Вне подозрений
Джеймс Гриппандо


Джек Свайтек #02


Джек Свайтек — звезда уголовного, а не гражданского права… но он согласен представлять в суде интересы бывшей возлюбленной, требующей целого состояния по страховке.

Чистое дело, в котором юрист обречен победить!

Но когда клиентка Джека внезапно погибает, ему приходится вновь воспользоваться своим талантом детектива.

Очень уж подозрительно выглядят обстоятельства ее смерти.

И что самое неприятное — труп несчастной найден в ванной комнате… самого Джека.

Он может доказать свою невиновность только одним способом — найти настоящего убийцу…


Джеймс Гриппандо

Вне подозрений


Посвящается Тиффани, всегда.

И навсегда.


1


За окном спальни тихо похрустывало толстое одеяло опавшей листвы.

Синди Свайтек лежала в постели рядом с крепко спящим мужем. Стояла темная зимняя ночь — слишком, пожалуй, холодная по меркам Майами, города, где сорок градусов по Фаренгейту считалось морозом, где камин приходилось разжигать не чаще двух раз в год. Так сладко было забраться под бок Джеку, под толстое, пушистое одеяло. Она еще теснее прижалась к мужу, впитывая в себя его тепло. От резких порывов северного ветра содрогалась оконная рама. Тихое посвистывание в трубах, от которого мурашки бежали по коже, переходило в вой, который тоже не мог заглушить мерного похрустывания листвы под чьими-то ногами. Возле дома бродил незнакомец.

Она мысленно представила себе лужайку перед домом, патио и огромные миндалевидные листья, усыпавшие все вокруг. Ей казалось, она видит тропинку, которую протоптали в листве его ноги. Тропинка вела к окну.

Пять лет прошло с тех пор, когда она впервые увидела своего преследователя. Все кругом — от мужа до полиции — уверяли, что этот человек давно мертв, но она знала: это не так. И в ночи, подобные этой, готова была поклясться, что он вернулся — живой и невредимый. Звали его Эстебан.

Прошло пять лет, но леденящие душу подробности намертво засели в памяти. Его руки — в синяках, с грязными обкусанными ногтями — больно впивались в ее тело. Лицо обдавало тошнотворным запахом перегара. Холод стального клинка леденил кожу у яремной вены — но она отказалась ответить на его поцелуй. Впрочем, самое ужасное было в другом. В жизни своей она не видела ничего страшнее взгляда этих пустых акульих глаз. Они излучали такой холод и злобу, и, когда он открыл свою грязную пасть и укусил ее в губу, она увидела в его блестящих черных зрачках свое отражение и содрогнулась при виде того, каким страхом искажено ее лицо.

Прошло пять лет, но эти глаза преследовали ее повсюду, следили за каждым ее движением. Похоже, даже самые близкие ей люди так до конца и не поняли, что с ней произошло. Порой она смотрела на мир этими страшными глазами Эстебана. Когда наступала ночь и начинал завывать ветер, она словно переносилась в душу своего обидчика — смотрела на мир его глазами. И знала, что видел он перед жуткой своей смертью. Она словно стала окошком в его сознании и видела вещи, на которые он мог смотреть, к примеру, вот сейчас. Видела саму себя его глазами. Ночь за ночью ее преследовало одно и то же видение: вот она, Синди Свайтек, лежит в постели и отчаянно и безуспешно борется со страхом темноты.

Шелест и хруст за окном прекратились. Ветер на секунду стих, шелест листьев тоже. Электрический будильник на тумбочке судорожно замигал — так всегда бывало, когда из-за грозы случались перепады с подачей энергии. Стрелки показывали ровно полночь, на подушку в изголовье падали слабые мигающие зеленоватые отсветы.

В заднюю дверь кто-то постучал. Она резко села в постели.

Не ходи туда, сказала она себе. Но неведомая сила заставила подняться.

Стук повторился. На другом краю широкой постели глубоким и безмятежным сном спал Джек. О том, чтобы разбудить его, не могло быть и речи.

Я все же подойду.

Синди словно наблюдала за собой со стороны. Вот она встала, опустив босые ноги на плиточный пол. Господи, до чего же холодно, думала она, направляясь через коридор к кухне. В доме тьма хоть глаз выколи, и она, пробираясь к задней двери, полагалась на инстинкт. Синди была уверена, что выключила наружный свет, перед тем как лечь спать, но теперь заметила, что на заднем крыльце горит одинокая желтая лампочка. Очевидно, автоматически включилась от неполадок в сети. Она осторожно приблизилась к двери, прильнула к ромбовидному окошку и стала осматривать задний двор. Порыв ветра налетел на старое миндальное дерево, срывая коричневые листья с ветвей. Они падали на землю, точно гигантские темные хлопья снега, но несколько из них, подхваченные ветром, унеслось неведомо куда — во тьму, в ночь. И Синди потеряла их из виду, лишь один продолговатый лист долго витал над патио. Но вот снова налетел ветер, подхватил его, лист взмыл вверх, потом вдруг изменил направление — рванулся вперед, прямо к ней и ударился о дверь.

Она вздрогнула от этого глуховатого стука, но от двери не отпрянула, нет. Продолжала смотреть из окошка, точно пыталась разглядеть, кто с такой силой швырнул одинокий лист в ее сторону. Никого не видно, но Синди сердцем чувствовала: там кто-то есть. Чужой. Спрятался. Возможно, это… Эстебан.

Прекрати смотреть его глазами!

Дверь распахнулась. В лицо ударил порыв ледяного ветра. По телу побежали мурашки. Полы шелковой ночной рубашки затрепетали и взлетели, обнажив бедра. Она знала, что сейчас ей должно быть так холодно, как никогда в жизни, но не чувствовала этого. Она вообще ничего не чувствовала. На нее нашло странное отупение, разум кричал: «Беги!», но ноги не слушались. Время точно остановилось, но, вероятно, прошло всего несколько секунд, и она увидела на крыльце знакомый силуэт. И испытала нечто похожее на облегчение.

— Папа?

— Привет, милая.

— Что ты здесь делаешь?

— Сегодня вторник.

— И что с того?

— Джек здесь?

— Он спит.

— Разбуди.

— Зачем?

— Сегодня мы играем в покер.

— Но Джек на сегодня с тобой не договаривался.

— Мы всегда играем в покер по вторникам.

— Прости, папа. Но Джек никак не может с тобой играть.

— Это почему?

— Потому что ты умер.

Она закричала… и проснулась. Села в постели, смятенная и напуганная. Тело била мелкая дрожь. Чья-то рука погладила ее по щеке, и Синди снова испуганно вскрикнула.

— Все в порядке, все хорошо, — пробормотал Джек. Придвинулся ближе и обнял ее.

Она оттолкнула его.

— Нет!

— Да что с тобой? Это я, Джек.

Сердце у Синди билось как бешеное, она задыхалась. Одинокая слеза скатилась по щеке. Она смахнула ее ладонью. Слезинка показалась холодной как лед.

— Дыши глубже, — сказал Джек. — Медленно. Вдох и выдох.

Она вдохнула, затем выдохнула, повторила несколько раз. Примерно через минуту паника улеглась, дыхание выровнялось. Теперь прикосновения Джека ласкали и утешали, и она поуютнее угнездилась в его объятиях.

Он сидел на постели рядом и обнимал ее за плечи.

— Что, опять приснилось?

Синди молча кивнула.

— Тот сон с отцом?

— Да.

Она всматривалась в темноту и уже не чувствовала, как Джек нежными движениями гладит ее растрепавшиеся волосы.

— Но он… умер так давно. Почему же мне до сих пор снится?

— Ты только не расстраивайся. Не позволяй этим снам пугать себя. Здесь тебе нечего бояться.

— Знаю.

Она прислонилась щекой к его плечу. Джек желал ей только хорошего, но почему-то никак не мог понять, что ее на самом деле пугает. Она никогда не рассказывала ему весь свой сон — до конца. Опускала самую тревожную его часть. То, что отец… вернулся за ним.

— Все хорошо, все просто прекрасно, — говорил меж тем Джек. — А теперь постарайся уснуть.

Она ответила на его поцелуй, а затем опустила голову на подушку и закрыла глаза. Джек гладил ее волосы, а потом задремал. Она слышала мерное его дыхание в темноте, знала, что он рядом, но чувствовала себя ужасно одинокой. Лежала с открытыми глазами и прислушивалась.

И вот снова за окном послышалось такое знакомое и страшное шарканье ботинок по ковру из облетевших листьев. Синди не осмеливалась закрыть глаза, даже помыслить не могла о том, чтобы вернуться к двери и снова увидеть призрак. Натянула одеяло до самого подбородка и стала молиться о том, чтобы в дверь не постучали снова.

Но вот через некоторое время шумы и шорохи стихли и этот некто ушел прочь.


2


Джек Свайтек находился в зале номер девять городского суда Майами и считал, что у него есть все шансы на успех. За его спиной — десятилетний опыт практики выступлений по криминальным делам в качестве обвинителя и защитника. Впрочем, гражданскими делами он занимался не часто. Но это дело… оно особое. Почти стопроцентно выигрышное, и пусть себе судья источает яд и злобу. Клиентка — старая пассия Джека, которая некогда вырвала его сердце из груди и безжалостно его растоптала.

Что ж, двое из этой троицы не так уж и плохи.

— Встать! Суд идет!

Перерыв на ленч закончился, и все присутствующие дружно поднялись, когда в зал вошел судья Антонио Гарсиа. Подходя к своему креслу, он бросил взгляд в их сторону. И глаз не мог оторвать от клиентки Джека. Что ж, неудивительно. Назвать Джесси Мерил выдающейся красавицей было, пожалуй, нельзя, но и отрицать, что она чертовски хороша собой, тоже невозможно. Она держалась с достоинством, говорившем о незаурядном интеллекте, и в то же время проявляла минутные признаки слабости и беззащитности, что делало ее совершенно неотразимой в глазах «худшей» половины человечества. Судья Гарсиа оказался восприимчив к этим чарам, как и все представители сильного пола, находившиеся в зале. Под черной мантией скрывался такой же, как и все остальные, простой смертный — мужчина. Но если отбросить всякие несущественные соображения, все равно было ясно: Джесси — жертва. Просто невозможно не испытывать к ней сострадания.

— Добрый день, — сказал судья.

— Добрый день, — ответили юристы, но Антонио Гарсиа их не слышал: он зарылся носом в бумаги. Такова была манера судьи. Вместо того чтобы объявить заседание открытым, он, заняв свое место, минут пять читал… может быть, почту, а может быть, разгадывал кроссворд. Возможно, он пытался подчеркнуть, что наделен особой властью над присутствующими. Создавалось впечатление, что судебная власть города Майами готова пуститься во все тяжкие, лишь бы произвести впечатление на публику. А началось все это с того момента, когда судья Мэрилин Майлиан, оставив свою рутинную работу, превратилась в ведущую телевизионной передачи «Суд идет». Конечно, не каждый судья южной Флориды желал занять ее место, но поступок Майлиан сыграл определенную роль. Теперь судьи, выносившие приговор по криминальному делу, редко обходились без сакраментальной финальной фразы: «Вы самое слабое звено, прощайте!»

Джек покосился влево и увидел, что у его клиентки дрожат пальцы. Она уловила на себе его взгляд и взяла себя в руки. Как это характерно для Джесси! Она никогда не допускала, чтобы кто-либо уличил ее в слабости.

— Мы уже почти выиграли, — шепнул ей Джек.

Она ответила напряженной улыбкой.

До этого дела они виделись последний раз лет шесть назад. Джесси бросила его, а через полгода позвонила и пригласила на ленч, возможно, в надежде наладить отношения. Но к тому времени Джек был влюблен в Синди Пейдж, сейчас — миссис Джек Свайтек. И собирался объявить о помолвке на ближайшей вечеринке. Следовало отметить, что сегодня Синди куда красивее, чем была тогда, но то же самое можно было сказать и о Джесси. Но разумеется, совсем не по этой причине он взялся за дело, которое намеревался выиграть. И вовсе не потому, что его преследовали навязчивые воспоминания о длинных темно-рыжих волосах Джесси, разметавшихся по подушке. Попав в беду, она обратилась к нему, как к старому другу. Он вспомнил первый свой разговор с Джесси после долгой разлуки.


— Врач сказал, что жить мне осталось два года. Максимум три.

На секунду Джек лишился дара речи. Потом выдавил:

— Черт, Джесс… Мне безумно жаль.

Она, казалось, была готова разрыдаться. Он пошарил в кармане, хотел найти платок. Джесси опередила его, достала из сумочки салфетку.

— Знаешь, очень трудно… говорить об этом.

— Понимаю.

— Я оказалась чертовски не подготовленной к таким новостям.

— Как и любой другой человек на твоем месте.

— Ничего. Я о себе позабочусь. Всегда могла.

— Да, это верно. — В утверждении Джека крылся подспудный намек на то, что на сей раз все старания будут лишь бесполезной тратой времени.

— Знаешь, когда врач мне сказал, первой мыслью было: да ты никак рехнулся, док. Этого просто быть не может!

— Да, конечно.

— Просто я хотела сказать, что еще ни разу в жизни не сталкивалась с проблемой, с которой не могла бы справиться. И тут вдруг какой-то докторишка заявляет мне, что все, игра окончена.

В ее голосе он уловил гневные нотки.

— Я бы тоже возмутился!

— Я была просто в ярости. И еще страшно испугалась. Особенно когда он объяснил, что́ у меня за болезнь.

Джек не стал спрашивать. Решил, что она скажет ему сама, если сочтет нужным.

— У меня АЛС, амиотрофный латеральный склероз.

— Что-что?..

— По-другому называется болезнью Лу Джерига.

— О-о!.. — А что еще он мог сказать? Лишь протянуть это многозначительное «о-о».

И она тут же подхватила:

— Так ты знаешь, что это за ужасная болезнь?

— Знаю лишь то, что произошло с несчастным Лу Джеригом.

— Говорить легко. Но стоит только представить, что это происходит с тобой… Сознание остается ясным, а нервная система постепенно разрушается. Ты теряешь контроль над собственным телом. В один прекрасный день вдруг понимаешь, что не можешь глотать, потому что мышцы гортани атрофировались. Ты или задыхаешься, или давишься собственным языком.

Она смотрела на него немигающим взглядом.

— И исход всегда один. Летальный, — добавила Джесси. — Через два-три года, максимум через пять, человек умирает.

Он не знал, что сказать. Повисла неловкая пауза.

— Не знаю, могу ли я чем-то помочь. Но если могу, ты только скажи.

— Можешь.

— Говори, не стесняйся.

— На меня подали в суд.

— За что?

— Требуют полтора миллиона долларов.

— Большие деньги, — осторожно протянул Джек.

— Теперь от денег зависит моя жизнь.

— Смешно. Было в нашей жизни время, когда мы думали, что деньги — это ничто в сравнении с нашим счастьем.

Она грустно улыбнулась в ответ.

— Как видишь, все меняется.

— Да уж.

Снова повисло молчание.

— Ладно. Как бы там ни было, это моя проблема. Сам знаешь, я человек ответственный. И собираюсь со всей серьезностью отнестись к собственной болезни. Прежде всего надо привести в порядок все финансовые дела. Лечение дорогое. Ну и потом хотелось бы позволить себе перед смертью нечто экстравагантное — в Европу съездить или что-нибудь в этом роде. Денег у меня немного. Но имеется страховой полис. Я застраховала свою жизнь на три миллиона долларов.

— Почему на такую огромную сумму?

— Видишь ли, когда года два назад рынок ценных бумаг потерял устойчивость, один приятель, финансист, дал мне добрый совет. Уговорил застраховать свою жизнь на крупную сумму, объяснив, что в этом случае процент может стать неплохой прибавкой к пенсии. Может, оно так и было бы, доживи я до шестидесяти пяти. Но в моем возрасте процент практически нулевой. К тому же, как понимаешь, деньги после смерти мне вряд ли понадобятся. Мне нужны деньги, пока я еще жива и могу попользоваться ими в свое удовольствие.

Джек кивнул, понимая, куда она клонит.

— Ты заключила виатикальное соглашение?

— Ты и об этом слышал?

— Просто один мой друг заболел СПИДом и подписал такое соглашение незадолго перед смертью.

— Да, в восьмидесятые годы такие договоры стали особенно популярны. Но они действуют и в случае любой другой смертельной болезни.

— Так все подписано?

— Да. Думаю, ситуация почти стопроцентно выигрышная. Я продаю свой трехмиллионный полис группе инвесторов за полтора миллиона. Получаю деньги сразу и могу ими пользоваться. А они получают свои три миллиона после моей смерти. То есть за какие-то два-три года практически удваивают свой доход.

— Да. Звучит мрачновато, но вроде бы имеет смысл.

— Именно. И все довольны. — Она смотрела уже не так печально. — Тем более что симптомы стали исчезать.

— То есть?..

— Мне становится лучше.

— Но ведь этот самый склероз еще не научились лечить.

— Врач провел целую серию дополнительных анализов.

Только тут Джек уловил в ее глазах странный блеск. Сердце у него екнуло.

— И?..

— И в результате они выяснили, что у меня было отравление свинцом. Симптомы очень схожи. Но отравление — чепуха по сравнению с АЛС.

— Так ты не больна?

— Нет.

— И не умрешь?

— Полностью выздоровела.

В эту секунду он почувствовал облегчение и радость. Но вдруг насторожился.

— Слава Богу. Но почему ты не сказала мне с самого начала?

Она ответила рассеянной улыбкой, затем лицо стало серьезным.

— Просто хотелось, чтоб ты хотя бы на миг почувствовал то, что довелось испытать мне. Ощущение, что тебя неминуемо сразит ужасная, мучительная болезнь.

— Что ж, у тебя прекрасно получилось.

— Вот и славно. Но теперь возникла другая проблема.

— Хочешь подать в суд на придурка, неправильно поставившего диагноз?

— Да нет. Я уже говорила тебе — на меня подали в суд.

— Инвесторы? Из-за полиса?

— Да. Они рассчитывали, что получат три миллиона года через два-три. А теперь получается, что им придется ждать денег лет сорок-пятьдесят. Ну, вот они и хотят получить назад свои полтора миллиона.

— Перебьются.

Она улыбнулась.

— Так ты берешься за это дело?

— Еще бы!


Размышления Джека прервал стук молотка. Судья Гарсиа закончил читать почту, или спортивный раздел в газете, или разгадал кроссворд. Заседание началось.

— Мистер Свайтек, у вас есть вопросы к доктору Херна?

Джек взглянул на скамью свидетелей. Доктор Херна был тем самым врачом, который анализировал историю болезни Джесси по просьбе инвесторов компании «Виатикл солюшнс» и подтвердил неправильный диагноз, дав им таким образом зеленый свет на заключение соглашения по продаже полиса. Все утро он вместе с адвокатом истца пытался убедить суд в том, что, поскольку у Джесси не оказалось АЛС, договор следует аннулировать на основе «взаимного заблуждения сторон». А Джек должен был доказать, что это — их ошибка, а никакое не взаимное заблуждение, пусть даже самое прискорбное и ужасное.

Он с нетерпением ждал вопроса судьи и наконец дождался.

— Да, ваша честь. — Он подошел к скамье свидетелей, на губах его играла тонкая самоуверенная улыбка. — Обещаю, много времени я не займу.


3


В зале заседаний воцарилась тишина. Настал момент истины — перекрестный допрос. Присяжные заседатели смотрели сосредоточенно. Белые, афроамериканцы, латиноамериканцы — они представляли достаточно точный срез населения Майами. Джек часто размышлял над тем, могут ли столь разные люди работать вместе в суде присяжных. Впрочем, дело Джесси Мерил было достаточно заурядным и мало чем отличалось от других дел по гражданским искам, что слушались в городе: ни представителей средств массовой информации, ни демонстрантов с плакатами на улице — все сонно, тихо и вполне рутинно. За время процесса Джек несколько раз ронял книгу на пол или заходился в громком кашле лишь с одной целью — разбудить присяжных, вывести их из этого сонного ступора. С другой стороны, приятно было сознавать, что судебное заседание во Флориде вовсе не походит на скандальные и бурные разоблачения, которые порой показывают в кинофильмах.

Спокойно себя чувствовал, пожалуй, только Джек. Главный свидетель, доктор Херна, явно волновался. И главный оппонент Джека в суде тоже уловил это — Паркер Эймс был достаточно опытным адвокатом и понимал: надо срочно спасать ситуацию. Он вскочил на ноги.

— Ваша честь, нельзя ли объявить перерыв?

— Мы только что вернулись с ленча, — буркнул, как отрезал, судья.

— Знаю, но…

— Никаких «но», — строго сказал судья, глядя поверх очков в проволочной оправе. — Знаете, адвокат, я только что просматривал свой гороскоп, и там сказано, что в самом ближайшем будущем у меня будет много свободного времени. Так что будьте любезны, мистер Свайтек, продолжайте.

Когда судья заговорил об астрологии, Джек подумал, что стоит пересмотреть свои взгляды на систему правосудия как на единственно справедливое мерило всех человеческих поступков.

— Благодарю, ваша честь.

Он двинулся к скамье свидетелей, провожаемый взглядами присяжных. И встал перед ней, уверенно и твердо расставив ноги, демонстрируя всей своей позой, что в полной мере владеет главным оружием истинного адвоката — самоконтролем.

— Доктор Херна, вы согласны со мной в том, что АЛС — весьма серьезное заболевание, не так ли?

Свидетель заерзал в кресле, точно ожидал подвоха от любого, даже самого невинного, вопроса.

— Да, разумеется.

— Болезнь эта разрушает нервную систему, ее ткани, убивает нервные клетки, ответственные за двигательные функции организма, так?

— Верно.

— Жертва этого опасного заболевания теряет способность управлять своими ногами?..

— Да.

— А также руками, верно?

— Да.

— Мышцами?

— Все это так. Болезнь разрушает нейроны, контролирующие мышечные сокращения. А сигнал к этим сокращениям поступает из мозга.

— Речь становится невнятной? Жевать и глотать пищу становится затруднительно?

— Да.

— Дышать тоже почти невозможно?

— Да. Заболевание вызывает паралич языка и мышц гортани. Практически перед каждой жертвой встает выбор: или умереть от удушья, или продлить свою жизнь с помощью искусственной вентиляции легких.

— Удушье… — медленно и задумчиво произнес Джек. — Не слишком приятный способ умереть.

— Смерть вообще довольно неприятная штука, мистер Свайтек.

— За одним только исключением. Когда у вас имеется страховой инвестор.

— Возражаю!

— Возражение принято.

Паркер Эймс удовлетворенно кивнул. Джек продолжал гнуть свое, чувствуя, что противостояние обострилось до предела.

— Правильно ли будет сказать, что у человека с такой болезнью нет никакой надежды на выздоровление?

— Чудеса, конечно, случаются, но медицинское сообщество едино во мнении, что эта болезнь смертельна и неминуемо заканчивается летальным исходом. В течение двух лет после заболевания умирают пятьдесят процентов, в течение пяти лет — восемьдесят процентов.

— Идеальные условия для заключения страхового соглашения с правом последующей продажи инвесторам.

— Возражаю!

— Попробую изложить свою мысль иначе. А вы, доктор, скажете мне, так это или нет. Основой подобного рода страховых договоров является одно непременное условие. Уверенность инвесторов, что пациент скоро умрет.

Свидетель уставился на Джека с таким видом, точно тот сморозил какую-то глупость.

— Ну разумеется. Именно таким образом они и зарабатывают свои деньги.

— Так вы согласны, что правильный диагноз является ключевым компонентом подобного рода соглашений?

— Да. Это так.

— Стало быть, именно за этим и наняли вас инвесторы? Положились на вас. Чтобы вы подтвердили правильность диагноза мисс Мерил?

— Они наняли меня для оценки диагноза ее врача.

— И сколько раз вы осматривали её?

— Ни одного.

— Сколько раз с ней говорили?

— Ни разу, — ответил доктор Херна возмущенно. — Вы представляете все в таком невыгодном свете… Терапевт в моем положении чрезвычайно редко осматривает пациента. Моя работа сводилась к тому, чтобы ознакомиться с историей болезни, которую прислал лечащий врач мисс Мерил по запросу страховой компании. И я должен был определить, верно ли поставлен диагноз, основан ли он на неопровержимых, чисто медицинских показаниях.

— Так вы полностью согласились с диагнозом доктора Марша? Признали, что заболевание по всем клиническим показателям может быть именно АЛС?

— Да.

— Подчеркиваю, может быть. — Джек с особым нажимом произнес эти два последних слова. — А это, в свою очередь, означает, что у нее могла быть и другая болезнь.

— Все симптомы, пусть и не ярко выраженные, полностью совпадали с ранней стадией заболевания АЛС.

— Но сам диагноз, это «может быть, АЛС», — разве он не говорит о том, что у нее могло быть и что-то другое? И не делайте вид, что вы этого не понимаете!

— Вы должны понять, что врачи не волшебники. Ни одной лабораторией мира пока не разработаны точные тесты, позволяющие со всей уверенностью утверждать, что у пациента — АЛС. Диагноз в данном случае ставится методом исключения. На протяжении месяцев проводится целая серия анализов, чтобы исключить другие возможные заболевания. На ранних стадиях такая молодая и здоровая во всех других отношениях женщина, как мисс Мерил, может даже не замечать недомогания. Ну, разве что за исключением онемения в ступнях во время сна, некой неловкости в движениях — допустим, вдруг стала ронять ключи от машины — или затруднений при глотании.

— Но не хотите же вы тем самым сказать, что ваши инвесторы с легкостью выбросили на ветер полтора миллиона долларов лишь на том основании, что мисс Мерил часто роняла ключи от машины?

— Нет.

— То есть сначала инвесторы отвергли предложение о продаже полиса, так?

— Подобного рода сделка, основанная на диагнозе о «клинической возможности АЛС», является довольно рискованной.

— И потому они решили оформить ее лишь после того, как вы лично переговорите с доктором Маршем, так?

— Да, я с ним говорил.

— Не могли бы вы по возможности точно воспроизвести перед судом то, что сказал вам доктор Марш?

Судья поднял голову, в нем вдруг проснулся интерес. Доктор Херна начал нервно переминаться с ноги на ногу: сразу было видно, что говорить об этом ему не хочется.

— Позвольте для начала заметить, что доктор Марш является одним из наиболее выдающихся и уважаемых во Флориде невропатологов. И я ни на секунду не усомнился, что он поставил диагноз строго на основе критериев, выработанных Международной ассоциацией невропатологов. Мне также известно, что у него самая широкая практика, что он сталкивался со случаями заболевания АЛС чаще, чем любой другой врач штата. Но при встрече я попросил его на минуту забыть обо всех этих критериях. И задал вопрос напрямую. Считает ли он, что у Джесси Мерил действительно АЛС?

— Еще раз спрашиваю: что именно сказал вам доктор Марш?

Херна покосился на своего адвоката, потом на Джека. Затем опустил глаза и тихо произнес:

— Он сказал, что если бы был азартным человеком, то держал бы пари, что это АЛС.

— А потом вдруг выясняется, что никакого АЛС у мисс Мерил нет, верно?

— Очевидно, доктор Марш ошибался.

— Простите, доктор. Но он не ошибался. Диагноз носил предположительный характер. «Возможно, АЛС». И вы прекрасно знали, что он продолжал наблюдать пациентку, проводил все новые анализы.

— Знаю только то, что доктор мне сказал — он готов держать пари, что это АЛС.

— Вы же сами подтолкнули его к такому ответу.

— Как коллега, испытывающий огромное уважение к опыту и способностям этого человека, я спросил его напрямую. И получил вполне искренний ответ.

— Нет. Вы подтолкнули его, спровоцировали именно на этот ответ, поскольку мисс Мерил представилась прекрасная возможность совершить выгодную сделку.

— Это неправда!

— Вы боялись, что, если не заключите с ней договор сейчас, до установления окончательного диагноза, ее перехватит другая группа инвесторов.

— Знаю лишь одно: доктор Марш был готов держать пари, что это АЛС. Вот и все.

Джек грозно надвинулся на него.

— Но ведь не мисс Мерил поставила себе неверный диагноз. Так или нет?

— Нет.

— Тогда она думала лишь об одном: через два-три года ее ждет мучительная смерть.

— Откуда мне знать, о чем она там думала?

— Да все вы прекрасно знали! — резко заметил Джек. — Просмотрели ее историю болезни, тут же сообразили, что дело пахнет нешуточными деньгами, и убедили ее в том, что она скоро умрет.

Доктор Херна молчал. Он словно окаменел, точно только сейчас понял, какие страдания пережила эта женщина. По крайней мере он сообразил, куда направлен удар Джека.

А тот продолжал:

— Скажите, мисс Мерил хоть раз говорила вам, что диагноз ее окончательный и сомнению не подлежит?

— Нет.

— Гарантировала вам, что умрет через два года?

— Нет.

— Она лишь передала вам историю своей болезни, правильно?

— Да.

— И, опираясь на приведенные там данные, вы сами сделали вывод: предстоит ли ей скоро умереть или жить дальше?

— Да.

— И вы сделали ставку на смерть.

— Ну, можно сказать и так.

— Ставку на АЛС?

— Да.

— И вы проиграли.

Ответа не последовало.

— Вот что, доктор. Вы и ваши инвесторы бросили, образно выражаясь, кости. И проиграли. Разве я не прав?

Свидетель помедлил, затем ответил:

— Все обернулось не так, как мы рассчитывали.

— Что ж, веское основание, чтобы подавать в суд.

— Возражаю!

— Возражение принято.

Джек не стал спорить, но сарказм, прозвучавший в его голосе, ясно давал понять присяжным, каков должен быть ответ.

— А не кажется ли вам, что эта женщина и без того достаточно настрадалась? — Все вам мало, задницы вы эдакие! Ишь чего придумали, еще и в суд на нее подавать!

— Вы закончили, мистер Свайтек? — спросил судья.

— Да, ваша честь. Думаю, все ясно. — И с этими словами Джек отвернулся от свидетеля и направился на свое место.

Джесси одарила его преисполненным благодарности взглядом, но другой взгляд был куда как чувствительнее. Доктор Херна смотрел на него с такой ненавистью, что, казалось, вот-вот прожжет дырку в пиджаке.

Джесси наклонилась к нему и шепнула:

— Отличная работа, Джек.

— Да, — кивнул он в ответ.


4


Джек и Джесси сидели рядышком на ступеньках перед входом в здание суда и бросали голубям крошки от печенья. Они ждали, когда их вызовут в зал выслушать приговор.

— Как думаешь, какое они вынесут решение? — спросила Джесси.

Джек ответил не сразу. По опыту он знал, что гадать бессмысленно: решения часто оказывались совершенно непредсказуемыми. Джеку очень хотелось сказать Джесси, что беспокоиться не о чем, что минут через двадцать они уже будут мчаться к Майами-Бич в его любимом «мустанге» с откидным верхом, а из плейера будет оглушительно греметь музыка, новая, современная версия старого шлягера «Мы чемпионы» в исполнении группы «Квин».

Но слишком часто он сталкивался с неприятными сюрпризами.

— Предчувствия у меня хорошие, — ответил он после паузы. — Но с жюри присяжных никогда невозможно знать наверняка.

Он слизнул крем — самую вкусную часть печенья — и бросил остатки вниз. В воздух взметнулся веер серых крыльев: голодные голуби набросились на угощение. Через считанные секунды на ступеньках не осталось ни крошки. Птицы по очереди вспархивали вверх, в кристально чистое голубое февральское небо.

— Вообще-то я догадываюсь о результате, — пробормотала Джесси.

— Мы всегда можем подать апелляцию. Если проиграем.

— Я не о том. — Она положила руку ему на плечо и добавила: — Ты сделал для меня так много, Джек. И вообще — согласился вести дело. Но через несколько минут все будет кончено. И после, как мне кажется, мы уже никогда больше не увидимся.

— Не вижу в этом ничего ужасного. Воссоединение со старым клиентом обычно означает одно: на него снова подали в суд, снова выдвинули обвинение.

— Нет уж, спасибо, сыта по горло.

— Не сомневаюсь.

Джек взглянул через улицу. На той стороне Флэглер-стрит стоял киоск, где торговали хот-догами. Обернулся к Джесси. Она не отрывала глаз от его лица, рука по-прежнему лежала на плече. Что-то она сегодня слишком расчувствовалась. Он поднялся, сунул руки в карманы.

— Мне надо кое-что сказать тебе, Джек.

Беседа принимала оборот, не слишком типичный для взаимоотношений между адвокатом и клиентом, и Джеку это не нравилось. Он — ее адвокат, не более того, и прошлое здесь ни при чем.

— Подожди. Прежде я кое-что тебе скажу.

— Интересно…

Он снова уселся на ступеньку рядом с ней.

— Я заметил в зале доктора Марша. Сидел в укромном уголке и выглядел встревоженным.

Она явно не ожидала, что он заговорит о деле.

— Встревоженным? Из-за меня, что ли?

— Лично я считаю, его волнует сейчас единственный вопрос: собираешься ли ты предъявить ему иск? Мы с тобой не обсуждали такой вариант. Но может быть, ты хочешь подать на него в суд?

— В суд? За что?

— За преступную небрежность при лечении больного, за что ж еще? В конце концов он поставил правильный диагноз, но гораздо раньше должен был определить, что твои неврологические проблемы связаны именно с отравлением свинцом. Особенно после того, как ты рассказала ему о ремонте в твоем доме. Кстати, такая краска применялась в домах, построенных до семьдесят восьмого года. Пыль, которая поднимается при очистке старой краски, изготовленной на свинцовой основе, — самый частый источник отравления.

— Но он — виднейший в Майами специалист.

— И все равно может ошибаться. Он тоже человек!

Она задумчиво смотрела куда-то вдаль.

— Вот именно, самое подходящее для него слово. Он человечный. Проявлял особую заботу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Многие врачи так холодны и суровы. Но доктор Марш совсем не такой. Он очень мне сочувствовал. Переживал. Не слишком часто встречаются пациенты, заболевшие АЛС, когда им не исполнилось и сорока. Он проявлял ко мне особый интерес.

— В смысле?

— Не в том, в каком ты думаешь, — ответила она и шутливо ткнула его кулачком в подбородок.

— Да ничего я не думаю.

— Приведу тебе пример. Мне пришлось пройти самый важный тест, электромиаграмму. Ну, это когда тебя опутывают проводами и электродами, чтобы выяснить, есть ли нарушения в нервной системе.

— Знаю. Видел в отчете.

— Да, но ты видел только отчет. Ты не знаешь, какой страшной кажется эта процедура человеку, у которого подозревают болезнь Лу Джерига. В большинстве клиник этот тест проводит специальный технический сотрудник. Но доктор Марш знал, как я волновалась. Мне не хотелось, чтобы столь важный тест проводил какой-то там технический сотрудник. Не хотелось ждать целую неделю, пока будут расшифрованы результаты. А потом еще две недели, пока меня не вызовут в порядке общей очереди и не расскажут об этих результатах. И вот доктор Марш сам провел тест, тотчас сообщил мне предварительные результаты. Знаешь, очень немногие врачи готовы пойти на такое ради пациента.

— Ты права.

— Могу привести тебе дюжину других примеров. Он замечательный врач и настоящий джентльмен. Не стану я подавать в суд на доктора Марша. Мне вполне достаточно и полутора миллионов долларов. Я довольна.

Джек не мог не согласиться. Еще одно приятное напоминание о том, что перед ним уже не та эксцентричная девушка двадцати лет, которую он некогда знал.

— Что ж, ты приняла правильное решение.

— Хоть раз в жизни удача повернулась ко мне лицом, — сказала она, и вдруг улыбка ее померкла. — Правда, я узнала и плохие новости.

Он не знал, что на это сказать, и решил пропустить мимо ушей. Но она продолжила:

— Ты когда-нибудь думал о том, как бы все могло сложиться, если бы мы не разошлись?

— Нет.

— Врешь.

— Давай не будем об этом.

— А почему бы нет? И потом, разве это не одна из причин, по которой ты взялся за мое дело?

— Нет.

— Опять врешь.

— Перестань называть меня лжецом!

— Сначала перестань врать.

— Чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты ответил на один вопрос. Хочу, чтобы ответил на него прямо и честно. И если ответишь, я от тебя отстану, раз и навсегда. О'кей?

— Ну ладно. Только на один.

— Мы с тобой работали над этим делом целых шесть месяцев. Скажи, тебя не удивляет, что за это время между нами ничего такого не было?

— Нет.

— Почему нет?

— Это уже второй вопрос.

— Почему ничего не произошло, как думаешь?

— Потому что я женат.

Она улыбнулась уголками губ и многозначительно кивнула:

— Очень интересный ответ.

— Не вижу ничего интересного. Просто ответ, и все.

— Да, но ты мог ответить иначе. Скажем: «Потому что я люблю свою жену». А вместо этого заявил: «Потому что я, видите ли, женат»!

— Практически то же самое.

— Ничего подобного. Мой вариант — он исходит от сердца. А твой — как игра по правилам.

Джек не ответил. Джесси всегда была умной девочкой. И он никак не ожидал, что она вдруг начнет выяснять давно разорванные отношения таким вот образом.

У него на поясе завибрировал пейджер. Джек взглянул на маленький экран, потом — на Джесси.

— Жюри присяжных возвращается в зал.

Она не двинулась с места — очевидно, ждала, что Джек скажет что-то, но он решительно поднялся и заявил:

— Идем. Нельзя заставлять судью ждать.

Не говоря ни слова, Джесси встала и двинулась следом за ним по лестнице.


5


Через минуту они уже входили в зал под номером девять. Джек вдруг ощутил волнение. Это было не самое сложное дело в его жизни, но ему очень хотелось выиграть — ради Джесси. И тот факт, что клиенткой была женщина, некогда отвергшая его, нисколько не умалял желания. Есть шанс лишний раз доказать, какой он замечательный адвокат, вот и все. Джесси заслуживает того, чтобы выиграть. И точка. Все очень просто.

Так уж ли просто?

Джек и Джесси неподвижно стояли за длинным столом красного дерева — место было предназначено для защиты. Обвинительная сторона расположилась в другом конце зала, за столом рядом с судейской трибуной. Истец — корпорация — не прислала своего представителя для выслушивания вердикта. Возможно, они ожидали самого худшего и опасались, что их поражение может вызвать совершенно ненужный интерес у общественности. Репортер из местной газеты расположился в первом ряду. За ним сидели какие-то незнакомые Джеку люди. Впрочем, одно лицо все же было знакомым: в дальнем конце зала, у самой двери, стоял врач Джесси, Джозеф Марш.

Над головой Джека тихо гудел, вращая огромными лопастями, вентилятор. И вот присяжные заняли свои места. Каждый из них смотрел прямо перед собой, стараясь не обращать внимания ни на сторону истца, ни на сторону ответчика. Вероятно, профессиональные консультанты присяжных на протяжении нескольких дней обсуждали этот животрепещущий вопрос — язык тела и жестов — и решали, допустимо ли присяжным обмениваться взглядами со стороной защиты, обвинения, судьей, ответчиком и так далее. И видимо, сделали вывод: нельзя. Джеку эти игры в психологию казались просто смешными. Лично он не поверил даже председателю, который, подмигнув его клиентке, еле слышно шепнул:

— Дело в шляпе, детка.

— Жюри вынесло вердикт? — осведомился судья.

— Да, ваша честь, — ответил председатель.

Листок бумаги перекочевал от присяжных в руки судебного пристава и, наконец, оказался у судьи. Тот разглядывал бумагу всего секунду с самым невозмутимым выражением лица.

— Прошу объявить ваш вердикт.

Джек почувствовал, как длинные ногти клиентки впились в рукав пиджака.

— Дело корпорации «Виатикл солюшнс» против Джесси Мерил мы, члены жюри присяжных, решили в пользу ответчицы.

Джек едва не задохнулся в объятиях своей клиентки. Почувствовал, что она дрожит всем телом. Он поддержал ее, иначе Джесси просто бы упала на пол. Одинокая слеза сползла по ее щеке. Она взглянула ему прямо в глаза и шепнула:

— Спасибо тебе…

— Не за что. — Он опустил руки, но она прижималась к нему еще секунду. На его взгляд, недопустимо долго и слишком демонстративно. Не слишком подходящее положение для женатого мужчины. А впрочем, что тут такого? За долгую судебную практику ему не раз доводилось побывать в крепких объятиях обезумевших от радости клиентов. Среди них были и мужчины, ничуть не походящие на гомосексуалистов. Очевидно, и Джесси, подобно всем им, просто забылась на миг от радости.

Так мне кажется.

— Ваша честь, хочу сделать заявление. — Это поднялся со своего места адвокат истца. Он кипел от возмущения, что, впрочем, было вполне объяснимо — его клиент только что потерял полтора миллиона долларов. Шесть месяцев назад он прислал Джесси письмо, в котором говорилось, что ее соглашение с корпорацией не стоит даже той бумаги, на которой напечатано. Теперь же Джесси оказалась на коне, он — в дураках.

Господи, до чего же я люблю выигрывать дела!

— Что за заявление? — спросил судья.

— Мы просим суд вынести определение по запросу истца вне зависимости от вердикта, принятого присяжными. Поскольку все доказательства говорят не в…

— Оставьте это, — коротко буркнул судья.

— Простите?

— Вы меня слышали. — И тут у судьи Гарсиа, что называется, развязался язык. С первого дня суда Джесси пленила его, и его тирада лишний раз подтверждала, что Джеку даже не стоило прибегать к суду присяжных, — он вполне мог решить эту проблему с самим судьей. Минуты за две своей пламенной речи судья раз пять назвал обвинение, выдвинутое против Джесси, «бездумными и злокозненными происками». Он не только категорически отказался вынести частное определение, но буквально разнес в пух и прах истцов и их адвокатов. И Джек пожалел, что не пригласил Синди на этот спектакль.

Но потом подумал, что поступил правильно. Вряд ли от внимания Синди укрылись бы жаркие объятия, в которые его заключила благодарная клиентка.

— Леди и джентльмены, члены жюри присяжных, благодарю вас за отличную работу. Объявляю заседание закрытым. — Слова Гарсиа подтвердил стук судейского молотка.

Джесси стала миллионершей.

— Надо бы отметить, — сказала она.

— Валяй. Ты это заслужила.

— Ты тоже приглашен, разбойник. Ставлю выпивку.

Он взглянул на часы.

— Ладно. Так рано я обычно не пью, но бутылочку пива могу себе позволить.

— Всего одну бутылочку? Тоже мне!

— Пьяница.

— Адвокатишка.

— Это удар ниже пояса.

Они рассмеялись и направились к выходу. Зал уже опустел, но у лифта собралась небольшая кучка людей. Среди них Джек узнал доктора Марша.

Двери открылись, и Джек сказал:

— Может быть, подождем другой?

— Но ведь место есть, — возразила Джесси.

В лифт набилось человек двенадцать. Между Джесси и Джеком втиснулся уборщик с ведром и щеткой. Двери закрылись, и, следуя негласному этикету поведения в лифтах, все тотчас прекратили разговоры. Светящиеся цифры над головами отсчитывали этажи. Через два этажа двери отворились. Трое пассажиров вышли, вместо них зашли еще четверо. И Джек заметил, что доктор Марш отодвинулся от стенки кабины, возле которой стоял, и встал прямо перед Джесси.

Лифт снова остановился. Вышли двое, двое вошли. Джек стоял у контрольной панели. И, когда двери начали закрываться, увидел, как Джесси перешла в дальний угол. Доктор Марш двинулся за ней следом.

Он что, преследует ее?

В кабине было слишком тесно, и Джек просто не мог развернуться всем телом, но видел теперь Джесси и ее лечащего врача в зеркале напротив. И потихоньку, краешком глаза наблюдал за ними. Марш ошибся с диагнозом, но парень он неглупый. И разумеется, он предвидел, что Джесси заговорит со своим адвокатом о привлечении его к ответственности за преступную небрежность при лечении больного. Вероятно, он сейчас хочет загнать Джесси в угол в буквальном смысле этого слова и шепнуть ей на ушко несколько угроз. Пусть только попробует — он, Джек, всегда сумеет подоспеть на помощь.

Дальше лифт ехал без остановок. Они спускались к вестибюлю первого этажа. Джек то посматривал на светящиеся цифры на панели, то украдкой косился в зеркало. И вдруг сердце у него остановилось: он глазам своим не верил. Длилось это всего какую-то долю секунды, но он тем не менее успел заметить. Очевидно, Марш и Джесси не догадывались, что он видит их в зеркале, ведь стояли они у него за спиной.

На секунду их пальцы переплелись. Они держались за руки!..

Джеку показалось, что он задыхается.

Тут двери лифта медленно раздвинулись. Джек придерживал кнопку с надписью «ДВЕРИ ОТКРЫТЬ», чтобы дать всем возможность выйти из кабины. Доктор Марш ушел не обернувшись. Джесси выходила последней. Джек схватил ее за руку и потянул за собой в нишу рядом с телефонами-автоматами.

— Что, черт возьми, ты там вытворяла?

Она резко выдернула руку.

— Ничего.

— Я же все видел в зеркале. Видел, как вы с Маршем держались за ручки.

— Да ты с ума сошел!

— Наверное. Тронулся, когда тебе поверил.

Она рассерженно трясла головой.

— Вот что, Свайтек, ты дубина стоеросовая, вот так! Еще когда мы встречались, я просто возненавидела твою дурацкую ревность по поводу и без!

— Ревность здесь ни при чем. Ты держалась за руки с врачом, который, по всей видимости, и заварил всю эту кашу, поставив тебе неправильный диагноз. Ты должна объясниться. Выкладывай все начистоту!

— Ничего мы тебе не должны!

Его резануло слово «мы». И тут же вспомнился их разговор на ступеньках перед зданием суда — то, как Джесси превозносила и восхваляла своего доктора.

— Теперь понимаю, почему Марш проводил все диагностические тесты сам. Сочувствие здесь ни при чем. Никаких симптомов АЛС у тебя не было. Отравления свинцовой пылью тоже. А результаты анализов он подделал, верно?

Она рассерженно сверкнула глазами.

— Я уже сказала: мы тебе ничего не должны!

— Так что прикажешь мне делать? Просто игнорировать то, что я только что видел?

— Да. Если будешь умницей, так и сделаешь.

— Это угроза?

— Сделай одолжение, ладно? Забудь обо мне раз и навсегда. Живи своей жизнью и не мучайся.

Именно эти слова сказала она ему восемь лет назад при расставании.

Джесси двинулась к выходу, потом вдруг остановилась, не в силах преодолеть искушения нанести еще один удар.

— Знаешь, мне жаль тебя, Свайтек. Жаль, как любого другого человека, который в этой жизни играет только по правилам. Скука!

Она развернулась и затерялась в многолюдном вестибюле, а Джек ощутил странную пустоту. Десять лет он выступал в судах. Представлял интересы воров, мошенников, даже хладнокровных убийц. Никогда не претендовал на звание самого умного человека в мире, но и не позволял, чтобы с ним когда-либо поступали так, как сегодня. При одной только мысли об этом к горлу подкатывала тошнота.

Его просто использовали.


6


Бар «Спарки» был заведением весьма своеобразным. На черной доске за стойкой были выведены мелом слова: «ТОЛЬКО ОТЛИЧНЫЕ НАПИТКИ». В большинстве подобных заведений это означало, что выпивка не первоклассного качества, но в «Спарки» это значило, что выпивка — просто откровенная дрянь. И бармен, наливающий вам, мог поднять глаза и спросить: «А чего вы ожидали?»

Джек заказал пиво.

Заведение «Спарки» находилось на федеральном шоссе № 1, к югу от Хемпстеда. Местность вокруг до сих пор носила следы разрухи после прокатившегося здесь в 1992 году урагана Эндрю. Буквально в полумиле — совсем другая картина: роскошь и великолепие Флорида-Кис. Бар устроили в помещении старой бензозаправки. Полы были насквозь пропитаны пролитыми алкогольными напитками, так что даже представители агентства по охране окружающей среды не могли определить, отчего скорее всего здесь может произойти воспламенение: от следов горючего и масел или от алкогольных паров. Бочки с маслами убрали, но гаражные двери все еще находились на месте. В глубине располагалась длинная деревянная стойка, в углу которой стоял телевизор, постоянно включенный на канале новостей. Пиво подавалось в банках, опустошив которые, посетители сминали их и бросали в урну, устроенную из огромной шины. Джек никогда бы не сунулся в подобного рода дыру, даже если б таковая имелась в его районе, но он проделал сорокаминутное путешествие к «Спарки» лишь по одной причине: ради бармена по имени Тео Найт.

— Еще одну, Джеко?

— Нет, спасибо, мне хватит.

— Как прикажешь сводить концы с концами, ежели каждый будет выпивать всего по одной банке этого вонючего пива? — Тео отодвинул пустую банку и поставил перед Джеком новую, холодненькую. — Твое здоровье.

Тео был совладельцем бара и бесплатно угощал пивом далеко не каждого, но с Джеком его связывали особые отношения. Некогда Джек выступал в роли его адвоката. И спас от смертной казни.

Окончив юридический колледж, Джек проходил четырехгодичную практику в Институте свободы. Там, в группе разношерстного сброда от адвокатского мира, занимались исключительно делами, где подсудимому грозила смертная казнь. Они упражнялись в защите обреченных и стопроцентно виновных, за одним исключением. Этим исключением оказался Тео Найт. Нет, Тео был далеко не святым. Он неоднократно попадался на угоне машин, подделке кредитных карт, мелком воровстве. Как-то рано утром он зашел в небольшой ночной магазинчик и увидел, что за кассой никого нет. И, подстрекаемый дружком, забрал деньги. Позже выяснилось, что неведомо куда пропавший кассир, девятнадцатилетний паренек, был найден мертвым. Кто-то избил его, исколол ножом и затолкал в холодильник, где бедняга и скончался от холода и потери крови. В убийстве обвинили Тео — на основании показаний свидетелей. На протяжении четырех лет Джек рассылал петиции с просьбой о помиловании, и всякий раз губернатор штата — кстати, родной отец Джека — отвечал отказом. У Джека уже опустились руки, как вдруг произошло чудо. Тео так долго сидел в ожидании казни, что за это время были изобретены новые анализы ДНК, на основании которых он был признан невиновным в убийстве.

И с тех пор Тео считал Джека человеком, спасшим его от верной смерти. Джек же считал дело Тео единственным полезным, которое он совершил за все четыре года стажировки в Институте свободы. Так что для дружбы у них были самые веские основания. Даже можно сказать — единственно стоящие основания. Выйдя из тюрьмы, Тео «завязал», но до сих пор мыслил и рассуждал как преступник, то есть обладал знаниями, которые могли оказаться полезными любому хорошему адвокату. Именно поэтому Джек и пришел к нему. Понять, что произошло с Джесси Мерил.

— Чего ржешь? — спросил Джек.

Тео был мужчиной видным — шести футов росту и весил не менее двухсот пятидесяти фунтов. Смех у него был громовым. Он, не перебивая, выслушал все, что рассказал Джек.

— Позволь задать один вопрос.

— Какой именно?

— Что, у нее титьки большие или бедра какие-то особенно выдающиеся?

— Да перестань ты! Я ведь женат.

— Так я и думал. Значит, и то и другое. — И он расхохотался еще громче.

— Перестань. Весь фокус в том, что я действительно пожалел бывшую свою подружку.

— Э-э, нет, не отвертишься! Жаль, что сидишь так далеко от меня, а то бы врезал по башке, сразу бы пришел в чувство. А впрочем, не так уж далеко ты и сидишь… — Он перегнулся через стойку и замахнулся, но Джеку удалось увернуться. Удар пришелся в пустоту, и Тео снова расхохотался, чем вызвал улыбку Джека.

— Считаешь, дурака я свалял, да? — спросил его Джек.

— Дурака? Да, может, и так. Но в целом ты все делал правильно. Как адвокат. Откуда тебе было знать, что эта твоя клиентка с самого начала собиралась обмануть суд?

— Но ты-то с чего это взял?

— Забыл, с кем разговариваешь?

Джек улыбнулся. Среди заключенных Тео приобрел репутацию, сравнимую разве что с репутацией Кларенса Дэрроу.[1 - Дэрроу, Кларенс Сьюард (1857–1938) — юрист, адвокат. Стал известен как защитник на процессе над Ю. Дебсом в связи с забастовкой на заводах Пульмана, а также на процессах с другими лидерами рабочего движения. Выступал против смертной казни.] Он был экспертом по всем вопросам — от отстаивания незаконности ареста в суде до защиты неотъемлемого права заключенных жевать резинку в камерах. Кровей он был смешанных, там наличествовали и греческие, и афроамериканские корни, но где-то среди дальних родственников затесался индеец из племени маклшут, отчего в тюрьме Тео заслужил прозвище Вождь Добрый Совет. Так что по части обведения судей вокруг пальца он в чем-то даже превосходил Джека.

Тео закурил сигарету, глубоко затянулся.

— И все равно, стопроцентной уверенности в том, что тебя обманули, нет.

— Почему?

— Да потому, что единственная улика — факт, что они держались за руки с этим доктором Свампом.[2 - В английском слова, «swamp» и «marsh» синонимы, означают «болото».]

— Не Свампом, а Маршем, идиот.

— Без разницы. Это еще не означает обман.

— Не просто держались за руки. Я прямо обвинил ее в том, что они с Маршем подделали результаты анализов. И она не отрицала.

— И я не отрицал, когда копы спросили, я ли убил того паренька, кассира. Иногда, даже если ничего такого не сделал, думаешь, что лучше держать пасть на замке.

— Но это же совсем другое дело! Она не молчала. Мне показалось, она гордится своим поступком.

— Ладно. Из того, что ты тут наговорил, выходит, что Джесси и этот знаменитый и богатый док сговорились промеж собой и кинули эту группу ватиканских инвесторов.

— Виатикальных, черт побери, а не ватиканских. От латинского слова «виатикум», причастие умирающему. Или ты считаешь, тут и папа тоже замешан?

— Нет. Я даже не уверен, что здесь замешан док.

— С чего это ты взял?

— Да с того, что этому жирному коту вряд ли захочется терять лицензию. Нужны очень веские причины, чтобы врач на такое дело соблазнился.

Доля истины в рассуждениях Тео, несомненно, присутствовала. Криминальная мысль продолжала работать. Джек спросил:

— Какие?

— Ну, очень существенные. Допустим, ему позарез нужны большие бабки, что-то в этом роде.

Джек глотнул пива.

— Да, резонно. Одна проблема: ни Джесси, ни ее дружок-врач не отвечают на мои звонки.

— Лично я устроил бы этой Джесси хорошую трепку, хотя сам знаешь, не люблю грубости в обращении с дамами.

— Да не хочется мне устраивать ей трепку.

— Ну а если я устрою? — спросил он и снова сделал выпад. На сей раз удар пришелся в цель и оказался довольно болезненным. Впрочем, ничего удивительного в том не было: лапищи у Тео были здоровенные, как у борца-чемпиона.

— Черт! Сдурел, что ли? Больно!

— А ты сомневался? Может, мне и доктору Свампу тоже врезать?

— Нет, не надо. И сколько можно повторять, тупица, он Марш, а не Свамп!

— Для таких у меня припасен особый удар — с двух сторон по ушам.

— Я сказал «нет».

— Да будет тебе! Разделаю его под орех, и точка! Ненавижу этих гребаных докторов.

— Ты всех ненавидишь.

— Кроме тебя, Джеко, малыш. — Он сгреб голову Джека в ладони и смачно поцеловал в лоб.

— Стало быть, мне крупно повезло.

— Еще как повезло! Положись на Тео. Мы вытрясем душу из этого врачишки. Если, конечно, хочешь знать, почему они тебя так подставили. Ты только скажи.

Джек опустил глаза и принялся разглядывать этикетку на банке.

— Не слышу ответа, брат, — сказал Тео.

Джек покачал головой.

— Пожалуй, тут ничего не поделаешь. Нельзя обойти тот факт, что всё, что Джесси мне рассказала, я должен хранить в тайне, так по закону положено. Возможно, ей удался самый грандиозный обман в истории судопроизводства штата Майами. Но это вовсе не означает, что ее адвокат должен немедленно бежать к районному прокурору и выложить ему все.

— Но это же совсем другое дело!

— Да и вообще, с чего это я так завелся, черт побери? Я адвокат, специализируюсь на защите преступников. И моя репутация только пострадает, если я стану стучать на собственных клиентов.

— Послушай, что ты будешь делать с полученной информацией, не моя забота.

— Ты, наверное, думаешь, я хочу с ней рассчитаться? Отомстить своей бывшей подружке за то, что она выставила меня полным идиотом?

— Я не о том. Ты хочешь со всей уверенностью знать, подставила тебя эта сучка или нет?

Глаза их встретились. Уж кому-кому, а Джеку было известно, что Тео владел методами добывания информации, которым позавидовали бы даже в ЦРУ.

— Да брось ты, Свайтек! Не за тем ты проделал весь этот путь, чтоб потрепаться с Тео и выпить пивка. Так хочешь знать или нет?

— Месть здесь ни при чем.

— Тогда чего всполошился?

Джек снова встретился взглядом с Тео и понял: настал момент истины. Нельзя вилять, надо говорить и действовать со всей серьезностью, без недомолвок и обиняков. Так, как некогда говорили они в комнате для свиданий через пуленепробиваемое стекло.

— Да. Хочу.

— Лады. — Тео перегнулся через стойку бара и пожал Джеку руку. — Тогда приступим к делу. На славу повеселимся, будь уверен!

— Да, — ответил Джек, подняв банку с пивом. — За успех безнадежного предприятия!


7


Тео переключился на пятую скорость. На миг показалось, что машина взмыла в воздух. Джек, сидевший рядом, на пассажирском сиденье, не мог сдержать улыбки. Никто не мог управлять тридцатилетним «мустангом» так виртуозно, как Тео. Даже он сам.

— Когда отдашь мне эту тачку? — спросил Тео.

— Когда купишь мне «феррари»?

— А что, запросто. Могу достать — только маленько подержанный. Тебе даже ключ не понадобится, чтоб его заводить.

Джек покосился на него: вполне возможно, что Тео не шутит.

— Мне лучше не знать о тебе всего, верно, Тео?

Тот лишь улыбнулся в ответ и снова переключил скорость. С автомагистрали они съехали на Коконат-гроув. У Джека заверещал мобильник, и он полез в карман, ухватившись свободной рукой за край приборной доски, чтобы не свалиться Тео на колени. Взглянул на дисплей, узнал номер звонившего. Говорить не хотелось, но на этот звонок он не мог не ответить.

— Привет, абуэла.[3 - Бабушка (исп.)]

Звонила его бабушка, восьмидесятидвухлетняя кубинская иммигрантка. Раз или два в неделю она без всякого предупреждения заезжала к нему в контору — побаловать внука совершенно восхитительным домашним печеньем с гуаявой и мягким сыром или же настоящим кофе эспрессо, доставленным прямиком из Маленькой Гаваны. Но коронным ее блюдом был торт под названием «Трес лечес».[4 - «Три молока» (исп.)] Не многие знали, что у Джека Свайтека имеется абуэла. Особенно пикантной становилась ситуация, когда кто-то из англосаксов доверительно сообщал ему, что семья его уезжает из Майами лишь по одной причине: достали эти чертовы кубинцы. Забавно, мог бы сказать им Джек, что его родная абуэла почему-то никогда не жаловалась на «чертовых» кубинцев, хотя родилась и выросла в Гаване.

Он молча слушал ее с минуту, затем все же перебил:

— Во-первых, абуэла, никакого «Трес лечес» ты не изобретала. Это никарагуанский десерт. А мы кубинцы. Cubanos. Comprende?[5 - Поняла? (исп.)] И вообще, поговорим об этом позже, о'кей?.. Люблю тебя. Пока, mi vida![6 - моя жизнь (исп.).]

Машина остановилась на красный. Джек отключил мобильник и только тут заметил, как странно смотрит на него Тео.

— Так вы с Джулией Чайлд снова за свое?

— Моя бабушка — персонаж почти анекдотический. Каждый день названивает всем подряд и сообщает миру великую новость. О том, что это она изобрела «Трес лечес».

— Что это?

— Торт. Его делают из трех видов молока. Сверху замороженная хрустящая корочка. Очень сочный, необыкновенно вкусный.

— Да знаю я, знаю. Шикарная жрачка. Так говоришь, его изобрела твоя бабушка?

— Сомневаюсь.

— Только ненавижу, когда сверху они натыкивают вишен мараскино. Готов побиться об заклад, в первоначальном рецепте их не было вовсе. Давай позвоним твоей абуэле и спросим.

— Она его не изобретала, ясно? Это никарагуанский десерт.

Загорелся зеленый. Тео погнал «мустанг» через перекресток.

— А знаешь, я вроде бы где-то читал, что «Трес лечес» вовсе не из Никарагуа. Люди говорят, его придумала какая-то дама, кубинка из Майами.

— Не заводи шарманку!

— Да нет, я серьезно. Кажется, в «Геральд» писали. Давно, правда…

— С каких пор ты читаешь колонку с кулинарными рецептами?

— А ты попробуй, проведи четыре года в камере смертников. Будешь читать все подряд и телевизионную программу на китайском смотреть.

Джек потер виски, потом сунул телефон в карман.

— С тобой спорить — дело дохлое.

Минуты через две они выехали на Бейшор-драйв, свернули по направлению к заливу и, проехав по мосту, оказались в жилом квартале на Гроув-Айл. Гроув-Айл уже давно перестал считаться шикарным районом, миновали те благословенные дни, когда красивые молодые девушки прогуливались по набережной с целью познакомиться с богатыми молодыми людьми. Или с богатыми, но немолодыми мужчинами. Но жить там по-прежнему считалось престижным. Пешая прогулка до магазинов и ресторанов на Коконат-гроув, балконы с потрясающими видами на Мексиканский залив и город, тонущий в туманной дымке.

Сандра Марш жила одна — занимала пентхаус в доме под номером три. Квартира досталась ей в связи с предстоящим разводом с мужем, доктором Джозефом Маршем, наряду с прочим весьма ценным имуществом. Прожили супруги двадцать четыре года. Тео понадобились ровно сутки, чтобы выйти на след этой дамы. А на то, чтобы дозвониться и договориться о встрече, ушло ровно тридцать секунд.

Стоило только упомянуть деньги и мужа, который вот-вот перестанет быть таковым.

Они припарковали машину, потом охранник долго искал их имена в списке посетителей. И наконец пригласил пройти к бассейну. Было два тридцать пополудни. Пальмовые ветви лениво колыхались под теплым бризом. Миссис Марш, как и обещала, была в терракотово-красном халате и огромной шляпе от солнца. Стояла, опершись о спинку шезлонга, и смотрела вдаль заплаканными глазами. Слезы были результатом телефонного разговора получасовой давности.

— Миссис Марш? — окликнул ее Джек.

Она сдвинула шляпу на затылок и взглянула на гостей. Потом перевела взгляд на «ролекс» и сказала:

— О, вы точны как часы, мальчики. Прошу, садитесь.

Джек уселся в шезлонг лицом к миссис Марш. Тео остался стоять и не сводил глаз с соблазнительной девицы в бикини, что загорала невдалеке. На левой ягодице у нее красовалась татуировка — роза. И пришлось Джеку начать без него:

— Миссис Марш, я Джек Свайтек. Я был адвокатом женщины по имени Джесси Мерил.

— Слышала о вас и о деле. Друзей много, они постоянно держали меня в курсе. Я всегда осведомлена о том, что собирается предпринять муж.

— В таком случае вы должны знать, что он выступал на суде свидетелем.

— Мне известно, что он лечил эту женщину.

— А эту женщину вы знаете? — спросил он.

— Боже, да о чем вы? Ваш друг сказал, что мы обсудим финансовые проблемы моего мужа.

— Об этом позже. И кстати, все в первую очередь зависит от того, в каких отношениях состоит он с мисс Мерил.

— Она шлюха. Связь со шлюхой можно назвать отношениями?

— Лично я назвал бы, — заметил Тео.

Джек метнул в его сторону предостерегающий взгляд.

— И как долго длилась их связь?

— Не имею понятия.

— Она началась до или после того, как мисс Мерил стала пациенткой доктора?

— Лично я узнала об этом уже после. И не могу судить о продолжительности отношений.

— Скажите, а Джесси не могла стать причиной того… ну, что вы расстались?

Она заметно напряглась.

— Вы задаете слишком личные вопросы.

— Извините.

— А что тут такого? — вмешался Тео. — Послушайте, леди, все это в ваших интересах. Мистер Свайтек деликатничает тут перед вами, вытанцовывает, как вошь на гребешке. А ведь речь, повторяю, идет о ваших же интересах. Так почему не поговорить честно и без обиняков, как нормальные люди?

— Все зависит от того, что именно вы хотите знать.

— Давайте скажем так. Ваш супруг внезапно заполучил целую кучу денег. Как минимум пятьдесят тысяч долларов. Неужто вас это не волнует?

— Естественно, волнует. Мы не разведены официально. Я попрошу своего адвоката немедленно заняться этим вопросом.

— Вы, разумеется, хотите получить долю.

— Долю? Ну нет, так дешево ему не отделаться! Двадцать четыре года совместной жизни, четверо детей! Да я разорю этого ублюдка! Будет пахать до девяноста пяти лет только для того, чтобы оплачивать мои счета в барах.

Джек и Тео обменялись взглядами, а миссис Марш, похоже, вдруг спохватилась, что сболтнула лишнего перед этими двумя незнакомцами.

— Думаю, джентльмены, вам лучше обратиться к моему адвокату, — сказала она.

— Еще пара вопросов.

— Нет. Мне, знаете, все это как-то не очень нравится. Я свяжусь с адвокатом — она будет ждать вашего звонка. Телефон найдете в справочнике. Ее имя — Фиби Мартин.

Джек хотел сказать что-то еще, но миссис Марш решительно протянула ему руку, положив тем самым конец беседе. Джек пожал ее, Тео шутливо отсалютовал даме.

— Спасибо, что уделили нам время, мэм.

— Не за что.

Она вернулась к шезлонгу. Джек с Тео зашагали вдоль кромки бассейна к выходу. Как только они отошли на достаточное расстояние от миссис Марш, Джек спросил:

— Ну, что скажешь?

— Бросаю к чертовой матери свой бар и открываю салон тату, — сказал Тео и бросил прощальный взгляд на девушку с розовой розой на загорелой упругой попке.

— Да ладно, я серьезно, — сказал Джек.

Они остановились у стойки служащего. Джек протянул талончик, и широкобедрый паренек в идеально отутюженной белой униформе бросился за их автомобилем.

Тео закурил.

— Думаю, у нас имеется пожилой доктор, которого держит за яйца горячая молоденькая подружка. А опостылевшая жена вцепилась обеими лапами в его кошелек.

— И не собирается отпускать.

— Будь уверен, эта бывшая отхватит ровно половину того, что у него есть. А может быть, и больше.

— Гораздо больше, — заметил Джек. — Если в адвокатах у нее сама Фиби Мартин, наш друг доктор, считай, разорен. Готов держать пари, миссис Марш получит восемьдесят процентов с каждого доллара.

— Ты хочешь сказать — с каждого, который найдет.

— Но не эти полтора миллиона, которые нужны Маршу, чтобы удержать новую подружку. Тем более что старой ведьме никак до них не добраться.

— Что правда, то правда, — кивнул Тео. — Так что пока не поздно, есть смысл переправить эти бабки, полтора лимона, прямиком в какой-нибудь шведский банк.

— Ты хотел сказать — в швейцарский банк.

— Я и сказал — швейцарский.

— Нет, ты сказал — шведский.

— Думаешь, для меня все едино, что банк, что какие-нибудь долбаные тефтели?

— Ладно, проехали. Ты сказал — швейцарский.

Тео выпустил длинную струю дыма.

— И все равно, ненавижу этих гребаных швейцарцев.

— Интересно, за что?

— Да хотя бы за сыр с дырками. Ишь чего удумали! Продавать нам воздух, насквозь провонявший сыром!

— Господи, да ты, похоже, ненавидишь всех подряд.

— Кроме тебя, Джеко, малыш. — Он усмехнулся и пребольно ущипнул Джека за щеку, даже красное пятно осталось. Тут к ним подкатил паренек в «мустанге», и Тео, опередив Джека, уселся на водительское место. — Всех, кроме тебя!

Джек, потирая щеку, уселся рядом. Улыбнулся и покачал головой.

— Господи, помоги!


8


Среди любимых домашних занятий на втором месте у них было приготовление еды. Сам Джек был поваром ужасным, его жена — гением. И он охотно и быстро учился у нее всем премудростям кулинарии. Сегодня он обещал приготовить какой-то совершенно необыкновенный десерт.

— Что это ты там затеял? — спросила Синди, глядя на разделочный столик. Он был заставлен мисками, пакетами — с молоком, мукой, сахаром.

— «Трес лечес», — ответил Джек.

— Ты не умеешь готовить «Трес лечес».

— А вот увидим.

Неделя выдалась тяжелая, и он радовался возможности побыть с женой на кухне, посмеяться, подурачиться и отвлечься от тревожных мыслей. О Джесси со дня окончания процесса они не говорили. Это было его решение, не ее. Полгода назад Синди видела в Джесси лишь несчастную жертву и даже настаивала на том, чтобы Джек взялся за ее дело. Что было очень благородно со стороны Синди с учетом того, какие отношения связывали некогда Джесси и Джека. Возможно, она не хотела показаться ревнивицей, а потому не стала удерживать мужа. Да и как не помочь старой подруге? А может быть, просто хотела, чтобы Джек понял: то, что он представляет интересы бывшей любовницы, никак не может повредить их браку.

— Что, хороший рецепт? — поинтересовалась она.

— Самый лучший.

— И где ты его узнал?

— От женщины, которая изобрела этот торт.

— Серьезно?

Он вспомнил о бабушке и улыбнулся.

— Быть может.

Синди вытерла руки и подошла к стереопроигрывателю. Возможно, сказался негативный опыт общения с Джесси, но Джек старался глаз с жены не спускать.

Играть по правилам. Стало быть, лишь к этому и сводится брак? Господь свидетель, оба они очень старались. Все эти бесчисленные хождения к консультантам по вопросам семьи и брака. Джек уже и счет им потерял. В конце концов выяснилось, что оба они хотят работать над своими взаимоотношениями. А когда дело дошло до самой работы, выяснилось совсем другое. Джек — человек с крайне тяжелым характером.

Да и Синди была далеко не подарок. Когда они устали бегать на консультации, Синди придумала себе задачу: освежить их взаимоотношения. Она постоянно что-то меняла в своей наружности и манерах, и Джек иногда просто диву давался. Действительно ли она пыталась сделать семейную жизнь интересной или по-прежнему продолжала бороться с демонами, чтоб обрести наконец счастье? Сегодня ее светлые волосы были зачесаны назад, прическа скреплялась широким обручем. Образ Куколки, так она это называла. Даже к подбору музыки Синди подходила очень серьезно. Вкусы у нее были эклектичные и отмечены неразборчивостью, но последнее время она демонстрировала мужу пристрастие к Пегги Ли и Перри Комо. Большинство этих романтических мелодий пришло из сороковых годов, но лирическая песня, которую она выбрала сейчас, — это, по мнению Джека, было уж слишком. «Сердце твое наполнено болью», на взгляд Джека, совсем не обязательно рифмовать с «кровью».

— Что ты делаешь, Джек?

Он глянул в миску. Пальцы погружены в густую приторную смесь муки, сахара и сгущенки.

— Черт! Я же яйца забыл!

— Голову ты свою где-то забыл, вот что. И вымазался этим своим «Трес лечес» по самые локти.

— Я все делаю по рецепту. А там сказано: пятьдесят раз сбить вручную.

— А электрическим миксером никак нельзя, Эйнштейн?

Он закатил глаза в притворном ужасе:

— О нет, только не это!

Она протянула ему большую деревянную ложку и тоже закатила глаза:

— Ох уж эти адвокаты. Всегда такие буквоеды.

— Да, — кивнул Джек. И ему вспомнились слова Джесси при расставании. — Всегда играйте по правилам.

— И что сие означает?

— Да ничего.

— Нет, не ничего!

— Да я просто пошутил.

— Но ты даже не улыбался! Ты имел в виду что-то конкретное.

— Да ничего я не имел в виду.

Она отвернулась, слегка покачала головой и тихо сказала:

— Думаешь, я тебя совсем не понимаю, да?

— Оставим это, Синди, хорошо? Нам есть чем заняться.

Она вернулась к разделочному столику. По глазам жены Джек видел — она сожалеет о размолвке. И тогда чисто машинально он провел выпачканной в тесте рукой по ее волосам, а потом демонстративно облизал сладкий палец. Синди взвизгнула. Он рассмеялся. Это помогло снять возникшее напряжение. Он схватил бумажное полотенце, она шагнула к нему, перехватила за руку, вымазанную «Трес лечес», и сказала:

— Не надо.

— Что?

— Мне кажется, у меня овуляция.

— Ну и?..

Изогнув бровь дугой, она выразительно покосилась в сторону спальни.

Джек улыбнулся.

— Прежде не мешало бы привести тебя в порядок.

И он начал вытирать лицо жены.

— Не надо, — сказала Синди. Нежно слизнула капельку сладкой смеси, застывшую в уголке его рта. И вот кончик ее языка уже пробует пробраться ему в ухо.

Джеку стало щекотно, и он слегка отстранился. Случались в их жизни моменты, когда брак, казалось, висит на волоске. Положение спасала Синди — протягивала соломинку, а он радостно за нее хватался.

— Господи, да ты сегодня у нас просто шкатулка с сюрпризами, — пробормотал он.

— А ты — везунчик, — шепнула жена в ответ.

Он улыбнулся и коснулся ее лица кончиками пальцев.

— Как будто я не знаю.


Джек любовался спящей Синди, умиротворенный ее ровным легким дыханием. Даже после горячего душа в комнате витал слабый запах «Трес лечес». Ничто так не сближает супругов, как совместное приготовление обеда, уж не говоря о десерте.

Секс никогда не был сильной стороной их взаимоотношений. Впрочем, после свадьбы его не существовало вовсе. Самое счастливое время, медовый месяц, был омрачен навязчивыми ночными кошмарами Синди. Врачи исключали сексуальное насилие, но, возможно, ни одному из них не были до конца известны детали того, что совершил с ней нападавший, чем и как угрожал. Пять лет — достаточно долгий период, но казалось, это случилось вчера. Порой Джек просто приходил в отчаяние: сколько же можно помнить об этом? Немного утешало лишь одно обстоятельство: Синди изо всех сил старается загнать свои страхи в самый дальний уголок сознания. Она была готова на все, лишь бы начать счастливую семейную жизнь. Ей понадобилось немало времени, чтобы убедить себя: мир не столь уж скверное и страшное место для будущего ребенка.

Джек нежно опустил руку ей на живот. Может, их ребенок уже там?..

Зазвонил телефон — в кабинете, что находился через холл от спальни. Джек насчитал ровно пять звонков. Затем включился автоответчик. Звонивший тут же повесил трубку. Минуту спустя телефон зазвонил снова. Снова пять гудков, и снова подключился автоответчик. Человек явно не хотел говорить с машиной, он повесил трубку.

Прошло несколько секунд — раздался настырный звон. Наверное, этот некто поставил свой аппарат на автомат и будет названивать до тех пор, пока ему не ответит живой человеческий голос. Если так, то он разбудит Синди. Джек знал, что последние несколько ночей жена спала плохо, а потому вскочил с постели в одном нижнем белье и бросился в темный холл. Снял трубку после четвертого звонка, автоответчик еще не успел подключиться.

— Алло?

— Это я, Джесси.

Тут вдруг ему показалось, что на нем ничего, даже белья, нет.

— Я пытался дозвониться тебе. Но ты так и не перезвонила.

— Потому что не хотела с тобой разговаривать.

— Тогда зачем звонишь?

— Звоню, потому что ты меня отшил.

— Я тебя отшил?!

— Странно, тебе не кажется? Я судилась на протяжении нескольких месяцев, и ни один из инвесторов ни разу не посмел обвинить меня в обмане. Они думали, что диагноз был просто ошибкой. И тут вдруг, когда мы выиграли дело, они заподозрили неладное. Считают, что их обманывали с самого начала.

— Почему ты так думаешь?

— Они повсюду суют нос, задают вопросы. И я считаю, что ты имеешь к этому самое прямое отношение.

— Я ни слова никому не сказал.

— Лжешь! Ты со своим приятелем ездили на Гроув-Айл, допрашивали жену доктора Марша. Что, неправда?

Отрицать этого Джек никак не мог, а потому задал встречный вопрос:

— Джесси, нам надо поговорить. Где и когда?

— Я тебя предупреждала: не задавай много вопросов. Ты меня просто достал!

Он пытался подавить прилив гнева, но до конца справиться не удалось.

— Знаешь, я устал. Ты ведешь себя так, будто я заварил эту кашу!

— А ты не снимай с кастрюльки крышку, иначе пожалеешь.

— Так ты признаешь, что это был обман? С самого начала? Твоих рук дело…

— Не моих, а наших.

Он понял это еще в лифте, но столь откровенное признание все равно шокировало.

— На сей раз ты слишком далеко зашла, вот что я тебе скажу, Джесси.

— Не одна я. Все мы. Так что держи пасть на замке, иначе я не только лишу тебя лицензии. Упеку за решетку! Будешь сидеть в соседней камере с доктором Маршем.

— Что?!

— Все дело в том, что без тебя у меня просто не получилось бы. Именно ты был ключевым игроком.

— Я не имею к этому никакого отношения.

— Да кто тебе поверит! Особенно, если я расскажу им всю правду. О том, что ты с самого начала был в деле.

— Что ты такое несешь? Ушам своим не верю!

— Придется поверить. И смотри, без глупостей… партнер!..

В трубке щелкнуло. Она отключилась прежде, чем он успел ответить.


9


Джек с Тео встретились за ужином. Джек заказал бургер с грибами, запеченный с сыром. Тео предпочел чили, напичканный перцем до страшной, просто взрывной, силы. Оба эти блюда были включены в дежурное меню бара на Тобако-роуд.

По мнению Джека, бар был самым подходящим в Майами местом для ужина в компании Тео. Здесь играли джаз и блюзы, а Тео неплохо исполнял их на саксофоне. Кроме того, здесь свято чтилась традиция. Старейший в Майами бар первым получил лицензию на торговлю спиртными напитками — еще в 1912-м, легко пережил суровые времена «сухого закона». Наверху, где прежде торговали спиртным и играли в рулетку, устроили теперь зал для выступлений самых талантливых в городе музыкантов. Сегодня Тео с друзьями должен был сыграть по крайней мере один отрывок из опуса Дональда Бёрда «Спасибо тебе за то, что… С.М.Г.Ж.» (сломала мою гребаную жизнь). Что и говорить, не самое выдающееся произведение мистера Бёрда, но Джек был уверен: Тео любил его именно из-за названия.

Тео щедро добавил к чили острого соуса, смахнул капельки пота со лба и спросил:

— Что будем делать с Джесси?

Всю предыдущую неделю Джек сознательно не отвечал на звонки Тео. Он понимал: во время допроса почти бывшей жены «доктора Свампа» друг вошел во вкус и с нетерпением ждет продолжения в том же духе.

— Если честно, у меня не было времени как следует поразмыслить над этим, — ответил Джек.

— Калоша ты старая, вот кто.

— В отличие от тебя я должен зарабатывать на жизнь. Последние четыре дня проторчал в суде. Еще один день работы со свидетелями, а в пятницу состоятся окончательные слушания.

— И ты выиграешь?

— Если сумею объяснить чудо.

Джек посвятил Тео в курс дела. Подзащитным Джека был человек, которого обвиняли в подглядывании за женщинами. Обычно Джек не брал такие дела, но случай был особенным. Главным свидетелем со стороны обвинения выступала женщина, уверяющая, что видела, как обвиняемый убегает от ее дома — при том, что последние десять лет он провел в инвалидной коляске. Обвинитель утверждал, что он вовсе не парализован. Просто ленивая жирная свинья, которая разъезжает по городу в инвалидной коляске и пугает несчастных женщин. «Ленивый соглядатай» — так окрестила пресса подзащитного Джека. За оскорбленных женщин вступилась дюжина общественных организаций, твердивших, что своими действиями он наносит физический и моральный ущерб. В первый же день слушаний произошло «чудо». Металлодетектор на входе среагировал на инвалидную коляску, а этот кретин встал и начал ходить вокруг нее. Теперь Джек из кожи лез вон, чтобы спасти придурка.

Тео зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

— Давай лучше поговорим о Джесси Мерил. Остальные подробности твоей гребаной жизни меня как-то не особенно волнуют. И нечего пудрить мне мозги. Ни за что не поверю, что за последнюю неделю ты ни разу не вспомнил об этих… ну как это… Виагра-инвесторах!

Джек усмехнулся:

— Так и не запомнил!

— Чего?

— А «чего» говоришь? Виагра! Мы говорим не о дисфункциях эрекции у мужчин. Виатикл, сколько раз тебе повторять!

— Что оно вообще означает, это словцо?

— Латинское слово. Viaticum, так называли римские солдаты запасы провианта, которые выдавались им перед битвой. Перед тем, как они отправятся в последний в жизни путь. И вот две тысячи лет спустя некий гений от страховки подумал: нет более заманчивого названия для нового вида страхования. Человеку угрожает неминуемая смерть от болезни, и ему нужны деньги, чтобы достойно провести этот последний в жизни бой.

— Подозреваю, что далеко не для всех солдат эта битва стала последней. Как в случае с Джесси Мерил.

Джек полил картофель фри кетчупом.

— Она мне звонила.

— Когда?

— На следующий день после нашей встречи с миссис Марш. И открыто призналась, что это был обман, с самого начала.

— Вот чертовка! Ну, теперь мы припрем ее к стенке.

— Нет. Никого мы не припрем. Знаю, тебе это не понравится, но я решил оставить ее в покое.

— Чего?!

— Что сделано, то сделано. И не мое это дело — заниматься разоблачением мошенников.

— Да перестань ты! Поставим вопрос по-другому: сколько она заплатила тебе за услуги?

— В память о нашей дружбе я взял с нее немного. Вполне умеренную плату, двадцать кусков.

— Ну вот тебе, пожалуйста. Теперь я смогу повысить твой гонорар раз в двадцать.

— Уверен, что сможешь. Но ведь это называется вымогательством. Или я не прав?

— Мне плевать, как это там называется. Нельзя спускать с рук такие штучки.

— Выбора у меня нет. Я был ее адвокатом. И угрожала она мне. Начнем копать, и она заявит, что был ее сообщником. Кроме неприятностей, мы ничего не получим.

— Только не говори, что ты испугался.

— Мне надо продолжать жить дальше. — Тут Джек спохватился — он почти в точности повторил слова Джесси. Мерзость.

Тео подался вперед, положил локти на стол.

— Они вместе с доком тебе угрожали?

— Не важно.

— Мне важно. Позволь мне потолковать с ней. Ишь чего удумала — угрожать нам! Я ей мозги-то прочищу!

— Не надо. Лучший выход для меня в данной ситуации — забыть о Джесси Мерил и всей этой чертовой истории.

Раздался низкий вибрирующий стон бас-гитары. Оркестр Тео настраивал инструменты. Тео отодвинул пустую тарелку и спросил:

— Думаешь, она это тебе позволит?

— Позволит что?

— Забыть о ней и этой истории.

— Ну да. Деньги она получила. Я ей больше ни к чему.

Тео усмехнулся.

— Чего смеешься? — спросил Джек.

Тео поднялся, швырнул салфетку на стол. Бас-гитара задавала темп, к ней присоединились ударные, чуть позже — труба.

— Слышишь? — спросил Тео.

— Да. А что?

— Они играют твою песню. Твою и Джесси. — Он начал прищелкивать пальцами в такт музыке. Песню нельзя было назвать лирической, но Тео пропел самое ее начало, первые строки, давшие название всему альбому: — Спасибо тебе за то, что… что сломала мою гребаную жизнь.

Тео умолк и улыбнулся уголком рта. Джек, не спуская с него глаз, спросил:

— О чем ты?

— Ты на все готов ради бывшей подружки. Взял с нее за адвокатские услуги по минимуму, устроил все так, будто она ни при чем. Нет, здесь явно попахивает этой бодягой, этой лирикой под названием «ненависть-любовь». Спасибо тебе за то…

— Бред!

— Ничего не бред. Но что-то подсказывает мне, что Джесси Мерил еще не сказала своего последнего слова. Ждать тебе не долго, Джеко. Так что позвони мне после суда. Или после того, как эта белочка явится за твоими орешками. Обязательно позвони, понял?

Джек остался за столом один, Тео играл на саксофоне.


10


— Спокойной ночи, Лютер.

Охранник вздрогнул. На протяжении десяти с лишним лет он работал одновременно в двух местах — содержал семью: жену и восемь ребятишек — и научился засыпать с открытыми глазами.

— Доброй ночи, мистер Свайтек.

Финальное разбирательство в суде закончилось для «ленивого соглядатая» не самым лучшим образом. Возможно, на выступлениях Джека косвенно сказывалось фиаско с Джесси, но как бы там ни было, сегодня защита потерпела полный провал. И он проторчал в конторе до полуночи — мучительно придумывал текст своего заключительного слова, которое могло бы хоть немного смягчить сердца присяжных. Все без толку, дело было проигрышным с самого начала, он это прекрасно понимал. Все равно — надо стараться, использовать каждую мелочь, любой факт, чтобы облегчить судьбу подзащитного. Святая обязанность любого настоящего адвоката. И на этом процессе он следовал ей изо дня в день. И еще заказывал себе еду из хорошего китайского ресторана.

— Завтра больше повезет, — сказал Лютер.

— Спасибо.

Джек толкнул вращающуюся дверь и шагнул в ночь. Слишком тепло и грязно для февраля, даже по местным меркам. Дождь закончился около часа назад, но мостовые и тротуары бульвара Понс-де-Леон все еще блестели под мутноватым светом уличных фонарей. Кошка деловитой трусцой перебежала через широкий травянистый островок полосы, разделяющей движение в восточном и западном направлениях. Впрочем, никакого движения на улице сейчас не наблюдалось. Витрины магазинов по обе стороны улицы были погружены в темноту. На углу садились в такси последние посетители стейк-хауса «Кристи». Воздух, напоенный влагой, приглушал их пьяные крики и смех, отчего казалось, что находятся они гораздо дальше. Джек направился к автостоянке.

Машина блестела от дождя. Как ни любил он свой «мустанг», но постоянные дожди делали свое черное дело. Да и тридцатилетний возраст — тоже не шутка. Он открыл дверцу, вытер сиденье. Не помогло — проклятая сырость проникала сквозь брюки. Но двигатель завелся с первого оборота, и Джек повеселел. Тронулся с места и почти тут же ударил по тормозам. Наперерез ему резко выехала машина и остановилась, блокируя дорогу.

Что за черт?..

Дверь распахнулась, из машины выскочил водитель. Было темно, и не успел Джек понять, что происходит, как кто-то застучал в боковое стекло.

— Впусти меня!

Голос показался знакомым, но он продолжал всматриваться, пока не различил прижатое к стеклу почти вплотную лицо Джесси.

— Ты что здесь делаешь?

— Открой чертову дверь!

Он перегнулся через рулевое колесо и потянул рычажок. Джесси прыгнула в машину и тут же захлопнула за собой дверцу. Она задыхалась.

— Мне страшно. Ты должен мне помочь.

— Помочь тебе?

— Да ты посмотри на меня, взгляни хорошенько, Джек! Неужели не видишь, что я на пределе?

Следовало признать, выглядела она ужасно. Глаза красные, лицо бледное как полотно.

— Это не причина бросаться мне под колеса, полагаю. Долго ждала?

— Прости, но иначе никак не могла. Деваться некуда, они могут схватить меня где угодно. Дома три дня не была. И если бы зашла к тебе в офис, они бы меня выследили.

— Кто «они»? Полиция?

— Да нет. Эти типы.

— Какие типы?

— Душегубы-инвесторы.

Джек выключил мотор и отчетливо слышал ее учащенное дыхание.

— Они не душегубы, Джесси. Просто деловые люди.

— Как же! Компания… «Виатикл солюшнс» подала на меня в суд. И контора эта — лишь прикрытие. Их деньги… не знаю, откуда взялись, но получены они незаконным путем, это и ослу понятно.

— С чего ты взяла?

— Да с того, что они собираются меня убить!

— Что?

— Собираются приставить к голове пушку и вышибить мозги.

— Погоди, успокойся.

Ее руки дрожали. Зрачки расширены — это было видно даже в тусклом свете уличных фонарей.

— Давай-ка по порядку. С самого начала.

— Начало ты знаешь. Мы кинули этих парней.

— Ты имеешь в виду себя и доктора Марша?

— Всех нас.

— Нет, погоди. Давай разберемся. Я здесь ни при чем.

— Не строй из себя целку. Будто ты не знал с самого начала. Ты помог мне кинуть этих типов.

— Неправда. Я был просто в шоке, узнав…

— Давай обойдемся без этой фигни! Господи, до чего ж это на тебя похоже, Свайтек! Ты соглашаешься на маленькое приключение с единственной целью — произвести впечатление на свою маленькую женушку, эту притвору по имени Синди Пейдж. А как только запахло жареным, поднимаешь лапки кверху и оставляешь меня расхлебывать все это дерьмо.

— О чем это ты?

— Да все о…

Она умолкла, не договорив. Глаза полезли из орбит, плечи затряслись. Она резко отвернулась, распахнула дверцу и склонилась над мостовой. Ее рвало минуты две, тело содрогалось от спазмов. Она дышала судорожно, рывками, хватая воздух ртом, затем немного пришла в себя. Закрыла дверцу и в полном изнеможении откинулась на спинку сиденья.

Джек был потрясен и озабочен одновременно.

— Что это с тобой творится, а?

— Я так боюсь! Меня весь день тошнит.

— Когда последний раз спала?

— Не помню. Дня три тому назад.

— Дай посмотрю, что у тебя с глазами.

— Не надо.

Но Джек уже держал ее за голову и всматривался в зрачки.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Паранойя, или мания преследования. — Весьма опасная болезнь.

— Это не паранойя. Они настроены крайне серьезно. Ну сам подумай, после моей смерти они получат три миллиона долларов. Ты должен мне помочь.

— Начать, полагаю, надо не с этого. Показаться врачу в хорошем реабилитационном центре, затем…

— Я не наркоманка, черт бы тебя побрал!

Он все еще подозревал, что это далеко не так. Однако не исключал возможности, что ей действительно могли угрожать. В конце концов, она их обманула.

— Раз считаешь, что кто-то собирается тебя убить, обратись в полицию.

— Ага. И рассказать им, как кинула этих ребят на полтора миллиона долларов, да?

— Хорошо. Можно попробовать по-другому. Если, как ты утверждаешь, инвесторы — такие плохие парни, ты можешь попросить защиты. Но придется рассказать прокурору округа о том, что они угрожали убить тебя.

— Да к тому времени, когда копы раскачаются, я буду покойницей. Неужели не понимаешь? Мне просто не к кому обратиться. Ты должен что-то сделать, Джек!

— Я и делаю. Помогаю чем могу.

— Что-то не видно никакой помощи.

— Чего ты от меня хочешь?

— Позвони им. Поторгуйся.

— Но ты сама только что сказала: они убийцы. Хочешь, чтобы я торговался с убийцами?

— Ты и не таких защищал.

— Но это вовсе не означает, что я имел с ними какие-то дела.

— Неужели не видишь, что я просто в отчаянии? Если мы не придем к какому-то соглашению, они пойдут на крайние меры. И я еще пожалею, что не умерла от болезни Лу Джерига.

— Тогда отдай им деньги.

— Ну уж нет. Деньги мои.

— Твои. Но только потому, что ты их обманула.

— Не собираюсь ничего отдавать. И в полицию звонить тоже не буду.

— Тогда не вижу, чем могу тебе помочь.

— Понятно. Ты хочешь все свалить на меня. Ублюдок!

— Я готов сделать для тебя все, что обычно делаю для своих клиентов. Не больше и не меньше.

— «Один раз меня обманула, значит, и второй раз обманет», — вот что ты думаешь.

— Если честно, я вообще думать об этом не хочу.

— Черт бы тебя побрал, Свайтек! Именно поэтому мы и разбежались восемь лет назад.

Он отвернулся, с трудом подавляя желание вытолкать ее вон. По улице за стоянкой проехала машина, шины шелестели по мокрому асфальту. Джесси распахнула дверцу и вышла.

— Куда ты?

— Тебе что за дело?

— Оставь машину здесь. Ты не можешь сесть за руль в таком состоянии. Я отвезу тебя домой.

— Я говорила: домой не поеду. Не слышал, что ли, придурок? — Она громко хлопнула дверцей и направилась к своей машине.

Джек выскочил следом за ней.

— Где тебя искать?

— Не твое дело.

— Я о тебе беспокоюсь.

— Да пошел ты! Не хочу тебя видеть и слышать. Действительно позвонишь в полицию — хотя бы для того, чтобы облегчить собственную совесть. — Она достала из сумочки ключи. — Чего привязался?

— Джесси, прошу тебя…

Она резко развернулась и уставилась на него ледяным немигающим взором.

— У тебя был шанс помочь мне. И нечего притворяться, что ты мне друг.

— Это не разговор. Я, честное слово, о тебе беспокоюсь.

— Будь ты проклят, Джек! Беспокойся лучше о себе!

Она села в свою машину, громко захлопнула дверцу, включила зажигание и сорвалась со стоянки, точно автогонщик.

Оранжевые хвостовые огни исчезли вдали. Джек вернулся к своей машине, сел за руль и закрыл дверцу. Голова шла кругом. Только что закончился самый, пожалуй, трудный разговор в его жизни, и, однако же, четыре слова, сказанные Джесси, не давали покоя. И означали, что не все еще кончено.

Что имела в виду Джесси, выкрикнув: «Беспокойся лучше о себе»?

Он завел мотор и выехал со стоянки. Противно, что Тео оказался прав. Любимая песенка друга звучала в ушах: «Спасибо тебе…»


11


Синди смотрела убийце прямо в глаза. Во всяком случае, именно такой взгляд был у йоркширского терьера весом не более двух фунтов. Похоже, он был твердо уверен, что может в клочья порвать целую стаю голодных ротвейлеров, лишь на том основании, что предки его были выведены для борьбы с канализационными крысами. Десятки цветных фотоснимков лежали на столе, еще сотни — мелькали на мониторе компьютера, и на каждом красовался Сержант Йорки и его любимая и верная подружка по играм, четырехлетняя девочка по имени Натали.

Студия Синди под названием «Южный Майами» успешно работала на протяжении вот уже нескольких лет, но портретами она занималась лишь три дня в неделю. Таким образом, оставалось время на съемку для каталогов и другую работу. Студия размещалась в старинном и очень уютном доме. Маленький двор, обнесенный нарядной белой изгородью, служил прекрасным фоном для снимков на открытом воздухе. Работая с животными, Синди предпочитала вести съемку именно во дворе, и продиктовано это было не только эстетическими соображениями.

Тихий стук в дверь прервал ее размышления. В кабинете Синди находилась одна, но в студии всегда был кто-то еще. Со времени нападения на нее психопата прошло уже пять лет, и, хотя район, где находилась студия, считался вполне безопасным, по вечерам, после наступления темноты, она никогда не оставалась одна. Сегодня пришла мать, принесла ей обед.

— Ну как ты тут, дорогая?

— Работаю, мамочка.

Тарелка с цыпленком и тушеными овощами осталась нетронутой, Синди только сдвинула ее на край стола. Рабочее место освещала яркая лампа, свет галогенов отмечал центр комнаты, углы ее тонули в полумраке. Снимки мало чем отличались друг от друга. Неудачные Синди откладывала в сторону, лучшие разглядывала через увеличительное стекло. Она пыталась добиться магического совершенства при работе над портретом маленькой девочки и ее четвероногого друга.

— Ты уже несколько часов тут сидишь, — сказала мать.

Синди подняла на нее глаза.

— Это важно.

— А здоровье тебе не важно? — проворчала мать и покосилась на тарелку. — Даже не притронулась к еде, так не годится!

— Еще никто не умер, отказавшись от обеда.

Мать приблизилась к Синди, нежно убрала волосы, упавшие на лоб.

— Что-то подсказывает мне, что это не единственный обед, от которого ты отказалась на этой неделе.

— Оставь, мама. Я в порядке.

Мать взяла дочь за подбородок и заставила посмотреть прямо себе в глаза. Этот воспитательный прием — дескать, смотри на меня, говори всю правду — она использовала, еще когда Синди была ребенком. Эвелин Пейдж осталась матерью-одиночкой, когда дочери едва исполнилось девять, и морщины озабоченности, избороздившие лицо, свидетельствовали о том, что приходилось ей не сладко. Нет, нельзя сказать, что она выглядела старше своих лет, скорее, она вела себя по-старчески еще задолго до того, как волосы ее поседели. Словно покойный муж забрал с собой её молодость и живость, заставил почувствовать себя старше, чем она была на самом деле.

— Вы только посмотрите на эти глаза! Когда последний раз ты как следует выспалась, а?..

— Было много работы.

— А Джек говорил мне совсем другое.

— Рассказывал о моих снах, да?

— Да.

И тут вдруг Синди почувствовала, что ее предали. Впрочем, она понимала. Джек вовсе не сплетник. Ведь именно он помог ей пережить самое трудное время. И не стал бы рассказывать матери об этих снах, будь Синди ему безразлична.

— Что же именно он тебе сказал?

— Что ты плохо спишь. Что тебя мучают кошмары об Эстебане.

— Это не совсем кошмары…

— Да. Просто такие сны, что по ночам боишься глаза закрыть.

— Да, верно.

— И давно это у тебя?

— С октября.

— Так долго?

— Ну, не каждую ночь. В октябре это произошло в первый раз. В годовщину того дня, когда Эстебан… Ну, ты знаешь.

— И что сказал на это Джек?

— Он сочувствовал. Старался поддержать. Я вовсе не придаю снам такого уж значения. Ни к чему хорошему это не приведет. Особенно сейчас. Мы хотим завести ребенка.

— Да, понимаю. Но вернемся к снам. Ты видела в них только Эстебана?

Казалось, Синди смотрела прямо на мать, но на самом деле — мимо нее.

— Всегда начинается с того, что я вижу его. Кто-то маячит за окном. Слышу шорох опавшей листвы всякий раз, когда он делает шаг. Большие хрустящие листья, ими засыпана вся земля. И знаешь, все это больше похоже на осень, которая бывает на севере, а не у нас во Флориде. На улице темно, но я слышу каждое его движение. Шаг за шагом.

— Ужас, прямо мурашки по коже.

— Тогда я иду к задней двери и вижу: это не Эстебан.

— Кто же?

— Просто листья кружат на ветру. Потом один из них попадает в дверь. Хлопок — и на пороге он.

— Эстебан?

— Нет. — Тут Синди умолкла на секунду, ей не хотелось продолжать. — Не он. Папа…

— Интересно… — пробормотала Эвелин и слегка вздрогнула. — Ты уверена, что это… отец?

— Да.

— И он пришел к тебе? И выглядел при этом не старцем, а тем молодым мужчиной, каким ушел из этой жизни?

— Он выглядел как… привидение… Но я точно знала: это он.

— Ты с ним говорила?

— Да.

— О чем?

— Ему нужен был Джек.

Мать откашлялась.

— Что это означает, зачем ему нужен Джек?

— Он хотел, чтобы Джек сыграл с ним партию в покер.

— Это довольно… — Слово «интересно» так и замерло на губах. — Теперь понимаю, почему ты плохо спишь. Но все мы порой видим самые странные сны. Как-то раз мне тоже приснилось, что я разговариваю с твоим отцом, но выглядел он совсем по-другому. Копия Джона Уэйна. Он даже назвал меня «пилигримом».

— Это совсем другое. Это совсем не то, что Эстебан, который вдруг возникает у моей двери и при этом похож на папу. Нет, здесь одна мысль словно перетекает в другую. Приходит папа, завладевает моим сном, делает все, чтобы я перестала думать об Эстебане.

— Что ж, похоже на правду. Разве не заставляют тебя думать только о приятном люди, которые хотят, чтобы ты перестала бояться?

— Я тоже так сперва подумала. Но меня все равно пугает этот сон. Особенно то, как отец требует Джека.

— Ну, а Джек что думает по этому поводу?

— Я ему не рассказывала. Зачем тревожить?

— Именно. И тебе тоже не о чем тревожиться. Эстебан мертв. И все, что он тебе сделал, он уже никогда не повторит.

— Знаю.

— И ты не должна позволять, чтобы он прокрадывался в твои сны.

— Да я не позволяю… Просто не могу его остановить.

— Должна заставить себя проснуться.

— Мама, я не могу управлять своими снами.

— Должна научиться.

— А тебе удается?

— Иногда. Это зависит от того, что я читаю или о чем думаю перед сном.

— Но ведь не всегда же.

Эвелин хотела было возразить, но не стала. Ей вдруг показалось, что так будет нечестно.

— Нет, конечно, не всегда.

— И никто не может. Особенно когда эти сны пытаются что-то тебе сказать.

— Не обманывай себя, Синди. Сны есть не что иное, как отражение наших собственных мыслей. Они никак не могут рассказать тебе о том, чего ты не знаешь.

— Неправда. Этот сон о папе и Эстебане, он определенно предостерегает.

— От чего?

— Пока не знаю. Но точно такой же снился мне и раньше. И всякий раз после этого случалось что-то плохое. Это предупреждение.

— Не надо так. Это всего лишь сон, ничего больше.

— Значит, ты мне не веришь.

Мать опустила глаза.

— Тебе тоже снился такой же сон! Перед тем, как умер папа, — сказала Синди. — Ты знала, что он умрет.

— Не надо преувеличивать, дорогая.

— Это не преувеличение. Вспомни, тебе приснилась его мать. И она несла на руках мертвого младенца. А через неделю он умер.

— Откуда ты знаешь?

— Тетя Марджи рассказала.

Марджи, младшая сестра Эвелин, была известной в семье болтушкой и сплетницей. Эвелин нервно сощурилась и ответила:

— Это никак не связано.

— Ну, а почему тебе приснился именно этот сон, как думаешь?

— Потому что я переживала, беспокоилась об отце. И эти тревоги нашли отражение в снах. Вот и все.

В комнате повисло молчание, словно обе они не верили в это утверждение. Потом Синди сказала:

— Ты передала это мне.

— Что передала?

— Способность предвидеть события во сне.

— Ты что же, думаешь, у меня какой-то особый дар?

— Нет. Это проклятие.

Глаза их встретились. В них не было ни ненависти, ни презрения, одно лишь сочувствие. Мать не выдержала первой — заморгала и отвернулась.

— Смотри не засиживайся, — сказала Эвелин. — И постарайся сегодня выспаться хорошенько.

— Постараюсь. Как только Джек вернется.

Мать нежно взяла в ладони лицо Синди, поцеловала в лоб. Затем, не говоря ни слова, вышла из круга света. Отворила двери и ушла.

Синди снова осталась одна. Взгляд скользил по фотографиям, разложенным на столе. Хорошо, что мама не стала больше задавать вопросов. Синди вовсе не была уверена, что смогла бы объяснить ей. Врать маме бессмысленно, она бы сразу догадалась, что это неправда. А сказать правду означало еще больше расстроить ее. Странные сны.

Представляю, что бы было, если бы я ей показала.

Синди поднесла к глазам увеличительное стекло и в последний раз взглянула на лежавшую перед ней фотографию. Любитель, возможно, и не заметил бы, но у нее взгляд был натренированный. И никакой ошибки здесь нет, Синди не сомневалась. Она поднесла указательный палец к снимку медленно и осторожно — так подносят руку к огню. И вот кончик пальца уперся в нижний правый угол.

Да, именно здесь, на одном из девяноста шести снимков, которые она делала на улице, различалась чья-то смутная тень.

Казалось, холод пошел от тени по пальцу, и все тело пронзило ознобом. Она рассматривала этот снимок под разными углами, то поднося увеличительное стекло почти вплотную, то снова отодвигая его. Нет, никакое это не облако. И не ветка дерева, согнувшаяся от ветра. Это очертания человека…

— Папа, прошу тебя, — еле слышно прошептала она, — пожалуйста, оставь меня в покое.

Она сунула снимок в конверт и выключила свет.


12


Каждую пятницу Джек и Синди обедали в городе, в маленьком ресторанчике под названием «Блю». В дровяных плитах выпекали пиццы. Очень уютное местечко с маленьким баром, тесно сдвинутыми столиками и улыбающимися официантами, которые так скверно говорили по-английски, что посетители предпочитали общаться с ними при помощи жестов — как настоящие итальянцы. Здесь работали повара из Рима и Неаполя, они придумывали собственные рецепты, начиная с классической пиццы с сыром и заканчивая пирогами с крохотными артишоками и сыром горгонзола. Джеку страшно нравилась эта еда, почему-то она действовала на него успокаивающе, и он всегда приходил в «Блю» после проигрыша дела в суде.

— Ну и как это было? — спросила Синди.

— Присяжные совещались минут двадцать, не больше.

— Могло быть и хуже. Если бы твой клиент оказался невиновным.

— С чего ты решила, что он виновен?

— Ну, если бы за решеткой оказался невиновный, ты бы сейчас бегал по всему городу и звонил во все колокола, а не сидел бы здесь, объедаясь пиццей и сырокопченой говядиной.

— Что верно, то верно.

— Вот чем замечательна твоя работа. Даже если проигрываешь, все равно в конечном счете остаешься в выигрыше.

— А иногда, когда выигрываю, получается полный крах.

Синди потягивала вино.

— Это ты о Джесси?

Джек кивнул.

— Давай не будем о ней, хорошо?

— Извини. — Он рассказал жене о последнем столкновении с Джесси, но детали, похоже, не слишком заинтересовали Синди. Суть была ясна: пора им обоим забыть о Джесси раз и навсегда.

— Наверное, зря я ушел из прокуратуры?

— Что это ты вспомнил?

— Там должны были бы заняться делом Джесси.

— Опять ты о ней! Мы же договорились.

— Да дело вовсе не в ней. Во мне. — Он жестом попросил официанта подать еще пива, затем снова обернулся к Синди. — Привык считать, что разбираюсь в людях, кем бы они там ни были — клиентами или присяжными. А после истории с Джесси моя уверенность пропала.

— Джесси не просто лгала. Она тобою манипулировала. И этот последний эпизод лишний раз доказывает, какое она ничтожество. Ты же сам говорил: впечатление было такое, что она наглоталась наркотиков.

— Возможно. Но что, если эти инвесторы действительно угрожают ей?

— Тогда она должна обратиться в полицию, как ты и советовал.

— Она не обратится.

— Ну, тогда, значит, не так уж она напугана. И перестань корить себя за все проблемы этой барышни. Ты ничего ей не должен.

Он положил себе на тарелку несколько ломтиков мелко нарезанных томатов.

— Два года назад я бы сразу понял.

— Два года назад ты был помощником прокурора округа.

— Вот именно. Помнишь, что сказал мой босс, когда мы отмечали мою отставку у Тео, на Тобако-роуд?

— Еще бы не помнить! Пролил полбанки пива мне на колени и завопил: «Вся выпивка за счет Свайтека!»

— Нет, я серьезно. Он предупреждал меня: адвокаты начинают заниматься частной практикой, входят во вкус, скоро их интересуют лишь деньги, и они уже не могут отличить правды от лжи. Как корабли в сухом доке. Ржавеют, хотя срок годности еще не вышел.

— Ты закончил?

— Что?

— Жалеть самого себя.

— Гм. Да. Ну, почти…

— Вот и славно. А теперь самая паршивая новость. Тот факт, что на танкере под названием «Свайтек» преждевременно появилась ржавчина, вовсе не означает, что судно это с каждым годом становится моложе. Вот так, дружок. И тот факт, что по радио до сих пор иногда звучат песни твоего любимого Дона Хенли, вовсе не означает, что у него появились новые молодые поклонники.

— Да, моя женушка знает, как побольней уколоть парня.

— А нечего жениться на молоденькой.

— Ну, теперь все?

Она откусила от хлебной палочки.

— Там видно будет.

В голове у него возникла ритмичная пульсирующая мелодия песенки Хенли «Мальчики лета», что вызвало ностальгическую улыбку. Я до сих пор люблю тебя, Дон. Но Боже, до него быстро летит время!

Они доели пиццу, заказали кофе и десерт. Язвительные выпады Синди в адрес мужа помогли, несколько отрезвили его. Но за всеми ее шутками и смешками крылась тревога.

— Джек?

— Да?

— Как считаешь, мы правильно поступили, что решили завести ребенка?

— Конечно. Мы же все с тобой обговорили. Ты не сомневаешься, я надеюсь?

— Нет. Просто хотела убедиться, что и ты не сомневаешься.

— Больше всего на свете хочу этого малыша.

— Иногда мне кажется, ты хочешь его вовсе не по той причине, по которой следует.

— Как это понимать?

— Может быть, считаешь, что так мы не расстанемся.

— Господи, почему?

— Сама не знаю. Прости. Мне не следовало этого говорить.

— Я рад, что сказала. И советую даже не думать. Интересно, как давно тебя тревожит эта мысль?

— Не то чтобы тревожит. Впрочем, да, иногда. Прошло пять лет с тех пор… ну, ты знаешь, когда Эстебан… И люди до сих пор считают меня слабой и ни на что не годной. Пять лет, но до сих пор слышу все те же разговоры. «Ну как, дорогая, ты в порядке? Хорошо спала? Кошмары прекратились? Знаешь, мне дали адрес одного очень хорошего психоаналитика».

Джек опустил глаза и после паузы спросил:

— Что, говорила с мамой?

— Да. Вчера вечером.

— Прости, я виноват. Просто хотел получить поддержку от семьи. Вот и все.

— Понимаю. И давай забудем обо всем этом, хорошо?

— Уверена?

— Да. И все будет отлично.

— И ты у меня будешь в полном порядке, да?

— Да. Обещаю.

— Заказать перье или еще что-нибудь?

Она покачала головой.

— Пошли домой.

Он перегнулся через стол и взял ее за руку. Глаза их встретились, пальцы переплелись.

— А что, если по пути к дому мы заскочим во «Взбитые сливки», купим там пинту шоколадно-ванильного мороженого, придем домой, залезем под одеяло и не успокоимся, пока не прикончим всю упаковку?

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Мне тоже, — сказал Джек и жестом попросил официанта подать счет.

Джек оставил на столе пару двадцаток, и через несколько минут они медленно катили в такси по Сансет-драйв. В магазине, где торговали мороженым, было не протолкнуться, и домой они приехали только около половины одиннадцатого. Синди прямиком направилась в спальню. Джек пошел на кухню за ложками и специальными чашками. Он знал пристрастия Синди. Если хочешь по-настоящему насладиться десертом, подавать его следовало в серебряной посуде, а не в дешевых пластиковых коробках с такими острыми краями, что ими можно вскрывать консервные банки.

Хозяйская спальня находилась на втором этаже, прямо над кухней, и Джек слышал, как расхаживает наверху Синди. Стук острых каблучков по дубовому паркету сменился более приглушенными звуками — он понял, что жена сбросила туфли. Вот Джек услышал, как Синди подошла к зеркалу. И улыбнулся грустной ностальгической улыбкой, представив, как она раздевается. Он вспомнил время — казалось, с тех пор прошла вечность, — когда их отношениями правили страсти, а не проблемы. Она заводила руки за спину, изгибалась и расстегивала длинную молнию на платье. Потом, слегка дернув плечиком, спускала одну бретельку, затем — другую, и платье падало на пол, к ногам. Он знал, что теперь, стоя перед высоким зеркалом, она пристально изучает себя. Это шоу Джек был готов смотреть бесконечно, и больше всего на свете в такие минуты ему хотелось подойти сзади и поцеловать жену в шею, потом медленно расстегнуть молнию на платье и запустить под него обе руки, к обоюдному удовольствию обеих сторон.

Теперь же, после истории с Эстебаном, об это не могло быть и речи. Ни о каком намеке на физическую близость, за исключением тех случаев, когда инициативу проявляла сама Синди. И Джек не мог упрекать жену. Она не виновата в том, что влюбилась в сына губернатора, клиентом которого был Эстебан. Именно Джек привел его в их мир, вовсе не Синди.

Он до сих пор не мог себе простить.

Джек выглянул из кухни и вздрогнул при виде разбитого стекла на полу. Уронил коробку с мороженым на стол, бросился к высоким застекленным дверям в гостиной, выходившим на лужайку у дома. Одна из прямоугольных панелей была разбита. Джек не стал ни к чему прикасаться, но видел: кто-то открывал замок. Кто-то заходил к ним в дом.

— Синди!

Он схватил радиотелефон и с бешено бьющимся сердцем побежал к лестнице. И помчался наверх, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки. Собрался окликнуть жену снова, но тут услышал ее пронзительный крик:

— Джек!

Он подбежал к спальне, и тут дверь резко распахнулась, он едва успел увернуться от удара. Навстречу выбежала Синди. Они столкнулись, но Джек успел подхватить жену, крепко обхватив обеими руками. Глаза ее были расширены от страха.

— Что? Что такое? — спросил он.

Прижавшись к нему всем телом, она продолжала оттаскивать его от двери спальни в холл. Голос дрожал.

— Там!..

— Что там?

Она указала пальцем в комнату, на распахнутую дверь в ванную.

— На полу.

— Что на полу, Синди?

Она хватала ртом воздух, была на грани истерики. Затем с трудом выдавила:

— Кровь…

— Кровь?

— Да! О Господи, Джек! Там… ее так много. Около ванны.

— Звони девять один один.

— А ты куда?

— Звони!

— Не ходи туда, Джек!

Он сам набрал номер и протянул ей трубку.

— Ты дождись ответа, а я пока взгляну, что там такое.

Он вбежал в спальню, бросился к комоду и достал из верхнего ящика пистолет. Быстро передернул затвор и, крадучись, начал приближаться к ванной. Джек вовсе не считал себя умельцем по части обращения с оружием, но нападение на жену заставило задуматься о самообороне. Синди снова окликнула его, но тут же заговорила с оператором службы девять один один.

— Мой безумный муж отправился прямо туда, — услышал Джек. Но это его не остановило. Слишком много неприятностей случилось за последние две недели. И он не собирался позволять кому-то — кто бы там ни находился сейчас в их ванной — умереть от потери крови до прибытия «скорой» и полиции.

Он стоял в дверях ванной комнаты, вытянув вперед руки и сжимая пистолет. Целился в пустоту, но был готов выстрелить.

— Кто здесь?

Ответа не последовало.

— Полиция уже едет. Кто здесь, отвечай!

Снова нет ответа. Он шагнул в ванную и взглянул на пол. Никакой крови на плиточном полу не было, но все остальное помещение загораживали две раковины. К тому же душевая и большая ванна на ножках были отделены перегородкой в виде высокого зеркала.

Он сделал еще два шага вперед и застыл как вкопанный. Он стоял у раковины Синди. Дверца шкафчика с медикаментами была приоткрыта, и в ней под углом он увидел отражение: блестящую алую полоску крови на белом плиточном полу.

Пульс участился. В своей жизни Джек успел навидаться крови, посетил не одно место преступления. Но видеть ее в собственном доме — о, это совсем другое дело.

— Эй, вам помочь?..

Голос эхом отдавался от выложенных кафелем стен, точно позволял надеяться, что кто-то ответит. Он сделал еще два шага, потом третий. Пальцы еще крепче впились в рукоятку пистолета. Пытаясь побороть нервную дрожь, он завернул за угол. Красная полоса на полу. Он проследил за ее направлением. Вот взгляд его уперся в ванну, и Джек тихо ахнул.

Через край ванны безжизненно свисала окровавленная рука. Женская рука. На секунду Джека словно парализовало. Затем он преодолел охвативший его ужас и сделал еще полшага вперед. И остановился, неспособный побороть отвращение и страх, и одновременно не в силах оторвать глаз от этого жуткого зрелища.

Она была полностью раздета, наготу скрывала лишь кровь, у бедра плавала пустая бутылка из-под водки. Ванна была полна крови, кровь вместе с жизнью ушла из ее тела через глубокий надрез на левом запястье. Бурые брызги виднелись даже на стене. У ног собралась темная лужа уже сгустившейся крови.

— Джесси, — выдавил он дрожащим голосом. — О… Бог мой… Джесси…


13


Вскоре дом Свайтеков принял вид классического места преступления, где кипела бурная деятельность. Машины «скорой» и медэксперта были припаркованы рядом, на лужайке у входа, как бы символизируя тем самым контраст между жизнью и смертью. Все подъездные пути и площадка перед домом были забиты полицейскими автомашинами, на некоторых крутились, отбрасывая синие лучи, мигалки. Полицейские в форме, детективы в штатском, сотрудники технических и экспертных служб сновали в разных направлениях, входили и выходили из дома. Первый фургон с журналистами и операторами прибыл вскоре после полиции. За ним последовали другие, и теперь на улице, за воротами, их стояло ровно шесть. Соседи наблюдали за всем происходящим с безопасного расстояния, обосновавшись на противоположной стороне улицы.

Помощник прокурора штата Бенно Янковиц с трудом сдерживал довольную улыбку.

Янковиц был ветераном такого рода криминальных спектаклей, успешно провел не менее двух дюжин процессов, связанных с убийствами, что и отражалось на его лице, изборожденном морщинами озабоченности. В окружном полицейском участке всегда имелся хотя бы один дежурный прокурор, обязанный выезжать на убийства, но тот факт, что сюда примчался именно Янковиц, не был просто совпадением. Один дружок шепнул ему на ушко, что в доме Джека Свайтека найдено тело, — знал, что это сообщение заинтересует Янковица.

Проработав четыре года в Институте свободы, Джек стал персоной нон грата в прокуратуре штата. Именно благодаря ему Янковиц проиграл свое первое дело, где подсудимому светила вышка. А работа Джека в качестве федерального прокурора лишь усугубила эту неприязнь — он работал в отделе, занимающемся расследованием случаев коррупции в правоохранительных органах, и умудрился упечь за решетку двух копов за фабрикацию доказательств в деле об убийстве, которое приписывалось мафии. Курировал расследование не кто иной, как Бенно Янковиц. Нет, самого его ни в чем таком не обвиняли, но тот факт, что в стройных рядах его подопечных появились коррупционеры, значительно снизил его шансы занять должность главного прокурора.

Янковиц обратился к помощнице медэксперта, она складывала в фургон упакованные в пластиковые пакеты вещдоки.

— Приветствую вас, — сказал он.

— Мистер Янковиц! Как поживаете, сэр? — Даже с людьми, которые ей нравились, эта дама предпочитала держаться сдержанно и официально.

— Все закончили?

— Почти. Жуткая сцена, доложу я вам.

— Знаю. Видел.

Она сняла с головы сетку, стянула резиновые перчатки.

— Жертва была подругой мистера Свайтека?

— Нет. Насколько мне известно, клиенткой.

— А-а, — протянула медэксперт.

Он не совсем понял, что означает это «а-а». Возможно, нечто вроде: «Все адвокаты в какой-то момент способны пойти на убийство собственного клиента». Впрочем, уверен он не был. И после паузы спросил:

— Ну и как скоро и что она сможет нам рассказать?

— Боюсь, ничего существенного. Она труп.

— Как раз об этом я и собирался спросить. Как долго она является трупом?

Медэксперт отложила пакет в сторону и сказала:

— Смогу дать вам более точный ответ, как только взгляну на личинки под микроскопом.

— Так вы нашли личинки?

— Да. Выскребла несколько штук из глаз. И еще несколько из носа. Похоже, только что вылупились.

— И что это говорит нам о времени смерти?

— Часов двенадцать назад плюс минус. Не все эксперты склонны высоко оценивать роль энтомологии в судмедэкспертизе, но лично я считаю характер развития насекомых на трупе достаточно надежным определителем времени смерти. При отсутствии свидетелей, разумеется.

— Но, для того чтобы появились личинки, нужны мухи.

— Правильно. Мух привлекает запах мертвого тела, они начинают улавливать его через десять минут после смерти. И откладывают тысячи яиц, как правило, в глаза, ноздри и ротовую полость. Вот почему момент вылупления личинок столь существен при определении времени смерти.

— Но тело находилось в доме.

— И что же?

— Я не заметил мух.

— Это еще не означает, что их там нет.

— Но двери и окна были закрыты. Кондиционер включен.

— Кто-то выбил панель застекленной двери в гостиной. Мухи вполне могли попасть в дом.

— Да. Но мухи также могли отложить яички и в тело, находящееся на улице. После чего его перенесли в дом.

— В таком случае это было бы больше похоже на убийство, чем на самоубийство.

— Да, — протянул он, точно размышляя вслух. — Похоже на убийство, это точно.


Синди ждала в машине. Они с Джеком собирались ехать к ее матери, когда их вдруг остановил детектив. Синди хотелось поскорее убраться отсюда, подальше от этого кошмара и хаоса, и детектив обещал, что задержит Джека всего на несколько минут. Прошло уже более получаса.

Она смотрела сквозь ветровое стекло, и сердце ее тоскливо сжималось при виде дома, который превратился в место преступления. Длинные полосы специальной желтой ленты удерживали любопытных на почтительном расстоянии, и это вызвало у Синди совершенно неуместную ассоциацию. Напомнило о том дне, когда Джек предложил ей переехать к нему — раньше, чем они поженились. И привязал желтые ленточки к ручкам комода, с тем чтобы отметить, какие ящики ее. О, если б можно было вернуться к тем счастливым и беззаботным временам!..

Кто-то постучал в боковое стекло, и она испуганно вздрогнула. Но тут же с облегчением увидела, что это офицер полиции. Синди опустила стекло.

— Кофе не желаете? — Это была женщина-офицер, и говорила она с легким ямайским акцентом. Голос низкий, уверенный, и Синди поняла, что дама старше, чем кажется на первый взгляд.

— Нет, спасибо.

— Хороший кофе. «Старбакс». И все еще горячий.

— Спасибо, но лучше мне сейчас обойтись без кофеина.

— Понимаю. — Она поставила бумажные стаканчики на капот автомобиля, просунула в окно руку и представилась: — Офицер Уэлленс. Можете называть меня просто Глендой.

— Рада познакомиться, — ответила Синди и пожала Гленде руку.

Та обернулась в сторону дома и небрежным тоном осведомилась:

— А вы эту женщину знали?

— Она была клиенткой моего мужа.

— О!..

— Что означает «О!»?

Гленда пожала плечами и ответила:

— Да ничего. Вы бы, наверное, тоже на моем месте воскликнули «О!». А означает оно примерно следующее: «Как же такое могло случиться?»

— Я бы скорее подумала другое. «Почему эта женщина совершила самоубийство в моем доме?»

— Просто вам ни разу не удалось побывать в моей шкуре. Вы говорите с женщиной, которая миллион раз выезжала на вызовы, связанные с домашним насилием.

— Что заставляет вас думать, что тут имело место насилие?

— Этого я не говорила. Просто это моя точка зрения, вот и все. Роскошная молодая женщина раздевается донага, ложится в ванну и перерезает себе вены. И все это — в доме своего адвоката. Просто меня приучили рассуждать особым образом, и такие факты наводят на определенные соображения.

— К примеру?

Она привалилась к капоту машины и застыла в небрежной позе соседки, беседующей со своей товаркой через окно в кухне.

— Я бы посмотрела на всю эту ситуацию и сказала: «Эта женщина хотела сделать заявление». Пыталась что-то сообщить нам.

— Вы имеете в виду — она оставила записку?

— Нет, милочка. Вообще-то по статистике лишь десять процентов самоубийц оставляют предсмертные записки. Большинство считают, что этот поступок говорит сам за себя.

— Ну и что же она хотела тем самым сказать?

— Это лишь моя точка зрения. Действительно хотите ее знать?

— Да.

Гленда многозначительно сощурилась, напустила загадочный и всезнающий вид профессионала-криминалиста из ФБР.

— Я смотрю на сцену преступления, я вижу женщину, которая, по всей видимости, дошла до ручки, металась между приступами гнева и отчаяния, граничащего с депрессией. И просто не могла выносить этого более. Она так запуталась, что даже не сумела выразить всего этого словами. Поэтому и покончила с собой. Вот в чем состоит ее послание.

— В чем же?

— Желаете знать мое мнение?

— Да.

— Ну, нечто вроде: «Ты думал, все это шуточки, мерзавец? Думал, я для тебя игрушка? Теперь поймешь. Я скорее убью себя в твоей ванне, чем позволю тебе и твоей хорошенькой женушке продолжать жить спокойно и счастливо дальше, словно ничего не произошло. Словно меня не существовало вовсе».

Синди отвернулась.

— Это не так.

— Нет? Могло быть и по-другому. Она не хотела умирать.

— О чем это вы?

— Если б она просто хотела покончить с собой, то залезла бы в собственную ванну и перерезала бы себе вены там. Но нет. Она едет к своему любовнику, туда, где он найдет ее. Возможно, она сотни раз проигрывала это в своем воображении. Мужчина возвращается домой, находит ее в ванне, она на грани смерти. Он вызывает «скорую» и везет ее в больницу. Герой спасает свою возлюбленную. Всю ночь напролет сидит в больнице у ее постели, сжимая ее руку в своей. Молится, чтобы она пришла в себя. Только теперь понимает: она не мыслила своей жизни без него. Понимает, что и сам не может без нее жить.

— Пошлая мелодрама.

— Такова жизнь, сестра. Трагедия, мелодрама, фарс — все в ней сплетено воедино. Очень многие люди совершают самоубийство с одной-единственной целью: чтобы в последний момент их нашли и спасли.

— Все, что вы говорите… Получается, у моего мужа был с ней роман.

Гленда многозначительно приподняла бровь. Словно хотела сказать: «Ну да, разумеется».

— Это не так. У нас с Джеком… все в порядке.

— Рада это слышать. Потому что при виде такой картины у человека создается совсем другое впечатление.

— Джек никогда меня не обманывал.

— Вот и хорошо. Мой парень такой же.

— Правда?

— Конечно. Оттого, что знает: стоит мне пронюхать, что он ходит налево, яйца ему оторву!

— Как романтично.

Гленда засмеялась, отпила глоток кофе. Снова состроила гримасу, но Синди уже поняла: эта женщина гораздо умнее, чем хочет казаться.

— Меня только одно смущает. Сигнализация в доме.

— А что с сигнализацией? — спросила Синди.

— Она не сработала, когда выбили дверь в гостиной.

— Просто не была включена.

— Так вы что же, ее не используете?

— Почему, используем. Включаем, но только когда находимся дома.

— Как это понимать?

— Ну, иногда мне… — Тут Синди спохватилась и умолкла. Ей не хотелось посвящать эту женщину в подробности своих ночных кошмаров. — Просто в прошлом у меня были проблемы. Один человек влез в дом и напугал. Зайчишка-трусишка — вот я кто.

— Все мы трусихи.

— Нет, тут ситуация была похуже. И тогда мы поставили сигнализацию, но датчики были расположены так высоко, что включались просто от порыва ветра. И это случалось всякий раз, когда нас не было дома. Соседи взбунтовались, и в конце концов нам выставили штраф на семьсот долларов за то, что мы нарушаем общественное спокойствие. Ну и Джек сказал: хватит. И мы перестали ее включать. Если даже и ограбят, у нас есть страховка. Нас волнует другое — чтобы никто не смог пробраться в дом, когда мы в нем находимся.

— Что ж, имеет смысл, насколько я понимаю.

— Сто баксов за ложный вызов. Вы удивитесь, узнав, скольким людям приходится платить такие штрафы.

— Знаю, сама все время с этим сталкиваюсь. Но тут интересно другое. Откуда Джесси знала, что вы, выходя из дома, всякий раз отключаете сигнализацию?

Синди задумалась на несколько секунд, затем ответила:

— Может быть, и не знала. Просто хотела, как вы говорите, чтобы ее нашли и спасли.

Гленда поморщилась и сурово заметила:

— Нет, не проходит.

— Почему?

— Вы говорите, что у мужа не было с ней романа.

Синди не ответила.

Гленда допила кофе.

— Лучше спросить об этом самого мистера Свайтека, как вам кажется?

— Не мне давать вам советы.

— Это правильно. Приятно было побеседовать с вами, миссис Свайтек.

— Взаимно.

Она протянула Синди карточку.

— Я просто уверена, что вы правы. Уверена, что между вами и мистером Свайтеком все замечательно, все обстоит именно так, как вы говорили. Но просто на всякий случай, если вдруг захочется потолковать по душам, как женщина с женщиной, звоните, не стесняйтесь. Домашний номер на обороте. В любое время.

— Спасибо.

— Пока не за что.

Они обменялись рукопожатием, и Синди подняла боковое стекло. И уже через него наблюдала за тем, как офицер Уэлленс проталкивается через толпу к дому.


14


Это был самый неприятный вечер из всех, что довелось провести Джеку в патио своего дома.

Помощник прокурора штата Бенно Янковиц сидел напротив, купаясь в голубоватом лунном свете. Их разделял круглый алюминиевый столик. Янковиц курил одну сигарету за другой, время от времени зажигал ароматическую свечу, но все равно Джеку казалось, что он чувствует в воздухе запах крови Джесси.

— Еще несколько вопросов, мистер Свайтек. — Дым валил из его ноздрей, глаза были прикованы к старой и потрепанной записной книжке, словно там находились ответы на самые животрепещущие вопросы мирового значения.

И вот наконец он поднял глаза и спросил:

— Известно ли вам лицо или лица, заинтересованные в смерти Джесси Мерил?

— Возможно.

— Кто?

— Инвесторы, перекупившие ее страховку. Те, у которых я выиграл дело в суде.

— Почему вы решили, что они хотели убить её?

— Она рассказала мне. Утверждала, что они угрожали ей смертью. Прямым текстом.

— Просто злились, что проиграли дело, бедняги.

— Они считали, что она их обманула.

— Так оно и было? Она действительно их обманула?

Джек колебался, не зная, что ответить. Ему не хотелось обсуждать детали возможных махинаций Джесси.

— Не знаю. Не могу ответить на этот вопрос.

— Почему нет?

— Потому что здесь мы вторгаемся в область, которую охраняет закон. Сведения, сообщенные адвокату его клиентом, не подлежат разглашению.

— Но ваша клиентка мертва.

— Не важно. Закон действует и в этом случае, что вам прекрасно известно.

— Если это месть, уверен, ваша клиентка не возражала бы против разглашения информации.

— Возможно. Но ее наследники могут подать на меня в суд.

— Что-то я вас не совсем понимаю.

— На настоящий момент состояние Джесси составляет как минимум полтора миллиона долларов. Допустим, чисто гипотетически, я нарушу закон и разглашу сведения, полученные от моей клиентки. И сообщу вам, что она вытянула эти деньги из инвесторов обманным путем. И тогда ее наследники могут потерять эти полтора миллиона. И будут вправе привлечь меня к суду.

— Если хотите, я не буду записывать наш разговор.

— Я и без того сказал слишком много. И безусловно, мне хотелось бы наказать людей, которые так поступили с Джесси. Но есть вещи, о которых я говорить просто не вправе. По крайней мере до тех пор, пока не переговорю с ее наследниками.

Янковиц улыбнулся уголками губ.

— Скажите, а мисс Мерил звонила в полицию с жалобой, что ей угрожают?

— Нет.

— А кому-то еще рассказывала об этом?

— Не думаю.

— Что же тогда получается? Она смертельно боялась за свою жизнь, и единственный человек, с которым она поделилась своими страхами, был ее адвокат?

— Не надо цеплять меня, Бенно. Я искренне хотел бы помочь и уже рассказал вам все, что мог.

— Если предполагаете, что здесь произошло убийство, это поможет мне понять мотив.

— Инвесторы из «Виатикл солюшнс» заключили с Джесси соглашение, будучи уверены, что она умрет через два года. А потом вдруг выясняется, что ждать им предстоит гораздо дольше, что она вполне может отпраздновать и свой столетний юбилей. Лично я усматриваю достаточно серьезный мотив.

Янковиц с непроницаемым выражением лица записал что-то в блокнот.

— Скажите-ка лучше мне вот что. Когда в последний раз вы видели мисс Мерил?

— Вчера вечером.

— В какое время?

— Около полуночи.

— И где же состоялось это свидание?

— Мы о встрече не договаривались. Она меня поджидала.

— Где?

— На парковке.

— Куда вы затем отправились?

— Никуда. Мы говорили в машине.

Он приподнял бровь, и Джек немедленно пожалел о последних своих словах.

— Интересно, — протянул Янковиц. — И о чем же вы говорили, позвольте узнать?

— Я вам уже рассказал о содержании нашей беседы. Именно тогда она поделилась со мной опасениями. Она боялась, что инвесторы убьют ее.

— И тогда же призналась, что обманула их?

— Я не утверждаю, что имел место обман. И повторю еще раз, что не намерен это обсуждать.

— Выгодная позиция.

— Я ничего не собираюсь утаивать. Есть шанс, что в конце концов расскажу вам все. Но прежде дайте мне возможность уладить этот вопрос с ее наследниками.

— Что ж, действуйте. Приведите вашу версию в порядок, чтобы сходились концы с концами.

— Версия здесь ни при чем. Это скорее проблема чисто юридического и этического характера.

— Именно. Итак, помимо взаимоотношений между перепуганной насмерть клиенткой и ее адвокатом, загадку которых вы собираетесь унести в могилу, вас с мисс Мерил больше ничего не связывало?

— Мы встречались. До того, как я познакомился с женой.

— Интересно…

Наверное, раз в пятый он произнес это «интересно». И Джека это уже начало раздражать.

Янковиц снова уткнулся в свои записи и сказал:

— Еще несколько вопросов. Скорее для проформы. Она когда-нибудь грозилась покончить с собой?

— Нет.

— Когда-нибудь закатывала сцены, говорила нечто вроде «прощай навеки», «мы уже больше никогда не увидимся»?

— Нет.

— Когда-нибудь слышали от нее, что она больше так не может, что жизнь потеряла всякий смысл?

— Нет.

— Жаловалась на невыносимые физические страдания, боли, которые не в силах переносить?

— Лично я этого от нее не слышал.

— Вы ее трахали?

— Что?

Казалось, Бенно был страшно доволен тем, что застиг Джека врасплох.

— Вы меня слышали.

— Ответ «нет».

— Кто, по вашему мнению, помимо инвесторов, был заинтересован в ее смерти?

— Учитывая обстоятельства, возможно, только она сама.

Он кивнул, словно ожидал именно такого ответа.

— Разбивает дверь на террасе, входит в дом, хватает бутылку водки из бара, поднимается наверх, режет себе вены. Остается один, самый важный, вопрос: почему она сделала это в вашем доме?

— Кто ее знает? Возможно, хотела тем самым что-то сказать.

— И что же именно, как по-вашему?

— Могу лишь строить догадки. Я был ее адвокатом. Возможно, ей не понравилось, как я провел ее дело.

— Но ведь вы только что выиграли для нее полтора миллиона долларов!

— Ситуация была довольно сложной. Еще раз повторяю: мне необходимо встретиться с наследниками.

— Ах, ну да. Обманным путем.

— Я не утверждал, что имел место обман.

Помощник прокурора вновь уткнулся носом в блокнот. Минуту или две молчал, но Джеку показалось, что прошла вечность.

— У вас в доме множество прекрасных фотографий, — сказал он, наконец. — Особенно хороши, на мой взгляд, черно-белые.

Джек понятия не имел, куда он клонит.

— Спасибо. Это работы жены.

— Она у вас хорошо снимает, да?

— Она профессиональный фотограф.

— Этим и зарабатывает на жизнь?

— Частично. Последнее время занимается еще и дизайном. И графикой. И совершенно замечательно владеет компьютерными программами.

— Очень занятая дама ваша жена, верно?..

— Да, почти весь день.

— Ну а вы? Вы, наверное, тоже все время в работе?

— Да, как правило.

Янковиц покосился в сторону дома, потом многозначительно взглянул на Джека:

— Ну и как, ладите со своей супругой? Как можете охарактеризовать отношения?

— Лучше не бывает. — Джек вдруг почувствовал, что немного покривил душой, но его отношения с Синди никого не касались. Впрочем, и без того было ясно: Янковиц ему не поверил.

— Чуть раньше я заметил, чисто случайно, — продолжал меж тем помощник прокурора, — как только начала прибывать полиция, вы усадили ее в машину, поспешили убрать, как говорится, с глаз долой.

— Пять лет назад на Синди было совершено нападение. Я не хотел, чтобы она оставалась в доме, где нашли труп. Это могло самым отрицательным образом сказаться на состоянии ее здоровья.

И снова Янковиц кивнул с многозначительным и недоверчивым видом.

— Куда вы гнете, Бенно?

Помощник прокурора с задумчивым видом грыз карандаш.

— Итак, что у нас имеется на данный момент? Роскошная молодая женщина — прошу особо отметить, ваша бывшая любовница — лежит у вас дома в ванне, мертвая и совершенно обнаженная. Кровь свернулась, температура тела еще не сровнялась с комнатной, признаки трупного окоченения выражены слабо, группы наиболее крупных мышц расслаблены не полностью. Последнее слово за медэкспертами, но лично мне кажется, смерть наступила не ранее чем двадцать четыре часа назад.

— И что это означает?

— Это означает следующее. Исходя из вашего же утверждения о разговоре в машине вчера ночью вы, видимо, являетесь последним человеком, который видел ее в живых. Установлено, что вы — первый, кто увидел ее мертвой.

— Вы забыли о пустой бутылке от водки, о перерезанном запястье. Я рассказал об угрозах со стороны инвесторов, чтобы вы могли составить наиболее полную картину. На мой взгляд, это все-таки больше похоже на самоубийство, вы не согласны?

— За двадцать два года работы я твердо усвоил одну истину. Первое впечатление часто бывает обманчивым.

И Янковиц окинул Джека пронизывающим взглядом, так обычно смотрят прокуроры на обвиняемых. Однако Джек не дрогнул.

— Вы уж извините, но меня не так легко запугать. Особенно в случае, если я не сделал ничего плохого.

Янковиц захлопнул блокнот, медленно поднялся, пожал Джеку руку и сказал:

— Обожаю, когда мне бросают вызов. Свяжусь с вами в самом скором времени.

— К вашим услугам.

Он пересек патио и вошел в дом. Через широкое окно Джек видел, как Янковиц задержался в кабинете, возле стены, сплошь увешанной снимками Синди. Затем он обернулся, заметил Джека, улыбнулся и приподнял большой палец в знак того, что восхищается ее работами. Похоже, он был доволен тем, что Джек на него смотрит.

— Болван, — тихо пробормотал Джек и фальшиво улыбнулся в ответ.

Он понаблюдал за тем, как Янковиц вышел из кабинета в гостиную и скрылся там. Тогда Джек достал мобильный телефон и набрал номер.

Было уже поздно, но он чувствовал: ему срочно нужен адвокат. Хороший адвокат.


15


Джек договорился о встрече с Розой Томайо у себя в офисе ровно в полдень. Ей всего-то и надо было, что пересечь холл. Ее офис располагался в том же здании и на том же этаже.

Фирма Розы была раза в три больше, чем у Джека, что означало — ей помогали два молодых адвоката. Помощники, в сущности, ей были не нужны. Роза добросовестно тащила на себе все бремя забот и обязанностей. Она принадлежала к тому разряду людей, которые чувствуют себя не в свой тарелке, если не заняты сразу как минимум восемью разными делами, и все их исполняют с полной отдачей и изяществом дирижера симфонического оркестра. Как-то раз за ленчем Джек ввязался в отчаянный спор с этой дамой, а чуть позже выяснилось, что она помнит не только каждый его аргумент, но и все беседы, что велись в тот момент за соседними столиками. Благодаря бешеной энергии и уникальным способностям она и выдвинулась в разряд элиты в юриспруденции Майами. Многие объясняли ее успех лишь привлекательной внешностью и остроумием — эти качества она весьма охотно и часто демонстрировала во время ток-шоу на телевидении. Да, свой стиль у нее определенно был. Но она не принадлежала к разряду столь типичных для наших дней адвокатов, которые с пеной у рта отстаивают невиновность своих клиентов в суде лишь на том основании, что следствие просто не нашло против них достаточно улик. И если бы Джек искал партнера, Роза Томайо была бы в его списке номером один.

Это объясняло его выбор в сложившихся обстоятельствах.

Позвонив ей накануне вечером из дома, он лишний раз убедился в этом. Сам он мог успешно защищать сотни клиентов в таких же обстоятельствах, но представлять собственные интересы в суде и на предварительном следствии — это совсем другое дело. Роза поможет ему взглянуть на вещи объективно. И они договорились, что прямо с утра она переговорит с помощником прокурора, ведущим расследование, а потом уже встретится с ним.

В 12.15 Джек начал нервно расхаживать по кабинету. Где же ты, Роза?

Ожидание усугублялось шквалом звонков от журналистов. Джек посылал их всех куда подальше. В роли адвоката он бы не посмел столь грубым образом отделаться от репортеров. Но Джек решил: он не станет делать каких-либо заявлений для прессы по крайней мере до тех пор, пока Роза не вернется и не подтвердит, что он подозреваемый.

И вот в 12.45 Роза наконец появилась.

— Думаю дело решено, — с порога заявила она.

Джек, сидевший за длинным столом для совещаний, скептически хмыкнул.

— Я серьезно. — И с этими словами Роза деловито принялась готовить себе сандвич. Достала из упаковки кусочки вареной индейки, уложила их между двумя ломтями ржаного хлеба, впилась зубами и, не переставая энергично жевать, продолжила: — Нет, честно, думаю, я все уладила.

— Как? Уже?..

— Ну а что тут такого? Я же гениальный адвокат!

— Рассказывай по порядку.

Она бросила недоеденный сандвич на блюдо и принялась за ветчину. Роза всегда так ела — кусочек того, ломтик другого — и при этом болтала, не умолкая ни на секунду.

— Говорили наедине. Только я и Янковиц. Он утверждает, будто ты признал, что Джесси обманула инвесторов.

— Так далеко я не заходил. Просто пытался дать ему верное направление, указать, где надо искать мотив.

— Ну, что касается мотива, то тут есть два варианта. Кстати, он считает, что у тебя тоже была причина убить Джесси.

— И какая же?

— Сына бывшего губернатора штата, человека известного и самоуверенного, обманывает клиентка, бывшая его любовница. Его «эго» просто не в силах вынести такого, а возможно, он опасается, что пострадает и его репутация. Он ее убивает, заметает следы, делает все, чтобы это выглядело как самоубийство.

— Хиленькая версия.

— Так я ему и сказала. И добавила, что, на мой взгляд, есть другая версия. Более убедительная.

— А именно?

— Ты бы на их месте рассуждал так же. У вас с Джесси был роман. Она угрожала рассказать обо всем твоей жене в том случае, если ты откажешься помочь ей в мошеннической сделке. Ну и тебе надоели все эти угрозы, вот ты ее и прикончил.

— Когда?

— А вот это хороший вопрос. Пришлось надавить на Бенно, чтобы он поделился соображениями о времени смерти. Они еще не пришли к окончательному выводу, но жучки, или как их там, эти мухи не лгут. Медэксперт говорит, что из яичек, находившихся в глазах Джесси, вот-вот должны были вылупиться личинки. Часть уже вылупилась. А потому, опираясь на данные судебно-медицинской этимологии, можно сделать вполне однозначный вывод: умерла она где-то около полудня.

— Один-ноль в мою пользу, — сказал Джек. — Я весь день пробыл в суде и прямо оттуда отправился обедать с Синди.

— Именно это я и сказала Бенно.

— И все же с этими личинками не все ясно. Ведь они чаще встречаются на трупе, обнаруженном вне дома, или я не прав?

— Не обязательно.

— Ты ведь понимаешь, о чем я. Кто-нибудь из них рассматривает другой вариант? Что Джесси убили где-то еще, а потом просто привезли тело ко мне домой и поместили в ванну?

— Нет, они этот вариант исключают. Учитывая количество крови, которую она потеряла, сердце у нее еще билось, когда она находилась в ванне. Качало кровь. А стало быть, Джесси попала туда еще живая.

— Но не обязательно в сознании.

— Не обязательно. Есть и другие обстоятельства. Бенно много чего наболтал, тарахтел не закрывая рта, но мне кажется, я слышала, как он упомянул о каких-то трупных пятнах у нее на спине. Их расположение тоже подтверждает, что она умерла в ванне.

— Когда можно будет узнать более определенно?

— Наберись терпения. Сам знаешь, как работает эта машина. Может пройти несколько недель, прежде чем медэксперт подпишет окончательное заключение. Ну а пока придется довольствоваться тем, что счел нужным сообщить Бенно.

— Так я подозреваемый или нет?

— Не думаю, что ты номер один в списке. Мне кажется, он хочет уколоть тебя.

— И это все? — хмурясь, спросил Джек.

— Все лучше, чем превращать свою жизнь в сплошное несчастье, терзаться опасениями, что ты главный подозреваемый в деле об убийстве. Тебе всего-то и надо, что сделать полшага ему навстречу. Дать самую малость того, чего он от тебя хочет.

— Что это ты такое говоришь? Вы с Янковицем все утро сидели за столом переговоров, обсуждая, как лучше уколоть меня, так, что ли?

Она откусила кусочек маринованного огурца.

— Ну в общем, да.

— Просто безумие какое-то!

— Да ты послушай. Вот что мы сделаем. Запишем весь разговор, что состоялся позавчера между тобой и Джесси. Она боялась за свою жизнь, призналась в обмане инвесторов, в том, что они угрожают ей. Напишем, что ты советовал ей обратиться в полицию и что она, как тебе показалось, находилась под воздействием наркотиков. И самое главное, подчеркнем, что ты абсолютно ничего не знал об обмане до того, как был вынесен вердикт.

— Ты уверена, что за разглашением сведений не последует санкций?

— Адвокат имеет на это право, если речь идет о защите против обвинения его в преступлении.

— Знаю. Но никаких обвинений мне пока не предъявили.

— В твоем доме был обнаружен труп. Так что советую довериться мне. Мы все обговорили.

Джек взглянул на свою тарелку, где лежал нетронутый сандвич, потом на Розу.

— И какого рода иммунитет они предлагают?

— Они не станут предъявлять обвинение в соучастии в мошенничестве. А что касается расследования убийства, тут они никаких обещаний не давали.

— Считаешь, этого достаточно?

— Давай будем реалистами, о'кей? Иммунитета по делу, связанному с убийством, тебе никогда не получить. Ты сын бывшего губернатора. Прокурорам легче закрыть глаза на деяния маленького человека, а таких, как ты, они всегда мечтают припереть к стенке.

— Тогда почему ты так уверена, что такое письмо поможет?

— Прежде всего потому, что это правда. Второе: даже если ты и не участвовал в этих темных делишках Джесси, так тебе будет спокойней. Уж лучше заранее знать, что тебя не будут преследовать за мошенничество.

— Да, это уже кое-что.

— Особенно когда поймешь, что не дал им никакой новой информации после вчерашнего допроса. Они согласны, что имело место мошенничество, но ты о нем не знал.

— Так ты считаешь, мы таким образом не дадим им ничего против меня?

— Нет. Получится нечто вроде пресс-релиза. Заявление может помочь нам и впоследствии. Ну, предположим наихудший вариант развития событий. Янковиц попросит присяжных осудить тебя за убийство Джесси Мерил. И мотивом этого убийства вполне могло бы послужить твое участие в обмане инвесторов. Но в таком случае ему придется объяснить, как же это получилось, что с самого начала расследования у него в деле имелось письмо, отрицающее твое участие в мошенничестве.

— Тебе, как и мне, прекрасно известно, что прокурор вовсе не обязан упоминать об этом письме перед жюри присяжных.

— Не обязан. Но мы, если он этого не сделает, можем сделать заявление для прессы.

— А как по-твоему, почему Янковиц хочет заполучить это письмо?

— По-моему?.. Ты ему не нравился, и сейчас он тебя не полюбил. И он ждет не дождется случая продемонстрировать всему миру, как глупо ты вел себя со своей клиенткой.

Джек поморщился.

— Прости, — сказала она. — Но Бенно хочет разыграть эту карту именно таким образом. Пронырливого и хитрого адвоката перехитрили. Вот и все.

— Да, настоящее пиршество для журналистов.

— Это уж точно. Но сегодняшняя газета на следующий день может превратиться в лучшем случае в бумажную шляпу.

— Спасибо, обрадовала. Нет, мне и правда полегчало.

Роза подошла к нему, положила руку на плечо.

— Послушай, друг мой. История вонючая, это несомненно. Но обещаю, ты выпутаешься, выйдешь целым и невредимым и будешь пахнуть, как роза. И не важно, виновен ты или нет.

Джек понимал, что она права. Самое сложное для криминального адвоката — защищать невиновного. Даже если они и выиграют, потери неизбежны: статус, репутация, безоговорочное доверие друзей и коллег.

— Да, — сказал он, — думаю, что все в конечном счете закончится благополучно. Но это вовсе не означает, что мы должны сидеть сложа руки. Мы должны убедиться, что следствие продвигается в правильном направлении.

— Именно этим я там и занималась. Но тут необходимо несколько допущений. Первое: ты ее не убивал, это само собой разумеется. И второе: она не была твоей любовницей.

— Это определенно.

— Просто не хотелось бы, чтобы вдруг по ходу расследования всплыли какие-нибудь электронные письма, полные игривых признаний.

— Этого не будет.

— В таком случае можно обнародовать историю о мошенничестве. Янковиц будет счастлив, потому что это скомпрометирует тебя, как профессионала. Мы тоже будем счастливы и довольны. Потому что все внимание следствия сфокусируется на этих самых инвесторах.

— Не слишком ли просто?

— Я же не говорю, что мы выдадим Янковицу письмо и на этом успокоимся. Если они все же решат, что это было убийство, а не самоубийство, он по-прежнему будет рассматривать тебя в качестве подозреваемого. И на этот случай нам надо иметь нечто такое, что мы можем подать ему на блюдечке с голубой каемочкой. Нечто очень убедительное, что заставит их перенести внимание на другой объект. И уж совсем хорошо, если этот подозреваемый и окажется виновным. Ну, на сей счет у нас имеются две вполне солидные версии. — Роза принялась расхаживать по кабинету, это помогало ей думать. — Первая: Джесси убили инвесторы. Подкинули ее тело к тебе в дом, чтобы взвалить вину на тебя. Вторая: Джесси страшно боялась мучительной смерти. Она была твердо убеждена, что они рано или поздно ее убьют. И тогда она покончила с собой и выбрала такой способ и такое место, чтобы, как ты выразился, ее гибель говорила сама за себя. Хотела испортить тебе жизнь, отомстить за то, что ты отказался ей помочь.

— Грустно все это, — заметил Джек.

— К счастью для нас, в обеих версиях просматривается один связующий момент. Инвесторы угрожали убить Джесси. Мы должны найти их.

— В этом плане Джесси ничего существенного мне не сказала. Обвиняла компанию в целом. Всю банду, которая пыталась захапать большие деньги.

— Знаешь мою поговорку? Нечестные деньги скверно пахнут. Так что принюхайся. И запах выведет на след. Согласен?

— У меня есть альтернатива?

— Конечно. Сидеть и надеяться на то, что твое любовное письмецо к Янковицу сделает свое дело.

Джек покачал головой. Он не верил, что Янковиц удовлетворится ударом по его репутации. Поднял глаза на Розу и сказал:

— О письме я позабочусь. А теперь самое время заняться расследованием.

— Хочешь привлечь в помощь какого-то конкретного человека?

— Официальный ответ — «нет».

Она понимающе улыбнулась.

— Знаешь, это действительно скверно, что Тео отмотал срок. Я бы сама его наняла, будь у него лицензия.

— В этом и вся прелесть! Это освобождает меня от обязанности платить ему.

— Что-то подсказывает мне — ты уже его подключил.

Джек кивнул. Он понимал, что с учетом бесплатной выпивки и угощений от Тео придется рано или поздно отдать ему машину.

Роза взглянула на часы.

— Мне пора. Если понадоблюсь, знаешь, где меня найти.

Джек проводил ее до кабинета. У двери они остановились.

— Спасибо тебе, Роза.

— Нет проблем. Ты бы для меня то же самое сделал, верно? Но дай Бог, чтобы никогда не пришлось.

Она уже отворила дверь и скрылась за ней, но Джек все же ответил:

— Будем надеяться.


16


Было два часа ночи. Джек сидел в одиночестве за кухонным столом в пижаме, которую подарила ему теща на Рождество. Пижама была не однотонная, в дурацкий мелкий цветочек. Такого рода одеяние хранится обычно в ящике комода, пока не начнется старческий маразм — только тогда извлекают его на свет божий и начинают носить. Но всякий раз, находясь в доме миссис Пейдж, Джек надевал эту пижаму: старался доставить теще удовольствие, продемонстрировать, какой хороший у нее зять.

Со времени «инцидента» — именно так они это называли — Джек с Синди жили в доме миссис Пейдж в Пайнкресте. Временно, пока не найдут себе квартиру. О возвращении в свой дом не могло быть и речи, и Джек опасался, что теперь даже самому бойкому и говорливому риелтору продать его будет трудно. А вот здесь, миссис и мистер Покупатели, находится просторная ванная, которую прежние владельцы выкрасили в весьма оригинальный и жизнерадостный красный цвет, чтобы замаскировать брызги крови на стенах.

Свет уличного фонаря проник в комнату сквозь шторы, отбросив на все предметы слабое сияние. На запотевшем стакане холодной воды мерцали капельки влаги. Краешком сознания Джек силился отгадать извечную загадку: стакан пустой или полный наполовину? — щурясь, поднес к глазам.

Ну вот, черт побери. Пустой.

Накануне днем письмо было отправлено прокурору, в нем подробно пересказывался разговор с Джесси в ночь накануне убийства. Джек трудился несколько часов и даже прибегнул к помощи Розы, чтобы придать каждой фразе послания убедительность и отточенность. Она твердо стояла на своем, была убеждена, что письмо — единственно правильный ход. Сам же Джек вовсе не испытывал такой уверенности и терзался всю ночь без сна. Письменное признание прокурору штата в том, что он был обманут собственной клиенткой, вряд ли упрочит его положение среди коллег-адвокатов.

— Ну как ты тут?

Он обернулся и увидел Синди. Как он ни старался, но все же, видно, разбудил ее, поднимаясь с узкой кровати, на которой они спали.

— Просто не спалось, — ответил он.

— Мне тоже. Вот и подумала: чем лежать без сна, просмотрю-ка лучше еще раз раздел объявлений о найме и сдаче квартир.

— Неплохая идея.

Она наклонилась и начала шарить в корзине для бумаг в поисках вчерашней газеты. Потом подняла на него глаза и спросила:

— Все еще думаешь о том письме, что отправил прокурору?

— Откуда знаешь?

— Я знаю тебя.

Он отвел взгляд.

— Чувствую себя учеником, которого оставил в классе после уроков учитель. И велел пятьсот раз написать на доске: «Я — тупица».

— Никакой ты не тупица. Ты самый лучший, самый блестящий адвокат, которого я знаю.

— Самые умные таких глупостей не совершают.

— У тебя не было выбора. Это письмо — единственный шанс привлечь внимание прокурора к инвесторам.

— Глупость не в том, что я написал это письмо. Я был дураком, что позволил Джесси одурачить меня.

Она перестала искать газету и уселась в кресло рядом с мужем. И смотрела на него встревоженно.

— Но врач Джесси считается самым лучшим и опытным невропатологом в Майами. Разве можно заподозрить его в том, что он специально поставил неверный диагноз и помог тем самым одурачить инвесторов?

— Мне то и дело приходилось сталкиваться с умными ворами. Просто я пошел на поводу у Джесси. Поверил в ее болезнь, сочувствовал. Вот и расслабился.

— Да, конечно. Даже мне было жаль эту женщину. Разве я сама не говорила тебе: «Займись ее делом. И не важно, что она некогда была твоей подружкой»? Помнишь?

— История совершенно подкосила меня.

— Меня тоже. Особенно врач. Чем больше думаю об этом, тем меньше понимаю, как это доктор Марш решился рискнуть своей карьерой и добрым именем.

— Деньги, — заметил после паузы Джек. — Я сталкивался с врачами, которые больше всего на свете любят золото.

— А мне кажется, дело не только в них. Есть что-то еще, чего мы пока не понимаем.

Он мог бы поделиться с ней и другими соображениями, в частности о том, каким талантом убеждения обладала Джесси, но не стал.

— Давай не думать. Как ты сама?

— В порядке.

Отвечая, она отвела взгляд. Он взял ее за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза.

— Что случилось?

— У меня месячные, — тихо ответила она.

Джек старался не показать своего разочарования.

— Ничего страшного. Будем пытаться дальше.

— Мы год стараемся, нет, одиннадцать месяцев.

— Неужели так долго?

— Да. А я никак не могу забеременеть.

— Попробуем в следующий раз без обручальных колец? Говорят, помогает.

Она пыталась изобразить улыбку, но не получилось. Какая-то мысль не давала ей покоя.

— Тебя это беспокоит, да, милая?

— Да, очень.

— Возможно, здесь моя вина.

— Нет, не твоя.

— Но откуда тебе знать?

— Просто знаю, и все.

Он вовсе не был уверен, что она знает. Одно было ясно: такие разговоры только ее расстраивают.

— Но мы еще не пробовали других вариантов.

— Знаю. И потом, можно усыновить ребенка. Но я даже думать об этом боюсь.

— Почему?

— Из-за тех отношений, которые были у тебя с мачехой, — помедлив, ответила она.

— Ну, это совсем другое.

— Не вижу особой разницы. Ведь твоя мама умерла, когда ты был еще младенцем. Агнес растила и воспитывала тебя с младенчества.

— Тот факт, что мы с Агнес так и не стали по-настоящему близкими людьми, вовсе не связан с тем, что она не доводилась мне биологической матерью. Отец так торопился подобрать мне маму, что женился на первой попавшейся женщине. А потом вдруг выяснилось, что она пьяница.

Синди взяла его за руку. Пальцы их переплелись.

— А ты часто думал о своей настоящей маме?

— Нет, урывками. Иногда мне было любопытно знать, какой она была, иногда не думал вовсе. К счастью, у меня была абуэла, она рассказывала мне о маме.

— А тебя не страшит сам факт усыновления? Ну, что частью нашей жизни вдруг станет какое-то загадочное и чуждое существо?

— Нет. Рядом с ним не будет бабушки, которая рассказывала бы ему о биологической матери.

— Нет, я не о ребенке. Я о том, какой была его настоящая мать.

— Но миллионы пар усыновляют чужих детей, и это их не смущает.

— Не думаю, что всем этим людям доводилось сталкиваться с тем, через что прошла я.

— С чем же это?

— Ну, с ощущением присутствия… кого-то рядом.

Джек знал: она говорит о своем отце. Он опасался, что смерть Джесси отрицательно сказалась на жене.

— Так вот почему ты проснулась! Тебе снова приснился отец?

— Нет.

— Уверена?

— Перестань. Не хочу говорить об этом. Прости.

— Тебе незачем просить прощения. Это… происшествие выбило из колеи нас обоих. И если тебе хочется поговорить о нем со мной или с кем-то еще, даже с психоаналитиком, не стесняйся.

Она долго молчала, затем взглянула на него:

— Вообще-то я хотела показать тебе кое-что.

— Что?

— Подожди.

Она поднялась и прошла через темный холл во вторую спальню, где временно оборудовала себе нечто вроде кабинета. Через минуту вернулась, положила перед Джеком на стол фотографию размером десять на двенадцать и сказала:

— Пару недель назад снимала в саду маленькую девочку с собакой. Извела несколько кассет с пленкой.

Джек долго разглядывал фотографию, потом пожал плечами и заметил:

— Очень симпатичный снимок.

— Взгляни на нижний правый угол. Ничего не замечаешь?

Он всмотрелся.

— Что именно?

— Смотри, вот здесь. Похоже на тень, верно? Словно кто-то стоит у меня за спиной.

Джек снова всмотрелся и сказал:

— Не вижу никакой тени.

— Неужели не видишь? Вот здесь, здесь!

— Ну, просто этот угол темнее, чем вся остальная фотография. Но на тень человека, по-моему, не похоже. А там с тобой кто-то был?

— Не было никого. В том-то и дело. Только я, эта девочка и собака. Но у меня было чувство, будто кто-то стоит за спиной.

— Синди, ну что ты!.. — укоризненно протянул он.

— Нет, это правда! Я пошла в студию, проявила снимки и увидела это.

— Что увидела?

— Силуэт.

— Да это просто темное пятно.

— Нет, это человек.

— Синди…

— Послушай, я не сумасшедшая. Сначала я сама подумала, что сошла с ума. Вспоминала свои сны и эту тень на фотографии. И начала думать, что… Нет, я не знала что и думать! Но потом, после того, что случилось с Джесси, картина начала проясняться.

— Что именно?

Она помедлила, затем нехотя выдавила:

— Возможно, кто-то преследует меня.

— Что?!

— Джесси рассказывала тебе о бандитах. Ну, о тех инвесторах, что угрожали убить ее. Так?

— Да.

— Что, если эти самые бандиты считают, будто это ты, ее адвокат, помог обдурить их? Они и тебе могут отомстить. Возможно, они… преследуют нас обоих.

— Да никто нас не преследует.

— Тогда откуда эта тень на снимке?

— Я ее не вижу, честное слово.

Глаза ее затуманились. Она долго смотрела на фотографию, потом снова взглянула на мужа.

— Ты и правда ничего не видишь?

Джек покачал головой.

— Если хочешь, можем попросить взглянуть на этот снимок другого фотографа. Заплатим ему. И посмотрим, убедит ли тебя суждение профессионала.

— Нет.

— Ты уверена, что не хочешь?

— Уверена. Ты прав. Там ничего нет.

Джека удивила такая резкая перемена в настроении жены.

— Ничего нет?..

Она отрицательно помотала головой.

— Мне показалось. Сегодня вечером я вновь рассматривала снимок и уже не уверена. Ты меня убедил. Я вижу вещи, которых не существует. — Она усмехнулась и добавила: — Наверное, крыша поехала.

— То, что недавно случилось с нами, способно свести с ума кого угодно.

Она придвинулась поближе, словно ища защиты. Джек нежно обнял ее и сказал:

— Все будет хорошо.

— Обещаешь?

— У каждого свои страхи. Порой воображение играет с людьми самые злые шутки.

— Расскажи мне об этом.

— Все пройдет. Поверь мне. И мы будем жить просто замечательно.

— Знаю. Но сегодня было как-то особенно трудно. Весь день…

— А что случилось?

— Да ничего особенного. Только…

— Что?

— После того как у нас в доме случился этот кошмар, я пыталась убедить себя, что Бог приготовил нам в качестве компенсации что-то очень хорошее. Поэтому так расстроилась, узнав, что не беременна.

— Что-то хорошее он непременно приготовил. Мы даже не обсуждали другие варианты. Всякие там таблетки для зачатия, искусственное оплодотворение и прочее.

Она ответила слабой улыбкой.

— Что ты? — спросил он.

— Представила картину. Ты сидишь в отдельной комнатке рядом с приемной врача, листаешь журнал с грязными картинками…

— Совсем все не так.

— А как, по-твоему, упрямец? Как, считаешь, они будут брать у тебя сперму?

— Не знаю. Мне всегда казалось, что именно поэтому медсестры носят резиновые перчатки.

— Извращенец, — сказала она и игриво ткнула его кулачком.

Она снова обнял ее.

— Иди ко мне.

Она устроилась в его объятиях поудобнее, прижалась щекой к плечу и сказала:

— Ребенок… Что за мысль!

— Наш ребенок, — поправил ее Джек. — Что еще более удивительно.

— Так ты готов?

— Нет, черт побери. А ты?

— Ну, ясное дело, нет.

— Вот и отлично, — пробормотал Джек. — Почему мы должны отличаться от всех остальных?

Она рассеянно улыбнулась. Голос был еле слышен, точно замирал где-то вдали.

— Ах, если б мы только могли чуть больше походить на всех остальных!..

Джек не знал, что ответить, просто крепче обнял жену. Через минуту-другую она начала тихонько раскачиваться в его объятиях. А потом еле слышно запела колыбельную:

— Спи, малыш, усни.

Джек мысленно подпевал ей, но вдруг она умолкла на полуслове, холодно и резко — так умирают последние надежды и мечты. Он напрасно ждал, что Синди продолжит песенку.

Так они и сидели, крепко обнявшись, не произнося ни единого слова, и не решались разжать руки.


17


Утром Джек бегал дольше, чем обычно, — сначала по обсаженной деревьями тропинке вдоль Олд-Катлер-роуд, потом по набережной до Коко-Плам — фешенебельного приморского района. Земля была устлана листвой, осыпавшейся со столетних индейских смоковниц; ветви деревьев образовывали над ней нечто вроде тоннеля. Типичный для Майами пейзаж. В порывах дующего с востока ветра чувствовался привкус соли. Машин было немного, но вскоре наступит час пик, и по бульвару нескончаемым потоком потянутся «БМВ», «ягуары» и «мерседесы». Богачи поедут с окраин к роскошным офисам, расположенным в небоскребах в центре. Нет, в этом районе встречались и американские автомашины, но лишь такие, что занимали сразу два парковочных места на стоянках перед шикарными магазинами Бол-Харбор. В них подъезжало к школам молодое поколение — будущие обожатели французских вин и нарядов от Гуччи.

Джек приближался к четырехмильной отметине своего пробега, чувствуя, как сказывается усталость от бессонной ночи. Они с Синди улеглись в постель около трех. Джек Долго не мог уснуть, все думал о письме к прокурору. И еще почему-то о матери. Видно, из-за ночного разговора с Синди.

О матери он со всей определенностью мог сказать только одно: он никогда ее не знал. Все остальное было почерпнуто из вторых рук — из рассказов отца и бабушки. Девичье имя матери было Ана Мария Фуэнтес. Родилась она в Гаване, выросла в Бехукале, маленьком городке неподалеку от столицы. С Кубы она уехала в подростковом возрасте в 1961 году по специальной программе под названием «Педро Пэн» (испанский аналог «Питера Пэна»). Эту гуманитарную акцию предпринял католический священник ирландского происхождения. Благодаря ему тысячи кубинских родителей, обеспокоенных будущим своих детей в связи с приходом режима Кастро, смогли отправить их в Америку. Ана Мария поселилась в доме своего дяди в Тампе, и абуэла мечтала присоединиться к ним, как только выдастся такая возможность. К сожалению, ждать ей пришлось долго, целых сорок лет. Лишь тогда абуэле удалось наконец получить визу и навестить своего умирающего брата. Для Аны Марии это означало одно: все это время она росла без матери. Она не брезговала никакой, даже самой черной, работой, выучила английский. И позже переехала в Майами, где и познакомилась с Гарри Свайтеком, красивым молодым студентом, приехавшим домой на летние каникулы. При одном только взгляде на старые фотографии становилось ясно: парень был просто сражен наповал. Джек родился через одиннадцать месяцев после свадьбы, а мама вскоре умерла. В начале шестидесятых врачи еще не научились выявлять эклампсию[7 - Форма позднего токсикоза беременности.] на ранней ее стадии.

Только теперь, во время этой утренней пробежки, до Джека дошло, что, возможно, это была одна из причин, по которой он взялся за дело Джесси.

Интересно, что бы подумала о нем мама сейчас, узнав, что сына ее обманули уважаемый врач и женщина, притворявшаяся тяжелобольной. Он слишком мало знал о ней, чтобы строить догадки на сей счет. Отец женился повторно, когда Джек еще не выбрался из пеленок. Агнес, мачеха Джека, была женщиной доброй, но испытывала пристрастие к мартини с джином. И еще страдала совершенно иррациональной ненавистью к женщине, которую, как ей казалось, отец Джека никогда не разлюбит, к его покойной жене. Она приходила в бешенство всякий раз, когда муж получал письмо с Кубы, от бабушки Джека. Многих писем Джек так и не увидел благодаря ее стараниям. «Дисфункциональна» — вот политически корректный термин, который могли бы применить эксперты к семье Свайтек. Некогда Джек был очень удручен этим. Но сейчас многие вещи казались ему смешными. Он был наполовину кубинцем, вырос в типично американском доме, не знал и не понимал кубинской культуры. Уже один этот факт гарантировал череду комических ситуаций. Люди воспринимали Джека как англосакса и приходили в недоумение, узнав, что он наполовину кубинец. Взять, к примеру, язык. Джек гордился своими предками, но неохотно признавался в своем кубинском происхождении, когда кто-нибудь изумлялся, как замечательно этот гринго по фамилии Свайтек говорит по-испански. Вот какого рода разговоры он слышал тысячу раз:

«О Джек, а ты здорово чешешь по-испански».

«Моя мать была кубинкой».

«Стало быть, впитал с молоком матери, Джек».

Джек вернулся и принял душ. От дома тещи до работы было дальше, чем от их с Синди дома, но он приехал раньше своей секретарши. Он стоял перед дверями, нащупывая в кармане ключ от кабинета, как вдруг за спиной у него открылись двери лифта. Джек обернулся, потом посмотрел еще раз.

— Доброе утро, — сказал доктор Марш.

Джек не ответил и отвернулся. Он не видел Марша со времени той памятной поездки в лифте, когда Джесси и врач держались за руки. Марш подошел, но руки Джеку не протянул.

— Я сказал: доброе утро, мистер Свайтек.

— А, это вы, доктор Марш. Сразу вас не узнал, без вашей подружки.

— Думаю, нам надо поговорить.

Джек смерил его взглядом и сказал:

— Что ж, входите.

Отворил дверь и включил свет. Доктор Марш проследовал за ним в небольшую приемную, затем в конференц-зал. Они уселись друг против друга за стол из дымчатого стекла.

Доктор был красивым мужчиной и изо всех сил старался казаться моложе. Седые пряди в черных волосах добавляли благородства, но были покрыты густым слоем какого-то специального геля или лака, отчего казались тусклыми. Под пиджаком от Армани стоимостью в семьсот долларов виднелась футболка с надписью «Майами Хит» — такие выпускали в честь прошлогодних игр серии НБА. Для двадцатидевятилетнего технаря-миллионера, каких полно на Южном пляже, это бы еще сошло, но только не для доктора, достигшего возраста, когда надо Бога благодарить за то, что сохранились волосы. И вообще Джек решил, что с чисто внешней точки зрения он не во вкусе Джесси. К примеру, Джесси ненавидела бороды, даже хорошо подстриженные и ухоженные. По крайней мере именно так говорила она Джеку, когда тот не брился на протяжении недели. Но может, она просто считала, что борода не идет Джеку?.. Или Джек так и не научился разбираться в ее пристрастиях?

— Прежде чем мы начнем, — сказал Джек, — хотелось бы, чтобы вы осознали следующее. Вы не мой клиент и не будете им. А потому все, о чем мы будем здесь говорить, не подлежит защите по закону о взаимоотношениях клиента с адвокатом.

— Понятно. Уверен, вы не станете пересказывать наш разговор кому бы то ни было еще. — Доктор Марш достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. — Не возражаете?

— Возражаю.

Марш убрал сигареты с улыбкой, словно давая понять, что одобряет принципиальность Джека.

— Слышал, вы разговаривали с прокурором штата?

— Да, это правда.

— И что же вы ему говорили?

— Только правду.

Доктор умолк, словно пытался сообразить, что в данном случае есть правда. Пауза вышла долгая, и Джек решил ею воспользоваться.

— А кто сообщил вам, что я беседовал с прокурором? — спросил он.

— Вчера вечером ко мне заявился детектив. Вместе с помощником прокурора штата.

— С Бенно Янковицем?

— Имя в данном случае значения не имеет.

— И о чем же вы говорили?

— Они сказали мне, будто бы вы написали прокурору письмо.

— Ну, это касается только меня и прокуратуры, — ответил Джек.

— Давайте без этих юридических уверток. Я знаю, о чем там речь. Они мне его зачитали.

— Вот и славно. Привыкайте к тексту. Потому как к концу дня это станет достоянием общественности.

— А вы не хотите знать, зачем они его мне прочли?

— Чтобы дать вам шанс подтвердить или опровергнуть свою роль в обмане. Так я, во всяком случае, полагаю.

— Ошибочно полагаете.

— Неужели?

— Да. Они хотели, чтобы я подтвердил: вы состояли в заговоре.

— Это неправда, — не моргнув глазом ответил Джек.

Доктор Марш навалился грудью на стол и произнес интимно-заговорщицким тоном:

— Поверьте мне, мистер Свайтек. Если и имел место обман, то вы были его участником.

— Вы угрожаете мне?

— Нет, просто апеллирую к вашему здравому смыслу. Оба мы с вами люди умные, но никто не совершенен. Черт, да я не знал, что такое овощи, пока не попробовал икру из кабачков цуккини, которую готовила эта женщина. Да и сама Джесси Мерил была женщиной весьма аппетитной.

— Для меня она была всего лишь еще одной клиенткой.

— Да, как Анна Курникова — всего лишь еще одна теннисистка. Я к чему все это говорю. Мы оба ошиблись в одной и той же женщине. Вы, правда, натворили больше глупостей, чем я. Вы же адвокат, защищаете в суде преступников и должны разбираться, как поступать в таких случаях.

— В каких именно случаях?

— Ну, скажем так, улаживать свои дела. Избавляться от проблем. А Джесси Мерил превратилась для вас в проблему.

— Так вы что же… хотите обвинить меня в том, что я нанял кого-то убить ее?..

— Детектив сказал, что в тот день, когда погибла Джесси, вы были в суде. Железное алиби. Стало быть, это сделал нанятый вами человек.

— Я никого не нанимал!

— Наслышан о вашем дружке. Тео Найт, вы с ним навещали мою жену. Ему когда-то суд вынес смертный приговор.

— Тео не убийца. И я тоже.

— Да перестаньте. Лично мне плевать, кто ее прихлопнул. Никто не говорит, что мы должны любить и почитать друг друга, но из этой истории придется выпутываться вместе. Я помогу вам, вы — мне.

— Интересно, каким это образом?

— До чего же вы, однако, непонятливы, мальчик мой. Нет, мне это нравится. Или запамятовали, с чего все началось?

— Не понимаю. О чем это вы?

— С обмана. Ведь никакого обмана на самом деле не было, верно?

— Нет, был.

— А вот тут аккуратней. Нанимать убийцу нехорошо. Но я готов закрыть глаза.

Джеку захотелось дать ему по зубам.

— Вон отсюда!

— Я вам еще пригожусь.

— Я сказал: вон!

— Хорошо. Если вы говорите, что имел место обман, то мы оба его участники. Так что советую как следует подумать.

— У вас десять секунд. Убирайтесь!

Марш остался сидеть, смотрел вызывающе, но нервное почесывание бороды подсказало Джеку, что он дрогнул. И вот наконец он поднялся, и Джек проводил его до стеклянных дверей, ведущих в холл.

— Уверены, что не хотите договориться по-хорошему? — спросил Марш.

— Убирайтесь, иначе голову оторву.

— Только попробуйте меня тронуть. Засужу за угрозу физическим насилием.

— Что ж, валяйте, попробуйте. Нет на свете более подходящего места, чем зал суда, где можно как следует надрать вам задницу.

— Ага, — насмешливо фыркнул он, — к примеру, как в прошлый раз, да?

— Нет, на сей раз все будет по-другому.

— Да поймите вы, наконец, — сказал Марш, и лицо его приняло ледяное выражение, — лично мне плевать, что там натворила Джесси. И кого кинула.

Он толкнул двери и вышел. Джек через стекло наблюдал за тем, как доктор вошел в кабину лифта. Последний раз мелькнул его красивый профиль, и хромированные дверцы закрылись.

Впервые за все время со дня смерти Джесси Джек всерьез задумался: кто же был мозговым центром аферы со страховкой?


18


Еще в самом начале знакомства с Синди Джек понял: пьяницы из нее никогда не получится. «А ну-ка, плесни и мне» — это означало, что он должен добавить капельку ликера в ее вазочку с мороженым. Она воспитывалась в строгих методистских традициях. Мать пела в церковном хоре, а у отца, как знал по рассказам Джек, была лишь одна слабость: по вторникам он ходил играть в покер, где ставки не превышали цента. Нет, с годами она, конечно, стала раскрепощеннее, но Джек редко видел ее с бокалом спиртного в руке.

А потому изрядно удивился, добравшись домой часов в пять и обнаружив жену за столиком на кухне с пустой бутылкой шардоне.

— С кем выпивала? — спросил Джек.

Синди покачала головой. Матери дома не было. Она пила в одиночку.

После смерти Джесси время тянулось как-то особенно медленно, а журналистам еще не наскучило спекулировать на тему «истинной подоплеки трагических взаимоотношений», связывавших Джека и его красавицу клиентку. Очевидно, это сказывалось на Синди.

— Ты мне лгал, — сказала она.

Он смотрел на нее и не находил слов. Слышать такое обвинение ему было тяжело, много проще он отнесся к тому, что Марш назвал его убийцей.

— О чем это ты? — осторожно спросил он.

— Она была твоей любовницей, ведь так?

— Ты говоришь о Джесси?

— Конечно.

— Нет. — Он подошел к столу, уселся рядом с ней. — Кто тебе это сказал?

— Недавно приходили следователи. Двое.

— Какие следователи?

— Те, что ведут дело об убийстве.

— И ты впустила их в дом? Но, Синди, тебе следовало бы держаться подальше от этих людей.

— Это почему? Чтобы я никогда не узнала правды?

Он заглянул ей в глаза. Она пьяна, это ясно. Но он сумел увидеть еще что-то, и сердце его болезненно сжалось: она недавно плакала.

— Что говорили?

Она отпила из бокала, там еще оставалось несколько капель.

— Сказали, что у вас с Джесси был роман.

— Это неправда.

— Я верила тебе, Джек. И сама попросила тебя заняться делом Джесси, потому что мне было ее жаль. Как ты мог?!

— Я ничего такого не делал. Ведь совершенно ясно, чего они добиваются! Специально пудрят тебе мозги выдуманной историей о романе — хотят настроить против меня. Прощупывают почву, выискивают слабые места, вот и все.

— Так ты действительно считаешь, что она покончила с собой?

— Не знаю. Но что бы с ней ни случилось, любовниками мы не были.

— Черт побери! Эта женщина… она перерезала себе вены в нашей ванной… лежала там голая!

— Да, понимаю, выглядит это ужасно.

— Все новости этой недели иначе как ужасными не назовешь. И нет в Майами человека, который бы не думал, что вы с ней… делали это.

— Все, кроме меня. Главного действующего лица. Поверь мне, Синди.

— Я очень хотела бы тебе верить. Но рано или поздно придется посмотреть в лицо фактам.

— Факт в том, что между мной и Джесси ничего не было. Нет ни малейших доказательств.

Синди вдруг точно окаменела, смотрела холодно и серьезно, и гнева в голосе уже не слышалось.

— В том-то и проблема, Джек. Доказательство есть.

Он услышал, как громко стучит у него сердце.

— Не понял.

— Детективы. Они мне оставили.

— Что именно?

Она неуклюже поднялась из-за стола, пересекла кухню по диагонали и подошла к кассетному магнитофону, стоявшему на буфете.

— Вот это, — сказала она. — Твоя подруга Джесси, так называемая клиентка, записала один из эпизодов вашей встречи у нее в спальне.

— Невозможно. Эпизодов не было.

— Прекрати лгать! Там твой голос. И ее. И говорите вы не о спорте.

На секунду Джек потерял дар речи.

— Но это безумие! Не спал я с ней! Хорошо, если предположить, что между нами была связь… зачем бы ей делать запись?

— Догадайся. Она мошенница, ты женатый мужчина. И тебе есть что терять. Она не первая на свете женщина, которая кладет под кровать магнитофон.

— Я хочу прослушать.

— Не надо. Не сейчас. Я уже досыта наслушалась.

Она схватила сумочку, стала рыться в ней в поисках ключей от машины.

— Погоди, — сказал Джек. — Задержись на минутку. Мне необходимо прослушать запись.

— Нет. — И Синди направилась к двери.

— Синди, прошу тебя, пожалуйста!

— Я сказала «нет».

Он преградил ей дорогу к двери.

— Ты никуда не поедешь! Ты пьяна, выпила целую бутылку вина!

Она сверкнула глазами, потом задрожала. По щеке сползла крупная одинокая слеза. Она едва успела смахнуть ее, как хлынул целый поток. Джек шагнул к ней, она резко отстранилась.

— Не подходи! Не смей меня трогать!

— Но, Синди… Я никогда тебе не изменял!

— Даже с Джиной?

Джек похолодел. Джина Теризи, несколько лет тому назад.

— Но это было до того, как мы с тобой обручились. Ты уехала в Италию на съемки, сообщив, что между нами все кончено.

— И ты воспринял это как сигнал к действию.

— Да ничего подобного! Я был разбит, подавлен. Именно поэтому и появилась Джина.

— На этот раз ты тоже был разбит и подавлен? И подвернулась Джесси, да?

— Нет. С Джесси ничего не было.

— А на пленке все есть!

— Кажется, я начинаю понимать, как это произошло. Дай мне пленку.

— Не собираюсь сидеть и смотреть, как ты слушаешь эту мерзость!

Она пыталась прошмыгнуть к двери, но он снова преградил ей путь.

— Ты не можешь вести машину в таком состоянии.

— Пусти меня!

Синди толкнула его кулачком в грудь. На боксерский удар это походило мало. К тому же она потеряла равновесие и едва не упала на него. В ней говорили гнев, отчаяние, алкоголь. Он пытался успокоить ее, обнять, удержать, но она продолжала тянуться к дверной ручке.

— Уйду я, — сказал Джек. — Только отдай мне пленку и обещай, что не станешь садиться за руль.

Глаза их встретились. Господи, до чего же красивые у нее глаза! Большие, синие, наполненные слезами разочарования и гнева. Она быстро подошла к магнитофону, вынула из него кассету, швырнула. Джек поймал на лету.

— Наслаждайся и оставь меня в покое, Джек.

Он застыл на месте, не в силах пошевелиться. Ноги не слушались.

— Синди, я люблю…

— Не смей, молчи! И убирайся!

Ему страшно не хотелось расставаться на такой ноте. Но прежде чем пускаться в объяснения, стоило узнать, что на этой пленке. Он опустил голову, отворил дверь и вышел, не говоря ни слова. Стал спускаться с крыльца, и в это время над ним выключили свет. Похоже, Синди хотела, чтобы Джек пробирался к своей машине в полной темноте.


19


Джек слушал кассету в машине. И начал понимать, как все произошло. Впрочем, дело не в том. Главный вопрос: почему Джесси так с ним поступила?

У Джека был всего один друг, знавший ту, прежнюю Джесси. Нет, конечно, не в том смысле, как знал ее Джек, но они проводили немало времени вместе. С Майком Кэмпбелом он познакомился на Гавайях. Джек бездельничал, проводил последнее лето перед поступлением в колледж, где предстояло целиком погрузиться в изучение юриспруденции. Майк в этом смысле обошел его — провел по обмену год в Гавайском университете и собирался поступать в юридический колледж в Майами. Приехал он сюда из Иллинойса. Загрузил свой старенький «порше» вещами, добрался на нем до Лос-Анджелеса, затем пересел на корабль и вот приплыл, наконец, на Гавайи — писать дипломную работу в окружении пальм и красивых женщин. Они составляли отличную пару. Молодые и бесшабашные, выплывали ночью в черные воды океана и ныряли с рыбацкой лодки, испытывая прилив адреналина всякий раз, когда обнаруживали в сетях дыры, прогрызенные акулами. И Майк был более бесстрашным. Поэтому, наверное, и жил сейчас на воде, на рыбацком судне длиной в сорок три фута. Он заложил свой дом уже по второму кругу и готов был рискнуть всем, чтобы выиграть десятилетнюю борьбу с производителями полибутиленовых труб, которые должны были сменить обычные, медные, во всех домах Америки. Выяснилось, что даже минимальные примеси хлора в питьевой воде способны разрушить этот синтетический материал. Ужас! В конце концов это обошлось крутым парням в 1,25 миллиарда долларов. По тем временам — крупнейший штраф, назначенный по суду компании, и это при том, что в деле не фигурировал ни единый пострадавший. Майк забрал причитающиеся ему двадцать два миллиона баксов: «Огромное вам спасибо и на этом».

Но самое замечательное, что Майка просто невозможно было ненавидеть.

— Ты с Джесси на пленке? — спросил Майк.

Джек подъехал к его дому-лодке и застал приятеля за починкой стереосистемы. Они выпили по два пива на палубе — Майк стоял, привалившись спиной к поручням, Джек устроился на нагретом солнцем и привинченном к палубе стульчике рыбака, отчего ему страшно хотелось раздеться и нырнуть в самую глубину. Солнце уже зашло, но из окон роскошных дорогих домов по ту сторону канала лился свет, отблески уличных фонарей и рекламы разноцветными бликами танцевали на воде.

— Да. На пленке.

— Ну, визжите, стонете, типа того, да?

— Толку от тебя никакого, Майк.

— Хороший адвокат должен знать все факты и подробности.

— Самое важное, дружище, — это тот факт, что пленка старая. Записана до того, как я познакомился с Синди Пейдж.

— Тогда визг, должно быть, особенно пронзительный, а стоны…

— Прекрати, Майк.

— Извини. — Майк развернулся, наклонился и взял из переносного холодильника еще одну бутылку «Будвайзера». — Так, стало быть, пленка древняя. А ты знал, что она записывает?

— Да нет, пожалуй.

— Что означает это «пожалуй»?

Джек поднес бутылку к губам, отпил большой глоток.

— Джесси, конечно, была девушкой веселой, но вовсе не столь легкомысленной, какой казалась на вид. Словом, не из тех, кто через две минуты знакомства прыгает к тебе в постель. Мы с ней довольно долго встречались, ну а потом… Потом, когда оказались наконец в постели, стало совсем уж… занимательно.

— Занимательно?

— Ей вдруг втемяшилось записать все на пленку.

— Зачем? — с улыбкой спросил Майк.

— Я не соглашался. Она часто затевала этот разговор. Почти всякий раз, когда мы раздевались. И вот однажды мы пошли потанцевать, страшно напились, потом поехали к ней. Не успели оглянуться, как оказались в постели. Она потянулась к какой-то кнопке дистанционного управления, я подумал — хочет выключить телевизор. Потом сообразил: на тумбочке стоит магнитофон. А она и заявляет: дескать, рассчитывала начать с записи одного только звука, ну а потом перейти к видео, если, конечно, меня греет эта идея. Я велел ей выключить эту штуковину. Я не испытывал никаких опасений, просто не хотел. Вот так оно все и произошло.

— Так, стало быть, кассета подлинная?

— Да. Мерзко, отвратительно. Звучало все так, будто пара пьяниц занимаются этим делом в темноте и суете.

— Почему ты не уничтожил кассету?

— Я просил Джесси, но она отказалась. Хранила запись. Иногда я работал допоздна, до десяти-одиннадцати. Звонил ей, на другом конце линии снимали трубку, и я слышал пленку с записью голоса Джесси. О, она могла превзойти саму Мег Райан в ресторанной сцене из «Когда Гарри встретил Салли».

— Чем не звонок к обеду?

— Ну, пару раз посмеялись. Она прекратила эти шуточки.

— А пленку сохранила?

— Да, очевидно.

— И сколько же она ее хранила?

— Почти восемь лет. Я не придавал этому значения. Возможно, сунула в какую-нибудь коробку из-под туфель и сама о ней забыла.

— А потом вдруг детектив, расследующий убийство, находит ее.

— Да. Или же скорее всего ее агент, доверенное лицо, передал пленку следствию. В качестве вещественного доказательства.

— Доказательства чего? Что ты с Джесси занимался сексом до того, как познакомился с Синди?

— Думаю, никому и в голову не пришло, что пленка старая.

— Но разве не видно, что пленка восьмилетней давности? — удивился Майк. — Ты когда-нибудь разбирал старые кассеты? Ведь сразу видно, что они старые.

— Да, но копия не выглядит старой. И Синди дали как раз копию, совсем новенькую кассету. Если не иметь оригинала, никогда не докажешь, что пленка восьмилетней давности.

— Где же оригинал?

— Не знаю. Возможно, в полиции. Но скажи, какой им смысл переписывать старую пленку на новую кассету? И передать моей жене как доказательство продолжения нашего романа с Джесси?

— Может быть, оригинал находится у агента и по некой неясной мне причине он сделал с него копию и передал в полицию.

— Или же оригинала не существует вовсе и у самой Джесси хранилась новенькая копия?

— Но к чему ей это?

Джек призадумался. И тут вдруг мелькнула безумная мысль.

— Она хотела, чтобы кто-то считал нас любовниками.

— Понимаю… — с улыбкой протянул Майк. — И какой же версии ты придерживаешься в убийстве Кеннеди? Было ли оно делом рук мафии, кубинцев, военных-заговорщиков? Или же его раздавил айсберг, тот самый, что погубил «Титаник»?

— Да, конечно, доля безумия в этом рассуждении есть. Но кто бы то ни был, цель достигнута. Мою жену убедить удалось.

Майк уселся в капитанское кресло, подался вперед, заглянул Джеку в глаза.

— А как Синди?

— Так себе. Последние события счастья не прибавили.

— Я думал о вас. С тех пор, как увидел в новостях. Я тебе звонил.

— Знаю. Послание получил. Многие звонили, у меня не было времени ответить всем.

— Хотел позвонить Синди, но передумал. Не знал, в каком она состоянии. Обнаружить у себя в доме труп — это шок, а для Синди особенно тяжело — после кошмара, который она пережила из-за того психа, твоего бывшего клиента.

Джек взглянул на пустую пивную бутылку.

— Сначала он, потом Джесси. Похоже, мне следует осторожнее выбирать себе клиентов.

— Предварительно пропускать через огонь, воду и медные трубы, — усмехнулся Майк.

— Полибутиленовые трубы.

Они чокнулись бутылками.

— Дай им Бог здоровья, — заметил Майк.

Оба они улыбнулись.

— Скажи мне честно, — спросил вдруг Джек, — как думаешь, зачем Джесси хранила пленку все эти годы?

— Могло быть так, как ты говорил. Убрала в чулан и просто забыла о ее существовании.

— Или?

— Не знаю. Ты сын бывшего губернатора. Может быть, предполагала, что ты займешь отцовское кресло. Приберегала пленку на всякий случай.

Джек медленно отодрал наклейку с бутылки.

— Да, вариант.

— Или на протяжении последних восьми лет она ежедневно слушала пленку — до полного одурения — и воображала, что вместо тебя ее трахает Джордж Клуни или же Брэд Питт. А потом рыдала в подушку от тоски по Джеку Свайтеку, лучшему в мире любовнику.

— Боже!

— А что? Вполне реально.

— Да… Никогда себя таковым не считал. Ты просто гений, Майк.

— Знаю.

— Нет, серьезно, — сказал Джек. — Ты выдающийся адвокат от обвинения.

Майк окинул взглядом свое судно.

— Последний раз вроде было так.

— Давай вернемся на восемь месяцев назад. На первый взгляд дело Джесси Мерил выглядело весьма привлекательно. Молодая и красивая, вызывающая полное сочувствие клиентка.

— Верю на слово.

— Она могла обратиться к миллиону других адвокатов. И уверен, большинство согласились бы вести ее дело. Да что там говорить, некоторые взялись бы за него, даже если бы знали, что в основе — обман.

— Только не я. Но многие согласились бы, это точно.

— Однако она выбирает именно меня. Адвоката, который занимается криминальными делами, не гражданскими. Встает вопрос: почему?

Майк ответил не сразу.

— Возможно, ей нужен был не просто блестящий адвокат… еще и тот, которого она могла бы обмануть.

— Большое спасибо.

— Как тебе такой ответ: ей взбрела в голову безумная идея, что это поможет вернуть тебя?

— Но зачем? К чему все это после стольких лет?

Майк пожал плечами, потом заметил:

— Здесь ничем не могу помочь тебе, дружище. Ты должен сам ответить на этот вопрос.

Джек откинулся на спинку стула и следил за танцующими бликами на темной воде у борта, которые отбрасывал свет луны.

— Да, хотел бы я это знать, — тихо пробормотал он.

Майк швырнул пустую бутылку в открытый холодильник.

— Переночуешь сегодня у меня?

— Нет, спасибо, — ответил Джек после паузы. — Нарыв надо вскрыть. Чем скорей, тем лучше.

— Что собираешься предпринять?

— Сказать Синди правду.

— Нелегкая задача.

— Да уж, — буркнул Джек. — Самое сложное — заставить ее поверить.

Он ухватил холодильник за ручку с одного конца, Майк — с другого. Они выбрались из лодки и двинулись к патио под перезвон пустых и полных пивных бутылок.


20


Джек подошел к дому тещи и обнаружил, что изнутри дверь заперта на цепочку. Она приоткрылась дюймов на шесть и больше не поддавалась.

— Синди? — крикнул он в узкую щель.

— Уходи, Джек, — раздался голос тещи.

— Мне надо поговорить с ней.

— Она не желает с тобой говорить.

Ему хотелось обратиться к Синди напрямую, просить впустить его, но, пока теща выступает в роли стража, ничего не получится.

— Синди, я так и думал. Пленка оказалась старая. Запись была сделана до того, как мы с тобой познакомились.

Никто не ответил.

— Позвони мне, пожалуйста. Я не буду выключать мобильник.

— Советую купить вечную батарейку, — сказала теща.

— Огромное спасибо, Эвелин. — Он захлопнул дверь и медленно зашагал к машине.

Джек не знал, куда ехать. Несколько минут кружил по окрестным улицам, затем направился к федеральной автомагистрали номер 1. Хотел было вернуться к Майку, но затем передумал. Мысли о Синди не оставляли, но разговор с Майком помог сформулировать вопрос, который теперь казался весьма существенным. А именно: какого рода информацию о нем передал прокурору агент Джесси?

Тео с такой работой не справится. Джек выехал на Ладлем-роуд, намереваясь нанести визит Кларе Пирс.

Во Флориде агентов по продаже недвижимости называют личными представителями, и термин «личный» как нельзя более подходил Кларе. Джек не был у нее много лет. Познакомились они как раз в ту пору, когда Джек встречался с Джесси. Она была юристом и лучшей подругой Джесси, а поэтому и получила в завещании мисс Мерил почетный титул личного представителя. В те времена Джек и Джесси часто проводили время с Кларой и ее мужем. Потом они развелись, но Джек сохранил с Дэвидом хорошие отношения, наверное, потому, что во время развода сохранял полный нейтралитет. Дэвид был весьма успешным юристом по вопросам недвижимости, но пожертвовал карьерой ради ухода за маленьким сыном. Он превратился в няньку, делал все: кормил из бутылочки, менял подгузники, провожал в школу и забирал из нее, позже возил на тренировки — мальчик занимался в детском футбольном клубе. После развода он добивался официальной опеки над сыном, но тут вдруг в Кларе взыграли материнские чувства, и дело Дэвид проиграл. В ту пору Джек не осуждал Клару за то, что она, обливаясь слезами, убеждала судью, что мальчику нужна мать. Никогда не знавший своей матери, Джек думал, что Клара опомнилась и что с ней ребенку будет хорошо. Но он понял, что ошибался, когда через два месяца после суда Клара вдруг отправила сына в пансион. Это лишний раз подтверждало, что на самом деле сын был ей вовсе не нужен. Просто она не хотела оставлять его мужу. Главным для Клары всегда было одно — победа.

Увидев Джека, она, похоже, ничуть не удивилась. Пригласила пройти на кухню и выпить кофе.

— Твой сын по-прежнему выдающийся центровой нападающий? — не без задней мысли спросил Джек.

— О да. Он всегда любил находиться в центре внимания.

Как это характерно для Клары! Она не имела о футболе никакого представления и, конечно, не видела разницы между питчером и центральным полевым игроком. Даже мачеха Джека разбиралась в этом виде спорта лучше.

— Сливки, сахар? — спросила она.

— Нет. Предпочитаю черный.

Она уселась на табурет у стойки бара, лицом к Джеку, Деловой темно-синий костюм, белая шелковая блузка. Не успела переодеться. Клара не слишком разбиралась в модных веяниях. Прическа та же самая, что и восемь лет назад: мелкие тугие кудряшки, черные, как кофе, налитый Джеку. Она отпила глоток из своей чашки, но ставить ее не стала, так и держала у рта, глядя на Джека поверх золотистого ободка, точно хотела спросить: «Ну и что мне за это будет?»

— Сегодня к Синди приходили два детектива из отдела убийств, — сказал Джек. — И передали ей кассету с записью голосов — моего и Джесси. Тебе об этом что-нибудь известно?

— Конечно. Я передала им пленку.

— Зачем?

— Я произвела полную инвентаризацию ее личного имущества. Это моя работа. Полиция спросила, не нашла ли я чего-либо, что могло бы пролить свет на природу ваших с Джесси отношений. А я нашла.

— Им толку никакого. А мне устроила лишнюю головную боль. Со старыми друзьями так не поступают.

— А мы с тобой никогда и не были настоящими друзьями.

Она не язвила. Просто ответила безжалостно и прямо.

— Я никогда не был на стороне Дэвида, — сказал Джек. — И ни на чьей стороне. Да, выступал на слушаниях по делу об опекунстве. И сказал там только правду. Дэвид был хорошим отцом.

— Это здесь ни при чем. Джесси была моей подругой. Полиция пытается выяснить, как она умерла. И я намерена сотрудничать со следствием. И вовсе не собираюсь всякий раз бежать к телефону и сообщать тебе, что произошло. Это не входит в круг моих обязанностей.

— А известно ли тебе, что запись эта появилась давным-давно, когда мы с Джесси еще встречались?

— Нет. С виду пленка была совсем новенькая.

— Ты хочешь сказать — копия, которую ты передала в полицию, была новенькая?

— Почему копия? Там была одна-единственная кассета. Ее я и передала.

— Выходит, ты нашла у Джесси с виду совершенно новую кассету, так?

— Да.

Джек растерялся и даже не пытался это скрыть. Он хорошо помнил разговор с Майком о разного рода безумных идеях, о верхушке айсберга, который раздавил Кеннеди.

— Тогда получается, Джесси переписала пленку на новую кассету, а старую уничтожила, так?

— К чему ей это?

Догадка на сей счет у него была, но с Кларой он делиться не стал.

— Не знаю. А ты как думаешь?

— Не то что думать, даже слышать не желаю, в какие игры вы с Джесси играли. Просто хочу помочь полиции.

— Я ее не убивал.

— Надеюсь, это правда. Искренне надеюсь.

— Ладно, перестань, Клара. На самом деле ты не веришь, что я убийца.

— Ты прав. Не верю. Как не верю и в то, что Джесси кинула виатикальную компанию на полтора миллиона долларов.

— А вот это правда. Кинула.

— Ну, это ты так говоришь.

— Я видел, как через несколько минут после вынесения вердикта они с доктором Маршем держались за руки.

— И что с того? Просто он радовался, что она выиграла. Это еще не означает, что они были соучастниками.

— Она сама сказала мне, что имел место обман. Да и он практически признался в том же. Прямо у меня в кабинете.

— Он врач. Уважаемый и известный.

— Однако это не помешало ему стать вором.

— Если он вор, почему тогда твое имя, а не его значится в совместном банковском счете?

Джек едва не задохнулся.

— Какой банковский счет?!

— В банке «Гранд Багама траст компани». Офшорный банк, в который Джесси положила полтора миллиона, полученные от инвесторов. Счет. Совместный. На два имени. Твое и ее.

— Это, должно быть, ошибка, — сказал после паузы Джек.

— Нет. Номер ноль-один-ноль-три-один. Общий счет Джесси Сьюзан Мерил и Джона Лоуренса Свайтека. Так вроде бы тебя зовут?

— Да. Но что это значит — совместный счет?..

— Даже в голову не бери. Только попробуй снять хоть один цент — сразу приду по твою душу. Пока не закончено разбирательство, эти деньги входят в ее имущество.

— Не беспокойся. Мне не нужны деньги, полученные обманным путем.

— Вот и славно. Тогда я к завтрашнему дню подготовлю все бумаги.

— Прекрасно. Но прежде мне хотелось бы разобраться, что это за счет такой. Я впервые о нем слышу.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверила?

— Но это правда.

— И с какой стати Джесси положила полтора миллиона на общий счет и словом не обмолвилась тебе об этом?

— Возможно, с той же, с которой сделала из старой аудиопленки новую.

Клара насмешливо сощурилась, точно он подвергал сомнению ее умственные способности.

— Позволь дать тебе маленький совет. Признай, что вы с Джесси были в сговоре. А все эти отрицания в духе Клинтона — от них только хуже бывает. Люди станут думать, что убил ее ты.

— Да не будут они так думать! Как и ты. Кстати, ты не пригласила бы меня в дом, если бы считала убийцей, верно?

Она не ответила.

— Если кому-то и был смысл убивать Джесси, так только инвесторам, которых она обманула, — сказал Джек.

— Теория.

— Нет, не только. В ночь накануне убийства Джесси перехватила меня у здания суда, умоляла помочь. Она была страшно напугана, считала, что инвесторы убьют ее.

— Да знаю я, знаю. Детективы показали мне письмо, которое ты написал прокурору. Но лично мне версия об убийцах-инвесторах кажется сомнительной.

— Почему?

— Да очень просто. Они не должны были инсценировать самоубийство.

— С чего ты это взяла?

— Я ее личный представитель. Занимаюсь имущественными вопросами и видела страховой полис. Она купила его двадцать два месяца назад. Полис перестает иметь юридическую силу, если она умрет менее чем через два года после подписания договора. Он как бы автоматически исключает самоубийство.

Джек ответил не сразу, анализируя информацию.

— Таким образом, если установлено, что смерть явилась результатом самоубийства, инвесторы теряют свои три миллиона долларов?

— Точно. И мне не важно, плохие это парни, как ты говоришь, или хорошие. Но если бы они действительно стояли за всем этим, то Джесси нашли бы в собственной машине на дне канала, к примеру. Смерть выглядела бы как несчастный случай, а не самоубийство.

Джек смотрел в пустую кофейную чашку. Внезапно она показалась ему огромной черной дырой, готовой поглотить не только версию об инвесторах-убийцах, но и его самого.

— Ты в порядке? — спросила Клара.

— Да, конечно. Это действительно для меня новость. Самоубийство исключается, и я начинаю понимать, почему полиция так плотно взялась за меня.

— Правильно понимаешь.

Джек налил себе кофе, отпил глоток. Потом вдруг поймал на себе взгляд Клары.

— Похоже, ты знаешь больше, чем говоришь.

— Возможно.

— Может быть, поделишься?

— Да, пожалуйста.

— Слушаю.

— Не зли меня. Я могу нанести ответный удар, и тебе мало не покажется.

Тон угрожающим не был, но Джек почувствовал страх. Клара поднялась, давая понять, что ему пора. Джек поставил чашку с кофе на стойку и сказал:

— Спасибо за кофеин.

— Пожалуйста.

Она проводила его до двери. Он шагнул за порог, потом вдруг остановился, обернулся и сказал:

— Я Джесси не убивал.

— Ты это уже говорил.

— У меня не было причин.

— Впервые слышу.

— Так и знай.

— Да. Теперь знаю. Наконец-то.

Они попрощались, Джек сбежал по ступенькам, дверь за ним захлопнулась.


21


К девяти часам Джек доедал уже вторую порцию «ropa vieja», блюда из мелко нарезанной говядины, название которого можно было перевести как «лохмотья». Если верить бабушке, название это относилось лишь к внешнему виду жаркого и не имело ничего общего с его ингредиентами. А потом она угостила его «tasajo», не уточнив, что это яство из конины. И стала клясться и божиться, что кубинцы едят недозрелые овощи и жареные листья подорожника, которые в тропиках считаются деликатесом.

Похоже, Джеку предстояло немало узнать о кубинской кухне.

У абуэлы он расслабился. Пытался дозвониться Синди, но ничего не получилось. Может, оно и к лучшему, подумал Джек. Ему нужно было время, чтобы отточить и аргументировать свои объяснения. Нельзя же заявиться и бухнуть с порога: «Хорошие новости, дорогая. Эти сексуальные записи были сделаны восемь лет назад».

— Mas, mi nino? — Абуэла спрашивала, не хочет ли ее мальчик съесть чего-нибудь еще.

— No, gracias.[8 - Нет, спасибо (исп.).]

Она погладила его по голове и подложила в тарелку риса. Джек возражать не стал. Он мог лишь догадываться, какое удовольствие доставляет абуэле приготовление разных блюд — с учетом того, что на протяжении тридцати восьми лет холодильник у нее пустовал. Теперь у бабушки потрясающая кухня и холодильник набит битком. Джек снял для нее практически новый дом, она делила его с подругой. Какое-то время, впрочем, не слишком долго, жила с ним и Синди. Каждый вечер они собирались за обеденным столом. Джек говорил на скверном испанском, абуэла — на ломаном английском. Каждый старался выучить незнакомый язык в рекордные сроки, чтобы можно было свободно общаться. Собственный дом очень много значил для абуэлы.

Трудно поверить, но прошло всего три года с того дня, когда Джеку позвонил отец и сообщил, что к нему во Флориду, в Международный аэропорт Майами, прилетает бабушка. Джек едва телефон не уронил. Он никак не ожидал, что абуэла — это в ее-то возрасте! — решится прилететь в Майами по гуманитарной визе, чтобы навестить своего умирающего брата. Сам он несколько раз собирался на Кубу, и хотя многие американцы навещали там своих родственников, Джеку в визе отказали. Наверное, сыграл свою роль тот факт что отец Джека, будучи членом законодательной палаты штата, затем и губернатором, часто произносил антикастровские речи. Бабушка приехала по временной визе, но точно знала, что назад ни за что не вернется и будет добиваться американского гражданства. Первая их встреча вызвала бурю эмоций. Впервые за всю жизнь Джек почувствовал, что его мама — не некое бесплотное существо. Она перестала быть лишь безмолвным изображением на старом снимке, лицом. Ана Мария жила, существовала. У нее была мать, которая очень любила свою девочку. И которая теперь самозабвенно любила Джека, то и дело обнимала его, закармливала разной вкуснятиной — до тех пор, пока он не начинал чувствовать, что вот-вот лопнет, — а потом подавала десерт.

— Я приготовить пирог с ягодами, — с торжественной улыбкой заявила она.

— А, новое изобретение.

— Я его только улучшать. Не изобретать.

Оба они рассмеялись. На секунду Джеку показалось, что он тонет в ее больших и добрых карих глазах. Всю жизнь ему твердили, что он похож на отца, и не потому, что никогда не видели его мать. Абуэла не разделяла этого мнения и всякий раз, глядя на внука, улавливала в нем сходство с другим, дорогим ее сердцу образом. То были редкие в жизни Джека минуты, когда он чувствовал себя кубинцем.

Она положила ему на тарелку огромный кусок десерта, по цвету напоминающего горчицу, щедро полила сверху карамельным соусом. Затем уселась напротив внука.

— Я сегодня опять по радио выступала, — сказала она.

Джек, чувствуя, как тает во рту пирог, покачал головой, потом заметил:

— Мы же с тобой вроде бы договорились: никакого радио. Никаких баек об изобретении рецепта «Трес лечес».

Она тут же перешла на испанский. Для нее это был единственный способ придать истории правдивость. С самым честным выражением лица абуэла принялась рассказывать о том, как за несколько лет до кубинской революции действительно изобрела этот десерт, как поделилась рецептом со своей лучшей подругой Марицей, которая в середине шестидесятых улизнула в Майами. И будто бы потом эта самая лучшая подруга продала рецепт хозяину маленького ресторанчика в городе Хайалиа. Всего за двадцать пять долларов и право бесплатно получать на протяжении месяца свиные отбивные.

Абуэла была, пожалуй, единственным на свете двуязычным человеком, который мог столь терпеливо сносить его высокопарный испанский. А ответил Джек ей вот что:

— Я люблю тебя, абуэла. Но неужели ты не понимаешь, что люди просто смеются, когда ты рассказываешь эту сказку по радио?

— Сегодня я это не говорить. Я говорить про тебя.

— По испанскому радио?

— В новостях люди говорят ужасный вещь. Должен же кто-то сказать правду.

— Тебе не следовало этого делать.

— Да все о'кей! Теперь они хотят показать меня в шоу. Не вижу ничего страшного, если они немного мучить старую сумасшедшую старуху, который говорит, что изобрела «Трес лечес». Зато я смогу замолвить словечко за внука.

— Знаю, ты хочешь мне только хорошего, но умоляю, не надо этого делать. Я серьезно.

— Почему это я не могу заявить весь мир, что мой внук — никакой не убийца?

— Стоит начать говорить публично об этом деле, и люди тут же станут задавать вопросы. Причем не только репортеры, но и полиция, и прокуратура.

— Ничего, я с ними справлюсь.

— Нет, не справишься. — Он не сердился на нее, но говорил серьезно и строго, и она это почувствовала.

— Bueno,[9 - Хорошо (исп.).] — сказала она и тут же снова перешла на английский. — Никому ничего не сказать.

— Вот так-то лучше. Любой контакт со средствами массовой информации следует прежде обсудить со мной и моим адвокатом. Даже если речь идет об испанском радио.

В глазах ее светилась тревога. Джек сжал ее руку и сказал:

— Спасибо за то, что пыталась помочь.

Она по-прежнему смотрела обеспокоенно. А потом вдруг спросила:

— Как у тебя с Синди?

— Э-э… нормально.

— Ты говорить ей, что любить ее?

— Конечно.

— Когда?

— Все время.

— Когда последний раз говорить?

— Сегодня, — ответил он и подумал: Прямо перед тем, как она выгнала меня из дома.

— Это хорошо. Это muy importante,[10 - Очень важно (исп.).] когда муж говорить жена, что любить ее.

— Вот я и сказал.

Она сжала его руку, нежно потрепала по щеке.

— Может быть, стоит говорить еще раз?

Джек пришел к абуэле в надежде, что в этом доме не будет разговоров о его проблемах с Синди. И уж тем более не собирался посвящать бабушку в свои отношения с женой. Просто удивительно, как она догадалась, что между ним и Синди что-то не так.

— Скажу.

Он поднялся, хотел помочь убрать посуду. Но она не позволила.

— Ступай к жене. К своей красавице жене.

Он поцеловал ее в лоб, поблагодарил за обед и вышел из дома через заднюю дверь.

Огибая дом бабушки, чтобы выйти к тому месту, где оставил машину, Джек почувствовал прилив энергии. Надежда вновь проснулась в нем. С Синди можно и нужно помириться, это определенно. Все же приятно хоть на миг забыть об окружающем тебя мире цинизма и подлости и поверить в то, во что всегда свято верила его бабушка: любовь побеждает все.

Машина была припаркована через два дома от пристанища абуэлы. Он шел к ней кружным путем, по тропинке среди деревьев. Порыв ветра — и над головой зашелестели крупные восковые листья фикуса. Джек начал рыться в кармане в поисках ключей, потом вдруг замер и обернулся. Показалось, что слышит за спиной чьи-то шаги, но нет, никого не было. Впереди, сквозь стволы больших деревьев, просвечивал тротуар. Старые перекрученные корни заставили асфальт вздыбиться, покрыться трещинами. Внезапно потемнело — свет просачивался мелкими пятнами сквозь низко нависшие ветви, напоминающие тесно сплетенные руки.

И снова послышались шаги. Джек заторопился — каблуки за его спиной застучали быстрее. Он сошел с тротуара — теперь под ногами была трава. Звук шагов за спиной тоже стих. Теперь преследователь, если он и был, крался за ним бесшумно. Джек вернулся на тротуар, он уже почти дошел до машины. Каблуки его стучали по асфальту, и через несколько секунд сзади послышался точно такой же стук.

За ним точно кто-то шел.

Джек резко остановился и обернулся. В темноте, в тени деревьев, он никого не видел, только чувствовал: преследователь рядом.

— Абуэла? Ты, что ли? — Он знал, что не она, но это предположение казалось наименее безумным из всех. — Кто там?

Ответа не последовало.

Джек выждал несколько секунд. Потом полез в карман за мобильником. И не успел нажать на кнопку, как сокрушительный удар в спину сбил его с ног. Он рухнул на тротуар лицом вниз — лежал и судорожно ловил воздух ртом. Затем попытался подняться, встать на одно колено. Второй столь же сокрушительный удар в спину вырубил его секунд на восемь. Он больно ударился подбородком о тротуар. Немного придя в себя, почувствовал во рту солоноватый вкус крови.

По-прежнему лежа на животе, Джек слегка повернул голову и увидел рядом две пары ног. Или в глазах у него двоилось?

— Что… вы… — Он не находил нужных слов.

Невыносимая боль пронзила руку — тяжелый ботинок со стальными набойками припечатал его пальцы к асфальту. Он пытался разглядеть своих обидчиков, но бесполезно. Глаза застилал туман. Лица видно не было, вырисовывался лишь смутный силуэт.

— Считай, что тебя предупредили, Свайтек.

Голос его удивил. Вроде бы женский. Неужели на меня напала женщина?

Он лежал неподвижно, прикинулся мертвым. Вот ботинок снова придвинулся к нему, снова пнул, на сей раз под ребра и не слишком сильно, проверяя, в сознании ли он. Джек нашел в себе силы, резко ухватил ногу в ботинке за щиколотку, рванул на себя, выкручивая. Обидчица рухнула на асфальт, Джек навалился на нее сверху. Пытался ухватить за другую ногу, но не рассчитал сил — женщина оказалась на удивление проворной и сильной. Они несколько раз перекатились по земле, ударились о ствол дерева. Джек застонал, напавшая на него женщина вырвалась и вскочила. Он бросился на нее, но она налетела с новой силой, принялась пинать тяжелыми ботинками — ноги так и мелькали в воздухе, как у профессионала кикбоксера. Попала в висок — и Джек потерял сознание.

Он лежал, распластавшись на животе, и тут чья-то рука ухватила его сзади за волосы и заставила приподнять голову.

— Только дернись хоть раз — прирежу, как свинью!

Джек замер. В горло ему уперлось холодное стальное лезвие. Теперь это был мужской голос. Значит, в глазах не двоилось, нападавших было действительно двое.

— Спокойно, парень, — сказал ему Джек.

— А ты заткнись, — ответил мужчина и стукнул его по голове. — Повторяю для непонятливых: считай, что тебя предупредили.

— Предупредили… о чем?

— Сваливай убийство Джесси на кого хочешь. Только не на нас.

— А вы… кто?

Мужчина еще сильнее потянул за волосы, голова Джека запрокинулась.

— Мы не любим обижать бабушек, но если еще раз позволишь своей старухе вякать по радио про нас — считай, что ее кровь на тебе.

Джек от души пожалел о том, что рассказал абуэле об инвесторах Джесси.

— Она здесь совершенно ни при чем.

— Заткнись! Ты не знаешь, с кем связался. Укороти язык своей бабульке, иначе устроим такую кровавую баню, что мало не покажется. Понял?

— Вы не… — Джек не закончил фразы: лезвие ножа еще плотнее прижалось к горлу.

— Да или нет, Свайтек? Ты понял?

— Да.

— Смотри не передумай, — сказал мужчина и в последний раз пнул Джека в спину, отчего он больно ударился головой о тротуар.

Джек изо всей силы старался не потерять сознания. Он ничего не видел и не слышал, мир вокруг темнел с катастрофической быстротой, и вот он провалился в сплошную черноту.


22


В висках у Синди ломило от боли. Она пыталась приподнять голову с подушки, но не вышло: показалось, что голова весит тонну. После ухода Джека она выпила еще, что окончательно её добило. Синди закрыла глаза и погрузилась в зыбкое небытие. Однако уголком сознания все же понимала: следует двигаться, делать что-то, иначе она погибнет.

Она провела рукой по простыне и нащупала край матраса. Ухватилась за него, подтянулась, взглянула на тумбочку, где стоял будильник. Без контактных линз стрелки то расплывались, то сливались в одну, а придвинуть к себе будильник не было сил. Невозможно понять, который сейчас час.

Прямо как во сне. В этом ужасном, кошмарном сне.

Кажется, сейчас она не спит. И в то же время не бодрствует. Никогда еще в своей жизни Синди не страдала похмельем. Глаза постепенно привыкали к тусклому освещению. Шторы были задернуты, но на их фоне отчетливо вырисовывались оконные рамы. Это подсказало, что сейчас, должно быть, день. Она помедлила еще минуту, потом села в постели.

В коридоре послышались шаги.

— Мам?..

Никто не ответил, что и неудивительно. Синди сама поразилась, до чего слабый у нее голос. Словно алкоголь отнял у него всю силу. Синди осмотрелась. На секретере стояла пустая винная бутылка, при одном взгляде на которую ее затошнило. Надо бы в туалет, но, к счастью, приступ тошноты прошел. Вот ирония судьбы, подумала она, вспомнив, как здесь же, в этой комнате, она девочкой притворялась по утрам, что ее тошнит, и все с одной целью — не пойти в школу. В детстве она ненавидела школу и довольно долго ненавидела свой дом. Она не думала о нем как о доме, в котором выросла, по крайней мере не всегда. Лишь после того, как умер отец и вся семья — вдова с двумя дочерьми и тремя совсем маленькими мальчиками — переехала в него. Все равно дом был полон воспоминаниями. А может быть, она специально вызывает их в памяти. Хочет взглянуть на себя со стороны, увидеть такой, какой видела во сне… Или то был совсем другой сон. Там Синди было всего девять. И жили они тогда в старом доме — в Нью-Гепмшире.


Листья шуршат за окном спальни. Она лежит без сна, смотрит в потолок, ветер срывает сухие коричневые листья с ветвей и уносит в ночное небо. Другие не поддаются ветру и падают на землю, сплетаясь в ковер на лужайке. Туристы специально приезжали в город — полюбоваться настоящей осенью. Синди осень ненавидела. За какие-то две недели зеленая летняя листва превращалась в нечто неживое, предвестник несчастья, о котором, казалось, предупреждали пламенеющие на перекрученных ветвях сухие листья. А потом и эти «огоньки» гасли, один за другим. Синди чувствовала, что за всем этим стоит чудовищный обман. Листья обманули, довели до смерти.

Вот за окном снова взвыл ветер, и горстка опавшей листвы ударила в окно. Синди натянула одеяло на голову. Дураки несчастные!

Внезапно снизу донесся грохот. Словно кто-то упал или свалил какой-то тяжелый предмет.

— Папа?

В этот уик-энд она осталась в доме с отцом. Мать со старшей сестрой отправились в Манчестер, на турнир по американскому футболу среди школьников старших классов. Мальчики, с которыми отец никогда не мог справиться, остались у бабушки.

Синди ждала ответа, но не услышала его. Лишь вой ветра за окном да шелест листвы. Она сосредоточилась и прислушалась. Шорох и редкий стук отдельных листьев в стекло, ничего больше. А потом вдруг уловила странный звук — похрустывание за окном спальни, словно кто-то приближался к нему шаг за шагом.

Синди так и похолодела от страха.

— Это ты, папа?..

Она снова прислушалась. Да, вот оно!.. Мерный хрустящий звук!

Кто-то бродит возле их дома, теперь она была уверена в этом; бродит, похрустывая опавшей листвой. Одна эта мысль так напугала Синди, что глаза наполнились слезами. Она спрыгнула с кровати и выбежала в коридор.

— Папа, ты где?

Коридор был погружен во тьму, но Синди могла передвигаться по нему вслепую. Сколько раз выбегала она сюда по ночам, проснувшись после очередного кошмара. Она нащупала дверь в спальню родителей, распахнула ее и ворвалась с криком:

— Папа! Там какой-то шум!

И застыла в изножье кровати. Глаза привыкли к темноте, и она видела, что кровать пуста. И застелена. Отец и не думал ложиться, несмотря на позднее время. По крайней мере ей казалось, что уже очень поздно. Стрелки электронного будильника на тумбочке застыли на цифре двенадцать, зеленые цифры слегка мигали и пульсировали — так всегда бывало ветреными ночами, когда случались перебои с электроэнергией.

Что же, я одна в доме?..

Синди выбежала из комнаты. Ужас гнал ее вниз по лестнице, заставляя перепрыгивать через две ступеньки. Прежде отец не раз засыпал внизу, на диване; может быть, он сейчас там? Она ворвалась в гостиную. И сердце тут же упало. Его там не было.

— Папа!..

Из гостиной она побежала на кухню. Потом — в столовую. Проверила ванные комнаты, даже большой чулан в прихожей. Двери распахивались одна за другой и оставались открытыми — точно с разинутыми от изумления ртами. Отца нигде не было. Слезы градом катились по ее щекам. Синди вернулась в кухню и увидела то, чего не заметила прежде.

Через окно и погруженный во тьму двор был виден свет в гараже. Машина отца стояла на площадке рядом, и Синди поняла, что он дома — очевидно, возится в гараже со своими деревянными поделками. Наверное, именно этот шум она и слышала — шорох его шагов по листве через двор к гаражу и обратно. Наверное, отец переносил какие-то вещи.

В такое позднее время?..

Синди хотела остаться, но мысль о том, что она совсем одна в огромном доме, пересилила. Пронзительно взвизгнув, она толкнула заднюю дверь и выбежала во двор, в холодную осеннюю ночь с ледяными порывами ветра. Продолжая орать, пробежала мимо отцовской машины к гаражу. И замолотила кулачками в дверь.

— Папа, ты здесь? — На фоне холодного воющего ветра собственный голос показался каким-то особенно слабеньким и жалким.

Она подергала за ручку, но дверь оказалась заперта. До засова ей в любом случае не дотянуться — слишком высоко для нее. Тогда она бросилась к низенькой боковой дверце, повернула ручку. Тоже заперта. Синди приподнялась на цыпочки и заглянула в окно. Свет внутри горел, но отца видно не было. Правда, она могла видеть только одну часть гаража.

— Папа, ты…

Слова так и застыли у нее на губах. Она увидела пятно на полу. Нет, не пятно. Оно слегка двигалось, вперед-назад. И еще колебалось. Никакое это не пятно. Скорее призрачное видение, и руки у него висят по бокам. А ноги не достают до земли. А вокруг шеи — веревка…

И охотничья кепочка на голове — точь-в-точь такая же, как у отца.

Она отпрянула от окна, упала, тут же вскочила на ноги и помчалась обратно к дому, но входить не захотела. Синди не знала, куда теперь бежать. Так и кружила вокруг большого ильмового дерева, плакала и кричала, и опавшая листва противно хрустела под ногами.


Воспоминания прервал шум. Синди заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд. Звуки доносились из холла и напоминали шаги, но только очень громкие, как топот лошади. Снова шум — и только тут она поняла, что никакие это не шаги.

Кто-то громко стучал в дверь.

Сердце заколотилось как бешеное. Синди даже думать боялась о том, кто мог прийти к ним в этот час. Она еще была погружена в вспоминания, лишь частично освободилась от них. Это видение в окошке гаража — о, она его никогда не забудет! Как и то, что выглядело темным пятном в нижней части снимка, где красовались девочка с собакой. Тень, которой вроде бы и не существовало вовсе.

Снова постучали. Синди спустила ноги на пол. Внутренний голос твердил, что к двери подходить не надо. Все как в том сне. И как в том же самом сне, она пренебрегла предупреждением. Попробовала сделать шаг, потом другой. Ноги слушались плохо, но все же она передвигалась.

В конце коридора горел свет. Мама высунулась из своей комнаты и спросила:

— В чем дело? Что происходит, Синди?

— Не беспокойся, — ответила она. — Я сама подойду.


23


Джек очнулся от пронзительного звона в ушах. Подушка страшно жесткая, ну прямо как асфальт, и он вдруг понял, что это и есть асфальт. Он прижимался щекой к тротуару в том месте, где упал.

Сначала никак не удавалось вспомнить, где же он находится. На горизонте оранжевой полоской на серебре просвечивал рассвет. Джек попробовал сесть, но движение отдалось страшной болью во всем теле. Точно его грузовик переехал. Наконец удалось встать на колени. Звон в ушах прекратился, зато на смену ему пришла тошнота. Наверное, сотрясение мозга. Он закрыл глаза, пытаясь избавиться от головокружения. Потом открыл и попробовал сфокусировать взгляд на чем-нибудь, находящемся не слишком далеко. И наконец начал понимать, где находится, и сразу вспомнил все, что произошло с ним вчера вечером. Шаги за спиной. Резкий и сильный удар, от которого мобильник отлетел в сторону. Еще удар — и он распростерся лицом вниз на тротуаре.

Он потрогал подбородок. Страшно больно. Взглянул в сторону живой изгороди и заметил чуть поодаль помигивающее оранжевое пятнышко. Сощурился и вдруг понял, что это его телефон мигает: пришло сообщение. Джек пытался встать, но не получилось, боль пересилила. Тогда он перекатился несколько раз по земле, как собака, и схватил телефон. Набрал номер тещи, там находилась Синди. Она ответила после третьего гудка.

— Привет. Это я.

— Где ты был, Джек? Я звонила тебе на мобильный, но ты не отвечал.

Голова гудела.

— Сколько сейчас времени?

— Почти пять.

— Утра?

— Да, утра. Что с тобой? Ты напился, да?

— Нет. Меня избили.

— Что?!

Даже говорить было трудно, он задыхался. Застонал тихонько. А потом сказал:

— Кто-то здорово отметелил меня.

— Как ты?

Джек пытался подавить зевок, но не вышло. Боль так и пронзила челюсть. Вонзилась в голову, точно металлический штырь, и не хотела уходить.

— Да вроде нормально.

Какое там! Нормально будет разве что через месяц.

— Кто тебя избил? — Голос ее дрожал.

Он начал было объяснять, но боль не позволила.

— Не волнуйся. Все будет в полном порядке.

— В порядке! Они только что ушли, а тебя дома не было. И я не знала, что делать.

Он насторожился, даже на секунду забыл о боли.

— Кто приходил?

— Маршалы.

— Федеральные маршалы?[11 - Федеральный маршал — сотрудник министерства юстиции США. Представляет исполнительную власть в федеральном окружном суде. Может совершать арест преступника, производить обыск, вручать повестки в суд, созывать присяжных и т. д.]

— Да. С ордером на обыск.

— Что они хотели?

— Твой домашний компьютер.

Штырь снова вонзился в затылок. Джек поморщился и спросил:

— Ты отдала?

— Да, конечно. Роза сказала, что надо.

— Ты говорила с Розой?

— Да. Потому что никак не могла найти тебя. Они хотели изъять и компьютеры из твоего офиса. Роза была в бешенстве.

— Но при чем тут федеральные власти? Ты Розу спрашивала?

— Нет. Но она говорила что-то насчет НУС.

Джек умолк. Эти три буквы мало кому нравилось слышать.

— Ты уверена, что она так и сказала, НУС?

— Нет. Она сказала Налоговое управление США.

Он глубоко втянул воздух, и напрасно. Легкие растянулись, в груди заныло от боли, и Джек согнулся пополам. Такое впечатление, будто его пнули ботинком под ребра еще раз.

— Вот что, Синди. Сейчас мне надо позвонить Розе. Как только с ней переговорю, мы встретимся все вместе и поговорим.

— Сначала мы с тобой должны поговорить. Без свидетелей.

За всеми этими событиями он совсем забыл о пленке Джесси.

— Ты права.

— Чем скорее, тем лучше.

— Мне нравится эта идея.

— Ладно. Договорились. Звони Розе, а потом мне.

— Обязательно.

— Джек?..

— Да?

— При чем тут налоговое управление?

— Пока не знаю. Съезжу туда, как только смогу.

Они попрощались, и Джек отключил мобильник. Разбитые губы ныли просто невыносимо — наверное, потому, что он говорил так долго. Но главная причина, разумеется, в том, что он вчера вечером «поцеловался» с тротуаром. Он сплюнул кровью и медленно поднялся. Ноги держали плохо.

— Замечательно, — пробормотал он, пытаясь выпрямить спину. — Теперь еще и НУС. Только их не хватало.


24


Мейкон, штат Джорджия. Самое подходящее место, чтобы умереть. В том и состоял его план.

Он называл себя Судьбой. Любимое словцо отца Александра, священника из его родной деревни в Джорджии. Только совсем другой Джорджии, которая называется еще Грузией и находится за Кавказским хребтом. Именно отец Александр учил его: просто так ничего не бывает. Причина есть всему. Эта идея его поразила: каждая мысль, каждый поступок, каждое действие и бездействие есть часть некоего возвышенного замысла. Проблема лишь в том, что ему не дано знать этого замысла. Даже представить его было невозможно. И что тогда? Тогда получается, что, если он примет какое-то решение, это может испортить и запутать все. Лично он предпочел возложить эту огромную ответственность на кого-то другого. Даже занимаясь делом, которое получалось у него лучше всего.

А потому он был весьма необычным убийцей.

Он сидел за рулем взятого напрокат фургона. Припарковался на углу, меньше чем в квартале от намеченной цели. Солнце зашло несколько часов назад. Ближайшие фонари находились на другом конце улицы, и он оказался в полной темноте. Ветровое стекло запотело изнутри от дыхания: на улице было холодно. Включить печку он не решался, звук работающего мотора мог привлечь внимание. Впрочем, не нужна ему печка. У него был свой источник тепла, гораздо более надежный и приятный. Четвертинка сливовицы, крепкой водки, которую гонят из сливы. «Тело согревает, румянец нагоняет» — такова была популярная присказка, известная миллионам жителей Восточной Европы. Семидесятипроцентный спирт — это вам не шутки — способен вырубить новичка. А привычным людям помогает сохранить ясность сознания. Это хорошо знают будапештские шлюхи. И чеченские снайперы, которые вливают в себя этот дьявольский напиток, прежде чем пристрелить попавшую в перекрестье прицела винтовки женщину или ребенка. Порой Судьбе казалось, что сливовица добавляет ему храбрости, но пил он ее в основном просто потому, что ему нравился этот напиток, нравился гораздо больше, чем чача, столь популярный у грузин самогон из винограда. Он играл по собственным правилам, любил свою работу и для сохранения ясности ума или самообладания в водке не нуждался.

Он налил еще сливовицы, затем поджег сигаретой. Вот что значит чистый напиток — горит ровным голубоватым пламенем. Он любовался секунду-другую, затем залпом выпил пылающий коктейль.

То был ритуал, к которому он пристрастился еще подростком. Тогда же попалась Судьбе и его первая жертва. Точнее, наоборот — первая жертва встретила Судьбу. Члены шайки никогда не выбирали цель специально, она сама появлялась. Мальчишки устанавливали критерий и поджидали того, кто подходит по всем показателям. Допустим, следующий прохожий, который будет в солнечных очках. Или следующая женщина с карими глазами. Или первый ребенок, который проедет мимо на велосипеде. Так они забавлялись. Но все эти глупости давным-давно в прошлом. Теперь он убивал только за деньги.

И это как нельзя лучше устраивало Судьбу. Киллеру вовсе не хотелось, чтобы его действия разрушали высший замысел. Жертвы выбирались заранее и без его участия. О способе казни он тоже не думал — его выбирали сами жертвы. Жертву можно было застать врасплох, спящей. Тогда человек умирал, даже не понимая, что произошло. Агония могла длиться часами, порой сутками и неделями. И он вел свою стонущую жертву к смерти по тропе нечеловеческих страданий. Процесс принятия решения был обманчиво прост. Он выслеживал жертвы, наблюдал за тем, как они входят в свой дом. Если жертва оставляла свет на крыльце, смерть была быстрой и безболезненной. Если нет — не такой быстрой и, разумеется, далеко не безболезненной. Выбор за ними. Они сами выбирали свою судьбу без каких-либо умственных или физических усилий, даже о том не подозревая.

Всему на свете есть причина. Любое, даже самое ничтожное, действие имеет смысл. Все это и определяет судьбу человека.

Он выпил сливовицы и взглянул на крыльцо. Джоди Фолдер стояла перед входной дверью. Стояла и переминалась с ноги на ногу — видно, хотела согреться. К ночи поднялся сильный холодный ветер. После относительно теплого дня он служил напоминанием о том, что и на юге бывает зима. Пальто на Джоди не было. Очевидно, она не ожидала такого перепада температур или не рассчитывала вернуться домой так поздно.

В прибор ночного видения он наблюдал за тем, как она шарит в сумочке в поисках ключей. Вот женщина отперла дверь и скрылась из виду. Он терпеливо ждал, взгляд был прикован к крыльцу. Прошло минуты две, не меньше, а фонарь продолжал гореть. Он решил дать ей еще немного времени, не стал торопить события. Он не видел, как она ходит внутри дома, но о перемещениях можно было судить по окнам. Вот свет загорелся на кухне, потом его выключили. Вот появился свет в ванной, а минуты через две окно ее погрузилось во тьму. И, наконец, загорелся свет в спальне. Но вот и он погас.

Он сощурился, словно пытался рассмотреть, что происходит в спальне, за этими окнами с задернутыми шторами. Нет, разумеется, ничего видно не было, но он довольно ясно представлял себе эту картину. Из-за резкого северного ветра в спальне наверняка холоднее, чем обычно. И соски у нее напряглись и затвердели от холода, это ясно. Она быстренько разделась, надела ночную рубашку и нырнула под одеяло. Только безумец мог выпрыгнуть из теплой постели, спуститься вниз и выключить свет на крыльце. Похоже, она сделала свой выбор. Быстро и безболезненно.

Повезло сучке.

Он опустил бинокль, но тут же снова поднес его к глазам. Свет на крыльце погас. Очевидно, контролировался электронным таймером. Каков поворот судьбы! Нет, не она приняла это решение, но правила есть правила. Раз света на крыльце нет, значит, ее ждет долгая и мучительная смерть. Вот оно, знамение времени. Все мы стали рабами электронных устройств.

Так что ничего хорошего тебя не ждет, детка.

Он стал натягивать резиновые перчатки, и на губах заиграла самодовольная улыбка. Сейчас он ну прямо как хирург. Он гордился своим профессионализмом и мастерством, с которыми доставлял жертвам такие чудовищные мучения и одновременно умудрялся сделать так, чтобы смерть не выглядела насильственной. Он взял сумку с инструментами и натянул на голову черную вязаную шапочку. Он надевал ее всякий раз, когда предстояла работа, — со времени первого своего задания. Тогда он был всего лишь одним из рядовых исполнителей в отряде, совершившем внезапное нападение на лагерь повстанцев. Шесть женщин, трое стариков и двое мальчишек-подростков — все они стали жертвами ночи «длинных ножей». Сегодня работа предстоит куда более тихая и чистая, но шапочку-талисман он не забыл.

Легким быстрым шагом двинулся через лужайку к погруженному во тьму дому. Ему не терпелось увидеть выражение лица жертвы, когда она будет смотреть ему в глаза, не способная шевельнуться, не в силах даже закричать, не способная предпринять ровным счетом ничего, кроме как встретить Судьбу.


25


— Я вернулась, — сказала Роза, когда Джек вошел в зал для совещаний.

— Быстро ты, — заметил он.

Власти редко ставят своей целью разрушить карьеру профессионального криминального адвоката, и утренний «налет» налогового управления вызвал у Розы ярость и бешеный прилив энергии. И она, оставив Джека в приемной травматологии, прямиком отправилась на слушания с целью запретить доступ налоговикам к компьютерам Джека. К счастью для Джека, осмотр и анализы не выявили каких-либо серьезных повреждений, из коих худшим было незначительное сотрясение мозга. И вот его напичкали болеутоляющим и снабдили пространным списком действий, которых следовало избегать в ближайшие дни. В частности, громких шумов, резких движений, переутомления и перевозбуждения. Так что о путешествии в «Диснейленд» не могло быть и речи.

— До сих пор не могу поверить, что эти остолопы забрали твой компьютер! — воскликнула она. — Ты криминальный адвокат, а не владелец скобяной лавки. И в твоих компьютерах содержится конфиденциальная информация.

— Что сказал судья? — спросил Джек.

— Отказался аннулировать ордер. Но я убедила его назначить независимого эксперта для ознакомления с твоим жестким диском.

— Так, значит, власти не узнают его содержания?

— Нет. Во всяком случае, до тех пор, пока независимый эксперт не определит, что там есть нечто такое, что может заинтересовать полицию.

— А что именно они ищут?

— Рада, что ты задал этот вопрос. Нам надо кое-что обсудить.

Джек поморщился. Что бы ни имелось в виду под словами «нам надо кое-что обсудить», ясно одно: ни о чем особенно для него приятном речь не пойдет.

— Да, конечно.

— Мне кажется, что следствие прежде всего интересует все, связанное с деньгами. Твоими и Мерил. В частности, имел ли ты доступ к вашему общему счету на Багамских островах.

Тут у Джека снова заболела голова.

— Ах, это…

— Может быть, есть нечто такое, о чем вы забыли рассказать своему адвокату, мистер Свайтек?

— Я узнал о счете только вчера вечером, от личного поверенного в делах Джесси — Клары Пирс.

— Очевидно, именно она и рассказала о нем налоговикам. Впрочем, сейчас это не важно. Что это значит: ты узнал вчера? О том, что на твое имя был открыт счет?

— Понятия не имею, как это получилось.

— А ты подумай хорошенько. Я просто не пойду в суд до тех пор, пока ты не предоставишь мало-мальски приемлемое объяснение.

Джек подошел к окну, покачал головой.

— Кларе я говорить об этом не стал, но, уверен, это как-то связано с угрозами Джесси.

— Какими угрозами?

— Я уже говорил. Как только Джесси поняла, что я знаю о ее обмане, она тут же стала мне угрожать. Сказала, что, если я только попробую поделиться с кем-то своими догадками, она заставит поверить всех в то, что я был участником аферы с самого начала.

— Так это она вписала твое имя в счет?

— Конечно. Сама знаешь, что творится в этих банках на Карибах. Большинство из них в глаза своих клиентов и не видели. Вписать чью-либо фамилию ничего не стоит.

— Но зачем она это сделала?

— Имело прямой смысл, — ответил он. — Единственный для нее способ показать зубы. Стоило мне намекнуть на обман — и она утянула бы меня за собой. Открытие общего счета подразумевает, что мы поровну поделили пирог.

— Довольно рискованный шаг с ее стороны. Ты — равноправный хозяин счета и запросто мог снять все деньги.

— Как, интересно, раз я ничего не знал об этом счете? Это же оффшорный счет. Никаких налоговых деклараций. Никаких уведомлений со стороны налогового управления.

— А банковские уведомления?

— Уверен, они отправлялись почтой на ее адрес. Возможно, в почтовое отделение где-нибудь в Катманду, до востребования. Если этот банк, «Гранд Багама траст компани», вообще рассылает какие-либо уведомления.

— Ее маленький секрет?

— Скорее ее тайное оружие, которое она могла применить, чтобы выставить меня соучастником.

— Теперь она мертва. И все выглядит так, будто это ты убил ее из-за денег.

Джек с самого начала понимал, что такой логический вывод неизбежно станет результатом разговора, однако слова Розы отозвались болью.

— Да, полтора миллиона долларов — это мотив. Раз Джесси больше нет, я становлюсь полноправным хозяином счета.

— Убийство соучастника. Так все это выглядит.

— Думаешь, эта версия пройдет? Что я убил ее ради денег?

— Ну, со мной не пройдет.

— Спасибо и на этом. Но ты не жюри присяжных. Нет, честно, что ты думаешь?

— Думаю, не стоит забегать вперед. Полегоньку, потихоньку. В данный момент у нас другая проблема — налоговое управление. Самый страшный зверь бюрократических джунглей. Так что взглянем на проблему с чисто философской точки зрения.

— Надеюсь, что под словом «философия» ты не имеешь в виду великих мыслителей — Гегеля, Канта, Мора, Ларройо, Кёлера?..

— Я говорю о своей философии. О том, как лучше разговаривать с налоговиками. Расследования налоговых преступлений я отношу к отдельному классу. И собираюсь настаивать на этом, поскольку далеко не все разделяют эту точку зрения.

— Любопытно.

— Вот тебе прекрасный пример. Допустим, ты собираешься выступить свидетелем на слушаниях и я должна подготовить тебя к перекрестному допросу.

— Знаю я эту процедуру. Отвечать только на поставленный вопрос. Не выдавать никакой лишней информации. Если на вопрос можно ответить «да» или «нет», отвечать именно так, не иначе.

— Правильно. — Она покосилась на наручные часы Джека и спросила: — Знаешь, который теперь час?

— Роза, я прекрасно осведомлен обо всех этих играх. Я должен отвечать только на поставленный вопрос. А потому, раз ты спросила так, я должен ответить: «Да, я знаю, который теперь час». Это давным-давно всем известно, и лично я где только об этом не читал. И в журнале «Законы Лос-Анджелеса», и в «Западном крыле», и в «Практике законодательства». И даже, если не ошибаюсь, целых два или три раза в журнале «Закон и порядок».

— Пусть по телевизору дают неверные ответы.

— Не понял?

— Вы уверены, что ваши часы точные?

— Сам их ставил.

— И уверены, что они показывают верное время? С точностью до секунды?

— Ну, вряд ли с точностью до секунды.

— Представь, что ты стоишь у Вестминстерского аббатства и смотришь прямо на Биг-Бен. Если кто-то спросит, который час, откуда тебе знать, что Биг-Бен показывает точное время?

— Я никак не могу этого знать.

— Вот именно! Правильно. Если только ты не сам Господь Бог. Так как же надо ответить на вопрос: который теперь час?

Джек призадумался, потом ответил:

— Не знаю.

— Ты все понял, друг мой. Именно в таком духе и будешь разговаривать с налоговым управлением.

Джек не ответил, но подумал, что подобная тактика несколько вызывающая. В дверь постучали, заглянула секретарша Джека.

— Тебя к телефону, Джек.

— Попроси перезвонить сюда.

— Сказали: по личному делу.

Очевидно, Синди, подумал Джек. Извинился и прошел следом за секретаршей в свой офис.

— Это не Синди, — сказала она. — Это твой бывший босс.

— Шейфиц?

Она кивнула. Джерри Шейфиц возглавлял отдел в генеральной прокуратуре США и был некогда наставником Джека. А Мария, секретарша, работала у него еще с тех незапамятных времен и потому была знакома с Шейфицем.

— Чего он хотел? — спросил Джек.

— Не знаю. Я сказала, что ты на совещании. Он заявил, что дело срочное, и настоял, чтобы я позвала. И с еще большей настойчивостью просил не упоминать его имени при Розе.

Джек вошел в кабинет один и затворил за собой дверь. Секунду смотрел на мигающую кнопку телефонного аппарата, затем взял трубку.

— Как поживаешь, Свайтек?

Джек выдавил улыбку. Они были старыми друзьями, но долгая работа на правительство неизбежно оставляет отпечаток на людях и, в частности, заставляет называть друзей по фамилиям.

— Ничего, сейчас получше, Шейфиц. Должен сказать ты позвонил в весьма неурочный час, что странно даже для старого друга.

— Это не случайно. Надеюсь, ты уже знаешь. Но все-таки решил на всякий случай уверить тебя в том, что к конфискации твоих компьютеров я не имею никакого отношения.

— Действительно, мог бы и не говорить.

— Уточняю: за этим никто из наших во Флориде не стоит.

Сердце у Джека екнуло.

— Выходит, распоряжение поступило из Вашингтона?

— От сил по борьбе с организованной преступностью. — Произнося эти слова, Шейфиц с трудом подавил вздох.

— Они что же, считают меня членом мафии?

— Не могу знать, что они там считают.

— Кто за этим стоит?

— Сэм Дрейтон. Большая шишка, но я только что так на него орал, что самому тошно стало. Ночные обыски, конфискации — так нельзя обращаться с прокурором, пусть даже и бывшим.

— Как-нибудь справлюсь, с Божьей помощью, — сказал Джек. — К чему тебе наживать из-за меня неприятности?

— Я никому дорогу не перебегаю. У меня всего одна забота — организовать тебе встречу.

— Встречу?

— Не знаю каким образом, но ты вписываешься в схему Дрейтона. Пока не могу сказать, как именно, но мне удалось убедить Дрейтона в том, что чем скорее вы встретитесь, тем лучше. Негоже с его стороны обращаться с тобой как с закоренелым преступником.

— Так Дрейтон хочет предложить мне какую-то сделку?

— Я хочу сказать только одно: ты должен встретиться с Дрейтоном. В твоих же интересах.

— Хорошо. Кстати, в адвокатах у меня Роза.

— Не надо адвоката. Даже о нашем разговоре ничего ей не говори.

— Он что же, хочет взять меня голыми руками, оставить без всякой защиты?

— Ты сам адвокат, к тому же бывший обвинитель. Как-нибудь справишься.

— И все же я не понимаю…

— То, что должен сказать тебе Дрейтон, нельзя произносить в присутствии твоего адвоката или кого бы то ни было еще. Это предназначено лишь для твоих ушей, и это твой первый и единственный шанс. Такие он поставил условия. Не я это придумал.

Джек задумчиво молчал. Ему не раз доводилось быть свидетелем жесточайшего соперничества между государственными силовыми структурами и местными органами прокуратуры. Вонь от этих грязных политических игр, казалось, исходила сейчас из трубки.

— Я очень ценю нашу дружбу и все, что ты для меня сделал. Но все же постарайся не совать шею в петлю, договорились?

— Обо мне не беспокойся. Речь сейчас идет о тебе. — В голосе Шейфица Джек уловил настойчивость, даже не присущую этому человеку нервозность, и встревожился. — Тебе не придется отвечать на вопросы. Просто послушай, что будет говорить Дрейтон.

Джек взглянул в окно, на Корал-Гейблз. Опыт научил его: не следует подвергать слишком тщательному анализу неожиданно подвернувшиеся возможности. В какой-то момент можно довериться друзьям, принимать решения не головой, а сердцем.

— Ладно. Где?

— В центре.

— Когда?

— Чем раньше, тем лучше. Дрейтон приехал в Майами всего на один день.

— Буду через час.

— Вот и хорошо. Тогда до встречи.

— Ага, — сказал Джек. — Жду не дождусь.


26


В двенадцать тридцать Джек подъехал к зданию Федерального управления в центре Майами. Хорошо знакомое место.

Именно Шейфиц в свое время убедил его стать федеральным прокурором, именно из-за него Джек проработал здесь дольше, чем собирался. Шейфиц тогда возглавлял отдел специальных расследований, весьма слаженную и целеустремленную команду, которая занималась самыми сложными делами — от эксплуатации детского труда до преследования со стороны гангстерских группировок. Нелегкая была работа, и скучать не приходилось. И все это как нельзя лучше подходило Джеку. Они с Шейфицем работали бок о бок. Каждого вполне устраивал стиль другого, и относились они друг к другу с симпатией. Но ничто не вечно. Шейфиц пошел на повышение, возглавил другой отдел, а Джек занялся частной практикой. Отношений они не порывали, встречались и созванивались, но прежней тесной дружбы уже не было. Особенно после того, как Джек оказался по другую сторону баррикад — начал выступать в суде адвокатом.

Шейфиц провел Джека в конференц-зал, расположенный рядом с его офисом. Там его ждали двое. Джек увидел их еще из холла, через стеклянные двери.

— Я так понимаю, Дрейтон — это тот, маленький?

Шейфиц улыбнулся, затем вдруг сразу посерьезнел.

— Жаль, что не было времени подготовить тебя как следует, но, может, оно и к лучшему. Ни к чему, чтобы нас заподозрили в каких-то особых симпатиях друг к другу. Помни только — это не мое шоу. Дрейтона.

— Понимаю. Ни для кого не секрет, как именно привык действовать Дрейтон.

— Ты его знаешь?

— Только по слухам и отзывам. Крепкий орешек, хитрец и проныра. Каждого, кто живет за пределами телефонных номеров, начинающихся с двухсот двух, считает человеком, упавшим с телеги с репой.

— Ладно, не важно. И сделай мне одолжение. Постарайся не упоминать о телеге с репой, хорошо?

— Ты же меня знаешь, скажу вместо приветствия.

— Я серьезно. Думаешь, легко было добиться этой встречи?

Джек и сам недоумевал, как это Шейфицу удалось убедить Дрейтона выложить карты на стол. Такого рода вещи сами по себе не происходят, тут недостаточно одного «пожалуйста, очень вас прошу». Он взглянул старому другу прямо в глаза и сказал:

— Спасибо.

— Не за что.

Шейфиц отворил дверь, они с Джеком вошли. Началась церемония представления. Первым Джек поздоровался с дородным мужчиной в очках с роговой оправой и с короткой стрижкой — каким-то совершенно безликим. Татуировка «НУС» выглядела бы у него на лбу вполне уместно. Рядом с ним сидел Сэм Дрейтон. Типичный мошенник — таково было первое впечатление Джека. Всем было известно, что жена у него миллионерша, но на нем красовался дешевый костюм чиновника низшего ранга — очевидно, именно такое он хотел производить впечатление. На запястье сорокадолларовые часы, и еще — от него исходила совершенно чудовищная вонь эдакой доморощенной смеси туалетной воды «Аква Велва» с трехдолларовым массажным маслом, с помощью которого простой люд норовит замаскировать запах пота. Джек был готов поспорить на что угодно, что Дрейтон никогда не платил за стрижку больше шести долларов.

Нет ничего противнее и претенциознее богатого адвоката, который работает под простачка.

Джек уселся за стол напротив Дрейтона и его агента из налогового управления. Шейфиц извинился и направился к двери.

— Эй, Шейфиц, — окликнул его Джек.

Тот так и замер на пороге.

— Моя телега с репой стоит прямо у входа, — сказал Джек. — Ты уж покорми лошадку, сделай одолжение.

Присутствующие обменялись выразительными взглядами — так порой общаются между собой юристы в зале суда.

— Конечно, обязательно, — ответил Шейфиц и вышел, едва сдерживая улыбку.

Двое оставшихся мужчин еще раз переглянулись и, очевидно, сочли это расхожей шуткой между двумя старыми друзьями. Дрейтон без промедления перешел к делу:

— Спасибо, что пришли, мистер Свайтек.

— Жаль, что не всегда приятно возвращаться в родные пенаты.

— Да, понимаю. Особенно в свете того, что произошло с вами этим утром.

— Вы имеете в виду воров, утащивших мой компьютер?

— Нет. Я имею в виду синяк у вас на подбородке.

— Похоже, кто-то действительно обеспокоен тем, что я могу обвинить инвесторов Джесси Мерил в убийстве.

— Знаем. Мы читали показания, которые вы дали полиции в травмпункте.

— Поскольку вас можно отнести к силовым структурам, прав ли я в предположении, что это незначительное происшествие как-то связано с членами организованной преступной группировки?

— Честно говоря, нам очень бы хотелось, чтоб вы помогли нам найти преступников, совершивших это нападение.

— Да и мне хотелось бы, но, увы… Не успел толком рассмотреть тех, кто набросился на меня вчера. Я уже рассказывал прокурору штата об угрозах в адрес Джесси. К сожалению, она отзывалась об этих людях не слишком определенно.

— Из надежного источника нам стало известно, что приказ о вашем избиении поступил от известного нам лица, — сказал Дрейтон.

— И как же, интересно, узнал об этом ваш информатор?

Дрейтон не ответил, сделал вид, что не слышал вопроса.

Поднялся и подошел к доске на стене, вертя в руках маркер.

— Вот уже восемь месяцев мы ведем самое пристальное наблюдение за этой конторой, «Виатикл солюшнс», или, как мы ее называем, «ВС».

— Интересно.

— На первый взгляд самая обычная контора. Все сделки проводятся в рамках существующего законодательства, правда, с одним существенным нюансом. — И Дрейтон нарисовал на доске красный долларовый знак, а затем перечеркнул его крест-накрест. — Деньги, поступающие от инвесторов, грязные.

— Выходит, «ВС» — прачечная?

— Будто не знаете. — Дрейтон облокотился на стол и спросил: — Как получилось, что ваша фамилия значится в общем с Джесси Мерил счете оффшорного банка?

— Очевидно, она вписала ее. А как и почему, могу лишь догадываться.

— Каким именно способом инвесторы выплатили ей полтора миллиона долларов?

— Не знаю. Это произошло до того, как она меня наняла.

— Были это наличные или трансферт из какого-либо оффшорного банка?

— Не знаю.

— А может быть, комбинация и того и другого, — словно размышляя вслух, заметил Дрейтон. — Выплатили они всю сумму сразу или частями, из различных источников?

— Не могу сказать.

— Очень жаль, очень. Вы не сможете нам помочь — мы вам не сможем.

— Помочь мне — в чем же?

— Не секрет, что прокурор штата подозревает: за смертью Джесси Мерил стоят какие-то грязные махинации, и очень многие обстоятельства указывают на то, что вы один из первых в списке подозреваемых.

— Немало невиновных побывало в списках подозреваемых.

— Это верно. И если хотя бы половина того, что говорит о вас бывший босс, — правда, вас, вероятно, следует из него исключить. Со временем. Но было бы неплохо ускорить этот процесс, верно?

— Слушаю вас внимательно.

— Вот вам самый быстрый способ оказаться вне этого списка. Вы должны убедить прокурора, что это сделал кто-то другой. И мы готовы помочь вам в этом.

— У вас что, есть какие-то улики по делу об убийстве Джесси Мерил?

— Наше расследование связано с отмыванием денег. И пока мы можем со всей определенностью заявить вам одно: люди, контролирующие «Виатикл солюшнс», способны пойти на убийство. Так что можно объединить усилия. Вы помогаете нам и сможете доказать свою невиновность.

— Что я должен делать?

— Просто ответить на все наши вопросы, связанные с источником этих денежных средств, со способом их передачи. С кем вы конкретно встречались? Каким образом переводились деньги? С каких именно счетов?

— Повторяю, мне не известно.

— А я намерен все время возвращаться к этим вопросам. Как и почему оказалось ваше имя на банковском счете? Какие секреты вы пытались утаить под покровом закона о конфиденциальности информации, связанной с защитником и его клиентом?

— Еще раз говорю: не знаю.

— Нет, такие ответы для нас просто неприемлемы. И лично мне плевать, чисты вы или нет. Женатый мужчина допускает ошибку. И готов пойти на все, лишь бы остановить свою подружку, намеренную послать уличающую аудиопленку его жене.

Сердце у Джека упало. Есть ли на свете люди, которым Клара Пирс не успела послать эту проклятую пленку?..

— Это старая запись. С Джесси я встречался еще до знакомства с женой.

— Все мужья так говорят.

— Я не знаю о банковском счете.

— Посмотрим, что покажут ваши компьютеры.

— Если вы конфисковали их именно для этого, то уверяю; вас ждет большое разочарование.

— Компьютеры — это лишь одна сторона дела. К счастью, у нас есть средства подстегнуть вашу память.

— Это угроза?

Дрейтон снова подошел к доске.

— Проще говоря, вы задолжали налоговому управлению довольно крупную сумму денег.

— Что?

Дрейтон с агентом снова многозначительно переглянулись.

— Будь другом, Питер, назови мне точную цифру.

Толстяк открыл блокнот.

— Согласно нашим последним подсчетам, сумма составляет около трехсот тысяч долларов.

— Нет, это просто смешно!

— Вряд ли, — сказал Дрейтон и вывел на доске сумму. — Вы с Джесси Мерил владели совместным банковским счетом на общую сумму в полтора миллиона долларов. Лично мы считаем, что вы должны были бы уплатить налог со своей половины. А именно: с семисот пятидесяти тысяч долларов. Таков закон, против него не попрешь.

— Вынужден вас разочаровать. Но я уже говорил с поверенной в делах Джесси Мерил и дезавуировал какой-либо интерес к якобы принадлежащей мне половине суммы.

Глаза у Дрейтона оживились.

— Спасибо, что поделились с нами информацией. А вы, Питер, так и запишите. Похоже, мистер Свайтек только что сделал весьма щедрый подарок стоимостью в семьсот пятьдесят тысяч долларов. Проще говоря, решил отказаться от этих денег. Что ж, в таком случае, помимо подоходного налога, за ним теперь еще один должок — налог на дарение.

Питер застрочил в блокноте и после паузы заявил:

— Общая сумма составляет почти четыреста тысяч долларов.

— Вы, болван самонадеянный! — воскликнул Джек. — Я провел часть жизни в этой конторе. И вот она, благодарность? Высосанные из пальца обвинения из Вашингтона?

— Да успокойтесь вы, ради Бога! Я вовсе не хочу вам угрожать, не утверждаю, что вы убили эту женщину. Но согласитесь, ваши отношения с Джесси Мерил несколько настораживают. А мы вот уже восемь месяцев занимаемся сложнейшим расследованием, и вы нам нужны. Да и вам наша помощь не помешает.

— Не нужна мне помощь. Ни одно жюри присяжных, находясь в здравом уме, не поверит, что я убийца. Нет, серьезно. Ну подумайте сами. Если б я хотел убить Джесси Мерил, то вряд ли сделал это у себя в ванной.

— Достойный ответ, мистер Свайтек. Вам пришло это в голову прямо сейчас или перед убийством Джесси?

Джек понимал: Дрейтон просто играет свою роль, пытается представить себя на перекрестном допросе, на месте прокурора штата, — но все равно похолодел.

— Это все? — спросил Джек.

— Да. Пока.

Джек поднялся и направился к двери.

— Надеюсь, что это не последняя наша встреча, — бросил вдогонку Дрейтон. — И что вы объявитесь. Очень скоро.

— Надежда умирает последней, — ответил Джек, вышел из зала и торопливо зашагал по коридору к лифтам.


27


Тодд Частен вышел из прозекторской, и в спину ему ударила волна холодного воздуха. Он скатал зеленый хирургический халат в плотный комок и швырнул его в пакет для грязного белья, стоявший у двери. Пара резиновых перчаток полетела в мусорное ведро. И вот Частен быстрой деловой походкой устремился по коридору, выложенному серой кафельной плиткой.

Доктор Частен являлся одним из ведущих патологоанатомов в Атланте. Его центр обслуживал не только округ Фултон, но и выполнял по специальным запросам заказы из других округов. Почти все утро Частен обследовал внутренние органы шестнадцатилетнего паренька, совершившего первое и последнее в жизни ограбление продуктового магазина. На тротуаре у разбитой витрины он оставил заряженный пистолет 38-го калибра, двадцать восемь долларов мелкими купюрами и пинты две собственной крови. Несколько часов спустя его молодое сердце, легкие, пищевод и трахея лежали на холодном металлическом подносе. За ними последовали печень, селезенка, надпочечники и почки, а потом — желудок, поджелудочная железа и кишки. Мозг паренька был уже нарезан на тончайшие пластины, упакован в пластик и снабжен биркой. Все это являлось частью обыденного в этом заведении процесса вскрытия, необходимого в случае насильственной смерти. В среднем таких заказов за год поступало около семидесяти. И около семисот случаев смерти здесь же признавались наступившими «естественным путем».

Впрочем, срочный вызов к главному медэксперту вряд ли связан со случаем «естественной» смерти.

Доктор Частен резко свернул за угол, постучал в дверь и тут же вошел.

— Вызывали?

Эдди Джонсон поднял глаза от бумаг, разложенных на столе.

— Это по делу Фолдер.

— Фолдер?.. — Доктор нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Ну, та женщина, которой вы занимались вчера. Со СПИДом.

— Ах, ну да, да. Довольно смазанная картина. По всем прикидкам, она протянула дольше обыкновенного. Так что полное вскрытие было не обязательно. Я взял пробы ткани и крови и отослал в лабораторию.

— И они прислали отчет, — сказал Джонсон и вытянул из-под двух пустых кофейных чашек и газеты, раскрытой на спортивной странице, тоненькую папку.

— И что же там не так? — Частен снисходительно усмехнулся, но тут же спохватился — вспомнил, где находится, — и поправился: — Очевидно, вас что-то не устраивает?

Джонсон коротко буркнул в ответ:

— Проба под микроскопом. Взгляните еще раз, повнимательней.

Частен обошел горы папок, сваленных прямо на полу, и приблизился к лабораторному столу, где рядом с учебником анатомии Грея возвышался микроскоп. Сощурил один глаз, приблизил другой к окуляру и начал наводить на резкость. Покрутил колесико сначала влево, потом вправо, но что-то было не так. Он выпрямился, поскреб в затылке, еще раз посмотрел в микроскоп. А потом обернулся к Джонсону и спросил:

— Что это, черт возьми, такое?

— Проба крови, взятая вами у мисс Фолдер.

Доктор Частен растерянно заморгал.

— Никогда в жизни не видел ничего подобного.

— Именно поэтому передо мной сейчас папка с её делом, — подмигнув, сказал Джонсон. Он был известен как специалист по самым необычным случаям.

— А вы что думаете?

— Ни малейшей догадки. Возможно, какой-то редкий вирус…

— Тогда надо немедленно отослать в Центр по контролю за инфекционными заболеваниями.

— Уже отослал, сегодня утром. Но меня куда больше беспокоит другое.

— Что же?

— Ее привезли сюда всего с двумя литрами крови в организме.

— Но я взял на анализ всего три пробирки.

— Вот именно. Куда же в таком случае делись еще три с половиной литра?

— Не знаю. Снимки я видел. Никаких следов крови на месте смерти не обнаружено.

— Вот именно.

— И донором она никак не могла быть. Даже если не брать в расчет СПИД, человек не способен существовать, если в его организме отсутствует шестьдесят процентов крови.

— Именно, — повторил Джонсон.

— Это означает, что кто-то выкачал у нее кровь?

Джонсон как-то странно покосился на него.

— Полагаю, мы с вами придерживаемся одной версии.

— У нее по всему телу следы от инъекций. Я не придал этому значения. Ведь у бедняжки был СПИД. Больным СПИДом часто делают уколы.

— Но здесь, по всей видимости, из ее тела выкачивалась кровь.

— Да, тогда это все меняет. Если кровь выкачивали, пока она была еще жива, женщина могла умереть от остановки сердца.

— А это, в свою очередь, означает, что смерть никак нельзя считать естественной.

— Хочу еще раз взглянуть на тело, — сказал Частен. — Необходимо полное вскрытие. Могу приступить прямо сейчас.

— Приступайте.

Частен уже направился к двери, но вдруг остановился.

— А как вы думаете, Эд, кому могла понадобиться кровь этой женщины?

— Понятия не имею. Но знаете, очень надеюсь на результаты анализов из Центра по инфекционным заболеваниям. Они помогут прояснить картину.

— Вы думаете, кто-то собирает кровь, зараженную смертоносным вирусом?

— Собирает. Как заранее посеянный урожай.

За годы работы доктору Частену довелось повидать немало ужасных вещей: расчлененные тела, обгоревших до угольков младенцев, — но от такого предположения он просто похолодел. Мысль о том, что некто культивирует болезнетворные микробы в теле человека-носителя, казалась невыносимой, невозможной.

— Какой-нибудь больной сукин сын! Невменяемый.

— Пожалуй, вы правы. — Джонсон выключил микроскоп и поместил пластину с образчиком крови в шкаф. — Уведомлю отдел убийств.

— Да, конечно, — кивнул Частен. — И чем скорее, тем лучше.


28


У Джека не выходила из головы песенка «Битлз» «Сборщик налогов». Старая, навязшая в зубах мелодия, она никогда не нравилась ему, но сейчас живо напоминала о Сэме Дрейтоне, и выбросить ее из головы никак не удавалось.

После встречи с Дрейтоном Джек решил зайти в открытое кафе где-нибудь на Майами-авеню, посидеть и привести в порядок мысли. Как раз через улицу от здания Федерального управления находилось одно из таких заведений. Он полюбил это кафе еще в ту пору, когда работал прокурором. Из шумной кухни в задней части помещения доносился запах arroz con polio[12 - Рис с курицей (исп.).] — очевидно, сегодня оно было дежурным блюдом. У обочины какой-то тип, без рубашки, ботинок и практически без зубов, продавал с тележки, украденной в супермаркете, пакетики с жареными каштанами. Посетители, по большей части испаноговорящие, потягивали у прилавка крепкий черный кофе. Джек нашел свободное место в зале, заказал cafe con leche — большую кружку кофе пополам с молоком. Женщина за стойкой бара, видимо, помнила его еще по тем временам, когда он работал прокурором. Широко улыбнулась и взбила ледяное молоко миксером, в точности как любил Джек.

— Muchas gracias,[13 - Большое спасибо (исп.).] — сказал он.

— Пожалуйста, — ответила барменша.

Такой у них был ритуал. В ответ на корявый испанский Джека звучали английские слова с сильным акцентом. Вот она, судьба американского кубинца.

Встреча прошла еще хуже, чем он мог себе представить, но сейчас он старался не думать об этом. Следовало выработать план на всякий непредвиденный случай, но этим он займется позже. Прежде надо утрясти кое-какие другие дела. Куда более важные. Нужно поговорить с Синди.

Он достал из кармана телефон, вынул из футляра и похолодел.

Что за чертовщина?

В пять утра, когда звонил Синди, он не заметил ничего необычного. Впрочем, тогда было еще темно, да и не в том он находился состоянии. Но теперь разгар дня. И голова у него больше не кружится. Нет, это очевидно.

Это был не его аппарат!

Он пил кофе с молоком и разглядывал телефон. В точности такой, как у него, — черная «моторола». Они с Синди пользовались одинаковыми моделями, но вскоре им надоела вечная путаница. Дело кончилось тем, что он купил Синди мобильник фирмы «Нокия», резко отличавшийся по дизайну. Когда в спешке выскакиваешь по утрам из дома, ничего не стоит по ошибке прихватить чужой телефон.

И похоже, некто совершил вчера вечером аналогичную ошибку.

Джек вскрыл «моторолу». С устройством аппарата он был хорошо знаком. Проверил блок с сообщениями. В памяти хранилось девять за вчерашний день. Он нажал на кнопку. «Сообщение один, одиннадцать тридцать утра».

Раздался голос мужчины. Говорил он на иностранном языке. Звучал странно — как гибрид говора Ельцина и вещания Робина Уильямса из передачи «Москва на Гудзоне». Джек перешел к следующему сообщению. «Сообщение два. Десять двадцать один утра». Голос был другим, язык — тем же.

Сообщения показались Джеку подозрительными после разговора о том, что «Виатикл солюшнс» контролируются теми же криминальными элементами, что занимаются отмыванием денег. До этого момента он плохо помнил голос напавшего на него человека, звучавший столь безжалостно и жестко. Джек не был уверен, что все сообщения передавал один и тот же человек, но по крайней мере припомнил странный акцент нападавшего. Вчера он был не в том состоянии, чтобы обращать внимание на акцент. Он быстро прослушал остальные сообщения. Все они звучали на одном и том же языке.

На русском.

Сейчас Джек видел себя, словно со стороны. Вот он выходит из бабушкиного дома и направляется к машине. Сокрушительной силы удар сзади, и мобильник вылетает у него из руки. В пылу схватки телефон напавшей на него женщины мог выпасть из кармана или сорваться с ремня. Последний удар по затылку — и Джек теряет сознание. А женщина, напавшая на него, судорожно шарит в темноте и находит аппарат Джека, в точности такой же, как у нее.

Но то был не ее телефон.

Вот это номер! Он улыбнулся, затем громко прищелкнул языком. Махнулись телефонами!

— Señora, — обратился он к барменше. И затем на лучшем своем испанском попросил принести хлеба со сливочным сыром. Абуэла давно приучила его к этому исконно кубинскому лакомству, хлебу со сливочным сыром, который следует запивать кофе с молоком.

Женщина протянула ему два продолговатых ломтика на бумажной тарелке.

Джек продолжал не спеша пить кофе, голова у него шла кругом. Сегодня утром Синди сказала, что звонила ему на мобильный, но никто не ответил. Понятно, что напавшая на него женщина вряд ли стала бы отвечать на звонки до пяти утра. Но затем, в более позднее время, она ответила бы и сообразила, что они перепутали аппараты. Если у нее хватит ума, она заблокирует свой номер через сервисную службу и все записи будут стерты.

Джек бросил хлеб с сыром и поспешил к телефону-автомату. Набрал номер своего офиса и переписал на автоответчик все найденные им в чужом телефоне сообщения. И сразу же почувствовал себя лучше. Пусть она делает что хочет — ее записи сохранились.

И что теперь, подумал он, возвращаясь за свой столик.

Тот факт, что напавшая на него не стерла записи, говорил о том, что она не догадалась о подмене. Полиция сможет засечь мобильный только в том случае, если он используется. Возможно, она заметила подмену и выбросила аппарат в урну. Джек решил, что стоит использовать шанс — попробовать позвонить и разговорить ее. Он взял чужой мобильник и набрал свой номер. Два гудка, соединение.

— Алло?

Сердце у него екнуло. Голос тот самый, женский, именно его он слышал во время нападения.

— Доброе утро. Это Джек Свайтек. Помните меня?

Она не ответила. Джек очень живо представил себе эту женщину, впрочем, достаточно безликую. Представил, как она растерянно смотрит на телефон.

— Думаю, вы по ошибке захватили принадлежащую мне вещь, — сказал он. — Если проверите номер входящего звонка на идентификационном экране, то увидите что-то очень знакомое.

Прошло несколько секунд. Джек понял, что она проверяет номер. И вот наконец в трубке снова зазвучал ее голос:

— Ну и что с того? Это не интересно.

— Да нет, тут вы не правы. Ваш телефон очень даже интересен. Дело в том, что на нем сохранились сообщения на русском. Сам я этого языка не знаю, но уверен, что в ФБР или в местном отделе нравов будут счастливы помочь мне с переводом.

В молчании на том конце линии ощущался напряг.

— Что вы хотите? — низким тихим голосом спросила она.

— Поговорить с вами.

— Мы уже говорим.

— Нет. В отличие от вас я не так глуп, чтобы обсуждать дела по не защищенному от прослушки аппарату. Надо встретиться.

— Это было бы ошибкой.

— Прекрасно. Я так устал платить за ошибки других, что не прочь совершить и собственную.

— Я не шучу. Наша встреча будет очень серьезной ошибкой.

— А еще более серьезной ошибкой будет ваш отказ. Так что слушайте внимательно. Знаете, где находится правительственный центр «Майами-Дейд»?

— Высокое здание рядом с музеем?

— Правильно. Ровно в четыре часа войдете в вестибюль. Прямо посередине в полу увидите плиту с бронзовой табличкой. В память о человеке по имени Армандо Алехандре. Там меня и ждите. В противном случае я иду прямо в ФБР вместе с вашим телефоном.

— А откуда мне знать, может быть, там меня и арестуют?

— Этого не будет. Потому что я хочу выяснить, кто старается скрыть причину убийства Джесси Мерил. А если вас арестуют, вы мне уже ничего не скажете, верно?

Снова молчание. И вот наконец она сказала:

— Вы уверены, что хотите знать именно это?

— Да, и хочу предупредить.

— Слушаю?

— Работая прокурором, я всегда назначал встречи ненадежным свидетелям и доносчикам именно в «Майами-Дейд». Очень, знаете ли, удобное место. Вокруг как минимум дюжина охранников. Так что свои подбитые железяками ботиночки советую оставить дома. И если попытаетесь что-то выкинуть, вам из здания не выйти. Во всяком случае, без наручников. — Он отключился, сунул телефон в карман и допил кофе.

— Желаете чего-нибудь еще? — спросила женщина за стойкой.

— Нет, gracias. Todo esta perfecto.[14 - Все было замечательно (исп.).] — Он протянул ей пятидолларовую банкноту.

— Спасибо. Желаю удачный день.

Желаю удачный день, повторил он про себя и улыбнулся. Плохой испанский снова породил скверный английский. Стоит ли пытаться?

— Спасибо, мэм. День уже замечательный.


29


Работать сегодня было вовсе не обязательно, но Синди отправилась в студию. В доме после смерти Джесси жить было просто невозможно, у матери она чувствовала себя не слишком уютно после визита на рассвете федеральных маршалов. Да, похоже, мест, где можно было укрыться от всего остального мира, становилось все меньше. Даже сон не приносил покоя. Видимо, мастерская превратилась в последнее убежище.

Фотопортретами она занималась только по предварительной договоренности с клиентами, но на сегодня заказов не было. Синди ехала в южный Майами с намерением провести восемь часов в полном уединении. Нет, какая-нибудь работа всегда найдется, но заниматься чем-либо серьезным она была не в настроении. Еще по дороге решила, что неплохо было бы навести в студии порядок. Вполне подходящее, не требующее умственных усилий занятие для женщины, сомневающейся в верности мужа.

Начала Синди с разбора почты — скопилось ее предостаточно. Дело довольно хлопотное. У нее уже сложилась определенная система, по которой вся корреспонденция размещалась в четырех коробках, получивших следующие названия: «Текущая», «Старое», «Займусь этим в дождливый день» и, наконец, «Скорее построю ковчег, чем буду разбираться в этой ерунде». Она уже на две трети разобрала «Старое», но занятие прервал стук в дверь.

Синди вздрогнула, так и застыв с коробкой в руках. Покосилась на дверь. Табличка «ЗАКРЫТО» была на месте. К двери она решила не подходить в надежде, что непрошеный гость уйдет. Но в дверь постучали еще раз, и еще. Она уже поднялась и собралась крикнуть «здесь никого нет», но тут узнала лицо, прижатое к стеклянной панели в двери. Абуэла, бабушка Джека. Синди отворила. Над входом звякнул колокольчик, старуха вздрогнула.

— О, у ангелочка есть крылья.

Синди улыбнулась, вспомнив, что абуэла приехала с Кубы всего три года назад, как раз под Рождество, и что первым ее уроком английского языка был фильм под названием «Жизнь прекрасна», который она смотрела бессчетное число раз.

— Как поживаете? — спросила Синди.

Женщины обнялись.

— Bueno. Y tu?[15 - Хорошо. А ты? (исп.)] — ответила абуэла по-испански, хотя у Синди было с этим языком еще хуже, чем у Джека.

— Да, все прекрасно. Входите, пожалуйста.

Абуэла проследовала за ней по зигзагообразной тропе, проложенной между полотняными задниками и осветительными приборами. Синди убрала с кресла коробки со старыми негативами и предложила гостье присесть. Спросила, не хочет ли абуэла кофе, но та отказалась: уже пробовала приготовленный Синди кофе и грозилась отправить ее на Кубу, чтобы научиться варить этот напиток.

— Надеюсь, ты не сильно занята, — сказала абуэла.

— О нет. Что вас сюда привело?

— Ты уж прости, но я пришла сюда не фотки с себя снимать.

— А жаль.

Старуха улыбнулась, затем лицо ее вновь стало серьезным.

— Ты знаешь, зачем я здесь.

Синди потупилась.

— Я люблю вас, абуэла, очень люблю. Но поверьте, то, что произошло, касается только Джека и меня.

— Claro.[16 - Ясно (исп.).] Но это займет минуту. — Она открыла сумочку и извлекла пачку распечатанных конвертов.

— Что это? — спросила Синди.

— Письма. От Джека. Писал их, когда я жить в Гаване.

— Вам?

— Sí. Это до того, как я приезжал в Майами.

— Джек написал все эти письма?

— Sí, sí. Так я и Джек познакомились. Через эти письма. Так я узнать тебя.

— Меня?

Абуэла на секунду умолкла, чтобы перевести дух, потом продолжила дрожащим голосом:

— Эти письма. Там везде про тебя.

Синди смерила взглядом толстую пачку конвертов. Сердце ее болезненно заныло.

— Абуэла, я не могу…

— Por favor.[17 - Пожалуйста (исп.).] Хочу, чтоб ты читать. Мой Джек — наш Джек — он не очень хорошо говорит про чувства в словах. Если бы его мама была жива, все быть по-другому. Она умела любить. Давать любовь, получать любовь. Но Джек, он был un nino, мальчик, и не имел ее любовь. В его дом любовь всегда была внутри. Comprendes?[18 - Понимаешь? (исп.)]

— Да, думаю, понимаю.

— Если ты Свайтек, то показать любовь, только когда сердце разбито.

— И это понимаю.

Абуэла теребила пачку писем, лежавшую на коленях, руки ее дрожали.

— Вот это — mi favorito.[19 - Мое любимое (исп.).] Когда он просить тебя жениться. И это тоже, очень хорошее. Про ваша свадьба, с фотография.

— Абуэла, пожалуйста, не надо. Эти письма написаны вам, а не мне.

Она отложила всю пачку в сторону, прижала к груди один конверт.

— Я не стать просить тебя читать их. Просто хочу, чтоб ты знать, что они есть.

— Спасибо.

— Но одно ты должна видеть. Оно… es especial.[20 - особенное (исп.).] — Бабушка нашарила в сумке очки и вытащила письмо из конверта. — Старое. Очень не похоже на другие. Видишь наверху? Джек написал время. Два тридцать ночи. Что может заставить мужчина писать письмо в такой час?

Синди страшно хотелось прекратить все это, но она боялась обидеть абуэлу. И стала слушать.

Абуэла читала медленно, стараясь правильно выговаривать английские слова, но акцент все равно остался.


«Дорогая абуэла! Уже очень поздно, и я устал, так что постараюсь быть покороче. Помнишь письмо, которое ты написала мне в прошлом июне? В день пятидесятой годовщины своей свадьбы ты рассказывала о том, как вы с дедушкой познакомились. Вы были на пикнике, и одна знакомая представила тебе своего старшего брата. Он проводил тебя до дома. Ты писала, что сама не понимала, как это случилось, но твердо знала одно: к тому времени, когда вы добрались до дома, ты поняла — это твой человек.

Я перечитал это письмо сегодня. Сам не знаю, почему и зачем. Нет, неправда. Знаю почему. Сегодня у меня было свидание. Ее зовут Синди. Синди Пейдж. Я едва знаком с ней, но у меня возникло то же ощущение, что ты описываешь в письме. Очень странное, абуэла. Думаю, она мой человек».


Абуэла подняла голову, глаза их встретились.

Синди смахнула слезу.

— Он никогда мне этого не рассказывал.

— Сама я объяснять не могу. Зато знаю свой внук очень хорошо. Молодой человек сидит за столом на кухня и пишет письмо. В два часа ночи… Он пишет, но на самом деле не своя бабушка. Он хочет разобраться свои чувства. Это письмо, там он говорить сам с собой. Или с Богом.

— Или со своей мамой, — еле слышным голосом добавила Синди.

Абуэла взяла ее за руку.

— Не знаю, что он сейчас сделал. Не знаю, может твой сердце простить его или нет. Но уверена: он тебя любит.

— Я понимаю, — прошептала Синди.

Абуэла протянула ей салфетку.

— Прости, что сделала это с тобой.

— Ничего. Может быть, мне надо было поплакать.

— Умная девочка, — сказала старуха и поднялась. — А теперь извини меня, пожалуйста. Пойду в дом, надену тяжелый ботинки и задам внуку хороший взбучка.

— Готова заплатить, лишь бы увидеть это.

— Но ведь мы обе любить его, правда?

— Да, — ответила Синди и сжала руку абуэлы в своей. — Любим.

Она наблюдала за тем, как абуэла собрала письма, положила их в сумочку. Потом она крепко обняла старушку, поблагодарила и проводила до двери.


30


В четыре часа дня в вестибюле правительственного центра было людно. Рабочий день закончился, и Джек пробирался сквозь толпу, устремившуюся к выходу. С ним был Тео. Джек подумал, что при встрече с таинственной нападавшей лучше иметь под боком устрашающей внешности спутника.

После телефонного звонка из кафе Джек прямиком направился в офис к Розе. Они решили, что делать дальше. Итак, Сэм Дрейтон подтвердил, что корпорация «Виатикл солюшнс» контролируется некими преступными элементами. Так почему бы не сообщить в полицию, что нападавший обронил на месте преступления мобильный телефон с записями каких-то подозрительных сообщений на русском?

Почему бы нет? Этот вопрос Джек задавал себе, как клиент адвокату. Ответ на него был лучше известен Джеку-адвокату. И Розе тоже. Через налоговое управление на хвост ему сели федералы, и это может быть только началом. Прокурор штата внес его в список подозреваемых по делу об убийстве Джесси Мерил. Находясь в таком положении, нельзя передавать записи полиции. Надо вести торг. Для успешного ведения торгов Джек должен знать, что именно продает. В данной ситуации это особенно важно. С момента разговора с загадочной женщиной у Джека появилось сильное подозрение, что она может оказаться далеко не такой, какой он ее себе представлял.

Даже совсем не такой.

Через двадцать минут они нашли человека, знающего русский, который перевел им сообщения. Еще через полчаса дословный перевод на английский был превращен в нечто понятное юристам. В этом сильно помог Тео. В трех сообщениях говорилось об «отправке лошадок на морскую прогулку». Тео сообразил, что речь идет, по всей видимости, об отправке морем из порта Майами краденых автомобилей. Остальные шесть касались проблемы засора раковины. Ее следовало прочистить. Тут Джеку даже не понадобился Тео, чтобы сообразить, что речь идет об отмывании денег.

Тео взглянул на наручные часы и спросил:

— Думаешь, она придет?

— Мусор всегда всплывает на поверхность.

— Что?

— Ты разве не слышал, что говорил русский переводчик?

— Только ту часть, что на английском.

«Майами-Дейд» являлся своего рода «нервным центром», сосредоточением официальной жизни округа Майами. Офисы в этом тридцатиэтажном здании были заняты различными местными отделами, департаментами и конторами, работали здесь и чиновники флоридской администрации. В огромном, всегда оживленном вестибюле находился и вход на станцию метро. Здание представляло собой трехэтажную пристройку в виде атриума со стеклянной крышей, что обеспечивало естественное освещение. Вверху, на металлических древках, красовались знамена всех пятидесяти штатов. Длинные эскалаторы уносили сотрудников и простых покупателей к двухэтажному торговому комплексу под названием «Метрофэар», где располагались многочисленные магазины и кафе. У основания северного эскалатора зеленела клумба в форме полумесяца с карликовыми растениями и кустами. Были там и две огромные пальмы, а между ними — трогательный в своей простоте букет из белых маргариток и гвоздик в стеклянной вазе. Под вазой красовалась медная табличка с надписью:


«Памяти Армандо Алехандре-младшего (1950–1996), служащего „Метро-Дейд“, волонтера Братства спасателей. Его самолет был сбит кубинскими ВВС во время доставки гуманитарного груза».


И прямо перед этой табличкой сидела на бордюрном камне молоденькая женщина в темных очках, хотя свет в помещении не был слишком ярок.

— Наверное, она, — сказал Джек.

Тео многозначительно улыбнулся.

— Что ж, давай подойдем.

Спускаясь по эскалатору, Джек не сводил глаз с женщины. Вчера ему не удалось хорошенько разглядеть нападавшую, но, судя по силе ударов, он представлял ее высокой и крепкой женщиной, эдакой Гулливершей не меньше футов восьми росту и весом фунтов в триста пятьдесят. Но в действительности росту в ней было не больше пяти футов шести дюймов, фигура стройная, руки мускулистые и самые красивые ножки, которые ему только доводилось видеть. Волосы длинные, темные, кожа оливкового оттенка, и походила она на латиноамериканку, а не на русскую. Джек даже удивился: чертовски привлекательная девушка.

— И это так тебя отметелило? — насмешливо спросил Тео, когда они спустились в вестибюль.

— Да заткнись ты!

— Чего злишься? Я же не просто так спрашиваю. Многие парни в моем баре готовы выложить серьезные бабки за то, чтобы посмотреть…

— Заткнись, говорю.

Они пробились сквозь толпу и подошли к клумбе сбоку.

Девушка заметила их ярдах в десяти и поднялась навстречу.

— Кто ваш друг? — спросила она.

— Назовите ваше имя и тогда узнаете мое, — ответил Тео.

Мимо прошла группа людей, спешивших в метро.

— Здесь удобно разговаривать? — спросила девушка.

— Вполне, — сказал Джек. — Все торопятся, никто не станет стоять и слушать, о чем мы говорим. Ну и как я уже говорил по телефону, кругом полно охранников. Это на тот случай, если вы затеяли какую-нибудь глупость.

Она помолчала несколько секунд, словно осваиваясь с обстановкой. Затем подняла глаза на Джека и сказала:

— Противный был разговор, согласны?

— Не вполне.

— Угрожали мне, и это после того, как я предупредила, чтобы вы не смели влезать в наши дела. Слишком рискованно, можете мне поверить.

— Я следовал голосу инстинкта.

— И что именно нашептал вам этот голос?

— Пусть лучше мой друг расскажет. — Он взглянул на Тео и добавил: — Вот тебе задачка с несколькими неизвестными. Первое. В темноте на меня нападает женщина и угрожает.

— Усек, — кивнул Тео.

— Второе. Федералы вызывают меня на свидание и рассказывают, что, согласно сведениям из конфиденциального источника, приказ припугнуть меня поступил от главы некой загадочной преступной группировки.

— Заметано, — сказал Тео.

— Третье. У той же самой женщины имеются в памяти мобильного телефона сразу девять посланий, все на русском. Но она говорит по-английски без малейшего намека на русский акцент.

— Еще того круче.

— И вот я позвонил ей и сказал, что хочу встретиться. И она приходит на эту встречу, судя по всему, ничуть не обеспокоенная тем обстоятельством, что ее в любой момент могут схватить. Теперь скажи-ка мне, друг мой. Кто, по-твоему, эта женщина?

Тео взглянул на Джека, потом перевел взгляд на девушку в очках.

— Или она круглая дура…

— Или?..

— Или же чертова доносчица.

— Или, говоря языком русских мафиози, просто мусор. Крыса. Стукачка. Самая низшая форма жизни на земле.

— Ты просто гений, Джеко!

— Знаю.

— Но попробуем заглянуть чуть дальше. Что, если она боится вовсе не того, что мы передадим записи этих сообщений полиции? Что, если она много больше боится другого?.. Что кто-то из шайки может заподозрить ее в доносительстве?

— Думаешь?

— А что, вполне вероятно. Но может быть, лучше спросим ее? — Тео приблизился на полшага, грозно уставился на девушку. — Ну, что скажешь, красотка? Небось боишься что уже не будешь выглядеть такой куколкой, если кто из ваших узнает, что ты стучишь, а?

Она смотрела на него, гневно сверкая черными глазами. Джека поразило то, что при приближении Тео она и не подумала отступить, как поступали большинство людей. Осторожней, Тео. Она ведь и приемами кун-фу наверняка владеет. Вполне может надрать тебе задницу.

— Козел ты, — ответила она. — Думаешь, уже все понял, все знаешь, да?

— Далеко не все. Но достаточно, чтоб заставить тебя выложить нам остальное.

— Не буду я с вами разговаривать.

— Очень жаль, — сказал Тео. — Придется в таком случае пустить слушок, что в городе у нас завелась крыса.

— Тогда я сделаю все, чтобы абуэла Джека пожалела, что переехала в Майами с Кубы.

— Да, тут мы храбрые! Угрожать старой женщине. Ну и кто же следующий в твоем списке?

— Ладно, довольно угроз, — сказал Джек. — Давайте просто поговорим.

— Ничего я говорить не буду.

— Так не пойдет, — заметил Джек. — Можешь, конечно, считать нас козлами и простаками, но отказ говорить не заставит нас отступиться. Вне зависимости от того, что ты еще выкинешь, выход у меня один. Как следует потрясти эту компанию, узнать, кто угрожал Джесси Мерил и почему ее убили.

— Это очень опасно.

— А какая у меня альтернатива? Сидеть сложа руки и ждать, когда мне предъявят обвинение в убийстве?

— Да, не позавидуешь. Но я мало что могу рассказать.

— Вот мы и сдвинулись с мертвой точки. Уже прогресс. От «я ничего не скажу» до «мало что могу рассказать».

Джек выдавил улыбку. Она взглянула на его распухшую челюсть и буркнула:

— За синяк извините.

— Какие проблемы.

— Я этого не хотела, честно.

— Знаю. Сэм Дрейтон сказал, что приказ поступил свыше.

Она не стала этого отрицать.

— Кто отдал приказ? — спросил Джек.

— Сами понимаете, я не могу этого сказать.

— Кто контролирует деньги, стоящие за «Виатикл солюшнс»?

— Попробуйте догадаться.

— Те же люди, что угрожали Джесси Мерил?

— Если пытаетесь пришить убийство ребятам из «Виатикл», я не смогу помочь вам, даже если бы очень хотела.

— Почему нет?

— Потому что не там ищете.

— Кончайте с угрозами.

— Никакая это не угроза, — ответила она. — Послушайте меня внимательно. Дам вам маленькую подсказку, так уж и быть. Если считаете, что Джесси Мерил была убита, то никогда не найдете ее убийцу там, где ищете.

— Так где же следует искать?

— Где-нибудь еще, — небрежным тоном ответила она.

Тео застонал.

— Перестань! Делаешь вид, словно ничего не знаешь, да?

— Я много знаю. И вряд ли ты станешь отрицать, что слышал это от меня, когда кто-нибудь подвесит тебя вверх ногами и засунет в задницу шило для прокалывания бычьих ноздрей.

Тео даже заморгал, стараясь прогнать представшую перед его глазами страшную картину.

Джек окинул девушку оценивающим взглядом.

— Почему ты сказала, что мы не там ищем?

— Я работаю давно и хорошо знаю людей, с которыми приходится иметь дело. И знаю, как они поступают, когда хотят нанести удар.

— Говори, да не заговаривайся, — буркнул Тео. — Удар удару рознь.

— Вы уж поверьте. Если б Джесси Мерил убили из-за мошенничества со страховкой, вы бы не обнаружили ее тело в ванной у Свайтеков. Вы бы вообще не нашли ее тело. Только, может быть, по частям.

Джек с Тео переглянулись с таким видом, точно ни тот ни другой не знал, как реагировать на это утверждение.

— Вы даже не представляете, во что влезли, — добавила она.

— Почему же? Отмывание денег. Это стало ясно из телефонных сообщений и разговора с Сэмом Дрейтоном, — ответил Джек.

— Отмыв больших денег. Сотен миллионов долларов. И Джесси Мерил с ее жалкими полутора миллионами здесь совершенно ни при чем. Так что оставьте это, ребята. Иначе пожалеете.

— Мы сумеем о себе позаботиться, — буркнул Тео.

Она протянула руку и требовательным тоном сказала:

— Телефон, будьте добры.

— Я переписал все сообщения, — сказал Джек.

— И наверняка наняли кого-то снять отпечатки пальцев, верно? Но мне плевать.

— Само собой, что плевать, — вставил Тео. — Почему какую-то мелкую стукачку должны волновать отпечатки пальцев?

— И все равно, отдайте телефон.

Джек и девушка обменялись мобильниками, затем она развернулась и пошла прочь — ни тебе спасибо, ни до свидания. Джек провожал ее взглядом до тех пор, пока она не затерялась в толпе у эскалатора, ведущего на станцию метро.

— Ну, что скажешь?

— Тут два варианта, — ответил Тео. — Или она кого-то прикрывает, или боится кого-то, просто до смерти.

— Или и то и другое.

— Хочешь, чтобы я проследил за ней?

— Нет, не надо, спасибо. У меня есть человек, менее… заметный. Он уже сел ей на хвост.

Вот фигурка девушки мелькнула на эскалаторе, на самом верху. Сидевший на скамье неподалеку от клумбы друг Джека, Майк Кэмпбел, шутливо отсалютовал им, отложил газету, поднялся и двинулся следом.


31


Джек пропустил обед. Ему нужно было срочно посмотреть сдаваемый в аренду дом, который нашла для него абуэла.

Джек собирался жить в гостинице, по крайней мере до тех пор, пока Синди к нему не вернется. Но абуэла считала, что наладить отношения можно будет быстрее, если найти место, где они могут спокойно пожить вдвоем, без матери Синди. И Джек согласился, смысл в этом был.

Дом находился в районе Коконат-гроув, на Семинол-стрит, и приятно удивил его. Небольшой, но для двоих места вполне достаточно. Построен в сороковые годы, со всеми очаровательными архитектурными излишествами, о которых строители южной Флориды забыли к середине шестидесятых. Автостоянка необычайно большая для такого дома, но без травы. На лужайке высажены разноцветные бромелиевые, целые тысячи: зеленые, пурпурные, полосатые и еще бог знает каких оттенков. Сад прикрывает тень от старых дубов с перекрученными ветками. Прекрасный, удивительный двор, и газон стричь не надо, что тоже немаловажно. Черт с ней, с ценой. Джек еще на пороге решил, что снимет дом.

— Тебе нравится? — спросила абуэла.

Джек взглянул на паркетный пол из сосновой доски, на деревянные потолочные балки, на окна, в которые били лучи солнца.

— Потрясающе!

— Так и знать, что тебе понравиться.

Из кухни вышел мужчина, последний поклонник абуэлы. Джек встречался с ним и прежде и знал, что он считался лучшим танцором Маленькой Гаваны. Было ему восемьдесят два, но, несмотря на столь почтенный возраст, он не шел, а словно плыл через гостиную навстречу Джеку и улыбался во весь рот.

— Как жизнь, Джек?

Акцент очень сильный, но всякий раз при встрече с Джеком он, подобно многим друзьям абуэлы, предпочитал говорить по-английски. Все они считали его чистым американцем, пусть и с кубинскими корнями. Джек знал его под именем Эль Родео, в Беверли-Хиллз его имя произносили как Родео Драйв. Все остальные называли его в присутствии Джека просто Родео. Имелось у дружка абуэлы и второе имя, Бубба.

— Красивый, нет?

— Мне очень нравится. Сколько?

Эль Родео извлек из кармана ручку и нацарапал телефонный номер на обертке от жвачки.

— Ты звонить.

— А чей это номер?

Эль Родео принялся путано объяснять на ломаном английском, и Джек с трудом, но все-таки понял, что дом этот принадлежит племяннику Эль Родео, который недавно переехал в Лос-Анджелес. Джек пытался уточнить детали по-испански, но Эль Родео посчитал, что изъясняться по-английски удобнее. Так они и болтали, и постепенно прояснилось, что звать племянника Чип. Немного странное, как показалось Джеку, имя для латиноамериканца.

— Чип?

— Sí, Чип.

— Он дешевка,[21 - По-английски Чип созвучно «cheap», что означает в переводе «дешевый».] — пояснила абуэла.

— А, дешевка.

— Sí, sí, Чип.

Симпатичный он парень, этот Эль Родео, но готов побиться об заклад честным именем родной матери, его английский все же хуже, чем мой испанский.

Джек положил бумажку с номером в портмоне.

— Сегодня же позвоню.

— Звони теперь, — сказала абуэла.

— Мне надо подумать. Боюсь, с учетом того, через что нам с Синди довелось пройти, она согласится переехать только в дом, где круглые сутки дежурит охрана.

— Не позволяй страхам брать верх. Вам с Синди надо ребятишки. И тогда лучше дом, нет?

Джек не заглядывал так далеко, но оптимизм бабушки был заразителен.

— Надо хотя бы посмотреть весь остальной дом.

— Хорошо. — Абуэла взяла Эль Родео под руку и повела его к двери. — Мы пойдем, а ты осматриваться. Один. Мы тебе не мешать. Только решай быстро.

Джек вовсе не собирался выгонять их, но не успел возразить — они вышли через стеклянные двери во двор. Он пошел взглянуть на кухню.

Окно было открыто, и он слышал, как болтают в патио абуэла и Эль Родео. Речь шла о толпах туристов, которые буквально наводнили Маленькую Гавану, где Эль Родео с друзьями привык играть в домино в парке. Эль Родео был далеко не в восторге, что выступает там в роли живого этнического экспоната. Эти туристы ни хрена не смыслят, жаловался он, а делают вид, что все понимают. Даже Джек не разбирался толком в этих вещах, по крайней мере до тех пор, пока абуэла не переехала в Майами. Выпуски вечерних новостей создавали впечатление, что американцы кубинского происхождения живут лишь одной страстью — ненавистью. Ненавистью к Кастро, ненавистью к любому политику, который не состоит к нему в оппозиции, ненавистью к очередной звезде Голливуда, который обменивался рукопожатиями и курил сигары с этим деспотом, погубившим их родителей сестер и братьев, дядей и тетей. Нет, конечно, подобные чувства имели место. Но были районы, где жили люди, подобные Эль Родео, человеку, на протяжении вот уже сорока лет содержащему небольшой бар в Майами. И на стене этого бара висел снимок ресторана, которым он некогда владел в Гаване, а ключи от старого гаванского дома лежали в вазочке на кассовом аппарате. Он отказывался забыть то, что некогда любил, отказывался верить, что никогда уже не вернется на родной остров.

Джек бродил по дому и думал о жене.

— Привет, Джек…

Услышав знакомый голос, он вздрогнул.

— Синди? Но как ты…

— Тем же путем. Абуэла меня пригласила.

— Да, эта женщина умеет своего добиться.

— Определенно. У нас был разговор по душам в мастерской. Она заставила меня задуматься. — Голос ее снова немного дрожал, но от эмоций — не от гнева. — Наверное, я слишком бурно реагировала, ну, ты понимаешь…

— Так ты мне веришь? Что эта пленка записана черт знает когда, еще до Рождества Христова? До Синди?

Она чуть улыбнулась, давая понять, что оценила его юмор.

— У меня было время подумать. Да, теперь я тебе верю.

— Если хочешь, могу это доказать.

— Уверена, что сможешь.

— Мы наняли эксперта по аудиозаписям. Работа предстоит сложная, поскольку имеется только копия…

— Так в полиции тебе дали не оригинал?

— Если верить Кларе Пирс, оригинала вообще не существует. Он был уничтожен, а это, в свою очередь, наводит на мысль, что Джесси немало постаралась, чтоб создать впечатление, будто роман у нас был недавно. Думаю, она сделала это для того, чтоб шантажировать меня. Если я догадаюсь о мошенничестве.

— Тебе не обязательно что-то доказывать мне. Я уже достаточно наревелась и теперь понимаю: пленка — это какой-то трюк. И вообще, если бы у вас случился роман, я бы сразу поняла. Почувствовала бы.

Джек подошел к ней, нежно обнял.

— Прости, что сомневалась в тебе, — прошептала Синди.

— Я все понимаю. Ведь тело ее было у нас в ванной и…

— Давай не будем вдаваться в подробности, о'кей? Давай просто постараемся… быть счастливыми. Радоваться друг другу. Это все, что я хочу. Чтобы мы с тобой были счастливы.

— Я тоже, — сказал он, не разжимая объятий.

Со стороны патио донеслись восторженные крики. Они обернулись и увидели: у дверей стоит абуэла, смотрит на них через стекло и посылает воздушные поцелуи.

Джек улыбнулся и, двигая губами, неслышно произнес всего одно слово: gracias.

— Пойдем, — тихо сказала Синди. — Надо собрать все вещи.

— Сейчас догоню.

Через пять минут Джек был в машине и ехал следом за Синди в Пайнкрест. Для того чтобы организовать перевозку мебели в новый дом, понадобится минимум два дня, так что придется им провести еще несколько ночей у тещи. Они договорились, что Синди приедет на десять минут раньше Джека и предупредит мать о том, что Джек поживет у них еще несколько дней перед переездом. Очевидно, Эвелин была не столь убеждена в верности зятя. Джек ждал в машине у дома, и вот наконец из дверей показалась Синди и сделала ему знак, что все в порядке.

В машине зазвонил телефон — Джек даже вздрогнул от неожиданности. Звонил Майк Кэмпбел.

— Ну, как все прошло? — спросил его Джек.

— Знаешь, если бы кто-нибудь рассказал, что я топал за теткой битых два часа и остался незамеченным, я бы не поверил. Но в данном контексте расцениваю это как большой успех.

— Молодец, хорошая работа. И куда она тебя привела?

— В какой-то жуткий райончик. Похоже, ей нравится общество бездомных. И наркоманов.

— Черт. Может, она догадалась, что за ней следят? Вот и водила тебя.

— Все так, если б шлялась она бесцельно. Но только цель у нее была. Заходила в два места и оба раза, как мне показалось, далеко не случайно. К тому же вроде бы по делу.

— Ты имеешь в виду бизнес? Наркотики?

— Нет. Кровавый бизнес.

— Кровавый?

— Ага. Она посетила пару передвижных пунктов сдачи крови. Ну, знаешь, такие большие лаборатории на колесах, куда заходят люди и где медсестра втыкает им иглу в руку. А выходят они оттуда с наличными.

— Что, черт побери, это означает?

— Знаешь, не хотелось выдавать себя, вот и не стал задавать вопросов. Думал, может, тебе это что-то говорит.

— Нет, — ответил Джек. — Пока ничего.

— Первый фургон стоял на углу бульвара Мартина Лютера Кинга и Семьдесят девятой. Второй — примерно в миле от него к западу. У обоих на борту надпись «ДАР ЖИЗНИ» и номера телефонов. Будешь записывать?

— Да, — ответил Джек и записал номера, которые скороговоркой продиктовал ему Майк.

— И еще имечко для тебя имеется. Спросил какого-то донора, который вышел следом за ней. И тот сказал, что вроде бы ее зовут Катрина. А вот фамилии он не знал.

— Для начала неплохо.

— Хочешь, чтобы я продолжил?

— Нет, спасибо. Ступай-ка лучше на работу, займись своими прямыми обязанностями.

— Слежка куда интереснее.

— Извини. Но дальше предпочитаю действовать сам.

— Если вдруг понадоблюсь, дай знать.

— Обязательно. И спасибо тебе.

Только сейчас Джек заметил, что Синди по-прежнему стоит на крыльце и манит его рукой.

— Послушай, Джек… — сказал Майк.

— Да?

— Ты смотри, поосторожней с этой бабой, ладно? Потому как мне совсем не нравятся женщины, которые ночью избивают моего друга, а днем идут сдавать кровь.

Мне тоже не нравятся, подумал Джек. Еще раз поблагодарил Майка и пожелал ему доброй ночи.


32


Юрий Чесноков был в бегах, но находился в своем самом любимом на земле месте. В городке под названием Сьюдад-дель-Эсте, где проживали двести тысяч воров, мошенников, проституток, киллеров, гангстеров, похитителей людей, торговцев наркотиками, наркоманов, карманников, контрабандистов, террористов и хорошо вооруженных революционеров. Это было место, где можно раздобыть все, что твоей душе угодно в любое время суток, в любой день недели. Можно было также получить и то, что тебе совсем ни к чему. То, что не пожелал бы никому другому на свете. Все зависит от того, что ищешь.

Или кто тебя ищет.

Сьюдад-дель-Эсте находился на той стороне реки Параны, что принадлежала Парагваю. Добраться сюда было очень сложно, но можно, если сильно захотеть. И люди, сколь ни покажется это удивительным, валили сюда толпами. Девственные леса и луга Трехграничного региона — под таким названием был известен этот район — прорезали сотни взлетно-посадочных полос, непрерывно садились и взлетали маленькие аэропланы, и, конечно, ни один полет не был разрешен властями. А по мосту с двухполосным движением от бразильского пограничного городка Фос-ду-Игуасу — ежедневно приезжали до тридцати тысяч человек. Мост этот служил единственной дорогой для автобусов, грузовиков и частных автомобилей, нескончаемым потоком прибывающих из пограничных районов Бразилии и Аргентины. Обычный ежедневный ритуал: покупатели поздно ночью выезжают из Рио-де-Жанейро или других городов, на утро следующего дня они уже в центре Сьюдад-дель-Эсте стоят в шумных, провонявших выхлопными газами пробках. Большинство магазинчиков и рынков располагалось на авенида Монсеньор Родригес, главной улице города, остальные тысяч пять расползались во всех направлениях от центра кварталов на двадцать, не меньше. Здесь шла бойкая торговля дешевой электроникой и сигаретами, но это служило лишь прикрытием для самых наивных и неосведомленных покупателей. Настоящие деньги переходили из рук в руки закулисно. За наличные можно было купить оружие, секс, секс-рабов и рабынь, пиратские компьютерные программы, контрабандный товар, кокаин — хоть тоннами, наемного убийцу. Можно также было заказать что угодно — от поддельных паспортов до человеческих органов для пересадки. Лишь в Майами и Гонконге оборот наличных был выше. В стране, где официальный валовой внутренний продукт оценивался в 9 миллиардов долларов, сумма торговых оборотов в Сьюдад-дель-Эсте, не облагаемых налогом, оставляла не меньше 14 миллиардов.

Юрий вышел из своего тридцатидолларового номера в отеле «Мюнхен» и направился в японский ресторан на авенида Адриан Хара, в самое сердце так называемого азиатского сектора. По улице с грохотом катила телега, запряженная быком, искусно маневрируя и объезжая выбоины и ямы, способные поглотить ее целиком. Грязь и крысы здесь были типичным для февраля явлением, когда средняя температура составляет около девяноста пяти по Фаренгейту и сезон летних дождей в самом разгаре. Но все лучше, чем в засуху, когда все вокруг покрывает красная пыль. Мелкие красные пылинки проникают повсюду, попадают в волосы и одежду, забивают глаза и ноздри, и Юрий с иронией подумал о том, что пыль является символом растущего влияния русской мафии, которую еще называли «красной».

— Cerveza, рог favor,[22 - Пива, пожалуйста (исп.).] — сказал он официантке. Что может быть лучше холодного пива в жаркий летний день, к тому же cerveza в Парагвае варили очень приличное.

За последние три месяца Юрий навещал этот город шестой раз, и все поездки заканчивались весьма успешно. В ресторане «Фугаки» он сидел на своем обычном месте, за столиком в темном углу, откуда отлично просматривался вход. Сзади к нему подойти никто не мог, сам же он видел каждого входящего. В тот момент он был единственным посетителем — сильнейший ливень за окном не позволял высунуться на улицу даже самым стойким любителям японской кухни. Пиво принесли быстро, а две минуты спустя к нему присоединились еще двое мужчин. Фахид был у Юрия посредником, он привел с собой продавца.

Фахид приветствовал Чеснокова по-русски, но обмен любезностями скоро истощился в силу его слабого знания этого языка. Они продолжили беседу по-английски, вся троица знала его вполне прилично. Третий человек представился Аманом. У него были холодные, как у Юрия, глаза, только темные, а над верхней губой красовались усики. Юрий предложил заказать выпивку. Но они отказались.

— Фахид говорит, у вас проблемы с товаром, — сказал Аман с сильным арабским акцентом.

Юрий отпил глоток пива, потом слизнул с верхней губы усы от пены.

— Да, большие проблемы.

— Вы заказывали вирус, который легко вводится путем инъекции в кровь и смертелен для людей с ослабленной иммунной системой. Но именно это мы вам и дали.

— Возможно. Вот только этот вирус «Западный Нил», он слишком… как это правильно сказать? Экзотичен?..

— Мы продали его вам по той же цене, что и более дешевые продукты.

— Дело не в цене.

— Если хотели что-то особенное, так и надо было сказать сразу. До того, как мы оформили заказ.

— Вы выполнили пять заказов, а затем всучили мне вирус «Западный Нил». Такие штучки не пройдут. Все будет по-другому.

— Не по-другому. Все в пределах обозначенных вами параметров.

Юрий сердито покосился на Фахида.

— Я говорил: это должна быть разновидность пневмонии.

Фахид пожал плечами и сказал:

— Именно это мы и заказывали.

— Какая разница? — вставил Аман. — Результат все равно один и тот же. Какие проблемы?

Юрий помрачнел.

— Я вам скажу, какие проблемы. Мы укололи женщину из Джорджии. И вместо того, чтобы стать обычной жертвой смерти от СПИДа, одной из миллиона жертв этой болезни, она умирает от черт знает какой непонятной инфекции. Вовсю идет расследование, выясняют, где она могла подцепить редкий вирус, встречающийся только в Западной Африке.

— Ну и что с того? Расследование скоро закончится. И они все равно ни хрена не поймут.

— Я заказывал нечто аналогичное СПИДу, вирусу, от которого люди мрут каждый день как мухи. Мне не нужен непонятный вирус, от которого за последние двадцать лет умерли в Штатах от силы две дюжины человек.

— Но это дорогой продукт. Я сделал вам оптимальную цену.

— Я ведь уже говорил, дело не в цене, задница ты эдакая!

— Не смейте называть меня задницей!

— А ты не веди себя как полная задница!

— Чего ты от нас хочешь?

— Хочу получить свои бабки назад.

— Как же, размечтался! Может, еще с процентами? Или без?

— Думаешь, я шучу?

Аман навалился грудью на стол.

— Вот что, мистер Юрий. Тут вам не Блумингдейл, а Сьюдад-дель-Эсте. И никаких возвратов здесь не бывает.

Юрий потянулся через стол и вцепился ему в глотку.

— Только дернись, гадюка, горло вырву!

Глаза у Амана выкатились из орбит, он задыхался, но не осмеливался дать отпор Юрию. Фахид, похоже, тоже струхнул и молча наблюдал за этой сценой.

— И ты сиди как сидел, Фахид. Потому как я держу на прицеле твои яйца.

Фахид опустил глаза и увидел у себя между колен ствол пистолета 22-го калибра с длинным глушителем. Одной рукой Юрий по-прежнему держал Амана за горло, в другой был зажат пистолет. Лицо у Амана посинело.

— Прекрати, Юрий, — выдавил наконец Фахид. — Неужели нельзя договориться по-хорошему?

— Отдайте деньги.

Фахид снова покосился на пистолет.

— Уверен, это не проблема.

— Хочу услышать это от Амана.

— Не держи его за глотку, тогда он скажет.

Но Юрий не отпускал.

— Пусть кивнет, и так сойдет. Ну, как поступим, Аман? Я получу обратно свои деньги?

В уголке рта Амана показалась слюна. Он прохрипел что-то невнятное.

Пальцы Юрия еще сильнее впились в горло.

— Так получу я обратно свои деньги или нет?

На лбу у Амана выступили крупные капли пота, он хрипел и задыхался.

— Я жду, — сказал Юрий.

Глаза араба закатились, веки и ресницы мелко дрожали; казалось, он вот-вот потеряет сознание.

— Да отпусти ты его, — сказал Фахид.

— Заткнись! Даю тебе пять секунд, Аман.

Аман застыл. Волосатые ноздри широко раздувались, со свистом втягивая воздух. Затем он приподнял правую руку и сжал пальцы в кулак. Он держал его несколько секунд, а затем сделал неприличный жест — медленно приподнял средний палец.

— Ах ты, сукин кот!

Юрий рванулся вперед и набросился на Амана, перевернув столик. Резко ударил коленом в солнечное сплетение и одновременно вывернул правую руку назад. Раздался сухой щелчок, напоминающий звук выстрела. Это сломалась кость, и Аман дико взвыл от боли: его локоть был неестественно вывернут.

Фахид не успел среагировать, все это случилось в считанные доли секунды. Юрий развернул Амана и сунул ствол пистолета ему в пах.

— Не лезь, Фахид, иначе сейчас кастрирую твоего дружка!

Аман жалобно повизгивал от боли. Других посетителей в ресторане не было, но официанты, заметив происходящее, ударились в бега. Бросились вон и спрятались на улице, придерживаясь негласного закона выживания в Сьюдад-дель-Эсте. Иными словами, упорно смотрели в другую сторону.

Юрий схватил Амана за руку и сунул средний палец ему в рот.

— Не хочешь бабки отдавать, сука, тогда палец отдашь!

Фахид было шагнул к ним, но Юрий еще сильнее вдавил ствол пистолета в пах араба.

Фахид замер на полпути. Юрий все глубже всовывал палец Аману в горло.

— А ну, кусай! Откусывай! Мне нужен этот палец!

Аман тихо подвывал, в глазах его стояли слезы. Раздался приглушенный выстрел. Пуля угодила Аману в левую ступню. Нога дернулась, точно через нее пропустили электрический ток, и, даже несмотря на то, что палец глубоко ушел в горло, он умудрился испустить сдавленный крик.

— Откусывай, кому говорят!

Лицо у Амана исказилось, челюсти непроизвольно сжались от окрика.

— Сильнее! Кусай сильнее, до конца!

Тело Амана сотрясалось от судорог. Изо рта бежала кровь, зубы перегрызали кожу и сухожилия.

— Не надо, Юрий! — взмолился Фахид.

— Нет, до конца!

— Он теряет сознание, — пролепетал Фахид.

Кровь двумя струйками бежала по щекам и подбородку, собиралась в ушных раковинах. Зубы сжимались все плотнее, резцы начали дробить кость.

— Хочу услышать, как она треснет.

— Перестань, ладно? — сказал Фахид. — Я отдам тебе все деньги. Считай, что я тебе должен. Только отпусти его.

Юрий поднял глаза на Фахида, затем снова взглянул на Амана. Все лицо его было залито кровью, вместо ступни — кровавое месиво, а левая рука походила на крендель. Резким рывком Юрий выдернул палец из челюстей Амана. Палец был сломан, мышцы и сухожилия порваны и прогрызены до кости.

— Меня от вас тошнит, — сказал Юрий.

И, уже поднимаясь, быстро и резко ударил два раза по сломанному локтю Амана, отчего несчастный громко взвыл от боли. А потом рухнул вниз и начал кататься по полу.

— Чтоб отдали все, до последнего пенни, до того как я уеду из города. И, пожалуй… не только за последний заказ. За все шесть, ясно?

— Сегодня же вечером доставлю тебе деньги в гостиницу, — сказал Фахид. — И тогда мы в расчете, правильно?

— Мы никогда не будем в расчете. Из-за вас, задниц, я потерял самый большой в жизни контракт.

— Как это?..

— Да эти ублюдки из Майами, на которых я пахал. Они отсекли меня от доли. И все по вашей вине — из-за вашего гребаного вируса «Западный Нил».

Он развернулся и изо всей силы наступил Аману на раненую ногу. Араб снова взвыл от боли.

— Мне очень жаль, Юрий, — сказал Фахид.

— Ты даже не представляешь, как пожалеют ребята из Майами!

Он сунул пистолет в кобуру под рубашкой, швырнул на стул двадцать долларов — по здешним меркам вполне достаточно, чтобы расплатиться за пиво и сломанный столик, — и вышел из ресторана, предоставив Фахиду возможность заняться пострадавшим.


33


В восемь утра Джек собрался на работу. Синди уехала к себе в студию двумя часами раньше, заметив, что утреннее освещение особенно благоприятно для съемок на улице. Джек прошел на кухню выпить чашку кофе. Мать Синди сидела за столом и читала газету.

— Доброе утро, — сказал Джек.

— Угу, — пробормотала Эвелин, не отрываясь от кроссворда.

Джек колебался секунду, потом сказал:

— Эвелин, я хотел поблагодарить вас.

— За что?

— За то, что дали нам с Синди приют. Позволили пожить здесь.

Она подняла глаза от газеты.

— Что только не сделает мать для родной дочери.

Судя по тону, каким были произнесены эти слова, сразу становилось ясно: она сделала это не для него.

— Мы можем поговорить? Хотя бы минутку?

— О чем?

Джек придвинул стул и уселся напротив.

— Вы были очень холодны со мной с тех пор, как всплыла эта старая запись. Синди, слава Богу, меня простила. Что я должен сделать, чтоб наладить отношения с вами?

— Ничего тебе делать не надо.

— Ничего не надо делать или я не смогу тут ничего поделать?

— Господи, к чему устраивать себе и другим такую головную боль!

Джек посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Я вашей дочери никогда не изменял.

— Это меня не касается. Разбирайтесь сами.

— Тогда почему вы все время даете понять, что я совершил нечто ужасное и непоправимое?

— Ну, если ты действительно так все воспринимаешь, тогда, может, и совершил.

Джек понимал, что разговора не следовало затевать вовсе. Но он просто не мог выносить холодных, презрительных взглядов тещи.

— Мне кажется, вам это только в радость.

— В смысле?

— Если бы я действительно обманывал Синди.

— Глупости!

— Нет, правда? Вам хотелось бы?

— Что за дурацкий вопрос!

— Вопрос, на который вы не хотите отвечать.

— Но с какой стати я должна желать родной дочери плохого?

— Это не ответ. Позвольте высказать догадку. Вы будете счастливы, если она меня бросит, верно?

— К чему все эти разговоры, не понимаю! — Тон Эвелин стал жестче.

— Давно пора, так вы думаете?

Она раздраженно отвернулась, потом опустила глаза и тихо сказала:

— Я против тебя ничего не имею. Честно, Джек. И вовсе не считаю тебя ужасным человеком.

— Уже прогресс! Вы никогда обо мне так тепло не отзывались!

— Было время, когда я говорила о тебе только хорошее.

— А потом все изменилось, да?

— Эстебан все изменил, — еле слышно ответила она.

Пять лет прошло после нападения, но до сих пор при упоминании об Эстебане у Джека по коже пробегали мурашки.

— Синди говорила, что вы думаете на сей счет: ее ночные кошмары не закончатся, пока она со мной.

— Но на нее напал твой клиент.

— Это было, когда я занимался смертными приговорами. Теперь не занимаюсь. И все позади.

— И все осталось. Страхи будут преследовать ее всегда.

— Она вполне довольна своим выбором.

— Она куда более хрупкое создание, чем тебе кажется.

— Сильней, чем вы думаете.

— Я говорю не только об Эстебане.

— Знаю, о чем вы говорите. Но я ничуть не похож на ее отца.

Эвелин умолкла и откинулась на спинку стула с таким видом, точно этот разговор отнял у нее все силы. А потом вдруг заговорила снова. И голос звучал уже мягче, но серьезнее:

— Тебе известно, почему мой муж покончил с собой?

— Думаю, что этого никто не знает.

— Известно, как отразилось эта смерть на нашей семье?

— Могу лишь представить.

— Я не прошу представлять. Я спрашиваю, что тебе известно.

— Да пожалуй что, ничего. Ведь меня там не было.

— Тогда ты совсем не знаешь Синди. И нечего притворяться, будто знаешь, что для нее хорошо, а что — плохо.

Слова эти рассердили Джека. Не только потому, что показались обидными. Стало ясно, что Эвелин думала так очень давно.

— Знаете, Эвелин, вы были правы. Не следовало затевать этот разговор.

— Совершенно бесполезный.

— Да, и некоторые вещи лучше оставлять недосказанными.

— Особенно когда оба мы понимаем, что я права.

Джек взял кружку и вышел из дома. Залпом допил кофе на крыльце и направился к машине. Повизгивая шинами на поворотах, машина уносила его все дальше от дома, от матери Синди и столь болезненных для него истин.


34


Джек возвратился с утреннего заседания в федеральном суде страшно довольный собой. Приятно было осознавать, что, несмотря на личные, весьма нешуточные неприятности, он все еще может на славу потрудиться для своего клиента. Пусть даже клиент и виновен.

Едва он вошел к себе в кабинет, как в дверь влетела Роза. Она следовала давно укоренившейся привычке — посплетничать после судебных слушаний. Да и Джек был совсем не против поделиться с ней подробностями. Но сейчас она преподнесла ему неприятный сюрприз.

— Джесси Мерил упомянула тебя в своем завещании.

Джек ушам своим не поверил:

— В качестве кого?

— В качестве наследника.

Новость просто не укладывалась в голове. Он даже не задумывался о завещании Джесси. И конечно, не говорил о нем с Кларой, ее личным представителем.

— Быть того не может!

— Только что говорила по телефону с Кларой — она предпочитает иметь дело с твоим адвокатом.

— И что же она сказала моему адвокату?

— Зачитывать завещание будут завтра у нее в конторе, в половине четвертого. Ты приглашен, поскольку являешься наследником.

— Сказала, что мне причитается?

— Нет. Только намекнула, что сам факт лишний раз служит подтверждением — у тебя был мотив убить Джесси. Нешуточный.

— Надеюсь, она не оставила мне деньги?

Роза на секунду задумалась.

— Да нет, маловероятно. Но с другой стороны… Знаешь, я начинаю думать, что с головой у нее было не в порядке.

— Это точно.

— Ты не понял. Я говорю об умственном расстройстве, имеющем медицинское подтверждение.

— Тебе стало известно нечто такое, чего не знаю я?

Роза подошла к окну и сказала:

— Слышала, что медэксперт вот-вот огласит свое заключение.

— Что в нем?

— Официально пока ничего. Но один человечек, имеющий к этому отношение, все же проговорился. В тканях печени и почек обнаружено повышенное содержание свинца. Тебе это что-то говорит, Джек?

Он смотрел прямо на Розу, но не видел ее.

— Да, у Джесси было отравление свинцом.

— Один раз. В крови, когда она умерла, свинца обнаружено не было. А вот его следы остались, в жизненно важных органах.

Джек заговорил торопливо, взахлеб, словно мысли опережали слова:

— Значит, она действительно была больна. Но это еще не доказывает, что обмана не было. Очевидно, кому-то на определенном этапе заболевания пришла мысль воспользоваться отравлением и превратить этот случай в заболевание АЛС. И все с единственной целью — надуть инвесторов из «Виатикл солюшнс». Идея принадлежала Джесси или доктору Маршу. Возможно, совместное творчество в постели.

— Согласна с тобой, но я не о том.

— О чем же?

— Отравление свинцом часто вызывает весьма серьезные осложнения психического характера. Паранойю, галлюцинации, раздражительность.

— Словом, все то, что присуще кандидатке в самоубийцы, так?

— Ну, разве что исключить странности этого самоубийства.

— Как прикажешь понимать?

Роза присела на краешек стола и теперь смотрела прямо на Джека.

— Объясняю. Пока мы выяснили, что отравление может служить причиной весьма странного поведения Джесси перед смертью. Она упомянула тебя в своем завещании, вписала твое имя в совместный банковский счет, использовала аудиопленку с целью доказать, что вы состояли в интимных отношениях.

— Ну, тут все ясно. Она намеревалась выставить меня соучастником.

— Скорее страховка — на случай, если ты поднимешь шум по поводу мошенничества.

— Верно. Как только эксперт выдаст заключение по пленке, мы сможем доказать обвинителю, в чем состоял ее замысел.

— Да, но при отсутствии оригинала не так просто доказать, что вы с Джесси крутили любовь семь-восемь лет назад.

— Любой толковый эксперт поймет, что это копия. Единственная причина, по которой Джесси изготовила копию, а затем уничтожила оригинал, — создать впечатление, что роман у нас был совсем недавно.

— Все это, конечно, верно, — сказала Роза. — Но я далеко не уверена, что твоя версия вымогательства имеет связь с пленкой. Слишком уж много эмоций.

— О чем это ты?

— Итак, мы знаем следующее. Джесс скопировала пленку с оригинала для того, чтобы запись выглядела свежей. Отсюда вопрос: зачем она хранила оригинал все эти годы? Надеюсь, ты не думаешь, что она начала планировать мошенничество со страховкой восемь лет назад?

— Я говорил тебе: пленка превратилась в расхожую шутку между нами. Возможно, в конце концов она сунула ее в коробку из-под обуви, да и забыла. А вспомнила недавно, когда ей понадобилась моя помощь.

— Не верится, что так много лет она хранила пленку с самыми невинными намерениями или просто по забывчивости. Я слушала запись.

— Я вообще-то тоже.

— Тебе стоит еще раз послушать.

— Не испытываю ни малейшего желания.

— Надо. Пошли. — С этими словами Роза поднялась и направилась к двери.

— Куда?

— Пленка у меня в картотеке.

— Я не хочу, — сказал он, но Роза уже вышла в коридор.

Джек последовал за ней. Роза отперла ящик, достала пленку и вышла в конференц-зал. Джек с отвращением наблюдал за тем, как она вставляет кассету в стерео.

— Нам вовсе не обязательно слушать все. Самое интересное тут, на мой взгляд, в конце. — Она нажала кнопку, отмотала почти до самого конца, потом покосилась на Джека. — Готов?

Он покачал головой.

— К чему все это?

— Не переживай. Ничего страшного. Все стоны и вздохи оставим за кадром. В самом конце — любопытный разговор. Джесси пытается уговорить тебя перейти от аудио- и видеозаписи. — Она нажала на кнопку.

Легкое потрескивание, шуршание, затем Джек услышал свой голос:


«— Нельзя ли убрать эту чертову камеру, а?

— Оставь. Аудиозапись мы уже сделали. Почему бы не попробовать видео?

— Потому, что она похожа на одноглазого монстра. Пялится прямо на меня.

— Это я все время пялюсь на твоего одноглазого монстра.

— И не надо тыкать пальцем в…

— Надо же, какой ты у нас мистер Скромник!

— Выключи, я сказал.

— Почему?

— А ты как думаешь, почему?

— Потому что тебе не нравится делать это во время разговора.

— Нет, мне просто не нравится, как она на меня смотрит.

— Значит, магнитофон тебе не мешает, когда мы трахаемся. Уже хорошо. Но я о другом. Знаешь, пора бы нам потолковать о том, как мы друг к другу относимся.

— С какой стати?

— Ты что же, боишься говорить о своих чувствах ко мне, да, Джек?

— Нет.

— Тогда говори. Скажи, все запишется.

— Прекрати.

— Ага, испугался!

— Черт побери, Джесси! Я просто не хочу!

— Перетрусил, цыпленок! А я не боюсь. Могу, глядя прямо в камеру, сказать про свои чувства».


И снова настала пауза с шуршанием и потрескиванием, многозначительная пауза перед тем, как Джесси произнесла свои последние на этой пленке слова:


«Я не хочу жить без тебя, Джек Свайтек. Мне без тебя не жить».


Роза нажала на «Стоп». Посмотрела на Джека и протянула:

— Ну?

— Что «ну»? Пустая болтовня двух любовников. Люди очень часто говорят друг другу «жить без тебя не могу», ну и все такое, в том же духе.

— Да, конечно. И в девяноста девяти случаях из ста это означает просто, что они предпочитают жить с вами, а не с кем-то другим. Но в некоторых, довольно редких, случаях эти слова имеют более буквальное значение. Если выбирать между смертью и жизнью без тебя, я выбираю смерть.

— Да такие слова звучат каждый день в тысячах спален! Скорее умру, чем потеряю тебя, ля-ля-ля и так далее. И это вовсе не означает, что человек готов совершить самоубийство.

— По большей части нет, конечно. Но иногда такое случается.

— Но ведь это было восемь лет назад!

— Ты не знаешь, что произошло с Джесси после того, как вы расстались. Возможно, после разрыва с тобой жизнь ее превратилась в целую цепь несчастий.

— Почему-то ты не желаешь учитывать — именно она бросила меня.

— Разве? А может быть, ты заставил ее порвать отношения, потому что упрямо отказывался говорить о своих чувствах? Ты ведь сам рассказывал — спустя примерно полгода она пыталась помириться.

— Может быть, хватит всей этой дешевой психологии? Пленка, наши отношения — все давно быльем поросло. То, что ты говоришь, домыслы чистой воды.

— Не стоит отмахиваться. Если тебя все же обвинят в убийстве, это может стать линией твоей защиты.

— Да, тут ты, пожалуй, права. Старая подруга около десяти лет сгорала от любви без взаимности. Вписала меня в свой банковский счет, оставила по завещанию целую кучу денег. Восстановила старую пленку, где мы занимаемся любовью. И все это ради того, чтобы предоставить мне мотив для убийства. Смешно!

— Да послушай ты! С самого начала речь шла о том, что Джесси, возможно, хотела о чем-то заявить, покончив с собой у тебя в ванной. Может быть, она просто хотела сказать тем самым: «Меня убил Джек Свайтек!»

— Ты что, серьезно? Считаешь, она покончила с собой только для того, чтобы я в тюрьму сел?

— А ты вдумайся хорошенько. Такой трюк, сам понимаешь, одноразового действия, а потому обставлен должен быть идеально. Покончить с собой, но чтобы все выглядело как убийство. И если все обставить правильно, настоящий убийца будет вне подозрений.

Джек присел на краешек стола и задумался. Возможно, он действительно проглядел единственно приемлемую линию защиты, более того — самую лучшую линию защиты. А все потому, что боялся реакции жены.

— Знаешь, у меня возникает ощущение, что вот-вот ухвачу нить, но нет, она выскальзывает.

— Вот и хорошо. Я не говорю, что тебе непременно предъявят обвинение, но, если произойдет худшее, эта версия поможет сбить с толку кого угодно.

— Мне самому хочется узнать правду.

— Неужели?

— Конечно.

— Ну, тогда, может, в конце концов и узнаешь. Будем надеяться, правда окажется не столь уж страшной.

Джек задумчиво кивнул, наблюдая за тем, как Роза вынимает пленку из кассетника.


35


Катрина Падрон увидела на руках кровь. Ну вот, пожалуйста, весь день работы насмарку. Пробирка протекала. Очевидно, какой-то идиот из передвижной станции по сдаче донорской крови плохо закупорил ее, что случалось довольно часто при переправке продукта в распределительный центр. Подобные проколы неизбежны, когда имеешь дело с неквалифицированным персоналом. Да и что от них ожидать? Месяцем раньше группа работала в салоне видеопроката, еще через месяц те же люди будут торговать бижутерией. А теперь — вот кровь перевозят. Зараженную кровь.

Слава Богу, что на мне резиновые перчатки.

Катрина терла и отмывала руки дезинфицирующим мылом в помещении распределительного центра. Из холодильного отделения вышел ассистент. Одет он был в зимнее пальто на меху, в руках коробка, где могло поместиться с дюжину пробирок на сухом льду, прикрытых сверху пузырчатой целлофановой прокладкой.

— Куда отправлять? — спросил он.

— В Сидней. Австралия.

Он взял ручку и специальную наклейку для указания адреса.

— Знаешь, совсем недавно видел по ящику передачу про этот самый Сидней. Оказывается, туда англичане отправляли самых закоренелых преступников.

— Это было давно.

— Так, стало быть, все тамошние жители являются потомками уголовников и каторжников?

— Ну, не все.

— И все равно, тюрьма она и есть тюрьма. У них небось и так полно крови, зараженной СПИДом. Зачем им наша?

Катрина выразительно закатила глаза. Нет, работать приходится просто с дебилами! Полными дебилами.

Он обмотал коробку куском липкой ленты, наклеил бирку с указанием адреса доставки.

— Ну вот, готово. Наш футбольный мячик готов к отправке в Австралию. Как дам сейчас ногой, так и перелетит через моря-океаны.

— Даже думать не смей.

— Да что я, дурак, что ли? — Он снял пальто, повесил на крючок рядом со входом в холодильный отсек и направился к выходу.

— Эй, гений! — окликнула его Катрина. — Ты ничего не забыл?

Он обернулся и, увидев у нее в руках не заполненный до конца бланк, тихонько застонал.

— Послушай, может, хватит? И без того уже добрых три часа сную в этот холодильник и обратно. Неужели не можешь заполнить за меня счет-фактуру, детка?

— Ладно, так и быть. Но при условии, что ты перестанешь называть меня «деткой».

Он подмигнул и улыбнулся так, что ее едва не стошнило.

— Ты все правильно поняла, милашка.

Она решила пропустить это мимо ушей. Так будет проще. Она вовсе не собиралась работать здесь до конца своих дней. И напрасно тратить время, принуждая других исполнять свои обязанности как следует. Да и так уж много времени уходит на бумажную работу. Один подлинный счет-фактура на законное приобретение и продажу зараженной крови и еще четыре поддельных, для фиктивных покупателей чрезвычайно дорогого медицинского материала, которого на самом деле не существовало. У корпорации под названием «Биологические исследования» имелось достаточно сотрудников, материала и торговых сделок, чтобы выглядеть вполне приличной компанией, продающей образцы крови для использования в медицинских исследованиях.

Самое удивительное, этот «кровяной» бизнес стал для нее большим шагом в карьере.

Лет двенадцать назад Катрина добиралась в Майами с Кубы кружным, долгим путем, через Чехословакию. Четыре года прожила в Праге, в качестве участницы одной из самых позорных и малоизвестных программ Фиделя Кастро. В семнадцать лет в числе восьмидесяти тысяч молодых кубинок и кубинцев ее отправили в Восточную Европу для работы за чисто символическую плату. Страны получали дешевую рабочую силу, распределяя кубинцев туда, где отказывались работать европейцы. Кастро взамен получал твердую валюту. Попав в Чехословакию, Катрина почти ничего не видела, кроме завода, на котором работала, да комнатки, которую делила с семью другими девушками. Обещанной зарплаты — и той не видела. Все это укрепило ее в решении никогда не возвращаться на Кубу. Со временем она стала мечтать только об одном: как бы выбраться из Праги живой, но временами казалось, что это невозможно.

— Катрина?

Она подняла глаза от бумаг и увидела в дверях босса. Владимир служил своего рода официальным прикрытием их деятельности. На складе почти не бывал. Особенно с тех пор как они занялись этим бизнесом с кровью.

— Да, сэр?

Он приблизился, осторожно обходя разбросанные по бетонному полу коробки. Под мышкой у него была зажата глянцевая красная папка, содержащая самые последние документы по маркетингу для корпорации «Виатикл солюшнс». Катрина поняла — он пришел совсем по другому поводу. Офисы двух компаний делили между собой это помещение.

— Только что говорил по телефону с парнем, который сказал, что ты направила его ко мне.

— Я направила к вам?

— Низкий голос. Как у старого здоровенного спортсмена. Сказал, что хочет встретиться и поговорить. Будто бы у него какое-то очень выгодное деловое предложение к «Виатикл».

— Его имя?

— Тео. Тео Найт. Ты его знаешь?

Катрина сразу же вспомнила имя:

— Да, знаю.

— Я договорился о встрече в «Буром медведе». Сегодня вечером. И он очень настойчиво приглашал тебя. Ты пойдешь?

Катрина отложила в сторону бумаги, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Да, конечно. Всегда приятно поболтать со старым дружком Тео.


36


Джек с Розой прибыли в адвокатскую контору Клары Пирс ровно в 3.29 дня. Чтение завещания Джесси Мерил было назначено на половину четвертого, и оставшейся минуты было для Джека достаточно, чтобы освоиться в логове «врага».

Из приемной их провели в конференц-зал и пригласили присесть в кожаные кресла темно-красного цвета, расставленные вдоль длинного стола. Судя по обстановке, Клара процветала. Толстые ковры, стены обшиты деревянными панелями и затянуты сверху натуральным шелком. Главным предметом обстановки был, разумеется, стол, все остальное сосредоточивалось вокруг него. Вырезан он был из натурального камня кремово-белых тонов, поверхность шероховатая, специально оставлена неотполированной. Словом, совершенно бесполезный и страшно дорогой предмет мебели, который ловкие дельцы декораторы зачастую уговаривают приобрести процветающих адвокатов для солидности и пускания пыли в глаза клиентам. Писать на нем было, конечно, невозможно.

Секретарша принесла кофе и предупредила:

— Пожалуйста, пользуйтесь специальными подставками. Камень пористый, и его легко испачкать чернилами.

— Да, конечно, — кивнул Джек. «Красиво и непрактично, — подумал он. — Джесси бы понравилось».

Выходя, секретарша затворила за собой дверь. Роза и Джек переглянулись, несколько обескураженные тем фактом, что остались одни.

— А ты уверена, что Клара назначила на три тридцать? — спросил Джек.

— Само собой.

Тут дверь отворилась и в комнату вошла Клара Пирс с кожаной папкой под мышкой.

— Извините за опоздание, — сказала она. Они обменялись рукопожатиями, причем на лице ее не было и тени улыбки. — Впрочем, много времени это не займет. Так что начнем, пожалуй.

— А что, разве больше никого не будет? — удивился Джек.

— Нет.

— Господи, я что, единственный ее наследник?

— Думаю, на этот вопрос ответит сама Джесси. Она составила весьма необычное завещание.

Джек вновь недоуменно раскрыл рот, но тут Роза незаметно ткнула его локтем, словно напомнив тем самым, что они пришли сюда слушать, а не задавать вопросы.

Клара достала из папки бумаги и выложила перед Розой. Джек потягивал кофе и по рассеянности поставил чашку на стол. Глаза у Клары расширились, казалось, ее сейчас хватит удар. Затем, прищелкнув пальцами, она произнесла:

— На подставку, Джек. Будь любезен, на подставку!

— Ох, прости.

— Этот стол привезен из Италии. Самый дорогой предмет мебели, который я когда-либо приобретала. Пятна вывести невозможно, испачкаешь — стол погиб.

— Это я по рассеянности, просто забылся на секунду. Обещаю, больше не повторится.

— Благодарю.

— Не могли бы вы зачитать завещание? — спросила Роза.

— Да, конечно. Позвольте лишь для начала заметить, что официальное чтение завещания — не моя идея. Сама я предпочла бы вручить вам копию, а оригинал заверить. Но такова была воля Джесси.

— Объяснять все это было не обязательно, но все равно спасибо.

— Что ж, прекрасно. Итак, начнем: «Я, Джесси Сьюзан Мерил, находясь в добром здравии и ясном уме, настоящим объявляю…»

Как же, в добром здравии, подумал Джек. Возможно, завещание лучше было бы начать так: «Я, Джесси Сьюзан Мерил, находясь в ясном уме и куда более добром здравии, чем притворялась и во что заставила поверить всех окружающих, в том числе и этого тупицу, моего адвоката Джека Свайтека, чьей доверчивостью воспользовалась в своих корыстных целях…»

Клара меж тем продолжала зачитывать длиннющую преамбулу. Через минуту или две она сделала паузу, отпила глоток воды, аккуратно поставила стакан на подставку и перешла к самой сути завещания.

— «Моим имуществом завещаю распорядиться следующим образом, — торжественно произнесла Клара и перевернула страницу: — Первое. По истечении шести месяцев после моей смерти все мое имущество, в том числе акции, ценные бумаги, а также недвижимость, следует распродать и превратить в наличные.

Второе. Процесс этой ликвидации поручаю своей личной поверенной в делах Кларе Пирс, в соответствии с ранее заключенным с ней трастовым соглашением, о чем есть указание в пункте „А“.

Третье. Единственным наследником всего имущества назначаю ребенка мужского пола, нареченного Джеком Мерилом и рожденного 11 октября 1992 года в Центральной больнице города Тампа, штат Флорида, который 1 ноября 1992 года был отдан матерью, то есть мною, Джесси Сьюзан Мерил, на усыновление.

Четвертое…»

Джек уже больше ничего не слышал. Поставил чашку с кофе на стол и сказал:

— Извини. Я не ослышался? У нее был ребенок?..

И снова Клара раздраженно прищелкнула пальцами.

— Подставка!

Джек автоматически, сам не осознавая того, что делает, передвинул чашку.

— И его зовут Джек?

— Пожалуйста, — сказала Клара, — дай мне возможность дочитать документ до конца, вопросы будешь задавать потом.

— Вообще-то у нас нет никаких вопросов, — вмешалась Роза. — Мы здесь для того, чтобы просто сидеть и слушать, верно, Джек?

Она надавила острым каблучком ему на ногу.

— Но Клара только что сказала… — пробормотал он.

— Я слышала. Прошу вас, мисс Пирс, продолжайте. Мы больше не будем прерывать вас, обещаю.

Клара перевернула страницу.

— «На время составления данного документа местонахождение и имя наследника не известны. Если в течение года после моей смерти он установлен не будет, данное завещание аннулируется и все мое имущество переходит к отцу наследника, Джону Лоуренсу Свайтеку».

— Что?!

— Черт побери, Джек! В последний раз предупреждаю: используй подставку!

— Но Джесси никогда не говорила, что у нее есть ребенок!

— Спокойно, Джек, — сказала Роза.

— Подставка, умоляю! — взмолилась Клара.

— И уж тем более не говорила, что я его отец.

Роза схватила его за руку.

— Пошли.

— Нет, я хочу это слышать!

— Снимешь ты наконец со стола эту чашку или нет?

— Вот что, Джек. Если ты не можешь заткнуться и слушать спокойно, мой долг, как адвоката, увести тебя отсюда.

— Нет! — крикнул он, резко вырвал руку и сбил кофейную чашку. Горячая черная жидкость полилась на стол. Джек рванулся вперед в попытке предотвратить катастрофу, но было поздно. Рот Клары был раскрыт в безмолвном крике, глаза округлились и стали похожи на две серебряные монеты. Все трое в ужасе смотрели на расплывающуюся в центре кремово-белого стола темную лужицу. Жидкость быстро впиталась в пористую поверхность, осталось безобразное коричневое пятно. В помещении моментально воцарилось похоронное настроение.

Дорогой стол Клары напоминал теперь окаменевшие экскременты динозавра.

— Клара, прости ради Бога, мне правда страшно жаль.

— Ублюдок паршивый! Ты это нарочно!

— Я нечаянно, клянусь!

— Стол погиб!

— Его можно отмыть! Я заплачу!

— Да нельзя его отмыть! Ты изгадил мой чудесный, мой изумительный стол!

— Сам не понимаю, как это произошло.

— Думаю, нам пора, — сказала Роза.

Клара была на грани истерики.

— Да, очень вас прошу, пожалуйста, убирайтесь отсюда! К черту!

— Но мы еще не дослушали завещание, — возразил Джек.

— Того, что я успела прочесть, достаточно.

Джеку хотелось прослушать все до конца, он надеялся найти в этом странном документе нечто, хоть немного проясняющее ситуацию. Но Клара не собиралась идти ему навстречу. Она не двинулась с места. Так и сидела, упершись локтями в стол — один локоть покоился на пресловутой подставке, — и смотрела на большое коричневое пятно.

— Прости, если можешь, — пролепетал Джек.

— Уходите, — ответила она, не поднимая глаз.

Джек с Розой поднялись и молча направились к двери.


37


Лучи заходящего солнца просачивались сквозь жалюзи. Это немного раздражало глаза, но помощник прокурора штата Бенно Янковиц решил оставить все как есть. Всякий раз, беседуя со свидетелем, от показаний которого зависел ход процесса, он старался сделать так, чтобы собеседник чувствовал себя не слишком комфортно.

По другую сторону стола возвышалась фигура Хьюго Заморы. Этот мужчина весом около трехсот фунтов, обладатель низкого звучного голоса, выступал защитником в криминальных процессах. Рядом с ним сидел доктор Марш, он явно нервничал. Перед ним лежал единственный листок бумаги, подготовленный Заморой. В нем был текст, который должен произнести доктор Марш на суде перед жюри присяжных при условии, что прокуратура предоставит ему иммунитет от преследований.

Янковиц притворился, что перечитывает показания еще раз, барабаня пальцами по столу и водя глазами слева направо, словно по строчкам. И вот, наконец, он поднял голову и произнес:

— Не производит впечатления.

— Мы открыты для любых переговоров, — сказал Замора. — Возможно, следует отточить формулировку.

— Мне это не поможет.

— Простите, но я с вами не согласен. Все ваше дело против мистера Свайтека основано на предположении, что у Джека Свайтека был роман с Джесси Мерил. И насколько я понимаю, ваша версия сводится к тому, что женщина угрожала рассказать об этом жене Свайтека, что послужило причиной убийства.

— Я не собираюсь комментировать свои версии.

— Прекрасно. В таком случае поговорим о доказательной базе. Доказательством любовной связи является, насколько я понимаю, аудиопленка, изъятая в ходе описи имущества мисс Мерил, так?

— Не намерен обсуждать с вами происхождение собранных улик.

— Я и не прошу. Мы оба прекрасно знаем, что департамент полиции можно сравнить с дырявым решетом. Не стану называть имен, но ваш же собственный эксперт подтвердил, что так называемое главное оружие обвинения, пресловутая пленка, вовсе не является оригиналом. Оригинала не существует. У вас на руках всего лишь копия, а это оставляет Свайтеку лазейку для защиты. Он вполне может заявить, что запись сделана до его женитьбы.

Янковиц промолчал.

Замора продолжил:

— И вот теперь доктор Марш готов прикрыть эту зияющую брешь в вашем деле. Он, разумеется, категорически отрицает, что был участником мошеннической сделки, о которой говорит Свайтек. Но он обязательно скажет присяжным, что, как лечащий врач мисс Мерил, сблизился и подружился со своей пациенткой. И что вечером того дня, когда дело мисс Мерил было выиграно в суде, она пришла к нему домой поблагодарить его лично. Ну, одно влечет за собой другое… короче, они стали любовниками.

— Знаю. Прочел в этих показаниях.

— Давайте послушаем запись.

— Ни к чему.

— Я уже подошел к самой важной и существенной части. Много времени это не займет. Всего секунд двадцать.

Он на миг задумался, глотнул почти остывшего кофе.

— Как вообще появилась эта пленка?

— Очевидно, Джесси любила проводить время именно в таких забавах. Это можно понять, прослушав пленку.

— Вы что же, хотите сказать, что у вас есть запись того, как Джесси и доктор Марш занимаются сексом?

— Да. Правда, качество записи неважное. Она установила камеру на треноге, ну а потом… Словом, вы поняли, чем они занялись.

Янковиц покосился на Марша — тот был старше его по возрасту, — а потом сказал:

— И вы считаете, мне обязательно это смотреть?

— Нет. Опустим изображение. Нам важно то, что там говорилось.

— Так уж и важно, — проворчал Янковиц.

Замора протянул ему кассету. В стенку был встроен небольшой телевизор с видеоплейером. Янковиц вставил кассету, а затем затемнил экран, щадя свое зрение и чувства доктора Марша. Нажал на кнопку и вернулся на свое место.

— Ничего не слышно, — заметил он после паузы.

— Прибавьте громкости, — посоветовал Замора.

Он прибавил. Послышался шорох. Затем женский смех, причем звучал он скорее злобно, чем счастливо. Затем стон мужчины.

— Прямо как в плохом порнофильме, — заметил Янковиц.

Спорить с ним никто не стал. Доктор Марш еще глубже погрузился в кресло.

Теперь голоса на пленке звучали громче. Слышалось тяжелое ритмичное дыхание, голос Джесси набирал силу.


«Сильнее, малыш, крепче. Вот так. Отдай его мне, весь! Давай же! Давай! Вот так, да, да, да! О Господи, Джек, да, да!..»


Замора кивнул, и, повинуясь его знаку, Янковиц нажал на «Стоп».

— Ну, вы все слышали? — спросил после паузы Замора.

— Да.

— Она совершенно отчетливо произнесла это имя — Джек.

Янковиц скроил гримасу и покачал головой.

— Это ничего не дает. Женщина выкрикивает имя другого мужчины, вот и все.

— Не чье-нибудь там имя, заметьте. «Джек». Джек Свайтек.

— Это еще не доказывает, что у них был роман. Это просто означает, что, занимаясь любовью с доктором Маршем, она думала о Свайтеке. Ничего более. Таким образом, на данный момент вы никак не можете доказать, что у них был роман. Все лучше, чем ничего. Полагаю, вам известно об этом любовном треугольнике больше, чем вы говорите. Если хотите получить иммунитет, советую поделиться со мной.

— Мы дали вам все, что у нас есть.

— Тогда ни о какой сделке не может быть и речи.

— Прекрасно, — сказал Замора. — Нам пора.

— Погодите, — остановил его доктор Марш.

— Идемте, доктор, — стоял на своем Замора.

— Я уважаемый в городе человек, врач. И вонь, исходящая от всей этой истории с Джесси Мерил, позорит мое честное имя. И я не позволю вытаскивать на свет божий всю эту мерзость и грязь. А теперь, мистер Янковиц, скажите прямо. Чего вы от меня хотите?

— Хочу знать правду.

— Мы рассказали вам правду.

— Не совсем. Не до конца.

— Тогда дайте нам иммунитет, — сказал Замора. — И получите то, что хотите.

Глаза их встретились, затем Янковиц перевел взгляд на доктора Марша.

— Хорошо. Даю вам иммунитет. Но требую взамен две вещи.

— Назовите.

— Все, что известно доктору о Свайтеке и Джесси Мерил.

— Это запросто.

— И еще я хочу, чтоб ваш клиент прошел тест на полиграфе. Хочу знать, имеет ли он отношение к смерти Джесси Мерил. Если пройдет испытание, считайте, мы договорились.

— Нет, погодите минутку! — вскричал Замора.

— Договорились, — сказал Марш. — Только вопросы должны касаться непосредственно убийства. А на те, что касаются истории со страховкой, я отвечать не буду.

— Значит, вам есть что скрывать? — спросил Янковиц.

— Абсолютно нечего. Но, учитывая сложные отношения, в которых я состоял с Джесси, мне вовсе ни к чему, чтоб вы усматривали какие-либо порочащие меня намеки в ответах на вопросы о мошенничестве. А если все вопросы будут сводиться к тому, убил ли я Джесси Мерил или нет, проблем нет, отвечу на все.

— Прекрасно, — сказал Янковиц, — в таком случае приступим.

— Нет, погодите! — вмешался Замора. — Сами видите, мой клиент вовсе не против сотрудничать. Но я не собираюсь сидеть и спокойно смотреть на то, как его втягивают в сомнительное мероприятие с тестом. Прямо сейчас, доктор Марш, мы с вами выйдем отсюда, вернемся в мой офис и там спокойно обсудим детали.

— Хочу побыстрее покончить со всем этим, — сказал Марш.

— Понимаю. Но придется потратить еще несколько часов. От этого еще никто не умер.

— Даю вам ровно двадцать четыре часа, — сказал Янковиц. — И если вы не объявитесь, высылаю повестку в суд на имя доктора Марша.

— Мы объявимся, — заверил его Замора.

— Условия вам известны. Пусть пройдет тест на полиграфе по убийству и расскажет все, что ему известно.

Марш поднялся, пожал прокурору руку.

— Вы слышали, что сказал мой адвокат? Мы непременно свяжемся с вами.

Янковиц проводил их до выхода, затем через стеклянную панель двери наблюдал за тем, как они подошли к лифтам. Вернулся к столу. Положил кассету в конверт, запечатал его. После этого взял ручку и нарисовал маленькую звездочку на папке со свидетельскими показаниями доктора.


38


В «Фоксе» было так накурено, что впору топор вешать. Но Джека это вполне устраивало.

Декор комнаты для отдыха в отеле «Фокс» не менялся вот уже бог знает сколько лет — наверное, с тех времен, когда президентом был Джеральд Форд. Стены, обшитые панелями темного дерева, отдельные кабинки, обитые кожей — такой старой, что на ощупь она напоминала пластик. Плюс еще море второсортного курева — вполне достаточно для того, чтобы задушить даже лоббиста табачной промышленности. На сигареты Джеку было плевать, ему хотелось выжить. Он сидел, купаясь в клубах сигаретного дыма, и потягивал виски, до тех пор, пока вся одежда не провоняла, а глаза не покраснели.

Самое подходящее место, чтобы переварить услышанное при чтении завещания Джесси.

— Самый большой, — говорил Джек в мобильник. Он беседовал с администратором цветочного магазина Хирни, договаривался о немедленной доставке самой, черт побери, большой цветочной композиции, которую они могли составить. Такой, чтобы могла прикрыть пятно, оставшееся на бесценном итальянском столе в офисе Клары. Заодно Джек заказал букет роз для Синди. В идеале он должен был находиться дома, готовиться к переезду. Но его не грела перспектива оказаться в новом доме рядом со счастливо щебечущей Синди и выискивать удобный момент, чтобы сообщить ей о Джеке-младшем. Он нуждался в утешении и обратился за этим к старому другу Майку. Тот как нельзя более подходил. Знаком с Джеком со времен колледжа, знал Джесси, когда у нее был с Джеком роман. Многое изменилось с тех пор, кое-что к лучшему — теперь они могут позволить себе самую лучшую выпивку.

— «Олд Пэппи» со льдом, — сказал Майк бармену.

— Что это за «Олд Пэппи»? — удивился Джек.

— Сделал как-то открытие в «Си Айленд». Лучшее в мире виски.

Джек немного удивился тому, что в баре «Фокс» оказался этот напиток. Впрочем, «Фокс» всегда считался местом, где можно было найти самые редкие сорта виски. И если верить наклейке, никто не пил «Олд Пэппи» до тех пор, пока оно не достигало двадцатилетней выдержки.

— Твои мысли на сей счет? — спросил Джек.

Минут пять понадобилось на то, чтобы ввести Майка в курс дела. Майк вынес вердикт за пять секунд.

— Она та еще штучка, — ответил он и взял с тарелки с закусками маринованный перчик. — Всегда была такой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ее поступки никогда нельзя было просчитать. И все, что она делала, сводилось к одной цели: шокировать людей. Посмотреть, как они будут реагировать.

— Шок — мягко сказано.

— Я не говорил, что ей не свойственна мстительность.

Джек отпил глоток виски.

— Гениальный ход. Оставить все ребенку, которого она отдала на усыновление. Вместо того чтобы самой разыскать своего отпрыска, все взвалила на меня. Теперь я должен его искать.

— С чисто технической точки зрения ты ничего не должен. И если этого ребенка никто не найдет, полтора миллиона твои.

— В том-то и проблема.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Эти деньги получены обманным путем. Если мне удастся найти ребенка, я передам ему полтора миллиона долларов, заведомо зная, что деньги эти грязные. А если не стану его искать, меня обвинят в том, что я лишил законного наследства собственную плоть и кровь.

— Кто будет обвинять?

— Да все.

— Все? Или ты сам?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Просто пытаюсь думать и рассуждать как Джесси. Возможно, у нее была иная цель. Не отдавать деньги в руки ребенка, от которого отказалась, а сделать все, чтобы ты чувствовал себя виноватым.

— Выходит, она давным-давно замыслила эту месть?

— Выходит так. Но кто знает, что творилось у нее в голове?

Джек отпил еще один большой глоток.

— Кажется, я знаю.

— Не хочешь поделиться?

Джек посмотрел в зеркало, висевшее над стойкой бара, и заговорил с отражением Майка:

— Дело в том, что у Джесси не могло быть детей.

— А этот чей?

— Я имею в виду после родов. Я вел дело в суде и видел ее медицинскую карту. Она страдала ВИМО.

— Что?

— Воспалительной инфекцией маточной области. Джесси вылечили, но осложнения… Такие женщины не могут иметь детей.

— И как она ее подхватила, эту инфекцию?

— А ты как думаешь?

Майк кивнул с таким видом, точно ему все сразу стало ясно.

— Вы с ней расстались, и она понимает, что беременна. Приходит к тебе и говорит, что не прочь начать все с начала. А ты к тому времени уже успел познакомиться с Синди Пейдж, вот почему Джесси не говорит о ребенке. Она не хочет, чтобы ты вернулся к ней по принуждению — из-за ребенка.

Джек допил остатки виски и оглядел тонущий в дыму зал.

— Она рожает ребенка, отдает мальчика на усыновление, от какого-то мужчины цепляет инфекцию. В результате: единственного ребенка отдала, других детей не предвидится. Безвыходная ситуация.

Они обменялись взглядами, затем, точно сговорившись, устремили взоры на экран телевизора с приглушенным звуком.

— Эй, Джек, — сказал Майк.

— Да?

— Кажется, я наконец понял, почему Джесси попросила тебя быть ее адвокатом.

Джек поболтал кубиками льда в пустом стакане и ответил:

— Да. Я тоже.


39


Катрина с Владимиром вошли в ресторан «Бурый медведь» в половине седьмого. Они прошли в дальний конец зала и присоединились к Тео, занявшему отдельную кабинку.

Катрина представила мужчин друг другу, все уселись на обитые кожей сиденья: Катрина — рядом с боссом, Тео — напротив.

«Бурый медведь» находился в восточном Голливуде, неподалеку от бульвара Халландейл-Бич. В большинстве своем обитатели этого района были выходцами из стран Восточной Европы. На газетном лотке у входа продавалась не какая-нибудь там «Майами геральд», а «Экзайл»,[23 - «Ссылка» (англ.).] газета из Москвы, выходящая раз в неделю. Над кассовым аппаратом красовалась фотография Иосифа Кобзона с автографом. Эстрадный певец, известный в СССР проникновенным исполнением патриотических песен, был любимцем покойного лидера Советов Леонида Брежнева. И за столиками здесь куда чаще звучал русский или словацкий, нежели английский и испанский. Обстановка царила почти семейная, еда стоила недорого. Подавали огромные порции барашка на вертеле, свиные отбивные и бефстроганов. Икра и водка стоили много дороже. По выходным играл джаз-банд из трех человек, и еще гостей развлекала певица с пышными формами. Столики следовало заказывать заранее, исключение делалось лишь для немногих, к примеру таких, как Владимир.

Интересно, подумала Катрина, сможет ли Тео по достоинству оценить татуировку на пальцах Владимира: два слова на кириллице «вор в законе». Они означали, что обладатель этого титула занимает весьма почетное положение в русской мафии.

— Катрина говорила, вы вместе работали, — сказал Владимир.

Она окинула Тео многозначительным взглядом. В машине по дороге в ресторан Владимир учинил ей настоящий допрос, и ей пришлось на ходу выдумать целую историю. Конечно, она не могла рассказать об истинных обстоятельствах их знакомства с Тео, это бы выставило её в глазах Владимира доносчицей.

— Да, верно, — кивнул Тео. Он догадался о ее опасениях.

— Я проделала большой путь, начав торговать выпивкой в «Спарки», верно, Тео? — тут же подхватила Катрина.

— Это уж точно.

— Мне нравится это название, «Спарки», — заметил Владимир.

— Сам придумал. Раньше во Флориде электрический стул называли «Стариной Спарки». Ну и когда мне удалось соскочить с крючка, избежать исполнения смертного приговора, я решил назвать свой бар «Спарки». Самое подходящее для него название.

Владимир одобрительно ухмыльнулся, словно тот факт, что собеседнику его удалось избежать смертной казни, сразу возвышал его в глазах остальных.

— Вы владелец бара?

— Нет, только половины. Я партнер. Один мой приятель вложил все деньги.

— Точнее, деньги других людей, — снова ухмыльнулся Владимир. — Что ж, за это надо выпить. — Он подозвал официантку, и она почти тотчас же подала его любимый коктейль, три порции.

— Что это? — спросил Тео.

— «Месть Тарзана».

— Ледяная водка и саке с сырым перепелиным яйцом, — объяснила Катрина.

— Сроду не пробовал этот Тарзаний напиток.

Катрина не стала объяснять, что этот Тарзан не имеет никакого отношения к Джонни Вайсмюллеру.[24 - Джонни Вайсмюллер — знаменитый американский пловец, исполнитель роли Тарзана в одноименном фильме.] Этот коктейль назвали в честь знаменитого русского мафиози, прославившегося дикими оргиями, которые он устраивал на своей яхте, а также совершенно безрассудным планом продать колумбийскому картелю атомную подводную лодку, с тем чтобы тот мог переправлять товар под водой.

— Ну, за встречу! — сказал Владимир, и они чокнулись.

Официантка тут же повторила заказ. Катрина выпила по второму и третьему кругу, а вот четвертый и пятый пропустила. Она видела Владимира в подобных ситуациях прежде и знала, что он может перепить любого американца, поэтому частенько прибегает к помощи «Мести Тарзана», чтобы развязать язык собеседнику.

— А теперь расскажи о своем предложении поподробнее, — сказал Владимир.

— Позволь начать с одного признания. Я не собираюсь скрывать того факта, что являюсь другом Джека Свайтека.

— Ты имеешь в виду адвоката?

— Ты понял, кого я имею в виду.

Лицо Владимира точно окаменело.

— Ты говорил, у тебя ко мне дело.

— Верно. А лично для меня дело превыше всего. И Свайтек здесь ни при чем. Так что сам решай, согласиться или нет. Ты, конечно, можешь приказать мне заткнуться или послать куда подальше. Сказать, что не собираешься иметь никаких дел с другом Джека Свайтека. Или, зная о моей с ним дружбе, ты способен подойти к делу как подобает настоящему бизнесмену. И тогда мы с тобой заработаем кучу денег.

Владимир достал из внутреннего кармана пиджака сигару, вынул ее из целлофановой обертки.

— Почти у каждого, с кем я веду дела, есть друг, которого я на дух не переношу.

— Ты верно оцениваешь ситуацию. Ты, похоже, умный парень.

— В чем состоит твое предложение?

— Виатикальные сделки.

— На какую сумму?

— Пределов здесь нет.

Владимир недоверчиво хмыкнул.

— Слыхали мы такое и прежде.

— Возможно. Но вряд ли от того, кто понимает в бизнесе.

— И много ли тебе известно о моем бизнесе?

— У тебя на руках много наличных.

— С чего это ты взял?

— Да на лице написано. И на руках тоже. — Тео опустил глаза и многозначительно взглянул на татуировку на пальцах Владимира.

Катрина промолчала, однако подумала: Возможно, Тео совсем не такой тупой, каким кажется.

— Бывают проблемы и похуже, — заметил Владимир.

— Много наличных не всегда проблема. Но мне почему-то кажется, что у тебя на руках крупная сумма грязных денег.

— Нет у меня никаких грязных денег.

— Ну ладно, что толку спорить. Допустим, у тебя есть пятьдесят миллионов грязных долларов. Часть от наркотиков, часть от проституции, рэкета, нелегальных игр и так далее. Кстати, не дрейфь, здесь об этом говорить можно вполне свободно. Мы среди друзей, верно, Катрина?

— Старый друг лучше новых двух, — ответила она.

— Ладно, — кивнул Владимир, — допустим, у меня пятьдесят миллионов. Что дальше?

— Допустим, у меня имеется сотня парней, умирающих от СПИДа, которые хотят продать свои полисы по страхованию жизни, ну, скажем, по пятьсот тысяч долларов за штуку. Ты заключаешь сто отдельных договоров с каждым, проследить их невозможно, и выплачиваешь бедолагам по пятьсот тысяч. Мои парни называют несколько оффшорных компаний, созданных твоим юристом под обеспечение их страховочных полисов. Парни умирают, страховая компания выплачивает тебе всю сумму страховки. Деньги отмыты.

— Сколько?

— Двойная прибыль. Ты начинаешь с пятидесяти миллионов грязных денег. Через два года получаешь ровно сто миллионов чистых, прямиком из сундуков первоклассных страховых компаний.

Владимир покосился на Катрину. И снова она промолчала, хотя было заметно: речь Тео произвела на нее впечатление. И еще она подозревала, что за всем этим стоит Джек. Что-то ему распутать удалось.

— Звучит заманчиво, — заметил Владимир. — В определенных обстоятельствах это может представлять интерес.

— Если у тебя есть пятьдесят миллионов грязных долларов?

— Нет. Это если у тебя есть сотня голодных парней, застраховавших свою жизнь.

— Один мой приятель — владелец девяти хосписов, где лежат больные СПИДом. Три дома в Калифорнии, четыре — в Нью-Йорке, и два — здесь, в южной Флориде. Клиентура что надо, ребята богатенькие. Кроме того, никто обычно не лезет с проверкой в такие места.

— Что ж, полезные у тебя связи.

— А то!

Раздался звонок мобильного Владимира. Он взглянул на номер и поморщился:

— Придется ответить. Вернусь через минуту.

Катрина выждала, когда он удалился на безопасное расстояние, затем, сверкая глазами, уставилась на Тео.

— Какого черта ты здесь вытворяешь?

— Продвигаюсь к истокам.

— Зачем?

— Просто мы так решили. Мы с Джеком. Если найдем ребят, которые отмывают бабки, то найдем и убийцу Джесси Мерил.

— Ты хоть представляешь, с кем связался?

— Да. А ты?

— Рано или поздно Владимир тебя расколет. С такими типами блефовать опасно.

— Почему? Ты ведь блефуешь.

— Ну, это совсем другое. Я работаю изнутри, я в системе.

— Дай мне немного времени, и мы будем работать вместе.

— Ты что, окончательно сдурел? Жизнь надоела, хочешь, чтобы тебя хлопнули?

— Ну, хлопнут только в том случае, если ты меня выдашь. Но ты этого делать не станешь. Потому как понимаешь: стоит тебе раскрыть варежку — и пойдешь ко дну вместе со мной.

Катрина вскипела от ярости, казалось, она была готова удушить Тео. Но тут вернулся Владимир, и пришлось ей умерить свой пыл.

Владимир опустился на кожаное сиденье и прищелкнул пальцами. Официантка подала еще три коктейля «Месть Тарзана».

— Ваше здоровье, — сказал Владимир.

И опрокинул бокал. Катрина последовала его примеру, не спуская горящих от ярости глаз с Тео.

Владимир убрал нераскуренную сигару обратно в карман пиджака, словно давая тем самым понять, что встреча окончена. Потом взглянул на Тео и заметил:

— Мне, к сожалению, пора. Но перед тем как уйти, хочу рассказать одну историю. Слыхали когда-нибудь о денежном самолете?

— Денежном самолете? Вроде бы нет.

— Борт номер тридцать компании «Дельта». Вылетал из аэропорта Джона Кеннеди в Москву в семнадцать сорок пять, пять раз в неделю. И редко вылетал как минимум без сотни миллионов долларов в багажном отсеке. Пачки, горы новехоньких стодолларовых купюр, они перевозились в белых полотняных мешках. На протяжении нескольких лет в Россию таким образом перекочевало около восьмидесяти миллиардов долларов. И никаких особых мер безопасности, груз сопровождал всего лишь один невооруженный курьер. И ни разу никто даже не пытался угнать этот самолет. Как думаешь почему?

— Кишка была тонка?

— Потому что все знали: бабки эти ввозятся российскими банками. А грабануть российский банк — это в девяти случаях из десяти означает, что вы грабанули русскую мафию. И не нашлось людей, у которых бы не хватило ума или, напротив, хватило бы духа выкинуть такой номер. Так что самолет продолжал спокойно летать.

— Очень любопытно.

— Ты понял, к чему это я?

— Еще бы.

— Дай нам два дня. Пройдешь проверку — познакомишься с Юрием.

— Лады.

— Ты еще скажи, что с ним будет, если не пройдет проверки, — вставила Катрина.

— Я думаю, он и так понял, — ответил Владимир.

— Просто пытаюсь быть предельно откровенной с друзьями. Он должен это услышать.

Владимир подался вперед всем телом, в глазах зажегся нехороший огонек.

— Не пройдешь проверки — встретишь Судьбу. Надо сказать, физиономия у него не из приятных.

Тео робко улыбнулся.

— Странно. Ты говоришь о судьбе так, словно это человек.

— Еще как странно! — с усмешкой подхватил Владимир. — Потому как все наши знают: Судьба — это не человек. Это животное. — И он громко расхохотался, стуча кулаком по столу. А затем вдруг с лица исчезла даже тень улыбки. — До свидания, Тео.

Тео поднялся.

— Ты знаешь, как меня найти, Катрина?

— Не беспокойся. Найти тебя нам не составит труда.

Тео двинулся к двери. Катрина проводила его взглядом, раздумывая, какое чувство она испытывает к этому человеку — ненависть или жалость.

Ах, Тео, мой мальчик. В камере для смертников ты был в большей безопасности.


40


Доктор Марш молча сидел на обитом бархатом сиденье адвокатского «лексуса». За рулем был Замора. Они находились в Коконат-гроув, в той его части, что выходила на берег Мексиканского залива, недалеко от больницы Милосердия, известной на всю Флориду отделением интенсивной терапии. Год за годом заведение рекламировалось в довольно эксцентричном местном журнале и под снимком здания больницы красовалась подпись: «Лучший вид со смертного одра». Марш пропустил утренний обход, и сейчас они торопились на автостоянку, чтобы забрать автомобиль доктора. Джесси Мерил по-прежнему занимала их мысли.

— Странная история с видеопленкой, — заметил Марш.

Замора остановился на красный.

— Почему? Не знаю, спала Джесси с этим Свайтеком или нет. Но то, что он не был ее навязчивой идеей, — это определенно.

Замора катал сигару между указательным и большим пальцами.

— По записи этого не скажешь. Выкрикивала его имя, занимаясь сексом с тобой.

— Эти записи еще ни о чем не говорят. Они фальшивка. И сделаны с одной целью — шокировать.

— Что-то я тебя не совсем понимаю.

Марш посмотрел в боковое окно. Потом обернулся к Заморе.

— Эта сука просто обожала проделывать разные штуки. Ну, допустим, заводила меня, а потом вдруг говорила какую-нибудь гадость, чтобы напрочь испортить настроение. И всякое желание сразу пропадало.

— Ну а записи?

— Записи она делала вовсе не для эротики. Тут вся штука в ее извращенном чувстве юмора. Однажды, еще до того, как я решился на развод, она довела меня почти до оргазма, а потом вдруг разыграла сцену, сделала вид, что в комнату вошла моя жена. Очень веселилась, наблюдая, как я слетаю с постели в чем мать родила и с дымящимся членом наперевес. Другая забава — в самый разгар утех начинала выкрикивать какое-нибудь имя. Один раз — имя моего семнадцатилетнего сына, другой — моего сослуживца. Но больше всего любила кричать: «Джек! Джек!» Знала, что этим по-настоящему достает меня.

— Чем это имя так злило тебя?

— Сам не понимаю.

— Может быть, ты ревновал ее к Джеку Свайтеку?

— Нет.

— У тебя были причины ревновать ее? Она выкрикивала его имя вовсе не ради хохмы?

— Да нет. Только для того, чтоб поиздеваться надо мной. Взбесить, свести с ума.

— Взбесить настолько, что ты был готов убить ее?

Глаза их встретились.

— Я тебе говорил: я не убивал.

— Тогда ты запросто пройдешь испытание на полиграфе.

— Знаешь, я передумал. Я не хочу проходить тест на полиграфе.

— Почему?

— Клянусь, к смерти Джесси я не имею ни малейшего отношения. Просто не верю я в эти самые детекторы лжи, вот и все. Уверен, закоренелые лжецы вполне могут переиграть эту машину. А невиновные люди начинают нервничать и в результате не проходят испытания.

Замора продолжал задумчиво вертеть в пальцах сигару.

— У меня есть хороший эксперт. Попробую уговорить Янковица пригласить именно его.

— Да не хочу я никаких тестов! И мне плевать, кто будет их проводить. Черт… Он проверяет частоту твоего дыхания, частоту пульса, давление. Но всякий раз, когда кто-нибудь упоминает имя Джесси Мерил, я так закипаю, что, боюсь, не пройду испытания, даже если буду говорить чистую правду.

— Тогда зачем ты с такой готовностью согласился на это в кабинете Янковица?

— Я просто блефовал. Решил, что с чем большей охотой соглашусь на этот тест, тем меньше шансов, что он решит меня испытывать.

— Ты не знаешь, что это за типы, государственные обвинители. Нет, теперь уж он ни за что не отступится.

— Если написанное нами объяснение удовлетворит его, возможно, он пойдет навстречу даже без полиграфа.

Замора удивленно покосился на своего клиента:

— С чего бы это?

— Да с того, что мы подвели под показания хорошую основу. Этот общий банковский счет — настоящая погибель для Свайтека.

— Как думаешь, почему она вписала его?

— Разрази меня гром, понятия не имею!

— Почему, к примеру, не тебя?

— Просто не собиралась делиться со мной деньгами. Это я давал ей деньги.

— Привык содержать всех своих дамочек по высшему разряду, да?

— Ты хоть понимаешь, как трудно содержать любовницу, когда жена, с которой прожил двадцать четыре года, норовит вытрясти из тебя при разводе все до пенни?

— Понимаю.

— Ладно, не будем об этом. У нас имеется Джесси Мерил, назвавшая Джека Свайтека совладельцем счета на полтора миллиона долларов, имеется также пленка, где она выкрикивает его имя. Для начала очень даже неплохо. И если прокурор скажет, что этого мало, мы дадим ему еще.

— Ему вроде бы достаточно.

— Это ты так говоришь.

— Я серьезно, — сказал Замора. — Следует продумать выступление перед жюри присяжных. Должно быть отточено каждое твое слово. Все должно быть правдой.

— Конечно. Лично я просто обожаю правдивые истории.

— Только особый акцент следует делать на слове «правдивые», а не «истории».

Доктор кисло улыбнулся.

— В том и состоит истина, да?

— В чем?

Зажегся зеленый. Замора тронул машину с места и быстро набрал скорость. Доктор Марш посмотрел в окно на пролетающие мимо пальмы и ответил:

— Все упирается в правильно расставленные акценты.


41


Спать они улеглись в полночь, в старой, еще девичьей спальне Синди. Последняя ночь в доме матери. Маленький старомодный ночник, стоявший на тумбочке, отбрасывал на простыни слабый свет. Типично девичья лампа, с абажуром в розово-белую полоску. Интересно, подумал Джек, что творилось в голове у Синди, когда она ребенком ложилась спать в этой комнате? И какие ей снились сны?.. Уж определенно, они не были похожи на те кошмары, что приходят теперь, с болью подумал он. Возможно, Эвелин права: причиной новых тревог Синди стал он сам.

— Ты на меня не сердишься? — тихо спросил он.

Синди лежала на боку, повернувшись к нему спиной. Джек рассказал ей все: и о завещании, и о ребенке, которого Джесси отдала на усыновление. Она выслушала его молча, не прерывая, даже будто не реагируя вовсе.

Она вздохнула и ответила:

— Возможно, я просто отупела. Стала равнодушна. И ничего больше не удивляет и не расстраивает меня.

— Знаю, наверное, лучше было не говорить, но это важно. Все, что произошло между мной и Джесси, было давно, еще до того, как мы с тобой познакомились.

— Понимаю.

— Я боюсь, что ты меня разлюбишь.

Джек был рядом, но видел лишь затылок жены. Она так ни разу на него и не взглянула.

— Что думаешь делать с этим мальчиком? — спросила после паузы она.

— Не знаю.

— Собираешься найти его?

— Наверное, должен.

— Ты этого хочешь?

— Не знаю. Все так запуталось. Не думаю, что смогу ответить на этот вопрос, пока не уляжется пыль.

Оба они долго молчали. Синди потянулась к выключателю, потом вдруг остановилась.

— А когда Джесси написала это завещание?

Джек не понимал, к чему она клонит.

— Примерно год тому назад.

— Так это прежде, чем она пришла к тебе и попросила выступить ее адвокатом?

— Да. Наверное, она написала завещание, узнав, что больна.

— Зачем она так сделала, как думаешь?

— Что сделала?

— Написала завещание именно тогда.

— Ну, вероятно, это было частью ее плана. Чтобы все поверили: она смертельно больна, ей пришлось оставить завещание.

— Так ты считаешь, она и вправду думала, что умрет?

Джек призадумался, потом ответил:

— Нет. Она же сама сказала мне, что это был обман.

— А она, случайно, не говорила тебе, чья это была затея? Ее или доктора Марша?

— Разве это важно? Мне кажется, они действовали вместе.

— Если вместе, то почему именно твое имя возникло в этом счете?

— Потому, что действовали они очень умно. Только круглые дураки сообщники поставили бы свои имена в общем банковском счете.

В комнате снова воцарилось молчание. Через несколько секунд Синди опять потянулась к выключателю и снова остановилась.

— Скажи, только честно. Ты веришь в то, что Джесси была убита из-за того, что обманула инвесторов?

— Думаю, да. Или они убили ее, или она покончила с собой из страха перед ними.

— Кстати. Не дай Бог, конечно, но если тебе придется рассказывать перед жюри присяжных о том, что Джесси решилась на обман, как ты это докажешь?

— Я видел, как они с доктором Маршем держались за руки в лифте. Позже она сама мне призналась.

— Все — слова. Лишь голословные утверждения, будто ты видел, как они держались за руки в лифте и что потом она тебе призналась. Где доказательства?

В животе у него заныло. С таким сложным перекрестным допросом он еще не сталкивался.

— Да, сам понимаю, — тихо ответил он, не сводя глаз с затылка жены.

— Это меня и беспокоит.

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Зато тебе есть о чем.

— Возможно.

И вот наконец она перевернулась на другой бок, посмотрела ему прямо в глаза, нежно прикоснулась к руке.

— Никакого романа у вас с Джесси никогда не было. О ребенке ты ничего не знал. Как не знал и о совместном банковском счете на Багамах. Ты не знал, что она оставила тебе деньги по завещанию. И потом вдруг она оказывается у нас в ванной, лежит там мертвая, голая, вся в крови. И единственным доказательством, что ее убил кто-то другой, являются твои показания. Ты будешь говорить присяжным о том, что она призналась тебе в мошенничестве, что ты, как ее адвокат, ничего не знал об этом до конца процесса. Я никогда не давала советов ни тебе, ни Розе, но достаточно узнала за годы нашей совместной жизни, чтобы понять — избежать предъявления обвинения тебе будет очень и очень трудно.

— Ты права, Синди.

— Я не для того говорю все это, чтобы ты раздражался. Просто хочу, чтобы ты понял. Тебе поверят только в том случае, если жюри присяжных будет состоять из двенадцати Синди Свайтек. Только в этом случае они поверят тебе. Только если захотят поверить!

Он нежно погладил ее по щеке, но она не откликнулась на ласку.

— Мне жаль, — пробормотал Джек.

— Мне тоже. — Она перевернулась на другой бок и выключила лампу.

Они лежали рядом в темноте. Джеку не хотелось заканчивать разговор на этой ноте, но никак не удавалось подобрать нужных слов.

— Джек? — тихо окликнула его Синди.

— Да?

— А что чувствует человек, когда убивает другого?

Он решил, что она говорит об Эстебане, не о Джесси. И ему очень не хотелось говорить на эту тему.

— Наверное, это просто ужасное, жуткое ощущение.

— Говорят, что стоит убить раз — и дальше убивать уже проще. Думаешь, это правда?

— Нет.

— Честно?

— Ну, если ты нормальное человеческое существо, если у тебя есть совесть, то отнимать жизнь у другого человека при любых обстоятельствах нелегко.

— Я не спрашиваю, легко или нет. Меня интересует, легче ли.

— Не думаю. Ну разве что в целях самообороны.

Она промолчала. Видно, оценивала его ответ. А возможно, оценивала его самого. Потом потянулась к выключателю, и спальня вновь озарилась мягким светом.

— Спокойной ночи, Джек.

— Спокойной ночи, — ответил он, удивился, но не стал спрашивать жену о причине, побудившей включить свет.

В комнате воцарилась тишина.


42


Юрий вышел на охоту за «мухами». Происходила она на ипподроме под названием Гольфстрим-Парк. Он не делал ставок — он искал людей, занятых отмыванием денег.

Впрочем, Юрий любил скачки, а в зимние месяцы средоточием игорных страстей во Флориде становился именно Гольфстрим-Парк. Главная беговая дорожка длиной в милю огибала изумительное синее озеро, при одном взгляде на которое, особенно в жаркие дни, сразу становилось прохладнее. Замечательно красивое место. В течение шестидесяти лет здесь ежегодно проводили скачки на приз Кубка заводчиков и Флоридского дерби. Недалеко располагались более десятка казино, предоставляющие возможность проиграть деньги, выигранные на бегах. Причем широкие возможности — рулетка, бинго, блэкджек, игорные автоматы, пасти которых заглатывали последнюю мелочь. Попытать счастья ежедневно съезжались заядлые игроки из Палм-Бич, Форт-Лодердейл и Майами. Райское место для азартных людей, и Юрий его обожал.

Но ненавидел, когда его обдирали как липку. Особенно свои, так называемые «мухи».

— Можно тебя на минутку, Педро?

Педро был новеньким — парнем лет двадцати с хвостиком и вовсе не таким красавцем, каким себя воображал. Он стоял у писсуара в туалете, располагавшемся прямо под главными трибунами. Бетонный пол устилали использованные билетики. Мужчины были в туалете одни.

Он поднял глаза на Юрия и спросил:

— Это ты мне?

— Да. Поди сюда. Есть один крутой выигрышный билет.

Педро спустил воду, застегнул ширинку и улыбнулся. Работа его как раз и состояла в том, чтоб скупать выигрышные билеты на грязные деньги. Старый как мир трюк по отмыванию денег. Берешь грязные бабки, вырученные на продаже дури, идешь и покупаешь только что выигравший билет, потом в кассу, за бабками, — и вот тебе, пожалуйста, денежки вполне законные. Нет, конечно, с них еще надо заплатить налог, но все лучше, чем объяснять федералам, откуда у тебя вдруг появились чемоданы с наличными. За один день Педро удавалось отмывать таким образом до десяти тысяч долларов. Он был «мухой», вечно крутился у беговых дорожек, как вьются и крутятся слепни вокруг лошадиного зада.

— Угадал три номера во втором забеге, — сказал ему Юрий. — Две тысячи двести баксов.

Педро мыл руки над раковиной. И заговорил с отражением Юрия в зеркале.

— Даю две штуки баксов.

— За вычетом комиссионных?

— Само собой. И все равно ты в прибыли. Если отнесешь этот самый билетик кассиру, заплатишь шестьсот долларов подоходного налога. Продашь его мне, быстренько получишь сразу две штуки чистеньких всего за две сотни долларов.

— Вот что я скажу тебе, Педро. Всякий раз, когда я проделывал это прежде, билет шел по номиналу. За билет, выигравший две двести, получал от «мухи» ровно две штуки двести баксов.

— Должно быть, ты давненько ничего не выигрывал. Я работаю здесь вот уже два месяца, и именно по этой схеме.

— Неужто?

— Да.

— И как идет бизнес?

— Просто отлично.

— И что твой босс говорит на эту тему?

— А вот это не твоего ума дело.

— Думаю, он очень удивится, узнав, что ты с каждой сделки оставляешь себе десять процентов комиссионных.

— Это тебя не касается. Так будешь продавать билет или нет?

Юрий ухватил Педро за шиворот и изо всей силы стукнул головой о раковину. На белом фаянсе расплылось алое пятно. Педро взвыл и рухнул на пол — лицо окровавленное, из-под верхней губы торчит осколок сломанного зуба.

— Какого… черта? — задыхаясь, пробормотал он.

Юрий ухватил его за волосы и заглянул прямо в глаза.

— Два месяца, говоришь? За пятьдесят дней скачек успевал наваривать за день по штуке баксов! У тебя два дня, приятель. На третий — ты подносишь своему боссу пятьдесят штук на блюдечке с золотой каемочкой. Смоешься — найду, тогда потеряешь не только зубы.

Дверь в туалет отворилась. Вошли двое мужчин и замерли увидев кровь в раковине и распростертого на полу Педро.

Юрий прошел мимо них к выходу, бросив на ходу:

— Все в порядке. Парень поскользнулся.

Притворил за собой дверь и спокойно зашагал к холлу, расположенному под трибунами. Группа проигравших наблюдала по телевизору повтор третьего забега. Те, кому повезло, выстроились в очередь у кассы. У другого окошка толпились желающие делать ставки на следующий забег. Юрий купил мороженое и возвратился в ложу у линии финиша. Место у него было очень удобное, под навесом, но на открытом воздухе: отсюда прекрасно просматривались выходящие из-за поворота последние девятьсот пятьдесят два фута беговой дорожки.

Владимир сидел рядом.

— Ну что? Все «мухи» под контролем?

— Все.

— Наверное, стоит дать тебе прозвище Пожиратель «мух».

— Только попробуй. Раздавлю, как таракана.

На дорожке гарцевали лошади с лоснящимися коричневыми боками. Черное табло показывало, что до начала следующего забега остается пять минут.

— Вчера была интересная встреча. Приятель одной моей знакомой из центра по переливанию крови сказал, что может отмыть нам пятьдесят миллионов долларов через виатикальных инвесторов.

— Как?

— Будто у него есть связи в хосписах, где лежат больные СПИДом.

— Опять этот гребаный СПИД! Именно из-за него мы вляпались в дерьмо. Все эти придурки вроде бы должны были сдохнуть через два года. А там их начинают поить разной дрянью вроде АЗТ, и они живут вечно.

— Ну, не вечно. Кому как не нам с тобой знать, что слабая иммунная система предоставляет немало возможностей ускорить этот процесс. Кстати, как прошла встреча в Парагвае?

— Вправил им мозги, но толку от этого все равно ноль.

— Это почему?

— На Брайтон-Бич аннулировали наш контракт.

Запела труба: участников забега призывали к старту.

— Что?!

— Больше денег не будет. Ни пятидесяти миллионов, ни пятидесяти центов.

— Но почему?

— Причин они не объясняли. Думаю, из-за того, что к вирусу «Западный Нил» оказалось приковано внимание Центра по контролю за инфекционными заболеваниями. Вот они и занервничали.

— С чего бы им нервничать?

— Да с того, что в Штатах зарегистрированы лишь единичные случаи заражения этим вирусом. И все будет выглядеть весьма подозрительно, когда власти обнаружат, что в половине случаев больные СПИДом продавали свои страховые полисы виатикальным инвесторам.

— Сколько из наших клиентов подцепили этот вирус?

— Одна женщина в Джорджии уже умерла. На подходе еще несколько человек.

— А сколько точно, не знаешь?

— Не помню. Но немного. Ты же знаешь, как работает Судьба, знаешь его маленькие игры. Те, кто выбирает медленную и мучительную смерть, заражаются вирусом «Западный Нил». Другие умирают быстро и безболезненно. Относительно быстро и безболезненно.

— Знаешь, перестал я доверять Судьбе. Не мешало бы с ним встретиться.

— Могу организовать, — пообещал Юрий. — Как-нибудь на днях.

Владимир поднес сложенные щепотью пальцы к переносице, так иногда делают люди, страдающие мигренью.

— Нет, хоть убей, не понимаю. План был просто превосходным. Почти совершенным.

— Ничто в этом мире не совершенно. Вспомни Джесси Мерил. Один раз занялись человеком, не больным СПИДом, — и в полном дерьме.

— Здесь другое.

— Да, — задумчиво протянул Юрий. — Ситуация совсем иная.

Ударил гонг, лошади стартовали. Юрий и Владимир поднесли к глазам бинокли и сквозь клубы пыли наблюдали за тем, как породистые скакуны компактной группой вышли на первый поворот.


43


Переезд Джек и Синди назначили на субботу. В полдень должен был подъехать Тео, помочь с крупногабаритными и тяжелыми вещами, но был уже час дня, а он не появлялся.

Джек таскал коробки к порогу их нового жилища. Зазвонил мобильный. Джек был уверен: это Тео, но голос звонившего был неузнаваем, с трудом пробиваясь через оглушительный рэп. Джек не разделял этого новомодного увлечения. Особенно дурацкими казались тексты. Например, такой пассаж: «Не трогай наркошу, он в канаве, он хороший», — где рифма существовала лишь ради рифмы, вполне мог завершиться совершенно нелепым и неожиданным рефреном: «А я всегда мечтал ходить босой или в галошах».

— Неужели нельзя приглушить музыку? — прокричал Джек в трубку.

Шум прекратился. Снова прорезался голос, и на этот раз Джек убедился в своей правоте. Тео торжественно объявил:

— Группа «Индейка»!

— Как можно слушать эту муть?

— А мне нравится.

— Понимаю, что нравится. Вопрос в другом: что ты находишь в ней хорошего?

— Ответ такой: а какое твое собачье дело? Усек?

— Усек.

— Вот и хорошо.

— Ладно, — сказал Джек. — Что происходит?

— Это в каком смысле «что происходит»? Ты мне звонил?

— Нет. Я был совершенно уверен, что ты… впрочем, теперь не важно. Так ты подъедешь или нет?

— Только не сегодня, друг. Есть работенка. Звоню тебе, чтоб рассказать о встрече с ребятами из «Виатикл солюшнс».

— Что?!

— После встречи с Катриной — информаторшей — мы с тобой вроде бы решили, что единственный способ найти убийцу Джесси Мерил — найти людей, деньги которых стоят за этой компанией. Вот я с ними и встретился.

— Ты совсем рехнулся?

— Да я только маленько пощупал их, и все дела.

— Нет, Тео, мы так не договаривались. Не надо тебе связываться с этими людьми.

— Поздно, друг мой, поздно. Я достану их, вот увидишь. Ты спас меня от смертной казни. Нельзя же до конца дней оставаться у тебя в долгу.

— Ты ничего мне не должен.

Музыка зазвучала громче.

— Что ты сказал? — проорал Тео.

— Сказал, что ты мне ничего не…

«Найти подлеца и всадить в башку свинца».

— Извини, Джеко, совсем тебя не слышу, дружище.

Джек повторил, но музыка умолкла, и вместе с ней — голос Тео.

— Черт бы тебя побрал, Тео, — проворчал Джек, убирая телефон в карман. — Ни в чем не знаешь меры. Как бы ты не перестарался.

И Джек направился к дому. Мебель из взятого в аренду дома была собрана посреди гостиной, и он должен был переставить ее, как хотела Синди.

— Лучше бы здесь помог, лентяй! — сказал он, продолжая думать о Тео.

— Что? — спросила Синди.

— Ничего. Синдром практика-одиночки.

— В смысле?

— Привык говорить сам с собой.

Она взглянула на него как-то странно.

— Ясно. И как давно?

— Ну, достаточно давно, чтобы принять за норму.

Переезд был несложный. Прежний дом Свайтеков все еще являлся местом преступления, так что было запрещено нарушать обстановку. А это, в свою очередь, означало, что Джек с Синди могли забрать лишь те вещи, которые эксперты сочли не имеющими отношения к расследованию убийства Джесси. Часть из них отвезли к матери Синди. Утром в день переезда в старый дом Джека явился полицейский и объяснил, что именно он может забрать. Получилось — тридцать семь коробок, телевизор, кое-что из одежды, несколько мелких электробытовых приборов и стереопроигрыватель. Все эти вещи Джек погрузил в нанятый им грузовик. Действовать пришлось самостоятельно, Синди не хотела возвращаться в их прежний дом, к тому же по распоряжению прокурора в доме мог находиться только один человек.

Джек разгружал уже двадцать вторую коробку, то есть продвигался с хорошей скоростью. А вот Синди от него отставала. Она занималась распаковыванием и работала над первой партией коробок, которую они привезли от Эвелин. Джек рухнул на диван и закрыл глаза. Хотел немного передохнуть и незаметно для себя задремал. Разбудил его пронзительный крик Синди.

— Джек!

Он резко выпрямился, еще до конца не понимая, что происходит.

— Джек! Сюда, скорее!

Он вскочил и бросился на кухню. Синди сидела на табуретке в окружении вскрытых коробок и вороха упаковочной бумаги.

— Что случилось?

— Ты только посмотри, — ответила она. — Наш альбом со свадебными фотографиями.

Альбом, кассеты с домашними видеофильмами и прочие личные мелочи они забрали из дома в первую очередь, сразу после разрешения прокурора. Джек глянул через плечо жены и похолодел.

— Что за чертовщина?!

Синди листала страницы. Вот жених и невеста перед алтарем, вот Джек и Синди садятся в белый лимузин, вот они угощают друг друга свадебным тортом. Все фотографии были в самом плачевном состоянии: исполосованы наискосок, по диагонали, от верхнего левого угла к нижнему правому каким-то очень острым предметом. По всей видимости, ножом.

— Как могло такое произойти? — недоуменно спросил он.

— Не знаю. Я сама только что заметила.

— А ты проверяла, перед тем как мы забрали альбом из дома?

— Нет. Не знаю… Не помню. Просто поверить не могу, что она могла сделать это… — Голос Синди дрожал.

— А я могу.

— Что же нам делать? — Она подняла на него глаза.

— Положи его, аккуратно.

Синди положила альбом на стол.

— И больше не прикасайся ни к единой странице, — сказал Джек. — Похоже, наш свадебный альбом только что стал вещественным доказательством номер один.

— Доказательством чего?

Взгляд его упал на изрезанную фотографию. Похоже, Роза была права и Джесси действительно покончила с собой. Или же ее довели до самоубийства.

Или некто проделал весьма большую работу, стараясь инсценировать самоубийство.

— Хотел бы я и сам знать… — ответил Джек.


44


Кровяной бизнес процветал, и Джек решил убедиться в этом лично.

Он обнаружил фургон с названием «Дар жизни» примерно в квартале от того места, о котором рассказал ему Майк после слежки за Катриной. Впрочем, Майк наблюдал за этим передвижным пунктом издали. Джек же явился туда по делу.

День выдался прохладный, а потому замаскироваться не составляло особого труда. По дороге он заехал в «секонд-хэнд» и купил там какой-то совершенно омерзительно-грязный свитер, пару теннисных туфель, разных по цвету, черные брюки с пятнами краски на отворотах и изрядно потрепанную вязаную шапочку. Потом вернулся домой, поджег на заднем дворе кучу мусора и долго стоял возле костра, подставляя вонючему дыму то один бок, то другой — и все это с целью избавить одежду от запаха нафталина. Затем, точно собака, вырыл голыми руками ямку в земле, чтоб грязь забилась под ногти, а затем выпачкал грязью руки чуть ли не до самых плеч. Глоток дешевого виски привел дыхание в соответствие с внешним видом. Сажа с выхлопной трубы тоже пошла в ход, ею он выпачкал лицо, тыльную сторону рук и одежду. За это следовало сказать отдельное спасибо старому «мустангу».

Он остановился в нескольких домах от передвижного пункта сдачи крови и посмотрел на свое отражение в зеркале. Грязный бродяга.

Он хотел еще раз побеседовать с Катриной. Визит к ней домой или на работу, в офис «Виатикл солюшнс», неизбежно подвергал риску их обоих. Звонить по телефону тоже не стоило, линия могла прослушиваться. А потому лучше всего явиться в пункт сдачи крови замаскированным под нищего бродягу. Он был уверен, что сослуживцы понятия не имеют, кто такой Джек Свайтек, да и узнать адвоката в таком обличье было просто невозможно.

— Двадцать баксов не помешают, верно, приятель? — спросил его парень, стоявший у двери.

Джек завертел головой, не уверенный, что обращаются к нему.

— Да, да, это я тебе, — сказал парень. — Двадцать баксов, а всех-то и делов, что закатать рукав. Усек?

Джек на секунду задумался, потом решил, что так даже лучше. Представился случай как следует осмотреться, проверить, что творится в этом фургоне.

— Ага.

— Валяй, заползай.

Джек последовал за ним к двери в фургон, но тут же посторонился и пропустил к выходу женщину-донора, по виду лет семидесяти.

Одета она была в несколько грязных слоев тряпья, насквозь провонявшего улицей, с пятнами засохшей блевотины.

Она широко улыбнулась парню у дверей, продемонстрировав отсутствие передних зубов. А потом ухватила его за пряжку на ремне и сказала:

— Как насчет того, чтобы подарить мне маленько спермы на анализ, а, дружок?

— Отвали, — ответил он и брезгливо поморщился.

— А что тут такого? Твоя симпатичная маленькая сестричка воткнула в меня иглу. Неужели не хочешь воткнуть в меня чего-нибудь поинтересней, а?

— Пошла вон!

Она ощерилась в улыбке и проворчала:

— Хрен иголочный!

Парень вытолкал ее на тротуар.

— Эй, зачем ты так? — сказал Джек.

— Шприцев хрен, вот кто ты! — орала женщина.

— Заткни варежку, леди! — крикнул в ответ парень.

— Шприцев хрен, шприцев хрен!

Он шагнул к ней, сжав кулаки, но Джек остановил его:

— Да оставь ты. И потом, времени у меня в обрез.

Похоже, парень разозлился не на шутку, но деловые соображения взяли верх. Он выкрикнул в адрес женщины несколько непристойностей и повел Джека наверх по ступенькам.

Воздух внутри был спертый, маленькие окошки не открывались, наверное, годами. Штат минимальный: лаборантка, кассирша и еще какой-то тип с толстой шеей и накачанными бицепсами — он сидел у двери. Очевидно, охранник, подумал Джек. Донорам платили наличными, так что охранник был здесь явно не лишним.

— Еще один клиент, — объявил парень.

Лаборантка отложила бутерброд с сыром и сказала:

— Подойди.

Джек подошел и уселся на стул. На столе лежали резиновый жгут, несколько пластиковых пакетиков для крови и шприц с довольно толстой иглой.

— Резус положительный, дружок? — спросила лаборантка.

Джек огляделся. Пол выглядел так, точно его не мыли и не подметали месяцами; вся раковина в пятнах засохшей крови. Стол и стулья не чище, а стекла окон стали почти непрозрачными от толстого слоя пыли. Как может эта женщина есть в такой обстановке? Нет, это было выше его понимания. Он не намерен позволять ей тыкать в него этой грязной иглой.

— Ага, еще какой положительный, — ответил Джек. — Вообще-то у меня СПИД.

— Вот и отлично, — кивнула лаборантка. — Давай, закатывай рукав.

— Вам нужна плохая кровь? — сказал он, стараясь не выдавать своего изумления.

— Конечно. Ладно, давай. Покажи мне вену.

Джек нарочито медленно принялся закатывать рукав, и тогда она схватила его за запястье и резким рывком задрала рукав вверх.

— Гм. Надо же. Никаких следов.

— А я колюсь между пальцами ног, — сказал Джек.

— Сожми руку в кулак.

Джек повиновался, не спуская настороженного взгляда со шприца.

— А иголка новая?

Женщина хмыкнула, продолжая нащупывать вену.

— Новехонькая. Использовала всего раз, на той старой чудачке, что жить не может без шприцевых хренов.

— Ты бы лучше помолчала, — заметил «шприцев хрен».

Она обмотала его руку у локтя резиновым жгутом. Надо срочно что-то придумать, иначе ему воткнут в вену зараженный шприц.

— Пятьдесят баксов, правильно? — спросил Джек.

— Я же сказал тебе: двадцать, — поправил его первый охранник.

— Нет, за двадцатку я не согласен.

— Заткнись и будь паинькой. Может, тогда и подброшу тебе полпинты виски.

— Нет, не согласен. Или полтинник — или я отваливаю.

Второй охранник поднялся и встал рядом с приятелем. От таких не уйдешь, стена непрошибаемая.

— Сядь и заглохни, — сказал он Джеку.

Джек уже приподнялся со стула. О том, чтобы дать уколоть себя грязным шприцем, не могло быть и речи. Но он был вовсе не уверен, что удастся обойти эту преграду из двух здоровенных парней.

— Я сказал: сядь, черт побери! — заорал охранник.

— Что происходит?

За спинами парней возникла Катрина. Джек сразу почувствовал облегчение.

— Да все из-за бабок, — пояснил «шприцев хрен». — Этот урод вообразил, что его кровь стоит пятьдесят баксов.

Катрина пристально посмотрела на Джека, и тот подавил вздох облегчения — она его узнала, несмотря на одежду, вязаную шапочку на голове и пятна сажи на физиономии. Сердце тревожно зачастило в ожидании ее слов.

— Кровь этого придурка и пятидесяти центов не стоит. Он уже пытался надуть нас один раз, в Майами-Бич, две недели назад. Вены чистые. Уберите его отсюда.

Мужчины грозно надвинулись на Джека, схватили за руки. Потом один из них толчком распахнул дверь и пинком вышвырнул из фургона. Джек приземлился на тротуаре, рядом с пожилой бродяжкой.

Она взглянула на него с отвращением:

— И ты позволил, чтобы этот шприцев хрен вот так с тобой обращался?

Джек медленно поднялся, взглянул на свежую ссадину возле локтя. Покосился в сторону фургона и ответил:

— Да все в порядке, мэм. Я очень крутой адвокат. Засужу этого сукина сына.

Она одарила его беззубой улыбкой, сказала, что он скорее похож на сенатора. И продолжала нести какую-то чушь. Джек послушал ее еще с минуту, потом наконец понял, что говорит она сама с собой.

Не мешало бы отвести ее в какой-нибудь приют, подумал он, но затем решил не привлекать к себе ненужного внимания. И они разошлись. Она зашагала в одну сторону, Джек — в другую. Пройдя примерно с полквартала к северу, он увидел автобусную остановку, уселся на скамью. Он знал, что ждать ему придется недолго. Минут через десять подошла Катрина.

— Какого черта приперлись? — спросила она, усевшись рядышком.

— Занятно, но я хотел задать тебе тот же вопрос.

— Вы и ваш друг Тео должны держаться в стороне. И не мешать мне делать свое дело.

— Какое именно дело, позвольте спросить?

— Вас не касается.

— Даже догадаться не позволишь?

Она как-то неуверенно покосилась на него:

— О'кей, Свайтек. Покажи, какой ты у нас умный.

— Сам факт, что вы размещаете свои передвижные станции в неблагополучных районах, где у первого встречного целый букет инфекционных заболеваний, уже о многом говорит.

— Ну, если Магомет не идет к горе, гора…

— Так, стало быть, за двадцать баксов и полпинты дешевого виски они с радостью позволяют выкачивать из вен зараженную кровь? Ну, а дальше что?

— А ты как думаешь?

— Не думаю, что Дрейтон позволил бы вам работать и дальше под своей крышей, если б вы использовали инфицированную кровь для заражения донорской, что хранится на станциях переливания крови. Это терроризм. Так что вы, должно быть, продаете свой товар каким-то другим людям, которые используют зараженную кровь для некой вполне легальной деятельности. К примеру, в целях медицинских исследований. Я прав?

Она промолчала.

Джек кивнул. Он не сомневался в своей правоте.

— Что ж, думаю, это хорошие деньги. И еще я, кажется, видел в Интернете рекламу, где зараженная кровь предлагалась на рынке медицинских исследований по десять тысяч долларов за литр.

Она уставилась на автобус, остановившийся на другой стороне улицы. Такая глухонемая девушка.

— Прибыль наверняка огромная. Особенно если учесть, что компания, собирающая и продающая кровь, не много вкладывает в свой бизнес, не соблюдает всех положенных мер при заборе, хранении, транспортировке и реализации продукции.

— С чего это вы взяли, что не соблюдаем? — проявила интерес Катрина.

— Я пришел сюда, подготовив домашнее задание.

Мимо медленно проехал легковой автомобиль «вольво». Из открытых окон гремела музыка, усиленная динамиками. Субботний вечер начался.

— Судя по тому, как обставлен бизнес, — заметил Джек, — я могу сделать следующий вывод. Ваша команда создана скорее как ширма. Прикрытие для более крупных операций по отмыванию денег.

Она взглянула ему прямо в глаза и сказала:

— Вы понятия не имеете, как много денег крутится вокруг крови.

— Догадываюсь, что вы продаете гораздо больше крови, чем собираете.

— А вы мастер строить догадки, мистер Свайтек.

— Вы производите достаточно продукта, чтоб придать бизнесу легальный вид. Никакого учета. В отчетах можно указывать любое количество. Прекрасный механизм для отмывания грязных денег.

— Вы слишком много знаете, это вредно для здоровья.

— Возможно.

— Ирония в том, что для кого-то это действительно может стать хорошим бизнесом. Тупицы из моей команды заняты тем, что составляют фальшивые счета для легализации денег, проходящих через нашу фирму. И, для того чтобы превратить кровяной бизнес в самую процветающую компанию по отмыванию денег, требуется не так уж и много — всего лишь собирать больше крови. Самая процветающая в стране фирма.

— За исключением виатикальной, — вставил Джек.

Она чуть улыбнулась.

— За исключением виатикальной.

Джек закинул ногу на ногу, уставился на дырку в теннисной туфле.

— А теперь вопрос на полтора миллиона долларов. Какая связь между этими двумя видами бизнеса?

— Никакой. Просто один из способов отмывания денег. Все равно что взять в аренду видеосалон или открыть китайский ресторанчик. Нет, правда, никакой связи. Просто еще одна раковина для полоскания грязных купюр.

— Лично я думаю иначе.

— Очередная догадка?

— Нет. На этот раз результат исследований.

— Ученый-одиночка? Я потрясена!

— Взявшись за дело Джесси, я заказал самые последние материалы, связанные с деятельностью виатикальных компаний. Так что теперь я человек сведущий, знаю направления и тенденции, судебные процессы и много другого интересного…

— И что же там говорилось о Джесси?

— Говорилось, но сейчас я о другом. После смерти Джесси я занялся этим вплотную. И меня очень заинтересовала одна недавняя статейка о случае в Джорджии.

— В Джорджии?

— Да. У женщины тридцати с чем-то лет был СПИД. А потом вдруг в крови ее обнаружили вирус «Западный Нил». Первый случай этого редчайшего заболевания в штате Джорджия.

— Да, мало радости, особенно для человека с ослабленной иммунной системой.

— Верно. Зато немало радости для виатикальных инвесторов.

— Слишком уж вы подозрительны. Среди больных СПИДом практика такого страхования весьма распространена.

— Все так, если б не один момент. У нее не только обнаружили этот редкий вирус. Она потеряла три литра крови.

— Умерла от кровотечения?

— Нет. Кто-то выкачал из нее эту кровь и забрал.

Катрина недоверчиво воззрилась на него.

— Что?

— Да-да. Кто-то выкачал целых три литра зараженной крови из ее тела, в результате чего произошла остановка сердца.

— И последовала выплата по виатикальному соглашению, — закончила она за него.

— Этот пункт под номером три еще не доказан. Поэтому я и здесь.

— Но чего вы от меня хотите?

— Хочу побольше узнать об этапе под номером три.

— Но речь идет о Джорджии, это другой штат.

— Мы говорим о русской мафии. А это довольно тесный мирок.

— Послушайте, мне достаточно того, что я пашу на Сэма Дрейтона и его ребят. У меня нет ни времени, ни желания выступать ради вас в роли Шерлока Холмса и заниматься какими-то дурацкими теориями, связанными с этой несчастной из Джорджии.

— Придется все же поработать со мной.

— Я не обязана.

— Зато я могу тебе очень помочь.

— Интересно как?

— Знаю, мой друг Тео уже сует нос в ваши дела.

— Вот именно, лучше не скажешь. Именно что сует. Как бы не оторвали.

— Не знаю, что он там вытворяет, и совершенно не желаю, чтобы он подвергал себя опасности.

— Да и мне, черт побери, он тоже ни к чему. Вот уже восемь месяцев я работаю тайным агентом. Изучила бизнес вдоль и поперек, ежечасно рискую, подставляя свою голову. И теперь благодаря Тео Найту меня могут раскрыть.

— Этого я тоже не хочу.

— Что предлагаете?

— Помоги мне разобраться с этой женщиной из Джорджии. Посмотрим, правильны ли мои догадки.

— А что получу взамен?

— А я взамен выведу Тео из игры, потому как мой добросердечный друг может вовлечь всех нас в большие неприятности, причем с самыми лучшими намерениями.

Она задумалась на секунду-две, потом сказала:

— Ну, обещать я не могу, но попытаюсь выяснить.

— Ты уж постарайся, ладно?

— С чего бы вдруг такое доверие?

— Одно дело — отмывание денег. И совсем другое — связаться с компанией, которая убивает виатикальных инвесторов.

Она окинула его оценивающим взглядом. Потом достала из кармана авторучку, взяла Джека за руку и написала на его ладони номер.

— Чрезмерное любопытство — штука весьма опасная. Если вдруг узнаете, что ваш друг Тео собирается свалять какую-нибудь очередную глупость, сразу дайте знать. Чтобы я успела выбраться из передряги живой.

Джек взглянул на номер.

— Линия секретной связи?

— Стопроцентно защищенных линий связи теперь не существует. Но сюда звонить безопаснее, чем ко мне домой или в офис, где наверняка кто-нибудь подслушивает. Постарайтесь выучить наизусть.

— Так ты мне доверяешь? — спросил Джек.

— Да, — ответила она. — Джесси Мерил — это одно. Но не думаю, что вы станете сознательно подставляться, чтобы узнать, убивает ли эта компания инвесторов.

Глаза их встретились, и Джек почувствовал: взаимопонимание достигнуто. Она поднялась со скамьи и спросила:

— Каким образом вы намерены держать Тео Найта под контролем?

— Не беспокойся. Найду способ.

— Что ж, хорошо, — кивнула Катрина. — Если вам не удастся, Тео займется кто-то другой. — Она уже двинулась прочь по тротуару, потом вдруг резко остановилась. — Кстати, прелестный у вас наряд.

Джек принял позу манекенщика.

— Благодарю, мадам.

Она улыбнулась и направилась к фургону по сдаче крови. Джек перешел через улицу и легкой, слегка подпрыгивающей походкой зашагал к станции метро. Руки он держал глубоко в карманах.


45


В день новоселья Джека и Синди на город обрушился сильнейший ливень. Они не успели повесить на окна шторы, и при каждом разряде молнии спальня озарялась мертвенно-голубым светом. От раскатов грома сотрясались стекла; казалось, он перекатывается прямо по крыше. Потолок в холле протекал, и на деревянном полу образовалась внушительных размеров лужа.

Посреди ночи Синди поднялась с кровати и пошла на кухню. Стол был по-прежнему завален картонными коробками, некоторые были уже пусты, разобрать остальные она еще просто не успела. Синди надеялась, что старые демоны не станут преследовать ее в новом доме, что страшные воспоминания о прошлом остались позади. Но нет. Ей снова приснился кошмар.

Вот кухню осветила молния. Струи дождя обрушивались на патио, шум напоминал нескончаемые аплодисменты. Бурные потоки воды хлестали с крыши, заливали раздвижную стеклянную дверь. В дальнем конце патио образовалась настоящая река, она потоками стекала в огромный прямоугольный ящик для комнатных растений. Синди, точно завороженная, продолжала смотреть из кухонного окна. Впечатление было такое, что глубокий ящик просто всасывает в себя всю воду, что там образовалось отверстие, ведущее в самую глубь земли. Стоит попасть туда — и возврата нет. И чем сильнее лил дождь, тем с большей, казалось, жадностью земля впитывала воду. Нет конца потоку воды, нет предела этой огромной ненасытной дыре. Гипнотическое зрелище. Никогда прежде не видела она ничего подобного, за исключением разве что одного случая.

Такая же гроза разразилась в день похорон отца.


Девятилетняя Синди рядом с матерью. Та вся в черном, с краев огромного черного зонта стекают струйки воды. Сестра Синди, Селеста, тоже стоит по другую руку от мамы. Бабушка — прямо за ними, и Синди слышит её рыдания. Братья еще слишком малы, и их оставили дома с родственниками. Только они и священник провожали отца.

— Алан Пейдж был праведником, — говорил священник, и голос его звучал глуховато в шуме дождя. — Этот человек жил по Священному Писанию.

Синди знала: это правда. По субботам — церковь, каждый вечер — чтение Библии вслух. У отца была всего одна маленькая слабость — по вторникам он отправлялся играть в покер, ставки в компании не превышали цента. Кое-кто обвинял его в двуличии, но Синди казалось, что это лишний раз подчеркивает его человечность. Он выступал против преподавания дарвинизма в школе, где училась Синди, и как-то наказал Селесту за то, что та посмела принести в дом роман Д. Г. Лоуренса.

— Из праха приходим, в прах и возвращаемся. Во имя Господа нашего, Иисуса, аминь.

Священник кивнул, и мать Синди шагнула вперед. Холодный дождь припустил сильнее, в могилу хлестали потоки грязной воды. Мать, вся в слезах, бросила одну-единственную розу в черную дыру в земле.

Потом неслышно пролепетала какие-то слова — то ли произнесла краткую молитву, то ли просто попрощалась с мужем. Синди так и прилипла к ней, а вот Селеста, напротив, выступила вперед.

— Можно мне сказать? — спросила она.

В программу это явно не входило, но священник кивнул:

— Конечно, почему нет.

Селеста подошла к могиле с другой стороны, потом взглянула на стоявших напротив мать, сестру и бабушку.

— Я ожидала услышать панегирики о том, что отец мой жил по Священному Писанию. Он действительно хорошо знал Священное Писание. Думаю, пришло время поделиться с присутствующими той его частью, которую он так любил читать своим дочерям. Это из Книги Бытия, глава девятнадцать. Отрывок, который я так часто слушала в раннем детстве, когда даже еще читать не умела, но он врезался мне в память. Это история Лота и его дочерей.

Синди покосилась на маму, на заплаканном лице которой вдруг отразился ужас.

Селеста продолжала:

— Лот с двумя дочерьми вышли из Сигора и стали жить в пещере. И сказала старшая младшей: «Напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восстановим от отца нашего племя». В ту же ночь они напоили Лота вином, и старшая дочь легла с ним. На другой день старшая говорит младшей: «Напоим его вином и в эту ночь; и ты войди, и спи с ним, и восстановим от отца нашего племя». И вот они снова напоили Лота вином, и младшая дочь вошла и спала с ним. И сделались обе дочери Лотовы беременны от отца своего.

Голос ее дрожал, когда она произносила эту последнюю фразу. Священник так и застыл точно громом пораженный. Мать Синди стыдливо потупилась. Капли дождя выбивали по гробу барабанную дробь.

— Это неправда! — воскликнула Синди.

Все молчали.

— Ты лгунья, Селеста! Этого никогда не было!

Селеста, сверкнув глазами, взглянула на сестру:

— Скажи правду, Синди.

Лицо Синди раскраснелось от гнева, в глазах стояли слезы.

— Это неправда! Наш папа не такой!

Селеста не стала с ней спорить. Просто посмотрела на священника, потом на мать. Глаза ее были полны ненависти.

А дождь все лил и лил.


Вспышка молнии вновь озарила кухню. Голубовато-белый всполох на миг озарил фигурку Синди.

— Синди, ты в порядке?

Она обернулась, увидела Джека, но не ответила.

Он подошел и обнял ее.

— Что случилось?

Синди взглянула в окно, на патио, где и самом деле в земле образовалась черная дыра.

— Ничего нового, — ответила она.

— Пойдем-ка спать.

Она взяла мужа за руку и последовала за ним в спальню под вспышки молний и затихающие раскаты грома.


46


В девять утра понедельника члены большого жюри присяжных собрались в комнате без окон на первом этаже. Они ожидали начала представления. Перед дверью в комнату заседаний жюри собралась целая стайка репортеров.

Согласно закону, подобные заседания большого жюри должны проводиться втайне, никому не разрешалось переступать порога совещательной комнаты, кроме самих присяжных заседателей и обвинителя. Теоретически, с чисто конституционной точки зрения большое жюри должно было служить проверкой прокурорской власти на прочность. На деле обвинителю почти всегда удавалось протащить нужный приговор.

— Доброе утро, — приветствовал заседателей Янковиц.

На лице его сияла улыбка, и она была вполне искренней. В этом деле об убийстве роли всех главных фигурантов были расписаны заранее. Преуспевающий адвокат стал участником рокового любовного треугольника. Жертва — его бывшая любовница. В деле имелась масса грязных и непристойных подробностей, многие из которых подтвердил известный и уважаемый врач. Этот процесс должен был стать для Марша билетом на свободу, очистить его от всех подозрений. И он ждал и не мог дождаться, когда наконец получит его.

И вот ровно в 9.35 первый свидетель предстал перед присяжными, произнес клятву и приготовился давать показания.

— Ваше имя, сэр? — спросил Янковиц.

— Джозеф Марш.

— Род занятий?

— Дипломированный врач, невропатолог.

Еще несколько ничего не значащих, заранее отрепетированных вопросов и ответов, и вот он подвел доктора Марша к сути дела. Представил его как лечащего врача Джесси Мерил и, разумеется, заставил упомянуть о всех профессиональных заслугах, что автоматически переводило свидетеля в разряд личностей уважаемых и достойных доверия.

А затем перешел к собственно показаниям:

— У меня здесь имеется вещественное доказательство под номером одиннадцать. Это письмо на мое имя от Джека Свайтека. Написано через несколько дней после того, как мертвое, обнаженное и окровавленное тело мисс Мерил было обнаружено в ванной у него в доме.

Тут Янковиц сделал паузу. Обнаружение трупа, место его нахождения, всегда является ключевым моментом в деле, и присяжным надо было дать какое-то время, чтобы переварить этот факт.

Затем он продолжил:

— В своем письме мистер Свайтек рассказывает о предполагаемом мошенничестве. О том, что якобы его клиентка, Джесси Мерил, обманула инвесторов компании, известной под названием «Виатикл солюшнс». Будьте добры, доктор Марш, взгляните на это вещественное доказательство.

Свидетель бросил взгляд на письмо и сказал:

— Я с ним знаком.

— В первом абзаце мистер Свайтек утверждает, будто бы Джесси Мерил призналась ему в том, что — цитирую — «она вместе с доктором Маршем фальсифицировала свой диагноз — амиотрофный латеральный склероз, или сокращенно АЛС». Конец цитаты. Скажите, доктор Марш, какой диагноз поставили вы мисс Мерил?

— На основании проведенных мною обследований и анализов диагноз был поставлен следующий: «клинически типичная картина АЛС».

— Скажите, вы фальсифицировали результаты каких-либо анализов, позволивших поставить первоначальный диагноз?

— Категорически отрицаю даже возможность чего-либо подобного.

— Почему впоследствии вы изменили этот диагноз?

— После проведения дополнительных анализов и обследований я пришел к выводу, что у нее было отравление свинцом. Многие из симптомов этого заболевания сходны с АЛС.

— Что означает, что ваш первоначальный диагноз был неверен?

— Вовсе нет. Как я уже говорил, возможность АЛС подтверждалась результатами проведенных мною анализов.

— А теперь, доктор Марш, еще один очень важный момент. Я в общих чертах уже объяснил жюри присяжных, что такое виатикальное соглашение. И вопрос к вам следующий. Знали ли вы о том, что, основываясь на вашем первоначальном диагнозе, мисс Мерил продала свой страховой полис виатикальным инвесторам?

— Знал.

— Вы сами в какой-то момент вводили в заблуждение этих инвесторов относительно характера ее заболевания?

— Никогда. Их врач оказывал на меня некоторое давление, стремясь услышать более определенный диагноз. И я сказал ему, что на данный момент я скорее подозреваю АЛС, но стопроцентной уверенности не имею.

— Скажите, существовал ли между вами и мисс Мерил какой-либо тайный сговор в стремлении обмануть инвесторов?

— Нет.

— Благодарю вас. А теперь давайте вновь вернемся к вещественному доказательству под номером одиннадцать. Во втором абзаце мистер Свайтек утверждает — цитирую, — что «в ночь накануне смерти Джесси Мерил ждала, когда я выйду из своего офиса в Корал-Гейблз. Похоже, она находилась под воздействием каких-то наркотических веществ». Конец цитаты. Скажите, доктор Марш, на протяжении тех шести месяцев, что вы наблюдали свою пациентку, Джесси Мерил, вы хоть раз отмечали у нее признаки злоупотребления наркотиками?

— Никогда.

— Далее. Мистер Свайтек утверждает, цитирую: «мисс Мерил заявила мне, что опасается за свою жизнь. В частности, она сказала, что виатикальные инвесторы узнали, что она вместе с доктором Маршем замыслила и организовала эту мошенническую сделку. Далее мисс Мерил сообщила, что виатикальные инвесторы — мошенники и занимаются незаконным бизнесом. По словам мисс Мерил, к ней пришел некий человек и от имени виатикальных инвесторов предупредил, что она еще пожалеет о том, что не умерла от АЛС, если не вернет им полтора миллиона долларов». Конец цитаты.

Янковиц дал жюри присяжных несколько секунд переварить эту информацию. Затем поднял глаза на доктора Марша и спросил:

— Вам известно что-либо об угрозах в адрес мисс Мерил, исходящих от людей, связанных с виатикальными инвесторами?

— Нет, сэр. Абсолютно ничего.

— А вам лично угрожал кто-либо от имени виатикальных инвесторов?

— Никогда.

— А вообще кто-либо угрожал в связи с этим делом?

— Да.

— Кто же?

— Джек Свайтек.

— Расскажите поподробнее.

— После того как Джесси обнаружили мертвой у него в доме, я пошел к нему в контору.

— И как прошла ваша встреча?

— Не слишком хорошо. Ему хватило нескольких минут, чтобы понять: я подозреваю, что он имеет самое непосредственное отношение к смерти Джесси.

— И что же произошло дальше?

— Он взорвался. Орал на меня, сказал, чтобы я убирался вон, иначе голову мне разобьет.

— Постарайтесь вспомнить, о чем именно вы говорили перед тем, как он начал вам угрожать.

— Ну, насколько помнится, мы говорили о том, состоял ли он во внебрачной связи с Джесси Мерил.

— И кто же начал этот разговор?

— Я спросил его об этом.

— Почему?

Доктор Марш развернулся и взглянул прямо на членов жюри присяжных с точно тем же выражением, с каким смотрел на него обвинитель ранее, на стадии подготовки к слушаниям.

— Мы с женой разошлись. Скоро должны были развестись. И я был… очень уязвим, если так можно выразиться. И еще я очень жалел Джесси и проявлял к ней особое внимание. Вскоре все это перешло в дружбу, ну а потом, уже после ее процесса, и в роман.

— Так, значит, мистер Свайтек был прав, утверждая в своем письме, что через несколько минут после вынесения вердикта видел, как вы с Джесси Мерил держались за руки в лифте?

— Нет, не прав. Я просто подошел поздравить ее. Мистер Свайтек все искажает, придает этому эпизоду преувеличенное значение. Кстати, именно по этой причине я пришел к нему в контору выяснять отношения.

— А вам известно, зачем мистер Свайтек так поступает?

— Ну, в общих чертах да. Мистер Свайтек страшно ревновал Джесси ко мне. Так ревновал, что порой его поведение становилось просто иррациональным. К примеру, он начинал обвинять ее в самых разных вещах, в том числе в обмане виатикальных инвесторов. То есть в поступках, которых она никогда не совершала.

— А вы когда-нибудь спрашивали мистера Свайтека, был ли у него роман с Джесси Мерил?

— Да. Во время того разговора в офисе спросил.

— И что же он ответил?

— Он все отрицал. И страшно возбудился при этом.

— Именно тогда он стал угрожать, обещал разбить вам голову?

— Нет. Насколько помнится, он начал угрожать после того, как я напрямую спросил его: не он ли нанял кого-то убить Джесси Мерил?

Янковиц сверился с какими-то записями, очевидно, желая убедиться, что готов к эффектному финалу.

— Еще несколько вопросов, доктор Марш. Вы только что утверждали, что не знали ни о каких угрозах в адрес Джесси Мерил, могущих исходить от представителей виатикальных инвесторов.

— Верно. Не знал.

— Ну а о каких-либо иных угрозах, исходящих от других лиц?

— Да.

— И как вы узнали об этих угрозах?

— Из телефонного разговора с Джесси. Она мне рассказала.

— И к чему именно сводились эти угрозы?

— Она сказала, что если сделает или сообщит что-то, могущее опорочить репутацию Джека Свайтека, то дорого за это заплатит.

— Она говорила вам, кто именно ей угрожал?

Доктор Марш наклонился поближе к микрофону и ответил отчетливо и громко:

— Да. Мужчина по имени Тео Найт.

Янковиц с трудом сдерживал радостное возбуждение. Вся история еще не прозвучала, но для начала достаточно.

— Благодарю вас, доктор Марш. На данный момент у меня больше нет к вам вопросов.


47


У Владимира была назначена деловая встреча в «клубе» — весьма условное название для заведения столь низкого пошиба, каким было «Голышка Восемнадцать». В стриптиз-бар мог зайти любой совершеннолетний, имеющий десять долларов в кармане и «дымящийся» член в штанах, и понаблюдать, как недавние выпускницы школ отплясывают нагишом на столах. Владельцы гарантировали, что ни одной девицы старше девятнадцати здесь не найти. Появись здесь сотрудники из департамента по делам несовершеннолетних, все девушки оказались бы студентками колледжа, которые просто подрабатывают, танцуя нагишом на столах.

Истинная подоплека этого бизнеса была прекрасно известна Владимиру. Поэтому он никогда не показывался в «клубе» без полного кармана таблеток экстази — безумно популярного среди молодежи синтетического наркотика, действовавшего одновременно как стимулятор и галлюциноген. Распространялось это средство в основном по европейским каналам, и русская организованная преступность наживала на нем огромные барыши. Стоимость производства в Голландии каждого такого «колеса» размером с таблетку аспирина составляла от двух до пяти центов, а в молодежных клубах оно уходило за двадцать пять — сорок долларов. Девушка — причем любая девушка, не обязательно стриптизерша — могла продержаться на одной таблетке часов восемь — безостановочно плясать или ласкать клиентов. И Владимир был просто счастлив поделиться «колесами» с любой из своих танцовщиц, особенно когда у него были гости, на которых надо было произвести впечатление.

Он протянул пакетик вышибале на входе.

— По одной на каждую девочку, — сказал он и взглядом указал на роскошную блондинку на сцене, демонстрирующую полоски от загара. В зубах она сжимала резиновую пластину. Это был условный знак, означавший, что она находится под воздействием экстази. Порой принявшие это снадобье люди могли откусить собственную губу или язык, а потому считалось, что пластина может предотвратить увечье. К тому же в стриптиз-клубах наличие пластины во рту указывало на то, что девушка любит делать минет. — Дашь ей две, — сказал Владимир.

— Слушаюсь, сэр.

Этот вышибала был настоящим зверюгой, и Владимир был единственным человеком, обращаясь к которому он говорил «сэр».

Владимир пришел сюда не один, а в сопровождении двух мужчин в дорогих шелковых костюмах. Один очень крупный, высокий, с бочкообразной грудью и толстой, как у олимпийского борца, шеей. Второй — пониже ростом, толстый, с круглой красной физиономией русского крестьянина. Владимир провел гостей к своей кабинке в дальнем углу. Так что перед тем как перейти к делу, они могли посмотреть представление.

Зал напоминал огромное складское помещение, погруженное во тьму, где источником освещения служили лишь неоновые фигуры на стенах да лучи разноцветных фонариков, свисавших с потолка и высвечивавших фигуру каждой танцовщицы. Мужчины жадно пялились на молодую обнаженную плоть и не жалели наличных. Звуки музыки тонули в хоре голосов, выкрикивающих непристойности, но иногда сквозь гул все же прорывалась мелодия старого хита Роберта Пальмера «Приговоренные к любви».

Щелкнув пальцами, Владимир подозвал двух танцовщиц и указал им на круг, очерченный около кабинки, в центре которого красовался блестящий медный шест. Сам он сидел спиной, но в зеркале видел отражение всего происходящего. Гости сидели напротив и могли свободно наблюдать за представлением. Владимир назвал девушкам имена гостей. «Борец» Леонид был бизнесменом с Брайтон-Бич; о роде его деятельности лучше было не упоминать вслух. Впрочем, в клубе прекрасно знали, что Майами занимает второе место после Брайтон-Бич по численности русских мафиозных группировок. Коротышка Саша был банкиром с острова Кипр.

— А где находится этот самый Кипр? — спросила стриптизерша-латиноамериканка. У нее была привычка проводить кончиком языка по передним зубам. Возможно, она делала это под воздействием экстази. А может, ей недавно сняли скобки, и она упивалась своими гладкими и ровными зубами.

— Это остров в восточной части Средиземного моря, — объяснил Саша.

— На окраине Москвы, — усмехнулся Владимир.

Она снова облизнула зубы и продолжала танцевать, конечно не понимая смысла слов Владимира. Банкиры Кипра отмывали такое количество денег для русской мафии, что Лимасол вполне мог считаться районом Москвы.

Официантка с обнаженной грудью и золотым колечком в соске принесла им бутылку холодной как лед водки и разлила по стопкам. Бутылка скоро опустела, тут же заказали вторую, ополовинили, и Владимир решил перейти к делу и заговорил по-русски.

— Нравится мой клуб? — спросил он.

Гости никак не могли оторвать глаз от голой девушки в рыжем парике, извивавшейся вокруг шеста.

Владимир сказал:

— Прикиньте, пацаны. Мне приходится заниматься этим заведением семь дней в неделю целый месяц, чтобы отмыть бабки, которые умный человек может отмыть всего одним виатикальным соглашением.

Леонид с Брайтон-Бич окинул его холодным как сталь взглядом серых глаз.

— Не для того мы сюда пришли, чтоб обсуждать виатикальные сделки. Даже думать не моги.

— Почему нет? Не понимаю.

Банкир почти молитвенно воздел руки.

— Давай не будем, лады? Тот факт, что на Брайтон-Бич планировали в обозримом будущем отмывать по лимону долларов в месяц через эти самые сделки, еще ни о чем не говорит. Эта идея уже никого не привлекает. Так что мы хотим знать одно, Володя. Какую альтернативу можешь предложить?

Владимир опрокинул стопку водки.

— Есть банк крови.

— Ха! — воскликнул «борец». — Шутишь, что ли?

— Какие, к чертям, шутки. Проект того гляди стартует.

— Да ни хрена у вас не получится. Где взять такие объемы, чтобы отмывать по десяти лимонов в месяц?

— Много ты понимаешь!

— Лучшие операции по отмыванию денег всегда связаны с законным бизнесом. А у тебя что? Всего каких-то два вонючих фургона, и все дела. Да хоть со всей улицы народ туда сгони, все равно не получится выполнить все заказы за неделю.

— Мы выполняем каждый заказ.

— Ага. Как же. И для этого берете кровь трупов, не иначе.

Банкир брезгливо поморщился.

— Вы что, правда берете кровь от жмуриков?

Владимир нахмурился.

— Скажи ему, — настаивал «борец».

— Да не важно все это.

— Тогда я скажу. Была у нас одна баба в Джорджии с виатикальным договором на два миллиона долларов. Больная СПИДом. Должна была окочуриться еще три года назад, так что пришел заказ помочь ей поскорей отправиться на тот свет. А наш Володя поручил эту работенку одному шутнику, который ввел ей какой-то редкий вирус. Что само по себе уже проблема. Что еще хуже, этот чудак выкачал из нее целых три литра крови.

— Правда, что ль, а, Вов?

Владимир одним махом осушил стопку и тут же налил себе еще.

— Откуда было знать, что они заметят?..

— Ты когда-нибудь слышал о такой штуке, как вскрытие, а, идиот? — спросил «борец».

— Все вышло по ошибке, честно. Зачем оставлять хорошую, зараженную СПИДом кровь в теле, когда можно продать ее за нормальные бабки?

— Жадность фраера сгубила. Вот поэтому мы и не хотим иметь дела с людьми из Майами.

— Так, значит, по этой причине Брайтон-Бич аннулировал виатикальный контракт? — спросил Владимир.

— Твой человек вколол ей такой редкостный вирус, что тело сразу же отправили в Национальный центр по контролю за инфекционными заболеваниями. А этот тип забрал с собой три литра ее крови. Все равно что выколоть у себя на груди огромными буквами: «Я — убийца». Из-за этих твоих штучек мы рано или поздно попадемся.

— Стало быть, ты признаешь, что из-за какой-то одной несчастной ошибки в идеально организованном бизнесе горячие головы с Брайтон-Бич решили, что выходят из сделки?!

— Мы не обязаны оправдываться перед твоими людьми. Решение принималось на самом высоком уровне. И точка. Конец истории.

— Нет, не конец! — Владимир стукнул кулаком по столу. — Мы вложили в эту работу уйму времени и сил. Все на мази. И ты считаешь, что можно обрубить все одним махом? До свидания, всего хорошего, так что ли?

— У нас веские причины.

— Пока не слышал ни одной.

— Я все сказал. И нечего тут рассусоливать.

— Тогда пошел ты к такой-то матери! — взревел Владимир и выплеснул водку прямо в лицо своему гостю.

«Борец» рванулся вперед, через столик. Танцовщицы заверещали и бросились врассыпную. Но «борец» не успел достать Владимира, его скрутили три огромных амбала.

Леонид тяжело дышал, лицо побагровело, глаза выкатились. Но вышибалы держали его крепко.

— Так вот, значит, как ты обращаешься с гостями? — злобно прошипел «борец». — А ведь меня сюда пригласили!

— А теперь приглашают покинуть помещение. — Владимир кивнул вышибалам. — Вышвырните его отсюда, чтоб духу этой твари больше не было!

«Борец» орал и дико матерился, пока вышибалы тащили его к выходу.

Банкир выглянул из-под стола.

— К тебе это тоже относится, Саша. Вали отсюда.

Тот помчался к выходу, точно испуганный кролик.

Официантка немедленно заменила пустую бутылку водки. Владимир налил стопку, прищелкнул пальцами. И, повинуясь этому знаку, танцовщицы вновь принялись извиваться вокруг медного шеста, соблазнительно выгнув спинки, выставив вперед грудки и мотая волосами. Музыка не затихала ни на миг, инцидент был исчерпан.

А может быть, все еще только начиналось.

Девушки продолжали танцевать.


48


Лежа на диване в гостиной, Джек смотрел шестичасовой выпуск новостей. Синди сидела рядом и держала его за руку. Время от времени она крепко впивалась пальцами в ладонь, и Джек не совсем понимал, что это означает — поддержку или гнев.

Слухи о предварительном предъявлении обвинения гуляли по городу с самого утра, и на конкурентном рынке новостей, где главное — выдать историю в эфир первым, царил настоящий ажиотаж.

Ведущий с красиво уложенными серебристыми волосами смотрел прямо Джеку в глаза и выдавал анонс программы новостей:

— Бывшая его подружка мертва, сомнительная сделка стоимостью полтора миллиона долларов рассматривается в настоящее время жюри присяжных штата Флорида. Джек Свайтек, сын бывшего губернатора Флориды Гарольда Свайтека, возможно, снова не в ладах с законом.

— Зачем все это? — тихо спросила Синди.

— Ну, они всегда так говорят. — На протяжении всей жизни, стоило Джеку попасть в неприятности, его всякий раз начинали называть «Джеком Свайтеком, сыном Гарольда Свайтека».

Пение труб, барабанная дробь, и на экране возникла заставка выпуска новостей.

— Добрый вечер, — объявил седовласый ведущий. — Впервые мы познакомили вас с этой историей несколько недель назад, когда в доме известного адвоката Джека Свайтека было найдено тело тридцатилетней Джесси Мерил. На первый взгляд произошедшее выглядело самоубийством, но теперь прокуратура не уверена в этом. Наш корреспондент, Хитер Браун, ведет прямой репортаж от правительственного центра «Майами-Дейд». Вы меня слышите, Хитер? Какие последние новости?

Экран мигнул, и на фоне автостоянки и заходящего солнца появилась подтянутая, собранная молодая женщина. Вдали виднелся правительственный центр, вокруг репортерши кружили на роликах с полдюжины подростков в мешковатой одежде, толстых золотых цепях и бейсболках козырьком назад. Очевидно, их согнали сюда для придания живости и достоверности репортажу. Длинные темные пряди волос то и дело падали на лицо мисс Браун. По всей видимости, она совершила весьма типичную для начинающих репортеров ошибку, разместив оператора с подветренной стороны.

— Добрый вечер, Стив. От источников, связанных с расследованием, мы получили информацию о том, что большое жюри присяжных рассматривает вопрос о возбуждении уголовного дела по факту смерти Джесси Мерил. По словам нашего источника, прокурор Майами, Бенно Янковиц, представил большому жюри целый ряд убедительных доказательств, говорящих о том, что смерть мисс Мерил наступила в результате убийства, а не самоубийства. Как нам стало известно, решение о возбуждении уголовных дел может быть принято в любую минуту.

Тут снова влез ведущий:

— Скажите, Хитер, есть какие-либо сведения о том, против кого может быть выдвинуто это обвинение?

— Такой информацией мы пока не располагаем. Но я не оговорилась, употребив слово «дело» во множественном числе. По сведениям, полученным нами из разных источников, можно предположить, что речь идет о заказчике и наемном убийце. В этой связи фигурируют два имени — Джека Свайтека и его бывшего клиента Тео Найта. Мистер Найт — человек с богатым криминальным прошлым, в свое время он провел четыре года в камере смертников тюрьмы штата Флорида. Он обвинялся в убийстве девятнадцатилетнего паренька, продавца магазина, и избежал наказания только благодаря чисто технической уловке своего адвоката.

— Уловке? — простонал Джек. — Но этот человек был невиновен!

Синди жалостливо взглянула на Джека, точно в полной мере осознавала, как отрицательно может сказаться на дальнейшей судьбе Тео эта характеристика, выданная средствами массовой информации. Возможно, и на судьбе Джека тоже. Общественное мнение мало волновало, какие последствия могут иметь подобные высказывания. Позорное клеймо останется навеки.

Джек переключился на другой канал, где шла другая информационная программа под названием «Глазами свидетелей». На сей раз женщина-диктор говорила:

— На многочисленные звонки мистер Свайтек сегодня не отвечал, но, насколько мне известно, нашему репортеру Питеру Роллингу удалось встретиться с его знаменитым отцом, бывшим губернатором Флориды Гарольдом Свайтеком. Встреча состоялась в Аспенс, штат Колорадо, где в настоящее время отдыхают и катаются на лыжах бывший губернатор с супругой.

— Что за чертовщина? — пробормотал Джек.

На экране возник вывалянный в снегу мужчина на фоне довольно пологой горы. Джек смотрел, как его отец выходит из лифта-подъемника и на него тут же набрасывается какой-то парень в лыжной маске и с микрофоном в руке:

— Губернатор! Губернатор Свайтек!

Гарольд Свайтек растерянно обернулся, на миг потерял равновесие, взмахнул палками, но удержался на ногах. Через секунду он мчался вниз по склону.

Дрожащий от холода репортер сообщил, глядя в камеру:

— Похоже, бывший губернатор тоже не желает с нами разговаривать.

Джек сердито выключил телевизор.

— Нет сил смотреть на всю эту мерзость!

Зазвонил телефон. Джек подумал, что отец сейчас спросит его: «Что, черт побери, ты натворил на сей раз, сынок?» Но взглянув на определитель номера, понял, что это Роза.

— Волки вышли на охоту, — сказала она.

— Видел.

— Твой старик наверняка побил все скоростные рекорды по спуску, удирая от этого репортеришки.

— Не смешно.

— Да уж, теперь не до смеха. Поэтому и звоню. Хочу встретиться с тобой и Тео. Прямо сегодня.

— Где?

— Я уже дома, так что давайте, подъезжайте.

— Когда?

— Как только найдешь своего дружка. Нам надо добраться до Тео прежде, чем до него доберется Янковиц.

— Но ведь не думаешь же ты, что Тео пойдет на поводу у Янковица?

— Ты сам только что слышал, что говорили в новостях. Тео назвали наемным убийцей-исполнителем. И прокуратура в таких случаях действует стандартно. Хватает исполнителя, чтобы вытрясти из него имя заказчика.

— Согласен, встретиться надо, но пойми наконец одну вещь. Я не нанимал Тео. А если б даже и нанял, Тео ни за что не стал бы свидетельствовать против меня. Я спас этого парня от казни на электрическом стуле.

— Позволь спросить тебя вот о чем, Джек. Сколько лет провел Тео в камере смертников?

— Четыре года.

— А теперь скажи: как тебе кажется, он хочет туда вернуться?

Джек на секунду задумался. И ему не понравился ход собственных мыслей.

— Ладно, будем через час. Я и Тео. Приедем к тебе вместе. Гарантирую.


49


Катрина жевала бобы, разогретые в микроволновке. Выпуск новостей закончился, диктор перешел к прогнозу погоды, но она все еще размышляла над историей с Джеком Свайтеком. Две вещи были для нее очевидны. Возбуждение уголовных дел было предрешено заранее. Что же касается момента выдачи информации в эфире, то пахло это дурно. Она резко поднялась из-за кухонного стола и схватила ключи от машины.

Пришло время звонить Сэму Дрейтону.

До сих пор Катрина звонила ему крайне редко, предпочитала встречаться с глазу на глаз, но теперь ей было вовсе ни к чему, чтобы кто-то увидел ее в правительственном центре. Она прыгнула в машину, доехала до пересечения Одиннадцатой улицы с Бёрд-роуд, там вышла и, обойдя спящего у обочины бродягу, вошла в будку телефона-автомата.

— Луна над Майами, — произнесла она. Условная фраза означала, что она связалась с ним по собственной воле, не по принуждению, с приставленным к виску стволом пистолета какого-нибудь гангстера.

— Что случилось, Катрина?

— Сегодня по всем местным каналам новостей говорят о Джеке Свайтеке и его дружке Тео. Поговаривают, что им скоро предъявят обвинение в заказном убийстве.

— Вот как?

— Будто вы не знаете.

— Я в Вирджинии. Откуда мне знать?

Бродяга подошел и протянул руку. Катрина сунула ему четвертак и взмахом руки велела отойти.

— Послушайте, если Свайтеку и его дружку предъявят обвинение, поделом им. Так работает система. Но утечки… мне кажется, это нечестно.

— Я не могу контролировать информацию, исходящую из офиса прокурора штата.

— Как же! Вы сами попросили Янковица организовать утечку. Ведь так?

— Предварительные слушания, проводимые составом большого жюри, являются по закону тайной. И это очень серьезное обвинение.

— Два дня назад, после того как Свайтек заглянул ко мне в фургон, я звонила и просила вас избавить меня от этой головной боли. От него и его дружка Тео Найта. И тут вдруг по всем каналам передают, что им собираются предъявить обвинение в заказном убийстве. И вы хотите, чтобы я поверила, будто утечка информации произошла по чистой случайности?

— Так и есть.

— Перестаньте. Дела Свайтека плохи. Но вы представляете, что это значит для Тео Найта, если вдруг в городе начнут говорить, что он обвиняется в заказном убийстве?

— Я уже сказал: я не могу контролировать действия Янковица.

— Неужели не понимаете? Тео Найт сидел напротив моего босса в «Буром медведе». Они обсуждали виатикальный бизнес. И он ясно дал понять, что вычислил схему отмывания денег. Владимир просто не может допустить, чтобы человек, обвиненный по такой серьезной статье, и дальше спокойно разгуливал по городу. Пустит ему пулю в лоб прежде, чем Тео приведут в прокуратуру, где он расскажет все, что знает об операции по отмыванию денег.

— Я не могу контролировать поступки русской мафии.

— Послушать вас — так вы ничего не можете?

— Я не могу влиять на то, что мне не подконтрольно.

— Тогда, возможно, вы и меня не можете контролировать, так?

— Следи за своим языком Катрина. Не кусай руку, которая тебя кормит.

— А у вас на меня ничего нет. И стоит мне обнаружить, что мой наниматель занят противозаконной деятельностью, я ведь и в прокуратуру могу пойти. Я добровольно вызвалась работать тайным агентом, просто потому, что у меня куда больше желания прищучить этих ублюдков, чем у вас.

— Ах, ну да. Катрина-Доносчица.

— Так оно и есть. И перед законом я чиста.

— Ни хрена ты не чиста, милочка моя. Посмела пойти против меня, так я тоже могу. Потому как мне доподлинно известно, что последние восемь месяцев ты в криминальном бизнесе.

— Сукин ты сын, вот кто! Привык использовать людей исключительно в своих интересах. А как становятся не нужны или опасны, готов их уничтожить!

— Просто пытаюсь спасти результаты восьмимесячного расследования, стоившие правительству США свыше миллиона долларов.

— А пуля в спину Тео Найта — это, конечно, мелочь? Так или нет?

— Послушайте, леди. Мы бы не вляпались во все это дерьмо, если б вы в темноте не подобрали по ошибке чужой мобильник.

— На самом деле мы не угодили бы во все это дерьмо, если б вы сами, лично, не приказали мне отметелить Джека Свайтека. За то, что слишком близко подошел к вашему драгоценному расследованию.

— Я тебе этого не приказывал.

— Они попросили. И когда я сообщила, что Владимир может меня разоблачить, вы сказали: вперед! Делай то, что должна сделать. И я не откажусь от этих показаний даже под страхом смерти!

Настала пауза. И вот наконец Дрейтон заговорил снова:

— Предупреждаю тебя, Катрина. Постарайся не делать глупостей.

— Не беспокойтесь. Если и сделаю, вы узнаете об этом последним. — Она сердито повесила трубку и вернулась к машине.


50


Джек заехал за Тео в «Спарки», оттуда они отправились к Розе, у которой был собственный дом в Коко-Палм. Вполне типичная для этого района постройка, многоуровневая, площадью тринадцать тысяч квадратных футов, полностью обновленная и реконструированная. Дом напоминал небольшой отель в средиземноморском стиле, с бассейном, лодкой и прелестным видом на залив.

— Шикарная берлога, — заметил Тео, выходя из машины.

— Да. Если тебе нравятся все эти излишества.

— Рассуждаешь как типичный люмпен.

Ко входу вели тридцать восемь ступеней; они поднялись, но звонить в дверь не пришлось: Роза увидела их через камеру наблюдения. Встретила у дверей и провела в кабинет, потрясший воображение Джека, поскольку по площади он не уступал средних размеров дому.

Там уже ждал бывший партнер Розы, Рик Томпсон. Джек был с ним знаком. Они обменялись рукопожатием, затем Джек представил Тео. А Роза объяснила, почему пригласила Томпсона.

— Я позвала Рика, потому что Тео лучше иметь своего собственного адвоката. Ибо если верить всем сообщениям, вам обоим в самом скором времени могут предъявить обвинение в заговоре с целью убийства. А заговорщиков не может представлять один и тот же адвокат.

— Согласен, — кивнул Джек.

— Да и я не против, — заметил Тео. — Только вот сомневаюсь, что могу позволить себе собственного адвоката.

— Нет проблем, — сказала Роза. — Джек оплатит.

Не успел Джек вымолвить и слова, как Тео хлопнул его по спине и с чувством произнес:

— Спасибо, дружище!

Джеку только и оставалось, что ответить:

— Не за что.

Джек с Тео уселись в кресла по одну сторону от квадратного журнального столика. Рик расположился на кожаном диване. Роза помогла расставить принесенные служанкой кувшины с холодным чаем и водой. Джек украдкой наблюдал за хозяйкой дома и поймал ее задумчивый взгляд, устремленный на картину, висевшую над письменным столом, — полотно недавно скончавшегося художника, кубинца по происхождению, Феликса Гонсалеса Торреса, известного кутилы и пропойцы, прославившегося артефактами, созданными из кондитерских изделий и старых газет, которые посетителям разрешалось трогать и даже уносить с собой домой. Роза объявила себя поклонницей Феликса, утверждала, что его произведения помогают снять стресс и при одном только взгляде на них она сразу успокаивается. Джек вовсе не был уверен, что это магическое воздействие проистекает из художественных достоинств полотна. Нет, скорее Роза испытывала удовлетворение и радость при одной мысли о том, что ей удалось приобрести картину еще при жизни художника, до того как его шедевры начали распродаваться на аукционах «Кристи» по умопомрачительным ценам.

Служанка ушла, и Роза обернулась к своим гостям. Судя по выражению лица, Феликс свое дело сделал — она немного расслабилась, но информация, которой она поделилась, была тревожной.

— Мне сообщили, что предварительных извещений можно ждать уже завтра утром, а само обвинение будет предъявлено к концу недели. Обвиняемых двое. Формулировка — заказное убийство.

— Это я слышал, еще два часа назад передавали, — сказал Тео. — Ты уверен, Джеко, что не выбрасываешь денег на ветер?

— Молчи и слушай.

— Важно, чтобы все мы поняли, — продолжила Роза, — все сказанное в этой комнате останется между нами. Здесь мы будем обсуждать самую, что называется, суть дела. И защитники должны действовать согласованно. Договорились?

— Разумеется, — кивнул Джек.

— Тео? — спросила Роза.

— Как скажет Джек.

— Ответ неверный, — вмешался Рик. — Я ваш адвокат, а вовсе не Джек.

— А я повторяю: как скажет Джек.

— Боюсь, что в данных обстоятельствах я не смогу представлять этого клиента, — проворчал Рик.

Джек покосился на друга и сказал:

— Ты должен слушать своего адвоката. Не Розу и не меня. Таковы правила.

— Ну, как скажешь.

— Вот и славно, — кивнула Роза. — А теперь перейдем к сути дела. Рик, расскажи Джеку и Тео, что тебе удалось выяснить.

Рик подался ближе, сполз на самый краешек дивана с таким видом, точно собирался поделиться информацией государственной важности.

— Интересы доктора Марша представляет Хьюго Замора. Я прекрасно знаю Хьюго, он славный парень. Я ему позвонил и спросил напрямую, без всяких обиняков: что твой клиент сказал большому жюри?

— Я всегда думал, свидетельские показания перед большим жюри являются тайной, — вставил Тео.

— Это так. В том смысле, что члены жюри и прокурор не имеют права делиться этой информацией. Но свидетель вправе говорить о своих показаниях, а стало быть, и его адвокат тоже.

— И что же поведал тебе Хьюго? — спросил Джек.

— Для нас главное в показаниях доктора Марша — его слова об угрозах в адрес Джесси Мерил. Марш показал, что Джесси действительно угрожали перед смертью.

— Просто фантастика! — воскликнул Джек. — Это полностью совпадает с моими утверждениями. О том, что ей угрожали виатикальные инвесторы.

— Не совсем.

— В каком смысле?

— Марш вовсе не говорил, что ей угрожали виатикальные инвесторы. Он сказал: это был Тео.

— Тео? Что, черт побери…

— Марш утверждает, — продолжил Рик, — что Тео встретился с Джесси вечером накануне убийства и будто бы заявил прямым текстом, что если она сделает или скажет что-то, могущее опорочить Джека Свайтека, то дорого заплатит за это.

Джек вскочил и принялся сердито расхаживать по комнате.

— Просто невероятно! Этот человек — патологический лжец! Сама идея, что Тео мог пойти к ней и угрожать… Черт! Ну скажи им сам, Тео! Это же просто безумие какое-то!

Взгляды всех присутствующих устремились на Тео. Тот молчал.

— Тео?

И вот наконец он поднял голову и посмотрел Джеку в глаза.

— Помнишь тот вечер, когда мы встретились на Тобако-роуд?

— Да, ты играл на саксофоне.

— А ты сказал, что Джесси Марш призналась в мошенничестве. И велела тебе держать язык за зубами, иначе она объявит тебя соучастником. Ты страшно расстроился из-за Джесси и ее любовника-докторишки. Ну и я сказал: может, стоит ей тоже пригрозить хорошенько. Помнишь?

— И что дальше?

Лицо Тео исказила болезненная гримаса.

— Просто хотел припугнуть ее маленько, вот и все. Ее и этого Свампи — чтобы заглохли и не смели так обращаться с моим другом, Джеком Свайтеком.

Джек похолодел.

— Так, значит, это правда?..

— Довольно, — сказал Рик.

Тео послушно умолк. Рик сказал:

— Похоже, наша дискуссия приняла совсем не тот оборот, которого я ожидал. Как адвокат Тео, заявляю: встреча закончена. А вы, Тео, не произносите больше ни слова.

— Нет, Тео, давай, выкладывай до конца, — настаивал Джек.

— Я сказал: хватит! — рявкнул Рик. — Лично мне плевать, что вы друзья. И я никому не позволю давить на моего клиента, заставлять его говорить нечто такое, что может противоречить его интересам. Вы сами только что сказали: он должен слушаться своего адвоката, а не вас и не Розу. Играть по вашим же правилам.

— Пусть уходят, — сказала Роза.

Тео поднялся.

— Не волнуйся, друг. Мы это дело поправим.

Джек кивнул, но, похоже, был далеко не уверен в правоте Тео.

— Да. Обсудим все позже.

Рик протянул Джеку визитку.

— Обсуждать будете только в том случае, если я буду присутствовать при вашей встрече. Сейчас мы с Тео посовещаемся, вы можете присоединиться к нам позже. И говорить только через меня. Таковы новые правила.

Джеку только и оставалось, что молча проводить Тео и его адвоката взглядом.


51


Свет в помещении Катрина включила ровно в 8.00 утра. Она всегда приходила на работу, в офис объединенной компании «Виатикл солюшнс» и инкорпорации биологических исследований, первой. До девяти еще целый час, никто не помешает заняться работой.

Из своего закутка она прошла в заднюю часть помещения, мимо справочной службы и картотеки, затем двинулась по коридору к кабинету Владимира. Дверь была заперта, но дубликат ключа решил эту проблему. Она была совершенно уверена, что здесь одна, и все равно немного нервничала, отпирая дверь.

Впрочем, за последние восемь месяцев она успела свыкнуться с этим чувством. Листать папки с документами по отмыванию денег — занятие опасное. Сэм Дрейтон — подлец и задница, к тому же у нее не было ни малейших иллюзий — правительство США не будет торопиться вытащить ее из беды. Следует признать правду: от федералов она получила все, что хотела. Иными словами, не более чем шанс внедриться в русскую мафию без риска угодить в тюрьму. Катрина могла заниматься своими делами до тех пор, пока не возник Тео Найт, начавший совать свой нос туда, куда не следует.

Она обошла массивный письменный стол и приблизилась к компьютеру. На протяжении шестнадцати недель она разговаривала с Владимиром о ничего не значащих пустяках — узнала дату рождения его матери, кличку собаки, адрес старого дома в Москве. И эти старания не пропали даром — в конце концов ей удалось вычислить пароль.

Она быстро напечатала его на голубом экране, потом еще раз в специальном окошке «Камикадзе».

Такое название носил клуб в Москве, где любили собираться русские мафиози со своими разряженными в пух и прах любовницами. Там они пили водку и делали ставки на бои. Молодых парней хватали прямо на улице, привозили в клуб и приказывали драться голыми руками. Только один мог выйти их этой схватки живым. Остальных закапывали где-нибудь на свалке, с выдавленными глазами, разбитыми челюстями. После пяти впечатляющих побед Владимир завоевал право на работу. Стал служить охранником у вора в законе.

Катрина включила Интернет и просмотрела электронную почту, отправленную боссом за последнюю неделю. Обычные контракты, связанные с отмыванием денег, но сегодня ее интересовали поставки крови в Сидней. Покупатели запросили кровь инфицированной СПИДом белой женщины, а вместо этого получили кровь какого-то наркомана и бродяги, где наличествовал не только вирус СПИДа, но и гепатита, а также целого букета других заболеваний, которые можно было подхватить на улице. И эта кровь была не пригодна для исследований СПИДа. Впрочем, Владимиру каким-то образом удалось исправить ошибку. Он выслал им три литра крови с вирусом СПИДа, полученные из другого источника.

Так что версия Свайтека о женщине из Джорджии уже не казалась столь уж невероятной.

Пятое письмо это подтверждало. Послание было адресовано инвестору в Брайтон-Бич и написано в характерной для Владимира лаконичной манере. Видимо, он следовал принципу: «Меньше скажешь — крепче спишь».


«Страховщик: Северо-Восточное отделение агентства „Жизнь и несчастный случай“. Номер полиса: 1138-55-А. Страховая сумма: 2 500 000 долларов. Усопшая: Джоди Фолдер, Мейкон, штат Джорджия. Срок платежа по страховому соглашению…»


Срок просто поразил Катрину. За несколько дней Владимир раздобыл и организовал отправку в Австралию трех литров крови, зараженной СПИДом, и его виатикальные инвесторы уже выстроились в очередь за денежками. Вряд ли это простое совпадение.

Свайтек прав: тут пахнет не только отмыванием денег.

Внизу хлопнула дверь, и сердце у нее екнуло. Кто-то прошел через главный вход. Она выключила компьютер, бросилась к двери и стала шарить в кармане в поисках ключей от кабинета Владимира.

Мужчина, что-то напевая под нос, прошел на кухню и принялся готовить себе кофе.

Владимир! Руки у нее дрожали, и никак не получалось вставить ключ в скважину и запереть дверь.

— Это ты, Катрина? — окликнул он из кухни.

Голос напугал ее еще больше, но с пятой попытки ключ вошел, и она заперла дверь. Вознося Господу благодарственную молитву, Катрина поспешила вниз и, входя в кухню, даже изобразила некое подобие улыбки.

— Доброе утро.

— Кофе? — спросил он.

— Нет, спасибо. Надо работать. Заполнить еще несколько бланков-заказов.

Он не удивился, увидев ее, и это Катрине не понравилось. Спеша на кухню, она уже придумала несколько оправданий для столь раннего появления на работе.

— Ясно. — Он отпил из кружки глоток. Кофе получился крепкий, его аромат разносился по всей комнате. Затем приблизился к ней и сказал: — Давай прогуляемся.

Катрина похолодела. Она знала, чем кончались такие прогулки с сотрудниками и даже с несколькими клиентами. Ни один из них не вернулся улыбающимся.

— Да, конечно.

Выходя, он захватил свой портфель.

Вот оно, подумала Катрина. Ее ни разу не ловили с поличным, зато она много раз представляла, как это будет. Владимир не станет церемониться с человеком, подозреваемым в шпионаже.

Он вывел ее через заднюю дверь. Утро выдалось солнечное и жаркое, в ноздри ударил запах разогретого на солнце асфальта. Они пересекли автостоянку и двинулись бок о бок по тротуару, под сенью оливковых деревьев, к автозаправке и несмолкаемому гулу на магистрали I-95. Был утренний час пик, и все восемь полос движения на Пемброук-Пайнс-бульвар были заполнены нескончаемым потоком автомобилей.

— Я тут думал о твоем дружке Тео.

Катрина затаила дыхание. И одновременно испытала облегчение: стало быть, не она занимала его мысли.

— Понимаю.

— В «Буром медведе» все мы трое говорили вполне откровенно.

— Да, конечно. Дружеская беседа.

— Как он разнюхал всю историю с виатикальными сделками?

— Он вообще-то сообразительный парень.

— А вот Юрий считает, что не шибко сообразительный. Думает, ты ему рассказала.

— Ничего я ему не говорила.

Владимир остановился. Зажегся красный свет, и по направлению к магистрали I-95 устремился плотный поток легковых автомобилей и тяжелых грузовиков.

— Верю тебе, — сказал он после паузы. — Но у Юрия есть вопросы. Так что надобно произвести кое-какую перестройку.

— Перестройку?

— Восстановить доверие.

— Но, Владимир, я трудилась как проклятая на протяжении восьми месяцев. Сколько за это время сменилось сотрудников, я уже и со счета сбилась. Я всегда рядом с тобой. Изо дня в день.

— Знаю. Поэтому и не хочу, чтобы все это выглядело проверкой на преданность. Просто это шанс для тебя, ты сможешь лишний раз подтвердить право на повышение.

— О чем это ты?

— Твой дружок Тео вляпался в серьезные неприятности.

— Знаю. Вчера смотрела выпуск новостей.

— Так что оба мы прекрасно понимаем: прокуратура будет сильно на него давить.

— Тео не стукач!

— Хотелось бы верить. Но добрые старые времена давным-давно миновали. У воров больше нет ни чести, ни совести, нарушен старый закон молчания. Сегодня, попавшись, люди начинают говорить. И рисковать мы никак не можем. Нельзя допустить, чтоб Тео рассказал прокурору о нашей болтовне в «Буром медведе». Черт, я, как помнится, упомянул в разговоре Юрия и Судьбу.

Катрина поняла, к чему он клонит. Оправдались худшие ее опасения, которыми она успела поделиться с Сэмом Дрейтоном.

— Ну и чего ты от меня хочешь?

Он щелкнул зажигалкой, закурил. Смотрел на нее и не произносил ни слова.

— Пожалуйста!.. Тео мой друг. Не заставляй меня делать это!

Владимир глубоко затянулся, выпустил длинную струю дыма.

— Все то время, что ты здесь работала, ни разу не видел тебя с пушкой в руке.

— В том не было нужды.

— Похоже, только напрасно время тратила. Два года службы в корпусе морской пехоты США. Ты, должно быть, приличный стрелок.

— Да, стрелять я умею.

Он протянул ей портфель.

— Вот, возьми.

Катрина колебалась. Она понимала, что лежит в портфеле.

— Ты… ты хочешь, чтобы я убрала своего старого друга?

— Все мы время от времени делаем это. Старых убираем, заводим новых.

На миг она потеряла дар речи.

— Какие проблемы? — спросил Владимир.

Она изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Потом взяла портфель и сказала:

— Нет. Никаких.

Он обнял ее за плечи, и они зашагали обратно к офису.

— Это очень поможет тебе в дальнейшем. Правильный шаг. Я это чувствую.

Катрине казалось, что с каждым шагом портфель в ее руке становится тяжелее.

— Я тоже, — тихо ответила она.


52


Катрина скорчилась на полу, за спинкой водительского кресла «фольксвагена». От резинового коврика пахло пролитым пивом, обивка была в пятнах и дырках, прожженных сигаретами. Одета она была во все черное. При нажатии кнопки на наручных часах в темноте высвечивались зеленые цифры.

Час пятьдесят ночи. До окончания смены Тео в «Спарки» оставалось ровно десять минут.

Громкий смех на парковке заставил ее еще ниже пригнуться к полу. Типичный конец вечеринки: глупая молоденькая курочка в окружении трех сексуально озабоченных парней, предлагающих отвезти ее домой. К ним домой. Катрина едва сдержалась, чтобы не выскочить из машины ей на помощь. Нет, нельзя.

У нее работа.

Еще со времени первой встречи с Владимиром она решила: если когда-нибудь придется делать выбор «она или кто-то другой», пусть это будет кто-то другой. И ей всегда казалось, что этим «другим» непременно будет член банды, преступник. Тогда она и представить себе не могла, что «другим» может оказаться Тео.

На парковке послышался грохот. Машина завибрировала. Несколько секунд спустя в щель через приоткрытое окно со стороны водительского места в салон начали просачиваться вонючие выхлопные газы. Катрина осторожно приподняла голову и увидела: неподалеку от «фольксвагена» припарковался огромный грузовой трейлер. Мотор работал, выхлопная труба продолжала выплевывать темную струю дыма. Водителя в кабине видно не было. От этого омерзительного запаха Катрину затошнило. И возникло предчувствие, что водитель никуда не торопится, что он просто заперся внутри, включил мотор, чтобы не замерзнуть, и решил отоспаться на стоянке, поскольку немного выпил.

Выхлопные газы сгущались, она чувствовала во рту противный тошнотворный привкус. Голова закружилась, навалилось странное оцепенение. Шум, запах, вибрация… Она жаждала глотнуть свежего воздуха. И ей понадобилась вся сила воли, чтобы остаться на месте. Сил нет никаких, а держаться надо. Ситуация напомнила ей жизнь в Праге, этом красивейшим из городов, где она десять лет назад работала на шумной текстильной фабрике и у нее не было ни сил, ни времени, ни возможности любоваться красотами этого города.

Старая фабрика все еще носила следы гитлеровских бомбежек. А старые станки работали не на электричестве, а на дизельном топливе. Установлены они были прямо под окнами общежития, и даже в разгар зимы сквозь щели и трещины проникали удушливые пары, отчего Катрина и другие работавшие здесь кубинцы мучились от хронических головных болей, кашля и тошноты, что лишь усугубляло тяжесть положения. Рабочий день длился четырнадцать часов, в неделю полагался лишь один выходной. Часто Катрина чувствовала, что вот-вот потеряет сознание и лишь страх упасть прямо на ткацкий станок удерживал ее на ногах. Меры безопасности не соблюдались здесь вовсе, и машины были безжалостны к человеку. Ей еще повезло, у нее станок был почти что новенький, не проработал и тридцати лет. А тот, что рядом, работал еще до Второй мировой войны и постоянно ломался. Бешено вращающиеся бобины перематывали бесчисленные метры нити. Когда машина, работающая с такой скоростью, вдруг ломается, поблизости лучше не находиться. Хорошо если достанет ловкости и сообразительности нырнуть вниз и пригнуться. В противном случае отлетевший болт или отломившийся кусок металла может ранить, как шрапнель.

Катрина постоянно молилась за безопасность своих товарищей. И в то же время благодарила Бога за то, что не работает сама на одном из этих динозавров. Прошли годы, но она до сих пор испытывает чувство вины. До сих пор ее преследует один и тот же кошмарный сон. Никогда не забудет она того, что произошло холодным январским вечером, когда станок под номером восемь вдруг «восстал» против работавшего на нем человека. Впрочем, было это давно, когда ее звали Эленой.


От оглушительного хлопка громко задребезжали стекла в окнах, он перекрыл равномерный гул работающих механизмов. Чисто инстинктивно Элена упала на пол. И тут же в цехе настала тишина, если не считать отчаянных криков и стонов, исходящих откуда-то из-за станка номер восемь. Голос был Элене знаком.

Она вскочила на ноги, подбежала и протиснулась сквозь небольшую кучку зевак, столпившихся вокруг станка. И ахнула при виде ужасного зрелища.

— Беатрис!

Беатрис была лучшей подругой Элены, они вместе согласились участвовать в кастровской программе помощи странам Восточного блока. А попав на фабрику, вместе строили планы улизнуть при первой же возможности. Обе поклялись не расставаться до конца.

Элена приблизилась. Беатрис лежала неподвижно, вокруг ее головы расплылась темная лужица крови. Элена проверила пульс. Сердце не билось. Тогда Элена попыталась перевернуть подругу на спину, и тут же застыла от ужаса. Левая половина лица отсутствовала. А из окровавленной глазницы торчал острый кусок металла.

— Господи Боже! Беатрис!

Дальше все было как в тумане. Она смутно помнила, что кричала и рыдала, стоя на коленях рядом с телом подруги. Но вот сквозь толпу протиснулись люди с носилками.

— Слишком поздно, — услышала она чей-то голос.

Санитары подхватили неподвижное тело, положили на носилки и понесли к выходу.

Элена бежала следом, мимо застывших у своих станков потрясенных рабочих. Двери распахнулись, в лицо ударил порыв ледяного ветра. Носилки с Беатрис поместили в машину «скорой». Элена пыталась вскочить в машину, но дверцы захлопнулись прямо у нее перед носом. Взвизгнули шины на обледеневшем асфальте, и машина умчалась прочь. Элена так и осталась стоять по щиколотки в снегу.

Она знала, что никогда больше уже не увидит Беатрис.

Ноги не слушались, она никак не могла сдвинуться с места, не замечала холода. И вдруг увидела полицейский автомобиль, припаркованный у обочины. Он показался неким знамением свыше, ведь только что мимо него проехала машина «скорой», увозившая Беатрис. Пора наконец представителям властей узнать, в каких условиях им приходится работать!

Оскальзываясь на тротуаре, она бросилась к машине, застучала кулачком в боковое стекло. Офицер полиции опустил его и произнес несколько слов, которых она не поняла.

— Идти смотреть, — пробормотала она. Местный язык она до сих пор знала плохо. — Фабрика. Идти смотреть.

Он окинул ее растерянным взглядом. И ответил что-то, но она не разобрала ни слова. Чешский язык был совсем незнаком ей, она никогда не слышала его прежде. В школе на Кубе она учила русский.

— Что ты здесь делаешь, девочка?

Элена обернулась и увидела начальника своего цеха, приземистого, крепко сбитого парня с очень плохими для своего возраста зубами.

— Оставьте меня! Я хочу, чтоб они пришли и посмотрели, что у нас произошло.

Начальник цеха что-то сказал полицейским, те расхохотались. Затем он схватил Элену за руку и потащил к фабрике.

— Да отпусти ты меня!

— Совсем сдурела? Полиция тебе не поможет.

— Тогда позову кого-нибудь еще.

— Это ты можешь. А потому идем прямо сейчас к боссу. — Он еще крепче впился ей в руку так, что Элене стало больно.

Начальник цеха повел ее по узкому темному переулку, тянущемуся вдоль стен фабрики. На тротуарах намерз лед от тающих во время оттепелей сосулек и помоев, выплескиваемых прямо на улицу. Элена то и дело оскальзывалась. Но вот в конце переулка показались два оранжевых огонька — габаритные огни припаркованного у обочины «рено».

Начальник цеха отворил дверцу, толкнул Элену на заднее сиденье, влез следом за ней и захлопнул дверцу. Мотор работал, на водительском месте сидел мужчина.

— Это она, — сказал начальник цеха.

— Здравствуй, Элена, — сказал водитель.

В салоне было темно, и она видела лишь очертания его головы.

— Здравствуйте.

— Слышал, с твоей подругой произошел несчастный случай. Я приехал сразу, как только узнал.

— Разве вам не все равно?

Глаза их встретились в зеркальце заднего вида. Элена почувствовала это.

— Ты что, считаешь, я радуюсь, когда на моей фабрике с кем-то случается несчастье?

Элена не ответила. Тот факт, что она говорит с хозяином фабрики, казался слишком невероятным.

— Послушай, — сказал он, — я знаю, что работать там опасно.

— Так почему не поменять станки?

— Потому что так было всегда.

— И вы просто не можете ничего сделать, да?

— Не могу. Зато ты можешь.

— Я? — удивилась Элена.

— По крайней мере сделать ситуацию менее опасной для себя.

— Что-то я вас не понимаю.

— Все очень просто. Фабрика большая. Рабочих мест полно. Некоторые виды работ опасны. Другие — крайне опасны. Но есть и совсем безопасные.

— А у меня сложилось впечатление, что женщинам достаются самые опасные места.

— Не всем. Кому-то опасные, кому-то нет. Все зависит…

— Зависит от чего?

— От того, какой частью своего тела готова пожертвовать.

— Не поняла…

— Станок под номером восемь через пару дней починят. И ты сможешь занять место Беатрис.

— Что?!

Он с самым невозмутимым видом пожал плечами.

— Или скажу начальнику цеха, чтобы он поставил к нему кого-то еще. Тебе решать.

— Так вот о каком выборе идет речь…

Он слегка повернул голову, точно хотел взглянуть на нее, но лицо загораживал подголовник. А потом заговорил тихим мрачным голосом, от которого у нее по спине побежали мурашки:

— Ничего просто так не бывает. Каждое решение имеет свой смысл. Каждого из нас ждет своя судьба.

— Такая же, как у Беатрис?

— Как у тебя. Как у сотен других девушек, которые умней твоей подруги.

Ее так и подмывало врезать ему по физиономии. Но она знала: тюрьмы стран Восточного блока — не самое подходящее место для молоденьких девушек с Кубы.

— Так что подумай хорошенько, — сказал он. — Мы ждем твоего ответа.

Начальник цеха отворил дверцу и вытолкал ее на улицу. Тут же налетел ледяной ветер, в глазах защипало. Она стояла в темноте, не сводя глаз с удаляющегося автомобиля.

Потом смахнула с ресниц заледеневшую слезинку. И почувствовала, как в ней закипает гнев.

«Ах ты, свинья паршивая, — думала она, глядя вслед оранжевым огонькам. — Да как ты смеешь скрывать таящееся в тебе зло под красивыми словами о человеческой судьбе!»


Замок щелкнул, дверца автомобиля отворилась, но верхний свет в салоне не зажегся — она позаботилась об этом заранее. Катрина заставила себя отвлечься от горестных воспоминаний.

Тео скользнул на водительское сиденье и тихо притворил за собой дверцу.

Катрина сидела совсем близко к нему. Чувствовала запах его одеколона и тепло, исходящее от его тела. Затем она осторожно приподнялась на одно колено и тут же почувствовала, как участился пульс. И вот рукой в перчатке она направила ствол пистолета 22-го калибра к подголовнику его кресла. Тео вставил ключ зажигания.

Как только заурчал мотор, Катрина приставила ствол пистолета с глушителем к основанию черепа.

Мотор урчал. Она почувствовала, как Тео напрягся.

— Катрина?..

— Молчи. Не осложняй ситуацию. И без того хреновая.


53


Джек приехал на работу и зашел в свой офис как ни в чем не бывало. Он придерживался совета, который сам давал своим многочисленным клиентам, разбирательством дел которых занималось большое жюри. Если хочешь сохранить рассудок, занимайся обычными рутинными делами.

И он неплохо справлялся, до тех пор пока ему не доставили письмо, при виде которого его затошнило от волнения.

Он ждал этого письма и боялся его. В должности прокурора ему самому неоднократно доводилось рассылать такие письма, и язык послания был хорошо знаком.


«Данным письмом доводим до вашего сведения, что вы стали объектом расследования большого жюри. Слово „объект“ в данном случае означает, что у прокуратуры есть достаточно оснований, чтобы подозревать вас в совершении преступления».


Ну и так далее, в том же духе.


«Искренне ваш Бенно Янковиц III».


Единственное, что удивило Джека в этом письме, — так это то, что Бенно Янковиц оказался «третьим».

Какой идиот решил, что это имя надо сохранять на протяжении трех поколений?

Зазвонил один телефон, через секунду второй. Джек потянулся к трубке, но затем передумал. Подобное письмо лишь дает основание средствам массовой информации перейти к новой атаке. Пусть секретарша ответит. Тем более что любой мог позавидовать умению Марии отвечать на подобные звонки. Что наряду с прочими достоинствами делало ее просто незаменимой.

Он надавил на кнопку селекторной связи.

— Ну что там? Плохи дела?

— По первой линии сказала, что вас нет. По второй звонит адвокат Тео Найта.

— Спасибо. Сейчас отвечу.

Он снял трубку и услышал голос Рика Томпсона. Они обменялись приветствиями, затем Джек спросил:

— Полагаю, вас интересует письмо «объекту»?

— Не совсем.

— Разве Тео не получал?

— Не знаю, получал или нет. Нигде не могу его найти.

— Что?

— Мы должны были встретиться у меня в конторе три часа тому назад. Он так и не появился. Может, вы что-то знаете? О том, где он может быть? — Слова Рика были вполне невинны, а вот голос звучал укоризненно.

— Нет, я об этом ничего не знаю, — ответил Джек.

— Я звонил ему домой, звонил на работу, попытался дозвониться на мобильный, но он не отвечает.

— Странно.

— Вот и мне кажется странно. Поэтому вам и звоню. Вчера, у Розы, я говорил вполне серьезно. Я очень ценю, что Роза доверила мне это дело. Но тот факт, что мы с ней дружим, еще не означает, что я должен относится к вам иначе, чем к очередному клиенту. Я являюсь адвокатом Тео, и меня прежде всего заботят его интересы.

— Не сомневаюсь в этом ни на секунду. Только хочу сказать: тот факт, что вы не можете связаться со своим клиентом, не означает априори то, что я имею к его исчезновению какое-то отношение.

— Да, да, конечно. Я вас ни в чем не обвиняю. Я просто обеспокоен тем, что он вдруг как сквозь землю провалился.

— Я тоже обеспокоен.

— Если вдруг он свяжется с вами, передайте — пусть позвонит своему адвокату.

— Непременно.

Джек попрощался и повесил трубку, его взгляд упал на письмо, лежавшее на столе. Даже его оно сильно огорчило, и можно было представить, какое впечатление оно произведет на человека, просидевшего целых четыре года в камере смертников по обвинению в преступлении, которого не совершал.

Джек отвернулся и посмотрел в окно на верхушки деревьев. Интересно, подумал он, какое значение вкладывал Томпсон в это «если вдруг он свяжется с вами»?

Снова повернулся к столу и набрал номер Розы. Секретарша сразу же соединила его. Через секунду он уже пересказывал Розе разговор с адвокатом Тео.

— Ты ведь не думаешь, что он раскололся? — спросила она.

— Тео? Черт! Нет, конечно. И потом, он еще никогда ни от кого не убегал.

— Ты и правда в это веришь?

— Абсолютно.

— С чего ты взял?

— Представлял его интересы целых четыре года. Когда он сидел.

— Заметь, за преступление, которого он не совершал.

— Ты что же, хочешь сказать, это он убил Джесси Мерил?

— Да нет, не обязательно. Просто люди склонны делать вполне определенные выводы, когда подозреваемый вдруг ударяется в бега.

— Никто не говорил, что он убежал.

— Тогда где же он?

— Не знаю.

— Уверен?

Джек не совсем понял, к чему относится ее вопрос.

— Думаешь, это я посоветовал ему смыться?

— Нет, конечно. Но может, Тео подумал, что именно этого ты и хотел?

— Ну знаешь ли…

— Прекрасный тому пример — ваш разговор на Тобако-роуд. Ты сказал ему, что Джесси Мерил тебе угрожала. Он тут же идет к ней разбираться и угрожает в ответ. Возможно, и здесь та же ситуация. Ты мог сказать нечто такое, из чего он сделал следующий вывод: ему лучше исчезнуть, в твоих же интересах.

— Я не говорил с Тео, с тех самых пор, когда они вместе с Риком Томпсоном вышли из твоего дома.

— Тогда, возможно, его внезапное исчезновение никак с тобой не связано. Может, он сбежал, думая, что так будет лучше для него.

— Но Тео не убивал Джесси. Никогда не стал бы. Особенно в моем доме.

— А ты подумай хорошенько, Джек. Что прежде всего ты мне заявил, когда мы говорили о найденном в твоем доме теле Джесси?

Он ответил не сразу, хотя прекрасно помнил эти свои слова.

— Я сказал, что если б решил убить свою подружку, то разве стал бы делать это в собственном доме? Так, кажется?

— Именно. Это как бы автоматически снимает подозрения. Простая логика. Думаю, Тео мог посчитать так же.

— Не может быть такого! То же самое я говорил и Сэму Дрейтону при встрече в его офисе, и он просто высмеял меня. Спросил, когда я это придумал — до или после убийства Джесси.

— Тео не прокурор.

— Тео вообще много кто «не», в том числе и не убийца!

— Надеюсь, ты прав. Но прежде чем пустишься на его поиски — а я совершенно уверена, что именно этим ты и собираешься заняться, — ответь на один вопрос. Вот ты называешь его другом. Но насколько хорошо знаешь этого господина по имени Тео Найт?

Сначала Джек рассердился. Ведь Тео целых четыре года проторчал за решеткой за убийство, которого не совершал. Но был при этом далеко не святой, и Джек это знал.

— Ты меня слышал, Джек?

— Да.

— Нет, честно. Насколько хорошо ты его знаешь?

— А ты кого-нибудь знаешь по-настоящему?

— Это не ответ.

— Возможно. Дам знать, когда найду его. — Джек попрощался и повесил трубку.


54


Было уже почти двенадцать ночи, и Юрий собрался уходить.

Последние шесть часов они с Владимиром провели в их любимом отеле в Атлантик-Сити. «Тадж-Махал» не так давно перестроили. И он стал элегантнейшим заведением — правда, только по понятиям русской мафии. Всем остальным нормальным людям он казался воплощением безвкусицы и никому не нужного шика. Пятьдесят один этаж, тысяча двести номеров, ресторан на три тысячи мест — все это дополнялось архитектурными излишествами в виде семидесяти башенок на крыше в стиле арабских минаретов и семью каменными слонами весом две тонны каждый. Одни только люстры обошлись в четырнадцать миллионов долларов. Самые большие, сверкая и переливаясь сотнями тысяч хрустальных подвесок, украшали казино. Повсюду мрамор — в холлах, вестибюлях, коридорах, ванных, даже в закутках для чистки обуви. На облицовку ушли многие тонны лучшего в Италии мрамора из знаменитых каррарских каменоломен. Именно этот мрамор предпочитал использовать для своих гениальных скульптурных работ великий Микеланджело. В «Тадж-Махале» даже имелся номер стоимостью десять тысяч долларов за ночь, носивший имя Микеланджело. Что ж, это было оправданно. Ведь в этом дворце нельзя было ступить и шагу, не задавшись вопросом: что бы подумал обо всем этом великий Микель?

— Пошли, — сказал Юрий.

— К чему такая спешка?

— Хватит игр и развлечений. Время заняться делом, ради которого мы пришли.

Владимир недовольно проворчал что-то, но спорить не стал. Два упоительных часа он провел, играя в «фирменную» игру казино — блэкджек. Спустил почти двадцать тысяч за тем столом, где были самые высокие ставки. Он сгреб несколько оставшихся жетонов и рассовал по карманам шелкового пиджака. Затем приказал принести еще шампанского даме, сидевшей рядом с ним, — величественной рыжеволосой женщине с выпирающими из-за выреза платья полукружьями бюста и в колье из бриллиантовых сердечек, часть из которых утопала между грудями.

— Я вернусь, — сказал ей Владимир и подмигнул.

— Буду ждать.

Юрий взял его под руку и повел к выходу. Этот уютный, обитый бархатом зал казино носил название «Баккара» и был тем местом, где делались самые высокие ставки, а к богатым одиноким мужчинам с виагрой в крови подсаживались самые шикарные женщины. Никто из игроков не подозревал, что куколки являлись подсадными утками и их задача сводилась к тому, чтобы вытрясти из посетителей как можно больше денег.

— Думаешь, она проститутка? — спросил Владимир.

Юрий лишь выразительно закатил глаза и продолжал шагать дальше, увлекая за собой Владимира. Он заранее решил, что устоит перед искушением заглянуть в ресторан под названием «Шехерезада». Располагался он рядом с залом «Баккара» и был одним из немногих пятизвездочных ресторанов в мире, где вы могли наслаждаться едой и одновременно делать ставки, теряя деньги, предназначенные для оплаты этой самой еды.

— Не те это люди, чтобы заставлять их ждать, — сказал Юрий.

— Но мы же не опаздываем.

— Просто не опоздать — этого мало. Надо прийти пораньше и ждать. Тем самым мы выкажем свое уважение.

— Извини. Не знал.

Они быстро шагали по длинному коридору, затем подошли к лифтам возле детского развлекательного центра. Какая-то пожилая пара пыталась войти следом в лифт, но Юрий их остановил.

— Места больше нет, — сказал он и нажал кнопку сорок четвертого этажа.

Двери закрылись, лифт начал подниматься. Мужчинам оставалось лишь любоваться своим отражением в зеркале. Юрий повернулся и поправил Владимиру галстук.

— Ничего не делать без согласования со мной, договорились? Важная встреча, нечего тебе заниматься самодеятельностью.

— А что я должен говорить?

— Просто отвечать на вопросы.

Владимир сам поправил галстук, но тот снова съехал набок.

— Как выгляжу, нормально?

Юрий дружески потрепал его по щеке.

— На сто миллионов долларов.

Двери лифта раскрылись, Юрий вышел первым. Шагая за ним по коридору, Владимир ощутил легкое возбуждение.

— «Братский круг», — сказал он. — Просто не верится.

— Придется поверить, — бросил Юрий.

— Прежде видел лишь одного из этих ребят. Я тебе рассказывал, как это было?

— Да. — Юрий тысячу раз слышал историю о парне, который вытащил Владимира из клуба «Камикадзе» в Москве, где тот занимался кулачными боями не на жизнь, а на смерть. «Братским кругом» называли в России правящий совет воров в законе. Нет, конечно, по мощи и организации этому правящему органу русской мафии было далеко до итальянской «Коза ностры». Но в первую очередь он был призван улаживать внутренние противоречия между отдельными бандами и воровскими сообществами. И Юрий не обещал своему другу, что «братский круг» уладит спор между Майами и Брайтон-Бич по виатикальным сделкам. Однако он знал, что Владимир готов проделать это путешествие ради встречи с одним из братков.

В коридоре было пустынно и тихо. Казалось, все крыло здания погрузилось в сон. Большинство номеров ремонтировалось, а потому пустовало. Именно по этой причине Юрий выбрал местом встречи сорок четвертый этаж. Вот, наконец, он остановился перед дверью под номером 4418 и вставил перфорированную карточку.

— Почему не стучишь? — спросил Владимир.

— Разве можно позволить, чтобы они платили за номер? Я говорил тебе: мы должны прийти пораньше и ждать. Они подойдут позже.

Он толкнул дверь и отошел в сторону, пропуская вперед Владимира. В номере было темно, прихожая освещалась лишь маленьким бра, висевшим в коридоре. Владимир сделал несколько шагов вперед и остановился. Юрий шел следом. Дверь в коридор захлопнулась, все вокруг погрузилось во тьму.

— Может, включишь свет?

Юрий не ответил.

— Юра?..

Из другого конца комнаты послышался щелчок. Кто-то включил свет, Владимир непроизвольно зажмурился. И тут же потянулся к пистолету.

— Не дергайся, — сказал Юрий. В затылок Владимиру уперся ствол пистолета с глушителем.

Владимир так и застыл, затем нервно усмехнулся:

— Что… какого черта, друг?..

Юрий не сводил с него глаз, и тут навстречу им вышел из тени мужчина. Леонид с Брайтон-Бич, член тамошней преступной группировки, которого Владимир вышвырнул вон из своего клуба.

— А ты какого хрена здесь делаешь? — спросил Владимир.

Навстречу вышли еще двое. Владимир чисто инстинктивно вновь потянулся к оружию, но Юрий еще плотнее прижал ствол к его затылку.

— Не дергайся, я сказал.

Владимир медленно опустил руку. Лицо его побелело как мел. Он понял, чем может закончиться вся эта ситуация.

— Из-за чего сыр-бор, Юрий?

— Леонид рассказал, как ты встречался с ним и банкиром с Кипра в клубе. И о том, как ты грубо их выгнал.

— Они разорвали со мной контракт без веских на то причин, — огрызнулся Владимир. — Мы, видите ли, поставляем мало крови, используем вирус, который им не нравится. Подумаешь, делов! В каждом бизнесе бывают мелкие промахи.

— А я слышал другое. Что соломинкой, переломившей спину верблюда, была история с Джесси Мерил.

— Мы не имеем никакого отношения к смерти Джесси Мерил.

— Нет, — сказал Юрий. — Лично я не имею. А вот что касается тебя — не уверен.

Пинок в левую почку заставил Владимира опуститься на колени. Лицо его исказилось от боли.

— Нет!

— Что «нет»?

— Нет. Ты же не новичок в таких делах.

— Правильно. Среди наших один новичок. Ты, Владимир. Кусок дерьма из клуба «Камикадзе».

— Я Джесси Мерил не трогал.

Юрий обошел Владимира, стоявшего в круге света, и снова пнул его ногой, на этот раз в пах. Тот взвыл от боли и ткнулся лицом в пол.

— Ты мыслишь иначе, чем ребята с Брайтон-Бич. И если ты не трогал Джесси Мерил, тогда получается, будто это я её пришил.

Владимир хватал ртом воздух:

— Я совсем… не то… хотел сказать.

— Да дело не в тебе, а в том, что они говорят, дубина! И если я не выбью из тебя правду, то пришьют это дело мне. Правильно, Леонид?

— Это мой приказ, — важно кивнул Леонид. — Если не услышу признания от Владимира, замочу обоих.

Владимир пытался подняться, но удалось встать только на одно колено. Из уголка рта сочилась тонкая струйка крови.

— Я не могу сознаться в том, чего не совершал!

Юрий схватил его за горло и притянул к себе. Заглянул прямо в глаза:

— План был просто супер. Больные СПИДом умирают каждый день. Нам всего-то и оставалось, что найти правильный вирус, и, считай, все виатикальные инвесторы у нас в кармане. Хоть каждый день звони и заключай сделки. А Джесси Мерил была здорова как лошадь. Ты ее прикончил, а потом все газеты растрезвонили о ее виатикальном соглашении.

— Полностью с тобой согласен. Надо было быть полным идиотом, чтобы прикончить Джесси Мерил.

— Это ты у нас долбаный идиот! Только ты мог убить эту суку. Да еще так, чтобы все походило на самоубийство. Страховые компании отказывают в выплатах, если человек совершает самоубийство!

— Знаю. Клянусь, это не я!

Юрий перенес ствол пистолета к его подбородку под таким углом, что выпущенная из него пуля могла прошить мозги.

— Это не я и не ты! — крикнул Владимир. — Если бы я ее пришил, то сделал бы так, чтобы не было похоже на самоубийство!

— Врешь!

— Нет, клянусь! Когда выяснилось, что она нас кинула, я только пригрозил ей, вот и все. Я не убивал.

— Тогда кто убил?

— Думаю, они, — выдавил Владимир. Голос его дрожал. — Это ребята с Брайтон-Бич ее кокнули, а теперь обвиняют нас. И все с одной целью — выйти из сделки.

Леонид грозно надвинулся на него, глаза сузились от злобы.

— Теперь видишь, что я прав, Юрий? То же самое было и в клубе. Этот тип обхамил нас!

— Ничего, я займусь им вплотную. — Словно в подтверждение этих слов Юрий подошел еще ближе, снова заглянул в глаза Владимиру: — Так, значит, ты считаешь, Леонид дурак? Что он убил Джесси и сделал все, чтобы это выглядело как самоубийство?

— Я этого не говорил.

— Нет, говорил. Я слышал. Ты слышал, как он это сказал, Леонид?

— А то нет. Просто хамство с его стороны.

— Ну, если ребята с Брайтон-Бич такие дураки, может, тогда я покажу им, как выглядит смерть от несчастного случая? Что ты на это скажешь, друг?

Владимир часто заморгал — казалось, того гляди заплачет.

— Юра, пожалуйста, не надо. У меня дети!

Юрий толчком послал его на колени, затем отошел куда-то в темноту. Взял валявшуюся в углу трубу длиной фута два, затем вернулся к Владимиру, ритмично похлопывая ею по ладони.

Владимир опустил голову.

Юрий сделал еще один шаг, прошел мимо него. Потом неожиданно резко развернулся, размахнулся и хлестнул трубой Владимира по носу. Тот громко вскрикнул и откинулся назад. Из ноздрей ручьями лила кровь.

— Ой-ой, — передразнил его Юрий. — Какие мы нежные! — Смотрите, ребята, вот что получается, стоит парню удариться мордой о рулевое колесо.

— Должно быть, ехал со скоростью тридцать миль в час, не меньше, — насмешливо заметил Леонид.

Юрий снова шагнул к Владимиру, всмотрелся в окровавленное лицо. И нанес еще один сильнейший удар, на этот раз в челюсть. Глухой стук трубы, хруст сломанной кости.

— Нет, теперь вышло миль пятьдесят, не меньше, — сказал Юрий. Потом задумчиво огляделся, словно прикидывая что-то в уме. — А знаете, ребята, он даже пояса безопасности не пристегнул. Есть у кого-нибудь подходящая железяка?

— Ладно, хватит, — сказал Леонид. — Пришла ему пора хлебнуть речной водички.

— Годится, — кивнул Юрий.

Леонид кивнул, и, повинуясь этому знаку, бандиты подхватили Владимира, подняли с пола. Он был без сознания и пачкал их кровью. Несчастного подтащили к тележке для развозки еды по номерам. Сложить бесчувственное тело пополам удалось, но Владимир был высоким и крупным мужчиной, так что втиснуть его в нижнее отделение для подогрева блюд не получилось. Тогда Юрий приставил один конец трубы к борту тележки для равновесия и так вывернул левое плечо Владимира, что левый локоть почти касался правого уха.

— В самый раз, — довольно усмехнулся Юрий и закрыл нижнее отделение.

Леонид отворил дверь номера, бандиты уже собрались выкатить тележку в коридор.

— Эй, вы, совсем сдурели! — воскликнул Юрий. — Вы посмотрите на свои пиджаки!

Только тут они заметили, что рукава пиджаков забрызганы кровью. Они сняли их и сунули в тележку, где лежало бесчувственное тело.

— Так-то лучше, — пробормотал Юрий.

И вот они выкатили тележку в коридор и закрыли дверь.

Юрий отшвырнул окровавленную трубу в угол.

— Ну, теперь в расчете?

— Но я так и не услышал от него признания, — сказал Леонид.

— Да я только что изуродовал своего партнера, а Брайтон-Бич по-прежнему клеит мне убийство Джесси Мерил?

— Не дергайся. Тут мы в расчете. Просто я подумал вот что. Ты здорово отделал его, но ведь он так и не признался. Клялся, что всего лишь припугнул ее.

— И что с того?

— Да то, что, может быть, и не он пришил Джесси.

— И какой отсюда вывод? Мы продолжаем бизнес?

— Извини, Юра. Слишком уж много вокруг вони. С этим бизнесом все.

— Черт!.. Чья же тогда это вина?

— Не моя и не твоя. Может, вообще ничья.

— Нет, так не бывает. Всегда кто-то виноват. Всегда есть человек, из-за которого заварилась каша.

Леонид пожал плечами.

— Хочешь найти виноватого? Что ж, тогда у тебя один вариант. Виновен тот, кто убил Джесси Мерил.

Юрий улыбнулся.

— Ты прав. Именно он во всем виноват.

— Я всегда прав. Пошли, выпьем чего-нибудь. Я угощаю.

Они направились к двери. Юрий сказал:

— Эй, послушай. Если убедился, что Владимир не замешан в убийстве Джесси Мерил, может быть, позвонишь своим ребятам?

Леонид на секунду задумался.

— Нет. Не буду. Как был хамом, так и остался.

— Да, король клуба «Камикадзе». Это вам не хухры-мухры.

Бандиты захохотали. Леонид распахнул дверь и придержал ее, пока Юрий выключал в номере свет.


55


Синди не находила себе покоя, с тех пор как Джек рассказал ей, что стал наследником по завещанию Джесси. И она решила лично поговорить с адвокатом и поверенной в делах Джесси. Опасаясь нарваться на отказ, она подумала, что не следует звонить и договариваться о встрече, лучше приехать к Кларе без предупреждения.

— Мисс Пирс занята с клиентом, — сказала секретарша в приемной.

— Я подожду, — ответила Синди.

— Это может быть надолго.

— Ничего, я не тороплюсь. — Синди уселась в кресло рядом с каким-то растением. У него были длинные, изумительно красивые листья, слишком, пожалуй, совершенные по цвету и форме. «Неужели настоящие, — размышляла Синди. — Или искусная подделка?..» Забавно все же узнать. Из того, что Джек рассказывал о Кларе, тот же вопрос мог относиться и к другим аспектам ее жизни, не только к комнатным цветам.

Синди успела пролистать целую стопку старых журналов, и вот наконец секретарша пригласила ее пройти и повела за собой по коридору, мимо зала для совещаний. Синди мельком успела заметить там совершенно чудовищный стол из белого камня, совсем не в ее вкусе. Впрочем, в центре красовалась большая композиция из сухих цветов. Довольно элегантная.

Нечто в этом роде мог бы заказать Джек.

Она вошла в небольшой угловой кабинет. Клара поднялась навстречу из-за стола, Синди пожала протянутую руку. Прежде она ни разу не встречалась с Кларой, и в самом обмене приветствиями чувствовалась неловкость, как это бывает между людьми, знающими, что никогда и ни за что не станут друзьями.

— Много о вас слышала, — сказала Клара.

— Я тоже.

Клара жестом пригласила Синди присесть на диван, сама уселась в кресло напротив.

— Не могу сказать, что ваше появление стало неприятным сюрпризом, — сказала она. — Но немного удивило.

— Я и сама удивлена.

— Вас прислал Джек?

— Нет. Он не знает, что я здесь.

Клара удивленно приподняла бровь.

— И что же, он очень расстроится, если узнает?

— Это зависит от того, что вы мне скажете.

— Зависит от того, что вы спросите.

Синди передвинулась на самый краешек сиденья и посмотрела Кларе прямо в глаза:

— Мне нужны честные ответы.

— Я не стану вам лгать. Но, будучи личной поверенной в делах Джесси Мерил, я связана определенными обязательствами. Если вы спросите нечто такое, что я не могу открыть, просто сообщу вам об этом. Договорились?

— Да. Пожалуй, так будет честно.

— Определенно. Итак, что именно вам хотелось бы выяснить?

Синди собралась с духом:

— Мне хотелось бы знать…

Клара ждала, но Синди так и не закончила фразы.

— Так что же?

— Хочу знать, предпринимает ли мой муж какие-либо шаги для розыска ребенка, отданного Джесси на усыновление.

— Вот как? Так вы ничего не знаете?

— Мы с ним это не обсуждали.

— А вы его спрашивали?

— Я же сказала, мы с ним это не обсуждали.

— Почему нет?

— Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о наших с Джеком отношениях. Вам известно, что делает Джек, чтобы найти ребенка?

— Почему именно мне должно быть это известно?

— Вы были подругой Джесси. Вы вели ее дела, связанные с завещанием. Вы оглашали завещание. Если бы я искала ребенка, которого отдала Джесси, то в первую очередь обратилась бы к вам. Возможно, остались какие-то нити. И еще вы можете знать, искала ли его сама Джесси.

— Ну, кое-какие соображения на этот счет имеются.

— Вы бы не могли поделиться ими с Джеком?

— Нет.

— Почему?

— Он не спрашивал.

Глаза их встретились.

— Поделитесь со мной!

— Зачем вам это?

— Насколько я понимаю, все деньги и имущество Джесси переходят к Джеку в том случае, если ребенка не найдут, так?

— Да, правильно.

— В таком случае нам очень важно найти этого ребенка. Мне, как жене Джека, меньше всего на свете хочется, чтоб он унаследовал нечто, не принадлежащее ему по праву.

— Вам просто не хочется, чтоб он получил наследство от своей бывшей любовницы.

— Разве я должна думать и чувствовать иначе?

— Нет. Но тот факт, что вы оказались здесь, предполагает другой вопрос. Почему сам Джек так не думает?

— Он думает, я уверена.

— С чего это вдруг такая уверенность?

— Оттого, что он мой муж.

— Интересный ответ.

Синди смутилась:

— Что в нем такого интересного?

— Просто Джесси рассказала мне об одном разговоре с Джеком, он состоялся в день вынесения вердикта. Она спросила, почему бы им не возобновить отношения. И Джек ответил примерно то же, что и вы. «Я женат», — сказал он.

— Вот как?

Клара пожала плечами:

— Понимаю. Для вас куда более приемлемым объяснением были бы слова о том, что он вас любит. И в то же время, мне казалось, Джесси слишком поспешила с выводами. Но вот теперь я увидела вас. И думаю, она была права. Возможно, Джек — просто несчастная заблудшая душа, вынужденная играть по правилам.

Синди собралась что-то возразить, но затем передумала и просто спросила:

— Так вы ответите на мои вопросы о ребенке?

Клара задумалась, отвернулась.

— Не уверена, что чем-то смогу вам помочь.

— Почему нет?

— Чувствую себя несколько неловко. Не хотелось бы влезать в отношения между вами и мужем.

— Очевидно одно. Джека потрясло известие, и пока что он не готов предпринять какие-то конкретные шаги. Кто-то должен сделать это за него, найти ребенка. И тогда можно будет двигаться дальше. Поэтому я и пришла к вам.

— Нет. Вы пришли потому, что не поверили ни единому слову вашего мужа об этом ребенке.

— Вы преувеличиваете.

— Разве?

На лице Синди отразилось сомнение. Она опустила глаза, поднялась с дивана и сказала:

— Зря это я. Плохая была идея. Пожалуй, пойду.

Клара проводила ее до двери.

— Джек всегда любил ребятишек.

— Простите?

— Видите ли, было время, когда мы с мужем часто общались с Джеком и Джесси, даже, можно сказать, дружили. И он говорил, что хочет детей. Он замечательно ладил с моим сыном Дэвидом.

Синди окончательно смутилась.

— Насколько я помню, — продолжила Клара, — у Джека были довольно сложные отношения с отцом. Подобные ему люди часто готовы пройти лишнюю милю, лишь бы история не повторилась. Возможно, из него получится очень хороший отец.

— Не сомневаюсь.

— Вот ирония судьбы, верно?

— Что именно?

— Вы так и не родили Джеку ребенка. А Джесси родила.

Синди не знала, что ответить на это. Она вообще лишилась дара речи. Постояла молча и неподвижно секунду-другую, ожидая, когда пройдет приступ боли.

— Спасибо. И извините, что отняла у вас время, — выдавила она наконец.

И затворила за собой дверь.


56


Вечером в пятницу звонок Розы застал Джека у абуэлы. Ожидая плохих новостей, он вышел из кухни в гостиную, туда, где бабушка не могла его слышать.

— Обвинение предъявлено, — сказала Роза.

Он закрыл глаза, потом медленно открыл.

— Плохи наши дела, да?

— Одно обвинение, один обвиняемый.

— Я?

— Нет. Тео.

К горлу подкатил ком. Нет, сначала он почувствовал облегчение и радость — и одновременно боль и тревогу за друга.

— То есть это квалифицируется уже не как заказное убийство?

— На данный момент — нет.

— Считаешь, они еще могут изменить формулировку?

— Может сложиться так, как мы говорили с самого начала. Прокурор использует это обвинение для давления на Тео. Попытается настроить его против тебя.

— Он все равно бы пытался сделать это, даже если обвинение предъявили бы нам обоим.

— Он просто осторожничает. Ты человек известный. Уважаемый адвокат, сын видного политика. Уверена, генеральный прокурор штата будет настаивать, чтоб собранные против тебя улики были просто железными.

— Очевидно, свидетельств Марша оказалось недостаточно.

— Или у Бенно в рукаве припасен туз. Знаешь, ходят слухи, что Марш отказался пройти полиграф.

— Но это же здорово! Они не уверены в главном свидетеле, потому и не могут выдвинуть обвинение против меня и считают, что с Тео все пройдет как по маслу.

— Тео — бывший заключенный. Ему светила вышка. И лично мне не важно, виновен ли он. Просто этот барьер ему будет преодолеть куда сложнее, чем тебе.

— Получается, они выводят меня из игры.

— Не радуйся раньше времени. Мы еще не знаем, какие свидетельства имеются против Тео. Все может обернуться куда хуже, чем мы ожидаем.

Джек вздохнул. Он понимал, что Роза права.

— Пока что мы должны сосредоточиться на одном. Убедиться, что они не смогут заставить Тео свидетельствовать против тебя. Но если они своего добьются, то смогут привлечь тебя как заказчика.

— Ничего у них не выйдет. Разве что заставят Тео солгать. Но этого никогда не случится.

В трубке повисла пауза, затем Роза сменила тему:

— Ты сейчас где?

— У бабушки. Не хотелось торчать дома или в офисе в момент предъявления обвинения. Просто не в силах отбивать атаки прессы.

— А Синди где?

— У своей мамочки.

— Вы с ней что…

— Сам не понимаю, что с нами происходит.

— От Тео что-нибудь слышно?

— Ни слова.

— Ладно. Его слушания назначены на понедельник, на девять утра. И если к тому времени он не объявится, будет официально считаться беглецом.

— Я ищу его с той минуты, когда его адвокат сообщил об исчезновении. Звонил друзьям, говорил с партнером по бизнесу, с людьми, с которыми он работает. Никто, похоже, ничего не знает.

— Надо постараться.

— Попробую. Но теперь будет сложней. Я имею в виду — после предъявления обвинения. Ведь в случае преднамеренного убийства отпускать подозреваемого под залог не разрешается. Ему претит одна только мысль о возвращении за решетку.

— Ты должен найти его и убедить вернуться. Другого выхода нет. Если он не явится к понедельнику, все мы окажемся в полном дерьме.

Джек начал нервно расхаживать по комнате. Через арку в конце коридора он видел абуэлу на кухне. Она была занята приготовлением обеда. Странно, но ему вдруг показалось, что в доме пахнет тюремной едой.

— Займусь этим немедленно. Ты где сегодня?

— Буду у себя в конторе допоздна. Так что заскакивай. Сегодня вечером Янковиц должен прислать Рику обвинительные материалы по делу Тео. Он обещал просмотреть их вместе со мной. Занятное, должно быть, чтение.

— Да уж. Все равно что читать некролог моему лучшему другу.

— Ну, до этого еще далеко, Джек.

Он поблагодарил Розу, попрощался и повесил трубку. Сделал несколько шагов по направлению к кухне, затем вдруг остановился. Нельзя допустить, чтобы абуэла узнала эти новости по телевизору. Надо сказать ей об обвинении, а это будет очень непросто. Он набрал в грудь побольше воздуха и вошел в кухню.

— Кто звонить? — спросила абуэла.

— Роза.

Абуэла раскатывала дрожжевое тесто в тончайший, как лист бумаги, слой, водила взад-вперед скалкой. Тесто предназначалось для приготовления ее знаменитых и невероятно вкусных «ракушек» с мясом, способных сбить с пути истинного даже закоренелого вегетарианца.

— Что она говорить?

— Не слишком хорошие новости.

— Не слишком хорошие?..

Джек встал напротив, у разделочного стола, схватил кусочек теста и, скатывая его в шарик, рассказал абуэле о Тео и о том, что могут прийти и за ним. Он читал в ее глазах страдание и боль, но она не отрывалась от работы, продолжала все быстрее и быстрее раскатывать тесто. Минуты через две он закончил, в комнате воцарилась тишина. Лишь шелест скалки да стук ножа по гранитной поверхности стола. Абуэла продолжала раскатывать тесто, нарезать ножом полоски, делать из них треугольники.

— Осторожней, — сказал Джек. — Смотри не порежься.

Но стук ножа все учащался. Еще один кусок теста был превращен в тончайший лист, еще одна диагональная полоска была отделена от него и начала превращаться в треугольники.

И вот наконец Джек не выдержал. Схватил ее за запястье и сказал:

— Сделай еще раз.

— Como?[25 - Что? (исп.)]

— Отрежь еще одну полосу.

Бабушка раскатала еще один кусок теста, отложила в сторону скалку. Взяла нож и одним махом разрезала лепешку по диагонали.

— Ты режешь сверху вниз, справа налево, — сказал Джек.

— Sí.

— А почему не слева направо?

Она попробовала.

— Aye, no.[26 - Ну нет (исп.).] Так для меня неудобный.

— Ну конечно же, — задумчиво пробормотал он, глядя куда-то в пустоту. — Ты ведь у нас левша.

— Toda esta bicn? — спросила она. — С тобой все в порядке?

— Perfecto,[27 - Абсолютно (исп.).] — ответил он. Перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку. — Gracias, mi vida.[28 - Спасибо, радость моя (исп.).] Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Но о чем ты?

— Сложно объяснить. Вообще-то на самом деле все очень просто.

— О чем ты говорить?

— Ты только что показала, как все было.

— Я?

— Да, ты. Ты у меня красавица. Умница. Позже объясню. А теперь мне пора.

Джек схватил ключи от машины, выбежал во двор, запрыгнул в «мустанг». По пути к конторе Розы ему везло: на перекрестках зажигался зеленый. Это маленькое чудо он счел добрым знаком, свидетельством того, что ему действительно удалось нащупать важную нить. И вот теперь он спешил убедиться в этом. Пятнадцать минут спустя он уже стучал в двери офиса Розы. Та отворила ему сама и тут же отпрянула: вид у Джека был страшно возбужденный — казалось, он готов смести все на своем пути.

— Что это с тобой? — спросила Роза.

— У тебя уже есть материалы со слушаний большого жюри?

— Да. Только что пришли.

— Хочу посмотреть снимки вскрытия.

— Должны быть.

Он прошел за ней в кабинет. И тут же увидел на письменном столе две коробки с материалами. Джек занялся одной, Роза заглянула в другую.

— Вот они, — сказал Джек. Достал снимки из конверта и разложил на столе. При виде ужасного зрелища энтузиазма у него поубавилось. Безжизненное тело Джесси на столе патологоанатома напомнило о кровавой сцене в ванной.

— Что ты ищешь? — спросила Роза.

— Вот это. — Он отодвинул в сторону остальные фотографии, оставил лишь одну. То был крупный план разрезов на запястье Джесси. Он внимательно всмотрелся. Затем сказал: — Есть!

— Что есть?

— Левое запястье Джесси перерезано так, как может сделать только правша.

— Хочешь сказать, Джесси была левшой?

— Нет. Она была правшой.

— Тогда в чем же открытие?

— Порезы не под тем углом.

— Как это понимать?

Он поднял руку ладонью вверх, показал ей.

— Вот, взгляни на мое запястье. Условно назовем сторону, где находится мизинец, левой, а противоположную — правой. Правша стал бы резать сверху вниз и слева направо или просто поперек, слева направо. Но нанести порез справа налево ему было бы очень неловко.

Роза снова взглянула на снимок.

— Угол не слишком острый. И Джесси, похоже, нанесла порез сверху вниз и справа налево?

— Именно.

— И что же это означает? Что она покончила с собой? Но мы с самого начала предполагали такую возможность.

— Это означает нечто большее. — Джек взял со стола нож для разрезания бумаги, потом схватил Розу за руку, притянул к себе. — Я правша. Допустим, я нахожусь лицом к тебе и перерезаю тебе левое запястье, стараясь сделать так, чтоб смерть выглядела самоубийством. Естественно было бы сделать движение слева направо. Тогда рана располагалась бы под тем же углом, под каким была бы, если б ты сама нанесла себе этот порез. Ну, попробуй.

Роза взяла нож, провела по венам.

— Ты прав.

Джек отобрал у нее нож и примерился сам.

— Но если я левша и режу твое левое запястье, то порез будет располагаться уже под другим углом. Если смотреть от тебя — справа налево.

Роза кивнула. Похоже, она начала улавливать его мысль.

— Так что именно ты хочешь этим сказать?

— Хочу сказать, что сделать надрез под таким углом мог только левша, находящийся к жертве лицом, как сейчас я к тебе. Причем такой надрез может быть нанесен только на левое запястье.

Роза снова взглянула на снимок, потом на Джека. И лицо ее приняло серьезное, даже суровое, выражение.

— Кто у нас левша?

— Думаю, я знаю.

— Кто же?

Джек постучал лезвием ножа по ладони.

— Есть один человек. Я заподозрил его в тот день, когда он пришел ко мне в контору поговорить об убийстве Джесси и пригрозить мне.

— Доктор Джозеф Марш?

— Именно, — кивнул Джек.


57


Доктор Марш занимал особняк в средиземноморском стиле неподалеку от Пенсильвания-авеню, в нескольких кварталах к западу от шумного Майами-Бич. Некогда этот район был сущим раем для удалившихся от дел пенсионеров, но бурное освоение южного побережья привело к тому, что теперь вместо неспешно гуляющих стариков и инвалидных колясок на улицах куда чаще встречались молодые люди на велосипедах и роликах. В районе проживали художники, музыканты, артисты, геи и прочая продвинутая публика — самое подходящее место для богатого, разводящегося врача, любителя упругих молодых тел.

Джек остановил машину и выключил мотор. Стояла темная ночь, и крона раскидистого дуба почти не пропускала света от ближайшего уличного фонаря. Он едва видел сидевшую рядом Розу.

— Последний раз говорю тебе, Джек. Не думаю, что это хорошая идея — вступать в конфронтацию с главным свидетелем по делу.

— А я и не собираюсь конфликтовать с ним. Видел этого типа несколько раз, но так и не заметил, правша он или левша. Просто хочу убедиться.

— Ну и как ты собираешься это сделать? Бросить ему перчатку и посмотреть, какой рукой он будет ловить?

— Нет, попрошу его треснуть тебя по голове.

— Спасибо за любезность.

— Не за что. Угол, под которым сделан надрез на запястье Джесси, — это лишь часть загадки. Даже если Марш и левша, это еще не доказывает, что он убийца. Думаю, она все-таки кинула его.

— Как это?

— Ну сама посуди. Полтора миллиона долларов, которые удалось выудить из виатикальных инвесторов, осели на счете Джесси, где не было указано его имени. Думаю, Марш пошел на все это по одной причине. Не хотел, чтоб его бывшая женушка наложила лапы на все его деньги после развода. И я уверен, когда пришла пора рассчитаться, Джесси не дала ему ни гроша. Отделалась чем-то вроде: «Все было очень здорово, док, огромное спасибо за помощь, всего хорошего».

— Ты хоть понимаешь, что таким образом мы отказываемся от первоначальной версии? Ведь до сих пор вся линия нашей защиты строилась на предположении, что Джесси убили обманутые инвесторы.

— И скорее всего ни к чему хорошему это нас не привело бы. Еще с самого начала меня беспокоило одно соображение: почему они убили Джесси, а доктора оставили в покое?

— Не знаю.

— Ну и как, по-твоему, будет реагировать Марш, когда я задам ему этот вопрос?

— Думаю, он слово в слово повторят то же, что говорил большому жюри. Что это ты убил ее. Так что, прошу, даже заговаривать об этом не смей. Пусть себе пьет кофе или напишет что-нибудь — так мы и узнаем, левша он или нет. Дальше заходить не надо.

— Посмотрим. Как получится.

— Я уже вижу, к чему это приведет. Если бы ты действительно хотел узнать, левша Марш или нет, мог бы спросить его жену. Нет, ты хочешь пробраться к нему в дом, посмотреть, что к чему, снять своего дружка Тео с крючка и, конечно, самого себя. Он взял над тобой верх в разговоре у тебя в офисе, и теперь ты хочешь сравнять счет.

— Я просто прощупаю его, вот и все. Я еще тогда понял, что за человек этот доктор Марш. Думает, он умнее всех. Если получится сохранить выдержку и все правильно разыграть, уверен: он потеряет бдительность и проболтается. Скажет нечто такое, что позволит припереть его к стенке.

Роза лишь неодобрительно покачала головой.

— Вижу, отговорить тебя не удастся.

— Нет.

— Я не могу идти с тобой. Надеюсь, ты понимаешь почему? Стать свидетелем вашей беседы означает дисквалификацию. Я уже не смогу быть твоим адвокатом.

— Ясно.

— Ну ладно, иди. Ни пуха тебе.

— К черту.

Он вышел из машины, захлопнул дверцу и двинулся по тротуару. До дома Марша было всего ничего, но Джеку показалось, что шел он страшно долго. И вот он толкнул калитку. Маленькая лужайка перед домом была ухоженной, живая изгородь высотой восемь футов — аккуратно подстриженной и напоминала крепостную стену. Джек поискал глазами ров с водой. Тропинку из камня, ведущую к дому, окаймляли ряды каких-то пестролистных растений. Левее виднелась площадка, на ней стоял «мерседес» Марша. Что ж, добрый знак. Все равно что вывеска на двери, гласящая: «ДОКТОР ДОМА».

Джек медленно поднялся по ступеням — всего их было три. Тишина стояла такая, что был слышен каждый его шаг. Нет, он вовсе не собирался подглядывать или подслушивать, однако, чем ближе подходил он к двери, тем менее уверенно себя чувствовал. Совершенно ясно, что его здесь не ждут.

И вот наконец он решился и постучал в дверь.

Прошла минута, не меньше. Ничего не слышно. Джек постучал еще раз, немного громче. Выждал. Посмотрел на часы. Прошло минуты полторы. Или доктор принимает душ, или спит, или же…

«Да кому какое дело, даже если я его побеспокоил?» И Джек забарабанил в дверь изо всех сил. За таким громким стуком обычно следовали слова: «Откройте, полиция!»

Затем он выждал добрых минуты три. Никого нет дома? Или он просто не желает открывать? Джек мысленно представлял, как Роза с улыбкой говорит нечто вроде: «Вот и хорошо, Господь уберег, а то еще влипли бы в очередное дерьмо».

Он спустился с крыльца. И, решив сократить путь на улицу, прошел не по тропинке, обсаженной кустарником, а через площадку, на которой стоял «мерседес». Машина поблескивала серебристыми боками в лунном свете. Все же странно, что она на месте, а Марш не ответил на стук. Джек сделал еще два шага к воротам и замер. По дороге к дому он не заметил, но теперь отчетливо видел: по другую сторону от большого «мерседеса» стоял маленький черный автомобиль, «фольксваген-джета», и Джек узнал его.

Тео?

Он бросился к машине, прижался лицом к стеклу, стараясь рассмотреть, что происходит в салоне. Стекла у Тео были тонированные, такие темные, что сквозь них почти ничего не было видно. Джек подошел к ветровому стеклу, тщетно стараясь рассмотреть салон. Подергал двери, они оказались заперты. Он сделал шаг назад и ударился спиной о капот «мерседеса». Его внимание привлекли смутные очертания внутри салона.

Сердце, казалось, остановилось.

На водительском сиденье, навалившись грудью на приборную доску, косо сидел мужчина. Джек рывком распахнул дверь и усадил его прямо.

— Доктор Марш! — громко сказал он, точно это могло оживить умершего.

Доктор смотрел прямо на него широко раскрытыми, невидящими глазами. На затылке темнела запекшаяся кровь.

Джек отпустил тело, руки у него дрожали. Покойник снова упал лицом вперед, на рулевое колесо. Джек отошел, достал мобильный телефон и набрал девять один один. Мысли путались.

Где ты, Тео, черт бы тебя побрал?..


58


Еще до того, как в ночном выпуске новостей упомянули о смерти доктора Марша, Джек побывал в доме Тео. Он довольно часто отвозил Тео домой после гулянок, а потому знал, что ключ от двери спрятан под барбекю на заднем дворе. Строго говоря, он нарушал тем самым закон. Но в моменты, подобные этому, настоящий друг просто не может оставаться в стороне.

После звонка в «Службу спасения» полиция прибыла к дому доктора Марша в считанные минуты. Они задавали много вопросов о местонахождении Тео. Джек и сам не знал ответов на них и вскоре понял, что должен получить их.


Джек повернул ключ в замке, толкнул дверь. Шагнул внутрь и включил свет. И почти тотчас же сердце у него ушло в пятки: большие часы с кукушкой, что висели на кухне, начали отбивать время. Через несколько секунд сердце успокоилось, а Джек с любопытством наблюдал за тем, как резные деревянные фигурки дают представление. Джек видел похожие часы — выходит человечек с молотком и бьет в колокольчик. Здесь же выступал дровосек с топором, одним махом он отрубал голову курице. Тео заказал эту диковинку по каталогу и подарил ее Джеку сразу же после известия об отмене смертной казни. Джек отдал часы Тео, когда того выпустили из тюрьмы. Очевидно, смертный приговор влияет на чувство юмора человека.

«И все равно мне страшно не хватает тебя, приятель».

Джек прошел по коридору и заглянул в спальню. В то, что Тео мог убить доктора Марша, он категорически не верил. Джек не стал делиться с полицией вполне очевидным соображением: даже если Тео и способен на убийство, надо быть полным идиотом, чтобы спустить курок, а потом бросить свою машину на лужайке у дома жертвы.

Оставалось два возможных варианта. Тео или в бегах, или же с ним произошло нечто ужасное.

Дверь в спальню была открыта, и Джек вошел. Ночника на тумбочке возле кровати вполне хватало, чтобы осмотреться. Ведь он не собирался проводить здесь тщательный обыск, разрезать сиденья кресел, матрас, заглядывать под кровать. Джек направился к шкафу и отворил дверцу.

И тут же нашел что искал. Прямо на виду, на том самом месте, где Тео обычно держал этот предмет. Длинный черный футляр. Джек отрыл его, инструмент блеснул в полутьме тусклой медью.

Джек достал саксофон, подержал в руках, как мог бы держать Тео. Ему казалось, он почти слышит, как играет его друг, почувствовал связь с ним. Джек понятия не имел, где находится Тео, но твердо знал одно: слишком долго прожил без музыки Тео в тюрьме, чтобы расстаться с саксофоном по доброй воле. Нет, ни за что.

Сердце у него упало. Судьба Тео пугала, но одну из возможностей можно было смело вычеркнуть.

Он не в бегах.

Бережно, почти любовно он убрал инструмент обратно в футляр, поместил его в шкаф и вышел из комнаты.


59


«Луна-лодж» принадлежал к числу третьесортных мотелей, где номер можно было снять на неделю, день или час. Катрине не хотелось задерживаться здесь ни минуты, но обстоятельства вынуждали. Заплатила она за неделю вперед.

Она выбрала номер на первом этаже, в задней части здания. При необходимости гости могли входить прямо из своих машин без риска быть замеченными. В «Луна-лодж» заботились прежде всего о сохранении тайны частной жизни клиента, да и комплект свежего белья можно было получить здесь быстро и без проблем. Она слышала, как над головой, в номере этажом выше, скрипит кровать. Минут тридцать пять, не меньше, железные ножки стучали по полу. Да, этот парень наверху явно супермен, но не спала она вовсе не из-за него. Часами просиживала она в бесформенном кресле против входной двери, размышляя о том, в каком безвыходном положении оказалась.

Дверная цепочка на месте, свет выключен, шторы плотно задернуты. В комнате слабо попахивало сыростью и плесенью — намек на то, что номер делят с ней еще какие-то живые организмы, думать о которых не хотелось. Солнце зашло несколько часов назад, в щелочку над шторой просачивался голубоватый луч лунного света. До сих пор она почему-то не замечала, что пятно амебообразных очертаний на ковре напоминает по цвету засохшую кровь.

Глаза у Катрины слипалась, но вновь пробудились воспоминания. И ей внезапно стало холодно, хотя холод этот жил в ней самой.

Снова зимняя ночь в Праге, та самая ночь, когда она распрощалась со своей гордостью. Было ей девятнадцать, молоденькая девушка, еще подросток. Она заперлась в ванной, рядом с комнатой, которую делила еще с семью такими же девушками.

Сквозь щели в маленькое прямоугольное окошко врывался ледяной февральский ветер. Она присела на край металлической ванны с облупившейся эмалью, такой холодной, что голые бедра обжигало, точно огнем. Хорошо, что удалось завершить дело. Она натянула трусики, застегнула комбинезон, убрала ножницы в подвесной шкафчик.

Плод ее трудов хранился в маленьком пластиковом пакете. Она прятала его в кармане, чтобы соседки по комнате не видели. Как раз в это время трое из них обедали: делили между собой пару кусков хлеба и миску жиденького бульона. Катрина быстро прошла мимо них. Они не спросили, куда она идет, но не безразличие было тому причиной. Она чувствовала: девушки знают, просто не хотят смущать ее. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты и пошла по коридору к задней двери.

У обочины был припаркован черный седан. Мотор работал, белесые клочья выхлопного газа быстро развеивались на холодном ветру. Снег на тротуаре испещряли тысячи следов. Лед похрустывал у нее под ногами, когда она направлялась к машине. Открыла заднюю дверцу, скользнула на сиденье. Потом захлопнула дверцу и протянула пакетик сидевшему за рулем мужчине. Тому самому, с которым познакомилась в темном переулке, в тот день, когда на фабрике погибла Беатрис.

— Вот, — коротко буркнула она.

Тот поднес прозрачный пакетик к свету, долго и с нескрываемым отвращением разглядывал его содержимое. Это был фетиш, талисман для некоторых молодых чехов определенного сорта. За пакетик лобковых волос молодых кубинок они были готовы выложить довольно приличные деньги.

— Слишком короткие, — недовольно произнес мужчина.

— Но я отращивала всего три недели. Чего еще ждать?

— Нет, эти не годятся.

— Тогда давайте мне больше времени. Недель шесть как минимум.

— Так долго я ждать не могу.

— Ну а я-то чем виновата?

Он открыл пакетик, принюхался, улыбнулся.

— Думаю, самое время расширить наши коммерческие отношения.

— Нет.

— Нет — это всегда плохой, глупый ответ.

— А мне плевать.

— Напрасно.

— Я сказала: плевать. Это нечестно.

— Нечестно? — усмехнулся он. Потом лицо его сразу стало очень серьезным. — Ничего просто так не бывает. На все есть свои причины, каждое решение имеет особый смысл. У каждого из нас своя судьба.

— Раз вы всегда так говорите, значит, дурак вы, больше никто.

— Ладно. Запомню это. А ты пока подумай хорошенько. Выбор есть всегда. Подумай о своей судьбе.


От воспоминаний ее пробудил тихий стон. Голос мужской и принадлежит явно не тому придурку, что живет за стенкой. Она всмотрелась в темноту. И увидела, что Тео лежит с открытыми глазами.

— Ну, как голова? — спросила она.

Он лежал на спине, тело распростерто на кровати, точно высыхающая оленья шкура. Руки и ноги прикованы наручниками к спинкам. Тео пытался что-то сказать, но не получилось — из-за кляпа во рту.

Катрина подошла и осмотрела большую багровую шишку над его левым глазом. От нее глаз казался полузакрытым. Тео вздрогнул от боли, хотя она едва коснулась его лица.

— Сам свалял дурака, — проворчала Катрина. — В следующий раз, когда вздумаешь бежать, пристрелю тебя, вот и все.

Челюсти его напряглись, но из-под кляпа не донеслось ни звука.

Она вернулась в кресло, положила пистолет на колени.

— Наверное, думаешь, как долго я еще буду держать тебя здесь?

Сердитое фырканье было единственным ответом.

— Я скажу. До тех пор, пока не решу, что делать дальше. Дело в том, что, если я не убью тебя, они меня убьют. Придут, найдут тебя и выполнят за меня всю работу. Так что в твоих же интересах вести себя прилично и ждать, пока я что-нибудь не придумаю.

Теперь он дышал спокойнее. Приступ гнева прошел.

— Знаю, тебе очень хочется, чтобы я вынула кляп. И потом ты довольно долго провалялся без сознания, так что наверняка просто умираешь, до чего хочется в туалет и ванную. Кивни один раз, если обещаешь вести себя прилично.

Он заморгал, потом кивнул.

— Ладно, так и быть. — Катрина подошла, остановилась у края постели. Прицелилась из пистолета прямо ему в голову и сказала: — Только попробуй выкинуть какой-нибудь номер — сразу мозги вышибу.

Затем достала из кармана ключ и расстегнула наручники на левой руке. А затем подставила ведерко для льда.

— Перевернись и пописай сюда.

Он одарил ее гневным взглядом сверкающих глаз. Точно говорил: Да ты, должно быть, шутишь!

— Давай делай, или сейчас уберу.

Он неловко повернулся на один бок, расстегнул ширинку и начал мочиться. Струя с таким напором ударила в ведро, что она испугалась: неужели понадобится второе? Но вот наконец он закончил. Откинулся на спину, и Катрина снова защелкнула наручники на его левой руке.

— Пить хочешь? — спросила она.

Тео кивнул.

— Ну смотри, если будешь орать… — Она прижала ствол пистолета ему ко лбу.

Потом запустила руку за голову, ослабила узел и вытащила кляп. Свободной рукой поднесла чашку с водой ко рту. Тео пил с жадностью. Вот наконец оторвался от чашки и задвигал губами — видно, старался избавиться от онемения. И тут же болезненно поморщился. Очевидно, движения лицевых мышц отдались болью в ране на голове.

— Черт побери, девочка. Ну ты и здорова лягаться…

— Кто тебе делал эту красоту? — спросила Катрин, разглядывая татуировки на его теле.

Он смутился. Потом его осенило:

— Ты сидела, что ли?

— Можно сказать и так.

— За что?

— Тебе какое дело?

— Так просто. Любопытно.

Над головой возобновилось равномерное поскрипывание кровати. Катрина выразительно подняла глаза к потолку. Тео истрактовал это по-своему.

— Проституткой, что ли, была?

— Нет. Могла стать, но отказалась.

— И за это тебя упекли за решетку? За то, что отказалась? Что-то я не врубаюсь. — Поскрипывание прекратилось. Какое-то время Тео лежал молча, устремив взор к потолку. — Если честно, я ничего не понимаю. Ты информатор, работаешь на правительство. Если вдруг кто-то заставляет тебя сделать нечто такое, чего не хочется, просто идешь в полицию, и все дела.

— Все не так просто.

— Идешь и говоришь, что ситуация вышла из-под контроля. Что кто-то хочет пришить меня, иначе пришьют тебя.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что, если пойду в полицию и расскажу, в какое влезла дерьмо, меня уволят.

— Вот именно. И проблема решена.

— Ничего-то ты не понимаешь. — Она отвернулась. Взгляд упал на красновато-коричневое пятно высохшей крови на ковре. — Есть такая старая русская поговорка, — рассеянно пробормотала она. — Нет ничего слаще мести.

— А при чем здесь звонок в полицию?

— Если меня вышибут с работы, я потеряю надежду испытать этот сладкий вкус.

Он смотрел на нее, пытаясь сообразить, по какому счету стремится отплатить девушка с встревоженными карими глазами.

— По части мести я настоящий мастак. Так что если нужна помощь…

— Нет. Я сама.

Он кивнул, затем пожал плечами, отчего зазвенели цепочки наручников.

— Смешно.

— Что тебя так веселит?

— Когда мне было пятнадцать, знаешь, о чем я мечтал? Чтобы меня похитила красивая девчонка, непременно латиноамериканка.

— Мечта сбылась, но ты, похоже, не в восторге?

— Нет.

— Знаешь, должна разочаровать тебя, друг. В жизни такое случается сплошь и рядом. — Она сунула кляп ему в рот и завязала узел сзади на шее.


60


Из дома Тео Джек отправился прямиком в «Спарки». Было уже довольно поздно, но толпа в заведении продолжала ловить кайф. Из динамиков лилась музыка в стиле кантри, группа фанатичных поклонников Гарта Брукса кружила своих девушек в танце.

«Стоило Тео исчезнуть на один день, и заведение уже кишит белыми батраками».

«Спарки» был того рода заведением, где выпивка подавалась бесплатно, зато все остальное — за приличные деньги. На протяжении всего дня здесь строились различные догадки о таинственном исчезновении Тео. За двадцать баксов официантка указала Джеку нужное направление.

— Выпивкой угостить? — спросил Джек, садясь на табурет за стойкой бара.

Костлявый паренек с нездорового цвета кожей поднял глаза от стакана и спросил:

— Ты что, голубой?

— Нет, извини. Но у меня есть пара голубеньких дружков, так что могу познакомить, если тебе интересно.

Парень соскочил с табурета.

— Придержи язык, ты, задница!

— Ладно, не кипятись, друг. Я просто пошутил.

— Не вижу ничего смешного.

Джек призадумался. Обычно он старался подружиться с людьми, перед тем как начать выкачивать из них нужную информацию. Но здесь, похоже, не тот случай. Парень попался какой-то дерганый, так что тратить время на обмен любезностями было бессмысленно.

— Ты ведь водитель грузовика, верно?

— Ага.

— Это твоя фура стоит на заднем дворе?

— А тебе-то что?

— Слыхал, ты торгуешь наркотой, прямо из нее.

— Вранье.

— Ладно, не волнуйся. Я не коп.

— Ничего я никому не продаю.

— Ну а я слышал другое. Так что давай напрямую. Тео Найт ушел отсюда примерно в два часа ночи. С тех пор его никто не видел. Партнер по бизнесу сказал, что к нему приходили копы, задавали вопросы. И еще я слышал, ты здесь единственный, кто может иметь представление о том, что произошло с Тео.

— Копам я ничего не говорил.

— Верю. А все потому, что ты в тот момент занимался бизнесом, торговал дурью из грузовика.

Парень нервно улыбнулся:

— Откуда знаешь, а?

— Из верного источника. Так ты расскажешь мне, что там видел? Или мне надо позвонить своему старому приятелю, одному большому начальнику из прокуратуры, и попросить его выписать ордер на обыск твоей машины?

Парень поболтал кубиками льда в стакане, допил остатки виски.

— А ты, я смотрю, крутой парень, да?

— Просто человек, преследующий свою цель.

Водитель опасливо покосился на дверь, затем наклонился к Джеку и сказал:

— Твой дружок Тео уехал с какой-то цыпочкой.

— Как выглядела?

— Брюнетка. Вся в черном, фигурка что надо. Должно быть, латиноамериканка. Ошивалась возле его машины на парковке, потом влезла. Ну, минут через двадцать вышел и сам Тео. И они уехали вместе. Вот и все. Больше я ничего не видел.

— Ну а как они были настроены? Дружелюбно или, может, ссорились?

— Да не видел я. «Джетта» с очень темными стеклами, так что хрен чего разглядишь. Просто говорю, сперва увидел, как она влезла, потом вышел он. Не знаю, может, она курила травку, пока ждала, не видел. А потом они уехали, и все дела.

— Ну а что-нибудь еще запомнил?

— Ага. Наклейка на бампере. Там было написано: «ГОТОВ ЗАТОРМОЗИТЬ ТОЛЬКО РАДИ ПОРНОЗВЕЗДЫ». Так и врезалась в память.

Да, это точно была машина Тео, подумал Джек.

— Ладно. Это все, что я хотел знать. Спасибо тебе.

Он слез с табурета и двинулся к выходу. Запахи и громкая музыка остались позади. На парковке было тихо, почти полная луна заливала стоянку голубоватым светом. Джек привалился спиной к борту своей машины, но раздумывал недолго. Брюнетка, симпатичная, хорошая фигура. Он думал о таком варианте, и сообщение водителя лишь подтвердило подозрения.

Он достал из кармана мобильник. Кому сначала позвонить? Если уведомить полицию, Катрина может нанять адвоката и тогда ничего ему не скажет. Он подумал с минуту, затем наконец решился и набрал номер телефона, который дала ему сама Катрина после посещения передвижной станции по приему донорской крови.

— Что ты сделала с Тео Найтом? — спросил он, когда она ответила.

В трубке настала долгая пауза.

— Не отключайся, Катрина, — сказал Джек. — Тео пропал, и я только что выяснил, что вчера ночью вы вместе уехали со стоянки у «Спарки».

— Кто это тебе сказал?

— У меня есть свидетель. Он видел, как ты ждала его в машине.

Она промолчала. Секунды три спустя Джек сказал:

— Даю тебе шанс. Расскажи, что произошло с Тео. Если не сделаешь этого, иду в полицию.

Она по-прежнему молчала, и в молчании этом Джек отчетливо улавливал напряжение.

— Так что выбираешь? — спросил он.

— Не надо в полицию.

— Почему нет?

— Потому что, если пойдешь, вероятность того, что Тео убьют, возрастет.

— Это что, угроза?

— Нет.

— Он жив?

— Да.

— Ты это точно знаешь?

— Да.

— Так, давай внесем ясность. Ты хочешь сказать, что похитила его?

— Нет. Я имею в виду — не совсем так. Я не прошу выкупа или чего-то в этом роде. Я спрятала Тео ради его же безопасности.

— Как прикажешь понимать?

— Могу сказать одно: делаю все, чтобы сохранить ему жизнь. Но если вмешаешься ты, шанс, что его прикончат, возрастет. И тогда это будет не моя вина.

— Что вообще происходит?

— Сейчас объяснить не могу. Дай мне двадцать четыре часа, попробую уладить проблему.

— Ты что, окончательно из ума выжила?

— Доверься мне. Я информатор, но не преступница, или ты забыл?

— Не верю я тебе больше. Иду в полицию.

— Что ж, прекрасно, иди. Но знай, что поступишь весьма странно для человека, некогда спасшего своего друга от казни. Сам подпишешь ему смертный приговор — в том случае, если обратишься в полицию.

Джек так и впился пальцами в трубку.

— Не нравится мне все это, — заметил он после паузы. — После той встречи у фургона я подумал, что отношения у нас теперь дружеские. Но до сих пор от тебя ни слова про историю в Джорджии. Вообще ничего.

— Насчет Джорджии ты был прав, — ответила она после паузы.

Сердце у него замерло.

— Так, значит, они все-таки убивают виатикальных инвесторов?

— Я проверила по компьютеру. Та женщина из Джорджии была их клиенткой.

— Если они убрали Джесси, это означает, что компания «Виатикл солюшнс» расправилась с двумя своими клиентками за один месяц.

— Не уверена. И здесь замешана не только «Виатикл солюшнс». Мы создали дюжины подобных корпораций, — большинство из них липовые, — которые приводим в действие лишь по необходимости. Поначалу, когда я только устроилась на эту работу, то думала, что все эти компании проделывают лишь никому не нужную бумажную работу, ничего больше. Но теперь понимаю, что это далеко не так. Каждый из клиентов ведет дело с отдельной компанией. Та женщина из Джорджии была связана с «Файнэншл хелс».

— Умно, — заметил Джек. — В противном случае многократный возврат денег мог навести на подозрения.

— Я была близка к их разоблачению.

— Тебе не следует останавливаться.

— Нужно время.

— У тебя его нет. Что, если они убьют еще одного на следующей неделе?

— Речь идет не о неделе. Мне нужно всего двадцать четыре часа. Тогда и Тео будет в безопасности, и все их махинации будут раскрыты. Обещаю.

Джек взвесил все «за» и «против». Несколько часов решающей роли не сыграют.

— Ладно. Даю тебе ровно двадцать четыре часа. Но мне нужны доказательства, что Тео жив. Чтобы представила их к полудню, ясно?

— Какие именно?

Тут он мысленно представил себе Тео, играющего на саксофоне. Этот образ и подсказал ответ.

— Спроси у него название любимого альбома Дональда Берда.

— Ладно. Получишь ответ завтра к полудню.

— И еще одно.

— Что?

— Тео Найт мне друг. Если только попробуешь обмануть меня или с ним что-то случится, я тебя найду. Из-под земли достану. Поняла?

— Что же тут непонятного? — ответила она.

Джек выключил мобильник.


61


В пять тридцать утра на круге возле остановки «Картахена» начали собираться бегуны. Обычный субботний ритуал в Корал-Гейблз — одетые в майки и шорты фирмы «Найк» люди были готовы пуститься в пятнадцатимильную пробежку еще до того, как весь остальной мир приступит к завтраку. По-своему Джек, который и сам время от времени бегал по утрам, завидовал этим людям. И в то же время считал их флоридским вариантом безумных скандинавов, которые в середине января проделывают проруби во льду и ныряют в холодную воду.

К мобильному телефону Роза не подходила, но Джек нашел ее там, где и ожидал: опершись на изгородь, она разминала мышцы ног.

— Ты что здесь делаешь, Свайтек?

— Мне надо с тобой поговорить.

— Мне пора бежать. В прямом смысле слова.

Ее друзья, похоже раздраженные его присутствием, делали вид, что проверяют свои нательные приспособления, являвшие гибрид часов, аппарата для измерения пульса и спидометра.

— Тео похитили, — шепнул ей на ухо Джек.

Она промолчала, лишь метнула в его сторону взгляд, означавший примерно следующее: «Шутишь, что ли?»

— Я серьезно.

Роза сказала друзьям, чтобы не ждали ее, затем прошла вслед за Джеком в уединенное местечко под раскидистым баньяновым деревом, где можно было спокойно поговорить. За пару минут он посвятил ее в разговор с Катриной.

— Почему сразу мне не позвонил?

— Не был уверен, что стоит звонить кому бы то ни было, раз не пошел в полицию.

— Так зачем теперь рассказал?

— Не смог уснуть. Слишком много событий, слишком быстро они развиваются. Нужна еще одна голова, чтобы осмыслить все это. Боюсь наделать ошибок.

— А ты оказался прав. Хотя бы в одном. Тео не убегал.

— Я всегда знал, что Тео не убийца.

— Погоди секунду. Тот факт, что он не убежал, еще не означает, что он не убивал Джесси Мерил.

Ход ее рассуждений был ему ясен.

— Все еще думаешь, он мог убить ее?

— Не знаю.

— Катрина сказала, что ее компания была организатором убийства той женщины из Джорджии. Ее убрали, чтобы обналичить деньги по виатикальному договору. Похоже, они проделали то же самое и с Джесси.

— С той только разницей, что Джесси была здорова.

— Разве теперь это имеет значение?

— Допустим, есть человек, который должен умереть от СПИДа. Если виатикальная компания ускорит этот процесс, никто не станет поднимать тревогу. Особенно если имеются десять разных клиентов, работающих с десятком разных виатикальных компаний, как и было в данном случае. Но ситуация с Джесси Мерил совсем другая. Она не была больна, не должна была умереть. И ее убийство тут же всех насторожило. И негодяи, работающие с Катриной, должны были это понимать.

— Мы говорим о русской мафии, не о великих ученых из России. Когда пахнет большими деньгами, которые так легко получить, разум уже не работает.

— Возможно.

— Не просто возможно. Скорее всего, убили ее именно они, а не Тео.

— Да, если смотреть на все это с чисто теоретической точки зрения. Но следует учитывать одно вполне конкретное обстоятельство.

— Какое же?

— К примеру: как влияет эта информация о виатикальных компаниях на твою версию об угле надреза?

— Не думаю, что это как-то связано.

— Ну, не скажи. Ведь ты утверждаешь, что запястье Джесси перерезал левша. Так?

— И что с того? Уверен, среди русской мафии полно левшей.

— Я тоже уверена в этом. Но ответь мне на другой вопрос. Твой Тео, он левша или правша?

— Правша! Что, теперь довольна?

— Ничуточки.

— Это почему?

— Эта твоя теория об угле надреза. Тебе не кажется странным, что в отчете патологоанатома об этом ни слова?

— Нет. Заметить отклонение не так-то просто, признаю. К тому же убийца-левша не вписывался в версию прокуратуры. Так что вполне понятно, что в отчете об этом ни слова.

— Цинично, — протянула она.

— Тео четыре года просидел в камере смертников за убийство, которого не совершал. Так что у нас есть право проявить немного цинизма.

— У нас? У нас есть право? Но, Джек, ты больше не его адвокат!

— Нет. Я его друг.

— Вот это и волнует меня в первую очередь. Попробуй взглянуть на все это со стороны. Абстрагироваться. Сыграй роль адвоката дьявола.

— Не понял?

— Вот ты говоришь, что патологоанатом не обратил внимания на угол надреза на запястье потому, что это не вписывалось в версию прокуратуры. Может быть. Просто представь на минутку, что сам ты обратил внимание на этот угол лишь потому, что убийца-правша не вписывался в твою версию, а?

— Но ведь ты сама видела. Я показал тебе снимок, сделанный на вскрытии, и ты сказала, что тоже видишь этот угол.

— Черт побери, Джек! Ты правша. Не кажется ли тебе, что я просто хотела увидеть нечто, подтверждающее, что убийца был левша?

— Послушай, когда я показал тебе снимок запястья, ты видела этот угол или нет?

— Видела, видела. Но только после того, как ты на него указал. И мне куда больше импонировала бы твоя версия, если бы и патологоанатом обратил внимание на надрез.

Джек искал контраргументы, но так и не нашел.

— Хорошо, — нарочито спокойным тоном протянул он. — Просто прекрасно.

— Я одно хочу сказать. Возможно, не стоит увлекаться рассуждениями на сей счет.

— На самом деле ты хотела сказать другое. Что не следует безусловно верить в невиновность Тео, так?

— Возможно.

— Ладно, не переживай. Я пришел к тебе с одной целью. В надежде, что ты поможешь мне разобраться.

— И?..

Он подошел к изгороди и долго смотрел на вытянувшихся цепочкой бегунов, трусивших по тропе вдоль канала.

— И еще больше запутался.


62


Ночь с Тео была долгой и утомительной, и утром в субботу Катрина отправилась домой за припасами. Было еще очень рано, и она надеялась немного вздремнуть. Подошла к холодильнику, налила себе смесь из апельсинового и морковного соков. Потом включила телевизор, посмотреть утренний выпуск новостей. Диктор как раз заканчивал сообщение о том, что Тео Найту должны предъявить обвинение в убийстве Джесси Мерил. То же самое сообщали и вчера, только теперь больше акцента делалось на убийстве доктора Марша и том факте, что тело его обнаружил в «мерседесе» Джек Свайтек, а рядом находился «фольксваген», принадлежавший Тео Найту.

Катрина не сводила глаз с экрана, и вот, наконец, диктор закончил сообщение вполне ожидаемым для нее комментарием: «Нам не удалось пока связаться ни с Тео Найтом, ни с его адвокатом, могущим пролить свет на происшедшее».

Катрина выключила телевизор. Новости лишь подлили масла в огонь; она еще раз убедилась в том, что надо срочно что-то решать с Тео. У Свайтека удалось выторговать всего двадцать четыре часа. Оставалось надеяться, что этого времени ей хватит.

— Доброе утро, Катрина.

От неожиданности она вздрогнула и так резко обернулась, что уронила стакан с соком. Он со звоном разбился у ее ног. В патио, на пороге застекленной двери в кухню, стоял мужчина. Она уже хотела было закричать, но тут он сказал:

— Это я. Юрий.

Катрина присмотрелась. О Юрии она была наслышана, но за восемь месяцев работы видела его лишь однажды, да и то мельком, когда он приходил по какому-то делу к Владимиру.

— Господи! До смерти меня напугали.

— Так ты впустишь?

Она отворила дверь.

— Могли бы и постучать вежливости ради.

Он вошел. А потом демонстративно постучал по дверной панели — три раза, с паузой после каждого стука. Должно быть, он шутил, но на лице не было заметно и тени улыбки. Он вообще мало походил на человека, который часто улыбается.

Юрий затворил за собой дверь, затем задернул стеклянную панель шторкой и запер.

— Тебе нечего меня бояться. Ты это понимаешь, верно?

Катрине не понравился его взгляд, она занервничала, но старалась не подавать виду.

— Да, конечно.

Выражение его лица не изменилось. Тот же холодный, оценивающий взгляд.

Катрина схватила бумажное полотенце и вытерла пол, потом собрала осколки стекла и выбросила в мусорное ведро. Юрий следил за каждым ее движением.

— Выпьете что-нибудь? — предложила она. — Кофе? Соку?

Ответа не последовало. Он выдвинул стул, развернул его и уселся лицом к спинке, положив на нее руки.

— Где пропадала всю ночь?

— Выходила.

— Куда выходила?

— Просто выходила, и все. — Катрина скрестила руки на груди и прислонилась к холодильнику, самой своей позой давая понять, что это не его ума дело.

Он же продолжал смотреть на нее пронизывающим взглядом холодных темных глаз.

— Уверены, что не хотите кофе?

— Лучше скажи-ка мне вот что, Катрина. Как поживает грязный кровяной бизнес?

Она пожала плечами:

— Прекрасно.

— А тебе известно, что это мы придумали банк крови?

— Кто «мы»?

— Мы, русские. Мало кто это знает. Никаких банков крови не существовало в природе, пока в тридцатые годы в Советском Союзе не начали брать кровь покойников. Я тоже не верил, до тех пор пока один врач не показал мне старый фильм. О том, как советские врачи придумали брать кровь у мертвецов, пока не наступило трупное окоченение, пока в теле не распространились бактерии. Такую кровь можно использовать.

Она промолчала, не понимая, куда он клонит.

— Ты только представь, Катрина! Кровь от мертвецов!

Теперь она начала понимать. Похоже, он каким-то образом разузнал, что она залезала в компьютер Владимира и знает всю правду о женщине из Джорджии, в теле которой недоставало трех литров крови, зараженной СПИДом.

— Когда-нибудь слышала о таком? — задал он вопрос уже в лоб.

— Нет.

Юрий улыбнулся, но от этой улыбки так и веяло холодом.

— Владимир тебе доверял, ты это знаешь?

— Нам хорошо работается вместе.

— А мне всегда казалось, он хотел затащить тебя в постель.

— Мне тоже. Пока я не увидела фотографию его дочки. Мы с ней очень похожи.

— Повезло тебе. Признаюсь, лично мне плевать, на кого ты там похожа. И я доверяю тебе куда меньше.

— Да, он мне говорил.

— Еще бы не сказать! У Владимира была мерзкая привычка выбалтывать людям то, что не следует. Поэтому и пришлось ему уйти.

— Он уехал?

— Да, отправился на покой. В долгосрочный, так сказать, отпуск. Впрочем, это не важно. Важно другое. Нам с тобой надобно восстановить доверие.

— Думала, что история с Тео Найтом все расставит по своим местам.

— Так и есть.

— Тогда что нам восстанавливать? Вы нашли его машину, не правда ли?

— Да, там, где ты и сказала. Кстати, именно я подогнал ее к дому доктора Марша прошлой ночью.

— Зачем?

— У Тео была веская причина убрать Марша. Ну, вот я и решил маленько подсобить копам, навести их на нужный след.

— Я видела в новостях. Доктор Марш мертв.

— Мертвее не бывает. Как Тео Найт?

По спине у Катрины пробежали мурашки.

— О чем это вы?

— Да только хочу сказать, что доктор Марш мертв, вот и все.

— И Тео Найт — тоже.

— Неужели?

— Думаете, я вру? — с нервным смешком спросила она.

— Может, и не врешь. Но хотелось бы знать подробности. Расскажи, как именно отправился на тот свет Тео Найт.

— Да нечего тут особенно рассказывать.

— Люблю детали. Такой уж я любопытный парень. Давай, говори.

— Я спряталась на заднем сиденье, дождалась, когда он выйдет из бара. Приставила к башке ствол и велела ехать на запад, к докам и складам. Нашла подходящий канал. Приказала ему вылезти из машины и идти к воде. Ну вот, собственно, и все.

— Но ты выпустила самую эффектную часть. Хочу знать, как ты его пришила.

— Выстрелом в голову.

— С глушителем?

— Да, конечно.

— Куда именно в голову?

— В затылок. Одним выстрелом.

— С какого расстояния?

— С близкого. Меньше дюйма.

— И кончик ствола упирался ему в череп, так или нет?

— Гм… Может, и упирался. Точно не помню.

Он поднялся и подошел к ней. Катрина не двинулась с места, но внутри у нее все сжалось.

Юрий придвинулся еще ближе, сложил ладонь пистолетом, приставил большой палец ей к затылку.

— Вот так?

— Ну, примерно.

— Под таким углом пулевое отверстие должно быть сквозным.

— Так оно и было. Пуля вышла через лоб.

Юрий отошел и кивнул, но по выражению его лица Катрина сразу поняла: он ей не верит. Поняла, что попалась в расставленную ловушку.

— Странно, — протянул Юрий. — Все выстрелы, которые я производил пистолетом двадцать второго калибра, ни разу не оставляли сквозного отверстия.

— Разве?..

— В том-то и прелесть двадцать второго калибра. Вот почему это оружие предпочитают профессионалы. Мощное, но черепа насквозь не прошьет. Не то что тридцать второй калибр или девятка. Пуля от двадцать второго входит с одной стороны, потом рикошетит от внутренней стороны черепной кости, снова рикошетит и превращает мозги в яичницу.

Катрина промолчала.

— Так ты абсолютно уверена, что твоя маленькая пулька вышла у него через лоб?

— Ясное дело, уверена. Может, у тебя так ни разу не получалось, но факт есть факт. Всегда что-то случается впервые.

— Первый раз не считается, если нет свидетелей.

— Я что, должна была его на людях убивать, что ли?

— Нет. Но если хочешь завоевать мое доверие, придется тебе повторить этот фокус при мне.

— Поздно. Тео мертв.

— Тогда найдем другого.

— Другого?

— Ага. — Темные глаза его оживились и смотрели почти весело. — Всегда найдется кто-нибудь другой.


63


Джек вернулся домой на рассвете. На цыпочках прошел мимо постели, щурясь от первых лучей яркого утреннего солнца. Синди заворочалась под одеялом.

— Где ты был? — зевая, спросила она.

— Да надо было кое-что проверить.

— Я беспокоилась. Пыталась тебе дозвониться.

Он достал из кармана мобильник.

— Батарейка разрядилась. Извини. А я даже внимания не обратил.

— Ну, выяснил что-нибудь о Тео?

— Вроде как. Ты спи, спи. Я не хотел будить тебя.

Синди опустила голову на подушку. Он осторожно прилег рядом на матрас. Но тут раздался пронзительный звонок в дверь, оба вздрогнули от неожиданности.

— О Господи! Кого еще там принесло? — проворчал Джек.

— Наверное, репортер. Не подходи.

— Нет, надо посмотреть. — Он поднялся с кровати, прошел более длинным путем через кухню, заодно подключил мобильный телефон к зарядному устройству. В дверь снова позвонили. Он вышел в прихожую и прильнул к глазку. При виде Катрины сердце у него забилось.

— Одну минутку, — сказал Джек и поспешил в спальню.

Синди уже встала и натягивала джинсы.

— Кто там? — спросила она.

— Катрина. Она информатор, работает на правительство.

— Чего ей надо?

— Пока еще не знаю. — Джек подошел к комоду. Выдвинул верхний ящик, достал револьвер и сунул за пояс брюк. А сверху надел длинный мешковатый свитер, чтобы не было видно.

— Что ты делаешь, Джек?

— Да не волнуйся ты так. Она агент ЦРУ, работает на правительство. Все нормально. Но с учетом того, что Тео пропал, а доктор Марш убит, не следует пренебрегать мерами предосторожности.

— Джек…

— Оставайся здесь, пока я не скажу, что все о'кей. Тогда выходи. И держи телефон под рукой. Если вдруг поймешь, что что-то не так, звони девять один один.

— Ты меня пугаешь.

— Оставайся здесь. Я скоро.

Он вернулся в прихожую. Глубоко, всей грудью, втянул воздух. «Она информатор, работает на правительство», — снова напомнил он себе, хоть и знал по опыту, что таким людям не следует слишком доверять. Просто в данный момент Джек не видел лучшего способа найти своего пропавшего друга. И вот он осторожно отворил дверь.

— Войти можно? — спросила она.

Он кивнул и пропустил ее в прихожую. Потом запер дверь и проводил в гостиную.

Катрина присела на край дивана и спросила:

— Мы здесь одни?

— Да, — солгал Джек. — Синди у матери.

— Хорошо. Потому как пришло время потолковать по душам.

— Буду только рад. Но сперва Тео. Ты получила ответ на мой вопрос? Как называется его любимый альбом?

— Да. — Она протянула ему клочок бумаги.

Джек тут же узнал почерк Тео. И ответ был правильный, именно такой, как он и ожидал: «Спасибо тебе за то…».

Он улыбнулся и сунул бумагу в карман.

— Ладно. Считай, что выторговала себе еще несколько часов. Теперь объясни, что происходит.

Катрина пересела на оттоманку, обитую кожей, затем снова вскочила на ноги. Было заметно ее волнение.

— Не знаю, с чего и начать.

— Зачем ты похитила моего друга? Хочу знать истинную причину.

Она отвернулась, потом снова подняла на него глаза, и Джек прочел в них нерешительность.

— Я работаю кротом на протяжении вот уже почти восьми месяцев. Ну, ты понял это с момента нашей первой встречи.

— Нашей второй встречи. Первая кончилась тем, что мне пришлось обратиться в травматологию.

— Именно. Надеюсь, ты понимаешь, что, когда играешь такую роль, нельзя обойтись без вещей, делать которые вовсе не хочется.

— Да, это проблема каждого информатора.

— И до сих пор я прекрасно с ней справлялась. Вплоть до прошлой недели. Если честно, дело дошло до дилеммы — или я убью Тео, или убивают меня.

Джек похолодел.

— Поэтому ты его и похитила?

— Да. Спрятала его. В целях его же безопасности.

— Но ведь ты информатор. Не кажется ли тебе, что лучше было обратиться в полицию?

— Тео говорил то же самое, — ответила она, качая головой. — Но пока что я просто не могу передать это дело в руки полиции. Слишком много в него вложила.

— Вложила чего?

Она принялась расхаживать по комнате.

— Тот факт, что я работаю в «Виатикл солюшнс», не случайное совпадение. Я сама нашла эту компанию, собрала всю грязь, весь компромат. Потом сама пошла в генеральную прокуратуру и предложила свои услуги в качестве информатора.

— И они клюнули?

— О, я все очень здорово разыграла. И они приняли меня за бывшую подружку гангстера, которая просто струсила. И к тому же мечтает с ним поквитаться.

— А на самом деле?..

Катрина покачала головой.

— Я понимала: следует окунуться во все это дерьмо с головой, чтобы выведать нужную мне информацию. Это единственный способ избежать тюрьмы. Стать информатором.

— И твоя истинная цель?

Она перестала ходить, заглянула Джеку прямо в глаза:

— Есть один тип, которого я ищу. Некогда он был владельцем текстильной фабрики в Праге, но это так, для прикрытия. Он преступник, занимался наркотиками, проститутками, рэкетом. Я долго его искала. И наконец напала на след здесь, в Майами. Мне удалось выведать, что он работает на «Виатикл солюшнс».

— Так ты хотела найти его потому…

— Из-за того, что он сделал со мной и моей подругой Беатрис. Это сугубо личное.

Джеку хотелось узнать поподробнее, но он понял: она все равно не скажет.

— Как его имя?

— Не знаю. Даже как выглядит — и то толком не знаю. Видела лишь его затылок, с заднего сиденья автомобиля.

— А ты не боишься, что он узнает тебя?

— Тогда я выглядела по-другому. Короткие волосы, весила фунтов на тридцать меньше.

Джек с трудом представлял, как эта изящная девушка могла весить на тридцать фунтов меньше. Должно быть, тяжко ей приходилось в те времена.

— Тогда откуда тебе знать, что ты нашла того самого парня?

— Нужно еще немного времени, чтобы убедиться окончательно. Тогда буду знать точно.

— И что дальше?

— Ну, после всех этих усилий и времени… рукопожатием не обойдется, будь уверен. А теперь возникла новая и очень серьезная проблема. Как говорят мои русские друзья, дом горит, а часы идут.

— Что это означает?

Она остановилась у окна, отодвинула край шторы, выглянула на лужайку перед домом. Потом обернулась к Джеку и сказала:

— Теперь у меня в «Виатикл солюшнс» новый босс. И что-то подсказывает мне, что он собирается сделать хет-трик.

— Хет-трик?

— Это по аналогии с русским хоккеем. Означает три гола.

— Знаю. Но сейчас не понимаю.

— Сперва Джесси. Затем Марш. Теперь он хочет убрать третьего сукина сына, который его обманул.

— Ты хочешь сказать…

— Он не верит, что Тео мертв. И у меня остался последний шанс доказать свою преданность. А это, в свою очередь, означает, что я должна принять быстрое и точное решение насчет тебя.

Джек отступил на полшага.

— И что же ты собираешься со мной сделать?

Она снова посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты — мое следующее задание.


64


С каждым вздохом Синди все глубже погружалась в сон, хотя порой ей казалось, что это не просто сон, а паралич, тупое онемение, сковавшее все ее тело до кончиков пальцев. От простого усилия поднять отяжелевшие веки начинала кружиться голова. В носу щипало. Таких ощущений прежде она никогда не испытывала. Все произошло как-то слишком быстро. Она шагнула в ванную. За спиной мелькнула чья-то тень, мускулистая рука обвилась вокруг талии, а ее лицо накрыли вонючей тряпкой. И через секунду она как-то обмякла, но изо всех сил старалась побороть дурноту и слабость.

Синди слышала большую часть разговора Джека с Катриной. В утренней тишине голоса разносились по всему их небольшому дому. Она слышала достаточно, чтобы понять: пора звонить девять один один. Тогда и схватила беспроводной телефон с тумбочки и бросилась с ним в ванную. Теперь она вдруг вспомнила, что видела в стеклянной панели двери, выходящей в солярий, аккуратную круглую дырочку. А потом это движение сзади. И нападение. И она вспомнила еще одно.

Гудка в трубке не было. Это точно.

Да, телефон не работал. Это она помнила со всей определенностью. И ее тут же обуял страх. Вообще она находилась в каком-то странном состоянии. Как бы понимала, что потеряла сознание, и в то же время не позволяла себе отключиться окончательно. Верх брал инстинкт. Почти необъяснимое, невольное и неукротимое стремление как-то отреагировать на тот факт, что кто-то посторонний проник к ним в дом, а Джек с Катриной об этом даже не подозревают. Синди хотелось думать, что ею движет любовь, огромная, всепоглощающая любовь, которая всегда жила в ней, сколько она себя помнила. Знакомое чувство, и одновременно она была склонна ассоциировать его скорее с отдаленным прошлым, нежели с сиюминутным моментом. Она пыталась противостоять этому чувству, подталкивающему ее к действию, пыталась побороть воздействие неведомого наркотического вещества. При этом ускользала какая-то важная мысль. Она вдруг обнаружила, что возвращается в прошлое, в тот день, когда ей впервые довелось действовать инстинктивно в попытке защитить человека, которого любила. Или по крайней мере защитить доброе имя этого человека.

Случилось это, когда Синди было всего девять, ровно через два месяца после того, как отец ее покончил жизнь самоубийством.


Из-за дверей в ванную доносилось равномерное гудение. Синди вышла из комнаты и прислушалась. Нет, на шум электрического фена для волос не похоже. Она прошла по коридору и подергала дверь. Заперто.

— Уйди! — крикнула из ванной сестра.

— Ты чего там делаешь?

— Я сказала, убирайся!

Шум возобновился. Синди пожала плечами, затем вытащила из пучка волос на голове — такие прически носили балерины — длинную булавку-заколку и вставила в замочную скважину. Замок щелкнул, дверь распахнулась.

Селеста схватила миксер и взвизгнула:

— Идиотка!

Синди было плевать. Она вошла и увидела на полочке какую-то непонятную расплывчатую массу.

— А ты что делаешь?

— Молочный коктейль. Может, все же уберешься отсюда? Будь добра.

— А можно мне попробовать?

— Нет. Но раз уж вошла, закрой за собой дверь.

Синди захлопнула дверь. Селеста заперла ее на замок. Синди наклонилась над смесью и вдохнула запах.

— Гадость! Рыбой пахнет.

— Полезные для человека вещи всегда плохо пахнут.

— Так там что, правда рыба?

— Сама ты рыба! Купила, вот в этом пузырьке.

Синди взглянула на наклейку.

— Говоришь, это и правда полезно?

— Ага.

— Тогда налей и мне чуточку.

И Синди потянулась к пузырьку. Сестра схватила ее за руку.

— Нельзя. В больших дозах это тебя убьет.

— Убьет?

— Да. Если выпить слишком много, это действует как яд.

— Что это вообще такое?

— Лекарство.

— От чего лекарство?

— Не твоего ума дело.

— Где ты его раздобыла?

— У одной девочки из старшего класса.

Синди все-таки удалось схватить пузырек, и она по складам прочла название на наклейке:

— Эр-го. Для чего его принимают?

— Я же сказала, не твоего ума дело.

— Говори! Иначе маме пожалуюсь!

Селеста метнула в ее сторону рассерженный взгляд и отобрала пузырек.

— Я принимаю его потому, что беременна. Ясно?

Синди даже рот раскрыла от изумления:

— Ты была с мальчиком, да?

— Нет.

— Тогда как же забеременела?

Селеста опустила глаза и пробормотала еле слышно:

— Мне снились сны.

— Какие еще сны?

— О папе. Что он ко мне приходит.

Синди почувствовала, как в ней закипает гнев.

— И что дальше?

— Приходит иногда ночью. Слышу, как он ходит под окном спальни. Листья хрустят под ногами. И тогда я встаю, хоть на самом деле еще не проснулась. Вижу, как я иду по коридору, потом спускаюсь по лестнице. Подхожу к задней двери и открываю ее. И не вижу ничего, только листья кружат на ветру. А потом вдруг он оказывается рядом. И я не понимаю, как это получилось, но вижу, что я голая, и он рядом, ну прямо как живой, и тоже голый, и…

— Замолчи!

— Он тянет меня на себя и…

— Ты врешь, Селеста, все ты врешь!

— Ничего я не вру! Ты тогда была совсем еще маленькая. Он бы и к тебе тоже пришел, если б не покончил с собой. Вообще-то может и теперь прийти.

— Девочки!

Обе они так и застыли. К двери в ванную подошла мать.

— Чем это вы там занимаетесь?

Селеста подошла к двери, приоткрыла на маленькую щелочку.

— Все в порядке, мам.

Синди слушала, как мать с сестрой говорят через приоткрытую дверь. В этот момент Селеста стояла к ней спиной, и Синди вдруг ощутила бешеное желание схватить что попадется под руку и стукнуть ее по голове. В точности такое же желание обуревало ее, когда Селеста испортила всю службу у могилы отца. Испортила своими лживыми выдумками. Синди даже представила, как Селеста падает на пол, вся в крови и без сознания. Селеста и ее лживые обвинения. Никто не осмеливался высказать этого прежде, но Синди совершенно точно знала: это она, Селеста, довела отца до самоубийства, отняла у нее, Синди.

Селеста умоляющим голосом пыталась убедить мать, что ничем плохим они в ванной не занимаются, — видно, боялась, что мать войдет к ним. Синди схватила пузырек, долго смотрела на наклейку. Что это такое, она толком не знала, но сестра дала ей всю нужную информацию. В малых дозах — лекарство, в больших — яд. Она обернулась и увидела стоявший на полке «миксер». И тут же ее осенило.

Что будет, если подлить Селесте еще чуточку?


— С возвращением на этот свет, — произнес мужской голос.

Синди увидела устремленные на нее холодные темные глаза. Лицо какое-то время нависало над ней, затем исчезло, потом опять вернулось. Он сунул что-то ей под нос, и она резко отдернула голову. Очевидно, нашатырь, подумала Синди, ощутив, как ее тело начало медленно возвращаться к жизни.

— Хочу, чтобы ты стояла на ногах, — сказал он и потащил ее из ванной.

Ноги у Синди заплетались, она беспомощно цеплялась за него.

— Вот так, потихоньку, — сказал мужчина. — Еще несколько минут, и будешь в полном порядке. Если не натворишь глупостей.

Синди пыталась заговорить, но губы не слушались. Он надавил ей на подбородок и сунул в рот что-то продолговатое и холодное. Синди ощутила привкус металла. И еще — запах пороха от оружия, из которого неоднократно стреляли. В глазах незнакомца она читала холодную целеустремленную злобу. Ощущения были примерно такие же, как пять лет назад, когда на нее напал психопат по имени Эстебан. И ей страшно не хотелось возвращаться в ту ситуацию. Сердце билось как бешеное. Она почувствовала, что вся напряглась.

— Никаких глупостей, поняла?

Синди кивнула.

— Вот и славно, — сказал он и подтолкнул ее вперед. — Давай, пошли.


65


— Всем стоять! Не двигаться! — прогремел голос Юрия.

Катрина и Джек застыли. Юрий толкал перед собой Синди, прижимая ствол пистолета к ее затылку. Джек видел ужас в глазах жены и не мог этого вынести.

— Отпусти ее!

— Заткнись! — рявкнул Юрий.

— Ты кто? — спросил Джек.

— Юрий, — сказала Катрина. — Что вам здесь надо?

— Чтобы ты сделала то, что я приказал.

— Не смогу.

— Наслышан о твоем упрямстве. Неужели думаешь, я такой дурак, чтобы посылать тебя на задание и не проследить, как ты с ним справишься? Я слышал все, о чем вы тут говорили.

— Тогда действуй. Как я понимаю, ты решил разделаться с Джеком Свайтеком сам.

Юрий ткнул ствол пистолета Синди в щеку.

— Делай что тебе говорят. Иначе прикончу его жену.

— Ты так и так ее убьешь.

— Прекратите! — крикнул Джек. — Отпусти ее, Юрий… или как тебя там. И мы с тобой сядем в машину, отъедем и найдем тихое местечко в лесу. И там ты можешь делать со мной все что хочешь. Только отпусти Синди.

— Да ты, как я посмотрю, у нас герой, да? — насмешливо фыркнул Юрий. Затем улыбка исчезла с его лица. — На пол, Свайтек! Лицом вниз!

Джек не двинулся с места. Юрий еще крепче сжал горло Синди. Глаза у нее вылезли из орбит, она судорожно хватала ртом воздух.

— На пол, я сказал!

Джек медленно опустился на ковер.

— Руки за голову.

Джек повиновался, сцепил на затылке пальцы.

— Хорошо. Теперь ты, Катрина. Делай то, для чего сюда пришла.

Катрина взглянула на Юрия, потом на Джека, лежавшего на полу. В комнате воцарилась мертвая тишина. Катрина медленно запустила руку во внутренний карман куртки и достала пистолет двадцать второго калибра.

— Умница девочка, — сказал Юрий. — А теперь подойди поближе. Помнишь, что я говорил тебе о пуле? Хочу, чтобы твой двадцать второй повел себя так, как ему следует.

Она пересекла комнату, остановилась у края ковра. Стояла близко от Джека, но не настолько близко, чтобы он мог ухватить ее.

— Не делай этого, Катрина.

— Ты бы помолчал, Свайтек, — сказал Юрий. — Я с тобой по-хорошему. Позволяю умереть со слабой надеждой, что твоя жена останется живой. Еще хоть слово вякнешь — и ей конец.

В комнате вновь воцарилось напряженное молчание. Катрина слышала даже собственное дыхание.

Юрий злобно сузил глаза:

— Давай, Катрина!

Она чувствовала, как вспотела у нее ладонь, обхватившая рукоятку пистолета. Медленно приподняла ствол, направила на Джека.

— Вот так, — кивнул Юрий.

Она переводила взгляд с Джека на Юрия и обратно. Палец поглаживал спусковой крючок.

— Давай же!

Рука ее дрожала, но голова была ясной, как никогда.

— Это не имеет смысла.

— Не смей со мной спорить!

— Есть способы проще.

— А я хочу, чтобы ты устранила его именно таким. Стреляй!

— Но зачем? Зачем ты заставляешь меня делать это?

— Да просто потому, что могу заставить. Стреляй, тебе говорят!

— Почему это так важно для тебя? Не понимаю!..

— Не смей со мной спорить! Я знаю, кто ты такая. Маленькая шлюшка. Неужели всерьез вообразила, что можешь меня провести?

— О чем ты?

— Если я смог уговорить тебя срезать твои поганые волосенки с причинного места и приносить мне в пакетике, неужели думаешь, не смогу заставить тебя спустить курок? В этом вся ты. Я знаю, из какого дерьма ты сделана. Я твой хозяин, так было и будет всегда, ясно? Все наши решения имеют смысл. Мы сами определяем свою судьбу. А теперь делай что говорят! Убей его!

Это он, поняла Катрина, и это открытие потрясло ее. Обрывки, фрагменты собранной за последние месяцы информации сложились воедино. Юрий именно тот, кого она искала. Мало того, он совершенно этого не скрывает. Казалось, внутри что-то лопнуло, вся накопленная за долгие годы ярость готова была выплеснуться наружу, смести этого извращенца с лица земли. Вспомнились все обиды, унижения и преступления, которые он совершил, — от смерти Беатрис, погибшей только потому, что отказалась переспать с ним, до унизительного срезания лобковых волос, которые Катрина приносила ему, подавив чувство собственного достоинства. Вспомнились совершенно неописуемые по своей мерзости вещи, которые он заставлял ее проделывать, когда волос было недостаточно. Катрина не была уверена, что именно он убил больную СПИДом женщину из Джорджии, но и всех остальных фактов было достаточно. Этот человек торговал кровью своих жертв. Все мы сами определяем свою судьбу.

Она резко развернулась и выстрелила. Пуля просвистела рядом с Юрием и разбила вазу на подставке в углу комнаты.

Юрий выстрелил в ответ — еще один хлопок. Но на этот раз пуля достигла своей цели. Катрина упала. Под курткой разливалось что-то теплое. Пистолет выпал из ее руки и ударился об пол.

— Синди! — крикнул Джек.

Последний приглушенный выстрел из пистолета Юрия — и Джек оказался за диваном. Катрина пыталась приподнять голову от пола. Получилось плохо, но она все-таки успела разглядеть: Юрий выбегает в кухню, захватив с собой заложницу.


66


Джек покинул свое укрытие и пополз к Катрине. Последняя пуля, выпущенная Юрием, вырвала из обивки дивана клок. Он прополз мимо него на четвереньках и добрался до ковра, пропитанного кровью. Катрина лежала на спине, морщась от боли.

— Ну, плохи мои дела? — спросила она.

Джек отогнул воротник — осмотреть рану на шее. Отверстие находилось под ключицей.

— Нет. Вроде бы жизненно важные органы не задеты. Надо остановить кровотечение.

— Прижми, — пробормотала она.

Он схватил с дивана подушку и прижал к ране. Краем глаза заметил стоящий на журнальном столике радиотелефон. Схватил его, нажал кнопку вызова. Аппарат молчал.

— Не работает, — сказал Джек.

— Наверняка перерезал провода.

— У тебя есть мобильник?

— С собой нет. А у тебя?

— На кухне. Стоит в зарядном устройстве.

Из-за двери прозвучал низкий голос:

— Ну, что там у вас происходит?

— Фантастика, — заметил Джек. — Ты умеешь устраивать людям развлечения.

Катрина схватила его за рукав.

— Не отвечай ему. Я буду говорить. Это только наши разборки.

— Не только ваши. Там моя жена.

— Всем оставаться на местах! — скомандовал Юрий. — Если услышу, что открывается дверь или окно или кто-то попробует позвать на помощь, тут же прострелю ее хорошенькую головку. И забудьте о мобильных телефонах!

— Как скажешь, Юрий, — ответила Катрина. — Потом взглянула на Джека и шепнула: — Пока я его убалтываю, ты будешь знать, где он находится. Есть какой-нибудь другой вход в кухню?

— Из коридора.

— Хорошо. Попробуй пройти там. Пока я с ним говорю, он не заметит. Ты как стреляешь, ничего?

Джек достал из-под свитера «смит-вессон».

— Ну, достаточно хорошо, чтобы выстрелить в тебя до того, как ты прикончишь меня.

— Да не собираюсь я тебя убивать, — сказала она.

— Знаю. Поэтому и не вытащил пистолет.

— Вытащить каждый дурак может. А пользоваться ты им умеешь?

— Носил при себе оружие в бытность прокурором. Практиковался в стендовой стрельбе.

— Тогда ты в деле.

— Есть альтернатива?

— Нет. Если я не ошиблась в этом парне, он грузин. Член курганской преступной группировки. Снайпер-профессионал. Их даже итальянская мафия нанимает. И он не позволит ни одному из нас выйти отсюда живым. Так ты со мной или нет?

— Да. С тобой.

— Ладно. У нас небольшое преимущество, твой тридцать восьмой калибр. Юрий стреляет из двадцать второго. Пульки меньше, с большого расстояния попасть трудней. Поэтому он меня только ранил. Так что смотри, держись от него подальше.

— А как близко можно подобраться?

— У тебя только один выстрел. Всего один. Так что постарайся не промахнуться.

В животе у Джека тоскливо заныло.

— Ладно, понял. Давай начинай.

— Эй, Юрий! — окликнула Катрина. — Смешно, тебе не кажется? Целых восемь месяцев собирала для тебя кровь. И вот теперь сама истекаю кровью здесь, на полу.

Джек ждал ответа, но его не последовало. И вот по сигналу Катрины он пополз через гостиную к холлу.

— Хороший план, Юрий. Особенно умно ты все организовал с этими подставными виатикальными корпорациями. Одну для Джесси Мерил во Флориде. Одну для Джоди Фолдер в Джорджии. Скажи-ка мне теперь вот что. Есть очередная жертва для какой-нибудь новой компании?

Джек продолжал ползти. Он пытался сосредоточиться на своей задаче, предварительно спланировать нападение. Но не мог не слышать того, что говорила Катрина.

— Все они рано или поздно кончили бы тем же, — ответил Юрий.

— Кроме Джесси Мерил.

— Думаешь, это я убил ее?

— Ну, судя по всему, она была как раз из тех, кого бы ты прикончил с большим удовольствием. Молодая красивая женщина, к тому же обвела тебя вокруг пальца, как мальчишку.

Джек замер. Голос Катрины отдалялся и становился все тише. Он находился уже в двух метрах от коридора, ведущего в кухню. И решил подождать ответа Юрия, чтобы оценить расстояние до цели.

— Да пошла ты!

Коротко и ясно, но Джеку и этого было достаточно, чтобы понять, что находится Юрий в дальнем конце кухни, возле дверей, ведущих в гостиную.

— Не любишь, когда затрагивают больную тему, да? — спросила Катрина.

— Заткни варежку, дрянь! Знаю, что ты задумала.

В доме воцарилась полная тишина. Джек находился всего в нескольких дюймах от двери на кухню. Он обеими руками сжал револьвер и приготовился.

— Свайтек? — окликнул Юрий. — Ты где?

От этого окрика сердце у Джека забилось еще чаще.

— Отвечай! — не унимался Юрий. — Хочу знать, где ты находишься.

Джек вжался в стенку. Пора. Но как лучше поступить? Ворваться? Перекатиться и открыть стрельбу? Он не знал. И произнес про себя краткую молитву.

— Считаю до трех, — сказал Юрий. — Если не услышу твоего голоса, эта милая дамочка отправится на тот свет. Один…

Джек набрал воздуху.

— Два. Тр…

Джек бросился в кухню и краем глаза успел уловить, как на противоположном конце кухни распахнулась створка двойной двери. Катрина на чем свет стоит проклинала Юрия, дико кричала, чтоб разозлить его, доносились также крики Синди. Юрий выстрелил, и в этот момент Синди удалось вырваться. Пуля просвистела и вылетела в открытое окно над раковиной. Синди бросилась на пол, на какую-то долю секунды Юрий остался стоять в центре кухни без своего живого щита.

Джек несколько раз перекатился по полу: ведь попасть в движущуюся мишень куда труднее. Юрий снова выстрелил и снова промахнулся — пуля прошила дверцу плиты. Джек возобновил стрельбу. Все происходило страшно быстро и одновременно, точно в замедленной съемке. Отдача от револьвера. Дымок из ствола. Выражение лица Юрия — оно как-то странно изменилось. Вот он смотрит прямо на него, Джека, смотрит яростными и холодными глазами убийцы, и в следующую долю секунды глаза эти исчезают. И лица больше нет, и голова откидывается, и вокруг нее веером разлетаются красные брызги.

Юрий падает на пол с безжизненным стуком, из выбитой глазницы бежит кровь.

Джек на секунду застыл при виде содеянного, затем опрометью бросился к Синди. Она скорчилась на полу, в уголке возле холодильника, и плакала. Джек обнял жену и почувствовал, что все ее тело сотрясает дрожь.

— Как ты? В порядке?

Слезы градом катились по ее лицу, но она кивнула.

Из соседней комнаты раздался стон Катрины. Джек поднялся и подошел к ней.

— Держись, Катрина. Сейчас вызову помощь.

— Все нормально.

— Синди, мой мобильник в зарядном устройстве. Звони девять один один. Быстро!

Джек еще раз осмотрел рану Катрины. Она все еще кровоточила, хоть и слабее, чем вначале. Так что шанс у нее есть, если «скорая» приедет быстро.

— Синди, ты меня слышишь?

Она не ответила.

Джек поднялся, двинулся к столику, на котором стоял телефон и вдруг замер. Синди стояла посреди кухни и целилась в мужа из пистолета Юрия.

— Синди, ты что?..

— Извини, — голос ее дрожал. — Это безумие какое-то. Я не могу этого больше выносить. Ты во всем виноват.

— Синди, отдай мне пистолет, хорошо?

— Отойди! Не смей ко мне прикасаться!

Он снова замер. Рукавом рубашки она отерла слезы, но продолжала целиться прямо ему в грудь.

— Ты еще не нашел своего сына? — спросила она.

— Что?

— Сына, которого она родила от тебя. Она сама мне обо всем рассказала.

— Когда?

— После того, как ты узнал о мошенничестве. Она мне звонила.

— Зачем?

— Поставила кассету и дала мне послушать. Ту, где вы с ней в постели.

— Ты же говорила, что кассету дали тебе детективы.

— Да. Но я слышала эту запись раньше.

Джек растерялся. Синди начала пугать его.

— Но зачем она…

— Хотела доказать, что у вас… что у нее был от тебя ребенок. Что вы снова были… вместе.

— Она лгала!

— Разве?

За спиной Джек услышал хрип. Обернулся и увидел, что Катрина теряет сознание.

— Синди, отдай мне пистолет. Мы обсудим все это потом. Женщине срочно нужен врач.

Синди заговорила уже громче:

— Мне плевать, что ей там нужно, ясно тебе? Неужели не можешь подарить мне какие-то жалкие десять секунд после всего, что я пережила?

— Но она может умереть. Ты это понимаешь?

— Она умирает, ты умираешь, все мы умираем. Меня уже просто тошнит от всего этого, Джек. Клянусь, я видела в твоих глазах любовь лишь однажды. Когда проснулась ночью от кошмара, услышав за окном шаги по листве. И страшно испугалась, а ты держал меня в объятиях, успокаивал и говорил, что все будет хорошо.

— О чем ты?

— Неужели не понимаешь о чем? Только это ты любишь во мне по-настоящему, разве не так?

— Нет.

— Лжец! Ты любишь меня, только когда мне плохо. Когда я нуждаюсь в тебе. Вот и вся твоя любовь. Так что гори ты в аду вместе со своей Джесси Мерил! Ты мне больше не нужен!

Джек лишился дара речи. Пытался заглянуть жене в глаза, но она смотрела как бы сквозь него и продолжала плакать. Просто выплеск эмоций, с которым ему не доводилось сталкиваться прежде.

— Синди, — выдавил он наконец дрожащим голосом, — Синди, что ты сделала с Джесси?

Она молчала.

— Синди, скажи мне.

Теперь лицо ее приняло странно спокойное, отрешенное выражение. Слез больше не было, она перестала дрожать и отвела от него ствол.

— Вот так. А теперь отдай мне пистолет.

Она продолжала водить стволом из стороны в сторону. Взглянула на тело Юрия, распростертое на полу, потом произнесла потерянным голосом:

— Этот человек был прав. Мы сами определяем свою судьбу.

Джек в ужасе наблюдал за тем, как она медленно поднесла ствол к виску.

— Нет! — закричал он и бросился к жене. Сбил ее с ног, оба они упали, но одной рукой Джек все же успел ухватить оружие, пытался отвести ствол в сторону, предотвратить трагедию. И почувствовал, как дернулся под рукой палец Синди.

Раздался звук выстрела.


67


Из приемного покоя, где сидел Джек, были видны двери в палаты. Мать Синди сидела слева от него, их разделяло несколько кресел. На протяжении этого двухчасового ожидания они всего лишь раз встретились взглядами. Просто он обернулся и увидел, как она метнула в его сторону взгляд, преисполненный ненависти.

Вскоре после одиннадцати к ним вышел врач.

— Мистер Свайтек?

Эвелин тут же вскочила и встала между ними.

— Я мать Синди.

— А я доктор Бланко. У меня хорошие новости. Ваша дочь и ваша жена скоро поправится. Пуля прошла по касательной. Она от нее уклонилась. В прямом смысле этого слова. Отделалась царапиной за ухом. Пуля скользнула по черепной кости. Так что ранение неопасное.

— А как Катрина? — спросил Джек. — Женщина, которую привезли на той же «скорой»? Как она?

— В реанимации. Большая потеря крови, но привезли ее вовремя. Думаю, что тоже поправится, хоть и не так скоро. Месяца через два.

— А можно мне поговорить с дочерью? — спросила Эвелин. — Когда ее можно будет забрать домой?

— Последнее проблематично, — ответил доктор Бланко. — Когда имеет место попытки самоубийства, мы, как правило, не спешим с выпиской. Прежде чем что-то обещать, должен показать ее психиатру.

— Правильно, — кивнул Джек.

— Психиатру? — воскликнула Эвелин. — Но она не… То есть я хочу сказать, она вполне нормальная, умная девочка. Просто долгое время находилась в стрессовом состоянии.

— Возможно, это вызвано стрессом. Но пусть посмотрит специалист. Только он может оценить всю картину в целом. А там решим.

— Когда можно ее повидать?

— Ну, это опять же решать психиатру. Можете подождать здесь, если хотите. Пришлю к вам кого-нибудь сразу после осмотра. — Он вежливо улыбнулся, кивнул им и ушел.

Джек снова устроился в кресле. Эвелин направилась было на свое место, затем вдруг передумала. Уселась напротив и долго молчала. Просто смотрела на Джека.

— Мне страшно жаль, что так получилось, Эвелин. Я во всем виноват.

— Кто ж еще!

— Не добивай меня. Я буду казнить себя за это еще очень долго. Только теперь все понял.

— Что ты понял?

— Про Синди и Джесси. Тело Джесси никак не должно было оказаться в моем доме. И оказалось только потому, что ее убила Синди.

— Ты что, всерьез считаешь, что Синди способна на убийство?

— Нет. Но все мелкие детали, все фрагменты начинают складываться в одну картину. Помню одну из первых наших ночей у вас в доме. Синди страшно расстроилась, потому что выяснилось, что она не беременна. Мы начали говорить об этом, и тут вдруг она заявила, что проблема в ней, не во мне. Ни один из нас не проверялся. Откуда ей было знать, что со мной все в порядке? Разве что Джесси сказала ей… — Тут он умолк, внезапно спохватившись, что не слишком удобно обсуждать это с тещей.

— Эта женщина сообщила Синди, что ты отец ребенка?

— Я просто хотел сказать, что до сих пор не верю…

— И не верь. Послушай, эта Джесси могла покончить с собой в твоем доме. И Синди там не было в это время. Весь день она провела со мной.

— Ценю вашу попытку, Эвелин. Вы не первая, кто пытается создать алиби для своего ребенка.

— Да ты послушай меня, умник. Во-первых, Синди сейчас в шоке. Этот тип, Юрий, дал ей какое-то снадобье, а потом приставил пистолет к голове. Разве может человек нормально соображать после всего этого? То, что она говорила сегодня, нельзя принимать всерьез.

Двери лифта открылись, из него вышла женщина и направилась прямо к ним. Джек не видел ее довольно давно и подумал, что с возрастом сестры становятся все больше похожи друг на друга.

— Здравствуй, Селеста, — сказал Джек.

— Спасибо, что позвонил. Как Синди?

— Скоро поправится.

Эвелин поднялась и отошла, не сказав старшей дочери ни слова. Если отношения Джека с тещей можно было назвать прохладными, то отношения матери и старшей дочери — никакими. Джек никогда не понимал этого, просто считал одной из многочисленных странностей, присущих семье.

Он отвел Селесту в кафетерий, подальше от Эвелин, заказал содовую и вкратце объяснил, что произошло. Время от времени он косился на Эвелин и через несколько минут увидел, что она говорит с каким-то другим врачом, очевидно, психиатром.

— Извини, я на секунду. — Он подошел, представился. Женщина-врач, как и предполагал Джек, оказалась психиатром.

— Я только что говорила вашей родственнице: мне хотелось бы оставить Синди здесь еще хотя бы на ночь, понаблюдать за ней.

— Прекрасно.

— Если вдруг у нее проявятся признаки возбуждения, агрессии или того, что она может нанести себе увечье, мы успокоим или остановим ее. Я не говорю, что это обязательно должно случиться, но лучше соблюсти все меры предосторожности. Мне нужно, чтоб вы подписали согласие.

— Вы действительно считаете, что это необходимо?

— Я ее мать. Я подпишу.

Врач протянула Эвелин авторучку и бумагу. Та взглянула на бланк, взяла ручку. Джек смотрел, как она расписывается внизу.

И едва смог скрыть потрясение.

— Вот, прошу, — сказала Эвелин.

Врач поблагодарила ее, сунула бумагу в папку.

— Договорюсь, чтобы вас пустили к ней. Сегодня, поближе к вечеру. Я вам позвоню.

— Спасибо, доктор.

Психиатр направилась к лифту. Джек взглянул на часы и сказал:

— Я, пожалуй, тоже пойду.

— Хорошо. Ты здесь не нужен.

— Хотелось бы остаться, но детективы уже дышат в затылок.

— По какому поводу?

— Да что-то там с ножами. Человек, убивший Джесси, изрезал ножом несколько снимков из нашего с Синди свадебного альбома. Ну и с учетом последних событий они хотят проверить все ножи в нашем доме. Вдруг один из них является орудием преступления.

— Они что же, решили, это Синди изрезала собственные свадебные фотографии?

— Ну, если она убила Джесси из ревности, история со снимками вписывается в картину.

Эвелин призадумалась, потом покачала головой:

— Ступай, Джек. Ты вообще хоть когда-нибудь приносишь добрые вести?

— Буду работать над этим. — Он развернулся и направился к лифтам. И специально прошел мимо кафетерия, где сидела сестра Синди.

— Может, выпьем по чашечке кофе? — спросил он.

— С удовольствием.

Через несколько минут они подошли к лифтам. Джек надавил кнопку вызова. Двери открылись, они вошли.

— Хочу поговорить с тобой кое о чем, — сказал он.

— А именно?

— О снах.

Селеста переступила с ноги на ногу.

— Каких снах?

— Вот уже несколько месяцев Синди снится один и тот же кошмар. Что к ней приходит отец. Потом уходит, но говорит, что хочет забрать меня с собой. Ты не знаешь, почему ей снится именно этот сон?

Она не ответила.

Перед тем как закрылись двери лифта, Джек в последний раз взглянул на сидевшую в приемной Эвелин. Лифт пополз вниз.

Только тут он заметил, что Селеста бледна как полотно.

— Я думал, ты знаешь.

— Нет.

— Что ж, наверное, пришла пора и тебе узнать наши грязные семейные тайны.

— Весь внимание, — сказал Джек.


68


Джек сидел и ждал в темноте. Шторы на окнах были плотно задернуты. Здесь же, в гостиной, у Эвелин находился телевизор, но ему и в голову не приходило включить его или верхний свет. Он два часа сидел в одиночестве, прислушиваясь к каждому звуку пустого дома. Вот щелкнул и включился кондиционер, затем выключился. Из кухни доносилось мерное гудение холодильника. Дедовские напольные часы начали отбивать время.

После встречи с Селестой ему было над чем подумать. Она рассказала ему о скандале на кладбище, вызвавшем раскол в семье. Синди так верила в то, что ложь сестры довела отца до самоубийства, что даже призналась Селесте в своем намерении отравить ее. Мать тоже ополчилась на Селесту, но с одной весьма существенной разницей. Сестры в конце концов помирились, и Синди поверила в то, что обвинения в адрес отца вовсе не являются вымышленными. Мать же так и не простила Селесту, хотя знала, что дочь не лжет.

Вновь раздался звон часов. Четверть третьего. Джек приподнялся из кресла, то тут же вновь опустился в него. Какой-то новый звук. Он прислушался. Да, именно этого звука он и ждал. В замке входной двери повернулся ключ.


Эвелин повесила зонтик на вешалку в прихожей и включила свет. С полудня лил дождь и хлынул точно из ведра, как раз когда она вышла из такси перед домом. Но даже ураган не удержал бы Эвелин от возвращения домой.

Из прихожей она прошла прямо на кухню. Судя по звуку шагов, весьма решительно. На протяжении целого часа сидела она в больнице, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься домой. Но это вызвало бы подозрения. Все это время она анализировала то, что сказал ей Джек, взвешивала свои возможности. Торопиться и предпринимать резкие шаги не стоило, зато теперь цель была ясна. Надо ехать домой, исправить досадную промашку.

Она включила на кухне свет. Взгляд тут же упал на разделочный столик. Он был пуст, и это неприятно удивило Эвелин. Сердце забилось. Она оглядела кухню, снова взглянула на столик.

Как же получилось, что его здесь нет?

Эвелин подошла к шкафчику, отворила дверцу. Тарелки, миски, миксер, открывалка — все на месте. Все, кроме того единственного предмета, который она искала.

Руки ее дрожали. Он должен быть здесь. Она заглянула в шкафчик под раковиной и увидела там лишь стойку для грязной посуды, моющие средства и бумажные полотенца. Тогда она начала открывать один шкафчик за другим, громко хлопая дверцами. Тарелки, хлебница, кастрюли, горшки и сковородки — больше ничего.

Тут в голову ей пришла мысль, и она бросилась в маленькую кладовую. Распахнула дверь и громко ахнула.

Там стоял Джек.

— Что ты… — начала она. И тут же осеклась, заметив, что он держит в руках. Продолговатую деревянную подставку, из которой торчали рукоятки ножей. Ее кухонный набор.

— Ты это ищешь, да, Эвелин? — спросил он.


Джек вышел из кладовой. Эвелин медленно отступила назад, в кухню. Он молчал — видно, ждал, что она заговорит первой. Она же продолжала отступать, пока не уперлась спиной в раковину.

— Что ты здесь делаешь? Я думала, ты поехал в полицию на встречу со следователем.

Он поставил набор на кухонный стол.

— Никакой встречи. Я соврал.

— Что? — с нервным смешком воскликнула она.

— Я все придумал.

— Но зачем?

— Знаете, на днях произошла одна странная вещь. Я наблюдал за тем, как моя бабушка нарезает тесто на полоски. Она левша, так что нарезала его сверху вниз, справа налево. Короче, это помогло мне понять, что Джесси Мерил убил именно левша. Об этом говорит угол надреза на запястье.

— А твоя жена правша! Нет, только подумать, ты был готов обвинить в убийстве ее! Стыд и позор!

— Это вам должно быть стыдно. Я все понял — сразу после того, как мы встретились с психиатром в больнице. Вы оказали мне любезность, решили сами расписаться на бланке. И только тут я заметил: вы у нас, оказывается, левша.

— Да как ты смеешь!

Он покосился на набор ножей на столе:

— Каким именно ножом вы пользовались, а, Эвелин?

— Нет, это просто смешно! У полиции есть нож. И он взят с вашей кухни. Его нашли в ванной, рядом с телом Джесси. Где и должны были найти, поскольку это самоубийство.

— Я не говорю о ноже, которым перерезали запястье Джесси. Я говорю о ноже, которым вы исполосовали наши свадебные снимки.

Она молчала.

— Вы искали, верно? Я навел вас на мысль, что полиция будет проводить экспертизу. Сравнивать нож, которым убили Джесси, со следами порезов на снимках. И вы испугались, что полиция нагрянет к вам в дом, так?

— Не болтай ерунды.

— Переезжая к вам, мы с Синди захватили с собой кое-какие вещи, в том числе и альбом с фотографиями. И лишь позже, уже в новом доме, Синди вдруг заметила, что часть снимков испорчена. Кто-то изрезал их ножом.

— Может, эта шлюха Джесси.

— Нет, не она. Вы сделали это, когда решили, что нам пора убираться из вашего дома. Когда Синди предпочла остаться со мной, а не с вами.

— Ошибаешься.

— Разве? Тогда, надеюсь, вы не возражаете, если я возьму эти ножи в полицию на экспертизу! Я заметил, что у одного из них очень характерное зазубренное лезвие. Должно быть, к этим зазубринам прилипли микроскопические частички фотобумаги. Надо сказать, эксперты в лаборатории способны творить настоящие чудеса.

Но тут бравада его несколько утихла. Эвелин смотрела на него презрительно и злобно.

— Это ты во всем виноват!

— То же самое говорила и Синди.

— Если б ты по-настоящему любил ее, то отступил бы, дал бы ей шанс начать новую жизнь, без тебя. И без ночных кошмаров, где ее преследует этот твой клиент-убийца.

— Герой ее кошмаров не я и не Эстебан. Ей снится ваш муж. Я знаю. Я говорил с Селестой.

— С Селестой! — Она словно выплюнула это имя. — Вы с ней — два сапога пара. Я вижу тебя насквозь. Ты не любишь Синди. Тебе просто нравится спасать ее через каждые два месяца, полгода, год, как только начинаются эти кошмары. Вот что такое твоя любовь.

— Да что вы знаете о любви!

— Знаю достаточно. И давно знаю одно: Синди никогда не будет с тобой счастлива.

Джеку казалось, он слышит слова жены, даже интонации были ее.

— Вы внушили ей этот бред! Вы убедили Синди, что именно я источник всех ее страхов.

Эвелин злобно улыбнулась.

— Мне не пришлось убеждать. За меня все сделала Джесси, когда рассказала о вашей связи.

— Джесси лгунья. Так она рассчиталась со мной за то, что я отказался помочь ей выпутаться из истории с инвесторами. Это она разрушила мой брак.

— Она была очень убедительной.

— Хотите сказать, что слышали ее выдумки?

— Я сидела рядом с Синди в машине, когда она позвонила. И слышала все. Все! Синди не хотела верить. Но она сказала, что у нее есть доказательство. И хотела встретиться с Синди у вас в доме, чтобы передать.

— Запись?

— Да, запись.

— Так вы вместе с Синди поехали на встречу?

— Нет. Я поехала одна.

Джека потрясло это признание.

— И вы сидели там и ждали, когда придет Джесси? — спросил он после паузы.

— Чего только не сделает мать для единственной дочери!

От внимания Джека не укрылось, с каким нажимом она произнесла это слово, «единственной».

— И что же именно вы сделали?

Она заговорила, расхаживая по комнате, но не нервно, а как профессор перед студентами, явно получая удовольствие от собственной речи.

— Я была очень вежлива. Попросила ее снять всю одежду, залезть в ванну и выпить кварту водки. Ну а потом она отключилась.

— Как вам удалось заставить ее?

— А ты как думаешь?

— Вы угрожали ножом?

— Ну, ножом вряд ли получилось бы. — Она сделала еще несколько шагов, остановилась перед разделочным столиком. Выдвинула ящик, резко развернулась и нацелила на Джека револьвер. — Вот этим.

Джек отступил на шаг.

— Не надо, Эвелин.

— Ты не оставил мне выбора.

— Вам это с рук не сойдет.

— Сойдет. Я пришла домой, ты меня насмерть перепугал, я приняла тебя за грабителя. Какая трагедия! Пристрелила собственного зятя!

— Это не решает проблемы.

— Очень даже решает. Мне поверят. И потом, мы с тобой здесь одни. Никаких свидетелей.

— Не совсем.

Она еще крепче сжала рукоятку револьвера, потом нервно заморгала, сообразив, что Джек приготовил ей еще один неприятный сюрприз.

— Боюсь, на этот раз вы плохо рассчитали время, — сказал Джек. — Застигли меня на середине очень важного телефонного разговора.

— Что?..

Джек кивком указал на настенный телефонный аппарат возле холодильника. Мигающая оранжевая лампочка говорила о том, что трубка снята.

— Ты еще здесь, Джерри?

— Здесь, — послышался из микрофона голос. Это был Джерри Шейфиц из федеральной прокуратуры. Джек набрал его номер, как только услышал, что в двери поворачивается ключ.

— Ты меня слышишь, Майк?

Майк Кэмпбел ответил не сразу, а потому Джек сказал:

— Нажми кнопку громкой связи, дружище.

В микрофоне пискнуло, затем прорезался голос Майка:

— Я тебя слышу.

— А теперь скажите мне, друзья мои, вы слышали все, что здесь говорилось?

— Извини, Джек, — ответил Майк. — Знаю, что подслушивать неприлично, но просто не мог удержаться. Мне очень стыдно, но я слышал каждое слово этой, с позволения сказать, дамы.

— Я тоже, — сказал Шейфиц.

Джек с трудом сдерживал торжествующую улыбку:

— Вы уж извините, но ничего у вас не выйдет, Эвелин. Вам не повезло.

Ствол револьвера был все еще нацелен на Джека, но Эвелин, похоже, утратила волю. Взгляд ее был устремлен в никуда, руки дрожали. И еще ему показалось, что она словно съеживается, становится маленькой и жалкой прямо на глазах.

Джек подошел к ней и отобрал револьвер.

— В одном вы правы, Эвелин. Мне нравятся ситуации, в которых кого-то приходится спасать. — Он взял ее под руку и повел к двери. — Даже когда Синди нет поблизости.


69


Послание на автоответчике было лаконичным, тон небрежно-деловитым. Синди предложила встретиться за ленчем.

Это было их первое свидание за полгода, со времени той перестрелки в доме. Синди не хотела, чтобы он навещал ее в больнице, а после выписки они, по совету лечащего врача, жили раздельно. Все это время Джек общался с женой только через посредников — ее психиатра и адвоката.

Радости все это не прибавляло, но Джеку как-то удалось смириться с мыслью, что теперь Синди будет ненавидеть его до конца своих дней. Процесс над ее матерью вызвал огромный интерес. Она признала себя виновной в убийстве второй степени, но прокурор своего добился. Ее признали виновной в убийстве первой степени, правда, со смягчающими обстоятельствами, что позволило ей избежать смертной казни. Ну и проблема с Джесси по-прежнему оставалась неразрешенной. Синди отказывалась верить, что у мужа не было романа с этой женщиной. Впрочем, теперь это было не важно.

Джек давно перестал винить во всем только себя.

Он ждал Синди, сидя за столиком под большим зонтом с надписью «Чинзано». День выдался жаркий и душный — типичный для конца лета во Флориде. В этом кафе они ни разу не бывали вдвоем, и Джек подозревал, что именно по этой причине Синди назначила встречу здесь. Ни воспоминаний, ни призраков прошлого.

— Привет, Джек! — сказала она, подходя к столу.

— Привет. — Джек поднялся и отодвинул для нее стул.

Она села напротив. Обошлось без поцелуев и объятий.

— Спасибо, что пришел, — сказала Синди.

— Да не за что. Как поживаешь?

— Прекрасно. А ты?

— У меня тоже все хорошо.

Подошел официант. Синди заказала воду с газом. Джек — еще одну порцию виски.

— Немного рановато для выпивки, тебе не кажется? — заметила она.

— Как сказать. Получив твое послание, я не спал всю ночь, так что не очень ориентируюсь во времени.

— Жаль.

— И мне. И всего остального тоже жаль.

Она отвернулась и смотрела куда-то в сторону. По тротуару рысцой промчалась группка вспотевших бегунов. Из проезжающего по Оушн-драйв автомобиля доносились ритмы какой-то латиноамериканской мелодии, усиленные динамиками.

— Не нашел своего сына?

Джек едва не подавился виски. Он предполагал, что она затронет этот вопрос, но не ожидал, что вот так, сразу.

— Э-э… Нет.

— А ты искал?

— Нет, не искал. Нет причин.

— А как же деньги? Джесси оставила сыну целых полтора миллиона.

— Если честно, я не слишком заинтересован в передаче ворованных денег ребенку, который, возможно, вполне счастлив с приемными родителями. И не желает знать ни обо мне, ни о своей биологической матери.

— Но что же тогда с ними делать? Отдать обратно русской мафии?

— Если бы это зависело от меня, я передал бы их родственникам тех людей, кого Юрий со своей бандой физически уничтожили, чтобы завладеть деньгами по страховке.

— Да, наверное, это было бы справедливо.

— Со временем так и будет. Но в настоящий момент вдова доктора Марша пытается доказать, что половина этих денег по праву принадлежит ей. Подала в суд на Клару Пирс за мошенничество и некомпетентное ведение дел покойной Джесси. Знаешь, мне доставит огромное удовольствие понаблюдать за тем, как эти дамочки будут рвать друг друга в клочья в зале суда.

— Да, зрелище ожидается забавное!

— Еще бы!

Синди выдавила в бокал ломтик лимона. С моря подул бриз, сорвал со стола салфетку. Оба они одновременно потянулись за ней. Руки соприкоснулись, взгляды встретились.

— Я кое-что хочу сказать тебе, Джек.

Он перехватил салфетку, убрал руку.

— Говори.

— В тот день, когда в доме была эта стрельба. Я тогда много тебе наговорила…

— Не надо. Не стоит объяснять.

— Нет, я должна. Я наговорила кучу злых и обидных вещей. И теперь хочу, чтобы ты знал: я всегда любила тебя. Точнее сказать… хотела любить. А то, что я тогда наговорила… частично…

— Синди, прошу тебя!

— Нет, все, что я только что сказала, правда.

Джек чувствовал себя опустошенным.

— Знаю.

— Знаешь?

— Да. На протяжении нескольких лет твоя мать не скрывала ненависти ко мне. И я всегда удивлялся, почему Эвелин не может забыть мне всего того, что случилось с Эстебаном, когда ее дочь простила? Но теперь я знаю. Ты так и не простила меня по-настоящему.

— Я старалась. Я хотела. Я так много об этом думала!

— Я тоже много думал об этом. И очень любил тебя…

— Потом ты перестал любить меня.

— Нет. Дело в другом — не любовь нас соединяла. Мне стало казаться, ты остаешься моей женой просто потому, что боишься быть одна. Или, что еще хуже, боишься провести всю остальную жизнь с матерью.

— Но почему же ты тогда не ушел?

Джек молча пожал плечами. Порой он и сам задавал себе тот же вопрос.

Она ответила за него:

— Ты оставался лишь по одной причине. Чувствовал свою вину за то, что произошло с Эстебаном.

Джек опустил глаза, но спорить не стал:

— Иногда мне казалось, что, если очень постараться, можно вернуть наши прежние отношения. Какими они были до Эстебана.

— Все это сказки, Джек. И им нет места в реальной жизни.

— Ну и какой тогда вывод?

— Знаешь, я всегда думала, что люди, у которых не задался брак, просто мстят друг другу. Но это не так. Иногда так называемые мстители на самом деле являются просто идеалистами. Считают, что где-то их ждет лучшая доля. И порой у них достает мужества уйти и искать свое счастье.

— Ты к этому готова?

— После всех лет, что мы провели вместе… я думаю, ты заслуживаешь честного и откровенного ответа. С тех пор как мы расстались, мне ни разу не снились кошмары.

— И какой из этого вывод?

— Кошмары просто так не уходят. Разве что в том случае…

— …что исчезает причина кошмаров, — закончил он за нее.

— Джек, я не хочу сказать, что это твоя вина. Просто все так сложилось. Понимаешь?

— Да все я прекрасно понимаю. Более того, согласен целиком и полностью.

Она еле заметно улыбнулась, точно испытывала облегчение от осознания того, что не надо вступать в спор.

— Вот и все, что я хотела сказать.

— Все?

Она кивнула.

— Мне пора.

И поднялась, но Джек остался сидеть.

— Синди?..

Она остановилась, обернулась.

— Да?

— Хочу знать одну вещь.

— Что именно?

— Как считаешь, что-то было между мной и Джесси перед тем, как она позвонила тебе и сказала, что я ее любовник?

— Зачем ты спрашиваешь?

— Вот уже несколько месяцев я пытаюсь выстроить события по хронологии. Насколько понимаю, Джесси встретилась со мной и сказала, что виатикальные инвесторы узнали об обмане и хотят ее убить. Я отказался помочь ей, и после этого она позвонила тебе и сказала, что у нас с ней роман.

— Да, правильно.

— Одного не понимаю. Как виатикальные инвесторы узнали, что Джесси их обманула?

— Ну, наверное, кто-то сказал им.

— Кто?

— Да кто угодно.

— Нет, тут все не так просто. И не так много вариантов. Я не говорил. Джесси, естественно, тоже. И это не доктор Марш. Давай прикинем. Может быть, человек, которому я доверял целиком и полностью?

Лицо ее оставалось невозмутимым, она лишь приподняла левую бровь.

— Боюсь, есть в жизни вещи, которых тебе так и не дано понять, — сказала она и шагнула к выходу.

Джек допил остатки виски. Оставалось утешаться лишь одним: душевное равновесие Синди он все же немного нарушил. Именно с нее началась вся эта трагическая история с Джесси.

— Синди! — снова окликнул он.

Она остановилась, на этот раз в голосе звучало раздражение:

— Что еще?

— Меня беспокоит еще одна вещь.

— Если есть что сказать, говори.

— Ладно, скажу. Все это очень дурно пахнет. Потому как мать твоя призналась и сидит в тюрьме. Но я сомневаюсь, что она убила Джесси Мерил.

Синди недовольно поморщилась.

— Что?

— Мотивы убийства стали для меня своего рода навязчивой идеей. Возможно, потому, что я — криминальный адвокат. Как-то не вяжется это убийство с Эвелин. Ведь больше всего на свете ей хотелось, чтобы ты нашла в себе мужество уйти от меня. Ничего более. И убивать Джесси ради этого не было необходимости. Мне кажется, ты нашла ее в ванной без сознания, но еще живой.

Синди промолчала.

— Ведь все было именно так, да, Синди? Мать пришла к нам в дом, заставила ее напиться, да так, что бедняжка вырубилась. И когда ты вошла в ванную, она была еще жива, верно?

По лицу Синди словно тень пробежала. Никто не заметил бы, кроме Джека. Но он слишком хорошо ее знал.

— А как же угол надреза на ее запястье? — спросила она. — Ведь именно на этом базировалась вся твоя версия. О том, что ее убил левша, что он старался выдать убийство за самоубийство.

— Да, какое-то время эта идея казалась мне просто блестящей. Но угол был не слишком характерным. Я много думал об этом еще до того, как обвинил твою мать. Мы с Розой обсуждали это утром того дня, когда Катрина явилась в наш дом. Патологоанатом не придал углу надреза значения, даже не упомянул о нем в отчете. А твоя мать и дня бы не провела в тюрьме, не сознайся она в убийстве.

— Но угол существует, и моя мама левша.

— Это еще ничего не доказывает. Убийца мог действовать слишком поспешно. Мог пребывать в состоянии аффекта, бешеной ревности. И одному Богу известно, каким именно должен быть угол надреза в таких обстоятельствах.

— Что ты хочешь сказать этим, Джек?

— Эта мысль просто не давала мне покоя на протяжении последних шести месяцев. Я пытался мысленно вернуться в то время, пытался понять смысл содеянного. Мать желала тебе только добра. Она отчаянно старалась сделать все, чтобы ты наконец нашла в себе мужество бросить меня, начать новую жизнь, свободную от кошмаров, от Эстебана. Она так хотела этого, что совершила поступок, который, как она надеялась, подтолкнет тебя. Испугает, повергнет в шок. Но вместо этого она спровоцировала тебя на преступление. А потом ради твоего спасения призналась в убийстве Джесси. План ее удался не до конца.

— И кто же тогда, по-твоему, изрезал наши свадебные фотографии? Я, что ли?

— Нет. Это, определенно, работа твоей матери. Она надеялась, что ты подумаешь, будто Джесси изрезала их. Хотела, чтобы ты чувствовала себя менее виноватой в убийстве моей бывшей подруги.

— Ты и правда считаешь, что моя мама могла сделать все это ради меня?

— Но ведь ты всегда была хорошей дочерью, разве не так? Именно ты защищала безупречную репутацию ее мужа после того, как Селеста рассказала правду.

Взгляд Синди был холодным как лед.

Он испытующе смотрел ей прямо в глаза. Было время, когда ему казалось, что он видит в них всю ее душу. Но теперь Джек не видел ничего.

— Я уже говорила, Джек, — лениво заметила она после паузы, — есть в жизни вещи, которых тебе не дано узнать. Никогда.

Он продолжал смотреть на нее в надежде увидеть хотя бы намек на раскаяние.

— Я заслужил того, чтобы знать, — сказал Джек.

— А я заслужила мужа, который по крайней мере играет по правилам.

— Смешно. Но именно эти слова произнесла Джесси, описывая наше супружество. Игра по правилам.

— Да, не больше и не меньше.

— Не больше и не меньше.

— Прощай, Джек.

Он наблюдал за тем, как она развернулась и вышла. Потом заметил, как мелькнул ее затылок в море прохожих. Исчезла она из поля зрения только в полуквартале от кафе, затерявшись в разноцветной подвижной толпе. Вот головка Синди мелькнула еще раз, и больше он уже ее не видел. Никогда.


Субботним вечером Джек приехал на Тобако-драйв. Когда доходит дело до разбитого сердца, нет лучше места забыться и залечить раны, чем полутемный зал клуба, где гремит живая музыка, где бармен всегда рад налить клиенту еще один коктейль. Но больше всего здесь привлекало отсутствие показных красот и пошлой безвкусицы — всяких там пальм в кадках у входа, неоновых огней и так далее. Просто замечательный бар у реки, куда хаживала самая разнообразная публика — от банкиров с Брайвел-авеню до типов, подобных Тео Найту.

— Привет, Джеко, ты пришел! — Тео так крепко обнял друга, что едва не стащил его с табурета у стойки.

— Конечно, пришел. Почему бы мне не прийти?

— Ну, откуда мне знать. Может, ты заглянул только потому, что некому назначить свидание субботним вечером. Вот и решил посмотреть, как твой старый приятель Тео дует в саксофон и отбивается от толп молоденьких поклонниц его музыкального таланта.

Джек огляделся, увидел за столиком женщину, выглядевшую так, точно она безвыходно торчит здесь с прошлой недели.

— Просто мне здесь нравится.

Тео расплылся в улыбке, затем лицо его стало серьезным.

— Как поживаешь, друг?

— Нормально.

— Знаешь, я слышал, будто бы Бенно Янковиц покидает свой пост.

— Я тоже слышал, — сказал Джек. — Наверное, устал преследовать нарушителей парковки.

— Этот пижон заслуживает только разжалования. Одно дело — гоняться за сыном бывшего губернатора, всеми уважаемого человека. Но когда хочешь пришить дело такому незаурядному человеку, как Тео Найт, не мешало бы прежде убедиться в обоснованности улик.

Джек усмехнулся, но, видно, Тео ожидал от него более живой реакции.

— Ты уверен, что у тебя все в порядке, а, Джеко?

— Да, все замечательно.

Тео утешительным жестом опустил на плечо Джека огромную тяжелую ладонь.

— Мне страшно жаль, что у вас с Синди так все получилось.

— Не переживай. Наши отношения закончились давным-давно. Теперь дело за официальным разводом.

Тео кивнул, словно обещая никогда больше не затрагивать этой темы, и заказал себе содовую.

— Хочу тебя кое с кем познакомить.

— Ну вот, тут же начал меня пристраивать. Пожалуйста, не надо. Я пришел пропустить пару стаканчиков и послушать музыку. Когда выходит твоя группа?

— Через пять минут. Нет, я серьезно. Есть один человек, он просто умирает, до чего ему хочется с тобой поболтать.

Джек собрался было возразить, но Тео махнул кому-то в другом конце бара. Из толпы показались две женщины, и, следовало признать, выглядели они шикарно. На одной были черные кожаные брюки и алая блузка, и Джек был не единственным мужчиной, кто с восхищением наблюдал за тем, как она, покачивая бедрами, идет по залу. Вторая тоже смотрелась потрясающе. Джек уже начал думать, что холостяцкая жизнь вовсе не такая плохая штука, но затем пригляделся к высокой брюнетке и тут же изменился в лице. Нет, не то чтобы она была непривлекательна. Совсем напротив, но…

— Катрина?

— Привет, Джек.

Последний раз Джек слышал о Катрине в связи с расследованием дела «Виатикл солюшнс». Она помогала федералам расшифровать компьютерные данные этой фирмы, а также идентифицировать более дюжины контролируемых мафией виатикальных компаний, предотвратив тем самым появление новых жертв. Юрий с Владимиром погибли, незаконные операции по отмыванию денег возглавили какие-то другие люди, которыми теперь занималось следствие. Это и помогло Катрине соскочить с крючка. Джек сразу понял, что девушка вернулась к нормальной жизни.

— Моя подруга Алисия, — сказала Катрина.

Джек покосился на Тео и спросил:

— Что здесь происходит?

— Просто подумал, пришла пора тебе и Катрине получше узнать друг друга. Особенно с учетом того, что мы с ней стали близкими друзьями. — Он обнял девушку, притянул к себе. Они смотрели друг на друга влюбленными глазами.

— Хочешь сказать, вы…

— Это тебя удивляет?

— Нет, нет. Ничуточки. Нет лучшего повода для начала серьезных отношений, чем приставить ствол к голове мужчины и похитить его.

— Она спасла мне жизнь.

— Ну да. Все равно что поджечь человеку дом, а потом вызвать пожарных.

Подружка Катрины заговорила с ней по-испански. Джек знал, что слова эти не предназначены для ушей белого американца, однако понял все. И для пущего эффекта сам заговорил по-испански:

— Ты права, Алисия. Я далеко не Брэд Питт. Но когда узнаешь меня поближе, убедишься, что я не самая большая задница на этом свете.

Девушка растерялась.

— Ты здорово лопочешь на испанском!

— Мать у него была кубинка, — сказал Тео.

— Нет, твой испанский…

— Знаю, знаю, — перебил ее Джек. — Он ни к черту не годится.

Сразу было ясно, что в подобные ситуации он попадал неоднократно. Реакция последовала не сразу, но вот наконец вся четверка дружно расхохоталась.

— Можно угостить тебя выпивкой, Свайтек? — спросила Катрина.

— Почему бы нет, — ответил Джек после секундного раздумья.

Оркестранты направились к сцене.

— Мое выступление, — сказал он. — Пора дудеть в дуду.

— Погоди секунду, — сказал Джек. — Сыграешь для меня песенку Дональда Бёрда? Ну, ты знаешь, «Спасибо тебе за то…»

— Что сломала мою гребаную жизнь?

— Именно.

Все снова дружно расхохотались — все, кроме подружки Катрины. Только троим было известно, что Джек просил Катрину сообщить название этого альбома, когда она захватила Тео в заложники.

— Так и быть, — сказал Тео. — Но только если пообещаешь, что не сделаешь ее песней всей своей жизни.

— Один раз.

— А что потом?

— Кто его знает.

— Замечательная вещь, правда? Если хочешь знать мое мнение, это единственный способ понять, что ты все еще жив.

— Что? — Джек не понял, о чем говорит Тео.

— Никогда не знаешь наверняка, вот что. Ведь я прав, а? — спросил Тео и подмигнул. Потом взял свой саксофон и взбежал на сцену.

Джек все еще недоумевал. Но вот Тео занял место в центре и поднес к губам саксофон. И выдал высокую ноту, достойную самого Кенни Дж. Потом многозначительно покосился на Катрину, роскошную женщину, не сводившую с него влюбленных глаз. И в этот момент Джека, что называется, осенило. Он понял значение загадочных слов друга.

Джек улыбнулся и подумал: «Ты совершенно прав, дружище. Никогда не знаешь наверняка».


notes


Примечания


1


Дэрроу, Кларенс Сьюард (1857–1938) — юрист, адвокат. Стал известен как защитник на процессе над Ю. Дебсом в связи с забастовкой на заводах Пульмана, а также на процессах с другими лидерами рабочего движения. Выступал против смертной казни.


2


В английском слова, «swamp» и «marsh» синонимы, означают «болото».


3


Бабушка (исп.)


4


«Три молока» (исп.)


5


Поняла? (исп.)


6


моя жизнь (исп.).


7


Форма позднего токсикоза беременности.


8


Нет, спасибо (исп.).


9


Хорошо (исп.).


10


Очень важно (исп.).


11


Федеральный маршал — сотрудник министерства юстиции США. Представляет исполнительную власть в федеральном окружном суде. Может совершать арест преступника, производить обыск, вручать повестки в суд, созывать присяжных и т. д.


12


Рис с курицей (исп.).


13


Большое спасибо (исп.).


14


Все было замечательно (исп.).


15


Хорошо. А ты? (исп.)


16


Ясно (исп.).


17


Пожалуйста (исп.).


18


Понимаешь? (исп.)


19


Мое любимое (исп.).


20


особенное (исп.).


21


По-английски Чип созвучно «cheap», что означает в переводе «дешевый».


22


Пива, пожалуйста (исп.).


23


«Ссылка» (англ.).


24


Джонни Вайсмюллер — знаменитый американский пловец, исполнитель роли Тарзана в одноименном фильме.


25


Что? (исп.)


26


Ну нет (исп.).


27


Абсолютно (исп.).


28


Спасибо, радость моя (исп.).