеждению, – если только Флор не вела двойную игру, во что верилось с трудом, – была сама Роза. Ибо, как не переставала утверждать Флор, именно Роза интересовала Блайса, а раз так, то зачем Флор вмешиваться в эти сложные отношения?

Но Сильвия по-прежнему думала, что виной всему какая-то слабость, бестактность или оплошность с ее стороны, о чем Флор предостерегала Блайса или он сам предостерег себя, прежде чем решиться дальше развивать их отношения. Где-то она дала промашку, за которую должна винить только себя. Но где и в чем? Продолжая копаться в самых тайных уголках своего сердца, Сильвия начала, чтобы разрешить свои сомнения, выдвигать причины, которые иначе как плодом больного воображения назвать было нельзя. К примеру, предположение, что Флор выступила посланником Сент-Ги, который счел Сильвию недостойной даже через кузена вступить в родственные связи со своей семьей… Или – в ночь аварии, когда Сильвия представляла собой неприглядное зрелище, ее вдобавок вырвало прямо у Блайса на глазах, и он окончательно убедился в инвалидности Сильвии…

Сильвия находилась в таком отчаянии, что усматривала злой умысел во всем: в подарках, в проявлении доброты, в каждом шаге. И не только со стороны Блайса. Сент-Ги дал ему машину как взятку, чтобы Блайс отступился от нее! Выходки Блайса – духи на ее день рождения и даже магнитофон – продиктованы угрызениями совести и должны были облегчить душу перед тем, как ему отвергнуть Сильвию! Роза не могла спорить, пока сестра находилась в таком взвинченном состоянии. Она могла только жалеть и утешать Сильвию, используя для этого все возможные способы.

Наконец Сильвия решила, что духи она оставит, а Роза убрала подальше магнитофон, даже не прослушав последнюю запись. Сильвия категорически заявила, что видеть не хочет эту проклятую штуковину, а Блайсу хватило такта не допытываться, почему они не пользуются его подарком.

Внешне между тремя молодыми людьми, казалось, мало что изменилось, разве что Роза ощущала себя скорее буфером между Сильвией и Блайсом, чем третьей лишней. Загадочным оставалось то, что Блайс по-прежнему оказывался под рукой, когда нужна была его помощь, и приходил на выручку также охотно, как и тогда, когда Сильвия притягивала его подобно магниту. Когда Блайс увильнул от объяснений с Сильвией, Роза ожидала, что он применит любимую стратегию сильного пола: станет реже попадаться на глаза, а то и вообще исчезнет на все то время, что они будут в Мориньи. Но он не сделал ничего подобного. И хотя Розу все время подмывало намекнуть Блайсу, что он у них не очень желанный гость, она сдерживалась в слабой надежде, что он сам еще толком не определился с Сильвией и, пребывая рядом, сможет вновь подпасть под ее обаяние.

Естественно, Роза терялась в догадках по поводу странного утверждения Флор Мичелет, будто это она привлекает Блайса, а совсем не Сильвия. Если Флор права, то Блайс упустил возможность стать отличным актером! Тогда почему Флор зациклилась на своем предположении до такой степени, что готова держать пари?

Роза подумывала, что ей следовало бы под видом нелепой шутки предложить идею Флор на рассмотрение как Блайсу, так и Сильвии. Но она не могла. Теперь все трое если и смеялись, то только над вещами, не имеющими отношения ни к кому из них, и было уже слишком поздно, чтобы заставить Блайса разрешить для нее эту загадку.

Роза была рада, когда Сильвия получила приглашение от одной из своих школьных приятельниц провести воскресенье в Канне. И хотя сестра, пребывая в подавленном настроении, вначале ни в какую не хотела ехать, в конце концов поддалась на уговоры и согласилась. Блайс подвез их обеих в своем автомобиле и оставил Сильвию в отеле у подруги, договорившись заехать за ней вечером.

Блайс припарковал машину, и они с Розой отправились по полумесяцу набережной Круазетт, сверкающей от проносящихся машин, звенящей от разговоров на всех языках мира и наполненной экзотикой сухо шелестящих листьев пальм и ярким пламенем каннских лилий.

Зной и ослепительный блеск моря сплетались воедино и в равной степени были невыносимы. Блайс предложил:

– Все указывает на необходимость выпить чего-нибудь прохладительного. Сам Бог велит отправиться в «Аркашон-бар», что на берегу. Это недалеко.

Но они стояли перед входом во внешний двор одного из шикарных отелей и были вынуждены пережидать казавшийся бесконечным поток машин, проносящихся мимо.

Наконец ожил и поток пешеходов, устремившийся через улицу, и рука Блайса коснулась локтя Розы.

– Сейчас… – начал было он, но вдруг резко дернул Розу вправо, в сторону от приближавшегося по подъездной дорожке отеля автомобиля.

Она взглянула на него.

– Опомнись!.. – с раздражением произнесла она и запнулась.

Не Роза привлекла внимание Блайса. Он все еще крепко держал ее локоть, но взгляд был устремлен на тех, кто находился в открытой машине: за рулем – Клод Одет, а рядом с ним Флор Мичелет. Автомобиль притормозил на расстоянии не больше шага от них. Жест Блайса, адресованный Флор, напоминал нечто среднее между сигналом автостопщика «Подвезите» и знаком регулировщика «Проезжайте!». Под солнечными очками Флор, казалось, улыбнулась в знак приветствия ему и Розе и сказала своему спутнику что-то, вызвавшее смех, затем автомобиль набрал скорость и понесся дальше.

Блайс произнес как ни в чем не бывало:

– Извини за задержку. Думаю, сейчас самое время перевести тебя на ту сторону.

– Я бы уже была там, если бы мы сразу начали переходить улицу, – уточнила Роза, изгнав глупую мимолетную мысль, что он задержал ее, чтобы сидевшие в автомобиле Флор и Одет увидели их вместе.

«Аркашон-бар» оказался веселым местом, полным молодых людей, облаченных в минимум одеяний, а то и полураздетых; их гибкие загорелые тела блестели от пота, и у всех были транзисторы, настроенные на разные станции. Роза выбрала лимонад, а Блайс предпочел легкое немецкое пиво. Потом они съели легкий ленч – дыня и свеже-зажаренные сардины – и согласились с тем, что прогулка на моторке к Лериновским островам доставит им удовольствие.

На Санта-Гонорат они исполнили долг, посетив замок восемнадцатого столетия, служивший наблюдательным пунктом на случай нашествия сарацин и мавров. На Санта-Маргарет, самом большом из островов, они решили пожертвовать осмотром форта – тюрьмы таинственной Железной Маски – в пользу прогулки через сосны Алеппо по лесным тропинкам, протоптанным во мху поколениями крестьян.

Устав наконец, они уселись на открытом месте, где могли вволю любоваться бесподобной голубизной моря за колоннадой сосен, стоявших стройными рядами, подобно опорам кафедрального собора.

Блайс обхватил колени руками и положил на них подбородок. Вздохнул, дав паузе затянуться. Затем проговорил:

– Роза, предположим, что ты хочешь чего-то до умопомрачения и это что-то – вещь стоящая и способная вознаградить не только тебя одну. Скажешь ли ты в этом случае, что цель оправдывает средства?

Надо же, Блайс носится с проблемой, к которой относится без цинизма, и не клянет за нее свою разнесчастную судьбину! Еще совсем недавно такое ему было несвойственно, но теперь, когда самоуверенности в нем поубавилось, кое-что в его отношении к жизни изменилось. «Жаль, что изменения, происходящие в нем, сказались на Сильвии, ибо к ней он переменился в первую очередь», – подумала Роза.

Озадаченная вопросом, Роза запротестовала:

– Ох, Блайс, ну ты и спросил! Добро во имя зла и наоборот? Благая цель и никудышные средства? Страдания немногих ради процветания остальных? Спор об этом идет веками. Что же до меня, то мой ответ – нет и еще раз нет, и я с уверенностью могу сказать, что любая цель, достигнутая мной – если, конечно, не потерплю фиаско, – никоим образом не будет связана с применением недостойных средств.

– Но почему не победа любой ценой? Ради чего заранее обрекать себя на неудачу?

– Чтобы потом не мучили угрызения совести. Чтобы не жить с чувством вины.

– Даже если впоследствии сумеешь исправить содеянное? И зная заранее, что такое тебе вполне по силам?

Роза покачала головой:

– Пожалуй, чтобы решиться на такое, помимо уверенности, нужно иметь и твердые гарантии… – Тут ей пришла в голову неожиданная мысль. – Блайс, это, возможно, и не мое дело, но я присутствовала, когда Флор Мичелет хотела от тебя, чтобы ты вплотную занялся мадемуазель Одет лишь ради ее отца, который мог бы многое для тебя сделать. Означают ли твои слова «цель оправдывает средства», что ты подумываешь последовать советам Флор Мичелет и использовать бедную девушку в своих целях?

Он резко вскинул голову:

– Воспользоваться Мари-Клэр? Mon Dieu, вот уж нет!

– Извини!

– Ладно. Замнем для ясности! – Он снова вздохнул. – Мог бы и не спрашивать. Иного ответа от тебя вряд ли можно было ожидать. Ты ведь такой человек, для которого белое – это белое, а черное – это черное, и даже не допускаешь, что есть еще и серые тона, ведь верно?

– Иными словами, я слишком строга? Ты это имел в виду?

– С такими шалопаями, как я, – да. – Внезапно он сел так, чтобы можно было следить за выражением ее лица. – Знаешь, Роза, ты могла бы стать наградой за любовь к тебе, ибо кто, как не ты, достойна любви. Так я думаю, – огорошил ее Блайс.

– Я… наградой? – В тоне девушки прозвучало изумление, и Блайс коротко рассмеялся:

– Опять же ладно. Тебе не нужно вновь говорить мне то, что я знаю заранее. Но допустим, я скажу тебе… Нет… – Он, видимо, проглотил конец фразы, связанный с каким-то принятым решением, и после паузы они заговорили о посторонних вещах, пока не настало время возвращаться на пристань.

Этот разговор одновременно и смутил и встревожил Розу. Блайс загадочный, прячущийся за барьерами недомолвок, – это было что-то новое. Под его пристальным взглядом на какой-то пугающий миг она подумала было, что он собирается признаться ей в любви, и испытала огромное облегчение, когда обнаружила, что ошиблась.

Роза также была рада, что ее предположение насчет Мари-Клэр Одет не подтвердилось. Она не хотела верить, что поведение Блайса изменилось потому, что он все же внял советам Флор Мичелет… «По его собственному признанию, он вынашивает некий другой план, и как далеко Блайс может зайти во имя своих амбиций? – размышляла Роза, терзаясь сомнениями. – Опять же, что это за средства, если они неблаговидные… и ради чего?»

Результатом однодневного пребывания Сильвии в Канне стало то, что родители ее школьной подруги, зарезервировавшие номер для своего сына, который в самый последний момент не смог воспользоваться им, предложили ей за их счет оставить номер за собой на время каникул. Она составила бы компанию их дочери, а посему согласие они сочли бы услугой с ее стороны.

– Я сказала, что останусь, если ты не станешь возражать. Сможешь ли ты управиться без меня в магазине? – поинтересовалась Сильвия у Розы.

– Конечно, – уверила Роза. – Правда, мне будет здорово тебя не хватать, но я хочу, чтобы ты поехала.

– Должна признаться, что жду не дождусь, когда хотя бы ненадолго смогу вырваться из этого места, – призналась Сильвия, делая Мориньи козлом отпущения за грехи Блайса – реакция, вполне понятная Розе.

Они договорились отплатить за щедрое предложение тем, что в последний день своего пребывания в Канне Сильвия пригласит гостеприимных хозяев на ленч.

– Закажи столик в каком-нибудь по-настоящему уютном месте, и мы приедем в город за ними, – напутствовала Роза, когда Сильвия отбыла на поезде, презрев довольно робкое предложение Блайса «отвезти ее, если она пожелает».

Без Сильвии в квартире стало пусто. Зато в магазине хватало дел, чтобы чувствовать себя занятой большую часть времени, и, если там появлялся Блайс, временное отсутствие Сильвии освобождало Розу от постоянного нервного напряжения, что она что-нибудь выкинет от отчаяния.

Между тем Роза тщетно ожидала от мадам Сент-Ги расспросов о том, чем же закончилась возложенная на девушку миссия похлопотать за Блайса перед Сент-Ги. Как будто мадам, переложив эту проблему на Розу, поспешила умыть руки, а то и вовсе забыть. Когда Роза наконец рискнула коснуться этой темы, комментарии мадам были крайне скупы и носили формальный характер.

На замечание Розы, что Сент-Ги, по-видимому, непреклонно стоит на том, что Блайс или должен покориться, или устраивать свое будущее безо всякой поддержки с его стороны, мадам лишь заметила:

– Если таково его решение, значит, оно наилучшее. – Она сухо поблагодарила Розу за помощь, как будто уронила камень, оставив ее теряться в догадках, до какой степени мать смирилась с деспотизмом cына, против которого восстал только Блайс, осмелившись заявить о праве самому принимать решения…

Летние дни летели незаметно, и настало утро, когда Роза с болью осознала, что прошло более полугода ее пребывания в Мориньи. Стоял уже август. Магазин давал возможность зарабатывать себе на жизнь, и при известном старании можно было добиться большего. Сильвия физически окрепла и почти полностью восстановила здоровье. Сестры пропитались солнцем, как и мечтали до приезда сюда. Но предстояло вскоре возвращение в Англию, где их снова ожидала тусклая жизнь. Смогут ли они когда-нибудь вновь вернуться во Францию?

Роза как раз размышляла над этим, сидя за утренним кофе, когда зазвонил телефон и в трубке раздался голос Сент-Ги:

– Мне вот тут пришло в голову, что в порядке приобретения полезного опыта и ради любопытства вам, возможно, захочется провести денек, наблюдая за работой подрезчиков. Рискну предположить, что вам уже известно – из этого события местное население сделало едва ли не праздник, и вся округа гудит, как рассерженный улей, в ожидании пикника по случаю окончания работы. Если вы согласны присоединиться к нам, то я заеду за вами и отвезу на место.

– Я бы с радостью. Но как быть с магазином?

– Ну а Блайс на что? Я пришлю или даже сам привезу его, чтобы он постоял за вас у прилавка. Буду где-то через полчаса. Между прочим, наденьте джинсы, куртку и прочную обувь.

– Должна ли я захватить с собой какую-нибудь еду?

– В этом нет необходимости. Будет море вина, горы домашних деликатесов и фруктов. Я даже предполагаю, что после основательной заправки вы будете просить меня позволить вам ободрать одно дерево, а то и пару. Еще одна вещь – если вас уже сейчас обуревает желание помочь нам, то захватите плотные перчатки. Или нет… вряд ли у вас найдется что-либо подходящее. Я сам обеспечу вас перчатками.

Через час он уже высадил ее на участке, подготовленном для обдирки коры, за полкилометра от того ограждения из колючей проволоки, где Роза впервые встретила Сент-Ги в сырой вечер своего приезда в Мориньи.

Все вокруг гудело от голосов людей, экипированных в плотные одежды, криков резвящихся детей и лая собак. Мужчины и женщины были в одинаковых соломенных шляпах для защиты от солнца, а те из мужчин, что были вооружены изогнутыми топориками, получали указания от старшины перед тем, как приступить к работе.

Сначала надлежало сделать кольцевой надрез коры как можно выше по стволу, почти у самых нижних ветвей, другой – как можно ближе к корням дерева. Затем кору отделяли от ствола по длинной вертикали, используя в качестве рычага клинообразную рукоятку топорика. Все это производилось с точностью и быстротой хирургической операции.

Секция снятой коры напоминала по форме полый цилиндр и подвергалась, как и ободранный участок ствола, придирчивому обследованию добровольных экспертов, обсуждающих толщину и качество снятой пробки, а также мастерство подрезчиков. С особым жаром спорили – пострадало дерево или нет, чтобы нарастить новый слой коры должного качества через десять лет. «Блайс действительно был прав, когда ругал пробку за то, что она растет в год по чайной ложечке», – подумала Роза.

Обдирка секций коры со стволов послужила сигналом для женщин к началу своей части работы – складывать секции в штабеля для просушки на свежем воздухе на несколько недель, прежде чем кору отправят под прессы. После выпаривания штабеля под давлением примут плоскую форму для отправки морем на аукцион. Помогая женщинам, Роза убедилась в необходимости толстых рукавиц, которыми снабдил ее Сент-Ги, так как секции, хотя и легкие, были шершавыми, корявыми и грязными до ужаса. Она становилась все мрачнее и грязнее и несколько раз упала, поскользнувшись на сырых корнях. По счастью, всякий раз возвращаясь с пустыми руками, так как упасть с секцией коры в руках значило бы повредить хрупкую и деликатную продукцию, что здесь приравнивалось чуть ли не к преступлению.

Пока все остальные работали, дети и собаки затеяли что-то вроде охоты, путаясь под ногами у старших. Их крики вкупе с собачьим лаем своеобразной фугой вписывались в хриплые голоса подрезчиков и пронзительную болтовню женщин. Монсеньор Кортес-Джембис – та самая маленькая гончая – также находился среди собачьей своры и сегодня был сама невинность, изобразив на морде возмущенное «Кто, я? Да быть того не может!», когда Роза рассказала его маленькой хозяйке о том, как песик обманул ее.

В полдень, как и во всем Мориньи, на плантации был объявлен перерыв, и всякая деловая активность сразу же прекратилась. Собаки вывалили языки наружу, и у детей заблестели глаза в предвкушении вкусной еды: грузовик привез вино и гору домашней снеди, люди группами чинно расселись в тени, и началось серьезное действо – всеобщая трапеза.

Затем настал послеобеденный сон почти для всех. На короткое время он охватил даже детей и собак. Роза тоже слегка вздремнула, потом села, чтобы побаловать себя первой за день сигаретой и поразмышлять на досуге – изображали ли на своих полотнах постимпрессионисты часы сиесты на пробковой плантации: лежащие тела, бутылки пустые, початые и полные вина, брошенные орудия труда, деревья на переднем и заднем плане, солнце и густые тени под кронами дубов.

Детвора вновь начинала резвиться; более послушные, вняв сердитым окликам родителей, присмирели, а те, кто побойчее, остались глухи к призывам взрослых.

Сквозь полузакрытые веки Роза наблюдала за детской возней. За несколько ярдов от нее дерзкий мальчишка лет двенадцати карабкался на ствол дерева, с которого еще не была ободрана кора. Перед тем как работа была остановлена для ленча, Роза видела, как к дереву подошел мужчина, осмотрел его, а затем оставил свой топорик в развилке ветвей. Когда ее глаза поймали отблеск солнца на стальном лезвии, Роза поняла, что именно топорик и есть тот желанный приз, за которым подросток лез на дерево.

Она сидя подалась вперед, затем, повинуясь какому-то смутному инстинкту, мгновенно оказалась на ногах. Мальчишка долез до топорика, дотянулся, схватил за рукоятку и с победным воплем замахнулся на детские лица внизу, замершие от страха с разинутыми ртами.

И тут озорник потерял опору под ногами. Пальцы ног заскользили по стволу. Он повис, держась одной рукой за ветку, выронив из другой руки топорик. Остро отточенное лезвие непременно врезалось бы в одного из детей, оцепеневших внизу от страха и все еще смотревших вверх как завороженные. Но в ту же секунду Роза ринулась вперед, разбрасывая детей вытянутыми руками, и приняла плечом скользящий удар.

Перед тем как почувствовать боль, девушка услышала испуганные крики детей и поняла, что мальчишка сорвался с дерева и упал с глухим стуком возле нее. Но видимо, вполне благополучно. Затем все превратилось в хаос. Толпы людей, крики, брань, возгласы сочувствия, и, когда боль дала о себе знать, Роза приложила руку к плечу и ощутила, что ее рубашка влажная от крови. Раздался еще один голос, властный и требовательный, – и сразу же настала тишина. Сент-Ги вновь заговорил:

– Роза! В чем дело? Что случилось? Вы пострадали?

Его рука нежно коснулась руки Розы, прижатой к плечу. Взглядом он дал понять, чтобы она опустила руку и он мог осмотреть порез. Кивнув, она послушалась. Сент-Ги, обнажив ее плечо, взглянул на рану и начал отдавать короткие, отрывистые приказания.

Для Розы наспех соорудили сиденье. Кто-то налил стакан коньяка. Еще кто-то принес из машины Сент-Ги походную аптечку, и, пока он сам ловко обрабатывал и перевязывал рану, дюжина голосов наперебой докладывали об инциденте, всячески приукрашивая героизм Розы.

– Да они даже и не видели толком, что произошло, – не выдержав наконец славословий в свой адрес, заявила девушка. – Большинство из них спали. Это был просто рефлекс… я даже подумать не успела. Похоже, мне повезло и порез не очень глубокий, не так ли?

– Достаточно серьезный, чтобы накладывать швы, я бы сказал, плюс укол от столбняка в качестве предосторожности. Да и «повезло», пожалуй, слишком мягко сказано. Если бы топор угодил вам в голову, вас сейчас уже не было бы с нами, – мрачно сообщил он.

– Или маленькой Иветты, или Жака, если бы мадемуазель Роза не проявила столько мужества, монсеньор, – вставил кто-то, желая внести свою лепту в драматизм картины.

Сент-Ги согласно кивнул:

– Да уж… – Он положил руку Розы на перевязь, чтобы облегчить нагрузку на плечо, и предложил ей помощь: – Пойдемте! Я отвезу вас в шато, и уже там вызовем для вас врача. Вы сможете дойти до машины?

– Конечно, – поспешила уверить Роза и излишне быстро вскочила на ноги. Шок, затаившийся до поры до времени, не замедлил воспользоваться ее оплошностью. Земля под ногами заходила ходуном, солнце мгновенно заволокло облаком, которого и в помине не было, и только рука Сент-Гй, подобно стальному обручу обвивающая ее за талию, позволила Розе удержаться на ногах, пока она не пришла в себя.

Глупо! Она закусила губу. Однако, когда с его помощью добралась до спасительной машины, была благодарна за ту заботу, с которой он устроил ее на сиденье.

Когда машина тронулась, Сент-Ги искоса бросил на нее насмешливый взгляд:

– А вы знаете, я думаю, что появляться на плантации вам противопоказано. Уж больно часто приходится вызволять вас оттуда, как мне кажется.

Роза изобразила улыбку:

– Я знаю. И поверьте, огорчена. Я, должно быть, – как это сказать – навлекаю беду, правда только на себя. Но в тот первый раз я не нуждалась в вызволении. Преодолев забор в одном направлении, я могла бы с таким же успехом преодолеть его и в обратном.

– Рискну предположить… После того как эта лукавая псина танцующей походкой завела бы вас подальше в сгущающейся темноте, вы так бы и остались по ту сторону забора. В любом случае второго раза мне хватило с лихвой, чтобы лишиться сна и покоя. В руках дилетантов эти топоры для подсечки коры – смертоносное орудие, и когда, прибежав на шум, я увидел вас на четвереньках, а топор рядом, то… – Он оборвал фразу. – Ну, если честно, я готовился дать вам хороший нагоняй за то, что играете не с тем, чем положено, а вместо этого вдруг обнаружил, что вы стали героиней на час. Как тут не расстроиться, согласны?

– И даже очень… не согласна лишь с тем, что я героиня.

– Вы станете ею, когда эта история обойдет весь город. Во всяком случае, поделом мне: научусь не делать поспешных выводов о людях. Однако не скажу, что этот урок пришелся мне по вкусу, да и кому приятно ошибаться?

– Действительно, кому? – сухо согласилась Роза, оживившись немного, когда припомнила свое первое суждение о нем, и понимая, что сейчас, говоря о себе, Сент-Ги имел в виду и ее.

В шато мадам Сент-Ги настояла на том, чтобы оставить Розу на ночь. Она и слышать не хотела никаких возражений, особенно когда узнала, что Сильвия уехала и ухаживать за девушкой некому. Роза может позвонить Блайсу, чтобы попросить его привезти ей все, что нужно, а если врач позволит, то она сможет вернуться к себе на квартиру и в магазин завтра.

Врач явился в конце дня, вынес вердикт, что рана «assez mechanic» и нуждается в наложении швов, что и было сделано. После чего Розу уложили отдыхать на тенистой террасе, увитой виноградными лозами, куда пришла и мадам, чтобы посидеть с больной, занимаясь вышиванием, пока та не уснула.

Она даже не слышала, как мадам ушла, а когда проснулась, настал уже вечер и вместо мадам возле нее находился Блайс.

Роза улыбнулась ему вымученной улыбкой, и он улыбнулся в ответ.

– Что сие означает? – осведомился он. – О, мне уже яркими красками живописали поистине сказочную картину, а что говорит врач о твоем порезе, хотелось бы знать?

– Он назвал рану страшной на вид, но не более того. Удалось тебе найти все те вещи, что мне нужны?

– Надеюсь, что так, хотя у меня не было времени искать их до тех пор, пока не закрыл магазин. Твоя история, благодаря беспроволочному телеграфу, стала известна уже к трем часам, а потом все, кто не был на плантации, потянулись в магазин, дабы почесать языки, не отходя от кассы. Надеялись оказаться на месте, когда тебя притащат на носилках. У большинства кишка оказалась тонка, чтобы не купить что-нибудь по мелочи, пока дожидались триумфального шествия с тобой на руках. В результате торговля била ключом, и я только успевал поворачиваться.

Роза засмеялась:

– С тебя станется – делать бизнес на чужом несчастье! Но все равно – спасибо! – Она легла поудобнее. – Который теперь час?

– Седьмой пошел. Я усек из разговоров, что мы будем обедать здесь, чтобы тебя лишний раз не тревожить. Я встретил Сент-Ги в холле. Он явится сюда через несколько минут с напитками, во всяком случае, так он сказал. Между прочим, ты еще не звонила Сильвии по поводу случившегося?

– Нет еще, а надо бы, если смогу. Вдруг она позвонит на квартиру и ей никто не ответит…

Говоря так, Роза попыталась встать, но Блайс предупредил ее попытку.

– Оставайся там, где ты есть, – приказал он. – Телефон в комнате позади нас, и у него длинный шнур. Я принесу тебе аппарат.

Пока девушка набирала номер Сильвии и разговаривала, он довольно беспокойно слонялся по террасе. Затем прошел в соседнюю комнату и остался стоять на пороге двери, ведущей на террасу.

Роза положила трубку и оглянулась на Блайса.

– Теперь все в порядке, а тебе спасибо, – начала было она.

Не дослушав, он мигом оказался возле ее стула, но вместо того, чтобы взять аппарат, опустился на колени. Их лица оказались на одном уровне, он на мгновение глубоко заглянул в ее изумленные глаза, затем нежно заключил Розу в объятия и приник к ее губам в долгом поцелуе как раз тогда, когда в комнате позади них послышались шаги. Кто-то – голос любви подсказал Розе: «Сент-Ги» – застыл как вкопанный на пороге.

– Блайс! Ты что?! – Роза с трудом высвободилась, и Блайс поднялся с колен.

Сент-Ги неподвижно стоял в дверях. Все трое молча так и оставались на своих местах, пока Сент-Ги, круто повернувшись, не обратился к своей матери, которая стояла прямо за ним и, как Роза надеялась, не видела из-за его широкой спины того, что было на террасе.

– Прошу меня простить, мама, – его тон был холодным и официальным, – но мне не стоило беспокоиться о напитках. Только что звонила Флор, и я буду обедать у нее. Не жди меня. Я, возможно, вернусь поздно.

– Ох, Сент-Ги… нынешней ночью, да как же так? – В голосе мадам слышались нотки отчаяния, но она быстро добавила: – Хотя, конечно, вполне естественно, что ты хочешь провести вечер с Флор. Но ты заглянешь ко мне утром, не так ли? Я уже успею проснуться…

Сент-Ги вышел, ни разу не оглянувшись. Избегая встречаться с Розой глазами, Блайс забрал телефон и начал сворачивать шнур, а мадам Сент-Ги подошла к ее стулу.

– Я оставила вас безмятежно спящей, моя дорогая. Как вы сейчас себя чувствуете? – спросила она.


Глава 8


Уже позже Роза вспоминала остаток этого вечера как кошмарный сон. Ко всему прочему, ей не представилось даже возможности потребовать объяснений у Блайса. Было совершенно непонятно, что означал его поцелуй, тем более что сама она не давала ему ни малейшего повода.

Почему он сделал это? Почему именно сейчас? Было похоже, что Блайс специально выбрал момент, когда, вся в бинтах, с рукой на перевязи, да еще с телефоном на коленях, Роза не могла отреагировать на поцелуй, кроме как застыть от изумления. Более того, Блайс сам сказал, что Сент-Ги уже на подходе, чтобы составить им компанию за обедом. Ему нетрудно было сообразить, что и мадам Сент-Ги может появиться в любую секунду. Даже если Блайс ощутил внезапный импульс поцеловать Розу, то почему он именно тогда не сумел подавить его? Должен же он был знать, что она не ограничится одним лишь оцепенением, а свидетели помешают особому разговору, что непременно последовал бы, если бы они оставались одни?

Вопросы так и остались без ответа, ибо Блайс упорно избегал ее взгляда, а мадам, не подозревая о возникшей за столом напряженности, вела себя за обедом со свойственной ей непринужденностью, а когда в ночном воздухе повеяло прохладой, объявила, что Розе надо пораньше лечь спать.

«Этой ночью ждать объяснений от Блайса не приходится, – подумала Роза, когда стала раздеваться на ночь. – Но в следующий раз, когда я останусь с ним одна!..» Она не хотела принимать снотворное, что прописал врач, но все же пришлось. Иначе она будет часами ворочаться в кровати, мучительно размышляя, чего ради Блайса охватило такое неодолимое желание поцеловать ее!

Предположим на мгновение, что Сент-Ги остался бы на обед или выпить с ними вина перед обедом. Стал бы он в дальнейшем игнорировать инцидент, как он это сделал перед тем как удалиться? Или же, что более естественно, начал бы задавать вопросы?

О, если бы это было так! Розе было неведомо, насколько хорошо осведомлен Сент-Ги об отношениях Блайса и Сильвии и о том, что совсем недавно он отверг ее. Если он полностью в курсе, то – Розу приводила в ужас сама мысль! – какого же мнения он теперь о ней, после всего увиденного! Если Сент-Ги поверил, что помешал нежной сцене между ней и Блайсом, то он, должно быть, думает, что это Роза отбила Блайса у Сильвии! Один вопрос Сент-Ги – единственный! – и Роза смогла бы убедить его в необоснованности подозрений насчет нечестной игры с Сильвией. Но Сент-Ги не остался – может, его это вовсе не волнует? – чтобы задать такой вопрос. Вместо этого унес с собой неизвестно какое впечатление от увиденной картины, будто бы Роза охотно позволила Блайсу себя целовать.

Кстати, о его безразличии. Это напомнило и еще кое-что, не менее мучительное, ибо никак не поддавалось объяснению. Как выяснилось за обедом, краткий диалог Сент-Ги с матерью перед самым уходом относится к его отъезду завтра утром в Англию.

В Англию! Конечно, это связано с бизнесом, что уж точно не Розиного ума дело. Но сам факт, что он не счел нужным даже упомянуть о своем визите и ее родную страну, равно как и Блайс, да и мадам тоже, явственно говорил о том, как мало они с Сильвией интересуют семейство Сент-Ги и как ничтожно то место, которое они занимают в списке их знакомых!

Да, им оказали помощь, отнеслись с добротой и радушием, более чем оправдав такие робкие поначалу надежды. Но когда через несколько месяцев они с Сильвией уедут отсюда, то даже Блайс вскоре напрочь забудет о них!

На этой стадии депрессии и жалости к себе снотворное наконец подействовало и Роза погрузилась в забытье. Сквозь сон ее слегка встревожил звук, который вполне мог происходить от закрываемой или открываемой двери в спальню. Но дремота пересилила, и Роза окончательно уснула.

На следующее утро она проснулась очень рано от шума автомобиля. Это, должно быть, Сент-Ги уезжал в аэропорт Ниццы или Граса. Роза полежала еще немного, размышляя, было ли явью то, что она слышала этой ночью, затем встала, приняла ванну и как могла оделась. Потом ей в комнату принесли завтрак, состоявший из булочек и кофе. Плечо онемело и не причиняло боли, как она и доложила мадам, когда спустилась вниз, готовая вернуться в магазин.

Мадам ответила:

– Очень хорошо, моя дорогая. Если вы думаете, что так будет лучше, Блайс, конечно, отвезет вас. Я полагаю, вы найдете его в гараже, где он возится со своей машиной. И помните, прошу вас, если почувствуете, что вам трудно оставаться одной на ночь, то стоит только позвонить днем – на случай, если Блайса не окажется рядом, и он приедет к вам и привезет вас сюда.

Голова Блайса была под капотом машины, но он опустил крышку и подался вперед при виде Розы.

– Видишь ли… – начал было он.

– Не здесь, Блайс, пожалуйста, – отрезала она, глядя на свои часики. – Если заберешь меня прямо сейчас, то будет время поговорить перед открытием магазина. А ведь нам надо поговорить, не так ли?

Он пожал плечами:

– Полагаю, что надо.

У нее на квартире Блайс подождал, пока Роза взяла стул, отошел и прислонился к подоконнику. Роза сразу перешла к делу:

– Прошлым вечером – ты знаешь, о чем я, – что все это значило?

– Неужели не ясно? – Ответ был обескураживающим. – Ты должна была видеть, что к этому все идет!

– Видеть… что?

Блайс вновь пожал плечами:

– Ну, все… Неужели мне надо еще что-то объяснять? Mon dieu, Роза, ты не настолько глупа, чтобы не понимать, что означает, когда тебя целует мужчина… как это сделал я!

– Достаточно глупа, когда мужчина, о котором идет речь, как предполагалось, ухаживал за моей сестрой не далее чем две недели тому назад!

Блайс закусил губу:

– Удар ниже пояса. А я ведь старался дать тебе понять… в воскресенье, на Санта-Маргарет.

Роза подумала, что начинает что-то понимать:

– Ты имеешь в виду, что, говоря о средствах, ради… словом, речь шла о твоих чувствах уже ко мне, а не к Сильвии?

– О небеса, конечно нет! Я имел в виду, что под крутым углом ложусь на другой курс, открыв тебе, что ты достойна любви. А что до средств, то…

– …ты выбрал прямой подход? Ты поцеловал меня, желая доказать, что почти так же быстро, как почувствовал влечение к Сильвии, теперь влюбился в меня?

Он полуотвернулся от нее, чтобы провести ногтем большого пальца по оконной раме, и лишь потом ответил:

– Ну где-то… пожалуй…

– И чтобы дать мне знать о своих чувствах, выбрал место и время, когда я никак не могла влепить тебе пощечину? Ты знал, что мы, вероятно, не останемся одни более чем на несколько минут?

– Это… просто нашло на меня. Я не знал, как долго не будет Сент-Ги, он и словом не обмолвился, когда заявится на террасу. И откуда мне было знать, что моя тетка будет пасти тебя, как кроткую овечку, до тех пор, пока не отправит в кровать. Я подумывал прийти к тебе в комнату после отбоя, чтобы глянуть – позволишь ли ты мне объясниться. Но по здравом размышлении решил, что после снотворного тебя трудно будет добудиться.

– Поэтому и не пришел?

– Дошел, но лишь до двери. Даже повернул ручку. А почему ты спрашиваешь?

– Да потому, что слышала во сне, как кто-то то ли вошел, то ли вышел. Но чего, – с нажимом произнесла Роза, – ты ожидал от меня: каких действий? Слов «Я люблю тебя, Блайс»? Ты же знаешь, что люблю. Ты был добр, относился к нам как брат, и ты был мил с Сильвией. Так я всегда думала о тебе. Но я никогда не хотела тебя в ином качестве. Кроме того, даже угрожай мне опасность влюбиться в тебя, то, как ты обошелся с Сильвией, навсегда излечило бы меня от этого… тебе не кажется? Ты же с ней не был честен, не так ли? Предоставил мне объясняться с ней за тебя.

Блайс с отвращением дернул головой:

– От тебя этого совсем не требовалось. Если даже я разлюбил Сильвию, ты же не предполагала, чтобы я обманывал ее, делая вид, что все по-прежнему?

– Нет. У этой тактики нет никакого будущего, тем более если увязывать ее еще и со мной. Например, если бы она оставалась в неведении относительно истинного положения вещей, то как бы Сильвия – допустим такое – отнеслась к тому, что ты внезапно с нее переключился на меня?

– Я надеялся, что она ничего не узнает до тех пор…

– Ничего не узнает! Ох, Блайс, и это в твоем возрасте! Она все еще любит тебя, и любая девушка, на которую ты взглянешь, сразу же вызовет у нее подозрения! Сильвия уже не спустит с нее глаз. Поэтому, искренни твои чувства ко мне или нет, я предупреждаю – ты слышишь, предупреждаю! – не вздумай сказать или сделать что-то такое, отчего Сильвия заподозрила бы собственную сестру! В конце концов, – добавила Роза, – нам не так уж долго осталось здесь жить, а когда мы уедем, ты сможешь позабыть нас обеих.

Последовало молчание. Потом Роза, осознав, как это жестоко с ее стороны, если чувства Блайса к ней искренни, поспешно добавила:

– Извини, Блайс. Знаю… вернее, я знала (безопаснее изложить признание в прошедшем времени!), что это так, пока не выяснилось – есть человек, которому не хочется нашего отъезда. Постарайся понять меня и помоги, если сможешь.

– Если ты просишь, и это единственное, чем я могу помочь тебе, то у меня нет выбора. Или все-таки есть? – беспомощно спросил Блайс.

Роза вздохнула:

– Иного способа нет. – Тут ее внезапно осенило. – Скажи мне одну вещь. Пока длились ваши отношения, ты действительно питал нежные чувства к Сильвии? И любовь ко мне свалилась на тебя как снег на голову, когда она тебе разонравилась?

– Конечно, мои чувства к Сильвии были искренни. А почему ты спрашиваешь?

– Да потому, что все это время Флор Мичелет не переставала утверждать, что на самом деле тебя интересует не Сильвия, а я. Она даже сказала мне, что ты – и причем не один раз – демонстрировал это на людях. Было дело?

– Никогда, пока жаждал Сильвию.

– Ты уверен? А как насчет того раза, когда она так настаивала на твоем участии в ленче с ней, Сент-Ги и Мари-Клэр Одет в Сен-Тропезе?

– О, тогда? – Он нахмурился, вспоминая. – Да, пожалуй. Если я и рассыпался тогда в дифирамбах тебе, то делал это намеренно и главным образом для Сент-Ги, а вовсе не для нее.

– С чего бы это?

– Да с того, что знал: Сильвия мне нравится, и не хотел его посредничества. А еще более не хотел, чтобы он использовал ее как способ заставить меня заняться работой, которую ненавижу. Вот поэтому и восхвалял тебя на все лады. Но если Флор утверждает, будто я когда-либо распространялся насчет тебя, когда ухаживал за Сильвией, ты не должна верить этому. Когда Флор что-то затевает, она предпочитает принимать желаемое за действительное. Разве ты еще не заметила этого?

– Заметила, а как же, – спокойно ответила Роза. – Хотя тебе известно, что за ней водятся подобные грешки, для тебя это, видимо, не помеха, чтобы при случае поговорить с ней о бизнесе?

– О бизнесе? – резко откликнулся Блайс. – О, ты имеешь в виду тот последний раз, когда она разыскала меня здесь. Но то была… просто идея, которой она хотела соблазнить меня. Когда Флор желает что-то для себя, она не слишком щепетильна при выборе средств. А посему Сент-Ги придется держать ухо востро, когда он женится на ней.

– Значит, они собираются пожениться?

– Не сомневаюсь, что она уверена – Сент-Ги предложит ей руку и сердце сразу же, как только вернется из Англии.

Как утопающий хватается за соломинку, Роза уцепилась за спасительную мысль:

– А как же монсеньор Одет? Разве она не встречается с ним столь же часто, как и с Сент-Ги?

Блайс покачал головой:

– Клод – это только вторая ее ниточка. Среди прочих недостатков он еще имеет взрослую дочь, и Флор ненавистна даже мысль стать ее мачехой. – Блайс оторвался от подоконника и взглянул на часы. – Пора открывать нижний этаж, chérie. Как я полагаю, в силу создавшихся обстоятельств ты бы предпочла, чтобы я некоторое время не мозолил тебе глаза своим присутствием?

Роза натянуто улыбнулась:

– Так было бы лучше всего. Извини, Блайс.

– Тебе не за что извиняться. Вполне понятно… и очень даже просто. – Он пересек комнату, тронул Розу за плечо и пальцем приподнял ее подбородок. Потом произнес, думая о Сильвии: – Могу ли я быть прощен…

А потом вышел, спустился по лестнице и исчез, унося с собой столько счастливых воспоминаний.


Для званого ленча в Канне Сильвия выбрала небольшой изысканный ресторан, известный своим шеф-поваром, провансальским меню и со вкусом подобранным декором.

– Снаружи он смотрится не слишком впечатляюще, но там, говорят, частенько обедают титулованные особы. Думаю, уж нам он вполне подойдет, – сообщила она Розе по телефону.

Приглашенные оказались молодо выглядевшей супружеской парой среднего возраста, с круглолицей дочерью Элис Элиот, ровесницей Сильвии. К облегчению Розы, Сильвия – по крайней мере, внешне – выглядела вполне счастливой. Гости поддерживали ее настроение, и ленч, проходивший в непринужденной обстановке, уже находился на стадии распития кофе, когда Сильвия тронула Розу за руку.

– Флор Мичелет… через два столика справа от нас, – сообщила она.

Роза перевела взгляд в тот самый миг, когда Флор глянула в их сторону и подняла приветственно руку. Она, казалось, на секунду смешалась, затем извинилась перед своей компанией, встала и направилась к сестрам.

Сильвия представила ее своим гостям. Флор произнесла:

– Ну и ну! Приятно удивлена, что вы открыли для себя такое место! – Ее ослепительная улыбка как бы поздравила их всех, хотя тон ее, как показалось предубежденной Розе, скорее говорил, что Флор сочла дерзостью их появление в предназначенном только для избранных месте. Затем она продолжила специально для Сильвии: – Вы уже некоторое время находитесь в Канне, насколько мне известно? Вы в курсе последних событий в Мориньи? К примеру, что, вернувшись, найдете героизм Розы темой дня! Рискну предположить, что она уже поведала вам, как преданность Блайса к ней вспыхнула ярким пламенем. Все мы теряемся в догадках, когда нам скажут, как далеко продвинулись их амурные дела!

Роза побледнела. Знание Сильвии беглого французского хотя и улучшилось, но все еще оставалось недостаточным, и Роза с ужасом ожидала, что последует, когда сестре – пусть и с опозданием – удастся вникнуть в смысл произнесенных слов.

Эффект, произведенный этим высказыванием, оказался таким, что наблюдать его без боли было просто невозможно. Ошеломленный взгляд Сильвии переходил с лица Флор на Розу и обратно.

– Их амурные… дела? – пролепетала она.

– В чем дело, Сильвия?.. – начала было мать Элис Элиот.

Но девушка уже отбросила стул и выбежала из-за стола. Флор посмотрела ей вслед с хорошо разыгранным изумлением.

– Что я такого сказала? – спросила она Розу, сделав большие глаза и с самым невинным видом. – Разве она не знала?

С трудом Роза справилась с языком, на кончике которого вертелся грубый ответ.

– Знала что? Принимая во внимание, что и знать-то нечего, по той простой причине, что сердечных дел между мной и Блайсом не было и нет!

Флор засмеялась отнюдь не радостным смехом:

– Вот оно как? Да полноте! Как вы собираетесь убедить ее в этом, когда Сильвии достаточно спросить самого Блайса и он все подтвердит!

Роза холодно возразила:

– Не беспокойтесь. Я смогу убедить ее. Сильвии не понадобится обращаться к Блайсу.

Но Флор, пожав плечами, повернулась и направилась к своему столику.

Роза быстро обернулась к Элис Элиот:

– Если Сильвия говорила вам что-нибудь о мужчине по имени Блайс Варон, то объясните все своим родителям, прошу вас! – Затем извинилась и поспешила за сестрой.

Но последнее слово осталось за Флор.

На пути к гардеробу, где нашла убежище Сильвия, Розе пришлось пройти мимо их столика, и моментально кончики пальцев Флор коснулись ее руки.

– Разве я не согласилась тогда с вами, что никогда не следует держать пари на то, что заведомо известно? – промурлыкала она. – Помните?

Позже Роза признавала, что то напряжение душевных сил, которое ей понадобилось для борьбы с Сильвией, она бы не согласилась испытать вновь даже за королевский выкуп.

Довольно легко Сильвию удалось убедить, что чувство вежливости обязывает их вернуться к гостям как можно скорее и объяснить инцидент, случившийся по вине Флор. Но после предстояло долгое путешествие домой, и вот тогда-то пришлось отвечать на бурный поток горечи и сомнений, хлынувший из сестры и едва не затопивший Розу.

Сперва Сильвия исходила яростью, что с нее хватит Мориньи и она больше не хочет иметь с ним никаких дел. Забыв о счастливых, безмятежных, залитых солнцем днях, она провозгласила, что этот городишко не принес ей ничего, кроме несчастья, горечи быть отвергнутой, а вот теперь еще и предательство. Как Блайс мог? Как он мог! И что еще хуже, как могла Роза?! Роза! Она упросила ее отправиться в Канн, чтобы, убрав соперницу с пути, самой заполучить Блайса! Того самого Блайса, которого она никогда больше не пожелает видеть после того, как, следуя совету Флор, потребует от него сказать всю правду!

Это была худшая часть ее истерики, и, когда она прошла, Сильвия, казалось, уже согласна была внимать непрестанно повторяемым уверениям Розы, что им надо куда больше бояться необъяснимой вражды Флор, чем Сильвии опасаться вымышленного предательства со стороны Блайса или Розы.

Но Сильвия, хотя и немного успокоившись, продолжала стоять на своем:

– Нет дыма без огня. Она, должно быть, думает, что и впрямь знает кое-что про тебя с Блайсом. Иначе бы никогда не осмелилась…

Это поставило Розу на куда более зыбкую почву, ибо она сознавала, что не сможет рассказать Сильвии о поцелуе Блайса и его признании.

Однако она сказала себе, что навсегда лишила Блайса каких-либо надежд на свой счет. Придется положиться на его обещание – не предпринимать никаких действий, могущих вызвать подозрение Сильвии, что он окончательно охладел к ней из-за Розы. Более того, сейчас небо даровало Розе небольшую передышку. Сент-Ги – единственный свидетель поцелуя – был в Англии, теперь и Блайс, слава богу, куда-то уехал.

– Дорогая, даю тебе честное слово, – заявила она, – что, пока ты была в Канне, Блайс лишь раз был у меня дома. Он привез меня после того, как я провела ночь в шато. Потом я не видела его. Когда он уезжал, то даже не счел нужным позвонить. Я узнала об этом лишь от мадам Сент-Ги, когда посетила ее в следующий раз.

– И куда же он отбыл? – с подозрением спросила Сильвия.

– Предположительно в Руан. Вероятно, он решил навестить своего друга, инженера, по поводу какого-то из своих проектов по гидроэнергетике. Но он не оставил адреса даже мадам.

– Сбежал от меня. Боится, что рано или поздно я закачу ему сцену. Ах, если бы… если бы… – губы Сильвии скривились, а глаза наполнились сердитыми слезами, – он стоил того, чтобы закатывать ему сцену!

На это жалкое подобие боевого клича Роза откликнулась всем сердцем.

– Так-то лучше, – подхватила она. – Если ты можешь хотя бы немного ненавидеть саму мысль о нем, это тебе поможет. Но не ненавидь меня, Сильвия, пожалуйста. У меня никогда не было ничего и похожего на те чувства, что ты испытывала к Блайсу. Когда ты сможешь вспоминать о нем так же спокойно, как я, то излечишься окончательно, чему я буду очень и очень рада.

Но все же оставалась опасность со стороны Сент-Ги, раз он все видел своими глазами. Розе казалось маловероятным, что Блайс во всем ему признался. Той ночью на террасе Сент-Ги выглядел слишком изумленным, даже… задетым и уж точно не одобряющим. Так ли уж Сильвия была не права, когда сгоряча предположила, что Сент-Ги считает ее «недостаточно хорошей» для Блайса? Когда он вернется, то наверняка станет ожидать дальнейшего развития событий и, сам того не желая, может случайно выдать ее Сильвии.

Следовательно, надо упредить Сент-Ги, рассказав ему всю правду. И как ни мало прельщала Розу подобная перспектива, она знала, что от этого ей не отвертеться.

Сент-Ги успел вернуться и был в шато уже несколько дней, прежде чем они встретились, и произошло это после неожиданного послания от него.

Мадам Бриссак передала его на словах Розе, явившись в студию мадам Сент-Ги:

– Монсеньор желает видеть вас перед тем, как мадемуазель удалится домой. Если вы закончили свою работу для мадам, то не будете ли добры обождать его где-то около получаса? – Ее тон прозвучал скорее как приказ, нежели просьба, и, хотя Роза уже собралась уходить, ей ничего другого не оставалось, как повиноваться.

Вот все и вернулось на круги своя. Сильвия была права: они обе вычеркнуты из списка соискательниц высокой чести породниться с семейством Сент-Ги, а ей – своевременное предупреждение, пока ее предполагаемая связь с Блайсом не зашла слишком далеко.

Она ответила мадам Бриссак, что, конечно, подождет, но полчаса ожидания не настроили Розу на угоднический лад.

«Блайс и я? Как просто вы делаете поспешные выводы!» Не собираясь изъясняться в столь грубой форме, Роза заготовила ответ гордый и независимый и к тому времени, когда Сент-Ги появился, уже готова была дать ему достойную отповедь.

Но выражение его лица, подчеркнуто мрачная тщательность, с которой он закрыл за собой дверь, сказали Розе, что вся ее система защиты гроша ломаного не стоит. Какова бы ни была цель предстоящего разговора, Сент-Ги намерен действовать по своему сценарию, а уж никак не по ее. Он принес с собой ощущение еле сдерживаемого гнева, как тогда, в ночь инцидента с Сильвией. И вот опять… но злился он уже на нее. Но почему?

Вскоре Роза узнала причину, и она оказалась никоим образом не связанной с Блайсом. Он даже не предложил ей сесть. Вопрос, заданный им в самом начале, оказался таким неожиданным, что Роза едва не открыла рот от изумления.

– Когда я нанимал вас на работу в помощь моей матери, то разве не в том же качестве, в котором вы работали в Англии, – конфиденциальной секретарши? – спросил он.

– В качестве?.. Ну да, – сбивчиво ответила она.

– Слово «конфиденциальной» уже само по себе несет определенную смысловую нагрузку, так ведь? Или вы, – его ирония граничила с издевкой, так как в ней звучало тщательно разыгранное недоумение, – не понимаете, что означает это слово?

Роза вспыхнула:

– Конечно понимаю! А что, у вас есть повод думать иначе?

Он ответил, тщательно подбирая слова:

– Надеюсь, что нет. Зато у меня есть повод подозревать вас в разглашении или, говоря проще, выбалтывании, а то и еще хуже – в злонамеренной огласке конфиденциальных фактов и цифр, к которым вы получили доступ во время работы у моей матери. Что вы скажете на это?

Роза широко открыла глаза, хотя едва видела его из-за вспыхнувшего негодования.

– Что я скажу на это? – повторила она вопрос. – То, что отрицаю, конечно! Ибо я никогда и никому не выбалтывала ничего подобного, даже с Сильвией не обсуждала корреспонденцию мадам и уж точно за пределами этой комнаты никогда не упоминала каких-либо цифр.

– Значит, нет? Флор Мичелет говорила мне, что вы охотно слушаете, когда она ненароком посвящает вас в некоторые связанные с нами обстоятельства… Однако это пока опустим. Повышенный интерес к нашим отношениям хоть как-то объясним. Но этот интерес привел к утечке информации, которая могла произойти только отсюда! – Он постучал костяшками пальцев по крышке стола.

– Но что просочилось? Я не понимаю!

– Главным образом цифры. Причем они настолько соответствуют действительности, что не может быть сомнений: утечка могла произойти лишь от тех немногих людей, которые имеют к ним доступ и работают с ними. Среди этих немногих – вы. Вы – единственная особа, у которой есть возможность сделать на основе этих цифр определенные выводы и предать их огласке за стенами этого дома.

– Но я все еще не понимаю, – продолжала настаивать Роза. – Единственные цифры, с которыми я имею дело, – это суммы по чекам мадам разным благотворительным организациям…

– Точно. Но их много, а некоторые суммы достигают астрономических размеров, поэтому вы, возможно, заинтересовались?

– Я никогда не «интересовалась». Считала, что это не мое дело. И если бы даже проявила «повышенный интерес», то какие бы выводы могла сделать?

– Достаточные, осмелюсь заметить, для вашей цели. Хотя, если вы причастны к этому, то месть подобно рода – жалкая месть, на которую я никогда не предполагал вас способной.

– Месть? Кому?

– Мне, разумеется. И если не мне лично, то моему статусу и происхождению. Если помните, вы не делали секрета из того, что презираете, как моя семья использует свои привилегии. Поэтому могу заключить, что вы ухватились за идею – с помощью порочащих слухов сбить с нас спесь и заставить поджать хвосты. Способ, достойный всяческого осуждения, по моему глубокому убеждению.

– За который вы вправе были бы меня презирать… будь я к этому причастна. Но я ни к чему подобному не имею никакого отношения. Более того, даже не представляю, какой вред вам может быть от досужих слухов, кто бы их там ни распространял.

– Нет? Ну тогда, возможно, я познакомлю вас с образчиками слушков, состряпанных так, что люди к ним прислушиваются. Сначала, как правило, приводятся точные цифры. «Так много франков передано этому тресту, что щедрость, проявленная к тому фонду, не поддается описанию. Это расточительство повторяется из месяца в месяц, выливаясь в конечном итоге в тысячи… Такого не может быть? Вот вам точная сумма!» Далее следует… «Кто же ставит подпись, чтобы денежки утекали? Кто стоит за всем этим, делая возможным всяческие глупости мадам? Ну кто же еще, кроме самого монсеньора? И хотя такие суммы могли бы разорить самого Креза, однако он продолжает выплачивать их. Даже с риском обанкротиться… А когда такое произойдет, то что станет с нами? Что станется с Мориньи? Благотворительность – вещь хорошая, но если она выходит боком, то не лучше ли нам заняться обслуживанием туристов?»

Он с горечью пытался подражать ее тону во время декламации. Роза едва сдержала свой гнев.

– И вы осмелились предположить, что я способна вести такие разговоры? – потребовала она ответа.

– Если не вы предоставили цифры, создав питательную среду для слухов подобного рода, то кто тогда? Я должен подозревать мой банк, моих аудиторов или свою мать? – вопросом на вопрос ответил Сент-Ги. Роза с гордостью произнесла:

– Подозревайте кого угодно, кроме меня. Я настаиваю, чтобы вы поверили: я отвечаю за каждую цифру и каждую строчку, написанную для мадам или под ее диктовку.

– Поверил бы с радостью, если бы факты не указывали со всей определенностью на вас.

– Ах на меня? – Роза отбросила осторожность. – А как насчет того, что мадам Мичелет довольно откровенно обсуждала ваши дела со мной? И разве она не пользуется достаточным доверием мадам, да и вашим, чтобы знать хотя бы немного о тех цифрах, о которых идет речь?

Он коротко ответил:

– Вы можете исключить Флор из списка подозреваемых. Уверяю вас, у нее нет ни достаточного знания личных счетов моей матери, ни возможной причины быть заинтересованной в том, чтобы подорвать веру людей ко мне и моей семье.

– И вы верите, что такая причина есть у меня? Хотя я никак не возьму в толк – чего ради вам так уж бояться, что сказанное мной сможет подорвать веру Мориньи в семейство Сент-Ги?

– Тогда вы не понимаете, каким тяжким грузом это ложится на общину Мориньи, которая зависит от единственного источника существования – в данном случае имения. Если имение рухнет, то как им тогда зарабатывать на жизнь? Но пока имение есть… и будет, я резко возражаю как против того, чтобы щедрость моей матери становилась предметом кривотолков, так и против попыток поселить в умах моих арендаторов страх за свою будущность. – Сент-Ги сделал паузу. – Возможно, вы обратили внимание на то, что я сказал «пока имение есть…».

Роза с недоверием воззрилась на него:

– Вы имеете в виду… Ох нет!

– То, что такой риск существует, – да! С изобретением синтетики пробковая индустрия уже не та, что была когда-то, и мы – далеко не единственное имение, которое переживает нелегкие дни. Долго это не продлится, все должно вернуться на круги своя. Например, каучук, казалось, чего только не претерпел на своем веку, а все еще живет. И можно было бы наверстать упущенную прибыль сокращением рабочих и урезанием заработной платы. Но Сент-Ги никогда не шли таким путем. Надо искать другие способы исправить положение, и пока я именно этим и занимаюсь. Возможно, вам теперь станет понятно мое нежелание, чтобы кто-то тем временем усиленно раскачивал лодку изнутри.

– Да, понимаю. – Роза закусила губу; ее первой мыслью было, что она, похоже, вновь прониклась к нему симпатией; вторая же – недолгое злорадное облегчение, что его богатство – не столь уж непреодолимый барьер между ними и он тоже переживает тяжелые времена… Но это прошло, и она скромно добавила: – Благодарю, что объяснили. Я и вправду не знала.

– А вам и не полагалось знать. Из соображений морального плана никто не должен знать об этом.

– Но вы верите… надеетесь, что, возможно, есть шанс вновь оказаться на плаву?

– Дайте только успешно завершиться некоторым переговорам, и тогда это весьма возможно. Между тем, – говоря так, он всячески избегал смотреть ей в глаза, – до тех пор, пока вопрос с утечкой информации не прояснится, возможно, вы предпочтете прекратить здесь работать?

Скорее констатируя, чем уточняя, Роза произнесла ровным голосом:

– Вы хотите сказать, что для вас это было бы желательно. Я вполне понимаю вас. Но могу ли я выдвинуть один пункт в свою защиту? Может, вам вместо меня поискать среди тех, кто знает о ваших трудностях?

– И кто также имеет доступ к счетам моей матери и желает навредить мне в глазах Мориньи. – Он покачал головой. – Нет, боюсь, что это предполагает решение задачи слишком со многими неизвестными. Кстати, – сейчас его взгляд был прямым и обвиняющим, – вы знаете, где можно найти Блайса?

Мгновенное изменение темы разговора застало Розу врасплох и заставило потерять нить его рассуждений. Но когда она уловила связь и поняла, что это вопрос на засыпку, то просто проигнорировала его.

– Что и требовалось доказать! Вы действительно подозреваете, что я и Блайс действуем заодно? У меня доступ, а у него – злость на вас. Все сходится! Ну, если вы можете поверить в такое, тогда сможете поверить во что угодно… монсеньор Сент-Ги! – заявила Роза в гневе и выскочила из комнаты, будучи слишком гордой и сердитой, чтобы обсуждать его молчание относительно Сильвии. Громкий хлопок дверью у себя за спиной она поняла как полный разрыв между ними.

Позже Роза уловила еще одну связь и ощутила, как место гнева в душе заняла щемящая боль, нахлынувшая с неожиданной силой.

«Дайте только завершиться с успехом некоторым переговорам… и имение может быть спасено». Это как будто говорило о его надежде на поддержку, обещание помощи, денег извне. Денег Флор Мичелет, несомненно. Нет, не в виде займа и не как акт щедрости гибнущему бизнесу, но богатства Флор, которые она принесет с собой в качестве приданого новой хозяйки шато… как невеста Сент-Ги.

На следующее утро для Розы было два письма.

Одно с вензелем Сент-Ги, короткая дружеская записка от мадам. Ее внезапно вызвали в Авиньон к одному из старых друзей, возможно находящемуся на смертном одре. Следовательно, на непродолжительное время для Розы не будет работы в шато. Пребывание мадам в Авиньоне нельзя определить конкретным сроком, но когда она вернется, то вновь надеется на помощь Розы. В конверт был вложен чек на причитающуюся Розе сумму на момент отправки письма. Записка заканчивалась: «Благодарная Вам…»

Это был не столь уж существенный бальзам на душевные раны девушки, но все-таки… По крайней мере, чек, выписанный и подписанный Сент-Ги, не включал в себя сумму расчетов при увольнении, и Роза уверовала: мадам надеялась – Роза прочтет между строк, что она не считает ее виновной и своим отъездом из шато как бы предоставляет шанс пролить свет на это мерзкое дело.

«Дорогая мадам! – подумала Роза. – Дорогая мадам… тот, кто проникнут до мозга костей духом и значением высокопарного утверждения «происхождение обязывает» и кто не понимает, что такое оскорбленная гордость и любовь, не имеющая будущего, уже сделал шато необитаемой землей. Я поклялась себе, что никогда впредь не появлюсь там по доброй воле».

Другое письмо пришло авиапочтой и было от танти Элси. Когда Роза прочла его, то показала оба послания Сильвии.

Минувшей ночью она пересказала Сильвии самую суть бурного объяснения с Сент-Ги, так что сестра поняла истинную подоплеку письма мадам: сгладить резкость обвинений сына в адрес Розы. Единственным комментарием стало негодующее: «Так я и думала! Да как они осмелились!» Но письмо из Южной Африки Сильвия прочла самым тщательным образом и взглянула на Розу.

– Сие означает, – она смешалась, – что… если мы сочтем нужным, то можем вернуться в Англию совсем скоро? Еще до истечения годичного срока?

Роза кивнула в знак согласия:

– Ты верно уловила смысл. Плюс твоему французскому, дорогая! Танти Элси пишет довольно сбивчиво. Но я поняла это письмо точно так же. Видишь – она сообщает, что ее зять возвращается, чтобы принять лучшую работу в Париже, и распродает все, что у него есть в Южной Африке. Она должна вернуться с ним и со своей дочерью раньше, чем собиралась. Она пишет, что для нас это не должно иметь существенного значения, если мы только сами не горим желанием вернуться в Англию.

– Лично я не вижу, в каком качестве мы сможем остаться. Ей же снова понадобятся квартира и магазин?

– Да, но, не желая выглядеть в наших глазах обманщицей, как я предполагаю, она пишет о том, чтобы нам втроем управлять магазином до конца годичного срока. Это вполне возможно, если мы с тобой согласимся занимать одну спальню. В противном случае мы вольны съехать отсюда в любое время после ее прибытия.

– И ты ради меня уедешь отсюда, даже если так сильно полюбила это место? Или же вот оно, – Сильвия указала на письмо от мадам Сент-Ги, – может как-то повлиять на твое решение?

«Если бы только письмо!» Вслух же Роза ответила:

– Я бы предпочла, чтобы право выбора оставалось за тобой. Как ты желаешь поступить?

Она увидела предостерегающее подрагивание губ Сильвии; ее голубые глаза расширились, готовясь наполниться слезами.

– Ох, Роза, я не знаю! Даже не знаю… Это ты должна выбирать… Мне все равно! – жалобно запричитала Сильвия, сделав Розу, как всегда, ответственной за решение действовать, двигаться или оставаться на месте. Не ведая, что Роза, как и она, обречена жить с разбитым сердцем.


Глава 9


Спустя день или два танти Элси телеграфировала, что надеется прибыть домой через две недели со дня отправки телеграммы. Сильвия безучастно согласилась с предложением Розы, что им следует повременить с принятием окончательного решения до возвращения тети.

Между тем это внесло существенные коррективы в их планы. Намного раньше, чем они думали, им предстояло дать отчет о своей деятельности, что означало, среди прочего, переучет товаров в магазине и генеральную уборку во всем доме. Роза с упорством занялась как тем, так и другим, стараясь убедить себя в пользе проведенного здесь времени, говоря, что их «миссия увенчалась успехом».

Ибо это было так! Все эти месяцы они провели на солнце, зима только предстояла. Им более чем удалось удержать магазин на плаву. Физически Сильвия вновь была здорова. Танти Элси не нарушила данных им обещаний насчет солнца, моря и пейзажа. Они покинут Мориньи с более тяжелым сердцем, чем прибыли сюда, лишь потому, что осмелились надеяться на то, на что надеяться никак не следовало. И нет тут ничьей вины… или есть?

Они настолько пришлись всем ко двору в Мориньи, словно родились здесь. Мари Дюран из лучших побуждений рассказала всем об их возможном скором отъезде, и Розу с Сильвией стали наперебой приглашать на каждое событие местного значения – от первого причастия и помолвок до бесчисленных годовщин и юбилеев. Вышло так, что после полудня в понедельник, когда Сильвия отправилась в Сен-Тропез, чтобы купить новое платье для венчания дочери самой Мари, Роза, занимаясь капитальной уборкой, наткнулась на подаренный Блайсом магнитофон, уволенный в отставку.

Роза извлекла его из-за буфета, чувствуя себя виноватой, что они не вернули магнитофон Блайсу. Следует это сделать до того, как они отправятся в Англию. Вещь дорогая и почти не бывшая в употреблении. Роза вытерла футляр от пыли, открыла его и решила прослушать, какая запись была сделана последней.

Им доставляло такое удовольствие записывать и слушать себя в то воскресенье, когда явилась Флор и потребовала остаться с Блайсом наедине для сугубо делового разговора! Больше они магнитофоном не пользовались, так как уже на следующее утро все кардинально переменилось. Блайс так и не выполнил свою угрозу – записать ее и Сильвию тайком, когда магнитофон будет включен без их ведома. Но сейчас лента была полностью перемотана на принимающую катушку, что означало запись, которую они еще не слушали. Роза нажала на перемотку, подождала, затем включила воспроизведение…

Сначала – слабое звяканье чашек и блюдец, голос Блайса и отвечающей ему Сильвии, затем голос ее, Розы, и взрыв общего смеха. Это означало, что Блайс все же выполнил свою «угрозу»! Он, должно быть, включил магнитофон в те одну или две минуты, когда они обе были на кухне: Сильвия готовила десерт, а она разливала кофе.

Роза услышала звук открывающейся двери – в комнате Флор, ее первые слова, адресованные Розе, а затем просьба на время монополизировать Блайса: ответ Блайса – холодное «Что ты хочешь?» – и так далее.

Затем, после некоторой паузы, ее собственные слова с предложением подождать Блайса в машине и, наконец, шумы, когда она с Сильвией покидали комнату.

Лента продолжала разматываться, впереди еще оставалось много. Раздался голос Флор:

– Это бизнес. Твое дело: принять или отказаться. Но я думаю, ты согласишься на мое предложение.

Затем Блайс на французском:

– Предложение? – И, спустя секунду, упоминание ее имени, что не могло не заинтересовать Розу, заставив вместе с тем испытать некое чувство вины, что подслушивает чужой разговор благодаря последним достижениям науки.

Флор продолжала:

– Да. Смотри правде в глаза. Я не собираюсь домогаться Сент-Ги, пока он остается по уши увлеченным Розой Дрейк. Или ты не знаешь, что он испытывает к ней интерес?

Блайс:

– Как-то не думал об этом. Да я и не пользуюсь его особым доверием.

– Ну, подобная интрижка – всего лишь дань новизне, кроме того, она англичанка и корчит из себя недотрогу, делая вид, что ее не так-то просто добиться. Он желает ее лишь как любовницу, и речь не идет ни о какой женитьбе. Но пока Сент-Ги так и бегает за ней: ударил Клода Одета в ее защиту, исчез с ней с моего званого вечера, провел вместе добрую половину своей драгоценной bravade и полночи…

– Той ночью им пришлось расхлебывать кашу, что мы заварили с Сильвией, расколошматив мой мотоцикл.

– И уж конечно, ей непременно надо было провести ночь в шато? А то как же! В любом случае я намерена избавиться от нее, прежде чем он окончательно выставит себя дураком… а меня отвергнутой женщиной. Вот тут-то тебе и карты в руки.

– Мне?!

– Тебе! Ты должен взять ее на себя… и можешь назначить свою цену. Как я полагаю, ты уже подсчитал, во сколько обойдется твоя задумка с виллами, и я готова платить. Помогу и получить землю, если Сент-Ги откажется играть в эти игры.

Несколько секунд лента воспроизводила молчание. Затем заговорил Блайс:

– Ты, должно быть, спятила! А как насчет Сильвии?

– Бросай ее! Не мне тебя учить, что надо делать, чтобы заполучить обратно девчонку, которую перед этим бросил.

– Но не Сильвию! Она совсем другая. Я хочу жениться на ней!

– На какие шиши, позвольте спросить? У тебя будет более чем достаточно средств, чтобы предложить ей, как только выполнишь свою часть сделки.

– О да! Я обману Сильвию, подобью клинья к Розе, а Сильвия, по-твоему, тем временем будет сидеть сложа руки, дожидаясь, пока я вернусь к ней обратно?

– Как ты заставишь ее сменить гнев на милость – дело твое. Я помогу тебе найти к ней дорожку. Особенно с тем балансом в банке, что у тебя окажется. Ну?

Вновь молчание.

– Предположим, Роза не клюнет на удочку. Или же просто пошлет меня куда подальше.

– Она не должна сорваться с крючка. Это то, за что я тебе плачу. И не важно, сколько тебе обломится пощечин, если дело будет сделано и для Сент-Ги станет ясно, что ты пользуешься благосклонностью девчонки. Ты должен говорить о ней, тебя должны видеть возле нее, скомпрометируй ее, когда он сможет поймать тебя с поличным. Я тоже внесу свою лепту, но всю черновую работу предоставляю тебе. Засомневавшись однажды, он окажется слишком гордым, чтобы требовать у тебя или у нее объяснений. Он просто заставит себя выкинуть ее из головы – вот и все!

– Если я скажу «да»… предупреждаю тебя, что пока это только «если»… когда я получу обещанное?

– В тот день, когда он попросит меня выйти за него замуж. Тогда ты сможешь бросить Розу, как только пожелаешь, потому что для него будет уже слишком поздно что-либо менять.

– На твоем месте я бы не был столь уверен в последнем.

– А я вот уверена. Он гордится тем, что считает себя человеком чести, и не разорвет обручение со мной, раз уж дал слово. Кроме того…

Здесь конец ленты выскочил из катушки. Слышался лишь шум вращающихся роликов, пока Роза выключала магнитофон.

Она медленно закрыла футляр и вытащила вилку из розетки с тупой тщательностью лунатика, не нуждаясь в повторном прослушивании. Каждое обличительное слово записи навечно запечатлелось в мозгу. Нужно было только думать, анализировать, чтобы полностью уяснить значение услышанного, особенно ту часть, в которую так хотелось поверить… но Роза не осмеливалась.

До какой степени мнительной и излишне ревнивой должна быть Флор, чтобы усмотреть опасность для себя в обычной галантности, доброте и отзывчивости Сент-Ги! Если бы она только знала! Если бы только знала – как знала Роза с болью в сердце, что Флор нечего опасаться соперничества с ее стороны! И если бы Флор присутствовала при последнем разговоре Розы и Сент-Ги, то как бы могла посмеяться над своими страхами! (Petite amie, маленькая любовница… о, как это жалит прямо в сердце!)

Однако Флор открыто заявила, что боится, и соткала эту темную паутину интриги, в которую подкупом вовлекла Блайса. Так как Блайс, судя по всему, согласился. Он внес свою лепту в эту недостойную игру, только сейчас Роза поняла, почему он остановил ее, когда мимо проезжал автомобиль Клода Одета – чтобы Флор могла сообщить «чистую правду», будто он разгуливает с Розой без Сильвии, самому Сент-Ги. Позже Флор с Блайсом, возможно, спровоцировали и другие подобные случаи. И Блайс вовсе не был охвачен импульсом во время своего страстного поцелуя! Он аккуратно все подстроил и точно подгадал по времени, чтобы их застал Сент-Ги! Роза вспомнила также, он сам признался, что ночью пытался проникнуть к ней в комнату. Подстроил ли он и это тоже в расчете, что Сент-Ги услышит производимый им шум возле ее комнаты и придет к соответствующему выводу?

Блайс… Блайс, которому хватило порядочности отказаться использовать Мари-Клэр Одет в своих целях, как ему предлагала Флор, согласился участвовать в таком дельце… и все ради денег, которых не мог заработать честным путем! Возможно, он разыгрывал из себя влюбленного, чтобы потом предложить Сильвии свою любовь с обеспеченной материальной базой? Но как он мог… как мог так низко пасть, чтобы надеяться заполучить Сильвию или обеспечить ее будущее запятнанными деньгами!

Даже если она примет его обратно и никогда не узнает правду, то как сможет Блайс смотреть ей в глаза, чувствуя свою вину и зная в душе, какой ценой куплено счастье?

Ибо ложь и сфабрикованные доказательства, вне всякого сомнения, и были те самые «средства», о которых он заявил, что они могут быть оправданы достижением «благой цели»! Однако Блайс не слишком-то был уверен в своей правоте, так как нуждался в ее, Розы, подтверждении, что победителя не судят. Хотя, не дождавшись одобрения, он все равно не отказался от своего замысла. Но сам факт испытываемых Блайсом сомнений говорил в его пользу и был крошечным лучиком света во мраке, окутывающим этот неприглядный бизнес. Оправдывать Флор невозможно, но Блайс на ее фоне представал не столь уж отвратительным.

Но что теперь делать? Из сумятицы мыслей в голосе Розы вполне определенной была лишь одна: Сильвия не должна знать о существовании ленты, чтобы не услышать своими ушами детали позорной сделки! Блайс же, наоборот, непременно должен узнать, что Роза обнаружила запись его разговора с Флор. Ибо она обязана убедить его, что на таких условиях договориться с Сильвией ему нечего и рассчитывать. Но как?

Роза убрала магнитофон в свой личный ящик и закрыла его на замок. Если Сильвия хватится магнитофона, что маловероятно, то ключа от ящика не окажется на обычном месте и Роза сделает вид, что никак не может вспомнить, куда его положила. Но вот как добраться до Блайса? Он сказал, что ожидает объявления о помолвке Флор, когда Сент-Ги вернется из Англии, поэтому, должно быть, считает свою; часть работы выполненной. Но куда и почему он так внезапно исчез? И когда намерен вернуться?

В течение нескольких следующих дней – никакого контакта с шато, никаких известий от Блайса – наиболее печальным оказалось то, что Роза не могла сказать Сильвии о любви Блайса к ней, в чем теперь не сомневалась. Вопрос «Как ты об этом узнала?» был неизбежен, а что Роза могла сказать в ответ?

В один из ослепительных, безмятежных, голубых дней, который Роза запомнила на всю жизнь, раздался телефонный звонок.

Он пришелся на вторую половину свадьбы Клотильды Дюран, на которой Сильвия присутствовала с самого утра, а Роза должна была отправиться после закрытия магазина. Все жители Мориньи, так или иначе, принимали участие в торжественном событии – кто в церемонии в церкви, кто явился прямо на свадьбу – и Роза, ожидая немногих покупателей, занималась счетами.

– Блайс на проводе! Это ты, Роза?

– Да! – Удивление и сознание того, что настал долгожданный момент объяснения с Блайсом – миг истины, – произвели на Розу такой эффект, что ее хватило лишь на краткий ответ.

Она услышала в трубке вздох облегчения.

– О, хвала небесам! Я-то думал, что ты на свадебном торжестве у Мари Дюран, где должны быть все твои покупатели! Сильвия тоже с тобой?

– Нет. Она отправилась на свадьбу. Откуда ты звонишь?

– Из табачной лавочки. Я заскочил в нее по дороге и даже еще не был в шато. Можно заглянуть к тебе? Я хочу поговорить с тобой до того, как увижу Сильвию…

– И я тоже непременно должна поговорить с тобой.

– Должна? – Голос в трубке был пустым. – О чем?

Не ответив, Роза нажала на рычаг.

Спустя минуту или две, когда явился Блайс, она уже ожидала его в гостиной. Магнитофон стоял на столе, но его взгляд лишь удивленно скользнул по нему.

– Эта штуковина… Ты, выходит, пользуешься ею иногда? И Сильвия тоже?

Роза покачала головой:

– Нет. Но помнишь, когда ты включал магнитофон в последний раз?

Его брови сошлись на переносице.

– Я? Нет. Хотя, подожди, думаю, что да. Это было…

Роза включила аппарат.

– Тогда тебе лучше послушать, что здесь записано, – произнесла она и вышла из комнаты.

Блайс спустился в магазин спустя довольно долгое время и всячески избегал встречаться с ней глазами. К его огорчению, Роза не произнесла ни слова. Он тоже молчал, пока не собрался с духом.

– Итак, как давно ты знаешь?

– Несколько дней. Сильвия просила меня убрать его с глаз долой, после того как ты… Что я и сделала, даже не заметив, что принимающая катушка намотана полностью. Даже не знаю, кто нашел магнитофон в тот день работающим и выключил его.

Блайс глухо сказал:

– Я его и выключил, когда мы вернулись вечером. Раньше сам же его и спрятал и настроил микрофон. Но к вечеру был уже настолько выбит из колеи, что даже не подумал, что надо снять катушку. – Он развел руками. – Тебе, даже не надо говорить, что ты думаешь обо мне, – я и сам знаю! Но если тебе это поможет, давай выкладывай все, что считаешь нужным. Я заслуживаю и худшего.

Роза вздохнула:

– Что я могу сказать? Только спросить: «Почему?»

– Потому что был в отчаянии из-за Сильвии. Благослови ее небо, я знал, что она станет моей, если только сделаю ей предложение. Но, ей-богу, я не видел, как могу просить выйти за меня замуж, если ничего не был в состоянии предложить ей.

– А тебе ни разу не приходило в голову, что ты можешь исправить положение, согласившись на работу в имении или еще где-нибудь на стороне?

– К тому все и шло. Я уже был готов заявить Сент-Ги: «Ладно! Твоя взяла!» – только ради Сильвии. А потом, хотя и заявил Флор, что она спятила, в конце концов согласился на эту проделку.

– «Проделку»! Слишком слабо сказано! А как насчет жестокости по отношению к Сильвии, не говоря уже о грязном трюкачестве относительно Сент-Ги и меня? И все ради чего? Флор Мичелет не имела ни малейшего повода опасаться интереса Сент-Ги к моей скромной особе, тебе это, как никому другому, должно быть очень хорошо известно! – возмутилась Роза.

Увы! Если она и надеялась, что Блайс попытается убедить ее в обратном, то Розе пришлось разочароваться. Он сказал:

– А мне-то откуда знать? Сент-Ги для всех – книга за семью печатями, особенно что касается лично его. В любом случае я сказал себе, что это головная боль Флор, а не моя. Раз она решила отстегнуть славную кругленькую сумму за то, чтобы избавиться от угрозы с твоей стороны – вымышленной или нет, не знаю, – ей видней. Что же до Сильвии, я думал, что мне, возможно, удастся убедить ее в своей прежней любви к ней. Да, признаюсь, по ночам меня мучили кошмары от сознания своей вины перед тобой, клянусь! А Сент-Ги… Ну, я убеждал себя, что лишь помогаю Флор слегка ускорить его прыть. Поэтому и играл в эту игру, которая, как мне тогда казалось, стоила свеч. Во всяком случае, пока играл, мне так казалось. А остальное ты уже знаешь.

– Думаю, да. Ты знал, Флор не замедлит сообщить, что видела нас вместе в Канне, ты медлил с поцелуем на террасе, пока не услышал, как подходит Сент-Ги, и, рискну предположить, упомянул ему, что был или пойдешь в мою комнату той ночью.

– Мне не было необходимости упоминать ему. Я слонялся поблизости, пока он не вернулся от Флор, и просто положил руку на ручку твоей двери, когда он поднимался по лестнице.

– И что же, – Розе пришлось облизнуть пересохшие губы, – что он сказал?

– Ничего. Просто прошил взглядом насквозь, словно пустое место. После этого, конечно, мне оставалось только повесить тебе лапшу на уши насчет того, что я без ума от тебя.

– А если бы я была более податливой… ты бы стал играть и дальше? До каких пор?

– Не очень долго. Я решил, что уже дал Флор хорошую фору. По-видимому, она была удовлетворена, все у нее было на мази, оставалось только дождаться возвращения Сент-Ги из Англии. Я предоставил все остальное Флор и вышел из игры.

– Чтобы спокойненько дожидаться, пока не поступят обещанные денежки, так легко тобой заработанные?

Блайс вздрогнул, как от боли:

– Я знаю, что заслужил это. Но на самом деле ты ошибаешься. К тому времени я уже решил, что отправлюсь на поиски работы и не вернусь обратно, пока не найду себе такую, которая позволит обеспечить безбедное существование двум людям. И вот я вернулся.

Роза ушам своим не поверила:

– Ты, никак, о том, что не собираешься брать деньги Флор?

– Я думал взять их до тех пор, пока после дневного разговора с тобой не понял, что не осмелюсь выкупить любовь Сильвии на эти грязные деньги. Меня бросало в пот при мысли, что ей когда-нибудь станет известно, как они мне достались, да и, помимо этого, у меня все-таки есть совесть… хоть какая-то.

Роза нервно засмеялась:

– Ох, Блайс, если бы ты знал, что я собиралась чуть ли не под дулом пистолета пробудить в тебе эту самую совесть. Так вот почему ты отправился в Руан – искать работу?

– Да, и добился того, что мне ее пообещали. Блайс Варон, с шапкой в руке просящий работенку, получил предложение от завода организовать выездную торговлю. Это еще не выдвинет меня в класс промышленных тузов… Однако уже кое-что, во всяком случае, можно предложить Сильвии, если, правда, не слишком поздно…

– Сейчас?

– Ну, это… – Большой палец дернулся вверх, уточняя его мысль. – Шила в мешке не утаишь, не так ли? Она тоже теперь в курсе?

– Нет. Никто, кроме меня, не знает.

– Тогда я могу… – Блайс сделал паузу, как бы обдумывая свою мысль. – Ну, я мог бы убедить ее, что решил: лучший способ выбраться из тупика – сделать вид, что бросил ее, предоставив возможность найти более достойного избранника.

– Мог бы? Да ты должен убедить ее в этом, – энергично подтвердила Роза. – И я тебе не завидую – задачка еще та. Ни одна девушка не станет оправдывать жестокость подобного рода по отношению к себе, какими бы благими намерениями при этом ни руководствовались. Но так как это единственное, на что ты можешь сослаться в свое оправдание, то вот и думай, как будешь выпутываться. Тут я тебе не помощница.

Его кивок говорил о готовности справиться с нелегкой задачей.

– Где наша не пропадала! Слава богу, не все еще потеряно, если она лишь знает, как ты говоришь, что я охладел к ней в силу непонятных причин?

– Сильвия едва не узнала и нечто более конкретное. Флор как-то при встрече весьма прозрачно намекнула ей о неких отношениях между тобой и мной.

Блайс так и ощетинился от гнева:

– Она… намекнула? Но она же обещала мне! Ведь обещала! Просто ждать, пока я… Итак, Сильвия все еще верит, что я на самом деле бросил ее ради тебя?

Роза сухо напомнила:

– К тому времени ты уже и меня заставил поверить в это. Но я рассудила, что мне лучше солгать, и, уверена, сумела убедить ее, что это неправда. Выходит, одну битву я выиграла вместо тебя, да такую…

Он поморщился:

– С меня хватит – не это ли ты хочешь сказать? Но я могу сейчас отправиться к ней? Думаешь, мне следует?..

– Не думаю, а знаю – ты должен!

– Благослови тебя Господь!

Их разделял прилавок, и он перегнулся через него, чтобы слегка прикоснуться к ее щеке губами.

– Между прочим, как отнесся к моим финтам Сент-Ги? Не распространил ли он и на тебя свое неодобрение, каковым до сих пор жаловал лишь меня? Ты все еще посещаешь шато?

– Больше нет. Да и не собираюсь.

Блайс нахмурился:

– Почему?

– Да потому, что мораль горожан оказалась под угрозой из-за слухов о сверхщедрых пожертвованиях мадам на благотворительность, благодаря которым имение переживает финансовые трудности, и Сент-Ги верит, что утечка информации исходит через меня.

– Через тебя? Скорее через Флор. Разве ты не слышала, как она сама распространялась на эту тему?

– Слышала… я?

– Да. В тот день… Или нет, не думаю, что ленты хватило настолько. Как бы то ни было, позже она мне похвасталась, что дела Сент-Ги идут неважно и, как только они обручатся, она привяжет его к себе еще одной ниточкой. Он будет нуждаться в ее деньгах. Для меня это было как обухом по голове. Я-то думал, что он битком набит деньгами. Но конечно, Флор – свой человек в шато, и она хвалилась, что у нее есть цифры, достаточные, чтобы подтвердить ее правоту. Она добыла их, шаря в бумагах моей тетки и подслушивая у дверей при каждом удобном случае. Более того, Флор даже угрожала, что, если Сент-Ги будет тянуть с тем, чтобы попасть к ней под каблучок, она предаст огласке все добытые ею сведения. Mon dieu. – Блайс постучал кулаком по прилавку. – Подумать только, если бы лента не закончилась так скоро, ты могла бы сказать Сент-Ги пару ласковых насчет его обвинений в твой адрес. Но это всего лишь одно мое слово против слова Флор, не так ли?

– Мне как-то все равно, – уныло призналась Роза. – Я же никак не смогу использовать ленту. Мне надо уничтожить ее, чтобы она случайно не попалась Сильвии. Кроме того, – Роза пришла к быстрому решению, – моя тетя уже находится на пути домой, и сразу же, как только она прибудет, я должна буду отправиться обратно в Англию.

– Но вы же приехали на год! И… Сильвия уезжает тоже?

Роза улыбнулась:

– Вот этого пока не знаю.

– Ты клонишь к тому, что это может зависеть от меня? Но допустим, она примет меня обратно. Ты не станешь очень уж возражать, если она останется?

– Если таково будет ее желание, зачем же мне возражать?

– Она захочет, если я подкачу к ней как надо. – Блайс ухмыльнулся с оттенком прежней самоуверенности. Он направился к двери, затем остановился, хлопнув себя по карману. – Надо же – оставил наверху сигареты…

Блайс едва ли не прыжками взлетел по лестнице, столь же поспешно спустился вниз и вновь оглянулся.

– Если я смогу убедить Сильвию отказаться от соблазна отведать свадебные кулинарные шедевры Мари Дюран и пообещаю обращаться с ней как с дрезденским фарфором, то так ли уж будет важно, когда я доставлю ее домой? – спросил он скорее для проформы. А потом, хлопнув дверцей, уселся в машину и рванул через площадь.

И лишь когда Роза поднялась наверх после закрытия магазина, она, открыв футляр магнитофона, обнаружила, что лента с записью исчезла.

Никакой тайны, конечно, в исчезновении ленты не было. Блайс, должно быть, захватил ее, когда поднялся наверх во второй раз. Но почему, раз она сказала ему, что собирается уничтожить ленту? Минута – и запись превратится в пепел, и секрет так и остался бы секретом навсегда. Единственное, что Роза могла предположить, – так это то, что Блайс на всякий случай решил сам избавиться от ленты. Но он мог хотя бы сказать ей! Вместо этого он оставил девушку терзаться опасениям, что лента попала в другие руки.

Уже прошло часа два, как Блайс уехал, и даже если он намеревался заехать в шато перед тем, как отправиться на поиски Сильвии, то было маловероятно, что он все еще там. Хотя Роза все равно не решилась бы позвонить, чтобы выяснить насчет Блайса, из опасения, что Сент-Ги сам снимет трубку.

Если судить по тому, как бы настроен Блайс, то вряд ли их с Сильвией можно застать и на свадьбе. Тем не менее Роза должна была сдержать обещание и побывать на торжестве, а это означало, что пройдут часы, прежде чем она сможет узнать о судьбе ленты.

Как Роза и ожидала, ни Блайса, ни Сильвии не было видно среди толпы, нахлынувшей в дом Мари со всей округи. Мари, облаченная в блестящее, поистине королевское одеяние вместо обычного черного платья, радушно уверила ее, что Блайс прибыл с должным смирением и быстренько увел Сильвию, засвидетельствовав свое почтение невесте и втиснув в руку жениха чек.

– Какой приятный сюрприз! – умилилась Мари. – Хотя монсеньор Сент-Ги прислал моей малышке Клотильде премилый подарок, но какая честь для нее – в такой день приветствовать среди гостей кого-нибудь из шато! Монсеньор Блайс явился как по волшебству, и он сказал, что пока будет дожидаться своей очереди поцеловать невесту, то может с не меньшим удовольствием поцеловать ее маму – меня, понимаете, мадемуазель Роза? Что он и сделал, заставив моего бедного Жильберта ревновать, и затем внезапно взглянул на мадемуазель Сильвию, а она на монсеньора Блайса, и для него, казалось, все остальные перестали существовать, а для нее – будто ей одной из-за туч выглянуло солнце!

Мари перевела дыхание, затем засыпала Розу вопросами, не давая времени ответить:

– Ну, словом, все так, как было у них до того, как он отдалился от нее, ведь было же такое? Никак, черная кошка пробежала между ними… или нет? Но сейчас он вернулся к ней, и она поняла это сразу же, как только их глаза встретились через всю комнату, верно?

– Надеюсь, что так, – отозвалась Роза.

– А то облако, что заволокло их небосклон? – Мари явно решила поддержать славу лучшей поставщицы новостей в Мориньи. – Что это было такое – обычная ссора возлюбленных?

Но Роза не пожелала вдаваться в подробности:

– Что бы это ни было, сейчас оно миновало, если…

– …если одним своим взглядом он может сказать ей: «Я люблю тебя, и я здесь» – и она понимает? Да, действительно, – согласилась Мари, – должно быть, и впрямь обычная размолвка, bagatelle, и скоро, возможно, и для них зазвенят колокола, как звенят сегодня для Клотильды и Бенуа… – Тут она вспомнила о своих обязанностях хозяйки и обрушилась на мужа: – Жильберт, mon vieux, где твои глаза и хорошие манеры? У мадемуазель Розы до сих пор нет стакана в руке и ни крошки еды! – И Мари заспешила к шаферам жениха и невесты, чтобы помочь им расположить присутствующих в подходящем порядке для свадебной фотографии.

Роза выпила несколько бокалов вина, требуемых ритуалом, поцеловала невесту, осмотрела свадебные подарки, раз или два станцевала, но уклонилась от приглашения Мари присоединиться к тем, кто уже рассаживался для ужина. Здесь не существовало обычая медового месяца, поэтому гулянье собиралось продлиться далеко за полночь. Уже совсем стемнело, когда Роза, распрощавшись со всеми, поспешила через площадь обратно к себе.

Сначала она подумала, что автомобиль, припаркованный под платанами, принадлежит Блайсу. Но, подойдя поближе, поняла: это маленькая спортивная модель с открытым верхом, а потом узнала в водителе девушку, которую мельком видела прежде.

При звуке ее шагов Мари-Клэр Одет, положив руку на руль, пристально вгляделась в темноту. Затем, словно Роза была именно тем человеком, которого она ждала, вышла из машины и протянула для пожатия руку:

– Вы помните меня? Мы встречались на званом вечере у Флор Мичелет весной. Мари-Клэр Одет – помните?

Роза пожала ей руку:

– Конечно. Нас еще представил друг другу Блайс, не так ли?

– Да. Затем мы с отцом рано уехали, и с тех пор я уже с вами не встречалась. – Девушка нервно пробежалась пальцами по окантовке своей сумочки. – Вы… направлялись домой? Могу я войти и поговорить с вами?

– Конечно, – согласилась Роза. – Я сейчас одна. Моя сестра Сильвия где-то на стороне с Блайсом, как полагаю. – Ее взгляд упал на украшенный монограммой несессер на заднем сиденье машины. – Не желаете ли захватить это с собой или оставите здесь?

– Мой несессер? О, с ним все в порядке. В нем только одежда, которую я, можно сказать, впопыхах похватала перед тем, как уехать. Там ничего ценного. Я взяла только самое необходимое. – С отчаянной бравадой Мари-Клэр добавила: – А если вас удивляет, что я делаю в Мориньи в такой поздний час, так знайте – я убежала из дому. Вас это шокирует?

После некоторой паузы Роза возразила:

– Ну почему же, если вы чувствовали, что вам пришлось совсем худо. Входите же, не стесняйтесь. Я приготовлю кофе, и вы сможете рассказать мне ровно столько, сколько сочтете нужным. – Внезапно Розе кое-что пришло в голову, и она потянулась за сумкой на сиденье машины. – Возможно, в конечном итоге она вам понадобится. Мы можем предложить вам свободную кровать, если что.

Как удалось извлечь из бессвязной печальной истории Мари-Клэр Одет, та покинула дом своего отца в Грасе («Надеюсь, что к лучшему. Надеюсь, мне никогда не придется увидеть его вновь или принять что-либо из его рук!»). Она рассчитывала встретить гостеприимный прием, убежище на ночь и всяческое содействие в Мориньи, а точнее, в шато.

– Видите ли, Блайс любит меня. Он всегда мил со мной. Мадам тоже добра ко всем, и хотя монсеньор Сент-Ги немного меня страшит, но он тоже добр ко мне. Всю дорогу в шато мне виделось, что это единственное убежище, которым я могу воспользоваться, пока не сумею попасть в Париж. Я даже не подумала, что никого из них может не оказаться в шато: мадам Сент-Ги в Авиньоне, Блайс отлучился на целый вечер, а монсеньор Сент-Ги, как полагает мадам Бриссак, у Флор Мичелет. Мадам Бриссак сказала, что я могу подождать, но она сама собирается на свадьбу. Я не знала, как мне быть. Не было никакой уверенности, что Блайс вернется первым, а оказаться найденной на пороге дома самим монсеньором… ну нет!

Видя, что отсутствие кого-либо из Сент-Ги впавшей в отчаяние Мари-Клэр представляется полным крахом всех ее надежд, Роза утешила девушку:

– Ну, я рада, что вы подумали о нас. Как я уже сказала, Блайс и Сильвия сейчас где-то гуляют. Но рано или поздно они должны вернуться. Вам имеет смысл дождаться их, чтобы встретиться с Блайсом, а я с удовольствием пока составлю вам компанию. Между тем вы еще не сказали, какое отношение ко всему этому имеет Париж?

– Потому что моя тетя – сестра матери – живет там. И я, когда была маленькой, жила там тоже. С танти Ноэль и своей мамой, после того как она развелась с моим отцом. Потом, когда мама умерла, танти Ноэль надеялась, что сможет оставить меня у себя. Но хотя я вовсе не нужна была отцу, он оказался упрямым, заявил, что смерть мамы сделала его моим законным опекуном, и забрал меня у тети. Отец слишком кичится своим богатством, сильно выпивает и с тех пор, как я оставила школу, изводит меня тем, что я мешаю ему найти молодую привлекательную жену – якобы кому захочется иметь такую толстушку падчерицу. А сегодня все это достигло апогея. Мы с ним крупно поссорились, и, когда он наконец ушел, я собрала вещи и покинула дом, оставив отцу записку, что возвращаюсь к танти Ноэль.

– Но позволит ли он вам сделать это? – спросила Роза.

– Ему придется. Я теперь совершеннолетняя и знаю, что танти Ноэль будет только рада помогать мне, пока я не найду себе работу. С радостью выучилась бы на детскую медсестру. Я сделаю все, чтобы быть независимой от отца. Мне пришлось позаимствовать один из его автомобилей – самый маленький, но я пришлю его обратно. Единственное препятствие – танти Ноэль закрыла свои апартаменты на то время, что находится на отдыхе в Биаррице. Поэтому я так надеялась, что смогу остаться в шато на те несколько дней, пока она не сможет принять меня, – объяснила Мари-Клэр.

– Понимаю. И вы думаете, что ваш отец действительно собирается жениться снова?

Девушка пожала плечами:

– Думаю, что он завтра же женился бы на мадам Мичелет, захоти она этого. Но позвольте вас спросить: каково было бы ваше решение, доведись вам выбирать между монсеньором Сент-Ги и моим отцом?

Радуясь тому, что вопрос чисто риторический и не требует ответа, Роза сменила тему разговора, повторив, что у них в доме Мари-Клэр только рады. Девушка, тронутая сочувствием и симпатией Розы, начала изливать душу, повествуя о других мелочных придирках и жестокостях, которые претерпела от своего садиста отца.

Они сидели у окна и разговаривали. Роза настораживалась при каждом свете фар, могущих послужить сигналом возвращения Блайса с Сильвией. Но все машины следовали мимо.

Наконец одна свернула на площадь с дороги от побережья, заехала под платаны и остановилась чуть ли не под окнами.

Мари-Клэр выглянула в окно.

– Может, это Блайс? Я не знаю его машины… – начала было она.

Но в свете окна было видно, что из машины вышел всего один человек – Сент-Ги. Его фигуру не узнать было невозможно. Он задержался, кинул быстрый взгляд на автомобиль Мари-Клэр, а затем подошел к уличной двери и постучал.

Роза обернулась к Мари-Клэр:

– Мадам Бриссак, должно быть, сообщила ему, что вы, скорее всего, находитесь здесь.

Но едва Роза открыла дверь, то сразу же поняла, что перед ней не просто хозяин, разыскивающий свою гостью. В искаженных напряжением чертах его лица ясно читалась дикая ярость, темные глаза испытующе смотрели прямо в душу. Никогда прежде он не смотрел так на Розу!

Впервые молчаливый вопрос в его пристальном взгляде не содержал выражения собственного превосходства. Подобно электрическому разряду, девушку пронизало трепетное возбуждение. Такого Сент-Ги она еще не знала!


Глава 10


Нo первые слова не сказали Розе ничего.

– Чья это машина снаружи? – спросил он.

– Мари-Клэр Одет. – Роза в общих чертах обрисовала ситуацию, ожидая бурной реакции, но не испытывая при этом ни малейшего страха. Сент-Ги сказал:

– Ну конечно, это дитя встретит у нас самый радушный прием, пока не определится со своим будущим. Вы сказали, она дожидается Блайса?

– Да, там, наверху.

Сент-Ги посторонился, пропуская Розу вперед, и сказал ей в спину, когда она уже начала подниматься по лестнице:

– Рискну предположить, что Мари-Клэр вполне устроит и мое появление вместо Блайса. Кроме того, мне на руку то, что она здесь. По счастью! Она станет… думаю… нам обоим она, возможно, понадобится, Роза…

Но Мари-Клэр, робкая, встревоженная, была уже в дверях гостиной.

Поприветствовав ее, Сент-Ги пришлось успокаивать испуганную его гневным видом девушку, пока она не вняла его уверениям, что может всецело рассчитывать на помощь и гостеприимство шато когда угодно и сколько угодно.

Какова бы ни была причина его гнева, он держал его под контролем и не давал себе воли, пока находился на лестнице. Наконец сказал:

– Между прочим, Мари-Клэр, вы тоже можете сделать кое-что для меня при желании. Что вы скажете о роли дуэньи, которую ненадолго сыграете для меня с Розой?

Девушка переводила изумленный взгляд с него на Розу и обратно:

– Вашей дуэньи?.. Но… Конечно.

– Хорошо. Могу лишь заметить, – добавил он, – не окажись вы так кстати под рукой, мы как-нибудь обошлись бы и без дуэньи. Но время позднее, а в Мориньи любят, чтобы правила приличия строго соблюдались. – Говоря так, он встал. – Итак, как насчет того, чтобы побыть немного на кухне? – Сент-Ги проводил девушку.

Он закрыл дверь и вернулся обратно, но садиться не стал. Вцепившись в спинку стула, Сент-Ги подался вперед, приблизил лицо к лицу Розы и снова погрузил в ее глаза пристальный, пытливый взгляд.

– Надеюсь, не возражаете? Сначала несколько вопросов, – произнес он. – Вы не видели и не слышали Блайса с тех пор, как он покинул вас после полудня?

– Нет. – Она покачала головой.

– И это верно, что вы понятия не имели о том, что он намеревался сделать – назовем это так – с вещественным доказательством?

– Вещественным… доказательством? – Вся краска отхлынула от лица Розы. – Вы имеете в виду ту…

– Именно так, – рявкнул он. – Ленту! Если верить Блайсу, вы собирались уничтожить ее. Но Блайс похитил ее без вашего ведома. Это тоже верно?

Роза сконфузилась, ощущая себя вконец сбитой с толку.

– Да, но… – Она запнулась, а затем спросила: – Так вам сказал Блайс?

– Не лично. Я даже не видел его. Когда он вернулся от вас, я был в имении. Но Блайс оставил мне послание, где сообщал, что отправляется на поиски Сильвии, и просил меня прокрутить ленту, установленную в аппарате в моем офисе.

– Ох нет! – Инстинктивно она подалась назад, словно, избежав пристального взгляда Сент-Ги, могла отвергнуть услышанное от него.

Но ему хватило одного движения, чтобы, оказавшись вплотную к ней, вновь повернуть лицо девушки, нежно и вместе с тем твердо ухватив ее подбородок большим и указательным пальцами.

Подражая ее собственной интонации, он произнес:

– Ох да, Роза! И я ожидаю, что вы в состоянии понять мое впечатление от услышанного. Так ли это?

– Вы не должны были даже знать о существовании этой ленты! Блайс не имел права…

Слабая улыбка скользнула по лицу Сент-Ги.

– Согласен. Ни малейшего права! – подтвердил он. – Строго говоря, эта вещь – собственность Сильвии. Поэтому и у вас было не больше прав дать прослушать ленту Блайсу, чем у него – прокрутить ее мне.

– Но я наткнулась на нее по чистой случайности!

– О чем Блайс не преминул упомянуть в своей писульке. Но вы же не по чистой случайности рассказали о ней Блайсу?

– Нет, конечно. Как же я могла не использовать ленту единственно возможным способом? Сильвия…

– Согласен, вы не могли поступить иначе. Блайс пошел куда дальше по части нарушения Уголовного кодекса – похитил ленту. Как бы то ни было, он правильно решил, что мне тоже надо послушать запись. Но вы все еще не ответили на мой вопрос – какой, по-вашему, эффект произвела на меня запись? Представляется ли вам возможным для меня простить Флор… такое?

Роза глухо отозвалась:

– Вы сейчас в шоке и слишком раздражены. Но мне кажется, по здравом размышлении вы сумеете понять мотивы, которые подвигли ее на такой шаг.

Сент-Ги осуждающе покачал головой:

– За кого вы меня принимаете? За ослепленного любовью болвана? Уверяю вас, что и сейчас куда как хорошо понимаю, что движущей силой Флор Мичелет была… и есть… Мотивы, которыми она руководствовалась все это время, – личные, мое имя и происхождение, страх пусть хоть и богатого, но одинокого будущего, а тут еще и добавилась ревность к вам.

– Ко мне? Да у нее никогда не было повода бояться моего соперничества по отношению к вам!

Воцарилась недолгая тишина.

– Вы думаете, не было повода? – уточнил он. – Вы отказываете Флор в интуиции, если считаете ее неспособной догадаться о неприятной для нее правде. Я люблю тебя, Роза… нуждаюсь в тебе… жажду тебя, хочу дать тебе все и столько же взять у тебя… – Он отыскал ее руки и заключил в свои. – Ибо вот она, та самая правда, о которой догадалась Флор, и ей было не важно – знаешь ли ты сама об этом или нет!

– Это не так… Такого не может быть! – Отрицать было мучительно больно, но Роза не осмеливалась поверить. До того, как столь жестоко усомнился в ее доброй воле и преданности, Сент-Ги был на свой манер добр к ней, щедр и готов всегда прийти на помощь… но не более того. И не важно, любил ли он Флор Мичелет или нет, он планировал – а может, и сейчас собирается? – жениться на ней из-за денег. Поэтому какую участь, кроме постыдной, может он предложить девушке, которую любит?

Сент-Ги бурно запротестовал:

– Такого не может быть? Может, да еще как!.. – и затем взмолился: – Роза, если не желаешь верить моим словам, то позволь убедить тебя… этим… вот этим… и этим… – Он заключил ее в объятия и начал целовать снова и снова – в глаза, в губы и шею – с такой страстью, которая не просила веры, а требовала.

Сначала Роза сопротивлялась, хотя ей всеми фибрами души и тела хотелось сдаться, уступив порыву нежности. Она пыталась внушить себе, что такая любовь не сулит ей ничего, кроме стыда и горя. Но все ее упорство оказалось сломленным его желанием обладать ею, и она уступила обоюдному экстазу, отвечая лаской на ласку и желая поверить наконец в искренность его чувств.

Сент-Ги отстранил Розу от груди, глубоко заглядывая в ее глаза:

– Ну? Теперь ты знаешь, что это правда?

Короткий смешок дал выход переполнявшей Розу радости. Ошеломленная происходящим, она прижала кончики его пальцев к своим вискам.

– Да. Не знаю… То есть верила, что знаю, как ты думаешь обо мне. Осуждал ли ты меня или одобрял, ты всегда оставался холодным и отчужденным. И еще ты сказал…

Сент-Ги не пришел Розе на помощь, и она продолжила:

– Когда ты рассказал мне о трудностях, переживаемых имением, и заявил, что есть надежда все поправить, я поняла это так, что ты имеешь в виду женитьбу на Флор.

Его точно высеченное резцом скульптора лицо потемнело.

– Жениться на деньгах Флор? Да ни один Сент-Ги не опускался до того, чтобы польститься на женское приданое и жиреть за счет жены! Ни за что в мире!

– Даже ради того, чтобы спасти имение?

– Меньше всего для этого. Имение выстоит или падет, оставаясь собственностью Сент-Ги. К счастью, сейчас я уже знаю, что оно выстоит.

– Но как?

– Мои вложения в плантации возле Танжера, которые позволяют влиять на количество пробки, выбрасываемой на рынок. Так что цены сейчас повсеместно приближаются к нашим, и мы снова без опаски смотрим в будущее. Между прочим, хотя мне и неизвестно, каким образом Флор удалось пронюхать о моих трудностях, но в том раунде без перчаток, что у нас состоялся, она не без удовольствия призналась, что порочащие слухи, в распространении которых я обвинил тебя, – ее рук дело.

– А лента? Она знает о ней?

– А то как же! Когда я прочел записку Блайса и прослушал запись, то забрал ее с собой, отправляясь на виллу к Флор. Я продемонстрировал ленту в качестве вещественного доказательства. Я сказал, что запись была сделана случайно, и не оставил Флор ни малейшего сомнения в том, какого я мнения о ее грязных проделках, прежде чем расстался с ней навсегда.

– Так она не слышала саму запись?

– Нет! Даже с такими женщинами, как Флор, есть предел, ниже которого не может опускаться мужчина. По этой причине, а главным образом потому, что Блайс просил меня, я и сжег ее прямо на глазах Флор.

– Так она сожжена? О, слава богу! – выдохнула Роза.

– Да, я бросил ее в пустую цветочную урну на террасе Флор, поджег, и мы стояли, наблюдая, как она превращается в пепел. Я не знаю, о чем были мысли Флор. Больше мы с ней не обмолвились даже словом. Но я думал вот о чем: «Если Роза простит меня, рухнет ли последний барьер, стоящий между мной и ею?» И когда мчался к тебе, то думал только об этом. Скажи мне… – начал он, нежно играя ее пальчиками, – когда ты впервые узнала, что станешь меня слушать, если скажу, что люблю тебя?

– Я… не знаю, – увильнула Роза от ответа. – Давным-давно. А когда тебе впервые захотелось сказать мне об этом?

Его улыбка стала нежной.

– Думаю, в самый первый вечер. Тогда ты еще не была столь прекрасной, какой стала казаться мне после и кажешься до сих пор. А в тот вечер, укутанная в свой проанглийский плащ и ощетинившаяся, как еж иголками, негодованием, ты очень мало соответствовала своему прелестному имени. И только мужчина, влюбившийся с первого взгляда, как я, мог думать о том, чтобы увидеть тебя снова.

– Ну, вот уж спасибо! – счастливо засмеялась она. – А ты что, хотел видеть меня снова?

– Поэтому и предложил тебе работу.

– Но ты же сказал, что специально для меня не создавал ее!

Он пожал плечами:

– Просто чтобы избежать возможных споров. Опять же как посмотреть. Моя мать нуждалась в секретарше, а я – в том, чтобы чаще видеть тебя, поэтому твоя кандидатура как нельзя лучше устраивала обе стороны. – Сент-Ги сделал паузу. – А потом, моя Роза, должен тебе признаться, я начал с другого конца: прибегнул к уловке, чтобы избавиться от тебя.

– Ты имеешь в виду, – медленно произнесла она, – что знал о моей непричастности к утечке информации и слухам, порочащим твою мать?

– Думаю, глубоко в душе – да, знал. Но я поверил рассказам Флор о тебе и Блайсе, да ты и сама всегда защищала и выгораживала его при каждом удобном случае. А тут я еще и своими глазами убедился на террасе… Это сейчас я знаю, что все было ловко подстроено, а тогда… Будучи не в состоянии ненавидеть тебя, я возненавидел то, что, как предполагалось, вы оба сделали Сильвии. Поэтому и не желал слушать голос своего сердца. Разве ты не понимаешь: мне надо было действовать по известной пословице: «С глаз долой – из сердца вон». Отстраняя тебя от работы под столь ужасным предлогом, я думал, что смогу скоро забыть о тебе.

– И в угоду своей гордости я чуть было не облегчила твою задачу, – уныло подтвердила Роза. – Когда я покидала твой офис, то поклялась, что ноги моей больше не будет в шато.

– Даже не ведая, что, когда твоя нога ступит туда, ты войдешь под древние своды моей ненаглядной суженой? Как насчет того? – поддразнил он. – Принимаешь ли меня в качестве своего официального жениха?

– А ты еще не сделал мне официального предложения, – возразила девушка.

– Я это делаю сейчас. Согласна ли ты выйти за меня, Роза?

Ее ответ был не в словах, а в прикосновении ее рук к его лицу, губах, которыми она коснулась его губ, и каждом изгибе тела, прильнувшего к его телу. Ее согласие заключалось в готовности верить ему, а его уважение – в том, что он сумел обуздать свое мужское желание овладеть ею немедленно; и оба прониклись уверенностью, что впереди их ждет наслаждение, надо лишь немного подождать, чтобы оно было полным и ничем не омраченным.

Они нежно целовались, поддразнивали друг друга, мечтали, строили планы и на гребне своего счастья говорили о других людях.

Роза тревожилась:

– Я, наверное, никогда не смогу помочь Сильвии понять, как все произошло. Не думаю, что она даже смутно подозревала…

Сент-Ги сказал:

– Мама тоже любит тебя, знаешь? Если бы я всерьез задумался о женитьбе на Флор, она бы покорно удалилась во вдовий флигель, согласно традиции, так как ни одна Сент-Ги не смеет даже и мечтать находиться в одном доме с невесткой. Но для тебя мама удалится туда с радостью и возьмет с собой мадам Бриссак.

Наполовину шутя, наполовину серьезно Роза ужаснулась:

– О небеса, неужели это означает, что мне придется в одиночку править в шато?

Сент-Ги ответил:

– Ты станешь мадам Сент-Ги, и именно этого от тебя и ждут. – Это было произнесено с тем оттенком непреклонной решимости, что делал его достойным любви. Роза знала, что эта черта его характера, а также уважение к древности его рода и положению в обществе будут помогать ей вести себя подобающим образом, чтобы заслужить похвалы будущего мужа.

Они снова заговорили о Флор. Сент-Ги сказал:

– Если Мари-Клэр хоть капельку волнуется за своего отца, то пусть будет уверена – долго вдовцом ему не бывать, особенно теперь, когда она избавила Одета от своего присутствия.

– Ты считаешь, что Флор…

Он кивнул:

– Считаю. Одет и я всегда представляли своеобразный баланс для Флор: его богатство против моего громкого имени; моя свобода против его обузы в лице Мари-Клэр; пробка против парфюмерии в качестве источника существования. Нелегкий выбор для женщины, которая так и не научилась любить. Поэтому, думаю, очень скоро мы услышим о ее помолвке с Одетом.

Затем с чувством вины они вспомнили о своей «дуэнье» – Мари-Клэр, терпеливо сидящей на кухне. Через несколько минут после того, как они присоединились к ней, послышались голоса Блайса и Сильвии.

Сент-Ги заявил:

– Живописная сцена, как я думаю… и это может избавить нас от лишних объяснений. – Он подкрепил слова делом, обняв Розу.

Но Сильвия, переполненная собственным счастьем, казалось, была слепа ко всему прочему.

– О, Роза, что ты думаешь? Блайс и я… Конечно, раз ты послала его искать меня, то уже знаешь, не так ли? Ну, то, что он нашел себе работу и мы можем теперь… ну, сама знаешь… – Она оборвала фразу, когда Блайс ущипнул ее за руку и указал на картину, представшую их глазам.

– Кажется, мы не единственные, кто пришел к согласию, – ухмыльнулся он. – Эти двое тоже… – Тут он обратился к Сент-Ги: – Ну как, сработало?

– Сработало. – Сент-Ги ловко уклонился от падения в глубокую пропасть неуемного любопытства Сильвии, что же именно «сработало», тем, что развернул Розу к себе и поцеловал в губы, внеся окончательную ясность. После чего спросил Сильвию: – Разве ты не видишь, что происходит прямо перед твоим хорошеньким носиком?

Сильвия уставилась на них с разинутым ртом:

– Не могу поверить! Роза мне бы сказала!

– Она и сказала бы, если бы сама знала, с какой силой действует на меня магия ее чар даже на расстоянии вытянутой руки, ближе которого она не подпускала вашего покорного слугу, пока сидела в моем офисе за пишущей машинкой, – ответил он.

– Ты имеешь в виду, что сам держал ее на расстоянии вытянутой руки? Она не знала даже, как к тебе подступиться! Кроме того, я думаю… Мы все думали… – Так как Сильвия оборвала фразу, спохватившись, что упоминание о Флор будет нетактичным, то Роза закончила за нее:

– Ты можешь с полным правом сказать, дорогая, что мы с ним влюбились друг в друга через пульт дистанционного управления и узнали об этом только сегодня. Но ты рада за меня или нет? Ну скажи, что рада!

– Рада?! Ох, Роза, дорогая, еще как рада, разве сама не видишь! Но ты… и шато! Ты будешь мадам Сент-Ги… ну и ну! Вот что у меня никак в голове не укладывается! – Сильвия с упреком повернулась к Блайсу: – Ты знал об этом? – А затем к Мари-Клэр: – А вы знали?

Оба ответили отрицательно, но последний вопрос Сильвии привлек внимание всех к Мари-Клэр. Пока та еще раз рассказывала свою историю, Роза решила, что самое время достать бутылку вина.

Распивая ее, они весело провозгласили тосты за каждого в отдельности и за будущее Мари-Клэр, а Сент-Ги шутливо напомнил Сильвии, скорчив при этом озабоченную мину, что Блайсу еще надо получить его санкцию для женитьбы на ней. Затем он внезапно обратился к Блайсу совершенно серьезно.

– Ты уже подписался на эту работу в Руане? – спросил он.

– Не совсем, – ответил Блайс. – Пока дал только устное согласие. Но я доведу это дело до конца.

– А ты не желаешь ознакомиться с альтернативой, которую я могу предложить тебе?

– Альтернативой? – настороженно откликнулся Блайс.

– Рабочее партнерство с моим знакомым по бизнесу, который открывает мотель в прелестном местечке в Англии – в долине реки Уай, если быть точным. Я рассмотрел потенциальные возможности проекта, пока был в Англии, и, если хочешь, считай, что эта работа уже твоя.

– Если я хочу! – буквально взорвался Блайс. – А ты еще сомневаешься, родственничек?

Сент-Ги глухо произнес:

– Как я понимаю, ты принимаешь мое предложение. Но возможно, есть и кое-что против… Согласна ли будет Сильвия?

Та в сомнении прижала пальцы к губам.

– Согласна ли я? Это означает – снова Англия? Не оставаться здесь после всего, что я тут пережила? Ох, но Роза же остается…

Пока Сильвия переводила взгляд с Блайса на Розу и обратно, было видно, как в ней происходит борьба. Потом она взяла Розу за руку, как бы взывая к ее помощи, но тем не менее твердо произнесла:

– Ох, Англия – это так здорово… не могу дождаться! – решительно выбирая Блайса и ставя тем самым последнюю точку в своей зависимости от Розы.

Сент-Ги взглянул на свои часы и сказал:

– Если я не поспешу, то окажусь не в состоянии сдержать свое обещание – заглянуть на свадьбу к Дюранам. Что вы скажете на то, чтобы всем вместе отправиться туда и пожелать Клотильде счастья, пока еще не наступило завтра?

Предложение было встречено дружными возгласами согласия девушек и насмешливым замечанием Блайса, произнесшего с напускным цинизмом:

– Не хочешь ли ты утешить молодого Бенуа новостью, что челюсти той ловушки, в которую угодил он, вскоре сомкнутся и для нас?

На улице Блайс собрался возглавить маленькую кавалькаду на своей машине, Мари-Клэр забралась в свою. Но Сент-Ги не сразу последовал за ними.

– Странно, – начал он размышлять вслух, – какое мрачное, мучительное до боли удовлетворение я получал тогда в Англии, дергая за все ниточки, чтобы добиться места для Блайса, говоря себе при этом, что делаю это лишь для тебя.

– Ты о том, что верил тогда, будто тем самым помогаешь ему жениться на мне? – предположила Роза.

– Просто жест любви, о котором ты бы так никогда и не узнала. – Он улыбнулся. – Но вот как все обернулось: Сильвия, по-видимому, счастлива переложить твою заботу о себе на Блайса и вернуться в туманный Альбион. А ты, любимая, не собираешься слишком сильно скучать по Англии? Ведь это твоя страна, в конце концов.

– Но Франция – страна моей матери, и когда я оказалась здесь, то часто думала – какая жалость, что во французском языке нет подходящего слова для понятия «пристанище».

– Нет слова?.. Да у нас их сколько угодно! Чем плохи «дом», «кров», «обитель»? – начал он допытываться.

– Они скорее обозначения здания, места – вот в чем дело. А если захочешь сказать «Дом – это там, где твоё сердце» одним словом, то как быть тогда? – не сдавалась Роза.

– А!.. Ты хочешь сказать, сладкая моя, что, несмотря на все твои обманутые иллюзии, Мориньи покорил твое сердце?

Ее улыбка стала еще нежнее.

– И не только Мориньи. Его тиран seigneur – тоже, – ответила Роза.


notes


Примечания


1


Дорогая (фр.)


2


Удачи (фр.).


3


tante – тетушка (фр.).


4


Местный диалект (фр.)


5


Помаленьку (фр.).


6


Немного, слегка (фр.).


7


До свидания (фр.).


8


Кондитерская (фр.).


9


Искательница приключений (фр.).


10


Шествие, карнавал (фр.).