Имперская истина
Роб Сандерс

Ник Кайм

Гэв Торп

Грэм Макнилл

Аарон Дембски-Боуден

Джеймс Сваллоу


Warhammer 40000Ересь Хоруса






Давным-давно Император объявил, что нет никаких богов ни на земле, ни в небе, и что все мысли и стремления человечества следует лучше направить на познание Галактики такой, какой её видит Он сам. Именно на такой нерушимой основе должен был зиждется Империум, если бы только Имперская Истина не оказалась ложью, а силы, существование которых Император всячески отрицал, не забрали в свои лапы многих его сынов. Теперь, когда о предательстве Гора знает каждый от Восточной Окраины до священной Терры, какие ещё слова его отца будут разоблачены в дни грядущие?






ИМПЕРСКАЯ ИСТИНА

Под редакцией Лори Голдинг





THE HORUS HERESY





Это легендарная эпоха. Галактика объята пламенем. Великий замысел Императора относительно человечества разрушен. Его любимый сын Гор отвернулся от света отца и принял Хаос.

Его армии, могучие и грозные космические десантники, втянуты в жестокую гражданскую войну. Некогда эти совершенные воители сражались плечом к плечу как братья, защищая галактику и возвращая человечество к свету Императора. Теперь же они разделились.

Некоторые из них хранят верность Императору, другие же примкнули к Магистру Войны. Среди них возвышаются командиры многотысячных Легионов — примархи. Величественные сверхчеловеческие существа, они — венец творения генетической науки Императора. Победа какой-либо из вступивших в битву друг с другом сторон не очевидна.

Планеты пылают. На Истваане V Гор нанес жестокий удар, и три лояльных Легиона оказались практически уничтожены. Началась война: противоборство, огонь которого охватит все человечество.

На место чести и благородства пришли предательство и измена. В тенях крадутся убийцы. Собираются армии. Каждый должен выбрать одну из сторон или же умереть.

Гор готовит свою армаду. Целью его гнева является сама Терра. Восседая на Золотом Троне, Император ожидает возвращения сбившегося с пути сына. Однако его подлинный враг — Хаос, изначальная сила, которая желает подчинить человечество своим непредсказуемым прихотям.

Жестокому смеху Темных Богов отзываются вопли невинных и мольбы праведных. Если Император потерпит неудачу и война будет проиграна, всех ждет страдание и проклятие.

Эра знания и просвещения окончена. Наступила Эпоха Тьмы.




Роб Сандерс

РУКИ ИМПЕРАТОРА


По просторным коридорам Императорского Дворца разлеталось громкое эхо ритмично звенящих доспехов. Под слаженный лязг керамита и золота по священным залам целеустремлённо шагали рыцари-пехотинцы Легио Кустодес. Это был звук спокойной необходимости — бдительности, благородства и верности.

Щит-капитан Энобар Стентонокс уже долгое время был частью этой бдительности. Но сегодня всё по-другому. Сегодня он чувствовал, как его сердце бьётся в том же ритме, что и походный шаг. Сегодня он впервые несёт вахту во Дворце. В течение двадцати четырёх часов безопасность Императорского Дворца — а значит и самого Императора — находится в руках Стентонокса.

Колоссальный Дворец значил для каждого человека что-то своё — он был гораздо большим, чем простым шедевром из камня и крови. Для Кустодианской Гвардии он был охраняемым святилищем и протекторатом. Для примарха Рогала Дорна бастионом, который нужно укрепить. Для армии послов и чиновников Администратума, кишевших в его залах, он был сердцем человеческого правительства. Для триллионов граждан Древней Терры и иных планет, он был центром известной галактики. Как магистр вахты, Стентонокс должен учитывать все эти разнонаправленные роли, защищая Императора за могучими стенами Дворца.

Поступь щит-капитана была широкой от гордости и тяжёлой от церемониальных доспехов. Но не только из-за них, а ещё и от непосильного бремени обязанностей. Грохочущие шаги кустодия разносились по парадному залу Бельведереон, и он посмотрел на мраморную статую Императора. Повелителя Человечества изобразили в метафорическом стиле: во время Декларации Единства Он взвалил себе на плечо круглую Терру. На мгновение Стентонокс позволил себе поблажку сравнить Его честь и бремя со своими.

Когда Энобар достиг колоннады Симулакруа в огромном зале, он зашагал в ногу с группой кустодиев, которые быстро шли по сводчатой колонной галерее. Архитектурное оформление парадного зала захватило всё колоссальное пространство и многие герои Объединительных Войн — в том числе и из личной охраны Императора — были увековечены на каменных колоннах. Один из этих гигантов присутствовал здесь и воплоти, возглавляя группу, присоединившуюся к Стентоноксу.

Константин Вальдор.

Верный терранец, капитан-генерал Легио Кустодес и глава охраны Императора Человечества шагал по высоким коридорам укреплённого дворца своего повелителя. Свет жаровен ярко блестел на позолоченной боевой броне, а красная мантия символизировала пролитую им кровь на защите Императора.

Стентонокс подозревал, что в ближайшем будущем её прольётся ещё больше.

Справа и слева Вальдора сопровождали воины Ареской Гвардии, ближайшим к Стентоноксу был страж-секьюритас Юстиниан Аркадий. Дворец был обширным и огромным, словно небольшой континент, и где располагался итинерарий капитан-генерала, знали совсем немногие. В их число входил и магистр вахты. Сейчас итинерарий находился в Верхнем районе, и щит-капитан ожидал встретиться с командующим для утреннего доклада именно там. За ними подобно стене из кованой бронзы следовал дредноут кустодиев Индемнион, эхо от его тяжёлой гидравлической поступи угрожающе разносилось по коридору. Древний корпус украшали почётные щиты чести и орденские ленты за заслуги на службе Императору.

Несмотря на ранний час, капитан-генерал улыбнулся Стентоноксу, хотя тот сомневался, что в последние дни Вальдору довелось побывать в своих личных покоях.

— Это твоя первая стража во Дворце?

— Да, капитан-генерал, — подтвердил Энобар.

— Что ж пожелаю тебе, чтобы всё прошло спокойно. Хотя это редкость.

— Если вы можете дать совет, капитан-генерал, то буду рад к нему прислушаться.

Глава кустодиев добродушно усмехнулся:

— Не стоит слишком строго следовать правилам и формальностям. Обычно все планы летят к чертям уже на второй час. Относись к официальному соблюдению наших обязанностей так, словно они высечены в камне — но не на простой плите, а на недавно извергавшейся горной породе. Каждый день приносит новые вызовы, которые проверяют наши процедуры, новые извержения, которые изменяют холодную уверенность в ритуалах и приказах на случай стремительно изменившейся ситуации. Ты должен уметь, как приспосабливаться, так и стоять на своём. И знай, чаще всего сегодня ты будешь говорить “нет”. Ещё вопросы, щит-капитан?

— Нет, главный кустодий.

— Тогда продолжим утренний доклад.

Пока Стентонокс обсуждал с командующим планы на день, а Аркадий заполнял бумаги, его мысли перескакивали с одного важного вопроса на другой. Даже утром уже набралась целая куча проблем, имевших отношение к его служебным обязанностям, каждая из которых в приоритетном порядке требовала пристального внимания магистра вахты. Работы военного инженера привели к защитным уязвимостям в Визанской стене. Из Старой Эфиопии возвращался один из аурициев или золотопосланников Вальдора — Абхорсиакс. Глава кустодиев направил его туда, чтобы разобраться в трудовом конфликте между Данакильским горнопромышленным конгломератом и ульем Абиссин. Требовалось внести изменения в недавно опробованных защитных ротациях в Долоритских счетверённых бастионах. Консулы Коллегии Титаники просили разрешить провести во Дворце крестный ход с участием недавно построенного “Владыки войны” “Vigilantia Victrum”, главный кустодий почти не сомневался, что их запрос уже успели отклонить в комитете. Документы, рекомендации и пикт-файлы ещё от примерно сорока помощников послов необходимо было завизировать печатью Вальдора. По понятным причинам с Марса не поступила партия боеприпасов, но по расписанию не прибыл и точно такой же груз с мира-кузни Фаэтон. Флот орбитальных мониторов Легио Кустодес уже давно нуждался в инспекции. Верховный начальник военной полиции Адептус Арбитрес просил об аудиенции, чтобы обсудить угрозу нескольких бунтарских поползновений, а также недавний инцидент с надоедливым гражданином, который на уличном уровне Дворца выстрелил в барбакан, только для того чтобы погибнуть от ответного огня рыцаря-пехотинца кустодиев, который там дежурил. Охотники на ведьм Безмолвного Сестринства собирались обсудить состояние невидимой защиты Дворца — духовные меры безопасности Императора. Помимо этих трудных вопросов на плечи главного кустодия и исполнявшего обязанности магистра вахты Стентонокса легло бремя ещё нескольких десятков менее значимых встреч и консультационных собраний. К тому времени как щит-капитан закончил утренний доклад, их стало ещё больше.

— Спасибо, — сказал ему Вальдор. — Что нибудь ещё осталось, Аркадий?

Пока страж-секьюритас проверял списки, группа приблизилась к высоким караульным воротам. Сводчатая перегородка была поднята и словно рок нависала над двумя аквила-терминаторами. Переборки были одним из многочисленных усовершенствований, которые Рогал Дорн велел возвести во Дворце. Все великие замыслы и архитектурные шедевры предстояло приспособить к новой реальности: высокие украшенные орнаментами арки равномерно расположенные в магистральных коридорах превратились в трёхслойные баррикадные заграждения, которые опустятся, если враг прорвётся за стены, и замедлят его продвижение по Дворцу.

Часовые низко поклонились — хотя в тактических доспехах дредноута им было трудно это сделать — и коснулись шлемами церемониальных алебард. Как только капитан-генерал, страж-секьюритас и магистр вахты прошли мимо, они снова выпрямились во весь свой внушительный рост и продолжили нести молчаливую стражу подобно горгульям.

У Аркадия остался только один пункт повестки дня — отчёт, который запросил Стентонокс.

— Драконический этап Кровавых Игр почти завершён, — сообщил ему Аркадий, и Вальдор одобрительно кивнул. Разведка докладывала, что угроза безопасности непрерывно возрастает и командующий удвоил постановочные проверки, направляя лучших Легио Кустодес на защиту Дворца. Страж-секьюритас изучал как неудачные, так и почти успешные попытки, предвосхищая вероятные вражеские стратегии и анализируя меры безопасности Императора. Из-за всех происходящих в галактике проблем Вальдору приходилось всё чаще иметь дело с реальными, а не гипотетическими угрозами. У главы кустодиев оставалось всё меньше времени для тактических ритуалов. Стентонокс добился относительного успеха в прошлом раунде Кровавых Игр и его повысили до щит-капитана. Также он сумел привлечь интерес командующего к новым изменениям. Так это и работало.

— Были неожиданности? — спросил Вальдор.

— Иренштейна перехватили в улье Персеполь, — подтвердил Юстиниан. — Возникли некоторые проблемы с целым участком арбитров. Никатор был захвачен одним из наших десантно-штурмовых кораблей во время погони на Кавказе. Серводрон обнаружил Инократа, пока наносил на карту часть древней канализации под Дворцом. В Четвёртом районе Цезарион устроил пожар и Геш сумел проскользнуть мимо чёрных стражей и рыцарей-пехотинцев, которые покинули сторожевые пункты в висячих садах. Но они оба провалили изометрику в Кантика-Консентрика на Восточном барбикане. Боюсь, они действовали сообща, что запрещено правилами Игр.

— Враг не будет играть по нашим правилам, — ответил Вальдор. — Что думаешь, Стентонокс?

— Непросто привлечь союзника на столь долгое время, — предположил щит-капитан.

— Вот именно, — согласился Вальдор.

— Поэтому я предпринял необычное решение и одновременно наградил их и наказал.

Главный кустодий рассмеялся:

— Калибос?

— Забрался по Максимиллианской стене, которую в наших отчётах отметили, как слабое звено, — сообщил страж-секьюритас.

— Ты не ей воспользовался во время своего проникновения? — спросил Вальдор Энобара.

— Эспартской стеной, повелитель.

— Нелёгкий подъём.

— Специально усложнённый. Скоро должен стать невозможным, — ответил щит-капитан, кивнув Аркадию и мысленно ставя перед собой ещё одну задачу на сегодня.

— Но Калибоса взяли?

Аркадий согласился:

— Правда, это было нелегко, четверо моих стражей находятся в инфирматории.

— А Зантини?

— Сумел проникнуть в Залы Экониума, замаскировавшись под представителя Техновиджианского Суверенитета, но его засекли новые частотные поля, спрятанные за флагами.

— Но они всё ближе, — признал Вальдор.

— То, что они почти справляются — честь для нас, — ответил Аркадий. — И с каждым циклом Игр мы узнаём всё больше об искусстве проникновения. Враги используют против нас наши слабости и самодовольство.

— Кто-нибудь из кустодиев отличился?

— Один, — ответил Аркадий Вальдору и щит-капитану. — Велизарий.

Стентонокс гордился тем, что знал всех кустодиев, с которыми служил, но некоторых он знал лучше, чем других. Велизария он почти не знал.

— Его генетические следы обнаружили синапсные модуляторы в Каспийском бассейне, — продолжил Аркадий, — Синай-Персиде и улье Саккара. Он ушёл далеко на запад от Дворца. Возможно, его приближению помешали недавние захваты.

Когда они подошли к рядам гигантских статуй в галерее Бронзовой Аркады, блестящие двери Гелиосиконской башни распахнулись, впуская большой гравитационный экипаж с двумя пассажирами. Облачённая в серебряную броню и роскошные меха командресса Дьюсстра Эдельстайна выглядела разгневанной.

Изыскано украшенный полушлем скрывал плотно сжатые губы, изгибавшаяся защитная пластина носа достигала тёмных проницательных глаз. Рядом с ней стояла бритоголовая послушница-толкователь.

Как Сестра Тишины Эдельстайна была конфидантой и Тишайшей леди Кроле, и имела звание девы Рапторской Гвардии, которая размещалась в Первом районе Дворца. Её сёстры находились повсюду: молча присутствовали на встречах, стояли часовыми в залах и коридорах, мало чем отличаясь от своих коллег кустодиев. Пускай и по-своему, но её обязанности были похожи на обязанности Стентонокса. Отвечая за эмпирическую защиту от колдовских порождений и их агрессивной бестелесной разведки, воительницы Сестринства были желанным дополнением для сил охраны Дворца.

Но это требовало координации, а также обязательных встреч Эдельстайны и магистра вахты. Стентонокс выбрал время и место, но ни то ни другое не соответствовало происходящему. Он ответил на её пристальный молчаливый взгляд кивком, но снова переключил внимание на главного кустодия.

— Похоже, Велизарий просто не хочет, чтобы игра закончилась, — заметил Вальдор.

— Но с другой стороны, кто хочет? Следите за его продвижением. Держите меня в курсе.

Аркадий кивнул:

— Спасибо, главный кустодий.

— И удачи тебе, щит-капитан.

— Спасибо, капитан-генерал, — ответил Стентонокс и отдал честь Вальдору, Индемниону и Ареским гвардейцам, которые направились дальше по бездонному коридору.

— Командующая, — пророкотал Энобар на всю галерею. — Что я могу для вас сделать?

Она показала руками в латных перчатках серию жестов, по скорости и настойчивости которых даже щит-капитан понял, что дело срочное. Из мягких губ послушницы донёсся перевод:

— Щит-капитан Стентонокс. Вы должны это увидеть.




Башня Гелиосикон была одной из самых высоких во Дворце. Её так назвали из-за вида, который открывался с неё на поднявшееся над разноцветной дымкой атмосферных загрязнений солнце. Луковичный минарет на её вершине мог похвастаться не только донжоном и сигнум-комплексом, но ещё и зубчатыми террасами, оборудованными как для декоративного наблюдения, так и зенитными ракетными комплексами.

Открыв бронзовые двери, Стентонокс вышел на первую террасу, его сопровождали Аркадий и обе женщины. Стоявший на посту кустодий быстро опустился на колено, когда рядом прошёл магистр вахты, но поднялся, когда мимо проходили Эдельстайна и её помощница. Солнце сияло на их блестящей броне. Дьюсстра подала знак.

— Там, — произнесла послушница, указывая на юго-запад.

Щит-капитан проследил за её жестом и посмотрел над подёрнутым дымкой и истерзанным земляными работами Гималазийскими плато. Что-то появлялось из поблекших облаков. Что-то огромное.

Это могла быть только одна из гигантских орбитальных платформ Терры, которая проходила сквозь верхние слои атмосферы планеты и медленно, но верно, двигалась над горными вершинами. Все орбитальные платформы отличались друг от друга не меньше чем пострадавшие от безобразных технических усовершенствований и чудовищно разросшиеся ульи, ставшие домом для миллиардов жителей. Эта на взгляд Стентонокса была похожа на колоссальную расплющенную медузу. Огромная метрополия-платформа выглядела как зонт с ангарами небесных доков, стратосферными причалами и свисавшей под ними сквозь облака гравитационной двигательной колонне. По форме и очертаниям громадина напоминала “Арку”, или "Arcus" на высоком готике, одну из небольших орбитальных конурбаций.

А вот тревогу у щит-капитана вызвал тот факт, что целый рой летающих буксиров и трассировщиков, похоже, направлял и тянул чудовищную махину к Императорскому Дворцу.

Стентонокс и Аркадий переглянулись, одновременно понимающе и тревожно.

— Соедини меня с сигнум-комплексом, — приказал щит-капитан. Аркадий кивнул и быстро связался с часовым башни.

По зашифрованной вокс-частоте донёсся голос:

— Сигната-Гелиосикон — магистру вахты.

— Говорит щит-капитан Энобар Стентонокс. Идентификатор — Тарантис, Алкион, три — пятьдесят — два, шестьдесят — четыре. Подтвердите.

— Подтверждаю, щит-капитан. Ждите.

— Гелиосикон. Я нахожусь на боевых террасах вашей башни и наблюдаю похожий на орбитальную платформу объект, который собирается нарушить воздушное и космическое пространство Дворца. Подтвердите мои наблюдения, пожалуйста.

— Подтверждаем, щит-капитан. Наблюдаем орбитальную платформу “Арка”, которая движется вектором Гималазия.

— Отставить, Гелиосикон нижний, отставить. У орбитальной платформы нет разрешения пролетать над Императорским Дворцом.

— У “Арки” есть разрешение, щит-капитан, — снова ответили из башни. — Специальный диспенсаториальный приказ Метакарп три-шестнадцать.

— Поясните специальный приказ, башня.

— Это код Легионес Астартес, — произнёс Аркадий. — Имперские Кулаки. Военный инженер или сам Дорн.

— Башня, говорит магистр вахты. Почему меня не предупредили о происходящем? — Ответа не последовало. — Гелиосиконская башня, ответьте.

— Мы подбираем данные по вашему запросу…

— Отставить, — прервал их Стентонокс. — Немедленно соедините меня с главным на “Арке”.

— Слушаюсь, щит-капитан.

— Это ошибка, — стальным властным тоном пояснил Энобар Аркадию. — Упущение невиданного масштаба. Я хочу знать, почему оно произошло.

Дьюсстра Эдельстайна не сводила пристально взгляда с магистра вахты, пока он ждал и смотрел как орбитальная платформа двигается сквозь облака километр за километром входя в воздушное пространство Дворца. Сначала Стентонокса соединили с адмиралом орбитального стратосферного порта, который ничем не смог ему помочь; затем по очереди со всеми губернаторами, инспекторами и берг-маршалами, которые заявили что управление платформой больше не в их компетенции. Затем уже сильно разозлившегося кустодия соединили с верховным комиссаром Данакильского конгломерата, который сказал, что “Арка” сейчас находится под их торговой юрисдикцией.

— Комиссар, — произнёс в вокс магистр вахты, чётко и ясно выговаривая каждое слово. — Говорит щит-капитан Легио Кустодес Энобар Стентонокс. Мой прямой приказ — остановитесь. Ваш маршрут и присутствие в воздушном пространстве Дворца не согласованы с нами. Вы нарушили защитные протоколы и императу высочайшего…

— Башня Гелиосикон, — прервал его низкий и резкий голос, почти такой же, как и у самого Стентонокса. — Говорит капитан Имперских Кулаков Деметрий Катафалк. Я командую “Аркой” и нахожусь на её борту. Орбитальная платформа не остановится и не изменит курс. У меня приказ встать на якорь над Четвёртым районом, а точнее между внутренними и внешними стенами. Это приказы моего примарха и я не нарушу их. Проверьте свои протоколы, башня Гелиосикон. Проверьте свои протоколы.

— Аркадий? — мрачно спросил щит-капитан.

Страж-секьюритас снова начал переговариваться с часовым башни и сигнум-комплексом.

— Специальный диспенсаториальный приказ “Метакарп три-шестнадцать” разрешает “Арке” встать над Дворцом и предоставить миллионы рабочих Данакильского горнопромышленного конгломерата в распоряжение военного инженера Вадока Сингха для усовершенствования укреплений Дворца, — доложил Юстиниан. — Платформа останется, став мобильным домом для ввезённой рабочей силы.

Стентонокс покачал головой:

— Почему мы не знали об этом?

— Метакарп три-шестнадцать всё ещё остаётся в комитете. Видимо лорд Дорн форсирует строительство укреплений. С учётом сложившейся ситуации маловероятно, что примарху откажут, но в Администратор Примус подали протест и намечены слушания. Нас не поставили в известность, потому что три-шестнадцать ещё не вступил в силу.

— Кто подал протест? — спросил Стентонокс.

После дальнейших разъяснений страж-секьюритас ответил:

— Луна. Леди Кроле из Безмолвного Сестринства.

Оба кустодия повернулись к Дьюсстре Эдельстайне — командующей не потребовался переводчик, она просто пожала облачёнными в броню плечами.

— Капитан Катафалк, — произнёс кустодий. — Говорит магистр вахты Энобар Стентонокс. Нарушив воздушное пространство, вы подвергли Дворец и Императора недопустимому риску. У “Арки” нет права здесь находиться. Я призываю вас, капитан — прикажите буксирам увести орбитальную платформу с нынешнего курса.

— У Рогала Дорна нет времени на бессмысленную бюрократию, — резко ответил Имперский Кулак. — Доступ в воздушное пространство был запрошен. Проверьте свои протоколы. У меня есть разрешение моего примарха, а у него есть разрешение на укрепление Императорского Дворца. Таковы мои приказы.

— Я не могу позволить…

— Таковы мои приказы, — повторил Катафалк. — И я собираюсь следовать им. Это столь же неизменно, как встающее над горизонтом солнце. Поступай, как сочтёшь нужным, щит-капитан. “Арка” движется вектором Гималазия. Конец связи.

— Катафалк! — закричал Стентонокс, но Имперский Кулак уже отключился.

Энобар ничего не говорил несколько секунд. Аркадий и Эдельстайна молча смотрели на него, пока щит-капитан пристально разглядывал далёкую орбитальную платформу.

— Аркадий.

— Да, щит-капитан.

— Свяжись с Дамари Абрамагном на борту “Аэриакса”, — приказал Стентонокс. — Скажи ему, что мне нужны все доступные вооружённые скифы Легио Кустодес в боевой готовности над Четвёртым районом, вектор Гималазия.

Аркадий кивнул, но ничего не сказал.

— Думаешь это преждевременно?

— Нет, щит-капитан.

— Хорошо, потому что затем ты отправишь сигнал тревоги во Дворец. Приведи нас в боевую готовность “Ксанф”. Всех кустодиев, сестёр, стражников и… да, даже Имперские Кулаки должны занять позиции и ждать дальнейших распоряжений.

— Что насчёт главного кустодия?

— Доложи ему о боевой готовности и текущем положении, — ответил Стентонокс, чьи распоряжения превосходили его полномочия. — И попроси капитан-генерала встретиться со мной на зубчатых стенах, потому что именно он должен отдать эти приказы.




Снижавшаяся орбитальная платформа заслонила холодные лучи восходящего солнца. Уже успевшие ощутить прикосновение зари бастионы и башни Дворца снова погрузились во мрак. Террасы, парапеты и балконады заполонили служащие и посетители, встревоженные оповещениями о ситуации “Ксанф” и быстрыми перемещениями сил обороны Дворца. Очки, магнокуляры и перепуганные лица уставились в небеса на приближавшуюся исполинскую “Арку” и тройную линию оцепления из десантно-штурмовых кораблей Легио Кустодес.

Великолепные, сияющие золотом боевые скифы, стратобастия и гравитационные мониторы Легио Кустодес выстроились в небесах, защищая Дворец подобно стене. Боевой порядок выглядел агрессивно и впечатляюще. Корабли заняли позиции над трущобами и конурбацией, которые граничили с внешними укреплениями и обнесёнными стенами анклавами Дворца, и навели искусно украшенные орудия на “Арку”.

Но колоссальный размер орбитальной платформы переводил её в категорию мишеней совсем другого уровня. “Арка” быстро и неумолимо сближалась с неподвижной линией скифов. Над собравшимися на зубчатых стенах толпами разнёсся хор испуганных голосов.

С взлётной палубы “Аэриакса” Стентонокс смог внимательно рассмотреть платформу. Щит-капитан шёл вместе с главным кустодием к скифу, предоставив Аркадию заботу о боевой готовности Дворца. Константин Вальдор провёл с Деметрием Катафалком гололитическую конференцию длиной всего в несколько минут, но и их ему хватило, чтобы прийти в бешенство. Заявления о взаимном уважении и братстве быстро скатились к спору о том, что лучше соответствует безопасности Императора. Катафалк утверждал, что слово его примарха нерушимо. Вальдор напомнил капитану, что Имперские Кулаки желанные гости на Терре, но безопасность Повелителя Человечества — и Императорского Дворца — является главной заботой Легио Кустодес. Гнев взял верх над мужчинами, которые должны были быть выше таких мелочей. Оскорбления сорвались с благородных губ. Посыпались взаимные угрозы. Обещания наказания.

— Он снова прервал связь, повелитель, — доложил палубный слуга, когда соединение оборвалось.

— Чёртовы Легионес Астартес и их самонадеянная гордость, — кипел от ярости Вальдор. — Не будь они столь наглыми, нам бы вообще не пришлось укреплять Дворец.

— Вот именно, главный кустодий, — согласился Стентонокс.

— Никакая служба, даже во имя Императора, не должна нести Императору угрозу.

— Да, повелитель.

— Это — безумие, — прошептал Вальдор почти про себя. — Навязанное нам безумие. И его необходимо остановить.

— Ваши приказы, капитан-генерал?

Вальдор стоял на взлётной палубе “Аэриакса. Небо исчезло. Его затмила “Арка”, её стратосферные причалы, небесные доки и палубы тянулись над головой, заслонив обзор.

— Буксиры и вспомогательные суда? — спросил командующий.

— У меня есть десантно-штурмовые корабли, чтобы сбить их или взять на абордаж, — ответил Энобар. — Но, честно говоря, по инерции платформа всё равно встанет над Четвёртым районом.

— Тогда не будем тратить на это время. Что решил, щит-капитан?

— Перенастроив и изменив ход гравитационных двигателей, мы замедлим платформу, а затем остановим.

Вальдор серьёзно кивнул. Никто на взлётной палубе не произнёс ни слова, пока главный кустодий взвешивал все риски. Решение далось ему нелегко, но приняв его он продолжил смело и с мрачной уверенностью:

— Щит-капитан?

— Да, сэр?

— Захватить платформу.




Лениво поблескивая золотыми бортами, гравитационные штурмовики покинули пусковые платформы кораблей Легио Кустодес. Сохраняя величественный боевой порядок, они направились к огромной колонне с гравитационными двигателями и начали снизу приближаться к орбитальной платформе. Через орудийную амбразуру транспорта Стентонокс видел, как тысячи рабочих с ужасом наблюдают за происходящим с выступавших обзорных палуб. Щит-капитан мог только представить охватившее обычных людей смятение, когда в небесах сошлись вызывавшие благоговение слуги Императора.

Он предпочёл бы действовать более прямолинейно, но не мог рисковать, подводя штурмовики ближе. Мощные инверсионные поля, образовавшиеся вокруг гравитационных двигателей и суспензорных стабилизаторов, нарушат полярность силовых установок их кораблей. Магистра вахты предупредили, что атакующие скифы могут в прямом смысле упасть с неба, поэтому выбрали более безопасное, хотя и менее удобное место стыковки. Легио Кустодес предстоит пройти через палубы генераториума и силой захватить инженерную секцию на вершине колонны.

— Кустодий, — обратился Энобар к Гасту Долорану, старшему сержанту его Катафрактов. — Отправь капитану Катафалку мои наилучшие пожелания и сообщи ему, что я намерен открыть огонь по “Арке”. Передай ему, что ради безопасности Кулаков ему нужно вывести их из промежуточных отсеков и платформ рядом с двигателями.

— Есть, сэр, — донёсся голос Долорана из глубин позолоченного терминаторского доспеха.

Перед Стентоноксом стояла почти невыполнимая задача — на орбитальной платформе ему придётся использовать и опыт долгих лет боевых тренировок, и дипломатию. Константин Вальдор приказал захватить “Арку”, но щит-капитан прекрасно понимал, что в наступившие времена недоверия и смуты он не может допустить гибели воинов VII легиона над Императорским Дворцом. Как продавшийся боксер, вступивший в схватку, он вынужден наносить удары.

Но в отличие от боксёра он всё же должен победить. Победить быстро и бесповоротно.

Будущие события представлялись логистическим и дипломатическим кошмаром. У щит-капитана заболела голова от подсчёта вариантов.

— Орбитальная платформа не отвечает, сэр, — доложил Гаст.

Энобар кивнул:

— Скажи капитану Амбрамагну, что он может открыть огонь.

— Есть, сэр.

— И если можешь, свяжись с нашими атакующими кораблями.

— Сделано, щит-капитан.

— Кустодии, говорит магистр вахты. Нам предстоит сложное дело, дело которое как я ожидаю, вы выполните с обычной точностью и решимостью. Космические десантники на борту “Арки” — наши союзники, но они превысили свои полномочия. Это стало нашей проблемой, и мы должны утвердить верховную власть Императора Человечества даже среди его самых верных слуг. Если потребуется, мы применим силу. Капитан-генерал приказал захватить орбитальную платформу. Так и будет, но выполняя его распоряжение, вы никого не убьёте. Никаких убийств. Это — мой приказ. Я призываю соблюдать боевые приличия. Имперские Кулаки — наши товарищи по оружию и я объявляю их decora-intelligenta. После завершения инцидента их допросят и выслушают их ответы, но оставят в живых. Правда, считая их жизни неприкосновенными, вы не должны также думать об их крови. Гордость требует наказать виновных. Мы можем сломать их, но не должны убить. Галактика повидала уже достаточно таких исходов.

– “Аэриакс” открыл огонь, щит-капитан, — доложил сержант Долоран.

— Ждём, — приказал по воксу Стентонокс. — Десять секунд.

Из орудий скифов и десантно-штурмовых кораблей вырвался шторм огня, сокрушив металлический корпус двигательной колонны.

Толстые лучи и взрывы превратили палубы генераториума в водовороты света, звука и перекрученного металла. Стрелявшие стремились не повредить ни одну из важных систем, которые отвечали за полёт платформы. После обстрела корабли Легио Кустодес прошли сквозь поверхностные щиты и обломки надстройки.

“Арка” не была военным объектом, и на ней отсутствовало защитное вооружение, но атмосферные шлюзы и толстый металлический корпус мешали продвижению атакующих. Приказав открыть огонь, Стентонокс избавился от этой помехи.

— Кустодии, высаживаемся.

Медные двери штурмовика заскользили в стороны и открылись. Рыцари-пехотинцы, кустодии и аквила-терминаторы вступили в огненный ад разрушенных палуб. Отблески пламени превратили воинов в ослепительные золотые фигуры, которые шагали среди обломков, задевая высокими шлемами потолок, уверенно отшвыривая копьями мусор со своего пути, и формируя боевой порядок.

— Построение “Дракон”, — приказал Стентонокс.

Оставив разрушенный генераториум и начав продвижение по узким коридорам двигательной колонны, захватчики построились полушилтроном: рыцари-пехотинцы шли пригнувшись за толстыми позолоченными щитами, а отделения гвардейцев-кустодиев нацелили болтеры силовых алебард над наплечниками товарищей. Между ними заняли позиции кустодии в терминаторских доспехах “Катафракт”, вооружённые длинноствольными инсинираторами, украшенными аквилой. Такое построение не только предоставило наступавшим стену щитов, но также расширяло стену пламени против возможных защитников.

Двигаясь со своим командным отделением по генераторному комплексу, Стентонокс через Гаста приказывал соблюдать осторожность, а сержант Мемнон координировал наступление.

— Есть что-нибудь? — спросил щит-капитан. Потребовалось несколько секунд, чтобы получить ответы от передовых групп, рассеявшихся по ближайшим палубам.

— На ауспике чисто, — доложил Долоран. — Ничего не обнаружено.

Энобар проворчал — всё складывалось или слишком хорошо или слишком плохо. Возможно, после начала воздушного штурма и высадки на платформу у Деметрия Катафалка поубавилось уверенности, хотя Стентонокс в этом сомневался. Имперские Кулаки — эксперты осадных боёв, и даже за столь ограниченное время они вполне могут организовать крепкую оборону. Узкие коридоры генераториума предоставляли определённое стратегическое преимущество, а Катафалк, если бы захотел смог бы выставить миллионы мирных граждан между собой и кустодиями. Но судя по пустым проходам и инженерным секциям, он решил пойти другим путём.

По мере продвижения беспокойство щит-капитана росло. Взорвав вход, они беспрепятственно шли по тихим палубам и преодолели уже половину пути. Даже если Деметрий внял его учтивому предупреждению и вывел всех из внешних секций, то к нынешнему моменту Энобар ожидал встретить хоть какое-то сопротивление. В этом случае они завершат задание за несколько минут, и “Арка” намертво встанет на якорь.

Кустодий лихорадочно соображал. Что-то здесь не так.

Он подумал о Деметрии Катафалке, который оказался в такой же непростой ситуации, как и сам щит-капитан. Имперский Кулак желал увидеть кровь лоялистов на своих руках ничуть не больше, чем Стентонокс. Как и Энобар он счёл конфликт дипломатическим кошмаром, возможно, он тоже запретил своим воинам убивать. Захватить орбитальную платформу при таких условиях нетривиальная задача. Как…

— Капитан Катафалк передаёт наилучшие пожелания, сэр, — прокомментировал входящий сигнал сержант.

— Соедини нас, — приказал Стентонокс, когда отряд заходил в технический отсек.

— Щит-капитан. — Суровый голос Имперского Кулака эхом разнёсся в высоком шлеме кустодия.

— Капитан.

— Я отвечаю любезностью на любезность. Выводи своих людей из технического отсека. Немедленно.

— Деметрий, подожди, — крикнул Энобар, но по шуму статических помех понял, что капитан прервал связь.

Пока с каждым шагом облачённых в броню ног они приближались к цели, Стентонокс пытался поставить себя на место Катафалка. Как бы он остановил наступление кустодиев, не прибегая к кровопролитию? Щит-капитан замедлил шаг. Визор шлема уставился на палубу.

— Старший сержант…

— Слушаю, щит-кап…

Вверху и внизу раздались взрывы. Скорее всего, это были сейсмические заряды, которые перевозили наёмные рабочие для карьерных работ военного инженера. Их установили по периметру несущих конструкций палубы и на обшивке пола.

Металл стонал. Балки ломались. Послышались вторичные взрывы.

Шесть этажей инженерного отсека, по которым двигались группы кустодиев, просто выпали из орбитальной платформы.

Время рассчитали идеально. Вся конструкция из ферм, настилов и промышленного оборудования медленно, но неуклонно начала падать. Не осталось времени ни для приказов, ни для вокс-сообщений.

Как только крепления палубы сломались, и смявшийся потолок начал падать прямо на него Стентонокс подавил все инстинкты и бросился навстречу взрывам. После двух шагов по обваливавшемуся полу он оказался на расстоянии прыжка от края зала — прыжок получился тяжелым и неловким, но щит-капитан добрался до опоры, в которой нуждался. Цепляясь за стену позолоченными перчатками, он ухватился за неровный выступ разорванной опорной конструкции.

Вися на кончиках пальцев, Энобар посмотрел вниз. Груда обломков вывернула и раскрошила несколько секций “Арки”, которые стали падать за повреждённым корпусом платформы. Кустодии карабкались вверх. Некоторые опирались на протянутые руки закрепившихся товарищей. Некоторых удержали воины арьергарда, только что вошедшие на инженерную палубу. Остальные вместе с обломками упали до нижней секции, но ухватились за пол или оборудование.

На вытянутой руке щит-капитан держал за ногу покачивающегося рыцаря-пехотинца, который свалился с верхней палубы, но так и не выпустил щит. Стентонокс поймал его в воздухе, словно клещами вцепившись пальцами в перчатке в его броню. Поднимая воина к выступу, Энобар схватился поудобнее.

Это напомнило ему Эспартскую стену — мучительный подъём на одно из самых неприступных укреплений Дворца. Многим ветеранам-кустодиям доводилось взбираться по подобным препятствиям во время ритуальных Кровавых Игр. Стентоноксу оставалось только надеяться, что тренировки пошли впрок.

— Имя? — спросил щит-капитан, подтянув рыцаря к себе.

— Вега, сэр.

Спасённый одной рукой снял шлем и посмотрел вниз на головокружительно далёкую Терру. Он был ниже большинства Легио Кустодес, но коренастым и жаждавшим действия. От потрясения и отвращения он сплюнул в открывшуюся пустоту.

Энобар последовал примеру остальных воинов, оказавшихся по периметру обвалившегося зала, и взобрался на более удобный выступ. Вега поступил также. Вокруг завывал ветер. Под орбитальной платформой — в километрах внизу — Стентонокс мог разглядеть далёкую Гималазию. Даже с такой высоты он видел Императорский Дворец внутри концентрических конурбаций внешних стен.

Пролетая мимо служебных конструкций правого борта, обломки технических палуб разваливались на ещё больше кусков, разбивая гравитационные лопасти, антенны и суспензорные стабилизаторы. Щит-капитан попробовал вообразить весь ужас тех несчастных, которые наблюдали за происходящим кошмаром с земли. Видел он и как среди обломков падали кустодии в позолоченных доспехах, багровые плащи яростно развевались, а фигуры становились всё меньше и меньше.

Огромные энергии гравитационных двигателей затянули обломки в мощное коническое течение под “Аркой”. С визгом и скрежетом, полностью нарушив законы физики, остатки рухнувших палуб парили снаружи, отбросив крошечные золотые силуэты к колонне и начав медленно и размеренно кружиться вокруг неё. Вместо того чтобы рухнуть на землю и привести к невообразимым разрушениям они оказались на орбите орбитальной платформы.

Неожиданное развитие событий, вызванное конструктивными особенностями платформы, но оно спасло жизни людям Стентонокса. По крайней мере, пока.

Некоторые из них пытались изменить траекторию падения и отшвырнуть перекрученные опорные стойки и тяжёлые металлические перекрытия. Вместо того чтобы с криками падать, они пробивались сквозь гнёзда антенн и лопастей гравитационной колонны. Щит-капитан пришёл в ужас от того, что происходило от ударов на высокой скорости во время падения. Пластины доспехов кустодиев отрывались и сминались, когда воины сознательно идя на риск, пытались затормозить полёт в активном сенсориуме колонны. Один из катафрактов с грохотом пролетел сквозь несколько решётчатых технических площадок, царапая корпус колонны, прежде чем сумел остановиться в самом низу.

Затем Стентонокс увидел Долорана, сержант цеплялся за большую медную горгулью — единственное, что осталось от палубы прямо под ними.

— Транспорты, — объявил щит-капитан по всем вокс-частотам. — Говорит Стентонокс. Кустодии за бортом. Повторяю — кустодии за бортом. Отследите сигнатуры доспехов и попытайтесь проложить спасательные курсы. Соблюдайте осторожность — в воздухе обломки.

— Щит-капитан, — ответил кустодий на борту одного из штурмовиков. — Поля вокруг гравитационной колонны…

Энобар ударил облачённым в броню кулаком по металлической стене.

— Чтоб тебя, — рявкнул он. — Вы должны попытаться вмешаться. Не ставьте под угрозу корабли Легио Кустодес или личный состав.

— Принято.

Через несколько секунд в поле зрения Стентонокса попал небольшой рой транспортов: они поворачивались, выходя на новые векторы сближения, и увеличивали обороты двигателей.

— Кустодии на колонне, — обратился по открытой вокс-частоте командующий, не зная слышит его кто-нибудь или нет, — разрешаю сбросить доспехи, если это необходимо. — По большому счёту совет не имел смысла, но он больше ничем не мог им помочь. Воины могли сосредоточиться на чём-то ещё, кроме неминуемой смерти. — В случае свободного падения используйте…

На месте упавшей инженерной секции зияла пустота и завывал ветер. Внезапно холодный воздух перед щит-капитаном рассёк вихрь болтов. На дальней стороне Имперские Кулаки укрылись за дверями и воздушными люками на всех палубах, которые раньше вели к уничтоженной секции. Искры посыпались на Энобара с новым потоком прицельного дисциплинированного огня.

Стентонокс покачал головой. Деметрий Катафалк оказался равнодушным ублюдком. Даже в сложившихся обстоятельствах следует соблюдать дипломатические соглашения между Легионес Астартес и Легио Кустодес. Цеплявшиеся за стены щит-капитан, старший сержант и спасённый рыцарь-пехотинец были лёгкими мишенями — не представляя ничего сложного для смертоносных намерений Имперских Кулаков. Ответный огонь из копий хранителей ударил по сынам Дорна, обрушившись на их взорванные укрытия.

— Запрет на убийства остаётся в силе, — приказал Энобар по воксу. На противоположной стороне взорванного отсека рыцари-пехотинцы щитами прикрывали стрелков-кустодиев в зияющих проходах и на разрушенных палубах.

— Но, капитан, — начал сержант Мемнон.

— Приличия боя, сержант. Это мои приказы. Только огонь на подавление.

— Мы можем обойти эту секцию.

— Отказано. Удерживайте позиции. — Все кустодии знали, что Имперские Кулаки могли заминировать всю корму, а затем подорвать и сбросить её с орбитальной платформы. — Сержант Долоран и кустодий Вега — за мной.

Прибавив к своим мускулам силу сервомоторов, Стентонокс спрыгнул с разрушенного выступа, преодолев открытое пространство и вой стрельбы, и приземлился на то, что осталось от нижней палубы. За ним стремительно следовали старший сержант и Вега. Они миновали изрезанный периметр и несколько покачивавшихся ненадёжных опор, прежде чем встали на твёрдый пол. Над ними бушевала перестрелка, потоки болтерного огня метались вперёд и назад, выбивая дробь из разрушенной секции.

Неожиданно прямо перед ними замигали огни на переборке, и кустодии остановились. Двери скользнули в стороны, и из лифта выбежало боевое отделение Имперских Кулаков в ярко-жёлтой броне.

Они заняли позиции на разрушенной палубе собираясь добавить свою стрельбу к огню на подавление и похоже не заметили захватчиков, которые находились поблизости.

Прорвавшись сквозь перекрученный металл и искрящее оборудование, Вега атаковал удивлённых космических десантников. Он отбил несколько болтов щитом и им же отбросил двух ближайших воинов к стене. Очереди из их болтеров разлетелись в разные стороны.

Один из Адептус Астартес повернулся, но рядом с ним уже был старший сержант. Позолоченный кулак врезался в лицевую пластину, отбросив космического десантника к дверям. Сорвав повреждённый шлем, Кулак поднял болтер, но Долор уже сомкнул перчатки на оружии, давя всей массой терминаторского доспеха. Сержант ударил локтём и голова противника впечаталась в стену.

Осталось два космических десантника, ближайший обернулся и увидел Стентонокса прямо напротив себя. По выражению лица щит-капитана было видно, что он испытывает холодную ярость. Случайный болт зазвенел об украшенный золотом наплечник, но Энобар ударом ноги сбросил Кулака с края разрушенной палубы в зияющую пустоту.

Он устремился к воину, который сумел освободиться из-под щита Веги, заодно схватив последнего космического десантника, и обрушил шквал ударов на них обоих. Он слышал, как под непрерывными ударами скрипели сервосуставы и трещала броня.

— Готов? — крикнул щит-капитан Веге, который всё ещё боролся со своим Кулаком, прижав его болтер к стене.

— Да, сэр! — ответил рыцарь и, развернув щит под углом к стене, словно бульдозерный нож, оттеснил всех трёх Кулаков к краю и сбросил в воющие небеса. Стентонокс расслышал как, падая, они продолжали бессмысленную стрельбу.

Щит-капитан обернулся. Долоран стоял с безвольно повисшим телом оглушённого противника на руке. Энобар кивнул, и сержант швырнул Кулака к его братьям.

— Щит-капитан, — раздалось в воксе. Сигнал шёл от одного из гравитационных штурмовиков.

— Докладывай.

— Мы не можем пробиться к кустодиям у двигательной колонны или подлететь под неё. Инверсия гравитационных помех очень сильна.

— Проклятье, — прошептал Стентонокс. Это было рискованное дело. Перехватить воинов в воздухе получится только в том случае, если корабли свалятся в свободное падение. Энобар посмотрел через покорёженный край на Имперских Кулаков, которые теперь в свою очередь пролетали сквозь беспощадные нагромождения лопастей и антенн. Единственный положительный момент состоял в том, что люди Катафалка разделят судьбу кустодиев.

Из шлюзовой камеры выбежало второе отделение Имперских Кулаков и направило оружие на воинов в позолоченной броне, требуя сдаться. Вега и сержант бросились им навстречу. Их словно кто-то спустил с цепи — они были готовы сражаться даже без широких клинков и болтеров. Они были готовы повергнуть космических десантников на палубу голыми руками.

— Нет, — сказал щит-капитан. — Назад.

Приказ был произнесён тихо, но уверенно, и его выполнили. Когда Кулаки окружили их, выкрикивая команды и толкая стволами болтеров, затрещал вокс.

— Приказы, щит-капитан?

— Не вмешивайтесь, — ответил по воксу Стентонокс, поднимая руки. Вега и Гаст последовали его примеру. — Игра не закончена. Я только что поставил несколько новых фигур на доску.




Без лишних церемоний, дипломатии или пиетета троим кустодиям связали руки и сопроводили к дверям ближайшего грузового лифта.

Пока они быстро поднимались по переполненным людьми этажам орбитальной платформы, Энобар почувствовал тяжесть внизу живота. В те моменты, когда она отступала, он думал о своих воинах, которые цепляются и срываются, кувыркаясь сквозь вспомогательные конструкции исполинской гравитационной колонны; он знал, что они сохранят хладнокровие, сбросят броню и используют плащи и ветер, чтобы притормозить падение.

Также он знал, что они не смогут забраться назад и только вопрос времени, когда им больше не за что будет держаться.

Выбросив за борт Имперских Кулаков, щит-капитан обрёк их на такую же участь.

Лязгнув, двери распахнулись, и космические десантники грубо вытолкнули пленных на оперативную палубу. С болтерами у спин Стентонокс, Вега и Долоран миновали ряды консолей и сидящих за рунными клавиатурами сервиторов, направляясь в центр большого зала. Справа и слева загрохотали защитные экраны, открыв разреженные небеса и впустив яркое терранское солнце, омывшее силуэты коммерческих слуг, штабистов мостика и чиновников Данакильского горнодопромышленного конгломерата.

Из яркого света вышел офицер Имперских Кулаков: глаза мрачные, челюсть напряжена, седые волосы подстрижены тонзурой. По бокам его сопровождали два легионерских чемпиона, неумолимо целясь в кустодиев из искусно украшенных болтеров.

— Катафалк… — начал Стентонокс, которого космические десантники поставили на колени.

— Какого чёрта, ты вообще думаешь о том, что творишь? — требовательно спросил Деметрий.

— Катафалк, выслушай меня…

— Нет! Ты хоть понимаешь, что сейчас делаешь — во время войны и предательства?

— Не смей читать мне нотации, легионер, — выплюнул щит-капитан. — Ты думаешь, что раз использовал в качестве оружия неумолимую землю Терры, а не болтеры, то неповинен в смерти моих воинов — кустодиев самого Императора? Это что ещё за тёмная дипломатия, Кулак?

Деметрий усмехнулся:

— Ты поплатился за то, что сделал.

— Я сделал то, что должен был сделать, — кипел от ярости Стентонокс. — Ты заставил меня так поступить, и я поступлю так снова. Мы оба заплатим за нежелание мыслить ясно. У тебя здесь нет полномочий.

— Рогал Дорн…

— Слово Рогала Дорна может быть законом где угодно в галактике, но здесь, над Императорским Дворцом, все мы отвечаем перед более высокой властью.

— Примарх стремится защитить место, где находится эта власть, — парировал Катафалк.

— Одновременно подвергая его опасности.

— Это всего лишь твоё мнение — у нас есть официальное разрешение.

— Нет у вас официального разрешения. Хотя ты без сомнения считаешь иначе. Военный инженер получит своих наёмных рабочих, и Дворец продолжат укреплять… но не сегодня, Деметрий. Я понимаю твои намерения и поддерживаю их. Но уже немало ужасных ошибок сделали, прикрываясь целесообразностью, и мой долг защитить Императора от последствий этих ошибок.

— Я ясно вижу приказы своего примарха, — заверил Катафалк щит-капитана.

— Просто выслушай меня, — продолжал Энобар, придав голосу настолько просящие интонации, насколько позволила гордость. — Мои люди — как и твои — отчаянно пытаются замедлить падение вдоль гравитационной колонны. Когда они окажутся далеко от двигателей, то просто упадут и разобьются. У нас нет времени на споры. Отдай приказ. Поставь “Арку” на гравитационный якорь. Останови орбитальную платформу и спаси этим наших людей.

Космический десантник уставился на щит-капитана, лицо Катафалка исказилось от ненависти и отвращения.

— Брось якорь, Деметрий, и они безопасно опустятся на землю.

— Я не стану так делать, — наконец ответил Имперский Кулак. — Я не стану заложником игр, извращённой логики и обмана Легио Кустодес, с их недостойными переодеваниями и хитростями. Некоторые говорят, что мудро на время притвориться врагом и изучить смоделированный конфликт, но всё что я вижу — вы воюете сами с собой.

— Я не нуждаюсь в нотациях Легионес Астартес на эту тему! — едва сдержал возмущение Стентонокс. — Эта непреклонность лорда Дорна, его упрямство есть и в тебе.

— Возможно это и недостаток, — согласился Катафалк. — Мои люди — погибнут из-за моего упрямства, а твои — из-за твоего. Спроси себя, щит-капитан, как далеко ты готов зайти в своём провале? “Арка” летит к Дворцу. Это — приказ моего примарха.

Энобар вздохнул:

— Деметрий, ради крови Императора, которая течёт в твоих венах и венах твоих погибающих людей, пожалуйста… Брось якорь.

Деметрий Катафалк наклонился к стоявшему на коленях щит-капитану.

— Нет, кустодий, — прошептал он. — Я не стану так делать.

Стентонокс опустил голову. Он больше ничего не мог изменить.

На оперативной палубе началась неожиданная суета. Сервитор перенаправил срочное сообщение оператору, а тот в свою очередь переслал его офицеру мостика.

— Повелитель, — человек через весь зал окликнул капитана Имперских Кулаков. — Запущен гравитационный якорь.

Шок и гнев омрачили сердитое лицо Катафалка. Он не издал ни малейшего звука. Никакой суеты. Никакой ярости. Он просто уставился на Энобара и в его глазах светились ненависть и недоверие.

— Мне необходимо подтверждение, — приказал он.

Опустив ствол красиво украшенного болтера и дотронувшись сбоку указательным пальцем до шлема, один из его чемпионов отправил запрос.

— Братья подтверждают это. Якорь запустил гравитационный обратный ход.

— Сколько потребуется времени? — спросил Деметрий не отрывая взгляда от щит-капитана.

— Два часа, повелитель, — извиняющимся тоном ответил палубный офицер. — Два часа, чтобы колонна завершила цикл и чтобы мы снялись с якоря.

Катафалк медленно кивнул, задумавшись о чём-то. Стентонокс смотрел на него.

Оба мрачно молчали.

— Наши братья Кулаки и кустодии?

— Затянуты в гравитационный колодец вместе с частью обломков и тем что осталось от нижней конурбации.

— Это тебе не поможет, — проворчал капитан Энобару.

Но тот думал совсем о другом. Не его воины несли ответственность за произошедшее, правда, Деметрию говорить об этом он не собирался.

На оперативной палубе раздались сигналы тревоги.

— Что на этот раз? — потребовал Катафалк. Второй чемпион направился сквозь небольшую толпу слуг к консоли сенсориума.

— Приближаются десантно-штурмовые корабли, — доложил Имперский Кулак. — Лунные обозначения. Это — Безмолвное Сестринство, капитан. Они заходят в атмосферу.

С губ Деметрия снова сорвалось рычание:

— Установите вокс-связь.

— В этом нет необходимости — мы получаем гололитическую передачу, повелитель, — произнёс один из палубных офицеров.

— Выведи её, — приказал Катафалк. — Узнаем, что за интерес у Сестёр до наших великих дел.

Установили постоянную связь, и появилось подёрнутое дымкой спектральное изображение женщины. Стентонокс сразу же узнал Дьюсстру Эдельстайну, сестру-командующую Рапторской Гвардии и конфидантой леди Кроле, которая первая предупредила магистра вахты об орбитальной платформе. Послушница-глоссатор стояла рядом с призрачной госпожой.

— Капитан Катафалк, — начался перевод. — Вы знаете, с кем говорите?

— Знаю миледи. Мы не единожды сотрудничали в вопросах укрепления Дворца. Я в высшей степени уважительно отношусь к вам, командресса, но не думаю, что у вас найдётся достаточно веская причина, чтобы вмешиваться в наши неприятности, в которых мы и так по горло.

— Выслушайте меня, капитан. Я собираюсь помешать вам продолжать упорствовать в этой зашедшей далеко ошибке. Ко мне только что поступила информация о наёмных рабочих на борту “Арки”. В отчётах утверждается, что Данакильский горнопромышленный конгломерат заверил вас, что все без исключения рабочие соответствуют требованиям безопасности. Изометрия, генетический анализ и тому подобное.

— Так и есть.

— Не хочется пугать вас, капитан, — продолжила переводить глоссатор, — но Дворец приведён в полную боевую готовность. Сейчас объявлена ситуация “Ксанф” и она будет сохранятся до тех пор пока орбитальная платформа будет оставаться на месте или снова начнёт приближаться к Дворцу. Ситуация “Ксанф” требует более высокий допуск, чем изометрика конгломерата — Данакильский анализ не распространяется на псионические проверки и выявление генетических мутаций. А у Сестринства есть подозрения, что среди рабочих “Арки” находятся не выявленные люди с колдовскими генами и незарегистрированные псайкеры.

Деметрий Катафалк повернулся от ослепительного света гололита к кустодию. Сестра достала документ-свиток и показала его.

— Согласно пункту шесть-четырнадцать Вондрабургской прокламации я уполномочена конфисковать орбитальную платформу и её наёмных рабочих для проверки и допроса в комплексе Схоластика Псайканы улья Иллиум.

— Вы серьёзно? — спросил Имперский Кулак, смотря то на Стентонокса, то на Эдельстайну.

— Абсолютно, капитан, — заверила его послушница. — Это серьёзный вопрос. Настолько серьёзный, что из цитадели Сомнус отправлено сообщение Рогалу Дорну. Ответ ещё не получен, но он, несомненно, будет. Примарх захочет избежать проблем для легиона, который контрабандно провозит опасных незарегистрированных псайкеров, минуя системы безопасности — включая и его собственные — в Императорский Дворец. Не так ли, капитан Катафалк?

Тянулись секунды. Деметрий молчал, пока, наконец, не кивнул:

— Да, лорд Дорн захочет избежать подобных осложнений. Очень хорошо, что вы проявили интерес к нашему небольшому недоразумению.

— Многие организации гордятся, что они правая рука Императора, капитан. Но они не могут все быть ими. Иногда одна рука может и не знать, что делает другая.

— Довольно, — процедил Катафалк сквозь стиснутые зубы. — Имперские Кулаки будут охранять наёмных рабочих и проследят, чтобы “Арка” без происшествий добралась до вашего комплекса в Иллиуме.

— Мы возьмём орбитальную платформу под двойную охрану, капитан, — сообщила через глоссатора Эдельстайна. — Пожалуйста, освободите ангары для десантно-штурмовых кораблей и транспортов Рапторской Гвардии. Конец связи.

Командующая и её послушница исчезли в статическом тумане.

На оперативную палубу опустилась тишина.

— Освободите их, — распорядился Катафалк. — Прикажите другим отделениям отступить.

Как только Имперские Кулаки сняли путы с пленных, Стентонокс и оба кустодия встали на ноги.

— Аналогично, — приказал Энобар старшему сержанту.

— Вега укажет путь к инженерным и сенсорным палубам. Тебе предстоит возглавить операцию по спасению наших людей у колонны. Сообщи капитан-генералу Вальдору, что мы возвращаемся на транспорты. — Он нескрываемо враждебно посмотрел на Катафалка. — Происшествие было рассмотрено и принято устроившее обе стороны решение. Скажи ему… Скажи ему, что ни одна из сторон не понесла значительных потерь.

Щит-капитан повернулся, собираясь уходить, и в этот момент Деметрий схватил его за руку. Стентонокс напрягся.

— Я хочу, чтобы ты знал, — начал Имперский Кулак, — что независимо от твоей назойливой правды и её сладкой лжи, сегодня вы действовали недостойно. Легио Кустодес, Безмолвное Сестринство — вы поставили себя между Императором и его врагами. Но я не сомневаюсь, что наступит день, когда вы захотите, чтобы стена между Императором и его врагами была выше и больше чем она будет. И когда этот день придёт, вы поймёте насколько бессмысленно — более того безрассудно — всё это было.

Не взглянув на капитана, Энобар вырвался и направился к лифту, оставив “Арку” Имперским Кулакам.




Было поздно. В сводчатых коридорах и залах Дворца пылали жаровни с ладаном. Обычно магистр вахты отчитывался перед стражем-секьюритас, чтобы капитану следующей смены была представлена подробная информация во всей важности и целостности. Но из-за объявленной ситуации “Ксанф” Стентоноксу пришлось отчитываться перед главой кустодиев.

Разговаривая на ходу, они шли по галереям Второго района. Следуя протоколу на время режима тревоги, охрана капитан-генерала из Ареских гвардейцев и число рыцарей-пехотинцев магистра вахты были удвоены. Кустодии подошли к круглому барбакану, предупредив, что проходят из внешних районов Дворца во внутренние.

Это оказался долгий день для них обоих. После инцидента с орбитальной платформой Энобар потратил оставшиеся от дежурства часы, пытаясь наверстать график. И потерпел полный крах. Он оставит огромный список незавершённых дел новому магистру вахты, также как и его предшественник оставил ему.

Константин Вальдор не стал отзывать заблокировавшие полёт “Арки” корабли, а воспользовался ситуацией на случай реальной тревоги уровня “Ксанф” и скрупулёзно проверил все меры защиты Императора. Это привело к экстренному заседанию Кокум Эгиды: стратегическому собранию ветеранов-кустодиев, с которыми капитан-генерал консультировался по вопросам безопасности. Прибытие орбитальной платформы — и последовавший дипломатический кошмар — потребовало больших разбирательств. Оно оказалось неожиданностью, а потому стало в десять раз опаснее.

К такому Кровавые Игры подготовить не могли. Даже целесообразность дальнейшего проведения Игр была поставлена под вопрос.

После Кокум Эгиды главный кустодий направился на встречу с самим Сигиллитом, вернувшись мрачным и замкнутым.

— И так орбитальная платформа покинула воздушное пространство Дворца, — поинтересовался Вальдор.

— Так точно, сэр, — ответил Стентонокс. — Она направилась к Иллиуму, и по воле Императора, капитан Катафалк остался на борту.

— Он — упрямый сухой ублюдок, — вздохнул капитан-генерал. — И мало чем отличается от Дорна. Но никаких других Легионес Астартес я не хотел бы сильнее видеть на наших стенах.

Энобар был вынужден согласиться.

Щит-капитан погрузился в раздумья. События на “Арке” завершились, но он никак не мог расслабиться. И дело было не только в том, что во Дворце ещё действовала тревога; его грызло какое-то подсознательное чувство, словно он упустил что-то важное. Что-то о чём он хотел бы предупредить следующего магистра вахты…

Его взгляд невольно переместился с Константина Вальдора на великолепную золотую броню Аресцев. Он посмотрел на терминаторов у концентрических охранных ворот и на стражей, сопровождавших его как магистра вахты. Пристальный взгляд остановился на званиях и наградах. Лентум рыцарь-пехотинец, Вега Эритрей Сенграл Обиспум.

— Щит-капитан? — спросил Вальдор.

Вега.

Было что-то не так в том, как двигался рыцарь-пехотинец, как он шёл — высокий и гордый, держа перед собой копьё хранителя.

— Щит-капитан, — нажал Вальдор, — осталось что-то ещё?

— Всего одно недоделанное дело, сэр.

Стентонокс развернулся на пятке бронированного ботинка и устремился к Веге, который шёл рядом с ним вдоль галереи, но прямо перед магистром вахты возникла сияющая алебарда кустодия. Энобар схватил рукоять, и воины начали бороться за оружие, побудив Аресцев окружить главного кустодия, приняв защитное построение.

Щит-капитан дотянулся большим пальцем до рычажка отсоединения магазина болтера, и тяжёлая обойма с лязгом упала на пол. А он с рыцарем-пехотинцем продолжил кружиться по галерее, швыряя друг друга из стороны в сторону. Вега резко двинул копьём вперёд и разбил магистру вахты лицо.

Стентонокс врезался спиной в стену, и телохранители Вальдора направили оружие на Вегу.

— Не стрелять, — сумел выдавить Энобар, но противник уже двинулся на Аресцев и метнул алебарду, словно копьё. Щит-капитан попытался схватить безоружного рыцаря, но оказалось, что его самого схватили с молниеносной скоростью.

Рыцарь использовал щит-капитана как прикрытие, развернул, толкнул на телохранителей и рванулся за ним, выхватив короткий меч из ножен одного из ветеранов-кустодиев. Владелец клинка поплатился за ошибку — Вега вонзил ему клинок в спину, а затем, выдернув меч, отбил удары копий остальных телохранителей.

Стентонокс оказался между рыцарем и ближайшими Аресцами. Он схватил сжимавшую оружие руку и врезался плечом в нагрудник Веги. Обрушив локоть вниз, он выбил клинок. Как только меч лязгнул о пол, Энобар повернулся, чтобы подобрать его, но получил удар шлемом в лицо.

Увернувшись от широкого лезвия копья, рыцарь схватил его за рукоять и вырвал у прежнего владельца, обезоружив кустодия. Затем отшвырнув противника к противоположной стене с такой силой, что у Аресца треснула позолоченная броня, Вега оказался перед своей истинной целью: Константином Вальдором.

Капитан-генерал Легио Кустодес не наблюдал за развернувшимся хаосом, словно сторонний наблюдатель, который предоставил своим воинам защитить его. Он был начеку. Он был готов. Движения атакующего сбивали с толку, а нападение было смелым, но едва Вега восстановил равновесие, как получил огромным кулаком прямо в лицевую пластину шлема.

Рыцаря отбросило назад, он перевернулся в полёте так, что колени оказались над плечами, и приземлился дальше по коридору на лицо и нагрудник. Затем встал на колени и пошатнулся от силы удара, потрясшего череп даже несмотря на шлем.

От концентрических ворот приблизились часовые, направив длинные стволы инсинераторов на Вегу, а Аресцы снова окружили главного кустодия. Стентонокс стоял рядом с ранеными, вытирая кровь из сломанного носа.

— Хватит, — обратился он к нападавшему, — или я разрешу открыть огонь.

Вега неуверенно встал, оглянулся на терминаторов у ворот во Внутренний Дворец, потом снова посмотрел на Энобара и Вальдора. После чего обмяк и кивнул, показывая, что сдаётся.

— Свяжитесь с лазаретом, — посоветовал Энобар раненым, отправляя их за медицинской помощью.

— Капитан Стентонокс? — спросил Вальдор.

Щит-капитан повернулся и встал по стойке “смирно”, Вега поступил также.

— Капитан-генерал, позвольте представить вам кустодия Велизария. Последнего участника действующего круга Кровавых Игр.

На уставшем лице Константина Вальдора появилась мрачная уважительная улыбка. Рыцарь-пехотинец снял повреждённый высокий шлем, открыв лицо молодого и амбициозного кустодия.

— Впечатляет.

— И это ещё далеко не всё, сэр, — продолжил Энобар. — Я пришёл к выводу, что кустодий Велизарий находился на борту орбитальной платформы — он собирался проникнуть во Дворец под личиной одного из наёмных рабочих.

Стентонокс посмотрел на молодого кустодия, который медленно кивнул.

Вальдор также кивнул:

— И держу пари, что он сумел бы это сделать.

— Возможно, — ответил щит-капитан. — Вместо этого он использовал свои таланты в… дипломатическом саботаже, активировав гравитационный якорь в двигательной колонне “Арки”, чем спас жизни как Легио Кустодес, так и Легионес Астартес. Также он тайно предупредил Безмолвное Сестринство о нашей патовой ситуации, чем спас всех остальных.

— Ты знал об этом всё время?

— Нет, сэр. К сожалению, нет, — признался магистр вахты. — Кустодий Велизарий не пожелал поставить под угрозу своё выступление в Играх.

— Увы, я всё понял всего несколько минут назад. Видимо Велизарий покинул орбитальную платформу замаскировавшись под кустодия Вегу. Он намеревался проникнуть во Дворец как… как один из Легио Кустодес, сэр. Но боюсь, он слишком далеко зашёл, когда решил стать одним из моих охранников, надеясь получить доступ во Внутренний Дворец. — Стентонокс провёл большим и указательным пальцами в перчатке по сломанному носу. — Это уже попахивает высокомерием.

— И это почти сработало, — завершил Вальдор.

— Так и есть, сэр, — согласился щит-капитан. — Мне кажется, что кустодий Велизарий пытался обратить наше внимание на одну вещь. Отчасти его проникновение связано с прямым выбором вас в качестве цели — думаю, будет мудро сделать надлежащие выводы из произошедшего. Как командующий защитниками Императора и глава охраны Дворца — вы цель для наших врагов.

— Как и все мы, — ответил капитан-генерал. — Как и все те, кто стоит между Императором и Гором.

— Сэр.

Главный кустодий долго смотрел на них обоих:

— И всё же мы обсудим это подробнее. Решим, что ещё следует сделать.

Это был долгий день. Стентонокс исполнял обязанности магистра вахты всего двадцать четыре часа, но чувствовал себя полностью истощённым. Даже опустошённым. Он и представить не мог, какая требовалась сила, чтобы нести это бремя каждый новый день.

Поторапливая Ареских Гвардейцев и направляясь к концентрическим воротам, Константин Вальдор обернулся к Энобару и Велизарию:

— И помните, что я сплю крепче, зная, что в наших рядах есть такие кустодии как вы. Пока можете — немного насладитесь заслуженным отдыхом. Когда враг окажется у наших ворот — останется мало времени для такой роскоши.




Ник Кайм

ФЕНИКСИЕЦ


Я умираю. Мигающий ретинальный дисплей говорит мне, что кибернетика функционирует, но я не могу пошевелить ею. Без движущей силы плоти железо ничего не значит. Какая польза от машины без двигателя? Несмотря на очевидную стойкость и прочность железа, теперь я понимаю, что оно так же слабо, как и плоть. По иронии судьбы это открытие приходит ко мне только сейчас.

От меня отходит этот спесивый пес Юлий. Мне нужен миг, чтобы понять, почему он перевернут вверх ногами, а я вижу его удаляющиеся пятки. Мой тактический дредноутский доспех подвел меня.

Я лежу на спине, пытаясь удержать свои внутренности.

Я не один.

Мертвые повсюду, их число растет с каждой секундой. Вокруг меня Морлоки в черных траурных цветах. Я вижу обрывки эмблем, брызги крови. Раны братьев свежи, но память о них, как и о нанесенных Легиону потерях будет долго храниться после окончания этой битвы. Впрочем, мне не увидеть, чем она закончится. Я не чувствую сожаления или грусти, вместо них меня наполняет гнев, черная волна ненависти, в которую я постепенно погружаюсь.

Моя голова наклоняется в бок, и я вижу знакомое лицо. Хрипло выговариваю имя.

— Десаан…

Он не отвечает. Мой брат уже скончался.

Я пытаюсь подавить чувство фатализма, которое охватывает мой разум так же, как холод смерти начинает наполнять мое тело.

Я хочу верить, что все это может закончиться победой, что мы не были просто уничтожены ложью.

Затем я вижу его, он появляется из облака дыма, его доспех мерцает в мареве тысячи пожаров. И я вижу того, кто ему противостоит. Смерть близка, она держит меня за горло, погружает свои нетерпеливые когти в мои внутренности. От живота до шеи тянется разрез, боль соперничает со всем, что я испытывал прежде… Но я должен держаться, должен увидеть это.

В глазах постепенно темнеет. Я мирюсь с этим, лишь бы оставаться в сознании.

Посреди буйства войны сошлись друг против друга два брата, у их ног кружит смерть.

Один неумолим, его глаза подобны озерам ртути, волосы коротко подстрижены. Он холоден и несгибаем, а грубое и суровое лицо напоминает скалы Медузы. В черном, как уголь доспехе, с отливающими серебром руками, он — воплощение свежевыкованной мести.

Феррус Манус. Горгон. Мой отец.

Второй строен, даже в своем пурпурно-золотом доспехе. На голове нет шлема, прекрасное лицо — образец физического совершенства, а длинные белые пряди похожи на сполохи пламени. У него оружие моего отца, огромный молот Сокрушитель Наковален. Этот тщеславный, но смертоносный позер с важным и заносчивым видом взбирается на скалу.

Фулгрим. Фениксиец. Брат моего отца.

Феррус Манус убьет его за это оскорбление. Он решительно шагает к скале, живые расступаются перед его стремительным рывком, а мертвые устилают путь. Горгон вытягивает Огненный Клинок, и тот гудит его праведным гневом.

Фулгрим продолжает улыбаться. Он открывает объятия, словно собираясь заключить в них Горгона. Но на самом деле это насмешливый вызов на поединок. Внизу несколько выживших братьев из клана Авернии бьются с Гвардией Феникса. Молниевые когти сходятся с алебардами, и число погибших среди Морлоков и Детей Императора растет.

Я теряю сознание на несколько секунд. Глаза залиты кровью, и я наблюдаю за битвой через багровый туман, который мои ретинальные линзы не в состоянии устранить.

Сокрушитель Наковален выглядит тяжеловесным. Слишком благородное оружие для недостойных рук Фулгрима, но он искусно орудует им и напоминает мне о своем потрясающем мастерстве.

С уст отца срываются слова обвинения, но мой слух слабеет, и я не могу разобрать их. Феррус оскаливается в хищном рыке. Фулгрим тоже, демонстрируя усмешку лжеца.

Отчаяние сменяется яростью. Феррус Манус бросается к скале, на которой стоит его брат.

Мой отец — боец, наделенный грубой силой и неоспоримой мощью, но техника Фулгрима отработана, как у танцора. Даже с Сокрушителем он быстр и точен. Фениксиец осыпает ударами защиту моего отца, атакует снова и снова. Феррус Манус не согнется. Его питает гнев, и Фулгрим чувствует этот жар. Улыбка примарха Детей Императора становится неуверенной, и он хмурится.

Я слабею, мое тело отказывает. Сознание еле теплится в нем. Я должен увидеть это. Мне необходимо знать…

Два полубога кружат среди моих родичей, которые еще не пали. Скользящий удар сминает наплечник моего отца. Ответный удар двумя руками стремителен и оставляет раскаленную трещину на броне Фениксийца. Горгон отшатывается, рукоять Сокрушителя врезается в его нос борца. Феррус отвечает нисходящим ударом, от которого Фулгрим уклоняется. Второй выпад рассекает щеку примарха, и тот рычит. Брат Горгона выбрасывает молот, удар выбивает воздух из легких моего отца, и он задыхается. Отчаянный перекрестный удар проходит на расстоянии вытянутой руки от Фениксийца, когда тот отскакивает назад, чтобы избежать жала Огненного Клинка. Фулгрим одной рукой раскручивает похищенный молот для смертельного удара, но Феррус Манус блокирует его. Сыплются искры, с оружия обоих противников срываются молнии.

Я слышу раскаты грома и представляю, как сама земля дрожит от ярости этой дуэли.

На миг они сцепляются, брат против брата, Огненный Клинок скрежещет о рукоять Сокрушителя Наковален.

Зарычав, Феррус Манус отбрасывает Фулгрима, но Фениксиец быстро восстанавливает равновесие. Он уворачивается от выпада в грудь и бьет кулаком в открытую челюсть Горгона. Отец не обращает внимания на удар и рубит мечом в бок Фулгрима. Сложно сказать наверняка — мое зрение начинает расплываться, а боль становится тупой, чтобы затем превратиться в вечный холод — но я готов поклясться, что эта рана срывает с губ Фениксийца выдох наслаждения.

Он и в самом деле порочен.

Насмешливый смех покидает уста Фулгрима, его заносчивость безгранична, даже перед лицом раскаленной ненависти. Мой отец свирепо атакует и сбивает наплечник с доспеха Фулгрима. Если бы я мог торжествующе сжать кулак, я бы это сделал. Наращивая темп, Горгон пробивает защиту Фениксийца и наносит колющий удар Огненным Клинком.

Мои глаза расширяются в предвкушении победы…

Но Фулгрим реагирует быстрее, чем должен любой воин, и отбивает в сторону удар, а затем наносит свой в голову отца.

Вместе с поднимающейся кровью мое горло сжимает мука, но я не осмеливаюсь отвернуться. Я не могу, даже если бы захотел.

Феррус Манус ошеломлен и опускается на одно колено, но решимость не покидает его. Из головы течет кровь, заливая его красной пеленой. Стиснув зубы, Горгон находит брешь в безупречной защите Фениксийца и наносит глубокую рану.

Фулгрим отступает и держится за тело, выронив Сокрушитель Наковален. Они стоят на коленях и пристально смотрят друг на друга, но я поражен очевидной грустью Фениксийца. Вероятно, мое сознание уже затуманилось, потому что я вижу в Фулгриме настоящую печаль. Она сменяется одобрением, когда Феррус Манус поднимается с колен.

Пылающий Огненный Клинок зависает в воздухе, как застывшая комета.

Я собираюсь встретить смерть. Она останавливается, и я благодарен ей за это.

Но смертельного удара нет. Я моргаю и задаюсь вопросом, уж не пропустил какой-то решающий миг.

В руке Фулгрима вспыхивает серебряный меч. Он останавливает на полпути Огненный Клинок, но тот все равно опускается.

Резкая вспышка света обжигает глаза, но у меня больше нет сил отвернуться. Темная и жуткая аура окутывает обоих примархов — я вижу, что Фулгрим стоит, а мой отец снова на коленях, его броня разрезана, словно бумага.

Я хочу кричать, рвать и метать от неправильности происходящего. Судьбу изменили. В шаге от своей смерти я увидел его — существо внутри Фениксийца. Оно извивается и похоже на змея, но плоть-носитель вокруг него пошатывается, утратив свое обычное изящество.

Глаза Фулгрима расширяются, и когда я смотрю в них, то вижу ужас, отчаянный призыв, который кричит не убивать своего брата.

Следует удар. Я не могу остановить его. Аметистовый огонь рассекает железную кожу.

Я ощущаю вонь чего-то испорченного, тухлого мяса и старой плоти. Откуда-то из невидимого мира приходят ветра, захлестывая нисходящими потоками склоны. Они проносятся надо мной, над мертвыми, и я слышу заточенные в них голоса.

Они вопят.

Среди воя я слышу голоса, манящие меня. Они идут из Призрачной земли Медузы, где все еще бродят призраки старых, давно забытых душ. Это убитые воины клана Авернии, они тянутся ко мне, чтобы забрать с собой и даровать покой.

Я отшатываюсь, когда их лица меняются, и благородные сыны Медузы превращаются в ужасных призраков. Пальцы высыхают в когти, глаза исчезают в пустых впадинах. Они пытаются утащить меня во тьму, и у меня едва хватает воли, чтобы не позволить им поживиться моей душой.

На равнине Исствана свирепствует страшная буря, в сердце которой мой мертвый отец и его убийцы. Я вижу, как жизненная сила покидает Горгона через разрубленную шею. Его голова с остекленевшим взглядом и застывшим на лице гневом лежит отдельно от тела.

Когда стихает ветер, я чувствую, что мои мучения только начинаются.

Фулгрим, хотя это не Фениксиец, наклоняется. Он хватает за короткие волосы окровавленную голову моего отца и показывает ее мне.

Я вижу не примарха Детей Императора — я взираю на чудовище. Близость смерти открывает мне эту истину.

И в этот миг, когда мое сердце стучит в последний раз, а завершающий вздох мучительно скребет легкие, я понимаю, кто противостоит нам. Отчетливо вижу это.

Я вижу, что мы…




Гэв Торп

ПО ПРИКАЗУ ЛЬВА


— Сенешаль, нам открыть огонь?

Сквозь рев предупредительных сигналов раздался вопрос магистра капитула Белата. Корсвейн оторвал взгляд от дисплея прибора обнаружения целей, на котором руны показывали корабли предателей, устремившиеся к центру флота, подобно нацеленному в сердце копью. Отраженный сигнал подтвердил, что это были те же самые корабли Гвардии Смерти, которые он преследовал в двенадцати опустошенных звездных системах.

— Что делают сепаратисты? — спросил сенешаль, взглянув на Уризеля, который следил за пультами управления авгуров.

— Их корабли увеличивают мощность, сенешаль. Сканирование для захвата цели не обнаружено, — легионер наклонился над чахлыми телами сервиторов и изучил данные на главном экране. — На орбитальных станциях форсируются реакторы, заряжаются оружейные системы. Торпедные аппараты закрыты.

Корсвейн выслушал новости без комментариев, а Белат тем временем мерил шагами квартердек стратегиума и сыпал шепотом проклятья.

— Если тебе есть, что сказать, — тихо заметил Корсвейн, — говори.

— Я просто сожалею о решении прибыть к Аргею неполным Легионом, сенешаль, — ответил Белат, взяв себя в руки.

— Ты имеешь в виду, о моем решении. На командном совете ты почти не возражал.

— При всем уважении, сенешаль, неважно в каком составе мы прибыли сюда. Мы откроем огонь по сепаратистам? Нельзя позволить им сделать это первыми.

Корсвейн повернулся.

— Не открывать огонь! Флоту перестроиться для парирования маневра Гвардии Смерти, оставаясь на нынешней позиции.

— Из-за этого еще больше наших кораблей окажутся в радиусе действия орбитальных платформ, и мы окажемся беззащитными перед мятежниками, — возразил Белат.

— Я отдал приказ, магистр капитула. И не просил высказывать свою точку зрения. Мы сойдемся с Гвардией Смерти в битве.

— Но мятежники…

— Президент-генерал Ремеркус до этого момента соблюдал условия установленного перемирия. Если сепаратисты хотели атаковать нас, у них было достаточно возможностей.

— Или же они чего-то ждут.

— Выполняй мои приказы, — Корсвейн не повысил голос, но его резкий тон предупредил дальнейшие споры.

Белат неохотно кивнул и отправился к коммуникационной системе на другой стороне командной палубы. Оттуда он передал приказ одиннадцати кораблям Темных Ангелов, который в данный момент отходили от так называемой «Свободной армии Терры Нуллиус».

Темные Ангелы не в первый раз встречали мир, который отделялся от Империума, однако не переходил на сторону Гора. Семь капитальных кораблей и транспорты с более чем тремя сотнями тысяч людей сосредоточились в этих провозглашенных свободными небесах. Войско, способное завоевывать целые системы, пассивно ждало окончания гражданской войны.

На дисплее головные корабли Гвардии Смерти приближались к передовым судам Темных Ангелов. Три небольших эскортника отступили к ударным крейсерам и боевым баржам главных сил, выйдя за пределы дистанции огня, прежде чем попали под обстрел.

Корсвейн не чувствовал удовлетворения от того, что телепатические предсказания библиариев о дислокации флота предателей оказались верными. Если бы он больше доверял их способностям, тогда не оказался в численном меньшинстве и в сложной позиции между двумя потенциальными врагами.

— Связисты, отправьте приоритетное сообщение президенту-генералу и переориентируйте его на мою каюту.

Белат нахмурился.

— Ты покидаешь стратегиум?

— Хоть ты недавно возглавил второй орден, магистр капитула, но я не сомневаюсь, что ты отразишь эту атаку. Моего внимания требуют другие дела.

Двое легионеров из личной стражи Корсвейна последовали за вышедшим из стратегиума командиром. Он остановил их.

— Возвращайтесь на командную палубу и помогите магистру капитула Белату. Обязательно напомните ему, чтобы не открывал огонь по Свободной Армии и ее орбитальным станциям, если только они не наведут орудия на нас.

Космодесантники отдали честь и ушли, оставив Корсвейна в одиночестве. Он держал вокс-канал открытым, чтобы следить за действиями флота. За две минуты, которые ему понадобились, чтобы добраться до дверей в личные покои, Гвардия Смерти остановила свой стремительный бросок, не сумев застигнуть врасплох дозоры. Похоже, предатели перегруппировывались, чтобы нанести более согласованный удар по Темным Ангелам.

Когда дверь с шипением закрылась за его спиной, Корсвейн опустился у стены, доспех завыл, повторяя движения оседающего тела. Сенешаль закрыл глаза и прислонил голову к голому металлу, пытаясь обдумать ситуацию.

— Пустая затея, — пробормотал он, повторяя слова, сказанные великим магистром Харадином на совете.

Возможно, она была пустой, но совет потребовал, пусть и в завуалированной форме, чтобы Корсвейн проявил инициативу.

Резкий стук прервал громкие голоса, когда Корсвейн бросил зачехленный меч на старый деревянный стол. Сенешаль Темных Ангелов сердито взглянул на собравшихся магистров Легиона.

— Споры никуда нас не приведут.

Замолчав на минуту, восемь командиров сели на свои места, недовольно глядя друг на друга. Корсвейн вздохнул и в свою очередь посмотрел на каждого из них, чувствуя на себе их настороженные взгляды.

— Что еще вы от меня хотите? — спросил он. — Последний приказ Льва, который он отдал мне лично, заключался в том, чтобы передать сообщение о его действиях повелителю Космических Волков Руссу, и атаковать врага повсюду.

— Врага можно найти повсюду, Русса — нигде, — заявил Харадин, великий магистр третьего ордена. Двое его магистров капитула — Нераил и Занф — согласно кивнули. — Лев на самом деле хотел разбросать Легион по множеству систем?

— Мы почти в пятнадцати тысячах световых лет от Калибана, — произнес Астровель, магистр четвертого капитула седьмого ордена. — И должны в первую очередь подумать о защите родного мира.

Он покачал головой, его исполосованное шрамами лицо было мрачным.

— Лев не похвалит нас, если мы погонимся за этим предателем из Гвардии Смерти и позволим врагам напасть на Калибан, как они проделали с сотнями других миров.

— Мы гоняемся за призраками, — сказал Харадин. — Мы очистили дюжину систем от этого врага, и каждая была охвачена мятежом или уничтожена, каждая была запятнана его присутствием. Готов поклясться, он намеренно уводит нас от главных сил Гвардии Смерти.

Корсвейн посмотрел направо, где стоял Далмеон. Библиарий шагнул к столу в ответ на жест сенешаля.

— Я не могу предсказать его намерения, но мы достигли определенного успеха в установлении его местонахождения. Существуют определенные знамения, которые, как мы считаем, указывают на следующую цель Тифона. Варп штормит, терзаемый силами тьмы, и куда бы мы ни взглянули, видим гибель и безысходность. Несмотря на это, наши предсказания указывают на систему Аргей, приблизительно в двухстах световых годах от нашей настоящей позиции.

— Благодарю, Далмеон, — Корсвейн посмотрел на других командиров. — Мы не можем знать, где отсиживается Мортарион с остальными силами Гвардии Смерти, но у нас осталось незаконченное дело с Тифоном.

— Ты ведь не собираешься оперировать всеми нашими силами на основании этих данных? — спросил Харадин. — Не хочу оскорбить нашего брата библиария, но такие видения могут ничего не значить. Пустая затея.

— Ты прав, — вздохнул Корсвейн, подняв со стола меч и прицепив его к поясу. — Варп-предсказание никогда не было точным искусством.

— Эмпиреи — ненадежная сила, — вмешался Астровель, рассматривая Далмеона прищуренным взором. — Император неспроста запретил использование подобных… талантов.

— Лев уладил этот вопрос, — сказал Корсвейн. — Необходимость диктует новый подход.

— Подход, который не разделил брат-искупитель Немиил, — заметил Астровель. — Не буду ставить под сомнение волю Льва, но мы не можем знать всех его намерений по этому вопросу.

— Думаю, Лев совершенно ясно высказал свою позицию, — сказал Харадин. — По крайней мере, больше Немиил не возражал, разве не так?

— Эти разговоры бессмысленны, — резко сказал Корсвейн. — Будь Лев здесь, ты бы не стал так легко бросаться подобными словами, великий магистр. Сейчас я — представитель примарха, и ты будешь относиться ко мне с тем же уважением.

— Поэтому я снова спрашиваю, что ты хочешь от Легиона? — задал вопрос Харадин. — Это уже третий совет, на который ты меня вызвал, но наша цель не стала яснее или ближе, чем была перед первой встречей.

— Следи за своим языком, брат, — сердито отозвался Белат, недавно назначенный командиром второго ордена. — Твои обвинения не к месту. Лев назначил Корсвейна своим заместителем. Ты ведь не станешь оспаривать пожелания примарха?

Харадин молча уставился на него. Корсвейн знал, что великий магистр не собирался оскорблять его, он просто хотел подтолкнуть к принятию решения. Сенешаль почувствовал на себе взгляды собравшихся и задумался, почему Лев выбрал его для этого задания. Корсвейну хотелось, чтобы на его месте был другой. Но другого не было, а он поклялся примарху, что заменит его. Следовало принять решение.

— Ты прав, — повторил Корсвейн, обращаясь к Харадину. — Отправлять весь флот на основании такой скудной информации было бы неразумно. Легион разделится по Орденам. Я отправлюсь с Белатом и вторым орденом к Аргею, чтобы узнать правду. Этих сил будет достаточно, если Тифон окажется там. Остальные продолжат прочесывание соседних систем, чтобы установить местонахождение Космических Волков или же атаковать врага в случае его обнаружения.

— Это твой приказ? — спросил Харадин, выглядевший неубежденным.

— Да, — подтвердил Корсвейн. — Передайте его остальному Легиону. Флот разделится через двенадцать часов.

Великий магистр пожал плечами.

— Раз это твой приказ, сенешаль, мы подчиняемся.

— Сенешаль, мы установили связь с президентом-генералом Ремеркусом.

Корсвейн открыл глаза и прошел через небольшую переднюю к монитору связи. Он ввел свой цифровой код, и экран, мигнув, ожил, показывая лицо лидера сепаратистов.

Когда Корсвейн впервые встретился с ним, Ремеркус показался удивительно молодым. Он был стройным мужчиной приблизительно сорока терранских лет. Волосы коротко подстрижены, но в аккуратной бороде присутствовали седые пряди.

— Как я и предсказывал, вы принесли войну на Терру Нуллиус, Корсвейн. Я предупреждал, что ваше присутствие здесь превратит наш нейтралитет в пародию.

— Гвардия Смерти уже была здесь, — ответил Корсвейн, сохраняя самообладание. — Как удобно, что она избежала обнаружения вашим флотом, не так ли?

— Я не сомневаюсь, что глаза Легионес Астартес могут заглянуть в каждое поле астероидов или пылевое облако, но у Свободной Армии нет таких возможностей. Вероятно, они последовали за вашим флотом в систему. Я нахожу удивительным совпадением, что Темные Ангелы и Гвардия Смерти наткнулись на наш мир практически одновременно.

— Это не совпадение, Ремеркус. Мы охотились за этим флотом сотню дней. Где-нибудь мы бы принудили их к битве. Возможно, большое совпадение заключается в том, что мы обнаружили их здесь, где бездействует так много кораблей и солдат Империума.

— Мы уже обсуждали это прежде. Вы хотите снова привести те же самые аргументы, Корсвейн? Терра Нуллиус не интересуется войной между Легионами. Если любой из флотов попытается высадить войска на нашу планету, мы будем защищаться.

Прежде чем Корсвейн ответил, затрещала внутренняя вокс-связь, временно заглушив слова президента-генерала. Это был Белат.

— Сенешаль, Гвардия Смерти через пять минут выйдет на дистанцию действительного огня. Флот выполняет оборонительные маневры, но было бы мудрым нанести упреждающий удар. У них огневое превосходство, Корсвейн. Мы не можем позволить им вдобавок добиться позиционного преимущества.

Корсвейн вздохнул.

— Оставайтесь в пределах радиуса действия орбитальных батарей. Запустите противоторпедные дроны и штурмовые корабли. Перестройтесь в боевой порядок.

— У нас мало пространства для маневра, сенешаль. Перестраиваясь в боевой порядок, мы окажемся среди кораблей Свободной Армии. Мы теряем время, пока ты ведешь переговоры с этими мятежниками.

— Я отлично осведомлен о тактической ситуации, магистр капитула, и мне судить, как лучше использовать свое время. Выполняй приказы.

Корсвейн прервал связь и вернулся к переговорам с президентом-генералом.

— Время поджимает, поэтому буду откровенен. В этой войне нет нейтралитета и наблюдателей. Вы утверждаете, что ее начали Легионес Астартес. Возможно, но уже погибли миллиарды тех, кто стремился избежать ее.

— Это угроза, сенешаль Темных Ангелов Корсвейн?

Ремеркус на минуту отвернулся и с кем-то переговорил, слишком тихо, чтобы Корсвейн мог услышать. Когда он вернулся к приемопередатчику, его глаза расширились от гнева.

— Вы направили свои корабли на мой флот? Использовать слабовооруженные транспорты в качестве щита от ваших врагов — тактика труса. Вы слишком рано показали свое истинное лицо, Корсвейн. Как и во времена Великого крестового похода, вы строите победы на телах простых людей.

— Бесчисленные павшие легионеры — вот ответ на это обвинение, — возразил Корсвейн, возмущенный словами Ремеркуса. — Сколько моих братьев погибло из-за слабости простых людей? Сколько отдали свои жизни, чтобы закрыть в боевых порядках бреши, возникшие из-за бегущих трусов, или же погибли в первых атаках, чтобы полки Имперской Армии могли наступать, не встречая сопротивления. Вы знаете, что ваши слова так же пусты, как и обещания Гора.

— Я не слышал подобных обещаний, если вы это имеете в виду. Что вы за человек, если так жаждете войны, что не можете понять мотивов тех, кто хотел бы жить без нее?

Очередной доклад от Белата прервал взрыв негодования Корсвейна, дав ему минуту, чтобы собраться с мыслями.

— Сенешаль, корабли Свободной Армии рассеиваются.

— Ты должен беспокоиться исключительно о Гвардии Смерти, магистр капитула. Что они делают?

— Перестраиваются для атаки. Нам необходимо развернуться и встретить их, или же они смогут сконцентрировать огонь на части нашего флота.

— Каким курсом?

— Сенешаль?

— Каким курсом следует Гвардия Смерти, магистр капитула? Какую часть флота они собираются атаковать?

Последовала пауза, пока Белат получал необходимую информацию.

— Они движутся на нас, сенешаль. По-видимому на «Сошествие гнева» будет направлен основной удар. Мы должны развернуть авангард для поддержки.

— Всем кораблям оставаться на прежнем курсе. Атака Гвардии Смерти ложная. Они не рискнут войти в зону действия орбитальных батарей.

— Стоит ли полагаться на сепаратистов, сенешаль? Их корабли не проводят никаких маневров, чтобы помешать Гвардии Смерти.

— Я полагаюсь не на Свободную Армию, Белат, а на тактические инстинкты нашего врага. Только безумец осмелится атаковать врага, находящегося под прикрытием орбитальной защиты. Тифон пытается принудить нас к открытому сражению, чтобы вывести за пределы дальности огня батарей.

— Можем ли мы идти на такой риск? Как ты можешь быть уверен, что мятежники в этот же самый момент не переговариваются с вражеским командиром?

— Победит мудрейший, магистр капитула. Не забывай уроки спирали, хотя, возможно, обучение в последнее время не пользуется популярностью. Чтобы гарантировать победу, необходимо заманить врага на свою территорию.

— Я не вижу связи между уроком и этой ситуацией, сенешаль. Несомненно, было бы мудрее встретить врага с равными силами? Если мы не сможем, тогда… проклятье, приближаются торпеды!

Вокс отключился, и мгновенье спустя завыли предупредительные сирены, оповещая экипаж о предстоящих попаданиях. Корсвейн отключил сигнал тревоги в своей каюте и включил связь с Ремеркусом.

— Я не уверен, что вы уделяете мне все свое внимание, сенешаль Корсвейн, — обратился президент-генерал.

— Вы правы, Ремеркус, — ситуация придавала спешку его словам, а терпение Корсвейна уменьшалось из-за высокомерия собеседника. — Силы предателей атакуют мой флот. Которым вы помогаете своим продолжающимся бездействием. Проклятье, вы будете сидеть и смотреть, как нас уничтожают?

— У меня нет выбора, — ответил Ремеркус, его сожаление казалось искренним. Он печально покачал головой.

— Что мне делать? Если я сейчас помогу Темным Ангелам, мы станем врагами Гвардии Смерти. Если придем на помощь Легиону Мортариона, тогда ваши боевые братья не замедлят отомстить. Галактика в огне, сенешаль, и пламя затронуло всех нас. Но если мы будем терпеливы, то сможем выйти из этого конфликта, если не невредимыми, то по крайней мере живыми.

Корсвейн искал ответ на честную оценку ситуации Ремеркусом, но в голову ничего не приходило. Для него галактика всегда была разделена на два лагеря: тех, против кого он сражался и тех, кто бился рядом с ним. Он подумал о Повелителях Ночи, о том, как изучал их, считал союзниками, несмотря на методы, которые казались чужими и варварскими. Хотя он, как и все, был шокирован предательством Гора, измена Кёрза его не удивила.

Союзник так легко стал врагом.

Теперь он столкнулся с вероятностью существования третьей точки зрения, ситуацией, в которой не было ни друга, ни врага. Когда Лев сказал ему, что обстановка более сложна, чем Корсвейн может вообразить, возможно именно нынешнюю ситуацию предвидел примарх.

— Мы живем в сложные времена, Кор, и нет четкого разделения между теми, кто сражается на нашей стороне и теми, кто против нас. Неприязнь к Гору и его Легионам больше не гарантирует верность Императору. Другие силы используют свое право на власть.

— Я не понимаю, монсеньор, — признался Корсвейн. — Кому еще клясться в верности, кроме как Гору или Императору?

— Скажи мне, кому ты служишь? — спросил Лев в ответ на его вопрос.

Корсвейн ответил незамедлительно, выпрямившись, словно его обвинили в преступлении.

— Терре, монсеньор, и делу Императора.

— А что на счет твоих клятв мне, маленький брат? — голос Льва был тих и задумчив. — Ты не верен Темным Ангелам?

— Конечно же, верен, монсеньор! — Корсвейн был застигнут врасплох предположением, что примарх может считать иначе.

— И поэтому есть те, для которых на первом месте стоит их примарх и Легион, а для некоторых, возможно, даже не они, — пояснил Лев. — Если бы я сказал тебе, что мы должны отказаться от защиты Терры, что бы ты ответил?

— Пожалуйста, не шутите так, — тихо сказал Корсвейн, качая головой. — Мы не можем позволить Гору выиграть эту войну.

— Кто сказал, что я говорю о Горе…?

Примарх закрыл глаза и несколько секунд тер бровь. Затем он взглянул на Корсвейна, оценивая его рвение.

— Это не твоя забота, маленький брат. Подготовь оперативную группу, и позволь мне одному нести тяжелое бремя.

Теперь это бремя давило тяжестью на плечи Корсвейна. Хотя ему было сложно смотреть на уход Льва, но сенешаль понимал, насколько мог, причины отбытия примарха. Происходящие на Восточной Окраине события нельзя было игнорировать, они могли представлять такую же угрозу Императору, что и предательство самого Гора. Или же так считал Лев.

Когда Корсвейн впервые созвал командный совет, он спросил себя, как бы поступил Лев в подобной ситуации. Размышления ни к чему не привели. Корсвейн считал, что знал примарха лучше остальных, но мысли и планы примарха лежали так же далеко от понимания сенешаля, как человеческие для насекомого. Примархи понимали вселенную так, как он никогда бы не смог, и попытки предугадать их мотивы приводили бы только к нескончаемому разочарованию.

— Ни быстрого ответа, сенешаль Корсвейн? Ни банального довода, чтобы убедить меня в необходимости жертвы моих солдат?

Голос Ремеркуса вернул Корсвейна от его мыслей к насущным делам. Он почувствовал дрожь боевой баржи и услышал, как орудия и ракетные батареи открыли огонь по приближающимся торпедам. От залпов, выпускаемых с орудийных палуб, под ногами сенешаля непрерывно трясло палубу. Реализм происходящего добавил настойчивости его словам.

— Нет, я вижу, что вам было не просто нарушить клятвы Империуму, президент-генерал. Должно быть, это тяжелое бремя, чувствовать, как много жизней зависят от каждого вашего решения. Народу Терры Нуллиус повезло, что у него есть такой сильный лидер.

— Это сарказм, сенешаль?

— Нет, я говорю откровенно. Тяжело, не так ли? Сидеть и наблюдать, как те, кто принес Имперскую Истину звездам, уничтожают друг друга ради амбиций немногих. Я завидую вашей роскоши бездействия.

— Я не понимаю, — ответил Ремеркус. — Именно ваш магистр войны развязал этот ужас.

— Да, магистр войны. Великий Гор, возвышенный рукой самого Императора. Насколько защищеннее вы должны чувствовать себя, скрываясь здесь от войны и доверив судьбу галактики другим.

Вспыхнули пустотные щиты, и ответ Ремеркуса заглушили помехи. Серий попаданий встряхнули «Сошествие гнева», вынудив Корсвейна схватиться за монитор связи, чтобы не упасть. Снова зазвучали ревуны, давая знак аварийным партиям занять боевые посты.

— Магистр капитула Белат, докладывай.

— Всего лишь незначительные повреждения, сенешаль. «Крестоносец» отделался не так легко, ударный крейсер получил всю мощь залпа. Его щиты отключились, есть несколько пробоин в корпусе.

— Прикажи «Крестоносцу» перейти на более близкую орбиту и перестрой боевой порядок.

— Позволь нам развернуться и ответить своими торпедами! Мы заставим их изменить курс.

— Это не входит в мои планы, магистр капитула. Если мы повернем, то выйдем из-под прикрытия батарей, о чем я уже тебе говорил.

— Защита молчащих батарей бесполезна!

— Верь, Белат.

— Верить? Во что?

— Если не в мои навыки убеждения, которых мне может не доставать, тогда в человечество.

— Это самое человечество сидит, сложа руки, пока нас атакуют. Эти трусы из Свободной Армии были больше бременем, нежели благом еще до того, как отвернулись от Императора.

Корсвейн покачал головой.

— Если ты действительно веришь в это, магистр капитула, тогда они правы, оставив нас самих разбираться в своем конфликте.

— Прошу прощения, я сказал не подумав.

Белат несколько секунд молчал, хотя канал связи оставался открытым. Затем магистр капитула в ужасе прорычал:

— Их флагман изменил курс, чтобы подойти вплотную, сенешаль. Идентификаторы сигнала подтверждают — это проклятый «Терминус эст».

Это известие, хоть и ожидаемое, заставило Корсвейна засомневаться в выборе стратегии. Помимо того, что Тифон, почувствовав слабость противника, вполне мог решиться на атаку орбитальных батарей, его боевая баржа была одной из крупнейших когда — либо построенных, многократно превосходя «Сошествие гнева» в массе залпа.

— К счастью или нет, я выбрал наш курс, и теперь мы должны следовать ему до самого конца. Мы ничего не добьемся, сомневаясь друг в друге. Отзови штурмовые корабли в пусковые отсеки, и прикажи всем ремонтным партиям быть наготове. Полагаю, что вскоре мы ощутим всю мощь вражеского бортового залпа, как предшественника абордажа.

— При такой перспективе ты держишься очень спокойно, сенешаль.

Это было правдой. Корсвейн не чувствовал ни опасения, ни волнения. Голова ходила кругом, но перед лицом столь зловещей неотвратимости его мысли сфокусировались, как луч лазера. Сенешаль задался вопросом, не так ли все время работал мозг Льва.

— Я не позволю взять этот корабль на абордаж, Белат. Если враг попытается сблизиться, мы проведем маневр для контрабордажа. Мы вместе возглавим атаку.

— Как прикажешь, сенешаль, — ответил Белат. Возможно впервые с момента обнаружения Гвардии Смерти в его голосе звучало нечто похожее на уверенность. — Я возглавлю авангард, если только ты не желаешь этой чести.

— Второй эшелон отлично подойдет мне, магистр капитула.




Прежде чем покинуть каюту, Корсвейн подключил дистанционный терминал для приемопередатчика к системам силового доспеха. Коридоры гремели топотом бронированных сапог Темных Ангелов, собирающихся для абордажа. Сенешаль находился на четыре уровня ниже зала сбора, когда по воксу раздался сигнал, сообщая, что связь с Аргеем восстановлена. Корсвейн заговорил, направляясь к кормовому отсеку сбора по левому борту.

— Я удивлен, президент-генерал. Вам все еще есть, что сказать. Вы предельно ясно разъяснили свою позицию, и я уверен, что никакие споры не изменят ее.

Корсвейн кивнул почетной страже, отдавшей ему честь в оружейной комнате. Несколько сотен легионеров вооружались специализированным абордажным снаряжением: силовыми алебардами и боевыми щитами для ближнего боя; подрывными и мельта-зарядами для уничтожения переборок; гравитационными сетями и цепными кошками для действий в космосе.

— Что вы имели в виду, когда говорили: другие решат судьбу галактики? — в голосе Ремеркуса прибавилось нерешительности. — Вы не верите, что мятеж Гора будет подавлен?

— Я не оптимист, президент-генерал. Архипредатель с самого начала владеет инициативой. Меня утешает то, что я, может быть, не доживу до его победы, но надеюсь, что моя смерть может предотвратить ее.

— Я не ожидал такого пораженчества от командира Легионес Астартес, — тон президент-генерала стал еще более неуверенным. — Почему вы говорите о смерти?

Корсвейн искренне рассмеялся.

— Я готовлюсь к абордажу корабля, экипаж которого несомненно превосходит нас в численности, в надежде, что по крайней мере убью его командира — предателя Тифона. Кроме того, я не рассчитываю, что хоть один легионер Темных Ангелов переживет предстоящий бой. Я надеюсь, что ослабленная нами Гвардия Смерти не сможет продолжить атаку на ваш мир и корабли на орбите.

— Вы не можете знать, что они именно это собираются сделать.

Корсвейн извлек меч и покрутил его, высматривая на остром лезвии неровности и зарубки. Их не было. Сенешаль знал об этом, ведь за клинком тщательно ухаживали, но лишняя проверка добавляла спокойствия.

— Если вы верите, что Гвардия Смерти признает ваши заявления о нейтралитете, тогда вы еще больший глупец, чем я. Мы завоевали галактику для Императора и Имперской Истины, президент-генерал. Не стройте иллюзий — Гор планирует завоевать ее снова для себя лично. Я не жалею о своей роли в этой войне. Надеюсь, вы тоже не станете.

По всей боевой барже прокатился глухой рокот, становясь все громче и громче — от носа до кормы заговорили орудия корабля. Гул многократно повторился по всему залу сбора, как только открыли огонь батареи на нижних палубах, заглушив ответ Ремеркуса.

Несколько мгновений спустя на «Сошествие гнева» обрушился ответный залп «Терминус эст». Несмотря на прикрытие пустотных щитов, боевую баржу затрясло от попаданий снарядов, ракет и плазменных зарядов. Их мощь почти сбила Корсвейна с ног.

— К сожалению, я должен прервать наш разговор, президент-генерал. Ни в коем случае не позволяйте Гвардии Смерти высадиться на ваш мир — я лично видел бедствия, которые несомненно последуют за этим.

— Подождите! — резко сказал Ремеркус. — Минутку. Дайте мне подумать.

— Нет больше времени для размышлений, только для действий. Я уже так поступил. Когда мы в первый раз обнаружили Гвардию Смерти, у нас была возможность уйти с орбиты, но тогда подставили под удар ваш флот. Я убрал ваши транспорты с пути врага и заманил его под дула орбитальных орудий. Что вы решите делать дальше целиком будет лежать на вашей совести.

— Это какой-то обман. Вы надеетесь подтолкнуть меня этим шантажом?

— Никакого обмана, шантажа или принуждения. Теперь я отправляюсь в битву во имя Императора, Льва и Первого Легиона. Я счастлив, что поступаю так, ведь если Империум победит, тогда нас и нашу жертву будут помнить.

Огромные двери, соединяющие зал сбора с пусковыми отсеками, открылись, со скрежетом разойдясь в стороны на тяжелых роликах. В отсеках стояли готовые к запуску «Громовые ястребы» и «Грозовые птицы». Корсвейн поднял кулак, сигнализируя космодесантникам вокруг, но его слова утонули в грохоте очередного залпа, обрушившегося на боевую баржу. Переборки и крепления над головой заскрипели и затрещали от нагрузки, но выдержали.

Корсвейн выпрямился.

— Через две минуты мои штурмовые корабли будут на пути к врагу, и ваш огонь накроет нас так же, как и их.

— Тогда, что вы от меня хотите.

— Президент-генерал, открывайте чертов огонь немедленно!

Корсвейн вырвал дистанционный передатчик из гнезда и швырнул его на палубу.

— Белат, как у тебя обстоят дела? — обратился он по внутреннему воксу.

— Посадка через тридцать секунд. Пилоты проинструктированы о схемах атаки. Флот перестраивается для контрудара.

— Увидимся на борту «Терминус эст», брат. Смерть врагам Императора.

— Так точно. Смерть им!

Корсвейн последним взошел по рампе «Грозовой птицы», его почетная стража уже была пристегнута. Он прошел мимо них и занял место в специально оборудованной командирской башенке рядом с кабиной пилота.

— Всем штурмовым кораблям, приготовиться к старту по моей команде.

Пульсирующий рев двигателей штурмовых кораблей усилился, как только пилот отсоединил палубные фиксаторы. Корсвейн собрался дать сигнал к запуску, когда по вокс-связи раздался звук срочного входящего сообщения. Это был Уризель.

— Сенешаль, оборонительные платформы открыли огонь! — капитан сенсориума смеялся. — Они стреляют по кораблям Гвардии Смерти!

Корсвейн невозмутимо выслушал эти новости, неуверенный в том, что они пришли вовремя. Минуту он сидел неподвижно с закрытыми глазами.

— А противник? Что он делает?

— Отступает, сенешаль. Гвардия Смерти прервала атаку.

Сделав долгий выдох, Корсвейн открыл глаза. Он хотел воспользоваться преимуществом, пока оно у него было, но понимал, что вдали от орбитальной защиты флот Гвардии Смерти более чем равен его силам. Корабли Свободной Армии были слишком далеко, чтобы целенаправленно вмешаться.

— Приказ флоту. Не преследовать врага.

Ему было тяжело произносить эти слова, но он не мог позволить себе принести в жертву еще больше своих братьев. Затянувшиеся сражения с Повелителями Ночи, стоившие немалых потерь, и двадцать тысяч легионеров, ушедших со Львом, привели к тому, что Темные Ангелы стали намного малочисленнее, чем три года назад.

— Постам обслуживания отменить запуск штурмовых кораблей.




Когда Белат вошел в комнату в ответ на вызов Корсвейна, он всем своим видом демонстрировал раскаяние. Взгляд магистра капитула был опущен, руки прижаты к поясу.

— Приношу искренние извинения за свое несогласие, сенешаль. Это было непочтительно и неподобающе.

— Так и было, — согласился Корсвейн, скрестив руки. Его кресло заскрипело, когда он откинулся назад. — Я — не Лев, и не могу быть таким же лидером, как он. И все же требую, чтобы мои приказы уважали. Я — сенешаль примарха, его воля и его голос. Это понятно?

— Абсолютно, сенешаль.

Белат поклонился и наконец посмотрел Корсвейну в глаза. Магистр капитула улыбнулся.

— Своими действиями в этой стычке ты доказал, что достоен выбора Льва. Должен признать, я некоторое время считал, что твоя тактика убеждения не сработала.

— Я тоже так думал, — согласился Корсвейн.

Белат был шокирован.

— Хочешь сказать, что на самом деле собирался взять на абордаж «Терминус эст»? Это не было уловкой, чтобы склонить раскольников к союзу с нами?

— Я никого не стремился ввести в заблуждение. Весь мой замысел заключался в приказе.

— Я знаю, что примарх приказал атаковать врага повсюду, но ты действительно собирался пожертвовать всеми нами ради этих проклятых сепаратистов? — скептицизм Белата усилился. — Я восхищаюсь твоим благородным устремлением, брат, но и у чести есть границы.

— Свободная Армия может гнить здесь в одиночестве, мне это безразлично, — пояснил Корсвейн. — Они ничем не лучше предетелей, но мы не можем тратить на них свои ресурсы. Я задержался не из-за народа Аргея, а ради их транспортов и канонерок.

Выражение лица магистра капитуля говорило о его замешательстве лучше любого вопроса.

— Нам необходимо восстановить нашу мощь, Белат. Нужно больше воинов.

— Не Свободная Армия? Триста тысяч солдат — немалая сила.

— Но несравнимая с двадцатью тысячами легионеров, — Корсвейн наслаждался растерянным выражением лица Белата. — Ты конфискуешь транспорты по моему приказу, а я тем временем вернусь к Легиону, чтобы продолжить поиск Волка.

— И кем их заполнить? — Белат разжал руки и вытянул их, демонстрируя пустые ладони. — Где ты собираешься найти так много космодесантников, вооруженных и готовых к войне?

Корсвейн улыбнулся.

— Там, где они ждут нас многие годы, Белат. На Калибане.




Грэм Макнилл

ВОЗЛЮБЛЕННАЯ СУПРУГА


Благоухающий дым струйками вытекал из стилизованных под клыкастые пасти курильниц, наполняя спальные покои приторно-сладкими ароматами меда и корицы. Первые утренние лучи золотыми полосками проникали в комнату сквозь щели в зарешеченных окнах. Свет лениво окутывал изможденную пару любовников, лежащих в обнимку на роскошной кровати. Их тела лоснились от масел и пота, открытые глаза смотрели в пустоту. В блаженной неге каждый был поглощен собственными мыслями.

На резном прикроватном столике ручной работы стояли три пустые бутылки изысканного кэбанского вина. Алые пятна на простынях свидетельствовали о том, что благородный напиток поглощался без каких-либо церемоний. Рэвен поднял руку с плеча Ликс и нежно провел пальцем по витиеватой татуировке у нее за ухом. Обычно этот символ скрывала от посторонних глаз копна рыжевато-каштановых волос.

— Ты хоть представляешь, сколько неприятностей навлечешь на свою голову, если кто-нибудь увидит этот знак? — спросил он.

— Ты его видел.

— Да, но я-то не собираюсь доносить на тебя.

— Тогда мне не о чем беспокоиться, — ухмыльнулась девушка, — никто, кроме тебя, его не видел.

— А как же Албард?

— И уж точно не Албард.

Ликс рассмеялась, но Рэвен почувствовал, что ее веселость напускная.

— Ты же не всерьез связана с культом Змея, верно?

Девушка покачала головой и поцеловала его.

— Ты можешь себе представить, чтобы я голая плясала в лесу?

— Теперь могу. А они и правда так делают?

— Поговаривают, что да, — ответила Ликс, — а еще приносят в жертву девственниц и совокупляются с нагами.

Рэвен изобразил гримасу отвращения. Он, как и все прочие, был наслышан россказнями о зловещих ритуалах последователей культа Змея, об их ложной вере в старых богов и полном неприятии любой формы власти, но, как и все остальные, он не верил этим слухам.

— Там выпить ничего не осталось? — спросила Ликс.

Рэвен потянулся через нее и осмотрел бутылки. Они оказались пусты, и он со вздохом повалился обратно на кровать.

— Нет, ничего не осталось.

— Неужели мы все выпили? — спросила Ликс, поворачиваясь на бок. Одеяло соскользнуло, и обнаженная девушка наградила любовника лучезарной улыбкой. Рэвен на миг залюбовался ее золотистой смуглой кожей, на которой от холода начали проступать мурашки.

— Боюсь, что все, — произнес он.

— Тогда понятно, почему у меня голова трещит так, будто ее стискивают ручные наги твоего папаши.

Рэвен потер глаза и облизнул пересохшие губы. Кожа у него была того же оттенка, что и у Ликс, цвета молодого дуба. Под ней хорошо просматривались бугорки мускулатуры. В отличие от пышнотелого брата, Рэвен был худощав и строен, тогда как Албарда в лучшем случае можно было назвать просто грузным.

За неимением выпивки, Рэвен приподнялся и потянул за конец длинной скрученной трубки из аждархидовой кожи. Он долго всасывался в бронзовый наконечник, пока не разгорелись тлеющие угли в чаше, стоявшей на полке над изголовьем кровати. Рэвен выдохнул ароматный дым и вновь улегся, заложив руку за голову.

— Сомневаюсь, что дряхлеющие Оруборос и Шеша еще в состоянии что-либо стиснуть, — произнес он, спустя какое-то время. — Так что, твое сравнение неуместно.

— Но ты ведь меня понял, — надулась она.

— Понял, но мне нравится, когда ты обижаешься. Тебе это идет.

— Так вот почему ты так жесток со мной?

— Это только одна из причин, — признал Рэвен, позволяя ароматному дыму сгладить беспокойство, которое он ощущал каждый раз, когда просыпался в одной постели с Ликс. Несмотря на всю ее чарующую привлекательность и искушенность в постели, было в их занятиях любовью нечто противоестественное… Да и любовью ли? Пожалуй, это не самое подходящее слово. Едва ли между ними было подобное чувство. Скорее их отношения походили на спаривание животных. Да, этот термин вполне передавал их неистовость, но не вполне описывал волнующее предвкушение запретного удовольствия.

Взгляд генетически улучшенных глаз Рэвена вдруг упал на обручальное кольцо на пальце у Ликс. Он едва не расхохотался, когда прочел клятву верности, выжженную лазерным лучом на платиновой поверхности.

— Что смешного? — спросила Ликс.

— Ничего, — ответил он, — просто я прочел клятву, которую мой брат начертал на твоем кольце.

Пожав плечами, девушка покраснела и убрала руку под одеяло.

— Оно красивое, и ты сам настоял, чтобы я его оставила.

— Да, — ответил Рэвен, отпуская курительный шланг, — мне нравится смотреть на то, что я опорочил.

Она улыбнулась и притянула его к себе. Пальцы девушки скользнули по обрамленным сталью выемкам на спине и шее любовника. Ликс содрогнулась, коснувшись холодного чужеродного металла. Рэвен не без удовольствия заметил промелькнувшее в ее взгляде отвращение.

— Тебе они не нравятся?

— Нет, они холодные.

— Пора бы уже привыкнуть к ним, — сказал Рэвен, прижимая ее к кровати, но девушка отвернулась от его поцелуев.

— Больно было? — спросила она. — Ну, когда сакристанцы тебя резали?

Все еще опираясь на локти, Рэвен кивнул.

— Да, сакристанцы нас обездвижили, но отец решил, что мы должны пройти все процедуры без обезболивания, так же, как он в свое время. Мы были парализованы, но в сознании.

Девушка содрогнулась, представив, как ее режут железноликие жрецы Марса и их прихвостни сакристанцы. Рэвен почувствовал, что и сам стиснул зубы при воспоминании об этой операции — они с Албардом лежат лицом к лицу на бронзовых каталках в недрах Святилища, в комнате, где стены покрыты зеленой плиткой и кругом хирургическая сталь.

— Думаю, отец ждал, что я буду кричать, но я не доставил ему такого удовольствия.

— Ты привык к ним? — спросила девушка, проводя по металлической кромке разъема. Несмотря на нескрываемое отвращение, ее пальчики скользнули внутрь.

Такова была натура Ликс. Порой ее брезгливость в один миг могла смениться на неприкрытое любопытство. Когда он впервые привел ее в свою постель, девушка отчаянно отговаривала его, называла их связь безнравственной. Но почти каждую ночь она вновь и вновь сама приходила к нему за тем же.

— Они стали частью меня, — пожал плечами Рэвен, — как будто я с ними родился.

— А у Албарда они воспалились, — сказала Ликс, проводя пальцем по коже вокруг нейронного разъема. Ее дыхание участилось. — Мне приходится втирать ему обеззараживающие мази по несколько раз в день.

— Ему это нравится?

Девушка покачала головой.

— Его это бесит.

— Вот и отлично, — сказал Рэвен, целуя ее.

Ликс приняла его ласки.



* * *





Позже, когда Ликс уснула, Рэвен откинул одеяло и тихо пересек комнату. В предгорье над долиной воздух был прохладным, и толстая шкура маллагры на полу — охотничий трофей, добытый его дедом в джунглях Куша — приятно согревала ноги. Проступивший недавно пот мгновенно остыл, и юноша набросил на голое тело зеленый халат с подпушкой из меха ксеносов. Снаружи доносились звуки города — нестройный гул десятков тысяч голосов, собравшихся на празднование. Несмотря на то, что покои Рэвена располагались в одной из трех башен родового замка в сотнях метров над толпой, юноше казалось, что он отчетливо слышит каждого гостя, прибывшего приветствовать сыновей лорда Девайна в день их Становления. Локуашские купцы оживленно торговались с покрытыми татуировками людьми из Энатепа, мастера Часового города нахваливали свои тикающие механические чудеса, но не слишком громко, дабы избежать нежелательного внимания сакристанской стражи. Благородные семейства без сомнения прислали на церемонию своих лучших сынов, храбрейших рыцарей, и наперебой хвастали друг перед другом охотничьими трофеями и породностью своих сатрапий. Народ Луперкалии стоически переносил это нашествие многотысячной толпы в твердой уверенности, что ни один из прибывших на празднество благородных родов не сравнится с домом Девайн.

Рэвен распахнул тяжелые шторы, раздвинул ставни и вышел на каменный балкон, ощущая себя так, словно весь город принадлежал ему одному.

Отсюда открывался вид на просторную равнину. Городские террасы каскадом спускались от крепости к плодородным полям. Разноцветные строения всевозможных форм и размеров боролись за место на улицах, спроектированных согласно принципам легионов, возвративших этот мир в лоно Империума.

Лев воздвиг Рассветную цитадель на возвышенности, в самой узкой части равнины. Примыкавшие к ней прямые улицы пролегали в строгом геометрическом порядке. Там, где местный ландшафт вздумал противиться задумке градостроителя, он был стерт с лица земли силами Механикума. Ниже, в долине, улицы сплетались в причудливый лабиринт. Такая свободная, но все же организованная планировка должна была символизировать тактические приемы лорда Гора. Хан же решил не увековечивать свое имя в камне, предпочтя лесную глушь и высокогорья. Никто точно не знает, какое наследие оставил за собой магистр Белых Шрамов, но горожане на кухнях поговаривают, будто он делился секретами с дикими племенами и благородными домами где-то на самом краю света.

Одной из немногих улиц, объединявших разноликий город, была Виа Аргентум — широкий и прямой как стрела проспект, пересекавший всю долину от низовья до высеченной в желтых скалах крепости. Рэвен приложил руку ко лбу, вглядываясь в причудливый горный пик, искусно сформированный в большей степени человеком, чем природой.

Вокруг его талии обвились женские руки, запахло жасминовым маслом, которым любила натирать кожу Ликс. Рэвен чувствовал, что она по-прежнему раздета, и задумался, успеет ли еще разок побывать с ней в постели, пока за ним не придет мать.

— Нервничаешь? — спросила Ликс.

Рэвен посмотрел на мраморный купол цитадели. Первые утренние лучи горели в бронзовых перекрытиях, соединявших голубые кессоны. Рассердившись за подобное предположение, юноша тряхнул головой.

— Нет, — ответил он, отталкивая Ликс. — Меня готовили к ритуалу Становления с тех пор, как мне исполнилось десять. Я прекрасно знаю, кто я, и готов ко всему, что может произойти. Если даже такой олух, как отец, выдержал испытание, то мне нечего бояться.

— Говорят, перворожденный сын дома Тахар погиб, а трое его братьев сошли с ума во время обряда.

— Дом Тахар? — усмехнулся Рэвен. — А чего ты ждала от кочевников, до сих пор жгущих навоз и не способных даже построить нормальный город? Наверняка какой-то занюханный шаман, вырядившийся сакристанцем, сдуру залил им священный яд наги в нейроразъемы.

— Не злись, — сказала Ликс, — ты должен быть спокоен. Отпечаток трона Механикум зависит от твоего психического состояния в момент воссоединения.

Рэвен развернулся к Ликс и расхохотался. Это был очень недобрый смех.

— А, ты у нас теперь жрица Механикума, что ли? Ну, давай, открой мне свою кладезь секретов, или твои познания ограничиваются только прописными истинами?

Ликс пождала губы.

— Мне не нравится твое настроение.

— Ты сама его таким сделала, — огрызнулся Рэвен. — В прочем, как и всегда.

Ликс хотела дать ему пощечину, но многовековые генные манипуляции в мужской линии рода Девайн обеспечили Рэвену куда более быструю реакцию. Он перехватил руку девушки, вывернув ее за спину, втолкнул Ликс обратно в комнату и бросил лицом вниз на кровать. Она повернулась на спину, он распахнул халат. На лице ее вновь появилась смесь отвращения и обожания. Ликс была такой с детства.

Однако, прежде чем Рэвен успел что-либо сделать, дверь в его покои открылась, и в комнату решительно вошла величественная дама в длинном платье из блестящей чешуи. Голову женщины венчала корона из шкуры наги. За ней последовали ослепленные ядом слуги. Каждый нес в руках платье для Рэвена на выбор.

— Мама! — вскрикнул Рэвен, возмущенно всплеснув руками. — Вас что, не учили стучаться?

Сибелла Девайн покачала головой и пригрозила ему пальцем.

— Разве мать станет стучаться, заходя к сыну в день его Становления?

— Уже вижу, что нет.

— Ну, хватит, — произнесла Сибелла, проводя длинным ногтем по мускулистой груди сына. — Ты не должен на меня сердиться. Только не в такой день.

— Хватит, мама, — огрызнулся Рэвен. — Ликс уже всецело просветила меня в вопросах предстоящего события.

Выражение лица Сибеллы стало куда суровее, когда она повернулась к лежащей на кровати девушке. Та встретила ее взгляд с неприкрытым презрением.

— Одевайся, Ликс, — произнесла Сибелла, — тебе неприлично быть здесь сегодня.

— Только сегодня? — рассмеялась девушка.

— Если ты хочешь в будущем стать возлюбленной супругой Рэвена, пора научиться вести себя соответственно.

— Такой же возлюбленной супругой как вы стали Киприану? — прошипела Ликс, сжимая кулаки. — Нет уж, спасибо.

— Пошла вон, — произнесла Сибелла с каменным лицом. — Албард скоро придет. Уходи через туннели для прислуги и не попадайся мне на глаза, пока все не кончится.

— С превеликим удовольствием, — ответила Ликс, плохо сдерживая ярость. Собрав с пола свою одежду, она легко проскользнула в платье — сказывался опыт — и уже при полном параде неспешно подошла в Рэвену и поцеловала его в щеку. — До скорой встречи.

Сибелла щелкнула пальцами и приказала:

— Кто-нибудь, откройте окна, а то здесь пахнет, как в борделе.

— О, да, вы в этом эксперт, — пробормотала Ликс напоследок, прежде чем скрыться за дверью.

— Так, — Сибелла бросила оценивающий взгляд на сына, — посмотрим, получится ли привести тебя в более-менее приличный вид.



* * *





Спустя несколько часов, облаченный в роскошные черные и зеленые шелка, подвязанные двумя кушаками, малиновым и синим, — и все это поверх обтягивающих светло-бежевых брюк, заправленных в ботфорты на высоком каблуке, Рэвен спускался по лестнице вслед за матерью. Она долго перечисляла имена и титулы высоких гостей, прибывших на празднование их с Албардом Становления. Рэвен не слушал. Вместо этого он прокручивал в голове подробности прошлой ночи, проведенной с Ликс. Подобные воспоминания всегда вызывали у него легкое чувство сожаления с пикантной примесью постыдного удовольствия.

Когда ступеньки наконец привели их в просторный зал на нижнем этаже башни, Сибелла с новой силой обрушила на Рэвена материнскую заботу:

— Ты хоть вполуха слушал, о чем я тебе говорила?

— Не особо, — признался Рэвен, прислушиваясь к ликующему гомону толпы, доносящемуся снаружи.

Прежде чем Сибелла успела отчитать его за столь безответственное поведение, в зал вошло целое воинство суровых мужей при полном боевом облачении, каждая деталь которого создавалась с единственной целью — нести врагам как можно более изощренную и мучительную гибель. Воин, возглавлявший процессию, был облачен в тяжелый фузионный доспех, хоть и начищенный до серебряного блеска, но явно устаревший. Он куда гармоничнее смотрелся бы на конном рыцаре пятивековой давности, при условии, конечно, что ему под стать нашелся бы конь, способный выдержать этакую тяжесть.

Мужчина был грузен и широкоплеч. Юношеские черты лица постепенно вытеснял второй подбородок, доставшийся ему в наследство от отца. Пол-лица покрывали шрамы плохо заживших ожогов, правый глаз заменял аугметический имплантат — последствия неудачной охоты на норовистую маллагру, которая в отчаянном броске раскроила обидчику полчерепа.

Албард Девайн, перворожденный сын и наследник дома Девайн, покачал головой, глядя на Рэвена.

— Ты одет не как воин.

— А ты как никогда наблюдателен, братец, — ответил тот с легким поклоном.

— Зачем ты так вырядился? — не отступался Албард.

Он говорил медленно и с явным усилием, стараясь, чтобы его слова звучали отчетливо. Когда Албард забывался, из-за изуродовавших лицо шрамов речь его становилась неразборчивой, как у деревенского дурачка. Каждый раз, глядя на брата, Рэвен про себя радовался тому, что он родился младшим и, следовательно, был избавлен от ритуального прижигания лица по достижении совершеннолетия.

— Я так оделся, — произнес Рэвен, — потому что считаю нелепым тащить на себе тяжелую архаичную броню всю дорогу вверх по лестнице к цитадели, просто чтобы потом снять ее там. Ты только подумай о реакторах. Они же такие древние, и наверняка из них идет утечка радиации. Твои кости уже облучаются. Ты еще помянешь мои слова, и пожалеешь о том, что нацепил на себя это уродство, когда решишь зачать наследника.

— Мужчины рода Девайн носят серебряный доспех с тех самых пор, как возвысились над прочими и стали править этим миром, — сказал Албард, подходя ближе к брату и сверля его взглядом. — Ты не опозоришь отца, нарушая традицию. Ты наденешь броню.

Рэвен покачал головой.

— Нет, мне и так хорошо.

Албард сморщился — его обоняния наконец достиг запах, исходивший от волос Рэвена. По лицу воина стало ясно, что аромат ему знаком. Рэвен едва сдержал злорадство, когда заметил, что брат узнал запах ароматических масел своей жены.

— От тебя несет так, словно ты всю ночь шлялся по девкам, — сказал Албард, обходя вокруг брата.

— Ну, если тебе интересно, была у меня сегодня одна счастливица… — начал Рэвен и едва успел увернуться от удара тяжелой бронированной перчатки. — Полноте, братец, тебе за мной не угнаться.

Албард бросил взгляд на Сибеллу. Рэвен улыбнулся, прекрасно зная, как сильно эти двое ненавидят друг друга.

— Это все ты, — сказал Албард, — ты воспитала сына самоуверенным хамом.

— Албард, сын мой… — начала Сибелла, но он не дал ей закончить.

— Ты мне не мать, ведьма, — гаркнул он. — Моей матери уже давно нет, а ты просто шлюха, которая влезла в постель к отцу и плодит ему нежеланных отпрысков…

Воины за спиной у Албарда напряглись, ожидая ответного выпада младшего брата. Они достаточно хорошо знали Рэвена. За утонченными манерами, взбалмошным характером и напускным легкомыслием скрывался искусный воин. Слишком многие дворяне, в свое время недооценивавшие его, к своему несчастью, осознали ошибку, только когда их пронзила шарнобльская сабля.

— Осторожно, Албард, — сказал Рэвен. — Кое-кому может не понравиться, когда его мать оскорбляют.

Старший сын и сам понял, что зашел слишком далеко, однако извиняться было не в его правилах — еще одна черта, доставшаяся ему от отца.

— Давай покончим с этим, согласен? — произнес Рэвен, проходя мимо Албарда и его тяжеловооруженной свиты. — Не будем заставлять отца ждать.




Кортеж неспешно продвигался по Виа Аргентум под ликование многотысячной толпы. Люди заполонили все прилегающие улицы, оккупировали крыши домов, с которых открывался вид на процессию, прильнули к окнам. Рэвен направо и налево посылал воздушные поцелуи девушкам и бодрым взмахом кулака приветствовал мужчин. Оба жеста были чистой воды клоунадой, но, похоже, народ это вполне устраивало.

— Тебе обязательно паясничать? — спросил Албард. — Это все-таки торжественное событие.

— Да ну? — удивился Рэвен. — Это отец так считает? Тогда я тем более не перестану.

Албард промолчал, оставаясь неподвижно сидеть в открытой антигравитационной повозке, неспешно и величаво ползущей в гору вслед за целым гускарлским полком кавалеристов в серебристых мундирах с пурпурными плюмажами на шлемах. У каждого в руках была длинная пика со сверкающим острием и зачехленный мушкет за спиной. Позади повозки чеканили шаг еще пять полков пехотинцев в масках и с новенькими лазерными ружьями наплечо. Блестящие серебристые знамена у них над головами поднимались и опускались в такт марша.

И это была лишь малая часть вооруженных сил под командованием лорда Девайна.

Позади, в укрепленных ангарах своего часа дожидались сотни тысяч бойцов мотопехоты, дивизии сверхтяжелых танков, артиллерийские батареи и когорты боевых роботов, готовых выдвинуться по первому приказу имперского главнокомандующего. Тот факт, что кое-кто посчитал отца Рэвена пригодным на эту роль — очевидная глупость, одна из тех, что встречались на каждом шагу в новом Империуме.

С подоконников свисали вымпелы, развивались знамена и стяги, черные и золотые, цвета слоновой кости и морской волны. С каждым из них соседствовал флаг, на котором нага оплетала орла — новый герб дома Девайн, видоизмененный с тех пор, как имперские легионы посетили этот мир девяносто семь лет назад. Тогда же, с безропотного согласия, достигнутого в том числе благодаря скрупулезности летописцев рыцарских домов, существующая система летоисчисления была упразднена в пользу нового имперского календаря. По нему текущий год обозначался как «966.M30» и «Год сто шестьдесят восьмой от начала Великого Императорского крестового похода». Рэвен считал такую систему исчисления чрезмерно кичливой, но она, по всей видимости, прекрасно соответствовала реалиям растущей галактической империи.

Многочисленные геральдические эмблемы свидетельствовали о присутствии в городе представителей других благородных домов. Большинство из них Рэвен знал — сказывались годы принудительной зубрежки в детстве, — но некоторые видел впервые. Скорее всего, это приехали на праздник провинциальные семьи, которых и благородными-то можно было назвать с большой натяжкой. Едва ли во всем роду у них насчитывалось больше одного стоящего воина.

Рэвен откинулся на жесткую деревянную спинку своего сидения, наслаждаясь обожанием толпы. Он видел, что в основном народ чествовал Албарда, но это не имело значения. Людям нравилось, чтобы их короли-воины и выглядели как воины, а брат куда больше соответствовал этому образу.

Впереди, рыча от натуги, повозку тянуло огромное мощное существо с широкими плечами как у грокса-тяжеловоза. Длинная мускулистая шея твари, возвышавшаяся над телом метра на четыре, оканчивалась хищной птичьей мордой со злобными глазками и острым клювом. Это был аждархид, нелетающая птица, в природе обитавшая в равнинной местности небольшими семейными группами. Несмотря на нелепый вид, аждархиды считались опасными хищники, способными с легкостью разделаться даже с хорошо вооруженным охотником. Черепные имплантаты, всверленные в голову птицы, заставляли ее подчиняться воле новых хозяев. Рэвен порой задумывался о том, что произойдет, если их удалить. Проснется ли в прирученном звере дикая природа хищника?

Однако аждархид был не единственным монстром в кортеже.

Следом за повозкой тяжело ступала обезьяноподобная маллагра — одна из последних представительниц своего рода, обитавшего в высокогорных лесах Унтарской возвышенности. Выпрямившись в полный рост, она достигала семи метров в высоту. Тело маллагры покрывал густой рыжеватый мех. Это было чрезвычайно мощное животное на коротких присогнутых ногах с длинными руками, достаточно сильными, чтобы пробить даже очень прочную броню. Голова маллагры, по форме напоминавшая пулю, представляла собой кошмарную помесь хитиновой брони, как у насекомого, и зубастой акульей пасти. Такой ничего не стоило заглотить человека целиком. У маллагры было шесть глаз: первая пара смотрела вперед, как у хищника, вторая располагалась по бокам, как у падальщика, последняя скрывалась в складках кожи у основания шеи.

Албард не понаслышке знал о том, что такое любопытное расположение глаз делает охоту на маллагр крайне непростым занятием. Как и у аждархида, в череп маллагры были встроены имплантаты, подавлявшие животные инстинкты. Этой твари была уготована особая роль в триумфальной процессии. Шею и запястья животного надежно сковывали колодки из кости и бронзы, на которых висел десяток человеческих трупов. Они покачивались в такт гигантским скачкам монстра. Ветер переменился, и запах мертвечины нахлынул в повозку. Албард наморщил нос.

— Трон Императора, как же они воняют.

Рэвен повернулся, чтобы взглянуть на обнаженные тела. К ребрам каждого была прибита дощечка с указанием его вины. Лишь одно правонарушение каралось подобным образом — ересь.

— Боюсь, за все приходится платить, — пробормотал он себе под нос.

Албард нахмурился.

— О чем это ты?

— На поклонников змеиных богов устраивают облавы перед каждым торжественным событием, — пояснил Рэвен. — Как-никак, должны же мы как-то демонстрировать наше рвение в соблюдении новых порядков, а также ревностно искоренять былые пороки этого мира. Имперская истина требует жертв. — Рэвен усмехнулся. — А всего сотню лет назад там могли бы висеть мы с тобой.

— Дом Девайн отрекся от веры в змеиных богов больше ста лет назад, — ответил Албард, когда гускарлский полк впереди начал перестроение.

— Повезло нам, да? — сказал Рэвен. — Как там мама говорила? Ах, да: «Вовремя предать — это не предать, а предвидеть!».

Албард резко обернулся при упоминании о ненавистной мачехе, но Рэвен не придал значения реакции брата.

Пред ними предстала цитадель — монолитный каменный массив, вырезанный из толщи горы геоформирователями Механикума. Рэвен тогда еще не родился, но видел пикты и читал историю создания цитадели — пресыщенное пафосом повествование о том, как по воле примархов раскалывались континенты, менялся облик целых миров… ну, и так далее в том же духе.

Архитектурное творение и вправду поражало воображение. Это был истинный монумент искусству строителей, не жалевших средств и усилий, и не упустивших ни единой возможности укрепить бастион любыми возможными средствами. Только в голову полного безумца могла придти мысль брать приступом эту крепость с толстыми стенами из желтого камня, высокими башнями, единым порталом из посеребренного адамантия и хитроумной системой потайных ходов.

Пред серебряными вратами стоял сам Киприан Девайн, прозванный врагами «Адским Клинком». Для жителей этого мира, своих подданных, он являлся главнокомандующим силами Империума.

Рэвен звал его отцом.

Лорд Девайн возвышался над полом на добрых десять метров в облачении «Рыцаря «Сенешаль» — огромном двуногом конструкте с суровыми очертаниями и несглаженными углами, созданном по имперской технологии тысячелетней давности. Он стоял, слегка пригнувшись так, словно вот-вот ринется в бой. Ноги «Рыцаря» состояли из поршней, оплетенных кабелями, которые поверх закрывались пластинами зеленой с черным брони, находящими одна на другую, словно у гигантского болотного черепашника.

Нага, оплетающая орла, красовалась на трепещущих знаменах, закрепленных на подвесе его родового цепного меча и двуствольных турболазерах. Когда повозка подъехала ближе, забрало шлема поднялось, выплеснув в воздух капли охлаждающей жидкости и клубы пара, словно гигантская машина испустила жаркое дыхание.

В кресле пилота, подключенный к машине многочисленными проводами, восседал легендарный Киприан Девайн. Когда он обратил свой взор на прибывших сыновей, ликующая толпа взревела с новой силой, и ее гул, словно раскаты грома пробежал по всей долине. Оба животных вздрогнули от шума, маллагра затрясла руками с подвешенными на них мертвыми телами, а аждархид громко и пронзительно заклекотал. Какофонию дополнили залпы оружейного салюта и звуки десятков оркестров, грохнувших, когда Албард и Рэвен вышли из повозки.

Сыновьям лорда Девайна предстояло пройти ритуал Становления, чтобы получить причитавшийся им по праву рождения титул рыцарей Молеха.

Столь важное историческое событие заслуживало пышного празднества.



* * *





По легенде, Святилище со всеми его стальными коридорами создали еще первые поселенцы многие тысячелетия назад. Ликс в этом даже не сомневалась. Старинные палубные настилы, железные перекладины, трубы, с шипение испускавшие пар, — все эти конструкции были настолько далеки и непостижимы, что с трудом верилось, что их создали человеческие руки.

Если прислушаться, Ликс могла различить гул колоссальных генераторов, погребенных в толще горы, едва ощутимое сердцебиение дремлющих двигателей в подземных хранилищах и далекое эхо миллионов голосов, прокатывающееся по всем комнатам, когда ночи становятся длиннее и тени выползают из углов. Ликс знала, что и другие их слышат, но кроме нее никто не понимал, отголосками чего они являлись.

По дороге ей встретились несколько слуг, гускарлов и стражников, но никто не посмел подать виду, что узнал ее. Они считали, что у нее дурной характер. Поговаривали, что она непредсказуема. «Переменчива», — говорили другие.

Ликс, насколько она помнила, ни разу никого не убила. Конечно, была у нее одна служанка, которая уже больше никогда не сможет ходить, и еще одна, которую она ослепила горячим тисаном, за то, что напиток оказался недостаточно сладким… и лакей, который лишился рук, за то, что проходя мимо госпожи в конюшне случайно коснулся ее обнаженной руки. Рэвен искалечил несчастного в чудовищной односторонней дуэли, отрубая ему пальцы по одному, пока мальчишка умолял о пощаде с поднятыми руками. Воспоминание об этом вернуло улыбку на лицо Ликс, и она вновь стала прекрасна.

Служанкам прекрасно удалось скрыть все следы бурной ночи и поспешного отступления из покоев Рэвена. Им не впервой приходилось маскировать последствия фривольного поведения хозяйки. Облаченная в подобающее по случаю старинное платье из медных пластин и тонкого кружева с корсажем из маллагровых косточек, она шествовала по темным туннелям, словно призрак. Волосы, присобранные серебряной проволокой и перламутровыми заколками, ниспадали блестящим каштановым водопадом. Тщательно продуманная прическа полностью скрывала татуировку за ухом. Ликс выглядела именно так, как и должна выглядеть возлюбленная супруга, которой она так стремилась стать. Но не для неотесанного Албарда, а для Рэвена.

Судьба уготовила ей иной путь, отвратительный и нечестивый. Но голоса нашептывали девушке, что все еще можно изменить. Если ради этого придется поступиться принципами и пренебречь общепринятыми нормами морали, ну что ж поделать.

Ликс взбиралась по решетчатым железным ступеням, ведущим к верхним ярусам Святилища. Она торопилась — Албард и Рэвен с минуты на минуту должны были отправиться к цитадели.

Последний лестничный пролет заканчивался очередным железным коридором, который обвивал все здание по кругу, но Ликс устремилась к первой же двери. Она легонько постучала и вошла, как только ей открыли.

Если все остальное Святилище и казалось древним, то эта комната выглядела еще стародавнее. Здесь повсюду валялись груды блестящих деталей и потрескавшихся стеклянных шаров, стонали переплетенные в змеиный клубок трубы и тарахтели генераторы. Мужчина, к которому она пришла, закрыл дверь, и ожёг Ликс страстным горящим взглядом.

— За тобой никто не шел следом? — спросил он, задыхаясь от нетерпения.

— Конечно нет, — огрызнулась она. — Разве кто-то, кроме тебя, станет по доброй воле следовать за мной?

Рот мужчины беззвучно открывался как у вытащенной из воды рыбы. Ликс внутренне содрогнулась от мысли, что позволила ему прикоснуться к себе. Сакристан Надежда был мужчиной средних лет, худощавым, с лицом получеловеческим-полумеханическим. Он был одним из техников, что обслуживали «Рыцарей» в самом сердце Святилища. Человеческую сторону его лица частично скрывало вытатуированное изображение змееподобной наги, свернувшейся в кольцо вокруг его глазницы.

Это был еще не вполне Механикум, но уже и не человек.

Хотя кое-что человеческое осталось ему не чуждо.

— Наверное, никто, — ответил он с явным облегчением. Хмурая складка у него на лбу распрямилась. — Но они не знают тебя так хорошо, как я. Они не видели, какой ты можешь быть нежной. Ты так тщательно скрываешь это за своими царственными манерами.

Ликс едва не расхохоталась ему в лицо, но дело не терпело отлагательств, и ей пришлось сдержаться.

— Потому что я никому больше этого не показываю, — произнесла она, кокетливо проводя пальчиком вдоль шеи. — Только тебе одному.

Надежда облизнул пересохшие губы, вожделенно уставившись на ее декольте.

— А мы успеем еще раз… ну… до того, как прибудут сыновья лорда Девайна?

Ликс почувствовала себя так, словно ее сдавило в тисках. Больше всего ей сейчас хотелось вытащить косточку из корсета и вонзить ее Надежде в горло. С трудом переборов это желание, она тихо вздохнула. Надежда принял ее вздох за согласие и принялся неуклюже развязывать пояс своего алого балахона.

— Да, любовь моя, — произнесла Ликс, прикусив губу, чтобы не выдать переполнявшее ее отвращение. — Но после я хочу кое о чем тебя попросить. Ты сделаешь это ради нашей любви?

— Все, что угодно, — ответил Надежда.

— Я так рада это слышать, — промурлыкала Ликс.



* * *





Албард и Рэвен шли бок о бок навстречу отцу. Младший брат, каким бы своенравным он ни был, все-таки чувствовал себя одетым не по случаю. Конечно, о том, чтобы нацепить на себя древнюю фузионную броню, которую для него готовили еще с десятилетнего возраста, не могло быть и речи, но, пожалуй, стоило бы надеть ножны с мечом или кобуру. Он еще издали заметил, что лорд Девайн взбешен его праздным нарядом.

Рэвен подумал, что если он переживет обряд Становления, то ему предстоит серьезный разговор с отцом.

Если издалека «Рыцарь» выглядел впечатляюще, то вблизи он вселял ужас.

Рэвен никогда не видел богоподобных механизмов, но предполагал, что даже они не выглядят столь устрашающе. Они, несомненно, были больше, но, судя по архивным записям, представляли собой огромные неуклюжие махины. Ожившие горы, которые выигрывали битвы за счет превосходства огневой мощи, а не тактического гения.

Если «Титан» был боевой машиной, то «Рыцарь» — воином.

У Рэвена зубы свело от одного вида ионных щитов отцовского «Рыцаря». Даже издали он почти физически ощущал его недовольство.

Несмотря на напускное безразличие, Рэвен тщательно изучал замысловатые протоколы и сложные церемониальные традиции ритуала Становления. Он знал, что сначала его будут долго расспрашивать о долге, чести и преданности, и наизусть заучил все слова, якобы способствовавшие воссоединению с рыцарским конструктом, которым ему предстояло управлять, если все пройдет успешно.

Однако только сейчас Рэвен вдруг осознал, что сегодняшний день изменит его дальнейшую жизнь. После воссоединения с «Рыцарем» он уже никогда не станет прежним. Червь сомнения зашевелился где-то глубоко в душе.

Албард припал на одно колено перед лордом Девайном. Приводы его древней фузионной брони громко заскрипели. Рэвен на миг замешкался и, прежде чем он успел повторить движение брата, позади него раздались крики. Прогремели выстрелы, послышался звук разрывающейся гранаты. Обернувшись, Рэвен увидел, как, расталкивая толпу, к ним бежит человек в длинном развивающемся балахоне. Лицо его было наполовину механическим. Вокруг левого глаза обвивалась вытатуированная змея. Позади него остались лежать умирающие зрители, разбросанные взрывом, прорвавшим брешь в барьере, отделявшим толпы зевак от Виа Аргентум.

Он бежал прямо к Киприану Девайну. Рэвен заметил, что на груди у него было крест накрест пристегнуто нечто, напоминающее патронташ — небольшие черные коробки, на вид напоминавшие миниатюрные генераторы. Личная стража лорда открыла стрельбу. Воздух пронзили пули и лазерные лучи, но нападавший был словно заговорен — все выстрели пролетали мимо него, даже не задевая. Рэвен, пригнувшись, поспешил спрятаться за братом, когда одна пуля пролетела у него над ухом, а следующий выстрел расколол камень мостовой у самых ног.

«Змеиный бог жив!» — выкрикнул нападавший и дернул за самодельную чеку. На миг Рэвену показалось, что он где-то видел его раньше. Но прежде, чем он смог узнать его лицо, голову нападавшего снес гускарлский выстрел. В этот миг устройство детонировало.

Рэвена сбило с ног взрывной волной, но это была не обычная бомба — иначе нюхачи еще на подходе учуяли бы запах химикатов и обезвредили нападавшего. Здесь было нечто куда более страшное — мощнейший электромагнитный импульс разросся огромным куполом чудовищной силы, выводя из строя все технические устройства в радиусе сотни метров.

Антигравитационная повозка рухнула на землю, лазерные ружья смолкли, энергоблоки мгновенно разрядились.

И черепные имплантаты маллагры и аждархида синхронно взорвались фонтанчиками искр.

Рэвен на миг зажмурился.




Маллагра испустила тоскливый рев и с легкостью сорвала колодки. Обломки оков вместе с висящими на них трупами она, раскрутив, зашвырнула в толпу. Третье веко на многочисленных глазах заморгало так, словно животное только что очнулось ото сна и обнаружило соперника на своей территории. Аждархид встрепенулся, рванул было вверх, рассекая воздух крыльями, и отчаянно завизжал, обнаружив, что он впряжен в громоздкую металлическую повозку.

— Подними меня! — прорычал Албард, согнувшись под весом собственной брони.

Рэвен непонимающе уставился на брата.

— Ты о чем? Сам вставай, ты же у нас воин в блестящем доспехе!

— В фузионном доспехе, — подчеркнул Албард, и тут до Рэвена дошло.

— Ты не можешь пошевелиться, — произнес Рэвен. — Система вырубилась.

— Я знаю, черт тебя подери, — зашипел Албард. — Помоги же мне.

Рэвен перевел взгляд на маллагру. Монстр рычал, обнаружив новую жертву, на которой можно было выместить ярость. Гускарлы пошли в атаку на чудовище. Энергические разряды заплясали на остриях лазлэнсов. Но животное бросилось на них в широком прыжке, оттолкнувшись от земли руками, и разметало конников, словно игрушки. Переломанные тела солдат и лошадей, беспорядочно кувыркаясь, разлетелись в стороны.

Воздух пронзили выстрелы ружей, но и они лишь опаляли густую шерсть и не могли пробить толстую морщинистую шкуру и чрезвычайно твердую мускулатуру маллагры.

Рэвен обернулся. Он не понимал, почему отец не участвует в сражении. Среди всего имевшегося поблизости арсенала орудий только «Рыцарь» мог всерьез противостоять маллагре.

Конструкт Киприана Девайна трещал и искрился. Бортовые системы отчаянно боролись за жизнь. «Рыцарь» оказался на самом краю взрыва, электромагнитный импульс задел его лишь частично. Однако повреждений избежать не удалось, и теперь все системы бронекостюма экстренно перезагружались.

— Ну, как всегда, — произнес Рэвен, — именно когда ты больше всего мне нужен.

Младший брат вытащил из тяжелых ножен Албарда его меч и разразился проклятьями, когда понял, что оружие тоже энергетическое, и следовательно, выведено из строя. У этого меча даже лезвия не было. Броню противника по задумке должны были пробивать одни лишь энергетические потоки.

Позади раздался грохот — это аждархид освободился от упряжи.

— Быстрее, Рэвен! — взмолился Албард. — Помоги мне!

В глазах старшего брата был ужас. Албард слышал рев маллагры, от которого кровь стыла в жилах, и топот когтистых лап за спиной, но не мог даже повернуться. Страх перед неизвестным лишил его мужества. Когда-то он лишился глаза по вине точно такого же монстра, и не желал больше становиться у него на пути.

— Прости, брат, — произнес Рэвен, все еще сжимая в руке бесполезный меч.

Прежде, чем он успел развернуться и броситься прочь, маллагра настигла его.

Многочисленные глаза твари были налиты кровью. В них все еще читалось замешательство, но человеческую плоть монстр узнал сразу. Трехпалая когтистая лапа попыталась схватить Рэвена, но благодаря ускоренной реакции тот вовремя успел пригнуться, нырнуть под руку чудовища и с размаху рубануть по ней мечом. Оружие отскочило от толстой шкуры, не нанеся монстру никакого вреда. Тварь взревела и мотнула отвратительной акульей головой. Острые зубы вспороли тонкую ткань его платья, оставив глубокие раны на груди и плече. Рэвен вскрикнул и покатился кубарем, уворачиваясь от лап чудовища.

На помощь бежали солдаты, от бедра стреляя в обоих монстров. Аждархид отбивался. Каждый взмах крыльев был словно удар булавой. Когтистые птичьи лапы успели разорвать уже несколько десятков человек. Острый клюв перекусывал воинов напополам вместе с лошадьми.




Рэвен кое-как поднялся на ноги и побежал к цитадели, надеясь, что кому-нибудь там внутри хватит ума открыть для него треклятые ворота. Он был уже совсем близко, когда рядом на землю со скрежетом опустилась металлическая нога, в которую он едва не врезался. Встречный поток от пробежавшего мимо «Рыцаря» развернул Рэвена на сто восемьдесят градусов. Включившиеся ионные щиты конструкта сбили его с ног, прижав к земле. Сзади из железного воина сыпали искры и тянулись полосы протекающего топлива.

Маллагра бросилась на Киприана, обхватила его руками, но отец Рэвена был не в том настроении, чтобы бороться врукопашную. Турболазеры конструкта проделали несколько кратеров в груди монстра, пробив гигантскую тушу насквозь. Монстр взревел от боли и ярости, но его слаборазвитая нервная система позволяла ему оставаться на ногах. Оглушительной силы удар пришелся как раз в голову «Рыцаря». Рэвен успел заметить, что его отец упрямо не опускал забрало. Внутрь конструкта врезались куски искореженной стали. Затем на голове «Рыцаря» со страшным рыком сомкнулась пасть монстра, но зубы соскользнули, оставил на блестящей броне глубокие борозды. На Рэвена посыпались обломки брони. Он едва успел выскочить из-под огромного куска изжеванного металла. Турболазеры снова вспыхнули. На этот раз маллагре досталось еще серьезнее.

Сверху пролился поток густой крови — это лорду Девайну удалось высвободить руку с цепным мечом. Встроенный в оружие генератор наконец-то превозмог последствия электромагнитного импульса. Когда огромные зубцы, каждый длиной с руку взрослого человека, завертелись с такой скоростью, что их стало невозможно различить, Рэвен отбросил бесполезный меч Албарда.

Оружие Киприана с визгом вспороло тело монстра, пробив сердце и легкие, и раскроило тушу до самого плеча. Чудовище завыло. Когда Киприан извлек все еще набирающий обороты окровавленный меч, рука маллагры вместе с частью груди отделилась от корпуса и рухнула на землю.

Киприана Девайна не просто так прозвали «Адским Клинком».

Смирившись наконец с собственной гибелью, маллагра рухнула на колени, ее уцелевшая рука соскользнула по забрызганной кровью броне «Рыцаря» и безвольно обвисла. Монстр повалился на бок. Тошнотворная вонь чудовища смешалась с запахом горелой проводки израненной машины.

Лорд повернул «Рыцаря» и посмотрел сверху вниз на сына. Лицо Киприана было залито кровью. Тело в двух местах пробило кусками брони, один проколол живот, второй прошел через плечо.

Конструкт скривился, словно сочувствуя раненому пилоту, но сам Киприан Девайн вовсе не собирался умирать от ранений, которые для иных считались бы смертельными.

— Бери брата, и идите в Святилище, — приказал он, скрипя зубами.

Рэвен, почувствовав, что жизни его больше ничто не угрожает, и вытер лицо рукой.

— Ты же не заставишь нас проходить обряд Становления сегодня после всего, что тут произошло?

— Именно сегодня, — выпалил Киприан. — Делай, что я сказал, сынок. Вы оба должны запечатлеться со своей броней. Ваши «Рыцари» уже освящены и подготовлены. Они ожидают вас в зале Трансценденции. Если вы не соединитесь с ними сегодня, они вас больше не примут.

Рэвен кивнул. Его отец развернул своего «Рыцаря» и, прихрамывая, отправился усмирять разбушевавшегося аждархида. Клекот и хриплые визги вырвавшегося на свободу монстра доносились с противоположного конца улицы, где с ним безуспешно продолжали сражаться солдаты.

По лицу Рэвена медленно расползалась улыбка — толпа скандировала его имя. Он не сразу осознал, что стоит над поверженным трупом маллагры с силовым мечом в руке. Клинок к этому времени уже заработал, его окутывало фиолетовое свечение. Какая разница, кто именно убил монстра, главное, что Рэвен принимал в этом участие.

Он вскинул вверх позаимствованный у брата меч и провозгласил: «Девайн!».

Два полка стражи ожидали братьев в цитадели Зари. По протоколу церемонии они должны были торжественно приветствовать сыновей лорда, однако все условности были отброшены, как только стало известно о попытке покушения. Солдаты и офицеры побросали парадные шлемы и праздничные флаги. Они поснимали позолоченные нагрудники с серебряной гравировкой и хотели бы сражаться бок о бок со своим лордом-повелителем, но приказ не позволял им покинуть цитадель, пока в ней находились его сыновья.

Рэвен на миг пожалел о том, что нападение маллагры лишило его права торжественно пройти к святилищу мимо стройный рядов солдат, но он довольствовался и тем, что толпы людей снаружи продолжали скандировать его имя.

— Будь я суеверен, то посчитал бы нападение дурным знаком, — произнес Рэвен.

— Если бы я верил в дурные знаки, я бы с тобой согласился, — ответил Албард, задыхаясь. Он с трудом шел под тяжестью громоздкой полностью выведенной из строя фузионной брони с перегоревшим генератором.

— Ты видел эту маллагру? — спросил Рэвен, стиснув зубы. Рана на плече ощутимо саднила. — Трон Императора, я думал, мне конец.

— Мы оба едва не погибли, — Албард был бледен как мел. Единственный его глаз стал круглым от ужаса.

— Это я едва не погиб, — поправил его Рэвен, придерживая раненую руку и стараясь не показывать, как сильно она болит. — Этот монстр вовсе не на тебя смотрел, как на закуску.

— Тебе повезло, что ты жив, — ответил Албард.

Рэвен принял защитную стойку и выставил вперед меч Албарда.

— Мне? — переспросил он, широко улыбаясь, — это маллагре повезло, что твой меч закоротило. Иначе я бы ей показал.

— Хорошо, значит, этой маллагре повезло.

— Если бы не отец, который вмешался и даровал ей слишком быструю смерть, клянусь, я бы заживо разрезал ее на куски.

Сдвоенный фузионный генератор в доспехе у Албарда вдруг застучал и заискрил. Процессы в нем стали неконтролируемыми, наружу вырвались вентилирующие газы. Из безвозвратно поврежденной электроники начал валить синий дым.

— Помоги мне снять этот треклятый доспех, — крикнул Албард. Редкий момент согласия между братьями бесследно прошел.

Генератор в костюме Албарда издавал пронзительный визг. Рэвен попятился от брата, прекрасно запомнив за годы тренировок в подобном доспехе, что древние генераторы крайне нестабильны. Только жрецы Механикума могли управляться с настолько стародавними технологиями, но и они не горели желанием обслуживать эти семейные реликвии.

— Я тебе не лакей какой-нибудь, — ответил Рэвен. — Сам снимай.

— Скорее, пока фузионный реактор не прожег пластинчатую броню.

Рэвен замотал головой, затем махнул рукой троим сакристанцам, ожидавшим его позволения приблизиться.

— Эй, вы трое, вытаскивайте его из костюма. И поспешите, пока фузионный реактор не прожег пластинчатую броню!

Трое мужчин в красных балахонах бросились на помощь старшему сыну лорда Девайна. Сакристанец с огромным цилиндром с нанесенными на нем предупредительными знаками за спиной, подсоединил к аварийному доспеху несколько кабелей, чтобы ввести коды деактивации реактора. Одновременно по покрытым инеем трубкам в доспех началась подача охлаждающих жидкостей. Двое других с электроинструментами поспешно извлекать болты, открывали замки и один за другим снимали с Албарда дымящиеся куски серебристой брони. Рэвен наблюдал за их работой со стороны. Неожиданно он вспомнил человека, взорвавшего электромагнитные бомбы на Виа Аргентум.

— Он был сакристанцем, — произнес Рэвен.

— Кто? — спросил Албард.

— Бомбист. На нем был сакристанский балахон.

— Не говори ерунды, — ответил Албард, сверху вниз взглянув на троих человек, помогавших ему выбраться из доспеха. — Зачем какому-то сакристанцу убивать отца?

— Поверь мне, с его характером он много кому не нравится.

Нападавший был сакристанцем, и Рэвен видел его раньше по пути на тайные свидания с Ликс возле ее покоев несколько месяцев назад. Он слонялся без дела на верхних этажах башни Албарда. Он еще отчитал его за татуировку вокруг глаза, напоминающую культистский знак. Кланяясь и шаркая, тот поклялся, что удалит татуировку, и Рэвен вскоре о нем забыл.

Тогда он подумал, что сакристанец слонялся по башне по каким-то делам, связанным с техническим обслуживанием «Рыцаря», но после случившегося эта версия казалась уже не столь убедительной.

Албард стряхнул с себя последний кусок брони и брезгливо отошел от груды дымящегося металла, словно это были экскременты ксеносов или какой-нибудь проситель.

— Спасибо за помощь, Рэвен, — съязвил Албард, глядя на искореженную броню.

— Я же говорил, что только дурак станет надевать…

— Как ты меня назвал? — спросил Албард, подавшись вперед и злобно глядя на брата.

Если Албард надеялся запугать Рэвена подобными представлениями, он явно был еще глупее, чем казался.

— Ты же в любом случае собирался снять его в Святилище, — ответил Рэвен. — После сегодняшнего ритуала ты все равно не стал бы больше его носить, так какая разница?

— Это бесценная семейная реликвия, — ответил Албард, — и теперь она безнадежно сломана. Я бы передал ее своему старшему сыну и наследнику, а он своему…

Неизбежное развитие конфликта прервали вошедшие стражники цитадели Зари и представители других родов войск. На некоторых еще оставались отдельные элементы парадной униформы, и в целом это воинство смотрелось, словно комические актеры, которые играют на сцене солдат.

— Милорды, — обратился к братьям старший офицер, — мы должны незамедлительно сопроводить вас.

— Куда? — спросил Рэвен. — Маллагра мертва, аждархид, наверняка, тоже.

— Так точно, милорд, — ответил офицер, — но, насколько мне известно, какой-то бомбист взорвал электромагнитный заряд на Виа Аргентум.

— И ему отстрелили башку, — уточнил Рэвен. — Так что, надо полагать, опасности он больше не представляет.

— Маловероятно, чтобы он действовал в одиночку, — ответил офицер. — Полагаю, что у него должны быть помощники.

— С чего вы взяли? — спросил Албард.

— Если бы я планировал покушение на лорда Девайна, я бы поступил именно так.

Рэвен положил руку офицеру на плечо и широко улыбнулся брату.

— До чего ж приятно слышать, что те, кто нас охраняют, обдумывают план покушения, да?

Офицер побледнел, но Рэвен рассмеялся.

— Давай, добрый воин, показывай дорогу, пока культисты нас всех не перебили.



* * *





Албард и Рэвен в сопровождении трехсот тяжеловооруженных воинов шли по внутренним укреплениям цитадели. То, что изначально задумывалось как триумфальный парад, превратилось в поспешное бегство под прикрытием солдат, готовых отразить внезапную атаку из-за угла. Они прошли еще через трое ворот, и каждый раз створка приоткрывалась лишь настолько, чтобы они могли протиснуться, и тут же захлопывалась у них за спиной.

Если саму цитадель когда-то выстроили из желтого камня, то Святилище, расположенное в самом сердце крепости, создавалось еще первыми поселенцами Молеха и потому разительно отличалось от своего окружения.

Оно было невообразимо древним. Судя по округлой форме купола, когда-то он венчал корпус космического корабля. Святилище практически полностью было создано из звездолета. Пики башенок когда-то были мачтами, выступавшими из надпалубных строений, стены были обшивкой, а огромные черные с серебром двери перенесли из какого-то просторного внутреннего помещения судна. Теперь они служили вратами в зал Трансценденции. Короли Молеха проходили через эти врата, когда отправлялись на войну.

За прошедшие тысячелетия корабль надстроили и приукрасили. Строгие конструкции, некогда несшие исключительно практическую функцию, ныне стали флагштоками для пестрых знамен. Выступы обросли горгульями, стальные шпили декоративными наконечникам. На центральном шпиле купола реяло знамя с имперским орлом. Чуть ниже располагались геральдические символы рыцарских домов. Каждому было отведено свое место в иерархии. Рэвена всегда удивляла прямолинейность подобной схемы расположения. Императору стоило только щелкнуть пальцами, чтобы призвать жителей Молеха на войну, и им ничего иного не оставалось, кроме как подчиниться его воле.

Неужели только его, Рэвена, бесило подчеркнутое превосходство имперской символики над гербом Молеха? Не может быть, чтобы никто этого не замечал, но, похоже, он был единственным, кого это волновало.

Огромные парадные лестницы из черного железа поднимались по обе стороны от ворот, обвивали задание и встречались над ним на круглой площадке с небольшим входом, судя по высоте изначально построенного для простых смертных. Проход открылся и на встречу братьям вышли две колонны сакристанцев в красных балахонах, готовые сопроводить сыновей лорда Девайна к месту проведения ритуала. Рэвен позабыл о своем негодовании по поводу имперского гнета, как только он представил себя за пультом управления, ведущим через врата Трансценденции собственного «Рыцаря». Лицо его залил румянец и, бросив быстрый взгляд на Албарда, он ожидал прочесть на исчерченном шрамами лице брата такое же радостное предвкушение. Но тот был бледен как мел. Его тело покрывал внезапно проступивший холодный пот.



* * *





Зал Отголосков был назван так не за особые акустические свойства, хотя и они впечатляли. Звуки шагов громогласно отражались от далекого потолка, состоящего, казалось, из сплетения толстых кабелей и шипящих труб, напоминавших лианы или змеиный клубок. Пол состоял из стальных решеток — бывшего палубного настила древнего звездолета, растерзанного на куски ради создания это святилища.

Тусклый ультрафиолетовый свет исходил из трубок над головами. Электрические факелы мерцали в развешанных по стенам трубках, некогда служивших крышками поршней в двигателях. В самом центре зала на возвышении были установлены два огромных механизированных трона, расположенных таким образом, чтобы занимавшие их сидели друг к другу лицом.

— Трон Механикум, — произнес аколит, возглавлявший процессию. — Здесь каждый из вас воссоединится со своим рыцарским доспехом.

Процессия пошла несколько кругов по Святилищу, теряя по ходу движения одного сакристанца за другим. Они отделялись от группы, чтобы занять свои места по всему зданию и подготовить ритуал. В конце концов остался лишь один чисто выбритый дрон, который обычно прислуживал отцу.

Рэвен без слов понял, который из механизированных тронов его, и вскарабкался по железным ступеням. Едва он уселся, как тяжелые стальные оковы обхватили его запястья и щиколотки. Серебристый капюшон выдвинулся из спинки трона и покрыл ему голову. Рэвен почувствовал жар электроконтакта, когда кабели с тихим жужжанием заползли в разъемы у него на шее и в позвоночнике.

Вторжение в его организм было внезапным и холодным, но в некотором роде даже приятным.

Когда связь установилась, Рэвен услышал шепот голосов вокруг, словно некий незримый хозяин отдаленных наблюдателей беззвучно вошел в зал, чтобы засвидетельствовать его Становление.

— Милорд, прошу, — произнес сакристанец, указывая на трон напротив Рэвена.

Албард кивнул, но не сделал ни шагу.

— В чем дело, брат? — спросил Рэвен. — Волнуешься?

Албард бросил на него полный злости взгляд.

— Все должно было быть иначе, — ответил он. — Катехизис, наши клятвы. Я ожидал другого.

Сакристанец кивнул.

— Приняв во внимание печальное происшествие на Виа Аргентум, лорд Девайн приказал нам сократить официальную часть ритуала, предшествующего акту Становления.

По тону сакристанца было ясно, что он думает о подобных изменениях в программе. Как и их механические владыки, сакристанцы свято чли традиции, ритуалы и догматы.

— Но ведь вступительная часть должна была подготовить нас к воссоединению с броней, — запротестовал Албард.

— Лорд Девайн счел, что вы и так более чем готовы, безо всяких предисловий, — ответил сакристанец. — Он настаивал.

Албард сглотнул. Рэвен наслаждался замешательством брата. Редким удовольствием было видеть напуганным его, обычно такого же заносчивого и грубого, как отец.

— Милорд, проходите, пожалуйста, — повторил сакристанец.

— Ладно, черт с тобой, — выпалил Албард, взбираясь по ступенькам.

Активировались пристегивающие механизмы, серебристый капюшон закрыл верхнюю половину лица. Албард задергался. Соединительные провода заползли в его тело. Когда жужжащие провода коснулись воспаленной плоти вокруг нейроконнекторов, лицо его исказила гримаса боли.

Взгляды братьев встретились. Рэвен не без удовольствия отметил в глазах Албарда слабость. Потаенную, обычно сокрытую от большинства тех, кто его знал, где-то в глубине его души, и вдруг вырвавшуюся наружу, почти кричащую.

— Готов, брат? — спросил Рэвен.

Албард ничего не ответил. У него от страха стучали зубы.

Удостоверившись, что оба брата надежно пристегнуты к своим тронам, сакристанец нагнулся к Албарду и шепнул ему на ухо несколько слов. Акустические особенности зала позволили Рэвену расслышать каждое слово. У него и самого расширились зрачки, когда он увидел, какой ужас исказил лицо его старшего брата.

— Змеиный бог жив, — прошептал сакристанец.



* * *





Над долиной едва забрезжил рассвет, когда Сибелла Девайн увидела, что Ликс поднимается к ней на стену, с которой открывался вид на вчерашнее побоище. Гускарлы, телохранители Сибеллы, уважительно отступили на подобающее расстояние. Сердце возлюбленной супруги лорда Девайна бешено колотилось.

— Все закончилось? — спросила Сибелла, не поворачиваясь к девушке.

— Да, — подтвердила Ликс.

— И что?

— Были некоторые… осложнения, — ответила Ликс, явно наслаждаясь нетерпением Сибеллы.

— Не тяни, Ликс, рассказывай.

— Рэвен удачно запечатлелся со своим доспехом. Его «Рыцарь» словно конь, бьет копытом и рвется в бой.

— А что Албард?

Ликс на миг замолчала. На ее лице появилось выражение поддельной печали.

— Как ни прискорбно, по после происшествия на Виа Аргентум Албард оказался не готов к ночи в зале Эха.

— Он выжил?

Ликс кивнула.

— Выжил, но «Рыцарь» не принял его. Бионевральное отторжение было столь сильным, что необратимо повредило разум Албарда. Боюсь, мы его потеряли.

Сибелла наконец удостоила Ликс своего взгляда. На лицах женщин появилось выражение, которое посторонний принял бы за разделенную печаль. На самом деле это были лица соучастниц.

— Твой ручной сакристанец устроил тот еще спектакль, — наконец произнесла Сибелла.

— На что только мужчины не идут из-за похоти, — согласилась Ликс.

— Но ему не удалось убить Киприана, — сказала Сибелла. — Две смертельных раны, а старый брюзга еще жив. Я им почти восхищаюсь. Почти.

— Верно, Киприан выжил. Но посмотрите, чего достиг Рэвен, — подчеркнула Ликс. — Народ видел, как он противостоял маллагре с одним лишь неработающим силовым мечом. Из таких историй и рождаются легенды.

— Нужны ли нам легенды?

— Будут нужны, — ответила Ликс.

В этот миг голова у нее закружилась, и перед глазами возник образ — огненное око в небесах, пылающих от края до края.

— Опять видение? — спросила Сибелла, поддерживая Ликс.

— Возможно.

— Что ты видела? — прошептала Сибелла.

— Грядет время великих перемен, — ответила Ликс. — Не сейчас, но спустя много лет, здесь разразится чудовищная война. Дом Девайн будет играть в ней решающую роль.

— Что будет с Рэвеном?

— Он станет великим воином. Его действия изменят ход истории.

Сибелла улыбнулась и отпустила руку Ликс. Она посмотрела на предрассветное небо и представила себе миры, которые склонят колени пред ее сыном. Ликс не единственная обладала даром предвидения, но ее тайная сила росла к каждым днем. Сибелла впервые видела такую мощь.

— Я смотрю, у тебя большие планы на брата, — произнесла Сибелла.

— Не больше чем у вас, мама, — ответила Ликс.




Аарон Дембски-Боуден

ВЛАДЫКА КРАСНЫХ ПЕСКОВ


Есть лишь одно, за что стоит сражаться.

Он знает это, в то время как его отец ослеплен ложной праведностью, братья изображают из себя богов в безбожной вселенной, а его сыновьями называют себя малодушные слабаки, предпочитающие стезю труса пути воина.

Но он знает — пусть даже никто не услышит и не поймет этого — что есть лишь одно, за что стоит сражаться.

Он стоит на вершине баррикады, в руках воют топоры. Мертвый город снова и снова посылает против него своих лучших воинов, и раз за разом лучшие воины мертвого города с воплями падают обратно кусками плоти и керамита. Некоторые носят цвета его братьев — царственный пурпур самодовольного Фулгрима или тусклые тона мертвенно-бледного Мортариона. Они нападают, мечтая о славе, и гибнут, познав лишь боль и позор.

На некоторых грязно-белое облачение его собственных сыновей. Они умирают точно так же, как и остальные. Они проливают такую же кровь и выкрикивают те же клятвы. И когда их тела вспороты, а органы оказываются на холодном воздухе, они источают точно такое же зловоние.

В вихре мечей его посещают проблески озарений — вытравленное на доспехах имя кажется знакомым на протяжении одного удара сердца, угол удара топора напоминает о другой схватке из тех времен, когда пылающее светило опаляло красный песок.

Он убивает всех воинов, кто появляется перед ним, и преследует тех, кому хватило ума отступить. Первых он сокрушает одиночными ударами натужно работающих секир. Вторых преследует прыжками, как звери с арен когда-то гнались за измученными голодом мужчинами и женщинами.

Слава?

Слава для тех, кто не сумел обрести внутреннюю силу и стал пустым паразитом, кормящимся любовью даже тех людей, которые стоят ниже него. Слава для трусов, которые боятся дать своему имени сгинуть.

Теперь он стоит над их телами, преумножая их количество и оставляя на нагрудниках отпечатки подошв. У его ног высится памятник тщетности: каждая смерть означает, что ему нужно карабкаться выше, чтобы встретить свежее мясо. На спину и плечи, словно лапы зверя, продолжают обрушиваться мощные удары выстрелов. Раздражает, не более того. Едва ли даже отвлекает. Эта битва была выиграна в тот миг, когда он только ступил на землю мертвого города.

Он погружает топор в грудь очередного из сыновей, но чувствует, что оружие выскальзывает из мокрых от крови пальцев, когда воин заваливается назад. Цепь на запястье туго натягивается, не давая лишиться секиры, однако он понимает, что они пытаются сделать — трое его собственных сынов с криками силятся удержать захваченный топор, пусть даже клинок застрял в теле одного из них. Последняя жертва воина, обменивающего свою жизнь на шанс обезоружить врага. Их объединенная сила давит на руку, его тяжелое дыхание срывается в клокочущее рычание.

Он не тянет назад, не сопротивляется, а бросается на них, круша доспехи ногами, кулаками и своими зубами из темного металла. Благодаря своей жертвенной уловке они просто умрут забитыми насмерть, а не под визжащим клинком цепного топора.

Их тела добавлены к монументу из трупов. Теперь каждое движение причиняет боль. Каждый выдох истерзанных легких проходит сквозь кровоточащие губы.

Еще есть время, время, время. Он может выиграть эту войну без пушек брата.

Завоевания?

Кто из тиранов первым начал мечтать о завоеваниях и объявил жестокое притеснение доблестью? Почему господство воли одного над другими манит людей сильнее всех прочих грехов? Более двух столетий Император требовал, чтобы галактика подстроилась под его принципы ценой десяти тысяч культур, которые жили свободно и не нуждались в тирании. Теперь же Гор требует, чтобы звездные народы разрушенной империи стали плясать уже под его дудку. Миллиарды умирают во имя завоеваний, чтобы подкрепить гордыню двух тщеславных существ в людском обличье.

В сражении ради завоеваний нет никакой доблести. Нет ничего более никчемного и пустого, чем искоренять свободу во имя новых земель, денег и голосов, распевающих твое имя как священный гимн.

Завоевания столь же бессмысленны, как и слава. Хуже того, их эгоистичная суть — зло. И то, и другое — триумф лишь для глупцов.

Нет. Не слава, не завоевания.

Он идет за добычей по кровавому следу. Воин обмяк на земле, привалившись спиной к стене, поверх брони на бедрах влажный узор внутренностей. Лицо покрыто кровью. Все в этом мире покрыто кровью, но на лице центуриона отразилась сама битва. От половины осталась только оголенная треснувшая кость, остальное содрано топором примарха. Уцелевший глаз офицера прищурен от сверхъестественной концентрации, которая необходима, чтобы оставаться в живых и не кричать, когда кишки вырваны из тела.

Он не должен был выжить, однако выжил, и поднимает болтер.

Ангрон улыбается прекрасному упорству человека и отбивает оружие в сторону плоской стороной продолжающего работать топора.

— Нет, — произносит он со свирепой сердечностью. Этот воин и его обреченные братья славно сражались, и их отец старается избежать унижения в последние мгновения.

Другие сыновья, верные ему, поют его имя, вопя в развалинах. Они поют имя, которое дали ему рабовладельцы, когда он был Владыкой Красных Песков. Ангрон. Ангрон. Ангрон. Он не знает, как его намеревался назвать Император. Ему никогда не было до этого дела, а теперь возможности спросить уже никогда не представится.

— Повелитель, — произносит умирающий центурион.

Ангрон садится возле сына, не обращая внимания на ручеек крови, который течет по губам, пока Гвозди Мясника тикают, тикают и тикают в задней части мозга.

— Я здесь, Каурагар.

Пожиратель Миров делает судорожный вдох, явно один из последних. Единственный глаз выискивает лицо примарха.

— Рана у вас на горле, — слова Каурагара сопровождаются пузырящейся на губах кровью. — Это был я.

Ангрон касается собственной шеи. Пальцы ощущают влагу, и он улыбается впервые за много недель.

— Ты хорошо бился, — голос примарха низко грохочет, словно землетрясение. — Вы все хорошо бились.

— Недостаточно хорошо, — центурион скалит потемневшие от крови зубы в предсмертной ухмылке. — Ответь мне, отец. Почему ты примкнул к Архипредателю?

Улыбка Ангрона угасает, полностью уничтоженная невежеством сына. Никто из них так и не понял. Они всегда были так уверены в том, что получить власть над Легионом — честь для него, но он лишился избранной им жизни в тот день, когда Империум оторвал его от подлинных братьев и сестер.

— Я не за Гора, — выдыхает Ангрон. — Я против Императора. Понимаешь, Каурагар? Теперь я свободен. Ты можешь это понять? Почему вы все твердили мне последние десятилетия, что я должен считать жизнь раба честью, в то время как я был близок к тому, чтобы погибнуть свободным?

Каурагар смотрит мимо примарха, в светлеющее небо. Из приоткрытого рта воина течет кровь.

— Каургар. Каурагар?

Центурион выдыхает, издает медленный усталый вздох. Его грудь уже не вздымается.

Ангрон закрывает сыну уцелевший глаз и поднимается на ноги. Он снова подбирает с земли топоры, и цепи гремят о броню.

Ангрон. Ангрон. Ангрон. Его имя. Имя раба.

Он шагает по развалинам, терпя ликующие крики обагренных кровью последователей — воинов, которых заботят слава и завоевания и которые от рождения совершеннее, чем те чужаки и предатели, кого они убивают. Битва с себе подобными — практически первый выпавший на их долю честный бой, и от этой мысли губы их генетического предка кривятся.

Пока воля Императора не сковала Ангрона, он со своим оборванным отрядом сопротивлялся обученным и вооруженным солдатам своего родного мира. Они ощущали вкус свободы под ясным небом и разоряли города поработителей.

Теперь же он возглавляет армию, разжиревшую за столетия легкой резни. Они подбадривают его точно так же, как раньше хозяева, когда он расправлялся со зверями ради их увеселения.

Это не свобода. Он знает об этом. Хорошо знает.

«Это не свобода», — думает он, глядя, как Пожиратели Миров выкрикивают его имя. Но бой только начинается.

Когда Император умрет под ударами его топоров, когда его последняя мысль будет о жалкой тщетности Великого крестового похода, когда последним зрелищем в его жизни станет железная улыбка Ангрона… тогда Повелитель Человечества узнает то, что Ангрон знал с тех пор, как взялся за свой первый клинок.

Свобода — то единственное, за что стоит сражаться.

Вот почему тиранов всегда свергают.




Джеймс Сваллоу

ВСЕ, ЧТО ОСТАЕТСЯ


Палуба под моими ногами была наклонена, и я передвигался по ней подобно крабу — одна нога на том, что раньше было полом, другая на том, что было стеной правого борта. Изменившееся притяжение причудливым образом преобразило коридоры корабля.

Возможно, это результат какой-то неисправности? Не уверен. Хоть я мало в этом понимаю, но живо представляю себе, как притяжение, подобно снежным сугробам, скапливается в углах коридора. Дома, на Номее, до того как всё кончилось, тоже был снег.

Отбросив эту мысль, я двигаюсь дальше, используя настенные светильники как поручни, предварительно разбивая мерцающие электросвечи прикладом лаз-ружья. Остальные поспевают за мной, и я слышу их натужное дыхание в этом холодном и тяжелом воздухе. Мне не нужно оборачиваться, чтобы видеть световые ореолы вокруг их голов. Я знаю, что как и раньше, у одних они красного цвета гнева — у других черного цвета ужаса.

Лишившись внутреннего корабельного освещения, мы могли ориентироваться только по мрачному свечению из помещения в дальнем конце коридора. Впереди нас протянулись тени, похожие на бездонные моря чернил. Я ощущал себя каким-то паразитом, ползущим по горлу мёртвого животного, чтобы вылезти из приоткрытой клыкастой пасти. Нас окружал скрежет гнущегося металла, словно сам корабль стонал. Я не был рождён в пустоте, но опыт многочисленных полётов на кораблях говорил мне, что такого быть не должно. Этот звук означал: что-то испытывает предельные нагрузки, и долго оно не выдержит.

Эти размышления утомили меня окончательно, и я остановился передохнуть. Я чувствовал себя мокрым и уставшим, как-будто прямо в униформе, плаще и ранце меня протащили через ледяную воду. Остальные тоже остановились, и мы присели на выступе заклиненного люка.

Даллос сидел ко мне ближе всех, и я увидел что он уже достал карты, и вертел их в своих тонких розовых пальцах. Он перебирал потёртые прямоугольники плас-бумаги с механической ловкостью каталы. Карты блеснули, и стало видно что печать на «лицах» стёрлась в местах, где тысячи раз касались его пальцы. Я мог разглядеть только цифры и абстрактные геометрические фигуры на рубашках.

— Четвёрка — изумрудов, — пробубнил Даллос, не подозревая что говорит в слух. — Двойка — молотов. Сияющая стрела огня упала рядом с его подразделением, достаточно близко чтобы превратить в факелы остальных членов минометного расчета, но не достаточно чтобы убить Даллоса. Та часть лица, что я видел, была такой же розовой как и его руки, которыми он сбивал с себя пламя. Такой же обожжённой и яркой была и его аура.

Никто из нас не был в порядке. Даже самый оптимистичный наблюдатель назвал бы нас жалким сборищем душ. Шестеро мужчин, одетых в форму великой Имперской Армии, собравшихся из разных батальонов, что были разбросаны по фронтам восстания. Мы были простыми пехтурусами, сынами разных миров, сведенные вместе безжалостной машиной этой новой войны. Я думаю, что у всех нас раньше были разные звания и должности, но на этом корабле это не имеет значения. Никто из нас не был главным, здесь не было командной цепи, мы просто были сами собой. Любые позывы салютовать или отдавать приказы выглядели бессмысленными. Множество вещей выглядели бессмысленными после всех тех ужасов, которым мы стали свидетелями.

Всё же мы выжили. Я потерял пальцы на руке, но так как она была левой я посчитал что мне еще повезло. Также в моём туловище и бедре до сих пор осталась картечь, которая мучает меня колющей болью при каждом шаге и не даёт заснуть. Как я уже говорил, Даллос обгорел. На эбеновой коже Бренга были рубцы и шрамы, оставшиеся после газовой атаки. Говорить для него было мукой — гортань бедного дурачка сильно пострадала, так что он общался с нами кивая или мотая головой. ЛоМунд, я думаю, раньше был офицером. Об этом говорят его длинные белые волосы и благородные черты лица. Его сломило ранение в живот, выпустившее кишки в грязь. Он спасся только благодаря слепой панике и притоку адреналина, позволившие ему добраться до безопасной зоны, неся свои внутренности в руках. Были еще Ченец и Яо, с желтоватыми лицами и вечно надвинутым на глаза капюшонами. Оба происходили с одного мира, и оба едва не были убиты когтями и огнём стабберов.

Мы были небольшой стайкой ходячих раненых. Все имели ранения и все были мужчинами. Я не видел женщин с тех пор как мы высадились со спасательной шлюпки, что унесла меня с Номеи. Первым, что я увидел здесь, были медицинские сервиторы, что бродили по административной палубе в поиске раненых. Они бы не обращали на нас внимания, если бы на борту этого скитальца были настоящие медики и хирургеоны.

Здесь нас было мало, но одно обстоятельство привлекло моё внимание — корабль не был пустым. В трюмах были дети. Мальчики-беженцы из разлучённых семей или разбомбленных схол — дюжины сирот. Иногда мы слышали, как они звали своих родителей, моля их ответить. Это жгло меня, ведь когда-то я тоже потерялся.

Это был только один корабль из нескольких, я полагаю. По правде, я не видел ни одного иллюминатора с тех пор, как мы прыгнули в кричащее безумие варпа, и бежали от коварства этого шлюхиного сына, Магистра Войны. Жалкий конвой из нескольких канонерок, охраняющих грузовые корабли с ранеными, остановился на Номее чтобы забрать еще одну порцию раненых. Я слышал, что на некоторых судах конвоя находились раненые космические десантники. Я удивлялся, как это возможно? Казалось странным, что бессмертные чемпионы Империума могут сталкиваться с такими приземленными вещами, как простые ранения.

Итак, мы не имели ни малейшего понятия где мы, или в каком направлении эфирного компаса нас везут. Неизменным были лишь причитания полу-мёртвых, разносящиеся по похожим на пещеры палатам, когда они боролись с ночными кошмарами. Неизменным также был звук двигателей.

Но через некоторое время я стал замечать закономерности. В этом я разбираюсь. Я вижу вещи.

Я не часто говорю об этом, потому что это может напугать неосторожную душу, и разозлить других до необдуманных действий. Люди не любят то, чего не понимают и, как правило, они реагируют на это насилием. В рядах Имперской Армии это насилие могло сопровождаться ударом клинка или лаз-выстрелом, и это не способствует благополучию человека, который стал бы об этом говорить.

Я увидел закономерность: на кораблях, подобных этому, всегда есть сочетание раненых — от тех, кому лучше было принести Милосердие Императора, до симулянтов. Но не на этом корабле. Я видел, что здешние раненые при должной заботе могли быть возвращены обратно на передовую. На всем протяжении лабиринтов этого корабля я не нашел ни одного, кто не мог бы быть вылечен, чтобы драться на следующий день. Все, кто нуждался в большем или меньшем уходе, были перемещены во время стыковок или встреч с другими медицинскими судами. Пришедшие на их место, были в том же состоянии что и остальные пассажиры.

Вы смогли бы увидеть это в их глазах. У Даллоса, ЛоМунда и прочих с кем мы повстречались здесь. Я смотрел на них как в зеркало, и видел одно и тоже. Не просто тысячеярдовый взгляд, что встречается у раненого солдата. Я видел общее бремя, о котором никто из нас не мог говорить, потому что мы всю нашу жизнь отрицали это. Прятали это.

— Ш-шесть — к-крестов, — заикаясь промямлил Даллос, работая с картами так, что движения расплывались.

— Т-туз. Туз — к-кинжалов. Остальные корабли ушли.

Мы карабкались большую часть дня, от средних уровней корабля, где противорадиационная защита, массивная и глухая, не дала пройти дальше. Инженерные палубы не были соединены с медицинскими, и искать путь туда было бессмысленно.

Мы насчитали нескольких из нас, кто был хоть как-то инженерно подкован, но никто даже близко не походил на технопровидца. Бренг был флотским пилотом-савантом и лучше всех подходил на роль механика.

Казалось более логичным подниматься вверх, чтобы достичь мостика и командных уровней. Сначала я настоял, что бы мы взглянули на юнцов в других отсеках, быть может придать им немного смелости… Но в этом оказалось мало смысла. Нам нечем было поделиться.

Напомню, я говорил уже о постоянных звуках стенаний корабля и двигателей. За день до этого я очнулся от судорожного сна, полного цветных сновидений, и понял что варп-двигатели молчат. По неизвестной причине мы дрейфовали. Вскоре последовали дальнейшие неисправности. Подача электроэнергии периодически пропадала, принося тьму и волны изморози на стенах. Воздух больше не очищался и не циркулировал. Хуже, что двери, упавшие в коридорах словно лезвия гильотины, внезапно запечатали секции корабля.

Не было никаких признаков столкновения или воздействия вражеских орудий. Спустя несколько часов мы все ещё были живы. По коридорам не крались кровожадные ксеносы, вооруженные предатели или ещё кто нибудь, и мы решили узнать что случилось.

Я вижу закономерности, но тогда я не увидел ничего понятного. Поэтому я и вызвался идти, а также потому что могу держать пушку. Мы нашли несколько в аварийном арсенале, и прижимали к себе как защитные амулеты. В лучшем случае это была иллюзия силы. Ведь мы не знали встретим ли мы нового врага, и насколько полезными эти ружья окажутся против него.

Я вспомнил как улицы Номеи стали красными. Вспомнил гигантов, забивающих словно скот всех, кто осмелился остановиться или бежал недостаточно быстро. Я вспомнил ужасы, но только как нечеткие куски мяса, брызг крови и когтей, как будто мой разум отгоняет и размывает воспоминания, вместо того чтобы представить ясными и живыми.

Я взглянул на руку с отсутствующими пальцами и эхо резкой боли коснулось меня, быстрое и холодное.

— Хикейн? — Яо указал на полоску тусклого света впереди, спрашивая меня и остальных. — Мы идём дальше?

— Мы идём дальше, — кивнул я.




Я знаю что это за война.

Я сражался на дюжине миров в скоплении Акарли, и за его пределами. В пустынях и океанах, облачных вершинах и горных перевалах, но на Номее был мой дом. Мы всегда возвращаемся в родные места. Нас называли грубым отребьем и это было так. Племена всё время были в распрях, взращивая неприязнь и предъявляя претензии друг к другу, будто считая что остальные — их неблагодарное потомство. Что вы можете сказать про номейцев? Мы умеем ненавидеть. Даже букет роз можем за оскорбление счесть. Всё это так.

Но также верно то, что мы любим Императора и гордимся Империумом. Возможно, именно поэтому бюрократы Терры терпели наши пустяковые противоречия. Они позволяли нам терзать друг друга в мелочном соперничестве, потому что знали — когда позовут, мы без колебаний возьмёмся за оружие и дружно пойдём на войну. Во имя Императора вся вражда забывается. Вздорный характер делает нас хорошими воинами. Я могу назвать дюжину миров, приведенных к Согласию полками из сектора Акарли. Мы сделали свою часть работы для Великого Крестового Похода, и к ней никогда не было вопросов.

Конечно в последнее время мы стали просачиваться домой и снова враждовать, но это не заходило слишком далеко. Позже всё поменялось. Восстание, мятеж или если сказать более театрально — Ересь. Многие сначала не поняли, теперь они мертвы. Но я понял. Я нашел закономерности. Я узнаю предательство, стоит только увидеть. Оно как кровь бежит по венам этой войны. Оно усиливает решимость изменников и людей, которые по глупости думают что могут прокатиться уцепившись за плащ ублюдка Гора. Это не война за власть. Это не революция против угнетателя. Имущество и территория? Они тоже не представляют интереса. Нет, мы столкнулись с предательством ради предательства. Я понял это сразу, но нашел слова чтобы объяснить только сейчас. У меня было время подумать.

Имя Гора, умри он тысячью смертей, стало синонимом предательства. Оно стало чистейшим его проявлением. Он сын возненавидевший отца. Гражданин, предающий свою страну. Патриот, сжигающий флаг. Командир, убивающий своих солдат. Будучи сотворенным генной инженерией, Гор всё равно человек, приносящий в жертву человечество. Он худший из нас.

Я знаю это не потому что видел Магистра Войны или говорил с ним. Я знаю, потому что видел своими глазами те ужасы, что были призваны сражаться во имя его. Судьба взяла меня. Во сне я стоял на краю той пропасти, в которую Гор стремится нас погрузить.




Примерно сутки спустя мы добрались до командных уровней. Многие коридоры были перекрыты толстыми опускающимися дверями, но в некоторых были прозрачные окошки. Через них я увидел раздутые из-за вакуума трупы, дрейфующие по отсекам без гравитации. Опять неполадки систем жизнеобеспечения, опять неудачные смерти. Стар и млад.

— Не для того я выжил, чтобы умереть из-за проклятых неисправностей! — заскрипел Ченец. — Не жги мою удачу, не сейчас!

Он перебирал в пальцах цепочку, состоящую из потускневших от времени металлических шариков, которая обычно была обёрнута вокруг его запястья. Я думаю Ченец слышал что-то в щелчках бусин-звеньев, но вряд-ли он стал бы об этом разговаривать. Я собирался ответить ему, но увидел как ЛоМунд и Бренг поднимают свои ружья. Мгновением позже я услышал приближающиеся шаги.

Я умею слушать. Вы тоже быстро научитесь, если ужасы будут рядом. Вы узнаете как различать скрип когтей и костяной хруст. Сейчас был слышен только стук ботинок по металлическому полу, но я не хотел быть застигнутым врасплох. Я уже видел тварей, которые выглядят как люди, но их ауры принадлежат монстрам, какие только безумец сможет себе представить.

Из-за угла вышел парнишка и мы чуть не пристрелили его за такое безрассудство. Он увидел нас и чуть не испачкал штаны от страха.

— Не стреляйте! — закричал мальчик. Он едва вошел в подростковый возраст, был обрит и грязен.

— Ты кто, резать тебя, такой? — потребовал ЛоМунд, потрясая лаз-пистолетом. — Говори!

Мальчик осел на пол начал лепетать всё подряд. Он рассказал что его зовут Зартин, он подкидыш из приюта на планете Мир Зофора. Он почувствовал себя достаточно смелым, чтобы выбраться исследовать корабль, уже правда пожалев об этом. Парнишка был сильно напуган, и не только нами. Я видел как его аура бесконтрольно мерцает оранжевым.

Я помог ему подняться.

— Успокойся парень. Что ты здесь делаешь? Ты знаешь что случилось с кораблем?

— Я знаю! — Зартин отшатнулся. — Это хуже чем вы думаете! Они здесь, вы не видите? Вы не слышите их? — он замахал руками. — Космические Десантники!

— Здесь нет легионеров, — прохрипел Бренг сплёвывая мокроту.

— Неправильно! — закричал юнец указывая за плечо. — Там, внизу. Видел его.

— Он не врёт.

Прошла секунда, прежде чем я понял что это сказал Даллос. Я повернулся и обнаружил, что его ружье лежит, а в руках снова эта проклятая колода карт.

— Восьмёрка — молотов. — Он показал нам карту, будто бы это абсолютное доказательство правды.

Внезапно рассердившись на идиотскую игру, я одним прыжком приблизился к Даллосу и грубым ударом выбил карты у него из рук.

— Ты не знаешь! — прорычал я, едва сдерживая панику. Ужас струился внутри меня. — Ты не можешь этого знать!

Даллос завопил и нырнул на палубу, собирая рассыпанные карты. Он был сильно уязвлён моим поступком. Мой гнев был задушен виной. Виной и страхом.




Позвольте мне поведать, что случилось на Номее. Позвольте мне показать маленькую войну моей жизни, микрокосм великого предательства, которое даже сейчас извивается среди звёзд, вписывая себя в нашу историю.

Вы могли бы подумать, что из-за натуры номейцев, кровь и гром сопровождали предательство с самого начала. Человек против человека, сосед дерется с соседом. Да, всё это произошло, но не с самого начала. Начало было незаметным, и за это я больше всего ненавижу Гора. Он не пришел на наши миры с кораблями и орудиями, он даже не счёл нас достаточно важными для этого. Номея и другие миры Акарли были втянуты на путь распада и разорения кучкой коварных агентов, это не стоило и взвода. Пятая колонна, самозванцы и подлецы.

Какими же мы были идиотами, мы сами дали им благодатную почву. Сеть застарелых обид и недоверия была уже готова к использованию против нас. Так же как свет Императора объединил нас, тень Магистра Войны разделила.

Задумка была идеальна, подобно фракталу состоящему из уловок. Всё это разрасталось вверх и вниз, одни и те же инструменты использовались чтобы вывести на свет укоренившуюся ненависть между мирами, нациями, городами. Повсюду ополчились друг на друга: улица на улицу, дом на дом, брат на брата. Мы так сильно ненавидели, что сами разорвали Номею, направляемые бесчувственными руками.

Но не всё сразу. Это делалось с тонкостью, осторожностью.

Со слепой ясностью я вспоминаю тот день, когда этот яд прорвался наружу прямо в моём взводе. Обратите внимание, мы не были чем то особенным, просто стрелковое подразделение. Никаких почестей, никто не носил перед нами стяги, не было впечатляющего названия или остроумного прозвища. Просто номер подразделения, больше ничего. В плане Великого Крестового Похода мы ничем не выделялись. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы спасти нас.

В течении месяцев, может быть солнечного года, далёкое от нас командование менялось. Директивы приходили на Номею и нам сразу их зачитывали. Все они были преподнесены нам как подарки, а не требования. Но если кто-то противился, бархат спадал, и под ним обнаруживалось железо. Отказы не приветствовались.

Солдатам и офицерам просто говорили, что обстоятельства изменились, и всё будет по другому. Сколько бы мы не ворчали или усмехались, сердитые мысли сменялись гневными словами, ничего не отменялось. По чуть-чуть линия лояльности смещалась. Нас двигали к краю так, что каждый отдельный шаг казался незначительным.

Соблюдение праздничного дня было отменено. Некоторые виды оружия изъяли. Цвета униформ были изменены. Свободы пересмотрены. Правила понемногу изменялись, но истинная цель этого оставалась непонятной. Одна мелочь за другой постепенно наращивали недовольство, но никто не возмущался прилюдно.

Я помню тот день когда слова были сказаны громко. «Сегодня мы подтверждаем нашу преданность его высочеству Магистру Войны Гору, отрицая надменную и равнодушную Терру». Они никогда не использовали слова «Император» или «Империум», чтобы не смутить людей, которых втягивали в измену. Я видел как развернули новые флаги. Благородная аквила сменилась немигающим глазом со зрачком-щелью.

Конечно мы знали что так будет. В казармах после отбоя начинались приглушенные разговоры о неповиновении. Но когда я услышал это при холодном свете дня, поразился.

Тогда был момент моей величайшей храбрости и наибольшей глупости. Когда слова прозвучали, я откровенно высказал свое мнение и посмотрел через зал на лица своих товарищей, что раньше соглашались со мной. Но они отвернули глаза и молчали. Лишь их тёмные ауры жгли мой взор. Так я узнал истинную природу этой войны, увидел её кровь.




Было много разговоров, что же нам делать дальше. Мы прошли долгий путь, забрались слишком далеко, чтобы просто взять и робко отступить к нижним палубам, ждать своей участи. Не сочтите решение продолжать поиски за храбрость. Такие идеалы остались в прошлом. Я узнал что мы разделили. Все взрослые на этом судне несли в себе не только секреты, но и общий опыт.

Никто из нас не смог одолеть ужасов. Кто-то сражался с ними, большинство бежали от них. Все знали: чем бы они ни были, откуда бы они не пришли, выпущенные Гором чудовища не были похожи ни на что, с чем мы сражались ранее. В каком то смысле мы были пойманы собственной натурой. Наша животная часть требовала бежать подальше, а рациональная и ненавидящая, человеческая, могла отдать всё за оружие, достаточно большое, чтобы убить эти страшилищ.

Итак мы пошли дальше, Зартин присоединился к нам, плетясь позади вместе с Яо. Мальчик стал своего рода подарком, я думаю. Он продолжал говорить о музыке, хотя никто кроме него её не слышал.

Наконец мы достигли входа в командный центр корабля, и Бренг начал осторожно работать с контрольной панелью огромного зубчатого люка. Какое-то время ничего не происходило, но потом в мгновение ока огромная железная дверь открылась, грохоча по палубе.

Угловатая тень, настолько большая, что заполняла дверной проход, маячила внутри. Наверное будь я сообразительней, то побежал бы прочь. Вместо этого я поднял лаз-ружьё и увидел что предмет за порогом слишком велик, чтобы свободно проходить в дверной проём, сделанный для людей моей комплекции. На него упал свет и мы увидели что Зартин был прав.

Единственный воин Легионес Астартес вышел встретить нас. Тяжелые керамитовые сапоги лязгали по палубному настилу так, что он подпрыгивал под нашими ногами. Космический десантник был гигантом. Я видел широкий нагрудник, украшенный Имперской Аквилой; руки, толстые как стволы огромных деревьев; шлем с клювом, напоминающий череп какой-то гигантской хищной птицы. Глаза светились красным, боевые авто-чувства и ауспик принимали и обрабатывали данные. Доспехи воина был лишены любой иконографии и окраски, было невозможно определить его принадлежность. Он двигался с плавностью, более подходящей высшему хищнику, нежели представителю человечества.

Сзади его шлем закрывало похожее на капюшон устройство, более напоминающее какую-то затерянную во времени часовню, чем боевой механизм. Оно было сделано из тёмного железа, усеянного кристаллами, горящими голубым светом. Устройство притягивало мой взгляд как магнит, и я видел ауру таких цветов, которым не место в реальном мире. Грехи мои, я не видел таких оттенков прежде.

Воин был вооружен массивным болтером, но он был примагничен к пластине на бедре. В руке же он держал посох из безупречно отполированного серебра. Помнится, я подумал что всё это выглядит очень неестественно. Свободной рукой гигант начал снимать шлем, раздалось шипение воздуха под давлением.

Бог войны взглянул на нас. Безволосый скальп, затейливые татуировки украшали его щёки и горло, шрамы, подобные красным трофеям. Его глаза, его истинные глаза, уставились на меня своей струящейся глубиной. Я увидел в них что-то, что я часто видел в зеркале.

Наши ружья были нацелены в его грудь. Он не приказал нам опустить их, а просто смерил взглядом каждого человека перед собой. Мгновением позже, без единственного сказанного слова, стволы лазганов опустились. Когда его взор остановился на мне, я понял что он оценивает меня чувствами, какие я могу только представить. В тайне, я всегда считал себя особенным, лучше чем другие, благодаря моему особому видению. Я верил что природа вещей открыта для меня шире, чем для обычных людей, но теперь я понимаю что излишне восхвалял себя. Мои таланты ничто, по сравнению с тем, на что способен этот гигант.

— Руаф Хикейн, — произнёс он низким и гулким голосом, — вы проделали долгий путь.

Он знал моё имя. Он знал всех нас, каждого человека на корабле, я уверен в этом. Я было раскрыл рот чтобы ответить, но он приподнял голову и я заметил два знака на его коже. На одной стороне был изображен жук-скарабей, на другой — звезда, окруженная ореолом лучей.

Серая броня не скрыла его истинную природу от меня. Легионер, стоящий передо мной, был воином из Тысячи Сынов, сыном мага-короля Магнуса. Он был отпрыском предавшего легиона. Когда я последний раз видел таких как он, их цвет был красным как безумие. Они стояли во главе армии ужасов, опустошавших мой родной мир.



* * *





Солдаты, которых я называл товарищами, встали под знамёна Гора не из трусости. Причины были гораздо сложнее. Все они прикрылись предлогами, которые казались им разумными. Я так думаю. Не было массового контроля разума, наркотиков или одержимости. Всё это произошло позже, с появлением ужасов.

Пока я сидел на гауптвахте, у меня было время подумать. Со мной сидели те, кто соображал слишком медленно, чтобы согласиться с новым порядком вещей, и те кто был слишком честен, чтобы отринуть свои убеждения. Я был зол на себя. Как я мог быть столь наивным, чтобы решить что смогу поднять бунт? Я не красноречивый оратор, который мог бы сплотить людей возбуждающей речью. Я был просто дураком, который открыто возмутился и поплатился за это.

Они должны были казнить нас, это было частью новых приказов. Но они не решились. Я думаю это было последней каплей сопротивления, которое они могли оказать, перед тем как их воля увянет и умрёт под тенью Магистра Войны.

Сначала я был расстроен и бессилен в своём гневе. Я проклял их всех сотню раз за их слабость и банальное двоедушие. Но в итоге гнев иссяк и всё что мне осталось — это размышлять. Не думайте что я простил своих бывших сослуживцев, но я пришел к пониманию их мотивов.

Молодой лейтенант, бывший сыном великого генерала, всегда дружил с младшими офицерами, вроде меня. Он не был похож на нас, но носил свои нашивки без надменности и стал своим для простых людей. Из всех нас, он с наибольшей лёгкостью смог бы сплотить людей, и он обещал выступить против новых порядков. Но он промолчал. Ему было что терять.

Хвастун снайпер, он всегда мог ответить на любой вопрос. Самоуверенный и красивый, ничто не могло огорчить его. Раньше он вёл себя с такой самоуверенностью, что я ни за что не поверил бы что драконовские правила смогут его утихомирить. Он стоял покорно, став другим, более мелким человеком, когда пришел приказ.

И наконец сержант, которая всегда бушевала громче, чем я когда-либо мог. Сколько раз она была разжалована, и вновь получала назад своё звание. Ее голос был сильнее любых огней, но и она молчала в тот момент. Она была матерью-одиночкой с двумя сиротами на попечении. Я думаю, она видела тогда перед собой только их лица, боялась что же будет с ними без неё.

Моим товарищам было нетрудно найти предлог ненавидеть меня. Самим фактом моего рождения он был дан им. Лишь горстка людей из моего взвода знала, что я обладаю особым взором. Среди них были снайпер и сержант. В бою вы можете узнать многое о солдатах, рядом с которыми сражаетесь, хотите того или нет. Раньше они считали меня за талисман удачи. Некоторые тайком просили меня посмотреть на их ауры. У меня не было таких же способностей как у моей матери, но и этого хватало. Взамен они хранили мой секрет, не выдавая меня Чёрным Кораблям.

Но теперь это стало ещё одной причиной отречься от меня. Кто-то прошептал слово «ведьма» и я решил что буду казнён первым. Вся моя жизнь прошла в страхе, что Безмолвное Сестринство вытянет дух из меня, но сейчас я видел что смерть будет более благоприятным исходом.

В ту ночь мне удалось бежать с еще шестерыми. Через день-два мы наткнулись на Сопротивление.




— Ты хочешь убить меня, — сказал он. В словах не было осуждения.

— Да. — Я не стал, я не смог врать. — Твоя родня принесла ужасы на мой мир. Вы разрушили всё что я…

Я выбился из сил и прижал лазружьё к своей груди. Кипящая и пенящаяся ненависть росла внутри меня, и как ни странно, я почувствовал себя свободным. На лице воина появилась тонкая улыбка.

— Не я, Руаф Хикейн. Те кто сделали это — клятвопреступники. Они больше мне не братья.

Он взглянул на Бренга.

— Ты. Ты понимаешь в корабельной технике, да? Твои навыки понадобятся.

Он пошел обратно в командный центр и мы последовали за ним.

Мертвецы были повсюду. Задохнувшиеся из-за декомпрессии. Я увидел что одно из обзорных окон разбито, теперь оно было закрыто взрывозащитной заслонкой. Видимо она опускалась слишком медленно, чтобы спасти экипаж мостика.

За окнами были видны только чужие звёзды и безграничная чернота. Карты Даллоса говорили правду — наш корабль был один. Легионер направил Бренга работать с управлением корабля.

— Ваше судно получило повреждение во время варп-перелета. Здесь вы заштилели и остальной конвой отправился дальше. Меня призвали сюда чтобы удостовериться, что вы пройдёте остаток пути.

Он снова улыбнулся.

— Этот корабль везёт драгоценный груз. Я должен гарантировать что никто на борту не узнает как вы важны.

— Мы просто солдаты, — заверил Яо. — Солдаты и мальцы. Пушечное мясо и выброшенные щенки.

Тень скользнула по лицу Тысячного Сына.

— Никогда не говори так. Все, кто сражаются за Императора — бесценны.

Я посмотрел на него.

— Сыны Магнуса на стороне Гора. Я видел это. Я видел чудищ и уродов что твоё братство призвало, это…

— Демоны?

Произнесенное им слово казалось вытянуло всё тепло из помещения.

— Да, вы видели их. Все вы их видели.

Он склонил голову, с выражением сожаления на лице.

— Ты ещё не понял, солдат? Ты видишь закономерности. Вы все видите. Как же ты не увидел эту?

Он по очереди указал своим серебряным посохом на каждого из нас.

— Каждый из вас — начало величия. Вы можете называть это особым взглядом, даром или даже проклятьем.

Он прошелся вперёд и ловко вырвал карты из дрожащих рук Даллоса.

— Вы познали касание варпа. Это делает вас ценными. — Его взгляд переместился на Зартина. — Это, и еще другие признаки.

— Мы все видели, — сказал Яо. — Видели… их.

— Каждый раненый на корабле видел, — сказал воин. — Почему же еще вы боитесь спать? Но этот страх пройдёт, со временем.

Бренг встал прямо, кивая на консоль, чтобы показать что он сделал всё что мог.

— Готово.

— Навигаторы живы, в безопасной изоляции, — легионер указал в сторону носа судна. — Мы проложим курс. Регент Терры, сам господин Малкадор, нуждается в каждом на борту этого судна. Он всё подготовил, и вы станете частью его плана. Вы… и дети внизу.

— Каким образом? — спросил я, пытаясь сам найти ответ в собственном разуме. — Какая Сигиллиту польза от сломанных солдат и сирот?

— Ваши раны будут вылечены. Достаточно молодые, чтобы прославиться, смогут возжелать изменить свои тела, как однажды смог я, — он коснулся своей груди. — Вы… Мы сможем переродиться для новой цели.

— Но почему мы? — спросил Даллос скрестив руки.

— Ты знаешь почему, — ответил легионер. Его взгляд вернулся ко мне.

Я не знаю, откуда взялись следующие слова. Пришли ли они из какого-то места, или Тысячный Сын заставил меня сказать их за него, но они были истинны и бесспорны.

— Гор принёс в галактику новый вид войны. Болтеров и лазганов будет недостаточно чтобы завершить её. Нужен другой вид оружия.

— Воистину, — мрачно кивнула огромная фигура. — Те, кто не погиб в процессе закалки, станут этим оружием. Вы, и сотни других: потерянные дети, обычные люди и легионеры, были тайно собраны на борту кораблей, как этот. Все в этом помещении, да и на всем корабле, считаются погибшими. Жизни, что вы прожили до этого — теперь пыль. Так приказал Малкадор. Так тому и быть.

Зартин был бледен.

— К-куда мы движемся?

Легионер подошел к приборам управления навигацией и положил на них свои огромные руки.

— Луна на орбите планеты с кольцами под светом самого Солнца. Это место называется Титан.




Об авторах


Аарон Дембски-Боуден написал несколько романов для Black Library, включая серию «Повелители Ночи», «Хельсрич» для цикла «Битвы Космического Десанта» и роман «Первый Еретик» в серии «Ересь Гора», названный New York Times бестселлером.

Он живет и работает в Северной Ирландии со своей женой Кейти, скрываясь от остального мира в дикой глуши.




Ник Кайм — автор трилогии «Книга огня», посвященную ордену Саламандр. Он также написал романы «Падение Дамноса» и «Великое предательство» для серий Сражения космодесанта и Время легенд. В дополнение, он сочинил множество рассказов и несколько повестей, включая «Прочность железа», ставшую бестселлером в антологии «Примархи» по версии New York Times. Ник живет и работает в Ноттингеме.




Грэм Макнилл написал множество романов для Black Library, в том числе и очень популярный цикл об Ультрамаринах и Железных Воинах. Его «Тысяча Сынов», роман из цикла «Ересь Гора», вошел в список бестселлеров New York Times, а роман «Империя» из цикла «Время легенд» выиграл в 2010 году премию «David Gemmell Legend Award». Выходец из Шотландии, Грэм живет и работает в Ноттингеме.




Роб Сандерс независимый писатель, который проводит свои ночи, творя темные образы, чтобы постоянные посетители 41-го тысячелетия легче переживали кошмары собственной частной жизни. Среди таких образов — романы «Атлас преисподней» и «Легион проклятых». Помимо этого он преподает английский язык в местной средней школе, посвящая свои дни выбиванию (не в буквальном смысле) такого же рода творчества из следующего поколения, чтобы свести на нет шансы будущих конкурентов. Он живет в небольшом городе Линкольн, Великобритания.




Джеймс Сваллоу — автор множества книг, ставших бестселлерами по версии журнала New York Times и удостоенных различных наград, в том числе книг о темных мирах Warhammer 40 000, включая романы «Немезида», «Где Ангел не решится сделать шаг» и «Полет „Эйзенштейна“» из цикла «Ересь Гора» вместе с «Вера и пламя» из цикла «Сестры битвы»; романы «Обагренное божество», «Божественный Сангвиний», «Красная ярость» и «Черный прилив» из цикла «Кровавые Ангелы». Его фантастические рассказы вошли в сборники «Легенды Космодесанта» и «Легенды Ереси», наряду с аудиокнигами «Сердце ярости», «Особый обет», «Сам себе легион».




Гэв Торп — автор повести «Лев» из антологии «Примархи», бестселлера по версии New York Times. Для Black Library он написал много других книг, включая «Потерянное освобождение» в «Ереси Гора» и аудиодраму «Полет ворона», а так же полюбившийся фанам роман «Ангелы тьмы» и эпическую трилогию «Раскол». В настоящее время он работает над новой серией о Темных Ангелах — Наследие Калибана. Гэв обитает в Ноттингеме и делит свое пристанище со злым гением Деннисом, аугментированным хомяком.