Золотой мираж
Джанет Дейли








Кит Мастерс – молодой, талантливой и честолюбивой актрисе – выпадает редкий шанс распрощаться с рекламными роликами и шагнуть в мир большого кино. Съемки фильма должны происходить на красивейшем горном курорте Америки – в городе, где выросла Кит. Ее встречают родные места, школьные подруги, первая любовь...

Реальная жизнь оборачивается кознями ревнивой соперницы, угрожающими ее жизни, закулисные интриги голливудских магнатов разрушают творческие планы. Но все это словно не задевает Кит, которая знает главное – она желанна и любима!






Джанет Дейли

Золотой мираж





1


Самолет, прочертив тонкую белую линию в холодном осеннем воздухе, медленно заходил на посадку. Внизу в легкой дымке уже были видны гранитные отроги Скалистых гор, ощетинившиеся хвойными лесами. Это был вольный, суровый и прекрасный край. Его неприступное величие, казалось, постоянно бросало вызов сильному и отпугивало слабого, спокойно взирая на извечные попытки человека укротить дикую красу природы.

Сверху было видно, как по высокогорным лугам, где некогда бродило несметное количество лосей, по желтой осенней траве возвращалось с летних пастбищ стадо, подгоняемое ковбоями. Справа по каменистому склону, прорезая чашу хвойных рощ, весело, словно горная река, сбегали в равнину горящие червонным золотом осины.

Солнечный отблеск от крыла снижающегося реактивного самолета заставил старого Тома Беннона поднять голову и посмотреть на небо. Его широкополая ковбойская шляпа была столь же старой и помятой, как и его лицо. Натруженные руки фермера, лежавшие на луке седла, были в желтых стариковских пятнах, крупное тело отяжелело под грузом девятого десятка, волосы тронула седина. Глубоко посаженные глаза из-под кустистых бровей внимательно оглядели ясное октябрьское небо в поисках причины, отвлекшей его от привычного дела фермера-скотовода и спокойных воспоминаний о прошлогоднем перегоне. Вид изящного реактивного лайнера, летящего так низко – слишком низко! – заставил его раздраженно насторожиться.

– Посмотри только, что позволяет себе этот паршивец! – в сердцах крикнул он сыну, указывая рукой на небо и самолет, который, без сомнения, принадлежал частному лицу. – Только полоумный может кружить в этих местах так низко.

Том Беннон-младший, подняв голову, посмотрел на самолет. В свои тридцать шесть он, пожалуй, был уже копией отца. Его лицо жителя сурового горного края, обветренное и рано изрезанное морщинами, не было, однако, лишено своеобразной мужской привлекательности, заставлявшей не одну женщину провожать его взглядом. Никто в этих местах не звал его Молодым Томом или просто Томом. Для всех он был и остался Бенноном с той самой минуты, как Старый Том, взглянув на сына, категорически изрек: «Это настоящий Беннон».

– Бьюсь об заклад, что это один из голливудских киношников-придурков, которые любят показуху и хотят с особым форсом посадить самолет в Аспене, разве не так? – с вызовом произнес старик. Беннон, заметив на белоснежном фюзеляже эмблему киностудии «Олимпик», уже знал, кто пожаловал в их края.

Однако ему некогда было размышлять над этим, ибо встревоженное гулом самолета стадо сбилось в кучу перед воротами, отказываясь входить в загон.

– Эй, Нед, Хэнк, загоняйте их в ворота! – крикнул он подручным, а сам стал искать глазами Лору, свою девятилетнюю дочь. Она ехала в конце стада, раскачиваясь в седле из стороны в сторону, поводя плечами и прищелкивая пальцами в такт музыке. Голову ее украшали наушники плейера. Разумеется, Лора не слышала распоряжений отца. Но зато резкий повелительный свист хозяина услышали собаки, бежавшие рядом с ее лошадью, и стремглав бросились выполнять свои обязанности.

Беннон торопился, пока не поздно, загнать в ворота вожаков стада, и без того неохотно покидавшего привольные луга. Не обращая внимания на протестующий рев скотины, он вместе с помощниками теснил стадо с флангов и для пущей острастки громко щелкал по лосинам сложенным вдвое арканом.

Старый Том, остановив лошадь на холме, следил оттуда за тем, как неохотно вошла в ворота загона первая корова. Круживший над лугом самолет предвещал, что на сей раз не все сойдет гладко с загоном стада. Самолет летал так низко, что Старый Том успел заметить темные очки пилота и чьи-то любопытные лица в иллюминаторе.

– Эй, не дайте стаду разбежаться! – громко крикнул он.

Но самолет с ревом пронесся на высоте не более трехсот футов над вконец перепуганной скотиной. Даже бывалый конь под Старым Томом, которого не смог бы испугать выстрел из ружья над самым ухом, вздрогнув, сорвался с места.

Картина мчавшихся животных, крики ковбоев, пытающихся преградить им путь, вместо гнева и досады вызвали у старика неожиданные воспоминания о лучших днях его молодости. Пришпорив своего чалого, он пустился вдогонку за стадом.

Заметив вдали внучку, ловко осадившую рвущегося вперед пегого коня, он с гордостью отметил умение, с которым девочка совладала с испугавшейся лошадью. Едва научившись говорить, малышка под руководством деда научилась ездить верхом. Лора отлично держалась в седле, чутко улавливала состояние лошади под собой и умела быть готовой к любым неожиданностям.

Однако, увидев впереди густые заросли осины, Старый Том выкинул все посторонние мысли из головы. Нельзя было допустить, чтобы скот разбрелся по лесу, потом его не доищешься. На поиски может уйти целый день, а то и два.

– Гоните их на луг, на луг! – крикнул он. – Не пускайте стадо в лес!

Из-за гула самолета и топота копыт слов Старого Томаса все равно никто не слышал. Но Беннон сам все понял и уже пустил коня наперерез стаду.

В былые времена, подумал Старый Том, он присоединился бы к сыну, а его чалый не уступил бы в резвости доброму коню Беннона. Но не теперь, увы, не теперь.

Кит Мастерс, удобно устроившись с ногами в мягком кресле салона, смотрела в иллюминатор, как вдруг чья-то рука легонько скользнула по ее спине и легла на бедро. Кит узнала знакомый жест и улыбнулась. Оглянувшись, она привычным движением отбросила со лба непокорную белокурую прядку и заложила ее за ухо. Джон Тревис, изогнувшись своим долговязым телом, с удобством устраивался напротив среди мягких подушек дивана.

Мгновенная, всем хорошо известная на экране, неожиданная и коварная улыбка делала его лицо опасно привлекательным.

– Я узнал от пилота, что мы пролетаем над родными тебе местами. Ты что-то еще помнишь?

Джон Тревис, наклонившись, глянул в иллюминатор, и луч солнца позолотил его светло-русую шевелюру.

– Я помню все, – ответила Кит.

Она с интересом разглядывала худощавое, красивое, с чертами явного аристократизма лицо Джона Тревиса с неотразимой ямочкой на подбородке. Полный обаяния и мужского магнетизма, он некогда покорил Голливуд и остается его звездой вот уже пятнадцать лет. У Кит было такое чувство, будто она знает его всю жизнь, а не всего лишь полтора месяца, что прошли с тех пор, как они впервые встретились. Случилось это на вечеринке, спустя несколько дней после того, как она пробовалась и была утверждена на главную роль в его новом фильме «Белая ложь». Съемки должны были начаться через несколько недель.

Отвернувшись, Кит снова стала смотреть в иллюминатор. Ей вспомнилось, с какой головокружительной быстротой переменилась ее жизнь за эти последние шесть недель. Она дорожила каждой ее минутой и все же где-то в глубине души мечтала, что вот-вот наступит долгожданный момент, когда она сможет перевести дыхание.

– Если у тебя все так свежо в памяти, то скажи, пожалуйста, где мы сейчас находимся, – прервал ее мысли Джон. Он взглянул на нее чуть-чуть с вызовом и иронией, прищурив голубые глаза.

– Мы сейчас летим над Каменным ручьем. Так называются эти места.

Сердце Кит тихонько екнуло от нахлынувших воспоминаний.

– Ручьем? – переспросил Джон, глянув вниз. – Я никакого ручья не вижу.

Кит, не выдержав, рассмеялась.

Чип Фримен, режиссер и автор сценария, бросил взгляд в их сторону. Но как только перед его близорукими глазами в очках с толстыми стеклами возникли в иллюминаторе позолоченные солнцем вершины гор, он быстро отвернулся. Нервно сглатывая слюну, от чего кадык на его шее заходил ходуном, он буквально вжался в кресло. Бедняге не удалось скрыть, что он не переносит путешествий самолетом.

Толстяк Мори Роуз, агент Кит, был поглощен тем, что инструктировал журналистку Ивонн Дэвис, втолковывая ей, как важно, чтобы пресса уделила наибольшее внимание Кит Мастерс на предстоящем этим вечером благотворительном балу. Его давал Дж.Д. Лесситер, миллиардер, владелец студии «Олимпик».

Еще одним пассажиром роскошного воздушного лайнера была Пола Грант, ветеран мыльных опер, актриса экстравагантной наружности, запоминающаяся мгновенно благодаря рыжему пламени волос, зеленым глазам и нежной, почти прозрачной, как драгоценный фарфор, коже. Это была довольно сдержанная и рассудительная особа, вполне похожая на тех коварных героинь, которых она с таким успехом играла. Кажется, ее единственную интересовала шутливая болтовня Кит с Джоном Тревисом. Делая вид, что поглощена тем, что видит в иллюминаторе, она повернула свое вращающееся кресло так, чтобы видеть и слышать Джона.

– «Каменный ручей» – это также название ранчо наших соседей, – шутливо пояснила Джону Кит.

«Наших», – тут же подумала она и стала серьезной. После смерти отца восемь месяцев назад Кит стала единственной владелицей ранчо «Серебряная роща», семейного гнезда Мастерсов.

В ее памяти тут же возник образ отца, темноволосого красивого Клинта Мастерса. Она рано поняла, что унаследовала от него безрассудную решимость и неуемную жажду жизни.

После его смерти она больше не приезжала на ранчо. Не потому, что не хотела, а так сложились обстоятельства ее жизни. Ей трудно было представить себе дом без отца и его заразительного смеха.

– Смотрите, что творится с коровами там внизу! – воскликнула Пола. – Ковбои гоняются за ними, но собрать не могут. Неужели, Кит, добрый старый Запад все еще существует?

Кит, увидев бегущее стадо, в отчаянии застонала.

– О, нет, нет! Мы, кажется, вспугнули стадо. Старый Том голову мне оторвет, когда узнает, что это сделали мы.

– Стары Том, как я понимаю, – это владелец стада? – спросил Джон и, наклонившись, вместе с Кит стал смотреть в иллюминатор. Но он больше исподтишка любовался изгибом густых ресниц Кит, трогательными веснушками на переносице и красивой линией губ.

– Да, это стадо Старого Тома, – ответила она и улыбнулась. Именно эта щедрая искренняя улыбка более всего пленила Тревиса, когда он впервые увидел Кит Мастерс.

Казалось бы, она мало чем отличалась от тех тысяч молодых блондинок, в основном из щедрой солнцем Калифорнии, кто искал своего счастья в Голливуде, где всегда сохранялся спрос на сочетание наивности с сексуальной притягательностью.

Но таинственная глубина синих, как лесные озера, глаз Кит поразила его. Он хотел проникнуть в их манящую тайну, медленно, шаг за шагом, узнавать ее и поэтому, находясь так близко, с наслаждением вдыхал дразнящий запах ее духов. Давно минули те времена, когда женщина манила его как загадка. Но теперь, с появлением Кит Мастерс, это вновь случилось.

– Они перегоняют стадо с летних пастбищ, – объяснила Кит, думая о своем. – Когда я была маленькой, мы с отцом каждую весну отправлялись на ранчо «Каменный ручей», чтобы помочь соседям клеймить молодняк, делать прививки, отбраковывать больных телят, а потом гнали скот на горные пастбища. Осенью тоже помогали, когда скот возвращался домой.

Ее мысли неожиданно перешли на Беннона, с которым нераздельно было связано ее прошлое. С этими воспоминаниями вернулись грусть, старая обида, боль. Кит постаралась тут же снова упрятать все в самые далекие уголки памяти. Теперь, после десяти лет усилий, это ей вполне удавалось.

– Не могу представить тебя, Кит, пасущей коров, – подала голос Пола Грант, удивленно качая головой.

Ее удивление вполне разделял и Джон Тревис, глядя на спокойную и уверенную в себе Кит.

А она лишь рассмеялась замечанию подруги, однако тут же подтвердила.

– Пола, дорогая, мне очень жаль, что ты не можешь себе такое представить, – подражая ей, медленно и манерно растягивая слова, ответила Кит. – Но придется. Я действительно, как ты говоришь, пасла коров. – Затем обычным своим голосом добавила: – Отец посадил меня на лошадь, как только я научилась говорить. И все это к ужасу моей бедной мамы. Уже в двухлетнем возрасте у меня был пони, в три года – маленький аркан, и я пробовала управляться с ним, пытаясь ловить бедных собак и кур и доводя их до сумасшествия. В шесть я уже сидела в седле на настоящей лошади. – Улыбка Кит стала еще шире. – Конечно, мама противилась, как могла, и поэтому определила меня в класс балета, засадила за пианино и таскала по всем концертам, какие только случались в наших краях, и, конечно же, в оперу. Если ее дочери суждено было стать ковбоем в юбке, то пусть она будет хотя бы цивилизованным ковбоем.

– Да еще каким цивилизованным, – согласился Джон Тревис, легонько коснувшись золотых подвесок на сережках в ушах Кит.

Три тяжелых золотых браслета украшали руки Кит Мастерс, резко контрастируя с коралловым жакетом, оливковой блузкой и такими же брюками. Золотисто-бежевое пальто-накидка, небрежно брошенное на спинку дивана, дополняло этот смелый, но вполне модный ансамбль. Не каждая женщина отважилась бы на подобное сочетание цветов в одежде и умела бы носить ее с таким шиком, но Кит позволяла себе это.

– Пола, Джон, смотрите! – почти с детским восторгом воскликнула обычно сдержанная в свои тридцать два года Кит, прижав нос к стеклу иллюминатора. – Это «Серебряная роща», мой родной дом!

Уловив нотки искренней радости в ее голосе, Джон Тревис посмотрел вниз. Привязанность к какому-либо месту была ему чужда. Он вырос на военных базах, разбросанных по всему земному шару, где приходилось служить его отцу. В семнадцать лет он предпочел сбежать в Калифорнию вместо того, чтобы в очередной раз с семьей обживать еще одну базу и привыкать к новой школе. Он сменил одну бродячую жизнь на другую, став актером.

Поэтому Джон Тревис без всякого интереса смотрел на строения в долине, зажатой между двумя заснеженными хребтами: живописный деревянный сарай, потемневший от ветров и непогоды, посреди огороженных квадратов пашни и луга, осиновая роща и рядом большой неопределенной архитектуры крытый дранкой дом, окруженный со всех четырех сторон открытой верандой.

– Настоящий деревенский дом! Как интересно! – воскликнула Пола, на этот раз вполне искренне.

– Да, настоящий! – задумчиво и тихо произнесла Кит.

– Он хорош прежде всего тем, что расположен в чертовски красивом месте, – констатировала Пола. – Эти горы и чудесные осенние краски! Я всегда считала, что ничто не может сравниться с осенью в Новой Англии, но... – она указала рукой на вид из иллюминатора, – ... эти краски кажутся просто неправдоподобными.

Взгляд Кит, оторвавшись от родного ранчо, мечтательно скользнул по облитым неярким осенним солнцем отрогам Кордильер и остановился на буйном многоцветье лесов, спускавшихся в долину. Каких только красок здесь не было! За темной массой сосновой рощи белели стволы берез с лимонно-желтыми кронами, рдели клены, темным янтарем отливала осенняя листва могучих дубов.

– Помнишь, как я тебе рассказывала, Пола, что здесь осенью особенно красиво, но ты, как всегда, не верила, – шутливо упрекнула подругу довольная Кит. – Ты ужасный скептик, дорогая. Жаль, что ты родилась в Вермонте, а не в Миссури.

– В нашей профессии скептицизм – это форма выживания, дорогуша. Побудешь в этом деле с мое, сама убедишься.

– Ты мне это уже говорила. И все же я неисправимая оптимистка, ты это знаешь. – Кит пожала плечами.

– Жаль, Джон, что ты не снимаешь свой фильм в это время года, а зачем-то отложил съемку до зимы, – заметила Пола. – Эти пейзажи были бы великолепными декорациями.

– Умерь свой восторг, Пола. Ты становишься похожей на банальную туристку, – съязвил Джон Тревис.

– Именно в нее я и собираюсь превратиться, как только закончится этот благотворительный спектакль, – ответила Пола с искренним воодушевлением. – Никаких больше ранних побудок, никаких переработок, бесконечной зубрежки ролей и шестидневной рабочей недели! Ты не можешь себе представить, как я была рада, когда сценарист решил наконец прикончить Рэчел...

– ... а продюсеры вовремя перекупили твой контракт, – добавил Джон.

– Да, и это также было великим везением, – согласилась Пола и фыркнула. – Разве после семи лет съемок сериала «Ветры судьбы» я не заработала хорошо оплачиваемый отпуск? Как ты считаешь?

– Не обращай внимания на Джона Ти, Пола, – успокоила ее Кит. – Два часа, проведенные им в обществе Чипа, заставляют его теперь мыслить категориями продюсера, а не актера.

– Да, это заметно, – скептически согласилась Пола и, отвернувшись, снова стала смотреть в иллюминатор. Что-то привлекло ее особое внимание, ибо она совсем приблизила лицо к стеклу. – Странно, – пробормотала она. – Смотрите, похоже, эта гора из чистого золота.

– Учитывая стоимость акра земли в Аспене, это вполне возможно, – сухо заметил Джон.

– Я слышала, что здесь даже самый крохотный домишко стоит баснословных денег, – рассеянно кивнула Пола.

Кит мысленно пожелала, чтобы все действительно было так, но тут же пристыдила себя за меркантилизм.

– Мы подлетаем к Аспену, не так ли! – встрепенулась Пола.

Кит видела, как внизу возникала панорама города, растянувшегося в узкой долине по берегам реки. Долину окружали заснеженные даже летом горы, склоны которых были изрезаны узкими линиями лыжни.

Сотни лет назад по этим склонам спускались в свой поселок усталые, с темными лицами рудокопы. Теперь же на богатых залежами серебра землях вырос современный город с роскошными особняками, прячущимися в зелени парков и садов. Его главная улица с дорогими магазинами и множеством лавок с товарами на любой вкус сверкала витринами. На заре века Дюран-стрит была кварталом красных фонарей. Там, где ныне веселятся и развлекаются железнодорожные магнаты и отпрыски королевских семей Европы, сотню лет назад от трудов праведных искали отдыха и развлечений новоиспеченные серебряные короли.

Тенистые улочки Аспена слышали все: грохот конок, тяжелый скрип груженых фургонов, дробный цокот копыт красивых лошадей, запряженных в изящные экипажи, блеяние овец и даже ровный четкий шаг батальонов лыжников во времена второй мировой войны. Теперь все это сменилось свистом лыж по снегу да мягким гудением моторов шикарных «мерседесов».

Кит не могла сдержать улыбки, думая об уникальной истории родного города. Грязный горняцкий поселок, процветающий городок во времена серебряной лихорадки, затем город-призрак, когда закрылись шахты, а теперь – первоклассный международный курорт. Чем не сценарий для Голливуда? «Золушка встречает короля Мидаса». Хотя бы один раз Голливуду удалось рассказать не сказку, а сущую правду.




2


В салоне раздался телефонный звонок. Джон Тревис взял трубку и нажал кнопку линии, соединяющей его с кабиной пилота. Он внимательно выслушал его донесение.

– Нам дано разрешение на посадку. Пилот просит пристегнуть ремни, – передал он просьбу командира.

Отвернувшись от иллюминатора, Кит распрямила ноги и, опустив их, стала шарить ими по ковру, ища свои туфли. Краем глаза она с беспокойством наблюдала за Чипом, который торопливо выливал в стакан остатки сока. Наконец, чуть улыбнувшись, она мысленно пожелала Чипу храбрости при посадке. Кажется, он овладел собой.

Найдя свои удобные лодочки без каблуков и сунув в них ноги, она проводила Чипа взглядом. Он наконец благополучно опустился в кресло рядом с Полой. Вид у него был неважный, лицо бледное, взгляд застывший. Он даже не заметил ободряющей улыбки Кит.

– Бедняжка Чип, – прошептала она, обращаясь к Джону Тревису, и стала застегивать пристяжной ремень. – Успокоительное ему бы не помешало. Ты должен был занимать его разговорами во время полета. Это отвлекло бы его.

– Мы скоро сядем, – Джон бросил в сторону Чипа насмешливый и в то же время сочувствующий взгляд. – Ничего, он справится. Ведь он у нас крепыш, наш мальчик.

Удачное сравнение, подумала Кит, ибо Чип Фримен действительно чем-то напоминал ученика-переростка. То ли своей излишней полнотой, то ли неуклюжестью, то ли непокорными вихрами – нечто среднее между вундеркиндом и недотепой. Что касается ее самой, то для нее Чип был бесспорно гением, человеком, полным творческой одержимости.

Как и она, он после трудных лет поисков получил наконец свой шанс, отличных актеров и бюджет на солидную сумму в пятьдесят миллионов долларов. Назначение его режиссером нового фильма студии «Олимпик» было неожиданностью для Голливуда. Конечно, все знали, что он был автором «Белой лжи» – блестящего сценария будущего фильма, по своим художественным и иным качествам просто обреченного на коммерческий успех. Но за Чипом Фрименом, как режиссером, утвердилась слава экспериментатора и человека крайностей. Действительно, его последние фильмы подвергались критике и, что считается в Голливуде непростительным, не дали кассовых сборов.

И все же Кит была уверена, что отныне ее судьба в надежных руках. В этом отношении у нее было преимущество перед денежными мешками Голливуда – она давно знала Чипа как режиссера и высоко ценила его. Семь лет назад она играла в одном провинциальном театре, где он ставил «Стеклянный зверинец» Теннесси Уильямса. Сохранив истинный драматизм пьесы, он сумел сделать ее зрелищной. Кит играла в переполненном зале. Это был бесспорный успех Чипа. Получив теперь возможность снять фильм, он наконец сможет доказать своим недоброжелателям, что он талантлив и заслуживает достойного признания. Кит искренне радовалась за него, да и за себя тоже.

Вибрирующий гул пронизал салон, самолет пошел на снижение. Чип, побледнев, уцепился за подлокотники кресла. Пола одобряюще похлопала его по колену, но Чип ухватился за ее руку и уже не отпускал. Пола, которая не могла освободить сжатые мертвой хваткой пальцы, посмотрела на Кит. Та понимающе покачала головой.

Кит почему-то вспомнила, что всегда задумывалась над отношениями Полы и Чипа. Иногда между ними вспыхивали ссоры, похожие на те, что иногда случаются между братом и сестрой, иногда они казались просто хорошими друзьями, но она подозревала, что они просто-напросто любовники. Странно, что она ничего не знает об этом от Полы, ибо считала ее своим лучшим другом в Голливуде. В течение трех лет они вместе снимались в сериале «Ветры судьбы».

– А ты не хочешь ухватиться за мою руку? – шепнул Джон Тревис, наклоняясь к Кит.

– Зачем? Ты трусишь? – улыбнулась она, все отлично понимая.

– Бывает, – сказал он как-то чересчур игриво.

– Бывает, что коровы летают, – ответила Кит, однако вложила свою руку в его ладонь. Пальцы их тесно переплелись. Ей нравилось чувствовать теплоту его ладони.

Ивонн Дэвис собрала со столика свои записи, сунула их в черный «дипломат» из крокодиловой кожи и громко щелкнула замком. Мори Роуз потянулся к вазочке на столике и, взяв пригоршню леденцов, снова плотно уселся в кресло. Его короткие ноги едва доставали до пола. Накладка из искусственных волос с проседью, как и его волосы, маскировала лысину. Как всегда, он был в костюме-тройке. Он неизменно носил костюмы из тканей с блеском. Модная жилетка, однако, не помогала скрыть лишние фунты веса, а скорее всего выполняла роль некоего корсета.

– Не забудь хорошенько присмотреться к репортеру из журнала «Пипл», – напомнил он еще раз журналистке. Его быстрая речь и акцент выдавали в нем коренного ньюйоркца. – Не перепутай его в суматохе с каким-нибудь бульварным репортером. Ты слышишь меня?

– Он у меня в списке, мистер Роуз. – Журналистка, уроженка Техаса, посмотрела на него поверх красной пластмассовой оправы очков с узкими стеклами. В голосе ее слышалось еле скрываемое раздражение – она свою работу знала и не нуждалась в его подсказках. – Кстати, я уже договорилась с ним о том, что он будет здесь сегодня же вечером.

Но Мори Роуз был слишком толстокож, чтобы уловить нотки негодования в ее голосе.

Поняв это, журналистка повернулась к Кит.

– Как давно ты была в Аспене? – спросила она, чтобы переменить тему.

– Если не считать нескольких коротких наездов в конце недели, то очень давно, – ответила Кит. – Я не раз собиралась, но время, деньги или другие обстоятельства всегда мешали сделать это.

– Я тебя понимаю, дорогая, – кивнула Ивонн. – Покинув родной Хьюстон, я была уверена, что буду приезжать туда ежегодно повидаться с родными. Но за последние шестнадцать лет я была в Хьюстоне всего раза четыре. Новый темп жизни не дает подумать о чем-либо личном. Мне страшно вспомнить, сколько друзей я потеряла. Но тут уж ничего не поделаешь, мне кажется.

Она поставила свой «дипломат» на пол рядом с креслом.

– Да, это верно, – согласилась Кит и с грустью вспомнила свою лучшую подругу Энджи Мартин. Когда-то они часами говорили по телефону, побивая все рекорды. Они продолжали поддерживать связь и тогда, когда Кит уехала в Лос-Анджелес. Теперь же они потеряли друг друга. Энджи была на похоронах отца Кит, но они смогли лишь обменяться несколькими словами. В этот раз, решила Кит, все будет по-другому. Она и Энджи наверстают упущенное, перемоют косточки ее ужасному первому мужу, и, возможно, достанется и второму тоже. Господи, какую фамилию носит теперь Энджи? Кит не могла вспомнить.

– Ты понимаешь, Кит, – перебила ее мысли Ивонн, – тебе чертовски повезло. Об этом можно только мечтать. Ты возвращаешься домой знаменитой. Кит Мастерс – самая сексуальная звезда Голливуда.

Кит рассмеялась.

– Ты мне льстишь, Ивонн, и преждевременно. Съемки даже еще не начались.

– Возможно, но, милочка, я читала сценарий. Сногсшибательный, – наклонив голову, она поверх очков окинула Кит оценивающим взглядом. – Я не преувеличиваю. Уверена, что это будет боевик, а ты вознесешься к славе со скоростью космической ракеты, не оставив даже хвоста за собой.

Столь образное предсказание ее успеха несколько обескуражило Кит. Она вспомнила, как нечто подобное сказал ей Нолан Уокер, продюсер Джона Тревиса, сразу же после первой пробы. Тогда она приняла это как общую оценку всего замечательного проекта создания фильма. Разумеется, она не отнеслась к этому серьезно.

Теперь, после того, что услышала от Ивонн, несмотря на избитость и банальность ее слов, она впервые подумала, что этот фильм вполне может сделать ее звездой. Однако Кит не почувствовала ни радости, ни волнения от этой мысли. Ничего.

Допустим, слава никогда не была для нее единственной целью. Она всегда думала лишь о театре, о ролях, которые хотела бы сыграть. Однако она вспомнила, какое волнение ее охватило, когда она случайно прочитала сценарий.

Она была тогда на студии, где снимались эпизоды с ее участием для сериала «Ветры судьбы». Действие происходило в никогда не существовавшем городке штата Джорджия. Кит, смеясь, в шутку назвала его гибридом таких прославленных Голливудом вымышленных городов, как Пейтон Плейс, Твин Пике и Мандинго.

Ей предстояло сняться еще в одной сцене, но в тот момент она была свободна. Минуя декорации фасада колониального особняка и кадки с искусственными деревьями, осторожно обойдя протянутые по полу толстые кабели озвучивающей аппаратуры, она направилась к выходу из павильона. Густые белокурые волосы Кит были туго собраны в узел на затылке в стиле эпохи и соответственно роли положительной героини, которую она играла. Умелый грим скрыл веснушки на переносице и придал лицу томно-бледную нежность и прелесть аристократки американского Юга.

Когда она проходила мимо декораций ресторана, еще одного источника споров и неразберихи между художниками-декораторами и группой звукозаписи, бригадир осветителей окликнул ее.

– Ты была потрясающей, Кит! – крикнул он ей и в знак одобрения поднял большой палец.

– Спасибо, – приветливо улыбнулась Кит.

– Когда же сценаристы наконец напишут для тебя что-либо стоящее?

– Возможно, никогда. Но это не имеет значения. Я по-прежнему верна Голливуду. Тэсс – Верное сердце.

Она шутливо, как бы сожалея, пожала плечами и покинула павильон.

Кит решила не заходить в кафетерий и направилась прямо к актерским уборным. Через минуту она уже входила в одну из них, которую делила с Полой Грант. За редким исключением, во время дневных съемок актерам обычно приходилось делить уборные.

– Сейчас твоя очередь стоять перед камерой, Пола, – напомнила ей Кит, с облегчением освобождая ноги от узких туфель на высоких каблуках и отбрасывая их подальше от себя. – Твой черед произносить идиотские монологи.

– Что ж, отлично, – протянула Пола, удобно устроившаяся в кресле с раскрытым сценарием на коленях.

Кит, стащив с рук длинные перчатки, хотела было освободиться и от костюма, но вспомнила, что ей предстоит сниматься в нем и в следующем эпизоде. Кинув перчатки на диван, она стала разбирать свои разбросанные вещи.

– Ты не видела мой халатик, Пола? – спросила она.

– На полу за диваном. Ты когда-нибудь вешаешь свою одежду, Кит?

– Редко, – ответила Кит, поднимая с пола ситцевый халатик. – Это у меня привычный протест ребенка, воспитанного чрезмерно строгой матерью. Она была помешала на аккуратности и порядке. Не дай Бог что-то взять и не положить на место. Наши полы по чистоте соперничали с обеденной скатертью.

Когда Пола подняла на нее свой скептический взгляд, Кит поспешила заверить ее, что ничуть не преувеличивает.

– Да, да, я говорю совершенно серьезно. Она была готова зубной щеткой выметать пыль из каждой щели в половицах и не позволяла отцу надевать неотутюженные трусы, что в конце концов заставило его перейти на трикотажные плавки.

Кит пересекла маленькую комнатушку и, открыв холодильник, налила себе яблочного сока. В эту минуту она и увидела сценарий, лежавший на холодильнике.

– Что это? – спросила она.

– Сценарий Чипа Фримена.

– «Белая ложь», – прочитала заглавие Кит. – Это тот, что купил Джон Тревис, не так ли?

Пола утвердительно угукнула, встала и, подойдя к зеркалу, проверила грим.

– Ты читала его?

– Да. – Пола кончиками пальцев слегка взбила волосы. – Для меня там нет роли. Вот что значит связаться с режиссером, который к тому же писатель, но для тебя решительно ничего не напишет.

– Потому что ты его любишь, – ответила Кит на горькое замечание подруги.

– Это к делу не относится.

Пола внимательно разглядывала свое лицо в зеркале.

– Волосы – мое проклятие. В этом городе рыжим полагается играть только мошенниц или проституток. Знаешь, я ведь пробовалась на роль, честно отсидела в очереди, глядя, как в дверь входят и выходят брюнетки и блондинки. Стоило мне войти, как режиссер, помолчав с секунду, вдруг обиженно заявил: «Да ведь она рыжая!» – и с ходу отверг меня. Ручаюсь, он никогда не сказал бы такое блондинке или брюнетке.

Пола проверила в зеркале, не испачкала ли она зубы губной помадой, и, убедившись, что все в порядке, объявила:

– Ну, я пошла.

– Ты не против, если я прочитаю сценарий? – спросила Кит, взяв тетрадку в руки.

– Что же, милости просим в гости к Чипу, – приглашающим жестом махнула рукой Пола и вышла.

Оставшись одна, Кит уселась в кресло, которое только что покинула Пола, и открыла сценарий. С первых же страниц она поняла, что главная роль принадлежит женщине, Иден Фонкс, расчетливой блондинке, которая ради денег и положения в обществе вышла замуж за человека намного старше ее, а затем убила его, чтобы всем завладеть. Но через несколько страниц Кит поняла, что не все так просто и банально, как она думала, а еще через десяток страниц она уже была захвачена сюжетом и ее поразил сложный и привлекательный образ героини.

– Нет, она не убивала его, – с удивлением произнесла вслух Кит, захлопнув сценарий. – Это не похоже на «Свидетеля обвинения», «Зов плоти» или же «Черную вдову».

Откинув голову назад, она с удовольствием рассмеялась тому, как позволила автору сценария провести себя. Почему же? Да потому что образ Иден слишком правдоподобен, взят из самой жизни, полон противоречий и неожиданностей.

Когда вернулась Пола, Кит обрушила на нее град упреков, так она была захвачена персонажами, да и всем сценарием в целом.

– Почему ты не сказала мне, что это настоящий шедевр? Господи, Пола, это золотой сценарий! А Иден! Конечно, она не ангел, но и не злодейка. – Кит кружилась по комнате. – Боже, как мне хочется получить эту роль! Я готова на все, даже на убийство соперницы. Кто же получил эту роль? – Но она тут же замахала руками. – Нет-нет, не говори, я даже знать не хочу. Лучше не знать.

– На эту роль еще никто не пробовался.

– Никто? Значит, смотра актеров еще не было?

– Кажется, был, насколько мне известно. Но Кит уже не слушала ее. Она бросилась вон из комнаты, чтобы немедленно из вестибюля позвонить Мори Роузу.

– Мори, дорогой, ты должен устроить мне пробу на роль Иден в новом фильме Джона Тревиса «Белая ложь», – быстро выпалила она, когда он наконец подошел к телефону.

– А кто в комиссии?

– Не знаю. Я забыла спросить у Полы.

– Ты сказала, фильм Тревиса? Тогда узнать будет нетрудно. – Он помолчал, раздумывая. – Ты намерена шагнуть в другую профессиональную лигу, Кит? Повыше?

– Я должна получить эту роль, Мори, и я ее получу.

– Конечно, Кит, – рассеянно ответил он, о чем-то думая. – Если я не ошибаюсь, у Тревиса контракт со студией «Олимпик». Это компания Лесситера. Я слышал, он собирается устроить грандиозный банкет. Если ты попадешь на пробу, я смогу раздобыть нам пригласительные билеты. Надо пустить в ход все, Кит. Обаяние, кокетство, все, что может помочь.

– Устрой мне пробу, и она меня вдохновит. Крепко прижимая к груди сценарий, Кит повесила трубку.

Волнения. О, их у нее было предостаточно. Теперь же, когда появился шанс стать звездой, она странным образом ничего не испытывала, разве что некоторое беспокойство. Самолет выпустил шасси, и вскоре Кит почувствовала, как он уменьшил скорость. Чип Фримен со свистом втянул в себя воздух и зажмурил глаза. Самолет, замедляя ход, уже бежал, легонько подпрыгивая, по асфальту аэродрома Сарди Филд, расположенного к западу от Аспена.

– Может, ты отпустишь мою руку, Чип? – сухо сказала Пола. – Мы уже на земле.

– Прости, – Чип отпустил руку Полы и впервые сделал глубокий свободный вдох. – Господи, я ненавижу самолеты, – промолвил он, не обращаясь ни к кому в частности.

– Неужели? – У Полы было каменное лицо.

– Пола, – произнесла Кит с упреком, прогнав с лица улыбку.

– Конечно, он ухватился не за твою руку. Посмотри, как он изуродовал мне ноготь, – сокрушалась Пола, глядя на сломанный ноготь. – Мне снова придется делать маникюр.

– Нет ничего проще, – живо вмешался в разговор Мори. – Я договорился с парикмахером и маникюршей. Они будут у Джона в шесть вечера, чтобы подготовить Кит к балу. После нее маникюрша в твоем распоряжении.

– Ты мне ничего не говорил об этом, Мори. Мне не нужно... – возразила было Кит.

– Нет, нужно. Ты – моя звезда. – Он широко улыбнулся, и его лицо человека, озабоченного важными делами, вдруг подобрело и стало мягким. – Ты должна выглядеть сегодня сногсшибательно, Кит, на все сто миллионов долларов, даже если Тревис их тебе не заплатит, – добавил он и бросил хитрый взгляд на Джона Тревиса.

Тот лишь уничтожающе холодно взглянул на него. Джон Тревис не жаловал Мори и был не особенно высокого мнения о нем как об агенте Кит, чего никогда не скрывал.

– Мы оба прекрасно знаем, что она не может требовать такую сумму.

– Пока, – быстро добавил Мори.

– Гнусно делать деньги мерилом всего, – как всегда в таких случаях, возмутился Чип. Теперь, когда самолет приземлился, он наконец отважился покинуть свое кресло.

– Если ты полагаешь, что кинобизнес – это искусство, ты, братец, заблуждаешься, – назидательно заметил Мори.

Чип круто повернулся к нему.

– Ты прав, Роуз. Чертовски прав. Кинобизнес стал символом алчности, вульгарности и быстротечной славы. Но для некоторых из нас – это еще и хорошие фильмы. И без нас вы сидели бы в дерьме.

– Точно, – согласился Мори, ничуть не обидевшись.

Появился второй пилот и пригласил пассажиров к выходу. Первым ринулся Чип Фримен и ступил на трап, как только его установили. За ним последовала Пола. Мори махнул рукой Ивонн Дэвис, предлагая не ждать его, а сам задержался, ожидая, пока Кит возьмет свое пальто и сумочку.

– Этот парень не только много о себе думает, но заводится с первого оборота, не так ли?

Мори поднял глаза на Кит – она была выше его.

– Поэтому не заводи его, – посоветовала она.

– Я? – деланно удивился Мори и, довольно рассмеявшись, пошел к выходу.

– Он невыносим, – покачала головой Кит.

– Не считая всего прочего, – как бы про себя пробормотал следовавший за ним Джон Тревис, но не стал развивать эту тему. Кит тоже промолчала. Она уже знала, что он думает об ее агенте. Это был их давний предмет спора, а сейчас у нее не было желания ссориться.

Когда Кит вышла из самолета, ее встретил ослепительный солнечный полдень. Невольно окинув панораму гор в осеннем уборе на фоне бирюзового неба, она с наслаждением вдохнула чистый смолистый воздух. Она была дома.

С удивлением рассматривая парад самолетов на летном поле, Кит кивком головы указала подошедшему Джону на величественно возвышавшийся над всеми «Боинг-727».

– Похоже, Джи Ди Лесситер уже здесь. Это его самолет, – заметила она.

Услышав это, Пола с удивлением произнесла:

– Ты хочешь сказать, что это один из его личных самолетов?

–А чей же еще? – саркастически заметил Чип Фримен. Кит поняла, что Чип еще не остыл после стычки с Мори. – Этот человек хочет иметь все, что побольше да получше. Просто мания какая-то.

– Это не преступление, Чип, – заметила Пола, бросив на него взгляд, в котором был не только присущий ей скептицизм, но и житейская мудрость.

Чипа взорвало.

– Этот мнящий себя аристократом осел считает, что может командовать всеми и все держать под контролем.

– И что же позволяет ему делать это, как ты думаешь? – язвительно спросила Пола и тут же ответила: – Самая малость, Чип. Власть и деньги.

Когда Чип, ничего не ответив, плотно сжал губы и отвернулся, она в неожиданном порыве сочувствия и понимания коснулась его локтя.

– Чип, не следует кусать руки дающего... Даже в его отсутствие.

– Я сказал бы ему это в глаза, будь он здесь.

– Спокойно, Чип, – вмешался Джон Тревис. – Ты знаешь, что не относишься к числу любимчиков Лесситера.

Чип вскинул голову, и его карие глаза за толстыми линзами гневно сверкнули.

– А он тем более не относится к числу моих. Так что мы квиты.

– Не совсем. – Лицо Джона было совершенно спокойным, но в голосе прозвучали твердые нотки. – Пока только его пятьдесят миллионов позволяют нам снять фильм и обеспечить его прокат.

– И он никогда не перестанет напоминать нам об этом, – угрюмо добавил Чип.

Джон невесело улыбнулся.

– Поскольку между твоими мозгами и языком нет фильтрующего устройства, Чип, сделай одолжение и воздержись от каких-либо высказываний в адрес Лесситера, хотя бы сегодня на приеме.

Чип как-то весь обмяк и понурил голову, будто провинившийся школьник.

– Попытаюсь, Джон, – нехотя пообещал он. – Да поможет мне Бог. Но этот тип не способен отличить хороший фильм от плохого, не говоря уже о сценарии.

Пару недель назад до Кит дошли слухи, что Лесситер потребовал каких-то изменений в сценарии Чипа. Не это ли так взвинтило беднягу? Она знала, что у Чипа есть своя идея озвучивания фильма, а также намерение поискать место съемок в Аспене, пока они здесь. Чего хочет от него Лесситер?

К самолету внезапно подошел человек в джинсах и ветровке с широкой улыбкой на загорелом лице, эдакий типичный американец из глубинки. Он отыскал глазами Джона.

– Добро пожаловать в Аспен, мистер Тревис. Рады видеть вас здесь.

– Спасибо, Ден, – ответил Тревис и, сделав шаг к нему, пожал ему руку, а затем представил Дена всем остальным. – Ден Сомерс обеспечивает мою безопасность в Аспене. Он и пара его людей сделают все, чтобы мы не пострадали от чрезмерных восторгов наших почитателей, да и недоброжелателей тоже.

Кит, бросив взгляд на охранника, вдруг вспомнила, что Тревис давно уже не появлялся на публике без охраны. Три года назад, на премьере, на него напал давно гонявшийся за ним фанатик с бейсбольной битой в руках и сломал ему пару ребер.

Этот случай и участившиеся за последнее время инциденты с другими актерами заставили Джона усилить личную охрану.

– Страх и слава стали синонимами в наше время, – трезво заключила Кит.

– Берт подаст лимузин прямо к трапу. – Ден указал на двигавшийся к самолету длинный «линкольн». – Как только я получу багаж, мы можем ехать.

– Отлично.

Ден приветственно махнул служащим аэродрома, выгружавшим багаж.

– Я думал, нас встретят Эйб и Нолан, – огорченно промолвил Чип. – Мы бы сразу обсудили график съемок. Нолан перестарался с ним.

– Возможно, их что-то задержало.

Подъехал «линкольн». Взяв Кит под локоть, Джон повел ее к машине.

– Минутку, Кит, – остановил ее Мори.

Увидев, как Мори спешит к ней, переваливаясь на своих коротких ножках, Кит остановилась.

– Мы сейчас присоединимся к вам, Джон, – сказала она и, высвободив руку, повернулась навстречу Мори.

Из-за своего небольшого роста у Мори Роуза выработалась привычка, разговаривая, как-то особо закидывать голову назад, что придавало ему некоторую агрессивность, и задирать свой крупный крючковатый нос. Взглядом он пытался пригвоздить собеседника к месту. Именно большой нос, нью-йоркский выговор и прижимистость в деньгах побудили многих подозревать, что он неарийского происхождения.

Несколько лет назад Мори признался Кит, что он такой же еврей, как преподобный проповедник Билли Грэхем. Однако вскоре после того, как он обосновался в Голливуде, он обнаружил, что многие актеры предпочитают, чтобы их дела вел человек еврейской национальности. Поэтому, следуя заповеди П.Т. Барнума «Дай людям то, что они просят», он перестал отрицать, что он не еврей, и даже закрывал свою контору в такие священные для правоверного еврея дни, как Судный день и ханука. Он охотно принимал приглашения коллег на церемонию бармицвах, и хотя дома по-прежнему ел яичницу с беконом, в ресторанах заказывал лишь кошерную пищу.

Без сомнения, Мори Роуз душой и телом принадлежал Голливуду.

– В чем дело, Мори? – спросила Кит, заинтересованная выражением его лица.

– Относительно этого вечера, Кит. – Он взял ее под руку и неторопливым шагом повел к лимузину. – Я хочу, чтобы ты не отходила от Джона Тревиса ни на шаг весь вечер.

– Тебе не кажется, что это будет выглядеть по меньшей мере странным? А вдруг ему захочется потанцевать с кем-нибудь или отлучиться в мужскую комнату? – мрачно изрекла Кит, сделав каменное лицо.

– Будь серьезней, Кит.

– Зачем? – Она улыбнулась. – Твоей серьезности хватит на нас двоих, Мори. – Она заметила, что это отнюдь не позабавило его. – Ладно, я вполне серьезна. Ты хочешь, чтобы мы с Джоном стали на этот вечер сиамскими близнецами, не так ли?

– Именно. Газета «Дабл Ю» и журнал «Пипл» дадут подробные репортажи об этом бале. Я хочу, чтобы на каждой фотографии Джона Тревиса была и ты. Если хочешь, можешь даже повиснуть на нем, но так, чтобы ты тоже попала в объектив.

– Ладно, – согласилась Кит, чувствуя себя почти ветераном закулисных голливудских интриг. Нельзя сказать, чтобы ей это нравилось.

– Вот и хорошо, – быстро сказал Мори. – Эта журналистка Дэвис подготовит еще несколько интервью с тобой. Но это уже для местной прессы. «Девушка из нашего города делает карьеру» и так далее. Мы все просмотрим в гранках.

Кит мысленно вздохнула. Она надеялась, что после благотворительного бала можно будет наконец хотя бы пару недель до начала съемок отдохнуть от репортеров и фотографов. Рекламный бум начался месяц назад, как только она подписала контракт на исполнение роли Иден в фильме «Белая ложь». Сначала шумиха и встречи с прессой ей даже нравились. Теперь же все стало надоедать. Она хотела отдохнуть, но, кажется, из этого ничего не получится.

Джон Тревис поджидал их у машины, неприязненно глядя на то, как они неторопливо идут, поглощенные беседой. Он снова почувствовал раздражение. Даже внешний вид Мори Роуза был ему неприятен. Своей неуклюжей тяжелой фигурой коротышка Роуз напоминал жабу.

Пола Грант, стоявшая рядом, понимающе вздохнула. Глаза Джона и Полы на мгновение встретились.

– Он собирается ехать с нами? Зачем это? – спросила Пола.

– Когда будешь с ним рядом, попробуй сделать глубокий вдох, – посоветовал Джон, пытаясь шуткой замаскировать свое презрение к Роузу. – Ты услышишь запах алчности и страха. – Немного помолчав, он добавил: – Хотелось бы, чтобы она это поняла.

– Но он всегда был ее агентом, с самого начала ее карьеры. – Слегка пожав плечами, она хотела дать понять, что считает разговор на эту тему оконченным. Однако он не сомневался, что Пола согласна с ним.

– Ты ее подруга. Постарайся убедить ее, что ей надо избавиться от него и заключить контракт с известным агентством или хотя бы с Уильямом Моррисом. От этого будет больше пользы.

– Убеждена, что разговор будет напрасным. Кит слишком лояльна в своих привязанностях. – Улыбка Полы была печальной, когда она взглянула на Джона. – Я тоже когда-то в это верила. А ты?

– Не помню, – сухо ответил он.

– Да, давно это было. Повернувшись, она села в машину.

Ден Сомерс широким шагом приблизился к Джону. Почти одновременно подошли Кит и Мори.

– Все в порядке, – объявил Ден. – Вы готовы?

– Да, – ответил Джон и, протянув Кит руку, помог ей сесть в машину.




3


Согнанный в тесную кучу скот представлял собой темную массу ревущих и обеспокоенных животных. Беннон вместе с Хэнком, худощавым смуглым ковбоем средних лет, объехали стадо. Беннон одной рукой держал поводья, другой – сложенный вдвое аркан.

– Много ли коров забрело в лес, Хэнк? – справился он у ковбоя. Загорелое, в испарине лицо Беннона от прямо падавших на него жарких полуденных лучей солнца казалось вылитым из бронзы. Из-под ковбойской шляпы выбились влажные от пота темные волосы.

У Хэнка за щекой был солидный кусок табачной жвачки, от чего его лицо слегка скособочило. Отвернувшись и сплюнув желтую слюну, он лишь тогда ответил хозяину:

– По моим подсчетам, не больше десятка.

Беннон кивнул. Он и сам так подсчитал.

– Завтра их поищем. А теперь, Хэнк, давай загонять стадо в загон.

– Как скажешь, хозяин, – ответил Хэнк и, тронув коня, направил его к воротам загона. За ним цепочкой, одна за другой потянулись коровы. Он ехал впереди стада, то и дело сплевывая табак, эдакий гамельнский крысолов, вместо игры на дудочке жующий табак.

На этот раз все должно было пройти гладко. Стадо у ворот не заупрямится, как в первый раз. Хэнк, размотав лассо, заарканил за рога первую корову и благополучно втащил ее в загон. За нею покорно, как овечки, потянулось все полутысячное стадо.

Беннон, как всегда, был замыкающим. Ему предстояло запереть ворота, как только в загон войдет последняя корова.

Дочь Лора уже ждала его там. На ней была грубая рабочая куртка и пара вполне модных узких джинсов, на ногах – ковбойские сапожки. Темные волосы Лоры были туго заплетены в косу. Забытые наушники карманного плейера свободно болтались на шее.

– Это была настоящая паника, ведь так, папа?

Глаза Лоры сверкали от неподдельного волнения.

– Да, дочка, – согласился Беннон и скупо улыбнулся.

Отец и дочь поехали рядом.

– Это было так здорово и так страшно, – продолжала делиться своими впечатлениями Лора. – Я должна все рассказать Баффи. Она умрет от зависти. – Предвкушая это, Лора даже закусила губку от удовольствия.

Беннон смотрел на оживленное личико дочери и отметил про себя, что она заметно похорошела. Характером и внешностью она будет в мать, он давно уже это заметил. Это и радовало и тревожило. Дочь все больше напоминала ему о жене, умершей девять лет назад. Красивая и своенравная Диана словно не дает ему забыть их единственный короткий год совместной жизни, такой прекрасный... и такой несчастливый.

– Пегий чуть не понес меня, когда услышал рев самолета так низко. Я едва удержала его, а то бы умчался вслед за коровами в лес. – Лора наклонилась и ласково потрепала лошадь по холке. – Ты у меня умный, сразу послушался.

– Отличный мерин, – согласился отец. Несмотря на броскую масть и стать, Пегий был по характеру спокойным и послушным – идеальная лошадь для девятилетней девочки.

– Он у меня лучше всех, – согласилась Лора.

До Старого Тома долетела последняя фраза внучки.

– Кто это лучше всех?

– Пегий, конечно, – весело ответила девочка.

– Гм, – скептически хмыкнул дед, окидывая опытным взглядом мокрые бока и шею лошади. Он давно определил главный недостаток этого коня – отсутствие выносливости.

– Лучше посмотри на лошадь твоего отца. Она может находиться под седлом весь день, с утра до вечера, и будет свежей как огурчик.

– Но, дедушка, это жестоко – держать лошадь весь день под седлом.

– Жестоко или нет, но я говорю правду.

Лора знала, что лучше не спорить с дедом, и переменила тему.

– Ты видел самолет, дедушка? – Она мечтательно посмотрела на небо. – Как ты думаешь, кто там был?

– Какие-нибудь голливудские или иные шалопаи, вот кто.

– Дедушка, – с упреком посмотрела на него Лора, а затем принялась мечтать: – Может, Шер? Или Мелани с Деном Джонсоном? А может, Джон Тревис? Или тот актер, который играл Джокера в «Бэтмене»?

– Джек Николсон, – подсказал ей имя актера отец, хотя подумал, что малышка, пожалуй, права. Скорее всего это Джон Тревис пожаловал.

Он не сомневался, что вместе с Тревисом прилетела и Кит. Триумфальное возвращение звезды Голливуда в родные места. В Аспене, очевидно, будет сниматься их с Тревисом новый фильм. Конечно, Кит, как никто другой, заслуживает успеха. Беннон был рад за нее. Однако воспоминания о ней были подернуты дымкой грусти и вины.

– Как бы мне хотелось побывать с тобой на этом балу, папочка, – со вздохом произнесла Лора. – Я бы увидела всех кинозвезд.

Беннон улыбнулся.

– Не печалься, Лора, мы с тобой еще наверстаем это. Не пройдет и нескольких лет, как я буду твоим кавалером на таких балах.

– Что ты говоришь, папа, – с упреком воскликнула Лора. – Разве отец может быть кавалером собственной дочери?

– Прости, я не подумал, – рассмеялся Беннон, глядя на дочь, и озорно натянул ей ковбойскую шляпу на нос. Лора со смехом снова сдвинула ее на место. Такие моменты их близости надолго запоминались каждому из них.

От смеха лицо Беннона разгладилось. Он бросил взгляд на солнце, чтобы определить время.

– Если не загоним скот в загон немедленно, мы с дедом опоздаем на банкет, а ты опоздаешь на ужин и к своей подружке Баффи.

Все трое Беннонов принялись за дело и вскоре заставили отставших коров бежать трусцой за стадом.

– Много ли их осталось в лесу? – спросил старик сына.

– Не более десятка, – ответил Беннон, подгоняя особо ленивую корову арканом. – Завтра мы их найдем.

– Но завтра воскресенье, пап, – запротестовала Лора. – Наш хор поет в церкви, и у меня партия соло. А потом к нам должна прийти в гости тетя Сондра и все такое прочее. Ты не можешь не пойти в церковь. Мы столько недель репетировали.

– Отец, как ты думаешь, можем мы или не можем? – подмигнув старику, спросил Беннон. – Думаю, коровы могут подождать до окончания службы в церкви, как ты считаешь?

– Не знаю, – Старый Том сделал вид, что самым серьезным образом обдумывает этот вопрос. – Коровы могут забрести Бог знает куда, потом не найдешь их...

Конечно, Лора сразу поняла, что ее разыгрывают.

– Незачем дразнить меня. Я знаю, что вы придете, – крикнула она и, легонько пришпорив коня, заняла свое привычное место на одном из флангов.

Беннон, проводя ее взглядом, озадаченно покачал головой.

– Я думаю, она нашей породы, отец.

Старый Том одобрительно хмыкнул, и оба замолчали. Старик медленно ехал, видя перед собой мерно покачивающиеся черно-белые спины породистых херфордов и ангусов. Его бывалый конь хорошо знал свои обязанности, и вскоре Старый Том, по обыкновению опустив руки на луку седла, погрузился в воспоминания.

Иногда он поднимал глаза и они подолгу останавливались на скалистых гребнях гор и синеве неба. С гор подул слабый ветерок и зашелестел в кронах деревьев, словно эхо далекого водопада.

Через годы до Старого Тома доносились голоса, и чаще всего голос Бьюти, его жены. Том слышал его так явственно, словно она была рядом.

«Только музыке Моцарта удалось бы передать прелесть этого дня, Том».

Старик видел ее восторженный взгляд, устремленный на залитые солнцем горы.

Впереди на фоне яркой зелени сосен желтело пожухлой травой обширное пастбище. Стадо широкой темной рекой пересекало его, умело направляемое ковбоями.

Окидывая взглядом этот край, который был его домом, плодородные поля, широкие просторы и нетронутую красоту природы, Старый Том всегда ощущал, как его грудь дышит глубоко и ровно, а мускулы наливаются прежней силой. Он с гордостью следил за искусством ковбоев, позволявшим стаду идти спокойно и ровно.

– Чертовски неблагодарный труд, – прервал он молчание. – Ковбой получает мало, а работает много, до ломоты в спине, и все в грязи да в пыли. Куда там какая-то романтика или слава.

– Не забывай, это же можно сказать и о труде фермера, отец, – заметил Беннон и улыбнулся.

– А то я не знаю, – рассмеялся Старый Том. – Сам этому отдал лет шестьдесят, если не больше. А все, что имею от этого, – это хруст в костях, который погромче, чем скрип нового седла. Ну да что жаловаться. Банку мы не задолжали, идем даже на шаг впереди него.

– Это верно, – согласился сын. От еле заметной улыбки резче обозначились суровые линии лица.

– Но, что бы ты ни говорил, человек создан для этого труда, он должен быть ближе к земле, видеть смену времен года, чувствовать круговорот жизни.

Лошади вошли в ручей, чью воду уже замутило прошедшее стадо.

– Эта жизнь свободна от новинок вроде компьютеров и прочего, – продолжал философствовать старик, – нет зловония городов, нет стен, закрывающих небо. Здесь – вечно меняющаяся погода, река, трава и стадо, да еще человек и горы, которые всегда бросают ему вызов. Вот что делает его смелым и сильным и заставляет совсем по-другому смотреть на мир.

– Возможно.

– Как это – возможно? Это так и есть.

– Согласен, – снова скупо улыбнулся Беннон.

С детства приученный к работе на земле, он не мог не знать и не чувствовать перемен в окружающей его природе, не уважать все ее капризы. Его взгляд задержался на гребнях гор на севере. Где-то там, за ними, была зима. Однажды ночью или днем она укроет землю белым снежным покрывалом, под которым сожмется и увянет все, что только цвело. Он любил эту землю. Острое чувство благодарности переполнило его, и в эту минуту он почувствовал себя счастливым.

Это был непредсказуемый край неожиданностей, где глубокая тишина внезапно сменялась волчьим воем ветра, яркое солнце закрывала черная туча и кривые стрелы молний вонзались в небо, на миг освещая озера и каньоны за густой пеленой ливня. Здесь хрупкую сонную тишину зимнего рассвета могло внезапно нарушить эхо снежного обвала далеко в горах.

Это были Скалистые горы, суровые, первозданные, неукротимые, бросавшие вызов слабому духом человеку, однако способные зажечь в его глазах огонь, который не погаснет никогда.

Лимузин мягко подкатил к большой вилле в Старвуде, в одном из самых фешенебельных и хорошо охраняемых пригородов Аспена. Построенный на склоне горы из камня, дерева и стекла, со множеством соляриев, балконов и террас, дом был вполне современным по своей архитектуре. Из него открывался великолепный вид на город.

– Ну, вот мы и приехали, – заметил Джон, помогая Кит выйти из машины. Она окинула взглядом дом, и ее поразило, как он естественно вписывается в живописный ландшафт. – Вот мое скромное жилище...

– Скромное? – Кит иронически посмотрела на него. – С этим домом несовместимо такое понятие, как скромность. Разве не так?

– Пожалуй, ты права.

Она снова посмотрела на дом. Участок за ним, однако, сохранил все черты нетронутой природы, там свободно росли деревья и вечнозеленый кустарник. Казалось, их не коснулась рука садовника, что говорило о высоком знании им своего дела.

– Посмотри, какой вид открывается отсюда! – воскликнула Пола, указывая вниз на долину, город и горную гряду за ними. – Тебе надо начать съемки, Чип, именно сейчас, – обратилась она к стоявшему рядом Чипу Фримену. – Первые кадры должны запечатлеть эти изумительные краски осени.

– Не пойдет, – решительно возразил Чип и, чтобы сгладить некоторую резкость тона, пояснил: – Фильм «Белая ложь» требует другого фона. Это – зима, заснеженный Аспен. Я уже вижу, какими кадрами должен начинаться мой фильм.

Он приложил к глазам согнутые ладони и, словно глядя в объектив камеры, представил себе нужный пейзаж:

– Мы находимся на вершине лыжного спуска, откуда открывается вид на город. В фокусе три женские фигуры в ярких шикарных лыжных костюмах. Они стоят спиной к камере... Затем камера отходит... – Голос его окреп. – В кадре Иден. Она несется вниз на лыжах. Темные солнцезащитные очки, белокурые волосы, развевающиеся сзади тяжелой гривой. Камера следит за ее спуском до конца, пока она не затормозит у подножия. Иден останавливается, снимает очки. Здесь ее ждет Маккорт.

Чип на мгновенье задумался и опустил руки.

– Далее следуют кадры зимнего курорта, ослепительный блеск снега, хрустальные сосульки, солнце... – Он удовлетворенно умолк.

– Да, – согласилась Кит. – Прекрасное начало. Мне нравится, Чип.

Он резко повернулся к ней, и глаза его испуганно округлились.

– Я даже не спросил, умеешь ли ты стоять на лыжах?

Кит из озорства решила подшутить и сказать, что не умеет, но, вспомнив, что Чип начисто лишен чувства юмора, пожалела его.

– Не беспокойся, я немало времени провела на этих спусках. Да, Чип, я умею не только стоять на лыжах, но и спускаться с гор. Это мне не в новинку. Однако спускам я предпочитаю спокойные прогулки по равнине.

– Разумеется, я использую дублеров. – Чип обошел машину и приблизился к Кит. – Но, понимаешь, хотелось бы снять тебя на лыжах. И обязательно крупным планом твое лицо. Если сделать все это с помощью монтажа, можно все испортить. – Когда он смотрел на нее так сквозь толстые линзы очков, склонив голову набок, он напоминал ей мудрую старую сову. – Ты была в костюмерной у Софи? Она показала тебе эскизы лыжного костюма?

– Да.

Софи де Витт, художница по костюмам, становилась уже легендой Голливуда.

– Так вот, забудь о них. Я велел Софи их уничтожить. Цвета никуда не годятся.

Чип, подхватив Кит под локоть, повел ее к широким ступеням виллы.

– Моя Иден не может быть в черном с желтым, словно ящерица. У нее своя стать, свой стиль. На этой лыжне она призвана сверкать, затмевая всех. Я вижу ее в тонах драгоценных камней. Мы с Софи уже все обдумали. Брюки будут цвета густого аметиста, куртка – ярко-синяя, с отливом в багряный или фиолетовый, понимаешь?

– Какая роскошь! – согласилась Кит. Поднявшись по ступеням, они остановились перед массивной окантованной бронзой дверью с опалово-матовыми стеклянными панелями.

Мори Роуз, с трудом переводя дыхание, застыл на верхней ступеньке.

– Чертова лестница, – отдуваясь, выдохнул он и осторожно, чтобы не сдвинуть парик, вытер лоб. – Я совсем выдохся.

– Это разреженный воздух так на тебя действует, – успокоила его Кит. – Аспен находится на высоте более чем восьми тысяч футов над уровнем моря, а этот дом, пожалуй, еще выше.

– Нам должны были бы раздать кислородные подушки, – пыхтел недовольный Мори.

– Ты многого хочешь, – проворчала Пола. Мори печально кивнул головой.

– Мне трудно дышать.

Джон, опередив гостей, отпер дверь.

– Входи. В обморок лучше упасть в доме.

– Слава Богу, – с облегчением произнесла Пола, входя вслед за Кит. Сделав несколько шагов, она вдруг остановилась и схватила Кит за рукав.

– Это не вилла, – промолвила она тихо. – Это настоящий снежный дворец.

– «Снежный», пожалуй, единственное подходящее слово, – согласилась Кит.

Вестибюль действительно сверкал снежной белизной: стены, мраморный пол, широкая лестница. Огромная хрустальная люстра, свешивающаяся с потолка, напоминала скульптуру из льда и слепила глаза.

Белой была пустая комната справа, которую Кит увидела в открытую дверь. Побуждаемая любопытством, она вошла в нее и, спустившись по нескольким ступеням, оказалась в просторной гостиной с уходящим куда-то в высоту, как в соборе, потолком.

Здесь слепящую белизну смягчали дубовый паркет и зеленые кадки с фикусами. Кит едва взглянула на камин из белого камня, ибо была ошеломлена огромным, во всю стену, окном и великолепной панорамой гор за ним. Белизна стен гостиной делала осенние краски ландшафта еще более яркими.

– Представляю, как все это выглядит зимой, когда кругом белым-бело от снега! – воскликнула она, обернувшись и ожидая увидеть рядом с собой Полу. Но рядом стоял Джон Тревис.

– Да, это верно, особенно вечером, когда Аспен сверкает огнями, как небо звездами. – Он легонько дотронулся пальцами до ее волос. – Но самый лучший вид – с балкона над спальней. – Он внимательно посмотрел на нее. – Думаю, он тебе понравится.

– Уверена, – спокойно ответила Кит.

– Я имею в виду, над моей спальней.

– И я тоже.

Стоя так близко, она вспомнила вкус его поцелуев и легкое головокружение, которое почему-то всегда испытывала, когда он целовал ее.

– Что же останавливает тебя?

Джон стоял совсем близко, голос его был низким, тихим и еще больше напоминал ей о его ласках.

– Шрамы от старых ожогов.

Да, она любила, горячо, безоглядно, так, как лишь она умела любить, но ее любовь была отвергнута. Боль неразделенной любви не удалось забыть. С тех пор она была осторожна и сдержанна в своих отношениях с мужчинами и научилась владеть своими чувствами, что было нелегко.

– К тому же, насколько я знаю, Джон Ти, ты не отличаешься постоянством.

Она попробовала сказать это как можно более равнодушным и веселым голосом.

– Да, это верно, – согласился он, обводя ее внимательным и серьезным взглядом. – Но у меня такое чувство, что на этот раз все будет иначе. Совсем иначе.

Кит рассмеялась и легонько коснулась губами его щеки.

– Пора бы.

Прежде чем ответить ей поцелуем, Джон вдруг увидел, что по ступенькам в гостиную тяжело спускается толстяк Мори, а за ним и остальные.

– Неплохой домик ты себе отгрохал, Тревис, – отметил Мори и, увидев бар, направился прямо к нему, сделав вид, что не замечает недовольного лица хозяина дома. – У тебя есть бассейн? – справился он, и, переваливаясь, подошел к стеклянной двери, ведущей на широкий балкон с дубовым настилом.

Джон раскурил сигарету и выпустил струю дыма, следя взглядом за Кит, которая отошла и теперь с интересом рассматривала китайскую вазу.

– Крытый и открытый бассейны, сауна, баня, гимнастический зал, винный погреб, бильярдная, кинозал, – перечислил Джон. – Все к вашим услугам.

– Неужели? А кегельбан? – попробовал съязвить Мори.

– Этого нет, – резко ответил Джон и, повернувшись к подошедшему Чипу, добавил: – В музыкальном салоне есть проектор и экран, ты можешь там просматривать снятый материал.

– Отлично! – Лицо Чипа просияло от этой новости.

– Забудьте о ваших прихотях. Этот дом и без них великолепен, – вмешалась Ивонн Дэвис, остановившись посреди гостиной и с восторгом оглядывая ее. – Ты, должно быть, счастлив, Джон, когда возвращаешься сюда...

– Да, но, увы, это нечасто бывает. Я даже подумываю, не продать ли его...

– Зачем? – нахмурилась Кит.

Джон посмотрел на нее долгим взглядом.

– Я купил его пять лет назад за полтора миллиона. Сейчас могу получить за него четыре с половиной.

Мори свистнул от удивления.

– Вот это то, что я называю хорошим наваром.

– Да, – согласился Джон, опять пустив в воздух струю дыма.

– А почему бы не сдавать его в аренду кинокомпании на время съемок и не получать неплохие деньги? – отважился дать совет Мори.

– Выездные съемки стоят больших денег. Очень высока плата за аренду, – ответил Джон.

– Но зато какие условия, – улыбнулся Мори. – Разве тебе не хочется предоставить такие для Кит? – осклабился он.

Джон с раздражением раздавил окурок в пепельнице. Этот олух даже не знает, что особые условия для актеров предварительно оговариваются в контракте.

– Это совсем не нужно, Мори, – вмешалась Кит. – Я буду жить на ранчо.

Джон бросил взгляд на Кит и вдруг понял, что ее решение ему не нравится.

– Мы посмотрим, – сказал он неопределенно, словно откладывая решение, ибо в этот момент по мраморному полу холла к ним приблизились Нолан Уокер и Эйб Зиглер. Оба были в спортивных костюмах, Нолан, разумеется, от Билла Бласса, а Эйб – в каком-то мешковатом молодежном.

– Мы услышали голоса, – сказал Нолан, легко сбегая со ступенек в гостиную. Он был загорел, ловок, подтянут. Эйб тяжеловато спустился вниз и неуклюже последовал за ним – во всем ему прямая противоположность.

– Вы только что приехали? Как долетели? – Эйб протянул Чипу толстую короткопалую руку.

– Не спрашивай его, – посоветовала Пола. – Он летел с закрытыми глазами.

– Где вы были? – сердито спросил Чип, не обращая внимания на замечание Полы. – Я думал, вы нас встретите.

– Мы были в гимнастическом зале. Хотели расслабиться немножко, – ответил Нолан. – Это полезнее, чем околачиваться в аэропорту.

– Простите, что перебиваю, – вмешалась Ивонн Дэвис. – Но может, ты укажешь мне мою комнату, Джон? Или, учитывая размеры твоей виллы, набросаешь небольшой планчик? Я все еще собираюсь немного поработать.

– Не возражаю удалиться и я, если мне тоже укажут мою комнату. Я бы хотела привести себя в порядок. – И Пола растрепала пальцами рыжую копну своих волос.

– Комнаты? – простонал Эйб. – Кажется, вы что-то сказали о комнатах?

– Карла сейчас проведет вас.

Джон кивком указал на женщину, спокойно стоящую в дверях. Кокетливая униформа горничной не придала стройности ее коренастой фигуре.

– О чем речь? Что с комнатами? Здесь их не хватает? – всполошился Чип.

– Речь не об этом доме, Чип. Эйба интересует, где разместится съемочная группа, – пояснил Нолан.

– В Базальте, должно быть, или в Гринвуд-Спрингс... если нам повезет, – проворчал Эйб. – Но вам известно, во что обойдутся нам поездки туда и обратно и сколько времени в общей сложности это у нас отнимет?

– Разве нельзя всех устроить в Аспен?

– Едва ли, Чип. И поверь, ребятам не очень понравится, если в здешних отелях их будут переселять из номера в номер.

– Разговор, похоже, принимает характер рабочего совещания перед съемкой, – усмехнулась Кит, проходя мимо Джона и направляясь к двери. – Прошу извинить меня, но я должна догнать Карлу.

Джону хотелось остановить ее, а лучше последовать за ней, но он не двинулся с места, а лишь смотрел, как она легко взбежала по лестнице, догоняя Полу и Ивонн.

Джон, раскурив новую сигарету, жадно затянулся. Кажется, она скоро будет вить из него веревки, подумал он о Кит. Это совсем ни к чему.

У него и без того масса проблем. Надо выбросить Кит из головы и думать только о фильме.

Этот фильм должен принести ему успех, если он хочет удержаться на вершине славы. Последние его фильмы были неудачей, хотя и дали сборы. Но по голливудским меркам фильмы, принесшие менее сотни миллионов долларов, считаются почти провалом.

Если «Белая ложь» не даст кассовых сборов, его имя ничего не будет стоить, он потеряет возможность контроля над фильмами со своим участием и вскоре окажется в конце очереди тех, кто ждет ролей. Черт возьми, так можно докатиться до того, что он снова будет сниматься лишь на телевидении, как Барт Рейнольде.

Стиснув зубы, он стряхнул пепел с сигареты и, прогнав мрачные мысли, снова услышал голоса о чем-то беседующих Чипа, Эйба и Нолана. Они напомнили ему о реальности и о том почти незаметном нажиме, который оказывает Лесситер во всем – от отбора актеров на роли до выбора режиссера и места съемок, не говоря уже о сценариях.

Лесситер. Джон взглянул на лестницу, по которой только что поднялась Кит, и вспомнил их первую встречу. Это произошло на одной из вечеринок с коктейлями, которые любил устраивать магнат в своем поместье в Бель-Эйр. Джону весьма недвусмысленно было велено присутствовать, и он с неохотой согласился...

Огромная в псевдоитальянском стиле вилла, прячущаяся за поворотом умело скрытой кустарником частной дороги, огороженная каменной стеной и живой изгородью, сияла огнями.

Джон объехал на своем «феррари» многоярусный фонтан перед домом и остановился у крыльца. Выйдя из машины, он отдал слуге в белом кителе ключи, чтобы тот сам отвел ее к месту парковки. С лужайки за домом, там, где был бассейн, доносились звуки рок-музыки, приглушенные голоса и смех.

Джон окинул взором кокетливые балкончики фасада, подобные, должно быть, тому, на который выходила шекспировская Джульетта, и, услышав шорох шин и рев мотора отъезжавшего «феррари», обреченно вздохнул и открыл дверь.

Не успел он войти, как тут же попал в плен к Чипу. Бедняга, чувствующий себя не в своей тарелке, так прилип к нему, что не отходил даже тогда, когда Джон обходил гостиную, здороваясь со всеми. Общество, как он и ожидал, было самое пестрое, наряды – от Сен-Лорана до униформы Армии спасения.

Все двери на террасу и балконы были широко распахнуты, что позволяло гостям наслаждаться вечерней прохладой и полной свободой передвижения. Звуки музыки были фоном для смеха и гомона гостей, фальшиво-радостных приветствий и злословия за спиной.

Джон и Чип нашли Нолана в баре. Взяв коктейли, все трое поспешили найти относительно укромный уголок.

– Похоже, что Лесситер вылил галлон одеколона в свой бассейн, – заметил Нолан, указывая на открытую дверь на лужайку. – От этого запаха я одурел, как от дурмана.

– Когда мы можем уйти отсюда? – ворчливо осведомился Чип.

Джона самого интересовало это.

– Только не сейчас. – Увидев, как сквозь толпу гостей, словно привыкший к вниманию публики политик, пробирается Лесситер, он сразу понял, что тот направляется к ним. – Он идет сюда.

В свои шестьдесят лет Дж.Д. Лесситер был высок и строен, с загаром яхтсмена, густой копной темных коротко стриженных волос, чуть тронутых сединой. Совсем еще юным он унаследовал небольшую фармацевтическую фабрику и превратил ее в целую отрасль индустрии. Затем он попробовал свои силы в страховании, компьютерах, издательском деле, средствах массовой информации, затем были нефть и недвижимость, и, наконец, под крылышком компании «Ласко» оказались более сотни компаний, включая кинокомпанию «Олимпик».

Враги называли его безжалостным, жестоким, коварным, с диктаторскими замашками и непомерным самолюбием. Друзья же утверждали, что он воплощенная честность, доброта, сострадание и личное обаяние. Джон, однако, подозревал, что правда где-то посредине и зависит от обстоятельств.

– Я рад, что застал вас всех вместе. Лесситер стоял перед ними с широкой улыбкой и холодными глазами.

– Ну как, вы нашли кого-нибудь на роль Иден?

– Мы все еще ищем, – сдерживая себя, спокойно ответил Джон. – Не нашли, но обязательно найдем.

Он понимал, что такая кандидатура может пока существовать лишь в воображении Чипа Фримена.

– В таком случае у меня для вас хорошая новость, – объявил Лесситер.

– Весьма кстати, – сказал Джон и поднял свой бокал.

– В марте освобождается от съемок Кэтлин Тернер. Ей нравится сценарий. Мы можем подписать с ней контракт...

– На какую роль? – нахмурился Чип.

– Конечно, на главную.

– Она не справится с ролью Иден. – Чип решительно замотал головой. – Для этой роли она не подходит.

– Не подходит! – выдержка изменила Лесситеру. – Мы говорим о Кэтлин Тернер, черт побери!

– Мне все равно, о ней, о царице ли Савской. Она не подходит для этой роли, – упрямо твердил Чип. – Иден – это женщина-загадка, с неразгаданной душой, чувственная и страстная. Для этой роли нужна актриса, которую никто еще не знает, а не та, что уже снялась в десятках фильмов, личная жизнь которой известна всем, вплоть до кулинарных пристрастий ее мужа и прочих семейных тайн.

– Неизвестная? Тебе предлагают знаменитость, а ты готов пригласить сам даже не знаешь кого? – Лесситер был вне себя от гнева и набросился на Джона. – Ты что, не мог популярно растолковать ему, что мы от него хотим?

– Я пытался.

– Значит, плохо пытался. Советую попробовать еще. А пока ты этим будешь заниматься, напомни ему ненароком о судьбе его последних заумных кинолент. – Но прежде, чем уйти, Лесситер, тыча пальцем в Чипа, грозно заявил: – Даю тебе две недели, Фримен. Если ты не найдешь свою Скарлетт О'Хара, я подписываю договор с Тернер.

После этого он повернулся и ушел.

– Он не посмеет, – бормотал красный как рак Чип. – Не имеет права...

– Ты ошибаешься, Чип. Пятьдесят миллионов – это его деньги.

Джон налил себе виски и выпил. Два года назад никто не осмелился бы разговаривать с ним таким тоном или грубо критиковать его режиссера. Сегодня он вынужден терпеть все это. Даже солидная порция виски не смогла помочь ему расслабиться.

Чип, поставив свой бокал на поднос проходящему официанту, поднялся и покинул их. Джон даже не пытался остановить его.

– Черт побери, в этом кинобизнесе никогда не знаешь, чем все кончится, – сказал Нолан и бросил в стакан кубик льда. – Теперь я понимаю, почему в детстве не любил в цирке смотреть на канатоходцев.

– Особенно работающих без сетки, – согласился Джон.

– Точно. – Нолан отпил глоток. – Ну как, пойдем?

– Черта с два. Лесситер хотел, чтобы я присутствовал, пусть потерпит до конца, – решительно заявил Джон.

Нолан довольно хихикнул.

– Молодец, Тревис. Хорошо держишь удар, мне это нравится, – он чокнулся с Джоном. – Ей-Богу, нравится.

Джон улыбнулся и налил себе еще виски.

С удовольствием потягивая его и поглядывая поверх стакана на гостей, он увидел, как она вошла, – белокурая, с медовым отливом грива тяжелых до плеч волос, что-то золотое с вкраплениями жемчуга и хрусталя на шее, белая шелковая блуза и подчеркивающая стройность бедер черная плиссированная юбка-брюки.

Летящей походкой она пересекла террасу, и ее каблучки четко и чисто простучали по гранитным плитам. Она непринужденно взяла бокал с вином с подноса, который держал официант, и быстро, с удивительно естественной грацией повернулась. Джон гадал – чья же это жена или любовница? В сущности, она могла быть еще одной блондинкой, искательницей приключений, без таланта и каких-либо знаний, которые помогли бы ей найти место среди людей, занимающихся своим делом. Вот она остановилась и чмокнула в щеку актера с телевидения, прославившегося своим первым сериалом.

– ... Что ты думаешь об этом, Джон?

– Прости, я не расслышал, что ты сказал? – извинился Джон, повернувшись к Нолану. – Так о чем ты?

– О нашей потенциальной Скарлетт. Посмотри, вот она.

– Которая?

– Блондинка, что только что вошла.

– Разве она актриса?

Джон с пристрастием присматривался к незнакомке, надеясь увидеть заученные позы и жесты, вызывающую манеру говорить, как бы приглашающую не миновать ее взглядом, обратить на нее внимание: вот я какая. Но ничего подобного не было в этой молодой женщине.

Она со спокойным любопытством оглядывала присутствующих. Странно – она либо слишком уверена в себе, либо полный новичок в мире кино.

– Кто она? – спросил он у Нолана.

– Ее зовут Кит Мастерс, я познакомился с ее биографией сегодня утром. Мы назначили ей прослушивание на следующей неделе. – Нолан встряхнул кубики льда в стакане. – На этот раз оригинал хоть выглядит как на своем фото.

– Какой у нее опыт в кино?

Джон полез было в карман за сигаретой, но вспомнил, что Лесситер не терпит, когда курят на его приемах, и поспешно вытащил руку.

– Такой, как у всех, – пожал плечами Нолан. – Коммерческая реклама, небольшие роли в плохоньких фильмах, снималась у Нормана для его фильмов ужасов, несколько инсценировок для радио, так и не вышедших в эфир.

Что ж, это больше, чем он ожидал.

– Она давно в Голливуде?

Джон продолжал наблюдать за незнакомой блондинкой. Она вела себя все так же непринужденно. Изредка до него доносился ее смех, не низкий горловой, который столь упорно культивируют актрисы кино, а звонкий, веселый и заразительный.

– Точно не знаю. Кажется, лет восемь.

– Немало, – заметил Джон и про себя подумал, что талант, если он есть, давно бы уже обратил на себя внимание. Поэтому он решил, что перед ним еще одна из тех, кто приезжает в Голливуд с уверенностью быть красивой блондинкой.

– Ты считаешь, она сможет сыграть Иден? – Нолан сам улыбнулся, задавая этот вопрос.

– С ее лицом? – Джон медленно покачал головой. У нее слишком открытое и честное лицо, подумал он. Ее не окружает тайна, не сжигают порочные страсти – в ней нет ничего, что присуще такой натуре, как Иден.

– Не понимаю, почему она не увивается за тобой, чтобы получить эту роль? – удивился Нолан.

– А это мы сейчас выясним, – сказал Джон и, поставив бокал на лакированный столик, направился в тот конец гостиной, где в обществе молодого актера телевидения стояла Кит.

Актер увидел их первым и весь подтянулся и расправил плечи.

– Здравствуй, Майк, – приветствовал его Нолан и пожал руку. – Рад поздравить тебя с новым сериалом.

– Я слышал, он пользуется успехом, – соврал Джон.

– Спасибо. – Юноша расцвел от гордости, тщетно пытаясь скрыть, что польщен. – Надеюсь, это мне поможет, как некогда вам, мистер Тревис, «Жара в Лас-Вегасе».

Он имел в виду телевизионный сериал, который четырнадцать лет назад открыл Джону дорогу в Голливуд.

– Все возможно, – ответил Джон, переводя взгляд на блондинку, которая, казалось, ждала, когда их познакомят.

Актер, поняв свою оплошность, положил руку на плечо Кит.

– Вы знакомы с Кит Мастерс? Мы с ней работаем вот уже несколько лет. Снимались для студии «Парамаунт».

– Мисс Мастерс, очень приятно, – кивнул Джон.

– Рада познакомиться с вами, мистер Тревис.

Кит подняла бокал. Про себя она отметила, что Джон Тревис в жизни мало чем отличается от своих героев на экране. Бриллиант хорошей шлифовки всегда бриллиант, подумала она. Однако заметила, что он чуть-чуть высокомерен и чертовски обаятелен, но тут же решила, что секретом его успеха было все же удивительно изящной лепки лицо и едва заметные морщинки, делавшие его по-человечески живым.

– Я ваша почитательница уже много лет. Ваши фильмы мне очень нравятся.

Это была правда, Кит ничуть не льстила и даже считала, что его незаслуженно держат в тени.

Образы, созданные на экранах такими звездами, как Джимми Стюарт, Кларк Гейбл, Кери Грант, а позднее Пол Ньюмен и Клинтон Иствуд, стали своего рода классикой Голливуда, но даже среди них Джон Тревис оставался индивидуальностью. Он играл своих героев, полностью вживаясь в роль в каждом новом фильме. Делал он это столь искусно, что казалось, будто в каждой из них он играет самого себя. Многих это ввело в заблуждение, но не Кит.

– Благодарю вас, – сказал Джон и умолк, ожидая, что комплименты продолжатся. Когда же этого не произошло, он наконец представил ей Нолана.

– Нолан Уокер, мой директор.

– Иначе говоря, основная рабочая лошадка, – пошутил Нолан.

– Я видела ваше имя в титрах. Мне оно знакомо.

– Это меня утешает.

– Я рада познакомиться с вами.

В глазах Кит были искорки смеха. От Джона не ускользнуло, что она умна. Но более всего его поразил цвет ее глаз – темно-голубой, как горные озера.

– Простите, но я мало знаю ваши работы, мисс Мастерс, – сказал он, давая Кит шанс рассказать о себе.

– Роль Мерили в мыльной опере «Ветры судьбы», – ответил вместо нее молодой актер, которому не терпелось снова принять участие в общем разговоре.

Кит внезапно заметила нечто похожее на тень пренебрежения на нервном лице Тревиса. Это выражение ей было хорошо знакомо. Оставалось или обидеться, или превратить все в шутку. Как всегда, она предпочла последнее.

– Не думала, что вы такой сноб, мистер Тревис.

Нолан Уокер, поперхнувшись, отставил бокал и, отойдя в сторону, закрыл рот платком.

– Простите, я, кажется, вижу своего агента, – извинился молодой актер и покинул их.

Оставшись наедине с Кит, Джон задумался – не подстроено ли это. Она действительно сумела обратить на себя его внимание, только он не знал, заинтригован ли он этим или раздражен. Во всяком случае, у него пробудился к ней интерес.

– Я не сноб, мисс Мастерс.

– Кто же вы в таком случае? А впрочем, это неважно. – Кит весело рассмеялась и махнула рукой. – Поговорим о чем-нибудь другом. Вы слышали о победе юниоров в сегодняшнем матче? – Она отпила шампанское из бокала, который держала в руке. – Да, выиграли. И я рада за «Щенков». – Она посмотрела на него. – Уверена, что вы болеете за команду «Доджерс».

– Нет.

– Нет? Ну тогда за «Ангелов». Мой отец, когда он был мальчишкой, болел за Джина Оутри. – Увидев недоумение на его лице, она пояснила: – Джин Оутри был заядлым болельщиком «Ангелов», и весь штат Калифорния болел вместе с ним. Вы не любите бейсбол?

– Нет. Кого вы играете в своей мыльной опере?

– Красотку из Южных штатов, у которой доброе отзывчивое сердце, – ответила Кит и, окунув палец в бокал с шампанским, ничуть не смущаясь, с наслаждением облизала его. – А что вы думаете об объединении двух Германий? Я не уверена, что им следует разрешать создавать свою армию, как вы считаете?

– Меня больше волнует контроль за оружием в Соединенных Штатах. Вы давно снимаетесь?

– Почти три года. Вы думаете, что космическая программа позволит нам вскоре высадить человека на Марсе?

Джон склонил голову набок, и на губах его появилась ироническая улыбка.

– У меня такое чувство, будто вы не хотите говорить о своей роли в мыльной опере?

– Видимо, потому, что я меняю тему каждый раз, когда вы меня об этом спрашиваете, не так ли? – парировала Кит и снова отпила шампанское.

– Тогда почему?

– Потому, что вы невысокого мнения о телевизионных драмах, а совесть мне не позволит промолчать и не выступить в их защиту. Наше знакомство может кончиться размолвкой. А я обещала своему агенту, что буду милой и обаятельной.

Глаза Кит озорно блеснули.

Наконец можно перейти к делу, с облегчением подумал Джон. Долго же она ходила вокруг да около. Он улыбнулся, медленно и лениво.

– Как вы считаете, вам удастся меня очаровать?

– Вас? – переспросила Кит.

Она знала, что мужчинам присущи тщеславие и ложная гордыня, актерам – в особенности. Поэтому они так легко становятся жертвами лести. Но она сразу поняла, что этот ключик к Джону Тревису не подходит. Слишком много иронии в его глазах, он проверяет ею не только собственные суждения, но и суждения других.

– Мне кажется, что у вас иммунитет против женских чар, – заключила Кит.

– Вы могли бы это проверить.

Улыбнувшись, она отрицательно покачала головой.

– У меня нет желания биться головой о каменную стену.

И вертя в пальцах пустой бокал, она как бы между прочим, сказала:

– На следующей неделе у меня прослушивание на роль Иден.

– Я знаю.

Джон мог бы сразу сказать, что она напрасно тратит время, разучивая роль. Она не подходит. Но вместо этого легонько коснулся белокурой прядки волос, упавших ей на плечо. Их приятная шелковистость вызвала странное чувство.

– Я рада, что вы это знаете. В таком случае я могу сказать вам, что намерена получить эту роль. – Голос Кит был полон решимости.

Взгляд Джона, скользнувший по ее стройной фигуре, вновь остановился на лице Кит. И тут он заметил легкую россыпь веснушек, еле заметных под слоем пудры. Мелькнула дурацкая в данной ситуации мысль: эти трогательные веснушки ограничились лишь ее переносицей?

– Вы красивая женщина, Кит Мастерс, – тихо промолвил он и улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

Кит поняла, что последует дальше.

– И что же? – спросила она с вызовом, но так же тихо.

– Что? – Он нахмурился, словно раздумывая, что ответить.

– За этой фразой должна обязательно последовать другая, я полагаю? У вас их, должно быть, заготовлено в избытке.

Он спокойно выдержал ее взгляд.

– Какую из них вам хотелось бы услышать?

– Ту, которую вы уже приготовили, но не скажете, не так ли? Для этого потребовались бы определенные усилия, а вы давно отвыкли от них. Не утруждайте себя, однако. Найдется достаточно блондинок, которые рады будут ухватиться за любую фразу, лишь бы ее произнес Джон Тревис.

Кит бесцеремонно сунула ему в руки свой пустой бокал.

– Спокойной ночи, Джон Ти, – промолвила она и ушла.

Он стоял, лишившись дара речи, с пустым бокалом в руках и вдруг расхохотался. Он не помнил, чтобы за последние месяцы он смеялся с таким удовольствием.

На следующей неделе Джон, зайдя на студию «Олимпик», заглянул на прослушивание Кит. Первый тур он не досидел до конца, предоставив Чипу и директору картины выносить суждения. Его интересовало лишь, кто остался после начального отбора, а их оказалось совсем немного.

Он стоял у окна в кабинете Нолана, не принимая участия в разговоре, который вели Нолан, Чип и директор Ронни Лонг. Джон смотрел на пальмы и крышу Четвертой студии, где хранились декорации: космические корабли, вестибюли отелей, бордели и уютные семейные гостиные, созданные из задников, подпорок и богатой человеческой фантазии. Кинематограф – это индустрия иллюзий, фальшивых деревьев, фальшивых домов и фальшивых чувств.

Джон прислушался к голосам за спиной.

– А как вам Энн Флетчер? Я все же считаю, что она прочитала текст лучше остальных.

– Нет, она слишком жесткая, – возразил Чип и, отодвинув стул, подошел к Нолану, сидевшему за столом. – А Иден ранима.

Нолан, покачиваясь в кожаном кресле и сцепив руки на затылке, смотрел в потолок.

– Выходит, что мы опять возвращаемся к Кэтлин Тернер... – пробормотал он.

Звонок внутреннего телефона помешал Чипу выразить свое негодование. Нолан снял трубку.

– Пришла Кит Мастерс, – сообщила секретарь.

– Хорошо. – Нолан порылся в бумагах на столе и нашел ее карточку. – Пусть войдет.

Джон подошел к столу Нолана и сел на его край. Глаза его были устремлены на дверь, когда она открылась и вошла Кит. Он отметил, что одета она очень просто: белое платье из легкой ткани с широким кожаным желтым с черным поясом.

От ее появления в скучном кабинете Нолана как будто стало светлее.

Джон вытащил сигарету и закурил.

Кит, внезапно повернувшись к нему, укоризненно посмотрела на сигарету в его руке.

– Они погубят вас, Джон Ти, – вдруг сказала она.

– Да, я это уже слышал.

– Готовьтесь, – сочувственно улыбнулась Кит.

– Только хорошие умирают молодыми, – отшутился он, иронично подняв бровь.

Кит рассмеялась так же искренне и весело, как в первый раз, и из кабинета Нолана ушла атмосфера официозности.

– Значит, вы плохой человек, Джон Ти?

– Ужасно плохой, просто злодей, – согласился он и вдруг пожалел, что Кит не подходит на роль Иден. Он был бы рад иметь ее своей партнершей, встречаться с ней на съемочной площадке... и не только там, поймал он себя на этой мысли.

Однако озабоченный Чип уже сунул Кит в руки стопку листков с ее ролью.

– Сцена ссоры в спальне. Если вам надо время, чтобы подготовиться...

Кит, бросив взгляд на листки, покачала головой.

– Нет, не надо, я знаю текст.

И вдруг почувствовала неприятный холодок страха. Нервы, как всегда, подумала она. Но сколько раз именно это чувство нервного напряжения позволяло ей добиваться наилучшим образом того, чего она хотела.

– Я могу начать, – предложил Чип, но вдруг повернулся к Джону: – Или, может, ты, Джон?

Джон Тревис собирался всего лишь присутствовать. Прослушивание и без того процедура не из приятных для новичков, и едва ли следует усиливать их волнение участием известного актера. Однако сцена была ему знакома, а соблазн попробовать сделать ее с Кит Мастерс – достаточно велик.

– Что ж, пожалуй, раз я оказался здесь, – согласился он и, бросив докуренную сигарету в пепельницу на столе Нолана, взял у Чипа листки с ролью.

– Надеюсь, вы не возражаете, Кит?

В его ироническом тоне было едва скрытое неверие в то, что она способна справиться с такой сложной ролью.

– Конечно, у героини фильма Иден непростой характер. Это сложный образ. Но что из этого?

Кит внезапно охватили самые противоречивые чувства – смущение, страх, уязвленная гордость, гнев, – молниеносно сменяющие одно другое. Но ей достаточно было одной минуты, чтобы совладать с ними.

Джон внимательно следил за ней, словно понимал ее состояние. Эта ясноглазая живая женщина скорее подошла бы на роль инженю. Едва ли ей удастся сыграть страстную и загадочную Иден из его фильма.

Однако, когда Кит провернулась к нему, голова ее была гордо вскинута, в глазах – холодный блеск презрения.

– Кажется, я не приглашала тебя к себе в спальню?

Слегка поднятая бровь должна была подчеркнуть меру ее сдержанной враждебности и вызова.

Джон с трудом скрыл свое изумление.

– В этом твоя ошибка, – механически произнес он свой текст, который знал почти наизусть.

– Ты слишком самоуверен, Маккорд. – И повернувшись спиной, дала ему понять, что далее не намерена терпеть его присутствие.

– Брось играть роль безутешной вдовы, Иден. Она тебе не к лицу.

Она вздрогнула и застыла. Однако, вдруг как-то сникнув, повернулась и посмотрела на него.

– Да? В таком случае что же мне к лицу? Твое присутствие здесь?

Она произнесла эти слова мягко, тихо, словно воркуя, со скрытой страстью и нетерпением, о чем говорили ее мерцающие глаза и напряженное стройное тело.

– Не потому ли ты явился ко мне вечером? Ты хочешь довершить то, чему мы уже положили начало там, в горах?

Приблизившись, она откинула голову, обнажив стройную шею и призывно полуоткрыв губы.

– Ты не поцелуешь меня, Маккорд?

Ее ласкающие нетерпеливые руки легли ему на грудь.

– Люби меня.

Он оторвал ее руки и оттолкнул ее от себя.

– Кто ты?

Перевоплощение Иден было столь стремительным, что он не мог побороть гнев и недоумение.

Иден рассмеялась и отошла.

– Разве ты не слышал? Я – убийца.

– Ты?

Выражение ее лица мгновенно изменилось. Что это? Страдание? Горечь? Страх?

Все произошло так мгновенно и тут же исчезло. Он не успел даже понять, что она чувствовала, произнося эти страшные слова.

– Тебе ведь платят, чтобы ты узнал, – тихо промолвила она.

– Я хочу, чтобы ты сама мне все рассказала.

– Облегчить тебе задачу чистосердечным признанием? – Она с вызовом вскинула голову. – Хорошо. Я убила своего мужа. Вышла замуж из-за денег, а убила, чтобы завладеть ими. – Голос ее был глух и бесцветен. – Ты удовлетворен?

– Нет.

– Тем хуже, ибо это все, что я могу тебе сказать.

– Этого недостаточно.

– Убирайся! – вспыхнула она.

– После вас, леди, – холодно улыбнулся он и едва успел схватить руку разъяренной Иден, замахнувшейся на него. Лицо разгневанной женщины, а в глазах боль и смятение.

В заключение сцены Джон должен был схватить ее в объятия и покрыть ее лицо поцелуями, но Чип уже остановил репетицию.

– Хорошо, – коротко сказал он.

Не так уж хорошо, подумал раздосадованный Джон, испытывая странное волнение.

Кит, выпрямившись, с облегчением вздохнула, чувствуя, как напряжение от сыгранной роли медленно оставляет ее. Но она все еще продолжала оставаться Иден, ибо не заметила, как переглянулись Джон и Нолан и как Джон еле заметным кивком ответил на безмолвный вопрос последнего.

Кит вернула Чипу листки с ролью, интуитивно чувствуя, что справилась с ней. И очень неплохо, решила она про себя.

– Спасибо. Это отличная роль, – улыбнулась она Чипу.

Тот кивнул и продолжал молча смотреть на нее.

– Вы отлично справились, мисс Мастерс, – наконец нарушил молчание подошедший к ней Нолан.

– Благодарю вас.

– Вы сможете прийти на дальнейшую пробу?

– Разумеется, – ответила она спокойно.

А внутри все пело. Ей необходимо поскорей уйти отсюда, почувствовать тепло солнца на своем лице и насладиться, не скрывая, пьянящим чувством близкой победы.

– Я жду вашего звонка, – сказала она на прощанье, как бы обращаясь ко всем четверым.

Не чувствуя под собой ног, Кит покинула кабинет Нолана, щедро одарив улыбкой его секретаршу, и спустилась, не помня как, по лестнице на первый этаж. Перед прослушиванием она старалась не думать о том, насколько сильным было ее желание получить эту роль и как много это для нее значило. Теперь она знала – это ее роль.

У нее пересохли губы и гулко стучало сердце. Она готова была задушить себя в объятьях от радости. Поэтому она не слышала шагов Джона, который догнал ее у самого выхода.

– Мне надо с вами поговорить, – без обиняков сказал он.

– Пожалуйста, – так же просто ответила Кит.

Оказавшись на солнце и свежем воздухе, она с наслаждением вдыхала аромат пышно разросшейся бугенвиллеи, украшавшей стену напротив. Дышалось легко и свободно.

– Господи, как я рада, что все уже позади. Чертовски пересохло в горле.

– Предлагаю выпить по чашечке кофе.

Джон указал на кафетерий на противоположном углу. Он с удивлением почувствовал, что эта доселе незнакомая ему актриса, столь мало похожая на разочарованную и ожесточенную женщину, которую так убедительно только что сыграла, интересует его больше, чем он того хотел.

– Вы не против, если мы выберем что-нибудь подальше отсюда? – живо откликнулась Кит. – Я так взвинчена, что мне необходимо проветриться.

– Отнюдь нет.

– Отлично. Воспользуемся моей машиной.

Она вынула из сумочки ключи, обошла вокруг небольшого видавшего виды белого автомобиля с открытым верхом и красной обивкой сидений и села за руль. Джону с его длинными ногами удалось это не сразу.

– Вам тесно? – справилась Кит.

– Было бы все в порядке, если бы укоротить ноги примерно до колен.

Глаза ее заискрились от сдерживаемого смеха.

– У вас есть чувство юмора. Меня это радует. – Она включила зажигание. – Сиденье станет удобным, если вы нажмете ручку внизу под ним.

Он послушно выполнил ее указание, нашел ручку и нажал.

– Готово, – сказал он. Сиденье действительно отодвинулось назад на два дюйма, и ногам стало просторней.

Заупрямившийся мотор наконец завелся. Джон попробовал поудобней пристроить свои руки – одну положил вдоль сиденья, другой облокотился о край кузова.

Он молчал, пока они не покинули территорию студии и не выехали на простор улиц.

– Расскажите о вашей работе в сериале, – наконец спросил он.

Про себя он уже решил, что с ее талантом ей там делать нечего.

– О, не такая уж утомительная работа, – улыбнувшись, ответила Кит и с удовольствием зажмурилась, когда ветер растрепал ее волосы и отбросил их назад. – Сценарий неплохо написан, а главное – это постоянная работа. Однако я узнала, что в дальнейших сериях моей героине уже нет места, значит, опять походы по студиям и ожидание телефонных звонков. – Увидев на одном из углов знакомую вывеску, она спросила: – Вы любите жареный картофель по-французски?

– Думаю, да. Почему вы спрашиваете?

– Я люблю его у «Макдональдса». Перед прослушиванием я никогда не ем и сейчас просто умираю от голода.

Кит подъехала к открытому ресторану и, подрулив к окошку, заказала две порции картофеля фри и две чашки черного кофе.

С наслаждением вдыхая аппетитный аромат, исходивший от картонки с едой, она передала ее Джону. Тот поставил ее рядом с собой на сиденье.

Джон не помнил, когда ел в ресторанах «Макдональдса», должно быть, это было, когда он ушел из дома. Вскоре маленький автомобиль Кит снова влился в общий поток машин.

– Кто ваш агент? – продолжил свои осторожные вопросы Джон.

– Мори Роуз. – Кит убрала с лица прядь волос, растрепанных ветром.

– Мори Роуз. – Джон нахмурился. Это имя ничего ему не говорило. – Из какого агентства?

– Из своего собственного. – Кит быстро и с любопытством посмотрела на Джона.

– Агентство одного человека? – с иронией поднял брови Джон.

– Джоанна на вас бы обиделась, – заметила Кит и пояснила: – Это секретарь Мори и его правая рука. А возможно, и левая тоже.

– Я знаю кое-кого из агентства Уильяма Морриса и из объединения творческих работников. Могу представить вас, если хотите. – Он умолк, потому что впереди был крутой поворот. – У вас агент, практически не имеющий имени. Вам пора бы связаться с известным агентством, которое могло бы более удачно вести ваши дела.

– Спасибо, но меня вполне устраивает Мори. Я начинала с его помощью.

– И с его помощью ничего не достигли за девять лет, не так ли?

– Возможно. Но он первый вывел меня на эту стезю. Знаете, есть такое правило – кто первый отвез тебя на танцы, тот и провожает тебя домой.

– Но это бизнес, Кит, – серьезно заметил Джон. – Здесь нет места сантиментам.

– Я воспользуюсь известной фразой президента Кеннеди: «Если не здесь, то где? Если не сейчас, то когда?»

– Благородно, но не разумно.

– А вы железный реалист, не так ли? – спросила она.

– Каюсь.

Дорога пошла в гору, шум уличного движения стал стихать.

– А как вы стали актером? – спросила Кит с искренним любопытством.

– Самоуверенность подвела. Я как-то в споре с приятелем заявил, что стать актером – проще простого. Он поймал меня на слове и подзадорил попытать счастья в местной театральной труппе.

– Ну и как? Убедились, насколько это просто? – рассмеялась Кит. – Небось не раз хотелось взять эти слова обратно.

– Да, не раз, – согласился Джон.

– Я верю вам. – Она убавила скорость и наконец остановила машину. – Ну вот мы и приехали.

Когда она выключила мотор, Джона поразила тишина. В недоумении он оглянулся вокруг. Они были на самой вершине Голливудских холмов, внизу в тумане смога лежал Лос-Анджелес. Солнце, скрытое дымкой, казалось большим огненным шаром с размытыми краями.

– Не забудьте картонку, – напомнила Кит, выходя из машины и громко захлопывая дверцу – единственный звук, нарушивший тишину.

Джон выбрался из машины, не открывая дверцу, а просто перешагнув через низкий борт кузова, и вынул картонку с едой.

Кит стояла к нему спиной, засунув руки в карманы, и смотрела вдаль. Ветер легонько трепал подол ее платья.

Наконец, оглянувшись, она молча посмотрела на Джона, обвела взглядом просторы и город внизу.

В эту минуту она показалась Джону удивительно красивой.

– Хорошо, что вы не забыли картонку. Пойдемте.

Она направилась через шоссе.

– Как видите, не забыл, – ответил Джон и последовал за ней, но вдруг в изумлении остановился, увидев перед собой гигантские буквы: «Голливуд».

Он даже растерялся. Сколько раз он видел их с шоссе внизу, а сколько раз просто не замечал.

Тогда они казались ему белоснежным символом чего-то вечного и незыблемого. Здесь же он увидел на них грязь, трещины, выбоины и непристойные надписи.

– Безвкусица и гигантомания, – заметила, обернувшись, Кит, словно понимая его. – Еще одна реальность Голливуда, не так ли?

– Пожалуй, это так, – согласился Джон, идя за ней по камням к подножию огромной буквы Л.

– Голливуд – это не географическое понятие, а состояние ума и души.

Кит взяла из его рук картонку и, вынув плотно закрытый бумажный стакан с кофе, протянула ему, а сама, смахнув пыль и грязь с низкого пьедестала огромной пятидесятифутовой буквы, села и с наслаждением вытянула ноги.

– Знаете, я впервые здесь, – признался Джон, открывая стакан с кофе.

– Проезд по этой дороге чаще всего бывает закрыт. Из-за детей и подростков, повадившихся устраивать здесь пикники, – пояснила Кит и отпила глоток кофе. – Такой, как у нас в кафетерии, – черный и крепкий до горечи, – сказала она, отставив стакан и доставая пакетик с солью к картофелю фри. – Именно такой, какой я люблю.

– Вы часто здесь бываете?

– Когда появляется тоска по родным горам. Я не часто езжу домой – то нет времени, то денег или даже бензина. В ясные дни отсюда великолепный вид на Лос-Анджелес. Вон там круглое здание, видите, – это Центральный архив, он недалеко от Голливуда.

Она какое-то время молча смотрела на панораму города, а затем, скомкав пустые пакетики от соли, сунула их в картонку, чтобы все вместе выбросить.

– Почему вы тоскуете по горам?

– Я из Колорадо, выросла на ранчо недалеко от Аспена.

– Да? Интересно. У меня там дом.

– Подождите, не в Старвуде ли?

Кит не могла себе представить Джона в одной из фешенебельных викторианских вилл в предместьях Аспена. Несмотря на аристократические черты лица, он не был поэтической натурой. В нем было слишком много физической силы. Викторианская архитектура должна быть ему чужда. У него, видимо, современный в авангардистском стиле дом. Такие она видела в Старвуде.

– Да, там, – ответил Джон и улыбнулся.

– Разумеется, – согласилась она и тоже улыбнулась. Ей нравилась улыбка Джона Тревиса, спокойная, слегка ленивая и вполне человеческая, несмотря на его обычную надменную отстраненность. Сегодня, правда, он был прост и доступен. Его русые волосы были в беспорядке после езды в открытом автомобиле, рукава дорогой сорочки от Армани закатаны на мускулистых загорелых руках.

– Хотите картофеля? – предложила Кит, когда он потянулся за сигаретой.

– Нет, спасибо, – тряхнул он головой и, закурив, смотрел сквозь дым на то, как она с наслаждением ест жареный картофель. До сих пор он не знал, что можно так наслаждаться едой. Съев, она облизала соленые пальцы.

– М-м, амброзия, – прошептала она. – Мне нравится эта тишина, покой. Лишь шелест ветра в кустарнике, изредка крик койота. Это напоминает мне родные места.

– Когда в последний раз вы были там?

– Полгода назад, – голос ее дрогнул. – Ездила хоронить отца.

– Простите. – Он был вполне искренен, выразив свое сожаление, хотя, в сущности, совсем не знал ее.

– Спасибо. – Она слабо улыбнулась. – Мне кажется, мой отец понравился бы вам. Его все любили. У него был такой заразительный смех, не очень громкий, но добрый и веселый, он наполнял радостью жизни сердца всех, кто слышал его. Он любил смеяться и никогда не впадал в уныние. Мой отец был замечательным человеком.

Джон услышал нотки подлинной нежности в ее голосе.

– Ваша мать жива? – спросил он, глядя в свой стакан.

Кит кивнула.

– Она живет здесь, в Лос-Анджелесе.

В больнице, в отделении безнадежно больных. У нее рассеянный склероз. Но Кит не сказала ему об этом. Это были ее беды и заботы, что-то очень личное и касающееся только ее.

– Мои родители развелись, когда мне было шестнадцать, – добавила она.

– И вы приехали в Лос-Анджелес?

– Нет, я жила с отцом до окончания колледжа. А потом приехала сюда. – Она пожала плечами, словно хотела на этом закончить разговор о себе. – А теперь скажите мне честно, вы скучали по дому, когда впервые оказались в Голливуде?

– Смотря что считать домом. – Он выпустил в воздух струйку дыма.

– Это верно. Ведь вы – сын военного, – вспомнила Кит. – Я где-то прочитала, в каком-то журнале.

– Да, мой отец был морским офицером. Каждые два года он получал новое назначение с переменой места службы.

В противоположность Кит ему нечего было вспомнить о доме. Он ненавидел кочевую жизнь своих родителей, ненавидел всю жизнь военного городка, кастовость, жестокую дисциплину, собственную постоянную борьбу за признание в каждой новой школе. Отец был суров с ним и требовал, чтобы он всегда и во всем был первым.

– Ваши родители живы?

Кит потянулась за картофелем.

– Да. Отец после тридцатилетней службы на флоте вышел на пенсию, а теперь работает по контракту в военном ведомстве. Продолжает колесить по стране и возит за собой мать. А она по-прежнему жалуется на свою беспокойную жизнь.

– Они, должно быть, гордятся сыном.

– Едва ли. – Он печально улыбнулся. – Мой отец считает, что быть актером – это не занятие для настоящего мужчины. Он хотел, чтобы я, как он, стал моряком. Я не оправдал его ожиданий. Меня можно считать, как говорят, паршивой овцой в стаде.

Кит посмотрела на его густые волосы, позолоченные солнцем, и покачала головой.

– Вы не паршивая овца. Скорее овца, несущая золотое руно.

Джон негромко рассмеялся. Кит впервые слышала его смех в жизни, а не на экране. Он ей понравился.

– Я принимаю это как комплимент, – сказал он.

– Так оно и есть. – Кит снова протянула руку к пакету с картофелем. – Вы уверены, что не хотите отведать? Я почти все съела. Я люблю вкусную пищу, – призналась Кит с подкупающей искренностью. – Любую, но чтобы была вкусной. Хрустящий картофель, горячие сосиски с лотка в парке, хорошие бифштексы, печеные яблоки в сахаре, зернистую икру... О, ее я просто обожаю.

– Не паюсную, а именно зернистую? – он вопросительно поднял одну бровь.

– Именно зернистую, осетровую, когда зернышки так вкусно лопаются, если их прижать языком к небу. С паюсной это не получится.

– Глядя, как вы приканчиваете жареную картошку, я никогда бы не сказал, что вы, как истый гурман, разбираетесь в таких деликатесах, как зернистая игра.

Почему он, собственно, сказал это? Он и сам не знал. Эта женщина не устает его удивлять.

Кит расхохоталась.

– Это всего лишь один из моих многочисленных талантов. Кстати... – Она остановилась и стала прятать использованные бумажные салфетки в картонку, затем поднялась, стряхнула крошки с платья и лишь потом посмотрела ему в лицо. – Вы, кажется, хотели поговорить со мной, а я все болтаю и болтаю, впрочем, как всегда, когда нервничаю.

– Я это заметил, – сказал он спокойно и удивился, что ему хочется все узнать о ней и чем дальше, тем больше.

– Итак? – Кит сделала глубокий вдох. – О чем вы хотели поговорить со мной?

– О вашем сегодняшнем прослушивании. Он бросил окурок на землю и растоптал ногой.

– Я знаю, что хорошо справилась с ролью, – выпалила Кит, не сдержавшись. Внутри ощущался неприятный холодок страха, а в горле стало сухо от волнения. Она пыталась взять себя в руки.

– Не только хорошо, но просто отлично. Мы хотим сразу же сделать пробные съемки. Если на экране будет так же хорошо, то, при всех прочих благоприятных условиях, вы получите эту роль.

Кит пыталась сдержаться, казаться спокойной, как истая профессионалка, но радость распирала ее и искала выхода. Она должна была с кем-то разделить ее и, не думая, что делает, бросилась Джону на шею.

Руками он непроизвольно охватил ее стан, и какое-то время они стояли, прижавшись друг к другу. Он чувствовал ее дыхание на своей щеке, вдыхая запах ее кожи, и думал, как просто и естественно все произошло: он не смущен, не удивлен, не испытывает неловкости или неудобства. Ему просто хорошо.

– Вы не представляете, Джон Ти, как мне хотелось получить эту роль, – говорила она порывисто и радостно. – Это такая чудесная роль. Сыграть Иден – это счастье, проверка всех моих возможностей. Это такой глубокий, непредсказуемый образ, в нем столько противоречий... – Кит немного отстранилась от Джона, но все еще обнимая его за шею. – Мне даже не верится. Кажется, я всю жизнь ждала этой роли...

– Роль пока еще не ваша, – остановил ее Джон. – Не забывайте, все решает пробная съемка.

– Я знаю. Но я не подведу, я справлюсь. – Она сказала это с уверенностью.

Он смотрел в ее ликующие глаза. В них было еще что-то, кроме радости. Где-то там, в глубине, таилась какая-то загадочная серьезность, которая притягивала его не менее сильно, чем ее щедрый искренний смех. Теперь все в ней казалось ему необыкновенным.

– Я верю вам, – сказал он, глядя на ее губы. Он чувствовал себя так же, как в конце репетиции, когда Чип помешал ему сыграть сцену до конца. Теперь Чипа нет, никто ему не мешает.

– Отлично. Я рада.

Когда его лицо оказалось слишком близко, Кит не отшатнулась. Он поцеловал ее, и она ответила, но тут же попыталась отстраниться. Однако Джон не отпустил ее. Ему было мало короткого поцелуя благодарности. Он снова осторожно и нежно привлек ее к себе, невольно стремясь повторить заключительный эпизод сценария.

Кит не была готова к этому, однако его теплые чувственные губы человека, знающего, что он делает, и получающего от этого удовольствие, словно зачаровали ее. Она не сопротивлялась, ибо ей было приятно.

Конечно, поцелуи Маккорда и Иден, мелькнуло в ее голове, должны быть совсем иными – жадными, жестокими, неистовыми, причиняющими боль. В них нет осторожной нежности узнавания, внезапного волнения от неожиданной близости. Она вдруг почувствовала, что теряет контроль над собой. Нет, одернула она себя, это слишком быстро, слишком неожиданно. Она уязвима, и это опасно.

Наученная опытом, она отстранилась и уперлась руками ему в грудь. Поскольку он приподнял ее в своих объятиях, она постаралась как можно скорее почувствовать твердую землю под ногами. И лишь тогда открыла глаза и с облегчением вздохнула. Кит снова принадлежала самой себе.

– Вы вполне оправдали свою репутацию, не так ли? – сказала она и улыбкой постаралась смягчить резкость слов, которые первыми пришли ей на ум, возможно, неудачно.

– Какую репутацию? – Рука Джона скользнула на ее талию. Он все еще не хотел отпускать ее, сам несколько этим озадаченный. Да, она вызывающе привлекательна, но все же откуда такое влечение к ней? Это совсем не входило в его планы. Он даже не был уверен, что она именно то, что ему нужно. Он отступил назад и отпустил ее.

– Репутацию сердцееда, конечно.

Банально. Экран сделал из него подобного героя. После катастрофически неудачного брака и нескольких любовных увлечений его настоящий образ прочно слился в общественном мнении с его героями на экране. У него были женщины, и, возможно, много, но большинство их, как он понял, ничего не требовали от него. Им достаточно было славы от кратковременной близости со знаменитой звездой экрана. Он не понимал этого и предпочитал не задумываться над этим.

– Вы, разумеется, осведомлены о том, сколько у меня было романов с женщинами, с которыми я перекинулся лишь парой слов, или с теми, которых я вообще никогда не знал и не видел?

– Представляю, – шутливо улыбнулась Кит. – Кажется, все знаменитости должны отличаться повышенной сексуальной озабоченностью, не так ли? Это как бы их амплуа.

– Может быть.

– Кстати, о деле. Мне кажется, вам пора на студию.

Он с удивлением посмотрел на часы.

– Лучше подбросьте меня в отель «Биверли Уилшайр». У меня встреча на теннисном корте через час, а мне еще надо переодеться.

– Вы живете в отеле? – В глазах Кит было нескрываемое любопытство. Она взяла в руки картонку.

– У меня там постоянный номер. Собственно, я там живу, – сказал он, следуя за ней.

– У вас нет собственного дома в Беверли-Хиллз?

Ей казалось, что после бездомного детства он первым делом купит себе дом. Она бы обязательно это сделала, ибо всегда мечтала о доме, семье, детях. Когда-нибудь. Но в свои тридцать два года она, кажется, дальше от этого, чем когда-либо.

– Зачем он мне? – забираясь в машину тем же путем, что и вышел, сказал он небрежно. – В отеле мне очень удобно, никто не беспокоит, горничная и слуги есть, и все удобства тоже.

– Да, это верно.

Но она не могла поверить, что все это может заменить человеку дом.

– К тому же там я не так досягаем для бульварных репортеров.

– Охотно верю. – Она одарила его легкой улыбкой и повернула ключ зажигания. – Я слышала, что право сфотографировать вас стоит тридцать тысяч долларов.

– Все зависит от того, с кем я и достаточно ли мы одеты.

Джон с удовольствием слушал заразительный смех Кит.

Дорога к отелю показалась удивительно короткой, поэтому, когда Кит, въехав в чугунные ворота, подвезла его прямо к дверям, он не поверил, что надо выходить.

– Поужинаем сегодня? – спросил он, нагнувшись к ней.

– Не могу, мне очень жаль, – ответила Кит, и ее улыбка подтвердила, что она искренне сожалеет. – У меня вечер занят.

– А нельзя отменить?

Кит покачала головой.

– Я не люблю не выполнять обещания.

Неприятно удивленный ее словами, Джон расценил это как намек на его вероломство.

– Я думал, вы хотите получить роль.

Сказав это, он тут же понял, что совершил ошибку. Он сам не знал, зачем сделал это. Неужели, чтобы испытать, столь ли она добродетельна?

Кит холодно посмотрела на него.

– Я очень хочу получить эту роль и знаю, что справлюсь с ней лучше других. Это все.

Она перевела рычаг скорости.

– Я пошутил. Согласен, это была дурная шутка.

– Очень дурная.

Кит все еще не трогалась с места, хотя ее нога лежала на педали.

– Нет, вы не шутили, Джон Ти. Отнюдь нет. Если бы ваши слова возымели действие, вы воспользовались бы этим.

Это было вызовом его искренности.

– Возможно. Я сожалею.

– Почему? Не потому ли, что ничего не вышло? – Кит вздохнула и грустно улыбнулась. – Не понимаю, почему я испытываю к вам симпатию, Джон. Вы, очевидно, не всегда бываете хорошим человеком, но могли бы, если бы захотели. – Она включила зажигание. – Сообщите моему импресарио, когда мне явиться на пробные съемки.

Кит уехала.

Съемки прошли удачно. Даже более того. На просмотре проб присутствовал сам Лесситер. Джон сидел, глубоко утонув в кресле. Дым его сигареты вился в луче прожектора. На ряд впереди сидел Лесситер, позади – Нолан.

Джону следовало бы следить за выражением лица Лесситера, но он смотрел на экран. Грим скрыл веснушки на носу Кит и усилил синий блеск ее глаз. Золотистые волосы, шифоновый пеньюар цвета лаванды, позволявший угадывать очертания стройной фигуры, делали ее внешне во всем похожей на Иден, какой ее задумал Чип. В этих кадрах только она всецело привлекала внимание. Джон это почувствовал.

Нолан, нагнувшись к нему, шепнул:

– Посмотри, как ее любит Камера.

В этом зале, подумал Джон, происходит нечто таинственное, магическое. Он видел на экране не просто слаженную игру двух актеров, но необъяснимую связь, возникающую между ними на глазах у зрителей.

Его роль требовала, чтобы он был груб, и он был таким. Но, вспомнив, как после недолгого сопротивления она обмякла в его объятьях, он вдруг почувствовал странное волнение.

На экране замелькали титры концовки, пленка кончилась.

– Спасибо, Джонси, – крикнул Нолан механику.

Экран погас, в зале зажегся свет. Джон хотел затянуться сигаретой, но увидел, что держит в пальцах погасший окурок. Он бросил его в пепельницу, стоявшую на полу у кресла.

– Она хороша, – заметил Лесситер со своего места, все еще глядя на погасший экран.

– Она более чем хороша, – возразил Джон. – Она настоящая Иден.

– Кто она? – быстро спросил Лесситер, обернувшись.

– Ее зовут Кит Мастерс.

Джон раскурил новую сигарету, не замечая недовольства Лесситера. Это было ему просто необходимо.

– Никогда не слышал этого имени. Где она снималась?

– В последние три года в мыльных операх на ТВ, – подсказал Нолан.

Лесситер помолчал, раздумывая, а затем кивнул.

– Что ж, они дали нам немало звезд, – согласился он. – У нее есть имя на ТВ?

– Практически нет. Она не играла главные роли.

– Плохо, – заключил Лесситер и встал, давая понять, что разговор окончен.

Встал и Джон.

– Она как никто подходит на эту роль, Джи Ди.

– Тернер подходит больше. У нее имя.

Кажется, Лесситер не собирался выслушивать возражения.

– Вам нужно имя, шеф, – вмешался Нолан. – Оно у нее будет еще до того, как закончатся съемки.

– И как ты собираешься это сделать?

– Как обычно, есть старый добрый способ, – улыбнулся Нолан. – Реклама. «Кит Мастерс – восходящая звезда. Джон Тревис и Кит Мастерс. Новая любовь Джона Тревиса...» Черт побери, Джи Ди, она сама из Аспена, выросла в тех местах, где будут вестись съемки! Для зрителей это что-то да значит. Мы можем отлично использовать их интерес к новой звезде, а также к ее первому фильму.

– Массированная атака на общественное мнение. Понимаю. – Лесситер опять задумался. – Мы давно этим не занимались, пора бы попробовать. Чем черт не шутит.

– Если, конечно, умело взяться за это, – поддержал его Нолан и умолк. Он не хотел слишком сильно давить на хозяина киностудии «Олимпик».

– У тебя есть на примете кто-нибудь, кому можно поручить это?

Нолан пожал плечами.

– Лучше рекламного агентства Дэвиса и Дана не придумаешь.

– И дороже тоже, не так ли? – Лесситер вопросительно поднял брови.

– Вспомните о гонораре, который пришлось бы заплатить Тернер. Мы сэкономим на Кит Мастерс. Ее агент много не запросит. Думаю, обойдемся пятьюдесятью миллионами долларов. Может, даже меньше.

Лесситер опять задумался, глядя на пустой экран.

– Она действительно хороша. Знаешь... – он повернулся к Джону, – пожалуй, она может украсть у тебя зрительский интерес к фильму, как украла эту сцену, – закончил он с улыбкой.

Джон тоже улыбнулся, хотя эти слова его задели.

– Что ж, в добрый час, если ей это удастся.

Он знал одно: это должен быть его фильм. Он мог бы разделить с кем-либо славу, но не мог позволить, чтобы ее у него украли.

– Ну этого не произойдет, – успокоил всех благоразумный Нолан. – Фильм бесспорно сделает Кит Мастерс звездой, а Джону принесет «Оскара». – Он внимательно и долго посмотрел на Джона. – Я следил за вами в этой сцене. Там было все – гнев, смятение, страсть, недоверие. Ты превзошел себя, мой друг.

Джон не сомневался в том, что Нолан искренен. В их дружбе они больше всего ценили эту сторону и никогда не лукавили друг с другом. Однако высокая оценка Нолана несколько смутила Джона, и он постарался сделать вид, что воспринял все как шутку.

– Как сказал бы бессмертный Дюк: «Это будет великий день». – Джон отлично знал, что его прежние фильмы не тянули на награду. – Впрочем...

– Что «впрочем»? – добродушно улыбнулся Нолан. – Да ты бы все отдал за золотую статуэтку, ведь сам это знаешь.

Джон хотел было возразить, убедить друга, что награда ему безразлична, а важно создать хороший, увлекательный фильм, который бы дал сборы и долго не сходил с экранов, этого ему было бы вполне достаточно. Однако он знал, что ему действительно чертовски хочется получить «Оскара».

– Роль может принести тебе награду, Джон, – как бы прочтя его мысли, произнес Лесситер и добавил: – Жаль только, что у тебя не тот режиссер.

Джон слышал, как в это время Чип спорил с Эйбом.

– Я не собираюсь проводить озвучение на студии. В таком фильме, как «Белая ложь», звук должен записываться на месте съемок. Полностью, – сердито убеждал он Эйба. – Так же, как можно создать декорации любой местности, но только не Аспена.

– Ладно, Чип, – вмешался как всегда дипломатичный Нолан. – Успокойтесь. Каждый высказал свою точку зрения – и хватит.

Джон включился в общее обсуждение работы съемочной группы и на время забыл Кит.




4


Кит нашла спальню в бело-голубых тонах столь же впечатляющей, как и гостиная, но про себя решила, что долгого пребывания в ней, пожалуй, не выдержала бы – слишком мало красок.

Войдя, она положила сумочку на стеклянный столик, свое желтое пальто бросила на спинку кресла, обитого мохеровой тканью цвета слоновой кости, а коралловый жакет – на белое бархатное покрывало постели. Добавив таким образом к белому однообразию немного других красок, она подошла к двери на террасу и распахнула ее.

Взору предстали изумрудные леса и залитые солнцем горы. Дыхание перехватывало от красоты и мощи снежных вершин.

Хорошо было вернуться в Аспен, на этот раз не на два-три дня, даже если ей теперь не удастся избежать встречи с Бенноном.

– Вам что-нибудь нужно? – справилась горничная, остановившись на пороге.

– Нет, ничего, – Кит улыбнулась. – Спасибо, Карла.

Попрощавшись, женщина ушла. Кит взглянула на свои чемоданы, выстроившиеся в ряд на белом ковре. Она знала, что надо их открыть и развесить одежду, но всему свой черед.

Решительно распрямив плечи, она направилась к телефону на ночном столике у кровати. Набрав по памяти номер, она долго прислушивалась к звонкам, рассеянно перебирая пальцами легкую прозрачную ткань полога над кроватью.

– Алло, – наконец услышала она женский голос, тщетно пытающийся перекричать грохот рок-музыки.

– Здравствуй, Мэгги, это я, Кит.

– Кто? Подождите одну минуту, я ничего не слышу. – Мэгги Питерс что-то проворчала себе под нос и громко прикрикнула на дочь: – Николь-Мари, сколько раз надо просить тебя? Сделай потише, я разговариваю по телефону.

Услышав протест девочки-подростка, Кит улыбнулась. Сняв туфли, она села на край постели и с наслаждением погрузила пальцы ног в густой ворс ковра.

– Если не выключишь проигрыватель, не выпущу из дома целый месяц, – сражалась с дочерью Мэгги.

Угроза подействовала, и Мэгги, облегченно бросив дочке саркастическое «благодарю», вернулась к телефону.

– Простите, я слушаю. Это ты, Кит?

– Да. Я в Аспене.

– Благополучно долетела? Слава Богу, – ответила Мэгги и без какой-либо паузы тут же стала жаловаться на дочь Ники, включившую с самого утра магнитофон. – От грохота этой музыки я с ума сойду. Я счастлива, что хоть сейчас наконец слышу голос, собственный голос.

– Ой, так ли? – пошутила Кит.

Мэгги, к которой понемногу возвращалось чувство юмора, рассмеялась. Она была соседкой Кит и верным ее другом.

– Я вот что скажу тебе, Кит, нет ничего страшнее на свете дочери-подростка. От нее преждевременно становишься седой, глухой и сварливой, – решительно заявила Мэгги, а потом, посерьезнев, сказала: – Сегодня утром навестила Элейн в больнице.

– Как она? – спросила Кит, взобравшись с ногами на кровать.

– Все так же. Нет, беру свои слова обратно. Сегодня у нее хороший день. Мы немного поговорили о доме, о тебе. Я сделала ей прическу, мне кажется, ей это было приятно.

– Я уверена, – прошептала Кит с печальной улыбкой. – Маму всегда заботила ее внешность.

– Я знаю, – так же тихо ответила Мэгги. – Кстати, когда я там была, зашел доктор Эверс.

– Он сказал что-либо новое о состоянии мамы?

– Нет, зато много говорил о тебе. Его просто потрясло, что ты завтракала в обществе Джона Тревиса в ресторане «Спаго». Он прочел об этом в светской хронике. Судя по тому, с каким жаром он это обсуждал, доктор Эверс всю жизнь мечтал стать киноактером или на худой конец сценаристом. Теперь он полон надежд, что ты сведешь его с нужными людьми.

– Чтобы он написал сценарий, который потряс бы Голливуд, или заполучил автографы знаменитостей, чтобы похвастаться перед женой и детишками, или... – продолжила за подругу Кит, получившая в последнее время некоторый опыт общения с почитателями.

Она пережила это, когда только начала сниматься в мыльных операх. Но тогда это было в куда более скромных масштабах, чем теперь, когда она играет главную роль рядом со знаменитым актером Голливуда.

– Представляю, каково тебе сейчас, хоть прячься, – посочувствовала Мэгги. – Знаешь, моя Ник тоже стала популярной в школе благодаря тебе. Девчонки, которые раньше даже не глядели в ее сторону, теперь напрашиваются в гости, надеясь хоть одним глазком взглянуть на тебя, а еще лучше на Джона Тревиса. – Наступила короткая пауза. – Впрочем, я их не осуждаю. Знаешь, он в жизни куда лучше, чем в кино.

Кит охотно с ней согласилась.

– Кстати, о Джоне Ти. Я дам тебе его телефон здесь, в Аспене, на всякий случай, если я срочно понадоблюсь. Приготовь карандаш и бумагу.

– Приготовила.

Кит продиктовала ей номер телефона.

– Я буду здесь весь конец недели, а потом уеду к себе на ранчо.

– Хорошо. Отдыхай и веселись. Ни о чем не беспокойся. Я буду навещать Элейн.

– Спасибо тебе, Мэгги, – от души поблагодарила Кит.

– А на что тогда соседи, Кит? – весело ответила Мэгги, но в это время залаял пудель. – Кажется, кто-то пришел. Я должна открыть дверь.

– Я еще позвоню тебе, Мэгги.

– Хорошо. Не грусти, Кит. Делай то, что сделала бы я, если бы очутилась в Аспене да еще имела Джона Тревиса под рукой. Наслаждайся жизнью, – назидательно сказала Мэгги и, засмеявшись, положила трубку.

Кит улыбнулась советам подружки, но улыбка сошла с ее лица, когда она вспомнила о матери. Нахлынули чувства – вины, жалости, любви, сожаления, что они так и не стали близки и не смогли понять друг друга. А теперь из-за жестокой, безжалостной болезни это стало невозможным.

Если бы девять лет назад, когда она впервые приехала в Лос-Анджелес, она была более внимательна к жалобам матери, если бы знала, что ухудшающееся зрение, онемение левой ноги, постоянное чувство усталости – это признаки грозной болезни, она постаралась бы понять ее, узнать, сблизиться. Но все эти симптомы не вызывали у нее тревоги, она слишком была занята устройством своей новой жизни, театром, прослушиванием на студии, поисками ролей.

А спустя три года мать уже не могла передвигаться без палки, затем понадобились коляска и сиделка. Врач впервые тогда упомянул о вирусной инфекции, рассеянном склерозе, но Кит продолжала верить, что все образуется и мать выздоровеет.

Если б она только знала! Эта фраза преследует ее с тех пор. Она прозвучала особенно громко для нее, когда Кит в последний раз, перед отъездом в Аспен, навестила мать в больнице.

В коридорах было пусто, больные после обеда отдыхали в палатах. Где-то был включен телевизор, кто-то разговаривал и пытался участвовать в ТВ-викторине, какой-то палаты доносились тихие стоны. За восемь месяцев Кит стали знакомы звуки, населявшие эту обитель печали, – запахи карболки и лекарств, незримое присутствие в воздухе боли и страданий. Но наступил час, когда она вдруг поняла, что привыкла к ним, что более не чувствует себя здесь так неуютно, как вначале.

Кровать ее матери была отделена занавеской от других трех. Когда Кит вошла, занавеска была задернута. Отодвинув ее, Кит увидела молодую темноволосую коротко стриженную медицинскую сестру, склонившуюся над больной. Через минуту она уже узнала ее.

– Дотти, ты подстриглась? Я тебя не узнала. Тебе идет.

– Спасибо. – Сестра стыдливо коснулась своих коротких черных волос. – Бобби больше нравились длинные волосы.

– Почти все мужчины говорят так, – успокоила ее Кит.

– Потому что не знают, сколько возни с ними, – заметила Дотти и, оправив простыни на кровати, подошла к Кит.

– Как она? – спросила Кит.

Сестра, посмотрев на больную, тихо сказала:

– Неважно. Это не лучшие ее дни.

Это означало, что ее мать не в состоянии говорить, на вопросы отвечает односложно. Но бывали дни, когда речь ее была вполне нормальной, а она все же не понимала, не имела представления о времени, месте, окружающей обстановке.

Когда сестра ушла, Кит подошла к матери. Какое-то время она смотрела на нее, укрытую до подбородка простыней.

Голова больной была повернута под странным углом, невидящие глаза неподвижны, коротко остриженные волосы тронуты сединой. Кит заметила у матери грубые волоски на подбородке и на верхней губе. Ее истощенное тело, перенесшее три операции после повреждения связок на ногах, казалось плоским под простыней.

Прошло восемь месяцев, но в душе Кит ничего не изменилось. Она не могла убедить себя в том, что эта изможденная женщина – ее мать. Нет, это всего лишь жалкое подобие человека. Это так жестоко, несправедливо, терзалась она.

– Здравствуй, мам. Это я – Кит.

Она легонько коснулась губами сухой кожи щеки, опасаясь задеть трубки, вставленные в нос больной.

– Как жаль, что мы не можем с тобой погулять, сегодня отличная погода. Воздух такой чистый, снега нет, видно голубое небо.

Никакого ответа... Да она, в сущности, и не ждала его, и все же...

Она легонько погладила волосы матери, сухие, начавшие седеть. Когда-то они были чудесного каштанового цвета, шелковистые и блестящие, как шкурка норки. Мать их как-то особо укладывала, делая сложный, как она говорила, «французский» зачес.

Отец Кит любил повторять, что ни у кого не видел таких красивых волос. А ей всегда хотелось коснуться их и убедиться, такие ли они шелковистые, какими кажутся.

– Как мало мы касались друг друга, мама, как мало знаем, что такое близость. Я любила взбираться на колени отца, сидеть на подлокотнике его кресла, когда он отдыхал. Его руки всегда были открыты для меня. – Пальцы Кит перестали гладить волосы матери. – Да, я была папина дочка, ты всегда напоминала мне об этом.

Эти слова и эта сцена навсегда остались в воспоминаниях детства. Кит видела мать, стоявшую у подножия лестницы в их доме вблизи Аспена. Она смотрела на шестнадцатилетнюю Кит, только что заявившую, что она остается с отцом. Кит отказалась ехать с матерью в Лос-Анджелес после развода родителей. Это был единственный случай, когда ее мать выразила какие-то сильные чувства.

– Я ничуть не удивлена, – сказала она тогда, отчужденно и с горечью. – Ты никогда не была моей дочерью. Только его.

Вспомнив это, Кит грустно вздохнула.

– После этого у нас не было возможности объясниться, мама, не так ли? Я обидела тебя, оставшись с отцом. Но я была нужна ему, а тебе, кажется, тогда никто не был нужен. Мне хотелось сделать тебе так же больно, как ты сделала мне.

Она коснулась гладкого лба матери, заглянула в погасшие глаза, которые когда-то смотрели на нее спокойно и строго.

– Ты была права, мама. У нас никогда не было ничего общего. Нам трудно было говорить друг с другом, найти то, что нас обеих могло интересовать. После развода мы стали относиться друг к другу с такой вежливостью, какая бывает только между безразличными и чужими людьми. Мы выбирали самые общие и безопасные темы для разговоров – о погоде, театре, телевизионных передачах, ресторанах и соседях. Я не знала, какая ты, что ты чувствовала, о чем думала. Ты была мне матерью, но я не знала тебя. – Голос Кит упал до шепота: – И что самое ужасное – не стремилась узнать.

Если бы... Эти слова всегда будут преследовать ее.

– О, цветы! – воскликнула Пола, входя в спальню, и направилась прямо к изящному столику, где легонько коснулась алым ногтем лепестков белых тюльпанов в кобальтовой вазе. – Я не спрашиваю, почему в твоей спальне есть цветы, а в моей нет. Я и без того знаю.

Кит, все еще во власти воспоминаний, непонимающе посмотрела на нее и только тогда увидела букет оранжерейных белых тюльпанов на столике. Почему она не заметила этого раньше?

– Конечно, это дело рук Джона, – сказала Кит, нагнувшись и вдохнув еле слышный запах цветов. – Он знает, что я неравнодушна к цветам.

– А он неравнодушен к тебе, – съязвила Пола и посмотрела на нее понимающим взглядом.

Кит улыбнулась.

– Знаешь, мне все труднее становится предвидеть, что он сделает, – призналась она.

– Не мешай ему.

– Если я не ошибаюсь, – Кит склонила голову набок и вопросительно подняла бровь, – ты первая предупредила меня о его вероломстве, о том, что каждую свою партнершу он делает любовницей, а после съемок бросает.

– Я просто хотела, чтобы ты реально смотрела на вещи, – пожав плечами, ответила Пола.

– Мне кажется, я всегда это делаю. – Кит вдруг нервно заходила по комнате, временами останавливаясь перед какой-либо вещью и разглядывая ее. – Я давно знаю, что полюбить отнюдь не означает, что тебе ответят взаимностью. В этом я реалистка.

Она остановилась в открытых дверях террасы и вспомнила Беннона – как он бросил ее девять лет назад.

– Господи, Кит, ты говоришь так, будто у тебя были десятки любовников! – воскликнула Пола из другого конца комнаты. Кит с удивлением посмотрела на рыжеволосую Полу, такую эффектную в белом мохеровом кресле. – Скажи, сколько их у тебя было? Один, два, три? Я не поверю, что больше, – уверенно заявила она. – Работающей актрисе не до романов. Встаем в четыре или пять утра, чтобы попасть на студию к шести. Четырнадцать часов репетиций и записи, а дома надо вызубрить еще тридцать страниц новой роли на завтра и при этом выспаться, чтобы не было мешков под глазами. Завести роман во время съемок – самая разумная вещь.

– Я никогда не была разумной, – согласилась Кит. – Эмоционально я менее всего готова к случайным связям. А Джон, мне кажется, именно на это и рассчитывает.

– Случайная связь, – это наилучший выход для людей нашей профессии.

– Возможно, для кого-то, но не для меня. – Отойдя от двери, Кит подошла к чемодану. – Ты уже все вынула и, наверное, развесила по шкафам?

– Карла предложила мне свои услуги, и я охотно согласилась. – Пола с ленивой грацией кошки поднялась с кресла. – Пойду приму ванну, роскошную ароматную ванну. Сообщи мне, когда приедет маникюрша.

– Обязательно.

Кит бросила чемодан на кровать.

– Скажи мне, Кит, одну вещь, – промолвила Пола, остановившись в дверях. – Ты веришь, что Чип как режиссер подходит для этого фильма?

Кит была поражена тем, что Пола могла задать такой вопрос. Это граничило с предательством.

– Я считаю Чипа лучшим режиссером для этого фильма. Другого такого Джону не найти. Почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

– Пола, – пришла очередь Кит задавать вопросы, – ты любишь Чипа?

Пола посмотрела на нее с удивлением, и этим все было сказано. Однако в холле она остановилась и, повернувшись к Кит, сказала:

– Как бы ты отделалась от неудачника?

– Это жестоко, Пола. Чип – очень хороший.

Лицо Полы было непроницаемым, но в глазах таилась скрытая печаль.

– Наступит день, и ты тоже будешь жестокой, Кит. Даже более жестокой, чем я, ибо взлетишь выше меня.




5


По мере того как густели багровые краски заката, на долину опустились сумерки. В горах залаяли койоты, нарушая предвечернюю тишину.

Оглядев амбар и загон, Беннон характерной медленной походкой ковбоя пересек двор. Стадо спокойно устраивалось на ночь на зимнем пастбище. Все дела по хозяйству были закончены, лошади расседланы и с наслаждением валялись в пыли загона. Самая трудная и ответственная часть работы по перегону скота была позади, и тело охватила приятная усталость.

– Жаль, что с нами нет старины Клинта, – промолвил Старый Том. – Он бы сейчас похлопал нас по плечу, довольно улыбнулся и потребовал пива. – Старик тихонько засмеялся. – Помнишь, это было лет пятнадцать назад, мы только начали перегонять скот, как небеса разверзлись и полил дождь. Когда мы добрались домой, то промокли до нитки. Клинт был с нами и малышка Кит. Это были хорошие времена, сынок.

– Ты прав, отец, – согласился Беннон.

– Старость, сынок, не такая простая вещь. Сегодняшний мир – это мир молодых. Это твой мир, но не мой. Мы, старики, живем прошлым, когда сами были молодыми, сильными, прокладывали каждый свой путь. Теперь мы – зрители на обочине. Тяжело видеть, как уходят друзья. С каждым из лих умирает и частица меня, мой мир становится все меньше, теряется в тумане.

– Ты совсем захандрил, отец.

– Это старость, сынок. У людей моего поколения были щедрые сердца и добрые руки. Мы любили жизнь и умели радоваться ей. – Старый Том внимательно посмотрел на сына. – Радовались больше, чем ваше поколение. Мы не скрывали своих чувств и не казнили себя за грехи. Это была хорошая жизнь.

Улыбка его погасла.

– Как жаль, что у нас нет бассейна, – неожиданно грустно промолвила Лора.

– Как нет? У нас есть бассейн, да еще какой! – возразил внучке Старый Том.

– Ты про эту яму на ручье, дедушка? – негодующе воскликнула девочка. – Я говорю о настоящем бассейне с подогревом воды, какой есть у тети Сондры, да и у Баффи тоже. Я могла бы плавать круглый год.

– Бассейны – дорогое удовольствие, – заметил Беннон.

– Я знаю, – вздохнула Лора. – Хорошо быть богатым.

– Да, жизнь сурова к тебе, детка, не так ли? – пошутил Беннон и снова натянул Лоре шляпу на нос.

– Нет, просто она иногда нудная до чертиков, па, – ответила девочка, отстраняясь.

Беннон пропустил мимо ушей упрек дочери. Наступила тишина, они шли молча. Слышно было лишь позвякивание снятых уздечек в руках Беннона.

– Вот что я вам скажу, – проворчал Старый Том. – Мне не хочется на этот чертов бал. Никогда не любил напяливать на себя фрак и прочее.

– Неправда, дедушка, – перебила его Лора. – Ты любишь пофрантить...

– А откуда тебе это известно, пигалица? – спросил дед нарочито сердито.

Лора лукаво улыбалась.

– Сколько раз я заставала тебя перед зеркалом? Ты ведь любишь покрасоваться перед ним.

Слова внучки как бы распахнули двери в прошлое. Старый Том увидел свое отражение в зеркале, а за спиной улыбающееся лицо жены.

«Ты себе нравишься, красавчик Том Беннон, не так ли? – спросила она и, повернув его к себе, поправила черный парадный галстук. – Ты и вправду красив, Том».

Он вспомнил свою Бьюти. Злая болезнь, опухоль мозга, рано отняла ее у него. Время притупило остроту утраты. Осталась память о счастливых годах, прожитых вместе.

Чем ближе к дому, тем дальше отступали воспоминания, снова прячась в далекие уголки памяти.

Большой бревенчатый дом Беннонов прочно стоял на каменистом плоскогорье, и его островерхая крыша повторяла силуэты гор. С трех сторон его окружала открытая веранда, затенявшая окна. На первый взгляд он ничем не отличался от других фермерских домов этого края. И все же любовно сложенный, бревно к бревну, умелыми руками, дом отца Тома был создан продуманно и прочно, как говорят, на века. Элиас Беннон построил его добрую сотню лет назад, но он был все так же крепок и красив.

Старый Том гордился этим домом, которому были нипочем бушующие метели, ливневые дожди и ураганные ветры. Дом знал времена тучные – процветающий поселок, которому нужны были вдоволь мясо, сено, тягловый скот. Знал он и времена худые – закрывались рудники, вымирал поселок. Старый дом помнил буйные пирушки ковбоев, шелест накрахмаленных юбок, смех и слезы.

Это было родовое гнездо Беннонов с тех самых пор, как в девственных лесах этого края было повалено первое дерево. У его отца был дом в Аспене, но это было лишь место для его адвокатской конторы. Сердце его было здесь, в долине Каменного ручья.

Так будет и со мной, думал Старый Том. Он спит на той же кровати, на которой родился. На ней сорок лет назад его жена Бьюти родила ему сына. Если Богу будет угодно, Старый Том умрет на ней. Эта мысль успокоила его.

– Кажется, звонит телефон! – воскликнула Лора и бросилась к дому. Вскоре каблучки ее ковбойских сапожек дробно застучали по каменным ступеням. Она зажгла свет на крыльце и, вбежав в гостиную, сняла трубку.

Беннон зашел в дом раньше замешкавшегося отца. Повесив на крюк в прихожей шляпу, он по старой привычке взъерошил пятерней волосы, примятые шляпой, и заглянул в гостиную. Как всегда, вернувшись домой, он с удовлетворением окинул взглядом просторную обшитую деревом комнату с бревенчатым потолком и дубовой лестницей на антресоль, куда выходили двери четырех спален.

Лора, облокотившись о столик, с воодушевлением болтала с кем-то по телефону, подробно рассказывая о богатом событиями дне.

– Он здесь, – увидев отца, сказала она в трубку и протянула ее отцу, – это тетя Сондра, папа, она хочет с тобой поговорить.

Беннон повесил шпоры и уздечки рядом со шляпой, вошел в гостиную и взял трубку.

– А ты пока собери свои вещички, умойся и приведи себя в порядок, – прикрыв ладонью трубку, сказал он дочери. – Да не забудь зубную щетку.

– Не забуду, – ответила Лора, поднимаясь в свою комнату.

– И не пропадай в душе Бог знает сколько, – крикнул внучке вдогонку Старый Том. – Пожалуй, я не прочь выпить пива. А ты, Беннон?

Тот покачал головой и, сняв наконец ладонь с трубки, сказал:

– Привет, Сондра. Что-то случилось?

– Я все еще в конторе. – Сондра Хадсон, услышав медленный спокойный голос Беннона, невольно посмотрела на фотографию на столе, и строгая линия ее губ стала мягче.

– Я хотела тебя предупредить, что я опаздываю. Из разговора с Лорой я поняла, что вы тоже задерживаетесь?

– Немного. Мы сначала отвезем Лору к Сен-Клерам, где она заночует, а потом заедем за тобой.

«Мы», – подумала Сондра. Значит, старик тоже едет. За всю неделю им с Бенноном ни разу не удалось побыть наедине, обменяться только им нужными словами, коснуться друг друга, любить. Она надеялась, что сегодня после приема они смогут позволить себе это, но если едет Старый Том... Сондра почувствовала раздражение.

– Отлично, – она сделала над собой усилие. – Я сейчас же все закончу и еду домой. Надеюсь, буду готова к вашему приезду.

– Это будет часа через два, – сдержанно сказал Беннон.

– Разве ты не знаешь, что женщине, чтобы одеться, требуется вдвое больше времени, чем мужчине? – пошутила Сондра.

– Я, должно быть, уже забыл об этом. – Ей показалось, что он улыбается.

– Это потому, что у тебя в доме нет женщин. – Сондра тут же пожалела, что сказала это. Перед глазами встал образ умершей сестры. Она поспешила закончить разговор. – Я должна торопиться, иначе мне не хватит этих двух часов.

Положив трубку, Сондра взяла со стола фотографию – увеличенный снимок, сделанный десять лет назад в Аспене. На нем – сестра, она и Беннон между ними, на фоне зимнего пейзажа. Все трое улыбаются.

Он был молод, черты лица мягче, широкополая ковбойская шляпа лихо сдвинута на затылок. Сондра, слева от него, чуть склонила голову к его плечу. Улыбаясь, она сознательно позировала фотографу. Крашеные платиновые волосы делали ее столь же красивой, как ее черноволосая сестра, стоявшая справа. Избалованная, строптивая, легкомысленная Диана, что ей было до того, что Сондра первой познакомилась с Бенноном!

Диана всегда была такой. Как и их отец, который думал лишь о себе и своих прихотях. Все, чему он смог научить Сондру, – это как очаровывать людей и извлекать из этого пользу. Она в этом преуспела, ибо была умна. Сондра, отказывая себе во всем, смогла скопить нужную сумму, позволившую ей приобрести приличный гардероб и стать платиновой блондинкой. Выправив лицензию на право работать агентом по продаже недвижимости, она покинула Денвер и приехала в Аспен. Здесь она устроилась в одно из агентств на самую низкую должность. Пока. Ведь это было лишь начало.

Потом однажды вдруг позвонила Диана, приехавшая с друзьями в Аспен на зимний карнавал, и предложила встретиться. Зачем она согласилась? Надо было сослаться на занятость. Однако она договорилась встретиться с Дианой и ее друзьями в городе после того, как съездит по делам агентства в какое-то далекое поместье.

Опускались ранние зимние сумерки. В свете фар кружились снежинки. Сондра договорилась о встрече с сестрой в пять вечера в одном из известных в городе баров. А сейчас уже было около пяти.

Сондра торопилась и поэтому не заметила обледенелой полосы перед поворотом шоссе и не уменьшила скорости. Машину занесло в кювет. Сондра, не справившись с рулем, затормозила. Машина, наткнувшись на какое-то препятствие, резко остановилась. От неожиданности Сондра больно ударилась о руль и на мгновение закрыла глаза.

Потрясенная, она сидела какое-то время, уткнувшись лбом в руль, и ждала, когда успокоится отчаянно бившееся сердце. Наконец, понемногу приходя в себя, она поняла, что мотор продолжает работать, и поспешила выключить его.

Тишина была оглушительной. Ее вдруг охватила злость на все – на себя за недопустимую неосторожность на обледенелой дороге, на нерадивых смотрителей дорог, не посыпавших солью наледи на шоссе, на клиента, живущего в медвежьем углу, и на своего начальника, пославшего ее к своему клиенту вместо того, чтобы поехать самому. Но злостью не поможешь.

Ей надо было вернуться в город. Она снова включила мотор, затем «дворники», чтобы очистить стекло от налипшего снега, и нажала на стартер. Колеса забуксовали. Прошло пять минут бесполезных попыток выбраться из кювета. Машина не сдвинулась ни на дюйм. Сондра поняла, что безнадежно застряла.

В бессильном гневе она ударила кулаком по рулю, затем вынув ключи из щитка и схватив сумочку, выбралась из машины и, нарушив тишину, с силой захлопнула дверцу. С ненавистью она взглянула на столб проволочной ограды, в который уперлась бампером машина.

Повернувшись, Сондра посмотрела на шоссе и заснеженный кювет, из которого ей предстояло выбраться. Сжав зубы, она с сожалением подумала о своих франтоватых сапожках на высоких каблуках, которые вполне подходили для денверской слякоти, но не годились для снежных заносов Аспена.

Странное фырканье за спиной заставило ее обернуться. Сондра испугалась, что сейчас станет жертвой дикого зверя, но вместо этого по ту сторону проволочной ограды увидела всадника, похожего на рекламу сигарет «Мальборо» – мужественное лицо, ковбойская шляпа и меховой полушубок.

– У вас все в порядке, мисс? – спросил он приятным баритоном.

– Со мной-то все в порядке, дело в моей машине. Ее занесло на обледенелом шоссе.

Всадник соскочил с лошади, легко перелез через ограду и обошел застрявшую машину.

– Боюсь, придется вызывать аварийную службу.

Сондра хотела было сказать, что и без него это знает, но почему-то расхотелось быть невежливой с этим незнакомцем.

– Да, кажется, вы правы, – смущенно пробормотала она.

– Наше ранчо в полумиле отсюда. Я могу вас подвезти туда.

– Как? Вы хотите сказать, на... лошади? – растерялась Сондра.

В темных глазах незнакомца пряталась усмешка. Похоже, он подшучивал над ней, но Coндре тут же показалось, что он смеялся не над ней, а вместе с ней над обстоятельствами.

– Моя лошадь выдержит нас обоих, если вы не возражаете.

Сондра, к своему удивлению, улыбнулась. Это оказалось так просто. Обычно она не выносила мужской самонадеянности, отношения к женщине как к некоему десерту в их жизни. Но этот был не такой.

– Не возражаю.

– Отлично. Кстати, меня зовут Том Беннон. – Он протянул руку в кожаной перчатке так просто, как равный равному. – Но все зовут меня просто Бенноном.

– Сондра Хадсон, – ответила она, и ее узкая рука утонула в его широкой ладони, от которой исходили тепло и сила. – Зовите меня просто Сондрой.

– Хорошо, Сондра, – широко улыбнулся он. – По коням?

В мгновение ока она очутилась в седле, впереди Беннона, и его руки удобно обхватили ее, а широкая грудь стала надежной опорой.

– Не холодно? – спросил он совсем над ее ухом, и его теплое дыхание согрело ей щеку.

– Нет. – Ей было тепло, более того, она почувствовала себя в безопасности, словно под надежной защитой. Это чувство было столь ново для нее, словно до сих пор она даже не подозревала, что может нуждаться в нем.

Сондра уже не помнит, о чем они говорили, пока ехали. В памяти остались лишь падающие снежинки, сумерки и такое чувство, будто они – единственные в этом мире. Еще она помнила скрип снега под копытами лошади, баюкающие нотки низкого баритона, облачко застывшего воздуха от ее и Беннона дыхания, близость сильного мужского тела.

Когда они достигли ранчо, Беннон позвонил в аварийную службу, однако ему ответили, что аварий на дорогах множество и лишь не ранее утра следующего дня Сондра сможет получить свою машину. Беннону пришлось самому везти ее в Аспен. Благодарная Сондра считала необходимым угостить его и пригласила его зайти вместе с ней в бар отеля «Джером», где ее ждала сестра. Одного взгляда Беннона на Диану было достаточно, чтобы он позабыл о существовании Сондры.

Она смотрела на фотографию и вспоминала. Не прошло и двух месяцев, как Беннон женился на ее сестре, а через год Диана умерла. Все эти годы она продолжала жить в памяти Беннона. Сондра и любила, и ненавидела его за это.

Она знала, что заслужила его дружбу и доверие в трудные дни, когда по городу пошли слухи, связанные с неожиданной смертью его жены. Если бы не это, она была уверена, Беннон давно бы забыл Диану. Однако Сондра верила, что настанет день, когда это произойдет, и ждала.

Поспешно поставив фотографию на место, она нервно сцепила свои длинные тонкие пальцы. Но через несколько секунд уже нажала кнопку внутреннего телефона, чтобы отдать распоряжение секретарше.

– Попросите мистера Уоррена зайти ко мне.

– Хорошо, мисс Хадсон.

Сондра поднялась и вышла из-за большого лакированного в китайском стиле письменного стола и привычно окинула взглядом свой элегантный кабинет с удобной мягкой мебелью. Стены его были украшены расписными китайскими панелями, пара настоящих китайских ваз стояла на венецианском столике у дивана. Это были для нее верные приметы ее нынешнего материального благополучия.

Теперь у нее собственное агентство по продаже недвижимости, пожалуй, самое крупное и известное в Аспене. Список ее клиентов мог бы стать своеобразным справочником «Кто есть кто?» местной элиты. Она им очень дорожила и заботливо пополняла. Но этого ей было мало.

Она подошла к окну и посмотрела вниз на торговый центр с мозаичной мостовой, с деревьями в кадках, фонарными столбами художественной работы, цветочными бордюрами, радующими глаз осенним богатством красок. Засунув руки в карманы прямого шерстяного жакета, Сондра задумчиво глядела на модные лавки, художественные салоны и галереи, букинистические магазины, расположенные в нижних этажах старых кирпичных и каменных домов, построенных еще во времена серебряной лихорадки.

Без особого интереса взгляд ее остановился на случайных прохожих – на мужчине в спортивном костюме, прогуливающем пса, на красивой блондинке в модных замшевых брюках и сапожках из крокодиловой кожи, должно быть, от Смита, и поджарой женщине лет сорока с пластиковой сумкой с маркой модного универмага.

Деньги и власть – вот что приносит всеобщее уважение. Джером Уиллер понял это, когда в 1880-х годах обосновался в Аспене и поставил своей целью превратить грязный горняцкий поселок в один из богатейших районов добычи серебра в мире. По своему плану он создал здесь прекрасный город с тенистыми улицами, оперным театром и роскошным отелем, не уступающими тем, что были к западу от Миссисипи. Он связал его с остальным миром не одной, а двумя линиями железной дороги. Это был для своего времени вполне благоустроенный город – с электричеством, трамваями и телефонной связью. Аспен стал местом, которое охотно посещали состоятельные люди из восточных штатов, путешествующие аристократы и знаменитости.

Полвека спустя, в 1940-х, его последователем стал прибывший сюда Уолтер Папек. Город тогда был в полном упадке, однако вскоре предприимчивый Папек смог превратить его в фешенебельный зимний курорт, а летом – в центр культурной деятельности и отдыха. Город мог похвастать тем, что здесь побывали такие выдающиеся личности, как Альберт Швейцер, выступивший с докладом на конференции, созванной местным Институтом гуманитарных наук, музыкант Ицхак Перельман, ставший лауреатом музыкального фестиваля; почтила своим участием очередной фестиваль танцев Балетная труппа Америки.

Деньги и власть позволили Уолтеру Папеку единолично управлять всей жизнью города. С тех пор минуло полстолетия. Пора бы в Аспене появиться тому, кто продолжил бы эту традицию.

Легкий стук прервал мысли Сондры. Она повернулась к двери в тот момент, когда на пороге появился Уоррен Оукс. Высокий, загорелый, лет сорока, он пользовался большим успехом у женского населения Аспена. К несчастью, ему не хватало того, что называют лоском, чтобы сделать его вхожим в элитные круги общества.

Однако он вполне устраивал Сондру, особенно когда она начинала свое дело десять лет назад. То было время, когда кокаин в сахарнице был непременным атрибутом многих вечеринок в Аспене, а каждая сделка заканчивалась подарком в виде целлофанового пакетика с белым порошком. Предпочитая лично не участвовать в этом, Сондра все отдала в руки верному Уоррену.

Бомба, подложенная в джип местного торговца наркотиками в 1985 году, серьезно подорвала основы процветающего кокаинового бизнеса в городе. Но с Уорреном Сондра не рассталась. Он был ей нужен как источник полезной информации и человек, сохранивший старые связи, достаточно сильный, чтобы справиться с любым поручением, но достаточно слабый, чтобы попробовать высказаться против.

– Здравствуй, Сондра, – улыбнулся он всеми своими белоснежными коронками. – Не думал, что ты еще здесь. Как удалось тебе договориться с куриным королем из Арканзаса и его пухленькой женушкой?

– Ты имеешь в виду Ачисонов, я полагаю?

Сондра вспомнила неотесанного краснолицего миллионера, который составил целое состояние на продаже расфасованных цыплят супермаркетам всей страны. На ее лице появилась легкая улыбка пренебрежения.

– Этот бедняга все еще думает, что деньги заменят ему нужные связи в обществе. Его жена, пожалуй, умнее. – Она отошла от окна. – Однако, отвечая на твой вопрос, могу сказать, что день прошел не напрасно.

– Отлично. – Уоррен сел, поправив складки серых фланелевых брюк.

– У тебя есть список гостей сегодняшнего банкета? Я не нашла его на столе.

– Он у меня. – Уоррен вынул из внутреннего кармана двубортного синего блейзера конверт и, привстав со стула, передал его Сондре.

Она бегло пробежала глазами список приглашенных.

– Подготовь мне все сведения о торговом квартале в центре города. Я хотела бы помахать перед носом Лесситера этой приманкой. Мне кажется, это должно его заинтересовать. Однако мне нужны все документы.

– Копии у тебя на столе, – Уоррен постучал пальцем по красной папке. Сондра подошла к столу, но в эту минуту раздался звонок внутреннего телефона.

– Что там, Сьюзен?

– На второй линии мистер Ачисон. Он настоятельно просит соединить его с вами.

Сондра с раздражением взглянула на золотые часики от Картье – времени было в обрез.

– Хорошо, соедините. – Она сделала паузу, чтобы погасить раздражение, и лишь потом сняла трубку. – Да, мистер Ачисон. Не ожидала, что вы позвоните так скоро, – сказала она любезно.

– Моя жена и я обсудили все, – быстро, по-деловому начал мистер Ачисон. – Мы собирались дать ответ завтра, но, пожалуй, мы уже сегодня решили съездить в Вейл и еще раз осмотреть дом.

– Очень разумно с вашей стороны, – еле сдерживая себя, пропела в трубку Сондра. – Покупка второго дома – вещь серьезная, не терпящая поспешности. В Вейле прекрасный выбор недвижимости. Вы знаете, там купил дом Джерри Форд. Но семейство Кеннеди предпочитает отдыхать в Аспене.

На другом конце провода наступило долгое молчание. Сондра намеренно не прерывала его, давая клиенту подумать.

Уоррен Оукс тоже молчал и с удивлением и восхищением смотрел на Сондру. Она, как всегда, была полна достоинства и выдержки, хотя под маской спокойствия клокотало еле сдерживаемое раздражение.

– Моей жене понравился дом, который вы нам показывали на Красной горе, – наконец вымолвил клиент. – Вы сказали, что его владелец назначил цену в три с половиной миллиона долларов. Как вы думаете, он согласится на три?

Сондра улыбнулась.

– Возможно. Этот дом объявлен к продаже несколько месяцев назад. Если хотите, я оформлю предложение на эту сумму.

– Да, сделайте это.

– Я сейчас все сделаю, и мой заместитель Уоррен Оукс привезет его вам на подпись в отель. – Было бы неразумным давать как покупателю, так и продавцу слишком много времени на размышление, кто-то из них может передумать. Именно так расстраивались самые выгодные сделки, Сондра это знала. – Я могла бы привезти его сама, но сегодня вечером я приглашена на обед.

– Прекрасно. Мы будем ждать мистера Оукса.

Сондра повесила трубку и, довольная, посмотрела на Уоррена.

– Они предлагают три миллиона за поместье Бакстера. Составь предложение и отвези в отель «Крошка Нелл».

– Будет сделано, – кивнул Уоррен, удивляясь сдержанности Сондры. На ее месте, заключив миллионную сделку, он бы пустился в пляс от радости. Но не Сондра. Этого с ней не произойдет никогда.




6


Парикмахерша умело закрепила лаком кокетливую белокурую прядку.

– У вас великолепные волосы, – сказала она. – Густые, послушные, с ними можно делать все, что захочешь!

– За это я должна благодарить мою бабушку-шведку.

Кит сидела в кресле, расслабившись и закрыв глаза, пока сухопарая черноволосая мастерица собирала ее волосы в классический узел на макушке.

– Благодарите ее за цвет волос в таком случае. – Мастерица отошла, чтобы полюбоваться на свою работу. – Кажется, все. Посмотрите сами.

Открыв глаза, Кит взглянула на свое изображение в ярко освещенном зеркале, не замечая бесцветной пластиковой накидки на своих плечах.

– Прекрасно, – кивнула она, одобрив прическу.

Мастерица, развязав тесемки, сняла с нее накидку и вместе с Кит смотрела теперь в зеркало, любуясь клиенткой и своей работой.

– Если бы ваш жених видел вас такой, он не гонялся бы за каждой юбкой, – сказала она, имея в виду жениха Кит в сериале «Ветры судьбы». – Я не пропустила ни одной серии вашего фильма. – Она стала собирать свои инструменты. – Не понимаю, как вы терпите этого жалкого обманщика.

– А что мне делать? Ведь я люблю его, – вполне серьезно промолвила Кит, потянувшись за старинными сережками – рубины с бриллиантами, – которые удалось взять напрокат на этот вечер.

– Я на вашем месте бросила бы его, – продолжала черноволосая парикмахерша. – Он никуда не годится, и вам его не исправить.

– Думаю, что нет, – с улыбкой согласилась Кит, подумав, что на следующей неделе в газетах на все лады будет склоняться ее уход с телевидения. – Возможно, я порву с ним, и на этот раз навсегда...

– Это будет только к лучшему, поверьте мне. – Парикмахерша, перекинув через плечо ремень тяжелой сумки, направилась к выходу. – Желаю приятного вечера.

– Спасибо. – Кит улыбнулась девушке, а та махнула ей рукой на прощание.

Оставшись одна, Кит вдруг почувствовала тревогу, вспомнив, что сегодня вечером ей, очевидно, не избежать встречи с Бенноном. Он и его отец были активными членами Американской ассоциации борьбы с раком. Старый Том стал им в память о погибшей жене. Логично, что он и Беннон будут среди гостей.

За время ее пребывания в Аспене она не сможет избежать встреч с ним, и не только потому, что Беннон живет здесь, но и потому, что он поверенный в делах ее отца. Она знала, что это будет для нее нелегким испытанием, даже спустя десять лет...

Раны зажили, лишь изредка давая о себе знать легким уколом боли. Но она не позволяла себе задумываться о прошлом. Прогнав печальные мысли, Кит подошла к кровати, на которой лежали бледно-золотистая накидка к такому же платью и пара длинных белых перчаток.

Не успела она натянуть одну из них, как в дверь постучали, и голос Джона Тревиса спросил:

– Можно войти, Кит?

– Конечно, входи, – ответила она, беря вторую перчатку, и бросила взгляд на хрустальные часы на столике около кровати – в ее распоряжении еще целых десять минут.

Лишь услышав звук закрывшейся двери, Кит обернулась. Появление Джона вызвало легкое волнение, которое, она заметила, возрастало с каждой встречей наедине. Она с одобрением окинула взглядом его фигуру в черном смокинге, который был ему очень к лицу, ибо подчеркивал золотистый цвет светло-русых волос.

– Ты великолепен, Джон Ти, – сделала она ему комплимент и натянула вторую перчатку. – Смокинг тебе идет.

– Спасибо, – ответил он, легонько склонив голову, и улыбнулся. – Увидев, что парикмахерша покинула твою комнату, я решил зайти.

– В надежде, что я еще не совсем одета? – пошутила Кит. – Тебе не повезло. Ну, как я выгляжу? – Приняв позу манекенщицы, она медленно повернулась перед ним. – Нравится? – спросила она, остановившись.

Она была изысканна и элегантна, спору нет. Подойдя поближе, он увидел золотистые веснушки на переносице, которые на сей раз она даже не потрудилась скрыть под слоем пудры. Он отметил про себя, что из неприступной голливудской красавицы они превратили ее в естественную и прелестную женщину.

Он нарочито долго и придирчиво оглядывал ее критическим оком.

– Знаешь, чего-то не хватает.

– Ты шутишь? – нахмурившись, Кит снова оглядела себя в зеркале со всех сторон. – Платье – просто сказка, сидит безукоризненно... Не вижу никаких недостатков...

– И все же... – Он взял ее за руку. – Не хватает лишь одного...

Он полез в карман и вынул браслет, который тут же застегнул поверх перчатки на ее запястье. Кит с минуту молча смотрела на изящный, из золота и платины, браслет с бриллиантами.

– Какой красивый, – прошептала она и, подняв, залюбовалась блеском прозрачных, с желтым отливом камней.

– Мой подарок тебе.

Кит отрицательно замотала головой.

– Пожалуйста, – настаивал Джон. – Красивые драгоценности создаются для того, чтобы украшать красивых женщин. Таких, как ты, Кит.

Кит улыбнулась и дотронулась рукой до его щеки.

– Мне все равно, даже если ты говоришь это каждой женщине, которую знал. Мне нравится, что ты сказал это мне, и нравится твой подарок.

Она поцеловала его. Джон обнял Кит, не дав ей возможности тут же отстраниться, и крепко прижал к себе, забыв о том, что может нанести урон шикарному платью и косметике. Чувства переполняли его. Она влекла его, будила нетерпеливое желание узнать, что есть в ней такое, что неудержимо притягивает и волнует его.

Но голоса в коридоре вернули их к действительности. Джон отстранился, однако не отпустил ее и смотрел, как Кит медленно открывает глаза.

– Знала бы ты, с каким удовольствием я послал бы к черту этот бал, – прошептал он, хотя прекрасно понимал, что Лесситер не простил бы ему этого.

– Да, соблазнительная мысль, – повторила она, не отрывая взгляда от его губ и следов бледно-розовой помады на них. Она вспомнила его поцелуй. Что ж, она могла бы забыть об осторожности и пойти навстречу, не задумываясь, как сама того хотела... без всякой опаски, но... – Ты прав, – вздохнула она с искренним сожалением. – Нам надо идти, нас ждут.

Она высвободилась из его объятий. Он больше не удерживал ее.

– Пожалуй, тебе следует подправить косметику и прежде всего губы, – вполне спокойно заметил он.

Она отошла к трюмо и вынула из пакета бумажную салфетку.

– Кстати, тебе тоже не мешает стереть помаду с губ, – засмеялась она и повернулась к нему с салфеткой в руках.

Проведя пальцем по губам и убедившись, что на нем следы помады, Джон взял из ее рук салфетку. Лицо его было вполне серьезно, но глаза смеялись.

Пока Кит снова пудрилась и подкрашивала губы, он, поглядывая на нее, старательно тер лицо салфеткой.

В этой комичной сцене было что-то такое, что еще больше сближало их, и ему было приятно. Он как бы отдыхал душой, глядя на Кит, сидящую перед зеркалом, хотя еле удерживался от того, чтобы не коснуться ее обнаженных плеч, прильнуть губами к нежной шее. Пожалуй, он начинает терять голову. Это заходит чересчур далеко, трезво останавливал он себя.

– Ну, вот и все! – воскликнула Кит, удовлетворенно разглядывая себя в зеркале. Поднявшись, она сунула тюбик с помадой в вечернюю сумочку из золотистой ткани и, подойдя к кровати, взяла накидку. – Надеюсь, они подадут гостям шампанское. У меня такое настроение, что хочется пить только шампанское... – почти пропела она.

– Пожалуй, лунный свет – это мечта подростков, Кит. А мы с тобой взрослые живые люди, не так ли?

Кит круто повернулась к нему, медленно сделала выдох и тряхнула головой, словно приходя в себя.

– Ты сердцеед, Джон Ти.

– Сколько раз ты мне это уже говорила? Почему? – Губы его сжались в жестокую линию.

– Чтобы предостеречь себя, должно быть, – ответила Кит и по его глазам поняла, каких усилий ему стоит держать себя в рамках.

В последнее время она все сильнее чувствовала какую-то напряженность в нем. Видимо, судьба фильма беспокоила его. Ему следовало бы отдохнуть, расслабиться, посмеяться вдоволь, почувствовать чью-то заботу и нежность. Она с радостью помогла бы ему, однако знала, что он к этому еще не готов. И, возможно, никогда не будет. Она боялась, что ее чувство снова может быть отвергнуто.

– Предостерегаешь себя от меня? – В глазах его был вопрос и вызов.

Кит взяла накидку и перебросила ее через руку.

– Не надо, Джон Ти. Не станешь же ты утверждать, что я первая женщина, теряющая из-за тебя голову.

Кит видела, как трудно было ему признаться в этом.

– Жизнь полна риска, Джон, – тихо сказала она и взяла его под руку. – Поэтому вознаграждение, если оно последует, всегда кажется счастьем. Пойдем?

Увидев искорки смеха в ее глазах, он не знал, чего ему больше хотелось – нагрубить ей или сжать ее в своих объятиях. Вздохнув, он подчинился.

У себя в спальне Беннон рассеянно застегивал перед зеркалом парадную сорочку. В большом зеркале над комодом была видна почти вся спальня с широкой кроватью, покрытой стеганым лоскутным покрывалом. Некогда яркое, оно со временем выцвело, как и плетеный коврик на полу. У закопченного старинного камина, бывшего когда-то единственным источником тепла, стояло повернутое к нему кресло с высокой спинкой. Это была простая, давно обжитая комната со своей историей, уютом и привлекательностью.

– Привет! – воскликнула Лора, входя в спальню отца. Остановившись у комода, она поставила локти на него и критически оглядела отца, ожидая ответа на свое приветствие. Ее черные волосы падали вдоль щек ровными блестящими влажными прядями.

– Привет, – дружески улыбнулся Беннон, уловив запах лимонного шампуня. – Ты уже готова? Все уложила?

– Да, даже зубную щетку. – Девочка со вниманием следила, как он вдевал запонки в манжеты. Теперь, будучи непоседой, она стояла на одной ноге, а другой болтала в воздухе. – А ты готов?

– Почти, – ответил отец, вдев одну запонку и принимаясь за другую.

– Дед уже одет. Я проходила мимо его комнаты и видела его перед зеркалом, – ответила Лора с таким видом, будто хотела сказать: я же говорила, что дед любит глядеться в зеркало. Она отошла от комода.

– Ты приготовила себе бутерброд? – спросил Беннон, с улыбкой наблюдая в зеркало за дочерью. Он понимал, что ей скучно и она не дождется, когда они наконец поедут.

– Нет, – ответила Лора и, подойдя к кровати, неожиданно плюхнулась в нее. – Мы с Баффи приготовим пиццу, как только я приеду.

Беннон, заправляя рубаху в брюки, прислушивался к протестующему скрипу пружин – Лора слегка подпрыгивала на матраце. Внезапно скрип прекратился, и Беннон, взглянув на Лору, увидел, что она сидит на краю кровати и внимательно смотрит на свадебную фотографию в ореховой рамке, стоящую на ночном столике. Его рука, потянувшаяся за галстуком, замерла в воздухе, когда он услышал голос дочери.

– Я похожа на нее, па? – спросила Лора, взяв фотографию в руки.

– Когда тебе будет девятнадцать, ты будешь копией мамы.

Беннон, передумав, отложил галстук-бабочку и стал повязывать черный шелковый. Отец называл его галстуком для особо важных конференций.

– Когда был сделан этот снимок, твоей маме было девятнадцать.

– Хорошо, когда есть мама, – тихо и печально вздохнула Лора.

Беннон вздрогнул, как от удара. Он понял, как трудно девочке без матери и как она одинока. Он вспомнил, как впервые увидел Диану в тот далекий вечер в баре и как она улыбнулась ему через стол. В ее искрящемся радостью жизни взгляде было все ее естество. Ему было двадцать четыре, а она была темноглазой своенравной красавицей, о которой мечтают все мужчины.

В тот момент Беннону стало нипочем даже то, что Диана была со своим парнем.

Когда он вошел, бар, как всегда, был переполнен шумной толпой лыжников, приезжим людом, ищущим развлечений, и местными завсегдатаями. Все это было чуждо и непривычно для него. Он решил выпить что-нибудь из вежливости и тут же уйти.

Приблизившись вслед за Сондрой к столику с веселой компанией, он увидел черноволосую девушку с живыми глазами и чувственным ртом. Кокетливый и озорной взгляд ее подействовал на него так, будто он коснулся оголенного конца провода. С той минуты он уже не сводил с нее глаз.

Он не помнил, как отодвинул стул и сел, не слышал, что говорили ему спутники, а это было что-то обидное, что должно было заставить его уйти. Он сразу понял, что перед ним типичные сынки деревенской знати, в пуховых свитерах, давно решившие, чего они хотят от жизни, и ведущие себя соответственно.

Беннон сидел, слегка отодвинув стул от стола, не замечая шуток и колкостей в свой адрес и не сводя глаз с Дианы.

Рядом сидевшая Сондра тщетно пыталась разговорить его.

– Как давно вы живете в Аспене, Беннон?

– Я родился здесь.

– Вы местный? – удивилась Диана и улыбнулась. Две очаровательные ямочки появились на ее щеках. – Как странно. – Она движением головы откинула назад волосы и посмотрела ему прямо в глаза. – Сестра сказала, что у вашей семьи ранчо в этих местах.

– «Каменный ручей», к востоку отсюда.

Ему столько хотелось рассказать ей о ранчо и о многом другом, но только не здесь, в этом переполненном чужими ему людьми зале, где многие порядком выпили, а кто-то был совсем пьян и где от всеобщего шума не слышно даже собственного голоса.

– Смотря какое ранчо, – вмешался Дэвид Торнтон, приятель Дианы, иронично скривив губы и с видом собственника обняв девушку за плечи. – Я видел здешние ранчо – жалкие клочки земли в пять-десять акров. Вот у моего дяди ранчо в две тысячи акров, его земли тянутся до самой границы со штатом Вайоминг. Мальчишкой я, бывало, проводил там летние каникулы.

Беннон медленно улыбнулся в свою кружку с пивом и лишь потом посмотрел на говорившего.

– «Каменный ручей» – это всего лишь жалкие четыре тысячи акров.

Ответом на его спокойное замечание были злобный взгляд Торнтона и веселый смех Дианы.

– Заткнись, Диана, – грубо остановил ее Торнтон.

– Это почему же? Ты сам напросился.

Один из компании, отлучившийся по своим надобностям и вернувшийся к столу, полюбопытствовал:

– Чему смеетесь? Я пропустил что-то интересное? – Он окинул всех вопрошающим взором.

– Ты пропустил свой шанс насмешить нас, Эдди.И только.

– Да, я знаю, что вам нравятся мои шутки, – самодовольно заметил Эдди и до половины опорожнил свою кружку с пивом.

– Эй, Эдди, почему бы тебе не плюнуть в кружку? Пена давно осела, пиво выдохлось.

– А, вот наконец и Энди Холмс, – вдруг воскликнул Торнтон и, засунув пальцы в рот, оглушительно свистнул вошедшему лыжнику. Это был один из претендентов на «золото» в прошлогоднем слаломе, однако травма помешала ему участвовать в соревнованиях.

– Энди! – Торнтон вскочил и замахал ему рукой. – Как здорово, что ты здесь. Помнишь, мы встретились в прошлом году на вечеринке у Халстонов? Я – Дэвид Торнтон.

– Привет, Дэвид. Как дела?

– Отлично, садись. Хочешь пива?

– Нет, спасибо. Мне надо... – Вдруг он увидел Беннона. – Эй, привет, друг. Где ты пропадаешь? Почему тебя не было видно на спуске в этом году?

– Был занят.

– Давай как-нибудь встретимся на спуске, потренируемся, прежде чем ты снова засядешь за свою юриспруденцию.

– Ладно.

Беннон чувствовал на себе взгляд Дианы, он притягивал его как магнит. Когда он снова перевел глаза на черноволосую красавицу, ему стало трудно дышать. Лицо ее казалось таким довольным, будто она только что узнала что-то очень приятное.

Что-то убежденно говорил сидевший напротив Торнтон, но Беннон его не слушал.

– Все спешат на парад с факелами, – наконец пояснил Энди Холмс. Видимо, он ответил Дэвиду.

– Я тоже хочу посмотреть парад, – радостно воскликнула Диана, вскочив.

– Зачем? Кучка лыжников с факелами спускается с гор, вот и все, – презрительно возразил Торнтон. – Зрелище для туристов. Не стоит того, чтобы уходить отсюда.

– Тогда, кто не хочет, оставайтесь здесь, – ответила Диана и, обойдя вокруг стола, подошла к Беннону. – А мы с Бенноном пойдем посмотрим парад.

И, рассмеявшись в лицо Дэвиду, она взяла Беннона за руку и потащила за собой к двери. Он шел за ней как зачарованный, чувствуя тепло ее руки.

– Торнтону не понравилось, что ты ушла со мной, – не удержался сказать ей Беннон, когда они вышли на тротуар.

– А мне безразлично, – пожав плечами, беззаботно воскликнула Диана.

Но Беннону не был безразличен собственный поступок – он увел чужую девушку. Разве этому учил его отец?

Он постарался увести Диану от толпы, запрудившей тротуары, в более безопасное место.

– Отсюда нам будет хорошо видно, – наконец остановился он.

– Отлично. Я обожаю парады, а ты? – Она кокетливо склонила голову набок, ее черные, как бархат, волосы слились с темнотой, и белое лицо светилось как драгоценная камея.

Беннон, очарованный мерцанием этой загадочной красоты, испытывал странное чувство. Диана казалась ему тайной, прекрасной и неразгаданной, а весь этот неожиданный вечер – волнующим, почти невероятным приключением, увлекающим его неведомо куда.

Он с усилием оторвал взгляд от Дианы и перевел его на заснеженные вершины гор на фоне темного неба. Вдали вдруг появился колеблющийся огонек.

– Началось, – промолвил он.

– Где?

– Вон там. – Он указал на склон, но Диана недоверчиво покачала головой и, став впереди Беннона, попросила его еще раз показать. Она стояла совсем близко и наконец через секунду почти шепотом сказала:

– Я вижу их.

Рука Беннона, опустившись, легла на ее плечо, и он привлек ее к себе. Диана послушно прислонилась к нему. Аромат ее надушенных волос действовал как дурман.

– Как красиво, – прошептала она.

А ему хотелось сказать ей, как она прекрасна. Но вместо этого он говорил что-то о лыжне и о том, что там происходило. Он мучительно пытался заставить себя думать о чем угодно, но только не о близости Дианы.

– Сто лет назад, когда здесь шла добыча серебра, этот склон по вечерам сверкал огнями, – рассказывал Беннон.

– Почему?

– Каждый вечер в одиннадцать, когда менялась смена, сотни рудокопов спускались назад в поселок, освещая свой путь фонарями, и столько же их поднимались вверх занять свои места в шахтах. Тогда это тоже казалось красочным зрелищем.

– Там наверху были рудники?

Беннону, замечавшему, как менялось лицо слушавшей его девушки, казалось, что она, глядя на факелы на склоне, живо представляет нарисованную им картину.

– Да, и немало: рудник «Аспен», «Эмма», «Дюрант» и многие другие, – перечислил он самые крупные и известные из них. – Была там даже железная дорога для вывоза руды. Та, что обслуживала разрез «Аспен», была длиною в целую милю.

– Правда? – искренне удивилась Диана.

– Да, – подтвердил Беннон и, помолчав, добавил: – Это был самый большой и богатый рудник. Однако самородок серебра весом в тонну был найден в другой шахте. Чтобы поднять его наверх, пришлось разрезать его на три части.

– В целую тонну? – Диана с сомнением покачала головой. – Даже не верится.

– Да, все было именно так. Когда Соединенные Штаты перешли на золотой стандарт, на рынке серебра разразился кризис. Одна за другой закрывались шахты. Входы в штольни заколачивались. Вся земля под нами изрыта штольнями. Возможно, на одной из них мы сейчас стоим.

– Ты шутишь? – Диана испуганно посмотрела на него.

Тем временем процессия лыжников с факелами достигла подножия склона, и они вдруг превратились в темные точки на снегу. Но Беннон видел перед собой лишь обращенное к нему лицо Дианы и ее полуоткрытые губы. Последние преграды стеснительности и контроля над собой рухнули.

Ничто уже не удерживало их радостного влечения друг к другу. Горячие нетерпеливые губы Беннона коснулись ее губ, и Диана отозвалась столь же мгновенно и страстно. Над ними в небе с треском лопались петарды, взрывались огнями ракеты – начался фейерверк.

Этому вечеру суждено было изменить всю жизнь Беннона. Каждое свободное мгновение, час, день он проводил в обществе Дианы. Он показывал ей родной Аспен во всей его красе – горы, снежные спуски, укромные ресторанчики, шумные и многолюдные бары, облюбованные командами усталых, но довольных собой лыжников и шумными туристами, лавки сувениров, модные магазины. Лунные вечера нередко заканчивались романтическими катаниями на санях.

Прошел месяц. Диана не скрывала своих чувств. Однажды, когда они прощались, она попросила Беннона не уходить.

– Я не могу прожить без тебя ни минуты, – призналась она. – А ты? Разве ты не любишь меня, Беннон?

Он остался, а на другой день они сбежали, чтобы пожениться, к отчаянию его отца и к великой радости отца Дианы, который был счастлив сбыть с рук хотя бы одну из дочерей.

Минул еще месяц, и Диана сообщила ему, что ждет ребенка. Безнадежно запущенная учеба в колледже и утренние недомогания Дианы, тяжело переносившей беременность, заставили Беннона решиться на единственное, что он мог в этом случае предпринять: он отвез Диану на ранчо и поручил ее заботам отца и Сэдди Роллинс, их экономки. Через три месяца, получив диплом, он полностью обосновался на ранчо.

К этому времени Диану уже не мучили утренняя тошнота и головокружение, на смену им пришло горькое сознание того, что она навеки заточена в этом отдаленном от города месте, где нет веселых вечеринок, встреч с друзьями и привычных развлечений. Ей порой казалось, что она этого не вынесет.

Как-то летом проездом побывал на ранчо Дэвид Торнтон. Беннон был на сенокосе, недалеко от дома, и увидел, как подъехала машина. Он поспешил домой и, поднявшись на крыльцо, услышал радостный смех Дианы и Дэвида. Лишь тогда он вспомнил, что его жена давно так не смеялась. Это было ударом.

Смех прекратился, как только он появился на пороге.

Обернувшись, Торнтон с ухмылкой посмотрел на него и развязно спросил:

– Как это получилось, что ты так близко оказался от дома, ты не доверяешь своей жене?

Он рассмеялся, и тогда Беннон, не помня себя, ударил его. Испуганная Диана громко закричала, но это не остановило Беннона.

Борьба была короткой. Все кончилось тем, что Диана бросилась помогать поверженному Торнтону. Взгляд ее, когда она посмотрела на мужа, был полон ненависти. Это потрясло Беннона. Глядя на разбитую губу Торнтона и кровоподтек на его скуле, Беннон понял, что, одержав победу над соперником, он проиграл.

В последующие месяцы их совместной жизни Беннон делал все, чтобы восстановить их прежние отношения. Но после рождения дочери, когда он сидел у постели Дианы, бледной и изможденной тяжелыми родами, закончившимися кесаревым сечением, он прочел в ее взгляде свой приговор – любовь ушла.

– Я совершила ошибку, став твоей женой. Мне надо было выйти замуж за Дэвида, – едва слышно прошептала Диана. – Ты не похож на нас, ты совсем другой. – Она умолкла, ее темные глаза были полны горького упрека. – Господи, я ненавижу тебя.

Это были ее последние слова, обращенные к нему. Через несколько часов она умерла. Причина ее смерти осталась неизвестной. Кое-кто винил Беннона. Возможно, справедливо, иногда терзался он.

– Она была очень красивой, не так ли? – прошептала Лора, легонько поглаживая фотографию.

Беннон прогнал воспоминания и вернулся к действительности. Так и не справившись с галстуком, он подошел к Лоре и, сев рядом, обнял ее за худенькие плечи.

Ему не надо было расспрашивать, о чем она думает в эту минуту. Он знал, что в своей головке она хранила созданный ею же образ матери и он должен быть таким же прекрасным, как в сказке.

– Она была красивой, Лора. Очень красивой. У нее были такие же черные волосы, как и у тебя, и такие же темные глаза. Она очень любила нас обоих, – соврал Беннон.

Лора молчала, жадно ловя каждое слово отца и бережно пряча его в своей памяти. Она разрешила ему взять из ее рук фотографию и поставить на место. Он знал, что его слова сделали девочку счастливой. А это было главное.

– Почему бы тебе не снести свои вещички вниз? Я сейчас спущусь.

Он встал и наконец заправил галстук под воротник рубашки.

– Ладно. – Она пошла к двери, все еще продолжая улыбаться.

Беннон повернулся к зеркалу и наконец завязал галстук. С грустью и сожалением он вспомнил себя молодым, жадно любящим жизнь, питающим надежды и пусть туманные, но все же замыслы и планы, которые вселяли веру в себя и желание многое сделать.




7


Лимузин ехал по засаженной вековыми тополями улице, оставляя после себя шуршащий вихрь поднятой колесами сухой листвы.

Кит сидела на заднем сиденье, закутавшись в накидку, подняв ее гофрированный воротник. Она смотрела в окно. Напротив, удобно вытянув ноги, сидела Пола.

– Интересно, много ли гостей соберется на этот благотворительный бал? – лениво спросила Пола.

– Человек двести, возможно, – предположил Джон.

– Так много, – почти со стоном промолвила Кит.

Джон с иронической улыбкой взглянул на нее.

– Мне казалось, тебе нравятся балы и вечеринки.

– Вечеринки – да. А эти чопорные светские рауты – не очень. Я чувствую, что должна все время быть настороже, следить за каждым своим словом. Короче говоря, выставить внутреннюю охрану.

– Нам всем так или иначе приходится это делать, – назидательно заметила Пола. Сегодня она выглядела еще более экзотической, чем обычно, в стилизованном национальном наряде от Армани. Сидевшего рядом с ней Чипа явно терзал крахмальный воротничок сорочки, и он беспокойно мял и тянул его вниз вместе с галстуком.

– Но только не тебе, не так ли, Пола? – с улыбкой посмотрела на подругу Кит. – Я, увы, так и не научилась говорить одно, а думать другое.

– Научишься, – с уверенностью сказала Пола, отчего Кит стало не по себе.

– Возможно, – небрежно ответила она, чтобы прекратить этот странный разговор, и посмотрела в окно.

Тенистая улица кончалась, и лимузин ехал через ярко освещенные кварталы делового центра. Кит сразу же узнала трехэтажное кирпичное здание отеля.

– Вот и наш «Джером», – как бы про себя тихо промолвила она. – Трудно поверить, что он был построен еще в те времена, когда в Чикаго лишь рождалась идея строительства многоэтажных домов, эдаких невысоких небоскребов, как о них говорили.

– Ты бывала в нем после полной его реконструкции? – спросил Джон, гася сигарету в пепельнице.

– Однажды. Мы с отцом как-то обедали в Серебряном зале. Это было спустя год после того, как отель вновь открылся. Знаешь, Джон, здесь бывал Гарри Купер. Он любил, говорят, сидеть на скамейке перед отелем и глазеть на местных девушек.

– Гарри Купер? – скептически фыркнула Пола.

Кит кивнула.

– В сороковых и пятидесятых сюда приезжало немало голливудских звезд. Существует легенда о том, как Хеди Ламар просиживала все вечера в баре отеля «Джером», а Дюк Эллингтон затеял тяжбу из-за участка на рудниках, якобы принадлежавшего ему. В отеле «Джером» останавливалась Норма Шиллер, и я сама видела фотографию Ланы Тернер с тогдашним ее мужем Лексом Баркером, обедающих у «Джерома». – Кит озорно улыбнулась и добавила: – Конечно же, Лана была в одном из своих знаменитых свитеров. – Улыбка все еще блуждала на ее губах, когда она, задумавшись, продолжила: – Отец рассказывал, что после того, как здесь построили бассейн, во время вечеринок и банкетов гости нередко развлекались тем, что прыгали в него – в одежде или без оной. Это было задолго до того, как семейство Кеннеди ввело на это моду.

– И ты тоже прыгала? – ехидно справился Джон, бросив на Кит хитрый взгляд.

– Все это было еще до меня, – с обезоруживающей улыбкой ответила Кит.

– Расскажи, каким «Джером» запомнился тебе в детстве, – поинтересовался Чип, в котором пробудился интерес писателя.

– Он был мало похож на нынешний. После второй мировой войны кирпичный фасад был выкрашен белой краской, наличники сделаны голубыми. Мы называли его домом с голубыми бровями, – вспомнила Кит. – Он был тогда невзрачен на вид, сильно обветшал. Постоянно кто-то требовал снести его за ненадобностью. И тем не менее бар в «Джероме» пользовался неизменной популярностью у лыжников и туристов. Не посетить его, побывав в Аспене, казалось невозможным. Особенно его главный зал со стойкой. Был здесь еще особый, совсем небольшой зал для дам. Правда, туда заходить дамам не рекомендовалось общественным мнением, но многие все же отваживались.

– Это что еще за затея? – нахмурившись, полюбопытствовал Чип, поправляя очки.

– Еще в 1860-х к отелю был пристроен небольшой зал, куда разрешалось заходить дамам, не имевшим кавалеров, выпить чашечку чая или что-нибудь покрепче...

– Как демократично, – съязвила Пола.

– По тем временам – да, – серьезно пояснила Кит и посмотрела на красивое старинное здание отеля, к которому они подъезжали. – Все время ходили разговоры, что его вот-вот снесут. Я рада, что этого не случилось.

Кирпич, очищенный от ненужной штукатурки, приобрел свой благородный терракотовый цвет. Дом, гордо возвышающийся на перекрестке Главной улицы и улицы Милл, был своеобразным символом славного прошлого Аспена, как, впрочем, и многообещающего будущего.

К подъезду отеля то и дело подкатывали не только «мерседесы» и роскошные лимузины многих других марок, но и вездеходы местных состоятельных фермеров. Благотворительный бал привлек самую разношерстную публику. Когда их лимузин пристроился к длинному ряду машин, Кит снова представила себе прошлое отеля, пик его славы. После того, как в нем появились лифт, горячая вода и отличная французская кухня, отель пережил свое новое рождение. Богачи из восточных штатов, новоиспеченные железнодорожные магнаты, серебряные короли, европейская знать подкатывали к его подъезду в каретах и колясках. Толпы зевак ждали на тротуарах, чтобы поглазеть на гостей во фраках и цилиндрах и на дам в кринолинах с обнаженными плечами.

По сути, сейчас здесь внешне не так уж много изменений.

Швейцар в ливрее помог Кит выйти из машины. Она взяла Джона под руку, и охранник быстро повел их к двери.

– Эй, Джон! – крикнул кто-то из толпы.

Кит оглянулась, и мгновенная вспышка ослепила ее. Вездесущие репортеры приступили к своим обязанностям. Охранник Джона тут же потеснил их.

– Да ну же, Джон. Еще один снимок вместе с мисс Мастерс, – сопротивлялся бородач с фотоаппаратом, продолжая щелкать затвором, несмотря на энергичные действия охранника.

Джон, не обращая внимания на просьбы репортеров, решительно втолкнул Кит в раскрытую дверь вестибюля.

Войдя, Кит ладонями прикрыла ослепленные фотовспышкой глаза.

– У меня до сих пор темно в глазах, – пожаловалась она. – Репортеры везде одинаковы, даже у нас в Аспене.

– Мусор – везде мусор, – согласился Джон.

Кит улыбнулась такому сравнению.

– Довольно метко сказано.

– И к месту, не так ли? – улыбнулся Джон. В эту минуту к ним наконец присоединились Чип и Пола.

Бальный зал со сверкающим паркетом и золотыми обоями был полон, играла музыка. Вокруг все сияло – и крытые столы, и хрустальные бокалы с шампанским, драгоценные украшения. Воздух был пропитан ароматом духов и живых цветов.

Джон привычным взглядом окинул общество. Официанты в черном сновали с подносами в руках, угощая гостей шампанским, охлажденной водкой «Столичная» и тартинками с балыком и икрой.

Иронично скривив губы, Джон наметанным глазом заметил большое количество охраны. Кто-то бросался в глаза сразу, ибо был груб и толст, а кто-то, прячась за неприметной наружностью, сливался с толпой. Их присутствие более никого не удивляло и воспринималось с удовлетворением, как должное. Охранники были таким же непременным атрибутом светских сборищ знати, как легко появлявшиеся из карманов наручники. Предназначаемые для других, они многим казались символом безопасности. Во всяком случае, знамением времени.

Джон с философским скептицизмом изучал лица тех, кто, заплатив свою тысячу долларов, пришел сюда поесть, выпить, потанцевать, быть запечатленным за этим занятием на фото вездесущими представителями прессы. С кем-то из присутствующих он был просто знаком. Кого-то знал хорошо: Мосбахеров, Бассов, Мердоков, Филдов, Никольсонов. Здесь были и его друзья Фонад и Тернер. Элиту богатых, знаменитых и могущественных разбавляла некая толика представителей местной знати. Фоторепортеры светской хроники скрупулезно фиксировали в деталях наряды от известных модельеров.

– Все – высший класс, не так ли? – отметила наблюдательная и прагматичная Пола.

– Не совсем. Ты забыла нас, дорогая, – не удержался от искушения поддеть ее Джон.

– Должно быть, ты имеешь в виду себя, Джон? – не осталась в долгу Пола.

Кит не прислушивалась к привычной пикировке своих друзей. Ее взгляд невольно искал в зале Беннона. Не найдя его, она несколько успокоилась и с удовольствием стала любоваться великолепием банкетного зала, золотыми панелями, широкими окнами в богатой драпировке из тяжелого тканного золотом шелка.

– Отличный фон для съемок комедии нравов прошлого столетия, не правда ли, Чип? – повернулась она к Чипу, а фантазия уже рисовала вальсирующие пары мужчин во фраках и женщин в платьях из алого муслина, изумрудного сверкающего шелка. Легкий говор, шелест парчи, запах вербены и розовой воды. – Хорошо бы сняться в таком фильме, а, Чип?

Тот бросил на нее критический взгляд.

– Ты, пожалуй, идеально подошла бы на такую роль. Настоящая гиббсоновская девушка[1 - Чарльз Гиббсон, американский художник-иллюстратор, создавший серию рисунков женских головок; утвердил стиль романтической женской красоты в конце XIX века, – «девушки Гиббсона» (прим. пер.).].

– Назови-ка мне роль, на которую не подошла бы наша Кит, – вмешался присоединившийся к ним Мори.

– Можешь не продавать мне Кит, – ответил Чип. – Я купился еще до того, как ты положил на нее глаз.

– Кто-нибудь видел нашего хозяина? – капризно спросила Пола, которой уже наскучило общество своих.

– Странно, его нигде не видно, – подтвердил Джон, оглядывая знакомые лица. Эти официальные рауты плохи тем, подумал он, что видишь одни и те же физиономии, слышишь те же речи и повсюду царит скука. Взгляд его задержался на стоявшей рядом Кит. Нет, это ни в коей мере не могло относиться к ней. С ней ему никогда не бывает скучно.

Остановив проходившего мимо официанта, он снял с подноса два бокала шампанского и протянул один из них Кит.

– О! – обрадованно воскликнула она, поблагодарив его взглядом. Ей было приятно, что он не забыл об этом.

– А как же насчет того, чтобы быть настороже и не сболтнуть лишнего? Ведь нам надо присоединиться к этой толпе. Это часть светской игры, не забывай.

– Не беспокойся. Мои внутренние стражи начеку, – она тихонько засмеялась.

– Надеюсь, – ответил Джон, бросив взгляд на расфранченных гостей. – Пора бы расшевелить их, они, кажется, застоялись.

– Ты считаешь? – В глазах Кит было озорство и легкий упрек.

– Я знаю.

Подхватив ее руку, он, ловко лавируя, ввел ее в самую гущу разговаривающих и пьющих гостей.

Старый Том широким шагом пересек вестибюль отеля, легко неся свое крупное тело, облаченное в черный смокинг. Обветренным, грубой лепки лицом он напоминал богатого скотовода прежних времен. Голову держал прямо, умные оценивающие глаза были полны сдержанного любопытства, когда он осматривал темные стены вестибюля, пальмы в кадках, стулья с гнутыми спинками, огромный камин, а над ним – зеркало в серебряной оправе и еще выше – голову оленя.

Он повернулся лишь тогда, когда вошли Беннон и Сондра. По знакомому блеску в глазах отца Беннон уже знал, что он сейчас скажет.

– Я помню, как во времена Первой войны здесь был бивак лыжного батальона. Помню еще, как сюда то и дело забредали козы, когда пастухи гнали их мимо. Как это у них получалось, до сих пор понять не могу.

– Возможно, их нарочно кто-то сюда пускал, – скрывая улыбку, сказал Беннон.

– Кто знает? – хитро улыбнулся старик и покачал головой.

– Ну как, мы готовы? – нетерпеливо спросила Сондра.

Вместо ответа Старый Том первым направился в сторону бального зала.

– Это место о многом мне напоминает, – продолжал он вспоминать. – В годы депрессии здесь за пятьдесят центов можно было отлично пообедать курятиной. По воскресеньям полгорода обедало здесь. А в годы сухого закона в баре подавали только содовую воду.

Он замедлил шаги в широком коридоре, ведущем в зал. Стены его были увешаны старыми картами, планами серебряных рудников и фотографиями Аспена тех времен.

– Этот отель все так же хорош, как в дни моего отца, – с удовольствием констатировал старик. – Отец мог многое рассказать о тех временах, когда сам Джером Уиллер ходил по этим коридорам. – Он повернулся к Беннону. – Не знаю, рассказывал ли я тебе, как твой дед однажды не побоялся явиться в личные апартаменты Уиллера? Тот только что пообедал в компании гостей, все мирно попивали кофе с ликером и курили сигары. Там же, в столовой, под огромной сверкающей огнями люстрой твой дед не побоялся отстаивать права бедной вдовы и пригрозил Уиллеру судом...

– Да, отец, ты мне уже рассказывал эту историю, – осторожно перебил старика Беннон.

– И не один раз, – проворчала под нос Сондра, но тут же, взглянув на Беннона, поспешила улыбнуться.

– Что ж, может, и говорил, – согласился Старый Том и остановился перед увеличенной фотографией. – Взгляни, сынок, на эту толстуху в большой шляпе с зонтом. – На лице его появилась хитрая улыбка. – Тот, кто снимал ее, не знал, что увековечивает содержательницу самого известного и дорогого борделя в городе. Об этом узнали, когда фотография уже достаточно долго провисела здесь и ее каждый видел.

– А как ты об этом узнал, отец? Ведь тебя небось и на свете еще не было? – нахмурившись, удивленно спросил Беннон.

Ему показалось, что под загаром лицо отца чуть порозовело.

– Мне твой дедушка рассказывал. Он... хм... кажется, защищал пару раз ее девиц в суде. – Старик лукаво посмотрел на сына. – Ему неплохо тогда заплатили. – Он снова продолжал свой путь по коридору, даже не заметив, как застыла в позе неодобрения Сондра. – Не скрою, мне самому приходила в голову мысль, как должна смотреть на мужчину женщина, если знает, что у него в карманах полно денег? Или что она может ему дать, когда он швырнет ей тысячедолларовую бумажку? Или еще: получит ли он за свою тысячу больше, чем другой за свои десять долларов? А расплатившись, что он чувствует? Что игра стоила свеч?

Старик умолк и призадумался.

Бросив на Сондру несколько озадаченный взгляд, Беннон пробормотал:

– Пожалуй, сегодня старик настроен на философский лад.

– Я это заметила, – ответила Сондра, остановив на Бенноне долгий взгляд своих темных глаз. Он никогда не мог понять, что таится в ее взгляде, что она думает, когда так смотрит на него. Чувство недосказанности не покидало его даже в минуты их наибольшей близости.

Он, в свою очередь, посмотрел на Сондру, на ее платиновые волосы, гладко откинутые со лба, строгую линию губ, которые так страстно отзывались на каждое его прикосновение.

Когда он думал о своем будущем, а это случалось, в нем незримо присутствовала Сондра. Плавные движения ее рук, характерные легкие пожатия ее плеч придавали ей особую нежность. Она никогда ни о чем его не просила, не ставила ему никаких условий. Она просто была рядом, спокойная и ждущая.

В гардеробе Беннон помог Сондре снять шубку из канадского бобра и, спрятав в карман ее номерок, провел ее в бальный зал.

Кит и Джон раскланивались направо и налево, переходили от одной группки знакомых к другой, пробивались сквозь плотную толпу гостей, небрежно демонстрирующих творения модных домов Сен-Лорана, Унгаро, Лакруа, и, совершая непременный ритуал рукопожатий, легких касаний щекой, заменяющих ныне в свете привычные поцелуи, задерживались на мгновение то тут, то там и, скользя дальше, небрежно посылали воздушные поцелуи или просто взмах рукой. Покончив с этим обрядом, Джон отвел Кит туда, где она могла наконец передохнуть и, отставив недопитый бокал с потерявшим вкус шампанским, заменить его новым. До нее все еще долетали обрывки разговоров о модном курорте, пластической операции, загрязнении среды, пользе свежего воздуха, объединении двух Германий и разделе Канады.

– Это безумие какое-то, – тихо проговорила она, отпив глоток шампанского.

– Ты о чем? – удивленно поднял брови Джон.

– О чем они говорят и зачем? Сначала они боялись, что японцы скупят всю Америку, лет десять назад их пугали страны ОПЭК[2 - Организация стран – экспортеров нефти (прим. пер.).] и арабские шейхи, теперь они, кажется, боятся немцев.

– Совершенно верно.

– Надеюсь, он уже привык, – вдруг сказала Кит, глядя на пианиста, усаживающегося за рояль, и других музыкантов, готовящих инструменты.

– Кто?

– Пианист. Ведь его никто не слушает.

– Попробуй он только умолкнуть, как сразу все услышат.

– Возможно, – Кит улыбнулась. Ее внимание уже привлекла опоздавшая пара, только что вошедшая в зал. Она сразу же узнала лысеющего, с жестким взглядом магната с Уолл-стрит. – Это Саймон Ренквист, не так ли? А эта блондинка, его дочь?

– Подружка.

– Но ей не более девятнадцати! – Поднеся бокал к губам, Кит следила за парой, глядя поверх края бокала. Между ними тридцать лет разницы, не меньше, подумала она. – Что их может объединить, черт возьми?

– Не будь смешной! – Джон посмотрел на нее долгим взглядом.

– Я не притворяюсь, поверь. – Но Кит самой стало смешно от нелепости своего вопроса.

А Джон, улыбаясь, уже поднял бокал в ответ на приветствие Джека Николсона, а затем отпил шампанского.

– Чертовски хочется выкурить сигарету, – пробормотал он, отлично зная, что это невозможно, ибо в зале никто не курил.

– Чтобы заработать рак? Не испытывай судьбу, Джон. – Кит посмотрела на него с упреком. – Лично мне чертовски хочется есть.

– Нет ничего проще, – воскликнул Джон и поманил одного из официантов с подносом на поднятой руке.

– Леди голодна, – сказал он, указав на Кит.

– Мадам. – Загорелый малый протянул ей блюдо с бутербродами и блинчиками с икрой.

Кит колебалась.

– Господи, почему мамаши твердят нам, что в перчатках есть не полагается?

Джон молча выбрал для Кит блинчик с икрой и поднес к ее рту. Глаза его озорно светились, он с явным удовольствием предвкушал все, что будет дальше. Кит послушно открыла рот, собираясь откусить кусочек, но весь блин вдруг оказался у нее во рту. И хотя ей тоже было смешно, она испугалась, что шутка может окончиться плохо. С трудом она все же проглотила едва пережеванный блинчик.

– Это плохая шутка, – все еще смеясь, вытерла она уголки рта салфеткой.

– Зато было чертовски вкусно, не так ли? – улыбался Джон.

– М-м, восхитительно, – согласилась Кит, облизывая губы. – Настоящая, зернистая, без обмана.

– На губах осталась икринка.

– Где? – Она снова провела языком по губам, но Джон остановил ее.

– Постой, я сниму сам.

Она невольно приблизила к нему лицо и в ту же секунду почувствовала на губах прикосновение его языка. Он бережно слизнул с ее губ икринку. Кит застыла от неожиданности и странного оцепенения.

– Эй, Тревис, не дело целоваться на публике, – вдруг раздался мужской голос. Джон отпрянул, но не оглянулся, а с удовольствием смотрел на зардевшееся, растерянное лицо Кит. Наконец он обернулся к стоящему рядом Тони Эйкинсу, шалопаю и гуляке.

– Иногда, Тони, бывают моменты, когда соблазн слишком велик, – сдержанно улыбнувшись, ответил нерастерявшийся Джон.

– Ай-я-яй, Джонни, ты цитируешь меня, мой друг. – Саркастическая улыбка Тони немедленно сошла с его лица, когда его взгляд остановился на смущенной Кит.

– Не хочешь ли ты сказать, Джон, что это прелестное создание – новая звезда твоего фильма? Я кое-что читал об этом в газетах. Кит Мастерс, не так ли?

– Вы не ошиблись, она самая, – придя в себя, подтвердила Кит. Джон промолчал.

– Охотно верю. – Тони взял ее руку и, склонив голову, коснулся губами ее ладони в перчатке. – Новая звезда на голливудском небосклоне.

– Вы мне льстите, мистер... – Кит осторожно, но решительно высвободила руку.

– Эйкинс. Мистер Эйкинс.

– А где Меделин? – быстро спросил Джон. Но Тони, мельком взглянув на него, перевел свой взгляд на Кит.

– Он говорит о Меделине Сен-Джеймс. Вы слышали о ней, я уверен.

– Да. – Кит знала, что речь идет о внучке миллиардера и единственной наследнице семейства Хофстед.

– Так вот, я – один из предметов ее багажа, – пояснил Эйкинс. – Мисс Сен-Джеймс сегодня пожаловала в Аспен с четырьмя сундуками, пятью чемоданами и Тони Эйкинсом в придачу.

Кит не смогла удержаться от смеха.

– Я не верю, что все обстоит именно так.

– Но это действительно так, – настаивал Тони, улыбаясь все шире. – Но я не жалуюсь, поверьте. Мне, пожалуй, даже нравится находиться на ее содержании. Как иначе мог бы я попасть на этот бал и другие, подобные ему, а?

Кит не знала, шутит ли он или говорит серьезно.

– Вы невозможны.

– Да, я такой, но я не жалуюсь, – ответил тот не задумываясь. – Скажите, вас никто не предупреждал об этом золотом мальчике, баловне судьбы? – Он, не стесняясь, указал на Джона. – О его романах с партнершами ходят легенды. Иногда я думаю, чем это объяснить? Удобством непосредственной близости, целесообразностью?

– А может быть, просто хорошим вкусом, – парировала Кит.

– Вы находчивы, остры на язык, моя дорогая, – одобрительно кивнул Тони, удивленно округлив глаза. – Возможно, Голливуд и оценит вас.

– Кому ты продаешь свой товар на сей раз? – не выдержал Джон и, повернувшись к Кит, пояснил: – Тони – это тот самый «надежный источник», на который всегда ссылаются разного рода бульварные издания. Это приносит ему неплохой дополнительный доход, помимо прочего.

– Собирать слухи и сплетни – дело неблагородное, согласен. Но кому-то же нужно этим заниматься, – невозмутимо ответил Тони, продолжая улыбаться. Слова Джона ничуть не задели его. – К тому же за это хорошо платят.

Кит пыталась скрыть то почти шоковое впечатление, которое произвел на нее откровенный цинизм Тони Эйкинса. Восемь лет пребывания в Голливуде не закалили ее настолько, чтобы отнестись к этому как к остроумной шутке.

– Джон, дорогой, – пропела внезапно появившаяся Меделин Сен-Джеймс, сверкающее видение в серебряной парче, и чмокнула воздух у щеки Джона Тревиса, стараясь повернуться своей лучшей стороной к оказавшемуся поблизости фоторепортеру. – Как ты? Мы не виделись вечность. Дай вспомнить, когда это было, – сказала она, отступив и глядя на Джона. – А, вспомнила, на теннисном матче, помнишь? Господи, прошло целых два года!

– Невероятно, – согласился Джон, улыбаясь трижды разведенной брюнетке старше его лет на десять. – Ты чертовски хорошо выглядишь.

– Я открыла отличный курорт в Швейцарии, – воскликнула Меделин так, будто этим все объяснила. – Маски, травы и голодная диета – только ягоды и орехи. Эффект потрясающий, никакой подтяжки кожи... И, разумеется, все безболезненно...

– Охотно верю, – поторопился согласиться Джон и, повернувшись к Кит, познакомил их.

– Потрясающее платье, – окинула ее оценивающим взглядом Меделин. – Из последней осенней коллекции Диора, не так ли?

– Нет. Автор – Софи де Витт, художница по костюмам для нового фильма Джона. Я надела это платье для пробы.

– О, – разочарованно произнесла брюнетка и, потеряв к Кит всякий интерес, с капризной гримасой снова повернулась к Джону. – Я все еще сердита на тебя. Зимой ты даже не удосужился приехать на мою вечеринку.

– Не мог, был очень занят.

– Ты много потерял. В тот вечер Айвана и Дональд окончательно разругались. Не представляешь, что это было, – она недобро улыбнулась. – Лавина взаимных обвинений, упреков. Конечно, как женщина, я сочувствую Ливане, ибо отлично знаю, что такое неверные мужья... Сама побывала в ее шкуре...

– Преувеличиваешь, дорогая, твоя шкура много тоньше и нежнее, – вмешался Тони. – Мне ли это не знать.

– Ты прав, благодарю, Тони. – Скорбно поджав губы, Меделин в знак благодарности сжала его руку. – Вот почему я не отпускаю от себя Тони. Никто, как он, не умеет поддержать в трудную минуту.

– И не только в трудную. – Тони склонился над рукой Меделин и поцеловал ее в ладонь. Кит была убеждена, что видела, как его язык призывно коснулся открытой ладони брюнетки.

– Да, не только в трудную, согласна, – как кошка промурлыкала та.

Кит почувствовала, как вежливая улыбка становится маской на ее лице, и поспешила отпить шампанского. Держа бокал за тонкую ножку, она призвала на помощь свою выдержку актрисы, чтобы казаться любезной и заинтересованной собеседницей.

– Фи, Тони, ты отвлекаешь меня. Я совсем забыла, о чем я рассказывала Джону...

– О лавине, – насмешливо напомнил ей Джон, и Кит едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться.

– Лавине? Ах, да. Господи, сколько их было здесь, в Аспене. Кажется, именно здесь, в этом отеле, встретились Гарри Харт и Донна Райе. Ну, этот персонаж сам по себе уже целая история. Ты знал когда-нибудь политика, который поменял бы фамилию? Из Хартпенса он вдруг стал Хартом. До сих пор это удавалось лишь актерам.

Именно этот момент и выбрал Мори Роуз, чтобы быстрым и решительным шагом подойти к ним.

– Вот ты где, Кит. Я искал тебя повсюду. Я только что беседовал с теми, кто тебя хорошо знает. – Мори произнес это на едином дыхании и лишь потом повернулся к Тони и Меделин: – Прошу прощения, что прервал вашу беседу. Я – Мори Роуз, импресарио Кит.

Он сунул свою пухлую короткопалую руку Меделин и заставил ту сделать ответный жест.

– Меделин Сен-Джеймс, – представилась она, неохотно протягивая ему свои вялые пальцы.

– Сказать правду, мисс Сен-Джеймс, я сразу же понял, кто вы. Ваша жизнь могла бы стать отличным сценарием для потрясающего фильма. Моя Кит вполне бы подошла на главную роль. Лучшей не найти. Помяните мое слово, она станет звездой, получше Элизабет Тейлор. Я это сразу понял, – хвастливо заявил Мори. – Она весела и жизнерадостна, верна дружбе, предана работе, искренняя во всем и хороша во всех сценах – на ферме ли среди цыплят или в Букингемском дворце.

Кит не знала, куда деваться от неловкости, и страшно обрадовалась, когда кто-то окликнул ее. Радость ее была безмерна, когда она увидела перед собой элегантную женщину с каштановыми волосами в строгом черном платье – без сомнения, от Шанель.

– Энджи! – воскликнула Кит, заключив в объятия свою лучшую подругу школьных лет. – Я так надеялась встретить тебя сегодня.

– Мне сказали, что ты здесь, вот я и отправилась на поиски, – ответила Энджи, немного отстраняясь. – Господи, как ты хороша. Я не верю своим глазам.

– Спасибо, дорогая, – рассмеялась Кит, оглядываясь назад. – Простите, – обратилась она к Джону и другим. – Мы с Энджи не виделись целую вечность.

– Когда-то в Аспене мы были неразлучны, – пояснила Энджи. Ее карие глаза искрились неподдельной радостью. – Помнишь, Кит?

– Еще бы, – рассмеялась та.

– Сколько лет прошло, как мы не виделись. В последний раз это было...

– На похоронах моего отца.

– Да. – Энджи, посерьезнев, сжала руку Кит. – Возможно, я тогда не смогла по-настоящему выразить тебе свое сочувствие. Я знаю, как близки вы были с отцом, Кит. Я попыталась дозвониться тебе на следующий день, но ты уже уехала.

До Кит весть о смерти отца дошла с опозданием на сутки. Она была на съемках в Италии. Ей не удалось выехать немедленно в Рим, чтобы вылететь в США. Поэтому Кит прибыла в Аспен лишь утром в день похорон. Похоронив отца, она должна была немедленно отправиться в Лос-Анджелес, к матери. Эти дни были ужасны – скорбь об отце, чрезмерное нервное напряжение, безумная усталость. Даже сейчас она не хотела вспоминать об этом, тем более говорить.

Поэтому, прогнав печальные мысли, она улыбнулась Энджи.

– Лучше расскажи о себе. Как ты? Как твой новый муж? – спросила она.

– Марк считает, что нашел наконец свое призвание.

– Да? – Знакомое имя напомнило Кит, что Энджи вышла во второй раз замуж за одного из Ричардсонов из Денвера. Отец его был крупным финансистом. – И что же это?

– Он собирается баллотироваться в сенат. Со связями папаши, думаю, ему это удастся. Ты можешь представить меня в роли жены политика? – Энджи шутливо поежилась.

– Кто знает, может, ты рождена для этого, – предположила Кит.

– Все возможно, – согласилась Энджи, внимательно глядя на нее. – Посмотри на себя. Кто бы мог подумать, что малышка Кит приедет в Аспен, чтобы сниматься со знаменитым Джоном Тревисом? Мы все считали, что ты создана для брака и семьи.

– И я сама так думала.

– Скажи мне... – Энджи умолкла и посмотрела на остальных, а затем, взяв Кит за локоть, чуть-чуть отвела ее в сторону. – Это правда, что говорят? – спросила она, понизив голос.

– О чем?

– О том, что Джон Тревис действительно хорош в постели?

Ошеломленная, Кит не знала, что ответить, но потом, вспомнив, как их с Энджи когда-то тоже интересовали такие подробности из жизни кинознаменитостей, расхохоталась:

– Энджи, ты не изменилась!

– В этом – нет, – озорно ухмыльнулась Энджи. – Так как же? Ты ответишь на мой вопрос?

– Право, не знаю, Энджи, – просто сказала Кит, которой все это казалось шуткой, как когда-то в старые добрые времена.

– Ты тоже ничуть не изменилась, Кит, – покачала головой Энджи. – Ты всегда считала, что, переспав с кем-то, лучше помолчать об этом. Мое любопытство, надеюсь, тебя не обидело? – Она снова бросила взгляд на Джона Тревиса. – За ним утвердилась слава мастера этого дела. Но что верно, так это то, что ни одна из его пассий не обмолвилась о нем ни единым дурным словом. – Улыбнувшись, Энджи лукаво посмотрела на Кит. – Теперь ты понимаешь, почему я могу оказаться никудышной женой для политика? Я всегда буду заглядываться на чужих мужей.

Кит смеялась, обрадованная тем, что ее подруга Энджи по-прежнему такая же остроумная и откровенная.

– Тогда, пожалуй, тебе не стоит оповещать всех об этом.

– Это невозможно.

– И все же попробуй.

Около них появился официант, и Энджи взяла с подноса бокал шампанского. Подняв его и глядя в глаза Кит, она произнесла тост:

– За наши тайные вожделения.

Их бокалы с нежным звоном соединились. Взгляд Энджи поверх бокала остановился на Меделин Сен-Джеймс.

– Она выглядит просто фантастически, не правда ли, Кит?

Кит кивнула.

– Прошла полный курс в какой-то клинике или на курорте. Уменьшила бедра, подобрала живот и еще кое-что. Мяу, – шутливо мяукнула она, пряча улыбку за бокалом.

– Господи, какое удовольствие посплетничать, как в былые времена, – промолвила Энджи, – кстати, ты видела Беннонов?

– Нет. Они здесь? – Кит невольно обвела глазами зал.

– Где-то здесь. Я только что беседовала с ними. И Сондра, как всегда, в их обществе.

– Сондра? – Кит с запинкой произнесла это имя. – А-а-а, это сестра его покойной жены?

– Поверь, она не намерена оставаться долго в роли свояченицы. Бог знает, каково было бы ему, если бы не Сондра, когда так неожиданно и странно умерла его жена. – Голос Энджи понизился до шепота. – Тебя здесь не было, когда началось расследование обстоятельств ее смерти. Потом все замяли, разумеется. Однако весь город знал, что их брак был несчастливым. Его жена жаловалась каждому, кто готов был ее выслушать, говорила, что муж держит ее взаперти на ранчо, не позволяет видеться с друзьями. Он был последним, кто видел ее живой. Вскрытие ничего не показало. В свидетельстве значилось, что смерть наступила вследствие сердечной недостаточности. Сондра утверждала, что в детстве у Дианы был ревматизм и, возможно, это сказалось на ее сердце. Во всяком случае, дело было закрыто. Я содрогаюсь от мысли, что было бы с Бенноном, если бы Сондра дала показания против него.

До Кит в свое время доходили разные слухи. Тогда они казались сущим вымыслом, так же, как и теперь. Беннон – не без недостатков, но он не мог быть повинен в смерти жены.

Во всяком случае, меньше всего ей хотелось говорить сейчас о личной жизни Беннона и его увлечениях, прошлых и настоящих.

– Сондра, кажется, занимается продажей недвижимости в Аспене, не так ли? – перевела она разговор на другую тему.

Энджи искоса посмотрела на нее.

– Милая, ты отстала. У Сондры Хадсон одна из крупнейших контор по продаже недвижимости в нашем городе. Она видная и очень влиятельная фигура в местной общественной жизни. Когда она устраивает приемы, люди из кожи вон лезут, чтобы на них попасть. У нее чертовский нюх на людей и полная осведомленность о том, кто чего стоит. Если кто-то не включен в список ее гостей, он может считать, что его нет в живых.

– Сондра Хадсон, – повторила Кит, чтобы припомнить, какова она, эта женщина. Видимо, она видела ее на похоронах отца – сдержанная стройная блондинка, которая увела дочь Беннона с кладбища. – Кажется, я видела ее пару раз, но на меня она не произвела впечатления влиятельного лица, хотя я сразу поняла, что она деловая женщина.

– Все ее вечеринки носят деловой характер, дорогая. Где лучше всего определить потенциального клиента в родном Аспене? – Это был вопрос, на который Энджи сама знала ответ, и поэтому продолжила: – Мужчины обделывают свои дела и расширяют клиентуру, играя в гольф или теннис или же катаясь на лыжах. Сондра делает это, устраивая приемы. Конечно, все не так просто, как кажется. – Она обвела зал взглядом. – Это очень узкий круг людей, туда не каждому открыт доступ.

– Но как это удается Сондре? – удивилась Кит, почувствовав любопытство к этой особе.

– Прежде всего, она не одержима желанием взобраться на самую верхушку социальной лестницы. Странно, но для нее важна не цель, а средство. К тому же она начала с самого малого, и за это многие ее уважают и даже восхищаются ею. – Она умолкла и отпила глоток шампанского. – Меня удивляет, что ты ничего о ней не слышала. Она своего рода знаменитость в Аспене.

– Не забывай, что после окончания колледжа я почти не бывала дома, – напомнила ей Кит. – А срок немалый – двенадцать лет. Основную информацию я получала от отца, но ты же его знала: все, что не касалось его ранчо, охоты, его друзей или собутыльников, – для него практически не существовало.

– Охотно верю, – понимающе кивнула Энджи. – Во всяком случае, первыми клиентами или, вернее, первыми важными клиентами Сондры стали Клод Миллер и его жена. Они из денверских Миллеров. Когда они прилетели из Денвера для окончательного подписания контракта, она самолично встретила их на санях в аэропорту, а затем заехала за ними в отель и отвезла на прогулку в лес. Узнав, что Клод поклонник французской кухни, она договорилась с местным рестораном о доставке блюд. Короче, она устроила настоящий пикник в зимнем лесу.

Легкий снежок, могучие ели и сосны, костер, белоснежная скатерть, фарфор и хрусталь на столе – сама атмосфера не могла не очаровать клиентов. Все это происходило под цветным тентом. Для торжественного момента подписания был припасен ящик с шампанским. Более того, Сондра уговорила местного меховщика дать ей напрокат четыре шубы и норковый полог для саней. На это, видно, ушли все ее комиссионные, но игра стоила свеч. Миллеры не переставали рассказывать об этом пикнике, да и о Сондре тоже. Не прошло и нескольких недель, как на нее обрушился шквал телефонных звонков – звонили все ее друзья и деловые партнеры. Когда же Клод купил жене в качестве рождественского подарка меховое манто, в которое обрядила ее на пикнике Сондра, меховщики начали наперебой предлагать ей свои услуги. Что говорить, дела круто пошли в гору.

Но Сондра была умна и не каждому клиенту оказывала такие царские почести, а только людям очень известным. И каждый раз учитывала вкусы и характер. Завтраки в картинных галереях, доставка клиента к месту пикников на воздушном шаре, шашлыки по-техасски, жареная форель прямо на берегу реки и так далее, – Энджи выразительно махнула рукой. – Шесть лет назад она начала устраивать обеды для узкого круга. В целях более близкого знакомства обычно приглашалось не более десяти-двенадцати человек. Попасть на них было большой удачей, и все старались не упустить случая. – Энджи снова подняла бокал. – У нее была гениально разработанная стратегия.

– Пожалуй, – согласилась Кит.

– Сейчас она устраивает два-три больших приема в год и почти не дает обедов для узкого круга. Интересно, сколько денег она заработала за это время, особенно за последние несколько лет, когда цены на недвижимость взлетели до космических высот?

– Должно быть, много. – Разговор о деньгах вызвал в памяти собственные денежные проблемы – счета за лекарства и лечение матери, – все то, что Кит предпочла бы забыть на этот вечер.

– Скажи, – вдруг пристально посмотрела на нее Энджи, – какие у тебя сейчас отношения с Бенноном? Кажется, он ведет все юридические дела твоего покойного отца.

– И присматривает за моим ранчо, – добавила Кит. – И весьма успешно. Время сделало свое дело, старые обиды забыты.

Она не способна была таить обиду, это было не в ее характере. Кит все уже забыла, лишь изредка что-то напоминало о себе легкой тоской. Но она привыкла жить с этим.

– Не сомневаюсь. – Энджи пожала плечами и, вдруг заметив кого-то в толпе, торопливо сказала: – Марк машет мне, кажется, пора садиться за стол, каждому на свое место. – Повернувшись к Кит, она сжала ее пальцы. – Как долго ты будешь в Аспене?

– Столько, сколько понадобится, чтобы начать и закончить съемки.

– Прекрасно. Я позвоню тебе, и мы условимся о встрече, позавтракаем где-нибудь.

– Отлично.

Энджи чуть сильнее сжала ее руку.

– Мы давно не говорили по душам.

– Очень давно, – согласилась Кит и кивнула.

– До встречи, я позвоню. – Энджи исчезла в толпе.

Кит проводила ее долгим взглядом.

– Ты по-прежнему голодна, Кит? – спросил ее подошедший Джон.

– Ты шутишь? Я умираю от голода! – улыбнулась она и взяла его под руку. И вновь испытала странное волнение от его близости.




8


После артишоков, фаршированных креветками, утки с перцем и персиками из Джорджии и классического крем-брюле столы были убраны, и вместо орхидей и астр в серебряных вазах на них появились свечи в хрустальных подсвечниках. Приглушенный свет создавал более интимную атмосферу, послышались звуки музыки. Беннон, стоявший у стены, видел, как на паркет вышли первые пары. Сондра рядом с ним сделала легкое неопределенное движение, чем привлекла его внимание.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он, глядя на ее профиль и вдыхая острый своеобразный аромат ее духов.

Оторвав взгляд от толпы, которую внимательно разглядывала, Сондра повернулась к нему, и ее строгие губы тронула улыбка.

– Возможно, потом. Чудесный ужин, не правда ли? Хорошо, что на сей раз утка заменила надоевших кур. Она была отлично приготовлена.

– Да, неплохо, – согласился Старый Том. – Только порции скуповаты для того, чтобы накормить настоящего мужчину.

Сондра бросила многозначительный взгляд на солидное брюшко старого Беннона, перетянутое широким кушаком.

– По-моему, Том, вашему желудку жаловаться грех. Я бы сказала, вы чуточку переели.

Старик невольно расправил плечи и подтянул живот.

– Что ты понимаешь в этом? Вес у меня такой же, какой был сорок лет назад.

– Только распределился он теперь несколько иначе, не так ли, отец? – не выдержал Беннон и тоже поддел старика.

– Я тоже это заметила, – пробормотала Сондра и поймала на себе недовольный взгляд Тома.

Она знала, что он недолюбливает ее, как недолюбливал когда-то ее сестру. Но это мало беспокоило Сондру, не испытывающую особых симпатий к Старому Тому. В последнее время, однако, она старалась скрывать это от Беннона.

– Подожди, сынок, у тебя это не за горами, – включился Старый Том в привычную шутливую пикировку с сыном. Сондра тем временем вернулась к тому, что ее больше интересовало – она пыталась найти среди гостей Дж.Д. Лесситера.

Увидев, как Хеллен Колдуэлл вызывающе танцует шимми, она поняла, что та выпила еще до банкета. Причиной чрезмерно громкого смеха и развязных манер Хеллен был, очевидно, ее муж Ивен Колдуэлл, известный промышленник, у всех на глазах откровенно флиртующий с красивой блондинкой, знаменитой манекенщицей.

На сверкающем паркете среди зала потерявшая голову Хеллен, ухватив своего партнера за лацканы смокинга, старалась притянуть его к себе поближе. Сондра с раздражением смотрела на не умеющую себя вести женщину и ее мужа, ставшего причиной этого недостойного спектакля.

Не впервые Сондра холодным скептическим взглядом разглядывала оживленную публику – заправил большого бизнеса, финансов, прессы. Почти всем присутствующим она знала цену, знала их пороки, недостатки и высокомерно снисходительное отношение к смелым деловым женщинам, посмевшим составить им конкуренцию. Под маской вежливости им не удавалось скрыть своих предрассудков и предубеждений. Сондра давно смотрела на них с презрением и превосходством. Она не сомневалась в том, чтопо уму и деловой хватке среди них мало было ей равных. Но знала она и другое – этого мало. Деньги и власть – вот единственное, что они ценят.

Наконец она увидела Дж.Д. Лесситера. Он стоял у двери на террасу и, еле скрывая скуку, выслушивал то, что говорила ему жена.

– Беннон, прости, но я покину вас на минутку, – сказала Сондра, тронув Беннона за рукав. – Мне надо поговорить с Лесситером.

Беннон прекрасно понимал, что Сондра отнюдь не просила у него разрешения отлучиться, а просто ставила в известность, и тем не менее он кивнул головой в знак согласия.

– Зачем ей понадобился Лесситер? – проворчал Старый Том.

– Какие-нибудь дела, должно быть, – ответил Беннон, проводив Сондру взглядом. Он видел, как часто она останавливалась, здороваясь с многочисленными друзьями и знакомыми.

– Была бы твоя мать здесь, она давно бы притопывала ножкой от нетерпения и не позволила бы мне стоять здесь как истукану. Она любила музыку, а танцевать еще больше. Могла научить любого неумеху лихо отплясывать. А как она играла на фортепьяно! Жаль, что ей не довелось обучить этому свою внучку. – Старый Том предался воспоминаниям.

Беннон хотел было что-то сказать, как вдруг старик радостно воскликнул:

– А вот и Кит!

– Где? Она здесь?

– Вон там, рядом с Джоном Тревисом.

Он узнал актера, остальная компания, в которой находилась Кит, была ему незнакома.

– Я сразу узнал ее, – радовался старик, издали любуясь тем, как заразительно смеялась Кит. Он и сам, не замечая того, невольно расплылся в улыбке. – Подойдем-ка к ней, поздороваемся, – велел он сыну.

Беннон какую-то долю секунды помедлил, но потом двинулся вслед за отцом, который напрямик через зал шел к Кит.

Краем глаза заметив его, Кит обернулась и увидела за Старым Томом Беннона. Это был он, такой, как всегда. Десять лет разлуки показались мгновением. Испугавшись, что выдаст свое волнение, она быстро перевела взгляд на Старого Тома и, сделав шаг ему навстречу, радостно схватила его за обе руки.

– Ты отлично выглядишь, Том, – искренне воскликнула она, глядя на него. – Представляю, как на тебя заглядываются женщины.

– Ты всегда была лучшим лекарством для старика, Кит. – Свет, упавший на его старое лицо, сделал морщины еще резче, но Том с необыкновенной галантностью уже подносил к губам затянутую в перчатку руку Кит. Радующаяся встрече, она вдруг почувствовала, что этот старый скотовод как бы открыл крышку бабушкиного сундука, забытого на чердаке, где было спрятано далекое и дорогое ей прошлое. – Давно тебя не было в наших краях, – сказал он ей, и в его голосе был упрек.

– Я знаю, – с готовностью согласилась она и, держа его за руку, взглянула на Беннона, стараясь скрыть волнение.

– Беннон... – Опять она видела это открытое лицо и чуть насмешливый взгляд.

– Здравствуй, Кит. – Улыбка еще резче обозначила морщинки у его глаз.

Для Кит, как и для всех, кто знал их, было бесспорным, что отец и сын Бенноны сделаны из одного теста. Даже внешне они были чертовски похожи – тот же упрямый подбородок, широко расставленные глаза в глубоких глазницах, крепкие скулы.

Кит, заметив его свободно повязанный черный шелковый галстук, не смогла сдержать улыбку.

– Ты, как всегда, не поспеваешь за модой, Беннон.

– Пожалуй, – согласился он. Глаза его смеялись.

– Ты не познакомишь нас, Кит? – вдруг послышался требовательный голос Полы.

– Прости, – извинилась Кит и, не отпуская руки Старого Тома, стала их знакомить. – Это мои друзья из Лос-Анджелеса, Том, – сказала она, став между ним и Бенноном. Она постаралась казаться более веселой и непринужденной, чем на самом деле. – Это Джон Тревис, но вы сами хорошо его знаете, в особом представлении он не нуждается. Рыжеволосая леди – это Пола Грант. Мы снимались вместе в сериале «Ветры судьбы». Чип Фримен – режиссер фильма, который будет сниматься здесь, в Аспене, и, наконец, Мори Роуз, мой агент. – Затем, помолчав и взяв обоих Беннонов за руки, Кит продолжала ритуал знакомства. – Теперь, друзья, я представляю вам Тома Беннона, моего соседа и владельца ранчо «Каменный ручей». Он – истинный ковбой. Джентльмен слева от меня – его сын, Беннон.

Последовали, как положено, рукопожатия и возгласы приветствия. Испугавшись, что после этого наступит неловкое молчание, Кит решила во что бы то ни стало поддержать разговор.

– Вы, очевидно, заметили, как я подчеркнула, что старший Беннон – ковбой. Это означает не только, что он занимается разведением крупного рогатого скота, но и то, что в его стадах одни коровы. Мой отец тоже был скотоводом, но он покупал быков и выращивал их на мясо. Том Беннон выводит породу. У скотоводов есть поверье: коровы – к счастью и доходу, быки – к разорению.

– Теперь мало кто уважает этот труд, – заметил Старый Том.

– Возможно, – согласилась Кит, глядя на его изборожденное морщинами лицо. Воспоминания детства и юности согрели ее. – Я не думала, что увижу вас сегодня, Том. Но Энджи сказала мне, что вы с Бенноном здесь.

– Мы опоздали. Не все прошло гладко, когда мы перегоняли стадо на зимнее пастбище. Какой-то болван на самолете...

Кит испуганно зажала рот рукой и едва удержалась от восклицания.

– Знаешь, Том, – быстро нашлась она, – я должна тебе покаяться. Я была в этом чертовом самолете, который так напугал твоих коров. Прости, виновата во всем я. Мне захотелось пролететь над родным ранчо, и я попросила пилота сделать это. Извини меня, Том.

– Придется. Знаешь, сколько времени ушло на то, чтобы успокоить стадо? – сурово сказал старик и, прищурив глаза, строго посмотрел на нее.

– Кит ужасно волновалась, что вы не простите ей этого, – решил помочь ей Джон.

– А надо бы. Дурацкая выходка, ничего не скажешь. С другой стороны, откуда Кит было знать, что в это время мы начинаем перегон стада, – проворчал старик, сдаваясь.

Кит подмигнула Джону.

– Кажется, меня простили.

– Не будь самонадеянной, Кит, – предупредил старик, однако вполне миролюбиво.

В разговор вмешалась Пола.

– Признаюсь, когда я увидела внизу бегущее стадо и ковбоев, а вблизи ни камеры, ни съемочной группы, ни статистов, я вдруг поверила, что Дикий Запад еще существует.

– Он существует, мисс Грант, – улыбнувшись, спокойно подтвердил Беннон.

Кит не заметила иронической усмешки подруги, ибо была поглощена своими мыслями. Сегодня днем Беннон был одним из тех ковбоев, в лосинах и на коне, озабоченный лишь одним – как собрать разбежавшееся стадо. Сейчас, одетый в смокинг, в шикарном банкетном зале отеля, он свободно и непринужденно участвовал в светской беседе.

– С воздуха, мистер Беннон, мне показалось, что у вас отличное породистое стадо, – решился высказать свое мнение Джон. Это вызвало улыбку у Кит, сомневавшейся, что Джон способен разбираться в этом.

– Таковы условия рынка, – ответил Старый Том. – Я оплачиваю привилегию разводить породистый скот.

– Проще было бы продавать, – заметил прагматичный Мори.

– Мы, скотоводы, преданы своему делу, мистер Роуз. И не изменяем ему. Мы просто вымираем.

– Все, как в лучших традициях Запада, – не удержавшись, съязвила Пола.

– Вы не верите в традиции, мисс Грант? – посмотрел на нее Беннон.

– Разве вам не известно, что традиции умерли вместе с Джоном Уэйном, последним голливудским ковбоем. Сейчас это лишь сентиментальная чепуха. Кто теперь верит в это? – заметила Пола, глядя на него поверх поднятого бокала.

– Вы, молодежь, жестокий народ, – покачал головой Старый Том. – Ни во что не верите. Может, мое поколение и кажется сентиментальным, потому что не может без слез произносить слова: «Боже, благослови Америку»[3 - Слова из американского гимна (прим. пер.).], но в наших чувствах мы искренни. Вы же не можете позволить себе такой роскоши, как искренность, потому что боитесь ее. Вот вы и стали холодными и быстро ломающимися.

Пола невольно поднесла руку к горлу.

– Может, мы такие потому, что в детстве нас сильно били по рукам линейкой.

Старый Том неодобрительно хмыкнул, уловив непочтительность в ее тоне.

– Не пытайтесь убедить меня вашими россказнями о том, какие вы реалисты. Вы мало что в этом смыслите. Я из того поколения, которое, строя города, в одном конце их возводило церковь и школу, в другом – публичный дом. Вот это я называю реализмом.

Кит хорошо знала Старого Тома и понимала, что для него это лишь легкая разминка. Смеясь, она шутливо подняла руки вверх.

– Все, мы сдаемся.

В это время оркестр заиграл медленный вальс.

– Послушай, Том, ведь это наша песня.

– Песня? – нахмурился старик.

– Наш вальс, – с невинным видом поправилась Кит, – первый вальс я отдаю тебе. Вашу руку, сэр.

– Ты все это придумала, чтобы заставить меня замолчать, не так ли? Боишься, что я обижу твоих друзей.

– Ты угадал. И еще – мне чертовски хочется танцевать.

– Хочешь одним ударом двух зайцев убить, не так ли, малышка?

– Что-то в этом роде, – усмехнулась Кит.

Старый Том, довольно хмыкнув, отдал должное ее сообразительности.

– В таком случае покажем им, как надо танцевать медленный вальс, – сказал он, обхватив ее за талию.

Беннон проводил их взглядом и снова вернулся к гостям Кит и, в частности, рыжеволосой женщине, с любопытством изучавшей его.

– Ваш отец... – начала Пола и запнулась в поисках нужного слова.

– ... личность? – тихо подсказал ей Беннон.

– Да. Это подходит. Спасибо, мистер Беннон.

– Можно просто Беннон. – Он снова посмотрел в зал на медленно вальсирующих отца и Кит. – У моего отца на все есть свое мнение, и он не боится его высказывать.

– Да, это видно, – медленно и сдержанно промолвила Пола. – Я ждала, когда он назовет нас самонадеянными молокососами или что-то в этом роде.

– Сколько лет вашему отцу? – поинтересовался Мори Роуз.

– Восемьдесят два.

– Неужели? – искренне удивился Чип. – Ему не дашь столько.

– Нам бы дожить до его возраста и остаться такими молодцами, – задумчиво промолвил Мори, похлопывая себя по животу, – у меня, боюсь, мало шансов на это.

– Прошу прощения, – извинился Джон. – Я выйду на террасу покурить.

Мори кивнул.

– Иди, Джон. В случае чего, я скажу Кит, где тебя искать.

Уход Джона прервал общий разговор, и Мори решил этим воспользоваться.

– Насколько я знаю, вы давно знакомы с Кит? – спросил он Беннона.

– Давно, – ответил Беннон и снова посмотрел в зал. – Мы выросли вместе.

– Ах, вот как это было! – невольно воскликнула прислушивающаяся к их разговору Пола.

Беннон с интересом взглянул на нее.

– Да, так это было, – спокойно ответил он и снова посмотрел на танцующие пары. Ему показалось, что лицо отца покраснело. – Простите, я должен выручать отца. Кажется, он переоценивает свои силы.

Старый Том, вальсируя с Кит, в который раз заставил другие пары потесниться к краю.

– Ты знаешь, что на нас все смотрят, – пожурила его Кит.

– Потому что я танцую с самой прекрасной женщиной в этом зале. Видела бы меня моя Бьюти. Она бы приревновала меня к тебе. Нет, вру. Она никогда бы этого не сделала. Она любила тебя как дочь.

– Я тоже ее очень любила.

– Мне так не хватает ее, Кит.

Тут старик впервые сбился с такта, но тут же поправился. Но он уже утратил прежнюю ловкость. Встревоженная Кит заметила бисеринки пота на его лбу.

– Ты устал? – спросила она заботливо и вдруг пожалела, что позволила старому ворчуну так лихо кружить себя.

– Бенноны – как сенбернары. Выглядят старыми с самого рождения, – сердито отшутился Том и, чтобы не дать ей далее проявить заботу о нем, спросил: – Ты надолго к нам, Кит? Или это один из твоих очередных коротких налетов?

– На этот раз надолго, пока не закончатся съемки. Я успею надоесть вам.

– Только не ты, Кит. Никогда, – с грубоватой искренностью в голосе проворчал он.

В эту минуту рука Беннона легла ему на плечо. Сын с вызовом посмотрел на отца.

– Теперь мой танец, отец, не так ли?

Старый Том с легким поклоном передал ему Кит с такой готовностью, что она уже не сомневалась, что старый упрямец порядком устал. Это встревожило ее.

Беннон, обхватив ее за талию, продолжил танец. Через тонкую ткань перчатки она чувствовала тепло и шершавость его мозолистой ладони. Обручальное кольцо, которое он все еще продолжал носить, тускло блестело на этой загорелой огрубевшей руке, напоминая Кит о том, как он сказал ей, что любит ее, и неожиданно женился на другой. Должно быть, он любил ее так сильно, как она его, грустно подумала Кит.

Повернувшись, она поискала глазами Старого Тома и наконец увидела его у стены. Он вытирал мокрый лоб носовым платком, и, когда прятал платок в карман, рука у него дрожала.

– Я не должна была заставлять его танцевать, – расстроенно прошептала Кит.

– Ты доставила старику огромное удовольствие, – успокоил ее Беннон.

– И все же я рада, что ты появился вовремя. – Она действительно была рада.

– Как же могло быть иначе, – улыбнулся Беннон. – «Еще один танец, еще один...» Помнишь эту пластинку? Мог ли я пропустить танец с тобой? Когда-то мы любили танцевать. Я не забыл этого.

– Ты помнишь все наши танцы, Беннон? – спросила Кит, подняв голову и глядя ему в глаза.

Господи, сколько раз она гадала – вспоминает ли он о ней когда-нибудь?

– Сейчас, танцуя с тобой, я вновь повторяю каждый из них.

– Но это было так давно! Более десяти лет назад.

Его сильная рука, уверенность, с которой он вел ее в танце, – все это было до боли знакомо. Только тогда, десять лет назад, он держал ее крепче и совсем близко, а кружились они в вальсе совсем медленно...

Кит, отбросив эти мысли и сделав глубокий вдох, беспечно улыбнулась Беннону.

– Нам было весело тогда, помнишь? – Только это ей хотелось сохранить в памяти.

– Хорошие были времена, – подтвердил он и, помолчав, задумчиво добавил: – Десять лет назад... – А затем неожиданно склонил набок голову и с деланной серьезностью уставился на ее переносицу. – Кажется, за это время у тебя появились новые веснушки, не так ли, Кит?

– Господи, как ты, бывало, изводил меня этими веснушками! Доводил прямо до слез. Я перепробовала все средства – от лимонного сока до перекиси водорода и даже наждачной бумаги, только бы избавиться от них.

– Я рад, что тебе это не удалось. Мне нравятся твои веснушки.

– Они свидетельствуют о моем несговорчивом характере, не так ли? – Она гордо вскинула голову. Кит решила, что вести беседу в таком легкомысленном шутливом тоне гораздо проще.

– Куда уж больше, – рассмеялся Беннон. – Но, кажется, когда-то мы вполне уживались, даже умели говорить друг другу правду. Хотя у нас и были размолвки.

Задумавшись, Кит кивнула.

– Странно, я не могу вспомнить причину ни одной из них. – Посерьезнев, она посмотрела на Беннона. – А ты помнишь?

– Теперь уже нет.

– Почему? – удивилась Кит.

– Потому что наши размолвки были из-за каких-то пустяков.

– И все же мы ссорились. Почему?

– Возможно, мы слишком много бывали вместе. Ведь нам чертовски хорошо было вдвоем. – Он и сам не знал, что хотел сказать. Кит Мастерс занимала слишком большое место в его прошлом. Было время, когда ближе нее у него никого не было. Отголоски прежних чувств все еще тревожили его, и теперь, танцуя с ней, он словно снова почувствовал прежнюю легкость и радость от ее присутствия. Ей ничего не надо было объяснять, она все понимала. – Мы были слишком молоды, Кит, хорошо знали друг друга, знали слабости и изъяны друг друга. Возможно, вспылив, мы пользовались этим и невольно нажимали не на ту пружинку и... вспыхивала ссора.

– Возможно.

По лицу Кит пробежала легкая тень.

– Я сказал что-то не то, Кит? Прости, я не хотел. – Однако он знал, что его слова чем-то задели ее.

– Я знаю, что ты не хотел обидеть меня, – ответила Кит и улыбнулась, хотя вскинутый упрямый подбородок говорил о том, что гордость ее уязвлена нелепым объяснением сути их размолвок. – Я давно все простила тебе, Беннон.

Простила, но, увы, не забыла. За беспечной улыбкой и наигранной веселостью гордая и волевая Кит умела скрывать свою боль и тревогу.

Предоставив звукам вальса заполнить внезапно возникшую паузу, он молча смотрел на губы Кит, видел спокойную глубину ее глаз, когда их взгляды встречались. Его охватило странное состояние, похожее на то, что он испытывал в те далекие дни, когда они с Кит были вместе, танцевали, целовались и он держал ее в своих руках, покорную и вместе с тем сопротивляющуюся.

Кит внезапно отвернулась, и чувство близости исчезло. От неожиданного поворота ее головы сверкнули подвески ее сережек. Чтобы сгладить резкость своего движения, Кит рассеянно улыбнулась какой-то паре, промелькнувшей мимо. Неужели они с Бенноном в плену одних и тех же воспоминаний?

Она снова повернулась к нему и спокойно встретила его взгляд.

– Возможно, в понедельник я зайду к тебе в контору за ключами от моего дома. Скорее всего это будет утром. Тебе это удобно?

– Вполне. Заодно мы посмотрим бумаги, касающиеся состояния твоего отца.

– Хорошо, если это необходимо. Только помни, я ничего не смыслю в делах. Для меня это – китайская грамота.

– А почему не, латынь? – засмеялся он. Кит тоже рассмеялась и пожала плечами.

– Пусть будет латынь или греческий – мне все равно. В делах я ничего не понимаю. Зная это, отец правильно сделал, что поручил все тебе.

– Ты прекрасно во всем разобралась бы, если бы пришлось.

Беннон еще быстрее закружил ее, и они обогнали какую-то пару.

– Едва ли, – ответила Кит, а затем, подумав, добавила: – Хотя после анкет и бумаг, которые мне пришлось заполнять и подписывать, когда заболела мама, я, пожалуй, могу считать себя экспертом.

– Как ее здоровье?

– Все так же, без перемен. Ремиссия. Врачи говорят, что в таком состоянии она может прожить не один десяток лет. Но ей уже никогда не вернуться домой.

– Кит...

Она увидела в его глазах боль и сочувствие. Он жалел ее мать, жалел и ее тоже.

– Не будем об этом, Беннон. Во всяком случае, не сегодня.

Едва улыбнувшись, она как бы поставила точку на дальнейшем разговоре на эту тему.

– Хорошо, – согласился Беннон, заметив, как она снова вскинула подбородок. Он понимал, что ей пришлось пережить за эти месяцы: смерть отца, резкое ухудшение здоровья матери, неожиданные перемены в собственной карьере. Он восхищался ее выдержкой и силой духа.

Не отдавая себе отчета, он невольно привлек ее к себе и с наслаждением вдохнул знакомый аромат ее духов. Они кружились легко и свободно, будто и не было долгих лет разлуки.

Сондра остановилась в дверях на террасу, увидев Дж.Д. Лесситера, теперь уже в компании банкира Джорджа Гринбаума. Она догадалась, о чем беседуют эти двое. Джордж успел порядком надоесть всем в этот вечер своими «конфиденциальными» сведениями о громком скандале в Вашингтоне. Однако по интересу, с которым слушал его Лесситер, Сондра поняла, что прервать их беседу было бы ошибкой.

Понимая, что если она будет торчать в дверях все время их разговора, то непременно привлечет всеобщее внимание, Сондра решила выйти на террасу.

В темноте светились огоньки сигарет, гости, собравшись группами, беседовали. Сондра могла бы присоединиться к ним, в каждой найти знакомых, но решила вернуться в гостиную. В эту минуту она заметила спешащего на террасу Джона. Видимо, Он вышел покурить, ибо сунул руку в карман. Сондра тут же изменила свое решение покинуть террасу.

– Джон, как я рада тебя видеть, – намеренно громко окликнула она его, делая вид, что не замечает гримасы недовольства на его лице.

– Сондра, – вяло промолвил Джон, вынимая пустую руку из кармана. Он коснулся щекой ее щеки в знак приветствия. – Ты, как всегда, неотразима. – Для пущей убедительности он даже отступил на шаг, будто хотел полюбоваться ею. – Черное тебе к лицу, да и к твоим волосам цвета лунного сияния.

– Ты все такой же очаровательный лжец, – заученно улыбнулась Сондра, зная цену его комплиментам. – Я как раз подумала, здесь ли ты. Теперь ты не часто наведываешься в Аспен. Я ни черта не выиграла, продав тебе Старвуд.

– Сама знаешь, как это бывает... Сейчас я очень занят.

Про себя Джон подумал, что Сондра почему-то напоминает ему кошку. Сиамскую кошку с наманикюренными ногтями.

– Да, все в Аспене только и говорят о фильме, который ты собираешься снимать здесь зимой. – Краем глаза Сондра уже заметила, что кто-то уже отвлек Гринбаума. Она сделала вид, что только сейчас заметила Лесситера.

– Кажется, это Дж.Д. Лесситер. Извини, Джон, мне необходимо поговорить с ним.

– О, конечно, Сондра, – промолвил Джон и вышел на террасу.

– Если для твоей съемочной группы понадобится жилье, позвони мне.

– Обязательно, – улыбнулся ей Джон, но Сондра уже забыла о нем и думала лишь о предстоящем разговоре с Лесситером.

– Джи Ди! – воскликнула Сондра, направляясь к нему и протягивая руку. – Поздравляю, великолепный вечер. Обстановка, еда, вино, развлечения, прекрасное общество – все безукоризненно. Гости в восторге. Даже я не смогла бы устроить лучше.

– Слышать это от тебя – высокая похвала, Сондра, – сдержанно ответил Лесситер.

Хотя его снисходительный тон заставил Сондру стиснуть зубы, губы ее заученно улыбались.

– Ты мне льстишь, Джи Ди.

– Ничуть. – Однако ироническая улыбка явно противоречила искренности слов. Сондра сделала вид, что не заметила этого.

– Кстати, я давно собираюсь заехать к тебе. Если бы не уверенность, что увижу тебя здесь, я бы обязательно это сделала.

– Да? – Брови Лесситера поднялись в легком удивлении.

– Мое агентство присмотрело лакомый кусочек недвижимости в деловой части города. Целый квартал. Разумеется, я сразу подумала о тебе...

Однако Лесситер тут же оборвал ее:

– Меня это не интересует.

Сондра не ожидала столь резкого ответа, во всяком случае, не в такой форме. Однако ее трудно было смутить, у нее был богатый опыт, и поэтому она и виду не подала, что его отказ застал ее врасплох.

– Тебя это заинтересует, когда ты узнаешь, о чем речь, – доверительно промолвила она.

– Нет, меня это не интересует, – ответил Лесситер равнодушно.

Сондра продолжала улыбаться.

– Этого не может быть, – не поверила она.

– Неужели? – рассердился Лесситер. – Вспомни, Сондра, сколько раз ты делала мне подобные предложения после того, как сосватала дом на Красной горе?

– Несколько раз, – согласилась она, твердо встретив его взгляд.

– И каждый раз получала один и тот же ответ, не так ли? Я надеялся, что ты наконец поймешь, что меня это действительно не интересует.

– Но...

Лесситер предупреждающе поднял руку.

– Избавь меня, Сондра, от лишних разговоров. Найди кого-нибудь, например, Марвина Дэвиса или Тремпа. Их, возможно, заинтересует целый квартал Аспена. Меня же интересует целый город.

Сондра уже поняла, что недооценила самолюбие этого богача.

– Я буду иметь в виду, Джи Ди, – тихо промолвила она.

– Вот и отлично. – Лесситер с поистине королевским величием заложил руки за спину. Покачиваясь на носках и надменно вскинув голову, он разглядывал танцующих.

– Скажи-ка, это не Беннон танцует с будущей звездой моего фильма?

Только тогда Сондра среди танцующих пар заметила Беннона. Ее взгляд, однако, лишь мельком скользнул по его белокурой партнерше, ибо ее внимание привлекло непривычно счастливое, улыбающееся лицо Беннона. Она внезапно почувствовала укол ревности.

– Да, это Беннон, – ответила она.

– Похоже, ему приглянулась наша Кит.

– Они друзья детства, – попыталась было пояснить Сондра и вдруг вспомнила пересуды в городе, возникшие после брака Беннона с Дианой. Все тогда считали, что Беннона и Кит Мастерс связывало нечто большее, чем дружба.

– Она, кажется, из Аспена, не так ли? – продолжал интересоваться Лесситер. – Во всяком случае, Джон собирается строить на этом всю рекламную кампанию своего фильма. – Губы Лесситера скривились в иронической ухмылке. – Впрочем, он знает, что делает. Не каждой из тех, кто приглянулся ему, он открывает такие возможности.

Сондру неприятно удивило откровенное злословие Джи Ди. Знает ли он, что, обливая грязью других, нельзя не испачкать собственные руки, недобро подумала она.

Звуки вальса умолкли, растворившись в гомоне и смехе. Прозвучали жидкие аплодисменты. Беннон, не отпуская Кит, сделал еще несколько па без музыки. Кажется, Кит что-то ему говорила, и он внимательно ее слушал. Сондре плохо было их видно издалека. Наконец все пары покинули середину зала и разошлись.

Глядя на улыбающегося Беннона, все еще державшего Кит за талию, Сондра, усилием воли стиснув зубы, задержала дыхание, чтобы ни движением, ни взглядом не выдать себя перед Лесситером, хотя ей хотелось кричать.

Нет, это не может повториться! Она не должна снова потерять его. Ни за что.

Быстро извинившись перед Лесситером, она смешалась с толпой гостей, поспешив навстречу Беннону и Кит. Беннон едва успел подвести Кит к ее друзьям, как к нему уже подошла Сондра. Лицо ее было спокойным, однако от ее внимания не ускользнуло, что рука Беннона все еще обнимала Кит за талию.

– Кит, ты знакома с моей свояченицей Сондрой Хадсон? – спросил он, представляя Сондру.

– Конечно. Мы уже встречались. Здравствуйте, мисс Хадсон.

Голос Кит был приветливым, но сдержанным, так же как ее глаза и улыбка.

– Можно просто Сондра, – это было сказано с любезной улыбкой.

– Хорошо, Сондра, – охотно согласилась Кит и представила ее своим друзьям. Сондра даже не пыталась запомнить имя кого-либо из них, а лишь каждый раз ограничивалась вежливым: – Очень рада.

Ей не терпелось поскорее уйти и увести Беннона, поэтому она тут же спросила у него:

– Где Старый Том?

Беннон, прежде чем ответить, окинул взглядом зал.

– Не знаю, – откровенно признался он.

– Кажется, он направился в бар, – охотно помогла им рыжеволосая Пола.

– Нам следует поискать его, – торопливо предложила Сондра. – Уже поздно.

– Разумеется, – Беннон кивнул, но тут же снова повернулся к Кит. От Сондры не ускользнуло то, как изменился его взгляд и подобрело суровое лицо. – Спасибо за вальс, Кит.

– И тебе тоже, – просто ответила Кит, и Сондра безошибочно ощутила близость, связывающую их. Это было видно по улыбкам, которыми они обменялись, и коротким доверительным словам. Их продолжали связывать старые воспоминания, в которых ей не было места. – Мы снова как-нибудь потанцуем, надеюсь, – сказала на прощанье Кит.

– Старые привычки не забываются, я же тебе говорил... – охотно согласился Беннон с медленной улыбкой.

Кит тихонько рассмеялась и, когда Беннон подходил к Сондре, бросила ему вслед:

– Увидимся в понедельник.

– Ладно, – коротко ответил Беннон и повел Сондру в бар.

Чувствуя вежливое безразличие его руки, Сондра вся напряглась. Беннон, взглянув на нее, увидел плотно сжатые губы и резкие морщинки на переносице.

– Что-то случилось, Сондра? – поинтересовался он.

– Нет, – ответила она быстро и резко и в коротком взгляде, который она бросила на него, он прочел что-то похожее на гнев и отчаяние. – Разговор с Лесситером не состоялся, вот и все.

Поскольку она не изъявила желания что-либо объяснить, он не стал расспрашивать. Беннон не вникал в дела Сондры. Мысли его поневоле снова вернулись к Кит.




9


Кит смотрела вслед Беннону, пока он и Сондра не затерялись в толпе. Она никогда не думала, что встреча с ним так всколыхнет память о прошлом, пробудит столько, казалось бы, давно похороненных чувств и воспоминаний. Правда, чувство потери никогда не покидало ее, но все остальное...

– Если она его свояченица, – задумчиво произнесла Пола, тоже глядя на удаляющуюся широкоплечую фигуру Беннона, – то где же жена? – Она отпила шампанское.

– Он вдовец.

– Вдовец. Какое старомодное слово, – усмехнулась Пола. – Я не слышала его вечность.

– Оно очень подходит к Беннону.

Оркестр заиграл – что-то быстрое, современное. Новые пары вышли на паркет, подергивая плечами, прищелкивая пальцами, вертя затянутыми в шелк бедрами. Ритм танца убыстрялся. Кит показалось, что среди танцующих она увидела Энджи, но когда дама повернулась, она поняла, что ошиблась.

– Куда запропастилась Энджи? – вслух подумала Кит, обводя зал глазами.

– Энджи Дикинсон? Разве она здесь? – удивленно подняла брови Пола.

– Нет, Энджи Ричардсон, – поправила Кит подругу. – Моя подруга юности. Мы столкнулись с ней здесь и договорились увидеться после обеда, чтобы условиться о встрече. Неужели она уже ушла?

В эту минуту Кит почувствовала легкое прикосновение к плечу, и чьи-то руки скользнули по ее плечам вниз и остановились там, где кончались длинные бальные перчатки. Кит услышала знакомый запах одеколона. Джон. Он легонько коснулся губами ее обнаженного плеча.

– Ты ищешь меня, не так ли? – прошептал он ей на ухо.

Обернувшись, Кит заметила лукавое мерцание его глаз.

– Нет.

Он нахмурился.

– Я ожидал, что ты скажешь «да». Выходит, осечка?

Кит сделала вид, что смутилась.

– Почему?

– Я надеялся, что ты скучала без меня.

– Вот как?

Ничего подобного Кит, конечно, не испытывала, но все же была рада его появлению.

– Ведь тебе хотелось со мной танцевать?

Рассмеявшись, Кит подхватила шутку.

– Я не верила, что ты когда-нибудь меня пригласишь.

– Сейчас поверишь, – воскликнул Джон и, подхватив ее, увлек за собой в гущу танцующих.

Они танцевали, смеялись, шутили, флиртовали и не покидали паркета до тех пор, пока музыканты не объявили перерыв. Джон направился за напитками, а Кит спустилась в дамскую комнату.

В ней никого не было, за исключением дамы, щедро увешанной бриллиантами и рубинами, причесывающей перед зеркалом волосы щеткой в серебряной оправе с монограммой. Мельком взглянув на Кит, она продолжила свое занятие, словно в комнату заглянула уборщица. Кит тем не менее улыбнулась ей и прошла в первую свободную кабину.

В эту минуту в дамскую комнату вошел еще кто-то. В открытую дверь ворвался шум бала, затем, когда дверь закрылась, Кит услышала голос Энджи. Кит поспешила оправить платье, рука ее уже коснулась задвижки, а на лице появилось радостное волнение от предвкушения снова увидеть близкую подругу, как вдруг слова Энджи остановили ее.

– Не будь наивной, Трула. Конечно, Кит спит с Джоном Тревисом. Как иначе она могла получить ведущую роль в его новом фильме?

Кит замерла на месте.

– Она сама тебе это сказала? – спросила дама, которую Энджи назвала Трулой. В ее голосе было столько жадного любопытства, что Кит почувствовала отвращение.

– Конечно же, она все отрицала. Но меня не проведешь, я слишком хорошо ее знаю, – убежденно ответила Энджи. – Кит всегда строила из себя святошу. Иногда меня просто тошнило от ее притворства.

Кит постаралась больше не прислушиваться. Того, что она услышала, было более чем достаточно. А почему это так уязвило ее? Ведь в Голливуде о ней распускают немало всяких слухов. Но там зависть, сплетни, коварство – дело обычное. На все она привыкла отвечать шуткой, смехом. Сейчас же ей было не до смеха. Слова, прозвучавшие из уст Энджи, ее самой близкой подруги, потрясли ее. Ей было по-настоящему больно. Энджи предала их дружбу.

Кит услышала стук каблуков по кафелю пола и звук запираемой кабинки.

– Черт побери, я порвала чулок, – услышала она раздраженное восклицание Энджи.

Воспользовавшись возможностью избежать встречи с ней, Кит поспешила покинуть дамскую комнату.

Джон уже ждал ее с бокалом вина.

– Спасибо, – поблагодарила она и отпила глоток. Вино показалось безвкусным. Она опустила бокал, почувствовав странное беспокойство. Теперь все здесь ее раздражало – вино, музыка, люди, шум этого праздничного сборища.

– Что-то случилось? – спросил Джон, вопросительно посмотрев на нее.

Она покачала головой.

– Просто становится слишком шумно.

– Чертовски шумно, – поддержала ее Пола, сжав виски. – У меня началась мигрень.

– Хотите уйти?

– Да, пожалуйста, – взмолилась Пола, прежде чем Кит успела что-либо сказать.

– Ты не против? – Джон посмотрел на Кит.

– Ничуть. С меня уже достаточно.

– А как же встреча с подружкой? – вспомнила Пола. – Вы собирались договориться позавтракать вместе?

– Я не нашла ее, – Кит пожала плечами. – Впрочем, это уже не имеет значения.

Еще как имеет, с горечью подумала она про себя.

Вернувшись на виллу, Кит, последовав примеру остальных, сразу же ушла в свою комнату. Однако белая постель под прозрачным пологом не манила ее. Кит оставила сумочку на стеклянной крышке столика и вышла на террасу.

Все еще продолжая чувствовать досаду и смутную тревогу, она бесцельно ходила по террасе, от яркого квадрата двери до темных колонн балюстрады. Она тщетно пыталась успокоиться и разобраться в себе. Но ничего не получалось. Что произошло? Что привело ее в такое смятение – предательство Энджи или любовь Беннона?

Наконец она решила взять себя в руки. Не следует попадать в плен воспоминаний, думать о том, что могло бы быть, или сожалеть о том, что не состоялось. Все это надо оставить в прошлом. Перед нею новая жизнь, новые перспективы, возможно, новая любовь. Подняв голову, она посмотрела на небо, усеянное звездами, и загадала желание.

– Можно войти?

Кит повернулась столь стремительно, что полы ее шелковой накидки распахнулись и зашелестели, словно от порыва ветра. Она смотрела на Джона, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Я увидел свет, постучал, но ты, очевидно, не слышала.

– Да, не слышала. Но мне хотелось видеть тебя, – в странном порыве искренне призналась Кит, забыв о всякой осторожности.

– А я-то боялся, что понадобятся Бог знает какие усилия, чтобы уговорить тебя составить мне компанию и выпить глоток вина на сон грядущий. – В его руках блеснули хрустальные бокалы. – Помнишь, как тебе хотелось любоваться луной и пить шампанское? Хотя луна подвела нас, а охлажденного шампанского в доме не оказалось, предлагаю коньяк и новолуние.

Кивком головы он указал на узкий серп месяца на небосклоне.

– Превосходное сочетание – новолуние и коньяк, – ответила Кит, принимая бокал и, вспомнив свое замечание, что шампанское и луна – это мечта влюбленных подростков, добавила: – Обстановка вполне подходящая для людей зрелого возраста.

– Я тоже так считаю, – чокнулся с ней Джон.

Кит легкими круговыми движениями всколыхнула содержимое бокала и отпила глоток. Она тут же почувствовала, как приятное тепло разлилось по всему телу – то ли от глотка коньяка, то ли от того, как смотрел на нее Джон.

– Какая ночь! – воскликнула Кит. – Посмотри, сколько звезд! Я давно не видела такого звездного неба. Кажется, что звезды совсем близко, стоит лишь протянуть руку – и они твои.

– Ты из тех женщин, Кит, ради которых мужчинам хочется доставать звезды с неба, лишь бы заслужить улыбку.

– Ты, кажется, флиртуешь со мной, Джон Ти? – поддела его Кит.

– Нет, это не флирт, – Джон легонько провел пальцем по ее щеке и коснулся волос. – Я пытаюсь соблазнить тебя.

– Ты считаешь, что это хорошо? – прошептала Кит ослабевшим голосом.

– Ничего не может быть лучше, – теперь он касался губами ее волос.

– Ты собираешься посягнуть на мою добродетель, – Кит чувствовала, что выдержка вот-вот изменит ей. Сегодня, как никогда, ей хотелось, чтобы ее любили.

– Это посягательство на всю тебя – на твою добродетель, тело, губы, даже сердце. – Он легонько коснулся губами мочки ее уха. – О, у меня большие планы в отношении тебя, Кит Мастерс. – Его страстный шепот был осязаем, как физическое прикосновение.

Осторожно взяв у Кит бокал, он освободил ее руки, и они тут же легли ему на грудь, но не для того, чтобы оттолкнуть.

– Ты догадывалась, что я хочу тебя, страстно хочу...

– Нет, – зачем-то тихо призналась Кит, думая лишь о том, что сейчас он поцелует ее и она снова испытает то необыкновенное чувство, которое всегда охватывало ее, когда он касался ее.

– Я хочу тебя всю, – шептал он, заключая ее лицо в свои ладони, пальцами перебирая ее волосы и безжалостно разрушая ее изысканную прическу. – Мое желание давно переросло в жгучую жажду...

Он жадно впился в ее раскрытые губы.

Что-то словно взорвалось в ней – сердце учащенно забилось, кровь гулко стучала в висках, и вся она будто устремилась куда-то. Более не сопротивляясь, она отдалась его горячим ласкам. Перед явным соблазном она устояла бы, посягательства сумела бы отвергнуть, но противиться обоюдному желанию было выше ее сил.

Кит обвила руками его шею и нетерпеливо притянула его к себе. Джон расстегнул накидку, и тяжелый шелк сполз с плеч и упал блестящими складками у ее ног. Она вздрогнула, сначала от вечерней прохлады, а затем от прикосновения горячих ладоней Джона и его губ, ласкающих ее запрокинутую шею и обнаженные плечи.

Вопреки всему Джон надеялся, что сегодняшний вечер приведет его в спальню Кит, но теперь его собственная одержимость, граничащая с отчаянием, испугала его. Кит пробудила в нем что-то доселе незнакомое, скрытое и неподдающееся контролю. Он честно пытался совладать с собою даже тогда, когда внес Кит в спальню.

Когда он опустил ее на кровать, они долго не размыкали объятий. Наконец рука Джона потянулась к волосам Кит, и он стал медленно освобождать их от шпилек. Тяжелая золотая масса волос рассыпалась по ее плечам. Он что-то шептал ей на ухо, согревая ее своим горячим дыханием, и снова жадно целовал.

Торопливо, неловко путаясь, каждый спешил помочь другому снять одежду. Когда «молния» на платье Кит не сразу послушалась нетерпеливых рук Джона, он, не стесняясь, громко выругался. Кит не выдержала и рассмеялась. Наконец их обнаженные тела нашли друг друга.

Он чувствовал, как напряглись ее соски от соприкосновения с его обнаженной кожей, и от этого захотел ее немедленно, но, умерив желание, решил не торопить события. Оторвавшись от терпких, пахнущих коньяком губ Кит, он стал медленно и нежно целовать ее откинутую шею, в то время как его руки требовательно блуждали по ее телу.

Она страстно прижалась к нему, когда его язык коснулся ее груди. Ласки Джона доводили ее до беспамятства, вызывали все новые волны наслаждения. Кит прошептала его имя, прося вернуться, когда, лишь коснувшись ее соска языком, он снова ласкал плоть ее груди. Тогда он слегка прикусил и отпустил сосок, чтобы тут же перейти к другому, оставив первый влажным и жаждущим.

Кит тоже самозабвенно ласкала его сильные плечи, спину, узкие бедра, чувствуя, как Джон вздрагивает от каждого прикосновения. Его язык медленно и страстно опускался по ложбинке меж грудей к ее животу. Трепетавшая от ласк Кит двигалась ему навстречу, изнемогая от желания. Его язык был жадным, от него исходило жаркое тепло, заполнившее ее всю. Тело стало тяжелым от страсти, голова – легкой и бездумной.

Не давая опомниться, Джон припал к ее губам, и теперь его ласки были не столько заботливыми и нежными, сколько расчетливыми. Наслаждаясь сам, он следил за порывами ее желания. Это давало чувство власти над ней, что еще больше распаляло его. Он ждал момента, когда Кит потеряет контроль над собой, хотя сам чувствовал, что еле сдерживает себя. Он слышал ее дыхание, короткое и быстрое. Она двигалась под ним в полном забвении и принадлежала только ему. Сознавать это ему было необходимо, хотя он сам не мог бы сказать почему.

Руки Кит еще быстрее заскользили по его телу, заставляя кровь бешено биться в висках. Еще секунда – и Кит, сама обхватив его, приняла в себя. Их движения были слитны и едины, когда они, достигнув пика, испытали долгожданное блаженство.




10


Лучи утреннего солнца, проникавшие сквозь цветные витражи в церковь, отбрасывали на пол и скамьи разноцветные блики. Старый Том, как обычно, сидел в самом конце, ближе к двери. Прихожан было не очень много. Беннон и Сондра, однако, на этот раз заняли места в первых рядах. Священник, зачитав главу из Нового Завета, призвал прихожан к молитве.

Беннон, по привычке склонив голову, прислушивался к монотонному гулу голосов молящихся. Но мысли его были далеко. Услышав заключительное «аминь», он поднял голову и мог теперь обратить все внимание на детский хор. Послышались звуки органа. Беннон обвел глазами посерьезневшие детские лица и тут же увидел Лору. Девочка была само ожидание. Она не сводила глаз с палочки регента.

Сондра легонько коснулась руки Беннона, словно напоминала, что она рядом. Мельком взглянув на нее, он снова сосредоточил внимание на Лоре. Та, едва заметно кивая головой, отсчитывала такты органного вступления и неотрывно глядела на регента. Беннон поймал себя на том, что тоже отсчитывает такты и напряженно ожидает взмаха дирижерской палочки.

Наконец своды церкви огласились звуками псалма «Это твой мир, Господи». В хоре голосов Беннон сразу узнал чистый и красивый голос дочери. Со второго стиха она пела без сопровождения хора, и Беннон, почувствовав, что сам волнуется, стал припоминать слова. «Это твой мир, Господи. Он прекрасен и добр...» С последней строки снова вступил хор. Беннон облегченно вздохнул – Лора отлично справилась со своей партией. Он незаметно вытер о полы пиджака неожиданно вспотевшие ладони. Когда же хор закончил гимн, Сондра повернулась к Бешгону и тихо произнесла, успокаивая его:

– Она прекрасно пела, Беннон...

Кивнув, он подумал о Диане – она гордилась бы дочерью, и вдруг почувствовал себя старым и усталым. Увы, это чувство было уже не ново.

После мессы Беннон и Сондра направились к выходу, где Беннон, взяв с вешалки шляпу, присоединился к прихожанам, окружавшим священника, чтобы попрощаться с ним и поблагодарить за мессу. Во дворе уставшие от тишины церкви прихожане оживленно беседовали, обмениваясь мнениями. Смеялись и шалили дети. Поддерживая Сондру под локоть, Беннон сошел по ступеням в церковный двор, раскланиваясь и приветствуя знакомых.

– Доброе утро, Эд, – поздоровался он с местным врачом, розовощеким лысеющим добряком, беседующим с брокером Фрэнком Скоттом.

– Доброе утро, Беннон, – приветливо ответил тот. – Прекрасная погода, не так ли?

– Да, отличная. – Беннон окинул взглядом синий небосвод с плывущим по нему одиноким облаком. – И надо воспользоваться, пока можно. Осень не за горами.

– Я прямо отсюда направлюсь в гольф-клуб, – заявил врач, повернувшись к своему собеседнику. – Если хочешь, позвони Мартину, составите нам компанию, – крикнул он Беннону вдогонку.

Не дойдя до стоянки, Беннон остановился у края тротуара.

– Подождем здесь Лору, – сказал он Сондре. – Думаю, она долго не задержится.

Стоя рядом с Бенноном, Сондра кивками головы здоровалась с проходящими мимо прихожанами. Она знала, что их совместное появление в церкви более ни у кого не вызывает любопытства. Скорее всех удивило бы, если бы они оказались там порознь.

Стук палки о плиты тротуара предупредил их о появлении миссис Карстейрс. Эта державшаяся очень просто строгая седая дама всегда появлялась на людях в потертых перчатках и старомодной шляпке.

– Доброе утро, миссис Карстейрс, – почтительно приветствовал Беннон вдову судьи Карстейрса и коснулся шляпы.

Она узнала их и остановилась, тяжело опираясь на палку.

– Мистер Беннон, мисс Хадсон, – промолвила она, глядя только на Беннона. – Прими мои поздравления, Беннон, с успехом твоей дочери. У нее приятный голосок.

– Благодарю вас...

Но миссис Карстейрс бесцеремонно прервала его:

– Она, видимо, унаследовала его от твоей покойной матушки. У той был очень красивый голос. А твой, когда ты был таким, как Лора, напоминал мне лай щенка, которого однажды завел себе мой муж Артур. Я с облегчением вздохнула, когда ты наконец ушел из хора.

– И я тоже, миссис Карстейрс, – заверил ее Беннон, едва удерживая улыбку.

Тонкие губы миссис Карстейрс чуть дрогнули, и она продолжила свой путь, постукивая палкой по тротуару.

– Она предельно откровенна, ты не находишь? – пробурчал Беннон, взглянув на Сондру.

– Когда тебе стукнет восемьдесят пять, ты тоже будешь говорить что хочешь и тебе это будет сходить с рук.

Сондра смотрела вслед удаляющейся старухе и невольно вспомнила ее старый викторианский особняк с верандой и знаменитыми цветниками. Мысленно она подсчитала стоимость поместья Карстейрсов. Сам дом практически мало чего стоил, а вот участок и земли вокруг потянули бы миллиона на два. Хорошо, если бы старуха согласилась продать поместье. Но Сондра тут же прогнала эти мысли. Не время думать об этом. Она повернулась к Беннону.

– У Лоры красивый голос, миссис Карстейрс права. Ты волновался, когда она пела, не правда ли? О чем ты думал тогда?

– О Диане. Я жалел, что она не слышала, как пела Лора.

Сондра отвернулась, и губы ее сложились в горькую складку.

– Ты никогда не забываешь о ней? – прошептала она тише, чем он мог услышать.

– Кажется, отец сам разыскал Лору.

Из-за угла церкви вышел Старый Том, ведущий за руку внучку. Увидев их, Лора махнула рукой. Сондра помахала в ответ, и девочка, покинув деда, побежала к ним через газон.

– Ты чудесно пела, Лора, – похвалила ее Сондра. Девочка счастливо улыбнулась.

– Спасибо, тетя Сондра.

Глядя на нее, Сондра еще раз убедилась, что она все больше становится похожей на Диану. Через дочь ее сестра продолжает сохранять свою власть над Бенноном и постоянно напоминает ему о себе. Сондра поняла, что все сильнее ненавидит покойницу.

– Я тоже сказал малышке, что она пела лучше всех, – присоединился к похвалам подошедший дед.

Лора даже прикусила губу, чтобы ее рот не расплылся в широкой улыбке.

– А тебе нравится моя прическа, тетя Сондра? Мама Баффи сделала мне ее. Она сказала, что это французский стиль прически.

– Очень красивая.

– Как ты думаешь, если я буду спать на животе, она сохранится до завтра?

– У меня идея получше. Попроси папу, чтобы он завез тебя ко мне перед школой, и я сделаю тебе эту прическу заново.

– Ты сможешь, пап? – Лора подняла на отца свои темные глаза.

– Но при условии, что ты встанешь на полчаса раньше, – предупредил ее отец.

– Ну конечно, пап.

– Тогда все в порядке, – ответил Беннон на умоляющий взгляд дочери.

– Теперь, когда все важные вопросы решены, как насчет того, чтобы подкрепиться? – проворчал Старый Том, который явно проголодался.

– Вы не возражаете против говядины в бургундском соусе? – предложила Сондра. – И домашних булочек, которые отлично умеет печь моя Эмили? – И взглянув на Беннона, спросила: – А ты что думаешь?

– Боюсь, не сегодня. Мы не все закончили со вчерашней перегонкой стада, поэтому нам надо вернуться на ранчо. Однако спасибо за приглашение.

– Ну что ж, в другой раз, – натянуто улыбнулась Сондра.

У стоянки они распрощались. Когда Беннон отъехал, Сондра заметила, что он свернул не в ту сторону, где находилось ранчо. Ей не надо было догадываться, куда он повез дочь и Старого Тома. Каждое воскресенье после церкви он возил их на кладбище на могилу Дианы.

Сондра так сильно сжала руль, что пальцы ее побелели. Ей с трудом удалось заставить себя медленно вырулить на мостовую.

Джон Тревис налил себе из серебряного кофейника, стоявшего на буфетной стойке, вторую чашку кофе. Рядом с ним Нолан Уокер, с наслаждением вдыхая запах жареного бекона, поднял крышку блюда. Однако Джона это не привлекло, и он отошел от общего стола и присоединился к Кит, сидевшей поодаль за белым лакированным столиком.

– Хочешь? – спросила она Джона, протягивая ему слоеную булочку, намазанную клубничным джемом.

– Нет, спасибо.

Джон посмотрел на ее тарелку. Десять минут назад на ней было несколько ломтиков бекона, кружки нарезанной колбасы, поджаренный хлеб, яичница-глазунья с жареным луком и булочка. Из всего этого осталась единственная булочка с джемом.

– У тебя ненасытный аппетит, дорогая.

– Кто бы говорил... – Глаза ее светились лукавством, напоминая ему о прошедшей ночи. Джон не мог не улыбнуться, увидев, как ее зубы вонзались в хрустящую корочку булочки. – Ты много потерял, что не попробовал, – озорно глядя на него, сказала Кит.

– Я уже попробовал кое-что повкуснее. Гораздо вкуснее. И надеюсь попробовать еще не раз, – прошептал он еле слышно, наклонившись к ней.

– Ненасытный!

Капля джема готова была упасть с булочки, и Кит, сняв ее пальцем, облизала его.

В дверях появилась Пола в зеленом атласном халатике. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам.

– Почему столько шума? – недовольно поморщилась она. – Пожалейте меня, у меня голова раскалывается от боли. – Она подошла к креслу и опустилась на него. – У меня никогда еще не было такого чудовищного похмелья после жалких пяти бокалов шампанского.

– Это не похмелье, Пола, – с сочувствием посмотрела на нее Кит и снова положила себе на блюдце несколько ложечек клубничного джема.

– Ты так считаешь? А вот моя голова говорит мне другое, – слабым голосом посетовала Пола и подняла руку. – Чип, будь добр, принеси мне кофе. Черный и покрепче.

– У тебя кислородное голодание, Пола. Оно вызвано высотой и разреженным воздухом, – пояснила Кит и, разломав булочку, окунула ее в джем.

– Прости, что ты сказала?

– Все симптомы говорят, что у тебя горная болезнь – прерывистое дыхание, тошнота, сердцебиение, головная боль и бессонница, – перечислила Кит, с состраданием глядя на подругу.

– Бессонница? – Нолан поставил полную тарелку на стол и сел. – Вот почему мне не спалось, когда я впервые приехал сюда. Обычно стоит мне коснуться головой подушки, и я уже выключился...

– Возможно. В Аспене низкая влажность и пониженное содержание кислорода в воздухе. Не забывайте, город расположен на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря. Иногда, чтобы привыкнуть, требуется несколько дней.

Кит сунула в рот булочку с джемом и с удовольствием откусила кусок.

– Если это так, то почему это не действует на тебя? – сердито сказала Пола, с завистью глядя на жующую Кит.

Та пожала плечами.

– Я быстро акклиматизируюсь. Или, возможно, потому, что я выросла в этих горах.

– А что может помочь избавиться от этого состояния? – наседала на нее Пола. – Только не советуй мне пилюли или микстуры.

– Лекарство здесь одно – привычка. Другими словами, время. Говорят, надо пить побольше жидкости, но ни в коем случае не алкоголь. Во всем соблюдать умеренность и не переутомляться.

– Поверь мне, здесь тяжелее работы, чем лежать на кушетке, у меня не будет, – подчеркнуто заявила Пола, когда Чип поставил перед ней чашку кофе. Взяв ее обеими руками, она с наслаждением сделала глоток.

– Хочешь что-нибудь съесть? – заботливо спросил Чип.

Полу всю передернуло.

– Пожалуйста, не надо. Сейчас взбунтовалась голова, не хватает, чтобы такое произошло с желудком.

– Бедняжка, – пробормотала Кит, приканчивая булку.

Когда в столовой появилась коренастая Клара и стала собирать грязную посуду, Джон попросил ее принести мисс Грант аспирин.

– Мне тоже, – подняв руку, попросил Чип.

– Я не спрашиваю, какие у кого планы на сегодня, – сказала Кит, когда горничная удалилась. – Мне кажется, всем вам захочется полежать и отдохнуть.

– А какие у тебя планы, Кит? – живо поинтересовался Джон, ставя пустую чашку на столик.

– Хорошо, что ты спросил. – Кит свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой. Глаза ее лукаво блестели. – Потому что я хотела попросить у тебя машину, чтобы съездить в город.

– Конечно. Куда именно?

– На кладбище. На могилу отца.

– Мне можно сопровождать тебя?

– Совсем не обязательно, Джон.

– Но мне хочется, если, конечно, ты не возражаешь.

– Нет, не возражаю.

– Тогда я готов, если ты готова. – Он отодвинул чашку.

Несмотря на густую листву, солнце щедро бросало блики света на полированный гранит надгробия и лаконичную надпись: «Дорогому отцу». Ниже стояли имя и фамилия и две даты – рождения и смерти. Кит встала на одно колено на мягкий ковер дерна и легонько провела рукой по гладкой поверхности камня.

Джон Тревис молча стоял чуть поодаль. Однако он с нежностью смотрел на изменившееся, полное тихой печали и любви лицо Кит.

Легкий ветерок шелестел опавшей листвой и сносил ее в сторону. Кит отбросила волосы, упавшие на ее склоненное лицо, и подняла глаза на Джона. Тот понял, как она далека сейчас от него.

– Я впервые вижу папин памятник. Его поставили без меня, – пояснила она, поднимаясь, и сунула руки глубоко в карманы коричневых джинсов...

– Он был очень красив. – Тревис понимал, сколь банальны его слова, но не знал, что еще в такой ситуации можно сказать.

– Да. – Она долго смотрела на надгробие. – В следующий раз я принесу цветы. В это время трудно найти его любимые, но, надеюсь, я найду астры, золотые шары и что-либо из луговых цветов, которые он так любил. – Она посмотрела на горы. – Летом он любил уезжать далеко в горы, чтобы полюбоваться луговыми цветами. Он говорил, что там он видел настоящие альпийские цветники.

– Наверное, это было очень красиво.

– Да... Ну что ж, пойдем?

– Да, если хочешь.

Кит кивнула и, протянув руку, еще раз коснулась нагретого солнцем гранита. Повернувшись, чтобы уйти, она вдруг замерла на месте. На кладбище они с Джоном были не одни. Несколькими могилами дальше она увидела Беннона со шляпой в руке, стоявшего у могилы жены. Рядом с ним была его дочь. Кит смотрела на девочку с откинутыми назад темными волосами, образовавшими как бы рамку вокруг лица. Темные глаза смотрели на отца.

Когда Джон коснулся рукой Кит, та в испуге вздрогнула.

– Что с тобой? – Он внимательно и с любопытством смотрел на нее. – У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

– Почти, – согласилась Кит и кивком указала в сторону Беннонов. – Дочь Беннонов похожа на покойную Диану как две капли воды. Я даже испугалась.

– На Диану?

– Жену Беннона. Она умерла сразу после рождения Лоры. Были какие-то темные слухи... – Она умолкла и пожала плечами.

– Она была твоей подругой?

– Нет. Я не встречалась с ней после того, как она вышла замуж. Меня не было здесь, я училась в колледже.

Она говорила об этом без прежней горечи, но все еще помнила, какую боль причинило ей известие о женитьбе Беннона. Ей написал об этом отец в коротеньком письме, которое прислал в колледж.

– После окончания колледжа я почти сразу же уехала в Лос-Анджелес, так что видела ее и Беннона всего пару раз. Она была очень красива – длинные черные волосы, темные, почти черные глаза, безукоризненная кожа.

– И ни одной веснушки?

– Ни единой. – Увидев его смеющийся взгляд, она улыбнулась.

Он долго смотрел на нее, вспоминая ночь, а потом перевел взгляд на Беннонов.

– Как я понимаю, он не женился снова?

– Нет. Он не забыл Диану.

Кит увидела, как Беннон снова надел шляпу и улыбнулся дочери. Взявшись за руки, они медленно направились к стоявшему неподалеку пикапу, возле которого их ждал Старый Том. Он, как и сын, был в темном костюме с черным шелковым шнуром вместо галстука.

– Кажется, они пришли сюда после мессы в церкви, – заметила Кит. – Господи, как давно я не бывала на воскресной службе! В детстве наша семья каждое воскресенье ходила в церковь.

Кит смотрела, как отъезжал пикап.

– Ваша семья была религиозной?

– Религиозной? – задумалась Кит. – Мне кажется, это не очень удачное слово. Когда живешь в такой близости от Скалистых гор, нельзя не чувствовать присутствия Бога. Не знаю... Бывать в церкви по воскресеньям казалось нам чем-то само собой разумеющимся. По крайней мере, в моей семье.

Увидев несколько отсутствующее лицо Джона, она вдруг почувствовала, что все, о чем она пыталась ему рассказать, просто непонятно ему. Джон действительно постарался сменить тему разговора.

– Давай вернемся в город и выпьем где-нибудь кофе, – наконец предложил он.

– Хорошо. – Она бросила взгляд на белую вершину Ровера, на деревья и небо и, ощутив, как прохладный ветерок холодит лицо, с наслаждением сделала глубокий вдох.

– Мне захотелось пройтись пешком. Ты не возражаешь? Всего несколько кварталов.

Джон колебался лишь мгновение.

– Что ж, почему бы не пройтись. Всегда можно поймать такси, если захочется.

– Ты обленился, – со смехом упрекнула его Кит.

– Я припомню тебе эти слова.

Покинув кладбище, они неторопливо шли по шоссе к городу. Джон обнял ее за плечи. На мосту через горный ручей они остановились и, облокотившись о перила, смотрели на рыбака в высоких болотных сапогах, стоявшего на мели посредине ручья и безуспешно пытавшегося забросить леску в места поглубже. Все это время по мосту с шумом и грохотом проносились машины.

– Не мог найти себе места потише, – недоуменно заметил Джон. – Ни черта он здесь не поймает.

– Возможно, он и не хочет поймать.

– Зачем тогда ходить на рыбалку? – спросил Джон с вызовом. Ямочка на его подбородке стала еще глубже. Ветер растрепал его волосы, они беспорядочными прядями упали на лоб.

– Может, ему просто нравится сам процесс, а не его результаты.

– Но какой в этом смысл? – горячился Джон.

– Разве во всем должен быть смысл, Джон Ти? – Но Кит видела, что он не понимает ее. – Тебе еще многое предстоит узнать о прекрасных мгновениях истинного удовольствия.

– Каких, например?

– Знаешь, что сейчас показалось бы нам необычайно вкусным?

– Кофе.

– Нет, мороженое. – Кит выпрямилась и взяла его за руку. – Пойдем. Ты купишь мне мороженое.

– Какое? – Джон сделал вид, что недоволен.

– Ну, конечно же, не ванильное. – Кит улыбнулась и потащила его за собой. – В такой день меньше всего хочется ванильного мороженого.

Смеясь, Джон позволил ей увести себя с моста. Здесь шоссе сворачивало на Главную улицу, но Кит и Джон пошли прямо, направляясь в восточную часть города.

Беннон прибавил скорость. Солнце стояло еще высоко, и через открытое окно пикапа задувал теплый ветерок, но в воздухе уже чувствовалось приближение зимы.

Беннон взглянул на сидевшую рядом Лору. Девочка смотрела вперед на дорогу.

– Ты хорошо пела сегодня, Лора. Я чуть не лопнул от гордости.

Иногда, когда он разговаривал с ней, он чувствовал, с каким жадным вниманием дочь ловит каждое его слово. Но временами она была где-то далеко, погруженная в собственные мысли, и отгораживалась от него, как некогда Диана.

Лора повернула голову и серьезно и внимательно посмотрела на отца.

– Ты когда-нибудь женишься, папа? – вдруг спросила она.

Вопрос был столь неожиданным, что на мгновение Беннон растерялся.

– Почему ты спрашиваешь?

– Так. Просто хочу знать. – Лицо ее было серьезно, меж бровей пролегла морщинка. – Возможно, я смогу полюбить ее. – И она снова отвернулась и стала смотреть вперед.

Ее тон обеспокоил его. Все, что она сказала, было так не похоже на Лору. Она что-то скрывала от него, была осторожна. Лора не хотела, чтобы он считал ее ребенком.

В девять лет мир, возможно, больше не видится ей в одних лишь радостных красках, однако и ее детские мысли не были однотонными. Скоро она научится думать как женщина, глубоко и сложно, что так часто приводит в недоумение мужчин. Скоро, очень скоро его Лора перестанет быть маленькой девочкой. Эта мысль внезапно отрезвила его и вернула к реальности.

Смеющаяся Кит вышла из кондитерской первой и остановилась, поджидая Джона. В руках у нее был стаканчик с двойной порцией мороженого. Она с удовольствием слизывала его быстро тающие верхушки. Когда появился Джон, Кит с насмешливым осуждением посмотрела на одну порцию мороженого в его руках.

– Двадцать восемь сортов мороженого на любой вкус, а ты выбрал клубничное? Не понимаю тебя, Джон Ти.

– Мне нравится клубничное, – рассеянно ответил Джон и безразлично попробовал мороженое. Со странным волнением следил он, как алые губы Кит медленно и сладострастно коснулись роскошной шапки двухцветного мороженого. Это зрелище доставляло Джону почти чувственное наслаждение.

– М-м-м... Тебе никогда не получить такого удовольствия от твоего водянистого клубничного, – пробормотала она и, подняв голову, весело окинула взглядом улицу.

– У меня не столь изысканный вкус, – наконец нашелся Джон, медленно шагая рядом и неотрывно глядя на губы Кит и стаканчик с мороженым в ее руке. – А что у тебя за мороженое? Фисташковое?

– Шоколадно-миндальное. Мне нравится вкус миндальной или ореховой крошки в мороженом. – Кит поспешно слизнула растаявшую верхушку и вдруг, нахмурив лоб, спросила: – А как называется этот цвет, я забыла? Тот, что получается, если смешать зеленую и коричневую краски?

– Бурый, как... гм... – многозначительно недосказал Джон и неожиданно схватил Кит за талию. Она испуганно вскрикнула, но тут же рассмеялась. Продолжая смеяться, она вытерла измазанный мороженым подбородок и попыталась высвободиться из объятий Джона.

– Как не стыдно! – упрекнула она его.

– Что касается цвета, я мог бы выразиться и покрепче.

– Пожалуй, ты прав. От смешения зеленого с коричневым только такой и может получиться, – беспечно согласилась Кит, продолжая есть мороженое и весело разглядывать прохожих. – Знаешь, когда-то на этой улице все ели мороженое. Оказывается, оно отлично помогает избавиться от сухости во рту после порции кокаина. Так мне, по крайней мере, объяснили, – задумчиво промолвила она.

Порыв ветра зашелестел палой листвой на тротуаре.

– Аспен твоего детства имел репутацию города, где можно почти открыто баловаться наркотиками, особенно кокаином, не так ли? – поинтересовался Джон и бросил почти нетронутое мороженое в урну.

– Добро пожаловать в Аспен, город свободы и развлечений, в нынешнем, конечно, понимании. Ты это хотел сказать? Что ж, в какой-то степени ты прав. Так было в те времена, когда я ходила в школу.

– Тебе удалось избежать этого?

Джон был удивлен тем, как она почти предугадывает его вопросы. Кит пожала плечами.

– Меня это никогда не привлекало. Я слишком любила жизнь. Зачем гнаться за миражами, когда в руках у тебя реальность. А она бывает чудо как хороша.

– Ты права, – согласился Джон, упрекнув себя в том, что мог бы сам догадаться, что ей близко, а что – чуждо, глядя, с каким восторгом она лакомится мороженым.

– Кстати, белый порошок вскоре заменили белые лыжни Аспена.

Кит кивком указала на вершину Аякс, самую высокую в Аспенской гряде. Она величаво возвышалась над городом, раскинувшимся у ее подножия. Ее вечно заснеженные залитые солнцем склоны были изрезаны лыжнями, проложенными среди вечнозеленых хвойных рощ и пламенеющих золотом осин.

Джон закурил, воспользовавшись наступившей паузой. Женщина, которая шла с ним рядом, не была похожа ни на одну из тех, которых он когда-либо знал. Кит умела понять, посочувствовать и ободрить. Покончив с мороженым, Кит прильнула к его плечу, обеими руками ухватилась за его руку и тихонько вздохнула.

– В чем дело, Кит?

– Сама не знаю. Иногда я поражаюсь тому, как изменился Аспен. Я понимаю, что это неизбежно и происходит с каждым городом в этой стране. Города строятся, растут, меняется жизнь, меняются люди. Но почему-то хочешь, чтобы это не коснулось твоего родного города. – Она, склонив голову, искоса посмотрела на Джона. – Ты не поверишь, но, когда я была маленькой, в Аспене не было мощеных улиц, кроме одной, Главной, выходившей на шоссе. Аспен тогда был маленьким захолустным городком. А теперь он совершенно изменился, посмотри. – Она указала на роскошные витрины магазинов. – Только дома здесь напоминают о прошлом, с которого все началось. – Она умолкла и снова вздохнула. – Я не скажу, что это плохо. Просто мне не хватает прежнего Аспена.

– Ностальгия – так это называется, я слышал.

Кит рассмеялась.

– И у меня она, кажется, в серьезной форме. Но я знаю лекарство от нее.

– Неужели?

– Будем глядеть на витрины, – решительно заявила Кит. – И не говори мне, что это занятие не для мужчин. Когда они разглядывают красивых девушек, разве они не этим занимаются?

Кит вышла вперед, и начался осмотр витрин. Они шли от одной лавки к другой, придирчиво разглядывая товар в витринах. Кит, не сдерживаясь, не только словами, но и движениями откровенно выказывала одобрение или решительное осуждение. Откинув голову, она, не стесняясь, смеялась, увидев в витрине какую-нибудь абстрактную мазню или раритет в виде кресла из оленьих рогов. Джон заметил, сколь мало ее интересовали роскошные витрины дорогих меховых магазинов, зато она с удовольствием любовалась изделиями из фарфора, обеденными чайными сервизами. Остановившись перед витриной женского нижнего белья, она искоса посмотрела на Джона и улыбнулась.

Когда же Кит увидела в одной из лавок, где торговали сувенирами, стилизованными под Дикий Запад, пару ковбойских сапожек, она пришла в полный восторг.

– Посмотри на эти сапоги, Джон! – воскликнула она, схватив его за руку. – Разве это не чудо? – У нее даже рот открылся от удивления. – Давай зайдем.

Не дождавшись ответа, Кит толкнула стеклянную дверь, вошла в магазин и прямо направилась к паре огненно-красных ковбойских сапожек, стоявших в витрине рядом с седлом. Взяв в руки сапог, она с наслаждением провела рукой по голенищу, чувствуя шероховатость кожи ящерицы.

– Я могу вам помочь?

– Нет, ничего, спасибо, – повернулась Кит и застыла от удивления, узнав в белокурой продавщице свою школьную подругу.

– Донна! Господи, еще одна встреча! Только вчера я виделась с Энджи.

Сапоги были тотчас забыты, и Донна уже рассказывала Кит о себе: она замужем, ее семья теперь живет в Гленвуд-Спрингс, у нее две девочки-школьницы. Когда к ним подошел Джон, Кит познакомила с ним Донну и сразу почувствовала в той перемену – исчезла непосредственная радость от встречи, появилась натянутость и официальность. Улыбка Донны теперь была заученной – так, должно быть, она улыбается своим покупателям.

– Если тебе понравились сапожки, я покажу тебе кое-что к ним, – промолвила Донна и поспешила за прилавок.

Кит воспользовалась этим, чтобы шепнуть Джону:

– Она, бедняжка, ужасно смешалась, увидев тебя.

– Я к этому уже привык, – недовольно проворчал Джон. – То же будет и с тобой, как только твое лицо замелькает на экране.

– Надеюсь, – ответила Кит, хотя ее совсем не радовала перспектива видеть, как в ее присутствии люди перестают быть самими собой.

Рассеянно повертев сапог, она взглянула на цену.

– Представляешь, четыре сотни долларов! – хмыкнула она.

Вернулась Донна, держа в руках расшитое бисером шерстяное индейское пончо и шляпу с узорчатым замшевым верхом. За этим последовали еще какие-то экзотические предметы туалета, но Кит, полюбовавшись всем предлагаемым, упорно мотала головой. Наконец, мучимая чувством вины перед Донной, что так ничего и не купила, она выбрала шарф, который, как ей казалось, понравится ее соседке Мэгги. Сделав покупку, она направилась к выходу, но вдруг вспомнила, что не взяла чек. Кит снова вернулась к прилавку, но Донна уже отошла в другой его конец и о чем-то переговаривалась с кассиршей. Она стояла к Кит спиной, и та, решив было подойти, вдруг услышала слова Донны:

– Представляешь, я надеялась на солидные покупки, а она выбрала какой-то дешевенький шарф.

Значит, для Донны она была всего лишь выгодной покупательницей, не более, с горечью подумала Кит. Она чувствовала такое же разочарование, как от встречи с Энджи. Повернувшись и забыв о чеке, Кит покинула магазин.




11


В понедельник утром Кит стояла на Главной улице перед викторианским коттеджем и вдыхала дразнящий аромат свежего кофе и только что вынутых из печи булочек, доносившийся из дома, расположенного слева и похожего на нечто среднее между кафе и библиотекой. Справа от коттеджа находилась модная лавка.

Не обращая внимания ни на то, ни на другое, Кит с замиранием сердца разглядывала с детства знакомый дом с крутой крышей и высоким крыльцом. Дорожку, ведущую к дому, обрамлял аккуратно подстриженный кустарник, на подоконниках стояли ящики с красной геранью.

Все здесь было так, как в детстве, когда здесь была еще миссис Хитч, разве что прибавилась вывеска у входа на столбе.

В густой еще листве старых тополей шумно переругивались галки. Пройдя по дорожке к крыльцу, Кит прочла вывеску. Черные буквы на белой эмали гласили: «Адвокат Элиас А. Беннон (покойный)», а ниже: «Томас Э. Беннон».

Кит улыбнулась – все верно, колесо жизни совершило свой полный оборот. Сто лет назад молодой Элиас Беннон впервые приехал в этот бедный горняцкий поселок. В седельном вьюке у него были всего лишь книги и справочники по праву, а еще смена белья.

Он принимал своих первых клиентов под сводами парусиновой палатки, затем снял комнатушку на верхнем этаже над салоном на улице Дюрант, куда после работы обычно захаживали шахтеры. А пять лет спустя он построил этот скромный коттедж, служивший ему конторой и жилищем. Теперь здесь практиковал его внук, Кит помнила, что Беннон всегда готовил себя к этому.

Приятные воспоминания всколыхнули и то, что хотелось бы забыть. Вскинув голову, Кит смело поднялась по ступеням крыльца и, открыв тяжелую дверь с узорным стеклом, вошла в прихожую, ныне превращенную в приемную и офис.

Худая седая женщина, сидевшая за компьютером, повернула к ней лицо.

– Я вас слушаю, – произнесла она и сняла очки в стальной оправе, которые тут же повисли на цепочке.

– Вы, очевидно, Агнес Ричарде? – Кит протянула ей руку. – Мы несколько раз разговаривали с вами по телефону. Я Кит Мастерс.

– Ну конечно же, вы Кит Мастерс. – Секретарь Беннона поднялась со стула, и ее впалые щеки округлились от улыбки. – Беннон предупредил меня, что вы зайдете. Извините, что не сразу узнала вас. Это непростительно, ведь я видела вашу фотографию в сегодняшней газете. – Она посмотрела на телефонный аппарат на столе и поэтому не заметила удивленного лица Кит. – Как только он закончит междугородный разговор, я скажу ему, что вы пришли.

Не успела она потянуться к телефонной трубке, как дверь открылась и в приемную вошел Беннон.

Вельветовый бежевый пиджак и поношенные джинсы делают его мало похожим на того Беннона, с которым она вчера танцевала вальс, подумала Кит. В руках у него была пачка документов, и лицо казалось озабоченным.

– Что случилось с папкой по делу Макинтайра? Я никак не могу найти... О, Кит, здравствуй.

Лицо Беннона сразу же просветлело. Кит склонила голову набок и хитро посмотрела на него.

– Однажды жил-поживал человек по имени Беннон. Жил он высоко в горах и никогда не спускался вниз. В конце концов он отрастил бороду и стал разговаривать сам с собой. Хотела бы я знать, что случилось с ним потом?

– Он стал адвокатом, – улыбнувшись, включился в игру Беннон. – Теперь торчит полдня в своей конторе и все пишет и пишет всякие апелляции, краткие изложения дел и прочее. Написал их уже не одну тысячу...

Кит весело рассмеялась, приятно удивленная тем, как быстро они смогли снова вернуться к дружескому юмору и подтруниванию друг над другом, делавшим когда-то их общение столь беззаботным и легким. Теперь это помогало скрыть чувства, могущие осложнить встречу. Во всяком случае, ей.

Посерьезнев, она осталась сидеть, ожидая, когда Беннон закончит свои дела с секретаршей.

– Разберись с этим, Эгги, – попросил Беннон, пододвинув мисс Ричарде бумаги.

– Конечно, Беннон, – с готовностью ответила та и, надев очки, тут же принялась просматривать переданные ей документы. – Кстати, звонил Пит Ранович, сказал, что ему надо немедленно повидать тебя. Дело срочное. Ты сможешь?

– Разумеется.

– Тогда я запишу его вне очереди, – неодобрительно сказала она и, увидев, что Беннон кивнул в знак согласия, сухо добавила: – Я так и знала.

Беннон пропустил мимо ушей ее замечание и пригласил Кит в кабинет.

Следуя за ним, Кит с удовольствием отметила его легкую пружинистую походку и прямые плечи. Простые грубые ковбойские сапоги со следами царапин от шпор, не чета тем, что она видела в магазине вчера, ничуть не удивили ее. В конце концов, Беннон – настоящий ковбой, а не персонаж с рекламы кока-колы.

– Ты больше похож на скотовода, чем на адвоката, Беннон, – не удержалась она.

– В суде я появляюсь в костюме и при галстуке, не беспокойся. Мой вид вполне устраивает судей. – Подойдя к кофеварке и убедившись, что кофе в ней достаточно, он спросил у Кит, хочет ли она крепкого кофе.

– Ты не знаешь, что такое настоящий крепкий кофе, – отвечала Кит. – Во время съемок мы держим кофейник кипящим часов по четырнадцать, если не больше. Вот что называется крепким кофе!

Уголки его рта дрогнули от сдерживаемой улыбки, образуя мягкие складочки в углах рта. Сколько раз она касалась их пальцами, шутливо пытаясь разгладить. Прогнав праздные мысли, Кит заставила себя вернуться к действительности.

Она с любопытством оглядела кабинет Беннона, плетеный ковер на кленовом паркете, деревянные панели и большой застекленный книжный шкаф.

– Это когда-то был кабинет твоего деда, не так ли? – Кит, положив сумочку на кожаное сиденье стула, подошла к книжному шкафу. Услышав за спиной стук посуды, она обернулась. – Теперь это твой кабинет, – промолвила она тихо, глядя на Беннона.

– Да.

Наполнив две глиняные кружки горячим кофе и держа их в руках, он одною из них указал на массивный ореховый стол.

– А это его стол, я притащил его с чердака. Пара ящиков, правда, была сломана, но отец починил. Следовало бы отполировать его заново, но я решил оставить его как есть – со всеми пятнами, трещинами и другими изъянами.

Кит понимающе кивнула.

– Они придают ему солидность.

– И заставляют клиентов не медлить с оплатой счетов. Они не теряют надежду, что их адвокат наконец купит себе с их помощью новый стол.

Наконец Беннон протянул Кит кружку с кофе. Она смотрела на знакомые сильные руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Эти крупные руки бывали такими нежными, когда срывали для нее хрупкие альпийские цветы и украшали ими ее волосы, или по-мужски сильными, когда седлали лошадь, – Беннон одной рукой перекидывал через ее хребет тяжелое ковбойское седло.

Кит отпила глоток кофе и обожгла язык.

– Осторожно, он горячий, – слишком поздно предупредил Беннон.

– Да, очень, – Кит закусила губу, пережидая, когда перестанет саднить обожженный язык. – Я, пожалуй, подожду, пока он остынет. – Она поставила кружку на край стола и только тогда заметила на нем пишущую машинку. Ей не менее пятидесяти лет, подумала она. – Ты так и не вошел в компьютерный век, Беннон?

Она осторожно коснулась клавиш и нажала на одну, однако не настолько, чтобы буква отпечаталась на бумаге.

– Почему же? Я признаю все достоинства компьютеризации, но люблю мою старую пишущую машинку.

– Неудивительно, что приводить в порядок дела ты все же поручаешь Эгги. – Кит, обходя стол, увидела на стене над камином большой портрет в рамке. – Это твой дед, Элиас Беннон? – Она подошла поближе и, закинув голову, стала внимательно разглядывать старинную черно-белую фотографию. – Я уже видела ее прежде. Она была у тебя на ранчо.

– Я решил, что ее место здесь.

– Ты прав.

Кит смотрела на поясной портрет мужчины лет тридцати, не более – темные, коротко остриженные волосы, разделенные посередине пробором, густые усы, впалые щеки. Лицо сильного, умного человека, достойного потомка первых переселенцев Новой Англии.

– Я помню, как разглядывала этот портрет и думала, каким смелым надо быть, чтобы противостоять таким людям, как Джером Уиллер. А в другие моменты в его глазах было столько человеческого тепла, доброты, понимания, что мне было ясно, почему люди шли к твоему деду со своими бедами.

Кит улыбнулась этим воспоминаниям и посмотрела на Беннона.

– Помнишь, как Старый Том усаживал нас возле себя и начинал рассказывать о твоем деде, о прошлом Аспена и о серебряных рудниках?

Беннон кивнул и присел на край стола.

– Стоило ему начать, как потом уже ничто не могло его остановить.

– Да, это верно. Но то, что он рассказывал об Аспене 1880-х и 90-х годов... – Кит с сомнением покачала головой. – Это был, судя по его рассказам, вполне современный город – с электричеством, телефоном, трамваями, прекрасным оперным театром и отелем. Викторианские коттеджи, похожие на пряничные домики, великолепные экипажи, мужчины в цилиндрах, дамы в шелках под кружевными зонтами...

– ...грохот работающих день и ночь механизмов, – добавил Беннон, – дым от обогатительных установок и плавильных печей, висевший над городом, отравленные отходами плавилен и лесопилок ручьи и водоемы, лысеющие от беспощадных вырубок лесов склоны гор, утопающие в грязи улицы горняцких кварталов, усталые шахтеры, грязные и потные после восьмичасовой смены, игорные дома, сауны, бордели, размалеванные проститутки.

– Подожди, – перебила его Кит. – Старый Том никогда не говорил нам о проститутках и борделях, – возразила она.

– Возможно, – согласился Беннон. – Но большинство клиентов деда были из так называемых низов общества. Это шахтеры, мелкие торговцы, старатели и члены рабочих профсоюзов. Мало у кого из них были деньги, чтобы оплатить услуги адвоката. Старатели чаще всего обещали деду какую-то долю выручки, если им повезет. Когда им везло, они платили. Но чаще всего дед списывал их долги.

– Разве у него не было акций местных компаний? «Молли Гибсон», например, – нахмурилась Кит, пытаясь что-то вспомнить.

– Да, были. «Молли Гибсон», – подтвердил Беннон, прихлебывая кофе.

– Я тоже вспомнила, – сказала Кит и потянулась за своей кружкой. Взяв обеими руками, она поднесла ее к губам. Кофе достаточно остыл. – Иногда от рассказов Старого Тома ночью меня мучили кошмары: всякие катастрофы, обвалы, несчастные случаи, падение клети в шахту. Старый Том порой своими рассказами пугал меня до смерти. – Она поежилась, вспоминая.

– Он делал это нарочно.

Кит удивленно спросила:

– Почему?

– Чтобы отбить у нас охоту спускаться в заброшенные штольни.

– Ты имеешь в виду штольню «Замочная скважина»? – вспомнила Кит. – Я совсем о ней забыла. – Кит покачала головой и засмеялась. – Если ее, то твоему отцу удалось достаточно запугать меня. Ничто не могло меня заставить зайти в нее дальше десяти шагов.

– Но мне все же удалось затащить тебя туда, – ухмыльнулся Беннон.

– Да, удалось. – Она удивленно вздохнула. – Сама не верю, что я там побывала.

Вход в штольню был заколочен досками, но это не остановило их, мечтавших найти собственную серебряную жилу. Беннон отодрал пару досок, и через узкую дыру они проникли в штольню.

Кит до сих пор помнит тяжкий запах подземелья, пугающие шорохи, липкую паутину на лице, на руках, волосах и зловещий монотонный звук падающих капель в темноте.

– Фонарик, который ты захватил, еле светил, и я с ужасом думала, что, если сядет батарейка, мы окажемся в кромешной темноте и никогда не найдем дорогу назад. Стены были покрыты слизью, а деревянные подпорки превращались в труху от одного прикосновения. Ты хотя бы понимал, Беннон, какая опасность нам грозила?

Он медленно кивнул головой и сочувственно встретил ее взгляд.

– Еще бы, особенно теперь, когда моя собственная дочь решила, что нет лучшего места для увлекательных игр, чем заброшенные штольни.

Упоминание о дочери заставило Кит вернуться к реальности. Лора навсегда связывает его с прошлым. Кит удалось вполне естественно улыбнуться.

– Неужели ты ее тоже пугаешь страшными историями?

– Я это предоставляю отцу, – улыбнулся Беннон. – Но Лора не столь впечатлительна, как ты. У тебя всегда было богатое воображение, и испугать тебя ничего не стоило. – В его глазах появились знакомые озорные искорки. – Помнишь ночь во время бурана? Мы провели ее здесь вместе с миссис Хэтч. Я убедил тебя, что вой ветра – это вой волков. И даже схватил тебя сзади, а ты, бедняжка, от страха намочила в штанишки.

– Негодник, – Кит больно толкнула его кулачком в плечо. – Как не стыдно тебе напоминать об этом? Ведь мне было всего восемь лет.

– Ты меня тогда тоже больно отлупила, – ответил он, потирая плечо, но губы его улыбались.

– И поделом тебе. Зачем ты сейчас вгоняешь меня в краску?

– Вот как? – Он округлил от удивления глаза. – Разве ты не помнишь, как мне потом пришлось выдумывать разные небылицы, чтобы объяснить фингал под глазом! Ты здорово отдубасила меня в тот буранный вечер.

– Да, теперь вспомнила! – радостно воскликнула Кит.

– Что ж, мы квиты? – Беннон поднял свою кружку в знак примирения.

– Квиты, – согласилась Кит, и они чокнулись.

Прихлебывая остывший кофе, она, чуть отодвинув сумочку на сиденье, села.

– Нам нередко доводилось оставаться в этом доме на ночь в обществе миссис Хэтч, когда мы были уже постарше, помнишь?

– Да, наши родители считали, что это куда безопаснее, чем добираться домой в метель.

– Пожалуй, они поступали разумно. – Кит, подняв глаза, посмотрела на потолок. – А спальни наверху ты, конечно, используешь как кладовки для ненужных вещей?

– Нет, я превратил их в небольшую отдельную квартирку и сдаю ее одному из учителей местной школы.

Кит, взглянув на кружку в руках, задумчиво промолвила:

– Помнишь горячий шоколад, который всегда находился для нас у миссис Хэтч, и пакетик воздушного зефира?

– ...И огонь в камине, чтобы, надев зефир на прутик, сунуть в огонь и сделать его хрустящим, – напомнил Беннон. – Ты иногда поджаривала его до черноты.

– Так он вкуснее и хрустит громче, – улыбнулась Кит. – А свой ты любил подрумяненным.

– И поэтому не измазывался, как ты.

– Но мой был все же вкуснее. – Кит с грустью вздохнула. – С тех пор я не помню, когда пробовала зефир. Надо было попросить Полу купить его в городе. Она изъявила желание сделать необходимые покупки в продуктовых лавках, а Джон вызвался сопровождать ее, пока я буду занята у тебя в конторе.

Кит взглянула на свои часики.

– В таком случае нам следует заняться делами, не так ли? – сказал Беннон и пожалел об этом. Его слова словно повисли в воздухе, как некая преграда между ними. Он встал и обошел стол.

– Ты хотел, чтобы я посмотрела какие-то бумаги? – Кит взяла в руки сумочку и повернулась к столу.

– Прежде всего нам следует уладить дела с налоговой службой и заполнить все формуляры.

Пружины старого кресла жалобно скрипнули, когда Беннон опустился в него. Он открыл папку, вынул какой-то документ и протянул его через стол Кит.

Взглянув на многостраничную копию деклараций, Кит пробормотала:

– Надеюсь, ты не потребуешь от меня, чтобы я во всем этом разобралась? Над самыми элементарными вопросами я Бог знает сколько ломаю голову.

– Все не так страшно, Кит, – успокоил ее Беннон, листая свой экземпляр и не замечая скептической гримаски на лице Кит. – Как я уже говорил тебе по телефону, ты наследуешь шесть тысяч долларов, освобожденных от налогообложения, все остальное облагается налогом. Основная проблема – определить общую стоимость поместья твоего отца.

– И как же ее решить? – спросила Кит, с недоверием глядя на колонки цифр.

– Начнем с ранчо. Оценщик, которого я пригласил, оценил дом, амбар, загон для скота и другие постройки в семьдесят тысяч долларов. В последние пять лет максимальная цена на землю удерживалась в пределах ста двадцати долларов за акр. Итого, общая цена земли и строений составляет пятьсот пятьдесят тысяч долларов. Если присоединить сюда страховку, поголовье скота и личные вещи и вычесть платежи под закладные и долги, если они у него имелись...

Но после того, как Беннон назвал общую сумму в пятьсот пятьдесят тысяч долларов, Кит больше не слушала его. Неужели это все, что она имеет? Она пыталась скрыть свое разочарование.

Конечно, полмиллиона долларов – неплохие деньги, но она надеялась на большее. Содержание матери в больнице и оплата услуг врача уже обошлись ей почти в сто тысяч долларов. Если не будет осложнений, ее мать, как сказал врач, может прожить еще не один десяток лет. Кит надеялась, что, продав ранчо, она сможет спокойно обеспечить ее дальнейшее пребывание в больнице и лечение. Видимо, надежды ее были напрасны. Теперь ей казалось более разумным не продавать ранчо, а извлекать из него доход и хотя бы частично покрывать затраты на лечение матери.

Эта мысль несколько успокоила ее. Ей совсем не хотелось расставаться с отцовским ранчо.

Однако проблема с оплатой лечения матери по-прежнему оставалась нерешенной. Кит мысленно распрямила плечи, готовясь к встрече с трудностями.

Беннон, продолжавший говорить о ревизии и требованиях налоговой службы, наконец спросил, посмотрев на Кит:

– У тебя есть ко мне вопросы?

Кит, смутившись под его взглядом, затеребила в руках налоговую декларацию. Не могла же она признаться, что не слушала его.

– Какая общая сумма налога? – наконец спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

– Около десяти тысяч, точнее – десять тысяч пятьдесят долларов. Эта цифра стоит в колонке последней, можешь взглянуть.

– И уплатить надо немедленно, на следующей неделе, не так ли? – Кит, вскинув брови, задумчиво глядела на документ. – Придется взять кредит в банке.

– Нет, не придется. – Беннон улыбнулся, увидев недоумение на ее лице. – На прошлой неделе я продал твоих бычков. Давали хорошую цену, и я воспользовался этим. Так что после уплаты налогов и расчетов по всем имеющимся счетам у тебя останется еще семь тысяч долларов наличными. Достаточно, чтобы подготовиться к будущей весне.

– Отлично, – Кит с облегчением вздохнула и положила документ на стол.

– Все остальное находится здесь, – промолвил Беннон и, взяв другую папку, обошел стол и приблизился к Кит. – Здесь вся переписка, счета и прочее. – Склонившись к ней, он перелистывал подшивку. Его лицо было так близко, что она слышала запах лосьона. – Все это ты можешь держать у себя. – Он передал ей папку и вернулся на свое место за столом.

– Спасибо... но мне кажется... – Она проводила его взглядом.

– А теперь... – Он выдвинул боковой ящик стола. – Ключи. – Он бросил связку ей через стол. Поймав ключи, Кит крепко зажала их в руке.

– Отцовский джип... – пролепетала она.

– Я получил его из профилактического ремонта. Он в сарае. Сэдди привела дом в порядок, так что тебе остается только распаковать свой чемодан, если ты намерена остаться на ранчо.

– Ты, кажется, ничего не забыл? – удивилась она его предупредительности и заботе.

Он пожал плечами.

– Я просто хороший сосед.

– Я даже забыла, что такое возможно, – промолвила она грустно. – В Лос-Анджелесе я почти не знаю своих соседей. – Взглянув на ключи, она положила их в карман и подумала, что, пожалуй, винить в этом нельзя ни ее, ни соседей – в большом городе всегда так. Беннон понимающе кивнул.

– В Аспене тоже такое происходит. Убеждаешься, что большинство соседей проводят здесь не более нескольких недель в году. Все остальное время дома стоят пустыми или заколоченными.

– Как, например, мой, – добавила она и встала.

– Я провожу тебя.

Кит подошла к двери и ждала, когда он откроет ее. Когда они вышли в приемную, Кит повернулась и протянула руку.

Он как-то встревоженно посмотрел на протянутую ему руку, и Кит вдруг смутилась. Их прощание было слишком официальным и холодным. Она увидела в глазах Беннона смутное сожаление. Или это была печаль?

Наконец, прощаясь, он сжал ее пальцы, и Кит почувствовала тепло его руки.

– Теперь, когда ты задержишься на какое-то время в Аспене, я надеюсь, ты не станешь для меня прекрасной незнакомкой?

– Не стану, – пообещала она легко и просто и напомнила себе, что во всяком случае Беннон всегда будет ее другом. Близким другом, но, увы, не более. Однако, видя перед собой его загорелое мужественное лицо, скорее привлекательное, чем красивое, она почувствовала тревогу и сожаление. И в этом повинны были не только воспоминания о прошлом, а что-то еще, новое, незнакомое. Ей еще предстояло в этом разобраться.

Осознав, что ее ладонь все еще в его руке, она быстро высвободила руку и одарила Беннона улыбкой, а когда повернулась, чтобы уйти, встретилась с холодным взглядом Сондры Хадсон.

Та стояла у стола секретарши, высокая и прямая, – олицетворение преуспевающей деловой женщины, следящей за собой и умеющей одеваться. На ней был бежевый удлиненный вязаный жакет, черная шелковая блуза и юбка из дорогого тонкого габардина. Платиновые волосы гладко зачесаны назад. Единственное украшение – золотые клипсы в ушах.

Кит знала секреты создания образа, знала, с какой тщательностью и скрупулезностью, до последних мелочей, строился, а затем культивировался образ в Голливуде. Настолько тщательно, а порой и беспощадно, что за ним навсегда исчезал живой человек. Такое впечатление производила на Кит Сондра Хадсон.

Это была женщина, давно научившаяся обуздывать все свои чувства и порывы, постоянно держащая себя под суровым контролем. Кит было знакомо это состояние, и она знала, чего оно стоит. Порой ей казалось, что от этого можно сойти с ума.

– Привет, Сондра, – кивнула она Сондре.

– Привет, Кит, – Сондра мило улыбнулась, но даже в ее улыбке Кит почудилось что-то неестественное и фальшивое.

Но Сондру она уже не интересовала. Все внимание той было обращено на Беннона. Улыбка Сондры казалась еще приветливей, хотя глаза оставались холодными.

– Я зашла по дороге, буквально на пару минут.

Она сказала это столь фамильярно, будто привыкла часто сюда заходить и знала, что здесь ей всегда рады.

Так обычно ведут себя жены, подумала Кит, и тут же успокоила себя тем, что Сондра и Беннон никак не подходят друг другу.

Но всякое случается. Возможно, за всеми преградами, возведенными самоконтролем и холодной сдержанностью, Беннон все же нашел в ней живую душу.

– Я жду Пита Рановича, Сондра, но несколько минут в моем распоряжении есть, – предупредил Беннон, взглянув на часы.

– Отлично.

– Не буду вас задерживать. Рада была видеть вас, Сондра, и вас, Агнес, – быстро промолвила Кит и направилась к выходу.

Сондра смотрела ей вслед, чувствуя ревность, почти граничащую с откровенной ненавистью. Сознавая, что теряет контроль над собой, она была готова даже не сопротивляться. Сондра хотела вычеркнуть из жизни Беннона любой период, где ей не было места. А Кит Мастерс была из его совсем недавнего прошлого.

– Так о чем ты хотела поговорить со мной, Сондра? – спросил Беннон.

– О Лоре, – Сондра мило улыбнулась. Удивленный Беннон покачал головой и, открыв дверь кабинета, пропустил Сондру вперед себя.

– Что на этот раз? Надеюсь, не ее прическа?

– Речь идет об ее одежде. Ей нужны новые зимние вещи, Беннон. – Сондра уловила аромат духов, оставшихся после Кит. Боже, что за отвратительный запах! – Лора из всего выросла, ты не заметил?

– Новая одежда, да? – с легкой гримасой неудовольствия переспросил Беннон. – Что ж, придется поездить с ней по магазинам.

– Позволь мне это сделать, – быстро сказала Сондра, заметив его нерешительность и стараясь не упускать случая. – Ты сам знаешь, что не терпишь заходить в магазины, да еще ждать в примерочной. А я от этого получаю истинное удовольствие. И Лора тоже. Мы отлично и с пользой проведем время.

– Не сомневаюсь, – ответил Беннон все так же неуверенно.

– Вот и хорошо. Я сама заберу ее из школы, и мы с ней совершим набег на магазины.

Сондра уже заметила пустую кружку на столе со следами губной помады по краям.

Значит, они пили кофе и вспоминала прошлое, прежде чем занялись делами. Сондре это совсем не нравилось.

– Бог знает сколько времени мы потратим на магазины, пока подберем все, что нужно Лоре. Поэтому лучше ей переночевать у меня. Нам не надо будет спешить, мы поедим в каком-нибудь кафе и проведем отличный вечер. Это будет настоящий праздник.

Беннон настороженно посмотрел на нее.

– А во что обойдется мне этот праздник? Сондра откинула голову назад и засмеялась низким горловым смехом.

– Обещаю, что мы не нанесем непоправимого ущерба твоему бюджету.

– Надеюсь, – сдержанно сказал Беннон. Она коснулась его руки.

– Ей это нужно, Беннон. Лора должна делать все, что делают девочки в ее возрасте: ходить по магазинам, выбирать себе одежду, заботиться о своей прическе и покрывать лаком ногти.

– Я понимаю, что не во всем могу ей помочь, – грустно согласился он.

– Да, ей иногда нужны совет и помощь женщины. – Сондра говорила это спокойно, как нечто обыденное и понятное, а в душе ликовала: семя брошено, теперь надо ждать всходов. – Зимой в ненастную погоду она вполне могла бы оставаться у меня после школы. Я приготовлю для нее комнату с ее вещами. Она могла бы приглашать к себе подруг.

– Хорошо, я подумаю, – неуверенно промолвил Беннон.

– Лора любит меня, и она мне очень дорога. Я думаю о ее благе. – Сондра сделала точно рассчитанную паузу, а потом постаралась, чтобы дальнейшие ее слова не звучали бы упреком. – Ты растишь ее как мальчишку, Беннон. Она перенимает твои привычки и повадки. Ведь ты не хочешь, чтобы она слишком быстро повзрослела и стала чересчур серьезной. Ведь ты же хочешь, чтобы она выросла настоящей женщиной?

Беннон смотрел на руку Сондры, лежавшую на его рукаве, – длинные гибкие пальцы, нежная кожа. Острое чувство одиночества охватило его.

Конечно, сын был бы ближе ему, он вырос бы рядом с ним, но дочь... Рано или поздно Лора пойдет своей дорогой. Она будет ближе к Сондре, чем к родному отцу. Такой порядок вещей. Он бессилен помешать этому.

– Ты добра к Лоре. – Он накрыл ладонью ее руку. – Я многим тебе обязан, Сондра, и благодарен тебе.

Сондра неожиданно отняла свою руку и посмотрела на Беннона спокойным холодным взглядом своих темных непроницаемых глаз.

– Мне не нужна твоя, благодарность, Беннон. – В ее голосе было больше эмоций, чем она того хотела, поэтому она старалась говорить как можно спокойнее. – Я только забочусь о Лоре и желаю ей добра.

Беннон нахмурился, удивленный той горячностью, с которой она это сказала.

– Ты рассердилась? Почему?

– Я не хочу, чтобы ты думал, будто я забочусь о Лоре только потому, что она твоя дочь. Она мне племянница, не забывай. Моя забота о ней не имеет никакого отношения к тому, что мы с тобой...

– Я понимаю.

– Надеюсь.

В приемной громко хлопнула дверь, послышались быстрые шаги. Беннон поднял голову и бросил взгляд на дверь. Сондра поняла, что для Беннона теперь существует лишь клиент с его заботами.

– Зачем ты тратишь время на этого Рановича? – не удержалась от замечания Сондра. – Он неудачник.

– Я знаю Пита много лет, – Беннон бросил на Сондру недовольный взгляд. – Я провожу тебя. – Он взял ее под руку.

Верность. Сондра хорошо знала, в какой степени эта черта была присуща Беннону. Что бы ни случилось, он был верен своим друзьям, хорошим и плохим, верен с упорством, достойным удивления. Сондра пыталась обратить это качество Беннона себе на пользу, но безуспешно. Не удалось и сегодня.

Он благодарен ей. Сондра ненавидела слово «благодарность».

Стоило Беннону выйти в приемную, как Ранович сразу же насел на него. Худой, со впалыми глазами, в мятой куртке, накинутой впопыхах на испачканный комбинезон повара, он выглядел стариком, хотя ему едва минуло пятьдесят. Возбужденно размахивая перед Бенноном бумагами, он даже не позволил тому должным образом попрощаться с Сондрой.

– Ты только посмотри на это! – воскликнул Ранович, суя Беннону бумаги. Голос его поднялся до фальцета. – Получил сегодня утром по почте. Этот ублюдок Миллер требует, чтобы я через десять дней освободил квартиру. Есть у него такие права, Беннон? По условиям контракта я остаюсь ее съемщиком еще десять месяцев. Или этот контракт можно сунуть собаке под хвост?

– Спокойно, Пит. – Беннон взял из рук Рановича мятые бумаги и, успокаивающе положив руку на его худое плечо, провел в кабинет. – Садись и помолчи. Дай мне прочитать и понять, что к чему. – В открытую дверь приемной Беннон велел Эгги приготовить кофе.

– Мой кофейник пуст, а Питу кофе сейчас не помешает.

– Лучше бы стаканчик чего-нибудь покрепче, – жалобно промолвил тот, опускаясь на стул и проведя ладонью по пересохшим губам. Однако, заметив осуждающий взгляд Беннона, успокоил его: – Это я так. Не беспокойся, обойдусь кофе. Из-за такого дерьма, как этот Миллер, в пору и напиться с горя.

Воздержавшись от комментариев, Беннон разгладил ладонью смятые бумаги и принялся их читать. Агнес внесла две чашки кофе и забрала грязные кружки. Она плотно закрыла за собой двери. Пит сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет и зажигалку. Попытка раскурить сигарету не увенчалась успехом, ибо зажигалка оказалась испорченной.

– Черт, теперь зажигалка барахлит. У тебя есть огонек, Беннон?

Беннон молча бросил ему через стол спички. Чиркнув дважды, Пит наконец поднес зажегшуюся спичку к сигарете и глубоко затянулся. Руки у него дрожали.

– Неужели он сделает это, Беннон? Вышвырнет меня на улицу? – Пит сидел, откинувшись на спинку стула, нервно вертя в пальцах спички. – В своем письме он утверждает, что я нарушил договор, опоздал с месячной платой на четыре дня.

– А это так?

– Да, но я позвонил ему и сказал, что жалованье мое задерживается и, как только я получу его, тут же и заплачу. Он успокоил меня и сказал, что нет никаких проблем. Когда я уплатил ему, как обещал, он заявил, что я запоздал с оплатой на целых четыре дня. – Пит сделал несколько коротких затяжек. Он сильно нервничал.

Нахмурившись, Беннон, указав Питу на письмо и еще какую-то бумажку, спросил:

– Это письмо, а это контракт о найме квартиры?

– Да, я подумал, что ты захочешь на него взглянуть. – Пит снова затянулся и стряхнул пепел в бронзовую пепельницу. – Я снял квартиру год назад, аккуратно плачу каждый месяц. Черт побери, что еще ему от меня нужно? Работаю на двух работах, думал, соберу денег и открою свою закусочную или ресторанчик. Я в Аспене уже тридцать лет, больше, чем этот Гарри Миллер, черт бы его побрал! Я помню, как он был счетоводом, а попутно прирабатывал, собирая налоги. Потом он открыл свое дело, стал вкладывать деньги. Сколько таких, как он, разбогатели у нас в Аспене. Я следил за ними и думал: скоро придет и твой час удачи, Пит. Куда там! Всегда кто-то, вроде Миллера, даст тебе подножку, как сегодня. – Он умолк, заметив, что Беннон дочитывает последнюю страничку. – Ну так как? Имеет ли он право вышвырнуть меня? Я ж заплатил ему.

– Знаю, – мрачно промолвил Беннон и снова пробежал глазами контракт. – Тебе, Пит, следовало показать мне его до того, как подписывать. Согласно этому контракту он имеет право выселить тебя и стребовать по суду оплату за оставшиеся десять месяцев...

– Ты шутишь! – Сигарета чуть не выпала из рук испуганного Пита. – Черт побери, скажи, что ты шутишь!

– Я бы рад, но...

Пит в отчаянии вскинул руки, осыпая себя сигаретным пеплом.

– Что же мне теперь делать? Куда деваться? Сам знаешь, как трудно такому, как я, снять квартиру в Аспене. К тому же мои часы работы, да еще подработка... Господи, не могу же я каждый день приезжать в Аспен из пригорода. Лучше ночевать прямо в машине. – Он в сердцах раздавил сигарету в пепельнице. – Знаешь, почему он это делает? Он договорился с мотелем на автостраде. Вместо того чтобы сдавать свои каморки за сто двадцать долларов в месяц таким бедолагам, как я, он может запросто иметь за них по триста-четыреста долларов в месяц, сдавая на ночь лыжникам. Этот жадина...

– Хватит, Пит, – поднял руку Беннон, останавливая поток гневных слов. – Я уже сказал тебе: он вправе это сделать, но попробуем сделать так, чтобы он этого не захотел.

– Не захотел? Ты шутишь, – недоверчиво фыркнул Ранович и даже вскочил со стула. – Чтобы Миллер не захотел содрать с кого-нибудь триста долларов? Не поверю!

– Стоит попробовать.

– Как? – В голосе Пита было отчаяние. Беннон жестом попросил его сесть на место, а сам снял телефонную трубку.

– Сиди тихо и пей кофе, а я узнаю, на месте ли он. – Глядя на номер телефона на письме, он набрал его. – Мне с Гарри уже приходилось сталкиваться, так что мы понимаем друг друга.

Пит напряженно смотрел на посуровевшее и как бы застывшее лицо Беннона. А тот, откинувшись на спинку кресла, ждал ответа.

– Но если он имеет право... – растерянно пролепетал Пит.

– Человек может иметь право, но не воспользоваться им, – сказал Беннон. – Гарри у себя? – спросил он в трубку.

– Кто говорит, простите?

– Беннон.

– Одну минуту.

Пит раскурил вторую сигарету. Он не отрывал глаз от Беннона, пальцы его беспрерывно мяли то сигарету, то коробок со спичками. Видно было, что нервы у него на пределе.

– Гарри Миллер слушает.

Беннон сразу узнал резкий голос.

– Это Беннон.

– Должен сказать, что для меня это приятный сюрприз. – Судя по голосу, Миллер действительно был удивлен.

– Не думаю. У меня в конторе сидит Пит Ранович. Он показал мне твое письмо.

– Ранович? Я должен был догадаться, что он сразу же побежит к тебе. Он всегда может рассчитывать на тебя, не так ли? Надеюсь, он не забыл прихватить с собой контракт.

– Да, он принес его.

– Тогда ты убедился, что я действую по закону и согласно условиям контракта.

– Я хотел бы, Гарри, чтобы ты изменил свое решение.

– Что это? Личная просьба, Беннон? Я знаю, у Пита затруднения, но это бизнес. Нет, я не изменю своего решения. Я требую, чтобы он в течение десяти дней освободил квартиру.

– Не делай этого, Гарри, – спокойно промолвил Беннон.

– Он нарушил договор...

– Я не согласен.

– Что?! – В резком голосе вместо раздражения сейчас слышалась ярость.

– Насколько я понял Пита, он предупредил тебя, что немного задержит плату, и ты согласился...

– Он не звонил мне.

– Я знал, что ты это скажешь, Гарри. – Улыбка Беннона была с оттенком горечи.

– Говорю тебе, он не звонил. Ты веришь этому пьянице больше, чем мне?

Беннон не ответил на последнее замечание, а продолжал свои доводы.

– Более того, Гарри, согласившись на отсрочку, ты отказался от своего права выселить его.

– Прочитай, черт возьми, контракт! – горячился Гарри. – Я имею право требовать платить мне вовремя.

– Может, нам передать этот спор в суд? Пусть судьи решают, – предложил Беннон и выдержал паузу. – Как ты думаешь, во что тебе это обойдется, Гарри, если дело перейдет в суд присяжных? Я думаю, от двадцати пяти до пятидесяти тысяч долларов, а то и больше. Все зависит от того, как долго это будет тянуться. А я обещаю тебе, что на это уйдет не менее десяти месяцев.

– Я выиграю это дело, – убежденно заявил Миллер.

– Возможно. Ты умеешь считать, Гарри? Скажи, неужели дело стоит того?

– Это шантаж, Беннон!

– Я просто даю тебе шанс принять разумное деловое решение, Гарри. Срок контракта не истек, остается еще десять месяцев. За это время ты будешь получать квартирную плату и избежишь судебных издержек. Но если ты выселишь Пита, я добьюсь наложения судебного запрета на сдачу квартиры на десять месяцев, то есть до истечения срока найма по контракту. Решай.

– Ранович не заплатит тебе ни цента. Ты блефуешь.

Беннон покачал головой и улыбнулся.

– Ты плохо меня знаешь, Гарри. Подумай и позвони мне завтра после полудня. Мне нужно ровно столько времени, чтобы подготовить необходимые документы Рановичу для суда.

Беннон повесил трубку.

– То, что ты сказал Миллеру... – Пит сидел на краешке стула, глаза его округлились от испуга, сигарета тлела в пальцах. – Ты уверен, что можешь это сделать?

– Могу.

– Но двадцать пять тысяч!.. Где я возьму такие деньги, Беннон?

– Не думаю, что до этого дойдет. Но как бы это ни кончилось, ты доживешь свой срок в этой квартире.

Пит печально понурил голову.

– Не знаю, что и сказать, – пробормотал он прерывающимся голосом. Пепел сигареты упал ему на колено, еще больше испачкав белую спецодежду.

– Лучше аккуратно плати за квартиру и не давай Миллеру нового повода.

Беннон встал и вернул Питу письмо и договор.

– Не дам, – пообещал Пит, поспешно бросив сигарету в пепельницу и беря документы. – Спасибо тебе.

Беннон отмахнулся.

– Для этого и существуют адвокаты, Пит, – ответил он, не слишком радуясь своей победе. Через десять месяцев Питу придется снова искать квартиру, но уже такую, что ему по карману. Однако вероятность удачи этого в Аспене еще меньше, чем выиграть в лотерее.

Молодая парочка в джинсах и горных ботинках, с рюкзаками за плечами, стоя перед рекламной витриной агентства Хадсон, любовалась красочными фотографиями предлагаемых на продажу домов, участков и целых поместий.

Девушка с длинными темными волосами, стянутыми сзади в виде конского хвоста, восторженно воскликнула, указывая на одну из фотографий:

– Энди, посмотри на этот дом! Он стоит шесть миллионов долларов.

– Тебе он нравится? Лучше вот этот участок – два акра в Старвуде и всего за два миллиона.

– В Старвуде? Там находится дом Джона Тревиса!

В другое время подобные восторги у ее витрины заставили бы Сондру пережить сладостные мгновения триумфа и уверенности в том, что никто другой, кроме нее, не может лучше удовлетворить вкусы и запросы богатой и изысканной клиентуры.

Но в это утро оживленный щебет молодых людей у ее витрины показался ей раздражающим жужжанием, когда, минуя их, она вошла в дверь агентства.

Уоррен Оукс, непринужденно примостившись на краю стола, болтал с секретаршей. Досада и злость, вызванные неудавшейся встречей с Бенноном, до сих пор не покидали Сондру, и она с трудом заставила себя скривить губы в приветственной улыбке.

– Тебе, кажется, нечем заняться, Уоррен, поэтому ты решил мешать Мэри работать, не так ли? – язвительно заметила она, на минуту останавливаясь у стола секретарши, чтобы взять телефонограммы.

– Мы как раз обсуждали вчерашний банкет. Кстати, я давно уже жду тебя, Сондра. – Уоррен не спеша встал, а секретарша, темноволосая, с бледной кожей девица, сразу же приняла вид чрезвычайной занятости. – Там, должно быть, было грандиозно?

Лишнее напоминание о неудачах субботнего дня не способствовало улучшению настроения, однако Сондра лишь кивнула головой и бегло проглядела телефонограммы.

– Ты отправила видеоклип о доме Карлссонов клиенту, Мэри? – справилась Сондра, бросив на бледнолицую брюнетку вопросительный взгляд.

– Я уже все подготовила, мисс Хадсон, и сейчас же отправлю.

– Это должно уйти сегодня же утром, – распорядилась Сондра, входя в дверь кабинета.

Уоррен немедленно последовал за ней, мучимый любопытством. Что могло так вывести из себя его начальницу? Он не сомневался: за внешней ледяной холодностью в ее груди бушует буря. Будь на ее месте любая другая женщина, он шуткой, комплиментом, подзадориванием выведал бы, что ее мучит. Но с Сондрой было опасно отважиться на это, так как весь сдерживаемый гнев мог обрушиться на него.

– Пока тебя не было, звонил куриный король, интересовался, нет ли ответов на его предложение, – обычным тоном доложил он, небрежно похлопывая по ладони свернутой газетой.

– А мы получили что-нибудь? – спросила Сондра, бросив на стол пачку телефонограмм. Лишь они, рассыпавшись, нарушили порядок на образцово чистом и пустом столе.

– Пока нет.

– Ты послал ему по факсу копию? – Сондра буквально пригвоздила его взглядом.

Уоррен, остановившись у ее стола, молча ждал, пока она, прежде чем сесть, спрячет сумочку в нижний ящик стола, а затем утвердительно кивнул.

– Кроме того, я позвонил ему и отправил заказной почтой оригинал... Как прошла беседа с Лесситером? – наконец спросил он. – Он ухватил наживку, как ты рассчитывала?

– Нет.

Губы Сондры сжались в тонкую линию, и Уоррен сразу понял, что не следовало задавать этот вопрос.

– Нет? – удивился он, решив все же продолжать свой осторожный расспрос. Ведь Сондра была так уверена, что сделка с Лесситером у нее в кармане.

– Нет, – еще раз повторила Сондра. Кажется, она ничего не собиралась объяснять.

– Жаль, – разочарованно сказал Уоррен и посмотрел на газету в своих руках, решая, стоит ли расспрашивать Сондру дальше или лучше чем-то отвлечь ее от неприятных мыслей. Он остановился на последнем.

– Суббота все же не совсем неудачный денек, Сондра. Пресса дала отзывы о вчерашнем бале и особо отметила твое присутствие. – Он развернул газету и положил ее перед Сондрой на стол так, чтобы она сразу увидела нужную заметку. – Кстати, здесь неплохое фото Беннона, танцующего с восходящей звездой кино.

Сондра застыла. Фотообъектив действительно запечатлел Беннона в тот момент, когда он уже перестал улыбаться своей партнерше, но с его лица не исчез явный интерес к ней. Партнершей была Кит Мастерс.

Уоррен испугался, увидев, как побелело лицо Сондры и угрожающе потемнели глаза. Если бы взгляд мог убивать, он уже лежал бы бездыханным, подумал он. Теперь он знал, что должен будет принять на себя весь заряд ярости, ибо рядом больше никого не было. Он невольно отступил назад. Злоба так изменила лицо Сондры, что оно, обычно красивое, было теперь неузнаваемым.

– Оставь меня, – резко приказала она.

Уоррен не стал дожидаться повторного приказа.

Оставшись одна, Сондра еще раз взглянула на фото в газете, затем потянулась за украшенными эмалью ножницами, служившими частью ее дорогого письменного прибора, и принялась медленно и методично резать газетную страницу на узкие полосы. Щелкали ножницы, шуршала газетная бумага. Чик-чик, чик-чик.

Когда стук ножниц прекратился, Сондра в изнеможении откинулась на спинку кресла. Грудь ее тяжело вздымалась, перед нею на столе лежала кучка мелких обрезков газетной бумаги. Свидетельство того, что Беннон смотрел на чужую женщину так, как должен был смотреть только на Сондру, было уничтожено.




12


Близился полдень, и треугольник долины был залит щедрыми лучами солнца, высоко стоявшего в небе. Белый «ровер» ехал по узкой грунтовой дороге, оставляя за собой густое облако красной пыли. Замедлив ход, он пересек по деревянному мосту пересохшее русло горной реки, полноводной лишь во время весеннего таяния снега.

Впереди показался дом в роще из белоствольных осин. Увидев его, Кит почувствовала, как ее залила теплая волна радости, – она вернулась домой.

Едва Джон остановил машину, Кит открыла дверцу и вышла на твердую утоптанную землю двора. Только прочно ощутив под ногами отцовскую землю, она наконец взглянула на родной дом. Солнечные блики весело играли на свежеокрашенных белых дверях крыльца и двух белоснежных деревянных колоннах, поддерживающих фронтон верхнего этажа. В окнах она увидела чистые ситцевые занавески. На веранде, как всегда, стояло старое кресло-качалка, а компанию ему составляли свешивающиеся с потолочной балки знакомые качели. Дом ждал ее.

За ним виднелись верхушки сосен, поднимающиеся по склону горного хребта, а за ними вдали – пурпурные вершины гор, величавых и гордых, неподвластных человеку, древних и вечных, меняющихся и неизменных.

Звук захлопнутой дверцы машины, хруст гравия по ногами были единственными звуками, нарушившими эту первозданную тишину. Кит улыбнулась подошедшим к ней Джону и Поле.

– Добро пожаловать на ранчо «Серебряная роща»!

Пола, заслонившись рукой от солнца, с изумлением огляделась.

– Эти места вблизи еще прекрасней, чем с воздуха. Какой восторг!

Счастливая Кит повернулась к Джону. Он стоял в задумчивой позе, откинув голову назад и прищурив глаза, словно защищался от прямых лучей солнца, позолотивших его густые русые волосы.

– Как велики твои владения? – внезапно спросил он.

– Четыреста акров. От этого склона до того и еще вверх по горе, – ответила Кит, указывая границы отцовских земель.

Джон, внимательно посмотрел на нее и вопросительно вскинул бровь.

– Ты хотя бы знаешь, сколько стоит эта земля?

Кит кивнула.

– Примерно полмиллиона.

Джон услышав эту цифру, засмеялся.

– Она стоит по меньшей мере миллионов пять, моя дорогая Кит. – Он оглянулся. – А с эдаким видом, да еще в пяти минутах езды на машине от Аспена, ты можешь, пожалуй, запросить за свое ранчо с угодьями десять миллионов.

– Ты, конечно, шутишь, Джон, – посмотрела на него пораженная Кит. Это все, что она могла сказать.

– Зачем мне шутить? – искренне удивился Джон. – Любой оценщик это тебе скажет. А кто знает в этом толк, не моргнув глазом даст тебе еще больше.

– Ты все это серьезно, Джон? – растерянно пробормотала Кит, хотя верила, что он убежден в том, что говорит. И в то же время она знала, что это невозможно.

Менее часа назад Беннон сказал ей, что ранчо стоит пятьсот тысяч долларов по нынешним ценам. Мог ли он ей назвать такую цену, зная, что это не так? У него нет никаких причин говорить ей неправду. С другой стороны, Джону тоже незачем ее обманывать. Кит в полном недоумении нахмурилась.

– Я вполне серьезен. – В глазах Джона появилось что-то похожее на иронию, хотя губы улыбались. – Унаследовав это ранчо, ты стала богатой женщиной, Кит Мастерс.

– Десять миллионов долларов, – задумчиво промолвила Пола. – Мне бы вполне хватило процентов с этой суммы. Я и не знала, Кит, что ты такая богачка.

– Я сама не знала. – Она действительно не была уверена в этом. Как можно объяснить такое расхождение в цене?

У сарая заржала лошадь. Кит увидела гнедого мерина у ограды загона. Положив голову на перекладину, он глядел в их сторону.

– Это Дружок. Я вырастила его, – воскликнула обрадованная Кит.

Быстрым шагом она направилась к загону, чувствуя, что Джон следует за ней. Гнедой, узнав ее, заржал и потерся мордой о плечо.

– Ты меня не забыл, старый бродяга? – Кит ласково потрепала лошадь по холке и почесала за ушами. – Я тебя тоже помню. Мы с тобой были добрыми друзьями, не так ли? – Кит рассмеялась, когда гнедой начал обнюхивать ее карманы в поисках гостинцев. – Прости, на этот раз я не припасла для тебя морковки.

Джон, прислонившись спиной к ограде загона, закурил сигарету и сквозь дым с интересом наблюдал за Кит. По тому, с каким недоверием он поглядывал на Дружка, Кит поняла, что Джон в детстве не имел ни щенка, ни лошади и не знает, что такое дружба между человеком и животным. Джон всегда был одинок.

– Ты как будто удивлена, что нашла здесь свою лошадь? – спросил он.

– Я думала, его продали вместе с лошадьми отца. Наверное, Беннон уберег его для меня. Но он ничего мне не сказал об этом. – Так похоже на Беннона, подумала она. – Я сама объезжала Дружка.

– Неужели? Он давно у тебя?

– Целую вечность. Так, по крайней мере, мне кажется. – Она подняла морду лошади и погладила ее. – Мне было десять лет, когда мне его подарили. – И быстро посчитав в уме, добавила: – Значит, ему двадцать два года.

– Это много для лошади, не так ли?

Кит улыбнулась.

–Конечно, он не жеребенок, но несколько лет активной жизни у него все еще есть. Не так ли, Дружок? – Кит засмеялась, когда лошадь мотнула головой.

– Видишь? – радостно сказала она Джону. – Дружок со мной согласен.

– Ты так думаешь? – с сомнением поднял брови Джон.

– Да. – Она еще раз потрепала лошадь по холке. – Ну, мне надо идти, Дружок. Меня ждет Пола, нам надо разобрать вещи. – Конь беспокойно переступал с ноги на ногу, будто чувствовал, что его покидают. – Я знаю, чего тебе хочется. Мне тоже хочется оседлать тебя и проехаться в горы, но нам придется подождать.

Джон бросил насмешливый взгляд, подстраиваясь под ее танцующий шаг.

– Ты всегда так разговариваешь с животными?

– Всегда, – ответила она серьезно. – Когда я росла, на ранчо кроме меня не было детей. Моими товарищами по играм были лошади, собаки моего отца и цыплята. – Она окинула взглядом обширный двор. – Я сама заполняла этот двор различными персонажами, рожденными моим воображением, и за них играла все роли. Это было хорошей актерской школой.

– Тебе, должно быть, нелегко было разыгрывать любовные сцены?

– Очень нелегко. – Кит рассмеялась. – Иногда моими возлюбленными были простые деревяшки. И все же это была хорошая практика.

– Надеюсь, ты не относишь и меня к их числу? – пошутил Джон.

Кит весело рассмеялась.

– Разумеется, нет, Джон Ти, только не тебя. Ее взгляд на мгновение задержался на его губах. Она вспомнила его поцелуи.

Джон чувствовал на себе ее призывный взгляд, и если бы не присутствие Полы, он бы не удержался.

– Мы будем разгружать машину или нет? – недовольно спросила ждущая их Пола.

– Пожалуй, – согласилась Кит и полезла в карман за ключом от дома.

В три приема они перенесли в дом вещи и запасы провизии.

– Ну, вот и все, – сказал Джон, внося в обшитую сосновой планкой кухню последний пакет.

– Отлично, спасибо, Джон, – ответила Кит, ставя в холодильник молоко. – Сейчас Пола приготовит нам кофе...

– Кит, где нож, чтобы открыть банку с кофе? – капризно спросила Пола.

– Посмотри во втором ящике справа. Открыв ящик, Пола вынула консервный нож и сунула его вместе с банкой кофе в руки Джону.

– Это физическая работа, я могу испортить маникюр. Кит, где кофеварка?

– На плите.

– На плите? – Пола с опаской поглядела на старинную кофеварку и покачала головой.

– Я умею управляться с его величеством кофе, но не с помощью этого варварского сосуда. Завтра же куплю электрическую кофеварку И нож-открывалку. А сегодня забудем о кофе и попьем чайку.

– А с этим ты справишься? – насмешливо спросил Джон.

Рыжеволосая Пола кисло улыбнулась.

– С закрытыми глазами. А что здесь мудреного? Наполняешь чашки водой и суешь в микроволновую печь... – Она повернулась к Кит. – Надеюсь, у тебя есть микроволновая печь?

Кит с улыбкой посмотрела на, казалось, совсем пришедшую в отчаяние Полу.

– Успокойся. У меня есть микроволновая печь. Вон в том углу, рядом с холодильником. Отец как-то сделал себе рождественский подарок. Это было лет пять назад.

– Слава Богу, вздохнула Пола с присущим ей драматизмом. – Я бы без нее не прожила.

Когда нож со скрежетом открыл банку, Джон, решительно отодвинув от себя и то и другое, встал.

– Все, – сказал он. – Я оставляю вас, дамы, вдвоем, а сам уезжаю. Мне пора.

– Разве ты не остаешься? – запротестовала Кит и взглянула на часы. – Как раз время ленча. Поешь с нами.

Джон по привычке иронически вскинул брови.

– Разве ты забыла, что купила, Пола? Салат, йогурт, сухарики. Это пища не для меня.

– После отпуска я хочу по-прежнему свободно влезать во все свои платья. Если бы я осталась в твоем доме и съедала твои роскошные завтраки и обеды, клянусь, мне пришлось бы полностью обновлять гардероб. Хватит мне того, что я рыжая, но быть еще рыжей толстухой – этого я не перенесла бы.

Кит с удовольствием окинула взглядом стройную фигуру подруги – узкие бедра, обтянутые брюками цвета хаки, кремовая шелковая блузка, пояс из крокодиловой кожи, подчеркивающий тонкую талию.

– Не представляю тебя толстушкой, Пола.

– И никогда не представишь, ручаюсь, – сказала она, поднимая стаканчик.

Кит хотела было что-то возразить, но Джон перебил ее:

– Проводи меня, Кит.

– Хорошо.

Кит подошла к нему и шутливо обняла, как бы успокаивая.

– Я скоро вернусь, Пола, – бросила она через плечо, направляясь с Джоном к двери. Рука Джона тоже легла ей на плечи.

– Да-да, она скоро вернется, – подтвердил он, увлекая Кит за собой.

– Что это значит? – Кит бросила на него лукавый взгляд.

– А то, что ты... еще не отблагодарила меня как следует за то, что я привез тебя сюда.

Через гостиную они вышли в прихожую, и здесь Джон, отпустив Кит, широким жестом распахнул перед ней дверь на крыльцо и придерживал, пока смеющаяся Кит не прошла под его рукой. Затем он снова заключил ее в объятия.

– Боюсь, на изъявление благодарности потребуется некоторое время, – поцеловал он ее.

– Мне показалось, ты торопишься? – насмешливо заметила Кит, когда они спускались с крыльца.

– Не настолько, чтобы отказаться от вознаграждения. Сначала удовольствия, дела потом.

У машины Джон остановился и, не выпуская Кит, повернул к себе лицом.

– Догадываюсь, какого вознаграждения ты ждешь, – прильнув к нему, прошептала Кит. Расстегнув «молнию» его легкой ветровки, она положила ему ладони на грудь и сквозь тонкий трикотаж рубашки почувствовала тепло его тела.

– А что за дела у тебя, на скажешь?

Она подняла голову и вопросительно посмотрела на него. Вместо ответа Джон легонько поцеловал ее сначала в губы, потом в шею.

– Мы с Ноланом и Эйбом должны сегодня посмотреть все возможные места съемок, – пробормотал он, продолжая целовать ее. – Но прежде у меня свидание с Чипом. Лесситер просит показать ему все исправления в сценарии, а Чип ерепенится.

– Он, видимо, считает, что его сценарий не нуждается в поправках, – возразила Кит и, почувствовав, как сладко кружится голова, закрыла глаза.

Джон внимательно посмотрел на нее.

– В нашей профессии существует такое понятие, как компромисс, дорогая.

– Понимаю, – Кит неохотно открыла глаза и сосредоточила внимание на ямочке на подбородке Джона. Она шаловливо коснулась ее пальцем.

– Давай пообедаем вместе, Кит. Только вдвоем, без Полы и Чипа. Ты да я, и больше никого, – предложил Джон.

– Звучит заманчиво, – промурлыкала Кит, нежно проводя пальцем по его щеке вверх до виска, смахивая со лба легкие прядки волос и дивясь их мягкости, столь необычной у мужчин. – Увы, мне следует воздержаться, – с легким вздохом сожаления произнесла она. – У меня бездна дел. Кто за меня их сделает?

Ответ Кит не понравился Джону. Она заметила, что он поджал губы.

– Неужели они все срочные и ничего нельзя отложить?

– Не в том дело, что они срочные, а в том, что им нет конца.

Она постаралась поцелуем разгладить складки у его рта. Но когда он с силой снова прижал ее к себе, Кит отстранилась и сама стала быстро покрывать его щеки и подбородок легкими, короткими, дразнящими поцелуями.

– Прежде всего, надо разобрать вещи отца, – шептала она между поцелуями. – Его бумаги, охотничьи ружья и многое другое... Потом надо убрать продукты в кухонный шкаф и кладовку... – Кит целовала его в шею и на минуту умолкла, уткнувшись ему в ключицу. – Во много дом остался таким, каким я его покинула, уехав в Калифорнию, – наконец снова сказала она и отстранилась. – Надо все не только разобрать, но и решить, что оставить, что продать или раздать, а то и просто выбросить...

– Ты убедила меня, – со вздохом промолвил Джон и закрыл ее рот поцелуем. Он был столь долгим, что когда Джон наконец отпустил ее, Кит едва перевела дух и с трудом удержалась на ногах. Однако это состояние было скорее приятным. Ей было хорошо, ибо она вдруг поняла, что внесла в жизнь Джона Тревиса то, чего ему так не хватало – шутку, шалость, смех, любовь, нежность и еще чувство дома, которое он, возможно, не считал для себя столь уж необходимым.

Джон смотрел на нее, полуприкрыв глаза.

– Ужин завтра вечером, – отрывисто произнес он голосом, хриплым и низким, как далекое ворчание грома.

– Хорошо. – Кит шутливо щелкнула его по подбородку. – Твоя взяла. – Она осторожно высвободилась из его рук. – Отправляйся по своим делам, а то я ничего не сделаю сегодня.

Джона несколько обидел такой финал, но благоразумие взяло верх.

– Ты права. У тебя много забот, – согласился он. А про себя подумал, что, когда он с ней, постоянно забывает, что и у нее могут быть дела.

Кит махала ему рукой с крыльца, когда он отъезжал, и не входила в дом, пока не смолк вдали шум его машины. Ей вдруг захотелось запомнить эти мгновения – безоблачное синее небо, запах сосны и альпийских трав, шепот ветра в густой, похожей на золотые монеты, листве осин. Это небо, горы, звуки и запахи – все должно остаться с ней, когда она уедет. Но это будет еще не скоро. Пока же она дома.

Из кухни в гостиную вышла Пола с круглым металлическим подносом, покрытым клетчатой салфеткой. На подносе – чайник и две чашки.

– Продукты я все убрала. – Пола поставила поднос на маленький столик у дивана. – Голова болит отчаянно. Поэтому я решила передохнуть, прежде чем распаковать чемоданы. Не хочешь ли чаю из трав?

– Спасибо, – поблагодарила Кит.

Ей тоже чертовски не хотелось заниматься чемоданами и той тысячью дел, перечисление которых так огорошило беднягу Джона. Прохаживаясь по гостиной, Кит смотрела на знакомые светло-зеленые обои, обшитый сосновыми досками потолок, сложенный из грубо отесанных камней камин и оленью голову с ветвистыми рогами над ним – украшение, которое, как она считала, придает особый уют деревенскому дому.

Пола разлила чай по чашкам и одну из них протянула Кит. Затем со свойственной ей кошачьей грацией удобно умостилась на диванных подушках, поджав под себя ноги. Медленно прихлебывая чай, Пола с интересом разглядывала гостиную.

– Красиво, – заключила она. – Просторно, но уютно. – На мгновение ее глаза с сомнением остановились на охотничьем трофее семьи Мастерс. – Хотя я не уверена, что мне нравится постоянно чувствовать на себе взгляд мертвого животного.

– У моей мамы тоже было такое ощущение неприятия, – вспомнила Кит. – Она не разрешила отцу держать оленью голову в доме, и многие годы она лежала где-то в сарае.

В памяти Кит возникли картины прошлого. Она любила по вечерам вертеться возле глубокого мягкого кресла отца, покрытого грубым клетчатым пледом. Напротив кресла стояла тахта, тоже просто прикрытая серым с узорами турецким ковром.

– Отец любил охоту на любого зверя или дичь – оленя, лося, гусей, фазанов. Ему было все равно, на кого охотиться. Иногда его приглашали проводником в разные охотничьи партии. Как только начинался сезон, он пропадал в лесу. Когда отцу предлагали за его помощь деньги, он, смеясь, отказывался. Разве можно брать плату за занятие, которое тебе доставляет удовольствие, говорил он. Его не интересовали трофеи – убитый лось или дичь. Ему нравился азарт охоты.

Кит провела рукой по кружевной салфетке на спинке кресла, которая порядком обтрепалась по краям от многочисленных стирок. Связала салфетку ее мать, ибо опасалась, что бриолин, которым отец смазывал волосы, оставит на спинке кресла несмываемые пятна. После развода отец вернул в дом голову оленя, но не тронул мамины салфетки. Кит это не удивило. И то и другое одинаково напоминало о матери.

Чтобы сделать воспоминание еще ближе, она опустилась в отцовское кресло, утонув в его огромности, и вспоминала заразительный смех отца и его любовь к ней. Кит отпила глоток чая, про себя решив, что с этим креслом она никогда не расстанется.

– Странно, – задумчиво промолвила она, поставив чашку с блюдцем на широкий подлокотник. – Когда я думаю об отце, я прежде всего вспоминаю его смех. Если думаю о матери, то помню ее молчаливость. Она почти всегда молчала, редко улыбалась и еще реже смеялась. Мне кажется, она не умела выражать свои чувства.

– Возможно, она их страшилась, – рассеянно заметила Пола. Внимание ее привлек старый аптечный пузырек на столике у дивана.

– Может быть, – согласилась Кит, вдыхая аромат травяного чая и осторожно пробуя, не слишком ли он горячий.

Пола, заметив рядом с пузырьком небольшую фотографию в позолоченной рамке, взяла ее в руку.

– Это фотография твоей матери?

– Угу, – кивнула Кит и опустила чашку на блюдце. – Отцу она нравилась.

– Он сохранил ее? – удивленно нахмурилась Пола. – Ведь он с ней развелся.

– Это она с ним развелась, – поправила Кит. – Он никогда не переставал любить ее. – Подумав немного, Кит добавила: – По тому, как тяжко она восприняла известие о его смерти, я сомневаюсь в том, что мама разлюбила его.

– Тогда почему...

Кит пожала плечами.

– Возможно, это был тот роковой случай, когда любовь лишь осложняла отношения двух людей.

Глубже уйдя мыслью в прошлое, Кит поняла, что, в сущности, всегда чувствовала напряженность в отношениях между отцом и матерью. Однако ей в голову не приходило, что они когда-нибудь могут развестись. Это случалось в семьях ее подруг, но не могло грозить ее семье.

О том, как она заблуждалась, она узнала в то ужасное субботнее утро, когда, заночевав накануне у Энджи, вернулась домой. Утро было серое, хмурое, и в воздухе уже чувствовался холодок близкой зимы.

Войдя в дом, Кит, как всегда, оповестила о себе громким стуком входной двери.

– Привет, ма! Привет, па! – крикнула она из прихожей. Струя холодного воздуха, ворвавшаяся вместе с ней, превратила ее дыхание в облачко пара. Она едва одарила взглядом родителей, когда вошла в гостиную, по дороге оставляя школьную сумку на полу в прихожей, учебники – там же на сосновом столике, шарф – на спинке стула, перчатки – на диванной подушке. Кит умела оставлять после себя беспорядок.

– У нас в школе вчера был бунт. Я не вру.

– Кит...

Что-то в голосе отца остановило ее. Она взглянула на него, сидящего в кресле, как-то странно обмякшего и склонившегося вперед. Локти его лежали на коленях, а кисти рук бессильно свешивались меж колен. Он избегал взгляда Кит, лицо его было серым, как зола, глаза красные, словно он не спал. Кит помнила, как она скривилась от жалости и осуждения, решив, что накануне он выпил слишком много пива, а теперь расплачивается за это.

– Садись, Кит. Мы с матерью должны поговорить с тобой.

– Похоже, что-то серьезное, – насмешливо ответила она и посмотрела на мать. Та сидела на диване, как всегда, прямая и строгая, лицо без всякого выражения. Она была похожа на фарфоровую куклу с голубыми глазами и красивыми каштановыми волосами. Губы ее были тесно сжаты. Кит хорошо знала, что это означает выволочку за какую-то провинность.

– Следовательно, – начала Кит, плюхнувшись на стул, – миссис Уэсткот уже нажаловалась...

– Нет, Кит, это не имеет ничего общего с миссис Уэсткот, – прервал ее отец. Его сдавленный голос испугал Кит. – Твоя мать уезжает в Калифорнию к своей кузине.

– В Калифорнию! Мама, ведь это замечательно! Когда ты едешь? Надолго? Как бы мне хотелось очутиться сейчас в Калифорнии: там всегда солнце, тепло. Когда ты вернешься, мама?

– Я не вернусь.

Кит открыла рот, но не вымолвила ни слова, так была она потрясена ответом матери.

– Как – не вернешься? – опомнившись, запротестовала Кит. – Что ты говоришь, мама?

Она смотрела то на мать, то на отца, пытаясь понять, что происходит, и стараясь прогнать рождающиеся еще неясные, но пугающие предчувствия.

– Твоя мать... будет теперь жить там, – с усилием промолвил отец, сцепив пальцы и тупо уставившись на них. – Мне непросто объяснить тебе это, Кит.

– Господи, Клинт, почему ты не скажешь ей правду? – воскликнула мать и встала.

– Какую правду? – испуганно переспросила Кит и замерла от страха.

– Мы с твоим отцом разводимся, – коротко ответила мать.

– Нет! – прошептала Кит и повторила это еще несколько раз. Она вскочила со стула и старалась тут же не расплакаться, хотя слезы душили ее. – Вы не можете этого сделать. Ты не должна уезжать, мама! – Но, увидев, что мать глуха к ее словам, Кит в отчаянии обратилась к отцу. – Папа, скажи ей, пусть она изменит свое решение. Заставь ее остаться!

– Перестань, Кит, – строго сказала мать. – Я не изменю своего решения. Никто не заставит меня сделать это, ни ты, ни твой отец. Мне нелегко было принять такое решение, но я сделала свой выбор. Пожалуйста, постарайся понять меня.

– Нет, – снова закричала Кит и бросилась вон из дому, сама не зная куда. Но, выбежав на крыльцо, она остановилась и бессильно прислонилась к колонне. Это не может быть правдой, они не могут развестись.

Ноги у Кит подкосились, она опустилась на ступени и обхватила рукой тонкую колонну фронтона. Ее била дрожь. Мир, в который она верила, рухнул. Кит не слышала, как открылась дверь, послышались шаги. На плечо ее легла чья-то рука, и, подняв глаза, Кит увидела заплаканное лицо отца. В нем, как в зеркале, отразилось и ее собственное горе.

– Мне очень жаль, детка, – тихо промолвил он, опускаясь с ней рядом.

– Это я во всем виновата, папа, – глотая слезы, промолвила Кит.

– Нет, нет, девочка, ты ни в чем не виновата.

– Нет, я виновата. – Она закрыла глаза ладонями. – Мама не хотела, чтобы я бросала танцкласс, но я бросила его. Я плохо училась музыке, совсем не играла. У меня в комнате всегда беспорядок. Но теперь я согласна, чтобы продали Дружка, я буду помогать маме по дому, содержать свою комнату в порядке, мыть посуду и не буду больше болтать с Энджи по телефону, я обещаю... Я буду...

– Не надо, Кит. Ты ничего не должна с собой делать, детка. – Он прижал ее к себе, и Кит уткнулась носом в шерстяную рубашку отца. Руки его тихонько качали ее.

– Дело не в тебе, Кит, поверь мне. Это касается только меня и твоей матери, и началось это еще до того, как ты родилась.

– Я ничего не понимаю, папа, – запротестовала Кит. – Ты должен что-то сделать.

– Мы пытались, дочка. Мы с ней пытались...

В голосе отца звучало бессилие, и Кит, отпрянув, с ужасом уставилась на него.

– Ты больше не любишь ее?

Глаза Кит наполнились слезами.

– Я люблю ее, детка, – промолвил он хриплым голосом. – Очень люблю. – Его руки дрожали, когда он вытирал мокрое от слез лицо Кит и гладил ее спутанные волосы.

– Значит, еще не поздно что-то сделать, папа, чтобы она осталась? – настаивала Кит. – Ты должен пообещать ей не пить и не видеться больше с Бонни Блэсдел.

Отец побледнел.

– Ты знаешь о ней?

Кит опустила глаза, чувствуя, что ей сейчас станет дурно от стыда за него.

– На прошлой неделе, когда Беннон после матча отвозил меня домой, я увидела твой пикап во дворе ее дома. Это не единственный раз, когда ты был у нее. Даже дети болтают об этом.

– Прости, Кит. – Он отвернулся и бессильно опустил руки, обнимавшие ее.

– Почему, отец? Почему ты это делаешь, если так сильно любишь маму?

Какое-то время он печально качал головой, словно не находил слов для объяснения. Но вот он поднял голову и посмотрел на Кит.

– Сколько тебе лет? Шестнадцать? – Она молча кивнула, хотя, кажется, он этого не заметил. – Возможно, ты уже достаточно взрослая, чтобы понять. – Он поднял голову и посмотрел на горы. – Твоя мать очень красивая женщина, Кит. Других таких я не встречал. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, однажды наш класс поехал на экскурсию в музей в Денвере. Там я увидел необычайной красоты вазу, которой было, наверно, несколько столетий. Ее голубые и зеленые краски были такими яркими, будто светились изнутри, – промолвил он тихо, словно вновь видел перед собой эту вазу. – Она была заключена в стеклянный футляр. К ней не разрешалось притрагиваться, на нее можно было только смотреть. – Он бросил взгляд на Кит. – Мне этого было недостаточно. Когда я вижу что-то красивое, я хочу дотронуться до него, подержать в руках. Твоя мать... она не выносила этого. Пыталась, но не могла...

Кит неловко сжала его крупную костлявую руку. Она ничего не могла ему сказать, но поняла, почему он навещал Бонни Блэсдел.

– И все же мама страдала, – наконец сказала она.

Отец в ответ лишь крепко сжал руки Кит.

– Кит!

Поле пришлось дважды повторить ее имя, прежде чем Кит очнулась.

– Прости, – извинилась она, моргая, словно хотела освободиться от миражей прошлого. – Я не слышала. Ты что-то сказала?

– Ничего особенного. Просто мне показалось странным, что ты осталась с отцом. Дочери обычно предпочитают быть с матерью, когда родители разводятся.

– Мои предоставили мне самой решать это. В тот момент мне показалось, что отец больше нуждается во мне. Возможно, это так и было. Теперь я в этом уже не уверена. – Она недоуменно подняла плечи. – Впрочем, мы с отцом очень похожи и всегда были близки. Поэтому, мне кажется, я винила мать за то, что она была не той женщиной, которая ему нужна, и еще за то, что она сделала его несчастным. Мне никогда не приходило в голову, что она просто не могла быть иной.

Над этим после смерти отца Кит задумывалась все больше. В шестнадцать лет она многого не знала. Возраст и жизненный опыт помогли ей понять, что своевременный совет и помощь помогли бы ее матери преодолеть определенную закомплексованность в интимных отношениях. Но Кит знала, что гордая и скрытная Элейн Мастерс не согласилась бы на вмешательство в свою личную жизнь. Теперь трудно судить, что было причиной ее личной трагедии: психологические ли факторы или появившиеся симптомы неизлечимой болезни – рассеянного склероза.

Однако Кит знала, что, как и отец, сама она не могла бы любить на расстоянии. Ей нужна близость, возможность коснуться любимого человека, целовать его и любить. Этого хотел и ее отец.

Как и он, она узнала, что любовь – это не только огромное всепоглощающее чувство радости, но и невыносимые печаль и боль, столь невыносимые, что причиняют почти физические страдания, когда кажется, что сердце не выдержит и разорвется.

Прошлое... Не слишком ли часто оно возвращается к ней?

Стук чашки, которую Пола поставила на блюдце, снова вернул Кит к действительности. И очень кстати.

– Господи, – вздохнула Пола, – что бы я отдала за горничную, лишь бы не возиться самой с этими чемоданами.

– Помечтай, помечтай, дорогая. – Кит допила чай. – Увы, оттого, что мы будем сидеть и сокрушаться, дела не сдвинутся. Я лично знаю, с чего начну.

Она встала и окинула взглядом гостиную. Глаза ее остановились на старом бюро с закрывающимся верхом, в углу около шкафа с отцовскими ружьями. Впереди целый день. Но сначала она позвонит Мэгги и узнает, как себя чувствует мама, а потом займется разборкой бумаг отца. Возможно, если повезет, она найдет что-либо, что поможет ей самой узнать истинную стоимость отцовского ранчо. Расхождение между цифрами, названными Бенноном и Джоном, слишком уж велико.




13


Солнце, уходя за горы, окрасило легкие облачка над ними в нежнейшую гамму оттенков – от светло-сиреневого и бледно-розового до пурпурного. В воздухе повеяло холодком, верным предвестником близящегося вечера. Кит и Пола вышли на веранду. У каждой в руке была чашка горячего кофе. Пола тут же в самой грациозной позе устроилась на широком, со спинкой, сиденье качелей. Она выглядела почти как рекламная картинка в своей теплой вельветовой пижаме шоколадного цвета, столь выгодно подчеркивающей живую яркость ее рыжих волос.

Подавив зевок, Пола отпила из чашки горячего кофе и поежилась.

– Кажется, сегодня я наконец смогу уснуть без мучений, – промолвила она.

– Ты уже привыкла к высоте, Пола, – заметила Кит, подходя к широким перилам веранды. Она чувствовала странное беспокойство, мешающее ей расслабиться подобно Поле. Сев на перила и вытянув ноги, она обвела глазами пустынные осенние луга.

– Возможно, ты права. Головная боль, во всяком случае, у меня прошла. – Пола охватила ладонями чашку с кофе, согревая руки. – Это был ужасно длинный день.

– И не менее длинный будет вечер. – Кит спрыгнула с перил и подошла к ступеням, ведущим во двор. – После того как я провела весь день, разбирая бумаги отца, я окончательно убедилась, что никогда бы не смогла зарабатывать хлеб насущный в конторе.

И тем не менее Кит испытывала удовлетворение оттого, что справилась с серьезной задачей, хотя и не нашла ничего, что могло бы внести ясность в то, что ее интересовало. Проведя взаперти большую часть дня, теперь она чувствовала, что неистраченная энергия мешает ей на чем-либо сосредоточиться.

Ветерок с гор зашелестел листвой осин. Пола снова поежилась.

– Становится прохладно.

Кит, напротив, с удовольствием подставила лицо ветру и набрала полные легкие бодрящего холодного воздуха со снежных вершин.

– Разве? – удивилась она, ибо никогда не боялась холода.

– У тебя горячая кровь, Кит, чего не скажешь обо мне.

– Возможно, – ответила Кит и прошлась по веранде. Толкнув кресло-качалку, она долго смотрела, как оно раскачивается. Это не помогло, беспокойство не проходило. Она окинула взглядом двор и остановилась сначала на амбаре, а потом на загоне рядом. Гнедой Дружок мирно жевал сено. И в эту минуту в голове Кит созрело решение.

– Закат прекрасен, – промолвила Пола, вставая. – Однако я, пожалуй, допью свой кофе в доме, где тепло и уютно. А ты?

– Нет, – решительно ответила Кит, уже зная, что она сделает. – Я намерена прогуляться верхом. Поедем? Дружок выдержит нас обеих.

Пола остановилась и посмотрела на Кит округлившимися от удивления глазами.

– На ночь глядя ты собираешься совершить верховую прогулку? Посмотри, как быстро темнеет.

– Я люблю вечерние прогулки верхом. Это лучшее для них время.

– Я думаю иначе, и вообще я не люблю ездить верхом. Останусь дома, почитаю что-нибудь или посижу перед телевизором, – ответила Пола, а затем встревоженно спросила: – А с тобой ничего не может случиться?

– Конечно, нет, – успокоила ее Кит. – Только оставь свет на крыльце. Я могу вернуться поздно.

– Сумасшедшая, – сказала на прощание Пола и вошла в дом.

Зная, что после захода солнца похолодает, Кит взяла в прихожей куртку и перчатки.

Закат из нежно-розового стал багровым. Оседлав Дружка, Кит вывела его из загона.

Темные очертания гор на рдеющем небе казались вырезанными из коричневого картона. Застоявшийся Дружок, не дожидаясь приказа, тронулся. Кит пересекла двор и направила лошадь через осиновую рощу к тропе, ведущей в горы.

Светлые стволы осин в сгущавшихся сумерках были похожи на свечи. Кит быстро нашла старую охотничью тропу. Сухие листья громко шуршали, потревоженные копытами лошади. Конь, учуяв знакомый след, шел весело и споро. Кит опустила поводья, предоставив ему полную свободу. Ей и Дружку тропа была одинаково знакома.

За рощей она пошла в гору, и вскоре Кит углубилась в сосновый бор. Толстый многовековой слой хвои заглушал стук копыт. Было темно и тихо, слышались лишь пофыркивание лошади да скрип седла. Вскоре ее слух, привыкнув к тишине, стал улавливать лесные звуки – пение ветра в высоких верхушках сосен, отдаленное журчанье ручья, хлопанье крыльев вспугнутой вечерней птицы, земные шорохи.

Бор кончился, тропа круто огибала край утеса. Дорога стала труднее, появились камни, выбоины. Кит предоставила Дружку самому определять темп подъема. Несмотря на то что быстро темнело, Кит не испытывала ни тревоги, ни неуверенности. Эти места она хорошо знала.

На самом гребне она остановила Дружка и дала ему отдохнуть перед спуском в долину, а сама залюбовалась индиговым небом, на котором среди россыпи звезд рождался молодой месяц, заливая землю своим бледным светом. Можно было различить зубчатые вершины окружающих гор и долину внизу, по дну которой струился серебристый поток.

Кит удовлетворенно улыбнулась. Это был ее край, и она любила его. Здесь она родилась и выросла и не променяет эти места ни на какие другие. В этом вечернем покое был свой ритм жизни, и он уже проник во все существо Кит, постепенно освобождая ее от суетной напряженности. Она полной грудью вдыхала горный воздух, с удовольствием чувствовала на своем лице обжигающее прикосновение охлажденного снегом ветерка с горных вершин и прислушивалась к величавому молчанию природы. Гнедой, повернув голову к тропе, тихонько заржал. Вдали, в двух милях от них, уже светились окна ранчо «Каменный ручей».

Тронув лошадь, Кит в радостном ожидании начала спуск в долину.

Проверив стадо в загонах, закончив все дела по хозяйству, Беннон вышел после ужина на широкое крыльцо бревенчатого дома. В теле чувствовалась приятная усталость. Тихий вечер словно отодвинул куда-то земные заботы, и он с удовольствием опустился в кресло-качалку. Беннон тихонько раскачивался, вдыхая аромат сигары.

Работники ранчо давно разошлись по домам. Старый Том, сидя у телевизора, что-то недовольно ворчал. В наступившей темноте где-то жалобно прокричал козодой и неожиданно налетевший ветерок охладил лицо Беннона. Он был один в этом мире.

Беннон считал, что в жизни есть два великих момента – первые минуты рождающегося дня, когда солнце еще не взошло и в природе все свежо, чисто и нетронуто, и вечер – час истины и тайны, час раздумий.

Он нашел на небе Большую Медведицу и Полярную звезду, яркую и немигающую, напоминающую о вечности и незыблемости вещей в природе, о верности и постоянстве. Непостоянен лишь человек.

Все подобные мысли неизменно возвращали его в прошлое и, конечно, к Диане, его жене и матери его дочери. Какими счастливыми и чистыми были эти дни, как хорошо им было сначала, и как радость вдруг ушла, и он остался один.

Он не мог забыть взгляд Дианы, полный гнева и упрека, когда в последний раз видел ее живой. Она винила его в том, что была несчастлива, и умерла, ненавидя его за то, что он разлучил ее с той жизнью, которую она знала и любила, и за брак с ним, который оказался неудачным.

Он не мог забыть ее глаза. Единственным мучительным желанием было вернуть все назад, пережить эти дни заново и сделать все, чтобы она была такой же счастливой, как в первые мгновения их встречи. Нет, он не просил бы у нее любви. Ее, как они очень скоро это поняли, у нее никогда не было.

Вертя тлевшую сигару в руках, он наконец затянулся, чтобы прогнать вечно преследующие его тягостные воспоминания, и вдруг услышал далекий стук копыт в горах. Кто-то спускался в долину. Это было эхом других воспоминаний. Беннон прислушался. Цокот приближался. Он поднял голову, когда услышал его совсем близко.

Вскоре из темноты появился всадник. Беннон почти сразу узнал Дружка – по светлой морде и четырем белым «чулкам» и понял, что в седле – Кит. Сидела она, как всегда, великолепно, раскованно и уверенно.

У крыльца она остановила лошадь и легко спрыгнула наземь. Когда она уже поднималась по каменным ступеням крыльца, Беннон наконец встал с кресла.

– Привет, Беннон.

Она стояла перед ним, снимая перчатки, и улыбалась.

– Кит, – ответная улыбка осветила загорелое лицо Беннона.

От поездки лицо Кит разрумянилось. Беннон уловил свежий запах ее растрепавшихся волос, такой знакомый, что напомнил о далеких беспечных днях их юности. Сейчас она, живая и веселая, была здесь, рядом, и он был этому рад.

– Пришла посидеть у меня на крылечке, как бывало, помнишь? – весело воскликнул он.

Она на минуту замерла, но тут же улыбнулась и решительно сказала:

– Я думаю, Беннон, на сей раз нам следует быть более благоразумными.

Что мог ответить ей Беннон, сознавая неуместность своей шутки? Кит была права.

– Я вижу, Дружок не подвел, вспомнил дорогу.

– Мы с ним вспомнили.

Она с благодарностью произнесла это и опустилась в кресло-качалку, откинув на спинку голову.

– Для меня было приятным сюрпризом увидеть его в стойле. Я думала, ты его продал.

Рука Кит скользнула по круглому деревянному подлокотнику кресла, и бахрома на рукаве ее замшевой куртки тяжело заколыхалась. Лицо ее в темноте казалось расплывчатым бледным пятном. Но ему не надо было видеть лица Кит. Он ясно представил его себе – изгиб губ, серьезные и чуть насмешливые глаза.

– Никто не дал бы за Дружка сходную цену. Все считали, что он стар, поэтому я решил его оставить. – Сигара Беннона потухла, и он снова раскурил ее. – Лора иногда ездит на нем.

– А где она? – Кит подняла голову и посмотрела на освещенные окна за своей спиной, испытывая странный страх.

– Она ночует сегодня у Сондры. Дамы решили походить по магазинам, чтобы купить Лоре кое-что из зимней одежды. За этот год она выросла из всего.

Кит перевела взгляд на свои руки, лежавшие на коленях, и попыталась ничем не выдать волнения.

– Это хорошо, что ты позволяешь ей бывать в обществе взрослой женщины. Девочкам это просто необходимо.

– Да, я уже начал это понимать.

Кит помолчала, а затем посмотрела на Беннона. Лицо его было в тени, свет, падающий из окна, освещал лишь его общие очертания. Кит видела также огонек сигары.

– Ты сидел и о чем-то думал, когда я приехала, о чем-то важном? Я права?

Он шевельнулся в темноте.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю. – Кит посмотрела на сигару в его руках. Беннон курил их только в минуты безрадостных раздумий. – Знаю, и, увы, очень хорошо, – сказала она тихо, почти про себя.

Если он и услышал ее, то промолчал и, вместо того чтобы выяснить, откуда ее уверенность, просто справился, устроилась ли она уже в отцовском доме.

– Более или менее, – ответила Кит и решила воспользоваться случаем и продолжить разговор о ранчо, раз уж сам Беннон ей в этом помог. – Джону Тревису ранчо очень понравилось. Он даже сказал, что я могу получить за него десять миллионов долларов, если надумаю продать.

– Меня это не удивило бы, – с готовностью согласился Беннон.

Его ответ испугал Кит.

– Но сегодня утром ты сказал мне, что ранчо оценивается всего лишь в полмиллиона.

– Не забывай, что это для налоговой службы, – уточнил Беннон.

– Но если ранчо стоит десять миллионов, как они согласились так занизить его стоимость?

Обескураженная Кит нахмурила лоб.

– Специальное положение о налогах это предусматривает при условии, что ты сохранишь ранчо и будешь использовать по назначению. Это гарантирует его передачу по наследству из поколения в поколение. Ежели тебе придется платить налог с его рыночной стоимости, то есть с десяти миллионов долларов, выход один – продать ранчо. – Помолчав, он добавил: – Мы с тобой уже говорили об этом по телефону несколько месяцев назад.

– Неужели?

– Да, это было спустя неделю или две после похорон твоего отца.

Вполне возможно, что так оно и было. Но это были тяжелые недели, она жила на нервах, работала на студии по четырнадцать часов, снимаясь в сериале «Ветры судьбы», не оправилась еще от смерти отца и была удручена ухудшением здоровья матери. Немудрено забыть, тем более что она плохо разбиралась в законах о наследстве, налогах и прочем.

– А что будет, если я продам ранчо?

– Если ты продашь его по прошествии какого-то периода времени, тебе придется оплатить разницу в налогах. Какой период, точно не помню, возможно, год-два. Но зачем тебе продавать ранчо? Ты говорила, что хочешь оставить его.

В голосе Беннона был упрек.

– Да, я хотела. Но я не знала, что ранчо стоит таких денег. Десять миллионов – это большие деньги, Беннон.

Он бросил сигару в темноту.

– Никто не заплатит столько за землю, если не уверен, что может получить с нее вдвое больше, – сказал он сухо. – Работа на ранчо таких денег не принесет.

– Разумеется, нет, – согласилась Кит.

Беннон не делал секрета из того, что он против застройки земель в долине, в предгорьях и тем более на землях, прилегающих к ранчо Старого Тома. Она понимала его и даже в какой-то степени разделяла его мнение, однако лишь укрепилась в своем решении.

Заскрипели петли дверей, и на пороге появился Старый Том.

– Беннон? – позвал он сына, вглядываясь в темноту. – Я слышал голоса. Ты разговариваешь сам с собой?

Радуясь его приходу, Кит встала с кресла.

– Нет, Старый Том, он разговаривает со мной, – весело сказала она.

– Кит? – Старик уставился на нее с удивлением, а затем, увидев гнедого у крыльца, нахмурился. – Разве можно девушке ездить одной по ночам?

Кит рассмеялась и поцеловала его в щетинистую щеку.

– Ты говорил мне то же самое, когда мне было шестнадцать.

– В шестнадцать ли или в шестьдесят, я говорю тебе правду, – проворчал старик, пытаясь не показать, как обрадовал его поцелуй Кит.

Но его замечание вызвало легкую грусть. В шестьдесят Кит едва ли будет ездить верхом по этим горам, тем более что она продаст свое ранчо. Хотя не раз, бывало, мечтала о том, что счастливо состарится в родных горах.

– Почему вы сидите здесь в темноте? Вас не пугает холод? Идемте-ка в дом, – жестом пригласил их Старый Том. – Горячий кофе ждет вас. И шоколадный торт. Сэдди испекла. Немного суховат, правда, но если положить мороженое, то вполне сойдет.

Кит посмотрела на бревенчатый дом Беннонов, так похожий на ее собственный и, в сущности, бывший ей вторым домом.

– Даже не знаю, – она покачала головой. – Я оставила Полу одну. Если я задержусь, она начнет беспокоиться.

– И правильно сделает. Проводи-ка ее, Беннон, – повелительным тоном, как бывало прежде, приказал Том сыну. Старик ничуть не изменился.

– Зачем, это совсем не обязательно. Я...

– Перестань, Кит, – сказал Беннон. – В этом споре ты все равно не выиграешь. – Кит и сама это поняла. – Подожди, я пойду оседлаю коня.

– Конечно.

Он быстро спустился по ступеням крыльца и легкой пружинистой походкой направился к загону.

– Пошла бы помочь ему, как прежде, – сказал ей Старый Том.

– Хорошо. – Но пока Кит отвязала своего гнедого и дошла до загона, Беннон сам справился и уже застегивал седло на вороном коне.

– Ты готова? – спросил он, поворачиваясь к Кит.

– Готова, – ответила она.

Сев на коней, они тронулись. Они ехали молча рядом по широкой грунтовой дороге, ведущей к пастбищам, пересекли луг, освещенный бледным светом молодого месяца, и вскоре Беннон, увидев начало тропы, выехал вперед. Подковы лошадей громко стучали по каменистой тропе, нарушая ночную тишину. Беннон и Кит въехали в сосновый бор, где, как в храме, царила тишина. Тропа теперь шла круто вверх, и Дружок внезапно споткнулся, но тут же снова выровнял шаг.

– Все в порядке? – обернувшись, спросил Беннон.

– Да.

– Мы можем остановиться и передохнуть, лишь только тропа станет шире.

– Хорошо.

Ярдов через сто тропа выровнялась. Беннон, спешившись, взял за уздечку Дружка и подождал, когда Кит спрыгнет на землю.

– Я забыла, что обратный путь такой тяжелый, – промолвила Кит и сунула хлыст под луку седла. Беннон, нагнувшись, провел ладонями по передним ногам Дружка.

– Этот подъем труден даже для молодого коня. – Распрямившись, Беннон потрепал Дружка по холке. – Но с тобой все в порядке, Дружок, не правда ли?

– Хорошо, что самая трудная часть пути уже позади и ранчо совсем близко.

– Да, недалеко, – согласился Беннон. Ранчо «Серебряная роща» было по ту сторону перевала.

Кит видела силуэт Беннона, но лицо его затеняла широкополая ковбойская шляпа. Плечистый, сильный, он был воплощением этого края – с его спокойствием и тишиной, с его суровой красотой.

Вот он повернулся, ища ее глазами. Лунный свет упал на его лицо, темное от ветра и солнца, с морщинками в уголках глаз – морщинками от частого вглядывания в даль и от яркого света, не затененного городским смогом.

– Ну что ж, Кит, все получилось как следует. Конная прогулка, тихая беседа. Будет что вспомнить.

– Да, – тихо согласилась она и вдруг с уверенностью добавила: – Да, будет.

– Пожалуй, и нам следует отдохнуть, как ты считаешь? – сказал Беннон, бросив взгляд на отдыхающих лошадей.

Подойдя к поваленному дереву, он сел и, похлопав по стволу, предложил Кит сесть рядом.

Кит носком сапога отбросила камень, попавшийся ей под ногу, и села, поджав ноги. Проведя по земле рукой в перчатке, она сгребла пригоршню мелких камешков и стала рассеянно просеивать их меж пальцев.

– Никаких объяснений, никаких извинений. Ты всегда таков, Беннон, – заметила Кит, словно размышляя вслух.

– А что тут можно поделать?

– Ничего, я думаю, – пожала плечами Кит. – Но иногда это трудно понять.

– По-моему, у тебя никогда не возникало таких трудностей, Кит, – пошутил он.

– О, у меня особый дар. К тому же я слишком хорошо тебя знаю, – ответила Кит, тихонько смеясь вместе с ним, чувствуя то взаимное понимание, которое всегда возникало между ними.

Переменив позу, она вытянула ноги и, сцепив руки на затылке, откинулась, глядя на звездное небо.

– Ничего не меняется, Беннон, – ни эти горы, ни лунный свет. Ни мои желания, и ни твои тоже.

– А чего ты хочешь? – спросил он с любопытством.

Она повернулась к нему, и лицо ее оказалось так близко, что он увидел синие искорки ее глаз, а в них смех и озорство.

– Беннон, – промолвила она с упреком, – никогда не пытайся узнать у женщины ее возраст и ее желания.

Улыбаясь, он тоже посмотрел на небо.

– Я знаю, чего я хочу. Большой кусок яблочного пирога и кусок сыра сверху.

Кит выпрямилась и., еле сдерживая смех, вдруг сказала:

– А помнишь, как в дождь мы ехали в Базальт и остановились у ресторанчика? Мы ели горячую пиццу и играли в покер, пока не пришло время закрывать и хозяин не выставил нас. Тогда была очень темная ночь в горах.

– А как твое голубое платье?

– Неужели ты его помнишь? – с удивлением прошептала Кит и, охватив руками колени уткнулась в них подбородком. – Лежит где-то в чемодане с другими вещами, из которых я уже выросла и которые хотела забыть, но так и не забыла. – Повернув голову, она посмотрела на него. – Ты хотел бы вернуться в те времена?

Беннон поднял камень и стал играть им, перекидывая из ладони в ладонь.

– Нет, – сказал он после минутного раздумья. – Пожалуй, нет.

Она, помолчав, вздохнула.

– Я тоже нет. Мы бы совершали те же поступки и те же ошибки. Ничто не меняется.

Кит, пытаясь перевести все в шутку, с улыбкой повернулась к Беннону, но, увидев его лицо и глаза, посерьезнела. В его глазах не было и тени печали или страдания, они были ясными и сияли темным блеском, как когда-то, когда он смотрел на нее.

Зачарованная его взглядом, она вдруг поняла, что он вспоминает то же, что и она. Воспоминания одинаково волновали их и поэтому таили опасность. Вернулось прежнее чувство близости и желания, готовность к безрассудству и беспечности. На мгновение она даже испугалась чувств, которые пробудились в ней оттого, что Беннон сидел рядом.

А он вдруг вспомнил девчонку, которая отталкивала его с негодованием и упреком, хотя ее глаза говорили о другом. Он вспомнил ее веснушки, разлет бровей, нежную кожу, позолоченную легким загаром, и собственное отражение в ее зрачках.

Внезапно вскочив, Кит отошла и, вскинув подбородок, отвернулась. Когда ее волнение все же улеглось, она по детской привычке выпрямилась и заложила руки за спину. Так обычно она встречала опасность.

– Я думаю, Беннон, – сказала она нетвердым голосом, – нам пора ехать.

– Хорошо.

Он встал и, подойдя к лошадям, проверил и подтянул подпруги.

Беннон держал поводья, пока Кит садилась на Дружка, а затем, сев на своего вороного, направил его на тропу. Им предстояло пересечь перевал. Беннон снова ехал впереди.

Первое, что они увидели, выехав из сосновой рощи, был яркий свет на крыльце дома.

– Кто-то по-прежнему зажигает для тебя свет на крыльце, – заметил Беннон.

– Это Пола, – улыбнулась Кит. – Я попросила ее.

Они проехали мимо крыльца к загону. Кит позволила Беннону расседлать Дружка. Ей не хотелось сегодня ничего менять в их старых привычках. Лишь легкий вздох слетел с ее уст. Кит сама не знала почему. Она сняла уздечку с Дружка и передала Беннону, а потом ждала, пока он относил седло в сарай. Она рассеянно гладила морду лошади, глядя на звезды в ночном небе, и вдруг увидела, как одна, вспыхнув, прочертила легкий след в темноте и тут же погасла.

Услышав шаги Беннона за спиной, Кит, не оборачиваясь, произнесла:

– Какая прекрасная ночь. Слышишь лай койота?

– Он чувствует приближение зимы. – Беннон остановился рядом. – И я тоже. – Он улыбнулся ей и, взяв вороного под уздцы, повел его к крыльцу. Кит шла рядом. – Конечно, зима для койота это не то, что зима для меня, – шутливо пояснил Беннон.

– Знаю. Для фермера в нашем горном крае это означает заготавливать сено, скалывать наледи. Это усталые ночи, отмороженные пальцы... – перечисляла Кит, припоминая. – Вспомнила! У здешнего фермера четыре сезона: до сенокоса, сенокос, после сенокоса и зима.

– Точно. – Они подошли к крыльцу. Беннон остановился и, перебирая поводья, посмотрел на Кит. – Мне пора. – Он быстро и легко вдел ногу в стремя.

Кит, глядя, как он садится в седло, почувствовала возникшую между ними отчужденность. Она подняла голову и грустно улыбнулась.

– Передай Старому Тому, что я доехала благополучно.

– Скажу. – Он коснулся пальцем шляпы и тронул коня.

Кит постояла еще с минуту, глядя ему вслед, а потом поднялась на крыльцо.

Пола лежала на диване, подложив под голову подушку, и держала книгу на согнутых коленях. Когда Кит вошла в прихожую, она с удивлением посмотрела на нее.

– Ты вернулась? Мне показалось, что ты снова уехала.

– Уехал Беннон, – ответила Кит, погасив свет на крыльце, и принялась снимать перчатки.

Пола окинула ее своим всезнающим насмешливым взглядом.

– О-о-о, – протянула она, вложив в этот звук бездну смысла.

– О? – с деланной беспечностью вопросительно воскликнула Кит, пряча перчатки в карман куртки. – Что это означает?

– Это означает... – Пола захлопнула книгу и села. – Я видела ваши лица, как вы смотрели друг на друга, когда танцевали вчера. Не пытайся убедить меня в том, что он просто добрый сосед и старый друг.

– Так и было, – легко ответила Кит. – Когда-то я думала, что мы поженимся, окончив колледж. Мы, в сущности, не были официально помолвлены, – быстро добавила она. – Но это как-то само собой разумелось. – Или, возможно, только она так думала.

– А потом ты расторгла помолвку? – догадалась Пола.

– Не совсем так.

Не сняв жакета, Кит опустилась на тахту перед креслом отца и по-индейски поджала под себя ноги. Устремив взгляд в пространство, она рассеянно теребила бахрому на рукаве. Много лет она ни с кем не говорила о том, что произошло у них с Бенноном, а теперь вдруг почувствовала желание выговориться.

– Если бы мы сделали это, мне не было бы так больно, когда он женился на другой, – печально пояснила Кит.

– Ты хочешь сказать, что он женился ничего не сказав тебе, и ты узнала об этом лишь потом? – Рыжая Пола гневно нахмурилась. – Он женился на одной из сокурсниц?

Кит покачала головой.

– Нет. Он встретил Диану в Аспене во время зимнего карнавала. Меня на карнавале не было, я улетела в Калифорнию провести зимние каникулы с матерью. Мы даже поссорились из-за этого. Беннон хотел, чтобы я хотя бы часть каникул провела дома, с ним. Но я впервые за пять лет пообещала матери приехать к ней на Рождество, да и уезжала я всего на несколько дней. Это не было в полном смысле ссорой, он не сердился на меня, и я на него тоже. Это была всего лишь пустячная размолвка, какие у нас и до этого случались. Глупая и, как всегда, почти беспричинная, – вздохнула Кит. – Когда я вернулась в колледж, то получила от него несколько писем. Коротких, почти ни о чем. Но я знала, что он занят учебой, да к тому же еще работает. В марте отец написал мне, что Беннон женился.

– Ему пришлось? Она ждала ребенка?

– Нет, их дочь родилась спустя девять месяцев. Это могла бы быть моя дочь. Мне было очень тяжело. – Она умолкла и печально улыбнулась. – Если бы... у меня появился тогда кто-нибудь, кто бы мне нравился, я вышла бы замуж, только чтобы отомстить Беннону. – Ее губы сложились в скорбную линию, и она взглянула на Полу. – Беннон знает, как мне было плохо. Я вижу это по его глазам, когда он смотрит на меня.

– Еще бы, – пробормотала Пола, задумавшись.

Кит встала с тахты, охваченная сильным волнением и потребностью сбросить с себя тягостное чувство тоски и смятения. Она остановилась перед камином, глубоко засунув руки в карманы куртки и вцепившись в лежащие там перчатки.

– Странно, – промолвила она, глядя в закопченный очаг камина, – но все, о чем я мечтала тогда, было – выйти замуж за Беннона, рожать детей, играть в местном театре, а позднее, когда дети пойдут в школу, преподавать в театральной студии родного города. – Она оглянулась на Полу. – Я никогда не думала об актерской карьере или о Голливуде. В моих мечтах о будущем ни тому, ни другому не было места. А что получилось?

Пола понимающе кивнула.

– Жизнь иногда преподносит нам странные сюрпризы.

– Ты как никогда права, – улыбнулась Кит, пытаясь освободиться от подавленного состояния. – С Бенноном все кончено, он в прошлом. Я наконец выздоровела.

– Ой ли, Кит? Ты забыла, что такое первая любовь, – осуждающе проворчала Пола. – Ты можешь вырасти из нее, но совсем избавиться – никогда.

Мудрая правда в словах Полы поразила Кит, и она не нашлась что ответить.

...Беннон въехал в сосновый бор, граничащий с ранчо «Серебряная роща». Он словно чувствовал, что это пока еще не его земля. Свою он узнавал сразу без всяких частоколов и межевых знаков. Земли ранчо «Каменный ручей» были знакомы ему на ощупь. На них он родился и вырос. Куда бы он ни ездил, всегда ощущал непреодолимую первобытную тягу к родному месту.

Он миновал перевал и стал спускаться вниз. У места их короткого привала он попридержал лошадь, вспомнив, как близко от него была Кит, когда они сидели на стволе поваленного дерева. Что-то произошло с ними в один короткий миг, и оба почувствовали это. Он пережил заново какие-то моменты их прошлого.

Переводя взгляд на тропу, он поторопил вороного, хотя воспоминания снова овладели им. Как они были молоды, как поглощены друг другом и своим чувством! И все же через два месяца он женился на Диане и изменил всю свою жизнь.

Возвращаясь назад к событиям десятилетней давности, он не мог вспомнить, о чем думал тогда и что было в его сердце. Он не мог понять причину, почему тогда поступил так. Что это было? Не мог же он сделать это потому, что поссорился с Кит? Или виноваты были магия той ночи и огни карнавала, близкие глаза Дианы и ее зовущие губы?

Порой молодому человеку бывает трудно объяснить даже самому себе свои поступки. В ту ночь он оставил свою молодость позади и вместе с нею Кит. Он выбросил из своего сердца все, что чувствовал к ней, что бы это ни было. Об этом они с Кит никогда не говорили. Она не позволила ему прочесть в ее глазах то, что испытала и пережила.

Прошлое оставило в нем непроходящее чувство сожаления и сознание того, что он потерпел полную неудачу. Его брак был ошибкой, и Диана вскоре сказала ему это. Даже сознавая, что она права, он не переставал еще верить, что сможет все исправить, если лучше узнает и поймет Диану. В минуты, когда он особенно остро осознавал свое одиночество, перед его глазами вставало лицо Дианы и укор в ее глазах, и тогда чувство вины становилось невыносимым.




14


Джон Тревис смаковал выдержанное вино, которое посоветовал ему заказать метрдотель ресторана клуба «Карибу». Кит сидела напротив. Классически простое платье из шелкового джерси выгодно облегало ее стройный торс и крепкую округлость груди. Зеленый цвет шел к белокурым волосам и темно-синим глазам. Поставив бокал, Джон смотрел, как Кит расправляется с цыпленком в чесночном соусе, от удовольствия даже закрывая глаза.

– Объедение, – наконец, прожевав, заметила она.

– Каждый раз, когда я вижу, с каким вдохновением ты поглощаешь что-либо, я сожалею, что я не цыпленок или не ростбиф с кровью.

Джон поставил бокал и взял в руки нож и вилку.

– Почему, черт побери? – удивилась Кит и с любопытством посмотрела на него.

– Потому, что я вижу, как ты наслаждаешься. Ты смогла бы так же наслаждаться мною?

Кит взяла бокал, поднесла к губам и поверх его хрустального края посмотрела на Джона.

– Все зависит от того, какой ты на вкус.

– А ты бы попробовала, – сказал он с вызовом.

– Вполне возможно, что я как-нибудь решусь, – ответила с едва заметной улыбкой Кит, отчего в уголках ее рта появились очаровательные ямочки.

Глядя на нее, Джон испытывал голод совсем иного рода, но вынужден был держать себя в руках – не время, да и не место.

– Ловлю тебя на слове, – прошептал он.

– Я так и знала, что ты это скажешь. – Ее улыбка стала шире, ибо она поймала себя на том, что эти вечные игры между мужчиной и женщиной ей нравятся. Они ее даже забавляли своей простотой и наивностью.

– Знала? – Он разрезал несильно прожаренный бифштекс.

– Да, знала, – ответила она, попробовав вино и окинув взглядом обшитый дубовыми панелями зал отеля. – Хорошее вино.

– Я рад, что ты его одобрила, – сказал Джон и тоже осмотрел зал и избранную публику – богатых или очень богатых завсегдатаев клуба. Став его членом, Джон Тревис убедился, что в клубе «Карибу» те же знакомые лица, что И в «Спаго» и «Цирке». – Клуб «Карибу» в Ас-пене – это то же самое, что «Аннабель» в Лондоне или «Кастель» в Париже. Только здесь можно спрятаться от туристов.

– Ты хочешь сказать, от кино– и фотокамер глазеющих почитателей, сующих тебе салфетки и незаполненные чеки для автографа, – уточнила Кит, вспомнив их вечер в одном из ресторанов Лос-Анджелеса.

– Что ж, и это тоже. Здесь, по крайней мере, я не чувствую себя выставленным напоказ. – Кит вполне понимала его, ибо сама в таких случаях не очень хорошо себя чувствовала. Но сейчас эта тема ее не занимала.

– Теперь это приятное местечко, – сказала она. – А когда-то в этом подвале был склад скобяного магазина.

– Неужели? – равнодушно промолвил Джон.

– Тебя, кажется, не интересует, Джон Ти, то, что я говорю.

– Ты хочешь, чтобы я делал вид, что меня это интересует? – усмехнулся Джон.

– Нет, не надо. Лучше расскажи, чем ты был занят эти два дня. Чип согласился на твои поправки?

Джон скорчил шутливую гримасу.

– Он ведет себя так, будто его заставляют обездолить родное дитя. Давай лучше поговорим о тех местах, где будет сниматься фильм.

– Хорошо. Так где же? – послушно спросила Кит и снова вернулась к цыпленку.

– Их несколько. Квартал в торговой части города, оперный театр, плавучий ресторан «Серебряная королева». Эйб занимается выработкой условий и обязательств для составления контрактов. Что касается поисков дома для твоего мужа в фильме, то Чип забраковал все, что предложили Эйб и Нолан. Мы обошли все улицы в западной части города, пока наконец Чип увидел то, что хотел – большой старый дом с башенками и окнами в стиле неоклассицизма и массой украшений. Владелец показал нам все помещения. О комнатах – особенно о той, что в башне – Чип сказал: «То, что надо. Я об этом мечтал». Хозяин, конечно, это учел.

– Неужели? Вот так Чип, – рассмеявшись, Кит покачала головой.

– Во всяком случае, владелец дома дал согласие на съемки и, конечно, заломил цену. Довольно высокую и еще депозит в банке на случай, если мы нанесем дому ущерб.

– Тебе не кажется, что он наслышан о действиях съемочных групп и режиссеров – таких, как Чип: чтобы снять нужный кадр, они, мол, готовы сломать стены.

Джон улыбнулся, отдав должное ее сарказму.

– Возможно. – Он отпил глоток вина из бокала. – Ты помнишь встречу Иден и Маккорда в хижине в заснеженных горах?

– Когда Иден узнает, что Маккорд нанят семьей ее покойного мужа, чтобы собрать улики и обвинить ее в убийстве мужа? Конечно, помню, – кивнула Кит, поднося кусочек цыпленка ко рту. – Вы нашли что-либо похожее на эту хижину?

– Кажется, да. Мы заметили ее с вертолета! Она отлично подходит. Никакой цивилизации. Лишь дорога вблизи. Эйб считает, что по ней вполне можно доставить в хижину весь необходимый реквизит. Завтра Эйб все проверит.

– Где она находится? – спросила Кит, поддев на вилку кружок маринованного лука.

– Недалеко от гостиницы для лыжников, на перекрестке лыжных трасс.

– Кажется, я знаю, о какой хижине ты говоришь. Она на опушке леса, недалеко – большой луг, в пятидесяти футах горная река и водопад. Я угадала?

– Похоже, что да.

– Ты прав, это отличное место. Увидишь, зимой там просто великолепно. – Кит снова вернулась к цыпленку, но внезапно опустила вилку. – Подожди, как же сцена в интерьере? Хижина очень мала, если в ней будет камера, софиты, звукозаписывающая аппаратура, я просто буду зажата в угол. Я знаю, Чип помешан на достоверности съемок с натуры, но не лучше ли поискать другое, более подходящее место?

– Чип категорически отказывается. Он уверен, что сможет снять сцену, вставив камеру в окно и используя подвесную осветительную аппаратуру.

Пока Джон пространно объяснял ей, как Чип намерен использовать ограниченное пространство хижины, Кит живо представила себе привычную суету в момент съемок, многометровые кабели, протянувшиеся по снегу, камеру, глядящую в открытое окно, короткие, резкие замечания Чипа, слепящий глаза свет и рядом с собой – гримера и парикмахершу, которые спешат закончить свою работу. Наконец – звук хлопушки и команда Чипа: «Мотор!»

Вот уже несколько недель, как Кит не занята на студии, и теперь, слушая Джона, она поняла, как соскучилась по привычной работе, шуму и сутолоке, жужжанию камер.

Скоро все будет снова – шум и неразбериха на съемочной площадке; специфический «киношный» жаргон; напряженные моменты действия; интрижки в перерывах; аромат горячего черного кофе и вкус кисловатого датского пива; временами затянувшиеся паузы между эпизодами; волнение и утомление; жесткие технические требования в противовес свободе творчества. Она ждала этого с нетерпением.

После ужина Джон и Кит проследовали в так называемую Большую гостиную. Это была зала с резными деревянными потолками, строгими оливковыми обоями и картинами западных мастеров. Джон, лавируя между уютно расставленными мягкими диванами и креслами и уверенно держа руку на талии Кит, вел ее в дальний конец гостиной. Вся обстановка соответствовала лучшим традициям английских клубов, если не считать цветастых индейских покрывал для ног вместо пледов, которые вносили некий элемент эклектики. Джон по дороге раскланивался и отвечал на приветствия. Наконец они достигли одиноко стоящего дивана у стены, на которой висели картины Бирстада, Ремингтона и Несбита. Узнав картину Ремингтона, так нравившуюся ее покойному отцу, Кит остановилась.

– Кофе, коньяк или то и другое? – справился у нее Джон.

Обернувшись, Кит увидела рядом с ним официанта, ждущего заказа.

– Коньяк, – быстро сказала она.

– Мне тоже коньяк, – распорядился Джон и, сев на диван, вытащил из пачки сигарету и закурил.

Кит тоже села на диван и, повернувшись к Джону, с удовольствием наблюдала за игрой света и тени на его тонком красивом лице. Лампа, стоявшая в углу на столике, бросала на них мягкий приглушенный свет. Кит вспомнила наивысшую похвалу, принятую в Голливуде: камера, как капризная дама, может любить или не любить, и поняла, почему она «любит» такие лица, как у Джона Тревиса.

– А знаешь, я рада, что согласилась поужинать с тобой, – вдруг сказала она.

– Самый бессмысленный из комплиментов, какие я когда-либо получал. – Джон быстро выпустил в воздух тонкую струйку табачного дыма. – Похоже, ты готовилась к чему-то такому, о чем потом пришлось бы сожалеть?

– Если ты так понял мои слова, то извини. Я, право, не сомневалась, что мы отлично проведем время. Ты не представляешь, как мне хочется поговорить о съемках. Эти два дня, ушедшие на разборку отцовских бумаг и вещей, настолько погрузили меня в прошлое, что я как бы утратила перспективу, представление о том, кто я, чего хочу и к чему стремлюсь... А ты сегодня напомнил мне...

Кит взяла у официанта бокал с коньяком.

– ...что ты актриса, не так ли? – Джон тоже взял с подноса свой бокал и, глядя на Кит, поднял его. – И идешь по лестнице к славе.

– Ты, должно быть, хочешь сказать, что случай занес меня туда? – поправила его Кит с легкой улыбкой. – Я сама не верю в то, что произошло, особенно когда вспоминаю, что мне всего лишь хотелось зарабатывать на хлеб делом, которое мне по душе.

– Кого ты пытаешься обмануть? – продолжал подтрунивать Джон. – Ты такая же, как все актеры. В кинобизнесе нет актеров, равнодушных к славе.

Она хотела было возразить, но по лицу Джона поняла, что он ей не поверит. Особенно если она будет настаивать.

Поэтому она ограничилась неопределенным:

– Возможно, – и пожала плечами.

Действительно, она не могла вспомнить кого-либо из знакомых в Голливуде, кто бы не мечтал о роли, которая сделает его или ее звездой. В сущности, она тоже ждала чего-то для себя, роли, которая бросила бы вызов ее актерским способностям и позволила показать по-новому, в необычном ракурсе иные чувства и иные характеры. Однако стремление к славе никогда не мучило ее, как других. Неужели она совершенно лишена честолюбия? Может, это и есть ее главный недостаток?

Разумеется, она хотела сниматься в роли Иден. Она одна знает, как велико было это желание, но вовсе не ради славы.

Иден в сценарии Чипа – это необычный и сложный образ, не похожий на все, что она играла до сих пор. Вот что было для нее главное, а отнюдь не карьера.

Но как заставить Джона понять это? Кит чувствовала, насколько это для нее важно.

– За дебют новой звезды Голливуда, – держа поднятый бокал, промолвил Джон.

– За «Белую ложь», – ответила Кит. Их бокалы соприкоснулись с мелодичным звоном.

Коньяк приятно обжег горло. Кит чувствовала, как сладкая истома разливается по телу. Но из этого состояния ее резко и неожиданно вырвал чей-то возглас:

– Кит, какая встреча! Я не знала, что увижу тебя здесь.

Перед ней стояла Энджи. Джон вежливо приподнялся с дивана, но Энджи тут же, махнув рукой, приказала ему сесть:

– Нет, не надо, Джон. – И примостилась на краешек коктейльного столика. – Я не стану расспрашивать, что вы здесь делаете, поскольку вижу, что вы уединились. – Она многозначительно улыбнулась.

Кит ответила натянутой улыбкой.

– Привет, Энджи, какой сюрприз, – поздоровалась в свою очередь она. Но сюрприз отнюдь не из приятных, подумала она про себя.

– Мы с друзьями заглянули сюда выпить и потрепаться, – весело объяснила Энджи, махнув рукой куда-то в другой конец бара. Кит заметила компанию человек в десять. – Я могла бы пригласить вас.

– В другой раз, – перебил ее Джон. Энджи заговорщически подмигнула Кит.

– Я так и знала, что он это скажет. Как я завидую тебе, Кит, ты не представляешь. – Она покровительственно потрепала Кит по колену. – Не буду вам мешать, вам есть о чем поговорить... – продолжала Энджи. – Я подошла только потому, что хотела тебе напомнить, что мы обязательно должны как-нибудь позавтракать вместе, Кит. Позвони мне, договоримся. Идет?

– Непременно, – пообещала Кит, окончательно решив, что этого не будет никогда.

Сама мысль, что в течение какого-то часа она должна будет отвечать на бесцеремонные расспросы Энджи о своем якобы романе с Джоном Тревисом, привела ее в ужас. Выслушивать двусмысленные намеки подруги и в это время думать, что та будет говорить потом за ее спиной, показалось Кит унизительным.

Она еще не забыла случайно услышанного ядовитого замечания Энджи о том, что получила свою роль, переспав с Джоном. Это жестоко обидело Кит. Она была убеждена, что сама Энджи не верит в эту ложь, но хочет, чтобы поверили другие. Вот вам, мол, ваша Кит, она не та, что была. Голливуд уже развратил ее.

Глядя на удаляющуюся Энджи, Кит прощалась с ней и в душе оплакивала свою детскую дружбу. Изменилась Энджи, а не она, Кит.

– Уверен, она пригласит тебя в кафе «Гордон», – с иронической усмешкой заявил Джон.

– Почему именно в «Гордон»?

– Это кафе, где местные дамы назначают друг другу свидания, – пояснил он. Отпив глоток коньяка из бокала, он погасил сигарету. – Пойдем потанцуем. – Джон потянул Кит за руку и заставил ее встать. – В танцевальном зале темнее, чем здесь, и никто не заметит, как я тебя поцелую.

– Значит, Джон, ты все понял, – печально сказала Кит.

– Все дамы – пиковой масти, – Джон улыбнулся одной из своих обворожительных и опасных улыбок. – Надеюсь, ты не доставишь им удовольствия почесать свои ядовитые языки за чашкой чая.

– Мне что-то не нравится твой взгляд, Джон Ти. – Кит отстранилась и посмотрела на него.

Но, обхватив ее за талию, Джон уже привлек ее к себе и, сделав несколько широких па, вывел на середину танцевального зала.

Там он дал волю своей фантазии и так низко перегнул в танго стан Кит, что она, ранее задыхавшаяся от смеха, теперь вскрикнула от испуга, что упадет, и судорожно ухватилась за своего кавалера.

Однако Джон не старался быть благоразумным.

– Джон, прошу тебя, я сейчас упаду...

– Только за поцелуй, чаровница, – с театральным пафосом произнес он, склоняясь над ней все ниже.

– Боже мой, это твоя лучшая импровизация под Эррола Флина... – попробовала было отшутиться Кит, но Джон голливудским поцелуем, имитирующим безумную страсть, закрыл ее смеющийся рот.

Продолжая целовать ее, он наконец позволил ей выпрямиться, и она почувствовала, как шутливый поцелуй стал настоящим.

– Что ты теперь мне скажешь? – спокойно и легко ведя ее под звуки танго, спросил Джон.

– Что ты сумасшедший.

– В этом нет ничего удивительного, – нашелся он. – Ведь ты свела меня с ума.

Они танцевали танец за танцем, иногда разговаривали, иногда молчали, тесно прижавшись друг к другу и часто сбиваясь с такта. Когда танец был медленным, они просто стояли, покачиваясь.

– Официант давно уже унес наш коньяк, – тихо шепнул ей на ухо Джон.

– Вполне возможно, – так же тихо ответила Кит.

Она закрыла глаза, когда почувствовала прикосновение его губ к щеке.

– Мы можем пойти в бар и там выпить.

– Можем. – Кит, обхватив его за шею, легонько теребила завитки мягких волос на затылке.

– Нас могут обвинить в том, что мы монополизировали это место на паркете и не думаем о других.

– Какое нам дело до других.

– Я тоже так считаю.

Джон немного отстранился и откинул с ее лица прядки растрепанных волос. Взгляд его был тяжелым и напряженным.

– Отвлеки меня беседой, дорогая, не то я не ограничусь тем, что просто держу тебя в руках. Мне этого мало.

– Что тебе рассказать?

– Расскажи, что делала эти два дня.

– Разбирала вещи отца. Думала, вспоминала, принимала решения. Важные и пустяковые.

– И какие же важные решения ты приняла? – спросил он, все так же шутливо.

Кит вздохнула.

– Продать ранчо.

Сказав это, она вдруг почувствовала, что совсем не хочет делать этого. «Серебряная роща» была неотъемлемой частью родной земли, местом, куда можно вернуться, домом, который ее ждал. Но Кит обязана была заботиться о матери. Сантименты – это роскошь, которую она не могла себе позволить. Она постаралась казаться как можно более равнодушной, когда попросила у Джона совета.

– Ты можешь порекомендовать мне хорошее агентство по продаже недвижимости?

– Я знаю только одно такое агентство в Аспене – это агентство Хадсон. Ты ведь знаешь Сондру Хадсон?

Сондра. Сестра покойной жены Беннона.

– Да, знаю.

Руки Кит, обнимавшие его шею, ослабели и опустились ему на плечи. Очарование блаженной беспечности улетучилось.

– Пойдем в бар и выпьем, – вдруг предложила она.

Джон быстро поцеловал ее в губы и, обхватив за плечи, повел в бар. Здесь было людно и шумно, общество, состоявшее преимущественно из мужчин, разбилось на группки, оживленно разговаривая и споря. Посетители были одеты весьма пестро – от свитеров и джинсов до официальных смокингов и галстуков-бабочек. Когда Джон и Кит появились в баре, от одной из групп отделилась высокая и стройная платиновая блондинка в дорогом темном костюме.

– Легка на помине, – шепнул Джон, узнав Сондру, и, повысив голос, окликнул ее: – Привет, Сондра.

Та обернулась и сразу же узнала Джона, но, увидев рядом Кит, ограничилась сдержанной улыбкой.

– Здравствуй, Джон. Решил спрятаться здесь от своих поклонниц?

– Мы с Кит только что поужинали здесь.

– Вот как. Здравствуйте, Кит.

Улыбка Сондры стала ледяной. Или Кит это только показалось? Возможно, она несправедлива к этой женщине и ищет предлог, чтобы невзлюбить ее?

– Здравствуйте, Сондра. – Кит постаралась, чтобы ее улыбка была как можно более естественной.

– Я думаю, вы знаете Уоррена Оукса из моего агентства, а это Джесс и Эприл Бернс из Оклахомы. – Изящным жестом Сондра указала на своих спутников.

После обмена рукопожатиями Джон воспользовался наступившей паузой:

– Ты не поверишь, Сондра, но мы с Кит только что говорили о тебе!

– Надеюсь, ничего плохого? – Сондра улыбнулась, давая понять, что шутит. Кит убедилась, что, как бы Сондра ни улыбалась, глаза ее оставались холодными.

– Тебе самой решать, Сондра, – шутливо ответил Джон. – Кит надумала продать ранчо и просила меня рекомендовать ей агентство.

– Вы хотите продать отцовское ранчо? – Сондра смотрела на Кит с явным недоверием. – Беннон не говорил мне об этом.

– Он не знает. – Кит чуть выше подняла голову.

Он еще узнает, подумала Сондра со злорадством. Узнает, и это ему не понравится. Но вслух она сказала:

– Конечно, я знаю, где ваши владения, но не более того.

– Это превосходные места, – не выдержав, вмешался Джон. – Вода, горы, долина, лес.

– Звучит заманчиво. Я могу приехать к вам завтра и все осмотрю.

Кит хотела было отказаться, но, упрекнув себя в предвзятости, не сделала этого. Чем Сондра перед ней виновата? Не она же вышла замуж за Беннона? А если она видится с ним, то какое Кит до этого дело? Пора перестать судить о людях на основании личных неудач. У них состоится деловой разговор, Сондра, бесспорно, знает свое дело. У нее репутация напористой, энергичной, преуспевающей деловой женщины.

И все же Кит колебалась.

– Утром я жду репортера из местной газеты. Не знаю, сколько времени у меня это отнимет.

– Меня устроило бы навестить вас ближе к концу дня, например, в три пополудни.

Кит спрятала за улыбкой неприятное чувство того, что ее, кажется, загоняют в угол.

– Хорошо, – согласилась она однако. Уладив этот вопрос, Сондра снова устремила свое внимание на Джона.

– Кстати, я устраиваю званый вечер в конце месяца, в канун Дня всех святых. Маскарадный бал. Мне было бы приятно увидеть тебя, Джон, и Кит тоже, если вы все еще будете в Аспене.

– Постараемся не уехать до этого времени, – ответил Джон, искоса бросив взгляд на Кит. – Кто не побывал на маскараде у Сондры, не знает, что такое маскарад.

– Да, я наслышана о ваших приемах, Сондра, – вежливо заметила Кит.

– В таком случае я пришлю вам приглашение.

– Пожалуйста, Сондра, – ответил Джон и, заметив, что у стойки бара появились свободные места, решил этим воспользоваться. – А теперь извини нас, Сондра.

– Да, конечно. До завтра. – посмотрела на Кит.

Кит с облегчением позволила увести себя.




15


День выдался хмурый и ветреный, свинцовые тучи давили своей тяжестью, ветер безжалостно трепал деревья и гнал мокрую листву. В такие дни особенно чувствуется, что осень на исходе и все ближе начало зимы. Сумрачная и дождливая погода лишь усугубила подавленное состояние Кит.

Она направила джип к броду через ручей. Ослабив тормоза, Кит позволила машине неторопливо сползти вниз по склону и пересечь обмелевший горный ручей без фонтана брызг, как обычно, хотя ей хотелось сделать это на полной скорости, чтобы окатить водой себя и все вокруг.

Однако она понимала, что от этого настроение ее не улучшится.

Когда джип наконец преодолел высокий противоположный берег, Кит оглянулась на свою спутницу. Но Сондра, отвернувшись, смотрела в окно. Кит видела лишь затылок. Голова Сондры была повязана модным дорогим шарфом. Она оберегала свою аккуратную прическу от злых порывов ветра.

Осталось осмотреть дом и хозяйственные постройки, и экскурсию по ранчо можно считать законченной. Сондра большей частью молчала, лишь пару раз уточнила границы владений и справилась, где берет начало горный ручей.

Молчание вполне устраивало Кит, порядком опустошенную длинным и утомительным интервью с репортером газеты. Как оказалось, давать интервью не столько удовольствие, сколько тяжелая работа, ничуть не легче, чем игра на сцене или съемки на студии. С одной, правда, разницей: в первом случае бывает, что потом чувствуешь удовлетворение, во втором – лишь усталое облегчение. Однако, если на сцене и перед репортером надо прежде всего быть в форме, казаться интересной и обаятельной, то, давая интервью, вдобавок надо еще умело держать оборону и уклоняться от вопросов, вторгающихся в твою личную жизнь. И, самое главное, не позволить обычному интервью превратиться в «исповедь».

Поездка по ранчо не облегчила состояния Кит. Глядя на родные горы за домом, она то судорожно сжимала руль джипа, то отпускала его, не понимая, что с ней происходит. Неужели это чувство вины, сожаления, близкой утраты? Или все вместе?

Говорить о продаже ранчо – это одно, но возить Сондру и показывать ей все до мельчайших подробностей – это уже нечто другое, означающее, что она приняла окончательное решение. Кит разумом понимала, что при сложившихся обстоятельствах продажа ранчо будет логичным и разумным поступком. Но знала она и то, что в ее жизни образуется пустота, которую ничем и никогда потом не заполнить.

Джип, подпрыгивая на кочках, пересек луг и въехал в ворота. Отсюда до дома дорога была уже сносной. Кит остановила джип рядом с «мерседесом» Сондры.

– Это все, что за пределами дома, – сказала она. – А теперь посмотрим дом...

– Не обязательно, – остановила ее Сондра и вышла из джипа.

Кит осталась в машине, чувствуя себя так, будто ее ударили. Сондра не могла выразиться яснее: торговому агенту нужна земля, что касается дома, его можно снести. Кит подавила в себе бурный протест. Конечно, это всего лишь обыкновенный деревянный дом, уговаривала она себя – бревна, краска, каменный фундамент.

Порыв ветра ударил ей в лицо, когда она наконец вышла из машины. Ветер показался особенно холодным и колючим. Или ей это просто показалось и все дело в ее плохом настроении?

Сондра стояла у джипа, повернувшись спиной к ветру, подняв воротник теплой куртки и спрятав руки в глубоких накладных карманах. Она сосредоточенно оглядывала окрестности, в уме оценивая их достоинства – осиновую рощу, не замечая ее золотых красок, крутой горный склон, за ним ломаную линию предгорий, уходящих на горизонте к величественным громадам Скалистых гор. Затем взгляд Сондры вернулся к лугам перед домом.

От глубокой сосредоточенности на гладком лбу Сондры появились морщинки. Но по мере того, как в ее воображении возникала нужная ей картина, морщинки разглаживались. Она видела снежные склоны предгорий, изрезанные лыжней, поселок, коттеджи-люкс, сулящие прибыль совместные владения, модные лавки, бары, роскошные отели, рестораны и, разумеется, кварталы современных фешенебельных вилл – все как в Швейцарии, все по-европейски. Это будет другой, новый Аспен.

Сондра сделала глубокий вдох. Да, другой Аспен.

– Возможно, нам лучше войти в дом? Здесь очень ветрено. Чашечка кофе тоже не помешает, – играя роль хозяйки, вежливо предложила Кит, когда ей показалось, что гостья уже насладилась видом.

Сондра повернулась быстро, словно забыла о присутствии Кит. В ее глазах был тот торжествующий блеск, который мог означать лишь одно: «Решено, я знаю, что делать, и я сделаю это». У Кит тоже бывали такие моменты озарения, принятия важных решений, когда она готовила новую роль или представляла, как сыграет ту или иную сцену. Однако открытая и непосредственная Кит не умела прятать это в себе и обычно выдавала себя счастливым смехом, восторженными возгласами и жестами.

Прочтя, как ей казалось, нечто подобное во взгляде сдержанной Сондры, она отнеслась к этому с уважением. Сондра уже представлялась ей умной, целеустремленной, знающей свое дело женщиной.

– Вы думали о цене? – деловито справилась Сондра, так и не ответив на приглашение Кит зайти в дом. Или, возможно, она не слышала? – Предлагаю в качестве предварительной цены двенадцать миллионов долларов. Это даст нам возможность для переговоров.

– Я согласна.

– Как я понимаю, вам нужны наличные?

– Да.

– В таком случае, если вы не против, я приготовлю соглашение, а вы подпишете его.

– Прекрасно.

Кит чувствовала себя Иудой, только вместо тридцати сребреников она собиралась получить двенадцать миллионов. Видимо, с учетом инфляции.

– Почему бы вам не заехать ко мне в контору завтра утром? К этому времени я все подготовлю. – Сондра протянула Кит свою визитную карточку. – Мне нужна будет также юридическая опись имущества. Захватите ее с собой, если она у вас имеется. Если нет, я попрошу у Беннона.

– У меня есть копия. – Кит повертела в руках визитную карточку агентства Хадсон, затем сунула ее в карман.

– Жду вас завтра, – попрощалась Сондра, сев в машину.

Кит стояла на крыльце и смотрела на отъезжающий «мерседес». Ветер безжалостно трепал ее волосы и закрывал ими лицо. Свинцовое небо, казалось, опустилось еще ниже. Кит повернулась и вошла в дом.

Двое ковбоев с помощью собак удерживали стадо вместе – черное стадо на бурой осенней траве, под пасмурным серым небом. Уже шесть часов шла отбраковка слабых и получивших повреждения животных, а также отбор молодых бычков – на убой. Все удалось закончить еще засветло.

Покрепче надвинув шляпу на лоб от свирепого ветра, Беннон еще раз направил гнедого в середину стада. Окинув опытным взглядом сгрудившихся животных, он нашел бычка, которого уже заприметил. Тот родился весной и теперь вполне годился для продажи. Беннон направил на него гнедого. Умный конь, зная свое дело, оттеснил малолетка к краю, и вскоре Беннону удалось вывести бычка из стада.

Очутившись в одиночестве, животное несколько раз пыталось вернуться обратно. Бычок был быстр и увертлив и доставил Беннону немало хлопот, пока он управился с ним. Хэнк Роулинс и Дасти Треверс наконец загнали бычка в стойло, и Беннон снова вернулся к стаду.

Ему самому приходилось отбирать скот на продажу, но он охотно это делал. Физический труд, долгие часы в седле, колючий осенний ветер и хмурый день не умаляли желания заняться делом, которое он любил. Закончив, он крикнул ковбоям:

– На сегодня хватит.

Кто-то из них свистом отозвал собак. Беннон объехал загоны и у одного из них увидел отца. Тот сидел, нахохлившись, на перекладине, засунув руки в карманы и низко нахлобучив шляпу. Беннон подъехал поближе. Старый Том совсем продрог, и вид у него был усталый. Однако Беннон, зная отца, не предложил ему уйти в дом. Старик из упрямства ни за что не согласился бы признать, что кое-что ему уже не под силу. Например, долгие часы на продувном ветру.

– Хэнк, – окликнул ковбоя Беннон и, когда тот подъехал, отдал ему последние распоряжения: – Отбери около дюжины тех, что не набрали веса. Поставим их на откорм. Дадим пару недель, чтобы нагуляли вес. Остальных – по загонам.

– Завтра утром приедут оптовики за скотом, – сказал он отцу. – Еще партию отправим через две недели. Если цены не снизятся, будем и мы с прибылью.

Старый Том что-то проворчал в ответ. Собственно, Беннон и не ожидал ответа. С тех пор как старик передал все дела по хозяйству сыну, он не вмешивался в распоряжения Беннона и одинаково удерживался как от критики, так и от похвал. Если сын просил совета, отец давал его, если же нет, Старый Том умел держать язык за зубами.

– В доме найдется горячий кофе, отец? – как бы невзначай поинтересовался Беннон, следя за тем, как трое ковбоев выполняют его распоряжения.

– Если Лора, вернувшись из школы, не выпила весь, значит, найдется.

– Парни скоро закончат работу. – Беннон слез с коня. – Может, приготовишь нам по кружке горячего кофе? А я пока расседлаю гнедого и отведу его в загон.

– Что ж, идея неплохая, – ответил Старый Том, охотно поднимаясь.

Беннон, взяв коня под уздцы, направился к дому. Пересекая двор, он вдруг услышал женские голоса и, повернувшись, увидел Сондру и Лору, направляющихся в его сторону. Девочка была без шапки, в распахнутом пальто.

Беннон замедлил шаги, поджидая, когда они его догонят. Лора что-то оживленно щебетала, видимо, рассказывала о впечатлениях дня, а Сондра, наклонив в ее сторону голову, внимательно слушала.

Беннон давно замечал, как крепнет дружба между Сондрой и его дочерью. Теперь, снова увидя их вдвоем, он невольно нахмурился от тревожащих его мыслей. Он уже не может дать Лоре многое из того, что ей нужно. Ребенку прежде всего нужна материнская любовь. Сондра по мере возможности пытается восполнить это. Но Лоре не хватает любви матери.

Он почувствовал, как уже знакомое чувство усталости и подавленности снова охватывает его.

Он вошел в дверь сарая и тут же услышал звонкий голос дочери за спиной:

– Привет, па! К нам приехала тетя Сондра.

Беннон повернул голову.

– Вижу.

– Мы хотели посмотреть, как ты отбираешь молодняк на продажу. Ты что, уже справился?

Лора подошла к гнедому.

– Да, справился, – ответил Беннон, расстегивая подпругу, пока Лора поглаживала коня.

– А как ты? Справилась с домашними заданиями?

– Почти, папа, – ответила девочка и, повернувшись к Сондре, сказала: – Это наш Микки Маус. Ростом невелик, зато быстрый и сметливый, поэтому и заслужил это прозвище. Он знает, как обходиться со стадом. Папа считает, что другого такого коня нет во всем штате.

– Ну, раз папа так считает, значит, это верно, – назидательно промолвила Сондра, стараясь держаться подальше от лошади.

Когда Беннон снял седло, Лора быстро спросила:

– Ты оставишь его здесь или отведешь в загон?

– Отведу в загон, – ответил Беннон.

– Давай я это сделаю?

– Не «давай», а «можно», – поправила девочку Сондра.

– Можно мне, папа? – крикнула Лора, когда отец уже зашел за перегородку, где хранилась сбруя.

– Только не забудь принести сюда уздечку и повесить на место.

– Я так и сделаю, папа, – пообещала обрадованная девочка.

Беннон повесил на раму седло, прислушиваясь к удаляющемуся размеренному стуку копыт гнедого и голосу Лоры, что-то говорившей своему любимцу. Шорох заставил Беннона обернуться. Погруженный в свои мысли, он совсем забыл о Сондре. Он увидел в дверях ее темную фигуру. Сондра была во всем черном – брюки, куртка, сапожки на низком каблуке. Единственным светлым пятном было ее лицо. Он посмотрел на знакомое лицо с тонкими чертами, однако, ничего не сказав, вернулся к работе.

– Каким ветром тебя к нам занесло? – наконец спросил он.

– Была по соседству, решила вас навестить. Я узнала от Агнес, что ты не был сегодня в конторе.

– У меня были дела на ранчо.

– Я так и подумала. – Она переступила порог сарая, когда увидела, что Беннон снова исчез за перегородкой.

– Кого-то заинтересовала земля старого Джонсона? – спросил он, прекрасно понимая, что могло привести Сондру в их края.

– Не слышала об этом, – ответила Сондра и, помолчав, добавила: – Меня попросила приехать Кит Мастерс.

– Кит? – Беннон остановился. Резкая морщина перерезала его лоб, во взгляде было удивление.

Сондра заметила это и опустила глаза, опасаясь выдать свои мысли.

– Да, она решила продать ранчо и попросила меня составить документы.

– Не может быть! – Голос Беннона был резким и хриплым, однако в нем чувствовалась растерянность.

– Для меня это тоже было полной неожиданностью. Хотела даже отказаться браться за это дело. Я знала, что тебя это расстроит. Но если я откажусь, она обратится к другому агенту.

– Я не верю тебе, – почти сердито сказал Беннон. – Она сказала бы мне. Кит не может продать ранчо.

– Не веришь – спроси у нее.

– Конечно, спрошу, – ответил он почти грубо и, покинув Сондру, вышел. Не останавливаясь, он быстро зашагал к машине.

– Куда это он? – спросила возвратившаяся Лора, вопросительно глядя на Сондру.

– К Кит Мастерс, я полагаю.

Легкая усмешка искривила ее губы. В глазах появилось удовлетворенное выражение, когда она увидела, что Беннон сел в машину.

– Что с ним? Похоже, он очень расстроился, – недоумевала Лора.

Сондра не стала разубеждать девочку. Джип с ревом выехал со двора.

– Он только что узнал, что Кит собирается продать ранчо своего отца.

– Это она танцевала с папой на вечере, да? Баффи показывала мне снимок в газете. Папа сказал мне, что она его друг.

– Была.

Теперь Сондра не сомневалась, что их дружбе придет конец. Эта мысль доставила ей удовольствие.

– В газете было напечатало, что он актриса.

– Да.

– Дед говорит, что люди из Голливуда слишком много о себе воображают.

– Немудрено. Ведь все ими так восхищаются. Вот и вскружили им головы, заставили думать, что они лучше других.

– Да, наверное, – согласилась Лора.

– Ты не проводишь меня к машине? Мне надо вернуться в город.

– Конечно, провожу, – с радостью сказала Лора и сжала своей крепкой ручонкой кисть Сондры.

Новая никелированная автоматическая кофеварка заняла свое место на кухонной стене, слева от мойки. Кит села с другой стороны стола и, свесив ноги и болтая ими, подцепила с блюда с сырыми овощами морковку и принялась рассеянно грызть ее.

– Попробуй мой новый рецепт майонеза для овощей. Пальчики оближешь, – посоветовала Пола, макая в майонез капусту брокколи.

– Спасибо, не хочу, – ответила Кит, вертя в руках морковку.

– Кит Мастерс отказывается попробовать что-то вкусное? Невероятно! Не иначе как мы не в настроении?

– Перестань, – остановила ее Кит, начиная сердиться. Она соскочила со стола, а недоеденная морковка полетела в мусорный бак.

– Это все погода виновата, дорогая, – успокоила ее Пола. – На любого нагонит тоску.

Она сочувственно смотрела, как Кит нервно ходит по кухне, засунув руки в карманы коричневых джинсов.

– При чем здесь погода? – Кит посмотрела в окно на сгущающиеся сумерки. – Просто я вне себя от злости, что вынуждена продать ранчо.

Это настолько мучило ее, что она мысленно упрекнула больную мать. Но при чем здесь мать, тут же пристыдила она себя, разве она виновата, что стала жертвой тяжкой болезни? Кит стало еще хуже от собственной несправедливости. Если бы они с матерью были ближе, снова сожалела она. И, отгоняя тяжелые мысли, печально вздохнула.

– Лично я разожгла бы камин, слушала треск поленьев и, попивая горячий пунш, говорила бы о чем-нибудь приятном... – мечтательно сказала Пола.

– И обо всем бы забыла, – не отрываясь от окна, произнесла Кит.

– Да, что-то в этом роде. Кто-то к нам приехал? Я слышала шум машины.

– Не знаю. Отсюда ничего не видно. – Но тут Кит услышала шум захлопнувшейся дверцы машины. Она нахмурилась. – Кто бы это мог быть? Пойду узнаю.

– Наверное, Чип. Они с Джоном, должно быть, снова поругались, и он решил поплакать у меня на груди. Когда, черт возьми, он перестанет капризничать, как престарелая примадонна, – пробормотала Пола и крикнула вслед Кит: – Скажи ему, что я сейчас приду.

Кит едва успела войти в гостиную, как входная дверь в прихожей стремительно распахнулась.

– Беннон? – Кит застыла в удивлении.

Беннон, не поворачиваясь, захлопнул за собою дверь с такой силой, что стекла жалобно зазвенели. Кит сразу же поразили два обстоятельства: первое – он не снял шляпу, второе – лицо его было каменным, словно вырезанным из темного гранита.

– Что случилось? Почему ты здесь? – удивленно нахмурилась Кит.

– Хочу знать, правда ли это, – произнес Беннон слишком тихо и слишком спокойно.

– Что именно?

– Что ты продаешь ранчо.

– Ты говорил с Сондрой, – догадалась Кит и пожалела, что вовремя не предупредила его. Она сама должна была сказать обо всем Беннону.

– Значит, это правда. – Лицо его стало еще жестче.

– Да. Я хотела сказать тебе...

– Когда? До того, как бульдозеры приступят к своему делу, или после? – спросил он с гневом.

– Конечно, до того, – ответила Кит, еле сдерживаясь, и впилась ногтями в ладонь. Ее испугал его тихий гнев, который не стал от этого менее бичующим. Ей было бы легче, если бы он обругал ее или накричал. Тогда она смогла бы ему ответить. Но Беннон никогда не принимал чужих правил игры.

– Почему, Кит? – властно спросил он. – Ты же сказала, что не будешь продавать ранчо.

– Да, я не хочу, но приходится. Мне нужны деньги.

– Значит, разговор, который был между нами совсем недавно, дня три назад, не был случайным... Неужели, узнав, что за ранчо можно получить десять миллионов, ты тут же изменила свое решение? – Его глаза потемнели от гнева. Нет, еще хуже. В его глазах был не только гнев, но и презрение. Он презирал ее.

– Эти деньги нужны не мне, а моей матери.

Оставив Беннона в прихожей, Кит прошла в гостиную, не в силах более выдержать его взгляда. Она была слишком расстроена, слишком зла.

– Ты не представляешь, во что обходится содержание матери в больнице, ее лечение, – сказала она сдавленным голосом, стоя к нему спиной. – У мамы нет страхового полиса и никогда не было. Тех тридцати тысяч долларов, что завещала ей тетка, не хватает на покрытие даже части расходов.

– Существуют различные программы помощи... – начал было Беннон.

– Она не имеет права на эту помощь, потому что ее годовой доход недостаточно низок. Я уже обращалась, заполнила уйму анкет и прошений. Я почти наизусть выучила их, но что из этого? Я даже обратилась к адвокату в Лос-Анджелесе, чтобы как-то обойти жесткие условия страхования, возможно, даже отказаться от наследства, чтобы мать могла пользоваться социальной помощью. Ничего не получилось.

– Есть другие выходы. Возможно, если бы ты работала...

– А что я, по-твоему, делала? – Кит в сердцах схватила диванную подушку и швырнула ее на пол, едва удержавшись от того, чтобы не бросить ею в Беннона. – Зачем я здесь? Думаешь, я приехала развлекаться? Я работаю здесь, снимаюсь в фильме.

– Тогда зачем спешить с продажей ранчо? Насколько мне известно, все считают, что после этого фильма ты станешь звездой.

– Но пока я еще не звезда, не так ли? – с вызовом бросила Кит. – И возможно, никогда ею не стану. А если и стану, то надолго ли этого хватит? Ты, наверное, слышал, что Том Круз и Харрисон Форд получают от десяти до пятнадцати миллионов долларов за фильм? А сколько получила за свой последний фильм Мюриэль Стрип? Или Глен Клоуз, или другие знаменитые киноактрисы? Они считают счастьем, если им достается хотя бы десятая доля того, что получают кинозвезды-мужчины. А агенты? Они ведь тоже требуют своего, а за ними – менеджеры, секретари, те, кто делает актрисе рекламу. В кинобизнесе никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Не забывай, что Дядюшка Сэм всегда начеку и своего не упустит. Денег может не хватить даже до следующего фильма, если он будет. Здесь никто не дает гарантий. Когда тебе везет, ты нужен всем, а когда ты на мели, тебя не угостят даже коктейлем. – Кит с силой ухватилась за спинку дивана. – Слишком многое зависит от всяких «если»: «если удастся», «если я продержусь на Олимпе лет пять». Могу ли так рисковать? Это слишком опасно.

– Но продать ранчо, Кит... – протестующе воскликнул Беннон. – Господи, да твой отец перевернется в гробу...

– Неправда. Если бы он был жив, он сделал бы то же самое, чтобы помочь матери. – Вера в это была единственным утешением Кит. – Черт возьми, Беннон, неужели ты не понимаешь? Счета от лечащего врача достигли ста тысяч долларов. Врачи предупредили меня, что мать может долго находиться в таком состоянии, многие годы и даже десятилетия, она никогда не поправится и не выйдет из больницы. Так что счета будут приходить. Больничные расходы постоянно растут, и суммы на счетах будут становиться все больше. Я вынуждена продать ранчо. Только так я смогу обеспечить лечение матери и постоянный уход за нею.

Беннон опустил голову.

– Почему ты не сказала мне об этом, Кит?

– Потому, что тебя это не касается. Это мои проблемы.

– Я мог бы договориться со штатом и обществом защиты природы. Они могут купить у тебя ранчо и сделать из него заповедник. Миллионов за десять или, возможно...

– Мне этого мало, – оборвала его Кит. – Сожалею, что я не сказала тебе сама, что продаю ранчо. А теперь мне все равно, что ты думаешь об этом, нравится тебе это или нет.

Лицо его снова застыло.

– Что ж, ты высказалась предельно ясно.

Беннон повернулся и вышел. Кит неподвижно стояла, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, потом услышала стук затворяемой дверцы и шум отъезжающей машины. Обхватив себя руками, согнувшись вдвое, она сжала себя так сильно, что почувствовала боль. Свою и Беннона.




16


В просветах между туч неожиданно блеснули лучи солнца и ярко заиграли на плитах торговой площади под окнами агентства Хадсон. Из окон своего кабинета на втором этаже Сондра видела, как Кит вышла из парадного и, остановившись, спрятала в сумочку документ, только что составленный Сондрой. Слегка тряхнув густой копной белокурых с медовым отливом волос, она пересекла площадь и вскоре скрылась за струями фонтана.

Сондра небрежно провела пальцем по краю папки, где лежал оригинал соглашения, и с удовлетворением посмотрела на четкую подпись Кит Мастерс. В едва заметной улыбке Сондры было что-то хищное, глаза настороженно блестели.

Но то и другое мгновенно исчезло, когда она услышала звон бокала за спиной. Сондра, обернувшись, увидела Уоррена перед лакированным шкафчиком с бокалом французского коньяка в руке.

Тщательно выщипанные брови Сондры сердито поднялись.

– Угощаешься за чужой счет, Уоррен?

– Надо же отпраздновать. – В его улыбке была уверенность. Он наполнил два бокала. – Утром мы сорвали неплохой куш с толстосумов из Денвера за торговый центр в Аспене. А потом нам преподнесли подарочек на блюдечке с голубой каемочкой. Такую удачу грех не обмыть, раз фортуна так милостива к нам.

– Успеем, а теперь надо заняться делом, – остановила его Сондра, подходя к своему столу.

Уоррен собирался было возразить, но раздумал и лишь пожал плечами.

– Как хочешь, – сказал он и вылил содержимое одного бокала в графин. Держа второй бокал в руке, он подошел к столу Сондры. – Кстати, – заметил он, опустившись на стул и закинув ногу на ногу, – в конце недели в Аспен пожалует известная тебе доктор Адамс. Я должен пригласить ее поужинать в субботу. За счет агентства, разумеется.

– Разумеется, – сухо повторила Сондра, отложив папку с документом Кит и потянувшись за блокнотом для заметок.

– Жаль, что я не член клуба «Карибу». Вот куда бы следовало ее повести. – Он залюбовался игрой света в бокале.

– Постарайся продать доктору Адамс и ее исследовательской группе здания, которые мы для них подобрали, и, кроме своих комиссионных, ты получишь в качестве премии годовой членский билет клуба «Карибу».

– Я пью за свой успех, – воскликнул Уоррен, подняв бокал.

– Пей, а потом перейдем к делу. – Сондра бросила на него быстрый и неодобрительный взгляд.

– К какому?

– Прежде всего позвони Эрнесту Груберу и скажи, чтобы немедленно съездил на ранчо Мастерс. Я хочу, чтобы он сделал как можно больше снимков во всех возможных ракурсах, пока остались еще осенние краски. – Говоря это, она делала пометки в своем блокноте. – Фотографии по качеству не должны уступать тем, что печатаются на разворотах в «Нешнл джиогрэфик мэгэзин». Они мне нужны завтра же.

– Это будет стоить тебе немалых денег, – предупреждающе заметил Уоррен. – За бесценок снимать на этот раз он не согласится.

– Знаю, – сказала Сондра, переходя к следующему вопросу. – Затем мне нужен видеофильм такого же высокого качества. Свяжись с фирмами «Контакт» и «Видео». Кто из них будет готов выполнить заказ в самые короткие сроки, тому и закажи. И еще мне нужны сегодня к пяти часам: вид ранчо сверху, топографическая карта и план местности.

– И все это к пяти? – нахмурившись, переспросил Уоррен.

– Самое крайнее – к половине шестого. В шесть я встречаюсь с Остином Джеймсом.

– С Джеймсом – землеустроителем?

– Да, – ответила Сондра, не отрываясь от своих записей.

– Зачем он тебе нужен? Что ты задумала?

– Новый Аспен.

– Новый? – Уоррен, забыв о коньяке, уставился на нее.

– Да. Ранчо «Серебряная роща» – идеальное место для него. – Сказав это, она подняла голову и помолчала какое-то время. – Как зовут художника-графика, которого мы однажды уже приглашали? Сэм, кажется?

– Сид Пэрриш.

– Пэрриш, – кивнула она и записала в блокнот. – Пригласи его, у него могут быть интересные идеи. – Она строго посмотрела на своего помощника. – Тебе не кажется, что дел у нас предостаточно и пора приниматься за них уже сейчас?

Уоррен молча посмотрел на нее, допил коньяк и поднялся со стула.

– Хотелось бы знать, что все это значит, – сказал он задумчиво.

– Всего лишь небольшая домашняя заготовка. Вот и все, – чуть улыбнувшись, ответила Сондра. В глазах ее была решимость. На сей раз она будет во всеоружии, когда встретится с Джи Ди Лесситером.

...Пока Пола была в парикмахерской, Кит бесцельно прохаживалась по Хантер-стрит. Ей не хотелось вспоминать о копиях соглашения, лежавших в ее сумочке. Решение принято, первые шаги сделаны, поздно да и незачем раздумывать.

Хмурое небо прояснилось, светило солнце, у нее оказалось свободное время, и она должна была провести его как можно лучше.

Кит пересекла Главную улицу у городского суда, внушительного здания из красного кирпича, построенного еще в прошлом веке. Не успела она миновать его, как из дверей суда вышел Беннон в синем костюме, при галстуке, с портфелем в руках, но по-прежнему в ковбойских сапогах и шляпе.

Увидев ее, он нахмурился и остановился на последней ступеньке лестницы. Кит, растерявшись от неожиданной встречи и вспомнив о вчерашней ссоре, застыла в нерешительности на тротуаре. Оба вынуждены были поздороваться.

– Я рада, что встретила тебя, – быстро нашлась Кит и полезла в сумочку. – Поскольку ты поверенный в делах отца, тебе полагается иметь копию соглашения, которое я только что подписала в агентстве Хадсон. Я собиралась послать его по почте, но, коль скоро мы встретились, я передам сейчас.

– Хорошо. – Беннон не глядя положил бумагу во внутренний карман пиджака.

– Я была расстроена и зла вчера, – торопливо промолвила Кит. – Не думай, Беннон, что мне все равно, что ты думаешь о продаже ранчо. Вовсе нет, но попытайся понять меня. Мне нелегко далось это решение. Я знаю, что ты чувствуешь...

– Неужели? – сказал он тихо, с вызовом. – Сомневаюсь. – Беннон отвернулся.

Чувствуя, что она опять может не сдержать себя, Кит сделала глубокий вдох и выдох и как можно спокойнее продолжала:

– Я знаю, ты против всяких перемен в этих местах...

– Ты ошибаешься, – резко прервал ее Беннон. – Я не против перемен в долине. Я против того, чтобы они происходили в пользу толстосумов. Именно это будет затеяно на твоих землях, Кит. Но тебе до этого уже нет дела, не так ли?

Тебя уже не будет здесь... Если, конечно, ты сама не вложишь кое-что из вырученных денег в здешние преобразования. Например, в строительство дорогого дома в Аспене, чтобы приезжать сюда раз в год на конец недели, как это делают твои друзья из Голливуда.

Он говорил спокойно, без гнева и упрека, но слова его были беспощадны. Кит снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы казаться спокойной.

– Беннон, пожалуйста, – попросила она. – Я не хочу спорить с тобой.

Встретив ее взгляд, он не отпустил его и долго смотрел ей в глаза, а затем как-то отрешенно покачал головой.

– Я не собираюсь спорить, Кит, или переубеждать тебя. – Вздохнув, он отвел глаза. – Я даже не сержусь. Просто я разочарован и огорчен.

Увидев его усталое, сразу помрачневшее лицо, Кит печально улыбнулась.

– Я верю тебе.

Карие глаза Беннона потеплели, когда он посмотрел на Кит. Толстяк, поднимаясь по ступеням суда, невзначай задел его, и Беннон, уступая ему дорогу, оказался рядом с Кит. Взяв ее за локоть, он тихо сказал:

– Давай пройдемся, – и повел ее к перекрестку. – Помнишь, в семидесятых, когда мы еще учились в школе, Аспен вдруг охватила лыжная лихорадка. Это было после Олимпийских игр в Скво-Вэлли. Тогда власти города решили ужесточить режим въезда и проживания в городе, чтобы спасти природу и уникальность Аспена от нашествия туристов. – Они остановились на перекрестке перед светофором. – Последовала неизбежная расплата. Запрет на распродажу земли в городе и окрестностях вздул цены на нее. Запретный плод сладок.

Зажегся зеленый свет светофора, и Кит с Бенноном пересекли улицу.

– С тех пор спрос на земельные участки в Аспене неизменно растет и соответственно – цена на них. За последние три года она возросла вдвое.

– Это печально, но все же лучше, чем другая альтернатива. Жизнь в Аспене оживилась, он стал удобным и привлекательным местом для многих.

– Ты так считаешь? – Они шли по Милл-стрит, в конце которой открывался великолепный вид на гору Аспен. – Если ты еще этого не успела заметить, я тебе подскажу: Аспен снова превратился в город-призрак. На этот раз благодаря пустующим роскошным особнякам и виллам. Их хозяева приезжают в свои мертвые дома от силы раза два в год. – Он внимательно посмотрел на идущую рядом Кит. Теперь это был прежний добрый и дружеский взгляд. – Ты много увидела на улицах знакомых лиц?

– Нет, совсем немного, – призналась Кит. – Но я здесь совсем недавно.

– Это не имеет значения. Не в этом дело. Просто многих из прежних знакомых ты уже здесь не встретишь. И что самое печальное – их с каждым годом становится все меньше.

– Людям свойственно менять места. Это наша национальная черта.

– Да, но причины теперь совсем иные, – горячась заметил Беннон. – Например, директор местного музея искусств покидает город потому, что не может снять для себя двухкомнатную квартиру меньше чем за две тысячи долларов в месяц. Дешевле здесь квартир не сдают.

Кит не знала что ответить. Какое-то время они шли молча.

– Я ни в чем не виню тебя, Кит. Ты заботишься о больной матери и вынуждена искать способ помочь ей. У меня тоже есть свои проблемы. Например, как вырастить и воспитать дочь в городе, где все меряется деньгами и материальным благополучием, а в магазинах торгуют отныне только норковыми манто. – Он указал на одну из витрин мехового магазина. – Или сапожками за четыреста долларов, а свитерком – за шестьсот. У ее сверстниц есть собственные телевизоры, сверхсовременные магнитофоны и компакт-диски, а в поместьях – плавательные бассейны с подогревом воды. Великие времена, высокий стиль жизни и не менее высокие цены. Это не та обстановка, в которой рядовому жителю провинциального городка хотелось бы растить и воспитывать своих детей.

– Пожалуй, ты прав, – тихо согласилась Кит и с горечью подумала, что подобные заботы ей неведомы и детей у нее, увы, нет. Невольно опять подумалось, как все могло бы быть по-другому у нее с Бенноном, если бы он не женился на Диане. Но Кит тут же прогнала мысли об этом. Какой смысл?

– Те, кто продолжает работать в Аспене, в большинстве своем не живут в нем. Почти никто из приезжающих сюда не пытается здесь долго задерживаться. Редкие рестораны обслуживают посетителей днем, почти все – только вечером. Страшно подумать, что будет, если добровольцы местной пожарной команды покинут город в поисках мест получше, – промолвил Беннон мрачно и вздохнул. – Я делаю все, чтобы этого не случилось, но этих усилий недостаточно.

– Именно поэтому ты сдал школьному учителю комнаты над конторой и встал на защиту того бедняги, которого так безжалостно хотел выселить с квартиры хозяин? – вспомнила Кит, глядя на Беннона со скрытым восхищением.

– Иногда я кажусь себе тем голландским мальчуганом из сказки, который попытался спасти город, заткнув пальцем дыру в плотине, – грустно промолвил Беннон. – Разве так надо браться за наши проблемы? Легкого решения, конечно, нет, я знаю. В этом городе слишком много денег, а они меняют психологию людей. Бедняк видит жизнь совсем иначе, чем тот, у кого миллионы в кармане. Деньги диктуют свои законы.

– Я не согласна с тобой.

– Нет, это так, Кит. Представь себе, что кто-то, потратив всего десять долларов, начинает продавать на улице с лотка лимонад по два доллара за стакан. Уверяю тебя, ему бы не поздоровилось. Но если он отгрохает многоквартирный дом за пять миллионов долларов и начнет сдавать квартиры, беря по три тысячи долларов в месяц за каждую, ему все простится, хотя это такое же мошенничество, как в случае с лимонадом.

– Это действительно плохо, – согласилась Кит и со стыдом почувствовала, как наивно и неубедительно прозвучали ее слова.

– Конечно, плохо, – подтвердил Беннон и вдруг указал ей на противоположную сторону улицы. – Ты помнишь Макса Дэвиса? – неожиданно спросил он.

– Тирана Макса? Ты шутишь? – радостно улыбнулась Кит, вспомнив крупного, краснолицего и громкоголосого режиссера местной театральной труппы и свою первую роль у него. – Разве его можно забыть? Он до сих пор работает?

– Да, до сих пор. Сейчас он репетирует какую-то музыкальную вещицу в здании нашей оперы.

Беннон кивнул в сторону красного кирпичного здания на углу. Трехэтажный оперный театр, построенный век назад благодетелем Аспена Джеромом Уиллером, до сих пор оставался достопримечательностью города и самым высоким его зданием.

– Хочешь, зайдем? – предложил Беннон.

– О, с удовольствием! – воскликнула Кит и, схватив его за руку, потащила через улицу.

В фойе было темно, а в зрительном зале освещена была лишь голая, лишенная декораций сцена. Она-то и притягивала к себе Кит, осторожно и бесшумно шедшую по проходу между рядами кресел. Она неотрывно смотрела на группу из шести танцовщиц на сцене в трико и толстых шерстяных до колен чулках. Шла репетиция.

– Пять, шесть, семь, восемь, – отсчитывал хореограф, хлопая в ладоши.

Пианист, энергично ударяя по клавишам, играл что-то шумное. Шесть танцовщиц единым движением взбрасывали руки, вскидывали головы и делали прыжок. Кит заняла второе место от прохода в пятом ряду, оставив Беннону крайнее.

Хореограф, кажется, был доволен и только подбадривал.

– Выше, выше, хорошо. Бедро вперед, отлично. Выше ногу, резче движения. Вы эстрадные танцовщицы, а не балерины.

Кит, подавшись вперед, увлеченно следила за слаженными движениями танцовщиц, слышала гулкий стук прыжков по пустой сцене, видела потные лица, спутанные волосы, потемневшие от пота эластичные повязки на лбу.

Наконец музыка смолкла, танцующие застыли в одной позе – полусогнутые ноги, вскинутые руки, резкий поворот головы, подбородок прижат к плечу. Кит слышала их тяжелое дыхание, и ей вдруг захотелось как-то ободрить их громкими аплодисментами.

Но неугомонный хореограф опередил ее командой:

– Повторим. Все сначала. Начали.

Кое у кого на лице появилась недовольная гримаска, но никто не сказал ни слова, не издал ни единого звука протеста.

Кит, наклонившись к Беннону, прошептала:

– Представляешь, красные атласные, очень открытые платья, черные кружева, страусовые перья, пикантные подвязки... И все это на фоне декораций американского салуна времен Дикого Запада.

Бросив взгляд на Беннона, Кит увидела в его глазах веселое удивление. Но, по мере того как он смотрел на нее, взгляд его менялся, в нем появилась печаль и ожидание. Рука его легла на спинку ее кресла. Кит не хотела снова вспоминать, где и когда они вот так сидели в темноте, вполне невинно, а впрочем, иногда и нет... Она чувствовала на себе взгляд Беннона, и это ее беспокоило. Ей показалось, что его рука, лежавшая на спинке кресла, шевельнулась. Возможно, он хочет обнять ее... Но тускло блеснувшее обручальное кольцо на его пальце заставило ее взять себя в руки. Глаза Кит снова смотрели только на сцену. Она чувствовала, как отчаянно бьется ее сердце. Беннон действительно снял руку со спинки кресла, но, пронеся ее над головой Кит, положил на подлокотник.

Бросая исподтишка взгляды на профиль Беннона и боясь повернуть голову, Кит старалась смотреть только на сцену, на тяжелые складки красного плюшевого занавеса над ней, позолоту лож, изящную линию балконов, на все, что мог выхватить из темноты ее взгляд.

Чтобы нарушить напряженное молчание, она стала вслух вспоминать, как в детстве бывала здесь.

– Мама часто брала меня в оперу, и тогда мне казалось, что прекраснее этого места нет ничего на свете. А было это еще до последней реставрации театра, обошедшейся городу в четыре с половиной миллиона долларов, – добавила вдруг она, но потом снова вернулась к своим детским воспоминаниям. – Прежде чем гас свет и поднимался занавес, я успевала представить себе, в каком великолепии видели театр те, кто приходил сюда сто лет назад. Я закрывала глаза и оказывалась среди них – шуршащие платья из шелка и тафты, аромат от надушенных платочков, в моих руках программка, отпечатанная на белой атласной бумаге... – Приглушенный до шепота голос Кит словно растворялся в воздухе. – Наконец поднимался занавес, и я уже видела, как сама стою на этой сцене.

– Что ж, возможно, так оно и будет.

– Возможно, – не замечая, что повторяет за ним, произнесла Кит. – Если вспомнить, сколько раз этот театр пустовал, всеми забытый и заброшенный, лежал в развалинах после пожара, то кажется чудом, что его не снесли и он все еще стоит.

– Знала бы ты, сколько рассказов я наслушался от деда о его подвигах при тушении последних двух пожаров в театре, – вспомнил Беннон, прервав фразу добродушным, еле слышным, как придыхание, смешком.

– Представляю, какое их было множество, – широко улыбнулась Кит, обрадованная тем, что напряжение и тени прошлого исчезли и они снова беседуют как добрые друзья.

– Да, – согласился Беннон и вдруг кивком головы указал ей на силуэт человека в первом ряду. – Не Макс ли это?

– Похож на него, – согласилась Кит. Широкие плотные плечи. Характерный поворот головы и густая шевелюра показались ей знакомыми, но ей не удалось разглядеть его хотя бы в профиль, чтобы окончательно убедиться. Но вот сидевший ухватил себя за подбородок, и этот жест рассеял все сомнения.

– Это Макс, – шепотом уверенно сказала Кит, когда, оставив в покое подбородок, Макс потер пальцем кончик носа.

Музыка смолкла.

– Хорошо, – послышался голос хореографа, объявлявшего таким образом короткую передышку. Девушки разбрелись по сцене, вытирая полотенцами потные лица, шеи, плечи, опускаясь на пол и массируя усталые мускулы ног. Кое-кто в изнеможении даже растянулся на сцене. Сухощавый, подвижный, весь из мускулов, хореограф повернулся к Максу.

– Ну как? – спросил он.

Но прежде, чем Макс успел поднять свое грузное тело с кресла, Кит уже озорно выкрикнула из зала:

– Мне понравилось.

Повернувшись, Макс грозно рявкнул в темноту:

– Кто там?

– Одна из немногих, у кого хватало смелости перечить вам, Макс Дэвис, – весело ответила Кит и поднялась. Беннон, привстав в кресле, пропустил ее.

Макс, увидев идущую по проходу Кит, готов был расплыться в улыбке, но передумал и напустил на себя нарочито грозный вид.

– Ты хочешь сказать, что была настолько глупа, что спорила с режиссером, Кит Мастерс?

– Лучше скажи – «молода», – предложила компромисс Кит.

– Ладно, молодо-зелено. Ты действительно была слишком зеленой, и у тебя был талант, которым ты не знала как распорядиться, – согласился Макс, заключая Кит в свои медвежьи объятия. Но тут же отстранил ее и, строго посмотрев, сказал: – А что касается того, что ты видела на сцене, то до похвал далеко. Вяло, мало огня...

– Да нет же, Макс. В костюмах, среди декораций, как только заиграет оркестр, все будет иначе...

– Ты все еще продолжаешь спорить с режиссерами, Кит? – прищурив глаза, посмотрел на нее Макс.

– Только не с тобой, Макси. – Кит быстро чмокнула его в щеку и почувствовала знакомый запах крема после бритья. – Твои внуки по-прежнему дарят тебе только этот крем ко Дню отца?

– И на день рождения, и на Рождество, – насмешливо улыбнулся Макс. – У меня его целый склад. Хватит до конца дней моих. – Тут он наконец заметил Беннона и, кивнув на него, шепнул Кит на ухо: – А ты по-прежнему в хорошей компании.

– Ты так считаешь? – с нарочито серьезным видом приняла эту оценку Кит.

– Я знаю, – уверенно сказал Макс и сунул Беннону свою большую мясистую руку. – Рад снова видеть тебя, Беннон.

– И я тебя, Макс.

Сделав шаг вперед, Беннон пожал протянутую руку, а затем снова отошел к рампе и оперся о медный брус, отделявший оркестровую яму от партера.

– Я не успел поблагодарить тебя, Беннон, за твою поддержку, – сказал Макс. – Я имею в виду жилищную программу.

– Не я один поддержал ее, нас было немало.

– Но ты, можно сказать, добил их. – И, взглянув на Кит, Макс добавил: – Уверен, он ничего тебе не сказал об этом, не так ли?

– Нет, – призналась заинтригованная Кит. – Он, правда, говорил, что в городе проблемы с жильем.

– Проблемы? Это не то слово! – воскликнул Макс. – Прошлой зимой были сорваны гастроли нашей постоянной театральной труппы из-за того, что невозможно было снять квартиры для актеров.

– Я этого не знала, – нахмурилась неприятно удивленная Кит. – Отец ничего не писал мне об этом.

– Теперь, надеюсь, ты представляешь, насколько серьезно обстоят дела с жилищным вопросом? – разошелся Макс. – Срыв театрального сезона был буквально шоком для нашего города. Но нет худа без добра. По крайней мере всем стало ясно, что проблема существует и требует решения. Город, кажется, собирается выделить ряд жилых кварталов, где арендная плата станет доступной учителям и служащим. К несчастью, список нуждающихся в жилье все еще велик – более двухсот человек. – Макс умолк, и в глазах его появилась прежняя лукавая смешинка. – Заговорив о наших неурядицах, я, кстати, вспомнил и о хорошем. Ты помнишь Гарта Тернера?

– Конечно, – оживилась Кит, тут же вспомнив актера, с которым поработала немало. – Что он поделывает теперь? Я слышала, он уехал в Нью-Йорк.

– Вернулся. Сейчас он за кулисами.

– Ты шутишь? – радостно воскликнула Кит.

Макс, сложив ладони рупором, крикнул хореографу на сцену.

– Эй, Крис, позови-ка Гарта. Скажи, что кое-кто хотел бы повидаться с ним.

Беннон покинул свое место у рампы.

– Похоже, у вас сейчас начнется встреча старых друзей, а мне необходимо сделать несколько неотложных звонков, – сказал он, взглянув на часы.

– Рад был видеть тебя, Беннон, – помахал ему Макс.

– Взаимно, Макс, – ответил Беннон, кивнув на прощанье Кит.

– Увидимся, – едва успела ответить Кит, ибо на сцену уже выскочил взволнованный Гарт Тернер, а за ним и другие актеры. Как заметила Кит, в основном молодежь.

– Ясно. Крис сказал им о тебе, – съязвил Макс. – Ничто так не волнует сердце провинциальных актеров, как слух о визите в их театр столичной звезды.

– И ты туда же, Макс! – с упреком возразила Кит. – Ведь еще не отсняты даже первые метры пленки.

– У тебя есть все, чтобы стать звездой. – Он окинул ее изучающим взглядом. – Боюсь, ты по-прежнему чересчур мягка, податлива и доверчива. Но ничего, со временем закалишься до нужной прочности.

Кит почему-то задели эти слова Макса, и, рассмеявшись, она решила все превратить в шутку.

– Ты же знаешь, Макс, что у меня золотое сердце.

– То-то и оно.

Продолжить разговор им помешал уже спустившийся в зал Гарт. Схватив Кит за руку, он повернул ее к себе.

– Клянусь жизнью, что передо мною Кит Мастерс собственной персоной, да еще в расцвете красоты и славы.

Мальчишеское озорство в его глазах несколько ослабило появившийся в них настороженный блеск.

Кит рассмеялась, а потом вздохнула.

– Сколько лет, сколько зим, Гарт!

– Да, много лет прошло. – Его пальцы чуть сжали руки Кит. – Ты с благотворительной целью посетила наши трущобы или тебя привело что-то другое?

– Этот театр мало похож на трущобу. – Кит обвела взглядом позолоту и богатое убранство зала.

– Это верно. – Гарт расплылся в улыбке и, повернувшись к актерам, держащимся поодаль, представил им Кит.

– Одна из самых блистательных актрис нашей труппы.

Кит в растерянности поначалу попыталась понять, что выражают обращенные к ней незнакомые лица. Их было шестеро: две актрисы и четыре актера. В их глазах могли быть робость, жадное любопытство, недоверие, надежда или холодное безразличие. Гарт, представляя их, мешал их личные имена с именами героев, которых они играли. Кит даже не пыталась разобраться или что-либо запомнить, а только улыбалась и пожимала протянутые руки.

– Гарт сказал нам, что вы с ним играли во время летних гастролей, – заметил пожилой, лет пятидесяти, актер. – Мы не поверили, решили, что он прихвастнул.

– Нет, он сказал правду. Мы действительно играли вместе, – улыбнулась Кит. – Нам есть что вспомнить, это были веселые времена.

– С Кит отлично работать. Она очень веселая и остроумная, – подтвердил Гарт не очень убедительно. – Помнишь ту злую шутку, которую ты со мной выкинула?

– Еще бы. Ты имеешь в виду тот случай, когда я перепутала все твои шпаргалки с записью реплик, да?

– Ты отлично знаешь, что я имею в виду.

– Видели бы вы его тогда, – смеясь обратилась Кит к актерам. – Дело в том, что Гарт однажды поленился выучить как следует реплики для третьего акта пьесы и решил обойтись шпаргалками. Он заготовил их и спрятал на сцене в самых непредсказуемых местах. Например, приклеил к внутренней стороне обложки книги, к днищу пепельницы, внутри горлышка вазы. Каким-то образом ему удалось убедить Макса, что герой, которого он играет, чертовски любознателен и ко всему проявляет интерес. Берет, мол, вещь в руки, разглядывает и прочее...

– И Макс купился, – прервал ее Гарт и сам продолжал дерзко, как мальчишка, улыбнувшись режиссеру: – Кит проведала об этом и, оставшись после репетиции, поменяла местами все мои шпаргалки. На следующий день был последний прогон перед генеральной. Представляете мое положение?

– Я никогда не забуду выражения его лица и той паники, которая охватила его, когда он открыл книгу и увидел не ту реплику. Он стал путаться, что-то импровизировать, бегать по сцене в поисках нужной шпаргалки.

– Ты тоже неплохо сымпровизировала, когда изобразила лицемерное удивление: «Дорогой, что случилось? Ты потерял дар речи?» В тот момент я готов был убить тебя.

– Хотя бы потому, что Макс разразился таким потоком бранных слов, каких мы от него не слышали никогда, – доверительно, вполголоса сообщила актерам Кит.

– Конечно. Пришлось выучить роль назубок для генеральной репетиции, – добавил Гарт, теперь уже улыбаясь воспоминаниям.

– С нами играла Дорис Макэлрой, не так ли? Где она сейчас?

– Кажется, замуж вышла и уехала... Да, в Техас, насколько я помню. А помнишь Билла Граймса? Он где-то в Небраске. – Они еще несколько минут обменивались сведениями о прежних коллегах, пока Гарт наконец подвел итог: – Знаешь, Кит, ты, пожалуй, единственная из нас, кто чего-то достиг.

Это позволило одной из актрис отважиться переменить тему разговора.

– Когда начинаются съемки вашего фильма? – поинтересовалась она.

– Не раньше чем через несколько недель.

Точно не знаю.

– Будут привлекать местных актеров?

– Я не знаю, но думаю, что будут.

– Надеюсь, ты им подскажешь, какие здесь россыпи талантов, которые только ждут, чтобы их позвали? – сказал Гарт шутливо и небрежно, но глаза его были серьезны и полны тревожного ожидания.

– Джон часто бывает в Аспене, и, я думаю, он о вас знает, – понимающе улыбнулась Кит.

– Увидишь его, шепни ему на ушко мое имя, – полушутя-полусерьезно заметил Гарт. – Я согласен на любую роль – инструктора по лыжному спорту, метрдотеля, портье, богача, бедняка...

– С последней ты особенно хорошо справишься, – пошутил кто-то из актеров.

– Представляю, как поднимет мой престиж участие в фильме, поставленном самим Джоном Тревисом! – воскликнул молодой красивый актер и энергично потряс в воздухе рукой. – Чего бы я не сделал для этого, черт побери!

– Похлопочи за нас, Кит. Они должны нас использовать.

– Вы ошибаетесь, если думаете, что я пользуюсь каким-то влиянием. – Эта сцена напомнила Кит многие другие, подобные ей. Всякий раз, когда она бывала в обществе актеров или просто знакомых в Лос-Анджелесе, все заканчивалось просьбами помочь, посодействовать, дать шанс получить роль. Большую или маленькую, не имеет значения, пусть даже всего два слова в какой-нибудь сцене. Это не столько раздражало ее, сколько ставило в глупейшее положение.

– Я уверена, Джон Тревис иного мнения, – заметила молодая актриса, многозначительно посмотрев на Кит.

– Ну же, Кит. Думаю, ты не забудешь о старых друзьях? – как бы испытывал ее Гарт. – Тебе повезло, теперь помоги другим.

– Ладно, поговорили, теперь за дело, – вовремя вмешался Макс. – Вы, друзья мои, надеюсь, не забыли, что мы собрались здесь, чтобы работать, а не для задушевных бесед.

– Видишь, он все такой же погонщик рабов, – кивнув на Макса, сказал с ухмылкой Гарт, повернувшись к Кит.

– Вижу, – улыбнулась Кит.

– Эй, Гарт! – окликнул актера кто-то со сцены. – Вечеринка с пиццей отменяется?

– Ни в коем случае. Добро пожаловать сегодня, с пяти до десяти вечера. Приходите, кто когда сможет, но пиво и вино ваше.

Упоминание о пицце напомнило Кит о многом.

– Дженни по-прежнему угощает всех своей сказочной пиццей с перцем, оливками и колбасой?

В то памятное лето десять лет назад Кит вдоволь полакомилась настоящим кулинарным чудом Дженни.

– Что ты! Ее пицца стала еще вкуснее.

– Это невозможно! – воскликнула Кит, почему-то надеясь, что сейчас ее тоже пригласят.

– Уверяю тебя, что возможно, – сказал Гарт и, махнув рукой, последовал за своими друзьями. – Пока. Еще увидимся, Кит.

– Конечно. – Кит почувствовала, какой натянутой становится ее улыбка.

А потом она услышала, как молоденькая актриса громким шепотом упрекнула Гарта:

– Почему ты не пригласил ее?

– Спустись на землю, Анни, – ответил ей тоже шепотом Гарт. – Мы ей больше не компания. Она небось ужинает вечером у Гордона, или в «Пиньонс», или в «Сицилии».

– Да, Анни, – подтвердил еще кто-то. – Она слишком важная персона для наших посиделок.

– Я никогда не буду такой, если мне повезет, – горячо заявила девушка.

Кит хотелось сказать девушке, что ей не пришлось бы выбирать, куда пойти. Главное было в том, чтобы ее пригласили. Она на какое-то мгновение даже подумала, что сама сейчас напросится в гости к Гарту, но тут же поняла, что так, как прежде, уже не будет. Они сами этого не захотят.

Попрощавшись с Максом, Кит поспешила на свидание с Полой.




17


Солнечные зайчики от хромированного бампера белого «ровера», стоявшего у крыльца, на мгновение ослепили Кит, когда, проехав мимо, она остановила свой джип. Она даже закрылась рукой от их режущего глаза света, но угол отражения уже изменился, и зайчики исчезли.

– У нас гости, – заметила Пола.

– Это Джон.

Увидев, как он легко сбегает с крыльца им навстречу, Кит улыбнулась – впервые с тех пор, как они с Полой выехали из Аспена.

Джон распахнул дверцу джипа, не дожидаясь, когда Кит выключит зажигание.

– Ты кстати, Джон, – приветствовала его Пола с заднего сиденья. – Поможешь внести в дом мои покупки.

– За какие-нибудь три часа Пола успела причесаться у парикмахера и побывать в половине всех магазинов Аспена. – Перекинув через плечо ремень сумки, Кит вышла из машины. – Поражаюсь, как это ей удается.

– Практика, моя дорогая, всего лишь практика, – ответила Пола. Вынув из машины одну из многочисленных сумок с покупками, она, не дожидаясь Кит, направилась к дому.

– Я помог бы тебе, Пола, – крикнул ей вслед Джон, обхватив Кит ниже талии и медленным взглядом окидывая повернутое к нему лицо. – Но, боюсь, мои руки заняты.

– Так уж заняты, Джон? – съязвила Кит и, упершись ладонями в его грудь, откинула назад голову.

– Это бесспорный факт, дорогая, и очень приятный для меня. – Он попытался поймать ее губы.

Она почувствовала, как его руки скользнули вверх по ее спине, и теперь он уже с силой прижал ее к себе, чувствуя одновременно и податливость, и сопротивление ее тела. Протянутые губы были нежными и теплыми. Кит, выпростав руки, обвила его шею.

Джона обожгло жгучее желание не только властвовать над ее телом. Его влекли к Кит ее неистраченная энергия, живой талант, жажда жизни и редкое умение радоваться ей.

Кит безотчетно отдалась его сильным рукам, подчиняясь почти интуитивному желанию быть обласканной и любимой.

Когда первые страстные поцелуи ослабели, Кит просто уютно устроилась в объятиях Джона, согретая его теплом.

– Я соскучилась, Джон Ти, – шепнула она, легонько целуя его в шею.

– Я тоже, – просто признался он и потерся подбородком о шелковистую макушку. Ее волосы пахли свежим вечерним ветерком. – Нолану и мне необходимо слетать в Лос-Анджелес по кое-каким делам. Собери вещички, я беру тебя с собой.

– Надолго? – спросила Кит, отодвигаясь.

– На четыре или пять дней. Самое большее на неделю.

– Очень заманчивое предложение. – Кит откинула со лба спутанные волосы. – Но у меня назначено интервью, и к тому же...

Закончить фразу ей помешал недовольный голос Полы с крыльца:

– Мне очень жаль прерывать воркование голубков, но тебя, Кит, просят к телефону.

– Кто? – спросил Джон, не отпуская Кит.

– Мори.

– Скажи, что Кит перезвонит ему.

– Нет-нет, скажи, что я сейчас приду. – Кит с упреком посмотрела на Джона и сняла его руки со своих плеч.

– Забудь о Мори, – сказал ей Джон, как только Пола скрылась в доме. – В Лос-Анджелесе я познакомлю тебя с Сидом Грэмом...

– Нет. – Кит закрыла ему рот поцелуем. – Разговор окончен. А теперь отпусти меня, я хочу знать, зачем я понадобилась Мори.

Джон неохотно отпустил ее. Кит, сделав несколько шагов, вдруг повернулась и посмотрела, идет ли он за ней.

Он стоял на месте.

– Разве ты не зайдешь?

– Меня в аэропорту ждет Нолан, – резко ответил Джон и, повернувшись, направился к машине. – Я позвоню тебе.

Он знал, что зол и груб, но что он мог поделать. Его бесила ее непонятная верность Мори Роузу. Благородно, но глупо. Почему она не слушается его советов? Ведь он только хочет помочь ей.

Сев в машину, он с силой нажал на стартер и, разбрасывая колесами гравий, резко развернул «ровер» и выехал за ворота.

Глядя, как оседает поднятая колесами пыль, Кит провела рукой по волосам и вдруг почувствовала, как она устала и недовольна собой. Словно и не было всего того приятного и таинственно волнующего, что она испытала несколько мгновений назад. Вздохнув, она медленно поднялась по ступеням крыльца, сознавая, что ей совершенно безразлично, что скажет ей сейчас Мори.

– Почему ты не звонишь мне? – услышала она его упрек, как только взяла трубку. – Не мешало бы время от времени справляться, как идут дела. Как прошло интервью с «Папи»?

– Отлично. – Кит опустилась на диван.

– О чем они тебя расспрашивали? Сказали, когда напечатают интервью?

– Я не спросила.

– Хорошо, я сам узнаю. Не забудь, к тебе в субботу наведается репортер из Денвера и журналистка из Аспена...

– У меня все записано, Мори. Мы с тобой все уже обговорили. Ты что, забыл?

– Я все помню. Я просто хочу лишний раз тебе напомнить, сама понимаешь. Реклама свое дело делает, Кит. Я каждый день получаю сценарии для тебя. Собралась уже целая пачка, отправлю тебе сегодня же. Помяни мое слово, Кит, у тебя будет новый контракт еще до того, как ты закончишь съемки. В городе о тебе уже говорят. И говорят нужные нам люди.

– Замечательно, Мори, – механически улыбнулась Кит, вертя в пальцах провод телефона.

– Что-то не слышу особой радости, – упрекнул ее Мори.

– Что ты, я рада. – Она оставила в покое телефонный провод. – Ты же знаешь, Мори, как я люблю свою работу. – Хоть здесь-то она могла не кривить душой. А что касается прессы, рекламы, интервью, общественного мнения, интриг и политиканства, то все это начинало вызывать у нее отвращение, и Мори следовало бы это знать.

– Ты и здесь справишься, детка. Кстати, я сумел всех убедить. Я уверен, мы справимся. Я верю в тебя, всегда верил.

– Постараюсь.

– Мне пора. Разговор с одним типом из «Парамаунта», он будет звонить. Я еще сделаю из тебя звезду, вот увидишь. – Он повесил трубку.

Все последующие дни Кит была занята делами. Она постаралась загрузить себя как только можно, чтобы ни о чем не думать.

Скрестив ноги, она сидела на полу перед шкафом с охотничьими ружьями отца, вытаскивая из нижних ящиков старые журналы, коробки с патронами, приспособления для чистки ружей, промасленные лоскутья, охотничьи ножи и уже совсем непонятный мусор в виде старых оберток от жевательной резинки. Она не переставала удивляться тому, как отцу удавалось находить что-то нужное в этом беспорядке. Впрочем, посторонних также удивлял беспорядок в ее собственных вещах, вспомнила Кит.

Когда она бросила три последних журнала в общую груду на полу, из одного из них выпали грязные отцовские носки.

– Наверное, он так и не заметил их исчезновения, – пробормотала про себя Кит, отбрасывая их подальше, к тряпью, и на всякий случай отвернув нос.

– Что ты сказала? – Пола неподвижно лежала на диване с питательной маской на лице – на голове тюрбан из полотенца, одна нога еле прикрыта полой бирюзового халатика. Пилочкой она подправляла ногти, покачивая обнаженным коленом под медленную джазовую мелодию, журчавшую из проигрывателя.

Не собираясь сообщать ей о носках, Кит сказала, что, пожалуй, все эти журналы надо сдать в макулатуру, если это удастся.

– Похоже, последние три года отец выписывал все выходящее здесь.

– Там есть что-нибудь интересное?

– Нет, если, конечно, тебя не интересуют журналы для охотников и любителей рыбной ловли. Хочешь полистать?

Кит улыбнулась, представив себе Полу листающей журнал для охотника.

– Пожалуй, нет, – пробормотала Пола изменившимся голосом. Очевидно, маска уже достаточно застыла.

– Чип сказал, куда он приглашает тебя сегодня вечером? – Кит потянула за край журнала в углу полки, и вся стопка рухнула на пол. Недовольно поморщив нос и осознав, что все это придется убирать ей самой, Кит мрачно продолжила: – Это может быть «Гордон» или «Пиньонс».

И вдруг с досадой вспомнила, что именно эти рестораны с иронией упомянул Гарт.

– Нет, не сказал, – не успела ответить Пола, как в входную дверь кто-то громко постучал. – О Боже, – в панике воскликнула она, – кто-то пришел!

Сорвавшись с дивана, Пола мигом взбежала по лестнице наверх, одной рукой придерживая тюрбан из полотенца, а другой пытаясь запахнуть узкие полы халатика.

Кит поднялась и, неторопливо перешагивая через разбросанные журналы и давая Поле время скрыться в спальне, наконец подошла к двери.

На крыльце стоял незнакомый человек лет за тридцать в легких брюках цвета хаки, спортивных матерчатых туфлях на резиновой подошве и во фланелевом пиджаке. На губах его было подобие вежливой улыбки, взгляд, которым он окинул Кит, был цепким и все подмечающим.

– Вы – Кит Мастерс, – утвердительно произнес он.

Кит сначала посмотрела мимо него во двор на автомобиль, скорее всего взятый напрокат, и лишь потом опять взглянула на гостя.

– Вы угадали. – Она улыбнулась, увидев торчащий из его кармана край блокнота, и по вздутию того же кармана определила, что в нем также портативный магнитофон.

– Я – Клэнси Филлипс.

– Репортер, не так ли?

А про себя подумала, что, кажется, уже научилась узнавать эту братию по одному внешнему виду.

– Независимый репортер, – уточнил гость, продолжая пристально разглядывать ее. Он, несомненно, уже заметил ее растрепанные волосы и почти полное отсутствие косметики.

– Вас прислал Мори?

Кит нахмурилась: в ее записях этот визит не был предусмотрен.

– Да... Если я не вовремя, то могу зайти в другой раз.

– Нет, ничего, – ответила Кит, предпочитая поскорее отделаться. – Только Мори, очевидно, забыл меня предупредить о вашем визите сегодня.

Однако Кит открыла дверь пошире, пропуская его.

– Входите. Извините за беспорядок.

– Ничего, не беспокойтесь.

Наконец Кит удобно уселась в отцовском кресле, магнитофон стоял рядом на столе, а Клэнси Филлипс расположился на тахте.

Интервью началось с банальных вопросов о ее детстве, родителях, школе и наконец коснулось того, ради чего репортер и пожаловал. Конечно же, Джон Тревис.

– Вы можете что-нибудь сказать о вашем романе с Джоном Тревисом? – спросил репортер, и его до того спокойные глаза оживленно заблестели.

Кит вполне искренне рассмеялась.

– Значит, у нас с ним уже роман, не так ли?

– И в полном разгаре, насколько я наслышан.

– А вы всегда верите всему, что слышите? – спросила Кит насмешливо.

– Вы часто появляетесь вместе. Ведь вы не станете этого отрицать?

– Конечно, не стану, – ответила Кит, решив чрезмерно не развивать эту тему.

– Скажите, что вы чувствуете, встречаясь с мужчиной, ставшим своего рода символом сексуальности?

– Джон Тревис считает себя прежде всего актером.

– Это его дело, но для женщин Америки он прежде всего сексуально привлекательный мужчина. Кажется, это Робин Лич назвал его воплощением чувственной пульсации.

– Возможно.

Попытки репортера направить беседу в явно определенное русло стали раздражать Кит. Но она и виду не подала. У этой игры свои законы, и надо сыграть свою роль до конца, решила она.

– Когда вы с ним появляетесь вместе, вас не беспокоит повышенное внимание женщин к вашему спутнику или, возможно, даже их попытки флиртовать с ним?

– Почему это должно меня беспокоить?

– Многие женщины испытывали бы ревность.

– Я не отношусь к ним. Я сама по себе.

– Значит, не в этом причина ваших размолвок?

– Каких размолвок? – спросила Кит ледяным тоном. – Назовите.

– Вы хотите сказать, что между вами и Джоном Тревисом никогда не возникали разногласия и вы никогда не ссорились?

– Именно это я хочу сказать. – Кит изменила тон. – Откуда вы взяли, что мы ссоримся?

Он неопределенно пожал плечами.

– Вы прилетели сюда с Тревисом в одном самолете, остановились в его доме... А потом вдруг переселились сюда. Сейчас он в Лос-Анджелесе, а вы здесь...

На мгновение Кит потеряла дар речи. Неужели на основании таких пустячных фактов можно сделать далеко идущие выводы? Она была потрясена.

– У Джона дела в Лос-Анджелесе, а у меня здесь назначены интервью, которые нельзя отменить.

– Их можно было бы дать в Лос-Анджелесе.

– Не все. Речь идет о репортерах местной прессы.

Кит почувствовала, что не выдержит и вот-вот сорвется, и постаралась взять себя в руки.

– Продолжим нашу беседу, – сказала она.

– Вам известно, что Джон Тревис встречался во время этого приезда в Аспен с Кэтлин Тернер?

– Ну и что из того? – постаралась как можно безразличней ответить Кит.

– Она хотела получить вашу роль в его фильме.

– Вы этим собираетесь удивить меня, мистер Филлипс? – парировала Кит. – Многие хотели бы получить роль Иден. Я не знаю ни одной актрисы, которая не мечтала бы об этом.

– А как вам удалось получить ее? – Намек был совершенно ясен.

– Знаете, мистер Филлипс, отбор на роли – процедура всем известная и стара, как сам театр, – сказала Кит, не скрывая презрения.

– И как самая старая из профессий?

– И то и другое давно не шокирует общество. – В голове давно уже звенел колокольчик, предупреждающий об опасности. – Какое издание, простите, вы представляете? Я не расслышала.

– Я ничего не говорил.

– Если вы будете откровенны до конца, то окажется, что и с моим агентом об интервью вы тоже не договаривались, не так ли, мистер Филлипс?

– Так.

– А кому вы продадите эту статью, мистер Филлипс? Или я должна вам перечислить все возможные издания?

– «Информатор» проявил интерес к подобного рода материалу, – признался репортер.

– В надежде, конечно, что вам удастся раздобыть что-нибудь эдакое, сенсационное, не так ли?

– Я этого не утверждаю, – улыбнулся он с усилием.

– Но и не отрицаете. Интервью закончено, мистер Филлипс. – Кит выключила магнитофон и встала. – Прошу вас уйти.

– Вы не очень любезны.

– Вам это только кажется.

Кит, прихватив магнитофон, направилась к двери. Открыв ее, она стояла и ждала с магнитофоном в руке, когда репортер наконец поднимется с тахты.

– «Информатор» имеет колоссальный тираж. О вас узнают по всей стране, – попытался было убедить ее Филлипс.

Он все еще сидел и не спеша засовывал в карман блокнот и ручку. Наконец он встал.

– Вам следует подумать об этом, мисс Мастерс.

– Я уже думала, и много раз. В сущности, каждый раз, когда читала в таких листках искаженные факты, коварно использованные цитаты, явную ложь, выдаваемую за правду. – Кит распахнула дверь. – Прощайте, мистер Филлипс.

– Мне говорили, что вы очень доброжелательны и прессе с вами легко работать, мисс Мастерс. Неужели слава так изменила вас?

Кит оставила без внимания его замечание.

– Вот ваш магнитофон.

Репортер, взяв его, с сожалением посмотрел на Кит и вышел. Кит, все еще сохраняя спокойствие, закрыла за ним дверь. Она прислушивалась к тому, как он завел машину и наконец уехал. Только потом она почувствовала, как от крепко стиснутых зубов у нее онемели щеки.

Резко повернувшись, она вернулась в гостиную и беспокойно заходила из угла в угол. Он все же достал ее.

Зачем она впустила этого типа в свой дом? Не предвестник ли он того, что ждет ее теперь?

Кит в растерянности посмотрела на груды журналов на полу и беспорядочно разбросанные повсюду вещи.

Впервые ей не удавалось заставить себя сосредоточиться на чем-то. Недовольство собой не оставляло ее.

Опустившись в кресло, она обхватила руками колени и тесно прижала их к груди. В этой позе нашла ее Пола два часа спустя, когда, одетая в бутылочного цвета костюм из панбархата, появилась в гостиной, готовая ехать на обед с Чипом.

– Интервью, судя по всему, было коротким, – заметила она, на ходу вдевая в уши длинные, с подвесками сережки.

– Да, недолгим, – коротко ответила Кит, не вдаваясь в подробности.

Взгляд Полы остановился на беспорядке на полу.

– Ты не далеко продвинулась в этой разборке, дорогая.

– Я задумалась.

Пола, бросив на нее пристальный взгляд, опустилась на диван.

– Будь осторожна. Чем больше задумываешься, тем сильнее опасность наделать глупостей. – Она закинула ногу на ногу.

– Возможно, я их уже наделала, – заметила Кит с несвойственной ей откровенной иронией.

– Ну, небольшое грехопадение не такая уж беда, – успокаивающе заявила Пола, но когда это не вызвало ни тени улыбки на лице подруги, она внимательно посмотрела на нее. – Что беспокоит тебя, Кит?

– Так, разные вещи, – пожала плечами Кит.

– Это может означать все что угодно, дорогая.

Кит внезапно вскочила с кресла и подошла к камину.

– Понимаешь, когда я была просто актрисой, снимавшейся в мыльных операх, все было иначе. Я была Кит Мастерс, делала и говорила что хотела, не следила за каждым своим словом и не боялась, что если скажу что невпопад, то этим тут же кто-то воспользуется. Я была нормальным человеком. А теперь отношение ко мне изменилось.

– Ты не ждала этого? – осторожно и мягко спросила Пола.

– Нет! – воскликнула Кит, решительно тряхнув головой. – Я была слишком занята работой, поисками ролей, которые хотела сыграть, поэтому ни о чем другом не думала. Неожиданно я стала Кит Мастерс, кандидаткой в звезды, и тут всё, вернее, все ко мне переменились и, кажется, готовы поверить любому недоброму слову обо мне.

– Ты не о Джоне ли Тревисе говоришь? – медленно произнося слова, спросила Пола.

Кит, печально вздохнув, отошла от камина.

– Ты имеешь в виду слухи о том, что роль мне досталась потому, что я сплю с ним? Честно сказать, я ожидала этого от Голливуда. Я ожидала сплетен, зависти, злобы. Я даже готова была это понять. Поэтому не принимала близко к сердцу. Я знала, что подобную грязь можно отмыть, она шрамов не оставляет.

– Тогда что же тебя беспокоит?

– То, что все остальные тоже переменились ко мне. Чужие, совсем незнакомые мне люди, и те, кого я знала всю жизнь. Они убеждены в том, что я стала другой, считаю себя выше их, не дорожу тем, чем дорожила прежде, что я... как бы сказать, морально развращена... – Она умолкла. – И не потому, что они действительно верят в этом. Они хотят верить...

– И ты не ожидала этого?

– От тех, кого знала, нет, – неожиданно резко ответила Кит.

– Напрасно, – улыбнулась Пола. – Почему ты считаешь, что твои друзья и знакомые в Аспене чем-то отличаются от тех, кого ты знаешь в Голливуде? Тебя удивляет, что люди, совсем не знающие тебя, думают о тебе так же? Да разве такие пороки, как эгоизм, зависть, злоба, присущи только Голливуду?

– Наверное, ты права, – устало произнесла Кит.

– Человеку свойственно сначала помогать тому, кто взбирается вверх по лестнице успеха, а потом с не меньшим рвением помогать ему свалиться с нее. И не потому, что кто-то порицает тебя за успех, а потому, что твой успех напоминает кому-то о его неудаче. Тебе повезло, а им нет. Вот и трудно смириться с мыслью, что ты лучше их. Из чувства самозащиты тебя готовы подозревать в чем-то противозаконном, безнравственном, аморальном и только этим объяснять твой успех. Здесь, в сущности, нет личных мотивов. – Пола остановилась. – Я не стану говорить, хорошо это или плохо. Просто такова реальность.

– Все равно мне это не нравится. – Кит решительным жестом скрестила руки на груди и отошла к окну. За ним уже алел закат.

– Никому это не нравится. Но ты не должна придавать этому такого значения, не должна обращать внимания на сплетни. – Похоже, что Пола начала сердиться. – Чтобы добиться успеха и стать звездой, надо верить в себя. Верить абсолютно, без колебаний. Для этого надо стать эгоистичной, расчетливой, временами даже жестокой, иначе тебя растопчут! Такова цена славы.

– Но это все не по мне, Пола! Я не могу стать такой.

– Бедняжка Кит, – насмешливо пробормотала Пола. – Жизнь наносит невинности свои первые удары. Печальное зрелище. Но ничего, ты закалишься.

– А стоит ли?

– Мы сейчас не будем это обсуждать. – За окном вспыхнули огни фар подъехавшего автомобиля. – Это, наверное, Чип. – Пола поднялась, накинула на плечи пальто и направилась к двери. На пороге она остановилась и посмотрела на Кит – в глазах ее были нежность и сострадание. – Не вздумай впадать в уныние и размышлять над этим весь вечер. Все равно ничего не изменить.




18


В старом камине, сложенном из обкатанных речных камней, потрескивали поленья. Веселый огонь освещал лишь небольшое пространство перед камином, оставляя дальние углы гостиной в уютном полумраке. Беннон, поставив на решетку ногу и облокотившись о мраморную полку, смотрел, как шаловливые язычки пламени лижут только что брошенное в камин березовое бревно.

За его спиной тихо шелестела тетрадями готовившая уроки Лора. Поскрипывало кресло под тяжестью тела Старого Тома, и было слышно, как он посасывает свою трубку.

– Семейство Грегори, кажется, решило все распродать, – промолвил старик и выбил пепел из трубки.

– Да. Дом, магазин и все прочее, – подтвердил Беннон. – Жена Грегори жаловалась мне, что ей трудно одной управляться в магазине. А нанять кого-нибудь стало невозможным. Они больше не надеются, что здесь станет лучше.

– Вечная история, – проворчал Старый Том. – Сильные становятся сильнее, слабые слабеют и сами добивают себя.

– Пожалуй, что так.

– Думаю, «Серебряная роща» тоже скоро перейдет в другие руки. – Старый Том поковырял спичкой в трубке. – А жаль, если такое случится.

– Это будет ужасно, дед, – подала свой голос Лора.

– Тебе бы этого не хотелось, а? – спросил он, бросив взгляд на внучку, готовившую уроки за сосновым столом, который он тридцать лет назад смастерил для сына.

– Нет, не хотелось бы, дед.

– От этого впору горам взбеситься.

– Горы не бесятся, дедушка, – с укором поглядела на него Лора.

– Ты права, малышка. Горы не сердятся, они не воюют между собой и не плачут. Это удел человека, и все по собственной глупости. Эта земля знает – что бы ни натворил на ней человек, сколько бы ни нанес разрушений, все порушить ему не удастся. Рядом со срубленным деревом вырастет новое. Пройдись по городу, и ты увидишь, как в трещинах асфальта зеленеет трава. Человек строит на земле свои дома, города, дороги. Земля все терпит, но не отдает своего плодородия до конца. Она родит, как родила. Стоит человеку отойти в сторонку, как она забирает свое и тут же стирает следы его пребывания. Посмотри на старые штольни. Входы в них густо заросли кустарником. А тропы, по которым ходили поколения рудокопов? Пойди сыщи их теперь. Все заросли. Такова сила и мощь земли. Запомни это.

– Дед, ты ничего не знаешь о загрязнении земли. – Лора произнесла это с укором и снисхождением. – Кислотные дожди губят леса. Все окружающее отравлено токсическими отходами...

Но дед строго остановил ее.

– Все равно земля возьмет свое. Если не в твое время, то при жизни твоих внуков, но день этот придет. Человек может уничтожить себе подобного, но землю – никогда. Когда исчезнет с ее лица последний человек, земля останется и будет жить. Сила и плодородие ее неисчерпаемы. – Старый Том умолк, посасывая пустую трубку, проверяя, хорошо ли прочистил ее. – Все эти разговоры об озоновых дырах, загрязнении воды и воздуха свидетельствуют не о страхе человека перед тем, что он сотворил с землей, а о его страхе перед тем, что он сотворил с самим собой. Он не стремится беречь землю, а думает лишь о том, как сберечь себя на ней. В глубине его сознания прячется эдакая мыслишка: земля сама отлично позаботится о себе.

Беннон, прислушиваясь к разговору деда с внучкой, смотрел на сосредоточенно хмурившуюся Лору и гадал: что из этого она все же поняла? Но Лора, пожав плечами, вернулась к своим урокам.

– И все же это ужасно, что продадут ранчо «Серебряная роща», – неожиданно сказала она. – Тетя Сондра говорила, что тот, кто его купит, построит здесь лыжный курорт, большие магазины, рестораны и многоэтажные дома. – Лора повертела в воздухе ручкой и задумчиво почесала ею щеку. – Баффи, например, считает, что это просто здорово. Наверное, она права. Курорт будет так близко от нас, что мы с ней сможем каждое воскресенье бывать там. Она хочет, чтобы я тоже купила такой же ярко-розовый лыжный костюм, как у нее. Ей уже купили все для лыж: костюм, ботинки и все остальное. Это здорово.

Печальные нотки в голосе девочки, ее детская наивная зависть больно кольнули Беннона, и он, отвернувшись, снова уставился на пламя в камине.

Вещи, одежда, ботинки, лыжи. Веселые прогулки и вечеринки по воскресеньям. Может ли он запретить дочери желать того, что есть у ее друзей? Как объяснить ей, что и без этого можно прожить, что эти вещи не могут заменить нечто большее, что делает жизнь стоящей, например, приятную усталость и удовлетворение после хорошо выполненной работы, разделенные смех и радость, взаимопонимание и согревающее тебя чувство любви.

Есть ценности, которые не купить за деньги. Без них человеку грозит одиночество.

Он это уже познал.

– Пожалуй, пора спать. – Старый Том положил трубку на ее привычное место и поднялся с кресла. – Старое тело требует теперь больше отдыха, чем в прежние дни, – заключил он.

Лора, подняв голову, улыбнулась деду.

– Спокойной ночи, дедушка.

– Спокойной ночи, цыпленок. – Он называл ее так лишь в минуты наибольшей нежности. Минуя Беннона, он на мгновение остановился и положил свою большую старую руку ему на плечо. – А ты, сынок, меня не обманешь, – сказал он тихо, глядя Беннону в глаза. – Не дела Грегори тебя беспокоят. Ты знаешь: если будет продана «Серебряная роща», порвется последняя тонкая нить.

Его глаза, печальные и все понимающие, не отпускали взгляд Беннона еще мгновение, а затем, сняв руку с плеча сына, старик стал подниматься по лестнице, ведущей в спальню.

Имя Кит не было произнесено, да в этом и не было необходимости. Не отрывая глаз от горящих поленьев, Беннон прислушивался к медленным шагам отца.

В памяти невольно возникла сцена на перевале, и испытанное тогда волнение снова охватило его. Он вспомнил Кит, ее лицо, движения, жесты, щедрую улыбку, искорки гнева в голубых глазах, когда она рассердилась, и гордую независимость в голосе.

Кит бесспорно обладала внешней красотой и естественной грацией, но было в ней еще то, что делает мир женских чувств богаче, – радостный смех, упоение жизнью до безрассудства и тихое сияние покоя.

Беннон ощутил знакомую тоску утраты, которая, он знал, никогда не покинет его. Перед глазами было прошлое, ощутимое и близкое и навсегда утраченное.

Наверху, в спальне Старого Тома, послышался скрип пружин и глухой стук сброшенных на пол сапог, и снова наступила тишина. Лишь потрескивали поленья и тихо гудел огонь в камине, да время от времени из угла, где сидела Лора, доносился шелест переворачиваемых страниц. Беннон за это время не переменил позы и по-прежнему как завороженный смотрел на огонь.

В тишине явственно прозвучали чьи-то шаги на крыльце и раздались три удара в дверь. Только это заставило Беннона очнуться.

Открыв дверь и впустив в дом струю ночного холода, он увидел на пороге Кит. Ее полосатая вязаная шапочка была низко натянута на уши, замерзшие руки прижаты к груди, словно она все время согревала их своим дыханием.

– Привет, – промолвила она, выпустив вместе с этим словом облачко пара. – Найдется ли местечко у вашего огонька для полузамерзшего путника? – Озябшие губы плохо слушались ее. Она стояла, поеживаясь от холода, в своем легком замшевом жакете.

– Глупышка! – Беннон буквально втащил ее в дом и побыстрее захлопнул дверь. – Ведь мороз на дворе, ты что, не знала?

– Как всегда, нет, – пробормотала Кит, вся дрожа. – Было вполне сносно, когда я выехала. Кажется, я забыла, как быстро холодает в горах к ночи.

– Ночью будет ниже нуля. – Он хотел было встряхнуть ее, чтобы помочь ей быстрее согреться, но она сама довольно энергично это сделала.

– Думаю, уже ниже нуля. – Кит громко чихнула. – Дружок потерял подкову. Пришлось спешиться и вести его за поводья последние две мили. Я расседлала его и поставила к твоим лошадям. Ты не возражаешь?

– Отлично.

Только тут Беннон заметил, что в руках Кит, прижатых к груди, был футляр с ружьем.

– А это тебе зачем?

– Для тебя. – Зубы у Кит от тепла внезапно начали стучать. – Это любимое ружье отца. Он хотел, чтобы после его смерти оно досталось только тебе. – Она протянула ему футляр. – Ему он обязан своими охотничьими трофеями. Он называл его счастливым.

– Я помню. – Беннон провел рукой по футляру «ремингтона» и посмотрел на Кит. Глаза его потеплели. – Я буду хранить и беречь его.

– Я знаю. – Кит улыбнулась, губы уже слушались ее, и улыбка была такой, какой он ее всегда помнил. Кит снова потерла замерзшие руки.

– Снимай жакет и подсаживайся поближе к огню, – приказал Беннон. – Я посмотрю на кухне, не остыл ли кофе.

– Очень хорошо. – Кит проводила его спину взглядом. Оглядевшись, она сняла вязаную шапочку и тряхнула волосами.

Огонь камина приятно согревал, и Кит, стянув промерзшие кожаные перчатки, направилась к нему, как вдруг остановилась, увидев девочку за письменным столом.

Та молча спокойно наблюдала за ней. У нее были лицо и темные волосы Дианы. Кит пришлось преодолеть растерянность и напомнить себе, что это всего лишь Лора, дочь Беннона. Но это мало помогло. Состояние некоторого шока прошло не сразу.

– Здравствуй, Лора, – наконец нашлась Кит и попыталась улыбнуться, что плохо получилось.

– Здравствуйте, – медленно и сдержанно промолвила девочка.

Кит попыталась сообразить, что сказать дальше, но девочка избавила ее от этой необходимости, ибо повернулась к ней спиной и снова углубилась в учебник.

Кит стало даже стыдно от того поистине огромного облегчения, которое она испытала. Она поспешила к камину, бессознательно стараясь, чтобы расстояние между нею и Лорой было как можно больше.

Стоя перед камином и глядя на ровно горящее пламя, она машинально рассовывала по карманам шапочку и перчатки и лишь потом наконец сняла с себя замшевый жакетик, так и не защитивший ее от холода в горах.

Когда вернулся Беннон с кружкой горячего кофе, Лора тут же поднялась и, объявив отцу, что уходит в свою комнату, принялась собирать тетрадки и учебники.

– Ты все уроки приготовила, Лора? – справился Беннон.

Он сразу почувствовал напряженную атмосферу в комнате и заметил необычную сдержанность дочери.

– Осталось прочитать одну главу по истории. Я пошла наверх, – ответила Лора, прижав к груди учебники.

– Хорошо, – кивнул Беннон.

Когда Лора стала подниматься по лестнице, он вдруг окликнул ее:

– Лора! – Беннон нахмурил брови. – Попрощайся с мисс Мастерс.

Девочка, повернувшись, взглянула на Кит.

– До свидания, мисс Мастерс.

– Спокойной ночи, Лора.

Беннон отлично знал все оттенки настроения и поведения дочери и что означает ее сдержанная вежливость или молчание. На этот раз он безошибочно уловил ее скрытое недоверие к Кит.

Не сам ли он способствовал этому, когда при Лоре рассказал отцу о предполагаемой продаже «Серебряной рощи»? Или причина здесь в чем-то другом, интуитивном, женском? Протест против присутствия чужой женщины в доме? Беннон терялся в догадках.

Он смотрел вслед поднимавшейся по лестнице Лоре до тех пор, пока она не скрылась в своей комнате.

– Прости, – наконец сказал он Кит. – Обычно Лора бывает приветливой и вежливой девочкой.

– Ничего. – Кит сжала в обеих руках кружку с горячим кофе, пытаясь то ли согреться, то ли успокоиться.

– Я добавил в кофе виски, – предупредил ее Беннон, но первый глоток уже обжег горло Кит, которая поперхнулась и закашлялась.

Придя в себя, осевшим голосом она успокоила Беннона:

– Все в порядке. Это именно то, что мне сейчас нужно. Хороший глоток виски. Это как антифриз для радиатора.

– Я об этом и подумал, когда плеснул его в кофе, – улыбнулся Беннон и поднес свою кружку к губам, чтобы самому отведать, что получилось.

Лишь после того, как Кит торопливо отпила еще один глоток кофе, Беннон заметил, как побелели ее пальцы, судорожно сжимавшие кружку. Что это? Нервы? Это так не похоже на Кит.

– Где Старый Том? – быстро спросила она.

– Отправился спать.

– Ты рассказал ему о моем решении?

– Да.

– Теперь он точно занесет меня в свой черный список. – Кит попыталась улыбнуться.

– Когда он впервые узнал об этом от меня, он, пожалуй, занес тебя в свой кондуит. Но теперь, мне кажется, он сменил гнев на милость. – Беннон пристально посмотрел на Кит. Он подозревал, что за кажущейся беспечностью она прячет тревогу. Что думает о ней Старый Том, меньше всего имеет к этому отношение.

– Твой отец всегда был удивительно терпимым к людям, Беннон.

– Работа на земле научила его этому. Она всех нас заставляет не принимать решений сгоряча. Земля вертится медленно, не следует обгонять ее.

– Это верно, – согласилась Кит и, взяв кочергу, поворошила ею головешки, взорвавшиеся фейерверком искр. – А ты, Беннон? Все еще сердишься? – Но ее быстрый взгляд сказал ему, что он может не отвечать, ибо для Кит это уже не столь важно.

И все же он ответил:

– Я никогда не сердился на тебя, Кит. Просто мне не по душе твое решение.

– Понимаю. – Кит поставила кочергу на место, быстро отошла от камина и остановилась у торшера рядом с креслом Старого Тома.

Беннон хотел попросить ее вернуться к камину, где тепло, но вдруг понял, что она так возбуждена, что ей трудно оставаться на одном месте.

– Что мучит тебя, Кит?

– Разве это заметно? – Она нерадостно улыбнулась и с деланным безразличием провела пальцем по бронзовому корпусу лампы. И тут же снова отошла.

– Да.

Кит остановилась перед ремингтоновской статуэткой из бронзы.

– Если бы тебе вдруг предстояло совершить прыжок в неизвестность, что бы ты сделал, Беннон?

Он на мгновение нахмурился, словно раздумывая.

– Прыгнул бы.

– Так просто?

– Если надо прыгнуть, зачем тянуть?

– А если вопрос стоял бы так: можешь прыгнуть, а можешь и не делать этого? – продолжала Кит, беспокойно двигаясь по комнате.

Беннон, сощурившись, взглянул на нее.

– Ты не из тех, кто отказался бы прыгнуть, Кит.

Она остановилась и, склонив голову набок, внимательно посмотрела на него.

– Ты в этом уверен, Беннон?

– Ты сильная, у тебя есть воля.

– Не уверена, что это комплимент.

Кит подошла к открытому фортепьяно и нажала на клавишу.

– Я просто сказал то, что думаю, – потягивая кофе и не сводя глаз с Кит, ответил Беннон. Он решил не нарушать первым неожиданно возникшего молчания, однако, когда Кит не продолжила разговора, спросил: – Что за решение ты должна принять, даже не зная его последствий?

Она быстро взглянула на него и пожала плечами.

– В некотором роде речь идет о славе.

– И она тебе нужна?

– Возможно. – Кит села на край скамеечки перед фортепьяно.

– Ну что ж, тогда прыгай. – Беннон смотрел в кружку, и Кит заметила, каким жестким стало его лицо. Он снова отхлебнул глоток кофе.

– Тебе не кажется, что это грубо? – ответила Кит резче, чем хотела.

– Возможно. Но, мне кажется, ты этот вопрос решила еще тогда, когда уехала в Голливуд.

Не грех напомнить ей об этом. Теперь Кит пополнила ряды тех, кто приезжает в Аспен лишь для того, чтобы отдохнуть и развлечься. Решение продать ранчо подтверждает это.

– Когда я уезжала, у меня были совсем другие планы, – вздохнула Кит и повернулась к фортепьяно.

– Другие планы или просто боязнь сцены? Ты всегда ужасно волновалась перед выходом, – напомнил ей Беннон.

– Да, всегда, – призналась Кит с еле заметной улыбкой и принялась одним пальцем наигрывать детскую рождественскую песенку. – Это первое, что научила меня играть твоя матушка. Я любила приходить к вам эти два дня в неделю. И не только из-за уроков музыки. Просто мне нравилось бывать в вашем доме.

Когда Кит открыла ноты и попыталась сыграть незамысловатую мелодию, Беннон невольно подошел к фортепьяно.

Какой знакомой показалась ему эта картина: стройная фигурка девочки, склоненная над клавиатурой, отблески солнца на золотистых волосах, необычайная сосредоточенность на лице.

Кит старательно играла, делала ошибки, недовольно морщилась и виновато улыбалась. Глядя на нее, Беннон тоже не смог удержаться от улыбки.

Наконец доиграв, Кит сняла руки с клавиш и опустила их на колени. Плечи ее печально поникли.

– Бог знает, сколько я не прикасалась к фортепьяно.

– Это и видно. – Беннон облокотился на крышку фортепьяно и смотрел на Кит.

– Спасибо. – Порывшись в нотах, она нашла что-то для начинающих. – Кажется, по темпу это мне больше подходит. – Но, сбившись на третьем такте, Кит подняла руки и сказала: – Сдаюсь.

– Помнишь, сколько раз ты так говорила? – с легкой усмешкой заметил Беннон.

– И я все же сдалась и разом покончила, когда убедилась, что никакие гаммы и упражнения мне не помогут. И вообще это мне не нужно, да и скучно. – Кит закрыла нотную тетрадь и ласково провела по ней рукой, разглаживая обложку. Лицо ее стало серьезным.

– Лора берет уроки музыки?

Беннон кивнул.

– Начала в этом году. Учительница хвалит ее, считает, что у нее незаурядные способности.

– У меня их не было. Я больше любила слушать, чем играть. – Она посмотрела на Беннона. – А ты играешь?

– Когда есть время.

– Оно у тебя есть сейчас, – сказала Кит, подзадоривая его. Взяв кружку с недопитым кофе, она отодвинулась на самый край скамьи, уступая место Беннону. – Сыграй мне что-нибудь.

Беннон чуть поколебался, однако отставил кружку с кофе и сел рядом с Кит. Его сильные пальцы, словно в разминке, пробежали по клавишам.

– Что ты хочешь, чтобы я сыграл?

– Что-нибудь негромкое, умиротворяющее.

Подумав, Беннон начал играть. Кит попыталась вспомнить, что это. Кажется, Бетховен. Адажио из сонаты, но какой?

Он чуть сбился, и от Кит это не ускользнуло. Но разве это так уж важно? Отсутствие техники он восполнял проникновенностью и чувством.

Сейчас он играл фрагмент для правой руки. Без поддержки левой звуки показались Кит одинокими и потерянными в полной тишине гостиной. И все же в каждой ноте, высокой или низкой, в их повторах Кит слышалась то надежда, то отчаяние, и снова надежда и решимость.

Это так было похоже на то, что творилось в ней самой.

Как смог Беннон так хорошо понять ее, ведь, в сущности, он так и не узнал ее. Отводя взгляд от его огрубевших пальцев фермера, так легко касавшихся клавиш, Кит смотрела на знакомое лицо, казалось бы, совсем простое, с неправильными чертами, и все, что было похоронено в памяти, напомнило о себе.

Когда Беннон чуть прищурил глаза и взглянул на нее с легкой улыбкой, сердце Кит отчаянно забилось, и, испугавшись, что выдаст себя и он поймет, что ничего не изменилось, она отвернулась. Чтобы скрыть свое состояние, она поспешно отпила из кружки остывший кофе.

– Играй, – тихо промолвила Кит и, соскользнув со скамьи, отошла в глубь гостиной. Она остановилась лишь тогда, когда между нею и Бенноном было достаточное расстояние. Чем дальше, тем лучше.

Наконец, сев у камина в красное кресло Старого Тома, Кит почувствовала себя в безопасности. Придвинув к себе низенькую мягкую скамеечку, она поставила на нее согнутые в коленях ноги. Теперь, расслабившись, она могла наслаждаться музыкой. Звуки словно омывали ее, как ласковые волны, и наполняли покоем.

За окном быстро темнело, а в доме было тепло и уютно. Отблески огня камина мягко золотили потемневшие бревенчатые стены, индейские домотканые паласы, покрывавшие пол, и старенькое фортепьяно, на котором играл Беннон.

Кит допила кофе и опустила руку с пустой кружкой. Кофе с виски и огонь камина приятно согревали тело, напряженность уходила. Откинув голову на спинку кресла, Кит закрыла глаза и просто слушала. Беннон играл классику, преимущественно Бетховена.

Но вдруг без всякой паузы ритм участился. Вместо Бетховена послышалась легкая, как шаловливый ветерок, мелодия Бакарака[4 - Песенка из популярного кинофильма.]. Кит тихонько рассмеялась, вспоминая слова: «Капли дождя на моих волосах...» Беннон решил не дать ей пасть духом. Весьма кстати! Но она и не собирается вешать нос.

Доиграв, Беннон долго повторял последнюю ноту. Кит открыла глаза, лишь когда услышала за спиной его шаги.

– Еще кофе?

Кит протянула ему пустую кружку.

– Только не так много виски, пожалуйста.

– Быстро пьянеешь? – пошутил он.

– Сегодня почему-то да. День был слишком длинным... и беспокойным.

– Мне это знакомо.

Он взял у нее кружку и ушел на кухню.

Кит, задумавшись, смотрела, как догорает огонь в камине. В серой золе вспыхивали и гасли слабые язычки пламени. Вернулся Беннон со свежим кофе и поставил ее кружку на столик рядом с креслом. Взглянув на дымящийся кофе, Кит помедлила, решив дать ему немного остыть.

Поставив свою кружку на столик рядом с креслом, Беннон занялся погасшим очагом. Разворошив кочергой догоравшие головешки, он подбросил новых поленьев и теперь смотрел, как они разгораются. Легкий, немного сонный вздох удовольствия, который издала Кит, заставил его взглянуть в ее сторону.

– Устала?

Она покачала головой:

– Я испытываю сразу два чувства – безопасности и покоя. Это атмосфера вашего дома. – Она обвела взглядом стены и обшитый деревом потолок. – Он такой надежный, ему не страшны ни зимние стужи, ни осенние дожди, ни даже мировые катастрофы. Все пройдет, минует, а этот большой бревенчатый дом как стоял, так и будет стоять. – Кит чуть улыбнулась. – Ты считаешь, что я слишком сентиментальна?

– Вовсе нет. – Беннон обвел взглядом гостиную. – Этот дом вынес немало бурь и потрясений. Несколько поколений прожили в нем свой век, и эти стены помнят их.

– Я это ощущаю, – задумчиво произнесла Кит. – Когда находишься в этом доме, все, что за его стенами, отступает, кажется таким далеким и неинтересным.

Беннон понял, что стесненность и беспокойство, не покидавшие Кит, наконец исчезли. Она свободно, с присущей ей грацией откинулась в кресле, и об усталости говорили лишь отяжелевшие веки и неестественно яркий румянец. Блеск ее глаз внезапно вызвал странное волнение в душе Беннона.

– Поэтому я так любила приходить сюда, – задумчиво продолжала Кит. – Даже девочкой я, кажется, интуитивно понимала, что между отцом и матерью не все ладно. Может быть, постоянная замкнутость матери, ее молчание, в котором таилось что-то пугающее, сделали мой дом таким неуютным. Сейчас я уже сама не знаю. Но ваш дом стал для меня счастливым убежищем, точкой опоры. Он каким-то образом создавал у меня ощущение надежности и постоянства, которое помогло мне найти некое равновесие между веселым смехом отца, тягостным молчанием матери и собственными чувствами растерянности и постоянной вины.

Беннон пристально посмотрел на нее.

– Постоянство? Как странно слышать это от тебя.

Кит, отодвинув ногой скамейку, встала.

– Не будь этой точки опоры, кто знает, моя жизнь, возможно, пошла бы вкривь и вкось. – Она засунула руки в карманы джинсов и подошла вплотную к камину.

– Что же является твоей точкой опоры теперь?

– Я не уверена, что она у меня есть, – с деланной беспечностью ответила Кит. Она знала только одно: такой опорой был для нее когда-то дом Старого Тома. Но Беннон поломал все, и она уехала в Лос-Анджелес. – Возможно, в этом и состоит моя проблема, – заключила она, пожав плечами, словно это было не так уж важно.

Взглянув на Беннона, она встретила его внимательный взгляд и поняла, что прошлое не отпускает ее: когда-то произнесенные слова, совершенные поступки. Вдруг Беннон отстранился, вскинул голову и отвернулся.

Проследив его взгляд, Кит только теперь заметила на камине фотографию в рамке, рядом с рукой Беннона. Диана, его умершая жена...

Много лет назад Кит пришлось примириться с тем, что Диана очень красива. Она обладала той яркой красотой, которая столь опасна для мужчин. Кит хотела бы ненавидеть это прекрасное лицо, но сейчас, глядя на фотографию, она уловила в нем какую-то беззащитность. Ненавидеть было невозможно. Да и бессмысленно.

– Ты часто думаешь о ней? – Кит внезапно решилась нарушить их молчаливый уговор никогда не касаться этой темы. Она сразу заметила, как это не понравилось Беннону.

– Я думаю о разных вещах.

Он снял руку с каминной доски и стоял, напряженно выпрямившись.

– Ты думаешь о ней, – настойчиво повторила Кит, словно не сомневалась в этом. – По ночам, когда чувствуешь себя усталым и одиноким.

– Кит! – В голосе Беннона было раздражение.

Ничуть не смутившись, она окинула его критическим взглядом. В эту минуту она старалась подняться над собственной обидой и быть вполне беспристрастной.

Ведь Беннон – здоровый и сильный мужчина в расцвете сил, и его мысли, желания – это мысли и желания мужчины. Такие люди не могут жить одними воспоминаниями. Мертвые призраки не должны заменить ему живую жизнь.

– Тебе надо жениться, Беннон.

Он смотрел на нее, застыв от изумления и гнева.

– По-моему, это касается только меня. – Он сказал это, резко отчеканивая слова и явно давая понять, что продолжения разговора не будет.

– Вспомни, тебе хоть раз удавалось помешать мне сказать то, что я считала нужным сказать? – Кит не дала ему шанса возразить.

Оба хорошо знали ответ.

– Ты прекрасно знаешь, что я говорю правду. Лора в том возрасте, когда ей необходима мать. Она должна поверять кому-то свои радости и сомнения. – Кит вспомнила, как часто она ждала этого от собственной матери, но получала взамен лишь популярные брошюрки с ответами на все вопросы. Но они не могли помочь ей разобраться в собственных чувствах и переживаниях.

– Я знаю, – так же резко ответил Беннон.

– Тогда сделай что-нибудь, – настаивала Кит и вдруг указала на фотографию Дианы. – Эта дверь захлопнулась. Навсегда, Беннон. Ты не должен стоять перед ней и напрасно ждать, что она когда-нибудь откроется. Нельзя жить, постоянно оглядываясь назад. Такой человек, как ты, не должен жить одними воспоминаниями. Это неправильно.

– Замолчи, Кит. – Беннон резко повернулся к ней и схватил за плечи. – Перестань копаться в моей душе!

Он тут же понял, какую совершил ошибку. Поняла это и Кит, он прочел это в ее глазах.

Но было уже поздно.

Глядя на испуганное лицо Кит, он видел только ее губы. Его руки еще сильнее сжали плечи Кит, притянули к себе. Поцелуй был жадным, почти грубым. В нем были боль, гнев, обида.

Кит не сопротивлялась. Все ее существо жаждало и ждало этого, а сердце, замирая, подсказывало, что ничто не ушло, все осталось – безоглядная нежность юности, шок от первого прикосновения, неудержимая тяга быть только вместе. Это и было счастьем их любви.

Столь же внезапно Беннон отстранился, лишь его огрубелая рука все еще держала ее за подбородок, и в прикосновении была нежность. Чувствуя ее взгляд, Кит чуть откинула голову, и это заставило Беннона отступить и отвернуться. От нее не ускользнуло, как словно тень пробежала по его лицу. Бледная тень Дианы...

В Кит все замерло, острая боль пронзила сердце. В глазах застыли слезы обиды и уязвленной гордости. Гордость в таких случаях плохое утешение. Однако это все, что у нее осталось.

– Кит... – произнес Беннон слишком серьезно, слишком спокойно.

– Не надо объяснять, Беннон, – прервала его она. – Просто скажем, что в своих воспоминаниях мы зашли дальше, чем хотели. На том и остановимся. – Голос Кит был ровным и твердым. – Мне пора домой. Спокойной ночи.

Схватив жакет, она направилась к двери. Но вдруг остановилась и рассмеялась сухо и неестественно, как плохая актриса в мелодраме.

– Эффектный уход под занавес отменяется, – сказала она, повернувшись к Беннону. – Ты подвезешь меня. Я совсем забыла, что лишена всех средств передвижения. Мой Дружок остается в твоей конюшне.

Беннон не мог не оценить юмора Кит. Тревога в его глазах исчезла, и он медленно улыбнулся ей.

– Я только предупрежу Лору.

– Хорошо, жду тебя на крыльце.

Пока Беннон поднимался к дочери, Кит оделась и вышла на крыльцо. Она с удовольствием ощутила на своем разгоряченном лице жгучий ночной морозец.

Луна стояла невысоко, и ее побелевший лик с едва различимыми пятнами напоминал растрескавшийся лед. Это была настоящая зимняя луна.

Глядя на нее, Кит с досадой подумала, что они с Бенноном все еще остаются пленниками прошлого. Разница лишь в том, что ее призраки живы, а его – мертвы.

За ее спиной открылась дверь, и Кит, не оборачиваясь, быстро сошла по ступеням во двор. До «Серебряной рощи» было рукой подать, но путь показался Кит долгим, как и весь этот день.




19


Огни в окнах дома Сондры Хадсон на склоне Красной горы один за другим гасли. Это Эмили Боггс, экономка Сондры, англичанка по происхождению, обходя комнаты, методично гасила лампу за лампой. Погасив последнюю, она залюбовалась огнями вечернего Аспена за огромным, во всю стену, окном, и самодовольная улыбка заиграла на ее губах.

Она подумала о том, какое впечатление произведет этот дом на ее сестру из далекого английского Корнуолла, когда та приедет к ней в январе погостить. То-то она будет завидовать Эмили!

Коснувшись позолоченной гнутой спинки антикварного стула, она представила себе, как они с сестрицей рассядутся в этой гостиной, попивая коньяк и доедая деликатесы с хозяйского стола – их вдоволь остается на кухне после званых обедов и ужинов. Из окон гостиной они будут любоваться факельным шествием и фейерверком.

Улыбка экономки стала еще шире, когда она вспомнила и о других преимуществах, кроме неплохого жалованья, которые обрела, получив место постоянной, а не приходящей прислуги в богатом доме. Эмили, не обладавшая ни умом, ни тем более приятной наружностью, когда-то могла лишь мечтать о таком.

Бесшумно ступая туфлями на мягкой подошве по темному мрамору пола и чуть шелестя жесткими складками своей униформы, экономка пересекла гостиную и, пройдя через холл, направилась в покои хозяйки.

Дверь в спальню была открыта, и большая в черно-красно-золотых тонах комната была ярко освещена. Эмили остановилась на пороге и неодобрительно поджала губы, увидев хозяйку в центре поистине королевской постели, окруженную бумагами и картами разной величины, разбросанными в беспорядке по черно-красно-золотому шелковому покрывалу.

Не очень умной Эмили было совершенно непонятно, почему, имея роскошный, отделанный мрамором и зеркалами кабинет, ее хозяйка предпочитала работать в постели. В постели следует спать, делить ее с мужем или любовником, но не пользоваться ею как письменным столом. Если на то пошло, Сондра жила лишь в одной из множества комнат – в спальне. Вся остальная часть дома могла бы преспокойно сползти с горы и провалиться в пропасть – Сондра не заметила бы этого. О доме она вспоминала лишь в дни приемов, посещений племянницы Лоры или ее отца, Беннона.

Беннон... Не прошло и двух месяцев пребывания экономки в доме Сондры Хадсон, как она уже поняла, какие отношения связывают ее хозяйку и Беннона. Сондра готова была пойти на все, чтобы муж ее покойной сестры стал ее мужем. Но вот уже семь лет Эмили работает здесь, и за это время ничто не изменилось. Однако упорное желание хозяйки не только заполучить Беннона в постель, но и повести его к алтарю не ослабевало.

Иногда Сондра напоминала Эмили ее братца, который совсем еще мальчишкой пристрастился к героину. Врачи думали излечить его другим наркотиком как противоядием. Не вышло: его тянуло только к героину. В конце концов он и погубил братца Тедди.

Эмили про себя сотворила молитву о его бедной душе.

Продолжая стоять в дверях, она чуть шевельнулась, надеясь привлечь внимание Сондры, хотя экономка подозревала, что та давно ее увидела. Однако Эмили не собиралась сама напоминать о своем присутствии и этим напрашиваться на неприятности, зная характер и беспощадный язык хозяйки. Однажды она совершила такую ошибку и больше ее не повторит.

В лучших традициях вышколенной английской прислуги она продолжала невозмутимо взирать на госпожу в постели, облаченную в шикарное черное шелковое кимоно, выгодно подчеркивающее лунное сияние ее платиновых волос.

– Что вам угодно, мисс Боггс? – наконец, подняв голову, спросила Сондра, глядя не на экономку, а на черный лакированный отделанный медью зеркальный шкаф во всю стену.

Только сейчас Эмили заметила светящийся экран телевизора с выключенным звуком.

– Можно забрать поднос, мэм? – спросила она, подчеркивая свой английский выговор, благодаря которому получала на пятьдесят долларов в неделю больше, чем платят домоправительницам в Аспене.

– Да, – коротко ответила Сондра, глядя на мелькающие на экране прекрасные ландшафты и осенние пейзажи.

Получив наконец доступ в спальню, экономка направилась к небольшой китайской тумбочке у постели, служившей также ночным столиком, на котором стоял поднос с ужином. Эмили приготовила его хозяйке два часа назад. Окинув его взглядом, она убедилась, что хозяйка притронулась лишь к салату по-итальянски из креветок, долек апельсина и петрушки, да еще был надкушен шоколадный торт с орехами. Эмили вспомнила, как уже попробовала его, – когда нарезала, слизнула с ножа и пальцев крем и крошки.

– Оставить вам торт, мэм? Вы его едва отведали.

– Не надо. Убери все.

– Хорошо, мэм.

Эмили подхватила поднос, уже предвкушая, как выпьет чашечку чая с этим дивным тортом.

Конечно, она его не выбросит только потому, чтоон надкушен.

– Си Си Хант придет завтра в десять утра, – сказала Сондра, не отрывая взгляда от экрана. – Он должен сделать кое-какие замеры в гостиной: собирается расписать потолок к маскараду в канун Дня всех святых-. Возможно, с ним будет еще кто-нибудь, я точно не знаю. Но ты впусти их.

– Как прикажете, мэм. – Эмили, проследовав к двери, остановилась. – Вам что-нибудь еще подать вечером?

– Кофе.

Эмили подавила вздох.

– Колумбийский или...

– Отлично.

Как только экономка вышла, на экране цветные виды сменились серым мельканием – видеопленка кончилась. Сондра нажала кнопку перемотки и вернулась к своим записям.

Несколько поправок и дополнений, пленка для Лесситера готова.

Она окинула взглядом груду планов, карт и записей – всего того, что теперь называлось планом развития и реконструкции района «Серебряная роща». Ничто, кажется, не забыто. Смета уже составлена, а это значит, что к концу недели она представит Лесситеру все.

У него на этот раз не будет оснований отвергать ее предложение. Стоит ему увидеть цифры.

Представив себе, как у надменного магната загорятся глаза, когда он познакомится с ее расчетами, Сондра довольно потянулась, выгнув, как кошка, спину, и рассмеялась низким глуховатым смехом. Это зрелище доставит ей колоссальную радость. Довольная собой, она схватила одну из вышитых подушечек и прижала ее к животу.

Из состояния блаженной расслабленности ее вывел приглушенный звонок телефона. Вздохнув, она лениво протянула руку к трубке:

– Слушаю?

– Сондра, это Уоррен.

– Уоррен... – Она хотела было сказать, что просмотрела все видеоклипы, но он прервал ее:

– Тебе твой дружок говорил, что он затеял?

– Беннон? – Сондра удивленно нахмурилась. – О чем ты?

– За эту неделю он оборвал все телефоны в округе, названивая местным музеям и фондам защиты природы. Предлагает им всем выкупить поместье Мастерсов.

– Что? – Сондра села, продолжая прижимать к себе подушку.

– Неужели он тебе ничего не сказал?

– Нет.

Наверное, он не замедлит это сделать, подумала Сондра.

– Но какое это имеет значение? Все эти фонды и музеи проворны, как больная ревматизмом улитка, да и цена им не по карману. Я продам ранчо прежде, чем он добьется от них чего-то большего, чем расплывчатые обещания, вроде «мы, возможно, рассмотрим вопрос».

– Пожалуй, ты права.

– Я знаю, что говорю.

Но почему Беннон ничего не сказал ей? Не попросил помощи, совета? Это тревожило ее больше, чем его неразумные действия.

– Это все, что ты хотел мне сказать, Уоррен?

– Да...

– Тогда увидимся завтра. – Сондра положила трубку, но тут же снова подняла ее и набрала номер Беннона.

После четвертого гудка она наконец услышала голос Лоры:

– Ранчо «Каменный ручей».

Сондра, подавив досаду, приветливо сказала:

– Лора, я думала, ты уже спишь. Не успела приготовить все уроки?

– Осталось дочитать две страницы по истории.

– Ну, не буду мешать. Позови папу к телефону.

– Его нет дома.

– Как нет?

– Он повез ее домой.

Сондре не надо было объяснять, о ком идет речь.

– У вас была Кит Мастерс? Зачем она приезжала?

– Кто ее знает, – хмыкнула девочка. – Я сразу ушла к себе в комнату. Но я слышала, как она просила папу поиграть ей на фортепьяно «что-нибудь тихое, спокойное», – добавила Лора.

– И он играл? – Губы Сондры сжались в тонкую линию, пальцы вцепились в подушку.

– Да, долго играл. Все больше мечтательное, из Бетховена. Даже надоело слушать.

– Представляю, – раздраженно пробормотала Сондра.

– Оставить папе записку, что ты звонила? Передать, чтобы он позвонил тебе, как вернется?

– Не надо. Я... я поговорю с ним завтра.

– Он огорчится, что ты его не застала.

– Спокойной ночи, Лора, – промолвила Сондра, с трудом владея собой, и положила трубку.

...Пока настаивался чай, Эмили Боггс, взяв небольшой поднос с фарфоровым кофейником и чашкой с блюдцем, вышла в холл. К счастью, она вовремя заметила в позолоченном зеркале холла предательскую крошку в углу рта и быстро слизнула ее языком. Она, конечно же, не удержалась и откусила кусочек недоеденного торта.

Едва она приблизилась к дверям спальни, как оттуда стремительно вышла хозяйка. Длинные ноги Сондры разрезали узкие полы черного кимоно, как ножи.

– Уберите весь этот беспорядок, – резко бросила она Эмили, проходя мимо.

– Какой беспорядок, мэм? – растерялась экономка.

Не получив ответа, она зашла в спальню и остолбенела: всю комнату устилал пух. Мягкий гусиный пух, как снег, покрывал пол, мебель, а самый большой ком высился на постели рядом с растерзанной наволочкой.

– Какой темперамент! – только и могла вымолвить Эмили Боггс, но тут же прикусила язык и принялась за уборку.

Один Господь знает, как она с этим управилась...

Свет фар то и дело вырывал из темноты повороты и объезды каменистой дороги. Беннон не сводил с нее глаз и ни разу не взглянул на сидевшую рядом Кит. Но всем своим существом он ощущал ее близость, улавливал каждое движение, слышал ее тихое дыхание.

Когда его пикап въехал во двор ранчо, свет фар упал на белый «ровер» у крыльца.

– У тебя гости.

– Это, наверное, Пола и Чип. А может быть, Джон Тревис вернулся из Лос-Анджелеса.

Как только пикап остановился, Кит сама открыла дверцу.

– Спасибо, Беннон.

Он молча кивнул. В теплую кабину ворвалась струя холодного воздуха, но Беннон по привычке не закрывал дверцу и ждал, когда Кит войдет в дом.

Из тени крыльца навстречу ей вышел высокий мужчина. Лунный свет упал на его светло-русые волосы. Беннон нажал на стартер и, резко развернув машину, выехал за ворота.

Смотреть, как Джон Тревис заключает Кит в объятия, – только этого ему не хватало.

А Кит действительно угодила в объятия.

– Привет! – воскликнула она с искренней радостью.

– Привет, дорогая. – Джон крепко поцеловал ее в губы.

Кит ощутила на своих холодных щеках тепло его дыхания, с удовольствием вдохнула знакомый запах одеколона, почувствовала силу его крепкого тела. Ни сознательно, ни бессознательно она не сравнивала эти ощущения с теми, что минутой раньше испытала в руках Беннона. Это было бы нечестно по отношению к Джону, да и к себе самой. Однако она уже решила, как вести себя дальше.

– Соскучилась? – шепнул Джон, легонько куснув ее за мочку уха.

Она слегка отстранилась и уперлась руками ему в грудь, обтянутую мягким пушистым свитером, чтобы чуть отодвинуться и увидеть его лицо.

– Разве мы давно не виделись? – невинно спросила она, надеясь, что это прозвучит шутливо.

Не надо все осложнять раньше времени. В глазах Джона она прочла легкую насмешку и явное облегчение.

– Я еще припомню тебе эти слова!

– Давай зайдем в дом, пока я не превратилась в сосульку, – взмолилась Кит и, выскользнув из его рук, устремилась к двери.

– Не веришь, что я могу тебя согреть? – притворился обиженным Джон, следуя за ней.

– Но не в этой же обледенелой одежде! – бросила Кит через плечо.

– А что, идея заманчивая.

Кит рассмеялась и, сняв шапочку, встряхнула волосами.

– Я так и знала, что ты ее оценишь.

Кит увидела Полу в самом низу лестницы, на перилах лежало черное норковое манто.

– Привет. Как прошел ужин?

Кит почувствовала невольное облегчение. Меньше всего ей хотелось остаться с Джоном наедине. Она боялась, что в его объятия ее толкнет не любовь, а только желание. А ей хотелось, чтобы их новая близость означала любовь.

– Ты спросила об ужине? Он, без сомнения, повредит моей фигуре, – невозмутимо отвечала Пола, снимая сережку и потирая мочку уха. – Мне послышался шум отъезжавшей машины. Но ты, если верить записке, отправилась верхом?

– Дружок по дороге расковался. Я с трудом довела его до ранчо Беннонов и там же оставила. Беннон привез меня на своем пикапе.

Кит стянула перчатки и сняла жакет, подсознательно избегая встречаться со все понимающими зелеными глазами подруги. Иногда они подмечали слишком много.

Положив жакет на спинку дивана, Кит увидела груду сваленных на диван коробок.

– Что это?

– Костюмы для маскарада, который устраивает Сондра в канун Дня всех святых, – объяснил Джон. – В Лос-Анджелесе я побывал в костюмерной и кое-что отобрал для тебя и Полы. Возьмете, что понравится.

– Как интересно! – Кит ухватилась за возможность отвлечь от себя внимание Полы и принялась распаковывать коробки. – А что ты отобрал?

– Там есть все наряды – от уличной девчонки до цыганки.

Глядя на Кит, Джон думал, как много в ней еще детского. Радуется, как ребенок подаркам в рождественское утро.

– Цыганка – это, конечно, для тебя, Пола, – сказала Кит не задумываясь. – А костюм колдуньи есть? Вот что бы мне хотелось.

– Увы, такого нет, – насмешливо улыбнулся Джон. – Я не сообразил, что тебе он вполне бы подошел.

– Ты так считаешь? – прищурив глаза, взглянула на него Кит. – Не скажу, что твое замечание мне понравилось.

– Но почему? С твоим умением околдовывать...

– Сегодня ты щедр на комплименты, – отшутилась Кит.

– Это твои чары так действуют на меня, – ответил Джон и закурил сигарету.

– С трудом верится, – съязвила Кит.

Зашуршала шелковая бумага, в которую были завернуты костюмы. Кит не могла скрыть восторга.

– Пола, ты только посмотри, какая прелесть! – воскликнула она, вытаскивая длинную расклешенную юбку цвета электрик и шелковую блузу в голубой горошек с высоким воротом и пышными рукавами. А секундой позднее в ее руках уже были высокие ботинки на шнурках из голубого атласа, отделанные черными кружевами. – Пола, взгляни, они для этого костюма! – Кит подняла счастливый взгляд на Джона. – Они мне так нравятся!

Глядя на нее, Джон забыл затянуться и опустил руку с дымящейся сигаретой.

– Ты была бы настоящей гиббсоновской красоткой. Очень женственной и все же немного феминисткой.

– Пола, тебе не кажется, что наш Джон навеселе? – сказала Кит, искоса взглянув на него. – Займи его, пока я сварю кофе, чтобы он пришел в себя.

Когда Кит покидала гостиную, Джону показалось, что с ней уходит свет и живые краски. Затянувшись сигаретой, он перевел взгляд на Полу. Та задумчиво смотрела вслед Кит.

– Она сегодня в приподнятом настроении, – сказал Джон, чтобы нарушить молчание.

– Присмотрись получше, – сухо ответила Пола, с облегчением снимая вторую серьгу. – Она слишком оживлена. Думаю, ты вернулся вовремя, Джон.

Он поднял голову и посмотрел на нее. Пола достала из сумочки плоский золотой портсигар и закурила дорогую сигарету.

– Кит начинает узнавать оборотную сторону того, что громко именуется успех, – человеческую подлость и собственную незащищенность, неуверенность в себе. – Пола села на диван и, откинувшись на подушки, скрестила вытянутые ноги. – И это ей не нравится.

– А кому это нравится? Но постепенно черствеешь и перестаешь обращать внимание. Сама знаешь, как это бывает...

После этих слов Джон вдруг понял, что не хочет, чтобы такое случилось и с Кит, чтобы она заковала себя в некий панцирь, который нужен всем, вступившим на путь успеха. Со временем он будет становиться все толще и прочнее, а человек – все циничней и равнодушней. Начинаешь не доверять людям, боишься привязанностей, ибо хочешь избежать страданий, не сближаешься с людьми из опасения быть обманутым и преданным. Он не желает этого Кит и не хочет, чтобы ее захлестнул водоворот тщеславия и успеха, схваток, неизбежных на верхних ступенях лестницы славы, а пуще всего – в борьбе по давним правилам: «Хочешь того-то – сделай то-то». Голливуд знает много способов рассчитываться за услуги, и переспать с режиссером – не худший из них.

Последняя поездка в Лос-Анджелес снова напомнила Джону об этом. Сколько раз он собирался порвать с Лесситером, отказаться от его денег! Но они были нужны ему, как нужен и этот фильм. На этот раз он отстоял, что смог, но во многом пришлось отступить.

Поймав себя на мысли, что хочет помочь Кит, он вдруг понял, насколько она ему небезразлична. Однако Кит не пойдет на компромисс. Отдавая себя полностью, она требует того же взамен. Джон не был уверен, что способен на это.

Он снова затянулся, но табачный дым показался горьким и едким. Джон с силой, почти раздавив ее, загасил сигарету.

– Кит выстоит, Джон, – задумчиво промолвила Пола. – Ей ничего другого не остается, мы оба это знаем. Сейчас же для нее даже мысль об этом недопустима. – Взгляд Полы остановился на входной двери. – А причина – отчасти этот фермер, Беннон. У тебя, похоже, есть соперник.

– Какой-то фермер? – Джон вопросительно поднял брови.

Пола насмешливо улыбнулась.

– Берегись, Джон, и не вздумай показывать, что твое самолюбие задето! Да, фермер. Когда-то Кит была уверена, что они поженятся, но он предпочел другую. Теперь же, мне кажется, если он попросит, Кит бросит все и выйдет за него замуж. Это было бы непростительной глупостью с ее стороны – упустить такой шанс ради семейной идиллии. Талант – это редкость, с годами он растет, становится многограннее, а любовь – недолговечна.

– Кит права. Ты действительно циник, Пола.

Пола от души рассмеялась:

– Кто бы говорил!

– Что говорил? – спросила Кит, входя с подносом, на котором стоял кофейник и чашки. – Нехорошо рассказывать интересные истории, когда меня нет.

– Не беспокойся, – заверил ее Джон. – Ничего интересного не было.

Выпив кофе, Джон снова закурил, а затем, сославшись на усталость, собрался уезжать. Кит проводила его до двери и подождала, пока не отъедет «ровер». Потом, погасив свет на крыльце, вернулась в гостиную.

– Еще кофе? – спросила ее Пола.

– Пожалуй, – равнодушно пожала плечами Кит, взяв у Полы чашку. Но свежий аромат кофе не доставлял ей удовольствия. Пола сняла туфли, и они со стуком упали на пол в мертвой тишине дома. Чтобы прервать паузу, Кит спросила:

– Хорошо прошел вечер с Чипом?

Пола растирала уставшие ступни.

– А твой? Я хочу сказать – с Бенноном?

Кит почему-то захотелось объяснить Поле цель своего визита на соседнее ранчо:

– Я поехала туда, чтобы отдать Беннону ружье. Такова была последняя воля моего отца.

– Только за этим?

– Да. – В странном смущении Кит подошла к отцовскому креслу и провела рукой по спинке.

– Кит, неужели ты все еще ждешь Беннона? После стольких лет? – слегка раздраженно спросила Пола.

– Нет, не жду, – покачала головой Кит. – Женщина не может ждать того, чего, как она знает, ей не получить никогда. Ты – женщина, Пола, и знаешь, что мы практичнее мужчин. – Кит улыбнулась, но смотрела на подругу серьезно. – Мы всегда были реалистками. Это мужчины идеалисты и романтики. Когда мужчина глубоко и искренне любит, то, потеряв любимую, становится пленником иллюзий. Он может удовлетворять свои желания, искать развлечений, но сердцем остается верен той, кого потерял. – Она провела рукой по салфетке на спинке отцовского кресла. – Как мой отец.

– И как Беннон, не так ли? – угадала Пола.

Кит промолчала.

– Мы, женщины, совсем другие. – Голос ее повеселел, в нем даже зазвучала насмешка. – Когда мы любим и теряем, мы страдаем, плачем и впадаем в ярость, но продолжаем жить, ибо иначе нельзя. – Она помолчала. – Я ответила на твой вопрос?

– Вполне. Только мне хотелось бы знать, в какой стадии находишься ты сейчас? Страдаешь, впала в ярость?

– Я продолжаю жить, – просто ответила Кит.

Посмотрев на нее, Пола мысленно пожелала, чтобы это было так.




20


Реактивный самолет Лесситера приземлился на аэродроме Сарди-Филд близ Аспена. Рев двигателей внезапно стих, и ожидающие наконец увидели Дж.Д. Лесситера, одетого в теплое черное пальто, в проеме двери.

Шагнув на трап, он мечтательным взором окинул ясное небо и пространство аэродрома, словно не замечая стоящую внизу Сондру Хадсон. У Дж.Д. Лесситера был вид политика, открывающего предвыборную кампанию.

Кто-то подошел к нему, и он бросил какую-то реплику. Яркое полуденное солнце высветило седые пряди в его густой шевелюре.

Сондра ждала с дежурной улыбкой, когда Лесситер наконец сойдет на бетон аэродрома.

– Здравствуй, Сондра.

– С приездом, Джи Ди.

– Прекрасный день, – заметил он, еще раз окинув взглядом небо над головой. – Ты специально заказала для меня такую отличную погот ду? – снисходительно пошутил он.

– Я думала, ты сам ее заказал, – отшутилась Сондра.

Он хмыкнул, и наконец на его загорелом волевом лице появилась улыбка, вовсе не смягчившая, однако, холодное выражение проницательных глаз.

– Отлично, Сондра, – довольно пробормотал он и представил ее стройному рыжеволосому мужчине, назвав того Робом Хэйгом.

Сондра предположила, что это и есть архитектор, которого он собирался привезти с собой. Сондра испытала приятное волнение от близости победы. Сделка почти в кармане!

– Пока мы летели, я еще раз просмотрел видеоклипы и сопутствующие рекомендации. По-моему, места перспективные.

– Как только станут известны требования покупателя, я сделаю должное предложение. Уверена, Джи Ди, что ты согласишься: есть возможность создать еще один Аспен или Сноумас.

– Если бы я думал иначе, я не ломал бы свой график и не был бы здесь.

– Тогда приступим. Вертолет нас ждет. – Сондра указала на готовую к взлету машину в конце аэродрома. – С воздуха откроется великолепная панорама этих мест, мы получим полное представление об их выгодном расположении.

– Поехали. – Лесситер первым направился к автобусу, который поджидал их, чтобы доставить к вертолету.

Как только все застегнули ремни безопасности, вертолет поднялся в воздух. Они летели над городом и долиной. Несколькими часами раньше Сондра уже совершила ознакомительный облет ранчо Кит Мастерс, и пилот хорошо знал его расположение и границы. Сондра настоятельно просила его запомнить все. Поэтому теперь она уверенно комментировала все, что открывалось взору гостей. В ее речи не было слов «возможно» или «кажется».

Когда она решила, что Лесситер увидел все, что нужно, с высоты, она похлопала пилота по плечу и указала на луг, где их ждал Уоррен с вместительным вездеходом, чтобы продолжить экскурсию на земле.

Час спустя все они уже были во дворе ранчо. Для большей конкретности разговора Уоррен разложил на широком капоте машины подробную карту местности.

Но Лесситера, похоже, это мало интересовало. Его внимание привлекала роща белоствольных осин, почти потерявших свое золотое осеннее убранство. В его глазах зажглось живое любопытство, когда он спросил у Сондры:

– Кому принадлежит это ранчо?

– Кит Мастерс.

– В самом деле? – Лесситер поднял брови в деланном изумлении.

– Она унаследовала ранчо после смерти отца. Он умер несколько месяцев назад.

– Она дома? – спросил Лесситер.

– Нет. Кажется, она с Тревисом и еще кем-то из Голливуда поехала в местный клуб поиграть в теннис, – объяснила Сондра. – Мой опыт говорит, что недвижимость лучше осматривать в отсутствие владельцев.

– Ты права, Сондра.

Ей показалось, что Лесситер воспользуется случаем, чтобы вновь проявить заинтересованность в покупке ранчо, но тут магната окликнул Роб Хэйг:

– Можно тебя на минутку, Джи Ди?

По тому, как Лесситер, извинившись, поспешил к архитектору, Сондра поняла, что он этого ждал.

С возрастающим любопытством наблюдала она за беседой мужчин. Говорил в основном Хэйг, Лесситер слушал и согласно кивал.

У него была репутация дельца, который принимает решения быстро, но не поспешно. Убедившись в целесообразности проекта, он действовал без промедления. Зная это, Сондра ждала его возвращения.

– Наш облет показал, что земли ранчо простираются до самого горного кряжа, не так ли? – уточнил Лесситер, вернувшись.

Сондра, несколько удивленная этим вопросом, подтвердила.

– А чья земля за перевалом?

– Там ранчо «Каменный ручей».

– Убеди его владельца продать участок за перевалом. Без этого куска сделка меня не интересует.

Сондра сначала была ошеломлена, затем пришла в бешенство. Но умело скрыла свои чувства. Лишь покрепче сжала кулаки и глубже спрятала их в карманы куртки.

– Можно узнать, почему?

– Роб правильно сказал, что этот перевал – готовый лыжный спуск. Зимние курорты – его специальность, поэтому я и привез его сюда. Раз он говорит, что это непременное условие, значит, так и есть.

– Разумеется, я не буду спорить с мистером Хэйгом, – осторожно промолвила Сондра. – Но если ты вникнешь в наши предложения, сам убедишься, что склоны предгорий гораздо выгоднее пустить под строительство коттеджей, как это доказал Старвуд.

– Возможно, – заметил подошедший к ним архитектор. – Но кто захочет покупать за миллионы долларов виллы для зимнего отдыха, если рядом нет хорошего лыжного спуска? Без него вряд ли удастся привлечь кого-нибудь в эти места.

– Мы легко все уладим, если ты уговоришь этого фермера, – вмешался Лесситер. – Зачем ему нужен горный кряж?

– Увы, уговорить его будет трудно, Джи Ди. – Сондра старалась, чтобы голос не выдал ее, но ей это не удалось. – Могу сразу тебе сказать: он не согласится.

– Ну, это уже твоя проблема.

– Ты не понимаешь, Джи Ди. Участок принадлежит Беннону. Легче сдвинуть гору, чем уговорить его продать участок своей земли.

– Беннон... – задумчиво произнес Лесситер. – Это крепкий орешек.

– Чтобы не сказать больше.

Сондра уже видела, как из-под носа уплывает ее лучшая сделка, рушатся планы, надежды, мечты. Внутри все кипело от досады и злости.

– Вот что я скажу тебе, Сондра. Я готов заинтересоваться твоим предложением, если ты уговоришь Беннона продать участок с кряжем. Поверь, ты не пожалеешь. Твоему агентству будет поручена продажа всего, что будет здесь построено – жилых и торговых кварталов, вилл, особняков. Но это еще не все. Ты получишь свою долю в самом проекте. Скажем, семь процентов, а?

Что-то дрогнуло в Сондре. Ведь это была возможность осуществить многое из того, что она задумала, о чем мечтала. Но Сондра отлично знала, на какую непробиваемую стену она с разбега наткнулась.

– Это щедрое предложение, Джи Ди.

– Таковы мои планы, Сондра.

Он испытывал ее, он бросал ей вызов. Сондра прочла это в его глазах. Но в них она увидела также превосходство. Это решило все.

– Я принимаю твои условия, – сказала она и протянула Лесситеру руку. Он энергично тряхнул ее.

– Я не сомневаюсь в твоем умении убеждать, Сондра. Мы знаем, как это делать. Все в интересах клиента, не так ли?

– Да, так.

Но как убедить такого человека, как Беннон? Как подступиться к нему? С какой стороны? Где найти верную зацепку?

Эти мысли беспорядочно и настойчиво продолжали кружиться в голове, когда два часа спустя Сондра ехала на ранчо «Каменный ручей».

Остановив машину перед домом, она долго смотрела на его старые, но все еще крепкие стены и с горечью думала о Бенноне – о его неразрывной связи с этой землей, его несокрушимой воле, скрытой тихой силе и слепой верности. Эти качества в нем всегда невольно восхищали ее. Но теперь они стали непреодолимой преградой ее планам.

Выйдя из машины на свежий морозный воздух, она окинула взглядом пустую веранду, на которую уже легли вечерние тени. Со стороны хозяйственных построек слышалось мычание скотины и фырканье лошадей. Сондра направилась к крыльцу, но вдруг ее окликнули.

Повернувшись, она увидела у амбара маленькую фигурку Лоры в громоздкой теплой куртке и резиновых сапогах.

Лора. Уголки крепко сжатого рта Сондры дрогнули в едва заметной улыбке. Вот кто должен помочь ей. Самое уязвимое место Беннона – его дочь. Темные глаза Сондры мрачно сверкнули, и, помахав девочке в ответ, она пошла ей навстречу.

...Задав корм скотине, Беннон легко перепрыгнул через ограду загона и, с удовольствием распрямив плечи, потянулся. Теперь надо проверить, как справилась Лора.

Однако, не дойдя до конюшни, он увидел оживленно беседующих Сондру и Лору и свернул к ним.

– Ты задала овса лошадям, Лора?

Сняв тяжелую рукавицу, он ласково потрепал дочь по голове и лишь потом улыбкой приветствовал Сондру.

– Да, папа. – Лора, нагнувшись, выскользнула из-под его руки. – Тетя рассказывала мне, как она готовится к маскараду – будут декорации, музыка и всякие игры. У нее отличный маскарадный костюм, вот увидишь. Она хочет знать, в чем будешь ты. Скажи нам, папа.

– Это сюрприз, – улыбнулся Беннон, подняв на Сондру насмешливый взгляд. Прежде чем она снова повернулась к Лоре, он уловил в ее глазах странную настороженность.

– Когда узнаешь о маскарадном костюме папы, шепни мне, Лора. Хорошо?

– О'кей, – заговорщически улыбнулась девочка и вдруг печально вздохнула. – Представляю, как там будет весело. Господи, когда уже я вырасту и смогу бывать на вечеринках и маскарадах!

– Скоро, не беспокойся. – Беннон слегка подтолкнул дочь по направлению к дому. – Беги домой, умойся и помоги Сэдди накрыть стол для ужина.

Девочка повернулась и, уперев руки в бока, нарочито сердитым тоном возразила:

– Как работать – я взрослая, а как веселиться – я, видите ли, еще мала. Это несправедливо, пап.

– Повеселишься у своей подружки Баффи.

– Это не то.

– Ну тогда оставайся с дедом.

Лора, вдруг завертевшись на одной ноге, как волчок, театрально воздела руки к небу и воскликнула:

– Ох, уж эти отцы! – И гордо зашагала к дому.

– Ох, уж эти дети, – шутливо посетовал Беннон, повернувшись к Сондре. Поведение дочери его лишь позабавило, но Сондра, кажется, думала иначе. Она долгим задумчивым взглядом проводила девочку.

– Вспомни Диану, Беннон. Она любила вечеринки, веселье, смех. Кажется, Лора становится похожей на нее.

– Все дети проходят через это, – мрачно буркнул Беннон и зашагал к дому, забыв, что Сондра не поспевает за ним. Наконец, заметив это, он замедлил шаги.

– Что привело тебя в наши края? – спросил он.

– Боюсь, что дела.

– Боишься? – Беннон искоса посмотрел на нее, не скрывая удивления.

– Да, боюсь. – Она посмотрела на него изучающим взглядом. – То, что я собираюсь сказать, тебе не понравится.

– Что же это?

– Один из моих клиентов хочет знать, не продашь ли ты ему тот участок с кряжем, где кончаются земли «Серебряной рощи»?

– Конечно, не продам.

– Ты даже не знаешь его условий, Беннон, – мягко упрекнула его Сондра.

– Это не имеет значения. Он не продается ни за какую цену.

Ответ Беннона был резок и бескомпромиссен.

– Я предупреждала его, какой будет ответ.

– Отлично. Будем считать вопрос закрытым.

Исподтишка Сондра наблюдала за лицом Беннона. В эту минуту оно было суровым и решительным.

– Я все же хотела бы, чтобы ты подумал, Беннон.

– Мне незачем над этим думать.

Она ожидала, что он это скажет.

– Подумай о Лоре.

Он резко остановился и посмотрел на нее. Его силуэт казался темной тенью на фоне лилового закатного неба.

– Какое отношение имеет к этому Лора?

– Она взрослеет, Беннон. Ей уже сейчас хочется красиво одеваться, ухаживать за волосами. Это только начало. Вскоре она попросит автомобиль, чтобы ездить в школу. Появятся мальчики, понадобится платье для выпускного бала, а там надо думать о колледже... – Сондра сознательно сделала паузу. – Все это дорого стоит, Беннон.

– Справлюсь как-нибудь.

– Возможно. – Она с опаской заметила на его лице предвестники грозы – суровые, словно застывшие складки у рта, потемневшие от гнева глаза, нахмуренная линия бровей. – Не лучше ли сделать иначе, Беннон? Разве это плохо, если бы ты уже сейчас отложил деньги для этих целей? Как велик этот участок земли? Сто акров? Двести? Что такое двести акров для человека, владеющего поместьем в четыре тысячи акров, а, Беннон? Зачем тебе этот кусок земли? Он не пригоден ни для выпаса стада, ни для овец. Ничего не изменится, если ты продашь его.

– Ты говоришь, кусок? Но с этого и началась распродажа земель в низовьях долины. Кусок за куском. Нет, спасибо, Сондра.

Однако выдержка уже изменила Сондре, и в ее голосе послышалось раздражение.

– Ты можешь назвать любую цену, Беннон. Миллион долларов. Два. Подумай, что можно сделать на такие деньги. И не только для Лоры. Ты мог бы многое изменить на ранчо – новые хозяйственные постройки, лучшие породы скота. Ты, наконец, мог бы отремонтировать свой старый, полный сквозняков дом. А еще лучше снести его и построить новый!

– С плавательным бассейном, конечно, и теннисным кортом? – Голос Беннона был холодным, жестким.

Сондра поняла, что зашла слишком далеко. Помолчав немного, она тихо сказала:

– Лора была бы рада. Я знаю, тебе неприятно это слышать, но это правда, Беннон. – Не дав ему возможности возразить, она продолжала: – Подумай об этом предложении. Я только об этом тебя прошу. Я знаю, что значит для тебя эта земля, и понимаю твои чувства. Но будь реалистом. Что станется с ранчо после тебя? Ты думаешь, Лора справится с ним, это ей будет под силу? Скорее всего она продаст его... как решила продать отцовское ранчо Кит Мастерс.

Слова Сондры явно задели Беннона. Она поняла, что пока достаточно.

– Спокойной ночи, – сказала она тихо и, поцеловав его, ушла. Глаза ее торжествующе сияли.




21


Фонари из полых тыкв с прорезями для глаз и уродливых беззубых ртов вперемежку с черными котами и огородными пугалами на шестах, воткнутых в тюки соломы, украшали подъездную аллею к дому Сондры Хадсон на Красной горе.

Над лужайками и зарослями кустарника то появлялись, то исчезали голографические призраки. Возле павильона, у плавательного бассейна, в ночном воздухе танцевали фосфоресцирующие скелеты. Оркестр из пяти музыкантов исполнял при свете факелов ритмы калипсо, и блондинка в костюме женщины-кошки, выгибая спину, проплывала над шестом, который держали вампир и ковбой в огромной шляпе.

На плитах солярия вокруг бассейна были установлены обогреватели. Здесь было людно и шумно. Средневековые рыцари и принцессы, ведьмы и колдуны, Клеопатры и разрисованные индейцы столпились вокруг бочки с водой, в которой плавали румяные яблоки. Игра состояла в том, чтобы без помощи рук только ртом или зубами выловить яблоко.

Кит, нагнувшись над бочкой, в который раз повторяла эту попытку. На ней был облюбованный ею костюм – синяя юбка клеш, блуза в горошек с пышными рукавами и высоким воротником. Ее белокурые волосы были высоко взбиты. Подбадриваемая смехом и советами, она пыталась поймать тут же уходящее в воду яблоко. Все заканчивалось мокрым носом и подбородком.

– Ух, как холодно, – рассердилась Кит, вытирая ледяную воду с подбородка, и от души рассмеялась очередной неудаче.

– Только без рук, – предупредил Джон.

Он был в костюме шулера-франта времен колонизации Юга – фрак, белая сорочка с рюшем, парчовый жилет, шелковый галстук с бриллиантом, на голове – черная шляпа с широкими твердыми полями и плоской тульей.

– Покажи им, Кит, как это делается, – подзадоривала подругу Пола, звеня цыганскими браслетами и неимоверной величины серьгами.

Беннон, опершись о балюстраду солярия, заложив большой палец руки за пряжку пояса изрядно поношенных джинсов «левис», наблюдал за игрой на расстоянии. Когда толпа несколько поредела, он увидел, как Кит, честно заложив руки за спину, возобновила попытки схватить яблоко зубами.

Искренняя, почти детская радость, с которой она отдавалась этой забаве, умилила и тронула его. Гоняясь за неуловимым яблоком, она радовалась, как ребенок, но всеми жестами, грацией позы оставалась прелестной женщиной.

Краем глаза Беннон уловил яркий блеск шелка, а когда повернулся, увидел на фоне стеклянных дверей гостиной высокую, стройную, как колонна, фигуру Сондры в узком цвета пламени платье из плотного китайского шелка. Платиновые волосы были собраны в узел на затылке. Она смотрела в сторону веселящихся гостей. В это время восторженные крики оповестили о победе. Беннон обернулся и увидел выпрямившуюся Кит с красным яблоком в зубах. Вынув его изо рта, она победоносно подняла его над собой и держала в вытянутой руке до тех пор, пока другой рукой не вытерла мокрый подбородок.

– Кто следующий? – с вызовом крикнула она.

Вперед вышел один из гостей, известный банкир, в костюме Робин Гуда. Лихо сняв шляпу, он под аплодисменты раскланялся перед победительницей, но Кит уже поспешила присоединиться к Джону и своим друзьям.

Надкусив яблоко, она с удовольствием промычала:

– М-м, какое вкусное! – И вытерла с подбородка брызнувший сок. – Хочешь попробовать? – предложила она Джону.

– Это еще что такое? Ева соблазняет Адама яблоком познания добра и зла?

Джон в шутливом испуге отпрянул.

– Какое там познание? Это всего лишь вкусное, сочное, холодное яблоко. – Глаза Кит смеялись. – Ты уверен, что не хочешь его отведать?

Джон смотрел, не отрываясь, на ее влажные от яблочного сока губы.

– Пожалуй, что не откажусь, – промолвил он и, обхватив Кит за талию, притянул к себе. Он целовал ее, наслаждаясь яблочной свежестью ее губ и языка, под общий одобрительный смех. Кажется, это всех позабавило. Но не Беннона.

Прежде чем он резко повернулся и, звеня шпорами, решительным шагом ушел в дом, Сондра успела заметить жесткую линию его сжатых губ и желваки на скулах. Когда она вновь посмотрела на шумную компанию у бассейна, Кит уже отстранилась от Джона, щеки ее горели – от ночного ли холода, или от смущения, Сондре до этого не было дела.

Ее обеспокоило поведение Беннона. Оно совсем не понравилось ей. Сондра вновь вернулась в освещенную лишь канделябрами гостиную, увешанную по углам тонкой кисеей, имитирующей паутину. В одном из затемненных углов охотники узнать свою судьбу смехом приветствовали соленые шутки и скабрезности предсказателя.

Сондра, рассеянно отвечая на приветствия гостей в масках, поспешила в бар, где уже видела спину Беннона у стойки.

Он повернулся, лишь заслышав ее голос.

– Эта маленькая сценка расстроила тебя. Ты не умеешь скрывать свои чувства, Беннон.

Он вернул бармену пустой стакан из-под пива и взял взамен бутылку. Он ничего не ответил Сондре.

– Все давно знают, что у них роман. Не может быть, чтобы ты об этом не слышал. Или ты предпочитаешь не верить? – Глаза Сондры недобро сузились. Беннон молча пил пиво из бутылки. – Джон Тревис во время съемок всегда заводит роман с очередной героиней фильма. Как, по-твоему, она получила эту роль?

Рука Беннона, упорно глядевшего на бутылку, с силой сжала ее.

– Сондра, – произнес он резко.

– Тебе не нравится мой намек, не так ли? – Сондра уже теряла терпение. – Ты думаешь, что только мужчины идут на сделки и компромиссы ради успеха? Женщины тоже это умеют. Кит в Голливуде уже девять лет, она снималась в мыльных операх и в низкопробных фильмах ужасов. Джон Тревис дал ей шанс сняться в приличном фильме, и Кит этим воспользовалась. – Сондра сделала паузу. – Ты слишком долго жил прошлым, Беннон. Но его уже нет. Оно ушло. Не старайся вернуть его.

Голос ее дрожал от гнева. Более не в силах сдерживать себя, Сондра стремительно повернулась и ушла. Она опасалась, что ненавистное имя Дианы слетит с ее губ.

Обойдя вставшего на ее пути шута, почти не видя, куда идет, она оказалась в столовой, где уже был накрыт стол для ужина. В центре его возвышалась огромная тыква-фонарь. Но и здесь ее одиночество нарушили шумно веселящиеся арлекин, девица в фальшивых бриллиантах и пират.

Спасаясь от них, Сондра обогнула длинный стол и ненароком задела включающее устройство, и в то же мгновение в воздухе со зловещим хохотом пронеслась ведьма на помеле, выскочившая из ящика, установленного где-то под высоким, как в храме, потолком.

Сондра, вздрогнув от испуга, отшатнулась в сторону и угодила в сети искусственной паутины, свисающей со стен. Отмахиваясь от нее руками, она запутывалась все больше и наконец с силой рванула кисею и оборвала ее совсем.

Сондра стояла, тяжело дыша, с лоскутом кисеи в руках, слыша лишь гулкие удары своего сердца. И почти ничего не видя перед собой.

Наконец, успокоившись, она быстро оглянулась, чтобы понять, видел ли кто-нибудь ее злоключения. Но, кажется, внимание всех присутствующих было приковано к летающей под потолком ведьме, пока она благополучно снова не убралась в свой ящик.

Сондра поспешила избавиться от предательского куска кисеи и, скомкав его, поспешно сунула за мраморный вазон для растений. Только потом через открытую дверь столовой она посмотрела в бар. Беннона у стойки не было.

Он не мог уйти. Еще слишком рано.

Сондра почувствовала, как в ней опять поднимается волна гнева и раздражения. Наконец, выйдя в гостиную, она со спины увидела знакомую широкоплечую фигуру в короткой ковбойской куртке. Беннон направлялся в дальний угол гостиной, где было темно и пусто.

Сондра, облегченно вздохнув, наконец могла вернуться к своим обязанностям хозяйки. Предстояло проверить, все ли готово к ужину.

Оживленная Кит увлекла своих друзей в гостиную, которую мерцающий свет свечей превратил в сказочную пещеру с танцующими тенями на стенах. Эффект сказочности не умаляли мягкие диваны вдоль стен и дорогая обстановка.

– Голливуд не смог бы придумать лучше, – оглянувшись, решительно заявила Кит.

– Хозяйка дома не иначе как воспользовалась услугами декоратора-профессионала, – согласился Чип, поправляя очки на переносице и с любопытством осматриваясь вокруг. – Интересно, кого она пригласила?

– Перестань рассуждать, Чип, а просто наслаждайся, – недовольно одернула его Пола голосом, в котором была досада.

– Он не может. Ему надо утвердить свой образ безумного гения, – шутливо заметила Кит.

– Насчет «безумного» ты, пожалуй, права, – шепнул ей на ухо шедший сзади Джон.

Улыбка Кит, брошенная ему через плечо, мгновенно погасла, когда она увидела недобро сжатые губы. Джон, поймав ее взгляд, попытался улыбнуться, но Кит уже трудно было поверить, что он сказал это в шутку.

Когда Джон, подталкивая ее в спину, дал понять, что надо пройти вперед, Кит послушно повиновалась, продолжая убеждать себя, что это лишь обычное столкновение двух творческих личностей, работающих вместе.

Выбравшись из шумной толпы у дверей, Кит вдруг остановилась.

– Что же дальше? – спросила она, обращаясь к друзьям. – Танцы вокруг бассейна?

– Взгляните-ка сюда! – окликнул всех Чип. Он стоял у стены, склонившись над саркофагом с мумией. – Здесь что-то вроде электронного глаза. – Он указал на небольшой черный ящичек на стене и провел перед ним рукой.

Над саркофагом появилось бледное свечение, мумия открыла глаза и подняла руку.

– Это нечто, – удивленно протянул пораженный Чип.

– Хватит тебе, Чип. На этой вечеринке полно таких трюков или еще похлеще, – неодобрительно остановила его Пола.

– Вечера у Сондры всегда полны неожиданностей, – пояснил Джон и пригнулся, чтобы не зацепиться шляпой за искусственную паутину.

– Как интересно, – задумчиво промолвила Пола. – Мой приезд в Аспен начался с бала, а заканчивается маскарадом.

– Разве ты уезжаешь? – с удивлением посмотрел на нее Джон.

– Да, послезавтра я возвращаюсь в Лос-Анджелес. – Пола поправила свои браслеты. – Это на несколько дней раньше, чем я предполагала. Мой агент вызывает меня. Он устроил мне встречу с продюсером сериала «Дни». Внесены какие-то изменения в сценарий, и теперь понадобится много актеров. Я одна из кандидатур. Правда, у них для меня есть что-то особенное.

– Разумеется, очередная роль злодейки, – сухо заметил Джон.

– Ну и что? – Пола выразительно пожала плечами, и ее легкая, с глубоким вырезом блузка кокетливо сползла с плеча, открыв безукоризненную белизну кожи.

– У Полы талант выставлять напоказ человеческие пороки, – улыбнулась Кит.

– Охотно верю, – согласился Джон, бросив взгляд на Кит. Пола его больше не интересовала. – Итак, ты остаешься одна на ранчо? Моя фантазия тут же подсказывает мне массу сногсшибательных идей.

– Обманщик, – поддела его Кит. – Свои идеи ты вынашиваешь с первого дня приезда в Аспен.

– Ты угадала, – согласился Джон, ласково и медленно проведя рукой по ее спине.

– Кстати, об идеях, сюрпризах и прочем, – заметила Пола. – Неплохо бы проверить, какой здесь шведский стол.

– Я не против, – поддержал ее Чип, наконец оторвавшись от созерцания мумии.

Кит, однако, отрицательно покачала головой.

– Я пас. Сыта после обеда.

– И целого яблока в придачу.

– И яблока.

– Хочешь выпить? – спросил у нее Джон, когда Пола и Чип направились в столовую.

– Да, пожалуйста. Только не спиртное, – попросила Кит.

– Даже не шампанское? – Джон поднял брови.

– Это праздник без шампанского. – Для Кит вечеринка уже утратила всякий интерес. Только она не могла понять, когда это случилось. – В День всех святых принято пить глинтвейн или горячий шоколад с несколькими каплями виски.

– Я учту это, – бросил, удаляясь, Джон. Золотая булавка в его галстуке блеснула от упавшего на нее света свечей.

Оставшись одна, Кит отошла в угол к саркофагу и задумчиво провела пальцем по краю его позолоченной крышки. В открытую дверь повеяло вечерней прохладой, и свежая струя воздуха смешалась с дурманящим запахом тающего воска. Скорее от охватившего ее беспокойства, чем из любопытства, Кит вышла на террасу.

Беннон сидел с ногами на балюстраде, уставившись на кончики своих ковбойских сапог, словно пересчитывая на них все царапины и изъяны. Рядом с ним была бутылка пива.

Кит в нерешительности остановилась, но гордость не позволила ей тут же отступить. Та самая гордость, которая не позволяла ей сказать Беннону, как больно он ранил и обидел ее, когда женился на Диане. Но что-то помимо гордости мешало ей сознаться в том, что он до сих пор способен причинять ей боль.

Кит вышла на террасу. Шелест ее широкой юбки заставил Беннона поднять голову. Его шляпа была низко надвинута на глаза, и Кит не видела их, но знала, что они смотрят на нее.

– Ты называешь это маскарадным костюмом? – шутливо промолвила она, критически оглядывая его. Поношенные выгоревшие джинсы, куртка из грубой ткани, сапоги со сбитыми каблуками, непременные ковбойские шпоры, простая рабочая рубаха и выцветшая ковбойская шляпа. Это была обычная рабочая одежда ковбоя. В ней Беннон работал на ранчо.

– Могу поклясться, что никакого подвоха нет. Все, что на мне, – подлинное.

Беннон вытянул одну ногу, и шпора мелодично звякнула. Он продолжал сидеть. Его ответ прозвучал вполне дружелюбно, но холодок сдержанности не ускользнул от слуха Кит.

Он был на террасе солярия и видел, как Джон целовал ее. Она заметила, как изменилось лицо Беннона, когда он внезапно ушел. Почему-то Кит почувствовала раздражение. Он не имеет права ревновать ее. Женившись на другой, он это право потерял. Но что-то в ней недобро торжествовало от сознания, что она по-прежнему может заставить его ревновать. Эти два странных чувства – недовольство и удовлетворение – словно тащили ее в разные стороны, внося сумятицу в душу.

– Да, действительно, все подлинное, ковбойское, – согласилась Кит и подошла к балюстраде.

Она стояла, любуясь ночью. От обогревателя веяло теплом, а вечерний ветерок холодил щеки. Оркестр у бассейна играл тяжелый рок, оттуда доносились взрывы смеха и голоса, а потом снова все затихало. И тогда воцарялась тишина и молчание ночи. Над головой была россыпь звезд, которую не могли затмить яркие огни города, а темные массы гор уверенно начертали свой зубчатый силуэт на фоне ночного неба.

– Какая прекрасная ночь, не правда ли?

– Да.

Короткий, как выстрел, ответ заставил ее обернуться и осознать: напряженность не исчезла, столкновение воли, самолюбий и чувств продолжается.

– Ответ в лучших традициях мужественных и сдержанных героев супербоевиков, – ответила Кит, сама не зная, в шутку или всерьез. – Сам Гарри Купер не сказал бы лучше.

– Кому, как не тебе, судить. – Беннон метнул в ее сторону быстрый взгляд и допил остатки пива из бутылки.

– Сондра тебе сказала, что нашла покупателя для ранчо?

Кит намеренно переменила тему.

– Да, она упомянула об этом.

Беннон поставил пустую бутылку рядом с собой.

– Она привозила кое-кого на прошлой неделе осмотреть ранчо. Сондра уверена, что вскоре последует предложение.

Кит хотелось, чтобы ее слова звучали как можно спокойнее, но не могла справиться, и в голосе ее были печальные нотки сожаления. Взглянув на дом Сондры из стекла и бетона, она не удержалась:

– Страшно подумать, что там, где в горы уходит охотничья тропа, будут стоять дома, похожие на этот.

Беннон спрыгнул с балюстрады. Звякнули шпоры.

– Зачем морочить себе голову? Через несколько месяцев тебя здесь не будет. Ты вернешься в мир, который тебе больше по нраву.

– Ты уверен в этом?

В последнее время Кит все больше одолевали сомнения. Слова Беннона лишний раз напомнили об этом.

– Поздно задавать себе такие вопросы, тебе не кажется?

– Думаю, ты прав.

Поежившись, она потерла плечи. Прикосновения к прохладному шелку блузки усугубило озноб.

– Становится прохладно, – промолвила она.

Когда-то при этих словах он тут же согрел бы ее в своих объятиях. Теперь же он только сказал:

– Пожалуй, тебе лучше вернуться в дом.

– Я воспользуюсь твоим советом.

Когда она подошла к двери в дом, по звукам шпор за спиной она определила, что Беннон направился на тот конец террасы, где играет музыка и слышен смех.

От окутавшего ее тепла гостиной озноб не прошел. Зябко поеживаясь, Кит оглянулась, ища глазами Полу, и вдруг увидела ее беседующей с хозяйкой дома.

Кит всегда было интересно узнавать людей, смотря на них со стороны, изучая их лица, манеры, реакцию. Но, глядя на Сондру, она в который раз поразилась непроницаемой маске, за которой эта женщина искусно прятала свои мысли и чувства. Ее нынешний восточный наряд как нельзя лучше подходил ей.

– Без пальто уже холодно по вечерам, – заметила Кит, подойдя к беседующим.

– Да, теперь приходится привыкать к холоду, – ответила Сондра. – По прогнозам, в начале ноября выпадет снег.

– То-то обрадуются Джон и Чип, – воскликнула Кит, только сейчас обратив внимание на то, что Пола одна. – Кстати, где они?

– Они попались на глаза Лесситеру, и он их увел в какой-нибудь угол, – ответила Пола, выискивая на своей тарелке то, что можно взять пальцами. Наконец она остановилась на крохотном бутерброде с лососиной.

– Я не знала, что он здесь, – промолвила Кит, рассеянно окидывая взглядом гостей в полумраке гостиной.

– Он опоздал, приехал всего двадцать минут назад, – пояснила Сондра и вдруг заметила, что ей подает знаки официант.

– Прошу прощения, – извинилась она и покинула их.

Пола проводила ее взглядом.

– На твоем месте я бы остерегалась ее, Кит.

Кит удивил и позабавил ответ подруги. Повернувшись, она внимательно посмотрела на нее.

– Что привело тебя к такому заключению, Пола?

– Я наблюдала за ней, когда ты беседовала с Бенноном на террасе. В ее глазах была злоба гадюки.

Пола все еще не сводила задумчивого взгляда с хозяйки дома в ярком, как пламя, платье. А затем столь же внимательно посмотрела на Кит.

– Это мстительная женщина. Если ей перейти дорогу, она не остановится ни перед чем.

Кит покачала головой от удивления.

– Как ты можешь говорить такое? Ты ведь совсем ее не знаешь.

– Зачем мне ее знать лично! Я немало сыграла таких, как она. Этот тип женщин мне хорошо знаком. – Она рассеянно поддела пальцем креветку в медовом соусе. – Поверь, она способна на все.

Кит пожала плечами и подумала о Бенноне. Какие у него отношения с Сондрой?

– У каждого есть темные пятна. Точки излома.

– У некоторых они слишком темны, – заметила Пола, лакомясь креветкой.

– Наверное.

Кит вдруг увидела в толпе гостей Джона. Он шел к ним, осторожно поглядывая на стаканы в руках. Однако чаще он оглядывался на кого-то, кто, должно быть, шел рядом. Кит не могла снова не отметить, как хорош его точеный профиль под шикарной черной шляпой картежного шулера.

Когда толпа поредела, оказалось, что спутником Джона был Лесситер. По другую его сторону шел Чип. Магнат был облачен в белый короткий халат фармацевта с эмблемой фирмы семейства Лесситеров на нагрудном кармане. На какое-то замечание Лесситера Джон вдруг ответил своей голливудской улыбкой, знаменитой тем, что, помимо обаяния, в ней всегда были дерзость и высокомерие. Похоже, что Лесситер сказал Джону что-то приятное. Да и вид Чипа подтверждал это.

Возможно, подумала Кит, она напрасно заподозрила Джона в неприязни к Чипу. Если и были у них размолвки, то сейчас, судя по их лицам, все уладилось. Кит искренне была рада. Плохо, когда в съемочной группе возникают разногласия.

– Кстати, – Лесситер по-дружески положил Джону руку на плечо. – Я прочел все последние поправки к сценарию. Думаю, теперь все будет хорошо. Это не только мое мнение. Отличная работа. – Он повернулся к Чипу.

– Я рад, что вам понравилось, – коротко, с иронией ответил Чип.

Джон с облегчением вздохнул, когда понял, что Лесситер или не расслышал сарказма в голосе Чипа из-за шума вокруг, или же предпочел не придавать ему значения.

– Теперь, когда у нас есть окончательный текст сценария, когда думаете начать съемки?

– В конце ноября, сразу же после Дня благодарения, – ответил Джон, довольно улыбаясь. – Если старушка зима не подведет, и в Аспене, как всегда, будет белым-бело от снега.

– Можно обойтись в случае чего и искусственным снегом, – деловито заметил Лесситер.

– И этим воспользуемся, если понадобится. Капризы погоды меня не страшат, начнем вовремя, как наметили, – заверил его Джон. – Не мы одни будем сожалеть, если к праздничным каникулам не выпадет снежок и задержится открытие лыжного сезона.

– Это верно, – кивнул Лесситер и повернул голову, вглядываясь в толпу. – Кажется, я заметил хозяйку дома. Если вы, джентльмены, позволите, я перекинусь с ней парой слов.

– Конечно, конечно, мистер Лесситер, – излишне горячо заверил его Чип. – Мы не смеем вас задерживать.

Лесситер буквально пригвоздил беднягу Чипа подозрительным и недобрым взглядом.

– Еще раз благодарю, Фримен, за хорошую работу. Несмотря ни на что, писатель вы отличный.

– Я еще и отличный режиссер, – не выдержал Чип и с агрессивным видом вскинул подбородок.

– А это мы еще проверим, не так ли?

Обменявшись таким образом колкостями с Чипом, Лесситер легкой походкой удалился. Он не впервые сталкивался с режиссерами, считавшими себя пупом земли.

Но этот парень сидит у него в печенках. Он не понравился ему с первого взгляда. Однако Тревис превозносил его до небес, как это принято у этих актеров.

Увидев Сондру, Лесситер тут же переключился на другое, столь же быстро и просто, словно перешел из одной комнаты в соседнюю. Сондра, заметив его, извинилась перед гостями, с которыми беседовала, и повернулась ему навстречу.

– Превосходная вечеринка, Сондра. – Он окинул взглядом гостиную. – Странно, что никто из диснеевской братии не бегает здесь с блокнотом в руках, делая полезные заметки.

– А зачем? Ведь я все позаимствовала у них.

Лесситер охотно рассмеялся, как того от него и ожидали, и порешил, что на этом можно покончить со светскими любезностями.

– Ты говорила еще раз с Бенноном? – перешел он к делу.

– Нет пока, – ответила Сондра спокойно. – Он не из тех, на кого можно давить. Надо дать ему несколько дней на обдумывание, а потом я снова поговорю с ним.

– А если он опять откажется продать землю, что тогда? – настаивал Лесситер, не дав ей возразить. – Ты знаешь, Сондра, я не люблю ждать. Мне не нужны сделки, которые тянутся месяцами.

Сондра вся напряглась.

– Ты никогда не устанавливал сроков, Джи Ди. Ты хочешь сделать это сейчас?

– Два месяца, – сказал он после минутного обдумывания.

Сондра, держа себя в руках, уставилась на свои сцепленные пальцы. Наконец она медленно подняла голову.

– Согласись, что этого явно недостаточно, чтобы сдвинуть гору. – Сондра пыталась выторговать время.

– Два месяца, шестьдесят дней. Если ты не уговоришь его за это время, ничего не получится. Это будет означать, что ты и я напрасно потратили время. Что ж, есть и другие сделки не хуже этой.

Для него, но не для меня, подумала Сондра. Такого масштаба и такого размаха больше не будет. Она не выдала себя, когда спокойно кивнула в знак согласия.

– Хорошо. Пусть будет два месяца.

– Держи меня в курсе.

– Конечно.

Оставшись одна, Сондра испытала настоящее чувство паники.

Два месяца! Это так мало!

Первым побуждением было немедленно найти Беннона и уговорить его во что бы то ни стало. Нет, только не здесь и не сейчас. Надо подождать. Было бы ошибкой менять ее первоначальный план. Надо дать ему еще несколько дней на размышления и лишь потом снова завести разговор.




22


Беннон сидел в гостиной с ручкой в руке, пытаясь сосредоточиться над документом, но внимание его рассеивалось. Раздраженно вздыхая и вороша пальцами шевелюру, он пытался не слушать сбивчивую игру Лоры на фортепьяно. Это напомнило ему Кит. Нет, так дальше нельзя, рассердился он и, бросив ручку, отодвинул стул.

Старый Том опустил газету.

– Если ты в кухню, принеси мне пару таблеток питьевой соды. – Он тряхнул газетой, распрямляя ее листы. – Зачем только я ел эти чилийские соусы, которыми потчует нас Сэдди. Каждый раз зарекаюсь. – Он остановил сына. – Взгляни, идет ли снег. В газетах пророчат шквальный ветер. Похоже, эти тучи принесут нам снежный покров толщиной не менее шести дюймов.

– А это означает, что утром надо завезти коровам сено.

Беннон вздохнул и продолжил свой путь в кухню. Он был неспокоен. Зима только началась, а он места себе не находил в закрытом помещении.

Едва он достиг кухни, как в гостиной зазвонил телефон. Пронзительный звук неприятно резанул слух, как скрип мела по школьной доске.

– Я возьму трубку, – крикнула Лора, с удовольствием переставая играть, и подбежала к телефону. На втором звонке она уже сняла трубку.

– Ранчо «Каменный ручей», у телефона Лора. – Повернувшись, она посмотрела на отца и состроила гримасу. – Да, он дома. Одну минуту. Это тебя, пап. – Она положила трубку и неохотно вернулась к фортепьяно.

– Кто это? – спросил Беннон, подходя к телефону.

– Какой-то Пит. Он, похоже, пьян. – Лора демонстративно с размаху села на скамью.

– Играй, пока я буду разговаривать по телефону, слышишь?

– С удовольствием.

Беннон услышал знакомый голос в трубке.

– ...будешь еще мне говорить о своих вонючих правах. Я тоже знаю свои права.

Голос и воинственный тон напомнили Беннону того Пита Рановича, которым он был два года назад, еще до того, когда наконец бросил пить. Беннон легонько чертыхнулся, зная, что это означает. Пит снова запил.

– Пит, – прервал он его. – Это Беннон.

– Беннон? Послушай, ты должен что-то сделать. Ты должен забрать меня отсюда. Это, черт возьми, несправедливо.

– Ты выпил, Пит?

– Одну бутылку пива. Всего, черт побери, одну. Даже проверка дыхания ничего не показала. Но они держат меня здесь. Это незаконно. Я сказал, что заплачу за нанесенный ущерб, но этот ублюдок требует, чтобы меня задержали...

– Какой ущерб? Что случилось?

– Я сломал руку, вот что случилось. Сломал руку и не могу работать. Не могу... – Он умолк, а когда снова заговорил, это был голос побежденного. – Я разбил стаканы и сломал стул, а может, и еще что-то, я не помню. Это было в баре Гарри. Я стоял у стойки. Сам не понимаю, как я там очутился. На стойке были грязные стаканы, и я смахнул их на пол. Они так красиво звякнули. А потом я взял стул... Все, с меня хватит этого города и всего прочего. Я ничего здесь не добьюсь. Я просто обманывал себя. Мне никогда не открыть здесь ресторан. Ни хрена у меня здесь не получится, Беннон. Ты можешь приехать и забрать меня отсюда?

– Сейчас приеду, Пит. – Беннон повесил трубку и заторопился.

Старый Том опустил газету.

– Ранович снова взялся за старое?

– Не думаю, но, похоже, он надебоширил у Гарри. – Беннон надел плащ и потянулся за курткой. – Поеду попробую уговорить управляющего баром отказаться от судебного иска. Или возьму Пита на поруки. И, возможно, вернусь не скоро.

– Дорога скользкая, – предупредил старик.

– Знаю, спасибо. – Беннон натянул куртку и направился к двери.

– Пока, папа, – крикнула ему вдогонку Лора.

– Пока. – Он улыбнулся ей и указал на фортепьяно. – Играй.

Лора сморщила носик и сделала гримаску, провожая его взглядом.

Шел снег. Снежинки падали медленно и мягко. Ветра не было, и ничто не тревожило их прозрачную белую завесу. С укромной, спрятанной от чужих взоров виллы Джона Тревиса огни Аспена казались далекими и еле различимыми. Пар от подогретой вспенившейся воды бассейна порой совсем скрывал горизонт.

Джон умело, не торопясь, извлекал пробку из бутылки с шампанским. Наконец она с негромким хлопком выскочила. Кит радостно зааплодировала.

– Отличная работа.

Она сняла узкие высокие бокалы со стеклянной полки на стенке бассейна и протянула Джону. С ее поднятых рук стекала вода.

Кит чуть поднялась над бурлящей поверхностью воды, и Джон увидел кромку лифчика ее голубого купальника-бикини, который он сам выбрал для нее из своих запасов для гостей.

– Для этого нужна лишь практика, – отшутился Джон, наполняя бокалы. Бутылку с шампанским он опустил в стоявшее рядом ведерко со льдом. Его крепкий загорелый торс покрывали капельки влаги.

– Ну, такой практики у тебя предостаточно, не так ли? – поддела его Кит, протягивая к нему наполненный бокал.

– У всякого опыта есть свои преимущества, – сказал он, чокаясь. Глаза его озорно заблестели, когда он, ничуть не скрывая своего удовольствия, смотрел на ее лицо и грудь в голубом мокром лифчике. – Ведь он приносит награду не только тому, кто им владеет. Им можно поделиться.

Его слова вызвали в Кит странное волнение, напомнили о руках и губах Джона, тяжести его тела, поцелуях, ласках, упрямом желании получить и отдать и обрести успокоение. Ей внезапно стало душно.

– Награда? Это соблазняет. – Она поднесла бокал к губам.

– И, возможно, возбуждает, – подсказал Джон, и в глазах его появился лукавый блеск.

– И это тоже, – согласилась Кит с еле заметной улыбкой удовлетворения, когда увидела, как потемнели его синие глаза, и сознавая силу своих слов. – Честная пикировка, не так ли?

Он поднял бокал, как бы признавая ее победу. Кит, запрокинув голову, пригубила шампанское и ощутила холодок снежинок на своем лице. Подставив его падающему снегу, она наслаждалась остуженным шампанским, холодившим горло, и тающими снежинками на веках. Подогретая и бурлящая, как гейзер, вода и холодный воздух возбуждали и успокаивали одновременно. Она наслаждалась этим необыкновенным контрастом ощущений.

– Я рада, что ты придумал это, Джон Ти, – произнесла она тихо и посмотрела на него. – Горячая вода, снег, шампанское. Изысканно, утонченно, настоящий декаданс. Мне нравится.

– Я знал, что ты это оценишь.

Видя ее сияющее лицо, Джон невольно подумал, что едва ли когда-либо испытывал такое удовлетворение от того, что смог доставить кому-то радость. Это было приятное чувство. Даже смотреть на Кит доставляло удовольствие.

– Знаешь, что мне это напоминает? – промолвила она тихо, ощущая необычность окружающей их тишины. Ее нарушал лишь шум воды. – Ты видел стеклянные шары, внутри которых помещены зимние миниатюры? Стоит встряхнуть такой шар, и в нем закружатся снежинки. Мы с тобой сейчас в таком заколдованном мире.

Кит смотрела на него такими лучистыми глазами, что Джон не выдержал, отставил бокал, поймал ее за руку. Отобрав у нее бокал, он привлек Кит к себе.

– Околдуй меня, колдунья, – прошептал он, ловя ее губы и легонько покусывая ее за нижнюю губу. Кит отвечала на его частые поцелуи-укусы, наслаждалась тем, как он ласково обводит языком контуры ее губ, и слышала его учащенное дыхание.

– Уже околдовала, разве ты не чувствуешь? – Она дразнила его, прижимаясь губами к его губам.

– Сильнее, – требовал он.

Кит отлично понимала, что играет с огнем, однако подчинилась. С каждым новым поцелуем слабела ее воля. Волны теплой бурлящей воды ласкали тело, а поцелуи Джона становились все настойчивей. От него пахло шампанским. Его язык коснулся ее полуоткрытых губ, и она услышала чей-то слабый прерывистый стон и вдруг поняла, что сама издала этот стон наслаждения. Она уже знала, что поцелуи Джона не были просто легендой.

Кит отвечала с той же страстностью, испытывая чувственное наслаждение от запаха его кожи, умелых ласк и прикосновений. Ей было трудно дышать, а его руки становились все смелее. Коснувшись ее груди, они скользнули вниз, лаская живот, и продолжали дерзко двигаться дальше к узкой эластичной полоске купальника-бикини. Кит извивалась в его руках. Их тела сблизились в ласкающей воде. Джон жадно целовал запрокинутую шею Кит, ее плечи, грудь. Его ищущие ненасытные губы коснулись ее соска под мокрой тканью, и вдруг пальцы Джона ловко распутали шнурок, стягивающий лифчик, и верхняя часть ее бикини была унесена водой.

– Хочешь ощутить холодок снежинок на обнаженной груди, Кит? Ты когда-либо испытывала их необыкновенное прикосновение? – искушающе шептал он ей на ухо. – Сначала укол холода, а потом щекочущая прохлада таяния.

– Нет, – прошептала Кит ослабевшим голосом.

Руки Джона крепче обхватили ее и приподняли над водой.

– Чувствуешь, как они падают? – Взгляд его был тяжелым от желания.

Снежинки падали и тут же таяли, превращаясь в капельки росы. Их блестки Кит видела в густых волосах Джона. А он видел лишь обнаженную, полускрытую водой белую грудь Кит с темными сосками. Он прикоснулся пальцем к одному из них и почувствовал, как вздрогнула Кит. Притянув ее к себе, он легонько обвел языком мягкую нежную плоть вокруг соска и наконец коснулся ее губами.

Руки его гладили ее бедра в воде, скользили вниз и снова вверх. Кит вся напряглась и хотела что-то сказать, но он закрыл ей рот поцелуем.

Нет, только не здесь, подумал он. Они будут любить друг друга в постели, где много простора и есть время. Но он не хотел отпускать ее тело, хотел гладить и ласкать его, чувствовать, как оно дрожит и извивается в его руках.

Кит была послушна, она отвечала на его ласки. Он знал, что она готова на все, готова принять его. Но, сдерживая себя, он вместе с тем продолжал дразнить ее. Он едва удержался от того, чтобы не помочь ей, когда коснулся заветной ложбинки между ног, помочь перейти рубикон, услышать ее стон, увидеть чувственное наслаждение на ее лице и наконец овладеть ею.

– Нет, не здесь, – хрипло остановил он их обоих, скользя по ее лицу жадным поцелуем, тяжело дыша ей в ухо. – Я хочу тебя обнаженную в моей постели, Кит. Я хочу, чтобы ты обняла меня своими длинными ногами. Я хочу любить тебя и видеть твое лицо. Я хочу, чтобы ты видела мое. Хочу, чтобы ты помогала мне, руководила мною, шептала: «быстрее, сильнее» или «бережно и нежно», или... Я хочу, чтобы ты кричала от страсти и удовлетворения. Я хочу тебя всю, Кит. Всю.

Кит жадно слушала его страстный шепот и вся дрожала, чувствуя, как горит ее кожа от каждого прикосновения, как трепещет ее тело. Их губы слились в долгом и жадном поцелуе.

Легкое покашливание стало громче и настойчивее и прервало их поцелуй. Джон наконец повернул голову, а Кит, уткнувшись ему в плечо, беззвучно рассмеялась.

На дорожке, за высокой изгородью кустарника, скрывавшей бассейн, стоял, деликатно повернувшись к ним спиной, Нолан Уокер.

– В чем дело, Нолан?

– Звонит Лесситер, просит тебя к телефону. Джон втихомолку крепко выругался. Рука его неохотно отпустила Кит, но все еще касалась ее плеч и легонько ласкала их.

– Кит... – произнес он хриплым голосом. Но Кит быстро прижала кончики пальцев к его губам.

– Все в порядке, Джон, – прошептала она и улыбнулась, поняв, что он встревожен тем, что ее может обидеть эта нелепая ситуация. Кит не помнила, чтобы прежде видела в его глазах столько нежности.

Но через секунду он уже был прежним Джоном Тревисом.

– Скажи Лесситеру, что я сейчас подойду, – велел он Нолану.

В тихой снежной тишине шаги удаляющегося Нолана прозвучали неожиданно громко, и это вдруг напомнило Кит о том, что объятия Джона способны заставить ее забыть об окружающем мире.

Джон, выйдя из бассейна, подал ей руку.

– Разговор, возможно, затянется, – сказал он. – Я думаю, тебе тоже лучше вернуться в дом. – Он помог ей выйти, а затем выловил из воды голубую полоску верхней части ее купальника. – Это еще может тебе понадобиться, – сказал он и лукаво улыбнулся.

Кит взяла мокрый лоскут, но не пожелала воспользоваться им. Вместо этого она накинула на себя терракотовый махровый халат, в котором пришла сюда. Джон тоже облачился в такого же цвета короткий халатик с монограммой на кармане.

Обнявшись, они босиком пошли к дому по подогретым плитам дорожки.

Минуя гимнастический зал и сауну, расположенные на нижнем этаже, они поднялись по белой лестнице на второй этаж. Кит сопровождала Джона до двери его кабинета.

Расставаясь, он поцеловал ее в висок.

– Хочешь, я скажу Кларе, чтобы принесла тебе кофе? Или какао?

– Все в порядке. Иди.

Она подтолкнула его. Когда за ним закрылась дверь, Кит остановилась в нерешительности.

Но, увидев напротив открытую настежь дверь бильярдной, решила воспользоваться этим как приглашением и вошла. Ее босые ноги утонули в высоком ворсе шерстяного ковра. Окинув взглядом комнату, она убедилась, что Нолан, Чип и Эйб успели устроить здесь нечто вроде конторы, заняв добрую половину бильярдной. Столик для покера был завален бумагами, судя по их виду, довольно важными. Еще больше их было в беспорядке на стульях.

Кит благоразумно решила воспользоваться свободной частью комнаты и направилась к бильярдному столу, за которым у облицованного мрамором камина уютно стояли два мягких кресла. Обходя бильярд, она тронула кием шар, и тот покатился по зеленому полю. Проводив его взглядом, она заметила рукопись, лежавшую у средней лузы. На ней была наклейка с размашистой надписью: «Исправленный вариант, одобренный студией «Олимпик». Судя по дате внизу, рукопись была доставлена четыре дня назад.

Исправленный сценарий «Белой лжи». Она его не получала.

Интересно, какие изменения внес Чип, подумала Кит и, склонившись, перелистала первые несколько страниц. Затем, недоуменно пожав плечами, взяла рукопись в руки.

Устроившись в одном из кресел перед камином, Кит начала знакомиться с исправленным сценарием. После двадцати страниц губы ее сердито сжались. Чем дальше она читала, тем теснее сжимались губы, и вскоре в уголках рта появились жесткие складки.

Прочитав сценарий до конца, она резко поднялась с кресла и подошла к окну. Словно окаменев, стояла Кит, глядя на падающий снег, зажав в руках сценарий. Такой застал ее Джон, когда вошел в бильярдную.

Он подошел сзади, положил руки на плечи и уткнулся лицом в шею.

– Прости, задержался.

Кит круто повернулась и, посмотрев на него, протянула сценарий.

– По этому сценарию будет сниматься фильм? – спросила она, едва контролируя свой голос.

Джон взглянул на наклейку с надписью и кивнул.

– Это утвержденный вариант сценария. Его прислали несколько дней назад...

– Как ты мог пойти на такое? – взорвалась Кит. – Как мог Чип сделать это? Вы погубили сценарий, выбросив из него все, что делало его уникальным и...

– Ты преувеличиваешь, Кит.

– Преувеличиваю? Но вы сделали Иден убийцей! Вы заставили ее убить мужа. Это штамп. Весь сюжет стал штампом, копией десятков таких фильмов...

– Это формула успеха. – Джон отвернулся и стал шарить по карманам в поисках сигареты. Она была ему необходима.

– Но это совсем не тот сценарий, который ты купил у Чипа! – не сдавалась Кит и отошла к бильярдному столику. – Не верю, что такой сценарий мог бы заинтересовать тебя настолько, что ты решился бы его купить...

– Возможно. Но такой сценарий нравится студии «Олимпик». – Джон щелкнул зажигалкой, раскурил сигарету и глубоко затянулся. – Они платят за него, обеспечивают съемку, прокат и рекламу. Первоначальный вариант показался им рискованным делом. Они хотят пойти по проторенной дорожке.

– Ах, вот оно что! И это все, что ты можешь сказать? – Она сердито махнула рукой. – Подлинный сценарий, следовательно, послан ко всем чертям. Да что тебе до этого, не так ли?

После двадцатиминутного телефонного разговора с Лесситером у Джона иссяк весь запас терпения.

– Будь же наконец взрослым человеком, Кит, – резко сказал он. – В этих делах, если речь идет о выборе, жертвуют прежде всего сценарием.

Кит гневно швырнула рукопись.

– Взрослой? Ты предлагаешь мне смириться, махнуть на все рукой? Забыть, как мне нравился сценарий, как я поверила в него, и покорно согласиться на все, как это сделал ты?

– Черт побери, Кит! У меня не было выбора.

– Не было выбора? – Она металась по комнате. – Ты мог бы отказаться от денег, их проката, рекламы и прочего. Мог бы просто послать их к черту!

– Ты не понимаешь, Кит. – Джон еле себя сдерживал. – Мне нужен этот фильм.

– «Олимпик» не единственная студия в городе.

– Почему ты думаешь, черт побери, что его купили бы другие студии? – Он уже кричал. – Чип обошел половину из них, прежде чем сценарий попал ко мне. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– О том, что ты даже не пытался что-либо сделать.

– У меня договор с «Олимпик», в конце концов. Даже если бы я его предложил кому-нибудь... – Он остановился и, передохнув, снизил тон. – В моем положении условий не ставят. В глазах публики я могу быть знаменитым киноактером, но мое положение в Голливуде, черт побери, весьма шатко. Мне нужно снять боевик. Если мне удастся это, я снова смогу контролировать события. Смогу послать Лесситера к черту и заставить его проглотить это. А пока я должен подчиняться его правилам игры, как ты и все остальные.

Она стояла перед ним, прямая, опустив руки вдоль тела и сжав кулаки. В ее глазах был недобрый блеск.

– Мне нет дела до вашей игры и ее правил.

– В таком случае выходи из нее.

Лицо Кит стало холодным. Она вскинула брови.

– Что ж, это идея.

Круто повернувшись, она вышла. В комнате для гостей она переоделась в свою одежду – толстый свитер и брюки, взяла пальто и сумочку и направилась к выходу. Там ее нагнал Джон. Он покосился на перекинутое через руку пальто, и глаза его сузились.

– Ты не можешь уйти, Кит.

Она почувствовала настоящий гнев, но поспешила скрыть его под маской ледяной холодности.

– Спорим?

Он встал на ее пути, когда она попыталась обойти его и достичь двери.

– Послушай, Кит. – Джон старался не показывать своего раздражения и быть благоразумным. – Я понимаю, ты разочарована изменениями в роли Иден...

– «Разочарование» здесь не подходит. Если хочешь знать, я готова крушить все вокруг, и тебе от этого может не поздоровиться. Лучше уйди с дороги.

На этот раз Джон не отважился остановить ее.

Джип мчался по заснеженным улицам. Скорее инстинкту и привычке Кит была обязана тем, что вовремя сворачивала на поворотах и пересекала перекрестки, когда, включив полную скорость, покинула виллу Джона в Старвуде. И хотя она не сводила глаз с дороги и густой сетки снега в луче фар, мысли ее были заняты одним: размолвкой с Джоном.

«Теперь я понимаю, почему Чип так раздражал Джона. Он был против поправок в сценарии», – пробормотала она про себя, продолжая разговор с собой, начатый, как только она отъехала от крыльца виллы.

«Господи, но как мог сам Чип так изуродовать собственный сценарий? Что заставило его сделать это?» – недоумевала она.

Руки Кит еще сильнее сжали руль. Она даже тряхнула его, на секунду представив, что это Чип. Будь он перед ней, она заставила бы его опомниться. И вдруг догадка осенила ее. Она была подобна удару.

«Чип прежде всего режиссер, а потом сценарист, – подумала она. – Если ему предъявили ультиматум: исправить сценарий или забыть о режиссуре, он вполне мог предпочесть первое».

Кит вздохнула. В этом вздохе были усталость, разочарование и признание собственного поражения. Чип мог кричать, топать ногами или просто безразлично плестись в хвосте у событий. Однако, когда речь зашла о режиссуре, он, не колеблясь, пожертвовал всем, чтобы только наконец снять свой большой фильм.

«О, Чип», – печально пожурила его Кит и свернула на шоссе, пересекающее Аспен.

Здесь снежные заносы были уже убраны, оставался лишь легкий покров свежевыпавшего снежка. Кит ехала молча, устав разговаривать сама с собой. У красного света светофора она остановила машину и ждала. Невольно оглядевшись вокруг, она увидела сквозь белую пелену силуэт отеля «Джером», вновь отреставрированного и украшающего собою перекресток Главной улицы и Милл-стрит. Он стоял здесь, как и сто лет назад. Но теперь он был совсем иным, чем помнился ей с детства. Не было голубых наличников или «бровей», как в детстве они их называли, словно недоуменно поднятых от того, что происходило у его стен.

Скорее поддавшись чувству, чем сознательно, Кит свернула на Милл-стрит и ехала по ней до тех пор, пока не очутилась в ее пешеходной части – торговом центре. Остановив машину, не выключая мотора и не снимая рук с руля, Кит опустила подбородок на руки и смотрела перед собой.

Снег укрыл мягким белым одеялом мощенную кирпичом площадь, а редкие деревья с искрящимися, словно засахаренными ветвями были неподвижны в снежной тишине. Это была зимняя картинка, сказочная и нереальная.

Глядя на освещенные витрины модных лавок, Кит пыталась вспомнить, каким было это место в ее детстве, когда многие улицы Аспена не знали еще асфальта. Как все изменилось, сколько зданий возникло на месте старых. Правда, они добросовестно копировали их, как, например, заново возникшие опера и отель «Джером».

Аспен изменился, но он все равно оставался идеальным городом для тех, кто в нем жил. Хотя, увы, до идеального ему было далеко, как показал ей это Беннон. Он был идеальным для тех, кто достаточно богат, чтобы позволить себе жить здесь.

Кит вспомнила попытки Беннона что-либо изменить. Например, помешать воде прорвать плотину, восстать против устоявшихся порядков, отказываться принимать их как нечто неизбежное, не признавать поражения, не отступать. Если он во что-то верил, компромисс для него был невозможен. Он стоял на своем до конца.

Не то что Джон.

Беннон – как мальчуган из сказки, спасающий свой город.

Но жизнь – не голливудская сказка, хотя и кажется порой похожей на нее. Здесь нет отважной кавалерии, которая в последнюю минуту появляется и все спасает. Жизнь – это жизнь, со всей ее неумолимой реальностью. Об этом не преминул напомнить ей сегодня Джон.

Яркий свет фар ослепил Кит. Моргая, она посмотрела в боковое стекло. С ее джипом поравнялась патрульная машина. Полицейский, посигналив, велел ей опустить стекло. Она поспешила сделать это.

– Вы кого-то ждете, мисс? – Он осветил ее лицо.

– Нет-нет, не жду. – Она подняла руку, защищаясь от света фонарика. – Я просто смотрела на торговую площадь и снег...

– Вы мешаете движению. Вам придется уехать.

– О, конечно, – Кит кивнула, включила рычаг скоростей и под строгим взглядом полицейских снова выехала на шоссе.




23


Снег припорошил верх и набился за загнутые поля ковбойской шляпы Беннона. Неторопливой пружинистой походкой он шел по освещенной вечерней улице, распахнув отороченную овчиной куртку, наслаждаясь легким морозцем. Рядом шагал Пит Ранович, беспрестанно затягиваясь Бог знает какой уже по счету сигаретой. Его непокрытая голова уныло повисла, воротник пальто был высоко поднят в попытке защититься от снега. Левая рука была до локтя в гипсе.

– Тебя подвезти, Пит?

Только длительные переговоры, чек на триста долларов, выданный Питом, и гарантии, данные Бенноном, помогли уговорить владельца бара отказаться от иска.

– Нет, не надо. Моя машина припаркована в двух кварталах отсюда. – Он невесело засмеялся. – Если ее еще не украли или не свезли на свалку. При моем-то везении это вполне возможно. – Он затянулся, пряча сигарету в ладони. – Это так, Беннон. Я более не сопротивляюсь и покидаю этот город. Как только вернусь к себе, брошу вещички в багажник, и сегодня же меня здесь не будет. Какой смысл обманывать себя, тешить несбыточными надеждами, что у меня будет свой ресторан в Аспене. С мечтой покончено. Я устал, Беннон, чертовски устал.

Беннону вдруг захотелось возразить Питу, сказать, что надо еще раз попытаться. Но он понял, что Питу самому решать это и самому отвечать за свои решения.

– И куда же ты подашься?

– В Телларайде у меня есть приятель, работает в ресторане. Навещу его, побуду пару деньков, а потом... найду какую-нибудь работенку, как только заживет рука и снимут гипс.

Припорошенный снегом черный пикап Беннона стоял у края тротуара. Остановившись, Беннон протянул Питу руку.

– Удачи тебе, Пит. Будешь в наших краях, я всегда готов угостить тебя кофейком.

– Ты единственный в этом проклятом городе, кого мне будет не хватать. Я чертовски многим тебе обязан, Беннон. – Пальцы Пита крепко сжали его ладонь.

– Пришли мне рецепт твоего соуса к мясу.

– Пришлю, будь уверен, – пообещал Пит и, не оглядываясь по сторонам, пересек улицу.

Беннон постоял еще с минуту, глядя ему вслед, затем сел в машину, вынул из кармана ключи и завел мотор. Дав ему разогреться, он наконец тронулся. Включенные «дворники» сняли со стекла налипший снег.

Огни Аспена были позади, но Беннон все еще думал о бедняге Пите и других таких, как он. Не в первый раз он видел людей, чьи мечты разбивались вдребезги, сломленных постоянными неудачами, невезением и утратой веры. Временами они повторяли старые избитые слова о вере во что-то, что им обязательно удастся, пока в один прекрасный день не признавались себе, что все это самообман. Возможно, в Аспене особенно жестоко разбивались надежды. Мог ли Беннон винить свой город в том, что он был так безжалостен к Питу? Ведь это жизнь.

В полумиле на шоссе мигал красный свет красных фар. Беннон снизил скорость, заметив у обочины джип. Впереди шоссе было пустынным, значит, поломка или несчастный случай исключаются. Он хотел было тоже проехать мимо, как вдруг увидел у края дороги сигналящую Кит. Он остановился.

– Что случилось? – спросил он, когда Кит уже открывала дверцу его пикапа.

– Кончился бензин. – Бросив свою сумку на сиденье, она села рядом с Бенноном.

– Ты...

– Помолчи, Беннон. – Она подняла ладонь с растопыренными пальцами, словно предостерегая от всяких расспросов. – Пожалуйста, помолчи и отвези меня домой.

Ее взволнованный сдавленный голос мог быть предвестником и яростного взрыва эмоций, и слез. Ни к тому, ни к другому Беннон не был готов. Он умолк. Кит сидела, повернувшись к окну, поставив на него локоть и подперев подбородок ладонью.

Все несколько миль до ее ранчо они ехали молча. Когда Беннон остановил машину, Кит тут же вышла, потянув за собой сумку.

– Спасибо, – сказала она, захлопывая дверцу.

Он смотрел, как она пересекла двор и взошла на крыльцо. Подождав, когда в доме зажегся свет, он наконец тронулся и выехал за ворота.

Войдя в дом и закрыв дверь, Кит бессильно прислонилась к ней и медленно и глубоко вздохнула. Но тут же, испытывая беспокойство и нетерпение, оттолкнулась от двери и вошла в гостиную. Бросив сумку на стул, она сняла пальто и бросила его туда же.

Зазвонил телефон. Она круто повернулась и с ненавистью уставилась на него. Звонок повторился. Это Джон, решила она. Хочет извиниться или продолжить их спор.

– Я не желаю с тобой разговаривать, – решительно произнесла Кит. Она сложила руки на груди и впилась пальцами в толстую шерсть просторного свитера, чувствуя, как ее еще сильнее охватывают смятение, гнев и растерянность.

Телефон продолжал звонить. А что, если звонят из больницы или это Мэгги Питерс, ее соседка?

Кит шагнула к телефону, сняла трубку.

– Слушаю.

– Кит? Где тебя носит, черт побери? Я уже три часа разыскиваю тебя, – услышала она сердитый голос Мори. – Я же просил тебя постоянно поддерживать со мной связь. А ты что?

– Я обедала у Джона. – Кит опустилась в кресло, держа телефонный аппарат в руках. – Хорошо, что ты позвонил, Мори. Я только что познакомилась с изменениями в сценарии. – Кит подняла голову и уставилась в потолок. – Изменения? Черт побери, что я говорю? Нет, они просто уничтожили сценарий.

– Я уверен, что не так уж все плохо. Кит...

– Мори, – перебила его Кит и встала. – Они вырезали суть, сердцевину моей роли.

– Они вырезали твою роль?

– Нет. Но они убрали все то, что придавало ей глубину и значительность. Теперь моя героиня – это типичная злобная и коварная стерва. Таких стереотипов уже десятки. Я пыталась доказать Джону, но... Студия «Олимпик» настаивает на этих изменениях, а Джон против них не пойдет.

– Значит, вот что нужно «Олимпик»... – По голосу Мори было ясно, что он недоуменно пожимает плечами. – Я бы не психовал на твоем месте, Кит. Думаю, что ты сделаешь даже такую роль запоминающейся. Все будут смотреть только на тебя. Вот увидишь. Собственно, они уже готовы. Я...

– Мне плевать, что зритель меня запомнит. – Кит пересекла гостиную, насколько позволила ей длина телефонного шнура, и тут же вернулась обратно. Она была похожа на прикованного цепью зверя, мечущегося в клетке.

– Странно слышать от тебя такое, Кит, – продолжал убеждать ее Мори.

– Почему? – гневно воскликнула Кит. – Что странного в том, что мне плевать, снимусь я в этом фильме или нет? Мне не нравится то, что происходит вокруг меня. Не нравится и то, что будет происходить, если я снимусь...

– Кит, – прервал ее Мори. – Ты просто расстроена и не можешь сейчас здраво размышлять. Надо быть реалисткой.

– Господи, ты повторяешь слова Джона. – Кит запустила пальцы в волосы и откинула голову назад, не пытаясь даже скрыть своего презрения. – К твоему сведению, Мори, я много думала.

– Значит, плохо думала, ибо совсем не понимаешь ситуацию. – Мори говорил медленно, четко произнося слова, стараясь скрыть раздражение. – Ты не можешь отказаться от съемок только потому, что тебе не нравятся поправки в сценарии.

– Почему не могу? Если я так решила, я сделаю это. – Кит была уже на грани слез.

– Прежде всего потому, что ты подписала контракт...

– Я от него отказываюсь. Они могут изуродовать сценарий, но не могут заставить меня сниматься в таком фильме даже под дулом пистолета. Это незаконно.

– Ты можешь вернуть им деньги, которые уже получила? Ведь они этого потребуют.

Кит совсем забыла об этом.

– Нет, у меня их уже нет. Я оплатила несколько больничных счетов моей матери. Но я постараюсь достать деньги и вернуть. Не знаю еще как, но... – Она прижала пальцы к вискам, чувствуя, как начинается головная боль.

– Я не верю тому, что ты говоришь. Не верю, что ты откажешься от съемок, до начала которых осталось всего три недели. У тебя главная роль в этом фильме, Кит. Вспомни, судьба скольких людей, занятых в нем, теперь зависит от тебя и от того, как хорошо ты сыграешь свою роль. Конечно, они найдут тебе замену, но подумай, насколько это отодвинет начало съемок. Вспомни костюмы – сколько примерок ты сделала? А съемочная группа, оператор, рабочие павильона, осветители – куда их девать? Участвуют, конечно, и другие организации. Представляешь, какие ты создаешь проблемы? Это, по-твоему, честно, Кит? – Он обстреливал ее аргументами. – Господи, ты ведешь себя так, будто никогда не снималась в паршивых фильмах. С каких это пор ты стала так хороша, что можешь отказываться от посредственного сценария?

– Дело не в этом, Мори! – в отчаянии воскликнула Кит.

– Тогда в чем же, черт побери?

– Я просто растерялась. – Она снова села в кресло, сознавая, что угодила в ловушку.

– А ты попробуй собраться. Ты на пути к славе, Кит. Впереди у тебя большая карьера. Ради всех святых, не разрушай все, что создано. – Эти слова он произнес с особым нажимом. – Ты меня слышишь?

– Слышу, Мори. – В голосе ее было раздражение.

– Отлично. Бери в руки сценарий и выжми из него все, что можешь. За это тебе платят. И это только начало, Кит. Будут другие роли, и получше этой. Помни об этом.

– Хорошо. – Кит попрощалась и положила трубку. Несколько секунд она сидела неподвижно, держа телефон на коленях.

Мори со своими увещеваниями обращался с ней как с капризной девчонкой или привередливой примадонной. Но это все не так. Совсем не так, черт возьми.

В порыве негодования она с такой силой поставила телефон на столик, что он жалобно звякнул. Кит вышла на кухню и стала с грохотом открывать дверцы и ящики шкафов, пока наконец не нашла флакончик с аспирином. Так же шумно и разгневанно искала она потом стакан. Наливая воду из крана, она открыла его до отказа.

Приняв аспирин, она так и застыла над кухонной раковиной, крепко уцепившись за нее.

– Успокойся, – наконец приказала она себе сердито, но это не помогло. Ей надо было найти выход переполнявшим ее гневу и раздражению.

Надо выпить какао, подумала Кит. Приготовить его, как когда-то это делала миссис Хэйг.

Кит неистово громыхала кастрюлями и сковородками, пока наконец не нашла нужную посудину и не поставила ее на огонь. А затем, хлопая дверцами шкафов, принялась искать все, что перечислено в рецепте на коробке с какао «Херши». С силой рванув на себя дверцу холодильника и достав молоко, она так же безжалостно громко захлопнула ее. И в эту минуту что-то заставило ее обернуться.

В дверях стоял Беннон. Растаявший снег каплями влаги стекал с его шляпы, которую он держал в руках.

– Не успев доехать до дому, я обнаружил на сиденье твое портмоне. Наверное, оно выпало из сумочки. – Он положил его на стол. – Я постучал в дверь, но из-за грохота, который ты устроила, ты, должно быть, не слышала.

– Я разъярена, обижена, растерянна, – неожиданно призналась Кит. Сказав это, она облегченно вздохнула и даже улыбнулась. – Я сейчас приготовлю какао. Снимай куртку и выпей со мной чашечку. – Увидев, что он колеблется, она добавила: – Ничто так не согревает в снежный зимний вечер, как горячее какао.

Глядя на нее, Беннону вспомнилось многое, и не самое плохое. Этого было почти достаточно, чтобы поспешить уйти. Почти.

– Что ж, чашечка какао – это совсем неплохо. – Он пересек кухню, чтобы повесить шляпу и куртку на вешалку. Затем придвинул к столу резной деревянный стул и сел.

Воцарилось молчание, пока Кит хлопотала у плиты, помешивая какао в одной кастрюльке и наливая молоко в другую.

А Беннон следил за тем, как она ходит, что-то помешивает, затем пробует, с той небрежной уверенностью, которая свойственна хозяйке на кухне. Эта простая домашняя сценка навеяла грусть и мысли о том, что могло бы быть, если бы...

– Что заставило тебя ехать в город в такой час, Беннон? Дела или развлечения? – спросила Кит, вливая молоко в какао и помешивая его, чтобы не подгорело.

– Пожалуй, это можно назвать делом. Мой приятель набедокурил и что-то разбил. – Беннон положил руки на стол и, взяв сахарницу, стал передвигать ее по столу из руки в руку. – Удалось уговорить хозяина бара отказаться от иска и возместить ему нанесенный ущерб.

– Как я понимаю, твой приятель был пьян.

– Не в этот раз. Просто он был доведен до отчаяния и таким образом отвел душу... Как только что сделала ты.

– Я немного пошумела, ты так считаешь? – Она печально улыбнулась и сняла чашки с полки буфета.

– Да.

Налив в чашки какао и держа их в руках, она подошла к столу.

– Ты не бросаешь друзей, не так ли, Беннон? Как плохих, так и хороших?

– Я адвокат.

– Даже если бы ты им не был, ты все равно не бросил бы друга.

Она поставила перед ним чашку, а сама села напротив.

– Просто ты такой, вот и все.

– Должно быть. – Обручальное кольцо на его пальце блеснуло, когда он поднял чашку и легонько дунул на дымящееся какао. Почему-то кольцо на его пальце на сей раз ничего не задело в душе Кит. Оно было просто символом постоянства его характера и верности тем, кто был или даже не был рядом. После восьми лет жизни в Голливуде Кит способна была оценить это драгоценное качество в человеке. Невольно она вспомнила о Джоне и Мори и о других беспокоящих ее вещах.

Кит попробовала какао.

– И все же ему далеко до какао миссис Хэйг. Возможно, она клала вместо ванили что-то другое. В следующий раз я попробую добавить миндального экстракта.

Беннон отпил глоток.

– Мне кажется, что учиненный тобою дебош придал ему какой-то особый вкус. – Было в его улыбке озорство, которое и успокаивало, и дразнило. – В следующий раз, когда кончится бензин, вызывай прямо меня.

– Пустой бак с бензином – это не самая большая моя неприятность за этот вечер. – Она подвигала в воздухе рукой с чашкой и смотрела на небольшой водоворот в ней. – У нас с Джоном произошла грандиозная ссора по поводу поправок в сценарии.

– Вот как...

Поглощенная своими мыслями, Кит не заметила известной холодности в этом междометии.

Она подняла глаза на Беннона, когда тот внезапно встал и подошел к окну, словно хотел проверить, не прекратился ли снегопад.

Кит задумчиво глядела на его спину.

– Теперь я сама не совсем понимаю, почему я так взорвалась. Конечно, мне неприятно было узнать, что в мою роль внесены такие изменения. Я была расстроена, огорчена. Но не во власти актера помешать этому. Можно протестовать, но это редко когда кончается добром. Приходится довольствоваться тем, что дают. Контроль над ролью удается только очень знаменитым актерам, которым никто не смеет перечить. – Она умолкла, задумавшись. – Возможно, это моя интуитивная реакция протеста против того, кем надо быть, чтобы стать знаменитым, реакция против сделок и компромиссов, которые неизбежны, и против того, как будут относиться потом к тебе, а ты сама – к другим.

– Все это говорит не в пользу Тревиса, – резковато заметил Беннон.

– Пожалуй, – согласилась Кит. – Однако когда тебя используют в своих целях, чуть что спешат раскритиковать, осудить, охаять, справедливо или несправедливо, невольно становишься циником. Приходится иногда даже быть беспощадным. Я всегда старалась этого не видеть. Я даже не хотела верить, что это норма. – Она смотрела в чашку. – Помнишь, как ты сказал, что деньги меняют людей, их взгляды на жизнь. То же самое делает с человеком слава. Слава, деньги и тщеславие, когда они вместе, – это страшная сила.

Кит снова почувствовала беспокойство и, поднявшись, тоже подошла к окну и встала рядом с Бенноном. Вздохнув, она смотрела на снежинки за окном.

– Мне не нравится то, что творится со мной, Беннон. Я не нравлюсь сама себе, вернее, мне не нравится, во что я могу превратиться, если все это будет продолжаться. Нет, чтобы жить дальше, я должна измениться.

Иначе сломаюсь, подумала она. Раздвоюсь и перестану быть сама собой, что, кажется, уже происходит.

– А как же договоренности, на которые ты уже пошла? – спросил Беннон жестким тоном судьи. – Если ты уйдешь сейчас, выходит, все было напрасным?

События последних нескольких недель помогли ей легко понять скрытый смысл его слов.

– Не имеешь ли ты в виду все эти грязные сплетни обо мне и Джоне Тревисе? Что я спала с ним, чтобы получить эту роль? – Его внезапно окаменевшее лицо и вскинутая голова подтвердили, что она не ошиблась. – Неужели и ты тоже, Беннон? – гневно бросила она. Голос ее дрожал от боли и возмущения. – Проклятье!

Кит увидела, как Беннон нахмурился и подошел к мойке, куда со стуком поставил чашку, расплескав недопитое какао.

– Это то, о чем я только что говорила тебе. Люди судят, распускают слухи. Даже те, кому следовало бы меня знать...

– Кит, я... я к ним не отношусь...

– Я знаю... – У Кит дрожал подбородок. Она повернулась, посмотрела на него и увидела в его глазах растерянность и сочувствие. – Так вот, чтобы ты знал. Я спала с ним, но уже после того, как я получила роль. А досталась она мне потому, что я хорошая актриса. Очень хорошая. Только после этого Джон и я...

Она остановилась и прижала руку ко лбу.

– Зачем я говорю тебе все это, Господи? Какое тебе до этого дело? – Кит опустила руку, еле сдерживая слезы и бурю самых непонятных чувств, охвативших ее. – Мне хочется, чтобы мы покончили наконец с романтическими иллюзиями, Беннон.

Горячие слезы затуманили ее глаза, и она не видела, как он сделал движение в ее сторону. Она лишь неожиданно почувствовала, как его руки сжали ее плечи.

– Я тоже хочу этого, Кит. Но иллюзию нельзя просто убить, – сказал Беннон тихо и вдруг жадно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, ибо нуждалась в его близости.

Джон целовал ее ласково и нежно. Он умел пробуждать в женщине чувственность. Но простая грубоватая искренность поцелуев Беннона рождала в ней другие, более глубокие чувства, вечные, как сама жизнь, – чувства женщины к мужчине. Они были выше чувственного влечения. Именно они сейчас переполняли Кит, столь пораженную их силой, что рыдания душили ее.

Беннон, словно почувствовав ее состояние, слегка отстранился и взял ее лицо в шершавые ладони. Дыхание его было прерывистым. Взгляд темных глаз, в которых затаилась тревога, жадно скользнул по лицу Кит, и сердце ее сжалось от боли. Он снова целовал ее, на этот раз как человек, припавший к роднику и заставляющий себя утолять жажду медленно и трепетно, ибо истосковался по вкусу чистой воды. С такой же сдержанностью и осторожностью он привлек ее еще ближе и целовал ее волосы.

– Не может быть, чтобы ты была еще вкуснее, чем я помнил, – прошептал он. – Как могу я хотеть тебя еще больше, чем хотел тогда?

Кит закрыла глаза, вся дрожа. Ей было трудно дышать, сдавило грудь. Руки ее словно окаменели, но все еще продолжали обнимать его.

– Не надо, Беннон, – сдавленно прошептала она. – Я... я этого больше не вынесу. Быть вместе так близко... и потерять. Я так хочу тебя, что не смогу снова пройти через это.

– Я не стану защищать свое прошлое, Кит. Я даже самому себе не могу его объяснить, – признался Беннон. – Я не знал того себя, каким был все те роковые три месяца. Скорее это был другой, незнакомый мне человек. Когда я увидел ее, меня, возможно, поразила загадочная привлекательность чего-то недозволенного. Она была темна, как ночь, со всей ее таинственностью, загадками и соблазнами, а ты была как свежий солнечный летний день. Или, может быть, это случилось потому, что тебя не было рядом, а она была. Или потому, что была чем-то новым и отличным от всего, что я знал. Возможно, виновато было стечение всех обстоятельств. Я, право, не знаю, Кит. – Боль, звучавшая в его голосе, подобно отголоскам далекого грома, отозвалась и в ней. – Я не в силах изменить прошлое, Кит. Оно всегда будет с нами.

Странное неожиданное спокойствие охватило Кит, несмотря на то, что он так и не смог ничего объяснить. Или, возможно, благодаря этому. Кит не знала, как и почему произошла в ней эта перемена, но это уже не имело значения.

– Беннон, – прошептала она и обняла его. Да, прошлое останется с ними, и какая-то часть Беннона всегда будет принадлежать Диане. Она – мать его дочери, и этого не изменить. Лора всегда будет напоминанием. Кит была уверена, что в конце концов она сможет совладать с этим.

Она чувствовала, как напряглось тело Беннона.

– Я хочу тебя, Кит, но ты заслуживаешь большего, чем я способен тебе дать.

– Дай мне то, что можешь. Мне этого будет достаточно. – Должно быть достаточно, решила она про себя.

Вздох, похожий на стон, вырвался из его груди, когда он неожиданно всей тяжестью своего большого тела прижался к ней и она чуть не потеряла равновесия. Она почувствовала жадность его губ, языка, все его нетерпение. Их тела соприкасались.

Кит не сдерживала себя. Она перестала задаваться вопросом, хорошо это или плохо. Перестала думать, что это может снова ранить ее. Есть время раздумий и время чувств, время быть разумной и время любить. Она достаточно убедилась в этом и теперь хотела доказать это Беннону.

Он немного отстранился, и его горячее дыхание касалось ее губ. Собственное тело казалось ему тяжелым от охватившего его желания. Руки нетерпеливо коснулись волос Кит и откинули ее голову назад.

– Я хочу тебя, но не здесь и не так, как пара подростков, занимающихся этим на кухне. Я хочу тебя в постели, чтобы твои волосы лежали на подушке, как золотой ореол вокруг тебя.

– Да, – прошептала она. Он обнял ее, а она, обхватив его за шею, запустила пальцы в его волосы и, нежно покусывая, целовала мочку его уха.

Наконец он отнес ее в спальню, громко захлопнув ногой дверь за собой. Весь мир был оставлен за этой закрытой дверью. Беннон опустил ее ноги вниз и позволил ей, все еще тесно прижавшейся к нему, медленно соскользнуть по его бедру. Просторный свитер задрался, обнажив нежную кожу ее тела, и он легонько коснулся ее.

Найдя ее губы, Беннон припал к ним, чувствуя легкий запах какао. Наконец он стянул с нее свитер. Она торопливо помогала ему сбросить с плеч ненужную рубаху. Кит чувствовала его шершавую ладонь, когда он снял с нее лифчик и начал ласкать грудь.

Они лежали в постели, а вокруг в беспорядке была разбросана одежда, и, если бы у Кит было время опомниться, она пришла бы в ужас. Но ей было не до этого, да и Беннону тоже. Их ничто более не волновало. Между ними была разлука в десять лет, и она стала частью того страстного, почти отчаянного стремления возместить все, что было потеряно. Оно бросило их с такой силой в объятия друг друга, и еще страх, что все равно этого будет мало.

Волосы Кит разметались по подушке, как того хотел Беннон. Мечта стала явью. Она была здесь, рядом. Он собрал ее волосы в ладонь и оттянул голову назад, открыв нежную линию шеи, трепетавшей под его поцелуями. На шее пульсировала тонкая голубая жилка, и он коснулся ее языком. Руки Кит гладили его грудь, спускаясь все ниже, и мускулы его живота вздрагивали от их прикосновений.

Когда он проник в нее, послышался слабый стон: его или ее, Кит не знала. Да это и не имело значения. Все, что имело значение сейчас, – это их союз. Она двигалась под желанной тяжестью его тела, жаждая все большего. Неожиданно его руки легли ей на бедра, останавливая.

– Не надо, – сказал он, – если ты еще двинешься, все закончится не начавшись. А я так хочу тебя. Я так долго хотел тебя.

Она открыла глаза, чтобы видеть его лицо, видеть, с каким трудом он контролировал себя, и все ради нее. Проведя ладонью по его щеке, она успокоила его:

– Вся ночь впереди, Беннон, и ты проведешь ее со мной.

– Всю, без остатка, – прошептал он, отпуская ее бедра и позволяя ей обхватить его ногами. Гонка началась. Ритм ее был горяч и безудержен. Ощущения накатывались как волны. Кит видела лицо, склонившееся над ней, капельки пота на нем и выражение напряжения и наслаждения, которое вот-вот должно закончиться. И все это принадлежало ей.

Затем на мгновение он прильнул к ней всем телом и, увлекая за собой, заставил перевернуться. Кит оказалась сверху. Длинные волосы упали ей на лицо, и она рукой отвела их в сторону. Беннон, поймав ее ладонь, прижал к губам. Глаза его потемнели от страсти.

– Теперь твоя очередь, – произнес он хрипло, увидев над собой ее грудь. – Или снова моя?

Он целовал ее руки: сначала кончики пальцев, каждый ловя губами, потом ладони, щекоча их языком, затем запястье, где губами нащупал бьющийся пульс, локоть, плечо, а затем его губы и язык медленно скользнули по ее щеке.

Для Кит его ласки были подобны чудесному сну, слишком прекрасному, чтобы быть правдой. Беннон давал ей почувствовать, как она любима.

Пока его губы двигались все ниже, руки, обхватив торс Кит, приподняли ее. Беннон взял в ладонь ее левую грудь и коснулся языком соска. Она хотела что-то прошептать, но не смогла, ибо от его ласк вырвавшийся вздох растворился в сладком экстазе. Кит запустила пальцы в его волосы, изнемогая от нежности и страсти.

Чуть повернувшись, Беннон снял Кит с себя и положил ее на бок рядом, продолжая свое путешествие вниз, покрывая поцелуями каждую пору, каждую клеточку ее тела, постепенно опускаясь с живота к бедрам, от них к коленям, затем к ступням ног, пальцам и, наконец, к пяткам, дразня и возбуждая ее все больше, пока не перевернул ее осторожно на живот, чтобы его губы повторили тот же путь, но теперь уже вверх, подолгу останавливаясь на ее ягодицах, ложбинке позвоночника, лопатках. Откинув ее волосы, он ласкал шею.

Никогда в жизни Кит не чувствовала себя столь желанной и любимой. Столь нежно любимой. Именно это она чувствовала в его ласках – он дорожил ею, он любил ее, он испытывал к ней бесконечную нежность.

Он повернул ее к себе лицом, теперь ища только губы. Она не отпускала его, хотела, чтобы этот поцелуй был долгим. Кит не подозревала, что может быть такой слабой и вместе с тем сильной, столь утомленной и вместе с тем возбужденной. Господи, сделай так, чтобы этот поцелуй длился вечно.

– Позволь мне прикоснуться к тебе, Беннон, – шепнула она, отстранившись.

Он заколебался на мгновение и отпустил ее плечи, потом свободно откинулся на кровати и тихо сказал:

– Я хочу этого.

Кит замерла, глядя на его тело, мощные и крепкие от постоянной физической работы мускулы.

– Мне нравится смотреть на тебя. – Она провела рукой по его груди, чувствуя упругость мышц. – Мне нравится прикасаться к тебе.

Наклонившись, она стала целовать полуоткрытыми губами его плечи. Мышцы его рук были сильными и твердыми. Достаточно, чтобы защитить ее, если понадобится. А его ладони, – она подняла одну и прижала к лицу, – для нее они всегда будут самыми ласковыми и нежными. Она целовала их, чувствуя солоноватый привкус его кожи.

– Ты мне нравишься на вкус.

Он взял ее за подбородок.

– Иди сюда.

Наклонившись и чуть касаясь его губ, она сказала:

– И мне нравится все то, чего ты хочешь.

Пока он целовал ее, Кит снова оказалась сверху, их тела слились, и он снова был в ней.

– Возьми меня, Кит, – с силой прошептал он, – возьми меня всего.

Ее руки обняли его плечи. Ладони Беннона поддерживали ее бедра, а все его тело неистово билось под ней. Это был момент безумия, и она знала это. Это было высшей точкой наслаждения, которое все нарастало. Но оно не могло длиться вечно. Оно было обречено на взрыв.

Когда она уже почти достигла пика, он резко перевернул ее на спину, его руки скользнули по ее рукам, их пальцы сплелись. Лицо Беннона было рядом, но она видела лишь его глаза, ничего кроме них. Ей показалось, что он прошептал ее имя, но она уже ничего не слышала, ни о чем не думала. Скрестив ноги на его спине, она поняла, что познать лишь наслаждение – это, в сущности, ничто, а познать его любя – это безмерно много.




24


Едва забрезжил рассвет и голубовато-серый лучик мягко коснулся ее век, Кит открыла глаза. Пошевелившись, она почувствовала, что словно связана, а за спиной – что-то теплое и успокаивающе приятное согревало ее. Обнаженную грудь щекотали волоски на руке, крепко обхватившей ее.

Беннон. Кит лежала, тесно прижавшись спиной к нему. У своего уха она слышала его ровное теплое дыхание, напоминавшее ей о горном ветре, лесах и земле после дождя.

Она еще сильнее прижалась к спящему Беннону и почувствовала ответное движение.

– Ты проснулась, – сонно пробормотал он.

– Почти, – шепнула она.

А секунду спустя ей уже захотелось увидеть его лицо, твердые, словно высеченные из камня подбородок и линию надбровий, непроницаемую глубину темных глаз и четкий мужественный контур скул. Рука Беннона, обнимавшая ее, ослабела и дала ей возможность повернуться и лечь навзничь. Теперь их головы лежали рядом на подушке.

Заспанная и растрепанная, Кит показалась Беннону прекрасней, чем когда-либо. Отяжелевшие от сна веки, мерцающие глаза, нежные теплые губы – он пожалел, что сам лишил себя множества таких пробуждений. И хотел было сказать ей об этом, но испугался, что не найдет слов, на которые такие мастера – парни из Голливуда и, конечно, Джон Тревис. Но слова – это не чувства.

– Доброе утро, – приветствовала его Кит, проведя пальцем по колючей щетине подбородка.

– Доброе утро. – Беннон поймал ее палец и приложил себе к груди там, где билось сердце. – Тебе хорошо? – спросил он и вдруг испугался. А если нет? Он более не выдержит той молчаливой неприязни, с которой смотрела на него Диана.

– М-м-м, я где-то между счастьем и безумством, – пробормотала Кит. – Что-то вроде экстаза.

Беннон облегченно улыбнулся.

– Знаешь, с тобой опасно спать в одной постели. Во сне ты даешь волю не только рукам, но и ногам.

– Это называется активный сон.

– Такой же активный, как и твоя явь?

– Видимо, да. – Она отодвинулась. – Но, кажется, ты не очень пострадал. Увечий я не вижу.

– Я принял меры.

– Какие же?

– Я взял тебя в руки.

Он поднес ее ладонь к губам и стал целовать пальцы, один за другим.

– Поначалу я действовал исключительно в целях самозащиты, но, попав мне в руки, ты тут же затихла и замурлыкала, как котенок. Во всяком случае, звуки, которые ты издавала, были похожи на мурлыканье, если, конечно, это не был храп.

– Я не храплю. – Глаза Кит испуганно округлились. А что, если она храпела?

– Ну, раз не храпишь, значит, ты мурлыкала.

По озорному блеску в его глазах Кит поняла, что он просто подшучивает над ней. Успокоившись, она улыбнулась.

– Если хочешь знать, я действительно чувствую себя сейчас кошкой. Мне хочется потянуться, выгнуть спину...

– Так за чем же дело стало?

Кит чуть не задохнулась от охватившего ее чувства радости и щемящей боли. Губы их встретились, Кит, выгнув спину, обхватила Беннона руками...

Утренняя любовь. Лишь потом Кит поняла, чем ей были дороги медленные, почти ленивые ласки этой утренней встречи, заполнявшие ее всю, чтобы потом приятно опустошить. Какое светлое сияние они оставили в каждом уголке ее естества.

Тихая и успокоенная лежала она в руках Беннона. Его губы касались ее лба, еще и еще раз...

– Представляешь, я должен быть сегодня в суде, – вдруг пробормотал он. – И, возможно, весь день.

Кит погладила его по щеке.

– Это значит, что нам пора вставать.

– Да.

– Я приготовлю кофе.

– Мы можем принять душ. – Он легонько поцеловал ее, но тут же отодвинулся, когда почувствовал, что поцелуй может стать затяжным. – Я потру тебе спинку.

– Предложение принято.

– Я был в этом уверен.

– Но у меня есть встречное, и, пожалуй, получше.

– В самом деле? – Он скептически посмотрел на нее.

– Если мы не собираемся прозевать, когда поспеет кофе, нам следует пойти в душ вместе.

– Смекалка – вот что я прежде всего ценю в женщине.

– Иногда меня осеняет, но не надейся, что часто, – шутливо предупредила Кит и выскользнула из его объятий. Встав, она потянула за собой край простыни и, стащив ее всю, завернулась в нее, не потому, что стыдилась своей наготы, а скорее из-за утреннего холодка в спальне.

Вернувшись через несколько минут, она услышала шум воды в душе. Беннон был уже там. Пустив воду, он теперь сосредоточенно вертел краны, устанавливая температуру. Кит на мгновение замерла в дверях, заглядевшись на его загорелую спину, узкие бедра, плоский мускулистый живот и упругие ягодицы. Словно почувствовав ее взгляд, он обернулся.

– Я уже подумала, что ты решил мыться без меня, – упрекнула его Кит, снимая с себя простыню и отбрасывая ее.

– Не надейся.

Отодвинувшись, он пропустил ее под душ первой. Последовав за ней, он закрыл дверь. Сильная струя воды обдала их обоих. Беннон, обняв Кит сзади, подставил ее лицо под струю.

Она не смогла бы сказать, какие чувства овладели ею в эту минуту. Главное было в том, что он рядом, он хочет обнимать и любить ее.

Повернув Кит к себе, Беннон стал целовать в облаках пара ее мокрое, залитое водой лицо. Кит, отвечая, почувствовала горячую волну желания и, испугавшись, слегка отстранилась.

Спрятав лицо у него на груди, она коснулась ее поцелуем.

– Ты обещал помыть мне спину, – прошептала она.

– Помою. Мы сделаем это вот так.

Кит не сразу поняла, что он всего лишь провел куском мыла по ее спине. Расслабившись, она закрыла глаза и слышала лишь шум воды, бьющей в стену душевой.

Намыленные руки Беннона, изучая и лаская, скользили по ее телу, и вскоре пахнущая цитрусовой свежестью пена окутала их.

Кит прильнула к нему, опустив руки ему на плечи. Струя воды смыла пену, и, пока губы Беннона целовали ее ухо, а язык нежно исследовал ушную раковину, его руки продолжали блуждать по ее телу в хлопьях новой пены. Их прикосновение успокаивало и возбуждало.

Наконец Беннон подставил себя и Кит под бьющую струю воды. В облаках пара, брызг и хлопьев пены, пахнущей цитрусовой рощей, их тела соединились.

В подпоясанном халатике, с чашкой кофе в руках, Кит проводила Беннона до двери.

Небрежно, по-ковбойски он нахлобучил шляпу и, повернувшись к Кит, взял ее за плечи.

– Не беспокойся о машине. Хэнк наполнит бак бензином и приведет ее сюда.

– Спасибо. – Она погладила рукой меховые отвороты его куртки, чувствуя себя женой, провожающей мужа на работу. И чувство было приятным.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее, потом выпрямился и взялся за ручку двери.

– Я позвоню тебе вечером.

– Вечером, – как эхо повторила Кит и улыбнулась. Она стояла в дверях, пока его пикап не скрылся.

Луна показалась из-за туч и бросала бледный свет на ранчо «Каменный ручей» и покрытые снегом просторы. Ночной ветер, сдувая еще не слежавшийся снег, успел снова замести расчищенную дорожку к дому.

Направляясь к крыльцу, Беннон прислушивался к скрипу снега под ногами. Окна дома приветливо светились, над крышей вился дымок, и в воздухе пахло жильем.

На крыльце он стряхнул налипший на сапоги снег, постоял немного, прислушиваясь к лаю койотов, и, окинув еще раз взглядом зимние дали, открыл дверь и вошел в дом.

– Привет, папа, – крикнула ему Лора. Девочка сидела в кресле перед телевизором и рассеянно наматывала на палец длинную прядку своих темных волос.

Старый Том дремал, но, услышав голос внучки, всхрапнув, проснулся.

– Привет, Лора. Надеюсь, ты все уроки приготовила? – справился Беннон, вешая шляпу и куртку.

– Все. – На экране телевизора замелькала реклама, и Лора, встав с кресла, подошла к отцу. – А ты выиграл свое дело в суде?

– В каком-то смысле да. – Беннон ослабил узел у галстука, но сам галстук оставил свободно висеть на шее. – Другой стороне кое-что не понравилось из того, что сказали наши свидетели, и она предложила уладить дело полюбовно. Посоветовавшись, наша сторона приняла предложение.

– Тогда почему ты так поздно вернулся? – Старый Том тяжело поднялся с кресла и, подойдя к камину, поворошил угли.

– Надо было подготовить документы так, чтобы устраивало обе стороны. А на это потребовалось время, – пояснил Беннон. – Зато завтра мне не надо ехать в суд.

Он устало провел рукой по волосам. Это был длинный и тяжелый день. Но, вспомнив его, он не мог не улыбнуться и мысленно не опровергнуть себя. Перед глазами встала Кит в халатике, с чашкой кофе в руках, машущая ему с крыльца рукой.

Ее волосы были все еще мокрыми после душа. Он еле удержался, чтобы не заехать к ней, возвращаясь, но подумал, что тогда приедет домой поздно и до утра не увидит Лору. Через час Лора уже должна быть в постели.

– Ты что-нибудь ел? Есть холодное мясо с картофелем в холодильнике. Я могу тебе подогреть, – заботливо, как хозяйка дома, предложила Лора.

– Спасибо, мы посылали за сандвичами, так что я не голоден.

– Звонила тетя Сондра.

– Ничего не передавала?

– Нет. Она сказала, что поговорит с тобой завтра.

– О'кей. – Беннон направился к телефону, чтобы позвонить Кит.

– Если ты собираешься звонить тете Сондре, ее нет дома, – предупредила Лора, когда он взял трубку. – Она с кем-то ужинает. Вот почему она сказала, что поговорит с тобой завтра.

– Я звоню Кит. Я предупредил ее, что Хэнк доставит ее машину. Хочу проверить, сделал ли он это.

Беннон и сам не понимал, почему хочет, чтобы Лора знала причину его звонка Кит.

– А когда ты видел ее?

– Вчера вечером. – Он набрал номер. – У нее кончился бензин, и она застряла на шоссе. Я подвез ее.

Лора нахмурилась.

– Если дороги были в порядке и ты доехал до «Серебряной рощи», тогда почему не смог приехать домой?

Старый Том хмыкнул в своем кресле.

– Я тоже хотел бы это знать, – проворчал он.

– Здравствуй, Кит, – обрадовался Беннон, когда после первого же звонка на другом конце провода сняли трубку. Поймав лукавый смеющийся взгляд отца, он отвернулся, чтобы скрыть улыбку. – Это Беннон.

– Привет! У меня сегодня был чудесный день. А у тебя?

– Более или менее, – ответил Беннон, вспомнив о суде.

– И я надеюсь на такой же вечер. В камине горит огонь, у меня целый пакет вкусностей, и есть все, что нужно для зверски крепкого пунша. Хочешь присоединиться?

– Не уверен, что смогу. – Чувствуя за спиной присутствие Лоры, Беннон быстро спросил: – Хэнк привел твой джип? Все в порядке?

– Не можешь говорить, да? – В ее мягком мурлыкающем голосе прозвучали дразнящие нотки.

– Ты угадала.

– Я тебе еще не сказала, что сижу в одном халатике, а под ним ничего нет, кроме духов. К тому же рядом стоит флакончик с ароматным маслом для массажа, а на проигрывателе – запись, как его следует делать. Для практики мне, конечно, понадобится объект – мужчина, предпочтительно голый, чтобы хорошенько научиться массировать плечи, грудь, бедра, живот, а потом...

– Кит, – перебил ее Беннон сдавленным голосом, чувствуя, как жаркое тепло разливается по его телу.

На другом конце послышался тихий, волнующий смешок.

– Я тебя расстроила?

– Чтобы не сказать больше...

– Ты всегда упрекал меня в том, что у меня слишком богатое воображение, – поддразнила его Кит и снова рассмеялась. – Ладно, не буду. Да, я получила свой джип, бак полон бензина. Если ты не сможешь сегодня приехать, я сама съем все вкусное, выпью пунш и утешусь тем, что заставлю тебя страдать от зависти.

– Очень мило с твоей стороны.

– Я могу быть злой. А теперь скажи, как прошло дело в суде?

Беннон повторил то же, что уже рассказал отцу и Лоре, и добавил:

– Поскольку завтра мне не надо быть в суде, я надеюсь на легкий денек.

– Достаточно легкий, чтобы улизнуть?

– Возможно.

– Я ловлю тебя на слове «возможно», – предупредила Кит.

– Ладно, а теперь, пожалуй; не буду тебя больше задерживать.

– Хорошо. – Наступила пауза. – Пока. Я скучаю по тебе, – промолвила Кит.

– И я тоже.

Когда он положил трубку, глаза его неожиданно остановились на обручальном кольце на пальце. Он коснулся его и вдруг подумал, что не может себе объяснить, почему не снимал его все эти годы. Но сейчас это несправедливо по отношению к Кит. Однако... ему никогда не забыть того, что он прочел в глазах Дианы.

Подавив вздох, он снова вернулся в свой мир – к горящему камину, отцу в кресле и к Лоре, свернувшейся калачиком перед телевизором. Отблески огня в камине играли на бревенчатых стенах, перилах и деревянной лестнице, ведущей в спальни.

Он легко представил себе Кит в этом доме. Она призналась, что когда-то дом Беннонов был для нее точкой опоры. Здесь она находила безопасность и покой.

Однако Кит любит смех, веселье, удовольствия. В этом они с Дианой похожи. Пребывание в Голливуде лишь усилило в ней стремление быть в водовороте светской жизни. Тихая размеренная жизнь на ранчо никогда не удовлетворит ее.

Он уверен в этом. Он немедленно позволит ей уйти, если увидит в ее глазах немой упрек, который был в глазах Дианы.




25


Снег, искрящийся под лучами утреннего солнца, и яркая голубизна неба слепили глаза. Ветра не было, все словно замерло, и позвякивание упряжи на лошадях звонко и далеко разносилось над заснеженной пашней. Гнедые тяжеловозы, пофыркивая и пуская пар из ноздрей, тянули за собой по снегу низкую фуру на полозьях, груженную сеном, оставляя за собой след из развязанных тюков сена для скотины, бредущей следом.

Наконец Хэнк Роулинс сбросил последний тюк.

– Все, – крикнул он хрипловатым от натуги и холодного воздуха голосом.

Беннон, причмокнув, легонько хлестнул поводьями коней по потным крупам, и они резво побежали к конюшне, где их уже ждала утренняя порция овса.

С того самого дня, как был заложен дом на ранчо «Каменный ручей», семья Беннонов держала лошадей. Они были столь же неотъемлемой, передававшейся из поколения в поколение частью наследства, как старый дом и племенное стадо.

Их держали и разводили для удовлетворения нужд в тягловой силе на рудниках Аспена.

Шли годы, и в хозяйстве Беннонов их табун уменьшился до двух маток с приплодом, разных возрастов и подготовки, вполне удовлетворяющих нынешний скромный спрос, включая конную упряжку для прогулок туристов по округе.

Не будь и этих потребностей, Беннон все равно держал бы лошадей, не только из-за сентиментальных чувств, а просто для собственного удовольствия. Трактором перетаскать сено для скота куда сподручнее и быстрее. Но грохот мотора и ядовитые выхлопы ни в какое сравнение не идут с мелодичным позвякиванием упряжи, теплым и здоровым духом коней, когда их утром выводят из конюшни на свежий морозец.

– Тпррру, – Беннон остановил лошадей перед амбаром, спрыгнул и отцепил фуру.

Через пятнадцать минут лошади были в стойле и, хрупая, ели овес, сбруя повешена на свое место, и Беннон шел к дому.

Поднявшись на крыльцо, он увидел пару лыж с палками, прислоненных к стене, а войдя в дом и услышав знакомый смех Кит, направился прямо в кухню.

Она стояла, прислонившись к буфету, черная с фиолетовой отделкой лыжная куртка расстегнута. Обеими руками Кит держала кружку с горячим кофе, щеки ее рдели. Один ее вид в доме согрел Беннона после долгой работы на морозе.

– Доброе утро, – вскинула она на него поверх кружки сияющие радостью глаза. – Кофе все еще горячий, если хочешь.

– Да, Беннон, угощайся, – поддержал с готовностью Старый Том. Его лицо светилось удовольствием.

– Пожалуй, не откажусь. – Беннон стянул грубые рабочие рукавицы, подошел к буфету и налил себе кофе. – Увидел на крыльце лыжи и подумал: кто же это пожаловал к нам?

– Чудесный день и первый снег нового зимнего сезона, легкий и глубокий. Я решила совершить прогулку к озеру. – Кит подула на кофе и отпила его, все еще не сводя с Беннона взгляда. – Старый Том сказал, что ты давненько не становился на лыжи. Хочешь составить мне компанию?

Явно соблазняясь этим предложением, Беннон, однако, заколебался.

– Мне тут вчера звонили, когда я был в суде, надо бы ответить на звонки, и к тому же...

– Послушай только его! – не выдержал Старый Том. – Он хочет, чтобы его упрашивали да уламывали. Если бы он не управился в суде вчера, он бы торчал сегодня там весь день и ни на какие звонки все равно не ответил бы. Просто делает вид, что они такие уж важные!

– Может, он просто ищет предлог, чтобы отказаться, потому что потерял форму и не уверен, что сможет дойти на лыжах до озера? – предположила Кит, обращаясь к Старому Тому.

Поняв, что ему бросают вызов, Беннон прислонился к буфету и лениво, с расстановкой сказал:

– Не бойся, дойду.

– Докажи. – Кит снова отпила кофе.

– Твоя взяла.

Двадцать минут спустя Старый Том из окна гостиной провожал взглядом обоих, смеющихся, веселых, перекидывающихся взглядами, как самые счастливые люди, как муж и жена.

– Я боялся, что моим старым усталым глазам не доведется больше этого увидеть, – пробормотал он, качая головой, и отошел от окна.

Выйдя из рощицы, Кит по инерции все еще скользила, пока не взлетела на вершину холма. Лишь здесь она остановилась, воткнула палки в снег и перевела дух. Беннон, затормозив, остановился рядом. Посмотрев на него, она, однако, ничего не сказала, боясь вспугнуть величавую тишину.

Кит сняла темные очки и окинула взглядом панораму гор, высоких, гордых, в белом уборе снегов. Внизу, в небольшой, круглой, как чаша, впадине, среди пушистых, легких, будто взбитый крем, снежных равнин, сверкало голубизной похожее на драгоценный камень озеро. Они с Бенноном были одни среди этого тихого белого великолепия.

Кит забыла о времени. Ведь солнце всегда вот так светило и будет светить над этим краем, а ее собственная жизнь – это всего лишь один короткий удар пульса в вечном ритме жизни Вселенной. Что такое человеческая жизнь, если не краткий миг счастья? Слава преходяща. Лишь одно вечно под этим солнцем – любовь мужчины и женщины.

– Невероятно, правда? – промолвил Беннон. Он стоял, опершись на палки, в облачке пара от своего дыхания.

– Захватывает дух, – прошептала Кит, чувствуя, как у нее сжимается горло.

– Ты готова?

– А ты? – Но она схватила его за локоть прежде, чем он начал спуск. – Посмотри! Кажется, дымок над той старой хижиной у озера. – Она палкой указала вниз на еле заметный серый дымок, вьющийся из дымохода одинокой хижины.

– Да, верно, – нахмурился Беннон.

– Ты разрешил кому-нибудь пользоваться хижиной?

– Нет. Поехали, надо проверить.

Оттолкнувшись палками, он начал спуск. Кит последовала за ним.

Подъезжая к хижине, Беннон указал Кит на следы лыж на снегу.

– Возможно, кто-то из лыжников, делая большой переход, решил передохнуть.

– Вполне возможно.

И логично, подумала Кит. Подъехав, Беннон громко крикнул, но ответа из хижины не последовало.

– Подожди, – сказал он Кит, снимая лыжи. – Прежде я сам проверю.

– Нет, я с тобой.

Кит, поставив свои лыжи рядом с его, вошла вслед за Бенноном.

В старой железной печурке горел огонь, на потемневшем от времени деревянном столе, покрытом красным шерстяным платком, стояли термос и две чашки. Мягкий шерстяной в красно-бордовых тонах плед покрывал широкий лежак у стены.

– Странно, – пробормотал Беннон. – Никаких рюкзаков, ничего похожего на... – Тут он повернулся, посмотрел на Кит, и его глаза, полные догадки, хитро сузились. – Ты случайно не знаешь, что все это значит?

– Возможно, проказники эльфы... – неопределенно промолвила Кит и подошла к столу. – Интересно, что в нем? – сказала она, отвинчивая крышку термоса. – Похоже, пунш. Как ты думаешь, эльфы не рассердятся, если мы попробуем? Просто чтобы согреться, а?

– Я думаю, что эльфам плевать, если мы это сделаем. – Улыбка Беннона была медленной и многозначительной, когда он приблизился к Кит. – Тем более что ты у них за начальницу.

– Как ты догадался? – деланно строго спросила она.

– По термосу. На нем инициалы твоего отца.

Беннон обнял Кит и притянул к себе.

– Ты чертовски догадлив, Беннон, – заявила Кит.

– Отнюдь нет. – Он взял ее лицо в свои ладони. В глазах его были нежность и желание. – Я просто влюблен в тебя.

Кит стало трудно дышать, сердце отчаянно забилось. Его губы коснулись ее легким дразнящим поцелуем. Ей показалось, что она погружается во что-то необыкновенно мягкое, податливое и растворяется в нем. Ей было тепло и до боли хорошо. Она тихо и отрешенно вздохнула, проведя пальцем по губам, которые ее только что поцеловали, чувствуя силу и тепло рук, обнимавших ее.

А губы Беннона легко и неторопливо изучали ее лицо, от корней волос до бровей и смеженных век. Она чувствовала его дыхание на своих щеках. Околдованная его нежными ласками, Кит была не в состоянии двинуться и почти не могла дышать. Когда его ласкающие губы наконец коснулись ее губ, она тихо произнесла – скорее выдохнула – его имя.

Отдавшись его губам, она бессознательно поворачивала голову в ту сторону, куда продолжали скользить эти сводящие ее с ума губы, пока не нашла их своими и больше не отпускала. Она словно вжалась в тело Беннона, как может женщина, жаждущая отдать мужчине в ответ на его страсть все тепло и мягкую податливость своего тела.

В нетерпении она сорвала с его волос шапку и бросила на пол, с наслаждением погрузив пальцы в густую шевелюру. Прижавшись к нему, она сквозь ткань лыжного костюма чувствовала каждый мускул его тела, каждую пуговицу и пряжку на одежде.

Рука Беннона скользнула в открытый ворот ее лыжной куртки и коснулась груди. Тонкий свитер и белье были легким препятствием. Спустить с ее плеч лыжную куртку и стянуть через голову свитер – это заняло всего лишь мгновение. С кружевным лифчиком он расправился совсем просто – даже не расстегнув, спустил вниз и освободил грудь от всего, что ее обременяло. Лаская, он провел ладонью по твердым набухшим соскам.

Кит не отставала. Ее руки быстро расстегнули куртку Беннона, раскрыли рубаху и легли ему на обнаженную грудь. Касаясь его кожи губами, Кит чувствовала биение сердца. Беннон продолжал нетерпеливо освобождать ее от одежды – и прежде всего от ненужного бюстгальтера. Кит почувствовала, как его рука, проникнув под пояс ее лыжных брюк, коснулась бедра, затем живота и мягкой курчавости холмика между ног. Силы оставили ее, и ослабевшие колени подогнулись. Беннон вовремя подхватил ее и уложил на твердое деревянное ложе.

Он не последовал за ней, но, сняв с себя куртку, продолжал стягивать с Кит остатки одежды: лыжные ботинки – сначала один, потом другой, – и наконец лыжные брюки, которые никак не слушались, так что он чуть не стянул Кит на пол. Она весело смеялась, когда он почти вытряхнул ее из них.

– Это так неловко и неромантично, Беннон, – деланно недовольным тоном пожурила его Кит, сама освобождаясь от трусиков, пока Беннон снимал ботинки.

– Я проделал всю тяжелую работу, не так ли? – возразил он с озорным блеском в глазах, продолжая раздеваться. Он лег рядом и, поглаживая ее тело, серьезно заявил: – Мне не нужен дразнящий ритуал стриптиза, чтобы хотеть тебя. Мне достаточно только быть с тобою рядом. И так будет всегда.

– И у меня тоже, – прошептала она. – Всегда.

Он нашел ее губы и прильнул к ним. Обняв, она притянула его к себе и, дрожа от желания, тесно прижалась, чувствуя ответное движение.

Потом они лежали, все еще не выпуская друг друга из объятий.

Наконец, поцеловав ее волосы, он заметил:

– А печка, кажется, погасла.

– Да, ты прав. – Она еще теснее прижалась к нему, хотя тоже почувствовала холод.

Беннон тихонько засмеялся.

– Вставай. Нам лучше одеться и вовремя добраться домой.

Кит со вздохом поднялась и села. Она понимала, что он прав. Ей стало холодно, мороз давал себя чувствовать. Второго напоминания не потребовалось. Кит стала быстро одеваться.

Сондра, не сбавляя скорости, въехала в ворота ранчо и резко остановила свой шикарный темно-синий «ровер» у крыльца. Надо сказать, что она терпеть не могла эту марку, столь модную в Аспене, и предпочитала благородную роскошь «мерседеса». Но местный климат, капризы погоды и горные дороги, особенно зимой, диктовали свои условия.

Выключив зажигание, Сондра бросила взгляд на часы на щитке. Кажется, она удачно выбрала время визита. До возвращения Лоры из школы – без малого целый час. Правда, ей может помешать Старый Том, но он всегда исчезал, завидев ее.

Сондра вышла из машины и окинула взглядом двор. Везде стояла тишина, никаких признаков обычной деятельности. Она заметила пикап Беннона, что подтверждало информацию, полученную ею от Агнес. Беннон сегодня дома.

Слежавшийся и слегка подтаявший снег хрустел под ногами, когда она поднималась на крыльцо. Посмотрев на потемневшие бревенчатые стены дома, Сондра поняла, почему Диана так ненавидела его. Он слишком напоминал деревенское жилище, и горожанке нелегко было глядеть на эти стены изо дня в день:

Не постучав, Сондра вошла в дом.

– Алло! Есть тут кто-нибудь? – негромко спросила она.

Звук шагов в дальнем углу гостиной привлек ее внимание, и она увидела Старого Тома, вставшего с кресла. Он заметно сдал – постарел и выглядел усталым.

– Сондра... – Старик провел рукой по лицу, словно только что проснулся. Он подошел к ней скованной старческой походкой. – Я не слышал, как ты стучала.

– Прости, Том, что побеспокоила. Я приехала к Беннону.

– Его нет.

– Но его машина стоит во дворе. Он в загоне для скота? – Она повернулась, чтобы направиться туда. – У меня к нему важное дело.

– Его нет. Он и Кит ушли на лыжах.

Сондра застыла. Лишь расширившиеся ноздри выдали гнев, охвативший ее при одном упоминании ненавистного имени. Она медленно повернулась к Старому Тому.

– Кит Мастерс? – переспросила она ледяным тоном.

– Ага. Если хочешь знать, я рад, что эти двое наконец снова вместе. – Старик с вызовом сунул большие пальцы рук за пояс. Если бы на нем были подтяжки, он бы оттянул их так, чтобы они как можно громче хлопнули, столь откровенным было его удовольствие от того, что он ей сказал.

Кит и Беннон снова вместе. Нет, старик лжет! Она не верит ему. Старый Том терпеть ее не может. Всегда ненавидел ее и норовил уязвить при каждом удобном случае. Что ж, теперь они могут посоревноваться в этом.

– Ты говоришь, что Беннон нужен тебе по важному делу?

– Да. Он сказал, что хочет продать ранчо, – произнесла Сондра вежливо, почти с улыбкой, заметив, как лицо старика покрывается красными пятнами.

– Это ложь!

– Почему? Потому, что он не сказал тебе об этом? – насмешливо ответила Сондра.

– Беннон никогда не продаст ранчо, – уверенно заявил старик.

– Не продаст, пока ты жив, – авторитетно заявила Сондра. – Ты один мешаешь ему это сделать. Ты и твои басни об этих землях. Это ты связал ему руки и заткнул рот. Бедняга Беннон едва выдерживает это.

– Это вранье! – крикнул Старый Том, теряя самообладание. – Беннон любит эти земли не меньше моего.

– Значит, ты мне не веришь? – Сондра уже не сдерживала своего презрения к этому фермеру. – Ты старый дурак. Он ненавидит это ранчо, этот старый, дырявый, полный сквозняков дом. Всегда ненавидел. – Вид все больше краснеющего лица старика подстегивал ее. – Он ждет не дождется твоей смерти, чтобы поскорее все продать и переселиться в город. Он хочет заниматься адвокатурой, а не гоняться за коровами. Он всегда этого хотел.

– Ты подлая, двуличная... – Голос его сорвался. Старик ведь дрожал. – Вон! Вон из моего дома!

– О, ты бы этого хотел, Старый Том? Ты бы очень хотел, чтобы я ушла вон не только из этого дома, но из жизни Беннона тоже, не так ли? Ты всегда ненавидел меня. Ты даже настраивал Беннона против меня. Но ничего не вышло, как видишь. И не выйдет. Потому что он ненавидит тебя. Тебя, и твое ранчо, и твою чертову землю.

– Вон! Убирайся вон, я сказал тебе! – Побагровев, он угрожающе вытянул вперед свою натруженную большую руку, указывая ей на дверь. – Вон, или я сам вышвырну тебя! Я... – Внезапно Старый Том задохнулся, широко открытые глаза и рот словно застыли. Он схватился за грудь.

Сондра, увидев боль в его глазах, лишь вошла в раж.

– А-а, твое сердце не выдержало правды? Наконец-то настал твой час. Мы столько его ждали. Ждали, чтобы продать это чертово ранчо.

Старый Том сделал несколько спотыкающихся шагов, он задыхался и хрипел. Сондра, поняв, что он хочет дотянуться до телефона на столике, опередила его и отодвинула телефон подальше. Ноги у старика подкосились, и он рухнул на пол.

Сондра, сев на стул, не сводила с него глаз до тех пор, пока не убедилась, что он неподвижен. Она выждала еще минуту, пять минут. Однако все еще не была уверена.

Наконец она встала и, приблизившись к Старому Тому, наклонилась и пощупала пульс, а затем приложила пальцы к шее. Ничего. Она довольно улыбнулась.

В эту минуту открылась входная дверь. Повернувшись, Сондра едва удержалась от паники. Но это был не Беннон, а один из ковбоев, работавших на ранчо. Он застыл на месте, глядя на Сондру и неподвижное тело на полу.

– Я нашла его лежащим на полу, – торопливо объяснила Сондра. – У него, кажется, сердечный приступ. Я не нашла пульса.

– Хэнк! – крикнул ковбой кому-то, кто был за дверью, и приблизился к Старому Тому.

– Вызовите «Скорую», – коротко сказал он Сондре.

Сондра набрала номер неотложной помощи. Пока она звонила, в гостиную вбежал Хэнк.

– Возьми ружье и подай сигнал Беннону, – приказал ему ковбой. – Со Старым Томом плохо.

– О, черт! – испуганно выругался Хэнк и выбежал.

Сондра, ожидая ответа у телефона, молча наблюдала, как ковбой, расстегнув рубаху старика, пробует массировать его сердце. Наконец в трубке послышался голос.

– Говорит Сондра Хадсон, – торопливо сказала Сондра. – Я звоню с ранчо «Каменный ручей». Это ранчо Беннонов. Старому Тому Беннону плохо. Думаем, что-то с сердцем. Мы нашли его лежащим на полу. Пришлите немедленно карету «скорой помощи».

Он мертв. Она была уверена, что он мертв.

Во дворе раздался выстрел, еще один и еще. Три выстрела эхом отозвались в горах и долине.

Выстрелы, а затем вой сирены «скорой помощи» могли означать все, что угодно для Беннона, когда он мчался вниз по склону, огибая деревья. Кит, не отставая, следовала за ним. Но, увидев с холма, что санитарная машина стоит не у амбара или загона, а у крыльца дома, он все понял: отец.

Выехав из рощи на равнину, он увидел поджидавшего его в грузовичке Хэнка Гиббса. Побросав в кузов лыжи, они с Кит сели в кабину.

– Это Старый Том, – не дожидаясь вопросов, сказал Хэнк и тронулся.

– Что случилось? Как он? – Беннону стоило усилий задавать вопросы. Он страшился их и не хотел услышать ответ. Он знал, что этот день когда-то наступит. Его отец стар, он не может жить вечно, но Беннон всегда надеялся, что подготовит себя к этому. Но так и не смог. Возможно ли подготовить себя к смерти близкого и родного человека?

– Он плох. Ваша свояченица нашла его в гостиной на полу. Я слышал, как кто-то сказал, что у него нет пульса. Когда я увидел, что вы спускаетесь, я выехал, чтобы встретить вас. Санитары уже укладывали его на носилки... Не знаю, как он...

Беннон, сжав зубы, ничего не ответил.

Грузовик притормозил у крыльца. Беннон, не дожидаясь, когда машина полностью остановится, выпрыгнул из нее.

– Беннон, слава Богу, ты здесь... – тут же подбежала к нему Сондра.

Но он прошел мимо, даже не заметив ее, не слыша того, что она сказала. Он видел только дверь дома. Внезапно Хэнк Роулинс преградил ему путь.

– Они сейчас вынесут носилки, Беннон.

Действительно, в ту же секунду дверь отворилась. Беннон увидел санитаров в белом, носилки и тело на них.

– Он... он жив? – с трудом вымолвил он. Один из санитаров кивнул.

– В больнице им сразу же займутся врачи, – успокоил его Хэнк, а потом добавил: – Он крепкий, наш старик. Как все такие, как он. Он выкарабкается.

Санитары снесли носилки по ступеням, поспешили к машине. Беннон шел рядом, не отводя взгляда от лица Старого Тома, его закрытых глаз, застывшей неподвижности щек и пугающей бледности кожи. Нос и рот были закрыты прозрачной, похожей на раковину кислородной маской.

– Отец, – еле слышно, задыхаясь, произнес Беннон.

У санитарной машины он посторонился, пока носилки вкатывали в машину. Кто-то сжал его руку, пытаясь привлечь внимание.

– Поедем со мной, Беннон, – промолвила Сондра. – Мы будем в больнице раньше их.

Он покачал головой.

– Я поеду с отцом.

– Тогда я встречу тебя там.

– Нет, не надо. – Наконец он обрел возможность думать о чем-то другом. – Лора. Забери ее из школы. Отвези к себе. Я заеду за ней, как только смогу.

– Но тебе нужен кто-то рядом, – возразила Сондра.

– Ты больше нужна Лоре.

– Я привезу ее в больницу.

– Нет, я не хочу, чтобы она прошла через это. Отвези ее домой. Ты поняла меня?

Сондра, вскинув голову, словно застыла.

– Хорошо. Я отвезу ее к себе.

Носилки были уже в машине. Беннон влез в нее.

– Простите, – сказал санитар кому-то за его спиной. – В машине есть место только для одного.

Думая, что это Сондра, Беннон обернулся и увидел Кит.

– Я поеду на грузовике, – успела сказать она, прежде чем захлопнулись дверцы санитарной машины.




26


Не находя себе места, Сондра металась между телефонным аппаратом и окном, из которого была видна дорога, ведущая к ее дому. Но видела лишь темноту ночи. Ни единого огонька, свидетельствующего о том, что кто-то едет по извилистой петляющей дороге в гору. Внизу были мигающие огни Аспена, вверху – звезды натемном небе.

«Где он? – думала Сондра. – Почему неедет?»

Скрестив руки и впившись в себя ногтями,она мерила шагами комнату, бросая отчаянные взгляды на телефон. Но он молчал. Она вдруг круто повернулась и застыла на месте.

Прошло три часа. Три часа – и ни слова от Беннона. Чего она ждет, что хочет услышать от него? Что все без изменений, состояние отца не улучшилось и... старик не пришел в сознание?

А что, если все не так? Что, если он все уже рассказал Беннону? Будь она там, она убедила бы его, что старик сам не знает, что говорит, что он просто перепутал ее с Дианой.

Но в больнице с Бенноном была Кит. Она заставит его поверить в любой бред старика. Ее надо остановить. Старый черт должен умереть, прежде чем успеет навредить ей и все разрушить.

– Эмили! Эмили!

Зовя экономку, Сондра бросилась через темные комнаты в кухню, за которой была спальня прислуги.

Успев добежать до кухни, Сондра увидела, как из своей комнаты появилась Эмили, торопливо завязывающая пояс халата.

– Да, мэм? Что-нибудь случилось?

– Я еду в больницу. Лора спит в своей комнате. Прислушивайтесь, на тот случай, если она проснется.

– Хорошо, мэм.

Когда Сондра собралась уходить, зазвонил телефон. Сондра подбежала к аппарату на кухне и сняла трубку, не дожидаясь второго звонка.

– Слушаю? – Все сжалось внутри от нервного напряжения.

– Это Беннон.

Она еще сильнее сжала трубку.

– Твой отец?..

– Скончался десять минут назад. – Ровный, без всякого выражения голос Беннона напугал ее, и она мгновение молчала.

– Он... он что-нибудь тебе сказал?

– Нет, ничего.

Она с облегчением закрыла глаза.

– Мне очень жаль, Беннон.

– Как Лора?

– Спит. Ты хочешь, чтобы я...

– Нет, не буди ее. Пусть спит. Я скажу ей завтра утром.

– Да, так будет лучше, пожалуй.

– Увидимся завтра.

– Ты не приедешь? Я приготовлю кофе и...

– Нет. Не сегодня. Спасибо за заботу о Лоре, Сондра. Я спокоен, что она с тобой.

– Если я могу чем-то помочь тебе, позвони.

– Спасибо.

Когда Сондра повесила трубку, в глазах ее было что-то, похожее на удовлетворение. За спиной она услышала голос экономки:

– Старший мистер Беннон, он...

– Он умер.

«Умер наконец, туда ему и дорога», – заключила Сондра про себя.

Когда Беннон вошел в дом, тишина в нем поразила его, как внезапный удар. Она остановила его, и в течение каких-то мгновений, показавшихся вечностью, он стоял, не в силах двинуться с места. Потом медленно, почти механически стащил шапку и опустил руку с нею вниз.

– Дай, я повешу, – сказала Кит тихо, взяв шапку из его бесчувственных рук.

Беннон с усилием освободился от лыжной куртки, так, словно она каменной тяжестью давила ему на плечи. Кит и ее повесила на вешалку. Беннон медленно подошел к столику, возле которого упал, потеряв сознание, отец. Он внимательно окинул взглядом это место, затем посмотрел на перила лестницы, ведущей в спальни.

Было трудно дышать, и он поймал себя на том, что невольно ловит звуки – не скрипнет ли половица наверху, говоря ему, что жизнь не ушла из этого дома, что это не просто глухое эхо того, чего уже нет. Тишина, встретившая его, была достоверней роковых слов врача. Его отец больше никогда не поднимется по этим ступеням, никогда, откинувшись в кресле, не поразмышляет вслух об этой земле и горах.

Беннон, запустив пальцы в шевелюру, по привычке взъерошил волосы, стараясь совладать с болью, клещами сдавившей горло.

Кит, не говоря ни слова, прошла мимо него к камину и стала разводить огонь. Вскоре пламя лизнуло поленья и нарушило гнетущую тишину. Беннон невольно потянулся к теплу и свету.

Кит молча следила за ним. Лицо его было замкнутым, словно застывшим, лишь боль в глазах говорила о том, что творилось в душе. Как она хотела принять на себя часть этой боли, но знала, что он не готов к сочувствию.

Он все еще отвергал страшную правду, с гневным протестом боролся против того, что случилось, и против страха, что ничем не сможет заполнить пустоту, которая внезапно образовалась в душе. Она тоже прошла через это, когда узнала о смерти своего отца. И поэтому ждала.

Беннон медленно опустился в кресло перед камином и стал смотреть на огонь. Слабые звуки, скрипы и что-то похожее на стоны, которыми был полон старый дом, вывели его из оцепенения. Он поднял голову и прислушался, а потом закрыл глаза. Его вздох был полон печали.

– Я все жду, что он войдет, недовольно ворча на что-то, – признался он Кит и, встретившись с ее взглядом, наконец осознал, что она рядом.

– Я понимаю тебя.

Она опустилась на колени рядом с его креслом, погладила его руку и накрыла ее своей.

– Он умер. – Беннон прикоснулся пальцами к своим губам. – Я говорю это себе, но вижу его кресло и убеждаю себя, что он просто вышел и вот-вот вернется. Его присутствие в этом доме не исчезло, оно чувствуется во всем.

– И так будет всегда, Беннон.

Он коснулся ее щеки.

– Я не могу поверить, что его нет, Кит.

– Он ушел, Беннон, и вместе с тем он здесь.

Она придвинулась поближе и приложила руку к его груди.

– Он здесь, Беннон. Он всегда будет в твоем сердце. Разве ты не чувствуешь, как он тихонько сжимает его в своей большой ладони, чтобы убедить тебя, что он здесь?

Беннон, не выдержав, подхватил ее и прижал к себе, зарывшись лицом в волосы, пахнущие свежестью и еще чем-то, что так волновало его. Тень смерти упала на его дом, но рядом с ним была жизнь, и он уцепился за нее, как за соломинку.

– Поцелуй меня, – произнес он голосом, в котором были отчаяние и страстная мольба. – Сделай так, чтобы я почувствовал себя живым, Кит.

Его губы прижались к ее губам, сильно, до боли. Он почувствовал ее податливость и ответный поцелуй. Но этого ему было мало. Он хотел чувствовать ее кожу, жар ее тела, бешеное биение крови, боль и наслаждение. Иного ему было мало.

Потом они лежали, и Кит держала его в объятиях. Глаза ее были полны слез, она не мешала им катиться по щекам.

Глаза Беннона были сухи. Он был сыном своего отца, сыном Старого Тома.

Яркое солнце весело отразилось в темных защитных очках Джона Тревиса, когда, выйдя из машины, он быстро взбежал по ступеням на крыльцо дома Кит и, дважды постучав в дверь, прислушался. Когда никто не открыл, он постучал еще громче, так что задребезжали стекла в двери. Никакого ответа.

Джон нетерпеливым взглядом окинул двор ранчо, чувствуя уже тревогу.

Черт побери, где она? Ее джип стоит во дворе.

Он раньше не думал о том, как далеко отстоит от дороги ее ранчо и как пустынно вокруг. Кит столь доверчива и простодушна, что может открыть дверь незнакомому человеку. Она, возможно, даже не запирает ее.

При этой мысли он толкнул дверь. Она открылась от первого толчка и легкого поворота ручки. Входя, он почти уже представил картину разграбленного дома. Но ничего подобного он не увидел.

– Кит! – крикнул он и подошел к лестнице, ведущей в спальни.

Через пять минут он снова был в гостиной. Он осмотрел все комнаты в доме и не нашел следов пребывания Кит, так же как, впрочем, следов какого-либо вмешательства или насилия. Все ее платья были в шкафу, а в ванной, в привычном беспорядке – ее косметика.

Он проверил телефон и, услышав гудки, убедился, что тот в исправности. Для проверки набрал номер съемочной группы. Ответил Нолан.

– Это я, Джон. Я на ранчо Кит, перезвони мне. Я хочу проверить, работает ли связь.

– Хорошо, сейчас перезвоню.

Повесив трубку, Джон подождал, пока раздастся звонок.

– Связь в порядке, – сказал он, подняв трубку.

– Кит нет дома? – спросил Нолан.

– Ее джип стоит во дворе, ее вещи и косметика на своих местах. Кажется, в доме ничего не тронуто. Возможно, она вышла куда-то поблизости.

А что, если она лежит где-нибудь раненая, сломавшая ногу, подумал он про себя, но ничего не сказал Нолану.

– Пойду поищу ее.

– Может, сообщить в полицию?

– Пока не надо.

Положив трубку, он услышал шум подъехавшей машины и, подойдя к двери, увидел черный пикап соседа Кит, фермера. Джон открыл дверь, чтобы выйти навстречу. Кит была в кабине, и он вздохнул с облегчением.

Кит повернулась и поцеловала того, кто сидел за рулем.

Джон почувствовал, что к нему вернулось прежнее состояние тревоги.

Это не был быстрый дружеский поцелуй. Это было неохотное расставание утром, после долгой и приятной ночи. Джон слишком часто играл любовные сцены перед камерой и без оной, чтобы знать, что означает такой поцелуй.

Он попятился и прикрыл дверь. Затем вернулся в гостиную, не только потрясенный и одновременно разгневанный, но даже испытывая чувство некоторой обиды. Услышав негромкий звук захлопнувшейся дверцы машины, он неверными пальцами вытащил сигарету, затянулся и выпустил в воздух тонкую, неровную струйку дыма.

Кит, войдя и увидев его, остановилась в нерешительности, а затем сдержанно улыбнулась.

– Ты разыскиваешь меня, Джон, не так ли?

На ней был лыжный костюм. Лицо было без каких-либо следов косметики.

– Я звонил тебе вчера бесчисленное количество раз, начиная с утра. К полуночи, хочешь верь, хочешь нет, я стал беспокоиться. Не знаю, соизволишь ли ты сказать мне, где ты была все это время? – Голос его был, несмотря на все попытки сдержаться, недовольным.

– У Беннона. – Кит сняла куртку и бросила ее на спинку кресла. – Вчера умер его отец. От сердечного приступа.

– И ты провела с ним всю ночь, утешая его. Не так ли? – Свою грубость он попытался прикрыть сарказмом.

Кит не сразу посмотрела на него, но, когда она подняла глаза, это был прямой и спокойный взгляд.

– Возможно, я заслужила, Джон Ти, но все же это жестоко.

Он опустил глаза, быстро и сильно затянулся.

– Тебе всегда удавалось пробуждать во мне все наилучшее и наихудшее. Смешно, не правда ли? – Его кривая улыбка менее всего подтверждала такое заключение. – Пола предупредила меня о том, что у меня появился соперник, но я не поверил. Как может простой ковбой соперничать с самим Джоном Тревисом? Кажется, мое больное самомнение не допускает такого.

– Прости.

Джон посмотрел на пепел на конце сигареты.

– Итак, что дальше, Кит? Каковы твои планы в отношении этого Беннона?

– Не знаю, – честно призналась Кит. – Мы с ним об этом не говорили. Да и не время сейчас, когда у него умер отец и послезавтра похороны.

Кит знала, что ей едва ли удастся много видеться с Бенноном в эти два дня, особенно наедине, без Лоры. Он будет занят похоронами, кроме того, его будут навещать друзья.

– Я знаю, чего бы мне хотелось, но... – Она пожала плечами, словно показывала этим, что все еще так неопределенно.

– Мне кажется, все ясно. – Джон загасил в пепельнице сигарету. – Но поскольку я здесь, я могу объяснить, что одной из причин, почему я хотел увидеться с тобой, была необходимость извиниться за вчерашнее. Не за то, что я сказал, потому что все это правда, а за то, как сказал... Я был зол. В последнее время я нахожусь под постоянным прессом, если не чьим-то, то своим собственным. Вот и выместил все на тебе.

– Тебе нужен этот фильм, мне же – нет. Поэтому я могу позволить себе быть идеалисткой, когда речь идет о сценарии. Ты этого не можешь. – Теперь она многое поняла. – Все, в сущности, очень просто.

– Ты тоже не можешь позволить себе быть идеалисткой. Просто ты этого еще не осознала.

– Возможно. Но в любом случае забудем о размолвке.

Джон посмотрел на нее, помолчал, а затем покачал головой, как бы выразив этим свое удивление.

– Знаешь, Кит, что делает тебя столь необычной? Ты веришь во все это.

– Не вздумай сказать это Беннону. Не уверена, что ему понравится услышать это от тебя.

К ней снова вернулась ее прежняя улыбка.

– Он ревнив, не так ли? В таком случае мне надо позаботиться о том, чтобы он не попал на съемки наших любовных сцен. Предупреждаю уже сейчас, что намерен получить от них максимум удовольствия. А дублей будет столько, сколько понадобится, чтобы получилось хорошо. Не думаю, что это ему понравится.

Кит рассмеялась и, указав ему на дверь, попросила:

– Уходи! Мне надо принять душ, сделать несколько телефонных звонков и справиться с бездной всяких дел.

Джон направился к двери, но тут же остановился и послал ей одну из своих знаменитых прощальных улыбок.

– Никто не умел так уходить, как Богги. – Кит сразу поняла, что он имеет в виду финальную сцену в фильме «Касабланка». – Но он уходил к своей Бокалл[5 - Имеется в виду знаменитый киноактер Хэмфри Богарт и его жена кинозвезда Лорен Бокалл.]. – Он отсалютовал Кит двумя пальцами и тихо сказал: – До встречи, Кит!

Когда он ушел, Кит, покачав головой, в который раз призналась себе, что Джон Тревис чертовски обаятелен и она могла бы вполне в него влюбиться. Если бы не было Беннона.

Но улыбка тут же погасла, когда она вспомнила о Бенноне и Сондре, которым предстояло сообщить Лоре о смерти ее деда.

Это не Голливуд, и здесь нет готового сценария. Никто не подскажет Беннону нужные слова. Он сам должен найти их и сам отвечать за то, насколько плохо или хорошо у него это получилось.

В день похорон погода выдалась сумрачная, холодная. Над горами нависли серые тучи. Парусиновый тент над могилой громко хлопал от порывов ветра, налетавшего с гор.

Беннон сидел, подняв воротник пальто и низко надвинув на лоб черную шляпу.

Когда Лора тесно прижалась к нему, он, взглянув на нее, увидел лишь усталость на ее застывшем личике. Она действительно замерзла и устала, и ей хотелось поскорее домой. Он обнял ее и прижал к себе, хорошо понимая, что она еще слишком мала, чтобы выдержать долгий ритуал прощания, попытку убедить живущих в том, что даже в смерти жизнь обретает свой смысл.

Беннон смотрел на гроб с бронзовыми ручками под покровом из роз, нежные лепестки которых потемнели, обожженные холодным ветром. Его отец, если бы его спросили, вполне удовольствовался бы простым сосновым гробом и скромной заупокойной молитвой. В такой серый ветреный день Старый Том с жадностью вдохнул бы холодный ветер, окинул взглядом далекую голубую полосу над горизонтом и с почтением прислушался бы к молчанию гор. Он должен быть рад, что снова будет рядом со своей женой.

Беннон невольно перевел взгляд на соседние могилы – могилу матери, его жены Дианы, а чуть подальше – могилу Клинта Мастерса и многих других, кого он хорошо знал или с кем едва был знаком. Уходя, они оставляли после себя пустоту, малую или большую. А теперь вот ушел отец, и с ним большая часть прошлого.

Кит подсунула свою руку в перчатке под его сцепленные пальцы, и он слегка пожал ее и тут же снова попытался сосредоточить свое внимание на священнике, что оказалось столь же безуспешным, как прежде. Он не замечал холодных глаз Сондры, следившей за каждым его движением, ловившей взгляды, которыми он обменивался с Кит, и замечавшей каждое прикосновение их друг к другу.

Как он мог поступить так с ней? Сондра слишком хорошо осознала, что произошло. Всем теперь известно, что ее место рядом с Бенноном заняла Кит. Она представила себе, с каким злорадством это теперь обсуждалось.

Сондра бросила в сторону Кит взгляд, полный ненависти. У Кит был Джон Тревис, но этого ей оказалось мало. Ей нужен и Беннон тоже. Эта сучка такая же жадная и эгоистичная, какой была Диана, и так же хочет получить все.

Ненастная погода, продержавшаяся еще два дня, в конце второго дня сменилась тихим снегопадом, осветившим город и окрестности белым спокойным сиянием. На душе стало веселее, и Кит, напевая рождественскую песенку, легко взбежала по ступеням старого викторианского особнячка, где помещалась адвокатская контора Беннона. Войдя в приемную, она заметила, что дверь в кабинет открыта.

– Привет, Агнес, – поздоровалась она с секретаршей. – Беннон занят? Я надеялась пригласить его на поздний ленч.

– А нельзя ли в другой раз? – раздался голос Беннона.

Обернувшись, она увидела, что он натягивает куртку.

– Ты куда-то торопишься?

– На ранчо. У Сэдди сегодня визит к зубному врачу, – объяснил он. – И хотя Лора утверждает, что достаточно взрослая, чтобы ее не сторожили няньки, в чем она, может быть, права, мне тревожно оставлять ее одну.

– Это на тебя похоже.

Произнеся эти слова, Кит подумала о себе и Лоре, о той проблеме, которая неизбежно встанет перед ней, и о том, что к этому она еще не готова.

– Что привело тебя в город?

Он в знак прощания махнул Агнес рукой и, взяв Кит под руку, повел ее к двери.

– Испортился подогреватель в джипе. Механик сказал, что все дело в термостате. Он займется им часа через два.

– И чтобы убить это время, ты решила воспользоваться мной?

– Мне показалось, что это не такая уж плохая идея. – Она умолкла, почувствовав некоторый холодок страха, но все же отважилась: – Ты не против, если я поеду с тобой? Я вполне могу взять джип из починки завтра.

– А почему я должен быть против? – слегка удивившись, посмотрел он на нее. – Ты знаешь, что можешь бывать у нас когда захочешь. Во всяком случае, тебе следует это знать.

– Мне казалось, что из вежливости надо хотя бы спросить тебя, раз я обременяю тебя доставкой меня потом домой, – с деланной бойкостью произнесла Кит.

– Из вежливости, говоришь? – Он тихонько рассмеялся и, обняв ее за плечи, повел к пикапу.

Шел мягкий снег. Проехав несколько миль, оживленно болтая, они внезапно умолкли. Кит смотрела на дорогу, отсчитывая мили, и думала о том, что ранчо «Каменный ручей» все ближе.

– Я боюсь, – внезапно сказала она. Беннон задумался и поэтому не расслышал ее слов.

– Ты что-то сказала, Кит?

– Ничего, – помотала она головой. Подъехав к дому, Беннон открыл ей дверцу.

Поколебавшись, Кит вышла и первой направилась к дому, мысленно собираясь с духом. Лора сидела в кресле и читала книгу, теребя прядку волос. Подняв голову и отпустив прядку, она увидела отца и Кит.

– Здравствуй, Лора, – сказала Кит негромко.

– Здравствуйте.

– Сэдди уже ушла? – спросил Беннон, глядя в сторону кухни.

– Минут десять назад, – ответила Лора, а затем равнодушно посмотрела на Кит. – В кухне есть кофе, если хотите.

Тон, взгляд, слова – все сразу напомнило Беннону холодную вежливость Лоры при первой встрече с Кит. Значит, Лора снова намерена быть подчеркнуто холодна с ней. Ему захотелось встряхнуть хорошенько свою дочь и запретить ей так относиться к Кит.

Лора в чем-то еще ребенок, но уже достаточно взрослая, чтобы учить ее, как думать и чувствовать. Ему ничего не оставалось, как быть беспомощным свидетелем.

– Нет, спасибо, мне не хочется кофе, – ответила Кит и, подойдя к дивану, села.

Она посмотрела сначала на свои сложенные руки, а потом на Лору.

– Какая миленькая блузочка на тебе! Когда-то у меня было платье такого же голубого цвета. Я помню, что оно было моим самым любимым платьем. Я всегда его надевала на вечеринки или когда шла в гости.

Лора, окинув ее взглядом, спросила:

– Тебе было столько лет, сколько мне?

– Нет, я была старше. – Напряжение в уголках рта у Кит исчезло. – Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, я запиралась в своей комнате и представляла, что я на вечеринке или в гостях. Я включала музыку и танцевала сама с собой.

– Да? – Лора удивленно выпрямилась в кресле. – Я тоже иногда так делаю. Когда твои родители позволили тебе пойти на вечеринку?

Лора бросила быстрый взгляд на Беннона и слегка покраснела, словно забыла, что он здесь.

– О, ждать пришлось долго, – вспомнила Кит со смехом. – Или казалось, что это долго, на самом же деле время пролетело мгновенно.

Лора захлопнула книгу, положила ее на столик и, удобно усевшись, скрестила ноги в кресле и слегка наклонилась в сторону Кит. Холодность исчезла, лицо ее было полно любопытства.

– А первая вечеринка? Какая она?

«Кажется, все образуется», – подумал Беннон и был потрясен тем чувством облегчения, которое испытал. Прежде чем Кит ответила на вопрос девочки, он поспешил сказать:

– Пока вы тут наговоритесь о своем, я пойду погляжу на больную корову.

– О'кей, па, – ответила Лора, даже не взглянув на отца. Все ее внимание было приковано к Кит. – Какой же была твоя первая вечеринка?

Покидая гостиную, Беннон успел услышать, как Кит начала свой рассказ.

– Твой отец повел меня на нее. На мне было голубое платье, о котором я тебе уже говорила...

Беннон все еще улыбался, когда дошел до хлева. Корова, как он и предполагал, поправлялась. Оседлав лошадь, он решил проведать стадо.

Снег, тишина вокруг невольно навели его мысли на Диану. Он снова видел ее лицо, в котором было что-то трагическое, слышал ее смех, вскоре сменившийся гневом и презрением. Беннон ненавидел себя и ее за ту ошибку, которую они совершили. Он вспомнил смерть Дианы и то, что она ушла, так и не сказав ему ни единого доброго слова.

Он вспомнил воскресные дни, когда он неизменно навещал кладбище и подолгу стоял у ее могилы, лелея свою безмолвную надежду хоть раз увидеть ее в своих мыслях улыбающейся и понимающей его. Он хотел сделать ее счастливой. Он пытался.

И тут же вспомнилось, что два дня назад, уже у могилы отца, он подумал, что какая-то очень важная часть его жизни ушла вместе со Старым Томом, а с нею ушла и Диана.

Остановив коня, он глядел на белые просторы, вспоминал Диану такой, какой ему хотелось ее запомнить. Не той, какой он видел ее перед смертью, а какой встретил впервые – улыбающейся, с глазами, искрящимися радостью и надеждой.

Задержав в памяти этот образ, он не отпускал его, пока не покончил со всеми хозяйственными делами. И тогда лишь понял, что воспоминания о ней, мертвой, наконец оставили его.

Когда он вернулся, в гостиной никого не было. Книга Лоры лежала на столике, но ни ее, ни Кит нигде не было видно.

Нахмурившись, Беннон разделся и, испытывая некоторую тревогу, подал голос:

– Эй, куда вы подевались?

– Я здесь, – услышал он голос Кит из кухни. Она была одна, на кухонном столике перед ней лежала кулинарная книга. Кит приветствовала его рассеянной улыбкой, чмокнула в щеку и налила кофе.

– Тебе не мешает согреться!

– Спасибо.

Он отпил кофе, чувствуя, что под кажущейся беззаботностью Кит что-то прячет.

– Где Лора?

– Наверху, ищет пленку с записью Полы Абдул, – ответила Кит, не в силах более скрыть торжества в своих глазах. – Она хочет, чтобы я прослушала эту запись, пока буду готовить тянучки. Мы решили, что это – как раз то, что надо готовить.

– Звучит заманчиво, – промолвил Беннон и перевел дух.

Кит, взяв кулинарную книгу, какое-то время держала ее тесно прижатой к себе, а потом сказала:

– Кажется, я понравилась ей, Беннон.

– Я в этом не сомневался.

А Кит сомневалась – не в Лоре, нет – в себе. Но сегодня она впервые почувствовала, что сможет полюбить Лору, несмотря на ее сходство с Дианой. Как часто она думала об этом, боялась, что никогда не сможет сблизиться с ней и в присутствии девочки всегда будет чувствовать себя скованно и настороженно. Но, кажется, этого не произошло.

Она почувствовала почти физическое облегчение. Но ничего не сказала Беннону. Она предпочитала, чтобы он не знал этого.

Кит вдруг заметила, что Беннон как-то странно смотрит на нее.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила она.

– Нет, – соврал он и склонился над чашкой.

Конечно, случилось. Глядя на Кит, вспомнив, как когда-то обидел ее, Беннон невольно подумал о Сондре.




27


Положив трубку, Сондра так и осталась у телефона. Она сидела в полутьме на краю постели, рассеянно держа в руке черную спальную маску. Плотно задернутые шторы не пропускали ни единого лучика яркого зимнего утра.

Прогнав остатки сна, Сондра в уме прокручивала разговор с Бенноном.

Он едет к ней, он хочет видеть ее, но не сказал – зачем. Что это значит? Голос его показался таким дружелюбным, искренним.

Вспомнив это, Сондра улыбнулась и погладила телефонный аппарат. Беннон хочет видеть ее. Все теперь будет хорошо. Она напрасно волновалась из-за этой Кит Мастерс. Горе, вызванное смертью отца, ослепило его, но все прошло. Он снова возвращается к ней, туда, где должен быть.

Губы ее тронула улыбка удовлетворения.

В дверь постучали. Сондра словно опомнилась и быстро встала. Ей надо было подготовиться к приходу Беннона. Она даже не взглянула на Эмили Боггс, когда та вошла.

– Ваш утренний кофе, мэм, и сок.

– Мне сейчас некогда, потом, – отмахнулась Сондра. – Поставьте где-нибудь и быстро смените белье на постели. Возьмите простыни из египетского хлопка. – Сондра направилась в облицованную черным мрамором ванную. – Когда сделаете все, можете отправляться за покупками.

– Но... я их уже вчера сделала, мэм, – напомнила хозяйке Эмили.

– Тогда возьмите выходной, – рассердилась Сондра. – Мне все равно, что вы будете делать. Просто уйдите из дома.

Дверь ванной захлопнулась, оставив экономку в испуганном недоумении. Но через минуту она догадалась. Телефонный звонок, дорогие простыни на постели...

Не иначе, как она ждет Беннона.

Сразу же после девяти у двери раздался мелодичный звонок, извещавший о приходе Беннона. Сондра остановилась в гостиной и прижала руку к животу, почувствовав трепет страха под ложечкой. Но тут же оправила черное шелковое кимоно. Волосы ее были распущены по плечам, как нравилось Беннону, лицо чуть тронуто косметикой.

Сияя от предвкушения встречи, она подошла к двери и широко распахнула ее.

– Доброе утро, – приветствовала она Беннона своим особым горловым голосом.

– Доброе. – Он быстро окинул ее взглядом, не задержав его, однако, как она того ожидала. Снял шляпу и провел, как всегда, по волосам рукой.

– Прости, что опоздал. Надо было завезти Лору к ее подружке Баффи, а я совсем забыл, какие пробки на дорогах города в конце недели.

– Да, ужасные, не правда ли? – согласилась Сондра и закрыла дверь. – Давай сюда твою шляпу.

Она протянула руку, приблизившись к нему, и чуть запрокинула голову, ожидая поцелуя.

Вместо этого он отдал ей свою шляпу и начал снимать куртку. Сондра непроизвольно отступила, несколько растерявшись, и старые сомнения вновь вернулись.

Когда он отдавал ей куртку, она заметила отсутствие кольца на безымянном пальце.

– Ты снял кольцо? – тихо спросила она, чувствуя, как вся встрепенулась от радостной надежды.

– Я решил, что пора это сделать, – просто ответил он.

– Давно пора, Беннон. Ты был вправе сделать это много лет назад.

– Возможно. Очевидно, понадобилась смерть отца, чтобы распрощаться с прошлым.

Серьезное выражение его лица удержало ее от того, чтобы броситься в его объятия, как ей того хотелось. Разве ей не достаточно, что тень Дианы больше не удерживала его, что он пришел сейчас к ней?

Праздник будет потом, когда она заставит его почувствовать, насколько правильным было его решение.

Поспешив повесить в прихожей шляпу и пальто Беннона, она взяла его за руку и провела в гостиную.

– Это были тяжелые дни для тебя. Я знаю, – промолвила она тихо. – Позволь мне угостить тебя. Чашечка кофе?

– Прекрасно.

– Садись поудобней, я сейчас принесу. – Легким жестом Сондра указала на мягкий диван. – Эмили ушла за покупками, так что я хозяйничаю сама, – пояснила она.

Но Беннон не сел, когда Сондра ушла в кухню. Вернувшись с подносом, она нашла его стоящим у широкого, во всю стену, окна. Он смотрел на горную гряду на горизонте. Поставив поднос на лакированный коктейльный столик, она опустилась на диван и стала разливать кофе.

– Значит, Лора проведет этот день у Баффи? – заметила Сондра, когда Беннон отошел от окна и присоединился к ней.

– Да. Они поедут на лыжах в Баттермилк. – Взяв чашку, он, однако, не занял место рядом с ней, а отошел и сел на золоченый стул. – Меня это устраивает, так как я должен зайти в контору и немного поработать.

– Ты ведь обычно не работаешь по субботам? – удивилась Сондра, а потом вспомнила: – Понимаю, Агнес говорила, что судья не согласился отложить рассмотрение дела Малверна. Слушания начнутся на следующей неделе.

Беннон кивнул.

– Отбор присяжных состоится в понедельник. Слушания продлятся почти всю неделю.

– Они будут проходить в Денвере, верно? А как же Лора? Ты же знаешь, я с удовольствием заберу ее к себе на это время.

– Спасибо. Думаю, я смогу возвращаться домой по вечерам.

Сондра заметила, что он напряжен, слишком серьезен, даже когда говорил о Лоре. Что-то беспокоило его. Но Сондра молчала, уверенная, что придет время и Беннон сам все скажет. Как она и ожидала, молчание не могло длиться долго.

– Мы – давние друзья... – начал он.

– Мы – больше, чем друзья, Беннон, – поправила она его, тепло улыбнувшись.

– Это верно: – Он посмотрел на нее. – Вот почему мне так трудно. Но я не хочу, чтобы это сделал кто-то другой вместо меня. Однажды так уже было, и это была ошибка. Я не собираюсь ее повторять.

– Ты так серьезен. – Сондра словно окаменела. Голос Беннона напугал ее.

– Да, серьезен. Я собираюсь жениться на Кит. Я люблю ее.

Сондра почувствовала, как всю ее сковал ледяной холод. Она даже не слышала последней фразы. Ей было достаточно заявления о женитьбе на Кит.

После всего, что было, после того, что она сделала для него, он собирается жениться на другой.

Почему она решила, что Беннон не такой, как все? Он такой же, как все мужчины. Использовал ее, одурачил. Неужели он думает, что все это так ему и сойдет? Она ему не позволит.

– Сондра? Что с тобой? – Его встревоженный голос наконец дошел до ее слуха.

– Словно тебя это беспокоит...

Губы Сондры недобро искривились. Она поняла, что стоит, хотя не помнила, когда поднялась с дивана.

Беннон приблизился к ней.

– Конечно, беспокоит, Сондра, черт побери, – настаивал он и сделал движение, словно хотел взять ее за руку.

Сондра отшатнулась.

– Ты все сказал? А теперь уходи. – Ее взгляд был холодным, уничтожающим.

Беннон отступил, глаза его сузились, лоб прорезала морщина. Постояв какое-то время в нерешительности, он повернулся и покинул гостиную.

Сондра, глядя ему вслед, поклялась, что он заплатит ей за это. Он и эта голливудская потаскушка.

Сондра вернулась в спальню и закрылась там.

Три часа спустя, позвонив куда-то и облачившись в дорогую меховую шубу и меховой тюрбан, в модных темных очках, защищающих глаза от яркого солнца и сверкающего снега, Сондра покинула дом.

Толпы гуляющих запрудили перекрестки торгового центра Аспена, демонстрируя каблуки, меховые сапожки, бриллианты, кожаные пальто и норковые шубки, а также последние модели лыжных костюмов. Сондра словно не видела этого парада мод, ожидая на условленном месте в парке, у детского аттракциона.

Увидев Уоррена Оукса, пробирающегося через толпу, Сондра постаралась улыбнуться холодной вежливой улыбкой, под стать холодному блеску ее глаз.

– Прекрасный денек, не так ли? – приветствовал ее Уоррен.

– Да. – Она увидела немой вопрос в его глазах и поняла, что он удивлен ее желанием встретиться с ним именно здесь, а не как всегда в конторе. Сондра к тому же знала, что он помнит их встречи в прошлом именно в таких публичных местах и, разумеется, не забыл их причину. Такой была их встреча и на сей раз, в чем он скоро убедился.

– Итак, в чем дело? – спросил он, идя с ней рядом, когда они неторопливо направлялись к конторе Сондры Хадсон.

– Я попала в затруднительное положение в одном деле с весьма важным клиентом, – осторожно начала Сондра. – В точно такое положение, как было в прошлом и, я надеялась, навсегда осталось в нем.

Наступила длинная пауза, давшая Уоррену возможность все понять без лишних слов, на что Сондра и рассчитывала.

– Понимаю. Как мы можем решить эту проблему?

– Требуется нечто быстродействующее, не оставляющее следов. – Сондра пользовалась условным жаргоном, умышленно избегая называть то, что в обиходе просто именуется смесью кокаина с героином. – Только самого высшего качества, понимаешь? Сможешь достать?

– Никаких следов, говоришь? – Уоррен нахмурил лоб. – Мне понадобится два-три дня.

– Отлично.

– А кто этот клиент? – спросил он, с любопытством глядя на Сондру.

– Ты не поверишь, если я его назову, – улыбнулась Сондра.

– Все равно я рано или поздно узнаю.

– Но не на сей раз. Это особый случай. Клиент хочет получить все только из моих рук. Он настаивает на этом.

– И ты согласилась? – Уоррен не скрывал своего удивления.

– Я тебе уже сказала. Это очень важный клиент.

– Ты не рискуешь?

– Ни в коей мере. Если бы я не была уверена в полной безопасности, то не согласилась бы передавать ему сама, – спокойно заявила Сондра.

Когда они подошли к агентству Хадсон, Уоррен поспешил вперед, чтобы открыть дверь перед Сондрой. Она, не задерживаясь, проследовала в сторону своего кабинета. Секретарша в приемной разговаривала по телефону.

– Простите, но мисс Хадсон не была сегодня в конторе, – произнесла секретарша и увидела Сондру. – Простите, она только что вошла. Подождите секунду. – Секретарша переключила телефон на кабинет Сондры и положила трубку. – Вас спрашивает мистер Лесситер, – доложила она.

– Скажи ему, чтобы подождал. Я сейчас возьму трубку, – спокойно промолвила Сондра, проходя в кабинет.

Уоррен последовал за ней. У своего стола она вытащила из сумочки конверт и протянула Уоррену.

– Этого хватит, надеюсь?

Уоррен взял в руки объемистый конверт и, повертев и пощупав его, положил в карман.

– Пожалуй, – согласился он.

– Сообщи мне, как только получишь, – сказала Сондра. – И закрой за собой дверь.

Она сняла манто, шляпу и положила их на лакированный стул. Услышав, как захлопнулась за Уорреном дверь, она подняла трубку и нажала кнопку соединения.

– Джи Ди, это Сондра. Я рада, что ты позвонил. У меня для тебя приятная новость.

– Неужели? – В его голосе было удивление и скептицизм.

– Да. Я виделась с Бенноном сегодня утром. Он решил, что, пожалуй, твое предложение о покупке кряжа его может заинтересовать. Но ему нужны уточнения: сколько земли – точные замеры, – цена и когда состоится сделка. Все это он хочет получить в письменном виде. Я сказала, что проблем не будет.

– Никаких, – заверил ее Лесситер. – Я немедленно подготовлю предложение. Оно будет у тебя на столе во вторник.

– Беннон большую часть недели проведет в Денвере, там у него судебное заседание. Я постараюсь все сразу же ему передать, как только получу от тебя.

Она без колебаний дала это обещание.

– Да, прошу тебя.

– Не беспокойся, Джи Ди. Ты получишь эту недвижимость. Я гарантирую.

Улыбка, тронувшая лишь уголки ее губ, долго не сходила с лица Сондры, когда она положила трубку. Лесситер в конце концов получит эту землю, хотя и не так, как того ожидает.

...После заседания пустой зал суда напоминал гулкий склеп. Беннон сидел на краешке стола судебного исполнителя, прижав телефонную трубку к уху, и слушал гулкие шаги в вестибюле. Машинально он потер уставшие шею и плечи и посмотрел на ночной Денвер в окне.

Наконец послышался щелчок в трубке, затем звонок соединения междугородной связи. После второго звонка он услышал голос: «Серебряная роща».

Узнав голос дочери, Беннон улыбнулся.

– Здравствуй, Лора.

– Привет, па, – весело прощебетала Лора. – Как процесс?

– Тянется, – признался он. – Где ты была сегодня, что делала?

– Все, – решительно заявила Лора. – После школы Кит и я вытащили ее старые санки и катались с горы. Это было здорово, пап! Мы столько раз переворачивались, вывалялись в снегу. Когда вернулись домой, еле очистились веником. Потом на ужин мы приготовили пиццу. По правде, даже две, но первую мы сожгли. Вернее, кремировали, превратили в уголь. Зато вторая удалась. А пока ты сам не спросил, докладываю: осталось решить еще две задачки – и все уроки сделаны.

– Хорошо.

– Кит сказала лучше: замечательно! Ты говоришь из отеля?

– Нет, я все еще в суде. Отсюда я могу поговорить подольше. Где Кит?

– Она стоит рядом. Ты хочешь с ней поговорить?

– Да, пожалуйста.

Голос Кит был нежен и полон радости.

– Привет. Что ты делаешь в суде так поздно?

– Все утро ушло на подготовку к процессу.

Затем – принесение присяги потребовало больше времени, чем мы предполагали. Судья потребовал сегодня же составить списки присяжных.

– Должно быть, это много и означает, что у тебя был трудный день. Ты, наверное, предчувствовал, что так и будет, когда решил остаться в Денвере на ночь.

– Должно быть.

Предчувствие. Лучше бы Кит употребила другое слово.

После встречи с Сондрой он никак не мог освободиться от странного чувства беспокойства. Именно это побудило Беннона спросить:

– Кит, не звонила ли тебе Сондра сегодня?

– Нет, почему ты спрашиваешь? Ты думаешь, она может позвонить? – спросила Кит с любопытством, но не придав этому особого значения.

– Не знаю.

Он и сам не понимал, что его беспокоило. Просто он вспомнил глаза Сондры – взгляд человека, который явно не в себе. Он ожидал слез, гнева, но не того, что произошло.

Беннон пытался забыть этот взгляд.

– Сам не знаю, почему я спросил об этом. – Он помолчал, а потом добавил: – Наверное, потому, что я скучаю по тебе.

– Я тоже. Не понимаю: Денвер совсем близко, и завтра вечером ты будешь дома. И все же разлука кажется бесконечностью. Глупо, правда?

– Я так не думаю.

Вошел судебный исполнитель и передал Беннону, что его ждет у себя судья.

– Мне надо идти, Кит. Судья внес свои изменения в список присяжных. Когда то же самое проделает другая сторона, настанет мой черед. – Он посмотрел на часы. Половина седьмого. – Если не будет осложнений, я думаю, что уйду отсюда через час и буду в гостинице около восьми. Я сразу же позвоню.

Он оказался чересчур оптимистичным в своих предположениях.

Перевалило за девять вечера, когда он вошел в «Палас», старейшую гостиницу Денвера. Ее возраст выдавал себя, но прежняя атмосфера элегантности и вкуса сохранилась.

Усталый и раздраженный, Беннон передал тяжелые портфели с документами коридорному, проверил у портье, есть ли для него корреспонденция.

Три телефонограммы от Агнес несрочного порядка могли подождать. Первым делом он должен позвонить Лоре и Кит и пожелать им доброй ночи. Беннон сунул телеграммы в карман и направился к лифту, ослабив по дороге тугой узел галстука и сдвинув его набок.

– Беннон, какая неожиданность. Не думал, что встречу вас в «Паласе».

Взглянув на человека, который так вежливо остановил его, Беннон мрачно улыбнулся.

– Здравствуйте, Лесситер. – Он выполнил ритуал рукопожатия. – Как поживаете?

– Отлично. Просто отлично, – ответил Лесситер с самодовольным видом. – Кстати, Сондра скоро свяжется с вами, возможно, дня через два.

– Сондра? – Беннон нахмурился. Имя Сондры заставило его насторожиться. – Зачем? – спросил он.

– По дороге сюда мы сделали остановку в Аспене и оставили у Сондры, как вы просили, наше предложение в письменной форме.

– Предложение? Какое? – Складка у Беннона на переносице стала еще глубже. – Боюсь, что вы чего-то недопоняли, Джи Ди.

Лесситер был искренне поражен реакцией Беннона.

– Речь идет об этом куске земли за кряжем. Как я понимаю, Сондра не сказала вам, что именно я заинтересован в его покупке.

– Нет. Но даже если бы она мне об этом сказала, это ничего бы не изменило.

– Я уверен, что мое предложение покажется вам достаточно заманчивым. Вы не пожалеете, что изменили свое прежнее решение и согласились продать эту землю.

Беннон покачал головой.

– Не знаю, откуда у вас эта информация, Лесситер, но эта земля не продается. Ни вам, ни кому-либо другому.

Теперь пришла очередь Лесситера хмуриться, и вид у него был не слишком любезный.

– Мне сказала Сондра, что вы встречались в субботу у нее и обо всем договорились. Не знаю, что вы выгадаете, если будете...

– Я виделся с Сондрой в субботу, это верно. Но мы не говорили об этом.

– Следовательно, вы утверждаете, что она солгала? Зачем?

– Я сам бы хотел это знать, – мрачно ответил Беннон.

Кит на цыпочках прошла по полутемному холлу к спальне для гостей, которую совсем недавно занимала Пола. Дверь была открыта настежь.

Кит осторожно заглянула в комнату и в полумраке различила очертания Лоры, свернувшейся калачиком на кровати, ее спутанные темные волосы и бледное личико на подушке. Девочка крепко спала. Кит с улыбкой смотрела на нее и впервые ощутила теплое, почти материнское чувство.

Она была рада, что предложила Беннону оставить Лору у нее, пока он в Денвере. Ей и дочери Беннона нужно было время, чтобы познакомиться без участия отца. Между ними еще случались моменты неловкости или настороженности, но все шло лучше, чем Кит могла предполагать.

Закрыв за собой дверь спальни, Кит вернулась в холл, стараясь ступать осторожно, чтобы не скрипнули половицы.

В гостиной ярко горел, потрескивая, огонь в камине. На каминной полке в беспорядке лежали альбомы с вырезками и альбомы семейных фотографий, некоторые из них были раскрыты. На кофейном столике стояла большая фаянсовая миска с жареной кукурузой, здесь же грязные тарелки, стаканы и смятые бумажные салфетки. На диване были разбросаны кассеты с записью музыки, которые перебирала Лора, так ни на чем не остановившись.

Кит окинула взглядом весь этот беспорядок и улыбнулась. Она не думала, что они так расшалятся, и пожалела, что Беннон так и не позвонил и таким образом не дал ей предлога отложить уборку. Она недоумевала, почему он молчит. Ведь он обещал, что позвонит сразу же, как вернется в отель. Но сейчас уже десять.

«Бедняжка», – пожалела она его, надеясь, что он хотя бы не забывает о еде.

Покачав головой, она принялась приводить в порядок гостиную. Собрала разбросанные кассеты и уложила их снова в ящик. Убрала со стола грязную посуду, сложив ее в миску с недоеденными кукурузными хлопьями, а сверху положила скомканные бумажные салфетки.

С миской в обеих руках она направилась в кухню, но тут же в испуге остановилась, увидев в дверях стройную высокую фигуру в черном. Женщина, одетая в черный, плотно обтягивающий лыжный костюм, в черной вязаной шапочке, под которую были тщательно убраны волосы, преградила ей путь. В темноте белело лишь лицо.

– Сондра, – узнав ее, тихо произнесла Кит, готовая с облегчением улыбнуться, как вдруг увидела, что рука Сондры в черной перчатке держит пистолет с глушителем. Сердце Кит замерло, она почувствовала страх.

– Я испугала тебя, Кит?.. – протяжно, словно воркуя, произнесла низким голосом Сондра. Было в ее голосе что-то зловещее, от чего у Кит мурашки побежали по телу. – После стольких лет жизни в Лос-Анджелесе пора бы научиться запирать дверь своего дома.

Медленным скользящим шагом Сондра вошла в гостиную. Кит обратила внимание на ее мокрые ботинки и поняла, что это растаявший снег. Слишком поздно вспомнила она о том, что, внеся последнюю охапку дров, забыла запереть дверь кухни, ведущую во двор.

– Зачем ты пришла сюда, Сондра? Чего ты хочешь?

Задавая эти вопросы, Кит страшилась услышать ответ.

– А ты не догадываешься? – спросила Сондра тем же пугающе протяжным голосом. – У тебя был Джон Тревис. Но этого тебе было мало, не так ли? Ты захотела еще и Беннона. Тебе не стыдно, Кит? Не будь ты столь жадной, тебе не пришлось бы расстаться с жизнью.

Кит смотрела на нее, слышала, что она говорит, и отказывалась верить. Этого не может быть. Это кадр из психологического триллера. Ей хотелось бы поверить, что где-то жужжат кинокамеры. Но камер не было, как не было юпитеров и режиссера, который в критическую минуту может крикнуть: «Стоп!»

Как в кошмаре, ей вспомнились низкопробные фильмы ужасов, в которых она снималась и в которые, как она шутя говаривала, ее приглашали, потому что она кричала от ужаса громче всех.

Сейчас же она не смогла бы издать ни единого звука. Да это и не помогло бы ей. Даже если бы она закричала, ее никто не услышал бы.

Лора...

Новая волна панического ужаса охватила ее. Лора наверху. Она спит. Если же она проснется и, услышав голоса и шум, спустится вниз, Сондра, не раздумывая, убьет и ее тоже. Она не захочет оставлять свидетеля.

Господи, не дай ей проснуться, молча молилась Кит, теперь боявшаяся не только за себя, но и за Лору.

– Не беспокойся, Кит, – бормотала Сондра, осторожно, крадучись, обходя гостиную, ставя сначала одну ногу перед собой, потом, подумав, другую, как кошка, обхаживающая жертву, не сводя холодных глаз с Кит. – Обещаю, все произойдет очень быстро. Тебе, возможно, даже понравится.

Кит поворачивалась, чтобы все время видеть лицо Сондры. Горло у Кит пересохло, а ладони были влажными от испарины. Эта женщина потеряла рассудок. Надо тянуть время, заставить ее как можно больше говорить и ждать момента. Ей вспомнились подобные ситуации в кинофильмах.

– Неужели ты думаешь, что убьешь меня и это тебе сойдет с рук? – решила бросить вызов Кит хриплым от волнения голосом.

– Я сделаю это. Избавлюсь от тебя, как избавилась от Дианы...

– Ты... ты убила свою сестру?.. – Кит была настолько потрясена, что едва смогла произнести эти слова. Она не сразу заметила, что ее от Сондры отделяет диван.

Улыбка на лице Сондры заставила Кит отшатнуться.

– Это было очень просто. Всего лишь надо было сделать так, чтобы пузырек воздуха попал через капельницу в кровь. Никто не заподозрил меня в ее смерти. Никто не видел, как я проскользнула в ее палату. Даже Беннон. Он все время неподвижно стоял у окна. Он не спал более полутора суток, бедняга падал от усталости. Но дело не в этом. Просто все, что произошло, доказать почти невозможно. Эмболия при родах – явление довольно распространенное.

Беннон. Как нужен был ей его звонок! Он отвлек бы Сондру. Между ними был диван, и это позволило бы Кит первой взять трубку и предупредить Беннона. Надо было добраться до него, ждать, пока соединят с Денвером, и успеть сообщить Беннону, что происходит. Сондра пристрелила бы ее еще до того, как она успела бы связаться с Бенноном.

– Как ты могла? Ведь это была твоя сестра! – слабым голосом повторила Кит.

– Она сделала Беннона несчастным. Я спасла его. – Лицо Сондры утратило холодность маски. Губы скривились в гримасе ненависти. – Я любила его, понимаешь! Но он никогда не любил меня, а лишь использовал. Он заплатит мне за это. И скоро. Очень скоро.

– Что ты хочешь сказать? – Кит чуть повернулась, когда Сондра продвинулась к ней поближе вдоль дивана, медленно обходя его, чтобы зайти сзади Кит.

– Я хочу сказать... что Беннон скоро составит тебе компанию, – тихо и спокойно пробормотала Сондра.

За ее спиной был шкаф с ружьями отца Кит, но все они были незаряженными.

– Ты собираешься убить Беннона тоже? – Страх охватил Кит. Она чувствовала, как ее сердце бьется где-то совсем близко, в горле.

– Ты дрожишь, Кит. – Сондра заметила это, и глаза ее алчно сверкнули. – Поставь лучше эту миску, иначе уронишь ее.

Кит не только вся дрожала, но ноги подламывались под ней, став словно ватными. Сондра, указав пистолетом на кофейный столик, велела ей поставить на него миску. А Кит хотелось швырнуть ею в Сондру, но она была слишком далеко, а миска слишком тяжелой и неудобной для этого. Кит неохотно поставила ее на столик, почувствовав, что лишилась последнего средства защиты.

«Заставить ее говорить», – стучало в голове Кит. Это последнее, что еще могло спасти ее.

– Я не виню тебя за то, что ты хочешь свести счеты с Бенноном, – сказала она. – Он использовал меня тоже. Я долго ждала, чтобы отплатить ему. Я понимаю тебя. Такие, как он, не заслуживают пощады.

Но Сондру мало интересовало то, что Кит встала на ее сторону.

– Разве мало происшествий на улицах Денвера? – продолжала, как бы разговаривая сама с собой, бормотать Сондра. – Банды уличных хулиганов, перестрелки, нападения. Беннон просто станет еще одной жертвой нашего жестокого времени, получит свою пулю на какой-нибудь заброшенной стоянке или в темном переулке. Я выросла в Денвере. Я знаю там каждую улицу.

Кит внезапно поняла, что Сондра все тщательно спланировала и продумала. Она испугалась, поняв, насколько легко осуществить этот план.

– Какая трагическая потеря, – продолжала Сондра, и от ее медленной монотонной речи у Кит кровь стыла в жилах. – Смерть Беннона сделает бедную девочку круглой сиротой. Как единственная родственница, я, конечно, возьму Лору к себе.

– Нет, – прошептала Кит.

– Да, – улыбнулась Сондра. – Беннон в своем завещании сделал меня опекуншей Лоры. Он был предусмотрителен, не так ли? Разумеется, я продам часть земель ранчо, а может, в конце концов, и все ранчо. Каждый сочтет это правильным шагом. Зачем девятилетней девочке ранчо и коровы?

Последний шаг, и Сондра вышла из-за дивана и стояла прямо перед Кит.

– Повернись спиной, – приказала она.

– Зачем? – Кит посмотрела на пистолет с тяжелым глушителем, надетым на дуло. Мысленно она проверила расстояние, пытаясь сообразить, как выхватить его из рук Сондры. Шансов было очень мало.

– Ты собираешься убить меня выстрелом в спину?

– Это было бы чересчур хлопотно. А теперь повернись, как я тебе приказала.

Кит медленно повернулась спиной к Сондре. Напряжение было столь сильным, что она испугалась, выдержит ли она его.

– Что ты собираешься делать?

– Узнаешь... в свое время.

Ей показалось, что Сондра приблизилась к ней. Кит насторожилась, прислушиваясь и ловя каждый звук, шелест движений, которые могли бы помочь ей разгадать намерения Сондры. Она уловила запах духов, сладкий, приторный.

Чуть повернув голову, Кит попыталась, скосив глаза, узнать, что происходит за ее спиной. Она увидела, как опустилась вниз рука в черном.

Слишком поздно. Кит не успела нагнуться. Она почувствовала удар и жгучую боль в голове, которая нарастала, пока наконец не наступило забвение, боль исчезла, и Кит потеряла сознание.

Смутно, как бы издалека чьи-то руки тормошили ее, поднимали, тянули из темноты небытия. Она сопротивлялась, не хотела покидать темноту и забвение. Но кто-то не давал ей покоя, словно хотел спасти.

Спасти. Кто-то пытался это сделать. Пришел ей на помощь. Все будет хорошо, она поднималась на поверхность, боролась с темнотой и болью.

Потом она услышала воркующий голос Сондры, ее голос! И все поняла. Она снова в опасности. Кит попыталась открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми. Сквозь ресницы она увидела темную тень Сондры, склонившуюся над ней. Она поняла, что, кажется, лежит на диване, под головой подушка. Почему? Зачем Сондра сделала это? Это лишено всякого смысла. Кит попыталась сосредоточиться на монотонном голосе Сондры.

– ...специально для тебя, – приговаривала тягуче Сондра. – Особый сюрприз. Тебе понравится.

Сондра что-то делала руками. Кит услышала характерный хлопок, какой бывает, когда натягивают резиновые перчатки, и увидела, что Сондра надевает их поверх кожаных. Пистолет! Где он? Его нет в руках Сондры. Этого момента ждала Кит.

– Приготовлено по особой формуле, – тихо, почти ласково пела Сондра; – моей смертельной формуле: смесь кокаина с героином и ДМС. Это сокращенное от «диметилсульфоксид». Прекрасный растворитель, позволяющий кокаину и героину проникать через кожу прямо в кровь. Это отличный выход для людей вашей профессии. Не оставляет предательских следов уколов на коже, которые ненароком запечатлеет камера. – Рука ее потянулась к чему-то на кофейном столике. – Скоро, Кит, ты будешь в приятном дурмане, вознесешься прямехонько на небеса. Еще одна актриса, умершая от чрезмерной дозы наркотиков. Так глупо. Так трагично!

Когда Сондра склонилась над ней с ватным косметическим тампоном в руках, Кит сделала отчаянное усилие спасти себя. Напрягшись, конвульсивным движением всего тела она столкнула Сондру с дивана с такой силой, что та упала на пол возле кофейного столика.

Шатаясь от головокружения и новой волны боли, Кит попыталась встать на ноги. Ей надо бежать отсюда, бежать из дома, пока Сондра не нашла пистолет. Кит бросилась к двери, но за что-то зацепилась ногой и, сделав резкое движение, опрокинула столик. Лежавший на нем пистолет упал на пол прямо возле Сондры.

Кит видела, как Сондра схватила его. В отчаянии Кит швырнула в нее диванной подушкой, но Сондра, подставив руку, отбросила подушку прямо в камин, загасив пламя. Однако Кит была уже у двери. Открыв ее, она услышала звук пули, вонзившейся в дерево стены рядом. Но она была уже на крыльце и, сбежав по ступеням, оказалась на заснеженном дворе.

Джип! Если бы ей удалось добраться до него, она смогла бы поехать за помощью. Но джип был в сарае рядом с амбаром.

Кит остановилась за углом крыльца, глядя на расстилающийся перед ней просторный двор. Сердце отчаянно билось. Негде укрыться, негде спрятаться, она будет вся на виду.

Дверь дома рывком распахнулась. Кит сжалась и застыла, прижавшись к стене. Послышались шаги на крыльце и тут же затихли. Кит задержала дыхание. Она опасалась, что Сондра услышит громкий стук ее сердца. Кит закрыла глаза, чувствуя, как страх сковывает ее, но тут же снова открыла их и быстро посмотрела на деревья за домом. Прячась за ними, она доберется окольным путем до сарая.

– Глупая сучка, – тем же лениво-небрежным воркующим тоном произнесла Сондра. – Ты думаешь, тебе удастся убежать от меня?

Кит слышала, как Сондра спускалась с крыльца, чтобы завернуть за угол, где она прячется. Деревья за домом показались недосягаемыми. Но иного выхода у Кит не было. Набрав полные легкие воздуха и задержав дыхание, она стала неслышно двигаться вдоль задней стены дома. Там, передохнув, она в несколько прыжков достигла осиновой рощи, ожидая, что вслед раздастся приглушенный хлопок выстрела и пуля вонзится ей в тело.

Деревья укрыли ее. Она спасена. Плача от счастья, Кит ухватилась за тонкий ствол осины и прижалась к ней своим ослабевшим телом. Напряжение и испуг вытеснили все другие ощущения, притупив даже пульсирующую боль в голове.

Наконец она со страхом посмотрела на дом. Там притаилась Сондра, ее стройный темный силуэт выделялся на белом снегу, она внимательно вглядывалась в следы Кит, ведущие к роще.

– Я знаю, где ты, Кит, – пропела она. – Тебе же хуже будет. Советую вернуться.

Кит вжалась в ствол дерева, не в силах удержать жалобные мяукающие стоны, вырывавшиеся из ее груди. Ей нельзя здесь оставаться.

Перебегая от дерева к дереву, она пробиралась к сараю, постоянно оглядываясь, но Сондра исчезла в темноте. Наступив на сухую ветку, припорошенную снегом, Кит упала на колени, но успела руками смягчить силу падения. Поднявшись и не чувствуя саднящей боли в поцарапанных ладонях, она поспешила дальше.

Наконец она увидела впереди потемневшие доски задней стены амбара. Остановившись, огляделась вокруг. Никого. Где же Сондра? Кит слышала лишь собственное дыхание.

Она пригнулась и крадучись покинула рощу, затем, стремительно преодолев несколько оставшихся футов открытого пространства, остановилась на миг возле поленницы и быстро юркнула в боковую дверь сарая. Там она наконец смогла перевести дыхание. Вот ее джип – самое прекрасное зрелище, какое когда-либо представлялось ее глазам.

Кит торопливо открыла дверцу и влезла в машину. Пошарив под сиденьем, она нашла ключи там, где их оставила. Она дрожала от холода и страха, онемевшие пальцы плохо слушались, наконец она неловко сунула ключ в зажигание, чувствуя, как слезы застилают глаза, а в груди от страха – ком боли.

Неожиданно дверца джипа распахнулась.

Кит вскрикнула и почувствовала, как чья-то рука, схватив ее за волосы, больно дернула назад. Кит попыталась бороться, но застыла, ощутив, как холодное дуло глушителя прижалось к шее.

– Я знала, что ты попытаешься добраться до джипа, – прошептала Сондра прямо в ухо Кит. – Мне оставалось только ждать. – Больно дергая ее за волосы, она заставила Кит выйти из машины. – Если ты не дура, ты не попытаешься сделать это еще раз. Хотя ты и вправду дура, не так ли?

– Я больше этого не сделаю, клянусь, – солгала Кит, чтобы выиграть время.

Сондра, продолжая держать Кит за волосы, приставила ей пистолет к позвоночнику.

– Теперь мы вернемся в дом. Ты еще не получила свою порцию моего снадобья. – Она подтолкнула Кит к боковой двери сарая. Когда Кит споткнулась, она снова больно дернула ее за волосы. – Иди!

– Я... я вывихнула лодыжку, – пожаловалась Кит и сделала вид, что хромает.

– Терпеть осталось недолго, – пообещала ей ласково Сондра. – Открывай дверь!

Выйдя из сарая, Кит продолжала хромать. До дома было неблизко. Если ей снова удастся поскользнуться или упасть, – может быть, у нее будет шанс вырвать из рук Сондры пистолет.

В воздухе явно пахло дымом; Кит посмотрела на дом, решая, где лучше всего имитировать падение. И вдруг увидела зловещий желтый свет в окнах гостиной. Она смотрела на него мгновение, ничего не понимая, а потом поняла – огонь.

– Боже милостивый, в доме пожар! – испуганно прошептала она, вспомнив диванную подушку, угодившую в камин, разбросанные на камине альбомы, бумажные салфетки на полу. Лора! Она спит наверху!

– Пусти меня! – дико закричала Кит. Сондра с силой дернула ее за волосы.

– Пожар внесет лишь незначительные изменения в мои планы.

– Ты не понимаешь. Там Лора.

Сондра рассмеялась.

– Не думай, что я поверю.

– Это правда. Она наверху, в спальне. Она приехала ко мне ночевать, пока Беннон в Денвере. Пусти меня, ты должна, – умоляла Кит. – Разве ты хочешь, чтобы она погибла? Ты не можешь допустить этого!

Пальцы, вцепившиеся в волосы Кит, ослабли.

– Нет, – пробормотала Сондра. – Она не должна умереть. Это все погубит. Все. – Она повернулась к Кит и с силой ударила ее по лицу. – Глупая сучка, почему ты мне раньше не сказала об этом?

Удар сшиб Кит с ног, и она упала в снег. Когда она поднялась, Сондра уже была на крыльце. Задыхаясь, Кит последовала за ней.

Сондра, громко зовя Лору, ворвалась в гостиную. От струи воздуха, проникшего вслед за ней в дом, языки пламени рванулись еще выше. Когда Кит добежала до крыльца, огонь уже преградил ей путь. Она знала, что вот-вот загорится лестница наверх, если уже не загорелась.

В конце веранды была водосточная труба, по ней Кит выбралась на скат крытой дранкой крыши над верандой. Осторожно двигаясь по скользким от снега дранкам, она добралась до островерхого козырька над окном спальни, где была Лора. Прижавшись лицом к стеклу, Кит пыталась разглядеть что-либо. В комнате плавали тонкие струи дыма, но Лоры не было видно. Выбралась ли она отсюда? Нашла ли ее Сондра? Кит ни в чем не могла быть уверена.

– Лора! – закричала она, барабаня по стеклу.

Какое-то движение за окном. Кит чуть не расплакалась от облегчения, увидев маленькую фигурку в ночной сорочке. Лора подошла к окну. Она кашляла от дыма, лицо было залито слезами. Кит попыталась поднять раму окна, но безуспешно.

Снизу, из гостиной, один за другим доносились приглушенные взрывы. Это горели и взрывались охотничьи патроны и порох в отцовском шкафу. «Надо поскорее забрать отсюда Лору», – думала Кит, снова пытаясь поднять застрявшую раму. Ноги ее скользили по мокрой крыше.

Вдруг кто-то поддержал ее под руки. Кит резко обернулась, готовая ногтями вцепиться в Сондру, но увидела Беннона.

– Я не могу открыть окно, – пожаловалась она.

– Отойди, – велел Беннон и сделал такой же знак Лоре. Ухватившись руками за раму, он ногой высадил стекло и убрал осколки, торчащие по краям, затем, протянув в окно руки, схватил Лору.

Кит успела уже спуститься вниз по водосточной трубе. Беннон передал ей Лору и наконец спустился сам. Подхватив Лору одной рукой, другой он обнял за плечи Кит и поспешил увести их подальше от горящего дома.

К ним подошел человек в униформе шофера и коротко сообщил Беннону:

– Пожарные и санитарная машина уже выехали.

Кит в полном недоумении смотрела на лимузин во дворе с непогашенными фарами и работающим мотором. Возле него у задней дверцы стоял Джи Ди Лесситер. Кит не могла понять, как он мог здесь оказаться вместе с Бенноном. Но она слишком продрогла и устала, чтобы думать об этом сейчас.

Вдруг, вспомнив, она остановилась.

– Сондра, она все еще в доме!

Оглянувшись, она увидела, как языки пламени вырываются из окон нижнего этажа. Испуганно втянув в себя воздух, она встретилась взглядом с Бенноном и хотела было рассказать ему, что произошло, но лишь бессильно прислонилась к нему. Почувствовав, как его губы коснулись ее волос, она закрыла глаза.

Нет, лучше позднее.

У нее будет время рассказать ему все. У них будет много времени.

Вся жизнь.


notes



Примечания





1


Чарльз Гиббсон, американский художник-иллюстратор, создавший серию рисунков женских головок; утвердил стиль романтической женской красоты в конце XIX века, – «девушки Гиббсона» (прим. пер.).




2


Организация стран – экспортеров нефти (прим. пер.).




3


Слова из американского гимна (прим. пер.).




4


Песенка из популярного кинофильма.




5


Имеется в виду знаменитый киноактер Хэмфри Богарт и его жена кинозвезда Лорен Бокалл.