Под покровом дня
Джеймс  У. Холл


Торн #1


Когда Торн был ребенком, его родители погибли, а в девятнадцать он убил человека, виновного в их смерти. Эти события оставили в душе Торна глубокую, кровоточащую рану, и он поклялся никогда не прибегать к насилию. Но когда через много лет бандиты убивают его приемную мать, Торн, который ведет тихую жизнь на острове Ки-Ларго, близ побережья Флориды, решает прервать свое добровольное изгнание и сам найти убийц.


Джеймс У. Холл

Под покровом дня


Есть спокойствие озера, не нарушаемое даже дуновением ветерка; а есть спокойствие канавы, наполненной застоявшейся водой. Так и у нас. Иногда мы ощущаем просветление и умиротворяющее спокойствие, какого никогда еще в жизни не испытывали, и не под действием опиата, а в силу некоего бессознательного подчинения законам высшей справедливости, так что и мы становимся подобны безмятежному озеру с водой хрустальной чистоты…

    
Генри Дэвид Торо. «Дневник писателя»[1 - Генри Дэвид Торо (1817–1862) — оригинальный американский мыслитель XIX века, философ-романтик и писатель, творчество которого оказало существенное влияние на развитие американской культуры и мировоззрение ряда крупных мыслителей других стран.]


Июль 1966 года


Стоя перед зеркалом, юноша прицелился в свое отражение из револьвера. Он стоял так до тех пор, пока не унялась дрожь в руке. Юноша закрыл глаза, глубоко вздохнул и опустил револьвер.

Спрятав оружие в ящик для рыболовных снастей, он задвинул его обратно на полку и закрыл шкаф. Потом отправился в ванную, умылся, почистил зубы. Выйдя из дома, постоял на террасе, глядя на океан. Мимо пролетела стая пеликанов, всего в нескольких метрах над водой. Он наблюдал за ними, пока они не скрылись из вида, а затем зашагал по длинной, изрезанной колеями дороге к шоссе.

Юноша вышел на шоссе как раз в тот момент, когда от почтового ящика отъезжал джип почтовой службы. Он открыл ящик и вынул из него посылку. К крышке коробки была прикреплена поздравительная открытка в форме гармошки. Он распечатал ее. Сидящий в лодке рыбак держал на крючке маленькую рыбку, которую вот-вот должна была проглотить рыбка побольше, и так далее, до последнего разворота, где рыба была уже в два раза больше лодки. На открытке была надпись: «Огромного улова в день рождения!»

Еще в конверт были вложены две черно-белые фотографии. На одной из них улыбающийся лысеющий мужчина держал в каждой руке по лососю. На другой женщина с проседью в волосах держала лосося, который был больше любой из двух рыбин в руках у мужчины. Она тоже улыбалась.

Юноша взглянул на фотографии и открыл коробку. В коробке лежали две искусственные мушки: одна из них представляла собой крошечную полевую мышь с латунным крючком в брюшке, а вторая была точной копией стрекозы. «Попробуй новые мушки, — говорилось в записке. — Горячий привет с холодного севера. Поздравляем с девятнадцатилетием. Любим. Скучаем».


Только через час ему удалось поймать машину. К этому моменту он прошел по шоссе уже пять миль. Водитель оказался туристом из Мичигана, взявшим машину напрокат. Он удерживал руль одной рукой, а другой перебирал пачку фотографий. Каждую фотографию он показывал юноше, а затем сам задерживал на ней взгляд. Весь последний месяц мужчина посвятил спортивной ловле рыбы у Исламорады.[2 - Исламорада — один из островов архипелага Флорида-Кис, цепочки островов, начинающейся на юго-восточной оконечности Флоридского полуострова и тянущейся примерно на 160 километров в направлении островов Карибского бассейна. Каждый из островов содержит в своем названии слово «Ки» (Key), от испанского слова Сауо — «маленький остров».] В основном его интересовал снук, но ему также удалось наловить тарпонов и получить лицензию.

Казалось, мужчина не замечал, что его спутник не произнес ни слова. Юноша рассматривал фотографии из вежливости, сопровождая каждую машинальным кивком. Когда они добрались до окраины Майами, запас фотографий иссяк и мужчина сосредоточил свое внимание на потоке машин, становившемся все более плотным.

На светофоре в Южном Майами юноша без предупреждения выскочил из машины и быстро зашагал по боковой улице. Он шел по ней до тех пор, пока не увидел телефонную будку. Юноша зашел внутрь, закрыл дверь и взял телефонный справочник. Полистав его, нашел нужную страницу, пробежал пальцем по списку фамилий и наконец нашел то, что искал. Он уставился на страницу, затем опустил справочник, и тот закачался на цепочке.

Юноша достал из заднего кармана джинсов карту, развернул ее и несколько минут изучал. Затем взглянул на уличный указатель рядом с телефонной будкой, снова посмотрел на карту. Сложив карту и сунув ее обратно в карман, он вышел из будки и продолжил свой путь.

На нем были парусиновые туфли на босу ногу и темно-зеленая футболка. Выгоревшие на солнце светлые волосы были подстрижены под «платформу». Он был около ста восьмидесяти сантиметров ростом, костлявый и худой. Его темно-синие глаза были устремлены куда-то вдаль, словно он пытался уловить малейшее движение на горизонте.

Широкими шагами он прошел через небольшой торговый квартал, пересек Дикси Хайвэй и двинулся по периметру университета — мимо спортивных площадок и автостоянок к тенистым улицам Корал Гейблз. Было пять часов пополудни, когда он добрался до извилистой тесной улочки, идущей вдоль поля для игры в гольф.

Бросив взгляд в глубину улицы, юноша повернул назад. Через полмили он поравнялся с небольшим сквером с детскими качелями и длинной горкой. Уселся в тени виргинского дуба и стал наблюдать, как чернокожая женщина в белой униформе развлекает белого ребенка. Через час женщина с ребенком ушли, а он остался сидеть в одиночестве в сгущавшихся сумерках.

В полдевятого, когда уже окончательно стемнело, юноша поднялся и снова направился к извилистой улочке. Срезал угол, пройдя через опустевшую стоянку, и пошел вдоль неровного поля для игры в гольф. Держась вблизи густого кустарника, добрался до одноэтажного белого оштукатуренного домика с черепичной крышей. Большие стеклянные двери, выходящие в сад, были освещены, а из открытого окна кухни доносилось звяканье посуды и столового серебра.

Юноша притаился под кустом олеандра в трех метрах от внутреннего дворика и стал смотреть на освещенные окна. Один раз до него донесся детский голос — ребенок звал какого-то домашнего питомца, а часом позже юноша услышал, как женщина, прохаживаясь перед одним из дальних окон, разговаривает по телефону.

Около десяти часов погас свет, но юноша продолжал неотрывно наблюдать за домом. Прошло еще полтора часа, и он услышал, как перед домом остановилась машина. Несколькими мгновеньями позже хлопнула дверь парадного входа. Зажегся свет в гостиной, потом в кухне. Юноша встал и, прижимаясь спиной к шершавой стене дома, прокрался поближе к окну кухни.

В кухне стоял толстяк в темно-синем костюме. У него были темные блестящие волосы, разделенные посередине пробором, и маленький рот с мясистыми губами. Мужчина кинул связку ключей на кухонный стол, снял пиджак и бросил его на пол. Налил стакан виски и, прежде чем юноша успел сдвинуться с места, пропал из вида. Дверь неожиданно распахнулась, и толстяк вышел во двор.

Юноша еще плотнее прижался к стене, а толстяк остановился на брусчатке всего в метре-двух от него и сделал глоток виски. Затем развернулся и что-то бормоча пошел прочь от того места, где стоял юноша, во внутренний дворик, частично освещенный светом из кухни; остановился около шезлонга, потом вдруг согнулся пополам, и его вырвало в цветочную клумбу.

Отерев рот рукавом белоснежной рубашки, мужчина осторожно опустился в шезлонг и снова отхлебнул из стакана. Юноша подождал еще немного. Казалось, толстяк задремал, стакан стоял рядом с ним на земле.

Юноша приоткрыл дверь кухни и проскользнул внутрь. Некоторое время он стоял, оглядывая помещение, затем поднял пиджак толстяка. В нагрудном кармане нащупал бумажник, вытащил водительское удостоверение толстяка и внимательно его изучил.

Затем вернул документ на место, вложил бумажник в карман пиджака и бросил пиджак на пол. Взял ключи с кухонного стола, покинул дом, подошел к шезлонгу, сгреб толстяка за рубашку и поднял на ноги. Толстяк захихикал. Но когда он уже был на ногах, то вдруг напрягся, отпрянул и уставился на незнакомца. Юноша развернул его и одной рукой толкнул вперед, а другой ухватился за воротник его рубашки.

Мужчина двинулся вперед, не произнося ни слова, спотыкаясь на каждом шагу. Они обогнули дом и подошли к проезду. Там был припаркован «Бьюик-купе» шестьдесят пятого года, решетка радиатора упиралась в живую изгородь. Юноша крепко схватил мужчину за воротник, взглянул на разбитый передний фонарь «бьюика» и глубоко вздохнул. Затем развернул толстяка лицом к себе, прислонив его к пассажирской двери.

— Я тебя не знаю, — неуверенно произнес толстяк.

Молодой человек отступил на шаг, поднял правую руку и с размаху ударил толстяка кулаком в нос. Мужчина обмяк, и юноша прижал его к машине, одновременно пытаясь открыть пассажирскую дверь. Толстяк был тяжелее его килограммов на десять-пятнадцать. Справившись с пассажирской дверью, он затолкнул мужчину на сиденье. Захлопнув дверь, постоял, перевел дыхание и прислушался. Затем забрался на водительское сиденье, повозился с ключом и наконец вставил его в замок зажигания. Оглянувшись в сторону дома, завел машину, дал задний ход и слишком резко затормозил, так что в момент, когда машина выехала на асфальт, раздался визг колес.

Он снова взглянул на дом толстяка. У парадного входа в тени виднелась какая-то темная фигура: то ли каменная статуя, то ли ребенок, то ли большая собака. Юноша включил первую передачу и осторожно тронулся с места.

Толстяк пришел в себя минут через десять. Машина остановилась на красный свет, перекресток был пуст, улицы во всех направлениях безлюдны. Чернокожий мужчина сидел у дверей павильона круглосуточной автозаправочной станции, слушал радиоприемник и поглядывал на «бьюик».

Толстяк моргнул, уставился на юношу, затем — через дорогу — на бензоколонку. И вдруг выскочил из машины прежде, чем юноша успел надавить на педаль газа. Он бежал по направлению к бензоколонке, размахивая руками и спотыкаясь. Чернокожий заправщик смотрел, как он приближается, потом вскочил со стула и вбежал внутрь.

Юноша перевел рычаг скоростей в положение «парковка», распахнул дверь и рванул за толстяком. Догнал его в дверях павильона заправочной станции. Чернокожий направил на толстяка мелкокалиберный пистолет, на его лбу выступил пот.

— Перестань, отец, — сказал юноша, обняв толстяка за плечи. — Он немного перебрал. Отмечал мой день рождения.

— Помогите! — закричал толстяк, пытаясь высвободиться из объятий, — этот парень меня похитил.

Юноша покачал головой, глядя на чернокожего:

— С ним это часто случается.

— Да уж, похоже на то, — ответил чернокожий.

Толстяк вырвался из рук юноши и побежал к машине. Пробежав полпути через автостоянку заправочной станции, он споткнулся и упал на колени.

Юноша поспешил за ним, рывком поднял на ноги, и они, шатаясь, двинулись к машине. Толстяк тяжело дышал, он сильно вспотел. Юноша затолкал его в автомобиль, а сам сел за руль.

— Кто ты такой? — спросил мужчина, задыхаясь.

Юноша сказал:

— Брось эти штучки, а то в следующий раз я из тебя всю душу вытрясу. Сиди, где сидишь.

— Я знаю, — произнес толстяк, повернув голову и бросив пристальный взгляд на молодого человека. — Я знаю, кто ты.

Юноша молчал, осторожно управляя машиной, стараясь не превышать скорость.

— Сегодня годовщина их смерти, — сказал мужчина, — я знаю. Ты думаешь, я мог забыть?

— Заткнись, — ответил юноша.

— Ты, конечно, не веришь, что я страдал? Все дело в этом? Ты хочешь отомстить мне, свести счеты, не так ли? — забормотал мужчина. — Скажи мне. Ведь ты их сын?

Светофоры остались позади. Впереди была только длинная полоса шоссе, по обе стороны — консервные заводы и несколько мотелей. Они доехали до Флорида-Сити и выскочили на разбитую асфальтовую дорогу, ведущую через Эверглейдс[3 - Эверглейдс («Болота») — один из национальных парков США, заповедник, представляющий собой огромные территории, покрытые озерами, реками и болотами.] в сторону Ки-Ларго.[4 - Ки-Ларго — первый и самый большой остров архипелага Флорида-Кис.] Небо было ясное, дорога пустая. Юноша вел машину со скоростью сто десять километров в час.

Толстяк стал звать на помощь. Он обернулся назад, в сторону Майами, и заорал из последних сил. Юноша разогнал машину до ста двадцати километров в час.

— У меня же семья, — закричал ему мужчина.

Юноша повернулся и уставился на него.

— Я могу дать тебе денег. У меня есть деньги. Все что хочешь.

— Я хочу, чтобы ты почувствовал, — ответил юноша. — Почувствовал, каково им было.

— Тебя посадят, — сказал мужчина с угрозой в голосе.

— Юноша усмехнулся и еще больше увеличил скорость:

— Будь что будет.

— Послушай, мне было столько же, сколько тебе сейчас, — сказал мужчина. — Это была дурацкая ошибка. Дурацкая ошибка молодости.

Машина двигалась уже со скоростью сто тридцать километров в час, когда они миновали крутой поворот и поравнялись с мостом через Жюфиш Крик.[5 - Жюфиш Крик — проток, отделяющий острова Флорида-Кис от материка.] Машина с грохотом влетела на мост, на миг оторвалась от земли и со всего маху ударилась о землю. Толстяк вцепился в ручку двери. Трезвый как стеклышко. Протрезвевший от адреналина. Они неслись со скоростью сто сорок километров в час во мгле, рассекая ночной воздух.

Юноша еще сильнее вдавил педаль акселератора в пол, заметил, как блеснуло ограждение, как появилось озеро Сюрприз, машину повело вправо, одно колесо соскользнуло на обочину, он почувствовал отдачу в плече, руль вырвало из рук, да он и не пытался удержать его, и «бьюик», вылетев за ограждение, заскользил в воду. «Все правильно, — думал юноша, — все правильно. Все так и должно быть. Да».

Короткий полет, глухой звук удара, брызги стекла, сильный толчок в грудь. Теплая вода озера Сюрприз хлынула в салон. И он потерял сознание.


Когда юноша очнулся, то услышал отдаленный вой сирен. Вода доходила ему до плеч. Грудь болела, под ребрами жгло. Он выбрался через окно, с трудом обогнул машину, чтобы посмотреть, что стало с толстяком. Острый кусок стекла воткнулся мужчине в горло, его голова запрокинулась на спинку сиденья. Из раны текла густая кровь. Если он еще и не был мертв, то уже готов был отдать Богу душу.

Юноша снова добрался до водительской двери, нагнулся, перетащил толстяка с безвольно болтающейся головой через сиденье и втиснул его за руль. Потом где вплавь, где вброд, преодолел двести-триста метров через озеро Сюрприз, выбрался на берег у мангровых деревьев и спрятался в них. Он вымок, у него все болело, но он чувствовал каждую часть своего тела и был в полном сознании.

Он просмотрел весь спектакль до конца: ничего драматичного. Подумаешь, еще один пьянчуга не справился с управлением. Прибывшие люди работали, пытаясь восстановить ход событий. Возникла техническая проблема с лебедкой: трос оказался слишком длинным. Полицейские выбрались из воды вместе с санитарами. Никто не искал пассажира.

Наконец, где-то за час до рассвета, всё закончилось. Люди уехали. Озеро Сюрприз было спокойным. Из маслянисто-черного оно превратилось в серое, потом позеленело. Вставший ни свет ни заря рыбак приплыл на своей лодке и стал забрасывать удочки в тени у берега на расстоянии около полутора километров от юноши.

Юноша пробрался сквозь густые заросли мангровых деревьев и вышел к шоссе. Он тяжело дышал, его руки тряслись. Рубашка промокла от крови. До его дома было меньше пяти километров, но ему понадобилось два часа, чтобы преодолеть это расстояние.


Глава первая


Торн смотрел, как она стояла по щиколотку в воде озера Сюрприз возле самого берега. Луна оставляла широкую серебристую дорожку на водной глади, а легкий ветерок нагонял на нее рябь. Сара Райан стояла так уже несколько минут, любуясь пейзажем.

Не оборачиваясь, она спросила:

— Ну, так и в чем же заключается церемония?

— Нет никакой церемонии, — ответил Торн, — я просто тихонько здесь сижу.

— Ты не заходишь в воду? Вообще ничего не делаешь?

Торн вздохнул. Возможно, было ошибкой — брать ее с собой. Но она стремилась к этому с момента их знакомства — сколько уже? — почти год. Как только она узнала о его ритуале, она не оставляла эту тему. Намеки начались еще в июне. К первому июля она уже открыто говорила об этом. «Возьми меня с собой. Я не буду мешать. Я помогу тебе, буду делать то, что ты захочешь». И наконец он разрешил ей, своей любовнице, прийти сюда вместе с ним. Может быть, затем, чтобы все ей рассказать, раскрыть те тайники души, о которых не знала даже Кейт. Ему казалось, что они уже готовы к этому.

Но кто же предстал перед ним? Та, другая Сара. Сара — государственный защитник. Сара, ведущая перекрестный допрос полицейских, умеющая заставить заговорить самых неподатливых. Нетерпимая к вялому проявлению чувств. Оживленная и напористая. И то признание, которое он репетировал неделями, застыло в нем, так и не вылившись наружу.

Все еще ожидая ответа, Сара сказала:

— Что ж, пойду искупаюсь.

— Понимаешь, дело в том, что для меня это особенный день, единственный день в году. Это все равно, что отправиться на кладбище, положить цветы на могилу. Что-то в таком роде.

— Если всегда все держать в себе, то не стоит и жить, — откликнулась она. — Ты не слышал о том, что можно раскрыть душу и продолжать жить?

Она повернулась, и ее темные волосы заблестели в лунном свете.

— Я слышал об этом, — произнес Торн.

Сара покачала головой и сказала:

— А еще есть теория о том, что вода помогает достичь душевного равновесия. Нужно войти в воду и отдаться на волю волн.

Сара стащила с себя спортивные шорты цвета хаки. Нижнего белья на ней не было. Сбросив футболку, обнаженная, она купалась в лунном свете. Светила полная луна. До первой федеральной магистрали было метров двести. Машины грохотали по решетке водостока на мосту через Жюфиш Крик. Она позволила Торну полюбоваться своим силуэтом. Высокая, широкоплечая, с тонкими руками и ногами. С неловкой грацией в движениях, как модель, давно не выходившая на подиум.

— Берегись лимонных акул.

Торн почувствовал, как в нем поднимается волна желания.

— Пусть лучше они поберегутся.

Она помедлила еще немного у берега, глубоко вздохнула и скользнула в воды озера Сюрприз, в широкую полосу лунного света.

Торн наблюдал, как она плывет на спине. Ее груди прорезали гладкую водную поверхность. Волосы на лобке блестели. Возможно, она его дразнила. Хотела расшевелить легким плеском, медленно скользя по воде.

Торн повернулся на армейском одеяле, смахнул комара, жужжавшего возле самого уха. Средство против комаров уже не помогало. Он оторвался от сияния, исходившего от Сары Райан, и, следуя глазами за полосой света, бросил взгляд через залив, окаймленный мангровыми лесами, на запад, в сторону Мексики.

Смогла бы она так же беззаботно плавать, если б знала, сколько крови было пролито в этой воде? Торн содрогнулся, когда Сара в первый раз попробовала воду пальцем ноги, но промолчал. Сам он уже двадцать лет не мог заставить себя коснуться глади озера.

Вот уже двадцать лет он приезжал сюда пятого июля и сидел на берегу. Двадцать лет. Звучит как срок тюремного заключения. От двадцати до пожизненного. Наверное, такой приговор и ждал бы его, если б он сдался шерифу.

Возможно, ему следовало это сделать. Может быть, тогда он перестал бы испытывать чувство вины и сейчас, в возрасте тридцати девяти лет, вернулся бы обратно в мир, заплатив все долги. А так наказание превратилось в пожизненную пытку. Пытку, которой не видно конца.

Сара, лежа на спине, скользила по воде все дальше, у ее ног пенилась вода. Казалось, она хотела дать ему время поразмыслить, разобраться в себе. А может, она уловила скорбные отзвуки этого места. Голоса призраков. Квентина и Элизабет Торнов и некоего Далласа Джеймса. Толстого, пьяного, пахнущего блевотиной Далласа Джеймса.

Торн наблюдал за Сарой Райан. Сара все еще плыла на спине, вода пузырилась от ее спокойных, уверенных ритмичных движений. Она блестела как серебристая пена. Сара все дальше удалялась от берега в теплые воды залива, не спеша огибая то место, где все произошло.


Тридцать девять лет назад Квентин и Элизабет спешили домой на остров Ки-Ларго из Хоумстедской больницы. Торн появился на свет двадцать часов назад, и его нужно было привезти на острова Кис в течение четырех часов, чтобы по местному обычаю он официально считался конком.[6 - Конками (от слова concha — ракушка) называют коренное население Флоридских и Багамских островов. Ранее так называли беднейшую часть белого населения, занимавшуюся главным образом сбором ракушек.] Чтобы у мальчика были корни.

Возможно, корни было неподходящим словом. Точнее было бы сказать присоски. Этот остров не отличался плодородием. Известняк и кораллы, а над ними — лишь несколько сантиметров песчаной земли. В действительности это была всего лишь длинная узкая полоса рифа. И если бы на Северном полюсе начали таять льды и пронесся хороший ураган силой в пять баллов, остров вновь превратился бы в риф. Но у конков были присоски. Они умели удержаться там, где нельзя было пустить корни.

Обычай был настолько важен для Квентина и Элизабет, что после полуночи они незаметно ускользнули из больницы, несмотря на предостережения хирурга. Элизабет делали кесарево сечение. Крепыш Торн весом свыше четырех килограммов застрял на выходе.

Оставалось еще четыре часа. Достаточно времени. Дорога домой на острова занимала всего полчаса. Было 5 июля 1947 года.

Все сведения об этой ночи были почерпнуты Торном из статьи в «Майами геральд». Доктор Билл хранил ее до тех пор, пока Торн не стал задавать слишком много вопросов о смерти своих настоящих родителей. Тогда доктор Билл провел Торна в свой кабинет, где на столе были разложены газеты. Потом вышел из дома, чтобы опробовать на гнилой ветке свое мачете, а тринадцатилетний Торн читал и перечитывал старые газетные заметки. Доктор Билл не дал себе труда хоть как-то его подготовить. Он ко всему относился с хладнокровием хирурга. «Вот, прочитай. Это все, что известно». И отправился рубить гнилушку во дворе, пока Торн в одиночку боролся со своими чувствами.

5 июля 1947 года была ясная ночь. Стояла обычная для июля жара. Дул легкий юго-восточный бриз. Да, Торн прочитал всю газету, прежде чем позволить взгляду остановиться на заголовке статьи о гибели четы Торнов. Погода, спортивные новости, «Красные отвергли план Маршалла». Первоклассные марки за три цента. Анекдот дня. Рассказ о том, как венчалась молодая пара. У алтаря она сказала «нет» вместо «я согласна». Потом передумала, но тогда уже он сказал «нет». Торн прочитал все от корки до корки.

Наконец осталась всего одна статья. По мере чтения Торн представлял картину произошедшего, расцвечивая деталями сухой газетный стиль, навсегда запечатлевая давние события в своей памяти. И с тех пор, когда бы он ни вспоминал об этой автокатастрофе, всегда выходило примерно следующее. Была ясная ночь. Они ехали по двухрядному шоссе длиной в сорок километров, протянувшемуся вдоль полотна старой железной дороги. Старожилы говорили, что если высунуть руку из любого окна машины, то можно дотронуться до мангровых деревьев. Узкая и темная асфальтовая дорога была пустынна. Торн спал у Элизабет на руках. Спал, ощущая ритм ее дыхания, под гул старой машины.

Навстречу им в «студебеккере» своего папаши, возвращаясь с Ки-Уэста,[7 - Ки Уэст — последний из островов архипелага Флорида-Кис и самая южная точка США. Остров представляет собой идеальное место для отдыха — там есть пляжи, рестораны, бары, ночные клубы, набор достопримечательностей. Ки-Уэст знаменит тем, что там долго жил Эрнест Хемингуэй, и сохранился его дом, превращенный в музей.] несся Даллас Джеймс, двадцати одного года. С парочкой друзей на заднем сиденье. Все были навеселе от выпитого бурбона с кока-колой. Рядом с Далласом Джеймсом сидела девушка. Милая девушка, которая училась вместе с ним в университете на последнем курсе и которая не подозревала, что за один день они проделают путь из Майами на Ки-Уэст и обратно и что вся их поездка будет сопровождаться выпивкой и безудержным весельем. Ее звали Дорис Джин Периш. Обо всем этом говорилось в газете. Именно благодаря девушке все и раскрылось. На следующий день она все рассказала своему отцу. Добропорядочная католичка всю ночь не могла сомкнуть глаз, мучимая чувством вины.

Той ночью Даллас рассказывал какую-то длинную историю и через плечо наблюдал за реакцией спутников. Бурбон и кока-кола, затянутая шутка — Далласа больше заботило то, сумеет ли он вызвать смех и поразить воображение своих приятелей и Джин Дорис, а не свет фар движущейся навстречу машины.

Квентин Торн съехал с обочины по пологому берегу прямо в озеро Сюрприз. У него не было выбора. Либо пойти на лобовое столкновение и встретиться с тоннами стали, либо нырнуть в залитые лунным светом воды озера Сюрприз. Сюрприз, сюрприз… В это время суток вода поднималась лишь на метр с небольшим. Был отлив. Но с головами, расплющенными о стальную приборную доску, им, чтобы захлебнуться, хватило бы и купальни для птиц.

Торна отбросило назад, и он приземлился на чемоданы своей матери, громоздившиеся на заднем сиденье. В то время как темная теплая вода озера Сюрприз заполняла салон машины, Торн, наверное, громко плакал. Вода поднималась все выше, вот она закрыла лица его родителей и наконец остановилась всего в нескольких сантиметрах от того места, где заходился в крике он сам.

Даллас Джеймс остановился, вышел из машины, оценил ситуацию, быстро договорился со своей совестью, загнал всех обратно в машину и уехал.

Во второй заметке, вышедшей несколькими неделями позже, описывалось, как Даллас Джеймс предстал перед судом. По его версии, та, другая машина, стала выезжать на встречную полосу, Даллас нажал на гудок, отклонился от курса, чтобы избежать столкновения, и свежеиспеченные родители и их новорожденный младенец по своей доброй воле свалились в озеро. Судья решил, что все произошедшее и так уже достаточно трагично, и, принимая во внимание, что Даллас Джеймс из хорошей семьи и все такое прочее, ограничился лишь строгим внушением.

Но Торн не мог этим удовлетвориться. Жажда мести вызревала в нем шесть лет, и в конце концов он осуществил свой замысел. А теперь он был здесь, отбывая свое бессрочное наказание, мучаясь от чувства вины в мире невиновных. Какое жестокое и необычное наказание. Сегодня был день открытых дверей в исправительном доме. Мистер Торн навещал мистера Торна.


Сара выходила из воды. Торн смотрел, как волна от ее ног добежала до берега и разбилась о корни мангровых деревьев. Она выходила на берег, и луна освещала ее тело.

— Ты закончил? — спросила она, стоя в нескольких метрах от него, с нее стекала отсвечивающая золотом вода.

— Думаю, да, — ответил Торн.

— О чем ты только что думал?

Она нагнулась, вытащила из своей большой соломенной сумки полотенце и стала вытираться.

— О твоих волосах.

— А до этого?

— О твоей коже, — откликнулся он.

— Ну прекрати, ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Об этом месте, — сказал Торн. — Об озере Сюрприз, о мрачных, тяжелых вещах.

— Но со мной ты ими делиться не собираешься. — Она расстелила полотенце рядом с ним и села, опершись на локти. Загорая в лучах луны.

— Боюсь, мой голос сейчас мне изменит.

Она сказала:

— Может, мне стоит одеться, чтобы ты мог справиться с голосом?

По шоссе прогрохотал грузовик, везший свой груз на юг. На архипелаг Кис все приходилось завозить, даже пресную воду доставляли по трубам. Единственными природными ресурсами были рыба и разлитая в воздухе нега.

— Возможно, — ответил Торн.

— Наверно, это выглядит кощунством — посещать кладбище голышом? — Она улыбнулась ему и облизнула верхнюю губу.

— Пожалуй, но мне это нравится.

— Мы могли мы поплавать, — сказала Сара, уже без самоуверенности в голосе. С ноткой раскаяния, что почти соответствовало его настроению. — Это так приятно.

— Нет, благодарю.

— Я слышала, в воде это здорово получается, такой позитивный настрой…

— Нет, — сказал он. — Я хотел бы побыть здесь еще немного. Просто спокойно посидеть. Без всяких затей.

— Я умолкаю.

— Хорошо, — он снова позволил себе взглянуть на нее. — В конце концов, у меня дома тоже можно создать неплохой настрой?

— Да, — ответила она. — Очень даже неплохой.


Глава вторая


Волны достигали высоты в полметра, небо было затянуто облаками. Стоял полдень воскресного дня. Самое время подумать о понедельнике, о следующей неделе. Сара сидела на верхней платформе тунцовой башни рядом с Кейт Труман, яхта слегка покачивалась на волнах. Длинные черные волосы Сары развевались, кожу еще не жгло, хотя она уже знала, что получила солнечный ожог (наверное, из-за того, что в ней текла кровь голубоглазых ирландцев, которые привыкли к мрачному небу, теплой одежде и густому серому туману на болотах).

Сара наклонилась к Кейт и почти прокричала:

— Мне никак не придумать название компании!

— Подожди-ка минуту. — Кейт опустила пластиковый экран, защищающий платформу башни от ветра. Вместе с Сарой они закрепили его. Теперь, когда ветер больше не мешал, Сара почувствовала, как покалывает щеки, как они начинают отекать.

— Мне никак не подобрать название, — сказала она. — Каждое название, которое приходит мне на ум, уже есть в компьютере. Это либо компания по уборке мусора, либо лавка, торгующая попкорном. Сумасшествие какое-то.

— Как насчет «Компании древесной крысы»?

— Как-то не по-деловому. Нужно, чтобы оно звучало весомо.

— Ну, ты еще что-нибудь придумаешь. В любом случае, стоит ли переживать из-за названия? Ты беспокоишься о таких пустяках.

— Я беспокоюсь обо всем. Но единственное, на чем я могу сосредоточиться — это мелочи.

Они были всего в двух километрах от берега, со всех сторон их окружали шестиметровые катера из стеклопластика — «Акваспорты», «Мако». Каждый катер был битком забит любителями подводного плаванья из Майами. Катера направлялись к рифу, прорезая спокойную гладь воды.

— Я знаю, — сказала Кейт. — Знаю, что ты чувствуешь.

— Этот «Порт Аламанда». Это дело отличается от всех остальных. Здесь замешаны такие деньги. Могу поспорить, Грейсон из кожи вон вылезет, чтобы узнать, кто его обставил. Я хочу обеспечить тебе надежную защиту, лучше, чем до сих пор.

— Ну, в этом ты специалист.

— Кейт, я уже устала тебе повторять. Я не специалист. Ни в одном из этих вопросов.

— Ты здорово справляешься. Не беспокойся понапрасну. У тебя все получится.

Капитан Кейт выровняла яхту так, чтобы она находилась на одной линии с ветровым конусом, закрепленным на ее причале, и маяком Кэрисфорт, находившемся в двенадцати километрах от них в открытом море. Повернув яхту на сто двадцать градусов, она направила ее в свой канал. Двумя градусами правее или левее — и они оказались бы на мели, среди пластов известняка и морских скатов.

Кейт сбросила скорость наполовину. Кильватерная волна догнала их и ударилась о корму. Они были в узком расчищенном проходе, в ста метрах от берега.

— Я приготовлю швартовы, — сказала Сара, двинувшись к трапу.

— Да брось ты. — Кейт снизила скорость еще на один узел, сняла свои рыбацкие очки с темными стеклами и внимательно посмотрела на Сару.

Сара выдавила из себя улыбку и сказала:

— Я становлюсь параноиком. Это давит на психику.

Она показала вниз, на кокпит:

— Иногда меня это пугает.

Сорок шесть баулов с марихуаной были спрятаны внизу, в рубке, но четыре находились в ящиках со льдом на залитом солнцем кокпите.

— Черт возьми, меня это тоже пугает. Было бы странно, если б не пугало. Мой дед всю жизнь занимался контрабандой рома, на долю отца тоже выпало немало ночных ходок. Я все время твержу себе — это досталось тебе по наследству, хоть это и слабое утешение. — Кейт потерла глаза, переносицу, провела рукой по лбу.

Потом Кейт добавила:

— Но мы уже обсуждали это. Много раз. Цель оправдывает средства, мы делаем это во имя высшего блага. Не знаю, о чем тут еще говорить. Если есть какой-нибудь другой способ, возможность что-то сделать, изменить, если есть что-то, что сняло бы с нас груз вины, скажи, и мы сделаем это. Приобретем этот участок земли каким-нибудь другим образом. Будем продавать дыни вдоль дороги или ограбим инкассаторскую машину. Все равно что. Давай, придумай что-нибудь получше.

— Нет, — сказала Сара, внезапно почувствовав сонливость и снова покрывшись испариной, теперь, когда ветер прекратился. — Просто я чувствую себя виноватой, ведь это я втянула тебя в это.

— Ну-ну, расслабься. — Кейт улыбнулась ей и откинулась на спинку сиденья. — Это я тебя втянула. Ты всего лишь свела меня с нужными людьми, но эту войну затеяла я сама.

— Давай говорить начистоту, — сказала Сара. — Я хожу на ваши собрания, мне нравится то, что я слышу, я предлагаю свои услуги в качестве юриста, а двумя месяцами позже я уговариваю тебя заняться контрабандой травки.

Кейт бросила взгляд на проходившую мимо лодку, которая направлялась к Греческим скалам.

— Дорогая, ты же не загипнотизировала меня. Я уже большая девочка. Ты думаешь, пока ты не появилась, я не думала о контрабанде? Я не занялась этим раньше по единственной причине: если бы я связалась с кем-то из местных, то наутро об этом уже знал бы весь остров. А сейчас всего лишь ходят сплетни о том, что мы — парочка лесбиянок. Вместе проводим ночи на яхте.

Сара засмеялась.

— Клянусь всеми святыми, — сказала Кейт. — Лесбиянки, вот что все говорят.

Сара покачала головой, улыбаясь в знак благодарности.

— У нас все получится, — заявила Кейт и подмигнула Саре. — Еще две ходки по пятьдесят баулов, и миллион у нас в кармане. И все. Мы свободны. Можно провести остаток жизни, пытаясь заслужить прощение.

Она обняла Сару за плечи и заставила ее выпрямить спину, потом заглянула ей в лицо. Но, говорю тебе, это моя страсть, моя битва. Ты можешь сейчас же все бросить, и я пойму. Подумай об этом.

С юга донесся шум, который вскоре стал напоминать раскаты грома. Кейт прибавила скорость, чтобы причалить к пристани. Сара, чертыхаясь, стала быстро спускаться по трапу.

— Слишком поздно, — крикнула ей Кейт, в то время как над ними, на расстоянии шести метров, с ревом пролетел самолет, распыляющий ядохимикаты. Срезая верхушки мангровых деревьев и оставляя за собой след синего дыма от сгоревшего дизельного топлива и карбофоса, он скрылся в зарослях, растущих вдоль побережья.

Сара помахала перед собой рукой, разгоняя дым, и, держась за металлический поручень, продолжила спуск. Кейт дала задний ход и резко повернула штурвал, чтобы правый борт встал вплотную к причалу.

Они закрепили шпринги. Сара достала из рубки свою соломенную сумку, вынула спиннинг из гнезда рядом с вращающимся сиденьем и спрыгнула на берег.

— Он пролетел прямо над нами.

— Минут через пять он снова будет здесь, в пятидесяти метрах дальше к востоку. Последнее время от этих насекомых совсем нет житья. Все из-за дождей.

— Он мог что-то увидеть?

— Что? Ящики со льдом? Это же Джером Биллингс. Я знаю его отца. Да и парня знаю с самого рождения. Они с Торном дружили еще в средней школе. Парнишка много всякого повидал, побольше, чем сам Господь Бог. Но всегда держал язык за зубами. Чего он тут не видел?

Грузовик «Морепродукты Саброса» был припаркован в тени бамии, росшей у заднего крыльца Кейт. Сара ненавидела эту часть операции. Плохое знание испанского не позволяло ей уловить нюансы: если бы что-то пошло не так, они не смогли бы договориться о сумме — и сделке конец. Но последние два месяца товар забирал Армандо, красавчик Армандо в оранжевой безрукавке. Он знал английский лучше, чем Сара — испанский.

Самолет возвращался, чтобы сделать новый заход, и Сара остановилась под густыми ветвями тамариндового дерева, пережидая, пока он не выпустит новую струю инсектицида.

Армандо подошел к ней и кивнул в знак приветствия, оба помахали перед собой, пытаясь разогнать дым.

— Как вы здесь живете, с этим ядовитым газом? — Это был их первый неделовой разговор. Ей не хотелось продолжать в этом духе, она предпочла бы обычный официальный обмен репликами. Но она боялась показаться резкой.

— Я живу в Майами, но это ужасно, да? — сказала она на своем испано-английском.

— А-а, — протянул он, разглядывая ее, задержав взгляд на расстегнутом вороте ее рабочей блузы, возможно, пытаясь увидеть что-то еще.

Она сказала:

— В Майами мы вносим достаточно химикатов в почву.

— Правильно, — ответил он. — Это правильно.

— Ты привез деньги?

— Си.

— Ну, баманос.

Армандо принес первый баул в сумке-холодильнике. Он перегрузил его содержимое в фургон грузовика и помедлил пару минут в тени, строя ей глазки. Затем вернулся к лодке с пустым холодильником, загрузил следующий баул и перенес его на берег. Это занимало много времени, но если бы мимо проплыла какая-нибудь лодка, ее пассажирам показалось бы, что кто-то просто выгружает богатый улов.

Сара все это просто ненавидела. Риск был велик. Армандо нужно было спуститься вниз к тридцатиметровому причалу, потом преодолеть расстояние в тридцать метров вверх по склону, под спасительную сень деревьев, и так пятьдесят раз. Все время, пока длилась эта пытка, она стояла в тени, вглядываясь вдаль, прислушиваясь, не летит ли какой-нибудь самолет. Их единственным прикрытием было то, что они все делали в открытую.


После душа они с Кейт устроились на веранде, впереди расстилался Атлантический океан. Перед ними стояли бокалы с ромом и кока-колой. Сара нанесла на лицо маску из алоэ, собранного во дворе у Кейт. Просто срываешь один листик и размазываешь его по лицу. Сара осторожно сложила руки на коленях. Все тело жгло и зудело. И так было каждый раз, сколько ни смазывай кожу солнцезащитным кремом.

— К Торну собираешься?

— Да надо бы.

— Этот уик-энд для него особенный.

— Да, я знаю, — сказала Сара. — Он взял меня с собой в пятницу вечером.

— Да ну? — Кейт сделала глоток коктейля и внимательно посмотрела на Сару.

— Я попросила — он согласился и взял меня с собой.

— Надо же. — Она поставила бокал на плетеный столик. — Так расскажи мне об этом. О церемонии.

Сара улыбнулась.

— Я тоже ждала чего-то такого. Но, оказывается, ничего особенного. Он просто сидит на берегу озера Сюрприз, отгоняет комаров, мочится в кустах и перенастраивает центральную нервную систему. Просто тихо сидит и смотрит в темноту.

— Нельзя сказать, что ты полна сострадания.

— Всю неделю я только и слышу жалобы и причитания. Наверное, моего сострадания на всех просто не хватает.

Кейт сказала:

— Что ж, мальчик стал лучше с этим справляться. Было время, когда его ежегодные поездки приводили меня в отчаяние, казалось, он просто не может смириться со смертью родителей. Сплошная тоска и хандра.

— Потерять родителей таким образом. Это нелегко.

Кейт удивленно взглянула на Сару:

— Он их и не знал. Доктор Билл и я — мы взяли его, когда ему было всего две недели от роду. Не знаю… Я всегда думала, что он создал в своем воображении то, чего в действительности не существовало. Позволил своему горю целиком завладеть собой. Словно он чересчур возвеличивал их.

— Они были этого недостойны?

— Они были хорошие люди. Обычные люди.

— Но они были его родителями, — сказала Сара. — И неважно, были ли они хорошими, обычными или какими-то еще.

— Вот теперь в тебе говорит сострадание.

— И да, и нет.

— Он рассказал тебе, как все произошло?

— Были какие-то намеки, — ответила Сара. — Но, увы, не рассказал.

— Его родители возвращались домой из родильного дома, из-за пьяного юнца их машина свалилась в озеро. Они утонули. Торну сильно досталось, он был весь в синяках и ушибах. А парня так и не посадили.

Сара размешала лед в своем бокале, поменяла положение в кресле.

— А Торн? Сколько ему было, когда он узнал обо всем, о том, что пьяница легко отделался?

— Тринадцать или четырнадцать.

Сара кивнула и задумалась.

Через минуту она спросила:

— А как он отреагировал? Что он сделал?

— Ничего, — ответила Кейт, глядя вдаль, — или, может быть, стал чуть тише после этого. Но он всегда был тихим.

— Если бы кто-нибудь убил моих родителей, я бы не знаю, что сделала.

— Да что бы ты могла сделать? — сказала Кейт. — Доктор Билл и я, мы какое-то время просто кипели от возмущения. Думаю, доктор продолжал испытывать подобные чувства еще несколько лет. Мы даже разговаривали с юристом. Но ничего нельзя было поделать.

— Я бы добивалась справедливости. Так или иначе. Я бы выяснила, где живет этот парень, стала бы преследовать его, разбила бы палатку на лужайке перед его окнами, сделала б хоть что-нибудь…

— Нет, — сказала Кейт, с мягкой улыбкой. — Ты думаешь, что ты сделала бы это, но ты бы не стала. Боже мой, да мы с тобой даже не можем перестать мучиться угрызениями совести из-за контрабанды этой травки.

— Не представляю себе, — сказала Сара. — Как можно оставить убийство безнаказанным?

— Торн смог, — ответила Кейт. — Господи, неужели это говорит государственный защитник?

Сара сказала:

— Когда ты вынужден защищать весь этот сброд, постепенно становишься циником и начинаешь уважать тех, кто сам вершит правосудие.

Кейт отодвинулась от Сары и бросила на нее оценивающий взгляд:

— Боже милосердный, да о чем мы вообще спорим?

— Ни о чем, — откликнулась Сара. — Ни о чем, — повторила она почти шепотом.

Кейт сказала:

— Ты знаешь, я не представляю вас вдвоем. Мне трудно представить вас вместе. В одной комнате. За разговором. Или еще каким-то занятием.

Сара сделала глоток рома с кока-колой, удивленно приподняла брови и с улыбкой спросила:

— Я не подхожу для вашего мальчика?

— Ты городская девушка. Ты мне нравишься, но когда ты приезжаешь, я ощущаю, как вибрируют все приборы. Все счетчики Гейгера начинают зашкаливать. В тебе всегда что-то движется на скорости сто пятьдесят километров в час. Ты можешь вести себя как воплощенная мисс Невозмутимость, но на твоих висках пульсируют эти маленькие артерии. Как будто ты с трудом удерживаешься от крика.

— Артерии нужны, чтобы кровь поступала в мозг и голова работала. Профессиональный риск.

Кейт осторожно отпила глоток коктейля, словно боясь обжечься.

— С другой стороны, похоже, ты возвращаешь Торна обратно на землю.

Сара помолчала, наблюдая за коричневым пеликаном, который летел над спокойной Атлантикой, почти касаясь крыльями поверхности воды.

Внезапно она сказала:

— Не уверена, что готова взять на себя такую ответственность.

— Он ушел от реальности, — сказала Кейт, уставившись в свой бокал. — Как это называется? Перегорел?

Сара резко повернулась.

— Торн?! Перегорел?

— Что ты хочешь сказать?

— Посмотри на меня. На мое лицо. — Сара позволила себе расслабиться. — Вот что такое перегореть. Можно перегореть, если вкалываешь как проклятая. Но нельзя перегореть, если сидишь и ничего не делаешь. — Сара снова улыбнулась, качнула головой. — Нет, с Торном совсем не то. Он как будто окаменел от молчания. Не знаю точно, как это назвать, но он не перегорел.

— Как бы там ни было, но ты действуешь на него благотворно. Последнее время он часто сюда заезжает. Стал более разговорчивым. На прошлой неделе подстригся. Впервые, я уж даже не помню, за сколько времени. И, ты не поверишь, он собирается прийти на общее собрание в четверг вечером.

— Ну, это уже кое-что, — сказала Сара. — По крайней мере, мы все вместе, втроем, выступим против этого строительства.

— Я не думаю, что он станет активно выражать одобрение или топать ногами. Всему свое время. — Кейт смахнула комара со своего лица. — Но он в самом деле кажется таким… Не знаю, как выразиться. Из него бьет энергия.

— Может, он чем-то заболел, — сказала Сара.

— Да, — ответила Кейт, и слабая улыбка тронула ее губы. — Возможно. И его совершенно неожиданно стало волновать, как он выглядит. Не знаешь, с чего бы это?

Кейт протянула свой бокал. Сара чокнулась с ней.

Сара сказала:

— Ты по-прежнему против того, чтобы он в этом участвовал? Чтобы знал, чем мы занимаемся? Помог нам с травкой?

— Мы и сами справимся.

— Ты думаешь, что он этого не одобрит, — сказала Сара. — Почему? Он слишком добродетельный?

— Нет, — ответила Кейт, — он бы помог. Но им бы двигал ложный посыл. Если ты делаешь что-то вроде этого, рискуешь, мараешь руки, у тебя должна быть правильная мотивация. Потому что следует делать все, что в твоих силах, чтобы защитить свой дом.

— Ты имеешь в виду, что он стал бы помогать, потому что любит тебя, хочет защитить тебя? В этом все дело?

— Да, — кивнула Кейт.

— Но мне это кажется вполне подходящей причиной, чтобы что-то делать. Делать из любви к кому-то.

Кейт, глядя, как пеликан заходит на новый круг, сказала:

— Иногда я думаю о нем, как о художнике. Эти его мушки. — Она сделала еще глоток. — Они совсем непохожи на тех, которые мастерят другие. Я знаю, для тебя это, возможно, пустяк, но, по-моему, что-то в нем есть. Какой-то дар. Что-то такое…

Кейт смотрела, как над ее плечом кружится комар. Она позволила ему сесть и выпустить хоботок. Затем легким щелчком отправила его обратно в полет.

— Что-то я совсем разболталась сегодня. Как гордая мамаша. Все из-за рома. Ты опять смешала слишком крепкие коктейли.

Сара попросила:

— Скажи мне. — Она откинулась на спинку кресла. — Торн говорит, что в его жизни нет других женщин. Мне трудно в это поверить.

— О, Боже, — сказала Кейт. — Похоже, это серьезно.


Глава третья


На Саре была одна из футболок Торна, длинная, серая, доходившая ей почти до колен. Она вытащила из холодильника буханку ржаного хлеба и, зажав ее подмышкой, продолжала еще что-то искать. Оторвав виноградную гроздь, стала засовывать виноградины в рот одну за другой. Жуя виноград, она захлопнула дверцу холодильника, вскрыла пакет с хлебом и вынула несколько верхних ломтиков.

Торн смотрел на нее, и все в ней ему нравилось: как она выглядит в этой футболке, и то, что она проголодалась, и то, как растрепались ее волосы, пока они занимались сексом. Ее кожа, обгоревшая на солнце. И больше всего ему нравилось то, как непринужденно она вела себя здесь, в его домике, где была всего одна комната.

— У тебя же нет тостера? — она не обернулась к нему, но, казалось, чувствовала, что он за ней наблюдает, и получала от этого удовольствие.

— Да я не большой любитель тостов.

— Похоже, так и есть.

Сара покрутила выключатель духовки.

— Духовка тоже не работает, — сказал Торн. — Только задняя левая горелка.

— Как оригинально.

Торн приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на нее. Она улыбнулась ему, чуть сонному. В мерцающем свете двух фонарей-молний ее кожа отливала медью. Игра света — на самом деле ее кожа была жемчужно-белой. Для Торна это было приятным разнообразием, даже экзотикой, в этой стране опаленных солнцем людей. Ему нравилось смотреть, как его загорелые руки скользят по ее белому телу. Это приводило его в необъяснимое возбуждение.

Торн спросил: «Ну а у тебя сколько горелок?»

— Четыре, — ответила она. — И все работают.

— Готов поспорить.

— Не надо, Торн. Не стоит так заноситься.

Он пропустил укол мимо ушей. Нет причин ссориться. Возможно, она права: их чувства тоже разгорались медленно. Но все же этот любовный жар был сильнее всего, что Торну когда-либо доводилось испытывать.

— Степень свободы человека прямо пропорциональна количеству горелок, без которых он может обойтись.

— Ну если ты хочешь, чтобы тебя продолжали навещать подружки, тебе нужно обновить бытовую технику.

— А я-то полагал, что все вы приходите полюбоваться видом. — Торн встал с постели и подошел к ней.

Скептически наклонив голову, она сказала:

— Ну, это довольно-таки жалкий вид. Все какое-то поникшее и сморщенное.

— Иногда и он может доставить удовольствие, — парировал Торн.

Он притянул ее к себе и заключил в объятия, его кожа все еще была влажной.

— М-м-м. — Она крепко обняла его, так что у него хрустнуло в спине.

— Засадим еще косячок? — Он произнес это, уткнувшись ей в плечо и пытаясь своим бедром раздвинуть ее ноги чуть пошире.

Выскользнув из его объятий, она сказала:

— Ты знаешь, мне что-то перестали нравиться люди, которые курят травку.

— Мне тоже, — ответил Торн. — Но вряд ли можно сказать, что мы курим травку. Это не совсем так.

— Я это делаю, только когда я вместе с тобой. Мне казалось, тебе это нравится.

— Да, нравится. Что бы ты там ни думала. Мне-то казалось, что тебе это нравится, — сказал Торн. — Пока ты не появилась, я много лет не прикасался к травке. У меня еще с семьдесят восьмого года осталось полпакетика.

Они раскурили косяк, сидя на открытой веранде и глядя на Блэкуотер Саунд, на ритмичные вспышки маяка, указывающего проход судам, идущим по внутреннему фарватеру. В сторону Майами двигался реактивный самолет, на его крыльях тоже мигали огоньки в такт указателю фарватера. Торн почувствовал, как внутри разливается тепло, как уходит скопившееся в нем напряжение.

— Для того, кто никогда не курит травку, у тебя всегда самый лучший товар, — сказал Торн, медленно выпуская дым.

Она качнулась вперед в дубовом кресле-качалке и забрала у него самокрутку. Перед тем как затянуться, она сказала:

— Одно из преимуществ работы в суде. Если вдуматься, единственное преимущество.

— Чертовски хорошее преимущество. Какой кайф! Это лучше, чем иметь четыре работающие горелки.

— Да, это хорошо, — сказал она. — Но не слишком.

— Неужели все государственные защитники курят травку?

— Бывшие хиппи все до единого. Хуже всего в этом отношении прокуроры штата. Судьи тоже хороши. Я знаю парочку судей, которые впадают в ярость, когда кого-то пытаются осудить за хранение легких наркотиков. Они нюхают товар, качают головой. Высмеивают прокуроров. Говорят им, что если они хотят добиться обвинительного приговора, пускай предъявят наркоту потяжелее. Такое происходит в совещательных комнатах, а в зале заседаний они отказывают в рассмотрении дела сразу же после речи защитника.

Торн усмехнулся про себя. Они сидят на веранде, вдыхают ночной воздух и говорят о том, что принадлежит тому, большому, миру. Не о приливах, не о передвижении рыбы, не о последнем месте клева. Разговор, который, по его представлениям, могли бы вести нормальные люди.

Сара продолжала:

— Я могу их понять. Нужно где-то провести границу. За день через их руки проходит столько дел, так почему бы не осуждать только тех, кто имеет дело с сильнодействующими наркотиками?

— Надо же… В это трудно поверить, — сказал Торн. Он помолчал, наблюдая за помигивающим огоньком маяка. Потом сказал:

— Я хотел бы познакомить тебя с моим другом Шугарменом. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Единственный черный коп на Флоридских островах? Вот один из приколов, которые я от него услышал. Знаешь, как на шоссе отличить наркоторговцев от всех остальных?

— Нет.

— Только они не превышают скорость.

Сара улыбнулась и сказала:

— Ребятам на работе это должно понравиться.

— А Шугармен называет это Законом Веранды.[8 - Игра слов. 13 июня 1966 года в США был принят так называемый Закон Миранды, по имени осужденного, обвинительный приговор в отношении которого был отменен Верховным судом США, поскольку было установлено, что полиция при задержании Миранды не разъяснила ему права на защиту и не предприняла необходимых мер для того, чтобы Миранда мог незамедлительно воспользоваться помощью адвоката.] Закон, по которому ты должен сидеть на веранде и ждать, пока они спускают наркотики в унитаз. Он забавный, но у него туго с воображением. Совершенно нет чувства юмора. Все смеются над тем, что он рассказывает, а он удивляется:

— А что же тут смешного?

— Он мне уже заочно нравится.

— А ему понравишься ты, — и Торн провел рукой по ее плечу, шее, затем обеими руками скользнул по ее грудям, едва их касаясь. Поношенная футболка была как шелк под его ладонями.

Сара спросила:

— Это у него проблемы с женой?

— Она молодая, — стал объяснять Торн. — И она белая. Школьница из группы поддержки вышла замуж за защитника сборной округа. Я даже думаю, она не осознавала, что он черный, до того лета, когда они поженились.

Сара сказала, что ей приятны его прикосновения. Рука Торна оказалась у нее под футболкой, пальцами он поглаживал ее соски, следя за реакцией.

Не открывая глаза, она спросила:

— Это ты смастерил эти кресла?

— Нет, доктор Билл. — Он продолжал поглаживать ее грудь, чувствуя, как напряглись соски под его ладонями.

— Ты так его звал? Доктором?

— Да. Все его так звали.

— А Кейт, ее ты как зовешь?

— Как всегда слишком много вопросов.

— Дурная привычка, — откликнулась она. — Это все моя работа.

Она протянула ему сигарету, и Торн убрал руки, откинулся в кресле, сделал глубокую затяжку и задержал дыхание.

Он выпустил дым и отдал косяк обратно. Наркотик вновь стал оказывать свое действие. Блэкуотер Саунд мерцал как лакричное желе. Он ощущал себя семнадцатилетним подростком. На грани истерического смеха, как дурачок.

— Что ж, — сказала Сара. — Доктор Билл делал неплохие кресла. Неплохие для хирурга-кардиолога. Кейт называет его Суперкардиологом.

Похоже, травка совсем на нее не действовала. Торну казалось, что ее голос доносится откуда-то из мангровых зарослей, со стороны указателя фарватера. Он звучал так сухо, как голос диктора на радио, отчетливо произносящего каждый слог, каждое слово. Это слегка беспокоило его. Он хотел, чтобы она была здесь, рядом с ним.

Он дернулся, когда она коснулась ладонью его руки, которая тотчас же покрылась гусиной кожей.

— Что, Торн, тебе захорошело? Ты где-то далеко?

— Я здесь, — ответил он, прижавшись к спинке кресла и крепко обхватив кипарисовые подлокотники, пытаясь пальцами ног уцепиться за пол.

— Мы могли бы остаться на веранде.

Торн в ответ смог только кивнуть. Она встала и села к нему на колени, обхватив их ногами, как наездница. Стянула с себя футболку. Его лицо внезапно оказалось в прохладной впадинке между ее грудями. У тонкорукой Сары была большая грудь. Это было трудно предположить, ведь она предпочитала просторную одежду, скрывавшую ее формы. Но теперь ее грудь была обнажена. А рядом был Торн, который недоумевал, кто же она такая, эта красивая и умная женщина, уделявшая ему так много времени.

— Я хотел бы познакомиться с твоими родителями, — сказал Торн.

— Хорошо. — Ее голос ничего не выражал.

— Серьезно, — сказал Торн, — я хотел бы с ними познакомиться. Я хотел бы посмотреть, как ты живешь. Где работаешь. Сходить с тобой пообедать, встретить после работы, проводить домой — все как у людей.

— Ладно, как-нибудь на днях. Я устрою тебе большую экскурсию. Познакомлю тебя со своей средой обитания. — Она улыбнулась.

— На днях — это хорошо, — сказал Торн.

Кончиками пальцев она осторожно помассировала кожу его головы, шею, потом, с большей силой, размяла ему плечи. Торн ощущал себя уже не семнадцатилетним, а намного моложе, моложе чем когда бы то ни было.

Она провела параллельные линии по обе стороны его позвоночника, под лопатками, потом ее руки оказались у него подмышками. Она скрутила влажные волосы в один тугой пучок, затем проделала то же самое с другой подмышкой. Торн принял правила игры, заложил руки за голову, подставляя ей подмышки. Он чувствовал, как в нем что-то возрождается, поднимается навстречу таившейся в ней загадке.

— Ты мне нравишься, — сказал он.

— Так и должно быть, — ответила она. — Я должна нравиться.

Его член отвердел, и ни ей, ни ему не нужно было направлять его. Она чуть шевельнула бедрами, и он вошел в ее влажную плоть. Через ее плечо он смотрел, как мигает маячок, указывающий фарватер, и пытался подладиться под его ритм. Синхронизировать с ним свои движения.

Они целовали друг друга, как ненормальные. Сигнал маяка все еще задавал ему темп, несмотря на то, что глаза его были закрыты. Да, кресло действительно было удобным. Оно совсем не сковывало его движений. Ее сильные руки обхватили его лицо, она направляла его губы к своим губам. Отыскав его рот, она развернула голову Торна под таким углом, чтобы их губы слились воедино. Торн никогда раньше не целовался так, до самозабвения, словно растворяясь в партнере. Их языки сплелись в единое целое.

Раньше он никогда не терял бдительности. Оставался настороже, даже с опущенными веками. Но то, как ее рот, казалось, втягивал его в себя, — то были настоящие поцелуи. Вот почему люди целуются.

Она заставляла его проникать все глубже, прижимая его бедра к себе. Он все еще держал обе руки за головой, будто борец, отрабатывающий полный нельсон[9 - Полный или двойной нельсон — прием в греко-римской борьбе, при котором обе руки пропускаются под мышками противника, а ладони кладутся на его затылок.] сам на себе, и ощущал ее соски на своих щеках и губах: левый, затем правый. Он застонал, его пронзила сладкая боль, которой он так жаждал, что-то внутри взорвалось, и он испытал оргазм уже в третий раз за этот вечер. Теперь ее волосы хлестали его по лицу. Она выгнула спину, и он обнял ее, зарылся лицом в эту влажную прохладную ложбинку между грудями, то крепко прижимаясь к ней, то ослабляя объятия.

Когда все закончилось, она посмотрела вниз на его голову. Лицом он все еще прижимался к ее груди. Она уже не улыбалась. Ее лицо вообще ничего не выражало. Она на минуту задержала взгляд на его выжженных солнцем волосах, затем подняла глаза к ночному небу. Все еще прижимая его к себе правой рукой, удерживая его голову у своей груди, она обкусывала заусеницу на левой руке. Глаза ее блуждали по усыпанному яркими звездами небу.


— Ты могла бы открыть здесь контору и заняться практикой. — Торн завязал шнурки на своих туфлях. Взглянул на Сару, сидящую у стола и отщипывающую виноградинки. Она уже съела свой тост, поджаренный на сковородке. На дощатом полу лежала полоса яркого света от восходящего солнца.

— Торн, — сказала она предостерегающим тоном.

— Здесь куча всякой мрази, которая нуждается в услугах защитника.

— Ну и что? — спросила она его, держа чашку кофе около рта. — Жить здесь, в глуши, словно на берегу озера Уолден?[10 - Американский философ Генри Торо (1817–1862) прожил 2 года и 2 месяца отшельником в хижине на берегу лесного озера Уолден, штат Массачусетс, стремясь на практике осуществить проповедуемые им принципы упрощения жизни и продемонстрировать личную независимость от экономической системы.] Готовить на одной горелке?

— Я подумаю о микроволновке, если ты согласишься сюда переехать.

— За тебя думают твои гормоны. Ты прекрасно знаешь, что тебе не нужна здесь женщина. Ты — Ганди Ки-Ларго. Набедренная повязка, сандалии и одна горелка — вот и все, что тебе нужно. Если в этом монастыре появится фен, ты обратишься в бегство.

— Я размышлял о преимуществах сушки волос феном.

— Уж лучше я буду тебя навещать.

Торн сказал:

— Кто я для тебя — еще один жеребец, с которым ты встречаешься раз в месяц? Чтобы половить рыбку, потрахаться и вернуться обратно в город?

— Ты не совсем подходишь под это определение — улыбнулась Сара. — Торн, Торн, давай не будем забегать вперед. Всему свое время.

— Кстати, что тебе наговорила про меня Кейт? Что я какой-то отшельник? Что тебе не стоит со мной связываться?

— Она рассказала, что ты создал здесь свой маленький рай, делая приманки для лучших в мире ловцов альбул, и что впервые в жизни ты счастлив.

— Я сделался счастливым совсем недавно, — улыбнулся ей Торн. — Это интересное чувство. Постепенно заполняет всего тебя.

Она поднялась из-за стола, смахнув со своего платья хлебные крошки.

— Я буду рада, если ты мне еще что-нибудь расскажешь. Я хочу лучше тебя узнать. И ты это знаешь. Хочу услышать правдивую сагу о Торне, все-все без утайки.

Она неловко улыбнулась.

— Как мило. Мне это нравится.

— Мне действительно интересно.

— Это хорошо, — сказал Торн. — Мне нравится, когда тебе интересно. Меня это возбуждает, когда тебе интересно.

— Нет, не сейчас, — сказала она. — Мне уже пора.

Торн смотрел, как она собирается. В лесу просыпались петухи. Воздух из освежающего стал теплым и сырым. Он наблюдал, как она укладывает свои вещи в большущую соломенную сумку.

Торн сказал:

— Может быть, это все. Что, если это все, что я могу рассказать о себе?

— Нет, в тебе есть что-то еще. Я знаю, что ты не все мне открыл.

— Ладно, я это учту, в следующий раз расскажу парочку пикантных подробностей.

— Сойдет и правда, — отозвалась она.

— Не знаю, — сказал Торн. — Он подошел к двери и остановился, глядя на залив. — Возможно, лучше не раскрывать душу. Начинаешь что-то вспоминать, копаться в себе, так можно и в депрессию впасть.

— Мы подошли к определенной черте, — сказала Сара. — Либо мы узнаем друг друга лучше, либо наши отношения перестанут развиваться и мы разбежимся.

— Да, — ответил Торн. — Я думаю, ты права. — Он почесал бороду, взглянул, как она сидит на краю его кровати с соломенной сумкой на коленях. — Я бы мог тебе еще кое-что рассказать. Что-то, что поможет тебе узнать меня лучше.

— Да? — Она сплела руки на коленях, как будто хотела воздеть их в молитве.

— Я не хочу, чтобы наши отношения перестали развиваться, — сказал он.

— Я тоже не хочу.

— Ну хорошо, — сказал он, кивая головой. — В следующий раз. Я откроюсь тебе, ты откроешься мне.

Она выдохнула, встала и подошла к нему.

— Ты опять стал серьезным. — Она прикоснулась пальцами к уголкам его губ и раздвинула их в улыбке. Потом запечатлела быстрый сухой поцелуй на его щеке. — Увидимся в четверг вечером, на собрании по поводу древесных крыс.

Он отступил на шаг назад и усмехнулся:

— Когда ты и Кейт спасете всех древесных крыс, что будет дальше? Купите им всем купальные костюмчики?

— О, Господи, — она закатила глаза. — И ты туда же.

Он вышел вместе с ней и остался стоять на крыльце, глядя, как она спускается по лестнице и садится в свой «транс-ам». Эта машина раздражала его. Она ей не подходила. Слишком кричащая, слишком мощная. Он помахал ей рукой, а она развернула автомобиль и отъехала. Он услышал, как с дорожки доносится звук восьмицилиндрового двигателя, и продолжал к нему прислушиваться до тех пор, пока он не слился с общим гулом машин на шоссе.


Глава четвертая


Автостоянка у начальной школы Ки-Ларго была забита до отказа. Кейт припарковала свой «фольксваген» с откидным верхом на траве возле шоссе. Верх был опущен. Торн поинтересовался, не хочет ли она его поднять. Она взглянула на чистое летнее небо и сказала, нет, не надо, ей только что отремонтировали верх после последнего общего собрания. С опущенным верхом, если кто-нибудь вздумает облить машину какой-нибудь дрянью, пострадают только сиденья.

Торн шел между Сарой и Кейт и ощущал себя очень нарядным в длинных брюках, которые ему так редко доводилось надевать, и отглаженной рубашке. Он кивал знакомым и замечал, как некоторые из них бросали встревоженные взгляды на Кейт.

Ее посеребренные сединой волосы были собраны на затылке в узел. Она была одета в белое хлопчатобумажное платье и держала в руках желтый блокнот для заметок. Бифокальные очки были сдвинуты на лоб. С другой стороны от него шла Сара. Сегодня вечером она была одета как юрист. Белая блузка с длинными рукавами, рукава закатаны, прямая черная юбка, черные туфли-лодочки. И деловое выражение лица. Три заколки с трудом удерживали ее волосы.

Они вошли в аудиторию. С одной стороны располагалась трибуна, над ней было прибито баскетбольное кольцо. Большой зал служил также столовой, и Торн различил запах подгоревшей пищи.

— Когда наша очередь? — спросила Сара.

— Ближе к концу, — ответила Кейт.

Торн поинтересовался, хорошо это или плохо.

— Сложно сказать, — ответила Сара. — К тому времени главные буяны уже хорошенько разогреются. Или надерутся. А многие из присутствующих уже уйдут домой. Но, по крайней мере, можно послушать речи других выступающих.

— Вряд ли они скажут что-то новое, — бросила Кейт.

Они заняли места в последнем ряду. Стулья для семилеток. Торн и так уже чувствовал себя не в своей тарелке, а тут еще эти миниатюрные стульчики. Его стул был желтого цвета. Торн попытался усесться в нем поудобнее, но спинка стула все время врезалась ему в спину чуть ниже лопаток. Он сидел выпрямившись, чуть наклонившись вправо, со скрещенными ногами, потом нагнулся вперед и уперся локтями в колени. Как игрок на скамейке запасных, готовый выйти на поле.

Торн узнал некоторых бывших соучеников по средней школе. На собрание также пришли пенсионеры. Некоторые капитаны яхт были ему знакомы. Торн подумал, что многие из присутствующих имеют отношение к рынку недвижимости, потому что все они, казалось, знали друг друга и были одеты так, будто собирались в церковь.

Четверо с цветными платками на шеях и повязками на головах, в грязных футболках, уселись прямо перед ними. Один из них, видимо, пришел сразу после работы, на нем был кожаный пояс с молотком и рулеткой. У того, который сидел перед Торном, была рыжая борода. Он поставил рядом с собой на пол упаковку с шестью банками пива «Миллер», вскрыл три банки и передал их своим приятелям.

Сара глубоко вздохнула, помахала рукой перед носом. Торн откинулся на стуле.

— Время перед получкой, — прошептал он ей. — Мыло купить не на что.

— Первобытные люди еще не вымерли, — сказала она достаточно громко, чтобы они могли услышать.

Рыжебородый взглянул на них через плечо, увидел Кейт. Наклонился вперед и стал шептаться со своими приятелями. Пока они по очереди поворачивали головы, отыскивая глазами Кейт, рыжебородый обернулся и посмотрел на Сару, потом на Торна. Плотоядно улыбнулся Саре.

— Хочешь пересесть? — спросил ее Торн.

— Какая разница, будет то же самое, — сказала она.

Собрание началось в семь. К половине восьмого рубашка Торна взмокла от пота. Он испробовал уже все возможные позы на этом чертовом стуле и пошел по второму кругу. Кейт сидела неподвижно, ровно поставив ноги. Торну показалось, что она запоминает каждое слово первого выступающего.

Тридцать минут говорил Филипп Грейсон. Элегантный, миниатюрный, он покровительственным тоном янки отстаивал интересы группы инвесторов, пытающихся построить «Порт Аламанда». «Аламанда» — это был кондоминиум, но не просто еще один элитный жилищный комплекс, рассчитанный на сто квартир. Это был целый городок. Свыше ста шестидесяти гектаров земли. Тысяча квартир, торговый центр, банки, парочка пристаней, поле для гольфа. Двадцать четыре километра внутренних дорог, собственная очистная станция.

Но вопросом, который стоял на повестке дня, были древесные крысы. Древесная крыса Ки-Ларго была занесена федеральными властями в список исчезающих видов, и ее последним оплотом в Америке оставалась покрытая лиственным лесом возвышенность, где инвесторы Грейсона собирались построить «Порт Аламанда». И вот окружная комиссия собралась, чтобы выслушать мнения жителей.

Торн знал древесных крыс. Ему они были безразличны. Однажды он увидел крысу, взбиравшуюся по ступенькам, ведущим в его домик на сваях, наверное, ее привлек запах супа из стручков бамии и креветок. Он ногой отшвырнул ее в сторону, и дело с концом. Он встречал их и в лесу, видел, как они прятались под ковром из листьев, заслышав его шаги. У него не было причин любить или не любить их. И он никак не мог заставить себя проникнуться к ним симпатией.

Грейсон показывал схемы и графики, фронтальные виды, доказывая, что древесным крысам ничего не угрожает. Большая часть земельного участка, о котором шла речь, останется незатронутой, за исключением лишь незначительных изменений, таких как деревянные тротуары и одна-две дороги. Его организация была готова принять на себя определенные обязательства.

Грейсон отпускал шуточки, называя древесную крысу милашкой, говорил, что он понимает, почему так много людей беспокоятся об этом прелестном создании. И закончил свою речь словами о том, что нужно очень тщательно все взвесить. Оценить, что важнее — судьба древесной крысы или новая библиотека, новый общественный парк, где будет поле для бейсбола с искусственным освещением, не говоря уже… и тут он сделал паузу, первую паузу за все это время, глядя на толпу своими серыми холодными глазами. Не говоря уже о том, что нужно сравнить, что важнее — древесные крысы или новые рабочие места. Рабочие места!

Парни, сидевшие перед ними, затопали ногами и захлопали. Остальная аудитория присоединилась к ним. Грейсон приветливо помахал рукой и вернулся на свое место в первом ряду.

Торн склонился к Саре и, когда аплодисменты стали затихать, сказал:

— Ну и как можно спорить с этим парнем?

— Вот именно, — вставила Кейт.

Один из членов окружной комиссии представил следующего оратора. Вся комиссия сидела за кофейным столиком сбоку от трибуны. Две женщины и трое мужчин, старательно изображающие, что делают заметки.

Следующим было выступление местного риэлтера, молодой блондинки. Ее голос слегка дрожал, она не привыкла обращаться к аудитории в пятисот человек. К этому времени сидячих мест в зале уже не осталось. Она начала с конституции США, заявив, что некоторые из присутствующих здесь сегодня пытаются лишить нас гарантированных законом имущественных прав. После чего перешла к коммунистам и к тому, как ее муж был ранен во Вьетнаме, и как она сейчас тоже исполняет свой гражданский долг. Она закончила рассказом о том, как два года тому назад, когда ее семья жила в доме на колесах в автомобильном кемпинге, она зашла в комнату своей грудной дочери и обнаружила древесную крысу прямо в колыбельке у малютки. Ее голос чуть не сорвался, когда она рассказывала об этом. И ради этой твари эти люди пытаются заставить нас отказаться от своих конституционных прав?

Пока длились аплодисменты, Торн бросил взгляд на Кейт. Она смотрела в сторону, разглядывая стену столовой, рисунки, оставшиеся висеть после весеннего семестра. Дети на них плавали и ныряли. Их синие и зеленые родители ловили акул со своих яхт. Яркие, фантастические краски рифа.

Следующим взял слово учитель биологии средней школы, пенсионер, говоривший с нью-йоркским акцентом. Сначала плотники, сидевшие перед Торном, нервничали и были готовы освистать оратора. Но потом учитель закончил вступительную часть и перешел к своему предложению.

— Вы хотите древесных крыс? Сколько вам, самопровозглашенным любителям природы, нужно крыс? Сколько вас устроит? Назовите мне цифру, дайте мне полгектара земли, и я организую фабрику по разведению древесных крыс. Вы получите столько крыс, сколько захотите.

Зал засмеялся, чего и добивался выступающий. Рыжебородый засунул пальцы в рот и пронзительно засвистел.

— Пятьсот? Тысяча? Люди, назовите мне число. Сколько нужно крыс, чтобы вы были довольны? Все, что мне нужно — это знать число, и я стану Генри Фордом грызунов. Покончу с этой чертовой распрей.

Сара постукивала туфелькой, глядя на свои колени. Кейт все еще разглядывала картинки на стене. Торн не мог не улыбнуться, услышав про Генри Форда, но ему хватило ума, чтобы в это время отвернуться от своих спутниц.

Когда очередь дошла до Кейт, было десять часов. К этому времени Торн уже был на ногах, подпирая заднюю стену. Сара несколько раз выходила подышать свежим воздухом, где стояла рядом с курильщиками, пытаясь остыть, потом возвращалась обратно. Примерно половина из тех, кто присутствовал с самого начала, покинули собрание. Рыжебородый вышел и вернулся с еще двумя упаковками баночного пива, пристально поглядев на Торна по возвращении.

До сих пор против проекта выступил лишь один из выступавших. Семидесятипятилетний старик. Когда ему предоставили слово, он сообщил залу свой возраст и попросил не кричать, пока он будет говорить, иначе у него может быть сердечный приступ прямо на сцене, и его смерть будет на совести присутствующих. Затем он долго и нудно рассказывал о том, как испортилась рыбалка по сравнению с тем, что было сорок лет назад. Как он ловил трехкилограммовых люцианов в заливах и бухтах, в которых теперь совсем ничего не водится. О том, как когда-то можно было выйти в море в любой точке побережья от Ки-Ларго до Ки-Уэста и наловить себе рыбы на ужин. Он еще помнил, как можно было ехать по шоссе и смотреть на залив, до того, как появились мотели и все остальное. Он дважды попытался выговорить слово кондоминиум, но потом оставил напрасные попытки.

Поток его воспоминаний иссяк через пятнадцать минут.

Зал оживился, когда Кейт стала пробираться по проходу к трибуне. Один из парней с цветными банданами что-то сказал, и все вокруг него засмеялись.

Торн вернулся на свое место, сел.

Кейт представилась, сказала, что выступает от имени коалиции, объединяющей различные группы. Она аккуратно разложила свои заметки на трибуне, сняла очки и положила их сверху. Бросив еще один взгляд на развешанные на стенах рисунки, она вышла вперед и встала перед трибуной.

Ее бледно-голубые глаза, казалось, принадлежали женщине лет на двадцать моложе. Седые волосы были собраны на затылке в узел. Лицо было чуть угловатым, но с тонкими чертами, наверное, в недолгую пору своей молодости она считалась красавицей. Сейчас, в шестьдесят пять, она была спокойной, ничем не примечательной женщиной.

— Большинство из вас уже сформировали свою позицию, — сказала она, и ее голос звучал громче, чем когда-либо, к удивлению Торна.

Рыжебородый выкрикнул:

— Так почему бы тебе не заткнуться и не отправиться домой?

Торн толкнул его в спину, рыжебородый обернулся и угрожающе посмотрел на него.

Торн тихо сказал:

— Я хочу послушать.

— Большинство из вас, — сказала она, — хорошие, думающие люди. Вы подумали и решили. Выбирая между древесными крысами и библиотеками, мы делаем выбор в пользу библиотек. Мы за увеличение налоговых поступлений. За экономический рост. Мы за людей, а не за крыс.

— Чертовски верно, — крикнул один из друзей рыжебородого.

— Я понимаю вас. Но я хочу задать вам один вопрос. — Кейт помолчала и бросила взгляд в конец зала, туда, где сидел Торн. — Где вы будете готовы провести грань? Когда кто-нибудь войдет в такой же зал, как этот, и предложит: «Я дам вам библиотеку. Я дам вам двести временных рабочих мест в обмен на вашего последнего омара»? И тогда вы скажете: «Нет. Только не омары. Мы любим омаров». Или морских окуней. Или парусников, люцианов, форель. Выберите сами.

— Фигня, — сказал рыжебородый своим приятелям. — Да я жену свою отдам за постоянную работу.

Кейт продолжала:

— В этом году это древесные крысы. И вы говорите, да, мы готовы расстаться с нашими древесными крысами. Мы выбираем библиотеку. Нам нужно оплачивать счета и платить налоги, поэтому мы выбираем рабочие места. А что же будет в следующем году? Что будет через пять лет? Я хочу, и, поверьте, многие такие же, как я, хотят, чтобы мы провели грань здесь и сейчас. Прямо сейчас.

Торн снова ткнул рыжебородого в спину, так как тот, при поддержке своих друзей, стал издавать ртом звуки, похожие на пуканье. Рыжебородый даже не оглянулся на Торна.

Торн напрягся, его ладони вспотели.

— Вы слышали, мистер Грейсон назвал их милашками, — сказала Кейт. — Господи, если б они действительно были симпатичными. Если б у них были большие блестящие глаза, нос пуговкой, длинные усы и приятное слуху название. Но, увы. Они простые, обыкновенные грызуны, в них нет ничего особенного и симпатичного. Единственное, что может их хоть как-то выделить — то, что на планете их осталось всего несколько сотен.

Кто милашка, так это мистер Грейсон. Он приезжает сюда, представляя интересы людей, которых вы никогда не видели и вряд ли увидите, ведь эти люди из тех, кто пользуется личным вертолетом. Им понравился этот остров. Они решили, что было бы неплохо иметь возможность пожить здесь неделю-другую, когда им будет удобно, в пентхаузе с видом на океан, владеть этим пентхаузом и одновременно заработать немного деньжат. И могу поручиться, этим людям было бы совершенно наплевать, если б на острове обитали последние особи белоголовых орланов.[11 - Белоголовый орлан — национальная эмблема США.] Они все равно пытались бы заставить вас отказаться от орлов в пользу десятка рабочих мест.

Я здесь затем, чтобы сказать вам, что это не так уж мило и симпатично, — сказала Кейт. — Мне кажется, этот джентльмен подошел к вам и сказал: «Вы не хотите обменять свою бейсбольную перчатку на стаканчик мороженого»? И вы взглянули на свою старую перчатку, к которой вы так привыкли, о которой вы никогда и не задумывались, и на это прекрасное холодное мороженое, и ответили: «Ну конечно, разумеется».

Она снова взошла на трибуну, оперлась руками об ее края и нагнулась вперед к залу.

— Завтра, когда стаканчик мороженого превратится во что-то совсем другое, вы подумаете: а что же стало с вашей перчаткой, с которой вы играли. Которую собирались передать своим детям. И в одно прекрасное утро ваш сын или ваша дочь спросит вас, не хотите ли вы поиграть в бейсбол, и вы станете искать эту перчатку и вдруг вспомните. Перчатки у вас больше нет. Вы обменяли ее. Обменяли, не задумываясь.

Рыжебородый сказал на весь зал:

— Да что за чушь она несет?

Торн схватил его за волосы, оттянул голову назад и зашептал ему в ухо:

— Дай моей матери закончить, а потом мы с тобой разберемся.

Торн отпустил его, а рыжебородый, развернувшись к нему в пол-оборота вместе со стулом, смерил его взглядом и сказал:

— Ты сам нарвался, козел.

Кейт смотрела на Торна и глазами посылала ему сигналы. Торн скрестил руки на груди и улыбнулся ей. Она продолжала:

— У нас есть цифры, факты, графики. Мы можем доказать, что вы станете платить больше налогов, а не меньше. Мы можем показать вам, насколько трудно вам будет припарковать свою машину возле бакалейной лавки. Как долго вам придется стоять в очереди в банке или в аптеке. Какой тонкой будет струйка, текущая из вашего крана, когда они присоединятся к вашей водопроводной сети. Но речь не об этом. Цифры не столь уж важны.

Кейт снова встала перед трибуной, взяв с собой блокнот и очки. Посмотрела на собравшихся людей.

— Речь не о древесных крысах. И не о кондоминиумах, библиотеках или рабочих местах. — Кейт посмотрела на Грейсона, на членов окружной комиссии, обвела глазами весь зал. — Речь о мороженом. И о старой бейсбольной перчатке.

Торн вместе с рыжебородым стояли на покрытой вечерней росой траве. Подогретая голосом Кейт кровь Торна кипела. Нет, это были не страх или злость, а просто приятное тепло, разливавшееся по телу. Пока они готовились к драке, собрались дружки рыжебородого. Торн отметил, какие у противника мощные руки со вздувшимися венами, и усмехнулся про себя. Речь Кейт была не настолько хороша.

Рыжебородый бросил свой пояс с инструментами в траву неподалеку от себя, зарычал и встал в позу каратиста. Торн сглотнул, встал поустойчивей и поднял кулаки. Он отразил первые два удара рыжебородого и нанес один неплохой удар правой. В следующие несколько секунд рыжебородому удалось нанести ему два коротких удара. Прямой удар левой откуда-то из темноты, и у Торна посыпались искры из глаз. Возвращавшийся со службы Билли Мейсон, дорожный патрульный, разнял их и поднял Торна с земли. Он помог ему отряхнуться и не уходил до тех пор, пока плотники не убрались восвояси.

К тому времени как Кейт и Сара протиснулись через толпу и добрались до «фольксвагена», губы Торна уже распухли, он ощупывал языком глубокую рану на внутренней стороне щеки.

Он сидел на заднем сиденье, вновь переживая короткую схватку, пытаясь хоть как-то оправдать свою слабость. Кейт и Сара остановились у машины, оглядели Торна.

Кейт сказала:

— Только посмотрите на него.

Она покачала головой и положила руку Торну на плечо. Слегка сжала его.

— Ну хоть кого-то я воодушевила.

— Наш герой даже вел агитацию на улице, — сказала Сара. — Сделал, что смог, для нашего общего дела.

Торн попробовал улыбнуться. Еле шевеля губами, он сказал:

— Да, утратил я навыки общения. Дайте мне время.

Кейт сказала:

— Тебе нужно поработать над защитой от удара слева.

Когда они забирались в машину, Сара издала такой звук, как будто сдерживала рвоту, и подняла с коврика у пассажирского сиденья прозрачный полиэтиленовый пакет с дохлыми крысами.

Кейт взяла у нее пакет и подняла его так, чтобы на него падал свет от фонарей автостоянки.

— Три амбарных крысы, — констатировала она. — Одна древесная.

Они с Сарой переглянулись. Кейт печально покачала головой, вылезла из машины, прошла через автостоянку и выбросила пакет в школьный мусорный бак. Сара и Торн молчали. Торн смотрел, как Кейт возвращается обратно по влажной траве.

Она завела двигатель, Торн сел спиной к дверце и вытянул ноги на заднем сиденье. Когда они отъехали, Сара обернулась к нему. Она улыбнулась, но Торн заметил в ее лице, в слегка вздернутых бровях, нечто такое, от чего ему сделалось не по себе, как будто его боксерская тренировка привела ее в возбуждение.

Проехав пару километров, Кейт вытащила из волос шпильки и встряхнула головой, дав ветру растрепать прическу.


Глава пятая


Кейт Труман перевела двигатель своего десятиметрового «Крис-Крафта» на холостой ход. Яхта в полосе лунного света по инерции продолжала двигаться на восток, к морским путям. Прошло уже больше недели после того, как Кейт последний раз выходила в море вместе с Сарой. Яхта находилась в бездействии дольше, чем хотелось бы Кейт, но все шло хорошо, двигатель работал бесшумно.

Когда мощный двигатель «шеви» снизил обороты, она переключила рычаг в нейтральное положение и взглянула на распечатку рельефа дна, сделанную эхолотом. Линия на миллиметровке показывала глубину в 20 метров, затем плавно опускалась, а в той точке, где судно остановилось, падала отвесно до 35–37 метров. Впадина. Они находились к востоку от Конк-рифа, в одиннадцати километрах от Ки-Ларго. Целые стаи желтого тунца — чернильные пятна на бумаге — выстроились прямо над обрывом, самые крупные — на полпути к рифу.

— Они здесь, — произнесла Кейт, ни к кому не обращаясь.

Она заглушила двигатель, прошла на нос яхты и бросила якорь. Сильное течение сносило их к северо-востоку. Корма должна развернуться, и они смогут разбросать прикорм прямо у края обрыва.

Сперва рыба будет вести себя осторожно, но, попробовав смесь из анчоусов, макарон и сельдевого масла, готова будет проглотить все, что ей выбросят за борт. Кейт помнила, как в иные ночи вода становилась желтой от рыбы.

Кейт закрепила якорный канат. Если бы она была одна, то, скорее всего, осталась бы на носу, любуясь представшим перед ее глазами зрелищем. Луна только начинала убывать, вокруг царило безмятежное спокойствие, лишь изредка нарушаемое всплесками летучей рыбы или какими-то другими звуками. Под водой всегда кипит жизнь. Она наслаждалась бы этой атмосферой Атлантики, напитанной отрицательными ионами, или как там это называется, всегда дарующими спокойствие, делающими дыхание ровным и глубоким. Похоже, в современном мире есть объяснение всему. Все сущее — всего лишь биология и химия, да еще отчасти тригонометрия. Даже успокаивающее дыхание океана, даже передвижение рыбы — все имеет свое название и порядковый номер.

Но этой ночью она была не одна. Ее спутниками были Лорел и Харди[12 - Стэн Лорел (1890–1965) и Оливер Харди (1892–1957) — знаменитые американские актеры-комики, один из самых известных дуэтов типа «худой — толстый»; с 1927 по 1940 гг. снялись вместе в более 50 комедийных фильмах.] или, может, Гомес и Фернандес? Все переговоры вел тощий и потный парень. Толстяк, возможно беженец из Кубы, всего шесть месяцев как в Америке, только шептался с товарищем. Все, что он делал — шептал и шептал. Неужели ему пришлось продать свой голосовой аппарат, чтобы добраться до Америки?

Оба носили черные блестящие рубашки. На тощем были солнечные очки с зеркальными стеклами, словно он боялся лунного света. Кольца размером с кастет. Уличные ботинки. Бриллиантовая серьга в одном ухе, о боже… Десять часов вечера, а одет как на дискотеку. Ей нужно было отправить их восвояси прямо с причала. Нельзя подниматься на борт рыболовного судна, выглядя, как ночные кошмары Аль Капоне.

Ну и народ… Кто покупал все эти черные блестящие рубашки до появления новой волны кубинских иммигрантов? Не то чтобы она имела что-то против кубинцев. Кубинцы ловили рыбу и жили в этих местах столько, сколько она себя помнит. Но эти, новые… Они играли по каким-то другим правилам.

Тот, который говорил по-английски, хотел наловить желтого тунца. Он позвонил ей домой и попросил стать их гидом. Ничего и слышать не желал о том, что сезон ловли желтого тунца уже закончился. Рыба клевала очень вяло. Да и вообще жизнь на рифе в июне как будто замерла. Одно гватемальское грузовое судно наскочило на мель у рифа Аллигатор, и за те недели, в течение которых буксиры пытались стащить его с мели, вода стала такой мутной, что рыбалка совсем испортилась.

Она сказала ему, что это невозможно. Она не может взять с него деньги просто за прогулку на яхте. В любом случае она специализировалась на ловле меч-рыбы. Ее не интересовала рыбалка ради улова, если только речь не шла о том, чтобы пополнить запасы провизии, свои и Торна. Что же касается туристов, рыбная ловля шла строго по принципу «поймал — отпусти», за исключением редких трофеев.

Но кубинец не уступал. Сказал, что он приехал из Нью-Джерси, специально проделал этот длинный путь, чтобы поймать свою любимую рыбу.

— Нет, — уперлась она.

И назвала ему пару других гидов, которые могли бы взяться за эту работу.

Он настаивал:

— Мне нужно только самое лучшее.

В ответ она спросила, кто ее порекомендовал.

— Я забыть, как ее имя, — сказал кубинец. — Но я ловить желтый тунец однажды когда-то давно, и я никогда его не забыть. Это вкусная рыба, самая лучшая. Люблю все самое лучшее.

— Обратитесь к одному из этих гидов. Они найдут вам рыбу.

— Ее имя Рокси. Или как-то так. Сказала, что она ваша родственница. Мы познакомились на Ки-Уэсте, мы там завтракать.

— У меня есть дочь, Рики.

— Ну, значит, это она, — сказал он, пытаясь поскорее перевести разговор на другую тему.

— Рики порекомендовала обратиться ко мне? — удивилась Кейт. — Совсем на нее не похоже.

— Сказала, что вы всегда находить рыбу. Желтого тунца, любую.

— Ну, не знаю, — неуверенно сказала она.

— Мы не причинять вам неудобств. Заплатить вперед. Не волнуйтесь за нас.

— Ну хорошо, — согласилась она. Только из-за Рики. Потому что хотела посмотреть, кто же эти парни, которых порекомендовала Рики после всего, что было между ней и дочерью. Ее даже немножко тронуло то, что Рики вспомнила о ней. Да, тронуло. Иначе она не стала бы доверять этому парню.


Кейт достала сумку с прикормом и высыпала немного макаронных рожков за борт. Потом вылила туда пару литров сельдевого масла. Ровная поверхность воды покрылась масляной пленкой. Кейт опять услышала шепот, громила согнулся к своему спутнику и что-то долго ему нашептывал. Ни один из них не проявлял интереса к прикорму рыбы.

Закончив, она повернулась и кивнула в сторону громилы, который перегнулся через борт, держась за поручень. Она спросила, все ли с ним в порядке.

— Он не привык быть в открытом море, — ответил тощий коротышка. — В его зеркальных очках отражалась луна. Ястребиный нос был похож на акулий плавник.

— Где же он обычно рыбачит?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — в духе Хосе Хименеса.[13 - Хосе Хименес — герой комедийных сюжетов, придуманных американским комиком Биллом Дана (1924), тупой мексиканский иммигрант.] — Раньше он в основном ловить рыбу с мостов.

— Скажите ему, что море такое спокойное, хоть в гольф на палубе играй.

Коротышка с кучерявыми волосами громко заговорил с толстяком. Нет, это был не испанский, так не говорили ни на Кубе, ни в Пуэрто-Рико, это даже отдаленно не напоминало испанский. Она слышала испанскую речь всю свою жизнь. Это было какой-то другой язык.

Кейт разбросала еще немного рожков по спокойной поверхности океана. Ее ладони взмокли от пота. Она не могла сосредоточиться на том, как ложится прикорм. Она пыталась рассмотреть огни других судов. Когда Кейт обернулась, эти двое наблюдали за ней. Она не понимала, что означают их взгляды. Коротышка вытер руки о свои темные штаны. Затем сложил ладони вместе, потянулся и спросил:

— Вся эта дрянь в воде, разве она не привлечет акул? — Он снял зеркальные очки и держал их в руке.

— Сначала она привлечет желтого тунца, — ответила Кейт, взяв бадью с жижей из анчоусов в правую руку. — Она почувствовала, как стало сводить желудок и задрожали ноги.

— Но акулы, — сказал он, улыбаясь одними глазами. — Его серьга блестела в лунном свете. — Они тоже приплывут на запах. Я хочу это увидеть. Я люблю акул. Мне приятна даже сама мысль об акулах.

Толстяк уставился на него.

— Давай поймаем эту чертову акулу. Забудь про дерьмового тунца.

Его акцент исчез. Обычный американский выговор, возможно Огайо или Индиана. Это было ее хобби — угадывать акценты. Она повидала столько туристов, что могла легко улавливать различия.

— Я принесу удилища, — сказала она, пытаясь подавить дрожь.

— Да вон же они. — Коротышка махнул рукой в сторону гнезда.

В нем было два удилища, снаряженных для ловли желтого тунца. Латунные крючки были привязаны прямо к леске с разрывной нагрузкой до четырех килограммов, без приманки. Так делают на Багамах.

Она сказала:

— Это для ловли альбул. Снасти для тунца — в рубке.

Кейт двинулась к рубке, не дожидаясь его разрешения и делая вид, что все идет по плану.

— Останься здесь, с нами, — сказал коротышка, с какой-то новой ноткой в голосе. Чуть напряженно, чуть нервно, жалобным тоном, сквозь который, однако, проскальзывало раздражение.

— Я достану другие удилища.

— Ты, черт побери, останешься здесь, где светит эта гребаная луна и где я могу тебя видеть.


Откуда они их вытащили? Куда можно спрятать кобуру под этими обтягивающими нейлоновыми рубашками? Два иссиня-черных пистолета, чернее ночи. Толстяк начал переминаться с ноги на ногу в нетерпении, как будто яхту качало на волнах. Дуло пистолета покачивалось в такт его движениям.

— Я не понимаю тебя, Ирв, — сказал он. — Иногда, блин, я перестаю тебя понимать.

— Правильно, парень. Я непредсказуемый. Мистер Чертовски Непредсказуемый.

— Послушай, мне это не нравится. Мне не нравится, когда планы меняются на полпути.

— Брось. — Коротышка подвинулся к нему, не спуская глаз с Кейт. — Брось ты это. — Он полушутливо шлепнул верзилу по щеке. — Тебе надо научиться импровизировать, малыш. Научиться действовать творчески, расслабиться. Плыть по течению.

— Что я хотел бы знать, блин, так это направление этого течения. А то я плыву по течению, и вдруг оно, черт возьми, начинает менять направление. Меня от этого уже тошнит.

— Да тебя от всего тошнит. Тебя тошнит от вида крови, — сказал Ирв, не сводя глаз с Кейт.

Она уже перебрала в уме все свои возможности. Нырнуть в рубку, найти свой револьвер 38-го калибра. Броситься за борт. Броситься на них.

Броситься за борт было бы лучше всего. Если б только не эта луна… Отговорить их от того, что они задумали? Но ей было все понятно. Не так-то просто отговорить наемных убийц выполнить заказ.

Паника, дрожь в ногах исчезли, как исчезает волнение после выхода на сцену. Теперь, когда поднялся занавес и перед ней наяву предстал ее ночной кошмар, к ней вернулось самообладание. То же холодное спокойствие охватывало ее, когда начинала крутиться катушка спиннинга, на крючок попадался марлин. Все было как в замедленной съемке. Нужно сначала сделать это, потом то.

— Ты неплохо сохранилась, старая ведьма, ты знаешь это? Сколько же тебе лет? Шестьдесят пять, семьдесят? Могу поспорить, у тебя там уже все высохло, а у меня с собой только смазка для катушки спиннинга. Но может, это как раз подойдет? Трахнуть капитана рыболовной яхты при помощи смазки для спиннинга…

Этот тип — Ирв — сделал пару нетерпеливых шагов по направлению к ней, по-петушиному наклонив голову.

— Я тебе нравлюсь? Хотя бы немножко? Все, что тебе нужно — это немножко полюбить меня, а я сделаю все остальное. Представь себе, большинство женщин от меня просто тащатся.

Он остановился всего в метре от нее, его приятель-громила двинулся вслед за ним. Кейт показалось, что коротышка как-то странно смотрит, то ли не может сфокусировать взгляд, то ли у него глаза остекленели. Может, из-за наркотиков, а может, причина посерьезней…

— Тебе никогда не приходило в голову, что ты нарушаешь природный баланс, занимаясь мужской работой? Слышала про инь и ян? Когда нарушается естественный ход вещей, все выходит из-под контроля. Белое становится черным, черное — белым, и все мы катимся прямиком в пропасть. Инь и ян, это такая штука, когда белая рыба преследует черную, или черная рыба преследует белую. Зависит от точки зрения. Но, леди, если уж ты родилась женщиной, так уж, пес тебя побери, и оставайся женщиной. И не пытайся стать мужчиной, по крайней мере, до следующего перевоплощения.

Верзила поравнялся с Ирвом и вытянул шею, глядя на него во все глаза.

— Надеюсь, ты понимаешь, о чем я тут толкую, жаль, если ты неправильно поймешь последние слова, которые ты слышишь в своей жизни. Всегда нужно понимать значение последних в твоей жизни слов, иначе ты испортишь свою карму. Понимаешь, о чем я?

Он опустил пистолет. Кейт напрягла слух, пытаясь уловить звук хоть какой-нибудь проходящей поблизости яхты или голоса в океане, голоса рыбаков, которые могут услышать крик.

— У меня была мать, старая пердунья вроде тебя, и она тоже важничала, как ты. Ей хотелось иметь то, что есть у мужчины. Ты знаешь, что это? То, что есть у мужчины. Я покажу тебе. Ты такая старая, что, наверное, уже забыла, как это выглядит.

Это вышло непроизвольно, она просто воспользовалась тем, что у нее было в руках. Она не думала, что два литра разлагающихся анчоусов могут хоть кому-нибудь навредить. Скорее это был способ достойно встретить смерть, не дать себя пристрелить с банкой тухлой рыбы в руках. Большая часть зловонной массы вылилась на верзилу, но по счастливой случайности пригоршня попала коротышке в морду. Он смотрел вниз, пытаясь расстегнуть свои обтягивающие черные штаны. Вместо этого получил пригоршню разлагающихся рыбных останков прямо в рот.

Пока он кашлял, размахивая пистолетом, она схватила одно из тунцовых удилищ, сжала его как бейсбольную биту и ткнула им верзиле в лицо. Кончик угодил ему прямо в глаз. Верзила согнулся от боли. Она взмахнула удилищем и хлестнула им коротышку, главаря, зацепив крючком за поднятую руку, бросила в него и само удилище и ринулась в рубку. Ее револьвер 38-го калибра лежал в аптечке.

Она открыла ее, слыша позади себя крики. Спрятавшись за вращающимся креслом, выстрелила в дверь. Чертов револьвер клацнул так, что она не поняла, куда попала и куда нужно стрелять в следующий раз. Кейт услышала, как стонет верзила, получивший в глаз.

Она дотянулась до микрофона коротковолнового радио, от двери рубки ее отделяло только это вращающее кресло. У нее было мало шансов выбраться из этой передряги живой. Она давно примирилась с мыслью о неизбежности смерти, еще когда умер доктор Билл. Но это была не просто смерть. Это было что-то еще.

Она сделала еще один выстрел, на этот раз в руку, мелькнувшую в проеме двери, и услышала, как Ирв сказал:

— Ой-ой-ой, — дразня ее.

Затем его глумливая физиономия вновь показалась из-за двери, и она еще раз выстрелила. Опять слишком поздно.

Кейт сдвинулась влево, просто чтобы сменить угол прицела, попробовать застать его врасплох. Возможно, она сможет продержаться до утра, у нее еще осталось три патрона, патовая ситуация. Можно только надеяться, что звуки ее выстрелов услышали на берегу.

Но вот он появился снова, встал прямо в дверном проеме. Она дважды выстрелила, но он уже отскочил в сторону. Все еще издеваясь над ней, над ее медленной реакцией. У нее оставался еще один выстрел в запасе. Но их было двое, и она знала, что все кончено.

Он что-то забормотал, пытаясь сымитировать японский язык. Чтобы вызвать в ней вспышку гнева, помучить ее, заставить еще раз выстрелить. Где-то там, в темноте, стонал его дружок, пока он нес эту псевдовосточную тарабарщину.

Кейт проковыляла обратно к креслу. На сей раз она хотела выстрелить прямо в него. Ее колени ныли, туфли скрипели по чисто отдраенной палубе.

Зеркальные очки выплыли из-за косяка и замерли прямо напротив нее. Кейт тщательно прицелилась, поддерживая револьвер левой рукой, и выпустила еще одну пулю. Он вскрикнул, уронил очки. Очередной трюк.

Пустой барабан провернулся со щелчком. Тогда тощий выглянул из-за двери рубки, улыбаясь ей. В кино герои всегда швыряют оружие после последнего выстрела. Хотя и всегда промахиваются. Но она все равно попробовала, прицелилась в эту улыбающуюся в лунном свете рожу и метнула его как нож. Револьвер загромыхал по палубе.

Оставалась только ракетница для поджигания факела. Она испробует и огонь, сейчас она готова воспользоваться чем угодно. Ракетница лежала там же, где и принадлежности, требуемые службой береговой охраны, карты, пластмассовый свисток, компас, который принадлежал доктору, когда тот был еще мальчиком. Она стала рыться в этом хламе, осознавая что тратит слишком много времени, но не останавливалась, продолжала поиски — пути назад уже не было. Ну, вот наконец и ракетница, с толстым патроном внутри, затвор открыт. Кейт защелкнула затвор. Немолодая женщина, внезапно ощутившая себя пятнадцатилетней, готовая встретить огнем этого ухмыляющегося ублюдка.

Пока она разворачивалась, он отнял у нее ракетницу. Все произошло мгновенно. Мерзавец улыбнулся и ущипнул ее за щеку. Потом вернулся к двери и бросил ракетницу за борт. Кейт ждала его возвращения. Одной рукой она держала штурвал, все еще оставаясь капитаном своего судна.

В рубку ворвался ветерок, Кейт почувствовала его прохладу сквозь влажную рубашку. Она слышала, как волны бьются о корпус, чувствовала, как натянулся якорный трос. Да, рыбалка могла бы быть удачной. Похоже, ил, поднявшийся из-за севшего на мель грузового судна, улегся. Все восстанавливалось, возвращалось на свои места. Океан, риф, рыба, рыхлое дно.

Капитан Кейт Труман посмотрела ему в лицо. Увидела его кривую улыбку.

— Леди, вы готовы увидеть то, что я собираюсь вам показать? Я уверен, тебе понравится. Девчонки с ума от этого сходят.


Ирв приставил свой пистолет 44-го калибра к ее правому плечу, вдавив его в сухую плоть. Она не пыталась выскользнуть и смотрела ему прямо в глаза, не побуждала его выстрелить, а просто наблюдала за ним, чуть ли не с любопытством.

На верхней палубе Милберн запустил двигатели, и в тот момент, когда яхта сдвинулась с места, Ирв прижал ее к приборной доске стволом пистолета. Ему не нравилось, как она смотрит. Но он попытался ответить на вызов таким же жестким взглядом.

Когда они набрали скорость, обдуваемые прохладным ветром — Милберн вел яхту к тому месту, где стояло на якоре их собственное судно — Ирв выстрелил в плечо Кейт. Он пока еще не собирался ее убивать. Скорее он нажал на спусковой крючок из желания закрыть эти глаза. Он хотел, чтобы она была еще жива, пока он насилует ее. Возможно, он был не слишком мягок с женщинами, но уж некрофилией, во всяком случае, не страдал.

Выстрел удивил его, удивил своей громкостью, руку обожгло порохом. Но ее голова откинулась назад, и когда он убрал ствол, женщина соскользнула на пол.


Закончив с ней, он встал и застегнул брюки. Ее глаза все еще были закрыты, но он чувствовал, что она внимательно смотрит на него из-под ресниц. Он опустил обожженную руку с пистолетом вниз, лениво целясь в ее высохшую старую грудь.

Ирву хотелось спать. Весь этот морской воздух, возбуждение…

Его лицо налилось тяжестью, наверное, сейчас он был похож на Роберта Митчума,[14 - Роберт Митчум (1917–1977) — американский актер, герой фильмов нуар.] с этими мешками под глазами.

Он посмотрел на Кейт и решил не сбрасывать тело в океан. Милберну это не понравится, но Ирв решил продемонстрировать ее родным и близким, какой она оказалась слабой. Изображала из себя бывалого конка — капитана рыболовного судна, а теперь полюбуйтесь-ка на нее… Едва дышит, куда делась вся ее важность… И потом, если они оставят на борту тело, это еще больше запутает копов, заставит их поломать головы. Что они смогут сделать, снять отпечатки его члена? Установить личность по сперме?

Ирв сделал леди счастливой, подарил ей немного удовольствия перед смертью. Он смотрел на эти сомкнутые ресницы, знал, что под ними сверкают ее глаза. Он нажал на курок и отправил ее в царство мертвых старух.


Глава шестая


Ирв Макман приготовил себе еще один коктейль из водки и сока лайма, до краев наполнив им низкий и широкий стакан. Он понес его к раздвижным стеклянным дверям, отпивая на ходу. Занавески были раздвинуты. Он посмотрел в сторону третьего прохода. На другом конце прохода узкая полоса пены билась о стенку дамбы. За ней был канал, ведущий в Атлантический океан. Где-то там вдалеке, над океаном, дул ранний утренний ветер.

Для большинства жителей «Корал-Риф Клаба» Атлантический океан был всего лишь огромной лужей, таящей в себе постоянную опасность. Даже те из них, у кого были яхты, что они знали об океане, о навигации? Все эти богатые судовладельцы, нанявшие капитанами парней, служивших во Вьетнаме, молодых парней, которые заставляли вверенные им суда двигаться по нужному курсу, пока они там, внизу, напивались в стельку или дрочили. Папаша Ирвина был одним из них, поэтому-то Ирв и знал, что происходит внизу, пока капитан с неприступным видом стоит на своей вышке и слушает рок-н-ролл. Ирвин ненавидел этих парней, этих всезнаек, с их вечным «да, сэр, нет, сэр» и военной выправкой. Он ненавидел их и ненавидел старых краснорожих пердунов вроде своего папочки, в сорок лет купившего франшизу, открывшего несколько ресторанов фаст-фуд, где готовили жареных цыплят, и сейчас купавшегося в деньгах.

Он ненавидел их, потому что они вели совершенно заурядную жизнь, в которой не было места для творчества и которую они и не пытались изменить, и тем не менее все время давали ему понять, что он болтается как дерьмо в проруби вместо того, чтобы заняться чем-нибудь стоящим. Особенно эти проклятые капитаны, парни его возраста. Нет, они ничего такого не говорили, они не осмелились бы вступить с Ирвом в открытый конфликт. Они так же подхалимничали с ним, как и с его отцом, всегда «да, сэр, нет, сэр». Но когда они обращались к Ирву, в их голосе чувствовалась насмешка. Он поймал их на этом, пытался призвать к ответу. Даже пожаловался отцу. Но его папаша всегда был пьян в стельку и благодарен любому, кто мог пришвартовать его чертову яхту, не врезавшись в причал, поэтому спустил все на тормозах. Такое отношение просто взбесило Ирва. Это произошло буквально на днях.

Ирвин сделал большой глоток своего коктейля. Это был уже третий стакан за последний час. Сколько было времени, всего девять утра? Как обычно, ни один из них не мог заснуть после выполнения заказа. Они вернулись на берег около полуночи и с тех пор просто курили травку, пили, смотрели телевизор.

По восьмому каналу показывали «С леди так не обращаются», поэтому они стали смотреть «Бостонского душителя» с Тони Кертисом и немолодым уже Генри Фондой. Кертис убивает всех этих женщин, и никто и не догадывается, что это он. Но он выдает себя, совершив ограбление. Ирвин комментировал все происходящее в фильме, говоря, что это может послужить уроком для них обоих. Единственная гарантия безопасности в наши дни — это специализация. Если у тебя что-то получается, то нужно за это держаться, изучить вдоль и поперек, отработать технику, стать, черт возьми, нобелевским лауреатом своего дела. Милберн, все время жалуясь на свой проклятый глаз, не понимая, о чем идет речь, с трудом досмотрел фильм до конца. А смысл был очевиден, это было как послание с небес, предназначенное именно для них.

Ирвин все еще чувствовал, что воняет рыбой, этой чертовой приманкой из анчоусов, которой она их окатила. Запах гниющей рыбы при каждом вдохе. Вот угораздило… Алкоголь не помогал. Равно как и средства для полоскания рта. Он облился одеколоном Армани с ног до головы, снова принял душ и опять попрыскал на себя одеколоном. Но запах не исчезал. Как какое-то проклятие вуду. Можешь убить меня, но будешь вонять до конца своей жизни.

Да еще этот Милберн, который всю ночь стонал и жаловался. В результате у Ирва жутко разболелась голова.

— Поехали на Ларго.

— Этот гребаный доктор принимает только с десяти. Чего ты хочешь, дружище? Сидеть и ждать в машине, чтобы все могли полюбоваться на тебя и твою чертову повязку?

Ирв залпом допил остатки своего коктейля, чувствуя, как к горлу подступает изжога. Все равно изжога и головная боль лучше, чем пуля в груди, которую он мог бы получить, если бы она хоть чуть-чуть умела стрелять. Как только он подумал об этом, его снова потянуло в сторону бара. В конце он слишком рисковал, переигрывал. Особой нужды в этом не было, просто хотелось порисоваться.

— Не ори на меня, — сказал Милберн, пытаясь придать своему голосу оттенок угрозы. — Да ты должен ползать передо мной на коленях и просить прощения. Я точно потеряю этот чертов глаз. Наполовину ослепну — и все ради чего? Чтобы ты мог изобразить какую-то киношную сцену, потешить свое самолюбие?

Ирвин отставил от себя стакан, чтобы как следует врезать ему по яйцам, но Милберн отшатнулся и выглядел таким жалким, пытаясь хоть как-то прикрыться на этом клетчатом диване, в своей розовой рубашке-поло и белых штанах, похожий на толстую некрасивую девочку, с тонкими прядями волос и безвольным белым лицом, что Ирвин пожалел его. Хотя этот козел заслуживал удара, хотя бы потому, что все время ныл.

— Я знаю, ты это еще оценишь, Милберн. Представь, ты входишь и спрашиваешь доктора, можно ли тебе носить черную повязку. Крутой чувак, пиратская повязка на глазу. Ты ноешь, но на самом деле тебе это нравится. Это первое настоящее происшествие за всю твою жалкую жизнь, с тех пор как я выбил из тебя дурь в подготовительной школе.

— Слушай, — сказал Милберн. — Это была простая операция. Мы должны были выйти в море, шлепнуть старушку, утопить тело и убраться оттуда. Мы спокойно сели, все просчитали, все согласовали. Все было продумано до мелочей, как если бы мы написали это на бумаге. И вот мы выходим в море, и ты снова начинаешь выделываться и менять правила игры. В чем дело?

Я стою и не верю своим ушам, думаю — может, у тебя крыша поехала или что-то вроде этого? Просто как Джек Николсон в этом кино, где он отправляется за своей женой и ребенком в гостиницу.

— «Сияние».

— Да. Вот именно. Прямо как в этом фильме. На мгновенье мне показалось, что я должен пристрелить тебя, убить вселившегося в тебя беса. Господи, ты был как одержимый.

В ответ на это Ирв бросил на Милберна тяжелый взгляд.

— Как-как ты сказал, пристрелить, слабоумный ублюдок?

— Я просто хочу сказать… — Милберн заерзал на диване. — Конечно, я ничего такого бы не сделал. Дьявол, конечно, нет. Но ты вел себя как ненормальный.

— Ты чертовски прав, я ненормальный. Если бы я был нормальным, я бы уже давно свернул тебе шею за твои слова.

— Как будто это был не ты. Как будто… Я не знаю. Это страшно. Ты не способен действовать по плану.

— Опять этот план, гребаный план. — Ирвин протянул руку и задвинул шторы. Для пущего эффекта. Чтобы напугать этого идиота. — Это как пьеса. — Он уже почти не сердился. Даже почувствовал некоторое облегчение от того, что Милберн поделился с ним своими мыслями об убийстве. Когда в один прекрасный день Ирв решит его прикончить, подкинуть работу гробовщикам, это все упростит.

— Вот так пьеса, — сказал Милберн. — В последнем акте ты к чертовой матери убиваешь всех зрителей. И для кого ты играл эту пьесу? Если для меня, то мне эта грандиозная постановка просто противна. И никаких аплодисментов от меня не жди. Все равно не дождешься. Да и Оскара тебе присуждать не за что. Ты должен был делать все так, как мы договаривались. Не надо никакой самодеятельности.

Милберн сам рыл себе яму. Ирвин наслаждался этим. Ему нравился этот разговор. Все равно, что беседовать с мертвецом. И ему нравилось, что Милберн сам себя топит. Когда-нибудь это так все облегчит. Он не будет испытывать никакого раскаяния.

— Да мне плевать на тебя. Если бы мне нужно было заставить тебя аплодировать, я бы засунул ствол в твою задницу.

— Так для кого? Для кого был весь этот спектакль? Для этой старухи? Это все было для нее? Да уж, она была просто поражена. Приятель, ты произвел на нее большое впечатление, она просто обалдела от этого представления.

— Ты съезжаешь с катушек.

— Послушайте-ка мистера Психическое Здоровье.

— Я — артист, — сказал Ирвин, не обращая ни капли внимания на колкости Милберна. В конце концов Милберн уже надоел ему до чертиков. — Артист читает сценарий и улучшает его своей игрой. Творить нужно ради самого творчества. Если ты играешь для аудитории, ты мертвец. Этим ты только демонстрируешь свою глупость. Если ты артист, это просто прет из тебя, как будто ты просто служишь проводником искусства. Я не планирую то или это. Все происходит спонтанно, но эта спонтанность подчинена определенным правилам. Это заранее обдуманная спонтанность. В духе дзен-буддизма.

— Ну, вот, я ж и говорю — одержимый.

— Вот поэтому-то ты и вылетел из колледжа.

— Черта с два. — Милберн поднялся с дивана, морщась от напряжения и почесывая край своей повязки. Я вылетел из-за этих паршивых наркотиков, которыми мы приторговывали. Так же как и ты.

— Ко всему прочему ты был еще и тупицей, — сказал Ирвин, довольный тем, что ему удалось поддеть приятеля.

— Тупицей? — сказал Милберн. — Тупицей? А у тебя-то у самого какой Ай-Кью?[15 - Ай-Кью (IQ = intelligence quotient) — коэффициент умственного развития.] Мистер Джек Николсон, мастер дзена. Ты прекрасно знаешь какой, и я знаю. Что, выше среднего? Хотите верьте, хотите нет, дамы и господа, он ниже нормы, это лишь отдаленно напоминает мозг, это один из наиболее тяжелых случаев умственной неполноценности, здесь речь идет о синдроме Дауна, случай настолько безнадежный, что дальше уже некуда.

— Ну, а уж ты-то крутой парень из «Менсы»,[16 - «Менса» — международная общественная организация, объединяющая людей с повышенными интеллектуальными способностями.] Ай-Кью сто сорок и дерьмо вместо мозгов.

— Сто пятьдесят три. В этой компании я самый умный. Тебе следует прислушиваться ко мне. Выполнять мой план.

— Ты шут, Милберн. Сколько раз я уже слышал эту речь, наверно, сто? Сто раз, и каждый раз одно и то же. Ты должен быть лидером, ты должен стать богатым, как твой папочка, ты должен контролировать то и это. Как же вышло, что ты такое ничтожество? Почему же ты до сих пор еще не губернатор, не мэр, даже не начальник над мусорщиками? Это потому, что ты жалкое ничтожество, сопляк и нытик.

Милберн глотнул еще перкодана из бутылки, стоявшей на стеклянном столике, а следом за ним — остатки пива «Сент-Полис Герл». Он уселся возле стойки бара и метнул дротик в мишень. Дротик воткнулся в обод, повисел так секунду-другую и упал на пол.

— Все, что я хочу сказать — это то, что странно смотреть, когда ты разводишь всю эту бодягу в стиле Джека Николсона.

— Тебе же это понравилось. Все от начала до конца. Вот мы, настоящие кубинцы. Мы с самого вторника морочили ей голову. Мне просто хотелось увидеть ее лицо в тот момент, когда она поймет, что ее поимели. Суровая старая леди-капитан. Чертова лесбиянка. В этом-то весь смак, приятель, посмотреть на их лица, когда снимаешь маску, и они видят, что танцевали с самим дьяволом. Поэтому не вешай мне лапшу на уши. Если бы я всегда действовал по плану, мы все еще шестерили бы на Эйба Филпо. Тебе это по нраву? Бегать как мальчики на побегушках, следовать как тень за Эйбом, выглядя полными ничтожествами? Ты хочешь снова к этому вернуться? Каждый месяц с трепетом ждать, пока Эйб выпишет чек, чтобы купить себе жратвы? Дружище, если бы я не предложил свой собственный план, если бы не моя изобретательность, мы бы все еще были бы быками у какого-то ничтожного подрядчика, тыкали стволами в ребра какого-нибудь чинуши, чтобы Эйб мог надстроить еще пару этажей в своем кондоминиуме. Ты этого хочешь? Ты хочешь вернуться к этому тупому прозябанию, быть чьим-то лакеем? Парень, иногда ты меня просто удивляешь. Мистер Делай-Как-Договаривались.

— Мне нужно к врачу. — На сей раз Милберн уже не ныл. Боль сделала его серьезным. На груди розовой рубашки выступил треугольник пота. Возможно, он прав насчет этого глаза. Он его лишится. Старуха попала концом спиннинга прямо в глаз, проткнула роговицу.

Ирвин нашел ключи от БМВ. Он был доволен, счастлив. Конечно, пять тысяч за эту работу — это не так уже много. Черт возьми, он взял с Рики по минимальному тарифу. Пять тысяч — именно такую сумму он каждый месяц получал от своего папаши. Причем каждый доллар пах жареными цыплятами.

Для него важнее была сама сущность этого ремесла. Он шел на всех парусах, делая карьеру в области, которая была сродни изящным искусствам. Его имя было на слуху у нужных людей, людей с деньгами, которым надо было проворачивать грязные делишки. Он получал заказы от людей, с которыми познакомился, когда они с Милберном работали на Эйба. Из Нью-Джерси, Пенсильвании, отовсюду. Они помнили Ирва, говорили, что им нравится его стиль, его чертовская непредсказуемость.

Он был доволен. Даже поднимая толстяка Милберна на ноги и помогая ему выйти. Ролей хватит на всю жизнь. Тысячи и тысячи ролей. Он еще только начал разрабатывать этот пласт.


Глава седьмая


Пыхтун, Большой пыхтун, Отрада дикого Гарри, Растяпа, Улучшенный мерзавец Чарли, Нагоняющий ужас, Охотник, Пурпурная тень.

Торн сидел за своим секретером и смотрел на пробковую доску, где размещалась его коллекция мушек. Было тихо, до рассвета оставалось около часа. Наверное, до первых петухов он закончит еще трех Сумасшедших Чарли.

С недавних пор два петуха — старый и молодой — стали оспаривать свои права на выводок диких кур, живших в мангровых зарослях, окружающих его дом. Цыплята давали ему перья, необходимые для изготовления мушек, а кукареканье петухов напоминало старые дни, когда острова Кис были, скорее, сродни Южной Джорджии, а не служили популярным местом отдыха для жителей Майами или еще одним пунктом программы для туристов, совершающих паломничество в «Мир Диснея».

На рассвете должен заглянуть капитан Эдди. Семь дней в неделю он подгребал к причалу Торна при помощи шеста, даже во время прилива, когда вода стояла достаточно высоко для того, чтобы он мог воспользоваться двигателем. Каждый раз хотел забрать полдюжины своих любимых мушек.

После Эдди должен наведаться Билл Мартин, пенсионер из Массачусетса, доктор каких-то наук, который открыл для себя ловлю альбул на мушку и постепенно приобрел ту же сдержанность и закаленный солнцем взгляд, как и все страстные любители этого вида рыбной ловли. И так продолжалось весь день. Между визитами Торн вязал мушки, которых всегда не хватало, от посетителей он узнавал, на что на этой неделе ловится рыба. И стоя на своем причале, сложенным из кораллового известняка, он вместе с ними удивлялся, почему же, черт возьми, рыба клевала на эти искусственные приманки.

Сумасшедшего Чарли, мушку с плоским туловищем из эпоксидной смолы, он придумал в июне. Она скользила по илистым отмелям, таща за собой пурпурный хвост из лавсановых нитей, которые болтались как бахрома на юбке стриптизерши. Серебряные шарики, вынутые из брелока, вместо глаз. Клочок белого беличьего меха для тельца. Как марсианский таракан. Блеск и пышность, подходящий наряд для ночного клуба двадцать первого века.

В ящиках его стола было полно кусочков меха, кожи, хвостов, усов, когтей. Его друг Джером Биллингс подрядился выполнять работу для окружных властей — очищать шоссе от трупов животных. Каждый день Торн пополнял свой запас за счет раздавленных кошек, собак, белок, енотов и крыс. Если шкурки были еще свежими, Джером завозил их Торну. Торн расплачивался с ним мушками, хотя знал, что Джером в жизни не ходил на рыбалку. Джером либо продавал их, либо — Торн не знал, что и подумать — собирал их, вывешивал у себя в спальне? Если целый день приходится обдирать шкурки с погибших под колесами животных, то можно и умом тронуться.

Он крепко обмотал Сумасшедшего Чарли пурпурными лавсановыми нитями, завязал двойной узел и оставил одну нитку, чтобы закрепить последний клочок беличьего меха. Блеск и пышность, но рыба могла заглотить эту приманку и размотать сто метров лески за четыре секунды. Вращаясь с бешеной скоростью, эта рыба не станет дергаться или прыгать, просто будет пытаться порвать леску одним длинным крученым броском. Вот спиннинг изгибается. Сердце замирает. Это ощущение было хорошо знакомо Торну, он испытывал его много-много раз. Но теперь он больше этим не занимался, лишь сидел здесь и вязал мушки.

Он чуть-чуть ослабил тиски и повернул Сумасшедшего Чарли. Тиски обошлись ему в пару сотен. Инструмент был изготовлен на заказ (он сам придумал модель вместе со слесарем из Тавернье) и объединял в себе тиски с заостренными кончиками и покрытыми резиной губами и тиски побольше, с механизмом точной настройки, так что они удерживали крючок, не портя отделки. Прекрасный миниатюрный инструмент.

Тиски были одной из самых дорогих вещей, которые ему принадлежали. У него был дом. Набор инструментов. Немного наличных, чтобы заплатить за свет, и чуть побольше каждый раз, когда он, сообразуясь со своим желанием, делал больше мушек. Читательский билет. Земля принадлежала ему. Налоги оплачивались из попечительского фонда, оставленного доктором Биллом. Немного денег было отложено на бензин для его насквозь проржавевшего «Кадиллака-флитвуд» 65-го года, его «крейсера островов».

Это была последняя машина доктора Билла, и в ней еще хватало жизни ровно на то, чтобы раз в месяц съездить на Исламораду за мексиканской едой. Примерно с такой частотой Торну хотелось отвлечься от люцианов, групперов, форели, омаров, своих платежей и подарков, от гидов, которые знали, кто он такой, где его можно найти, и что он делал лучше всех остальных на островах.

Каждый из двух десятков его постоянных клиентов сам умел вязать мушки, иногда они привозили собственные изделия, чтобы похвалиться ими перед Торном. Но Торн делал нечто большее: из синели, куска гофрированной трубы и кусочка телячьего хвоста или беличьей или кошачьей шкурки он мог сотворить какое-то яркое маленькое чудище. Рыба клевала на его мушки. И ни одна из его мушек не была похожа на то, что встречается в природе.

Забросьте его в плотный вязкий ил морской отмели, в желтовато-серое царство альбул, этот кусочек эпоксидный смолы с глазами-бусинками и оперением из телячьего хвоста, протащите это фантазийное создание по дну в поле зрения рыбы, и она проглотит эту приманку и потащит звенящую как струна леску в сторону Бимини.

Альбулы едят как параноидальные шизофреники. Частенько еда их пугает. Предложите им королевскую креветку, водя ею перед самым их носом, р-р-раз — и они исчезнут в четвертом измерении. Но опустите поблизости от них одного из этих блестящих маленьких гремлинов, и они будут рады проглотить целую тонну таких чудовищ. Никогда не угадаешь, что придется им по вкусу. Это не удается даже самым опытным рыбакам.

Для Торна это было как магия вуду. У него не было никакой картинки в голове, он просто садился за свой старый секретер, когда-то принадлежавший железной дороге, начинал вынимать из ящиков кусочки кожи и меха: барсук, опоссум, енот, лошадь, корова, собака. Доставал свой прозрачный лак для ногтей, свою катушку, свои ножницы, свои щипчики, рассматривал, вязал, делал петли, фантазировал. Трехглазый Луи появился, когда он находился в таком вот состоянии транса. У него не было никакого замысла. Но он появился, три серебряных глаза в один ряд, и на протяжении всего июня 1979 года на него ловились альбулы по всему побережью от Маратона до Кард Саунда. А потом — раз, и клев прекратился. Гиды толпились на причале, качали головами, улыбались, вспоминая о богатом улове, хмурились при мысли о том, что теперь нужно искать что-то другое.

Это и доставляло Торну огромное удовольствие. Мельчайшие, ничем не мотивированные нюансы. Изменения глаз, головы, туловища, хвоста. И всегда крючок без шипа. Существовали сотни тысяч мушек для ловли альбул. Да нет, черт возьми, намного больше. Но никто так и не придумал той единственной, которая всегда бы действовала безотказно. И никто никогда и не придумает. Лучшие специалисты по альбулам в мире могли за неделю так и не поймать ни одной рыбы. Они могли пройти по отмелям с шестом сотни километров, сотни раз встречать на своем пути рыбу, аккуратно забрасывать спиннинг с превосходной приманкой перед самым ее носом, делать то, что сотни раз срабатывало, но именно в этот раз рыба предпочитала скорее умереть с голоду.

Эти люди напоминали священников. Они думали как священники. То есть что бы они ни думали, они держали это при себе. Если они все же открывали рот, они все говорили одинаково, так тихо, как оседает пыль в церкви. Их глаза, выжженные солнцем на мелководье, стали холодными и прозрачными от постоянной борьбы с призраками.

Десять лет Торн был одним из них. Вернувшись домой после неудачного года в университете, он занялся этим. Ему было девятнадцать и почти столько же лет опыта ловли рыбы на отмелях. Здесь он получил свое крещение. Он знал, как соблюдать тишину и сливаться с окружавшим его океаном. Десять лет он пытался научиться принимать деньги от незнакомых людей, которые не умели ни того, ни другого.

Но приманки — это было настоящее искусство. И, взрослея, он постепенно осознал, что его призванием было вязать мушки, воплощать в жизнь плоды своего воображения, этих причудливых таракашек, ставших для него единственным смыслом жизни.

В тридцать лет он бросил работу гида и стал вырезать из мыла формы для отливки эпоксидных туловищ, пытаясь создать такую мушку, которая скользила бы по дну, подергиваясь в том ритме, который он представлял себе, но не мог описать.

Пока в его жизни не появилась Сара, кроме этих уединенных занятий его больше ничего не интересовало. Эти маленькие неистовые создания согревали его сердце. Годами он прятался от чужих глаз в лесу, все, что происходило в его жизни, происходило в его душе. Этого было достаточно. Тишина. Книги. Пища. Погода. Всплески рыбы. Но теперь всего этого ему уже было мало. Он почувствовал вкус к жизни. В последнее время он стал ловить себя на том, что задумчиво смотрит в окно вместо того, чтобы сосредоточиться на работе.

Боже, Торн сам этому не верил, но в такие минуты, глядя вдаль, он даже стал произносить вслух ее имя.

Торн закончил Сумасшедшего Чарли. Положил его рядом с Летуном и Растяпой, которых связал прошлой ночью. Сумасшедший Чарли — его узловатый спинной хребет был пурпурным и блестящим. Радужное оперение, глазки-бусинки, серебристое пятнышко вместо рта. У мушки было что-то не то с выражением глаз. Сейчас Торн заметил недостаток: один из глаз-бусинок смотрел чуть искоса. Косоглазый Чарли был явно недоволен, что получился таким.

Торн вынул глаз из эпоксидного тела, капнул в углубление еще немного лака и вставил глаз на место. Теперь все было в порядке. Прямой взгляд. Самоуверенный, дерзкий, но все же незащищенный. Как раз такой длины, как нужно, и еще ни разу не встречался с морской водой. Но однако ему предстоит отправиться на илистое дно и своим мерцанием пробудить ото сна самую сильную, самую пугливую рыбу на свете.

Он встал и потянулся, вышел наружу и сел на перила открытой веранды, глядя, как солнце заливает светом отдаленный остров, поросший манграми. Его домик на сваях находился в шести метрах от Блэкуотер Саунда, тихой бухты, окаймленной мангровыми лесами. Его причал из кораллов и известняка на тридцать метров выдавался вперед, во время прилива вода покрывала его на полметра.

За его спиной были встроенные им застекленные створчатые двери, сейчас они были распахнуты, и ветер смешивался с мускусным запахом его дома. Запахом кожи, соленых топей и спертого воздуха.

Этот домик оставил ему доктор Билл. Когда Торн еще учился в средней школе, домик служил доктору Биллу местом уединения. Всего пять километров к югу от их дома, и прекрасная возможность побыть одному. Торн никогда здесь не был до самой смерти доктора Билла, и вдруг, внезапно, дом стал его собственным.

Дом был завален столярными инструментами, пилами и шлифовальными станками, при помощи которых доктор сглаживал края этих вырезанных из дерева рельефных кресел. Их Торн тоже никогда не видел и не знал об их существовании до самых похорон. Мебелью, с которой он вырос, были по-деревенски грубые дубовые стулья с прямыми спинками, круглые дубовые столы и простой дубовый шкаф с выдающейся вперед центральной частью.

Торн обследовал каждый уголок своего нового жилища в поисках порнографических журналов или кожаных ремней, какой-нибудь тайны, способной превратить доктора Билла из сурового человека без вредных привычек, которым он казался, в нечто большее. Кроме этих кресел он ничего не нашел.

Их внешний вид не вызывал желания в них посидеть. Каждый, кто заходил в гости, старался обойти их стороной. Без подушек или подкладок они были похожи на стулья в углу классной комнаты для провинившихся детей. Но как только Торн уговаривал впервые пришедшего гостя присесть, тот с облегчением вздыхал, расслаблялся, откидывался на спинку стула и закрывал глаза, как будто нежился в теплой ванне. Это было странно, ведь доктор Билл почти не отдыхал и не был изнеженным человеком. Кресла не вязались с образом доктора Билла.

Торн сохранил несколько кресел, остальные отдал друзьям и в Армию спасения.

— Вы уверены, что хотите от них избавиться? Они еще в хорошем состоянии.

— Уверен.

Теперь единственная комната в доме не была загромождена барахлом. Дощатые полы. Окна без занавесок. Ему принадлежало по полгектара земли с обеих сторон дома. Он находился в четырехстах метрах от грунтовой дороги, ведущей к первой федеральной магистрали. Если кто-нибудь захотел бы понаблюдать за ним, ему пришлось бы делать это с воды.

У него была небольшая библиотека: немного поэзии и морские рассказы, оставшиеся с детства. Он расставил книги на двух полках над кроватью, а пространства между ними заполнил разнообразными раковинами, которые выловил у рифов двадцать лет тому назад. В углу тарахтел холодильник «Фрижидэр», в котором доктор Билл хранил запасы виски «Блэк Лейбл». Рядом с ним находилась раковина, подводка к ней была закрыта красной клетчатой материей. На раковине стоял чистящий порошок «Аякс» и спрей от тараканов. Кейт отдала ему ковровую дорожку в восточном стиле, которую он протянул от изножья своей кровати до залитого солнцем крыльца. В доме еще были два торшера с абажурами, на которых были изображены морские символы — штурвалы, спасательные круги — подарок бывшей подружки. Стены были облицованы панелями из сосны, произрастающей в округе Дейд, которая, как считается, отпугивает термитов, хотя в течение последних нескольких месяцев он то и дело замечал в паутине какие-то подозрительные крылышки.

По одну сторону кровати стоял сундук, в котором он держал нижнее белье и носки. С другой стороны находился еще один сундук, служивший в качестве прикроватного столика, где хранился воронёный кольт «Питон», завернутый в промасленную тряпку. Двенадцати сантиметровый ствол, патроны калибра.357" магнум. Револьвер, из которого он когда-то мечтал застрелить Далласа Джеймса.


Глава восьмая


Каждый выпущенный из револьвера патрон, каждое аккуратное нажатие на спусковой крючок и каждый синяк на ладони предназначались для Далласа Джеймса. Торн купил его поздним вечером на автостоянке позади клуба «Элкс», еще в первый год учебы в средней школе. Спрятал от Кейт и доктора Билла и целый год упражнялся в стрельбе в лесу. Каждый выстрел сопровождался сильнейшей отдачей, в ожидании которой он морщился, еще только наводя револьвер на цель. Но если попасть кому-нибудь из этой штуки хотя бы в руку, то это выведет противника из строя, и он не сможет оказать активного сопротивления.

Торн никогда не гордился тем, что у него есть кольт. Никогда не хвастался им перед друзьями. Всякий раз, когда он вынимал его из кожаной кобуры и заряжал, к горлу подступала тошнота. Как будто он смотрел вниз с крыши высокого здания. Ноги становились ватными. Сердце колотилось. Все свое отрочество, день за днем, он пытался преодолеть в себе это чувство, упражняясь в лесу к югу от их дома.

Стрелок из него был весьма средний, даже несмотря на длительность тренировок. Ему никогда не удавалось всадить больше четырех пуль в окружность размером с бейсбольный мяч, хотя бы одна пуля уходила на несколько сантиметров в сторону. Сносно, и не более того.

Забавно, но он не взял с собой кольт, когда отправился в Майами, чтобы свести счеты с Далласом Джеймсом. Когда пришло время, у него даже соблазна такого не возникло. Все эти долгие часы, проведенные в лесу в мечтах о расплате, — все это было лишь для того, чтобы разжечь в себе ненависть, научиться отделять ее от всех остальных эмоций. Револьвер калибра.357" служил лишь средством для этого.

Последние недели он подумывал о том, чтобы подарить кольт Шугармену или, например, заплыть на лодке за риф и выбросить его в море. Но каждый раз, когда он был готов сделать это, ему, спустя двадцать лет, не хватало смелости открыть сундук и дотронуться до оружия. Каждый раз он вдруг вспоминал о каком-нибудь важном деле, которое нужно было немедленно сделать.


Закончив последнего Сумасшедшего Чарли, он вышел на веранду, облокотился о перила и стал наблюдать за цаплей, охотившейся на отмели рядом с его причалом. Вот она согнула шею и нацелилась клювом на какое-то блестящее пятно. Застыв на несколько минут в этой позе, она наконец нанесла удар, ухватила серебристого малька и на прямых ногах зашагала к мангровым деревьям.

Торн спустился по лестнице, мурлыкая себе под нос, и улыбался, вспоминая слова песни, строчку за строчкой. I Want to Hold Your Hand. Глупая песенка о таком глупом чувстве. Напевая, он дошел до причала, в конце которого стоял бетонный столик для пикников. Он присел и стал смотреть на восток, на ту сторону острова, где сквозь толщу облаков с рваными краями пробивалось восходящее солнце. Была ли это розовоперстая заря? Он никогда не думал об этом. Розовоперстая? Он не видел никаких перстов, но продолжал смотреть. Пока Торн наблюдал, облака порозовели, их края стали темными. Нужно спросить об этом Сару. Она столько лет проучилась в колледже. Она должна знать.

Он размял шею, встал и наклонился, дотронувшись до пальцев ног. Чтобы заставить сердце биться быстрее. Последнее время у него появилось это ощущение. Первые звоночки. Синяки проходили слишком долго, по утрам болели коленные суставы. Скрипучие колеса крылатой колесницы догоняли его.

На дорожке, ведущей к его дому, зашуршала колесами по гравию патрульная машина Шугармена. Торн помахал ему с причала. Это была часть обычного субботнего ритуала. Проведя целую ночь на дежурстве, разнимая драчунов в барах, Шугармен заезжал сюда, чтобы расслабиться, стряхнуть с себя всю грязь этой ночи, полюбоваться на восход солнца перед тем, как отправиться домой. Он уже переоделся в цивильную одежду, коротковатые брюки и голубую рабочую рубашку.

Шугармен был около метра девяноста ростом, теперь более худощавый, чем десять лет назад. От своего чернокожего отца он унаследовал лишь черные кучерявые волосы и темные глаза. Его кожа была светлее, чем загар Торна. У него был прямой нос, который можно было назвать изящным, и высокие скулы его матери. Длинные ресницы. Если бы Торн случайно встретил этого парня на улице, он бы решил, что Шугармен занят в каком-нибудь шоу Лены Хорн[17 - Лена Хорн (1917) — популярная американская джазовая певица и кинозвезда, светлокожая мулатка.] в одном из ночных баров Ки-Уэста.

— Возвращаю тебе книжку. — Он бросил роман на стол и, вздохнув, сел.

Торн спросил, понравилась ли ему книга.

— Если честно, Торн, я не смог осилить ее до конца. Дочитал только до того места, где он под кайфом бредет по первой федеральной.

— Но это же первая страница.

— Ну я еще полистал ее немного. Я уверен, что это хорошая книжка. Спасибо, что дал ее мне. Не знаю, просто мне не очень понравилось, как развивается сюжет. Как это описано. Как будто то, о чем там говорится, не имеет ко мне ни малейшего отношения.

— Но там описывается Ки-Уэст, рыбалка на отмелях, стрельба — как раз все то, что тебе нравится.

Шугармен грустно покачал головой.

— Джинни прочитала ее. Она раскрыла ее наугад и стала читать вслух, блин. И наткнулась как раз на то место, где эти двое занимаются сексом по-собачьи, и спросила, что это за книги ты мне подсовываешь.

— Вот незадача.

— Да ладно. — Шугармен взял книгу и стал ею обмахиваться. — Ты же знаешь Джинни, черт побери, она не против секса, но в нем должно быть что-то от Духа. Она читала и читала, а потом сказала:

— Ну, может, тут есть что-то библейское, а, может, и нет.

Торн засмеялся.

— Ну-ка, покажись-ка, — сказал Шугармен, протянув руку и дотронувшись пальцем до синяка на щеке Торна. — Я слышал об этом. Эти собрания по поводу древесной крысы иногда проходят весьма бурно.

— Да был там один неотесанный чурбан, все время мешал Кейт, — бросил Торн.

— Тебе нужно выше держать левую руку, — посоветовал Шугармен.

— Кейт уже меня тренирует. — Торн посмотрел на распухшие суставы правой руки. — Ну, что еще новенького у вас с Джинни? Справляешься?

— Да как тебе сказать, Торн. Каждый день все новые сексуальные фантазии. На этой неделе — из первого послания к коринфянам, глава двенадцатая. — Шугармен побарабанил пальцами по каменному столу, глядя на залив. — О том, что в теле есть члены, которые мы считаем неблагообразными, но Бог учит нас славить их, и под этим она подразумевает мой член. Я ей говорю — в моем члене нет ничего неблагообразного, а она отвечает — совершенно верно, и не успокаивается до тех пор, пока не проведет полночи там, между моих ног, делая все, что, по ее мнению, необходимо, чтобы воздать моему члену те почести, которых он заслуживает, разговаривает с ним, бр-р-р.

Едва сдерживая улыбку, Торн спросил:

— И что она ему говорит?

— Не знаю, — ответил Шугармен с видом человека, который уже устал об этом думать. — Она там, внизу, разговаривает с ним, мне не слышно. Может, она там молится на него.

— Может, тебе стоит просто расслабиться и получать удовольствие, что бы там ни было. Не делай из этого проблему.

— Да, я знаю. — Шугармен встал, пригладил рукой волосы. — Этот новый священник, который похож на Роберта Редфорда,[18 - Роберт Редфорд (1937) — знаменитый американский актер и режиссер. В 1995 году журнал Empire поставил актера на 4 место в «Сотне самых сексуальных звезд в истории кино».] собирает их и проводит занятия по изучению Библии. Они говорят о сексе, о браке, о таких вещах, которые вряд ли кто ожидает услышать в церкви.

— Калифорния добралась и до Ки-Ларго, — сказал Торн. — Оглянуться не успеешь, как крестить будут в теплой воде.

— Да, в общем, все нормально, — сказал Шугармен. — Это, конечно, взбодрило нашу сексуальную жизнь. — Он снова взял книгу, взглянул на фотографию на обложке. Принялся обмахиваться книгой как веером.

Торн сказал:

— Знаешь, многие усомнились бы в твоих словах. Подумали б, что ты выдумываешь про то, что Джинни — нимфоманка от Духа, чтобы скрыть небогатую событиями сексуальную жизнь.

— Хочешь взглянуть на мой член? Он весь истерзан. И она такая уже сколько? — почти пять месяцев. Как будто у нее не прекращается течка. — Глаза Шугармена затуманились, словно он вспомнил события недавнего прошлого.

— А может, тебе просто нужно ей прямо сказать, что с тебя хватит. Что ты бы лучше поиграл в кегли. Может, это выход, возьми ее с собой поиграть в кегли. — Торн подумал: «Боже правый, кегли!»

Шугармен слабо улыбнулся Торну.

— Я не могу этого сделать. Сейчас это уже вопрос веры. Если я заявлю ей подобное, это будет выглядеть, как будто я не верю в Бога или что-то в этом роде. Что было две недели тому назад? Опять послание к коринфянам, кажется, глава пятнадцатая, а неделю назад — о рожденных от Духа и рожденных от плоти, и о том, что славятся и те и другие. Слава, слава. На той неделе я испытывал боль. Сильную боль.

— Ну, — сказал Торн, — даже и не знаю. Мне трудно тебе посочувствовать. Может, она просто тебя любит. Тебе никогда это не приходило в голову? Просто сильно тебя любит.

Шугармен подумал и сказал:

— Да, может быть. Все не так уж плохо. Она всегда рядом, хорошо готовит, ее интересует моя работа: кто избивает жену, кто устраивает драки в «Карибском клубе». Все эти сплетни. Пока я не стал копом я и не догадывался, что люди столько сплетничают.

— Да брось ты все время жаловаться, — сказал Торн, чувствуя, как губы складываются в улыбку. — Слава?

— Она выкрикивала это. Я не должен был тебе это рассказывать. Но она кричала: «Слава, слава!» Прыгала вокруг меня: «Слава, слава!»

— Перестань, перестань.

— Ну, а у тебя как? Мы никогда не говорим о тебе. Что же ты нынче скрываешь?

— Ты имеешь в виду, приглашаю ли я сюда дам почитать Библию?

— Как у тебя с этой тяжелоатлеткой, Дарси?

— Ха-ха, Дарси, — сказал Торн с вымученной улыбкой. — Где ты был? Все закончилось еще в июне. Я для нее оказался слишком хилым. Ее не устраивали мои большие грудные мышцы, широчайшие мышцы спины. Она постоянно щипала меня, проверяла, не поправился ли я, вот так.

— Уж лучше грудные мышцы, чем член, — сказал Шугармен. — Ну, а та, другая? Салли?

— Сара, — поправил его Торн. — Здесь все в порядке. Она мне нравится.

Шугармен наклонил голову вперед и пристально взглянул на Торна, приподняв одну бровь.

— Так, значит, мы имеем дело с любовной лихорадкой? Вот чем заболел мой старый приятель. Даже голову стал держать выше.

— Ты что, помешался на этих любовных делах? Или собираешься меня арестовать за то, что я лишний раз улыбнулся?

— Ага, — сказал тот. — Я должен был догадаться. Ты весь светишься. Друг замечает такие вещи без слов.

— Последнее время я полон энергии. И отлично себя чувствую.

— Ты всегда был полон энергии.

— Нет, это другое. Это настоящая энергия. Та, другая, была сублимация, — ответил Торн. — Я был ведомый, а не ведущий.

— Если ты хочешь об этом поговорить, используй слова, которые я знаю.

— Я отлично себя чувствую, вот и все, что я хочу сказать. Мне хорошо с ней.

— Ну что ж, теперь понятно. — Шугармен подался вперед, поглаживая подбородок, как будто у него была козлиная бородка. И вглядываясь Торну в лицо, сказал:

— Вопрос в том, дружище, хорошо ли ей с тобой?

Торн набрал в легкие воздуха, задержал дыхание, уклончиво улыбнулся Шугармену.

— Думаю, да. Мне так кажется.

— Передо мной совсем другой человек, Торн. Вот что я думаю. — Он похлопал Торна по спине.

— Она немного меня прессингует, — сказал Торн. — Хочет, чтобы я ей рассказал о своем прошлом.

— О каком прошлом? — удивился Шугармен. — У тебя нет никакого прошлого. Ты всю жизнь прожил здесь на скале.

— Ну, об аварии. Обо всем, что с этим связано, — ответил Торн. — И, потом, у меня есть прошлое, есть вещи, которыми я не могу гордиться. Кое-что я даже тебе не рассказывал, приятель.

— Да? — спросил Шугармен, опершись о локти. — И что? Ты собираешься мне рассказать или нет?

Торн посмотрел, как он постукивает пальцами по столу. И ответил:

— Не думаю.

— Отлично, — сказал Шугармен, приподняв брови.

— Ты скрываешь что-нибудь от Джинни?

— Если б мне было что скрывать, я бы скрывал, не сомневайся. — Она может встать в церкви и всем все рассказать как на духу.

— Я имею в виду что-то, насчет чего ты не уверен, как она это воспримет. Что-то такое, из-за чего она может тебя бросить. Или что-то такое, из-за чего, если ты ей этого не раскроешь, тебе придется ее бросить, потому что между вами всегда будет стоять эта недосказанность.

— Ну, ты опять за свое. Опять говоришь так, что ничего не понятно.

— Я встретил девушку, и я не хочу ее потерять, вот и все.

— И как раз вовремя.

— Теперь я не понял.

— Тебе грозила опасность, Торн. Я переживал за тебя. Если в наши дни ты с кем-нибудь встречаешься, нужен презерватив для всего тела.

Торн рассмеялся:

— Что?!

— Со смазкой внутри, чтобы можно было легко натянуть его на себя. С заостренным кончиком, как у газового баллона. Это просто моя фантазия, вот и все. Может, это звучит немного странно, но в таком презервативе тебе не страшен ни герпес, ни СПИД, ни все эти новые венерические заболевания. Оставайся в нем до тех пор, пока не встретишь чистое создание, и тогда уж выползай наружу. Он должен защищать не только член. Руки, рот, все тело.

— Великолепно, Шугар. — Торн смотрел на Блэкуотер Саунд, на то, как в воде отражается солнечный свет. С моря дул ветер, на мгновение приносивший долгожданную прохладу в это жаркое утро.

— У нас по всему отделу развешаны эти плакаты. СПИД, все эти венерические заболевания. Люди, которые обмениваются бациллами. Все в таком духе. Это просто мое изобретение. Презерватив для всего тела. Думаю, это может помочь.

— Да, и от комаров тоже. Вместо средства от комаров. Дружище, я покупаю сразу десяток. — Про себя Торн подумал: что за черт, он предпочел бы поговорить еще немного о Саре, ну да бог с ним. — И, послушай, их нужно сделать разноцветными. Черный для праздничных ужинов. Розовый для поездок на Ки-Уэст.

Шугармен расхохотался до слез.

Торн разгорячился, почувствовал, что входит в раж. — Типа водолазного костюма, но без отверстий.

— Как галоши, но до самой макушки, — вторил ему Шугармен.

— Надеваешь его как шапку и натягиваешь на себя до самого пола.

Шугармен подогревал его азарт:

— Да, да.

— Их можно использовать и в качестве наручников. Запихнуть большого парня в маленький презерватив.

В патрульной машине пискнула рация, Шугармен вытер глаза и глубоко вздохнул.

— Похоже, меня вызывают.

Пока он разговаривал, Торн наблюдал, как на востоке исчезают последние розовые всполохи света. Над поросшим лиственным лесом холмом пролетела небольшая стая белых цапель и спустилась на лужайку около берега.

Шугармен вел длинный диалог по рации.

Капитан Эрни с помощью шеста продвигал свою лодку по краю отмели. Торн встал, помахал ему и побежал в дом за мушками для Эрни, чувствуя, что улыбка так и не сходит с его лица. Остановился в дверях, наслаждаясь своими ощущениями: как будто все окна были распахнуты, и по дому гулял свежий ветер.

Когда он вышел, Шугармен ждал его внизу у лестницы. Его лицо было мрачным, глаза потускнели.

— Случилось кое-что.

— Я вижу, — сказал Торн. — Дома?

— Нет, — ответил Шугармен. Он продолжил официальным тоном. — Ты знаешь, что Кейт вчера вечером выходила в море с туристами?

— Не помню. Думаю, да. Она что-то такое говорила.

— Она называла имена?

— Шугар…

— Она вела бортовой журнал?

— Шугар?..

— Остров Радобоб. Служба береговой охраны нашла «Пламенное сердце», его выбросило на мель. Сегодня утром на рассвете. Яхту отбуксировали в «Пеннекамп Парк». Салли Спенсер отвезла тело в бюро ритуальных услуг.

Торн молчал.

— Она мертва, Торн. — Глаза Шугармена затуманились. Он сбросил с себя профессиональную маску. Стал просто стариной Шугаром. Это продолжалось несколько секунд. — Ее застрелили.

Торн посмотрел на капитана Эрни, который пришвартовывался к причалу. Все его движения были медленными из-за мучившего его артрита. Кейт была с ним одного возраста.

— Яхта пока в «Пеннекампе». Тело останется в морге для вскрытия. — Шугармен смотрел вверх, на верхушки деревьев, на кокосовые пальмы, защищающие их от солнца.

Торн с трудом держался на ногах, плохо соображая, как будто потерял память.

Розовоперстая заря. Может быть, персты — это лучи света, пробивающиеся сквозь облака. Или облака в форме пальцев, окрашенные в алый цвет восходящим солнцем. Это было так просто. Он спросит об этом Сару. Она должна знать.


Глава девятая


Торн заехал на автостоянку около «Бюро ритуальных услуг Спенсера», чуть не задев белый похоронный «кадиллак», припаркованный на обочине первой федеральной магистрали. Шугармен ехал следом за ним с включенной мигалкой.

Тормоза «флитвуда» взвизгнули, клубы дорожной пыли заполнили салон. Торн немного посидел, глядя на фасад розового здания, сжимая руль. Он выключил двигатель, но тот еще пару раз чихнул.

Шугармен подошел к двери его машины:

— Удостоверение личности тебе не понадобится. Не беспокойся об этом.

Торн собрался с духом. Он вылез из машины, оттеснив Шугармена, и вошел внутрь. Последний раз он был здесь, когда умер доктор Билл. Помещение было холодным и мрачным, как пещера глубиной полтора километра. Все те же шумные кондиционеры, то же темное ковровое покрытие, тот же сладковато-приторный запах.

Салли Спенсер стояла посередине темного фойе. Высокая, светловолосая, с узким лицом и впалыми щеками. В белой футболке и безрукавке. Она стояла прямо на его пути. Торн постарался подавить в себе растерянность и злость.

— Где она, Салли?

— Прими мои самые искренние соболезнования, Торн, — сказала она. Казалось, она подталкивала его вперед, по направлению к своему кабинету, где все стены были увешаны почетными грамотами и дипломами. Словно не замечая ее, Торн двинулся в сторону темного коридора.

На стене висело чучело тарпона. Первый муж Салли был таксидермистом. Узкий, плохо освещенный коридор, ведущий в прозекторскую, был увешан его творениями. Форель, дорадо, рыба-парусник.

На середине коридора его нагнал Шугармен, положил ему руку на плечо, пытаясь остановить. Торн вывернулся и резко оттолкнул его, ударив ладонью в грудь.

На двери прозекторской не было ручки снаружи, поэтому Торну пришлось открыть ее пальцами. И вот он внутри. В ярком свете. Одна из двойняшек, дочерей Салли лет пяти, играла на полу, выложенном плиткой. Она сооружала небоскреб из красных и синих кубиков под операционным столом.

Помощник Салли, молодой парень с зачесанными назад светлыми волосами, в шортах и рубашке-поло, стоял около одного из хирургических столов, глядя на Торна. На столе лежал труп обнаженного лысого толстяка, из его шеи торчали трубочки, соединенные с прозрачным цилиндром на стене. В цилиндр с бульканьем врывалась кровь, быстро его заполняя. А из другого цилиндра в толстяка насосом закачивалась оранжевая жидкость. На стене позади насоса висела черная наклейка, из тех, какие наклеивают на бампер автомобиля: Последнее слово за работниками морга.

Торн оперся рукой о стол. Белокурый парень нахмурился и сказал Торну, что тому нельзя здесь находиться.

Появившаяся в дверном проеме Салли произнесла:

— Она здесь. Сюда.

Салли и Шугармен отступили назад, а Торн шагнул в небольшую холодильную камеру. Кейт лежала на металлической полке, все еще в своей рыболовной одежде. На нагрудном кармане ее рубашки цвета хаки была темная дыра. Еще одно отверстие на плече. Вокруг отверстий с рваными краями расплылись пятна крови. Ее лицо было мертвенно-бледным. Пояс расстегнут, пуговица на штанах вырвана с мясом.

Торн смотрел на нее сквозь пар от своего дыхания. Выражение ее лица. Испуг, серьезная озабоченность, но не злость. Этот же взгляд он видел всю свою жизнь. В ее нахмуренном лице уже улавливалось прощение. На губах застыло благословение, а не проклятие.


Дом Кейт весь состоял из окон, на всех окнах были жалюзи, но все равно он был полон света. Очень удобная мебель неизвестных эпох, хлопок пастельных тонов, деревянные полы, обшитые деревом стены, незашитые балки, вентилятор гоняет теплый воздух. В ее гостиной не было стульев, только кушетки. Четыре простых кушетки прямоугольной формы, на каждую можно усадить пять человек, и им не будет тесно. Большая часть пола в гостиной покрыта тяжелой соломенной циновкой.

Из винной бутыли, стоящей возле одного из окон, свисала лиана филодендрона. Она опоясала всю комнату и начала второй круг, вилась вдоль дверных проемов, над окнами, в двух местах обвила шпагат, обмотанный вокруг потолочных балок, и спускалась к камину. Как будто всю свою жизнь провела в поисках солнечного света.

Торн стоял посередине комнаты, Шугармен позади него. Это Шугармен предложил отправиться сюда прямо из морга, чтобы начать расследование. Торн согласился, но сейчас это казалось ему ошибкой — быть в этой комнате, откуда еще не выветрился ее запах и, может, даже ее дыхание.

На одной из стен гостиной висели фотографии в рамках. В основном сделанные во время рыбалки. Призы… Все одеты в одежду цвета хаки, все в кепках с длинными козырьками, мужчины, как правило, не бриты, женщины улыбаются. Взвешивание рыбы на берегу или прямо в море; четырехкилограммовая морская форель, удерживаемая за губу; рыбацкие лагеря; несколько снимков с Аляски, сделанных еще до появления Торна, до рождения Рики; примитивный стол, на котором гиды-эскимосы разделывают косоглазую щуку, а доктор Билл и Кейт со своими друзьями смеются, выпивают и курят.

Несколько фотографий Торна, со светлыми, подстриженными под «платформу» волосами, худющего, с морским окунем в руках — Торн помнил, как тот был выловлен. Еще один, более поздний снимок, сделанный, когда он уже был юношей и первый сезон работал гидом. Торн серьезно смотрит в объектив, стоя на корме своей лодки с шестом в руке, с ног до головы в одежде цвета хаки, в кепке с длинным козырьком.

Пока Торн разглядывал фотографии, Шугармен быстро осмотрел галерею. Торн уселся на кушетку, где он, бывало, будучи мальчиком, делал свои домашние задания, у окна с видом на дамбу и маяк Кэрис-форт. Вот так когда-то он проводил вечера: читал Торо, делал алгебру, потом поднимал голову от книг и пытался разглядеть сквозь жалюзи мерцающий свет указателя фарватера, позволяя своему сознанию унестись сначала туда, к рифу, который был в двадцати километрах от берега, а потом еще дальше, за судоходные пути, в мир, который рисовался ему пестрым, шумным и хаотичным. Яркие краски и звуки автомобильных гудков, экзотические овощи на рыночных рядах и еще вода, чистая, глубокая и таинственная, море рыбы, крупнее и сильнее, чем та, которую вылавливал он. За рифом.

Сидя на этой же кушетке, двадцатилетний Торн заявил Кейт и доктору Биллу, что ему надоело жить здесь, на скале. Он уже взрослый, позади — год работы гидом. Он уже готов для большого мира.

Он отсутствовал всего три месяца — один семестр в университете Джона Хопкинса. Это был единственный известный Торну университет, тот, в котором доктор Билл получил диплом врача. Целый семестр Торн слушал, как бородатые аспиранты рассказывали о Вьетнаме вместо того, чтобы читать лекции, за которые им платили.

Все эти три месяца каждый раз, когда Торн закрывал глаза, перед его мысленным взором представал Даллас Джеймс, бьющая из его горла кровь, и Торн размышлял о том, было ли это жжение в животе чувством раскаяния или чувством удовлетворения. Все три месяца он пил в портовых барах и слушал разговоры рыбаков, язык которых звучал знакомо, но интонации были чужими. Наконец перед самыми экзаменами он бросил все и вернулся домой.

Торну до смерти надоели разговоры о войне, о которой он раньше и не догадывался. Надоело ночи напролет просиживать над учебниками анатомии, а по утрам приходить на занятия и обнаруживать, что преподаватель отправился в Вашингтон, чтобы принять участие в марше протеста. Он устал от переменчивой погоды, нехватки кислорода в воздухе, его разочаровал даже океан, это была не та Атлантика, к которой он привык. Этот океан был темным и холодным, с водой маслянистой, как нефть.

Шугармен спросил его, готов ли он ответить на некоторые вопросы.

— Нет, — ответил Торн. — Пока нет.

Шугармен кивнул, сел на кушетку, стоявшую напротив.

— Я позвонил Рики из морга, — сказал он. — Рассказал ей. Надеюсь, ты не возражаешь. Я действовал согласно инструкции — оповестил ближайших родственников.

Торн сглотнул, изо всех сил пытаясь очнуться от воспоминаний.

— Ну, и как она отреагировала?

— Рики как всегда в своем репертуаре.

— Знаю, — сказал Торн. — Самоуверенная кукла. — Он поднял голову и откинулся на спинку кушетки.

— Да, — сказал Шугармен. — У меня создалось впечатление, что она не собирается провести весь день в безутешных рыданиях.

— Ты помнишь Рики, какая она была. Такой же и осталась.

— Я помню ее подружек, — сказал Шугармен. — У меня был роман с одной из них. Даже не помню, как ее звали. Невысокая. С татуировкой на плече в виде сердца, пронзенного кинжалом. Эту татуировку я часто рассматривал.

— Бренда. Бренда, фамилию забыл. Я помню ее. Да, это похоже на Рики. Она все еще водит такие знакомства. Даже еще хуже.

— Я частенько на нее засматривался, на Бренду. Кто они были, панки?

— Не знаю. Поздние битники. Ранние хиппи. Не разберешь. Пока какое-нибудь модное течение доходит до наших островов, оно успевает измениться до неузнаваемости. Кто знает? Я думаю, Рики просто считала себя эдаким мужиком в юбке, мамочкой для всех этих отщепенцев. Делала это специально, чтобы доводить Кейт до белого каления.

— Такая симпатичная девушка, как Рики, и в компании этих панков… — Шугармен вытер блестевшие у него на лбу капли пота. — Не хочешь выйти на крыльцо? Там прохладнее.

— Мне и здесь хорошо.

Шугармен снова взглянул на стену с фотографиями.

— Да, были времена, — сказал Шугармен. — Знаешь, тогда мне казалось, что полицейским хорошо живется. Люди не звонили в полицию из-за мелочей. Небольшая стычка в баре. Пара сломанных стульев. Черт с ними, не стоит беспокоить старину Морти. Он, скорее всего, слушает трансляцию футбольного матча или евангельские чтения и даже не подумает оторвать свой зад от стула до конца радиопередачи. Дьявольщина, теперь все по-другому. Теперь, когда есть служба девять-один-один, каждый раз, когда младенец заходится в крике из-за мокрого подгузника, соседи звонят в полицию, жалуясь на жестокое обращение с детьми. Лает собака? Набирают девять-один-один. Знаешь, я думаю, все из-за этих кнопочных телефонов. Раньше, когда нужно было набрать девять или ноль, люди сто раз думали, прежде чем это сделать. А теперь ты просто механически жмешь на кнопки, ведь эти цифры ничем не отличаются от других.

— Думаю, Шугар, я готов, давай побеседуем.

Шугармен отставил от себя чашку с кофе, смущенно посмотрел на Торна. Снял обручальное кольцо, снова надел его на палец.

— Извини, дружище. Я чувствую себя так, как будто меня пыльным мешком огрели. Плохо соображаю. Болтаю про Бренду, несу всякую чушь.

— Все в порядке, Шугар. Я понимаю.

— Ладно, — сказал Шугармен, предпринимая новую попытку и внимательно глядя на Торна. — Рики спросила, будут ли похороны.

— Она уже в состоянии думать об этом?

— Я сказал ей: наверное, насколько я знаю.

— Кейт никогда не говорила, чего она хочет. Доктор Билл был кремирован. Его прах развеяли над океаном. Я думаю, это как раз то, что надо. Что еще можно сделать? Либо это, либо динамитом проделать дыру в известняке позади этого чертового дома.

На лужайке паслась стайка ибисов, они склевывали пальмовых жучков, серебристых пауков. Торн уставился на свои ладони. Он все еще ощущал удар, нанесенный Шугармену в морге. Второй раз за последние двадцать лет он давал волю рукам. Шугармен и то быдло на собрании, и все это за одну неделю.

Он почувствовал, как к горлу что-то подступает. Горячая волна. Он попытался взять себя в руки, отложить это до лучших времен. Сейчас нужно было заняться делом. Вопросы. Ответы.

Шугармен поднялся с кушетки, шмыгнул носом. Надел свои солнечные очки, прочистил горло и сказал:

— Мне нужно взглянуть на этот вахтенный журнал. Может, она вела записи о своих выходах в море с туристами. Потом я хочу поехать посмотреть на яхту. Кое-что, что мы там обнаружили, нас несколько озадачило.

— Что, например?

— Кое-что. Ничего такого. Давай поищем журнал.

Торн сказал:

— Кончай увиливать, Шугар, и не смотри на меня так. Я в порядке. В полном порядке.

На ее столе лежал вахтенный журнал в кожаном переплете, но последняя запись в нем была сделана два года тому назад. Торн стал искать в ящиках стола, не обращая внимания на фотографии, записные книжки, старые отчеты, дипломы и сертификаты. Позже. Он займется этим на следующей неделе.

Шугармен ходил по кухне, открывая ящики, искал адреса, записи возле телефонного аппарата. Он вернулся в гостиную с календарем клуба «Сьерра» в руках.

— Твоя подружка, Сара. Как ее фамилия?

— Райан.

— Да, — сказал Шугармен. — Он положил календарь на стол перед Торном. Июль. — Она проводила много времени с Кейт. Приезжала дважды в месяц, смотри, здесь отмечено.

— Гм-м.

— Что? Ты удивлен?

— Немного, — ответил Торн. — Я думал, что она бывала здесь раз в месяц, но чтобы чаще…

Шугармен потер лоб.

— Здесь отмечено, что она встречалась с Кейт в прошлое воскресенье.

— Да, я видел ее на прошлой неделе. И в четверг она снова приехала, чтобы принять участие в этом собрании по древесным крысам.

— Потом здесь еще одна запись, пятница. «ЖТ». Ты знаешь, что это может быть? Чье-то имя?

Торн немного подумал.

— Желтый тунец.

— Я не знал, что Кейт выходила в море с туристами ловить желтого тунца.

— Мы с ней, бывало, ловили тунца. Но не с туристами. По крайней мере, насколько мне известно.

— Скажи, м-м-м, Сара — ты не замечал в ней чего-нибудь необычного? Может, она участвовала в каких-нибудь темных делишках, делала что-то, выходящее за рамки закона?

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, как и сказать, Торн. Честно говоря, я не мастер ходить вокруг да около, вытягивать информацию из людей. Всё никак не могу привыкнуть к этому.

— В чем дело, Шугар? Давай, расскажи все как есть.

Шугармен сел на кушетку напротив Торна, поднял голову, чтобы видеть его.

— На «Пламенном сердце» полно наркотиков — марихуаны. Корни, листья, семена. Четверть килограмма разбросано по всей палубе. Мы пока сами этим занимаемся, не сообщаем в Агентство по борьбе с наркотиками, но, думаю, мы не сможем это долго от них скрывать.

Торн молчал.

— Вот передо мной этот календарь. Сара бывает здесь дважды в месяц, и я подумал, может, они промышляют контрабандой. Выходят в море, встречаются с каким-нибудь кораблем. В качестве хобби.

— Шугар, о чем, черт возьми, ты говоришь? Кейт! Кейт? И Сара? Помилуй, она же государственный защитник.

— Я говорю о том, что мы имеем. О том, что представляется вероятным на данный момент. Шериф поимел бы меня в задницу, если бы знал, что я посвящаю тебя во все это. Он велел мне заняться этим делом только потому, что я «близок к тебе».

— Не могу в это поверить. Кейт? Наркотики?

— Там еще нашли остатки баула. Пластикового мешка для мусора, заклеенного липкой лентой.

— Продолжай.

— Могут быть и другие объяснения, — сказал Шугармен. — Может, она была в море. Увидела, как мимо плывет баул, подобрала его, а владелец потребовал его обратно. Или она отправилась с кем-то на рыбалку, они наткнулись на баул. Тот, кто ее зафрахтовал, выудил его. Она стала возражать, они поспорили. Пиф-паф. Совсем необязательно, что она занималась сбытом наркотиков. Но факт остается фактом: по всей яхте разбросана первоклассная травка.

— Значит, ее подбросили.

— Тоже может быть. — Шугар покачал головой, вернулся на кушетку, откуда было видно Атлантику.

— У нее были деньги, — сказал Торн. — Какого черта ей было связываться с наркотиками?

— Она когда-нибудь обсуждала с тобой свое финансовое положение?

— Нет.

— Так почему…

— Ей принадлежал остров Отдохновения. Это место стоит миллионы. Она и доктор Билл вложили туда кучу денег. Так какого черта?

«Ладно, ладно», — сказал Шугармен. Он развернулся на кушетке, посмотрел назад, на стену с фотографиями.

— Я собираюсь поговорить с Сарой. Ты знаешь, как с ней можно связаться?

— Да, — ответил Торн. — У меня есть ее номер.

Шугармен сказал:

— Послушай, мне все это тоже неприятно. Чертовски неприятно. Если Кейт убил кто-нибудь, кто имеет отношение к сбыту наркотиков, мы это узнаем. Если это что-то другое, мы это выясним. В любом случае мы узнаем правду. Но, Торн, мы должны двигаться в том направлении, куда ведут следы. Я не могу исключать какую-то возможность просто потому, что мне не хочется думать о том, что Кейт занималась сбытом травки. Господи, в прошлом месяце мне пришлось арестовать священника из баптистской церкви. Он сушил мешок с травкой у себя на заднем дворе. Этот простофиля нашел его, когда ловил рыбу, и просто принес домой. Получается, что никто не воспринимает это как нечто противозаконное. Это просто растение, как брокколи. Только стоит кучу денег.

— Подожди минутку, — сказал Торн, чувствуя, как на него опять что-то нашло. — Дай мне одну минуту, Шугар.

Торн встал и пошел по центральному коридору. Вот его бывшая спальня. С видом на север, на Лагуну ураганов. Он затворил за собой дверь и лег на свою бывшую кровать. Закрыл глаза. Чувствовал, как напряжение внутри него нарастает, подкатывает к горлу. Вроде паники. Сначала без слез. Почти что пробное рыдание. Потом его прорвало. Как будто старый друг вернулся после длительного отсутствия. Он закрыл лицо подушкой и перестал сдерживаться.

Снаружи был обычный для Эверглейдс летний день, небо над Майами потемнело. Появились иссиня-черные тучи. В Лагуне ураганов барракуда охотилась на мелких рыбешек, на спокойной поверхности воды вскипали круги, как будто кто-то бросал туда пригоршни дроби. Затем все стихло.


Глава десятая


Рики Труман, глядя на Грейсона, подперла спину подушкой. Он сидел в ротанговом кресле, похожем на трон, перед ним открывался вид, из окна третьего этажа: отель «Ла Конча», верхушки деревьев, старый завод «Кока-Кола». Когда с востока дул сильный ветер, сгибавший деревья, можно было увидеть частичку Атлантического океана. Грейсон смотрел в окно, приходя в себя после того зрелища, которое недавно наблюдал.

Ей это не нравилось — заниматься любовью с другой девушкой у него на глазах, но это была «арендная плата». Или это началось как ежемесячная арендная плата. Она старалась, чтобы это происходило не чаще раза в месяц, но в последнее время Грейсон под разными предлогами посещал ее каждые выходные, всегда пытаясь попасть еще на один «сеанс». Ей это было не по нраву, зато взамен она получала большее, чем арендная плата, — возможность вцепиться мертвой хваткой в шевелюру Грейсона.

Вполне вероятно, что это был последний раз. Дело о наследстве Кейт скоро будет закрыто. По словам Грейсона, такие дела, как это, без каких-либо осложнений, обычно занимают от шести до восьми недель. Конечно, когда речь шла о большой семье, в которой существовали распри, разногласия, тяжба могла тянуться годами. Или как в случае Говарда Хьюза,[19 - Говард Хьюз (1905–1976) — американский промышленник и предприниматель, прославившийся своим эксцентрическим нравом, один из богатейших людей США своего времени. Поскольку у него не было прямых наследников, и он умер, не оставив завещания, после смерти Хьюза случилось то, чего он больше всего боялся при жизни: «Мое состояние достанется юристам».] когда умирал кто-то настолько богатый и известный, что каждый босяк считал своим долгом урвать кусок пирога. Кейт никогда не подбирала всякую голытьбу. Если не считать Торна.

Сама Рики, разумеется, не принимала Торна в расчет. Прежде всего, он не был кровным родственником. Да и, боже правый, в любом случае, что бы он стал делать с деньгами, землей, зачем ему все это? Он пятнадцать лет ходил в одних и тех же шортах и сандалиях. Нет, Торн не представлял для нее опасности.

Грейсон оттряхнул брюки своего дорогого костюма-тройки. Он был единственным человеком на Ки-Уэсте, который одевался так, как будто был приглашен на ужин к королеве Елизавете. Из-за этого его считали эксцентричным, еще одним чудаком среди многих других. Насколько ей было известно, в его гардеробе даже не было ни шортов, ни футболок. По правде сказать, Грейсон был самым большим чудаком из всех, кого она знала. Подумать только, сидит здесь, смотрит, как она с подругой разыгрывает перед ним этот спектакль, и никогда даже бровью не поведет, не говоря уж о том, чтобы поласкать себя. Рики даже никогда не замечала у него эрекции.

А потом, когда они заканчивают, устав выделываться перед этим бесчувственным чурбаном, он просто сидит в этом кресле и смотрит в окно, вытирая лицо своим красным шейным платком. Его воображение продолжает работать. Никогда не проронит ни слова, не встанет с этого ротангового кресла у окна и не пройдется по комнате. Вместо этого витает в каких-то юношеских мечтах или, может, в каком-то другом измерении, его взгляд из острого и проницательного становится ленивым, расслабленным. Да, на это стоило посмотреть.

Пара ее подружек просили ее оказать ответную любезность и сказать им, кто он такой.

— Как, это он? Тот симпатяга-юрист, которому принадлежит «Сэндпайпер Бэй Клаб»? Тот самый Грейсон? Я слышала о нем, но никогда не видела.

— Да, но никому об этом не рассказывай. А то люди могут подумать, что я какая-нибудь шлюха, которая делает это перед барышником и денежным мешком.

Рики надела зеленое кимоно. Подарок бывшего мужа одной из ее партнерш. Кейт была так богата, а Рики работала официанткой на Ки-Уэсте, едва сводила концы с концами. Вынуждена была зависеть от подачек разводящихся подруг. Рики впадала в ярость каждый раз, когда думала об этом.

Подумать только, сколько сбережений оставил после себя доктор Билл, сколько денег текло ручьем с острова Отдохновения, а Кейт жила как нищенка. Рики же была вынуждена принимать заказы и приносить омлет неотесанным канадцам, накачавшимся «Кровавой Мэри» в девять утра. Ради чего? Какую цель преследовала Кейт? Воспитание характера? Рики считала, что это была тоже своего рода эксцентричность, еще одна разновидность чудачества. Может, все деньги зашивались в матрасы? Но теперь, слава богу, если он, конечно, существует, этому придет конец.

— Как ты думаешь, сколько я получу? — Рики сидела на краю водной кровати, слегка поглаживая ее рукой.

Грейсон вернулся с небес на землю. Поправил галстук, разгладил складки на брюках.

Из соседнего дома доносился стук молотков. Там будет еще один частный пансион, еще один конч отбывал на север с чемоданом, набитым деньгами. Бригада веселых плотников, подтянутых и загорелых, работали всего в нескольких метрах от ее окна, они, как пауки, со всех сторон облепили этот обветшалый дом.

— Тебе никогда не надоедает думать о деньгах?

— Думаю прикупить себе какой-нибудь остров.

Он покачал головой:

— Ты и так живешь на острове.

— Я имею в виду настоящий островок. Отрезанный от остального мира, без телефонов, без туристов. Без самолетов. Чтобы на каждом углу не продавались футболки с названием острова или портретом какого-нибудь умершего писателя.

— Без еды, — сказал Грейсон. — Без батареек для вибратора.

Ну, вот. Очередной выпад. Она пропустила это мимо ушей.

Взвизгнула электрическая пила. Опять застучали молотки. Рики подождала, пока шум прекратится.

— Ну, ладно, и что будет потом?

— Это для тебя как колыбельная, да? Ты готова слушать снова и снова. Папочка, спой мне еще раз.

— Да пошел ты, — сказала Рики. — Сперва мне должен позвонить юрист, занимающийся наследственными делами. Возможно, кто-то из твоих дружков.

— Вряд ли. Мои дружки не практикуют к югу от Филадельфии.

Грейсон встал, проверил, не расстегнулась ли ширинка, смахнул пушинку с пиджака. — И вообще, я не веду наследственные дела во Флориде. Только сделки с недвижимостью.

— И тебе теперь уже на все наплевать, да? Ты даже не хочешь мне объяснить, как обстоят мои дела.

Он стоял у окна, глядя на строительные работы в соседнем доме, на леса, на то, как молодой парень перекрашивает типичный дом кончей из ярко-белого в грязно-розовый. Восстанавливает что-то, чего тут никогда не было.

— Рики, мы уже тысячу раз об этом говорили. Я не знаю, сколько у кого денег на счете. Я понятия не имею, кто что написал в своем завещании.

— Мне нужно три тысячи баксов.

— Что? — Он обернулся.

— Мне нужно три тысячи прямо сейчас, чтобы рассчитаться с ними.

— Прекрати, — сказал Грейсон.

— Я серьезно. Мне нужно расплатиться с этими парнями. Ты знаешь, о ком я.

— Я не хочу это обсуждать. Меня это не вообще касается. Это твои проблемы. Если ты связалась с двумя парнями и должна им три тысячи, советую тебе заплатить.

— Я получу деньги только после официального утверждения завещания или как там это называется. А эти ребята не станут ждать шесть или восемь недель. Я уже заплатила две тысячи авансом, сняла все, что у меня было на банковском счете. Половину пришлось занять. Я думала, они подождут с остальными деньгами.

— Даже слышать об этом не хочу.

— Мне нужно три тысячи.

— Это твое дело. Если ты заключила с двумя парнями договор об оказании услуг, и эти услуги были оказаны, ты должна им заплатить. Закон трактует эту ситуацию вполне определенно. Если ты указала в договоре, что оплата будет произведена тогда, когда ты получишь какие-то средства, через шесть-восемь недель, тогда они должны соблюдать вашу договоренность.

— Я думала, они подождут. Мы это не обсуждали.

— Ну это другое дело.

— Грейсон, мне действительно нужны эти деньги. Сегодня вторник, какое число?

— Шестнадцатое июля.

— Они сказали — до двадцатого. Это в субботу, в эту субботу.

— Боже мой, Рики. И ты хочешь повесить это на меня? Не верю своим ушам.

Он прошелся по комнате. Молотки вновь ритмично застучали и, похоже, не собирались останавливаться. Рики это напомнило телевизионную рекламу средств от головной боли.

— Ну что тебе стоит одолжить мне эти три штуки?

Грейсон причесался, стоя перед зеркалом в ротанговой раме. Вся эта мебель раньше служила ему. Рики всегда старалась снять квартиру у юристов, получив в придачу мебель, которую они покупали, делая карьеру. То, что им уже было не нужно, было лучше того, что могла себе позволить Рики. Но эти дни уже почти в прошлом. Ее корабль, доверху нагруженный Добычей, уже входил в порт.

— И ты допустишь, чтобы эти парни вот так, запросто, расправились со мной?

— Рики, Рики.

— Ты же знаешь, я верну долг.

— Дело совсем не в этом.

— Так в чем же, черт тебя побери? — Рики встала, плотно запахнула кимоно.

— Я не могу тебя выручить.

— О да, понимаю, — сказала Рики. — Ты внушил мне мысль — устроить все это. Дал мне парочку телефонных номеров, которые — как ты выразился? — могут оказаться полезными. Втянул меня в это дело, сделал всю грязную работу моими руками. А теперь, когда клочок земли сам идет тебе в руки, ты бросаешь меня по самые уши в дерьме. Эти два парня хотят получить свои денежки. Интересно, как у тебя оказался их телефонный номер?

— Что ж, Рики, давай расставим все точки над «i». Ты хотела изменить свою жизнь, изменить к лучшему. — Он засунул расческу в карман жилетки. Еще раз взглянул на себя в зеркало, прежде чем повернуться к ней лицом.

В нем снова заговорил напыщенный юрист:

— С первой минуты нашего знакомства я только и слышу о том, что ты не в состоянии платить за квартиру, ты не можешь позволить себе то и это. Ты не заслужила подобной жизни, ведь у тебя такая богатая мать. Последние два года ты изводила меня своими душещипательными рассказами.

Рики расправила простыни на кровати. Адресованное ему напоминание, прозрачный намек на то, что он только что видел, что питало его фантазию.

— Мне нужны три тысячи.

— Опять та же песня. Та же старая песня, я слышал ее тысячу раз. Ты желала смерти своей матери задолго до того, как переехала в эту квартиру. Для тебя это был только вопрос времени. Через пять минут после нашего знакомства ты мне заявила, что лучше б у тебя вообще не было матери, чем такая. Ты сидишь здесь, с опущенными шторами, и весь день предаешься мечтам, в окружении резиновых пенисов и твоих розовых подружек.

— Послушай меня, Рики. Пойди проветрись и кончай нести всякую чушь. Твою мать убили, потому что она оказалась замешана в какой-то грязной истории с наркотиками.

— Никто на это не купится. Тоже мне, специалисты. Профессионалы, блин. Я должна выложить пять тысяч долларов за что-то, во что никто и на секунду не поверит? А когда эта версия будет отвергнута, какой мотив убийства выйдет на первый план?

— Всегда есть возможность сослаться на несовпадение политических взглядов.

— Что ты имеешь в виду?

— Она защищала древесных крыс. Мешала строить магазины, «Кей-марты», кондоминиумы и высотные здания.

— Это коалиция «Эверглейдс», а не она лично.

— Расскажи это плотникам, электрикам, сантехникам, всем тем, кто ходит на эти собрания о землепользовании, зональные слушания. Кто каждый раз выступал против нового строительства? Ее многие не любили. Уж поверь мне.

Рики покачала головой, не слишком обнадеженная. Она все еще была на линии огня. Практически подозреваемый номер один.

— Ты обязан дать мне эти три тысячи. Я оказала тебе услугу. Взяла на себя всю грязную работу.

— Ты оказала услугу самой себе.

— И еще это. — Она постучала по водной кровати. — Ты думаешь, это не в счет?

Грейсон уселся в кресло-шезлонг на металлической раме, в котором Рики обычно смотрела телевизор. Он стал высокомерно холоден. Пару минут он сидел, глядя на нее, обводя глазами комнату, снова переводя их на нее, меряя ее взглядом, казалось, он вот-вот зарычит. С улицы Елизаветы донесся стук колес и звон Конк-поезда, был третий час. Рики пыталась откусить засохшую заусеницу. Она все время цеплялась ей за кимоно, а чуть раньше — за волосы Лилиан.

Грейсон вздохнул, покачал головой.

— Ты живешь здесь с тремя лесбиянками, не так ли? У тебя самая большая коллекция резиновых изделий к северу от Амазонки. Играешь в свои игры, занимаешься делами, которые в лучшем случае непристойны, а в худшем — противозаконны. Все это, так сказать, твоя история, то, что всплывет на поверхность, когда твое слово окажется против моего. И вообще, мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Ты думаешь, если я богатый юрист, то я уязвим, боюсь подмочить репутацию, так как это может скверно отразиться на моем бизнесе. Позволь мне кое-что рассказать тебе о богатых юристах, Рики. Во-первых, всем в высшей степени наплевать, чем мы занимаемся вне зала суда. До тех пор, пока мы обладаем красноречием, достаточным, чтобы убедить Его Честь. Попробуй испортить мою репутацию, если считаешь себя в состоянии сделать это. Во-вторых, юристы становятся богатыми обычно потому, что заставляют людей поверить в свою версию правды. Мне достаточно нашептать в нужное ухо, а потом поглядеть, как мчатся полицейские машины с мигалками. Так что если кто-то собирается распустить сплетню, сделать достоянием общественности некоторые пикантные подробности моей личной жизни, то этот кое-кто может быть весьма озадачен неожиданным интересом правоохранительных органов к тому факту, что он недавно потерял родителя.

ПОЖИЛАЯ ЛЕДИ ОТПРАВИЛАСЬ К ПРАОТЦАМ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ЕЕ ДОЧЬ МОГЛА КУПИТЬ СЕБЕ ПЛАТИНОВЫЙ ФАЛЛОИМИТАТОР.

Грейсон посмотрел на нее взглядом юриста, берущего за свои услуги семьдесят пять долларов в час. Возможно, именно этот самый взгляд позволил ему выиграть пару-тройку дел. Рики не боялась его, но ей тяжело было выдержать его взгляд после столь красноречивой тирады.

— Попробуй, Рики. Продолжай приводить свои аргументы, поглаживать кровать, играть в свои дерьмовые игры и целочку из себя строить. Попробуй, но если ты произнесешь хоть один звук, который будет похож на шантаж, или на Дюваль Стрит пронесется слух об одном юристе, который по выходным превращается в вуайериста, твоему маленькому мирку, Рики, тут же придет конец. Он лопнет как воздушный шар.

— Но эти двое, Грей. У меня есть время только до субботы. — Она перешла на умоляющий тон.

Он взял верх. А может, и нет, она не была уверена на сто процентов. В любом случае надо попробовать и это.

Один из строителей, работающих в соседнем доме, увеличил громкость радио, чтобы вся округа могла слышать битловскую Yellow Submarine. Стук молотков стал приближаться к ритму песни. And our friends are all aboard!

— He надо меня провожать, — сказал Грейсон. — Да, кстати, я ужасно расстроен известием о смерти твоей матери.

Уходя, он уже не сердился. Широко улыбнулся. Подмигнул.


Глава одиннадцатая


Ирвин Макман сидел в тележке для гольфа на четырнадцатом грине.[20 - Грин — последний сектор поля для игры о гольф, в котором находится лунка. Обычно имеет овальную или грушевидную форму и покрыт густо засеянной, коротко стриженной травой.] Милберн, сидя в своей тележке, глядел на звезды, которыми было усеяно ясное небо.

— Эти чертовы комары уже достали, Ирв. — Я иду внутрь.

— Нет, подожди.

Милберн раздавил еще одного комара на своем лбу, как будто бы только что нашел решение мучавшей его задачи.

— Мы можем поговорить и внутри. Пожалуйста, Ирв. Все эти дела, которые непременно надо обсуждать именно здесь, опасения, что дом напичкан жучками — все это полная чушь. Вот здесь мы в жучках по самую задницу, — засмеялся Милберн.

— Заткнись. — Ирв отхлебнул из фляжки.

— Дай и мне глотнуть.

Ирв засунул фляжку в боковой карман на дверце тележки.

Милберн продолжал сражаться с комарами, хлопая себя по ушам и ругаясь.

— Эта сучка, — сказал Ирв. — С самого начала мы четко сказали ей, сколько стоят наши услуги. Потом я согласился взять вперед только половину, потому что она то ли подружка Грейсона, то ли как-то с ним связана. Я подумал, черт с ней. Но так дела не делаются. Теперь она хнычет, что еще не собрала денег, чтобы расплатиться с нами.

— То есть ты облажался. Давай просто замочим ее и спишем убытки.

— Может, мы так и сделаем, — сказал Ирв. — А может и нет.

— А черт, я пошел в дом. Достали эти кровососы!

Ирв водрузил свой блестящий маленький пистолет 32-го калибра на переднюю панель своей тележки.

— У нас деловой разговор, — сказал он. — Ты же не можешь просто так встать и уйти с деловых переговоров.

Милберн перестал бить комаров и уставился на Ирва.

— Господе Иисусе, Ирв. Где ты всего этого набрался? Мы сидим здесь, под открытым небом, разговариваем, я жертвую свою кровь окружающей среде, а ты говоришь, что пристрелишь меня, если я не останусь. И черт меня подери, если я не верю, что ты именно так и сделаешь, а потом засунешь меня в песчаную ловушку,[21 - Песчаная ловушка или бункер — один из видов преград, устраиваемых на поле для гольфа, чтоб усложнить процесс игры.] и дело с концом. — Милберн шлепнул себя по шее, по руке, снова по шее, помахал рукой над головой. — Тебе хорошо, нажрался чесноку, можешь сесть хоть посередине Эверглейдс, и ни один чертов комар тебя не тронет. Разве что мексиканский.

— Нам нужно принять решение, — сказал Ирв, поднимая пистолет вверх и целясь в луну.

Песенка Милберна была почти спета.

— У меня вся рука и рубашка в крови, черт бы побрал этих жирных кровососов. — Милберн просунул палец под краешек повязки, красовавшейся у него на глазу, и почесал бинт. — А еще этот глаз. Блин, он просто меня убивает.

— Прими еще таблетку.

— Да во всей Флориде не хватит таблеток, чтобы унять эту проклятую боль.

— Идиот, я же говорил тебе, что нужно удалить глаз. Доктор почти уверен, что ты помрешь от инфекции, если не согласишься. А ты стал умолять его обойтись без операции. Мне стыдно за тебя, приятель.

— Все само заживет. Если я смогу выдержать эту чертову боль, я уверен, все само заживет.

— Да забудь ты про свой вонючий глаз хоть на одну минуту, — сказал Ирв, — мы говорим о серьезном деле. Пред нами открылась прекрасная возможность, и либо мы сохраним статус-кво, либо сумеем воспользоваться этой возможностью.

— Да говори уже скорее. Уж лучше бы ты в самом деле меня пристрелил, чем выслушивать все это дерьмо.

— Я говорю об этой старой кошелке, капитане яхты.

Милберн смахнул комара с руки и изогнулся, чтобы почесать спину.

Ирв навел пистолет на флагшток около четырнадцатой лунки:

— Эта старуха. Ты не задумывался, кому и зачем понадобилось ее убивать? А? Почему ее собственная дочурка решила избавиться от нее? Наследство? Хорошо. В этом нет ничего необычного. Но почему в это дело оказался замешан Грейсон? Этот парень относится к элите, к Лиге плюща.[22 - Лига плюща — объединение самых престижных американских университетов.] Он деловой магнат. У него полно баксов, и если ему для полного счастья понадобилась смерть какого-то капитана судна, значит, речь идет об очень больших деньгах. Этот парень не станет рисковать своей репутацией из-за пустяков.

Милберн застонал, одолеваемый комарами. Ирвин медленно поиграл пистолетом и снова навел его на Милберна.

— Заткнись, Милберн.

— Ладно, я заткнусь, а ты продолжай нести всякую чушь, если так важно, чтоб я сдох от потери крови, но выслушал это. Я заработаю малярию, глистов, и черт еще знает что, но выслушаю это здесь. Великий план, огромный шаг на пути к успеху. Валяй.

Ирв подтолкнул свою тележку вперед и стал кружить вокруг Милберна — один круг, другой. Остановился рядом с ним. Их тележки стояли параллельно, всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

Ирв сцепил руки за головой, откинулся назад, чтобы взглянуть на звезды. Он ощущал, как рядом с ним в темноте дрожит Милберн. Да, он заставил его побегать или, по крайней мере, пошлепать. Ирва это уже перестало забавлять.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, Милберн?

— Да. — Снова дрожь.

— Да? — сказал Ирв. — Да ни черта не нравится.

— Может, нам следует разбежаться.

— Это тебе следует отвалить, — ответил Ирв.

— Ладно, я так и сделаю. — Милберн толкнул свою тележку вперед, но не успел сдвинуться и не метр, как Ирв преградил ему путь.

— Вот что, я думаю, нам стоит сделать, — сказал Ирв, положив руку на рулевое колесо Милберна. — Я думаю, нам стоит в субботу отправиться на Ки-Уэст. Взять «Скараб». Кое-кого навестить. Поразнюхать, что к чему, узнать, откуда ветер дует. Выяснить, из-за чего пришлось умереть старушке-капитану. Наведаться к нашему заказчику, этой сучке, проверить ее активы, нанести пару-тройку визитов. Что-нибудь такое изобразить для прикрытия. Устроить маскарад. Просто подурачиться.

— К чему все это, Ирв? Из-за каких-то вшивых трех тысяч. Да наплевать на них.

— Я говорю не о трех тысячах, — ответил он. — Мистер Ума Палата, ты вообще меня слушаешь? Я говорю о том, что перед нами приоткрылась возможность, на какое-то время оставить ликвидационный бизнес, нужно просто проверить объявления о вакансиях, посмотреть, кто выступает в качестве работодателя. Встать на одну доску с достойными людьми, вот я чем я толкую.

— Хорошо, Ирв, — сказал Милберн, отгоняя комаров. — Все что хочешь, блин, я на все согласен.

— О, я так польщен, — заворковал Ирв с южным акцентом, воплощенная Скарлетт О'Хара. Он привел в движение свою тележку для гольфа и стал нарезать круги вокруг Милберна, круг за кругом. — Не могу передать тебе, каким восторгом наполняется мое сердце при мысли о том, что я смог порадовать моего чудесного друга. — Круг за кругом.

Все в Корал Гейблз, да и практически во всем Майами, установили решетки на окнах — кружевные стальные конструкции, а также ограждения вокруг веранд, чтобы защитить от грабителей фамильное серебро и цветные телевизоры. Все, кроме матери Сары, — у нее все руки до этого не доходили. Впрочем, она даже входную дверь не запирала.

Сара шагнула в прихожую и услышала звук включенного телевизора, доносящийся из комнаты. Она воздела глаза к небу и покачала головой. Они уже второй раз с Рождества смотрят этот фильм. Как минимум второй, это она знала наверняка. Мать Сары и отец Монаган из Церкви Маленького Цветка, старые приятели, встречаются, чтобы посмотреть «Жизнь прекрасна» каждый раз, когда кто-нибудь из них заметит этот фильм в программе телепередач.

Сара подумала: «Черт, ну почему именно сегодня?»

Было без четверти десять, пятнадцать минут до конца фильма, так что герой Джимми Стюарта[23 - Джеймс Стюарт (1908–1997) — знаменитый культовый американский актер, обладатель премии Оскар, пик карьеры которого пришелся на 30–50-е годы. Наибольшее признание принесло Стюарту участие в фильме «Жизнь прекрасна», просмотр которого под Рождество стал традиционным для миллионов американцев.] уже знает, что остался жив, и уже увидел, что стало бы с его пряничным городком, если бы он не рождался на свет, и он спешит домой, через снежную метель, чтобы обнять жену, поцеловать детей, что-то изменить, постараться смириться с теми бедами, которые еще должны выпасть на его долю. А в его гостиной уже собрался весь город, желая заплатить его долг. В этот момент Сара вошла в комнату.

Отец Монаган повернулся и взглянул на нее, на его щеках блестели слезы. Он кивнул ей, улыбнулся и раскинул руки для объятия и поцелуя, держа в одной руке бокал с бренди. Если бы на ее месте оказался грабитель, вообще кто угодно, отец Монаган сделал бы то же самое.

Ее мать посмотрела на священника, затем обернулась и увидела Сару, остановившуюся около полки со словарями и бостонским папоротником. Ее мать сказала:

— Подожди, сейчас будет реклама.

На ее щеках тоже были следы от слез.

Сара знала, что ей лучше просто уйти. Пожать руку отцу Монагану и уйти. Выбраться из этой комнаты, пока она не задохнулась от аромата духов своей матери, вернуться в свою квартиру и все обдумать. Как только в гостиной Джимми Стюарта появился зловредный президент банка, началась реклама. Какой-то молодой юрист вопрошал зрителей, не приходилось ли им когда-нибудь страдать из-за чьей-то халатности. Один из коллег Сары, такой же, как и она, борец за справедливость. Дайте этим парням еще немного времени, и они появятся на экране верхом на аллигаторе или привязанными к фюзеляжу биплана.

Сара отключила звук и встала перед ними. Отец Монаган вытер глаза рукавом своей сутаны, а мать высморкалась. Сара стояла и смотрела на них, единственным источником света в комнате был экран цветного телевизора, на их лицах плясали зеленые и синие блики. Между ними на столе стояла керамическая миска, наполовину заполненная попкорном.

— Как твои дела, Сара? — спросил священник. — Мы так долго не виделись.

— Не слишком хорошо, — ответила Сара.

Ее мать вытянула шею, так как дочь заслоняла ей экран телевизора.

— Что случилось, детка? Ты ужасно выглядишь.

Отец Монаган поставил свой бокал с бренди на столик и сделал движение, чтобы встать. Сара подняла руки, жестом останавливая его. Ей не нужны были объятия семейного священника. Он сдержал свой порыв и вновь откинулся на спинку кресла.

— Мама, — позвала Сара. — Мама.

Мать бросила на нее быстрый взгляд, и Сара увидела, как та рассержена ее вторжением.

— Кейт Труман убили, — сообщила Сара.

— Боже мой, — сказал отец Монаган. — Это твоя подруга?

— Да, — ответила Сара, все еще глядя на мать, — даже больше чем подруга.

— Я так и знала, что произойдет что-то вроде этого. Разве я тебя не предупреждала?

— Мне нужно идти, — сказал отец Монаган и снова начал подниматься. Но миссис Джеймс удержала его, взяв за руку.

— Фильм еще не закончился, — сказала она.

— Сара, если хочешь, я останусь, — предложил он. — Может тебе нужно выговориться?

Ее мать сказала:

— Эта Кейт Труман просто ее знакомая. Радикальных взглядов, жила на Ки-Ларго, все время против чего-нибудь протестовала.

— Она значила для меня намного больше, чем просто знакомая, и ты, мама, знаешь это. Мне только что позвонили и сообщили, что ее убили. Я собираюсь поехать туда завтра и, возможно, задержусь там на некоторое время, не знаю точно. Но я приехала сегодня сюда, чтобы сказать тебе, где я буду, и потому что я…

— Потому что ты расстроена, — сказал отец Монаган и снова попытался встать, но мать Сары положила ему руку на плечо и заставила остаться в кресле.

— Мы поговорим об этом после фильма, — сказала ее мать. — Через несколько минут.

— Нет, нет, я настаиваю.

Отец Монаган поднялся, подошел к телевизору и выключил его. Он взял Сару за руку и в темноте стал вглядываться в ее лицо.

Мать Сары взяла пульт и снова включила телевизор. Все собравшиеся в гостиной Джимми Стюарта говорили одновременно. Донна Рид и дети, все улыбались. Джимми Стюарт качал головой, удивляясь всему происходящему и чувствуя себя самым счастливым человеком на земле.

Она сделала звук чуть тише и сказала:

— Он знает о твоих поездках туда, о твоих фантазиях. Что с Далласом произошел не несчастный случай. Что Даллас был похищен. И убит. Он слышал это, Сара, и у него есть кое-какие соображения на этот счет. — Она повернулась к священнику.

— Думаю, вы должны сказать ей то, что говорили мне, Брайан.

— Потом, потом, — ответил отец Монаган. — Сара пережила шок. Она убита горем.

— Отец Монаган считает, что тебе нужно обратиться к специалисту, к квалифицированному психологу. Не так ли, Брайан?

Священник вздохнул.

Мать Сары внимательно смотрела на экран телевизора, где перед Джимми Стюартом в этот момент поставили шляпу, до краев полную денег, больше чем достаточно, чтобы расплатиться с долгами. В чем заключался смысл? Сара размышляла об этом, пока они все трое досматривали фильм, и потом, когда начался десятичасовой выпуск новостей. Умереть и вернуться обратно, чтобы навариться на этом? Если б Сара сейчас умерла, для нее пустили бы шляпу по кругу только эти двое. Небольшое утешение.

— Отец Монаган говорит, что это все нервы, ты цепляешься за Далласа, забывая о себе, пытаешься воскресить его, придумываешь, что его кто-то убил. Живешь этими фантазиями. Он уже сталкивался с такими случаями. Не правда ли, Брайан?

Отец Монаган включил настольную лампу, повернулся и посмотрел на Сару, пытаясь выразить своим взглядом сочувствие. Но теперь Сара увидела, что он просто пьян. Красное лицо, блуждающие глаза. Рот приоткрыт. Последний год или два это случалось все чаще и чаще, в его приходе становилось все больше кубинцев, и ходили разговоры о том, что службу в церкви будут вести на испанском. Его дни были почти сочтены.

— Мама, чего ты добиваешься?

Продолжая смотреть новости, мать ответила:

— Неужели же мне нужно умереть, что ты заметила мое существование?

— О боже, — сказала Сара.

— Ну, ну, — сказал отец Монаган. — Не надо так. — Сара заметила, как священник бросил мечтательный взгляд на бокал с бренди, стоящий на столе.

— Это не Даллас умер, — сказала мать. — Это я умерла, не так ли? Это я была в той машине. Твой отец живее всех живых. А я сижу здесь, и это я умерла.

Мать так и не посмотрела на нее. Сара подошла и встала перед телевизором, на расстоянии вытянутой руки от своей матери.

— Я согласна с отцом Монаганом, — продолжала ее мать. — Тебе нужна помощь. Помощь специалиста.

Священник снова уселся в кресло, допил остатки своего бренди и уставился в пустой бокал.

— Послушай, — сказала Сара, выключив телевизор. — Это не фантазия и не заблуждение. Я встретила человека, который убил папу. Я знакома с ним. Я каждый раз встречаюсь с ним, когда отправляюсь туда. У меня есть все, кроме признания, и я очень близка к тому, чтобы его получить.

Отец Монаган смотрел на нее. Ее мать смотрела на пустой экран телевизора.

— Он похитил папу, привез его к озеру Сюрприз и убил, — сказала она священнику. — В ту ночь, девятнадцать лет назад.

— Я же вам говорила, — обратилась к священнику ее мать. — Ее состояние все ухудшается.

— Сара. — Отец Монаган отставил бокал в сторону. — Может, ты как-нибудь заедешь и навестишь меня? Я знаю, у тебя есть сомнения по поводу церкви и ее роли в твоей жизни. Но мы могли бы просто поговорить. Как нормальные взрослые люди.

— Он приехал сюда поздно вечером, — продолжала рассказывать Сара отцу Монагану. — Уволок с собой моего отца и убил его. Он сделал это, я его видела. И я знаю, кто он такой.

Ее мать сказала:

— Она изводит меня своими навязчивыми идеями, своими поездками туда. Не знаю, как я все это выдерживаю столько времени.

— Сара, — сказал отец Монаган, — если тебе нужна наша помощь, духовного или иного толка…

Сара теребила шов на рукаве своей рубашки. Стоя перед этими двумя, пытаясь ухватиться за тонкую нить. Молчание заполнило комнату. Сара думала. Вот что сейчас помогло бы, — ангел-хранитель Джимми Стюарта, который показал ему, как выглядел бы его родной город. Вот что могло бы помочь, — ее собственный ангел-хранитель, который вмешался бы и дал успокоение ее душе. Показал бы ей, какую жалкую и ничтожную жизнь вели эти люди, если б ее никогда не существовало.

Но она знала, что это неправда. Если бы Сары не было, ничего бы не изменилось. Мир оставался бы точно таким же, каким и был. Таким же продажным и забывчивым. До нее никому не было дела, как если бы ее вообще не существовало. Ровным счетом она не оказала никакого воздействия ни на чью жизнь. За единственным исключением. Боже, помоги ей, если это было правдой, и она могла сыграть какую-то роль в гибели Кейт.

— Я мог бы помочь используя и мирские средства, — продолжал священник. — Люди в моем положении могут то, что больше никто не может. Ты бы удивилась, если б узнала, какие влиятельные персоны обращались ко мне за помощью.

— Выпейте еще глоточек бренди, Брайан, — проговорила ее мать, в то время как Сара повернулась и прошла через комнату, уходя прочь из этого дома.


Глава двенадцатая


Торну удалось заснуть лишь на рассвете, а часом позже он вдруг проснулся, посередине какого-то сна, где преследовали его, или он кого-то преследовал — не мог вспомнить точно. Он вспотел, его сердце бешено колотилось. Торн огляделся и понял, что все еще находится в своей старой спальне, в доме Кейт.

Он поехал к себе домой, принял душ, оделся как в лихорадке. Подъехав к бюро ритуальных услуг в девять утра, Салли Спенсер увидела, что он расхаживает взад-вперед перед закрытой дверью. Она вылезла из машины, глядя на него так, как будто сомневалась, в здравом ли он уме.

— Я в порядке, — заявил он ей, поднимая руки и демонстрируя ей свои ладони. — Я в полном порядке.

Она отперла входную дверь и провела его в свой кабинет, положила сумочку в ящик стола и села. На ней было желтое платье, волосы убраны в высокую прическу. Минуту или две они разглядывали друг друга. Он видел, что она читает в его лице что-то, не внушающее ей доверия.

— Ты пришел не по адресу, Торн. Теперь это дело полиции. Поговори с Шугарменом.

— Ее изнасиловали, Салли?

— Говорю тебе, это не в моей компетенции — отвечать на вопросы.

— Я видел ее брюки. Ее изнасиловали, ведь так, Салли?

Салли чуть помедлила, а потом утвердительно кивнула головой.

Они сидели друг напротив друга, и Торн чувствовал, как к его лицу приливает кровь. Он сердился на нее, потому что вокруг больше никого не было. Потому что она выбрала себе такую дерьмовую профессию. Потому что она была женщиной, а женщин насилуют.

Они сидели, глядя друг на друга. Торн вцепился в подлокотники кресла. Это чувство не пройдет, он знал это. Раньше он испытывал его к Далласу, а теперь к убийце Кейт. Он мог накричать на Салли, устроить погром в ее кабинете. Но это чувство осталось бы с ним, даже спустя многие годы. Оно бурлило бы под внешним спокойствием.

Вместе они обсудили кремацию. Салли отвезет тело в Майами, проведет там день и вечером привезет останки. Она назвала их «креманками». Торн снова пришел в ярость. Чуть не высказал ей, что он думает. Даже если она ни в чем не виновата, даже если она добра, открыта и дружелюбна. Все равно она не имеет право называть их «креманками».

Торн сказал, нет, он не хочет еще раз взглянуть на тело.

Потом он отправился в «Карибский клуб» — бар с видом на залив, куда в основном наведывались байкеры и строительные рабочие. Заказал пиво. Осушил бокал, глядя как парочка виндсерферов сражается с волнами залива. Затем заказал еще одно пиво. Бар мен, принесший заказ, сказал ему, что они слышали о том, что случилось с Кейт. Вот только что о ней говорили. Торну не понравилась его интонация. Или то, как он переглянулся с парнем, сидевшим рядом с Торном.

— Да? — спросил Торн. — И что же?

— Да ничего, — ответил незагорелый бармен.

— Эй, — позвал Торн удалявшегося бармена, — эй, почему я здесь единственный, на ком есть рубашка?

— Черт побери, да потому что это Кис, приятель, — сказал сидевший рядом с ним бритоголовый парень.

Перед ним на стойке бара лежала металлическая каска с буквами SS. Его ремень не было видно из-за нависавшего над ним живота.

— Ты, что не в курсе, белый мальчик? Здесь законы не действуют.

— Здесь действует только закон джунглей, — сказал его приятель, наклонившись вперед и бросив на Торна свирепый взгляд.

Это был низкорослый парень с плоским лицом питбуля. На голове у него красовался черный мотошлем.

Тощий мужчина с волосами, забранными в конский хвост, и в жилетке, под которой виднелась его костлявая грудь, направился к ним, оторвавшись от бильярдного стола, держа наготове кий.

— Ах, вот оно что, — сказал Торн, — закон джунглей?

— Разумеется, блин, — откликнулся бритоголовый. Он оторвал локти от барной стойки и нагнулся к Торну, обдав его запахом пива. Ухмыльнулся и обратился к своим товарищам:

— Родился еще один тост! Выпьем за того, кто прикончил крысиную леди! Если чертова крыса не может выжить без посторонней помощи, ее нужно ликвидировать.

— За ликвидацию, — закричал его друг-коротышка. — За закон джунглей!

Торн схватил его бокал с «Будвайзером» и врезал им бритоголовому по глазам. Быстро зашел сзади и, схватив коротышку за шлем, ударил его лицом о стойку бара. Парень с кием встал в позу бейсболиста, готовящегося к удару, крепко сжимая кий в руке, и придвинулся к Торну. Быстрым, почти незаметным движением Торн метнул в него фашистскую каску, и, пока тот отвлекся, пытаясь от нее уклониться, нанес ему удар в пах. Бармен тем временем испарился.

Снаружи, на автостоянке, у него мелькнула мысль повалить их «Харлеи» на землю как костяшки домино. Но шутить с этими парнями не стоило.

Он медленно ехал по первой федеральной магистрали в южном направлении, пытаясь справиться с дрожью в руках, тяжело дыша и чертыхаясь.

Четырехрядное шоссе прорезало остров посередине как позвоночник. Местами остров так сужался, что можно было, стоя в центре дороги, бросить камень либо в океан, либо во Флоридский залив. И услышать, как он упадет в воду.

Сейчас все вокруг казалось Торну чужим и никчемным. От старых времен осталось всего несколько деревянных домиков с железными крышами, цистернами и куполами, зажатых между ресторанами «Пицца Хат», магазинами принадлежностей для ныряльщиков и лавками, торгующими раковинами, витрины которых были завалены раковинами королевского моллюска. Над скоплением ресторанов фаст-фуд поднимался смог от фритюрниц. Даже сильный морской бриз не мог очистить воздух от этого смрада.

На Ки-Ларго не было города в обычном понимании этого слова, не было сетки улиц, не было площади перед зданием суда, не было парка со статуями. Не было даже тротуаров. Только эта горячая четырехрядная полоса шоссе, сбоку от которой бежала велосипедная дорожка. Заправочные станции, автомобильные кемпинги, магазины автотоваров, семейные мотели, магазины, торгующие приманкой для рыбы, со стенами, разрисованными изображениями рыбы-парусника, рекламные щиты, увлекающие водителей мимо всех этих аляповатых строений дальше, на Ки-Уэст.

Незастроенным по случайности остался только один участок земли, открытое пространство, откуда неожиданно открывался вид на Флоридский залив и на Атлантику. Яркое пятно водной глади пятнадцати оттенков голубого и зеленого, а затем снова здания из шлакоблоков, где можно купить страховку от наводнений или гамбургер.

В тех местах, где ширина острова достигала нескольких сотен метров, громоздились кварталы бетонных жилых домов на сваях. Но на Ки-Ларго не было потребности ни в комитете по охране архитектурных памятников, ни в историческом обществе. То, с чем не справился ураган 1935 года, было снесено бульдозерами.

Там, где раньше никогда не было теней, теперь повсюду были тени. Самыми древними на двести километров вокруг были люди. И почти все они, за исключением жалкой горстки, были вновь прибывшими, пенсионерами, которые так привыкли к супермаркетам и огромным автостоянкам там, у себя дома, так гордились своими торговыми центрами, с такой готовностью рассказывали кончам, какими благами цивилизации наслаждается вся остальная Америка, что тут и там стали появляться новые и новые ренегаты.

Даже некоторые старые друзья Кейт предали ее, Им нужны были «Кей-марты», а не древесные крысы. Они устали столько лет ездить за любыми крупными покупками в Майами. Устали быть первопроходцами. При этой мысли Торну захотелось развернуться и поехать на север, ехать до тех пор, пока «кадиллак» не остановится. Осесть там, неважно где. Лучше жить в том месте, которое давно уже покинула надежда, чем оставаться здесь и наблюдать, как все постепенно разрушается.

Однако он вернулся домой, немного посидел в «кадиллаке», а потом дошел до края причала. Просто стоял там, вдыхая морской воздух, ни к чему не приглядываясь. Когда наконец приехала Сара, было уже десять часов.

Торн стоял на причале и смотрел, как она выбирается из своего красного «транс-ама». Наблюдал, как она идет к нему, во что она одета, как уложены ее волосы. Неужели так выглядят торговцы наркотиками? Он не находил в ней ничего особенного. На ней были коричневые вельветовые джинсы, темная блузка с короткими рукавами, теннисные туфли. Солнечные очки. Ее походка, ее волосы ни о чем не говорили.

Она вышла на причал, остановилась перед ним и спросила, как он себя чувствует. Он ответил:

— Нормально. Сказал, что ему нужно выпить.

— Мне поехать с тобой?

Смерив ее долгим взглядом, он ответил: да, он хочет, чтобы она поехала с ним. Он позволил ей взять себя за руку, и они направились к ее машине.

Торн велел ей ехать на остров Отдохновения. Это было курортное местечко, тридцать лет тому назад Кейт и доктор Билл купили в нем долю. Многие годы там не было ничего, кроме нескольких коттеджей. Для семьи Труман это было удобным местом, где они хранили свою лодку, местом, куда они могли отправиться на выходные. Приемная мать Шугармена, белая женщина одного возраста с Кейт, тоже была в числе совладельцев и каждые выходные привозила на остров Шугармена, чтобы он ловил рыбу, катался на лодке и нырял вместе с другими детьми.

Сара припарковала машину и стала ждать, а Торн сидел и смотрел через ветровое стекло.

— Зачем мы сюда приехали? — спросила она.

— Мне нужно что-то сделать, — ответил Торн.

Торн поводил ее по острову, показал, где раньше были коттеджи, спуск для лодок, волейбольная площадка, поле для игры в крокет. Длинные столы для пикников и обложенное камнями место для барбекю, где, бывало, собирались пять-шесть семей, жарили рыбу и картошку и пели песни.

Один из совладельцев острова Отдохновения был юристом, это ему пришла в голову мысль построить небольшой мотель на дальнем конце острова, который не будет причинять неудобств, но, вместе с тем, будет приносить определенный доход. Там смогут останавливаться приезжающие в гости родственники. Да плюс еще налоговые льготы.

Все остальное развивалось так постепенно, что никто и не думал возражать. Здесь выкопали несколько мангровых деревьев, там устроили небольшую насыпь. Построили еще одно здание. Кое-где проредили кустарник. Торну навсегда запомнился один прекрасный осенний день, когда наконец-то наступила долгожданная прохлада, это было в начале семидесятых. Он шел мимо яростно сражающихся волейболистов к своей лодке и не встретил ни одного знакомого лица. Вторжение завершилось. У пришлых был численный перевес.

Теперь остров Отдохновения был полностью открыт для широкой публики. Лодочные спуски, три бара, четырехэтажный мотель, два обычных ресторана, один дорогой и фешенебельный, закусочная, несколько сувенирных магазинчиков. В последние несколько лет, к неудовольствию Кейт, остров стал также популярным местом отдыха холостяков.

Он повел Сару мимо магазина, где продавались бикини, к сараю из старых сосновых бревен. Деревянная обшивка сарая покоробилась, крытая рифленым железом крыша проржавела. Это было последнее строение, оставшееся от былых дней. Десятью годами ранее, когда Торн принял решение больше не выходить с туристами в море ловить рыбу на отмелях, он оставил там на хранение свою лодку и изношенный «Эвинруд».

Торн отыскал нужный ключ на брелоке с ключами, открыл висячий замок и распахнул тяжелые двойные двери. Оглядел темное помещение. Зачехленный мотор возвышался на козлах посередине сарая. Торн подошел и положил руку на мотор.

— Мне нужно привести его в рабочее состояние, — сказал он Саре.

Стоя в дверном проеме, с нимбом из солнечного света над головой, она кивнула в знак того, что все понимает.

Сперва он почистил и смазал инструменты, оставленные им на верстаке, затем вынул из чехла мотор мощностью в тридцать лошадиных сил. С помощью шпателя соскреб ржавчину с головок. Отправив Сару за запасными уплотнительными прокладками, он разобрал карбюратор, промыл его части в бензине и вновь собрал его. Все резиновые кольца пришли в негодность. Нужны были новые наконечники и свечи. Когда Сара вернулась с прокладками, он снова отправил ее в магазин с целым списком запчастей. Цилиндры были в нормальном состоянии, чуть поцарапаны, но, в целом, в порядке. Кольца он отполировал.

Потом Сара стояла у дверей сарая, глядя, как он работает, и каждые полчаса приносила ему свежее пиво. Он выпустил немного масла из нижнего поддона — масло было черным, и он слил его. Шестерни передач не заржавели, маховик проворачивался.

Около шести вечера он установил двигатель на лодку и оттащил ее на тележке к причалам. Сара и несколько знакомых с глубоководных яхт наблюдали, как Торн влил немного бензина в карбюратор и попытался завести «Эвинруд». С пятой попытки двигатель заработал и выпустил струйку голубого дыма, а винт стал медленно поворачиваться сквозь толщу воды. Пара человек зааплодировали.

— Хорошая работа, Торн, — крикнул один из них.

Торн стоял в своей лодке, тяжело дыша и озираясь вокруг.

— Ты в порядке? — спросила Сара.

Он ответил:

— Да.

Но по ее лицу и по глазам остальных видел, что никто в это не поверил. Он опустил голову и посмотрел на свою правую руку. Она была крепко сжата в кулак, как будто в ней все еще был гаечный ключ.

— Наверное, не помешает пропустить стаканчик, — сказал он. — Четыре стаканчика.

— Говорят, это помогает, — откликнулась Сара.

— Десять стаканов, — сказал Торн.

Они отправились в «Тики-Бар», который находился на верхнем этаже мотеля. Сара заказала чай со льдом, Торн — «Будвайзер». Она спросила его, какими фактами он располагает, и он рассказал ей все: про марихуану на борту, про изнасилование, про то, что Кейт вышла в море ловить желтого тунца. Он наблюдал за ее реакцией, но ничего особенного не заметил. Потом она просто молча сидела и смотрела на Торна в замасленной одежде, на то, как он принимает соболезнования от бармена и официанток, и пила свой чай со льдом.

В семь часов они спустились вниз, в «Кокосовую хижину» на краю бассейна. Сели друг против друга за круглый столик под зонтиком. Торн заказал бурбон, а Сара по-прежнему чай. Она покусывала губу, пытаясь избежать пытливых взглядов, которые периодически бросал на нее Торн. Вокруг слонялись несколько туристов. Была середина недели, середина лета. Торн пытался не думать о Салли Спенсер, о том, где она сейчас и что делает.

Когда солнце село, Торн переключился на текилу в баре «Маргаритавилль Экспресс», располагавшемся в маленькой хижине на краю устроенного на острове Отдохновения небольшого пляжа. Они сидели в баре, и Торн смотрел, как два парня катались на водных лыжах по вечернему океану, огни их катера освещали часть Атлантики.

В полдевятого Сара заказала моллюсков в тесте и молча принялась за еду. Торн смотрел, как появляется вечерняя публика. Пока Сара ела, глядя в свою тарелку, он крутился на своем стуле и слушал разговор двух медсестер из Мичигана, которые казались еще пьянее, чем он сам. Их разговор явно предназначался для его ушей. Они посматривали на него, сидя за небольшим столиком.

— Минет, минет, минет, — говорила рыжая. — Всегда одно и то же.

Ее темноволосая подружка в больших очках с затемненными стеклами улыбнулась Торну уже, наверное, в пятнадцатый раз.

— Парням наплевать, — сказала она, обращаясь к подруге. — Они думают, для девушек это как икра. Большое одолжение, подарок свыше.

— Например, тот парень в «Пир Хаус».

— Фредди?

— Да, — ответила рыжая, бросая еще один зазывный взгляд на Торна (слезай со своего стула, парень. Подойди к нам). — Минет, минет. Он хотел сидеть в своем «порше» и любоваться закатом, пока я его обслуживаю.

— Какой романтик.

— Неужели я проехала шесть с половиной тысяч километров, чтобы сидеть, засунув голову под руль? Пока какой-то парень, воображающий, что его обтрепанный «порш» делает его, по меньшей мере, героем-любовником из Голливуда, любуется на закат? Нет уж, дудки.

— Слышит, что ты дипломированная медсестра, и хочет, чтобы ты измерила ему пульс, температуру: кажется, у меня лихорадка.

Сара коснулась его локтя.

— Ты готов?

Торн смотрел, как водные лыжи то появляются в пятне света, то исчезают из вида. Воображал, каково это — быть сейчас там, в темноте, без ориентира.

— Я готов, — сказал он, с трудом слезая с неустойчивого барного стула.

Двое парней в теннисных шортах и гавайских рубашках стояли позади столика, за которым сидели медсестры. Один из них был невысокого роста, с трехдневной щетиной, злыми маленькими глазками и проплешиной на макушке. Второй — высокий и грузный, с пиратской повязкой на глазу и длинными сальными волосами. Должно быть, их внимание привлекла эта болтовня о минете. Рыжая в последний раз одарила Торна улыбкой, прежде чем переключиться на этого вновь пришедшего парня в расстегнутой гавайской рубашке, из-под которой виднелась его грудь, заросшая темными курчавыми волосами.

— Я знаю, кто это сделал.

— Ты пьян, Торн. — Сара помешала соломинкой остатки своего чая со льдом.

Торн глядел, как коротышка в гавайской рубашке нащупал под столом колено рыжеволосой и полез ей под юбку.

Торн посмотрел на счет и оставил на столе несколько купюр.

— Это тот парень в начальной школе, на собрании. Тот лесоруб. Которого я заставил заткнуться. — И Торн ударил ладонью по барной стойке.

— Боже мой, Торн. — Сара повесила сумочку на плечо. — Да таких парней пять сотен. Да еще их жены. Их дети. Все они точили на Кейт огромный зуб. Этот парень лишь один из многих.

Двое в гавайских рубашках наблюдали за Торном. Медсестры отправились в туалет. Эти парни пока не до конца поняли, был ли Торн просто еще одним пьяным или мог бы их поразвлечь.

Торн оглядел ряды столиков, парочки, перед которыми стояли бокалы с розовыми коктейлями и кружки с пивом. Кокосовые пальмы были украшены новогодними гирляндами. Вдруг все показалось ему чудовищно несправедливым. Эти люди роняли свой картофель фри на землю там, где доктор Билл показывал детям, как чистить рыбу, а Кейт разучивала с ними названия созвездий, слова песен.

Лишь когда они сели в Сарин «транс-ам» и отправились с Лоуэр-Мейткамб-Ки обратно на Ки-Ларго, перед глазами Торна все поплыло. Он откинул голову на подголовник, закрыл глаза, но продолжал ощущать, как вибрирует глушитель, как Сара, не любившая езду в ночное время и потому нервничавшая, резко поворачивает руль, как о ветровое стекло разбиваются ночные мотыльки.

Подъехав к его домику на сваях, Сара припарковала машину на траве как можно ближе к лестнице. Она помогла Торну вылезти из тесного салона машины и с трудом втащила его вверх по лестнице. Отперла дверь и подтолкнула его внутрь комнаты. Торн спросил:

— Ты останешься? Мне бы этого хотелось.

— Я остаюсь, — ответила она откуда-то издали. — Подожди минутку, я сейчас вернусь.

В темноте Торн разделся, шатаясь после целого дня пьянства. Все плыло перед его глазами. Он попытался почистить зубы, соблюсти этот ежевечерний ритуал, но не смог открыть тюбик с пастой.

Он услышал, что Сара снаружи, на веранде. Держа в руках зубную пасту, он добрался до дверей и увидел, что она сидит в одном из кресел доктора Билла, и ее плечи сотрясаются от рыданий.

Торн шагнул наружу, взял свои вещи, щурясь на мельтешащий перед его глазами залив. Он встал за креслом и посмотрел на нее. Она сидела, закрыв лицо ладонями. Ему хотелось положить ей руку на плечо и вернуть обратно на землю. Но она, похоже, была слишком далеко.


Глава тринадцатая


Ирв был рад, что черноволосая богиня покинула бар. Из-за нее он никак не мог сосредоточиться на своей медсестре. Да еще этот загорелый жеребец, с которым она разговаривала, этот блондин, опрокидывающий в себя одну рюмку текилы за другой, похожий на помесь Джимми Баффета[24 - Джимми Баффет (1946) — американский певец, автор песен и писатель, долгое время живший на Ки-Уэсте. Его песни отличаются особым лиризмом и мелодичностью.] с этим чертовым теннисным роботом, как его, Бьорн Борг?[25 - Бьорн Борг (1956) — выдающийся шведский теннисист, 11 раз выигрывал турниры «Большого шлема» в одиночном разряде. За своё умение сохранять присутствие духа в любой ситуации на корте получил прозвище Человек изо льда.] Этот парень все время поглядывал на Ирва, так что Ирв даже стал подумывать о том, что неплохо бы выманить этих двоих на автостоянку. Сбежать куда-нибудь с этой куколкой на несколько часов поразвлечься, а для этого блондинистого мужлана найти подходящее болото.

Ирв подумал, что черноволосая принцесса очень похожа на фигуристку, которая принимала участие в Олимпийских играх пару лет назад: ослепительно белая кожа, волосы черные, как вороново крыло, чуть затуманенные голубые глаза. Высокие скулы, длинная стройная шея. Есть за что подержаться.

Как бы то ни было, пока Ирв разрабатывал свой сценарий с автостоянкой, его новая подружка-медсестра слегка ущипнула его под столом и сжала мошонку. Бац, и он снова был с ней, к черту принцессу и пьяного блондина.

Только Ирв размечтался о том, как прикорнет на груди у медсестер, девушки отправились в дамскую комнату, а Ирв и Милберн остались сидеть за столиком, напиваясь все больше и больше.

— Они нас кинули, дружище, — сказал Милберн. — А эта, рыжая, ну и сиськи.

— Эй, не паникуй, — ответил Ирв. — Она вернется через пять минут. Вон уже замаячили ее соски.

Медсестры наконец вернулись, слегка растерянные, словно только что обсуждали, стоит ли связываться с этими парнями. Заметив это, Ирв стал максимально открытым, подпустил в голос нотки искренности. Через десять минут ему и Милберну все же удалось уговорить их спуститься к пристани.

Они изображали из себя приличных мальчиков, показывающих гостям достопримечательности. Джентльменов, приглашающих совершить прогулку при луне на своей шикарной яхте. Стрельба глазами шла на полную катушку. Ирв вошел в образ современного просвещенного мужчины, уважающего права женщин, безобидного и любезного. Милберн улыбался как евнух.

Ирв представлял себя Кери Грантом, Роком Хадсоном,[26 - Кери Грант (1904–1986) — знаменитый киноактер, обладатель премии Оскар за выдающиеся достижения в кино; Рок Хадсон (1925–1985) — знаменитый голливудский киноактер, с превосходными внешними данными, наиболее успешными для него были 50-е годы, когда он снимался главным образом в вестернах, и 60-е — когда он снимался в комедиях, где партнершей Хадсона часто была Дорис Дей.] пустив в ход все свое обаяние. В конце концов они поднялись на борт. Милберн отдал швартовы, Ирв запустил моторы.

Рыженькая тотчас же закричала:

— А сколько у нее лошадиных сил?

Она пыталась вести себя как ни в чем ни бывало, будто бы отрываться подобным образом было для нее не в новинку — парни вроде него, шикарные яхты.

Ирв только улыбнулся ей и выровнял яхту, так что другую девушку качнуло в сторону Милберна. Это же его девушка, значит, она должна ему нравиться, ведь так? А он орет, чтобы Ирв сбавил обороты.

Эта темноволосая сучка в очках, какие носят феминистки, Ирву не понравилась. Не понравилось, как она смерила его взглядом, как упиралась еще там, на причале, приставая с вопросами, куда они отправятся, сколько времени займет прогулка. Он чуть было не велел ей заткнуться. Ей, понимаете ли, предлагают прогулку на «Скарабе» с двумя «мерками» мощностью в четыреста лошадей, а она ломается. Он сразу же решил, что ею займется Милберн. До этого его дружок заигрывал с обеими, так и не решив, которая ему больше нравится.

Милберн снова закричал ему, чтобы он снизил скорость. Ирв так и сделал, чуть сбросил обороты, направляясь к указателю фарватера на Москитном побережье. Его рыжеволосая подружка взяла его под руку и потерлась грудью о его бицепсы. Он взглянул на нее и положил руку на застежку ее шортов, погладил между ног, а потом поласкал ее там мизинцем.

— Ты уверена, что уже ждешь меня? — прокричал он сквозь порывы ветра.

Она улыбнулась ему и кивнула, а потом еще крепче обхватила его руку.

Милберн подошел к Ирву с другой стороны. Его подружка осталась стоять на кокпите, прислонившись к кожаному буферу.

— Давай-ка вернемся, Ирв.

— Мы вернемся, когда я продемонстрирую этим девушкам все, на что способна моя яхта.

— Прямо сейчас, Ирв. Пенни укачало, да и мне что-то паршиво.

Ирв добавил оборотов, яхта стала еще быстрее приближаться к маяку на Москитном побережье. Тыльной стороной ладони он продолжал поглаживать шорты рыжеволосой, чувствуя, как нарастает ее возбуждение.

Милберн отправился назад к своей плаксе-феминистке. Они о чем-то разговаривали, Милберн обнял ее за плечи. Забавная парочка, как раз то, что нужно Милберну — женщина, которая ненавидит мужчин. Превосходно. Что касается Ирва, рыжая цыпочка была как раз в его вкусе, она до блеска отполирует его член и будет рада оказанной ей чести.

Добравшись до маяка, Ирв выключил двигатели. Пока он доставал бутылку шампанского из маленького холодильника в каюте, все трое стали о чем-то шептаться. Похоже, феминистка жаловалась своей подруге.

Ирв принес шампанское и пластиковые стаканчики на палубу и поставил их на откидной столик. Опрокинув стаканчик, налил себе еще.

— Ирв, — сказала рыжая, подойдя к нему. — Давай лучше вернемся. Пенни плохо. Я тоже немного замерзла.

— Что за бред, плохо, — скривился он. — Мы здесь, в открытом море, вокруг только вода, луна и звезды. Теплая летняя ночь. Некоторые девчонки пошли бы на убийство, только б оказаться на вашем месте. Это же рай на земле. Полюбуйся на эти звезды. — Ирв перехватил взволнованный взгляд, который она бросила на подругу. — Я сказал, сука, полюбуйся на эти звезды.

В изумлении она уставилась на него — ее жизнь принимала нежелательный оборот.

— Перестань идиотничать, Ирв, — сказал Милберн. — Поворачивай назад.

— Давайте-ка поплаваем, — сказал Ирв, полез под столик и достал судовой револьвер 44-го калибра. — Искупаемся голышом, дамы.

— Блин, Ирв. Опять ты за свое.

— Смелее, дамы. Вы же не против немножко поплавать? Я хочу проверить, в хорошей ли вы форме, две такие красотки. Устроим небольшой заплыв. Кто быстрее. Отсюда до маяка. Кто доберется первым, получит… все что угодно. Возвращение назад, теплое полотенце. — Ирв навел револьвер на одну, потом на другую. Спеси у феминистки явно поубавилось. Член отвалился, яйца куда-то подевались.

— Что с тобой, Ирв? — рыжая сделала шаг к нему.

Милберн сказал:

— Он не шутит. Иногда на него находит.

— Ладно, ладно, господи Иисусе. — Рыжая стала раздеваться. Ее подружка стояла, пристально глядя на Ирва. — Я не против, Пенни, пускай он смотрит. А ночь действительно прекрасная. — Она пыталась обратить все в шутку. — А вы, мальчики, искупаетесь?

— Конечно, крошка, как только вы финишируете. Давай, принцесса, — сказал Ирв другой. — Мы хотим посмотреть заплыв. Отсюда до маяка. Ну-ка, покажи нам свои прелести.

Левой рукой он взвел курок, для пущего драматического эффекта, как в старых ковбойских вестернах. Словно Джон Уэйн,[27 - Джон Уэйн (1907–1979) — популярный американский актер («Дилижанс», «Аламо», «Рио-Гранде», «Зеленые береты»), обладатель премии Оскар, прославился своими ролями «настоящих мужчин» в вестернах.] приготовившийся выстрелить в подброшенный другом серебряный доллар. Медленно и осторожно. Жутко захватывающее зрелище.

— Спускайтесь по трапу, — сказал Милберн, когда обе разделись. (Черт, темновато, чтобы рассмотреть их как следует. Но обе были хорошо сложены. Длинные стройные ноги. У рыжей одна грудь была намного больше другой. Хм, это что-то новенькое).

Девушки очутились в воде. Похоже, брюнетка всхлипывала. Они поплыли бок о бок брассом по направлению к маяку. До берега было одиннадцать километров.

— Послушай, Ирв. Это никуда не годится. Что если они вернутся и поднимут шум?

— Ну и что? Они не знают, как нас зовут. Они ни черта не соображают в яхтах. Никто в баре нас не запомнил. Если бы у них был знакомый начальник дока на пристани, я бы еще подумал. Но что они могут о нас рассказать? — Он посмотрел на плывущие фигуры.

Милберн покачал головой вернулся на корму и уселся там.

— Плевать, что не удалось потрахаться, — сказал Ирв, — зато мы хорошенько рассмотрели этот остров Отдохновения.

— И что?

— А то, что теперь нам кое-что известно. О той старухе, которую мы шлепнули. Она была не просто каким-то ничтожным рыболовным гидом. Я же говорил тебе, как полезно читать некрологи после выполнения заказа. Откуда еще можно узнать, кого ты отправил к праотцам, если не из газет? А как тебе это место, остров Отдохновения? Это ж золотая жила. Тебе хотелось бы, чтобы подобное местечко было твоим?

— Да брось ты свои шутки, приятель.

— Я серьезно. Все эти цыпочки бегали бы вокруг тебя. В ресторанах ты мог бы заказать любое блюдо, просто велел бы своему чертовому шеф-повару приготовить его. Дружище, это все равно что собственное маленькое государство, в котором ты правишь. Если тебе что-то не нравится, просто увольняешь людей и нанимаешь тех, кто будет лизать тебе задницу. Что-то в этом есть, Милберн. Не знаю почему, но мне это нравится. Место, которое я смогу назвать своим собственным.

— Но как же ты отнимешь его у этой Рики?

Милберн пытался казаться безразличным, но Ирв почувствовал: этот жирный боров понял, что и ему тут может что-то обломиться.

— Ну, не знаю. Думаю, нам нужно поехать на Ки-Уэст. Полюбезничать с ней. Использовать мое знаменитое обаяние на всю катушку.

Ирв запустил большие двигатели. Он направил свет прожектора на девушек. Они уже добрались до маяка. Он пустил яхту самым малым ходом, направляясь к ним. Рыжая ухватилась за обросшие ракушками стальные балки маяка, и, наверное, в кровь изрезалась об их острые края.

Он приблизился к ним на расстояние в три метра, а потом резко сбавил скорость, одновременно накренив яхту, так что они остались барахтаться в кильватерной волне.

— Я тебя спас, приятель, — закричал Ирв Милберну. — Эта сука собиралась пополнить тобой свою коллекцию кохонес.[28 - От испанского cohones — яйца.]

И они понеслись на север, вдоль линии рифов, назад в «Корал-Риф Клаб».


Глава четырнадцатая


Легкий ветерок лишь слегка шевелил верхушки деревьев, росших вокруг домика Торна, такой же знойный и бесполезный, как воздух на чердаке. Они с Шугарменом сидели на веранде. Сара была в доме, одевалась.

Похмелье Торна было в самом разгаре. На нем были рыбацкие очки с самыми темными стеклами, глаза нестерпимо болели, он старался моргать в том же ритме, что и пульс его сердца. Он был одет в укороченные голубые джинсы, желтовато-коричневые туфли и оранжевую футболку с надписью КИ-УЭСТ, ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ.

Шугармен хранил молчание с того самого момента, когда открыл дверь и увидел Торна и Сару, разметавшихся на скомканных простынях в глубоком сне, хотя солнце уже давно встало.

— Ну, расскажи мне, — произнес Торн. — Он снова отхлебнул кока-колу из банки, пытаясь держать голову прямо. — Что у вас есть?

— Сначала ты расскажи мне, Торн.

— Что?

— Ты же не собираешься уподобиться тем, кто врывается в дома поздно ночью, никому не зачитывая их прав, действуя по законам волчьей стаи?

Торн поднял голову и посмотрел на него.

— Так вот как я выгляжу в твоих глазах?

— Да, именно так.

— Я пацифист, приятель, — сказал Торн.

— И уж, конечно, ты разбил костяшки пальцев во время мирной беседы? — откликнулся Шугармен.

Торн сказал:

— Да ладно тебе.

— Хорошо, вот как обстоят дела. Сейчас этим делом занимаются парни из Агентства по борьбе с наркотиками. Вчера они целый день обыскивали яхту, взяли пробы приманки для рыбы, чтобы определить ее происхождение с помощью компьютера. Прочесали всё мелким гребнем. Уже получили результаты от этих бездельников из лаборатории. Ввели информацию в центральную базу данных, и вот — бац — компьютер выдал результат: «Простите, ребята, можете начинать все заново. Это нам ничего не дает».

— И эта информация должна меня успокоить?

— Подожди минутку, — сказал Шугармен. — Мы знаем, что это были два парня. Они зафрахтовали ее яхту на ночь, вышли в море, к рифу, затем у них произошла стычка с Кейт, кто-то разлил приманку для рыбы, потом прогремели выстрелы, потом они разбросали повсюду марихуану. Это как археологические раскопки. Пласты. Вскрываешь пласт за пластом.

Нед Маклин ловил люцианов на Пиклз-Рифе около одиннадцати вечера в понедельник. Он слышал стрельбу, но не стал вмешиваться, так как подумал, что это очередная разборка наркоторговцев. Его радиоприемник был на последнем издыхании, поэтому он смог сообщить о том, что слышал, только вчера. Он провел там всю ночь, был так напуган, что боялся запускать мотор.

Еще позвонил Ларри Мейфидд с пристани Трембл, сказал, что в пять часов Кейт заправляла яхту топливом в его доках. Она сказала, что ее зафрахтовали двое кубинцев и купила шесть мешков приманки.

Мы знаем, что один из них был высокого роста, а другой коротышка. Это ясно из оставленных ими следов. Они были в новеньких ботинках. За дверь рубки зацепилась какая-то черная нитка. И еще мы нашли удилище с окровавленным кончиком.

Торн молчал, потирая переносицу.

— Похоже, Кейт кого-то из них поранила. Удилище отправили в лабораторию в Майами.

Торн покачал головой, глядя на Шугармена и пытаясь отогнать картинку, которая складывалась у него в голове.

— Парни из агентства раскручивают версию с наркотиками. Это их хлеб. Их не интересует мое мнение о Кейт, они считают, что она приторговывала травкой. И что она мертва, потому что не хотела платить профсоюзные взносы. Они говорят, что разбросанная марихуана — это как подпись. Пусть это послужит уроком другим. Все очень просто. Дело из серии «Ох уж эти любители».

По голосу Шугармена Торн понял — что-то не в порядке. Таким Шугар становился, когда кто-нибудь, находившийся в одной комнате с ним, шепотом произносил слово ниггер.

Шугармен сказал:

— Но это не наркотики. Это могло быть ответной реакцией на ее выступления, на все эти экологические штучки, или на что-то, о чем мы еще не знаем. Но и ты, и я — мы оба знаем, что дело не в наркотиках.

Торн встретился глазами с Шугарменом и увидел, каким тяжелым был его взгляд. Глаза затуманились и стали желтого цвета.

Шугармен продолжал:

— Я позаботился о том, чтобы яхту перегнали в док. Ларри Мейфилд сейчас приводит ее в порядок, нужно поставить пару заплаток. Потом он отгонит ее к причалу Кейт. Так что не беспокойся об этом.

— Есть что-то еще, не так ли?

— Это не связано с Кейт. — Шугармен бросил взгляд на застекленные двери. Оттуда донесся звук смываемой в унитазе воды.

— Сара?

— Нет, это снова Джинни. — Шугармен глубоко вздохнул. — Я не хочу сейчас об этом говорить.

Торн ничего не ответил. Ему вдруг стало тяжело дышать, к горлу подкатил комок. Похмелье тут было ни при чем. Он представил себе Кейт, то, как она наносит удар этим удилищем. Бесстрашная находчивая Кейт. Ее больше нет.

— Я знаю, что сейчас неподходящее время, дружище, но мне необходимо с тобой поделиться. — Шугармен снова взглянул на двери. — Она провела прошлую ночь со священником. С тем чуваком, о котором я тебе рассказывал. Роберт Редфорд с Библией. Представляешь, она стоит в дверях с чемоданом, собираясь уходить, и сообщает мне, что я для нее недостаточно сексуален. Ей, видите ли, нужен этот жеребец.

Шугармен повернул голову в сторону Блэкуотер Саунда.

— Она сказала, что будет иногда оставаться на ночь там, иногда проводить ночи дома. Сказала, что любит нас обоих, но по-разному. Не знаю, Торн. Мне кажется, у меня все в порядке с сексуальностью. Я чертовски страстный.

Торн кивнул.

— Дьявольщина, я не знаю, что ей сказать. Вчера вечером я даже чуть не позвонил на телевидение, этой ведущей с акцентом. Вот до чего я дошел. — Шугармен устало засмеялся.

Торн изобразил улыбку. Отвернулся в сторону и стал смотреть вдаль.

Когда дверь открылась и появилась Сара в белых шортах и белой блузке, Торн обернулся, и ему почудилось, что он слышит негромкую музыку. Его похмелье играло с ним шутки. Он попытался подавить улыбку, но знал, что у него это плохо получается, что ему ничего ни от кого не скрыть.

Шугармен встал, кивнул ей в знак приветствия, и Торн представил их друг другу. Шугармен протянул руку, и она крепко, по-мужски, ответила на его рукопожатие.

— Ну так что же, меня по-прежнему подозревают в контрабанде наркотиков? — спросила она. — Может, мне уже стоит поискать кого-нибудь, кто внесет за меня залог?

Шугармен сказал:

— Торн, мерзавец.

— Ну да, я ей все рассказал. И что? Ты же все равно не веришь в эту чушь. По-твоему, она похожа на мисс Марихуана?

Шугармен печально покачал головой, издав слабый стон. Разве можно доверять что-нибудь таким, как Торн?

— Я буду рада ответить на любые вопросы, — сказала Сара.

Они с Торном обменялись взглядами через стол.

— Что мне сказать в свое оправдание, Шугар? — сказал Торн, дотронувшись до руки Сары. — Когда я говорю людям неправду, у меня появляются бородавки. Огромные гадкие бородавки размером с бутылочную пробку.

Шугармен задержался еще на пять минут, слушая, как Торн объясняет Саре, какими фактами на данный момент располагает полиция. Шугармен украдкой посматривал на нее.

Когда он уехал, Сара встала и сказала:

— Мне нужно кое-что тебе показать. Ты должен это знать.

— Это имеет отношение к тебе?

— Не знаю, — ответила она. — Надеюсь, что нет. Очень надеюсь.

Они сели в ее «транс-ам» и поехали на юг, чуть ли не до самого Плантейшн-Ки. Торн смотрел, как ее руки сжимают небольшой руль, как четко она переключает передачи. Она не превышала скорость, но все время ныряла из ряда в ряд, обгоняя трейлеры «Уиннибего» — медлительный местный транспорт, и нигде подолгу не застревая. Она вела машину так, как будто привыкла ездить намного быстрее, не делала ни одного лишнего движения. Каждая из четырехсот лошадей знала, у кого в руках хлыст.

Он сказал ей, что она прекрасно водит. Она ничего не ответила.

— Я хотел сделать тебе комплимент.

— Просто это щекотливая тема.

Торн молчал, рассматривая ее профиль. Ее волосы трепал воздух кондиционера.

Она сказала:

— Я очень трепетно отношусь к вождению.

Торн подивился, как это ему удалось напороться на эту твердыню.

Сара, глядя на дорогу, продолжала:

— Мой отец погиб из-за того, что не справился с управлением.

— Ты никогда об этом не говорила.

— Это было давно.

Торн положил ей голову на плечо.

— Это неважно, давно или недавно, Такие вещи не проходят со временем. Я знаю.

— Да, я знаю, что ты знаешь, — ответила она.

Она свернула на фунтовую дорогу, тянущуюся вдоль побережья сразу же за указателем сто сорок седьмого километра. Когда-то здесь был небольшой рыбацкий лагерь, располагавшийся на шести гектарах земли. Он знал, что рыбацкие коттеджи давно снесли, но никогда не интересовался дальнейшей судьбой этого участка.

Сара вышла из машины и подошла к ржавой цепи, преграждавшей им дорогу. Она порылась в сумочке, извлекла большую связку ключей, нашла нужный и открыла висячий замок. Оставила цепь в траве.

Они поехали дальше по извивавшейся тенистой дорожке, кусты хлестали по дверцам машины. Теперь Торн вспомнил. Здесь когда-то строили или предполагали построить кондоминиум.

— «Солнечные дюны», — произнес он.

Сара взглянула на него.

— Правильно, — сказала она.

В тени гигантских смоковниц стояли пять двухэтажных недостроенных панельных домов. Только у одного дома была крыша, у остальных — всего по три стены. Стены были покрыты лианами, поднимавшимися на полтора метра от уровня земли. В канаве, окружающей единственный дом с крышей, выросло небольшое каучуковое деревце. Оконные стекла были разбиты. Усыпанная пурпурными цветочками лиана обвивала сваленные в кучу доски.

Сара продолжала петлять по дорожке, пока не добралась до покатой асфальтовой площадки. Асфальт был весь в трещинах, сквозь них пробивались сорняки. Где-то в тридцати метрах от пляжа располагался теннисный корт и бассейн. Пляж был усеян пластиковыми бутылками, обрывками каната, спасательными кругами. Она припарковала машину рядом с бассейном, и они вышли.

Бассейн до краев был заполнен какой-то зеленой жижей. Лягушки и ящерицы брызнули во все стороны, когда Торн и Сара перешли через деревянный мостик, нависавший над бассейном. Повсюду их окружали поваленные стволы деревьев, кокосовые орехи и гигантские побеги пальм. Земля была покрыта огромными листьями, черными и гниющими. Джакузи забито какой-то гадостью. Когда они приблизились к пляжу, большая синяя цапля с криком метнулась мимо них и поднялась в воздух.

— Ты помнишь, как Кейт около года назад дала тебе ключ?

Торн напряг свою память.

— Она дала тебе ключ и сказала, что это очень важно, чтобы ты его берег.

— Да, я помню. Я храню этот ключ.

Ключ лежал в секретере, в ящике с инструментами. Он представил его себе, плоский позолоченный ключ рядом с плоскогубцами, кусачками и бритвенными лезвиями.

— Хорошо.

Она повела его через лужайку по направлению к пляжу, где стояли два зеленых кресла в стиле «Адирондак» тридцатилетней давности. Они сели. Торн посмотрел на Тарпоновую бухту через свои темные очки. Из-за этих «Полароидов» казалось, что оттуда чуть ли не веет прохладой. Сара наблюдала за ним.

— Этот ключ, — сказала она, — был моей идеей. Кейт хотела кое-что тебе оставить, и я подсказала ей, как это лучше сделать.

Он расслабился в кресле, в его памяти всплыло мимолетное воспоминание о том, как они ловили в этой бухте форель, дрейфуя среди водорослей, как на воде покачивались поплавки. Тогда в бухте еще водилась форель, а дно было покрыто водорослями. Потом, когда здесь заработали драги, намывая землю для новых поселенцев, все стало голым и стерильным из-за поднимающегося со дна ила.

— Ключ был своего рода символом подарка. Он означал, что подарок преподнесен, сделка состоялась. Это очень важно или может быть важно, если Рики вздумает оспаривать твои права. Она ничего не получит, но может предпринять такую попытку.

Торн уставился на нее.

— Не получит чего?

— Этой земли, — ответила она. — «Солнечных дюн» и еще десятка таких же участков, раскиданных по всему архипелагу.

— Этот город-призрак? Он принадлежал Кейт?

— Да, он принадлежал Кейт. А теперь принадлежит тебе. Она вписала твое имя во все закладные. Право собственности переходит к тебе после ее смерти. Это подарок, не наследство. Формально она подарила тебе это место в тот день, когда вручила ключ от своего сейфа. Но тогда не имело смысла объяснять тебе все это.

— Она купила этот участок и позволила ему стать таким?

Сара нахмурилась.

— Она купила этот участок для того, чтобы он стал таким, — сказала она. — Это то, что она завещала тебе. Это природные дюны, здесь еще растет красное дерево — там, где застройщики хотели вырубить лес для нового строительства. Я знаю, у многих это вызывает насмешки, но здесь еще водятся древесные крысы.

— Я не смеюсь, — сказал он.

— Она вкладывала в подобные участки каждый свободный цент. Использовала для этого собственные сбережения, страховку, полученную после смерти доктора Билла, его ренту, все доходы, которые приносил остров Отдохновения, в основном, в форме арендных и лизинговых платежей. Все эти деньги шли на то, чтобы остановить новое строительство.

Время от времени владельцы этих участков сталкивались с финансовыми трудностями, пропускали пару платежей. Или же благодаря Клубу «Сьерра» или обществу «Одюбон»[29 - Клуб «Сьерра», национальное общество «Одюбон» — природоохранные организации.] инвесторы оказывались по уши втянутыми в судебные разбирательства, так что владельцам смертельно надоедало ждать возобновления строительства, вкладывая дополнительные средства. Вот тогда Кейт вступала в игру и предлагала им либо продать весь участок целиком, либо продать ей долю в нем, а затем наращивала эту долю до тех пор, пока не становилась полноправным собственником. Конечно, она делала это тайно. Она вела открытую борьбу с застройщиками через общества защиты природы, а тайно пыталась выкупить эти участки. Как только права собственности переходили к ней, все строительные работы прекращались.

Торн нагнулся вперед и глядел на нее. У него снова разболелась голова.

— Моя работа заключалась в том, чтобы эти сделки Кейт не выплыли наружу. Мы использовали бланковые индоссаменты,[30 - Индоссамент — иначе жиро, — передаточная надпись на обратной стороне ценной бумаги, векселя, чека и т. п., удостоверяющая переход прав по этому документу к другому лицу.] материнские компании, анонимные трасты, подставных лиц — все, что я могла придумать, чтобы операции совершались в рамках закона, но при этом Кейт оставалась в тени. Иногда на это уходило много времени, но в конечном итоге ей удавалось найти способ так измотать прочих владельцев или заставить их нервничать, что они продавали ей участок.

Но на все это по-прежнему требуются деньги. Все участки облагаются налогом на имущество. По некоторым еще не выплачена закладная. А источником финансовых поступлений является остров Отдохновения. Он должен работать с максимальной отдачей, чтобы эти места могли оставаться городами-призраками.

Торн прочистил горло, посмотрел вниз, на свои колени.

— Вы немного опоздали с этим участком. Земля уже расчищена, здания построены. По-моему, это лишь с большой натяжкой можно назвать спасением земли.

Сара с минуту глядела на него, а потом сказала: «Не знаю, я не ожидала такой реакции. Я думала, что ты, с твоим образом жизни, близостью к природе, сразу все поймешь. Я думала, ты это увидишь».

— Я смотрю. — Торн почувствовал себя неуютно в своем кресле. — Я пытаюсь это увидеть. Он помолчал, глядя на дома, на лианы. — Это похоже на болячку. Болячку, которая еще не зажила.

— Что ж, теперь это твоя болячка. Если ты хочешь вновь начать здесь строительство, продавать тайм-шэры, позволить, чтобы половина жителей Миннесоты смывала содержимое своих унитазов в залив — это твое право. Многие с радостью помогут тебе в этом.

А еще остров Отдохновения. Он тоже твой. Теперь ты можешь просто перекрыть денежный ручеек, и тут же сбегутся любители поживиться.

— А что получит Рики? Все-таки она родная дочь. А я всего лишь приемыш.

— Весной я вносила изменения в завещание, так что могу заявить вполне определенно, что для Кейт ты был больше, чем просто приемыш. Рики получит ровно двадцать пять тысяч долларов.

— Но есть что-то еще, правда? Ты не все мне рассказала.

Сара слегка смутилась, но потом утвердительно кивнула.

— И что же?

— Я думаю.

Она глубоко вздохнула и откинула голову на спинку кресла, словно затем, чтобы поймать эти полуденные лучи, оживить щеки румянцем. Торн пристально разглядывал ее шею, выступы ключиц, вздымавшуюся грудь, кружево бюстгальтера, просвечивающее сквозь прозрачную блузку.

Она медленно повернула голову в его сторону, все еще опираясь на спинку кресла. Торн бросил взгляд на ее лицо, его внимание привлек ее рот. Что-то показалось ему знакомым, ее рот напомнил ему чей-то рот, который он знал, не слишком долго, но хорошо. Он не мог вспомнить чей, и это его тревожило. Странно, что Сара напоминает ему кого-то другого.

— Ты не облегчаешь мне задачу, Торн. — Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. Затем взглянула назад, на обветшалые здания. — Но, думаю, мне придется тебе довериться.


Глава пятнадцатая


Сара поехала на север, туда, где от первой федеральной магистрали ответвлялась 905-я дорога штата. Позади остались торговые центры, агентства недвижимости, новые банки, размещавшиеся в двойных трейлерах. Вдоль 905-й не было ничего, сотворенного руками человека. С одной стороны простирались болота Эверглейдс, а вдоль океанского побережья тянулись плотные заросли плюща, мангровых деревьев и пальметто. Именно здесь много лет назад Торн практиковался в стрельбе из «кольта», прокладывая себе путь через густой кустарник с помощью мачете. А теперь это место было главным образом известно как последнее прибежище древесной крысы Ки-Ларго.

Торн слушал, как она перечисляет последствия строительства «Порта Аламанда». Девять тонн твердых отходов в день, потребление воды почти четыре миллиона литров в месяц. Она так и сыпала цифрами.

В начале длинной дорожки Торн увидел дорожный знак, обозначавший место выхода аллигаторов на дорогу. Это была одна из первых акций Кейт. Десять — пятнадцать лет назад она добивалась установки этого знака. Но со временем стало ясно, что туристы принимают его за еще один бесплатный сувернир, вроде гостиничного полотенца. Всегда находился кто-нибудь, кто отвинчивал знак и увозил его домой, чтобы повесить над кроватью, еще до окончания летнего сезона.

Торн слушал, как Сара продолжает жонглировать цифрами. Он чуть наклонился вперед, чтобы лучше видеть ее рот, и вновь испытал беспокойство, но не потому, что не мог вспомнить, а потому, что рот Сары вызывал у него какие-то неприятные ассоциации.

— Ты слушаешь меня или нет?

— Девять тонн твердых отходов, — повторил Торн. — Это целая куча дерьма.

Она не улыбнулась.

— Если ты хочешь помочь, тебе нужно кое в чем разбираться.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Торн!

— Что?

— Нет, не выйду. — Она сказала это, не глядя на него, голос ее был сух и деловит, как будто она отказывалась от порции бобов.

— Но ты подумаешь об этом? Я все понимаю. Ты должна как следует все обдумать, прежде чем ответить.

Глубоко вздохнув, она сбавила скорость и свернула направо, в узкий проезд.

Сохраняя молчание, она проехала сотню метров по этой тропе, подходящей разве что для джипов. Густой кустарник цеплялся за дверцы машины. Повсюду были рытвины. На дороге валялись ветки деревьев.

— Эта земля принадлежит Эймосу Клею, — сказала она. — Кейт говорила, что ты его знаешь.

— И это все? Все, что ты можешь мне сказать? — ответил Торн. — Я делаю тебе предложение, а ты морщишься и ведешь себя так, словно ничего не произошло.

Она нажала на педаль тормоза, и Торна резко бросило вперед. Но он удержался на месте, опершись руками о переднюю панель.

Сара перевела рычаг в нейтральное положение и стала постукивать ногтем по рукоятке. Наконец она сказала:

— У меня своя жизнь, меня окружает целый мир, о котором ты ничего не знаешь.

— Ты имеешь в виду мужчин. Тебя окружают мужчины.

— Очень много всего, Торн. Ты мне нравишься, я думаю, что мы близкие друзья. Друзья, которые могут доверять друг другу.

— Друзья, которые могут доверять друг другу.

Торн смотрел, как она выстукивает ногтем свою морзянку. Все еще глядя вниз.

— Я хочу, чтобы мы поговорили. Чтобы ты поговорил со мной.

— У тебя есть другие любовники?

— Я встречаюсь с другими мужчинами. — Она пронзительно взглянула на него.

— Но ты хочешь поговорить со мной. Чтобы я поговорил с тобой, — сказал Торн. — Я пытаюсь играть в открытую. Пытаюсь услышать, что ты хочешь мне сказать.

— Торн, Торн, Торн. Я не знаю, что с тобой делать. — Она взяла его руку в свои ладони. Покачала головой, поднесла его руку к своим губам и поцеловала ее с тыльной стороны. Он смотрел, как она целует его руку, ее глаза были закрыты.

— Я слишком спешу, — сказал Торн, — и это тебя пугает. Ты думаешь, я заговорил об этом просто потому, что убили Кейт, потому, что у меня шок, потому, что меня мучает похмелье. — Он знал, что его голос звучит резко, неровно. Он сглотнул, сжал ее руку.

— Нет, Торн. Я боюсь не тебя, — ответила она. — Я боюсь саму себя. — Она вернула его руку ему на колени. — Я изо всех сил стараюсь быть с тобой честной. И не хочу причинять тебе боль.

— Ну, ладно, — сказал Торн, стараясь привнести в свой голос нотку оптимизма. — Так какое отношение ко всему этому имеет Эймос Клей?

Пару минут они молча сидели в проезде Эймоса Клея, потом Сара откашлялась и стала рассказывать. Сто семьдесят два гектара земли, принадлежащие Эймосу Клею, были подходящим местом для строительства «Порта Аламанда». Участок еще не был выкуплен «Грейсон Груп». Сперва они хотели утрясти все экологические вопросы, провести все общественные слушания, уладить разногласия. Инвесторы были осторожны, они не хотели вкладывать миллионы в проект, чтобы потом, после начала строительства, увязнуть в судебных спорах.

Когда об этом узнала Кейт, она встретилась с Эймосом Клеем и заключила с ним договор. Этот старый ловец омаров, который в течение тридцати лет скупал гектар за гектаром этой бесполезной, отрезанной от цивилизованного мира земли, не прочь был обогатиться. А его старая знакомая Кейт Труман уговорила его предоставить ей преимущественное право выкупа участка. До того, как он мог продать участок «Грейсон Груп», он должен был сначала дать шанс ей.

— Срок действия договора истекает первого августа, — сказала Сара. — Либо мы завершим сделку до этого времени, либо земля достанется Грейсону и его людям.

— Сколько он хочет?

— Миллион наличными.

Торн засмеялся.

— Что? Ты думаешь, это слишком много? — сказала Сара. — Да это задаром. Это последний участок земли такой величины на всем побережье от Хоумстеда до Ки-Уэста. Все остальное не может быть выставлено на торги. Либо это заповедники, либо зоны особого внимания, не подлежащие продаже в соответствии с законодательством штата. Земля Эймоса, возможно, стоит десять миллионов, а может, и еще больше. Но Эймос хочет стать миллионером. Один миллион — это все, что ему нужно.

Сара уставилась вниз на дорожку, которая была усеяна обломками известняка. В грязи ковырялась белая цапля.

— А, — сказал Торн. — Теперь я начинаю понимать. До меня не сразу дошло. Кто-то узнал, что затеяла Кейт, вернее, вы обе.

— Может, так, а может и нет, — сказала Сара, все еще наблюдая за цаплей. — Было бы не здорово, если бы об этом узнали. Многие люди пришли бы в ярость. Это посерьезнее, чем произносить речи в защиту древесных крыс. Если бы Кейт купила эту землю, ничего бы не было, никакого строительства. А так речь идет о миллионах долларов. Об огромных прибылях. О новых рабочих местах, дополнительном бизнесе для Ки-Ларго.

Она включила передачу, и Торн откинулся на спинку сиденья. Похмелье понемногу ослабляло свои тиски. Он вдохнул удушливый воздух, чувствуя, как заполняется еще одна пустота внутри него.

— Может, помню, а может и нет.

— Конечно, ты должен помнить, Эймос. Мы рыбачили на Шарк-Ривер, в твоей старой пятиметровой лодке, и ты все утро наполнял ящик для рыбы люцианами и морскими окунями, а потом мы поднялись вверх по реке на сто метров, и я поймал трехкилограммового речного окуня. Тебя чуть удар не хватил, когда ты обнаружил, что пресноводная рыба обитает так близко от морской. — Торн старался говорить с характерным флоридским акцентом.

— Я никогда не рыбачил вместе с тобой.

— Я сын Кейт.

— А где сама Кейт?

— Она отправилась в путешествие.

— Куда это?

— На север.

— Само собой, — сказал он. — Отсюда некуда ехать, кроме как на север.

— Она может отсутствовать какое-то время, — продолжала Сара. — Вот почему мы заехали. Чтобы убедиться, что ты помнишь, что тридцать первого числа мы должны завершить нашу сделку.

Эймос задумался, сидя в своем кресле-качалке. Это было одно из кресел доктора Билла, ранняя модель, изготовленная до того, как доктор Билл стал придавать дереву рельефные формы. В доме царил тот же запах, что и двадцать лет назад, когда Торн приезжал сюда с Кейт или доктором Биллом, чтобы забрать Эймоса с собой на рыбалку. Воздух был насыщен «ароматом» давно не стиранного белья, плесени и виски.

Единственное, что со временем изменилось, был пол. Он так просел, что любой незакрепленный предмет постепенно соскальзывал к центру. Возможно, прогнили доски. Через весь дом тянулась глубокая борозда, и Торну с того места, где он сидел, были видны стаканы, банки из-под пива и столовое серебро, которые туда провалились. Лампа, стоявшая за креслом Эймоса, тоже опасно накренилась к центру помещения. Не выдержав напряжения, часть сосновой обшивки отвалилась, в пустотах скопились клубки пыли.

— Я уже говорил, что хочу получить все наличными. Не думайте, что я соглашусь на какой-нибудь чертов чек или что-то подобное.

— Мы привезем наличные, — откликнулась Сара.

Эймос повернулся к Торну, лучи полуденного солнца осветили его коротко остриженные седые волосы. Щеки и лоб были усеяны темными пигментными пятнами, похожими на засохшие пятна крови.

— Кого это ты привезла?

Сара закатила глаза к потолку.

— Ты знаешь меня, Эймос. Я Торн, сын Кейт и доктора Билла.

— Не знаю я никакого Торна.

— Мы вместе рыбачили. Поймали уйму рыбы. В этих местах ты считался лучшим гидом.

— Это ничего не значит. Не пытайся меня задобрить. Прошлое ни черта для меня не значит. Я должен покинуть это место до того, как кто-нибудь повесит на меня табличку и будет брать с янки, желающих поглазеть на последнего конка, живущего в неволе, по пять центов.

— Эймос, ты говорил кому-нибудь про наш договор? — Сара не могла скрыть волнение. — Она наклонилась к Эймосу, в тусклом свете ее лицо казалось красноватым.

— Нет, черт возьми. Она просила меня никому ничего не говорить. Не сердите меня. Делают тут из меня какого-то дурака. Я знаю, что правильно. А вот вы знаете? — Он сделал еще один глоток из своей чайной чашки. Скорее всего, там был виски.

— Это очень важно, Эймос, — произнес Торн. — Ты никому не должен рассказывать ни о Кейт, ни о Саре.

— Я сама справлюсь, Торн. Пожалуйста. — Сара встала, пытаясь сохранить равновесие и удержаться на покатом полу. — Я подготовлю все бумаги, Эймос. И хочу договориться о точном времени завершения сделки. Как насчет полудня в среду, тридцать первого, тебя это устроит?

— У меня есть и другие покупатели, — ответил он. — Я дам Кейт шанс, но для меня самое главное результат. Я собираюсь стать миллионером, так или иначе. Я всегда знал, что разбогатею. Джон Рокфеллер собственной персоной. Да, сэр, когда я скупал эту землю, на меня со всех сторон сыпались насмешки. Но где сейчас все эти насмешники?

— Нам нужно сначала договориться о времени, Эймос, — сказала Сара.

— Я слышал. — Он снова отхлебнул из своей чашки и бросил на Сару хитрый взгляд. — Тридцать первого, — произнес он, выпячивая подбородок, со сдержанностью истинного миллионера.

— Отлично, — сказала Сара. — Договорились, тогда увидимся тридцать первого. Она перекинула сумку через плечо. Торн поднялся со стула.

— И я буду иметь дело только с Кейт.

Торн проследил за реакцией Сары. Она улыбнулась Эймосу, подвинулась к нему поближе и потрепала его по плечу.

— Эймос, — сказала она. — Кейт хочет, чтобы этим занялся Торн. Она подключает его к делам, чтобы к концу жизни он не превратился в старого ворчливого отшельника вроде тебя. Она надеялась, что вы поладите с Торном. Все то же самое, все как договаривались, та же цена, те же условия. Но подписывать бумаги и передавать деньги будет Торн.

Эймос глянул на руку Сары, лежащую у него на плече. Шмыгнул носом. Искоса взглянул на Торна.

— Я узнал тебя, парень. Узнал сразу, как ты вошел. И тот день я помню. А окунь-то весил не три килограмма. Ты как всегда приврал. Он весил всего два килограмма. Я все еще помню важные вещи. Все, что связано с рыбой — все это здесь, — и он постучал по своему виску.

Торн улыбнулся и перешагнул через впадину в полу, чтобы пожать старику руку.

Эймос пристально посмотрел на протянутую Торном руку и быстро и решительно помотал головой.

— Я не буду жать твою чертову руку, пока она не будет полна денег. Вернешься сюда через две недели с моим миллионом американских долларов, и я пожму тебе обе руки. А теперь убирайтесь вы оба.


Когда они ехали назад по 905-й, Сара спросила:

— Ты ему доверяешь?

— Нет.

— Я тоже, — сказала Сара. — Он неплохой человек. Просто легко попадает под чужое влияние.

Торн чувствовал, что Сара время от времени пытается поймать его взгляд. Но он смотрел прямо перед собой, на разбитое асфальтовое полотно, исчезающее под колесами машины.

— Ты сердишься на меня, потому что я рассказала тебе о том, что я чувствую? — спросила она.

— Не то чтобы сержусь.

— А что же тогда? Скажи мне.

— Откуда возьмутся деньги, Сара?

Она чуть отпустила педаль газа. Откинувшись назад, она произнесла:

— Ну, это совсем другая история.

— Расскажи ее мне.

— Это займет слишком много времени, в другой раз, — откликнулась она.

— Ты занималась контрабандой наркотиков?

— Торн, не будь идиотом.

Он повернулся и уставился на этот рот, изо всех сил стараясь вспомнить, где он мог видеть его раньше.

Она отвезла его к дому Кейт. Торн, стараясь придать голосу ровную интонацию, предложил ей остаться.

Она ответила, что должна вернуться в Майами. Что по уши завалена работой. Торн посмотрел ей вслед, затем вошел в дом, нашел ключи от автомобиля Кейт и погнал «фольскваген» на юг, в сторону «Уолдорф Шоппинг Плаза». Пока он ехал, ему все еще мерещился мерзкий сладковатый запах мертвой древесной крысы.

Он вел машину на юг, к единственному торговому центру Ки-Ларго: магазин «1000 мелочей», две сувенирные лавки и старая бакалея. Да еще книжный магазин, специализировавшийся на журналах для рыболовов и книгах о раковинах. Он срезал угол, проехав через автостоянку, и поехал в обратном направлении, в глубь квартала, по извилистой улице, вдоль которой стояли дома стоимостью в полмиллиона долларов с глубокими каналами. Большинство из них летом пустовали. В этом районе не росли деревья. Дворы были усыпаны мелкой галькой, привезенной из Северной Каролины. В этих новых районах не было лужаек, которые надо подстригать, не было ничего, что требовало бы ухода во время летнего сезона и о чем могли бы беспокоиться владельцы, заколотившие дом и уехавшие назад, в Огайо. Ослепительно-белые дома. К каждому их них прилагался собственный голубой кусочек Атлантики.

Он припарковал «фольксваген» перед сборным домиком из гофрированного железа, который служил офисом Джерому Биллингсу-старшему и Джерому Биллингсу-младшему, владельцам фирмы «Пришлепни паразита» — древнейшей службы по борьбе с насекомыми на Ки-Ларго.


Глава шестнадцатая


На двери висела табличка «Стучать», поэтому Торн стукнул в дверь три раза, подождал, потом снова постучал. Он наклонился к окну и заглянул внутрь сквозь пыльное стекло. Джером-старший полулежал в своем кресле, закинув босые ноги на стол. Возле его ног стоял металлический цилиндр, в котором дымилась сигарета.

Торн потянул на себя ржавую дверь и вошел.

— А, Торн, — приветствовал его Джером сквозь гул кондиционера. — Он жестом указал Торну на стул и отложил в сторону оружейный журнал. — Ну что, этого чертового ублюдка уже нашли?

— Пока нет, — ответил Торн, продолжая стоять в дверях.

Внутри было жарче, чем снаружи, о чем Торн не преминул сообщить Джерому.

Джером ответил:

— Эта проклятая штуковина, похоже, охлаждает воздух на улице.

— Без него было бы прохладнее, — сказал Торн, пытаясь перекричать шум кондиционера.

— Просто в такие жаркие дни ему нужно больше времени, чтобы был хоть какой-то эффект. Я к этому привык.

Торн спросил его, где Джером-младший.

— Копается в самолете, — ответил старик. — Несчастный придурок.

— Что-то случилось?

— Его постоянно держат под капельницей. Они разрезали ему глотку, удалили опухоль размером с лошадь. Парень не жилец.

— О, черт.

— К тому же он потерял слух. Приходится подходить к нему вплотную и кричать в самое ухо.

— Боже, Джером. И это выяснилось только сейчас?

— Две или три недели назад. У него обнаружили кровь в моче. А это всегда плохой знак. — Он снова взял журнал, принял прежнюю позу и сказал:

— Люди, которые жили здесь раньше, питались свежей рыбой, дышали чистым воздухом и были крепче скал. Но те времена давно прошли, Торн. Все это дерьмо докатилось и до нас, жить здесь стало не лучше, чем в Майами.

Торн открыл дверь, впустив в комнату солнечный свет и воздух. Сказал:

— Люди говорят, что раньше было лучше, но что-то я не припомню, когда это здесь был рай.

— Было время, — сказал Джером, — когда он был к нам намного ближе, чем сейчас, черт побери.

Торн вышел из дома и зашагал по асфальтовой взлетной полосе к резервному военному самолету, который власти штата использовали для распыления инсектицида от комаров. Джером летал в нем со времен средней школы, и в былые времена они с Торном совершили немало головокружительных полетов. Он взобрался по трапу и, согнувшись, заглянул в кабину. Лежа на спине, Джером ковырялся под приборной панелью, с его груди свисал клубок проводов.

Торн продвинулся вперед и крикнул:

— Джером!

Джером вздрогнул, ударился головой о заднюю стенку панели, а потом высунулся из-под нее.

— Боже правый, Торн! — Джером вылез из-под панели и сел в кресло пилота.

— Извини, приятель.

— Это мой чертов старикан тебя научил?

Торн ответил:

— Да.

— Сам глухой как черт, а думает, блин, что это я плохо слышу. Шепчет, как будто он в церкви. Скоро с ума меня сведет. — Джером-младший поправил свой черный парик, поглядевшись в стекло манометра. — Черт бы побрал эту штуковину. Такое ощущение, что я засунул голову в ведерко со смолой.

— Надеюсь, твой отец сочинил и насчет рака?

— Нет, — сказал Джером. — Здесь он не соврал. — Джером показал через плечо на стальной бак. — Тысячи литров карбофоса. Попробуй-ка десять лет летать в облаке этого дерьма. — Он полез в карман рубашки, вынул пачку сигарет. Предложил сигарету Торну, но Торн отрицательно покачал головой. — Самое плохое в том, что у меня рак — то, что из-за него приходится ездить в Майами. Лучше бы они просто вырезали мне кишки, чем ездить по этим шоссе, лавируя между нью-йоркцами и старыми пердунами. С такой ездой всех этих туристов давно уже пора отправить восвояси. Закрыть границу штата к чертовой матери и повесить на нее большой замок.

Торн смотрел, как он закурил сигарету, выбросил спичку в иллюминатор.

— Я слышал про капитана Кейт, — сказал Джером. — Как только я об этом узнал, я сразу же сказал папаше Джерому, что Кейт, наверное, помешала каким-то наркоторговцам. Ведь это так?

— Пока неясно, — ответил Торн. — Он вдохнул глоток свежего воздуха, высунувшись из кабины. — Она нажила много врагов, пытаясь предотвратить строительство «Порта Аламанда».

— Я ее в этом полностью поддерживал, приятель. Но не упоминай об этом при папаше. Старикан вздумал продать взлетную полосу управляющему кондоминиума. Чем я, черт возьми, буду заниматься в этой дыре, если не смогу летать на самолете? Обслуживать столики? Заправлять постели в «Холидей Инн»? Нет уж, дудки, но папаша готов продать это место хоть самому Кастро. Старый осел купил участок, когда он и гроша ломаного не стоил, а сейчас воображает себя гением недвижимости.

Джером надавил на свой парик. По его щекам потекли струйки пота.

— Ты знаешь, насчет капитана Кейт мне нужно сказать тебе, хоть мне это и не по душе, но в последнее время она возвращалась с о-очень большим уловом. Подозрительно большим.

— На что, черт возьми, ты намекаешь?

Джером пососал сигарету и взглянул на Торна.

— Не знаю, дружище. Просто каждый раз, когда я пролетал над ее квадратом, то видел на палубе ее судна по четыре-пять ящиков со льдом. Судя по осадке, яхта была сильно перегружена. Я еще удивлялся: «Четыре ящика! Это же целая уйма рыбы. Для меня один ящик — уже много». Ну и, понятное дело, я подумал….

Он выбросил окурок в иллюминатор, выпустил дым через нос и вопросительно глядел на Торна.

— Я приехал попросить тебя об одолжении, — сказал Торн.

— Тебе не нужно ни о чем меня просить, Торн. Я никому не скажу ни слова. Черт, я и сам иногда покуриваю травку.

— Я приехал попросить об одолжении, Джером, — повторил Торн бесстрастным тоном.

— Ладно, ладно. Я думал, ты должен это знать, вот и все.

Торн спросил:

— Можно мне одолжить твой «фольксваген»? А я оставлю тебе «фольксваген» Кейт на пару дней.

Джером удивленно посмотрел на него.

— Шлеп-мобиль?

— Да, — подтвердил Торн.

Джером вылез из кабины и повел Торна за дом, где стояла машина. Это был ярко-розовый «фольксваген» с круглыми черными мышиными ушами, свисающими с крыши, длинным хвостом-штопором, приваренным к кузову, и черными усами, прикрепленными к капоту. Кто-то попытался белой и черной краской изобразить под усами два торчащих зуба.

— Я собираюсь на Ки-Уэст.

Джером сказал:

— Двигатель-то выдержит. Но чертовы уши на последнем издыхании.

Джером показал Торну небольшой электрический моторчик на потолке машины. Он постучал по металлической коробке, и машина яростно замахала ушами. Он снова стукнул по ней, и уши остановились.

Торн пообещал, что все будет в полном порядке.

— Люди периодически его одалживают, — сказал Джером. — Я никогда не спрашиваю, зачем.

— Хорошо.

— Что ж, если это кому-то помогает, — сказал он. — Хорошая отговорка, если кто-нибудь стучится тебе в дверь — говорить, что ты как раз собираешься ехать травить пожирающих цемент скорпионов. У них от страха сразу душа в пятки уходит. Скорпионида конкретикус, вот что я им говорю.

Торн кивнул. Он протянул Джерому ключи от машины Кейт.

— Да, еще кепка, — вспомнил Джером.

Он порылся под пассажирским креслом и извлек оттуда зеленую бейсбольную кепку. Сверху на нее был нашит черный тряпичный скорпион, его хвост был поднят для удара, а передние клешни свешивались на козырек.

Он протянул кепку Торну.

— Фирменная футболка «Пришлепни паразита» — на заднем сиденье. На случай, если захочешь прокатиться с шиком. А спрей — в багажнике.

Торн поблагодарил его.

Он вывел «фольксваген» на шоссе, пересек его и подъехал к «Винному магазину Сэмми». Перед тем как вылезти из машины, он ударил по моторчику, чтобы привести в движение уши. Он услышал, как они взмыли в воздух и стали отчаянно развеваться. Еще один удар — и они снова опустились вниз.


Когда он вошел в винный магазин, похмелье в последний раз напомнило о себе. Возмущенный желудок заныл, удивляясь, как его могло занести в такое место.

Сэмми вышел из-за своей зеркальной стойки навстречу Торну. Еще один знакомый Торна по средней школе «Корал Шорз Хай». В школьные годы Сэмми развлекал приятелей своим мастерством карманника. Подходил сзади, хлопал по плечу, выуживал бумажник, а потом, стоя в окружении товарищей, трагическим голосом зачитывал вслух содержание любовных записок или извлекал на свет тщательно скрываемые тайны или еще что-нибудь личное, что там хранилось, в то время как жертва безуспешно пыталась прорваться через плотное кольцо его приятелей, чтобы заткнуть ему глотку. Забавный парень.

Сэмми стоял перед Торном, чуть наклонив голову.

— Сочувствую, друг, — сказал он. — Этих козлов уже нашли?

— Нет еще, — ответил Торн. — Он притворился, что разглядывает пирамиду из водочных бутылок. Магазин наполнялся строительными рабочими, заканчивающими смену в четыре часа. Пара строителей с упаковками пива уже стояла у кассы.

— Я слышал, что это были кубинцы. Что она влипла в какую-то историю с наркотиками. — Сэмми понизил голос, приобнял Торна и увлек его в дальний угол, где стояли бутылки с коньяком.

— Возможно, что дело обстояло именно так, — сказал Торн. — Послушай, Сэмми…

Сэмми поздоровался с парой новых покупателей, одернул свою рубашку-сафари и дал Торну понять, что он весь внимание.

— До меня дошли разговоры, — сказал Торн, — что ты собираешься открыть еще один магазин в «Порте Аламанда».

Глаза Сэмми сузились, но он сдержал свой порыв и попытался усмехнуться:

— Я подумываю об этом.

— Я хочу, чтобы ты знал, — сказал Торн. — Я продолжу дело Кейт. Проект строительства «Порта» останется на бумаге.

Сэмми рассмеялся. Он взял метелку из перьев, лежавшую на ящике с вином, и стал смахивать пыль с бутылочных горлышек. Он сказал:

— Торн, ах ты, сукин сын.

— «Порту Аламанда» конец, — настаивал Торн. — Я тут кое-что затеял, и когда это дело выгорит, «Порту Аламанда» придет конец. Он канет в Лету.

— Древесные крысы, Торн? Тебя волнуют древесные крысы?

— Я не буду произносить речей, Сэмми. Это все равно что метать бисер перед свиньями. Речь идет о звонкой монете. Никто не успеет и глазом моргнуть. И это будет окончательная победа, никто не сможет ее оспорить, не будет никаких бульдозеров, ничего.

— Прекрати молоть чушь, Торн. Ты приперся ко мне в магазин и вешаешь мне тут лапшу на уши. И мне наплевать, даже если у тебя убили мать. Это не дело — таскаться по округе и нести всякий бред.

— Через две недели с проектом будет покончено, — сказал Торн. — Я хотел предупредить тебя, чтобы ты успел побеспокоиться о своей пенсии. Торн сделал вид, что ищет свой бумажник. Затем пошел к выходу, чуть посторонился, пропуская очередную группу строителей.

Сэмми глядел ему вслед, метелка для пыли зависла в его руке.

Торн вернулся на автостоянку, какое-то время посидел в шлеп-мобиле, глядя, как Сэмми о чем-то толкует со своими приятелями.

Конечно, это не рекламный щит на первой федеральной магистрали и не самолет воздушной рекламы, вычерчивающий буквы в безоблачном небе. Но на Ки-Ларго, чтобы придать что-либо огласке, не нужно собирать пресс-конференцию.


К половине седьмого Торн добрался до Ки-Уэста. Последние восемьдесят километров пути солнце светило ему прямо в глаза. Он старался не думать о цели поездки. Чтобы отвлечься, он вел машину как безумный, то и дело выезжая на полосу обгона. Сигналил фарами, жал на гудок. Уши автомобиля неистово развевались.

Переехав через мост, он оказался на Ки-Уэсте, свернул налево, обогнул пляж. «Уши» все еще работали. Он нашел место на автостоянке около дома, где жила Рики. Ее дом находился на Саутхард Стрит, всего в паре кварталов от главной улицы. Через дорогу располагалась картинная галерея, где были выставлены предметы гаитянского искусства. На углу был магазин здорового питания и ресторан.

Торн вышел из машины. Где-то поблизости играла музыка и раздавался стук бонго. Пахло жареными бананами. Закат окрашивал старые деревянные дома в грязно-розовый цвет.

Пока он поднимался по лестнице, ведущей к ее дому, парадная дверь открылась, и на пороге появилась Рики. На ней была футболка и белые шорты, ремешки сандалий обвивали ее лодыжки. Увидев его, она споткнулась, но тут же обрела спокойствие и спустилась к нему со своим обычным выражением лица. От Кейт она унаследовала квадратное лицо, а от доктора Билла — большой рот и темные усталые глаза. На первый взгляд она казалась почти хорошенькой, но только на первый. Ее портили глаза, им не хватало живости, в них было что-то болезненное, как будто они помутнели от желчи.

— Ты проделал такой путь, чтобы увидеть меня? — Она приблизилась к нему вплотную, обдав запахом рома. — Не могу сказать, что я тронута до слез.

— Да, — сказал он. — Я хотел тебе кое-что сказать.

— У меня есть телефон, — сказала Рики. — В следующий раз просто позвони. Чем реже я тебя вижу, тем лучше себя чувствую.

— Я хотел видеть твое лицо в тот момент, когда ты это узнаешь.

Рики презрительно усмехнулась.

— Шугармен мне уже звонил, дубина. Кейт убили.

Торн сказал:

— Нет, не это. Кое-что получше. Кое-что, что заставит тебя попрыгать.

Рики хмыкнула и зашагала в сторону центра. Торн двинулся следом, поравнявшись с ней через несколько шагов. Они прошли мимо босого бородача в рабочем комбинезоне, который развалился на ступенях картинной галереи. Завидев их, он поднялся и заковылял вслед за ними.

— Оставь меня в покое, Торн, — сказала Рики. — Возвращайся в свою берлогу и оставь меня в покое. Тебе здесь не место.

Торн сказал:

— Я знаю, почему ты ее убила.

Она остановилась и повернулась к нему.

— Ты с ума сошел! Совсем свихнулся?

Бродяга оказался у них за спиной, он ухмыльнулся Торну, глаза его забегали. Он облизывал губы и потирал пальцами, словно пересчитывал деньги.

Торн взглянул на него и отрицательно покачал головой.

Рики продолжила свой путь, а Торн и бродяга последовали за ней.

Торн сказал:

— Еще я разговаривал с юристом насчет наследства Кейт.

Она остановилась и уперла руки в бока, притворяясь рассерженной, однако Торн заметил искру заинтересованности в ее взгляде.

Рики шагнула к бродяге и сказала:

— Доктор Лири, найдите мне ящерицу. Прямо сейчас.

— Ладно, ладно, — сказал он, польщенный вниманием. — Улыбнулся Торну. — А ты тоже хочешь ящерицу? Хочешь?

Торн ответил, что ему и так хорошо.

Они стояли перед магазином водолазных принадлежностей. Улица была пуста, солнце почти село. С запада, с центральных улиц, доносились еле слышные звуки музыкального автомата. Доктор Лири ползал по чьей-то лужайке через несколько домов от них.

— Говори, Торн, если тебе есть, что сказать.

— Я знаю, почему ты ее убила, — сказал он.

Рики недоверчиво покачала головой, глядя на Торна.

— Тогда скажи мне. Ты проделал такой путь, так давай, говори.

— Не из-за того, что ты ее ненавидела, и не из-за денег, — сказал он. — Это первое, что приходит на ум. Нет, просто ты думала, что не можешь продолжать жить, пока жива она. Тебе легче умереть. Ты думала, что наконец-то будешь счастлива, когда она умрет. Перестанешь слышать голоса, мучиться от бессонницы. Но нет, не все так просто.

— Что за игру ты затеял, Торн? Что это за нелепая комедия?

— Кейт все оставила мне. Все, кроме двадцати пяти тысяч. Остров Отдохновения, дом, имущество, все. Ты получишь только двадцать пять штук.

Она на секунду закрыла глаза. И когда снова открыла, они были сощуренными, злыми и смотрели на него в упор.

— Двадцать пять тысяч. — Торн выдержал ее взгляд. — До того, как это случилось, ты думала, что тебе лучше умереть, чем ходить с ней по одной земле. Но теперь твоих родителей нет в живых, а ничего не изменилось. И это для тебя хуже всего. — Он взглянул ей прямо в глаза. — Ты уже это чувствуешь? Ощущаешь?

В ее взгляде он увидел что-то живое. Тревогу. Ее глаза забегали.

— Я опаздываю на работу, — сказала она тихо.

— Я еще не решил, как с тобой быть. Я знаю, что ты в этом замешана, Рики. Я не был уверен, пока не приехал сюда. Но теперь я знаю.

— Ты никогда не отличался умом, Торн. И не стал ни на йоту умнее.

Она попыталась напоследок испепелить его взглядом, потом зашагала прочь.

Торн смотрел, как она удаляется. У нее была плавная походка доктора Билла, она шла не подпрыгивая и не раскачиваясь на ходу. Шла очень решительно, как если бы шла по пояс в воде.

Торн поужинал неподалеку от самой южной точки Америки. Заказал самый южный гамбургер с дополнительной порцией томатов. Он снова мог испытывать чувство голода, поэтому мгновенно проглотил гамбургер и заказал второй, когда официантка принесла ему пиво.

— Ты что, с голодного острова, милый? — спросила она, ставя перед ним бокал «Будвайзера».

— Да, — ответил он, — был там довольно долго.

Он взял оставленную кем-то на соседнем стуле утреннюю газету и попытался вникнуть во все эти землетрясения, эпидемии и другие катаклизмы, о которых там говорилось. Где-то лучше, где-то хуже, но везде об одном и том же — как тяжело, когда что-то резко меняется.

Закончив есть, он оставил машину около ресторана и, пройдя пять кварталов, оказался рядом с «Сэндпайпер Бэй Клабом». Он заметил его при въезде в город и теперь собирался рассмотреть получше.

Еще пару лет назад на этом месте был «Сэндс Пьяно Бар». Ресторан и бар, пол которого всегда был покрыт песком, занесенным посетителями с пляжа. По вечерам в уголке тихо звучало пианино. Туристы избегали сюда заходить, потому что в туалетах дурно пахло, а кондиционер и вовсе отсутствовал.

Старое здание снесли. Теперь здесь был «Сэндпайпер Бэй Клаб» — пятиэтажный кондоминиум. Массивные ворота, охрана. В будке сидели серьезные ребята в униформе, в любой момент готовые исполнить свой долг.

Торн обошел вокруг здания. Он задержался на тротуаре на противоположной стороне улицы, чтобы получше рассмотреть трехсотпятидесятиметровую стену. Тут и там в окнах загорался свет. Похоже, на террасе пентхауза что-то отмечали. Здание было розово-белым, росшие вокруг королевские пальмы освещались прожекторами. Как и все новые здания на Ки-Уэсте, этот дом пытался создать иллюзию того, что был здесь вечно, что обладал такой же благородной легкостью и очарованием, как и старые дома кончей, а не состоял из бетонных панелей. Торну он напомнил зоб.

Он нашел причал, который еще не стал частным, и присел на краю. В лицо дул сильный юго-восточный ветер. Он снял ботинки и опустил пальцы ног в воду. С какой-то парусной шлюпки, стоящей на якоре в полутора километрах от Торна, доносились голоса.

Спустя какое-то время на причал забрели две подвыпившие парочки. Они остановились в трех метрах от Торна и стали спорить о каком-то общем друге, который стал геем. Для одной пары это была ужасная трагедия, другая пара считала, что это ничего не меняет. Разве можно, вопрошал кто-то из них, действительно полностью измениться? И не являются ли все изменения личности чем-то внешним, наносным? По существу ничего не меняется. Они говорили громко и казались увлечены философским смыслом своего разговора. Они поглядывали на Торна, как будто хотели, чтобы он рассудил их. Торн поднялся на ноги и побрел прочь, подгоняемый сильным ветром. Обрывки их разговора преследовали его еще целый квартал.

Когда он вернулся к шлеп-мобилю, он до упора откинул назад пассажирское сиденье, засунул себе под голову футболку Джерома вместо подушки и закрыл глаза. Он слышал, как волны прилива бьются о дамбу на южной оконечности острова. Сосредоточившись на этом звуке, представил себе лицо Рики в тот момент, когда врал ей, что знает, почему она убила Кейт.

Перед его глазами снова промелькнули сотни мостов, трейлеров, взятых напрокат автомобилей, Джером в своем парике, Сэмми в рубашке-сафари, Эймос Клей. Торн лежал неподвижно и чувствовал, как машину заполняет горячее дыхание ветра. Этот ветер, родившийся в пустынях Африки, проделал тысячи километров через океан. Пассаты принесли на Ки-Уэст запах высохший травы и пыль других земель, эта пыль оседала на ветровом стекле машины Торна.

Торн лежал с закрытыми глазами. Это была самая южная бессонница.


Глава семнадцатая


Ирвин Макман расхаживал взад-вперед по своей трехметровой гардеробной комнате. Милберн наблюдал за ним, стоя в дверях гардеробной и потирая кожу вокруг повязки телесного цвета, прикрывавшей его глаз.

— Да скорее же. Давай просто оденемся как туристы.

— Это ты можешь одеться как турист, — ответил Ирвин. — На большее у тебя воображения не хватит.

— Да на Ки-Уэсте никого больше нет, кроме туристов, конков и педиков. И из них мне ближе всего туристы.

— А вот это как раз то, что надо, — сказал Ирвин, порывшись среди плотно висящей одежды и вытащив вешалку с кожаными шортами. — Я купил их в Провинстауне, в этом прикольном магазине для педиков. Это как раз подойдет.

Ирв натянул шорты поверх красных плавок-бикини. Он повернулся и стал позировать перед Милберном, выставил одно бедро, прижал подбородок к плечу, выразительно похлопал ресницами.

— Я никуда с тобой не пойду, если ты не прекратишь этот цирк.

— Все еще только начинается, приятель.

— Я не буду переодеваться, — сказал Милберн.

Его волосатый живот нависал над поясом теннисных шортов. Теннисные шорты! Что за сцена — Милберн, пытающийся отбить мяч. В спортивном клубе его прозвали «Ходячим Землетрясением».

Милберн сказал:

— Это глупо, черт возьми. Неужели ты думаешь, что эта девчонка охотнее расстанется с деньгами, если ты с ног до головы вырядишься в кожу? Либо она отдаст нам три тысячи, либо мы ее замочим. И совершенно ни к чему устраивать спектакль.

— Видишь ли, Милберн, именно этим мы и отличаемся. Ты рассуждаешь слишком прямолинейно: шлюшка должна нам денег, и мы просто заберем их, раз, два, три. Твое линейное сознание вяжет тебя по рукам и ногам. Я же двигаюсь семимильными шагами, прыжок, еще прыжок — и я уже далеко впереди.

Ирв ослабил усеянный шипами собачий ошейник на своей шее. Он так и сяк примерил кожаную фуражку, сдвинул ее набекрень, чуть ли не на ухо. То что надо. Вид маскарадный, но пугающий.

— Эта Рики, скоро она будет богатой дамой. Насколько я понимаю, ей понадобится хороший финансовый консультант, один из этих извращенцев из «Меррил Линч», специализирующийся на управлении курортным хозяйством.

— Да ты рехнулся, приятель. Совсем рехнулся. Никто, даже самая расчудесная шлюха на свете, не отдаст остров какому-то чудаку, покупающему одежду в зоомагазине. Здесь ты хватил через край.

— Ладно, Джойс Бразерс,[31 - Джойс Бразерс (1949) — известный американский психолог, автор книг по психологии.] что ты рекомендуешь?

— Я же сказал, поедем туда и либо получим наши три тысячи, либо шлепнем эту сучку. Любым способом, мне на это наплевать. Оденемся как капитаны или как хотя бы наполовину нормальные люди, закатимся в пару-тройку баров, завтра потусуемся на нудистском пляже, смешаемся с воскресной толпой, подставим члены солнышку, а потом вернемся домой. Приятная увеселительная прогулка. Никаких извращений. К черту это голливудское дерьмо.

— Ну, хорошо, дружище. Как хочешь. — Ирв ухватился за этот план, снял ошейник, фуражку, кожаную жилетку. — Возможно, ты прав. В этом есть резон.

Милберн в удивлении уставился на приятеля, он даже испугался, что тот так быстро с ним согласился. На минуту почувствовал что-то вроде угрызений совести. Но потом решительно закивал головой и засопел. Ирву уже давно пора начать прислушиваться к его мнению.


Лоран поблескивал в темноте, Сара быстро поворачивала штурвал. Она на несколько градусов отклонилась от верного курса и теперь исправляла ошибку. Что за чудесный инструмент этот лоран, компьютеризованный компас. Он показывал ее точное местоположение, но от этого, черт возьми, ей не становилось легче.

По крайней мере, она была далеко от берега. Больше всего она боялась сесть на мель у самого берега. Кейт показывала ей, что нужно делать — вести судно прямо на маяк Кэрисфорт, так чтобы корма была на одной линии с фонарем на причале. Но ошибиться было очень легко, и нос яхты дважды наткнулся на границу канала. Сару спасло только то, что она шла на небольшой скорости.

Встреча, как обычно, должна была состояться в два часа ночи. Сегодня нужные координаты — 14201 и 30718. Не координаты, а как там их называла Кейт? Временные промежутки, линии положения, места, где пересекаются радиосигналы. Каждая точка на земном шаре имела свои координаты лорана, весь земной шар был оплетен плотной паутиной радиосигналов. Невозможно совсем потеряться, если имеешь в своем распоряжении этот маленький компьютер стоимостью семьсот долларов. Но, черт побери, одно дело — знать, где ты находишься, и совсем другое — точно знать, где тебе нужно быть.

Нужно было пройти десять километров от Гарден Коува до Элбоу, а затем еще тридцать километров в открытое море, выравнивая курс путем совмещения светящейся центральной линии с линией местоположения яхты. Это было похоже на видеоигру, во всем был оттенок чего-то нереального. Ей нужно было попасть туда, где расстилалась голубая бездна, пройти более семидесяти километров, четыреста морских саженей. Четыреста морских саженей. И невероятная глубина. Она парила примерно в километре над земной корой, поддерживаемая мощным капризным течением Гольфстрима.

Она дала себе час форы. Выйдя в море в полдевятого, она могла бы проделать этот путь, если б все шло гладко, за два с половиной часа, двигаясь на скорости пятнадцать узлов. Она доберется до нужного места и будет ждать, запуская двигатель только для того, чтобы корректировать положение яхты. Бросить якорь на такой глубине, конечно же, невозможно. Чтобы принять груз, понадобится полчаса. Она могла бы вернуться обратно к пяти часам. Но это не входило в ее планы. Она остановится у Кэрисфорт-рифа, разбросает приманку и закинет пару удочек. Как будто ловит люцианов или окуней, да какая разница. Поулыбается перед камерами. И вернется на берег под покровом дня.

Эта часть плана была придумана Кейт. Агентству по борьбе с наркотиками редко удавалось обнаружить большие корабли, разгружающие товар, поэтому в последнее время они избрали другую стратегию. Они укрывались недалеко от берега и следили за яхтами, которые причаливали ночью. В три часа утра, с выключенными огнями.

Возвращение под покровом дня стало их с Кейт изобретением. Это было как в рассказе Эдгара По про письмо. Оставьте письмо на самом видном месте, и его никто не найдет. Рыболовное судно, команда которого всю ночь ловила рыбу у рифов, а утром разгружала улов у собственного причала, не вызывало абсолютно никаких подозрений.

Сара глотнула джина из обтянутой кожей фляжки, которая раньше принадлежала ее отцу. Положила фляжку на приборную панель рядом с «кольтом» 357-го калибра. Пистолет имел еще более символическое значение, нежели все остальное. Если Кейт была убита из-за того, что они занимались контрабандой наркотиков, то он не сможет спасти Сару.

Она не знала, все ли в порядке на этот раз. Ведь Сара не поддерживала регулярных контактов с их старым клиентом Хорхе Палацио. Просто каждые две недели она получала небольшой конверт с координатами лорана, отправленный по почте из Майами. Когда наступало время встречи, иногда на борту оказывался Хорхе собственной персоной, иногда нет. Ей просто придется ждать здесь до тех пор, пока не покажется пятнадцатиметровое судно для ловли креветок. Если сделка сорвется, она поймет это только сегодня ночью.

Хорхе Палацио оказался ее подзащитным пару лет тому назад. Это было обычное дело. Она уже не помнила, какие из прав Хорхе были нарушены во время ареста. Зато отметила, что он отличался от других наркоторговцев, которых ей доводилось защищать. Хорхе никогда не позволял себе и тени насмешки в адрес американской системы правосудия. Он не сразу поверил, когда Сара сообщила ему о том, что он свободен. Оставил ей номер телефона, по которому его всегда можно найти, если ей вдруг понадобится его помощь. Сара сохранила этот номер.

Но, возможно, у какого-нибудь колумбийского наркобарона появились возражения против способа, который избрал Хорхе для того, чтобы отблагодарить Сару, — против разбазаривания товара. Если это так, то Кейт убили именно из-за этого. И тогда вполне вероятно, что Хорхе уже тоже мертв. Но сейчас, когда осталось всего две недели до того, как решится судьба «Порта Аламанда», Сара была вынуждена рисковать. У нее не было времени, чтобы выйти на других поставщиков травки. Единственным утешением был кольт.

Конечно, она могла остаться дома. Но Сара никогда не уходила из кинозала до окончания сеанса, какой бы тупой, скучной или жестокой не оказалась картина. И, в любом случае, она должна закончить это дело ради памяти Кейт, даже если это отдаляло ее от достижения ее собственной цели. К этому можно было вернуться и позже. Торн никуда не денется.

Как бы там ни было, ей нужно все как следует обдумать. Все так запуталось, на движущий ею мотив наслоились прочие чувства. Она хорошо умела отделять чувства от необходимости вершить правосудие. Неважно, нравится тебе человек, или ты ненавидишь его. Твоя работа — найти какую-нибудь зацепку, которая откроет дверь его камеры. Сара думала, что в ней полностью отсутствует сентиментальность. Но теперь она встречается с этим человеком, бывает у него дома и даже может долгое время не вспоминать о том, кто он такой, что он совершил, и почему она здесь.

В Майами у нее были друзья, которых она могла бы взять с собой сегодня ночью. В основном, приятели, с которыми она вместе обедала. Они годились для обмена язвительными шутками по поводу работы, клиентов, нудной канцелярщины. Годились для того, чтобы выпить с ними пива и съесть салат. С парой парней она встречалась, а одному из них — из офиса прокурора штата — однажды даже чуть не открыла душу. Но он занервничал, услышав, как изменился ее голос. В его планы это не входило.

Да, славный бы из него получился помощник. Она представила себе эту сцену. Привет, Стэнли, не хочешь ли совершить небольшой ночной круиз? В ночь с пятницы на субботу. Немного физической нагрузки, ветер, бьющий в лицо, неплохая маржа прибыли. Способ пощекотать себе нервы — одно из развлечений, принятых в Южной Флориде.

И вот она была в открытом море совершенно одна. От Кейт уже, возможно, остался только прах, развеянный восточным ветром. А Сара, вдыхая морской воздух, глотая джин, готовилась к тому, что теперь настал ее черед.

Сара не знала, было ли хорошим знаком, что судно для ловли креветок появилось на полчаса раньше. Она смотрела на приближающиеся к ней огни. На безоблачном небе красовался серп луны, на поверхности воды была легкая зыбь. Пока корабль приближался, Сара попыталась получше пристроить кольт. Засунула его за пояс шортов, прикрыв рубашкой, потом выставила рукоятку пистолета на обозрение. Засунула за пояс сзади, как в полицейских сериалах. Потом решила не прятать пистолет. Они должны видеть его, знать, что просто так она им не дастся. По крайней мере, они попытаются побыстрее с ней разделаться.

Она смотрела на подошедшее судно. Какой-то корабль. Для Сары это слово всегда означало нечто внушительное. Это судно было всего на три метра длиннее «Пламенного сердца», но гораздо шире и с большей осадкой. Обычно экипаж состоял из трех человек. Один оставался у штурвала, пока двое других опускали сеть с баулами. Они опускали ее груз в два приема. Пятьдесят баулов. Затем один из них спускался на борт яхты, вынимал баулы из сети, большую часть складывал в рубке, а остальные — в ящики со льдом на кокпите.

Если на борту был Хорхе, она обменивалась с ним несколькими фразами, если нет — они просто быстро разгружали товар, а когда сеть опускалась во второй раз — принимали спортивную сумку. Сара стояла у поручня правого борта, высматривая людские фигуры на палубе корабля.

Она пыталась уловить малейшие отклонения от обычной схемы. Она не станет ждать, что будет дальше, если что-то пойдет не так, как всегда, скажем, она услышит незнакомый голос, или кто-то попытается спуститься на борт до того, как будет опущена первая часть груза. «Пламенное сердце» стояло на холостом ходу, в любую минуту готовое сорваться с места, но ей пришлось бы сначала избавиться от канатов, при помощи которых они швартовали яхту к борту корабля. Это был бы критический момент, момент крайней опасности, если бы возникла необходимость отдать швартовы, чтобы пуститься в бегство. Если б она знала какой-нибудь легко развязывающийся узел, которым она могла бы привязать их швартовы к своим крепительным уткам.

Капитан корабля дал задний ход, чтобы подойти к правому борту яхты. На левом борту корабля показалась какая-то темная фигура. Этот человек бросил ей трос. Сара поймала его, но конец хлестнул ей по глазам.

Лихорадочно моргая, чтобы сдержать слезы, она привязала трос к крепительной утке на корме. Пробираясь на нос яхты, она не спускала глаз с темной фигуры на корабле. Он бросил ей второй трос, она закрепила его. Затем обмотала его вокруг крепительной утки и крепко затянула, даже не пытаясь сделать узел слабее. Теперь она была связана с этим кораблем. Будь что будет. Теперь уж не сбежать. Глупо было даже думать об этом. Единственной возможностью обезопасить себя было не являться на встречу. Наивно думать, что пистолет мог бы остановить людей, которые задумали ее убить.

Она поднялась на ноги и двинулась вдоль планшира в сторону кокпита, держась за металлический поручень. Теперь она даже не смотрела на них. Она ощущала присутствие корабля, ее боковое зрение и слух напряженно работали, но она не поворачивала голову в их сторону. Действовала как обычно, с чувством собственного достоинства. Она пыталась представить себе, как вела себя Кейт перед самой смертью, какую позу она приняла, какие эмоции себе позволила, когда поняла, что ее ждет.

Когда Сара возвращалась на кокпит, ее напускное спокойствие было нарушено визгом лебедки. Она отступила назад и прижалась к двери рубки. Нащупала пистолет за поясом. Ее охватил панический страх, когда случайно она задела курок. Сара отпустила рукоятку пистолета и шагнула в рубку.

Громко скрипела лебедка, разматывающая трос, на котором в открытую дверь рубки опускали груз. Вместе с грузом спускался мужчина. Это было что-то новое. Сара поставила палец на предохранитель.

Она отступила в глубину рубки, подняла кольт, прицелилась, потом опустила руку с пистолетом на случай, если это лишь незначительное отступление от обычного сценария, что-то новое, но не представляющее опасности.

— Капитан? — раздался мужской голос с испанским акцентом.

— Я здесь.

— Кто это? — теперь пришла его очередь насторожиться.

Оказалось, что достаточно самой малости, чтобы все полетело в тартарары, чтобы тишину ночи прорезали револьверные выстрелы. Даже когда все шло по плану, доверие держалось на тоненькой ниточке.

— Сара. Это Сара.

— Добрый вечер, адвокат.

Это был Хорхе. Хорхе, спустившийся на скрипящем тросе.

Но она продолжала нервничать. Все меняется, думала Сара. Хорхе тоже мог измениться. Из искреннего, благодарного, любезного, подчас даже утонченного человека превратиться совсем в иного. Сара часто обманывалась в других Хорхе — парнях, которые в тюрьме были так податливы, раболепны, но которые могли стать злобными и резкими, набрасываясь на нее без предупреждения. В конце концов Хорхе преуспевал в той сфере бизнеса, где было полно параноиков с автоматами. Глупо было бы позволить приятному голосу убаюкать себя.

— Вы сегодня одна?

— Да, — ответила Сара, все еще стоя в дверях. Револьвер был вне поля его зрения.

— А ваша подруга? Заболела? — Хорхе медленно приближался к ней, позади него раскачивалась сеть с блестящими черными баулами.

— Нет, — сказала Сара. — Ее убили. — Бросила эту фразу прямо ему в лицо, чтобы проследить за его реакцией.

Он остановился. Быстро оглянулся на корабль. Теперь, в приглушенном свете прожекторов корабля, она видела его вполне отчетливо. Усталое выражение лица, напряженная поза.

— Убили, — повторил он. Оценивая возможные последствия для себя.

Один из членов экипажа по-испански окликнул его с корабля, Хорхе повернулся и что-то ответил.

— В этой зоне есть другие суда. Мы всю ночь за ними наблюдаем.

— Они преследуют вас?

— Возможно, — ответил он.

— Мне нужно знать, — сказала Сара. — Все пошло наперекосяк? Мне угрожает опасность?

— Я ничего такого не слышал, — сказал он.

— Если бы кто-то не хотел, чтобы вы имели дело со мной, вы бы узнали об этом?

— Когда убили эту женщину?

— В понедельник. Ночью в понедельник.

— Тогда я бы уже знал об этом. Нет, — ответил он. — Поверьте мне, никто не стал бы беспокоиться из-за такого небольшого количества марихуаны. Это никому не интересно.

Сара почувствовала, как ее рука, сжимавшая пистолет, расслабилась, пальцы заныли от напряжения.

— Вашу подругу убили не из-за этого, — сказал он. — Что это за количество? Никто и пальцем не пошевелил бы. — Он повернулся и провел рукой по сети. — А теперь за работу. Сегодня много заказов.

Сара сказала:

— Еще одна партия, Хорхе. Это все, что мне нужно. Во вторник ночью, в это же время. Договорились? Тридцатого?

— Си, столько, сколько хотите, адвокат. Это очень урожайный год. Если вам понадобится еще, мы найдем для вас еще.


Сара на самом деле поймала рыбу. Она не знала, что с ней делать, как снять ее с крючка. Это была красивая рыбина, с голубыми полосками, идущими вдоль желтого туловища. Было субботнее утро, солнце только что взошло. Рыба отчаянно сопротивлялась, пока Сара тащила ее из воды: извивалась и билась. Сара морщилась во время этой борьбы, а теперь, когда рыба лежала на палубе, ей стало стыдно.

Она знала, что разыгрывает весь этот спектакль для каких-то невидимых зрителей, которых, возможно, и не существовало. Для кого-то, кто мог издалека наблюдать за ней в бинокль и по ее гримасам понять, что она не умеет ловить рыбу.

На ней была темно-зеленая куртка Кейт и ее кепка с длинным козырьком. Когда солнце поднялось высоко, она надела солнечные очки Кейт. Теперь она сидела с рыбой на коленях в одежде Кейт и смотрела на это спокойное море глазами Кейт. Было уже двадцать шесть градусов, но ей все никак не удавалось согреться. Она дрожала от собственной смелости, сидя здесь, под солнцем с таким запасом марихуаны, которого хватило бы, чтобы целый месяц снабжать ею весь Майами.

Ее добыча лежала в ящике для рыбы, истекая кровью и хватая ртом воздух. Она била плавниками, и Сара поежилась в своем кресле. Выбрав мертвую креветку, Сара насадила ее на крючок и забросила удочку в сторону темного рифа. Леска прочертила в воздухе плавный полукруг, и Сара закрыла дужку лескоукладывателя, представив себе, как наживка медленно опускается в яркий мир рыбы и кораллов, стараясь сделать все так, как учила ее Кейт. Все только для прикрытия, в надежде, что ее обман не потребует принести в жертву еще одну рыбу.

Вокруг нее уже четверть часа крутилась какая-то яхта, довольно далеко, так что она могла рассмотреть только ее цвет. Яхта была красная. Суда береговой охраны были серыми и голубыми, поэтому Сара не слишком обеспокоилась. Но все же посматривала в ее сторону. Вот яхта повернула на восток, двигаясь по направлению к ней, затем снова стала отдаляться, повернула на юг, затем снова на север. Сара подумала, что это может быть троллинг или какой-то другой способ рыбной ловли. Она не разбиралась в этих вещах.

Какое-то время яхта двигалась в одном направлении, на восток, солнце было прямо за ней, так что Сара не могла как следует рассмотреть судно. Она смотала катушку одного из удилищ, готовясь к быстрому бегству. Ее креветки не было. Сара вставила удилище в держатель за креслом, а затем смотала леску на втором удилище почти до края борта. Бросила беглый взгляд на восток. Красной яхты не было видно.

Она чувствовала запах травки. В воздухе был разлит сладковатый травяной аромат — как на итальянской кухне во время приготовления обеда. Наверно, четвероногие сотрудники Агентства по борьбе с нар котиками, там, на берегу, выли в своих загородках, поднимали головы, пытались прорыть лаз, чтобы выбраться наружу. Пятьдесят баулов, обернутых в полиэтилен, внутри ящиков-холодильников, и все равно сильный, вызывающий головокружение запах был повсюду.

Она снова села в кресло и посмотрела на часы. Полвосьмого. Грузовик «Морепродукты Саброса» подъедет к дому Кейт в одиннадцать. Кейт предпочитала возвращаться ровно к одиннадцати, чтобы свести к минимуму промежуток времени до разгрузки. В этом сказывалась свойственная ей пунктуальность. В пунктуальности заключалось спасение. Когда на борту яростно бился марлин, все должно быть в полном порядке, на своих местах.

Яхта оказалась рядом с «Пламенным сердцем» всего через несколько секунд после того, как она услышала ее приближение. «Пламенное сердце» обдало сильной волной, и Сара увидела, как один из больших ящиков, доверху заполненный марихуаной, сдвинулся с места, готовясь проделать длинный путь по палубе.

Это была океанская гоночная яхта, возможно «Сигарета», одна из вульгарных, легкомысленных яхт, на которые засматривались ее коллеги, когда те с ревом проносились мимо прибрежного ресторанчика. Именно такую яхту выбрали бы себе торговцы кокаином или бездельники, которым ничего не стоит отправиться позавтракать на Бимини. Молодежь, которая развлекается тем, что пересекает Гольфстрим, распугивая морских свиней, днем устремляясь на Багамы и возвращаясь в Майами к ужину.

Эта яхта была красного цвета, на борту было двое. Коротышка в пляжной одежде и толстяк с повязкой телесного цвета на глазу, тоже одетый как курортник. Они просто стояли и пялились на нее, пока нос их судна со стуком не ударился о корму ее яхты. Она почувствовала, как ее сердце забилось чаще. Грудная клетка напряглась. Они слишком долго выжидают, подумала она. Как будто в чем-то не уверены.

— Приготовиться к досмотру, — крикнул коротышка.

— Даже не подумаю, — ответила она, не размышляя.

Он открыл бумажник и показал серебряную карточку: «Агентство по борьбе с наркотиками, специальная группа вице-президента».

— Я рыбачу, — сказала Сара. — Она знала, что это звучит неубедительно, но что ей, застигнутой врасплох, оставалось делать? — У вас есть ордер на обыск?

Так, это уже лучше.

— Нам не нужен ордер. — Он вытащил из-под приборной панели большой автоматический пистолет.

— Вы не подниметесь на борт моего судна, не имея на то веских оснований. — Она встала, отступая в сторону рубки, где лежал спасительный кольт.

— Мы поднимаемся на борт. — Но он не сдвинулся с места.

Толстяк с повязкой что-то зашептал ему. Возможно, они были новички, не уверенные в себе, раньше не встречавшие такого сопротивления. Может, у нее действительно были какие-то права, о которых она и не догадывалась. Она не знала правил досмотра в открытом море. Но блеф был одним из основных инструментов в юриспруденции.

— Я свяжусь со службой береговой охраны, чтобы узнать, есть ли в этой зоне суда агентства. — Сара зашла в рубку, продолжая наблюдать за ними.

Взяла микрофон так, чтобы им были видны ее действия. Не включила его. Подождала. Стала говорить. Снова сделала паузу. И все время не спускала глаз с этой парочки. Потом произнесла:

— Конец связи.

Слова прозвучали фальшиво.

— В этой зоне агентов нет, — заявила она этим двоим. — Я имею законное право не пускать вас на борт.

Коротышка с темными курчавыми волосами, в зеркальных очках, подвел гоночную яхту еще ближе к «Пламенному сердцу», наклонился вперед, разглядывая Сару. Он что-то сказал толстяку через плечо. Толстяк направился к заднему сиденью. Поднявшаяся после них волна залила заднюю палубу Сары, потревожила ее рыбу, которая, задыхаясь, в последний раз ударилась о стенки ящика.

Сара сидела в своем кресле и смотрела, как они удаляются. Имя их яхты было высечено золотыми буквами: «Безупречное исполнение».


— Тупица. — Ирв больно ущипнул Милберна за грудь, на секунду перехватив штурвал «Скараба» левой рукой.

— Блин, я подумал, это привидение.

— Я же говорил тебе, — сказал Ирв. — Неужели ты думаешь, что если я кого-то пристрелил, то он восстанет из мертвых и через неделю отправится на рыбалку?

— Но это та же яхта. Та же чертова яхта. А женщина выглядела совсем как та.

— Приятель, тебе нужно сделать операцию по пересадке мозга.

Они шли на скорости сорок узлов. Разрезая водную гладь, проходя вблизи от лодок, рыбачивших у рифов. На них бросали злобные взгляды, некоторые крутили пальцем у виска. Они миновали маяк, где бросили тех медсестер из Мичигана.

— Но она была похожа на ту. Та же одежда, тот же рост.

— Но на семьдесят пять лет моложе.

— Мне до сих пор жутковато.

— Да, кстати, насчет старушки. У нас назначена встреча с ее наследницей. Давай-ка отправимся туда. — Ирв надавил на рычаг дросселя, пытаясь выжать еще пару узлов из больших «мерсов».


Глава восемнадцатая


Торн позавтракал в том же ресторанчике, его обслуживала та же самая официантка — черноволосая женщина в возрасте Кейт с замысловатой высокой прической. Он заказал три яйца всмятку, овсянку и большую порцию кофе. Она улыбнулась ему, но, похоже, не вспомнила.

Он смотрел, как ресторан заполняется местными завсегдатаями, которые завтракали здесь по субботам. Парочка хиппи, все еще носящие кожаные жилетки и очки своих бабушек. Два столика заняли красноглазые грязные строители, собирающиеся на приработки. Да еще культурист, от которого разило одеколоном.

Позавтракав, он сходил в туалет и возвратился к шлеп-мобилю. Было пасмурно, со стороны Кубы наползали уродливые тучи. Торн снял свою футболку с надписью Последнее прибежище и натянул помятую фирменную футболку Пришлепни паразита. Она была такого же ярко-розового цвета, что и автомобиль. На спине был изображен таракан, над которым нависал ботинок.

Он взглянул на себя в зеркало заднего вида, убрал грязь из уголков глаз. Лицо, которое он увидел в зеркале, принадлежало не ему — парень в зеркале, казалось, точно знал, что ему нужно делать.

У ворот «Сэндпайпер Бэй Клаба» его встретили два великана в униформе. Они ослепительно улыбались, пока Торн подъезжал к воротам.

Один из них, с журналом в руках, подошел к машине. Торн протянул руку и стукнул по коробочке на потолке, приведя в движение «уши».

— Чем могу помочь? — спросил охранник через окно, не нагибаясь, бегло взглянув на «уши».

— Грейсон просил все тут проверить.

Охранник шагнул назад, сверился с записями в своем журнале, обернулся и обратился ко второму охраннику. Тот проверил другой журнал, внутри будки, и отрицательно покачал головой.

Из соседних ворот выехал серебристый «мерседес». Сидящий за рулем пожилой мужчина злобно покосился на «фольксваген» и на Торна.

Торн сказал:

— Я бы предложил вам позвонить Грейсону, но, к сожалению, еще слишком рано. Это он сделал заказ. Сперва я сказал ему, что смогу выбраться сюда лишь на следующей неделе, но потом решил, что дорога каждая минута, вот и заехал.

— Если вас нет в списке, я не могу вас пропустить.

— Это очень важно, — сказал Торн. — Департамент здравоохранения строго-настрого приказал нам не болтать об этой заразе. Но могу вам сказать одно — я не притащился бы сюда в субботу, если бы эти жучки не представляли опасности для жильцов.

Второй охранник вышел из будки, оглядел Торна с ног до головы, уставился на развевающиеся «уши».

— Маленькие муравьи, — сказал Торн. — Почти незаметные глазу. Ходят гуськом. Может, вам попадались? — Он взглянул на них, чтобы оценить свои шансы. Они внимательно его слушали. — В Управлении по борьбе с инфекционными заболеваниями в Атланте выявили взаимосвязь между этими мурашами и раковыми заболеваниями. Если б я назвал пару имен, вы бы поняли, о чем идет речь. — На лицах охранников какие-то эмоции. — Они поедают зараженную пищу, попадают к вам в чашку кофе, и все. Дальше все идет на клеточном уровне.

— Маленькие муравьи? — переспросил второй охранник.

— Как молотый кофе, — ответил Торн. — Безобидные на вид. Они не кусаются, не жалят, ничего такого. Проблемы начинаются, если вы их нечаянно проглотите.

— Мы тут что-то похожее видели. — Он с потерянным видом показал в сторону будки.

— Тогда я начну с вас, — сказал Торн. — Скажите-ка, парни, у вас в последнее время не опухали лимфоузлы?

Они подняли шлагбаум, и Торн припарковался на первом же свободном месте. Он открыл багажник и вынул оттуда баллончик и какую-то длинную тонкую металлическую трубку. Подходящая вещь, чтобы искать муравьев размером с молотый кофе.

На это ушло десять минут, но Торн не обнаружил никаких следов в будке охранников.

— Клянусь, на прошлой неделе я видел каких-то муравьев в кофейной чашке Джексона, — сказал один из охранников.

Выходя из будки, Торн сказал:

— Это могли быть домашние муравьи, их тут полно.

Он бросил баллончик со спреем обратно в багажник. Оглянулся на охранников. Они стояли в проезде рядом с будкой, один из них ощупывал свое горло.

Торн прошел через открытую галерею к бассейну и патио. Отыскал лифт и поехал на самый верх. Оказался на четвертом этаже. Вышел на балкон и глянул на Атлантику. Океан был таким же серым и неспокойным, как небо.

Он прошел из одного конца здания в другой, прежде чем нашел то, что искал — лестницу, ведущую еще выше. Порыв ветра приоткрыл тяжелую дверь. Борясь с ветром, Торн взобрался на пятый этаж.

Открывающийся оттуда вид был на пятьдесят тысяч долларов дороже. Он видел воду за дальней оконечностью острова. Из-за рифов появлялись корабли, вдали виднелся отель «Ла Конка». На острове появлялись новые высотные здания. В центре города располагались тихие тенистые кварталы, домики с железными крышами, верандами второго этажа, с белыми лепными узорами. Эти старые дома кончей терялись среди кондоминиумов.

Там, где заканчивался балкон, находилось широкое венецианское окно пентхауза с затемненным стеклом, для защиты от солнца. Из него открывался панорамный вид на океан и крыши других домов. Двойные двери пентхауза были сделаны из темного дуба. Рядом с ними красовался медный дверной молоток в форме ковбойской шляпы.

Грейсон открыл дверь, когда Торн постучал во второй раз. Он не удивился, увидев футболку Торна, его металлическую трость.

На Грейсоне не было рубашки, на безволосой груди висела золотая цепочка. Он был одет в вылинявшие джинсы с заутюженными стрелками, на шее был повязан платок-бандана. Ура, Торну повезло.

Грейсон выглядел моложе, чем в тот вечер, когда выступал в начальной школе Ки-Ларго перед собравшимся сбродом. Ему было чуть за тридцать. Скорее всего он еще недостаточно пожил на этом свете, чтобы испытывать сентиментальные чувства к чему бы то ни было.

— Служба борьбы с насекомыми, — объявил Торн.

— Что?

— Служба борьбы с насекомыми, — сказал Торн. — «Пришлепни паразита».

— Ты ошибся дверью, морильщик.

— На самом деле я не собираюсь тут никого морить, — сказал Торн. — Я хотел бы побеседовать с вами. У нас есть один общий знакомый.

Грейсон взглянул на потемневшее небо, потом снова на Торна.

— Я слушаю, — сказал он.

— Его зовут Эймос Клей.

Торн наблюдал за его реакцией. Грейсон наклонил голову и пристально посмотрел на Торна. Его лицо ничего не выражало.

— Эймос Клей, — повторил он. — Ну, продолжай.

— Не здесь, — ответил Торн. — Я не собираюсь вас обманывать. Я на вашей стороне. Просто так получилось, что я наткнулся на кое-какую информацию, которая может быть вам полезна.

Грейсон еще секунду колебался, затем отступил назад и жестом пригласил Торна внутрь.

Торн шагнул в комнату и подождал, пока Грейсон закроет дверь. Торн разглядывал обстановку. Стены покрыты грубой лепниной, в углу — камин из необожженного кирпича. На каминной полке выставлен белоснежный череп какого-то животного с длинными рогами. Строгая мебель, обитая темной кожей с каким-то сложным узором. Коллекция кактусов в глиняных горшках.

В одном углу комнаты стояла кадка с огромным кустом перекати-поле. В венецианском окне, которое Торн видел с балкона, был витраж, изображающий сцену из жизни Дикого Запада. Сквозь него просвечивало здание «Сэндпайпер Бэй Клаба», за которым виднелась Атлантика. Группа апачей атаковала какие-то повозки. Поселенцы прятались за колесами составленных в круг повозок, стреляя из своих ружей по дикарям, лошади которых вставали на дыбы. Снаружи, за окном, с криками носились чайки. Кто-то на пляже кормил их хлебом.

— Скучаете по Техасу? — спросил Торн.

— Я из Филадельфии.

Торн уселся в одно из кожаных кресел с жесткой спинкой. Грейсон стоял, засунув большие пальцы в петли пояса своих джинсов.

— Ты назвал имя, — напомнил Грейсон.

Торн сказал:

— Я хотел, чтобы вы знали. Думаю, вам нужно об этом знать, ведь я слышал ваши выступления на собраниях.

— Кто ты такой?

Торн уселся поудобнее в мексиканском кресле. Скрестил ноги.

— Я тот, — сказал он, — кому приходится работать в чужих домах, и кто слышит вещи, не предназначенные для его ушей.

— Ты назвал имя, — сказал Грейсон. — Я заинтригован.

— Я, как и все, хочу, чтобы «Порт Аламанда» был построен, — произнес Торн. — Знаете, почему?

Грейсон нахмурился.

Торн, продолжая ходить вокруг да около, сказал:

— Здесь появится целая толпа янки, разъезжающих на лимузинах, которые будут жить среди мангровых деревьев. Первое, что они сделают — заплатят кому-нибудь, чтобы избавиться от пальмовых жуков. Там, в Миннесоте, у них есть тараканы, но они понятия не имеют об этих гигантах. Эти насекомые, когда вы пытаетесь их прихлопнуть, летят вам прямо в лицо. Когда вы пытаетесь раздавить их ботинком, это все равно, что наступить на карамель в шоколаде. Они прилипают к подошве, к полу. Должен сказать, это чертовски противно.

— Послушай, у меня масса свободного времени. По субботам я обычно приглашаю морильщиков, чтобы выслушать историю всей их жизни. — Лицо Грейсона чуть порозовело. Он наклонился в сторону Торна, все еще сохраняя дистанцию. — Не спеши, ничего не пропускай. Понимаешь, о чем я толкую?

— Этот человек, имя которого я назвал, мистер Клей, — произнес Торн. — Насколько я понимаю, до недавнего времени он собирался продать свое тараканье ранчо женщине по имени Кейт Труман. Это имя о чем-то вам говорит?

— Да, — ответил Грейсон.

— Ну, так вот, теперь она мертва, как вы, наверное, знаете. Я сам только вчера об этом узнал. Я был в это время на кухне Эймоса Клея, в этом почти развалившемся старом доме. И именно там я услышал еще кое-что, чем вы, возможно, заинтересуетесь.

Грейсон смотрел на него как сквозь дым.

— В игру вступает еще один человек. Будем называть его родственником покойной. Насколько я слышал, этот парень собирается устроить там комариную плантацию. Он фанатичный любитель зверушек, этот парень, почище Кейт Труман. Из тех, чей девиз — «Пускай олени и антилопы резвятся на свободе».

— О господи, — сказал Грейсон. Он прищурился, глядя на Торна. — Да кто ты в конце концов, такой?

— Я морильщик. Я слышу много всякой всячины. Не люблю сплетничать, но некоторые вещи, которые я слышу, приводят меня в ярость.

— Не стоит скрывать некоторые вещи, если они приводят тебя в ярость, — сказал Грейсон. — Так и язву желудка получить недолго. Понимаешь, о чем я?

— Да, — ответил Торн. — Иногда становится трудно жить, нося их в себе. Если ты не можешь с кем-нибудь поделиться.

Грейсон продолжал:

— В наши дни трудно найти благодарного слушателя. Поэтому-то папа римский и преуспевает.

— Но у людей есть свои потребности, — сказал Торн. — Некоторые готовы говорить часами, совершенно бесплатно, и им трудно заткнуть рот.

— Грейсон оборвал частичку сухой кожи с губы, изучая Торна еще некоторое время. Затем сходил в другую комнату и принес оттуда пачку новеньких купюр. Положил их рядом с собой.

Торн расслабился, осознав, что он может впарить этому умнику ядовитый плющ вместо туалетной бумаги, и сказал:

— Так вот, стою я, значит, на этой кухне, опрыскиваю тараканов Эймоса Клея, и слышу, как этот парень в соседней комнате говорит, что он собирается продолжить то, что начала Кейт, вступить в игру и купить эту землю. Парень по имени Торн. Сделка должна состояться до конца месяца, вечером тридцать первого.

— Послушай, — сказал Грейсон, протягивая Торну деньги, — ты ведь не стал бы обманывать меня, играть в глупые игры? Ты же не из этих любителей древесных крыс?

Торн возмутился:

— Вы шутите? Мне платят за то, чтобы я избавлял людей от подобных тварей. Чем больше здесь янки, тем мне лучше.

Грейсон посмотрел через свое ковбойское окно на грузовое судно, огибающее рифы.

— Понимаешь, тут поневоле станешь параноиком. Начинаешь думать, что все ополчились против тебя. Семь дней в неделю меня выставляют каким-то злодеем. Я тот, кто захватывает вашу землю, убивает ваших животных.

— Вы не похожи на злодея, — сказал Торн. Потом он улыбнулся и добавил. — Но если приходится каждый день смотреть на паразитов, как мне, возможно, моему мнению нельзя доверять.

Грейсон неуверенно улыбнулся и сказал:

— Все, что я слышу от этих людей — это то, что я в одиночку разрушаю Кис. Они живут здесь, всю свою жизнь наслаждаясь солнечным светом, вдыхая морской бриз, смешивая коктейли с ромом, а когда кто-нибудь появляется и говорит: «Ребята, мне это нравится, и я знаю кое-кого, кому это тоже понравится», — они объединяются в небольшие армии, приходят сюда и заявляют, что любят эту древесную крысу или ту бабочку, и что больше никто не имеет права здесь жить, потому что бабочка вдруг становится важнее, чем люди. Они заколачивают дверь гвоздями.

Если бы не люди вроде меня, этот штат все еще зарабатывал бы деньги, устраивая шоу уродов на обочинах. Да, я зарабатываю пару-тройку баксов на том или этом. Но скажи мне, когда в последний раз эти люди брали свои мачете и шли прогуляться по этой земле, которую они так жаждут защищать? Когда в последний раз они отправлялись на болота и любовались бабочками? Да им плевать на бабочек и мышей. Они просто такие же эгоисты, как и все остальные. Например, эта Кейт Труман. Она была хуже всех. На этих собраниях разглагольствовала насчет «Порта Аламанда», насчет того, как всем будет плохо, а к самой денежки ручьем текли с острова Отдохновения. Разве это не лицемерие?

— Тридцать первого июля, — повторил Торн. — В районе пяти часов.

— Послушай, парень. — Грейсон сделал шаг назад, когда Торн встал. — Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Здесь все же есть умные люди, которые понимают, что такое прогресс.

— Я всего лишь травлю паразитов, — сказал Торн. — Если речь идет о чем-то крупнее паука, мне этого не понять.

— Значит, Торн?

— Да, парень приятной наружности, примерно с меня ростом. Большинство местных жителей его знают. Может, вы захотите с ним встретиться.

— У него есть еще какие-нибудь имена?

— Нет, насколько мне известно.

— Скажи-ка мне одну вещь. — Грейсон подошел к двери и отодвинул засов. — Как тебе удается сохранять чувство собственного достоинства в этой идиотской футболке? — и улыбнулся ему на прощание. Торн ответил улыбкой.

— Это непросто, — сказал он.

Торн еще немного побродил вокруг «Сэндпайпер Бэй», погулял по белому намытому песку пляжа, пытаясь представить себе, как выглядел бы старый «Сэнд Пьяно Бар» на фоне этого нагромождения бетонных плит. Он прошел вдоль пирса и оглянулся на судно. Послушал, как позвякивают стальные канаты.

Грозовые тучи ушли на северо-запад, в сторону Нейплс и Форт-Майерса. Торн понаблюдал за тем, как седой джентльмен в красных брюках пытался загнать мяч в лунку на грине с покрытием «Астротурф». Он неправильно держал клюшку, вцепившись в нее, как будто это была швабра. Когда-то давно, летом, доктор Билл брал с собой Торна в качестве кэдди, и он кое-чему научился. Старик оглянулся на Торна, и Торн понял, что тот вряд ли в настроении выслушивать чьи-либо советы.

Торн прошел мимо бассейна, где начинала собираться толпа желающих заработать себе рак кожи. К причалу подошел большой красный «Скараб». Торн оперся о поручень пирса и смотрел, как двое парней пришвартовались и сошли на берег. У одного из них — высокого здоровяка — на глазу красовалась повязка телесного цвета, второй — низенький, с темными курчавыми волосами — при ходьбе гордо выпячивал грудь. Оба показались Торну очень знакомыми.

Они расположились в баре под открытым небом, пропустили по паре кружек пива. Торн вспомнил, где их видел. В ту ночь, когда он напился. Эти двое парней были тогда с медсестрами.

Он направился к яхте, держась подальше от бара, чувствуя, как у него перехватывает дыхание. Он прошел вдоль причала, украдкой бросая взгляды на эту парочку. Вокруг «Скараба» собралась куча ребятишек. Торн подошел к ним и оглядел яхту. Плавные очертания, сила и мощь. Яхта, которую Торн не мог бы использовать, поскольку она была годна только на то, чтобы срезать верхушки волн на скорости пятьдесят узлов, летая через Гольфстрим на Багамы, половину времени проводя в воздухе.

Ему не понравилось ее вычурное название — «Безупречное исполнение». Он подумал, что оно имеет отношение к чьим-то сделкам, деньгам, акциям, облигациям, что это какой-то причудливый пируэт капитализма, который обеспечил кому-то безбедное существование.

Торн почувствовал шелест купюр в кармане своих штанов. Подумал, что, может быть, в следующей жизни будет травить насекомых. Чертовски прибыльное занятие.

Пока Торн возвращался к бассейну, продолжая наблюдать за теми двумя, с яхты, он увидел Грейсона, выходящего из ворот. Одетый в теннисные шорты и футболку, тот устремился к одной из автостоянок. Его голова была опущена, он смотрел себе под ноги, как будто обронил какую-то мелочь.


Глава девятнадцатая


Рики заняла три тысячи у своего босса. Она показала ему газетную вырезку, где рассказывалось о смерти Кейт, и, подпустив в голос волнение, рассказала, что ей нужно оплатить похороны. Сказала, что скоро станет богатой и вернет ему деньги с процентами. Затем она сообщила Лилиан, своей бывшей любовнице, что если бы та нашла четыре тысячи, то Рики за шесть месяцев превратила бы их в десять. Огорошенная этим заявлением, Лилиан сняла со своего банковского счета все деньги, которые она накопила за восемь лет, работая официанткой и подрабатывая стриптизершей. Вот она, настоящая любовь.

Вернувшись в свою квартиру, Рики приняла душ, пытаясь выкинуть из головы слова Торна. Она выпила два стакана рома и приступила к третьему, когда услышала их голоса внизу. Валяя дурака, они смеялись и шутили с Лилиан.

Они вошли в ее спальню без стука, оглядели все вокруг, не произнося ни слова, даже не глядя на нее. И она им это позволила. Она все еще была под впечатлением от того, как уверенно держался Торн. Он изменился. В его глазах она заметила нечто, чего не было раньше.

Рики подошла к Ирву, забрала керамическую статуэтку розового фламинго, которую он вертел в руках, и поставила ее обратно на полку. Хотя Рики никогда с ними раньше не встречалась, она разговаривала с Ирвом и знала, какой он сукин сын.

Пытаясь придать голосу деловой тон, она сказала:

— На данный момент мне хотелось бы знать, можете ли вы инсценировать несчастный случай. Представить все так, чтобы все подумали, будто человек погиб от несчастного случая.

Ирв переспросил:

— Можем ли мы инсценировать несчастный случай?

— Да это наша специализация — смерть от несчастного случая и утрата конечностей, — сказал Милберн.

— Откуда мне знать? — откликнулась она.

Ирв сказал:

— Шлюшка-то торгуется по крупному. Стоит тут в рваном халате, с пачкой денег, которые нам должна, и изображает из себя крутую.

— Мне не понравилось, как вы справились с предыдущим заказом. Раскидали везде травку. Это было глупо. Откуда мне знать, справитесь ли вы с новым.

— Обратись в справочную службу, цыпочка, может, тебе подскажут кого-нибудь получше, — сказал Ирв. — Он наклонился к ней, как будто задумал выхватить деньги.

— Ты что-нибудь слышала о кафе, где люди погибают от закупорки коронарных сосудов? — спросил ее Милберн. — Знаешь, как умерла мама Касс,[32 - «Мама» Касс Элиот (наст, имя Эллен Наоми Коэн) (1941–1974) — солистка знаменитой фолк-рок-группы «The Mamas and the Papas». Умерла от сердечного приступа, вызванного ожирением и злоупотреблением наркотиками. Слухи о том, что она умерла подавившись сэндвичем с ветчиной или гамбургером, были живы еще многие годы после ее смерти.] подавившись гамбургером? Он застрял у нее прямо в горле, так что никакое искусственное дыхание не помогло.

Рики кивнула, не испытывая доверия к этому парню. Ее рука, сжимавшая деньги, начала подрагивать.

— В нашем репертуаре есть еще смерть от закупорки сосудов в будуаре, — продолжал Милберн. — Выпадение из кожаной трапеции. Удушение фаллоимитатором. Смерть от короткого замыкания в вибраторе. Ну и все в таком же духе.

Рики уставилась на него. Перевела глаза на Ирва, ища поддержки, снова посмотрела на Милберна.

— Он, должно быть, шутит, — сказала она.

— Да, он большой шутник, — ответил Ирв.

Милберн сел в плетеное кресло в форме трона. «Коронация в королевстве идиотов», — подумала Рики.

Одеты они были очень странно. В какую-то форму с нашивками на рукавах. На нашивках была надпись «Не шутите с Америкой». Словно помесь бойскаутов с нацистами.

Ирв сказал:

— Милочка, ты серьезно подмочила свою кредитную репутацию. Мы занимаемся этим не за спасибо. Если желаешь в этот раз лететь в первом классе, покупай билет первого класса.

— Вот ваши три тысячи, — сказала она. — А вот еще четыре сверху.

— Еще четыре, — повторил Ирв. — Ты это слышал, Джек Бенни?[33 - Джек Бенни (1894–1974) — американский киноактер, известный своей лаконичностью.] Она дает нам еще четыре тысячи.

Ирв уселся на краешек водного матраса. Рики стояла у окна, полуденное солнце освещало ее глаза и короткие темные волосы.

Ирв сказал:

— Дорогуша, обычно люди нашей профессии никогда не встречаются с заказчиками.

— Это так, — подтвердил Милберн. — Но для тебя мы сделали исключение.

Ирв взглянул на Милберна: вот разговорился.

Ирв сказал:

— Мы навестили тебя, милочка, во-первых, потому что мы сами себе инкассаторы, а ты нам задолжала. А во-вторых, мы захотели встретиться с девушкой, у которой такие же крепкие моральные устои, как и у нас.

— Да? — Рики, у которой от страха уже подкашивались ноги, присела к туалетному столику.

— Только совершенно особенная девушка может заказать убийство собственной матери. Девушка, которая знает, чего хочет, и идет к своей цели.

Ирв сделал паузу, откашлялся для пущего эффекта и заговорил голосом консультанта, ведущего дела с самой смертью.

— Так, значит, ты хочешь сказать, что на твоем пути к богатству стоит кто-то еще? И ты хочешь, чтобы мы помогли тебе расчистить путь? Чтобы денежки потекли к тебе рекой?

— Верно. Именно так, — сказала Рики.

— И кто же этот счастливчик, которому повезло на этот раз? Твой папочка?

— Приемный сын моих родителей, — ответила Рики.

— Господи Иисусе, да что с ней, право слово? — обратился Ирв к Милберну, прихлопывая в ладоши и слегка покачивая бедрами. — Ну так вот. В любом случае мы хотели с тобой встретиться, чтобы предложить свою помощь в другом дельце. Небольшую помощь с активами, которые скоро к тебе устремятся.

— С какими активами? — Она взяла щетку для волос, держа ее как молоток. Как будто хотела прибить ей этих парней.

— Ну, нам тут пришлось по случаю пропустить пару стаканчиков в одном местечке на Мейткамбе.

Рики тихо сказала:

— Остров Отдохновения.

— Мо-ло-дец. Очень хо-ро-шо. — Ирв кивнул ей, потом Милберну. — Остров Отдохновения. Вот что было бы достойной платой. За убийство родственника женщины, которую мы уже прикончили.

Понимаешь, я не уверен, что ты полностью отдаешь себе отчет в том, что происходит. Ты убиваешь одного человека, и никто не знает настоящую причину его смерти, потому что этот человек многим насолил. Но сразу после этого ты убиваешь еще одного человека, да еще родственника первого, а это уже некая система. Дорогуша, нам это не слишком нравится. Это плохо для бизнеса.

Поэтому, если я скажу, да, мы сделаем это, мы замочим парня, которого ты назовешь, чтобы ты смогла стать очень богатой, то под этим я подразумеваю, что после завершения операции я смогу позволить себе как следует отдохнуть.

— Остров Отдохновения, — сказал Ирв. — Остров Отдохновения.

— Ну, тогда забудьте об этом, — ответила Рики. — Берите три тысячи и проваливайте. — Она начала пересчитывать деньги на туалетном столике.

— Лапочка, лапочка. — Это было произнесено печальным тоном. — Хорошенько подумай. Твои позиции не так уж сильны. Тебя окружают люди, которым на тебя ровным счетом наплевать, которые не опечалятся, если ты превратишься в ферму по разведению червей.

— Кто эти люди?

— Это мы, лапочка. Я и мой друг. Мы.

— Забудьте об этом. Выкиньте из головы. Все уже кончено.

— Ничего еще не кончено, — сказал Милберн. — Послушай-ка, друг. Давай просто замочим эту сучку, возьмем наши денежки и наш бонус, и делу конец.

— Видишь? Что я тебе говорил? Мой напарник хочет пойти пообедать. Шлепнуть тебя и пойти пообедать. Ты видишь, что тебя ждет?

— Хорошо, — сказала Рики слабым голосом. — Мне наплевать. Можете забирать остров Отдохновения. Ничего в нем нет хорошего. Мне нужны только деньги. Уберите этого парня, и остров ваш. Но это должно выглядеть как несчастный случай. И без всяких там фаллоимитаторов. Настоящий правдоподобный несчастный случай.

— Все любят пошутить, — сказал Ирв. — Все стремятся получить Оскара.

— Его зовут Торн, — сказала Рики. — Я нарисовала план, как найти его дом.


Через полчаса после того, как они покинули дом Рики, Милберн все еще продолжал рассуждать, как именно ее следовало бы прихлопнуть, а Ирв, сосредоточившись на поисках приличного ресторана на Дюваль Стрит, не обращал внимания на его болтовню. Наконец он нашел подходящий ресторанчик рядом с магазином «Тысяча мелочей». С другой стороны была лавка, где продавались бикини и футболки. Через улицу располагался бар «Хемингуэй», его массивные двери были распахнуты настежь, и было видно, что внутри темно и почти нет посетителей. С потолка свисали парашюты, из музыкального автомата раздавались песенки Джимми Баффета, который жаловался на то, что стал законченным пьяницей.

Ирв ненавидел Ки-Уэст. Не из-за всех этих педиков, которые бросали на них с Милберном испытующие взгляды, и не из-за туристов в смешных шляпах и такой же одежде. Тому виной был запах. Зловоние овощей, гниющих на солнце. Еда, превращающаяся в дерьмо.

Все эти пышные витрины, свежеокрашенные здания, ароматы, долетающие из небольших бутиков, оформленных в пурпурных тонах, и непрерывный стук молотков вдоль всей улицы Дюваль давали основание думать, что люди могли бы и поаккуратнее обращаться с отходами. Ирв рисовал себе картины туш, разлагающихся прямо в центре города. Единственным городом, который, по его мнению, имел еще более отвратительный запах, был Новый Орлеан, Французский квартал. Еще один город-урод.

— Этот деятель, — обратился Милберн к Ирву, который причесывался перед стеклянной витриной магазина «Тысяча мелочей», — он не слишком нам обрадуется.

— Да.

— Помнишь, как он предупредил нас, чтобы мы не приближались к нему ближе, чем на пушечный выстрел?

— Помню. Милейший человек. Душка.

— В этой форме я чувствую себя каким-то мужланом. Мы совсем не похожи на капитанов.

— Послушай, — сказал Ирв. — Он засунул расческу обратно в карман и направился к дверям ресторана, оттеснив Милберна в сторону. — Послушай-ка, приятель. Это ты решил, что мы должны так одеться.

— Я чувствую себя так, как будто я какой-то овощ, — не унимался Милберн.

Ирв уставился на него. Да что это с ним?

— Вот тебе сценарий, мистер Томато. Мы навещаем его. Выкладываем ему то, что знаем. А мы знаем, что есть возможность отхватить приличный куш. Мы это чувствуем и хотим получить малую толику. Не будем говорить ему про остров Отдохновения и все остальное. Просто пойдем туда и дадим ему понять, что готовы оказать дальнейшую помощь, но что теперь мы работаем сами на себя. Ты просто молчи и старайся не портить воздух. Вести переговоры буду я.

— Давай лучше махнем на нудистский пляж и забудем про все, про Грейсона, про эти деньги. Остров Отдохновения уже у тебя в кармане. Ты испытываешь судьбу. Этот парень очень недружелюбно разговаривал по телефону. У меня нет никакого желания иметь с ним общие дела.

— У меня нет никакого желания иметь с ним общие дела, — засюсюкал Ирв, передразнивая Милберна. — Ты сам-то послушай, что за чушь ты несешь.

Ирв распахнул дверь ресторана, чуть не задев двух молодых парней, которые проходили мимо. Один из них стрельнул глазами в сторону Ирва. Вытянув губы, Ирв послал ему воздушный поцелуй.

Качая головой и что-то бормоча, Милберн плелся за Ирвом. Когда они сели за столик, Ирв посмотрел по сторонам и ощупал плоский автоматический пистолет, спрятанный у него под рубашкой. Маленький злобный девятимиллиметровый «СИГ-зауэр», оставляющий отпечаток у него на пояснице. Он заправил свою рубашку цвета хаки поглубже в шорты в том месте, где находился пистолет.

Они выпили по кружке пива в баре, который выходил на Дюваль Стрит, сидя за маленьким столиком чуть ли не на улице. Ирв смотрел, как суетятся бармены, расставляя горшки с папоротниками, до блеска натирая медные предметы. Пока Милберн жаловался на свой глаз, двое мужчин за соседним столиком, одетые как менеджеры «Кей-марта», за поздним обедом обсуждали, как кто-то ворует товар со склада. Да, куда ни посмотри, буквально все пытаются ухватить то, что плохо лежит.

Милберн заказал жареного цыпленка, Ирв хмуро поглядел на него.

— Я люблю жареных цыплят, — сказал Милберн.

— А вам, сэр? — На официанте были джинсы и майка.

— Принеси мне пакет для блевотины, — ответил он.

И пока официант стоял рядом, Ирв просто спокойно сидел, не обращая никакого внимания на его презрительный взгляд, или что он там пытался выразить всем своим видом. Наконец официант ушел.

— Ты всегда ведешь себя как последнее дерьмо?

— Какого черта ты заказал жареного цыпленка?

— Я люблю жареных цыплят. И если Ирв-старший — король жареных цыплят, это еще не значит, что я не могу их есть.

Ну все, Милберну крышка. Он уже покойник.

— Приятного аппетита, — сказал Ирв. — Жри своего цыпленка, обсоси каждый жирный кусочек. И не забывай обмакивать его в стекающий жир. Может быть, это последняя еда в твоей жизни.

— Господи, Ирв. Я-то думал, ты наконец будешь доволен. Ты получишь остров Отдохновения. Только подумай об этом. Мы с тобой будем заправлять целым курортом. — Милберн поскреб своей вилкой по белой скатерти, возбужденный, как маленький ребенок, стараясь расшевелить Ирва. — Может, мне удастся похудеть. Вернуться к своему боевому весу, около восьмидесяти кило. Я снова смогу носить эти плавки-бикини, буду качать мышцы. Клеить телок. Проводить целые дни на пляже и волочиться за бабами.

— Конечно, Милберн, конечно. Мечтать не вредно. Покойник.

— И еще я хочу выйти из этого бизнеса. Мне это перестало нравиться. Это уже не весело. — Он понизил голос. — Раньше было прикольно, но теперь уже нет. Мне снятся кошмары. Было бы неплохо завязать с криминалом. Ну ты понимаешь. Порезвились и хватит, пора стать серьезнее. Кризис среднего возраста и все такое. Я уже готов к тому, чтобы вернуть былую форму и спокойный сон. Не вижу никаких причин, почему бы нам не управлять этим курортом и не наслаждаться жизнью. Нам с тобой это вполне по плечу. Черт побери, да мы с тобой — отличная команда, приятель.

Ирв с силой толкнул дверь офиса Грейсона и вошел. Милберн — вслед за ним, что-то бормоча о вежливости. Вежливость. Что они, миссионеры? Войдя, они огляделись. Недурственная обстановочка.

Да, можно было бы и догадаться, что у Грейсона секретарь — педик. Этот блондинчик выглядел так, как будто только что сошел со шведского круизного лайнера. Голубые глаза. Красив, мерзавец, но их и на порог пускать не захотел. Грейсон занят, он разговаривает по телефону и без предварительной записи никого не примет. Даже старых друзей, приехавших издалека. Даже старых друзей с карманами, полными денег.

Ирв отошел от секретаря и оглядел приемную. Это был одноэтажный дом кончей, с деревянными полами, кушетками и креслами-качалками. На стенах висели морские пейзажи и виды Новой Англии. В глиняных горшках росли пальмы. Это была чья-то бывшая гостиная. У секретаря даже не было традиционного стола. Он сидел в белом плетеном кресле, читая книжку в мягкой обложке. На нем были теннисные шорты и футболка. Но на стеклянном столике возле него лежал ежедневник с записями о назначенных встречах, и Ирв знал, что секретарь их не обманывает. Он стоял на страже, как верный пес. Было субботнее утро, нужно было просто отделаться от парочки клиентов, чтобы затем отправиться в теннисный клуб.

Ирва это бесило, подумаешь, какой-то дерьмовый сноб.

— Эй, Адонис, — сказал Ирв, притворяясь, что изучает пейзаж с морскими чайками на пляже Мартас-Виньярд, — скажи-ка мне одну вещь. В тебя когда-нибудь стреляли? Я имею в виду, из пистолета. Из смита-и-вессона, например. — Он услышал, как стоящий за его спиной Милберн издает какие-то звуки.

— Вам лучше уйти, — сказал Рольф, или Ингмар, или как его там.

— Меня так и тянет это сделать. Можешь считать меня идиотом, но мне так и хочется проделать в ком-нибудь дополнительное отверстие. Может, я психопат? Да? Я прихожу сюда, вижу все это дерьмо в стиле Хемингуэя, и меня так и тянет шлепнуть кого-нибудь и повесить к себе на стену в качестве трофея.

Парень вскочил со своего кресла. У него были накачанные плечи. И икры. Наверно, у него чертовски хороший удар слева.

Ирв подошел к одной из пальм в горшках, расстегнул ширинку и помочился.

Парень схватил телефонную трубку и стал нажимать на кнопки. Ирв застегнул шорты и вытащил автоматический пистолет.

— А ну, положи трубку на место, — сказал он. — Мы хотим повидать своего друга Грейсона, вот и все. Но мы очень сильно этого хотим.

— Сюда, пожалуйста, — сказал блондин. На этот раз деловым тоном, как будто уже сталкивался с подобными ситуациями. Словно для того, чтобы увидеться с Грейсоном, нужно было вытащить пистолет.

Он провел их по коридору, увешанному фотографиями. Важные церемонии, перерезание ленточек. На всех фотографиях был запечатлен один и тот же молодой человек. Темноволосый стройный невысокий юноша с такой стрижкой, какую носят в Принстоне, или Йеле, или в других подобных местах. Ирв решил, что ему понравится этот парень, что он не прочь вести дела с парнем, у которого такая стрижка. Не чета этому патлатому идиоту Милберну с вечно грязными волосами.

Секретарь сказал:

— Прости, Филипп. Но у этого парня пистолет.

— А, так значит, Филипп? — заворковал Ирв.

Все четверо стояли и смотрели друг на друга. В конце концов Милберн уселся в одно из зеленых кожаных кресел, и это нарушило молчание.

— Если вы — те, о ком я думаю, то я рассержен. Очень рассержен. Если вы именно те люди.

— Мы — те парни, телефон которых вы раздаете своим друзьям. Вот кто мы такие. Так что нас вряд ли стоит сердить.

— Рэнди, ступай в комнату, — сказал Грейсон.

— Рэнди останется здесь, — возразил Ирв. — Я не хочу, чтобы он позвонил своим партнерам по теннису или кому-то еще.

Грейсон тоже был одет в теннисный костюм. Но его костюм был более ярким. Темно-зеленая футболка, желтая повязка на запястье. Шорты белого цвета с оттенком слоновой кости. Крепкие волосатые ноги. Ростом около метра семидесяти. Шикарная стрижка. Такой парень вполне бы мог вести шестичасовой выпуск новостей.

Он сел за свой стол. Это был длинный стол из тикового дерева, современный и совершенно пустой. Даже без телефона. Правда, за спиной Грейсона стоял компьютерный столик с монитором и принтером. Везде — горшки с пальмами, такими же, как и та, на которую помочился Ирв. Пять или шесть пальм. Пахло свежей землей.

— Вы — сукины дети, — сказал Грейсон. — Он поставил локти на стол и водил большим пальцем одной руки по ладони другой. — А ну-ка, убери этот чертов пистолет.

Ирв сунул пистолет в боковой карман шортов.

— Итак, что вам здесь нужно?

— Не так уж и много, — ответил Ирв.

— Насколько я понимаю, эта сучка вам не заплатила.

— Заплатила, — сказал Ирв.

Грейсон казался удивленным.

— Ладно, что же тогда?

— Мы хотим поговорить об этом дельце. Об этой женщине, как ее звали, Труман?

— Кейт Труман, — произнес Грейсон, на секунду прикрыв глаза и выдохнув воздух через нос. Это было прямым попаданием.

— Мой помощник и я планируем оставить ликвидационный бизнес. Это очень портит карму. Нужна целая жизнь, чтобы очиститься от всего того, что мы уже сделали. Мы ищем новые возможности. Занятие с меньшим расходом гемоглобина. Вы понимаете, что я имею в виду?

Грейсон сказал:

— Думаю, да.

— На днях мы сидели, складывали дважды два, и все время всплывало ваше имя. Ведь смерть этой женщины, Кейт Труман, была вам очень на руку. Конечно, ее дочурка всего лишь хочет получить наследство. Но нам было интересно, чем это выгодно для такого человека как вы. Ведь девчонка взяла этот номер не из телефонного справочника. Когда мы ее об этом спросили, она сказала, что номер дали ей вы.

Так вот, это похоже на естественное совпадение. Синхронность и все такое. Мы ищем себе новое занятие по душе, а вы в то же самое время расширяете свои горизонты.

Грейсон оперся подбородком на кулак правой руки. Сидя в позе мыслителя, он, казалось, впитывает каждое слово Ирва. Наверно, женщины готовы пролезть в дверную щель, чтобы попасть к этому парню на ночь. Он выпрямился и, вытащив из кармана шортов красный — о боже, в довершенье ко всему остальному! — платок, вытер лоб. Насмотрелся ковбойских фильмов, не иначе.

— Прежде, чем я скажу что-либо еще, я хотел бы расставить все точки над «i». Я думаю, парни, что вы — полные ничтожества. Вы дешевки и кончите свои дни на помойке.

— Мы ему не нравимся, — съехидничал Милберн. — Какое горе.

Ну вот, опять этот Милберн влез в разговор.

— Но, думаю, вы можете оказаться полезными. Думаю, я мог бы воспользоваться вашей жадностью и глупостью и заключить с вами взаимовыгодный договор. Это мое представление о том, как следует вести дела. В итоге все должны остаться довольными.

— Все имеют всех одновременно. Цепочная экономика, — сказал Милберн.

Надо же, парень действительно старается изо всех сил, пытаясь вести разговор на равных. Но все равно, Ирв уже принял решение насчет Милберна.

— Я только что говорил по телефону, — продолжил Грейсон. — С одним приятелем. Это человек, который живет в самой глуши лесов на Ки-Ларго. Приятный пожилой джентльмен, правда, не совсем в ладах с головой.

— Наверное, он разговаривал с моим папашей, — сказал Ирв, обращаясь к Милберну.

— Этот джентльмен скоро станет богачом. Так или иначе он собирается получить миллион долларов. Миллион долларов наличными.

Ирв улыбнулся. Да, он знал, что их ждет нечто подобное. Он бросил взгляд на Милберна. У него был такой довольный вид, будто ему дали пососать грудь.

— На самом деле я знаю дату и время сделки, когда миллион долларов будет доставлен по конкретному адресу. Я не хочу, чтобы эта сделка состоялась. Для меня это очень важно. Настолько важно, что я готов связаться с такими ничтожествами как вы, если это поможет мне добиться нужного результата.

— Что ж, пока все звучит вполне прилично, — сказал Ирв, пытаясь скрыть свои чувства.

— Если придется нанести ущерб тому или тем, кто доставит деньги, что ж, значит, так нужно. Если придется принести кого-нибудь в жертву, то я тоже готов с этим согласиться. Но пожилой джентльмен, о котором я вам говорил, должен остаться цел и невредим. Вы не должны его и пальцем тронуть. Берите деньги и сматывайтесь. Купите себе ранчо и выращивайте свиней. Делайте что хотите. Но больше не попадайтесь мне на глаза. Никогда.

Ирв пытался догадаться, какой университет закончил этот парень: Йель, Принстон, Гарвард? Что он изучал, чтобы стать таким крепким орешком? Еще не поздно, Ирв может пойти учиться, стать таким же.

А может, лучше взять эти деньги и отправиться в Голливуд, пойти на курсы актерского мастерства, о которых он столько слышал. Нанять себе агента, сыграть вместе с Джеком Николсоном. Нет, не с Николсоном. Хоть он ему и нравился, но Джек будет его затмевать. Нет, с какой-нибудь актрисулей. Может, с Джули Эндрюс?[34 - Джули Эндрюс (1935) — английская певица, в 50-е годы ставшая звездой мюзиклов на Бродвее, также работала на телевидении и много снималась в кино.] Да. Именно так. Пускай денежки, которые приносит остров Отдохновения, стекаются к нему на банковский счет, пока он тратит миллион, чтобы сделать карьеру киноактера.

Ирв встал:

— Нам это подходит. Затем направился к Милберну, встал за его спиной. Положил левую руку ему на плечо. — Думаю, с тобой можно иметь дело, Грейсон, хотя ты и ни хрена не разбираешься в людях.

Ирв вытащил пистолет, снял его с предохранителя и приставил дуло к шее Милберна. Милберн не успел и вздрогнуть, как Ирв дважды выстрелил. Еще один кирпич в стене будущего благополучия. Духо-подъемный момент.

Несколько секунд Милберн не шевелился. Затем по его телу пробежала дрожь, он захрипел, издал еще какой-то звук, как будто пытался произнести имя Ирва. Его голова наклонилась вперед, дернулась, и, обмякнув, он сполз на ковер.

Секретарь вскочил на ноги, опрокинув кресло.

— Сиди, Рэнди. — Ирв прицелился ему в лицо.

Милберн дернулся на ковре, как собака во сне.

— Садись, — сказал Грейсон. Обернувшись через плечо, он посмотрел в окно. Ирв быстро подошел и тоже выглянул в окно. Обычные задние дворы. Все подстригали лужайки, из магнитолы доносились звуки рок-н-ролла. Кислотный рок шестидесятых. Уже двадцать лет, как он вышел из моды, а на Ки-Уэсте его все еще слушают.

Ирв переживал какие-то новые для него чувства. Убийство Милберна было непохоже на все остальные. Его захлестнуло какое-то болезненное горячее возбуждение. Такого раньше он не испытывал. Это было откровением. Все прочие были чужими, он знал их не более пяти минут, и когда они лежали вот так, на ковре, и хрипели, они оставались чужими. Возбуждение, которое он при этом испытывал, было белым и холодным.

Но в этот раз все было сложнее. Его сердце, как всегда, забилось быстрее, но к этому примешался какой-то щемящий оттенок сожаления, когда Милберн сполз на этот бледно-голубой ковер. Это было совершенно новое ощущение. Перед ним открывались новые, доселе неизвестные возможности. Они были всегда, а теперь он их открыл, этот континент неизведанных удовольствий, убийство друзей, родственников. Ирв сиял.

— О чем ты, черт побери, думаешь! — Лицо Грейсона налилось кровью.

— Я только что заработал полмиллиона долларов, — сказал Ирв.

— Боже правый.

— И потом, ты должен был убедиться во всем собственными глазами. Если хочешь стать Кейси Стенгелем,[35 - Кейси Стенгель (1890–1975) — один из наиболее выдающихся бейсбольных игроков и тренеров в истории американского спорта.] нужно стоять рядом с этими парнями и видеть, как они посылают мяч через все игровое поле. Слышать свист биты. Иначе ты подумаешь, что я не стою того, что запрашиваю. Ты только что видел, как мяч перелетел через забор. Чертовски хороший удар. И еще я хочу предупредить вас двоих. Не вижу выходных отверстий от этих пуль. Думаю, они все еще путешествуют по этому жирному телу. На вашем месте я держался бы от него подальше.

— Тебе нужно обратиться к психиатру, — сказал Рэнди.

Парень стал мертвенно-бледным, несмотря на свой загар. Наверное, он долго не сможет оправиться от увиденного.

— Мне нужно знать время, дату и место этой взаимовыгодной сделки. Это все, что мне нужно.

Ирв перешагнул через тело Милберна, стараясь не испачкаться кровью, которая заливала ковер. Из Милберна вытекал весь его хваленый ай-кью. Боже, Ирв был на седьмом небе, он просто земли под ногами не чуял от счастья.


Глава двадцатая


Рики легла на водную кровать, не снимая форму официантки «Рыбного ресторана Леонарда» — белых шортов и футболки с надписью Поцелуй наших омаров. Усталая, но взвинченная. В воскресенье вечером, как всегда, было много посетителей. Целая толпа идиотов из Майами, скучающая над традиционным для островов Кис лаймовым пирогом в попытке убить еще один выходной день. Напиваясь перед трехчасовой поездкой домой. Рики перепутала большинство заказов, потеряла кредитную карточку и пролила томатный суп на туристку из Орегона. Весь день ее руки так сильно дрожали, что она готова была уцепиться за что угодно.

Свет из ванной резал ей глаза, но она слишком устала, чтобы встать и выключить его. Рики повернулась, чтобы улечься поудобнее, но эта чертова кровать поворачивалась вместе с ней. В некоторых случаях это было неплохо, кровать пружинила, подбрасывая вверх бедра, когда нужно было сымитировать страсть. Но она совсем не годилась, когда хотелось спрятаться в лисью норку.

Она понюхала свои пальцы. Они пахли чесноком и рыбой. Прислушалась к шелесту пальмовых листьев за окном. Закрыла глаза и представила себе Таити, Элеутеру, Мартинику, прокуренный бар, как в кинофильмах пятидесятых годов. Черно-белых фильмах о живущих за границей американцах. Сидни Гринстрит,[36 - Сидни Гринстрит (1879–1954) — английский актер, сыгравший, в частности, в знаменитом фильме нуар «Мальтийский сокол» (1941).] Джейн Рассел,[37 - Джейн Рассел (1921) — звезда Голливуда, снявшаяся в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок» вместе с Мэрилин Монро.] бамбуковая мебель и жалюзи на окнах, мраморные колонны и лениво крутящиеся вентиляторы. Эти фильмы снимались ночью, и их основным мотивом всегда были любовь, грех и опасность. Обычно эти образы помогали ей расслабиться и заснуть.

Рики заставила себя подняться и налила немного рома со специями в пластиковый стаканчик, стоявший рядом с кроватью. Присела на край постели и выпила половину. Нет, нет, нет. Это не было чувством вины. Она не испытывала ни малейших угрызений совести, не было даже и намека на них. Пускай Торн скорбит. Кейт была его матерью, а не ее. Теперь у нее не осталось никаких сомнений на этот счет. Завещание все расставило по своим местам. Торн ел, сидя за столом. Рики подбирала крошки с пола.

Она встала, прихватив с собой ром, села в кресло-шезлонг перед черно-белым телевизором и включила его. Эббот и Костелло,[38 - Эббот и Костелло — персонажи американского комедийного сериала 40–50-х годов.] какая-то передача про природу, посвященная африканской засухе. Она выключила телевизор. Выпила еще пару глотков рома, подходя к окну. С океана дул сильный ветер. Конечно, на Ки-Уэсте все было связано с океаном. Из окна она видела узкую полоску воды, освещенную светом луны. Атлантика или Мексиканский залив, она не знала точно.

Она снова улеглась на кровать, поставив стаканчик на живот, стараясь не разлить ром. Пускай Кейт оплакивает Торн, если может. Этот слабый парнишка на два года старше нее целиком завладел сердцем Кейт к моменту рождения Рики. У нее не было никаких шансов. Пускай ее оплакивает Торн. А она не станет.

Кто-то вошел в дом и стал подниматься по лестнице. Может быть, Лилиан, вернувшись домой из «Пир Хауса», захотела посплетничать или побарахтаться вместе с ней на водной кровати. Нет, только не сегодня. Рики чертовски устала. И все еще никак не могла прийти в себя после встречи с Торном и теми двумя ряжеными тупицами.

Слова «не сегодня» уже готовы были сорваться с ее губ, когда дверь открылась и на пороге показался Рэнди. Этот блондинистый жеребчик, секретарь Грейсона. Да, ей даже на секунду стало весело. Только посмотрите-ка на этого парня.

Она улыбнулась ему, хотя ей показалось, что это не слишком вежливо, входить вот так, без стука. Невежливо или сексапильно, она не была вполне уверена.

Она пригласила его войти, спросила, как дела.

Рэнди остался стоять в дверях. Он сказал:

— Грейсон хочет тебя видеть.

— Это замечательно. — Рики поставила свой ром на прикроватный столик. — Скажи ему, что я зайду в районе десяти. Если смогу проснуться.

— Он хочет тебя видеть прямо сейчас, — настаивал Рэнди.

У парня совсем не было чувства юмора. Она вспомнила, почему он ей не нравился. Один из тех голубых, у которых любовь к мужчинам прямо пропорциональна ненависти к женщинам.

— Я слишком устала, Рэнди. Передай ему, что завтра я первым делом зайду к нему.

— Вставай, — сказал он, захлопнув за собой дверь. — Сейчас же.


Яхта Грейсона оказалась пятнадцатиметровым «Гаттерасом». Бар был забит безалкогольным пивом и вином. Это чертово пойло по вкусу напоминало «Кул-Эйд», а кому из нормальных людей нравится эта гадость? Но Грейсону, казалось, это было безразлично, он поглощал одну банку псевдопива за другой. Рики сидела на диванчике, а Грейсон в темных слаксах и темно-синей ветровке стоял рядом с барной стойкой. Его взгляд скользил по ней, ни на чем не задерживаясь. Это напугало ее, как и все остальное.

Рэнди вывел яхту в открытое море.

— Мартиника? — спросила Рики. — Элеутера?

— Что-то вроде того, — ответил Грейсон. — Однако чуть экзотичнее.

— Ну, в чем дело? Ты на меня сердишься? Говори.

— Я не сержусь. Я никогда не сержусь на тебя, Рики. Я приберегаю эмоции на тот случай, когда мне нужно быть на высоте, когда я чувствую конкуренцию. Тогда организм вырабатывает адреналин. Но на тебя, Рики, я не сержусь. В этом нет необходимости.

— Что я такого сделала?

Грейсон улыбнулся. Плохой знак.

— Что ты сделала? Что ты сделала? Непросто ответить на этот вопрос.

— Я заплатила этим парням. Я одолжила деньги у приятеля и заплатила им, если ты об этом. Если ты беспокоишься, что я им не заплатила.

— Я знаю, что ты заплатила.

— Откуда?

— Попробуй-ка, угадать.

— Вчера, выйдя от меня, они отправились к тебе?

— Рики, я поражен. Я поражен твоими блестящими способностями к дедукции. — Он произнес все это, даже не взглянув на нее.

Грейсон расхаживал взад-вперед по толстому голубому ковру, глядя вниз на свои безупречно вычищенные туфли. Рики не знала, с какой скоростью и куда движется яхта. Она ждала, что Рэнди развернет яхту.

— Насколько я понимаю, ты вновь обратилась к ним за помощью. Попросила вычеркнуть еще одного родственника из списка живых.

— Я знала, что тебе это не понравится. Но они представят все как несчастный случай. Будто он был так подавлен смертью Кейт, что не справился с управлением, что-нибудь подобное.

— Детка, ты не понимаешь. Видишь ли, ты попросила этих людей убрать человека, который мне пока нужен живым.

— Торн? — удивилась Рики. — Зачем он тебе?

— Вот видишь? — сказал Грейсон. — Ты действуешь, не имея полного представления о происходящем. Ты поручаешь наемным убийцам отправить на тот свет других людей, и при этом не видишь дальше собственного носа. Но хуже всего, Рики, то, что если погибнет еще кто-нибудь из вашей семейки, полицейских это очень обрадует, как бы они ни были тупы или ленивы.

Рики возразила:

— Это уже мое дело. Тебе не стоит сюда лезть. Я помогла тебе ловко обтяпать это дельце, а сама осталась практически ни с чем. С какими-то жалкими двадцатью пятью тысячами долларов.

Грейсон открыл еще одну банку безалкогольного пива. Вылил его в чистую охлажденную кружку. Пиво вспенилось как настоящее. Рики смотрела, как он пьет, пена оставляла пивные усы над его верхней губой. Ей не хотелось пива, но этот придурок даже не предложил ей что-нибудь выпить.

— К сожалению, твои и мои дела переплелись и стали нашими общими делами. Если ты вдруг окажешься на допросе у шерифа, я почувствую себя очень некомфортно.

— Да брось ты, Грей, неужели ты думаешь, что я назову полиции твое имя? Что я поставлю тебя под удар?

— Нет, — ответил он. — Я так не думаю.

— Что ж, хорошо, — сказала она.

Но он произнес это таким тоном, что Рики совсем не была уверена, так ли уж это хорошо.

— Я хочу, чтобы ты кое на что взглянула, Рики. Точнее, кое на кого.

Он взял ее за руку, кивнув в сторону кают.

Рики вздохнула, встала и спустилась вместе с ним по трапу, прошла по узкому коридору. Он остановился у первой каюты, отпер дверь и распахнул ее настежь.

— Вот. Вот с кем ты имела дело.

Рики заглянула внутрь и увидела Милберна, лежащего на спине на куске парусины посередине каюты. Она сглотнула и отвернулась.

Когда они поднялись обратно в кают-компанию, Грейсон стал расхаживать перед ней по ковру.

— Я не люблю свободных концов, Рики. А ты — как раз такой пугающий меня свободный конец.

— И ты заманил меня сюда, чтобы застрелить.

— Нет. Конечно, нет.

— Как же, конечно, именно так. Ты заманил меня сюда и собираешься застрелить и скормить мое тело акулам. Вместе с телом этого идиота. Боже милосердный.

— Рики, Рики, — обиженно возразил он. — Я бы никогда не стал так поступать. Просто ты плохо меня знаешь.

— Ладно, — сказала она, испытывая облегчение, но все же пытаясь подпустить в голос жалобную нотку.

— Это не в моем стиле. — Грейсон облокотился о стойку бара и послал ей улыбку. Почти такую же настоящую, как и пиво. — Видишь ли, Рики, все твои разговоры насчет острова произвели на меня впечатление. Я тоже неравнодушен к островам.

Рики уставилась на него. Этот подонок снова вернулся к старой теме.

— Думаю, я нашел для тебя превосходный остров. Уединенный тропический остров. Никто не помешает твоим медитациям, поискам высшего разума. Там нет туристов и высотных зданий. Великолепный вид на океан. Идеальное место для твоих последних молитв. — Грейсон изо всех сил пытался сделать так, чтобы она купилась на его улыбку. — Есть только одно обстоятельство, связанное с этим островом, Рики. На самом деле это небольшой недостаток, но с моей стороны было бы нечестно умолчать о нем. — Грейсон поставил свою кружку на деревянную стойку. — Он является островом только двенадцать часов в день.

Теперь он смотрел прямо на нее, его глаза были тусклыми и бесцветными.

Рэнди выключил двигатели и спустился в кают-компанию. Рики поймала его взгляд и посмотрела на него жалобными, умоляющими глазами.

— Мы на месте, — сказал он Грейсону, его голос ничего не выражал.

— Отлично. Тащи ее на палубу, ссади с яхты и пусти ей кровь.

Он что-то искал в ящике позади барной стойки.

— Не надо, Грей. — Рики встала и подошла к нему. — Слова застревали у нее в горле. — Я не опасна для тебя, я могу уехать, испариться.

Грейсон протянул Рэнди нож для разделки мяса с тонким лезвием.

— Ни за что, — сказал Рэнди. — Это отвратительно. Всё, от начала до конца. Ты, эти парни, всё.

— Давай же, Рэнди. Сделай это.

Рики отступила, ожидая сигнала к началу спектакля, глядя, как блеснуло лезвие ножа в тусклом свете каюты. В иллюминаторе она увидела отражение группы людей, застывших в напряженных позах.

Рэнди покачал головой и отвернулся от Грейсона.

Грейсон пристально смотрел на Рэнди, пока тот шел обратно на кокпит и взбирался по металлическому трапу на верхнюю палубу.

— Ладно, — сказал Грейсон, все еще глядя в ту сторону, куда удалился Рэнди. — А ну, пошли.

Он схватил Рики за предплечье и почти поволок на палубу в кормовую часть судна. Это было похоже на припадок — она почувствовала в себе огромную силу. Сразу же за дверью кают-компании она вырвалась из рук Грейсона, боролась с ним секунду-другую, затем попыталась выхватить нож. Но Грейсон отскочил в сторону. Она запрыгнула на транец и заорала, чуть не сорвав голос:

— Рэнди!

Но он даже не обернулся. Она снова позвала его, но уже тихо:

— Ради бога, Рэнди, спаси меня.

Она увидела Грейсона, приближающегося к ней с ножом в левой руке. Рики наклонила голову, пытаясь вспомнить хоть одну молитву из тех, которым учили ее Кейт и доктор Билл, но в памяти всплыла только та, которую произносят перед едой: «Возблагодарим Господа за даруемую нам трапезу».


Когда Рики очнулась, то почувствовала сильную боль в челюсти. Она попыталась сесть на мокром песке. Грейсон оставил на ней только нижнее белье. Джентльмен до мозга костей. Подтянув к себе окровавленную левую ногу, как будто собираясь среди ночи заняться йогой, она сморщилась от боли. Надрез, который он сделал, тянулся вдоль всей подошвы. Наверное, Грейсон думал, что оказывает ей последнюю услугу, пустив кровь, которая неминуемо должна привлечь акул.

Теперь огни его «Гаттераса» были примерно в километре к северу от нее. Она слышала голоса Грейсона и Рэнди, доносившиеся с палубы яхты. Когда прогремели три выстрела, она вдруг ощутила прилив сил, подалась вперед, с надеждой глядя на эти огни.

Прошло пять минут прежде чем заработали большие дизельные двигатели яхты. Она смотрела, как «Гаттерас» развернулся и двинулся в ее сторону. Должно быть, он двигался со скоростью десять узлов, когда прошел в пятидесяти метрах от ее острова. У нее не было сил кричать, она просто смотрела на уходящую яхту. Рыдания застыли в горле.

Ее остров был около трех метров в длину и около полутора метров в ширину. Сдвинувшись чуть вперед на мокром песке, Рики опустила кровоточащую ступню в воду. Волны быстро неслись на север, оставляя пену у ее ног.

Пока вода поднималась, Рики пыталась сидеть прямо, напрягая мышцы шеи, чтобы не опустить голову. Чайка или какая-то другая белая птица опустилась на песок в паре метров от нее. Когда Рики была маленькой, Кейт учила ее различать птиц. Но, черт возьми, у нее всегда находились дела поважнее, чем учить названия этих дурацких птиц. Прилив уже щекотал ее ноги, и Рики изо всех сил попыталась вспомнить то, чему учила ее Кейт.


В воскресенье Торн, не торопясь, возвращался домой. Он был расслаблен. Всю дорогу от Вайоминга он проделал, пристроившись позади какого-то «бьюика», перемигиваясь с двумя детишками на заднем сиденье и запуская для них «мышиные уши».

Всю вторую половину субботнего дня он слонялся по Ки-Уэсту следом за этими двумя парнями со «Скараба». Они заинтересовали его, потому что, выпив пива, отправились прямиком в пентхауз Грейсона.

Торн повторял про себя: «Ну-ка, ну-ка». Выйдя из здания, парочка углубилась в жилые кварталы, чуть не сбилась с пути и наконец оказалась у двухэтажного домика Рики. Торн уже ничего не повторял про себя. Он чувствовал, как сильно бьется его сердце.

Они пробыли у нее около часа, Торн ждал их, сидя на тротуаре неподалеку от доктора Лири. Доктор Лири был явно недоволен этим вторжением. Около одиннадцати они вышли, улыбаясь и громко переговариваясь, зашагали вдоль по Дюваль Стрит и зашли в ресторан перекусить. Потом отправились к Грейсону в офис. Где-то через час оттуда вышел только один из них, невысокого роста, и Торн преследовал его до пляжа у «Пир Хауса», где коротышка до конца дня пялился на женщин, загорающих топлес.

На закате парень пошел на Мэлори Сквэр,[39 - Мэлори Сквэр — площадь, выходящая на залив и являющаяся центром жизни на острове Ки-Уэст. Каждый вечер здесь проходят празднования заката, где публику развлекают фокусники, жонглеры, дрессировщики.] где вместе с пятьюдесятью такими же зеваками стал смотреть, как солнце скользит к горизонту, прячась за грядой темных туч. Он разговорился с высокой женщиной крепкого телосложения, пожирательницей огня. Когда солнце село, он вместе с ней отправился в бар «У капитана Тони», где они пили примерно до половины одиннадцатого. Торн последовал за ними к зданию «Сэндпайпер Бэй Клаба» и видел, как парню с большим трудом удалось пробиться через пост охраны.

Торн вышел на общедоступный причал, расположенный напротив частного причала «Сэндпайпер Бэй». В это время парень и пожирательница огня поднялись на борт «Скараба» и исчезли в темноте. Тогда он вернулся обратно на автостоянку, откинул назад сиденье самого южного шлеп-мобиля и заснул. Он спал спокойно и не видел снов.

В два часа дня в воскресенье Торн уже добрался до Ки-Ларго. Джером-старший был в своем офисе, он смотрел бейсбол по телевизору. Он протянул Торну ключи от «фольксвагена» Кейт, не отрывая глаз от экрана.

— Младший просил тебе передать, что он хочет одолжить на этой неделе твой «кадиллак». Думает, что в нем безопаснее ехать по Ай-95, чем в одном из этих «фольксвагенов». — Джером бросил быстрый взгляд на Торна, пока шла реклама пива. — Интересно, почему это он, в его состоянии, боится аварий?

— Просто пытается протянуть подольше, — сказал Торн. — Цепляется за любую возможность, как и все мы.

Торн остановил машину у бюро ритуальных услуг. В одной из смотровых он увидел Салли Спенсер с детьми и отправился ждать в ее кабинет. Картонная коробка стояла на углу ее стола, на крышке была наклеена белая этикетка с именем Кейт. Какое-то время он стоял, глядя на нее. Из соседней комнаты раздавались чьи-то рыдания.

Из окна была видна Тарпоновая бухта, которая блестела как россыпь бриллиантов. Торн поднял коробку, все еще глядя на водную поверхность через окно. Он прищурился, пытаясь рассмотреть проплывающую мимо лодку, — черный силуэт на сверкающем фоне.


Весь день он провел за своим рабочим столом, принимаясь то за одну мушку, то за другую. Но его пальцы как будто онемели. Он продолжал работать, ожидая, что к нему вернется прежняя ловкость и вдохновение. Все напрасно. И по мере того, как в течение дня появлялись его постоянные клиенты, приехавшие за своими мушками, он вынужден был продавать все новые и новые мушки из своей личной коллекции.

На закате солнца он принял душ и налил себе большой стакан бурбона. Надел свою единственную ковбойскую рубашку и джинсы и стал причесывать влажные волосы, стоя перед зеркалом в ванной. Пришло время достать кольт. Протереть его, как следует почистить, зарядить. Он еще какое-то время продолжал причесываться. Тщательно уложив каждый волосок, в последний раз провел расческой по волосам.

Он подошел к кровати и сел на край. Проглотил еще немного «Мейкерс Марка» и поставил стакан на пол. Снял книгу, которую читал, и лампу-молнию с сундука, положил их на пол рядом со стаканом. Защелки сундука заржавели, но он открыл его без особого труда. Он поднял крышку и вынул из ящика промасленную тряпку.

В сундуке валялась пара дохлых тараканов, лежала коробочка с пулями «магнум». Набор для чистки. Но сам кольт исчез.

Торн бросил промасленное тряпье обратно в сундук, закрыл его, поставил на место лампу и положил рядом книжку. Взял стакан с виски с собой в ванную и сделал еще один большой глоток. Еще раз провел расческой по волосам, глядя в зеркало на свое ошеломленное лицо.

Неужели он отдал кольт Шугармену и забыл об этом? А может, его украл кто-то из тех, кто побывал в этой комнате за последние двадцать лет? Ведь много лет он даже не поднимал крышку сундука. Может, он достал пистолет во сне, вошел в сверкающую воду озера Сюрприз и бросил его в том самом месте, где погиб Даллас Джеймс?

Торн припарковал «флитвуд» и какое-то время сидел с включенными фарами возле дома Кейт. Потом выключил свет и сидел, вздыхая, в полной темноте. Над морскими путями бушевала гроза, темные кучевые облака пронзали зигзаги молний. Ветер все усиливался, сдувая комаров в сторону Эверглейдс. Высокие австралийские сосны стонали на ветру. Облака наползали на диск луны.

Если друзья Кейт хотели собраться и произносить прочувствованные речи, пожалуйста, их дело. Но это он сделает сам. Он вышел из машины, почувствовав, как ветер раздувает рубашку, и понес картонную коробку с прахом к ее причалу.

Он поставил коробку на столик для разделки рыбы и проверил швартовы на «Пламенном сердце». Два из завязанных кем-то узлов ослабли, и нос яхты повернулся и терся об одну из свай. Он подтянул яхту обратно к причалу и закрепил концы.

Взойдя на борт, он немного постоял у рыболовного кресла, держась за его спинку. Судно болталось из стороны в сторону из-за усиливающегося ветра. Пахло чистящим средством с запахом сосны.

В рубке запах был еще сильнее. Взглянув из иллюминатора рубки на темные, покрытые зыбью отмели, он вспомнил, как «Пламенное сердце» рассекала бурный океан. Яхта не отличалась особой скоростью, но могла выдержать самый сильный шторм.

Он сжал холодное колесо штурвала и сел в капитанское кресло, повернулся на нем, чтобы взглянуть на дверь рубки. Пытаясь представить ту последнюю ночь в жизни Кейт и одновременно пытаясь не думать об этом.

Какое-то время он сидел неподвижно, слушая, как поскрипывает судно. Заставляя себя выбросить все мысли из головы. Затем он потянулся и коснулся приборной доски, потрогал рукоятку дросселя, провел рукой по ящикам из тикового дерева. Он хотел ощутить какие-нибудь оставшиеся после нее вибрации. Встал, провел кончиками пальцев по всем поверхностям рубки. Ничего. Все стерильно.

Выйдя на кокпит, Торн глянул в темноту, почувствовал каплю дождя на лице. Небо над головой все еще было ясным, но в воздухе уже пахло грозой. Он спрыгнул обратно на причал, поднял картонную коробку. Это была квадратная коробка, возможно, раньше в ней хранились часы или мяч для софтбола, но она весила не меньше двух с половиной килограммов. Два с половиной килограмма праха и пепла. Торн держал ее одной рукой, вдыхая ветер, в котором не было кислорода. Он оперся о разделочный столик и открыл коробку. В слабом свете молодого месяца он увидел, что прах был беловатым. С вкраплением более крупных частичек.

Потом он глянул на звезды, медленно обвел глазами небосвод. Молиться было не на что, разве что на самолет, летящий слишком высоко, чтобы можно было услышать шум его двигателей. Торн смотрел, как он движется по звездному небу.

Он шагнул на край причала и глубоко вздохнул.

— Я здесь, — сказал он в темноту. — Немного подождал. — Я стараюсь, — прошептал он.

Ветер продолжал усиливаться.

Торн послюнил палец. Опустил его в открытую коробку. И снова поднес палец ко рту.


Глава двадцать первая


Торн взобрался по поросшему травой склону к дому. Двустворчатая входная дверь хлопала на ветру. Он закрепил ее, потом уселся в одно из плетеных кресел, чтобы перевести дыхание. В воздухе, который он вдыхал, уже чувствовалось неумолимое приближение дождя.

Когда на него упали первые тяжелые капли, он зашел в дом и стал зажигать свет повсюду, где проходил. Включил даже свет в буфетной и небольшой светильник над кроватью Кейт. В попытке отправить тени туда, откуда они пришли.

В холодильнике он нашел картонную упаковку с клубникой, покрытую голубой плесенью. Наверное, ее уже можно использовать вместо пенициллина. Торн выбросил клубнику в пустое мусорное ведро. В холодильнике также стояла упаковка с шестью банками пива «Буш». Он открыл одну. В один прием выпил половину и оставался на кухне до тех пор, пока не допил пиво. Затем прошел в гостиную, открыл еще одну банку.

Стол Кейт был пуст. Его содержимое проверили и вернули, оно все еще было в запечатанных шерифом картонных коробках. Торн сел за стол, потягивая пиво и собираясь с духом. Снаружи уже вовсю бушевал ветер, с шумом ударяясь об оконные стекла. По железной крыше барабанил дождь. Раньше Торн думал, что этот звук успокаивает нервы.

Ему понадобилось около часа, чтобы изучить содержимое первой коробки. В жадном нетерпении, которого он не ожидал от себя, Торн искал какие-нибудь факты. Просматривал ее налоговые декларации, начиная с 1958 года. Читал письма, которые они с Рики писали из «Морского лагеря» на острове Грасси-Ки, когда Торну было двенадцать, а Рики десять. «Твой маленький турист» — так Торн подписывал все свои письма. Рики же в каждом письме требовала, чтобы Кейт прислала ей маску с трубкой и водный пистолет.

Еще час он разбирался со второй и третьей коробкой. Вчитывался в каждое слово, соединял разрозненные листы ее чековых книжек, проверял выписки. Пытался определить, не подделана ли где-нибудь ее подпись. Читал ее записи, пытаясь припомнить любые относящиеся к соответствующему месяцу детали.

Два часа, и он прочел всю ее историю. И не узнал ничего нового. Она была аккуратной женщиной. Она бережно хранила свои документы и вещи. Возможно, как раз на такой случай.

Торн сложил все обратно в коробки и снова осмотрел ящики стола. Он вытаскивал ящик за ящиком, складывал их на пол и заглядывал под стол, не спрятано ли там что-нибудь. Оставалось всего два ящика, когда он нашел то, что искал. В одном из ящиков, всего в трех сантиметрах от задней стенки, была перегородка, отделяющая небольшое пространство. Парни из Агентства по борьбе с наркотиками просто не выдвинули ящик до конца. В этом отсеке Кейт спрятала папку.

Эта папка была тоньше остальных. Торн открыл ее, бросил взгляд на хранившиеся там газетные вырезки и резко откинулся в вертящемся кресле.

Это была подборка статей о Далласе Джеймсе.

Торн задрал голову вверх, глянул на потолок, на паутину, сплетенную там пауками, затем вновь заставил себя опустить глаза.

В папке была статья о первом несчастном случае, та, которую прочитал Торн, когда ему было тринадцать. Он забыл ее название. «Новорожденный выжил в автокатастрофе». Еще три статьи рассказывали о том, как погиб Даллас Джеймс в озере Сюрприз. Статья из «Майами геральд» состояла длиной всего из нескольких строк. Местная газета Ки-Ларго опубликовала две статьи о смерти Далласа, также описывая и другие аварии, произошедшие на том же повороте шоссе.

Торн не видел этих статей, когда они были опубликованы. Он находился в состоянии шока, каждую секунду ожидая услышать стук в дверь своей спальни, увидеть человека со значком, желающего задать ему несколько вопросов. Кейт и доктор Билл в это время были на Аляске, ловили рыбу. Они вернулись только в конце июля. Должно быть, Кейт услышала о происшествии после их возвращения и разыскала эти статьи. Может быть, она даже что-то подозревала все эти годы.


Он дважды прочитал статьи, но мало что запомнил. Он тер глаза, подпирал руками голову, заставляя себя вновь и вновь вглядываться в стершийся ветер, с шумом ударяясь об оконные стекла. По железной крыше барабанил дождь. Раньше Торн думал, что этот звук успокаивает нервы.

Ему понадобилось около часа, чтобы изучить содержимое первой коробки. В жадном нетерпении, которого он не ожидал от себя, Торн искал какие-нибудь факты. Просматривал ее налоговые декларации, начиная с 1958 года. Читал письма, которые они с Рики писали из «Морского лагеря» на острове Грасси-Ки, когда Торну было двенадцать, а Рики десять. «Твой маленький турист» — так Торн подписывал все свои письма. Рики же в каждом письме требовала, чтобы Кейт прислала ей маску с трубкой и водный пистолет.

Еще час он разбирался со второй и третьей коробкой. Вчитывался в каждое слово, соединял разрозненные листы ее чековых книжек, проверял выписки. Пытался определить, не подделана ли где-нибудь ее подпись. Читал ее записи, пытаясь припомнить любые относящиеся к соответствующему месяцу детали.

Два часа, и он прочел всю ее историю. И не узнал ничего нового. Она была аккуратной женщиной. Она бережно хранила свои документы и вещи. Возможно, как раз на такой случай.

Торн сложил все обратно в коробки и снова осмотрел ящики стола. Он вытаскивал ящик за ящиком, складывал их на пол и заглядывал под стол, не спрятано ли там что-нибудь. Оставалось всего два ящика, когда он нашел то, что искал. В одном из ящиков, всего в трех сантиметрах от задней стенки, была перегородка, отделяющая небольшое пространство. Парни из Агентства по борьбе с наркотиками просто не выдвинули ящик до конца. В этом отсеке Кейт спрятала папку.

Эта папка была тоньше остальных. Торн открыл ее, бросил взгляд на хранившиеся там газетные вырезки и резко откинулся в вертящемся кресле.

Это была подборка статей о Далласе Джеймсе.

Торн задрал голову вверх, глянул на потолок, на паутину, сплетенную там пауками, затем вновь заставил себя опустить глаза.

В папке была статья о первом несчастном случае, та, которую прочитал Торн, когда ему было тринадцать. Он забыл ее название. «Новорожденный выжил в автокатастрофе». Еще три статьи рассказывали о том, как погиб Даллас Джеймс в озере Сюрприз. Статья из «Майами геральд» состояла длиной всего из нескольких строк. Местная газета Ки-Ларго опубликовала две статьи о смерти Далласа, также описывая и другие аварии, произошедшие на том же повороте шоссе.

Торн не видел этих статей, когда они были опубликованы. Он находился в состоянии шока, каждую секунду ожидая услышать стук в дверь своей спальни, увидеть человека со значком, желающего задать ему несколько вопросов. Кейт и доктор Билл в это время были на Аляске, ловили рыбу. Они вернулись только в конце июля. Должно быть, Кейт услышала о происшествии после их возвращения и разыскала эти статьи. Может быть, она даже что-то подозревала все эти годы.


Он дважды прочитал статьи, но мало что запомнил. Он тер глаза, подпирал руками голову, заставляя себя вновь и вновь вглядываться в стершийся газетный шрифт. «Местный банкир погиб, сорвавшись на автомобиле в озеро».

На фотографии был изображен улыбающийся Даллас в деловом костюме. Улыбка выглядела искренней, но взгляд был затуманен и напряжен. У погибшего банкира, Далласа Джеймса, осталась жена Мэрилин и дочь Сара Энн десяти лет.

Штормовой ветер бился о входную дверь. На окнах колыхались белые занавески. Торн снова уставился на фотографию.

Рот Далласа. У него была полная нижняя губа и тонкая верхняя. Ямочка на левой щеке. Этот рот был ему очень знаком. Очень знакомые очертания губ, намек на улыбку. Еле заметный огонек в глазах.

Напрягая зрение, Торн внимательно изучал рот на фотографии, рассматривая его с разных углов. Он ерзал в кресле, вздрагивал от шума ветра, двигавшего мебель на открытой веранде.

У Далласа осталась Сара Энн. Дочь, которая сейчас должна быть уже взрослой. Достаточно взрослой для того, чтобы позволять мужчинам целовать себя. Страстно отвечать на поцелуи… Ей должно быть около тридцати, зрелая, способная самостоятельно принимать любые решения.

Женщина с таким ртом может свести мужчину с ума, заставить его испытывать непреодолимое желание целовать ее, разговаривать с ней. Женщина со ртом Сары, Сары Энн. Мужчина мог раскрыть душу перед женщиной, у которой такой рот. Он мог довериться ей, признаться в самом страшном из своих грехов.

Торн открыл глаза и еще раз взглянул на темные пятна краски, полную нижнюю губу, тонкую верхнюю, усталую полуулыбку. Это был рот красивой женщины, рот, о котором грезят мертвецы, когда желают вернуться с того света.


Служба информации «Сазерн Белл» сообщила, что в Майами проживают четыре М. Джеймс. Торн поинтересовался, не живет ли одна из них в Корал Гейблз. Да, сэр, Анастейше Серкл, 3535.

Было четверть девятого, когда Торн звонил по телефону из дома Кейт, и девять часов, когда он подъехал к домику Мэрилин Джеймс в испанском стиле. Он оставил машину там, где когда-то стоял «бьюик» 64-го года выпуска.

Торн позвонил в дверь и подождал. Через минуту женщина приоткрыла тяжелую дубовую дверь, не снимая позолоченной цепочки.

— Меня зовут Билл Кристиан, — представился Торн, его голос почти не дрожал. — Я вместе с Сарой учился на юридическом факультете.

Она не выказала никакого подозрения, но и никакой радости. Еще секунду Торн надеялся, что все это ошибка. Что у этой женщины никогда не было дочери, которая закончила юридический факультет.

— Я здесь проездом и не смог найти ее номер телефона.

— Она сменила фамилию, — объяснила Мэрилин Джеймс.

Торн медленно и глубоко вздохнул, отмахнул от себя ночного мотылька.

— Попробую угадать, — сказал он. — Могу поспорить, что теперь она носит фамилию Райан.

— Да, верно, — удивилась она. — Это моя девичья фамилия.

Торн тихо сказал:

— Наверное, мне не следовало вламываться к вам вот так, без предупреждения, но Сара столько о вас рассказывала, что я подумал…

С ее лица исчезло напряженное выражение, дверь закрылась. Торн услышал звук падающей цепочки, и дверь распахнулась вновь.

— Вы можете войти, мистер Кристиан.

Торн поблагодарил ее и шагнул в ярко освещенную прихожую.

Она была такого же роста, как и Сара, но более миниатюрная, хрупкая. У нее был прямой нос Сары, вьющиеся черные волосы Сары, но с проседью, тщательно убранные в прическу. Длинное темно-синее платье. Кожа была такой же белоснежной, как и у Сары. Но уголки рта смотрели вниз, а глаза были красные и воспаленные, как будто она слишком долго смотрела на солнце.

Заглянув в гостиную через ее плечо, Торн сказал:

— У вас очень уютный дом.

В гостиной был камин, темно-красный ковер, отполированная мебель цвета вишни.

— Боюсь, здесь полно пыли, — откликнулась она. — Я не успеваю со всем справиться.

Торн прошел вслед за ней в гостиную, его сердце забилось сильнее.

Над каминной полкой висела картина, на которой были изображены Даллас, Мэрилин и Сара в нарядной одежде. Даллас стоял позади них и улыбался во весь рот со счастливым видом главы семейства. А может, подумал Торн, просто был пьян.

Мэрилин предложила ему чашку кофе, бокал пива или чего-нибудь покрепче. Торн от всего отказался и извинился, сославшись на нехватку времени.

— Мне никогда еще не доводилось встречаться с друзьями Сары, — сказала она, устраиваясь на кушетке, обитой серой тканью в елочку, и деланно улыбаясь. — Так вы говорите, она обо мне рассказывала?

Торн присел напротив нее на краешек кресла с изогнутой спинкой, изображая молодого человека, у которого совсем нет времени.

— Она рассказывала мне про аварию, — объяснил Торн, кивая на картину.

— Да? — переспросила Мэрилин. — Что ж, тогда все ясно.

— Похоже, на нее это страшно подействовало.

— Я пыталась оградить ее от этих переживаний, — сказала ее мать, — делала все, что могла. Но она меня не слушает. Никогда не слушала.

— Она действительно казалась немного… Не знаю, как выразиться.

— Полагаю, это называется одержимостью, — откликнулась она.

По ее лицу пробежала волна горечи. Торн сидел и смотрел, как она взяла себя в руки и сменила маску, изобразив улыбку гостеприимной хозяйки. Отряхнула подол синего платья.

Торн сказал:

— Возможно, потеря отца дала ей какую-то цель, какой-то стимул, которого у нее не было.

Мэрилин напряглась, нахмурила брови, бегло взглянула на картину и отодвинулась от нее как можно дальше.

— Вы знаете, я скажу крамольную вещь, но иногда мне кажется, что Сара пытается со мной в этом соперничать. Кто больше его любил, кто больше скорбит. Она это делает по-своему, а я — по-своему. Страшно в этом сознаться, но я больше ни разу не села за руль. У меня есть помощница, которая ходит для меня за покупками. Я сижу дома, смотрю на проходящих мимо игроков в гольф, рисую, вот и все. Это вся моя жизнь.

Торн молчал и смотрел, как расслабилось ее лицо, как губы изогнулись в извиняющейся улыбке, но глаза остались прежними: в них вспыхивала то злость, то отчаяние. Она сплетала и расплетала пальцы, глядя на Торна. Пошевелилась на своей кушетке. Казалось, она ждет, что он выразит сочувствие к ее незавидной доле.

Но он молчал, и тогда она сказала:

— Когда мне было тринадцать лет, я потеряла отца. Я долго не могла простить его за то, что он умер. Может, то же самое чувствует и Сара, не знаю. Может, она злится на него и винит себя за это. Она сделала паузу и пристально посмотрела на Торна. Он взглядом постарался изобразить сочувствие. — Простите меня, — продолжила она. — Я провожу много времени, думая обо всем этом. Практически только этим и занимаюсь.

Торн поглубже уселся в кресло.

— Мой отец умер от чахотки, — сказала она. — Он все время кашлял. Но я смогла пережить его смерть. Это не стало моей навязчивой идеей.

— А в последнее время вы не замечали никаких улучшений в ее состоянии? — спросил Торн.

— Иногда мне так кажется. А потом я начинаю сомневаться, — ответила она.

— Возможно, она как раз пытается с этим справиться, — предположил он.

— Думаю, она взрослеет.

— А если б она в кого-нибудь влюбилась, — продолжил Торн, — это тоже могло бы помочь.

Она внимательно посмотрела на него. Торн чувствовал себя в безопасности, спрятавшись за маской Билла Кристиана.

— Думаю, это возможно, если она найдет кого-нибудь, кто придется ей по душе, — предположила она с материнской улыбкой. — Но я все равно бы не перестала за нее беспокоиться.

Кивнув в сторону мольберта, стоявшего в углу комнаты, Торн спросил:

— Можно мне взглянуть на ваши работы, прежде чем я уйду?

Мэрилин Джеймс робко потупила глаза.

— Вы очень любезны.

Она встала, и Торн последовал за ней через комнату к двустворчатым дверям, выходящим во внутренний двор. Торн глянул через стекло. Двор выглядел именно так, как он его запомнил. Та же мебель, металлические стулья с высокими спинками, покрытый паутиной шезлонг.

Мэрилин сняла покрывало, закрывавшее написанную маслом картину, которая была наполовину закончена. На ней был изображен серый и обветшалый одноэтажный дом с железной крышей и полуразвалившимся крыльцом, выходящим на пустое поле. Рядом с дорожкой, ведущей к дому, росло единственное дерево, с которого облетели все листья. Дом отсвечивал золотом, небо и земля были крахмально-белыми.

— Это мой старый дом в Кентукки, — объяснила она. Потом отступила на шаг назад и бросила оценивающий взгляд на полотно. Я бы хотела вернуться и жить там. Но, увы, там уже больше ничего нет.

— Похоже, что внутри горит камин, что скоро наступит весна и все такое.

— Что касается меня, — возразила она, — я представляла себе ноябрь. Я называю эту картину «Первые заморозки». Сейчас я пишу иней на траве.

— Должно быть, трудно видеть через окно поле для гольфа и рисовать такой пейзаж.

— Нет, вовсе нет.

Она снова набросила покрывало на мольберт и провела Торна во внутренний двор. Он внимательно осмотрелся вокруг. Его память запечатлела каждую мельчайшую деталь. Те же стоящие полукругом кресла с видом на поле для гольфа. Даже стакан с виски на металлическом столике рядом с шезлонгом.

— Сара живет вон там, — сказала миссис Джеймс, указывая на пятно света по ту сторону поля для игры в гольф. — Кажется, она дома.

— Наверное, лучше сначала позвонить, — сказал Торн.

— Нет, нет. Отправляйтесь прямо туда, пускай это будет для нее сюрпризом. Ей нужно повидать кого-нибудь из старых знакомых. Сейчас она нуждается в том, чтобы рядом с ней кто-то был.

Торн спросил ее, почему. Он наблюдал, как она смотрела на свет в окнах Сары.

— Сара только что понесла еще одну потерю. Боюсь, что она потеряла очень дорогого для нее друга.


Торн припарковал «кадиллак» в двух кварталах от дома, где жила Сара, на автостоянке Церкви Маленького Цветка. Пока он продирался сквозь кустарник, чтобы выйти на длинный фэрвей,[40 - Фэрвей — сектор поля для игры гольф с травой средней длины, который занимает большую часть поля между стартовой площадкой («ти») и грином.] зарядил дождь. В нем не было силы бури — обычный скучный летний дождь. К тому времени, как Торн добрался до места, он успел вымокнуть.

Квартира Сары располагалась в большом огороженном комплексе. В центре комплекса стоял громоздкий двухэтажный дом в современном испанском стиле. Белая лепнина на его стенах, внутренний двор, бассейн и джакузи были ярко освещены. Дождь падал отвесно, но был таким легким, что почти не шумел в листве деревьев, росших вокруг дома.

Когда он добрался до ее жилища, свет в ее окнах уже погас. Он стоял на гравии и смотрел на темные окна, затем глянул через покатый фэрвей на дом Далласа Джеймса. Он выглядел иначе. Как дом, который нуждался в хорошем ремонте.

Торн пробрался сквозь кусты к изгороди освещенного жилищного комплекса, взобрался на стену, соединявшую дом с гаражом, и спрыгнул в густую траву.

На дорожке стоял ее «транс-ам». Рядом с ним был припаркован темный «мерседес». Еще две машины стояли в гараже. Он поднялся по лестнице, дождь лил все сильнее.

Дверь ее квартиры украшали стеклянные жалюзи с приоткрытыми створками. Торн постоял на крыльце, прислонившись ухом к двери, но ничего не услышал. С крыши на дорожку стекали тонкие струйки воды.

Он приподнял алюминиевую планку, на которой держалась одна из стеклянных пластин жалюзи. Отогнул ее так, чтобы можно было вынуть пластину. Повторил то же самое со второй, затем аккуратно опустил их на крыльцо и, проведя рукой по краю экрана от насекомых, нащупал небольшой разрыв. Он расширил его так, чтобы можно было просунуть руку.

Дверь была надежно заперта, но Сара оставила ключ в замке, поэтому Торн присел на корточки, просунул в отверстие руку и открыл замок. Осторожно повернул дверную ручку. Дождь струился по его лицу. По-прежнему не было ни молнии, ни грома. Только монотонный стук дождя.

Торн открыл дверь и шагнул внутрь. В его туфлях хлюпала вода, поэтому Торн снял их и оставил на коврике. В квартиру проникал свет прожекторов главного корпуса.

В гостиной не было никакой мебели. Отполированный дубовый пол, бамбуковые ширмы и голые стены. Он стоял и удивлялся, не ошибся ли дверью. С него капала вода. В этой комнате не было никаких следов ее присутствия, вообще не было следов того, что здесь кто-нибудь жил.

Он увидел две закрытые двери и небольшую кухню. Сначала Торн зашел на кухню, осторожно потянул на себя дверцу холодильника. Дверца открылась с легким шумом, внутри зажглась лампочка. Манго, сливки, грозди винограда. Он аккуратно закрыл холодильник.

Первая дверь вела в ванную. Белый холодный кафельный пол. Ее баночки с кремом, ее зубная щетка, ее шампунь. Журнал «Нью-Иоркер» рядом с унитазом. Торн вытер лицо ее полотенцем, промокнул им намокшую рубашку. Уловил легкий аромат.

Он вернулся в гостиную и постоял, глядя на пустой пол и голые стены. Сердце снова учащенно забилось. Торн почувствовал головокружение. Однажды, когда он еще учился в средней школе, он подобрал парня, голосовавшего на шоссе. Тот читал книжку в бумажной обложке, вырывал каждую прочитанную страницу и выкидывал ее в окно. Страница за страницей отправлялись в окно. Когда Торн полюбопытствовал, зачем он это делает, парень ответил, что любит путешествовать налегке.

— Когда ты в дороге, — объяснил парень, — даже слишком большая пачка купюр мешает быстро двигаться вперед.

Ее квартира выглядела именно так, как будто она вырвала все страницы. Это не было похоже на спартанскую обстановку Торна, аскетизм его «тюремной камеры». Эта комната была словно туша, ободранная до хребта. Торопясь, Сара двигалась к своей цели, и любой багаж казался ей обузой.

Дверь в ее спальню была чуть приоткрыта. Торн постоял перед ней, прислушиваясь к шуму дождя снаружи. В горле у него пересохло.

Он открыл дверь и вошел в ее спальню. На кровати, лежа на животе, спал мужчина, его рука свешивалась с края постели. Он слегка похрапывал, свет главного корпуса освещал лысину на его затылке.

Сара сидела на постели и смотрела на Торна. Он пересек комнату и встал у изножья ее кровати.

Она натянула на себя простыни, и Торн видел, как под простынями вздымается ее грудь. Ее глаза были скорее глазами ее матери, а не отца. Теперь он это увидел. В них была боль.

— Я знаю, кто ты, — тихо произнес он.

Она кивнула, на секунду прикрыв глаза и вновь открывая их.

— Вижу, — ответила она.

— Это ничего не значит, — сказал Торн. — Для меня это ничего не меняет.

Лежащий рядом с ней мужчина пошевелился, подтянул руку на постель и еще глубже погрузился в сон.

Она сказала:

— Я не могу ничего изменить. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Думаю, никто из нас ничего не может изменить, — откликнулся Торн.

Он постоял еще немного, пытаясь своим взглядом заставить ее встать и подойти к нему. Но она по-прежнему сидела на постели и смотрела на него, а за окном стучал дождь.

Торн вернулся в гостиную, натянул свои мокрые туфли и вышел на улицу.


Глава двадцать вторая


Ирв наблюдал за Эймосом Клеем, склонившимся над решеткой радиатора своего старого красного пикапа. Был вторник, 23 июля, около 10 часов утра. Ирв решил получше ознакомиться с местом, где он намеревался вытащить свой счастливый билет. Оставалась еще неделя, а Ирв уже испытывал нервное возбуждение, что-то вроде опьянения, при одной мысли об этих деньгах.

Он разбил лагерь в мангровых зарослях. Растянул на сырой земле кусок брезента, разжился парой биноклей, пистолетами, тремя гранатами. Но не прихватил с собой спрей от комаров, уверенный, что запах чеснока, потребляемого им в больших количествах, отпугнет насекомых.

В это утро он оделся как Хо Ши Мин, на нем была черная шелковая пижама, а голова обмотана черным шарфом. Еще он раздобыл себе повязку на глаз, как напоминание о Милберне. Своего рода епитимья. Глаз жутко чесался, пока он наблюдал, как этот старик, Эймос Клей, копался в своем пикапе. Теперь он понимал, почему Милберн так носился со своим глазом. Это непросто — глядеть на мир, используя только одно полушарие мозга.

На ногах у него были резиновые тапочки-вьетнамки, на руке — «Ролекс». Прикид был что надо, и Ирв был в приподнятом настроении, в нем бурлила творческая энергия. Кипевшая в нем злость, или страсть, или как там это называется, возбуждала его.

Нужно как следует ознакомиться с местностью, если хочешь устроить первоклассное шоу. Он воспринимал это как перемещение с задворков на Бродвей. Ведь нельзя же просто так предстать перед публикой в день дебюта, без всяких репетиций, и рассчитывать на восторженные аплодисменты.

Ирв готов был пробыть здесь две недели, готовясь к предстоящей операции. Когда у него будет полная картина и в голове родится сценарий, он отправится домой, раздобудет остальной реквизит, вернется сюда и будет жить здесь в палатке. Настроится на атмосферу этого места так, что ему даже не понадобится камуфляж, он просто станет еще одним мангровым деревом. Покроется потом и грязью. Будет питаться ягодами и всякой дрянью, растущей под скалами.

На этой неделе нужно еще выбрать день, чтобы последить за этим Торном, мысленно сфотографировать его, и все — дело в шляпе. Следующей станцией будет уже новая жизнь Ирва. Да, Грейсон почему-то просил не трогать Торна, по крайней мере, до завершения операции. Но будь он проклят, если будет действовать по указке Грейсона. Он замочит Торна, возьмет миллион и смоется на побережье. Просто, как раз-два-три.

Понятно, что дело на миллион долларов требовало от него большей отдачи чем обычно. Наверное, парни, которые привезут деньги и которых он должен стереть с лица земли, стояли на ступеньку выше тех кретинов, с которыми ему приходилось иметь дело в последнее время. Наверняка эти парни прошли профессиональную подготовку, их специально тренировали и все такое. Ирв не мог так запросто отмахнуться от этого.

Ирв видел, что Эймос был никудышным механиком. Похоже, ему нужно было просто поменять масло, но он провозился не меньше часа. Этот ходячий скелет никак не мог отвернуть крышку картера. Ирва так и подмывало выйти из джунглей, поздороваться со стариком, помочь ему открутить крышку и удалиться. Поиздеваться над стариканом.

Но нет, это было бы по-дилетантски. Ирву нужно было соблюдать предельную осторожность. Он совсем не хотел обделаться перед большими мальчиками. Поэтому он остался там, где был, сидя на корточках и размышляя о бесконечном терпении в духе дзен-буддизма. Пытаясь при помощи дыхательной методики отрешиться от собственного «я».


Торн лежал, закинув руки за голову, наблюдая за тем, как рассвет преображает его комнату. Пара белок карабкалась по железной крыше. В лесу, окружавшем его дом, дикий петух праздновал утреннюю победу. С шумом включился компрессор его «Фрижидэра».

Через стеклянные двери он видел птицу-фрегата, зависшую над заливом. Эта птица будет реять над водой до тех пор, пока не высмотрит чайку с кефалью в клюве. Тогда она камнем упадет вниз, выхватит рыбешку и снова воспарит в голубую высь. Выживают подлейшие. Именно это удерживало Торна от того, чтобы во всем полагаться на мудрость природы.

Кто-то переворошил его жилище. Когда вчера вечером он вылез из «кадиллака», то почувствовал запах пороха. Похоже, стреляли из дробовика. Перебили все оконные стекла. Кресла доктора Билла были сломаны, его стол опрокинут. В дверце холодильника зияли отверстия от картечи. Они пытались поджечь его кровать, но она, видимо, немного подымила и погасла.

Его книги были разодраны, лампы разбиты, тиски ручной работы сброшены с веранды на выступающий пласт известняка. Он еще не спускался вниз и не мог оценить ущерб. Часть его одежды была утоплена в унитазе. Единственная горелка работала на полную мощность, на ней спалили беличью шкурку. Весь дом пропах жженой шерстью и паленым мясом.

Торн лежал, прислушиваясь к шуму шоссе. Ему было не о чем думать. Нечего больше делать. Ты делаешь все, что в твоих силах, осторожно насаживаешь наживку на крючок, придерживаешь пальцем туго натянутую леску и ждешь. От тебя больше ничего не зависит. Все-таки ты можешь еще кое-что сделать. Правильно угадать направление течения и ветра. Оказаться в нужном месте, не шуметь или же шуметь правильно и не допускать ошибок. Остальное — дело случая.

Он услышал, как к его причалу подошла моторная лодка, заставил себя встать и выйти наружу.

Это был один из его постоянных клиентов, отошедший от дел священник из Мичигана. Человек, который как-то сказал Торну, что альбулы оказались не такими уж неуловимыми, как те вещи, с которыми ему приходилось иметь дело дома.

— Что же это? — поинтересовался Торн. Вместо ответа священник возвел глаза к небу.

Торн покачал головой из стороны в сторону, пока священник подплывал к причалу.

— Я больше не вяжу мушек, — сказал Торн.

— Ты не можешь так поступить, сынок. Я только что наткнулся на самое рыбное местечко отсюда до Багамских островов. Такой многочисленной паствы у меня еще никогда не было.

— Да, — улыбаясь сказал он, — надо бы и мне снова заняться рыбалкой, пока я не позабыл все, что знал.

— Что ж, — ответил священник, — если это зов свыше, то ему надо следовать.

Торн прождал до девяти, и когда Шугармен так и не появился, он решил сам отправиться к нему. Он остановился у магазинчика «С 7 до 11», к которому вела дорожка от его дома, купил стаканчик кофе и выпил его на автостоянке, сидя в «кадиллаке». Он наблюдал за тем, как симпатичная женщина разговаривает по телефону в уличной кабинке, как два чернокожих мужчины в служебном пикапе фирмы, предлагающей услуги по стрижке газонов, пьют пиво. Торн подумал о том, кого они убили, кто хотел убить их.

Все, что этим утром попадалось ему на глаза, казалось чужим. Нет, не совсем так. Скорее это было похоже на театральные декорации, плоские театральные декорации, созданные, чтобы обмануть глаз. Он испытывал то же самое, когда на заре в безветренное утро выходил на лодке в море, и вода была такая прозрачная и спокойная, что можно было увидеть камни на дне, и казалось, что воды вовсе нет. Торн видел все одновременно в двух ракурсах, заставляя себя выбрать тот, который, как он теперь знал, был правильным. Так же этим утром воспринималась им и Сара. Она была с ним, против него, любила его и ненавидела. Торну нужно было определиться. Он метался, сравнивая новую версию того, каковы были их взаимоотношения за этот последний год, со своими воспоминаниями, прочно впечатанными в его сознание.


Шугармен жил позади магазина, где продавались постельные принадлежности, на 105-м километре, в двух кварталах от шоссе. В небольшом панельном домике с изгородью из бамбуковых экранов. Это было тенистое местечко, где росли огромные дубы и индийские смоковницы. На пустыре напротив дома Шугармена на трехколесном велосипеде катался подросток. Он старался ехать по бороздам, объезжая кучи мусора. Неподалеку работала бензопила.

На звонок Торна никто не подошел к двери. Из-за шума Торн даже не мог определить, работает ли звонок. Наконец Шугармен с полотенцем на бедрах распахнул дверь. На лице его застыло такое выражение, как будто он готовился прогнать прочь надоедливого мормонского проповедника.

— Извини, — сказал Торн. — Надо было позвонить.

— Заходи, — Шугармен посторонился, он был мрачен. — Я ждал тебя.

— Что ж, — откликнулся Торн. — Вот я и приехал.

— Слушай, парень, ты паршиво выглядишь. — Шугармен прошлепал в сторону крошечной кухни.

Торн пошел за ним со словами:

— Зато намного лучше, чем я себя чувствую.

Шугармен махнул рукой, приглашая его занять один из деревянных табуретов, стоящих вокруг стола.

— Джинни вернулась.

— Это хорошо? — спросил Торн, оглянувшись в сторону прихожей.

В большом зеркале на задней стене прихожей он увидел отражение Джинни. Он сглотнул и перевел взгляд на Шугармена, который наливал два стакана апельсинового сока. Джинни висела вниз головой в гравитационных ботинках, совершенно голая, зацепившись ногами за перекладину над дверью спальни.

— Да, думаю, да, — чуть раздраженно ответил Шугармен. — Потом сказал: — Мне нужно с тобой поговорить.

— Так давай поговорим, вот я, перед тобой.

— Черт побери, Торни, кончай со мной так разговаривать.

— Прости, — извинился Торн. — Он вдруг захотел рассказать ему о Саре, но вместо этого сказал с еще большим чувством: — Прости.

Шугармен поставил стакан с апельсиновым соком перед Торном и залпом выпил свой. Это было нехорошо, но Торн должен был сделать это. Он снова украдкой обернулся. В зеркале никого не было. Слава богу.

— Ты уже был дома? — спросил Шугармен.

— У себя дома?

— Да, конечно, что, у тебя не один дом?

— Так что? Ты знаешь, что там произошло?

— Я прождал тебя вчера чуть ли не до полуночи; Потом подумал, что у тебя, наверное, другие планы, и уехал. Но мы посадили парней, которые это сделали.

Торн встал.

— Я хочу их видеть.

— Сиди, сиди. Что ты собираешься сделать? Задушить их через прутья решетки?

— Я хочу их увидеть, Шугар.

— Ладно, ты их увидишь, не волнуйся. Я отвезу тебя туда.

Торн снова сел. Глубоко вздохнул.

— Я не был на дежурстве, — объяснил Шугармен. — Просто хотел тебя навестить, рассказать, что еще нам удалось обнаружить, и тут вдруг такое. Эти ребята вовсю резвились в твоей гостиной.

— Спасибо, — поблагодарил Торн.

— Еще пять минут, и они спалили бы весь дом. Тебе просто повезло.

— Так кто они такие?

— Парочка субъектов, работающих в «Армистед Констракшн». Похоже, днем они строят дома, а ночью их разрушают.

Торн покачал головой. Провел руками по волосам. Оглянулся в сторону гостиной Шугармена. Стены, столы, повсюду фотографии членов семьи Джинни в рамках. Ее мать. Ее отец. Сестры и брат. Белые люди. Белые люди повсюду.

— Не похоже, чтобы ты был удивлен, — сказал Шугармен. — Если б я вернулся домой и обнаружил такое, я бы как-то отреагировал.

— Да, меня это не удивило.

— Что ж, в таком случае я огорчен. Потому что по городу ходят слухи. О тебе, Торн. Что ты ходишь и всем рассказываешь, что собираешься покончить с «Аламандой». Я думал, что это все чушь собачья. Но теперь вижу, что это правда, ведь так?

— Не учи меня жить, Шугар.

— Ладно, — сказал тот. — Разреши мне только сказать тебе одну вещь. Ты должен прекратить это. Прямо здесь и прямо сейчас. Все, хватит. Я упеку тебя в тюрьму, приятель. Как важного свидетеля. За то, что плевал в океан. Повод найти несложно. Я не позволю тебе вызывать огонь на себя.

— Ты заехал вчера вечером, чтобы о чем-то мне рассказать, — произнес Торн, пытаясь перевести разговор. Глядя прямо в суровое лицо Шугармена. — Так о чем же?

— Я серьезно, приятель. Я тебя засажу.

Торн снова спросил, что ему удалось раскопать.

— Да так, куча всякой медицинской белиберды. Но из нее можно сделать интересные выводы. — Шугармен устроился напротив Торна на еще одном высоком табурете. — Похоже, все было именно так, как я и предполагал. Кейт сопротивлялась. Она ткнула одному из них в глаз своим графитовым спиннингом. Знаешь, у нее были такие, синие?

— Да, я знаю, о чем ты говоришь.

— Ну так вот, ему хорошенько досталось. Шугармен взял со столешницы небольшой блокнот с перекидными листами и зачитал вслух: «Проткнута роговица и поражена передняя камера. Поврежден кровеносный сосуд в радужной оболочке. Это называется гифема, внутреннее кровоизлияние. Кончик спиннинга задел веко, на нем остались образцы кожи и волос».

— И о чем это говорит?

— Теперь мы знаем, что преступник ездит на новеньком белом БМВ.

— Перестань, Шугар.

— Да нет же. Мы определили это не по радужной оболочке и прочей медицинской ерунде. Просто опираясь на сведения, полученные из медицинской лаборатории, я провел небольшое расследование. Эти преступники не отличаются особым умом. На следующий день они, как ни в чем не бывало, отправились к доктору Бриммеру. Я обзвонил всех местных окулистов и вышел на Бриммера. Ему довелось обрабатывать именно такую рану.

— Отличная работа, дружище.

— Опять же, чистое везение, — ответил тот. — Просто эти ребята и не думали прятаться. Вот что мы узнали из показаний администратора клиники и доктора. Новый белый БМВ, один — низкорослый белый мужчина, рост примерно метр шестьдесят пять, вес около шестидесяти кило, с двумя здоровыми глазами, темными, курчавыми волосами и испанским акцентом, который, по мнению медсестры, он имитировал. Второй — уродливый сукин сын метр девяносто ростом, за девяносто кило весом, шатен с длинными волосами и травмой глаза. Они заплатили наличными и оставили липовый адрес. По крайней мере, пытались хоть как-то замести следы.

— Не могу поверить, — произнес Торн.

— Ты о чем?

— Да так, ни о чем.

— Торн, — сказал Шугармен. — Предупреждаю тебя. Ты очень близок к тому, чтобы оказаться за решеткой. Не вынуждай меня. Если ты что-то знаешь…

— Кажется, я видел этих двоих. Крупный парень с повязкой на глазу и вместе с ним коротышка. Оба в гавайских рубашках, развлекались на острове Отдохновения. Я видел их на днях. Но, черт побери, я ничего о них не помню. Я был в доску пьян. — Торн попытался изобразить честный взгляд.

— Знаешь, — сказал Шугармен, наливая себе еще «Тропиканы» и предлагая ее Торну, — это интересно. Две туристки заявили на двух мужчин, которые соответствуют этому описанию. Они познакомились с ними на острове Отдохновения, когда это было?

— В прошлую среду вечером. Да, это они. Они были с двумя медсестрами. Это я запомнил.

— Либо они полные отморозки, либо чертовски одиноки, — сказал Шугармен. — Они высадили девушек на Пиклз-Рифе. Медсестры пробыли там всю ночь. Их нашли в очень тяжелом состоянии.

— Что значит одиноки?

— Вчера днем тот, с повязкой, был найден на Биг-Пайн-Ки, его тело прибило к берегу. В теле найдена пуля, которая была выпущена ему в шею сзади. Определенно парня шлепнули с близкого расстояния. Во-первых, коротышке было проще простого отвезти своего приятеля к окулисту в Майами. Если бы он это сделал, нам было бы намного труднее напасть на их след. Потом, похоже, между ними произошла небольшая семейная ссора. Понимаешь, есть много других мест, где он мог бы утопить тело и где его не нашли бы так быстро, но он не стал искать эти места. Понимаешь, парень достаточно умен, чтобы раскидать марихуану по всей яхте. Попытаться изобразить то, чего на самом деле не было. То есть он не полный идиот. Поэтому я говорю, что он одинок. Ищет признания. Бросает вызов.

— Может, он воображает себя непобедимым, — предположил Торн.

— Или невидимым, — сказал Шугармен. — Что ж, у нас сейчас в тюрьме сидит один тип, который охотно ответит взаимностью этому парню. Это будет на редкость гармоничная пара.

— Боже правый.

— Не так громко, — предупредил Шугармен. — Джинни. — Он кивнул в глубину дома.

— Так, значит, это точно они?

— Ну, тело громилы было наполовину съедено акулами, когда его обнаружили. Мы отправили его зубы в Талахасси. Окружной судмедэксперт сказал мне, что у парня стоял первоклассный мост. По его словам, он никогда ничего подобного не видел. По такой штуке можно еще вернее установить личность, чем по отпечаткам пальцев. Конечно, придется повозиться, но это верный путь.

Джинни позвала из глубины дома:

— Ты говоришь обо мне, Шугармен?

— Я хотел бы увидеть подонков, которые разнесли мой дом, — напомнил Торн.

Шугармен ответил:

— Давай встретимся на месте через полчаса.

— Если это так, — снова закричала она, — то хотелось бы знать, что именно ты обо мне рассказываешь.

Торн остановился в дверях. Из глубины дома продолжал доноситься громкий и раздраженный голос Джинни. Торн сказал:

— Я просто хочу взглянуть на них, посмотреть им в глаза.

— Шугармен! — закричала она. — Закрой дверь! Эти комары меня уже достали.

Шугармен покрепче завязал полотенце на талии и сказал:

— Знаешь, пока она не вернулась, я подумывал уехать отсюда.

— Уехать с Ки-Ларго?

— С Ки-Ларго, из Флориды, прочь из этих мест. На север. Например, в Нью-Джерси.

— Нью-Джерси? Да что там делать?

— Может, я все же уеду, — ответил Шугармен. — Я слышал, что там хорошо.

— Здесь твой дом, Шугармен. Ты здесь родился. Ты не можешь вот так взять и все бросить. Здесь твои корни.

— Да что тут за жизнь, Торн? Как в аэропорту. Все ходят с чемоданами. Заходишь в ресторан и видишь, что на твоем любимом месте сидит кто-то, кого ты никогда раньше не видел. Я слышал, что в Нью-Джерси дома с подвалами. Я хотел бы хоть раз в жизни увидеть подвал.

Торн покачал головой.

— Шугармен! — позвала Джинни. — Или ты закроешь эту дверь, или я вызову полицию.

— Встретимся на месте, — сказал Торн.

Торн направился к «флитвуду» и тут услышал какой-то новый шум, который был громче, чем шум трехколесного велосипеда или бензопилы. Через плечо он посмотрел вверх, на деревья. Это был Джером, совершавший свой еженедельный облет, срезая верхушки деревьев и заставляя дряхлых ветеранов войны прятаться под кроватями. Он распылял свое канцерогенное средство от комаров.

Торн забрался в «кадиллак», завел двигатель. Смотрел, как оседает голубой дым, возможно, в эту пору смешанный с африканской пылью. Он всей грудью вдохнул ядовитый газ. Задержал дыхание, как будто курил травку, наслаждаясь этой гадостью, словно втянув в себя щепотку чьей-то высохшей земли.

Он оглядел тенистый квартал. Люди стояли с граблями, газонокосилками, губками и шлангами и ждали, пока рассеется дым, чтобы вернуться к своим занятиям.

Торн стоял на тротуаре возле здания тюрьмы на острове Плантейшн-Ки. Появился Шугармен, на нем были джинсы и клетчатая рубашка. Взгляд был болезненным и тяжелым, но Торн не стал его ни о чем спрашивать — он слышал, как звучал утром голос Джинни.

Шугармен провел Торна внутрь, к камерам, где сидели задержанные. Другие полицейские, завидев Торна, кивали ему. Может, он и не был членом их клуба, но они выделяли его среди всех прочих.

— Эти типы, — сказал Шугармен, пока они ждали, когда откроется дверь, — их моральный облик сформировался во время обеда. Когда они напивались и слушали запрещенную музыку.

Двое мужчин, сидевших в камере, были похожи на друзей рыжебородого. Их волосы были собраны сзади в конские хвосты. У одного в ухе была маленькая золотая сережка. Торн уставился на них. А они, сидя на краю своих коек и куря, уставились на него.

— Это не они ее убили, — сказал Торн. — Она бы скинула этих говнюков за борт.


Глава двадцать третья


Торн смотрел, как Шугармен выехал на шоссе в направлении своего дома. Он подождал, пока его машина отъехала на довольно приличное расстояние, потом вышел из «флитвуда» и вернулся в здание, где располагались административные службы округа.

Дженис Дилс сидела за стойкой регистрации автомобилей и яхт. Она разговаривала по телефону, но прикрыла трубку ладонью и прошептала Торну, что через секунду будет в его распоряжении. Слушая своего телефонного собеседника, она закатила глаза к потолку.

Торн стоял рядом с фонтаном и смотрел, как она разговаривает. Чувствовал, как закипает его кровь. Сара была дочерью Далласа Джеймса. Парень с повязкой и его компаньон убили Кейт. Эти двое были связаны с Грейсоном и Рики. Сара и Кейт занимались контрабандой наркотиков. Кейт была мертва. Парень с повязкой на глазу тоже был убит.

Они дышали одним и тем же воздухом, вдох-выдох. Весь этот воздух, все эти молекулы, все время летающие между нами в воздушных потоках, они соединяют нас, меняют нас. В этой закрытой системе мы вдыхаем воздух, который выдохнули давно умершие люди, и выдыхаем молекулы, которые переживут нас. Парадигма, недоступная для человеческого разума. Квентин и Элизабет выдохнули, Даллас Джеймс вдохнул, Даллас выдохнул, Сара вдохнула.

Торн стоял возле фонтана и заставлял себя дышать.


— Мне ужасно жаль Кейт, — сказала Дженис, взяв его за руку и разворачивая к двери. — Надеюсь, ты в порядке. — Все еще держа его за руку, она вывела Торна на улицу, в тень от баньяна. В левой руке у нее был коричневый бумажный пакет с ручками.

— Мне уже лучше, — откликнулся Торн.

— Это хорошо.

Дженис была членом группы болельщиц. Он помнил, как она плакала после проигранных матчей. Как в классе произносила речи о том, что нужно сохранять бодрость духа.

Они уселись на траву под деревом. Она угостила Торна кусочком принесенного с собой жареного цыпленка, Торн взял угощение и держал его в руке, пока она ела.

— Я рада, что ты заглянул ко мне, — сказала она. — Я о тебе вспоминала.

Торн кивнул. Он держал цыпленка. Вдох-выдох, вдох-выдох.

— Ты знаешь, — сказала она, — мне рассказывали про тебя. — Я знаю, что ты встречаешься с девушкой из Майами.

— Мне нужна твоя помощь, Дженис.

Она вытерла рот салфеткой, взяла его за руку и улыбнулась открытой улыбкой.

— Сделаю все, что в моих силах, Торн, ты же знаешь.

— Ирвин Дэвид Макман, — произнесла она громким шепотом и записала имя на бумажке. Она набила еще одну команду, взглянула на экран и прошептала. — Живет в районе Корал-Риф. Барракуда Лейн, 110. Квартира А. — Она записала адрес. — Это все, что тебе нужно?

— Пожалуйста, никому не говори, что я попросил тебя об этой услуге.

— Не беспокойся, — ответила она, оглянувшись через плечо на женщину, работавшую за столом позади нее. — Мне еще не надоела моя работа.

— Спасибо тебе, Дженис.

— «Безупречное исполнение». Кто этот парень? Твой знакомый?

— Да, за ним должок, — сказал Торн.

Она встала перегнулась через стойку и чмокнула его в щеку.

— Не падай духом, Торн. — Она сжала его бицепсы. — Ты знаешь, что целая группа прихожан молится за тебя?

— Продолжайте молиться.

— Я тоже в их числе.

Торн сунул бумажку в карман и пошел прочь.


Как водится, Ирв застрял на старте. Он проспал, потому что ночью выключили электричество, и настройка его электронных часов сбилась. Потом ему пришлось искать ключ от квартиры Милберна, где они хранили тяжелую амуницию. Он решил вооружиться до зубов. Довел себя до состояния параноидальной, беспредельной ярости, представляя, как должен выглядеть посыльный, которому поручили доставить миллион долларов.

Потом никак не хотел заводиться БМВ, поэтому ему пришлось позвонить на станцию «Риф Эксон», чтобы вызвать службу эвакуации. Затем ему нужно было упаковать остальные гранаты, узи и обрез так, чтобы он мог привязать этот пакет к своему мотоциклу «Кавасаки-650».

Итак, было уже полвторого, жарко как в пекле, влажность 105 процентов. Ирв не уставал повторять, что виновата не жара, виновата его собственная глупость. Если бы он был умнее, то проводил бы лето в Мендосино. Как его папаша, куриный король. Джонни Куриное Семя, как называл его Ирв. За глаза, разумеется. Но, черт побери, когда Ирв вложит этот миллион в надежные муниципальные облигации, он будет называть папашу так, как ему заблагорассудится. Обычно зимой Ирв проводил один месяц в «Корал-Риф Клабе», потом возвращался на Манхэттан или в их семейный дом на Кейп-Кот. Но в этом году произошло столько всего, что он задержался здесь на лето. Нет, больше никогда в жизни.

Ирв сел на мотоцикл и уже был готов завести его, когда вдруг в его памяти всплыла фотография этого Торна. Чертовски знакомое лицо, не слишком хорошая стрижка, зато мужественный подбородок, широкая грудь. На фотографии были запечатлены Торн и Рики, стоявшие возле «Бара слезливого Джо» вместе с покойной старушкой-капитаном. Ирв был рад получить ее фотографию. Это как с бывшими любовницами, взглянешь на фотографию и вспоминаешь прошлое. Да. Как она швырнула эту вонючую приманку ему в лицо!

Ирв подумал, что, наверное, неплохо было бы купить «Полароид», чтобы отныне делать моментальные снимки всех своих жертв. Что-то останется на память, что-то он сможет показать своим чокнутым внучатам. Он будет сидеть в кресле-качалке и рассказывать им: «Это до. А это, с кровью, после».

Ирв вернулся в кондоминиум. Он будет развешивать фотографии на дверцу холодильника с помощью этих магнитиков-овощей. Это брюссельская капуста или брокколи? Ирв не питался подобным дерьмом, поэтому не был уверен.

План был таков. Он вернется в мангровые заросли рядом с домом старика Клея. Пробудет там какое-то время, приведет себя в нужное состояние духа, немного поголодает, и, когда кровь закипит, отправится туда, где живет Торн. Уединенное местечко, судя по карте, которую дала ему Рики. Идеальное место для небольшого взрыва. Кровавая бойня а-ля-карт от Ирва Макмана.


Прождав два часа на автостоянке гольф-клуба, парясь во «флитвуде» и размышляя о том, не наблюдает ли кто-нибудь за ним, не вызывает ли охрану, Торн увидел, как коротышка вышел из своего дома, открыл дверь небольшого примыкающего к дому гаража и попытался завести большой красный мотоцикл. После нескольких попыток мотоцикл завелся, наполнив гараж дымом и запахом масляной гари. Торн соскользнул вниз.

Он подождал, пока парень не выберется на главную дорогу, потом завел машину и тронулся с места. Следуя за ним на расстоянии около полукилометров, Торн ехал по улочкам Корал-Рифа, опасаясь, что эта развалюха привлекает к себе внимание. Но, вместе с тем, на сердце было легко. Он выследил этого подонка, нашел его берлогу.

Миновав пост дорожной полиции, мотоцикл поехал прямо, даже не притормозив у равнозначного перекрестка, к которому одновременно подъехали еще три водителя; за ним все еще тянулся след синего дыма. На спине у парня был большой армейский рюкзак. Он был одет в черные блестящие штаны и черную же блестящую рубашку, на голове красовался красный шлем. Торн не смог рассмотреть его лицо. Но он был невысокого роста, около метра шестидесяти, и он вышел из дома номер 110 на Барракуда Лейн, квартира А. Это точно был он.

Когда мотоцикл сбросил скорость до семидесяти километров в час, Торн подумал, что его заметили, и проехал мимо, глядя в зеркало заднего вида на то, как парень съехал на обочину с проезда, ведущего к дому Эймоса Клея. Торн ехал и думал: «О боже». В воде разбросано достаточно приманки, рыбка начала клевать.

Он проехал еще несколько километров по 905-й дороге, потом остановился и повернул назад. Где-то за двести метров до дорожки, ведущей к дому Эймоса Клея, он остановился на обочине. Он оставил машину и пошел пешком сквозь лес в северном направлении, туда, где, как он видел, Ирвин Макман свернул в джунгли.

На то, чтобы пройти километр, у него ушло почти полчаса. Он шел очень осторожно, часто останавливался и прислушивался. Потом делал еще несколько шагов, вглядываясь в заросли кустарника, пытаясь заметить, где мелькнет черная блестящая одежда.

Торн был в пятнадцати метрах от лагеря Ирва, когда заметил его. Прижавшись спиной к стволу дуба, он смотрел сквозь переплетения виноградника и флоридского падуба на то, как Ирвин Дэвид Макман чистит свой узи. Он разобрал его, разложил детали на чистом куске брезента и чистил ствол ершиком. Дом Эймоса Клея был в двухстах метрах к востоку, густой кустарник почти полностью скрывал его из вида.

Торн ретировался на цыпочках, пытаясь запомнить точное местонахождение лагеря. Он располагался к северу от гигантской бамии. Наверно, отсюда до шоссе было рукой подать.

Торна атаковали москиты. Они жалили его в шею, плечи, руки. Сосали кровь, накачиваясь его адреналином.


Глава двадцать четвертая


Когда Торн подъехал к дому, он увидел Сару, которая ждала его в своем «транс-аме», в тени морского винограда. Он припарковал «кадиллак» под домом на сваях, подошел к ее автомобилю и сел в него.

Было заметно, что она плохо спала этой ночью. Хлопчатобумажная блузка была помятой, несвежей.

— В доме полный разгром, — сказал он. — Поедем к Кейт.

Она тронулась в путь. Окошко с ее стороны было открыто, волосы трепал ветер.

— Итак, где деньги? Где ты их хранишь?

Она даже не взглянула в его сторону.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Тогда позволь мне рассказать тебе одну историю. Можешь прервать меня, если она тебе не понравится. — Он положил руку ей на плечо. Погладил его. — Расслабься.

Он начал:

— Жила-была маленькая девочка, лет десяти-одиннадцати, и жилось ей так себе. И вот однажды ночью она пробудилась от глубокого сна, ее разбудили какие-то звуки или просто небольшой перепад атмосферного давления. Повинуясь своим инстинктам, она вышла на крыльцо и увидела, что какой-то парень прижал ее папу к машине. Затем парень отступил назад и ударил ее отца по лицу. И они вместе уехали. На следующий день она проснулась и подумала, что, возможно, все это ей только приснилось. Но тут в комнату вошла мать и сообщила, что ее отец погиб в автомобильной аварии. Он был пьян и куда-то отправился на машине глубокой ночью.

Может быть, потом ее мать рассказала маленькой девочке о другой аварии, в которой был замешан ее отец много лет назад и которая произошла на том самом месте, где он погиб. Возможно, были и другие аварии.

Но маленькая девочка все никак не могла забыть свой сон. Он оплакивала смерть отца и никому не рассказывала о том, что ей приснилось. Несколькими годами позже — наверное, уже взрослой девушкой — она узнала подробности той, другой аварии, которая произошла восемнадцать лет назад на озере Сюрприз. Из-за ее отца погибла молодая пара. Их грудной ребенок выжил. Этот ребенок вырос. Он уже был подростком в то время, когда девочка увидела свой сон. И она — она вдруг все поняла. Она знала, как переживал тот мальчик из-за смерти своих родителей. Она вдруг поняла, что он испытывал — горечь утраты, ненависть и неотступное желание отомстить.

Сара смотрела прямо перед собой. Дорога была пуста, но она сосредоточенно вела машину.

— Ну, как, холодно или горячо?

Она посмотрела на него, ее лицо невольно смягчилось.

— Тепло.

— Ну, вот, — продолжил Торн. — Теперь наша маленькая девочка знала, что чувствовал тогда мальчик. Может быть, даже немного отождествляла свою боль с его болью. Боль, которая не проходит. Девочка заставляла себя есть, спать, держать карандаш и слушать, что говорят другие. Ей удалось закончить среднюю школу, и, может, теперь она подумала: «Нет, этого не могло быть. Какого черта, что я делаю со своей жизнью? Ведь это мне только привиделось. Это было всего лишь странное предчувствие, провидческий сон или что-то в этом роде». Как бы там ни было, она закончила колледж, поступила на юридический факультет. Наверное, ее вновь начали посещать прежние мысли, и она решила…

— Нет, — прервала она рассказ. — Теперь холодно.

— Хорошо. — Торн закрыл глаза, прижав ладонь ко лбу. — А, знаю. Она не переставала об этом думать. Ни на секунду. Эта боль всегда была с ней.

— Теперь теплее, — сказала Сара.

— Конечно, конечно. Да еще и учеба на юридическом факультете. Она хотела, чтобы над ним свершилось правосудие. Хотела выяснить свои законные права. Все такое. Ведь наша девушка — существо цивилизованное. Зайдите к ним в гостиную. Побеседуйте с ее матерью. С девочкой занимались, ее учили тому, что хорошо, что плохо. Может быть, в эмоциональном плане она чего-то и недополучила, ей не хватало тепла и ласки, но, в целом, она была девушкой совестливой, у нее были принципы. Она хотела отомстить этому негодяю, но сделать это в рамках закона, если это вообще возможно.

Итак, она заканчивает юридический факультет и теперь уже понимает, что закон ей не поможет. Она начинает заниматься юридической практикой — прекрасное занятие для того, кто испытывает угрызения совести из-за непреодолимого желания кого-то убить — и ездит на Ки-Ларго по выходным, наводит справки. Ну, вроде как проводит следственные мероприятия на месте преступления, и все такое. Может быть, она начала это делать еще в средней школе. Из газет она знает фамилию парня, а Ки-Ларго — маленький городишко, поэтому она находит его без труда. Но существует одно «но». Она не до конца уверена. Остается тень сомнения.

И потом, она представляет себе эту сцену — она появляется на пороге дома этого парня и заявляет ему: «Привет, я дочь человека, который убил твоих родителей. Может, поговорим?» Нет, это никуда не годится. Она решает действовать тайно. Берет девичью фамилию матери. В газете она читает про Кейт, про ее экологические баталии, и тогда наша юристка решает, что пришло время возлюбить древесных крыс.

Сара свернула с шоссе на дорожку, ведущую к дому Кейт. Торн молчал до тех пор, пока она не припарковалась рядом с домом. На востоке небо потемнело. Надвигалась еще одна гроза, несшая с собой песок Сахары.

Она выключила мотор, смахнула прядку волос с уголка своего рта. Когда она повернула к нему лицо, он продолжил:

— Они с Кейт проводят довольно много времени вместе, и она начинает входить во вкус. Она не испытывает особого восторга по поводу древесных крыс — но Кейт, Кейт ей нравится.

Девушка знакомится с тем парнем. Вот здесь это и произошло. Парень приезжает сюда однажды вечером — по-моему, в один из выходных дней в сентябре — чтобы приготовить свое фирменное блюдо, дорадо по-калифорнийски, для Кейт, и эта прелестная женщина тоже оказывается здесь. Чья это была идея?

Она тихо произнесла:

— Это была судьба.

Торн ухмыльнулся и сказал:

— Ну вот, мы почти добрались до сегодняшнего дня. Женщина находит мужчину, который, как она полагает, убил его отца. Затаскивает его в постель. Изо всех сил пытается вытянуть из него правду. Но вместо того, чтобы сознаться, что он убил ее папу, он в нее влюбляется. Он приглашает ее принять участие в своей небольшой церемонии, как она это называет. Он готов сознаться во всех своих грехах, но что делает она? Она идет поплавать и плещется в воде.

— Вовсе она не плескалась, — возразила Сара. — Ты думаешь, для нее это было легко? Думаешь, она могла войти в воду, зная, что там когда-то произошло, не чувствуя… — Она сжала рычаг переключения передач. — Она не плескалась.

— Хорошо, она не плескалась. Она плыла и не плескалась. Но нужный настрой уже исчез. Возможно, мне это только что пришло в голову, возможно, она стала беспокоиться. Может быть, она не захотела услышать его признания после всего, что между ними было, и поэтому притворилась веселой и бесшабашной, самоуверенной, так что ему расхотелось раскрывать перед ней душу.

— Возможно, — сказала Сара. — Может быть, именно это она и чувствовала.

Торн снял руку Сары с рычага и легонько сжал ее в своих ладонях.

— Но почему она не захотела услышать правду? Почему, потратив столько лет на поиски этого типа, в ту самую минуту, когда он наконец готов был ей открыться, она дала задний ход, стала шутить, разделась и пошла купаться? Почему эта женщина так поступила?

Сара сказала:

— Может, она была смущена. Может, испытывала отчаяние, страх и смущение.

— Что ж, — сказал Торн, — тогда я знаю, что она чувствует.


Они зашли в дом, и, пока Сара была в ванной, Торн достал бутылку вина из кладовой Кейт. Ничего особенного, вино из какой-то бакалейной лавки в Нью-Йорке. Он разлил вино по хрупким коньячным бокалам и принес их в гостиную.

Из темноты, царящей в глубине дома, возникла Сара. Она вошла в гостиную и села на диван напротив Торна. Взяла свой бокал и, держа его в поднятой руке, произнесла тост:

— За мастерство рассказчика.

Торн ответил:

— За умение плавать без брызг.

Они выпили, и Торн почувствовал, что воздух стал чуть сладковатым из-за надвигающейся грозы. Стемнело, но никто из них не сдвинулся с места, чтобы зажечь свет. Торн снова наполнил бокалы вином.

Когда по комнате пронеслись первые порывы ветра, Торн встал и приблизился к Саре. Ее губы приоткрылись, и она подвинулась, чтобы он мог сесть рядом. Он опустился на диван. Сара прикрыла веки и склонила голову к нему на грудь. Он обнял ее, а она прижалась к нему, вдыхая его запах. Торн чувствовал исходивший от ее волос аромат травяного шампуня, ее собственный запах, более насыщенный и интенсивный, поцеловал ее в пробор. Сара крепко обняла его.

В верхушках австралийских сосен завыл ветер. В воздухе запахло электричеством, на окнах колыхались белые занавески. Торн опустил подбородок на ее голову и смотрел, как ветер сдувает бумаги Кейт с письменного стола. Сара прижалась к нему еще сильнее.


Она стояла возле его юношеской кровати, а Торн расстегивал пуговицы на ее блузке. Начался дождь. Ветер бился в оконные стекла, и его порывы, наверное, срывали лепестки с цветов, унося их в темноту.

Он погладил ее груди, чтобы почувствовать их очертания, сначала одну, потом другую, сжал их чуть крепче, чувствуя соски на своих ладонях, водя пальцами по их сморщенным кончикам.

— Ведь ты не доверяешь мне? — спросила Сара, не открывая глаз.

Пальцы Торна скользнули чуть ниже, к ее ребрам, к основанию ее грудей.

— Теперь, когда я знаю твое настоящее имя, — сказал Торн, — я доверяю тебе больше.

Его руки плавно двигались вниз по ее ребрам, большие пальцы касались ее грудей сбоку, скользили в горячую складку под ними. Он ощущал плавный изгиб ее талии, большими пальцами гладя косточки на ее бедрах. Там, где был пояс шортов.

Сара произнесла хриплым шепотом:

— Меня пугает то, что может произойти.

Они одновременно стали раздевать друг друга. Торн стянул ее шорты вместе с трусиками, обнажив крутые бедра, выпуклый лобок. Сара возилась с его джинсами.

— Ты боишься, что можешь меня убить, — сказал Торн.

Сара переступила через свои шорты, затем потянула за края ковбойской рубашки Торна и резким движением расстегнула все перламутровые пуговицы. Она стянула с него джинсы, и Торн отпихнул их в сторону.

— Это приходило мне в голову, — подтвердила она.

Взявшись за воротник, она стащила с него рубашку.

У Торна вдруг запершило в горле, и он сказал:

— Не рекомендую.

— Я столько раз себе это воображала, — откликнулась Сара.

Она стянула с него трусы, заставив его эрегированный член на секунду склониться в поклоне. Но он тут же спружинил вверх, и она обхватила его рукой.

— В своем рассказе, — сказала она, — ты допустил одну неточность. — Играя с его членом, она продолжала:

— Это всегда было нечто большее, чем просто попытка вытянуть правду.

— Боже, благодарю тебя за это. — Торн, глаза которого непроизвольно закрылись, с трудом произнес, — если ты меня убьешь, мы больше не сможем этим заниматься.

Ее глаза были загадочны и блестели, когда она наклонилась к нему и крепко его поцеловала.

Они одновременно испытали оргазм. Отодвинулись друг от друга, переводя дыхание. Оба были покрыты потом. Торн протянул руку и кончиком пальца потрогал ее затвердевший левый сосок, обвел его по контуру.

— А если ты не убьешь меня, — прошептал Торн, — то, может, это потому, что ты меня любишь?

— В твоем случае, Торн, срок исковой давности уже истек, — сказала она. — А в моем нет.

Они легли на кровать лицом друг к другу. Торн погладил ее колени, провел рукой по бедру, обвел пальцем ее половые губы, путаясь в черных волосах на ее лобке. Она приподняла левую ногу, чтобы облегчить ему доступ, и Торн продолжил свое медленное движение по влажному пути.

— Это ты украла мой пистолет?

Она кивнула.

— Отлично, — сказал он. — Отлично.

— Ты спрашивал меня, — произнесла Сара, лениво прикрывая веки, — о том, где я храню деньги.

— Деньги? — Палец Торна на мгновенье нырнул во влажную плоть. — А, деньги.

Сара легонько постучала по матрасу, на котором они лежали, еще шире раздвигая ноги. — Кейт спрятала их здесь.

— То есть мы занимаемся любовью, лежа на миллионе долларов?

— Здесь девятьсот тысяч. — Голос Сары стал хриплым, она зажмурила глаза и откинула голову на подушку, когда палец Торна нащупал нежный бугорок. — Осталась еще одна ходка.

Когда ее накрыла волна оргазма, Торн продолжил ласкать ее, сначала потихоньку, потом все сильнее и сильнее, пронзая ее, заводя движением своего пальца, глядя, как искажается в гримасе ее лицо.

Когда все закончилось, Сара некоторое время лежала неподвижно.

— Никогда не занимался сексом на такой куче денег, — сказал Торн.

— Ко всему быстро привыкаешь, — откликнулась она.

Они лежали и слушали, как по железной крыше барабанит дождь, как ставень выстукивает SOS об оконное стекло на кухне. Ее влажная от пота рука поглаживала его член.

Она придвинулась к нему, перекинула через него ногу и уселась верхом. Потом чуть приподнялась и вновь опустилась, вжав в себя его влажную плоть, сделала легкое круговое движение, потерлась об него, затем снова приподнялась.

Обеими руками он ухватился за простыню и чехол матраса. Как на распятии. Ее груди покачивались из стороны в сторону, между ними бежала струйка пота.

Он стащил ее вниз, не выходя из нее. Теперь они трудились, лежа на боку, нашли нужный ритм и постепенно убыстряли его. Она перекатилась через него и снова была сверху, еще одно движение — и сверху оказался он. Торн не мог сказать, кто вел эту партию, кто хотел быть сверху, кто снизу.

Она разорвала связь, перекатившись на живот и подставив ему зад. Встав на колени, он вошел в нее сзади и сжал руками ее бедра, а она извивалась, ловила ртом воздух и билась в конвульсиях. Он прижался к ее спине и снова нашел ее груди. Она потянулась руками назад, сжала его ягодицы и еще крепче прижала его к себе.

И в тот момент, когда он почувствовал, как в нем поднимается горячая волна, она сильно сжала мышцы влагалища, заперев сперму в ее коридоре. Торн затряс головой, из его горла вырвался сначала громкий стон, потом рык. Она сжала его еще сильнее.

— Пусти!

— Кончаю, кончаю!

Торн закричал на нее, больно стиснув ее талию:

— Пусти, черт побери!

— Кончаю!

Она вздрогнула, дернула ягодицами и опустилась на живот, увлекая его за собой. Когда Торн смог освободиться от спермы, его тело пронзила острая боль.


Несколько раз они просыпались, и каждый раз слышали шум дождя. То Торн залезал на нее, то Сара усаживалась верхом на него. Сверху, сзади, на боку, на полу, перегнувшись через стол, где когда-то он решал задачки по геометрии, ни о чем подобном не помышляя. Монотонно стучал дождь. В промежутках они лежали, сжимая друг друга в объятиях, как два зародыша-близнеца.

Они уже не разговаривали. Она лишь издавала стоны желания, а он старался отвечать на ее призывы. Когда темнота стала рассеиваться, и Торн как в тумане взглянул на зарождавшееся среди моросящего дождя утро, то почувствовал освобождение — какую-то легкость в груди, пустоту там, где раньше была тяжесть. Облегчение, как после долгой болезни.

Лежащая рядом с ним Сара проснулась.

— Дождь все еще идет.

— Слышу, — сказала она. — Она села, подперев спину подушкой.

Он на секунду задумался, а потом спросил:

— А кто был тот парень?

— Кто они все?

Он приподнялся, опершись на локоть, чтобы лучше ее видеть.

— И я тоже? — спросил он. — Я тоже твой папочка?

Она какое-то время разглядывала капли дождя на оконном стекле, затем повернулась к нему.

— Ты больше, чем все остальные.

Он кивнул, немного подождал и тихо спросил:

— Так кто он?

— Так, никто.

— И он об этом знает?

— Да.

— Просто твое лекарство от бессонницы?

— Мы все служим друг другу лекарством от бессонницы.

— Как сказать, — возразил Торн. — Ты не спала, когда я внезапно оказался рядом.

— Это уже не помогает, — откликнулась она.


Когда Торн снова заснул, и его дыхание стало мерным и глубоким, Сара осторожно подвинулась к краю кровати, опустила ноги на деревянный пол и встала. Пересекая комнату, она оглянулась на безмятежно спящего Торна.

Она оставила кольт «Питон» в своей соломенной сумке рядом с диваном в гостиной. Туда она и направилась, ступая по полу босыми ногами. Шум дождя заглушал скрип половиц. Револьвер был завернут в черную кофту. Сара вытащила его и потихоньку открыла барабан, чтобы убедиться в том, что он заряжен. Осторожно защелкнула крышку барабана.

Торн спал на животе, вжав лицо в подушку. Сара вернулась в спальню, подошла к кровати и остановилась возле него. Его левая рука свешивалась с кровати, пальцы касались пола.

Она стояла и смотрела на него, прижимая револьвер к своей груди. Ее лицо было расслабленно, дыхание — размеренно.

— Кто же будет спасать древесных крыс, — произнес Торн, его голос был приглушен подушкой, — если я буду мертв, а ты — в тюрьме? — Один глаз у него был открыт, когда он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. — В любом случае это на тебя не похоже — стрелять в спину.

— Могу подождать, пока ты повернешься, — ответила Сара.

Торн примеривался — как бы перекатиться на левый бок, ударить ее по коленям, схватить за запястье, как хватают за голову гремучую змею.

— Неужели я был так плох в постели? — спросил Торн, поднимая голову, чтобы лучше ее видеть. Готовясь к броску.

— Ты же не собираешься остановить меня своими шуточками?

— Я старался всю ночь, изо всех сил. Если уж даже это не помогло, то что же еще я могу поделать?

— Ты мог бы убить меня до того, как я убью тебя.

— Нет, — сказал Торн. — Я не убиваю людей, которых люблю.

Глаза Сары затуманились, она наморщила лоб.

— Ты не любишь меня, — сказала она. — Ты любишь некий образ, который мы создали вместе с тобой.

— Но этот образ не слишком отличается от оригинала, — возразил Торн.

Сара вдруг произнесла:

— Нет. Ты прав.

Она присела на край кровати рядом с ним. Торн почувствовал, как расслабляются его мышцы.

— Сперва древесные крысы. Это наш долг перед Кейт.

Перевернувшись на спину, Торн медленно выдохнул. Свободной рукой Сара отвела прядь светлых волос с его лба. Она глядела куда-то вдаль сквозь окно спальни, ее рука рассеянно поглаживала его волосы.


Глава двадцать пятая


Сара лежала, растянувшись на полотенце между отсеками для перевозки живой рыбы и ящиком-холодильником, на передней палубе рыболовной лодки Торна. Она защитила себя от солнечных лучей, надев одну из своих рабочих блуз с длинными рукавами, рыбацкую кепку Кейт, белые джинсы и теннисные туфли. Торн поглядывал на нее, недоумевая, зачем нужно так прятаться от солнца.

Утром она позвонила на работу, сообщив, что ей необходимо срочно взять ежегодный отпуск. На две недели. Передала дела Стэнли, выслушала какие-то дежурные фразы, что-то сказала в ответ и повесила трубку.

Торн забросил леску с утяжеленной мушкой в сторону рифа, воспользовавшись одним из своих сверхлегких спиннингов с катушкой не больше кулака младенца. Вес мушки как раз позволял сделать заброс на шесть метров, может быть, даже на восемь, если ветер дул в том же направлении. До дна было метра полтора, они были в полутора километрах от излюбленного места Кейт. Было воскресное утро, солнце только-только начинало всходить над Атлантикой.

— Как ты догадался? — спросила она.

— Я обладаю сверхъестественными способностями, — пошутил он. — Могу читать твои мысли.

— И о чем я думаю сейчас? — Она взглянула на него.

— Ну, не все так просто. Для этого нужна очень близкая связь с объектом.

— Но когда между нами есть эта близкая связь, я вообще ни о чем не думаю.

Торн стал рассказывать ей о том, как наткнулся на газетную вырезку с фотографией.

Когда он закончил рассказ, она молчала, глядя, как Торн взбирается на обзорную вышку, нависавшую над бортом лодки. Он забросил спиннинг с левого борта и обернулся к ней.

— Думаешь, Кейт знала, кто я такая?

— Возможно, — ответил он. — Но лично я в этом сомневаюсь. — Он прищурился, стараясь различить, что это за тени двигаются в нескольких метрах от того места, куда он забросил приманку, то ли альбулы, то ли каранксы, а может, просто косяк кефали. — Если она что-то подозревала, то поделилась бы этим со мной.

— Но не в том случае, если бы догадывалась о том, что ты сделал, — сказала Сара.

— Возможно, она знала все, — предположил Торн, — но никому ничего не говорила, потому что видела, как ты ко мне относишься, думала, что мы сможем сами разобраться в своих чувствах.

— Если она знала, как я к тебе отношусь, она была бы больше чем ясновидящая. Потому что я и сама толком этого не знаю.

Подматывая леску с приманкой, заставляя ее трепыхаться около этих теней, он сказал:

— Если б она тебя подозревала, она не стала бы молчать. Она не переносила ложь.

— Я никогда не лгала ни ей, ни тебе.

— Не говорить ничего, кроме правды, и говорить всю правду — это совершенно разные вещи.

Скользящая впереди тень сделала бросок и заглотила приманку. Катушка зажужжала. Посвистывая, Торн опустил кончик спиннинга, направляя его туда, куда устремилась рыба, в открытое море, где вода была темнее.

— Что это там?

— Просто каранкс, — ответил Торн, немного подмотав леску. — Ему потребовалось пять минут, чтобы подвести рыбу к лодке. Каранкс, весом около двух килограммов.

— И ты просто так ее отпускаешь? — Сара стояла и смотрела, как снятая с крючка обессиленная рыба плывет рядом с лодкой. Немного оправившись, она скользнула в толщу воды и исчезла из вида.

— Да, сперва мучаю, а потом отпускаю.

— Благородный вид спорта, — прокомментировала она. — Теперь я понимаю, почему ты перестал этим заниматься.

— Но во мне вновь просыпается охота к этому занятию. По крайней мере, оно улучшает реакцию.

— Тащить на крючке рыбу — это улучшает реакцию? Я этого не понимаю. Возможно, если делаешь это ради улова.

— Почему бы тебе не вздремнуть? Избавь меня от своего пуританства, — сказал Торн.

Он забросил спиннинг как можно дальше, не видя ни единой тени в поле зрения, и начал медленно подматывать леску, периодически ее подергивая. Он сказал:

— Думаю, мы с тобой лучше понимаем друг друга, когда лежим в постели. Мы ссоримся каждый раз, когда начинаем сравнивать, у кого более крепкие моральные устои.

Сара встала и подошла к вертящемуся креслу, села в него и повернулась лицом к Торну.

— Ты никогда не испытываешь угрызений совести, Торн?

Он взглянул на нее, снова перевел взгляд на воду.

— И да, и нет, — сказал он.

— Ты не можешь одновременно раскаиваться и не раскаиваться.

— Понимаешь, я использую леску, которая выдерживает рыбу только до килограмма весом. Специально ее заказываю. Ниткой такой толщины пришивают пуговицы на рубашку. Она рвется от одной только мысли о крупной рыбе. Вот в чем заключается спортивный интерес.

Сара сказала:

— Даешь им шанс. Усложняешь себе задачу.

— При помощи этой лески ты не вытащишь из воды даже размокший кусок хлеба. Они получают чертовски хороший шанс.

— Их шансы были бы намного больше, если бы ты ничего не использовал, а просто сидел и ждал, пока они запрыгнут к тебе в лодку.

— Они мне кое-что дают. И кое-что получают взамен. — Он закончил крутить катушку и тут же вновь забросил леску.

Там что-то было. Какой-то призрак прятался в рифах, продвигался вперед, снова прятался. Он подергал леску.

— Что ты можешь им дать?

— Опыт, — ответил Торн. — Я улучшаю их генофонд, заставляю их быть более осторожными.

Приманку схватила альбула. Торн покачнулся, но удержался в вертикальном положении, глядя, как крутится катушка. Он намотал на нее четыреста метров этой тонкой лески, четыреста метров одинарной лески разматывалось в соленой воде, сдерживая яростное движение рыбы. Но это было единственное, что ее держало, потому что Торн убрал с катушки тормоз. Если леска будет разматываться с прежней скоростью, то еще через несколько метров рыба освободится и будет неделю или две блуждать с ржавеющим крючком в губе. Леска почти полностью размоталась, когда рыба вдруг остановилась. Торн осторожно подмотал несколько метров. Каждый его нерв был напряжен. Он сдерживал дыхание. Леска туго натянулась. Если бы альбула хоть чуточку дернулась, пока он подматывал леску, леска бы оборвалась. Торн пытался представить, что там у рыбы на уме, уловить момент, когда она соберется с силами для нового рывка.

Он крутил катушку, потом ждал. Снова крутил катушку, снова ждал. Даже порыв ветра, меняющий положение лодки по отношению к натянутой леске, мог разорвать эту связь.

Сара сказала:

— Интересно, понимает ли она, что происходит, что ее приносят в жертву во имя высшего блага? Для того чтобы венец творения мог удовлетворить свои духовные потребности?

— Она понимает.

Он отвоевал у рыбы еще несколько метров лески, катушка теперь была намотана уже на четверть. Это была ювелирная работа. Как будто он вдевал нитку в узкое игольное ушко, или рассматривал колибри в подзорную трубу, или пытался поймать еле уловимый радиосигнал. Каждый вдох усиливал напряжение лески.

— Жаль, что у меня нет ножниц, — сказала Сара. — Или бритвы.

Рыба сделала новый бросок, когда катушка была наполовину намотана. Но даже если бы у Торна была тысяча метров лески, эта рыба размотала бы ее. Катушка пела, Торн улыбался про себя.

— Тем лучше для нее, — сказала Сара.

— Тем лучше для всех нас, — ответил Торн.


Торн рыбачил до полудня, выслеживая тени под водой. Он ставил лодку на якорь под разными углами по периметру разбросанных тут и там рифов. К нему возвращалось позабытое мастерство рыбака. С Кейт последние годы он ловил рыбу только чтобы пополнить запас провианта. Просто опускал леску на сотню метров вглубь рядом с яхтой и вытаскивал очередного люциана. Он утратил былую твердость руки, точность заброса, но сейчас, после четырех часов практики, его мышечная память заработала.

В полдень они перекусили холодным цыпленком, маринованными огурцами и картофельным салатом, купленными Сарой в магазине «Ларго Шоппер».

Торн бросил пустую банку из-под пива в ящик для приманки. Он сказал:

— Неужели нельзя все переиграть, встретиться с Эймосом в какой-нибудь юридической конторе, чтобы подписать договор?

— Ты шутишь? Эймос в юридической конторе?

— Да-а-а, — протянул Торн. — Думаю, ты права. Что ж, как бы там ни было, советую взять с собой кольт.

— Я так и собиралась сделать, — откликнулась она.

Торн забросил леску, нацелившись на какое-то сверкающее пятно в двадцати метрах от лодки. Попал. Смотал леску. Снова забросил, в этот раз метя в проплывающий мимо клубок водорослей. Снова прямое попадание. Еще несколько дней, и он сможет попасть крючком второго номера в барракуду, проносящуюся мимо со скоростью пятьдесят километров в час.


Шугармен уже третий день сидел в частном магазинчике за вешалкой с брюками для гольфа, наблюдая за домами, расположенными на противоположной стороне улицы. Он был предельно вежлив, отодвигался, когда по проходу пробирался очередной богатый чудак, подыскивающий себе новые клетчатые штаны «Сансабелт». Но он знал, что все равно действует владельцу магазина на нервы.

Самому Шугармену это нравилось ничуть не больше, чем владельцу. Но он чувствовал, что близок к цели, как никогда. Ему нужно было узнать, где живет приятель того парня, чьи челюсти вынесло на берег. Парня с повязкой на глазу, тело которого вынесло приливом, у которого был запломбирован канал в одном из коренных зубов. У него было еще три насквозь прогнивших зуба, и нужен был, по меньшей мере, Бруклинский мост, чтобы все это удержать во рту.

Шугармен носился с рентгеновскими снимками по всему Ки-Уэсту и всему Ки-Ларго, показывал их каждому дантисту в округе. Он перебывал в стольких приемных, что наизусть выучил июльский номер «Ридерс Дайджест». Наконец, дантист с Исламорады сказал, что у парня, похоже, была резорпция твердых тканей. Зубы портились без всякой видимой причины. Шугармен чуть не возразил, что причина была, и причина вполне веская. Обладатель зубов был киллером-душегубом.

Как бы то ни было, тот дантист порекомендовал обратиться к врачу в Форт-Лодердейле, который специализировался на резорпциях. Шугармен позвонил ему, тот оказался в отпуске, Шугармен разыскал его по телефону в Северной Каролине и узнал от него фамилию еще одного дантиста, который также был специалистом в этой области и занимался медицинской практикой в Бока Ратон. И вот Шугармен взял отгул и отправился в Бока. Доктор лишь взглянул на снимок и сразу же сказал:

— Стилман. Доктор Роджер Стилман из Палм Бич.

Шугармен сел обратно в джип, причем, следует заметить, — все это в свое личное время, и полетел к модному дантисту в Палм Бич, и ждал там в приемной среди шоферов с пуделями на поводках и пожилых богачей в белоснежных костюмах с галстуками-бабочками.

И вот наконец ассистентка Стилмана взглянула на снимок и сказала:

— Да, это наш пациент. Довольно часто тут бывает.

Шугармен расцвел в улыбке, позабыв про усталость, и отправился обратно на острова Кис с ксерокопией амбулаторной карты этого парня.

Лесли Аллан Милберн, проживающий в «Корал-Риф Клабе». Типичный американский наемный убийца, наш сосед. Не нужно вызывать никого из Чикаго. Даже не нужно оплачивать дорожные расходы.

Вернувшись на Ки-Ларго, он навел справки в магазине «Корал-Риф», на бензозаправочной станции, в ресторанах и быстро вычислил приятеля того парня по имени Ирвин Дэвид Макман. Его описание совпадало с тем, которое дал окулист, и вот он был почти у цели. Оба парня жили за счет своих богатеньких родителей.

Шугармен попытался получить ордер на обыск. Если б он смог очутиться у этого парня дома, то в два счета нашел бы какие-нибудь доказательства того, что Милберн и Макман имеют отношение к последнему рейсу Кейт. Но судья взглянул на респектабельный адрес и попросил Шугармена найти какой-нибудь другой способ получить информацию. Шугармен был настойчив, даже вкратце рассказал судье историю доктора Билла и капитана Кейт. Но это окончательно все испортило. Судья был землевладельцем, притом довольно крупным, и при одном упоминании имени Кейт Труман этот седоволосый защитник прав налился краской гнева.

Итак, колеса правосудия неумолимо двигались вперед. Шугармен сидел в парусиновом директорском кресле и следил за входной дверью этой квартиры стоимостью в четверть миллиона долларов, держа на коленях Библию. Он стал прилежно изучать Библию, чтобы иметь возможность возражать Джинни, которая так и сыпала цитатами. Он был уверен, что найдет там и отражение своей точки зрения. Что-нибудь о том, что нужно чтить своего мужа, что нельзя изменять ему ни с кем, даже со священником, даже если этот чертов священник — вылитый Роберт Редфорд.


Ирв Макман еще раз нарисовал у себя на щеке зеленую букву S. Она переплелась со второй S и буквой С. Он взглянул на свое отражение в маленьком походном зеркальце. Нет, еще недостаточно хорошо. Он пытался замаскироваться. Его бронзовый загар послужит хорошим фоном для полос, нанесенных желтой и зеленой краской. Но результат был совсем не тот, которого он добивался, Ирв имел довольно-таки глупый вид. Он был рад, что рядом не было Милберна, который стал бы его высмеивать.

Он как будто слышал его слова. «Ты выглядишь так, словно тебя в дерьмо окунули».

Ирв уже основательно устроился в джунглях. Он припас небольшой подарочек для Торна. Все было готово. Из съестных припасов он взял только воду, немного вяленой говядины, орехи и несколько редисок, на тот случай, если захочется спать. Он также взял с собой спальный мешок, оружие, бинокль и книжку в мягкой обложке, «История О»,[41 - «История О» — эротический роман Полин Реаж.] чтобы поддерживать у себя эрекцию. Он читал про какое-то племя, кажется зулусов, которые шли в атаку с эрегированными членами. Ему это пришлось по вкусу. Нужно задать хорошую трепку своим врагам. Вот они сбились в кучу, ползают как муравьи, а ты выбегаешь из леса с копьем наперевес и еще одним между ног.

Ирву нравилось быть здесь, среди москитов и опоссумов, мерзких жуков, ползающих по его припасам. Он чувствовал, что и сам спустился на несколько ступенек вниз по эволюционной лестнице, ему даже стало нравиться, как воняют его подмышки. Он сидел, опершись спиной о ствол баньяна, среди корней, в которых он устроил свое маленькое убежище.

Ирв отложил зеркало. Что ж, с маскировкой все в порядке. Он снова взял роман и прочел еще несколько страниц про О, про то, как ей стало нравиться исполнять все прихоти этих парней. Это подтверждало мнение Ирва о женщинах. Он потрогал себя сквозь черный шелк пижамы, пробуждая к жизни свой член. Как будто поддерживал костер в ночи, отгоняющий медведей.


Глава двадцать шестая


В пятницу утром Торн снова отправился в дом доктора Билла, чтобы встретиться с Джеромом. Он не был там целую неделю и подумал, что уже готов навести в доме порядок.

Подъехав к дому в «фольксвагене» Кейт с опущенным верхом, Торн увидел, что Джером ждет его в шлеп-мобиле. Джером приветствовал его взмахом «мышиных ушей» и вылез из машины.

— Я слышал о том, что произошло, — сказал Джером, махнув рукой в сторону дома. Из разбитого окна ванной вылетел дятел. — Ты связался с плохими парнями.

— Да, все эти дизайнеры по интерьеру совсем распоясались, — ответил Торн. — Пришлось их уволить.

— Я слышал. Джером поковырял пальцем ноги в густой траве. — Послушай, мне не стоило рассказывать тебе о капитане Кейт. Это не мое дело.

Торн похлопал его по спине и вручил ключи от машины доктора Билла.

— Джером, ты так и собираешься ехать в Майами, надев этот чертов парик задом наперед?

— Да наплевать, — ответил Джером. — У меня все равно с головой плохо.

Торн повел его к «кадиллаку», стоящему под домом на сваях. Джером сел за руль и спросил, нет ли у автомобиля каких-нибудь особенностей.

— Нет, — ответил Торн. — Правда, в последнее время я на нем не ездил. Но в прошлом месяце я настроил уши, усы вроде тоже вращались.

Джером вспомнил, что забыл журнал, который прихватил с собой, чтобы читать в пробках. Он вылез из машины.

— Поосторожней, Джером, — сказал Торн, сделав несколько шагов к лестнице. — Ты можешь вдребезги разбить этим крейсером обычную машину и даже не заметить.

— Могу себе представить, — ответил Джером. — Ну-ка, пускай поберегутся. Джером поспешил назад к шлеп-мобилю, чтобы забрать журнал, а Торн стал подниматься по лестнице.

Он был уже почти на крыльце, когда Джером завел «кадиллак». Волна обжигающего воздуха отбросила Торна на десять метров в кусты гибискуса. Он потерял сознание.

Когда он очнулся, то увидел мигающие огни машины скорой помощи и склонившееся над ним лицо Шугармена. Торн повернул голову и в нескольких метрах от себя увидел лежащий на боку «Фрижидэр». Он больше не тарахтел.

— Ты в порядке, — сказал Шугармен. — В этот раз взорвали твою машину.

Торн услышал собственный голос:

— А Джером?

Где-то в конце длинного узкого туннеля Шугармен отрицательно покачал головой.

Торна положили на носилки и погрузили в скорую помощь. Он мельком увидел дом доктора Билла перед тем, как закрыли двери машины. Осталась лишь пара телефонных столбов. Он помнил, что дом в плохом состоянии, но чтоб настолько… От этой мысли его начало клонить в сон. Немного вздремнуть — это как раз то, что ему бы сейчас не помешало.


Сара держала его за руку. Шугармен часами просиживал у его кровати. Торн лежал там, в больнице «Маринер», а его сознание парило над его телом. Он знал, что с ним все в порядке. Молодая чернокожая медсестра сказала ему, что ничего не сломано, а сковавший его паралич, вероятно, просто следствие шока. Сбой в моторике.

Но Торн знал, почему он не может двигаться. Он боялся, что если он встанет, начнет ходить, то погибнет кто-нибудь еще.

К нему потянулся поток посетителей. Сперва пришла Дженис Дилс, с глазами на мокром месте, она бросала косые взгляды на Сару. Джером-старший тоже заскочил сообщить ему, что это даже к лучшему, что Джером-младший погиб вот так, мгновенно. Приходил Сэмми из винного магазина и сказал, что все рады, что он остался жив. Шугармен не отходил от Сэмми ни на шаг, готовый в любую минуту выставить его за дверь, если тот произнесет хоть одно неверное слово или сделает хоть одно неверное движение. Навестить Торна пришли и его старые друзья-рыбаки. Загорелые и неловкие, они мялись в дверях и улыбались Торну.

Рано утром в понедельник, когда Сара спала в кресле возле него, Торн сел. Лучше уж попытаться встать и вернуться к своим проблемам, чем лежать и смотреть, как твои друзья стоят у твоей постели и пытаются шутить.

Он с трудом вытащил из-под одеяла одну ногу, потом другую, повернулся и спустил ступни на холодный линолеум. Встал.

— Воскрешение из мертвых, — сказала Сара, потягиваясь и протирая глаза, пытаясь прогнать сон.

— Какой сейчас месяц?

— Все еще сезон комаров, — ответила Сара. — И еще несколько дней до конца распродаж, можно успеть.

Он плохо держался на ногах, его поясница, плечи, шея и зад болели. Но он мог двигаться. Сделав глубокий вдох, он побрел по холодному твердому полу к тому месту, где ждала его Сара.

Ко вторнику он мог наклоняться и дотрагиваться до колен. Мог на несколько градусов поворачивать голову, поднимать руки над головой. К нему вернулись самые необходимые для жизни навыки.

Во вторник, тридцатого, около девяти часов утра Торн стал названивать Грейсону в офис. Но трубку никто не брал. Домашнего телефона Грейсона в справочнике не было, поэтому Торн продолжал звонить ему на работу до тех пор, пока в половине двенадцатого ему не ответил сам Грейсон.

— Это морильщик, — представился Торн. — Помните меня?

Грейсон молчал. Торн прислушивался к тишине в трубке, их разделяла сотня километров телефонного эха.

Торн сказал:

— Я тут кое-что слышал. Я разговаривал с одним парнем, и я думаю, что вам следует быть в курсе.

— Ты разговаривал с одним парнем, и что? — спросил Грейсон.

— Я болтал со своими знакомыми в баре, мы рассуждали об «Аламанде», спорили, ну, обо всем этом, о древесных крысах, о сохранении земли. В пылу спора я, возможно, слишком громко произнес ваше имя.

— Ты произнес мое имя?

— Понимаете, мы говорили об «Аламанде». Возможно, я упомянул ваше имя всуе. Не подумайте, я не имел в виду ничего плохого, просто назвал вас чертовски хватким сукиным сыном. Я сказал это с уважением, с восхищением, но сразу после этого ко мне подошел этот тип, хлопнул меня по плечу. Предложил выпить вместе с ним в укромном уголке. Он решил, что у нас с ним есть общий враг. Вы.

— Короче, к чему ты клонишь?

Торн наслаждался разговором. В больнице он прокручивал его в голове, в поисках той самой фразы, которая поможет выманить Грейсона из пентхауза. Но все оказалось намного легче, чем он себе представлял.

— Этот смуглый парень, он вел себя так, как будто хорошо вас знает, сказал, что помог вам уладить один земельный вопрос. Я, конечно, навострил уши.

— Боже правый, — сказал Грейсон. — Не могу поверить, что я вынужден выслушивать эту чушь.

Торн продолжал:

— Он оказался весьма разговорчивым. Было уже очень поздно, парень, наверное, обкурился или наглотался таблеток.

— Давай без длинных предисловий, — сказал Грейсон. — Переходи прямо к делу.

— Так вот, этот парень решил прирезать своего босса. Когда он вернется домой с энной суммой денег, он позвонит своему боссу и скажет, что желает получить двойной гонорар. В противном случае он сделает пару звонков. Надеюсь, эта информация еще не устарела?

— Черт побери, не верю своим ушам, — сказал Грейсон. — Это что, розыгрыш?

Торн выждал несколько секунд, чтобы заставить Грейсона понервничать. Он оперся о стену кухни, бросил взгляд на Сару, сидящую на крыльце. Она держала руки на коленях, как будто лущила бобы. Но ему было видно, чем она занимается — чистит этот проклятый кольт. Чистит его прямо на крыльце.

Торн сказал обиженным голосом:

— Послушайте, я не велел этому парню заткнуться только по одной причине — думал, это вам поможет.

— Я слушаю тебя. Разве я повесил трубку? Хотя я не верю ни единому слову.

— Ну, в общем, я посмеялся над этим типом. Сказал: — Ты? Такой сопляк как ты собирается шантажировать такого человека? Да брось.

А он так странно на меня посмотрел. Как будто он знает какие-то пикантные подробности, один звонок в газету, другой звонок куда-то еще, и продолжал глядеть на меня, как кот на канарейку, и ухмыляться с таким видом, как будто привык к тому, что его недооценивают.

Ну вот, я сижу там, перевариваю то, что услышал, и вдруг этот тип подходит ко мне и говорит, что он потратил столько времени на разговор со мной, потому что рассчитывает на кое-какую помощь. Он услышал, как я на людях пренебрежительно отзывался об этом человеке, о Грейсоне, и решил предложить мне работу. Сказал, что не привык работать один. А его напарник, как назло, заболел. Парень предложил мне десять тысяч долларов, если я буду его водителем, буду ждать его в машине, не глуша двигателя, и отвезу его домой. Может, он о чем-то умолчал. — Торн сделал паузу, чувствуя головокружение от того, как легко он справился с этой частью задачи. — Это подрывает вашу веру в рабочий класс, не так ли?

Грейсон какое-то время молчал. Когда он вновь заговорил, его голос был хриплым, а тон — желчным:

— Ну, а ты-то чего от меня ждешь?

— Ничего, — ответил Торн. — Мне нравится быть вашими ушами. Слушать, о чем болтают люди. И потом, когда «Порт Аламанда» будет построен, вам наверняка понадобится кто-то, кто будет травить тараканов, на полный рабочий день? Разве нет?

— Да, наверное, понадобится, — задумчиво протянул Грейсон. Он помолчал. — А прямо сейчас тебя не заинтересует одна работенка? Работа по уничтожению кое-каких других паразитов?

— Нет, что вы, нет, — ответил Торн. — Я занимаюсь только теми, у кого, по крайней мере, четыре ноги.

— Даже за миллион долларов?

— Нет — сказал Торн.

— Ну что ж, хорошо, — ответил Грейсон. — Спасибо за звонок.

На заднем фоне Торн слышал обрывки другого разговора, тихий женский голос обсуждал какие-то деловые вопросы, что-то насчет медицинской страховки.

— Послушай, — сказал Грейсон. — Ты случайно не знаешь адрес этого типа?

— Вы не знаете, где живет человек, который на вас работает?

— Обычно я этим не интересуюсь, — ответил Грейсон.

— Совершенно случайно знаю, — сказал Торн. — Я угостил нашего друга парой стакашков, а потом проводил его до дома, поэтому-то и знаю, где он живет.

Торн подумал: «стакашков»? Откуда все это берется, черт возьми?

— Итак?

Торн назвал ему адрес в «Корал-Рифе».

— Господи, неужели он живет там?

— Парни, с которыми у вас общие дела, принадлежат к верхушке общества. По соседству с ними проживают богачи из Саудовской Аравии.

— Полагаю, я перед тобой в долгу, приятель, — сказал Грейсон.

— Будьте осторожны, — сказал Торн. — Вокруг вас вертится куча подозрительных типов. И они распускают язык под воздействием наркотиков или иных психотропных веществ.

— Ты прав. Все так и есть.


Повесив трубку, Торн покачал головой. Он вышел на крыльцо, и Сара спросила его, отчего это он так ухмыляется. Но он только молчал, продолжая покачивать головой.

Вечером, пока Торн прогревал двигатель «Пламенного сердца», Сара упаковывала деньги в доме. После захода солнца поднялся шквалистый ветер и расчистил небо от облаков. Торн рассматривал яркие созвездия, и его неожиданно разобрала зевота. Эта ложная сонливость была вызвана страхом. Как он часто делал в подобных случаях, когда еще был мальчиком, Торн позволил своему сознанию унесись туда, к звездам.

Торн задумался о том, какие мощные силы действуют там, в темных глубинах атмосферы, в этом холодном пустом вакууме. Выбросы ядерной энергии, столкновения метеоритов с остывшими лунами. Все это странным образом сосуществует, связанное в единую систему какими-то силами и законами, которые никто не может точно описать.

Может быть, Торн потел, и его сердце билось в бешеном ритме из-за того, что вихревые потоки, исходящие из какой-нибудь черной дыры, вырабатывали некую призрачную субстанцию, которая просачивалась сквозь купол небес и попадала в организм Торна. И каждый раз, когда этот небесный кукольник двигал пальцем, мир Торна содрогался.

Он хотел бы по-прежнему верить в нечто подобное, в высшие силы, управляющие его судьбой. Но правда заключалась в том, что он был до смерти напуган. А звезды, луна — все это было ни при чем. Торн сам заварил эту кашу, ему ее и расхлебывать.

Когда Сара взошла на борт, они не обменялись ни единым словом. Она спрятала спортивные сумки с купюрами в отсеки для перевозки живой рыбы, отвязала швартовы, втащила их на борт и аккуратно свернула. Торн вывел яхту в канал.

Они добрались до Кэрисфорт-рифа к полуночи. Торн заглушил мотор и они какое-то время дрейфовали, любуюсь звездами. Мимо них со свистом проносились летучие рыбы, преследуемые каким-то морским хищником. В поле их зрения было еще несколько яхт, с которых ловили желтого тунца. Одна из рыбачивших компаний выпивала и издавала ликующие возгласы каждый раз, когда им удавалось вытащить добычу. Ветер улегся, светила почти полная луна.

Когда их отнесло от рифа в беззвучную темноту, Торн вновь завел двигатель и направил «Пламенное сердце» в открытое море.


— Сколько времени? — спросила Сара.

— Полпятого, — сказал Торн. — Похоже на подставу.

Сара, стоящая у штурвала на тунцовой башне, глядела на юг, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть во мраке ночи. Лишь зеленый огонек лорана поблескивал в темноте. Рука Торна легла на поручень рядом с ее рукой.

— Посмотри, может, я ошиблась? — сказала она, направив светящуюся указку на клочок бумаги, развернутый на приборной доске.

Торн посмотрел и сказал:

— Нет, все правильно. Они находились именно там, где нужно, координаты совпадали.

— Они раньше когда-нибудь опаздывали?

— Да, но не настолько, — ответила она.

— Если б это было моим делом, я бы решил, что пора уносить ноги, — сказал Торн.

— Это и есть твое дело.

— Это наше с тобой общее дело, — возразил Торн. — Наше и Кейт.

— Подождем еще пять минут, — попросила Сара.

Высокие волны ритмично бились о корпус яхты, раскачивая ее, заставляя Торна и Сару крепко держаться за поручень башни.

— Надо возвращаться, — сказал Торн. — Сделка сорвалась.

Стайка летучих рыб взмыла из воды прямо рядом с носом судна, пролетела метров двадцать и скрылась в набежавшей волне.

— Дьявольщина! — выругалась Сара.

Торн стал ее успокаивать:

— Да все в порядке. Мы может продолжать действовать согласно плану. Поехать к Эймосу.

— Имея на сто тысяч долларов меньше?

— Ты что же, думаешь, что у Эймоса была пятерка по математике? Что он сможет сосчитать до миллиона?

— Ты не понимаешь, Торн. Он может пригласить юриста, родственника, кого-нибудь еще, у кого с математикой все в порядке.

— У тебя есть другие предложения?

— Все рассыпается на части, Торн. Так я и знала. Я предчувствовала это.

— Ты уверена, что встреча была назначена на три часа утра?

— К сожалению, да, — ответила Сара.

Она завела большой двигатель «шеви» и уступила место у штурвала Торну.

— Всему конец, — сказала Сара. — Даже если Эймос поверит, что мы привезли ему весь миллион, как только он придет в банк или к брокеру, обман раскроется. В банках прекрасно умеют считать деньги. Там сразу же обнаружат, что не хватает ста тысяч.

— Эймос? Придет в банк? Поверь мне, Сара. Если там будет больше десяти тысяч долларов, Эймос тут же безоговорочно уверует, что он миллионер. Он подпишет все бумаги, а позднее мы узнаем о том, что он потерял, прокутил или проиграл сто тысяч.

Она возразила:

— Я люблю, когда все идет гладко, без сучка без задоринки. Мне никогда не сходят с рук вещи вроде той, что ты предлагаешь. — Она покачала головой. — Но сейчас, думаю, у нас нет выбора. Попробуем сделать по-твоему. Надуть старого простака. Черт бы побрал все это.

Торн опускал якорь с внешней стороны Кэрисфорт-рифа, в том месте, где, как он знал, расстояние до дна было около двадцати метров. Там, в глубине, были шельфы и росли кораллы в форме оленьих рогов. Раньше он частенько здесь нырял. Под уступами рифов водились крупные груперы. Раз уж Сара настаивает на выполнении этой части обычной процедуры, то почему бы им не запастись припасами на ужин, выманив одного из этих гигантов на королевскую креветку?

Пока разматывалась якорная цепь, Торн вглядывался в рассеивающийся мрак. Вдруг в полутора километрах к востоку от них по воде пробежал луч прожектора. Потом он описал еще один полукруг в обратном направлении.

Торн быстро вытащил якорь и закрепил его на палубе. Он поспешил обратно к рубке, залез на башню.

— Нужно сваливать, — сказал он.

— Но у нас все чисто, — отозвалась она. — Не о чем беспокоиться.

— На борту почти миллион наличными. Все это чертовски дурно пахнет, Сара. Лучше убраться отсюда до того, как они вздумают нас окликнуть.

Торн повернул штурвал и включил скорость, беря курс на запад, чтобы кратчайшим путем добраться до берега.

Луч прожектора еще раз пробежал по воде. Но судно по-прежнему было слишком далеко, чтобы рассмотреть, частное оно или нет.

Торн дал полный ход, и они оба стали наблюдать за оставшимся позади катером. Прожектор погас. Торн проверил курс по компасу, Сара продолжала поглядывать на светлеющий горизонт.

Она сказала:

— Наверное, мы перестраховались.

Тут снова вспыхнул луч прожектора, в этот раз он был нацелен прямо на «Пламенное сердце».

Сара чертыхалась, Торн не сводил глаз с компаса.

Следующие три километра их постепенно нагонял катер береговой охраны. Торн постоянно разворачивал нос яхты, стараясь держать его под нужным углом к волне, так что Сара то и дело стукалась ребрами о поручень башни.

— Если они действительно нас преследуют, они вызовут по радио подкрепление для перехвата.

— Может и нет, — сказал Торн. — У них здесь слишком мало сил. — Он до конца опустил рукоятку дросселя, пытаясь выжать из яхты все, на что она была способна.

Когда они вошли в канал, ведущий к Гарден Коуву, морской патруль отставал от них всего на пятьсот метров. До них донесся грозный мужской голос из громкоговорителя, велевший им остановиться.

— Сбавляй скорость, Торн, — сказала Сара. — Все кончено.

— Эй, там, на «Крис-Крафте»! Глуши двигатели! — снова раздался голос.

— Ну еще чуть-чуть, — сказал ей Торн.

Они чуть замедлили ход, чтобы вписаться в крутой левый поворот в пролив Крюфиш Крик, ведущий обратно к поросшим мантрами протокам. В этом тусклом свете видимость не превышала пятидесяти метров. Одной рукой Торн вцепился в рукоятку дросселя, другой — в штурвал. Велел Саре держаться покрепче.

— Нет, Торн, хватит. Это конец.

— Я здесь играл в морские салочки, — сказал он, глядя на мелькающие ветви мангровых деревьев. — Я знаю здесь каждую мель.

Он повернул штурвал вправо и дернул дроссель, врезаясь в просвет между манграми шириной вполовину «Крис-Крафта». Ветви царапали корпус, но Торн продолжал продираться по узкому каналу. Еще тридцать метров, и они выскочили в небольшую лагуну. Торн слышал, как другая лодка позади них сбавила скорость, чтобы увидеть след их кильватера.

Из лагуны вели три небольших протоки. Торн выбрал одну из них и направил в нее «Пламенное сердце». Двигатель чуть не заглох, когда винт стал перемалывать грязь, оставляя позади полосу ила. Яхта прорывалась сквозь корни мангровых деревьев, «шеви» пыхтел, захлебываясь грязью.

Сара едва успела пригнуться, уворачиваясь от ветки, и стукнулась носом о поручень.

— Ты в порядке?

— Давай, Торн. Жми на полную.

Он улыбнулся, преодолел последние десять метров и вышел в главный канал. Мимо проходил семиметровый «Мако» с кубинскими рыбаками. Они салютовали Торну и Саре «Будвайзером». Утреннее пиво.

Торн нырнул еще в два просвета по пути к причалу Кейт. Продираясь через корни мангров, тараня проходы, недостаточно широкие даже для лодок вдвое уже, чем их яхта. На одном узком изгибе канала они напугали парочку рыбачивших подростков, чуть не опрокинув их небольшую резиновую лодку.

Торн сказал:

— Корпус все равно нуждался в ремонте. Наверное, я содрал с него еще пару клепок.

— И с меня тоже, — сказала Сара. — Ее лицо покрылось румянцем, глаза блестели.


Шугармену этот человек показался знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Он сидел с Библией, раскрытой на Экклезиасте, и размышлял о том, кто такой этот тип. Довольно невысокого роста, хорошо одет. Костюм. Прическа, как у Джона Кеннеди. Он зашел в интересующий Шугармена дом около часа дня. И в течение последнего часа Шугармен пытался вычислить, кто же он такой. Он сузил географию поиска до Ки-Уэста. Парень был жителем Ки-Уэста, но все остальное было окутано дымкой. Ки-Уэст, Ки-Уэст. Прическа под Джона Кеннеди. Костюм как у банкира или какой-нибудь другой крупной шишки. Доктор, юрист, владелец галантерейного магазина? Нет, на Ки-Уэсте «Харт Шаффнер энд Маркс» были скорее похожи на парочку гомиков из комедийного сериала или группу коммунистов.

Шугармен посторонился, пропуская краснолицего старика с ярко-розовыми брюками для гольфа в руках, вышел и остановился у входа в магазин, наблюдая за домом на противоположной стороне улицы. Мистер Прилизанные Волосы с Ки-Уэста прибыл в «вольво» цвета серый металлик, очень консервативном, как и его костюм. Он открыл входную дверь в кондоминиум с легкостью, как будто у него был свой ключ. Может так оно и было, а может, парень обладал навыками опытного взломщика.

Самое неприятное заключалось в том, что этот тип не соответствовал описанию человека, на которого охотился Шугармен. Этот был повыше ростом и с прямыми волосами.

Шугармен обдумывал варианты действий. Нагрянуть туда, обыскать этого типа, обыскать весь кондоминиум? Нарушить права всех жильцов? Заглянуть в окно? Застать кого-нибудь с расстегнутой ширинкой. Или же остаться здесь, в магазине товаров для гольфа, и довести молодого владельца до нервного срыва. Он и сам был на грани срыва.

Шугармен разглядывал кондоминиум. Там царило полнейшее спокойствие. Он дождется. Ему хватит терпения. Он не был уверен в том, достаточно ли профессиональны его действия. Он чувствовал, как к горлу подкатывает комок.


— Десять-одиннадцать килограммов, — сказал Торн. — Я-то думал, что будет потяжелее. Когда слышишь про миллион долларов, воображаешь комнату в мотеле, до отказа набитую купюрами.

— Если бы это были пятерки или десятки, то, наверное, так бы и было, — сказала Сара. — Но люди, с которыми мы имели дело, предпочитают сотенные.

Торн опустил спортивные сумки с деньгами в отсек для живой рыбы. Сара поднялась на борт, положила свою сумочку на крышку отсека. «Пламенное сердце» было привязано с одной стороны причала, лодка Торна — с другой.

— Ты ничего не забыла? — кивнул Торн на ее сумочку.

— Сара взглянула на него с потерянным видом.

— Кажется, нет.

— Что ж, пришло время Страшного суда.

— Прекрати шутить. Речь идет о серьезных вещах.

— Разве я шучу? — Он повернулся, дернул за веревку стартера, и мотор заурчал. — Прости. Просто у меня от страха язык прилипает к небу, и я стараюсь его как-то размять.


Глава двадцать седьмая


Ирвин Макман уже не думал о миллионе долларов. Он уже не мечтал стать владельцем острова Отдохновения или поехать в Голливуд, познакомиться с Джеком Николсоном или стать кинозвездой.

Он уже столько времени пялился на этот сложенный из коралловой крошки домик под железной крышей, полоску океана позади него и растущие вокруг кротоны, морской виноград и кусты гибискуса, что эта идиллия успела ему порядком надоесть, и он мечтал устроить здесь первоклассный погром, перевернуть все вверх дном.

Он весь чесался, устал, и от него воняло так, как будто он гнил заживо. Он знал, что входит в новую фазу. Его мысли неслись как тропический ураган, перескакивая с одного предмета на другой, просто какая-то мешанина безумных образов. Он то сгибал руку и напрягал бицепсы, то засовывал хорошо смазанное дуло своего пистолета 44-го калибра в рот и сосал его.

Сегодня утром он принялся разгребать руками грязный песок, поначалу замыслив превратить свое убежище в лисью нору, но уже через несколько сантиметров наткнулся на слой известняка. Тогда он засунул щепотку грязи в рот, пробуя ее на вкус, чувствуя свою причастность к этому священному месту, где ему предстоит разбогатеть. Он твердил себе, что уже не хочет быть Хо Ши Мином. Да он толком и не знал, кто такой этот Хо. Он думал, что, возможно, сейчас самой главной задачей было оставаться Ирвином Макманом, профессиональным убийцей.

Его часы показывали три. Все должно было произойти в течение ближайших двух часов, если у него хватит терпения выдержать эту пытку. Ему надоела «История О», наскучили сцены истязаний. Все было предельно вежливо, ее господин всегда спрашивал у нее разрешения перед тем, как ее высечь. У Ирва пропала эрекция. Последние несколько часов он тер и сжимал свой член, но эрекция не появлялась, член болтался безвольно, как тряпочка. Мертвая плоть. Он был слегка напуган этим.

Но, с другой стороны, испуг заставлял его кровь пульсировать, обжигал холодным огнем, и Ирв думал, что это может только улучшить запланированное действо. В своем воображении он рисовал себе двух или трех мускулистых парней с чемоданами, полными денег. Может быть, один парень будет нести чемоданы, а двое других, огромные уродливые итальянцы с автоматами, будут его сопровождать. Ирв вновь и вновь представлял себе эту сцену, пытаясь сделать из нее эпизод кинофильма. Вот он атакует из-за кустов, расстреливает вооруженную охрану, а затем, когда парень с чемоданами лезет за своим пистолетом, бросается на него и перегрызает ему глотку.

Ирв Макман лежал на животе, наблюдая за домом Эймоса Клея, комары устроили званый пир на его шее, щеках и руках.

Торн пришвартовался у причала Эймоса, привязав концы скользящим узлом вместо обычного и подтянув лодку поближе к гниющему столбу, чтобы можно было быстрее отчалить.

— Иди, я догоню тебя через минуту, — сказал он.

Сара остановилась в нерешительности. Она стояла на берегу с кожаным портфелем под мышкой. Поглядывала на Торна. Он вытащил спортивные сумки из отсека для живой рыбы и перенес их на берег.

— Ты сможешь их донести?

— Конечно. — Она все еще испытующе глядела на него, пытаясь понять, что скрывается за этим бесстрастным лицом.

Торн сказал:

— Я просто хочу разведать обстановку. Проверить, не прячется ли кто-нибудь в кустах. Иди же. Я догоню тебя через пару минут.

— Возьмешь пистолет?

— Нет, пусть лучше будет у тебя.

Сара стала подниматься к дому по отлогому склону. Торн видел, как она постучала в дверь, подождала. Дверь отворилась. За ней стоял Эймос в рабочем комбинезоне и бейсбольной кепке. Она оглянулась в сторону Торна, что-то сказала Эймосу, который тоже посмотрел на Торна. Он помахал им рукой. Ответа не последовало.

Сара вошла внутрь.

Торн достал свое короткое синее удилище. На катушку была намотана леска, выдерживающая нагрузку до четырех с половиной килограммов. К леске была привязана приманка, которую он назвал Сумасшедший Билли. Он смастерил ее предыдущей ночью, это была первая мушка, изготовленная им за все это время. Идея родилась буквально из ничего, вначале он имел лишь смутное представление о том, что должно получиться в результате. Но им быстро овладело то возбуждение, которое он испытывал прежде.

Это была тяжелая приманка с латунными тройными крючками, пучком голубых лавсановых нитей вместо хвоста и обломанными кончиками графитовых карандашей, наклеенных вместо глаз. Туловище было сделано из ластика. Совершеннейшее непотребство. Ни одна рыба не польстится на такую приманку. Но Торн и не собирался ловить на нее рыбу.

Он направился к дому, посматривая по сторонам и стараясь не шуметь. Все его чувства были обострены, как при ловле альбул. Он подошел вплотную к входной двери, затем двинулся вправо, пригибаясь, пробираясь сквозь сплетение ветвей и лиан.

Бамия, которую он заприметил, росла в тридцати метрах позади дома. Поэтому Торн описал широкую дугу и стал медленно возвращаться к тому месту, где засел Ирвин Дэвид Макман. Он решил подкрасться к нему сзади. Понаблюдать за наблюдателем. Вонзить ему в лицо или глаз Сумасшедшего Билли, а потом, когда тот будет бороться с крючком и болью, одолеть его. Это был шанс Торна взять противника живым. Ему снова представилась возможность выбора.

Похоже, он производил слишком много шума. Передвигаться с шестом по отмелям — это было совсем другое дело. Опустить шест поглубже, не подняв со дна ила, вытащить, не потревожив гладь воды. Здесь все было сложнее. Каждая паутина, казалось, тянулась от коробочки с гремящими внутри семенами, под каждой охапкой гниющих листьев скрывалась ветка, готовая хрустнуть под его ногами.

Торн смахивал комаров с лица. Один комар случайно залетел ему в рот и застрял там как таблетка аспирина. Темно-зеленая футболка Торна взмокла от пота.

Он чувствовал как бьется его сердце.

Углубившись еще на двадцать метров в джунгли, Торн замер как вкопанный. Подался назад. Он услышал чей-то голос в пяти-шести шагах вправо от себя, под молодым баньяновым деревом. Ближе к дому, чем он ожидал. Человек разговаривал сам с собой на разные голоса или же с разными интонациями произнося одно и то же:

— Милберн, я знаю, что это ты, мерзавец. Милберн. Я знаю, что это ты. Милберн, я знаю. Это ты.

Торну пришлось придвинуться на полметра ближе, чтобы как следует рассмотреть Макмана. Он стоял там в черной пижаме, держа узи в правой руке, глядя на дом из-за ствола баньяна. Со своего места он мог видеть дорожку, ведущую к дому, но Торну показалось, что дом загораживает ему причал. Торн не был вполне уверен, но существовала вероятность, что Ирвин Дейвид не заметил их прибытия.

Торн откинул дужку лескоукладывателя, придерживая леску пальцем. Он двинулся вперед, из-за молодой поросли платанов Ирвин не мог видеть его боковым зрением. Ирвин продолжал бормотать и размахивать руками, разгоняя комаров.

Торн наступил на большую паутину, к его щеке прилипла тонкая нить. Он почувствовал, как по его спине спускается паук. Торн подождал, пока тот спасется бегством.

Еще один шаг вперед, и Торн оказался в проходе, ведущем через кустарник к лагерю Ирвина. У самых ног Торна вдруг что-то зашевелилось в траве. Торн замер, потом подался назад. Надо же, на земле осталось всего десять тысяч особей, а его угораздило раздавить гнездо древесных крыс.

Он смотрел, как двое крысят прячутся под кучей веток и листьев. Затем он вновь шагнул в проход, стараясь снова не наступить на гнездо, быстро прицелился и метнул свою мушку в Ирвина Дейвида Макмана.

Приманка ударилась об один из волокнистых корней, свисающих со ствола дерева, и упала на землю. Торн осторожно подтянул ее к себе. Тройные крючки притащили с собой кучу веточек. Торн выждал немного, снова поднял удилище, подергав его, чтобы стряхнуть сор.

— Милберн! — шипел Ирвин. — Милберн! Покажи свою толстую задницу.

Торн наметил желаемую траекторию и сделал новый бросок, в этот раз из-под руки, чтобы леска прошла под этими проклятыми корнями. Пока леска разматывалась, Ирвин нагнулся и стал рыться в своих вещах, все еще сжимая узи одной рукой.

Сумасшедший Билли воткнулся Ирвину в ухо. Торн потянул удилище назад обеими руками, приподняв кончик и выгнув удилище дугой.

Ирв завопил от боли и стал палить из узи, срезая верхушки деревьев, словно хотел снять снайпера. Торн еще раз резко дернул за удилище. Тройные крючки порвали мочку уха.

Ирв продолжал орать и вертеться вокруг своей оси, выпуская из узи очередь за очередью до тех пор, пока магазин не опустел. Затем, все еще заходясь в крике, он нагнулся и вытащил из своего рюкзака гранату. Он кричал, срывая чеку и бросая гранату в дерево, находившееся в двадцати метрах левее Торна. Торн бросился на землю, раздался взрыв, и над его головой что-то просвистело. Он слышал, как Ирвин, ломая кустарник, продирается к шоссе. Торн остался лежать на земле. Между ним и тем местом, куда угодила граната, лежал поваленный ствол железного дерева. Пускай. Пускай бежит. Торн знает, где он живет.

Из дома донесся голос Сары. Она звала его. Он услышал, как на высоких оборотах взревел мотор мотоцикла, должно быть, Ирв тронулся сразу со второй передачи, добавив газу так, что зашкалило тахометр. Шум мотора стал постепенно затихать.

Когда Торн показался на краю опушки, Эймос Клей стоял рядом с Сарой, целясь в него из ружья. Рука Сары была опущена в ее сумочку.

— Это Торн, — обратилась Сара к Эймосу. — Торн.

Эймос продолжал демонстрировать Торну темные дула своей двустволки. А он все еще слышал шум мотоцикла в отдалении.

— Что это ты вздумал стрелять на моей земле, парень?

Сара спросила, не ранен ли он, подбежав к нему и заслонив его от этих стволов.

— Со мной все в порядке, — ответил Торн и показал Эймосу удилище. — Ты бы видел это чудовище.

Эймос сказал:

— Черт, в первый раз слышу о рыбе, которая отстреливается.

Они вошли в дом. Эймос все еще недоверчиво поглядывал на Торна. Обеими руками, руками моряка, сжимая ружье.

Когда они втроем уселись в гостиной, Торн почувствовал головокружение. Он втянул в легкие воздух, задержал дыхание. Эймос и Сара смотрели на него. Он прислушивался ко всем звукам, раздававшимся снаружи.

Сара сказала:

— Эймос решил, что хочет получить два миллиона долларов.

— И я их получу, — заявил тот. — Он уселся в кресло напротив них, кресло накренилось из-за просевшего пола. Он все еще сжимал ствол ружья, опустив приклад на грязный коврик возле кресла.

— Говорит, что налоги сожрут добрую половину, поэтому ему нужно два миллиона, чтобы быть миллионером.

— Это разумно, — сказал Торн.

— Торн, — упрекнула его Сара.

— Нет, я согласен с тобой, Эймос. Этот чертов дядюшка Сэм присвоит половину, чтобы отдать ее какому-нибудь идиоту, чтобы тот перестал выращивать кукурузу, или другому идиоту, чтобы тот мог валяться на диване и смотреть телевизор целый день напролет. Я тебя ни в чем не обвиняю.

Эймос кивнул Саре. Вот видишь, я же говорил.

— Но понимаешь, в чем дело, Эймос, мы привезли с собой всего два миллиона, и если ты будешь продолжать взвинчивать цену, то сделка не состоится.

— Что ты там делал, парень, зачем стрелял на моей земле?

— Мне показалось, что я что-то увидел, — ответил он. — Так, ничего особенного.

— Грохот был такой, как в эту проклятую Вторую мировую войну.

— Ну, я немного увлекся, вот и все. Но, черт побери, Эймос. Ты же станешь Рокфеллером. Подумай об этом. Что ты собираешься делать со всеми этими деньгами?

— Куплю кондоминиум, — сказал он. — В Дейтона Бич. У меня там есть подружка.

Сара сидела, скрестив руки на груди и опустив голову, не веря, что она слышит всю эту чушь.

— Дейтона — приятное местечко, — сказал Торн.

— Дейтона — самый дерьмовый город из всех, которые я видел, — возразил Эймос. — Он еще хуже Майами. Я еду туда не потому, что мне там нравится. Я еду туда потому, что там живет моя подруга. И можете мне поверить, я буду только рад оставить эту скалу. Я прожил здесь сорок лет, мою кровь высосали москиты, а плоть иссушил ветер. Если ты оставишь эту землю такой как она есть, то ты самый большой дурак, о котором я когда-либо слышал. А если ты выстроишь здесь какую-нибудь дерьмовую гостиницу из бетона или что-то подобное, я вернусь и изрублю твою задницу на приманку для рыбы.

Положив ружье на пол, Эймос сказал:

— Что ж, а теперь посмотрим, какого цвета эти денежки.

— Ты не можешь этого сделать, Торн.

— Не могу сделать чего?

— Договор не будет…

Торн встал, жестом призывая Сару к молчанию. Поставил спортивные сумки перед Эймосом и расстегнул на них молнии.

— Сотни, — сказал Торн. — Тысячи сотен.

— Я помню ту форель, которую ты поймал, — сказал Эймос. — На зеркальную приманку ночью. Я никогда в жизни не видел такой уродливой приманки, и все же этому молокососу удалось вытащить рыбу.

— Да, это была волшебная приманка, — сказал Торн, подмигнув Саре.

— Дейтона Бич, — произнес Эймос. — Она сказала, что выйдет за меня замуж только тогда, когда я стану миллионером. Старик улыбнулся, обнажив потемневшие зубные протезы, его тускло-голубые глаза озарились внутренним светом.


Добравшись до сторожевой будки возле «Корал-Рифа», Ирв повернул мотоцикл обратно. Он описал круг и понесся к домику Эймосу Клея, вжимаясь в сиденье, чтобы защититься от ветра. Ухо кровоточило, кровь стекала на рубашку, руки тоже были в крови. Это была его собственная кровь. Кровь Ирвина Макмана.

Он все еще дрожал, но в голове прояснилось. Милберн был мертв. Он его застрелил. Там, на Ки-Уэсте. Не существовало никакого Милберна, ни там, в лесу, ни где-либо еще. Ирв не мог поверить, что позволил себе так распуститься. Он стал слышать голоса, а потом летучая мышь, или сова, или еще какая-то дрянь вцепилась ему в ухо. Он подумал, что виной всему этот толстый придурок Милберн, снова решивший подшутить над ним, как в прежние времена. Хитрое жирное привидение.

И вот теперь он летел как дух смерти на «кавасаки», прижавшись к рулю, на пятой передаче со скоростью сто пятьдесят километров в час по этой узкой пустынной дороге.

В этот раз он не стал скрываться в лесу, прятаться как какой-нибудь паршивый вьетконговец. Он резко притормозил перед дорожкой, ведущей к домику Эймоса Клея, переключился на вторую передачу и полетел по дорожке, попадая в рытвины, стукаясь о сиденье, с каждым толчком все больше озлобляясь.

Теперь ему было неважно, было ли их пять, десять или целая армия. Через плечо у него по-прежнему был перекинут узи, он просто нападет на них, заберет все деньги и сделает ноги. Это были его деньги. Может быть, изначально они ему и не принадлежали, но после того, как он целую неделю провел в лесу, подтирая задницу левой рукой, не говоря обо всем прочем, эти деньги по праву были его.

Около дома никого не было. На опушке тоже ни души. Ирв не стал возиться с подставкой, просто бросил мотоцикл на землю, стащил через голову узи, вставил новый магазин и подошел к двери.

В ту неделю, что он провел в лесу и воображал себя воинственным зулусом, ему много раз хотелось кричать, и теперь, когда он распахнул эту расшатанную дверь, из его горла вырвался душераздирающий вопль.

Вот они, его денежки. Они были разложены на длинном столе, пачки, перевязанные резиновыми лентами. А по другую сторону стола стоял этот старик, Эймос, за которым Ирвин следил всю неделю. Он стоял и смотрел на Ирва, держащего узи.

Старик протянул руку и схватил зубные протезы, лежащие рядом с пачкой сотенных купюр. Он вставил свои жернова в рот.

Ирв глядел, как старик, увидев того, кто предстал перед ним, отпрянул назад, чуть не выронив вставные челюсти. Ирв заорал на него. Он махнул в сторону старого пердуна автоматом, показывая, чтобы тот отступил еще дальше.

Вот и настал этот момент. Не слишком шикарная аудитория, но зато какая роль! Он играл Ирва Макмана, наемного убийцу и миллионера. Перед ним лежал миллион долларов наличными. Солнце все еще было довольно высоко, дул теплый ветерок. Жизнь по-прежнему была хороша. Перед ним открывались большие возможности. Он мог сыграть себя. Самого себя. Ведь Джек, в конце концов, делал именно это. Почему бы и Ирву не прославиться, играя самого себя? Ирв прицелился. Старик поднял вверх руки, чуть прищурился, по его лицу пробежала судорога. Как будто он готовился к тому шуму, который мог произвести узи.

Ирв медленно двигался вдоль периметра стола. Старик развернулся, чтобы видеть его, но не сдвинулся с места. Ирву не нравилось, с каким нахальным видом стоял этот старикашка, как будто бросая ему вызов, подбивая его сорваться и выстрелить.

— Ты меня знаешь? — спросил его Ирв. — Ты знаешь, кто я такой, черт побери?

— Я знал, что ты придешь, — ответил старик. — Я всю свою жизнь ждал, знал, что ты придешь.

— Кто я такой! — заорал Ирв. — Кто я такой, ты, недоносок!

— Ты не заставишь меня это сказать. По крайней мере, вслух.

Ирв выпустил три очереди и пригвоздил тощего старикана к стене. Эймос стал медленно оседать на пол, но Ирв прошил его новой очередью, потом еще одной. Тело, удерживаемое в вертикальном положении, билось о неровную деревянную поверхность стены. Старик извивался, дергался, как будто кто-то ухватил его за яйца.


Шугармен наткнулся на удачную строку. Она не имела прямого отношения ни к Джинни, ни к священнику, ни к институту брака, но она вселила в него страх и могла бы заставить Джинни понять, насколько серьезными бывают последствия в самом широком смысле. В Книге Иеремии. Глава 19, стих 7, Господь говорит: «… и сражу их мечом пред лицем врагов их и рукою ищущих души их, и отдам трупы их в пищу птицам небесным и зверям земным. И сделаю город сей ужасом и посмеянием; каждый, проходящий через него, изумится и посвищет, смотря на все язвы его. И накормлю их плотью сыновей их и плотью дочерей их; и будет каждый есть плоть своего ближнего, находясь в осаде и тесноте…».

Ему понравилась эта речь, это был Бог-мститель. Не та картинка Бога, созданная воображением Джинни, не какой-нибудь сексапильный белый мужчина с бородкой, который хочет, чтобы все занимались любовью, стонали и каждый день испытывали оргазм. Этот Бог был серьезным парнем. Когда он говорит: «Почитай супруга своего», — он может подкрепить слова действиями. Бог, который может прибегнуть даже к каннибализму, чтобы заставить себя уважать, — серьезный Бог.

Владелец магазина свистнул ему. Шугармен поднял голову и проследовал взглядом за пальцем коммерсанта, указывающим на кондоминиум. Явился тот, кого он ждал. Одетый как Хью Хефнер,[42 - Хью Хефнер (р. 1926) — основатель журнала «Плейбой».] возвратившийся домой после ночи борьбы в грязи. С двумя спортивными сумками. Можно ли засадить человека в тюрьму за то, что тот раскатывал на мотоцикле в пижаме? Шугармен подумал, что, вероятно, да.

Он смотрел, как парень открыл входную дверь и исчез внутри. Пускай Ирвин пообщается со своим приятелем, что-нибудь из этого да получится. И тогда он пойдет и посмотрит, как обстоят дела.


Глава двадцать восьмая


В ярких обжигающих лучах солнца Торн гнал лодку восемь километров к «Корал-Риф Клабу». Он прошел через систему петляющих проливов и каналов и наконец попал в главный канал. Миновал пристань, где было пришвартовано множество яхт и шхун со звенящими от полуденного бриза мачтами и такелажем, и вошел в каналы, ведущие к жилым апартаментам. На малой скорости он вел свою лодку мимо частных причалов, у которых в основном стояли пятнадцатиметровые «Гаттерасы», «Бертрамы», словно холеные жеребцы, дремлющие позади жилищ своих владельцев.

Торн прислушивался к рокоту своего «Эвинруда». Возможно, обороты были выставлены чуть больше чем надо, но все же в целом он неплохо над ним потрудился. Было глупо думать об этом сейчас, но Торн, видя перед собой Сару, чуть приподнявшую голову, чтобы подставить ветру шею, и слыша позади себя исправный мотор, чувствовал себя счастливым.

Счастливым — именно так, не больше и не меньше. В эту минуту он хотел быть именно здесь и делать именно это. И он был с ней, единственной, которая знала, кем он был на самом деле, знала все самые постыдные тайны, которые он хранил в глубинах своей души.

Конечно, то, что она хотела его убить, немного омрачало его радость. Он чувствовал себя так, как чувствуют позабытые всеми солдаты, которые после двадцати лет блужданий по джунглям наконец нашли выход и стоят, радуясь, на краю леса, но не знают, чем их встретит первый, кто попадется им на пути — дружескими объятиями или автоматной очередью.

Он сбросил обороты чуть ли не до холостого хода, внимательно вглядываясь в шеренгу яхт. Завидев красный «Скараб» под названием «Безупречное исполнение», он загнал свою лодку на спуск рядом с ним.

Сара сказала:

— Я знаю эту яхту. И этих парней. Это они напугали меня до полусмерти, прикинувшись агентами по борьбе с наркотиками.

— Да, пугать они мастера, — отозвался Торн. — Это они убили Кейт. Дело было связано с «Аламандой». И Рики каким-то образом здесь замешана. Может, выступила в роли Иуды.

Сара осведомилась, уверен ли он в том, что говорит.

— Что касается коротышки, я уверен. На сто процентов. — Торн пришвартовался к «Скарабу».

— У тебя есть план?

— Да, какое-то подобие плана.

— Какое-то подобие плана, когда речь идет об этих головорезах? Да ты что, Торн! Нужно иметь какой-то замысел, какую-то стратегию. Может быть, пора позвонить Шугармену?

— Нет, — возразил Торн. — Это я разбудил зверя, и мне придется войти в его логово.

— По крайней мере, возьми пистолет. — Она протянула ему пистолет, держа его за ствол.

— Нет, — ответил он. — Пусть он будет у тебя. В моем плане это не предусмотрено.

Сара тяжело вздохнула. Кивнула головой в знак согласия. Одной рукой она собрала распущенные по плечам волосы и приподняла их вверх, обнажив шею. Все еще держа кольт за ствол и позволив ветру на секунду обдать себя прохладой, она выглядела такой одинокой, какой Торн никогда еще ее не видел. Ушла в себя, глаза потухли.

Торн сказал:

— Оставайся здесь и не дай никому возможности сняться с якоря и удрать на этой яхте. Ты слышишь меня, Сара? — При этих словах она словно очнулась и встретилась с ним взглядом. — Ты сумеешь выстрелить из этой штуки? — спросил он.

— Да, — ответила она рассеяно, — я тренировалась.

— Прекрасно. Это прекрасно. — Он спрыгнул на пристань.

— Торн, — позвала она. Он остановился на краю причала.

— У нас еще есть возможность все отменить. Мы можем бросить все это, всю эту чертову затею. Можем просто уйти.

Но по ее голосу он понял, что она не верит в то, что говорит. Он задержался на мгновенье, опираясь о сваю и глядя на нее. Он видел, как она вздохнула и наклонила голову.

Подняв на него глаза, она сделала ему знак рукой, чтобы он уходил:

— Ну, иди же. Иди.

По террасе он поднялся к кондоминиуму, обошел его и очутился у парадного входа. По слабо освещенному проезду с жужжанием проехала тележка для гольфа. Торн кивнул сидевшей в ней пожилой супружеской паре. Они подкатили к своему гаражу, располагавшемуся через две двери от входа в квартиру Ирва.

Стоя в тени веранды Ирва, он прижался ухом к двери, но ничего не услышал. Осторожно подергал за ручку. Заперто. Он снова прислонился к двери. До него донесся только шум кондиционера.

Торн обошел здание и, подойдя к внутреннему дворику Ирва, бросил взгляд на Сару, мерявшую шагами пристань, и глядевшую на океан. Дворик был окружен высокой деревянной оградой. Торн открыл защелку на калитке и проскользнул внутрь. Прижался спиной к обшивке из кедрового дерева. В больших каменных вазонах росли кусты конопли.

Раздвигающиеся стеклянные двери были задернуты плотными портьерами. Приблизив лицо к стеклу, он вгляделся в небольшой просвет между портьерами, но увидел только угол белого кресла. Он подождал еще какое-то время, стекло слегка запотело от его дыхания.

Уже собираясь уйти, он увидел, как промелькнуло что-то черное и блестящее. Ноги в шелковых пижамных брюках. Он снова припал к стеклу. Он не видел того, что было выше колен этих черных брюк, но зато разглядел, как блестит длинный глушитель, направленный вниз.

Торн осторожно выбрался из внутреннего дворика, обежал расположенные вплотную друг к другу дома, пересек дорогу и оказался у магазина товаров для гольфа. Перед дверью он перевел дыхание, нащупал в кармане бумажник.

За стойкой сидела молодая блондинка и читала «Космополитан». Торн спросил, можно ли ему воспользоваться телефоном. Блондинка окинула его взглядом и молча пододвинула стоящий на стойке телефонный аппарат.

Джером-старший ответил после первого же гудка.

— У меня проблема, Джером.

— Насекомые одолели?

— Можно и так сказать. — Торн улыбнулся продавщице, которая, отложив журнал, прислушивалась к разговору. — Те же насекомые, которые ужалили Младшего.

— Да? Это точно?

— Я сейчас возле «Корал Рифа», это комплекс из нескольких домов напротив магазина товаров для гольфа. Представляешь это местечко?

— Думаю, да.

— А знаешь, как оно выглядит с воздуха?

— Да, — сказал тот. — В это время года там полно этих надоедливых кровососов, не так ли, мой мальчик?

— Именно так, — подтвердил Торн.


Переговорив с Джеромом, Торн потратил десять минут на покупки. Приобрел красную рубашку-поло, длинные ярко-зеленые штаны, блестящий белый кожаный ремень и ослепительно желтую спортивную куртку. Он стоял, с трех сторон окруженный зеркалами. Чего-то не хватало. Он решил добавить к этому плоскую шляпу с загнутыми кверху полями в красно-белую клеточку.

Пока он отсчитывал полученные от Грейсона деньги, 340 долларов за весь наряд, молодая продавщица поинтересовалась, не желает ли он приобрести еще и ботинки. Торн взглянул вниз, на свои грязные желто-коричневые туфли.

— Ну, это уже чересчур, — сказал он и оглядел магазин. — Но, кстати, что мне действительно нужно, так это клюшка для гольфа.

Блондинка закрыла журнал, смирившись с тем, что ей придется обслуживать этого надоеду.

— Что ж, сюда вошел рыбак, а выйдет игрок в гольф, — сказала она. — Почему бы нет?

— Какую клюшку вы мне порекомендуете?

— Неплохие клюшки у фирмы «Дайва», у них ручка из стекловолокна, ударная поверхность обеспечивают отличную дальность удара. Она показала на находящийся рядом стеллаж.

— Мне бы хотелось что-нибудь более классическое, — сказал Торн, вспоминая доктора Билла, его тяжелую кожаную сумку, длинные вечера в «Хоумстедском загородном клубе». То лето, когда доктор Билл экспериментировал с играми на суше.

— Возьмите «Бена Хогана», «Рэма» или «Джека Никлауса».

— Давайте «Бена Хогана», — ответил Торн.

— Мячи нужны?

— Да, пожалуй, — сказал Торн, взяв с полки большую коробку. Подумав немного, взял еще одну дюжину, потом еще одну.

— Эти малютки запрещены, — предупредила она.

— Как так?

— Не знаю, — ответила она. — Они сделаны из какого-то материала, используемого в космической промышленности, чтобы летели быстрее. Но их нельзя использовать на турнирах. Хотя, насколько я понимаю, вы не собираетесь принимать участие в турнирах.

— Да, они вполне подойдут, — сказал он. — А эти, как они называются, метки?

Она достала из-под прилавка две упаковки и протянула ему, а он снова зашелестел пачкой купюр, полученных от Грейсона.

— Ну вот, вы полностью экипированы, — сказала она, возвращая сдачу.

— Как я выгляжу?

Она пожала плечами. Какое ей дело до того, кто хочет быть одетым как марсианин?

Торн снова перешел улицу, ощущая, как плотная синтетика натирает кожу. Остановившись возле дорожки, тянувшейся вдоль ряда домов, он высыпал мячи из всех коробок на траву. Ползучие побеги собачьей мяты у его ног забивали газонную траву. Какой-то гольфист, возвращаясь с рафа,[43 - Раф — участок высокой травы, которую специально оставляют по бокам от фэрвея.] занес на эти девственные Бермуды семена этой сорной травы.

Теперь жалея, что не купил ботинки с шипами, Торн встал поустойчивей и попытался занять исходную позицию, которую пару раз показывал ему доктор Билл двадцать лет назад. Дорожка была неровной и иссушенной солнцем, такой же твердой, как и тротуар, куда Торн закинул первый мяч. Встать прямо, одно плечо опущено, голову вниз, хватка твердая, но рука не зажата. Удар, мяч летит вверх. Почти как заброс спиннинга из-под руки. Торна всегда поражало, что плавный замах и резкий удар значили больше, чем мускульная сила.


Квартира Ирва была оформлена в черно-белой гамме. Белый ковер с коротким ворсом, черные стены. Мебель в черно-белую клетку. Черные стеллажи в стиле хайтек. Мужские игрушки — стереосистема, телевизор, проигрыватель для дисков — все черное и блестящее.

Грейсон, в костюме, сидел на диване, потирая то вспухшую скулу, то синяк под глазом. Этот чернокожий коп с длинными ресницами сидел рядом с ним. Его кобура была пуста. Из-под курчавой шевелюры на лоб стекала тонкая струйка крови. Прямой красивый нос распух. Но глаза горели, Ирв видел это совершенно отчетливо. Он решил, что из этих двух идиотов лучшим слушателем был коп. И, соответственно, обращался к нему. К черту Грейсона.

— Понимаешь, приятель, этот прохвост, этот юристишка, — проникновенно объяснял он Шугармену, — просто чертов сукин сын. Этот тип решил, что попадет сюда, спрячется за диваном, бросится на меня из засады и потом просто прикарманит мои денежки, чтобы купить землю, которую он так хочет заполучить. Мерзавец утверждает, что я собрался его шантажировать. Только вообрази. У него достало смелости, чтобы проникнуть в мой дом и попытаться напасть на меня. Да только я ему не по зубам. Правильно я говорю, коп?

Шугармен ничего не ответил. Он мысленно измерял углы, прикидывал расстояние между предметами, пытался расслабить мышцы ног, вспоминал, как однажды ему удалось прорваться между двумя защитниками, вспоминал тот бросок, который принес ему три очка.

— Ирв, не будь кретином, — сказал Грейсон. — Я могу тебе помочь. Дело еще не зашло слишком далеко. Все еще можно исправить. Разве ты не видишь, что произошло? Меня надули. Этот Торн все подстроил. Сукин сын втерся ко мне в доверие, настроил против тебя. Но все, что нам нужно сделать — это убрать этих двоих, и между нами не будет никаких недоразумений. Ты берешь миллион, и мы расходимся в разные стороны.

— Я уже получил миллион, придурок, — сказал Ирв. — Парень вроде тебя должен был бы уже понять, что ему нечего мне предложить. Для того чтобы торговаться, нужно иметь что-то за душой, козел. А у тебя ничего нет. Ни-че-го.

— Я знаю закон, — сказал Грейсон. — Я могу вытащить нас из этой передряги. Если ты на секунду успокоишься и подумаешь, то ты поймешь.

Из пистолета с глушителем раздался звук. Два выстрела, и голова Грейсона резко откинулась назад, стукнувшись о стену. Он всей массой навалился на Шугармена. Шугармен отпихнул от себя тело Грейсона, и оно рухнуло на противоположный подлокотник дивана.

Ирв сказал:

— Блин! Я забыл спросить, у кого он стрижется.

Ирв потер черное масляное пятно на своем лице. Размазал его. Почесал нос тыльной стороной ладони и чихнул. Осторожно потрогал свое изуродованное ухо. Затем подвинулся назад к стойке, пошарил там левой рукой и нащупал керамический кувшин, взял его и поднял так, чтобы Шугармен мог его хорошенько рассмотреть.

— Я приберегал это, — сказал он, — на случай, когда мне понадобится дополнительная энергия. Знаешь, что это такое? — Он улыбнулся Шугармену. — Это магия, приятель. Это бриллиант чистотой в пять карат и рубин размером с твой глаз, они мариновались в этой воде все лето. Я слышал, что это все равно, что выпить четыре литра адреналина. Сила бриллианта, сила рубина. Ирв зажал кувшин рукой, державшей пистолет, вытащил из него затычку и сделал осторожный глоток, наблюдая за Шугарменом. Он с шумом выдохнул и сказал:

— Чертов супермен, сила бриллианта. Это покрепче, чем семя гориллы.

Где-то неподалеку раздался звон разбитого стекла. Похоже, этажом выше. Ирв чуть не захлебнулся. Он быстро подошел к раздвижным стеклянным дверям. Из окон двух домов, расположенных ниже, раздавались крики. Ирв подумал: «Наверное, этот старый пердун, живущий внизу, грызется с женой. Боже, какой нервный».

Когда он обернулся, то увидел, что черный коп стоит с вытянутой рукой, словно регулировщик призывая Ирва остановиться и пропустить другие машины.

— Послушай-ка, — сказал Шугармен, — если ты не дурак, а я думаю, так оно и есть, ты…

Ирв поднял автоматический пистолет и направил его на Шугармена. Он вытер рот рукавом и водрузил кувшин обратно на стойку. Снаружи раздался звук удара, как будто молотком разбивали кирпичи. Ирв с подозрением взглянул на Шугармена, как будто тот что-то затевал.

Ирв покачал перед ним пистолетом.

— У тебя есть последнее желание?

— Нет, — ответил Шугармен и отступил назад, опуская руку.

— Ну так давай поговорим о тебе, — сказал Ирв. — Он улыбнулся и попытался привести свой пульс в норму. — У меня теперь новая политика. Я больше не убиваю незнакомцев. Мне нужно получше тебя узнать. Это придает убийству особый шик. Щекочет нервишки. Дает тебе сверхсильные эмоции. Калифорния, занятия в школе актерского мастерства. Люди познают свой внутренний мир и все такое.

Ну, например, ты, коп — кто ты, черт побери, такой? И какого черта тебе понадобилось в моей квартире?

— Ты все еще стоишь здесь и поэтому еще не знаешь, — сказал Шугармен, — но они уже распотрошили тебя и вскрыли твой череп, чтобы посмотреть, какая именно раковая опухоль разъедает твои мозги.

— Боже, боже, — сказал Ирв. — Я уже обоссался от страха.

Ирв держал палец на курке, надави он чуть сильнее — и этот парень отправится к праотцам. В этот момент что-то сотрясло панорамное окно, выходящее на поле для гольфа. Ирв подпрыгнул, словно по полу пропустили электрический ток, и чуть не уронил смит-и-вессон. Триста шестьдесят четыре дня в году здесь царит тишина, но именно сегодня старые пердуны решили провести пару-тройку раундов. Рестлинг без правил по-техасски.

Не сводя глаз с Шугармена, Ирв приблизился к окну и наполовину раздвинул портьеры. Раздался еще один удар, и оконное стекло разбилось вдребезги.

Ирв издал вопль. Он обернулся и заорал на Шугармена, направив на него длинный глушитель и содрогаясь всем телом. Ирв орал Шугармену что-то бессвязное, невозможно было разобрать ни единого слова.

Весь ковер и обеденный стол были усыпаны осколками стекла. В комнату ворвался горячий влажный полуденный ветер. Ирв дышал так тяжело, как будто ему пришлось тащить на своей спине Милберна на шестой этаж. Однако он пару раз моргнул и снова смог окинуть комнату трезвым взглядом. На полу столовой вертелся мячик для гольфа.

— А ну, поди сюда, Бродерик Кроуфорд,[44 - Бродерик Кроуфорд (1911–1986) — знаменитый голивудский киноактер, лауреат премии Оскар.] — сказал Ирв, жестом показывая Шугармену на раздвижные стеклянные двери и внутренний дворик. — И подними вверх свои черномазые лапы.

Через окно просвистел еще один мяч, ударился о кухонные шкафчики, рикошетом отлетел к холодильнику и закончил свой полет в раковине, бешено вращаясь.

Ирв подумал, что, возможно, бриллиантовая вода уже начала оказывать свое действие, подогрела его кровь. Может, ничего этого в действительности не происходило.


Глава двадцать девятая


У Торна остался всего десяток мячей. Но с каждым ударом у него получалось все лучше. Он засадил в окно Ирва три мяча, разнеся его вдребезги вторым ударом. До этого он несколько раз промазал, один мяч даже перелетел через крышу. Этот свинг ему особенно удался. Он попытался заставить свое тело повторить то же движение, но следующие несколько мячей летели слишком низко и попадали в изгородь заднего двора. Он угодил мячом в лобовое стекло чьего-то белого БМВ, и оно покрылось паутиной осколков. Кто-то оставил машину позади дома, чтобы отдать ее в мойку и полировку.

А пожилая пара — боже мой, да его появление стало для них самым ярким событием месяца, вновь пробудило в них интерес к жизни. Старик, должно быть, решил, что это Дюнкеркская операция, битва за Анцио[45 - Военные операции времен Второй мировой войны: Дюнкеркская операция — эвакуация союзных (английских и части французских и бельгийских) войск из района французского города Дюнкерка в Англию в мае 1940 года; битва за Анцио — десантная операция американских войск в районе Анцио (Италия) в январе 1944 года.] или нечто подобное. Он откопал свое охотничье ружье и, стоя в проеме разбитого окна на верхнем этаже, потрясал им и вопил на Торна. Да что он, с ума, что ли, сошел, обстреливать мячами для гольфа окна добропорядочных граждан! Может, и сошел, подумал Торн и запустил еще один мяч, который ушел чуть в сторону и выбил кому-то прожектор.

Сара тоже что-то кричала ему. Просто выкрикивала его имя, как будто звала из противоположного конца темного коридора, чтобы проверить, он это или какой-то незнакомец. Он не отвечал ей. Это и в самом деле был не он, а кто-то другой. И Сара держалась позади, на безопасном расстоянии, у лестницы, ведущей к причалу. Торн чувствовал, как стягивается и сжимается кожа на его спине, как подмышками и на ребрах появляются пузыри солнечных ожогов. Он уже столько времени провел на солнце. Должно быть, уже шестой час. Время высокого прилива или около того. Со стороны судоходного канала веяло прохладой.

Он слегка покачал бедрами — подсмотренное им однажды чье-то движение. Может быть, это был какой-то бейсболист. Все эти игры на поле, он не слишком ими интересовался. Торн снова принял нужную позу. Посмотрел на мяч. Голова опущена. Он слышал, что при ударе можно растянуть себе все мышцы, от члена до шеи. Попробуй потом поднять голову. Люди иногда слишком увлекаются играми, рискуя заработать подобную травму.

У него оставалось шесть или семь мячей, когда из дома вышел Ирв. Торн как раз готовился к новому удару, пытаясь половчее ухватить клюшку, выпрямляя левый локоть. Целясь в зияющую пустоту окна Ирва.

Черт побери, Ирв прикрывался Шугарменом, подталкивая его перед собой. Шугармен, с поднятыми, хоть и только до уровня груди, руками, с удивлением таращился на Торна, словно стараясь что-то рассмотреть сквозь туман. А позади него стоял Ирв, с камуфляжной раскраской на лице и засохшей дорожкой крови на шее. Хотя Торн и не видел глушитель, он знал, что тот упирается Шугармену в спину, что развязка наступит через считанные секунды, что все прочие минуты, часы и дни свелись к этим мгновениям. Он был рад. Рад любой развязке.

Черной плоской клюшкой он утрамбовал землю вокруг площадки «ти».[46 - Площадка «ти» — стартовая позиция по отношению к лунке при игре в гольф.] Еще раз качнул бедрами, вытянулся в струнку и резко ударил по мячу. Мяч отклонился от прямой траектории, пролетел в трех метрах от Ирва и Шугармена, ударился о мостовую и запрыгал в сторону частного магазинчика. Но Ирв отреагировал так, как будто мимо него пронеслась боеголовка, бросился на землю, потянув вниз за воротник Шугармена, прикрывая себя его телом.

— Эй! — закричал он Торну. — Эй, гад, какого черта? Ослеп что ли? Здесь, между прочим, люди, прямо перед твоим носом!

Он поднялся, заставляя встать и Шугармена.

Шугармен глазами посылал Торну какие-то сигналы, но Торн никак не мог понять, что тот хочет ему сказать. Шугар метал взгляды на песчаную ловушку, которая разверзлась в трех метрах справа от его ног. Торн пытался ответить ему:

— Что? Я ничего не понимаю.

В конце концов просто передернул плечами, да не только плечами, всем телом и даже лицом.

Ирв, изобразив на своем лице печальную улыбку, сказал:

— Прямо поверить не могу. Не верю своим глазам. — Он вытащил ствол своего автоматического пистолета из-за спины Шугармена, сделал шаг назад и помахал пистолетом в сторону Торна.

— Эй, парень, — сказал Ирв, рассматривая Торна, — да мы знакомы, не так ли? — Ирв фыркнул и улыбнулся. — Господе Иисусе, посмотри-ка, друг Шугер, кто к нам пожаловал. Это ж тот самый парень, которым я занимался по просьбе этой, как ее там, Рики. Или я ошибаюсь? Тот самый парень, у которого погибла мамаша.

Торн подтащил к себе из кучки нагревшихся на солнце мячей еще один мяч, довольный, что может воспользоваться клюшкой как граблями. Остановился, положил мяч в зону «ти», выпрямился, снова занял нужное положение и попытался в этот раз сместить центр тяжести вниз, в область бедер. Дайте ему лет двадцать, и он овладеет этим искусством. Двадцать лет — примерно столько времени ему требовалось, чтобы освоить любое сколько-нибудь сложное дело.

— Ну надо же, — сказал Ирв, пододвигаясь чуть ближе и подталкивая вперед и Шугармена, — как же так получилось, что ты не покойник? Я слышал, что ты погиб от взрыва.

— Шугармен сказал:

— Ты убил другого. Нашего общего друга.

— Ну и ну, черт меня подери, приятель. — Он сказал это с улыбкой, с широкой улыбкой во весь рот, обнажающей зубы, однако Торну его лицо показалось мертвым — плоским и пустым. Торн снова поправил в руках клюшку, решив в этот раз загнуть пальцы так, как делал это очень давно, когда позади него стоял доктор Билл и направлял его удар. Случаи, когда доктор Билл обнимал Торна, по пальцам можно было пересчитать.

— Нет, вы только полюбуйтесь. Заказанные мне люди сами меня находят. Мне даже не надо их разыскивать. Они узнают о том, что я гоняюсь за их задницей, и думают: «Что ж, я уже покойник. Там почему бы не прийти туда, куда нужно?»

Старик в окне наверху теперь держал свое ружье так, словно взял на караул. Торн оглянулся назад, пытаясь найти глазами Сару, но не увидел ее. Он снова посмотрел на Ирва. Этот нервный тип, изо всех сил пытающийся казаться уверенным в себе, хотел, чтобы Торн ему что-нибудь сказал, что угодно, чтобы он мог взять над ним верх. Самое большое неудобство, которое можно доставить подобному типу — не делать ничего, что могло бы подогреть его эмоции, его пассивно-агрессивное «я». Ирв качал головой вперед-назад, как кобра, как танцор диско, сохраняя быстрый темп и глядя на Торна. Кажется, в его лице даже проскользнуло что-то похожее на уважение к безумному поведению Торна и его наряду. Чему-то, что находило отклик в душе этого первоклассного клоуна.

— Превосходно, — сказал Ирв. — Как ты это находишь, коп? Парни, которых меня наняли убить, выстраиваются перед моим домом в очередь, избавляя меня от лишних неудобств.

Шугармен ничего ему не ответил, и Ирв сильно ткнул его глушителем в спину.

— Ну ладно, представление окончено. Мы уходим отсюда. Возвращаемся в дом, где мы сможем побеседовать по душам, как это было принято в старые добрые времена. Пора убираться из-под этих испепеляющих лучей. Человеку моей профессии нужно беречь свою кожу.

В этот момент Торн услышал какой-то новый звук. Он был не намного громче работающей в квартале от них газонокосилки. В этот раз Торн с подчеркнутым артистизмом качнул бедрами. Пускай импульс от его бедер передастся всему телу так, чтобы и плечи повторили то же движение. Чтобы этому типу было на что полюбоваться. Он расслабил мышцы шеи, качнув головой. Есть такая детская игрушка, кукла, которую заставляют двигаться, дергая за привязанные к ее рукам и ногам веревочки. Стоит нажать на кнопочку внизу, и натяжение веревок ослабевает, а кукла обмякает. Так и Торн — если бы в это мгновение кто-нибудь нажал на «кнопку», он свалился бы на землю как безвольная кукла.

Шум нарастал, превращаясь в жужжание. Торн отвел свою клюшку немного назад и сымитировал удар по мячу, затем повторил это снова. Один раз, чтобы подготовиться, другой — чтобы настроиться.

— Эй ты, задница, довольно, хватит, — сказал Ирв. — Положи свою клюшку. Сейчас же, черт тебя подери!

Над высокими манграми, растущими на острове Томсона, показался ДС-3, его двигатель ревел, и этот звук все усиливался, словно пробиваясь сквозь поверхность земли. А Торн продолжал играть в гольф. Как будто ничего не происходило, лишь бросив быстрый взгляд на Шугармена, который пытался пододвинуться поближе к песчаной ловушке. Торн сосредоточил на этом мяче все свое внимание, мысленно рисуя себе траекторию его полета, воображая, как он попадает Ирву прямо в лоб.

Ирв что-то кричал, размахивал пистолетом, стрелял в Джерома, который пролетел всего в пяти метрах над дорожкой и выпустил прямо над ними такую порцию газа, которой хватило бы на половину этого тридцатикилометрового острова.

Хотя Торн почти ничего не видел: ему щипало глаза, он снова поймал ритм, отвел назад клюшку и запустил мяч в гущу этого тумана. Затем он бросился на колени, пытаясь отогнать от себя рукой этот едкий газ. Он услышал негромкие выстрелы пистолета Ирва и увидел, как всего в нескольких сантиметрах от его правой руки в дерне появилась дырка. Торн быстро перекатился влево. Видимость была нулевая. Ничего нельзя было рассмотреть даже с расстояния в тридцать сантиметров. Он продолжал катиться, и в этот момент раздались настоящие автоматные очереди.

Одна, другая, третья. Через равные промежутки времени. Они звучали очень-очень громко в этих клубах сине-серого дыма. Четвертая, пятая. А сверху вновь послышался рев самолета, заходящего на новый круг. Издалека приближался Джером. Шум все нарастал и нарастал. Бетонная дорожка завибрировала. Грохот был такой, как будто Джером перед вылетом продырявил шумоглушители. Перед появлением самолета Торн услышал свист рассекаемого воздуха, затем его обдало воздушной волной и стало затягивать в воздушную воронку — самолет удалялся. И снова дизельное топливо и карбофос. Можно поклясться что, по меньшей мере, весь месяц комары на это поле для гольфа не сунутся.

Какое-то время было тихо. Торн лежал на животе, уткнувшись в подстриженную траву. Он ощущал на губах песок, даже проглотил немного. Но через несколько минут он различил громкий щелчок ударника — магазин был пуст. Ветер разгонял ядовитое облако дыма, разрывая его на клочки. Торн пополз туда, откуда раздался звук, волоча с собой «Бена Хогана».

Он услышал, как кто-то справа от него кашляет, но продолжал ползти на щелкающий звук. Торн немного опьянел от этого ядовитого дыма, голова шла кругом. Но сосредоточился на этом щелканье и пробирался через траву.

Потом он увидел ботинок, подошву ботинка прямо перед своим лицом. Это был ботинок небольшого размера, с вафельным рисунком подошвы. Второй ботинок находился неподалеку, на расстоянии около полуметра.

Облако дыма стало еще более разреженным, и Торн увидел пару расставленных ног в черной шелковой пижаме. Этот тип просто лежал, прохлаждаясь, и ждал, пока рассеется туман. Резко повернувшись на бок, Торн свободной рукой крепко ухватился за резиновую рукоятку клюшки и, замахнувшись изо всех сил, насколько позволяла эта нелепая поза, засадил «Беном Хоганом» между этими обтянутыми блестящим шелком ногами.

— Слишком поздно, — услышал он голос Шугармена.

Торн встал на колени, готовясь нанести еще один удар.

Ветер унес остатки дыма на восток. Он увидел Шугармена, вынимающего из рук Сары кольт. Оба стояли над Ирвом, Сара не могла отвести глаза от распростертого тела, ее палец, сжимающий курок, свело судорогой. Щелк. Шугармен один за другим разжимал ее пальцы. Щелк, щелк.


Солнце почти село, когда Салли Спенсер наконец смогла увезти трупы, а Дэнни Стерлинг, детектив округа Монро, расследующий убийства, закончил читать Торну, Саре и Шугармену лекцию о том, как безответственно они себя вели, и как им повезло, и о том, что им еще долго придется расхлебывать все это дерьмо. Втроем они стояли на причале возле лодки Торна.

Шугармен сказал:

— Вы чертовски метко стреляете, советник, особенно если учесть весь этот антикомариный туман. Правда, я думаю, что последние несколько выстрелов вызовут вопросы. Обычно они оставляют без внимания один лишний выстрел. Но четыре — это уже превышение размеров необходимой самообороны.

Сара кивнула, ее мысли витали где-то очень далеко от этого причала и душного летнего вечера.

— А ты, Торн, — продолжал Шугармен, — ты не собираешься рассказать мне, как оказался у этого кондоминиума?

— Скорее всего, нет, — ответил он. — Нет.

— Ну что ж, я уверен, что вы придумаете какую-нибудь занимательную сказочку для шерифа. — Шугармен приложил руку к блестящему козырьку своей фуражки, кивнул Саре. — Я бы с удовольствием остался с вами, мы бы мило побеседовали, но мне нужно ехать в морг, — сказал он. — Хочу поприсутствовать на одном вскрытии.


Глава тридцатая


— Куда? — спросил ее Торн, когда они вновь оказались в лодке.

— А ты как думаешь?

Он взглянул на нее, пытаясь понять, что скрывается за этими голубыми глазами. Но она отвела их. Была в них отрешенность или решимость, сейчас это вряд ли имело какое-либо значение.

Торн повел лодку обратно вдоль побережья, мимо дома Кейт, мимо Гарден Коува, по проливу Кроуфиш Крик в Ларго Саунд. Они миновали заросший манграми канал, который сегодня утром помог им уйти от морского патруля. Через канал Адамса попали в залив и снова пошли вдоль береговой линии на север через Блэкуотер Саунд. Сара сидела на носу, ветер дул ей прямо в лицо. Торн, высовываясь из-за козырька, тоже подставлял лицо ветру, управляя лодкой левой рукой.

Он крикнул ей:

— Ты это имела в виду?

Она кивнула, не оборачиваясь к нему.

Когда они добрались до узкого пролива, ведущего в озеро Сюрприз, он сбавил скорость.

— Вон туда, — сказала Сара, указав рукой на открытый участок в ста метрах от шоссе. Она защелкнула барабан кольта. Положила револьвер себе на колени.

Торн направился к указанному месту.

— Бросить якорь? — спросил он, когда они добрались.

Она покачала головой:

— Нет.

Торн посмотрел вниз, сквозь прозрачную воду: полтора, а может, два метра до дна. Прилив колыхал растущие на дне водоросли. Когда он снова поднял голову, то увидел, что она переместилась вперед и сидела на крышке отсека для живой рыбы, наблюдая за ним. Револьвер, который она сжимала двумя руками, все еще был у нее на коленях.

Торн сказал:

— Разве ты еще не исчерпала свой лимит на сегодня?

Сара пристально посмотрела на него, на ее висках напряженно пульсировали артерии.

— Я действительно люблю тебя, — сказала она.

— Но ты все равно хочешь меня убить, — отозвался Торн, украдкой бросая взгляд на пистолет. — Типичная современная свадьба.

— Твой легкомысленный тон совершенно ничего не меняет, — сказала она.

— Зачем же ты только что спасла мне жизнь? Потому что сама хотела нажать на спуск?

— Я бы хотела простить тебя, — ответила она. — Если ты мне позволишь.

Торн сказал, глядя ей прямо в глаза:

— Мы могли бы простить друг друга. — Он взялся за поручень, идущий по периметру консоли, чтобы у него была точка опоры на случай, если придется на нее броситься.

— Ты прочитаешь мне молитву Розария, я тебе три раза прочитаю «Радуйся, Мария», и мы в расчете.

Она продолжала смотреть на него с отсутствующим выражением лица, без тени улыбки.

— Скоро мы будем в расчете, — сказала она, поднимая револьвер с колен и медля в нерешительности. — Раздевайся, Торн.

Озадаченный, он бросил на нее беглый взгляд, попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

Она подняла кольт, позволила ему некоторое время на него полюбоваться.

— Снимай с себя все.

— Что? Ты хочешь заняться этим прямо здесь и сейчас?

— Не этим, — ответила она. — Кое-чем другим.

— Сара, — сказал он, пытаясь вывести ее из оцепенения. — Сара!

— Делай то, что я говорю.

Ее лицо сильно напряглось, губы крепко сжаты, в глазах ни тени жалости. На руке вспухли вены.

Очень медленно он стал стягивать с себя эту облегающую яркую одежду, украдкой бросив взгляд на шоссе. Когда он вновь к ней обернулся, ее била дрожь. Она не привыкла убивать парней вроде него, у нее не было навыка в этом деле.

Она сказала:

— Ты приезжаешь сюда раз в год, вспоминаешь все произошедшее, прокручиваешь все в своей голове, жалеешь себя. Ты притащил сюда и меня — как ты думал тогда — совершенно постороннего человека. И собирался все рассказать этому постороннему человеку, чтобы снять наконец груз с души. Но это ничего не значит. Ровным счетом ничего. Анализировать. Рассказывать свои секреты незнакомцам. Раскрывать свой позор кому-то, кого ты толком не знаешь. Это гроша ломаного не стоит.

— Но по чьей вине я не смог узнать тебя лучше? — Торн дернул головой, пытаясь найти какое-то решение в этой сложной ситуации. — Я думал, что знаю тебя, думал, что люблю тебя. Раньше у меня никогда не возникало потребности исповедаться перед кем-либо.

Рядом с пунктом проката на южном берегу озера Сюрприз взревели два водных мотоцикла. Толпа ребятишек в яркой одежде осыпала насмешками двух оседлавших мотоциклы подростков.

Торн снова посмотрел на нее.

— Сара, что ты хочешь от меня услышать? Что я приношу свои извинения? Что я виноват? Что я жалею о том, что произошло? Ты этого добиваешься? — Торн обогнул центральную консоль — теперь он стал для нее идеальной мишенью. — Ради всего святого, когда это случилось, мне было девятнадцать лет.

— Девятнадцать лет — это не так уж мало. Ты знал, что делаешь.

— Знал? — усомнился Торн. — Вспомни себя в девятнадцать лет.

— Мне все еще девятнадцать, — сказала Сара. — Вот здесь. Она постучала себя рукояткой кольта по левой груди. — Девятнадцать. Десять. Все одновременно.

Двое подростков гонялись друг за другом, взрывая гладкую поверхность озера, кружась вокруг лодки на расстоянии тридцати метров. Девочка вскрикивала, когда преследующий ее парнишка пытался зайти сбоку и театрально протягивал руку, чтобы схватить ее. Увидев стоящего голышом Торна, девочка сбавила скорость.

— Ну давай же, Сара, — сказал Торн. — Мы уже перешагнули этот рубеж. Для нас многое изменилось. Те обещания, которые ты давала будучи маленькой девочкой, уже утратили силу.

— Послушай, Торн, — резко бросила она, — кто-то должен все это остановить. Разорвать этот порочный круг.

Двое подростков на водных мотоциклах потихоньку приблизились к лодке и о чем-то шептались.

— Лезь в воду, — велела она. — Если мне придется тебя застрелить и сбросить в воду. Лучше уж ты сам туда залезешь.

Он уже утратил свою невозмутимость. В его ушах еще звучали сегодняшние выстрелы. Он отчаянно хо тел поделиться с ней тем, что он теперь видел. Что они были единым целым. Связаны тонкой невидимой пуповиной, насажены на один крючок. Каждый булавочный укол, полученный одним, заставлял другого вздрагивать. Ее полное отчаяния лицо, паника во взгляде от того, что она могла сейчас совершить — были точным отражением его лица. Ее дыхание смешивалось с его дыханием. Они были словно близнецы. Их связывала какая-то более мощная сила, нежели любовь. Это был брак, освященный «бьюиком» 65-го года выпуска, всей их жизнью, полной сожаления, утрат и ненависти.

Краешек солнца позади нее нырнул за горизонт, и на него упала ее тень. Он хотел рассказать ей об этом, продемонстрировать ей этот очевидный факт. Что они были половинками единого целого, полностью зависели друг от друга. Если бы он погрузился в воду, ее тоже бы туда затянуло.

Вместо этого он сказал ей спокойным тоном, который удивил его самого:

— Я сделал это. Я убил твоего отца. Я его убил и с тех самых пор не знал ни минуты покоя.

Она кивнула, опуская глаза вниз и глядя на палубу.

Держась за планшир, Торн соскользнул в воду. Вода была теплой. Ухватившись за борт лодки, он тяжело дышал. Волны, поднятые водными мотоциклами, раскачивали лодку. Она махнула в его сторону кольтом, показывая, чтобы он отплыл подальше. Ее рот был приоткрыт, глаза затуманены.

Он повернулся, оттолкнулся от борта и брассом поплыл к тому месту, где когда-то разыгралась трагедия. Где он это сделал. Вода была гуще, чем может быть вода, теплее, чем может быть вода.

И он знал — она была права. Он просто предавался здесь воспоминаниям. Приезжал сюда, сидел, уставившись в воду, и говорил себе одно и то же. Это была лишь видимость раскаяния. Он пересказывал себе всю эту историю сотни раз, и хотя каждый раз испытывал при этом острую боль, эта боль его не меняла.

Отплыв от лодки метров двадцать, Торн остановился, повернулся и посмотрел на Сару. Она сбросила с себя одежду и теперь стояла обнаженная, прижимая к себе револьвер. Подростки сбавили скорость и медленно ползли метрах в тридцати от них, поглядывая в их сторону, их мотоциклы глухо ворчали.

Торн подождал, удерживая вертикальное положение. Он чувствовал, как водоросли щекочут его ноги. Прилив уже начал сносить его к берегу.

Она покрепче ухватилась за ствол кольта и швырнула его в озеро. Он никогда раньше не видел, как она метает предметы. У нее была чертовски сильная рука.

Она перелезла через край лодки и заскользила по воде к нему. Торн, задержавший дыхание, с облегчением выдохнул и, преодолевая нарастающую силу прилива, поплыл к ней навстречу.


notes


Примечания


1


Генри Дэвид Торо (1817–1862) — оригинальный американский мыслитель XIX века, философ-романтик и писатель, творчество которого оказало существенное влияние на развитие американской культуры и мировоззрение ряда крупных мыслителей других стран.


2


Исламорада — один из островов архипелага Флорида-Кис, цепочки островов, начинающейся на юго-восточной оконечности Флоридского полуострова и тянущейся примерно на 160 километров в направлении островов Карибского бассейна. Каждый из островов содержит в своем названии слово «Ки» (Key), от испанского слова Сауо — «маленький остров».


3


Эверглейдс («Болота») — один из национальных парков США, заповедник, представляющий собой огромные территории, покрытые озерами, реками и болотами.


4


Ки-Ларго — первый и самый большой остров архипелага Флорида-Кис.


5


Жюфиш Крик — проток, отделяющий острова Флорида-Кис от материка.


6


Конками (от слова concha — ракушка) называют коренное население Флоридских и Багамских островов. Ранее так называли беднейшую часть белого населения, занимавшуюся главным образом сбором ракушек.


7


Ки Уэст — последний из островов архипелага Флорида-Кис и самая южная точка США. Остров представляет собой идеальное место для отдыха — там есть пляжи, рестораны, бары, ночные клубы, набор достопримечательностей. Ки-Уэст знаменит тем, что там долго жил Эрнест Хемингуэй, и сохранился его дом, превращенный в музей.


8


Игра слов. 13 июня 1966 года в США был принят так называемый Закон Миранды, по имени осужденного, обвинительный приговор в отношении которого был отменен Верховным судом США, поскольку было установлено, что полиция при задержании Миранды не разъяснила ему права на защиту и не предприняла необходимых мер для того, чтобы Миранда мог незамедлительно воспользоваться помощью адвоката.


9


Полный или двойной нельсон — прием в греко-римской борьбе, при котором обе руки пропускаются под мышками противника, а ладони кладутся на его затылок.


10


Американский философ Генри Торо (1817–1862) прожил 2 года и 2 месяца отшельником в хижине на берегу лесного озера Уолден, штат Массачусетс, стремясь на практике осуществить проповедуемые им принципы упрощения жизни и продемонстрировать личную независимость от экономической системы.


11


Белоголовый орлан — национальная эмблема США.


12


Стэн Лорел (1890–1965) и Оливер Харди (1892–1957) — знаменитые американские актеры-комики, один из самых известных дуэтов типа «худой — толстый»; с 1927 по 1940 гг. снялись вместе в более 50 комедийных фильмах.


13


Хосе Хименес — герой комедийных сюжетов, придуманных американским комиком Биллом Дана (1924), тупой мексиканский иммигрант.


14


Роберт Митчум (1917–1977) — американский актер, герой фильмов нуар.


15


Ай-Кью (IQ = intelligence quotient) — коэффициент умственного развития.


16


«Менса» — международная общественная организация, объединяющая людей с повышенными интеллектуальными способностями.


17


Лена Хорн (1917) — популярная американская джазовая певица и кинозвезда, светлокожая мулатка.


18


Роберт Редфорд (1937) — знаменитый американский актер и режиссер. В 1995 году журнал Empire поставил актера на 4 место в «Сотне самых сексуальных звезд в истории кино».


19


Говард Хьюз (1905–1976) — американский промышленник и предприниматель, прославившийся своим эксцентрическим нравом, один из богатейших людей США своего времени. Поскольку у него не было прямых наследников, и он умер, не оставив завещания, после смерти Хьюза случилось то, чего он больше всего боялся при жизни: «Мое состояние достанется юристам».


20


Грин — последний сектор поля для игры о гольф, в котором находится лунка. Обычно имеет овальную или грушевидную форму и покрыт густо засеянной, коротко стриженной травой.


21


Песчаная ловушка или бункер — один из видов преград, устраиваемых на поле для гольфа, чтоб усложнить процесс игры.


22


Лига плюща — объединение самых престижных американских университетов.


23


Джеймс Стюарт (1908–1997) — знаменитый культовый американский актер, обладатель премии Оскар, пик карьеры которого пришелся на 30–50-е годы. Наибольшее признание принесло Стюарту участие в фильме «Жизнь прекрасна», просмотр которого под Рождество стал традиционным для миллионов американцев.


24


Джимми Баффет (1946) — американский певец, автор песен и писатель, долгое время живший на Ки-Уэсте. Его песни отличаются особым лиризмом и мелодичностью.


25


Бьорн Борг (1956) — выдающийся шведский теннисист, 11 раз выигрывал турниры «Большого шлема» в одиночном разряде. За своё умение сохранять присутствие духа в любой ситуации на корте получил прозвище Человек изо льда.


26


Кери Грант (1904–1986) — знаменитый киноактер, обладатель премии Оскар за выдающиеся достижения в кино; Рок Хадсон (1925–1985) — знаменитый голливудский киноактер, с превосходными внешними данными, наиболее успешными для него были 50-е годы, когда он снимался главным образом в вестернах, и 60-е — когда он снимался в комедиях, где партнершей Хадсона часто была Дорис Дей.


27


Джон Уэйн (1907–1979) — популярный американский актер («Дилижанс», «Аламо», «Рио-Гранде», «Зеленые береты»), обладатель премии Оскар, прославился своими ролями «настоящих мужчин» в вестернах.


28


От испанского cohones — яйца.


29


Клуб «Сьерра», национальное общество «Одюбон» — природоохранные организации.


30


Индоссамент — иначе жиро, — передаточная надпись на обратной стороне ценной бумаги, векселя, чека и т. п., удостоверяющая переход прав по этому документу к другому лицу.


31


Джойс Бразерс (1949) — известный американский психолог, автор книг по психологии.


32


«Мама» Касс Элиот (наст, имя Эллен Наоми Коэн) (1941–1974) — солистка знаменитой фолк-рок-группы «The Mamas and the Papas». Умерла от сердечного приступа, вызванного ожирением и злоупотреблением наркотиками. Слухи о том, что она умерла подавившись сэндвичем с ветчиной или гамбургером, были живы еще многие годы после ее смерти.


33


Джек Бенни (1894–1974) — американский киноактер, известный своей лаконичностью.


34


Джули Эндрюс (1935) — английская певица, в 50-е годы ставшая звездой мюзиклов на Бродвее, также работала на телевидении и много снималась в кино.


35


Кейси Стенгель (1890–1975) — один из наиболее выдающихся бейсбольных игроков и тренеров в истории американского спорта.


36


Сидни Гринстрит (1879–1954) — английский актер, сыгравший, в частности, в знаменитом фильме нуар «Мальтийский сокол» (1941).


37


Джейн Рассел (1921) — звезда Голливуда, снявшаяся в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок» вместе с Мэрилин Монро.


38


Эббот и Костелло — персонажи американского комедийного сериала 40–50-х годов.


39


Мэлори Сквэр — площадь, выходящая на залив и являющаяся центром жизни на острове Ки-Уэст. Каждый вечер здесь проходят празднования заката, где публику развлекают фокусники, жонглеры, дрессировщики.


40


Фэрвей — сектор поля для игры гольф с травой средней длины, который занимает большую часть поля между стартовой площадкой («ти») и грином.


41


«История О» — эротический роман Полин Реаж.


42


Хью Хефнер (р. 1926) — основатель журнала «Плейбой».


43


Раф — участок высокой травы, которую специально оставляют по бокам от фэрвея.


44


Бродерик Кроуфорд (1911–1986) — знаменитый голивудский киноактер, лауреат премии Оскар.


45


Военные операции времен Второй мировой войны: Дюнкеркская операция — эвакуация союзных (английских и части французских и бельгийских) войск из района французского города Дюнкерка в Англию в мае 1940 года; битва за Анцио — десантная операция американских войск в районе Анцио (Италия) в январе 1944 года.


46


Площадка «ти» — стартовая позиция по отношению к лунке при игре в гольф.