Последнее лето в Аркадии
Дейрдре Перселл








Отдых на юге Франции.

Золотые деньки солнца, моря и блаженного безделья?

Или последний шанс, который судьба предоставляет трем подругам, пытающимся разобраться в себе и своих непростых отношениях с мужчинами?

Поэтому трещит по швам с виду безупречный брак Тессы и Джерри?

Почему, казалось бы, бесконфликтная жизнь Риты и Рики внезапно превратилась в «одиночество вдвоем»?

Почему все сильнее злоупотребляет алкоголем Мэдди, жена известного актера?

Слишком много вопросов.

И найти на них ответы будет непросто!






Дейрдре Перселл

Последнее лето в Аркадии


Посвящается моему брату Деклану






Глава 1


Прошлой ночью мне приснился сон, в котором мы были в «Аркадии». Обычная ежедневная рутина, даже скука, царившая в нашей жизни, до того как все круто поменялось. И главное: в том сне я чувствовала себя умиротворенной и счастливой.

Помню, что готовила лазанью, а Том с Джеком играли в какую-то запутанную компьютерную стратегию, сидя рядом и используя одну клавиатуру на двоих. Я услышала, как в двери повернулся ключ: Джерри пришел домой с работы. Полагаю, что мне снился пятничный вечер, потому что в любой другой день муж не успевал вернуться к ужину. Так бывало не только по будням, но порой и в выходные. Надо отдать ему должное: пятница была для него почти священным днем, вечер которого он предпочитал проводить с семьей. Исключения делались только для загранкомандировок.

Я поставила форму с лазаньей в духовку и повернулась к двери, собираясь сказать «привет». Слова застряли в горле — я не узнала мужа. Волосы Джерри оказались длинными и косматыми, лицо закрывала густая борода с усами, неопрятные баки курчавились в разные стороны. Он был похож на оборотня, покрытого обильной растительностью и застуканного врасплох вынырнувшей из-за облаков луной.

Я проснулась с бешено бьющимся сердцем, из горла рвался вопль. Но в спальне царила тишина. Значит, я кричала только во сне.

Часто дыша, я пыталась прийти в себя. Постепенно даже начала соображать, откуда взялся образ, в котором явился во сне муж. Несколько месяцев назад мне довелось побывать на спектакле «Красавица и чудовище», где главный герой был загримирован как раз в подобной манере. Догадка принесла облегчение, пульс замедлился, и я смогла взять себя в руки. Реальный мир наступал на меня, опускался рядом на постель и, словно опротивевший любовник, принимал в липкие объятия. Мир шептал, что действительность бывает хуже любого кошмара.

Я устало взглянула на будильник. Он подмигивал красными огоньками цифр: половина шестого. Джерри рядом не было, даже его одеяло успело остыть.

Только заметив отсутствие мужа, я услышала доносящуюся снизу музыку и безошибочно узнала сплетение горнов и труб, ревущих, подвывающих… Джерри всегда слушал Вагнера, если был в смятении чувств. Я легко могла представить, как он сидит в своем любимом кресле, как уныло прикуривает сигарету, делает глубокую затяжку. Он бросил курить почти шесть лет назад, но теперь, после всего случившегося, снова схватился за сигареты и быстро довел дозу до полутора пачек в день.

Мы все курили когда-то. Все в нашем дружеском кругу: Фергус и Мэдди, Рита и Рики, Майкл и я. Мы тянули сигарету из пачки, даже не задумываясь; прикуривали, пока трепались по телефону, затягивались вместе с первым глотком кофе или чая, щелкали зажигалкой «на посошок», отправляясь в постель. Мы смолили много лет, травились никотином с извращенным наслаждением, докуривались за посиделками порой до головной боли и даже в мыслях не имели что-то менять. Это было еще задолго до крупных антиникотиновых кампаний, которыми теперь пестрит мир, до того, увы, неизбежного момента, когда антитабачные лозунги докатились до Ирландии из помешанной на здоровом образе жизни Америки. Когда место Майкла занял Джерри, помнится, я была невероятно рада, что новый муж тоже не без греха: лично я в тот момент еще не собиралась бросать курить.

Некоторое время я лежала в постели, уставившись в потолок и впитывая Вагнера, приглушенного расстоянием и толстыми коврами. Музыка то принималась реветь, то вновь утихала, словно шторм из грохочущих медных железяк.

В молодости я была неравнодушна к классической музыке. Правда, вряд ли вы об этом догадаетесь, узнав меня поближе теперь. Я не прикасаюсь к старым пластинкам, а виолончель, которую я когда-то не раздумывая вынесла бы из горящего дома раньше документов, пылится где-то в кладовой. Когда инструмент перевозили в «Аркадию», я даже не поинтересовалась, насколько бережно с ним обращаются. Мои пальцы не касались виолончели восемнадцать лет, с того дня как на свет появился Джек.

У нас с подругами, верными Мэдди и Ритой, выработалась своеобразная бартерная система: я таскала их в Национальный концертный зал, а они в ответ вынуждали меня ходить на мэтров современной эстрады. Говоря «современной», я подразумеваю те годы, когда гремели Фрэнк Синатра, Нил Даймонд, Сэнди Шоу и Гарт Брукс.

Помню концерт Даймонда на стадионе Лансдаун-Роуд, куда я попала благодаря неуемной Рите. Она вела себя словно обезумевшая — танцевала, вопила и самозабвенно дергалась, вызывая у меня смешанное чувство восхищения и неловкости. Разве можно забыть ее красную шляпу, которая то и дело сваливалась с головы ей под ноги? Рита хохотала, подхватывала свой головной убор и снова кидалась в пляс; крепкие руки выписывали какие-то немыслимые восьмерки. Из нас троих Рита — самая энергичная, она всегда была просто не способна усидеть на месте. Вот и тогда она смогла завести половину стадиона своими па. Люди вокруг нас — совсем юные, молодые и зрелых лет — сначала просто изумленно взирали на ее телодвижения, а затем начинали повторять за Ритой. Когда зазвучала «Милая Каролина», публика уже взревела в один голос, а «Любовь на мели» едва не окончилась всеобщим экстазом.

В тот момент я взглянула на Мэдди, еще молодую и здоровую, и заметила выражение ее лица: радость смешалась с изумлением, в глазах плясали веселые искорки. Она тоже принялась орать вместе со всеми, смешно разевая рот и напрягая горло. Это было так необычно — ведь Мэдди всегда была сдержанна на людях. Я еще подумала, что нам с Ритой следует почаще таскать подругу на шумные сборища — пусть открывается, будет самой собой. И к черту Фергуса и его непомерные запросы!

Даже не знаю, почему вдруг в памяти всплыл этот крохотный эпизод, случившийся с нами на стадионе Лансдаун-Роуд… Как давно? Четыре, пять лет назад? И именно теперь, в момент кризиса, когда настоящее рассыпается на осколки и ускользает между жадно растопыренными пальцами! И зачем я так подробно описываю вам каждую деталь?

Возможно, мне просто не хочется переходить к самому главному, К тому, что случилось этим летом. Возможно, мне не терпится доказать вам, что я умею наслаждаться жизнью и не склонна погружаться в депрессию из-за пустяков…

Наверное, мои слова звучат как попытка самозащиты.

И все-таки, с вашего позволения, я закончу с тем воспоминанием о концерте. Помнится, мне было трудно преодолеть смущение и поднять руки вверх вместе с остальными. Но когда это произошло, смущение исчезло, растворилось в чувстве единения, восторге… да бог знает в чем еще! Удивительное ощущение! Как только исполнитель, крохотная фигурка которого терялась на огромной сцене, встал из-за пианино, чтобы поклониться публике, я повернулась к Рите, адресуя свои овации ей. Удивительно, но люди, окружавшие нас, тоже смотрели на нее и хлопали в ладоши. Знаете, как отреагировала моя подруга? Она сдержанно кивнула и кротко улыбнулась всем сразу, словно королева-мать своим подданным. Наша Рита — клубок противоречий, в этом она вся.

Признаться, я ей немного завидовала. Как, наверное, здорово быть экстравертом, жить эмоциями, наружу, в мир, не иметь комплексов, легко вписываться в любое общество. Но никакой психолог, сколь бы талантливым он ни был, не сумел бы переделать мою сущность. Подруги считают меня самой стеснительной из нашей троицы. У себя дома я могу вести себя как мне заблагорассудится, но стоит пересечь порог «Аркадии», и все меняется. Я начинаю следить за каждым своим шагом, стараюсь произвести хорошее впечатление и ужасно боюсь осуждения посторонних.

Я где-то читала, что застенчивость — высшая форма эгоизма. Возможно, в этом высказывании есть своя правда: мысли сдержанных людей, таких как я, вращаются в одной плоскости — вроде «надеюсь, меня одобряют?» или «хоть бы никто меня не осудил». Я всегда умела определять по оттенкам речи и мимике посторонних людей, что они обо мне думают. Стоит мне оказаться в незнакомой компании (пусть даже это билетный кассир или местный дворник), как я начинаю тщательно отслеживать все, что говорю или делаю. «Вот идиотка, почему я так глупо уперла руки в бока!» — думаю я. Или: «И зачем я так сморщила нос? Еще подумают, что я пыталась выразить презрение». Получается, что я сильно завишу от чужого мнения и желаю быть самой лучшей для всех и каждого. Это ли не эгоцентризм? Порой такой самоконтроль здорово меня раздражает. Какого черта мне нужно одобрение посторонних? Что за прок от того, когда меня принимают, мной довольны совершенные незнакомцы? Однако хоть умри, но себя не перекроишь.

Ладно, хватит оправдываться. Вы и сами разберетесь, что к чему в моей истории.

Кстати, Мэдди, спасибо ей огромное, всегда принимала меня такой, какая я есть. А вот Рита все еще не отказалась от попыток сломать барьеры, которые я ставлю между собой и внешним миром. При любой возможности она дает мне советы. Мою страсть к «похоронной» музыке, как она ее называет, Рита считает забавной, но говорит, что подобное увлечение характеризует меня довольно мрачно. Пытаясь заинтересовать меня хоть чем-то другим, подруга таскала меня не только на концерты звезд, но и в цирк, церковь и даже в Диснейленд. Мне остается поблагодарить веселушку Риту за ее настойчивость. Да и Мэдди я тоже обожаю. Мне повезло с подругами, как бы не похожи на меня они ни были. Если бы не их поддержка, с годами я точно превратилась бы в скучную серую мышку, если не в затворницу, похоронившую себя в четырех стенах. Джерри всегда слишком занят, чтобы выводить меня в свет, если только речь не идет о корпоративных вечеринках.

В ту ночь я так и не спустилась к нему, чтобы поддержать и утешить. Мой запас ободряющих слов успел иссякнуть, к тому же меня самое разрывают на части противоречия. Ощущение такое, словно сердце превратилось в пепел, погибнув в адском огне, как бы мелодраматично это ни звучало. В груди уже давно поселился ледяной комок, пропитанный горечью.

Сейчас, спустя пять часов после ночного кошмара, мы с мужем сидим в гостиной, хмуро вглядываясь в сумрачное утро сквозь окна «Аркадии». Туман стелется понизу, клубками накатывается на серую прибрежную воду, и я совершенно ничего не чувствую: ни боли, ни тоски — ничего.

Мысли ворочаются в голове с невероятной медлительностью и, как ни странно, не имеют ничего общего с той драмой, что вломилась в мою жизнь два месяца назад. Почему-то я вспоминаю лишь отдаленное прошлое, словно нахожу в нем укрытие от нынешних невзгод. Еще лениво думается о настоящем, но тоже как-то отвлеченно.

Например, только что я размышляла о няне для Тома. У мальчишки как раз тот возраст, когда ребенок считает, что полностью самостоятелен и не нуждается в присмотре, а меж тем надзор все же необходим. Еще я думаю о партии в теннис. Можно выбраться на корт, если рассеется туман. Впрочем, даже если день будет пасмурным, все равно можно.

Еще есть вариант — созвониться с Ритой и Мэдди и договориться о поездке в город. Мы сможем посидеть в какой-нибудь уютной кофейне, а затем пройтись по магазинам, заняться шопинг-терапией. Мы чертовски давно не выбирались в Дублин.

Или сходить в кино? Интересно, что сейчас крутят?

А можно остаться дома и разобрать одежду. Пакеты, набитые вещами с распродаж, загромождают половину гардеробной и всякий раз с упреком взирают на меня, если я оказываюсь поблизости.

Джерри, сидящий напротив, уныло смотрит в окно. Он так ссутулился, что напоминает несчастного птенчика, хотя рост у него под два метра. Обычно в это время Джерри работает — сидит в главном офисе и управляет судьбами мира.

Н-да, я снова ушла от темы. И почему меня все время заносит?

С чего же начать рассказ?

Почему я ощущаю такую нечеловеческую усталость? Словно мне девяносто лет, никак не меньше!

Знаете, я даже в детстве была похожа на маленького взрослого человечка. Видели бы вы мои фотографии тех лет! Этакая хмурая девочка с мрачным взглядом, складочкой озабоченности на переносице и невнятной лохматой шевелюрой. У меня были такие глаза, словно я во всем видела подвох. Настороженные, слишком много знающие.

Время прибавило морщин, но не очень меня изменило. В душе я все такая же — вечно сосредоточенная, недоверчивая, как и в семь, и в десять лет.

Нельзя сказать, что у меня было несчастное детство, нет! Никто не давил на меня и не мучил. Мне есть за что сказать Богу спасибо, и я не желаю показаться неблагодарной. Просто такова моя сущность, вот и все.

Мне улыбалась удача. К примеру, я люблю мужа всем сердцем. Многие ли могут этим похвастаться в зрелые годы? Я поняла, что Джерри невероятно дорог мне, едва мы перебрались в «Аркадию». Он стал для меня опорой в этом шатком мире, спасательным кругом, крепким мужским плечом.

Знаете, пожалуй, я наконец решила, с чего начну рассказ. Не со дня своего рождения, чтобы не слишком вас утомить. В конце концов, это не биография, а своеобразная попытка расставить все по местам, внести хоть какой-то порядок в тот хаос, что воцарился в моей жизни. Думаю, Мэдди и Рите тоже есть что добавить к моему повествованию. Они были рядом и стали участницами кошмарных событий этого лета. Которые нежданно ворвались в наши размеренные судьбы и оставили следы не менее жуткие, чем ядерная война. В переносном смысле, естественно.

В общем, я постараюсь воссоздать события до этого самого момента, когда мы молча сидим с Джерри в гостиной. Хорошо? Простите меня, если хронология будет нарушена, ведь память избирательна и предпочитает делать сноски и отступления, дабы сохранить полную картину.

Остается надеяться, что мне удастся вспомнить все, каждую деталь, те чувства, которые мной владели. И что я смогу понять, как мы с Джерри перешагнули рубеж принятия решения и оказались в точке невозвращения. Мы сидим в гостиной и ждем завывания сирен у подъезда, настойчивых допросов полиции, и нам нечего сказать друг другу. Как это вышло?

Я начну с того майского дня, когда мы уезжали в Коллиур, чтобы отдохнуть всей компанией. Думаю, уже тогда судьба готовила нам всем свой страшный подарок.




Глава 2


Когда я впервые услышала в телефонной трубке голос помощницы мужа, мне стало любопытно: как выглядит владелица такого удивительного тембра? Ее голос напомнил переливы кларнета, чуть печальные и очень наивные. Я всегда любила этот инструмент.

Хотя Сьюзен работала с Джерри уже девять месяцев, я никогда не интересовалась ее внешностью, чтобы не выглядеть неуверенной в себе ревнивицей. Мы общались с ней по телефону, причем довольно часто, я оставляла сообщения, передавала ей инструкции мужа и согласовывала кое-какие домашние дела.

Однажды Джерри упомянул, что она умна и хорошо одевается. Если бы меня спросили после этого, как я представляю себе Сьюзен, я бы сказала, что, судя по приятному, чуть печальному голосу, это высокая стройная брюнетка.

Впрочем, в тот майский день, когда я собирала чемоданы для поездки в Коллиур, я едва ли думала о Сьюзен.

Рита считает, что мозг женщины способен анализировать до семи разных задач одновременно. Возможно, в то утро мои мысли были заняты еще большим количеством проблем, так что я оказалась не слишком внимательной, говоря по телефону. Предстояло проверить список вещей, вынести их из дома да еще проследить за тем, чтобы дети не очень долго копались.

— Я как раз собиралась вам звонить, — откликнулась трубка, едва я набрала номер Сьюзен. — Машина уже выехала, будет минут через пять.

— Отлично, — сказала я, ставя галочку напротив надписи «чесночница». Я всегда беру в путешествие все, что может пригодиться. Как бы хорошо ни был оснащен съемный дом, в нем постоянно чего-то не хватает. Все свое вожу с собой, проще говоря.

— Джерри просил предупредить, что задерживается. Он подъедет прямо в аэропорт. Вы встретитесь у конторки регистрации. Остались незаконченные дела, вы же понимаете.

Я черкнула галочку возле «жидкости для линз». Джерри недавно отказался от очков и привыкал к контактным линзам, поэтому переводил жидкость прямо-таки литрами.

— Хорошо. Спасибо, Сьюзен.

— Желаю вам приятного отдыха, миссис Бреннан. — Помощница мужа никогда не звала меня Тесс.

— Благодарю. Надеюсь, мы отлично проведем время. — Пометка напротив «легких сандалий», еще три — возле «телефона», «зарядки для телефона» и «компьютерных дисков». — Счастливо оставаться! — Я повесила трубку.

Наша компания, состоящая из трех семейных пар с кучей отпрысков, уже десять лет выбиралась на отдых всем скопом. Мы нанимали два микроавтобуса для поездки в аэропорт и всякий раз выбирали новое место для отдыха. У нас были немалые требования к съемному жилью. Большой дом с кучей спален (минимум шесть, причем три — с большими кроватями), несколькими гостиными, огромной кухней. И уборщицей. Жилье должно располагаться рядом с полем для гольфа, иметь спутниковое телевидение, Интернет и несколько компьютеров с телевизорами, чтобы дети нас не донимали. Одним из обязательных требований была близость к пляжу. Ну и, разумеется, дом должен быть не дальше чем в часе езды от города, поскольку Рита, Мэдди и я обожаем шопинг.

Между нами установилось негласное правило: брать на каждого всего один чемодан с одеждой. Это предотвращало возможную конкуренцию в нарядах, особенно между девчонками Риты, которые постоянно стремились друг друга перещеголять.

На самом деле причина была не в дочерях Риты, нет! Изначально правило придумали я и Рита, потому что семья Мэдди была менее обеспеченной и гардероб подружки был беднее наших. У Мэд и без того хватало проблем в семье, чтобы мы позволили себе выглядеть роскошнее ее. Возможно, вам наша тайная договоренность покажется нелогичной, но ведь у всех свои тараканы в голове.

Я быстро пробежала глазами записку с инструкциями для миссис Бирн, нашей бесценной помощницы по хозяйству. Мы уезжали на месяц, так что присмотр за домом ложился на ее плечи. Я подчеркнула двумя чертами, что необходимо вносить в дом почту и поливать фикус в гостиной. Также миссис Бирн предстояло вымыть окна, почистить занавески и перегладить груду белья после стирки.

«Если позволит погода, миссис Б., вытряхните ковры и проветрите их на воздухе, — писала я. Помощница работала в нашем доме с того самого дня, как мы его купили, так что знала каждый его закоулок. — Кажется, это все. Остальное как обычно. Заглядывайте в холодильник на предмет испортившихся продуктов. Кстати, я запустила стирку, но к нашему отъезду цикл еще не закончится. Будьте добры, вытащите и развесьте белье. Увидимся семнадцатого июня. Я привезу вам подарочек».

Прикрепив листок с инструкциями к холодильнику магнитом, я окинула кухню нежным взглядом. Мебель у нас светлая и очень уютная, уставленная милыми хозяйственными принадлежностями и вазами с икебаной. С уголка крайнего шкафчика свисала связка лаванды, источающая тонкий аромат. Из прачечной доносился мерный гул стиральной машины и запах ополаскивателя для белья.

Сердце привычно сжалось от нежности. Если бы мама могла меня сейчас видеть! Как бы рада за меня она была! Ей пришелся бы по душе наш дом, я уверена.

Я очень часто вспоминаю мать, хотя с ее смерти минуло вот уже сорок лет. Может, вам покажется странным, что я с трудом отделяю реальный мир от вымышленных образов и представляю реакцию близкого человека, который давно сошел в могилу. Я ничего не могу с собой поделать. Словно актриса, я веду внутренние диалоги с теми, кого нет рядом. Тысячи раз я задавалась вопросом, как бы отнеслась мама к Джерри. Сочла бы его подходящим человеком или нет?

Я бросила последний взгляд на шкафчики, стеклянную поверхность плиты, записочки на холодильнике и поспешила к выходу.

— Эй, ребята, вы скоро? — крикнула во весь голос, глядя на площадку второго этажа. — Машина будет через пять минут, пошевеливайтесь!

— Мам, я не могу найти свои «ранглеры», — пожаловался Том, появляясь на лестнице в одних трусах. Он озадаченно чесал голову.

— Дорогой, на поиски нет времени. Купим тебе новую пару в дьюти-фри.

— Как трогательно! — воскликнул Джек, вылетая из своей комнаты и прыгая вниз по ступенькам.

— Мам, ты что, вообще газет не читаешь? — изумился Том. — Мы же не покинем пределы Евросоюза. Так что дьюти-фри отменяется.

В дверь позвонили. Распахнув ее, я увидела Мика, водителя Джерри. Торопливо ему кивнув, понеслась в спальню Тома. Сын в панике распахивал шкафы и швырял их содержимое прямо на пол.

— Ну же, милый, поспеши. Самолет улетит без нас!

— Я и так тороплюсь, мама! — ответил Том досадливо, как умеют только одиннадцатилетние.

Опущу описание наших метаний по дому.

Наконец Том собрался и скатился с лестницы едва ли не кубарем, застыл у двери, посасывая большой палец и глядя на меня с нетерпением, словно именно я заставила себя ждать. Когда Джек насмешливо поднял брови, глядя на майку Тома с надписью «Ливерпуль» и безразмерные «бермуды» цвета хаки, я покачала головой. Не хватало еще перепалки между братьями.

— Пока, дом, — шепнула я, напоследок оглядев холл. Это моя маленькая традиция — прощаться с «Аркадией», словно дом является живым существом.

Мы вышли за ворота и заперли их на тяжелый замок с цепью. Дом смотрел нам вслед чуть настороженно, таращил окна со светлыми ставнями, элегантно изгибал портик, улыбался цветущей лужайкой. Порой мне казалось, что я сильно переоцениваю «Аркадию», слишком очеловечиваю неживое строение с садом и витыми воротами. Дом был для меня всем. Иногда меня настигала пугающая мысль, что «Аркадия» — просто чудесный мираж и, когда я вернусь однажды из долгого путешествия, он рассеется как дым.

Агент по недвижимости долго возила меня по окрестностям Дублина, предлагая одно бунгало за другим, когда я подыскивала по просьбе Джерри новый дом. Она так расхваливала каждую халупу, что они слились для меня в единую череду скучных серых построек. Некоторые из них требовали ремонта, хотя располагались в живописных местечках, другие оказывались в хорошем состоянии, но ютились на крохотных участках и были зажаты со всех сторон такими же коттеджами, а это исключало возможность разбить у жилища сад. В конечном счете я отвергла все варианты и была близка к отчаянию.

Помню, женщина-агент заглушила мотор своего автомобиля и устало посмотрела на меня. Мы стояли на обочине шоссе, в отдалении пыхтел локомотив с десятком вагонов, громыхая по рельсам. Вагоны были открытыми, на них стояли контейнеры, которые предстояло сгрузить в порту для дальнейшей переправки по воде. В небе снижался небольшой самолет. Я сумела убедить Джерри, что Хаут — лучшее место для поисков жилья, но действительность меня разочаровала. Хаут мне по-прежнему нравился, но не спешил принять в свои объятия.

— Других предложений нет? — спросила я, уже ни на что не надеясь.

— Нет. — Моя спутница сверилась со списком. — По крайней мере сейчас. Есть, правда, один вариант… — Она помолчала, хмурясь. — Мы ждем, когда на рынок поступит еще один дом. Это случится примерно через неделю. Но пока контракт не подписан, я не смогу его показать.

Женщина пытливо посмотрела на меня, что-то прикидывая.

— Я не стану вас обманывать, миссис Батлер, дом не в самом лучшем состоянии. Потребуется много работы. Есть и еще одна деталь: цена пока не назначена, однако она явно превысит ту, на которую вы рассчитываете. Но судя по тому, как вы реагировали на предыдущие дома, этот особняк вам должен понравиться.

В ту минуту я подумала, что терять мне, в сущности, нечего.

— С видом на море?

— О да. И с каким! В ясный день из окон виден чуть ли не Уэксфорд! — выпалила женщина. Она энергично тряхнула головой, но ее прическа, щедро залитая лаком, даже не поколебалась.

— А мы могли бы просто проехать мимо? Чтобы я получила общее представление?

— Конечно. Да и ехать недалеко. Дом прямо за поворотом.

Ворота «Аркадии» были заперты на замок и перемотаны тяжелой цепью. Здоровенный сад за забором казался запущенным и сильно зарос травой, но в тот самый миг, когда машина затормозила возле ворот, каждая частица моего существа потянулась навстречу этому жилищу. Желание обладать домом было таким всепоглощающим, что по коже забегали мурашки.

По-видимому, алчный огонек, зажегшийся в моих глазах, как-то ускользнул от проницательного взгляда агента. Женщина придирчиво оглядела дом и углубилась в свои записи.

— Еще неизвестно наверняка, сколько запросят за особняк, но, по предварительным оценкам, сумма окажется немалой. И вы видите сами — имение требует вложений. Однако, миссис Батлер, предстоит повозиться только с территорией, сам дом неплохо сохранился и требует лишь косметического ремонта. Кровля новая, отделка качественная…

Я не слушала ее. В уши словно набили ваты.

Дом стоял в глубине обширного сада — серый трехэтажный особняк с многочисленными окнами, часть из которых была выбита. Массивная нависающая крыша с черепицей в виде кружева в старинном стиле. Над двойной входной дверью с витыми петлями и замками небольшой портик, широкое крыльцо с перилами… козырек входа чуть накренился и, словно усталое веко, склонялся над одной из дверных створок. Широкая лужайка у ступеней буйно заросла чертополохом и крапивой, сквозь которые все еще тянули головки хризантемы. Мелкие цветы пестрели там и тут, не желая сдаваться в войне с сорняками. В центре лужайки даже проглядывали кусты роз и заросли люпинов, бывшие когда-то, вероятно, частью центральной клумбы.

Я сразу полюбила «Аркадию» всей душой. Возможно, виной тому был ее загадочный обветшалый вид, навевавший мысли о приятном уединении. Особняк был явно великоват для нас, но взывал к моему сердцу словно беззвучная сирена. Мне понадобилось менее секунды, чтобы откликнуться на этот зов. И в то же самое время мозг торопливо подсчитывал, во сколько может вылиться покупка вожделенной «Аркадии». Оставалось одно: продажа моего дома в Саллиноггин, чтобы добрать необходимую сумму. А ведь я рассчитывала привнести в нашу с Джерри семью какие-то сбережения!




Глава 3


Признаться, в ту пору меня все еще повергала в изумление мысль, что Джерри Бреннан и я станем жить вместе. Мы подыскивали дом, что-то планировали, а я все еще не слишком задумывалась, куда это ведет.

Мы встречались уже три месяца, с того дня как познакомились на концерте. Мы оба дорожили нашими отношениями, не торопили события и были довольны. Ходили на выставки или спектакли, бывали на корпоративных вечеринках и ужинали в ресторанах. Мы ни разу не переспали, хотя каждый думал об этом, прощаясь после встречи. Помню, как Джерри впервые меня поцеловал. Это было как открытие, но даже после этого мы не рухнули в постель. У нас обоих за спиной был долгий брак, и мы не искали новых серьезных отношений. Решив съехаться под одну крышу, мы по-прежнему избегали разговоров о будущем.

Но один взгляд на «Аркадию» что-то перевернул в моей душе. Я словно закипела изнутри, начала пробуждаться ото сна, стала задумываться о том, что нас с Джерри ждет. Словно встреча с «Аркадией» вырвала меня из оцепенения, сделала вновь юной и любопытной. Я начала с нетерпением ждать встреч с Джерри, все чаще ловила себя на мыслях о нем, о его синих глазах и крепком теле. Внезапно я осознала, что мой друг — единственный из всех знакомых (кроме разве что двух верных подруг), рядом с кем я не боюсь быть собой, открываюсь, тянусь навстречу.

Мы прекрасно дополняли друг друга. Даже мой католицизм не противоречил его религии: англиканская церковь весьма лояльна к людям иных конфессий. К деньгам мы оба относились бережно, нам нравилась одна и та же музыка. Последнее в те годы имело для меня большое значение. Кроме серьезных произведений мы слушали то, что между собой называли «сладкой лирикой»: Верди, Пуччини, Россини, а также Штрауса. Джерри обожал Вагнера, но так далеко мои музыкальные пристрастия не простирались — я с удовольствием внимаю хоральному пению и игре оркестра в опере, но большинство арий кажутся мне слишком затянутыми и надрывными для прослушивания дома.

Честно говоря, я очень большое значение придаю чертам, из которых складывается человеческий характер. Это, знаете, как составлять мысленный список достоинств и недостатков. Так вот, в характере Джерри сильных сторон было куда больше. Думая о нем, я словно ставила воображаемые галочки в длинном перечне положительных черт, и любовь к музыке была, разумеется, не единственным преимуществом моего нынешнего мужа. Мне нравилось то, что Джерри Бреннан начитан и превосходно разбирается в тонкостях ирландской политики, в которой, как многим известно, черт ногу сломит. Еще Джерри энергичен и амбициозен, что разительно отличает его от флегматичного и задумчивого, хотя и обожаемого мной, Майкла.

Майкл был человеком, погруженным в себя. Он много размышлял о прошлом, об истоках своих и чужих поступков, так и эдак перетряхивал уходящие вехи своей жизни и порой совершенно выпадал из реальности. Помнится, отец настойчиво уговаривал его застраховать жизнь, как делали все в семье, а также написать завещание в мою пользу. Видели бы вы это завещание! Три строчки, написанные от руки на листе формата А4, в которых я объявлялась единственной наследницей всех средств и недвижимости. До страховой компании Майкл не мог добраться очень долго, постоянно откладывал этот поход и оформил бумаги лишь за три месяца до смерти. Сами понимаете, как вцепилась в меня страховая, пытаясь разобраться, совпадение ли это! «У вашего мужа была депрессия? Вы замечали признаки стресса? У вас финансовые трудности?» — дергали меня эти ребята, тогда как я была целиком во власти черного горя потери.

В тот день, глядя на ворота «Аркадии» под назойливую болтовню агента по недвижимости, я вспоминала эти события прошлого. С трудом удалось сосредоточиться на разговоре.

— Так какова цена? — спросила я в лоб.

— Как я и сказала, пока неизвестно. Миссис Батлер, я получила снимки и опись, но не была в самом доме. Несколько лет назад я встречалась с нынешним владельцем, он подумывал избавиться от «Аркадии», но все не решался на этот шаг. И только сейчас дом выставляют на продажу. Шесть спален, несколько гостиных, прекрасная лестница — это все, что мне известно. Сами понимаете…

— Да-да, понимаю. И все же? Приблизительная цена?

Наконец моя спутница почуяла интерес в моем голосе. Выражение ее лица стало деловым, она как-то сразу подобралась и перестала заливаться соловьем.

— Разве что весьма приблизительная, — подчеркнула она. — Я попробую прикинуть.

Женщина покопалась в папке с бумагами, порылась в сумке. Я так волновалась, что с трудом это скрывала. Меня словно захлестнула удушливая волна, стало трудно дышать, и мне едва удавалось сохранять безразличный вид.

— По моим подсчетам, — задумчиво произнесла агент, постукивая ручкой по поджатым губам, — сумма явно превысит ваши ожидания. — Она пытливо взглянула на меня, прищурилась. — Вы действительно желаете приобрести «Аркадию», миссис Батлер?

— Я ни в чем не уверена.

Отвернувшись, я опустила стекло и уставилась на морской берег. Я солгала. Я была уверена. Скажу больше: я была готова влезть в долги, лишь бы завладеть «Аркадией».

Мои глаза следили за стайкой чаек, круживших над рыбацким траулером. Они то взмывали в небо, то ныряли к самой воде, похожие издалека на тучу белой мошкары. Я напряженно размышляла, как убедить Джерри в правильности моего выбора. «Просто поедем и взглянем на дом, дорогой. Уверена, тебе понравится. Конечно, последнее слово будет за тобой, но все же…»

Я знала, что «Аркадия» будет моей. Любой ценой.

— Примерно двести сорок, — выдала агент свой вердикт.

Я обернулась.

Похоже, на моем лице отразилось разочарование, потому что она торопливо добавила, словно извиняясь:

— Я предупреждала, что сумма выйдет за рамки предполагаемых трат. — Она пожала плечами. — Конечно, вы можете выдвинуть встречное предложение, и мы ознакомим хозяина с ним, как только «Аркадию» выставят на продажу.

— Поглядим, — буркнула я. Боль потери ощущалась всем существом. Продажа моего дома принесет мне в лучшем случае семьдесят пять, может, восемьдесят тысяч. Как убедить Джерри выложить почти двести тысяч за собственность, ценность которой однозначно покажется ему сомнительной?

Если вас удивила столь невысокая цена за трехэтажный особняк с прилегающей территорией, напомню, что дело было в начале девяностых, когда недвижимость в окрестностях Дублина еще не стала баснословно дорогой.

Женщина смотрела на меня пристально и изучающе. Мне даже захотелось отвести взгляд, словно я совершила какой-то непристойный поступок.

— Мне позвонить, когда на дом объявят торги? Вы сможете его осмотреть.

— Да, пожалуйста.

— Что ж, вот и хорошо. — Она сделала пометку в ежедневнике. — Номер у меня есть. Ваш муж захочет посмотреть дом?

Почему-то она сразу решила, что я замужем. Разочаровывать ее я не стала.

— Хм, сложно сказать заранее.

Я уже пришла в себя, и цена за дом больше меня не пугала. Желание владеть «Аркадией» было сильнее страха перед финансовыми трудностями.

— Значит, договорились. — Женщина забросила сумку с документами за заднее сиденье и завела мотор. Глядя на меня, она вдруг подмигнула: — С мужем или без, а решение будет принято, верно, миссис Батлер? Между нами, девочками: все самые важные решения принимаем мы, не так ли?

— Хмм… — Я загадочно улыбнулась и обернулась через плечо на проплывавшие мимо ворота особняка. Крыша «Аркадии» горделиво высилась над деревьями. Кружевная черепица поблескивала в лучах солнца. — До свидания, Дом. Я еще вернусь, — пообещала я шепотом.

Вот так и появляются маленькие милые традиции…




— Отличный денек, — возвестил Мик, водитель Джерри. Он буквально светился от радости всякий раз, когда переступал порог нашего дома. Микки недавно стукнуло семьдесят, но он пытался сойти за шестидесятилетнего и всегда был бодр и свеж. Фирма отправила его на пенсию в шестьдесят пять, но Джерри дал Мику работу личного водителя, не желая расставаться с привычным окружением.

Мику я всегда радовалась как родному, потому что он был одним из немногих людей, в чьей компании мне было комфортно. Возможно, причиной тому сдержанная молчаливость водителя. Мик никогда никого не обсуждал и не осуждал, и это давало надежду, что за нашими спинами он не сплетничает о нашей личной жизни.

Да, день выдался на редкость чудесным, тут Мик был прав. Я ненадолго распахнула окно, вдохнула влажный, пропахший солью и рыбой воздух залива. Солнечные потоки пробивались сквозь облака, играли на листве деревьев и сочной траве. По далекой воде скользили легкие силуэты белых яхт. Мне нравился Хаут с самого детства, и с годами это чувство лишь окрепло, настоялось, как благородный коньяк. Здорово, что «Аркадия» расположена на холмах, раскинувшихся вдоль побережья! Можно взирать сверху на уютные таунхаусы и коттеджи, ленточку дороги, по выходным запруженную машинами, магазинчики и лавки, сбегающие к береговой линии.

Я постоянно благодарю Бога за то, что мне так повезло. Я не из тех людей, которые принимают собственную удачу как должное.

Меня устраивало в «Аркадии» все. Даже отношения с соседями из ближайших четырех особняков. Мы приятельствовали, но не лезли друг другу в душу, что вполне устраивало мою замкнутую натуру. На Рождество мы с соседями обменивались поздравительными открытками, бутылками вина и печеньем в корзинках, могли выручить в экстренных случаях, но до обоюдных визитов никогда не доходило. Чаще всего мы ограничивались стандартными приветствиями и взаимными улыбками — не более того.

Я и дети погрузились в машину и отправились в аэропорт. В нашем районе не слишком плотное движение, но по пути мы столкнулись с препятствием в виде дорожных работ, так что успели минута в минуту. Друзья уже ждали нас у стойки регистрации. Очередь казалась бесконечной, даже у конторки «Почетные клиенты» (коими мы являлись благодаря постоянным командировкам Джерри) толпился народ.

— Ну наконец-то! Отчего так долго? Тесс, мы вас заждались, — затараторила Мэдди. На ней было желтое пляжное платье, сандалии из волокон рафии и веселенький зеленый кардиганчик. Она глянула мне за спину, надеясь обнаружить там моего мужа. — А где Джерри?

Мой супруг как-то незаметно для всей компании занял место безусловного лидера. Даже не знаю, почему так сложилось. Возможно, люди бессознательно угадывали в нем работника руководящего звена и, сами того не замечая, начинали подчиняться его волевым решениям. Может, причина была в его сильном, харизматичном характере. Какая, собственно, разница?

— Он скоро будет. Задержался в офисе.

Муж Мэдди, стоявший позади сына и поправлявший ему ворот, приветственно махнул рукой.

— Задержался? — нетерпеливо переспросила Мэдди.

— Да. Как всегда, в последний момент понадобилось что-то уладить. — Я вздохнула и кивнула второй подруге. — Здравствуй, Рита. Привет, Рики. — Это уже ее мужу. — Девочки, как дела?

Четыре дочери Риты, покачивавшие головами в такт музыке, несущейся из четырех одинаковых плейеров, как одна заулыбались. Рита была одета в нечто, напоминавшее белую шелковую палатку, какую-то безразмерную и очень бесформенную. Рита, как вы уже догадались, представляет собой типичный образчик увлеченной матери семейства. Эдакое большое и (прости, подружка) расплывшееся нечто, навевающее мысли о семейном уюте. У нее мощные, скульптурные бедра, с годами лишь набирающие вес, и поэтому Рита упорно носит какие-то пончо и объемистые хламиды. Ей кажется неприличным обтягивать свои окорока. При всем том она частенько выбирает довольно короткие юбки, и миру являются ноги, разукрашенные сеткой варикозных вен. Почему-то на эту синюю паутину Рите наплевать.

Я вынула из кармана мобильник и посмотрела на зеленый экран. Никаких сообщений. Возможно, к тому моменту Джерри даже не вышел из офиса. Принимая на себя обязанности главы фирмы, поначалу страшно радуешься своим успехам и лишь позднее понимаешь, сколькими потерями обязан солидному повышению. К примеру, приходится пропускать семейные ужины и важные события.

Боже, да Джерри никогда не проводил с нами весь отпуск!

— Месяц — это так долго, Тесс, — причитал муж, хватаясь за голову. — Ты же помнишь, каким провальным был для фирмы прошлый год! Я не могу бросить все дела и валяться на пляже, когда меня ждет работа!

Джерри оставался с нами лишь две-три недели, да и то в лучшем случае, а потом срывался обратно — утрясать проблемы, приводить в порядок фирму, которая без него, как он полагал, разваливалась на части. Наверное, мне стоило радоваться и тому немногому времени, что он уделял семье.

Когда подошла моя очередь, девица за конторкой отказалась выписывать посадочный талон для Джерри, хотя у меня были его паспорт и билет. Ее можно понять: после трагедии 11 сентября весь мир буквально помешался на террористах, и это безумие захватило служащих всех путей сообщения. И все же я была раздражена: Джерри Бреннан летал самолетами этой авиакомпании уже много лет, по три-четыре раза в месяц, причем не просто в Лондон, но даже в Россию!

Однако спорить я не стала, потому что немцы, стоявшие за моей спиной, начали недвусмысленно покашливать и громко сморкаться в клетчатые носовые платки.

Билет Джерри я забрала, но чемодан с его вещами сдала в багаж. В наших с мужем отношениях я всегда занимала роль уступающего, а он был напорист и двигался вперед когда-то давно выбранным путем. Думаю, ему было со мной комфортно. Однако в тот день, в аэропорту, в моей душе немедленно поднялся протест против подобной несправедливости. Почему я всегда должна улаживать его дела, волноваться и переживать? Мы с детьми оказались у стойки регистрации в последний момент, а Джерри даже не подумал позвонить и предупредить, на сколько задержится.

Я оставила его паспорт и билет какому-то клерку и настрочила эсэмэску, где указала, что посадка уже началась. Судя по всему, на наш рейс муж попросту не успевал. Что ж, на этот раз пусть сам расхлебывает последствия, подумалось мне.

При мысли, что дальнейшее от меня никак не зависит, я облегченно вздохнула и присоединилась к друзьям. Мы шли по длинному коридору к посадочным воротам, когда меня настигло знакомое ощущение: словно я вижу себя со стороны, как в фильме. Мне казалось, что за мной наблюдает тщательно замаскированная камера, отслеживает каждый мой шаг, чутко улавливает изменения мимики. Наверняка в ее объективе маячит собранная, элегантная женщина средних лет, чемпионка теннисного клуба в одиночной игре, с крепкими бедрами, ухоженными ногтями идеальной овальной формы, волосами кремового оттенка… женщина, сознающая, что на нее смотрят. Возможно, у зрителей даже создастся впечатление, что объект наблюдения владеет шикарным домом с уютными спальнями, личной ванной комнатой для каждого жильца и огромной гардеробной, набитой одеждой из натурального шелка и льна.

Меня частенько заносит в этот воображаемый мир, и всякий раз с трудом удается убедить себя, что я вовсе не актриса на сцене драматического театра, что до моей личной жизни никому нет дела, а прохожие скользят по мне равнодушным, а не оценивающим взглядом. Однажды Том вошел в прачечную как раз в тот момент, когда я стряхивала с себя последствия очередного приступа мании преследования. Наверное, у меня был растерянный вид, потому что сын спросил, в чем дело.

— Знаешь, мам, со мной частенько такое бывает, — с кривой усмешкой сказал Том. — Кажется, будто видишь себя со стороны, замечаешь все огрехи одежды и поведения.

— Точно!

— Ничего особенного. Думаю, этим страдает половина населения земного шара. Просто не обращай внимания. — Том пожал плечами. — Мои теннисные носки успели просохнуть?

Я и пыталась не придавать этому значения. Собственно, иного выхода у меня не было. Впрочем, порой смотреть на себя со стороны даже приятно. Я видела, как изменилась Тереза Кейхилл, которой я была когда-то. Нынешняя Тесс Батлер-Бреннан не казалась скучной серой мышкой с невзрачными чертами лица и суетливыми движениями, она хорошо одевалась и умела себя преподнести.

И все же в тот день в аэропорту, когда Тереза Кейхилл с завистью смотрела в объектив невидимой камеры за шагающей по коридору Тесс Батлер-Бреннан, она не могла не заметить, что сияющая кожа и элегантная одежда не в силах скрыть безмерную усталость, тенью лежащую на ухоженном лице.




Глава 4


Коллиур расположен в каталонской Франции, у северной границы Испании. «Чудесная земля, историческая рыбацкая деревенька» — вот как описывал местечко агент по недвижимости. Именно он подобрал нам огромный старый коттедж на холмах, окружающих город. В Коллиуре в разное время отметились кое-какие известные люди — например, Патрик О'Брайен какое-то время жил поблизости, именно здесь он написал серию морских новелл. Тут же творил Матисс. Эти имена можно будет невзначай обронить на какой-нибудь вечеринке, описывая свой отпуск.

Мы с Джерри оживленно спорили на узкой террасе с красной крышей. Именно тут я, одетая в шлепки и шорты с майкой, дожидалась, пока муж приедет на такси.

Увидев, как Джерри вылезает из машины, я обрадовалась и разозлилась одновременно. Мое сознание разделилось на две противоборствующие личности, каждая из которых имела свой взгляд на суточное опоздание мужа. Покорная женушка Тесс всячески пыталась оправдать супруга, тогда как Тесс Возмущенная пылала гневом. Я знала, что у Джерри были причины приехать на день позже, но воспоминание об отказе вредной девицы за конторкой зарегистрировать его на рейс было стишком унизительным даже для меня. Ведь я пыталась ее уговаривать! Да и одинокий полет (пусть даже в компании друзей и собственных отпрысков) не грел память.

Поднявшись на террасу, Джерри обо всем догадался по моему недовольному лицу. Он даже не попытался объяснить, почему задержался.

— Ты не поймешь, Тесс, — устало сказал он. — Подробности покажутся тебе скучными. — Заметив, что жена только подбоченилась, Джерри продолжил: — Слушай, не надо на меня злиться! Зачем тебе детали моих рабочих дел, ты же не разбираешься…

— Ты говоришь так, словно я умственно отсталая! — фыркнула я раздраженно, но не слишком громко, поскольку опасалась разбудить друзей. — Почему это я не разбираюсь? Я уже десять лет существую рядом с тобой и твоей компанией! Я знаю имена сотрудников и в курсе всех дел. Или ты не заметил? Боже, ты никогда не остаешься с нами до конца отпуска, а на этот раз даже начало пропустил! Так что давай выкладывай, что за проблемы тебя задержали.

— Перестань, Тесс, прошу тебя. Что с того, что я опоздал? Небо же не упало на землю! — Муж тоже стал заводиться. — Том и Джек уже взрослые и помогают тебе в дороге. Они умеют развлечь, когда тебе скучно и одиноко. И заметь, ты отдыхала, а я работал. Зачем тебе подробности? Это трудная и запутанная история, и она тебя утомит. Или ты думаешь, я ни разу не замечал скуки в твоих глазах, когда я рассказываю, как прошел рабочий день? Давай просто закроем эту тему. — Джерри покачал головой. — Ведь я мог полететь прямым рейсом из Дублина в Барселону этим вечером, но выбрал полет с пересадками, проторчал в аэропорту Хитроу черт знает сколько времени, чтобы добраться до тебя поскорее! Я торопился, действительно спешил, а ты капаешь мне на мозги.

Этих оправданий было мало, чтобы я сдалась. Я уже приготовилась к очередной отповеди, но Джерри взял меня за руки.

— Ведь я все же приехал, правда? — Теперь его голос был мягким, вкрадчивым. — Не делай так, чтобы я об этом пожалел. — Сейчас его йоркширский акцент стал заметным, хотя он много лет учился говорить чисто. Многочисленные приемы и командировки отточили его произношение, однако в моменты сильного волнения или гнева акцент все равно давал о себе знать. Иногда проскальзывали и словечки из шотландского диалекта — когда-то Джерри работал продавцом страховых полисов в Глазго.

Я помолчала. В воздухе повисла недосказанность, похожая на грозовое облако, однако затягивать ссору не хотелось. За нашими спинами вздымались громады Пиренеев, склоны которых были расчерчены квадратиками виноградников, заляпаны крошечными точечками ферм, обвиты лентами горных дорог. С Пиренеев спускалось шоссе, петлявшее по городу и выходившее к береговой линии. И в этот ранний час средиземноморский горизонт сливался с небом в одну сплошную синюю сферу.

Красота, окружавшая нас, была такой живой, ощутимой почти тактильно, что я закусила губу. Глупо портить прекрасное утро, ругаясь с мужем. Я уже достаточно повозмущалась, и дальнейшие претензии могли привести к серьезной ссоре. Мне тотчас представилось, как Джерри замкнется в себе и погрузится в чтение свежих газет, а наши друзья будут с упреком поглядывать в нашу сторону и делать жизнерадостный вид.

Я демонстративно вздохнула:

— Ладно, оставим эту тему.

— Вот и хорошо. Итак, какие на сегодня планы?

Вот так всегда: с пунктом первым Джерри разобрался, пришло время заняться вторым.

— А чего тебе хочется? — Я попыталась улыбнуться, напомнив себе, что неприятный разговор исчерпан и мне пора превращаться в добродушную женушку. Уставшему с дороги мужу не хватало только моего мрачного лица! — Может, спустимся в город и купим в булочной свежих багетов?

— Черт, Тесс, я думал, мы заплатили за то, чтобы нам поставляли продукты! Не хочешь же ты сказать, что мы потратили целое состояние, чтобы в итоге самим ходить за ними? Нам что, каждое утро придется идти в город, чтобы купить еду к завтраку?

— Расслабься наконец. Продукты нам поставляют. Но разве может быть что-то приятнее прогулки в город? Мы сможем зайти в крохотную местную пекарню, купить свежие багеты, еще горячие, понимаешь? Давай же, включайся в отдых! — Настал мой черед примирительно взять мужа за руки. — Ты же никогда не был скрягой, милый.

— Ладно, как скажешь. — Джерри поднял с пола дорожную сумку. — Но сначала я приму душ. Где наша спальня?

— Первая слева после кухни. — Муж поплелся в дом, и при виде его устало поникших плеч мой гнев окончательно испарился. Костюм Джерри был помят после долгого перелета. — Погоди! — Я нагнала его в прихожей, схватила за рукав и, поднявшись на цыпочки, чмокнула в щеку. — С приездом, милый. Я выложила на кровать твои шорты и тенниску. И даже не вздумай надеть носки! Жду тебя на террасе через пятнадцать минут. И отдай мне мобильник — твой офис обойдется без тебя несколько часов…

— Тесс! Прекрати немедленно! — Джерри зашагал в глубь дома, крайне недовольный. Похоже, одного поцелуя в щеку было недостаточно, чтобы стереть из головы мужа мысли о работе.

Думаю, вы уже разобрались, что ни для Джерри, ни для меня наш брак не является первым. Мы познакомились на приеме компании «Каррирас» спустя год после смерти моего мужа Майкла.

Я заняла место рядом с этим высоким, крайне нетерпеливым мужчиной и сразу обратила на него внимание. Он представлял корпоративную группу и явно не был рад происходящему. Я заметила, что одно колено Джерри нервно подпрыгивает, словно ему с трудом удавалось усидеть на месте. Наверное, я как-то выдала свое неудовольствие от его несдержанного поведения, так как в какой-то момент Джерри посмотрел на меня с извиняющейся улыбкой. Я приподняла уголки губ в ответ.

Позже мы столкнулись за столиком с напитками и принялись вежливо болтать. Так я узнала, что мой новый знакомый недавно получил назначение на пост главы «Сентинель груп» и переезжает в Ирландию.

— Так трудно найти дом, — жаловался Джерри. — Совершенно не хватает на это времени. К тому же я совсем не разбираюсь в недвижимости — раньше подобными делами занималась жена.

— Она с вами не поехала?

— О, мы развелись, — коротко ответил он.

— Простите, — смутилась я.

— Ничего страшного. — Джерри снова улыбнулся.

Мы вернулись к теме жилья, которая мне была интересна. Если и есть в жизни что-то, чем я увлекалась, помимо музыки, то это недвижимость. Я прекрасно знала дублинский рынок, проглядывала специальные издания, восхищалась декором в иллюстрированных журналах.

— Если желаете, я помогу вам найти дом. Дублинские агенты неплохо работают, но сейчас на рынке застой, так что они стараются впихнуть покупателям самые непопулярные дома. Их не слишком волнуют ваши требования — они предпочитают как можно быстрее получить свои проценты. Я неплохо разбираюсь в этом деле, так что могу поспособствовать.

На Джерри явно произвело впечатление столь щедрое предложение со стороны малознакомого человека.

— Вы очень великодушны, но мне кажется неловким впутывать вас в свои дела.

— Мне ничуть не трудно. Я сижу без работы после смерти мужа, уже почти год. Пока дети в школе, я ума не приложу, чем себя занять, так что свободного времени у меня хоть отбавляй. К тому же я обожаю осматривать чужие дома, представлять, будто выбираю жилище для себя. Мне будет только приятно, если для этого появится благовидный предлог.

Он все еще колебался.

— Я… сочувствую вам насчет мужа… Должно быть, вы горюете?

— Да. — Пришел мой черед ненадолго умолкнуть. Спустя десять месяцев со смерти Майкла я все еще не могла спокойно о нем говорить. Я до сих пор не работала, считая, что детям нужны мои присутствие и поддержка. Целыми днями я качалась на волнах воспоминаний — прощаться с прошлым было нелегко. Семья нуждалась в деньгах, так что мы во всем себе отказывали. — Так мы договорились?

Джерри задумчиво кивнул.

— Если все это не очень обременит. — Он поднял бокал. — Боюсь, сам я не сумею подобрать себе приличное жилище и скорее всего соглашусь на первый подвернувшийся вариант. Но вы должны разрешить мне… как-то оплатить вашу помощь. Хотите, я найму вас личным помощником по недвижимости?

Конечно, в моем тогдашнем положении было глупо отказываться от заработка, но я отклонила предложение Джерри. Брать деньги за то, что приносит удовольствие? К тому же, получив оклад, я бы чувствовала себя обязанной выполнить задание любой ценой, а мне хотелось всего лишь отвлечься.

— В этом нет необходимости, — твердо сказала я. Мы присоединились к публике, ожидающей официального доклада. — Я говорю совершенно серьезно: оплата мне не нужна.

— Не понимаю почему, — искренне изумился собеседник. — Но раз вам не подходит вариант с оплатой, позвольте отблагодарить вас как-то иначе. Может, ужин в лучшем ресторане Дублина?

Джерри широко и очень обаятельно улыбнулся. Я заметила, что у него ровные и невероятно белые зубы. Это был первый раз за год, когда я обратила внимание на внешность мужчины, и сей факт несколько меня удивил.

— Ужин тоже не подходит. Но на бутылку шампанского в случае, если удастся найти хороший дом, я согласна. И я пришлю вам счет за бензин — думаю, это будет честно.

Когда мы вернулись в зал и заняли свои места, Джерри открыл программку, водрузив на нос очки. Я мимоходом заметила, что он сильно напоминает мне Майкла. Возможно, дело было даже не во внешности, а в каком-то смутном ощущении, что сидящий рядом со мной мужчина соответствует моему «типу». Что это за тип внешности? Ну, высокие поджарые мужчины в очках, пожалуй.

Именно так, после долгих поисков, я и нашла «Аркадию», а спустя год после смерти Майкла и переехала в вожделенный дом вместе с новым мужем и двумя детьми, изумленными неожиданными переменами. Впрочем, Том был слишком мал, чтобы удивляться долго.

Я частенько занимала оборонительную позицию, когда меня спрашивали, почему я вышла замуж всего через год после того, как овдовела. Но даже близкие знакомые не могли предъявить нам с Джерри ничего, что нас компрометировало бы. Всем было ясно, что наш скорый брак не результат длительного, тщательно скрываемого романа, который начался задолго до смерти Майкла. Знакомых удивляло лишь, что мы не выглядели влюбленными до безумия или охваченными поздней страстью. Свадьба была тихая, почти домашняя. Присутствовали всего двое коллег Джерри, приглашенные в качестве свидетелей. Медовый месяц ограничился единственной ночью в отеле «Хантер» в Уиклоу, поскольку новая должность требовала от Джерри полной занятости. Я ничуть не страдала от этого: мне было чудесно в «Аркадии», и я не стремилась куда-то уезжать.

Тогда, в Коллиуре, стоя на террасе, я смотрела на громады Пиренеев и бездумно водила носком одного шлепанца по дощатому полу, усыпанному песком. Песок забивался между пальцами, теплый и сыпучий. За годы совместной жизни с Джерри мы успели выработать целый кодекс семейных отношений, изучили подводные камни и дурные привычки друг друга, научились находить компромиссы.

Ежегодный отпуск в кругу друзей стартовал для меня как раз после смерти первого мужа. Подруги просто силком поволокли меня на Крит, решив, что перемена обстановки пойдет мне на пользу. Когда я вторично вышла замуж, Джерри незаметно влился в компанию, и с тех пор мы отдыхали все вместе. Поначалу мы возили с собой нянь или компаньонок для присмотра за молодняком. Всякий раз мы полагали, что нынешняя поездка станет последней, потому что дети взрослеют и у них появляются свои интересы. Однако даже в этом году отпрыски были с нами. Мой Джек был старшим из всех и вполне мог отказаться отдыхать с родителями, но этого не произошло. Возможно, это было связано с курсами подводного плавания, которые, по слухам, здесь были на высоте, но скорее виной тому была Китти, старшая дочь Риты. Угловатая в детстве, со временем девочка превратилась в весьма привлекательную юную особу.

Надеюсь, мой сбивчивый рассказ вас не слишком утомил?

Пока Джерри был в душе, я созрела для того, чтобы зайти в часовню поблизости. Будучи теперь не слишком набожной, я все же продолжаю молиться по утрам — привычка была заложена еще в закрытом пансионе и лишь окрепла за два года учебы в духовной академии.

Хотя в рекламной брошюре не было сказано о часовне ни слова, здание оказалось старинным и отлично сохранилось. Здесь были уютная молельня с узкими витыми рамами окошек, надгробие бывшего владельца и крохотный позолоченный алтарь.

Войдя в часовню, я словно попала в другой мир, полный отстраненного покоя. После жары, царившей на улице, здесь казалось прохладно. Я опустилась на колени перед потемневшим распятием, на которое падали причудливые блики оконных витражей, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

«Прошу тебя, Господи, — молилась я про себя, — дай нам всем расслабиться и насладиться отдыхом. Особенно это важно для Джерри. Не позволяй мне слишком часто раздражаться на него и тем самым провоцировать скандалы. Пусть Том не истреплет нам нервы, а Джек не совершит какой-нибудь глупости, не напьется без присмотра родных и не обидит Ритину девочку. Господи, позволь всей нашей компании весело и приятно провести время и вернуться домой свежими и отдохнувшими. Аминь».

Как вам молитва? Не слишком благочестивая, да? Но кто сказал, что Бог предпочитает искренним словам вызубренные стихи из молебника?

Итак, я мысленно озвучила свои чаяния на ближайшие недели. Понимаете, когда много лет проводишь отпуск в одной и той же компании, вырабатывается куча своеобразных традиций — общие развлечения, совместные вечера с картами и загадыванием шарад, привычка начинать вечеринку шампанским и заканчивать коньяком, еда, устраивающая каждого члена компании, и многое другое. И тут уж совсем не просто держать в голове важный факт: по сути, отдых предназначен для того, чтобы оживить личные внутрисемейные, а отнюдь не дружеские отношения. Пытаясь оставаться на одной волне со всей компанией, рискуешь лишить внимания самых близких людей.

Поэтому я помолилась главным образом о своей семье. Особенно я всегда переживаю за Тома. Он вырос довольно странным парнем, загадкой, над которой бьются не только его учителя и одноклассники, но и мы с Джерри. Отчужденность Тома не раз становилась для нас всех проблемой. Например, в школе на просьбу классного руководителя что-нибудь сделать сын мог запросто ответить «нет», и никакая сила не могла заставить его изменить решение. Постепенно учителя сдались и предоставили Тома самому себе. Возможно, это было наилучшим выходом в данной ситуации, поскольку мальчишка тотчас начал приносить хорошие отметки.

Мой сын — необычный подросток. Любой другой на его месте мог возгордиться предоставленным ему учителями привилегированным положением, но только не Том. Одноклассники смотрели на него косо и не стремились завязывать близкие отношения, но и это Тому было все равно. Он не жаждал быть приглашенным на дни рождения, да и сам никогда не звал приятелей к себе домой. Отсутствие друзей совершенно его не расстраивало.

Школьный психолог поделился соображениями насчет моего мальчика. Он утверждал, что Тому необходимо личное пространство, в которое не допускается никто, кроме близких ему людей. Психолог ошибался. Близким людям там тоже не было места.

Сын частенько загорался какой-нибудь идеей, которая на время поглощала все его мысли. Например, он мог начать есть только зеленые продукты, накладывать себе целую гору шпината с фасолью, позабыв о хлебе и мясе. Затем резко переключался исключительно на рис и ростки сои. Увлечения не длились долго и касались также одежды или музыки.

Многие годы я всячески оберегала право сына на собственное мнение, защищала его в кругу друзей и перед отцом, дедом Тома. Отец порой говаривал, что внуку нужно хорошенько всыпать и все сразу изменится. Он полагал, что Том просто чрезмерно избалован. Слава Богу, мой отец живет далековато от «Аркадии» и не может применить свой воспитательный метод на практике. Джерри тоже имел свое мнение насчет Тома — к счастью, не столь радикальное.

Впрочем, по большей части я отмалчиваюсь, когда заходит речь об эгоизме сына. Я не из тех, кто может подолгу отстаивать свое мнение вслух. Однако даже мне порой кажется, что поведение Тома переходит всяческие границы. Иногда появляется желание просто его придушить, но всякий раз я смягчаюсь, видя, как Том хмурит брови и почесывает затылок — точь-в-точь как покойный Майкл. У него даже волоски на шее растут в том же направлении.

Я вернулась на террасу. Далеко в море длинная плоская грузовая баржа выпустила вверх черную струю дыма, похожую на воздетый к небу указующий перст. На окраине портовой зоны какой-то мужчина пристраивал треногу мольберта. Я оперлась о парапет и запрокинула назад голову, подставляя лицо теплым солнечным лучам. Два глубоких вдоха, чтобы стереть из памяти недавнюю стычку с мужем. Сердце гулко постукивало в груди.

Здешний воздух был пропитан незнакомыми ароматами и наполнен мириадами звуков. «Аркадия» тоже находится на побережье, но там совсем иные запахи и звуки. Тут дом сочился ароматом старого камня, с горных склонов текло благоухание разогретого солнцем винограда и рыхлой земли. Сюда же вплетался тонкий оттенок лаванды и примулы, что цвели за коттеджем. Я даже различала дикий чеснок, хотя этот запах мог доноситься из небольшого ресторанчика в нескольких сотнях футов от меня.

Звуки тоже были порождены неспешной жизнью это местечка. Гудки судов, еле уловимый шорох прибоя, шелест травы и листьев, отдаленный, полный восторга собачий лай. Над морем носились чайки, мелкие пичуги терялись в зеленых зарослях. Изредка раздавался сигнал проезжающей по горной дороге машины. Я отношусь к тому разряду людей, которые живут ощущениями. Привычка к одиночеству развила во мне внимание к мелочам, поэтому я всегда могла вычленить из общей какофонии отдельные инструментальные партии. Я научилась слышать даже то, как дышит сырая земля, сбрасывая весной грязный снежный наст.

В кустах, перекрикивая друг друга, чирикали воробьи и малиновки, в поле возбужденно трещали сороки, на крыше ворковали голуби, и кто-то нежно щебетал в кроне дерева на соседнем участке. В Хауте чаще всего слышатся вопли чаек, дерущихся в воздухе над водой. Птичий хор Коллиура был куда разнообразнее и многочисленнее.

Понравилось бы здесь Майклу? Наверное, нет. Слишком чудненько, слишком сладко. Почти приторно.




Глава 5


Странно, что стычка с Джерри навеяла на меня воспоминания о первом муже. Наверное, это нечестно, ведь мне было бы неприятно сравнение с первой женой Джерри.

Тогда меня еще звали Терезой, и лишь общаясь с коллегами нынешнего мужа, я постепенно превратилась в Тесс.

Как я уже говорила, при первой встрече Джерри сильно напомнил мне Майкла, хотя речь шла лишь о физическом сходстве, а не о характере. Майкл был известным академиком в области археологии, чье любимое занятие — методичное ковыряние в каких-нибудь песках в поисках древних руин. Все наши совместные отпуска означали бесконечные раскопки. Я нежно любила мужа и сейчас могу пересчитать по пальцам крупные ссоры, случившиеся между нами за четырнадцать лет брака. И все же месяцы, проведенные в жарких пустынях, пыльных степях, зачастую в палатках и с консервами на завтрак, обед и ужин, вызывали у меня депрессию. Мне было тоскливо и неуютно там, где муж чувствовал себя как рыба в воде. Ситуация лишь осложнилась с рождением Джека.

В отличие от Майкла мой второй муж гораздо подвижнее. Это просто сгусток энергии, которая никогда не иссякает. Джерри очень сложно чем-либо удивить — до такой степени он привык к непредсказуемости жизни. Майкл же относился к миру как к источнику непрестанных открытий, одно другого чудеснее, был терпелив, задумчив и медлителен как черепаха.

Джерри отличался от неторопливого Майкла, как ртуть от масла. И с возрастом, становясь вспыльчивее и раздражительнее, он все больше напоминал мне суетливого краба. Особенно это стало бросаться в глаза за несколько месяцев до отпуска в Коллиуре. Что бы я ни говорила и ни делала, это выводило Джерри из себя. Конечно, его тогдашнюю несдержанность можно было отнести на счет рабочего стресса: Джерри как раз загорелся проектом модернизации фирмы, намереваясь сменить ее главный офис и всю технику. Возможно, именно новая задача заставляла его вспыхивать словно спичка, едва что-то выходило за рамки его понимания. Кстати, примерно в то же время он запустил новый проект — выкупил местную радиоволну и пытался крутить на ней классическую музыку. Затея оказалась убыточной, тянула средства из капитала основной фирмы и грозила вот-вот провалиться.

Да-да, вы не ошиблись, я действительно в курсе всех дел моего мужа, хотя он и пытается выставить меня невеждой, которая совсем не разбирается в бизнесе.

Я уговорила Джерри поехать в Коллиур, рассчитывая, что он сумеет немного расслабиться, а наши отношения заиграют новыми красками. Я всерьез надеялась, что по окончании трех недель, проведенных с семьей, в компании друзей, теплого солнца и средиземноморской диеты, нервный, издерганный Джерри вновь станет уверенным в себе человеком, который взирает на мир с чувством легкого превосходства.

С годами я пришла к выводу: хороший брак характеризует не то, как двое супругов общаются в быту, а то, как они проводят совместный досуг, будучи вынужденными двадцать четыре часа в сутки мозолить друг другу глаза. Даже если они плохо себя чувствуют или их головы заняты многочисленными заботами. Сами посудите — уставшие после восьмичасового рабочего дня (а в случае с Джерри, который торчит на службе с шести тридцати до половины восьмого вечера, и того больше) супруги просто не имеют сил на взаимную конфронтацию и серьезные выяснения отношений. Жизнь катится по привычной колее, погрязает в рутине. На отдыхе приоритеты меняются, люди заново учатся общаться и говорить на одном языке. Здесь нужно искусство находить компромиссы и прощать нечаянные обиды. Это куда важнее взаимной страсти, которая с годами неизбежно угасает. Нас с Джерри едва ли можно причислить к пылким натурам, однако мы умеем идти на уступки и уважаем чужое мнение. Правда, так бывает лишь в те моменты, когда речь, увы, не идет о работе моего мужа.

Я настолько углубилась в размышления, что заметила Рики лишь когда он душераздирающе зевнул мне почти в ухо. На нем была пижама, ноги обуты в смешные тапочки с мордами Микки-Мауса.

— Привет, Тереза. — Наедине он все еще звал меня прежним именем. — Джерри приехал-таки?

— Да, он в душе. — Я улыбнулась. — Хорошо спалось?

— Не-а. — Рики снова зевнул. — Ты же меня знаешь. Сладко спится лишь в родной постели. — Он окинул взглядом роскошный пейзаж. — Здесь красиво, да? — Рики ласково почесал брюшко, похожее на круглую поросюшку.

— Да, здорово. Потрясающе. Думаю, мы отлично проведем время. — Я сказала это очень воодушевленно, чтобы приятель не догадался о нашей с Джерри недавней стычке.

Кстати, Рики, как и мой муж, не собирался оставаться в Коллиуре целый месяц. Более того, жена вынудила его поехать во Францию ценой страшных угроз. Ирландия участвовала в Кубке мира, а Рики, рьяный поклонник национальной команды по соккеру, купил себе билет на финальные игры, которые должны были состояться в Японии и где-то еще в Азии. Через полторы недели он собирался добраться до Барселоны и сесть на самолет до Токио. Так что последнюю неделю отпуска нам, трем подругам, предстояло отдыхать в компании одного-единственного мужчины.

Итак, июньский Кубок мира у Рики, аврал в офисе Джерри в июле, съемки Фергуса в августе… При таком графике мужей женам было непросто выбрать время для отдыха всей компанией. По счастью, никому из детей в этом году не предстояли серьезные выпускные экзамены, так что мы попросту пожертвовали концом школьного года в пользу Коллиура.

Рита и Рики Слитор — самые влиятельные люди из нашей компании. По крайней мере они богаты, а деньги всегда наделяют людей властью и обеспечивают связи. Рита частенько пользуется кредитками, зато Рики использует их лишь в крайнем случае, предпочитая таскать с собой толстые пачки наличности. За его флегматичным поведением и пухлым добродушным лицом скрывается опытный делец и прекрасный бизнесмен.

Когда-то Рики бросил школу и нанялся помощником мясника. Он схватывал на лету, но не азы разделки туш, а правила ведения бизнеса. В конечном счете парень убедил банковского менеджера выделить ему кредит на открытие собственного магазина. Спустя двенадцать лет Слитор уже распоряжался сетью продовольственных супермаркетов. На этом он не остановился. Сейчас Слиторы владеют несколькими разными фирмами, причем связанными не только с продуктами питания. Им принадлежат крупный книжный магазин, склад оргтехники в Бланчардстоне, многоуровневая парковка, небольшая конюшня, где обучают верховой езде, и даже лавка зоотоваров с прикрепленной к ней ветеринарной клиникой где-то в Англии. Живут Рита с Рики в особняке, который носит название «Сан-Лоренцо». Святой Лоренс — покровитель Дублина, однако Рите показалось приятнее для слуха итальянское звучание этого имени. Она считает, что итальянское название придает особняку какой-то особый шик. Это огромное здание, похожее на замок из-за зубчатых башенок на многоуровневой крыше, окружено сотнями акров земли, где удобно пасти дорогих лошадей и заниматься выездкой.

Где-то в траве послышался шорох. Обернувшись, я увидела двух смешных котят, игравших в куче прошлогодних листьев. Они переворачивались на спины, хватали прелую листву лапками, подбрасывали в воздух. Рики даже взглядом их не удостоил.

— Что, не любишь кошек? — с усмешкой спросила я.

— Да ну их! Со вчерашнего вечера лазают по карнизам. Я не выспался и чувствую себя разбитым, — пожаловался Рики. — Впрочем, скоро я приду в себя, не беспокойся.

— Да уж, включайся в отдых. До Японии ведь путь не близкий.

— Не напоминай! — простонал Рики. Его лицо омрачилось. — Ненавижу долгие перелеты. Не пойму, почему производят так мало «конкордов»! И знаешь, суши мне тоже не по душе.

— Так и не ешь суши, — рассмеялась я. — Это же Япония, а не Сибирь. Там небось на каждом углу построен «Макдоналдс».

В этот момент на террасу вышел Джерри, так что мы с ним оставили Рики наслаждаться видами, а сами стали спускаться по склону к городу. До центра, с лавками и магазинами, было не менее двух километров под горку, дорога не слишком удобная. Мы спускались по насыпи из щебня, поэтому я старалась идти по обочине, прямо по сочной зеленой траве.

Дома я не слишком часто хожу пешком и, невзирая на безусловную пользу этого вида спорта, считаю прогулки скучным занятием. Даже в солнечный день меня не вытащить из дома, и если уж я пересекаю порог «Аркадии», то только для того, чтобы сесть в машину. Наверное, это как-то связано со школьными годами, когда нас, подростков, заставляли каждое воскресенье тащиться несколько миль пешком (даже в проливной дождь по раскисшей земле) на мессу. Мы возвращались обратно вымотанные и жаждущие лишь одного — забраться в теплую ванну.

В общем, пешие прогулки не для меня. Я скорее проторчу несколько часов на теннисном корте, бегая за мячом, или проплыву километра два в бассейне, чем буду гулять по окрестностям родного Хаута. Кстати, в «Аркадии» у нас с Джерри есть небольшой спортивный зал с тренажерами, где я упражняюсь дважды в неделю минимум по полчаса. Еще у меня давнее желание установить рядом с домом крытый бассейн. Думаю, однажды это все же случится, несмотря на неприятие Джерри этой идеи. Сами понимаете, содержать бассейн хлопотно и дорого.

Спускаясь с пригорка, я сразу начала ощущать, как заныли мышцы ног и занемела спина. Пытаясь идти в ногу с мужем, я неизменно отставала: у Джерри длинные ноги игрока в сквош. Как я ни старалась, все равно тащилась сзади, и порой мне приходилось переходить на бег трусцой, чтобы не отстать.

Когда я уже окончательно выдохлась, мы вступили в центр Коллиура, и земля перестала быть покатой. Несмотря на ранний час и каких-то двадцать четыре градуса, я обливалась потом.

— Ты как? — спросил Джерри, оборачиваясь ко мне.

— Может, передохнем в каком-нибудь кафе? Я бы не прочь выпить кофе или апельсинового сока. Кажется, я полностью обезвожена.

— Хорошо. А я пока куплю газету.

Ага, вот оно! Куда бы мы ни отправились, даже в Папуа и Новую Гвинею, первым делом Джерри бросался на поиски английских газет. И не имело значения, что те же газеты он читал накануне в Ирландии. Он утверждал, что местная версия порой отличается от родного варианта. В общем, это что-то вроде ритуала, который меня несколько раздражает.

Мы выбрали небольшой ресторанчик со столиками на свежем воздухе. С веранды открывался вид на каменные развалины — когда-то они были частью старинного форта. Я заняла место под полосатым зонтом, а Джерри отправился искать киоск с прессой.

Руины форта спускались под горку, улица вновь набирала крутизну и доходила до самой гавани. В воде, искрящейся слепящими бликами, у самого берега качались на волне несколько пестрых рыбацких лодок. Крепкие мужчины грузили на них сети и пустые корзины. Вдоль улицы пристроились художники, увлеченно наносившие мазки на холсты. Торговцы живой рыбой торопливо взвешивали ночной улов и расплачивались за товар. Судя по всему, где-то рядом был рынок, потому что люди тащили какие-то коробки и сумки. Воскресенье, как нам объяснили, считалось здесь базарным днем. Кажется, самая бойкая торговля шла возле моста, но я не знала, где он расположен. Какой-то мужчина провез мимо меня велосипед с корзиной, набитой зеленью и оливками. Меня обдало пряным ароматом. Покупатели несли откуда-то из переулка бутылки с маслом, вином, ломти сыра, свежее мясо, обернутое в полиэтилен, рыбу. Мне страстно захотелось пройтись по рынку.

Впрочем, всему свое время. Когда Джерри вернулся с толстой пачкой газет, я открыла пластиковое меню, лежавшее на столе. На первой странице предлагался английский завтрак и завтрак по-французски с булочкой и кофе со сливками.

— Будешь есть?

— Я думал, мы зашли выпить кофе, — нахмурился Джерри. — Кажется, ты говорила, что мы купим свежие багеты, которые нам не нужны, а затем вернемся домой. Не боишься, что дети нас хватятся?

Н-да, моему мужу явно недостает романтической жилки. Завтрак на свежем воздухе в незнакомом городке — это же замечательно!

— Рики знает, куда мы пошли, а дети вообще еще не вставали. — Когда Джерри становится таким требовательным к мелочам, я предпочитаю притвориться дурочкой, которая совершенно не замечает его мрачного настроя. — Ну, что будешь есть? — весело спросила я.

— Ограничусь чашкой кофе. Я подкрепился в самолете. — Муж развернул вчерашний номер «Дейли телеграф» — почти единственную газету на английском языке, не считая «Дейли миррор» и «Ю-эс-эй тудей». В любом другом случае Джерри скупил бы все издания.

— А вот я ничего не ела со вчерашнего дня, — пожаловалась я. — Закажу себе завтрак.

Я подозвала официантку и попросила стакан яблочного сока, блинчик с сахаром и лимоном и кофе с молоком.

— Мерси, мадам. — Официантка скрылась в глубине ресторана.

Я сделала заказ на французском, который смутно помнила со школы. Меня немного покоробило дежурное «мадам», которое обслуживающий персонал использует даже при общении с весьма юными особами (к коим я, разумеется, не отношусь). В этом «мадам», выбранном французскими феминистками за свою универсальность по сравнению с «мадемуазель», мне чудилось что-то безликое и официозное.

Я посмотрела на мужа, желая поделиться с ним своими мыслями, но его лицо скрывал разворот газеты. Тут уж было ничего не поделать, так что я попросту прикусила язык.

От нечего делать в ожидании заказа я принялась глазеть по сторонам. Туристический сезон еще не начался, но я была разочарована, обнаружив сидящих вокруг англичан и немцев. Такое ощущение, что все они тоже перенесли свои отпуска на май.

Смотреть на соотечественников мне не хотелось, так что я принялась разглядывать прохожих. Мимо нас процокала каблучками женщина с пуделем под мышкой и парой багетов в пакете. Вот она заметила знакомую, обе остановились и расцеловались в щеки. Та, вторая, несла корзинку с овощами: луком, картошкой, — какими-то бумажными пакетиками, в каждый из которых могла влезть разве что пригоршня товара. Когда женщины разошлись, их сменил босоногий парень в соломенной шляпе. С полей ее свешивалась бахрома из кусочков пробки. Две молодые женщины, похожие как близнецы в своих офисных синих костюмах и белых блузках, посторонились, пропуская вперед пожилого мужчину. Высохший, словно лист табака, с развевающейся по ветру шевелюрой, он катил перед собой инвалидную коляску, в которой сидела пожилая женщина. Может, это была его жена или просто родной человек, кто знает? Насколько трепетно относятся французы к больным родственникам, подумала я.

— Ну да, мы ведь во Франции, — с улыбкой произнесла я вслух.

Зашуршала газета, из-за нее появилась озабоченная физиономия Джерри.

— Что ты говоришь?

— Прости, не хотела тебе мешать. — Я поразмыслила, как потактичнее высказать свое желание, но, ничего не придумав, сказала наобум: — Может, после завтрака и багетов заглянем на рынок? Бьюсь об заклад, здесь продают чудесные поделки.

— Тесс, я полагал…

Мобильник рявкнул бравурный марш. Джерри поморщился и торопливо полез в нагрудный карман. Взглянув на экран, он бросил:

— Это из офиса. Знаю, ты терпеть не можешь, когда я отвечаю на звонок в ресторане, так что немного спущусь по улице. — Он торопливо сложил газету и встал. — Доброе утро, Сьюзен.

Прежде чем я успела возмутиться на тему работы, мобильного в отпуске и всего прочего, Джерри сбежал с веранды и побрел вниз по улице.

Принесли блинчик, и я благодарно кивнула официантке. Кружевная выпечка была бледно-желтой, воздушной и поджаристой по краешку. Съев блин, я огляделась, но Джерри все еще не было. Вздохнув, я начала взвешивать «за» и «против» круассана с абрикосовым джемом, но смогла устоять перед искушением. После сорока (а мне уже давно за сорок) нужно внимательно следить за своим питанием — вам это известно не хуже меня. Диетологи часто говорят, что желудок имеет свойство сжиматься, когда питаешься регулярно и понемногу. Ха, может, оно и так, да вот кто заглушит сирену мозговых рецепторов, что взывают к вам с мольбой о сытном обеде? Сокращай желудок или не сокращай, есть все равно хочется.

Я покрутила головой: Джерри не было видно. Ничего необычного — он частенько принимается целеустремленно шагать по улице, когда говорит по мобильнику (видимо, это его личный способ снять нервное напряжение во время трудных разговоров), и может уйти довольно далеко, сам того не заметив. Я стала таращиться на отдаленную гавань, где семья с тремя детьми — чистыми блондинами — пыталась нанять моторную лодку. Мальчишки примерно семи и девяти лет помогали младшей сестренке забросить вещи в лодку. И когда мальчики успевают растерять на жизненном пути это врожденное джентльменство? И по какой причине это происходит?

Мне бы очень хотелось иметь дочь. Если бы у нас с Джерри была дочь… нет, даже если бы у меня была дочь от Майкла, все могло сложиться немного иначе. Возможно, мои сыновья не выросли бы такими своенравными и Джерри перестал бы к ним цепляться. Вступая в новый брак, мы частенько вынуждены мириться с отпрысками своей второй половины. Я знаю, что муж тепло относится к Тому и Джеку, но слыша, как тает его голос при разговоре с собственной дочерью, ощущаю стеснение сердца. Как загораются его глаза! Какая улыбка бродит на губах! Дочь Джерри изучает английский в университете Эдинбурга, сын работает в компьютерной фирме. Отношения Джерри с бывшей женой остаются натянутыми, так что и встречи с детьми случаются редко. Он избегает говорить о них, а я предпочитаю не лезть не в свое дело, поскольку расспросы его угнетают.

Я на секунду зажмурила глаза, пытаясь прогнать видение: Джерри любит Джека и Тома так же сильно, как если бы они были его сыновьями… глупая, несбыточная мечта!

Сделав большой глоток кофе, я чуть отодвинула от столика стул, чтобы вынырнуть головой из тени зонта. Подставив лицо солнцу, делаю глубокий вдох и заставляю себя улыбнуться. Целый месяц отдыха впереди, напомнила я себе. И три недели, в течение которых мы с Джерри и детьми будем вместе.

Мои мысли потекли в другом русле: когда наша компания приведет себя в порядок и позавтракает, мы гурьбой отправимся на пляж. Такой план накануне одобрили почти все за исключением разве что Джека (он считал себя слишком взрослым для отдыха с родителями) и, как ни странно, Кольма, флегматичного шестнадцатилетнего сына Мэдди и Фергуса, который до этого никогда и ни с кем не спорил. Однако все взрослые стояли насмерть: мы хотя бы раз должны собраться вместе, а потом каждый подросток волен делать все, что ему заблагорассудится. В пределах разумного, конечно. Задобренные авансом, дети согласились.

Короче, компания решила дать спектакль под названием «Три счастливых семьи». Иначе не скажешь, правда?




Глава 6


Наш узкий кружок образовался довольно давно, но держался в основном на крепкой дружбе женщин, тогда как мужчины были втянуты в него не по собственной воле. Конечно, Джерри, Фергус и Рики не возражали, но все же это были настолько непохожие люди, что едва ли бы им посчастливилось сойтись, кабы не их жены. Мы втроем дружили с давних пор, причем наша дружба никогда не обрывалась, даже если мы ненадолго ссорились. Мы работали водной государственной конторе еще в те годы, когда подобные учреждения считались оплотом безопасности для любого гражданина. Такая служба считалась надежной и защищенной от экономических потрясений, хотя и была скучна, как серый осенний день.

Мы с подругами занимали должности обычных клерков-машинисток, хотя в то время для этого не требовались даже навыки скоростной печати. По большей части мы писали от руки, простыми шариковыми ручками, правили и составляли документацию. Контора звалась «Сеомра-а-Сихт», и мы заседали в комнате номер семь.

Мэдди, которую даже в те годы никто не звал Мэдлин, кроме собственной матери, родилась в Баллинине, в Уэст-Корке. Она была самой амбициозной из нас троих. Ее голубая мечта — карьера профессиональной актрисы.

Когда я с ней познакомилась, Мэдди все свободное время проводила на кастингах драматических театров, многие из которых были любительскими. Мы с Ритой восхищались пробивной энергией подруги, с трепетом внимали ее рассказам — особенно тем, в которых шла речь об Ирландском драматическом фестивале в Атлоне, где ее заметили критики. Мэдди играла там мисс Призм, в парике из седых волос и тяжелом старческом гриме. Однако ее любовь к искусству не ограничивалась театральными ролями. Казалось, Мэдди желала приложить руку ко всему, везде оставить свой след. Она помогала оформителям сцены, режиссеру, постоянно писала какие-то сценарии и даже гримировала актеров для пьес, в которых сама не участвовала.

В те дни Мэд была просто динамо-машиной. Она моталась по городу ради кастингов, была в курсе последних новинок сезона, пробовала себя всюду, где могли понадобиться ее услуги. Мэдди была уверена, что однажды получит достойную роль и ее заметят. Она терпеливо ждала, пока ей выпадет шанс испить из чаши Святого Грааля. Под Граалем подразумевался, конечно, театр «Эбби», святая святых ирландской драматической сцены.

Никогда не забуду тот день, когда подруга получила роль в постановке Шона О'Кейси «Плуги звезды», куда ее пригласили, заметив в какой-то пьесе драматической школы.

— Девочки! Девочки! — вопила Мэдди, влетая в комнату номер семь здания «Сеомра-а-Сихт». У нее были малиновые щеки, волосы развевались, в руках был зажат лист бумаги. — Меня пригласили на роль! В театре «Эбби»! Это же лучший день в моей жизни!

В порыве чувств Мэд схватила вешалку для шляп и попыталась протанцевать с ней по комнате. Несколько курток и пальто немедленно попадали на пол.

Позднее выяснилось, что роль будет эпизодической. Вернее, две роли. Женщина в баре во время сцены драки и девушка в толпе на площади.

— Все, что я должна буду делать, — это просто реагировать на происходящее, — вещала Мэдди, ничуть не расстроенная бессловесными ролями. — Они дали мне возможность появиться в эпизодах, и я буду не я, если не использую шанс по максимуму! — Она рассмеялась, запрокинув голову. — Это станет моим триумфом, началом продвижения наверх.

Наверное, пригласи Мэдди в Голливуд Сесил де Милл, она бы не выражала столь бурных восторгов, как по поводу своей маленькой победы. Мы восхищенно всплескивали руками и охали. Все кончилось, когда появился наш менеджер и окинул нас недовольным взглядом.

Мы с Ритой купили билеты на спектакль. Мэдди больше никого не приглашала на просмотр и даже матери не разрешила прийти. Ей хотелось, чтобы остальные увидели ее позже, в более серьезных ролях. Короче, мы с Ритой чувствовали, что нам оказана особая честь, нам доверяют увидеть первый, пробный, шар, и страшно этим гордились. Долгое время мы обсуждали, как одеться, и даже спрашивали совета у подруги.

— Вы хотите, чтобы я узнавала подобные глупости у других актеров? — изумленно спрашивала Мэдди. — Да как я буду выглядеть в их глазах?

В конце концов мы решили, что Ирландский национальный театр и премьерный спектакль с участием подруги заслуживают особых, торжественных, нарядов. Спустя месяц мы, облаченные в лучшее, что было в нашем гардеробе, присоединились к толпе в фойе театра. Здесь многие знали друг друга, здоровались, общались, приветственно целовались.

Как выяснилось, мы переоценили значимость события. Большинство зрителей были одеты в стиле сухой элегантности, который сейчас называют «кэжуал», хотя кое-кто вообще вырядился проще некуда. То и дело мелькали простые офисные пиджаки и свитера, кто-то пришел в спортивной обуви. Наряды некоторых людей выглядели странно — длинные шарфы и шали, ряды деревянных бус, необычное сочетание тканей. Наверное, это были представители театральной богемы, хотя я никого не узнала.

— Что скажешь? — прошептала я Рите на ухо.

Мы как раз нашли тихий уголок и подперли спинами стену.

— Ничего, — буркнула в ответ подруга.

— Но мы одеты нелепо!

— Какая разница? — За равнодушием в голосе Риты стояла досад… — Это театр, а не показ мод! Не возвращаться же теперь домой. Да и никто не обращает на нас внимания.

Впрочем, наша небольшая проблема была позабыта, едва начался первый акт. Актеры были так убедительны, словно жили на сцене, да и сама пьеса оказалась захватывающей. Я даже перестала волноваться за Мэдди.

Мы с Ритой переживали, что не сможем найти подругу в толпе массовки, однако все прошло благополучно. Выяснилось, что в «массовке» задействованы всего три человека и двое из них — мужчины. Я еще подумала, что национальный театр мог бы разориться и на толпу побольше: Мэдди, с копной буйных рыжих волос, бросалась в глаза в первую очередь, хотя и была одета в двух сценах в разные костюмы. Могли ей хоть парик напялить!

Мэдди дала нам пригласительные за сцену, и мы с Ритой нетерпеливо ждали, когда можно будет побывать в настоящей театральной уборной. Подруга делила гримерку с актрисой второго плана, которая играла Молсер. Пока мы обходили зал и сцену, направляясь к кулисам, нами владело чувство, что мы привилегированные особы. Нас пропустили и показали нужную комнату.

Дверь гримерной, залитой ярким светом, была распахнута. «Молсер», уже заслуженная актриса, снимала остатки грима. Она успела переодеться, и рядом стояла сумка с вещами. Мэдди ждала нас при полном гриме и в костюме.

Мы с Ритой принялись тискать подругу в объятиях, выражать восторги, поздравлять с успехом.

— Так вы считаете, что я справилась? — раз двадцать переспросила Мэдди. — Вы уверены, что я хорошо держалась? Или вы это говорите, чтобы сделать мне приятное?

— Да ты что! — дружно восклицали мы. — Ты была потрясающа! Когда ты на сцене, от тебя глаз не оторвать! Затмеваешь всех!

Вторая актриса, которая под шумок уже собралась, по-видимому, была немало позабавлена нашими восторгами.

К сожалению, первый триумф Мэдди так и не привел ко второму. Никакой это был не прорыв. Впрочем, вскоре наша энергичная подруга встретила Фергуса.

Что до меня, примерно в то же время я познакомилась с Майклом. В те годы я была стеснительным, зажатым созданием, по моему лицу мгновенно читалось, что я совершенно не знаю, чего хочу от жизни и куда мне двигаться. Мужчин я боялась как огня, при встрече с ними тушевалась и уходила в себя.

Мне здорово повезло, когда меня посадили работать в одном кабинете с Мэдди и Ритой. Они были куда более раскрепощенными и уверенными в себе, чем я, и это в немалой степени способствовало моему выходу из раковины. Глубоко религиозная в то время, я была не слишком интересной собеседницей, поэтому меня удивил энтузиазм, с которым девчонки приняли меня в свою компанию. Мэд и Рита взяли меня под крылышко и опекали целых четыре года. Несмотря на скучную службу, мы находили время посмеяться и выбраться в город в выходные.

Над нами начальствовала некая мисс Сантини. Пусть вас не обманет ее чудесная итальянская фамилия, при звуке которой представляешь страстную высокую красотку с шикарными волосами. Мисс Сантини — сущий надсмотрщик по складу характера. К тому же она крошечного роста, сутулая, с хроническим бронхитом, который усугублялся ее страстью к курению. Курила она не только часто, но и с каким-то маниакальным восторгом, затягивалась глубоко, тяжко дышала, выпуская дым, и снова затягивалась. Я, как самый младший сотрудник в подразделении, была вынуждена бегать по поручениям мисс Сантини, то есть ежедневно покупать крепкие сигареты и таблетки от кашля с противным запахом аниса. В результате в комнате номер семь всегда стояли клубы сигаретного дыма, сильно отдававшие анисом. Даже наша одежда была стойко пропитана этой вонью. Я ненавидела этот запах.

Да и работу свою я не любила. Как раз в те годы я увлеклась журналами по интерьеру. Блеклые офисные краски мне претили и навевали тоску. В комнате номер семь все казалось бурым: стены, линолеум, столы. Даже одинокая картина, невесть каким образом оказавшаяся на стене нашей унылой кельи, была выдержана в бурых тонах. Крохотное окно комнаты располагалось почти под потолком; сквозь него не проникали даже звуки улицы, отчего казалось, что нас, сотрудников, заживо погребли.

Моя обязанность заключалась в надписывании адресов на конвертах из манильской бумаги. Мисс Сантини надзирала за этой никчемной работой с особым тщанием. Каждую помарку она подчеркивала красным карандашом, отточенным так, что кончик напоминал острие иглы.

Однако работа была не всей моей жизнью. Я жила в Дублине, крупном развивающемся городе, у меня были подруги. Даже со своей крошечной зарплатой я могла позволить себе ходить в кино, на танцы или в кафе, поскольку на шее еще не сидели дети.

И все же денег нам, трем подругам, едва хватало, хотя это нас не смущало. В таком положении было немало людей, однако оптимизм тех лет не сравнить с нынешней гонкой за финансовой наживой. Многие офисные служащие ездили на работу на велосипедах или автобусах, поскольку личный автотранспорт тогда еще не стал манией века. На улицах не бывало пробок, люди не неслись по тротуарам сломя голову и озлобленно бубня в мобильник.

Из уст молодой женщины тех лет невозможно было услышать слово «карьера». Имея крышу над головой и пусть небольшой, но стабильный заработок, мы чувствовали себя вполне реализованными и довольными жизнью. Благодаря поддержке друзей я потихоньку становилась более открытой и все чаще под их нажимом выбиралась в люди.

Майкла я встретила на автобусной остановке, хотите — верьте, хотите — нет. К тому моменту я уже научилась не съеживаться всякий раз, когда со мной заговаривали. Если бы этого не произошло, наша с Майклом история могла вообще не сложиться.

Все было очень простенько. Я вышла из магазина с закрытым зонтом в одной руке и кучей пакетов в другой. Неловко оступившись возле остановки, я выронила один пакет, и из коробки раскатились кругляшки печенья. Майкл бросился мне помочь, а затем улыбнулся.

— Холодно сегодня, правда? — заметил он.

— Да уж. Спасибо вам, — кивнула я, сумев почти не покраснеть от смущения и улыбнуться. — Кажется, будет дождь.

— Вам повезло, у вас есть зонт.

— Да, есть.

— Вы не десятый автобус ждете?

— Да.

— Славно, я тоже. — Он улыбнулся.

Банально, правда? И все же это дорогие моему сердцу воспоминания.

Майкл. Всякий раз, стоит мне о нем подумать, губы сами собой растягиваются в улыбке. Я вспоминаю, как внимательно он проглядывал свои подшивки, изучал с лупой фотографии с раскопок и сосредоточенно хмурил лоб. Майкл умел так увлекаться своим делом, что до него было невозможно докричаться. Чтобы позвать его на ужин или чай, мне приходилось наклоняться к самому его уху, иначе он попросту меня не слышал.

По крайней мере первый муж со мной ужинал и пил чай в отличие от Джерри, который постоянно отсутствует. Ежедневные офисные заботы, летучки, важные звонки крадут у меня Джерри, и порой надолго.

Сидя под зонтиком на свежем воздухе, я как раз заметила мужа, шагающего по улице в моем направлении. Под мышкой у него были зажаты два багета.

Вот вам и прогулка до булочной! Конец моим наивным романтическим задумкам! А как я жаждала зайти в крохотную лавку, вдохнуть запах горячей выпечки, поболтать с продавцом насчет кунжутной обсыпки французских багетов…

— По дороге обнаружил булочную, — пояснил Джерри, опускаясь в пластиковое кресло. — И купил багеты сразу, чтобы сэкономить твое время и силы.

Джерри нужно три дня, а порой и целая неделя, чтобы расслабиться после трудовых будней. Он машинально продолжает жить в бешеном ритме, решает несколько дел одновременно, а его мозг работает со скоростью мощного компьютера. Это заметно даже внешне. Сидя напротив меня, он напоминал восклицательный знак, плечи напряженно расправлены, шея какая-то деревянная, неподвижная, между бровей залегла тревожная морщинка. Казалось, еще мгновение — и его пальцы примутся нетерпеливо барабанить по столу.

Я кивнула на нетронутую чашку кофе, стоявшую перед ним. Молочная пена давно осела, кофе остыл.

— Выпьешь эту или заказать новую?

Джерри заглянул в чашку.

— Выглядит так неаппетитно. Думаю, лучше выпью кофе дома. Ты готова?

— Погоди, допью свою порцию. — Словно послушная собачонка, я торопливо проглотила остатки кофе. — Почем здесь свежие багеты?

— Несколько евро, не помню точно. Да какая разница?

Моя попытка завести легкую беседу вызвала в нем лишь раздражение. Вздохнув, я отставила чашку. Было уже ясно, что наша утренняя прогулка по Коллиуру не удалась. По крайней мере получилась совсем не такой, какой я ее себе рисовала.

— Боюсь, дорога вверх по холму мне не по силам, — коротко сообщила я. — Может, такси?

— Хорошо. — Джерри немедленно встал. — Метрах в десяти отсюда я видел маленький таксопарк.

Он быстро расплатился с официанткой, а я бросила прощальный тоскливый взгляд в сторону предполагаемого рынка, откуда люди все несли и несли покупки. Поднявшись со стула, я послушно побрела за мужем к остановке такси.

Когда мы подъехали к дому, первым, кого я увидела, был Джек. Он сидел на газоне у бассейна и трепался по мобильному с преувеличенно равнодушным видом. Джерри тоже заметил Джека из такси, лицо его помрачнело еще сильнее.

— Что это он творит?

— Расслабься, дорогой, мы можем позволить себе мобильную связь вне Ирландии. И не исключено, что это входящий звонок.

— Да, мы-то можем себе позволить, а вот он — нет. Твой сын умеет лишь тратить, но пока никак не возвращает свой долг семье. — Джерри сверлил меня взглядом. — Входящий звонок, ну-ну! Тесс, ты не забыла о тарифах на роуминг?

Прежде чем я успела еще что-то сказать, муж сунул водителю две купюры и буквально выпрыгнул из машины. Ожидая сдачи, я беспомощно смотрела в окно, где Джерри шагал к Джеку. Их разговора я не слышала, но угадать, о чем речь, было несложно. Сын насупился, захлопнул крышку мобильника, пихнул его в карман рубахи и, засунув руки в карманы джинсов, поплелся к дому.

Я знала, что раздражение Джерри никак не связано с ценами на роуминг. Порой одного вида Джека (или Тома) было достаточно, чтобы Джерри приходил в мрачное расположение духа и выливал на парней свое недовольство.

Я заставила себя не смотреть на Джерри, поскольку по-прежнему не желала нагнетать обстановку. Забрав сдачу, я выбралась из здоровенного, задастого «ситроена» и пошла к дому.

Отличное начало дня, ничего не скажешь! Прогулка к булочной была просто потерей времени, мой одинокий завтрак в городе — попыткой обмануть самое себя, а случившаяся на моих глазах стычка — естественным исходом этого утра.




Глава 7


Когда я появилась на кухне, Рики с улыбкой кивнул мне из-за стола, уставленного плетенками с выпечкой, за которым они всем семейством пили кофе и завтракали шоколадными булочками.

— Что с твоим благоверным? Он пронесся мимо нас, словно армия Наполеона, — заметил Рики.

— А, не обращай внимания. — Я безнадежно махнула рукой. — Мыслями он все еще в офисе. Сам знаешь, Джерри требуется несколько дней, чтобы расслабиться. А Джек не пробегал?

— Мы его не видели. Кофе будешь? — спросила Рита. — Я налью тебе свежего.

Она вскочила с места.

Есть люди, которым противопоказано носить короткие шорты, и Рита из их числа, однако муж никогда не возражал против ее нелепых нарядов, подчеркивавших лишний вес. Ему безразлично, сколько весит жена. Когда Рита проходила мимо его стула, он игриво шлепнул ее по необъятной заднице.

— Моя красотка! Я самый счастливый из мужей. Правда, девчата?

— Папа, избавь нас от своих непристойностей! — хмыкнула Эллис, средняя дочь Рики и Риты, которой исполнилось четырнадцать.

Младшая, Патриция (ей было двенадцать), еще не перешагнула тот рубеж, когда детей начинают раздражать нежности родителей, поэтому хихикнула.

Девчата играли в какую-то сложную карточную игру, для которой требовались лишь карты-картинки. Рики не смутила реакция дочерей.

— Дорогуша, захвати весь кофейник, мы тоже не откажемся от свежей порции, — крикнул он вслед жене.

Я села за стол.

— Судя по утру, день будет жарким, — заметила я, кивнув на окно.

— Да уж. Бедный я!

Рики тяжело переносил жару, но, будучи невероятно добродушным, безропотно принимал выбор всей компании, когда речь шла о месте отдыха. Уже не впервые я позавидовала Рите, отхватившей столь лояльного муженька.

Когда мы еще работали в «Сеомра-а-Сихт», Рита была первой, кто озаботился поисками второй половины. Ее притязания были высокими: приятный добродушный мужчина с кучей достоинств. Пытаясь познакомиться с подходящим парнем, Рита бывала на всех светских мероприятиях, на которые только можно было достать билет. Она бывала на танцевальных вечерах Дублина — от Национального концертного зала до «Кристалла» и «Олимпика».

Несколько раз составив подруге компанию, я поняла, что меня подобные вечера не воодушевляют. Как правило, Рита тащила меня с собой, заставив хорошенько принарядиться, а затем рыскала по залу, зорким взглядом отмечая любого субъекта, что тянул на «приятного добродушного мужчину». Я же подпирала спиной стену где-нибудь в уголке потише и тоскливо ждала, когда кончится это мучение.

Внешность никогда не была козырем Риты, как бы ни нахваливал жену Рики, однако ей это не мешало. Она давно составила перечень качеств, которыми должен обладать кандидат в мужья, и не отступала от него ни на шаг. «Аккуратный, с хорошими манерами и работой, дающей возможность для роста» стояло во главе списка. Еще одной важной деталью было обязательное отсутствие у кандидата матери. Рита выросла в бедной среде и успела навидаться мамаш-наседок, которые желали своим сыновьям лучшей доли. Такая мать никогда не позволит любимому чаду связать жизнь с девицей вроде Риты. А уж если чадо выбилось в люди, то ему самое место подле наследницы престола, никак не меньше!

Рита окрутила Рики задолго до того, как мы с Мэдди успели задуматься о собственной личной жизни.

Прекрасно помню тот танцевальный вечер, где она его подцепила.

Мы приехали на так называемый бал для одиноких в отеле «Барри» как раз в тот момент, когда приглашенная группа прервала выступление ради перекура. Мы с Ритой немедленно прошмыгнули в уборную, чтобы навести марафет. Пришлось здорово поработать локтями, чтобы пробиться к зеркалу. Локтями работала Рита, а я мышкой пробиралась за ней. В уборной было душно, воздух провонял лаком для волос, невообразимой смесью духов, табачного дыма и запаха пота.

— Ну, ты готова? — спросила меня Рита, обернувшись от зеркала.

Ее голова походила на гигантский улей благодаря пышному начесу. Короткое персикового цвета платье без лямок и вытачек напоминало здоровущий футляр. Поверх этой роскоши был накинут полосатый кардиган бежевого оттенка. По тогдашней моде Рита щедро покрыла лицо пудрой цвета загара, наложила на веки густой синий, а губы ее были бледно-палевыми, словно у покойницы. Ее заметил бы любой, поскольку она напоминала не только пчелиный улей, но и большущее ожившее кресло, обтянутое персиковой тафтой. Впрочем, остальные девицы в уборной выглядели не менее броско.

— Так готова или нет? — нетерпеливо повторила Рита. — Тереза, у тебя такой вид, словно ты только что похоронила любимую бабушку! Бледная, с тоской на лице! Хоть слой туши наложи, я тебя умоляю! Ты же как привидение. — Она принялась копаться в сумке.

— Нет, спасибо, — пискнула я. Лучше оставаться привидением, чем стать креслом вкупе с загорелым покойником.

Мой наряд состоял из белого топика и синей пышной юбки, по подолу которой были разбросаны белые маргаритки. Волосы у меня были короткие и не позволяли сделать модный начес, ощущения же косметики на лице я просто не выносила.

Рита продолжала искать в сумке тушь. В который раз я пожалела, что поддалась на ее уговоры выйти куда-нибудь развеяться.

— Да что же с тобой делать? — Рита оглядела меня оценивающе, словно заботливая мамочка упрямую дочь, которая не желает есть кашу. — Ладно, детка, проехали. Хотя с таким скучным лицом ты никогда не подцепишь приличного мужика. Впрочем, у тебя есть одно неоспоримое достоинство — улыбка. Вот только улыбаешься ты редко. Ладно, идем. Народ уже валит, нам может не хватить партнеров. Не стоять же у стенки! — Рита вцепилась в мою руку. — Пошли, возьмем танцплощадку штурмом!

Когда мы вышли из уборной, Эйлин Рид и ее муж, солисты группы «Кадетс», уже брали первые аккорды. Оба были одеты в псевдоморскую форму, но сидела она на них не ахти как. Когда зазвучала первая композиция, я уже собралась занять привычное местечко где-нибудь в уголке, но тут Рита подскочила ко мне с вылупленными глазами.

— Погляди-ка туда! — Она осторожно кивнула в нужном направлении. Ее пальцы впились мне в предплечье.

— Куда? Что там?

— Да не что, а кто! Вот, справа, стоит возле колонки…

Я послушно проследила за ее взглядом. Там была целая куча молодых людей, раскрасневшихся, пихающих друг друга локтями, притворяющихся, что они не замечают женского маскарада, направленного исключительно на них. Впрочем, каждый из них исподтишка изучал девиц и делал выбор.

— Тот парень в коричневом пиджаке. Это он! — Рита еще сильнее ухватила меня за руку. — Осторожнее, не таращись! Он не должен заметить наших взглядов. Черт, кажется, он готов подцепить ту голенастую в очках!

Я повернула голову и попыталась смотреть на парня искоса, следуя совету подруги. Меж тем толпа ребят осторожно, вразвалочку, двинулась к танцплощадке. Парень в коричневом пиджаке был ниже остальных и моложе нас с Ритой, однако держался иначе, чем его приятели. Он прошагал с каким-то особенным достоинством к приглянувшейся девушке (действительно голенастой и в очках), вывел ее в самый центр площадки и пропал из виду за другими парами.

— Видела, — подтвердила я, пытаясь высвободить руку из цепкой хватки Риты. — А что в нем особенного?

— О, кое-что все же есть. Давай понаблюдаем за ним. Думаю, это мой вариант.

Вот так, собственно, Рита и выбрала своего Рики.

В кухне, на которой мы сидели, были высокий потолок, плиточный пол, украшенный небольшим ковриком в центре, и уйма разнообразных шкафчиков. Здесь красовались современная стеклокерамическая плита и огромный американский холодильник, однако помещение по назначению не использовалось. За стенкой находилась вторая кухня, для повара, и именно там шла стряпня. В открытую дверь можно было видеть двух женщин, одна из которых крупно резала овощи для салата, а вторая варила соус. Хотя обе носили вполне французские имена — Иветта и Марсель, говорили они отнюдь не на французском.

— Может, это какое-то каталанское наречие? — предположила Рита, появившись из смежной кухни с кофейником и заметив, что я прислушиваюсь к разговору.

Прежде чем налить мне кофе, Рита долила чашку мужа.

— Крепковатый напиток, — подмигнула она мне. — Рики, после второй порции у тебя наверняка начнут расти на груди волосы. Тесс, будешь круассан? И эти шоколадные булочки — настоящий восторг!

— Нет, спасибо.

Насчет кофе она оказалась права. Он был таким крепким и густым, что больше подходил для жевания, а не для питья.

— Китти и Кэрол уже проснулись? — спросила я и мимоходом отщипнула кусочек свежей булочки. К черту диету! Распробовав угощение, я взяла себе целую.

— Они еще спят. — Рита улыбнулась и взяла круассан. — Не волнуйся, соберутся в пять минут. Разоспались, нахалки. — Она набила рот. — Хочешь, позову Тома?

— Не нужно, мы же не торопимся.

Рики потянулся, сплел маленькие ладошки над головой, и Рита тотчас прильнула к нему. Рики ухмыльнулся, довольный.

Неожиданно для себя самой я ощутила жгучую зависть к этому добродушному семейству, их удивительной общности спустя столько лет совместной жизни. Отношения Риты с мужем разительно отличались от сдержанного, делового стиля общения, к которому я привыкла в «Аркадии».

— Пожалуй, попью кофе на террасе, — сказала я, беря чашку. — Там такой вкусный воздух.

— Как пожелаешь. — Рита снова прильнула к мужу.

Я тотчас была наказана за свою нелепую зависть, как только появилась на террасе. В противоположность нежностям, царившим на кухне, здесь было как-то отстраненно-озлобленно. Фергус и Мэдди сидели за белым столом с эмалированными ножками, и от них буквально физически исходило напряжение. Я немедленно пожалела, что вышла наружу.

Фергус хмуро смотрел в текст сценария и что-то подчеркивал розовым маркером; Мэдди, поджав губы, бесцельно смотрела вдаль и прихлебывала из стакана минеральную воду. В ярком солнечном свете ее кожа казалась такой прозрачной, что просвечивали голубые сосудики. Лицо выглядело измученным и каким-то постаревшим, несмотря на аккуратную прическу и ровную линию бровей.

С каких это пор стала модной такая концлагерная худоба? Что хорошего, если обнаженные плечи напоминают вешалку для одежды? На Мэдди был тот же сарафан, что и днем раньше, однако накануне в спешке я попросту не обратила внимания, как сильно она исхудала. Подруга несколько месяцев сидела на диете, и это было мне прекрасно известно, но я не знала, что она способна довести себя почти до истощения. Я тоже слежу за питанием, но тогда, на террасе, ощутила себя безразмерным бегемотом.

Заметив меня, Мэдди улыбнулась:

— Привет. Хорошо прогулялись?

— Да уж, — покачала я головой. — Все было бы не так ужасно, если б меня не сопровождал мистер Спринтер.

— Не волнуйся, не пройдет и двух дней, как Джерри замедлит темп. Вечером Фергус возьмет его поиграть в гольф. Верно, дорогой?

Фергус отлично играл в гольф, поскольку ему было когда и где тренироваться.

— Ась? — спросил он, не отрываясь от сценария.

— Думаю, Джерри нужно спустить пар. Впрочем, что я тебе говорю, ты и сама это знаешь. — Мэдди снова обратилась к мужу: — Фергус, милый, я спросила, ты поучишь Джерри играть в гольф?

— Да, как скажешь, только отстань. — Он снова вернулся к чтению.

Мэдди вздохнула, глядя на меня.

— Фергус очень занят. Ему прислали сценарий нового фильма, который будет снимать известный голливудский режиссер. Так что скрестим пальцы, чтобы все срослось.

Было почти больно слышать этот наигранный энтузиазм в ее голосе. Когда в разговоре с Мэдди речь заходила о Фергусе, мы с Ритой всегда тайком вздыхали, но не осмеливались критиковать его поведение. Быть замужем за звездой для Мэд означало полную выкладку, постоянную поддержку и ободрение. Подруга стала заложницей его бесконечно разросшегося эго, причем по собственной воле. Ее энтузиазм и амбиции уступили место подчинению и полной покорности. Она отказалась от собственных притязаний на карьеру актрисы ради мужа, который даже не заметил ее жертвы.

Мы с Ритой никогда не задавали Мэд вопросов типа «как ты могла променять свои высокие устремления на скромную роль второго плана при капризной знаменитости?», никогда не травили ей душу сочувствием, считая себя не вправе осуждать.

— Двум актерам не место в одной семье, — с нажимом говорила Мэдди, и мы кивали, соглашаясь. — А если бы мне дали роль лучше, чем Фергусу? Представляете, каким бы ударом по самооценке это стало? Мужчине нужен надежный тыл. А что до меня… у меня все равно ничего бы не вышло.

Первым прорывом Фергуса стала роль добродушного управляющего отелем в многосерийной «мыльной опере» на канале Ар-ти-и. Роль принесла ему известность и деньги, критики отнеслись к нему лояльно, и даже появились поклонники. Милый отзывчивый человек, которого он играет, не имеет ничего общего с настоящим Фергусом. Муж Мэд — закомплексованный и оттого очень требовательный человек. Он грезит о настоящих ролях и славе, а вместо этого снимается лишь в сериале и каких-то низкобюджетных лентах из тех, что, минуя киноэкраны, сразу попадают в прокат и пылятся на полках. Собственно, именно поэтому Фергус, как ненасытный вампир, сосет из жены энергию.

И это не единственный недостаток Фергуса. Мой Джерри довольно прижимист, если речь идет о пускании денег на ветер, однако он никогда не был по-настоящему скупым. Фергус же — истинный Скрудж. Мы так и не знаем, сколько у него денег, и не уверены, что это известно Мэдди. Однако похоже, что роль в сериале хорошо оплачивается, раз Григгзы могут позволить себе жить в огромном особняке с акрами земли вокруг. В их доме пять спален, и расположен он в живописном и очень дорогом местечке. При этом Фергус требует у жены отчета за каждое потраченное пенни, скрупулезно проверяет любой счет и чек, а обнаружив малейшую растрату, устраивает Мэд скандал. К каждому отпуску я, Рита и Мэдди покупаем себе какие-нибудь обновки. Рики частенько подтрунивает на эту тему, Джерри порой ворчит, зато Фергус прямо-таки кипит от злости, завидев жену в новом платочке.

Мы с Ритой делаем вид, будто верим байкам Мэд, что она работает удовольствия ради. Подруга вкалывает в магазине одежды вовсе не для того, чтобы развеяться. Это ее единственный способ одеться. И даже ее заработок Фергус пытается считать, доходя до паранойи.

Завидев эту парочку на террасе, я начала жалеть, что вышла из дома. Однако мне не оставалось ничего иного, как подсесть к ним.

— Привет, Кольм! — крикнула я в сторону бассейна, где сын Мэдди и Фергуса развалился на лежаке, пялясь в небо. — Не видел Джека?

— Нет, — коротко бросил он.

— Может, поплаваешь, милый? — Мэдди подмигнула парню. — Такой чудесный бассейн.

— Да, только позже, — буркнул Кольм, не удостоив мать взглядом.

— Он немного обижен на нас, — шепнула мне Мэд. — Мы не взяли его ноутбук. Боялись, что его весь отпуск будет не оттащить за уши от компьютерных игр. А нам с Фергусом очень хотелось, чтобы сын плавал и загорал. Это же куда полезней! Кольм полазил по хозяйскому компьютеру и заявил, что этой «рухляди» место на свалке.

Кольм был влюблен в компьютеры. Не знаю почему, но мне всегда было его немного жаль. По сути, неплохой парень, к тому же довольно умный, хотя этого не скажешь, глядя на его вечно насупленное лицо. Мой Джек никогда не интересовался сыном Мэдди, а девочки Риты, хоть некоторое время и пытались расшевелить Кольма, все же сдались, наткнувшись на стену отчужденности. К тому же у парня нескладная фигура и прыщавая физиономия, что едва ли привлечет к нему множество друзей. Думаю, Кольма мучает равнодушие отца и поглощенность матери делами мужа. Мэд пыталась родить сыну братика или сестренку, но так и не сумела, так что он живет сам по себе, обособленно, какой-то своей жизнью.

— Ну, когда поедем на пляж? — Мэдди возбужденно захлопала в ладоши, и мне в этой ее взвинченности вновь почудилась какая-то наигранность. — Становится все жарче. Я обещала себе, что буду весь отпуск пить местное вино, но на таком пекле меня сразу развезет, так что придется ограничиться водой. Может, джин-тоник пойдет лучше? Что скажешь, Тесс? Не присоединишься?

Я покачала головой, и Мэдди повернулась к мужу.

— А ты, Фергус? Принести тебе пива?

Фергус многозначительно глянул на часы, рот дернулся, словно червяк. Судя по всему, так он выражал свое неодобрение.

— Да ладно, мы же отдыхаем! — весело хихикнула Мэд. — Ну, как хотите, а я себе налью. Кольм, могу захватить тебе колу.

Она прошагала мимо меня в дом. Вздохнув, я посмотрела на Фергуса. Его голова снова была склонена над сценарием.




Глава 8


Мэдди, девчата, Джек и даже Кольм шумно играли в пляжный волейбол. Они составляли одну команду против троих мужей. Мы с Ритой сидели под зонтиками и периодически поглядывали в сторону Тома, который строил маленький замок из песка. Он делал это очень тщательно, затем злобно топтал произведение ногами и начинал сначала. Том отказался переодеться в плавки, оставшись в шортах и в очередной любимой футболке, рисунок на которой поблек еще несколько месяцев назад. Слава Богу, Рита никак не прокомментировала его выбор. Перед ней мне никогда не приходилось защищать сына и его право на маленькие странности. Пожалуй, Рита — единственная из всех моих друзей и близких, кто принимает Тома таким, какой он есть. Всем бы такую лояльную подругу!

Припоминаю, как часто мы продолжали видеться втроем после Ритиной свадьбы. Будь на ее месте любая другая, наше общение плавно перетекло бы в разряд символических, а потом и вовсе ограничилось бы открытками и звонками под Рождество. Но Рита по-прежнему была с нами, обожала встречаться, таскалась на вечеринки, словно была не замужем. Она приглашала нас с Мэдди к себе домой. Ее гнездышко оказалось совсем не таким, каким мы его себе представляли, — жилищем замужней дамы. Нет! Дом Риты, конечно, разительно отличался от наших холостяцких апартаментов, но только в лучшую сторону. В нем было уютно и мило, и мы с Мэд никогда не упускали случая заскочить на чаек и потрепаться.

— Здесь так хорошо! Век бы лежала на пляже! — Рита вытянула ноги и подвигала пальцами. Затем она деловито поправила купальник — раздельный, без лямок, словно сплетенный из тонкой бечевки. — Ты не представляешь, сколько я за него выложила!

— Не-а, не представляю. — Я усмехнулась. Мой собственный купальник, цельный, черный и очень скромный, обошелся мне в астрономическую сумму, но совсем не выглядел таким дорогим, как бикини Риты.

— И не спрашивай, сколько стоит, все равно не скажу! — Рита удовлетворенно усмехнулась. Я промолчала. Судя по всему, она ожидала лавины вопросов и была чуть разочарована. — Короче, если бы я отнесла эти деньги в какой-нибудь благотворительный фонд, можно было бы накормить целую африканскую деревню, — самодовольно уточнила Рита и закрыла глаза.

Пляж оказался великолепным. Широкая полоса белоснежного песка, облизываемая голубыми волнами прибоя. Наша компания взяла напрокат все принадлежности для пляжного отдыха, какие только продавались в городке, включая зонтики, лежаки, надувные матрацы и прочее. Пляж пустовал. Мы устроились у самой воды, и нас овевал прохладный прибрежный ветерок. Кольм, чьи наручные часы имели встроенный датчик температуры, утверждал, что воздух прогрелся до двадцати девяти.

Пляж располагался километров в двух от Коллиура, в Аржелес-сюр-Мер. Именно его нахваливала рекламная листовка, оставленная агентом в снятом нами коттедже. Предполагалось, что здесь есть оборудование для различных видов пляжного и водного молодежного спорта, а также несколько ресторанов с чудесной кухней.

В отдыхе вне сезона есть огромное преимущество: туристов почти нет, поэтому к вашим услугам многое из того, что недоступно простым смертным в разгар отпусков. К примеру, обширный пустой пляж. Но тут есть и свои подводные камни. Аржелес, маленький городок с большими автостоянками и множеством развлекательных центров, явно относился к тем местечкам, что практически вымирают в межсезонье. Кроме торгового центра и рынка изделий народных промыслов, здесь были лавочки сувениров и одежды, кафешки и бары, которые в мае казались заброшенными. Аржелес выглядел вымершим. Нам оставалось лишь с тоской глазеть сквозь витрины на манекены в цветастых парео, керамику, свечи ручной работы и плетеные босоножки. Подавляющее большинство магазинов имели на дверях, увы, амбарные замки.

Но скажу вам по секрету, лично мне это понравилось. Я с детства привыкла отдыхать в межсезонье. Поначалу такие поездки оставляли в моей душе лишь недоумение, а затем я привыкла и даже их полюбила. Это напоминает мне, как вместе с родителями мы ездили в Эннискрон. Мы постоянно оказывались на пляже в дождь, частенько простужались и возвращались домой бледными и в соплях. Мама, папа и я уныло бродили по сырому песку, затем забредали в какое-нибудь кафе-мороженое, где брали по два шарика ванильного и запихивали их в себя почти против воли. «Раз уж мы приехали отдыхать, то просто обязаны наслаждаться» — вот как это называлось.

Короче, закрытые магазины вовсе меня не угнетали. Наверное, Риту позабавил бы ход моих мыслей. Она сказала бы, что любовь к отдыху в межсезонье отлично сочетается с моей увлеченностью «похоронной» музыкой.

Меж тем Рита снова открыла глаза и, прищурившись, посмотрела на Мэдди.

— Кстати, о голодных африканских деревнях, — заметила она. — Тебе не кажется, что с нашей подругой пора что-то делать? Она похожа на ходячий скелет.

— Да уж. Увидела ее утром и пришла в ужас, — согласилась я шепотом. — Знаешь, зимой Мэд предпочитала объемные свитера, так что было невозможно представить, до чего она отощала.

Мы следили за подругой, бегущей к мячу. Когда она наклонилась, чтобы его поднять, я отметила, что чашечки крохотного купальника жалобно накренились, открывая не округлости груди, а два крохотных мешочка, наполненных водой. Мэд выглядела как девочка-подросток.

— Может, с ней нужно поговорить? — неуверенно спросила Рита. — У нее же явная анорексия. Конечно, я не слишком в этом разбираюсь. Или разговор лишь усугубит ситуацию?

— Возможно. Несколько недель назад я видела документальный фильм о людях, больных анорексией. Там говорилось, что они часто носят объемные вещи, чтобы не привлекать к себе внимания. Они кажутся себе уродливыми и жирными. Но этот открытый купальник развенчивает всю теорию. Может, Мэд просто перестаралась с диетой? Анорексия — очень запущенный случай; может, рано ставить диагноз? Как я поняла, при этом заболевании главная проблема вовсе не в еде. Такие люди пытаются контролировать свою жизнь, свое тело, но делают это слишком радикально. Давай понаблюдаем за Мэд несколько дней, а потом уж решим, как быть. Может, на свежем воздухе она расслабится и начнет больше есть? Пара стаканчиков джина с тоником, и она в задумчивости сжует пакетик чипсов?

— Да уж, — горько отозвалась Рита. Она придвинулась ближе и зашептала мне в самое ухо: — Неприятно это говорить, но проблема не только в еде. Ты видела, сколько она пьет? И с какой скоростью? Двумя стаканчиками Мэд явно не удовлетворяется.

— Я ничего такого не заметила, — солгала я, разглядывая ногти. На самом деле я тоже видела, как часто Мэд бросается к бару. Это длилось уже довольно долго. Мэд первой предлагала выпить и первой же требовала повторить.

Рита расценила мой ответ как нежелание обсуждать подругу за глаза. Она кивнула и сменила тему.

— Посмотри-ка на Фергуса! — вдруг хмыкнула она. — Как он рисуется! Такой нелепый вид!

Я проследила за ее взглядом и увидела, как муж Мэд в очередной раз нырнул к мячу, поднял руки для удара и промахнулся. При этом его жесты были неторопливыми, с ленцой, словно он играл на зрителя. Должно быть, даже на отдыхе Фергус не выходил из амплуа великого актера. Он профессионально сверкал белозубой улыбкой, так и эдак поворачивался крепким торсом с толстым слоем автозагара. Кожа казалась рыжей, словно морковный сок. На фоне Фергуса бледный Джерри выглядел подземным червем, впервые выползшим на поверхность.

— А мой-то каков! — Рита одобрительно щелкнула языком, когда ее Рики сделал хороший бросок. — Хотя малость обрюзг за последний год. Думаю, стоит последить за его диетой; погляди, какие отъел бочка. Еще не хватало, чтобы он скончался от сердечного приступа прямо на мне, ха-ха!

Она неожиданно перестала смеяться и внимательно посмотрела на меня.

— Ты скучаешь по Майклу? — Вопрос был задан тихим, похожим на шелест волн голосом. — Кажется, в этом месяце годовщина?

— Иногда мне очень его не хватает. Действительно, в этом мае стукнет одиннадцать лет… как его не стало. Двадцать второго. В среду на будущей неделе.

Я говорила отрывисто, боялась, что дрогнет голос. Почувствовав это, Рита на мгновение прищурилась, сообразила, что ее занесло, и тотчас извинилась:

— Прости, мне не стоило тебя расстраивать. — Она откинулась на лежаке и прикрыла веки. — Как здесь хорошо, правда? Такое теплое солнце, ветерок… надеюсь, на этот раз ничто не напомнит нам отпуск в проклятом Марокко!

В Марокко мы почти все время торчали в номерах. Это было единственное место, где под кондиционером можно было спрятаться от нещадно палящего солнца. Было жарко как в аду.

— Думаю, этот отпуск нам всем запомнится надолго, — продолжала Рита, с наслаждением потянувшись.

— Это точно.

Том все еще лепил песчаные башенки. Я взяла книгу и попыталась читать. К сожалению, шрифт был мелким, и в ярком белом свете буковки быстро начали плыть перед глазами.

Я положила книжку на колени, чуть подняла изголовье лежака и стала следить за кучкой дайверов в сотне метров от берега. С ними был инструктор, молодой загорелый парень. Он стоял на борту моторки и помогал группе спуститься в воду. Похоже, все дайверы были новичками, поскольку неуклюже хватались за бортик, чтобы не утонуть со всем своим снаряжением. Кроме них, в море никого не было. Разве что несколько лодок на горизонте да один катерок, тащивший за собой пара-планериста. Парень висел в небе, словно большая неловкая моль, ноги были смешно поджаты. Тянувшаяся от катера веревка блестела на солнце, словно весенняя паутинка.

Рита невольно затронула чувствительную струнку в моем сердце. Я в самом деле скучала по Майклу. Иногда это ощущение усиливалось, особенно в тот месяц года, когда муж умер.

Тот кошмарный вторник одиннадцатилетней давности стал самым черным днем моей жизни, затмив собой даже утрату матери. Только представьте, каково мне было! Я поцеловала мужа на пороге дома, перед тем как он отправился на работу. На руках у меня был крохотный сын, жадно тянувший из бутылочки молочную смесь. Помню, что пошутила насчет мятого пиджака, который в очередной раз забыла отпарить утюгом. А всего через два часа раздался звонок в дверь.

— Мы можем пройти, миссис Батлер? — спросил полицейский, виновато глядя на меня.

Я уже ожидала, что он скажет. Не спрашивайте, откуда взялось это знание. Я была в шоке, почти в ступоре, но случившееся не стало для меня сюрпризом. Просто на какое-то время я позабыла об осторожности, перестала прятаться в раковину, открылась миру. Мой брак устаканился и казался незыблемым, поэтому я расслабилась. И, как оказалось, зря.

Том бросил свое однообразное занятие и теперь сидел на песке, глядя на воду.

— Может, пора уже перестать сосать палец, милый? — спросила я на автомате.

Я знала, что Том пропустит мою реплику мимо ушей. Его передние зубы росли криво, выдаваясь вперед, как у кролика. В скором времени Тому могла потребоваться пластинка для исправления прикуса. В детстве у меня тоже была привычка сосать палец, но мать быстро нашла противоядие: она наносила мне на ногти горький лак, так что желание облизывать пальцы постепенно пропало. Родив сына, я рассудила, что подобные меры слишком жестоки, так что теперь расплачивалась за мягкосердечие.

— Том, ты слышишь?

Сын обернулся, не вынимая пальцев изо рта. В таком ракурсе он внезапно напомнил мне своего отца, когда тот курил трубку, а я обращалась к нему с вопросом.

О Майкл! Какой печальный конец для столь чудесного, жизнерадостного человека! Быть сбитым автобусом на не слишком оживленном перекрестке, умереть в одночасье, быть вычеркнутым из жизни, словно никогда и не существовал…

Я встала, подошла к сыну и пристально оглядела его руки, проверяя, не сгорела ли кожа. Том отказывался пользоваться защитным лосьоном или сидеть под зонтом.

— Том, сынок, ну хотя бы пять минут не суй палец в рот. — Я вздохнула. — Тебе не жарко? Хочешь колы или минералки?

— Нет, спасибо.

— Я хочу поплавать. Пойдешь со мной?

— Угу.

Я не ожидала столь скорого согласия, будучи уверенной, что Тома придется уговаривать. Но сын сразу вскочил и направился к воде. Он шел впереди не оборачиваясь.

— Подожди меня. — Я швырнула книгу к своему лежаку, прямо на песок, и поспешила за сыном. Нагнать Тома удалось лишь в воде. — Не спеши, дорогой, мы же не знаем, какое тут дно. Вдруг здесь есть валуны или омуты.

— Не трусь, нас спасут. Тут есть спасатель. — Том мрачно смотрел за тем, как намокают снизу его шорты.

— Спасатель? Где?

— На вышке.

Я обернулась. В сотне ярдов слева посреди песка действительно торчала деревянная вышка с лесенкой. К сожалению, зрение у меня уже не то, так что я не смогла разглядеть, есть ли кто на вышке, но поверила Тому. У меня не было причин подвергать его слова сомнению.

Когда я снова повернулась к сыну, он уже мощными гребками рассекал воду метрах в десяти от меня. Мы никогда не учили Тома плавать, но он всех нас удивил, когда однажды просто лег на воду и поплыл, причем почти так же быстро и бесшумно, как морской котик. На отдыхе он частенько плавает в бассейне, причем неутомим, словно занимался этим с самого рождения. Иной раз я успевала сделать себе маникюр к тому моменту, как он вылезал и опускался на соседний лежак.

Я проплыла всего пять метров, но сразу же запыхалась. Море оказалось теплым, но неспокойным, в лицо плескали волны, и приходилось напрягать и тянуть шею, чтобы не захлебнуться. Глотнув соленой воды, я решила, что с меня довольно. Я посмотрела, где Том. Он заплыл далеко и находился уже возле лодки с дайверами. Крикнув, что возвращаюсь, я снова нахлебалась. Кажется, ветер унес мой крик в другую сторону, потому что Том не обернулся.

Я барахталась в воде, повернувшись к берегу, пока ноги не коснулись дна. Том по-прежнему был далеко, его головка торчала возле лодки. Видимо, сын с интересом слушал указания инструктора.

— Что-то ты быстро. Как вода? — Рита, сидевшая на краю лежака, деловито отряхнула с щиколотки песок и поправила свой баснословно дорогой купальник.

— Вода теплая. Но признаться, я бы предпочла бассейн. — Не отрывая глаз от моря, я пригладила влажные волосы. Том все еще плавал вокруг дайверов.

Столь откровенный интерес подкинул мне идею. Раз сыну нравится слушать инструктора по дайвингу, пусть сам попробует погружаться. Впрочем, наверняка он уже поинтересовался, где и как можно записаться в группу.

Компания еще играла в волейбол, хотя Эллис и Патриция уже выдохлись и все чаще бегали к лежакам хлебнуть воды. Удивительно, но Кольм не только не устал, но и скупо улыбался, если ему удавался хороший удар. Похоже, что и Джек играл с удовольствием. Может, причиной их хорошего настроения была малышка Китти?

Я легла рядом с Ритой.

— Можно задать тебе личный вопрос? — спросила я. Подруга кивнула. — Чего ты хочешь от жизни?

— Как это?

— А вот так. Мне интересно.

— У тебя что, кризис среднего возраста? — Она хохотнула и поправила плетеные чашечки лифа. — Боже, какой узкий! Я еле в него влезла. — Рита деланно вздохнула. Ей явно нравилось говорить о своем купальнике. — Слушай, Тесс, что на тебя вдруг нашло? Мы же отдыхаем, а не психологический тренинг устраиваем. К тому же, на мой взгляд, для подобных вопросов чуточку поздновато.

— Поздновато?

Она приподнялась на локте.

— Ты сегодня какая-то странная. Что стряслось?

— Даже не знаю, — ответила я, поколебавшись. — Вроде бы ничего особенного. И в то же время все как-то не так. — Я было решила, что лучшего кандидата для откровений, чем Рита, мне не сыскать, но тотчас одумалась. — В последнее время меня многое выводит из себя, хотя для этого нет очевидных причин. Иногда я сама себя считаю стервой, когда поддаюсь позыву поскандалить. Может, в глубине души я просто сука?

— Тесс! — Рита, шокированная моим высказыванием, села. Обычно я не использую бранных слов и не терплю чужую брань, что частенько становится поводом для шуток в нашей компании.

— Да ладно, нас ведь никто не слышит, — отмахнулась я. — И я действительно считаю себя… стервой. Ну чего мне не хватает? Многие женщины были бы рады поменяться со мной судьбой. И с тобой тоже. У меня прекрасный дом, я отдыхаю с дорогими мне людьми в чудесном местечке, у меня есть деньги, хороший муж и любимые дети. Чего еще желать? Посмотри вокруг! Нам не приходится ютиться в паршивых трехзвездочных отелях с крошечным бассейном, столовской кормежкой и грязным пляжем. Мы не живем в трущобах, не снимаем жилье, а владеем им. У нас здоровые дети, заботливые мужья… черт возьми, да мы хвалимся друг другу купальниками за бешеные деньги, даже не думая о том, что кому-то это может показаться чудачеством! Мы же счастливицы, Ритка!

— А ты никогда не задумывалась над тем, что, уволившись из «Сеомра-а-Сихт», ни одна из нас так нигде больше и не работала? Даже Мэдди по большому счету лишь подрабатывает.

— Почему это? Мы все работаем. Просто делаем это не в офисе, а дома. А единственная разница здесь лишь в отсутствии карьерного роста.

— Ха, и слава Богу!

— А тебе никогда не хотелось это изменить? Ходить на службу, быть востребованной, самореализоваться?

— Нет! Никогда! — Рита прищурилась. — Это что, новая, причудливая форма агитации?

Я сообразила, что моя спонтанная речь слишком отдает политическим пафосом, и рассмеялась.

— Да нет же.

— Тогда я вообще не понимаю, о чем ты толкуешь. — Рита снова легла. — У вас с Джерри что-то не так?

— Да все как обычно. — Я досадливо махнула рукой, перевернулась на живот и подняла с песка книгу. — Прости, что вывалила на тебя эти глупости. И правда, несла какую-то нелепицу…

— Вовсе нет. — Рита повернула голову и теперь смотрела на меня в упор. — Просто твой вопрос… как бы это сказать? Я-то больше не задаю себе таких вопросов. Чего мне еще желать? И тебе, Тесс? Ты добилась всего, чего хочет от жизни женщина нашего возраста. И сама это подтвердила.

— Знаю, знаю. Просто вели мне замолчать.

— Умолкни. — Рита засмеялась. — Иначе на что нужны друзья?

Какое-то время я лежала молча. Внутренне спорила сама с собой, но это оказалось слишком утомительным и непродуктивным, так что я сдалась. Мысли потекли в более приятном направлении. Я открыла книгу, наклонившись над ней так, чтобы на страницы падала тень, и приступила к чтению. Однако обнаружив вскоре, что уже в третий раз перечитываю один абзац, вздохнула.

В чем причина моей неудовлетворенности? Почему именно теперь, когда у меня есть все, к чему я стремилась, я ощущаю себя никчемной безвольной игрушкой в руках судьбы? Словно и не я управляю своей жизнью. Может, Рита права и это действительно возрастной кризис? Вот так просто? Значит ли это, что пара успокоительных таблеток вернет к жизни прежнюю, жизнерадостную, Тесс?




Глава 9


Похоже, волейбол начал всем надоедать. Сначала Китти, затем Мэд рухнули на лежаки рядом с нами.

— Думаю, я наигралась на весь год. — Тощая, какая-то птичья, грудная клетка Мэд часто вздымалась. — Я становлюсь слишком старой для активных игр.

— А тебя никто не заставлял так носиться, — хмыкнула Рита, повозив задом по матрацу на лежаке. — Может, выберемся в город втроем, а, подружки? Сходим в салон на укладку или хотя бы мороженого поедим?

— Но ведь сегодняшний день решено провести с семьями, — с придыханием ответила Мэдди.

— Да ну, скука! — Рита презрительно фыркнула. — У нас дома каждый день — семейный. А впереди еще куча времени, мужья будут гундеть, дети — доставать. Давайте хотя бы в начале отпуска хорошенько расслабимся! Мы каждый год отдыхаем с родней, словно иначе и быть не может. А отпуск придуман для новых впечатлений, это же дураку ясно. И когда мы стали такими занудами?

Я заметила, что поход в парикмахерскую едва ли тянет на новое впечатление.

— Может, в теннис поиграем?

Энтузиазма подруги не выразили.

— Только не с тобой, мучительница! — отрезала Рита. Она была противницей активных игр.

— Думаю, Рита права, — высказалась Мэд. — Мы действительно немного закисли в этом семейном отдыхе. Надоело до чертиков!

Сказать, что я была удивлена, — значит ничего не сказать. Уж я-то никогда не воспринимала отдых с семьями как рутину. Мне даже в голову такое не приходило! Возможно, в этом было рациональное зерно.

— Чего вы нудите? — воскликнула Китти, вскакивая с лежака и принимаясь поправлять узел каштановых волос. — Лично мне нравится ездить с родителями в отпуск. — Она выпрямилась и уперла руки в бока. Китти была в самом расцвете юношеской красоты, хрупкая, пропорциональная, с бледной кожей и яркими фиалковыми глазами. Ничего удивительного в том, что Кольм и Джек крутились поблизости, стреляя глазами. — Ладно, пойду окунусь. А пока меня не будет, не вздумайте выносить решение насчет общего отпуска. Мам, разве наше мнение не принимается в расчет? Мы с папой тебя любим и имеем право голоса. Без тебя нам будет очень, очень скучно! И нам нравится отдыхать со всей компанией. — Китти бросила быстрый взгляд в сторону волейбольной сетки.

Ага, так она заметила, что нравится Джеку! Ишь как глазами стреляет, подумала я удовлетворенно. Конечно, Китти могла посмотреть и на Кольма, который стоял рядом с моим сыном, но эта мысль показалась мне нелепой.

— Не торчи в воде слишком долго, переохладишься, — предупредила Рита. — Иногда признаки охлаждения незаметны, если кожа распарена солнцем.

— Ой, мама, прекрати. — Девчонка высыпала целую пригоршню песка Рите на живот. — Надень очки, глупая наседка, и увидишь, что на мне футболка!

— Следи за языком, дочка! Не забывай, с нами монашка, ха-ха!

— Она еще и издевается, — лениво пробурчала я. — Китти, вода отличная, я только что купалась. И проверь, где там Том. Он ошивается возле дайверов.

— Где это? — Девчонка приложила ладонь козырьком к бровям. — Не вижу.

Я села.

— Наверное, далеко заплыл. К тому же с такого расстояния трудно отличить одну голову от другой.

Я встала. Собственно, я не особо волновалась. Том плавает как рыба. Это одно из главных достижений моего сына, которыми можно похвалиться в школе на родительском собрании, если мамаши начинают обсуждать успехи детей.

И все же я подошла к воде, чтобы внимательнее вглядеться в даль. Лодка с дайверами уже завела мотор и направлялась к берегу, нос взрывал воду, позади разбегались две полосы. В небе носилась пара чаек, периодически ныряя вниз. В море остался лишь водный банан, покачивавшийся на волнах. Тома нигде не было.

Китти встала рядом со мной.

— Вы его видите, тетя Тесс?

— Пока нет. Но он отлично плавает.

— Ага. Помните, на Крите он на спор проплыл бассейн пятнадцать раз без остановки и выиграл сотню драхм?

Я улыбнулась:

— Он такой.

Я все еще не беспокоилась. Возможно, Том решил понырять, выбравшись на мелководье. Мальчишки вроде него обожают собирать со дна ракушки.

— Китти, ты все же поглядывай вдаль, ладно? — Я говорила очень спокойно, словно индийский гуру, хотя в душе потихоньку начала просыпаться тревога. — Ему пора вылезать, иначе сгорят шея и лицо. А я пока скажу Джерри, что сына не видно. Он плавает лучше меня. Короче, заметишь Тома, крикни.

— Конечно, тетя Тесс, не волнуйтесь.

— Я и не волнуюсь. — Улыбнувшись, я неторопливо зашагала по песку мимо лежаков к мужу. — Джерри, Том куда-то уплыл. Его не видно с берега. Не то чтобы я тревожилась, ведь он хороший пловец… Но я беспокоюсь, как бы он не обгорел. Ты ведь тоже хорошо плаваешь…

Тело Джерри блестело от пота, волосы прилипли к голове.

— Конечно, я все понял, — коротко ответил он, кивая. — Боюсь, мы, мужчины, несколько увлеклись болтовней и забыли о женах и детях.

— Да, как всегда. — Я улыбнулась, хотя губы отказывались растягиваться. Беспокойство уже вовсю владело мной, но я упорно не желала этого показывать. — Спасибо, дорогой.

Я вернулась к Китти. Девчонка вглядывалась в даль, до сих пор не окунувшись. Джерри снял сланцы и присоединился к нам.

— Его не видно?

— Отсюда — нет.

— А где он был в последний раз, когда ты его видела? — спросил у меня Джерри.

— Вон там, метрах в шестидесяти отсюда. Том слушал объяснения инструктора по дайвингу. Видишь, между буйками натянута веревка? Там они и погружались. Но теперь их лодка уплыла вон туда. — Я указала рукой. — Они скоро причалят.

— Ага. Главное, не волнуйся. — Джерри потрепал мое плечо. — Может, Том доплыл уже до Китая, а мы ищем его здесь. — Он вошел в воду, быстро нырнул и поплыл вперед, мощными гребками рассекая искрящуюся поверхность моря.

Мы с Китти некоторое время смотрели на него.

— Дядя Джерри прав, — сказала девочка. — Том мог уплыть в любую сторону. Может, разойдемся направо и налево? Пойдем вдоль берега. Вдруг Том вылез из воды совсем не тут?

— Отлично. Так и поступим.

Я побрела в своем направлении по горячему песку, поглядывая то на удаляющегося мужа, то на редких отдыхающих, расположившихся на пляже.

Я убеждала себя, что с Томом ничего не случилось. Да-да, он отличный пловец. К тому же рядом с ним была куча народу — те же дайверы во главе с инструктором. А на вышке сидел спасатель, ведь так?

Я шагала к башенке. Теперь, приблизившись, я отчетливо видела, что стульчик наверху пуст.

Впрочем, это ерунда, думала я. Что ужасного могло произойти с моим сыном? Наглотался воды? Переохладился до судороги в ноге? Наткнулся на медузу? Но ведь рядом были люди, которые тотчас пришли бы ему на помощь! Его бы спасли и помогли добраться до берега!

И Том давно вырос из пеленок! Ему одиннадцать, твердила я, меряя пляж шагами. Он способен закричать, если случится беда, ведь так?

Меж тем Джерри заплыл уже далеко и теперь плескался у самой веревки и буйков. Залив, который вдавался в сушу в этом районе, называли Львиной Пастью. Такое прозвище было весьма оправданным. Показалось ли мне, или волнение действительно усилилось? Белая пена, барашками бежавшая по водным гребням, напоминала слюну жадного животного.

Джерри принялся крутить головой из стороны в сторону. Я тоже остановилась, оглядывая морской простор. Никто из отдыхающих не решался доплывать до буйков, так что голова мужа мелькала в волнах в одиночестве. Она то появлялась, то исчезала — волнение действительно усилилось. При этом солнце по-прежнему жарило, а на небе не было ни облачка.

Это же Средиземноморье, а не открытый океан, чтобы внезапно налетел какой-нибудь шторм, напомнила я себе, постепенно впадая в панику.

Озираясь, заметила, что Джерри машет рукой, пытаясь привлечь мое внимание. Со стороны это напоминало призывы о помощи.

Неожиданно мне стало так страшно, что я покрылась липким потом. Перед глазами все поплыло, в цветном тумане возникло лицо Тома, улыбающееся, нежно любимое. Воображение живо нарисовало безвольное тело сына, качающееся на волнах, бледное, бездыханное. Я успела, сама того не желая, до мельчайших подробностей продумать этот образ: крохотные крабики карабкаются по скуле, в волосах запутались склизкие водоросли. Я еле подавила крик, рвавшийся наружу, и он застрял в горле колючим, режущим комком, драл слизистую, заставлял задыхаться.

Я бросилась обратно, к нашей компании. Краем глаза успела заметить, что Джерри возвращается к берегу. Я бежала по песку, едва не подворачивая ноги, кусая губы.

Джерри выбрался из воды раньше, чем я одолела свой отрезок пути.

— Что случилось? — еле выдохнула я, пугаясь возможного ответа.

Джерри был удивительно спокоен.

— Да обернись же, женщина!

— Что? Где? — Я развернулась всем телом, едва не упав. — Ничего не вижу! Что? Что?

— Не видишь, с кем идет Китти?

Я устремила взгляд туда, куда указывал муж. Вдоль берега, с противоположного конца пляжа, шлепая босыми ногами по набегавшим волнам, шли двое. Дочь Риты и Том. Том!

Из меня словно выпустили воздух. Я едва не рухнула на песок от облегчения.

— О… о… прости, Джерри. Кажется… я зря волновалась.

— Ему одиннадцать лет, Тесс. Он уже давно вырос из подгузников. Что ты суетишься?

Конечно, Джерри было легко меня осуждать. Ведь Том не приходился ему родным сыном и вызывал чаще раздражение, нежели желание опекать. Но спокойствие, граничащее с равнодушием, проскользнувшее в голосе мужа, вызвало у меня внезапное желание броситься на защиту сына.

— Что ж, спасибо, что вообще согласился сплавать на поиски, — сухо сказала я. — Допускаю, что моя реакция на исчезновение Тома тебе непонятна.

— Ладно, все в порядке. Проблема решилась сама собой. — Джерри вновь вошел вводу. — Искупаюсь, пожалуй. — Он нырнул, вынырнул чуть дальше и стал рассекать воду руками.

Проблема в самом деле решилась, муж был прав. Я здорово психанула, навоображала всяких ужасов, довела себя до паники, а теперь совершенно обессилела. Обратившись к Джерри за помощью, я здорово рисковала. Позднее он мог устроить Тому скандал, обвинив в чрезмерной самоуверенности и подростковом упрямстве.

Я смотрела Джерри вслед, стараясь прийти в себя. Немного успокоившись, побрела к лежакам. Китти и Том уже уселись на песке неподалеку от Риты с Рики и строили новый замок, теперь вдвоем. Кольм, Джек, Эллис и Кэрол слушали плейеры, Патриция читала, в то время как Мэдди мазала ей кремом ноги. Фергуса нигде не было.

Китти принесла немного влажного песка, чтобы слепить мост через ров. Я присела рядом с сыном. Девочка вежливо улыбнулась и отошла в сторонку, сообразив, что нам нужно поговорить.

— Где ты вылез из воды? Ты напугал меня, Том. Я не видела, куда ты плавал.

Том даже головы не поднял.

— Я видел папу, — ответил он. — Он велел мне возвращаться. Он кричал в рупор, что я слишком долго торчу в воде, а на море начинается волнение. Кричал, что я в опасности.

— Дорогой, что это значит? Ты видел отца? Это… невозможно… — Я подалась назад. — Папа на небесах, Том, и ты это знаешь. — Я покусала губу. — Где именно ты его видел?

— На вышке спасателей. — Том аккуратно, двумя пальцами, пригладил конусообразную крышу башенки. — Он стал ангелом-хранителем.

— А ты… ты говорил с ним, когда вылез из воды?

— Когда я вылез, он уже исчез. — Пальцы Тома поправили линию рва.

— Тогда откуда ты знаешь, что это был папа?

Наконец Том на меня взглянул, коротко и раздраженно.

— Неужели ты думаешь, что я могу не узнать своего отца? Это был он, точно он.

Я посмотрела на Китти, которая была ближе всех к нам с Томом, но девочка уже вставила в уши наушники и что-то шепотом напевала. Наш с сыном разговор никто не слышал.

И все же я чуть наклонилась к Тому.

— Как он выглядел?

— Как всегда. Только в пластиковых очках.

— Для плавания?

— Не знаю. Но они были довольно большими, как маска.

Том был непоколебимо уверен в том, что видел именно Майкла. Похоже, событие ничуть его не удивило, потому что на вопросы сын отвечал неохотно, без энтузиазма.

С подобной странностью Тома я столкнулась впервые, хотя классная руководительница, пожилая монашка, однажды говорила мне о его «маленькой проблеме». Помню, я подошла к ней обсудить поведение сына на занятиях и спросить совета (это было еще тогда, когда я все время прислушивалась к чужому мнению).

Классная руководительница, крупная женщина с огромными руками, более подходящими для фермера, нежели для святой сестры, отвела меня в самый тихий уголок кабинета, подальше от остальных родителей.

— Порой ваш сын ведет себя странновато, — сказала она со вздохом смирения. — Как-то… не так. Я вижу, вы и сами обеспокоены, хотя особых причин для этого, пожалуй, нет. Но родители всегда переживают.

— Только когда есть серьезный повод, сестра. — Я надеялась, что монашка замашет руками и скажет, что повода-то как раз и нет.

— Да, да, — задумчиво произнесла она вместо этого. — Наше общество не любит тех, кто слишком заметен. И это даже печально. Ведь Иисус, Господь наш, очень отличался от других людей. И многие талантливые люди выделялись из толпы. Уверена, что тот же Моцарт немало попортил родителям крови.

Я изумленно моргнула.

— Моцарт? Вы хотите сказать, что мой Том… в чем-то талантлив?

Монашка хмыкнула.

— Миссис Бреннан, вы и сами знаете, что, если у Тома и есть какой-то особый дар, мальчик слишком скрытен, чтобы нам об этом стало известно. — Она задумалась. — Впрочем, ваш сын неплохо рисует. Попытайтесь развить в нем эту способность.

— Спасибо.

Я сильно сомневалась в том, что сын любит живопись. Его рисунки были довольно посредственными, хотя и аккуратными. Более всего Тому нравилось копировать картинки из книг, но ведь это не назовешь художеством.

— Есть еще кое-что, о чем стоит задуматься. — Монашка коснулась пальцами крестика, висевшего на груди. — Том часто рассказывает небылицы о своем отце. Словно ваш муж… вовсе не умер, а постоянно присутствует рядом с ним.

Это стало для меня откровением, поскольку при мне ничего подобного не происходило. Почему Том рассказывал байки в школе, а не дома, где его могли понять и выслушать?

— Но Том едва ли помнит отца, — пробормотала я, смущаясь. Почему-то я так покраснела, словно собственноручно убила отца своего ребенка. — Он был слишком маленьким, когда умер Майкл. Я водила Тома в церковь, к психологу и разным врачам. Все они утверждали, что упрямство и замкнутый характер Тома никак не связаны с утратой отца. Ему дали характеристику «уверенный в себе, следующий своим путем и прочее», но ни слова не упоминалось о его отце! — Я неловко засмеялась.

Монашка мягко улыбнулась в ответ:

— Возможно. Но ведь никогда до конца не знаешь, что лежит у другого на сердце. Только Бог может видеть в душе ребенка как в чистом кристалле. Быть может, ваш сын отлично помнит отца; почему нет? Раз малыш в утробе слышит музыку, которую любит мать, и успокаивается, почему бы ему не помнить больше, чем мы думаем? Наука и религия следуют разными путями, миссис Бреннан. Как знать, так ли хорошо изучили биологи и психологи феномен под названием «детская психика»?

Я совсем не преувеличивала, когда сказала, что была с Томом у разных специалистов. Сканирование головного мозга не выявило никаких нарушений в развитии, несколько независимых психиатров в результате обследований отрицали наличие отклонений, свидетельствующих о заболеваниях.

Мне объяснили, что Том способен на полноценное общение, если сам того желает, просто случается такое крайне редко. За полгода до того разговора с классной руководительницей я обратилась к специалисту, которого порекомендовал мне коллега Джерри. Вердикт врача был однозначным:

— Ваш сын сильно опережает в развитии своих сверстников. Да что там говорить, он заранее знал, о чем я поведу речь, и постоянно был на шаг впереди!

— Тогда почему Том такой странный? — Я еще тогда нервно обернулась на машину, в которой меня ждал сын. Он не проявлял к нашему с врачом разговору у дверей клиники ни малейшего интереса, увлеченный гейм-боем.

— Мы все по-своему странные. Просто Том — один из тех смельчаков, кто не боится бросить свою необычность миру в лицо. Ему безразлично чужое мнение, а это не характерно для столь юного возраста. Конечно, это лишь мое мнение, миссис Бреннан, и вы вправе обратиться к другим специалистам. И все же я думаю — нет, я надеюсь, — что ваш сын перерастет свою чрезмерную замкнутость и сумеет вписаться в окружающий мир. В противном случае на жизненном пути его ждут трудности. Попробуйте найти ему какое-нибудь стимулирующее занятие. Музыка, искусство, театр. Самое главное в том, что ваш сын вполне счастлив и не страдает от своей непохожести на других детей. Я дам вам телефон отличного психолога, результаты его работы с подростками просто удивительны. Быть может, вы пожелаете услышать его мнение. — Врач черкнул номер на бумажном квадратике.

Я так и не воспользовалась этим номером.

И даже в этом мае, растерянно глядя на сына, вернувшегося к построению песочного замка, я решила, что была права. Зачем продолжать копаться у Тома в голове? Есть ли у меня на это право? Пусть мальчик живет своей, для нас загадочной, жизнью. Мне же вместо бесконечных походов по клиникам следует просто быть ему поддержкой, любящей матерью. Зачем я разложила собственного сына на операционном столе и пытаюсь препарировать его мозги? Возможно, терпение и любовь совершат то чудо, которого не удалось добиться заботами о его психике.

Я принялась озираться в поисках мужа. Джерри вытянулся прямо на песке, недалеко от наших зонтиков, глаза закрыты, белый живот подставлен горячим лучам. Муж выглядел обманчиво ранимым и уязвимым, хотя было бы ошибкой поверить этому впечатлению. И все же мое сердце затопила лавина любви, стоило мне взглянуть на Джерри. Я знала, что ближе к вечеру он устроит очередную разборку Тому, а мне придется брать удар на себя, однако это не мешало моему чувству.

Появился Фергус. Его лицо было малиновым, словно он только что вернулся из бани. Сначала я решила, что он обгорел, а затем сообразила, что он стал багровым от возмущения.

— Я должен немедленно возвращаться домой, — процедил он, обращаясь ко всей компании.

Агент Фергуса прислал сообщение — телесериал, в котором актер занят уже много лет, снимают с экрана.




Глава 10


Вся наша компания сидела в гостиной, обсуждая удручающую новость. Джерри, наш безусловный лидер, начал так:

— Не может быть, чтобы ты ничего не подозревал раньше! Наверняка что-то указывало на подобный ход событий — какие-то оговорки, намеки.

Дети смотрели спутниковое ТВ на втором этаже, эпизод с Томом был давно позабыт.

Получалось, что последнюю неделю отпуска мы должны провести вообще без мужчин.

— Да ничего не указывало, черт их подери! Ни один член съемочной бригады не ожидал такой развязки! Козлы, негодяи проклятые! — Фергус, уже заказавший авиабилет на следующий день, стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Как это похоже на них! Актеры всегда узнают новости последними!

Вечерело, солнце проникало сквозь жалюзи и играло на дощечках паркета. Атмосфера в гостиной была натянутой. Глаза Мэд казались очень темными и тревожными на бледном лице; она вела мысленный спор сама с собой, подбирая аргументы в пользу отъезда вместе с мужем. И этот спор становился, похоже, все ожесточеннее, по мере того как раз за разом наполнялся джином с тоником ее стакан.

— Даже не знаю… — пробормотала она, делая щедрый глоток. — Я должна поехать с мужем. Надо только спросить Кольма, захочет ли он остаться. Пусть сам решает.

— Чинуши, нахлебники, гады! — все больше распаляясь, восклицал ее муж. Он вскочил с места и начал метаться по комнате. Солнечные зайчики, порой падавшие ему на лицо, заставляли его раздраженно морщиться.

Хотя я и сочувствовала Фергусу, мне было трудно подавить мысль, что в его поведении есть нечто нарочитое. Вот бы удивились его поклонники, застав своего любимца с таким перекошенным от ярости лицом! В движениях Фергуса, в том, как он шагал и размахивал руками, все казалось театральным, словно и здесь, среди друзей, он играл роль. Впрочем, кто их разберет, этих актеров?

Мне было также непонятно, с чего это Фергус решил сорваться домой. Ведь все решено и своим отъездом он ничего не исправит.

— Ты уверен, что тебе нужно возвращаться? — спросила я. — Ведь ситуация ясна, а за отдых уже уплачено. Съемок не будет, зато можно наслаждаться отпуском с друзьями, расслабиться и обо всем забыть. Не собираешься же ты вломиться в кабинет продюсера и устроить ему разнос? Вряд ли это заставит его пересмотреть решение.

— Не говори ерунды, Тесс. Я еду, и точка. Пусть знают, что я не буду сидеть сложа руки. Я в бешенстве! Нужно увидеться с агентом, выяснить, чья это затея. — Фергус едва не подпрыгивал на месте, стараясь втолковать мне свою точку зрения. — Проклятие, я девять лет снимался в этом сериале. Я — Честер Малоун, вся моя жизнь посвящена этому персонажу. Меня называют Честером таксисты, торговцы за уличными лотками, даже банковские служащие! — Фергус перешел на визг. — Я остался без работы! Кому я нужен?!

Я осторожно взглянула на Мэдди. Ее парализовал страх. Я знала, сколько труда и терпения подруга вложила в своего мужа, поддерживая, ободряя, вселяя оптимизм. Вся ее жизнь трещала сейчас по швам. Мне не хотелось, чтобы она бросалась за ним, словно покорная собачонка, зализывая его раны.

— Я поеду с мужем, — горько сказала Мэдди. — Я обязана. Я должна. Ему понадобится моя помощь, — твердила она как заклинание.

— Дорогая, — хмыкнул Фергус, — может, тебе лучше послушаться друзей и остаться? Нет смысла нам обоим погружаться в это с головой.

— Но, Фергус…

— Даже не спорь! — рявкнул он, наклонившись к жене. При этом из его рта вылетел сгусток слюны и угодил Мэдди на щеку. — Ты остаешься, это решено.

Мэд неуверенно посмотрела на меня, затем на Риту, даже не сделав попытку стереть слюну мужа со щеки. Та каплей двинулась вниз к подбородку. Мэд встала, качнулась и направилась к бару, где трясущимися руками налила себе новую порцию. Я видела игру Фергуса насквозь. Он старался выглядеть раздавленным ситуацией, отбрыкивался от помощи жены, без которой уже не умел обходиться, тем самым вынуждая ее самое принять решение, рвануться за ним, утешать и быть опорой. А ведь ей тоже необходима поддержка.

Честно говоря, в тот момент у меня было сильное желание влепить Фергусу пощечину. Пришлось напомнить себе, что я лезу не в свое дело. Мое вмешательство могло лишь усугубить ситуацию.

Рита, напротив, усмотрела в заявлении Фергуса лазейку, чтобы отдохнуть чисто женской компанией. Она подмигнула мне, затем повернулась к нему.

— Ты верно говоришь, Фергус. Зачем вам мучиться вдвоем? Я уверена, что скоро ты получишь новую роль, причем лучше прежней. Пусть Мэд и Кольм остаются, мы за ними приглядим. — Теперь Рита подмигнула Рики.

— Да, моя душечка, ты права, — закивал ее муж, открыв новую бутылку пива и погладив круглый живот.

— Значит, решено. — Тон Джерри дал понять, что он считает дискуссию оконченной. Он встал и подошел к бару, окинул взглядом бутылки. — А раз это последний вечер в полном составе, давайте выпьем коньяку. Все согласны?

Но даже коньяк, как бы хорош он ни был, не сумел поднять нам настроение. Мэдди, перебравшая джина с тоником, окончательно напилась, дело окончилось тихими всхлипами в кресле, в которое она забралась с ногами. Короче, час спустя мы все, унылые и подавленные, разбрелись по комнатам.

В постели я придвинулась ближе к мужу и обняла со спины.

— Надеюсь, сейчас твои мысли уже далеки от офиса?

— Прошу, не начинай сначала, Тесс. Мне надоели эти постоянные расспросы. — И хотя он не высвободился из моих объятий, поза его была напряженной. Будто я обнимала здоровенное полено.

Я не собиралась сдаваться, хотя и сильно при этом рисковала. Язык тела свидетельствовал о том, что мое упорство может дорого мне обойтись.

— Но я твоя жена, Джерри. Прошу, будь со мной откровенным. Ты такой закрытый. — Я мягко помассировала его плечи и шею. Я совершенно не думала о сексе, просто желала, чтобы муж расслабился.

Обычно в последнюю неделю отдыха, когда Джерри немного отпускало, у нас бывал неплохой секс, да и случался он чаще, чем обычно. Но в тот день я вовсе не жаждала любовных ласк.

Боже, наверное, я произвожу впечатление совершенно холодной особы, да? Будто единственное, что меня волнует, — психологическая атмосфера. Это не совсем так. У нас с Майклом в сексе все было чудесно. Ярко, страстно. Зато с Джерри… спальня была просто спальней, а секс — рутиной, которая иногда преподносила приятный сюрприз, хотя и крайне редко. Даже в те годы, когда Джерри еще не был с головой погружен в работу, секс случался лишь от случая к случаю. Мне это даже нравилось, хотя порой и вызывало чувство вины. Словно мы не такие, как все молодожены. А уж если послушать Риту, которая на протяжении многих лет получает несказанное удовольствие в объятиях мужа, мы с Джерри просто ледышки.

Наверное, смерть Майкла забрала с собой и какую-то часть меня. Часть страстную и пылкую.

— Отстань, Тесс. — На сей раз Джерри сбросил с себя мою руку, хотя и не грубо. — Сама знаешь, расслабляться я начну лишь с завтрашнего дня. А сегодня я очень устал. Сначала перелет, потом этот жаркий пляж. Давай спать, дорогая. — Он коротко поцеловал меня и натянул простыню до самых ушей.

Наутро, оставив Джека, Тома и девчонок барахтаться в бассейне под присмотром Джерри и Рики, мы, три подруги, отправились провожать Фергуса до самолета. Аэропорт Перпиньян оказался очень небольшим и малолюдным, что само по себе было подарком. Не пришлось долго бродить в поисках кассы, натыкаясь на толпы туристов. Здесь отсутствовали барьеры между залом досмотра и залом прилета, а взлетная полоса виднелась из половины окон здания. Путь от такси до самолета занимает в таких аэропортах не более пяти минут. Всегда бы улетать на тех же условиях! Наверное, лет пятьдесят назад именно так и выглядел любой аэропорт. Никаких циклопических построек, бесконечных толп, указателей и табло, стоек, десятков лент для багажа…

Регистрация на рейс заняла буквально две минуты. Девица за конторкой просто проверила список, забрала багаж Фергуса и предложила немного посидеть в ожидании посадки. Я вспомнила, как мучительно регистрировалась на рейс двое суток назад. Вот вам и членская карта! Никаких привилегий, увы.

Мы направились к миниатюрному прилавку, за которым готовили кофе. Тогда-то и случилось то, чего мы никак не ждали. Мэдди неожиданно насупилась и заявила:

— Я тоже полечу. Мне плевать на ваши доводы, я отправляюсь с мужем. — Она метнулась обратно к стойке регистрации, прежде чем мы успели захлопнуть разинутые рты.

Вернее, изумилась только Рита. Я-то как раз ожидала такого поворота событий.

— А как же твои вещи? — спросила я, нагоняя подругу.

— Но вы же потом все привезете, правда? — Глаза Мэд пылали какими-то трудно определимыми эмоциями.

Что с ней творилось? На мгновение мне показалось, что взгляд Мэд полон страха. Но чего она опасалась? Я не собиралась ее отговаривать — пусть летит, если хочет. Но к чему эти страсти? Неужели Мэд боится оставаться с нами? Почему? Мы-то с Ритой полагали, что без Фергуса Мэдди наконец расслабится.

Кольм, некоторое время наблюдавший за матерью, тоже подошел к стойке.

— Тогда я тоже лечу, мам.

Если Мэд и слышала, то никак не отреагировала на это заявление.

— Тесс, — убежденно заговорила она, не оборачиваясь ко мне, — с моим отъездом вы ничего не потеряете. Да и что мне тут делать? Можно подумать, я никогда на море не была! — Мэдди принялась заполнять бумаги.

Фергус Григгз, который ходил в туалет, присоединился к нам. Заметив, что жена оформляет еще один билет, он хмыкнул, ослепительно улыбнулся мне и Рите и ухватил жену за локоть.

— Прошу нас извинить, девочки. Мы отойдем на минутку.

Я видела из-за его спины, с каким отчаянием заглядывает ему в глаза Мэдди, как безвольно висят ее руки вдоль тела, дрожат губы.

Подмышки Кольма взмокли, хотя в аэропорту вовсю работали кондиционеры. Вид у парня был потерянный. Мне стало его так жаль, что захотелось погладить по голове.

— Не волнуйся, милый, ситуация прояснится.

— А я и не волнуюсь, — буркнул он, не сводя глаз с родителей.

Я заметила, что Мэд нахмурилась и уперла руки в бока. Это было что-то новенькое. До сих пор подруга разве что умоляла мужа принять ее точку зрения, но сейчас она явно желала проявить характер. Она решила во что бы то ни стало лететь с ним.

Григгзы вернулись.

— Рита, Тесс, надеюсь, мы не испортим вам отпуск своим внезапным отъездом, — сказала Мэдди с виноватой улыбкой. — Понимаю, свинство с моей стороны просить вас тащить обратно еще и мои шмотки…

— И мои! — пискнул Кольм пронзительно, тотчас напомнив мне этим Пятачка.

— Не беспокойся, дорогая. — Я покачала головой. — Мы обо всем позаботимся. — Из головы никак не шло выражение паники, которое я видела в ее глазах совсем недавно.

— Мне так жаль, что я испортила…

— Прекрати извиняться, ради Бога! — не выдержала Рита. Она порывисто обняла подругу, так что хрупкая фигурка Мэд потонула в ее мясистых лапах.

Рита всегда выражала свои чувства тактильно — обнимала, чмокала в щеку, похлопывала по плечу и постоянно влезала в чужое личное пространство. Кому-либо еще я бы этого не позволила, но Рита была столь искренним существом, что ее объятия приносили лишь чувство комфорта.

— Спасибо, девочки. — Растроганная, Мэд шмыгнула носом. — Вы позванивайте время от времени, я буду рада услышать о том, как вы отдыхаете.

— Так что насчет меня? — Голос Кольма был похож на шелест травы.

Мэд повернулась к сыну так резко, словно лишь сейчас очутилась в аэропорту.

— Тебя? А… да, конечно. Фергус, что скажешь?

Фергус раздраженно закатил глаза.

— Если бы мои родители брали меня отдыхать в столь чудесные места, как Коллиур, я бы не ныл, что хочу уехать. Не можешь отпустить мамочку, за чью юбку привык все время прятаться?

Кольм густо покраснел, а Мэдди бросилась на защиту:

— Не доводи его, Фергус. Лучше благодари Бога, что послал тебе такого сына! Он не балуется травкой и не принимает наркотики, не шляется по ночам. Не какой-нибудь бездельник, который с малолетства попадает в дурную компанию. Лучше радуйся, что Кольм нас любит, а не презирает, как некоторые современные подростки. А каким ты был в шестнадцать?

Фергус, чья шея покрылась малиновыми пятнами, в изумлении смотрел на жену. Он уже было открыл рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но подумал, очевидно, что выяснять отношения на публике нелепо, и снова сомкнул губы. Под настойчивым взглядом жены Фергус вытащил из кармана бумажник, подошел к конторке и глухо сказал:

— Еще один билет до Дублина.

Спустя полтора часа я и Рита, простившись с Григгзами, забрались в «крайслер-вояджер». Рита поправила обтягивающую майку из черной лайкры, завела мотор и вырулила в сторону хайвея.

— Ну, как тебе происходящее? Что скажешь? — спросила она. — Мэд была ужасна. Жалкое зрелище! Без мужа она могла наконец расслабиться, но вновь предпочла роль верной собачонки.

— Ладно, перестань, все не так ужасно, как ты расписываешь.

— Неужели? — Рита цинично подняла правую бровь и взглянула на меня.

— Хорошо, все ужасно. И Фергус невыносим. Ты довольна?

— Ха! Америку открыла, мисс Конгениальность!

Я только вздохнула. Защищать мужа Мэдди у меня не было причин, однако и поливать его грязью за глаза я не желала. Здравый смысл подсказывал, что у каждой монеты две стороны. Осудить просто, так же как и оправдать, — было бы желание. Но ведь мир не черно-белый.

— Давай не будем о Фергусе, — буркнула я, заработав за лояльность еще один возмущенный взгляд в свою сторону.




Глава 11


Несколько минут мы молчали, и в душе у меня стало просыпаться чувство вины.

Я была не слишком внимательной подругой для Мэдди в последние годы. Возможно, это было ошибкой.

Я умело оправдывала себя, отмахиваясь от ее очевидных проблем. Варилась в котле повседневной жизни, терпела неуемный трудоголизм Джерри, занималась устройством быта, мирилась с этой рутиной, пока она не засосала меня настолько, что я перестала замечать чужие трудности.

Конечно, «Аркадия» — огромный дом, и уход за ним требует времени и сил. Но оправдывает ли это мое равнодушие к подруге?

Пока я смотрела в окошко машины на чудесную майскую природу Франции, в памяти вставал образ Мэдди, худющей, измученной и несчастной, в коротком сарафанчике на костлявых плечах. Я была эгоистичной, думала я. Весь последний год я ни разу не позвонила Мэд сама, а ее звонки не вызывали у меня энтузиазма. Разумеется, довольно трудно проявлять живое участие в жизни той, кто постоянно спрашивает советов, но никогда им не следует. Однажды сдаешься и перестаешь воспринимать ее жалобы всерьез.

И все же что я за подруга, если не замечала очевидного? Жизнь Мэдди вступила в кризисную фазу, а я даже не слушала ее откровений!

Да, я плохая, ужасная подруга!

— Может, вечером позвоним Мэдди? — спросила я жалобно.

— Думаешь, это хорошая мысль? — Рита кинула на меня внимательный взгляд.

— Даже не знаю. Дать Григгзам время самим разобраться с проблемами?

— Да.

— Тогда позвоним на следующей неделе, как считаешь?

— Решено. — Рита кивнула.

— Все-таки между Мэд и Фергусом что-то происходит, — задумчиво сказала я. Рита хмыкнула и прибавила скорость. — Даже не знаю, что все это значит. С самого начала она была какая-то нервная, а под конец вообще расклеилась. Я никогда не видела Мэдди в таком состоянии. Она ничего тебе не рассказывала?

Рита покачала головой:

— Ни черта! Но тут дураку ясно: что-то не так. Да еще ее худоба… я знаю, что сама вешу больше коровы, так что не должна осуждать подругу, но все же… — Рита резко перестроилась, так что меня даже бросило на дверь, а затем обратно к ней.

Черная майка Риты чуть задралась над юбкой, вывалив толстый валик живота.

— Ладно тебе! Разве вес в нашем возрасте так важен? — попыталась отшутиться я. — Нашлись молодухи!

— Может, и не важен. Хотелось бы в это верить. И все же… желала бы я весить столько же, сколько ты, Тесс… — Рита судорожно вздохнула.

— Нет, ты ошибаешься. Ведь это означает отказ от чипсов, булочек, шоколада — всего того, что ты так любишь. Ты готова на такие жертвы? — Неожиданно для себя я произнесла эти слова довольно резко и оттого смутилась. — То есть… прости. — Я коснулась ее плеча. — Не стоило говорить в подобном тоне. Я не хотела быть грубой. Ты не обиделась?

— Какие обиды? — Рита вновь бросила машину влево, обгоняя какой-то пикап. — Ну и движение! Ты лучше пристегнись. — Она крепче ухватилась за руль, словно он мог вырваться и выскочить в окно.

Я чуть убавила поток холодного воздуха, идущего из кондиционера.

— Между нами… я ненавижу садиться за стол. Когда вижу свою тарелку с полезной пищей, хочется удавиться. Очень тяжело есть салат, когда окружающие впиваются зубами в свиную рульку! И какой от такой выдержки толк? Джерри едва ли замечает мои усилия, тогда как твой муж обожает тебя, сколько бы ты ни весила. Такое ощущение, что он видит твою внутреннюю сущность, а не внешнюю оболочку.

— Может быть. Но я-то эту оболочку вижу! Жаль, я не родилась в шестнадцатом веке, когда пышные дамочки были на пике моды!

— Н-да, не повезло. — Я засмеялась, затем нахмурилась. — Но ведь и сейчас ты не поменялась бы телом с нашей Мэдди?

— Тесс, ты говоришь ужасные вещи. Мэд выглядит ходячим скелетом! — Рита поджала губы. — Когда вернемся домой, Бог мне свидетель, я потащу Мэдди к врачу, даже если мне придется ее связать.

— Я тебе помогу. Пойдем втроем. Она вообще ничего не ест, ты заметила? Завтракать не стала…

— Значит, решено: ведем ее к врачу. А как насчет… — Рита понизила голос, — насчет выпивки?

— Даже не знаю, что сказать. Может, это не наше дело? Как думаешь, не позвонить ли ее сестре? Ведь это скорее семейная проблема?

Сестра Мэдди с мужем и дочками-двойняшками жила в Лос-Анджелесе уже тридцать лет. За это время они лишь дважды приезжали в Ирландию. Ни Рита, ни я с сестрой Мэдди знакомы не были.

— Не стоит пороть горячку. Может, она вовсе не спивается, а мы зря гоним волну. — Я поморщилась от изобилия простецких фразочек, но с общей мыслью была согласна. — Своим вмешательством мы можем настроить Мэдди против нас. Она никогда не простит нам звонка сестре, вот что! Да и не так сильно она напивается. Не валяется же под забором, правда?

— Да, но пьет помногу и часто.

— Н-да. — Рита задумчиво помолчала. — Не возражаешь, если я включу радио? Вернемся к этому разговору позже. Я посоветуюсь с Рики.

Она немного пощелкала кнопками, пока не нашла какую-то французскую волну, похожую на родную Лайт-эф-эм. Эфир наполнился умиротворяющими звуками какой-то лирической баллады.

Я еще раз нажала на кнопку, чтобы вернуть на дисплей изображение часов. Мы съехали с шоссе и теперь катились по какому-то городку, улицы которого словно сошли с рекламных открыток: толстоствольные деревья вдоль проезжей части, могучие, зеленые; прилавки магазинов, выставленные наружу и заваленные разной всячиной — от украшений до посуды и книг об отдыхе на юге Франции. Далеко впереди убегали вдаль зеленые холмы, подернутые маревом дрожащего от жары воздуха. Чем дальше, тем выше становились горы, словно выглядывая друг из-за друга, пока не превратились в отвесные склоны Пиренеев. За городом, домами и церквушками, невидимое для глаз, раскинулось море.

Я размышляла над нашим последним с Ритой диалогом. Значит, вес и внешность не имеют особого значения, когда твои дети готовы вступить в самостоятельную жизнь? Возраст позволяет более лояльно относиться к собственным недостаткам? Подобная мысль была для меня новой. Я маниакально следила за тем, что ем, знала назубок калорийность любого продукта и могла на глаз определить вес порции. У меня были собственный стилист, личный косметолог и тонны средств по уходу за лицом и телом. Сыворотки, кремы и лосьоны не умещались на трех полках в ванной комнате. Но разве жена солидного бизнесмена не должна тщательно следить за своей внешностью?

«Следить за внешностью» означало для меня выглядеть на уровне, быть конкурентоспособной. Встречая женушек коллег Джерри, с которыми я порой ходила по магазинам и болтала в кофейнях, я не просто обменивалась с ними приветствиями и банальными фразами, но и пристально оценивала их внешний вид. Ясное дело, что меня тоже рассматривали с пристрастием. Каждая из нас борется со временем, старается выглядеть моложе своих лет, компенсирует отсутствие былой свежести элегантностью и ухоженностью. Малейшее пигментное пятнышко на руке, крохотная ниточка, выбившаяся из шва, седой волосок, чуть покосившийся на плечах жакет — все становится предметом оценки.

И когда я превратилась в такого сноба? Почему чужие недостатки стали придавать мне сил и уверенности в себе?

Зачем мы, женщины, постоянно соревнуемся? Разве за победу положен приз? Или награду получают наши мужья, которым завидуют их коллеги? «Твоя жена еще ого-го, а моя совершенно перестала за собой следить» — так, что ли? И ради этого весь сыр-бор? А может, мы пытаемся хоть немного удержать молодость, стремимся быть похожими на современных моделей и актрис? Но возможно ли это?

Майкл обожал свою Терезу любой, принимал все недостатки — робость, смущенно опущенные плечи, отсутствие горделивой осанки и прически «волосок к волоску». А кто обожает ухоженную Тесс, которая следит за весом, внешним видом, манерой говорить?

Рита прибавила газу, въехав на круговой перекресток, столь любимый французскими дорожными службами. Меня бросило в сторону.

— Прости. — Она чуть притормозила. — Хочешь знать, о чем я думаю? — Ответить я не успела, потому что Рита не сделала паузы и не взглянула на меня. — Фергус забыл о том, что он свободный актер. Он вцепился в свой сериал и забросил поиски. Думаю, он считал, что это «мыло» будет длиться еще лет тридцать, до самой его пенсии. А ведь критики давно твердили, что сериал выдохся, что сценарий высосан из пальца.

— Слушай, Рит, тебе не кажется, что твои нападки на Фергуса чрезмерны? Тебя раздражает в нем все. А ведь он сейчас расстроен, и у него есть на это причина. — Я вздохнула, подумав, что защищаю человека, к которому сама не испытываю теплых чувств. — Впрочем, ты права. Реакция Фергуса не выглядела натуральной. Словно он давно ждал подобной развязки, а теперь имеет возможность сыграть трагическую роль.

— Да, его нервозность была явно наигранной. — Рита притормозила у знака «Уступи дорогу» и подождала, пока сбоку вырулит внедорожник. — Не думала, что ты тоже это заметишь…

Она смотрела на меня прищурившись, словно взвешивая «за» и «против», тронула машину с места и выпалила:

— Вот что я скажу! Думаю, у Фергуса роман. И кажется, Мэдди об этом знает. Вот почему она была сама не своя.

— Рита! Роман у Фергуса? С чего ты взяла? — Я громко рассмеялась, давая понять, что считаю предположение Риты нелепым. — Это же Фергус, подруга! Кому он нужен?

— Почему нет? На каждый товар, ты же знаешь… К тому же Фергус — профессиональный актер. Поразить наше воображение он никогда не пытался, но с посторонними наверняка умеет быть душкой.

— Да, но ведь… — Мне все еще казалась невозможной мысль, что эгоистичный, даже злой Фергус может привлечь к себе какую-нибудь женщину, кроме бедняжки Мэдди. — Ты говоришь об измене с такой уверенностью, словно у тебя есть доказательства.

— Увы, нет. Я просто чувствую, что права. — Рита прижала ладонь к груди. — И мне кажется, что Кольм тоже подозревает или знает о романе отца. Ты же заметила, как он смотрит на родителей. Словно побитый пес. Как будто умоляет не расходиться. Бедный мальчик!

— Ты смотришь слишком много сериалов, — фыркнула я.

Всем была известна преданность Риты долгоиграющим «мыльным операм».

— Ну и что? В сериалах есть сюжет, пусть и предсказуемый. — Затем она бухнула: — А как бы ты себя вела, если бы узнала, что Джерри ходит на сторону?

— Не знаю.

Рита наморщила нос.

— Рит, ну что ты, в самом деле? Чтобы Джерри завел любовницу? Да у него нет времени даже на жену!

— При желании время найдется. А твой Джерри — мужчина привлекательный.

Сердце испуганно сжалось.

— Рита! Ты что-то знаешь?

— Да ты что? Просто тренирую воображение. Почему-то — может, в силу возраста — я частенько спрашиваю себя, как отнеслась бы к измене мужа. Ведь ты знаешь мужиков. Седина в бороду, бес в ребро. Кризис среднего возраста, попытка доказать себе, что в жилах все еще течет кровь, а не кисель. Мужикам хочется знать, что они могут иметь успех у юных девиц, слышать от них, что мы, жены, попросту их не ценим, и прочую чушь. — Рита вздохнула. — Но, слава Богу, пока я не встречала ни одной молоденькой юбки, которая запала бы на Рики Слитора, в этих его смешных свитерочках, обтягивающих пузцо, на его лысину и манеру почесывать уши. — Она расхохоталась.

— А как насчет денег?

Смех оборвался.

— Вот именно: «как насчет денег»… Деньги превращают нелепых старичков в красавцев, это так. — Тут лицо Риты просияло. — Но мой Рики привык к семейному комфорту, обожает наших дочек.

— Точно. Тогда почему ты вообще стала думать на тему измены?

— Началось с Мэд и Фергуса, остальное — дело неуемного воображения.

— А, тогда ладно.

Машина мягко подпрыгнула на «лежачем полицейском». Я смотрела на здоровенную муху, стукнувшуюся о лобовое стекло и теперь пытающуюся прийти в себя.

Сказать по правде, я все же порой думала о возможной измене мужа. А иногда в голову приходили еще более крамольные мысли — например, не вышла ли я замуж за Джерри по расчету? За его деньги, положение, за возможность жить в «Аркадии», например. Но мне на выручку являлась спасительная мысль — наше сближение произошло само собой, и ни один из нас двоих не подталкивал другого к мыслям о совместной жизни. Мы просто подходили друг другу, и все. Как два человека, которые встретились в трудный момент. Мог ли Джерри мне изменить? Не знаю.

— Что касается возможного романа моего мужа, — вновь заговорила я, — то я порой об этом думала, но как-то… не всерьез, что ли? Я настолько погружена в бытовые проблемы, что мне трудно представить, будто однажды все может измениться.

— Я считала, что мы закрыли эту тему, — недоуменно сказала Рита. — Я что, навела тебя на дурные мысли?

— Да нет. — Пожалуй, это был не самый искренний ответ. — Но ведь ты начала тему, а потом как-то резко свернула. Нельзя бросить камень в воду и надеяться, что не пойдут круги.

— Нельзя. — Рита усмехнулась.

— Ладно, давай не будем об изменах. Нехорошая тема.

— Я давно молчу. Это ты завела все по новой.

— Тогда предложи другую тему. А то осадок остался.

— Не принимай мои слова близко к сердцу. Просто у меня дурное настроение. Ускользнул шанс раскормить Мэдди до слоновьего размера. А я уже планировала соблазнять ее круассанами! Ладно, попробую после отпуска, через месяц.

Мы проехали очередной круговой перекресток.

Еще утром мне бы и в голову не пришло, что подавленное состояние Мэд может быть связано с гипотетической изменой мужа, но теперь, когда Рита разобрала все по косточкам, идея казалась вполне логичной. Актеры — люди творческие. Им постоянно требуется восхищение посторонних. Отсюда недалеко до романа на стороне.

Мэдди сама частенько рассказывала нам, какие свободные нравы царят в актерской среде. Иногда она заезжала к мужу, когда он был на съемках, хотя Фергус этого не одобрял. Мэд говорила, что участники любой съемки ведут себя друг с другом довольно фривольно, женщины позволяют мужчинам шлепки по заднице, расхаживают в белье, некоторые ведут себя даже вульгарно. Возможно, для актеров это способ выделиться, подняться выше условностей и даже закрутить роман с кем-то выше рангом (чем не вложение в собственную популярность?). Мне всегда казалось, что Мэд повествует о нравах богемы с легким сердцем, но могу ли я знать наверняка? Возможно, она ездила на съемки с целью пошпионить за мужем?

Если у Фергуса роман, то его любовницей с большой долей вероятности может оказаться какая-нибудь актриса.

Вечером Рита, Рики и Джерри устроились за столом в гостиной, планируя поиграть в покер.

— Ты с нами, Тереза? — спросил Рики, выдохнув в мою сторону клубы дыма.

Я колебалась. Покер мне не слишком нравился. Наверху Джек, Китти, Кэрол и Эллис одевались для выхода в город. Они заранее разогревались какой-то тяжело бухающей музыкой. Двенадцатилетняя Патриция и Том были снаружи у бассейна. Мой сын плавал, а Пэт лениво перебрасывалась с ним короткими фразами. В окно было видно, как красиво подсвечено дно бассейна.

— Ну, Тесс, ты решила? — спросил Джерри нетерпеливо. — Решайся, старушка!

Я ненавидела, когда он так меня называл, и муж знал об этом. Он на два года моложе меня, и это до сих пор внушает мне ужас.

— Нет, я не буду играть, — довольно резко ответила я. — Лучше прогуляюсь.

— Не забудь намазаться репеллентом! — посоветовала Рита, распечатывая свежую колоду карт.

Снаружи было так тихо, что до меня, казалось, даже долетал шорох моря. Ш-ш, ш-ш… Наступающая ночь благоухала смесью разогретого на солнце газона, хвои и легкого аромата флоксов с соседнего участка. Луна на небе была словно надкушена с одной стороны. Над морем стразами рассыпались звезды.

Вниз по холму светился Коллиур, ожерелье огоньков дрожало и подмигивало. Когда я была маленькой, мать объяснила мне причины этого явления — вибрация пыли в воздухе, какие-то атмосферные тонкости, не помню точно. В общем, нечто не слишком романтичное. Мама относилась к тому типу людей, которые имеют довольно избирательную память. Они не способны запомнить фамилию соседа, с которым десять лет здороваются каждое утро, зато дословно цитируют прочитанное давным-давно в журнале «Ридерз дайджест» или услышанное по радио.

По спине прошла волна мурашек. Я накинула на плечи тонкий кардиган. Что за дурное предчувствие владеет мной весь день? Неужели меня так расстроил странный отъезд Мэд? Или прохладная отстраненность мужа? Перспектива провести последнюю неделю отпуска с одной лишь Ритой?

Я закрыла глаза, вслушиваясь в окружающий мир. Отсутствие шума было чуть ли не полным, и это почти оглушало. Тишина стояла плотная, густая. Даже голова закружилась, словно меня погрузили в невесомость.

Открыв глаза, я бросила взгляд в сторону бассейна. Том плавал на спине, едва двигая ногами. Затем оглядела наше съемное жилье. Дом был добротным и даже красивым в свете луны и звезд. Свежие деревянные рамы источали тонкий запах сосны.

Мне было комфортно здесь, но совсем не так уютно, как в «Аркадии». Я до такой степени скучала по родному дому, что даже собственные теплые чувства к французскому коттеджу воспринимала как предательство. Тоска была какой-то животной, почти физической. Словно «Аркадия» звала меня обратно, в Ирландию.

Стыдно признаться (вас удивит, если не заставит брезгливо поморщиться, мое признание), но именно тем вечером я осознала: я люблю своих детей, мужа, отца и друзей, но привязанность к ним никогда не будет такой безусловной и всепоглощающей, как любовь к «Аркадии».

Словно родной дом был самым близким мне существом.




Глава 12


Если бы я была настоящим, преданным другом Тесс, сегодня я думала бы только о ней, а не о собственных проблемах. Но я способна думать только о Фергусе — сейчас весь остальной мир кажется мне призрачным, далеким и совершенно чужим. Я успокаиваю свою совесть, твердя про себя, что в нынешнем моем состоянии едва ли сумею оказать Тесс достойную поддержку.

Впрочем, ведь и она мне не звонит, правда? И меня нельзя обвинить в черствости: узнав о том, что произошло, я отправила Терезе сочувственное письмо на электронный ящик и послала эсэмэску. Даже дала ей ссылку на книгу «Как обрести спокойствие», хотя лично мне она не помогла. Увы, это большее, на что я сейчас способна. Могу еще разве что свечку поставить за здравие.

Когда Рита узнает новые подробности о проблемах Терезы и Джерри, она сразу свяжется со мной. Или мне позвонить Тесс самой?

Но я не могу заставить себя даже посмотреть на телефон. И что в нем такого страшного? Ведь это просто техника для коммуникации. Однако я обхожу трубку стороной, по большому кругу, стараясь даже не смотреть в сторону белых кнопочек на черном пластике. Особенно когда думаю о Тесс. Замкнутый круг какой-то! Чем более виноватой я себя чувствую за то, что не звоню, тем труднее мне набрать номер. И тем сильнее чувство вины. Телефон взирает на меня со стены с немым укором, словно пластиковый судья.

Я заставлю себя позвонить Тесс. Вечером. Чего бы мне это ни стоило! Тогда она уже будет знать, какое их с Джерри ожидает будущее. К тому же после шести звонки дешевле, да. Надо быть бережливей.

А наша Рита — молодец! Вот уж кто настоящий друг! Из нас троих она самый отзывчивый человек. Уж точно более чуткий, чем я. Преданная, добродушная Рита, готовая прийти на помощь раньше, чем ее позовут…

Жаль, но наш тройственный союз потихоньку распадается. Наша дружба уже не та, что была когда-то.

Нет, я не должна думать о том, что мы пойдем каждая своей дорогой. Я надеюсь, что все будет хорошо и есть те, кому я дорога и кому небезразлично происходящее со мной.

Впрочем, о чем это я? Может, и лучше, что мы Ритой и Тесс немного отдалились друг от друга. Я же вижу, с какой жалостью они смотрят на меня! Ненавижу эти взгляды! Будь мы сейчас ближе, эти две уже принялись бы копаться в моей жизни, советовать, лезть в Душу…

Господи, как же мне погано! Я так стараюсь держаться, но на это уходят последние силы. Подругам не понять, каково мне. Я близка к мысли, что алкоголь сейчас — мой единственный друг и защитник от жестокой реальности.

Вот уж не думала, что сама, лично, признаю это. Конечно, я еще не спилась и даже не близка к этому. Что бы мне ни говорили, я знаю, что не алкоголичка! Врачи, подруги — все они ошибаются. Ведь я не ползу до дома из бара на карачках, не сажусь пьяной за руль, не падаю лицом в салат и не становлюсь агрессивной в подпитии. Я просто снимаю спиртным стресс. Поверьте, я не пью до шести вечера! То есть почти никогда не пью. Я не спиваюсь, Богом клянусь.

И где же этот Бог, когда он так мне необходим? Я бы не прочь сейчас ухватиться за любую, пусть самую непрочную, соломинку, даже за религию, но отчего-то из души прет такой цинизм, что это становится невозможным.

Каждый раз, подумав об этом, я хватаюсь за стакан. Иногда я делаю это сознательно, с этакой горькой усмешкой, махнув рукой на все. Чаще это выходит словно помимо моей воли, а если я пытаюсь остановиться, в груди начинает полыхать настоящий пожар, испепеляющий то малое, что там еще осталось.

Последнее время я живу на чае и тостах. Сейчас, сидя в кресле в гостиной, я имею возможность наблюдать целую батарею немытых чашек и тарелок. Они громоздятся на столе и даже на подоконнике. Когда чистых тарелок не остается, я беру пиалки и миски из подарочных наборов, что годами пылились на полках. Когда я встаю, чтобы взять из шкафчика стакан, под ногами хрустят крошки.

Вроде прошло всего две недели. Неужели? Порой мне кажется, что в подобном вакууме я существую уже целую вечность. Время словно остановилось, вытянулось как жвачка.

Когда-то эта кухня выглядела уютной и чистой. Конечно, кое-что можно было усовершенствовать, но в целом деревянные шкафчики, когда-то модные, смотрелись очень мило. Сейчас я бы с большей радостью пялилась на полированную поверхность из нержавейки. Да, я бы убила за нержавейку!

Впрочем, что это я? Мне глубоко безразлично, из чего сделана моя кухня. Даже если бы она была из картона, что бы это изменило? Теперь она была бы столь же запущенной и грязной, как и любая другая. У меня сейчас нет ни сил, ни желания что-либо менять. Да и зачем? Ради кого? Не ради себя же?

Я отправила Кольма к своим родителям на летние каникулы, надеясь, что подальше от меня ему будет лучше. Еще месяц, и начнется учеба в колледже, а бедняге надо отдохнуть. Да и мне сейчас без него легче. Он так смотрел на меня, когда слонялся поблизости! У него в глазах я видела мольбу и жалость, и это вызывало во мне лишь раздражение. Для нас обоих его отъезд лишь к лучшему.

Мы плохо спали, вернувшись из Франции. И я и Кольм. Я слышала, что ночами он мечется по комнате или стучит пальцами по клавиатуре компьютера словно безумный. Это могло длиться часами, и к тому времени, когда он ложился спать, я уже скрежетала зубами. Сын совсем перестал общаться с друзьями в реальной жизни. Он словно прирос к своему ноутбуку, стал одной из его запчастей. Это тоже стало одной из причин, по которой я отправила его в Корк. Там Кольм хотя бы будет дышать свежим воздухом, а многочисленные родственники не позволят ему круглые сутки проводить у монитора.

Конечно, он не хотел ехать. Мы даже поругались, причем непривычно, едва сдерживая ярость. Хотя потом мы и помирились, мне никогда не забыть, что в запале сказал сын. То есть я бы и рада забыть, но не могу.

Когда я предложила Кольму на две недели поехать в Корк, чтобы мы с Фергусом могли наедине решить наши проблемы, сын по-настоящему психанул. Другого слова мне просто не найти.

Обычно он такой тихий, даже забитый. Увлечение компьютерами превратило его в серую мышку, которая не видит жизни дальше жидкокристаллического экрана. Он не болтлив. Все время молчит. Он никогда не возражает, а если такое и случается, то не отстаивает свое мнение. Поэтому его неожиданный срыв стал для меня настоящим шоком.

Нет, давайте я расскажу по порядку.

Мы были в гостиной. Я делала вид, что прибираюсь, хотя уже третий раз стирала пыль с одного и того же кубка, сама того не замечая. Этот кубок (точнее, китайская ваза) — приз, который Фергус выиграл в местном чемпионате по гольфу. Вся комната заполнена вещами мужа. Здесь громоздятся его спортивные призы, грамоты в рамках, подарки его родителей и поклонников, любимые фотографии со съемок. Все буквально дышит Фергусом. Когда я дотрагиваюсь до этих вещей, мне кажется, что я касаюсь мужа.

— Кольм, у меня родилась неплохая мысль, — начала я довольно оживленно.

— Да? — Он даже не оторвал глаз от дисплея ноутбука.

— Надеюсь, ты не станешь спорить, что обстановка в доме довольно напряженная.

— И?.. — Кольм продолжал пялиться в монитор.

— Может, перестанешь печатать хоть на минуту и послушаешь, что говорит мать?

— Я занят.

Я вышла из себя и резко выдернула вилку ноутбука из розетки. Кольм продолжал сидеть за столом, пальцы на клавиатуре, глаза уставлены в погасший монитор. Он молчал.

— Зачем ты это сделала, мама? — тихо спросил сын.

— Я хотела с тобой поговорить, а ты не слушал.

— Я слушал.

Я заметила, как на секунду сжались его кулаки, затем пальцы безвольно упали на клавиши. Чувствуя, что перегнула палку, я попыталась вернуться к беззаботному тону, который выбрала немного раньше:

— Так вот. Может, тебе пожить какое-то время у бабушки с дедушкой? Они будут тебе рады. А я тебя заберу, когда все устаканится. Мы…

Я не закончила, потому что Кольм внезапно вскочил и направился ко мне с пылающими глазами. Мне даже показалось, что он хочет меня ударить, но сын остановился рядом со мной, заглянул мне в глаза и вдруг начал стучать кулаками по столу, куда придется. Он ничего не говорил, просто лупил изо всех сил, и это было страшно.

Стол прыгал под ударами, крышка ноутбука захлопнулась.

— Твой лэптоп! — взвизгнула я. — Ты можешь его повредить!

— К черту лэптоп! — Лицо Кольма, повернутое ко мне, было перекошено, как страшная африканская маска, рот распахнут, ноздри раздуты. — К черту! К черту! К черту!

Он орал, а я смотрела на него в ужасе. Я не могла сдвинуться с места, словно мои ноги приросли к полу. По щекам сына побежали потоки слез, но по крайней мере он прекратил дубасить по столешнице.

— Если не хочешь, можешь не ехать, — пролепетала я. Голос дрожал, поэтому я заговорила быстрее: — Это было просто предложение, я не думала…

— Да ты хотя бы слышишь себя со стороны, мама?! Ты видишь себя? Когда ты в последний раз смотрела в зеркало? — Слезы продолжали литься, но страшная маска, подергавшись, исчезла. Кольм пытался взять себя в руки, хотя ему это не удавалось. — Неудивительно, что папа ушел! Я не виню его. И хотя он не предлагал этого, но я бы с радостью сбежал вместе с ним. Я бы уехал к нему сегодня же! Ты и от меня хочешь избавиться, да? Вот и хорошо! Я даже рад!

Он резко наклонился ко мне, и я подалась назад.

— Все не так, как ты говоришь…

— Нет? Не так? — Кольм наступал на меня. — Это ты вынудила его уйти. Теперь наступил мой черед, да? Вот и хорошо! Надеюсь, теперь ты счастлива.

Даже не знаю, как мне удалось сохранить хладнокровие и не разреветься.

— Спасибо за поддержку, Кольм. Ты не прав, я отнюдь не счастлива. Забудь о поездке, делай что хочешь. — Я шагнула в сторону. — Я поднимусь к себе и буду признательна, если в ближайшие несколько часов ты не будешь ко мне лезть.

Я доковыляла до лестницы, с трудом поднялась по ступеням и завалилась на постель. Я была так потрясена случившимся, что не могла даже плакать. Никогда не видела Кольма таким! Мне пришло в голову, что, может, он принимает наркотики?

Затем я услышала его шаги на лестнице. Он остановился у двери, тихо поскребся.

— Мам? — Голос был испуганным, почти детским.

Я не ответила, потому что не знала, как себя вести.

— Мама? — Голос стал настойчивее.

— Да?

Дверь чуть приоткрылась. Лицо Кольма было мокрым от слез, но дорожки постепенно просыхали. Я смотрела на сына. У него всегда были проблемы с кожей, да и стресс последних дней сделал свое дело. Воспаленные прыщики ярко выделялись на бледном, зареванном лице с красными веками.

— Прости, мам. Я знаю, что тебе сейчас нелегко. Мне нужно было сдержаться. Ты простишь меня? Я не хотел.

— Знаю, Кольм. — Откуда мне было это знать? Я видела какое-то новое выражение в его глазах, незнакомое, отчужденное. Может, это был страх. Да, точно, страх.

Мне стало его жаль. Бедный, всеми забытый мальчик, с прыщами, всклокоченными волосами, одинокий. Никакие компьютеры мира не спасут человека от одиночества.

— Сынок, мы все время от времени говорим ужасные слова. Считай, что я уже все забыла.

— Правда? — Я видела, как расслабилось его тело, упали напряженно поднятые плечи.

— Правда. Все нормально. Хочешь, поговорим? Мы ведь не обсуждали то, что творится в нашей семье.

— Нет! — Кольм подскочил от ужаса. В глазах снова мелькнул страх. — Нет, не стоит. Это ваши с папой дела, и я не стану лезть. Меня это не касается.

— Касается. Видишь, какой ты стал нервный. И причина твоего состояния…

— Нет! — буквально взвизгнул сын.

Все его злые слова, стук кулаком по столу, дикая африканская маска лица — все сразу испарилось из моей памяти, уступив место жалости. Мне захотелось обнять сына, поцеловать, успокоить. Но я не стала этого делать. Подобные проявления чувств в нашей семье никогда не приветствовались, и Кольм мог отшатнуться от меня.

— Как хочешь, — выдавила я.

— И я поеду в Корк, — торопливо пробормотал сын, явно не чая убраться подальше из моей комнаты. — Ты хорошо придумала.

— Но ведь ты не считаешь, что я пытаюсь от тебя избавиться?

— Я же извинился, мам. — Кольм отступал назад.

— Ладно, я соберу твои вещи. Но если передумаешь, ничего страшного. — Я видела, что сын пятится. — И если захочешь поговорить, приходи.

— Да, спасибо. — Он испарился.

Я еще какое-то время тупо смотрела на прямоугольник дверного проема, затем перевела взгляд на потолок, где проступало влажное пятно. Лепнина из пластика, имитировавшая сталактиты, подмокла. А ведь там находилась проводка для верхнего света. Возможно, сочетание влаги и электричества опасно, но мне было все равно. Что с того, что однажды ночью я сгорю заживо в собственной постели? Подумаешь, велика потеря! Хорошей жены из меня не вышло, с ролью матери я тоже не справилась…

Думаю, Кольм не стал рассказывать бабушке с дедушкой, что творится в нашем доме. Если бы мои родители знали, что происходит между мной и Фергусом, телефон звонил бы беспрерывно. Должно быть, родня считает, что мы с мужем просто улаживаем проблемы, вызванные снятием с экранов сериала, а потому не желают вмешиваться.

Они настолько воспитанны, что им и в голову не придет спросить, почему Фергус давно не берет трубку. Я знаю, что мама даже прозвонилась на радио, чтобы высказать свой протест насчет отмены сериала. Узнав об этом, я испытала досаду пополам с гордостью — кому-то есть дело до моей семейной жизни. Когда мама сообщила по телефону о своем благородном поступке, мне пришлось сказать, что я, разумеется, слушала нужную волну, и хотя Фергус отсутствовал, он тоже порадовался поддержке, узнав обо всем с моих слов.

Господи, сколько же я буду откладывать? Когда расскажу родителям обо всем? Я пытаюсь наскрести на это силы, но они всякий раз испаряются, стоит мне подойти к телефону. Может, удастся на следующей неделе? Или дней через десять? Я напоминаю себе, что уже месяц даю подобные обещания, но даже легкое чувство вины не проскальзывает в опустевшем сознании.

Нет, следующая неделя — крайний срок. К тому моменту выяснится, какая судьба уготована Джерри и Тесс.

Почему я трусливо убежала из солнечного Коллиура, выставила себя жалким, зависимым существом? Впрочем, могла ли я поступить иначе? До сих пор благодарю Бога, что захватила с собой паспорт, когда ехала провожать мужа в аэропорт. В отличие от Риты и Тесс у нас с Фергусом никогда не было слуг, поэтому я не привыкла доверять обслуживающему персоналу. Документы и деньги на отдыхе я постоянно таскаю с собой, на всякий случай. Даже на пляж.

Мне понравилось в Коллиуре. Там было красиво, и дом оказался большим и уютным. Нас ждал чудесный отдых, хотя меня и преследовала мысль, что наша компания давно перешагнула тот рубеж, когда совместный отпуск вызывает неподдельный восторг. Мы выросли из этого, причем довольно давно. Неужели это замечала я одна? Кажется, Тесс и Рита придерживаются иного мнения.

Я снова принимаюсь блуждать взглядом по спальне. В нашем доме есть большой чердак, так что часть комнат верхнего этажа имеют скошенные потолки. Узкие наклонные окна дают много света. Кровать, упирающаяся изголовьем в стену напротив мансардного потолка, застелена красивым льняным покрывалом.

Какая разница, куда упирается изголовьем кровать и чем она застелена, если ее используют только для сна? Мы с Фергусом давно перестали заниматься сексом, я бросила даже попытки его расшевелить. Я не желала скандалов на этой почве, тем более что победителем из любой ссоры всегда выходил муж. Мне было проще принять его объяснения о постоянной усталости и загруженности на работе, чем вступать в открытую конфронтацию.

Со временем я начала ненавидеть свою уютную спальню, словно она стала моим личным врагом, причиной холодности Фергуса. В Коллиуре у нас была совсем другая спальня — с огромными окнами до пола, видом на город и залив, темными шторами и легким тюлем. И мне это нравилось. Пожалуй, самое яркое впечатление от двух дней, проведенных во Франции. Да еще внезапное исчезновение Тома. Всего остального я словно и не замечала, занятая мыслями исключительно о муже и нашем будущем. Если бы меня спросили, из чего построен дом в Коллиуре или какой формы был бассейн, я бы в недоумении покачала головой. Я не замечала ничего. Только Фергуса.

Похоже, в отличие от двух моих подруг я едва ли смогу подробно описать события, происходившие в Коллиуре, но все же попытаюсь.

Мой блуждающий взгляд натыкается на будильник и на какое-то мгновение приклеивается к циферблату. Сколько же времени? Я пытаюсь сосредоточиться. Рита упоминала, что полиция приедет в «Аркадию» к десяти тридцати. Бедняжка Тесс! Несчастный Джерри! Хороший ведь парень.

Но я должна думать и о себе. Нельзя позволить втянуть меня в это дело. Двух бед мне просто не выдержать. Нервы настолько на пределе, что любой разряд может вызвать короткое замыкание.

Я схожу с ума, медленно, но верно.

Издерганная, никому не нужная психичка — вот в кого я превратилась.




Глава 13


Я познакомилась с Фергусом через каких-то две недели после того, как Тесс встретила Майкла. Это была прямо-таки эпидемия. Подруга пребывала на седьмом небе от счастья, и очень скоро туда же воспарила и я.

Конечно, все вышло случайно, мы с Тесс ничего не планировали. У нас обеих не было и толики той расчетливости, какой обладала Рита. Выбирая спутника жизни, она смогла предусмотреть все и добилась желаемого. Рики Слитор был пойман в силки, посажен в клетку и заперт на замок, прежде чем успел даже сообразить, что на него идет охота.

Вспоминая тот период, не могу не улыбнуться. Мы были влюблены, все три работницы «Сеомра-а-Сихт», и это сделало душную, мрачную атмосферу конторы несколько веселее. Мисс Сантини тщательно следила за дисциплиной, не позволяя болтать на рабочем месте, поэтому мне, Рите и Тесс приходилось, словно в школе, перебрасываться записочками и хихикать в кулак.

Как давно это было! Но, вспоминая, я все еще чувствую запах, вечно висевший в нашей комнате. Запах крепкого табака и каких-то лекарств. В сочетании с пылью, ароматом бумаги и чернил выходил довольно оригинальный букет. Несчастная мисс Сантини постоянно кашляла, словно у нее был как минимум рак легких. Со звуком кашля мы так сжились, что едва ли его замечали в процессе работы.

Когда я перебралась в Дублин, то сразу же была очарована большим городом. Меня сводили с ума его театры и кинозалы, клубы и варьете. Я обожаю театр. Нет, скорее, обожала. В Корке я когда-то ходила в местный театр пантомимы. Мне было совсем мало лет, но впечатление засело в памяти навеки. Удивительная тоненькая девушка в летящих одеждах и тиаре, в балетных туфельках на изящных ножках буквально парила по сцене. Она создавала образы, один за другим, лишь силой жеста и пластикой тела. Настоящая магия. Я смотрела на приму театра пантомимы, и мне хотелось плакать от восторга.

Найдя работу в Дублине, я решила двигаться навстречу своей мечте. Для начала я стала членом нескольких любительских театральных сообществ, ходила на прослушивания, пыталась завести нужные знакомства. Потом меня взяли в постоянный состав театра «Уэстленд-роу». Я выбрала его не из-за популярности, а потому, что в актерском составе там были в основном мужчины и театр нуждался в женщинах. Это облегчало прохождение кастинга.

Конечно, мои амбиции простирались куда дальше. Заветной мечтой были роли в Ирландском национальном театре, театре «Эбби». Я была готова на все ради прослушивания, но мои резюме неизменно отклоняли. Впрочем, один раз удача мне все же улыбнулась и я получила эпизодическую роль. Однако больше меня в национальный театр, увы, не приглашали. Я упрямо твердила себе, что еще не настал мой час, хотя подсознательно, наверное, знала, что блефую.

К тому времени Фергус уже был телезвездой с армией поклонников. Он выиграл несколько конкурсов и получал призы на кинофестивалях. Я даже видела его фотографию в «Плейбое»: крепкое загорелое тело, самоуверенная усмешка, густые, чуть вьющиеся черные волосы. При взгляде на такого красавца чувствуешь, что готова отдать ему тело и душу, если он изволит ими заинтересоваться. Мое увлечение Фергусом скоро перешло в разряд маний. Увы, он был так же далек от меня в своей славе и таланте, как я сама — от главных ролей в Ирландском национальном театре.

В него была влюблена половина Ирландии, я уверена. Глаза знакомых женщин, стоило зайти речи о Фергусе, тотчас подергивались туманом. Некоторые позволяли себе закусить губу или судорожно вздохнуть при упоминании потрясающего мистера Григгза. Я говорю об этом лишь затем, чтобы вы поняли: красавчика Фергуса обожала не только я.

Он снялся в нескольких картинах, которые получили известность лишь благодаря его участию, и я бегала в кинотеатры почти на все сеансы подряд.

А видели бы вы Фергуса в театре! Он не слишком высок и плечист, однако на сцене доминирует, заполняет собой пространство, притягивает взгляд!

После съемки для «Плейбоя» Фергус получил роли в «Смерти коммивояжера», затем в «Другом острове Джона Булля» (здесь он был особенно хорош). А вскоре нам посчастливилось встретиться.

Это случилось на театральном фестивале. Я играла мисс Призм в спектакле «Как важно быть серьезным». В Кильмукридже мне даже дали приз как лучшей актрисе второго плана. У нашей постановки были также призы за лучшую режиссуру и лучшие костюмы. Пьеса имела у критиков успех, а мы отправились на фестиваль.

Мы должны были выступать предпоследними. Труппа Фергуса, занятая в «Салемских колдуньях» (Фергус играл Джона Проктора), значилась в списке последней. Нашим составам было суждено пересечься после фестиваля в главном зале. Нас даже посадили поблизости.

Жюри спустило нас с небес на землю. Я имею в виду не только нашу труппу, но и труппу Фергуса. Нам достались лишь незначительные поощрительные призы. Мы взяли «Лучший декоратор», а они — «Лучший подбор актеров». В то время на первый план вылез один экспериментальный театр, который быстро завоевал интерес критиков и популярность у рядового зрителя. Все главные награды ушли этим новичкам.

Можете представить, сколько яду вылили мы за глаза на членов жюри! И труппа Фергуса, и наша поливали грязью современное искусство, хаяли это бессмысленное новаторство, обвиняли победителей в отсутствии таланта. Поговаривали даже, что главный режиссер экспериментального театра связан родственными узами с председателем жюри, и хотя сей факт доказан не был, обсуждать такую возможность было приятно. Пожалуй, на этом наши две труппы и сошлись.

После вручения призов последовал поздний ужин (представьте, я оказалась за столом напротив знаменитого Фергуса Григгза!), и было немало выпито. Шум стоял оглушающий, приходилось читать по губам, что говорит мне сидящая рядом девушка. К двум часам ночи я настолько устала, что решила свалить.

А потом вдруг р-раз! — и я стою на улице рядом с Фергусом Григгзом. То есть сначала он кивнул мне на дверь, приглашая выйти вместе, а потом мы оба долго выбирались из-за стола, путаясь в чужих ногах. Но я была в таком возбуждении и восторге, что почти не заметила этих трудностей. Поэтому и говорю: р-раз! — и мы стоим рядом, глядя друг на друга.

— До чего же снаружи хорошо! — улыбнулся красавчик. — Терпеть не могу этих разглагольствований на тему искусства! — Он скривился, свел глаза к переносице и поджал губы, изображая близорукого председателя жюри. Вышло похоже. — Подобные сборища напоминают зоопарк. Одним охота потрепаться, а другим — бесплатно пожрать и выпить.

Я расхохоталась. Фергус наклонил голову чуть в сторону и с интересом наблюдал за мной.

— Кстати, я видел ваш последний выход. Мне понравилось, как вы играли. Но вам нужно следить за жестикуляцией. Такое ощущение, что вы не знаете, куда деть руки, если они будут бесцельно болтаться вдоль тела. — Он улыбнулся, очевидно, желая смягчить упрек. — Не машите руками, двигайтесь размеренно. Жесты могут говорить не хуже слов. Хотите, покажу? Могу с вами позаниматься.

Сказать, что я была в восторге, — значит ничего не сказать. Я почувствовала себя на седьмом небе! Была готова визжать от радости! Фергус Григгз предлагал мне помощь!

— Конечно! — выпалила я раньше, чем успела обдумать предложение. — Если вас это не затруднит.

— Ну что вы! Мне будет приятно. — Фергус развел руки ладонями вверх, словно показывая, насколько он искренен. Язык жестов, да? Мое сердце сжалось от счастья.

— Знаете, вы тоже хорошо сегодня играли, — пробормотала я смущенно. — Собственно, только ради вас я и пришла на этот фестиваль.

— Спасибо, милочка, я тронут, — ответил он. Фергус всегда отвечает именно так, если ему делает комплимент какая-нибудь поклонница. Уж не знаю, сколько в этих словах искренности.

— И вас явно ограбили, потому что приз «Лучший актер» должен был достаться вам. — Наверное, во мне говорило выпитое вино. Хотелось прикусить язык, чтобы с него не слетали столь льстивые, восторженные комплименты, но остановиться было выше моих сил. — Актер, которому достался приз, тот Керри, — полная бездарность на вашем фоне.

Да, я была далека от трезвости.

— Какая разница! — Фергус пожал плечами якобы равнодушно, но на самом деле польщенно. Его светлое пальто распахнулось под порывом ветра. В этом было нечто мужественное, элегантное. Доктор Живаго, не меньше! — Может, немного прогуляемся?

Я едва не лишилась чувств. Легендарный Фергус Григгз смотрел на меня со своей фирменной чувственной улыбкой, прищурив глаза, словно оценивал! Ноги меня еле держали.

— Да, пожалуй, — с наигранной легкостью ответила я. Стояла довольно холодная погода, а на мне был лишь короткий жакет, а не пальто в стиле доктора Живаго, но это не имело ровно никакого значения. Даже арктический мороз не помешал бы мне прогуляться с вожделенным Фергусом Григгзом.

Остаток ночи пролетел потрясающе быстро и вспоминается теперь, словно кино при ускоренной перемотке. Атлон, где проходил фестиваль, стоит на реке Шаннон. Так вот, мы гуляли вдоль реки, сидели на набережной, глядя на воду. Это было уже за пределами города, где русло сильно сужалось, а вода неслась бурным потоком. Я уже не помню, как мы с Фергусом там оказались. С того момента как мы покинули торжественный ужин, прошло несколько часов, но этот промежуток времени начисто стерся из моей памяти.

Помню лишь свои чувства, когда сидела рядом с Фергусом и смотрела на темную воду. Мне казалось, что я попала в кино. Что меня снимает камера и сцена вот-вот закончится.

Наверное, мы много ходили пешком, так что ноги должны были устать, но вместо этого я ощущала удивительную легкость. Еще чуть-чуть — и воспарила бы, словно накачанный газом воздушный шарик. Да и Фергус казался возбужденным, много говорил, смеялся, размахивал руками. Он делился своими планами, тайными надеждами, рассказывал о том, с чего и как начинал, о своих любимых ролях и фильмах. Он даже цитировал знакомые мне реплики, возбужденно подпрыгивая на месте. Фергус так частил, словно боялся не уместить все, чем хочет поделиться, в последние часы, оставшиеся до рассвета.

На какое-то время он умолк и присел на камень рядом со мной. Он молчал довольно долго, я тоже не открывала рта, опасаясь показаться навязчивой. Мне было неизвестно, что творилось в голове Фергуса Григгза, в каком направлении текли его мысли, и потому я ждала продолжения, едва не сотрясаясь под порывами ветра.

— Не знаю, известно ли тебе, что днем я работаю в магазине на О'Коннелл-стрит, — наконец произнес Фергус. — Но так будет не всегда, Мэдлин. Все изменится.

И вдруг он сказал нечто совершенно неожиданное.

Фергус Григгз сказал, что женится на мне.

Я сидела неподвижно, глядя на него во все глаза, но он смотрел на бурлящую внизу воду.

— Я… что ты сказал?

— Мэдлин… красивое имя, — пробормотал Фергус. — Не позволяй его сокращать.

— Не позволю. Но что ты сказал до этого?

— Я сказал, мисс Мэдлин, что мы поженимся. — Наконец он поднял на меня глаза.

Наверное, вам нелегко поверить, что все могло случиться так быстро — за каких-то несколько часов. Но я не вру! Зачем мне это делать? Кто поверит в подобную нелепицу?

Как бы то ни было, но если до этого момента время неслось ураганом, то после признания Фергуса часы будто остановились. Совсем. Казалось, нас внезапно заключили в некий радужный пузырь вне времени и пространства. Когда меня спрашивают, как мы с мужем познакомились, я сразу вспоминаю этот пузырь, словно он существовал на самом деле.

Прошло десять минут, а я все еще пребывала в потрясенном состоянии. Я помню холод камня под собственным задом, бульканье воды почти у самых ног и звонки трамваев, скользивших по мосту в тридцати метрах от нас.

Но чаще всего в памяти всплывает удивительный момент — апогей той странной ночи, изменившей все, — когда Фергус Григгз притянул меня к себе, заставив подняться с камня (ноги почти не держали меня), чтобы поцеловать. Я до сих пор чувствую на губах вкус этого поцелуя.

Он длился несколько секунд, легкий, почти невинный, как поцелуй ребенка, но мое тело превратилось тогда в горячую, расплавленную массу, из которой можно было лепить все, что пожелает скульптор. Затем Фергус нежно приподнял мое лицо за подбородок и посмотрел в глаза проникновенным взглядом с той самой насмешливой улыбкой, какая играла на его губах в «Плейбое».

— Знаю, что ты не веришь в мою искренность, Мэдлин. Это видно по твоим настороженным глазам. Но мы станем мужем и женой, клянусь!

Я не знала, как реагировать. Я была напугана и обрадована одновременно. До сих пор, стоит мне воскресить в памяти тот дивный момент, волоски на руках встают дыбом.

— Должно быть, в тебе говорит выпитое вино, — глухо сказала я. Голос не слушался, но я даже смогла иронично рассмеяться, чтобы скрыть волнение.

— Ты примешь мое предложение? — Воркующий голос Фергуса напоминал тягучий мед.

— Не знаю, что и ответить, — пробормотала я, опуская глаза. — Все так неожиданно. Думаешь, у нас может сложиться?

Фергус расхохотался, и мне пришлось присоединиться. При этом острое чувство, что надо мной попросту издеваются, проникло в сознание, словно пчелиное жало. Сердце сдавило тисками.

Однако Фергус снова стал серьезен.

— Смейся сколько влезет, но наше будущее предопределено. — Он снова поцеловал меня, на сей раз как-то по-братски. Во мне опять все таяло, хотя в поцелуе не было и намека на ласку влюбленного мужчины. — Ладно, давай возвращаться. Боюсь, все сбились с ног, нас разыскивая.

Возможно, мое заявление покажется вам нечестивым, но назад я брела в таком восторге, словно сам Адам вел меня по райскому саду. Мы шли вдоль берега, и за нами по водной глади следовала целая флотилия белых лебедей. Они скользили беззвучно, будто немые стражи нашей тайны, будто знак свыше, благословляющий наш с Фергусом союз. А когда из-за горизонта выплыл красный диск солнца, мне показалось, что это свидетельство шага в светлое будущее.

Весь следующий день я была сама не своя. Я боялась, что Фергус не позвонит, хотя он и обещал как можно быстрее меня найти. Я убеждала себя в том, что ночью он просто играл роль соблазнителя, при том что обольщение как таковое не состоялось. Но ведь Фергус Григгз мог выбрать любую из своих поклонниц. На его пути встречалось множество красивых женщин и талантливых актрис. Почему я? Могло ли мне так сказочно повезти?

В какой-то момент мне стало казаться, что прошедшая ночь — плод моего больного воображения, результат алкогольных возлияний, сон, вымысел. Я не находила себе места, и весь обеденный перерыв подруги допытывались, что со мной творится.

После обеда позвонил Фергус. В три десять. Позвонил и развеял все мои сомнения.

А ведь я все утро изводила себя догадками, чем могла зацепить известного актера. Я анализировала каждый свой шаг, каждую фразу и не находила ответа. Вроде бы предложение Фергуса звучало искренне, но я сомневалась, что утро не заставит его пересмотреть решение. Возможно, в ту ночь Фергус действительно любил меня и восхищался мной, но актеры вообще легко входят в роль, если она им по душе. Как долго ему будет интересно новое амплуа?

Как оказалось, роль захватила Фергуса всерьез.

Когда той ночью мы дошли до здания отеля, я заявила, что предвижу еще больший успех Фергуса на профессиональном поприще.

— Ты станешь звездой национального, а затем и мирового класса, — искренне сказала я.

— А ты поможешь мне на этом пути, Мэдлин? Ты станешь моей миссис Кэмпбелл?

— Да… да. — Я поежилась от удовольствия.

За всю ночь я ни разу не упомянула о своих собственных планах и амбициях; сама того не замечая, нахваливала его успехи и потакала его честолюбию. Стоило губам Фергуса коснуться моих, как все мысли о дальнейшей театральной карьере покинули меня, уступив место маниакальному желанию поддерживать и опекать этого мужчину. Личные успехи с той ночи не имели для меня никакого значения.

Очень скоро меня стали считать официальной девушкой Фергуса Григгза. Этот статус открыл для меня многие двери, вход в которые раньше был заказан, но мне и в голову не пришло воспользоваться этим ради личной выгоды. Я все меньше работала со своей труппой, присоединившись к труппе Фергуса, называвшейся «Эйвонри». Я помогала за сценой, была на подхвате и не пыталась попасть в актерский состав. В труппе было пять актрис, каждая из которых имела больше опыта и ролей за спиной, чем я. Меня это ничуть не обескураживало. «Эйвонри» набирала обороты и в ближайшее время планировала постановку «Тома Пейна» с Фергусом в главной роли. Режиссер собирался задействовать уйму народу и роскошные декорации, а мне предложили должность помощника менеджера сцены. Обычно у менеджера небольшой труппы не бывает помощников, но пьесу хотели ставить с размахом, и лишние руки были кстати. Я согласилась без колебаний, радуясь возможности быть рядом с любимым. Мне было безразлично, что я срываю постановку «Кровавой свадьбы» Лорки в собственной труппе. Меня звали на роль невесты, но я отклонила предложение. Возможно, я упускала отличный шанс, но тогда мне было не до того.

Нет, я чуть привираю. На самом деле сомнения порой настигали меня, но только до нашего с Фергусом похода в ресторан «Трокадеро», где в то время собиралась театральная элита, разбавленная любопытствующей публикой. Это был настоящий ресторан, в каких я до этого не бывала. На стенах, оклеенных бордовыми обоями, висели многочисленные фото с автографами известных людей, от Синатры до Стрейзанд. Люди стремились попасть в «Трокадеро» потрем причинам. Первой, хотя далеко и не главной, была отличная кухня, хотя немногие могли себе позволить полный набор из трех блюд. Некоторые вообще ограничивались кукурузными хлопьями с чесночным соусом (фирменное блюдо) и парой бокалов домашнего вина. Вторая причина — настоящие свечи в бутылках из-под кьянти, залитые восковыми потеками. В те годы для Дублина это было роскошью.

Третья, самая главная, причина для посещения «Трокадеро» — возможность увидеть настоящих звезд. Собственно, именно ради этого в ресторане оказались и мы с Фергусом. Сюда захаживали не только актеры, но и режиссеры, и менеджеры по кастингу. Настоящие профессионалы редко забредали на постановки трупп вроде той, где играл Фергус, поэтому мы решили там засветиться. В актерской среде слишком много снобов, взирающих на любителей и полупрофессионалов свысока.

Мы как раз обсуждали мое возможное участие в «Кровавой свадьбе», когда у нашего столика возник известный режиссер — высокий нескладный мужчина, который иногда появлялся на театральных фестивалях.

— Как делишки, Фергус? — спросил он, пожимая моему спутнику руку. — Где сейчас занят?

— Дермотт! — Фергус вскочил, улыбаясь от уха до уха. Он представил меня режиссеру.

— Приятно познакомиться. — Мужчина склонился к моей руке для поцелуя. — Вы отхватили лакомый кусочек, Мэдлин. Приглядывайте за ним! Фергуса ждет большое будущее. Ну, мне пора. — Он торопливо попрощался, одновременно кивая кому-то за дальним столиком. Фергус так и не успел пригласить его на премьеру «Тома Пейна», на что очень рассчитывал.

Однако скорый уход режиссера его не расстроил.

— Слышала? Ты слышала? — Он сиял. — Дермотт меня хвалил! Это кое-чего да стоит, Мэдлин! Ну же, бросай свою дурацкую труппу, присоединяйся к «Эйвонри». «Кровавая свадьба» не принесет тебе ничего, кроме головной боли. Они только начали репетиции и легко смогут найти тебе замену. — Если бы я не была такой слепой, то могла бы заподозрить, что мой талант не ценят и в грош. — Прошу тебя! Сделай это для меня. Вместе мы поднимемся до самых звезд!

Когда вы читаете последнюю реплику Фергуса, вас, должно быть, тянет рассмеяться. Но для меня его слова были слаще меда. Мольба в его глазах была такой искренней. Я видела, что Фергусу нужна поддержка.

Он наклонился через стол и взял мои руки в свои.

— Ты дорога мне, Мэдлин. Без тебя я не справлюсь. Возможно, путь будет тернист, но ты поможешь мне преодолеть трудности. Когда выйдет «Том Пейн», меня ждет успех. Это станет прорывом, которого я так жду. После этого есть шанс попасть в национальный театр. А там, глядишь, предложат и солидные роли в кино! Дермотт сказал, что меня ждет блестящее будущее! Ты же сама слышала!

Он обернулся, надеясь, что режиссер еще в зале, но тот уже ушел. Фергус качнул головой, не позволяя себе расстраиваться по этому поводу.

— Если нужные люди не придут на премьеру, я приглашу их сам на второй показ. — Он смотрел на меня с мольбой и преданностью, словно спаниель.

Лично я не была убеждена, что тот же Дермотт не забыл о Фергусе через мгновение после того, как распрощался, но не ответить на мольбу не могла.

— Хорошо, милый. Я буду с тобой. Думаю, у нас все получится.

Так я бросила свою труппу и стала помощником менеджера сцены в «Эйвонри». Работы было невпроворот, но я получила море удовольствия. Мне неплохо платили, поскольку труппа заработала немалые деньги за прошлые постановки и участие в фестивалях и могла себе позволить раскошелиться. Мне нравилось то, чем я занималась.

Однако прошло несколько лет, прежде чем Фергус перешел из ранга полупрофессионалов в профессионалы. И случилось это вовсе не в составе «Эйвонри», а в труппе «Фокус», работавшей по методу Станиславского.

Я до сих пор скучаю по тем временам, когда была задействована в постановке «Тома Пейна». Мне недостает настоящей работы, ощущения причастности к общему делу. Какую бы маленькую лепту я ни вносила, мне было приятно чувствовать себя винтиком в огромной театральной машине. Триумф одного там приравнивался к успеху целой группы людей, и каждый мог отнести его на свой счет.

Помните, как обозвал Фергус театральных деятелей в ту ночь, когда мы с ним познакомились? Зоопарком. Мы по-разному видели нашу работу. Я не чувствовала себя частью зоопарка, погружалась в дело с головой, пребывала в приподнятом состоянии духа, наслаждалась каждой секундой, радовалась малейшему успеху.

Фергус не слишком любил бывать на актерских тусовках, хотя и понимал, что необходимо засветиться везде, где можно. Он умел быть звездой на публике, хотя, насколько я понимаю, откровенно презирал всю эту суету. А вот мне нравились актерские посиделки. Даже с моей несущественной должностью я была здесь своей в доску. Мне доставляли удовольствие шутки этого круга, сплетни о звездах, рассказы актеров.

В те времена актеры частенько собирались на квартирах, выпивали, общались, пели только им известные песни, репетировали отрывки из пьес. Кстати, песни по большей части были полными меланхолии и хватающими за душу. Моим коньком было исполнение «Сына мясника» — баллады, посвященной ранней смерти, мучениям и вселенской печали. Когда я запевала, все умолкали и шикали на тех, кто позволял себе шептаться и шмыгать носом. Затем вступали остальные, подтягиваясь по одному, пока исполнение не переходило в мощный хор голосов. Получалась, что я все же нашла свою, хоть и крохотную, аудиторию. Еще бы мне не любить подобные тусовки!

Чуть позже, после рождения Кольма, я стала посещать курсы драмы и ораторского мастерства. Когда сын пошел в школу, я уже получила диплом, хотя совершенно не знала, где его применить. У меня появилось свободное время, но не было никакой возможности вернуться к прежнему занятию. Я все еще сидела в «Сеомра-а-Сихт» вместе с Ритой и Тесс, делилась с подругами своими планами, но они не принимали их всерьез, зная, что я отдаю все свободное время Фергусу.

Наверное, именно поэтому я не сказала подругам о том, что у меня есть хобби. Я пыталась писать пьесы.

Нет, не просто пыталась! Не стоит принижать свои заслуги, Мэдлин!

Я написала несколько сценариев, хотя ни один из них так и не удосужилась поправить. Однако не писать я не могла. Если актрисы из меня не вышло, это не означало, что для меня закрыта и карьера драматурга.

В моем столе хранятся четыре сценария. Спрятанные от посторонних глаз, закрытые на ключ. О них знаю только я сама.

Порой я спрашиваю себя, зачем писала пьесы, если они отправляются в стол… Возможно, это было что-то вроде психотерапии? Не лечила ли я ими свои душевные раны?

Нет, думаю, нет. Мне кажется, что мои сценарии — нечто большее, чем попытка выплеснуть на бумаге личную драму. Мои герои обладают более сильным характером, чем я сама, они устойчивы психологически, знают, чего хотят от жизни, умеют добиваться поставленной цели.

Или это все-таки психотерапия? Попытка создать образ, которому я сама не смогла соответствовать? Может, и так. Какая разница?

Шли годы брака, и я все чаще приставала к Фергусу со своими сомнениями. Я спрашивала, не стоит ли мне начать все сызнова, пройти кастинг в какую-нибудь постановку. Он бывал непреклонен:

— Ты на своем месте, Мэдлин. Ты нужна Кольму. Я должен возвращаться домой и видеть, что ты меня ждешь. Ведь моя жизнь — постоянный стресс!

Всякий раз я проигрывала спор раньше, чем он успевал начаться.

Фергус вынудил меня бросить работу, но со временем я нашла себе новую, пусть и не требовавшую полной занятости. Это стало моей отдушиной — магазин одежды, где я работала по вторникам, пятницам и субботам. Кроме оклада мне полагается пять процентов от продаж. Не так уж много, я знаю, но хоть что-то. К тому же у меня есть шанс выбирать вещи из новых коллекций, прежде чем они поступят на прилавок. Я могу покупать их по специальной цене.

Ладно, для предисловия вполне достаточно. Пора перейти к тому вечеру, когда мы с Фергусом вернулись из Франции домой.




Глава 14


Сердцем я знала, что у него появилась другая женщина. Я ощущала ее незримое присутствие в нашей жизни почти весь последний год. Конечно, Фергус и его любовница тщательно маскировали свой роман, но я догадалась по маленьким переменам в характере мужа. Стоило мне хотя бы заикнуться о его возможном романе, как Фергус занимал беспроигрышную оборонительную позицию и принимал оскорбленный вид.

— Как такое могло прийти тебе в голову, Мэдлин? Я полагал, что мы доверяем друг другу!

Мне не оставалось ничего другого, как отмолчаться. Я видела пары, которые распадались, после того как жена начинала слишком тщательно копаться в делишках мужа и натыкалась на довольно грязное белье. Я же отчаянно пыталась сохранить свой брак, а потому старалась не донимать Фергуса ревностью и подозрениями.

Да и доказательств у меня не было. Конечно, муж часто возвращался домой за полночь, порой часов в пять утра, но никогда не оставался ночевать у своей пассии. Всякий раз у него находилась благовидная причина для опоздания — то вечеринка, на которой должны были присутствовать нужные для карьеры люди, то несколько затянувшаяся попойка после спектакля, уйти с которой невежливо.

Я не собиралась играть в детектива. Я не нанимала такси, чтобы следить за мужем (я говорю «такси», так как второй машины у нас не было — Фергус считал это лишней тратой, а автобусы к месту его работы не ходили). Я сидела дома, строила догадки и жарилась на медленном огне.

Постепенно сходя с ума, я пыталась угадать, как выглядит моя соперница. Мне представлялась высокая красивая блондинка. Разумеется, размера на два меньше меня. В начале года, обуреваемая ревностью, я еще весила довольно прилично и лишь потом села на диету.

Вы спросите, с чего я вообще взяла, что у мужа появилась любовница? Подумаешь, опоздания!

Дело было, увы, не только в них! И речь даже не о потере сексуального интереса ко мне — Фергус и раньше не часто тащил меня в постель. Просто порой я замечала, что мыслями муж во многих милях от меня. Мы могли смотреть в гостиной телевизор, когда Фергус вдруг словно исчезал из этой реальности. Думы его блуждали где-то еще, а мои вопросы вырывали его из состояния грез и вызывали раздражение.

Да еще эти маленькие перемены, немыслимые без вмешательства извне! Например, личная гигиена, ставшая почти маниакальной страстью, просьба купить отбеливающую пасту и одеколон (до этого Фергус бережливо пользовался лишь лосьоном после бритья). Дошло даже до пересадки волос в места появившихся залысин. Вы не представляете, как дорого стоит эта операция! Для нашей семьи сумма казалась целым состоянием, но муж даже не сомневался, платить или нет. Вот как он объяснил желание сохранить молодость и привлекательность:

— Я старею, Мэдлин. А актерская жизнь не терпит стареющих звезд. Я делаю вклад в наше общее будущее.

Кроме того, Фергус вдруг увлекся традиционной ирландской музыкой. Может, это не показалось бы мне таким странным, если бы раньше он не предпочитал джаз и классику и не обзывал ирландскую музыку скрипами с подвыванием. И вдруг все изменилось, причем совершенно неожиданно. Муж стал покупать диски с национальной классикой, разыскивал по музыкальным магазинам Уолтона ранние версии «Блэкберд» и Тони Макмаона. Причем разыскивал он определенные композиции, словно неоднократно слышал их где-то и успел увлечься. Дошло до того, что Фергус выкупил у какого-то коллекционера целую подборку виниловых дисков с ирландской музыкой, заплатив кругленькую сумму. Он слушал их, когда думал, что я сплю, особенно часто ставил какую-то артистку, певшую в нос под аккордеон.

Я была в замешательстве. Меня словно парализовало, я смотрела на растущие перемены со стороны и не смела вмешаться. Мне казалось, что настойчивые расспросы лишь осложнят и без того непростую ситуацию.

Но самым большим потрясением стала история с кредитками. Наш разговор состоялся незадолго до Рождества. Фергус предложил завести кредитный счет. Понимаю, в двадцать первом веке кредиткой никого не удивишь, но нужно знать Фергуса, чтобы понять, как сильно эволюционировало его сознание всего за несколько месяцев. Муж постоянно высмеивал тех, кто пользовался кредитными счетами, обзывал их транжирами и растратчиками, суля будущее раскаяние в собственной неосмотрительности.

— Как можно жить не по средствам? — возмущался Фергус. — Мэдлин, ты согласна со мной, что кредитные карты — зло? Хорошо, что я так тщательно слежу за счетами. Когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо.

И вдруг, как гром среди ясного неба, предложение открыть кредитный счет. Мы пили чай на кухне. Фергус всегда пил чай там, чтобы я могла вовремя подлить кипятку из чайника. Кольм уже забрал свою чашку и ушел наверх, желая, очевидно, снова засесть за компьютер. Я мыла посуду, вздыхая про себя, что не отказалась бы от посудомоечной машины. У всех наших друзей такие были, но Фергус считал это расточительством.

— Нас всего трое, — говаривал он назидательно. — Посуды немного. А машинка жрет электроэнергию.

Я домывала тарелки, когда Фергус предложил открыть кредитный счет.

— Что? — Я обернулась, подумав, что ослышалась.

— Я сказал, пора завести кредитку. — Муж проглядывал груду чеков и счетов, разваленную по столу. — Меня достали эти бумажки. Пока все сложишь, пока разберешь по датам… Пусть подробную выписку делают ребята из банка.

— Но, Фергус, ты же всегда говорил…

— Я передумал, ясно? — рявкнул он и снова уставился в счета. — Так будет надежнее. Мэдлин, да пойми ты! Мне надоело, что ведение счетов лежит на моих плечах. У меня и без того ни на что не хватает времени!

Я лишь охнула. По-моему, ведение счетов было как раз моей обязанностью, а Фергус их лишь проверял.

Видимо, муж сообразил, что был чересчур резок, поэтому смягчил тон:

— Мэдлин, дорогая, в финансовом плане это ничего не изменит. Мы будем продолжать жить по средствам, а не так, как некоторые безответственные транжиры. Мы же постоянно думаем о будущем, правда? Но ведь на дворе новый век! Мы просто пойдем с ним в ногу, только и всего.

Я вытерла руки о фартук и подошла к мужу, доверчиво заглядывая в глаза.

— А у меня будет дополнительная карта? Я тоже смогу пользоваться счетом? Устала носить с собой наличность.

Мой в общем-то естественный вопрос явно не понравился мужу. Он не ожидал его, а потому несколько секунд придумывал ответ, жуя губу. Отказав мне в карте, он ставил под сомнение свои благие намерения, а согласившись, давал в руки слишком большую власть.

Помявшись, Фергус выдавил улыбку.

— Конечно. Но не думай, что твои еженедельные расходы увеличатся, — предупредил он.

И все же это была моя маленькая победа. Муж не смог мне отказать, а значит, мое мнение для него что-то значило. Какая мелочь, скажете вы. Возможно, и все равно я торжествовала.

Правда, радость моя быстро иссякла, когда выяснилось, что все банковские отчеты будут поступать не к нам домой, а к Фергусу на работу.

— Там я провожу много времени, — пояснил муж. — Так что это будет удобнее, чем заниматься финансовыми проверками дома. У нас бывают перерывы между съемками и репетициями — самое время для гимнастики ума.

Получалось, что отныне я вообще не узнаю, на что и когда (а главное, на кого) муж тратит деньги. Оставалось сложить два и два, чтобы догадаться: у Фергуса роман.

Как вы поняли, на все мои вопросы у него находились вполне объяснимые ответы. Даже свое внезапное увлечение ирландской музыкой он сумел объяснить. Якобы его персонаж в новом спектакле — истинный патриот Ирландии — любит подобную музыку. Фергус говорил, что хочет влезть в шкуру своего героя, понять его изнутри.

— Я должен прочувствовать то, что играю. По методу Станиславского. Я обязан сжиться с персонажем, Мэдлин! Я попробовал вслушаться в национальную музыку и словно переродился. Даже представить себе не мог, до чего она прекрасна! Это как откровение, как возращение домой, к истокам. Послушай мои диски, и ты поймешь, о чем я.

Мне оставалось униженно признать, что ирландская музыка «берет за душу».

Отчаянно стараясь сохранить брак, я возлагала большие надежды на отпуск в Коллиуре. Поездка во Францию много для меня значила. Появлялся шанс оказаться за тысячи миль от незримой соперницы, получить мужа в свое распоряжение, постараться вернуть его доброжелательность. Я знала, что в присутствии друзей Фергус никогда не решится устроить скандал, поэтому тщательно планировала тактику его завоевания.

К моменту отъезда я давно сидела на диете и немало сбросила в весе. Конечно, меня мучили боли в желудке, но это казалось не слишком большой расплатой за изящную фигуру. У меня был разработан план на весь отпуск. Я надеялась поразить мужа своей стройностью и красотой, так как выглядела свежее и изящнее, чем при нашей первой встрече. Я всячески скрывала перемены своей внешности, носила дома бесформенные вещи, выжидая момента, чтобы потрясти Фергуса до глубины души.

Диета была невыносимо трудной, а села я на нее после Нового года. В магазин как раз пришла последняя весенняя коллекция, и я разбирала ее вместе с Мэри, хозяйкой. Заметив тонкое шелковое платье кораллового цвета, я вцепилась в него мертвой хваткой, быстро напялила в примерочной и выскочила к Мэри.

— Я бы на твоем месте его даже не мерила, — услышала я суровый вердикт.

Звякнул колокольчик на входной двери, и Мэри вышла в общий зал. Только после этого я повернулась к большому зеркалу. Собственное отражение повергло меня в ужас. Неудивительно, что Фергус перестал заниматься со мной сексом!

Конечно, мне было далеко до пышных (если не сказать больше) форм Риты, но все же я сильно раздалась за годы брака. И теперь из зеркала на меня растерянно таращилась бесформенная тетка, обтянутая полупрозрачным шелком. Живот резко выдавался вперед, разделяясь на две горизонтальные складки, словно у меня была не одна грудь, а целых три ряда, как у кормящей собаки. Тонкие лямки врезались в тело, руки казались дряблыми и походили на окорока. Конечно, это платье десятого размера было сшито во Франции, где вообще используют довольно узкие лекала, но все равно я смотрелась жирной уродиной. Я почувствовала отвращение к собственному телу.

Поскольку после Нового года я была уже уверена в том, что у Фергуса есть любовница, отражение в зеркале стало для меня солидной пощечиной, пробудившей жажду действия. Я должна похудеть любой ценой.

Я почти перестала есть и вновь взялась за сигареты. Какая разница, думала я, ожидает меня рак легких или нет, если в любой момент может развалиться мой брак? Кому я буду нужна со своими здоровыми легкими, после того как меня бросит Фергус Григгз? У меня нет серьезной профессии, а полученный диплом вовсе не гарантирует мне работу. Что я буду делать? Преподавать ораторское мастерство? Вести драмкружок? Да мы с Кольмом окажемся на грани нищеты!

Вес потихоньку уходил, аппетит почти пропал, и только желудок иногда напоминал о себе тянущими болями. Через месяц я с удивлением осознала, что мысли о еде вызывают разве что тошноту. Зато отражение в зеркале казалось все привлекательнее: живот подтянулся, похудели бедра и руки, пропал второй подбородок.

Я питалась одними зелеными овощами и смесями для похудения, которые со временем стали казаться мне все менее искусственными на вкус. Я не могла нарадоваться на происходящие во мне перемены.

В день отлета я приехала в аэропорт очень довольная собой. На мне был маленький сарафан, который не скрывал моей новой фигуры. Даже ключицы теперь выпирали, равно как и косточки бедер. Я гордилась собой. Мне хотелось, чтобы Фергус заметил, как сильно я изменилась. В чемодане ждало своего часа то французское платье кораллового цвета, которое когда-то едва на меня налезло. Теперь оно было мне даже чуть великовато. Купальник я купила пусть недорогой, зато очень открытый. Теперь мне не нужно было стесняться своей фигуры.

У меня были потрясающие планы на отпуск. Я собиралась много ходить пешком, лазить по горам, плавать и делать пробежки. Ни крошки хлеба! Разве что овощи с фруктами и стаканчик вина за ужином!

Я со смехом вспоминала, как в предыдущие годы объедалась на отдыхе деликатесами местной кухни. Как поглощала булочки и жирный шашлык, привозя домой все новые килограммы.

Итак, диета, спорт и прекрасное настроение. Это был план номер один.

План номер два был еще более важным. Я рассчитывала снова завоевать любовь мужа. Я надеялась, что вдали от дома мы сможем договориться, особенно теперь, когда я так похорошела. Фергус посмотрит на меня другими глазами и забудет о любовнице, которая осталась в Дублине. Я плакировала откровенный разговор, который не мог перейти в скандал: Фергус ненавидел публичные сцены.

Первый день я летала на крыльях. Я была уверена в победе.

А затем последовал звонок из Дублина. Сериал с Фергусом приказал долго жить. Я запаниковала. Все мои планы, тщательная проработка стратегии, надежды — все рухнуло в один момент. Я не смогла сохранить лицо и отчаянно напилась, а затем ревела в общей гостиной.

Разве я могла отпустить Фергуса домой одного? На кону стояла семейная жизнь. Я ничего не объясняла — просто поехала с ним. Ни в Коллиуре, ни в аэропорту я не могла затеять серьезного разговора, а между тем шансы на выяснение отношений таяли на глазах. Я молчала по вполне банальной причине: как я уже говорила, муж всегда ненавидел публичные сцены. На людях он сохранял образ Честера Малоуна из любимого сериала и опасался, что хоть кто-то из поклонников увидит его истинное, не слишком добродушное, лицо.

Когда мы шли к самолету, Фергус, убедившись, что рядом никто не говорит с ирландским акцентом, зашипел мне в ухо:

— Мэдлин, что на тебя нашло? Зачем ты за мной увязалась? Я еду улаживать дела, а не сидеть дома. Да я, возможно, постоянно буду в разъездах! Что тебе делать в Ирландии? Будешь ждать меня у двери? Ты хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым в том, что потерял работу?

— Виноватым? Не вижу связи, — растерянно зашептала я. То, что я еду домой, заставляет тебя испытывать чувство вины?

— Я буду знать, что ты слоняешься по дому, — повысил он голос, — и испытывать чувство вины. Разве не ясно? Мне и без того тошно!

Мы заняли свои места. Нам повезло, что Кольму досталось место в нескольких рядах от нас и он не мог слышать нашего разговора.

— Фергус, я еду с тобой, потому что я твоя жена, — сказала я твердо. — В горе и в радости, помнишь? А не ради того, чтобы ты чувствовал себя униженным.

Я попыталась взять мужа за руку, но рядом с нами возникла стюардесса с книжкой в мягком переплете.

— Желаете почитать? — спросила она у меня.

— Благодарю вас, очень кстати, — ответил за меня Фергус, лучезарно улыбаясь. Он снова нацепил привычную маску.

Я судорожно вздохнула и взяла книгу. Мне хотелось рвать и метать, но вместо этого я открыла романчик и сделала вид, что читаю. У меня было два пути: устроить разборку или промолчать. В первом случае я сильно рисковала. Скандал мог подтолкнуть Фергуса к любовнице и поставить крест на нашем браке. Поэтому я выбрала второй вариант.

Я отчаянно желала, чтобы все вернулось на круги своя. Мне хотелось, чтобы наши с Фергусом отношения стали такими же, как годы назад, когда он нуждался во мне и не мог обойтись без моей поддержки.

Едва не плача, я стиснула зубы и склонила голову над книгой. Пожалуй, иного выхода у меня попросту не было.




Глава 15


Едва мы добрались до дома, как Фергус понесся на второй этаж, чтобы переодеться. Я даже не успела проверить холодильник и воткнуть вилки электроприборов в розетки, когда он снова показался на кухне и объявил, что едет на работу.

— Ужинайте без меня. Я поем в кантине.

— Уже восьмой час, кантина будет закрыта, когда ты туда доберешься.

— Почему ты постоянно оспариваешь все, что я говорю, Мэдлин? — Было видно, что Фергус едва сдерживает раздражение. Все же он взял себя в руки и произнес уже мягче: — Перехвачу что-нибудь в баре возле студии. Какой-нибудь сандвич. Задерживаться я не собираюсь, но на всякий случай не жди меня. Ложись спать; я постараюсь тебя не разбудить.

Он выскочил из кухни так стремительно, что я даже не успела предупредить: бар у студии закрыли. Я видела заметку в газете, которую читал пассажир на соседнем сиденье самолета. Там писали, что едва прикрыли сериал, как начали сворачивать всю студию.

Хлопнула входная дверь. С тяжелым чувством я вернулась к холодильнику, заглянула в морозилку. Нужно было приготовить ужин для Кольма. Сама я есть не хотела, в желудке было гулко и тяжело до тошноты.

В кухне стояла могильная тишина, нарушаемая лишь постукиванием по заиндевевшему стеклу окна. Я даже не обернулась на стук, так как знала, что звук издает засохший побег плюща. Южную стену нашего дома увивает плющ. Он взбирается до самой крыши, и на протяжении всего лета мне приходится с помощью садовых ножниц отвоевывать у него прорехи окон и даже входную дверь.

Мне было почти физически плохо, и я тщетно старалась унять нервную дрожь.

— Мы будем ужинать, мам?

Я осознала, что уже какое-то время стою у закрытого холодильника, глядя на белый пластик. Распахнув дверцу морозильной камеры, заглянула внутрь.

— Прости, милый, я задумалась.

Обернувшись, я увидела, что сын в замешательстве стоит у кухонной двери, лицо потерянное, несчастное. Сердце заныло от жалости. Кольм притворялся спокойным, явно не желая лезть в отношения родителей, но щенячьи глаза выдавали беспокойство и страх. Он пришел не ради ужина, ему важно было знать, куда снова пропал отец.

— Сейчас что-нибудь приготовлю. — Я опять принялась изучать морозилку. — Тут почти ничего нет, мы же не планировали так быстро вернуться. В магазин я уже не побегу, так что буду выкручиваться с тем, что есть. Папа поехал на работу — там, кажется, какое-то собрание. В общем, поест он там. — Я вытащила ледяной диск пиццы. — Будешь?

— А ты?

— О, я не голодна.

Кольм покачался на пятках, взглянул на меня так, словно хотел что-то спросить, но, видимо, передумал и снова уставился в пол.

— Тогда я лучше схожу в закусочную, куплю себе бургер.

— Деньги есть?

— Ага. — Кольм вышел.

Вместо того чтобы закрыть холодильник, я сунула обе руки в морозилку, приложив ко льду. У нас довольно старая модель холодильника, требующая регулярной разморозки, но я ненавижу этот процесс, поэтому тонкий слой инея постепенно превращается в настоящую ледяную корку.

Помню, когда-то мне попалось на глаза интервью с писателем Фрэнком О'Коннором. Он говорил, что короткий рассказ — весьма емкий жанр, потому что всего на нескольких листах выплескивается самая важная информация о герое. Сюжет всегда содержит некий важный шаг, фундаментальный сдвиг в судьбе или характере, при котором внутренний мир героя претерпевает огромную трансформацию. И после этих перемен меняется вся жизнь.

Я словно попала на страницы такого рассказа. Моя жизнь изменилась, и обратного пути не было. Я знала это так же наверняка, как то, что мои руки стынут от холода, а кожа постепенно теряет чувствительность.

Возможно, эти перемены были неизбежны. Или так сложились обстоятельства? Какая разница? Жизнь словно завершила некий виток и теперь стремилась к новому повороту, завораживающему, опасному. Я увидела это в глазах мужа, пустых и равнодушных, в лице сына, потерянном, жалобном. Как ни пыталась я противостоять судьбе, все было тщетно. Она беспощадно вела меня на мой личный эшафот, и то, что на моей голове болтался плотный мешок, мешающий видеть, не означало, что петли не существует.

Я осторожно вынула руки из морозилки и закрыла дверцу. Повернув кран, пустила горячую воду и подставила под нее красные ладони. Кожу словно полили расплавленным маслом. Было адски больно, но эта боль оказалась легче, чем муки сердца.

Фергус вернулся домой без четверти двенадцать. Я убивала время тем, что щелкала каналами. Пятьдесят семь каналов — и совершенно нечего посмотреть! Вы никогда не сталкивались с подобными насмешками судьбы? Куда ни переключи — везде дурацкие юмористические программы для людей с интеллектом ниже плинтуса, фильмы восьмидесятых, надоевшие уже в начале девяностых, детективные сериалы и репортеры, с серьезными лицами вещающие о высосанных из пальца проблемах. Звук телевизора был почти выключен, верхний свет я не зажигала и напряженно ждала хлопка входной двери.

Он вошел в гостиную, вздыхая, позевывая и театрально потирая глаза.

— Боже ты мой, ты все еще не спишь? — воскликнул муж изумленно. — Чего сидишь в темноте? Я едва не подскочил от неожиданности. Почему ты не ложишься? — Фергус зажег верхний свет.

— Как раз собиралась. — Я широко раздвинула губы в улыбке. — Как дела на студии?

— Обсудим утром. Ты не представляешь, Мэдлин, какой бедлам там творится! Народ едва не забастовку хочет организовывать.

— Ты поел? Хочешь, сделаю сандвич?

— Не волнуйся, я не голоден. Перехватил кое-что в студийном баре. — Он снова зевнул, на сей раз шире. — Боже, как я измучен! Думаю, засну раньше, чем голова коснется подушки.

Я сидела молча, выпрямив спину и не глядя, как муж поднимается по лестнице. На экране скакали идиоты с пушками.

Мне было слышно, как Фергус зашел в ванную, быстро обмылся, спустил воду в унитазе и вышел. Звук наполняющегося бачка казался оглушительным.

Подождав еще пять минут, пока Фергус залезет в постель, я выключила телевизор и тоже пошла наверх.

Он лежал очень тихо, отвернувшись от меня, дыхание было ровным. Я нырнула в постель и накрылась одеялом. Я знала, что муж не спит. Годы совместной жизни учат не только находить компромиссы. Успеваешь изучить супруга вдоль и поперек.

Какое-то время я лежала на спине, почему-то думая о Фрэнке О'Конноре и его рассказах. Неотвратимость катастрофы нависла надо мной, словно черное грозовое облако. Я сжала ладони в кулаки, чувствуя, как впиваются в кожу ногти.

Ночь была хмурой, дождливой. Как я уже говорила, наша спальня расположена в мансарде. Я сама выбирала место для постели. Предыдущие хозяева дома использовали нашу нынешнюю спальню в качестве кабинета, но я предпочла поставить напротив косых окон кровать.

— Это так романтично, Фергус! — восхищалась я много лет назад. — Мы будем лежать и смотреть на звезды!

Спальню я оформляла сама. В остальных помещениях Фергус не разорился даже на косметический ремонт, зато со спальней я могла делать все, что пожелаю. Я долго выбирала цвета, пока не остановилась на синем и белом. Синий ковер, белые стены и потолок, синее покрывало.

Кровать у нас огромная, есть где разбежаться. Лежа на ней, действительно можно было видеть звезды и даже луну. Я — ранняя пташка, порой вскакиваю часов в пять-шесть безо всякого будильника. Летом в это время звезд уже не видно, но в сумеречном небе часто мигают огоньки самолетов — аэропорт довольно близко. Здесь они делают вираж, поэтому в наклонные окна огоньки видно довольно долго. Я частенько лежу в полумраке и думаю о том, откуда летят эти самолеты. Может, из Америки в Европу?

Америка. Я всегда мечтала побывать в этой стране! Мне нравилось лежать под одеялом и представлять пассажиров трансатлантических лайнеров. Куда они торопятся? По делам? Летят повидать родственников? Скрываются от ФБР? Боятся ли они перелетов? Знают ли о том, что в багажном отсеке под их ногами может быть гроб с покойником? Я как-то читала, что коммерческие рейсы часто перевозят гробы, максимум один за рейс. Интересно, кому принадлежат эти трупы? И зачем их нужно перевозить?

В ту ночь, когда мы вернулись из Франции, погода сильно испортилась. Когда мы улетали из Дублина, было сухо и прохладно, а теперь лил дождь, небо заволокли сизые тучи. Я лежала в постели и смотрела в окно, но за ним не было ни звезд, ни луны. Только частые капли лупили по стеклу. Я ощущала себя героиней собственной пьесы, видела себя со стороны, могла описать, как выгляжу, и это было так странно.




Дом для семьи со средним достатком где-то в Дублине. Небольшая спальня, мансарда.

Мэдлин, жена Фергуса, худощавая женщина лет пятидесяти, лежит в постели рядом с мужем. Она сильно обеспокоена.




Да, вот такое короткое вступление, как во всех сценариях. Никаких лишних деталей.

Мэдлин сильно обеспокоена, ха!

Да если бы рядом не лежал Фергус, притворявшийся спящим, я бы металась по комнате и рвала на себе волосы — до того мне было тошно! «Обеспокоена». «Жена Фергуса», «обеспокоена»…

Так ли сильно слово «обеспокоена» отличает одну женщину от миллионов других на планете?

Я не обеспокоена, я подавлена, погрузилась в горькое отчаяние.

Мне вспоминались те годы, когда я была молода и полна сил. Я стремилась достичь успеха в любимом деле, закрепить этот успех, но лишь для того, чтобы двигаться дальше. Я никогда не останавливалась на достигнутом. Та Мэдлин двадцатилетней давности посещала вечеринки, концерты и спектакли, веселилась до упаду. У нее не хватало времени даже на то, чтобы сходить в салон и подстричь буйные кудрявые волосы. Та Мэдлин привлекла Фергуса своей энергией и целеустремленностью. По крайней мере мне хотелось верить, что это так.

Той далекой Мэдлин досталась взрывоопасная смесь генов. Кое-что досталось от бабки, которая до самой смерти курила трубку и до восьмидесяти ездила по Корку на велосипеде. Что-то досталось от бабкиного брата, который был звездой местной футбольной команды. Что-то перепало от прадеда, заставшего еще Войну за независимость и рассказывавшего истории, от которых стыла в жилах кровь.

Эти гены давно уснули и не давали о себе знать. Возможно, пришла пора немного их растормошить?

Не дав себе времени на раздумья, я зажгла прикроватный торшер.

— Фергус?

— М-м? — Он притворился спящим, словно знал, что грядет неприятный разговор.

— Я знаю, что ты не спишь. Повернись, пожалуйста. Нам нужно кое-что обсудить.

— А до утра это не подождет?

— Нет. Никак не подождет.

— Утро вечера мудренее, — пробормотал Фергус, садясь в постели и щурясь от яркого света. — Который час?

— Не так уж и поздно, четверть первого. Ты лежишь всего пятнадцать минут.

Я подождала, пока Фергус устроится, подложив под спину подушку. Он посмотрел на меня. Несмотря на всю серьезность происходящего, я едва не рассмеялась. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.

Его щека была помятой, волосы на макушке, те, что трансплантировали, торчали в разные стороны. Густой шевелюры после операции не получилось, так что сквозь пряди светился череп. Голова напоминала башку марионетки чревовещателя — до того была забавной.

Разумеется, смеяться я не стала, сдержалась, хотя для этого пришлось отвести глаза.

Я посмотрела на изголовье кровати с поблекшими синими звездами. Еще бы им не поблекнуть, если кровать была куплена двадцать лет назад.

— Я хочу с тобой серьезно поговорить, Фергус. Я планировала обсудить эту проблему в Коллиуре, но раз отпуск так неожиданно прервался, придется разбираться здесь и сейчас. Разговор важный и не может ждать. — Я помедлила, снова впившись ногтями себе в ладони. Мне казалось, что муж тотчас уйдет в глухую оборону, даже не выслушав моих претензий, но он молчал.

Когда я опять посмотрела на него, он уперся взглядом в стену.

— Ладно, давай поговорим, — буркнул он недовольно.

— Мне очень жаль, Фергус.

— Прекрати, Мэдлин. — Голос мужа был глуховатым, усталым. — Твои постоянные извинения сводят меня с ума.

Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого отстраненного спокойствия, словно речь шла об оплате счетов. Складывалось впечатление, что Фергус совершенно остыл ко мне. В душе нарастал тревожный комок. Я не знала, с чего начать.

В памяти всплыло лицо сына с огромными, полными тревоги глазами, мои руки, лежащие на снежном насте морозилки. Я должна положить конец этим мучениям. Все зашло слишком далеко.

— Я несчастна, Фергус. И Кольм тоже. Да и ты, как мне кажется, не можешь назвать себя довольным жизнью. — Он открыл было рот, чтобы возразить, но я остановила его жестом. — Нет, сначала выслушай меня. — Мне становилось все труднее подбирать слова. Ощущение совершаемой ошибки росло с каждой секундой. — Мне кажется, я схожу с ума. Меня окружают незримые призраки, — выпалила я. — Что бы это ни было, признайся, умоляю! Отнесись ко мне с уважением, не скрывай правды.

— О чем ты? Какой еще правды? В чем я должен признаться? Мэдлин, Христа ради, может, ляжем спать и прекратим этот нелепый разговор? Я устал и вымотался. Я хочу спать, а ты поступай как знаешь.

Фергус собрался отвернуться, даже подушку потянул за угол вниз, но я схватила его за плечо.

Следующие слова полились из меня торопливо, сбивчиво:

— Если у тебя роман, ты должен сознаться! Умоляю тебя, Фергус, будь честен со мной! У меня болит сердце, но речь не только обо мне. Кольм чувствует, что творится неладное, подумай хотя бы о нем! Весь дом замер в предчувствии беды. Он превратился в мавзолей. Я ненавижу этот дом! Раньше я его любила, а теперь терпеть не могу! Ненавижу, когда тебя в нем нет и когда ты дома. Здесь так тихо, словно на кладбище, тишина давит меня, убивает, словно яд. Сам подумай, мы почти не разговариваем. Все молчат! Я будто разваливаюсь на части, жарюсь на медленном огне. Умоляю, сознайся. По крайней мере я буду знать, с чем имею дело и есть ли у меня хоть шанс!

— Ты ненормальная! Я хочу в туалет. — Фергус отшвырнул одеяло и быстро вышел из комнаты.

Мне показалось, что прошел целый месяц, прежде чем его шаги вновь послышались на лестнице. Звука смываемой воды так и не было. Я заставила себя расправить плечи и перестать впиваться ногтями в ладони.

Я ожидала, что Фергус ворвется и начнет возмущенно кричать. Или выложит мне наскоро состряпанную историю, в которой все будет выглядеть достоверным, но найдется множество неувязок лично для меня.

Вместо этого Фергус вошел в спальню тихо, лицо его было бледным. Походка была совсем не агрессивной, он даже запнулся за край ковра, но вроде бы и не заметил этого.

Я смотрела на него в немом ужасе. Боже мой, мелькнула в голове стремительная мысль, он собирается во всем признаться!

Теперь, когда настал момент истины, я не желала ее слышать. Я молилась всем сердцем, чтобы страшные слова не слетели с губ мужа. Мне хотелось взять назад свой вопрос. Выключить бы свет и вернуться в ту минуту, когда я протянула руку к торшеру! Я бы ни за что его не включила!

Я подавила растущую панику и молча ждала, пока Фергус сядет на край кровати ко мне спиной, как можно дальше от меня.

— Я должен был сознаться во всем гораздо раньше, — вымолвил он. — Прости, Мэдлин, я встретил другую.




Глава 16


Может, это покажется вам мелодраматичным, но в тот момент для меня словно остановился мир. Я ждала признания, была к нему готова, но это нисколько не ослабило той боли, что пронзила все мое тело. Да, мир затих, замер на мгновение, словно оттягивая момент, когда все начнет распадаться на осколки. Когда я читала описания чувств в романах, они всегда казались мне чрезмерными. Героини страдали так ненатурально! Они немели от боли, падали в обморок, хватали ртом воздух. И я втайне посмеивалась над буйной фантазией автора.

Но я сама потеряла дар речи. Перед глазами поплыло, и сознание принялось цепляться за реальность, словно опасаясь померкнуть. Я была на грани обморока. Мир заглох, как мотор. И к этому нечего добавить. Я боялась моргнуть, была в страхе оттого, что неосторожное движение, любой вздох снова раскрутят мир, заставят бешено вращаться, и я потеряюсь в этом движении, сгину в никуда.

Я не мигая смотрела Фергусу в спину. Он медленно обернулся. На воротничке его пижамы засох мазок зубной пасты. Эта голубая клякса показалась мне такой родной, знакомой.

Я сделала осторожный вздох, и реальность навалилась на меня. Странное облегчение (ведь я так давно жила в напряжении) смешивалось с животным ужасом. Ногти снова впились в ладони.

— Кто она? — услышала я свой почти спокойный голос.

— Какая разница?

— Для меня разница есть.

— Почему я должен сообщать тебе ее имя? — Фергус шарил глазами по моему лицу. — Эта информация не облегчит твоих страданий. И меньше всего мне нужно, чтобы ты закатилась к ней и устроила скандал.

В груди у меня почти ощутимо хрустнуло. Может быть, что-то надломилось в сердце. И вслед за этим тело наполнил холодный гнев, чистый в своем неистовстве. В голове прояснилось, и мне внезапно стало легче.

— Если ты не назовешь ее имя, Фергус, тогда тебя ждет настоящая сцена, — процедила я. — Я тебе такое устрою — ты пожалеешь, что родился. Может, попробуем?

Я вылезла из постели, неторопливо подошла к стене и сняла с нее заправленный в золотую рамку сертификат «Лучший телеактер», выданный Фергусу на фестивале за роль в «мыльной опере». Изо всех сил я запустила рамку в противоположную стену, она пролетела над головой мужа, звучно стукнулась, стекло брызнуло в разные стороны. Осколки усыпали пол и кровать.

— О, это было прекрасно! — сообщила я.

Он вскочил и попятился назад, к наклонной стене.

— Я был прав. Ты — ненормальная! Психичка чертова!

— Так ты назовешь мне имя? — В запале я бросилась к комоду и схватила фигурку балерины, подарок Фергуса на первую годовщину брака. Подняв статуэтку над головой, я стала выбирать, во что ее запустить. В тумбочку мужа, на которой стоял хрустальный шар со снежинками, презент от любящей мамочки? Бросок и погублены еще две вещи. Настала очередь свиньи-копилки. Она отлично должна была разлететься о велотренажер мужа. Копилка была дорогим для сердца Фергуса сокровищем детства, подарком отца.

— Прекрати, перестань! — взвизгнул муж, бросаясь ко мне и выдирая из рук копилку. — Безумие какое-то!

Он схватил меня за запястье. На его ладони была кровь, очевидно, он порезался об осколок рамки. Мне было все едино. Мной владел ослепляющий гнев, теперь уже не холодный, а раскаленный, как жидкий металл. Я была готова расколошматить все, что попадется под руку.

— Так ты скажешь?

Мы смотрели друг на друга почти с ненавистью. Я почувствовала запах коньяка.

Фергус не ходил в туалет. Он хлопнул рюмашку для храбрости, трус!

Он выпустил мою руку.

— Давай спустимся в гостиную. Здесь слишком много осколков, даже на кровать не присесть.

— Ты скажешь?

— Да.

Я швырнула свинью-копилку на постель и первая вышла из спальни. Меня переполняла такая ярость, что я даже не побеспокоилась о том, чтобы шагать на цыпочках. Обычно Кольм засыпал в наушниках, и я надеялась, что в ту ночь он снова нацепил их перед сном. Если же он этого не сделал, то давно проснулся от грохота разбивающихся предметов и сохранять тишину не было причины. Пусть слышит! Лучше знать, что творится, чем изнывать от неизвестности. По крайней мере в тот момент мне так казалось.

Мы прошли на кухню. Там я рухнула на диванчик: ноги внезапно перестали меня держать. Я ждала.

И снова ощущала себя героиней пьесы.

«Моя жизнь со звездой».

Да, так бы и называлась эта пьеса.

Фергус стоял у стола, опершись об него ладонями.

— Даже не знаю, с чего начать. — Он говорил монотонно, словно профессор на рутинной лекции. Будто речь шла о какой-то ерунде, а не решалась судьба нашего брака. Он избегал смотреть на меня, уперся взглядом в соусницу, забытую на столе.

— Начни с самого начала. Как ее имя?

— Далось тебе ее имя, Мэдлин! — Фергус поднял глаза. — Зачем тебе знать, кто она? Разве это может что-то изменить?

Я сверлила мужа глазами. Словно чувствовала, что он сдастся, если я буду пристально смотреть ему в лицо.

— Ванесса Томпсон, — вымолвил он.

Имя ничего мне не говорило.

— Где вы познакомились?

— Она участвовала в проекте.

— Актриса?

— Да.

— Сколько ей лет?

— Мэдлин, прошу тебя…

— Так сколько?

— Ей двадцать четыре.

Я не стала размышлять над этой информацией, просто приняла к сведению.

— Кого она играет?

Выяснилось, что мисс Томпсон взяли на эпизодическую роль. Ее героиня не раз появлялась в сериале на несколько минут как связующее звено между сценами. Она играла роль дочери портье.

Затем я узнала, откуда у Фергуса интерес к ирландской национальной музыке, которая теперь звучала в нашем доме постоянно, если муж был дома. Отец Ванессы был музыкантом в народном ансамбле.

— А ее мать? Полагаю, та гнусавая певица с Донегола, которую ты так любовно слушаешь? Или она играет на аккордеоне? — В моем голосе проскальзывали стервозные нотки. И, черт возьми, было приятно чувствовать себя стервой.

— Ее мать умерла. Зачем тебе эта информация? — Фергус оторвал ладони от столешницы. — Какой в этом смысл?

— Смысл в том, что я целый год живу в вакууме. У меня накопилась куча вопросов, а ответов никто не давал. Весь этот год я медленно схожу с ума, страдаю от неизвестности. Нет, не так! Меня мучил ты сам, а не твое молчание. И как долго ты собирался так жить? Или ты считал, что все образуется само собой?

— Ты не понимаешь…

— Это я-то? — Я даже хохотнула, очень зло. — И чего же я не понимаю? Того, что ты нашел себе молоденькую вертихвостку?

Я встала и теперь двигалась к нему, пока мы не оказались нос к носу. Фергус попятился и зачем-то включил холодную воду. Ледяной поток с шумом рванулся в раковину. Я зажала уши руками.

— Выключи, Фергус! Немедленно!

Он повернул кран, поток иссяк.

— Чего ты ждешь? Что я должен сказать? Да, я встретил другую. Такое случается сплошь и рядом. Мне жаль, хотя ты в это и не веришь.

— Как до этого дошло? Как вы сошлись?

— Ты действительно хочешь знать подробности? Тебе что, нравится себя мучить?

— Предоставь мне судить, что меня терзает, а что — нет. Так как вы сблизились?

— Только сядь, прошу тебя. Ты надвигаешься на меня словно палач. Это нелепо!

Мы сели за стол, я вытянула ноги внизу, потому что они отказались сгибаться. Словно превратились в две ходули.

Роман Фергуса начался с рождественской вечеринки на студии. Целых восемнадцать месяцев назад!

— В тот вечер все перепились. — Он снова уставился на соусницу. — Многие были в сильном подпитии. Я тоже. Мы поехали к ней домой. Утром я пообещал себе, что продолжения не будет. Роман не входил в мои планы. Ты же понимаешь, интрижки случаются у всех актеров, Мэдлин! — Фергус поднял на меня умоляющий взгляд, но, увидев выражение моего лица, снова опустил голову. — Однако Ванесса была настойчива. Постоянно крутилась рядом, была на подхвате. Когда я спускался в столовую перекусить, она махала мне из-за столика, предлагая присоединиться. Я пытался оборвать нашу связь, но ничего не получалось. Возможно, я не слишком сопротивлялся… В общем, когда я все же принял решение о разрыве, случилось непредвиденное.

Голос Фергуса стал совсем тусклым.

— Она сказала, что беременна?

— Откуда тебе известно? — Его изумление казалось искренним.

— Просто догадалась. Слишком банальная развязка. Простая повседневность. Скажем так, в любом романе или фильме можно встретить подобный сюжет. Так она родила?

Неужели этот ледяной, какой-то деловой голос принадлежал мне? Я слышала себя словно со стороны и удивлялась собственному спокойствию.

Фергус жалко кивнул, дрогнув плечами.

— У нее дочь.

— Понятно. Как имя?

— Фелисити.

— Полагаю, ты содержал их обеих? Давал им наши деньги?

— Мэдлин…

— Что «Мэдлин»? Так ты давал или не давал этой женщине наши деньги? Молчишь? Значит, давал. Ты содержал любовницу, а я была вынуждена носить обноски! Я хожу в одежде из секонд-хэнда и покупаю замороженную пиццу со скидкой в «Альди»!

«Альди» — дешевый супермаркет на Парнелл-стрит. В нем отовариваются нищие вдовы, старичье, одинокие матери и желтокожие эмигранты. И я, как вы поняли.

Фергус на мгновение поднял голову и тотчас отвел глаза.

— Я давал ей самую малость. Ведь она мать моего ребенка. Я обязан это учитывать.

В голове всплыли многочисленные ситуации, когда я была вынуждена под предлогом занятости отказывать Рите и Тесс пойти в кафе или за покупками. У меня никогда не было денег даже на шпильки.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — тихо сказала я.

— Но это мой дом. Я уйду тогда, когда захочу…

— Ты больше меня не любишь?

Проклятие, я произнесла эти чертовы слова, задала самый унизительный вопрос из всех возможных! Я клялась себе, что не буду давить на Фергуса, не стану умолять и вытягивать клещами признание в любви, но все же спросила. Вопрос прозвучал жалко. Словно брак распадался по моей вине. Будто именно я была паршивой овцой.

Спросив, любит ли меня муж, я свела на нет все свои попытки сохранить достоинство, опустилась до положения нищего на паперти. И Фергус это знал.

— Не унижайся, Мэдлин. — Он взял мою руку. — Ты уже и так достаточно себя уронила.

Я вырвала руку.

— Что значит «не унижайся»? Или это я виновата перед тобой? В чем моя-то вина?

Для вспышки гнева было поздно. Фергус уже оседлал любимого конька, все ниточки были в его руках.

— Да ты только посмотри на себя! Когда в последний раз ты заглядывала в зеркало? Ты похожа на скелет, на высохшую старуху!

Я вскочила. Слезы бурлили в глазах, но я не хотела, чтобы они пролились.

— Убирайся! Уходи, прошу! Сейчас же!

— Посреди ночи?

— Да какая разница? Тебе ведь есть куда пойти! — Я не желала, чтобы Фергус видел меня в слезах. — Проваливай к Ванессе!

Он пристально смотрел на меня, во взгляде была неуверенность.

— Ты действительно этого хочешь?

— Да, хочу. — В тот момент я была уверена.

— Ты надеешься, что потом я приползу на коленях? Но этого не случится.

Пришел мой черед уставиться на соусницу.

— Я соберу твои вещи. Позвони, когда будешь готов их забрать. Могу отправить с посыльным.

Пауза. Затем удаляющиеся шаги. Фергус вышел из кухни.

И тогда меня начало трясти — так сильно, что пришлось обхватить себя руками, чтобы не развалиться на части. Спустя несколько минут я чуточку пришла в себя, собралась, подошла к стене, на которой висел телефон, и осторожно сняла трубку.

— Через полчаса, — услышала я шепот мужа. — Я приеду на такси. Придется оставить ей машину, это будет честно.

— Как она? — Хотя мисс Томпсон старалась говорить с сочувствием, в ее голосе слышались триумфальные нотки. Она явно была в восторге оттого, что все сложилось само собой.

— Это было ужасно. Ладно, скоро буду. — Фергус положил трубку. Я тоже — тихо, словно мышка. И все равно щелчок показался мне оглушительным, как выстрел.

Муж спустился вниз с небольшой сумкой в руках.

— Я убрал стекло с постели, — сказал он, остановившись в проходе. — Надеюсь, ничего не осталось, но все-таки встряхни одеяло, когда будешь ложиться.

— Ладно. — Я кивнула. Если бы мы смотрели друг другу в глаза, наша беседа казалась бы столь же обыденной, как если бы мы обсуждали покупку новых штор.

Впрочем, что тут особенного? Все семейные драмы похожи друг на друга. Простая обыденность, не более.

— Прощай, Мэдлин.

— Прощай, — сказала я столу.

За Фергусом со щелчком закрылась входная дверь.

Сколько времени я сидела на кухне, не знаю. Потом поднялась наверх, обвела блуждающим взглядом спальню.

На комоде лежало обручальное кольцо. Прямо рядом со свиньей-копилкой. Сложно описать, что я чувствовала, глядя на этот золотой кружок. Когда я коснулась его пальцами, он все еще был теплым. Пожалуй, это был самый худший момент той ночи. Словно жирная черта отделила мою прошлую жизнь от настоящего.

Я взяла кольцо и, не раздеваясь, легла в постель.

Кольцо по-прежнему было зажато в моем кулаке, когда забрезжил рассвет. На часах было около пяти. Я лежала в том же самом положении, что и несколько часов назад. Ноги затекли, я замерзла, но какая-то сила не позволяла мне сменить позу. Глаз я так и не сомкнула.

Когда окончательно рассвело, я прошла в туалет и бросила кольцо в унитаз. Смыть золотое украшение оказалось не так просто. Я давила на кнопку слива раз за разом, но оно лишь кувыркалось в потоках воды, отказываясь улетать в канализацию. Тогда я надела резиновые перчатки и пальцами загнала кольцо Фергуса в трубу.

Может, оно все еще лежит в трубе, совсем рядом. Наверняка лежит.

Следующие недели я раз за разом возвращалась к событиям той ночи, это длилось на протяжении всего лета. Однажды я докатилась до того, что стала названивать и умолять Фергуса вернуться. Тот звонок я тоже постоянно вспоминаю. Позорное ощущение поражения, ненависть к собственной слабости… Я отвратительна, я знаю.

Я помню каждое слово, что было сказано нами в тот день, когда я набрала номер Ванессы (он сохранился в последних звонках).




Холл в доме Мэдлин Григгз. Полная тишина.

Мэдлин, домохозяйка средних лет, сжимает в руке телефонную трубку. В холле темно, зрачки Мэдлин возбужденно поблескивают. Она набирает номер и включает громкую связь, потому что руки слишком трясутся, чтобы держать трубку.

Мэдлин. У меня есть предложение. Можем мы его обсудить?

Фергус. Слушай, уже поздно, я должен…

Мэдлин. Фергус, умоляю, выслушай. Один разговор! За столько лет брака ты просто обязан меня выслушать. Прошу тебя.

Фергус. Проклятие, Мэдлин, что ты творишь? (Тяжкий вздох.) Ладно, что ты хочешь обсудить?

Мэдлин. Это не телефонный разговор. Давай встретимся в городе, выпьем кофе и поговорим. (Торопливо.) Может, завтра?

Фергус. Мне не нравится эта идея. Еще рано. Слишком мало времени прошло.

Пауза.

Фергус. Лучше говори по телефону. Мэдлин? Говори, или я вешаю трубку.

Мэдлин. Я волнуюсь, Фергус. Для меня все очень непросто…

Фергус (со вздохом). Слушай, я же не выскочу из телефона и не начну махать руками. Давай же, не тяни!

Мэдлин (проглотив комок в горле). Ну, я думала о нас, о Кольме. Сын скучает по тебе, Фергус.

Пауза.

Мэдлин. Фергус, Фергус! Ты меня слышишь?

Фергус. Да, я здесь, черт возьми. К чему ты клонишь?

Мэдлин. Так вот… я (торопливо) долго думала и пришла к выводу… Только не кричи на меня, Фергус! Думаю, Ванесса не станет возражать, если ты будешь приезжать к нам с Кольмом. Скажем, на две ночи в неделю. Хотя бы через выходные. Может быть, даже…

Щелчок. Слышны короткие гудки. Фергус повесил трубку. Мэдлин медленно нажимает отбой и закрывает лицо руками.




Я была в ужасном состоянии и неоднократно хотела позвонить Тесс или Рите, пока они были в Коллиуре, но не посмела. Это было бы нечестно. Они наслаждались отдыхом, я не желала его портить.

Мэри, хозяйка магазина, быстро поняла, что со мной творится. Зная, что двух лучших подруг нет поблизости, она настояла на том, чтобы я чаще выходила на работу.

— Шесть дней в неделю, Мэд, не меньше! Ты не должна сидеть взаперти.

В один из тех дней, когда я чувствовала себя не такой жалкой и никому не нужной, я набралась смелости пойти к Ванессе. Мне хотелось устроить сцену. И я желала посмотреть ей в лицо.

Ванесса открыла дверь и подалась назад от неожиданности. У нее на руках была маленькая девочка. Стоило мне взглянуть малышке в лицо, увидеть ее глаза, как вся моя решимость испарилась.

Я успела заметить, что Ванесса выглядит усталой, но она все же могла дать мне сто очков вперед. Любовница мужа оказалась действительно хорошенькой, этакая юная девчонка, за которыми бегают пацаны в школе. Конечно, она не была красоткой в общепринятом смысле, но в ней, безусловно, было нечто притягательное. Свежесть, возможно.

Она была возмутительно молоденькой.

Я снова потерпела поражение.

Позже я описала сцену в квартире Ванессы в одной из пьес, но тотчас заперла исписанные листы в ящике стола как свидетельство своей унизительной слабости.

Я записывала все, что со мной происходило, но это не был связный сценарий. Так, отрывки. Может, однажды я смогу соединить их в одну хорошую пьесу, когда у меня найдутся на это силы. Думаю, мой сценарий кончится хеппи-эндом. Мэдлин одолеет соперницу, справедливость восторжествует. Возможно, я даже переделаю сцену в квартире Ванессы.

Увы, в жизни все произошло иначе. От Ванессы я притащилась жалкая и потерянная. Я проиграла. Их было трое против меня одной.

И хотя в нашей незримой схватке никто не победил, я все-таки пришла к финишу последней.




Глава 17


Что за лето! Просто безумное!

А ведь прошло всего два месяца с тех пор, как мы с Мэд и Тесс сели в самолет, хихикая и предвкушая отличный отдых. Сколько всего случилось с того дня! Сколько кошмарных открытий было сделано!

Хотела бы я знать, что сейчас творится в «Аркадии». Даже не верится, что могло произойти нечто подобное! Полиция едет. И к кому? К Джерри и Тесс! Подобный поворот событий заставляет о многом задуматься. Очевидно, в жизни возможно всякое. Судьба может выкинуть такой неожиданный фортель, что только держись. Я уже не говорю о Мэдди — там тоже происходит что-то невероятное. Но в Хауте, в «Аркадии»! Антиутопия какая-то.

Конечно, к превратностям судьбы я всегда была готова, особенно когда была молодой и только пыталась вылезти из нищеты. Выйдя замуж за Рики, я продолжала карабкаться наверх, пихалась локтями, зубами выдирала удачу из лап фортуны, но при этом не забывала о том, что жизнь, в сущности, — редкая сука.

Помню, как нам с мужем все же удалось сколотить первый капитал. Мы перебрались в новый дом, который казался мне оплотом безопасности. Как сказала бы Тесс, я все время ждала, что мир может дать выскочке жестокий пинок под ребра, но уверенность в комфортном будущем все же крепла с каждым днем. Когда умерли родители, исчезло последнее звено, связывавшее меня с прежним полуголодным, полным запретов существованием. Я вздохнула свободнее. Родители словно тянули меня обратно на дно. До сих пор слышу голос матери:

— Кем ты себя вообразила, дамочка? Думаешь, обзавелась большим домом и сетью дурацких магазинов, одела детей в паршивые «Найк» и «Кельвин Кляйн» и можешь смотреть на мир свысока? Не забывай, откуда ты вылезла! Позор на наши головы!

Папаша добавил бы что-нибудь похлеще.

Самым большим прегрешением в районе моего детства считалось быть выскочкой. Отец всю жизнь состоял в профсоюзе, там же и работал. Он был махровым социалистом и с презрением говорил о классовом и финансовом неравенстве. Сидевшие на его шее дети были вынуждены ежедневно слушать лекции на тему «уничтожим богатых». Возможно, отец предавался подобным нравоучениям, поскольку у него не было иного выхода, кроме как цепляться за свои нелепые убеждения. А может, он и правда в них верил. Отец подозрительно относился к тем, кто был чуть богаче его самого, кто сумел пробиться выше и покинуть наш нищий квартал.

Мы с Рики относились как раз к таким выскочкам.

Я же не видела ничего зазорного в том, что имеешь возможность платить по счетам, не задумываясь о суммах. И разве плохо, если без труда содержишь собственных родителей? Что с того, что мои дочери избалованы и получают все, чего пожелают? Пусть живут в свое удовольствие! Когда-нибудь они скажут мне спасибо за безмятежное детство. Которого я сама была лишена.

Да, мне повезло. У меня не только полно денег, но также есть любящий муж и дом, который нам по вкусу. Я ничуть не стесняюсь своего богатства, потому что оно не свалилось на нас с Рики как снег на голову. Мы долго и трудно работали, особенно в первые годы, чтобы добиться успеха. Случись нам сейчас потерять все, мы начали бы с нуля и снова вылезли наверх, потому что считаем такой путь единственно правильным. Это умнее, чем плыть по течению и жаловаться на то, что оно несет тебя совсем не туда, правда?

Но хватит обо мне. Я хотела рассказать вам о случившемся с Тесс, поделиться взглядом со стороны.

Это такая… запутанная история. Я не знаю, что и думать. И как себя вести. Мне сложно даже заставить себя позвонить подруге, очутившейся в беде, честное слово! Да и она не изводит меня телефонными разговорами, особенно в последнее время.

Ладно, я все же попробую восстановить в памяти события этого лета, а заодно и конца мая. Конечно, я не столь талантливый рассказчик, как Тесс или Мэдди, зато у меня отличная память и я внимательна к деталям. Вспоминать придется урывками, возвращаясь к делам далекого прошлого, чтобы картина получилась более полной.

Итак, сейчас половина одиннадцатого. Должно быть, полиция уже в «Аркадии». Каково сейчас Тесс? Проклятый Коллиур! В глубине-то души я знаю, что этот французский город ни в чем не виноват, но все равно именно там трещина, пробежавшая между тремя нашими семьями, стала особенно заметна. Там все и началось. Может, на том коттедже, что мы взяли в аренду, лежит какое-то проклятие?

А почему нет? Вы бы стали жить в доме, рядом с которым есть древняя могила? Под боком у высохшей мумии? Тесс была в восторге от часовни с витражами, от резной плиты, закрывавшей гробницу. А вот меня дрожь пробирала от одной мысли о подобном соседстве.

Черт, лучше бы мы поехали в «Марбелью», как я предлагала с самого начала.




Глава 18


Мы проводили Григгзов в аэропорт Перпиньян и принялись обсуждать их по дороге до Коллиура. Я вела машину, дорога была трудной, но не думать о Мэдди я не могла, поэтому и завела тот разговор. Честно говоря, глупо было вываливать на скромницу Тесс свои догадки относительно романа Фергуса, но длинный язык в очередной раз сослужил мне дурную службу. Проклятие, сколько раз еще я должна напоминать себе, что нельзя лезть в чужую частную жизнь! Лучше мне было не раскрывать и рта.

Я видела, что Тесс потрясена моим заявлением. Ей и в голову не пришло бы заподозрить Фергуса в измене! Конечно, по ней сейчас не скажешь, что она пуританка, но нам-то с Мэдлин известно: в душе наша Тереза по-прежнему скромная монашка. Удивительно, честное слово! Дожить до наших лет и сохранить такую наивность! Нам с Мэд до сих пор приходится следить за собственными высказываниями в ее обществе. Иногда даже хочется разразиться самыми витиеватыми ругательствами, чтобы посмотреть, как Тесс будет шокирована. Представляете, недавно мне пришлось просветить ее насчет лесбиянства, так она была в ужасе! Не от мира сего, ей-богу!

Нет, ну как ей удалось дожить почти до седин и остаться наивной дурехой? Ничего не вижу, ничего не слышу — вот ее принцип. Тесс всегда сдержанна и спокойна, но, я уверена, в душе у нее царят полный хаос и смятение чувств. Я бы не поменялась с ней жизнью. Иметь сына вроде Тома! Конечно, он неплохой парень, но с ним совсем не просто строить отношения. Быть замужем за мистером Хозяином Мира (так мы зовем Джерри за глаза, и даже Тесс иногда посмеивается над этим прозвищем), который не мыслит себя вне службы! Джерри живет работой, черпает в ней силы и уверенность, а все остальные грани мира, похоже, выше его понимания.

Я всегда считала, что его помощница, Сьюзен Вителли Мур, — самое несчастное существо на свете. Думала, Джерри продыха ей не дает.

Я немного знакома с этой Сьюзен. Когда она училась в старшей школе, то частенько бывала в общественных конюшнях Дублина, где в то время занимались верховой ездой мои дочки. Тогда у нас с Рики еще не было своей конюшни. Ирландия — очень маленькая страна, а уж Дублин и того меньше. Здесь постоянно пересекаешься с одними и теми же людьми.

В общем, когда Тесс упомянула помощницу мужа, я тотчас поняла, о ком идет речь. Мать Сьюзен владеет небольшим магазином в городе, отец — итальянец, который довольно продолжительное время жил в Ирландии, а затем уехал на родину…

Впрочем, я отвлеклась. Вернемся к Мэдди и ее мужу Фергусу. Вы спросите, с чего я взяла, что у него рыльце в пушку?

Это элементарно. Налицо были все признаки измены. Целый список. Фергус мог стать идеальным примером для статьи «Как понять, что муж вам неверен». Таких материалов полно в любом глянцевом журнале.

Признак первый. Фергус никогда не отличался излишней щедростью — скорее с него писался образ дяди Скруджа. И вдруг он начинает покупать духи от Кельвина Кляйна вместо дешевого «Олд спайс». Поверьте, у меня прекрасный нюх на парфюм.

Признак второй. Трансплантация волос. Фергус прикрыл свою лысину якобы ради работы, хотя раньше отсутствие густой шевелюры являлось его фирменным знаком. Собственно, свою любимую роль в сериале он получил именно поэтому. Его герой казался трогательным и располагающим к себе как раз благодаря залысинам на лбу.

Признак третий. Фергус покупает абонемент в шикарный фитнес-центр. Тоже из-за работы? Кого эта уловка может обдурить?

Есть и другие доказательства. Как-то под Рождество моя Китти, которой всего семнадцать, вернулась домой и рассказала, что видела дядю Фергуса в «Темпл-баре» вместе с какой-то юной особой. Разумеется, я демонстративно махнула рукой на эту новость и нашла для Китти достойное объяснение (ужин с коллегой по работе), чтобы малышка не сделала лишних умозаключений. Но даже если она к ним и пришла, то оказалась достаточно сообразительной, чтобы не ляпнуть что-нибудь в нашей компании.

Мэдди я ничего не сказала. Боялась лишь осложнить ситуацию. Фергус мог образумиться, но если бы случился скандал, кто знает, как бы сложилась судьба брака Григгзов? Что стало бы с Кольмом?

Бедняжка Кольм. Странный застенчивый мальчик. Лично у меня его вид вызывает приступ острой жалости. Мои девочки не раз пытались увлечь его какими-нибудь играми или вытащить в город, но он не шел на контакт. Кольм весь прыщавый и очень тощий. Порой я начинаю сомневаться, что в доме Григгзов его кормят. Мэдди никогда не рассказывала рецептов, не хвалилась тем, что освоила новое блюдо, как бывает между подругами. Может, она вообще ничего не готовит? Если настает очередь Григгзов пригласить нас на ужин, мы все идем в ресторан, а не к ним домой. Фергус выбирает «недорогие местечки», как он их называет. По-моему, им больше подошло бы название «дешевые забегаловки».

Я сильно волнуюсь за Мэдди. Знаете, в последнее время у нее ужасные мешки под глазами. Не темные круги (которые тоже есть, но это объясняется, видимо, хронической диетой), а настоящие мешки, как у алкоголика с проспиртованной печенью и больными почками. А ее худоба! Это же истощение!

Ладно, хватит деталей.

Мы проводили Григгзов и направились домой. С того момента события стали постепенно закручиваться в тугую спираль, которая должна была в конце концов развернуться. Всю первую неделю меня неотступно преследовало чувство, что подходит к концу целый жизненный этап. Тесс высмеяла бы меня, прочитав эту фразу. Она ненавидит клише.

Оглядываясь назад, на майский отдых, я все чаще прихожу к мысли, что предчувствие конца владело не только мной. Я говорю о конце совместных выездов на отдых, дружеских отношений, развале нашей компании. Думаю, Мэдди придерживалась той же точки зрения. Иначе чего ради в первый же день, на пляже, она словно невзначай заметила:

— Идея отдыхать скопом больше не кажется мне привлекательной.

Мы выросли из группового отдыха.

В тот день я предлагала съездить куда-нибудь без мужей и детей, одним. Было бы здорово пройти процедуры в салоне красоты, полежать на соседних массажных столах, сделать маникюр, например.

Одна ли я замечаю, как меняются женщины, стоит возникнуть в поле зрения хотя бы одному из их мужей? Происходит куча перемен, маленьких и больших. Словно в такие моменты они перестают быть женщинами и превращаются просто в жен и матерей. Они спрашивают, как дела у их мужчин и отпрысков, всем ли они довольны, углубляются в высокофилософские беседы о семейной жизни.

Возвращаясь к основному рассказу, пожалуюсь, что с отъездом Григгзов даже наигранная радость оставшейся компании как-то померкла, выдохлась, словно отпала необходимость носить веселые маски.

Вечером мы решили сыграть в карты, хотя затея была заранее обречена на провал. Мне не хватало Мэдди, талантливой компаньонки в игре пара на пару. Во время покера ее словно подменяли. Зануда, посвятившая жизнь собственному мужу, неожиданно преображалась — в ней проявлялись те черты, что казались давно истлевшими в ходе супружеской жизни. Мэдди рисковала, великолепно блефовала (все-таки она по натуре актриса), угадывала по лицам чужие карты. Я тоже неплохо блефую, но мои таланты не идут ни в какое сравнение с даром Мэд.

В общем, в тот вечер я не особо сопротивлялась, Рики — тоже, так что Джерри вчистую нас обыграл и интерес к картам пропал.

На другой день мы с Тесс, желая развеяться, решили прокатиться на машине по окрестностям, вдоль испанской границы. Местом остановки был выбран Паль, расположенный на побережье. Реклама обещала, что поселок предлагает огромный выбор керамики на любой вкус.

Тесс не сразу согласилась на поездку. Она опасалась оставлять Тома, после того как потеряла его в море. Джерри отправился играть в гольф с Рики вместо покинувшего нас Фергуса, а мои девочки пошли с Джеком на пляж. Не зная, чем еще задобрить перетрусившую подругу, я предложила взять Тома с нами. Представляете, до чего дошло? Даже не думала, что когда-нибудь сама, без принуждения со стороны, предложу взять с собой странноватого парня, когда хочу поразвлечься. Не то чтобы Том доставлял какие-нибудь неудобства — просто моей целью был шопинг с подругой, a не детский сад на выезде.

Лично я совершенно не беспокоилась, что мои девочки остались одни. Они уже достаточно взрослые, и мы не в каком-нибудь Гарлеме остановились, правда? Да и малышкам без родителей будет веселее. Существует не только пляж, но и шикарный бассейн, музыкальный центр и несколько компьютеров. Умеют французы обеспечить туристам роскошный отдых! Речь, конечно, о доме и прилегающей территории, а не о французской пище. Лично мне их кухня не нравится. Выпечка у них вкусная, зато национальные блюда энтузиазма у меня не вызывают.

Я вообще отношусь с подозрением к качеству продуктов, из которых готовят еду. Мне постоянно кажется, что на отдыхе нас отравят несвежим мясом. А уж я-то, в силу нашего с мужем бизнеса, в мясе разбираюсь. Скажу больше: я попросту беру в поездку мясо из Ирландии, кроме шуток! Рики кладет вырезку в вакуумные упаковки, замораживает, и в сумке-холодильнике мы везем мясо в другую страну. Вы бы видели лица поваров, когда я начинаю выкладывать продукты на кухонный стол! Ха-ха!

Так вот, французская кухня мне не по душе. Ладно еще паштет, даже утка (которую французы часто не прожаривают как следует), но все эти лягушачьи лапки и улитки! Ужас! Лучше удавиться сразу, но не пробовать.

Итак, мы с Тесс и Томом отправились в Паль.

Несмотря на то что день был облачным, поселок выглядел живописным и очень ярким. Паль стоит на вершине холма, с крайней улицы открывается вид на морской берег, довольно крутой, поэтому по воде бегут волны с белыми барашками. Крохотные домики, очень старые, уютно лепились друг к дружке. Здесь полно сувенирных магазинчиков, продукция вывалена на прилавки, стоящие прямо на улице, хотя в мае особого наплыва туристов не бывает. Улочки, все, как одна, необычайно узкие, словно для одностороннего движения. Я не раз с трудом разъезжалась с грузовичками, везущими чипсы или мороженое. Судя по их количеству, это в Пале ходовой товар.

Стоило нам выйти из машины, Тесс, музыкальная наша, тотчас навострила уши: неподалеку явно играли на органе. Приметив небольшую церковь, Тесс усадила сына за столик возле кафе и всучила ему рожок с мороженым, велев не сходить с места. Да, Том странный, но, представьте себе, мороженое любит не меньше обычных детишек.

В церковь Тесс вошла почти с благоговением, потому что органист репетировал какую-то возвышенную и очень мрачную мелодию, как раз в ее вкусе. Лично мне это занудство не нравится, и оттого было немного не по себе.

Когда доходит до культурных ценностей и искусства, я вечно попадаю впросак. Ну не разбираюсь я в этом! По мне, что Бах, что Верди. Иной раз мне не удавалось отвертеться, когда Тесс звала меня на концерты классической музыки, и уже через полчаса у меня начинала болеть голова и чесалось все тело от неподвижного сидения в узком кресле. Но я все равно согласилась составить подруге компанию. Ее муженек слишком занят, чтобы ходить с ней на концерты, и я ей сочувствую. Мэдди же все время отказывается под разными предлогами: то ее ждет генеральная уборка, то работа в магазине. На самом деле причина в скупости Фергуса, и мы с Тесс об этом знаем. Иногда мы покупаем билет и для Мэдди, а затем врем, что он попал к нам чисто случайно.

Если же Мэд достает через мужа контрамарку на какой-нибудь спектакль, она обязательно зовет нас. Иногда бывает довольно интересно и даже смешно, особенно если играют пьесу Бернарда Фаррелла или Хью Леонарда. На худой конец, того англичанина, как его? Уилли Расселла. На спектаклях хотя бы можно разобраться, что к чему, а иногда и поржать. Пьесы пишут о жизни и реальных людях; это совсем не то же самое, что вслушиваться в визг скрипки или грохот литавр. Короче, спектакли я еще как-то могу смотреть, а вот музыка оставляет меня равнодушной.

Когда мы вышли из церкви после длинной томительной композиции, солнце уже проглянуло сквозь тучи и разбросало яркие пятна по поселку. Томми сидел там же, где его и оставили, вид у него был довольный. Он выкладывал рисунок из кусочков щебня. Получался большой и очень ровный круг.

— Молодчина. — Я потрепала мальчишку по волосам. Он аккуратно пригладил их, вежливо улыбнувшись.

— Мы идем за покупками, сынок, — сказала Тесс. — Это ненадолго. А потом можно будет позавтракать. Тебе не жарко?

— Нет. — Том послушно вскочил, бросив камешки, и пошел рядом с нами. Говорю же, странный мальчик.

Я позабыла о нем уже через пять минут, потому что всецело отдалась шопингу. Эх, вам бы увидеть эту керамику! Здесь было все, чего душа пожелает. Я покупала любую понравившуюся вещицу, если на нее падал взгляд. Декоративные тарелки, вазы, подсвечники. В пыльном уголке приметила удивительную стеклянную скульптуру: лев и девочка у его лап. Если включить эту штуку в розетку и налить воды, то струйка стекает из львиной пасти и падает прямо девочке в подол. Композиция сделана из зеленого стекла, так что внутри виднелись пузырьки воздуха. Высотой она не меньше полуметра, весит невероятно много, и продавец обещал доставить покупку прямо в Коллиур.

Я знала, что Рики Слитор, как всегда, будет возмущен моими тратами, будет качать головой и клясться, что не станет платить за перевес багажа. Я-то знала, что он всякий раз блефует. Скульптура будет доставлена в Ирландию и займет почетное место в нашем саду.

Тесс так ничего и не купила. Она настоящий перфекционист. В ее доме, «Аркадии», нет ничего лишнего, каждая мелочь соответствует общему стилю и отлично вписывается в интерьер. Не дом, а музей какой-то. В крайнем случае — декорация для журнала «Ваш дом». В «Аркадии» удивительно красиво и элегантно, но лично я в доме Тесс всегда чувствую себя слишком толстой и неуклюжей.

Мне не нравилось, что Тесс ничего не купила, и она, должно быть, это почувствовала.

— Мне нужна керамическая ваза с широким горлом, вроде урны, — сказала она наконец.

Мы осмотрели десятки ваз, вазонов и горшков, но ничто не пришлось ей по вкусу. То поверхность чересчур блестящая, то слишком матовая, то цвета аляпистые, то скучные, то форма не подходит.

Я видела, что мы напрасно тратим время. Словно желая позлить подругу, я приобрела большого золотистого Будду. Тесс такие вещи не переносила на дух и считала мещанством.

— Боюсь, вазу мы так и не отыщем, — вредным голосом заметила я.

— Не волнуйся, найдем, — не вполне уверенно запротестовала Тесс. — Я хочу поставить ее в холле, прямо у входной двери. Посажу в нее цветы или буду ставить зонтики. — Она обернулась к сыну. — Тебе ничего не хочется купить, Том?

— Желтую лягушку.

— Ты такую видел?

— Да. Три магазина назад.

— Так почему же ты молчал? Ладно, после ленча вернемся и купим твою лягушку, согласен?

— Да.

Во, об этом я и говорю! Разве так ведут себя нормальные дети? Том покорно таскался за нами, но даже не высказал своего желания! Ведь у его матери есть деньги. Мои дочери, пожелай они что-то купить, принялись бы канючить сразу же. Они бы ныли, требовали, топали ногами, а под конец обозвали меня старой жадиной. И это было бы забавно и весело. Конечно, я бы уступила.

Устроившись за столом, я с облегчением скинула шлепки. От жары ноги отекли и здорово устали. Ремешки натирали кожу. Мы выбрали небольшой ресторан на самой вершине холма. Он был полон, но прямо перед нами освободился столику окна, за которым открывался шикарный вид. Здесь входу была французская кухня, но я выбрала пиццу. Наверное, она включена в меню специально для туристов, которые не выносят французскую стряпню.

Томми тоже предпочел всему остальному пиццу, а Тесс, разумеется, заказала средиземноморский салат. Когда его принесли, она принялась с маниакальным упорством вытаскивать из него оливки. Они ведь калорийные, сами знаете. Можно подумать, пять оливок испортят фигуру!

Я частенько подумываю сесть на диету. Почти каждое утро, открыв глаза, обещаю себе есть поменьше, но благие намерения испаряются, стоит мне очутиться за столом. Я обожаю пиццу. И все, что зажарено до хруста.

Мне было жарко и некомфортно, ноги ныли, а Тесс меланхолично ковырялась в салате. Чтобы ей досадить (снова, как в случае с Буддой), я заказала еще и мороженое. Пусть завидует! Том выкладывал на столе замысловатый рисунок из зубочисток.

— Будешь мороженое, Томми? — спросила я.

— Да, пожалуйста.

Мы жевали и смотрели в окно. Сразу за ним начинался крутой спуск, так что почти у наших ног качались верхушки каких-то деревьев.

— Это что? — Я ткнула пальцем в ближайшую крону.

— Оливы, — ответил мне Том, не отрывая глаз от зубочисток.

Когда принесли две огромные тарелки с пиццей, официантка постаралась пристроить их так, чтобы не разрушить рисунок из зубочисток.

— Тебе не скучно, Том? — Тесс положила в рот кусочек спаржи.

Он отрезал ломтик пиццы ножом (нет бы взять руками да откусить!) и сунул его в рот, ничего не ответив.

— А с чего ему скучать? Нам же не скучно. Мы сидим в хорошем ресторане, за окном открывается прекрасный вид, качаются эти… как их… оливы. Я накупила море керамики и стекла, больше, чем способна унести. Чего еще желать?

— Даже не знаю, — осторожно сказала Тесс, посмотрев на сына. Том не обратил на ее реплику никакого внимания. — Меня преследует ощущение невыразимой тоски.

Вот завернула! «Ощущение невыразимой тоски» — надо же! Наша Тесс никогда слова в простоте не скажет. Если слушать ее достаточно долго, порой складывается впечатление, будто читаешь заумную книгу, в которой автор решил вывернуть свою душу наизнанку. Может, виной тому монашеское воспитание и соответствующее образование, не знаю.

— Какой-какой тоски? — спросила я, хихикнув.

Тесс улыбнулась:

— Да не знаю я! — Она снова погрустнела. — Просто тоски. Странное ощущение.

Ее сын, который съел лишь малюсенькую восьмушку пиццы, встал и направился к игральному автомату в углу ресторана.

— Может, парню действительно скучно? — спросила я, глядя ему вслед.

Лично я бы не позволила дочери выйти из-за стола, пока не съест всю порцию.

— С ним все в порядке, — не слишком уверенно произнесла Тесс.

— Слушай, — сказала я, — вот ты все о тоске твердишь… может, это как-то связано с Фергусом и Мэдди?

— Может. — Она уставилась в тарелку. — Не знаю. Возможно, дело в них. Ты так поразила меня своим предположением. Я все думаю…

Тесс умолкла, и меня будто озарило. Знаете, так бывает, если часто смотришь сериалы. Иногда еще ничего не сказано, а ты уже чувствуешь, о чем пойдет речь. Нахмуренные брови, поджатые губы, растерянность в лице — чем не подсказки для наблюдательного человека?

— Дело в Джерри? Хочешь сказать…

Тесс вскинула возмущенный взгляд.

— Ты второй раз перескакиваешь на Джерри! Речь вообще не о нем!

— Да я и не… просто у тебя встревоженный вид и… Забудь!

Как вы поняли, я не отношусь к тому типу людей, что постоянно следят за своими словами и действиями. Я поступаю так, как велит момент, порой не задумываясь о последствиях. Тесс совсем другая. Она тщательно взвешивает все «за» и «против», прежде чем что-то сделать. Поэтому от нее никогда не услышишь признания, даже если будешь тянуть его клещами. Иногда это страшно меня бесит. Я ведь ее подруга, чего меня стесняться?

Наверное, моя порывистость тоже ее раздражает. Тесс очень закомплексована, иначе не скажешь. Она хорошая, добрая и отзывчивая, но какая-то закрытая для посторонних людей. Вещь в себе. Никогда не знаешь, что у нее на уме.

— От еды бросает в пот. Ну и погода. — Она резко отодвинула тарелку.

Это взбесило меня еще больше, и я показательно запихала в себя даже корочки пиццы, которые до этого хотела оставить на тарелке. Тесс не оценила моих усилий, так как смотрела в окно.

Принесли мороженое. Мой живот уже был переполнен, но сдаваться я не собиралась и схватила столовую ложку. Мы позвали Томми.

— С горячей малиной? — спросила Тесс. Она взяла чайную ложечку и сняла ею тонюсенький слой мороженого. — О, вкусно. — К моему удивлению, она подозвала официантку и попросила принести еще одну порцию.

Наверное, я обалдело разинула рот, потому что Тесс усмехнулась и подмигнула мне:

— Очень жарко.

Как раз в эту минуту в ресторан вошел Фредерик Ярсо. Но о нем позже.




Глава 19


Помню тот день, когда впервые увидела Тесс. В нашу комнату в «Сеомра-а-Сихт» вошла маленькая серая мышка с потертой сумочкой и в белых перчатках. У нас с Мэдди сразу же возникло желание взять ее под локоток и водить через улицы, кормить до отвала (до того наша Тереза была бледной) и опекать всю оставшуюся жизнь. В общем, этим мы и занимались на протяжении долгих лет.

Мы познакомили ее с Дублином, объяснили, что к чему, таскали с собой на всевозможные мероприятия. Она нигде не чувствовала себя комфортно, но никогда не отказывалась составить компанию. Лично я частенько брала Тесс на танцы. Бедняжка Мэд обычно проводила вечера на репетициях, зубрила роли и бывала на творческих сборищах разных актеров, пытаясь пробиться наверх. Конечно, в те годы Мэдди вовсе не была бедняжкой, это сейчас я называю ее так, а тощий скелет, в который она превратилась, вызывает у меня дрожь. В молодости она была совсем другая: заводная, веселая, очень целеустремленная — лидер нашей троицы. Именно Мэд уговорила нас откладывать понемногу с каждой зарплаты на отпуск и тем самым положила начало компанейскому отдыху. В первый раз мы отправились в Бенидорм, где отрывались на полную катушку.

Да, как сильно мы изменились за эти годы! Глядя на нынешнюю Мэдлин, ни за что не поверишь, что когда-то она была сгустком энергии, способным пробить любую стену.

Ну так вот, вернемся к танцам. Я обожала танцевать. Причем всегда придирчиво относилась к выбору партнеров. В годы нашей молодости было не принято отказывать парням, которые подошли пригласить вас на танец, особенно если они были хорошо одеты, а знакомство с ними могло впоследствии принести дивиденды. А вот я отказывала почем зря! Если парень чем-то мне не нравился, я не раздумывая посылала его куда подальше. Помнится, как-то раз я отшила некоего Йерна, потому что от него несло перегаром как от бочки с виски. Запах буквально валил с ног, но его партнерши старательно делали вид, что ничего не замечают. Я высказалась достаточно грубо, а Йерн впоследствии припомнил мне этот инцидент. Нахал пожаловался организаторам вечера, и вместо того чтобы выгнать вон назойливого кавалера, выставили меня! Вот что значит иметь связи. Впрочем, тот случай лишь укрепил мою уверенность, что женщина должна уметь за себя постоять.

Как бы то ни было, успехом у мужчин я пользовалась всегда. А вот Тесс, как бы хороша собой ни была, почти никогда не отлипала от стенки, где коротала танцевальные вечера. Конечно, на последний танец приглашали и ее — в такие моменты разбирают даже самых плохоньких партнерш, — но в целом она не имела успеха. Думаю, причиной был ее отстраненный взгляд, который убивал в парнях всякий интерес. Увы, даже в самых смелых.

Тесс относилась к тому типу женщин, которые постоянно витают в облаках. Майкл, ее первый муж, был того же толка. Если бы не случайность, они никогда бы не познакомились, хотя бы потому, что попросту не заметили бы друг друга в толпе, занятые каждый своими мыслями.

Каким знаменательным был день, когда Тесс рассказала нам с Мэдди о Майкле!

Насколько я помню, встреча произошла на остановке. Тесс ждала автобус, что-то выронила, а Майкл помог ей это подобрать. Со столь незначительного происшествия все и началось.

Как переменилась наша подружка! Вы когда-нибудь видели людей, которые ходят, будто не касаясь земли? Именно так выглядела наша Тесс, когда наутро после знакомства вошла в офис. Наша серая мышка просто сияла. У нее были малиновые щеки и шея, глаза словно ожили. Такой она и оставалась на протяжении всего брака с Майклом, до самой его смерти. Глупая, нелепая смерть, забравшая с собой блеск из глаз Терезы! Ужасная трагедия.

С Джерри Бреннаном у Тесс все совсем иначе. Джерри та еще акула — уравновешенный расчетливый тип, не склонный к сантиментам. Конечно, ко времени знакомства с Тесс Джерри был старше, чем Майкл. Мы все повзрослели и стали серьезными. И все-таки возраст тут ни при чем. Уверена, что Джерри, мистер Хозяин Мира, всегда был таким. Он думает только о работе — ничему иному в его жизни словно и места нет. Кажется, он вообще никогда не расслабляется и считает это нормой.

Впрочем, не буду чересчур строгой к мужу Тесс. Он по-своему добр к ней, хотя и не слишком ее замечает. Она же относится к супругу лояльно, предпочитает не лезть в душу, будто следит за ним со стороны. Конечно, Джерри дорог Терезе, мы все это знаем. И ей известны его недостатки, она даже позволяет нам подтрунивать над Хозяином Мира за глаза, хотя никогда не говорит о нем дурного. Думаю, основной проблемой в браке Тесс считает то, что ее сыновья не являются детьми Джерри. Знаете, в сериалах часто показывают подобные ситуации. Сценаристы советуются с психологами, составляя портрет каждой семьи, чтобы герои выглядели достоверно. Что касается «Аркадии», то тут не нужно быть психологом, чтобы разобраться, что к чему в семье Бреннан. Джерри холоден к мальчишкам. Джек уже довольно взрослый и сталкивается с проблемами, типичными для подросткового возраста. Джерри не видел, как парень рос, поэтому исправлять недостатки воспитания ему не слишком интересно, хотя он по-своему и пытается. Что касается Тома… он необычный мальчик, как я уже говорила. А кому охота валандаться с чужими странностями, когда не хватает времени на собственные?

Вы не смотрели сериал «Семья Брейди»? Там все так слюняво и романтично, просто смех берет. Второй брак для обоих, у каждого по трое детей, и это никому не мешает. Живут восьмером в одном доме, счастливые до зубовного скрежета. Вранье, такое невозможно, по крайней мере в родной Ирландии! Никто не любит связывать себя отношениями с человеком, обремененным детьми. Кому нужны падчерицы и пасынки? Это же настоящее минное поле — никогда не знаешь, где подорвешься! Ни разу не слышала о семейной паре, в которой было бы иначе. Попробуйте меня разубедить!

Ладно, меня понесло куда-то не туда. Вернемся в Паль, в тот момент, когда в ресторан ввалился американец.

Давайте я вам его опишу. Загорелый, словно человек, целыми днями работающий под палящим солнцем, с профессиональной фотокамерой в одной руке и рюкзаком в другой. Он вошел в помещение и принялся, щурясь, оглядываться, словно изучал дислокацию собственных войск. Мы с Тесс сидели за самым лучшим столиком. Рядом с нами было два свободных стула, потому что Томми как раз вскочил и протянул руку за мелочью, которую мать выгребала из кошелька. Он хотел поиграть на автомате. Остальные столики были заняты полностью, ни одного свободного места, поэтому американец сразу же направился к нам. Он улыбался, как свойственно всем американцам. Эта раса уверена, что мир создан специально для них. И они постоянно склабятся, показывая тридцать два белых зуба. Американцам просто необходимо быть самыми улыбчивыми и дружелюбными на земле.

Кстати, это также и самая шумная раса. Возможно, дело в том, что они принадлежат к совершенно иной культуре, привычной к тому, чтобы совать свой нос на чужую территорию. Именно поэтому в первые же минуты разговора они пытаются выяснить, кто вы, что собой представляете и даже каков размер вашей зарплаты. Этот парень, Фредерик Ярсо, был, увы, не исключением.

Том ушел к автоматам, а мистер Ярсо плюхнулся на стул рядом с нами. Понятное дело, нам пришлось друг другу представиться. Спустя минуту мы узнали, что, несмотря на фамилию (скандинавскую, как сказал американец), у мистера Ярсо ирландские корни. Удивительно, правда? Ха, да у половины американцев ирландские корни!

— Вы из какого округа, дорогие леди?

— Из Мейо, — смущенно пробормотала Тесс.

Именно смущенно, хотя не так, как обычно. Тереза всегда была застенчивой, но в тот раз ответила так торопливо, словно вопрос адресовался только ей. Я-то вовсе не из Мейо.

— Неужели? — Американец закинул ногу на ногу. — Моя прапрапрабабушка родилась в том же округе. Кажется, ее фамилия была Салливан.

— А в какой именно части Мейо? — изумленно округлила глаза Тесс. — Вот я из Баллины. Знаете, где это?

— Боюсь, что нет. Бабушка жила где-то возле Нока, там еще какая-то ирландская святыня находится, не помню точно. Это крохотная деревушка. Не слышали о такой?

Тесс покачала головой.

— Да и Бог с ним! — Ярсо снова заулыбался. — Но я собираюсь разыскать бабулиных потомков. Думаю, как-нибудь выберу время и наведаюсь в Ирландию. Заодно страну погляжу. Наверняка у вас куча удивительных местечек.

— О, если надумаете ехать в Ирландию, вы просто обязаны посетить раскопки Сейд-Филдс на севере страны. Верите, в тех местах целых пять тысячелетий возделывали землю! Куча древних поселений. — Тесс, которую немного занесло (она воодушевленно махала руками и расхваливала раскопки на весь ресторан), поймала мой взгляд и смутилась. — Э-э… не знаю, понравится ли вам… мой муж был археологом, поэтому у меня страсть к древностям, — кротко добавила она.

— Пять тысячелетий земледелия? Ого! — Американец чуть подался навстречу Тесс, поблескивая глазами. Он явно пытался ее очаровать. — Пять тысяч лет, подумать только! Старше, чем Гиза! Впрочем, вам это, наверное, известно. — Он снова улыбнулся, чуть наклонив голову.

Тесс покраснела и отвела взгляд.

— А вы, Рита? — Улыбка в тысячу мегаватт блеснула в мою сторону. — Где вы родились?

— В Дублине. — Я всей кожей чувствовала, что собеседник пытается завоевать наше доверие, не находила этому объяснения, поэтому была настороже.

К тому же мне нравилось проводить время с подругой (пусть даже она прихватила сына), а Ярсо явно был лишним. И янки я никогда не любила.

— Свое путешествие по Ирландии я начну с Дублина, — объявил американец. Он ничуть не смутился, заметив, что его обаяние на меня не действует, однако вновь переключился на Тесс. — Вы сказали, что ваш муж был археологом. Я верно понял, Тесса? Представляете, это моя область. Конечно, я не успел заработать себе имя в археологии, однако пытаюсь… — Ярсо подмигнул Тесс.

Вот так выяснилась просто удивительная вещь. Случайное совпадение? Знак судьбы? Даже не знаю, как это расценивать. Янки оказался преподавателем археологии в Университете Чикаго. Не помню точно его специализацию, да это и не важно.

Нет, вы представляете? Из всех баров мира археолог с корнями из Мейо исхитрился ввалиться именно в тот, где сидели мы с Тесс! Стоило моей подруге узнать о профессии американца, застенчивость слетела с нее как ненужная шелуха. Она была потрясена и обрадована.

— Ваш муж бросил занятие археологией? Такое редко случается, ведь это работа по призванию. — Ярсо продолжал подбивать клинья, я это видела.

— Нет, не совсем так. Он скончался, — призналась Тесс. После этого, почти без перехода, она принялась рассказывать о сыновьях, Джеке и Томе, а американец так развесил уши, словно никогда в жизни не слышал ничего более увлекательного. Затем он вытащил из бумажника фотографию своих сыновей, пяти и семи лет. Оказалось, что Ярсо разведен.

Вот скажите, это только я такая мнительная или вам тоже показалось странным, что Тесс ни словом не упомянула о Джерри? Она рассказала о смерти Майкла, о своей семье и прочем, но как-то позабыла поведать настойчивому янки, что второй ее муж жив и здоров. Однако я не стала лезть не в свое дело и вносить ясность в этот вопрос.

Эти двое, Тесс и Фредерик Ярсо, принялись обсуждать различные области археологии. Не просто вежливо болтать, а обсуждать увлеченно, словно давнишние друзья. Лицо скромницы Терезы всякий раз вспыхивало малиновым, стоило американцу улыбнуться, — а делал он это часто. Он рассказывал о раскопках, на которых успел побывать, о разных умных книгах с археологическими исследованиями, о местах, которые видел.

— Кстати, Фредерик, — встряла я, не сдержавшись, — вы много расспрашивали нас о наших корнях, но ни словом не упомянули свой родной город. Откуда вы?

Увы, ответ янки мне не запомнился. Кажется, его город назывался как-то забавно. Ответив, Ярсо тотчас снова вернулся к археологии, а я досадливо кинула в чай еще один кусочек сахара. Чай казался горьким, как хина. Раздражение росло, как снежный ком.

Я не понимала, что творится. Конечно, я не фанатка Джерри Бреннана и нахожу его скучной личностью, однако то, что его даже не упомянули в беседе, наводило на неприятные умозаключения. Американец творил с нашей Тесс нечто уму непостижимое. И он точно ею увлекся.

Конечно, его сложно винить. Тесс Бреннан если не красотка, то точно сама элегантность. Она сдержанна, женственна и ухоженна. С годами она превратила свои недостатки в отточенные достоинства, поэтому мужчины обращали на нее внимание.

В тот день на ней был легкий трикотажный костюм — зеленоватая юбка и тонкая блузка, отлично подчеркивавшие достоинства фигуры. Тесс уже успела немного загореть (подозреваю, что не обошлось без усилителя загара), волосы были уложены тщательно, каждая прядь на своем месте. Она сидела спиной к солнцу, лицо оставалось чуть в тени (выгодный ракурс, сами понимаете), на губах легкая полуулыбка. Она была очень хороша собой в тот день, и Ярсо не мог этого не заметить.

Кстати, он и сам был довольно привлекательным мужчиной, хотя и не в моем вкусе; этакая смесь Ника Нолти и Джереми Айронса: грубоватые черты лица, чуть высохшая под ярким солнцем кожа, серебристая седина в волосах и при этом худое, гибкое тело. Я видела, что Тесс разглядывает американца… как бы это сказать? Оценивающе, что ли.

В какой-то момент и я принялась его изучать, хотя и более критично, чем она. Янки можно было дать сорок — сорок пять, и он был хорош собой. Повторяю, я оценивала его по общепринятым критериям. Лично я предпочитаю мужчин, которые представляют собой луковицу: не открываются сразу, а обнажаются слой за слоем, становясь с каждым из них все интереснее. И что касается внешности, то тут принцип луковицы тоже работает. Возьмите, к примеру, Рики Слитора, и вам станет ясно, что мне больше по душе мужчины а-ля Дэнни Де Вито.

В какой-то момент вернулся Томми.

— Так можно мне желтую лягушку?

— Конечно. Сколько она стоит? Ты помнишь, где ее продавали? Может, пойдешь и купишь сам? Это Том, мой младший, — торопливо сказала Тесс Фредерику Ярсо.

— Привет, Том! — Ярсо протянул парню руку, но тот лишь косо посмотрел на американца и насупился.

— Мне нужна самая большая лягушка, мама, — сказал Том матери. — Она стоит сто двадцать шесть евро.

— Том! — Тесс бросила смущенный взгляд на Ярсо, затем полезла в сумку и достала кошелек. — Принеси сдачу.

— Ладно. — Мальчик взял деньги и направился к выходу.

— Прошу прощения, — пробормотала Тесс. — Порой Том ведет себя не слишком воспитанно.

— Не волнуйтесь, Тесса, я ничуть не обижен, — заверил ее Ярсо. — Знали бы вы, с какими ребятами мне порой приходится сражаться на лекциях! Сборище упрямцев! А ведь они учатся в университете, а не в какой-нибудь школе для трудных подростков.

А затем он спросил то, что заставило мои волосы неприятно пошевелиться. Вот так сразу, без перехода:

— Вы не в курсе, где здесь можно снять жилье? Знаете какое-нибудь недорогое место, леди? — Вопрос предназначался и мне. Я пояснила, что мы и сами здесь впервые, поэтому ничего не знаем. — Жаль. Я только что из Барселоны, решил остановиться где-нибудь поблизости. Мне тут понравилось. Знаете, Тесса, — он подмигнул ей, — вокруг столько исторических музеев! Многие посвящены Ганнибалу. — Ярсо произнес «Ганнибал» с таким благоговением, словно речь шла о Марчелло Мастроянни, не меньше. — Особенно в районе Коллиура.

Уже не помню, упоминали ли мы в предыдущем разговоре, что живем в Коллиуре, или нет, но ремарка показалась мне ловко закинутой удочкой.

— Мы живем возле Коллиура! — воскликнула Тесс, щеки ее в очередной раз зарделись. — Кстати, у нас неожиданно освободились две смежные комнаты. Знаете, Фредерик, мы сняли чудесный коттедж. Если хотите, можете пожить у нас, мы будем рады. Конечно, с нами куча детей, так что в доме довольно шумно. У меня двое сыновей, у Риты — четыре дочери. И все же неплохой шанс, правда?

Проклятый янки ослепительно улыбнулся нам обеим.

— Какое счастливое стечение обстоятельств! Неужели вы не против моего общества? Позвольте, я заплачу за ваш ленч.

— Даже не думайте. — Тесс властно махнула рукой, заранее отметая возражения.

— Но должен же я как-то отплатить вам за гостеприимство! — Ярсо расстроенно вздохнул, затем просиял. — Придумал! Я буду вашим фотографом! У меня отлично выходит. А потом просто пришлю вам обеим снимки.

— Ведь вы с Рики не возражаете? — торопливо спросила Тесс. По тону чувствовалось, что вопрос этот чисто риторический и ответа не требует. — Комнаты в любом случае оплачены.

Я была так потрясена столь стремительным развитием событий, что не нашлась что возразить. Я была в шоке, честное слово! Ярсо, который почувствовал мои сомнения, как акула каплю крови, повернулся ко мне и свел брови домиком.

— Вы ведь не против, дорогая Рита?

— Не против, — буркнула я. — Думаю, вы вполне можете пожить у нас пару дней. — Я подчеркнула «пару дней», чтобы янки не слишком обольщался. А что мне оставалось? Завопить «проваливай» и стать для подруги врагом номер один? Я предпочла затаиться и подождать развития событий. Видит Бог, события эти мне не нравились. — Чем больше народу, тем веселее.

— Здорово! — сказал Ярсо, с искренней признательностью глядя на меня. — Разумеется, я не задержусь надолго, это было бы верхом неприличия. Вы сделали мне щедрое предложение, и я постараюсь не слишком мозолить вам глаза. Ну что? Поехали в Коллиур? Вы на машине? А я без колес.

Должна признать, держался он очень по-джентльменски, предупредительно — помог мне отнести в машину покупки, аккуратно разместил их в багажнике. Скульптуру с девочкой и львом Ярсо устроил на заднем сиденье, между собой и Томми. Туда же положили и желтую жабу, высота которой оказалась метровой, а цвет напоминал свежую горчицу.

— Не беспокойтесь, Рита, мы с Томом приглядим за вашей статуей, — весело пообещал Ярсо, устроившись в машине. — Правда, Том?

Парень посмотрел на нового спутника с любопытством, но ничего не ответил. Ярсо по-прежнему не смутило такое поведение подростка. Хотя он ничего не знал о Томе, складывалось впечатление, что он принял его отстраненность и замкнутость за своеобразную игру и теперь легко ее поддерживал. Казалось, американца ничуть не напрягала настороженность Тома, и, конечно, за это Тесс приписала еще одно очко на его счет.

Всю дорогу Ярсо развлекал нас разными шуточками и байками о греках и римлянах. Мне они не казались даже забавными, но Тесс хохотала как заведенная, и даже Том прислушивался.

Янки явно неплохо знал местность. Когда мы проезжали таможенный пункт на границе Испании и Франции, расположенный в гористой местности, он поведал нам о многочисленных войнах за эту территорию, тыча пальцами на развалины фортов и монастырей за окном. Несколько раз даже я увлеклась и едва не вылетала с дороги, пытаясь все рассмотреть. О Ганнибале и его слонах американец повествовал с особым пылом. Было любопытно, надо отдать ему должное.

По словам Ярсо, Ганнибал и его армия прошли вдоль всей юго-восточной границы Испании.

— Древний Карфаген, Тесса, располагался как раз здесь, вдоль горной гряды, где мы сейчас едем. Альпы служили превосходной защитой от вражеской армии. Однако армия Ганнибала была столь многочисленной и яростной, что перед ней падали любые стены. К тому же военачальник умел вести переговоры. — Фредерик Ярсо рассказывал, как велась осада, как Ганнибал пересек весь юг Франции, а затем перешел через Альпы на территорию Италии. — В каждом городе, в каждой деревне вдоль побережья успели отметиться его войска. Я всегда хотел повидать эти места. Благодарю вас, леди, за то, что исполнили мое заветное желание.

— Я тоже была рада наконец повидать все эти памятники старины, — согласилась Тесс. Я ни разу не слышала от нее упоминания о Ганнибале, поэтому бросила на нее осуждающий взгляд. Она даже не заметила этого. — Мой муж Майкл больше интересовался древнейшей историей — первыми племенами Африки, например. Он не бывал на раскопках в Европе, хотя мне бы это пришлось по душе. Сами понимаете, Фредерик, для женщины с двумя маленькими детьми довольно сложно следовать за мужем на раскопки, которые ведутся в местах вроде Африки. Там слишком жарко и до цивилизации далеко.

— Сочувствую вам, Тесса, — кивнул Ярсо и принялся рассказывать очередную байку о древнегреческом городе Дельфы.

Я сосредоточилась на дороге. Мы съехали с шоссе, и я боялась пропустить очередной поворот. Краем уха я слышала, как Тесс снова упомянула Майкла и его любимые места на карте. Еле смогла прикусить язык и не спросить, какие места на карте предпочитает ее второй муж.

Когда мы подъехали к дому, Джерри и Рики вынимали клюшки и мячи для гольфа из второй машины. Я пристально посмотрела на Тесс, пытаясь предугадать ее реакцию, но лицо подруги было непроницаемым.

— О, как вовремя! — воскликнула она. — Они как раз вернулись.

Я взглянула в зеркало заднего вида на Ярсо, но и его лицо оставалось спокойным, словно не происходило ничего непредвиденного. Я велела себе вновь занять выжидательную позицию. Порой я сую свой длинный нос не в свое дело, это правда. Хотя, конечно, намерения у меня, как это водится, всегда благие.

Детей возле дома не было, но даже из машины был слышен неторопливый ритм одной из песен Джеффа Бека, которого любит моя старшая дочь. Судя по всему, наши отпрыски были где-то поблизости.

Тесс поспешила к Джерри и Рики.

— Угадайте, что у меня за новость! У нас гость! — Она обернулась и одарила американца улыбкой. Ярсо неторопливо вылез из машины и приблизился к мужчинам. — Это Фредерик Ярсо, археолог. Мы познакомились в ресторане. Он подыскивал себе жилье, и я предложила ему занять одну из комнат Григгзов. Мы ведь можем себе это позволить, правда?

Оба наших мужа несколько опешили. Затем Джерри надел маску «я здесь главный» и протянул руку незваному гостю.

— Добрый день, Фредерик. Располагайтесь. Рад познакомиться. Вы надолго во Францию?

Американец добродушно улыбнулся и сказал что-то вроде того, что он пока не определился со сроками.

— Все зависит от вас, ребята. Поглядим, понравится ли нам мое соседство. Атак… пара дней, может, неделя. Занятия в университете начнутся лишь в сентябре, так что в моем распоряжении уйма времени. Постараюсь вас не напрягать. Аккуратен и тих, как пишут в объявлениях, ха-ха!

Я видела, как мужья обменялись неопределенными взглядами. Затем Джерри забросил сумку с клюшками на плечо и сказал:

— Ладно, посмотрим, как пойдет дело. Проходите и располагайтесь, Фредерик. Как вас обычно называют? Фред или Фредди?

— Буду отзываться на любой вариант. — Улыбка Ярсо оставалась добродушной.

— Меня зовут Джерри, а это — Рики Слитор. С женами, как я вижу, вы уже свели знакомство, детей еще увидите. Можете отнести вещи в комнату. Ждем вас к ужину. — По голосу Джерри было ясно, что его голова уже занята другими проблемами. Похоже, визит нежданного гостя удивил его, но совершенно не насторожил. Затем Джерри обернулся к жене. — Я пойду приму душ и переоденусь.

Он быстро зашагал к дому, предоставив вежливые расшаркивания Рики, Тесс и, увы, мне.

Мой муж растянул губы в улыбке ничуть не меньшей, чем Ярсо. Знай наших!

— Приятно познакомиться, Фред. — Он протянул руку. — Это большой дом, места полно. При желании в нем можно вообще не пересекаться. Из какого вы штата? — Захлопнув багажник, Рики увлек гостя к дому.

Я слышала, как Ярсо, размахивая руками, описывает городок, в котором родился, где-то в Висконсине.

— Называется он Ошкош, но я не был там с самого детства. Предпочитаю мегаполисы и исторические местечки.

Когда они скрылись в доме, я выпучила на Тесс глаза:

— Что на тебя нашло?

— О чем ты? — Она сделала удивленный вид, почти столь же фальшивый, как трехдолларовая банкнота.

— Ты прекрасно знаешь, о чем. Ты едва ноги ему не облизала, Тесс! Мы ведь совсем не знаем этого человека. Может, он насильник или убийца в бегах? А ты привела его в наш дом! Ты подумала о детях?

На сей раз она натянула оскорбленную мину.

— Ты думаешь, я бы пригласила того, кто показался бы мне подозрительным? Кажется, убийца в бегах должен сильно отличаться от профессионального археолога. А я разбираюсь в предмете! Ты же слышала, как я его расспрашивала. И кстати, с тобой я тоже посоветовалась, и ты согласилась.

Я прикусила язык, хотя возражения так и рвались наружу. Посоветовалась, как же! Да меня поставили перед фактом, черт побери! Впрочем, спорить было поздно.

— Ладно, увидим, как твой Ярсо себя проявит. — Я принялась выгружать покупки из машины. — Но если негодяй скроется в неизвестном направлении со всей нашей наличностью и украшениями, не говори, что я тебя не предупреждала!

— Прости, Рита. — Тесс бросилась мне помогать с покупками. — Может, на твой взгляд, я слишком торопливо приняла решение, но мне просто хотелось разнообразить нашу компанию. Может, с этим Ярсо будет о чем поболтать.

Ага, хмыкнула я про себя, об археологии! Вот уж всем темам тема!

— Проехали, — буркнула я. Разговор начал меня раздражать. Я почти влезла в багажник, чтобы вытащить тяжеленного Будду. Повернувшись к Тесс, я заметила обиду на ее лице. — Ой, забудь, подружка! Честное слово, я больше не стану критиковать твое решение. Может, ты и права и с американцем будет веселее, чем без него. И уж точно он лучше Фергуса Григгза.

— Спасибо. — Тесс коснулась моего плеча. — Ты настоящий друг.

— Знаешь, что я думаю? Только не сворачивай мне шею легким движением руки за то, что я сейчас скажу! Мне кажется, этот тип напомнил тебе Майкла.

— И что с того?

Лицо Тесс покрылось розовыми пятнами. Наверное, я поставила ее в неловкое положение. Черт, меня снова занесло. Впрочем, слово не воробей, поэтому я выдавила улыбку:

— Да ничего. Я, как всегда, брякнула не подумав. Просто будь осторожнее.

Она открыла рот, словно собиралась возразить, но я быстро захлопнула багажник и направилась к задней двери джипа.

Реплики Тесс так и не последовало. Она молча помогла мне выгрузить фонтанчик со львом и желтую жабу, а потом мы вместе отнесли их в дом.




Глава 20


Рики был в душе, и мы воспользовались его отсутствием, чтобы загромоздить нашу комнату покупками. Вытерев с лица пот, я окинула многочисленную керамику озадаченным взглядом. И когда я успела столько накупить? Упав в кресло, я прошептала:

— Рики меня убьет.

— Не убьет. — Тесс погладила меня по руке. Она не из тех, кто предпочитает тактильное общение, поэтому жест меня удивил и растрогал. — Рики тебя обожает. Ваши перебранки по поводу лишних трат — всего лишь ролевая игра. И ты сама это знаешь. Ладно, увидимся за ужином. — Она грациозно вышла из комнаты.

Рики вывалился из душа в клубах белого пара. Он был укутан в полотенце, лицо багровое, волосы торчат в разные стороны, словно иголки дикобраза.

Он замер на месте и обвел мои покупки бешеным взглядом.

— Боже, Рита! — Захлопнув дверь спальни, он упер руки в бока. Полотенце упало на пол. — Да ты меня разоришь!

— Приглядись повнимательнее, дорогой. Уверена, тебе понравятся все эти прелестные вещицы. И стоят они целое состояние!

Я скинула обувь, медленно сняла топ и принялась стягивать юбку. На это ушла уйма времени, причем я усердно вращала бедрами. После этого стриптиза я подкралась к Рики по-кошачьи, в одних розовых шортиках. Муж обожает, когда я веду себя так развратно. И чем более завлекающе я вращаю бедрами и оттопыриваю зад, тем больше он заводится. Конечно, стриптизерша из меня плохонькая, да и фигурой я не вышла, сами понимаете, ко Рики говорит, что отсутствие профессионализма и изящных форм с лихвой окупается моим энтузиазмом.

Тесс была права: это всего лишь ролевая игра. Рики делает вид, что недоволен моей страстью скупать все подряд, а я притворяюсь, что расплачиваюсь за плохое поведение сексом. На самом деле я люблю секс с мужем, а Рики плевать на то, сколько я трачу. Игра, иначе не скажешь.

После секса мы развалились на постели, открыли по пиву и принялись болтать. Кровать нам досталась огромная. В ней могли бы спать четверо, не опасаясь наткнуться на локоть соседа. А уж там, где я выросла, в такой кровати спали бы сразу восемь человек, экономии ради.

Комната мне тоже нравилась. Она напоминала общую гостиную. Такие же орнаменты в уголках, куча зеркал, салфетки на спинках кресел, кожаная отделка мебели. В спальне было три окна — от пола до потолка — с деревянными ставнями, чуть поблекший старый ковер с шелковистым ворсом, приятным для ступней. Разве не чудо?

Я ощущала гармонию с собой. Проверять, как там дети, нужды не было: через несколько стен доносилось «тум-тум-тум» музыкального центра. Именно в этом и состоит прелесть совместных каникул. Отдыхают и подростки, и их родители; при этом не требуется постоянно друг друга контролировать.

— Так что там с этим парнем? С Фредом, кажется? — спросил Рики.

— Сама не понимаю, что творится, — пожаловалась я. — Это Тесс его пригласила, не я. Честное слово!

Рики задумчиво пошевелил бровями, затем хлебнул пива.

— Верится с трудом. Тесс такая благоразумная. Монашка, одним словом, — вымолвил он и беззвучно рыгнул. — Я не хочу сказать, что это плохо, — торопливо добавил Рики. — Тереза хорошая, но иногда ведет себя слишком чопорно, будто живет в эпоху корсетов и кринолинов.

— Да перестань, — вступилась я за подругу, хотя целиком разделяла мнение мужа.

Рики пожал плечами и продолжал:

— Это так на нее не похоже — позвать в ваш дом случайного знакомого. Да еще сразу после того, как закрылась дверь за Григгзами. Ты не согласна?

Я покивала, но не стала делиться с мужем своей главной догадкой: Тесс увидела в Ярсо нового Майкла и явно увлеклась. Мужьям ни к чему знать такие детали, да и вообще ни к чему лезть Тесс в душу. Я уже сделала одну глупость, сболтнув Терезе о возможном романе Фергуса; не стоило наступать на те же грабли. Поэтому я чуть изменила направление беседы:

— Меня преследует мысль, что этот американец не тот, за кого себя выдает.

— С чего ты это взяла?

— Не знаю. Женская интуиция.

Мой благоверный хмыкнул.

— Да уж, веский аргумент. Давай дадим парню шанс, а? Может, он не так плох. Что о нем думает Тереза?

— Ты же ее знаешь. Она считает себя очень проницательной, но в душе так же доверчива, как и годы назад. Мэд со мной бы согласилась. Думаю, Тесс совсем не разбирается в людях.

— А мне кажется, вы с Мэдди судите подругу слишком строго. Может, она и доверчива, но ее не назовешь безрассудной, верно? И что бы там ни говорила тебе женская интуиция, но иногда дела таковы, какими выглядят.

Мы еще несколько минут пообсуждали нового соседа, но так и не пришли ни к какому выводу. Было решено дать Ярсо шанс.

Когда мы с мужем вышли во двор перед ужином, американец уже был у бассейна — следил за тем, как неутомимый Том рассекает уверенными гребками воду. Он болтал с моими Эллис и Кэрол. Девчонки сидели на краю бассейна, опустив ноги в воду, и вовсю хихикали. Ярсо попутно снимал всех и вся, как фотограф на свадьбе. Мои дочери позировали, им льстило внимание взрослого мужчины. Кэрол нарядилась в коротенькое платье, похожее на сине-белую матросскую тельняшку, на голове у нее была синяя лента, в ушах болтались гигантские пластиковые ягоды. Эллис, натуральная блондинка (единственная из моих девочек), натянула пронзительно-розовые джинсы с прорезями на бедрах и коротенький лимонный топ. У нее тоже были чудные серьги в форме больших желтых хризантем. Бедняжка Патриция, слишком юная для соперничества со старшими сестрами, сидела чуть поодаль и играла в очередную стратегию.

— Чудесный ракурс, юные леди, — говорил Ярсо. — На фоне воды получаются очень сочные цвета. — Он встал, завидев нас.

— А мы получим снимки? — спросила Эллис, вскакивая за ним.

— Как только напечатаю фотографии, тотчас отправлю вам их по почте. — Ярсо улыбнулся широкой улыбкой янки, глядя на девчат сверху вниз. Он переоделся в джинсы цвета хаки и белую футболку.

Американец выглядел очень довольным собой и ничуть не напрягался в отличие от меня. Рядом с ним мы с мужем казались претендентами на места в доме престарелых. Я почувствовала себя ветхой развалиной, как сказала бы Тесс. Да, она точно использовала бы этот литературный оборот. Люди, которые проводят вместе много времени, постепенно набираются друг от друга разных словечек, не замечали?

В общем, мне было не по себе. Я буквально физически ощущала свои лишние килограммы рядом с нашим подтянутым гостем. Конечно, избыточный вес — моя личная заслуга, а не дар природы. Но я просто не способна пройти мимо смачных пирожных или пачки острых чипсов!

— Будешь пиво, Фред? — спросил Рики, когда мы присели на лежаки.

— Нет, спасибо. Может, позже. — Ярсо снова устроился на краю бассейна и стал наблюдать за Томом.

Он сидел у самой воды, на корточках. Со стороны его поза казалась очень неудобной — лично я тотчас плюхнулась бы в бассейн, однако у американца явно не было проблем с координацией. И он постоянно улыбался.

Несколько минут спустя появились Бреннаны. Тесс, в потрясном брючном костюме изо льна, уже держала в руках стакан джина с тоником. Напиток шипел и выбрасывал вверх мелкие брызги. Я знала, что джина в стакане разве что крохотный плевочек — Тесс никогда не пила крепких коктейлей.

Джерри, напротив, налил себе чистого виски. Бокал был большой, а льда в нем плавало всего два кубика. Факт показался мне занятным, поскольку Джерри выпивал редко и понемногу.

Сначала Мэд, теперь он. Да еще с такой слоновьей порцией спиртного!

Кстати, вы слышали, что слоны — единственные на планете животные, которые не способны прыгать? Один из моих братьев прислал мне эту информацию по электронной почте из Штатов.

Китти и Джека поблизости не было. Мне стало любопытно.

— Джек присоединится? — спросила я Тесс.

— Он в ванной. Из-за двери так разит парфюмом, словно он вылил на себя целый пузырек.

— Китти тоже не спускалась. И кажется, от ее спальни тоже тянуло духами. Я заглянула к ней, так там наряды по всей кровати разбросаны, — хмыкнула Кэрол.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросила я у Тесс.

— Да что вы к ним прицепились? — возмутился Рики, отдуваясь после пива. — Такой возраст! А вы хлопаете крыльями, как две наседки.

Тесс и Джерри сели в плетеные кресла. На воздухе было хорошо. Я обожаю вечера у моря, когда садится солнце и жара спадает. Небо становится пронзительно-синим, с моря дует теплый бриз.

Я размышляла о Джеке и Китти. Если они увлеклись друг другом, это не так уж плохо. Они уже в том возрасте, когда советы родителей пропускаешь мимо ушей. Впрочем, зачем лезть к подростку в душу? Джек — парень неплохой, пусть и несколько закрытый. Пусть развлекаются, пока есть время и силы. В жизни Китти и Джека еще будет множество романов, прежде чем каждый из них найдет свою половинку.

Главное, чтобы моя деточка не забеременела. Вот в этом случае я попросту ее придушу. В наше продвинутое время каждый подросток знает о контрацепции достаточно, чтобы не совершить роковой ошибки. Если кто-то беременеет, это целиком его собственная вина. Еще не хватало, чтобы моя дочь принесла в подоле! Нет, конечно, я окажу ей поддержку во всем, не подумайте плохого! Но сначала я ее придушу.

Эх, в наше время все было иначе. Мы были более целомудренными, неопытными. Помню, между мной и Рики вообще ничего такого не было до свадьбы. И причина не в моих высоких моральных принципах или строгом мамином наказе «до брака ни-ни». Просто я знала, что Рики часто менял подружек, и отношения с ними не слишком много для него значили. Он и ко мне подкатывал, однако я выбрала единственно верную стратегию завоевания. Я заводила его и соблазняла каждый вечер, но ухитрялась держать на расстоянии так долго, что он сам потащил меня к алтарю. Можете называть меня расчетливой стервой, но ведь мои лишения оказались не напрасными. План сработал, я получила заветное колечко на палец, а Рики Слитор наконец-то смог мной овладеть. Мы поженились менее чем через полгода после знакомства.

Знаете, как я выделила его из остальных? Мы с Тесс пришли на танцевальный вечер, где играли «Кадетс». Зал и туалеты насквозь пропитались духами «Интимейт», новинкой, которую по специальной цене предлагали во всех парфюмерных магазинах. Задохнуться можно было! Я ужасно расстроилась, что каждая встречная девица пахнет точно так же, как и я.

Я заметила Рики почти сразу. Он стоял с группой приятелей, которые вовсю шутили и пихали друг друга локтями. Рики был единственным из всех, кто держался с достоинством. Он стоял сбоку, но не потому, что был каким-нибудь прихлебалой при красавчиках друзьях. Просто ему так было удобно. Он рассеянно улыбался — всем сразу и никому в частности. Рики не пытался выделиться на общем фоне и именно этим обращал на себя внимание.

Возможно, не держись он так, я бы его и не приметила. Мой драгоценный муж и в молодости не отличался красотой, да к тому же был на голову ниже своих друзей. Но в нем чувствовалось нечто особенное, некая целеустремленность в глазах и сдержанность в движениях. В общем, я увидела Рики и поняла, что нашла того, кто мне нужен. Кстати, и одет он был иначе, чем его приятели. В то время парни считали, что деловой костюм, какого бы покроя он ни был, должен произвести впечатление на любую девчонку. Собственно, так оно и было, но не для меня. Рики же был одет в спортивный пиджак, белую сорочку с неброским полосатым галстуком светлых оттенков. Такая одежда говорила о самоуважении, а не о стремлении покорять любыми средствами.

Первый танец я простояла рядом с Тесс, приглядываясь к претенденту. Рики сразу же пригласил голенастую девицу в очках. Выбор, кстати, не совсем обычный, учитывая, что рядом было полно вариантов и поприличнее. Я поняла, что Рики — парень из тех, для кого внешние атрибуты ничего не стоят.

Как только отзвучала первая песня, я бросила Тесс (она, как водится, подпирала стенку) и направилась к Рики.

— Знаю, что сейчас не белый танец, — прямо заявила я, — но я хочу тебя пригласить.

Его приятели чуть не попадали от моей наглости, но Рики даже и бровью не повел. Не смутился и не возгордился. Он принял мое приглашение как должное. Держа под локоть, этот юный джентльмен вывел меня на площадку.

Весь танец я задавала ему вопросы. Как ни странно, Рики моя настойчивость не оттолкнула. Я быстро выяснила, что он собой представляет и куда намерен двигаться по жизни. В одной книге я как-то прочла описание главного героя, и одна фраза врезалась мне в память: «Мужчина с большими планами» — это про моего Рики. Как бы заурядна ни была его внешность (большинство девиц даже не взглянули бы на него второй раз), он был целеустремленным и амбициозным парнем.

Мы болтали весь вечер, несколько раз выходили на воздух, чтобы не приходилось перекрикивать музыку, а потом и вовсе смотали удочки. Бедняжка Тесс, я совершенно позабыла о ней.

Позже, разумеется, я принесла извинения, и они были приняты. Тереза была рада за меня, потому что я наконец нашла того, кого искала.

И вот спустя столько лет мы с Рики и четырьмя дочерьми по-прежнему вместе, регулярно занимаемся любовью и прощаем друг другу маленькие слабости.

Я наклонилась к мужу и чмокнула его в висок.

— За что это? — улыбнулся он.

— Просто так. Захотелось. — Я не стала вдаваться в детали.

Бреннаны, казалось, не заметили моего порыва, хотя я видела, как на мгновение Джерри нахмурил брови.

Наступила тишина. Мы сидели у бассейна и прислушивались, как хлюпает вода под ладонями Тома. Парень без устали плавал взад-вперед, будто ему дал задание личный тренер. Мне бы его терпение! Я была бы уже стройной как тростинка!

Ярсо встал, прошелся вдоль бассейна с фотоаппаратом, сделал несколько общих снимков. У него была профессиональная камера с огромным объективом и несколькими съемными линзами, которые он постоянно менял. Затем американец сфотографировал меня с Рики и Джерри с Тесс. Тесс смущенно замахала рукой и попросила ее не снимать. И снова ее замешательство показалось мне каким-то чрезмерным: кроме нее, камера Ярсо никого не беспокоила.

Кажется, эти мелочи в ее поведении замечала я одна.

Вдруг к нам во двор спустилась удивительная птица — большая, как утка, коричневая, с черными полосами на крыльях, с пышным хохолком на голове.

— Удод, — прошептала мне Тесс. — В нашей комнате висит снимок в рамке.

Мы боялись шелохнуться. Птица посмотрела на нас, склонив голову, затем неспешно взмахнула крыльями и улетела.

Возможно, это покажется вам наивным, но я пережила нечто вроде видения. Не знаю, как точнее назвать. Мне померещилось, что те несколько секунд молчания, а затем шелест крыльев символизировали конец одного этапа нашей общей жизни и начало иного. Это ощущение не оставляет меня и сейчас. Я смотрела на удода, и у меня сжималось сердце в предвкушении чего-то нового. Будто все вот-вот должно измениться и мир застыл в ожидании этих перемен.

Черт, я же говорила, что это выглядит наивным.

Я повернулась к Тесс, пытаясь понять, почувствовала ли она нечто подобное, но ее лицо было непроницаемым.

Том подплыл к лесенке и стал вылезать из воды. Тесс поднялась с кресла и подошла к нему с полотенцем в руках. Почему-то мы все продолжали молчать, и в тишине было слышно, как постукивают ее босоножки по мраморной плитке. Ярсо что-то негромко сказал Томми. Вслушавшись, я поняла, что американец уговаривает мальчишку научить его плавать брассом.

— У меня почему-то ноги двигаются несинхронно, — с улыбкой сказал он Тому и почти виновато пожал плечами. — Покажешь, как надо? А я научу тебя плавать баттерфляем.

Поразительно, но Том не только не буркнул «нет» или «посмотрим», но и улыбнулся в ответ, сказав:

— Ладно, только позже.

Тесс повернулась к Ярсо. Я не видела ее лица, но могу поспорить, что оно выражало изумление и признательность. Она укутала сына в полотенце и подошла ко мне.

— Ты слышала? — Ее глаза сияли.

— Угу. — Я украдкой глянула на Джерри, но он пялился на свой бокал. За весь вечер он не произнес ни слова. — Эй, Джерри, как тебе гольф? Есть успехи?

— Что? А… прости, отвлекся. Гольф? Здорово, мне понравилось. — Судя по отрывистому ответу, Джерри думал совсем о другом.

Мне хотелось подскочить к нему, тряхнуть за плечо и завопить: «Да посмотри же на свою жену! Не видишь, что с ней творится?»

Пришлось в очередной раз напомнить себе, что Тесс — взрослая женщина, а Джерри — умный мужчина. И что я лезу не в свое дело.

Однако против натуры не попрешь, поэтому я постоянно следила за всеми троими. На протяжении всего отдыха я вслушивалась в обрывки разговоров, выглядывала из-за угла и анализировала увиденное и услышанное.

Ярсо активно мне не нравился. Может, потому, что был идеальным гостем и слишком скоро нашел с нами общий язык. Или из-за того, что он смог втереться в доверие к Тому и после первого вечера целыми часами торчал с ним в бассейне.

Фредерик Ярсо оказался маниакально аккуратен, его комната всегда была прибрана, а кровать — заправлена, мы пользовались услугами горничной. Он играл в карты, но довольно паршиво, и никогда не расстраивался из-за проигрыша. Он легко принял приглашение поучиться игре в гольф, развлекал нас на пляже. Янки сидел с Томом и Патрицией два вечера, когда мы с Бреннанами пожелали поехать вчетвером в ресторан. Он всегда был полон энтузиазма, поддерживал любые наши планы, умел делать комплименты. Надо признать, он был душой компании, сумел ужом пролезть в наш узкий круг, вписался легко и без усилий, внес в наш подыхающий отпуск свежую струю. Мне казалось странным, что Ярсо ни разу не оступился. Или я слишком привыкла к медвежьим повадкам ирландских мужчин?

Самое странное, что он легко отвечал на личные вопросы, но как-то расплывчато, без подробностей. За весь отпуск мы так и не узнали, каков он на самом деле и чем живет. Мы с Рики буквально устраивали ему перекрестные допросы, но образ настоящего Фредерика Ярсо в нашем сознании так и не сложился. Одни кости, никакой плоти. Нам удалось выяснить, что с бывшей женой у американца отношения довольно натянутые, поэтому детей он видит лишь по праздникам. Впрочем, Ярсо говорил об этом без особых эмоций, просто констатировал факт, и я так и не поняла, расстраивает ли его такое положение вещей. Так же спокойно янки говорил и о том, что был единственным ребенком в семье и его родители умерли.

Я стреляла вопросами словно пулемет и порой ловила на себе предостерегающие взгляды Тесс. Она сразу же меняла тему разговора, когда ей казалось, что я лезу гостю в душу. Наедине эти двое обсуждали только археологию.

Как-то я вновь завела разговор о Ярсо с мужем.

— Разве ты не видишь, что она в него влюбляется? — не выдержала я. — Если не замечаешь, то позволь открыть тебе глаза. Черт, что она творит? А он куда смотрит?

Рики только пожал плечами.

— Женщины! — многозначительно сказал он. — У тебя разыгралось воображение, тебе всюду видятся призраки. Фред ведет себя безупречно. Он не флиртует с нашими девочками, не лезет ни в чью частную жизнь. Да он вежлив, как официант, а не гость! Кстати, о девчатах. Тебе не кажется, что они слишком заголяются, когда он рядом? Не пора ли им вправить мозги? Их юбки стали похожими на пояса, грудь вываливается из вырезов. Моя мама переворачивается в гробу, клянусь тебе!

Я только отмахнулась. Всякий раз, когда заходит речь о поведении девчонок, он апеллирует ко мне. Чисто мужской способ уйти от проблем с детьми. По мне, так наши малышки одеваются не хуже и не лучше других. Французские подростки вокруг нас носили точно такую одежду, и никто не смотрел на них косо.

— Да при чем тут наши дочки? Ярсо для них слишком стар, так что не вижу никакой угрозы в их мини. А вот Тесс — другое дело. Она влюбилась.

— Хватит, Рита.

Муж, похоже, не разделял моих опасений. Зато я день ото дня тревожилась все сильнее.

Подумайте сами: мы приехали в Коллиур ради семейного отдыха, а Тесс притащила в наше гнездышко постороннего типа, который втерся ко всем в доверие. Меня беспокоило равнодушие Джерри Бреннана. Вот уж кому пора было проснуться и протереть очки. У него под носом явно наклевывался адюльтер, а Джерри думал лишь о работе. Жена, понимаете, ловила каждое слово проклятого янки, а мужу хоть бы что!

Нет, Ярсо не делал ничего такого, что могло бы подтолкнуть Тесс к измене, но события все равно выходили из-под контроля, желали мы все того или нет. Может, Тереза и сама не до конца осознавала нависшую над ней опасность, но я сердцем чувствовала: быть беде.

Я честно пыталась повлиять на подругу. Подтрунивала над ее восхищенным отношением к гостю, делала намеки. Однако все мои попытки оканчивались ее ответом:

— Фредерик — хороший человек и профессиональный археолог. Мне интересно с ним, но ведь это естественно. В чем дело, Рита?

Да, ей было «интересно с ним», ха-ха-ха! А я подозрительная дура, не иначе!




Глава 21


Туман наплывает с залива, грозя укутать наш дом белыми объятиями. Джерри по-прежнему сидит в кресле, он даже не прикоснулся к кофе, который я сварила.

— Что-то они не спешат, — замечает он, поникнув плечами. Конечно, он делает попытку говорить равнодушно, как всего два месяца назад, когда был большим боссом, но тон выдает напряжение.

Несмотря на все случившееся, мне хочется обнять его и ободрить ласковыми словами. Но я лишь бросаю взгляд на часы и отвечаю:

— Может, пробки на дорогах. Они опаздывают всего на двадцать минут.

Джерри молчит.

— Хочешь, сварю тебе свежий кофе? Этот совсем остыл.

— Не нужно, спасибо. — Взгляд мужа словно приклеен к рисунку ковра.

Я позаботилась о том, чтобы Джек остался у Риты — вернее, как он сам говорит, у Китти. Сын пробовал протестовать, словно чувствовал неладное. Разумеется, он и понятия не имеет о том, что творится, по крайней мере пока. В свое время Джек обо всем узнает. Я тешу себя надеждой, что нынешний визит полиции — простая формальность, что все разъяснится и наладится. Однако внутренний голос (и мрачный вид Джерри) нашептывает обратное. Муж настроен пессимистично. Даже с его связями ничего не удалось сделать, а, видит Бог, он дернул не за одну ниточку. Как я поняла, некий наделенный властью человек — Джерри не упомянул его имени — и пальцем не шевельнул, чтобы нам помочь, лишь посоветовал обратиться в полицию. Это единственный выход в сложившихся обстоятельствах, подчеркнул он.

Что касается меня, то описать творящееся на душе в двух словах просто невозможно. Я будто окаменела, внутренне замерла, прислушиваясь и ожидая. С нашего возвращения из Коллиура прошло целое лето, а я все еще пребываю в этом странном оцепенении. В моей жизни было всего три периода, когда события казались мне настоящими, не театральными, как обычно. Мозг начинал работать в авральном режиме, что-то просчитывал, тогда как тело просто ждало сигнала. Какого именно, сказать не могу. Но это были те редкие моменты, когда я переставала видеть себя со стороны, словно через объектив камеры слежения.

Впервые это случилось, когда мать была при смерти. Второй раз — когда меня приняли в религиозную общину послушницей, а третий — когда я впервые увидела «Аркадию».

Возможно, то, что сейчас творится со мной, — четвертое пробуждение ото сна.

Вы удивились, что к самым ярким моментам жизни я не отнесла день свадьбы и рождение детей? Я подумывала перечислить и их, но откровенность должна быть полной. Ведь я стремлюсь к честному изложению событий.

Я сажусь напротив мужа, и в этот момент тишину «Аркадии» прорезывает звук мотора. Это машина едет к нашему дому. В такие тихие, безветренные дни, как этот, мы с Джерри всегда слышим, как машины взбираются по холму и поворачивают к «Аркадии».

Наши с Джерри взгляды перекрещиваются. Он тоже слышал этот звук. Машина останавливается, и мы оба автоматически поворачиваем головы в сторону двери. Наверное, именно так во время Второй мировой жители Лондона замирали в ожидании взрывов сразу после сигнала воздушной тревоги и гудения пролетающих самолетов. Замолкали и прислушивались.

Хотя именно этого мы и ждали, оба вздрагиваем, едва звонят в дверь.

— Я открою, — говорю я, вставая.

Они приехали вдвоем, женщина и мужчина в штатском. Оба молоды и вежливы.

— Миссис Бреннан? — уточняет мужчина.

— Все верно.

— Детектив Ньюджент. — Он показывает удостоверение. — А это — детектив Марш.

— Наоми, — мягко добавляет женщина. Она одета в простой свитер с круглым воротом и слаксы, темный плащ распахнут.

— Очень приятно. — Я открываю дверь шире. — Проходите, пожалуйста.

— Сегодня сыро, — замечает мисс Марш, и оба полицейских начинают тщательно вытирать ноги о коврик.

— Да, действительно. — Я закрываю дверь и показываю на арку прохода в гостиную. — Муж там, в гостиной.

Я делаю гостеприимный жест, словно встречаю близких друзей, и предлагаю следовать за мной. Полицейские шагают позади, я спиной чувствую их оценивающие взгляды, и мне кажется, что меня ведут на расстрел.

Наш холл не слишком широк, зато его потолок находится на уровне третьего этажа, а вдоль стены тянется красивая деревянная лестница. В дальнем углу под лестницей я развела оранжерею, и там всегда горят лампы дневного света. Мне так и представляется, как копы обмениваются взглядами, заранее ставя на нас штамп богатеньких снобов. Небось ищут глазами парочку откормленных персов или шпицев.

Когда мы входим в гостиную, Джерри немедленно встает. После знакомства повисает тягучая пауза, ощутимая едва ли не физически. Мы четверо стоим кружком словно заговорщики, но молчим.

— Хотите кофе? — Я стараюсь говорить спокойно и буднично.

— Это было бы очень мило с вашей стороны, миссис Бреннан, — кивает Ньюджент, присаживаясь на диван.

Женщина пристраивается рядом. Джерри снова опускается в кресло, а я выхожу. Конечно, мне хочется остаться с мужем, поддержать в трудный момент. Чтобы ни произошло между нами, копы должны видеть, что у нас крепкая, дружная семья. Мы с Джерри подумали, что такая линия поведения помогла бы нам в самозащите. Однако мне приходится выйти на кухню.

И там на меня снова накатывает: я в очередной раз вижу себя со стороны, в миниатюре, крохотную, как кукла. Серая льняная юбка, черный кашемировый свитерок, темные туфельки. Мои волосы забраны назад в хвост, кукольные глазки, похожие на две черные смородины, полны тоски и взирают на игрушечный мир с безнадежностью. Кукольный дом, малюсенькая кухонька, крошечный подносик в миниатюрных руках…

Видение налетает и тотчас же рассыпается вдребезги. Я вынуждена поставить поднос на стол, потому что руки трясутся. Чашки жалобно звякают. Раньше мой маленький психоз никогда не проявлялся так ярко, затмевая собой реальный мир. Мне впервые приходит в голову, что пора обратиться к врачу. Может, у меня серьезная психическая болезнь или даже опухоль мозга? Не знаю, что хуже.

Я больно щипаю себя за бок, чтобы собраться. Беру поднос и направляюсь в гостиную.

Все трое сидят на тех же местах, что и раньше, но когда я вхожу, оба полицейских привстают.

— Садитесь, — говорит Джерри. По его лицу невозможно ничего прочитать.

Полицейские молча подчиняются.

Я разливаю кофе из кофейника по чашкам, звук льющейся жидкости кажется оглушительным. Мне вспоминается фонтан со львом и девочкой, который Рита купила в Коллиуре и опробовала прямо там же. Падающая на подол платья вода грохотала так же сильно.

— Спасибо, миссис Бреннан. — Детектив Ньюджент берет чашку. Я протягиваю ему вазочку с бисквитами. — Нет, спасибо, я не буду. Стараюсь следить за фигурой. Слишком быстро набираю вес. — Затем коп поворачивается к Джерри: — Давайте начнем с того, что вы покажете нам свой компьютер, мистер Бреннан.




Глава 22


Думаю, самое время снова вернуться в начало лета, иначе вы рискуете не разобраться в происходящем.

Когда мы приехали домой из Коллиура, я заметила, что Джерри хотя и погрузился с головой в работу (как обычно после отпуска), все-таки вел себя иначе. Когда он бывал дома, даже говорил по телефону с помощницей и коллегами, я отмечала, что его мысли не полностью загружены работой. Джерри находил возможность улыбнуться мне, ответить на вопрос. Он стал более внимательным и заботливым. Более того, мы несколько ночей подряд занимались сексом, что совершенно удивительно. А в первую субботу после нашего возвращения из Франции муж принес мне розы. Огромный букет, просто необъятный!

— По какому поводу? — удивилась я и даже решила, что забыла о какой-то важной годовщине.

— Разве нужен повод, чтобы подарить жене цветы? Спасибо, что терпишь меня. — Джерри погладил меня по щеке. — Знаю, что был невыносим во Франции и своей невнимательностью едва не испортил тебе отдых. Прости меня.

Возможно, такая неожиданная перемена в поведении мужа выглядит странно. Наверное, стоило присмотреться к Джерри повнимательнее, докопаться до первопричины, но я просто решила плыть по течению. Жаль было портить чудесный момент. Мне казалось, что для откровений еще не настало время.

— Может, уедем куда-нибудь на выходные? — выпалила я. — Вдвоем, только ты и я? В Париж, например, или в Рим.

— Посмотрим. — Джерри улыбнулся. — Может, и поедем. А пока поскучай без меня часок — я хочу подстричь газон. Кто знает, сколько таких погожих деньков подарит это лето! Надо пользоваться возможностью.

Я опешила. У нас есть приходящий садовник, и Джерри никогда прежде не интересовался состоянием газона. Однако и тут я спорить не стала.

— Хорошо. Надеюсь, ты управишься быстро.

Расставляя розы по вазам, я негромко напевала, приняв твердое решение не копаться в мотивах поведения мужа. Зачем ковыряться в деталях, когда можно наслаждаться настоящим?

Настроение Джерри оставалось таким же добродушным еще несколько дней, и жизнь постепенно стала казаться мне радужной и приятной. Правда, мой старший, Джек, начал вести себя совершенно несносно, особенно на фоне Джерри.

Когда я расставляла вазы в гостиной, он как раз возник в арке прохода, спустившись из своей захламленной комнаты, и объявил, что едет в Дублин. Последнее время он мотался в город регулярно, и всякий раз его отъезд сопровождался примерно таким диалогом:

— Джек, ты куда?

— Погулять.

— Куда именно?

— Просто погулять. Я не маленький ребенок, мама.

— Я понимаю. И вовсе не пытаюсь тебя удержать, просто хочу знать, куда ты все время исчезаешь. Я твоя мать, и ты обязан с этим считаться. Мне бы хотелось…

— Я еду в город. А ты что думала? Просто в город, туда же, куда ездил вчера. И позавчера. — У Джека был раздраженный голос. — И туда же поеду завтра.

— Джек, немедленно смени тон. Уважение — важнейшая основа в семейных…

— Оставь нравоучения, мам! Ты тоже меня не уважаешь. Не считаешься с моим правом на личное время и пространство!

— Джек, я вовсе не пыталась…

— И прежде чем ты задашь вопросы, на которые ты ждешь ответа всякий раз, когда я уезжаю: я не знаю, в котором часу вернусь и с кем именно буду общаться. С кем-нибудь из нашей компании, ясно? И да, мобильник я взял. И он полностью заряжен. Что-нибудь еще?

Каждый раз дверь сильно хлопала и я оставалась одна. Когда я поделилась своими проблемами с Ритой, она сказала, что ее Китти ведет себя точно так же. Не скажу, что это сильно меня успокоило.

Дети вообще мало времени проводили дома. Том, увлекшийся Уимблдонским турниром, объявил, что теннис — это круто, и отправился покорять корт. Он уходил сразу после завтрака, проводил там все утро и не появлялся до полдника. По правде сказать, я была рада всей душой, поскольку на корте Том нашел себе друга по имени Колин.

— Ему всего десять, мам, но он такой крутой пацан!

Забавно, что слово «крутой» снова вернулось в обиход после стольких лет!

А потом возле «Аркадии» появился Фредерик Ярсо.

Я вам о нем еще не рассказывала? Он американец, этакий бродяга, путешествующий по миру. Мы познакомились с Фредериком в мае, вскоре после отъезда Григгзов. Мы даже пригласили его пожить в нашем особняке, и хотя о длительном совместном жилье никто не упоминал, Фредерик остался в Коллиуре до конца нашего отпуска. Честно говоря, он оказался прекрасным соседом, а в последнюю неделю был единственным взрослым мужчиной в особняке, поскольку Рики и Джерри уже уехали.

Мы с Ритой встретили мистера Ярсо в одной деревушке у северной границы Испании, куда ездили за сувенирами. Мы как раз завтракали, когда в ресторан вошел этот американец. Думаю, не будет преувеличением сказать, что с его появлением все словно засияло вокруг. Да-да, у него такая редкая энергетика, способность приносить радость.

Мы с Ритой сидели у окна, за которым виднелись уходящие вниз по холму кроны оливковых деревьев с пыльной и серой листвой. День был не слишком ясным, солнечный свет пробивался через завесу облаков, и оттого в ресторане царил полумрак. Но в тот момент, когда появился Фредерик, солнце вышло из-за туч и даже матовую оливковую зелень словно омыло теплой волной. Весь мир стал как-то ярче, цвета — насыщеннее.

Вы, наверное, думаете, что у меня просто разыгралось воображение. Моя память именно таким сохранила тот миг. Может, дело было в открытой улыбке американца, в его уверенных движениях, когда он шел к нашему столу (самому большому и наиболее свободному во всем ресторане), но я сразу его заметила, выделила из толпы.

Американец спросил, может ли он присесть за наш стол, а потом мы представились.

Признаюсь, мы с Фредериком тотчас нашли общий язык и, сами того не заметив, полностью исключили Риту из беседы. Поначалу я еще попыталась втянуть ее в разговор, но, видите ли, новый знакомый оказался археологом, а подруга совершенно не разбирается в предмете. Да и особого желания лезть в разговор Рита не выказала. Уж и не знаю, в чем причина, но она приняла Фредерика как-то настороженно и, по-моему, весь отпуск ждала от него какого-нибудь подвоха. Конечно, внешне это было не очень заметно, для откровенной конфронтации моя подруга слишком добра, но за несколько недель она так и не оттаяла и продолжала смотреть на американца косо.

Ни Джерри, ни Рики не пылали энтузиазмом, когда я предлагала им поездить по району в компании Фредерика и посмотреть на архитектурные древности. Мне было немного обидно, что друзья не разделяют моих интересов.

Впрочем, чему удивляться? Каждому свое.

Помните, я рассказывала о раскопках, на которых бывала с первым мужем? О, эти поездки были ужасны! Возможно, он откапывал из-под песков удивительные вещи, но лично я запомнила лишь грязные трехзвездочные отели «третьего мира», дешевую пищу и ужасную антисанитарию. Майкл упоенно очищал кисточками старинные черепки, а я пыталась укачать ребенка, которого кусали здоровенные комары и доводила до обезвоживания жара.

С Фредериком археологическая практика предстала передо мной в ином ключе. Мне никогда не было с ним скучно или дискомфортно. Находки ждали повсюду, любая пядь земли дышала древностью, каждый городок имел исторические местечки и музеи. После поездок я возвращалась не в грязный отель, а в прекрасный особняк, где есть ванна с ароматной пеной, а в столовой ждет изысканный ужин.

Мы побывали в Эльне, что насчитывает пять тысяч лет. Фредерик рассказывал о Перпиньяне и Каркасоне в Пиренеях, о регионе басков на западе. Его истории не были похожи на нудные лекции гидов, он умел преподнести каждый факт по-новому, с личным прочтением, будто сам был свидетелем древних тайн.

После одного из рассказов я страстно захотела свозить всю компанию в Бильбао. Однако никто предложением не заинтересовался.

— Ой, брось, Тесс. — Джерри, как обычно, говорил за всех. — Мы еще и недели не отдыхаем, а ты хочешь, чтобы мы тащились к черту на рога! Остынь.

На самом деле шел десятый день нашего отпуска. Взрослым положительно нечем было заняться, они только валялись на солнышке и потягивали минералку.

— Ребята, вы не представляете, как много теряете, — возразила я.

Мы сидели у бассейна. Принесенный из кухни стол был заставлен фруктами и напитками. Ароматические свечи, захваченные Ритой, источали тонкое благоухание цитрусовых. В застывшем воздухе запах висел подолгу.

— Рики — взмолилась я. — Ну хоть ты меня поддержишь? Неужели не хочешь поглядеть на Пиренеи, узнать, как живут баски, послушать их язык?

— Правда, поедем, — поддержал меня Фредерик. — Решайтесь, Рик. Вам понравится!

— Эй! — воскликнул Рики. — Не давите на меня, это бесполезно. Я коплю энергию для последнего броска — полета в Японию. Так что нет.

Я взглянула на Риту.

— А ты что скажешь?

Она прищурилась на Фредерика, который невозмутимо потягивал розовое вино местного розлива.

— Вряд ли, — медленно произнесла она. — Извини, но я предпочитаю пассивный отдых.

— Я же говорил, — подвел итог Джерри. — Мы все отдали предпочтение пассивному отдыху. Тесс, если ты чувствуешь себя неприкаянной, съезди в город и накупи побольше. Вы, женщины, обожаете шопинг.

— Тебе не кажется, что это звучит неуважительно? — возмутилась я. Мне было обидно услышать столь пренебрежительный совет.

— Ладно, извини, я был не прав, — признал Джерри. — Можете поехать вдвоем с Фредериком? Думаю, мы обойдемся одной машиной.

Я была так расстроена всеобщим отказом, что не сразу сообразила: вдвоем с Фредериком поездка будет гораздо интерес нее. Не поймите меня превратно: речь не о том, что я стремилась остаться с американцем наедине! Просто нашу страсть к археологии разделить было не с кем, кроме как друг с другом.

Конечно, осознав, что радуюсь предстоящей поездке вдвоем, я насторожилась. Все-таки Фредерик — мужчина, напомнила я себе, и довольно привлекательный. Мне нравилось, когда он был рядом и пытался завладеть моим вниманием. И хотя я постоянно звала Риту, Джерри, Рики и даже детей с нами, втайне я всякий раз радовалась, когда они отказывались.

Конечно, Фредерик отлично вписался в компанию, но мне постоянно чудилось, что лишь наедине со мной он открывается полностью. Нет, разумеется, между нами не было и намека па флирт! Однако возле него я чувствовала себя легко и беззаботно. По сравнению с Джерри (и даже с моим дорогим Майклом) Фредерик был куда более открытым и легким на подъем. Должно быть, сказывалось американское происхождение и воспитание. С Фредериком я и сама неуловимо менялась, словно освобождалась от кокона или вылезала из защитной раковины. Он постоянно что-то рассказывал, смеялся, спрашивал, интересно ли мне. Меня это не просто увлекало! Я была в восторге!

Но нас с Фредериком нельзя обвинить в том, что мы хоть раз перешли границы дозволенного.

Приведу пример, чтобы не быть голословной.

Как-то после обеда (дело было в Эльне, в двух километрах к северу от Коллиура) мы гуляли по улице и зашли в средневековый монастырь. Внутри было тихо и совершенно пусто. Снаружи стояла невероятная жара, наша компания наверняка выбралась на пляж. Зато в монастыре царила прохлада.

Главная часовня, куда мы с Фредериком зашли, была выполнена в романском стиле, и я сразу стала разглядывать искусную резьбу на камнях, обрамлявших вход.

Я коснулась рукой холодного камня и осознала, что Фредерик стоит за моим плечом совсем близко. У него был узнаваемый парфюм, довольно приятный, хотя и, подозреваю, дешевый, и в тот момент запах укутал меня, словно невидимая кисея.

Обернувшись, я увидела, что он рассеянно улыбается, глядя на меня.

— Что?

— Что?

— Я первая спросила.

— Но я ничего не говорил.

— Знаю. Но ты о чем-то подумал. Я же вижу, как ты улыбаешься.

— Боже, Биби, неужели в Ирландии за улыбку полагается смертная казнь? — Он с самого начала называл меня Биби, сокращенно от второго имени и фамилии.

— Фредерик, ты не ответил на вопрос!

— Ладно, ладно, не злись. — Он отступил и шутливо замахал руками, словно защищаясь. — Хорошо, открою секрет. Глядя на тебя сзади, я думал о том, что твои шорты столь длинны, что похожи на брюки. Скромница Тереза! Вот я и улыбнулся этим мыслям.

С этим трудно было поспорить. Я всегда носила удлиненные шорты, скорее даже бермуды, потому что знала о небезупречной коже своих бедер (целлюлит, сами понимаете). Даже на теннисном корте на мне чаще бывали бриджи, нежели юбка или шорты.

Значит, Фредерик думал о моих шортах… хм. Это меня смутило, и я пихнула его рукой в грудь.

— Не стесняйся, можешь высказаться на мой счет и более откровенно. Еще назови меня монашкой, как Рита.

Мы стояли носом к носу (хотя мой собственный был несколько ниже по уровню). Мимоходом я отметила, что на серебристых прядях американца причудливо играет свет, проникающий сквозь витражи. На какой-то короткий миг мне показалось, что Фредерик вот-вот меня поцелует.

Он этого не сделал. И, признаться, я даже не помню, кто из нас отвернулся первым. Я отошла к дверному проему, провела ладонью по резному камню и заставила себя произнести наигранно веселым тоном:

— Такой влажный климат, а камень внутри часовни прекрасно сохранялся долгие века.

Я поведала о том дне только с одной целью — доказать, что между мной и американцем все было вполне невинно. После короткого двусмысленного инцидента в часовне мы продолжали общаться как ни в чем не бывало. Конечно, нельзя сказать, что нас не тянуло друг к другу, но мы не поддавались эмоциям, предпочитая оставаться добрыми приятелями.

Постаравшись скорее забыть о волне мурашек, пробежавшей по моей шее, когда Фредерик оказался так близко, я весь оставшийся день думала только о достопримечательностях. Я восхищалась каждой развалиной, полной грудью вдыхала свежий воздух, слушала своего спутника и чувствовала себя молодой и полной сил. Мы с Фредериком побродили по церковному кладбищу, читая надписи на потертых надгробьях, попили освященной воды из источника и съели по здоровенному (и вполне мирскому) хот-догу.

В общем, между мной и Фредериком ничего не было!

Уже вижу, как вы неодобрительно качаете головой: мол, я слишком много оправдываюсь. Думаю, вы правы. Да, я пытаюсь доказать свою невиновность. Хотя ничего предосудительного мы с американцем не совершали, все-таки время от времени происходили эти крохотные обмолвки, повисала некая недосказанность. Череда подобных моментов, словно цепочка сигнальных маячков, должна была насторожить меня, сделать более осмотрительной, но, увы, этого не произошло. Впрочем, есть ли в том моя вина? Я вела себя достойно и не позволяла Фредерику ничего лишнего, да и сам он держался в рамках.

В расслабленной атмосфере отпуска, в теплых солнечных лучах, в постоянном присутствии друзей поблизости было легко вообразить, будто отношения с Фредериком останутся такими же дружескими, как при первой встрече. У меня не было причин винить себя в том, что я провожу с ним так много времени. Мне, замужней женщине со строгим самоконтролем, и в голову не приходило, что кто-то может усмотреть в нашей дружбе что-то зазорное.

Приглашение посетить нас в Ирландии перед отъездом в Штаты показалось мне вполне логичным. Это случилось в последний вечер пребывания в Коллиуре.

Ужин как раз закончился. Дети разбрелись по своим делам, и мы с Ритой и Фредериком остались втроем, поскольку Джерри и Рики давно уехали. Мы сидели у бассейна, налив себе по последней порции коктейля.

Рита шумно хлебнула из бокала и, наклонив голову, посмотрела на американца. Я знала, что она по-прежнему относится к нему с подозрением.

— Фред, — начала Рита, — а куда вы теперь направитесь? — Она настойчиво звала его Фредом, но я чувствовала, что ему сие не нравится. Конечно, будучи очень деликатным, он никак этого не показывал.

— Пока не знаю. Поезжу еще немного по окрестностям. — Фредерик пожал плечами и улыбнулся нам обеим. — Я пока ничего не решил. Но скорее всего направлюсь в Северную Италию. Посмотрим, куда судьба забросит.

— Может, лучше в Ирландию? Ты мог бы навестить нас, — вырвалось у меня.

Действительно вырвалось! Я не собиралась говорить ничего подобного, можете мне поверить.

И все же, когда слова были произнесены, я была довольна, что осмелилась их сказать.




Глава 23


Я не слишком верила, что Фредерик отнесется к моему приглашению всерьез. Пожалуй, я упустила из виду тот факт, что он американец, а те принимают на веру даже предложения, сделанные из чистой вежливости.

Спустя неделю после возвращения в Ирландию случилось неожиданное. Я ехала на станцию Дарт, чтобы встретить папу, приезжавшего на несколько дней. Рассеянно глядя на дорогу, я заметила впереди знакомую фигуру. Человек шагал вдоль шоссе с рюкзаком за плечами.

Мы узнали друг друга одновременно. Фредерик улыбнулся и замахал руками, а я так опешила, что слишком резко затормозила. Машину занесло. Впоследствии, вспоминая события лета, я задавалась вопросом, могла ли вообще что-либо изменить. Жизнь словно бесконтрольно катилась по собственным рельсам, оставив мне незавидную роль стороннего участника. Или все было в моих руках, а я упустила нужный момент? Впрочем, теперь поздно предаваться сожалениям.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросила я, опустив стекло.

— Ты же сама меня пригласила, — ответил Фредерик, приблизившись к машине. — Похоже, водишь ты так же паршиво, как готовишь, — хитро прищурившись, заметил он.

Он припомнил мне неудачный опыт стряпни в Коллиуре. Я пыталась приготовить ему американский завтрак, но от волнения спалила тосты с беконом — слишком давно не пользовалась кухонной техникой. Тогда вся компания вдоволь потешилась над моим кулинарным провалом.

— Значит, я плохо вожу машину? — Я хмыкнула. — Что ж, позволь вернуть тебе комплимент: ты ужасно выглядишь.

Фредерик был небрит, с покрасневшими от недосыпа глазами.

— Думаешь, это моя вина? — Он кивнул на затянутые туманом холмы. — Как вышло, что ни один из автобусных маршрутов не проходит мимо твоего дома? Я с трудом добрался до ближайшей остановки и после нескольких дней пути из Франции в Ирландию вынужден топать пешком столько километров!

— Ладно, путешественник, залезай. — Я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья.

— Спасибо. — Фредерик зашвырнул рюкзак назад, уселся рядом и широко мне улыбнулся. — Ты рада мне?

— Помолчи. Воспитанные люди не задают таких вопросов. Кстати, я еду на вокзал встречать отца, и времени на то, чтобы забросить тебя домой, не осталось. Тебе придется прокатиться со мной.

— Здорово. Обожаю родственников! Я покажу твоему отцу фотографии; думаю, он придет в восторг. — Мой спутник повозился на сиденье, устраиваясь.

— Какие фотографии?

— Те, что сделал во Франции. Там есть чудесный снимок — ты стоишь на террасе, на заднем плане бассейн. А еще общий снимок с детьми. Помнишь тот вечер, когда ты уговаривала Джека переодеться, он разозлился и прыгнул в воду, а за ним попрыгали и девчата?

— О, так тот снимок вышел удачным? Не терпится посмотреть! — Я включила кондиционер и завела мотор.

Появление Фредерика словно вернуло меня в атмосферу майского отпуска. В памяти всплыло, как ласково грело солнце в Коллиуре, каким удивительно прозрачным был воздух. Наше ирландское лето тоже набирало обороты — туманное, с редкими теплыми деньками. Удивительный контраст!

Меня мучили сомнения: я не знала, как отнесется к визиту Фредерика мой строгий папа. Я обожаю отца, но предпочитаю общаться с ним на расстоянии. Это очень требовательный человек, воспитанный в строгости и ни разу не изменивший своим принципам за долгую жизнь. Можно сказать, что отец старомоден. Он любит быть в центре внимания и настороженно относится ко всему незнакомому. Автостопщик Фредерик с его простодушной открытостью мог ему активно не понравиться.

В то же время приезд Фредерика давал мне повод чаще отлучаться из дома, даже в плохую погоду. Находиться круглые сутки в одном доме с отцом порой бывало невыносимо, и я частенько искала возможность ускользнуть в город «по делам» или «за покупками». Отец же полагал, что в дурную погоду нормальный человек должен сидеть дома с близкими, словно забывая о том, что хорошей погоды в Ирландии практически не бывает.

Если бы я жила в Калифорнии, меня было бы невозможно застать дома. Я ездила бы на экскурсии, планировала пикники или просто гуляла. Об этом мечтают большинство ирландцев. Мы жалуемся на глобальное потепление и чрезмерную влажность климата, как будто сотню лет назад погода в Ирландии была какой-то иной.

Конечно, летом здесь тоже бывает солнечно, но постоянно в какое-то неудачное время. Например сегодня утром небо было безоблачным, и я приготовилась одеться совсем легко, а к моменту выхода из дома наползли тучи, заморосил дождь и стало довольно прохладно.

— Надеюсь, ты и здесь сможешь делать хорошие снимки, — заметила я. — Скоро придет настоящее лето — в Ирландии ведь тоже бывает жарко. Может, тебе повезет и погода будет солнечной. Как ты сюда добрался?

— Автостопом.

— С юга Франции? Не может быть!

— Мне повезло. Встретил пару из Англии, когда завтракал в одном кафе в Коллиуре. У них сын возраста Тома. Женщина немного напомнила мне тебя, Биби, хотя она была и не столь хорошенькой. — Фредерик ухмыльнулся.

— Ну-ну. И что дальше?

— Те англичане явно путешествовали сами по себе. Здоровые рюкзаки, джинсы вместо шорт. Они приехали в машине с фургоном и уже собирались обратно. Я присел к ним за столик, заговорил и выяснил, куда они направляются. Оказалось, что на север, причем поедут через тоннель под Ла-Маншем. В общем, мне повезло с попутчиками. Представляешь, они даже денег с меня не взяли — я платил лишь за питание. Оказавшись в Британии, я присоединился к другим англичанам; они подбросили меня в глубь страны. Англичане такие вежливые и безотказные, просто чудо! А потом мне посчастливилось еще больше. На станции я познакомился с ирландцем, а он оказался членом вашей национальной команды по соккеру. Короче, они забрали меня с собой, а я травил им байки. Знаешь, пиво они пьют словно верблюды! Литр за несколько минут!

— Погоди, а разве твой отпуск не кончился? Или ты пишешь диссертацию? — Во Франции Фредерик упоминал, что его путешествие по Европе как-то связано с научными тезисами для его работы. Что-то о слиянии восточной и западной цивилизаций. — Ты же вроде собирался в Италию.

— Собирался. — Он пожал плечами, глядя в окно на наплывающее здание вокзала. Мы проехали мимо кофейни со столиками на улице. — Просто когда я встретил тех англичан, то решил — это судьба. Ведь точно так же я познакомился и с вами, правда? Короче, я подумал, что тезисы и исследования могут подождать. А звонок в деканат подтвердил — мои лекции начнутся позже, так что у меня есть время. Я решил плыть по течению. Интересно, куда оно меня принесет?

Я сосредоточенно заруливала на стоянку.

— Не волнуйся, — заверил меня Фредерик, — я не стану сидеть у вас на шее, как тогда в Коллиуре. Буду отрабатывать проживание, честное слово. Я умею ухаживать за садом, могу приглядывать за детьми — мы ведь нашли общий язык с Томом — и даже выполняю кое-какие ремонтные работы. Хочешь, починю тебе крышу?

— Крышу? Это смешно!

— Ты не веришь, что я смогу справиться с крышей твоей обожаемой «Аркадии»?

— Да ты просто не видел, какого размера крыша «Аркадии»! Одному тебе потребовались бы годы на ее ремонт. Вернее, на их ремонт, потому что там целая анфилада. Вдобавок крыша «Аркадии» в полном порядке и не нуждается в ремонте. — Я наконец пристроила машину на свободное место и посмотрела на Фредерика настороженно. По его словам выходило, что в Ирландии он собирается задержаться. — Как долго ты здесь пробудешь?

— Это зависит…

— От чего?

— От того, как быстро я вам надоем.

Я смотрела на его самонадеянный профиль и не знала, чего мне больше хочется: поцеловать его или врезать оплеуху?

— Слушай, да ты просто ненормальный!

— Тебе виднее, Биби. Дурак дурака, как говорят…

— Замолчи и слушай очень внимательно. Итак, Фредерик, поезд сейчас прибудет, и до этого ты должен кое-что узнать о моем папе. — Я вкратце обрисовала картину и объяснила, что можно, а чего нельзя говорить при моем отце.

Он ловил каждое мое слово.

— У меня создалось впечатление, что твой отец — человек весьма достойный, — высказался он, когда я закончила. Я удивленно вытаращила глаза и собралась возразить, но вовремя поняла, что это будет нелепо. — Не волнуйся, котенок, я буду вести себя соответственно. Постараюсь молчать и, может, сойду за умного.

Послышался нарастающий гул подъезжающего поезда. Я распахнула дверь и пристально взглянула на Фредерика.

— Это важно, поверь. Одно неверное движение, и получишь клеймо выскочки. Кстати, папу зовут Пэдди Кейхилл. Лучше обращайся к нему «мистер Кейхилл», так надежнее. Отец не любит, когда его зовут по имени. Все ясно?

— Да, мэм.

Я выскочила из машины и понеслась к перрону. Начал накрапывать дождик. Я чувствовала, что Фредерик смотрит мне вслед, и это вызывало смутное беспокойство. Его неожиданное появление застало меня врасплох. Даже больше того: у меня дрожали колени. Я приказала себе успокоиться.

Я влетела на перрон, как раз когда открылись двери вагонов. Натянув маску нетерпеливого ожидания, я бросилась к отцу.

— Привет, папа. — Отец всегда ездил в первом вагоне, так что бегать вдоль поезда не приходилось. Он предпочитал стоять в первом вагоне, нежели сидеть в последнем, а стоять приходилось аж от станции Конноли. — Как добрался? Неужели опять стоя?

Мы обнялись, и я поразилась тому, как он исхудал. Во время нашей последней встречи три месяца назад я не заметила никаких перемен.

Впрочем, отцу было уже восемьдесят три, а люди этого возраста частенько усыхают, даже если раньше отличались внушительными размерами. И все же у меня сложилось впечатление, что я как-то ненароком упустила момент его превращения в щуплого старичка. Даже рубашка была теперь ему велика и воротник отставал от хилой птичьей шейки; кепка же казалась снятой с чужой головы.

— Как ты себя чувствуешь, папа?

— О чем это ты? — Тон отца подсказал, что глубже копать не стоит.

— Э… давай свой чемодан, я помогу. — Я протянула руку, но отец отдернул поклажу.

— Я что, инвалид, по-твоему? Я способен сам донести до машины чемодан! Не суетись, Тереза.

Поезд скрылся за поворотом, наступила тишина, и я осознала, что мы оба кричим. Смущенно оглядевшись, я понизила голос:

— Слушай, па, прежде чем мы сядем в машину, я должна тебя кое о чем предупредить. — Я зачастила, стараясь поскорее разделаться с неприятной задачей — сообщить о Фредерике. — Видишь ли, у нас еще один гость. Его зовут Фредерик Ярсо, он американец, отдыхал с нами во Франции.

— Ясно, — буркнул отец мрачно. Он не любит сюрпризов, поэтому его реакция была предсказуемой.

— Кстати, он ждет в машине. Я встретила его по дороге на вокзал, так что времени завезти домой не было. В общем… ты понимаешь… — Я умолкла, заметив, как сдвинулись кустистые брови отца, теперь совсем седые.

— Тереза, что с тобой? Ты лопочешь словно несмышленое дитя. Можешь приглашать в свой дом кого пожелаешь, при чем тут я? Думаю, мы как-нибудь притремся ради тебя, дочка.

— Надеюсь, папа. Он… не совсем обычный человек.

— Ясно. — Отец снова нахмурился. — Черный, да?

— Папа, нет! — Я схватилась за грудь, представив, что было бы, окажись Фредерик на самом деле чернокожим. — Он белый. Он… археолог, академик.

— Друг Майкла?

— Нет. Мы с Джерри познакомились с ним во Франции. — Я постаралась собраться. Мне очень не нравилось, что мои плечи виновато приподняты и я не знаю, куда деть руки. — Ладно, сам все увидишь. — Я взяла отца под локоть, теперь совсем костлявый, и повела к стоянке. — Просто предупреждаю: Фредерик только с дороги, а потому выглядит не лучшим образом. Не суди по первому впечатлению.

Фредерик успел пересесть с переднего сиденья на заднее, уступив моему отцу место. Когда папа устроился, американец протянул ему руку и сказал сердечно:

— Добрый день, мистер Кейхилл. — Он произнес фамилию с тем самым акцентом, что и я, в тоне было столько уважения, что я испугалась: вдруг отец заподозрит Фредерика в неискренности? — Я рад, что наконец с вами познакомился. Ваша дочь и зять так много о вас говорили!

— Мне тоже приятно познакомиться, мистер Ярсо. Могу я звать вас Фредерик?

— Разумеется.

— Надеюсь, наш климат не слишком вас разочаровал, Фредерик?

Оба вели себя так, словно не было ничего странного в том, что замужняя женщина привечает в своем доме промокшего, заросшего щетиной автостопщика во время отъезда мужа. Забыла сказать, что Джерри как раз уехал в Стокгольм на конференцию. Как-то вылетело из головы!

Я наклонилась, чтобы застегнуть отцу ремень безопасности.

— Хватит, Тереза. — Он отодвинул от себя мои руки. — Я же просил не суетиться. Я не дитя малое, и не надо так со мной обращаться! — Он повернул голову к Фредерику (артритные позвонки жалобно хрустнули) и завел глаза под самые брови, жалуясь почти постороннему человеку на невыносимый нрав дочери. Я видела в зеркале, что Фредерик точно так же закатил глаза и улыбнулся.

Я завела машину.

Реакция американца на «Аркадию» была грандиозной, если не сказать больше.

— Биби! Вот это дом так дом! Потрясающе! Настоящий Тадж-Махал. Как ты с ним управляешься? — Мы стояли втроем в холле, Фредерик обводил изумленным взглядом высоченный потолок, картины и отделку стен.

— Брось, Фредерик, не преувеличивай. — Я тщетно пыталась скрыть удовольствие от комплиментов. Чувствовала, что щеки пылают. — По пути ты, наверное, видел дома и получше.

— Да, некоторые были неплохи. Но они и в сравнение не идут с твоей «Аркадией». — Он повернулся к моему отцу. — Вы со мной согласны, мистер Кейхилл?

— Да, хороший дом. Добротный. — Отец снял кепку и сильно ею встряхнул. С водонепроницаемой ткани посыпались капли.

Папа двигался с осторожной неторопливостью, словно опасался рассыпаться, и мое сердце вновь сжалось от сочувствия. Худоба в сочетании с медлительностью так и кричала о глубокой старости.

— Хороший дом? — Фредерик небрежно сбросил с плеч джинсовую куртку. Обнаружившаяся под ней майка была наполовину мокрой. — Нет, это чудо, а не дом. Вот бы отвезти его по кирпичику в родной Ошкош!

— Довольно, — смущенно оборвала его я. — Итак, ужинать сегодня будем втроем, мальчишки разбрелись по гостям.

— А Джерри? Он что, поздно возвращается? — Фредерик наклонился, чтобы развязать шнурки на кроссовках.

Я взяла джинсовку, которую он перекинул через перила.

— Он расстроится, узнав, что ты приехал раньше, чем он вернулся, — соврала я. — Твою куртку я повешу в прачечной, пусть сохнет. Подожди здесь. Я вернусь и провожу тебя в твою комнату. Папа, тебе приготовили ту же комнату, что и всегда.

Я прошла через холл и кухню в прачечную.

— Джерри в отъезде, Фредерик! — громко крикнула я. — Он на конференции. — Я кричала специально для того, чтобы слышал отец. Конечно, он знал, что моего мужа нет дома (собственно, он специально приехал в отсутствие Джерри, чтобы побольше пообщаться со мной). Но я хотела, чтобы отец знал: Фредерик оказался в моем доме именно в этот момент вовсе не потому, что знал об отсутствии мужа.

Ужинать мы сели в восемь.

Наше привычное меню сильно менялось, когда приезжал отец. Его кулинарные пристрастия оставались постоянными уже лет десять, и мне приходилось с этим считаться. Он полагал, что современная пища слишком тяжела для желудка, а новомодные диеты — полная чушь. Он никогда не ел макароны, неприязненно относился к рису, а из рыбы потреблял лишь палтус и камбалу, да и то в панировке и яйце. Еще до завтрака миссис Бирн дала мне старинный ирландский рецепт картофельной запеканки с мясом. В наследство от матери мне досталась ручная мясорубка, с помощью которой я и сделала запеканку (мне хотелось приготовить ужин для отца собственноручно). Господи, сколько же сил мне пришлось приложить, чтобы превратить мясо в фарш!

Миссис Бирн, напротив, не имела ничего против ручной мясорубки. Я пыталась купить электрическую, но она наотрез отказалась. Старинные кухонные приспособления, говорила она, напоминают ей о детстве, о пирогах с ягнятиной или бараниной.

— Поглядите, какие чудесные колбаски лезут из этой мясорубки. Электрическая не способна так равномерно измельчить мясо, можете мне поверить, миссис Би. — Это было нашей маленькой традицией — звать друг друга «миссис Би». Для меня это несоблюдение субординации является своеобразным оправданием наличия прислуги — я не из тех хозяев, что смотрят на обслугу свысока. Думаю, и поварихе приятно, что я ставлю себя на один с ней уровень.

Я сильно переживала, полагая, что отец отнесется к Фредерику настороженно и даже с неприязнью. Однако ужин прошел в расслабленной обстановке. Американец впервые попробовал ирландскую запеканку и принялся нахваливать национальную кухню:

— Очень вкусно! Ты должна дать мне рецепт.

Я взглянула на Фредерика осуждающе, решив, что он шутит, но его лицо было серьезным. Я поделилась рецептом и детскими воспоминаниями, связанными с семейными ужинами. Я даже пожаловалась на то, как трудно измельчать пищу в ручной мясорубке.

Отец, надо отдать ему должное, вел себя очень корректно. Он несколько раз обращался к Фредерику, а в конце ужина задал вопрос:

— Меня интересует твое мнение как эксперта на предмет римской цивилизации. Поправь меня, если я не прав, но нынешняя культура, подобно Римской империи, переживает период упадка и движется к гибели. Коррупция, затяжные войны, падение морали — причины этой деградации, разве нет? — Отец отодвинул вилку с ножом, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, словно какой-нибудь кардинал. — Что ты на это скажешь?

Наш гость даже глазом не моргнул.

— Думаю, в вашем предположении есть рациональное зерно, мистер Кейхилл. Наша культура переживает кризис. Человечество явно потеряло самоуважение, позабыло о своих корнях и традициях.

Думаю, именно такого ответа и ждал отец, потому что удовлетворенно улыбнулся.

После ужина Фредерик помог мне с посудой, а затем мы устроились в гостиной и стали смотреть отпускные фотографии. Вообще я не люблю, когда меня фотографируют, но снимки Фредерика оказались очень профессиональными и удачными. Здесь были общие фотографии всей компании — не скучные, а живые, словно в движении. Фото детей в бассейне заставило меня расхохотаться, до того потешно они жмурились на солнце. Была и портретная фотография Джерри, с задумчивым лицом и бокалом в руке — ни дать ни взять граф. Очень хорошо получились Кэрол и Эллис, кокетливо позировавшие у бассейна. Но сильнее всего меня порадовали два снимка с Томом, самые удачные из всех, что у меня были. На одном Фредерик поймал моего сына у воды — закатное солнце подсвечивало его чуть сбоку, и от этого кожа казалась золотистой.

— Удивительно, что он стал позировать, — заметила я. — Обычно Том стесняется камеры. Я могу получить копии этих двух снимков?

— Да хоть всех. Что касается Тома, то он и не позировал. Я снимал постоянно, иногда без вспышки. Так что твой сын просто был не в курсе.

— Да, очень качественные снимки, — одобрил мой отец. — Юный Том вышел удачно. Он хорошо плавает, да?

— Да, мистер Кейхилл, вы совершенно правы. — Фредерик бросил на меня быстрый взгляд и подмигнул, словно говоря: «Я так и думал, что мы найдем с ним общий язык». — И из него вышел прекрасный тренер. Под руководством Тома я отточил свой брасс.

Мой отец сложил фотографии в стопочку и сунул в конверт.

— Хотите, я и вам напечатаю, мистер Кейхилл? — спросил Фредерик, укладывая пухлую пачку в чехол вместе с камерой.

— Нет, спасибо. — Папа открыл газету с программой передач. — Я становлюсь слишком старым, чтобы коллекционировать снимки. У меня и без того весь дом забит фотографиями. — Он улыбнулся, опустив на секунду газету. — Теперь я предпочитаю хранить все в памяти, а не в альбомах или рамках.

Я была удивлена. Отец всегда настаивал на дубликатах всех наших фотографий, вклеивал их в огромные альбомы, датировал, подписывал и регулярно просматривал.

Изучив программу, папа сообщил, что смотреть совершенно нечего, и объявил, что идет спать.

— Может, сходим утром на причал, погуляем, а, дочка? Только пораньше, пока никто не проснулся?

Несмотря на вопросительный тон, я знала, что это не просьба, а скорее приказ. Вернее, констатация факта.

— Конечно, па, с удовольствием.

Отец перевел взгляд на Фредерика.

— А ты, наверное, не откажешься хорошенько выспаться?

Отец поднялся, вслед за ним вежливо встал и Фредерик.

— Вы совершенно правы, мистер Кейхилл. В наше время туризм в одиночку уже не романтика, а изматывающее времяпровождение.

— Не мне судить, но верю тебе на слово.

Отец взял «Айриш индепендент» и, аккуратно свернув газету в трубочку, направился к выходу из гостиной. Долгие годы он читал только эту газету и никогда не изменял своему вкусу. Любую другую прессу папа называл дешевой пропагандой, хотя даже не знал, о чем в ней пишут. Иногда мне казалось, что прохладное отношение отца к Джерри связано с тем, что мой муж принадлежал к совершенно иной группе издательского бизнеса.

— Спокойной ночи вам обоим. — Папа кивнул Фредерику степенно, с этаким монаршим достоинством. — Увидимся утром, Тереза. Надеюсь, оно будет погожим.

Зажав свернутую в трубочку газету под мышкой, отец медленно пошаркал к лестнице, оставив нас с Фредериком наедине.




Глава 24


Фредерик посмотрел отцу вслед, сел на диван и объявил:

— Мировой старик!

— Это точно.

Я тоже присела и включила телевизор. Некоторое время я щелкала каналами, словно подыскивая подходящий, но на самом деле едва замечала, что творится на экране. Дождь усилился и теперь настойчиво стучал в стекло, словно пытаясь привлечь внимание и о чем-то предупредить.

Диван, на котором мы сидели, секционный и достаточно большой, так что между нами с Фредериком было не меньше двух метров. И все равно, глядя в телевизор, я видела его вытянутые вперед ноги и ни на чем, кроме них, не могла сосредоточиться. На ногах не было носков. Светлые густые волоски ровно покрывали загорелую кожу. Они поблескивали в электрическом свете, напоминая о солнце.

Во время ужина позвонила мать Колина, чтобы спросить, разрешено ли Тому остаться у друга на ночь. Джек возвращался уже к утру, Джерри был в отлучке. Так вышло, что в огромном доме остались лишь мы с Фредериком, если не считать скрывшегося в своей комнате отца. Мне стало не по себе.

Я выключила телевизор.

— Папа был прав. Смотреть нечего.

Я сползла с дивана и стала задергивать шторы. Колени странным образом дрожали, и это здорово меня беспокоило.

— Чем собираешься заняться, Фредерик? — Я старательно растянула рот в зевке, но он все равно вышел наигранным. — Я смертельно устала. Пожалуй, пойду к себе. — Еще один зевок, на этот раз более удачный. — Надеюсь, ты без меня не заскучаешь.

— Заскучаю. У меня идея. Сыграй на виолончели, а? Где она?

— Где-то в кладовой, — осторожно сказала я.

— Так найди. Сыграй для меня, прошу!

— Ты шутишь? Я не брала инструмент в руки много лет! — Я уже жалела, что рассказала Фредерику в Коллиуре, что когда-то играла на виолончели.

Он не отставал.

— Да ладно, ты говоришь это из скромности. Подумаешь, давно не играла! Это же как велосипед! Если научился, навык не пропадет.

— Это не одно и то же! Инструмент требует практики, Фредерик. Причем ежедневной!

— Успокойся, Биби, я вовсе не настаиваю. — Он смотрел на меня с насмешкой.

— Извини. Я лишь пыталась объяснить, что не хочу позориться. Чтобы вернуть навык, необходимо тренироваться не меньше полугода.

— Забудь. — Он все еще веселился.

— Забыть?

— Да, плюнь и разотри.

— Фредерик! Оставь свои американские шуточки! — Даже не знаю, откуда взялось это раздражение, но его оказалось так много, что я щедро вылила дурное расположение духа на гостя.

Наверное, я злилась не на Фредерика, а на самое себя. Мне не нравилось то, что в его присутствии кровь быстрее бежит по жилам. Что во время последнего секса с мужем я (о ужас!) вспоминала сильные руки американца. К счастью, Джерри ничего не заметил, но я-то знала, что в постели с мужем думала о другом мужчине.

От злости на себя я едва не топнула ногой. Пришлось в очередной раз поправить складки занавесок, чтобы успокоиться.

— Биби, я не хотел тебя обидеть. Ты злишься?

— Нет, с чего бы? — Я натужно растянула губы, но ответная улыбка вызвала новый приступ слабости в ногах. — К тому же виолончели не касались долгие годы. Струны расстроены, а настройка — дело долгое и кропотливое.

— Да забудь ты о виолончели, Биби. — Фредерик улыбнулся шире.

Едва заметно передернув плечами, я прошла через гостиную и открыла ящик комода.

— Здесь полно дисков с фильмами. Дети постоянно скупают все новинки. Поскольку я иду спать, ты можешь развлечь себя просмотром.

— Спасибо, но у меня не то настроение. И раз уж ты не можешь развлечь меня музыкой, то разреши хотя бы залезть в Интернет, проверить почту. Я не заглядывал в него с самого Коллиура.

Я закрыла ящик комода и выпрямилась.

— Если честно…

Решив, видимо, что перешел какую-то границу ирландской гостеприимности, Фредерик тотчас замахал руками.

— Не волнуйся, нет так нет! Почта подождет до завтра. Я загляну в интернет-кафе.

— Это лишнее. Я вовсе не отказываюсь предоставить компьютер в твое распоряжение. Просто Джек ставит на свой ноутбук пароль на случай, если им захочет воспользоваться Том. А компьютер Джерри я обычно не включаю. Он в кабинете. — Я смущенно вздохнула. — У меня не ладятся отношения с техникой. Просто напасть какая-то! Мои познания ограничиваются включением и выключением — дай Бог, если корректным. — Кажется, у меня начался словесный понос.

Кстати, я несколько исказила правду. Я действительно не пользуюсь дома компьютером, но причина не в природной тупости, на которую я обычно ссылаюсь. Просто я знаю: едва я стану обращаться с ноутбуком на уровне пользователя, муж начнет постоянно названивать с работы и просить найти нужную информацию. Еще не хватало, чтобы наш дом превратился в придаток его любимого офиса!

Говорят, что музыкальный дар свидетельствует о способностях к математике и технике. По мне этого не скажешь. Даже Рита умеет заказывать вещи по Интернету и не может обходиться без электронной почты, а ведь ей медведь на ухо наступил. Я же с трудом освоила простейшие функции (на компьютерных курсах), да и то постоянно путаю «Эксель» с «Пауэр-пойнт». Возможно, техника просто никогда меня не интересовала. Впрочем, кое-чему я все же научилась, а именно: включать и выключать компьютер, открывать программы и пользоваться «подсказкой». С помощью последней, сами понимаете, при желании можно освоить все остальное.

— Ты говоришь о рабочем компьютере Джерри? — уточнил Фредерик. — Мне не хотелось бы лезть в его…

— Не совсем рабочем. Самое необходимое муж хранит в ноутбуке, — перебила я. Словесный понос никак не прекращался. — Как я поняла, они связаны. Дома Джерри предпочитает работать на стационарном компьютере, так как у него большой монитор, но системный блок, как я поняла, пора менять. Муж частенько говорит об апгрейде, но все руки не доходят. Мне кажется, и не дойдут еще очень долго. В общем, пользуйся; я уверена, Джерри не стал бы возражать.

Я поднялась по лестнице (гость следовал за мной) и неопределенно махнула рукой в сторону кабинета. Мне не хотелось сопровождать Фредерика. Я стремилась оказаться от него как можно дальше — уж очень мне не нравилось, как реагирует на него моя физическая оболочка. Его запах, высокий рост, прямой открытый взгляд смущали и заставляли трепетать.

Фредерик неуверенно посмотрел на дверь кабинета. Будучи воспитанным человеком, он не смел вторгаться на чужую территорию. Пришлось напомнить себе, что я хозяйка дома. Уйти в свою комнату, предоставив гостю самому разбираться, что к чему в кабинете Джерри, было бы невежливо. Меня не смущало, что Фредерик будет лазить в компьютере моего мужа. Куда больше я боялась остаться с ним в комнате наедине.

— Давай я тебя провожу и помогу все включить, — предложила я с тяжелым сердцем. — Ты останешься, а я пойду к себе, хорошо?

Если Фредерика и удивило мое безграничное к нему доверие, он ничем этого не выдал.

— Спасибо. Поверь, я не стану лазить по файлам и папкам. Просто выйду в Сеть, проверю почту и выключу компьютер. Если соединения не произойдет в течение двух минут, я не буду больше и пытаться. Пойдет?

— Разумеется. — Я еще раз показательно зевнула и прикрыла рот ладонью. — Прости, ничего не могу с собой поделать. Даже не знаю, с чего так устала. Проходи.

Я распахнула дверь кабинета и пропустила Фредерика вперед. Он вошел внутрь, едва коснувшись меня плечом. Меня словно ударило током. Войти вслед за ним казалось таким же трудным испытанием, как преодолеть мощное силовое поле.

— Ух ты! — воскликнул Фредерик и присвистнул, едва зажегся свет. — Классное местечко!

— Благодарю.

В свое время (сразу после переезда) мне пришлось здорово поломать голову над интерьером рабочего кабинета. Хотелось, чтобы обстановка была сдержанной, но не слишком чопорной и безликой. Мне привезли книжные полки, сделанные на заказ, массивный кленовый стол с отдельной секцией для компьютера, кожаное кресло и кушетку из бежевой кожи. Пол устилал кремовый ковер с густым ворсом. Но даже светлые цвета показались мне слишком строгими, поэтому я разбавила интерьер аксессуарами: фотографиями детей Джерри и нас двоих (в светлых рамках), двумя картинами, написанными яркими красками, несколькими вазами для живых цветов. Мне даже пришлось подписать постоянный контракт с флористом из «Саттона», чтобы в «Аркадию» каждые три дня поставляли свежие цветы. В качестве финальной точки я выбрала лошадь-качалку, моего детского компаньона. Конечно, она была старой, зато грива и хвост из белой кожи, а также прекрасно сохранилась отличная роспись. Основным цветом лошадки был рыжий. Броское пятно, не так ли?

Фредерик сразу же обратил внимание на качалку.

— Красота! Эта игрушка много значит для Джерри?

— Скорее для меня. Сокровище родом из детства. Я перевезла эту качалку из Баллина, когда родился Джек.

— Превосходное качество для детской игрушки. — Фредерик с нежностью потрепал гриву из кожаных полосок.

Я заметила, что его запястье покрыто такими же золотистыми волосками, что и ноги. Почему в Коллиуре я не присматривалась к нему так внимательно? И отчего разглядываю сейчас?

Мне было ясно одно: я должна убираться подальше. Конечно, мне и в голову не пришло бы сделать что-то недостойное, однако испытывать сильные чувства к постороннему мужчине в кабинете собственного мужа казалось почти изменой.

— Ты в курсе, что масть этой лошадки пегая? Паломино, пегая лошадь с белой гривой. Такие иногда появлялись на картинах Древнего мира. Крестоносцы были первыми, кто увидел лошадь этой масти в реальности. В битве против войск Саладина…

— Может, и так, но вот эта лошадь была сделана в Гонконге. — Мне пришлось прервать Фредерика, потому что меня снова начала затягивать трясина. Я чувствовала, как слабеют ноги при звуке его голоса. — Садись за стол и включай компьютер. Посмотрим, все ли работает, а потом я пойду наверх.

— Хорошо, спасибо. — Мой гость устроился в кресле, выдвинул клавиатуру и поискал кнопку включения системы. Запустив «виндоуз», он обернулся ко мне (я стояла за его спиной) и подмигнул. — Уверена, что не хочешь побыть рядом? Всего за несколько минут я могу доказать тебе, что ты многое упускаешь, не используя ресурсы Сети.

— Нет-нет, — пролепетала я. — Мой мозг и без того переполнен информацией, которая никогда мне не пригодится.

Я приказывала себе уходить, но тело не хотело подчиняться. Так я и стояла за спинкой кресла, пока грузилась система и модем дозванивался до удаленного компьютера. Едва соединение произошло, я нашла в себе силы произнести:

— Ладно, вижу, все в порядке. Пойду, а ты проверяй почту. Спокойной ночи, Фредерик.

Уже отворачиваясь, я заметила, что среди сообщений, пришедших на ящик Джерри, есть одно с красным мигающим флажком. Явно нечто срочное, решила я и заколебалась. Это было послание от помощницы мужа.

— Это нужно сразу прочесть, — сказала я Фредерику. — Помощница Джерри, Сьюзен, похоже, не смогла связаться с ним по телефону и решила послать важную информацию по почте. Муж обещал позвонить в одиннадцать, так что я смогу ему все пересказать.

Фредерик кликнул по значку письма.

Открылось окошко.

— Ого! Только глянь! Ай да Джерри! — воскликнул Фредерик, затем смутился и поцокал языком, глядя на меня. — Прости. Полагаю, послание не предназначалось для твоего прочтения. — Он закрыл окошко и коснулся моих пальцев, впившихся в спинку кресла. — Ну же, Биби, не надо так напрягаться. Ты что, расстроилась? Это просто эротическая картинка, каких полно в Интернете. Люди шлют их друг другу, когда хотят подшутить. Ты так несовременна, Биби. Успокойся. А хороша картинка, да?

Я говорила вам, что за всю жизнь лишь трижды чувствовала мир обостренно, всеми органами чувств одновременно? Пожалуй, этот раз был четвертым. Я пялилась на монитор, на картинку заставки, изображавшую солнечный пляж, и не могла вымолвить ни слова.

— Биби? — Фредерик приподнялся в кресле, но я надавила ему на плечо, принуждая сесть обратно.

— Проверяй свою почту, не волнуйся за меня. — Забавно устроен человеческий мозг. Мое сознание кричало от ужаса, тогда как мозг приказывал говорить спокойным, размеренным тоном. — Ты прав, я слишком несовременна.

Я отвернулась от Фредерика.

На прошлое Рождество Джерри спросил у меня совета, что подарить Сьюзен. Подарок должен был быть не слишком личным, но достаточно продуманным. Я предложила цифровой фотоаппарат.

— Ты точно не очень расстроилась? — Фредерик все-таки встал. Я обернулась. Его лицо было обеспокоенным. — Хочешь, я удалю это сообщение?

— Нет, не стоит. Как ты и сказал, оно предназначалось не мне. — Я медленно дошла до двери, открыла ее и снова обернулась. — До завтра, Фредерик.

Я доковыляла до второго этажа, заперлась в ванной. Там меня вывернуло наизнанку. Картофельная запеканка полетела в унитаз.

Помощница прислала моему мужу послание, в котором была только фотография. На снимке не было ни лица, ни тела, только крупный план двух полных грудей в распахнутой блузке. Между ключицами помещался серебряный кулон от Алана Ардиффа, который я выбрала в качестве подарка для Сьюзен по поводу дня ее рождения. В нижней части фотографии находились пять слов, не оставлявших места сомнениям:






«Твои крошки скучают по тебе».







Глава 25


Конец отпуска я еле пережила. Джерри уехал домой, чтобы поскорее включиться в работу, мой Рики улетел в Японию на чемпионат, мы с Тесс остались вдвоем. Порой роскошный особняк напоминал мне унылый морг, лишенный жизни. Всего двое взрослых с кучкой детей в огромном строении. Вы спросите, почему я говорю «двое»? При всем желании я не могла относиться к Ярсо как к одному из нас. Просто не могла, и все. Здравый смысл подсказывал, что моя неприязнь к американцу ничем не обоснована. И все-таки такое со мной случилось впервые — обычно я обожаю толпу и заранее люблю каждого попутчика.

Сначала я объясняла свое раздражение на Ярсо тем, что мои старшенькие ходили за ним как приклеенные, распушив перышки. Они словно влюбились! В наше неспокойное время, когда никто не запрещает мужчинам за сорок и даже за пятьдесят крутить романы с нимфетками, за молодежью нужен глаз да глаз. И все же, как бы пристально я ни следила за американцем, пытаясь углядеть в его поведении намек на интерес к Кэрол и Эллис, он ни разу не оступился. Он общался с ними приветливо, разговаривал ровно, ни одну не выделял и никогда не разглядывал их исподтишка. В конечном счете мои девочки решили, что он слишком для них скучен, и принялись строить глазки французским и немецким мальчишкам на пляже. И надо отдать Ярсо должное: к Томми он тоже относился хорошо.

Я не переставала копаться в себе, пытаясь отыскать причины неприязни. Может, спрашивала я себя, мне просто завидно, что американец сразу же обратил внимание на подтянутую Тесс и не заинтересовался такой толстухой, как я? Или я ревновала Тесс к Ярсо, поскольку она проводила с ним больше времени, чем со мной?

Помню, как-то янки отлучился в Пиренеи по каким-то своим делам, а Тесс осталась. Мы мило общались, но я видела, что подруга не может дождаться возвращения своего Фредди.

Да, возможно, я и ревновала. Глупо, по-детски, но ничего не могла с собой поделать. Конечно, я старалась общаться с Ярсо ровно, по-приятельски, но даже сама слышала, как фальшив мой дружеский тон, чувствовала, как от улыбки ноют скулы. Я честно пыталась побороть неприязнь, но не могла.

К концу отпуска я была выжата как лимон, потому что устала притворяться. Мне хотелось бежать куда-нибудь, хоть ненадолго! Помню, в один из последних дней я уговаривала Китти:

— Поехали в Андорру! На целые сутки. Скупим все, на что ляжет глаз. Там же зона беспошлинной торговли, рай для шопоголика. Мы купим тебе самые лучшие ролики, какие сможем найти. И часики «Гуччи». Что скажешь, детка?

— Нет, мамуля. Спасибо, но нет. Скажешь тоже, «Гуччи». Они нравились мне год назад, мода давно сменилась. — Китти редко зовет меня «мамуля», и это всегда означает, что от нее нужно отстать.

Китти явно увлеклась Джеком, я это видела. Она стала более скрытной, хихикала, когда он что-то рассказывал ей на ухо, но умолкала при моем появлении. Я радовалась за нее и немного завидовала. Хоть кто-то получал удовольствие от нашего отпуска!

Кстати, мне нравилось, что дочь увлеклась Джеком. Он хороший парень — неплохой выбор для первой влюбленности. Конечно, он доставляет матери и отчиму немало проблем, но у его трудного характера есть причина. Не у каждого юноши нет отца, правда? А потом у мамы появляется другой мужчина, быстро становится ее мужем и устанавливает в семье свои порядки. Да еще этот переезд из родного дома в новый, совершенно незнакомый. Конечно, «Аркадия» прекрасна, но ведь жизнь Джека начиналась не в ее стенах. Парень был вынужден сменить школу и растерял друзей.

Что касается остальных детей, то в Коллиуре многие из них уже успели обзавестись новыми знакомствами и чувствовали себя вполне комфортно. Наша Патриция общалась с семьей из Дании, в которой были две чудесные двойняшки. Даже Томми исхитрился как-то познакомиться с местной девочкой, Мэри-Клер, которой было восемь, и она совершенно не считала его странным. Может, причина была в том, что Том не владел французским, а она знала всего несколько слов по-английски? Они встретились на детской площадке у пляжа, где Мэри-Клер играла в деревянном домике с сестрой. Девочка предложила Тому сыграть роль папы, и в тот же вечер парень заявил, что ужинать будет в семье новой подружки.

Я же откровенно скучала. К концу отпуска даже пожалела, что отказалась лететь с мужем в Японию. Мы, конечно, созванивались, но связь почему-то была поганой — иногда я не разбирала практически ни слова из того, что говорил Рики. Затем мы нашли в Коллиуре спортивный бар, где транслировались матчи, проходившие в Японии. Комментатор говорил на французском, так что разобрать ничего не удавалось. Во время матча Ирландия — Саудовская Аравия камера, представляете, выхватила в огромной толпе ирландских болельщиков моего Рики с компанией! Они держали над головой зелено-бело-золотой флаг с надписью «Моктон». Это название местного клуба. Они так восторженно вопили, словно это был лучший день их жизни, и я снова пожалела, что не поехала в Японию.

Короче, мне не терпелось вернуться домой. Тоска по любимому мужу и скука взяли свое.

Ирландия встретила нас неласково. В прогнозах погоды говорили, что страну ждет самое ненастное лето с 1985 года. Дождь, дождь и еще раз дождь. Люди сновали по улицам с зонтами или в дождевиках, и со стороны казалось, будто весь мир готовится ко вселенскому потопу. А видели бы вы, во что превратилась ферма Рики! Ужас! Все вокруг развезло, скот приходилось постоянно держать в загонах, несчастные лошади страдали без выездки. А что было делать? Они бы по колено увязли в грязи. А что стало с моим чудесным садом, для которого был куплен фонтан! Настоящая каша! Лошадка Патриции, Шетланд, каким-то образом выбралась из стойла, забрела в сад и обратила его в месиво из рыжей земляной жижи и остатков цветов. Что за проклятый климат!

Рики пребывал в дурном расположении духа. Ирландия вышла в одну шестнадцатую финала (и мой муж поехал вместе с командой из Японии в Корею), но почему-то это его не радовало. Он вернулся домой мрачным и задумчивым, каким-то погруженным в себя.

Поначалу я отнесла это на счет перемены широты и несколько дней, пока он отсыпался, не дергала. Он рано ложился и поздно вставал и даже завел привычку приходить с работы еще до закрытия магазина.

Я попыталась его расшевелить. Помню, мы сидели у телика и смотрели шоу «Большой брат». Снаружи лил дождь, но в гостиной у нас было уютно и светло, шторы задернуты, я включила газовое отопление.

В общем, я решила к нему немного поприставать. Однако мои попытки успехом не увенчались.

— Я выжат как лимон, Рита! Неужели у меня нет права спокойно посмотреть телик? Ты же знаешь, что я еще не адаптировался после перелета. На моем месте ты бы тоже валилась к вечеру с ног.

Это я уже слышала, и не раз, поэтому не собиралась сдаваться.

— Рики, причина явно не в этом. Вернее, не только в этом. Я чувствую.

— Да нет больше никаких причин! — Рики резко покачал головой из стороны в сторону, словно надеялся вытрясти из нее какую-нибудь ценную мысль. — Может, дело в проклятом футболе? Обидно, что Рою запретили играть. Я потащился за командой в такую даль, а самый лучший игрок даже не появился на поле. Я измучен, но стоила ли поездка таких сил? Слава Богу, следующие матчи пройдут в Португалии и Германии. — Рой Кин — любимец Рики, именно из-за него мой муж болеет за команду и ежегодно покупает абонемент на все матчи. — Муж грустно уставился на поднос с едой. — Это если без Роя наши вообще пройдут отборочные туры.

Рики считал скандал между Роем Кином и менеджером ирландской команды досадным недоразумением, полагая, что игрок просто попал под горячую руку.

Я вздохнула, сделав сочувственный вид.

— Сколько лет Мику Маккарти, как думаешь? — спросил Рики. — Взрослый человек, а так вспылил!

— А сколько лет Рою Кину? — парировала я.

По-моему, в инциденте виноваты были и игрок, и менеджер. Для Рики же Рой был белее снега. Он полагал, что пресса слишком раздула скандал, что Мик Маккарти — надутый осел, которому зря доверили управление командой. Если бы Рой играл в каждом матче, говаривал Рики, Ирландия давно бы вышла в мировые лидеры. Не понадобились бы никакие отборочные матчи.

— Значит, дело в футболе, так? — спросила я с сомнением.

— Футбол! — взвыл муж. — Меня тошнит при одной мысли о нем! Хватит об этом! — Он сгреб с подноса горсть чипсов и набил ими рот.

Я решила, что пока стоит прекратить расспросы. Ясно, что они ни к чему не приведут, а лишь испортят нам обоим настроение. С мужиками всегда так: тактичность и ласка — вот что им нужно.

На экране была Джейд, пухлая блондинка из шоу «Большой брат». Она вопила на остальных участников проекта и махала мясистыми кулаками. Мне хотелось вполне насладиться этим зрелищем, так что я откинулась на спинку дивана и тоже взяла чипсы. Однако я сознавала, что наш разговор с Рики еще не закончен, лишь на время отложен.

Как-то вечером, спустя неделю после возвращения в Ирландию, я заехала к Мэдди. Это был первый раз, когда у меня выдалось время завезти ей багаж.

Бедняжка! Мы с Тесс условились, что наберем ее номер (каждая из своего дома) сразу же, как только приедем из Франции. Мы позванивали Мэдди, но вы же знаете, что звонок и личный разговор далеко не одно и то же. Голос Мэд звучал так вяло и жалко, что поддерживать беседу было нелегко. Мы с трудом находили темы для разговора и быстро прощались. Новость о разрыве с Фергусом потрясла нас с Тесс, хотя и не застала врасплох.

Когда Мэдди отворила дверь, я сразу поняла: она крепко приложилась к бутылке. Кожа казалась серой и высохшей, глаза налились кровью. Мэд напоминала измученную старушку глубоко за шестьдесят, хотя на деле ей еще не стукнуло и пятидесяти.

Она впустила меня и тотчас принялась всхлипывать, пересказывая события той ночи, когда выгнала Фергуса к любовнице.

— Я слишком надавила на него. Это моя вина, что он ушел. Если бы я не настояла, Фергус не забрал бы вещи и не отправился… к той, другой. — Мэдди подняла на меня глаза, сквозь которые смотрело отчаяние. — Я больше не вижу в жизни смысла. Все кончено, навеки.

Да, Мэд всегда была склонной к мелодраме, хотя и не до такой степени.

Мы уселись на диван, налив себе по джину с тоником. В гостиной было по-своему мило: в огромное окно проникал бледный свет; гарнитур, купленный несколько лет назад на распродаже в «Арнотт», сочетался цветом со шторами. Здесь были все оттенки бежевого — сказывалась рука Фергуса. У него была теория, которую он неоднократно нам излагал. Если обставить жилье в нейтральных светлых тонах, обстановка никогда не надоест и не придется каждые несколько лет приглашать дизайнера для новой декорации помещений. Так и слышу его назидательный голос.

Что ж, может, обстановка в доме Григгзов и была практичной, однако нейтральные тона лишали ее уюта, а отсутствие личных штрихов ничего не говорило о хозяевах. А уж когда снаружи лил дождь, здесь становилось просто тоскливо.

Вот «Аркадия», например, сильно отличается от дома Мэд. Да это и не дом, а целый особняк, в который, как вы сами догадываетесь, тяжело вдохнуть жизнь из-за огромных размеров. Однако Тесс блестяще справилась с задачей. Ее чуткий вкус наполнил каждую комнату элегантной роскошью и стилем. В «Аркадии» приятно находиться. Там сразу начинаешь чувствовать себя как дома. Там легко представить себя у камина, в домашних тапочках и с бокалом кьянти в руках. Конечно, я бы никогда не оформила свое жилище так, как Тесс «Аркадию». Просто потому (и я уже об этом говорила), что в особняке Бреннанов я ощущаю себя слоном в посудной лавке, постоянно боюсь что-то сломать и испортить. Для моей неловкой походки и крупной комплекции там слишком много хрупкого китайского фарфора и бесценных предметов интерьера.

Но вернемся в гостиную Мэдди. Помещение буквально стонало от горя, которым заполнила его хозяйка. Глаза невольно выхватывали признаки запущенности: пятна на ковре и столе; переполненные пепельницы, источавшие кислую вонь; грязные липкие стаканы; камин, заваленный золой, которую давно никто не выметал. Это было так не похоже на Мэдди!

Я понимаю, у нее были причины напрочь забыть о доме. Однако подобное положение дел наводило на неприятные размышления. Состояние подруги вызывало все большие опасения.

— Мэдди, детка, не нужно так убиваться. — Я осторожно обняла ее за плечи. — Жизнь вовсе не рушится с концом брака. В тебе говорит горечь потери, но это не навсегда. И тебе есть о ком заботиться. Забыла о Кольме? Ведь парень тоже расстроен и подавлен, правда? Он нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было.

— Кольм… о Боже! Я плохая мать, Рита! Чем дальше от меня будет сын, тем лучше для него же. — Мэд уронила голову на руки.

Я похлопала ее по плечу.

— Ты имеешь право горевать, но, прошу тебя, не надо самобичевания. Ты вовсе не плохая мать. Кольм любит тебя. Когда ты придешь в себя, то заберешь его от родителей и сможешь поговорить по душам. Поверь, он поймет!

— Думаешь, мне стоит забрать его, Рит? — Зареванное зеленое личико Мэд напоминало мордашку обезьянки. — Может, это неплохая идея?

— Всему свое время. Пока ты оплакиваешь свою потерю, дорогуша, ты просто не в состоянии никого опекать, а Кольму понадобится твоя поддержка и внимание. Может, спустя какое-то время мы вместе съездим к нему.

— А когда?

Я быстро прикинула шансы. Мэд явно была не в состоянии разговаривать с сыном, и ее появление у родителей могло только все испортить.

— Скоро. — Я улыбнулась. — Но пока ты должна над собой поработать. Постарайся увидеть ситуацию с иной точки зрения. У медали ведь две стороны, правда? Может, у тебя появился долгожданный шанс пожить для себя? Ты могла бы вернуться на сцену, пойти учиться в университет, как мечтала когда-то…

— Я не хочу играть на сцене, и мне ни к чему учиться! Мне нужен только Фергус! — Она зарыдала.

— Мэдди, Мэдди, послушай меня. — Мне пришлось повысить голос, чтобы ее перекричать. — Возьми себя в руки, перестань реветь. Я знаю: то, что произошло, ужасно; но разве тебе не понятно — ничего не исправить! Он не вернется, это же ясно как белый день.

— Вы ведь именно на это и надеялись, да? — Мэд сбросила мою руку со своего плеча. — Вы этого хотели! — Я видела, как в уголке ее губ появляется пузырь из слюны.

— Что?

— Не думай, что я ничего не замечала. Я видела, как вы с Тесс обмениваетесь взглядами. Я ничего не говорила, потому что не хотела раздувать скандал там, в Коллиуре. А ведь мне было известно, что вы никогда не одобряли Фергуса!

Я открыла рот, собравшись протестовать, но Мэд завопила еще сильнее:

— Не ври мне, Рита! Даже не пытайся!

Проклятие, подумалось мне. Я сидела на диване, разинув рот от изумления. Мне хотелось сказать, мол, да, нам никогда не нравился Фергус, да, он зануда и самовлюбленный тип. Но ничего из этого я не решилась произнести вслух. Вместо этого я была вынуждена играть роль доброй мамочки, гладить подругу по руке и утешать. Она упивалась своим горем, погружалась в него с головой, словно в липкое болото, и вместо того чтобы вытрясти дурь из ее башки, я должна была изображать участие и сочувствие.

Впрочем, почему «дурь»? Ведь меня никогда не бросал обожаемый муж. Было ли у меня право судить Мэдди?

Меня сильно беспокоило ее психическое здоровье. Она вела себя словно истеричка и алкоголичка, совершенно не контролировала ситуацию. Она даже не пыталась! Случись наша беседа по телефону, а не при личной встрече, я бы просто бросила трубку и принялась искать Фергуса. Не думаю, что его было бы сложно найти. Я бы велела ему оторвать задницу от дивана и поехать к жене (фактически она оставалась его женой, а это налагает некую ответственность), чтобы отправить ее к психиатру и наркологу. Однако теперь я знала, что ни в коем случае так не поступлю. Фергус мог подумать, что это Мэд уговорила меня его разыскать и хорошенько надавить на жалость.

И знаете, я впервые в жизни посочувствовала Фергусу, представив, как вела себя Мэд, когда выставляла его из дома. Сила ее эмоций не поддавалась описанию!

Короче, подруга продолжала вопить, а я не могла вставить ни слова. За окном стемнело, и я осторожно взглянула на часы. Без пяти десять. Я не планировала так много времени проводить у Мэдди.

— Эй, возьми себя в руки, подружка. — Я вытянула из стоящей поблизости коробки салфетку и протянула ее Мэд. Коробка была почти пуста. — Давай не будем говорить о Тесс и обо мне. Поговорим о тебе. Высморкайся и вытри слезы.

— Я была права, да? Вы обе никогда его не любили.

— У нас были кое-какие проблемы, связанные с Фергусом, это правда, — вынуждена была признать я. — Нам не нравилось, как он с тобой обращается.

Мэд хотела что-то сказать, затем передумала и принялась звучно сморкаться.

— Прости, Рита. Ты лучшая на свете подруга. Мне жаль, что я сорвалась.

— Не о чем жалеть. Мы с Тесс любим тебя и все понимаем. — Я вновь посмотрела на часы, теперь уже открыто, и, подняв брови, покачала головой. — Мне пора, но сначала я хотела бы с тобой кое-что обсудить. Это очень важно.

— Очень важно? Что может быть важнее предательства любимого мужа?

— Мэдди! — строго воззвала я к порядку, почувствовав, что она снова заводится.

— Прости.

Я улыбнулась:

— Детка, предательство мужа — это очень серьезно, но я беспокоюсь и по другому поводу. И не только я. Тесс тоже волнуется. — Я помолчала, собираясь с духом. — Мы тревожимся о твоем здоровье.

— Моем здоровье?

— Ты сильно похудела, Мэдди. И дело не только в этом. Ты очень много пьешь.

— Прошу прощения? — Она замерла, изумленно глядя на меня.

Что ж, по крайней мере мне удалось переключить ее внимание с Фергуса на нее самое. Я постаралась, чтобы она услышала в моем голосе беспокойство.

— Понимаю, заявление не самое приятное. Но ты правда много пьешь. Фергус никогда не делал тебе замечаний по этому пово…

— Заткнись, Рита! Это не твое дело! Не — твое — чертово — дело!

— Я знаю, что тебе неприятно это слышать, Мэдди. — Я попыталась взять ее за руку, но она отпрянула. Мне стоило труда сохранить спокойный тон. — Неужели ты думаешь, что я говорю это из желания поиздеваться над тобой? Может, тебе стоит лечь в клинику? Или хотя бы посетить врача? Это стало бы первым шагом. Мы с Тесс могли бы пойти с тобой, поддержать.

— Да как ты смеешь? Как ты могла явиться сюда и говорить…

— Мэдди!

Рявкнул звонок моего мобильного, как всегда некстати.

— Черт! Прости, Мэдди, мне нужно было его отключить. — Я вытащила аппарат и посмотрела на экран. — Это Тесс. Я только поздороваюсь и скажу, что перезвоню. Подождешь секундочку?

— О, конечно же! — ядовито сказала Мэдди. — Ведь звонит святоша Тереза. Мы же не можем просто сбросить ее звонок, она не так поймет!

Я начинала терять терпение. Да, теперь я всерьез сочувствовала Фергусу. Надеюсь, Мэд не всегда была столь невыносима дома?

— Закрой рот, подружка, и дай мне несколько секунд. Я ведь здесь, рядом с тобой, и никуда не ухожу. — Нажав на кнопку, я рявкнула в трубку: — Да?

— Привет, Рит, я что, не вовремя? — Хотя голос Тесс казался спокойным, даже ледяным, я поняла: что-то не так.

— Нет, все нормально. Извини, что так завопила. Кстати, я сейчас у Мэдди, мы болтаем. — Я кивнула Мэд, чтобы она не чувствовала себя третьей лишней.

Господи, порой мы так осложняем себе жизнь соблюдением разных ритуалов! Все эти взаимные поглаживания сильно утомляют, с ними невозможно расслабиться.

Мэдди свернулась клубочком на диване и смотрела на меня огромными красными глазами.

— Вот как? — В голосе Тесс чувствовалось напряжение. — Тогда передавай ей привет. Как у нее дела?

— Слушай, что с тобой? У тебя какой-то странный голос?

— Все нормально. — Пауза.

— Тесс? Ты куда пропала?

— Я здесь. — На этот раз ее голос дрогнул.

— Тесс, не молчи, объясни, что случилось.

— В двух словах не расскажешь. Все… довольно паршиво, Рита. Собственно, поэтому я и позвонила тебе. Прости, что вешаю на тебя свои проблемы, но у меня беда… я просто не могу… — И она разревелась.




Глава 26


— Тесс, деточка, Тесс, что такое? Расскажи все!

Но когда она начала говорить, я вытаращила глаза от изумления. И хотя рассказ был сбивчивым, увязать концы с концами все же удалось.

Я никогда не присутствовала при ситуации, в которой Тесс Батлер-Бреннан теряла над собой контроль. Даже в тот ужасный день, когда погиб ее обожаемый Майкл, она вела себя с большей выдержкой.

— Тише, Тесс, тише! Прекрати плакать. И говори помедленнее, я за тобой не успеваю.

Мэдди продолжала изумленно смотреть на меня, ее обезьянье личико морщилось в попытке расслышать, что говорит Тесс. Она явно уловила завывания в трубке и была в шоке, как и я.

— Что там? Что она говорит? — чуть слышно прошептала она.

— Пока не поняла, — так же тихо ответила я.

Затем я уловила в словах Тесс знакомую фамилию. Фредерик Ярсо.

— Погоди, Тесс! Да не части ты! — почти крикнула я в трубку. — Успокойся наконец!

Плач резко оборвался. Тесс покашляла и шмыгнула носом.

— Прости, Р-рита. — Она всхлипнула. — Прости, я позвоню тебе завтра утром.

— Нет, не смей вешать трубку! — взвизгнула я. — Никаких завтра! Говори сейчас. Что там с Фредериком Ярсо?

— Он здесь, в «Аркадии».

— Как это?

Всхлипывая и судорожно вздыхая, Тесс выложила все как на духу. О неожиданном приезде Фредерика, о компьютере и проклятом письме.

Знаете, обычно я одобряю все новинки прогресса, но порой в голову приходит мысль: а что было бы, остановись наша цивилизация на стадии черно-белого ТВ? Никаких компьютеров с Интернетом, никаких мобильных телефонов и скрытых камер? Сколько разбитых сердец можно было бы сберечь!

Но неужели то, что говорила Тесс, было правдой? Я не могла поверить. Сьюзен Вителли Мур? Невозможно, невероятно! Она всегда казалась мне доброй и отзывчивой девочкой, а не расхитительницей семейного счастья.

— Ты уверена, что письмо прислала именно она?

— Да. — Тесс звучно сглотнула, давясь рыданиями. — Уверена. На ней был тот самый… — Она жалко умолкла.

— Тесс, — торопливо проговорила я, — может, не стоит делать преждевременных выводов? Возможно, есть вполне разумное объяснение происходящему. Поговори обо всем с Джерри, без истерик и слез. Дай ему шанс объясниться. Что, если он вообще не в курсе происходящего, а Сьюзен просто его домогается? Фантазирует и шлет снимки в надежде соблазнить?

Честно говоря, я и сама в это не верила. «Твои крошки скучают по тебе»? Скучают! Тут невозможно ошибиться.

Тесс молчала.

— Тесс? Как ты?

— Спасибо, что выслушала, Рита. — Теперь ее голос звучал ровно, хотя и еле слышно. — Ты мой лучший друг. Прости, что оторвала от беседы с Мэдди. Как она, кстати?

— Мэдди? Ничего, в норме. — Я глянула на Мэд и ободряюще улыбнулась.

— Джерри нет дома, и я совершенно не представляю, что буду ему говорить, когда он позвонит. — Ее голос снова дрогнул. И хотя я знала, что истерика позади, этот вялый тон был так не похож на собранную, уравновешенную Тесс! За двадцать пять лет дружбы я ни разу не сталкивалась с ситуацией, в которой она теряла самообладание. Мне хотелось прыгнуть в машину и помчаться в Хаут, чтобы ее поддержать.

Я оказалась меж двух огней. Оставить Мэд было жестоко, учитывая ее подавленное состояние, но и бросить в беде Тесс я не могла.

— Давай-ка приезжай к нам, подружка, — нашлась я. — Немедленно, слышишь? Это исключительный случай; будем проводить военный совет.

Она попыталась возражать: слишком поздно, Джек еще не вернулся, не оставлять же гостя одного — и прочее. Однако по тону Тесс я поняла, что ей хочется приехать, поэтому настаивала до тех пор, пока она не согласилась.

— Но учти, Рита, мне добираться до Мэдди сорок пять минут, не меньше. А приеду я всего на полчаса.

Я посмотрела на Мэд, которая вытирала малиновый нос салфеткой. На полчаса, как же!

— Ладно, ладно. Мы ждем тебя, поторапливайся.

Пока мы дожидались Тесс, я рассказала Мэдди, что произошло. Мне стоило усилий не приукрасить ситуацию своими домыслами. Как я поняла, Сьюзен Вителли Мур сфотографировала собственную голую грудь, обработала снимок в графическом редакторе, вставив послание, и прислала на адрес босса. Конечно, я была целиком на стороне подруги, но выходка секретарши Джерри меня втайне позабавила. Это ж надо такое удумать! Как, интересно, она делала фотографии? Наверняка перепробовала кучу ракурсов, пока нашла нужный. Любопытно, она лежала или стояла?

А Джерри Бреннан-то каков! Вот уж седина в голову!

Мэдди рассказ потряс и по-своему воодушевил. Это и понятно: горе любит компанию. Мэд не могла дождаться приезда Тесс.

Поскольку было уже поздно, я решила остаться на ночь. Пока Мэдди переодевалась в пижаму (к приезду Тесс), я позвонила Рики и рассказала обо всем, что случилось. Он не возражал против того, чтобы я осталась в доме Григгзов.

— Не волнуйся, Рита, я как-нибудь переночую без тебя. Как там Мэд? Пока еще не в доску?

— Пока нет, — коротко ответила я.

Мы с Рики уже обсуждали прогрессирующий алкоголизм Мэдди. У моего мужа были приятели, состоявшие в Ассоциации анонимных алкоголиков, так что его совет мог мне пригодиться. Он велел приглядывать за подругой, но не слишком на нее давить. Необходимо дождаться момента, когда Мэдди сама попросит о помощи или хотя бы упомянет о лечении. Без ее личного на то желания все усилия пойдут прахом, говорил Рики. Визит к Мэдди доказал его правоту.

— Слава Богу, что меня нет рядом с вами, — хмыкнул Рики. — Я не умею утешать рыдающих женщин. Но передай Мэд и Тесс, что я на их стороне. Джерри Бреннан завел интрижку, кто бы мог подумать!

У него был бодрый голос, разительно отличавшийся от того, каким он говорил последние дни. Странная депрессия, в которую погрузился мой муж, продолжала меня беспокоить. Мне не могла прийти в голову нехорошая ассоциация: сначала Мэдди, потом Тесс… кто из нас застрахован?

— Да, мне сегодня придется несладко, — задумчиво сказала я в трубку. — Слушай, Рики, я хотела бы вернуться к нашему разговору. Помнишь, когда ты стал ныть насчет футбола?

— Да что ты прицепилась? — опять заныл муж. — Чего ты добиваешься, не пойму? Откуда вообще взялись эти расспросы?

— Так, женская интуиция, — неопределенно сказала я. — Ты же не станешь отрицать, что ведешь себя странно? Причем с момента возвращения из Японии. И спишь ты очень много, а это на тебя не похоже.

— Остынь, Рит. Ты просто наслушалась своих подруг и пытаешься подвести мое поведение под какую-то нехорошую базу. Со мной все в порядке, говорю тебе!

— Но, Рики…

— Все в порядке!

Да, испанский инквизитор с телефонной трубкой в руке — это нонсенс. Мне стало ясно, что искреннего ответа я не дождусь.

— Ладно. Больше не буду наседать. Но завтра же позвоню врачу и запишу нас на прием. Ты сам не свой, Рики, независимо от того, что ты об этом думаешь. Может, ты подцепил какую-нибудь восточную заразу во время поездки?

— Рита!

— Завтра же позвоню врачу. Даже не думай спорить.

Трубка застонала.

— Ты невыносима, Рита Коркоран!

Коркоран — моя девичья фамилия.

Как раз вернулась Мэдди, и нам с мужем пришлось быстро проститься. Взглянув на подругу, я тихо вздохнула. Мне не хотелось, чтобы она сегодня напивалась в стельку, но остановить ее я не могла. Да и был ли в том смысл? Мэдди у себя дома ждала Тесс, чтобы расспросить обо всем, а без выпивки разговор мог повернуть не в то русло.

В конце концов я повернулась к Мэд и попросила ее налить нам обеим еще джин-тоника.

Я выпила уже две порции, когда приехала Тесс. Часы показывали десять минут двенадцатого.

— Входи, дорогая, — сказала я, открывая дверь.

Тесс выглядела необычно. Конечно, ее одежда была, как всегда, безупречна, под глазами не красовались разводы от туши, губы не были покусаны. И все же ее внешний вид отличался от привычного выглаженного образа элегантной женщины средних лет. Волосы были неприбраны, глаза чуть опухли, нос покраснел.

— Моя бедная девочка! — Я сжала Тесс в объятиях. — Не надо убиваться, мир не рухнул.

— Это как посмотреть, — с кривой усмешкой ответила она.

Мэдди вылетела в прихожую и повисла у Тесс на шее.

— Просто не верится! Мы в одной лодке!

— О, Мэд, прости, что не поддерживала тебя в твоей беде! Я должна была сразу же после приезда примчаться к тебе!

Они обе принялись плакать, говорили одновременно, перебивая друг друга. Я в смятении смотрела на этот бедлам. Меня не замечали, будто я внезапно превратилась в предмет обстановки.

— Пожалуй, нам всем стоит выпить. — Я схватила обеих за руки и потащила в гостиную, к бару.

— Только не мне, я за рулем! — Даже в своем ужасном состоянии Тесс и подумать не могла о том, чтобы совершить какой-то противозаконный поступок.

— За рулем, ха! Ты можешь взять такси, тебе это по средствам, — твердо сказала я. — А утром вернешься на такси, чтобы забрать машину. И это в том случае, если ты не решишь остаться на ночь. А уж если твои опасения оправдаются, ты имеешь полное право всю свою жизнь ездить только в «кадиллаке» с личным шофером, и никто тебе не указ, вот! — Я хохотнула. — Думаю, тебе стоит здесь переночевать.

— Но я обещала отцу утреннюю прогулку. Мы договорились еще вечером.

— Позвони ему. Объясни, что не сможешь с ним погулять.

— Никто не снимет трубку. Папа давно спит, а Фредерик просто гость.

— Так, слушай внимательно! — разозлилась я. Меня всегда изумляло ее чувство ответственности, переходящее всякие границы. Людей, за которых она считала себя в ответе, было хоть отбавляй, поэтому она никогда не могла расслабиться. — Никуда ты не поедешь, и забудь об утреннем променаде. — Я налила в три стакана по щедрой порции джина и разбавила тоником. — Держи свой напиток. Выше голову, подруги. Мы — лучшее, что у нас есть. Выпьем за это!

Поколебавшись, Тесс глянула в стакан, вздохнула и одним глотком выхлестала содержимое, словно это была вода.

— Вот умница, — умилилась я. — Давай сюда, я освежу. — Налив новую порцию, я вернула стакан Тесс. — За нас! Выпили!

Следующий час Тесс и Мэдди рассказывали о своих проблемах. Тесс выпила еще три порции джин-тоника, Мэдди — четыре. Каждую последующую порцию я делала менее крепкой, чем предыдущую, но девицы все равно изрядно опьянели. Они вообще не замечали, что пьют. С тем же успехом я могла налить им по стакану яда, если бы у меня вдруг возникло такое желание.

Я же после первых двух коктейлей пила только тоник. Несмотря на изрядный вес и крепкое здоровье, я предпочитаю не усердствовать с коктейлями, потому что от них по утрам раскалывается голова. К тому же хотя бы одна из нас троих должна сохранить трезвый взгляд на вещи.

Впрочем, и того, что я выпила, мне вполне хватило, чтобы голова слегка шла кругом. Меня пронизывало теплое, приятное ощущение собственного могущества. В такие моменты кажется, что можешь решить любую возникшую проблему независимо от ее сложности.

Ладно, перескажу нашу беседу, в которой я принимала минимальное участие.

Сначала Мэдди подробно расспросила Тесс обо всем, что случилось. Она буквально клещами тянула информацию, смаковала ее, будто деликатес. Должно быть, пережевывание собственных проблем давно набило ей оскомину. После двух стаканов Тесс немного расслабилась и уже не так болезненно кривилась, выдавая очередную подробность.

Лично я для себя избрала роль безмолвного слушателя, лишь кивала в нужных местах (если меня замечали) и вовремя подливала напитки.

Разговор стал крутиться вокруг Ярсо.

— Расскажи еще раз, — сказала Мэдди, прикуривая сигарету. — Ты ехала в машине, так? А он просто шел навстречу по шоссе? Даже не позвонил, чтобы предупредить?

— Нет, представь себе! — Тесс пьяно тряхнула головой.

— А какой он? — Мэдди не глядя протянула мне пустой стакан.

— Ну… он высокий, худой. Лицо узкое, волосы густые, с сединой и вьются…

— Он напомнил ей Майкла Батлера, — влезла я, протягивая Мэдди стакан со свежей порцией джин-тоника. — Только волосы другие.

Обе резко повернулись ко мне, словно только-только сообразили, что я Рита, а не бармен.

— Боже мой, Тесс! — воскликнула Мэдди, округлив глаза и прикрыв рот рукой. К несчастью, зажатая между вялыми пальцами сигарета упала на диван, как раз между Тесс и Мэдди.

— Мэдди, осторожно! — Я вскочила с кресла.

— А что слу… ик!.. чилось? — Мэд пьяно вытаращилась на меня, затем попыталась найти взглядом потерю. Голова резко дернулась вперед, словно шея была уже не способна ее держать. Мэдди не сделала даже попытки поднять тлеющую сигарету.

Черт, пронеслось у меня в голове, только пожара и не хватало! Я бросилась к дивану и принялась шарить по поверхности, отпихивая подруг. Обнаружив пропажу, я вздохнула с облегчением.

— Это р-расплата, — произнесла Тесс.

Она снова заплакала.

— Р-расплата? — повторила Мэдди таким же нетвердым голосом. Она уже успела прикурить новую сигарету. Хлопнув Тесс по плечу, она случайно выпустила ей в лицо дым. — Реви, ес… если хочешь, но глупостей не мели. Ч-что еще за расплата?

Я в сотый раз присела в кресло. Роль бармена и горничной изрядно меня измотала. Наверное, я даже сбросила пару кило. И, признаться, чувствовала досаду. Дружеская попойка меня доконала. Единственное, чего мне хотелось, — это лечь в постель и сладко уснуть.

— О чем ты говоришь, Тесс? Какая такая расплата?

Тесс икнула.

— Простите. — Она помолчала. — Расплата. Ч-чего непонятного? Б-божья кара.

— За что? — Мне стало любопытно. — Что ты натворила?

— Ничего я не нат… натворила! Я х-хотела натворить. Я мысленно изменила Дж-жерри.

Не требовалось быть детективом Коломбо, чтобы понять, о ком говорила Тесс. С моего языка чуть не сорвалось заявление, что это вовсе не измена, но я промолчала. Бедняжка и без того была в стрессовом состоянии и скорее всего восприняла бы мою реплику в штыки. У нее одно видение мира, у меня — другое.

— Но ведь ты не совершила опрометчивого шага, ведь так? — мягко спросила я. — Значит, не за что себя винить.

Обе подруги пьяно посмотрели на меня.

— Но она права, — встряла Мэдди. — Даже мысленная неверность — уже измена, — заплетающимся языком пояснила она свою мысль.

Заверещал телефон Тесс, и она принялась рыться в сумочке.

— Давай сюда. — Я проворно открыла нужное отделение, но телефон уже прекратил звонить, на экране висело сообщение о пропущенном вызове. Я выключила аппарат.

— Зачем, Рита? Я п-перезвоню, — запротестовала Тесс. — Мож… может, это Джерри.

— Сейчас ты не в состоянии вести нормальный диалог. Посмотри на себя. Ты же пьяна и на взводе. Погоди до утра.

— Ты так думаешь? — По щекам Тесс катились слезы. У нее был такой щенячий взгляд, что мне захотелось погладить ее по голове.

— Да. Утро вечера мудренее. Лучше подождать и все как следует взвесить.

— Хы… хорошо. Прости, что заикаюсь.

— Молодчина. — Я заметила, что Мэдди начала клевать носом, с сигареты свисал столбик пепла, грозивший упасть на диван. Кажется, с возлияниями нужно завязывать. — Так, подружки, пора по постелям. — Мэдди начала протестовать, размахивая руками, и пепел таки упал. Я забрала у нее и Тесс бокалы и отставила их подальше.

Тесс поднялась сама, Мэдди пришлось поддерживать. Мы вышли в коридор. Мэд отпихнула меня и стала пробираться к своей комнате, держась за стену. Я проследовала за ней, вошла в спальню и достала из комода ночную рубашку для Тесс. На мой размер здесь ничего не нашлось. Кто бы удивился? Пришлось взять одну из пижам Фергуса.

— Тесс, ты как? Сможешь уснуть?

— Я… ик! Надеюсь.

Я притянула ее к себе и обняла.

— Утром проблема покажется не такой страшной. И в любом случае я буду рядом.

— С-спасибо, Рита, ты настоящий друг.

— Прекрати, я не сделала ничего особенного. А теперь иди в ту комнату, ложись и начинай считать от тысячи до единицы.

— Хорошо. — Тесс послушно кивнула.

Не знаю, быстро ли она заснула. Лично я крутилась на постели довольно долго. Кровать была удобной, комната неплохой, с крашеными стенами, задернутыми шторами, минимумом мебели и пустыми чемоданами в углу. Гостевой спальней никто не пользовался, это было понятно по особому застоявшемуся запаху. Постельное белье было чистым, но уже успело пропитаться затхлостью за многие месяцы, если не годы. Я легла прямо на одеяло, решив не переодеваться. Как мне хотелось оказаться дома, в своей постели, рядом с храпящим теплым Рики!

Я снова и снова прокручивала в голове события вечера. В висках чуть постукивало — утром будет раскалываться голова. Я лежала, глядя в потолок и напряженно думая, какой совет дать обеим подругам.

Сами понимаете, в случае ошибки все шишки впоследствии валятся на советчика.




Глава 27


В спальне было темно.

Я редко пью спиртное, тем более в больших количествах, поэтому в ту ночь в доме Мэдди сразу впала в тяжелый, напоминавший болото сон, пробуждение от которого было похоже на борьбу с трясиной. Наверное, во сне я храпела, потому что проснулась с открытым ртом, язык был сухим и распухшим.

Хуже всего то, что утро (пусть и столь ранее) не принесло облегчения. Первым делом я вспомнила события вечера и едва не застонала от отчаяния. На меня, словно острые метеориты, посыпались картинки: зареванная Мэдди, сочувственный взгляд Риты и, конечно же, две крепких голых груди.

Я дернулась как от пощечины. Включив прикроватную лампочку, я взглянула на часы. Без пяти три. Я спала меньше трех часов.

Я смотрела на часы, не зная, что предпринять. Крошечные стрелки на циферблате от Реймонда Вейла (подарок мужа к прошлому дню рождения) словно посмеивались надо мной. Красивые часы из белого золота, с россыпью мелких бриллиантов. На мгновение мне стало так противно ощущать их на запястье, что я едва не сорвала их и не швырнула об стену. Теперь я была уверена, что подарок по заказу мужа покупала Сьюзен.

Когда погиб Майкл, ко мне приехал отец. Он помогал мне разбираться с формальностями и давал советы. Я перетаскивала себя изо дня в день словно в сером тумане, видела мир сквозь пелену.

— Ты не должна замыкаться в себе, Тереза, — как-то сказал отец. — Старайся загрузить себя делами под завязку, даже против собственной воли. Относись к происходящему по-деловому, живи не эмоциями, а рассудком. Эмоции тебе понадобятся позже. Попробуй составить список дел. На каждый день у тебя должно быть какое-то важное занятие. Покончив с ним, ставь галочку и переходи к следующему. Так ты будешь чувствовать себя при деле. Постепенно ритм жизни захватит тебя с головой и уже не отпустит. Вот тогда и начинай жить эмоциями.

Я припомнила совет отца, тараща воспаленные глаза на циферблат часов. Попыталась мысленно составить список необходимых дел.

Итак, номер один. Что я могла записать в качестве самого неотложного дела?

Мне было несложно обозначить цель номер один. Куда труднее дело обстояло с пунктом два. Его попросту не было. Список начинался и заканчивался единственным важным делом. Я должна была поговорить с мужем. Через два дня, после его возвращения из Стокгольма.

Два дня! Мучительно долго. Я была не в состоянии столько ждать.

Попытка забыться сном успехом не увенчалась, поэтому я тихо выбралась из постели, заправила ее (привычка — вторая натура), оделась, морщась всякий раз, когда острая иголочка начинающегося похмелья впивалась в голову. Затем я осторожно, на ощупь, спустилась по лестнице и прошла к выходу. Щелчок входной двери едва не оглушил меня — таким показался громким.

На меня немедленно обрушилась тонна запахов: аромат диких цветов, сладковатый запах мокрого гравия, кислая вонь сточной канавы у дороги. Меня едва не вывернуло наизнанку.

Конечно, я знала, что за руль мне лучше не садиться, потому что хмель еще не прошел. Впрочем, если ехать медленно и очень внимательно смотреть по сторонам, можно добраться до дома, не причинив вреда себе и пешеходам, тем более в такой час. Улицы были гулко пустыми.

Короче, я все же села в машину, завела мотор и на низкой передаче поехала домой. Мне стоило труда не сосредоточиваться на шелесте шин, потому что в предрассветной тишине это был едва ли не единственный звук. Стрелка спидометра порой начинала дергаться, мне приходилось внимательно следить за педалью газа.

В детстве я частенько слышала от мамы выражение «Бог троицу любит». Обычно фраза относилась к неприятностям. Сначала измена Фергуса, затем неверность Джерри… кто следующий? Рита и Рики?

Господи, упаси их обоих!

Переехав мост О'Коннелл, я свернула на набережную Эден, неплохо вписалась в следующий поворот и поздравила себя с успехом. Головная боль, правда, набирала обороты, но она же не позволяла мне расслабиться и потерять контроль над дорогой.

После очередного поворота — довольно крутого — меня замутило. Остановившись на обочине, я распахнула дверцу машины и часто задышала. С реки налетал влажный прохладный ветерок. Я сидела в напряженной позе, выставив одну ногу на асфальт, на случай если придется быстро вылезать и опустошать желудок.

Где-то за парапетом набережной шуршала вода, тихо и убаюкивающее. Я вылезла из машины и подошла к поручню. От резких движений желудок противно сжался. Я зажмурилась и задышала быстрее. Когда я открыла глаза, то заметила, что у меня появилась компания. Белая чайка спустилась к парапету и неподалеку уселась на перила. Несколько секунд птица, наклонив голову, смотрела на меня. Затем, решив, видимо, что разглядывать меня неинтересно, чайка сорвалась в воздух, пронзительно пискнув. Она описала надо мной низкий круг и скрылась вдали, почти слившись с серым облаком.

Свобода — вот что крикнула чайка, улетая. Полная, безоговорочная свобода.

Неужели в браке со мной Джерри тосковал по свободе? Был ли он несчастен? Могли мой вечно занятой и куда-то спешащий муж страдать от непонимания? Ведь я давно перестала даже пытаться влезть в его шкуру и взглянуть на мир его глазами. Желал ли он с помощью измены решить какую-то внутреннюю проблему?

Или причина неверности была не в этом? Быть может, Джерри просто влюбился в свою помощницу?

Я содрогнулась всем телом, едва устояв на ногах. Даже допустить такую возможность было страшно.

Я заставила себя сконцентрироваться на плеске воды и свежем ветре, на парапете набережной, тонких ленточках мостов вдалеке, строящихся домах. Лишь бы не думать о двух идеальных, а главное — юных, грудях, которые удобно ложились в ладони моего мужа.

Нет, нет, только не об этом! Я пыталась вслушиваться в звуки города, редкие, приглушенные, словно доносящиеся сквозь густой туман. Пыталась вспоминать счастливые моменты детства.

Вот отец на футбольном стадионе, радуется победе любимой команды и улыбается, прищуривая глаза. Вот я глажу кожаные ремешки гривы лошадки-качалки…

Нет, все не то! Я едва не застонала от бессилия. Детство казалось далеким, словно его и не было. Сердце стучало тревожно: вдруг свалившееся на меня несчастье было не последним? Ледяное предчувствие камнем лежало на душе.

Я в отчаянии смотрела на темную воду, и мысли становились все чернее. Если меня сейчас не станет, думала я, мир не исчезнет, бег планеты не замедлится ни на одно мгновение, жизнь не остановится. Люди будут по-прежнему ходить на стадионы и в театры, родятся новые кинозвезды и великие теноры, бизнесмены продолжат делать деньги, а река неспешно понесет свои воды к морю, как делала это тысячи лет. Разве имело какое-то значение то, что в неком крохотном местечке мира девица по имени Сьюзен Вителли Мур и мой муж Джерри Бреннан предались любовным утехам?

Имело. Да, черт возьми, это имело значение!

Желудок скакнул вверх, подпрыгнул почти до глотки. Я перегнулась через парапет и выплеснула горячую рвоту прямо в темную воду реки.

Застонав, я выпрямилась и огляделась. Никто не видел моего позора, слава Богу!

Меня затряс озноб, стало зябко. Я бросилась к машине и прополоскала рот остатками эвиана. По ближайшему ко мне мосту загрохотал поезд. Захлопнув дверь, я вялой рукой повернула ключ и завела мотор. Хотя голова по-прежнему болела, мне стало значительно лучше.

Выезжая на шоссе, которое проходило мимо «Аркадии», я вспомнила про наш с отцом уговор. Папа ждал меня на прогулку. Господи, думала я с ужасом, о чем мы станем говорить? И в состоянии ли я поддерживать беседу, когда в голове бьется лишь одна кошмарная мысль: «Джерри мне изменяет!»? Я не смогу, твердила я про себя, не смогу…

К дому я подъехала лишь в половине пятого. В стеклах «Аркадии» отражалось встающее солнце. Вместо того чтобы сразу же войти в дом, я опустила зеркало заднего вида и критически себя осмотрела.

— Я люблю своих детей, — строго сказала я собственному помятому отражению. — Я люблю мужа, отца и друзей. И я обожаю «Аркадию». Муж предал меня, но мой дом — моя крепость. «Аркадия» не предаст меня, и это главное. И если кто-то сочтет меня бездушной материалисткой, услышав эти слова, мне все равно!

Почувствовав себя глупо, я вернула зеркало на место. Идти сразу домой мне не хотелось, поэтому я вылезла из машины и направилась в сад позади особняка. Там был маленький летний домик, оставшийся еще от прежних хозяев. Над ним нависала медная крона старого бука, а сам дом был довольно обветшалым, поэтому все члены семьи называли его хижиной. У меня так и не дошли до него руки, ремонт даже не предвиделся. Внутри стояли садовая скамья (видимо, внесенная внутрь в дождливый сезон) и плетеный столик.

Мне всегда нравилось заходить в хижину, чтобы почитать в тишине и одиночестве, особенно в ненастные дни. Дождь стучал по рифленой железной крыше, словно молоточки ксилофона.

Я проводила здесь время, когда хотела побыть одна. Это не значит, что в «Аркадии» мне неуютно, просто хижина была частью моего личного дома, дорогого сердцу пространства, где всегда и все кажется родным и любимым. Кстати, сразу после переезда я заинтересовалась, почему особняк носит такое имя. В словаре нашлась расшифровка: «…в древнегреческой и романской пасторальной поэзии — некое прибежище, сельская деревенька, чудесный дом…» Мое сердце сразу откликнулось на такое объяснение, и я была благодарна прежним хозяевам «Аркадии» за точный выбор названия.

В хижине можно было и просто посидеть, глядя в пыльное окошко. Густой сад был обитаем. В нем щебетали птицы, ворковали голуби, в теплые дни порхали бабочки.

Я вошла в домик, притворила дверь и устроилась на скамье. В голове проносились обрывки мыслей, никак не связанные между собой. В стенах «Аркадии», даже рядом с ней, меня словно убаюкивало в уютных объятиях. Я думала о своей жизни, иллюзии неизменности, с которой существовала многие годы, о том комфорте, который зиждился на этом постоянстве.

Казалось удивительным, что «Аркадия» будет по-прежнему стоять на своем месте и годы спустя после моей смерти. Мир будет крутиться и полниться событиями. Кто-то станет переживать потери и обиды, мучиться раскаянием и ненавидеть, кто-то, как я совсем недавно, напиваться, а затем исторгать из себя последствия пьянства в неторопливую темную реку. Только меня уже не будет.

Конечно, я верю в бесконечность существования человеческой души. Но ведь душа, покинувшая тело, уже не будет мной, не так ли? И что мне до того, если ученые продолжат борьбу с вирусами, компьютерные технологии будут развиваться, города — строиться, вулканы — извергаться? Единственное, что меня волнует, — это я сама и мой любимый дом.

Вы скажете, что я странная, и будете, возможно, правы. Я всегда смотрела на каменные дома словно на живых существ. Для меня невыносимо видеть, как они превращаются в руины по причине человеческой небрежности. Слава Богу, «Аркадия» переживет меня и будет смотреть на залив прекрасными окнами и десять, и двадцать лет спустя после моей смерти. Это мое дорогое дитя, а дети должны переживать своих родителей, вы согласны? На протяжении всей моей жизни она будет давать мне кров и защиту, поддержит и успокоит, если что-то пойдет не так.

Я встала со скамьи и походила от стены до стены. Что я за странный человек, думала я, если в один из напряженнейших моментов жизни ищу поддержки у кучи камней и стекла?

Я растерянно оглядела хижину. Сколько же времени я неподвижно сидела на скамье, погруженная в неспешные размышления? Солнце уже взошло, на траву успели упасть длинные тени деревьев.

Медленно, с поникшими плечами, я поплелась ко входу в особняк. Мне удалось тихо открыть дверь, подняться по лестнице и направиться к спальне. Проходя мимо кабинета Джерри, я едва не споткнулась — так отчетливо перед глазами всплыла фотография Сьюзен. Вернее, ее грудей. Мне казалось, что компьютер притаился за дверью, словно ненасытное мифическое чудовище, и ждет, когда я войду и включу его в сеть.

Я собиралась надолго залезть в ванну или хотя бы в душ, но большущая кровать с белоснежным ароматным бельем манила неотвратимо. Пообещав себе прилечь лишь на минутку, не залезая под одеяло, я почти со стоном приняла горизонтальное положение и сразу же капитулировала.

И уже через мгновение, как мне показалось, я ощутила, как отец трясет меня за плечо.

— Тереза! Тереза! Уже четверть восьмого!

— Спасибо, папа. — Я резко села. — Я вставала раньше, но решила тебя не будить и снова прилегла.

Когда мой отец хочет выразить неодобрение, его губы поджимаются так сильно, что рот практически исчезает с лица. Так было и теперь.

— Как скажешь, Тереза. Я буду ждать тебя внизу.

— Боже, — простонала я, снова падая на кровать. Теперь я еще и отца подвела. Что за день меня ждет?

В ванной на меня уставилась целая армада одеколонов и духов Джерри. У него был свой запах на каждый вариант развития событий. Бутылочки неодобрительно смотрели на меня. Мне захотелось смахнуть их в раковину. Как они смеют на меня пялиться? Как посмел Джерри обмануть меня? Да еще имел наглость принести мне розы!

Теперь даже его неожиданная внимательность получила в моих глазах новое прочтение. Вот и объяснение его дурному настроению в Коллиуре: рядом не было драгоценной Сьюзен!

Муж дважды за одну ночь занялся со мной любовью спустя два дня после возвращения из Франции. Что это было? Чувство вины? Попытка оправдаться перед собой?

Хотя меня ждал отец, я рванулась к телефону, не в силах выносить мучительного ожидания.

Джерри ответил после второго гудка.

— Да? — В голосе звучала досада. Скорее всего очередная деловая встреча, от которой я его оторвала.

— Кое-что случилось, Джерри. Ты обязан немедленно вернуться.

— Что? Что-то с детьми?

— Они в порядке. Но ты должен приехать сегодня же! — почти крикнула я в трубку. — По телефону ничего объяснять не стану.

— Но что… — Его голос поднялся.

— Мы поговорим, когда ты вернешься. Приезжай немедленно! — Я положила трубку, а затем отключила телефон на случай, если муж решит перезвонить.

Торопливо причесавшись, я надела спортивные штаны, майку и ветровку и поспешила вниз. Отец стоял у двери, сложив руки на груди. На нем была неизменная кепка, плащ застегнут на все пуговицы.

— Секундочку, папа. — До меня донеслись обрывки звуков включенного мультика из гостиной.

Войдя, я увидела, что Фредерик и Том сидят на диване перед телевизором и едят кашу.

— Утро доброе, — сказала я.

Обернулся лишь мой гость.

— Привет, Биби! Хорошо спала?

Я едва не ответила резкостью, но прикусила язык.

— Нормально. А ты? Комната понравилась?

— Отличная. — Фредерик тряхнул волосами. — Мне показалось, что я умер и попал в рай, до того удобная там постель.

— Ты когда вернулся, Томми?

— Вчера, очень поздно. Меня привезла мама Колина.

— Ты же собирался остаться на ночь.

— Передумал, — коротко ответил Том, не отрывая глаз от мультика.

Мне стало стыдно. Я не знала, что сын вернулся еще накануне. Хороша мамочка! Похоже, отец знал о моем отсутствии — наверняка хотел позвать меня, чтобы я уложила Тома. Это объясняло его недовольство и поджатые губы.

— Тебя ждет отец, — сообщил Фредерик, словно прочитал у меня в голове. — Хочешь, напеку на всех блинов к вашему возвращению?

— Спасибо, это очень мило с твоей стороны, — кивнула я. Похоже, гость вполне освоился в моем доме.

— Увидимся через час? — уточнил он.

— Томми всегда начинает утро с телевизора? — недовольно спросил отец, когда я вышла в холл.

В тот момент я не желала слушать нравоучительные проповеди, поэтому ответила холодно:

— У него каникулы, отец. — Я взяла для него зонт и застегнула молнию «ветровки».

— Я не критиковал, просто спросил. Не обращай внимания, Тереза. Ведь это ты мать Тома, а не я.

Мы в молчании доехали до береговой линии. На причале уже сновали люди, словно было куда позже, чем половина восьмого утра.

Меня подрезали две спортивные машины, вынудив резко затормозить.

— Наглецы, — прокомментировал отец.

Я промолчала, хотя в обычный день не удержалась бы от недовольной фразы в адрес лихачей. Сегодня же мне хотелось поскорее протащить себя через это утро и вернуться домой, под уютный кров «Аркадии».

Заглушив мотор, я торопливо обошла машину, открыла дверь со стороны отца и подала ему руку. Он недовольно поморщился, но помощь принял.

— Кажется, сегодня погода будет лучше вчерашней, — заметил он, поправляя козырек кепки. — Я, конечно, рад Фредерику — вроде он неплохой парень, — хотя это и не уменьшает мою неприязнь к американцам. Думаю, что они виноваты и в нашей паршивой погоде. Развитые технологии, отбросы, загрязнение среды — главные предпосылки для возникновения озоновых дыр и изменения климата. Ты читала про это, Тереза? Проклятые янки, все беды от них.

Я с полуулыбкой прислушивалась к ворчанию отца. Похоже, он чувствовал, что со мной творится неладное. В таких случаях он всегда принимался болтать о разной чепухе, заполняя неловкие паузы.

— Но ведь без технологий мир погрузится в каменный век, папа.

— Да, погрузится. — Отец важно кивнул. — Однако все имеет свои пределы. Ты хотя бы видела, на чем ездят эти янки? Почти у каждого в гараже стоит здоровенный внедорожник. А ты в курсе, сколько гадости они выбрасывают в атмосферу?

— Нет…

Мы неспешно брели вдоль зданий, рыбных магазинчиков, кафешек. Навстречу попадались компании молодежи, только-только возвращавшиеся с ночных рейдов, портовые рабочие, мамаши с детьми.

Я была готова говорить о чем угодно, лишь бы не вспоминать проклятую фотографию, пришедшую по электронной почте.

— Ой, папа, ты только взгляни на этого угря! — восклицала я время от времени, тыча пальцем в витрину какого-нибудь рыбного магазина, где на груде льда возлежали свежие рыбины.

Так мы добрели до конца набережной. Отец обожал пирс, и мы всякий раз, в любую погоду приезжали именно сюда ради прогулки. Папа вглядывался в далекие суда и катера, подолгу любовался прибоем. Даже в дождливые дни, когда рыбаков почти не было, он не упускал случая вытащить меня на набережную.

На этот раз все было несколько иначе. Когда мы приблизились к пирсу, папа заколебался. Он стал растерянно оглядываться, затем посмотрел на небо и покачал головой.

— Кажется, будет дождь, — проворчал он, словно совсем недавно не хвалил погоду.

Я подняла голову и нахмурилась. Вверху клубились облака, но сказать, что вот-вот польет, было нельзя.

— Может, и так, — с сомнением ответила я.

— Так, так. Неудачный момент для прогулки.

— Значит, возвращаемся? — изумленно спросила я.

— Если ты настаиваешь.

По ответу было ясно, что настоять я просто обязана. Я ощутила странное беспокойство.

— Да, настаиваю. Как обманчива этим летом погода…

Я подала отцу руку, и он, к моему величайшему ужасу, оперся о нее безо всяких возражений.




Глава 28


На обратном пути мы не разговаривали. Любой, кто мог нас видеть, наверняка думал, что отец и дочь бредут по набережной в полной гармонии с собой. Увы, это было далеко от истинного положения дел. Папа опирался на мою руку, и оттого я пугалась с каждым шагом все сильнее. Какая-то недосказанность висела между нами.

Я частенько проглядывала в журналах заметки, где уже выросшие дети с теплотой отзывались о родителях. Они писали, что создание собственной семьи сильно сблизило их и положило начало новому этапу в общении. Они хвалились взаимной близостью и возможностью поговорить о наболевшем. Я всегда завидовала таким семьям.

Помню, однажды я видела фильм о том, как женщина, поссорившаяся с мужем, открывается отцу и тот дает ей хороший совет, утешает и принимает ее сторону. Возможно ли подобное с моим отцом? Едва ли. Я никогда не плакала при нем и не обсуждала с ним личные темы. Даже подавая ему руку, я чувствовала неловкость и знала, что он испытывает похожие чувства.

Мы не могли сказать друг другу самую простую и в то же время наитруднейшую фразу на свете. Фразу «я люблю тебя». Ни я, ни отец никогда не произносили ее раньше, и, наверное, так и не выговорим до конца жизни. Чаще всего мы светски болтали, обсуждали последние новости или переругивались, если придерживались противоположных точек зрения. По телефону наш диалог всегда был вежливым и каким-то безликим. Типа «как самочувствие?» или «когда приедешь навестить?». В «Аркадии» я изображала радушную хозяйку, а отец сухо принимал мое гостеприимство.

Конечно, папа поддерживал меня в трудные минуты и давал советы (которые по большому счету мне не годились). Слава Богу, он никогда не осуждал открыто мои промахи, за что большое ему спасибо. То, что однажды его просто не станет, казалось мне нонсенсом, вещью совершенно невозможной. Неизбежная смерть отца представлялась каким-то абстрактным понятием.

Но в то утро, поддерживая папу под локоть, я впервые представила, как буду существовать, если его не станет. Нет, когда его не станет. Его сильно похудевшая фигура, костлявая рука сами собой настраивали на подобные размышления.

Метров за десять до машины отец внезапно остановился и тяжело задышал.

— Ты устал, папа? — обеспокоенно спросила я.

— Со мной все нормально, — ответил он.

— Уверен?

— Да, — процедил он упрямо.

— Но ты так побледнел…

— Просто дай мне отдышаться.

— Тебе плохо?

— Да хорошо мне, Тереза, хорошо! Просто съел что-то не то вчера в поезде.

— Прихватило живот? — сочувственно спросила я.

— Нет. Может, слегка. — Даже мучаясь болью, отец ни за что бы не признался. — Просто ноет.

— Где именно?

— Под ребрами. Я же говорю, отравился едой в поезде. Перестань суетиться. Просто дай передохнуть.

Что-то в голосе отца — может, усталость — усилило мое беспокойство. Оно росло, словно стена цунами. Я стояла, поддерживая отца под локоть, и бессильно смотрела ему в лицо. Он странно наклонился вперед, глядя в землю, и часто дышал.

— Тереза, — произнес папа слабым голосом, хотя краски вернулись на лицо. — Ты не поможешь мне сесть в машину?

Я чуть не разревелась от страха, пришлось даже стиснуть зубы.

Осторожно я довела отца до машины, открыла дверь и помогла ему забраться внутрь. Я даже застегнула ему ремень, а он не возразил и не нахмурился. Повернувшись к папе, я мысленно взмолилась, чтобы мои подозрения оказались напрасными. Так паршиво мне не было с самых похорон Майкла.

— Я хочу кое-что тебе дать. — Папа покопался во внутреннем кармане плаща, крякнул от натуги и вытащил пухлый прямоугольный конверт. Мне хватило одного взгляда на целлофановое окошечко в углу, чтобы сообразить, что внутри запечатаны деньги. Купюры по сто евро.

— Мне ничего не нужно, папа, — запротестовала я. Ужас уже прочно поселился в сердце и теперь завоевывал каждую клеточку, одну за другой. — Прошу тебя, не надо денег. Они пригодятся тебе, ты не так хорошо обеспечен, как я…

— Твоя мать просила меня приглядывать за тобой, дочка. — Губы отца привычно поджались, хотя на этот раз не от недовольства. Он явно желал рассказать мне нечто важное. — Возьми. — Он протянул мне конверт, избегая смотреть в глаза.

— Нет. Я не хочу, — с нажимом сказала я, качая головой. Мне казалось, прими я деньги, и будет перейдена некая грань. Я окажусь за чертой, возврат из-за которой невозможен.

— Возьми, — настаивал отец. — Бери, Тереза, не сопротивляйся. — Он пихал конверт мне в руки, почти царапая кожу твердым бумажным уголком. У меня не было выбора, я приняла подарок. — Умница. Это не для семьи. — Его голос зазвучал уверенней. — Ты положишь их в банк, законсервируешь, так сказать. Джерри ничего не должен знать. О твоих детях я тоже позаботился — Джек и Том получат деньги на обучение. У Маккарти хранится мое завещание. А этот конверт держи в тайне. Кто знает, как повернется твоя судьба. Пока ты не нуждаешься в деньгах, но будущее не предопределено.

Ужас уже был не только внутри, но и снаружи; он заполнял всю машину, этот мой страх, перекатывался вокруг, словно липкий кисель. Упомянутый Маккарти был семейным адвокатом.

— Прошу, папа, — почти всхлипнула я, — не надо так говорить. Мне не нравятся твои слова.

— Тереза, я написал завещание, потому что каждый человек в моем возрасте обязан об этом побеспокоиться. Нужно смотреть на жизнь практично. — Тон отца окреп, став почти привычным для уха. — Я продал магазин, и деньги от его продажи тоже будут храниться у адвоката. Он знает, что делать.

— Ты продал магазин? — Непостижимо!

— А что, ты против? Ты хотела получить магазин?

— Нет, но дело не в этом. Папа…

— Да, малышка? — Он называл меня малышкой только в детстве.

— Ты же не собираешься умирать? Ты ведь не умрешь, папа?

— Мы все когда-нибудь умрем, Тереза. — Отец повозился на сиденье и оправил брюки, хотя они были из немнущегося материала. — У меня рак. Уже ничего не исправить. От лечения я отказался, какой в нем смысл? Боль, слабость, больницы, всеобщая жалость. Да еще и потеря волос! Нет уж, спасибо. — Отец всегда с трепетом относился к своим волосам. Они были по-прежнему густыми и волнистыми, хотя и совершенно поседели.

Мне казалось, что его голос доносится издалека, словно при телефонном разговоре с плохой связью. Всегда ненавидела эти моменты задержки и эхо собственных фраз. Так бывало, когда Джерри звонил из Австралии.

Вот и теперь страшное слово «рак» будто перенесло меня на другую сторону планеты, отодвинуло от отца так далеко, как только возможно. У меня даже слез не было, словно все внутри покрылось инеем.

— Рак? Какой именно рак?

— Какая разница? Рак простаты, если тебе необходимо это знать. — Наконец отец посмотрел мне в глаза. Его очки в титановой оправе, купленные по моей настойчивой просьбе в один из визитов в «Аркадию», коротко блеснули. Они странно выглядели на его простом, каком-то крестьянском лице. — Мне жаль, что я явился в твой дом с дурными вестями, Тереза. Ты не должна за меня волноваться. Я уже проделал все необходимые тесты и, как видишь, занялся формальностями. Не нужно опекать меня и пытаться облегчить мне жизнь. Слава Богу, у меня есть деньги на все необходимое.

— Но почему ты мне ничего не говорил, папочка? Ты должен был сказать. — Мне казалось, что мой голос резонирует у меня внутри, словно там было совершенно пусто. Теперь было ясно, почему отец отказался от фотографий Фредерика.

— А зачем? — Он посмотрел вслед двум рыбакам со снастями, которые прошли мимо машины. — Разве ты смогла бы отменить неизбежное?

Я с тяжелым сердцем смотрела на человека, который всегда был рядом на протяжении пятидесяти лет. Машины, набережная, траулеры в море — все это исчезло. Я словно снова вернулась в то время, когда папа пытался завязать мне, маленькой девочке, бантик на косе.

— У нас все получится, — говорил отец, пытаясь справиться непослушными пальцами с белой лентой. — Мама будет гордиться нами. Мы прекрасно справляемся, правда?

— Ой, папочка, ты дергаешь меня за волосы! Мне больно! Не тяни так сильно…

— Прости, малышка. Я еще не слишком хорошо управляюсь с бантами.

На нем был выходной синий костюм с белой сорочкой, которую специально выстирала и накрахмалила одна из соседок. Я была слишком мала, чтобы взять на себя обязанности по хозяйству, хотя уже научилась заваривать чай и готовить тосты и яйца всмятку. Я ужасно гордилась тем, что могу сама сделать завтрак, а затем выйти в магазин через смежную дверь и, как когда-то мама, прокричать:

— Иди есть, все готово!

Папа заходил в дом, вытирая руки о льняное полотенце.

— Вот это да! Какая ты у меня умница. Настоящая хозяйка!

Я не хотела ехать в больницу в тот день, когда мама была при смерти. Мне было страшно, потому что я уже видела, что сделала с ней болезнь. Иглы в руках, трубки, белые простыни… в те годы по телевизору не показывали сериал «Скорая помощь», поэтому настоящую больницу я увидела впервые.

Однако папа настоял на посещении.

— Ты уже совсем взрослая, Тереза. Мамочка хочет тебя повидать. Поэтому ты будешь улыбаться, поцелуешь ее и не станешь плакать, хорошо?

Это было невыносимо.

Отец устало потер переносицу, продолжая смотреть за окно. Начался мелкий дождь, и стекло покрылось брызгами.

— Сколько осталось?

Отец пожал плечами:

— Кто знает…

— Но ты же спрашивал у врача.

— Нет. Не спрашивал.

Почему-то я сразу в это поверила, хотя подобное безразличие к срокам меня потрясло. Впрочем, у отца были свои причины оставаться в неведении. Он всегда слепо доверял медицинскому персоналу, полиции, учителям и адвокатам. Услышав приговор из уст врача, он заранее настроился бы на определенный срок. А так у него оставался шанс протянуть дольше. Максимально долго, насколько позволит болезнь.

Но мне-то было необходимо знать! Знать, сколько в запасе времени.

— Мы еще поговорим об этом, папа, только не сейчас.

— Хорошо.

Я ожидала возражений. Чего-то вроде «мы уже все обсудили, Тереза». Тихое согласие отца было таким непривычным. Оно сигнализировало об одном: конец ближе, чем кажется. Мы словно перестали быть отцом и дочерью, учителем и ученицей, превратившись просто в двоих взрослых.

Отец что-то сказал, но я не расслышала.

— Что? Повтори, пожалуйста.

— Спрячь их, хорошо?

— Кого?

Он указал на конверт, который я положила на приборную доску. Я совершенно позабыла про деньги. Чтобы сделать отцу приятное, я убрала конверт в отделение для перчаток.

Заведя стартер, я медленно выехала и развернулась на узкой проезжей части с предельной осторожностью. Добравшись на минимальной скорости до перекрестка, притормозила на светофоре, словно автомат, покрутила головой по сторонам, избегая глядеть на отца, затем тронулась и влилась в транспортный поток.

Нас стремительно обогнал мотоциклист и скрылся за поворотом.

— Ай-ай-ай, — произнес папа. — И куда только смотрит полиция? Однажды этот малец сломает себе шею, если будет так носиться…

— Ответь на один вопрос, — перебила я. — Ты согласишься переехать к нам?

Тишина была мне ответом.

— Папа, ты слышал? — Я глянула в его сторону.

— Посмотрим, — хмыкнул отец и недовольно поджал губы. Слава Богу, к нему возвращались привычные манеры.

Когда мы добрались до «Аркадии», он сразу пошел в свою комнату, чтобы немного отдохнуть. Я почти ничего не ощущала. Думаю, природой устроено так, что после сильного шока мы на время лишаемся чувств, дабы за этот благословенный промежуток времени мозг успел адаптироваться к ситуации.

Я тоже решила подняться к себе, чтобы принять душ и сменить наконец одежду, но меня остановили какие-то тихие попискивания из кухни. Войдя туда, я увидела, что Фредерик и Том сидят на полу, почти соприкасаясь головами. Они что-то разглядывали и были так увлечены процессом, что не заметили моего появления.

— Что здесь происходит?

— Мам, ты только погляди! Гляди, кого я нашел! — За последние несколько лет мне не случалось видеть лицо сына таким оживленным.

Приблизившись и наклонившись, я увидела толстого щенка в рыжих и белых пятнах. Этакий клубок шерсти с глазами, который неуклюже крутился на месте, пытаясь подняться на нетвердых лапах.

— Я увидел ее в саду. Выглянул в окно и заметил, что под кустами кто-то возится. Это девочка. Мама, мы можем ее оставить? — Глаза Тома непривычно сияли радостью. — Фредерик предположил, что она может быть больной, но это неизвестно. Мы могли бы отвезти ее к ветеринару, сделать прививку от… как там, Фредерик?

Американец поднялся.

— Парвовирус. И разные другие. От бешенства, например. — Фредерик виновато смотрел на меня. — Мы просто не могли оставить ее там, Тесса. Она бы замерзла в такую погоду. Это совсем кроха, меньше месяца от роду. Мы с Томом пытались напоить ее молоком, но она отказалась.

— Это просто от страха. — Сын наклонился к щенку так близко, что едва не коснулся носом мохнатой головки. Лохматый комок завалился на бок от неожиданности.

Я подняла щенка и покачала головой. Крошечное сердечко билось так сильно, что пульс ощущался даже в лапках. Господи, за что мне все это? Или мне мало досталось?

— Я буду ее кормить, мамочка! — Том поспешно вскочил. Он знал, что надеяться ему не на что, но все равно принялся умолять. — Я буду за ней приглядывать, буду водить на прогулку. Мамочка, я буду делать все, что потребуется! Прошу тебя, давай ее оставим! Мы же не можем просто выбросить ее на улицу! Она же умрет!

Зная, что именно мне придется кормить питомца и водить его на улицу, едва восторги Тома поутихнут, я всегда была против домашнего животного. Я не соглашалась ни на кроликов, ни на котов, ни на птичек. Даже белую крысу, которую Джек приволок из кабинета зоологии (якобы спасая от опытов), я велела унести обратно.

— Возможно, ее ищут, Томми. Вдруг какой-то мальчик сейчас плачет и надеется, что она найдется?

— Мама, никто ее не ищет. Она была в нашем саду! Как бы такая малышка забралась так далеко? — Том умоляюще смотрел на меня. — Ее подбросили!

На дальнейшие препирательства не было сил.

— Ладно. — Я протянула щенка сыну. — Но с условием, что ты будешь делать все, что пообещал. Включая обучение и вытирание луж. Я говорю на полном серьезе! Если ты не станешь заботиться о своем питомце, ему здесь не место.

— О, спасибо, мамочка, спасибо огромное! — Том потрепал щенка по спинке с восторгом и нежностью. У него было счастливое лицо. — Тебе не придется даже подходить к ней, клянусь!

— Думаю, после завтрака мы должны отвезти ее к ветеринару, Том, — влез Фредерик. — Он даст необходимые советы и сделает прививки, расскажет, чем и как часто кормить. Нам понадобится заехать в зоомагазин за шлейкой, лежанкой, миской и игрушками. Как ты ее назовешь?

— Норма, вот как. — Том поднял щенка, сел на стул и устроил питомца на коленях.

Наш гость повернулся ко мне, брови были игриво подняты.

— Отличное имя, правда? Биби, где здесь ближайшая ветеринарная клиника? Надеюсь, поблизости?

— Не знаю. Загляни в «Желтые страницы». Справочник лежит под телефоном в холле. — Я ответила резче, чем хотелось бы. Неужели Фредерик забыл о том инциденте в кабинете? О пережитом мной потрясении?

Было и еще кое-что: я вдруг обнаружила, что стоящий напротив мужчина больше меня не интересует. Мое тело не тянулось навстречу, мысли были заняты вовсе не им.

Кажется, он что-то почувствовал. Его глаза на мгновение прищурились.

— Хорошо, — тихо ответил Фредерик. — В холле, говоришь?

И снова меня охватило знакомое чувство: кухня отдалялась, становилась крошечной. Я опять видела себя со стороны. Нет, мысленно приказала я сознанию. Только не сейчас!

— На тумбочке у входа. Вы оставайтесь, а мне нужно в душ. Я покинула кухню, оставив Фредерика, Тома и Норму наслаждаться обществом друг друга.

Наверху я тихо поскреблась в комнату отца. Ответа не последовало. Сердце забилось, по телу пробежал холодок. Я снова постучала, но ответом была тишина. У отца всегда был очень чуткий сон, а звука льющейся воды не доносилось.

Трясясь от ужаса, я толкнула дверь. Папа лежал на кровати, лицом вверх, и тихо похрапывал с открытым ртом.

Мне пришлось закусить кулак, чтобы не заплакать от облегчения. Верхний зубной протез чуть соскользнул с челюсти отца, поэтому зубы странно торчали вперед, словно лицо свела судорога. Если бы не храп, можно было бы решить, что все кончено.

Я попятилась в коридор и осторожно закрыла за собой дверь.

В спальне я села на краешек кровати и набрала нужный номер в Баллине. Мне срочно требовалось поговорить с семейным врачом.

Так я узнала, что отцу осталось совсем немного, примерно два месяца. В лучшем случае он мог протянуть до Нового года.

— Я не склонен внушать людям ложные надежды, Тереза. Состояние твоего отца критическое, метастазы повсюду. Но у него сильный характер, а врачебный опыт показывает, что это один из решающих факторов, когда речь идет об оставшемся сроке. Поверь, я не раз видел пациентов, которые отходили в мир иной тогда, когда решали, что достаточно пожили. Теперь самое большое значение имеет качество жизни, а не количество отпущенных дней. Твой отец заслуживает самого лучшего ухода и заботы. Пэдди Кейхилла любят в Баллине.

— Но что должна делать я? Он останется здесь на несколько дней, если я смогу его уговорить. Связаться с местной клиникой?

— Не нужно. Ты ничего не сможешь изменить. Конечно, ты вправе поговорить со знакомыми врачами, если тебе станет от этого спокойнее, но это не имеет значения. У твоего отца есть необходимые лекарства, и он знает, как их принимать. В данный момент его состояние стабильно, так что в ближайшие дни или недели ухудшения я не жду. Однако процесс необратим, и без химии и облучения развитие рака на такой стадии нельзя даже приостановить. Эта болезнь мучительна; позже мы поговорим о блокаторах боли — пока еще рано. В любом случае только твой отец принимает окончательное решение. А ты можешь звонить мне в любое время, даже ночью. — Врач поколебался. — Знаю, сейчас тебе трудно взглянуть на ситуацию с моей позиции, но я считаю, что вам с отцом повезло. Ведь у вас в руках прекрасный шанс высказать то, о чем умалчивалось долгие годы, закончить незавершенные дела. Не каждому дается возможность подготовиться, смириться с неизбежным. Постарайся использовать ее по максимуму.

Не знаю, как долго я сидела на постели с гудящей трубкой в руках, упершись взглядом в стену. Лишь когда гудок оборвался, я увидела на дисплее телефона и мигающую надпись «непрочитанное сообщение». Пять голосовых сообщений.

Все были от Джерри. В первых четырех он пытался выяснить, что происходит. Из пятого следовало, что он в аэропорту Стокгольма, ждет рейса до Хитроу.

Н-да… еще несколько часов назад я сожалела о том, что в моем списке всего одна цель, одна задача. Что ж, теперь их стало две, разве нет? Неужели даже болезнь отца послана мне в наказание за мысленную измену мужу?

Я почувствовала присутствие постороннего в спальне. Обернувшись, увидела Джека. Он стоял у двери и тер заспанные глаза.

— Чем так вкусно пахнет? Кто-то что-то готовит?

И действительно, с кухни доносился отчетливый аромат жарящихся блинчиков.




Глава 29


Дом Мэд был настолько тихим, словно все его обитатели вымерли еще годы назад. Настоящее кладбище! Судя по всему, мы проспали все на свете.

Так я думала до тех пор, пока не выглянула в окно и не увидела, что машина Тесс исчезла.

Я набрала домашний номер, но никто мне не ответил; трубку поднял помощник с фермы, который случайно услышал звонок.

— Думаю, ваша семья все еще спит. Все шторы задернуты. Хотите, зайду в дом и разбужу кого-нибудь?

— Нет, Сирил, спасибо. Ничего срочного.

Я позвонила на работу Рики. В главном офисе обычно тихо, словно в церкви, но на этот раз даже в трубку доносились какие-то выкрики и раздраженные препирательства. Настоящее осиное гнездо, честное слово! Я слышала голос бухгалтера, каркающий, недовольный.

— Что у вас творится?

— Джимми поймал за руку парня, который пытался вынести из магазина два здоровенных куска телячьего филе, не заплатив. Наглец просто сунул мясо за пазуху, представляешь? Джимми заметил пятна крови на куртке у парня и догадался, что тот что-то украл. Сначала воришка оказал сопротивление, а когда охранник заломил ему руку, завопил, что его убивают. Короче, приехал полицейский, и начался настоящий бедлам!

— И все из-за двух кусков филе?

— О, не мучай меня! — Рики застонал и выругался сквозь зубы. — Ситуацию осложняет то, что наш вор — чернокожий. Он со слезами на глазах поведал копу, будто это расистские инсинуации, что его оболгали и насильно пихнули в руки мясо. Короче, на помощь парню пришли еще двое черных — кажется, его родственники. Они визжат, машут руками и грозят судом! У дверей магазина собралась толпа. Ты же знаешь: людям только дай повод поорать. — Я слышала, как на заднем плане кто-то визгливо прокричал «вы еще обзовите нас чернозадыми». — Короче, я занят и у меня серьезные проблемы. Рит, перезвони позже, ладно? Как там дела у твоих подруг?

— Все как я и ожидала. Увидимся вечером, будет что рассказать друг другу.

Рики всегда возвращался домой к ужину, даже если ради этого приходилось бросать срочные дела. Так делал его отец, а до этого его дед. Приятная семейная традиция для занятых людей, не так ли?

— Ладно, до вечера. Удачи тебе.

— И тебе, милый.

Сунув мобильник в сумку, я улыбнулась. Джимми работал у нас на протяжении многих лет, и Рики назначил его начальником службы охраны. Правда, Джимми постоянно забывает, какую должность занимает. Он обязан следить за кассой и сейфом главного офиса, а вместо этого, соскучившись сидеть в четырех стенах, постоянно выходит в зал и начинает приглядываться к покупателям. Джимми, видимо, полагает, что он супергерой, приставленный охранять богатства нанимателя. Это стало предметом насмешек его подчиненных, но ему нет дела до чужого мнения. И уже не первый раз он выполняет обязанности простого охранника — не спускает глаз с сосисок и куриных грудок. А ведь потери, которые несет сеть магазинов в связи с мелким воровством, настолько ничтожны по сравнению с прибылью, что нам с мужем остается только посмеиваться над нашим верным стражем. Между собой мы с Рики даже вносим воровство в статью неизбежных расходов и не слишком строги к тем, кто таскает мясо. Нам кажется, что решиться на столь нелепую кражу может только тот, кому нечего есть. Неужели мы должны быть настолько жестоки, чтобы хватать их за руку и подвергать унижению?

С магазином «Сделай сам» дела обстоят несколько иначе. Уж там-то нам пришлось навтыкать камер и поставить v дверей считывающее устройство, чтобы избежать крупных потерь. Там продаются вещи и инструменты, которые запросто можно пронести в кармане, лишив владельцев (то есть нас с Рики) крупной прибыли. Вы себе не представляете, какие вещи таскают люди из магазина «Сделай сам»! Однажды какая-то хрупкая особа пыталась унести вибродрель, которая весит с четверть ее самой, да еще так ловко прыгала между прилавками в поисках запасного выхода! В общем, таких похитителей приходится сдавать в полицию. Едва ли дрель можно отнести к товарам первой необходимости, так что это уже настоящее воровство, а не попытка прокормиться. Со временем системы сигнализации и камеры появились и в других наших магазинах. Как-то нам пришлось передать в руки полиции здоровенного детину с небритой физиономией, стащившего пакетик корма для рыб. Выяснилось, у него даже аквариума не было! Клептоман, наверное.

Уже четверть одиннадцатого. Я поразмыслила, не позвонить ли Тесс, но решила, что сделаю это во второй половине дня. Подруга и так знала, что я о ней беспокоюсь, а быть назойливой мне не хотелось.

Со второго этажа донеслась возня. Я представила, каково должно быть Мэдди с утра, и прониклась сочувствием.

Я оглядела кухню и поморщилась. Убраться или нет? Не обидится ли Мэд, если я влезу не в свое дело? Впрочем, к черту ее мнение! В кухне просто необходимо навести чистоту. Я поискала губки, тряпки и моющие средства. К тому моменту, когда Мэдди соизволила появиться на кухне, раковина была пуста, а в некоторых шкафчиках воцарился порядок.

Мэд переоделась, но выглядела основательно помятой. Я стянула резиновые перчатки и бросила их в раковину.

— Вот, убивала время. Надеюсь, ты не против?

Она мотнула головой и поморщилась: очевидно, похмелье здорово ее допекло.

— Присядь, а я вскипячу чайник. У тебя есть хоть кусок хлеба, который бы не заплесневел? Я выбросила целый батон и несколько булок, все были в зеленых разводах.

— Кажется, есть немного в холодильнике, — простонала подруга.

— Тогда сделаю тосты. Не возражаешь, если я включу радио?

— Нет.

Радио помогает заполнить неловкие паузы в разговоре. К сожалению, ведущая с моей любимой волны уехала отдыхать, поэтому пришлось довольно долго крутить ручку, чтобы найти приятную станцию.

— О, Лайт-эф-эм, отлично, — проговорила я оживленным тоном. — Думаю, подойдет.

Я принялась хлопотать на кухне. Пока я готовила чай с тостами, Мэдди угрюмо молчала.

— Можно завтракать, — объявила я, пританцовывая. — Вот, угощайся, подружка. Тебе станет лучше.

— Мне больше никогда не станет лучше. — Мэдди уронила голову на руки.

— Мэд…

— Никогда! — Она подняла лицо. Возможно, она почистила зубы, но губы следовало смазать гигиенической помадой или каким-нибудь бальзамом. Они были искусаны и слегка потемнели в некоторых местах.

Я заметила, какой зеленой кажется ее кожа. Еще бы, у организма почти не осталось внутренних резервов! Если бы я просидела три месяца на одной воде и хлебе, едва ли мое лицо приобрело такой ужасающий оттенок. А Мэд была слишком тощей, чтобы продержаться хотя бы недельки две.

Я разлила чай по чашкам.

— Ты должна это прекратить, подружка, — вкрадчиво сказала я. — Даже если ты тешишь себя надеждой, что Фергус вернется (на что я бы не слишком рассчитывала), то тебе стоит последить за собой.

— Знаю.

— Ты помнишь, о чем мы говорили прошлым вечером?

— Местами. — Она поднесла чашку к губам, но они так дрожали, что сделать глоток не удалось.

— Мы пришли с тобой к выводу, что ты должна обратиться к врачу.

Молчание.

Она смотрела на чашку, словно та могла сама перелить содержимое ей в рот.

— Мэдди?

— Да-да, я помню это. Смутно.

— И что?

Она поставила чашку не слишком удачно, так что чай пролился. Не сказав ни слова, Мэд встала и направилась к полке, на которую я положила бумажные полотенца.

— Мэд, ты меня слышишь?

— Слышу, слышу! Перестань читать нравоучения! — завопила она. Видимо, это стоило ей сильнейшего приступа головной боли, потому что она сморщилась как печеное яблоко и прижала к вискам пальцы.

Мэд было так паршиво, что я задумалась, не прикладывалась ли она к выпивке, после того как мы разошлись по комнатам. Наверняка и в спальне у нее тоже имелись запасы.

Пока она вытирала салфеткой лужицу на столе, я жевала тост и напряженно размышляла над сложившейся ситуацией. Выходило, что я добровольно взяла на себя роль заботливой мамочки. Что ж, я согласна пойти на жертвы. Надо найти способ убедить Мэдди обратиться к врачу. Что-нибудь придумать. Пусть сконцентрируется на цели, забыв об остальном. Я даже мысленно помолилась, чтобы все прошло гладко. Я молилась Лоренсу О'Тулу, покровителю Дублина и моему любимому святому, потому что к нему мало кто обращается. У святого Лоренса могло найтись время выслушать мои молитвы. Кстати, Рики молится какому-то французскому святому, покровителю жокеев, таксистов и коллекционеров старинных монет. Он вычитал о нем в Интернете несколько лет назад, когда мы открыли наш первый книжный магазин.

Мэдди прекратила возить раскисшей салфеткой по столу, выбросила ее в ведро (прогресс!) и вернулась к столу.

— Съешь тост, Мэд. Тебе нужно хоть что-то забросить в желудок.

— Не могу.

— Постарайся. Хоть разок откуси. — Мне казалось, что я говорю с ребенком.

— Правда не могу. Да это и бесполезно. — Она встала, покачнулась и ухватилась за край стола. — Прости, Рит, но мне необходимо выпить.

— Только этого не хватало! — Я вскочила и схватила ее за запястье. — Взгляни на мир трезво, в прямом и переносном смысле слова. Если ты хочешь пойти к врачу, ты должна сделать этот шаг сознательно.

Она смотрела умоляюще, словно наркоман на дилера, пыталась вытащить руку из моей. Куда там! Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. По ее щекам побежали слезы бессилия.

Я ненавижу, когда люди плачут. Просто до внутреннего содрогания! Хотя и готова подставить им свою жилетку, видит Бог!

— Мэд, не реви. От этого никому из нас не станет лучше. — Я выпустила ее запястье.

— Ничего не могу с собой поделать. — Она шмыгнула носом, но взяла салфетку, высморкалась и села. — Рит, давай договоримся. — Она умоляла, заставляя меня чувствовать себя палачом. — Одна порция джина с тоником, и все! Обещаю. Этого хватит, чтобы я пришла в себя. Ты же знаешь, это проверенное средство.

— Нет. — Я скрестила на груди руки. — Если ты притронешься к бутылке, я сразу уйду и больше не вернусь, Я говорю серьезно, Мэдди. Ты останешься совсем одна.

— Но я даю слово, что… — Она умолкла, заметив, что я хмурюсь. Почти минуту мы смотрели друг на друга. Затем она решила сделать последнюю попытку. — Я вовсе не запойная пьяница, я пью недавно. Мне не требуется лечения, Рита, я не алкоголик.

— Не важно, как давно ты пьешь, дорогуша. Зависимость налицо. Иногда достаточно пить всего месяц, чтобы стать алкоголичкой. А ты знаешь, как опасен женский алкоголизм. У нас хрупкий организм.

Завопил мой сотовый. Я даже не шелохнулась, но Мэдди ухватилась за возможность отвлечь меня от неприятного разговора.

— Ты что, не ответишь?

Я взглянула на экран.

— Перезвоню позже. Это Кэрол, наверняка собирается клянчить деньги.

Продолжая смотреть на Мэдди сверху вниз, я снова произнесла молитву. «Святой Лоренс, — взывала я про себя, — обрати на меня свой взгляд, внемли моей мольбе…»

Наверное, молитва была услышана, потому что Мэдди уныло повесила голову, словно смирившись с неизбежным.

— Ладно, ладно, — пробормотала она. — Только скажи, что я должна делать.

— Мы закончим завтракать, — заявила я, присаживаясь напротив, — а затем я отвезу тебя на своей машине куда следует. Сначала я собиралась обратиться к твоему врачу, но ведь он скорее всего просто направит тебя в клинику. Так зачем нам лишний крюк? Поедем сразу в клинику, минуя врача.

— В клинику? — Мэд с ужасом смотрела на меня.

— Знаю, Мэдди, тебе страшно. Но только там тебе помогут побороть зависимость. Там прекрасные специалисты, и некого стыдиться. Кстати, я слышала хорошие отзывы об одном местечке; оно известно на весь Дублин.

А затем я солгала. Погрешила против истины, чтобы заручиться согласием Мэдди. Я посулила ей, что мы просто заедем и запишемся на прием. Что я не оставлю ее в стационаре.

— Врачи поставят тебе очищающую капельницу и дадут препараты, которые облегчат самочувствие.

— И все? Больше ничего? Ты обещаешь? — Мэдди заметно приободрилась. — Мы просто поговорим с врачом и получим лекарства?

Мне было неловко смотреть ей в лицо, поэтому я почесала глаз, а затем нос.

— Ты же хочешь, чтобы твое самочувствие улучшилось, правда? Так что это лучший выход в данной ситуации.

— А ты меня не обманываешь?

— Нет, что ты! — Я улыбнулась, чувствуя себя иудой. — Зачем мне врать?

А теперь предстояло действовать очень быстро, пока Мэд не опомнилась.

— Так, можно поехать в тот центр, клинику Святого Иоанна, но если хочешь, выберем другое место. Центр «Ратленд» или клинику Святого Роланда? Все три весьма достойные, а клиника Святого Роланда еще и близко расположена. Можешь предложить свой вариант. — Я затаила дыхание. Если Мэд сейчас сделает выбор, ей уже не отвертеться.

— Не знаю я никаких клиник. — Она уныло покачала головой.

— Так, а теперь откуси тост.

— Не могу.

— Значит, можно ехать?

— Что? Уже?

— А чего ждать? Лучше тебе не становится, ведь так? — Я безумно боялась, что она пойдет на попятную, поэтому так давила.

Клиника Святого Роланда находилась совсем рядом. Оставалось надеяться, что Мэдди примут сразу, без проволочек. А я бы вернулась сюда, собрала для нее личные вещи.

— Где твоя сумочка?

— В холле.

— Ключи в ней? Иди в машину и ни о чем не беспокойся. А я запру дверь.

Мэдди была слишком измучена, чтобы протестовать. Я помогла ей подняться, довела до двери, накинула на ее плечи пальто и прихватила сумку. Я так нервничала, что почти толкала ее перед собой. Мне хотелось как можно быстрее передать ее в руки профессионалов. Они-то знают, что нужно делать, правда?

Я усадила Мэд в машину и даже застегнула ей ремень безопасности. Она почти терялась в огромном велюровом кресле. Всю дорогу я о чем-то говорила, чтобы немного отвлечь подругу. В этом мне нет равных, поверьте на слово. Я поделилась своими соображениями насчет Тесс, рассказала о полиции, которая приехала к Рики, о романе Китти и Джека. Мой рот не закрывался ни на секунду. Мэдди молчала, а когда мы остановились на светофоре, я заметила, что она дрожит.

— Замерзла?

— Словно ледышка.

Я включила обогреватель на полную.

— Лето заказывали?

Мэдди слабо улыбнулась, и уже через три минуты ее голова поникла — она задремала. Сердце рвалось на части от жалости, но я велела себе собраться. Всем известно, что алкоголики и наркоманы — великолепные манипуляторы, когда хотят добиться своего. В общем, я убеждала себя, что совершаю доброе дело.

Честно говоря, я не знала, как именно оформляют пациента в клинику для алкоголиков. Хотя я и наплела с три короба, это был мой первый опыт, а общие знания я почерпнула из фильмов и разговоров со знакомыми. Хотя об этом не принято рассуждать открыто, но многие ирландцы сильно заливают за воротник или имеют друзей и родственников со схожей проблемой. Поэтому я была в курсе, что для оформления в клинику нужно добровольное согласие пациента. Мэдди должна по собственной воле подписать документы, и этот тонкий момент, ждавший впереди, сильно меня беспокоил. Заметив хотя бы каплю сомнений на лице Мэдди, врачи откажутся ее принять. Сама я никак не могла повлиять на ход событий, потому что даже не была ее родственницей.

Я посмотрела на подругу. Ее голова покачивалась в такт движению машины. Поверьте, я очень ей сочувствовала! На ее месте, должно быть, мне тоже было бы страшно. Умом Мэдди сознавала, что приняла верное, решение, но тело могло воспротивиться в самый неподходящий момент, сведя на нет все мои усилия.

Я молча крутила руль, обливаясь горячим потом. Отключить обогреватель или приоткрыть окно я не могла, опасаясь нарушить чуткую дрему подруги.




Глава 30


Пробок, на счастье, не было.

По почти свободной дороге мне удалось добраться до клиники всего за двадцать пять минут. Парковка, однако, оказалась настолько забитой машинами, что я еле смогла втереться на свободное местечко, да и то мне пришлось ждать, пока оно освободится. Заглушив мотор, я уже ругалась про себя на все лады. Мэдди все так же спала, скорчившись на сиденье.

Обойдя машину, я открыла дверь с ее стороны и осторожно потрясла за плечо.

— Приехали, подружка.

Она подняла голову и непонимающе оглядела парковку и деревья вокруг.

— Где мы?

— Это клиника, Мэдди. Мы приехали.

Ее лицо тотчас изменилось, стало затравленным и взбешенным.

— Но я не хочу в клинику! Я передумала! — Она принялась сдирать с себя ремень безопасности.

— Тише, милая. Помнишь, о чем мы говорили? Ты не можешь изменить решение, раз мы уже здесь. — Я перегнулась через нее и отщелкнула замок ремня.

— Прошу, Рита, не заставляй меня. Я справлюсь сама. — Она жалобно смотрела на меня. — Я выкину все бутылки, обещаю.

Случилось то, чего я боялась, и теперь у меня самой глаза были на мокром месте. Неужели все было напрасно?

— Не глупи, Мэд, — терпеливо сказала я. — Тут нечего и некого бояться. Мы приехали лишь ради консультации. Ты же сама знаешь, что тебе нужна помощь. Сама это признала. Ты же просила, чтобы я тебе помогла! — Теперь я давила на нее, не гнушаясь даже небольшой ложью. — Только не надо говорить, что я потратила целый день впустую. Ведь у меня были и свои дела, Мэдди.

— Что-то не припоминаю, чтобы просила тебя о помощи.

— Нет, просила. Прошлым вечером. — Я подкрепила свое вранье энергичным кивком и уперла руки в бока. — Или я виновата в том, что ты даже не помнишь об этом? Это называется черной дырой в памяти, Мэд. Типичный симптом алкоголизма.

— Правда? — Она устало откинула голову на подголовник, неухоженные жидкие волосы сбились на сторону.

— Итак, Мэдди, пришла пора выбирать. Ты поможешь мне? Или будешь усложнять ситуацию, ноя и плача? Решайся. Ты не обязана входить в эти двери, — я кивнула на здание клиники, — но предупреждаю тебя: если сейчас ты откажешься, пути назад уже не будет. Не звони тогда и не ной, я умываю руки.

Похоже, Мэдди проняло. Она уставилась на меня, лицо стало задумчивым. Через несколько секунд она стала выбираться из машины. Я бросилась помочь — ее исхудавшее тело было легким как перышко. Как она вообще умудрялась двигаться?

Когда она вылезла, я крепко ее обняла. Мне хотелось, чтобы Мэд знала — я на ее стороне.

— Молодец. Уверяю, ты приняла верное решение.

Мы направились ко входу в клинику, рука Мэдди нервно сжимала мои пальцы.

— Только погляди, какой прекрасный сад! — воскликнула я, ненавидя себя за наигранность тона. — Удивительные розы!

Клиника, явно не новая, судя по кряжистым деревьям и потертым скамейкам, утопала в зелени.

Все прошло совсем не так плохо, как я ожидала. Конечно, не без напряжения, потому что в какой-то момент Мэдди едва не лишилась чувств, осознав, что ее ждет на самом деле. И все же она не сбежала, даже когда стало ясно: консультацией и выпиской рецепта дело не кончится.

Мы завели в регистратуре карту и вошли в комнату ожидания с несколькими плетеными креслами и кофейным столиком. Пока мы сидели и ждали вызова, я обливалась потом и криво улыбалась. Это был самый опасный момент.

К нам вышла медсестра, чтобы заполнить анкету. Она вела себя очень дружелюбно, но не давила. Думаю, медперсонал подобных заведений всегда прекрасно знает, как себя вести, чтобы не спугнуть пациента. Женщина говорила спокойным, деловым тоном (словно речь шла о какой-то ерунде, а не лечении от алкоголизма, и будто Мэд не выглядела карикатурой на самое себя).

— Вы очень удачно приехали, — сказала медсестра с улыбкой. — Даже не знаю, как так получилось, но именно сегодня освободились места в стационаре. Обычно наша клиника переполнена. К вечеру стационар наверняка будет набит под завязку. Представляете, сейчас даже есть отдельная палата! Мэдлин, у вас при себе есть медицинская карта?

Я протянула медсестре страховую карту Мэдди, которую тайком стянула из ее сумочки. Она всегда была очень собранной, и мне не составило труда найти необходимые документы. В моем доме мне пришлось бы перерыть все вверх дном, чтобы отыскать даже паспорт.

— Вы предоставите сведения о своей семье? — спросила медсестра.

Щекотливый вопрос для данной ситуации. Я на секунду стушевалась, но Мэдди вдруг (вот уж не ожидала!) назвала имя отца и дала его адрес. Она даже не упомянула о Фергусе!

— Для нас имеет принципиальное значение ваше добровольное согласие, Мэдлин, — мягко сказала медсестра. — Согласны ли вы на сотрудничество с врачом и остальным медперсоналом? Будете ли принимать лечение всерьез? Разумеется, алкоголь и наркотики на территории клиники под запретом. — Она улыбнулась. — Знаете, наши пациенты литрами пьют кофе. Думаю, однажды кто-то додумается открыть клинику для людей с кофеиновой зависимостью. Мы назначим вам медицинские препараты и проведем курс детоксикации организма. Думаю, начиная с завтрашнего дня. Вы будете подолгу спать, потому что такова реакция тела на очищение. А сейчас, — медсестра протянула Мэдди еще одну форму, — нам нужно заполнить вот это. Итак, когда вы в последний раз принимали алкоголь?

— Думаю, от меня уже нет проку, Мэдди, — сказала я. — Ты в хороших руках, о тебе позаботятся. Я вернусь примерно через час, привезу твои вещи, хорошо?

В ее глазах блеснули слезы. Словно ребенок, которого в первый раз привели в детский сад, она схватила меня за рукав. Но, видимо, сообразив, что ведет себя нелепо, разжала пальцы и убрала руку.

— Спасибо, Рита. Приезжай скорее!

Когда я вернулась в клинику с вещами, букетом цветов (чтобы украсить палату) и коробкой шоколадных конфет (чтобы поддержать подругу), Мэдди уже крепко спала. Больничная ночная рубаха была ей велика, и в широкой горловине виднелись две обтянутые кожей ключицы.

Я тихо поставила на тумбочку вещи и осторожно поцеловала ледяной лоб Мэдди. Она вдруг открыла глаза, буквально на мгновение, затем тотчас веки смежились.

Бедняжка. Должно быть, у организма почти не осталось сил!

Теперь оставалось еще одно неприятное дело. Я должна была связаться с чертовым Фергусом. Он обязан знать, что творится. Звонить родителям Мэд и Кольму я не хотела. Рано или поздно они и так все узнают; пусть лучше услышат правду из уст самой Мэдди.

Я вышла из клиники, села в машину и завела мотор. Когда я оказалась наконец дома, там, как всегда в дни школьных каникул, царил полный бедлам. Плазменная панель пыталась переорать стереосистему, повсюду горел свет, так как снаружи было пасмурно. Короче, дом походил на гудящий улей — я услышала гул басов еще в пятидесяти метрах от подъезда.

Я вошла внутрь, и на меня тотчас обрушился рев музыки в сочетании с каким-то фильмом, который шел, очевидно, почти на каждом телевизоре в доме.

Было часов двенадцать, а Китти все еще валялась в постели. Остальные девочки давно вскочили и развлекались теперь на полную катушку. Они торчали на кухне вместе с толпой приятелей, жевали чипсы и хлопья, причем всухомятку. Пол был так густо усыпан крошками, что под ногами похрустывало.

— Эй, сделайте музыку потише! — прокричала я, появляясь на кухне.

— Ну мама! — Эллис закатила глаза. — Если убавить звук, мы ничего из кухни не услышим.

Моя третья дочь — самая избалованная из всех. Недавно она завела привычку звать отца Риком и совершенно не считается с мнением родителей. Иной раз это так меня раздражает, что хочется дать ей оплеуху. Разумеется, я ни разу этого не сделала.

— Если никто не убавит звук, я просто выключу все, что в этом доме может вопить, — заявила я. — Решайте, какой вариант вам нравится больше.

— Я убавлю! — Патриция вскочила с места и выбежала из кухни.

Слава Богу, хоть Патриция растет послушной. Если через несколько лет она превратится в копию Эллис, я просто ее задушу, честное слово, потому что разочарованию моему не будет предела.

Пока мы ждали, когда музыка утихнет, я с любопытством разглядывала компанию. Мне удалось узнать всего двоих приятелей Эллис и одну подружку Кэрол. Кроме них, на кухне были еще четверо — их я видела впервые. Я интересуюсь именами друзей, которых приглашают в гости мои дочери, не раньше чем во время пятого визита. Большинство из них исчезают, прежде чем я могу отличить их от остальных. У моих девочек слишком много знакомых.

— Так-то лучше, — кивнула я, когда музыка стала вопить не так громко. — Итак, всем привет. Вам всем рады в этом доме. Однако я буду вам очень признательна, если вы освободите кухню, чтобы я могла здесь убрать и приготовить еду. Кто останется на обед?

Подростки переглянулись, а затем один за другим выразили желание пообедать с нами.

— Спасибо за приглашение, миссис Слитор, — сказала долговязая девица, которую я раньше вроде не видела. — Только я вегетарианка.

— И я, — выступил еще один парнишка.

— Это не проблема. — Я привыкла к причудам современного поколения. — Что-нибудь сообразим. Итак, сколько человек будет обедать, и как много среди вас вегетарианцев?

Народу набралось аж четырнадцать человек.

— Ого, придется хорошенько поработать! — Для пущего эффекта я вздохнула.

На самом деле мне нравится готовить на большую толпу, даже ведро картошки почистить для меня не проблема. Моя кухарка Бетти уехала отдыхать с семьей, так что справляться предстояло одной. А впрочем, чем еще заняться в дождливый день? Холодильник в нашем доме всегда забит под завязку, готовлю я неплохо и с удовольствием. К тому же мне всегда по душе шумная компания.

— Ты мне звонила, Кэрол? — спросила я.

Подростки один за другим испарялись из кухни.

— Да. Правда, уже не помню зачем. Как вспомню, скажу.

— Хорошо. А теперь вон из кухни!

У нас уютный, хотя и огромный, дом — довольно редкое сочетание. Участок вместе с особняком мы назвали «Сан-Лоренцо» в тот же день, как купили. В нем достаточно пространства, чтобы большая семья могла вообще не пересекаться в его стенах. В комнате каждой моей дочери есть все необходимое — начиная с туалетного столика, ванной и большого гардероба и заканчивая компьютером и телевизором.

Как вы поняли, мы люди шумные. Но соседям нечего нам предъявить, потому что их у нас нет как таковых. Вернее, кто-то живет в полукилометре от нас, но едва ли наш шум и гам его беспокоят. Кстати, этот критерий — удаленность от людных мест — сыграл не последнюю роль в выборе дома. «Сан-Лоренцо» стоит посреди огромного участка, простирающегося так далеко, что не видно края.

С детства терпеть не могу крохотные домишки, которые насажены почти друг на друга. В их окна можно подробно разглядеть, что творится у соседей, а под боком постоянно торчат посторонние люди. В таких поселках шагу нельзя ступить, чтобы кого-то не задеть локтем. Соседям всегда есть до тебя дело: они предъявляют претензии, желают знать, как ты живешь, — а правила хорошего тона обязывают к общению, словно к тяжкой повинности.

Мы купили «Сан-Лоренцо» сразу же, как только осмотрели. Дом был построен еще сто пятьдесят лет назад. Когда-то в нем было шесть спален плюс комнаты для прислуги. Однако спальни были настолько огромными, что на их обогрев уходила куча денег, так что последние хозяева разбили три из шести спален надвое. Получилось девять комнат, не считая нескольких гостиных, кабинетов, большой столовой и множества других помещений. Тщетно стараясь осилить коммунальные платежи, хозяева решили сдать часть дома, но и это не стало спасением. В итоге они были рады предложенной нами сумме и тотчас оформили сделку.

Я почти ничего не стала переделывать. Небольшой косметический ремонт дому, разумеется, требовался, к тому же мы с Рики обустроили помещение с застекленным потолком наверху — мне всегда нравился свет; теперь там полно растений, настоящая оранжерея.

Я надела яркий фартук и приготовилась чистить картошку. Вы спросите, почему я не поручила это нудное занятие дочерям (все-таки обед на четырнадцать человек!). Это трудно объяснить. Я стараюсь не нагружать девочек домашними делами. Когда я была маленькой, в нашей семье хозяйственными делами занимались только женщины и девочки. У мамы с папой было две дочери и шестеро сыновей. Получалось, что девочкам приходилось обслуживать целую ораву пацанят, которые проводили свободное время в свое удовольствие. Пожалуй, именно тогда я решила, что мои дочери избегнут этой участи. Они никогда не попадут в рабство домашних обязанностей.

Я понимаю, что моя мысль кажется вам не слишком логичной. Еще бы: я продолжаю обустраивать быт кучи людей, и теперь не только мужского пола. Поймите, я могу себе позволить нанять прислугу, которая делала бы все за меня. Я бы и пальцем не шевельнула! Но домашние обязанности — мой осознанный выбор, а не необходимость. Мне нравится следить за домом и готовить еду. В этом все дело.

Черт, иногда я так скучаю по сестре! В детстве мы были очень близки, потому что только на наших плечах лежали заботы о доме и родных. Сейчас сестра живет во Флориде со своей семьей. Что касается братьев, то в Ирландии задержался только один. Он играет в какой-то не слишком преуспевающей группе, а семьей так и не обзавелся.

Мы встречаемся все вместе разве что под Рождество, да и то не часто. Жаль, потому что я с ностальгией вспоминаю детство, которое провела рядом с многочисленной родней.

Я принялась за готовку. Может, вы посмеетесь надо мной, но я люблю ручной труд. Честное слово! В нем есть что-то надежное, успокаивающее. В наш век развитых технологий, когда человек стремится облегчить себе жизнь с помощью всевозможных устройств, я предпочитаю делать все руками.

В кухню вошла Китти. Она продекламировала мне стихотворение Шеймуса Хини, в котором тот восхищался матерью, работавшей на грядках с мотыгой в руках.

— Словно про тебя написано.

Мне польстило сравнение, потому что автор искрение превозносил свою мать. Да и вообще было приятно, что дочь читает мне стихи.

Некоторое время я сосредоточенно чистила картошку, прикидывая, какое блюдо лучше приготовить, когда вдруг вспомнила, что отложила на потом несколько важных дел. Я собиралась позвонить Тесс, затем в клинику, справиться о Мэдди, и, наконец, Фергусу Григгзу.

Мне страшно не хотелось оставлять свое умиротворяющее занятие и вновь бросаться с головой в омут чужих проблем. И я пообещала себе, что позвоню всем сразу после обеда. Нет, после того как помою посуду.

Очищенная картошка заняла целую раковину. Я набрала воды, чтобы было удобнее ее мыть, открыла холодильник и придирчиво оглядела содержимое. Холодильник у нас просто необъятный — ведь Рики частенько приносит домой парное мясо, которое мы употребляем в больших количествах.

Итак, стейки, решила я. Дочерям нравились стейки, равно как и мужу. Для малолетних вегетарианцев я достала по упаковке паэльи, которую купила для следующей диеты. Правда, все мои диеты заканчиваются уже после первого же дня мучений и пакеты с полезной, но безвкусной едой летят в мусорное ведро. Что ж, пусть двое несчастных едят картошку и паэлью, подумала я не без сочувствия.

У нас две микроволновки, так что я поставила сразу обе на режим разморозки. Когда приборы затребовали, чтобы содержимое (то есть ледяные стейки) перевернули, на стене разразился трелями телефон.

Я отключила обе микроволновки и взяла трубку.

— Да?

Мне ответил голос Тесс, очень тихий:

— Ты занята? Я знаю, что в это время ты готовишь обед. Мне перезвонить?

— Нет-нет. — Я приготовилась к очередному монологу, посвященному Джерри и Фредерику. — Я почти не занята. То есть я действительно готовлю обед, но могу делать это, разговаривая с тобой. Как там у тебя?

И она рассказала мне о своем отце. Поначалу я даже не поверила, что такое возможно. Сразу две бомбы попали в одно место! Неужто Тесс всерьез провинилась перед небесами, раз на нее обрушилось столько бед одновременно?

Присев на стул, я покачала головой, словно Тесс могла меня видеть.

— Боже, Тесс… я могу чем-нибудь помочь?

— Нет. И никто не может. — Ее голос казался синтезированным на компьютере, настолько был безжизненным и ровным. — Джерри едет домой. Он уже в пути.

— А он знает, в чем дело?

— Нет. Я ничего не объясняла, просто… приказала приехать и повесила трубку. И это было еще до того, как выяснилось… — Голос оборвался.

— Бедная моя девочка. Представляю, каково тебе сейчас!

— Да, мне очень плохо. Но папа не должен видеть, что я расстроена, так что приходится делать вид, что все в порядке. Мы даже завтракали все вместе. Фредерик приготовил блинчики. Слава Богу, что он здесь: есть кому заняться Томом. Они ездили к ветеринару.

— Прости, что ты сказала?

— О, я не говорила? — Тесс выдавила короткий смешок. — Не поверишь, но у нас теперь еще и щенок.

— Слушай, Тесс, тебе явно несладко сейчас. Ты не должна бороться в одиночку. Хочешь, я приеду?

Она поколебалась.

— Нет. Это же не твоя проблема, а моя. Было бы нечестно втягивать еще и тебя. Я и без того всласть порыдала на твоем плече вчера. Плюс проблемы Мэдди… тебя на всех не хватит. Как, кстати, Мэд?

Я решила, что голова Тесс и без того перегружена, поэтому рассказывать о клинике не стала.

— Неплохо. Сильное похмелье разве что.

— И у меня. Будто поезд переехал. Ладно, я прощаюсь, Рита; спасибо, что выслушала. Не хотела тебя нагружать, но и молчать сил нет.

— Сделаем так (только не спорь): я приеду через два часа, после обеда. Сейчас у меня здесь куча народу, и всех надо накормить. В общем, жди. Договорились?

Она помолчала.

— Но я не хотела бы тебя отвле…

— Умолкни! Буду с полчетвертого до четырех.

Повесив трубку, я еще некоторое время разглядывала телефонный аппарат. За какие заслуги я избежала проблем в личной жизни, если у обеих моих подруг их по самое горло?

Вздохнув, я вернулась к мясу. Еще через час, глядя на веселую компанию за столом, я улыбалась мужу. Мне казалось, я нашла ответ на свой недавний вопрос. Мой дом был назван в честь святого Лоренса, а значит, находился под его покровительством. Я была под защитой, и мне ничто не угрожало.

А раз мне так повезло, было справедливым поделиться своей удачей с лучшими подругами.




Глава 31


В «Аркадии» было тихо как в могиле, особенно после моего гомонящего дома. Первым делом я обняла Тесс — да так крепко, что едва дух из нее не вышибла.

— Несчастная, — с чувством произнесла я.

— Не нужно, Рита, или я начну реветь, а это мне сейчас совсем ни к чему.

— Ладно, не буду. А где остальные?

— Фредерик поехал с Томом в бассейн, папа смотрит телевизор в гостиной. Показывают какие-то скачки.

— Ты ничего не говорила детям?

Тесс покачала головой.

— Папа убил бы меня, если бы я это сделала. Если захочет, сам расскажет. Кстати, Джек сейчас с ним.

— А Фредерик?

— Разумеется, нет.

— Как твой отец себя чувствует?

— Так же как и утром. О, Рита! — Тесс прижала указательные пальцы к глазам, словно пытаясь закрыть дорогу слезам. — Я знала, ясное дело, что однажды этот день настанет, но оказалась совершенно не готова. Самое ужасное, что в голове крутятся воспоминания о маминой смерти. Так и вижу ее осунувшееся лицо на больничной койке.

Я снова обняла ее, но сдержанно. Мне не хотелось, чтобы она расклеилась.

— Поздороваюсь с ним позже. Пойдем пока на кухню, заваришь мне чаю.

На кухне я сразу села за стол. В уголке, в огромной собачьей лежанке, похожей на корзину, ворочался клубок шерсти.

— Это она и есть. — Тесс даже не взглянула на животное. — Норма.

— Норма? Почему ее так зовут?

— Это не моя идея. Имя придумал Том.

Тесс налила мне чаю.

— Значит, надежды никакой нет? — на всякий случай уточнила я.

— Нет. Разве что папа согласится на лечение, да и то шансов немного. Но он отказался, и это его выбор.

— Да, в этом весь твой отец. А может, он прав? Какая химия в его годы?

— Да. — Подруга сморгнула слезы. — Да еще эта история с Джерри! Не знаю, за что хвататься. — Она смотрела в чашку. — Он звонил из аэропорта два часа назад. В тот момент я ревела в ванной, поэтому не стала брать трубку. Джерри вообще ни о чем не знает. Ни о послании Сьюзен, ни о болезни отца. Я даже не представляю, с чего начну, когда он появится. В голове полная сумятица. Я не в своей тарелке, понимаешь?

Глядя на Тесс, едва ли кто-то мог догадаться, что у нее серьезные неприятности. Она была одета в дизайнерский костюм жемчужного цвета, очень стильный. Волосы уложены, на лице — необходимый минимум косметики. Только в глазах растерянность, а ресницы без туши — очевидно, чтобы не растеклась при внезапных слезах. В общем, держалась Тесс хорошо, хотя это ничего и не меняло. Впервые я не могла дать подруге никакого совета.

— Я побуду с тобой до приезда Джерри.

— Спасибо еще раз.

— У тебя есть какое-нибудь печенье? — Я встала, подошла к буфету. За дверцей обнаружились лишь ржаные сухарики и никаких бисквитов. Чего и следовало ожидать.

Я думала о Джерри, и при мысли о его скором возвращении становилось не по себе. Я не столь впечатлительна, как Мэдди или Тесс, да и воображение у меня так себе, на троечку, однако входящий в дверь Джерри виделся каким-то вестником очередной беды. Словно огромный черный ворон, он двигался к дому и нес с собой грозовую тучу.

Я попыталась отвлечься от этого образа, найти тему для легкого разговора.

— Я останусь сколько потребуется. Самое главное сейчас — состояние твоего отца. А что касается первой проблемы… — Я помялась. — Ведь такое случается. Уверена, все у вас с Джерри наладится. Он же любит тебя.

— Откуда такая уверенность?

— Да это же проще простого, подружка! — Я снова села за стол и принялась хрустеть ржаным хлебцем. При этом я уверенно кивала головой, чтобы мои слова казались Тесс убедительными. Или хотя бы мне самой, на худой конец.

Ведь кто знает, что творится за чужими закрытыми дверями! Разумеется, Тесс и Джерри никогда не лобзались на публике и не называли друг друга «пусик» или «малыш». Все в нашей компании считали, что проявления любви зависят от темперамента и степени сдержанности. Но только ли от этого? Быть может, отсутствие внешних проявлений свидетельствует о том, что нет и самой любви?

Я сразу вспомнила тот странный разговор между мной и Тесс на пляже в Коллиуре. Она спрашивала, в чем смысл жизни, или что-то в этом роде. Кризис среднего возраста? Или недовольство существующим положением вещей? А ее увлеченность Фредериком Ярсо?

А вот американцу было бы неплохо убраться восвояси. Если его не выгонит Тесс, это придется сделать мне. Какого черта в доме делает мужчина, которого замужняя хозяйка находит привлекательным? Тесс десять лет живет с Джерри, они не юнцы, чтобы не сознавать, чем чревато появление третьего лишнего.

— Слушай, — начала я потихоньку копать, — у тебя теперь столько забот. Почему бы тебе не выставить назойливого гостя? Он явно приехал не вовремя.

Тесс коротко взглянула на меня, и я не успела понять, разделяет она мое мнение или возмущена предложением.

— О, Рита, это было бы невежливо, — вздохнула она.

— Если ему негде жить, он может перебраться к нам с Рики. Ты же знаешь, у нас полно места, а наша семья обожает толпу. Девочки будут рады, станут хвалиться Фредериком перед подружками.

— Ты такая отзывчивая! Может, вскоре я действительно воспользуюсь твоим предложением, когда немного приду в себя и буду способна выставить гостя за дверь. Когда буду знать… — Она не договорила, напряглась всем телом, прислушиваясь и глядя на дверь. — Боже, Рита, это он!

— Фредерик?

— Какой Фредерик? Откуда ему взять ключ?

Лично я не слышала никаких посторонних звуков, кроме мерного гудения телевизора где-то в глубине дома, однако Тесс оказалась права. Дверь кухни распахнулась, и появился Джерри.

— Что происходит? О, Рита, здравствуй. — Он повернулся к жене. — Тесс?

Человеческий мозг причудливо устроен, вы не замечали? Вместо того чтобы проникнуться ситуацией, внутренне сжаться, соболезнуя Тесс, я неожиданно заметила (впервые за столько лет!), как привлекателен Джерри Бреннан. Он выглядел как звезда на страницах таблоида, неожиданно пойманная папарацци. На нем был тренчкот — из-за дождя, начавшегося с самого утра. Влажные волосы казались чуть спутанными. Лицо напряженное, брови сошлись на переносице. В целом муж Тесс напоминал супергероя, который весь день спасал мир от неведомой опасности.

— Я оставлю вас наедине, — шепнула я, сползая со стула.

— Нет, Рита, прошу, не уходи! — Зрачки Тесс были расширены от волнения и страха, словно она боялась остаться с мужем наедине.

Разумеется, она опасалась вовсе не Джерри. Она страшилась неведомого будущего, которое нависло над ней как дамоклов меч.

— Хорошо. — Я послушно села. Оставалось молиться об одном: чтобы Тесс не заговорила в первую очередь о послании Сьюзен, а начала с болезни отца. Я бы не вынесла семейной разборки, да и мужчины не любят, если у их позора есть свидетели.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Я уехал, не доведя до конца ответственное совещание с партнерами. — Было видно, что Джерри зол.

— Мой отец умирает. У него рак в последней стадии, — тихо сказала Тесс.

— О… о Боже! — К чести Джерри будет сказано, он тотчас растерял всю злость и был искренне расстроен. — Но как давно он узнал? И когда тебе стало об этом известно?

— Он рассказал мне во время прогулки. Врач из Баллины все подтвердил.

— Ужасно… Но почему ты не сказала по телефону? Я ведь звонил несколько раз. Почему ты не брала трубку? — сыпал Джерри вопросами.

— Я не слышала звонка, потому что вчера была у Мэдди. Она просила приехать. Ты же знаешь, у нее беда. — Тесс с мольбой посмотрела на меня, словно прося помощи.

— Отцу Тесс осталось недолго, Джерри, — вздохнула я. — Тесс и сама точно не знает, сколько он протянет. Зависит от силы воли и сопротивляемости организма. Тесс сама не своя.

— Кошмар! — Джерри подошел к кухонному шкафу. — Чайник не остыл? — Он сорвал тренчкот и бросил его на кушетку в углу. Мы наблюдали, как он накладывает в чашку растворимый кофе. — Черт, а это еще что? — Он шарахнулся в сторону, когда к ногам выкатился пушистый клубок. Щенок шмякнулся на попу, тихо пискнул и куснул ботинок Джерри.

После короткого объяснения Тесс Джерри уложил Норму обратно в корзину и повернулся к нам с чашкой в руке.

— Где твой папа сейчас?

Я видела, как напряжено тело Тесс. Она сидела, с усилием расправив плечи. Было видно, что она обдумывает, с каких слов начать разговор о неверности мужа.

«Прошу тебя, святой Лоренс, избавь меня от семейной сцены, — молилась я. — Только не сейчас! Пусть Тесс подождет, пока я уйду».

Моя молитва была услышана.

— Он… он смотрит телевизор… — Голос Тесс поднялся почти до визга и оборвался. — Только ничего ему не говори. Ты же знаешь отца: он ненавидит, когда вокруг него суетятся.

— Но ведь рак совсем не ерунда. Это очень серьезно, а в данном случае непоправимо, — возмутился Джерри. — Он вдруг быстро прошагал к Тесс и ласково погладил ее по щеке. Так нежно, что на мгновение мне показалось, будто вся история с его изменой нам попросту приснилась. Однако по тому, как вздрогнула Тесс, как попыталась не отшатнуться, было ясно, что это не сон.

Как мне хотелось тогда оказаться в «Сан-Лоренцо», рядом с Рики и дочерьми! Я умею утешать и выслушивать жалобы, охотно подставляю жилетку и вытираю чужие слезы, но быть свидетелем предстоящей разборки мне адски не хотелось.

— Думаю, твой отец знает, что я приехал. Мы сидим здесь как трое заговорщиков, наверняка он понял, что мы обсуждаем его проблему. Давайте лучше войдем в гостиную и поздороваемся, — сказал Джерри.

— Мне точно остаться? — спросила я у Тесс, надеясь на отрицательный ответ. — Давай я просто поздороваюсь с твоим отцом и поеду?

— Прошу, Рита… — Тесс жалобно смотрела на меня.

Одного взгляда на мистера Кейхилла хватило, чтобы заметить произошедшие с ним изменения. Он сильно осунулся и похудел, с тех пор как я видела его в последний раз. И все же он довольно легко вскочил с дивана, чтобы нас поприветствовать, — хороший знак. Отец Тесс не выразил удивления при виде Джерри, а ко мне поспешил, чтобы пожать обе ладони.

— Рита, рад тебя видеть! Как твои дела? Как семья?

— Все отлично, мистер Кейхилл. Дочери растут не по дням, а по часам.

— А как поживает твой муж?

— Тоже неплохо.

— А бизнес?

— Приносит доход, слава Богу.

— Вот и хорошо. Не нужно верить тем, кто говорит, что на внутреннем рынке творится безобразие, а фирмы разоряются. У Ирландии полно денег, просто правительство не все о них знает.

— Я пойду, мама. — Джек встал с дивана и направился к двери. Джерри он словно и не заметил.

— Ты куда? — Тесс по-прежнему стояла в дверях.

— В город, мама. Не начинай сначала. — Джек закатил глаза.

— Постарайся вернуться пораньше. — Тесс коротко указала глазами на мужа.

— Ладно. — Джек проскользнул мимо нее и испарился.

Мистер Кейхилл все еще смотрел на нас, оглядывал каждого изучающе, что-то прикидывал. Я улыбнулась ему, когда его глаза остановились на мне, но ответной улыбки не получила.

— Как я вижу, — сказал старик недовольно, — ты все всем рассказала.

— Только Рите и Джерри, папа. Честное слово, больше ни одной живой душе!

— Что ж, значит, все обо всем знают, обсуждать нечего. — Мистер Кейхилл сел.

— Пэдди… — Джерри присел в кресло сбоку дивана и чуть наклонился к тестю.

— Не сейчас, Джерри. — Старик раздраженно махнул на него рукой. — Я поставил на эту лошадь. Мне ее очень советовали знающие люди.

Джерри даже не поморщился, хотя ему наверняка было неприятно подобное пренебрежение. Он просто выпрямился в кресле и деловито посмотрел на часы.

— Вы сделали ставку? — спросил он.

— Небольшую. — Мистер Кейхилл прибавил громкость. — Тесс, да сядь ты. Не маячь в дверях, словно прислуга. Или войди, или выйди. Одно из двух.

Мы с Тесс послушно присели на второй диван. Гостиная была декорирована в белых и желтоватых тонах, и обычно здесь было очень светло. Сегодня же комната казалась мрачной, потому что шторы были задернуты, дабы не отсвечивал экран. Да еще эти тоскливые мысли, которые заполняли гостиную, не делали атмосферу дружелюбнее.

Лично я ни слова не слышала из того, что говорил комментатор скачек. Краешком глаза я рассматривала этого обреченного человека. Мне было немного неловко от собственного цинизма — ведь я вглядывалась в него с любопытством, словно ждала, что мистер Кейхилл умрет у меня на глазах. Мои родители спокойно отошли в мир иной во сне, от сердечного приступа, так что мне не пришлось присутствовать при их медленном угасании. Ужасно, должно быть, знать, что близкий человек вынужден принимать препараты с кучей побочных эффектов, чтобы хоть немного продлить жизнь. Каково будет этому человеку в течение ближайших месяцев? И как переживет все это Тесс?

Мистер Кейхилл напряженно следил за скачками, ерзая на месте от возбуждения, словно ребенок. Когда лошадь, на которую он ставил, пришла к финишу первой, он не завопил от радости, как делал, например, Рики, а лишь издал вздох глубокого удовлетворения.

— Поздравляю, отличный был забег. Каковы ставки? — Джерри наклонился вперед и чуть сжал руку тестя.

Признаться, проявлений этой стороны его характера я не видела уже много лет, если вообще когда-нибудь она была заметна. Конечно, он бережно обращался с женой, а в первые годы был само внимание и предупредительность, но никогда не выказывал особого интереса к членам нашей компании или к ее родственникам.

— Ставки один к четырнадцати! — Мистер Кейхилл был так горд, будто сам лично тренировал лошадь. — Что скажете?

— Должно быть, вы сорвали приличный куш. — Джерри встал. — Предлагаю вечером сходить в бар, выпить по пинте пива. Только вы и я, согласны? Раз вы выиграли, то угощаете.

— Согласен. Жду с нетерпением. — Отец Тесс подмигнул зятю.

Джерри кивнул и направился к двери.

— Куда ты? — спросила Тесс, вставая.

— Я на минутку. — Джерри остановился у выхода в холл. — Только проверю почту и позвоню Джереми в шведский офис. Я должен был делать на совещании доклад, но в связи с отъездом переложил эту обязанность на его плечи. — Он улыбнулся мистеру Кейхиллу. — Увидимся вечером, Пэдди. Готовьте бумажник.

Мы с Тесс переглянулись, стоило ему выйти из гостиной. Ее лицо из испуганного стало решительным, словно рядом со мной сидела совсем другая женщина.

— Я пойду за ним, — тихо сказала она. — Он не должен удалить сообщение раньше, чем мы поговорим. Пожелай мне удачи.

Взглянув на старика, я поняла, что он нас не слушает. Он был поглощен спортивными новостями.

— Да, иди, — шепнула я. — Удачи. Если понадоблюсь, звони. — Тесс тихо выскользнула из гостиной вслед за мужем, а я осторожно коснулась плеча ее отца. — Мне пора, мистер Кейхилл. Надеюсь вскоре еще раз повидать вас.

— Это уж как судьба решит, — сухо сказал он и огляделся. — Ого, все разбежались! — Повозившись на месте, отец Тесс принял удобную позу и уставился на экран, где показывали очередной забег. — Ты присматривай за моей дочерью. Ей понадобится поддержка.

— Обязательно. Не беспокойтесь. — Мне вдруг ужасно захотелось обнять этого скупого на эмоции, но все же очень заботливого человека, однако я, разумеется, сдержалась.

Выйдя из дома, я несколько минут глубоко дышала влажным воздухом, стоя под козырьком. Затем села в машину и окинула взглядом серый фасад «Аркадии». Что творилось в этот момент на втором этаже, в кабинете Джерри? Какая драма разыгрывалась?

Я завела мотор и рванула прочь так стремительно, словно была гонщиком Эдди Ирвайном. Я была уверена лишь в одном: Тесс должна избавиться от Фредерика Ярсо любым способом. Незваный гость — дурной подарок хозяйке, а уж настолько толстокожий тем более.

Мое предложение приютить янки под своей крышей было, конечно, чрезмерно щедрым даже по моим понятиям. Я почувствовала облегчение, когда Тесс ответила отказом. Как лучшая подруга я могла приютить ее гостя, но уж точно ненадолго. Мне плевать, умеет ли Ярсо готовить блинчики, возиться с детьми и стричь газоны. Его помощь и постоянное присутствие мне без надобности. Быть может, моя к нему холодность объяснялась неприязнью ко всем нахлебникам? Там, где я росла, иждивенцев и халявщиков не терпели. Им никто не помогал, и если они продолжали бездельничать, то просто умирали с голоду.

Я решила заехать проведать Мэдди. Пользоваться мобильным в машине мне кажется слишком опасным, даже если есть наушник. В общем, я без предупреждения поехала в клинику.

— Кем вы ей приходитесь? Родственница? — строго спросила сестра-хозяйка.

— Да, я ее сестра, — соврала я.

Она проводила меня к еще одной медсестре, которая тоже не слишком жаждала делиться со мной информацией. Мне сообщили лишь, что Мэдди проспит, судя по всему, до самого утра.

— А могу я приехать ее навестить? Утром, например?

— На вашем месте я бы несколько дней ее не беспокоила. Она должна освоиться в клинике, чтобы перестать воспринимать себя пленницей, а вас — свободным человеком. Как насчет среды? Позвоните в среду утром.

— Спасибо. — Втайне я была рада передышке в несколько дней.

На мне еще висел звонок Фергусу, но я никак не могла преодолеть неприязнь к мужу Мэд, бросившему бедняжку. Искать его номер, а затем говорить с ним лично было противно.

Позвоню утром, пообещала я себе. Денек и без того выдался напряженным.

Тем же вечером мы с мужем сидели у телевизора, тесно обнявшись. Мне казалось, что под моим задом шипят раскаленные угли. Я ожидала, что в любой момент грянет звонок из «Аркадии». К счастью, этого не случилось.

Когда мы легли спать, я так плотно прижалась к Рики, желая в его объятиях обрести покой, что он возмутился:

— Ты меня раздавить, что ли, хочешь? Я могу задохнуться.

— Задыхайся, — засмеялась я. — Рики, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю. Просто до умопомрачения, понимаешь? Обожаю.




Глава 32


Поднимаясь по ступеням на второй этаж и двигаясь по коридору к кабинету Джерри, я пыталась разобраться в своих чувствах. Рада я или нет тому, что в «Аркадии» именно в этот момент гости? Ведь скрыть от них семейный катаклизм будет невозможно. Даже если не думать о присутствии в доме Фредерика, в гостиной сидит мой отец, расстраивать которого я не желала. Да и Джерри, каковы бы ни были обстоятельства, постарался бы натянуть маску дружелюбия в присутствии умирающего от рака человека. К тому же тесть всегда внушал ему уважение.

Я была вынуждена решить проблему цивилизованным путем, но в голове царила сумятица.

Наверное, вы решили, что я была лишь несколько взволнована. На самом деле у меня так щемило сердце, что подташнивало. Я балансировала на грани между гневом и страхом.

Дверь кабинета была распахнута. Я слышала, как Джерри открывает ящики стола. Компьютер мерно гудел.

— Привет. — Я появилась в дверном проеме.

— О, Тесс! — Муж повернулся, удивленный. — Я и не слышал твоих шагов.

Я смотрела на него в упор.

— Ты чего-то хочешь? — Джерри положил на стол увесистую папку с бумагами и направился ко мне. — О, какой глупый вопрос! Тебе нужна поддержка, я понимаю. Наверное, тебе очень плохо. Я проверю почту и спущусь к тебе; сможем поговорить без свидетелей. Сколько у твоего отца в запасе времени?

Я смотрела поверх его плеча на монитор компьютера. Секундой раньше там вспыхнула заставка приветствия. Джерри обернулся, проследив за моим взглядом.

— Что такое?

Я подождала, когда он снова посмотрит на меня.

— Джерри, у тебя роман?

— Что?

— Ты слышал.

Он нахмурился так, словно я сказала нечто нелепое.

— Разумеется, нет. Что на тебя нашло, Тесс? К чему ты ведешь? — Джерри сделал шаг ко мне и попытался взять за руку, но я отпрянула назад. — Как тебе в голову пришел этот странный вопрос? Нет у меня никакого романа.

— Неужели? — Мое тело, даже не дожидаясь приказа мозга, рванулось к компьютеру, рука схватила мышку, навела на иконку почтовой программы.

Джерри подскочил сзади, потащил меня к себе.

— Что ты делаешь? Ты же не умеешь пользоваться компьютером. Хочешь что-нибудь нарушить? Тесс…

— Если у тебя нет романа, как ты объяснишь это?! — Я отпихнула его плечом, довольно сильно. Рука дрогнула, мышка щелкнула не там, где надо. Открылось какое-то приложение, затем другое.

Я в отчаянии елозила мышью по окошкам, пытаясь от них избавиться.

— Проклятие, где же оно? Где?

— Да прекрати ты! — Он схватил меня за руку, но я вырвалась. На экране открывались все новые окна; одно предлагало удалить документ. — Да что ты творишь! Немедленно прекрати!

Джерри с силой оттащил меня от компьютера.

— Прекрасно понимаю, почему ты нервничаешь! Ты будешь счастлив, если я сейчас извинюсь и послушно исчезну в спальне. Если уйду с дороги и позволю тебе и ей наслаждаться друг другом, притворюсь, что ничего не видела!

— Да о чем ты толкуешь? Что ты пыталась найти в моем компьютере? Я ничего не понимаю.

— Я хотела найти это дерьмовое письмо от Сьюзен!

На мгновение Джерри умолк, изумленно глядя на меня. Впервые за много лет брака я выразилась вслух так грубо — доселе бранные слова никогда не слетали с моих губ.

Очнувшись от шока, муж торопливо прикрыл дверь.

— Успокойся, Тесс. Подумай об отце! Ты так раскричалась, что он может услышать. — Он попытался меня обнять, но я снова вывернулась.

— Какой удобный предлог для смены темы! — ядовито прошипела я. Однако даже упоминания об отце хватило, чтобы ярость слегка утихла.

Ловкий манипулятор! Он всегда знал, как расставить приоритеты! Проклятый Джерри! Чертова Сьюзен!

— Так что ты говорила о письме?

— Я его просмотрела. Оно от твоей помощницы.

— От Сьюзен?

— Да, от Сьюзен! — Я со смесью любопытства и вызова смотрела на Джерри.

— Думаю, тебе лучше умыться холодной водой, чтобы прийти в себя, — посоветовал муж, и глазом не моргнув. У него всегда была хорошая реакция, а мир бизнеса научил скрытности. — С тобой творится что-то странное. Мне, конечно, очень жаль твоего отца, и я понимаю твои чувства, но столь сильный всплеск эмоций тебе не свойствен. Вместо того чтобы уделить время отцу, ты почему-то набросилась на меня, словно я виноват во всех бедах.

— Речь не о моем отце. — Нельзя было сказать, что я взяла себя в руки, но по крайней мере уже могла мыслить более-менее трезво. — Открой ее письмо.

Джерри глянул на монитор, наклонился, щелкнул мышкой.

— Не знаю, о каком письме речь. В ящике нет новых сообщений. И зачем Сьюзен вообще стала бы мне писать, если можно позвонить? Кстати, я говорил с ней чуть больше часа назад, когда был в аэропорту Дублина. Она уже сообщила мне последние новости из офиса.

Да уж, подумала я с горечью, словно ни о чем другом вы говорить не могли!

Чуть больше часа назад? Значит, Джерри позвонил Сьюзен даже раньше, чем мне.

Я напрягла память, пытаясь сообразить, как устроена почтовая программа.

— Ты ищешь в новых посланиях, а надо смотреть в прочитанных. Открывай, — велела я ледяным тоном.

— Нет. — Впервые его зрачки дернулись, в них отразилось что-то… Сомнение? Страх? — Я не собираюсь становиться жертвой твоего психоза. Я не буду…

— Открывай, Джерри! Если этого не сделаешь ты, сделаю я! Я простою на пороге кабинета весь день, чтобы ты ничего не удалил из ящика в мое отсутствие. Так что даже не пытайся, мой тебе совет.

— Тесс, ты ведешь себя очень странно. Может, ты на успокоительных? Я понимаю, что в подобных обстоятельствах допустимо превысить норму…

— Ты откроешь письмо или нет?

— Нет.

— Что ж, придется позвать моего свидетеля, Фредерика. Он тоже видел письмо. — Я взялась за ручку двери, собираясь выйти, но Джерри подскочил ко мне.

— Ярсо? Ты говоришь о нем? Он здесь? Он что, шарил в моем компьютере?

— В нашем компьютере, Джерри, в нашем доме. Мы ведь муж и жена, забыл? Что мое — твое, и наоборот. И никто не копался в нашем компьютере. Фредерик хотел проверить свою почту, и я привела его сюда. И что бы ты сейчас ни лепетал, письмо было, и я его видела. Ты спросишь: какого черта я его открыла? Ах, какая я глупая и невоспитанная, прости! Подумала, что Сьюзен прислала важное сообщение, о котором следует незамедлительно сообщить тебе. Опасная наивность, не так ли?

Джерри стоял неподвижно, словно статуя.

— Ладно, — произнес он очень медленно. — Ты видела письмо, и что в нем оказалось криминального?

— А ты открой. Сам посмотри.

— Я уже сказал, что не стану этого делать. Мне не нравится, когда меня принуждают совершать нелепости. Ты у нас, как выясняется, опытный пользователь; вот и расскажи, что было в письме.

Мне снова стало дурно, когда перед глазами возникло изображение двух полных красивых грудей. Отвечая мужу, я подбирала слова с особой тщательностью, словно они были острыми и могли меня поранить.

— Фото женской груди. Груди Сьюзен Вителли Мур. Судя по всему, эта грудь по тебе скучает.

— Прошу прощения? — Удивительно, но на мгновение я почти поверила тому, что его шок искренен.

Джерри запустил руки в волосы, потеребил их, затем руки упали вдоль тела.

— Но это смешно, Тесс! Чего ты напридумывала? Наверное, это пошутил кто-то из сотрудников, скачал с сайта эротическое фото и…

— На шее висело украшение, которое ты подарил ей на Рождество. Нет, которое я подарила!

Джерри рухнул — иного слова не найти — в кресло и схватился за голову. Это было лучшим подтверждением моей правоты.

— Какой красивый жест, — процедила я сквозь зубы, резко развернулась и вышла из кабинета.

Какая горькая победа!

Я села за туалетный стол и устало взглянула на свое отражение в зеркале. На меня смотрела всклокоченная, взбешенная горгона.

Я не знала, что делать дальше. Взяла из открытой шкатулки кулон со стразами Сваровски в виде бабочки, давний подарок Джерри.

Мы гуляли по старинному кладбищу на острове Сан-Микеле в Венеции. Имея в запасе всего лишь уик-энд (все, что мог позволить себе муж), мы успели поссориться. Шел 1993 год. Дети были еще маленькими, поэтому пришлось оставить их с Ритой.

Кладбище Сан-Микеле — одно из любимых туристами мест, его рекомендует каждый гид. Погода была осенней, серой, туманной, но теплой и прекрасно подходила для прогулки. Мы с Джерри блуждали среди старинных надгробий, наслаждаясь покоем. Мы разглядывали выцветшие фотографии, похожие на рукописные портреты. Некоторые надгробья относились к девятнадцатому веку, когда искусство фотографии только зарождалось. Позы людей, изображенных на потускневших овальных портретах, выглядели наигранными, театральными и оттого навевали грусть. Мне казалось печальным, что на эти могилы приезжают не близкие родственники (которых давно нет в живых), а любопытные туристы.

— Ты ведь не забудешь меня, когда я умру? — спросила я под влиянием момента и поцеловала Джерри в губы. Мое откровенное поведение заслужило осуждающий взгляд пожилой дамы, одетой в черное и увешанной пластиковыми баночками с саженцами. Очевидно, она пришла на могилу кого-то из родных, сажала растения. — Ты поместишь фотографию на мою могилу?

— Это зависит от того, как ты будешь вести себя при жизни, — отшутился Джерри.

Мы пошли дальше, миновали мужчину, сидящего на скамье возле небольшого надгробия с истершейся фотографией.

— Тесс, надеюсь, ты не собираешься вот так сидеть и над моей могилой? — спросил Джерри. — Я не выношу всей этой канители с похоронами, изгородью и цветочками вокруг плиты. Я хочу, чтобы меня кремировали.

— О, Джерри, это так эгоистично! Похороны устраивают не для умерших, они для живых. — Я остановилась. — Если ты умрешь раньше меня — а мне бы этого не хотелось, — понадобится место, в котором можно с тобой общаться и ностальгировать.

— Ты не будешь ходить ко мне на могилу, потому что меня кремируют, — упрямо повторил муж. — Мой прах развеют над морем. Раньше я не задумывался над этим, но теперь принял решение.

— Джерри!

Мы несколько часов спорили на эту тему, пока не добрались до отеля и не упали на широкую постель, где занялись любовью, забыв обо всем. Пока я спала, Джерри, очевидно, выходил, потому что, когда я открыла глаза, он протянул мне бабочку из кристаллов.

— Я подумал, что тебе понравится эта безделушка. И кстати, я передумал. Пусть меня заморозят в криогенной камере с последующим возможным воскрешением, когда наука найдет лекарство от смерти. И ты сможешь приходить к моей капсуле, чтобы ностальгировать.

Наверное, только любящие люди способны спорить на такие нелепые темы на полном серьезе. С тех пор многое изменилось. В далеком 1993 году мое мнение о работе Джерри еще имело для него значение, он старался возвращаться домой на ужин и проводил со мной и детьми вечера. Он даже иногда покупал Джеку и Тому подарки.

А ведь тогда у нас было совсем не много денег и работа означала не только престиж, но и способ прокормиться. Конечно, в глубине души мы с Джерри остались прежними, изменилось лишь наше поведение. Мы стали менее внимательными друг к другу…

Должна ли я бороться за него?

Я вернула бабочку на место и закрыла шкатулку.

Смогу ли выиграть схватку со Сьюзен? И что станет со мной и детьми, если я откажусь от борьбы? Как насчет «Аркадии»? Способна ли я пожертвовать комфортной жизнью в стенах любимого дома ради того, чтобы потешить свою гордость? Прошли годы, когда я была способна выпестовать семью с нуля, поддерживать любимого мужчину и помогать ему двигаться вперед.

Стоит ли измена мужа разрушенной семьи?

Если, конечно, речь идет о разовой измене. А вдруг у него несколько любовниц? Или он влюблен в Сьюзен?

Боже, да о чем я только думаю, оборвала я себя. Разумеется, Джерри должен уйти. Я не смогу доверять ему, если он останется. Ведь он так искусно лгал в кабинете, что я едва не попалась на удочку. А ведь на руках у меня были все карты!

Словно почувствовав присутствие Джерри, я подняла глаза и увидела в зеркале его отражение. Он стоял в дверях.

— Я видел письмо. Мы можем поговорить?

— А нам есть о чем говорить?

— Полагаю, да. — Джерри поколебался. — Не возражаешь, если я войду?

— Это и твоя спальня тоже. Как я могу тебе запретить?

— Что мое — твое, да?

Я не улыбнулась, мне было не до шуток. Взяв со столика щетку, я принялась расчесывать волосы.

— Я могу рассказать тебе, что именно между нами было? — Джерри присел на кровать.

— Если это необходимо. — Я яростно продиралась щеткой сквозь волосы. — Но, прошу, избавь от пошлых деталей. — Отражение Джерри в зеркале покрылось румянцем.

— Между мной и Сьюзен не было ничего пошлого. Что бы ты ни думала на этот счет…

— Конечно. Измена никогда не бывает бесстыдной. — Я чувствовала, как выдираются волосы из луковиц, но продолжала их драть. — В этом романтика эпохи.

Джерри мрачно смотрел в пол.

— Мы поговорим, — спросил он низким голосом, — или ты будешь продолжать вести себя словно героиня дешевого романа?

Я отложила щетку. Терпение никогда не было сильной чертой Джерри, и я понимала, что он вот-вот уйдет. Я должна дать ему шанс покаяться и все объяснить. Решение было принято: я не готова одним взмахом руки разрушить все то, что строила столько лет. Оставалось надеяться, что Джерри зашел не слишком далеко. Однако и прятать свои эмоции я не собиралась.

— Что ж, рассказывай. — Я повернулась к нему лицом. — Я вся внимание.

— Это случилось в Париже, куда я ездил на конференцию.

— Два месяца назад или в прошлом году?

— Я думал, детали тебе не нужны.

— Это не просто деталь. Это важный факт.

— Как скажешь. Два месяца назад.

— Значит, незадолго до нашего отъезда в Коллиур? Что ж, это объясняет твою задержку в офисе и неотложную работу, а также пропущенный рейс. Ты остался в Хитроу, она поехала с тобой в Лондон на одну ночь, так?

Джерри отреагировал на мой ледяной тон тем, что опустил глаза. Ему было непросто примерить роль подчиненного в столь щекотливой ситуации. Мне тоже стало не по себе от роли палача, но я ничего не могла с собой поделать. Впрочем, в признании Джерри я почерпнула кое-какую надежду: его роман длился совсем недолго. Все познается в сравнении, правда?

— Это не разговор, это допрос. — Муж поднял голову, глаза были прищурены. Он был готов уйти.

— А чего ты ждал?

Вместо ответа он прошел к окну и стал смотреть на серую полоску моря и капли, стекающие по стеклу.

— Надеюсь, ты отдавала себе отчет в том, что куда больше интересовалась посторонними мужчинами, нежели собственным мужем?

— О, ты перескочил на Фредерика? — Я инстинктивно приняла оборонительную позицию. — Так, значит, причина твоей интрижки в том, что жена не уделяет тебе внимания? Так может, если бы ты чаще бывал дома…

Слова застряли у меня в горле, потому что Джерри повернулся ко мне с такими тоскливыми глазами, словно его мучила нестерпимая боль.

— Я и не жду от тебя понимания. Думаю, тебе сложно представить, каково быть мужчиной, прожившим половину жизни и обнаружившим однажды, что его брак исчерпал себя. — Он говорил мягко, и у меня защемило сердце. — Сначала один брак, а затем второй. Каково это: понять, что обе твои жены видят в тебе лишь машину по добыванию денег и убеждены, будто их не ценят. Каково знать, что твоим родным детям на тебя плевать, а приемные считают посторонним человеком? Однажды такой мужчина бросает взгляд на свое отражение в зеркале и понимает, что ему больше некуда стремиться. Что жизнь, лежащая впереди, и не жизнь вовсе.

— Я никогда не считала тебя машиной по добыванию денег! — Эти слова задели меня за живое, потому что, видит Бог, были отчасти правдой.

Джерри вновь отвернулся к окну.

— Так ли? Ты в этом уверена, Тесс? Я содержу двух жен и кучу детей, два огромных дома, прислугу — у меня просто нет выбора. Думаешь, я езжу на конференции потому, что они кажутся мне увлекательными? Да я не выношу их, но вынужден бывать там, потому что только моя работа позволяет мне вас содержать. Ты полагаешь, мне нравятся комнаты отелей, в которых нет ни капли уюта? Что я обожаю проводить время в самолетах по нескольку раз в месяц? Люблю ходить в бары с партнерами и вести многочасовые переговоры, которые можно было бы уложить в полчаса? Ты хотя бы представляешь, насколько мне одиноко?

Я была в замешательстве. Разговор принимал неожиданный оборот.

— Мы говорили о тебе и Сьюзен, — напомнила я.

— Да. Но если бы ты хотя бы на секунду сняла с себя ангельские крылья, которые так привыкла носить, и спустилась поближе ко мне, ты бы поняла, почему меня потянуло к другой женщине. Я прекрасно знаю, что ты оскорблена и потрясена моей изменой. Но случившегося не изменишь. Сьюзен хотела закрутить со мной роман, она откровенно меня добивалась, но я не перекладываю ответственность на ее плечи. Ведь я сопротивлялся только поначалу, а потом сам сделал шаг навстречу. И предупреждая твой вопрос, уточню: мы спали дважды. Я не стану вдаваться с подробности. Но это был случайный секс, а не роман, Тесс.

Случайный секс! Чем отличается случайный секс от неслучайного, хотела бы я знать? Разумеется, я мысленно делала подсчеты. Итак, первый раз это произошло в Париже, еще до Коллиура, а потом Джерри присоединился к компании. Когда же был второй раз?

— Почему ты ничего мне не говорил? — спросила я устало. — Не о Сьюзен. О том, что тебе одиноко и плохо?

— Я отказался от этой мысли уже годы назад. — Джерри потер глаза. — И я не привык просить помощи и жаловаться на жизнь. Я взрослый человек и вполне сознаю, что совершил ошибку. Ты не обязана входить в мое положение. Только я несу ответственность за свой поступок. Мне искренне жаль, что ты узнала правду таким… неприятным образом, да еще в тот момент, когда отец признался тебе, что умирает.

Я молчала.

— Я хочу, чтобы ты поняла: мне противна та жизнь, которую я веду. Сьюзен стала для меня чем-то вроде разрядки, подтверждением того, что мои усилия хоть кому-то интересны, хоть кто-то их ценит и восхищается ими. Она очень милая и умная женщина. Она слушала мои бородатые анекдоты и смеялась, а не обрывала меня фразой, что их все знают. Конечно, ты думаешь: Сьюзен не слышала эти анекдоты по сотне раз, как ты. Возможно, ты права, но тогда ее откровенное внимание и интерес ко мне имели значение. Очень большое. — Джерри вздохнул. — Сьюзен относится ко мне с уважением, Тесс, внимательна, восхищена всем, что я делаю. Она говорила мне, что я — удивительный человек, и на какое-то время смогла и меня в этом убедить. Это было вроде… очищения. Думаю, ты уже много лет не считаешь меня незаурядным, правда? Конечно, на подобную приманку попался бы любой мужчина, особенно недалекий, но мне было приятно думать, что слова Сьюзен искренни. А ты узнала о нашей связи как раз в тот момент, когда я пытался с ней покончить. Когда мы были в Коллиуре, я много думал на эту тему. По возвращении я сказал Сьюзен, что у наших отношений нет будущего, хотя она, конечно, считает иначе. Наверное, именно поэтому она прислала такое письмо — надеется, что я одумаюсь.

— Когда ты сказал ей, что все кончено? — Я снова ударилась в арифметику.

— Тесс, не надо выпытывать. Зачем тебе это?

— Так когда?

Он вздохнул.

— Через два дня после приезда из Франции.

— То есть пока я еще была в Коллиуре?

— Да.

— Ясно. — Что ж, хоть что-то успокаивает. Я посмотрела на затылок Джерри и поняла, что дождь за окном прекратился. — Ты любишь ее?

Он поколебался.

— Да, наверное. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Я полюбил то, что она для меня означала. Надежду, Тесс. — Джерри быстро подошел ко мне, и на секунду я решила, что он вот-вот возьмет меня за руку, но он просто встал напротив. — Я не горжусь тем, что натворил, Тесс. Да и она поступила некрасиво по отношению к тебе, потому что вы не чужие люди. Но Сьюзен молода, а в молодости кажется, что изменить мир легко. Юности свойственны максимализм и ощущение собственного всемогущества. И боюсь, она влюблена в меня.

— Так ты пытаешься ее оправдать?

— Нет. — Голос Джерри снова заледенел, тело напряглось.

— И ты собираешься продолжать с ней работать?

— Да, придется. Она прекрасный помощник, другого такого не найти. Представляю, как тебе нелегко смириться с этой мыслью.

— Нет, не представляешь!

— Нравится тебе это или нет, но Сьюзен останется в офисе. Роман окончен, — сказал Джерри почти деловым тоном. — Не знаю только, выживет ли наш брак. Он может рухнуть не из-за моей измены, Тесс, а потому, что мы больше друг друга не понимаем. И это мучает меня, веришь ты или нет. Надеюсь, ты разделяешь мою мысль, что лучше разрыв, чем спать в разных спальнях.

— Да. Да, разделяю.

Я не хотела, чтобы Джерри спал в другой спальне. Я предпочла бы, чтобы он остался и мы попытались просто забыть о Сьюзен, стереть из памяти все, что с ней связано. Я надеялась, что это возможно, но уверенности, увы, не было. У меня попросту не осталось сил. Я была готова обнять Джерри, если бы он потянулся ко мне, но он вдруг стремительно вышел из комнаты, прямой, как натянутая струна.

Я чуть было не бросилась звонить Рите и просить совета, но удержалась. Это было бы нечестно. Только я должна была принять решение. Сама, без чьих-либо подсказок.

Догонять Джерри я тоже не стала. У меня действительно не было сил, в теле ощущалась безмерная слабость. Сердце почему-то сжималось от жалости, а не от боли и обиды. Мне было жаль себя, Джерри, наш брак и даже, как ни странно, Сьюзен. Если Джерри сказал, что она влюблена в него, значит, так оно и было. Муж обещал разорвать отношения с ней (а у меня не было причин не верить его словам), и в будущем Сьюзен могла настрадаться.

Я знала, что их роман окончен. Джерри может быть скрытным, если ему это нужно, но никогда не врет.

Не то что я. Разве я призналась, что в душе изменила ему с Фредериком? А ведь я согласна с Мэдди: мысленная неверность почти равна реальной. Но покаяться в этом Джерри? Никогда! Я бы промолчала, даже если бы он стал меня пытать.

Да и в чем мне исповедываться? Мое влечение к американцу не имело никаких перспектив. Господи, как же все запуталось! Н-да, как сказал бы Форрест Гамп, «жизнь — это вам не теннисный матч».

Я хотела быть сильной и без колебаний принять решение, но не могла. Для этого мне не хватало какого-то важного фактора — возможно, внешнего врага, против которого я могла бы бороться за свой брак. Увы, врага больше не было.

И все же я должна попытаться сохранить наши с Джерри отношения. Я не хотела спать в раздельных спальнях, но и покинуть «Аркадию» была не способна. Да, Джерри верно заметил: я меркантильна, деньги и комфортное существование имеют для меня большое значение.

Мне нужно так повести себя, чтобы остаться с детьми в «Аркадии», а наш брак перестал дышать на ладан.




Глава 33


Во сне, или кошмаре, что более похоже на правду, голова Фергуса была втрое больше, чем тело. А когда я проснулась и попыталась сесть в постели, мышцы не слушались.

Представьте: я была уверена, что сижу, но, взглянув на свои руки, обнаружила, что они по-прежнему лежат вдоль вытянувшегося под одеялом тела. Я не узнавала ничего вокруг, кровать тоже была незнакомой, равно как и одеяло. Стены, шкаф, дверь комнаты — все было чужим. На подоконнике стояла ваза с цветами, на тумбочке — коробка шоколадных конфет «Кэдбери». Предметы казались размытыми, словно я смотрела на них сквозь запотевшее стекло.

Не успела я как следует оглядеться, как в дверь постучали. Какая-то женщина вошла без приглашения и довольно дружелюбно произнесла:

— Здравствуйте. Как самочувствие? Лучше, чем до сна?

Я могла поклясться, что впервые ее вижу.

— Меня зовут Луиза, мы познакомились позавчера. То, что вы меня не узнаете, вполне естественно. Так как вы себя чувствуете? Я буду вашим личным помощником.

— Помощником? Как-ким еще… — Я сообразила, что язык едва ворочается во рту, мешает зубам, словно сильно распух. Я снова попыталась сесть, но тело не подчинилось.

— Скорее всего вам трудно двигаться, — с улыбкой сказала женщина. — Вы спали почти двое суток, так что это нормально. Не волнуйтесь. Две чашечки крепкого кофе, немного еды, и вы почувствуете себя в норме. Вот ваша программка. — Она положила на тумбочку какой-то лист и указала на звонок па стене.

И вот когда она произнесла слово «кофе», я все вспомнила.

Пациенты клиники пьют много кофе.

Дверь палаты открывалась и закрывалась бесчисленное множество раз, пока я то спала, то просто дремала, кто-то заходил (непременно в белом халате), мерил мне давление, пульс, брал кровь на анализ, Делал уколы, подавал таблетки и воду. Меня поместили в клинику с диагнозом «алкоголизм». Меня считали алкоголичкой, вот что.

На этот раз мне удалось сесть, хотя тело тотчас начало трястись в ознобе. Я сильно прикусила язык, чтобы наладить слюноотделение, и выдавила:

— Здесь… здесь какая-то ошибка.

— Давайте вы сначала приведете себя в порядок, а потом мы поговорим. — Женщина улыбалась все так же тепло, словно и не слышала ужаса в моем голосе. — Я буду в клинике до полудня. Общий зал — направо по коридору. Можете не торопиться, курс процедур начнется лишь завтра. — Она улыбнулась еще шире и вышла.

Я рухнула на подушку, пытаясь связать концы с концами. Мы с Тесс обнимаемся в прихожей и плачем, сумбурный вечер с совместным распитием; треск головы поутру. Картинки сменяли друг друга словно в калейдоскопе. А потом выплыл яркий, выпуклый образ: мы с Ритой стоим среди старых деревьев у подъезда клиники. Она возвышается надо мной словно башня, давит, недовольно щурит глаза, увещевает.

Это Рита запихнула меня в клинику для алкоголиков! Во всем виновата только она. Что ж, спасибо, подружка. И как мне теперь отсюда выбраться?

Я отшвырнула одеяло, но это отняло столько сил, что пришлось дожидаться, пока комната перестанет кружиться. Осторожно и очень медленно я села, а затем и встала с постели, взяла с изголовья ночную рубаху, похожую на гигантский цветастый мешок.

Я должна бежать из этого страшного места. Но кто мог со мной так поступить? И куда делась моя сумка?

Я огляделась. Сумки не было. Встав сначала на цыпочки, а потом на пятки, я выяснила, что могу держаться на ногах. Сумка обнаружилась в шкафу. Кто-то аккуратно пристроил ее в уголке. На плечиках висели мои вещи, в ящике лежали белье и туалетные принадлежности.

Я обшарила сумку. Бумажник, косметичка и документы были на месте, зато мобильник бесследно исчез. Я запаниковала. Телефон всегда таскаю с собой, с того самого дня, как купила себе первую модель. Его надо разыскать. Конечно, звонить Рите бессмысленно, зато мне могла помочь Тесс. Высыпав содержимое сумки на постель, я убедилась, что мобильного точно нет.

Голова трещала невероятно, поэтому я стала искать солпадеин. У меня всегда с собой куча медикаментов — так, на всякий случай. Но сейчас их почему-то не было. Пришлось заново перетрясти все вещи, залезть в бумажник, открыть паспорт. Обезболивающее и телефон пропали. Я не понимала, что творится. Неужели меня ограбили, пока я спала?

Итак, меня обокрали, сомневаться не приходится. Шарили по моим вещам, пользуясь тем, что я сладко сплю.

— Простите, что изъяли солпадеин. Мобильник мы вам, конечно, вернем, но только по окончании курса лечения.

Я обернулась. Эта Луиза снова улыбалась во весь рот. Думаю, она могла бы получить «золото» на олимпиаде самых лучезарных оскалов. Она вошла в комнату так тихо, что я ничего не слышала. Видимо, хотела убедиться, что я готова «поговорить», как она это назвала. Готова я не была. Сидела на постели и перебирала вещи.

— Только отсутствие связи с внешним миром позволит вам сосредоточиться на процессе лечения. Первые несколько дней посещения нежелательны.

Она продолжала что-то говорить, но я едва ее слышала, ослепленная злобой. Меня бесило то, что они заключили меня в свой проклятый концлагерь. Словно в ГУЛАГ бросили, честное слово! Наверняка там тоже обшаривали вещи, вытаскивали все, что казалось подозрительным. Вот и здесь меня оставили без мобильного, без таблеток, без бритвы… Наверняка считали, что вершат благо. Это подло, вот что я вам скажу!

— Думаю, стоит дать вам еще немного времени, — заметила Луиза. Я резко встала, но головокружение усадило меня обратно на постель. Она словно не заметила моей неудачной попытки принять вертикальное положение. Говорила со мной, словно я предмет обстановки: — Если вам понадобится срочно позвонить — всякое бывает, — то в регистратуре есть платный телефон.

Ага, чтобы они могли слышать все, что пациент будет говорить!

Теперь я не просто злилась. Я пришла в бешенство.

— Могу я получить обратно мобильник? И немедленно! Я уезжаю отсюда. Вы что-то напутали, я вовсе не нуждаюсь в лечении. Наверняка эта палата пригодится тому, кто действительно страдает от алкоголизма. А у меня с этим проблем нет. Я хочу позвонить подруге. Пусть приедет и заберет меня.

Она продолжала улыбаться как ни в чем не бывало. Словно Барби, честное слово! По правде сказать, она действительно чуточку смахивала на куклу, с этими длинными светлыми волосами, собранными в хвост, и с крохотной сережкой в виде морского конька, висевшей в левом ухе.

— Я хочу поговорить с начальством клиники. Кто у вас главный врач?

— В данный момент начальство представляю я, Мэдлин. Но если вы желаете пообщаться с лечащим врачом…

— Да, желаю. И побыстрее.

— Разумеется, Мэдлин. — Она сунула под мышку папку с историей болезни. На титульном листе мелькнула моя фамилия. Какого черта? — Я позову его. Сейчас доктор делает обход, но ждать придется недолго. Хотите пока чашечку кофе? Как насчет перекусить, Мэдлин? Могу принести печенье. Остальные пациенты из нашего крыла сейчас в общем зале, отдыхают и смотрят телевизор. Можете попить кофе с печеньем вместе с ними.

И вот когда она сказала «перекусить», я осознала, что дико голодна. Это было такое странное чувство, почти забытое. Думаю, по моему лицу эта Барби сразу поняла, что ее реплика попала в цель. Впрочем, у нее, наверное, большой опыт общения с пациентами.

Нет, сказала я себе. Я не пациент. И меня не взять голыми руками.

— Спасибо, но я не голодна, — процедила я сквозь зубы.

— Когда вы в последний раз ели, Мэдлин?

Меня раздражало, что она вставляет мое имя почти в каждую реплику, однако вопрос застал меня врасплох. Действительно, что и когда я ела в последний раз? Память подводила. Я помнила, что Рита пыталась запихнуть в меня завтрак, но как давно это было? Вчера? Позавчера? И что именно она хотела мне скормить? Тосты? Да, определенно это были тосты, мы еще поспорили. Но сама я ничего не готовила с того самого дня, как отправила Кольма в деревню.

Барби-Луиза следила за моим лицом. Похоже, она видела, что я отчаянно борюсь с собой.

— Вы пропустили сегодняшний завтрак. Я понимаю, что присоединяться к остальным пациентам в общем зале вам пока трудно. Для вас все ново и незнакомо. Хотите, я принесу чаю и бутербродов прямо в палату, пока вы будете ждать врача? Мне нетрудно, Мэдлин. Кстати, в сестринской есть домашнее варенье из клубники — правда, слишком сладкое, но нам нравится. Или вы предпочитаете мармелад? Может, малиновый джем из столовой?

Она предлагала только сладкое, словно чувствовала, что мне дьявольски хочется сахара. Откуда эта сука знала?

— Спасибо, — с достоинством ответила я, кивнув так, словно соглашалась на завтрак в номере дорогого отеля. Будто это я контролировала ситуацию, а не она. — Мне нравится клубничное варенье. Кстати, я бы хотела вымыться, а здесь вроде нет душа.

— Ванная комната дальше по коридору, через одну дверь. В это время там никого не бывает, так что пользуйтесь на здоровье. Полотенца найдете в подсобке рядом. Будем вам признательны, если мокрое полотенце вы развесите на радиаторе в этой палате. Кстати, Мэдлин, у нас принято, чтобы пациенты сами наводили прядок в своих комнатах. — Луиза снова улыбнулась. — А я пока найду доктора и передам, что вы желаете с ним побеседовать.

Мэдлин, Мэдлин, Мэдлин… Я чувствовала, что скоро возненавижу собственное имя.

В душе я провела довольно много времени. Напор был слабым, но мне хватило и этого. Забавно, но струи прохладной воды немного привели меня в чувство. Я даже успокоилась. Вода бежала по телу и исчезала в дырочках слива между ногами. Я так расслабилась, что не хотела вылезать. Даже видеться с доктором не желала. Мне казалось, стоит вылезти и пройти в палату, заговорить с врачом, и настоящее обрушится на меня как ураган. Мне придется задуматься о многих вещах, которые до сих пор меня не беспокоили. О моем запущенном доме. О боли в глазах сына, о липких стаканах в гостиной, о батарее пустых бутылок из-под джина…

Я не желала плакать и позволила бегущей воде делать это за меня. Закрыв глаза, я дышала через рот, прямо сердцем, гулко ухающим в груди.

Я не хотела думать о будущем, но оно ждало меня за дверью душевой кабинки, подкрадывалось со спины, заглядывало в лицо. Мозг очищался от дурмана, и вместе с этим в голове начинали роиться мысли. Возможно, я действительно слишком увлеклась спиртным. Я перешла некую черту, которую считала безопасной. Похоже, она таковой не была.

Но ведь мне пришлось столкнуться с бедой, настоящей, черной бедой! Меня бросил любимый муж! И это не говоря уже о том, как долго я жила на вулкане, подозревая (и справедливо!) его в измене. Я сходила с ума много месяцев, день за днем. Неужели этого мало? Что же, я не заслужила легкого анабиоза для измученного сознания, которое приносит алкоголь?

И все-таки я должна бороться. Обязана победить в этой схватке. Пусть мне не вернуть Фергуса (да и нуждалась ли я в этом?), но необходимо бросить пить. Спиртное — самая простая дорога для отчаявшихся.

Но неужели можно было подумать, что мне не справиться с зависимостью самой? Ведь я не закоренелый алкоголик. Алкоголики агрессивны, им плохо без спиртного, они не моются и не обращают внимания на свой внешний вид. Ведь я не такая! Даже в свои худшие моменты я не забываюсь так сильно. Я могу бросить пить в любой день, хоть сегодня!

Потягиваясь под душем, я едва не улыбалась. Я приняла решение. Я готова к серьезному поступку. Та бутылка джина, что я выпила еще дома, была последней. Если Рита перепугалась за меня до такой степени, что запихнула в клинику, значит, мне пора завязывать с выпивкой. Я стану самой закоренелой трезвенницей во всем Дублине.

Но клиника? Это уже слишком. Ведь я не запойная, правда? Я способна остановиться.

Горделиво вздернув голову, я выключила душ. Бросить пить мне будет легче, чем Рите наедаться на ночь.

Когда я вернулась в палату, на тумбочке уже стояли чашка чаю, пиала с вареньем и лежали два бисквитных печенья. Даже не снимая с себя полотенца, я набросилась на еду. Чай успел остыть, зато варенье оказалось восхитительным. За такое варенье и убить не грех! Действительно домашнее, густое, липкое и потрясающе сладкое. Настоящая патока! Я съела все до последней капельки, сунула в рот бисквиты и вылизала пиалу. Самочувствие было чудесным. Голова очистилась, тело казалось полным энергии. Так хорошо я не ощущала себя долгие годы.

Я застыла с пиалой в руках. Ведь не могло мое прекрасное самочувствие быть результатом обыкновенного душа и нескольких ложек варенья? Нет, конечно, нет! Должно быть, мне что-то подмешали в чай. Препарат для позитивного настроя.

Да как они посмели? Как осмелились?!

Я снова разозлилась. По-настоящему. Вот позвоню в редакцию какой-нибудь газеты посолиднее и расскажу о лечении пациентов в подобных клиниках. Нет, лучше пойду на телевидение. Или даже…

Я встала и принялась ходить по комнате, придерживая полотенце рукой. Я строила ужасающие планы мести. Если уж в этой солидной клинике так обращаются с пациентами, то что происходит в больницах средней руки? Какие наркотики подсыпают несчастным больным там?

Да-да, это всеобщий заговор. Наверняка врачи клиники для алкоголиков собираются на одних и тех же конференциях и симпозиумах, обсуждают новые немилосердные способы лечения, потирают руки, думая, что пациенты ни о чем не догадываются. Общественность должна узнать об этом!

Я вдруг вспомнила слова Барби-Луизы о том, что проспала двое суток. Когда именно она это говорила? Вчера? Три дня назад?

А вот Рита. Возмущается, что я уронила на диван зажженную сигарету. Говорит, что я спалю весь дом. Господи, когда это было?

Рита… по ее голосу и лицу было видно, что она испытывает ко мне жалость и отвращение. Неужели лучшая подруга отвернулась от меня? Что такого ужасного я сделала, чтобы она меня презирала? Чем я успела ее обидеть? Мы что, поссорились? Может, поэтому она сдала меня в клинику?

Настроение сменилось на плаксивое. Я загубила свою жизнь. Неудивительно, что меня бросил муж…

— Вы готовы? — Луиза вошла, на сей раз даже не постучав в дверь. — Вижу, что нет. — Она посмотрела на тумбочку, заметила пустые чашки. — Понравилось, Мэдлин?

— Да. — Огромные, горячие слезы потекли из моих глаз, заструились по щекам, оставляя дорожки.

— Вот и хорошо. Одевайтесь, даю вам две минуты. — Моих слез женщина словно не замечала. Казалось, зайдись я в истерике, она будет по-прежнему улыбаться словно кукла. Бездушная марионетка! Разве так люди реагируют на чужие слезы? Что творится в этом бедламе? Каких чудовищ приглашают на работу?

Несколько минут спустя пришел врач. Он совершенно не походил на чудо-докторов из сериалов. Никакого сходства с доктором. Сказать по-честному, он был настолько холоден, что это граничило с грубостью. Я пыталась объяснить, что не страдаю алкоголизмом и что дала согласие на лечение в состоянии аффекта, но особого впечатления мои слова на него не произвели. Это было очень обидно.

— Я настоятельно рекомендую вам остаться в клинике, — вынес вердикт этот равнодушный тип. Его тон говорил о том, что выбор делать не мне.

Затем врач углубился в какие-то нелепые объяснения, рассказывал, как работает сознание алкоголика (он использовал слово «больной»), говорил, что «эту болезнь» лечат — так же как и любой другой серьезный недуг — в больнице. Спасибо, хоть не вставлял в каждую фразу мое имя, как проклятая Барби-Луиза.

Ладно, по крайней мере на мне теперь были мои шмотки и я способна держаться на ногах и сидеть, не облокачиваясь на подушку. И врач, и Луиза пристроились на постели рядом со мной — в палате не было стульев.

— Спасибо, доктор, — сказала я, когда пространные объяснения врача подошли к концу. — Но вы все равно не поняли. Я не алкоголичка! Не пьяница, ясно? Ну почему меня никто не слушает?!

— Вы хорошо помните события тех дней, пока были в запое?

— Выбирайте выражения! В запое, надо же!

— Ладно, я задам другой вопрос, — согласился врач. — Сколько вы выпивали в неделю? Сколько принимали порций? Под порцией понимается…

— Не надо углубляться. Я знаю, что значит «порция алкоголя». — Я также знала, каким количеством, по мнению медиков, должна ограничиваться среднестатистическая женщина. Читала об этом в газетах.

— Так сколько порций, Мэдлин?

Я уставилась на него.

— Это зависело от…

— От чего же?

Я решила зайти с другой стороны:

— Меня бросил муж. На меня столько всего навалилось.

— Так сколько же? Вы можете лгать, если вам так легче. Во врачебной практике это называется «занижение предела», но вы лжете не нам, а самой себе. Вы и сами считали, что слишком много пьете, иначе бы вас здесь не было.

— Я приехала сюда… — Я умолкла. Мне хотелось сказать, что это не его собачье дело.

Больше того. Мне хотелось дать ему пощечину, врезать по выбритой щеке. Плеснуть бы из графина воды прямо в расстегнутый ворот рубахи! Но я ничего этого не сделала, потому что он был прав. Что-то в его терпеливом поведении, в его отстраненности вынуждало меня признать правду.

И снова картинка из прошлого: Тесс, плачущая на диване. Я с трудом вспомнила, что она тоже оказалась в беде, сходной с моей. Тесс… я и забыла, что у нее проблемы.

Как я могла забыть о Тесс и Джерри? Ведь это совсем не ерунда, не рядовой случай, который можно сразу выбросить из головы! Мне было стыдно за провалы в памяти. Я заливалась краской под укоризненным взглядом доктора Криппена, устремленным на меня из-под светлых бровей.

— Вы ведь не заключенная в тюрьме, Мэдлин, и можете в любой момент уехать. И поверьте, нам от вашего отъезда будет ни жарко ни холодно. Но если вы не взглянете на свою проблему всерьез, впоследствии можете сильно об этом пожалеть. Мы не станем вас уговаривать остаться, это было бы потерей времени. У нас, увы, нет недостатка в клиентах.

Я воззрилась на него, потому что его губы впервые разошлись в улыбке.

— Так что скажете, Мэдлин? Попробуете сделать первый шаг к исцелению? Но предупреждаю сразу: путь будет непростым.




Глава 34


Четыре дня спустя после ужасного разговора с Джерри, состоявшегося в нашей спальне, я сидела на кухне с Фредериком. Было около девяти утра, солнце заливало все вокруг, заглядывало в окна, словно и не было позади этих серых дней, пропитанных влагой и водяной пылью. Мы собирались завтракать, волосы Фредерика, еще влажные после душа, поблескивали под солнечными лучами. Одетый в привычную футболку с джинсами, наш гость заваривал кофе, пока я лениво месила тесто для пирожков. Наверху ревел пылесос — миссис Бирн делала уборку. Том смотрел телевизор, Джек все еще валялся в постели, равно как и мой отец, чей поднос с едой стоял на столе нетронутым.

Мы с Фредериком молчали. В кухне повисло напряжение. Он еще не знал, что я собираюсь тактично попросить его уехать.

Признаться, в душе у меня царил хаос. Я старалась вести себя как ни в чем не бывало, но голова гудела от роящихся в ней мыслей. Больше всего меня беспокоила папина болезнь. Довольно трудно изображать радушную хозяйку, зная, что рядом находится обреченный человек. Родной тебе человек. И хотя Фредерик вел себя как идеальный гость, помогал по дому и на кухне, стриг газоны, никогда не лез в душу, все же он был для меня чужаком, перед которым нужно сохранять лицо.

Кроме того, Фредерик стал постоянным напоминанием о минуте моей слабости. Его присутствие снова и снова возвращало меня к тому вечеру, когда я почувствовала дрожь в ногах под его пристальным взглядом. Я продолжала считать себя гадкой и с неприязнью ежилась, когда глаза Фредерика смотрели на меня в упор. Это же надо! Сначала я позволила себе увлечься посторонним мужчиной, а затем, когда обстоятельства круто изменились, тотчас забыла о своих эмоциях, отбросила прочь, словно порванную перчатку! Гадкая, гадкая, гадкая!

Полагаю, то, что я так быстро переключилась с одних эмоций на другие, свидетельствует лишь, что мое влечение к Фредерику было случайностью. Тогда в чем причина той внутренней дрожи? В кризисе среднего возраста? Что в таком случае и кому я хотела доказать? Убеждала себя, что я еще способна вызывать в мужчине страсть? Надеялась на ревность мужа, который стал вести себя слишком равнодушно?

Джерри никак не выказывал своего отношения к присутствию гостя в доме. Разве что, как вы помните, обвинил меня в том, что я больше уделяю внимания посторонним мужчинам, нежели собственному мужу. Мальчики тоже никак не реагировали на то, что Фредерик снова живет с нами. Конечно, известие о скорой смерти дедушки их потрясло и им стало не до Фредерика. Том, услышав страшный приговор, ударился в слезы, что совершенно не в его стиле, а Джек, по утверждению Риты, полвечера ревел на плече у Китти и домой вернулся таким же опухшим и подавленным, каким и уходил. Я пыталась поговорить с ним, но он сразу предупредил:

— Не надо, мам. Ты только делаешь хуже. Ты постоянно бросаешь на меня косые взгляды, полагая, что я ничего не замечаю. Ты задаешь банальные вопросы, на которые я не желаю отвечать. Оставь меня в покое. Да, да, я расстроен. И хватит об этом!

Впрочем, уже сутки спустя оба моих сына несколько успокоились. Джек вел себя как обычно, а Том погрузился в привычную замкнутость, оживляясь лишь тогда, когда возился с Нормой, плавал или играл в теннис с Фредериком. Дедушка умирает… да, обидно, конечно, но ведь жизнь продолжается.

Мне же было плохо почти физически.

Еще меня терзала ситуация со Сьюзен. После выяснения отношений мы с Джерри вели себя очень корректно, подчеркнуто вежливо. С одной стороны, это было по-своему удобно, с другой — иногда мне хотелось хорошенько встряхнуть его за плечи или надавать пощечин. Порой я открывала рот, желая завести с мужем серьезный разговор, но умолкала, боясь, что это лишь осложнит ситуацию. Наша семейная жизнь, какой ее видел Джерри, ужаснула меня. Пожалуй, он был прав. Я не случайно задумывалась над тем, как живу. Видимо, тоже что-то чувствовала, хотя и не так явно.

Я разрывалась на части, мучимая сразу двумя неразрешимыми проблемами: болезнью отца и изменой мужа. Джерри все-таки перебрался в смежную спальню, и думаю, это не осталось не замеченным остальными жильцами. Жизнь под крышей «Аркадии» стала напряженной.

Я отставила чашку с тестом и повернулась к Фредерику.

— Можно задать тебе вопрос?

Он вздрогнул и пролил кофе на кухонный стол.

— Черт!

— Думаю, ты и сам заметил, что обстоятельства в нашем доме сильно изменились. У меня семейные проблемы. Отец болен; возможно, скоро нам придется нанять ему пару сиделок. Им понадобятся свободные комнаты. — Даже странно, почему столь простой предлог для выселения незваного гостя не приходил мне в голову раньше.

Он понимающе закивал:

— Разумеется, я освобожу комнату. Я все прекрасно понимаю, тебе сейчас нелегко. — Он помолчал. — Меня вполне устроит диван в гостиной. Где только я не спал в этой жизни!

— Не думаю, что это хорошая мысль, Фредерик. — Внезапное предложение гостя застало меня врасплох. — Дело не только в комнате. Просто наша семья должна… сплотиться, что ли? Нам нужно побыть всем вместе, но без посторонних.

— А я как раз тот самый посторонний.

— Да. — Я вздохнула. — Мне очень жаль, что приходится действовать напролом. Надеюсь, ты меня поймешь.

— Конечно! Я целиком на твоей стороне. Сейчас же пойду наверх собирать вещи и… — Он нервно сглотнул. — Ты уверена, что от меня не будет пользы? Вдруг тебе понадобится дружеское плечо, жилетка в конце концов? Ведь Джерри постоянно нет дома, он так занят.

— Спасибо, но я справлюсь сама. Ты стал мне близким другом, Фредерик. Но сейчас мне никто не нужен. Я хочу побыть с семьей.

— Это естественно. — Фредерик помедлил, размышляя. — Что ж, поеду в Лондон. Там живут мои друзья, и они меня приглашали в гости. — Он резко вскинул голову. — О, мне кое-что пришло на ум! Может, мне взять с собой Томми на несколько дней? Ты очень занята, а бедный парень нуждается в дружеской поддержке. Для его возраста атмосфера скорби не слишком подходит. Он уже однажды потерял близкого человека, зачем ему погружаться в это состояние еще раз? Хватит с него смерти отца, не правда ли?

— Даже не знаю. — Меня тронуло это предложение, хотя сама мысль о том, что Том уедет в гости к посторонним людям, оптимизма не внушала. — Ты же понимаешь: от всех бед на свете не защитишь. Все равно он будет горевать.

— Может, спросим самого Томми? Кстати, мой лондонский друг недавно женился на женщине с ребенком примерно возраста Тома. Могу позвонить и узнать. Я бы показал парню город — друзья живут недалеко от центра. — Голос Фредерика зазвучал громче; похоже, его увлекла собственная идея. — Уверен, Тому понравится!

Я чувствовала себя на распутье, но была признательна гостю. И не только за то, что он хотел помочь лично мне и моему сыну. Он был первым человеком, воспринявшим Тома таким, каким его видела я, — мальчиком, нуждающимся в теплоте и внимании. Остальные считали Тома странным, их тяготило его общество. Я постаралась тщательно взвесить все «за» и «против».

— Но как он доберется обратно из Лондона?

— Как раз это не проблема. Я сам посажу его в самолет, провожу до посадочного тоннеля.

Фредерик испытующе смотрел на меня.

— Я… благодарна тебе за это предложение. Ты очень великодушен. — Я даже коснулась его руки, чтобы выразить признательность. — Но в данном случае важно мнение самого Тома. У него свои планы на жизнь.

— Поступай, как считаешь нужным. — Он пожал плечами. — Я просто предложил.

— Давай спросим Тома. Если идея ему понравится, я с радостью отпущу его с тобой. Мы заплатим за ваши билеты.

— Нет, прошу, не надо подобных жестов.

Я видела, что он отказывается не просто из вежливости.

— Если Том захочет ехать в Лондон, я настаиваю на том, чтобы расходы были за наш счет.

— Боже! — Фредерик закатил глаза. — Мне не хотелось бы брать у тебя деньги; вы с Джерри и без того очень много для меня сделали, а я лишь пользовался вашим гостеприимством. Наверняка вы считаете меня любителем пожить за чужой счет.

— Даже думать так не смей! Мы приняли тебя в своем доме, потому что ты нам нравишься. И мне жаль, что приходится просить тебя уехать. Что ж, пойду поговорю с Томом. Если он решит составить тебе компанию, надо будет собрать кучу вещей. К тому же мне хотелось бы поговорить с женой твоего друга, узнать, согласна ли она принять мальчика. Ты уверен, что вы ее не стесните? У твоих друзей всего один ребенок?

— Есть еще один сын, но он старше. Подросток, — пояснил Фредерик. — Ладно, я тогда тоже пойду в свою комнату, буду собираться. А ты передай мне слова сына, хорошо? Пороюсь в своих записях, найду нужный телефон.

Лицо Тома было сонным, как всегда, когда он таращился в телевизор. Норма возилась на диване поблизости, под ней была расстелена клеенка — на случай неожиданной оказии.

— Том? Я бы хотела с тобой поговорить.

— Но я смотрю телик, мама!

— А что именно?

— Передача о том, как воспитывать собак.

Я подошла к телевизору и выключила его. Если бы напротив сидел Джек, это неминуемо привело бы к скандалу. Но Том лишь посмотрел на меня так, будто у меня вдруг выросла еще пара ушей.

— Фредерик приглашает тебя поехать с ним в Лондон на несколько дней. — Я спустила Норму на пол и присела рядом с сыном. — Там живут его друзья, у них есть сын твоего возраста. Вы посмотрите город, покатаетесь на колесе обозрения. В Лондоне очень большое колесо обозрения, сынок, и оттуда видно…

— Я знаю об этом, мама. Значит, Фредерик зовет меня в дом Эвана?

— Эвана? — Я воззрилась на Тома.

— Он рассказывал об Эване. Его отчим работает в банке, распоряжается кучей денег. Интересно, как выглядит куча денег?

— Э… я не знаю, сынок. Я даже не спрашивала, как зовут мальчика. Так ты хочешь поехать?

— А они отвезут меня в Музей мадам Тюссо?

Однажды Том видел передачу, посвященную Музею восковых фигур в Лондоне, и загорелся в нем побывать. Его поразило, насколько куклы похожи на живых людей. «Будто их убили и залили воском, правда, мама?» Так что желание посетить Музей мадам Тюссо меня не удивило. Меня обескуражило скорее то, что Том явно не против поездки в чужой город с Фредериком. Я ожидала отрицательного ответа.

— Может, и отвезут. Я не знаю, сынок. Решай сам, хочешь ли ехать в Лондон. Если не желаешь, то оставайся.

Том с улыбкой смотрел на меня.

— Это вместо соревнований по теннису?

— О Боже! — У меня совершенно вылетело из головы, что не так давно Том по просьбе своего приятеля Колина записался на чемпионат по теннису, который проходит в общественном парке. — Почему вместо? Соревнования начнутся в понедельник, а сейчас пятница. Пропустишь первый день, но будет время наверстать. Поговори с Колином. Что он посоветует?

— Я больше не играю с ним в паре.

— Почему? — Я расстроилась. У Тома и без того почти не было друзей, а в появлении Колина я видела добрый знак. За это лето сын успел обзавестись сразу двумя знакомыми: девочкой во Франции и юным теннисистом Колином. — Что произошло? Вы поссорились в тот вечер, когда ты собирался остаться у него на ночь?

— Я не хочу об этом говорить. — Том, насупившись, смотрел на темный экран телевизора, словно ожидал, что вот-вот появится картинка.

По опыту я знала, что тормошить сына и лезть к нему с расспросами бесполезно.

— Как скажешь. Ты подумай насчет поездки, хорошо? Фредерик сейчас наверху, собирает вещи. Думаю, он уедет сегодня. Так что решай.

Том повернулся ко мне.

— А кто будет приглядывать за Нормой?

Об этом обстоятельстве я совсем забыла.

— Я. Ты же скоро вернешься.

— Хорошо. Тогда я еду.

— Уверен? Ты не обязан.

— Я сказал, что еду, мама. Мне собирать вещи? А Норма может проводить меня до аэропорта?

— Да. Но сначала я хочу поговорить с мамой Эвана — надо убедиться, что она не против гостей. Впрочем, можешь пока выложить вещи на постель. Попроси миссис Бирн тебе помочь.

Выяснив, что на сегодняшнем рейсе до Хитроу остались свободные места, я передала Фредерику слова Тома. Он обрадовался и спросил, можно ли в последний раз воспользоваться компьютером Джерри, чтобы сообщить друзьям из Лондона хорошие новости.

— А я бы хотела получить номер матери Эвана, чтобы с ней пообщаться. Мальчика ведь зовут Эван?

— Да. — Фредерик выглядел удивленным. — Откуда тебе это известно?

— О, если Тома Батлера что-то интересует, он отлично запоминает информацию. В этом случае ему любопытно, как выглядит куча денег.

— Ну и парень! — хохотнул Фредерик. — Вот только, Тесса, я что-то не нахожу нужного номера — наверное, остался в старой записной книжке. Оказалось, что у меня только адрес и е-мейл. Я отправлю ребятам сообщение с пометкой «срочно», и они сразу пришлют номер телефона.

— А если не сработает, поищем номер в справочнике. Но ты прав, поставь на послании флажок… — Я умолкла. Перед глазами вновь всплыла картинка с голой грудью юной мисс Вителли Мур.

Когда я постучала в дверь отца и вошла, он сидел на кровати среди подушек и рассеянно смотрел в окно. Без очков его лицо казалось беззащитным и потерянным.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе ничего не нужно?

— Ничего, спасибо. Я как раз собирался вылезать наконец из постели. Что-то этим утром я чувствую себя усталым.

У меня стеснило в горле. Чтобы не заплакать, я торопливо рассказала отцу о предстоящей поездке Тома в Лондон.

— Прекрасная мысль, — сказал он. — Думаю, мальчику понравится.

— Я провожу их с Фредериком в аэропорт и вернусь примерно в половине четвертого. Если задержусь или тебе что-нибудь понадобится в мое отсутствие, зови миссис Бирн.

— Лондон — прекрасный город. Тереза, ты в курсе, что там проживает больше семи миллионов человек — в полтора раза больше народу, чем население всей Ирландии? Таковы данные последней переписи.

Отец Эвана, Стюарт, позвонил нам незадолго до нашего отъезда в аэропорт. К тому времени я настолько изволновалась, что была готова отменить поездку. Ведь что в конечном счете я знала об этих людях? Но разговор со Стюартом меня успокоил. У него был приятный голос, и он совершенно не удивился тому, что вместе с Фредериком приедет незнакомый мальчишка.

— Не беспокойтесь, — заверил он меня с австралийским акцентом. — Мы покажем вашему сыну город. Сочувствую вам насчет вашего отца, Фредди упомянул о вашем отце. Сочувствую вам.

— Спасибо. А как отреагировала мама Эвана? Мне бы не хотелось ее стеснять. Может, мне стоит с ней поговорить?

— С Мел? О, она будет только рада. Хотите, дам вам номер ее мобильного? Правда, сейчас она на работе, в банке, а там не слишком приветствуются личные звонки. Можете набрать ее номер вечером. Но уверяю вас, она всегда рада гостям; и у нас как раз свободны все выходные. Эван — парень общительный, он тоже любит гостей.

— Спасибо вам огромное. Значит, вас не затруднит принять Тома?

— Да не беспокойтесь об этом, Тесса.

Протянув трубку обратно Фредерику, я задумалась над тем, проявила бы я сама подобное гостеприимство в аналогичных обстоятельствах. Что ж, Фредерик обладал талантом находить щедрых и общительных людей во всех концах света.

Час спустя, заперев Норму в машине, Фредерик, я и Том шагали к зданию аэропорта. Меня все еще мучили сомнения в правильности моего поступка. Том никогда еще не уезжал так далеко. Я даже не подозревала, что он способен столь легко согласиться на поездку за тридевять земель, в дом незнакомых людей.

Впрочем, я доверяла Фредерику. Воспитанный и покладистый, он почти не пил, не курил и не ругался, так что едва ли был способен научить ребенка чему-то дурному. Однако какими окажутся люди, к которым он едет?

— Ты уверен, что твои друзья согласились не из вежливости? — в сотый раз спросила я Фредерика. Мне хотелось получить побольше информации об этой семье из Лондона, но я не решалась спросить. Конечно, в банк не берут кого попало, но все же…

Фредерик догадался о причине моего волнения.

— Это уважаемые и очень спокойные люди, Тесса. Перестань дергаться. Они обычные горожане, такие же, как ты и я. — Он широко ухмыльнулся, и я почувствовала себя глупой.

Меж тем мы уже были у двери терминала.

— И все же я бы хотела пообщаться с матерью Эвана. Мужчины не всегда понимают своих жен… я хотела сказать, твой друг мог принять решение за жену, будучи уверенным, что она согласится. Я все-таки позвоню вечером, когда она вернется с работы, ладно? И прошу, купи ей какой-нибудь презент от меня. Здесь, в аэропорту, не найти ничего, кроме сувениров.

Фредерик недовольно взглянул на две банкноты по сто евро, которые я ему дала, и вздохнул.

— Может, копченой семги?

— На эти деньги можно купить целый чемодан семги. Поищи скатерть из хорошего ирландского льна. И мальчику тоже что-нибудь купи.

— Кошмар, — посетовал Фредерик. — Я совершенно не умею выбирать подарки!

— Неудивительно. Таковы все мужчины. — Я шутливо ткнула его пальцем в ребра, сознавая, что мне будет его не хватать.

— Что ж, если ты доверяешь моему таланту покупателя, — он вздохнул, — постараюсь найти что-нибудь необычное. — Деньги исчезли в потертом бумажнике. — Но не злись, если я запаникую и приобрету две дюжины забавных зеленых фигурок в магазине сувениров.

Я рассмеялась и положила руку Тому на плечо.

— А ты хорошо себя веди. И кстати, еще не поздно передумать.

Сын посмотрел на меня снизу вверх с тем самым непонятным выражением лица, которое ставит в тупик всех, кто его знает.

— Чем займемся в Лондоне в первую очередь? — спросил Фредерик Тома.

— Колесом обозрения. И Музеем мадам Тюссо, — ответил мой сын.

— Восковые фигуры, вот как? И чья фигура тебя интересует больше всего?

— Миссис Тэтчер.

Мы с Фредериком переглянулись поверх головы Тома, сдерживая смех.

— А ты оригинал, парень! — Американец потрепал моего сына по плечу.

Том открыто улыбнулся в ответ, и мои страхи сами собой испарились. Я вдруг подумала, что все будет в порядке, от начала до конца, и для тревоги нет повода.

— Приглядывай за ним, ладно? — попросила я Фредерика.

— Буду беречь твоего сына как зеницу ока. Или ты боишься, что я потеряю его в переходе метро, разглядывая свежие английские газеты?

— Что ты! И еще одно, Фредерик: мне искренне жаль, что тебе пришлось уехать. Но ведь ты понял это, да?

— Не волнуйся, Биби. Я и без того злоупотребил вашим с Джерри гостеприимством. Пора и честь знать.

— Оставайся на связи. Может, еще увидимся где-нибудь на отдыхе.

— Ага. — Фредерик взглянул на Тома, который терпеливо ждал, когда мы закончим разговор. Сын не выказывал никаких признаков нетерпения. — Ладно; думаю, нам с юным джентльменом пора на посадку. Еще раз спасибо тебе за все, Тесса. И сочувствую насчет отца. Он хороший человек.

Настал момент крепко обняться, но этого так и не случилось. То есть была секунда, когда мы вроде бы потянулись навстречу друг другу, но остановились.

— Тогда до свидания, — торопливо пробормотала я, чтобы замять неловкость, и обняла сына. — Веди себя хорошо. Постарайся не перевернуть чужой дом вверх дном и слушайся Фредерика. Вечером я позвоню маме Эвана, и мы сможем поболтать о том, как вы долетели.

Сын послушно чмокнул меня в щеку.

— Пока, мамочка.

Фредерик взял Тома за руку, и они направились к двери. Он помахал рукой, наклонился к Тому и что-то шепнул ему на ухо. Мальчик обернулся и тоже помахал.

— Если что, звони мне, Томми! — крикнула я. — В любое время!

Парочка скрылась за дверями. Я какое-то время еще стояла, словно ожидая, что сын выбежит обратно, но ничего подобного не произошло. Обругав себя за неоправданное волнение, я направилась к выходу из здания. Мне предстояли четыре дня без любимого сына.

Дома Норма снова устроилась в гостиной у дивана, словно выбрала это место в качестве своего жилья. Отец, тщательно одетый в костюм, рубашку и галстук, читал газету, не обращая внимания на возню щенка под ногами. Телевизор работал без звука.

Папа выглядел гораздо лучше и увереннее, нежели утром.

— Все нормально? — спросила я.

— Просто отлично.

— Ты принял необходимые лекарства?

Он сурово посмотрел на меня поверх газеты.

— Давай я заберу собаку, — предложила я. — Думаю, ей нужно погулять.

Час спустя мы с миссис Бирн принялись перебирать содержимое холодильника. Наша бесценная помощница по хозяйству терпеть не может, если хотя бы один продукт оказывается просроченным. Она выбрасывает даже сырокопченую колбасу, если срок безопасного употребления ее в пищу подходит к концу. Наверное, вы скажете, что по моему времяпровождению нельзя сказать, будто моя жизнь сильно пошатнулась. Может, вы и правы. Но даже в самые трудные времена необходимо следить за бытом. Кстати, я не стала рассказывать миссис Бирн о болезни отца. Мне не хотелось, чтобы она с сочувствием заглядывала мне в глаза. Ничто на свете не интересует нашу экономку больше, чем чужие трагедии.

— Как дела у Дерека? — спросила я, бросая в мусорную корзину просроченный йогурт. Дерек — муж миссис Бирн, который работает у нас садовником. Последнюю неделю он сильно болел и газон стриг Фредерик.

— Плохо, миссис Би, — с чувством произнесла экономка. — Ужасно меня измучил. Эти таблетки и болеутоляющие совершенно не помогают. Хочу, чтобы он съездил в церковь, помолился, но он и слышать об этом не желает. — Она бросила кусок плавленого сыра на стол. — Это тоже пора выбросить.

— Тихо! — Я подняла руку, прислушиваясь. В двери ворочался ключ. — Кто это? В такое-то время?

Через несколько секунд в дверях кухни появился Джерри. Он вернулся раньше на целых четыре часа, лицо было пепельно-серым. Миссис Бирн затихла рядом, словно чувствуя беду.

— В чем дело? — Я закрыла холодильник.

Только тут я заметила еще одну странность: впервые за много лет в руке Джерри была зажженная сигарета.

— Добрый день, миссис Бирн. — Затем мне: — Я должен тебе кое-что сказать. — Голос Джерри был таким звонким, словно на изломе. Казалось, еще мгновение, и он хрустнет, как стекло. — Давай поднимемся наверх.

Джерри исчез, оставив меня и миссис Бирн в напряженном молчании. Лично я была уверена, что муж решился объявить мне о разводе.

— Вы здесь заканчивайте без меня, миссис Бирн, — торопливо сказала я, вытирая руки бумажным полотенцем. Мне стоило труда сохранять бесстрастное выражение лица. — Я скоро вернусь.

Когда я прошла в спальню и прикрыла дверь, Джерри рассказал, что Сьюзен Вителли Мур сегодня не пришла на работу. Она направилась прямиком к адвокату, которому сообщила, что Джерри домогался ее, принудил к сексу, пользуясь своим вышестоящим положением. Якобы Сьюзен спала с ним, чтобы сохранить работу. В общем, девица возбудила дело против Джерри и всей компании.

В довершение ко всему адвокат мисс Вителли Мур заявил, что в отношении Джерри Бреннана возбуждается дело об уклонении от уплаты налогов. На счета налагается арест до дальнейших распоряжений налоговой службы.

Затем с Джерри беседовал председатель совета директоров, который, по словам моего мужа, говорил с ним, не поднимая глаз от стола. Он сказал, что Джерри будет трудно выиграть дело, посоветовал обзавестись адвокатом и предложил своего.




Глава 35


Вы слышали о празднике, который назывался бы День семьи? Нет? Я тоже. А вот в клинике Святого Роланда такой праздник существует.

За несколько дней пребывания здесь я так и не обзавелась знакомыми. Если бы у меня таковые появились, то наверняка я была бы готова к проклятому Дню семьи. Однако общаться с остальными пациентами мне не нравилось. Они оживленно обсуждали свои прежние похождения, делились наболевшим, рассказывали, как надирались в стельку на чьих-то свадьбах, в барах и прямо на работе, спускали последние деньги, а потом садились за руль и врезались в ближайший фонарный столб. Лично мне было противно слушать их рассказы. Возможно, повстречай я этих людей в другое время и в другом месте, я бы с удовольствием пообщалась с некоторыми из них. Например, с одной женщиной, которая имела собственный бизнес и всегда хорошо выглядела. Вечно оживленная и улыбчивая, несмотря на то что тяжело переносила отказ от дурной привычки. У женщины была куча проблем, которая привела ее к алкоголизму: изнасилование, смерть сына.

Меня приписали к группе, состоявшей из семи человек — двух священников, одного владельца пабом, двух безработных, парня девятнадцати лет и семидесятилетнего старика. Я так и не поняла, чем он занимался до пенсии. В общем, в нашу группу входили люди из разных прослоек общества.

Выяснилось, что День семьи проводится в клинике каждые две недели. О нем говорили на пониженных тонах, словно речь шла о чем-то запретном. Считалось, что встреча с близкими идет на пользу пациентам, однако этих свиданий ждали с неприязнью, даже со страхом. Я предположила, что во время праздника в клинике собираются родственники и в общем зале проводится открытый семинар.

Моя догадка оказалась верной. По задумке психологов, родственники должны были рассказывать о том, насколько ранит их наша тяга к алкоголю, как сильно мы осложняем жизнь близким и так далее и тому подобное.

— Прерывать докладчиков запрещено, — посвятила меня в детали бизнесменша, о которой я уже упоминала.

— Решила, кого пригласишь на праздник, Мэдлин? — спросил меня Барби-Луиза. Ее лицо сияло улыбкой, выводя меня из себя. На сей раз в ее ухе висела сережка с крохотным дельфином. Похоже, медсестра обожала морских обитателей. — Мы можем позвонить твоему отцу.

— Он живет слишком далеко от Дублина! В Корке, — пояснила я. — Или вам кажется, что им придется по вкусу таскаться в такую даль каждые две недели? К тому же, — я уткнула взгляд в сомкнутые колени, — родители не знают, что я здесь.

Луиза протянула мне сигарету. Слава Богу, в ней нашлось хоть что-то человеческое! Мы одновременно прикурили.

Мы сидели в кабинете для медсестер — унылом помещении, загроможденном столами и заваленном файлами с историями болезни. На узком диванчике у стены возлежали плюшевые медвежата, увядшие букеты цветов и открытки с благодарностями от родственников и бывших пациентов — удручающее зрелище. На подоконнике одиноко покачивали листьями на сквозняке два чахлых растения.

— Так кому будешь звонить? Гости должны быть твоими самими близкими людьми. Обычно наши пациенты приглашают тех, с кем живут под одной крышей.

— А как насчет друзей? — Я сразу подумала о Рите и Тесс, людях, которые сейчас были для меня ближе всех. Я бы скорее предстала пациенткой клиники для алкоголиков перед ними, нежели перед родителями.

Луиза задумалась. Зажженную сигарету она держала на уровне виска, словно это был флажок, которым машут на параде.

— Иногда сюда приезжают чьи-то друзья, но это случается редко. Как правило, мы не любим посвящать друзей в подробности наших недугов.

Настала моя пора задуматься. Пожалуй, она была права, как ни обидно это признавать. Конечно, я близка с подругами, но никогда не выкладывала перед ними всю свою подноготную. Да, Рита и Тесс знали обо мне куда больше, чем родители, но далеко не все. Мы обращались друг к другу с мелкими просьбами, но редко доверяли сокровенные тайны; ждали простых советов, но не желали впускать в свою жизнь целиком и полностью.

Фергус? Весь последний год я так старалась удержать его, что была с ним мягкой и предупредительной, слушалась во всем и ни на что не жаловалась. Фергус давненько не видел меня настоящей. Нельзя сказать, чтобы мы были хоть сколько-нибудь близки в последнее время.

Родители? При них я всегда носила маску идеальной жены и матери. Что знали они о моих проблемах?

Итак, методом исключения я вычеркнула из списка всех, с кем поддерживала отношения. Остался лишь бедняга Кольм. Но были ли мы с сыном близки? Мы жили под одной крышей, потому что у мальчишки не было выбора. Возможно, Кольм сбежал бы от меня при первой же возможности, будь он постарше.

Вывод напрашивался неутешительный: едва ли мне удастся созвать в клинику кучу народу в День семьи.

Я еще немного поразмышляла над возможностью позвонить мужу. Пусть приедет и посмотрит, до какого состояния меня довел. Вот будет любопытно заглянуть ему в глаза! Увижу ли я в них раскаяние? Или только отвращение? А может, он пересмотрит свое решение?

Хотя я по-прежнему отрицала свою зависимость от спиртного (как и остальные члены группы), мысль показалась мне занятной. Вдруг Фергус проникнется ко мне сочувствием и нежностью? И его внезапно осенит, что он совершил ошибку? Бросил женщину, которая способна взять свою жизнь под контроль, упорядочить. Ведь я лечусь от алкоголизма, которым, по сути, не страдаю, а значит, способна забинтовать царапину, прежде чем она превратится в зияющую рану.

— Мне бы хотелось позвонить мужу.

Я уже успела поделиться с Барби-Луизой некоторыми подробностями личной жизни, так что она сразу нахмурилась.

Я вздохнула.

— Понимаю, сейчас он с Ванессой… Может, ее тоже пригласить?

— Ванессу? Это новая пассия твоего мужа? И чего ты хочешь добиться, пригласив ее сюда?

Я помедлила с ответом. Каким-то непостижимым образом Луиза умудрялась говорить голосом моего дремлющего разума. Эта проклятая ведьма называла вещи своими именами, и это страшно меня раздражало. Ведь на какую-то миллисекунду я смогла убедить себя, что Фергус сделает выбор в мою пользу, когда увидит нас с Ванессой рядом. Дура, какая же я дура!

— Ладно, забудь о Ванессе, — буркнула я. — Пусть придет только Фергус.

— Итак, — Луиза сделала пометку в блокноте, — только муж. Пусть будет так.

— И как скоро ты ему позвонишь? — заволновалась я.

— Я? — Барби откровенно удивилась. — Никогда. Звонить придется тебе, Мэдлин. Ведь это твой личный выбор, правда? А что скажешь насчет сына? Не стоит ли и его включить в список приглашенных?

Я снова озадаченно уставилась на Луизу. Мысль позвать беднягу Кольма в заведение для алкоголиков показалась мне не слишком удачной. Однако сын заслуживал, чтобы о нем хотя бы вспомнили и дали возможность решать самому.

— Что ж, я подумаю насчет Кольма, — медленно произнесла я. — Но что мне им сказать?

— Правду. Скажи, что важной составляющей лечебного процесса является участие близких. Как, по-твоему, отреагирует твой супруг?

Я пожала плечами.

— Едва ли будет притопывать на месте от нетерпения приехать сюда. И все же мне кажется, что в глубине души он все еще меня любит. — Моя нервозность незаметно трансформировалась в возбуждение: у меня появился достойный повод позвонить Фергусу, а затем и увидеть его! Да, да, у меня есть полное право пригласить мужа в клинику. Пусть видит, до чего меня довел! Пусть возьмет на себя ответственность за мое состояние!

Луиза не мигая смотрела на меня. Ни дать ни взять кукла.

— Боюсь, ты не до конца понимаешь, что означает это семейное мероприятие, Мэдлин. Нам предстоит вовсе не совместное распитие чая с печеньем. В День семьи пациенты клиники обязаны только слушать близких. Никаких споров и возражений. Им высказывают наболевшее, как их алкоголизм усложнил и даже сделал невозможной жизнь родни. Иные пациенты испытывают настоящее потрясение, услышав подобные признания.

— Да-да, я поняла…

На самом деле ни черта я не понимала. Тогда я даже не представляла, на что иду. Я вообще едва слышала то, что бубнила Луиза, захваченная планами относительно Фергуса.

Весь оставшийся день я репетировала речь, с которой обращусь к мужу по телефону, готовила подходящие на все случаи жизни реплики, собиралась с духом. Даже на занятии у психолога я ухитрилась несколько раз выключиться из общей беседы. А ведь обычно задачей такого специалиста является своевременное вовлечение каждого в процесс обсуждения. Меня окликали несколько раз, но я так и не смогла ни на секунду позабыть о Фергусе.

Вот несколько вариантов сценария нашего с ним телефонного разговора…




Динь-динь.

— Алло?

— Алло, это Ванесса?

— Да.

— Будь любезна, пригласи к телефону моего мужа.

Черт, никаких «будь любезна»! С чего мне быть вежливой с проклятой воровкой?

— Я бы хотела поговорить с мужем.

Пауза. Удаляющиеся шаги Ванессы и ее отдаленная реплика «Фергус, тебя к телефону».

— Да?

— Фергус?

— Да.

— Это Мэдлин. Прости, что отрываю тебя от дел. Мне очень неловко дергать тебя по пустякам, но я прохожу лечение в клинике Святого Роланда и…

Нет, это похоже на жалкие оправдания. Слишком безвольно.

— Может, тебе будет интересно узнать, что я нахожусь в клинике Святого Роланда?

Пауза. Фергус какое-то время переваривает новость.

— И что ты там забыла?

— А как ты думаешь? Ты, часом, не поглупел, Фергус? По-твоему, в этой клинике делают спа-процедуры? Меня запихнули сюда с подозрением на пристрастие к алкоголю. И это ты довел меня, Фергус, это твоя вина! Рита и Тесс могут засвидетельствовать, что у меня был срыв. Они волнуются за меня в отличие от моего собственного мужа…




— Мэдлин? Вы снова выпали из беседы, Мэдлин, — услышала я в очередной раз голос психолога.

Снова на меня смотрели все собравшиеся. У них был несчастный вид, помятые лица, высохшие тела, на которых болтались тренировочные костюмы. Несмотря на то что одна из женщин надела дорогой спортивный костюм от Донны Каран, это не делало ее красивее остальных. Меня окружали одни неудачники.

Вы спросите, отчего я не покинула клинику, если никто не заставлял меня остаться?

Возможно, я хотела покоя и уединения. В клинике не было привычных физиономий, напоминавших о моей трагедии; здесь вообще не было ничего личного, только общее, безликое, и моя душа отдыхала в этой отстраненности. Пациенты занимались простым физическим трудом — пылесосили, вытирали пыль, мыли за собой посуду в столовой. Эта механическая работа, не требовавшая умственных усилий, умиротворяла.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что я сняла номер в недорогом отеле с полным пансионом. Наверное, именно такую жизнь вела Тесс в далекой юности, когда была послушницей при монастыре.

Кроме всего перечисленного, мне было хорошо в клинике и еще по одной причине: здесь можно было думать лишь о себе и не заботиться о мнении окружающих. Впервые за много лет я могла не беспокоиться на этот счет.

В клинике Святого Роланда были, конечно, и запреты, но все они (за исключением алкоголя) оказывались на поверку отнюдь не нерушимыми. Например, здесь воспрещалось курить везде, кроме специально отведенных мест в дальних углах здания. Медперсонал отнимал у нас сигареты, если заставал за пусканием дыма в неположенных местах. Однако пациенты продолжали дымить почем зря везде, где хотели, и в клинике постоянно пахло табаком. Возможно, не имея возможности нарушать главный запрет (распитие спиртного), пациенты получали удовольствие, отступая от второстепенных. Этакая своеобразная компенсация. Кстати, я и сама курила как проклятая, доведя свою не слишком большую дневную дозу до двадцати пяти сигарет.

И все же, несмотря на регулярное отравление никотином, я чувствовала себя гораздо лучше, чем до клиники. Мое тело словно исцелялось день за днем, становилось сильнее, очищалось. За весь последний год я не чувствовала себя лучше.

Меня немного беспокоили провалы в памяти, связанные с последними днями до клиники. Например, мне с трудом удавалось восстановить события того вечера, когда ко мне приезжала Тесс. От этого мне было стыдно. Урывками всплывали куски, в которых Рита утешала плачущую подругу, но я совершенно не помнила деталей. Неужели Джерри Бреннан оказался способен на измену? Не подводит ли меня память? Джерри — изменник? И с кем? Со Сьюзен? С этим расчетливым калькулятором? Чем, интересно, они могли заниматься в постели? Проверять финансовые отчеты?

И все же Тесс не из тех истеричек, что делают из мухи слона. Она не склонна преувеличивать, а значит, ситуация паршивая. Мне следует связаться с ней при первой же возможности.

Однако сначала предстояло позвонить на службу, поскольку начиналась моя рабочая неделя. Старательно шмыгая носом, я наврала Мэри, что подцепила какой-то вирус и сижу на антибиотиках.

— Бедняжка, — посочувствовала хозяйка магазина. — А откуда ты звонишь? Такое ощущение, что с вокзала, столько вокруг голосов.

— Я в торговом центре, заехала за лекарствами в аптеку, — нашлась я с ответом.

Позвонив в «Аркадию», Тесс я не застала, так что пришлось передать привет через Джека, который, судя по нетерпеливому тону, куда-то спешил.

— Только обязательно передай маме, что я звонила.

— Хорошо, миссис Григгз.

— Не забудешь?

Но парень уже повесил трубку.

Пока я набирала номер Ванессы (а теперь и Фергуса), у меня тряслись поджилки и слегка подташнивало. Я вновь и вновь прокручивала в голове заготовленные реплики. Я уже осознала, что грубить Ванессе не стоит, дабы не ухудшить своего и без того шаткого положения. Я обещала себе, что буду вежливой и кроткой.

Но все мои планы полетели в тартарары, поскольку трубку поднял сам Фергус. Я едва не лишилась дара речи от неожиданности. Более того, оказалось, что Фергус прекрасно знает, где я нахожусь. К моему великому удивлению, он сразу же согласился приехать в клинику.

— Откуда ты узнал, что я здесь?

— Мир полон слухов. Ванесса ездила навестить одного знакомого и заметила тебя в кафе.

Вот вам и анонимность! Нигде не скрыться!

— А кого она навещала?

— Какая разница? Одного дальнего родственника.

— Значит, ты все это время знал, где я, но даже не попытался со мной связаться? — запоздало возмутилась я. Все благие намерения испарились. — Тебе не пришло в голову меня навестить? Я ведь все еще твоя жена, Фергус! Мы же венчались! «Пока смерть не разлучит нас» и все такое, помнишь? Или тебе теперь вообще на меня наплевать, словно и не было всех этих лет?!

На том конце провода царило молчание. Я сообразила, что перегнула палку.

— Прости, — торопливо пробормотала я в трубку. — Я не хотела вот так на тебя набрасываться.

— Во сколько эта семейная встреча? И в какой день?

— Так ты все-таки приедешь?

— А разве у меня есть выбор? Ведь ты от меня просто так не отвяжешься.

Теперь умолкла я. Все было бесполезно, надежды оказались глупыми и никак не могли оправдаться. Фергус согласился прийти на встречу, лишь бы я поскорее от него отстала. Жест доброй воли в обмен на свободу. Финальная сцена для двух актеров, последний штрих, падение занавеса… Я еле сдерживала слезы. Они душили меня, не позволяя открыть рот.

Наверное, Фергус это почувствовал, потому что его тон смягчился.

— Слушай, Мэдлин, я согласен прийти. Я хочу помочь, честное слово. Рад, что ты решилась на лечение. Меня всерьез беспокоило, что ты так много пьешь.

Я вяло сообщила ему, когда состоится проклятый День семьи, и повесила трубку. Что ж, по крайней мере мы вели себя цивилизованно, если это могло утешить.

Некоторое время я сидела у телефона, смаргивая слезы. Да, муж вел себя вполне корректно в отличие от меня. Может ли это означать, что еще не все потеряно? Ведь не мог же он забыть все, что нас связывало! Фергус даже выразил радость по поводу моего лечения, упомянул, что беспокоился на мой счет.

Я воспрянула духом. Разговор прошел неплохо, мои опасения оказались напрасными.

Оставалось позвонить Кольму.

У него был глухой, отрывистый голос.

— Прости, что давно не звонила, дорогой, но у меня были проблемы. Сейчас я открою тебе секрет и надеюсь, что ты никому не разболтаешь. — Сын слушал молча, пока я обрисовывала ему ситуацию. Когда я закончила, в трубке все еще было тихо. — Ты слышал меня, Кольм?

— Да.

— И понял, о чем я прошу? Ты согласен?

— Я не уверен, что справлюсь, мама. Неужели это обязательно?

— Тебя никто не заставляет, сынок. Я думала, это принесет нам обоим пользу. Кстати, твой отец приедет, я только что ему звонила. Ты мог бы…

Неожиданно я умолкла. Впервые за много дней я вдруг осознала, как нелегко, должно быть, мое нестабильное состояние переносит сын. Наверное, для него было мучением видеть меня пьяной и убитой после ухода Фергуса.

— Слушай, — заторопилась я, — ты вовсе не обязан приезжать. Просто подумай об этом, ладно? Я позвоню тебе завтра, чтобы узнать, о твоем решении. Семейная встреча состоится только в четверг. — По какой-то причине я не могла заставить себя произнести «День семьи». Должно быть, заранее предчувствовала, что никаким единением подобная терапия и не пахнет. — У тебя есть время на размышления. Передай всем привет, хорошо?

— Мама…

От его тона у меня перехватило горло.

— Да, сынок?

— Я рад, что ты так поступила. Это правильное решение.

Я пробормотала что-то невнятное и повесила трубку, прежде чем расплакаться.

Когда я позвонила день спустя, то разговаривала уже словно с другим человеком. Голос Кольма был спокойным и едва ли не равнодушным. Он сказал, что не сможет приехать, потому что для него встреча в подобных обстоятельствах будет мучительной. Он всячески извинялся, но был непреклонен.

Мы расстались, пообещав созвониться после этого события и обсудить произошедшее.

— Удачи, мама, — быстро сказал сын в конце разговора. — Я думаю, она тебе понадобится.




Глава 36


День семьи наконец наступил. С самого утра среди пациентов клиники ощущалась некая нервозность, которая к середине дня достигла апогея. К счастью, я мало общалась с окружающими, сосредоточившись на себе, так что всеобщая паника меня почти не коснулась. Это означает лишь, что я не носилась по коридорам с сигаретой в зубах, не пила стакан за стаканом ледяной чай и не махала руками, обсуждая с соседями предстоящее событие.

Но внутри у меня все клокотало от возбуждения. Я нервничала ничуть не меньше остальных. Только Господь знал, каким признаниям суждено было слететь с языка моего супруга в присутствии посторонних людей. Единственным утешением было то, что по завершении лечения я никогда больше не увижу этих людей.

Как раз перед обедом я вошла в общий зал, где должна была состояться встреча. Обычно здесь играли в шахматы и смотрели телевизор. По случаю Дня семьи кругом расставили кресла, уже не новые, но довольно элегантные, принесенные, видимо, из другого крыла. По углам выставили кадки с растениями и несколько столиков с чашками для чая. Несколько диванов, что обычно стояли в зале, сдвинули к стенам и накрыли пестрыми покрывалами в индейском стиле. Зал приукрасили, иначе не скажешь, но для меня (и, наверное, для остальных пациентов) он все равно казался пыточной камерой. Мы все опасались слов, которые будут сказаны в этом помещении, боялись обвинений и упреков, которые бросят нам в лицо.

Мы с Фергусом встретились в прокуренном кафе на первом этаже за десять минут до общего собрания. Я пришла на целых полчаса раньше, чтобы не пропустить его приход, и сидела за столиком, нервно вертя головой из стороны в сторону. Заметив мужа, я помахала ему рукой. Он даже не улыбнулся в ответ.

— Господи, — буркнул он, приблизившись и сев напротив. — Неужели ваш персонал даже не слышал о кондиционерах?

Я мрачно хмыкнула:

— Тебе тоже здравствуй! — И тотчас пожалела о своем язвительном тоне. Меньше всего мне хотелось настраивать Фергуса против себя. Я зажгла сигарету, придвинула ближе пепельницу, уже полную окурков, и выдавила улыбку. — Думаю, отсутствие кондиционера — часть общего плана. Родню пациента нужно довести до белого каления, чтобы она начала плеваться огнем еще до начала дискуссии.

— Да? — Фергус хмуро отвел взгляд. Моя попытка пошутить пропала зря. Муж явно не был настроен на веселье.

Кстати, он слегка набрал вес. Пересаженные волосы, похоже, не слишком хорошо чувствовали себя на новом месте, потому что уже начали редеть.

— Хорошо выглядишь, — попыталась я наладить контакт.

— Спасибо. — Он откинулся на спинку пластикового стула и наклонил голову в сторону, разглядывая меня. — Должен признать, ты тоже неплохо выглядишь. Судя по всему, ты хорошо высыпаешься, цвет лица уже не такой землистый.

— Да, я много сплю, — кротко ответила я.

Обведя взглядом кафе, я заметила еще несколько странных парочек, напоминавших нас с Фергусом: потерянные мужчины и женщины в тренировочных костюмах или халатах и их спутники с затравленными лицами.

Вздохнув, я снова устремила взгляд на мужа.

— Полагаю, эти семейные встречи придуманы не для пациентов, а для их близких. Родные должны высказать наболевшее — так сказать, выплеснуть свою боль. Так мне по крайней мере кажется. — Я улыбнулась, делая еще одну попытку завоевать симпатию мужа. — Твоя роль, по сценарию медиков, в том, чтобы обвинить меня в разрушении нашего брака.

Напряженно глядя Фергусу в лицо, я ждала, что он спросит: «Разве ты в чем-то виновата?», — но он молчал, глядя в сторону. Ему было не по себе, потому что его начали узнавать и перешептываться.

Пользуясь тем, что он на меня не смотрит, я изучала черты его лица, словно видела впервые. Напротив меня сидел человек, ради которого я отказалась от своей мечты; чьи надежды и чаяния подменили мои собственные; на которого я молилась и кого никак не хотела отпустить. Я задала себе вопрос, люблю ли я мужа так же сильно, как раньше, и с горечью признала, что люблю.

— Может, уже пойдем? — пробормотала я чуть слышно.

Последующее вспоминается словно какой-то ночной кошмар. К тому времени, когда пришла очередь Фергуса взять слово, я была в настоящем шоке. А я-то думала, что мои сценарии раскрывают всю силу человеческих эмоций! Наивная! Вот где чувства перехлестывали через край, валили с ног, били словно пощечины! Гнев и боль, которые изливались из уст посторонних людей, казались почти материальными. Хуже всего вели себя матери, эти степенные женщины преклонного возраста с благородной сединой в волосах. Некоторые кричали, кто-то поливал родных ледяным презрением или едва не бился в истерике. Слушая их признания, я снова и снова благодарила Бога, что рядом нет Кольма. Каково пришлось бы бедняге среди подобного ужаса? И какие упреки могли излиться на меня из его уст?

Представляете, некоторые гости нецензурно бранились и брызгали слюной, а медперсонал лишь благостно кивал головами и не предпринимал попыток остановить это безобразие. Когда одна из пациенток лишь попыталась возразить против потока грязи, вылитого на нее родной сестрой, кто-то из психологов посоветовал ей молчать.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы выслушивать ваши оправдания, Чармиан, — строго сказал он рыдающей женщине.

Я боялась даже взглянуть на Фергуса, сидевшего на стуле рядом. Страх и горечь кипели во мне с такой силой, что страшно было шевельнуться. Мне казалось — взгляни я на мужа, и слезы хлынут из глаз подобно водопаду. Я стану всеобщим посмешищем!

Неужели и Фергус будет говорить обо мне такие же страшные, несправедливые вещи? Прилюдно заклеймит меня, хотя я ни в чем и не виновата?

Эта мысль показалась мне такой ужасной, что я решила спасаться бегством. Пусть обо мне думают что угодно, но выбраться из этой камеры пыток необходимо. Например, отпроситься в туалет и не вернуться. Мало того, предстояло вывести из зала еще и Фергуса.

Муж сидел, опустив голову и уставившись в пол. Его узнавали и разглядывали, и он об этом знал. Впервые меня озарило, что для Фергуса было нелегко приехать на встречу в клинику, так сказать, с открытым забралом.

Молодой человек, презрительно тыкавший пальцем в пожилого мужчину (очевидно, отца), закончил свою обвинительную речь, и Барби-Луиза повернулась (о ужас!) ко мне.

— Фергус? А что вы хотите сказать Мэдлин?

Я смотрела прямо перед собой, отчаянно пытаясь сохранить самообладание. Боковым зрением я видела, как Фергус поднялся и откашлялся, приготовившись к речи.

— Честно говоря, Мэдлин не так уж и много пила. Не как некоторые другие пациенты, насколько я понял из предыдущих…

— Стоп! — Я встала и повернулась к нему. — Прости меня, Фергус, что пришлось подвергнуть тебя этой пытке. Я прошу у тебя прощения за все. Но я больше не в силах выносить этот кошмар. Я просто не могу!

Мое лицо пылало, но меня это не трогало. Я обвела взглядом зал: большинство пациентов даже не подняли глаз, зато их родственники разглядывали нас с Фергусом, словно мы были под микроскопом. Еще я заметила двух человек из тех, что проходили лечение в других группах, которые смотрели на меня с завистью, очевидно, жалея, что не поступили так же.

— Прошу прощения у всех вас, — обратилась я ко всему залу. — Нет сил это выносить. До свидания и удачи.

Я направилась к двери в такой тишине, словно шли чьи-то похороны. Я даже не знала, что Фергус нагоняет меня, и поняла это, лишь когда он схватил меня за локоть в коридоре.

— Так для чего ты все это затеяла? — прошипел он в бешенстве. — Не для того я потратил столько времени и притащился сюда, чтобы ты попросту повернулась и ушла. Я сделал это ради тебя, психованная сучка! У меня есть что тебе сказать, можешь поверить. А я-то думал, что на этот раз ты взялась за ум!

Я изумленно смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Ладно, — буркнул Фергус, отпуская мой локоть, — здесь есть место, где можно поговорить без свидетелей? Только не в той дыре, что считают у вас кафе.

— Я взялась за ум, что бы ты там ни думал, — процедила я сквозь зубы. — Иначе что бы здесь делала?

— А по-моему, ты просто развлекаешься, Мэдлин. Тебе кажется, что ты отличаешься от других в этой клинике, а между тем они-то честны с собой и другими. Ты полагаешь, что можешь смотреть на них свысока, да? Да иди ты к черту! Зря я сюда приволокся! — Фергус зашагал по коридору прочь.

— Погоди, не уходи! — Я побежала за ним.

Он остановился и повернулся.

— Да? Почему это мне не уходить? Какой смысл оставаться, Мэдлин? Чтобы между нами произошел очередной душещипательный разговор? Будем снова ходить по кругу?

— Обещаю, что нет. Клянусь.

— Ладно, давай спустимся к машине; я припарковался у железной скамейки под большим дубом, сразу за углом.

Пока я шла за мужем по коридорам, что-то происходило внутри меня, менялось. Я будто видела себя чужими глазами: глазами пациентов и врачей, подруг, даже глазами Ванессы и Фергуса. Видела измученную женщину средних лет, послушно скачущую по ступеням за разгневанным мужем, которому нет до нее никакого дела. Я вдруг поняла, что так было всегда. Что никогда ничего не изменится. Словно я хочу сцементировать то, что уже давно мне не принадлежит.

Как я докатилась до этого? Где моя гордость наконец? Мне хотелось сбросить с себя это жалкое подобие личности, стать совершенно другой!

Возможно, причиной этих изменений был чертов День семьи, может, пришла пора собирать камни, но неожиданно мне стало легче дышать.

Расправив плечи, я обогнала мужа и направилась к бежевой «вектре» на углу.

— Ты куда? — Фергус остановился у серебристой «микры», которую я даже не заметила.

Ах да, «вектру» Фергус оставил мне! И теперь, должно быть, ездил на машине Ванессы.

Я села на пассажирское сиденье, предварительно убрав с него пачку памперсов. Взгляд автоматически нашел окна моей палаты на фасаде здания. Шторы были задернуты.

— Вон мои окна, — кивнула я.

— Угу. — Фергус буравил взглядом приборный щиток.

Сделав глубокий вдох, я повернулась к нему. Меня заполняла непривычная решимость.

— Спасибо, что приехал сегодня.

Он пожал плечами.

— Нет, я говорю всерьез. И прежде чем ты что-то скажешь (ведь ты собирался что-то сказать в общем зале, правда?), дай мне несколько минут на исповедь.

Фергус перевел на меня взгляд, прищурился. На лице была написана несвойственная ему неуверенность.

— Если это будет очередная попытка…

— Не волнуйся. — Мне неожиданно стало легко и комфортно, словно я и не сидела рядом с бывшим, но все еще любимым мужем, да еще в машине его любовницы. — Я лишь хочу изложить тебе свою версию случившегося.

— Что ж, я слушаю. — Фергус сложил руки на груди. — Но если ты начнешь истерику, я высаживаю тебя и уезжаю.

— О, припоминаешь мне тот скандал, что я устроила перед твоим уходом? Ах как жаль, что я не разбила твою любимую свинью-копилку!

Это вызвало легкую улыбку на губах Фергуса, и я одобрительно кивнула. Впервые в жизни я собиралась открыться мужу в том, в чем не решалась признаться самой себе. И мне было безразлично, понравится ему моя исповедь или нет.

— Я была так влюблена в тебя, Фергус, что это почти ослепляло. Я была готова ради тебя на все, даже ехать на Южный полюс, если бы ты вдруг счел пингвинов подходящей для себя аудиторией. Наверное, именно в этом надо искать корни краха нашего брака. Ведь я отбросила свои амбиции, позабыла о собственных мечтах и чаяниях ради воплощения твоих.

— И что же это были за мечты? — изумился Фергус.

— Я хотела стать профессиональной актрисой.

— Ты? — Удивление на его лице было написано так ярко, что казалось почти наигранным. — О, прости, я не собирался тебя обидеть. Но, Мэдлин, неужели ты думала, что у тебя есть шансы на профессиональной сцене?

— Я могла по крайней мере попытаться.

— И кто же тебе мешал? — нахмурился он.

— Ты, Фергус. Только ты.

Он возмущенно насупился и приготовился отразить атаку, но я положила ладонь на его руку. Муж бросил взгляд вниз, моргнул и, хотя я сразу убрала ладонь, еще некоторое время смотрел на свои пальцы.

— Прошу тебя, дорогой, просто выслушай. Я должна высказаться. Не знаю, как мне удалось разобраться в себе за столь короткий срок, что я пребываю в клинике; возможно, виной тому бездна свободного времени. Я много думала последние дни, но озарило меня только сейчас. Наш брак высасывал меня, словно паук муху. Я не была счастлива, но притворялась довольной, я поддерживала тебя и делала вид, что мне по душе роль второго плана. Возможно, я не такая уж и плохая актриса, если и сама верила в то, что играла.

Фергус нахмурился, озадаченный, и я заторопилась:

— Еще одну минуту, дорогой. Дай мне еще минутку. И тогда ты сможешь высказаться. Видишь ли, ты не давал мне двигаться вперед. Ты так хотел добиться успеха, что совершенно забывал обо мне. Я была тебе нужной, лишь пока поддерживала и восхваляла тебя. Твоя самовлюбленность разрушала меня день за днем, но я даже не замечала этого. Я стала твоей тенью, всячески обеспечивала твой комфорт, отдавалась процессу целиком, словно маньячка. И знаешь, я ощущаю горечь и утрату сейчас, думая об этом. И не только потому, что потеряла самое себя, но и оттого, что ты даже не заметил моей жертвы. — Я сделала глубокий вдох, чтобы не перейти на обвинения. — Прости, если мои слова обидели тебя. Но мне было необходимо высказаться, чтобы иметь возможность идти дальше. Скажу больше — не ты один виноват в случившемся. Здесь есть и моя вина. Я должна была бороться за себя и свою мечту.

В маленькой машинке повисла тягучая тишина, вызывая клаустрофобию. Я ощущала запах детской отрыжки, исходящий с заднего сиденья (видимо, ребенок испачкал обивку).

Фергус пристально смотрел на меня, брови сошлись на переносице.

— Но почему ты молчала? Почему ничего не говорила?

— А ты бы мне позволил? — Я запоздало удивилась. Кажется, Фергуса проняли мои слова. — Ты бы поверил мне?

Его рот искривился.

— Значит, я во всем виноват, да?

— Если ты слушал, то знаешь ответ. Мы оба виноваты. Конечно, мне было трудно бороться с тобой, ибо ты сильнее характером, но именно я позволила нашим отношениям развиваться по такому сценарию. Мне следовало бороться, а я предпочла полную капитуляцию. Я надеялась, что, став знаменитым, ты обратишь свое внимание и на меня. Но ты не собирался останавливаться, и твое эго росло день ото дня. В твоих планах для меня не осталось места.

— Но, Мэдлин! — Он смотрел удивленно. — Какой смысл в признаниях, если все давно кончено? К чему эти откровения? Ничего уже не вернуть.

Я молча вбирала в себя это заявление. До того момента я все еще на что-то рассчитывала, надеялась отвоевать мужа, как-то все исправить. И хотя здравый смысл подсказывал, что это невозможно, сердце твердило обратное.

— Если честно, я не могу ответить на этот вопрос. — Я предпочла не спорить. — Может, мне захотелось впервые за долгое время поговорить с тобой начистоту. Да и с собой заодно. Пусть даже теперь это не имеет значения.

— Вот тут ты права. — Фергус уже оправился и нащупал твердую почву под ногами.

— Но ты согласен с тем, что в моих словах есть рациональное зерно? — тихо спросила я. — Только ответь честно. Тебе нечего терять, я не стану использовать твой ответ против тебя.

Он молчал, опустив глаза.

— Что ж, честно так честно. Признаю, я был несколько эгоистичен, преследуя свои цели. Но я же не перекрывал тебе кислород, так? Да и не смог бы перекрыть, если бы у тебя был истинный талант. Но любитель остается любителем, Мэдлин. И если бы ты поделилась со мной своими мечтами, я бы не стоял у тебя на пути.

— Нет? Ты говоришь это и тут же называешь меня любителем, словно пытаясь принизить. Разве это честно? И так ли далеко ты сам ушел из разряда любителей?

— Ладно, сдаюсь, — буркнул Фергус. — Так, значит, наш брак рухнул лишь потому, что ты бросила сцену?

— Нет. — Теперь мне хотелось уйти. Выбраться из душной машины и укрыться в палате, чтобы насладиться своей победой, какой бы горькой она ни была. Я устала кидать обвинения, выяснять, кто и кому что должен. — Нашему браку пришел конец по многим причинам. Потому что ты вечно бывал не в духе и не замечал меня, а я пыталась тебе угодить, но всегда оказывалась недостаточно хороша. Причина в моей слабости. Я не виню тебя, Фергус. Больше не виню. — Я взялась за дверную ручку. — Мне пора. Нам больше нечего сказать друг другу, а спорить и обвинять нелепо. Думаю, и ты не хотел бы снова ругаться. Нам лучше сохранить нормальные отношения, поскольку, кроме нас двоих, есть еще Кольм. Не стоит расставаться врагами. Прошу только об одном: хотя бы раз в жизни позволь мне оставить за собой последнее слово. И подумай над моими словами. Хотя бы ради того, чтобы впредь не повторять ошибок.

Я вылетела из машины, не позаботившись о том, чтобы закрыть дверь, и понеслась к зданию клиники. Вот вам и День семьи! Кажется, я перевернула его с ног на голову.

И все же мне было хорошо. Даже не хотелось, чтобы этот день заканчивался.

Когда я почти собрала вещи, то обнаружила, что у двери моей палаты стоит Луиза.

— Да? — повернулась я к ней.

— Не хотелось бы констатировать то, что и так очевидно, но ты совершаешь ошибку, — спокойно сказала она.

— Неужели? — Я продолжила складывать свои немногочисленные пожитки.

— Ты представляешь собой типичный случай отрицания болезни. Ты алкоголичка, Мэдлин, но не желаешь признать этот факт.

Я не слушала ее. Я видела сквозь окно Фергуса. Он сидел в машине и оживленно говорил по телефону.

— Ты, конечно, вольна уйти когда захочешь, — продолжала Луиза монотонно, — но это заблуждение. Ты вернешься сюда или в другую клинику, потому что не справишься в одиночку. Ты снова начнешь пить.

— Не начну, — на автомате ответила я.

— Хотелось бы верить. Конечно, все возможно. Ты получила моральную встряску после сегодняшнего собрания, и какое-то время воспоминания о нем будут удерживать тебя от бутылки. Однако не так долго, как ты думаешь, Мэдлин. Статистика показывает…

— Плевала я на твою статистику!

Фергус запрокинул голову, расхохотался и провел рукой по волосам. Я видела этот жест впервые за многие годы. Так делал юноша, в которого я влюбилась когда-то. Фергус словно в очередной раз подчеркнул, что больше не принадлежит мне.




Глава 37


Дурища Мэдди покинула клинику, прежде чем я набралась решимости ее навестить. Господи, ну чем она только думала?

Да и я тоже хороша! Так закрутилась в домашних делах, что никак не могла выкроить время на визит. Могла бы ее вовремя переубедить.

Что касается моих жалоб по поводу домашних дел, то они вполне обоснованны. Сами знаете, как оно бывает: вроде никакого аврала, а день пролетает незаметно в бесконечных хлопотах. То чьи-то джинсы пропали и нужно покупать новые, то чья-то любимая белая блузка постиралась с красной майкой, то в холодильнике кончилось мороженое, а всем до зарезу его не хватает. И вот вертишься как белка в колесе!

Столько девиц в доме, должна вам сказать, доставляют немало проблем. Вечно их нужно куда-то подвезти, что-то им купить, позвонить их друзьям, чтобы узнать, когда мои отпрыски вернутся домой. В таком ритме недолго и забыть обо всех обязательствах. К примеру, я записала Рики на прием к врачу, но этот факт попросту вылетел у меня из головы.

К Тесс я тоже так и не выбралась, хотя на телефонные разговоры минутка находилась. Она позвонила мне, проводив Ярсо и Тома в аэропорт, призналась, что чувствует себя измученной. Зато ее отец, казалось, воспрянул духом. Хоть это радовало. Наверное, так оно всегда бывает: дети переживают близкую смерть родителей острее их самих.

— Больше всего меня ужасает неизвестность, Рита, — жаловалась Тесс. — Я не знаю, сколько ему осталось, и каждую минуту живу в ожидании… страшного события. Это сводит меня с ума!

Да, к смерти нельзя подготовиться.

Мне было интересно, как обстоят дела с Джерри, но я не посмела выспрашивать напрямую, удовольствовавшись тем, что Тесс уже не плачет. Похоже, эти двое решили пока не форсировать события, раз все еще не разбежались. Хотя кто знает? По крайней мере у Тесс хватило духу избавиться от назойливого гостя. Конечно, со стороны Ярсо было очень любезно снять на какое-то время с плеч гостеприимной хозяйки ответственность за Тома. У Тесс появился шанс чуть передохнуть и разобраться в себе. Впрочем, американцу было несложно оказать подобную любезность, учитывая, что ему оплатили оба билета до Лондона.

Нет, я несправедлива к этому янки! Ну да Бог с ним!

В общем, я от души сочувствовала Тесс и собиралась заняться делами Мэдди. Честно говоря, к визиту в клинику я готовилась как к сложнейшей военной кампании. Предстояло провернуть кучу дел, прежде чем отправиться в клинику Святого Роланда. Пришлось развезти приятелей дочек по разным адресам, помотаться по городу, а заодно заехать в банк, подписать кое-какие бумаги. В этот же день была запланирована поездка в торговый центр, так сказать, на закупку, поскольку запасы истощились. Мои дочери выглядят достаточно изящными, но это не значит, что они придерживаются диеты. Нет-нет, они жрут как лошади, только все не впрок! А уж сколько сопутствующих товаров они изводят! Одних бумажных полотенец тонны! К тому же в дни школьных каникул я никогда не знаю заранее, сколько гостей юного возраста у нас будет. Слава Богу, каникулы небесконечны.

Вооруженная списком продуктов, я запихнула Эллис и Кэрол на заднее сиденье машины и ринулась закрывать входную дверь, когда зазвонил телефон. В последнее время он приносил лишь дурные вести, так что я заранее напряглась. Вернее, смачно выругалась.

Трубку пришлось снять — вдруг что-нибудь важное? Это была Мэдди, и звонила она из дома. Так я и узнала, что она уже сутки как покинула клинику.

Честно говоря, я была в ужасе. У меня даже язык отнялся от возмущения. Как Мэдди могла! После того как я потратила кучу усилий, чтобы ее туда определить!

Подруга, конечно, извинялась, хотя по тону было ясно, что она приготовилась к защите, так что нападать я не стала. Поняв, что отповеди не последует, Мэдди пошла в атаку. Как я посмела засунуть ее в чертову дыру, как могла воспользоваться ее слабостью, и все в таком роде. Переведя дух, она вновь принялась просить прощения, объяснять, почему и каким образом покинула клинику. Она рассказала о Дне семьи.

— Настоящий ГУЛАГ, Рита! — жаловалась Мэдди. — Психологическая пытка, вот что это было. Но я не дала им возможности надо мной поиздеваться…

Во время рассказа она постоянно меняла тему, возбужденно перескакивала с сюжета на сюжет, так что я едва смогла разобраться, что к чему. И все же тон подруги меня изумлял. Он как-то неуловимо изменился, стал увереннее, из него пропали нотки обреченности. Было ясно, что даже несколько дней в клинике не прошли для Мэд даром.

Но меня не отпускало смутное ощущение, что она чего-то недоговаривает. Ну конечно, ведь она ни словом не упомянула о Фергусе.

— Твой муж приезжал на День семьи? — спросила я напрямик, едва удалось вставить слово.

— Да. — Мэдди поколебалась. — Сейчас перейду к этому.

Я припомнила в деталях свой звонок Фергусу, в котором изложила суть проблем Мэдлин. Оказывается, он был в курсе, однако не слишком интересовался ее состоянием. Более того, негодяй упрекнул меня в том, что названиваю ему в тот момент, когда он пытается устроить свою жизнь, найдя счастье в объятиях новой любви… В общем, нес полную ахинею.

Фергусу наплевать на Мэдди. Об этом и дурак бы догадался. Тогда почему по телефону она щебетала как птичка? Не потому ли, что смогла сдвинуть лежачий камень? Но в какую именно сторону?

— Ты бы слышала, что говорили эти люди, Рита! — продолжала подруга с возмущением, так и не перейдя к Фергусу. — Они унижали, оскорбляли, втаптывали в грязь! Даже не представляла, что родственники могут быть такими жестокими. Понимаю, ты тоже говорила бы обо мне подобные гадости, если бы пришла на День семьи, потому что ругань в данном случае имеет… терапевтический эффект…

— Эй, Мэдди, погоди! С чего ты взяла, что я стала бы говорить о тебе гадости?

Она умолкла. Я услышала щелчок зажигалки: Мэдди прикуривала сигарету.

— Ладно, может, и не говорила бы, но точно подумала. Ведь я… доставила тебе немало хлопот.

— Ничего подобного, дорогуша. Вбила себе в голову ерунду какую-то!

— Хорошо, нет так нет.

Я услышала надрывный звук сигнала: мои девочки изо всех сил давили на гудок машины, вызывая меня из дома.

— Так, Мэдди, — заторопилась я, — давай сделаем следующее… Я сейчас еду за покупками, а ты пока соберись и приезжай к нам домой. Останешься на несколько дней. Думаю, одиночество тебе сейчас не на пользу.

Снова раздался сигнал машины и больше не умолкал. Одна из девиц приналегла на руль грудью. Я мысленно выругалась, пообещав себе дать нахалке подзатыльник.

— Погоди секунду, Мэд… — Я выглянула из-за двери и показала кулак. — Эллис и Кэрол меня просто издергали, так что я лучше побегу. Обещаешь приехать?

Мэдди помолчала. Я уже приготовилась услышать отказ, когда в трубке прозвучало «да». Я-то полагала, что Мэд предпочтет сидеть дома и ждать, не позвонит ли ее ненаглядный Фергус.

— Да, я приеду, — повторила она. — Кстати, как дела у Тесс? Я ей звонила, но не застала дома.

— Расскажу, когда приедешь. Сейчас никак не могу.

Мы договорились, что Мэд подъедет к половине пятого. Я повесила трубку и помчалась к машине. Распахнув дверцу, сунула голову в салон и зло прошипела:

— Не смейте давить на клаксон, если я задерживаюсь! Помимо вас, в мире есть и другие люди, чьи дела не могут ждать. Понятно, маленькие эгоистичные нахалки?

— Это мы-то эгоистичные? — Эллис была готова отразить атаку. — Но ведь это не мы по полдня висим на телефоне.

Я так на нее посмотрела, что она умолкла и сжалась на сиденье. Мне повезло: обе девицы за всю дорогу не проронили ни слова. Я остановилась у отеля «Моран» в конце Гардинер-стрит. Эллис и тут не упустила повода погундеть:

— И что, нам целую милю топать до Генри-стрит пешком?

— Да уж, — подхватила Кэрол. — А мне туфли жмут, мама! Адская боль!

Позади меня уже раздавались возмущенные сигналы других машин, а бесстыдницы продолжали сидеть на месте.

— Немедленно прекратите ныть! — взбесилась я. — Вылезайте из машины и топайте на свою проклятую Генри-стрит! Я не собираюсь делать здоровенный крюк, лишь бы вам не пришлось идти пешком лишние сто метров! Вылезайте, быстро!

Они почти выпрыгнули наружу, лица у обеих были недовольные. Я завелась не на шутку. Экие настырные девицы! Вконец распоясались!

Короче, в торговый центр я приехала в дурном расположении духа и сразу (даже не пробежавшись по бутикам) направилась в супермаркет для предпринимателей, картами которого мы с Рики пользовались.

Мест на парковке почти не было, так что я решительно ринулась в образовавшийся зазор, когда заметила, что совсем рядом складывает покупки в багажник миссис Вителли, мать Сьюзен. Как она очутилась возле супермаркета для предпринимателей, ума не приложу.

Никак не желая с ней встречаться, я постаралась сделать вид, что погружена в свои мысли и ничего вокруг не замечаю. Уловка не сработала. Миссис Вителли направилась ко мне. Я вытащила из кармана телефон и принялась тыкать в кнопки, мрачно насупившись. Но миссис Вителли, похоже, до моего важного звонка не было дела. Она, продолжая улыбаться, шла ко мне.

Пришлось сдаться. Я громко сказала в трубку: «Я уже на месте, через минуту поднимусь», — и убрала телефон.

— Миссис Вителли! — фальшиво улыбаясь, пропела я. — Как поживаете? Все в порядке?

— Да, неплохо, а у вас?

— Как всегда, кручусь как белка в колесе. У вас членская карта? — Я кивнула на супермаркет.

— Недавно устроилась в небольшую компьютерную фирму, — пояснила миссис Вителли. — Надоело сидеть дома. Дочь работает как проклятая, а я все прохлаждаюсь. Вы слышали, что случилось со Сьюзен? — По округлившимся глазам и заговорщицки поджатым губам я поняла, что со мной жаждут поделиться подробностями. Что ж, хоть стало ясно, отчего меня так преследовали.

— Кажется, что-то слышала… ничего определенного. — Я тоже напустила на лицо загадочности. — Но столько дел! Столько дел! Ужасное лето, ни минуты покоя! Вы никуда не ездили отдыхать?

Но миссис Вителли не так-то просто было сбить с выбранного курса. Она вывалила на меня кучу подробностей: Сьюзен подала иск на Джерри Бреннана, нахала и подлеца, который силой склонил ее к сексуальным отношениям. Тут уж я не выдержала.

— Постойте, дорогая, но ведь эти самые отношения завязались… по взаимному, так сказать, согласию! И ведь ваша дочь не малое дитя, чтобы ее можно было к чему-то склонить. И потом… — Я еле успела прикусить язык, чтобы не сболтнуть насчет проклятого электронного письма с голой грудью Сьюзен.

Миссис Вителли перестала улыбаться и прищурилась. Похоже, ее дружеские чувства ко мне резко охладели.

— Вероятно, миссис Слитор, вы знаете больше, чем пытаетесь изобразить.

— Жена Бреннана — моя подруга.

— Все ясно! Значит, вы придерживаетесь мнения, что это нормально, когда мужчина, пользуясь своим положением, склоняет к сексу подчиненную вдвое моложе себя?

Какое-то внутреннее чувство велело мне воздержаться от дальнейших споров, чтобы не сказать лишнего. На счастье, рядом начал выкатываться большой мини-вэн, которому мы загораживали проезд. Пока я пятилась назад, успела выработать тактику поведения.

— Повторяю, миссис Вителли, жена Джерри Бреннана — моя близкая подруга. Понятное дело, что я прониклась к ней сочувствием в данной ситуации, которую она очень болезненно переживает. И насколько я в курсе случившегося, никто никого не склонял к сексу насильно, как это пытается представить ваша дочь.

Вот тут она разозлилась.

— Из-за этого негодяя страдает не только ваша подруга, но и моя дочь, которую унизили, а затем оклеветали. Но Джерри Бреннан за все ответит и щедро заплатит. Расследование уже началось. Конечно, компания постарается замять инцидент, как это часто бывает. Но у меня есть связи и друзья в прессе, так что справедливость восторжествует. Всего хорошего, миссис Слитор! — Она резко отвернулась и зашагала прочь, оставив меня изумленно моргать.

Бедная Тесс! Вот и еще одна проблема на ее голову! Знала ли она об иске Сьюзен и расследовании? И если знала, почему не звонила?

Но Сьюзен какова! Сначала шлет фотки со своим выменем, а потом еще и в суд подает!

Конечно, миссис Вителли я не винила. Если бы мне пришлось защищать честь своих дочерей, я бы тоже нападала, как тигрица. Но скажу вам правду: она мне разонравилась. То есть я и раньше к ней не испытывала теплых чувств, но теперь она стала мне вконец неприятна. Эта алчность в ее глазах, прикрываемая праведным гневом, — фу какое ханжество!




Мэдди приехала ко мне как раз в тот момент, когда с неба перестал сыпать дождик и мы с Бетти, улучив момент, бросились переносить из машины покупки. По радио сказали, что днем будет солнечно, местами переменная облачность. Осадков в метеоцентре вообще никто не ожидал, хотя всякому дураку было ясно — снова пойдет дождь. И так все лето. Ну что за год!

Мы с Бетти подождали, пока Мэд припаркуется. Ее машинка казалась такой крошечной по сравнению с моей, что вполне могла поместиться внутри ее. Иногда я чувствую себя неловко, садясь за руль огромного «лендровера», учитывая, что улицы Дублина запружены транспортом и узки даже для небольших маневренных автомобилей. И все же во время основательного шопинга большая машина просто незаменима!

— Привет! — крикнула я, когда Мэдди вылезла наружу. Я по-прежнему была не в восторге от ее самовольной выписки из клиники, но поделать с этим ничего не могла.

Впрочем, выглядела Мэдди неплохо. Всего несколько дней лечения, а лицо уже приобрело краски.

— Здравствуй, Рита. — Она поднялась по ступеням и чмокнула меня в щеку. Вблизи перемены были еще заметнее. Все-таки человеческий организм любит, когда о нем заботятся, и восстанавливается достаточно быстро. На щеках Мэдди даже играл румянец, да и глаза перестали казаться водянистыми и мутными.

Я уже приготовилась сделать подруге комплимент, когда заметила, что во двор направляется Джек Батлер. Нет, он не входил, он «заруливал» — иначе не назвать эту горделивую походку, которой он вплыл на нашу территорию. У Джека и Китти все неплохо клеилось, поэтому парень держался петухом. Дочь как-то исхитрилась повлиять на его вкус, так что теперь он и одевался более стильно.

— Она в оранжерее, — сообщила я Джеку.

— Спасибо, миссис Слитор, — кивнул он. Таким вежливым он раньше тоже не был.

Нам с Мэдди долго не удавалось перекинуться словечком, так как подошло время чая. В нашем доме «чай» означает всеобщее собрание за столом, когда кто-то постоянно снует с места на место, открывает буфеты, рыщет на полках в поисках съестного, хотя им и так завален стол. Если во время ужина соблюдается хотя бы какое-то подобие порядка, то чай — это полный бедлам.

Лично я к чаю делаю себе бутерброды. Например, с тунцом, яйцом, салатом и майонезом — объедение. Порой, когда бутерброды надоедают, беру себе копченые ребрышки или куриные крылья гриль. Остальные тоже бывают изобретательны. Иногда к чаю заказывают пиццу или китайскую еду. В это время наша кухня здорово напоминает склад припасов. Бетти, к примеру, ужасно не одобряет эту возню, ну да кто ее спрашивает! Во многом привычка столь плотно перекусывать во время чая объясняется тем, что примерно к этому моменту Рики возвращается с работы.

На этот раз я торопливо сожрала половину пиццы, удивленно поглядывая, как жадно Мэдди откусывает от своей порции. И это после того как съела два здоровенных куска чесночных хлебцев и салат! Кстати, после пиццы Мэд не отказалась от мороженого, а в конце облизала чашку.

Да, перемены были налицо! А ведь всего за несколько дней до того я с трудом уговорила Мэдди съесть кусочек тоста. Я не могла нарадоваться на нее. Конечно, все знают, что алкоголизм неизлечим, особенно у женщин, но при изрядной доле самоконтроля можно больше не поддаваться этой заразе, верно?

Полагаю, что и насчет анорексии мы с Тесс поспешили с выводами. Это модная болячка, о ней много говорят и снимают репортажи, поэтому мы и забили тревогу. Женщина, страдающая анорексией, не набрасывается на еду так, словно приехала из голодного края.

После чая Рики отправился с приятелями в клуб, а мы с Мэдди мирно устроились перед огромным теликом, обе уже в пижамах. Я выделила подруге лучшую гостевую комнату, предупредив Патрицию и шестерых ее друзей, чтобы не мешали гостье отдыхать. Молодежь имела виды на эту спальню, собираясь устроить пижамную вечеринку.

— Я так налопалась, что с трудом могу закрыть рот, — пожаловалась Мэдди во время рекламы. Мы смотрели сериал. — А ты?

— Я бы еще чего-нибудь пожевала, — засмеялась я. — Как насчет стакана свежевыжатого апельсинового сока? — Обычно в это время я потягивала джин-тоник, но в присутствии Мэдди поостереглась пить алкоголь.

— Нет, спасибо. Я бы не отказалась от колы, у тебя есть?

Я вышла и вскоре вернулась с двумя запотевшими стаканами.

— Слушай, не хотела этого говорить, но не могу удержаться, — сказала я укоризненно. — Тебе не стоило уезжать из клиники. Не так быстро. — Опасаясь, что Мэд вспылит, я заторопилась: — Конечно, теперь поздно жалеть. Я заговорила об этом не для того, чтобы набрасываться с упреками. Просто если тебе понадобится помощь и поддержка, здесь тебе ее всегда окажут. — Затем я перевела тему на проблемы Тесс, включая известия, услышанные из уст миссис Вителли.

Мэдди изумленно покачала головой и отставила в сторону колу.

— А если Тесс не в курсе? Мы должны ее предупредить.

— Не стоит лезть ей в душу. Думаю, она обо всем знает, если судебный процесс уже идет. Просто не хочет навязываться со своими проблемами. Ты же знаешь нашу Терезу!

— Да уж… Что ж, раз ты в этом уверена…

— Абсолютно. Вскоре у Бреннана начнутся серьезные проблемы, ведь он возглавляет офис крупной компании, а скандал на пользу делу не пойдет; конкуренты сразу приготовятся к атаке. Думаю, для Тесс это будет тяжело и она сама позвонит нам. — Я помолчала и вновь сменила тему. — Представляешь, на днях видела в газете фото Фергуса. Кажется, в воскресном выпуске. Ты читала?

Там поместили лишь крохотную заметку, всего несколько строк, посвященных премьере нового спектакля. На маленьком снимке Фергуса было трудно узнать.

— Нет, не читала. — То, как Мэдди произнесла эти слова, сделало дальнейший диалог на эту тему невозможным. Сообразив, что была слишком резкой, она извинилась. — Я не хотела быть грубой. Просто… у меня нет желания говорить о муже. Не знаю, начало ли это исцеления или лишь временное просветление, но сейчас я чувствую себя сильнее и увереннее. Мне удалось разобраться в себе и расставить важные акценты. Я высказала Фергусу то, в чем даже себе не признавалась долгие годы, понимаешь? Я словно освободилась от самых тяжких пут, но не ото всех, поэтому и не форсирую события. Я еще не готова говорить о Фергусе. Его имя уже не вызывает приступа паники, но в сердце по-прежнему щемит. — Мэдди мягко улыбнулась. — Полагаю, ты будешь рада узнать, что я больше не надеюсь его вернуть. По крайней мере не любой ценой, как раньше. Я была ужасной, невыносимой. Спасибо тебе и Тесс за заботу…

— Ерунда! Совершенно не за что!

Мэдди сделала глоток колы.

— Ты слишком великодушна, Рита. Но я в самом деле была несносной. И обеими руками рыла себе могилу. Моя жизнь превратилась в пародию на самое себя, а я продолжала отстаивать право так жить. А сейчас я словно прозрела, взглянула на себя со стороны и ужаснулась, Рита! Жалкая, потерянная, безвольная тряпка, вот в кого я превратилась! Спасибо тебе еще раз, подружка…

— Да прекрати благодарить, сколько можно! — смутилась я.

— Извини. — Мэдди улыбнулась. — Вообще-то я пришла к выводу, что должна хорошенько над собой поработать, причем не ради кого-то, а для себя самой.

— Ты радуешь меня все больше!

— Не торопи события. Ведь я все еще слаба. До сих пор не могу поверить, что осталась одна, скучаю по мужу, не нахожу себе места… и от этого на душе тоскливо и пусто, понимаешь? Впрочем, тоска — более мирное чувство, нежели тот ужас, который жил во мне еще несколько дней назад. Я смогла признаться себе, что случившееся со мной несчастье — еще не конец света.

Я молча кивала.

— И еще одно, — сказала Мэд. — Я видела, как Фергус говорил по телефону. Он смеялся и хмурился, он был куда живее, чем рядом со мной последние годы. Думаю, он говорил с Ванессой — с кем еще? Увидев эту разительную перемену, я и осознала, что окончательно его потеряла. А потом сообразила, что и он меня потерял, хотя еще не успел этого понять.

Я не нашлась с ответом, слишком ошарашенная для полноценного диалога. Взглянув на меня, Мэдди неожиданно рассмеялась и протянула ко мне руки. Мы обнялись, вздохнули и снова повернулись к телевизору, где уже шли стартовые титры сериала «Под откос». Во время просмотра мы обменивались комментариями. Например, ругались на то, что босоножки от Джимми Чу, что были на героине, стоили три сотни за пару. Лично мне плевать, кто их делал, — не должна обувь из искусственной кожи стоить так дорого!

Мы разошлись по кроватям в половине десятого, сразу после «Новостей».

Заснуть мне не удавалось. Я вся извертелась. В голове мельтешили мысли о новом облике Мэдди, о миссис Вителли и ее вероломной дочери. Джерри обвиняют в сексуальном домогательстве, что за дурь! История не стоила выеденного яйца. Конечно, я не знала всех обстоятельств дела, но жертвы полового насилия не присылают преследователю игривых сообщений по электронной почте. И потом, я неплохо знала Джерри Бреннана. Не мог он склонять Сьюзен к сексу против ее воли. Не мог, и все!

Лежать и держать это в себе не было никаких сил.

— Эй, Рики, ты спишь? — Я тряхнула мужа за плечо.

— Уже нет, — недовольно буркнул он.

— Слушай, мне надо высказаться. Иначе не смогу уснуть.

— Ну, раз так, выкладывай.

Он выслушал мой рассказ без комментариев.

— Я не удивлен, — подвел он итог.

— Нет? — Пришлось включить бра, чтобы увидеть выражение его лица. — Как это «не удивлен»? Конечно, Джерри не следовало изменять жене, но ведь Сьюзен не дитя малое! И я рассказывала про ее письмо!

Рики вздохнул:

— Это ничего не меняет. В наши дни опасно спать с подчиненными, даже с теми, кто стоит всего ступенью ниже на карьерной лестнице. Это же чревато неприятностями! Сьюзен движет желание отомстить за то, что ею пренебрегли. А чего Джерри ждал? Конечно, я сочувствую ему, но он сам виноват в своих бедах. Черт возьми, босс, который спит со своей помощницей! Да это же типичный случай неуставных отношений на работе для суда, даже если никто никого ни к чему не склонял. Думать надо было!

Меня ответ мужа не удовлетворил. Это что же выходит: чем выше пост, тем больше ограничений? Или босс компании чем-то отличается от рядовых ее сотрудников? Нелепость какая-то!

— Давай выпьем чаю, — предложила я, сбрасывая с себя одеяло.

Рики снова вздохнул:

— Давай, раз уже все равно не спим.

Спускаясь вниз по ступеням, я почему-то вспомнила маму. Она всегда брала ночные смены под Рождество, когда никто не хотел работать и платили по тройному тарифу. Делала она это из-за денег, которых вечно не хватало, но не только. Маме нравились рождественские смены, потому что фабрику украшали, коллеги приходили нарядные и обменивались символическими подарками. В полночь начальник смены врывался в цех с бенгальскими огнями в руке и принимался обнимать всех женщин, вышедших на работу. Все целовались и хохотали, как рассказывала мать; никому из работниц и в голову не пришло бы обвинить начальника смены в сексуальном домогательстве, даже если он кого-то хватал за задницу.

Да, мама в гробу переворачивается, это точно!

Конечно, я не снимаю с Джерри Бреннана вины за случившееся, но все равно злюсь на нашу судебную систему. Теперь любая стажерка может обвинить шефа в домогательствах, и суд будет на ее стороне. А ведь Сьюзен получала удовольствие; возможно даже, любила своего босса! И что теперь? Она готова потопить его, позабыв все хорошее, что между ними было.

Куда катится этот мир?




Глава 38


— А другие послания были? Может, записки, написанные от руки? Хоть что-то, что можно использовать против нее? — спрашивала я.

Полицейские, которые давно уехали, задавали Джерри те же вопросы. Было уже три часа ночи, а мы все еще торчали внизу.

— Нет.

— Нет? Ни одной записки? Или их нельзя использовать против нее?

— «Нет» на оба вопроса.

— А ты точно уверен? Не могла же она ни разу не послать тебе ничего… фривольного? — не удержалась я от вопроса.

— Мы были очень осторожны. Умоляю, Тесс, не будем об этом. Сил больше нет. — У Джерри был вялый, измученный голос. — Я уже не могу обсуждать Сьюзен, нашу связь и ее последующий иск. Давай сменим тему.

Муж встал и принялся ходить по гостиной.

Хотя наша семейная жизнь внезапно превратилась в кошмар, мы, как ни странно, стали общаться гораздо больше, чем за все предыдущие годы. Возможно, причиной тому был стресс, но мне казалось, что просто рухнули какие-то барьеры, исчезли рамки, в которые мы с Джерри когда-то себя засунули. Я даже втайне думала, что Сьюзен оказала мне своеобразную услугу. Столь странный ход мыслей наглядно демонстрирует, насколько не в себе я пребывала в те дни. Близкая смерть отца, измена мужа, судебный иск… пожалуй, тут у кого угодно ум за разум зайдет.

Я смотрела, как неторопливо ходит по комнате Джерри. А ведь он никогда не был медлительным и задумчивым, вечно куда-то спешил, двигался, двигался…

— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом, — буркнула я недовольно. Лично для меня тема не была закрыта.

— Я даже придумал новую тему. Поговорим о тебе, Тесс. — Джерри внезапно остановился напротив меня.

Я покраснела, потому что на какой-то миг мне показалось (что, конечно, нелепо!), будто муж говорит о моей виртуальной измене с Фредериком. Как если бы он мог о ней узнать! Однако его тон был спокойным, не обвиняющим, и я взяла себя в руки.

— Обо мне? О чем именно?

— Я многого о тебе не знаю. Или знал раньше, но забыл.

— О чем ты?

— О твоих чувствах, желаниях. Я хочу понять, какой ты видишь свою жизнь.

— Это материал для целой диссертации.

— Хорошо, давай сузим рамки. Расскажи о своей юности. Ведь ты никогда не распространялась на эту тему.

— Никогда? — Я была озадачена. — Не может быть! Наверняка я тебе что-то рассказывала.

— Нет, — терпеливо сказал Джерри. — Точно не мне. Может, ты путаешь меня с Майклом? Вот с ним ты могла этим поделиться.

У меня на коленях устроилась Норма, и я перебирала ее шерсть пальцами. Она тихо посапывала. Я задумалась над словами мужа. Обсуждать Майкла не хотелось.

— А почему тебя интересует мое далекое прошлое? Юность Терезы была не слишком увлекательной в отличие от ее подруг. И потом, что за странные расспросы в три часа ночи?

— Просто мне хотелось бы… — Джерри покачал головой, затем сел в кресло. — Ладно, раз ты устала, иди спать. Завтра тебе еще с отцом общаться.

— Но ты утомлен не меньше меня.

— Я не смогу заснуть.

— Я тоже. Может, есть какой-то иной способ выпутаться из этой ситуации, а? Не позвонить ли Сьюзен и поговорить с ней?

Взгляд Джерри красноречиво говорил, что я высказала неудачную идею.

— Мне даже вспоминать обо всем этом тошно. Этой ночью мы все равно ничего не придумаем. Раз уж спать никто не хочет, предлагаю выпить.

— Согласна. Мне виски налей, пожалуйста.

— Чего? — Джерри был скорее позабавлен, нежели изумлен. Конечно, у нас дома всегда был полный бар, но я никогда не употребляла крепких напитков, позволяя себе разве что легкий коктейль или вино.

— Виски, — настойчиво повторила я. Желание выпить чего-нибудь сорокаградусного усилилось. Видимо, я была на пределе. — И меня все еще удивляет твой вопрос о моей юности. Она ведь прошла в монастыре.

— Именно об этом я и спрашивал. Просто стало интересно, каково быть монашкой. — Джерри протянул мне стакан с виски. — Расскажешь? Или это тайна? Монашки — это так сексуально.

— Сексуально?

— Ну, считается, что в них заложен огромный заряд нерастраченной энергии. Воздержание и все прочее. Обыватели думают, что монашка, покинувшая обитель, должна буквально бросаться на мужчин. И если ты не в курсе, секс с монашкой — одна из самых распространенных мужских фантазий.

Вот тут я рассмеялась.

— Даже не знаю, откуда у тебя такая статистика. Может, из комиксов? Ни о каком сексе монашки не думают. Их жизнь так рутинна, что мозг привыкает решать лишь насущные задачи, а тело подчиняется. Насколько я помню, жизнь в монастыре низводит разум до состояния лягушачьей икры.

— Лягушачьей икры? Все так ужасно?

— Знаешь, какое самое радостное событие я помню из того периода жизни? Нам дали на ужин сладкую пшенку с тыквой; настоящий праздник. Кроме этого, и вспомнить-то нечего…

— И все? Да ладно тебе, не может быть! А молитвы? А кельи? А обет молчания? Я же смотрел «Историю монашки»! — Джерри вытянул ноги и расслабился.

В памяти постепенно, одно за другим, вставали картины юности, проведенной в монашестве. Совсем еще молоденькие девушки, которые понятия не имели, чем занимаются обычные подростки. Никаких увеселений! Чистка туалетов, кухни с пригорелыми плитами, ручная стирка одежды в холодной воде и многое другое — и все во славу Господа и Девы Марии. Однообразные службы, молитвы, зубрежка потрепанных Библий, медитация на коленях перед распятием, на ледяном каменном полу. Наши девичьи голоса так звонко выводили церковные гимны и псалмы, что звенели стекла, и это ненадолго заполняло душу упоением, в котором забываешь о лишениях плоти.

— В монастыре было ужасно, — медленно произнесла я. — Одиноко, тоскливо и очень тяжело… Мне трудно об этом говорить.

— А ты попробуй.

Я не понимала, что происходит. Муж никогда не задавал мне подобных вопросов, а я не рассказывала ему историй из прошлого. Моими исповедниками были Мэдди и Рита. Но усталость, а также сладковатая горечь виски развязали мой язык. В общем, я действительно попробовала рассказать о жизни в монастыре, сначала неуверенно и смущенно, затем набираясь смелости.

По словам Джерри выходило, что всякая монашка, будучи девственницей, добровольно обрекает себя на мучения плоти. Чушь! Проведя весь день в тяжкой ручной работе, промолившись в узкой холодной келье несколько часов подряд, едва ли станешь думать о чем-то другом, кроме короткого ночного сна.

По вопросам мужа я поняла, что ему интересно, каково женщине обривать голову. Пришлось его просветить.

Во-первых, волосы не отрезают все разом. Сначала проводится лишь символическое действо — обрезают один локон, когда ты стоишь перед алтарем в покровах невесты Господней. Остальную шевелюру срезают под ноль уже позже, когда ты облачаешься в робу. Честно говоря, это настоящая пытка. Настоятельница щелкает ножницами, не слишком заботясь о красоте конечного результата. Я до сих пор помню эти ужасные щелчки. Если вы добровольно решаетесь подстричься под ноль в парикмахерской, то хотя бы видите в зеркале, как лысеет ваша голова. А в монастыре нет зеркал. Мы, юные послушницы, могли лишь на ощупь определить, насколько неаккуратно острижены наши волосы.

Вместе со мной обряд проходили еще две девушки. Мы были возбуждены, как невесты перед свадьбой. Собственно, мы и были невестами, только отдавали себя не конкретному мужчине, а вручали в руки Бога. На нас были белые сатиновые одеяния, которые казались нежными словно шелк после жестких роб из саржи, которые носили те, кто лишь готовился постричься в монахини. На головах у нас были венки из белых роз.

Из часовни зазвучал гимн, и двойные двери распахнулись. Мы, одна за другой согласно возрасту, торжественно двинулись по проходу к алтарю. Я была самой младшей и шла впереди.

Внутри пахло благовониями и свечами. На скамьях сидели прихожане и наша родня. На всех были хорошие воскресные костюмы из твида и начищенные до блеска ботинки. Я шла по проходу и всей кожей ощущала атмосферу момента: гордость и меланхолию, смешавшиеся воедино.

Пока мы готовились к монашеству, родственники могли навещать нас, а мы имели право ходить к ним в гости. Нам даже разрешалось выбираться с ними в ресторан неподалеку от монастыря. Пострижение в монахини накладывало вето на эти вольности. Сразу после церемонии мы становились частью монастыря, принадлежали лишь Богу, а родственные чувства больше не имели значения. Конечно, монашка в любой момент может покинуть обитель, но в те годы подобные случаи были редки. По сути, в день пострижения мы, три юные девицы, навсегда утрачивали право на общение с внешним миром. И это «навсегда» пугало нас больше, чем потеря волос.

Продвигаясь по проходу, я увидела среди прихожан отца. Его лицо было обращено ко мне. Он улыбался, гордо вздернув подбородок. Но стоило мне приблизиться к алтарю и случайно кинуть на него взгляд (хотя нас предупреждали не делать этого), как его губы дрогнули, а из глаз потекли слезы.

— Прости, Джерри, но больше мне нечего рассказать. — Я сделала большой глоток виски, чтобы распался комок, стоявший в горле. Папа спал на втором этаже, и я вспомнила, что скоро он меня покинет.

— Нет, это ты меня прости, — тихо сказал Джерри. — Мне жаль, что я не Майкл. — Я подняла взгляд, едва не поперхнувшись. — Ты ведь по-прежнему любишь его. Это невыносимо. Меня всегда преследовало ощущение, что нас трое. И ты любишь его, а не меня.

— Но это не так!

— Такое случается. Ты любила его, когда он погиб, и это чувство не проходит, ты никак не отпускаешь своего Майкла.

— Джерри, прошу…

Он встал.

— Ты не виновата в этом. Просто мне не повезло. — Осторожно приподняв мое лицо за подбородок, Джерри поцеловал меня в лоб. — Я устал от разговоров. Прости, если задел твои чувства. И мне очень жаль, что я предал тебя. Ты ведь считаешь, что я тебя предал, да?

— Джерри… — Я едва не плакала.

— Тише. — Он снова чмокнул меня в лоб. — Я иду наверх. Не думаю, что смогу заснуть, но хотя бы полежу и отдохну. И тебе советую. Спасибо за откровенный рассказ.

Он ушел.

Норма повозилась у меня на коленях, сладко зевнула, показав розовый язычок. Я взяла мягкое тельце на руки и прижала к груди. Норма сонно лизнула мое предплечье.

Неужели я действительно все еще люблю Майкла?

Слова Джерри осели у меня в голове, упали, словно семена на удобренную почву. Воспоминания поднялись, распрямили плечи, почти пугая своей интенсивностью. Как много я забыла, предпочитая помнить о Майкле только хорошее!

А ведь он был довольно незрелым мужчиной, к тому же замкнутым на себе и своей работе.

Вот, к примеру, утро на кухне, в нашем старом доме. Я ругаюсь с мужем из-за того, что он хочет поехать на конференцию ради лекций какой-то женщины-археолога по истории Помпей. В то же самое время в школе проводится финальный матч, и наш Джек будет играть. Майкл считает, что конференция важнее.

— Но эта женщина никогда не читает публичных лекций! Это уникальный случай! Ты не представляешь, насколько это важно!

— А как же спортивная секция Джека? Он так ждет, что ты придешь на него посмотреть!

— Хорошо, — раздраженно говорит Майкл, — я приду на чертов матч! Но потом придется снять с карты все сбережения, чтобы поехать в Техас, потому что только там еще будет такая лекция. Довольна?

Я тогда сдалась, и Майкл выбрал конференцию. Вечером он даже не спросил Джека, каковы результаты матча.

Да, я потерпела поражение, и это случалось неоднократно, если речь шла об интересах Майкла. Он буквально жил своей работой, копался в прошлом планеты, не обращая внимания на день сегодняшний.

Я успела позабыть, как часто наша семья голодала, потому что муж тратил все деньги на какие-то антикварные вещи, которые собирал по аукционам.

Я прощала Майклу то, что он был не слишком внимателен ко мне. Даже его любовь была какой-то случайной, словно порой он неожиданно обнаруживал, что женат, и заново этому удивлялся.

Помню, как он сделал мне предложение. Он получил приглашение в Афины на очередную конференцию.

— Поедешь со мной? Возьми отпуск. Будем делить траты за проживание и питание. Мне обещали сдать комнату.

Я все еще была девственницей, поэтому мысль о совместном проживании меня шокировала. Заметив это, Майкл хлопнул себя по лбу ладонью.

— Черт, я идиот! Давай поженимся, что ли? Чего ждать до пенсии?

Такое впечатление, что после смерти любимого мужа я тщательно рассортировала воспоминания, отделила зерна от плевел и сохранила в памяти только самые светлые минуты. Долгие годы я помнила Майкла таким, каким мне нравилось его представлять.

Настала пора вспомнить все. Не только ту нежную брачную ночь, что подарила мне море любви. Не только легкий, увлекающийся характер Майкла, его крепкое тело и темную кожу, загоревшую на раскопках. Ведь это лишь верхний покров, шелуха, которая скрывает под собой настоящего Майкла Батлера. Горькие слова Джерри пробудили сильнейшее желание покончить с самообманом.

Джерри…

Наверное, получать предложение руки и сердца в весьма прозаичных условиях — моя судьба. В случае с Джерри вообще непонятно, кто именно кому предложил пожениться.

Речь шла об «Аркадии», которую, как вы помните, я возжелала заполучить с первого же взгляда. Увидев особняк, Джерри заколебался. Дом ему понравился, но смущало то, что необходим некоторый ремонт.

— У меня слишком мало времени, чтобы следить за рабочими. Оклад у меня солидный, но приходится содержать бывшую семью. Так что лишние расходы мне ни к чему.

Мы сидели в ресторане. Я выпила довольно много вина, поэтому осмелела.

— Я могла бы внести часть суммы за «Аркадию»…

— О чем ты?

— У меня есть небольшой домик, который можно продать.

Несколько секунд Джерри изучал мое лицо, затем запрокинул назад голову и расхохотался.

— Это, — сказал он, когда сумел взять себя в руки, — очень щедрое предложение. И оно мне нравится.

Как потом выяснилось, мы друг друга не поняли. Я хотела продать дом и въехать в «Аркадию» в качестве экономки, а Джерри решил, что я предлагаю ему брак. Когда же все прояснилось, Джерри рассмеялся:

— Забавно. Но что ты имеешь против брака? Давай поженимся? Например, месяца через два. Этот срок не кажется тебе слишком коротким? Кстати, тогда на фирме ожидается затишье, так что момент подходящий.

Вот так прозаично.

Я встала и подошла к окну. На небо выкатилась круглая луна, облака потихоньку расползлись в стороны, лунный свет заливал все вокруг. Лето было в разгаре, а чистое небо можно было лицезреть разве что по ночам.

Я отнесла Норму на кухню и уложила на лежанку. Собачка недовольно засвистела носом. Пришлось дать ей печенье, чтобы не обижалась. Норма принялась хрустеть. Ополоснув пустой стакан, я поставила его в сушку.

Непривычное к крепким напиткам, сердце стучало довольно неровно, когда я поднималась на второй этаж. В спальне Джерри не было. Видимо, устроился в смежной комнате.

Я разделась, легла на нашу огромную постель и стала проваливаться в сон. И уже на грани между реальностью и сновидением пришло самое яркое воспоминание, долгие годы хранившееся на задворках памяти.

Я много раз с горечью возвращалась к тому моменту, когда нежно поцеловала уходящего Майкла у двери, держа на руках Тома. Он ушел, чтобы больше не вернуться. Вместо него появилась полиция…

Но все было совсем не так! Майкл вышел из дома, хлопнув дверью после очередного скандала. Я не целовала его на прощание, я кричала ему вслед, что он эгоист.

Мы снова поссорились из-за денег. Их постоянно не хватало, поскольку я сидела с детьми, а мужу платили очень мало. Мы еле дотягивали до очередной зарплаты, влезали в долги и сильно нуждались.

В тот день я пошла в бакалейный магазин, где знакомый продавец сообщил, что мой последний чек вернулся неоплаченным. Я была в недоумении: унаследовав от отца бережливую и расчетливую натуру, я всегда тщательно следила за состоянием счета. Я знала, когда и сколько потратила и как много у меня осталось. Вернувшийся чек мог иметь лишь одно объяснение.

Я ворвалась в дом и застала Майкла кормящим Тома из бутылочки. Малыша он держал в одной руке, а во второй была толстая старая книга. Глаза Майкла, бегающие по строчкам, горели восхищением. Я сразу поняла, куда делись деньга с нашего счета.

Майкл извинился, но совершенно не жалел о своем поступке: книга, по его словам, была очень ценной, а потому являлась прекрасным капиталовложением. Еще два десятилетия, и ее цена, говорил Майкл, утроится. Подобные объяснения я слышала неоднократно. Муж покупал на аукционе книги, статуэтки, какие-то унылые куски мозаики, с которых сдувал пылинки.

Мы кричали друг на друга целый час, до самого момента, когда Майкл ушел в институт читать лекцию.

Как вышло, что я много лет верила в прощальный поцелуй, которого не было? Я кричала и топала ногами, а Майкл раздраженно захлопнул дверь и не оборачиваясь зашагал прочь от дома.

Я лежала на кровати и таращилась в потолок. Наконец хоть что-то в моей жизни прояснилось. Я никогда не ругалась с Джерри, мы ни разу не повысили друг на друга голос — по крайней мере до тех пор, пока не пришло послание мисс Сьюзен Вителли.

И слава Богу. Я рада, что мы с Джерри никогда не скандалили. Бранные слова и приступы ненависти ведут в никуда. И если после ссоры вашего мужа сбивает на улице автобус, вам не остается ничего, кроме как заменить горькие воспоминания на жизнерадостную фальшивку.




Глава 39


Миссис Бирн жаждала знать, что происходит в доме. Конечно, у нее не хватало духу спросить прямо, поэтому она буквально излучала любопытство. Мы как раз заканчивали уборку на кухне — занятие меня умиротворяло. Краем глаза я постоянно ловила взгляды помощницы, но не делала ничего, чтобы облегчить ее страдания.

— Мистер Бреннан в последнее время очень занят, да? — сделала миссис Бирн пробный заход.

— Да, очень.

Я достала из пакета новенькие учебники Тома и принялась обертывать их в плотную бумагу. Таково было школьное требование: без этого книги слишком быстро истрепывались. Классная руководительница сразу предупредила, что дети будут получать замечание в дневник каждый день, пока на их учебниках не появятся обертки.

Глянув на часы, я украдкой вздохнула. Как раз в этот момент Джерри, должно быть, общался с адвокатом.

— Тем более странно, что вчера он вернулся так рано, — заметила миссис Бирн и тотчас сменила тему, опасаясь, что зашла слишком далеко: — Полагаю, эти сухие травы нужно заменить на новые. Последнее время они потеряли цвет и лишь собирают пыль. — Она критически оглядела кухню.

— Думаю, вы правы, — одобрила я.

Помощница придвинула стул к шкафу и сняла с него вазу с сухими цветами.

— Знаете, я лишь вчера поняла, что уже целую вечность не видела мистера Би в будни, потому что ухожу раньше, чем он возвращается с работы. А вчера… с ним все в порядке?

Решив, что проще кинуть голодному псу горсть костей, нежели слушать его подвывания, я ответила уклончиво:

— Он так устает последнее время, бедняга. Офисная политика у них просто садистская — каждый работает до последнего издыхания. Я давно просила его взять отгул хотя бы на полдня.

— Несчастный! — воскликнула миссис Бирн, всплеснув руками. Она сразу же прониклась к Джерри сочувствием. — Ох уж эти мужчины, миссис Би! У каждого свои крайности. Мой Дерек полная противоположность вашему мужу. Ленивое животное, вот как я его зову! И все же я предпочитаю лентяев, нежели трудоголиков, скажу вам по секрету. — Миссис Бирн принялась стирать со шкафчика пыль. — По крайней мере мой Дерек сидит дома после работы, разговаривает со мной, чай пьет. Разве не ради таких моментов мы и выходим замуж? — Она бросила тряпку в тазик с водой. — А как ваш отец? — Я таки поведала помощнице о болезни папы. Она и сама заметила, что он плохо выглядит.

— Не очень хорошо, но могло быть и хуже.

— Ох уж этот рак! Забирает лучших из нас!

Мне стало не по себе от этого замечания, и я старательно зашуршала оберточной бумагой. По-видимому, миссис Бирн намек поняла, потому что с удвоенным рвением набросилась с тряпкой на почти идеально чистую мебель.

Хотя я приложила кучу усилий, чтобы уговорить отца остаться с нами в «Аркадии», он настоял на возвращении в Баллинин. В это утро он поднялся чуть свет — даже раньше меня и Джерри. Когда я спустилась вниз, сладко зевая, он уже завтракал на кухне тостами и яйцами всмятку.

— Что такое, папа? Чего ради ты вскочил в такую рань? Я бы немного позже принесла завтрак в твою комнату.

— Доброе утро, Тереза. — Папа отломил кусочек зажаренного хлебца, обмакнул в желток и положил в рот. — Я принял решение вернуться домой. И оно не обсуждается.

— Но, папа, не можешь же ты…

— Могу. Я давно перешагнул рубеж совершеннолетия и имею право решать сам за себя. — Он говорил спокойно и уверенно. — Я благодарен тебе за гостеприимство и был бы рад задержаться, но мое место не здесь. Мне было приятно повидать тебя и внуков, но время поджимает. Неизвестно, как много мне отведено, но сколько бы месяцев или дней у меня ни осталось, я хочу провести их дома. Там мои друзья, там мое семейное гнездо.

— Разве мы не часть твоей семьи, папа?

Он посмотрел на меня в упор, словно заглянул в самую душу.

— У тебя и без меня хватает проблем, Тереза.

Я покачнулась. Неужели он знал? Неужели слышал?

Мы помолчали немного. Наши отношения никогда не предполагали откровенности, и менять что-либо было поздно. Я все же сделала последнюю попытку переубедить отца, но было ясно, что это бесполезно.

— Дай мне хотя бы позвонить твоему врачу, папа. Вдруг он скажет, что поездка может быть для тебя опасной?

— Не важно, что он скажет. К тому же на вокзале меня встретит Винсент. — Речь шла о давнем приятеле отца. — Я прошу лишь отвезти меня в Дублин, на станцию. Думаю, ехать на перекладных от Дарта до Конноли в этот раз у меня не хватит сил. — Папа поднялся со стула. — А сейчас, если не возражаешь, я поднимусь наверх и ненадолго прилягу. В пол-одиннадцатого будь готова. Надеюсь, тебя не затруднит отвезти меня в Дублин?

Я беспомощно кивнула.

Поскольку ночью спала я мало, все утро была как вареная. Через два часа после завтрака мы с папой погрузились в машину и поехали на вокзал. На этот раз отец без возражений оперся о мой локоть, когда поднимался на перрон. Тело его было невесомым, словно фантик, и мне казалось, что его может сдуть порывом ветра.

Папа взял билет первого класса, и его вагон располагался сразу за локомотивом, который, прогреваясь, заглушал своим ревом все прочие звуки. Мы потоптались у вагона, ощущая горечь и неловкость, оттого что все слова слишком банальны.

— Жаль, что я не могу поехать с тобой, папа, — вздохнула я, после того как помогла ему взобраться в вагон. — Столько проблем навалилось, и все некстати…

Неожиданно отец наклонился вперед и положил мне руку на плечо, глядя сверху из вагона.

— Спасибо тебе за все, Тереза. Ты очень сильная. Очень. Это правда, даже если ты сама думаешь иначе.

Прежде чем я успела что-то вымолвить, костлявые пальцы выпустили мое плечо и отец скрылся в глубине вагона.

Я даже не подошла к окну его купе, чтобы, расставаясь, помахать ему. Я стояла столбом, крепко зажав в руках сумочку и слепо глядя вперед. Отец попрощался со мной, в том не было сомнений. Он простился и сказал, что любит меня, хотя и по-своему…

— Я пойду прилягу, миссис Би, — сказала я, сложив учебники Тома стопочкой. Джерри обещал позвонить сразу же после разговора с адвокатом, но я была слишком измотана, чтобы ждать у телефона. — Такое ощущение, что я простыла. Не дай Бог, грипп подцепила! Посплю часок — может, легче станет.

— Идите, миссис Би, я здесь управлюсь сама. Надо еще белье в машину заложить. — Помощница ткнула пальцем в щенка, устроившегося на лежанке прямо под окном. — Это животное останется здесь навсегда? — Она не одобряла собак в доме и всячески подчеркивала свою неприязнь к новому жильцу, называя Норму не иначе как «животное».

— Да.

— Что ж, ладно. — Миссис Бирн демонстративно вздохнула. — Надеюсь, оно не слишком сильно будет линять. — Она повернулась ко мне с улыбкой. — А вы идите спать. Сон — прекрасный лекарь. Хотите, разбужу вас часа через два?

— Я поставлю будильник. Когда появится Джек, передайте ему, пожалуйста, что звонила Китти, причем уже трижды.

Занятая личными трудностями, я не слишком вникала в подробности его юношеской любви. Однако что-то подсказывало мне, что на этом фронте не все в порядке. Второй звонок Китти был коротким, а говорила она, едва скрывая раздражение. Третий звонок и вовсе был нервным. Голос Китти дрожал и срывался.

В спальне я забралась под одеяло и немедленно провалилась в темный, глубокий сон. Мне снилась пожарная машина, огромная и страшная. Она ехала прямо на меня, вопя сиреной. Мои ноги прилипли к сплошной разделительной полосе посреди дороги, и я никак не могла сбежать. Сирена надрывалась все назойливее и противнее…

И вдруг все кончилось. Одновременно с упавшей тишиной я проснулась и вздохнула с облегчением. Открыв глаза, увидела нависшее над собой лицо Джека.

— Мама! Мама! — Он тряхнул меня за плечо. — Том звонит.

Я с трудом села, помотала гудящей головой, пытаясь избавиться от остатков сна. Взяв трубку, я хрипло каркнула в нее:

— Алло? — Затем, откашлявшись, повторила: — Алло? Том?

— Мама? Мама, я хочу вернуться домой. Немедленно.

— Но ты уехал лишь вчера. — Я яростно потерла глаза свободной рукой. Может, я проспала целые сутки? Или Том улетел не вчера, а позавчера? — Может, погостишь еще немножко, Том? Не принимай поспешных реше…

— Мне здесь не нравится. Я хочу домой. Ты говорила, что я могу звонить тебе, если что. Ты сама так сказала.

— Конечно. — Хотя голос сына был спокойным и твердым, его настойчивое желание возвратиться меня обеспокоило. Сон сняло как рукой. — Что-то произошло, Том? Тебе не понравилось у друзей Фредерика? Поссорился с Эваном?

— Нет. Но я хочу вернуться. Ты велишь Фредерику отвезти меня в аэропорт?

Я слышала, как американец взял трубку.

— Здравствуй, Тесса.

— Что случилось, Фредерик?

— Я и сам не знаю! — В голосе было искреннее недоумение. — Ведь у нас уже были планы на вечер. Мы купили билеты в Музей восковых фигур, собирались покататься на аттракционах. Ума не приложу, что произошло. Пытался узнать у Тома, приложил кучу усилий, но он отмалчивается. Кстати, я отговаривал его звонить тебе, ведь у тебя и без того полно проблем, но Том — мальчик упрямый, ты же знаешь. Может, тебе удастся его отговорить? Дать ему трубку?

— Погоди минуту. — Я устало опустила трубку на колени и задумалась. Было ясно, что Тома не переубедить. Фредерик прав: Том страшно упрям, и если что-то вбил себе в голову, то пиши пропало. — Фредерик? — обратилась я к трубке.

— Это Том, мама.

— Ты совершенно уверен, что хочешь вернуться, сынок?

— Да.

— Хорошо. Отдай телефон Фредерику, я обо всем с ним договорюсь. — Снова возня в трубке. — Фредерик?

— Да.

— Прости, что мы доставили тебе столько хлопот. Но ты верно заметил: Том ужасно упрям. Разубеждать его бессмысленно. Мне очень жаль.

— И мне.

Мы обговорили детали. Фредерик обещал отвезти Тома в аэропорт Хитроу в течение часа и посадить на первый же рейс. Он должен был позвонить мне, как только самолет взлетит. К счастью, детям до двенадцати можно путешествовать в одиночку. И все же я собиралась связаться с авиакомпанией и попросить присмотреть за ребенком.

Я продиктовала Фредерику наш домашний адрес, телефон и прочую информацию, чтобы он мог заполнить надлежащие формы. Затем мы попрощались, причем я многократно извинялась за испорченный отдых. Надо отдать Фредерику должное — он ничуть не обижался и держался так, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. Это было очень мило с его стороны. Впрочем, пришлось себе напомнить, наша семья тоже была к нему добра. Долг платежом красен.

Я как раз собралась снова накрыться пледом, когда позвонила Рита.

— Всего на пару слов, Тесс, — заверила она. — Как твой отец?

Я рассказала об отъезде. Выслушав, Рита поколебалась, затем спросила:

— А сама как? Справляешься?

— Да.

— Что-то по голосу не скажешь. Ты что, простыла?

— Возможно. Самочувствие не очень.

— Значит, простыла? Или ты шмыгаешь, потому что плакала? Как у вас с Джерри дела? Новостей нет?

То ли мне показалось, то ли Рита знала больше, чем я полагала. Возможно, до нее уже докатились свежие сплетни, касавшиеся Джерри и Сьюзен.

— Нет, новостей никаких… тут и без них проблем хватает. Я знаю, что впереди полно неприятностей, но такое чувство, что в конечном счете все наладится. — Я понимала, что говорю ужасные банальности да еще и фальшивым тоном, но… продолжала нести эту оптимистичную чушь. Каким-то шестым чувством я угадывала, что лучшее лекарство для меня сейчас — полная приватность. Я должна разобраться во всем сама, своими силами, без посторонних советов.

Рита не стала лезть мне в душу.

— Хорошо. Как Томми добрался до Лондона? Ему понравилось в гостях? Ты говорила с той семьей?

Мне не хотелось делиться даже тем, что Том уже летит домой. Сил на то, чтобы строить предположения и гадать, что же случилось в семье Эвана и почему Том пожелал вернуться, не было.

— Да, я дозвонилась до них вчера, разговаривала с мамой Эвана, Мел. Она производит впечатление вполне нормальной. Совершенно не возражала против визита Тома. Конечно, по телефону человека не раскусить. Особенно этих лондонцев, они вечно такие чопорные, вежливые до крайности. А отец Эвана — австралиец, и говорил он со мной очень оживленно и дружелюбно в отличие от жены. Приятный мужчина.

Рита поделилась последними новостями, касавшимися Мэдди, которая приехала к ней погостить на несколько дней.

— Может, заедешь к нам на часок? Лучшего момента не придумать: твой отец уехал, Тома нет дома. Приезжай, поболтаем.

— Спасибо огромное, Рита, но я чувствую себя совершенно обессиленной. Даже не уверена, что мне удастся повернуть ключ в зажигании. — Я отказывалась, так как знала, что расспросы Риты выведут меня на чистую воду.

— Тогда, может, завтра? — великодушно предложила подруга.

Договорившись созвониться днем позже, мы распрощались. Я с облегчением повесила трубку. Конечно, Рита — настоящее чудо, но в тот момент мне требовались лишь тишина и покой.

Я повернулась на кровати лицом к окну и стала бездумно следить за серой тучей, двигавшейся по небу со стороны залива. Формой туча напоминала гигантского дракона, который с каждой минутой все шире простирал крылья, желая налететь на «Аркадию» и разрушить до основания.

Взглянув на часы, я обнаружила, что так толком и не подремала: прошло меньше часа, с тех пор как моя голова коснулась подушки. И все же Джерри давно должен был закончить беседу с адвокатом.

До меня доносился слабый шум воды в трубах «Аркадии»: миссис Бирн все еще стирала белье.

Я села в постели и помотала тяжелой головой. Спать дальше не было смысла. Возможно, проснуться поможет контрастный душ, подумала я.

Не успела я вытереться, как снова заверещал телефон. Завернувшись в полотенце, я заторопилась к трезвонившему в спальне аппарату. Не вешать телефон в ванной было моей идеей — мне требовался хотя бы один уголок в доме, где меня никто не потревожит. Однако впоследствии я неоднократно жалела об этом. Услышав звонок, приходилось порой нестись к телефону, даже не вытерев ног.

— Алло? — закричала я в трубку.

— Это миссис Бреннан?

— Да. — В ожидании очередных дурных вестей перехватило дыхание.

— Меня зовут Дербла Макбри, я представляю компанию, занимающуюся социальными опросами. Ваш телефонный номер был в случайном порядке выбран компьютером. Вы можете уделить мне несколько минут?

Я плюхнулась задом на постель.

— Нет. Спасибо, но нет. Я занята. — Я медленно нажала отбой и уставилась в окно. Холодные капли стекали по шее на спину. Облегчение было гигантским, я прямо-таки обессилела.

Внезапно я увидела смешную сторону произошедшего. Несчастная Дербла! С какими невоспитанными и грубыми людьми ей приходится общаться!

Вздохнув, я поплелась обратно в ванную.




Глава 40


— Я пытался дозвониться, но наш номер был занят.

— Прости. — Я была удивлена, что после столь долгой (а значит, напряженной) встречи с адвокатом голос Джерри вовсе не полон горечи. — Мне постоянно кто-нибудь звонил. Какие новости?

— Не хотелось бы говорить об этом по телефону. Может, встретимся в городе? Главное, чтобы не дома. — У моего мужа был спокойный, какой-то отрешенный голос. — Надо поговорить.

Я не стала лезть с расспросами.

— Хорошо. Но есть некоторые сложности… — Я рассказала о звонке Тома. Затем спросила неуверенно: — После нашей встречи ты вернешься на работу? — Я не знала, каковы итоги беседы с адвокатом.

— Нет. Я свое сегодня отработал. — И никакой горечи в голосе…

— Тогда дай мне немного времени. Я позвоню в аэропорт, проверю рейс Тома и попрошу за ним приглядеть. Кстати, мы могли бы увидеться в аэропорту, что скажешь? Тогда мне не придется дергаться, опасаясь опоздать. — Муж не возразил, и я добавила: — В зале ожидания слишком шумно. Давай встретимся в холле отеля «Грейт-Саутерн»?

— Договорились.

Я приехала на несколько минут раньше Джерри и села на один из диванчиков в вестибюле, напряженно глядя на стеклянные двери. Появившийся Джерри выглядел расстроенным, и это меня встревожило.

Пришлось напомнить себе, что это я — обманутая жена, а потому меня должно беспокоить лишь собственное настроение и самочувствие. Однако стоило Джерри подойти, как мне бросилось в глаза его бледное лицо с серыми кругами под глазами, и мой боевой настрой снова испарился.

— Привет, — кивнула я. — У тебя измученный вид.

— Да, я совсем замотался. — Садиться Джерри не стал. — До сих пор ничего не ел. Может, перекусим?

— Давай.

Ресторан отеля «Грейт-Саутерн» был пуст, если не считать мужскую компанию за одним из столов. Остальные столы были свободны и их заново накрывали. Джерри спросил подошедшую официантку, можно ли получить что-нибудь, кроме сандвичей.

— Даже вареные яйца и салат пойдут, — уточнил он. — Ты хочешь есть? — спросил муж у меня.

Я рассеянно покачала головой.

Официантка вернулась через минуту. Она сказала, что на кухне предложили ломтики жареного бекона и картофель.

— Отлично, — кивнул Джерри. — Вы меня спасли. — Он улыбнулся официантке, но ответной улыбки не получил. Более того, девушка посмотрела на него неодобрительно.

Мой муж был явно не в лучшей форме.

Мы заняли стол в углу, подальше от шумной компании, которая, похоже, была настроена на длительное общение.

Я приехала в отель, готовая к худшему варианту. Джерри отказался обсуждать со мной детали беседы с адвокатом по телефону, что не предвещало ничего хорошего. Я ждала самого ужасного: Джерри попросит развода и даже заявит, что решил помириться со Сьюзен. Этим он убьет сразу двух зайцев: восстановит отношения с любовницей и избежит судебного процесса.

Я знала, с каких именно слов начнется его признание. «Работа — моя жизнь», — вот что скажет Джерри, думала я. Понурив голову, он объяснит, что Сьюзен стала дорога ему. Что их объединяет не только секс, но и общие интересы. И конечно, она молода и хороша собой.

Я, разумеется, горделиво вздерну голову и не опущусь до того, чтобы взывать к его совести. Предательство Джерри нанесло мне глубокую рану, но я буду зализывать ее в своей норе, подальше от его любопытного взгляда.

Затем, я знала, Джерри начнет извиняться за то, что разрушил мне жизнь, — ведь он джентльмен. Расскажет, как пытался бороться с собой, но не преуспел в этом. Совместная жизнь со Сьюзен будет куда более увлекательной, нежели со мной. Джерри скажет, что не желал меня ранить, что надеется на мое понимание…

Чем больше я думала на эту тему, тем сильнее крепла моя уверенность в подобном исходе. И вместе с тем росла моя решительность: я стану бороться за «Аркадию», обещала я себе.

— Итак, ты хотел поговорить. — Я натянула деловую маску. — Внимательно слушаю.

Я совсем не ожидала того, что сказал Джерри. Ну то есть совершенно, ни капельки не была к этому готова.

— Ты сильно расстроишься, если я откажусь от борьбы и выйду из игры?

Я опешила. Группа за дальним столиком разразилась дружным хохотом.

— Выйдешь из игры? Ты говоришь о суде?

— Нет, о своей работе.

— Увольнение? Таков совет адвоката?

— Нет. Адвокат рекомендовал бороться. Он предупредил, что выиграть дело будет трудно, но нет ничего невозможного. Судя по его воодушевлению, он даже считает, что дело обречено на успех, и явно надеется сделать себе имя на этом процессе… Но чем больше я его слушал, тем меньше мне хотелось ввязываться в эту интригу. Я будто сломался. Заглох и не могу двигаться вперед с тем напором, что раньше. В любом случае, если дело будет выиграно, моей безупречной репутации внутри компании конец, да и конкуренты уже потирают руки, радуясь моему падению. — Джерри вздохнул. — И только представь себе этот суд! Я подвергну своих близких унижению. На вас выльются тонны грязи.

Он сидел очень прямо, глядя на меня. Словно ждал незамедлительного ответа.

— Но ведь у нас есть доказательства, что ты не склонял… эту женщину к сексу насильно. Как насчет письма? Ведь не ты же сам его послал! Мы могли бы использовать его в суде, это серьезная улика! — Я удивлялась тому, что Джерри так быстро сдался.

— Сьюзен послала письмо в разгар романа. — Он горько рассмеялся. — Хотя называть нашу связь романом… дико. Она настаивает, что оказалась в моей постели под давлением. Что я обещал ее уволить, если она не станет спать со мной. Поэтому письмо не слишком весомая улика. Сьюзен скажет, что это была защитная реакция, попытка польстить грозному начальнику. А принимая во внимание разницу в возрасте… в общем, дело неоднозначное и грозит затянуться на долгие месяцы.

— Но ведь эта женщина лжет! Неужели ты смиришься?

— Меня нельзя назвать невинной овечкой. Возможно, я заслужил это унижение. — Джерри прищурился. — Ты бросаешься на мою защиту… но откуда ты знаешь, что Сьюзен говорит правду?

Я потеряла дар речи.

— Я глава офиса, и Сьюзен судится с компанией, а не со мной лично. Именно такими терминами оперирует суд. Процесс уже начался, сейчас идут внутренние проверки, комиссия по труду, профсоюз, налоговики… и если Сьюзен останется недовольной результатами всего этого, она имеет право обратиться в Верховный суд. — Джерри помолчал, глядя на свои сплетенные пальцы. — Впрочем, я тоже.

Официантка принесла заказ. Кроме картофеля и бекона, на тарелке лежали маринованные грибочки. Мы подождали, пока она уйдет.

— Значит, даже письмо не дает гарантии, что процесс будет быстрым? Но адвокат уверил тебя, что можно выиграть дело, так? — Джерри кивнул. — Значит, есть шанс обелить свою репутацию.

— Да, возможность есть, и немалая. Но процесс будет длительным и потребует сил. А у меня нет желания тратить время на судебные дрязги. Я устал от образа жизни, который веду последние годы. Мне даже кажется, что вся эта заваруха — некий тайный сигнал, знак свыше. Остановись и подумай, требует он.

Я молча впитывала информацию. Она казалась мне бессмысленной. Почему муж отказывался от борьбы, если есть все шансы на победу?

— Некоторое время назад я обедал с одним коллегой, — вдруг сказал Джерри. — Отличный парень, хотя мы никогда не были накоротке. Знаешь, он прекрасно справляется со своими обязанностями, отдел просто расцвел под его руководством. Казалось бы, чего ему еще желать? Так вот, он признался мне, что всю жизнь желал танцевать. То есть он танцевал когда-то, но профессионалом так и не стал. Мой мир полон таких людей, Тесс! Состоявшихся со стороны, но в сущности, потерявших себя. Они стараются загнать мысль о собственной нереализованности подальше в подсознание, но она гложет их год за годом. Не так давно я понял, что и сам отношусь к их числу.

— Несостоявшийся танцор? — тупо повторила я. — Кем ты хотел стать?

— Никем конкретно. У меня даже не было случая выяснить свои предпочтения. Однако теперь он мне представился.

Это признание заставило меня забыть о Сьюзен и измене мужа.

— Но если ты откажешься от борьбы, для окружающих это станет лучшим доказательством твоей вины!

— Тебе в самом деле не все равно? — удивился Джерри. — Лично мне это абсолютно безразлично. Ведь сам я знаю правду. Единственное, что меня интересует, — это чтобы история не попала в газеты, но гарантий никто дать не может.

— Ты не разговаривал со Сьюзен? Рита утверждает — вернее, утверждала, — что это неглупая девушка. Может, она сменит гнев на милость, отзовет свой иск. Возможно, она обратилась в суд просто в состоянии аффекта, когда была уязвлена твоей холодностью и желанием порвать отношения.

Джерри неторопливо наколол на вилку несколько ломтиков жареного картофеля и отправил их в рот.

— Адвокат просил ни в коем случае не общаться со Сьюзен. Если я попробую поговорить с ней и это ничего не даст, то в ее руках появится еще одно доказательство моей вины. Словно я пытался договориться с ней без свидетелей, повлиять на ее решимость, даже надавить.

— Но ведь может сработать? — Запах жареной картошки начинал меня раздражать. — Может, риск того стоит? Да и Сьюзен… ты утверждал, что она влюбилась. — Я сглотнула ком в горле. — Может, она отзовет иск ради этой… любви?

— Как ты все-таки наивна! — Губы Джерри тронула короткая улыбка. — Нет, она не отзовет иск. Это будет выглядеть так, будто она действует под давлением со стороны. К тому же в этом случае в глазах суда ее обвинение будет расценено как лжесвидетельство. Для Сьюзен закроются двери нашего офиса, в котором сейчас много сочувствующих. И не забывай, она судится не со мной лично, а с целой компанией, обвиняя руководство в неуставных отношениях. Деловой мир быстро прослышит о лжесвидетельстве, и Сьюзен никто не возьмет на работу. Ей это невыгодно.

Я опустила голову.

— И что же ты намерен делать?

— Я принял важное решение, которое изменит всю мою жизнь.

Стоило мужу произнести эти слова, как мое сердце остро сжалось. Вот оно, признание! Развод, развод… А весь предыдущий разговор был лишь затравкой, подготовкой к ужасному признанию…

Я обхватила себя за плечи, словно пытаясь закрыться, уберечься от страшной новости. Джерри бросает меня. Не ради Сьюзен, а для того, чтобы не загубить остаток своей жизни.

— Что за решение? — спросила я сквозь зубы.

— Исходя из происходящего… Тесс, я хочу бросить работу.

— Это я уже поняла. И чем ты займешься? Смежной областью?

— Нет. — Внезапно Джерри хохотнул, как-то зло. — Пойду на танцплощадку!

Я вытаращила глаза, не сразу сообразив, что это просто иносказание. И в то же время я почувствовала гигантское облегчение. Еще не понимая, куда клонит муж, я сознавала, что все обошлось.

— Я еще не принял окончательного решения относительно того, чем займусь. — Джерри отодвинул пустую тарелку и откинулся на стуле. — Для начала мне хочется побездельничать, хотя бы немного. Потом пойду учиться. Чему-то новому и совершенно бесполезному с точки зрения карьеры. Буду посещать курсы итальянского или философии, например. Я ведь даже в университете не доучился, ты же знаешь. Причем всегда об этом жалел. А еще мне бы хотелось отправиться в путешествие. И не на Багамы, а в какой-нибудь Бейрут. Нет, Бейрута мало! Хочу увидеть весь мир! Танцевать сальсу на островах Карибского моря, смотреть руины в Мексике, пробовать жареных насекомых где-нибудь в Индонезии, рыбачить на Аляске. В общем, я подумываю о кругосветном путешествии. — Он вдруг посерьезнел и уставился на свои колени. — Конечно, если вы с Джеком и Томом захотите составить мне компанию. Если…

Я едва верила своим ушам.

— Но ты… никогда прежде об этом не заговаривал. Никогда. Ни единого слова…

— Нет. Ведь знак свыше я получил лишь недавно. И только что задумался над своей жизнью. — Джерри поднял на меня усталый взгляд, помолчал немного. — Я вижу, ты в шоке. Ничего удивительного. Но сейчас ты видишь настоящего меня, а не мистера Хозяина Мира.

Я покраснела.

— Да, я слышал это выражение, — хмыкнул муж. — Я не только неглуп, но еще и обладаю отменным слухом.

Я не знала, что сказать. Мне сделали щедрое предложение, протянули руку, предлагая заключить мир, на который я уже и не рассчитывала. Но должна ли я была сразу ответить согласием? Забыть об измене? О своей уязвленной гордости?

Так и не приняв однозначного решения, я предпочла подойти к затее Джерри с точки зрения здравого смысла.

— А как насчет денег? Ведь надо на что-то жить…

— Проживем. Может, не будем каждый день есть черную икру, как сказал бы твой отец, но не пропадем. Закладная на дом выплачена, мои дети выросли, так что вскоре никто не сможет требовать с меня алименты.

Джерри теперь сидел очень прямо, даже по его плечам было видно, насколько он напряжен.

— Понимаешь, я уже принял решение и собираюсь ему следовать. Получается, что я навязал его и тебе, но выбор все равно за тобой. Еще год назад я бы очень удивился, узнав, что предпочту успешной карьере отказ от чужих целей, жизнь независимого человека, но сейчас это представляется мне единственно правильным шагом. Что касается денег, Тесс… в случае увольнения мне положена приличная пенсия за выслугу лет. Я проработал в фирме достаточно, чтобы рассчитывать на ежемесячные выплаты. Это оговорено в моем контракте. И выплаты эти будут значительными. Если я не перейду к конкурентам и не поделюсь с ними секретами фирмы, пенсия будет солидной.

Он пытливо смотрел мне в глаза, пытаясь прочесть в них реакцию на свои слова. Возможно, вам покажется странным, что я ничего не знала о контракте Джерри с «Сентинель груп». Я вообще предпочитала неведение относительно его финансов. Меня и без того долгие годы мучило наше прекрасное материальное положение. Я словно испытывала вину за то, что столь легко перескочила из среднего класса в высший, а потому состояла в нескольких благотворительных обществах, тем самым задабривая совесть.

— Ты говоришь, будет хорошая пенсия, — произнесла я, внутренне краснея из-за собственной практичности. — Но какие примерно выплаты ты имеешь в виду?

— Общая сумма — семизначная, но детали еще предстоит обсудить с финансовым советником. Полагаю, около полутора миллионов фунтов. Больше двух миллионов евро. К тому же у меня на руках часть акций компании. В последнее время они сильно подскочили в цене и стоят немало. Я могу продать их уже сейчас или оставить до лучших времен. Продав, выручу еще три с половиной миллиона. Так что голодать мы не будем, это точно.

Я даже не представляла, что речь может идти о столь громадных суммах. Придется стать членом еще одной-двух благотворительных организаций, подумала я нервно.

Поскольку я молчала, переваривая информацию, Джерри расценил это как недовольство.

— Это приличные деньги, Тесс, — добавил он. — Болезнь твоего отца сильно повлияла на мое решение. Меня не отпускала мысль, что он мог бы прожить лучшую жизнь. Такое ощущение, что он сознательно запихнул себя в пиджак, который всегда жал ему в плечах, и стоически терпел неудобства. Сколько я его знаю, в его глазах всегда была какая-то тоска по несбывшемуся, некая неудовлетворенность. Я бы не хотел, чтобы мои глаза смотрели вот так, когда я стану старым. — Джерри вздохнул. — Твой отец прожил не такую жизнь, как хотел. Годами он стоял за прилавком, день за днем, и ради чего? Единственное, что он видел в мире, — это пейзаж из окна поезда, следующего от Баллины до Дублина.

Слова Джерри словно обожгли мне сердце.

— Папа прожил достойную жизнь. У него есть настоящие друзья. А ты, Джерри, можешь похвастаться тем же? Отца любят и уважают в родном городе.

— Я не спорю с этим. Его любят, его дружбой дорожат, по нему будут скучать, когда его не станет… Ты говоришь о людях, которые его окружают. А как насчет его самого? Ты когда-нибудь спрашивала своего отца, счастлив ли он?

У меня перехватило горло. Я не знала ответов на вопросы Джерри.

— Итак, Тесс, ты со мной?

— Я не могу принять решение немедленно. Дай мне время.

— Как раз времени мне и не хватает. — Джерри на секунду зажмурился. — По твоей реакции я вижу, что тебе не по душе все эти перемены. Я не виню тебя. Даже если ты решишь со мной порвать, я приму твое решение и пойму. Ведь если бы ты предала меня, я бы расстался с тобой тотчас. Я почти уверен в этом.

Я кивнула.

В голове царил полный сумбур. За десять лет брака Джерри Бреннан не произносил еще столь продолжительных речей. У меня даже складывалось впечатление, будто последние дни мы разговаривали больше, чем за всю совместную жизнь. Как до этого дошло? Или я совсем не знала собственного мужа?

Джерри продолжал сверлить меня взглядом.

— Ну же, милая, скажи правду. Тебе хочется избавиться от меня? Не бойся, я пойму. Лучше выскажись напрямик, и покончим с этим.

За дальним столом разразились веселым смехом. Джерри метнул в сторону мужчин раздраженный взгляд. Я торопливо взглянула на часы.

— Я… мне нужно следить за временем. Волнуюсь. Почему Фредерик до сих пор не звонит?

— И это все? — Взгляд Джерри словно остекленел. — Ты просто переводишь разговор, как делаешь всякий раз, если не хочешь открывать душу.

— Это нечестно! Чего ты ждал? Сначала ты мне изменяешь, потом, не дав времени опомниться, бросаешься в очередной омут и предлагаешь мне следовать за тобой, не позволив даже поразмыслить!

— Да, ты права. — Джерри взял в руку вилку, немного покрутил ее между пальцами и звонко опустил на тарелку. — Прости, пожалуйста.

— Хорошо.

— Я должен сказать кое-что еще раз уж речь зашла о деньгах. После этого я дам тебе время на размышления, хотя и не слишком продолжительное… — Джерри вздохнул. — Я знаю, что наш дом много для тебя значит. Думаю, даже больше, чем для меня. — Я открыла рот, но муж жестом остановил меня. — Не спорь. У каждого свои привязанности. Ты обожаешь «Аркадию». Что бы ты ни решила, дом достанется тебе. А раз я отправляюсь в долгое путешествие, крыша над головой мне понадобится не скоро. Решение принято.

— Ты даже не посоветовался со мной.

— Я советуюсь сейчас. Если ты не пожелаешь ехать со мной, можешь продолжать жить той же жизнью, что и раньше. Изменится лишь моя жизнь. — Джерри кинул на меня взгляд из-под бровей. — Я говорил с ним, знаешь ли… с твоим отцом. Я спросил, почему он не бросил магазин, не продал его к чертям. И почему он не тратит ни фунта из того, что зарабатывает. Твой отец ответил, что его собственные родители не оставили ему ни гроша и он вынужден был много работать. Он сказал, что копит деньги для тебя.

Я резко встала. Перед глазами плыл туман. Образ отца, относящего каждый фунт в банк, вызывал слезы.

— Мне… мне надо к стойке информации. Я должна проверить ближайшие рейсы, — пробормотала я.

— Пойти с тобой?

— Если хочешь.

Сотрудница информационного отдела сообщила, что Том прилетит на самолете, который сядет через двадцать минут. Меня удивляло, что Фредерик не позвонил. Мой мобильный был полностью заряжен. Может, это у него сел аккумулятор? Но ведь существуют автоматы в аэропорту.

— Кстати, на лечение отца тебе могут понадобиться деньги, — вдруг сказал Джерри мне на ухо. — Можешь об этом не волноваться, я…

— Хватит, Джерри. Не сейчас.

— Просто хочу, чтобы ты знала…

— Не надо.

— Как скажешь.

Еще двадцать минут мы провели в молчании, слушали объявления, следили за табло прилетов. Какая-то молодая компания рядом с нами ждала нужного рейса с таким нетерпением, словно им предстояла встреча с внеземным разумом.

— Значит, ты действительно хочешь все бросить? — не выдержав, спросила я мужа.

— Да. Но не тебя. Скажу больше: у меня есть тайное желание. Хочу возобновить общение со своими детьми. Видеться с ними, проводить вместе время. Может, им и не понравится мое предложение, но я попытаюсь.

Я скосила на него глаза. Раньше Джерри никогда не поддерживал идею общения со своими детьми, хотя я выдвигала ее не раз. Бывшая жена будет против, коротко отвечал он.

На табло защелкали сменяющиеся рейсы. Я следила за ними со странным щемящим чувством в сердце. Не так уж и давно произошел разговор с Ритой в Коллиуре, когда я сделала попытку поделиться с ней своей общей неудовлетворенностью жизнью. Какой наивной я была! Высшие силы подкинули мне проблем, дабы существование не казалось слишком пресным.

На табло появилось сообщение, что самолет Тома приземлился.

— Я буду рада видеть твоих детей в «Аркадии», Джерри.




Глава 41


Весь путь от аэропорта до дома Том был молчалив, как и всегда. Я решила не дергать его расспросами, хотя дорога, забитая пробками, заняла почти два часа. Я сидела за рулем, Джерри вел свою машину.

Когда я подъехала к «Аркадии», он уже был на месте.

— Я возьму твою сумку, — сказала я Тому. — Чем займешься? Не хочешь поехать к Колину?

— Я хочу увидеть Норму, — буркнул сын.

— Хорошо. Но нам с Джерри нужно поговорить наедине. Может, после ужина ты все же навестишь друга? Могу отвезти тебя.

— Нет, спасибо. — Наконец он поднял на меня свои пугающе взрослые глаза. — Не беспокойся, мам, мы с Нормой не будем мешать вам с Джерри. Вы нас даже не заметите.

Неприятная мысль зашевелилась у меня в душе.

— Но почему ты отказываешься поехать к Колину? Я думала, вы друзья. Вы, наверное, немного повздорили, но ведь это еще не повод рвать отношения.

— Его мать просила меня больше не приезжать, — сообщил Том.

— Но почему?

— Не знаю! — Он пожал плечами и тотчас сменил тему: — Норма не подросла? — И выскочил из машины раньше, чем я успела еще что-нибудь спросить.

Миссис Бирн сообщила, что отправляется домой, поэтому я сначала немного поболтала с ней (она снова исходила любопытством), потом приготовила ужин и накрыла на стол. Так вышло, что продолжить разговор с Джерри сразу же после приезда не удалось. Он скрылся в кабинете, пояснив, что должен просмотреть бумаги.

Том сидел с Нормой у телевизора. Я пыталась найти способ выяснить у него, что произошло в Лондоне, при этом не спугнув первым же вопросом. В конце концов я пришла к выводу, что не стоит на него нажимать. Может, через некоторое время он расскажет обо всем сам.

Я набрала лондонский номер, оставленный мне Фредериком. Меня все еще озадачивал факт, что он не позвонил мне сразу после того, как оформил Тома на рейс до Дублина. В любом случае нужно было сообщить ему, что мой сын благополучно долетел.

После нескольких длинных гудков в трубке зазвучал автоответчик:

— Привет. Нас нет дома, оставьте сообщение. Спасибо за звонок.

Голос принадлежал австралийцу Стюарту.

Я наговорила послание для Фредерика и положила трубку.

Затем я набрала папин номер, но линия оказалась занята. Отец с кем-то разговаривал. Вполне вероятно, что он общался с другом и весело смеялся над его шутками, но после разговора с Джерри отец представлялся мне почему-то лежащим в постели, мучимым болью. Свет во всем доме потушен из соображений экономии — больше денег для малышки Терезы… брр!

Следующим был номер мамы Колина. У Тома было так мало друзей, что я дорожила каждым. Какой бы серьезной ни была ссора мальчиков, я должна была залатать трещину.

Сибил (так звали мать Колина) ответила после четвертого гудка.

— Алло-о? — пропела она.

— Сибил? Это Тесс Бреннан, мама Тома, — представилась я самым добродушным тоном.

— О… — Ее голос сразу же изменился, стал настороженным. — Да?

Между мальчиками явно произошло что-то серьезное.

— Я извиняюсь, что сразу перехожу к расспросам, но тема очень меня беспокоит, — торопливо сказала я. — Том не знает о моем звонке; думаю, ему бы не понравилось, узнай он, что мы говорили. — Я рассмеялась заговорщицки, пытаясь перетянуть Сибил на свою сторону, но мой смех был встречен ледяным молчанием. — Вы не могли бы рассказать, что случилось?

— Думаю, об этом вам лучше спросить у сына, — ответила женщина после паузы.

— Я пыталась. Он говорит, что не знает, в чем дело.

На том конце трубки напряженно молчали, хотя на заднем плане слышались легкая музыка и веселый спор двух детей.

— Послушайте, — взмолилась я, — если Том сделал что-то не то, я должна об этом знать.

Сибил еще немного помолчала, но когда наконец заговорила, ее тон стал на порядок дружелюбнее.

— Давайте выпьем по чашечке кофе в какой-нибудь кофейне. Я бы не хотела, чтобы нас услышали.

— Как скажете. И если можно, прямо сейчас.

— Хорошо. Дайте мне пятнадцать минут. Встретимся в баре «Марин» у причала. — Она повесила трубку.

Я медленно нажала отбой, воровато бросила взгляд в глубь коридора, чтобы убедиться, что мой разговор не подслушивали. Заглянув в гостиную, где Том смотрел телевизор, я сообщила, что должна ненадолго уехать.

— А куда ты?

Мне показалось или в самом деле в его глазах мелькнул страх? Я списала это на разыгравшееся воображение.

— По делам. Я ненадолго. Если спустится Джерри, скажи ему, что я уехала в магазин. Миссис Бирн сетовала, что кончилась вся бытовая химия.

— Хорошо. Я передам. — Том снова отвернулся к экрану и стал почесывать собачку, растянувшуюся на его коленях. Мохнатые задние лапки Нормы свисали с дивана.

Когда я добралась до бара «Марин», который прилегает к небольшому мотелю и расположен почти у дороги, машина Сибил, большой, разукрашенный аэрографией джип, уже стояла на парковке. От бара до дома Колина было всего две минуты езды.

Сибил сидела у барной стойки, спиной к круглому выпуклому окну, изображавшему иллюминатор. Ее лицо было в тени, так что невозможно было прочитать выражение. Я снова поразилась красоте женщины, ее горделивой осанке, длинной ухоженной шее, роскошным светлым волосам. Мы встречались всего трижды до сегодняшнего дня, но всякий раз я удивлялась, как великолепно Сибил выглядит. Она капитан гольф-клуба, ходит на однопарусной яхте, любит дайвинг. В общем, интересная спортивная женщина.

Как только мы поздоровались и заказали себе по пиву, я сразу перешла к делу.

— Прошу вас, Сибил, объясните, что случилось. Сын сказал, что вы больше не желаете видеть его в своем доме. Для меня очень важно сохранить дружбу Тома с Колином. Ведь мой сын — необычный мальчик, он отличается от других, и друзей у него почти нет. И если дело в банальной ссоре, пусть даже серьезной, мне бы хотелось помирить наших детей.

— Да уж, Том точно отличается от других, — медленно повторила Сибил. — Но дело не в ссоре и не в недопонимании. — Она бросила на меня настороженный взгляд. — Вижу, вы совершенно не в курсе… наверное, следовало сразу же вам позвонить, но я не знала, с какой стороны зайти. Я надеялась, что, отказавшись принимать Тома в нашем доме, я тем самым исчерпаю инцидент. И даже сегодня, по дороге сюда, я не была уверена, стоит ли заводить разговор…

Ее сбивчивая речь насторожила и испугала меня. Я приказала себе собраться.

Сибил отпила «Гиннесса» и посмотрела на меня.

— Очевидно, Тесс, лучше сразу перейти к делу. Том показал Колину некие фотографии. Колин сам мне сказал.

— Некие фотографии? Что значит «некие»? — Внезапно до меня дошло. — Вы имеете в виду порнографию?

Она кивнула:

— Можно сказать и так.

— Но не может быть, что ваш сын… соврал?

— Наши дети не врут, — строго сказала Сибил. — К тому же эти фотографии видела и я. Колин спустился очень расстроенный, так что я бросилась его расспрашивать, в чем дело. Я вошла в спальню, а ваш Том сидел с журналом… определенного содержания.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Это был «Плейбой»? Но, Сибил, большинство мальчишек возраста Тома и Колина…

Она судорожно вздохнула.

— Нет. Мне тяжело приносить вам дурные вести, учитывая, что вы явно не в курсе, но все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Мне известно, что мальчишки разглядывают снимки с голыми женщинами и прочее, но Том принес в наш дом отнюдь не «Плейбой». Это был журнал с настоящей порнографией, причем гомосексуальной направленности. Там помещены снимки голых мужчин и мальчиков. Они занимались сексом. Ваш сын сказал Колину, что это естественно. Что древние греки занимались этим и считали это прекрасным, и лишь Викторианская эпоха опошлила любовь между мужчинами, осудила радости плоти и прочее, прочее… Возможно, я что-то упускаю, но смысл примерно таков. Колин был ошарашен и расстроен. Полагаю, Том не просто показал ему журнал, но и предлагал вступить в какой-то клуб. Может, даже хотел попробовать заняться тем же, что было изображено на фотографиях. Думаю, вы понимаете теперь, почему я приняла решение оборвать эту дружбу.

— Да-да, я все понимаю… — забормотала я. В сердце саднила тупая заноза. За последнее время ему пришлось перенести слишком многое. — Не понимаю одного: как такое вообще возможно? Мне… очень жаль. Господи, но откуда?..

Внезапно до меня дошло. Фредерик!

Фредерик, специалист по Древней Греции, с которым я отправляла сына в Лондон.

Как я допустила такое? Ведь я его мать! Как я могла просмотреть? Как могла ничего не заметить?!

«Ты ничего не замечала, потому что была слишком захвачена своей сексуальной фантазией относительно Фредерика Ярсо», — жестко сказал внутренний голос. Но как, как я могла быть до такой степени эгоистичной, настолько наивной и слепой?

Боже, Том, мой бедный мальчик, на что я тебя обрекла!

Сибил смотрела на мою реакцию.

— Я сочувствую вам. Видно, как ужаснул вас мой рассказ. У вас есть догадки, откуда у Тома мог появиться этот журнал? Конечно, обычный «Плейбой» можно достать у других мальчишек в школе, но это… — Верхняя губа Сибил дернулась от отвращения. — Ужаснее всего то, что ваш сын верил в то, о чем говорил.

— Я догадываюсь, откуда у Тома этот журнал, — горько сказала я. — Еще раз прошу прощения. Извинитесь за меня перед Колином, пусть не держит на Тома зла.

— Хорошо.

Мы обе поднялись. Я даже не притронулась к своему пиву, Сибил не допила свое. Уже у двери она сказала, тронув меня за рукав:

— Я очень злилась на вас. Обвиняла в том, что вы не смогли воспитать сына правильно, что вы пренебрегаете своими обязанностями. Мне очень жаль. Теперь я так не думаю. Вы — заботливая мать. Я рада, что рассказала вам обо всем. Думаю, у вас есть шанс все исправить.

— Я очень на это надеюсь. И все же вы верно обвиняли меня в невнимательности. Я не должна была этого допустить. И спасибо за откровенность.

— Удачи.

Мы пожали друг другу руки.

Едва ли замечая, как и куда еду, я миновала причал и поехала по дороге с минимальной скоростью. В голове крутилась одна-единственная фраза: «Ты сама во всем виновата».

Я очнулась, когда сзади отчаянно засигналили. Посмотрев в зеркало заднего вида, я обнаружила, что собрала за собой длиннющий хвост из автомобилей, которые никак не решались обогнать меня на узкой дороге. Я двигалась со скоростью десять миль в час. Пришлось съехать на обочину, чтобы пропустить возмущенных водителей.

Мозг отказывался верить в происходящее. Мне было необходимо вернуться домой, но я не знала, как смогу смотреть сыну в глаза. Предстояло поговорить с ним, выяснить детали, постараться повлиять, но я даже не представляла, как буду это делать. Можно было с большой долей вероятности предположить, что Том сразу же спрячется в своей раковине и я ничего не добьюсь. Что, если мои расспросы только ухудшат ситуацию? Если скорлупа, защищающая сына, станет лишь толще? Я и раньше-то не знала, с какой стороны к нему подступиться. А что делать теперь? Какими словами начинают разговор о порнографических журналах? Особенно в тех случаях, если ребенок не видит в них ничего зазорного?

И что произошло в Лондоне?

Догадка, на какое-то мгновение мелькнувшая в голове, так напугала меня, что я тотчас заглушила мотор, выскочила из машины и зашагала в направлении ворот кладбища Святого Финтана. Прогулки между надгробиями всегда умиротворяли меня, а порой мне даже хотелось присоединиться к тем, кто давно обрел покой.

Поброжу по кладбищу минут пять, успокоюсь, решила я. Однако высокие ворота оказались запертыми.

— Добрый вечер, — сдержанно сказали за спиной.

Я обернулась и увидела женщину, выгуливавшую двух собак. Она смотрела на меня настороженно. Должно быть, со стороны я производила странное впечатление: женщина средних лет с безумным лицом дергает запертые ворота кладбища.

— Добрый вечер, — выдавила я, опуская руки.

Женщина прошла мимо. Ее собаки весело семенили рядом. Вздохнув, я вернулась к машине. Завела мотор и поехала домой, в «Аркадию». Новое знание висело над душой, словно тяжеленное надгробие. Я пыталась собрать крупицы оптимизма, убеждала себя, что ситуация окажется не столь серьезной, как я опасаюсь, но сама в это не верила. Ну почему, почему столько бед свалилось на меня одновременно? И каких еще сюрпризов мне ждать?

Однако не стоило гневить Бога: моя жизнь была не так плоха, как мне казалось в тот момент. Я пока здорова, у меня есть подруги, я не голодала, равно как и мои близкие. Отец прожил долгую жизнь, и смерть в любом случае ждала за поворотом. Измена мужа не означала душевного предательства, только метания мужчины за сорок. Речи о любви ведь не шло? Более того, Джерри был готов начать все сначала, он боялся меня потерять. Так ли страшны мои проблемы?

И все же, и все же… малыш Том, мой дорогой и трогательно любимый сын, попал в беду, и случилось это по моей вине. Мне не было никакого оправдания. Я, и только я, несла ответственность за случившееся. Ослепленная собственным эгоизмом и влечением к постороннему мужчине, я подвергла своего ребенка опасности. И одному Богу известно, какие могут быть последствия моей преступной неосторожности.

Я сама, своими руками, отпустила сына в путешествие наедине с извращенцем. Только что не выложила на поднос и не перевязала подарочным бантом!

И хотя Фредерик производил впечатление достойного и благородного человека, моя слепота была непростительной. Как я могла даже подумать о том, чтобы отправить ребенка в Лондон с чужаком?

Только мне предстояло расхлебывать последствия собственной глупости. Конечно, я собиралась сообщить ужасные новости Джерри, может, и Джеку, но больше ни единой душе. Я не желала втягивать в свои проблемы даже Риту с Мэдди. И без того они были вынуждены играть роль моих жилеток.

«Аркадия» постепенно поднималась на горизонте, посверкивая влажной после дождя черепицей крыш. Я морально готовилась к борьбе за сына. У меня не было больше права на ошибку.

И я знала, что должна делать.

Как всякий человек, читающий газеты, я собиралась позвонить в полицию.




Глава 42


Обед в «Сан-Лоренцо», нашем семейном гнездышке, на этот раз перешел все границы хаотичности. Народ толпами слонялся вокруг стола, постоянно что-то хватая и громко переговариваясь. Поскольку в августе всегда начинаются распродажи, мои дочери и их подруги только об этом и говорили. Они жевали и обменивались репликами вроде «Помнишь ту белую кофточку, что мы видели с тобой в таком-то бутике?». После обеда девчата собирались пройтись по магазинам. Никто не удосуживался прибрать за собой посуду и салфетки.

Мать Бетти легла в больницу на какую-то пустячную операцию, которая при этом требовала постоянного присутствия дочери рядом, поэтому помощница бывала в «Сан-Лоренцо» лишь по утрам. Обед, как вы понимаете, теперь был целиком на мне. Я потушила баранину с картошкой и бамией, и теперь каждый будто старался насажать как можно больше пятен на скатерть и пол. Кухня напоминала осиный рой. Рики не обращал на беспорядок и шум никакого внимания, но я видела, что Мэдди поглядывает на гудящую ораву почти затравленно.

— Не представляю, Рита, как ты справляешься, — заметила она, когда гости схлынули наружу, устремившись к остановке, чтобы успеть на двухчасовой автобус. Мэдди помогала мне убирать посуду в пасть гигантской моечной машины. — У тебя ангельское терпение.

— Это точно! — Я хохотнула. — Ангельское!

Было видно, что Мэд оживилась и почти совсем пришла в себя.

— Знаешь, у тебя очень весело, но я, пожалуй, поеду домой.

— Да брось! Останься еще на денек.

Признаться, я была даже рада тому, что Мэдди хочет вернуться к себе. За последние дни силы мои иссякли, хотелось немного отдохнуть в одиночестве.

Включив посудомоечную машину, я удовлетворенно вздохнула.

— Пойдем наверх, там прохладней.

В кухню заглянул Рики, пожелавший выпить чаю.

— Надеюсь, наши девицы не всю заварку вылакали? — поинтересовался он.

Я открыла крышечку чайника.

— Немного осталось. Могу заварить свежую. — Муж покачал головой. — Тогда пей эту.

Мы втроем прошли в оранжерею и расселись по плетеным креслам. Я люблю это большое, бестолково оформленное помещение. Изначально здесь были только растения, но этого мне показалось мало, и я забила пространство шкафчиками, столиками из ротангового дерева и диванчиками, а впоследствии и разнообразными вещицами из тех, что ни к чему не подошли. Создавалось впечатление, что это огромный склад, где вещи собраны без намека на какую-либо систему. Но мне здесь всегда нравилось.

— Вчера видел заметку о Фергусе, — сказал Рики, наливая в чай молока и не обращая внимания на отчаянные сигналы, которые я ему подавала.

— Да? — Мэдди выпрямилась. Несмотря на явный прогресс в ее состоянии, упоминание бывшего мужа в разговоре подействовало на нее как ушат ледяной воды. Мой бестактный муж ничего не заметил.

Я тоже обратила внимание на очередную статью о Фергусе и его коллегах по сериалу, причем с большим фото, но благоразумно ее спрятала. Мне не хотелось нервировать подругу, особенно после недавнего разговора. И вот мой супруг одним словом разрушил все мои благие намерения.

— Так ты не видела ее? — спросил Рики, мешая чай так энергично, словно хотел прокопать ложечкой яму до самой Австралии. — Актеры объявили сидячую забастовку, в их числе твой муж. На снимке изображена целая толпа, все сидят прямо на полу возле студии, в руках транспаранты. Лично я считаю, что ничего они не добьются. Если сериал прикрывают, значит, он стал нерентабельным. Дело труба.

— Ты не сохранил номер с этой заметкой, Рики? — Голос Мэдди был деловитым, хотя в глазах застыло напряжение.

— Он в магазине. — Муж по-прежнему ничего не замечал. Он вытянул перед собой короткие ножки и покрутил стопами. — Могу принести вечером.

— Нет, не нужно, я к этому времени уеду. — Мэдди сделала глоток чаю. — Думаю, в почтовом ящике найду свой экземпляр.

— Давайте включим новостной канал, — громко предложила я. — Послушаем, что творится в мире.

— Ладно. — Рики лениво поднялся, взглянул на меня и только тут сообразил по выражению моего лица — что-то не так. Я скорчила такую зверскую рожу, что бедняга испугался.

Господи, до чего же эти мужчины нетактичны! Вечно что-нибудь ляпнут, а ты расхлебывай!

Радио разразилось серией хрипящих звуков, которые перешли в голос ведущей. Она вещала о каком-то экономическом форуме.

— Странно: Тесс давно не звонит. — Я старалась увести разговор с опасной дорожки.

— Эти проклятые мужики! — оживленно подхватила Мэдди. — Все проблемы от них! Подлецы и кобели! — Она осеклась и глянула на Рики. — Ой, прости. Тебя я исключаю из этого списка…

— Чувствую, женщинам надо побыть наедине. — Рики быстро вскочил. — Уношу ноги, пока не поздно. Увидимся! — Он выскользнул за дверь.

— Надеюсь, он не обиделся, — смутилась Мэдди. — Мне показалось…

— Не обращай внимания, — махнула я рукой. Я и сама заметила, что реакция мужа была чрезмерно бурной, словно эти определения — «подлецы» и «кобели» — имели к нему непосредственное отношение. — Он просто паясничал. Слушай, не хочешь прогуляться, прежде чем отправишься домой? Доедем до Лейтауна, побродим по берегу, подышим свежим воздухом.

— Отличное предложение, — кивнула Мэдди. Затем добавила: — Давай позвоним Тесс. Может, она составит нам компанию? Даже если она не связывается с нами, это не значит, что ей не нужно общение. Просто наша Тереза всегда слишком много на себя берет, пытается контролировать любую ситуацию. Возможно, она просто закрутилась, погрузилась в проблемы с головой. — Мэд вздохнула. — Знаешь, когда я думаю об измене Джерри, то понимаю, что меня совершенно не удивил его поступок. Конечно, я его не оправдываю, но их с Тесс отношения далеки от идеальных. Джерри не думает о семье, а Джек и Том для него вообще пустое место.

И знаете, после всего того, что я рассказывала вам о Джерри, о его трудном характере и холодности по отношению к окружающим, я внезапно ощутила желание встать на его защиту.

— Не думаю, что вина за случившееся лежит только на нем. Конечно, Джерри мог постараться наладить контакт между собой и детьми Тесс. Но у него и с собственными отпрысками не слишком тесные отношения. Может, он просто не способен быть заботливым отцом. И знаешь, с маленьким Томми и святой не всегда поладит. — Я подскочила к радио, чтобы сделать громче. — Ты слышала? Вот умора! — Ведущая рассказывала о скандале, который вызвало открытие секс-шопа в крохотной деревеньке.

И хотя я не сказала этого Мэдди, по моему мнению, пропасть, лежавшая между Джерри и сыновьями Тесс, была связана также с территориальным конфликтом. Как бы объяснить свою мысль яснее? Я имею возможность взглянуть на семейную жизнь подруги сторонним, незаинтересованным взглядом. Тесс разрывается между тремя мужчинами — мужем и сыновьями, не зная, кому отдать пальму первенства. Таким образом, она сама превращает «Аркадию» в поле невидимой битвы, приз в которой — ее внимание и любовь. Сдержанность, с которой Тесс общается со всеми окружающими (даже с близкими), наталкивает каждого на мысль, что он попросту не заслуживает любви. Сама того не желая, наша Тереза и есть яблоко раздора.

— А ты уже сообщила матери с отцом? — сменила я тему. Было ясно, что Мэдди скрывает от родителей последние новости. Но ведь она не просто поссорилась с мужем, речь шла о разрыве. Я чувствовала: утаивая правду, Мэдди тем самым продолжает барахтаться в невесомости, не позволяет себе упасть. Она словно не желает принять факт разрушения брака.

— Нет. — Мэд не подняла на меня глаз. — Но я звонила им накануне, сообщила, что приеду на выходные. Мне нужно повидать сына. Думаю, Кольму лучше вернуться домой. Нам с ним нужно многое обсудить.

— Молодчина! — Итак, я ошибалась насчет подруги. — Поезжай поездом, а не машиной, так безопаснее. Дорога до Корка — сущий кошмар, ты же знаешь. Я могу подбросить тебя до вокзала, только скажи когда. И потом тоже встречу, отвезу вас домой. — Я улыбнулась. — Но только поездом, Мэдди! Почитаешь прессу, поспишь, поглядишь в окно. Сделай себе одолжение, купи билет.

Она отправилась в комнату собрать вещи, а я отнесла на кухню чашки и поднялась в компьютерную комнату проверить почту. Моя многочисленная родня частенько присылала мне письма. В основном в них были ссылки на полезные сайты и последние новости. Не бог весть какая пища для ума, но приятно, что кому-то ты небезразлична.

Уже на ночь глядя, когда вся семья разбрелась по спальням, я устроила Рики разнос за его нетактичное замечание по поводу Фергуса.

— Только попробуй еще раз завести разговор о ее муже! — шипела я недовольно. — Да и Джерри лучше не поминай! — Я даже раздраженно шлепнула мужа подушкой.

— Ну прости, — пискнул он. — Я ведь не со зла, Рита! Честно говоря, я вообще не знаю, о чем с Мэд сейчас можно говорить. Я подумал, она заинтересуется…

— Так и случилось, глупый! — фыркнула я. — И это плохо. Совет на будущее: смотри на меня, когда не уверен. Я дам тебе знак.

— Хорошо.

Я поправила подушки и надела на глаза мягкие очки для сна. Мэдди шла на поправку, это было очевидно, но процесс мог оказаться обратимым. Наивно было ожидать чудес так скоро. Требовались такт и крайняя осторожность. Мало проблем с Фергусом, так еще и страсть к бутылке. Еще неизвестно, какая привычка более губительна и непреодолима.

Признаться, я рассчитывала, что Мэдди задержится в «Сан-Лоренцо» на неделю, и запаслась минералкой и тоником. Мне казалось издевательством пить при бедной Мэд даже пиво, хотя она никогда его не любила. Кстати, Рики пытался со мной спорить. Он считал, что мы должны вести себя естественно.

— Твоя подруга будет считать себя уродом, инвалидом, перед которым все притворяются не теми, кто они есть на самом деле. Мэдди знает, что мы пьем пиво или джин-тоник вечером, если смотрим телик. А тут мы, понимаешь, колу потягиваем! Это же Ирландия, здесь все пьют. Думаешь, ты оказываешь Мэд услугу? Поддерживаешь ее? Да если она захочет напиться, то сядет в машину и поедет в ближайший паб, где сможет нализаться до свинского состояния.

Может, Рики и был прав, но я не стала уступать. Все же Мэдди — моя подруга, и мне решать, подвергать ее выдержку испытаниям или нет.

Но возможно, она сильнее, чем я о ней думала. Даже за последние дни она сделала гигантский шаг от запуганной, сбившейся с пути девочки до уверенной в своих возможностях женщины.

— Я хочу закончить с отчетом. — Рики тряхнул распечаткой. Он проверял отчеты перед сном каждый день, это давно вошло в привычку. Тем более спасибо ему за то, что всякий раз спрашивает моего мнения.

— Нет проблем. — Я повернулась к стене и поправила на носу бархатные очки. — Спокойной ночи!

Я находилась всего в миллиметре от сладкого сна, когда муж тряхнул меня за плечо.

— Рит?

Я простонала что-то невнятное.

— Мне надо с тобой поговорить. Мне не по себе, что ты не знаешь…

— А это не подождет до утра?

— Думаю, нет.

У него был какой-то жалкий голос, совершенно на него не похожий. Пожалуй, именно это и пробудило меня окончательно. Я сдернула с головы мягкие очки и села, подложив под спину подушку.

— Я слушаю.

Он заговорил торопливо, словно боялся захлебнуться рвущимися наружу словами:

— Клянусь Богом, Рита, я не знаю, как это произошло! Наверное, я был в каком-то бреду. Конечно, мы все перепились… это саке такое обманчивое, кажется некрепким.

Мои пальцы вцепились в одеяло. Внезапно мне стало очень холодно.

— Переходи к сути.

Рики как-то сжался, но продолжал юлить.

— Мне так жаль, так жаль, Рита, — ныл он. — Даже не понимаю, как это могло случиться! Но ведь это не так страшно, да? Я же был пьян…

— Переходи к сути, Рик! — Я должна была услышать главное.

Голова моего мужа поникла, как сдувшийся шарик. Он стал таким крохотным, словно ребенок в огромной взрослой пижаме с мишками.

— Я… я переспал с женщиной из Швеции, — прошептал он.

Я пыталась вобрать в себя его слова, но не могла. Видимо, для полного осознания требовалось время.

— Понятно. Из Швеции, значит. Это было в Японии или в Корее?

— В Японии.

Рики бросил на меня вороватый взгляд. Я без труда прочитала его мысли. «Она не взорвалась от бешенства — значит, все не так плохо». Это было написано у него в глазах, на лбу, во всей его чуть приосанившейся позе.

Я не двигалась, только смотрела не отрываясь вперед, в зеркало шкафа. Там отражались мы оба: маленький Рик и я, похожая на заледеневшую медведицу. Супруги в семейной постели. Только ночных колпаков не хватает, вот потеха.

В зеркале я видела, как Рики все чаще коротко поглядывает на меня.

— Наши играли в Корее, но мы были в Японии, смотрели матч в баре. Эта шведка тоже была там. В общем, наши проиграли. — Рики снова глянул на меня, чтобы убедиться в том, что мое лицо не перекосило от гнева и обиды. Разумеется, не перекосило. Я бы не позволила себе подобной роскоши. — Как я и сказал, мы все были пьяны. Не понимаю, как все получилось, — бубнил Рики, — но сама атмосфера была какой-то… накаленной. Все пели в караоке и пили на брудершафт. Мы пели наш гимн, англичане — «Правь, Британия!», японцы тоже что-то распевали. Все обнимались, танцевали… и вот уже эта женщина… прижимается ко мне грудью…

Я хранила ледяное молчание.

— Мне так жаль, Рита. Я прошу прощения… — Рики почти хныкал. — Ты извинишь меня? Ведь это был первый и последний раз. Обещаю, такое никогда больше не повторится. Даже не знаю, что на меня нашло…

— Эту фразу я уже слышала, причем несколько раз. — У меня внутри все стало понемногу отмерзать, и стало больно. Вместо слез и обиды я пришла в бешенство.

Идиотка! Я рассказывала этому ублюдку все, что происходило в семьях моих подруг, на которых мужья вылили по ушату грязи, а он сочувствовал и кивал!

— Убирайся, — сказала я раздельно. — Прочь отсюда, и больше никогда не показывайся поблизости.

Рики выглядел потрясенным. Нет, он был в ужасе. Не знаю, чего он ожидал, но мои слова застали его врасплох.

— Да брось, Рит, — умоляюще прошептал он. — Мне и так тошно. Знаешь, я говорю правду. Это случилось лишь однажды, когда я был сильно пьян! Неужели так трудно меня простить?

Теперь он изображал маленького мальчика, умоляющего маму не ставить его в угол. Мне стало противно.

— Ты что, не слышал моих слов? У тебя вата в ушах? Убирайся. Собирай шмотки и выметайся.

Рики не шелохнулся. Просто смотрел на меня, выпучив глаза, будто чучело, набитое соломой.

Я дала ему хорошего тычка, и он свалился на пол.

— Вон отсюда.

Рики сидел на полу с глупым видом среди разбросанных листов отчета. Я дернула на себя его одеяло, за которое он инстинктивно держался. Заметьте, я не кричала и не устраивала истерики, но это не было сознательным выбором.

Смерив Рики взглядом, я легла, укрылась и замерла на своей половине кровати.

Он поднялся.

— Куда мне идти?

— Обратись в посольство Швеции.

Рики попытался сохранить лицо. Вернее, попробовал иную тактику:

— Черт возьми, это и мой дом тоже.

— Когда кончится бракоразводный процесс, он перестанет быть твоим, — сказала я потолку. — Кстати, тебе самому придется все объяснить девочкам. Я не унижусь пересказывать им эту гадость. Ты смотаешься завтра с двух до четырех. А пока можешь зайти к дочкам и рассказать сногсшибательные новости. И шмотки собери, чтобы не возвращаться.

— Но это нелепо! Я мог вообще ничего тебе не рассказывать.

Впервые я почувствовала, как к бешенству добавилось грустное чувство потери. Рики был прав. Он мог просто не болтать об этом. И я бы ни в чем его не заподозрила, ни на йоту. На мгновение я позволила себе стать слабой и пожалеть, что Рики разбудил меня и разоткровенничался. Но я тотчас же взяла себя в руки и резко села.

— Так какого черта ты открыл рот?

— Меня мучила совесть. Рит, неужели нельзя оставить все это в прошлом? Умоляю, пощади. Я сделаю все, что ты попросишь.

— Ты, наверное, шутишь? — На какой-то миг я едва не купилась. Ведь измена Рики сильно отличалась от интрижки Джерри Бреннана или связи Фергуса Григгза. Единственный неверный шаг, о котором муж сожалел…

Но, взглянув на Рики, такого смешного и жалкого в пижаме с детским набивным рисунком, я тотчас представила его в объятиях шведки. Длинные ноги, обвивающее бедра моего мужа, роскошные груди, тычущиеся ему в лицо, алые губы, тонкая талия… И мой Рики, стонущий, сладострастно содрогающийся, шепчущий: «Еще, еще, еще…» В постели со мной Рики никогда не содрогался сладострастно, не стонал и не шептал «Еще!».

Меня едва не стошнило.

— Проваливай, Рики. Катись к черту!

Я легла и повернулась к нему спиной. Было слышно, что он собирает рассыпавшиеся по полу листы отчета, одевается, открывает и закрывает дверь шкафа…

Я не плакала. Просто не могла. Нет, не так. Я не желала плакать, пока он меня видит.




Глава 43


Два детектива, Ньюджент и Марш, знали свое дело. Для начала они проверили компьютер Джерри (под его пристальным взглядом), перерыли все папки, вдоль и поперек облазили почту, даже запустили какую-то программу, восстанавливающую удаленные файлы.

На Джерри было больно смотреть. У него появилось какое-то затравленное выражение. Он то и дело поглядывал на меня, словно пытаясь угадать, о чем я думаю. Подобное поведение мужа было непривычным. Всегда подтянутый, уверенный в себе и своей правоте, чуть надменный, теперь он превратился в измученного человека, питающего слабую надежду склеить разбитую чашку. Мало было ситуации со Сьюзен, так теперь еще добавились ушлые полицейские, готовые без колебаний сунуть нос в частную жизнь. Джерри опасался, что полиция может заподозрить и его в причастности к столь омерзительному делу, как педерастия.

— Ведь я не родной отец Тома, я его отчим, — мрачно говорил муж. — Отчимов всегда подозревают в… неблаговидных поступках.

Ни полиции Дублина, ни лондонским детективам не удалось напасть на след Фредерика Ярсо. Телефонные номера, которые он мне оставил, отвечали бесконечными гудками.

Надежда вытянуть какую-либо информацию из Тома оказалась напрасной. Вернувшись из бара, я предприняла попытку поговорить с сыном, но это почти ничего не дало. Как я поняла, Фредерик и его взрослый друг Чарлз (о котором я впервые слышала) взяли Тома и Эвана в бассейн. Тому не понравилось то, что там произошло.

— Там был папа. Он велел мне возвращаться домой.

— Папа? Майкл?

— Да. Он был спасателем в бассейне.

— Но ведь он остался во Франции, — прошептала я. — Он работал спасателем на берегу моря, разве нет? Ты сказал, что на нем были очки для плавания.

— На этот раз он был без очков. — Том пожал плечами. — И он действительно был в Лондоне. Может, приехал из-за меня?

— А как он выглядел?

— Как мой папа, — буркнул сын.

— Ладно. И что он тебе сказал?

— Он велел мне возвращаться домой. Скажи, говорит, Фредерику прямо сейчас, что хочешь домой. Правда, сразу я говорить не стал. Подождал, пока мы вернемся в квартиру.

— Значит, ты увидел папу… а в какой момент? Что происходило, когда он появился?

Лицо Тома стало совершенно непроницаемым, словно с него стерли всякое выражение.

— Сынок, ты можешь мне рассказать. Для меня важнее всего — знать, что с тобой все в порядке. Почему ты молчишь?

Я видела, как он сжался на кровати, словно воздвигая вокруг себя безопасную зону. По опыту мне было известно, что долбиться в эти стены — занятие пустое.

— Помнишь тот день, когда в последний раз был у Колина? — спросила я тихо. — Как я поняла, его мама просила тебя больше не приезжать.

— И что? — Теперь Том встревожился.

Мы были в его спальне, сын сидел на постели, натянув на ноги одеяло. Чтобы он не думал, будто я загоняю его в угол, я встала со стула и отошла подальше от кровати, к зеркалу, сделав вид, что поправляю волосы.

— Это связано с теми фотографиями в журнале?

— Может быть. — Я видела: Том не знает, защищаться или нападать. Он не понимал, какую стратегию я выбрала.

Я повернулась.

— Мы говорили с мамой Колина. Я знаю, что журнал дал тебе Фредерик. — Я затаила дыхание.

— Эти фотографии только для посвященных, мама, — медленно произнес Том. — Только для избранных, вроде меня или Фредерика. Это нечто вроде клуба, такого, какие бывали у древних греков, первых олимпийцев. Я показал журнал Колину, потому что считал его близким другом и думал, что он может войти в клуб. Ведь он отлично играет в теннис, не хуже олимпийцев.

Итак, мой сын признал, что хранит порнографию. Подобное достижение едва ли назовешь победой.

— Значит, у вас что-то вроде тайного общества? — спросила я деловито, будто все остальное меня не волновало.

Том пожал плечами:

— Даже не знаю. В любом случае о клубе знают лишь самые лучшие люди. Неординарные.

— Но ведь тебе не понравилось то, что произошло в бассейне?

— Это другое.

— Какое другое?

— Я не могу никому об этом рассказывать. Если пророню хоть слово, со мной случится беда. Плохие люди идут по следу членов клуба. Они хотят узнать, кто в него входит, и уничтожить.

— Уничтожить? Ваш клуб?

— И всех, кто в нем состоит. Так что я должен молчать. Если ты стал частью клуба, назад пути нет, мама. Это навсегда. Ну, как быть священником.

— У каждого клуба есть свои правила. У вашего они есть?

— Я не могу тебе рассказать.

— Фредерик нарушил одно из правил? Ты поэтому вернулся?

Том был полон сомнений; я видела, что он снова замыкается. Пришлось подойти с другой стороны:

— Ты считаешь меня плохим человеком, сынок? Поэтому мне нельзя знать о клубе? Ты поэтому мне не говоришь?

— Ты женщина. А наш клуб — для мальчиков и мужчин. — Том лег и закрыл глаза. — Я хочу спать. Я устал, мам.

— А Джеку ты расскажешь? Ведь он мальчик. Или Джерри?

— Я устал, — упрямо повторил Том, не разжимая век.

Мне пришлось отступиться, чтобы не спугнуть сына. Но прежде чем уйти, я приблизилась к нему и наклонилась поближе.

— Ты очень смелый, Том, если сумел сказать Фредерику и его другу, что хочешь домой. И независимо оттого, что ты сам думаешь и что сказал тебе Фредерик, эти фотографии в журнале нехорошие. Поверь мне, прошу. Ведь я твоя мама, Том, и не стану тебя обманывать. Клуб у вас или нет, но фотографии нехорошие. Даже очень. Ты должен это знать. Мы поговорим о них позже. Где они сейчас?

— Мать Колина выбросила их в ведро. — Он так и не разомкнул век.

— Ладно. Но если когда-нибудь кто-нибудь захочет сделать с тобой то, что изображено на этих фотографиях, знай, что ты не обязан соглашаться лишь из-за того, что входишь в клуб. — Я погладила сына по голове. — Ты понял?

Ответный кивок был едва заметным.

Я сделала все, что могла, и потому возлагала надежды на полицейских, у которых было больше опыта в подобных делах. Ведь существуют же отделы по борьбе с детской порнографией и педерастией.

Напоследок я чмокнула сына в лоб.

— Спокойной ночи, малыш. Ты молодец. Я тебя люблю.

Ньюджент и мисс Марш закончили потрошить компьютер. Я очень надеялась, что они так же хорошо разбираются в детской психике, как в железках. Когда я звонила в участок, меня заверили, что мисс Марш — отличный специалист в данной области. Мой бедный Том за свою короткую пока жизнь успел повидать множество психологов и психиатров, поэтому мне не хотелось, чтобы на него давили. Я оставалась верной своему решению, принятому еще в Коллиуре: больше никакого насилия. Я верила, что Том обладает неординарной психикой, понятной не всем, но он вовсе не «мальчик со странностями», как некоторые. Все, что ему требуется, — любовь и понимание.

Первое, о чем у меня спросили, когда я позвонила в полицию, — это делал ли Фредерик фотографии и записи с Томом.

— Конечно, нет! — возмутилась я, полагая, что речь идет о снимках определенного типа.

И тут мне вспомнились фотографии, которые привез в «Аркадию» американец. Все ли он мне показал? Не было ли среди них «тех самых», о которых я просто не подозревала? Ведь я не всегда была рядом с сыном, когда поблизости болтался Фредерик. Они постоянно плавали вместе в бассейне, а я радовалась передышкам.

Я вспомнила, какой красивый снимок с Томом привез мне Фредерик. Мальчик стоял на фоне бассейна, задумчивый и очень красивый. Видно было, что фотография сделана едва ли не с любовью. Фредерик, должно быть, испробовал сотню попыток, прежде чем нашел столь удачный ракурс. Кто станет тратить уйму времени ни чужого мальчишку?

Почему это не казалось мне подозрительным раньше?

Потому что я была захвачена собственными переживаниями, своим влечением к проклятому американцу. Никогда, никогда я себе не прощу такого легкомыслия!

Но ведь и папа не увидел в снимках ничего криминального…

А теперь полицейские обыскивают компьютер, пытаясь разгадать, не посылались ли с него через Интернет непристойные фотографии.

Фотографии Тома… Просто ужас!

Когда полицейские предупредили по телефону, что понадобится осмотреть компьютер, это потрясло меня. Я бросилась звонить Рите, потому что не желала плакать на плече изменившего мне мужа. Между нами и без того все было зыбко.

Спасибо Рите, она выслушала меня без единого вопроса. Верная подруга ни разу не сказала «я тебя предупреждала», хотя имела на то полное право.

Несмотря на все попытки Риты оставить Мэдди в «Сан-Лоренцо», та уехала домой, причем буквально за полчаса до моего звонка.

— Могу я передать ей твои ужасные новости? — спросила Рита неуверенно. Мне показалось, что у нее немного странный голос, словно что-то вывело ее из привычного равновесия. — Бедный Томми! Бедная ты. Да и Джерри мне жаль. — Она ненадолго умолкла, словно прикидывая, посвящать ли меня в свои дела, но, видимо, решила, что это будет справедливо. — Даже не знаю, рассказывать ли тебе… Тебе сейчас не до чужих проблем.

— Говори. Может, я хоть отвлекусь, узнав, что кто-то из твоих дочерей сжег утюгом очередную кофточку и устроил по этому поводу истерику, — нервно пошутила я.

Рита молчала. Это меня насторожило. Наша Рита за словом в карман не полезет.

— Эй, что такое? Рита? У тебя неприятности?

— Ничего страшного. — Она вдруг нервно рассмеялась. — Просто я встретила миссис Вителли. Веришь, что бывают подобные совпадения? — И все же мне показалось, что подруга хотела поговорить о другом.

Я даже не сразу поняла, о чем она толкует. Беда с Томом совершенно вышибла у меня из головы мысли о Сьюзен.

— Вы разговаривали? Что она сказала?

— Ну, как всякая мать, она бросилась на защиту дочери. А ты что думала? Не стану пересказывать в подробностях, тебе это ни к чему. И без того у тебя проблем навалом. Уже жалею, что упомянула об этой встрече. — Рита вздохнула. — Крепись, подруга. Все образуется, я в этом уверена. Завтра, когда появится полиция, старайся не нервничать. Я буду за тебя молиться. Позвони, когда они уедут.

— Договорились. — Мне очень хотелось спросить, что же именно сказала Рите мать Сьюзен, но я воздержалась. — Передай привет Мэдди.

— Обязательно. За нее не беспокойся. У подружки оказалась в загашнике железная воля. В общем, держи голову выше.

— Постараюсь. Спасибо, что выслушала.

— Не за что…

И вот теперь детективы покидают кабинет. Ньюджент держит в обеих руках системный блок.

— Придется забрать его в участок, — вздыхает он. — Отнесу в машину, с вашего позволения.

Мисс Марш бросает короткий взгляд на Джерри. За те несколько часов, что они с напарником копались в компьютере, она не проронила ни слова.

— Не волнуйтесь, мистер Бреннан, — заверяет она. — Мы постараемся вернуть его как можно скорее. Но, сами понимаете, проверка займет какое-то время.

Джерри кивает. Несколько мгновений мы все пытаемся как-то одновременно пропустить друг друга и Ньюджента с системным блоком, и получается уйма бессмысленных движений. Хорошо еще, что под ногами не болтается Норма, иначе кто-нибудь непременно бы упал. Я повесила на лестнице стеночку детской кроватки, чтобы собака не забиралась наверх и не мешала детективам работать. Пришлось напихать между деревянными рейками подушки, потому что Норма могла между ними протиснуться. Выяснилось, что наша питомица любит бывать в центре внимания, поэтому постоянно крутится там, где много народу. И хотя Том сейчас смотрит мультики, Норма все равно жаждет оказаться на втором этаже.

— Давайте я вам помогу, — говорю я Ньюдженту, обгоняю его в коридоре, снимаю перегородку с лестницы, чтобы пропустить детектива.

Заслышав шаги, Норма несется к нам. Я пугаюсь, что она собьет детектива с ног, но мисс Марш присаживается на корточки и начинает теребить щенка за загривок.

— Сколько ей? — спрашивает она, заваливая Норму на спину и почесывая ей брюшко пальцами.

— Мы точно не знаем. — Столь повседневный диалог кажется в данных условиях просто невероятным. — Ветеринар говорит, около восьми недель.

— Такая душка! — восхищается мисс Марш и встает. — У вас с ней будет куча хлопот. Колли — очень умные собаки, но им постоянно требуется занятие. У нас дома колли. Глава семьи, всех строит. Повторяю, найдите ей занятие, или она отыщет его сама.

— Спасибо, я это запомню.

Я подхватываю собачку одной рукой, второй распахиваю дверь для Ньюджента и его ноши. Позади меня, на лестнице, Джерри вновь укрепляет баррикаду от Нормы.

— И что дальше? — спрашиваю я.

— Нам надо побеседовать с вами и вашим мужем, — говорит Ньюджент, выходя из дома и направляясь к машине. — Погодите минутку, я сейчас.

Даже спиной я чувствую, как напрягается Джерри. Мисс Марш бросает на него короткий взгляд.

— Как я поняла из вчерашнего отчета оператора, вы не смогли добиться от ребенка подробностей? — спрашивает она меня.

— Нет, увы.

— Ничего удивительно. Обычно детям угрожают, что длинный язык им дорого обойдется. Но вы также сказали, что Том не выглядит особо расстроенным?

— Понимаете, Том не совсем обычный ребенок. Вещь в себе. Когда будете с ним говорить, сами все поймете. Он живет по каким-то собственным правилам, судит со своей колокольни. Думаю, произошедшее куда больше волнует нас с Джерри, чем Тома. Впрочем, это впечатление может быть обманчивым.

Мисс Марш прищуривает глаза на Джерри. Ньюджент тоже пристально смотрит на него, и я начинаю понимать, что опасения мужа были не напрасными. Его действительно могут заподозрить.

Мне не хочется, чтобы между нами были какие-то недоговоренности. Это болото слишком быстро затягивает. Поэтому я выпрямляюсь и тоже сосредоточенно смотрю на мисс Марш.

— Я подозреваю, вы считаете, что мой муж как-то замешан в этом некрасивом деле. Вас, кажется, Наоми зовут?

— Да.

— Если вы так думаете, говорю сразу и напрямик — выбросите это из головы. Вы тоже, мистер Ньюджент. Отношения мужа с моими детьми далеки от идеальных, но ваши домысли беспочвенны. К тому же, в связи с сильной занятостью Джерри и холодностью между ним и моими сыновьями, они редко бывают наедине, если это вас интересует. Не так ли, Джерри? — Я поворачиваюсь к мужу.

— Пожалуй, да, — бормочет он, пораженный моей откровенностью.

— Они ни разу не ходили вместе на футбольные матчи, не ездили на рыбалку, ни-че-го подобного, — продолжаю я твердо.

Странно, вроде бы я говорю это для полицейских, но выходит, будто разговариваем мы с Джерри. Я будто высказываю ему претензии, жалуюсь на невнимательность к пасынкам. И похоже, Джерри тоже это чувствует.

— Но ведь это не значит, что мистер Бреннан и Том совершенно не пересекались в доме, — скованно говорит Ньюджент. — Поймите нас правильно, мы должны рассматривать все версии. Ничего личного.

— Значит, меня подозревают? Думаете, я состою в заговоре с этим… этим… — Джерри ежится от отвращения.

— Такова стандартная процедура, увы, — тихо говорит Ньюджент. — Вы позвонили в полицию, заведено дело, и в его рамках должны быть рассмотрены все версии. Позднее правда будет отделена от вымысла, не волнуйтесь. — Несмотря на мягкий тон, лицо детектива отнюдь не изображает сочувствия. — Мы сделали несколько запросов, но фамилия Ярсо не дала ни одной ниточки. Никаких особых сведений о вашем американце. — Равно, как и о вас самих, говорит его лицо. — Мы вынуждены присматриваться ко всем возможным участникам данного случая.

— Мы поняли, — киваю я, хотя меня душит злость. Оба детектива чувствуют себя вполне комфортно в отличие от нас с Джерри. — Может, хотя бы присядем?

— Разумеется.

Следующие сорок пять минут детективы проводят интервью — допросом это никак не назвать, разве что предмет разговора ужасает. Причем спрашивают преимущественно меня, к видимому облегчению Джерри. Я пересказываю свой разговор с сыном, причем все вопросы, касающиеся Тома, задает Наоми Марш. Ньюджент только записывает и изредка вставляет реплики.

— Как вы считаете, миссис Бреннан, Фредерик Ярсо подсел к вам за столик, желая познакомиться именно с Томом, или это вышло ненамеренно? Ваш сын был рядом?

— Кажется, нет. Вероятно, он и играл на автоматах. То есть был рядом, но не сидел за столом. Скорее всего…

— Значит, Ярсо не планировал знакомство с вами заранее?

— Нет. Наверное, нет. Я… не уверена.

Я пытаюсь вспомнить в деталях тот день в Пале, но вспоминается почему-то либо сам Фредерик, а не его действия, либо наш увлеченный разговор об археологии и очевидное неодобрение Риты. И наконец, моя роковая ошибка — приглашение составить нам компанию в снятом на время отпуска особняке.

— Я не могу вспомнить подробности, мне очень жаль, — говорю наконец. — Фредерик сразу понял, что Том с нами, но не думаю, что знал это заранее. Возможно, он присоединился к нам просто потому, что за нашим столом было единственное свободное место.

— Часто оказывается, что эти парни загодя выбирают себе жертв. Шпионят, следуют за вами по пятам, приглядываются, оставаясь незамеченными, — говорит Ньюджент.

— Значит, он настоящий педофил? Вы говорите об этом? — У меня сильно бьется сердце.

— Пока ничего нельзя сказать с уверенностью, миссис Бреннан. Ведь существует презумпция невиновности, не забывайте. — Ньюджент делает неопределенный жест рукой. — Однако можно с определенной долей вероятности утверждать, что ваш гость и попутчик страдает педофилией. Понимаете, это извращение отличается от других форм сексуальных отклонений. Пресса склонна легко вешать ярлык педофилии, но в чистом виде она встречается не так часто. Если ваш американец — настоящий педофил, то он будет искренне удивлен, когда его обвинят в причинении вреда детям. По его мнению, он любит их настоящей любовью, а дети отвечают ему взаимностью. Если пресса называет, простите, педиками даже гомосексуалистов, то судебная психиатрия считает педофилами лишь зрелых мужчин, испытывающих влечение к детям допубертатного возраста. Может статься, что мистер Ярсо — настоящий педофил. А возможно, он лишь испытывает к детям нездоровый интерес. Этакая психологическая недоразвитость, когда взрослые чувствуют себя лучше в обществе детей. — Ньюджент вздыхает сочувственно. — Однако, судя по тематике журнала, который он дал Тому, первое куда более вероятно.

Он встает и идет к окну, с минуту смотрит в него (мы все молчим), затем поворачивается к нам.

— Думаю, вы заинтересованы в том, чтобы я оказался не прав. Лучше знать, что ваш сын общался с недоразвитым человеком, нежели с извращенцем, способным причинить ему вред. — Он снова вздыхает и возвращается на свое место. — Судя по поведению американца, он пытался заручиться дружбой вашего сына постепенно, без нажима. Так обычно и бывает, увы. — От его слов у меня бегут по коже мурашки. — Сначала совместное плавание в бассейне, затем задушевные разговоры, потом попытка убедить, что ходить вместе в одну кабинку туалета весело и совсем не стыдно. Совместные активные игры, затем общий душ. Помимо этого, педофил пытается окружить отношения с ребенком ореолом тайны, создать свое секретное общество.

«Тайный клуб. Если ты стал частью клуба, пути назад нет, мама».

— Но почему он выбрал именно нас?! — выкрикиваю я, не сдержавшись. — Почему Том, а не какой-то другой ребенок?

На этот раз лицо детектива Ньюджента сочувственно дергается.

— Я вижу, вам нелегко. Но тем не менее этот разговор необходим, если мы желаем докопаться до правды. Педофил всегда имеет… свои предпочтения. Да. Им нравятся дети определенного пола, возраста и даже типа внешности. Кого-то влечет к шестилетним девочкам со светлыми волосами и ангельским личиком, кого-то — к замкнутым загадочным мальчикам. Как вы понимаете, я говорю о Томе. Конечно, полиция делает все возможное, чтобы наказать виновных в растлении, отслеживает владельцев порносайтов и так далее, но эти извращенцы постоянно выкидывают что-то новое. Вы спросили, почему Фредерик Ярсо выбрал именно вашего сына? Вот вам и ответ: Том соответствовал его предпочтениям. В противном случае он мог найти и другой объект.

Внезапно мне вспоминается, что Фредерик упоминал о семье, которая согласилась взять его попутчиком. У пары был сын возраста Тома.

— Что такое, миссис Бреннан? — озабоченно спрашивает Наоми Марш, касаясь моей руки. — Желаете сделать перерыв?

— Нет, я не устала. Просто кое-что пришло на ум. Одна деталь.

— Расскажите. Вдруг это даст нам ниточку?

— Именно это я и собиралась сделать.

Когда я выкладываю новые факты полицейским, они обмениваются взглядами.

— Великолепно, — говорит Ньюджент. — Говорите, они отправились в Англию? В каких числах примерно? Так-так… попробуем проследить их путь.

Двадцать минут спустя мисс Марш просит проводить ее к Тому. Ньюджент встает.

— Не волнуйтесь, — говорит он мне. — У Наоми специальное образование, она не только полицейский, но и детский психолог.

— А можно мне присутствовать при разговоре?

— Едва ли это хорошая идея. Том расскажет Наоми больше, если вас не будет рядом.

Еще один болезненный укол, нанесенный (пусть и ненамеренно) моему материнскому чувству.




Глава 44


Наступает новое утро, которое я вынуждена делить с миссис Бирн, ставшей совершенно невыносимой. Довольно сдержанная, она обычно отдается уборке с маниакальной тщательностью, и поэтому времени на болтовню не остается. Однако в последние дни «Аркадия» так и вибрирует от событий и переживаний, и это не осталось незамеченным нашей помощницей. Спросить прямо, что творится, она не решается, поэтому ходит за мной хвостом из комнаты в комнату, притворяясь страшно занятой.

Джек только что отправился к Китти, Том повел Норму (у которой уже должен был выработаться иммунитет после прививки) на первую полноценную прогулку за пределы «Аркадии». Кстати, идея принадлежала Джерри. Он высказал ее за завтраком и даже вызвался отвезти Тома с Нормой в ближайший парк. Признаться, я до сих пор не привыкла к тому, что Джерри завтракает дома, и, обнаружив его утром сидящим за столом, снова удивилась. Его предложение показалось мне очень щедрым и заботливым, что лишь добавило изумления. Понятное дело, муж всеми силами пытается завоевать утраченные позиции и даже занять новые, и его новый имидж мне нравится. Не то чтобы я полностью его простила или тем более забыла о его проступке, но происшествие с СВМ (так теперь я мысленно звала Сьюзен Вителли Мур) было вытеснено из головы совсем иными переживаниями.

Минут пятнадцать назад, желая побыть в одиночестве, я честно призналась миссис Бирн, что мучаюсь головной болью, и торопливо укрылась в спальне. И вот теперь сижу за туалетным столиком и жду, когда же наконец подействует парацетамол.

При этом я поглядываю на список, который составила.






Том

Папа

Джерри

Рита и Рики

Мэд и Фергус





Н-да, беда никого не обошла стороной.

А теперь еще ситуация с Джеком и Китти.

Представьте себе, мой сын бросил свою подружку! Иного объяснения происходящему нет.

Конечно, по сравнению со всеми остальными бедами, обрушившимися на нас в последнее время, проблемы разругавшихся ребят кажутся ерундой, но, учитывая подростковый максимализм, никогда не знаешь, чем обернется ссора.

Джек сказал, что Китти ужасно переживает.

— Как думаешь, мам: может, предложить ей остаться друзьями? Или она обидится еще больше?

Этот вопрос был задан мне накануне вечером, сразу после того как старший сын вернулся домой. «Аркадия» уже почти погрузилась во тьму, но я все никак не могла заснуть, слоняясь по дому в ночной рубашке и халате.

Поначалу я хотела отделаться от Джека каким-нибудь общим ответом, но вдруг сообразила, что он обратился ко мне за советом впервые за долгое время. По лицу сына было видно, что ему неприятно быть источником чужих страданий и он хочет их немного облегчить.

— Пошли на кухню, Джек. Там и поговорим за чашечкой чаю. Ты можешь не пить, — добавила я на всякий случай.

Джек уныло смотрел в пол, прислонившись бедром к стене, пока я доставала чашки. Я постаралась напрячь измученный мозг, чтобы дать сыну достойный ответ. В конце концов он пришел ко мне за советом, и это налагало на меня определенную ответственность.

— Понимаешь, Джек, каждый человек реагирует по-разному на предложение расстаться друзьями, — осторожно начала я. — В большинстве случаев гордость не позволяет согласиться на такую дружбу, потому что она кажется жалкой пародией на прежние отношения. Но если тебе действительно интересно мое мнение, лучше все же предложить Китти остаться друзьями. Поскольку именно ты инициатор разрыва, ты должен дать девочке хотя бы некое подобие выбора. Велика вероятность, что она с возмущением отвергнет твое предложение, и тебе придется смириться с ее гневом. Это будет непросто, но очень великодушно с твоей стороны. Запомни: благородство всегда в цене. В будущем Китти станет вспоминать не о вашем разрыве, а об отношениях, которые у вас были. Сейчас это не имеет особого значения, но будет важно потом.

Джек ничего не ответил, но по его лицу было видно, что он напряженно думает.

Закипел чайник, и я повернулась к нему.

— Кстати, никогда не знаешь, что готовит нам жизнь и чем она обернется для вас двоих.

— Не думаю, что у нас есть совместное будущее, мам, — вяло сказал Джек. — Но наверное, ты все же права. Завтра смотаюсь к Китти, поговорю с ней.

— Впоследствии ты станешь вспоминать свой поступок с уважением, поверь мне. — Я налила чай в две чашки и протянула одну Джеку. — Будешь? Осторожно, горячий. Но почему вы расстались? Не хочешь рассказать?

Он покачал головой:

— Скорее всего мы просто не были готовы к этим отношениям. Я по крайней мере. — Затем, очевидно, решив, что слишком разоткровенничался, Джек отлепился от стены и с чашкой в руке направился к двери. — Выпью у себя. Спокойной ночи, мам. Спасибо.

Нельзя, конечно, назвать наш диалог серьезным шагом вперед, но я все равно ликовала в душе.

Даже теперь, думая о том, что Джек направляется в «Сан-Лоренцо», чтобы совершить настоящий мужской поступок, я горжусь своим сыном.

Так что, возможно, не стоит вносить Джека и Китти в мой список.

Закончен ли этот печальный перечень? Или стоит ожидать пополнения? В правильном ли порядке записаны имена? Не нужно ли Мэдди (алкоголизм) и Фергуса (роман с другой женщиной) поставить над Рики и Ритой?

Я переделываю список и снова принимаюсь его изучать.

Наверное, я кажусь вам странной особой? Но что еще мне остается делать? Большинство возникших проблем я не могу решить своими силами, и мне остается лишь терпеливо ждать и верить, что они рассосутся сами собой.

Вчерашний день был ужасен. Полиция, звонки, лица близких (Джерри и Джека), полные боли, навязчивое любопытство миссис Бирн, холодная отстраненность Тома.

А этим утром позвонила Рита. Она сообщила, что вышвырнула Рики из дома за измену. Разве одна и та же бомба попадает дважды — нет, трижды — в одно и то же место? Сначала Фергус, потом Джерри, теперь вот Рики… Я даже не сразу поверила Рите, настолько была потрясена новостью.

Рики — изменник? Неужели такое возможно? Рики, счастливый билетик, очарованный женой мужчина, добрый, вечно влюбленный в Риту, разве он мог решиться на интрижку? Неудивительно, что бедняга сознался в проступке, ведь он всегда был открытым и совестливым.

Я пыталась утешить Риту (которая, надо признать, держалась с достоинством) и неожиданно для себя самой заметила, что защищаю ее мужа.

— Знаю, ты находишься в расстроенных чувствах, дорогая, — взывала я. — Тебя можно понять. Но не руби сплеча! Вы с Рики были счастливы. У вас хорошая, очень любящая семья. Ведь твой муж не единственный оступившийся. В свете недавних событий на ум приходит мысль, что все женатые мужчины не без греха. И Рики ошибся всего однажды, о чем сожалеет…

Рита выслушала меня, но ее решимость не пошатнулась. Пожалуй, я впервые столкнулась с подобным проявлением ее характера. Всегда мягкая и уступчивая, подруга, оказалось, обладает железным упорством. А ведь я всегда думала, что в случае адюльтера Рита первая простит своего Рики. Расстроится, вдоволь накричится и наобижается, но затем простит!

Да, я здорово ошибалась на ее счет. Добрая заботливая Рита, которая всегда воркует над нами будто наседка, не желала принять согрешившего мужа обратно.

— Пусть живет при магазине. Там есть подсобка. Или пусть отправляется в Токио, ищет свою ненаглядную.

— А как же девочки? Что ты им скажешь? — Я даже позабыла спросить Риту, в курсе ли она разрыва Китти и Джека.

Подруга почти завизжала в трубку:

— Что я им скажу? Правду, разумеется! Он не заслуживает снисхождения! Но я не собираюсь делать за него грязную работу. Велела ему самому объяснить все дочкам. А если он не сможет, это сделаю я, но уже в красках. Ему не понравится то, как я опишу девочкам его гадкий поступок! — Рита резко умолкла и продолжила тоном ниже: — Прости, Тесс, я не должна была орать. И потом, разве у меня серьезные трудности? Вот у тебя, я понимаю, проблемы. А я тут разоряюсь о ерунде… Так как прошел визит полицейских?

Я поведала ей подробности, и мы распрощались, пообещав держать друг друга в курсе событий. Напоследок я еще раз попыталась повлиять на подругу.

— Пойми, Рита, это просто возраст такой. Седина в голову — бес в ребро. Кризис среднего возраста, помнишь? Надо пережить это.

Но она даже слушать не желала.

— Нет, нет и еще раз нет! — без тени сомнения воскликнула Рита. Затем она сказала мне, что сочувствует, и предлагала помощь.

Добрая Рита. Она передумает, молилась я. Она должна простить мужа. Лучшей пары, чем Рита с Рики, попросту не сыскать… и все же Рики изменил жене. Н-да, жизнь, похоже, задалась целью как можно чаще меня шокировать и удивлять…

Постепенно парацетамол начал действовать, и мне становилось лучше. Разумеется, лишь физически, душа же словно поражена чумой. Мысли о Томе не дают мне покоя.

Разговор сына с Наоми выявил некоторые новые факты, пугающие, с одной стороны, и ободряющие — с другой. Когда Наоми Марш снова присоединилась к нам, она улыбалась.

— Теперь мне ясно, что вы имели в виду, когда называли Тома необычным мальчиком. Конечно, я не психиатр, но могу с известной вероятностью утверждать, что вред, нанесенный психике Тома случившимся, минимален.

— Он рассказал, что именно произошло? — взволнованно спросила я, заранее подготовившись к страшным новостям.

— Не слишком многое, но догадаться о деталях несложно. Собственно, все именно так, как мы думали. — Наоми Марш взглянула на своего коллегу. — Вы, наверное, уже поняли, что ваш сын проходил нечто вроде… своеобразной подготовки. Ему дарили журналы, скармливали исторические факты, которые хорошо укладываются в схему. Ему внушали, что в подобной «мужской дружбе» нет ничего постыдного…

Наоми умолкла и пристально посмотрела на меня, словно проверяя на прочность.

— Есть основания предположить, что снимки с вашим сыном, сделанные у бассейна, уже выложены в Интернете. Мы не можем знать, были ли еще какие-то фотографии, кроме той, где Том изображен в плавках, но даже тот снимок представляет для педофилов интерес. Знаете, такие снимки обычно выкладываются на сайтах определенного толка в качестве… завлекалочки. Этакая прелюдия к более откровенным изображениям.

— Более откровенным? — повторила я в панике.

— Да. — Мисс Марш старательно подыскивала слова помягче. — Картинкам, на которых ребенок раздет, стоит в непристойной позе. Иногда вместе с другими детьми или со взрослыми.

Я потеряла дар речи.

— Но прошу вас, миссис Бреннан, давайте будем последовательными. Возможно, таких фотографий и не существует. До них дело могло попросту не дойти. У меня есть основания так думать. Мне удалось узнать у вашего сына, что его не просили позировать перед камерой или участвовать в каких-то постановках. По крайней мере до тех пор, пока мистер Ярсо и его лондонский друг не повезли детей в бассейн.

Женщина рассказала, что же все-таки произошло в проклятом бассейне и вызвало у Тома настойчивое желание вернуться домой.

Фредерик и некий Чарлз привезли его и второго мальчика в бассейн в одном из частных клубов. Поскольку время было раннее, в бассейне никого не было, да и клуб был пуст. В раздевалке все четверо играли и дурачились. Мужчины сажали детей на плечи и катали, изображая лошадей, а мальчишки дрались на воображаемых саблях. Все шлепали друг друга полотенцами и щипались. Потом голый Эван забрался Фредерику на колени и стал весело раскачиваться, а Чарлз бегал за Томом по раздевалке, шутливо угрожая, что сейчас накажет.

Чарлз поймал мальчика и попытался отшлепать полотенцем, а когда Тому это не понравилось, Фредерик сказал (вроде бы шутливо, но со скрытой угрозой в голосе), что сейчас поможет своему старшему приятелю, снимет с Тома плавки и накажет. В этот момент игра перестала нравиться Тому, и он решил, что больше в ней не участвует.

— Конечно, кое-какие пробелы пришлось восполнить мне самой, — пояснила Наоми Марш, — но картина вышла целостной. У вас занятный мальчик. — Она вопросительно посмотрела на меня. — Он сказал, что это отец настоял на звонке домой.

— Это не впервые, — вздохнула я. — Он создал образ ангела-хранителя в виде собственного погибшего отца. Причем верит в свою фантазию. — Меня больше занимала сцена в бассейне. — Но неужели матери Эвана все равно, что творится с ее сыном? Она не может не знать, что происходит.

— А вы знали?

Тут подал голос Джерри, молчавший уже продолжительное время:

— А каким было бы логическое продолжение всей этой… гадости, если бы Том не уехал домой? Если бы он был более внушаемым и податливым?

— К счастью, Том такой, какой он есть. Это дело вообще не укладывается ни в какие рамки. Полагаю, если бы Том не запросился домой, то его лондонская поездка обошлась бы без серьезных последствий. Разве что его окончательно убедили бы в том, что «мужская дружба» нормальна. Мальчик вернулся бы домой, и если бы вы, родители, ничего не заподозрили (а в вашем нынешнем положении скорее всего так бы оно и было), то вскоре мистер Ярсо нанес бы вам еще один визит.

— Под каким предлогом, интересно? — нахмурился Джерри.

— Он весьма изобретателен, как вы уже заметили, — ответил Ньюджент.

— А как нам теперь вести себя с Томом? Стоит ли дать ему знать, что нам известно, почему он так быстро вернулся из Лондона?

— Думаю, есть смысл предоставить ему право первого слова, — посоветовала Наоми Марш. — Он заговорит, когда решит, что настало время. И все же не мешало бы обратиться к психологу. Поверьте, это пойдет ему на пользу. Ведь я общалась с ним всего час. Мальчик скрытный, и, поощряя это, вы оказываете ему медвежью услугу. Он должен раскрыться в общении.

Честно говоря, я сомневалась в том, что Том захочет обсуждать с кем бы то ни было свои маленькие тайны. И все же над словами мисс Марш стоило подумать.

И еще одно: я почувствовала гордость за младшего сына. Даже в совсем юном возрасте он смог справиться с ситуацией, поступил по-своему.

Полицейские простились с нами, пообещав держать в курсе результатов расследования.

— Мы найдем его, миссис Бреннан, — сказал Ньюджент. Люди вроде этого Ярсо очень осторожны и умны, но с нами им не тягаться…

Наконец головная боль прошла окончательно, хотя одновременно появилось ощущение некоторой дезориентации. Со мной так всегда, если я принимаю лекарства, даже самые мягкие.

Итак, Том в безопасности, и это здорово.

Неожиданно я вспоминаю об отце.

Я разговаривала с ним дважды, с того дня как он уехал, но, понятное дело, ни словом не обмолвилась о том, что творится в «Аркадии». И на этот раз я снимаю трубку и набираю номер в полной уверенности, что расстраивать отца не стоит. Его ответное «алло» выходит каким-то слабым, еле слышным.

— Папа, что с тобой?

— Тереза? О, прости, я сейчас занят. У меня врач. Беспокоиться не о чем, обычный осмотр.

— Могу я перекинуться с врачом несколькими словами?

Я жду, пока доктор возьмет трубку.

— Я еще не окончил осмотр, Тереза. Давай я позвоню тебе позже. Можешь поверить отцу, на данный момент волноваться не стоит.

Я была почти уверена, что дело плохо.

Врач перезванивает через двадцать минут, уже из машины.

— Думаю, твоего отца надо отправить в больницу дня на два, просто для осмотра. — Голос у него бодрый, почти веселый, но меня не так просто обдурить.

— В чем дело? Что с ним не так?

— Мне не нравится его дыхание. Я послушал его: кажется, какая-то легочная инфекция. Сама понимаешь, с его диагнозом сопротивляемость организма крайне низкая. Опасаюсь развития пневмонии.

У меня начинает щемить сердце. Хочется оказаться возле отца, немного его поддержать.

— По семейным обстоятельствам я не могу быть рядом с ним, — говорю с сожалением. — Но раз отца кладут в больницу, пусть это будет больница Дублина. Я поговорю с ним и предложу этот вариант.

— Едва ли он способен перенести столь долгую дорогу, Тереза.

— Поездом? Разумеется. Я вызову частную «неотложку». Пожалуйста, подготовьте выписку из истории болезни и результаты всех анализов. Полагаю, это все пригодится.

— Мне кажется, решать вашему отцу, — осторожно вставляет врач, но я слышу в его голосе неожиданные нотки уважения.

— Полагаю, на этот раз отцу придется послушаться меня, — твердо говорю я. — Ему вообще не стоило уезжать. — Нет, это мне не надо было его отпускать. Я совершила ошибку, но не повторю ее больше. — Сейчас же позвоню ему и поставлю перед фактом. А к вам у меня просьба подобрать подходящую клинику в Дублине и связаться с персоналом. Подойдет только такое место, где отцу предоставят отличный уход. О деньгах не думайте, цена не проблема.

— Хорошо. Я перезвоню, как только все устрою. Думаю, лучше отправить его в больницу прямо сегодня. Ему требуется медсестра.

— Я поняла.

Вешаю трубку.

Во времена моего детства в магазине отца продавалась только всякая мелочевка, так что прибыль с него была невелика и семья считала каждое пенни. В первом замужестве мое материальное положение не слишком улучшилось, если не стало хуже. Мы с Майклом жили очень стесненно.

Когда же я переехала в «Аркадию», жизнь в этом плане стала меняться к лучшему. С каждым днем денег становилось больше, и порой мне было даже неловко, что я так быстро взлетела в ранг сначала среднего класса, а затем вскарабкалась и повыше. Теперь же большие деньги могли дать комфортное лечение для отца. И мне было совершенно не стыдно, что я имею возможность вышвырнуть огромную сумму на отличную клинику.

Подышав глубоко для решительности, я набираю папин номер.

— Алло? — отзывается знакомый голос. Теперь, внимательно вслушиваясь, я распознаю шелестящий звук одышки.

— Папа, это я. Не желаю слышать возражений: тебя отвезут в клинику на несколько дней.

— Хорошо.

— Я говорила с доктором Уильямсом, и мы пришли к выводу, что ты достоин лучшей клиники страны. Я вызываю частную «неотложку»; тебя перевезут в Дублин.

— Тереза…

— Папа, и не думай возражать. За тобой будет самый хороший уход, мой отец должен получать компетентное лечение. Я не могу оставаться в стороне, отсиживаться в «Аркадии», вдали от тебя. Мы должны быть вместе, папа.

Короткая пауза.

— Ладно, — мрачно бурчит в трубку отец. — И что за клиника?

— Пока не знаю. Зависит от того, что посоветует врач и будут ли свободные места. — После долгих дней бездействия, когда меня сковывало данное отцу обещание не суетиться, я рада, что наконец могу принести пользу. — Предоставь это нам. Я встречу тебя в Дублине. Договорились? Есть кто-то, кто поможет тебе собрать вещи?

— Здесь миссис Моран.

— Хорошо. — Речь о соседке. — Попроси, пусть упакует лучшую твою пижаму. Ты будешь лечиться, как настоящий король, обещаю.

Он цокает языком, делая вид, будто ему претит такой снобизм, затем заходится в кашле. Я жду, пока пройдет приступ.

— Да шучу, папа! Можешь плюнуть на пижаму, купим в Дублине. Да, кстати…

— Что?

— Я рада, что ты приедешь.

— Да уж…

Мы кладем трубки. Я улыбаюсь. Впервые мне предоставляется случай отдать дочерний долг. Пусть мы с отцом так и не научились говорить друг другу «люблю», пусть! Поступки важнее слов.




Глава 45


Поступки важнее слов… важнее слов…

Эта мысль крутится у меня в голове всю неделю, пока я мотаюсь между «Аркадией» и Дублином. В памяти постоянно всплывают какие-то цитаты из слезливых баллад, которые я напеваю про себя. Собственно, в моей жизни по-прежнему полно проблем, но я приучила себя смотреть на них чуть отстраненно и заниматься теми делами, которые требуют моего внимания в данный конкретный момент.

Том все еще не был у психолога, однако я записала его к одному специалисту. Впрочем, до первого визита еще довольно долго. И слава Богу!

Вы можете решить, что подобное упрямство выглядит глупым, и принять мое нежелание отвести Тома к специалисту за равнодушие к проблемам сына. И будете не правы. Пройдя огонь и воду еще тогда, когда я надеялась с помощью психотерапии докопаться до самых потаенных глубин его психики, теперь я предпочитала не лезть к мальчику в душу. Что хорошего, если в его голове будет ковыряться посторонний человек? Неужели вы считаете, будто собственная мать желает ребенку зла? Впрочем, мне все равно, что вы подумаете. Я не намерена перед вами расшаркиваться. Я и без того слишком долгое время была ранимой и зависимой монашкой Терезой.

Несколько дней спустя я приехала в дублинскую больницу навестить отца. Он выглядел куда бодрее, чем в тот день, когда я встречала его в приемной, прибывшего из Баллины на «неотложке». На щеках появился румянец, движения стали увереннее, кашель вроде ослаб. Мы даже говорили о том, чтобы он чаще приезжал в «Аркадию». В душе я знала, что дорога измучает отца, но все равно надеялась хотя бы еще разок повидать его в стенах своего дома. Потребность заботиться о больном отце достигла просто маниакальных размеров, словно я пыталась вложить в свои поступки всю годами скрываемую любовь и благодарность.

— Приезжай к нам, папа. Останешься на ночь, пообщаешься с мальчишками, — умоляла я. — Тебя привезут и отвезут обратно. Тебе не придется напрягаться и тратить силы. Можем даже нанять медсестру.

Последнее предложение отца ужаснуло.

— Ты с ума сошла! Представляешь, как дорого обойдутся ее услуги?

А потом, в один из дней этой длинной, суматошной недели, я вошла к нему в палату и нашла его без сознания. Пневмония.

В десять вечера ко мне вышел врач из регистратуры, тощий мужчина, кажется, индиец или пакистанец.

— Он очень болен, миссис Бреннан. Очень.

— Это мне известно.

— Сильнее, чем вы думаете. У вашего отца пневмония, иммунитет не справляется. — Мужчина посмотрел на меня из-под кустистых бровей. — Не желаете, чтобы я позвонил кому-то из ваших близких?

Это был слишком откровенный намек.

— Хотите сказать, он при смерти?

— Судя по всему. — Затем тише: — Да, он при смерти.

— Вы не могли бы позвонить моему мужу? Телефон есть в больничной карте отца.

Я просила Джерри остаться с Томом, который совершенно не выглядел несчастным, глубоко травмированным ребенком. И все же рисковать и вызывать няню я не стала.

— Хорошо, миссис Бреннан.

— Я могу… повидать его?

— Конечно. Но приготовьтесь к тому, что он будет в полукоматозном состоянии. Однако он услышит то, что вы скажете.

Палату освещал лишь один потолочный светильник. Я села у его постели на стул и взяла отца за руку. Я чувствовала почти непреодолимый физический барьер, который стоял между нами всю жизнь. Привычные «привет» и «как дела» не могли передать моих чувств, а произносить другие слова, обращаясь к отцу, я так и не научилась.

«Поцелуй мамочку. Обещай ей, что будешь хорошей девочкой», — сказал мне когда-то отец в подобных обстоятельствах. Это было почти сорок лет назад.

Как я уже говорила, иногда с моим сознанием творится что-то странное. Порой мне трудно отделить реальные воспоминания от тех, что были созданы моим воображением. Однако картина последней встречи с матерью была подлинной. Я помню, как прошла в палату, пугаясь ее белизны и безликости. Я стояла у кровати умирающей, и ее иссохший силуэт под больничной простыней был чуть ниже уровня моих глаз. Мать с трудом повернула голову и посмотрела на меня. У нее было серое, обтянутое кожей лицо и запавшие, какие-то треугольные глаза, почти бесцветные, но лихорадочно блестящие. Меня испугали эти глаза. Не укладывалось в голове, что это тощее существо с незнакомым лицом и есть моя мама.

— Я буду хорошей девочкой, мама, — послушно прошептала я и посмотрела на отца.

— А теперь поцелуй.

Я поколебалась, затем закрыла глаза и торопливо прижалась губами к сухой, как бумага, щеке.

— Умница, — сказал папа, когда я выпрямилась и открыла глаза.

А потом случилось нечто невероятное. Мать, которая, как мне говорили, не могла уже ни говорить, ни двигаться, заплакала. Не вслух, как это делала я, но все же со звуком, таким тихим всхлипывающим писком, какой издавали колеса моего велосипеда. Слезы, мелкие и блестящие, выступили на нижних веках.

— Беги, Тереза, — подтолкнул меня в плечо отец. — Купи себе медовый леденец. — Он натужно улыбнулся и вложил в мою ладошку пенни.

Я сбежала, да. Но даже годы спустя вспоминание о последних слезах матери живо в моем сознании. Сначала по-детски ужасное, с годами оно стало наполнять все мое существо тоской.

Мне показалось, что рука отца чуть дернулась, и я взглянула на него. Лицо, бескровное, покрытое сеточкой морщинок, похожее в кислородной маске на физиономию обезьянки, было повернуто ко мне. Глаза полуоткрыты, зрачок виден не полностью. Но я могла поклясться: отец смотрел на меня.

Рука снова едва заметно шевельнулась. Было ясно, что отец безуспешно пытается что-то мне сказать. Я наклонилась к его губам, но не услышала ничего, кроме шелеста поступающего через маску кислорода.

— Я знаю, что ты хотел… остаться дома. — Мой язык отказывался произносить слово «умереть». — Но я рада, что ты здесь и я могу быть рядом. Прошу, если можешь, побудь со мной чуть подольше, папа.

Его рука снова дернулась, высвободилась из моей ладони, медленно поднялась к маске. Чуть приподняв пальцами прозрачный конус, отец беззвучно произнес:

— Хорошо, Тереза.

Но я видела, как он слабеет на глазах, чувствовала каждой клеточкой своего тела, что он уходит. Слезы уже подступали, держали за горло, рвались наружу. Я не желала, чтобы отец видел эти слезы.

— Отдохни минутку, я в туалет, — пискнула я. — Попудрю носик.

Он попытался улыбнуться. Я поправила ему маску, осторожно подвинув эластичные резиночки поближе к ушам, прозрачным, как папиросная бумага.

Я дошла до двери спокойным, размеренным шагом, но, оказавшись в коридоре, понеслась к туалету, зажав рукой рот. Я знала, что меня вот-вот стошнит. Когда я пришла в себя и вернулась в палату, отец был без сознания.

Он не умер в ту ночь, и следующей ночью тоже, но я оплакивала его так, будто он уже меня покинул. Навещая его, лежащего без сознания на больничной кровати, я просто сидела рядом, день за днем, и ждала.

Есть какая-то неизбежность в этих больничных ритуалах, в сидении у постели обреченного, в мерном писке приборов, в шарканье шагов за дверью. Когда умирала мама, я, конечно, не дежурила у ее постели, с ужасом следя, как постепенно жизнь покидает некогда здоровое тело. Мама умирала в дешевой больнице, в одной палате с еще пятнадцатью женщинами. И все же, несмотря на эту разницу в деталях, смерть всегда одна, для всех и каждого. Я ощутила это, сидя у постели умирающего отца.

Я помню каждую деталь тех дней.

«Мы попробуем еще один антибиотик, миссис Бреннан, вы не против?»

«Сестра, сестра, зайдите в палату, пожалуйста. Капельница уже пуста».

«Его глаза открылись на пару секунд. Как думаете, он меня слышит?»

«Сестра, вам не кажется, что его пальцы стали холоднее? Что это значит?»

«Ему больно, доктор?»

Вся эта череда вопросов маскировала лишь один главный — когда?

Но дни шли, я почти привыкла ездить в клинику, это стало ежедневной рутиной. Порой со мной приезжали Джерри и Джек, иногда Том. Почти каждый вечер ненадолго заскакивала Рита. Мэдди, которая уехала-таки к родителям, сказала, что может вернуться, спрашивала, не нужна ли помощь. Я поблагодарила и отказалась, пообещав позвонить, если она понадобится.

Три часа до смерти отца, как ни парадоксально это звучит, выдались самыми спокойными с того дня, как мое сознание смирилось с его скорой смертью. Дыхание выровнялось, интервалы между вдохами удлинились, сердце билось неторопливо. И хотя медсестра сказала мне на ухо, что это хороший знак, я инстинктивно поняла, что это не так.

Рита, взяв с меня слово звонить, если будут какие-то сдвиги, уехала к девочкам. Она по-прежнему была полна решимости избавиться от неверного мужа, и даже страдания дочерей не могли поколебать ее. Я поражалась ее стойкости.

В последний день я отослала Джека и Тома на такси домой. Было около четырех часов дня. Сама я дежурила в клинике с десяти утра, но для мальчишек и часа предостаточно. Конечно, они любили дедушку, но виделись с ним редко и в силу разницы в возрасте общались мало. К тому же дед был при смерти уже много дней, и дети успели привыкнуть к этому факту.

Джерри проводил у постели тестя все ночи, а днем отсыпался. На этот раз он приехал в восемь вечера и сидел вместе со мной у отца до девяти. В девять пришел врач и попросил нас ненадолго выйти из палаты. Это был обычный вечерний осмотр, так что мы не встревожились.

— Может, выйдем на улицу, глотнем свежего воздуха? — предложила я. У меня снова разыгралась чудовищная мигрень. Не считая коротких моментов дремоты, я толком не спала уже много дней, а перекусывала шоколадками и бутербродами.

— Конечно. — Джерри придержал для меня дверь. — Мне тоже будет полезно проветриться.

Мы присели на высокий бордюр у главного входа. За забором виднелся участок проезжей части, машин почти не было. Еще дальше новый забор и какое-то старинное здание с террасой, залитой красноватыми отблесками закатного солнца.

— Красиво, — заметила я со вздохом.

К воротам подкатило такси.

— Не возражаешь, если я закурю? — спросил Джерри, засовывая руку в карман.

— Может, пора снова бросать, пока не затянуло?

— Думаешь, мне нравится курить? Признаться, ненавижу себя за каждую выкуренную сигарету, но остановиться не могу. Постарался уменьшить дозу до десяти за день, но меньше никак не получается. — Он вытряхнул сигарету из пачки и прикурил ее от дешевой пластмассовой зажигалки.

Последнее время мы с Джерри разговаривали очень часто и подолгу, как не делали этого уже много лет. Муж старался не касаться темы наших отношений, словно опасался на меня давить. К тому же он знал, как глубоко я переживаю болезнь отца, поэтому не дергал. Но я видела, что он затаился и ждет. Внутри его шла трудная борьба. Несмотря на ту легкость, с которой он говорил о жизни для себя и своей семьи, уход с работы оказался для него непростым. Много лет ответственности и собственной нужности не так просто стереть из памяти. То, с каким рвением Джерри бросился ухаживать за моим отцом, лучше всего свидетельствовало о его неприкаянности без любимой работы.

Словно собака колли, описанная Наоми Марш, Джерри придумывал себе занятия. Он заполнял дни не только уходом за тестем, но и изучением финансовых планов, каких-то последних отчетов для покинутой компании, кому-то звонил и с деловым видом что-то выяснял.

Должна добавить, что Джерри принял близко к сердцу мое замечание по поводу того, как мало времени он проводит с Джеком и Томом. Говорить о воссоединении рано, но складывается впечатление, что — если оно вообще произойдет — обновленная семья Бреннан окажется сплоченнее предыдущей.

— Прости, что снова говорю это, Тесс… — начал Джерри негромко. — В общем, опять прошу у тебя прощения за все. Возможно, в последний раз. Если бы у меня была такая возможность, я бы повернул время вспять и все исправил. Я изменил бы события не только последних месяцев. Я бы заново построил нашу жизнь. Я был… плохим мужем. Не стану тебя осуждать, если ты все же решишься на развод. Но мысль о том, что я могу тебя потерять, ужасна. Ведь мы столького достигли, и все благодаря тебе.

— Ты пришел к ложному выводу, но все равно спасибо. И не будем больше об этом.

— Добрый вечер! — дружелюбно сказал водитель такси, залезая в машину, стоявшую неподалеку от нас. Он широко улыбался. Было видно, что он полностью доволен жизнью и собой.

Как я ему завидовала! Мне предстояло еще со многим разобраться, ответить на сотни вопросов, принять столько решений!

— Слава Богу, нам удалось все скрыть от твоего отца. Мы старались вести себя ради него как ни в чем не бывало. — Голос Джерри был усталым. Он смотрел на меня словно брошенный ребенок. Он надеялся, что я стану отрицать, скажу, что дело не только в моем отце. Что я еще не готова с ним расстаться.

Я ничего не ответила. Время для признаний пока не пришло.

Подъехала «неотложка». Задние двери открылись, врачи помогли выбраться наружу пожилой даме, одетой в длинную ночную сорочку. Они бережно поддерживали ее под руки. Женщина выглядела очень несчастной, но, проходя мимо нас с Джерри, неожиданно улыбнулась. Я даже не ожидала, что отвечу улыбкой. Посмотрев на Джерри, я поняла, что он смотрит в другую сторону.

Я коснулась его руки.

— Нам пора возвращаться.

— Да. — Он затушил сигарету об асфальт.

Я встала, чувствуя слабость в ногах от постоянного недосыпа, потянулась. От этого лишь усилилась головная боль.

— Мне нужно как следует выспаться, — пожаловалась я. — Трех дней кряду не хватит.

Когда мы вышли из лифта, дверь знакомой палаты была распахнута. Мы заторопились по коридору, видя, как входят и выходят медицинские работники. Одна сестра поспешила к нам.

— Где вы были? Мы везде вас искали.

Я все поняла. Привалившись к стене, схватилась за грудь.

— Он умер?

Медсестра взяла мою ладонь, свободной рукой обняла за плечи.

— Мне очень жаль. Мы делали все, что могли, чтобы удержать вашего отца, но он ускользнул в тот момент, когда никого не было рядом.

Отец умер в частной палате дорогой дублинской клиники в девять двадцать, в прекрасный пятничный вечер. Двадцать минут спустя мы с Джерри вошли в его палату, чтобы проститься. Иглы и трубки исчезли, тело папы было накрыто одеялом до самого подбородка, и казалось, что он крепко спит. Прозрачное небо за окном чернело от воронья. Птицы кружились и громко орали.

Меня не было рядом, когда он… ускользнул.

Кстати, отец всю жизнь ненавидел каркающих ворон.




Глава 46


Обычно папа не любил присутствовать на похоронах, как и большинство типичных ирландцев из сельской местности. Но его собственные похороны ему бы понравились.

Я специально говорила с папиным адвокатом, чтобы узнать, не оставлял ли он каких-нибудь распоряжений насчет церемонии прощания и погребения.

Папа всегда был против излишней пышности, так что я попросила священника провести самую скромную церемонию. Ни венков, ни помпезной музыки, ни излишних расходов. Отец был бы доволен. И он был бы счастлив узнать, как много людей пришло с ним проститься. Нет, конечно, его бы возмутила подобная публичность его похорон, но что можно сделать, если церковь уже полна, а люди все идут и идут?

Я увидела в церкви и совершенно незнакомых мне людей, которые едва не плакали, прощаясь с отцом. Среди них были два авиаконструктора, три члена совета, три банковских менеджера (два на пенсии, один все еще работает), какие-то известные юристы и коммерческие советники, председатель королевского гольф-клуба (а ведь папа никогда не играл в гольф!) и многие, многие другие. Мне казалось, что большую часть жизни отец провел дома, общаясь разве что с соседями и почтальоном, а также со священником церкви Баллины, в школу при которой я ходила. Видимо, я ошибалась.

Кроме того, отец хотел, чтобы Джерри и Джек прочитали у его гроба по молитве, что оба и сделали с величайшей гордостью. Конечно, Джерри, который принадлежал к англиканской церкви, уже бывал на католических похоронах, но в этот раз впервые поднимался к римскому алтарю, чтобы произнести короткую речь. Впрочем, его речь удалась, ведь ему было не впервой брать слово перед многочисленной публикой.

Более того, папа выбрал для Джерри молитву, которую просил прочесть.

«Избави, о Боже, верующих твоих от оков первородного греха. Пусть благодать твоя коснется их, и да будут спасены души их во время высшего суда. Пусть божественный свет коснется чела их и осияет благодатью».

— Аминь, — в один голос отзывается многоликая толпа.

Но прежде чем спуститься с алтаря, Джерри на секунду замирает и находит мой взгляд. Секунду он смотрит сверху вниз, и у меня сладко замирает сердце, словно я впервые сталкиваюсь с ним взглядом.

В течение мессы я стараюсь не плакать, равно как и на погребении, и во время поминок. Я слежу, чтобы всем везде хватало мест, чтобы люди знакомились без чувства неловкости и каждому досталось по бокалу. Я даже улыбаюсь, представляя Джерри и мальчиков, Мэдди и Кольма, Риту с девочками бесконечной череде незнакомцев.

В какой-то момент я обнаруживаю, что стою в одиночестве у буфета. Мэдди и Кольм неподалеку, они полускрыты огромной пальмой в восточной кадке и не знают, что я близко и слышу их разговор, а у меня нет желания обнаруживать себя, потому что уже слишком поздно — разговор достаточно личный.

— Ты уверен? — спрашивает сына Мэдди. — Надеюсь, что тебя не мучают сомнения. Я не хочу на тебя давить. Пусть все будет так, как захочешь ты, дорогой.

— Я уже все решил, — отвечает Кольм с нажимом. Я никогда прежде не слышала, чтобы он говорил так убежденно и громко. — Я хочу жить с тобой, мама. Я останусь с тобой, и не надо думать, что я делаю это из жалости. Прошу только об одном — не надо говорить об отце как о монстре каком-то. Он вовсе не чудовище.

— Прости, я не знала, что я говорю о нем… в таком ключе.

Я вижу, что ко мне идет один из опоздавших друзей папы. Улыбнувшись, иду к нему, протягивая руку. Самое время! Я и без того услышала то, что не предназначено для моих ушей.

И все же я рада за Мэдди.

Жаль, что только у одной из моих подруг все стало налаживаться. Дела Риты и Рики не изменились. Рики приехал на похороны, но слоняется из угла в угол, словно тень, следуя за женой и дочерьми, хотя и на расстоянии. Я пыталась уговорить его пообщаться с Джерри, но он отказался, даже не оторвав взгляда от Риты.

Рита, одетая во все черное и оттого напоминающая мрачный катафалк, делает вид, что не замечает мужа. Ее дочери, напротив, постоянно бросают на отца сочувственные взгляды, а иногда решаются даже перекинуться с ним словечком. Каких-то полчаса назад я видела, как торжествующая Эллис отошла от Рики с подписанным чеком — выклянчила деньги.

Китти и Джек, поначалу угрюмо поглядывавшие друг на друга, постепенно отмякли и теперь разговаривают в углу комнаты. Хороший знак, думаю я, внимательно вглядываясь в их оживленную жестикуляцию. Впрочем, в языке жестов я полный профан, так что понять, о чем речь, не получается.

Признаться, меня самое удивляет, как много деталей я успеваю заметить во время поминок. Казалось бы, перетаскиваю себя через это унылое событие на автомате, киваю и улыбаюсь, словно робот, но сознание вовсе не спит. Полагаю, в душе я уже оплакала отца, так как давно знала о том, что он умирает. Не то чтобы моя боль забылась, просто она немного ослабла и к ней добавилась светлая грусть, чтобы остаться навсегда.

На втором часу поминок меня одолевает усталость. Разносить подносы с закусками и напитки становится все труднее, я чувствую себя как выжатый лимон.

Отменить визит Тома к психологу никак нельзя, учитывая, какая к этому специалисту очередь. Я использую это в качестве предлога, чтобы ускользнуть домой. Спасибо гостям, все кивают с пониманием: «лист ожидания» в наше время не пустой звук. К счастью, никто не пытается уточнить, к какому именно врачу записан мой сын.

Гости начинают понемногу расходиться. Я решаю переброситься несколькими словами с папиной соседкой, миссис Моран.

— Я приеду примерно через неделю, буду разбирать вещи. Вы не могли бы пока приглядеть за домом, миссис Моран? Отец всегда отзывался о вас как об очень ответственном человеке. Спасибо вам огромное за заботу, вы так помогали отцу…

Адвокат сказал, что соседка даже упомянута в завещании, но сейчас не самое подходящее время сообщать ей об этом.

— Бросьте, я не делала ничего особенного. С вашим отцом было приятно поболтать вечерами, он был настоящим джентльменом, Тереза. Таких уже нет. Мне будет его не хватать… всем нам. Но что станет с домом? Вы его продадите?

— Я пока не знаю. Еще слишком рано избавляться от всего, что связано с папой. Это… болезненно.

— Да, конечно. — Миссис Моран сочувственно хлопает меня по руке ладонью. Вопрос о недвижимости одним из первых задается на поминках, это нечто вроде старой ирландской традиции.

Мне немного страшно возвращаться в дом своего детства. Там все напоминает об отце, и не только о нем: вещи матери по-прежнему хранятся на своих местах. Я неоднократно предлагала папе избавиться от них, но он не позволял мне даже пальцем прикасаться к дорогому его сердцу старью. Наверное, ее платья и кофты давно истлели в старых шкафах.

Я знаю, что в спальне пахнет нафталином и ветхой кожей, хотя к моему последнему приезду отец и разложил всюду мешочки с сухой лавандой. Если распахнуть дверцы шкафа, запах тления станет еще сильнее. На деревянном крючке в углу до сих пор висит мамино пальто, местами побитое молью, рядом — фартук, в котором она работала в магазине, уже не зеленый, а выцветший до бледно-изумрудного цвета. Кстати, на дне шкафа лежит сумка с косметичкой. Наверное, там все еще хранится старая, уж сорок лет как прогорклая помада. Будучи маленькой, я не раз пыталась проверить содержимое косметички, но не решалась, зная, что отец будет недоволен. В шкатулке на полочке лежат старинный пятипенсовик, уже позеленевший от времени, дешевый чудотворный медальон, какой-то чек за рождественский пирог с едва различимыми буквами и коробочка мятных конфет, которые все еще пахнут, если ее встряхнуть.

Меня пугает необходимость возвращаться в дом, полный воспоминаний.

Гости расходятся, и каждый желает пожать мне руку, сказать теплые слова, так что к моменту, когда последний посетитель выходит из зала отеля, я едва держусь на ногах. Усталость так сильна, что меня чуть подташнивает.

Мы возвращаемся в Дублин, но я даже не пытаюсь уснуть. Смотрю в окно, понимая, что скоро предстоит вернуться в Баллину, закончить необходимые дела, заняться формальностями. Я вернусь в городок, где родилась, и все же теперь он перестанет быть мне родным. Я приеду и буду здороваться с местными жителями, но уже не как землячка, а как случайный гость, заехавший по делам. Смерть отца словно отняла у меня право считать Баллину частью своей жизни, оставив лишь воспоминания.

Мальчики, уставшие не меньше меня, уже спят на заднем сиденье, и меня тоже начинает клонить в сон. Открыв бардачок, достаю бутылочку минералки эвиан, собираюсь открыть и сделать глоток, но замираю, глядя в нутро бардачка.

Ведь это тот самый конверт, который дал мне отец! Я совершенно позабыла про него. Теперь же в памяти всплывает неодобрительный взгляд отца, его просьба убрать деньги подальше.

— Что это? — спрашивает Джерри. — Деньги?

— Мне оставил их отец.

— Судя по толщине конверта, там немалая сумма.

Я распечатываю конверт. Мне все равно, сколько там денег. Я делаю это лишь потому, что в эту сумму, какой бы она ни была, вложен труд моего отца.

В конверте лежит пухлая пачка, запечатанная банковской лентой. Сто купюр по сто евро. Десять тысяч. Зная дотошный характер отца, я могу с уверенностью сказать: после того как пачку пересчитал банковский клерк (на машинке), папа все проверил сам.

— Десять тысяч. Что мне с ними делать?

— Они принадлежат тебе, Тесс. Тебе и решать.

Мне совершенно ничего не приходит в голову. В материальном плане мне вроде бы нечего больше желать. У меня также нет никаких хобби, исключая теннис, но самую дорогую ракетку мне давно подарил Джерри.

Я напряженно думаю. Отец очень хотел бы, чтобы я оценила его подарок, использовала его для себя.

— Может, виолончель? — Я неуверенно смотрю на пачку денег, лежащую на моих коленях. Хотя идея неплохая, сердце равнодушно молчит.

Знаете, я смотрю на деньги, а вижу перед собой натруженные руки отца, собирающие по доллару приданое для любимой дочери. Он отказывал себе во всем ради того, чтобы дочь не нуждалась. Мне снова становится неловко оттого, что у меня уже давно есть все необходимое.

— Что-нибудь придумаю позже. — Я со вздохом убираю пачку обратно в конверт и возвращаю его в бардачок.

Мы едем в моей машине. Джерри пришлось вернуть свою компании. «Сентинель груп» постаралась отвоевать хотя бы мелочь.

Муж снижает скорость на узком участке.

— Ты слишком устала. Поспи немного, если получится.

У меня уже давно слипаются глаза, так что я вяло киваю и сразу же выключаюсь. Дорога занимает три с половиной часа, и я просыпаюсь лишь на выезде в Каррик. Включив мобильный, сразу получаю семь посланий.

Шесть из них принадлежат малознакомым людям, которые выражают свое сочувствие и приносят извинения за то, что не смогли приехать на похороны в Баллину. Седьмое — от Наоми Марш. Я сразу же ей перезваниваю.

— Мы можем поговорить, миссис Бреннан? Или момент неподходящий? Если хотите, созвонимся позже.

Я смотрю в зеркало заднего вида: Том и Джек спят как сурки.

— Нет, лучше сейчас.

Так я узнаю новости о расследовании.

Настоящее имя Фредерика вовсе не Ярсо. Его зовут Джон Фредерик Янг. Он вовсе не преподаватель университета и никогда не жил ни в каком Ошкоше. Возможно, и археолог он тоже липовый.

Личность удалось установить благодаря нашему подробному описанию, а также имени и номеру лондонского друга Фредерика (или Джека). Оказалось, наш недавний гость работал вольным репортером, в основном в Чикаго и других городах Иллинойса, и хотя у него не было криминального прошлого, полиция желала задать ему ряд вопросов. Несколько месяцев назад мать одного мальчика заявила в участок, что мистер Янг водит странную дружбу с ее сыном, с которым познакомился в бассейне.

А вот лондонский друг Фредерика (буду звать его так, как привыкла) Чарлз имел приводы в полицию, связанные с домогательствами к несовершеннолетним. Оба бесследно исчезли, равно как и австралиец Стюарт со своей сожительницей (а не женой) и ее десятилетним сыном.

— Возможно, семья Эвана не имеет к делу отношения и просто уехала отдыхать. Пока идут проверки, — поясняет мисс Марш.

Но и это еще не все. Оказалось, что полиция давно пытается раскрыть сеть порнорынка Англии и Ирландии, но пока не очень в этом преуспела.

— Слишком рано радоваться, но, кажется, наши специалисты нашли какие-то ниточки в компьютере вашего мужа, миссис Бреннан. Возможно, удастся выяснить что-то более конкретное. Судя по всему, именно через мистера Янга порнодельцы Дублина выходили на Лондон.

— Через мистера Янга? Но как это возможно? Ведь мы познакомились с ним за пределами Ирландии, в Испании…

— Вы даже не представляете, насколько широка сеть их осведомителей. Судя по всему, мистер Янг заранее располагал информацией о том, что вы проживаете недалеко от Дублина, имеете двух сыновей, а ваш покойный муж был археологом.

— Значит, тот Чарлз из Лондона не просто друг? Это настоящий преступник, который… о Господи! — Меня начало трясти.

— Увы! И мистер Ярсо, он же Янг, общался с ним через компьютер вашего мужа.

Я в шоке. Мисс Марш, представляя мое состояние, говорит сочувственно:

— Я понимаю, что сейчас вы склонны во всем винить себя, миссис Бреннан, но, поверьте моему опыту, у вас не было возможности раскусить преступника. Полагаю, ваш недавний гость — опытный психолог, которому нетрудно втереться к людям в доверие. Если бы ваш отец не был болен, Фредерик нашел бы другой предлог, чтобы забрать Тома с собой в Лондон. И вы бы ему поверили. Не потому что наивны, а просто мистер Янг очень опытен. Не вините себя, лучше радуйтесь, что Том почти не пострадал, а наше расследование продвинулось вперед.

Если честно, в этот момент мне не до расследования. Я думаю лишь о Томе. Как получилось, что мой малыш выскользнул из лап преступников невредимым? Что оказалось в нем такого, что он сумел разорвать порочный круг?

И я не могу перестать винить себя в невнимательности. Где же хваленая материнская интуиция, которая должна была предупредить меня о подкрадывающейся беде?

— Спасибо, Наоми. Мы поговорим позже, хорошо? — У меня так дрожат пальцы, что не сразу удается нажать кнопку отбоя.

— Ты в порядке? — Джерри снижает скорость и внимательно смотрит на меня.

— Да, почти. Расскажу позже. — У меня зуб на зуб не попадает. — Давай уже поскорее приедем. Меня, кажется, вот-вот стошнит.

Пожалуй, до этого момента я не видела полной картины произошедшего с Томом. Я и представить не могла, что речь идет о целой… преступной сети, организованной порноиндустрии. Запоздалый страх за Тома почти парализует меня. Мальчик безмятежно спит на заднем сиденье, а мне хочется перебраться к нему, схватить, прижать к себе и больше никуда не отпускать.

Лишь несколько часов спустя нам с Джерри удается поговорить наедине. До этого приходилось общаться с соседями, которые звонили по телефону со словами сочувствия. Кстати, часть из них я вовсе не знаю. Оказывается, все они видели, как наша машина ехала к «Аркадии», словно сидели в засаде и ждали нашего возвращения. Соседи наговорили мне много приятных слов, их забота трогательна, но утомительна, если учесть потрясения, выпавшие в последнее время на мою долю.

И вот мы с Джерри остаемся на кухне вдвоем. Я пересказываю мужу наш разговор с Наоми Марш. Не дослушав, Джерри со всего маху грохает кулаком по столу.

— Найти бы этого ублюдка и линчевать! Проклятие, если бы я все еще возглавлял дублинский офис «Сентинель груп», в моем распоряжении были бы связи — с газетами, телевидением. Мы бы взяли этого урода за яйца! Это первый раз, когда я пожалел, что ушел с работы.

Я встаю и выплескиваю остатки кофе в раковину. Я не хочу, чтобы Джерри видел мое лицо.

— Но почему ты не злишься на меня? Мне было бы легче, если бы ты винил меня. Или я — единственная, кто не может простить себе легкомыслия в той… ужасной ситуации?

— Не мне тебя судить, ведь так?

— Но я хочу, чтобы меня осудили! — Я оборачиваюсь, прижимаюсь бедрами к столешнице, вцепляюсь в нее пальцами. — Все: ты, полиция, Том! Папа не одобрил бы меня, если бы узнал правду! Он был бы в ужасе от последствий моей наивности.

Образ отца, с поджатыми губами, прищуренными глазами, встает передо мной. Именно так он выглядел в тот день, когда я в последний раз отвезла его на вокзал. Может, у меня что-то делается с лицом в этот миг, потому что Джерри бросается ко мне, пытается обнять.

— Уходи! Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Мне не нужно твое сочувствие. Убирайся к Сьюзен и обнимай ее!

— Мама? Джерри? — Мы не заметили, как в кухню вошел Джек. У него бледное лицо. — Что с вами?

— Твоя мама расстроена. — Джерри делает шаг к Джеку.

— Это я и так вижу. Я не слепой и не идиот! — Кажется, Джеку страшно, потому что последнюю фразу он выкрикивает, будто защищаясь. Он винит в моем состоянии Джерри, поэтому смотрит на него как на врага.

Появление сына действует на меня словно холодный душ. Я беру себя в руки. Осторожно иду к Джеку, встаю между ним и мужем. Ссора Джерри и сына стала бы сейчас для меня последней каплей.

— Ничего страшного не случилось, Джек. Просто на меня слишком много навалилось. Мне жаль, что ты увидел меня в таком состоянии, но я скоро приду в себя.

Он переминается с ноги на ногу, смотрит то на меня, то за мое плечо, на Джерри, не зная, очевидно, что делать дальше.

А затем происходит то, чего я никак не ожидала. Джерри протягивает Джеку руку.

— Может, сейчас не самый подходящий момент, парень, — говорит он тихо, — но я хочу извиниться, что был к тебе слишком требователен. Ты простишь меня?

Джек изумленно приоткрывает рот.

— Чего?

— Давай начнем с чистого листа. Я готов пересмотреть наши отношения, если ты этого хочешь. Не знаю, станем ли мы после этого ходить вдвоем на рыбалку или на стадион, но какие-то шаги к сближению можно предпринять, ведь так? Что скажешь?

Бедняга Джек продолжает таращиться на отчима.

— Э… ладно, — бубнит он.

Рука Джерри все еще протянута к нему, но не принята. Джерри делает шаг вперед. Мой сын берет руку, но его глаза опущены.

Вот это уже прорыв, иначе не скажешь, однако Джек не чает покинуть кухню. Он сначала пятится к двери, затем бегом несется прочь. Я достаю из пачки салфетку и тайком вытираю нос и глаза. На втором этаже начинает реветь музыка. Во всю мощность колонок. Джек намерен испытать на прочность решимость отчима.

— Это было неожиданно, — говорю я мужу.

Он прикрывает дверь кухни.

— Может быть. Но ведь не только в твоей голове шли мыслительные процессы, Тесс. Я тоже много думал о нашей семье.

— И ты считаешь, что можно все быстренько исправить?

— Быстренько? Нет. Но вода камень точит. Я намерен пересмотреть свои приоритеты, если ты позволишь мне остаться. Никогда не поздно начать сначала. Помнишь, мы любили слушать музыку?

— Да, любили…

С секунду мне кажется, что Джерри протянет ко мне руки, чтобы обнять, и радуюсь, когда он этого не делает. Он берет свою чашку, подходит к раковине (почти касается меня плечом) и выливает остатки кофе.

Да, я рада, что Джерри не попытался меня обнять. Для сегодняшнего дня потрясений было достаточно.




Глава 47


На следующий день я просыпаюсь лишь в четверть двенадцатого. Должно быть, семья сговорилась вести себя тихо и не мешать мне спать, потому что дом безмолвен. Я даже не слышу возни миссис Бирн, а ведь обычно она ужасно шумит, убираясь.

Несколько минут я лежу, блаженно раскидав в стороны руки. Мозг явно отдохнул, хотя в теле и ощущается тяжесть. Затем я внезапно вспоминаю, что сегодня к часу обещали приехать Рита и Мэдди. Мы собирались перекусить и попить чайку втроем.

Перед глазами проносится вереница событий, участниками которых мы стали в последние месяцы.

Я обрываю поток мыслей. Не время жалеть себя и горевать! Удача любит смелых, пора заставить ее посмотреть в мою сторону!

Через десять минут, когда я уже укладываю волосы, заходит Том. Он несет большой лист бумаги. Я выключаю фен.

— Доброе утро, милый. Прости, что не встала приготовить тебе завтрак. У вас там все в порядке?

— Мам, я нарисовал для тебя портрет Нормы.

Я слышу доносящийся с нижнего этажа скулеж щенка, не допущенного за хозяином наверх. Кстати, собака выбрала себе новое занятие. Несмотря на кучу игрушек, купленных специально для нее, она с удовольствием грызет кисточки на шторах, и никакие меры не в силах прекратить это безобразие.

— Спасибо, малыш. Покажи, что у тебя получилось.

Взглянув на рисунок Тома, я чувствую, как у меня перехватывает дыхание. На листе изображена маленькая рыже-белая собачка, вверху сияет гигантское солнце, и его длинные лучи забавно отражаются от спинки Нормы, символизируя сияние. Норма смешно улыбается, показывая пронзительно-розовый язык. Почему-то на рисунке черные глаза собаки прорисованы голубым фломастером.

— А это кто? Дедушка? — Я указываю на худую фигурку человека, сидящего на солнце.

Человечек держит в руке длинный поводок, ведущей к толстой шее Нормы. В другой руке у него странный изогнутый предмет. Фигурка очень напоминает моего отца. Нарисованная без особого соблюдения пропорций, она, как это часто бывает с детскими рисунками, все же неуловимо похожа на свой прообраз.

— Да, это дедушка.

— А что у него в той руке?

— Это трубка. — Тот факт, что мой отец перестал курить трубку еще до рождения младшего внука, для Тома, очевидно, не имеет никакого значения. — Я специально нарисовал дедушку, потому что ты по нему скучаешь. Это не страшно, что ты грустишь, это нормально. Кстати, дедушка счастлив на небе.

— Ты нечасто показываешь мне свои рисунки, сынок.

— А я редко рисую. Только под настроение.

— Тогда я рада, что сегодня утром у тебя оказалось нужное настроение. Если получится, нарисуй для меня что-нибудь еще. У тебя потрясающе выходит.

Я крепко обнимаю сына, испытывая облегчение. Его непохожесть на других спасла его от беды. Теперь я уверена в этом, потому что ни один серьезно пострадавший ребенок не станет использовать такие яркие, радужные краски. На его рисунке столько радости, что я могу быть спокойна за его психическое состояние. Конечно, я буду водить Тома к психологу, поскольку в полиции мне дали понять, что это необходимо. Однако основная задача теперь вовсе не вытащить из мальчика правду о том, что происходило в Лондоне. Главным было дать ему знать, что некоторые понятия, усвоенные им от Фредерика Ярсо (мистера Янга), вовсе не соответствуют действительности. Я буду присутствовать на сеансах у психолога, чтобы никто не пытался влезть в сознание Тома насильно.

И все же какая у него сильная психика! Я беру с тумбочки оставленный сыном рисунок. Просто феномен какой-то! Раньше я считала сына ранимым и неприспособленным к жизни. Как я ошибалась! Стойкости этого оловянного солдатика позавидует иной взрослый.

Когда я оказываюсь в кухне, миссис Бирн полирует столовое серебро (бесполезное, на мой взгляд, занятие). Из духовки пахнет сдобой — похоже, печется пирог.

— О, миссис Би! — восклицает моя незаменимая помощница. — Вы уже встали! Мистер Би велел не беспокоить вас утром, поскольку вы ужасно устали. Насколько я знаю, в последнее время вы почти не спали. Отчего же так рано вскочили? Хотите чашечку чаю и вареное яйцо?

Не дожидаясь моего ответа, она бросается к холодильнику, достает яйцо, торопливо наливает в ковшик воды и ставит его на плиту.

— Спасибо, миссис Би. Кстати, я отлично выспалась. Скажу больше: теперь еле ноги передвигаю — до того отекла от спячки.

— Бедняжка! Когда яйцо будет готово, я подам вам завтрак в гостиной. — Я пытаюсь протестовать, но миссис Бирн заявляет голосом, не терпящим возражений: — Я настаиваю! Пока можете идти, посмотрите там телевизор.

Столь настойчивое желание выставить меня из кухни кажется странным — в последнее время моя помощница стала любопытной. Однако я решаю не спорить и не тянуть из нее правду. Просто поднимаюсь и послушно направляюсь в гостиную.

Очень скоро становится ясно, почему меня так усердно гнали к телевизору. В гостиной, прямо между телевизором и диваном, высится огромный сверток в форме виолончели. К шуршащей бумаге пришпилена записка. Почерк принадлежит Джерри.






Приеду примерно в половине пятого.

Полез в подсобку, достал твой старый инструмент, но он годится теперь разве что для украшения помойки. Эту виолончель доставили утром. Я взял ее в аренду на полгода, но с условием выкупа, если ты этого захочешь. Благодарить не надо, просто сделай одолжение, начни снова играть. Мне не хватает твоей игры, равно как нам всем.

Это последний раз, когда я прошу меня простить, потому что мне самому это наскучило. И все-таки прости.

Джерри.





Позади меня раздается звук шагов. Миссис Бирн не могла упустить случай посмотреть на мою реакцию.

— Какой у вас чудесный супруг, миссис Би! — восклицает она. — Что ж, пойду проверю, готово ли ваше яйцо. Теперь можете съесть его и в кухне.

Виолончель, когда я ее разворачиваю, оказывается настоящим произведением искусства. Налет времени читается почти визуально. Я бережно вытаскиваю из чехла смычок и покрываю его свежей канифолью. Затем очень осторожно снимаю с виолончели остатки оберточной бумаги и переставляю ее к креслу у двери, в которое сажусь сама. Инструмент словно создан для меня — его гладкие, полированные формы устраиваются между моих ног так, что ни один уголок не впивается в кожу. Как будто эту виолончель создавали специально для меня.

Я несколько минут кручу колки, трогаю струны смычком, но виолончель уже настроена. Инструмент издает глубокий, густой, как мед, звук, и от этого я начинаю трепетать. Как-то мы с Джерри приглашали к себе его коллег, и меня просили сыграть. Помню, услышала краем уха такой диалог:

— Разве не чудесная музыка?

— Да. Бальзам для души.

Банально, правда? Но теперь, всем телом вбирая в себя трепещущие звуки виолончели, я проникаюсь этой фразой. Бальзам для души. Для бедной, израненной души. Ноты соскальзывают со смычка и, словно целительная мазь, капают прямо на сердце.

Когда миссис Бирн зовет меня на кухню завтракать, я с сожалением отставляю инструмент. Я ем яйцо и думаю о том, что виолончели не под силу склеить то, что было разбито, но она может дать нам с Джерри толчок к обновлению.

Мэдди и Рита приезжают вдвоем несколькими минутами позже часа. Открыв дверь, я сразу понимаю по их лицам, что они готовы утешать меня хоть до ночи. Я улыбаюсь, испытывая признательность за столь откровенное желание помочь.

— Что такое? Что-то новенькое? — возбужденно спрашивает Рита, настороженная моей улыбкой.

— Входи, входи. Ничего особенного, просто я рада вас видеть.

Я принимаю два легких пальто и бумажный пакет с сандвичами. Таков был уговор: подруги настояли, чтобы я ничего не готовила к их приезду. Они привозят еду, а я готовлю кофе.

— Нам всем на долю выпали испытания с того дня, как мы потащились в тот чертов испанский коттедж! — заявляет Рита. — И знаешь что? Мне надоела эта черная полоса. Я считаю, что нам надо хорошенько расслабиться, хотя бы на часок. Понимаю, что это не самое подходящее время для веселой болтовни, поскольку лишь вчера были похороны твоего отца, но…

— Я согласна, — умудряюсь вставить я. — Немного веселой болтовни пойдет нам всем на пользу. Знаете, как говорят? Хочешь быть счастливым, будь им!

— Ура! Молодчина! — восклицает Мэдди, которая выглядит несколько иначе, чем раньше. Более уверенно, что ли?

— Умираю с голоду! — объявляет Рита. Я затворяю дверь. — Мы можем прямо сейчас наброситься на еду?

Нас захватывает какое-то давно забытое чувство, свойственное разве что молодости. Оно зовется бесшабашностью. Словно мы решили держать оборону против свалившихся на нас бед.

— На кухне правит миссис Бирн, — сообщаю я. — Пошли в гостиную. Я уже и кофейник туда отнесла.

— А это что? — Рита указывает на виолончель, прислоненную к стене.

— А на что это, по-твоему, похоже? Входите же, я сейчас все вам расскажу.

Хотя мои подруги мало увлекаются музыкой (уж точно не так страстно, как я), обе сразу же понимают, насколько символичен подарок Джерри.

— Но это еще не все. Сейчас я познакомлю вас с творением Тома. — Я достаю рисунок и показываю Рите и Мэд, зная, что младшего сына нет поблизости. Взглянув на сочные краски в очередной раз, я чувствую, как радостно сжимается сердце — впервые за много недель. Хочешь быть счастливым — будь им, да?

— Мне кажется, это твой отец помогает тебе. И виолончель, и этот рисунок — его рук дело, — говорит Мэдди.

— Я всегда считала, что ты атеистка.

— Так и есть. Но это не значит, что я не верю в загробную жизнь.

— Ой, давайте не будем завязывать теологическую беседу, — отмахивается Рита, плюхаясь на диван. — Тесс, хочешь знать, до чего я додумалась на похоронах твоего папы? Только не кидайтесь в меня бутербродами! Я решила вернуться в «Сеомра-а-Сихт»! Там мы были королевами, сами того не сознавая. Помните, мы считали, что у богатых нет проблем? Мы были чудовищно наивны!

— Но мы и сейчас не богаты, Рита, — возражает Мэдди. — То есть мы не нуждаемся, но нас нельзя назвать богатыми.

— Правда? — Рита снимает с одного из сандвичей полиэтиленовую пленку и откусывает сразу половину. — Вот что я вам скажу, девочки: я была бы рада вернуться в то время. — Она принимается усиленно жевать. — Ладно, какие еще новости? Я спрашиваю о хороших известиях. Плохие подождут.

— У меня есть новость, — неуверенно говорит Мэдди и косится на Риту, которая ободряюще кивает.

— Ну же, выкладывай! — бурчит она с набитым ртом. — Чего тянешь?

— Просто я пока не знаю, хорошая это новость или плохая. Но в целом она позитивная, в этом я уверена. — Мэд краснеет, хватает бутерброд и начинает его торопливо разворачивать.

— Да что ты кашу жуешь?! — не выдерживает Рита. — Прямо клещами информацию не вытянуть!

— Рита! Ты сама не даешь ей вставить ни слова, — обрываю я подругу, которая уже кипит от любопытства. — Что такое, Мэдди?

— Моя новость может показаться вам незначительной…

— Она издевается, — зудит Рита.

— Ладно, ладно. В общем, все только в зачатке, но я пишу роман. Уже придумала сюжет и написала первую главу. Я ничего не говорила, потому что заранее боялась публичного провала своих начинаний. Но вчера, вернувшись с похорон, нашла письмо из издательства. Девочки, меня просят продолжать! Еще три главы! Этого хватит для окончательного решения. — Мэдди так возбуждена, что даже начинает заикаться. Давно я не слышала такого восторга в ее голосе. А глаза! Как они сияют!

— Это потрясающе, Мэдди! Молодчина! — подхватываю я. — А о чем будет роман?

— Я всегда хотела написать хороший сценарий, часто черкала отдельные сцены, диалога и тому подобное. Но собрать все воедино не получалось. Не в рамках сценария, понимаете? Я должна была расширить границы…

— Так о чем роман? — обрывает Рита.

— Вы будете смеяться.

— Клянусь, что даже не хихикну! — Рита крестится.

— Ну, — неуверенно тянет Мэдди, — героиня романа — пятидесятилетняя женщина, которую ради юной нимфетки бросает муж. Она вынуждена лечь в реабилитационную клинику. — Румянец Мэдди становится малиновым. — Большая часть событий разворачивается в клинике и посвящена душевной борьбе. Вы, наверное, считаете нелепым писать о самой себе?

Я не решаюсь взглянуть на Риту. Нужно ответить Мэдди хоть что-то, прежде чем наш откровенный судья вынесет вердикт. Однако Рита меня опережает, и оказывается, лояльность иногда превосходит ее любовь к подколкам.

— Ничего такого мы не считаем. Да самые лучшие книги написаны на основе личного опыта!

— То есть вы не считаете, что я пытаюсь выставить себя на посмешище?

— Какая ерунда! — заявляю я. — Тебе пришла в голову прекрасная идея. О, Мэдди, я так за тебя рада. Жаль, что нет бутылочки шампанского, мы бы отметили… — Я осекаюсь и затравленно смотрю на подруг. — То есть…

Мэдди вздергивает подбородок.

— Ничего страшного. — Она обводит нас с Ритой пытливым взглядом. — Теперь я не так болезненно воспринимаю подобные фразы. Признаться, мне нелегко, но я держусь. Не надо думать, что у меня нет силы воли. К тому же трезвый образ жизни имеет преимущества.

— Какие же? — спрашиваю я с любопытством.

— Ну, для начала — никакого похмелья. И я снова начала радоваться вкусу пищи. И еще: вы не поверите, но мы с Фергусом смогли выработать тактику общения без скандалов и взаимных обвинений. И все потому, что я постоянно трезвая. Кажется, он даже начал меня уважать.

— Ух ты! — восхищенно говорит Рита. Она наклоняется вперед и хлопает Мэд по ладони. — Но не слишком обольщайся, дорогая, женский алкоголизм неизлечим, и тебе всегда будет трудно удержаться от соблазна, — все-таки добавляет она. — Рики утверждает… — Ее лицо каменеет. — Простите, заговорилась.

— Рита, Бога ради, почему ты так уперлась? — спрашивает Мэдди. — Ну отчего не позволить Рики вернуться? Прямо сердце разрывается. Ведь ты уже достаточно его наказала. Он мучается! Даже на похоронах ходил за тобой будто тень. Взгляни на Тесс! Джерри провинился сильнее, но она его простила.

Я не решаюсь ее поправить. Но простила ли я Джерри?

— Да, тебе легко говорить! — Рита раздраженно пожимает плечами, умолкает и бросает на Мэдди смущенный взгляд. — Извини, я несправедлива к тебе. Как раз твоей выдержке можно позавидовать.

Мэд вздыхает:

— Да какой толк от этой выдержки! Конечно, я смирилась с тем, что Фергус не вернется, но сердце до сих пор щемит, стоит об этом подумать. На самом деле я очень слабая. Какая уж тут выдержка? — Она неожиданно улыбается нам обеим. — То, что я иду на поправку, — ваша заслуга. Спасибо вам, подружки.

— Прекрати. Ты гораздо сильнее, чем сама думаешь. — Рита вновь похлопывает Мэдди по руке, но на сей раз вся ее поза какая-то неловкая, словно внутри ее идет нешуточная борьба. — Может, еще кофе?

Раздается звонок в дверь. Слышны шаги миссис Бирн, звук открывающегося замка. Подруги с любопытством смотрят на меня.

— Кого-то ждешь?

— Должно быть, очередная открытка с соболезнованиями. Надо бы ответить на каждую, но трудно себя заставить. Слишком печальное занятие. К тому же их прислали не меньше трехсот!

На пороге гостиной появляется Рики Слитор. У него красное лицо, рот кривится, словно он вот-вот расплачется или примется возмущенно кричать.

— Привет, девчата. Я вот… проезжал мимо и… заметил машины.

— Проезжал мимо? Какой жалкий блеф! — Лицо Риты отнимает у Рики пальму первенства в достижении малиновых оттенков. — И куда же ты ехал в этом направлении? — Она встает, воздвигается над нами словно гора. У нее спокойный тон, но внутри явно все клокочет. Я никогда не видела ее столь возбужденной. — Ты преследуешь меня, Рики Слитор?

— Да брось, Рит… — Он машет руками, словно защищаясь. — Я вовсе не желаю донимать тебя. Просто я ехал… в «Аркадию», пообщаться с друзьями…

— Ты жалок, Рики Слитор! — припечатывает Рита. Она уже совсем рядом с ним, стоит лицом к лицу. — Если бы тебя видела сейчас твоя мамочка! Да она в могиле переворачивается, сознавая, какую гадость совершил ее сыночек. — Вдруг, совершенно неожиданно для всех нас, она размахивается и бьет Рики кулаком в лицо. Удар так силен, что Рики падает на пол, словно мешок картошки. Но его жене и этого мало. — Если ты когда-нибудь, хотя бы еще раз, изменишь мне, я просто убью тебя. Ты слышал? У нас здесь и без тебя полно проблем, причем настоящих, серьезных. Катись отсюда немедленно, слышишь?

— Ты ударила меня, Рита, — шепчет Рики, размазывая ладонью кровь, ручейком льющуюся из носа. Он, кажется, не собирается уходить.

— Я тебя еще не так ударю, если ты хотя бы раз еще заикнешься о загранпоездках в одиночку! А теперь вали в магазин, занимайся делом. Увидимся за чаем.

Рита возвращается на диван, усаживается, словно королева, посередине.

Мы с Мэдди таращим на нее глаза. Рики торопливо вскакивает, тихо извиняется, продолжая вытирать кровь уже рукавом, и исчезает из моей гостиной. Я не знаю, смеяться над происходящим или плакать. Самое забавное, что Рики счастлив. Он выскакивает вон, а на его лице сияет самая довольная в мире улыбка.

Рита выглядит так, словно и не разбивала несколько минут назад нос собственному мужу. Ее гнев явно испарился.

— Тесс, ты меня прости за эту сцену. Мэдди, ты тоже. Но надо же было как-то… решать проблему. — Рита вздыхает. — Все-таки жизнь — штука непредсказуемая.

— О чем это ты? — спрашивает Мэдди.

Честно говоря, я тоже не поняла, о чем Рита толкует.

— Да вы сами подумайте, девочки! Мы совершенно разные, но при этом одновременно оказались в одной лодке. В одной и той же.

— Да брось, Рита! — Мэдди качает головой. — Мы вовсе не в одной лодке. Можно подумать, что наши мужья одновременно проснулись поутру, встретились в баре и сказали: эй, а давайте изменим нашим женам! У каждой из нас все произошло по-своему. И последствия разные. Дело в возрасте, Рита. Видимо, это было неизбежно. Да и к черту! Все, что ни делается, действительно к лучшему. — Заметив наши изумленные взгляды, Мэдди начинает смеяться. — Да, я всерьез так думаю: все к лучшему.

Рита пожимает плечами:

— Время покажет. — Она поворачивается ко мне. — Как поживает мистер Хозяин Мира?

Почему-то мне не хочется обсуждать с подругами Джерри. Пока по крайней мере.

— Нормально, — отвечаю быстро. — Возможно, у нас все срастется, хотя и не сразу.

— Я придерживаюсь мнения, что во всем виноват тот проклятый коттедж в Испании! В нем корень зла! — восклицает Рита запальчиво. — Больше туда не поедем. Куда направимся в следующем году?

— Тебе не кажется, что вопрос не ко времени? — Я наконец разворачиваю свой сандвич. — Кстати, Рит, ты предлагала съездить куда-нибудь втроем. Может, в следующем году укатим за границу женской лигой?

В этот момент я думаю вовсе не о Мэдди, оставшейся без пары. Я думаю о себе. Оставить Джерри одного, показать, что я доверяю ему и надеюсь на его верность. А если при этом муж проявит себя защитником и опекуном моих детей…

Нет, я не должна забегать так далеко. Впереди целый год, в течение которого мы с Джерри будем, кирпичик за кирпичиком, отстраивать заново наш брак. Есть надежда, что совместное будущее окажется более радужным, чем прошлое. И это стало возможным — подумать только! — благодаря Сьюзен Вителли Мур. Как странно!

— О, мы сможем путешествовать целый месяц, и не надо будет выверять отпуск с рабочими графиками мужей. — Рите идея нравится. — Но… не станем забегать вперед.

Она чувствует то же, что и я. На моих губах появляется понимающая улыбка.

— Боже! — Мэдди смотрит в чашку. — Могли ли мы вообразить когда-то…

— Нет, не могли. И слава Богу! — Рита импульсивно вскакивает. — Ладно, пора расходиться. Я хочу основательно закупиться к чаю. Небось мой маленький паршивец почти ничего не ел в последние дни. — Она стряхивает крошки с юбки и подходит ко мне. — Спасибо за все, Тесс. Держи нос по ветру. Если что, звони, номер ты знаешь.

— Знаю, Рита, знаю. Хорошо, что у тебя тоже… налаживается.

— У нас обоих, у Рики и меня. Честно говоря, без него было плохо.

Мэдди тоже встает. Мы обнимаемся.

— Желаю удачи с книгой, подруга, — говорю я. — Мне кажется, твой роман будет иметь успех. — Я и в самом деле в это верю, поскольку отныне над душой Мэдлин не будет стоять требовательный, вечно недовольный Фергус Григгз. Вслух, разумеется, я этого не произношу.

Мэдди судорожно вздыхает:

— Да, хорошо бы. В сущности, мир полон новых перспектив.

Я еще раз обнимаю ее за плечи.

— Ты станешь знаменитой. Не забудь обо мне и Рите, когда будешь попивать элитный чай в отеле «Ритц» со своим агентом.

— Ой, не надо! Зря я вам, девочки, сказала. Если не сработает…

— Не сработает — не велика потеря! — влезает Рита. — Главное, что ты занимаешься любимым делом. Значит, ты потихоньку находишь себя.

Я закрываю за подругами дверь. Уют «Аркадии» обволакивает меня, словно плюшевое одеяло. Я знаю, что отныне жизнь будет налаживаться с каждым днем. Никогда мой путь уже не будет столь тернистым и мучительным, как в последние два месяца. Я верю в это всей душой. Вам известно, что мысль материальна?

Я чувствую себя более сильной, более уверенной в себе. Возможно, я действительно как-то закалилась в борьбе?

С кухни доносится звук радио и невнятное бормотание: это миссис Бирн напевает какую-то модную песенку. Затем что-то падает на пол, пение на секунду умолкает (видимо, миссис Би наклоняется поднять предмет) и снова возобновляется.

За окном я вижу Тома — он терпеливо пытается обучить Норму приносить палочку. Мохнатая егоза носится вокруг, не понимая, чего от нее хотят.

А Джек? Где он? Впрочем, что я дергаюсь? Мой старший сын стал совсем взрослым. Я должна доверять ему и его мнению.

Вернувшись в гостиную, я осторожно провожу пальцами по изгибу виолончели. Как много значит сейчас этот инструмент! Не просто дорогая игрушка, не утраченное и вновь обретенное хобби… это шанс. Возможность начать все сначала. Время покажет, в состоянии ли наш с Джерри брак пережить измену, удастся ли взаимному вниманию залатать трещину. Нас многое связывает. Пусть список покажется вам циничным, но он правдив. У нас много общего: прошлое, близкие друзья, постель, уютный дом и коварный возраст. А еще у нас, хочется верить, взаимная любовь.

Джерри дал мне понять, что моя самая дорогая игрушка — «Аркадия» — всегда будет принадлежать мне. Я смогу остаться в ней, какая бы участь ни ждала наш брак. И все же разве дом, каким бы дорогим сердцу он ни был, способен заменить супружескую поддержку и любовь? Нет, нет и нет.

Я медленно перевожу взгляд с виолончели на диван. Так и кажется, что на нем все еще сидит мой отец — с газетой в руках, нахмурив брови. Отец всегда одобрял мой выбор. Он уважал Джерри. И он любил меня, свою дочь, хоть и не произносил этих слов вслух.

Отец любил меня. Меня любят дети и муж, я это знаю.

Я люблю. И любима.





Внимание!


Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам