Негасимое пламя
Дениза Робинс








Потеряв отца, героиня романа «Негасимое пламя» Джоанна Грей оказалась лицом к лицу с жестоким миром искателей удачи и приключений на золотых приисках американского Севера. Сама борьба за существование отбирала у нее много сил, и только верность и преданность помогли ей выстоять и стать счастливой.






Деннис Робинс

Негасимое пламя





1


Снова повалил снег. В наползающих сумерках крупные снежные хлопья казались серыми. Ветер то бешено завывал в трубе, то жалобно стонал за стенами дома, словно заплутавший призрак.

Но Джон Грей уже ничего не видел и не слышал. Неподвижный и мертвенно бледный, он лежал в своей хижине на придвинутой к самому огню походной кровати. И хотя красные отблески пламени плясали на лице его, оно продолжало оставаться мраморно белым — спокойное, суровое, заросшее бородой и обрамленное длинными клочьями волос лицо. Исхудавшие до самых костей руки лежали поверх одеяла.

Джон Грей был мертв.

Возле него, ссутулившись, сидела девушка. Издали ее можно было принять за мальчишку — гибкая фигурка в брюках, гамашах и шубе, коротко стриженные темные кудряшки, худенькие загорелые руки, привыкшие к тяжелой работе. Но лицо было совершенно девичье: овальное, с точеными чертами, маленьким ртом и огромными глазами в длинных ресницах. Выражение — вот что отличало его от множества других девичьих лиц. Только раз глянув на него, легко было угадать в этой девушке натуру пылкую, сильную и страстную.

Что и говорить — за двенадцать лет жизни на Юконе Джоанна Грей успела закалить свой характер. Все эти годы она разделяла со своим отцом неминуемые тяготы «золотой лихорадки»: голод, боль, нужду и частые неудачи. С пяти лет жила она в далеких снегах с ним и слугой-индейцем. Она никогда не видела другого дома, кроме этой хижины, у нее не было подруг. Везде и всегда ее окружали мужчины — некоторые были добрыми, а от остальных она научилась защищаться. Лишь один отец заботился о ней…

А теперь вот его не стало.

Джо — он всегда называл ее так — видела, как он умер на рассвете. И с тех пор так и не сдвинулась с места. Словно оцепенев от горя, сидела погруженная в тяжелые мысли.

Боже, неужели теперь она останется одна, без отца… Куда теперь идти? Что делать? Она пыталась подавить в себе страх. Нет, смерть ее не страшила, пришлось перевидать немало умерших от голода, холода и болезней. Неподвижное тело отца не пугало, а переполняло ее безутешным горем.

Не смерть — жизнь пугала ее. Жизнь среди этих странных одичавших людей, снующих туда-сюда по снежным просторам. Как бы ей хотелось быть мальчишкой… Но, увы, она всего лишь девушка восемнадцати лет, которая не знает, куда ей податься и что ее ждет.

Их слуга-индеец по имени Киши (что означает Волк) уехал на собачьей упряжке за гробом и священником, чтобы похоронить Джона Грея по христианскому обычаю. Он искренне любил отца Джо, а для нее стал добровольным рабом.

Джоанна готова была заплакать от голода и одиночества. Уголки ее маленького упрямого рта горестно опустились, она уткнулась лицом в ладони. Но все-таки не заплакала.

Внезапно вздрогнув, девушка вскочила, глаза ее вспыхнули. Одним прыжком оказавшись у двери, она схватила ружье. Снаружи раздался мужской голос:

— Привет, Джо. Ты дома? Впусти-ка меня скорей.

Руки ее безвольно упали, кровь отхлынула от лица. Это был знакомый отца, торговец пушниной Конрад Оуэн.

Она видела его несколько раз и даже разговаривала с ним за чашкой кофе. Однако недолюбливала Конрада, потому что он смотрел на нее каким-то особенным, непонятным и малоприятным взглядом. Правда, сейчас, когда умер отец, было невмоготу одной переживать это горе и приходилось радоваться беседе даже с полузнакомым торговцем.

Девушка отворила дверь и впустила его.

Конрад Оуэн вошел, стряхивая снег с обуви и согревая дыханием руки.

— Вечер добрый, Джо, — произнес он.

Вместо ответа, она молча указала на неподвижное тело под меховым одеялом. Конрад Оуэн тихо присвистнул и подошел к кровати. Потом обернулся к девушке.

— Вот так… Он умер на рассвете… — выдавила она через силу. — Помните, он болел, когда мы встречались последний раз…

— Верно, я знал об этом. Жаль беднягу.

— Да, — дрогнувшим от горя голосом произнесла Джоанна.

Он расстегнул медвежью шубу и снял круглую меховую шапку и все это время не отрывал от нее взгляда, и во взгляде этом читалось больше, чем простое любопытство. Конраду Оуэну всегда был по душе ее сильный характер. Диковатая, конечно, но зато как соблазнительна!

Разве можно смотреть спокойно на эти алые губы, на этот нежный изгиб шеи? Да во всей округе не найти второй такой девчонки. Юная, нежная, невинная и при этом такая сильная и необузданная… Старина Грей помер — девчонка-то теперь осталась совсем одна. Интересно, интересно… Он подошел к ней, оттопырив большими пальцами лацканы кожаной куртки.

— Ну и что же ты собираешься делать, детка? — спросил Конрад.

— Не знаю, — устало ответила она.

— Родные-то у тебя есть?

— Я никого не знаю.

— Откуда приехал Джон?

— Из Лондона.

— А зачем это он притащился на Юкон? Неужто за золотишком?

Ее стал раздражать этот допрос, но она все же нехотя ответила:

— Я почти ничего об этом не знаю.

Это была правда — Джон Грей редко рассказывал о своем прошлом. Единственное, что знала Джоанна, — уже в пять лет она лишилась матери. Отец после этого немилосердно запил, а затем впутался в какой-то громкий скандал с подделкой чека. Вот и пришлось ему навсегда покинуть Англию.

Он увез ее на Юкон. Все эти годы они прожили вдвоем. Отец то находил золото, то снова терял его. И вот болезнь свалила его, а смерть положила конец мытарствам. Как жил неудачником, так неудачником и умер. Бедный, милый, слабовольный Джон Грей… Он отдал бы ей все, своей любимой Джо, но оставил ни с чем.

Джоанна отодвинулась от гостя подальше.

— Поеду в Форт-Юкон, как только похороню отца, — угрюмо сказала она.

Конрад Оуэн в задумчивости приложил палец к губам. Он был по-своему красивым мужчиной — крупный, с мощными мускулами, светловолосый и синеглазый. Однако багрово-красное лицо и природная грубость сильно портили его, а нахальный взгляд, устремленный на девушку, неприятно коробил.

Она прошла в соседнюю комнатку, которая служила кухней и одновременно ее спальней.

— Хотите поесть и выпить кофе? — спросила Джо.

Он прошел за ней.

— Послушай, Джо, детка, — сказал Конрад. — Не годится тебе оставаться тут одной. И зачем тебе сдался этот Форт-Юкон? Лучше поехали со мной.

— Нет, Конрад, спасибо, — ответила она.

— Вот те на! Почему это — нет?

— Я сама справлюсь. Буду работать.

— Ты? Работать? Это ты-то… Дите малое! — презрительно бросил Оуэн.

Она резко обернулась:

— Я вам не дите, и могу сама о себе позаботиться.

— Ты ведь женщина… да на тебя ж сразу набросятся мужики.

— Пусть попробуют. Я смогу за себя постоять, — гордо повторила она.

Конрад Оуэн в предвкушении ожидаемого удовольствия потирал руки. В соседней комнате лежит покойный Джон Грей, а маленькая Джо так хороша. Много раз он останавливался здесь, чтобы перекусить и отдохнуть с дороги, и с каждым разом она становилась все желаннее… Да уж если на то пошло, можно даже жениться на ней! Он пожирал ее глазами всю — от пушистых волос до маленьких изящных лодыжек, сжатых высокими шнурованными ботинками.

— Джо, — мягко произнес он. — А если бы я предложил тебе поехать со мной насовсем?

Она повернулась от печки, на которую поставила котелок с кофе, и твердо посмотрела на него.

— Спасибо, нет, Конрад Оуэн.

— Я тебе что — не нравлюсь?

— Не очень.

— Что-что? — возмутился он. — Что ты сказала?

— Выйди, пожалуйста, отсюда, ты мешаешь мне готовить, — сказала она.

Она не ожидала нападения. Вдруг он оказался рядом с ней и обхватил ее руками, не дав возможности сопротивляться. Теперь Джоанна уже всерьез испугалась. Ощутив на шее горячее дыхание, с трудом выдавила из себя:

— Пусти меня… Конрад Оуэн…

— Я хочу тебя, — со свистом зашептал он, — слышишь, крошка… Я тебе правду говорю, я от тебя с ума схожу. Все… решено, ты едешь со мной насовсем.

— Ни за что! — воскликнула она. — Пусти же меня, пусти, скотина!

Но он только засмеялся и неожиданно поцеловал ее в шею. В глазах девушки помутилось от гнева. Теперь подлинный страх навалился на нее: страх перед плотской любовью, перед мужчинами вообще, перед одиночеством и собственным бессилием.

— Не смей ко мне прикасаться! — прошипела она. — И это при отце, который мертвый лежит в соседней комнате! Бог покарает тебя смертью, ублюдок!

Ее хриплый, искаженный злобой голос на мгновение отрезвил наглеца. Он выпустил Джоанну.

— Да брось ты, крошка, — сказал он. — Я всего-то и хотел немножечко понравиться тебе. Подумаешь — чмокнул разок-другой. Ну давай же, красотка, будь понежнее…

Джоанна бросила на него презрительный взгляд, оттолкнула от себя и бросилась вон из комнаты. Вслед ей раздалось:

— Джо, вернись, глупышка. Ну куда же ты убегаешь?..

Куда она убегает? А чего еще Конрад ждал от нее? Неужто и впрямь решил, что она останется — теперь, когда стало ясно, кто он такой и что ему нужно.

Такого ужаса Джоанна не испытывала за всю свою жизнь. Как же можно не иметь уважения ни к Богу, ни к мертвым… И это животное хватало ее… Джоанна брезгливо содрогнулась, вспомнив его горячие губы на своей шее. Нет, лучше умереть, чем позволить ему целовать себя. Надо бежать — бежать ради жизни.

Конечно, придется покинуть отца. Но отец понял бы ее… Нет, любой ценой прочь от Конрада Оуэна. Она ни за что не останется с ним в доме на ночь!

Пробежав через гостиную, Джоанна выскочила из дома и захлопнула за собой дверь. В лицо ей сразу же ударила ночная пурга. Ледяные хлопья ослепляли, хлестали по лицу, но она не обращала на них внимания и слышала только грубый голос торговца, зовущий ее:

— Вернись же, ты…

И он выкрикнул ей вслед какое-то грязное ругательство, которого не было слышно из-за ветра.

Спотыкаясь и задыхаясь, Джоанна бежала и бежала в ночь…




2


Уже полчаса Джоанна Грей пробиралась сквозь пургу. Девушка дрожала от страха, и все же стихия пугала ее меньше, чем оставшийся в доме Конрад Оуэн с его липкими руками.

Она все бежала и бежала через мрачный еловый лес, мимо замерзшей реки… На черном небе не было ни одной звездочки — словно кто-то накрыл землю огромной крышкой… Только валил снег. Страх гнал и гнал ее вперед, одинокую, дрожащую, и от быстрого бега уже кололо в боку.

В конце концов Джоанна выбилась из сил и упала в сугроб. Из ее груди, помимо воли, вырвались хриплые рыдания.

И все же, несмотря на дикую усталость, она не жалела о своем побеге. Даже если придется потеряться и погибнуть здесь, в снегах, главное, удалось избавиться от Конрада Оуэна. Уж здесь-то он ее точно не найдет…

Она больше не плакала. Худенькие плечи в шубе вздрогнули еще несколько раз и поникли. А вскоре на Джоанну Грей опустилась черная пелена безразличия. Она перестала бороться за свою жизнь.

Мимо по замерзшему руслу реки проезжала собачья упряжка. В санях сидел какой-то мужчина в шубе. Его глаза, щеки и губы были покрыты инеем.

Вглядевшись в снежную завесу, он увидел на белой земле скорчившуюся фигурку.

— Что это там еще? — пробормотал мужчина.

Вынув из кармана электрический фонарик, он посветил и различил шубу, гамаши и кудрявую голову.

— Э-э-э… да это мальчуган, — сказал он. — Живой ли — не пойму…

Джоанна пошевелилась, взмахнула рукой и издала слабый стон. Открыв глаза, она увидела сквозь пелену мужское лицо в меховом капюшоне. Сперва подумала, что это Конрад Оуэн, и закричала:

— Не прикасайся ко мне!

Потом поняла, что это не он. Незнакомец говорил по-английски без акцента и без ошибок. Так же, как и ее отец.

— Все в порядке, парень. Чего ты так боишься? Кто тебя обидел?

Она села на снегу, сердце ее едва не выпрыгнуло из груди от страха. Подняв на мужчину пристальный взгляд, Джоанна принялась изучать его лицо. Он сказал «парень». Значит, принял ее за мальчика? Хорошо бы так. Судорожно сглотнув, девушка с трудом поднялась на ноги.

— Мне… надо попасть… в Форт-Юкон… — выдохнула она.

— Ну, это далеко, — сказал путник. — Я еду в другую сторону. Хочешь — поехали со мной.

Она колебалась с ответом. Глаза начинали саднить, и Джоанна потерла их тыльной стороной ладони. Она едва держалась на ногах, голова у нее кружилась.

— Вероятно, вы не очень хорошо знаете эти места, — сказала девушка. — А я знаю. Далеко нам проехать не удастся, потому что надвигается снежная буря.

Протяжный громкий вой расколол вечернюю тишину. Печальный, голодный, он вызвал у Джоанны непроизвольную дрожь.

— Волк, — прошептала она.

— В любом случае, — сказал мужчина, — нам лучше двигаться. Но как же ты поедешь? Почему ты вышел в таком виде?

— Не обращайте внимания. Давайте искать убежище.

Мужчина вернулся к упряжке.

— Ну хорошо, — сказал он.

Ей хотелось вернуться обратно в хижину, где осталось тело ее отца, но она не решалась сделать это из-за Конрада Оуэна. Ничего — скоро вернется Киши, вместо нее посидит у гроба. А сейчас либо удастся вместе с этим путником найти укрытие, либо придется погибнуть под натиском бури.

Собаки рванули и, подпрыгивая и рыча, потащили сани вперед. Вскоре они подъехали к маленькой еловой хибарке на самой кромке русла. Джоанна уговорила мужчину остановиться.

— Нельзя ехать во время бури, — сказала она.

— Ладно, но у меня мало еды, — ответил он.

Она промолчала. Он открыл дверь хибары, чиркнул спичкой, нашел масляную лампу и зажег ее. Джоанна вошла внутрь и огляделась, стряхивая с ресниц снег. Мебели в комнате было немного: деревянный стол, пара стульев, на полу тюфяк с двумя рваными одеялами да маленькая печка.

— Интересно, кто здесь жил? — сказала она. — Наверное, он умер или уехал.

Мужчина закрыл дверь.

— Что бы там ни было, надо развести огонь и перекусить, чтобы согреться.

Она наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Он снял шапку и шубу. Впервые за все время удалось рассмотреть его. Молодой, на вид не больше тридцати. Фигура как у атлета. Тонкие черты лица, волевой рот и подбородок, каштановые волосы. Мужественная красота. Сразу видно, что умен и хорошо воспитан. Такие в этих краях еще не встречались. Образование словно написано у него на лице. А еще проглядывала особая сдержанность в его крепко сжатых губах и цинизм во взгляде. Вероятно, ему много пришлось перенести в жизни.

Он скользнул по ней взглядом.

— Снимай шубу, парень. Придется нам здесь заночевать.

— Угу, — вздрогнув, ответила она.

Он повернулся к матрасу.

— Ляжем вместе. Так будет теплее. Возьму еще меховое одеяло из саней.

Она изо всех сил сцепила руки, но промолчала. Знала, что рано или поздно придется сказать ему, что он ошибся и встретил вовсе не мальчика. Ее охватывал ужас при воспоминании о Конраде Оуэне, о его жадных пальцах, похотливых глазах… Если все мужчины такие… Если этот тоже… Страшно было даже думать об этом. Она стояла и размышляла — какая же была глупость довериться первому встречному.

Чтобы не выказывать смущения, Джоанна склонилась над печкой и начала голыми руками разгребать угли.

— Пойду принесу дров… — сказал он.

Когда он вернулся с пучком отсыревших веток, она все еще стояла на коленях перед печкой. Голова ее покачивалась из стороны в сторону. Ее мутило, в глазах все плыло: казалось, еще немного — и она потеряет сознание. Джоанна услышала, как мужчина сказал:

— Придется как следует полить их керосином, а то не загорятся. Что это с тобой? Заболел?

Девушка попыталась что-то сказать, но вдруг завалилась на бок и принялась хватать ртом воздух.

— Ой… что-то я… совсем… плохо мне… это от голода… не трогайте меня… — забормотала она бессвязно.

Мужчина уронил дрова и опустился рядом с ней на колени. Подложив ей под плечи руку, слегка приподнял голову.

— Ничего, ничего, парень, держись… Дай-ка я на тебя посмотрю…

— Оставьте меня! — выдохнула из последних сил Джоанна, мучительно цепляясь за остатки сознания.

Мужчина не мог ничего понять. Как-то странно ведет себя этот парнишка. И вообще, какой-то он слишком уж легкий. Спутник Джоанны расстегнул ее шубу, и вдруг… рука его коснулась девичьей груди и нежной шеи. Да это вовсе не мальчик! Слабеющий голос прошептал:

— Не надо… Пожалуйста, не надо…

Значит, это девушка. Худенькая и едва живая от голода. Некоторое время он с удивлением и тревогой смотрел на нее. Такая женственная шея, длинные ресницы… И как он мог принять ее за мальчика? Разве что из-за брюк и короткой стрижки. Но откуда она взялась в этой глуши?

Женщин ему здесь только не хватало… Он и ехал-то сюда специально, чтобы спастись от женщин, от любви вообще… Бросив неприязненный взгляд на непрошеную попутчицу, мужчина достал из бокового кармана флягу и отвинтил крышку. Затем насильно влил Джоанне в рот глоток бренди. Она поперхнулась, но все же сделала глоток. И сразу к щекам ее вернулся живой цвет, сошла синева с губ. Она открыла глаза и тут же попыталась освободиться от его поддерживающей руки.

— Пустите, пожалуйста.

— Послушай, чего ты так боишься? — спросил он. — Я уже понял, что ты не мальчик. Но я не сделаю тебе ничего дурного.

Она с трудом поднялась на ноги и уставилась на него сверкающими глазами. Он окинул взглядом ее худенькую мальчишескую фигуру. Лицо его даже покраснело от досады. Резко отвернувшись от Джоанны, мужчина сказал:

— Не знаю уж, за кого ты меня принимаешь. Только рядом со мной ты в безопасности. Можешь спокойно спать на матрасе. Я посплю и на полу. А теперь, может, разожжем огонь?

Она с облегчением вздохнула, и сердце ее сразу забилось ровнее. Ну вот, самое страшное позади. Вроде бы этого человека ей нечего бояться. Глоток бренди немного придал ей сил, и Джоанна снова склонилась над печкой.

Вскоре в печи уже жарко пылал огонь, а по комнате распространился аромат кипящего кофе. Мужчина и девушка сели за стол и жадно набросились на еду.

За едой они немного познакомились и обо всем друг друга расспросили. Джоанна рассказала о смерти отца и о том, почему ей пришлось бежать из дома. А он сказал, что его зовут Ричард Стрэндж и что приехал он на Юкон вовсе не за тем, за чем обычно приезжают сюда мужчины — то есть не за золотом. Он приехал сюда искать забвения. Ему хотелось многое позабыть… Впрочем, что именно, ей, Джоанне Грей, не сообщалось. Ричард был человек скрытный и не любил делить с кем-либо свою горечь и боль. Но одно стало ей совершенно ясно: он не любит женщин и не доверяет им.

И все же он испытывал некоторую жалость к этой девчушке, с которой судьба обошлась столь жестоко. Такая молоденькая, почти ребенок. Ох и хлебнула она, наверное, горя здесь, на Юконе… Дикая, полуграмотная, никогда не знавшая нормальных человеческих условий жизни. Когда ее сверстницы ходили в школу, она возилась по хозяйству в убогой деревянной хижине среди снегов и морозов. Даже удивительно, что она так правильно, хорошо говорит. Наверное, ее отец, этот Джон Грей, был джентльменом и дал ей хоть какое-то, но воспитание в этом краю вечных снегов. Тут Ричард никак не мог ошибиться.

— Просто поверить не могу, как ты смогла прожить здесь столько лет… Ведь такая жизнь опасна для девочки… — сказал он, выслушав ее историю.

Джоанна сняла шубу и теперь сидела, съежившись в комочек, у печки. Руки она засунула в карманы своего старого шерстяного джемпера. Подняв на него серьезный взгляд, девушка сказала:

— Отцу пришлось уехать сюда. Он не мог оставаться в Англии. И работы не нашел — ни в Сан-Франциско, ни в Нью-Йорке. Понимаете, мой папа… Словом, он имел пристрастие к спиртному и ему нужно было держаться подальше от больших городов, чтобы избежать соблазна. А кроме того, он, как и другие, все время надеялся, что в один прекрасный день найдет много золота…

Ричарду было по душе такое простодушие. Надо же… Эта девчушка знает все слабости своего отца и всю жизнь терпеливо сносила их. Удивительные для ее возраста мужество и стойкость.

— Понятно, — отозвался он. — Значит, поэтому он взял тебя с собой. Но ведь для девушки здесь не слишком подходящие условия.

— А отец воспитывал меня, как мальчика.

— Это заметно. И все-таки ты девушка.

Джоанна беспокойно поерзала.

— Понимаю. Когда некоторые, вроде Конрада Оуэна…

— Вот-вот. А на Юконе таких, как он, хватает. И не только на Юконе. Опасно тебе здесь оставаться.

— Я смогу за себя постоять, — упрямо сказала она.

Ричард Стрэндж вынул изо рта трубку и глянул на нее из-под нахмуренных бровей.

— Все это только до поры до времени. Что бы с тобой было сегодня, если бы я случайно тебя не нашел?

Джоанна покраснела.

На это ей нечего было возразить. И тем не менее ей нравилось думать, что она может за себя постоять. И почему этот незнакомец обращается с ней как с неразумным ребенком?

— Лучше всего тебе податься на Юг, и не тянуть с этим, — помолчав, сказал он.

— У меня нет денег, да и ехать туда не к кому, — сказала Джоанна.

Он смерил ее долгим взглядом.

— И что же ты, черт возьми, собираешься делать?

— У меня есть знакомые в Форт-Юконе и Даусоне. Друзья отца. Попытаюсь найти работу.

— Какую?

— Ну, в каком-нибудь салуне.

Ричард Стрэндж откинулся и выбил трубку.

— И ты, совсем еще девочка, собираешься разносить напитки в юконском салуне?

— Будущей весной мне исполнится девятнадцать.

— Н-да, сомневаюсь, что ты на верном пути, — сказал Ричард Стрэндж.

После этого снова повисло молчание, и он уставился в огонь. Какое, в конце концов, ему дело до этой Джоанны Грей? С какой стати он должен брать на себя заботу о ее благополучии? Кто она ему — просто попутчица? К тому же провела в этих местах большую часть своей жизни. Наверняка знает, на что идет… Но с другой стороны, Джоанна англичанка и, судя по всему, из хорошей семьи. И все же ему совершенно не улыбается связывать свою судьбу с какой-то малолетней сиротой. Вот если бы она действительно была парнем…

Джоанна поднялась на ноги, и он снова бросил на нее взгляд. В этот момент она зевнула и потянулась, раскинув руки — словно молодое здоровое животное перед сном. И тут, неожиданно для себя, он разглядел в ней женщину — красивую, грациозную женщину, с остро выпирающими через свитер крепкими сосками. Нет, это уже не ребенок. Это — женщина!

Когда-то Ричард Стрэндж любил женщин. Будучи молодым, преклонялся перед женской красотой и прослыл нежным и страстным любовником. И все же однажды повстречал женщину, которая безжалостно разрушила все его идеалы и отняла у него веру в любовь. Теперь, в свои двадцать девять лет, он стал законченным циником. Нет, страсть по-прежнему была ему не чужда, но лишь голая, грубая страсть — без всякой любви и даже надежды на нее.

Здесь, среди снегов Юкона, он искал одиночества и намеревался спастись от женщин. И вот теперь вынужден сидеть в одной хибаре с этой девицей…

— Сколько может продлиться этот буран? — спросил он.

— Долго — несколько дней.

— Вот черт! — тихо выругался он.

Но Джоанна услышала. Щеки ее покраснели.

— Можно подумать, мне все это очень нравится… — начала она.

— Вот-вот, — мрачно подтвердил он и, отвернувшись, принялся снова набивать трубку.

Присутствие девушки странным образом стесняло его. Н-да, если кто-то полагает, что можно вычеркнуть женщин из жизни, он жестоко ошибается…

Джоанне тоже было не по себе в его обществе. «Какой-то он странный… И грубый», — думала она.

Такого человека, как Ричард Стрэндж, встречать еще не приходилось. В его обращении с ней сквозила почти откровенная неприязнь. И все-таки он был получше Конрада Оуэна и ему подобных.

Только сейчас она осознала, насколько сильно устала за эти последние часы. Она поминутно зевала, глаза ее закрывались. Да, какой бы он ни был, ей придется провести с ним ночь в этой лачуге. А спальное место только одно. Как он себя поведет?

Наконец Ричард докурил свою трубку, засунул ее в карман и резко поднялся. Джоанна невольно вздрогнула.

— Пора закругляться, — сказал он.

— Да, — отозвалась она.

Теперь Джоанна стояла перед ним, заложив руки за спину, щеки ее пылали. «Как же она волнуется, — подумал он, чувствуя, что сам начинает заводиться. — Или она, черт возьми, считает, что все мужчины такие же, как этот ее Конрад Оуэн?»

— Ляжешь на матрасе и накроешься одеялами, — коротко бросил он.

— Спасибо… — с облегчением выдохнула она и добавила, как благодарный ребенок: — Большое-пребольшое!

— А ты что — ожидала чего-то другого? — грубо спросил он.

Джоанна покрылась пунцовыми пятнами.

— Я?.. Нет… Что вы… Ничего… Я просто… — Она запнулась и принялась кусать губу, словно собиралась вот-вот расплакаться.

И Ричард Стрэндж, который не выносил женских слез, тут же пожалел о том, что был так груб и невеликодушен с ней. Бедняжка и без того напугана тем ублюдком — приятелем отца… И ничего удивительного, что она так боязлива и подозрительна с ним. Надо быть с ней поласковее.

— Ладно, матушка моя, давай-ка укладывайся и спи, — сказал он. — И хватит меня бояться. Я прекрасно посплю на шкурах в другом конце комнаты. Так что можешь не волноваться. Спокойной ночи.

Он слегка улыбнулся ей, и Джоанна была приятно удивлена переменой, которую произвела в его лице эта улыбка. В глазах его заиграло такое дружелюбие, что ей снова захотелось заплакать — теперь уже от радости. Но она не умела плакать…

— Спокойной ночи, — сказала она, после чего улеглась на матрас и накрылась одеялами.

Стрэндж задул лампу и расположился на шкурах в другом конце комнаты. Комната погрузилась в темноту, не считая слабого красного отблеска затухающего огня.

Джоанна робко выглянула из-под одеяла и попыталась разглядеть своего благодетеля — наверное, ему не очень-то удобно там лежать… Как любезно с его стороны, что он уступил ей этот матрас. Удивительный он все же человек. Вдруг становится таким хорошим… добрым… Джоанна попыталась уснуть, но это оказалось ей не под силу. Наверное, ужас от встречи с Конрадом Оуэном был настолько силен, что распространялся и на этого великодушного англичанина. Она все вглядывалась и вглядывалась в темноту, пытаясь определить, уснул он или еще нет. Когда он вдруг слегка пошевелился, сердце подпрыгнуло так, что ее бросило в жар. Но за шевелением ничего не последовало, а его лица не было видно из-за темноты. Долго вслушивалась она в его дыхание…

И наконец уснула.

А вот «благодетель» не спал гораздо дольше, мучимый неотвратимыми мыслями о женщинах и об этом проклятом притяжении между полами, с которым невозможно и бесполезно бороться. Когда с другого конца комнаты до него донеслось ровное дыхание спящей девушки, он лишь мрачно улыбнулся самому себе: «Эх ты, Ричард! Дурак же ты набитый! Да эта девица гораздо меньше боится тебя, чем ты ее. Господи, скорее бы кончилась эта дурацкая буря…»




3


Но буря, как назло, не кончалась — уже пять дней и пять ночей провели они вместе в этой хибаре, а отправиться дальше не представлялось возможным.

Ричард Стрэндж готов был лопнуть от досады. Ему страшно хотелось ехать, двигаться, жить по своему собственному сценарию — сценарию, где не отводилось места женщинам. А вместо этого он вынужден сидеть взаперти с девушкой, которая, даже сама того не желая, вводит его в соблазн.

Джоанна дразнила его плоть. Дразнила своей свежестью и непорочностью, своим молодым, здоровым телом. Глубиной и красотой темных глаз, теплым блеском коротких пушистых завитков… Но более всего он восхищался ее характером. Разумеется, за долгие дни, проведенные вместе, они изучили друг друга, и он имел возможность узнать самые лучшие ее черты — силу духа, выносливость, гордость и девственную чистоту.

Жизнь была сурова с ней здесь, на Севере, — она не знала ни смеха, ни забав, ни игр, которые полагались девочке ее возраста. Можно сказать, жизнь ее сложилась трагически. Однако за все время он не услышал от нее ни одной жалобы. Все тяготы и невзгоды она принимала как должное. Ничего для себя не требовала. Без всяких разговоров съедала то небольшое количество еды, которым он с ней делился. Словом, была полной противоположностью той женщине, которая разрушила жизнь Ричарда Стрэнджа, — капризной и взбалмошной.

Каждое утро Джоанна подметала и протирала от пыли их жилище — насколько это было возможно — с помощью потрепанного веника и обломка разбитой тарелки вместо совка. Блюла и чистоту собственного тела, хотя в таких условиях делать это было нелегко. Первое, что она предпринимала, когда просыпалась, это набирала снега, растапливала его и нагревала на печке воду. Затем умывалась, причесывалась и вычищала из-под ногтей грязь.

«Не то что некоторые женщины, которые позволяют себе опускаться, попав в эти места», — думал Ричард.

А ее храбрость и присутствие духа и вовсе подкупали его. В этом отношении она могла дать сто очков вперед любому парню. Кажется, ничего на свете не боялась. За те дни, что они провели вместе в этой лачуге, отношение его к ней значительно смягчилось. Он больше не был груб и невежлив с ней и теперь обращался с ней, как обращался бы с приятелем, с младшим компаньоном. Они часто беседовали, шутили, он помогал ей мыть их нехитрую посуду, а несколько раз даже просыпался раньше нее и готовил для них обоих кофе.

Джоанне он тоже ужасно понравился. И даже совершенно перестала его бояться. Она научилась разговаривать с ним на равных. У нее еще никогда не было такого замечательного собеседника — за исключением отца, который очень ее любил, но был слишком стар и измотан тяжелой жизнью, чтобы составить ей такое общество, как Ричард Стрэндж. Очень скоро обнаружилось, что под маской цинизма скрывается страстный любитель приключений, который воспринимает жизнь вовсе не как тяжкую драму, а как повод лишний раз повеселиться.

И они смеялись, шутили друг с другом — невольные знакомцы, которых свела сама судьба. Разумеется, оба отбросили былую настороженность и теперь общались, как хорошие друзья.

Джоанна очень быстро поняла, что ей есть чему у него поучиться. У него было что порассказать. И все, что он говорил, она слушала взахлеб. Впрочем, все его истории не касались никого конкретно — о своей личной жизни Ричард по-прежнему умалчивал. Единственное, что удалось узнать, что он учился в Рагби[1 - Одна из старейших привилегированных частных средних школ в Англии.], и это в какой-то мере связывало их, так как ее отец тоже закончил Рагби. Затем Ричард поступил в Оксфорд, был членом университетской команды по боксу. Потом уехал на Восток и занялся — весьма и весьма успешно — выращиванием кофе и чая. Спустя год вернулся с Цейлона довольно обеспеченным человеком… Однако, когда Джоанна удивленно спросила — что же привело его в этот суровый край, если не жажда наживы, — он сразу замкнулся, спрятался, как моллюск в свою раковину, и лишь пробормотал в ответ что-то невразумительное.

Долгими вечерами, пока за окном их маленькой лачуги вовсю бушевала буря, они сидели вместе у огня. Сразу после ужина Ричард раскуривал свою трубку, а Джоанна уютно, словно котенок, устраивалась у его ног и принималась слушать бесконечные рассказы об Англии — стране, о которой она знала лишь понаслышке или из книг. Только сейчас она начинала понимать, насколько бедна и скудна была здесь ее жизнь, какое жалкое существование вели они с отцом на Юконе.

Ричард быстро пристрастился к этим вечерам. И даже полюбил их. Ему было приятно заниматься образованием Джоанны, ловить на себе ее восхищенный, пытливый взгляд.

Он обращался с ней как с младшим товарищем, и все же многое — эти ее кошачьи позы у его ног, мягкие движения и нежный голос — выдавало в ней женщину и, конечно же, задевало его чувственность.

«Нет, что бы там ни было, я любой ценой должен избегать близости с ней…» — думал он, а между тем проходили часы и дни, а буря за окном все не кончалась. И с каждым днем они волей-неволей становились ближе и дороже друг другу.

Теперь ему было все труднее сдерживать в себе мощные порывы плоти, когда ему страстно хотелось заключить в объятия ее маленькое тело и показать ей, что на самом деле мужчина и женщина, если захотят, могут здесь, на земле, устроить друг для друга поистине райское блаженство и вместе унестись прямо к звездам…

Теперь он хорошо ее изучил. Она была воплощением невинности, хотя и знала, что уготовила ей жизнь как женщине. Джоанна твердо усвоила, что от этого надо защищаться. И все-таки под оболочкой недотроги Ричард Стрэндж инстинктивно угадывал страстную и пылкую женщину — а уж в чем, в чем, а в этом он разбирался. Если такая девушка, как Джоанна Грей, полюбит по-настоящему, это будет лавина чувств и потрясающая искренность.

В такие минуты невольное заключение с юной девушкой казалось ему мукой. А мука, в свою очередь, порождала новую грубость. Джоанна не могла понять, что же с ним происходит, — и обижалась на его выпады. То он сбегал от нее, когда она, по своей привычке, уютно сворачивалась котенком у его ног… То не подавал ей руки, когда она дружески протягивала ему свою, чтобы сказать спокойной ночи, — а вместо этого молча уходил в свой угол, как будто ее общество его утомило…

Каково было ей переживать это — ведь для нее он стал самым удивительным человеком, которого она когда-либо знала. Ей было уже все равно, сколько продлится этот проклятый буран, она не испытывала больше желания возвратиться в свой дом, к преданному Киши. Вместо этого было бы куда лучше сидеть и сидеть у ног Ричарда Стрэнджа — всю жизнь…

Стоило ему заметить выражение обиды на ее лице, желание обнять ее и утешить возрастало еще сильнее, и ему приходилось усилием воли подавлять его. Часами он мог лежать без сна и, хмурясь в темноту, размышлять о хитросплетениях человеческих судеб.

Еды осталось так мало, что впору было говорить о приближении голода. Буран все не унимался, а между тем запасы консервов, которые имелись с собой у Ричарда, таяли на глазах. Масло для лампы тоже кончалось. После захода солнца они оказывались в полной темноте и так и просиживали до ночи, дрожа от холода и не имея возможности зажечь огонь.

Все эти тяготы и лишения Джоанна сносила с удивительным для такого хрупкого создания самообладанием.

— Ох и крепкий же ты орешек, крошка Анна, — сказал он ей как-то вечером, не в силах скрыть свое восхищение. — Ей-Богу, немногие из женщин выдержали бы все эти передряги — и без вашего обычного нытья.

— Но я вполне счастлива, — сказала она, а затем почти что игриво добавила: — Ты назвал меня Анной — это что теперь, мое новое имя?

— Я решил называть тебя Анной, — сказал он, — мне так больше нравится. Джоанна — слишком тяжеловесно. Джо — слишком по-мужски. Будешь у меня просто — крошка Анна. Она засмеялась.

— Никто меня раньше так не называл, — сказала она. — Здорово.

— А что же мы будем делать, если кончится еда, а, крошка Анна? — спросил он.

— Нам хватит. Сегодня был прекрасный обед из солонины, — сказала она.

Джоанна говорила так, чтобы показать, что не падает духом. На самом деле ей доставалось очень мало еды. Но его порция была еще меньше. Втайне от нее он отдавал ей чуть не половину своего дневного пайка. Конечно, ему не хватало, но он предпочитал как-нибудь обходиться — лишь бы эта отважная девчушка не испытывала мук голода.

— Что ж, будем надеяться, что выживем, — сказал он. — Не навечно же зарядила эта буря.

— А когда можно будет ехать, мы просто попрощаемся и ты поедешь дальше? — спросила Джоанна.

— Да, — был ответ.

Ричард не знал, что причинял ей боль, говоря так, что она готова была скорее переживать муки голода, чем тоску, которая словно тисками сжимала ей сердце.

В темноте они почти не видели друг друга. Было так холодно, что они улеглись на свои убогие постели гораздо раньше обычного.

Вдруг со стороны матраса раздался короткий слабый стон.

— Анна, что с тобой, детка?

— Ничего, — отозвалась она с каким-то стыдливым смехом. — Просто руки немного замерзли. И ноги. Такой жуткий холод — прямо невозможно спать.

Поддавшись внезапному порыву, он тут же бросился к ней и, отыскав под одеялом ее замерзшие руки, принялся растирать их и отогревать своим дыханием. Из-за темноты он не видел ее лица, но чувствовал на щеке ее дыхание. Затем ее робкий голос произнес:

— Большое-пребольшое тебе спасибо, Ричард. Спокойной ночи.

Это было страшное искушение для Ричарда Стрэнджа…

Ему так хотелось стиснуть ее в объятиях, зарыться лицом в ее девственную грудь и жаркими поцелуями зажечь в ней огонь желания. Джоанна сразу почувствовала, что с ним происходит что-то не то, — слишком уж тихо он над ней склонился… И такие у него влажные, цепкие руки… Сердце ее застучало. Словно электрическая искра проскочила между ними. Сейчас каждый из них остро чувствовал присутствие другого. С Джоанной никогда еще не происходило ничего подобного. Она не могла разобраться в хаосе нахлынувших на нее чувств, но одно ей было ясно — она полюбила этого человека. Не так, как любила отца или других взрослых мужчин, каких знала раньше… С одной стороны, боялась его, а с другой — умерла бы от счастья, если бы он лег с ней прямо сейчас в одну постель.

Он нарушил затянувшееся молчание:

— Ненавижу, когда ты мерзнешь, Анна…

— Я уже… уже согрелась, — запинаясь, сказала она. — Иди теперь спать.

Он вдруг с силой прижал крохотные руки к губам. Ее забила дрожь.

— Иди спать — к себе… — повторила она прерывающимся от сладкого ужаса голосом.

Кое-как ему удалось заставить себя оторваться от нее и перейти на свою половину хибары. Но и там его еще долго трясло, он лежал без сна и молился о том, чтобы скорее наступило утро. Он понял, что так больше не может продолжаться.

А двое суток спустя Ричард потерял сознание от недоедания, и она, заметив неестественную бледность его щек и темные круги вокруг глаз, сразу поняла, что он просто ослабел от голода. В конце концов он признался ей, что все эти дни отказывался от еды в ее пользу. Она сознавала, что скоро им будет совсем нечего есть, и, если буря не кончится, их ждет неминуемая гибель. С тех пор как они переступили порог этой хибары, прошло уже десять дней.

Ричард очнулся от обморока и сел перед холодной печкой. Стоял зверский холод. Джоанна тоже ужасно замерзла и едва не валилась с ног от голода. Но сама она забыла об этом. Сейчас она думала только о Ричарде — на какие же страшные жертвы он пошел ради нее!

— Боже мой, Ричард! — воскликнула она. — Ричард, ну зачем ты это сделал?.. Зачем ты морил себя голодом из-за меня?

— Я в порядке, крошка Анна, — сказал он.

Но Джоанна — та самая Джоанна, которая никогда не знала слез, — теперь горько плакала. Этого он уже выдержать не мог. Из последних сил он схватил ее и с горькой страстью сжал в объятиях.

— Милая, крошка моя, только не плачь!

Она прижалась к нему — все ее тело содрогалось от рыданий. Теперь она точно знала, что любит его. Вся жизнь сосредоточилась для нее в этой буйной и всепоглощающей страсти — страсти, заставляющей забывать о себе самой, наступать на собственную гордость и жить лишь для любимого.

— Ричард… Ричард… — повторяла она.

Его губы шевелились у самого ее рта, рука гладила ее волосы.

— Я так… так хотел тебя… все эти дни и ночи… так хотел — ужасно, Джоанна… Я уже давно… полюбил тебя. Теперь ты понимаешь? В ту ночь, когда ты замерзла, я страшно хотел сжать тебя в объятиях — вот так, как сейчас. Но я не смел. И сейчас я не имею права это делать. Но я так люблю тебя… Ну, поцелуй, поцелуй же меня, милая…

Любовь затопила и переполнила их до краев — тела их переплелись. Одному Богу известно, откуда взялись у него силы, чтобы сжимать ее с такой страстью. Он слизывал слезы с ее ресниц, приникал к ее губам долгим глубоким поцелуем, от которого внутри у нее поднималась дрожь и словно зажигался неведомый огонь.

Глаза ее закрылись, руки обвили его шею. Сейчас она была собой — любовь раскрепостила ее дух.

Наконец, он слегка приподнялся над ней и прижался щекой к ее стриженым кудряшкам.

— Радость моя, — сказал он. — Как же я тебя люблю.

— И я люблю тебя… — прошептала она. — Люблю тебя…

Он крепче прижал ее к себе.

— Крошка Анна, это ужасно, да… и это прекрасно. Ты вернула мне красоту, саму жизнь мне вернула. Но вот только… милая моя крошка… храбрая моя, нежная моя… Господи, я так тебя люблю… И ничего не могу с этим поделать…

— А разве надо? — шепнула она.

У него вырвался хриплый смех. Ее лицо, такое юное, трепетное, начинало расплываться перед ним — теперь уже силы понемногу покидали его. Он приподнял тяжелеющие веки:

— Милая моя, любимая, я должен, должен тебе сказать… Я женат.

— Женат… — отозвалась она, вздрогнула всем телом, а затем прижалась губами к его плечу. — Правда, Ричард?

— Да. Не ругай меня, любимая, за то, что я оказался слаб. Но я не мог не сказать тебе о своей любви.

Она закрыла глаза.

— Ах, Ричард, это все неважно. Ведь ты научил меня, как надо жить, как быть счастливой, и я люблю тебя.

— Но что же мне делать, крошка Анна?

— Если мы выживем, — сказала она, — если мы выйдем из этой переделки живыми, тебе придется уехать от меня. Но все равно — пусть у меня будет хоть чуть-чуть твоей любви.

— Радость моя, моя любимая…

Они снова слились в поцелуе — сердце ее глухо колотилось в груди, руки гладили его волосы.

— Я должен рассказать тебе о своей жене, — выдавил он из себя. — Будет лучше, если ты все узнаешь и… решишь сама.

— Ну, расскажи, — прошептала она.

Она склонила голову к нему на плечо, он сильнее прижал ее к себе. И приступил к рассказу о своей женитьбе.




4


— Это такая старая и банальная история, крошка Анна, — начал он. — Просто я законченный неудачник… и, Бог тому свидетель, таких, как я, не счесть. Знаешь… Тогда, на Цейлоне, я был совсем мальчишкой — мне было всего двадцать три. Теперь-то понимаю, каким наивным дурачком я был. — Он горько рассмеялся, гладя Джоанну по голове. Она спокойно и молча лежала рядом и слушала его. — Все женщины казались мне прекрасными, и, когда умерла моя мать, которую я боготворил, я стал подыскивать себе жену. Я был совсем одинок тогда — на моей цейлонской плантации не с кем и словом было перекинуться, кроме моего напарника Дигби, да и тот был гораздо старше меня и какой-то угрюмый. Я умирал от скуки, когда не был занят работой. Тамошний климат и одиночество чертовски давили на психику. А потом этот Дигби вызвал свою дочь Мэдж. Она приехала на месяц отдохнуть. Очень красивая. Но такой… холодной, что ли, красотой — как будто статуя. Такая же белая… с орлиным профилем… У нее были голубые глаза и белокурые волосы — великолепные волосы. Она никогда их не стригла, как это делали другие женщины. Когда распускала их, они падали ниже пояса.

Ричард умолк. Легкая дрожь передалась от девушки его рукам.

— И эта Мэдж… она стала… стала твоей женой? — прошептала она.

— Да, Анна. Она меня вполне устраивала. Мэдж старалась быть очаровательной. Она была на три года старше меня, но это нас не смущало. Она видела, что я извелся от одиночества и сыт всей этой жизнью по горло, да и сама не прочь была выйти замуж. Я полюбил ее. Это был первый серьезный поступок в моей жизни. Мэдж казалась мне прекрасной, она должна была совершенно изменить мою жизнь на Цейлоне. Дигби вроде тоже не возражал — и вот так, очертя голову, я и женился.

— Понятно, — едва слышно шепнула Джоанна.

Живое воображение рисовало перед ней яркие картины его жизни на плантации. Вот сам Ричард — такой молодой, восторженный Ричард, идеалист и даже романтик, увлеченный бурным потоком страсти. Но ведь он не любил ее? Нет, не любил. Все дело было в одиночестве, вспыхнувшей страсти и простительной неопытности юноши, которому понравилась женщина старше его.

Ричард продолжал рассказ.

Этот брак был обречен с самого начала. Уже через несколько дней после свадьбы Мэдж показала свое истинное лицо. Черствая и высокомерная молодая женщина осуждала каждый порыв мальчика, за которого вышла замуж, поскольку не испытывала к нему страсти, но в то же время с болезненным самолюбием требовала почтения и восхищения своей особой.

Поначалу Ричард изливал на нее всю свою горячую преданность. Он гордился ею. Ведь все восхищались стройной аристократичной блондинкой. А ее бесспорные таланты? Она прекрасно играла на пианино, неплохо пела и была отличной хозяйкой. Мужчины на Цейлоне любили, обожали ее.

Однако и Ричарду, и всем остальным, Мэдж бросала лишь холодную высокомерную улыбку. К пылкой преданности своего мужа относилась сперва покровительственно, а затем с пассивным безразличием. Через полгода после свадьбы заявила, что ненавидит заниматься любовью и его поцелуи и ласки вызывают у нее отвращение.

Такое отношение совершенно убивало его чувства. В нем стали бороться изначальная пылкая любовь к ней и все возрастающая неприязнь. Наконец, она стала жаловаться ему — мол, вышла за него замуж только потому, что ей надоело быть мисс Дигби и захотелось иметь собственный дом… Мол, Ричард с тех пор ужасно опростился и уже не вызывает в ней ответного чувства. Отношения их стали враждебными, одна за другой пошли ссоры.

Когда же старина Дигби умер и Ричард с Мэдж остались в доме одни, неприязнь между ними еще более усугубилась. Ричард стал угрюмым и замкнутым. Он смирился со своим положением. Мэдж ругала его и ко всему придиралась. Тогда, чувствуя, что сходит с ума от злости и разочарования, он предложил ей расстаться. Однако она отказалась. Она вела себя как собака на сене. Ей и в голову не приходило, что можно быть влюбленной, ее не интересовала семья, зато ее самолюбие тешили красота Ричарда, его популярность среди жителей Востока и его быстро растущее положение. Нет, она никому не собиралась его уступать.

— Бывает же такая извращенная ревность, — рассказывал Ричард Джоанне. — Она запрещала мне даже смотреть на других женщин, а сама — заметь — меня не хотела. Я всегда был идеалистом — если уж я завел семью, то какой может быть развод? Думаю, я и теперь не готов разводиться. Нельзя уклоняться от брачного договора, хотя многие и сожалеют, что подписали его. Больше всего я жалею о том, что у меня нет детей. Я так хотел ребенка…

Вдруг Джоанна крепко обняла его. Слезы душили ее.

— О, Ричард… бедный, милый Ричард…

— Почему-то Мэдж ужасала сама мысль о ребенке — все мои мечты разбились, — сказал он, усмехнувшись. — Так мы и продолжали жить вместе… и прожили целых шесть лет. Веришь ли, с моей стороны это был настоящий подвиг. Я изо всех сил рвался к свободе. Но Мэдж вцепилась в меня мертвой хваткой, а я продолжал считать, что должен оставаться с ней, пока ей нужен. Я работал как проклятый — и только это уберегло меня от самоубийства. Таким образом, я подзаработал денег, и мы уехали с Цейлона домой, в Англию… Купили дом в Челси… Казалось, дела пошли на лад. Мэдж увлеклась своим музицированием. У нее было что-то вроде студии и много друзей. Однако, как я тебе уже говорил, крошка Анна, моя жена — это самое холодное существо, которое я когда-либо встречал… холоднее льда. Поэтому в нашей компании не было ни теплоты, ни откровенности. Иногда я едва сдерживался — когда ее одолевало саркастическое настроение и она нападала на меня, говорила, что я не умею себя вести…

— Ты! — возмутилась Джоанна. — Это ты-то не умеешь себя вести… Когда я думаю об этих десяти днях…

У нее не нашлось слов от волнения, и она, схватив его руку, принялась осыпать ее благодарными поцелуями.

— Милая моя, — сказал он. — Не стану спорить — мне пришлось нелегко в эти дни. Ведь ты такая горячая, такая чистая… такой в тебе огонь… и вся такая настоящая, красивая, земная. В тебе словно воплотилось все, о чем я когда-либо мечтал… Господи, почему я не встретил тебя шесть лет назад…

Он замолчал, устало вздохнув, и прижался к ее лицу щекой. Как много он отдал бы сейчас, чтобы не быть таким слабым и вялым. Это все из-за голода. Временами ему казалось, что комната начинает кружиться. Он крепче прижал к себе Джоанну, закрыл глаза и продолжил свою повесть.

Три месяца назад терпение его лопнуло, он покончил с жалкой жизнью, которую вел в Лондоне, и решил отправиться в путешествие.

Мэдж настояла на том, чтобы он взял ее с собой. Их путешествие по Америке началось с Калифорнии. Затем Ричард решил в одиночку отправиться на далекий безлюдный север, где, как он надеялся, холод и нужда излечат его от мучительного недовольства своей женой.

Когда Мэдж узнала, что он собирается оставить ее одну, то пришла в ярость. Но Ричард был непреклонен, и в Сан-Франциско они расстались, напоследок разругавшись в пух и прах.

— Я сказал ей, что доплыву до Нома, затем поднимусь по реке до Юкона. Оставил ее в роскошной гостинице со всем необходимым для развлечений, — закончил мрачно Ричард. — Я просто должен был уехать. Должен.

— Понятно, — сказала Джоанна. — Наверное, я поступила бы так же, окажись на твоем месте.

— Но, знаешь, она такая… гм… странная. Такая ревнивая — просто безрассудно ревнивая, что я нисколько не удивлюсь, если она пойдет по моему следу. Только ради того, чтобы доказать, что мне никуда от нее не деться, — с горькой усмешкой добавил он.

— Боже мой, Ричард… но если она…

— Даже и не думай об этом. Просто невыносимо! Пойми, Анна, в моей жизни все изменилось, все — с тех пор как я встретил тебя. Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя, мой крохотный крепкий орешек…

— Ричард, я обожаю тебя…

— Проклятая голова… — пробормотал он. — Опять кружится… Мне нельзя болеть, Анна… не давай мне болеть…

— Ты же почти ничего не ел. Ах, Ричард… — Она прикоснулась к его лицу, тронула его лоб. — Ты совсем замерз и ослаб. Господи, зачем ты только отдавал мне свою еду! Боже мой, Ричард…

— Не волнуйся… крошка Анна…

Он замолк. Руки его ослабли и упали. Он покачнулся и сполз со стула. Джоанна едва успела выскользнуть из его рук — иначе бы он придавил ее своим телом. Она опустилась возле него на колени.

— Ричард… Ричард, милый…

Но глаза его были закрыты, а губы что-то бессвязно шептали. Теперь от голода он уже терял сознание. Силы совсем оставили его.

Она схватила его руки в свои и принялась покрывать их поцелуями.

— Ричард, милый, милый Ричард, ну, не покидай меня здесь одну… Господи, что же мне делать?

Она вскочила на ноги и в отчаянии огляделась. Ни еды, ни кофе — ничего не осталось. Ричард умирает от голода. Боже мой, если этому суждено случиться, то пусть и она поскорее последует за ним! Ведь теперь у нее никого и ничего не осталось в жизни, кроме него. Джоанна даже не вспоминала о его жене. Та, другая просто не существовала. Ведь он любил ее, Джоанну, и они столько времени провели вместе… А может, это будет последнее, что они оба видели в этой жизни.

И вдруг она услышала совсем неподалеку, под окнами, голоса мужчин и собачий лай. У нее перехватило дыхание. Неужели их несчастья закончатся! Им помогут, их спасут — ее и Ричарда! Кто-то едет — какие-нибудь торговцы, наверняка у них найдется для них немного еды.

Девушка открыла дверь.

Крик едва не вырвался у нее из груди, она отпрянула. Перед ней стоял человек с фонарем в руке, одетый в медвежью шубу. Это был Конрад Оуэн. Из-за плеча его выглядывал еще какой-то мужчина — низенький и щупленький, Джоанне он был не знаком.

Она молча, во все глаза смотрела на Оуэна. Он поднял к ее лицу фонарь и воскликнул:

— О-о, какие люди! Да это же сама Джоанна Грей!

— Кто? Джоанна Грей? — переспросил мужчина, который следом за Конрадом вошел в лачугу. — Странное совпадение!

— Так вот где ты пряталась все это время… — сказал Конрад. Поставив на стол фонарь, он оглядел комнату и тут же заметил лежащего на полу Ричарда Стрэнджа. — А это еще что за фрукт?

— Он умирает от голода, — сказала Джоанна. — Мы вынуждены были оставаться здесь из-за бурана. Конрад, у тебя ведь есть еда — бренди или виски… хоть что-нибудь… принеси ему поскорей.

Он бросил на нее испытующий взгляд. Затем осветил фонарем лицо лежащего — тот слабо бредил.

Конрад присвистнул:

— Что б мне провалиться, если это не тот чистоплюй-англичанин, которого я встретил в баре в Форт-Юконе пару недель назад.

— Так ты его знаешь? — спросила Джоанна.

— «Знаешь»! — с кривой ухмылочкой передразнил ее Конрад. — Еще бы мне его не знать, если он смазал мне по физиономии всего лишь за то, что я хотел поцеловать Сэл Пилчер. Я тогда пообещал отплатить ему — вот теперь-то мы и сочтемся…

Неожиданно он с силой пнул распростертое тело ногой. Ричард заворочался и издал стон. Джоанна, словно дикая кошка, налетела на Конрада и принялась молотить его кулаками.

— Гадина… скотина… не смей его пинать! Ублюдок! Если ты только тронешь его…

— Ого-го! — сказал Конрад. — Да этот тип — твой дружок, так, что ли, Джо?

Едва не задыхаясь от возмущения, она бросилась к незнакомцу.

— Я не знаю, кто вы, но я ужасно прошу вас — дайте немного еды для моего… моего друга.

Мужчина смерил ее тяжелым взглядом и кашлянул. Конрад снова загоготал.

— Позволь представить тебе моего приятеля, Джо. Это мистер Джеймс Спенс. А это крошка Джо, которая собирается стать моей женой.

— Это неправда! — сказала Джоанна, побледнев, как снег. — Неправда!

Конрад подошел к своему приятелю. Джоанна опустилась возле Ричарда на колени.

— Ричард, Ричард, проснись! — рыдая, сказала она.

Но Ричард Стрэндж, который любил ее и готов был отдать свою жизнь, лишь бы только защитить ее, лежал неподвижный и беспомощный. Сознание покинуло его.

Конрад обратился вполголоса к своему приятелю, которого он называл Джеймсом Спенсом.

— Послушай, теперь, когда мы наконец нашли девчонку, еще не хватало, чтобы этот паршивый англичанин начал вставлять нам палки в колеса. Не собираюсь давать ему еду. Пусть остается здесь и подыхает.

Спенс потрогал свои усы.

— Но это смахивает на убийство, Оуэн.

— Ну и хрен с ним, — сказал Конрад. — В конце концов, если у него нечего жрать, меня это не касается. Нас интересует только девица. И мы ее заберем… прямо сейчас. И ты не пикнешь, ясно? Потому как у нас был уговор…

— Ну… ну был, — пробормотал Спенс.

Сорок восемь часов назад Конрад Оуэн встретил в Форт-Юконе Джеймса Спенса, который приехал туда, чтобы разыскать семейство Греев. Он прибыл за этим из самой Англии. И рассказал Конраду, что старик Уильям Грей, дед Джоанны, недавно скончался, а перед смертью простил своего заблудшего сына и оставил ему все свои деньги. Теперь Джоанна стала наследницей дедовского состояния — молодой богатой женщиной, и душеприказчик старика Грея отправил Джеймса Спенса, чтобы тот разыскал ее.

Спенс же оказался мошенником. Не обремененный моралью, он к тому же сильно нуждался в деньгах. А уж Конрад Оуэн и подавно — только плюс к деньгам, он хотел заполучить еще и Джоанну Грей. И вот подлый заговор состоялся. Если Конрад поможет Джеймсу Спенсу найти Джоанну, тот пообещал помочь ему жениться на ней, и тогда они поделят ее деньги пополам.

Джоанна, которая не знала, не ведала в своем невинном простодушии, какие тучи собрались над ее головой, склонилась над Ричардом и все пыталась пробудить в нем хоть капельку сознания. И вдруг Конрад Оуэн налетел на нее сзади и цепко обхватил руками.

— Да не убивайся ты так над ним, детка. Ты ведь все равно поедешь сейчас со мной и мистером Спенсом, — сказал он.

Она резко оттолкнула его, глаза ее вспыхнули бешеным огнем — страх смешался в них с дикой ненавистью.

— Пусти меня. Пусти! Не надо, не надо… Ричард! Ричард…

— Пошли, Спенс, — сказал Оуэн.

Он стиснул Джоанну в своих лапищах и вынес ее из хибары в темноту ночи. Снегопад уже стих. Перед ними стоял припорошенный снегом еловый лес. Кругом не было ни ветринки. Широкие сани с большой упряжкой собак ждали их.

При мысли о том, что вот эти двое так просто похищают ее у Ричарда, у Джоанны едва не помутился рассудок. Она принялась вырываться, брыкаться, царапаться, не обращая внимания на боль, которую сама себе этим причиняла. От хриплого ее крика вздрагивали мохнатые лапы елей. Но Конрад Оуэн только посмеивался.

— Ну-ну, полегче, красотка. Ты все равно поедешь со мной.

— Пусти, пусти меня… ты не имеешь права увозить меня… и бросать здесь мистера Стрэнджа… Он же умрет… он едва жив от голода… Пусти же, говорю тебе! — И она снова завыла, как раненый зверь.

— Ну и пусть подыхает, — сказал Конрад.

Ричард, ее Ричард, лежал там один, брошенный… Ужасная смерть ждала его… Боже, как она его любила, какую страсть пережила в его объятиях! Неужели, неужели она больше никогда его не увидит?..

Сани легко стронулись с места, и вскоре маленькая хибара затерялась вдали.




5


По плану Конрада Джоанна Грей должна была доехать с ним до Форт-Юкона, затем до Нома, оттуда пароходом на юг, в Сан-Франциско, а уж оттуда — домой.

Конрад собирался силой взять себе в жены малышку Джо еще до того, как они покинут Америку, а затем преспокойно поселиться в имении ее деда.

Однако он не учел, что имеет дело не с какой-нибудь слабой, истеричной барышней, а с Джоанной Грей, выросшей на Клондайке, — молодой, сильной и бесстрашной. Ей было не занимать гордости и мужества. Такие женщины всегда умеют постоять за себя.

Только первые несколько миль пути Джоанна предавалась слезам. Затем горе ее улеглось. Слезы высохли. С мрачным спокойствием взирала она на проплывающую мимо белую пустыню. Она твердо знала, что будет делать. Ни за что в жизни не останется она с Конрадом Оуэном и его отвратительным дружком. Ее совершенно не волнует, женат Ричард или нет. Она вернется к нему. Ее место рядом с ним. Больше у нее на этой земле никого нет.

Она даже не дала себе труда задуматься, для чего так срочно понадобилась этой парочке — Конраду Оуэну и Джеймсу Спенсу. Разумеется, не догадывалась о дедовом наследстве, равно как и о матримониальных планах Конрада. Чувства и мысли ее были просты и безыскусны, как проплывающий мимо пейзаж. Джоанна ненавидела Конрада и боялась его. Она любила Ричарда и страстно желала быть с ним. О чем же можно еще думать, как не о нем, — ведь он остался там, в лачуге, умирать от голода…

Казалось, они ехали уже целую вечность. И чем дальше продвигались, тем сильнее колотилось ее сердце. С каждой милей она все удалялась и удалялась от своего возлюбленного.

Однако, когда путешественники добрались до поселка, состоящего из нескольких таких же хижин, настроение у нее немного поднялось — здесь их ждало много еды и много людей. Это было обычное место встречи торговцев пушниной, а также перевалочный пункт для индейцев и белых на пути в Доусон и Клондайк. В погоне за золотом сюда съезжались старатели со всех концов земли.

Джоанна знала этот поселок. Ей приходилось бывать здесь с отцом. Кроме того, она знала, что Киши — ее преданный слуга-индеец — поехал как раз сюда, чтобы договориться со священником насчет похорон отца. Очень вероятно, что ей удастся разыскать здесь Киши!

Конрад Оуэн вытащил ее из саней и на руках отнес в большой салун, служивший также дешевой и грязной ночлежкой для путников. Здесь можно было поесть и выпить виски, имелись кровати для отдыха, а кроме того, пара женщин, всегда готовых потанцевать. Вечером заведение было переполнено. Буран наконец закончился, и теперь многие, кто, подобно Джоанне с Ричардом, долгие дни сидел взаперти и не мог продолжать путь, разом зашевелились.

Здесь, в тепле и уюте, Джоанна могла вздохнуть с облегчением: самое страшное уже позади. Теперь она спасена от голодной смерти. Она была благодарна за еду и питье и все же… не могла ни о чем думать, кроме как о Ричарде. Это из-за нее он умирает теперь от голода. Боже, как бы ей хотелось быть сейчас рядом с ним! Как бы хотелось вернуться в ту убогую хибару — такую одинокую среди снегов и такую холодную…

Конрад Оуэн все время держал ее при себе, а знакомым торговцам представлял не иначе как своей «невестой». Все ее возражения на этот счет встречались бурными взрывами хохота. В этих краях люди не имели привычки вмешиваться в чужие дела, и, если Конрад Оуэн говорил, что девушка принадлежит ему, значит, так оно и было. Любой, кто попытался бы это оспорить, наверняка получил бы пулю в лоб — и все восприняли бы это как должное. А кому, спрашивается, охота получить пулю в лоб?

Да, наверное, в эту ночь у нее не получится сбежать…

Конрад все любезничал с женой владельца этого заведения Билла Энстея. Кончилось тем, что эта женщина, Мэтти, получила от него долларовую бумажку с наказом присматривать «вон за той худенькой черноглазой малышкой в шубе и брюках».

Дважды пыталась Джоанна улизнуть из спальни, в которой вместе с ней спала эта самая Мэтти. И оба раза Мэтти останавливала ее словами:

— Ну-ну, детка, куда это ты собралась? Ты же невеста Конрада Оуэна, и тебе не годится разгуливать где попало.

Джоанна решила, что разговаривать с ней по-человечески бесполезно — эта женщина была слишком груба и безжалостна, такой и должна была сделать ее долгая суровая жизнь на Юконе.

В ту ночь Джоанна не сомкнула глаз. Она не плакала — просто лежала и смотрела в темноту, думая о том, жив ли еще Ричард. В голове все время пульсировало: «Ричард… Ричард…»

Нет, она сойдет с ума, если не увидит его снова. Страшно представить, как он лежит там один, всеми брошенный, и умирает.

Когда забрезжил рассвет, Джоанна разглядела, в какой грязной, убогой комнатенке провела ночь. Напротив на складной кровати вовсю храпела миссис Энстей. Джоанна встала, потянулась, чтобы размять затекшие члены, и подошла к окну. Утро было ясное и морозное, снежная пустыня щедро залита солнцем. Как весело играет под лучами снег! Еще неделя — и в эти края придет весна. Разом вздуются реки, начнет трескаться лед…

Внезапно щеки Джоанны вспыхнули. Она увидела знакомую фигуру возле собачьей упряжки. Индеец. Точно, это он. Спокойный непроницаемый взгляд, длинные волосы вдоль лица. Киши… Киши! Индеец ее отца.

Она порывисто оглянулась на Мэтти — женщина глубоко спала. Теперь Джоанна действовала тихо и быстро. Стараясь не шуметь, открыла квадратное окошко и негромко окликнула:

— Киши… Киши!

Он вздрогнул и обернулся. И, как только увидел ее, лицо его расплылось в улыбке. Он сразу же торопливо зашагал по направлению к ней. Она приложила палец к губам.

— Тш-ш… Тихо, Киши. Меня привез сюда Конрад Оуэн. Но я хочу убежать. Киши, ты отвезешь меня…

— Киши всегда быть готов отвезти Маленькую Белую Госпожу, куда ей надо, — почти радостно перебил он. — Киши ждал здесь, искал Маленькую Госпожу. Хозяина давно уже схоронили…

Слезы обожгли глаза Джоанны. Но сейчас не было времени расспрашивать Киши о похоронах и объяснять, почему там не было ее самой. Она подтянулась, влезла на подоконник и протянула Киши руку. Тот ловко подхватил ее и опустил на скрипучий снег.

— Быстрее, Киши… быстрее в сани… надо уезжать. У тебя есть еда?

— Да, много еды, — ответил индеец.

— Ну, тогда гони по направлению к дому. Надо разыскать одну лачугу. Я приблизительно знаю, где она находится. Двигайся вдоль русла реки. Понимаешь, там один белый человек — он умирает с голоду.

Глаза ее победно блеснули, когда Киши стеганул собак и сани рывком тронулись с места, унося ее от ночлежки. Вот она и провела Конрада Оуэна! Он проснется — а ее и след простыл. Теперь, когда она вместе с Киши, ему не удастся снова ее выкрасть.

Пока они искали эту несчастную лачугу, Джоанна была как помешанная. Наконец нашли хибару. Девушка думала, что сердце выпрыгнет у нее из груди, когда она увидела знакомый силуэт. С необычайным проворством она слезла с саней и бросилась к двери, на ходу стягивая рукавицы.

«Господи, хоть бы я могла спасти его! — думала она. — Милый мой, милый мой Ричард!»

Она распахнула дверь лачуги. На пороге остановилась и сощурилась, попав из яркого света в потемки. Когда же глаза немного привыкли к темноте, Джоанна увидела… женщину. Та что-то мешала в кружке на плите. Рядом на матрасе лежал Ричард и спал.

Сердце Джоанны так и замерло. Ничего не понимая, она во все глаза смотрела на незнакомку. Высокая, стройная фигура… Точеное лицо с холодным взглядом, белокурые волосы уложены вокруг головы… Глухо застегнутое кожаное пальто с меховым воротником. Окинув взором комнату, Джоанна с удивлением обнаружила здесь множество новых вещей: какие-то коробки, ящики с консервами, одеяла и прочее походное снаряжение.

Затем взгляд ее уперся в лежащего на матрасе, и все остальное тут же перестало для нее существовать. Она бросилась к нему с криком:

— Ричард! Ричард!

Женщина поставила кружку на стол.

— Могу ли я узнать, кто вы такая? — спросила она.

Но Джоанна не обратила на нее никакого внимания — сейчас она была слепа и глуха ко всему, кроме Ричарда, тем более что, услышав свое имя, он зашевелился и открыл глаза.

— Ричард, — сказала она. — Я здесь, Ричард. Я вернулась…

— Анна… — послышался его слабый голос. — Милая…

— Простите, — произнесла высокая блондинка за спиной у Джоанны, — но я понятия не имею, кто вы такая и откуда взялись. Я вот, например, миссис Ричард Стрэндж. Вчера вечером мне удалось нагнать своего мужа, и я обнаружила его здесь. Он едва не умер от голода.

Джоанна обернулась и пристально посмотрела на женщину — молча, точно разом онемев. Затем недоверчиво переспросила:

— Вы — жена Ричарда?

— Да, с вашего позволения! — саркастически заметила Мэдж Стрэндж.

— С моего? — удивленно протянула Джоанна и нахмурилась.

Она привыкла к прямому разговору — к голой, ничем не прикрытой правде северных пространств. Здесь не знали, что такое сарказм. А в голубых глазах миссис Стрэндж читалась одна лишь холодная враждебность. Щеки Джоанны покраснели, и она снова повернулась к Ричарду — вид у нее теперь был довольно беспомощный.

— Анна… — снова раздался слабый голос с матраса, — Анна…

Джоанна тут же бросилась к нему и взяла его руки в свои. Слезы так и покатились у нее по щекам. Только он, один на свете, способен был вызвать у нее слезы…

— Слава Богу… — прошептала она, — слава Богу, что все хорошо… Ах, Ричард, я так боялась, что ты умрешь!

— Чуть не умер… — сказал он, и она заметила, какой болезненный у него вид, какие впалые глаза и щеки. Он же несколько дней подряд голодал… из-за нее. Ей казалось, что она умрет от благодарности к нему и одновременно от ужаса, что все это случилось с ним по ее милости.

— Слава Богу, что с тобой все в порядке, — повторила она.

— Моя супруга прибыла как раз вовремя… — Он нервно засмеялся. — Я же говорил тебе — она последует за мной. Как сказать, может, для всех нас было бы лучше, если бы она опоздала…

— Нет, нет, нет! — выкрикнула Джоанна, содрогнувшись от ужаса. — Нет, Ричард, что ты такое говоришь!

— Как тебе удалось вернуться? Я был почти без сознания, когда ты ушла. Я только видел сквозь какую-то пелену, как кто-то пришел и забрал тебя… Я слышал, как ты кричала. Это было ужасно, Анна. Но я не мог ни двигаться, ни говорить. Даже глаза открыть не мог. Только понял, что ты уходишь… не по своей воле… Я слышал твой голос — как будто издалека, за тысячи миль. Ужасно… — повторил он.

Она судорожно сглотнула.

— Это был Конрад Оуэн и еще один тип с ним. Они утащили меня силой. Но я сбежала от них в Форт-Юконе. Киши помог мне.

— Простите, — произнес холодный тягучий голос миссис Стрэндж, — могу я прервать эту трогательную сцену воссоединения и полюбопытствовать, кто вы все же такая? И как случилось, что вы столь хорошо и тесно знакомы с моим мужем?

Джоанна обернулась. Взгляды их встретились. Джоанна поспешно вытерла слезы — по-мальчишески, тыльной стороной руки.

Она вовсе не из слабых и всегда сможет постоять за себя! Хотя в этой жизни ей почти не доводилось встречаться с женщинами. Суровая северная действительность не предполагала их наличия в этом краю. А уж с такой женщиной, как эта, Джоанна и вовсе не умела обращаться — перед ней была воспитанная, хорошо образованная англичанка.

И все же Джоанна не думала пасовать перед ней — природная гордость взяла верх. Никому не позволено разговаривать с ней в такой издевательской манере. Девушка вскинула подбородок:

— Меня зовут Джоанна Грей. Мы с Ричардом вместе пережидали здесь бурю. Поэтому я его так хорошо знаю.

Ричард Стрэндж с видимым усилием приподнялся на локте. Он явно не успел еще окрепнуть. Поглядев на обеих женщин, он сказал:

— Мэдж… я хотел рассказать тебе… про крошку Анну. Но не успел. Мне пока трудно говорить. Послушай…

— Прошу тебя, Ричард, ляг и успокойся, — перебила его Мэдж и, подойдя, силой уложила его на подушки. Он по-прежнему был так слаб, что не мог сопротивляться ей. — А с той юной барышней я разберусь сама.

— Не думаю, что это вам удастся, — с холодным спокойствием произнесла Джоанна. Ее вдруг охватил такой гнев, что все тело задрожало. — Я не привыкла, чтобы со мной кто-либо разбирался. Вы — жена Ричарда. Значит, я не имею больше права здесь оставаться. Я уйду…

Она повернулась и зашагала по направлению к двери. Но Ричард окликнул ее:

— Нет, Анна, пожалуйста, вернись!

Что-то такое было в его голосе, что заставило ее тут же остановиться. Она повернулась к нему. Выражение ее лица смягчилось.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Да, да. Не смей больше уходить. — Он снова приподнялся на локте. Его, как и Джоанну, всего трясло. — Моя жена приехала сюда сама, против моего желания. Мы уговорились, что она останется в Сан-Франциско… Я не позволю тебе уехать, Анна…

Мэдж засунула руки в карманы пальто. Ее холодное, чопорное лицо теперь покраснело до корней белокурых волос.

— Ричард! — гневно воскликнула она. — Да как ты смеешь? Не хочешь ли ты сказать, что эта юная особа останется здесь с тобой… вместо меня?

— Мэдж, мы же решили разойтись, — сказал Ричард. — А ты поехала за мной и…

— И если бы я не поехала, ты был бы, уже мертвецом! — перебила она. — Если бы я не нашла провожатого, который помог мне найти тебя в этой глуши.

— Я благодарен тебе за это. Благодарен за все, что ты сделала для меня в эти последние несколько часов. И все же не следовало тебе сюда приезжать. Юкон — неподходящее для тебя место.

— Нет, это просто невыносимо, — сказала Мэдж. — Мы с тобой муж и жена, и следовательно…

— Подожди, Мэдж, — перебил ее он. — Послушай меня. Ты же прекрасно знаешь, что мы оба были несчастны в этом браке. Да, я помню время, когда готов был горы своротить ради тебя. Больше всего на свете я хотел жить с тобой в покое и счастье… Ты сама не захотела этого. Не буду вдаваться в подробности — ты сама все отлично знаешь. И сейчас я тебе стал нужен только потому, что решил покончить со всем этим, что я больше не люблю тебя… Но ведь ты сама окончательно убила во мне любовь…

Некоторое время Мэдж молчала — видно, ей нечего было возразить. Он говорил правду. Она сама отказалась от него. Отвергла его мальчишеское обожание, беззаветную преданность, которой он окружил ее в начале их супружеской жизни. Она была черствой эгоисткой, и его пылкая любовь быстро ей наскучила. А теперь, когда она этого лишилась, он снова ей понадобился. Но было уже слишком поздно. Он устал… Теперь Ричард обращался с ней так же, как она с ним до этого, — холодно и безразлично. Она же испытывала к нему почти настоящую страсть, какой не знала даже на самой заре их отношений. Только из-за решения уйти от нее он стал самым любимым и желанным на этой земле. Она не собиралась никому его уступать. И уж конечно, ей и в голову не приходило, что он может покинуть ее ради какой-нибудь другой женщины. Подумать только — Ричард любезничал здесь без нее с этой девицей, прямо среди снегов! Какая-то сопливая, невоспитанная девчонка с мальчишескими замашками. Надо же — Анна. Как он смеет разговаривать с ней да еще просить остаться!

— Послушай, Ричард, — процедила сквозь зубы Мэдж. — Я отказываюсь обсуждать наши личные дела в присутствии этой… гм… юной особы. Похоже, вы тут успели совсем неплохо познакомиться друг с другом. И тем не менее не стоит тебе тешить себя надеждой на развод со мной — я ни за что в жизни на это не соглашусь!

— Когда-то и я смотрел на развод как на нечто ужасное, Мэдж, — сказал Ричард. — Но сейчас я переменил свое мнение и единственное, чего хочу, — это свободы. И я открыто тебе заявляю, что люблю Джоанну Грей.

— И ты смеешь мне такое говорить!

— Да, я говорю тебе об этом прямо, но только потому, что хочу быть свободным. Тебе не нравится такая ситуация? А ты? Сколько раз ты сама бросала меня одного и отправлялась играть в свой бридж или покер? Или музицировать? Ведь тебе было совершенно все равно, жив я или умер. А теперь, когда я нашел ту, которой это не все равно… которая по-настоящему хорошо — не как эгоистка — ко мне относится, теперь вдруг захотелось меня вернуть? Нет, Мэдж, это в высшей степени некрасиво с твоей стороны.

— А мне плевать, красиво это или некрасиво. Я не собираюсь так просто уходить и уступать тебя этой девчонке! — сказала Мэдж.

Джоанна молча стояла и слушала их семейную перебранку. Как ни смешно, но от этого разговора зависело ее личное счастье. Она была в полном замешательстве. Не знала, что говорить и что делать. Всю жизнь ей казалось, что брак, семья — это нечто возвышенное и святое… Полное слияние двух душ и тел… Она считала, что если уж произнесена клятва в верности, то ни в коем случае нельзя нарушить или отменить ее.

Но вот брак между Ричардом и Мэдж… Можно ли считать его настоящим? Ведь между ними никогда не было того, что называется семейными узами. Так зачем же миссис Стрэндж пытается теперь удержать своего мужа? Зачем делает все ему назло — и только потому, что он не хочет больше с ней жить… Джоанну с ее искренностью и простотой подобное извращение чувств приводило в недоумение.

И все-таки, как ни крути, а Мэдж действительно была женой Ричарда. Разве имела Джоанна право оставаться здесь с ним при живой жене?

Ричард протянул к ней руку.

— Анна, прости… Прости меня, что все вот так… Представляю, каково тебе все это выносить… Только, пожалуйста, милая, пожалуйста, не уезжай…

Она некоторое время молча смотрела на него. Вся страстная любовь ее молодого сердца затаилась в этом взгляде. И все же Джоанна лишь растерянно покачала головой.

— Ричард, ну как я могу теперь остаться?

— Ты должна, — выдохнул он. На бровях его выступил пот. Он был еще слишком слаб для таких душевных переживаний. — Ты же совсем одна… у тебя никого больше нет… некуда податься… Анна, детка, ты должна остаться. Мэдж… — Он повернулся к жене: — Прошу, отвлекись на минуту от личных переживаний. Этой девушке всего лишь восемнадцать. Недавно у нее умер отец. Она теперь одна. Она нуждается в защите. Мэдж…

— Ради Бога, Ричард, ну неужели ты думаешь, что я стану защищать девицу, с которой ты завел интрижку? — перебила его жена.

Джоанна повернулась и смерила женщину долгим взглядом. Ее всю трясло.

— Интрижку? — повторила она. — Как это — интрижку?

— Мэдж, что ты такое мелешь? — вскипел Ричард. — Это неправда. Разве ты не видишь, что она еще совсем ребенок? Послушай…

Мэдж подошла к нему вплотную.

— Только мне не говори, что она — невинное дитя. Знаю я всю эту их невинность. Будто я не вижу — эта девица закрутила с тобой любовь, попросту обольстила тебя!

— Обольстила? О Господи! — Он поднял глаза к потолку. — Ты, как всегда, не хочешь принять правду. Ты никогда этого не умела. Ну, послушай же, Мэдж, я не требую от тебя ничего необычного — только простой порядочности. Не можем же мы бросить бедняжку на растерзание невежам-старателям — это совершенно недопустимо… — Он умолк, тяжело дыша. Лицо его было бледно.

— Пожалуйста, не беспокойся обо мне, — сказала Джоанна. Ей было больно на него смотреть. — Ричард, я не против того, чтобы уехать. Подумай сам — ну как я могу здесь остаться… Это же невозможно.

— Совершенно невозможно, — вставила Мэдж.

Джоанна бросила на нее взгляд, полный презрения. Ох, сколько ей всего хотелось сказать! Но она предпочла покрепче закрыть рот и удержать этот словесный поток в себе — хотя бы ради Ричарда. Пусть эта Мэдж уже дважды ее оскорбила, пусть разговаривала с ней так, как никто и никогда раньше. Внутри у Джоанны все кипело, ее била дрожь, и все же она молчала.

Казалось, сердце ее разломится на две половинки, если она расстанется с Ричардом. Но ведь другого выхода нет… Если бы ей сказали: отдай несколько лет своей жизни, чтобы оказаться в его объятиях, она, не задумываясь, согласилась бы. Ну почему, почему он женат, да еще на такой черствой, бесчувственной и жестокой женщине, которая удерживает его только потому, что он захотел от нее уйти?..

— Ах, Ричард… — горестно прошептала она.

— Анна… — простонал он. — Не уез… не уезжай… Я этого не вынесу… Моя бедная крошка… одна… совсем одна…

Он снова откинулся на подушку — глаза его закрылись, губы посинели.

Джоанна тут же подскочила к нему.

— Ричард… Ричард… Ричард!

Мэдж Стрэндж с высоты своего роста взглянула на мужа. Злость на ее лице сменилась страхом.

— Он умер? — спросила она.

— Нет, — Джоанна держала Ричарда за руку. — Потерял сознание. У вас есть бренди?

— Есть. Вот… — Мэдж протянула девушке флягу.

Хоть она и была старше, однако оказалась вынужденной уступить первенство Джоанне. Слишком уж боялась она болезней и смерти. Болезнь в любом ее проявлении пугала Мэдж едва ли не до тошноты.

Вначале, едва только приехав сюда (ей удалось разыскать хибару при помощи одного местного старожила), Мэдж была ослеплена собственным триумфом — наконец-то обнаружен ее заблудший муж, и теперь он снова возле ее юбки. Затем ее охватило беспокойство. Когда удалось найти Ричарда, он был уже совсем плох. Ей пришлось отпаивать его бренди, ухаживать за ним — насколько она это умела, а скорее — не умела. Больше всего на свете Мэдж ненавидела за кем-либо ухаживать! И совершенно не переносила вида крови, нечистот, всегда сопутствующих болезни.

Нечего сказать, она отлично подготовилась к своему путешествию по снегам — у нее были нарядные теплые боты, прекрасное походное снаряжение, уверенный независимый вид. Однако под всем этим скрывалась глупая вздорная бабенка, чья показная отвага в действительности была обычным упрямством. Именно поэтому она так быстро сдалась, споткнувшись о строгое и покровительственное отношение со стороны Джоанны. Мэдж была из тех людей, которые чуть что — теряют самообладание. В душе миссис Стрэндж уже решила, что достаточно побыла сиделкой Ричарда в этой одинокой убогой лачуге — совершенно без удобств, к которым она привыкла.

Джоанна сняла шубу и рукавицы и принялась суетиться возле Ричарда. Все это время Мэдж сердито, исподлобья смотрела на нее. Господи, до чего же это девчонка противная! Какая-то грубая, грязная замарашка! Впрочем, кажется, она знает, что нужно сейчас Ричарду…

Через несколько минут он снова открыл глаза. Сердце его билось теперь ровнее. Пульс стал более отчетливым. Джоанна дала ему глотнуть немного бренди и молока. Он лежал молча и только с благодарностью смотрел на нее.

— Он умрет, умрет… если останется здесь… — истерически запричитала Мэдж. — Его нужно переправить в более цивилизованное место. Это продолжается все время с тех пор, как я приехала, — все эти обмороки, — просто не знаю, что и делать…

Джоанна поднялась на ноги и повернулась к женщине:

— А что вы ему давали?

— Давала еду. Ему было так плохо…

— И много вы давали ему еды?

— Да, ведь он голодал. Он так хотел есть.

Джоанна презрительно скривила губы. Ну и дура же эта Мэдж! Если человек долгое время голодал, то от большого количества еды его просто стошнит. Он ведь такой слабый… От малейшего волнения теряет сознание. Ему сейчас нужен самый заботливый уход. Только бренди и молоко — и так, пока он не окрепнет достаточно, чтобы усваивать твердую пищу. Джоанне приходилось выхаживать таких больных…

Господи, что же ей теперь делать? Неужели придется бросить Ричарда на попечение его беспомощной жены? Она снова с презрением оглядела хорошо уложенные белокурые волосы Мэдж, ее изящное пальто и боты. Затем сказала:

— Сегодня ему нельзя больше ничего. Только бренди и молоко.

Мэдж подняла на нее глаза, но тут же опустила их. Длинные белые пальцы перебирали мокрый носовой платок.

— Э-э-э… послушай. Будет лучше, если ты останешься. Я, сказать по правде, терпеть не могу ухаживать за больными и ничего не понимаю в болезнях. И потом, у меня нет таких запасов еды и бренди — я рассчитывала вернуться сразу же, как найду Ричарда. Что же мне делать?

— Я могу послать Киши, моего слугу-индейца, и он привезет вам все, что нужно.

— Так, пожалуйста, сделай это, — сказала Мэдж.

— Я тоже поеду с ним, — решительно сказала Джоанна. — Прощайте.

— Нет… не… нет! — запинаясь, сказала Мэдж, разом потеряв всю свою надменность. — Уж лучше бы ты осталась и поухаживала… м-м-м… помогла мне поухаживать за мужем.

— Да… пожалуйста… останься… — раздался слабый голос с матраса.

Тогда Джоанна твердо решила — раз Ричард так сильно болен, так в ней нуждается, то просто нельзя его тут бросить. Ведь он едва не умер, отказываясь от пищи ради нее. Она обязана остаться с ним, невзирая даже на присутствие этой женщины — его жены — как бы ни было оно мучительно для них.

— Ладно, я остаюсь, — коротко объявила она. — И отправлю Киши за всем необходимым.




6


Наступил вечер.

Киши еще не вернулся из Форт-Юкона, куда он поехал за свежими съестными припасами. Вполне возможно, ему пришлось задержаться там до утра.

Короткий солнечный день пролетел почти незаметно. На землю вновь опустились тьма и промозглый холод. На небе собрались тучи, которые не сулили ничего хорошего. За окнами осторожно, словно пробуя голос, завывал ветер. Джоанна наметанным глазом определила, что надвигается очередной снежный буран.

Мэдж снова приосанилась и задрала нос. Она уступала Джоанне всю самую грязную и неприятную работу и вместе с тем орлиным оком следила, чтобы та не позарилась на святые обязанности жены — поправить больному мужу подушку, разгладить одеяло, потрепать по волосам. Под ее руками он вел себя беспокойно, хмурился — и она видела это. И точно так же видела, как удивительно менялось его лицо, если к нему подходила Джоанна. В глазах Ричарда светилась такая страстная любовь, какой Мэдж не видела даже в первые дни их отношений.

Казалось, сам воздух в комнате был пропитан враждой, которую испытывали друг к другу две женщины. Одна из них жаждала заполучить Ричарда из вредности и из ревности, другая же до самозабвения любила его.

Больше всего на свете Джоанна хотела, чтобы он скорее поправился и набрался сил. Она с огромной радостью ухаживала за ним, для нее это было счастье. А когда он засыпал и ей становилось не о чем хлопотать, она просто усаживалась в уголке и смотрела на него. Мэдж тоже садилась в другом углу и исподтишка бросала на обоих ревнивые взгляды.

Был момент, когда Джоанна искренне, от всего сердца протянула женщине руку и сказала:

— Давайте попробуем стать друзьями. Так уж получилось — мы обе должны помочь ему выжить. Так давайте же попытаемся дружить. Я еще никогда не разговаривала с настоящей англичанкой — такой, как вы… Давайте поговорим…

Однако Мэдж не оценила этого широкого жеста и повела себя мелочно и неблагородно.

— Да, я согласна, так уж получилось. Но я не вижу причин, чтобы мы становились друзьями. Скорее, даже наоборот…

Больше Джоанна руки ей не протягивала.

Пришла ночь. В маленькой лачуге при свете масляной лампы лежали трое человек и пытались уснуть — Ричард на своем матрасе, рядом с ним Мэдж на складной походной кровати, которую она привезла для себя вместе с меховыми накидками и шерстяными одеялами, и в другом углу Джоанна, свернувшаяся калачиком под меховой накидкой, которую ей с ледяной учтивостью предложила Мэдж.

Ричард, не отрываясь, смотрел на трогательную девичью фигурку под одеялом. К ночи он почувствовал себя лучше. Господи, бедняжке так плохо, так неудобно — и ведь никогда ни слова жалобы… У Ричарда сердце кровью обливалось при мысли об этом. Сейчас он особенно ненавидел свою жену — сама-то она устроилась с комфортом, ей тепло и уютно на походной кровати.

Она первая и уснула. А Ричард еще долго лежал, не смыкая глаз — уже после того как погасили лампу. Все метался, как в бреду, разрываемый желанием поговорить с Джоанной… Нежно, страстно — так, как они разговаривали в ту ночь, когда открыли друг другу свои чувства…

Он услышал, как она вздохнула во сне. Тихонько шепнул в темноту:

— Анна…

В ту же секунду она была на ногах и подбежала к нему — наверное, испугалась, что ему стало хуже и он зовет ее на помощь. Мэдж спала так крепко, что ничего не услышала. Джоанна склонилась над Ричардом.

— Ты меня звал?

— Иди сюда, Джоанна… поближе… на минутку… иди, дорогая…

Ее лицо вспыхнуло. Она опустилась на колени возле матраса. Он вытянул руки и положил их ей на плечи — пытаясь разглядеть в темноте ее лицо, но ничего не было видно. Затем Ричард дотронулся до ее волос. Пробежал пальцами по щекам, погладил ресницы…

— Ах, милая, милая моя крошка Анна!

— Тише… — прошептала она. — Тише, нельзя… А то услышит… эта…

— Но я так тебя люблю! Тебе плохо? Я чувствую, ты замерзла, ты вся дрожишь… Это невыносимо…

— Мне хорошо. Ну, Ричард, правда, мне очень хорошо. Не беспокойся.

— Нет, это невыносимо, — повторил он. — Вся эта история… Это так ужасно…

— Понимаю… — печально сказала она. — Но ты болен, и я должна быть с тобой… Должна… Как только ты поправишься, я сразу же уеду.

— Нет, — тихо сказал он. — Нет… Теперь уж я никуда тебя не отпущу…

Она попыталась освободиться от его рук. От этих волшебных прикосновений у нее вскипала в венах кровь. Так Джоанна не любила еще никого на свете. Ей хотелось прильнуть лицом к его лицу, прижаться к нему всем телом — сильно-сильно прижаться, чтобы не билось так бешено сердце… Она, такая сильная и независимая, под его руками становилась слабой и безвольной, таяла от малейшего звука его голоса.

— Крошка Анна… — шептал он. — Никуда я тебя не отпущу…

Ее пронизала дрожь. Это было выше ее сил. Она оказалась в его объятиях — тело ее так и потянулось к нему, само. Губы их слились в страстном поцелуе, от которого она едва не потеряла сознание. В него же эти объятия словно вдохнули жизнь — он исступленно сжимал ее, покрывал горячими поцелуями ее лицо. Она тоже целовала его, не разбирая, куда попадают губы — в брови, в волосы, в глаза… Она хотела бы умереть здесь, в его объятиях, лишь бы они не кончались…

И вдруг к ней вернулся разум. Она отстранилась и спрятала лицо в руках.

— Господи, мы сошли с ума, Ричард. Здесь твоя жена. Нельзя же…

Он снова ослаб — стоило ей оторваться от него. Горькое уныние овладело им.

— Крошка Анна, милая, прости меня…

— Я тоже виновата, — голос Джоанны дрогнул. — Это так… так трудно для нас обоих. Но по-другому нельзя, понимаешь, Ричард, нельзя…

Тут Мэдж вздрогнула и проснулась. Она бодро села в кровати — трудно было поверить, что еще секунду назад так крепко спала. Чиркнув спичкой, Мэдж зажгла свечу и поставила ее на пол рядом с кроватью. Первое, что она увидела, была Джоанна, которая стояла возле Ричарда, — щеки ее пылали, в глазах стояли слезы.

— Я должна была предвидеть, что этим все кончится… Ах ты, маленькая грязная дрянь… — сказала Мэдж. — Подумать только — пока я сплю, она преспокойно залезает в постель к моему мужу!

— Ах, Мэдж, ради всего святого, перестань… — начал Ричард.

— Я этого не потерплю! — резко перебила Мэдж. — Ты мой муж, и я этого не потерплю, слышишь?

Джоанна зажала уши руками. Мэдж подавляла, душила ее своим присутствием. Она словно задыхалась рядом с ней. Да, они с Ричардом любят друг друга… Одна она, эта женщина, его жена стоит между ними, как проклятие. От этого можно сойти с ума. Она подняла на Мэдж глаза, полные муки.

— Простите меня, миссис Стрэндж, — сказала она. — Вы вправе сердиться на меня. Мне очень жаль, что все так получилось. Обещаю… обещаю вам, что этого больше не повторится.

— Я не позволю тебе извиняться перед ней, — сказал Ричард. — Она только называется моей женой — и так было многие годы. И нечего теперь притворяться примерной супругой. Это просто смешно. Как только мне станет немного лучше, Анна, я прошу тебя, уедем вместе…

— Она может уезжать с тобой хоть триста раз, — сказала Мэдж, снова вернувшись к своей издевательской манере, — но я все равно не дам тебе развода.

Джоанна отвернулась. Ее всю трясло. Ей казалось, если она еще хоть на минуту останется в этой комнате, запертая с любимым мужчиной и его женой, то просто сойдет с ума или потеряет сознание.

— Мне кажется… — начала Мэдж… и вдруг осеклась.

Долгий, пронзительный и тоскливый вой вдруг разорвал ночную тишину. Кровь стыла в жилах от этого воя. Следом за ним отозвались и другие голодные звериные голоса. В свете свечи было видно, как лицо Мэдж мертвенно побледнело.

— Что это?

— Волк, — отрезала Джоанна.

Мэдж выпрыгнула из кровати, обернув вокруг себя одеяло. Было слышно, как у нее стучат зубы.

— Волки… Боже, какой ужас! Они нападут на нас?

Ричард тоже сел и посмотрел на Джоанну. Ни тени страха не заметил он в ней — все-таки это была удивительная девушка. Откуда в таком худеньком, мальчишеском теле столько храбрости и стойкости? Мэдж не унималась:

— Они нападут на нас? Скажи, Джоанна… ты же знаешь… скажи, скажи что-нибудь…

Джоанна с минуту прислушивалась. Теперь завывание слышалось более отчетливо. Она оглядела комнату.

— Оружие есть?

— Не… не зн-наю, — Мэдж начала заикаться. — У м-меня есть ружье, н-но я боюсь им пользоваться.

— Давай, — сказала Джоанна.

Мэдж протянула ей ружье и несколько патронов. Джоанна молча осмотрела их. Уж в чем, в чем, а в ружьях она разбиралась. Ричард посмотрел на нее с еще большим восхищением.

— Анна, разве они опасны для нас? — спросил он. — Они же не достанут нас здесь.

— Да. Но они голодные. Это голодный вой. Они рассядутся вокруг дома и будут досаждать нам. Надо сделать несколько выстрелов из окна.

Пронзительный вой раздался теперь совсем близко. Мэдж совершенно похолодела. Ноги ее подкосились, и она бухнулась на кровать.

— О Господи, зачем я только приехала в эти жуткие места? Какой ужас… Я так боюсь…

Оконная рама вздрогнула. Джоанна отшатнулась и прикусила губу.

— Это один из волков, — сказала она. — Они почуяли запах еды.

— Я должен встать… Я должен что-то делать с этим… — сказал Ричард.

Он с трудом поднялся на ноги. Но организм его был еще так слаб, что он тут же покачнулся и едва не упал. Джоанна, бросив ружье, поспешила к нему и успела подхватить своими сильными молодыми руками.

— Немедленно ляг.

— Не могу же я переложить все на твои плечи — ты ведь девочка, еще почти ребенок.

— Я не боюсь, — сказала она. — Я прожила здесь почти что всю жизнь.

Поняв свою беспомощность, он снова опустился на матрас. Он проклинал свою слабость. Комната кружилась у него перед глазами. Нет, в таком состоянии он не сможет помочь Джоанне… Вся его мужская сущность восставала против этого — позволить, чтобы она, малышка, управлялась со всем этим одна… Тяжело дыша, он лежал и только с восхищением смотрел на Джоанну. К своей жене, кроме ненависти и презрения, он не испытывал ничего. Та лишь сидела на кровати и истерически оплакивала свою несчастную судьбу.

В темноте за окном появились два зловещих светящихся глаза. Мэдж завопила. В повисшей затем тишине отчетливо послышался хруст за входной дверью. За ним последовала какая-то возня и сопение — уже совсем рядом, под порогом. Мэдж облизала пересохшие губы.

— Они уже здесь… Они заберутся сюда… Они загрызут нас…

— Убери свет, — сказала Джоанна. — Я хочу приоткрыть окно и завалить хоть одного.

Мэдж в неистовстве ухватилась за свечу.

— Нет! Не открывай окно… Они сразу ринутся сюда… не надо… не открывай…

И тут пламя свечи нечаянно лизнуло свисавшую с кровати Мэдж шелковую ленту. Этого хватило, чтобы в мгновение ока вся кровать оказалась в огне. Джоанна бросила ружье и кинулась за водой. Но воды оказалось всего полведра — той, что натаяла из снега, который зачерпнул для них перед отъездом Киши. Таким количеством невозможно было унять пламя. Только сейчас Джоанна по-настоящему испугалась. Взгляд ее заметался и остановился на Ричарде.

— Что же нам теперь делать? Если мы откроем дверь, на нас нападут волки. А если останемся здесь, то сгорим заживо. Ричард… Ричард… неужели мы все умрем… и нет никакого выхода…

Мэдж издала сдавленный стон и повалилась на пол возле Ричарда. Она была в обмороке.

Ричард бросил взгляд на распростертое тело жены.

— Мэдж… Мэдж… Очнись… Возьми себя в руки. Не время сейчас падать в обмороки. Ну, Мэдж, ради всего святого — очнись, помоги Анне.

Джоанна скрипнула зубами.

— Мы все должны теперь помочь себе, Ричард. Нельзя оставаться здесь — иначе мы просто заживо сгорим. Мы должны выбраться отсюда. Пока будет гореть огонь, волки побоятся подойти. Единственный выход — поддерживать пожар. Ты понял? У нас есть несколько еловых бревен — Киши нарубил перед отъездом…

Она осеклась и судорожно глотнула воздух. Пламя подобралось к уголку матраса, на котором лежал Ричард… Секунда — и вся его постель была охвачена огнем. Он вскочил — бледный, дрожащий, ослабший. Он был слишком болен и едва способен позаботиться о самом себе — не то что о других. Чертова болезнь!

— Дай мне ружье, Анна, — прохрипел он. — Присмотри за Мэдж…

Мэдж как раз пришла в сознание. Увидев вокруг себя огонь, она принялась вопить и причитать, а глотнув едкого дыма, окончательно очнулась. Вскоре она была уже на ногах, подбежала к Джоанне и вцепилась в нее мертвой хваткой.

— О-о-о, что же делать?.. Мы все сгорим… Помогите! Помогите!

— Пожалуйста, потише, — сказала Джоанна. — Криком тут не поможешь. Никто не спасет нас, пока не вернется Киши. Но мы должны поддерживать пожар в этой лачуге. Это единственный способ отпугнуть волков.

С этими словами она распахнула дверь. В комнату тут же ворвался порыв ледяного ветра со снежной россыпью. И в эту же секунду с порога отпрянула назад волчица — серая, худая, она не спускала с них голодного взгляда и глухо рычала. Видно, перед этим она стояла под дверью и принюхивалась. Кое-как Ричард прицелился и выстрелил. Волчица с воем повалилась на бок и затихла. Он попал ей в голову. Но тут же на смену ей из темноты выступили еще четыре голодных серых собрата — и расселись в ожидании.

Джоанна взяла Мэдж за руку и вывела ее из хибары. Женщина настолько обезумела от страха, что едва стояла на ногах. Вся дрожа, она повисла на Джоанне и истерически рыдала.

— Они нас съедят… Смотри… Смотри!

Джоанна обернулась и посмотрела… Но не на волков — она знала, что те не посмеют приблизиться, пока лачуга объята пламенем, — она посмотрела на Ричарда. Он был слишком слаб, чтобы стоять на холодном ветру, да еще в придачу держать тяжеленное ружье. Лицо его было белее снега. Однако во взгляде по-прежнему светилось страстное восхищение.

— Крепкий ты орешек… — сказал он.

Мэдж была слишком испугана, чтобы прокомментировать его слова. Из толпы волков выделился один — видимо, самый смелый. Мэдж душераздирающе завизжала. Джоанна распахнула дверь лачуги, и оттуда вырвался сноп пламени вместе с густым клубом дыма. Волк отступил и, скуля, занял прежнюю позицию.

Стая, кажется, была не на шутку голодна.

Джоанна, хоть и дрожала от лютого холода и ветра, но времени не теряла.

— Надо поддерживать огонь — и все будет в порядке, — сказала она. — Если волк бросится на вас, выставляйте вперед горящую палку. Они не переносят огня.

— Джоанна, иди сюда… Встань рядом со мной… — заныла Мэдж.

Джоанна бросила на нее презрительный взгляд.

— Не могу. У меня и без этого много дел. Надо зайти за дом и принести несколько бревен. Мы должны поддерживать пламя.

— Я боюсь… Ричард… Ричард, спаси меня! — всхлипнула Мэдж.

Он не ответил ей. Мрачным взглядом он обвел волчью стаю — ружье было наготове. Мэдж проковыляла несколько шагов по снегу и взяла его за руку. Он резко высвободил ее.

— Возьми же себя в руки. Не будь такой трусихой. Посмотри — Анна совсем не боится, а ведь она почти ребенок… Бери пример с нее…

Мэдж бросила недовольный взгляд на Джоанну, которая появилась из-за хибары с охапкой еловых поленьев в руках.

— Она-то к такому привыкла. А я нет, — капризно захныкала она.

— Ты должна постараться помочь мне, — сказала Джоанна. — Больше тебе ничего не остается. Мы должны поддерживать пламя, пока не вернется Киши…

В последующие два часа Джоанна только об этом и думала — как бы не погасло пламя. Это были страшные часы для всех троих — стоя на ледяном ветру в окружении голодной стаи волков, они ждали, когда приедет всемогущий индеец и спасет их…




7


Лачуга стремительно догорала. Огонь отбрасывал на снег яркие золотистые отблески. Вокруг, на почтительном расстоянии, сидели волки и не сводили с людей голодных глаз. Джоанна отчетливо представляла себе, что их ждет, если лачуга догорит и волки накинутся на них…

Ричард совершенно ослабел. Он лежал прямо на снегу у ног Джоанны. Девушка возвышалась над ним, как верный страж — с ружьем наперевес. Неопределенность томила ее — а вдруг Киши не приедет? Мэдж стояла рядом, цепляясь за ее руку. Миссис Стрэндж так ничего и не сделала для их спасения — только ныла и причитала.

Теперь они уже не так мерзли. От полыхающей хибары шло стойкое тепло. Оно и спасло Ричарда от верного воспаления легких. На Мэдж из теплых вещей были одни одеяла. Джоанна же сразу ложилась спать во всем, что у нее имелось.

Все трое ужасно устали. Спать никто из них не решался. Напряжение не покидало их ни на секунду. Когда лачуга с шумом обвалилась, они поспешно набрали еловых веток, чтобы поддержать огонь. А между тем волки стояли чуть поодаль и ждали, ждали… Один из них пронзительно завыл. Другие тут же подхватили. И вскоре уже вся стая сидела, задрав к небу морды, и оглашала воздух леденящим душу голодным воем…

В конце третьего часа слабосильная Мэдж окончательно сдалась. Это у себя дома, на цивилизованном Западе, она была высокомерной и норовистой. А здесь, на Юконе, перед лицом всех этих ужасов, она быстро спасовала. В ней не было и сотой доли стойкости и мужества юной Джоанны. Рухнув на снег рядом с больным мужем, она застонала. Джоанна смерила ее взглядом, в котором смешались презрение и жалость. Затем она встретилась глазами с Ричардом. На щеках у него выступили красные пятна.

— Я вынужден извиниться за свою жену. По ее милости ты осталась без поддержки. Но, увы, у нее просто кишка тонка, чтобы вынести такое, — сказал он. — Не надо ей было тащиться сюда следом за мной… Но нет, ей ведь хотелось уесть меня побольнее — как это я посмел бросить ее… Если бы не ты, Анна… Ты просто волшебница, крошка Анна, — и глазом не моргнула, как всех спасла, все, что нужно, сделала…

Глаза ее вспыхнули благодарностью. Но губы задрожали.

— Если честно, я совершенно не чувствую себя волшебницей, Ричард. Наоборот, я ужасно боюсь.

— Глядя на тебя, не подумаешь.

Она промолчала, напряженно вглядываясь сквозь огонь в волчью стаю.

— Поговори со мной, Ричард… Мне хоть будет не так жутко…

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Про это не надо говорить… — Она покраснела. — Здесь твоя жена.

— А, ей все равно сейчас не до этого… — презрительно сказал он. — Даже думать о ней противно — ведь ни секунды она тебе не помогла. И я еще со своей дурацкой слабостью…

— Но ты же болен. Что себя винить?

— Никогда не прощу себе, что заболел в самый неподходящий момент — как раз когда требовалось, чтобы был здоров.

— Оставь, Ричард, все хорошо.

Он подполз поближе к ее ногам. Она тут же наклонилась и получше укутала его в одеяло.

— Тебе тепло? До тебя доходит жар от огня?

— Да, тепло. Если бы не эта чертова слабость…

Он вдруг увидел при свете пожара, какие у нее ободранные руки — все в кровавых ссадинах. Еловых поленьев, которые нарубил для них Киши, уже не осталось, и Джоанна сама обламывала ветки и молодые деревца, не обращая внимания на царапины и порезы. И ни слова жалобы! У Ричарда комок застрял в горле. Милая моя храбрая девочка… Крошка Анна…

— Боже, что с твоими руками… — сказал он. — Бедная моя…

Она попыталась спрятать их за спину.

— Да ничего страшного… Мне не больно.

— А я лежу здесь, развалился… — сердито процедил он сквозь зубы. — Ну, хватит…

Он попытался подняться на ноги, но тут же рухнул обратно на снег.

Джоанна склонилась над ним.

— Лежи спокойно. Зачем тебе вставать? Ты же слаб, как ребенок. Лежи и не переживай. Я сама справлюсь.

— Но ты ведь тоже не железная, детка.

— Ничего страшного, я в порядке, — продолжала твердить она.

Он только и мог, что молча смотреть на нее и проклинать свое бессилие. Время от времени она улыбалась ему, но при этом зорко следила за волками, чьи тени угрюмо двигались в темноте. Мэдж притихла под одеялами. Похоже, она впала в некое оцепенение.

— Крошка Анна, — сказал Ричард, — сколько еще ты сможешь простоять вот так?

— Надеюсь, до тех пор, пока не вернется Киши.

— А если честно? Ты очень устала?

— Да, устала и страшно хочу спать. Так что ты лучше разговаривай со мной. Рассказывай анекдоты, загадывай загадки — что хочешь… Главное, чтобы я не заснула.

— Ну что я могу тебе сказать, кроме того, что ужасно сильно люблю тебя. Ты у меня крепкий орешек — я таких еще не встречал…

— Не надо… не надо мне льстить. Лучше расскажи мне… расскажи что-нибудь про Англию. Мне всегда нравилось, когда отец рассказывал про Англию.

Ричард поднял на нее взгляд. Она твердо стояла на ногах — тоненькая фигурка в шубе с ружьем наперевес. Отсветы огня плясали на ее щеках, и, как ни странно, лицо выглядело почти счастливым. Он хрипло начал:

— Англия, крошка Анна, — это потрясающая страна. Потому что там рождаются такие люди, как ты. Когда ты была совсем маленькая и тебя увезли сюда, в Англии шла война, и англичане, точно так же, как ты сейчас, с улыбкой на губах шли в атаку…

— Ах, лучше рассмеши меня как-нибудь, Ричард, не то я сейчас заплачу.

Но он вдруг обвил руками ее ноги и приник к ним губами.

— Я люблю тебя…

— И я люблю тебя, — сказала она, и по щекам у нее побежали слезы.

Мэдж открыла глаза и принялась жалобно стонать:

— Ах, Ричард, где ты? Ах, Ричард, обними меня, согрей меня… Я так замерзла, так боюсь, ну, Ричард…

Джоанна не могла этого вынести.

— Иди к ней, Ричард, — сказала она. — Я-то в порядке. А она сходит с ума от ужаса, бедняжка. И потом, она ведь твоя жена. Помоги же ей, если…

— Ты не только храбрая, ты еще и благородная натура, — сказал он и снова приник ненадолго к ее ногам. Затем передвинулся поближе к жене и обхватил ее рукой за плечи.

— Ну-ну, встряхнись… — выдавил он из себя, — ну-ка, Мэдж… Мэдж… Давай не раскисай… Будь умницей…

Она со стоном прижалась к нему — все ее тело дрожало. Пышные белокурые волосы рассыпались по плечам, голубые глаза лихорадочно блестели от ужаса.

— Сожми меня крепче… Держи меня… Ричард… Не отдавай меня этим страшным волкам… Будь прежним Ричардом — моим Ричардом…

Он держал ее. Но не было в этом объятии ни любви, ни жалости — одно лишь чувство долга. Она прижималась к нему изо всех сил, но он поверх ее головы смотрел на другую — ту, что несла вахту для них двоих и без которой оба они умерли бы сегодня ночью мучительной смертью.

Джоанна отвернулась. Теперь взгляд ее был направлен только на волков. Огонь позади них догорал. Поленьев больше не осталось. Но не об этом думала сейчас отважная Джоанна. Смерть не волновала ее. Страшнее смерти казалась ей жизнь на этой земле без Ричарда. Джоанна была одинока — женщина, которую сжимал сейчас в объятиях Ричард, стояла между ними непреодолимой стеной…

Вдруг Джоанна отчетливо услышала шуршание полозьев по снегу и перекличку собак. Ричард вскинул голову. Эти звуки словно вдохнули в него жизнь.

— Это твой индеец, Анна… Наконец-то мы спасены.

— Да, это Киши, — сказала она.

Из груди ее вырвался невольный всхлип — она увидела Киши. Но тихий этот всхлип потонул в безудержных радостных воплях Мэдж. Волчья стая рассыпалась и исчезла в темноте. Киши остановил сани и некоторое время в молчаливом изумлении смотрел на догорающую лачугу.

— Да, Киши, у нас случился пожар, — сказала Джоанна. Руки ее ослабли, и она выронила ружье. После долгих часов страха и тревоги ее трясло, тело сводила судорога. — Отвези нас скорее домой… Скорее…

— Конечно, Маленькая Белая Госпожа, — сказал Киши. — Я привез еду и лекарства.

Мэдж с трудом поднялась на ноги и без всякого стеснения, в голос зарыдала. Но Джоанна не обратила на нее никакого внимания. Вместо этого она сказала:

— Ричард потерял сознание. Быстрее… Киши… Помоги мне уложить мистера Стрэнджа на сани. Надо доставить его домой… Немедленно…

Пожар начался после полуночи. И только к рассвету Киши привез Ричарда, Мэдж и Джоанну в дом покойного Джона Грея.

Одинокая хижина казалась крохотным черным пятнышком на фоне бескрайней белой пустыни. Над ней нависли зловещие серые облака, из-под которых с трудом выбивались мутные лучи солнца. Киши на руках отнес полуспящего Ричарда в хижину. Мэдж попеременно то смеялась, то плакала, то о чем-то без умолку болтала. Однако Джоанна не разговаривала с ней. Она выглядела усталой и подавленной, а при виде родного дома на нее навалились горькие воспоминания о том, как жилось здесь раньше с отцом. Не вернуть больше тех дней… Теперь в ее жизни все по-другому.

Гостиная была такая же по размеру, как и в их прежнем пристанище. Имелась также небольшая спаленка, которая служила еще и кухней. На окнах — голубые занавески. Несколько ковровых дорожек на полу. Джоанна окинула комнату придирчивым взглядом. Кажется, ничего не изменилось. Вот отцовское кресло-качалка, вот ее любимая табуретка… Все вроде бы на месте. Только его самого нет. И дом уже не кажется прежним домом, а лишь местом, откуда она в страхе бежала, спасаясь от гнусных домогательств Конрада Оуэна.

По дороге к хижине Джоанна заметила небольшой белый крестик — одинокий и печальный в сером свете дня. Здесь Киши и местный священник предали земле тело Джона Грея. Она не рискнула останавливаться рядом с могилой — побоялась, что не выдержит и упадет на могильный холмик в рыданиях. А нужно еще так много всего сделать. Ричард серьезно болен. Несмотря на дикую усталость, Джоанна прежде всего думала о нем. На Мэдж надеяться было нечего.

Огромным усилием воли Джоанна заставила себя удержаться на ногах — больше всего ей хотелось сейчас свалиться прямо на пол и тут же заснуть. Вместо этого она приказала Киши развести огонь, принести дров и натопить из снега воды. Тот послушно исполнил все, о чем его просили. Кроме того, принес еду и лекарства, которые закупил в Форт-Юконе.

Мэдж тут же уселась и стала с любопытством осматриваться по сторонам. Она нашла хижину более обжитой и уютной, чем та, где ей недавно довелось быть. Так вот он какой — дом Джоанны Грей. Мэдж приметила пару потертых подушек на стульях, развешанные по стенам картины и фотографии, корзину с шитьем на столе под лампой. Груды старых газет и потрепанных журналов. Дешевая, обитая по краям посуда. Вот где живет Джоанна Грей.

И Ричард, как дурак, втюрился в эту необразованную простушку… Подумать только — всю жизнь провести в этой дыре!

Мэдж уже оправилась от своего истерического страха. Теперь она снова была спокойна и холодна. Миссис Стрэндж решила, что немедленно уедет вместе с Ричардом в Англию. Нельзя позволить ему остаться здесь с этой Джоанной Грей. Нет. Она предложит ему начать все сначала — и он будет счастлив с ней, как был счастлив раньше, когда они жили на Цейлоне.

Ричард лежал на кушетке, придвинутой поближе к огню. Глаза его были закрыты. Лицо — худое, с запавшими щеками, но все же красивое — излучало спокойствие. Он спал. Тепло и домашний уют сделали свое дело. Джоанна укрыла его отцовским меховым пледом. Обычно здесь спал отец — Джоанне было и сладко и больно видеть на этом месте Ричарда. Ричард, любимый Ричард у нее в доме… Хоть недолго, но он поживет здесь, рядом с ней. А когда выздоровеет и окрепнет, эта женщина — его жена — увезет его с собой. Джоанна была уверена, что Мэдж удастся уговорить Ричарда. Они ведь женаты, и никто их не разводил. У Джоанны нет на Ричарда никаких прав.

Проклятая жизнь! Все в ней не так, как хочется! Джоанна с тоской посмотрела на спящего. Ну почему, почему он принадлежит Мэдж, а не ей? Какое право она имеет вставать между ними?

Голос Мэдж вывел ее из раздумья.

— Как ты думаешь, мой муж поправится? У него не начнется воспаление легких или еще какая-нибудь гадость?

— Надеюсь, что нет. Все, что ему нужно, это отдых и хороший уход. Когда он проснется, мы дадим ему молока и бренди. Киши привез телячью ногу и экстракт «Бранд». Немного времени — и Ричард окрепнет.

Мэдж вздрогнула.

— Конечно, здесь немного получше, чем в той дыре. Ведь волки сюда не заберутся?

— Не заберутся, — резковато ответила Джоанна. Затем посмотрела на жену Ричарда в упор. — Только уж будьте впредь поосторожней со свечами и лампами.

— Хорошо, — мрачно процедила сквозь зубы Мэдж. — Но и ты тоже постарайся не играть со огнем. Ведь все получилось из-за того, что ты так вела себя ночью с моим мужем.

Джоанна покраснела до корней волос.

— Простите…

— Это просто позор, — добавила Мэдж. — Ты должна хорошенько усвоить, что Ричард — мой муж.

— Полагаю, я это уже усвоила, миссис Стрэндж, — сказала Джоанна. — Давайте не будем из-за него ссориться. Знаете, я… я ужасно устала. Вы не против, если я часок вздремну? Вы посмотрите за Ричардом? Когда он проснется, дайте ему молоко и бренди. Я принесу подушку и плед. В кресле-качалке вам будет удобно.

— Но я словно выжатый лимон. Просто без сил. Не могу же я в таком состоянии ухаживать за больным, — сказала Мэдж.

Джоанна скривила губы. Лицо ее было бледно, глаза покраснели от напряжения.

— Миссис Стрэндж, я стояла на посту многие часы. Я не жаловалась, но сейчас мне действительно нужно отдохнуть, иначе я просто упаду замертво. Боюсь, что в этом доме только одна кровать — в маленькой комнате… моей комнате. Отец обычно спал на кушетке. Вы сможете спать на этой кровати все остальное время, дайте мне только немного вздремнуть.

— А почему бы вашему индейцу не присмотреть за Ричардом? Я лично тоже умираю от усталости, — сказала Мэдж.

Джоанна смерила ее долгим взглядом.

И эта законченная эгоистка говорит, что она любит и хочет вернуть мужа… А сама даже час — всего лишь один час — не может за ним поухаживать!

Джоанна повернулась к Киши, который распаковывал консервы.

— Киши, присмотри за белым господином и дай мне знать, если он проснется, — сухо сказала она, после чего обратилась к Мэдж: — Пожалуйста, проходите сюда, миссис Стрэндж.

Мэдж проследовала за худенькой мальчишеской фигуркой. Ей было стыдно перед девушкой. И от этого она ненавидела ее еще больше.

Джоанна провела Мэдж в спальню, в которой прожила столько лет… Нехитрый ее уют составляли складная походная кровать, туалетный столик, умывальник да ковровая дорожка. Кровать была застелена чистым бельем. В угловом стенном шкафу за кретоновой занавеской висела на плечиках одежда. Здесь было даже мило — особенно после хибары, в которой им пришлось провести столько времени. Прямо райский уголок, тихая гавань после бури, убежище после ночи кошмаров.

Джоанна велела Мэдж раздеваться и ложиться в постель, а сама ушла. Вернувшись в гостиную, она завернулась в одеяло и забралась в отцовское кресло-качалку. Киши ласково, почти по-матерински подложил ей под голову подушку, укрыл ноги меховым пледом. Джоанна бросила последний взгляд на Ричарда, удостоверилась, что он мирно спит, и закрыла глаза. Она смертельно устала. Через две минуты девушка уже крепко спала.

Проснулась она оттого, что Киши тряс ее за плечо.

— Маленькая Госпожа… Господин проснулся… Маленькая Госпожа… Проснитесь!

Джоанна успела поспать всего пару часов. За это время усталость, конечно, не прошла. Она с трудом возвращалась в явь. Когда до нее дошел смысл слов Киши, она открыла саднящие глаза и сразу же поспешила к Ричарду.

— Другая белая госпожа вроде как спит, — сказал Киши.

— Прекрасно, — сухо сказала Джоанна. — Разогрей молока, Киши, и принеси сюда.

Индеец ушел. Джоанна встала возле кушетки, на которой лежал Ричард. Теперь она проснулась совсем. Он тоже не спал. Несмотря на сильную слабость, он протянул ей руку, молча — она так же молча взяла ее и сжала сильными пальцами. За окном уже стоял день — промозглый и пасмурный. Небо снова опустилось, тяжелые облака грозили новым снегопадом. Все в этом сером свете виделось мрачным и каким-то безжизненным. Вот и лицо Ричарда показалось Джоанне чересчур уж худым и бледным.

— Милый… — Слово вырвалось у нее само, как ни пыталась она его сдержать. Эта девочка чувствовала себя одновременно и матерью, и возлюбленной. За эти долгие, страшные несколько недель она сильно повзрослела. — Тебе лучше?

— Да, Анна, я отлично поспал. А ты как — бедная моя крошка?

— Я тоже отлично поспала. Чувствую себя бодрой и здоровой.

Ричард, однако, прекрасно видел, что она все еще не отошла от пережитого напряжения. Его было трудно обмануть — ведь он любил ее.

— Ты совершенно измотана, Анна. Зачем ты встала — спала бы себе и спала?..

Она не стала говорить ему, что попросила Киши разбудить ее. Просто улыбнулась и сказала:

— Проснулась — и все. А сейчас, Ричард, тебе надо выпить немного молока и бренди. Мы должны выходить тебя и откормить, чтобы к тебе снова вернулись силы.

— Да уж, ради всего святого, выходите меня. Я уже не могу больше лежать вот так и смотреть, как ты тут надрываешься одна. Где эта?

— Спит в моей комнате.

— Чего еще от нее ожидать, — сказал Ричард. — Противно все это… Все ты, да ты… Ты одна поддерживала огонь, отгоняла волков… Ты была вчера неподражаема, Анна.

— Ладно, хорош болтать, — вдруг по-мальчишески сказала она. — Давай пей.

Она заставила его выпить глоток горячего молока. В награду за ее усилия к его бледным впалым щекам тут же прилила кровь. Когда он допил, она велела ему опять уснуть. Он вцепился в ее руку.

— Не хочу, чтобы ты уходила, милая моя крошка Анна.

— Но я должна, — сказала она. — Не представляю, чем все это закончится. Ты ведь женат, и…

— И что? — перебил он. — Что, кроме глубочайшего презрения я могу чувствовать к женщине, которая вела себя так прошлой ночью? Нет уж, когда я поправлюсь, ты уедешь со мной. Обязательно уедешь!

Он притянул ее руку к своим сухим пылающим губам и поцеловал. Джоанна вся задрожала и разом ослабла. Да, она была сильной и стойкой — но только не рядом с ним, своим любимым мужчиной. Стоило ему дотронуться до нее и тем более поцеловать, как она тут же теряла голову. Кровь горячей волной пронеслась по жилам.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она.

— Анна, поцелуй меня.

— Нет, мне нельзя.

Он тяжело вздохнул и отпустил ее руку.

— Может, ты и права, что нельзя. Сейчас нельзя. Но потом, когда я поправлюсь…

— И даже тогда нам будет нельзя. Тебе придется уехать и забрать ее с собой.

— Ни за что. Я ни за что не уеду от тебя, крошка Анна, любимая моя.

— Но ты обязан, — сказала она. — Ты ведь не собираешься разводиться, расторгать свой брак? Мы все равно после этого не сможем быть счастливы.

— Так что же, Анна, она так и будет вечно стоять между нами?

— Тш-ш… Тебе нужен полный покой и долгий сон — иначе ты никогда не выздоровеешь. Поговорим обо всем, когда тебе станет лучше.

Она порывисто наклонилась и поцеловала его в лоб. Но он не дал ей сразу уйти и притянул к себе. Некоторое время они лежали вдвоем — тесно, щека к щеке, так близко, что каждый слышал, как у другого бешено колотиться сердце. Он поцеловал ее в губы долгим сладким поцелуем… Потом еще раз… Затем она отстранилась и поспешно спрятала от него глаза, полные слез. Вернувшись в кресло-качалку, зарылась лицом в подушку. Все ее молодое существо жаждало Ричарда Стрэнджа, тело ее и душа просто изнывали по нему… Она не понимала, как только раньше жила без него. Но и сейчас он тоже не принадлежал ей — ведь там, за стеной, спокойно и безмятежно спала белокурая женщина — его жена. Это была настоящая трагедия.




8


Уже вторую неделю Ричард, его жена и Джоанна жили вместе в заметенной снегом хижине, и для всех троих это было величайшее мучение.

Ричард с каждым днем чувствовал себя лучше. Джоанна и Киши по очереди ухаживали за ним. К концу второй недели он уже смог вставать самостоятельно. Конечно, это еще не был прежний Ричард, но он уже явно пошел на поправку.

По мере выздоровления Стрэндж все сильнее и сильнее привязывался к Джоанне. Ситуация становилась совершенно невыносимой. Он боялся даже смотреть на нее. Пока с ними была Мэдж, надеяться на что-либо не приходилось. Мэдж ни на минуту не оставляла их вдвоем. Если они выходили вместе из хижины, она неизменно следовала за ними. Кажется, ей доставляло какое-то изощренное удовольствие мучить их. Или же она тешила себя мыслью, что снова полюбила мужа и теперь у них начнется счастливая семейная жизнь. Но на самом деле источником, питавшим все ее порывы, была обычная ревность и навязчивое, граничащее с детским упрямством желание удержать Ричарда против его воли.

День за днем, вечер за вечером сидели они втроем и пытались поддерживать беседу. Ричард мрачно поглядывал из-под нахмуренных бровей, не скрывая того, что хочет остаться наедине с Джоанной. Мэдж рыскала повсюду своим шпионским всевидящим оком и при любой возможности напоминала Джоанне, что она «дикарка» и совершенно не приспособлена для нормальной цивилизованной жизни на Западе. Джоанна же спокойно и терпеливо сносила все ее насмешки, потому что чувствовала свою вину перед ней, как перед женой Ричарда. Все это время сердце ее, не переставая, ныло.

Пару раз она пыталась уйти — хотела оставить супругов наедине. Но Ричард не отпускал ее. Он был все еще слишком слаб и не смог бы перенести длительную поездку, и, как только Джоанна начинала собираться в дорогу, тут же говорил, что уйдет следом за ней пешком. Она не могла так рисковать — ведь Ричард мог и сдержать свое слово, а это означало бы для него неминуемую смерть.

И все же дальше так продолжаться не могло. Кто-то из них должен был сломаться и не выдержать.

Впрочем, скоро судьба распорядилась сложившейся ситуацией сама. Запасы еды опять стали подходить к концу. Киши отправился в Форт-Юкон, чтобы сделать новые закупки. Но не вернулся. Им оставалось только гадать, что случилось с преданным индейцем. Джоанна предполагала, что с ним произошел какой-то несчастный случай — иначе он обязательно приехал бы. Но не только страх за любимого слугу тревожил ее — теперь они были полностью отрезаны от мира. Саней у них не было, собак — тоже. Припасы неумолимо истощались. Еды для всех троих оставалось теперь дней на десять — не больше.

В довершение всего вскоре после отъезда Киши заболела Мэдж. На сей раз это была не просто истерика или обычное притворство. У нее очень сильно болел живот, и всю ночь ее тошнило. Джоанна, которая помогала ей справляться с хворью, сказала Ричарду, что, похоже, у его жены аппендицит.

— О Боже… — простонал Ричард. — Так что же нам теперь делать?

— Мы ничего не можем сделать, — сказала девушка. — Остается только молиться Господу, чтобы кто-нибудь проехал мимо и забрал ее в Форт-Юкон. Там есть врач — может, она и выживет.

— Бедная Мэдж, — произнес Ричард.

Разумеется, по большому счету ему не было до нее никакого дела. Он воспринимал ее лишь как помеху, стоящую между ним и Джоанной. Но сейчас, когда она заболела, Ричард невольно проникся к ней сочувствием — просто не мог по-другому относиться к больным.

Мэдж лежала на кушетке и постанывала. Лицо ее в обрамлении длинных светлых прядей было изможденным и бледным. Но, даже заболев, она не в силах была сдержать свою злобу.

— О чем это вы там шепчетесь? — с раздражением в голосе спросила она.

— Мы говорим о тебе, Мэдж, — сказал Ричард.

— Что — надеетесь, я умру? — поинтересовалась Мэдж.

— Да нет же, нет — и как только… — воскликнула Джоанна, и лицо ее вспыхнуло, — как вам такое могло прийти в голову!

— А может… может, я и умру. У меня так все болит. Умоляю, иди сюда, возьми, возьми меня за руку… — прошептала Мэдж.

Ричард послушно придвинул стул и сел рядом с ней. Когда он взял ее руку, она тут же сухими горячими пальцами вцепилась в его ладонь. На сердце Ричарда опустилась неимоверная тяжесть. Он проследил глазами за тоненькой фигуркой Джоанны, которая отправилась на кухню, чтобы приготовить для Мэдж горячее молоко. Никогда ведь не подумает о себе! Только о других. Она просто не способна ни на что дурное. Эх! Что только теперь с ними со всеми будет? Хоть бы вернулся Киши…

Но Киши все не возвращался.

В волнении и тревоге прошел еще один день и еще одна ночь. Мэдж становилось хуже и хуже. Они не могли ничем ей помочь. Джоанна не спала всю ночь и заботливо ухаживала за ней, как своей лучшей подругой.

На следующее утро, как только забрезжил рассвет и в серой мгле закружились первые снежные хлопья — предвестники скорой бури, рядом с хижиной Джона Грея показались путники на двух собачьих упряжках. Среди них, на счастье, оказался врач, американец. Группа направлялась в Форт-Юкон. Ричард, конечно же, обратился к ним за помощью. Врач бегло осмотрел Мэдж и выразил сочувствие, но остальные, согласно неписаному закону Севера, где «каждый за себя», начали роптать и требовать, чтобы упряжки немедленно двинулись дальше — иначе они не успеют до темноты или их застанет в пути снежная буря. Диагноз американца совпадал с тем, что предположила Джоанна. Аппендицит.

— Не думаю, что случай острый — во всяком случае, на первый взгляд, — сказал он Ричарду и Джоанне. — И не смертельный. И все-таки аппендикс надо удалить, и как можно быстрей. У меня в санях найдется одно место — но только одно. Я могу отвезти ее в Форт-Юкон.

Мэдж слышала эти слова и тут же подняла крик:

— Я не поеду без мужа! Не поеду! Нельзя ему оставаться здесь с этой девицей… Я не допущу…

Доктор смерил взглядом Ричарда и Джоанну, которые тут же покраснели. Затем снова повернулся к Мэдж.

— В таком случае вы рискуете умереть, — довольно резко сказал он. — Лучше уж поедемте со мной.

— Да-да, тебе нужно ехать, Мэдж, — сказал Ричард, после чего коротко добавил: — И я поеду.

— Вы не поедете, — сказал доктор. — У нас больше нет места.

— Мы вообще не доедем сегодня до Форт-Юкона, если не тронемся сейчас же, — нетерпеливо вмешался в разговор один из попутчиков. — Надвигается буря.

Кончилось тем, что Мэдж все же перенесли в сани, осторожно уложили на подушки и укрыли меховыми одеялами. Она безудержно рыдала. Но не из-за своего физического состояния, а из-за того, что Ричард и Джоанна остаются одни. Она совершенно обезумела от ревности и подозрений и напоследок что есть сил выкрикнула:

— Дай мне слово, что будешь честен по отношению ко мне, Ричард… дай мне слово… Я могу умереть… Поклянись… Поклянись мне…

Ее голос тонул в порывах ледяного ветра.

Сердце Джоанны дрогнуло — ее переполняла жгучая ненависть ко всему происходящему. В отчаянии она склонилась над больной:

— Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Стрэндж. Я дам вам свое слово.

— Я тоже, — поспешил добавить Ричард. У него не было выбора.

Проезжая мимо, доктор выкрикнул:

— Мы пришлем вам припасов из Форта. Не падайте духом, как только сможете, приезжайте. Я присмотрю там за вашей женой…

Они уехали.

Ричард и Джоанна, уже основательно припорошенные снегом, медленно побрели к хижине. Стоило им захлопнуть за собой дверь, как они оказались в тепле и уюте — словно отрезали от себя натужное завывание ветра.

Теперь, оставшись вдвоем, они вполне могли протянуть с таким количеством еды полмесяца. Это означало, что безопасность гарантирована, даже если Киши не вернется после бури. Тогда можно тронуться в путь до Форт-Юкона пешком.

Они взглянули друг на друга — на лицах их плясали тени от неровного света свечи. Наконец-то после долгих томительных дней удалось остаться вдвоем. Теперь ничто не мешало им броситься друг к другу в объятия… кроме слова чести, которое они дали той, что уехала.

Ричард молча, исподлобья оглядел Джоанну. Сейчас она не казалась похожей на мальчишку-сорванца — вместо брюк и шубы на ней было шерстяное платье и голубой в клеточку передник. Перед Ричардом стояла хрупкая девушка — печальная, с усталым взглядом и поникшими плечами.

Джоанна тоже не сводила с него глаз. Ей мучительно хотелось броситься к нему и утонуть в его объятиях. Но вместо этого она повернулась и пошла к плите.

— Джоанна, дорогая моя!

— Давай ужинать, Ричард, — мы же дали слово… этой, — тихо сказала она.

— Знаю, — сказал он. — Но я люблю тебя. Я хочу тебя. Анна, что еще за чертовщина такая? С какой стати она взяла с нас обещание?

— Потому что она знает, что мы любим друг друга. Ей была нужна уверенность, что мы будем соблюдать правила игры. И она по-своему права.

Он шагнул к ней.

— Анна, ты добрая и замечательная — действительно замечательная. Но я уже устал и не могу больше играть в эту игру. Это нечестная игра — и Мэдж прекрасно это знает.

— Ричард, мы должны сдержать обещание, — сказала Джоанна. — И ты поможешь мне в этом, потому что иначе я пущу тебя в свою постель — и тогда все будет кончено.

— Не все будет кончено — просто закончится эта глупая, никому ненужная агония.

Она повернулась и снова посмотрела на него.

— Думаешь, мне не хочется броситься в твои объятия? Я бы с удовольствием…

— Черт знает что такое! — с горечью воскликнул он.

— Действительно, — сказала Джоанна. Лицо ее было белее снега, но она упрямо улыбалась, сжав губы, как мальчишка. — Все это ужасно. Нет, Ричард, я вовсе не помешана на девичьей чести и всей этой ерунде… Я не ханжа. Если бы ты не был женат — я бы не колебалась и секунды. Жизнь так коротка, смерть так внезапна — зачем же упускать свое счастье? Я бы пошла на это с радостью. Я ведь так мало повидала в этой жизни… Но дело в том, что ты не свободен.

— Что ж, наверное, ты права, Анна, — понуро сказал он. — Я не свободен, я связан по рукам и ногам. Подумать только — ты, девчонка, еще почти ребенок, и так рассуждаешь. Ты меня прямо пристыдила.

— Да нет же, Ричард, нет!

— Пристыдила, пристыдила, — сказал он. — Может, тебе и не хватает образованности — вон моя очаровательная супруга величает тебя «дикаркой», — но зато твой отец сумел научить тебя главному. Ты умеешь отличать плохое от хорошего. А кроме того, ты настоящий крепкий орешек — я таких еще не встречал.

Она мучительно покраснела и стала теребить свой фартук. Почему-то ей стало неловко от этих похвал, от того, что она осталась наедине с мужчиной. Джоанна чувствовала, насколько слаба перед ним, — наверное, он уже осознал свою власть над ней. Ведь достаточно одного его прикосновения, чтобы она сдалась.

— Не знаю, Ричард, — сказала девушка. — Отец учил меня, что самое главное — уметь держать себя в руках, а все остальное приложится само.

— Что ж, он был прав, — подтвердил Ричард.

— Но я все равно люблю тебя, ужасно сильно люблю, — поспешила добавить она.

Он посмотрел на нее долгим, полным страстного желания взглядом. Затем отвернулся. Это было выше его сил — видеть совсем рядом ее трогательную тонкую фигурку, ее милое лицо, с упрямо поджатыми губами, и не сметь подойти, чтобы заключить все это в нежные объятия. Она любила его так же страстно, как и он ее. Но сейчас она оказалась сильнее.

Ричард так и не решился перешагнуть барьер, который Джоанна воздвигла между ними, хотя сделать это было очень легко. Он зажег масляную лампу и поставил на стол.

— Не бойся, — сказал он. — Я буду паинькой. Но вот обещать, что помогу тебе выдержать это испытание, не стану. Сегодня я отвечаю только за себя самого.

Щеки ее обдало жаром. Слава Богу! Успокоенная, она отправилась на кухню.

— Приготовлю ужин, — бросила Джоанна на ходу.

Она чувствовала себя усталой и очень несчастной. Злосчастная клятва, данная Мэдж Стрэндж, лежала между ними, как пропасть. Конечно, на самом деле никакой пропасти не было — одно только честное слово. Хотя, что такое честь? Это когда кто-то горой стоит за правду и нравственность? Или когда кому-то кажется, что он поступает правильно… Ведь ничего не стоит перекинуть мостик через эту пропасть. Джоанна знала, насколько это легко. Она любила этого мужчину, и он страстно желал быть с ней. Оба они мучились, сохли друг по другу, и достаточно было одного касания, одной маленькой искры, чтобы разгорелось жаркое пламя. Теперь они были одни, никто не следил за ними ревностным взглядом, никто не говорил с ними язвительным, исполненным подозрений тоном. Ничто не мешало им, кроме самой малости — какого-то хрупкого «честного слова».

Дрожащими от волнения руками она поставила на плитку кастрюлю с кроличьим бульоном. Надо заняться ужином и ни о чем не думать. Но не думать о Ричарде, который был так близко, совсем рядом, было невозможно. Она видела, как он меряет шагами гостиную, зажав в зубах пустую курительную трубку. Все, все против него! Даже табака не осталось. Во всей хижине ни одной сигаретки.

Он все ходил и ходил из угла в угол — брови нахмурены, руки сцеплены за спиной. Вот же она, там, его девочка, в кухне, готовит ужин. Прогнала его прочь… Господи, как ему хотелось сжать ее в объятиях и зарыться губами в ее пушистые кудряшки!

Он попытался заставить себя подумать о жене. У бедной Мэдж аппендицит. Ее сейчас везут по морозу в Форт-Юкон, везут в снежную бурю, и, может, она не доедет туда живой. А ведь она его жена. Когда-то он любил ее. Любил ее бледное, аристократическое лицо — теперь такое измученное и напряженное. Любил целовать ее чудесные светлые волосы — совсем не похожие на коротко стриженные завитки Джоанны. Да, они такие разные — две его женщины. Одна — типичное порождение большого города — бесчувственная стерва. Другая же — истинное дитя Севера — смелая, по-мужски решительная и вместе с тем по-женски чуткая и умеющая любить. В любви и страсти она щедра так же, как и во всем остальном.

Разве можно поставить рядом с ней Мэдж? Мэдж только и смогла, что убить в нем любовь. Разрушить все его мечты о будущем. Она не принесла ему ни любви, ни детей. И ради нее он должен теперь отказываться от Джоанны, которая вернула ему вкус к жизни, рядом с которой он снова почувствовал себя мужчиной?

Он прикрыл глаза ладонью. Боже, до чего же хочется подойти к ней, дотронуться до нее! Как манят ее губы!

Когда она внесла в гостиную ужин, — молча, словно бестелесный призрак, проскользнув мимо него, — он лишь искоса взглянул на нее и сразу отвернулся. Джоанна тоже стрельнула в него глазами и тут же потупилась. Поставив на стол суп, села напротив.

Ужин трудно было бы назвать веселым. Они уже не могли, как прежде, по-дружески болтать — страсть поглотила их и теперь комом вставала в горле. Ели молча и напряженно. Стоявшая между ними Мэдж словно присутствовала здесь, в комнате, непрошеным гостем и говорила своим издевательским голосом: «Ну что — дали мне слово? Теперь только попробуйте его нарушить!»

Первой заговорила Джоанна.

— Снег пошел, — сказала она. — Слышишь, как шуршит за окном?

— Слышу… — ответил он. — Очередная буря.

— Еще одна буря на нашем с тобой счету, — заметила Джоанна.

— Да уж… — У него вырвался смешок. Резко отодвинув стул, он снова принялся ходить из угла в угол. — Только на этот раз у нас полно еды. По крайней мере, точно хватит до установления погоды.

— Вот и хорошо, — сказала Джоанна.

— Куда уж лучше! Сидеть тут взаперти вдвоем и чтобы эта все время так и стояла между нами! — сорвался он. — Кошмар!

— Понимаю, — Джоанна опустила голову. — Но надо… надо попытаться…

— Вот-вот. Я всю жизнь только и делал, что заставлял себя делать то, чего мне вовсе не хотелось, — да, думаю, и ты тоже. Ах, Анна, милая моя крошка Анна, мне столько пришлось всего пережить… А ты? Ты ведь тоже почти не знала счастья. И теперь, когда мы наконец нашли друг друга… Теперь мы не можем просто быть счастливы… Это ужасно.

Она закрыла лицо руками.

— Да, это ужасно, Ричард. Но ведь ей тоже сейчас нелегко… Представь себе — ехать неизвестно куда, все болит… да еще и мы остались тут вдвоем — она ведь так ревнует…

— Жалеешь ее? Да какое мне, собственно, дело до этой ее глупой ревности? — взорвался он. — Там, дома, она, видите ли, не хотела меня. Потешалась надо мной — что это, мол, я так прыгаю и порхаю вокруг семейного гнездышка… Еще и ребенка мне подавай… Любовную страсть она считала чем-то отвратительным и грязным, а искренние отношения — проявлением дурного тона. И вот теперь, спустя шесть лет, она вдруг поняла, что теряет меня, и решила вот что бы то ни стало вернуть! Назло — но вернуть! Какая тут может быть жалость.

— Но она же больна.

— Печально. Анна, ты очень добра — даже слишком добра к ней.

Джоанна подняла на него взгляд.

— Просто я люблю тебя. И мне правда жаль ту, другую, которая по глупости тебя потеряла.

— Она бы не потеряла меня, Анна, если бы вела себя со мной порядочно — просто порядочно.

— Конечно, — согласилась Джоанна. — Но, ты знаешь — хоть это и нехорошо с моей стороны, — я рада, что ты полюбил меня.

— Ну что об этом говорить? — с досадой сказал он, облокотившись о край стола напротив нее и вперив в нее пристальный взгляд. На его смуглом худом лице, у рта, она заметила глубокие горестные складки — вероятно, следы долгих лет, проведенных с Мэдж.

— Надо об этом говорить, — сказала она. — Только… только не давай мне поблажки. Я так стараюсь держаться.

Ричард отвернулся.

— Анна, ты истязаешь мою плоть и кровь… — хрипло сказал он.

Джоанна поднялась.

— Давай будем просто друзьями — хорошими друзьями. Я же свой парень — а, Ричард? Пойдем, поможешь мне помыть посуду? Что и говорить — это занятие для настоящих мужчин… — Она попыталась свести все к шутке.

Он покорно пошел следом за ней на кухню.

— Ты, как всегда, неподражаема, — сказал он. — Ну ничем тебя не проймешь.

Перебрасываясь шутками, они стали мыть посуду.

Но уже через час, когда пришло время ложиться спать, все началось снова — они просто умирали от взаимного вожделения. И все-таки невидимый призрак Мэдж удерживал их от рокового шага, напоминая о данном обещании.

Честь! Честь! Честь! Это слово билось в мозгу Ричарда, как пойманная в сеть рыба.

К ночи снежная буря усилилась. Впрочем, в хижине было уютно и тепло. В полутьме мерцал огонек лампы. И только ветер так страшно завывал за окном, что, казалось, все демоны покинули преисподнюю и собрались здесь попировать. Не уставая, вокруг хижины плясали снежные вихри. А временами, в минуты затишья, издалека доносился заунывный волчий вой.

Джоанна все больше и больше опасалась за свою выдержку. Ей так хотелось броситься к Ричарду и спрятаться в его объятиях! Ну хотя бы на минуточку… Как бы это было здорово! Даже здесь, в одинокой хижине, среди снегов, это показалось бы ей раем…

Но она и подходить к нему боялась, даже случайно дотронуться до него — ведь тогда их страсть сразу же вспыхнет и разгорится, и это стойкое пламя уже не погасить. И ничего уже не вернешь — останется лишь горькое сожаление о том, что они сами дали человеку честное слово и сами же его нарушили.

Перед тем как пойти в свою спальню и оставить Ричарда спать на кушетке, которую раньше занимала Мэдж, Джоанна помедлила и протянула руку для прощания.

— Спокойной ночи, — сказала она, но тут же спохватилась и убрала протянутую руку — видимо, побоявшись, что он схватит ее и не отпустит.

Тогда он, как солдат, отдал ей честь.

— Спокойной ночи, крошка Анна.

— Послушай, как бы нам ночью не снесло крышу, а? Вон как ветер-то разгулялся…

— Да уж, не сносить нам тогда головы, — вымученно пошутил Ричард.

На том они расстались. Едва закрыв за собой дверь спальни, Джоанна бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, чтобы Ричард не слышал, что она плачет.




9


В полночь Джоанна проснулась оттого, что кто-то громко звал ее по имени и колотил в дверь.

— Анна! Анна! Джоанна!

Она села в постели, протерла глаза, а в следующее мгновение уже стояла на ногах — сон как рукой сняло.

— Ричард, это ты! Что там?

— Скорее выходи, — сказал он. — В прихожей прохудилась крыша. Наверное, ураганом проломило бревна. Надо скорее заделать дыру — не то у нас промокнут все продукты. Ты бы видела, какой там снег, каждая снежинка чуть не с дом величиной.

— Иду, — сказала она.

Дрожа от холода, Джоанна зажгла свечу, накинула поверх пижамы шубу и влезла ногами в домашние туфли. Через минуту она уже стояла рядом с Ричардом. На нем тоже были только пижама и шуба. Их взгляды встретились, и у Ричарда защемило сердце — такая она была милая и трогательная со сна. Щеки раскраснелись, темные кудряшки спутались, как у ребенка, — а эта полосатая пижама, торчащая из-под шубы! Но что это он — пора заняться крышей. На их глазах залетающий внутрь снег таял и питал образовавшуюся на полу лужу.

— Так. Я пойду разломаю пару ящиков на доски, а ты пока найди мне молоток и гвозди, — сказал Ричард.

— Хорошо, — отозвалась Джоанна.

Они занялись починкой крыши. Ведь от сохранности продуктов зависела их жизнь.

Ричард, не без помощи Джоанны, заделал течь и как следует законопатил дыру в потолке. На это ему хватило двадцати минут. Однако под конец оба они были едва живы от холода и уже не могли унять дрожь. Ну и ночка выдалась! Ветер так и свистел во всех щелях. Казалось, над крохотной хижиной навис какой-то огромный страшный зверь и хочет всосать ее в свое чрево.

Когда с течью в крыше было покончено, Ричард зажег в комнате лампу.

— Сварила бы ты, милая, кофейку. Ты же вся дрожишь — так ведь и простыть недолго, — сказал он.

От его ласковых слов ее измученное лицо разом просветлело, и она отправилась варить кофе. Только сейчас Джоанна поняла, какой у нее смешной вид в этой пижаме и шубе до колен. Вода в кофейнике быстро закипела. Джоанна наклонилась над плиткой, чтобы снять его с огня, но занемевшие от холода пальцы не слушались ее. Кончилось тем, что она выплеснула часть кипятка себе на ногу.

Ричард не слышал, как девушка вскрикнула от боли. Только заметил, что она хромает, входя в комнату. В одной руке Джоанна несла кофейник, а другой прижимала непослушную полу шубы. Дойдя до стола, поставила кофейник.

— Что с тобой, Анна? — спросил он.

— Ничего, — сказала она.

— Но ты хромаешь…

— А! Плеснула на себя горячим кофе. Нескладеха.

— Действительно, нескладеха. Ну как же это ты, а, дурашка?

Он подошел к ней вплотную и опустился у ее ног на колени. На внутренней стороне белоснежной ступни виднелась красная воспаленная полоска. Какая у нее нежная, хрупкая ножка! Стоит только протянуть руку… Он не сдержался и быстро поцеловал ее. И вот уже приник к ногам Джоанны и безудержно покрывал их поцелуями.

— Не надо… — сдавленно сказала она.

Но границы уже были нарушены. Нет, сколько бы мужчина ни притворялся, сколько бы ни уговаривал сам себя, но платонической дружбы с женщиной ему мало. Ричард вскочил на ноги и порывисто обнял Джоанну. В своей молчаливой страсти он сжимал ее так крепко, словно хотел слиться с ней навсегда. Поначалу она еле слышно шептала:

— Ричард… нам нельзя… мы же обещали…

Но вскоре и она потеряла голову. Тело ее дрожало от возбуждения — больше всего на свете ей хотелось отдать его Ричарду. Она чувствовала на губах его горячий страстный поцелуй.

Все исчезло вокруг: время, пространство, бушующая за окном стихия, Мэдж Стрэндж со своими клятвами… В мире были одни они, слившиеся в цепком объятии, приникшие друг к другу, словно люди, просидевшие много дней под землей, которым только что дали свободно дышать.

Он целовал ее в щеки, в глаза, в волосы… Джоанна обвила руками его шею и прикрыла глаза. Ей казалось, от его нежных прикосновений она сейчас потеряет сознание. Ничего более прекрасного в ее жизни не было. Она не могла поверить, что такое бывает — может, это уже рай? Джоанна медленно открыла глаза. Комната плыла перед ней.

— Ричард, мы нарушаем…

— Знаю, милая. Но не могу удержаться. Правда не могу, — сказал он. — Милая, милая Анна… крошка моя… нет… так дальше продолжаться не может.

— Я понимаю, Ричард. Но если мы нарушим наше обещание этой… э-э-э… миссис Стрэндж… Разве мы не будем потом всю жизнь жалеть об этом? — сказала она и боднула лбом его руку. — Ричард… Послушай, Ричард… Нет, нет… не целуй меня — ты же не даешь мне договорить.

— А я и не хочу, чтобы ты договаривала. Я хочу с тобой целоваться.

— Не надо, — сказала она. — Ты будешь потом жалеть, что потерял голову, — и я тоже. Мы и так уже слишком далеко зашли.

Ричард глубоко вздохнул. Затем на минуту зажмурился — одному только Богу известно, какая борьба происходила у него внутри, — и беспомощно опустил руки.

— Анна, любой на моем месте уже возненавидел бы себя самого, — сказал он, целуя ей руку. — Разумеется, ты права…

— Но ты же все равно знаешь — я тебя обожаю больше всех на свете, — сказала она. — И если завтра мне будет суждено умереть, я умру, зная, что видела на этой земле все: солнце, звезды, луну и… и все земные радости. Я познала их, когда ты обнимал, целовал меня…

— Да ты сама для меня ярче всех звезд, вместе взятых, — сказал он. — Ты как огонь — и согреваешь меня, и обжигаешь… В тебе столько… столько задора. Знаешь, ты просто рождена для любви.

— Правда? Но это же ты меня научил, Ричард. Я же никогда ни с кем не целовалась, кроме тебя, — просто, как только она это умела, были произнесены эти слова.

Он с нежностью посмотрел на нее. Какая восхитительная женщина — страстная, щедрая и при этом совершенно невинная и чистая. Он забыл про свою похоть. Ласково, как ребенка, поднял ее на руки и поцеловал в голову.

— Милая моя, крошка моя, я еще почти не целовал твои ножки. Хорош же я любовник! Но все равно, Анна, я ужасно люблю тебя, и с этой минуты моя жизнь принадлежит одной только тебе. Я верю — должно случиться что-то важное. Я обязательно стану свободным и тогда смогу на тебе жениться. Ведь ты хотела бы выйти за меня замуж?

— Да, конечно, Ричард, очень-преочень!

— Лучше нам сдержать слово, которое мы дали Мэдж, — продолжал он. — Тут ты права — мы потом сами будем жалеть, что так получилось. Прости, прости меня дурака — совсем потерял голову.

— И я тоже, — сказала она, зарываясь лицом в его плечо.

— Надо же — потерять такую прелестную кудрявую головку! — шутливо проговорил он и с нежностью поцеловал ее в волосы.

Затем Ричард уселся в старомодное кресло-качалку, а Джоанну посадил себе на колени. Она тут же обхватила его руками за шею и прижалась щекой к его щеке. Так они и сидели, и он стал раскачивать кресло, баюкая ее, как ребенка. Оба молчали.

Вдруг он почувствовал на своей щеке что-то горячее — это была слеза, ее слеза!

— Не плачь, крошка моя, — охрипшим голосом сказал он, — не надо плакать. Я знаю точно — все будет хорошо. Что-то должно случиться, что нас спасет.

Он губами стер с лица Джоанны слезы, поднял ее и отнес в спальню. Там уложил ее на кровать и заботливо укрыл одеялами.

— Господи, ты вся дрожишь, бедняжка. Надо тебя согреть. Сейчас принесу горячий кофе. Придется заново подогревать его — мы ведь так и не успели покофейничать.

Он принес ей чашку кофе и подождал, пока она выпьет. Он был так предупредителен с ней — казалось, чувствовал свою вину за ту минутную слабость. На прощание Ричард опустился рядом с кроватью на колени и поцеловал ее в нежный изгиб руки.

— Спокойной ночи, крошка Анна, — сказал он. — Спасибо тебе за твою любовь. Я просто горжусь тобой. Во всем ты смелая — и в любви тоже. Не все это умеют. Ну ладно, спи.

Он ушел, а Джоанна еще долго лежала и прислушивалась к шуму бури за окном. Сердце ее разрывалось на части…

Они оба так и не уснули, пока не забрезжил серый рассвет.

Начинался новый день.




10


Уже два дня и две ночи — бесконечных, изнуряющих — провели двое влюбленных в занесенной снегом хижине. И все-таки они не нарушили слова, данного Мэдж.

Тень ее неизменно стояла между ними, но в глубине души каждый ждал, когда же у другого кончится терпение и нахлынувшая страсть соединит их.

В хижине все время стоял полумрак. Снег все не прекращался. В пасмурном свете короткого дня снежные хлопья казались серыми, а вечером их и вовсе поглощала черная тягучая тьма. Время ползло невероятно медленно, каждый час был для них мучением. Ах, если бы только они могли соединить руки и губы, если бы жили свободно, любя друг друга со всей силой молодых сердец, тогда бы и год пролетел для них, как короткий миг! Но пришлось сидеть по разным углам, стараясь даже не смотреть друг на друга, — хватит уже одной бурной сцены прошедшей ночью, когда оба потеряли над собой контроль…

Они не переставая говорили о Мэдж — будто ее имя было флагом, с которым им легче дышалось в нелегкой борьбе за призрачную честь. Интересно, как она там — как перенесла долгую дорогу до Форт-Юкона? Удалась ли доктору операция? Еще они говорили о Киши — их верном слуге-индейце. Что же с ним случилось? Джоанна страшно беспокоилась, почему он вдруг так таинственно исчез. Он прислуживал ей еще с тех пор, как она была маленькой девочкой, поэтому Джоанна тосковала по нему, как по самому близкому другу.

На четвертый день буря наконец улеглась. Кругом намело высокие пушистые сугробы, все деревья утопали в снегу. Небо посветлело, и сквозь бледные облака пробились скудные лучи солнца, превратив снежную пустыню в сказочную землю — всю усеянную сверкающими алмазами.

Когда появилась возможность выходить из хижины, напряжение между ними заметно спало. Одев на ноги снегоступы, они старательно разгребали сугробы, выросшие под окнами и под дверью. Ричард взял ружье и отправился поохотиться на кроликов, чтобы добыть горячую пищу.

А в полдень вдруг вернулся Киши. Вид у него был неважный, кроме того, он сильно хромал. Однако выражение лица оставалось по-прежнему непроницаемым. Когда Джоанна радостно выбежала ему навстречу, он почтительно поздоровался с ней и тут же поведал историю своего долгого отсутствия.

А случилось вот что. По дороге обратно, уже закупив все необходимое, он угодил в лапы разбойников — каких-то торговцев пушниной. Они украли у него продукты и собачью упряжку, а самого его бросили прямо на снегу замерзать.

Чудом он не умер от голода и холода — его подобрали другие проезжие торговцы, которые оказались не такими беззастенчивыми, как те, что ограбили индейца. Они отвезли его в Форт-Юкон, и ему удалось раздобыть новую упряжку и снова закупить запасы продуктов. Сани он смастерил сам из березовой коры — и вот приехал домой, чтобы выполнять распоряжения Белой Госпожи.

— Как я рада, что с тобой все в порядке, Киши! — сказала Джоанна. — Значит, ты из Форт-Юкона? Скажи, ты, случайно, не знаешь, не слышал, как там другая белая госпожа… жена мистера Стрэнджа, которую увезли от нас совсем больную?

— Да, — подхватил Ричард, не снимая руки с плеча Джоанны. — Как она там?

Да, кивнул индеец, он знает, он слышал. Джоанна и Ричард затаили дыхание, ожидая, что же он им скажет, — и боялись смотреть друг другу в глаза. Выяснилось в Форт-Юконе говорят, будто белая женщина настолько сильно больна, что вряд ли выживет.

— Скажу даже больше, — угрюмо продолжал индеец, — почтенный белый доктор велел мне передать господину из Англии, чтобы тот немедленно выезжать в Форт-Юкон, если хочет еще застать жену живой.

Ричард прикусил губу.

— Бедняга Мэдж! — сказал он. — Похоже, ей сильно не повезло.

— Ричард, тебе обязательно надо ехать, тотчас же, — сказала Джоанна. — Даже обсуждать это не стоит.

Он посмотрел на нее долгим взглядом. Затем вздохнул и слабо кивнул.

— Да, надо. Я все понимаю. Но я не могу опять оставлять тебя одну…

— Теперь у меня снова есть Киши.

— Это верно, и все-таки я боюсь тебя оставлять.

— Когда-нибудь… когда-нибудь ты, может, и вернешься, — сказала она. Даже он, который так хорошо знал и так любил ее, не смог бы расслышать в ее тихих словах хоть малое нетерпение или намек на него.

— Обязательно… Обязательно вернусь, моя крошка, — сказал он.

— Но если твоя жена тяжело больна и нуждается в твоей заботе, тогда не надо, не приезжай, не бросай ее, Ричард…

Никто из них не упомянул о том, что жизнь Мэдж висит на волоске, что она может умереть… Они молчали — и это было тяжелое молчание. Ричард надел шубу, шапку и рукавицы, затем велел Киши, чтобы тот приготовил для него упряжку.

Когда пришла пора прощаться, Джоанна словно онемела от горя. Ей казалось, лучше бы она сама умерла, чем оставаться одной в этой хижине — без него, без ее Ричарда… Ему тоже было страшно тяжело расставаться с ней. Взяв ее руки в свои, он заглянул в ее огромные карие глаза — в них стояла невыразимая печаль.

— Я вернусь к тебе, крошка Анна, — сказал он.

— Я буду здесь, — отозвалась она.

— И все-таки надо взять тебя с собой!

— Да нет же, не надо. Ты только подумай, как это может взволновать ее, а ведь она больна, она при смерти, Ричард, и вдруг узнает, что мы приехали вместе! Лучше скажи ей, что ты уехал от меня и вернулся к ней.

Ричард наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Крепкий ты мой орешек, самый крепкий на свете, — сказал он. — До чего же я не хочу от тебя уезжать! Но придется. Да поможет тебе Бог, любимая. Оставляю тебя на попечение Киши.

— Он присмотрит за мной, — сказала она и улыбнулась.

Сани заскользили по сверкающей снежной дороге, и хижина покойного Джона Грея осталась позади. Еще долго перед глазами Ричарда стояла прощальная улыбка Джоанны.

«Обязательно к ней вернусь…» — думал он.

Джоанна не отрывала глаз от удаляющихся саней, пока те не превратились в маленькую черную точку на горизонте. Еще никогда ей не было так горько. Уехал. Он уехал! Сердце ее готово было разорваться. Если Мэдж жива, он останется с ней. Он не сможет ее бросить. Возможно, они уже никогда больше не встретятся.

Еле волоча ноги, зашла она в комнату, которая несколько дней была их общим домом. На столе осталась лежать его пустая трубка, на полу стояли его снегоступы… Она села за стол, и вдруг слезы градом покатились у нее из глаз.

Неизвестно, сколько времени она проплакала так, как вдруг услышала взволнованный голос Киши:

— Маленькая Госпожа… быстрее… надо запереть и заставить чем-нибудь дверь… и взять ружья!

Она вскинула взгляд — лицо ее исказилось болью.

— Что случилось, Киши? — хмуро спросила она.

— Там тот человек… которого вы боитесь… Конрад Оуэн, — сказал Киши.

Джоанна вскочила на ноги. Слезы на глазах разом высохли. Теперь сердце ее колотилось от страха. Конрад Оуэн вернулся. А Ричард, как назло, уехал!

— Скорее, Маленькая Госпожа… — воскликнул индеец. — Скорее в хижину…

— Не отдавай им меня, Киши, — сказала Джоанна и крепко заперла дверь. Конрад Оуэн был единственным человеком на земле, которого она по-настоящему боялась. Более грубого и безнравственного существа ей еще не приходилось встречать. Да и как же ей его не бояться! Один раз он уже выкрал ее у Ричарда — когда тот умирал. И что мешает ему сделать это еще раз, когда Ричард уехал и она осталась вдвоем со слугой-индейцем?

Джоанна выглянула в окно. Сердце ее забилось часто-часто. Она сняла со стены ружье — и зарядила его. Интересно, этот мерзкий тип — Джеймс Спенс — тоже с ним? Но нет, похоже на этот раз Корад Оуэн был один… Она видела, как он подъехал к дому на своих санях. Собаки визжали и рычали под его хлестким кнутом. Надо же, сколько на нем меха!

Лицо его раскраснелось от мороза, на нем выделялся яркий белозубый рот. Да, он был по-своему красив. Сильный, мощный, в каждом движении угадывается здоровый и крепкий дух. Однако у Джоанны он вызывал лишь отвращение, как какое-то грязное животное.

Спрятавшись за занавеской, она наблюдала, как он подходит к Киши. Индеец так неподвижно стоял у дома со своим ружьем, что напоминал бронзовую статую. Только черные глаза его двигались туда-сюда, внимательно следя за Конрадом. Вот торговец слез с саней, вот направился к нему, на ходу потирая руки…

— Что — хозяйка дома? — спросил он.

— Она не желает видеть Конрада Оуэна, — сказал Киши.

Услышав это, Конрад сначала выпучил глаза, а затем разразился громким хохотом.

— Ах, не желает меня видеть? — прогоготал он. — Вот ведь незадача! А ну говори — где она, ты… — Тут он грубо обозвал Киши и перешел на более серьезный тон. — Что — окопалась в своей лачуге? Ну хорошо. Пусти-ка меня. Теперь я твой хозяин и будь добр меня слушаться.

Киши перегородил собой дверь.

— Еще шаг — и Киши будет стрелять, — тихо сказал он.

Конрад примолк и на какое-то мгновение растерялся. Затем бросил на индейца злобный взгляд — словно пригвоздил его к месту. Глаза его сузились, как у зверя, и принялись шарить по окнам хижины. В одном из них он разглядел пушистую черную голову. Так, значит, Джоанна здесь.

Он ухмыльнулся.

— Считай, она уже в моих руках, — пробурчал он себе под нос. — Или она, черт возьми, думает, что я испугаюсь ее краснокожего метисика?

Киши не спускал с него глаз. Конрад не решался достать из кармана брюк револьвер. И тогда он пустился на хитрость — к сожалению, она ему удалась. Впрочем, эта детская хитрость всегда ему удавалась — даже с более проницательными людьми, чем Киши.

Он вдруг указал пальцем на окно хижины и воскликнул:

— Боже праведный! Посмотри!

И Киши невольно отвлекся от своего дозора, обернувшись взглянуть, не стряслось ли что-нибудь с его Маленькой Госпожой. Тут-то его и подловили. Конрад улучил момент и бросился на него. Под тяжестью его огромного тела Киши потерял равновесие и упал. Конрад весил не меньше пятнадцати стоунов[2 - Девяносто пять килограммов.]. А Киши, наоборот, был типичным представителем своей расы — тонким, гибким и подвижным. Они сцепились, и в рукопашной схватке вес оказался решающим. Киши боролся изо всех сил, защищая Джоанну, — он пинал недруга ногами, кусал его, но тот все равно задавил его своей силой и массой тела.

С бьющимся сердцем Джоанна следила за дракой, выглядывая из-за занавески. Казалось, вся кровь отхлынула от ее лица — так она была бледна. Если Конрад победит Киши, то сразу же набросится на нее. Куда ей справиться с таким верзилой?

Она крепче сжала в руках ружье. Ладони ее вспотели. При мысли о том, что ей придется стрелять в живого человека, ее замутило. Но она знала, что здесь, на суровом Севере, чтобы выжить, надо уметь стрелять. Люди тут живут по закону дикой природы и выживает сильнейший. Здесь нельзя быть размазней. Или она застрелит Конрада Оуэна, или неминуемо попадет к нему в лапы.

Когда она снова подняла взгляд, Киши был уже побежден. Конрад скрутил ему руки и ноги веревкой и забрал у него нож. Теперь Киши беспомощно извивался на земле, как выброшенная на берег рыба.

Конрад, тяжело дыша, но с победной улыбкой на лице поднялся и тут же увидел направленное на него из окна дуло ружья. Прямо за ним холодным стальным блеском мерцали черные глаза Джоанны.

— Еще один шаг, Конрад Оуэн, — и я выпущу в тебя пулю, — сказала она.

— Э-э-э, детка, брось эти штучки, — сказал Конрад, — Положи-ка на землю ружье.

— Сначала отпусти Киши.

— И не подумаю.

— Тогда я выстрелю, — сказала Джоанна.

— Черта с два! — выкрикнул торговец.

Однако с опасением покосился на блестящее дуло ружья. Его охватывало бешенство при мысли, что какая-то сопливая девчонка взяла его на мушку. Как же он не предусмотрел, что она может оказаться настолько сообразительной? Надо было догадаться, что дочка Джона Грея не станет сидеть все это время сложа ручки… Однако он не собирался сдаваться — теперь, когда выиграл так много очков и уложил этого метиса. Он попытался потянуть время.

— Ну, послушай, Джоанна, у меня же на уме нет ничего плохого. Ну неужели нельзя повежливее? Я ведь всегда дружил с твоим отцом.

— Мой отец просто не знал, какое ты на самом деле отродье, Конрад, — сказала Джоанна, не спуская с него глаз. Сердце ее бешено колотилось. В своей огромной шубе Конрад Оуэн был похож на какое-то животное, которое облизывалось и злобно посверкивало глазами.

— Ну, давай же, детка, подружимся… — продолжал он.

— Зачем ты сюда пришел? И зачем ты связал моего слугу… если ты такой дружелюбный?

— Просто он мешал мне войти в твой дом. Это же негостеприимно, — сказал Конрад притворно мягким голосом. — Не станешь же ты обращаться со мной, как с каким-то случайным прохожим?

— Я обращаюсь с тобой, как со своим врагом, потому что ты и есть мой враг, — сказала Джоанна, продолжая сверлить его глазами. — Уходи и оставь меня в покое.

— Но я приехал, чтобы позаботиться о тебе. Ты ведь осталась совсем одна — господин, который… гм… который тебе так нравился, уехал, — сказал он.

— Мистер Стрэндж может в любой момент вернуться, — попыталась соврать Джоанна.

— Ну уж этого мне не говори, — сказал Конрад. — Его жена лежит больная в Форт-Юконе. Я как раз оттуда и все знаю. Стыд-то какой — спуталась с женатым мужчиной… да еще при больной жене.

Лицо Джоанны сделалось пунцовым. Она вся содрогнулась от возмущения.

— Да как ты смеешь? Что ты вообще об этом знаешь?

— Да весь Форт-Юкон только о том и говорит, что дочка Джона Грея живет с каким-то мужчиной, у которого жена при смерти.

— Не верю я тебе, — сказала Джоанна. — И вообще это неправда. Мы… мы никогда не были близки. Мы просто жили в одной хижине. И его жена об этом знает. Она сама оставила нас здесь. Так что не смей говорить мне подобные вещи… — Она осеклась. Ее руки теперь дрожали так сильно, что она не могла нормально целиться в него, а он только стоял и гнусно ухмылялся.

— И всякий тебе скажет, Джоанна, что раз уж я был дружен с твоим отцом, то мне сам Бог велел присматривать за тобой, — продолжал Конрад. — Зачем тебе какой-то чужой? К тому же у него самого все не клеится.

Джоанна подавила в себе ярость. Нет уж, на эту удочку она не попадется! Очень возможно, что Конрад слышал в Форт-Юконе разговоры о больной жене Ричарда, но чтобы люди судачили про нее, Джоанну, — она ни за что не поверит. Будто у людей в Форт-Юконе нет других дел. Они приехали на Север, чтобы искать тут золото, а не распускать всякие сплетни. Все это грязные, низкие домыслы самого Конрада. Как же ей прогнать его? Не может ведь она стоять так целый день и держать его на прицеле? У нее и без того уже занемело запястье. Ну как же, как же заставить его уйти?

— Зачем ты только приехал? — снова спросила она, охваченная отчаянием.

— Понимаешь, Джоанна, — сказал он, — ты мне ужасно нравишься. Если я не женюсь на тебе, просто сойду с ума. Я смогу предложить тебе гораздо больше, чем этот парень — Стрэндж. Поехали со мной в Ном — там и поженимся. Поехали, Джоанна…

Она смерила его презрительным взглядом.

— Нет уж, спасибо. Я скорее умру. Кстати, куда ты подевал того второго мерзкого типа? Надеюсь, ты не притащил его снова сюда — себе в помощники?

В ее голосе было столько презрения, что у Конрада закипело все внутри. Ему до боли хотелось броситься на нее, схватить за горло и вытрясти из нее всю ее гордость и спесь. Погоди — будет время, и он это сделает, непременно сделает! Даже если ему придется для этого простоять здесь до вечера и потом всю ночь. Она ведь обязательно устанет, проголодается. Пусть она храбрая и отважная — но ведь все равно девчонка! Так просто, хладнокровно, она его не застрелит.

Джоанна спрашивала сама себя — а сможет ли она взять да и пристрелить его? Нет, наверное, не сможет. Если только он попытается броситься на нее — тогда она точно выстрелит. А сейчас, когда он стоит перед ней, разговаривает, улыбается, как такое возможно?

— Ну, давай же, брось свое ружье, впусти меня, и будем друзьями, детка, — сказал он заискивающим голосом.

— Нет, не впущу, — отрезала Джоанна. — Ни за что. Никогда.

— А никогда — это когда? — усмехнулся он.

«Господи, Ричард, Ричард, ну почему я не поехала с тобой? Вернись, вернись, Ричард!» — то и дело проносилось в голове у Джоанны.

А Конрад Оуэн тем временем думал о том, что его ждет, когда он все-таки войдет в хижину и овладеет девчонкой — этой пигалицей, которая имеет наглость столько времени держать его на мушке и заставлять пялиться в дуло ружья.

Неспроста он приехал сюда один — без Джеймса Спенса. Дело в том, что Джеймса Спенса уже не существовало на этой грешной земле. Он скончался от лихорадки — с непривычки не вынес слишком сильного переохлаждения. Для его слабых легких хватило одной недели. Но прежде чем он умер, Конрад Оуэн выбил из него все документы, касающиеся наследства Джоанны.

Теперь бумаги были в руках у Конрада. Ему оставалось лишь жениться на Джоанне — сделаться ее законным супругом, — и вот тогда он достанет эти бумаги. Они поедут вместе в Англию, где Конрад преспокойно присвоит ее денежки. Но сейчас, пока она ему не принадлежит, он ни за что не раскроет ей тайну.

Мрачное противостояние тянулось уже два часа. Под конец Конрад начал материться. Ноги его подкашивались от усталости, все тело затекло и онемело от холода. Но сдаваться он не собирался. Несколько раз глумливым тоном предлагал пристрелить его. Джоанна пыталась последовать его совету, но всякий раз пасовала. Палец отказывался нажимать на крючок. Ей еще никогда не приходилось убивать человека. И сейчас у нее не хватало на это духу, хотя она сама страшно устала и замерзла. Огонь в печи давно погас. В доме было почти так же холодно, как на улице. Рука, в которой она держала ружье, совершенно занемела. Она не представляла, сколько еще сможет вот так простоять, если… если Конрад не уйдет сам.

«Ричард… Ричард…» — повторяла она про себя дорогое имя, как будто это было заклинание, способное изгнать зло. Но когда она думала о том, что Ричард сейчас спокойно едет Форт-Юкон к своей жене и даже не знает, что тут с ней происходит, ей становилось плохо.

День клонился к закату. Незаметно наползала ночь. Фигура Конрада уже тонула в сером сумраке, а он все стоял, покачиваясь, словно пьяный, но сдаваться не желал.

Собаки в упряжке проголодались. Распластавшись на снегу, они задрали к небу покрытые инеем острые морды и принялись душераздирающе выть.

— Ты все еще тычешь в меня это проклятое ружье? — спросил Конрад.

Она что-то простонала.

— Уходи… пожалуйста, уходи.

Она едва различала его в темноте. Он тоже плохо видел ее и направленное на него дуло. Противоборство продолжалось. Напряжение все нарастало. Для Джоанны это состязание двух самолюбий было настоящей пыткой. Тогда как Конрад испытывал даже нечто вроде азарта — несмотря на голод и утомление. Он знал, что в конце концов победит. Он был уверен… а тогда уж…

Неожиданно до его ушей донесся протяжный стон. Глаза его вспыхнули хищным огнем. Конрад увидел, как худенькая фигурка за окном покачнулась. Он резко пригнулся, и в ту же секунду над головой у него просвистела пуля. Джоанна почувствовала, что теряет сознание и в последний момент выстрелила, отчаянно пытаясь спастись. Конрад Оуэн выпрямился и плотоядно захохотал. В один прыжок он очутился у окна. Так и есть! Эта дуреха свалилась в обморок. Даже ружье выронила. Наконец-то! Он непрерывно похохатывал и потирал затекшие руки.

Затем пнул распростертое тело незадачливого индейца, перешагнул через него и закрыл за собой дверь хижины.




11


Очнувшись от обморока, Джоанна обнаружила, что лежит на кушетке в гостиной. Она задыхалась. Кто-то вливал ей между стиснутыми зубами виски. Джоанна застонала, сделала глубокий вздох и села. Все ее тело пробрала дрожь.

— Ричард… — сказала она.

И тут услышала издевательский смех и увидела, что над кушеткой склонился Конрад Оуэн.

— А вот и не Ричард, моя красотка. Это же я, твой милый — тот самый, что под дождем… как там поют — «Стоит милый под дождем — ничего, не сахарный…» Ахха-ха-ха-ха! — снова закатился он.

Его хохот звучал в маленькой комнате, подобно раскатам грома, и Джоанне хотелось заткнуть уши. Казалось, его смех, да и он сам, заполняет здесь все пространство, не оставляя места для воздуха. Ее сковал ужас. Тяжело дыша, она лежала и не сводила с него взгляда, в лице ее не осталось ни кровинки.

Он зажег лампу и задернул занавески. Затем снял шапку и рукавицы, расстегнул шубу, под которой оказалась серая фланелевая рубашка.

Собаки за окном затихли — им дали еду. Но зато все время слышался слабый стон — индеец Киши так и остался лежать на снегу, связанный по рукам и ногам. Он же может замерзнуть насмерть!

— Там Киши! — выкрикнула Джоанна. — Сейчас же внеси его в дом, дай ему поесть… Ты! Грязная скотина! Впусти его!

Конрад засунул большие пальцы за ремень.

— Да брось ты, детка. Зачем так шуметь? Этот чертов метис вполне заслужил такую смерть. Да он бы сам, первый, пристрелил бы меня, как собаку, будь его воля.

— Он просто хотел заступиться за меня. Он здесь не виноват. Впусти его, — сказала Джоанна.

Конрад вдруг остановился, подхватил ее на руки и высоко поднял над головой. Он держал ее, как тряпичную куклу — ноги ее болтались в воздухе. Восторгу его не было предела, когда он заметил, что щеки ее и нежную шею залил стыдливый румянец. Вот она, Джоанна Грей, в голубом клетчатом фартучке, нежненькая, как персик, глазищи испуганные, — такой он ее еще ни разу не видел. Джоанна всегда была этаким вихрастым мальчишкой-сорванцом. А теперь, посмотрите-ка, настоящая маленькая женщина.

— Пусти меня… Поставь меня на пол… — хрипло выкрикнула Джоанна.

Вместо ответа, он поцеловал ее в шею. Мысли ее заметались — знал бы Ричард, что тут с ней происходит… Дверь на замке, она одна в хижине с этой белобрысой свиньей, а Киши медленно умирает на морозе…

— Пусти же меня. Именем моего покойного отца прошу тебя — пусти, — сказала она, но он продолжал покрывать поцелуями ее смертельно бледное лицо. — Конрад, ты же дружил с моим отцом… Ты же не станешь…

— А с этим англичанином ты была поприветливее, — перебил ее он и снова оглушительно загоготал. Его громадные лапищи дрожали от нетерпения. Он страшно, до умопомрачения хотел ее. Долгое стояние на морозе не убило в нем желания, а, напротив, еще больше распалило его. Он пожирал глазами ее худенькое бледное личико, бархатные карие глаза и вздрагивающий бутончик рта. — И много раз ты ложилась с ним — заметь, с женатым мужчиной — а? — гнусным шепотком поинтересовался он. — Ну не красней… я понимаю. Могу себе представить, что тут творилось, в этой самой комнате, пока не видела его жена…

— Скотина, — прошипела Джоанна, лицо ее сморщилось от унижения. — Грязная скотина… как ты смеешь такое говорить… Это все неправда — ты знаешь это не хуже меня. Не стоит равнять всех по себе. Ричард Стрэндж не такой. Не такой! Он вел себя со мной порядочно. А ты даже не знаешь, что это такое — порядочность!

В ответ Конрад только посмеивался. Что были для него ее слова — жалкие крошечные стрелы, которые лишь слегка задевали его. Слишком толстая у него шкура, чтобы обращать внимание на девичий лепет. И вообще, какая ему разница, что у нее тут было с этим англичанином? Главное, что теперь она достанется ему. Она и ее деньги.

Конрад опустил ее на пол, но по-прежнему не отпускал. Он попробовал провести рукой по ее волосам, но она тут же брезгливо увернулась, что вызвало у него очередной приступ смеха.

— Вот ведь красотка! — прохохотал он. — Ну, хватит, хватит меня бояться. Как доберемся до Нома — сразу и поженимся.

— Нет! — процедила сквозь зубы Джоанна. — Нет! Я не хочу!

— Спорим, что после этой ночи ты захочешь, — сказал он.

У нее упало сердце. Он сказал — после этой ночи. О Боже, Боже, как же ей от него убежать? Она должна, должна!

Наконец ему надоело возиться с ней, и он ее отпустил. Ее качало, слезы бесшумно капали из глаз, искусанные до крови губы она прикрыла рукой. Никогда в жизни ей не доводилось испытывать такого ужаса. Как же ей вырваться отсюда, из этой хижины, которая уже давно перестала быть ее родным домом?

— Да-а, после этой ночи ты с радостью выйдешь за меня, Джоанна, — ухмылялся Конрад. — Ты только послушай, как гордо это звучит — миссис Оуэн Первая…

Глаза ее забегали, как у загнанного зверя.

— Конрад, ну зачем ты меня мучаешь? Почему ты хочешь заставить меня силой — ты же видишь, я не хочу быть твоей женой.

— По многим причинам, моя девочка, — сказал он, присаживаясь прямо на стол. — А теперь давай-ка быстренько сваргань мне что-нибудь на ужин. И выпить не мешало бы, — с этими словами он достал из кармана фляжку и откупорил ее.

Джоанна с ужасом следила за ним. Волосы желтыми прядями налипли на его покрасневшее лицо. Пока он был еще трезв. Боже, что же будет, когда он напьется! От этой мысли Джоанна едва не потеряла сознание. Но она знала, что расслабляться нельзя, и, если ей не хочется оказаться в лапах этого чудовища, нужно немедленно что-то придумать.

— Пойду что-нибудь приготовлю, — сказала она и вышла на кухню.

Там не было света. Джоанна дрожащими пальцами зажгла свечу и глянула на себя в зеркало, висевшее над умывальником. Морщась от отвращения, она принялась оттирать водой оскверненное его гадкими губами лицо. И вдруг взгляд ее упал на чугунный утюг, которым она обычно гладила после стирки белье. Он был достаточно тяжелый и вполне мог бы сгодиться в качестве оружия. Таким и убить можно. Уж по крайней мере, оглушить — точно. Пусть даже она убьет его — теперь у нее нет выбора. Либо сама защитит себя, либо отступит. Только дочери Джона Грея еще не приходилось произносить этого слова. Она не знала, что это значит — отступать.

Когда Джоанна вернулась в гостиную, лицо ее было белее снега. Перед собой она несла нечто накрытое фартуком. Конрад с любопытством поднял брови.

— Что это ты несешь, детка? Горячее?

— Да, — сказала она и в следующую секунду изо всех сил швырнула утюг Конраду Оуэну в голову. Удар пришелся прямо в висок. От неожиданности Конрад вытаращил на нее глаза, потом покачнулся и медленно, со стоном завалился на бок. Больше он не шевелился и не издавал ни звука.

Джоанну замутило. Но она подавила отвращение и подошла поближе, чтобы узнать, что с ним. Увидев рваную рану на виске, Джоанна вздрогнула. Но он дышал. Она не убила его! У Джоанны вырвался вздох облегчения. Ей было бы трудно жить дальше с сознанием, что она собственными руками убила человека — пусть даже в целях самозащиты.

Но что же ей теперь делать? Надо как-то выбираться отсюда вместе с Киши — если тот еще жив. Оставаться в доме нельзя. Кто здесь защитит ее? У нее только один защитник — Ричард. Значит, надо ехать к Ричарду. Больше у нее никого нет на этом свете. Надо встретиться с Ричардом, спросить у него совета. Ей же очень надо…

Опомнившись, она бросилась в спальню и, всхлипывая, принялась натягивать брюки, шубу, шапку и рукавицы. Затем бросила последний взгляд на неподвижное тело Конрада, задула свечу и выбежала вон из хижины. К счастью, ночь выдалась на удивление ясная и звездная. Яркая луна освещала все вокруг до последней снежинки. Хотя и стоял пронзительный холод, ветра не было совсем. В такую погоду ехать как раз лучше всего.

Джоанна разрезала ножом веревки на руках и ногах Киши и дала ему отхлебнуть виски из Конрадовой фляжки. Индеец был крепким малым и быстро ожил. Вскоре уже лицо его расплылось в благодарной улыбке. Он с трудом, но все-таки поднялся на ноги и принялся растирать насквозь промерзшее тело. Конечно, ему пришлось несладко, но он был слишком выдержанным, чтобы показывать это белой госпоже.

Джоанна сказала:

— Скорее, Киши, поехали в Форт-Юкон. Собаки только поели и успели отдохнуть. Надо спешить. Конрад лежит там без сознания. Мы должны добраться до Форт-Юкона, пока он не очнулся.

Через десять минут Джоанна уже сидела в санях под меховыми покрывалами. Сердце ее так и прыгало от радости. Киши управлял собаками. Рыча и натягивая упряжь, они несли их по замерзшему руслу реки. Вскоре хижина растаяла вдалеке вместе с Конрадом Оуэном. На глаза Джоанны навернулись слезы — это были слезы облегчения и счастья оттого, что она снова ехала к своему возлюбленному.

Ехали они долго — несколько раз останавливались, и Киши разводил костер, чтобы согреться и погрызть печенья, запивая его сваренным на огне кофе.

Только на рассвете они прибыли в Форт-Юкон. К тому времени изумительная звездная ночь уже растворилась в унылом сером сумраке.

Киши остановил сани возле деревянного дома, расположенного неподалеку от мощного форта. Это было подобие гостиницы, а скорее — постоялый двор.

Киши постучал и разбудил хозяина.

Дверь им открыл плотный седобородый мужчина в шубе, накинутой поверх пижамы. Слышно было, как он зевал и ворчал себе под нос, пока возился с замком. Но когда увидел Джоанну Грей, настроение его сразу переменилось. Покойного Джона Грея он хорошо знал и относился к нему с большим уважением.

— А-а-а, да это же мисс Джоанна! — воскликнул он, пошире распахивая дверь. — Заходите, заходите, располагайтесь.

Джоанна прошла в теплый дом — он увидел, что глаза ее полны слез.

— Можно мне остановиться у вас на ночь, Мэт? — спросила она. — Сразу я заплатить не смогу, но…

— Ну конечно, конечно, — подхватил Мэт, — проходите. У нас найдется свободная кровать. Хотя у нас уже есть постояльцы — мистер Стрэндж из Англии и еще один врач из Штатов.

Кровь разом отхлынула от лица Джоанны. Она выронила рукавицы. Значит, Ричард здесь, прямо в этом доме! И она его увидит. Вон солнце уже почти встало. Скоро он проснется — и тогда они встретятся. Неужели он только вчера уехал? Ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Тем временем Ричард Стрэндж уже проснулся, оделся и встал. Ему предстояло долгое путешествие. В семь с небольшим он собирался сесть на судно, идущее к южным землям. Спустившись вниз, он увидел, что Мэт разговаривает с какой-то худенькой девушкой в шубе. Он пригляделся. Сердце его едва не выскочило из груди.

— Анна! — воскликнул он.

Она порывисто обернулась — и уже в следующую секунду была в его объятиях.

— Ричард… — шептала она, — Ричард…

Мэт с удивлением посмотрел на эту парочку и бочком вышел из комнаты. Это комната служила здесь столовой и в тусклом утреннем свете выглядела мрачной и неуютной. Однако Джоанне казалось, что она попала в рай. Спрятав на груди Ричарда мокрое от слез лицо, она с упоением слушала стук его сердца. А он прижимал ее к себе все крепче и крепче, шепча ей в самое ухо нежные слова. Горячие прикосновения его губ словно возвращали ей жизнь.

— Милая, милая моя крошка Анна! — сказал он. — Что стряслось, почему ты здесь? Я так рад — прямо сам не знаю, как рад тебя видеть. Но почему ты приехала? Ты ведь, наверное, провела в пути всю ночь? Замерзла, моя бедная девочка…

— С тобой мне не холодно, — сказала она.

Он осыпал ее лицо и руки поцелуями.

— Милая, милая моя Анна…

— Мне пришлось уехать, — сказала она. — Просто я испугалась.

— Ты испугалась? Но чего?

Она рассказала ему, как провела последние несколько часов. По мере того как он слушал, лицо его все больше мрачнело. Руки невольно сжимали ее все крепче. Сердце стучало так, что удары его отдавались в ее груди.

— Вот свинья… — временами говорил он. — Грязная вонючая свинья… Да я прикончу его за это… Бедная, бедная моя крошка Анна.

— Теперь уже все равно — я с тобой, — бодро сказала она, но он почувствовал, как сжалась ее рука при воспоминании о пережитом кошмаре. Затем она сказала: — Прости, Ричард, я, может, не имею права тебя спрашивать… Я ведь тебе не жена… Но скажи мне, куда ты едешь? Я вижу — ты оделся в дорогу. Куда ты теперь? И где миссис Стрэндж?

— Мэдж сейчас уже подъезжает к Сан-Франциско, — сказал он, и на лице его появилось озабоченное выражение. — Тревога оказалась ложной. Не было никакой опасности для жизни. Когда врач привез ее сюда, он подтвердил свой диагноз, но ни о какой срочной операции речи не шло. Когда ей стало немного получше, он посоветовал ей сесть на первое же судно, идущее на Юг, доехать до Сан-Франциско и найти там хорошую клинику, где ее смогут в нормальных условиях прооперировать. Она была так напугана своей болезнью, что немедленно выехала, оставив для меня записку. Мол, чтобы я следовал за ней и поддерживал ее во время операции.

— И ты, конечно же, поедешь, — уронив руки, сказала Джоанна. — Ну да — а как же еще? Ты должен ехать. Обязан. Тебе надо быть рядом с ней…

Голос ее сорвался, она снова спрятала лицо у него на груди и горько безутешно заплакала. Так плачут, когда уходят все мечты, когда умирает самая последняя надежда.




12


Ричард крепко сжимал ее в объятиях. Черная кудрявая головка вздрагивала у него на груди. Лицо его было искажено болью — он сам едва не плакал.

Но как ее утешить, что сказать? Он был мужем Мэдж и, пока их брак не расторгнут, имел обязательства по отношению к ней. Она тяжело заболела. Он действительно должен ехать к ней. Боже, как он любил эту удивительную, бесстрашную девочку, которую сжимал сейчас в объятиях! Он даже не предполагал, что можно испытывать к женщине такую любовь. И все же Ричард не был из тех мужчин, которых страсть ослепляет и лишает разума. Поэтому, несмотря на всю свою боль и желание овладеть любимой, он держался. Такие слова как «долг» и «честь» не были для него пустым звуком.

Стрэндж закрыл глаза и прижался губами к ее волосам.

— Крошка Анна, милая, это просто невыносимо… — сказал он. — Ну пожалуйста, любовь моя, перестань плакать. Ты убиваешь меня. Я этого не выдержу… Не плачь, пожалуйста, милая, не плачь, не плачь!

В его голосе слышалось отчаяние. Джоанна попыталась взять себя в руки. Некоторое время она молча гладила его волосы. Затем прошептала:

— Прости меня, Ричард… милый мой, милый Ричард… И никакой я не крепкий орешек…

— Нет, ты у меня точно — крепкий орешек. Крепче не бывает, — хрипло сказал он.

— Но только не с тобой. Я ведь так тебя люблю.

— И я тебя люблю. Я не хочу от тебя уезжать, не представляю, как я смогу. Ты же совсем одна, беззащитная девочка. Представляешь, что тут с тобой будет? Этот негодяй Оуэн просто охотится на тебя. Ну как я могу тебя бросить?

— А как ты можешь не ехать? — сказала она. — Ты же должен, должен ехать следом за женой.

— Раз так, значит, ты должна поехать со мной.

— Ну допустим, я поеду — и что будет, когда мы приедем в Калифорнию?

— Не знаю, — угрюмо сказал Ричард. — Но я знаю точно, что одну тебя на Юконе я не оставлю. На растерзание всякому… зверью.

Она вздрогнула и крепче прижалась к нему.

— Если я поеду с тобой, Ричард, то попробую найти работу.

— Ну да, конечно. А когда Мэдж выздоровеет после операции, я постараюсь убедить ее развестись со мной — и тогда мы сможем пожениться. Я уже все решил.

— Правда? — Она вдруг почувствовала страшную, невыносимую усталость во всем теле. Только сейчас Джоанна поняла, как у нее сильно болит, прямо раскалывается на части голова. Тело бросало то в жар, то в холод. Наверное, у нее поднялась температура. Отстранившись от Ричарда, она прикрыла рукой глаза.

— До чего же погано я себя чувствую, Ричард.

— Что с тобой, милая? — Он взволнованно вгляделся в ее лицо.

— Похоже, у меня жар. Не знаю… не знаю, Ричард, смогу ли я поехать с тобой.

— Ну, Анна, нельзя тебе сейчас болеть, никак нельзя. Мы не должны больше разлучаться.

— Ох, не знаю. Кажется, сама судьба против нас, — сказала она.

— Врач еще здесь — тот самый американец, — засуетился Ричард. — Пусть он посмотрит тебя, Анна.

— Когда отходит судно?

— Через час.

— Ты думаешь, доктор сможет вылечить меня за час? Она села на стул и обеими руками обхватила больную голову. Теперь она уже не думала о Ричарде, о радости их встречи. Ее самочувствие на самом деле было ужасным — а ведь ей так редко случалось болеть.

Ричарда охватило беспокойство. Крошка Анна не из тех, кто стал бы притворяться или преувеличивать. Надо поскорее разыскать врача — того, что отвозил Мэдж в Форт-Юкон…

Через десять минут американец был уже в столовой и осматривал Анну. Он смерил ей температуру и показал термометр Ричарду.

— Сто три[3 - Сто три градуса по Фаренгейту соответствует тридцати девяти градусам по Цельсию.], — сказал он. — Ничего удивительного, что девушка так плохо себя чувствует.

— Черт побери! — пробормотал Ричард. — Значит, ей нельзя плыть со мной?

— Это было бы абсолютным сумасшествием с вашей стороны, — ответил американец, — И вообще, сейчас ей лучше всего лечь в постель.

Джоанна в ужасе посмотрела на Ричарда. Внутри у нее все оборвалось.

— Значит, Ричард, такова моя судьба…

— Черт знает что такое! — воскликнул Ричард. — Не могу же я тебя здесь бросить! Нет, я останусь с тобой.

— Не надо, Ричард, ты не можешь так поступить. Мэдж больна. А у меня всего лишь температура. Это быстро пройдет, — сказала Джоанна и тяжело вздохнула. — А вот миссис Мэдж предстоит перенести операцию. Ты должен быть рядом с ней.

— Только если ты пообещаешь мне приехать в Сан-Франциско сразу же, как поправишься.

— Ну конечно, Ричард, я так и сделаю.

— Что ж, прекрасно, тогда давай-ка я отнесу тебя в кровать, прослежу, чтобы у тебя было все необходимое, и оставлю тебя на попечение Мэта. Он порядочный человек.

— Да, пожалуйста, отнеси меня в кровать, — прошептала она.

Теперь боль в ее голове пульсировала. Она закрыла глаза. Когда он поднял ее на руки, то ощутил, как дрожит все ее тело. Ричард поднялся с ней по деревянной лестнице, уложил в своей комнате на кровать и накрыл одеялами.

— Господи, бедная ты моя. Давай я попрошу у доктора какое-нибудь сильное снотворное. Или наркотик… Может быть, это поможет снять боль?

— Да. Только… пожалуйста, обними меня, хоть на секундочку, милый, — прошептала она.

Ричард лег рядом с ней. Они обнялись и некоторое время лежали так, не двигаясь. Джоанна чувствовала себя больной и разбитой, по щекам ее струйками стекали слезы. Ричард понимал, что должен хоть как-то успокоить, утешить ее, но сам был совершенно подавлен.

— Не плачь, Анна, любимая, не плачь…

— Я такая глупая… но я… у меня совсем нет сил, Ричард.

— Ты просто больна, радость моя, и потом, ты сильно переволновалась прошлой ночью.

— Наверное.

— Попробуй уснуть… у меня на руках.

— Не могу. Ты же скоро уезжаешь. Я все время об этом думаю. Ну почему у меня поднялась эта мерзкая температура? Почему я не могу поехать с тобой? Ричард, у меня просто руки опускаются… я больше не могу…

— Ты все сможешь, крошка Анна. А теперь слушай внимательно: Сан-Франциско, Майне-стрит, банк Мердока. По этому адресу ты всегда меня найдешь. То есть не меня самого, а там тебе скажут, где я в этот момент нахожусь. Как выздоровеешь — сразу же выезжай ко мне. У тебя есть деньги?

— На дорогу хватит.

— Прекрасно. Приедешь и тогда разберемся.

— Как же будет здорово, — прошептала Джоанна.

— Господи, да что же это я бросаю тебя тут среди этих хамов? — снова встрепенулся он. — Ради Бога, не возвращайся обратно в хижину, Анна.

— Но мне придется вернуться. Там лежат деньги. В отцовской сумке для бумаг… Или нет — я отправлю за ней Киши.

— Только не надо ездить самой. Я теперь так боюсь за тебя.

— Я постараюсь, Ричард, — прошептала она. — И я буду молиться, чтобы все устроилось так, чтобы мы оказались вместе… когда-нибудь…

— Как бы там ни было, но ты должна взять… — Он вложил ей в руку пачку долларовых купюр. — И не вздумай отказываться. Ты должна их взять. Я не допущу, чтобы ты оставалась без денег.

Она взяла у него деньги и попыталась улыбнуться. Ей пришлось из последних сил закусить губу, чтобы снова не заплакать. Вот он — конец. Теперь они уже долго, долго не увидят друг друга. А может, и вообще…

Пароход должен был вот-вот отплыть. Оставалось десять минут, когда Ричард опустился на колени возле кровати и в последний раз приник к ней. Он все целовал, целовал ее и не мог остановиться, а она лишь смотрела на него и отчаянно пыталась улыбаться.

— До свидания, милая моя, любимая моя крошка, — сказал он ей на прощание. — Ради всего святого — береги себя. До встречи, любимая.

— До встречи, Ричард… милый мой, любимый… — Горячими от жара руками она обхватила его за шею. — Я приеду к тебе… обязательно приеду. Но тебе правда надо ехать. Со мной все будет хорошо. Ну, счастливо.

Ричард с трудом заставил себя оторваться от нее и вышел.

Еще долго подушка ее была мокрой от слез. Сейчас она действительно не была крепким орешком — единственный раз в жизни, когда своими руками спровадила любимого мужчину к законной жене. Она плакала, пока не перестали видеть глаза, пока тошнота не подступила к горлу. Все ночь она не могла уснуть от горя и свалившейся на нее болезни.

Потом она около пяти дней не вставала с постели — такой сильный был у нее жар. В лихорадочном бреду Джоанна даже забыла о другой своей боли. Мэт и Киши, как могли, ухаживали за ней, но врач уже уехал из Форт-Юкона, поэтому лечиться ей приходилось самой.

Наконец с огромным трудом Джоанна выздоровела. После болезни она стала похожа на тень — на изможденном лице остались одни глаза. Она просто сама себя не узнавала. Впрочем, немудрено — ведь пришлось перенести тяжелейший грипп.

Теперь она сидела у камина в столовой и грустно глядела через окно на утопающие в серой дымке сугробы и застывший в инее лес. Унылый пейзаж вполне соответствовал ее настроению. Дикая ледяная пустыня… И снег, снег, снег, с которым сражаешься — и все понапрасну. Он снова идет — так же неумолимо и неотвратимо, как судьба…

К вечеру Джоанна понемногу стала приходить в себя. Но это была уже не та, прежняя Джоанна. Она стала женщиной — женщиной, познавшей горечь любовных переживаний.

Мэт по-своему попытался ее утешить. Почесав седую бороду, он сказал:

— Вы это… У вас такой вид, мисс Джоанна. Может, вам лучше отправиться куда-нибудь поюжнее? Вообще на Юконе молодой дамочке не место.

Она слабо улыбнулась ему.

— Не беспокойтесь, Мэт. Я как раз собираюсь поехать на Юг. Правда, скорее всего, я не смогу полюбить городскую жизнь. Я ведь никогда не была нигде, кроме Форт-Юкона.

— Ну и дела, — протянул он и снова почесал бороду. — Должен сказать, что и в городе предостаточно темных закоулков, куда хорошенькой девушке лучше не соваться. Впрочем, разве вы не англичанка? Вы же можете поехать в Англию.

— Когда-нибудь обязательно поеду, — сказала Джоанна.

— А у вас нет там родственников?

— Я ни про кого ничего не знаю, — устало вздохнула она.

— Значит, вы некоторое время пробудете здесь, в Форт-Юконе?

— Пока не встану на ноги — да, — кивнула она.

Мэт закурил глиняную трубку и подошел к окну.

— Ого! — воскликнул он. — А вот и ваш старый приятель.

— Мой? — протянула Джоанна и тоже подошла к окну. Кровь тут же отхлынула от ее лица, а сердце в страхе заколотилось.

Она увидела, как с саней слезает крупный, разодетый в меха мужчина, а следом за ним — другой, поменьше, облаченный в церковную одежду. Это был никто иной, как Конрад Оуэн. Голову его украшала белая повязка, и выглядел он больным и присмиревшим. Второго мужчину Джоанна тоже сразу узнала. Его звали пастор Пит, и на Юконе он имел весьма сомнительную репутацию.

На самом деле он не имел никакого права носить пасторский воротник. Много лет назад Пит ворочал тут такими делишками, что, будь это не на Юконе… Джоанна всего этого не знала. И все-таки он сразу же не внушил ей доверия. Толстый, с неизменной вежливой улыбочкой на лице, пастор Пит производил отвратительное впечатление. Казалось, под личиной священника прячутся самые низкие и гадкие мысли.

Мысли Джоанны быстро переметнулись к Конраду. Неужели ей все-таки не удастся от него улизнуть? Она порывисто обернулась и в упор посмотрела на Мэта. Руки ее дрожали.

— Мэт… Я боюсь…

Но хозяин гостиницы уже пошел встречать новых постояльцев. Джоанна осталась одна. Ее всю трясло. Господи, что же она будет делать? Что скажет ей Конрад? Скорее всего, пастор Пит проезжал мимо хижины, заглянул туда и обнаружил раненого Конрада Оуэна. Неужели Конрад расскажет всем, кто разбил ему голову? А может, хоть теперь он оставит ее в покое? Нет, ей надо как можно скорее уезжать. Отправить Киши домой за отцовскими деньгами, а самой садиться на следующий пароход до Нома…




13


Джоанна встретилась с Конрадом в столовой, когда спустилась к ужину. При виде девушки у торговца хищно заблестели глаза, лицо его пошло красными пятнами. Ссутулившись и засунув руки в карманы, он подошел к ней и пропел:

— Так вот ты где, моя дикая кошечка. Вот, значит, где ты прячешься…

Она ничего не ответила и повернулась к нему спиной. Он скрипнул зубами, затем засмеялся — тихим, гаденьким смешком, от которого у нее все похолодело внутри. Затем тронул сзади ее шею, где по-детски вились темные кудряшки.

— Погоди у меня, — сказал он. — Погоди. Уж я отплачу тебе за все, моя красотка.

Она резко обернулась на него — кулаки ее были сжаты, она задыхалась от гнева.

— Отстань же ты от меня, в конце концов, Конрад Оуэн! Если ты еще раз полезешь ко мне, я тебя убью — клянусь, убью!

— Ха-ха-ха-ха… Ох-хо-хо-хо-хо… — загоготал он. — Это ты-то меня убьешь? Посмотрим, посмотрим… А где твой англичанин? Бросил тебя, да? Обрыдла ты ему…

Она в гневе стиснула кулаки, после чего вышла из комнаты.

Ночью Джоанна заперлась в своей спальне. Но даже замок в двери не спасал ее от тревожного предчувствия. Ей было трудно находиться под одной крышей с Конрадом Оуэном. А тут еще этот пастор. Отвратительный тип. Что только у него на уме? Временами она перехватывала его масляный взгляд, и ей казалось, что он замышляет что-то нехорошее.

Мэт — ее единственный друг, которому она поведала о своих страхах — пообещал, если что, защитить ее.

— Ты про них, дочка, не беспокойся. Они же знали твоего отца.

Однако у Мэта была одна слабость — он любил выпить. Конрад отлично знал об этом и позаботился, чтобы стакан Мэта в этот вечер не пустовал. Благо дешевого отвратного зелья у него имелось предостаточно.

К полуночи Мэт был уже в стельку пьян. А к часу он вовсе свалился и захрапел. Именно тогда, когда в гостинице воцарилась тишина и темнота, Конрад приступил к исполнению своего заранее продуманного плана.

К ключам и замкам он относился без особого пиетета. Поэтому проникнуть в комнату Джоанны для него не составляло труда.

Дверь была, к его удовольствию, тонкая и шаткая. Двух ударов его мощного плеча оказалось достаточно, чтобы она слетела с петель. И вот Конрад ввалился к Джоанне в спальню.

Она к этому времени уже провалилась в сон, похожий больше на тяжкое забытье. От шума Джоанна проснулась и в ужасе вскочила, а увидев Конрада, задохнулась и прикрыла рот рукой. Сначала она молча, словно потеряв дар речи, смотрела на него округлившимися от страха глазами, но потом опомнилась, вскочила и уже открыла рот, чтобы закричать, но он успел прикрыть его своей большой грубой ладонью.

— Нет уж, красотка. На этот раз ты точно попалась. Пойдешь теперь со мной как миленькая, — прорычал он. — А то ты все убегаешь от меня да убегаешь… Я вот что решил: надо узаконить наши отношения — надеюсь, от законного мужа ты не станешь бегать?

Она извивалась и что-то мычала, пытаясь вырваться из его лапищ, но он был намного сильнее ее физически. Уже через две минуты она обессилела и перестала сопротивляться. Он вставил ей в рот кляп, завязал его сверху шарфом, связал ей веревками руки и ноги, а затем, как куклу, взвалил себе на плечо.

В таком висячем положении кровь быстро прилила у нее к голове. Ее замутило, в ушах поднялся звон, перед глазами все поплыло — ей казалось, она вот-вот умрет.

Она почти не помнила, как Конрад завернул ее в шубу и посадил в сани, где уже ждал пастор Пит. Он по-прежнему улыбался своей гадкой улыбочкой, обнажая ряд желтых гнилых зубов.

Упряжка тут же умчалась в неизвестном направлении, рассекая искристый, освещенный луною снег…

Когда Джоанну развязали и вынули у нее изо рта кляп, она обнаружила, что ее привезли обратно домой — в отцовскую хижину.

Едва держась на ногах, она стояла посреди комнаты и, как загнанный зверь, переводила взгляд с Конрада на пастора Пита и обратно. Джоанна была все еще слишком слаба после болезни и совершенно не готова к таким поворотам событий. В жидком свете масляной лампы ее похитители выглядели настоящими монстрами. Однако Джоанна собрала все свое мужество и с холодным презрением обратилась к ним:

— И чего вы, интересно, хотели добиться всем этим спектаклем? Именем Господа, сейчас же отвезите меня обратно в Форт-Юкон.

— Нет уж, красотка, — сказал Конрад. — Я привез тебя сюда не случайно. Сейчас здесь состоится твоя свадьба, детка. Видишь, и пастор, как нарочно, оказался поблизости. А уж кольца и бланк свидетельства я вожу с собой давно! Я купил их в Доусоне еще в ту пору, когда был жив мой приятель Джеймс Спенс. Теперь-то уж тебе точно не избежать этого, моя птичка. Ты прямо сейчас станешь моей женой!

Она подняла на него глаза, полные ужаса.

— Нет, нет… я не хочу…

— Нет уж, ты выйдешь за меня замуж, — ровным голосом сказал он и достал револьвер. — Вот это видела? — спросил он и направил на нее маленькое дуло. — Считай, что ты уже на том свете — если посмеешь сказать «нет». Сегодня у тебя свадьба, ты моя невеста, и ты согласна пойти за меня. Иначе сегодня же ночью обвенчаешься со смертью, поняла?

— Нет, нет, нет… — прошептала она одними губами. — Оставь меня! Отпусти меня!

Оуэн подошел к ней и взял за руку.

— Начинайте, Пит. Говорите все, что нужно, — сказал он.

Пастор Пит неустанно улыбался. Достав из кармана какую-то потрепанную книжку, он гнусаво сказал:

— Что ж, я готов.

— Я не собираюсь за него замуж — не хочу! — в гневе выдохнула Джоанна. — Вы не имеете права меня заставлять… Да я скорее умру…

И тут она почувствовала на виске холодное прикосновение револьверного дула.

— Ах ты скорее умрешь, моя детка? — раздался над ее ухом глумливый голос. — Будет тебе — не торопись. Еще успеешь належаться в могиле. Будь умницей. Как только мы поженимся, мы сразу же отправимся в путешествие. Представь себе: Сан-Франциско… Нью-Йорк… и, конечно, Лондон.

Джоанна не сводила с него пристального взгляда — дыхание с шумом вырывалось у нее из груди, на лбу выступили бисеринки пота. Дуло револьвера холодило ей висок — Боже, как страшно, как ужасно было бы умереть сейчас, когда ты так молода, так полна жизни… Она вспомнила о горячо обожаемом Ричарде. Никогда, никогда ей не суждено его увидеть! Никогда он не обхватит ее за плечи руками, никогда его теплые губы не коснутся ее щеки… Нет, все это слишком ужасно. Она не хочет, она не может сейчас умереть. Хотя… остаться жить и стать женой Конрада — разве это не смерть при жизни? Но нет, это все-таки жизнь, а там, где есть жизнь, не умирает и надежда. И если не сейчас, то потом она обязательно от него сбежит.

— Ладно, Конрад, — тяжело дыша, сказала она. — Убери револьвер.

Он усмехнулся и убрал оружие обратно в карман.

— Так-то лучше, детка. Теперь ты согласишься пойти за меня?

— Послушай, — сказала она, и по телу ее прошла дрожь. — Если я… если я выйду за тебя… можешь ты пообещать мне, что не станешь трогать меня, пока я не привыкну к тому, что я твоя жена? Поклянись вот на этой Библии.

Он нахмурился.

— Да как я могу обещать-то…

— Если ты не пообещаешь мне, — горячо перебила его она, — тогда я наложу на себя руки! Я не шучу. Я это точно сделаю.

Конрад исподлобья взглянул на нее. Он хорошо знал ее характер. Она действительно не шутила. А подобное развитие событий вовсе не входило в его планы. Лучше уж он пообещает ей, что оставит ее на некоторое время в покое. У него еще будет время затащить Джоанну в постель. И потом, кроме поцелуев его интересует еще и наследство. Сначала надо приехать в Англию и получить его, а уж потом с ней обжиматься…

— Ну ладно, клянусь, — выдавил он наконец. — Побалую свою женушку — дам еще чуток погулять одной.

От страха и отчаяния она едва держалась на ногах. Ей, наивной и неопытной, и в голову не могло прийти, что свадебный обряд может быть незаконным, что ни один мужчина не вправе насильно, при помощи револьвера принуждать женщину выходить за него замуж. Не знала она также, что пастор Пит уже давно не являлся духовным лицом. Конрад, разумеется, знал, но его это совершенно не волновало. Для него было важнее всего, чтобы Джоанна поверила, что с этого дня она стала его законной женой.

И вот после свершения незаконного обряда было подписано незаконное свидетельство.

Джоанну охватило полное отчаяние. Еще одна преграда встала между ней и Ричардом! Что же он теперь скажет? Мало было его жены — теперь еще и у нее есть муж.

Муж… Этот здоровенный, грубый, белобрысый мужлан — ее муж! Ей казалось, что все это венчание привиделось в страшном сне. Пастор Пит, блеющим голоском объявивший их мужем и женой… Если бы она знала, что его ждало вознаграждение за то, что он поможет Конраду силой склонить к замужеству Джоанну Грей!

Ночь ужасов подошла к концу. Несчастная новоиспеченная миссис Оуэн (которая на самом деле ею вовсе не являлась) удалилась в свою спальню и заперла за собой дверь. Конрад и пастор Пит остались в гостиной и решили как следует отметить радостное событие. Наконец-то Конрад мог торжествовать победу. Джоанна теперь принадлежала ему, а данное обещание ведь можно со временем и нарушить… Так и быть, он немного подождет — а то эта дура еще, чего доброго, и впрямь наложит на себя руки. Пусть побудет одна, попривыкнет к своему положению, а тогда уж…

Джоанна лежала, уткнувшись лицом в подушку, и не шевелилась. «Вот теперь я уж точно тебя потеряла, Ричард…» — думала она.

Господи, лучше бы она спокойно дала Конраду застрелить ее! Теперь придется набраться смелости самой и пустить себе пулю в лоб, прежде чем он коснется ее своими грязными лапами. Неужели теперь она его жена? Как ни крути, но это так.

Джоанна плохо знала закон. Ей казалось, что если есть пастор, кольца и брачное свидетельство, то свадьба не может быть подложной — пусть даже невесту вынудили сказать «да».

Но к черту все! Главное, она осталась жива и сможет снова увидеть Ричарда. Они обязательно встретятся. Если только Конрад поедет с ней в Сан-Франциско — она встретит там Ричарда, наверняка встретит…




14


Прошло три недели. Мэдж Стрэндж возлежала на кровати в дорогой клинике в Сан-Франциско и ждала, когда Ричард придет навестить ее. Вот уже полмесяца он исправно посещал ее каждый день.

Мэдж держала в руках газету. Один из столбцов привлек ее внимание. Там сообщалось, что мисс Джоанна Грей из Юкона вышла замуж за Конрада Оуэна из Доусона, что молодые покинули Клондайк и направляются сейчас в Сан-Франциско. Мэдж почувствовала неизъяснимое удовольствие, читая этот абзац. Она ненавидела Джоанну — эту малолетку, переманившую у нее Ричарда. Значит, эта свистушка выскочила за кого-то на Юконе замуж? Интересно, интересно… Газета вышла уже два дня назад, а Ричард ничего не говорил ей — похоже, не заметил этого объявления. Точно — не заметил. Мэдж была уверена в этом, потому что вчера сама спрашивала его, не слышно ли чего-нибудь от его «верного друга» Джоанны Грей, и он, краснея, ответил, что ничего.

Теперь Мэдж уже не имела ни малейшего желания поднимать из руин их распавшуюся семью. Ее чувство к Ричарду испарилось, как только она уехала с Севера и перестала дико ревновать его к Джоанне.

Мэдж перенесла небольшую и весьма удачную операцию и уже почти поправилась. Врач, который так прекрасно справился с этим, был вознагражден особым вниманием с ее стороны. Его звали Бойд Дж. Харрис. Этот богатый американец не смог устоять перед чарами белокурой Мэдж и очень быстро потерял голову, пленившись ее восхитительной фигурой, белой кожей и роскошными волосами. Даже ее чисто английские холодность и высокомерие не остановили его. Он уже сделал Мэдж предложение развестись с Ричардом и выйти за него замуж. Та подумала — и согласилась. А теперь, когда она узнала, что Джоанна тоже несвободна, ей вдвойне хотелось поскорее осуществить задуманное. Это будет отличная месть за отношение Ричарда к ней на Юконе!

Когда Ричард пришел навестить жену и узнал о ее намерениях, он был поражен и одновременно обрадован. Мэдж холодно объявила ему о том, что собралась выйти замуж за своего лечащего врача и остаться с ним в Сан-Франциско, а Ричарду готова дать развод и свободу.

Услышав такую новость, Ричард, который вошел к ней в палату чернее тучи, разом преобразился. Неужели она не обманывает его? Возможно ли такое счастье? Он будет свободен… Он поедет к Анне и скажет ей: «Теперь я свободен и могу на тебе жениться».

Чувства переполняли его. И все же он не забыл с благодарностью пожать Мэдж руку.

— Дорогая, если вы с Харрисом найдете счастье… буду очень рад. Потому что тогда счастливы будем мы все. Ты же знаешь, как я отношусь к… к Анне?

Она ничего не ответила. Только в глазах ее сверкнул злобный и насмешливый огонек. Бедный дурачок! Припрется в Форт-Юкон, а птичка-то уже — тю-тю! — улетела! Поделом же ему. Пусть катится — будет знать, как дразнить ее. Черта лысого она ему скажет про замужество Джоанны! Не видел заметки в газете — и хорошо. Пусть своими собственными глазами увидит…

В смятении Ричард выбежал из клиники и сразу отправился обратно в отель. Он собрался отправить Джоанне телеграмму — сообщить ей радостную новость. Мэдж попросила развода! Скоро он будет свободен и тогда… тогда они с Анной соединятся уже навеки — с его милым крепким орешком.

Даже шумный и душный город после этой новости показался Ричарду настоящим раем.

Летя, словно на крыльях, Стрэндж добрался до большой гостиницы, выходящей окнами прямо на залив, — здесь он жил уже почти месяц. Ричард торопился отослать телеграмму своей милой Джоанне — чем скорее она ее получит, тем скорее они будут вместе. Он думал, что она все еще у старика Мэта.

И вдруг сердце его дрогнуло от удивления и радости. У стойки он заметил тоненькую девушку в синем шелковом платье. Темные кудри ее были прикрыты голубой шляпкой. Огромные карие глаза смотрели задумчиво и печально.

Не помня себя от восторга, он бросился к ней:

— Анна! Крошка Анна! — вскричал он. — Ты приехала! Ты уже здесь!

Она вздрогнула и непонимающе уставилась на него. Лицо ее мгновенно залил румянец.

— Ричард… — Ее так и потянуло к нему.

Он сжал ее руки. Кажется, каждая клеточка его тела радовалась и пела от счастья. Такой Ричард еще никогда ее не видел. Сейчас Джоанна уже не была мальчишкой-сорванцом в короткой шубейке. Она выглядела как настоящая маленькая леди: синее платье, чулки в сеточку на стройных ногах, черные открытые туфли… Она была восхитительна, прелестна.

— Анна, когда ты приехала? Я как раз собирался послать тебе телеграмму. Я думал, ты за тысячу миль отсюда. Радость моя, ты уже совсем поправилась? Ты такая худенькая и бледная. У тебя правда все прошло? Кстати, ты писала мне в банк?

Джоанна, казалось, потеряла дар речи. Она только стояла и во все глаза смотрела на него. Мысли, одна горше другой, проносились у нее в голове. Он еще ничего не знает! А между тем этот белобрысый тип — ее муж Конрад — отправился в бар, чтобы пропустить стаканчик-другой. Он, знаете ли, всегда так делает — куда бы они ни приехали. Джоанну передернуло при воспоминании об их путешествии из Форт-Юкона в Сан-Франциско. Нет, он ни разу не нарушил своего обещания, но даже находиться с ним рядом весь день было для нее невыносимо…

— Анна, милая, — снова обратился к ней Ричард. — А знаешь ли ты, зачем я хотел послать тебе телеграмму? Я ведь собирался сообщить тебе, что свободен. Мэдж попросила развода. Когда бракоразводный процесс закончится, мы сможем пожениться. Милая моя, милая, ну, скажи, что ты рада…

Он вдруг осекся, поглядев на ее лицо. Улыбка тут же сошла у него с губ. Какое-то странное, бегающее выражение появилось в ее глазах…

— Анна! — воскликнул он. — Анна, ты что?

Она вытянула вперед левую руку. И Ричард увидел у нее на пальце массивное золотое кольцо — обручальное. Он не нашелся, что сказать. Потухшим голосом она объяснила все сама:

— Слишком поздно, Ричард. Слишком поздно… Я вышла за Конрада Оуэна… Три недели назад.

Он посмотрел на Джоанну так, словно решил, что ослышался.

— Ты действительно вышла замуж за Конрада Оуэна? Обвенчалась с ним?

— Да… — грустно ответила она. Тело ее начала бить дрожь, она вся съежилась под его удивленным взглядом. — Да… — повторила она. — Ах зачем только, Ричард, зачем ты сказал мне, что теперь свободен! К чему теперь все это!

На этот раз до Ричарда окончательно дошел смысл ее слов. Кровь бросилась ему в виски. Он окинул взглядом вестибюль гостиницы, где они стояли.

— Здесь нам нельзя говорить, — сказал он. — А я должен все у тебя выяснить. Я просто обескуражен, Анна. Милая моя, как же так? Этого не может быть. У меня просто не укладывается в голове…

Она медленно кивнула и послушно зашагала следом за ним в пустую комнату для курения. Там он усадил ее на диван и прикрыл дверь.

Взяв ее руки в свои — так крепко, что они хрустнули, — он пытливо заглянул ей в глаза. Он не верил, что Анна вышла замуж, тем более за Конрада Оуэна.

— Дорогая, — строго сказал он. — Ты должна мне все рассказать. Скажи, ради Бога, почему — почему ты вышла за Конрада Оуэна?

Она усталым жестом сняла с головы шляпку. Сердце его сжалось при виде ее бледного лица. Затем Джоанна подняла на него взгляд, полный неподдельного страдания.

— Разумеется, не по собственному желанию. Он заставил меня выйти за него. Но мы не спим вместе. Я ни за что не уступлю ему. Я люблю только тебя. И больше никогда никого на свете не полюблю.

Он выкрикнул что-то бессвязное и порывисто обнял ее. Она не сопротивлялась и тоже обвила руками его шею. Прижавшись щекой к его груди, она рассказала ему все как было, от начала до конца. Сжимая ее в объятиях, он пытался унять дрожь в ее маленьком теле. Лицо его мрачнело с каждым новым ее словом. Подонок! Как он мог! Анну — его крошку Анну втянуть в эту грязную историю! Просто уму непостижимо! Но нет — такое венчание не может считаться законным. Этот негодяй просто хотел ее напугать и подчинить своей воле…

— Тише-тише, девочка моя, тише, не плачь, — сказал он. — Послушай меня, Анна. Я все понял. Он взял тебя силой. Но не бойся, ты все равно будешь свободна. Эта свинья пальцем тебя не тронет. Брак по принуждению не считается действительным.

Она подняла голову с его плеча и заглянула ему в глаза.

— Ты точно знаешь, Ричард?

— Конечно. Это же деяние дьявола. Скажи, он сделал тебе больно? Он посмел к тебе прикоснуться?

— Нет, он даже не целовал меня. Я ему не позволила. Мы с ним договорились… что если я соглашусь выйти за него, то он на некоторое время оставит меня в покое. Я пригрозила ему, что наложу на себя руки.

Ричард крепче стиснул ее в руках.

— Анна… выбрось это из головы. Ну вот, я же говорил, что мне не следовало оставлять тебя в Форт-Юконе!

— Ты не мог иначе. Твоя жена… но сейчас… — Голос ее дрогнул. — Ты сказал, она согласилась отпустить тебя?

— Да. Она не хочет больше жить со мной. Нашла себе другого. Это врач… тот, что оперировал ее. Так все удачно сложилось. Я уж и не мечтал, что Мэдж передумает. Именно это нам и было нужно. Каждый из нас нашел себе спутника — подходящего спутника. Мы можем развестись с ней очень быстро.

— Надо же, как мало нам оставалось до счастья… — трагическим голосом произнесла Джоанна. — А теперь вот я вышла замуж.

Ричард взял ее руку и стянул с пальца обручальное кольцо.

— Ты ему не жена, Анна.

— Но как я смогу доказать, что меня заставили? Как? Этот гадкий пастор… он же присягнет, что сам лично венчал нас.

Ричард закусил губу. Джоанну он не выпускал из объятий.

— Мы пойдем к адвокату, Анна, — сказал он. — Он сможет дать нам квалифицированный совет. Я уверен, что выход есть. Пастор Пит, как ты его назвала, вряд ли такой уж уважаемый человек на Юконе, если участвовал в этом грязном деле. А значит, его слово не будет решающим. Возможно, он даже не имел права совершать этот обряд.

— Но у нас есть бумага и кольца… Конрад купил их в Доусоне, — сказала Джоанна.

Ричард угрюмо кивнул.

— Что ж… Только все равно брак этот вне закона. Но вот почему этот тип во что бы то ни стало захотел на тебе жениться? — задумчиво сказал он. — Если только из-за того, что воспылал к тебе страстью — а это не удивительно, потому что ты способна любого свести с ума своей красотой, — то почему тогда позволил тебе жить одной? Значит, у него была еще какая-то причина жениться на тебе… Это точно, Анна. Иначе бы он просто затащил тебя в кровать — невзирая на то, что обещал тебе и что ты пригрозила наложить на себя руки. Оуэн не принадлежит к тем мужчинам, которые способны терпеливо ждать от женщины благосклонности. Если, конечно, у них нет на уме чего-то другого.

— Понятия не имею, что это может быть, — печально сказала Джоанна. — Какая же у него была причина на мне жениться?

— Да вот думаю, — ответил Ричард.

Тут дверь со стуком распахнулась. На пороге стоял высокий плотный блондин.

— Кажется, ты забыла, Джоанна, что теперь ты миссис Конрад Оуэн, — прорычал он.

Джоанна отпрянула от своего возлюбленного. Ричард вскочил на ноги. А в следующую секунду, когда еще никто не успел ничего сообразить, он уже бросился на Конрада Оуэна и нанес ему сокрушительный удар по челюсти.




15


У Джоанны вырвался сдавленный крик.

— Ричард… будь осторожен… Конрад… не надо…

Голос ее сорвался — спотыкаясь, она бросилась к двери и прикрыла ее спиной. Ричард Стрэндж дрался всерьез, Конрад тоже не отставал, оба они уже не соображали, где находятся. Долго же Ричард ждал этого поединка. С того самого дня, как Конрад увез Анну из заметенной снегом хибары, а его, Ричарда, бросил голодного умирать. Теперь он за все ему заплатит, за каждый волос, который упал с головы Анны по его вине.

Глаза Конрада были налиты кровью, лицо покраснело от гнева, зубы скрежетали.

— Что, думаешь, съел меня с маслом, да? — взвизгнул он. — Да я из тебя котлету сделаю, ты — мистер Английстер!

— Это тебе за Джоанну… за все твои гадкие выходки… — Ричард набрал воздуха и опять ударил Конрада по красному от злобы лицу. — А это за то, что втянул невинное дитя в грязный фарс под названием «свадьба».

— Это в какой еще фарс? Сейчас ты у меня получишь «фарс»! — завопил Конрад и изо всех сил размахнулся, чтобы ударить в ответ.

Конрад Оуэн имел богатырское сложение и обладал богатырской силой. Ричард, напротив, был вполне среднего роста, щупленький и юркий, как мальчишка. Но в юности Ричард довольно долго занимался боксом. Его как раз учили, как при помощи ловкости и умения сладить с более сильным противником.

Кроме того, Ричард уже совсем оправился после своей юконской болезни, вызванной недоеданием. Теперь он, как никогда, был полон жизненной силы и энергии. Он сражался за свою Анну, словно молодой лев. И даже не допускал мысли, что этот верзила с бычьей шеей сможет его уложить.

Во время драки Ричард даже смеялся. От этого смеха у Джоанны замирало сердце. Таким мужчиной можно гордиться! Несмотря на весь страх за его жизнь, она чисто по-женски любовалась им. Ведь он дрался из-за нее. На Севере ей случалось видеть, как мужчины дерутся из-за женщины, но с ней самой такое случилось впервые. Она следила за каждым их движением, глаза ее горели.

И вот Конрад Оуэн упал на пол. Ричард завалил его, как быка, в кровь разбил ему нос и губы. Последний решающий удар пришелся справа по челюсти. У Конрада перед глазами все закружилось…

Ричард спокойно, словно ничего и не было, надел пальто.

— А теперь, друг мой, ты объяснишь мне, что это за женитьбу ты устроил, — мрачно потребовал он.

От злости и досады Конрад не мог выговорить ни слова. Джоанна с отвращением отвернулась от его перемазанного в крови лица. В конце концов ему удалось с трудом подняться на ноги и взобраться на диван. Кое-как утерев кровь, он прогремел:

— Ты поплатишься за это, Ричард Стрэндж… чтоб ты лопнул. Нет, ты точно поплатишься за это…

— Горазд ты угрожать да шпорами звенеть, — сказал Ричард. — Давай лучше поговорим начистоту. Анна…

— Джоанна — моя жена! — перебил Конрад. — И ты, ублюдок, это запомни!

— Вовсе она и не твоя жена, — сказал Ричард. — Никто не имеет права заставлять девушку идти под венец при помощи револьвера.

— Кто это такое тебе сказал? — Конрад вскинул взгляд и посмотрел подбитым глазом сначала на Ричарда, потом на Джоанну. — А кто докажет, что она вышла за меня не по собственной воле, а? У меня есть свидетельство с ее подписью, и потом пастор Пит всегда будет на моей стороне.

— А об этом я буду говорить с адвокатом.

— Ишь ты, размечтался! — вскипел Конрад. — Против фактов не попрешь — а твоих адвокатов я видал в гробу. Джоанна моя жена — и баста!

Ричард прищурился.

— А с чего это она вдруг так сильно тебе приглянулась, а, Оуэн?

— А тебе с чего? — грубо хохотнул Оуэн.

— Ты отвечай на мой вопрос. Откуда вдруг такое сумасшедшее желание жениться на ней?

Конрад опустил глаза и пожал плечами. Но его разбитые в кровь губы вдруг сами собой расползлись в мерзкую ухмылочку. Попрыгай тут еще, попрыгай. А бумаги, которые оставил Джеймс Спенс, все равно у него — лежат преспокойненько в кармане. И нет никакого резона сообщать об этом какому-то Ричарду Стрэнджу. Да и Джоанне тоже. Вот попозже, когда он увезет ее в Англию, — тогда-то и расскажет ей о дедовом наследстве. Но сначала надо убрать с дороги этого англичанина… Конрад снова вскинул взгляд и перевел его с Джоанны на Ричарда.

— Вот когда докажешь, что наш брак незаконен, тогда приходи, — мягко сказал он. — А сейчас давай, проваливай… понял? Мы пока еще мистер и миссис Конрад Оуэн.

— Анна с тобой не останется, — сказал Ричард.

— Ага, собралась сбежать с женатым мужчиной, да? Бесстыдница! — проревел Конрад Оуэн.

Бледное лицо Джоанны вспыхнуло.

— Мы с женой подали на развод, — сказал Ричард. — Когда процесс закончится, я сразу женюсь на Джоанне.

— Ну уж этого я не допущу.

— Ричард, — сказала Джоанна. — Я так больше не могу. Я немедленно соберу вещи и перейду в другую гостиницу.

— Думаю, это будет весьма разумно с твоей стороны, Анна, — сказал он.

— Какого черта… — пронзительно заорал Конрад.

— Пожалуйста, потише, — оборвала его Джоанна. — Я пробыла с тобой рядом три недели, Конрад, думаю, этого достаточно. К сожалению, я оказалась слишком глупа и поверила, что наш брак является законным. Ричард сказал мне, что это не так, поэтому больше я не останусь с тобой ни минуты.

— Пусть сначала докажет, что наш брак не законный! — вскричал Конрад.

— Пусть. Он этим и собирается заняться. Пока он и сам еще не разведен, да и я не знаю точно — замужем ли я или нет. Поэтому будет лучше, если я поживу в гостинице одна. А если ты начнешь преследовать меня и приставать…

— Я натравлю на тебя полицию, — продолжил Ричард. — Не беспокойся, Анна.

Конрад усмехнулся.

— Не преследуй да не приставай — ишь, чего захотела! Да видал я в гробу эту чертову полицию и твоего мистера Английстера тоже!

Джоанна бросила на Ричарда отчаянный взгляд.

— Боюсь, Ричард, он не шутит. Если он собирается пойти следом за мной в другой отель, так я лучше останусь здесь.

— Ну хорошо, — сказал Ричард. — Здесь-то я с ним разберусь. Слава Богу, я сам здесь живу.

— Он не тронет меня, — уверенно сказала Джоанна. — Он отлично знает, что если он ко мне приблизится, я выброшусь из окна.

Ричард заколебался.

— Анна, ну почему мне нельзя увезти тебя отсюда прямо сейчас…

— Нельзя, Ричард, ты пока не свободен. Слишком много сложностей.

— Конечно, я не хотел бы втягивать тебя в бракоразводный процесс, — мрачно сказал он, — Но, милая, ты уверена, что все будет в порядке? Послушай, сейчас я спешу — должен сходить на деловую встречу. Но я вернусь и сразу к тебе зайду. И по дороге загляну к моему приятелю адвокату. Он что-нибудь посоветует. Ты точно знаешь, что все будет хорошо?

— Конечно, — сказала она. — У нас с ним разные номера. Он не побеспокоит меня.

Конрад с мрачным видом наблюдал за ними. Однако не произносил ни слова. Ричард Стрэндж основательно помял его — больше ввязываться в драку с ним не хотелось. Вот останется он с Джоанной один на один, тогда и покажет ей, кто здесь хозяин… уж он ей покажет! Конрад заранее знал, что будет делать.

— Запомни, — сказал Ричард. — Если я тебе понадоблюсь, мой номер четыреста девяносто.

— А если я тебе понадоблюсь, то есть, если у тебя будет что сказать мне после разговора с адвокатом, то моя комната двести сорок первая.

— Ты ему больше уже никогда не понадобишься, детка. Если он рискнет заявиться сюда еще раз, ему понадобится только гробовщик, — злобно пробормотал себе под нос Конрад. Но Джоанна его не услышала. Она во все глаза смотрела на Ричарда. Он пожал ей на прощание руку.

— Все будет хорошо, Анна. Я все устрою. Жди меня с хорошими новостями. И все-таки будь осторожна…

Ричард вышел из гостиницы и окунулся в жаркий полдень. Шагая по тротуару на свою встречу, он непрестанно думал о Джоанне…

А между тем Джоанна осталась наедине с Конрадом. Как глубоко она ошибалась, когда так старательно заверяла Ричарда, что никакой опасности нет! Она была слишком смела. Да, за себя она не боялась и она была готова встретить даже смерть, только бы не жить ни с кем другим, кроме своего возлюбленного. Но Конрад оказался хитрее. Ей он угрожать не стал. Пальцем к ней не притронулся, как ему этого ни хотелось. А ему ведь ужасно хотелось наброситься на Джоанну, схватить и вытрясти из нее всю непокорность, заставить ее пресмыкаться перед ним. Но он знал, что этого делать нельзя. Поэтому сел напротив нее и стал осуществлять то, что в его силах.

— А теперь послушай меня, Джоанна Оуэн, — сказал он. — Ты моя жена. Это я тебе говорю. Если ты сейчас же не соберешь вещи и не поедешь со мной, то я выпущу пулю прямо в его дурацкую башку.

Джоанна с ненавистью посмотрела на него из-под насупленных бровей. И все-таки испугалась.

— Ты не посмеешь.

— Посмею, детка, поверь мне, еще как посмею, — сказал Конрад. Он встал, а затем извлек из кармана пальто револьвер. Стальное дуло блеснуло на солнце. — Вот это — видела? Пристрелить из него человека — пара пустяков. Я не люблю, когда мне угрожают и обращаются со мной, как с дерьмом. И я не из тех, кто подставляет другую щеку. Сегодня твой мистер Стрэндж уложил меня на обе лопатки. Зато уж в следующий раз я вышибу из него мозги, если он попробует сюда заявиться, что б мне сдохнуть. Так что лучше уж пошли со мной, спокойно и без шума.

Она спрятала руки за спину. От страха за Ричарда они были как ледышки.

— Ты не посмеешь… ведь тогда тебя ждет электрический стул. Ты просто блефуешь. Хочешь меня запугать.

— Блефую? — Он приблизил к ней сверкающие злобой глаза. — Помяни мое слово — я не шучу. Я это сделаю. Я пойду на электрический стул, сяду в тюрьму, но сначала разделаюсь с мистером Ричардом Стрэнджем. Если, конечно, ты немедленно не поедешь со мной.

Она огляделась вокруг, словно ища поддержки. Но кто ей мог сейчас помочь? Она знала, что Конрад Оуэн на сей раз не шутит. Он уже помешался от злости. Такой, как он, точно выстрелит. И застрелит насмерть. Ведь Оуэн родился и вырос в стране, где царит беззаконие, где люди стреляют друг в друга, а потом преспокойно сбегают, оставляя за собой холодные трупы. Он не знает, что такое уважение к человеческой жизни. Джоанна представила, как Ричард возвращается в гостиницу. В него стреляют, он падает и умирает. Этого бы она не вынесла.

— Нет, — еле слышно прошептала она. — Ты не сможешь его застрелить — не сможешь!

— Очень даже смогу, — сказал Конрад и подошел к ней вплотную, так, что она почувствовала его несвежее дыхание. — Клянусь жизнью, я его убью, если ты не поедешь сейчас же со мной! — прошипел он ей в лицо.

Она в ужасе посмотрела на него.

— Нет, нет!

— Да, да. Так что выбирай, Джоанна. Пойдешь со мной или увидишь его труп.

— Куда ты собираешься меня везти? — слабея, спросила она.

— В Нью-Йорк… А потом — в Англию.

— О Господи… — Она в ужасе прикрыла глаза рукой. Снова между ней и Ричардом лягут мили и мили дорог… Ей даже подумать об этом было страшно. Но еще страшнее представить, что Конрад исполнит свое обещание и убьет Ричарда.

И тут в ее измученном мозгу созрел план: она обманет Конрада. По-другому никак нельзя. Она не может рисковать жизнью любимого. Поэтому скажет Конраду, что поедет с ним. Но на самом деле никуда с ним не поедет. Просто уедет одна. Она согласна на все, что угодно, лишь бы не провести остаток своей жизни бок о бок с этим ублюдком.

На всякую хитрость найдется другая хитрость!

— Послушай… не надо, не убивай его… Я поеду…

— Ага! — Конрад захохотал и убрал в карман револьвер. — Тогда пошли прямо сейчас.

— Пошли, — сказала Джоанна.

— Я возьму машину, — сказал он. — Наши чемоданы не распакованы. Давай быстрее. Одевай шляпку.

Джоанна помолчала. Затем сказала:

— Погоди, Конрад. Я оставила в своей комнате пальто. Принеси его.

— Жди здесь.

— Хорошо.

— Только смотри у меня — без фокусов, а не то сразу же выпущу пулю в его башку… — начал Конрад, но Джоанна его перебила:

— Ну иди же за моим пальто. Я буду здесь.

Он сощурился, глядя на нее.

— Пусть лучше посыльный принесет. Пошли. Не хочу оставлять тебя без присмотра.

— Ну ладно, — пожала плечами она и в отчаянии отвернулась.

Он не давал ей возможности улизнуть. До чего же было противно садиться с ним в один автомобиль! Они ехали на вокзал. Солнце уже садилось. Джоанна не представляла, что будет делать дальше. Как же ей все-таки от него сбежать? Одна только мысль утешала ее — Ричард спасен. Теперь ему не грозит пуля по возвращении в отель.

Надо как-нибудь дать ему знать о том, что произошло… Нет, она сойдет с ума, если этот негодяй увезет ее из Сан-Франциско, а Ричард так и не узнает, почему и куда ей пришлось исчезнуть.

Когда они прибыли на вокзал, Джоанна решилась на отчаянную попытку обвести Конрада вокруг пальца.

Спокойным ровным голосом она сказала:

— Ты знаешь, я страшно устала от всего этого. Теперь я думаю — как хорошо поехать в Нью-Йорк… Начать там новую жизнь…

Конрад вытаращил на нее глаза.

— Ты правда, так думаешь? Ну, Джоанна, ты просто молодчина…

— Мне так надоели все эти споры и пререкания, — продолжала она. — Иди, Конрад, поищи свободные места в поезде, а я пока куплю билеты. Сколько мне понадобится денег?

— Я тебе дам. Да что там! Если ты будешь поласковей со мной, киска, я тебе луну с неба достану! — воскликнул он.

Несмотря на все свои хитрости и подлости, Конрад, в сущности, был недалеким человеком. К тому же весьма самонадеянный. Именно поэтому он принял как должное такой поворот событий — конечно же, рано или поздно Джоанна должна была смириться со своим положением. И поэтому Конрад без всяких подозрений сунул ей в руку пачку купюр и оставил одну у кассы.

От волнения у Джоанны вспотел лоб. Сердце ее бешено колотилось. Однако она поспешила не к кассе, а к телефонной будке. Набрав номер гостиницы, она дрожащим голосом спросила, не вернулся ли еще мистер Стрэндж.

Она испытала невероятное облегчение, когда девушка-администратор ответила ей, что мистер Стрэндж уже несколько минут как вернулся и она может соединить ее с его комнатой. Уже через секунду Джоанна услышала знакомый голос, и мир вокруг, такой мрачный и неприветливый, снова засиял всеми красками.

— Анна, Анна, почему ты ушла? — налетел он с вопросами. — Я чуть с ума не сошел, когда мне сказали, что мистер и миссис Оуэн уехали вместе с багажом.

— Мне пришлось пойти с ним. Сейчас все расскажу… — выдохнула она.

Джоанна поведала ему, к каким угрозам прибегнул Конрад, как ей удалось его провести и прорваться к телефону.

— Что же мне делать теперь, Ричард? — спросила она.

— Жди меня. Я подъеду к тебе, — озабоченно произнес Ричард. — Милая, мы сейчас же уедем, вдвоем. Плевать я на все хотел. Так больше не может продолжаться. Послушай. Я говорил с адвокатом. Он сказал, что может доказать, что ваше венчание с Конрадом было незаконным. Так что ты свободна, моя дорогая девочка, свободна! А Мэдж собирается дать свободу мне. Это безумие — жить порознь. И потом, я должен защищать тебя. Я обязан, я сейчас приеду… Жди…

Ее с ног до головы била дрожь.

— Но, Ричард, куда же мы поедем? Вернемся обратно на Юкон?

— Куда ты захочешь, — сказал он. — Для меня главное, чтобы ты не оставалась одна.

— Как бы там ни было, тебе нельзя больше рисковать, живя в этом отеле, — торопливо сказала она. — Если Конрад обнаружит, что я сбежала, он же лопнет от злости. И наверняка помчится в отель, чтобы тебя убить. Ричард, милый… Немедленно выезжай. Ради всего святого, не теряй времени…

Ее возбуждение передалось ему и зажгло в нем настоящий пожар. Странный смех сорвался с его губ. Теперь он был готов на любой безумный поступок, только бы поскорее оказаться рядом с Анной и больше уже никогда не расставаться. К тому же никакие условности и морали не разделяли их больше, они могли спокойно уехать вдвоем куда угодно.

— Жди меня, — сказал он тем самым своим голосом, который проникал, казалось, в потайные недра ее существа. — Где бы тебе лучше спрятаться от Оуэна? Ага, в дамском зале ожидания! Годится? Жди меня там. Мне понадобится несколько минут, чтобы побросать в чемодан вещи и доехать до вокзала. Высматривай меня в толпе, хорошо?

— Хорошо, — едва слышно ответила она. — Я постараюсь не попасться Конраду на глаза. Только ради Бога — скорее беги из отеля… Будь осторожен…

— Ладно, ладно, моя милая Анна… Как же я тебя обожаю!

— И я тебя ужасно люблю!

Слишком долго они терпели разлуку, обоим было уже невмоготу. Ричард больше всего на свете жаждал уехать с Джоанной, а когда закончится бракоразводный процесс, немедленно жениться на ней. Это стало для него смыслом жизни.

Предвкушая скорую встречу, Ричард торопливо паковал чемодан. Уже через десять минут после их телефонного разговора он стоял на выходе из гостиницы и ждал, пока швейцар поймает для него такси.

Вдруг на противоположной стороне улицы, у обочины, затормозила машина и из нее очень быстро выскочил какой-то высокий блондин. Глаза его горели недобрым огнем. Он увидел Ричарда, взгляды их встретились. А в следующую секунду раздался выстрел. Ричард Стрэндж взмахнул руками и покатился вниз по ступенькам крыльца. Больше он уже не поднимался.




16


Джоанна ждала Ричарда в дамском зале ожидания. Ей казалось, что она сидит там уже целую вечность. То она просто сидела на лавке. То принималась прохаживаться туда-сюда. Снова садилась и в волнении кусала нижнюю губу. Она уговаривала себя не волноваться, но ничего не могла с собой поделать.

Прошло более чем достаточно времени, чтобы Ричард успел приехать на вокзал. Можно было дважды съездить в гостиницу и обратно. Значит, что-то задержало его. Или с ним что-то случилось, или он передумал и решил, что не станет рушить из-за нее всю свою карьеру. Да мало ли что могло произойти… Джоанна теперь перебирала в уме всякие варианты. Первый бурный восторг по поводу его решения сбежать с ней прошел. Теперь ее охватило странное и неприятное предчувствие.

Ее так и подмывало подойти к телефону-автомату и позвонить в гостиницу, узнать, не вернулся ли Ричард. Но она не решалась выходить из зала. Там ее мог увидеть Конрад — вдруг он все еще ищет ее?

Прошло два часа. Джоанну уже мутило от волнения. Она почти утвердилась в мысли, что или с Ричардом произошел какой-то несчастный случай, или же он столкнулся с разъяренным от ревности Конрадом. Бледная, но хладнокровная, Джоанна решилась выйти из своего укрытия. Либо она позвонит в отель и узнает, в чем дело, либо просто сойдет с ума.

Решительно шагая с чемоданом в руке, она вышла на улицу и влилась в людской поток встречающих и отъезжающих. Кругом свистели паровозы, кричали носильщики, Джоанне с непривычки показалось, что она сейчас оглохнет от шума. Это был просто ад кромешный по сравнению с торжественной тишиной снежных равнин.

Джоанна подошла к телефонной будке, из которой звонила два часа назад.

«Господи, Ричард, где ты? Что же с тобой случилось?» — мучительно думала она.

И вдруг сердце ее подпрыгнуло и сжалось. Она увидела, как через арку идет Конрад Оуэн и направляется прямо к ней. Взгляд у него был совершенно безумный. От страха у нее присох к небу язык, а руки и ноги перестали ее слушаться. Опять Конрад! Ну надо же было выйти прямо на него… Этого она как раз больше всего боялась, и, самое ужасное, теперь не удастся позвонить в отель.

Конрад приблизился к ней и тут же впился в ее руку своими стальными пальцами. Голос его был больше похож на рычание зверя, чем на человеческую речь:

— Так вот ты где… дьявольское отродье, — сбежала от мужа. Но уж теперь ты больше не сбежишь, красотка. Теперь-то не получится. Пошли. Поедем на следующем… Поскорее выбраться из этого б…ского города!

Она отчаянно пыталась высвободиться, колени ее дрожали.

— Нет, я не пойду с тобой. Не надо. Пусти!

— Пойдешь, Джоанна. И немедленно.

— Нет, нет!

Он быстро обернулся и облизал губы. Все-таки странный у него вид, и взгляд какой-то ненормальный… Джоанну передергивало от этого взгляда. Она спросила шепотом:

— Конрад, скажи мне, что ты натворил? Чем ты занимался все это время?

На этот раз он рассмеялся ей в лицо. Впрочем, смехом это было бы трудно назвать, скорее, Конрад рычал и скалил зубы, как злобное животное.

— Я застрелил его, Джоанна… Застрелил, как и обещал тебе. Вот этим-то я и занимался.

Вслед за этим повисла тишина. Джоанна застыла без движения и во все глаза смотрела на Конрада. Вокзал, людская толпа, все поплыло перед ней. Так вот к чему были все ее предчувствия!

Теперь ей некого ждать. Некого и нечего. Со странным спокойствием она спросила:

— Ты что, застрелил Ричарда?

— Да… Я ведь тебя предупреждал… чтобы без фокусов…

— Насмерть?

— Да, мертвее не бывает.

Ее пробрала дрожь. Глаза сами собой закрылись. Ричард мертв… Мертвее не бывает. Конрад его застрелил. В самом деле, он же предупреждал ее. Значит, это она виновата в его смерти. Если бы не позвонила ему… Если бы не сказала ему прийти… не позволила ему прийти… То ничего бы не случилось. И если бы она не сбежала от мужа. А теперь Конрад исполнил свое страшное обещание. Убил Ричарда…

— Ты сама виновата, — словно издалека донесся до нее голос Конрада. — Зачем ты сбежала от меня? Я ведь предупреждал тебя, чтобы не дергалась. Позвонила ему, да? Знаю, знаю. Видел, как он вышел из гостиницы с чемоданом. К тебе небось побежал? Но я его первый прищучил — раз! Ха-ха-ха-ха-ха!

Он смеялся, как настоящий маньяк. Джоанна усомнилась, в своем ли он уме. Ему ведь не раз и не два приходилось убивать людей — там, на Юконе. Но здесь, в Сан-Франциско, все было по-другому. Его могли арестовать. Джоанна знала, что в Америке за убийство сажают на электрический стул. Конрад был теперь убийцей. Убийцей Ричарда Стрэнджа…

У Джоанны вырвался крик, и она принялась отчаянно выдергивать руку из цепких пальцев Конрада.

— Пусти меня… пусти… ты, грязное животное… Убийца! Пусти же меня!

— Заткнись, дуреха. Ты хочешь, чтобы здесь собрался народ?

Теперь он был бледен так же, как и она. В Сан-Франциско он легче легкого мог угодить в тюрьму за такие делишки, а Конраду совсем не хотелось хлебать баланду.

Нет, он не боялся, что его обвинят в убийстве. Потому что знал, что на самом деле Ричард Стрэндж жив. Это Джоанне он сказал, что убил его. Чтоб выкинула из головы весь этот любовный вздор. Он не собирался терять ее, особенно сейчас, когда уже зашел так далеко.

Выстрелив в Ричарда, Оуэн увидел, что тот падает и поскорее затерялся в толпе, пока не поднялся крик и шум. Теперь ему надо было побыстрее убраться из Сан-Франциско.

Ричард просто потерял сознание. Конрад прекрасно понимал, что, как только он придет в себя (если, конечно, рана не смертельная), он сразу же выдаст полиции имя убийцы. Конрад решил, что сейчас же вывезет Джоанну в Нью-Йорк, затем в Англию и там под другой фамилией снова обвенчается с ней. На этот раз уже законно.

— Пойдем, Джоанна, — сказал он. — С Ричардом покончено. Что теперь суетиться вокруг мертвого тела? Поехали со мной.

— Ах нет, нет… — Джоанна наконец вырвалась от него.

Она очнулась от оцепенения. Только теперь она начала осознавать, что случилось. Боль захлестнула ее. Ее милый, любимый Ричард убит! Его убил этот зверь, это чудовище, которое и без того причинило им столько мучений! Теперь уже ничто не заставит ее поехать с ним!

Она же крепкий орешек — крепче не бывает. Так называл ее Ричард. И если теперь Ричард мертв, то она останется на всю жизнь одна, никто ей больше не нужен.

Джоанна подняла на Конрада полный ледяной ненависти взгляд.

— Не тронь меня, — процедила она сквозь зубы. — Если ты только прикоснешься ко мне, я скажу первому же полицейскому, что видела, как ты убил его.

— Ну зачем ты так, — затараторил Конрад. — Не надо так… Не надо во всем винить меня… Ты же сама вызвала у меня ревность… Я ведь с ума по тебе схожу, Джоанна… Я ведь…

— Еще одно слово, и я… — перебила его она, — впрочем, можешь продолжать, если хочешь ночевать сегодня в кутузке. Мое дело — предупредить.

Он побагровел.

— О-о-о… Но послушай — я ведь тебе муж.

— Нет, не муж. Ричард говорил с адвокатом, и тот сказал, что наш брак недействителен. Ты не имеешь на меня никаких прав. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся… Грязная скотина…

На лбу Конрада выступил пот. Он снова облизал губы.

— Джоанна… послушай… о-о-о… Ну не можешь же ты меня вот так просто бросить… Послушай… я должен кое-что тебе сказать. Это будет тебе интересно. У меня для тебя есть новость — хорошая новость, Джоанна… Ты получишь деньги… Большие деньги… — Он осекся и отступил назад. Кажется, он потерпел поражение в этой игре. Проклятая девчонка обставила его!

В эту же секунду Джоанна сорвалась с места и побежала. Он бросился за ней, выкрикивая на ходу:

— Джоанна! Джоанна, остановись!

Она оглянулась через плечо и обожгла его гневным взглядом черных глаз.

— Ну что, что тебе еще надо от меня — ты уже убил Ричарда! — задыхаясь, проговорила она. — Не смей бежать следом за мной — не то я живо упеку тебя в тюрьму! Клянусь тебе!

Он тут же трусливо отпрянул — знал, что она не бросает слов на ветер. Все. Игра проиграна. Поторопился, не рассчитал. Дурак! Дубина неотесанная! Тьфу! Что ему теперь остается — только плевать себе под ноги и материться.

Джоанна впорхнула в первое же проезжавшее мимо такси.

— Гостиница «Саутленд», — сказала она.




17


Тьма уже опустилась на Сан-Франциско, когда Джоанна приехала в отель «Саутленд». С каменным лицом вышла из машины. Она уже взяла себя в руки и знала, что делает. С Конрадом было покончено.

«Ричард… мой милый Ричард… — шептала она, как безумная, себе под нос, входя в гостиницу. — Я не верю, что ты умер… не верю… Ты не мог умереть, Ричард… Как же ты мог, Ричард, милый, любимый мой…»

Она подошла к стойке.

— Вы не могли бы… сообщить мне что-нибудь о… о мистере Стрэндже? — спросила она у служащей.

Девушка вынула из-за уха карандаш и перестала жевать резинку.

— О мистере Стрэндже? Пожалуйста. В него стреляли сегодня вечером.

Джоанна схватилась за край стойки. На щеках ее выступили красные пятна.

— Он… он убит?

— Говорят, бедняга едва дышал, когда его забирала «неотложка».

Джоанна замолчала — не было сил говорить. Девушка за стойкой посмотрела на нее с удивлением и любопытством. Что-то в этих бездонных карих глазах испугало и насторожило ее. Боль, нечеловеческая боль была в этом взгляде. Служащая оказалась сердобольной девушкой. Глядя на Джоанну, она участливо спросила:

— Послушайте, вам плохо? А вы случайно не миссис Конрад Оуэн? Кажется, вы останавливались у нас, а потом неожиданно выехали…

— Да, — прошептала Джоанна.

— Вам плохо?

— Да нет. Просто я… Не могли бы вы сказать… куда увезли мистера Стрэнджа?

— Ну конечно… — Служащая назвала ей одну из крупных городских больниц.

— А неизвестно, кто в него стрелял?..

— Нет. Все произошло так быстро. Никто толком ничего не видел. А к тому времени, как на место происшествия прибыл полицейский, стрелявший уже сбежал.

— Понятно, — сказала Джоанна.

— Может быть, хотите снова снять номер? — спросила девушка.

— Нет… — сказала Джоанна.

Она представила Ричарда лежащим на тротуаре и истекающим кровью. У него открыты глаза, а взгляд направлен в одну точку…

Затем глаза ей застелило каким-то туманом. Джоанна упала навзничь, чемодан выпал у нее из рук.

Когда она открыла глаза, то обнаружила, что лежит на кровати в одном из номеров. Над ней склонился неизвестно откуда взявшийся врач. Он держал ее за руку и щупал пульс. Откуда-то издалека понесся его голос:

— Приходит в себя…

За спиной врача Джоанна увидела какую-то женщину, видимо, служащую гостиницы. Она села на кровати. Сердце ее учащенно забилось. Кровь прихлынула к щекам.

— Ричард… — прошептала она.

— Вам уже лучше? — сказал врач.

— Да, — сказала Джоанна. — Да. Мне надо ехать… немедленно ехать в больницу.

— В какую еще больницу? — спросил врач.

— Она хочет навестить того англичанина, который останавливался у нас. Вчера он выходил из отеля и в него кто-то стрелял… — пояснила вполголоса служащая. — Кажется, она его подруга.

— Что, вчера здесь кого-то застрелили? — заинтересовался доктор.

— Мне надо немедленно ехать туда… Прошу вас… — горячо произнесла Джоанна, прерывая их разговор.

Ей совершенно не хотелось слушать, как какие-то двое посторонних людей обсуждают смерть Ричарда. Немедленно в больницу. Она должна убедиться, что все так и есть, как ей сказали. А может, он и не умер. Они ведь не знают наверняка. Надо ехать!

Однако к тому времени, как Джоанна, расплатившись с врачом и избежав длительных расспросов хозяина отеля, приехала в больницу, куда поместили Ричарда, было уже почти десять вечера. Так поздно! Если Ричард даже и был жив еще какое-то время, то теперь наверняка умер. Ей не удастся даже поговорить с ним перед смертью… Она уже никогда не увидит его живым.

Не помня как, она очутилась в приемной. Резко пахло какими-то лекарствами. Джоанне казалось, что перед ней обиталище боли и смерти. Она попыталась взять себя в руки и успокоиться. Затем, с трудом подбирая слова, объяснила дежурной медсестре, что ей нужно.

— Так-с… Мистер Ричард Стрэндж… пулевое ранение… отель «Саутленд»… гм… да, он у нас, — сказала медсестра, с сочувствием поглядев на Джоанну, у которой был такой вид, будто ей самой впору ложиться в больницу.

— Он… он умер? — спросила Джоанна.

— Нет, жив, но пока не приходил в сознание, — сказала дежурная.

Лучик надежды блеснул перед Джоанной. Значит, Ричард жив! Слава тебе, Господи! Он не умер.

— Он в очень тяжелом состоянии? — спросила она.

— Да нет, не то чтобы очень, — сказала сестра. — Он ранен в плечо. Пулю уже извлекли. Вот только упал неудачно. Покатился прямо по ступенькам и ударился головой о мостовую. В результате — сотрясение.

Джоанна судорожно схватилась за ворот платья. Ей было дурно. В ушах стоял звон.

— Понятно. Но он… он поправится?

— Да. Надеемся, что да.

— Могу я его видеть?

— Вы случайно не его жена?

— Нет… — Бледное лицо Джоанны залилось краской. — Я просто его хороший друг.

— Простите, но посещение разрешено только его жене, — сказала дежурная. — За ней уже послали. Мы обнаружили в его кармане письма — на них было имя и адрес его жены. Мы позвонили в клинику, где находится миссис Стрэндж, и она сказала, что уже достаточно здорова и может приехать к нему. Ждем ее с минуты на минуту. К сожалению, мы не могли разыскать родных мистера Стрэнджа раньше — в городе произошла крупная авария, и весь персонал был занят. Понимаете ли… — И женщина пустилась в какие-то бессвязные и никому не нужные подробности, видимо, ей просто хотелось с кем-нибудь поболтать.

Джоанна почти не слушала ее. Ей было ясно одно: они уже послали за Мэдж. Только ей, его жене, разрешается посещать Ричарда. Всегда она стояла между ними — и теперь, в этот тяжелый час, продолжает стоять. Ричарду так плохо. Если он придет в сознание и откроет глаза, то сразу захочет видеть ее, свою крошку Анну. А вовсе не Мэдж, с которой собрался разводиться. Ведь у Мэдж роман с местным врачом. Что ей понадобилось от мужа, почти что бывшего мужа? Зачем только она собралась поехать к нему!

В эту минуту Джоанна ненавидела жизнь. Вот всегда так бывает — у нее отнимают Ричарда, а она только стоит в стороне и смотрит.

— Но я должна его увидеть, сестра, прошу вас, — сказала она нетвердым голосом. — Мне очень нужно…

— Простите. Вечером это может быть позволено только его жене, — на этот раз довольно холодно сказала дежурная.

Джоанна вышла из больницы. Все ее тело ныло, ныло вместе с сердцем. На минуту она остановилась на крыльце и взглянула на звездное небо. Затем взгляд ее опустился вниз, на шумную, полную огней улицу. Сан-Франциско жил своей жизнью. Он веселился и пел, не обращая внимание на чьи-то страдания и на страдания Джоанны тоже…

К зданию больницы подъехал роскошный автомобиль, и из него вышла женщина, разодетая в дорогие меха. Джоанна почти сразу узнала надменное лицо, обрамленное светлыми локонами. Это была Мэдж Стрэндж. Приехала навестить Ричарда.

Мэдж тоже заметила Джоанну. На самом деле она приехала сюда, потому что этого требовали приличия, а вовсе не из-за того, что беспокоилась, жив Ричард или нет.

Адвокаты уже вовсю занимались их разводом. Сразу по окончании процесса Мэдж собиралась выйти за своего американца. Возможно, она даже любила его — как умела.

И все-таки в глубине души Мэдж сохранила ненависть к Джоанне, хотя та уже не была ее соперницей. Эта ненависть родилась еще там, на ледяном Севере, где невоспитанная малолетка брала над ней верх по всем статьям. И сейчас глубокая неприязнь выползла наружу, и на лице Мэдж появилась гадкая змеиная ухмылочка.

— Значит, вы так и продолжаете охотиться за моим мужем, мисс Грей? — осведомилась она.

— Миссис Стрэндж… Но Ричард сказал мне… что скоро… скоро он снова будет холост, — с трудом выдавила из себя Джоанна.

— Скоро! — передразнила ее Мэдж. — Но пока он еще не холост. Он мой муж. Вы бы проявили подлинный такт, немедленно покинув эту больницу.

Джоанна уставилась на нее ничего не понимающим взглядом.

— Но вы же подали на развод?

— На самом деле я еще ничего не решила, — капризно сказала Мэдж, которой доставляло неизъяснимое наслаждение мучить девушку. — Мы вполне можем передумать. Во всяком случае, дайте нам возможность все как следует обсудить. Уйдите отсюда, сделайте одолжение.

Джоанне показалось, что мир вокруг нее оглушительно лопнул. А Мэдж Стрэдж невозмутимо зашагала прочь, хихикая себе под нос. Ей очень хотелось поскорее увидеть Ричарда — интересно, кто же это в него стрелял? И почему?

Джоанна вернулась в гостиницу. Двигаясь словно в тумане, она сняла себе номер — на деньги, которые Конрад оставлял ей на билет. Она машинально подсчитала, что ей хватит этих денег на несколько недель. Теперь оставалось только сидеть в отеле и ждать новостей. Сначала надо удостовериться, что здоровье Ричарда вне опасности, вот тогда можно и уезжать. Она поедет одна. Нет, на Север, в вечную мерзлоту, не вернется. Она попытается найти работу в этих краях.

Слова Мэдж ранили ее в самое сердце. Джоанна так свято уверовала в то, что Ричард свободен, что их любовь никому не мешает… Но все оказалось иначе. Мэдж передумала. Она опять хочет удержать Ричарда при себе… Господи, сколько же горя и разочарований выпало ей в ее восемнадцать лет. А сколько их еще ждет ее впереди!

Прошла ночь. Джоанна, не просыпаясь, проспала до утра, тяжелым сном усталого, смертельно усталого человека. Когда она открыла глаза, ей не хотелось вставать. Что могло ее ждать? Кругом одни сплошные напасти. Ричард в больнице. Мэдж раздумала разводиться. Где-то в городе бродит Конрад Оуэн, скрываясь от возмездия. Она, Джоанна, здесь совсем одна. Никого у нее нет…

Неожиданно, когда она сидела за столиком ресторана и пыталась затолкать в себя завтрак, к ней подошел директор гостиницы и сказал:

— Мисс, попрошу вас пройти ненадолго к администратору.

— Меня? — вскинула глаза Джоанна. — Но зачем?

— Вас ожидает офицер полиции, — пояснил директор. Это был жесткий и деловой человек, много повидавший в этой жизни. В результате у него не осталось сочувствия и жалости ни к кому, кроме собственной персоны. — Это насчет вашего мужа, мистера Оуэна.

Джоанна схватилась за ворот платья и встала.

— Моего… моего мужа? — протянула она.

— Думаю, полицейский офицер вам все объяснит, — не очень приветливо сказал директор. — Тут, знаете ли, произошел очень неприятный случай… и прямо рядом с моим отелем…

Через минуту Джоанна уже сидела в конторе администратора, и полицейский излагал ей суть происшедшего.

Вчера ночью Конрад Оуэн решил укрыться от полиции в китайском квартале Сан-Франциско. Там он завалился в какой-то наркоманский притон, напился и тут же повздорил с кем-то из завсегдатаев. Его уже несло. Он почувствовал жажду крови. Оказалось, это так легко и приятно — убивать. Нисколько не задумываясь, Оуэн застрелил неугодного ему китайца. Но месть не заставила себя ждать: один из желтых дружков убитого тут же ловко метнул в него нож — прямо в горло.

Конрад Оуэн умер. Он кончил свою жизнь так же грубо и по-скотски, как и прожил ее.

Но перед тем как умереть, он признался, что вчера вечером совершил преступление возле отеля «Саутленд». А еще просил достать из его кармана бумаги, касающиеся наследства Джоанны Грей, которая, возможно, проживает в той же гостинице «Саутленд» под именем миссис Оуэн. Уже умирая, Конрад велел передать мисс Джоанне, что она не является его законной женой. Что пастор Пит, который венчал их на Юконе, не обладает полномочиями совершать свадебные обряды.

Джоанна выслушала все это относительно спокойно. Она уже устала чему-либо удивляться. Больше всего ее поразила новость об унаследованном ею состоянии. Это было похоже на сказку — а наутро она проснулась богатой… Теперь она была богата, свободна, и Конрад больше не угрожал ей.

Однако оставшись одна, Джоанна недолго радовалась своему новому счастью. Одиночество очень быстро напомнило ей о себе.

Да, она свободна. И даже богата. Но ведь Ричард — Ричард еще не свободен. Между ними все еще стоит его жена. Так к чему же тогда вся ее свобода, все ее богатство? На что они ей… если у нее нет главного — ее Ричарда?

Она позвонила в больницу и справилась о больном Ричарде Стрэндже. Спросили, кто звонит. Она представилась: Джоанна Грей. Слава Богу, больше никогда не придется услышать в свой адрес отвратительное «миссис Оуэн»! Да она, в сущности, никогда и не была женой Конрада Оуэна… Ее попросили подождать и не класть трубку. Прошло неизвестно сколько времени, прежде чем другой, женский голос спросил:

— Вы сказали, вас зовут мисс Грей?

— Да, — сказала Джоанна.

— Ваше имя случайно не «Анна»?

— Да, — ответила она с замирающим сердцем и чуть не выронила из рук трубку.

— Тогда приезжайте как можно скорее, — сказала сестра. — Мистер Стрэндж рано утром пришел в себя и сразу же стал звать какую-то Анну. Он очень плох, думаю, если вы приедете, хоть немного успокоится.

Джоанна судорожно сглотнула.

— Я еду, — с трудом выговорила она. — Немедленно выезжаю.

Ричард звал ее! Он хочет ее видеть! Скорее к нему!




18


Ричард лежал в мужской палате отделения несчастных случаев главной больницы Сан-Франциско. Со всех сторон он был окружен ширмами. Неподвижный, мертвенно-бледный, с бинтом вокруг головы. Один рукав его больничной пижамы был приколот булавкой к груди.

Возле него, застыв, сидела Джоанна и держала его руку в своей. Всякий раз, когда она приходила к нему, он засыпал. Хотя до этого мог несколько часов подряд метаться в бреду, беспрерывно повторяя ее имя. Одного прикосновения ее руки, ее губ, одного слова, сказанного ему на ухо, было достаточно, чтобы он успокоился.

Врачи и медсестры только удивлялись и в один голос говорили, что эта мисс Грей помогла спасти жизнь «подстреленному» англичанину. А тот факт, что Ричард стал жертвой покушения на убийство и что кареглазая красавица вовсе не была его женой, лишь делал ситуацию еще более пикантной.

Настоящая жена тоже приезжала, но от нее не было никакого толку. Наоборот, когда она присаживалась возле его кровати, Ричард становился беспокойным. Ее даже просили уйти, и Мэдж с радостью и облегчением подчинялась.

Ричард спал уже час, и его смуглые пальцы слегка подрагивали в теплой ладошке Джоанны. Он почти не двигался, только один раз открыл глаза и посмотрел на нее. Видимо, узнал родное лицо, потому что улыбнулся и снова спокойно уснул.

Когда Ричард проснулся, он уже мог нормально говорить, и Джоанна поняла, что самое страшное уже позади. Из глаз ее невольно полились слезы. Она опустилась рядом с кроватью на колени и ткнулась кудрявой головой в его руку. Потом никак не могла от нее оторваться и все целовала, целовала…

— Ричард, милый… милый мой… — выговорила наконец Джоанна.

— Анна, — слабым голосом отозвался он. — Любимая!

— Теперь все будет хорошо. Ты поправишься, — сказала она.

— Конечно. Господи, какой же я был дурак, что оставил тебя… оставил ждать на вокзале. Но, черт возьми, что же произошло? Я что — заболел? Что вдруг случилось у меня с плечом?

— Конрад стрелял в тебя, Ричард, — сказала Джоанна.

Глаза его сузились. Он медленно кивнул.

— Ага… Вот, значит, как… Да-да… Теперь я вспомнил, как он вышел из машины и направился ко мне…

— Не надо… Лучше не вспоминай, — сказала она, и ее пробрала дрожь. — Знаешь, Ричард, он умер.

— Умер?! Но когда?

Джоанна все ему рассказала. Он слушал, глядя на нее во все глаза и не выпуская ее руки. Когда она закончила, Ричард поднес ее руку к губам и некоторое время молча сжимал. А в ее душе тем временем бушевала целая буря. Они же так сильно друг друга любят, ну почему эта Мэдж не хочет оставить их в покое?

— Крошка Анна… милая… не волнуйся. Скоро я поправлюсь, и все вернется на круги своя. Погоди, пусть только заживет моя дурацкая рана… Мы сразу же уедем отсюда, и все забудется, как кошмарный сон. Слава Богу, ты хоть избавилась от этого Оуэна! Ну, Анна, гляди веселей. Все будет хорошо.

У нее не хватало смелости разочаровывать его. Как сказать ему, что заявила Мэдж? Он же еще такой слабый, так нуждается в ее любви. Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы.

Он взглянул на нее так, словно ему даровали райское блаженство.

— Кажется, я уже поправился, моя крошка, — шепнул он. — Точно поправился.

Джоанна глубоко вздохнула и ничего не ответила. Она вспоминала их страстную любовь в занесенной снегом хижине, посреди белой пустыни. Стойким пламенем горело их чувство, и его не могли погасить никакие невзгоды. Сколько незабываемых горьких дней и ночей провели они вместе!

По дороге обратно в гостиницу она спрашивала себя, как долго еще Мэдж не станет говорить ему, что она передумала?

Сидя одиноко в номере отеля, Джоанна вдруг вспомнила, что ничего не рассказала Ричарду про свое наследство. Она до сих не думала ни о дедовых деньгах, ни о поместье, владелицей которых стала бы сразу же по приезде в Англию. Один Ричард занимал все ее мысли.

Как мало значили для нее деньги! Ее совершенно не тянуло на родину. Пусть даже там у нее будет столько денег, что она сможет купить все, что захочет.

Ничего ей не было нужно. Клондайк приучил ее обходиться самым малым. Она точно знала, что будет еще ломать голову, как потратить все эти деньги, если они у нее появятся. Джоанна была совсем не похожа на разряженных горожанок, заполонивших улицы Сан-Франциско. Они образованны, умеют ухаживать за собой, носить дорогую одежду, делать прически, полировать ногти. Они ездят в роскошных авто, ведут всякие умные разговоры…

«А у меня нет никакого образования, — сказала Джоанна сама себе, сидя в комнате для отдыха после обеда. — Мне уже никогда не полюбить эту жизнь, все их отели, балы, рестораны… Для них я навсегда останусь неотесанной дикаркой с Юкона».

Она посмотрела на свои загорелые, огрубевшие от черной работы мальчишеские руки и сразу почувствовала себя неловко в голубом шелковом платье. И с тоской подумала о своей родной коротенькой шубке, шерстяных брюках и шапке. Наверное, на Юконе сейчас уже весна… Снег тает. На реке сошел лед, и теперь она сверкает на солнце от Клондайка до Нома, до самого моря… Еловый лес тоже ожил, а был такой страшный по зиме… Теперь там наверняка уже распустились первые цветы…

Джоанна помнила каждую весну, каждое лето на Юконе. Такие короткие, быстротечные, но такие прекрасные дни. Их она с детства любила больше всего. Она знала каждую птицу, каждого зверька, каждый цветок. И поняла, что природа хоть и бывает порой жестока, но все же более милосердна, чем человек. Человек и цивилизация.

Сидя почти безвылазно в отеле, Джоанна начинала ненавидеть горожан и города, которые их породили. Она ненавидела законы, которые горожане себе напридумывали. Отвратительные, несправедливые законы, разлучившие ее с Ричардом. Ей так хотелось быть рядом с ним, наплевав на Мэдж, на все эти бракоразводные дела, на все на свете.

Лучше уж она вернется к себе домой на Юкон, в снежную пустыню, чем останется здесь или поедет в Англию получать наследство…

И все-таки придется ехать в Англию, ведь дед завещал ей вернуться на родную землю.

Утром она снова отправилась в больницу к Ричарду. Видно было, что ночью он хорошо выспался и как следует отдохнул. Сегодня Ричард выглядел на порядок лучше. Встретив ее самой веселой улыбкой, он воскликнул:

— Анна! Милая моя Анна!

В легком цветастом платье, с бархатными завязками на вороте и короткими рукавами, Джоанна смотрелась совсем как девочка. На голове у нее была черная соломенная шляпка. Но когда она подошла ближе, он понял, что его Анна стала намного взрослее. Перед ним стояла зрелая и многое повидавшая женщина с печальными и какими-то потухшими глазами.

Он протянул руку.

— Ну-ну, улыбнись, Анна… Не переживай ты так за меня. К черту эту дурацкую руку… — Он со смехом покосился на пустой рукав пижамы, приколотый к груди. — Врач говорит, что она уже почти зажила. Температура у меня нормальная. Через неделю я уже смогу выйти из больницы и вернуться в отель. Ну почему ты такая грустная, крошка моя?

Она взяла его за руку. Слабая улыбка тронула ее губы.

— Я… Ричард… Знаешь, твоя жена… — проговорила она дрогнувшим голосом.

— Моя жена вместе со своими адвокатами занимается разводом.

— Но… Ричард, я встретила ее у входа в больницу и она сказала, что…

— Что?

— Что она, может, и не станет с тобой разводиться.

Лицо Ричарда помрачнело.

— Так вот, значит, что тебя беспокоило и угнетало все эти дни! Какая же она стерва… Впрочем, это на нее похоже. Знала, что места себе не найдешь.

— Так она все-таки дала тебе развод?

— Да, Анна.

Щеки Джоанны вспыхнули. Она посмотрела на него с мольбой.

— Это правда, Ричард?

— На вот, прочти. Я получил его сегодня утром. Она взяла у него из рук письмо. Коротенькая записка, весьма красноречиво говорящая о ее авторе:




«Дорогой Ричард.

Я решила развестись с тобой. Мой адвокат обещает устроить это легко и быстро. После развода я сразу выйду за Бойда, а ты, как я понимаю, возьмешь себе в жены эту малолетнюю дикарку — и будешь большой дурак. Что ж, будьте счастливы. Прощай. Больше мы уже не увидимся.

Мэдж»




У Джоанны участилось дыхание. Она молча вернула письмо. Ричард взял его и с веселыми искорками в синих глазах спросил:

— Ведь ты не против, если я «буду большим дураком», как пишет Мэдж, и женюсь на тебе, а, «малолетняя дикарка»? — спросил он.

Она опустилась на колени возле его кровати, тронутая вниманием сиделки, которая предусмотрительно загородила их ширмой. Взяв Ричарда за руку, Джоанна прижалась к ней щекой. Щека была мокрой от слез.

— Мне больше ничего на свете не надо, только быть рядом с тобой, Ричард, — сказала она. — Но… может быть, миссис Стрэндж права? Может, ты правда поступаешь как дурак, что женишься на мне? Я ведь действительно… дикая, прямо из лесов. У меня нет образования, и вообще я…

— К счастью, в тебе действительно много чего нет — высокомерия, например, лживости, эгоизма. Этими «прелестями» я уже сыт по горло. — Он снял с нее шляпку и поцеловал темные кудряшки.

— Анна, мой милый крепкий орешек, скажи, ты подаришь мне счастье, какого я еще не знал в своей жизни? Мы поженимся?

— Да, Ричард.

— Ты плачешь, милая?

— Да… Я слишком счастлива. Я не могу этого вынести.

— Когда я думаю о тебе, Анна, я никогда не представляю тебя плачущей. Нет. Ты в моих грезах стоишь с ружьем наперевес или отгоняешь злобных волков, все, что угодно, только не плачешь. Видела бы ты себя в этот момент — глаза горят огнем, губы упрямо поджаты… Ни одна женщина на свете не сравнится с тобой, милая моя крошка Анна. Я недостоин быть твоим мужем, но если…

— Хватит же, — перебила она. — Хватит…

— Присядь ко мне на кровать, любимая, и, пожалуйста, обними меня покрепче, вот так, двумя руками, я же не могу тебя так обнять.

Она послушно обвила руками его шею. Он обхватил ее здоровой рукой за плечи.

— Поцелуй меня, Анна, — сказал он и прикрыл глаза.

Она тоже закрыла глаза и со всей страстью, на какую способна молодость, прильнула губами к его губам.




19


Что-то — Джоанна сама не знала что — подсказывало ей не говорить Ричарду о наследстве, которое ей оставил дед, пока не закончится бракоразводный процесс с Мэдж. Может, она опасалась, что он решит не жениться на ней, пока она не съездит в Англию и не вступит во владение наследством. А может, деньги и поместье просто не имели для нее никакого значения. Да и что имело для нее значение, кроме Ричарда и его любви? Он был для нее почти что богом. В него, и только в него она веровала всем сердцем. Для него существовала и жила.

Но несколько месяцев ожидания, когда они снова вынуждены были жить порознь и только переписывались да изредка встречались, подавляя в себе естественное желание быть вместе, Джоанна не теряла времени даром. Она решила, что обязательно должна получить образование.

Ричард остался в Сан-Франциско, а она уехала в Нью-Йорк. Там она поступила в колледж, решив, что жена Ричарда не может быть полуграмотной дикаркой. Пусть он говорит, что все равно любит ее такой, какая она есть, это нужно и ей самой тоже.

Не посвящая ни во что Ричарда, она написала адвокату своего покойного деда в Лондон. Послала ему документы, удостоверяющие ее личность, и сообщила, что через год приедет сама улаживать дела с наследством. А пока пусть, если можно, ей перешлют немного денег. Через некоторое время деньги действительно пришли. Из них она оплатила свое обучение в колледже.

Ричард писал ей из Калифорнии:




«Не вздумай становиться светской дамой, крошка Анна. Боюсь, что не выживу, если ты встретишь меня со всеми этими их вздохами и ахами».




Она писала ему в ответ:




«Милый Ричард, да из меня просто не получится светская дама, мне ни за что не выучиться по-ихнему вздыхать и ахать. А вот что мне действительно необходимо, так это обучиться грамотно писать, прилично одеваться и умело вести дом. Только я все занимаюсь, занимаюсь и все равно ужасно тебя люблю. Люблю и хочу видеть».




Следующей же почтой пришел ответ:




«Я жутко, невыносимо хочу тебя, Анна. Я уже с трудом выношу разлуку. У тебя хватает денег? Или деньги твоего отца уже кончаются? Ради Бога, напиши мне…»




На что одна из самых богатых наследниц во всей Англии скрепя сердце ответила:




«У меня еще остались деньги. Обожаю тебя».




Наконец ссылка в Нью-Йорк закончилась, и молодая образованная дама выехала в Калифорнию, где ее с трепетом встретил Ричард Стрэндж, теперь уже больше не женатый и готовый к новой женитьбе.

Она вышла из поезда и сразу увидела его — загорелого, помолодевшего, веселого. Сама Джоанна тоже выглядела великолепно в своем строгом костюме, на американский манер при рубашке и галстуке. Пушистые кудри украшала маленькая изящная шляпка. Ричард с жадностью сжал ее руки.

— Анна… Ты… Но ты совсем другая. Господи, до чего же ты хороша! Так я и знал, что ты…

Но он не договорил. Модная шляпка полетела прочь, рассыпались черные кудряшки, и прямо на глазах у всех «респектабельная дама» бросилась к Ричарду в объятия. Щеки ее пылали, она приблизила к нему лицо и горячо произнесла:

— Я ни капельки не изменилась, Ричард. Ни капельки. Сожми меня крепче. Поцелуй меня.

Теперь он ее узнал. Перед ним была прежняя Джоанна. С облегчением вздохнув, он произнес:

— Ну слава Богу… — и впился в ее губы поцелуем.

В конторе по регистрации браков города Сан-Франциско все были очень удивлены, когда молодожены Ричард и Джоанна Стрэндж объявили о своем несколько необычном решении. Им предложили выбрать место, где бы они хотели провести медовый месяц. И они выбрали не живописный Гонолулу и не экзотический Таити, полный цветов и согретый солнцем. Они поехали на Клондайк — в суровый, неприветливый край вечных снегов, где люди живут и умирают ради золота.

В память о первых днях своей любви молодожены выбрали этот странный маршрут. Там они встретились, там полюбили друг друга и столько всего вместе пережили. Теперь им хотелось побыть там и счастливыми. А у Джоанны была еще одна причина поехать туда. Ей ужасно хотелось разыскать Киши. Верный индеец заслужил большой награды за свою преданность ей и ее отцу.

Они нашли его по-прежнему в Форт-Юконе. Индеец несказанно обрадовался, когда вновь увидел свою Маленькую Белую Госпожу. С радостью он проводил их в старую хижину Джона Грея. И там, несмотря на лютые морозы, которые всегда бывают здесь в середине зимы, они провели самую восхитительную неделю в своей жизни.

В первую же ночь Джоанна освоилась с давно забытыми привычками. Сняв приличный дорожный костюм, влезла в свое старенькое платьице, шубку, брюки, шапку… Зажгла масляную лампу, растопила печь. Приготовила ужин. Потом помылась. Усадила Ричарда в отцовское кресло-качалку, в руки ему дала трубку. А затем, когда со всем этим было покончено, села на полу у его ног и положила голову к нему на колени.

— Ричард, — сказала она. — Мне кажется, что сейчас мы в раю…

— Да, Анна, — отозвался он, поглаживая ее кудряшки. — И ты — маленький ангел.

Она засмеялась и снова порывисто вздохнула. В квадратной раме окна ей были видны звезды, снежная даль и кусочек сумрачного елового леса. Где-то вдалеке слышался знакомый до боли голодный вой. Но что ей этот вой? Она в тепле, рядом со своим любимым, теперь уже мужем…

Он наклонился, взял ее на руки и подсадил к себе на колени.

— О чем призадумалась, крошка Анна?

— Кое-что вспомнила.

— Что же, любимая?

— Какой ты был… милый, когда я тебя в первый раз увидела. Так не хотел сидеть со мной в той лачуге — все фыркал и хмурился.

— Ничего милого. Просто я тогда был разочарован в женщинах и в жизни вообще. Ты уж прости меня, крошка.

— Нет уж, не буду прощать. Наоборот, я буду лелеять это воспоминание. Ты все равно был милый, это сейчас ты никогда не фыркаешь на меня и не хмуришься.

— Ну, это я могу всегда устроить, — сказал Ричард и слегка стиснул ее.

Она снова положила голову к нему на плечо и закрыла глаза.

— Как же здорово быть твоей женой, Ричард!

— Ты правда счастлива, Анна?

— Так счастлива, что готова умереть прямо сейчас.

— Ты потрясающая любовница, крошка. Ты не представляешь, как много это значит для мужчины. Только сейчас я начинаю понимать, какую убогую жизнь я вел с ней.

Джоанна помрачнела при упоминании о Мэдж.

— Надеюсь, у нас с тобой будет ребенок, — сказала она — так просто, как умела только она.

Он еще крепче сжал ее в своих объятиях.

— Наверное, у нас получится, — продолжала она. — Здорово будет — я стану мамочкой твоего сына.

— Исполнится еще одна моя мечта…

Джоанна немного помолчала. Ричард легонько покачивал ее на руках. Затем она вдруг выпалила:

— Ричард, я должна кое в чем тебе признаться.

— Ну что ж, признавайся, крошка моя.

— Скоро нам придется поехать в Англию.

— Конечно, обязательно поедем. И в этом ты хотела признаться?

— Ричард… У меня… У меня очень много денег. Я не знаю, что с ними делать.

Он перестал покачиваться и с удивлением посмотрел на Джоанну.

— У тебя, Анна? У тебя много денег? Но откуда?

Она все ему рассказала. Все время, пока Джоанна говорила, он сидел с самым мрачным видом.

— Анна, но почему ты до сих пор молчала об этом? — спросил он под конец.

— Потому что… потому что я боялась, что ты не станешь на мне жениться из-за этого… или случится еще что-нибудь ужасное… — Она обхватила его руками за шею и прижалась к его лицу горячей щекой. — Милый, милый Ричард, ну не сердись. Хоть ты и сказал, что в любой момент можешь это устроить, но лучше не надо, а?

— Господи, милая, любимая моя! — воскликнул он и едва не задушил ее своим поцелуем. — Да если бы я только мог на тебя сердиться… Но согласись: это любого бы впечатлило — узнать, что ты женат на богатой наследнице.

— Да Бог с ним, с этим наследством…

— Ну ладно, ладно, не будем об этом.

Он встал, поднял Джоанну на руки и задул лампу. Они остались в свете луны и золотистых отблесках огня. В полутьме ее лицо казалось сказочно красивым.

— Что ты собираешься делать? Зачем ты погасил свет? — еле слышно спросила Джоанна.

— Я веду себя так, будто у обоих у нас в кошельке ни гроша. Это пусть богатые жгут до утра свет и тратят драгоценное масло. А мы — бедные, нам это не по карману. Вам это понятно, Анна Стрэндж?

Она засмеялась и еще крепче обхватила его руками. Ричард отнес ее в спальню и уложил прямо в шубе на кровать.

На кухне Киши заготавливал дрова на ночь. Где-то вдалеке послышался еще один печальный волчий вскрик. Но его уже никто не слышал…


notes



Примечания





1


Одна из старейших привилегированных частных средних школ в Англии.




2


Девяносто пять килограммов.




3


Сто три градуса по Фаренгейту соответствует тридцати девяти градусам по Цельсию.