Услышанные молитвы
Даниэла Стил








История женщины, казавшейся образцом счастливой жены и матери — в действительности же всю жизнь хранившей мучительные тайны…

История мужчины, долгие годы любившего эту женщину — и все это время скрывавшего свою любовь…

Книга, о которой критики писали:

«Это роман о семье, дружбе и любви, о женщине, пытающейся освободиться от оков прошлого, и мужчине, который ей помогает, но прежде всего — о смелости и вере в себя!»






Даниэла Стил

Услышанные молитвы


Моим восхитительным детям,

которые даны мне в ответ на мои молитвы:

Беатрикс, Тревору, Тодду, Саманте,

Виктории, Ванессе, Максу и Заре.

И еще Нику, который не только был

дан мне по молитве, но и сам превратился

в молитву и навеки останется в моем сердце.

Я люблю вас всех — всем сердцем, всей душой.

    

С любовью Ваша мама








Глава 1


Фейт Мэдисон накрыла на стол, приготовила на скорую руку салат и взглянула на стоящий в духовке обед. Миниатюрная, серьезная, изящная, в черном превосходного покроя костюме, она и в сорок семь оставалась такой же стройной, как двадцать шесть лет назад, когда выходила замуж за Алекса Мэдисона. С зелеными глазами и длинными, прямыми, светлыми, собранными в гладкий пучок волосами, она напоминала балерину Дега. Фейт вздохнула и тихо опустилась на кухонный стул.

В маленьком, элегантном, аристократичном особняке на Восточной Семьдесят четвертой улице в Нью-Йорке царила мертвая тишина и, дожидаясь возвращения Алекса, Фейт слышала, как тикают часы. Она на минуту прикрыла глаза, вспоминая, куда ходила днем. А когда снова подняла веки, услышала, как отворилась и захлопнулась входная дверь. Алекс запер за собой замок, поставил кейс, повесил в стенной шкаф пальто и просмотрел почту. Сейчас пойдет искать ее — заглянет в крохотный кабинетик, а потом отправится на кухню. Такова была обычная манера Алекса.

Алексу Мэдисону исполнилось пятьдесят два года. Они познакомились, когда Фейт училась в колледже Барнарда[1 - Частный колледж высшей ступени для девушек в г. Нью-Йорке. Имеет совместные курсы и помещения с Колумбийским колледжем. — Здесь и далее примеч. пер.], а он в это время занимался в бизнес-школе Колумбийского колледжа. В то время все обстояло не так, как теперь: Алекс был очарован ее непосредственностью, сердечностью и жизнерадостностью. Он всегда был уравновешен, сдержан и немногословен. Они поженились, как только Фейт получила диплом, а он — магистерскую степень в области менеджмента. С тех пор он работал в инвестиционном банке. А Фейт после колледжа начинала младшим редактором в журнале «Вог». Ей нравилась работа, но потом она на год пошла на юридический факультет, а когда родилась их первенец Элоиз, вообще забросила учебу. Теперь старшей уже двадцать четыре, и в начале сентября она уехала в Лондон. Элоиз работала в фирме «Кристи» и усердно занималась изучением антиквариата. Вторая, восемнадцатилетняя, дочь Зоя была первокурсницей в университете Брауна[2 - Университет Брауна — один из старейших частных светских университетов в г. Провиденс.]. После двадцати четырех лет материнства Фейт два последних месяца была не у дел: девочки разъехались, и они с Алексом внезапно оказались одни.

— Привет, ну как все прошло? — проговорил муж, входя на кухню и усаживаясь, едва взглянув на жену.

Он выглядел усталым — видимо, выдался довольно тяжелый рабочий день. Ему даже не пришло в голову прикоснуться или обнять Фейт — чаще всего Алекс разговаривал с ней из противоположного угла. Не по злобе, а по привычке — просто он давным-давно перестал, являясь с работы, обнимать жену. Она не заметила, когда это произошло: слишком была занята дочерьми, пока однажды до нее не дошло, что, возвращаясь с работы, он больше до нее не дотрагивается. Ведь всегда, когда Алекс вечером появлялся в доме, она делала что-то для девочек или купала одну из них. Но влюбленность ушла еще раньше, а когда не помнил, да и не решался вспомнить ни один из супругов. Между ними пролегла огромная пропасть — они оба с этим давно смирились. И когда Фейт наливала мужу в бокал вино, ей казалось, что она смотрит на него из далекого далека.

— Нормально, только очень грустно. — Алекс в это время уставился в газету, а она вынимала из духовки цыпленка. Муж предпочитал рыбу, но у нее не хватило времени по дороге домой забежать в магазин.

— Он выглядит таким маленьким.

Фейт говорила об отчиме Чарльзе Армстронге, который, дожив до восьмидесяти четырех лет, умер два дня назад. Сегодня состоялась заупокойная месса и тело Чарльза было «выставлено» для прощания с родными и друзьями.

— Он был стар. И очень долго болел.

Алекс сказал это так, будто его слова не просто объясняли, но и прекращали всяческое обсуждение данного вопроса. Чего, собственно, Алекс и добивался. Он вообще привык от всего отмахиваться, как уже много лет отмахивался от нее. В последнее время, исполнив роль примерной матери до конца, Фейт чувствовала, что на ней поставили крест не только дети, но и муж. Девочки уехали из дома, и теперь у них началась самостоятельная жизнь. А Алекс существовал в мире, в котором для нее не находилось места, кроме тех редких случаев, когда требовалось пригласить в гости его клиентов или отправиться с ним на вечеринку. В остальное время приходилось развлекаться самой. Изредка Фейт навещала днем старинных подруг, но у многих из них дети жили еще дома, и женщины были очень заняты. С тех пор как несколько месяцев назад Зоя уехала в колледж, большую часть времени Фейт проводила одна и размышляла, что же ей делать с остатком своей жизни.

Алекс жил собственной наполненной жизнью. Фейт казалось, что прошли тысячелетия с тех пор, как они засиживались за ужином и болтали о том, что тревожило их обоих. Или подолгу гуляли по выходным. Или сидели, взявшись за руки, в кино. Она едва могла припомнить, каково ей было с Алексом когда-то. Он редко прикасался к ней и почти не разговаривал. И все же Фейт знала или по крайней мере надеялась, что он ее любил. Однако у него совершенно отсутствовала потребность в общении с ней. Иногда ей доставались отрывочные, сказанные скороговоркой слова, но в основном ее уделом было молчание, как сейчас, когда она поставила перед ним ужин и поправила выбившийся белокурый локон. Алекс ее просто не замечал: так сильно его увлекало содержание газетных статей. Прошло довольно много времени, прежде чем он ответил, когда Фейт опять обратилась к нему.

— Ты будешь завтра? — мягко спросила она, напоминая о похоронах отчима.

— Нет, — Алекс мотнул головой и поднял на нее глаза, — не могу. Уезжаю в Чикаго. Встречаюсь с «Унипам».

Бизнес безоговорочно стоял для Алекса на первом месте. Он превратился в преуспевающего человека. Это принесло им особняк, образование дочерям, свободу и роскошь, на которые Фейт совсем не рассчитывала. Но существовали другие вещи, которые значили для нее гораздо больше: покой, смех, душевная теплота. Ей казалось, что она давным-давно не смеялась — разве что со своими девочками. И не то чтобы Алекс к ней плохо относился. Дело скорее в том, что он вообще к ней никак не относился. У мужа были на уме совершенно иные вещи, и он, не колеблясь, давал ей это ясно понять. Даже продолжительные паузы свидетельствовали о том, что ему приятнее размышлять, чем разговаривать с женой.

— Хорошо, если бы ты пришел, — осторожно продолжала Фейт, садясь напротив него за стол.

Алекс был привлекательным мужчиной, и всю жизнь казался ей таким. А к пятидесяти двум, поседев, стал похож на аристократа. У него были пронзительные голубые глаза и спортивное телосложение. Два года назад от сердечного приступа неожиданно умер один из партнеров мужа, и с тех пор Алекс неукоснительно придерживался диеты и поддерживал приличную физическую форму. И поэтому предпочитал рыбу всему остальному и теперь нехотя гонял по тарелке приготовленного Фейт цыпленка. У нее не хватило времени проявить кулинарную изобретательность — весь день вместе со сводной сестрой Эллисон она провела у тела покойного, пока люди приходили выразить усопшему свое уважение. Женщины не виделись с прошлого года, когда хоронили мать Фейт. А до этого не встречались лет десять. На похороны брата Фейт Джека, который погиб за два года до смерти матери, Эллисон не приезжала. Уж слишком много погребений в последнее время. Мать, Джек, а теперь — Чарльз. Столько утрат. Фейт никогда не чувствовала близости с отчимом, но она уважала этого человека, и ей было грустно от того, что он ушел из жизни. Словно из ее существования исчезали привычные вехи.

— Завтра утром я должен быть на встрече в Чикаго, — повторил Алекс, не отрывая глаз от тарелки. Он лишь пощипал цыпленка, но даже не дал себе труда выразить недовольство.

— Другие ходят на похороны, — спокойно заметила Фейт.

В ее характере вообще не было резкости. Она редко спорила с мужем, никогда не ссорилась. И почти всегда с ним соглашалась. Вести себя по-другому не имело никакого смысла. Алекс умел прекрасно устраняться. Годами делал то, что хотел, не спрашивая и не советуясь с ней, и руководствовался исключительно тем, что требовал от него бизнес, а не тем, чего хотела от него Фейт. Она знала, как он работал и о чем думал. Трудно было пробиться сквозь стены, возведенные вокруг себя Алексом. Она до конца не понимала, что это — защита или просто ему так удобно. В молодости все обстояло иначе, но теперь дела уже давно шли именно так. Замужество превратилось в одиночество, но Фейт привыкла к своему состоянию. Сейчас чувство одиночества обострилось, потому что уехали девочки. Долгое время они давали ту теплоту, которая ей требовалась. И их отсутствие ощущалось сильнее, чем отсутствие мужа. К тому же Фейт чувствовала, что отдалилась от многих своих друзей: время, жизнь, замужество и дети сделали свое дело.

Зоя уехала в университет Брауна два месяца назад и, судя по всему, прекрасно там устроилась — еще ни разу не навестила родителей на выходные, хотя Провиденс был совсем недалеко от их дома. Дочь общалась с друзьями и с головой погрузилась в студенческую жизнь. У Элоиз в Лондоне тоже дела шли хорошо — она была довольна работой. Дочери жили более полной и богатой жизнью, чем она, и Фейт не переставала ломать голову над тем, что же ей делать дальше. Она подумывала о работе, однако не представляла, чем могла бы заниматься. С тех пор как Фейт, еще до рождения Элоиз, работала в журнале «Вог», прошло двадцать пять лет. Она прикидывала, не вернуться ли в юридическую школу и даже пару раз заговаривала об этом с Алексом. Но тот только высмеял ее и тут же забыл об их разговоре.

— В твоем-то возрасте, Фейт! Вернуться в школу в сорок семь, чтобы закончить под пятьдесят!

В его взгляде сквозило явное презрение, и, хотя Фейт не оставила своей мысли, она больше ни разу не упоминала об этом мужу. Алекс считал, что жене следует продолжать свою многолетнюю благотворительную деятельность и обедать с подругами. Однако и то, и другое ей стало казаться бессмысленным, особенно после того, как уехали девочки. Фейт требовалось что-нибудь более существенное, чтобы заполнить пустоту, но ей необходимо было придумать нечто, что казалось бы разумным не только ей самой, но могло бы склонить на ее сторону и мужа.

— На похоронах Чарльза меня никто не хватится, — решительно заявил Алекс, пока она убирала его тарелку и предлагала мороженое, от которого он отказался. Алекс следил за весом и был подтянут. Несколько раз в неделю играл в сквош, а по воскресеньям, если позволяла в Нью-Йорке погода, в теннис.

Пока дочери не подросли, Фейт с мужем снимали загородный дом в Коннектикуте, где проводили конец недели, но давно уже перестали это делать. Алекс предпочитал, если того требовало дело, ходить на работу и по выходным.

Фейт хотела сказать, что это ей будет недоставать мужа на предстоявших похоронах отчима, однако промолчала — понимала, что ее слова ни к чему не приведут. Раз он что-то решил, его уже не уговоришь. Алексу и в голову не приходило, что она нуждается в его поддержке, а плакаться было не в их привычках. Фейт вполне могла позаботиться о себе сама и никогда особенно на него не рассчитывала — даже когда были маленькими их дочери. Сама принимала правильные решения и была уверена в себе. Никогда, как он выражался, не «хныкала» и не позволит себе этого и теперь. Но Фейт почувствовала разочарование от того, что Алекс не захотел пойти с ней на похороны. Разочарование стало образом ее жизни. Алекса почти никогда не оказывалось рядом, когда он ей требовался. Когда-то муж казался заботливым, уважительным, умным, ответственным, но все это кануло в дымке прошлого, и у них сложились такие же отношения, как у его родителей. Когда Фейт с ними познакомилась, ее поразила их холодность и неспособность выразить привязанность друг к другу. Особенно сдержанным и сухим казался отец Алекса, и вот таким же со временем сделался и сам Алекс. И все же Фейт ни разу не сказала мужу, как он стал похож на своего отца. Алекс не отличался чувствительностью, более того, ощущал неловкость, когда замечал это качество в других, особенно в Зое и Фейт. Их постоянное проявление любви приводило его в замешательство и заставляло все больше замыкаться и отдаляться от них.

Из двух дочерей Зоя больше походила на мать — такая же ласковая, любящая, доброжелательная и шаловливая. Совсем как Фейт в юности. Очень способная, замечательная девчушка. А Элоиз была, наоборот, ближе к отцу. Между ними образовалась молчаливая связь, которая вполне устраивала Алекса. Элоиз была спокойнее сестры, критичнее относилась к матери и не скрывала этого. Может быть, потому, что подражала Алексу. А Зоя всегда спешила на помощь Фейт и старалась ее поддержать. Она собиралась на похороны Чарльза, хотя не знала близко этого человека — отчим Фейт никогда не интересовался девочками. Однако выяснилось, что в середине семестра придется сдавать промежуточные экзамены, и Зоя не могла отлучиться из университета. А Элоиз тем более не имело смысла лететь из Лондона на похороны отчима матери, который при жизни не удосужился даже взглянуть в ее сторону. Фейт не ожидала от дочерей такого подвига, но надеялась, что хотя бы муж сделает усилие и пойдет вместе с ней.

Она больше не заводила с ним об этом разговор — как во многих других ситуациях решила не настаивать: Алекса все равно не переспорить. Прекрасно справится сама. Тем более что муж не хуже дочерей знал: у Фейт никогда не было теплых отношений с отчимом. Утрата носила скорее символический характер. Хотя Фейт и не говорила об этом вслух, однако смерть отчима причиняла боль, потому что напоминала о прошлых потерях. Мать, брат Джек, чья гибель стала неизгладимым потрясением. Три года назад его самолет потерпел катастрофу на пути к Мартас-Виньярду[3 - Остров в Атлантическом океане у юго-восточного побережья штата Массачусетс.]. Джеку исполнилось сорок шесть лет; он был превосходным пилотом, но загорелся двигатель, и машина взорвалась прямо в воздухе. Фейт только-только стала оправляться от шока. Они с Джеком были родственные души и добрые друзья. Брат всегда ее духовно поддерживал — оставался и в детстве, и во взрослой жизни неизменным источником утешения: прощал, никогда не осуждал, хранил пылкую верность. Они родились с разницей в два года, но мать говорила, что дети словно двойняшки. Их близость проявилась особенно сильно, когда от сердечного приступа внезапно скончался их отец. Фейт тогда исполнилось десять, а брату — двенадцать.




Отношения Фейт с отцом были отнюдь не простыми, а если говорить честно, превратились в кошмар. Она большую часть взрослой жизни потратила на то, чтобы избавиться от их последствий. Даже обращалась к психотерапевту и, как могла, примирилась с прошлым. Самые ранние воспоминания относились к тому времени, когда отец начал ее домогаться. Он был сексуально неуравновешенным человеком и поступил с ней гнусно и жестоко, когда дочери исполнилось четыре или пять лет. Фейт не осмеливалась пожаловаться матери: отец пригрозил, что в таком случае убьет и ее, и Джека. Девочка так сильно любила брата, что держала рот на замке. Джек обнаружил правду, когда ему было одиннадцать, а ей девять, и устроил родителю настоящий скандал. Но отец опять пригрозил, что убьет собственную дочь, если кто-нибудь из них проговорится матери. Он был глубоко больным человеком. Все это так сильно подействовало на брата и сестру, что они старались не говорить об отце, пока не выросли и Фейт не стала лечиться. Но благодаря этому между детьми образовалась неразрывная связь: из сострадания и невероятной печали родилась глубочайшая любовь. Джек мучился от того, что не мог защитить Фейт от кошмара моральных и физических пыток. Его сердце разрывалось от сознания того, как страдает Фейт и собственной беспомощности. Но, в конце концов, он был всего лишь ребенком. А через год отец умер.

Много позже, когда Фейт решила лечиться, она захотела сообщить обо всем матери. Но защитные механизмы женщины оказались непробиваемыми: мать ничему не верила — отказалась слушать и от всего отмахивалась — только повторяла, что дочь злостно лжет, оговаривает отца и оскорбляет их всех. Как и опасалась Фейт, мать свалила все на нее и нашла утешение в фантазиях: твердила, что муж был любящим человеком и уважал ее и семью. С тех пор как он умер, она умудрилась канонизировать супруга. И Фейт не осталось ничего иного, как делиться болезненными воспоминаниями, как всегда, с братом. Джек вместе с ней ходил к врачу. Она часами вытаскивала из подсознания гнетущие картины пережитого, а потом рыдала в его объятиях.

Но в конце концов любовь и поддержка брата помогли Фейт справиться с призраками прошлого, хотя отец так и остался в памяти монстром, замаравшим чистоту и святость ее детства. Но Джеку тоже потребовались долгие годы, чтобы примириться с тем, что он не сумел защитить сестру. Мучительная связь, словно им приходилось лечить общую болезненную рану. Фейт понимала, что обрела покой во многом благодаря Джеку.

Однако былые шрамы давали о себе знать. Они оба умудрялись завязывать отношения с людьми, которые держались с ними холодно и осуждающе. В их приятелях ощущалась та же настороженность, что и в матери, и они оба подобрали себе супругов, которые при каждом удобном случае упрекали их во всех неудачах. Жена Джека была невротичкой и невыносимым в общении человеком. Она несколько раз бросала мужа, а почему, толком никто не знал. А Алекс годами держал жену на расстоянии вытянутой руки, сваливая на нее вину за любую возникшую трудность. Брат и сестра часто обсуждали свой выбор. И хотя оба понимали, что натворили, но исправить ничего не могли. Они, казалось, выбрали ситуацию, которая воспроизводила многие горести их детства, словно на сей раз надеялись, преодолев их, порадоваться иному исходу. Однако обрекли себя на жизнь с людьми, неспособными к компромиссу, и результат обманул их так же, как опыт детских лет, но был хотя бы не таким угнетающим. Джек справлялся, потому что стал миротворцем и сносил почти все, что преподносила жена, в том числе ее частые отлучки, — только бы не сердить ее и не рисковать потерять. И Фейт поступала так же — редко, если вообще спорила с Алексом и всегда ему уступала. Уроки, полученные от отца, засели глубоко в душе. Фейт не могла преодолеть убеждения, что винить надо во всем себя: грех ее, а не мужа, и вина — она тоже ее. Так научил ее отец. И в итоге страшно наказал своих детей: умер и оставил одних. Фейт опасалась, что и в этом была ее вина, и старалась не совершать в браке ничего такого, чтобы заставило бы и Алекса покинуть ее. Какой-то своей частичкой она всю жизнь пыталась играть роль маленькой образцовой девочки, искупающей грехи, о которых знал один лишь брат. Фейт часто подумывала рассказать Алексу правду о своем детстве, но так ни разу и не решилась. Где-то в глубине подсознания боялась, что если муж узнает о том, что совершил с ней отец, то перестанет ее любить.

А в последнее время вообще засомневалась, любил ли он ее когда-нибудь. Наверное, любил, но по-своему, пока, как выражался Алекс, жена «не раскачивала лодку». Фейт давно инстинктивно поняла, что он бы не вынес правды. И ее мрачной тайной продолжал владеть один только Джек, и только он дарил ей безоговорочную любовь. Фейт отвечала тем же — любила его до самозабвения, поэтому его смерть чуть не сломала ее, особенно если учесть, чего Фейт была лишена в семейной жизни.

Сестре и брату пришлось нелегко, когда мать вышла замуж за Чарльза. В то время Джеку исполнилось четырнадцать, а Фейт — двенадцать. Девочка подозрительно присматривалась к отчиму, ожидая от него того же, что вытворял с ней отец. Но новый член семьи не обращал на нее никакого внимания, и Фейт вздохнула с облегчением. Нельзя сказать, чтобы Чарльз легко сближался с женщинами и девочками, даже собственная дочь казалась ему чужой. Он был военным, постоянно муштровал Джека, но по крайней мере проявлял к нему хоть какое-то доброе чувство. А его общение с Фейт сводилось к тому, что он подписывал ее дневник и сетовал по поводу оценок, поскольку считал, что именно это входило в его обязанности. Такова была его единственная роль, а в остальном девочка для него не существовала, но это Фейт вполне устраивало. Вопреки ожиданиям он не начинал сексуальных домогательств, но ее ошарашило, что он вообще не проявлял к ней никакого интереса. Облегчение перевесило горечь от сознания его холодности — не только к ней, но и ко всем остальным. Но с такой манерой Фейт уже сталкивалась.

Чарльз, в конце концов, завоевал расположение Джека, обучая его тому, что, как он считал, следовало знать мужчине. Для Фейт не было места в их занятиях, так как она была девочкой. Вот почему брат оставался для Фейт единственной здоровой связью с сильной половиной мира. В отличие от матери и Чарльза он был пылким, любящим, веселым и отзывчивым, как сама Фейт в то время. И все-таки женился на женщине, напоминавшей их мать — такой же бесчувственной и чопорной. Казалось, она просто неспособна проникнуться к нему расположением. Они несколько раз разъезжались и за пятнадцать лет брака не обзавелись детьми: Дебби претила сама мысль о них. Фейт никогда не могла понять, чем она привлекла брата. Но несмотря ни на что, он оставался ей предан, прощал все ее недостатки и находил в ней то, чего никто другой не замечал. Она стояла на похоронах с окаменевшим лицом и не проронила ни единой слезинки, а через шесть месяцев после гибели Джека вышла замуж и переехала в Палм-Бич. С тех пор Фейт ничего о ней не слышала — даже к Рождеству не получала открыток. В каком-то смысле это была еще одна потеря. Как бы мало Дебби ни значила для Фейт, она была связана с братом, но и эта женщина тоже ушла из ее жизни.

Если разобраться, теперь у Фейт не осталось никого, кроме Алекса и двух дочерей. Ей казалось, что с каждым днем ее мир все сужается и сужается. Один за другим исчезали люди, которых она знала и любила, и даже те, кто хоть как-то был связан с ними. Вот и Чарльз ушел, и Фейт поняла, что, несмотря на его холодность и отчужденность, с этим цельным, здравомыслящим человеком ей было надежно и спокойно. Родители, Джек и теперь отчим. От этого Алекс и девочки становились еще драгоценнее.

Фейт боялась предстоявших похорон. Понимала, что они напомнят ей о смерти брата и о других смертях. И это само по себе будет ужасно тяжело. Фейт думала об этом, когда проходила мимо кабинета Алекса, где муж любил читать по вечерам. Он уставился в бумаги и не поднял глаз, когда она задержалась на пороге. Муж умел уходить в себя и давать понять остальным, что не желает, чтобы его беспокоили. И тогда становился для нее недосягаемым, даже находясь в той же комнате. Пропасть, которая росла между ними годами, никак не удавалось перейти. Подобно ледникам, супруги, не прекращая незримого движения, постоянно удалялись и теперь могли всего лишь посмотреть друг на друга издалека и махнуть рукой. Возврата к прошлому не было. Алекс, живя под одной с Фейт крышей, сумел надежно оградить себя от нее. И она давно прекратила какие-либо попытки что-то изменить, смирилась и продолжала жить. Но пустота, наполнившая душу после того, как уехали дочери, стала непереносимой. Фейт так и не решила, чем заполнить этот вакуум и сомневалась, возможно ли это вообще. Алекс тем временем отодвинул бумаги в сторону, но так и не произнес ни единого слова, и она направилась к лестнице.

Через полчаса муж тоже поднялся в спальню. Фейт была уже в постели — читала книгу, которую посоветовала ей Зоя. Роман оказался забавным, и, когда Алекс появился в комнате, она улыбалась своим мыслям. Муж выглядел усталым, но зато прочитал все, что требовалось для намеченной встречи в Чикаго. Он мельком взглянул на Фейт и пошел переодеваться, а через несколько минут нырнул в постель и устроился подле нее. Но казалось, между ними возведена незримая баррикада, линия Мажино, которую они решались нарушать в случае самой крайней необходимости — раз в несколько недель, а то и раз в месяц. Любовь составляла те редкие моменты, когда Фейт ощущала близость с мужем, однако и они были эфемерными. Казались скорее напоминанием на общие чувства, некогда владевшие ими, прежде чем каждый отправился своей дорогой, а совсем не тем, что их объединяло теперь. Миг любви был краток и не отличался глубиной, но порой доставлял удовольствие. Он являлся отражением действительности, а не воплощением их прежней общей мечты. Был тем, чем был, и не больше. Благодаря хорошему лечению Фейт избавилась от нанесенных отцом душевных травм и в сексуальных отношениях у нее не возникало проблем. Но из-за отсутствия теплоты в отношениях с мужем, она зачастую предпочитала воздержание.

Оказавшись в постели, Алекс перекатился на свою половину и отвернулся от жены. Это служило сигналом, что ему больше ничего не нужно. Они вместе поужинали, муж сообщил ей планы на завтрашний день, сам был в курсе, куда она собиралась с утра. Из его еженедельника Фейт узнала, что вечером, после похорон, ей предстояло присутствовать с ним на деловом обеде. Вот и все, что у них было общего. А если Фейт хотела чего-нибудь большего — проявления близости или любви, — этого следовало ждать от дочерей. И поэтому она продолжала тосковать о Джеке. После того как они нашли себе супругов, и брат, и сестра по-прежнему нуждались друг в друге — таким образом они удовлетворяли потребность в тепле, уюте и утешении.

Фейт до умопомрачения любила брата и, когда тот погиб, думала, что умрет сама. Этого не случилось, но какая-то ее часть окончательно потеряла покой и бесприютно плутала в потемках. Фейт не могла рассказать ни дочерям, ни кому-либо другому то, чем она обычно делилась с Джеком. Никто не смог заменить его. Брат никогда ее не огорчал, всегда был рядом. Не забывал смешить, говорил, как он ее любит. И Фейт отвечала тем же. Он был солнцем ее жизни, ее сердцем, спасителем, к которому она порой прибегала. А что теперь? Рядом мирно храпел Алекс. Дочери далеко. Фейт тихонько выключила свет и почувствовала, как ее уносит в море одиночества и пустоты.




Глава 2


Когда на следующее утро в восемь часов будильник вернул Фейт к действительности, Алекс уже улетел в Чикаго. Похороны назначили на одиннадцать, но она обещала подвезти сводную сестру. Эллисон была на четырнадцать лет старше Фейт и в шестьдесят один год казалась человеком другого поколения. Она имела детей, которые по возрасту приближались к Фейт — старшему стукнуло сорок. Фейт едва их знала — все жили в Квебеке в Канаде. Да и саму Эллисон ничто не связывало ни с мачехой, ни со сводной сестрой. Когда поженились ее отец и мать Фейт, она была уже замужем и успела обзавестись собственными детьми. Джека и Фейт тоже не особенно интересовала жизнь их сводной сестры.

Чарльз не был близок с Эллисон по тем же причинам, по которым он игнорировал приемную дочь: он абсолютно не представлял, на что годны девчонки. Выпускник Вест-Пойнта, он всю жизнь посвятил армии и вышел в отставку за год до того, как женился на матери Фейт. К приемным детям он относился как к кадетам военной академии. Инспектировал их комнаты, отдавал приказы и налагал взыскания — однажды оставил Джека на всю ночь на дожде за то, что тот провалил экзамен в школе. Фейт впустила брата в окно и спрятала под кроватью, а на утро плеснула на него воды, чтобы намокла одежда, и он выскользнул на улицу. Чарльз их не застукал, но, если бы это произошло, им грозил настоящий ад.

Мать не вмешивалась и не защищала детей — вела себя точно так же, как при прежнем муже, и всеми силами избегала конфликтов. Все, к чему она стремилась, — это спокойная жизнь. Ее первый брак оказался сложным и духовно бесплодным. А два года финансовых неурядиц после смерти мужа утопили ее в долгах. Мать была благодарна Чарльзу за то, что он ее спас и выразил готовность заботиться о ней и ее детях. Ее не тревожило, что новый супруг с ней редко разговаривал, разве что выкрикивал приказания. Ему требовалось одно — чтобы жена находилась при нем и поддерживала порядок в доме. А от Фейт и Джека он хотел, чтобы дети выполняли его распоряжения, получали хорошие оценки и пореже попадались на глаза. Это подготовило должную почву. И сестра и брат связали свои судьбы с людьми, которые вели себя также отстраненно и холодно, как Чарльз и их мать, а до этого — их отец.

Фейт с Джеком много об этом рассуждали в год смерти брата, когда он в очередной раз расстался с женой. Оба видели, насколько схожи их семейные жизни. И он, и она вступили в брак с холодными, замкнутыми людьми, от которых не дождешься ни чувства, ни теплоты. И хотя Алекс поначалу казался любящим, но к тому времени, когда родилась Элоиз, быстро остыл. Процесс охлаждения неуклонно продолжался. Фейт больше не сопротивлялась и принимала мужа, каким он был.

Алекс, конечно, казался более глубоким и утонченным человеком, чем Чарльз. Тот был грубым солдафоном до мозга костей. Но с годами муж стал все больше напоминать Фейт ее отчима. В свое время мать, вдоволь настрадавшись, выработала защитную реакцию — она оградила себя от мира. Без слов давала понять окружающим, что, хотя жизнь ее и разочаровала, она, однако, выполняет все, что от нее требуется. Тридцать четыре года, вплоть до своей смерти, она оставалась замужем за Чарльзом. И Фейт, и Джек видели, что мать несчастлива. Не такого замужества хотела для себя сама Фейт, но все же необъяснимым образом повторила судьбу матери. Оставалось недоумевать, как она не заметила этого, когда выходила замуж за Алекса. Вот и Дебби, жена Джека, не баловала теплотой своего супруга.

Печальный опыт научил Фейт проявлять нежность к дочерям. Она попробовала вести себя так же и с Алексом, но через некоторое время тот дал ей понять, что ее восторженность смущает его, более того — совершенно ему не нужна. Мужу требовалась упорядоченная жизнь, хорошая карьера, красивый дом и жена, которая стала бы выполнять все, что он от нее хотел, пока сам Алекс завоевывал деловой мир. А ее ужимки, милованье и сюсюканье совершенно ни к чему. В результате всю бурлящую в душе любовь Фейт выплеснула на брата и дочерей.

Когда в пятнадцать минут одиннадцатого Фейт вышла из дома, лимузин уже поджидал ее у дверей. На ней было черное платье, черное пальто, черные чулки и черные туфли на высоких каблуках. Свои светлые волосы она, как и накануне, собрала в пучок, а из украшений выбрала только жемчужные серьги, которые некогда принадлежали матери, а потом их отдал ей Чарльз. Она выглядела спокойной, красивой, держалась с достоинством и, несмотря на траурный наряд, казалась моложе своих лет. У нее было приветливое, открытое, улыбчивое лицо и мягкие манеры. Улыбка отличалась непринужденностью, походка — изяществом. Когда она распускала волосы и надевала джинсы, то выглядела не старше дочерей. Горести последних лет не отразились на ее внешности и, опускаясь на заднее сиденье, она вспомнила о Джеке. Он шутил бы даже в такой мрачный день, и от его ветрености и нашептываемых на ухо глупостей Фейт бы сделалось легче. Мысли о брате заставили ее улыбнуться. Джек до самой своей безвременной и неожиданной смерти радовал ее своим озорством.

Брат работал юристом в одной из фирм на Уолл-стрит. Его любили коллеги и друзья, только Алекс считал легкомысленным и не очень с ним ладил. Джеку Алекс казался занудой, но, щадя чувства сестры, он не говорил об этом вслух, так как понимал бесполезность таких разговоров. Фейт тоже не нравилась его жена, поэтому тема супругов стала для них табу, если только они сами не решали обсудить своих благоверных. Но и в такие моменты у брата хватало благоразумия осуждать как можно меньше — не позволяла глубокая любовь к сестре.

Эллисон с мужем ждали у подъезда гостиницы. Они выглядели вполне основательно — солидные пожилые люди, которые вот уже сорок лет владели процветающей фермой в Канаде. Им помогали трое сыновей примерно такого же возраста, как Фейт. Но ни один из них не приехал на похороны. А дочь болела и тоже осталась дома. И Эллисон, и ее муж Бертран как-то неловко чувствовали себя с Фейт. Она была элегантной, городской дамой. И хотя Эллисон знала ее с самого детства, с тех пор они почти не виделись и их жизни протекали в разных мирах.

Они спросили про Алекса, и Фейт объяснила, что мужу пришлось срочно вылететь в Чикаго. Эллисон кивнула. Она встречалась с Алексом всего несколько раз, и он казался ей существом с другой планеты. Он нисколько ее не интересовал и сам никогда не пробовал заговорить, даже на похоронах тещи. Алекс прекрасно понимал, как мало значили для Фейт эти люди. И теперь, по дороге в церковь, она невольно подумала, что тридцать лет родственных отношений не сделали их родными — они остались чужими и вряд ли после этого дня когда-нибудь увидятся снова. Между ними не возникло настоящей привязанности, и от этой мысли вновь обострилось ощущение потери. Вот еще один человек исчезал с ее горизонта, будто вся жизнь — сплошной процесс расставаний: все куда-то отходили и никто не появлялся взамен. Джек, мать, Чарльз, так или иначе дочери, Эллисон. В последнее время Фейт начинало казаться, что вся ее жизнь — сплошная утрата. И смерть Чарльза — хотя его кончину в восемьдесят четыре года трудно назвать безвременной — всего лишь очередной удар. Еще один человек ушел и оставил ее одну.

В машине они почти не разговаривали, Эллисон выглядела спокойной и сдержанной. Она редко виделась с отцом и никогда не была с ним особенно близка. Эллисон сказала, что собирается после похорон пригласить людей в гостиницу, и спросила, кого бы хотела включить в этот список Фейт. Эллисон заказала большую гостиную и распорядилась об угощении. Фейт понравилась ее предусмотрительность: друзьям родителей это будет приятно.

— Не уверена, что я вообще кого-нибудь узнаю, — честно призналась она.

В некрологе, который они поместили в газете, было указано место похорон. Фейт обзвонила нескольких старинных приятелей родителей. Но одни умерли, другие были прикованы к постели. Чарльз с ее матерью много лет жили в Коннектикуте. Однако после смерти матери Фейт перевезла его в город, где проще было за ним ухаживать — большую часть прошедшего года старик тяжело болел. Его смерть никого не удивила, но Фейт не решилась бы предугадать, сколько человек придут на его погребение. Она подозревала, что людей окажется очень мало. И они с Эллисон решили, что после кладбища в гостиницу вернутся не больше трети. Днем будут поминки, а в восемь вечера Эллисон и Бернард вылетали в Канаду. А они с Алексом собирались на деловой ужин — что ж, после грустных событий неплохо немного развеяться.

Но, войдя в боковую дверь церкви, все трое были удивлены — так много пришло людей, и все уже сидели на скамьях. Чарльз был уважаемым членом общества в маленьком городке в Коннектикуте. Он, как ни странно, нравился людям, его считали достойным, прямодушным и даже интересным. В юности Чарльз служил в разных экзотических местах, и ему было что порассказать, хотя он не часто делился воспоминаниями с женой и приемными детьми. Но люди за пределами узкого круга его семьи всегда хорошо о нем думали. С ними он вел себя по-другому — забывал о холодности и старался понравиться. Это всегда удивляло Фейт, и она недоумевала, что нашла в нем мать, с которой он почти не разговаривал. Пусть он был основательным человеком и в былые годы привлекательным мужчиной, но Фейт казалось, что ее отчим начисто лишен обаяния.

Служба началась в одиннадцать, точно по расписанию. Накануне Фейт и Эллисон выбрали музыку и теперь стояли в нескольких футах от утопавшего в россыпи цветов гроба. Фейт сделала заказ у своего торговца цветами и предложила все оплатить, и Эллисон с облегчением согласилась. Служба отличалась простотой. Чарльз был пресвитерианином, хотя мать Фейт воспитывалась в католическом духе и они венчались по католическому обряду. Но ни он, ни она не были особенно тверды в вере в отличие от Джека и Фейт, которые, пока брат не погиб, часто вдвоем посещали мессу.

Панихида была краткой и безликой, что вполне соответствовало случаю. Чарльз был не из тех людей, о которых слагают поэмы или рассказывают анекдоты. Священник перечислил его заслуги, упомянул об образовании, военной карьере и, все перепутав, назвал Эллисон и Фейт его дочерьми. Но Эллисон как будто не возражала. Затем все пропели псалом, и Фейт почувствовала, как у нее по щекам потекли слезы. Почему-то представился Чарльз, еще молодой. В ту пору они с Джеком были детьми. Раз отчим взял их на озеро и стал учить брата ловить рыбу. Это был редкий случай, когда он не ругал Джека, и тот влюбленно смотрел на него огромными сияющими глазами. Фейт мысленно увидела, как отчим, склонившись к мальчику, учил его держать удилище, и брат улыбался во весь рот. Пронзила боль утраты, но больше по Джеку, чем по Чарльзу, и она почти ощутила на щеке августовское солнце того дня. От грустных воспоминаний заныло сердце. Все миновало, превратившись в воспоминания.

Фейт не могла остановить слез, они так и катились по лицу, а горло сдавило рыдание. Служащие похоронного бюро медленно покатили гроб — точно так же, как три года назад на похоронах Джека. Гроб брата сопровождали друзья, а их у него было великое множество. Пришли сотни людей, но в памяти Фейт сохранился лишь смутный туман. Она замкнулась в своем горе и почти не запомнила тот день и благодарила судьбу за такое милосердие. Но теперь, когда гроб медленно покатился в сторону бокового придела и Фейт вместе с Эллисон и Бертраном пошла следом, мучительные воспоминания возвратились. Процессия задержалась в вестибюле, служащие переставили гроб на катафалк, и трое родственников усопшего остановились, чтобы пожать скорбящим руки.

Прошла уже почти половина из сотни собравшихся, когда Фейт услышала за спиной такой знакомый голос, что буквально застыла на месте. В этот момент она пожимала руку подруге ее покойной матери. И прежде чем обернулась назад, голос успел произнести одно-единственное слово:

— Фред!

Несмотря на грустные обстоятельства, Фейт улыбнулась. Когда она оглянулась, ее лицо сияло — кроме Джека, только один человек называл ее этим именем. Собственно, это он и придумал его, а Джек перенял. Прозвище прилипло к ней на все детство и отрочество. Он всегда утверждал, что Фейт[4 - Faith (Фейт) по-английски — вера, доверие, убеждение.] — глупое имя для девочки и поэтому стал называть ее Фредом.

Улыбающаяся Фейт подняла глаза не в силах поверить, что он пришел. Время нисколько не изменило его, хотя он был ровесником Джека, следовательно, на два года старше ее. В свои сорок девять лет Брэд Паттерсон, когда улыбался, выглядел словно мальчишка. У него были зеленые, как у Фейт, глаза и высокая, долговязая фигура — Брэд всегда казался не в меру тощим, а теперь и подавно. В детстве Фейт шутила, что у него ноги, как у паука. Он обладал неотразимой улыбкой, подбородком с ямочкой и копной черных волос, которые еще не начинали седеть. Брэд с десяти лет считался лучшим другом Джека. Фейт впервые увидела его, когда ей исполнилось восемь. На День святого Патрика Брэд покрасил ее светлые волосы в зеленый цвет. И сама Фейт, и Джек, и Брэд считали, что это потрясающая идея, но мать придерживалась совершенно иного мнения.

Брэд придумывал миллионы затей и забав, они с Джеком влезали во все, во что могли, и много лет были неразлучны. Вместе отправились в Пенсильванский университет и расстались только тогда, когда завершали юридическое образование: Брэд учился в Беркли, а Джек — в Дьюке[5 - Университет Дьюка — частное учебное заведение; находится в г. Дареме, штат Северная Каролина.]. Там Брэд влюбился в какую-то девушку и остался на Западном побережье. А потом началась обыденная жизнь — женитьба, дети: у него было двое сыновей примерно того же возраста, что Элоиз. Раз в два года Джек летал повидать приятеля, а Брэд почти не появлялся на Восточном побережье. Прошли годы, прежде чем Фейт снова увидела его на похоронах брата. Они оба были в отчаянии и несколько часов проговорили о Джеке, словно воспоминания могли вернуть его назад. Брэд приехал к ней домой и познакомился с дочерями. Тогда девочкам исполнилось пятнадцать и двадцать один год. Алекс от знакомства с ним в восторг не пришел — посчитал, как он выразился, слишком типичным представителем Западного побережья. И тут же выкинул из головы, главным образом потому, что Брэд был другом Джека. Но Фейт было все равно: она мечтала только об одном — как бы прислониться в горе к своему детскому приятелю. С год они обменивались письмами, но потом за рутиной опять потеряли связь. Жизнь завертела Брэда, и с похорон Джека Фейт не видела его и не получала о нем никаких вестей. И тем более удивилась, встретив на похоронах Чарльза, не представляя, как он мог здесь оказаться.

— Что ты здесь делаешь? — Казалось, что улыбки, которыми они обменялись, осветили всю церковь.

— Приехал на конференцию, вчера увидел в газете некролог и посчитал, что надо прийти. — Он улыбнулся ей, как улыбался почти сорок лет назад.

Брэд по-прежнему казался Фейт мальчишкой и, сколько бы ни старился, в глубине души оставался для нее все таким же. Картины детства навеки застыли у нее перед глазами: их развеселая компания трех мушкетеров — Джек, Брэд и она. Фейт подняла глаза и благодарно улыбнулась в ответ. Ей внезапно стало легче, словно брат опять оказался рядом.

— И еще я знал, что встречу тебя здесь. Прекрасно выглядишь, Фред, — продолжал ее давнишний приятель.

В детстве он безбожно ее изводил. В тринадцать лет Фейт была от него без ума. Но потом все прошло, и, когда через три года Брэд уехал в колледж, она встречалась с мальчиками своего возраста. Но он оставался ее лучшим другом, и Фейт расстроилась, когда, в конце концов, они перестали общаться. Однако трудно было дружить на расстоянии. Остались лишь память и глубокое чувство привязанности, которую Фейт испытывала к этому человеку. Они оба считали бесценными бесконечные воспоминания о том времени, когда вместе росли.

Фейт пригласила Брэда на поминки в гостиницу, и он кивнул ей в ответ. Казалось, он пронзал ее взглядом и, наверное, был тронут встречей не меньше ее.

— Буду! — ободряюще произнес он.

Брэд видел, как Фейт плакала, когда запели псалом. Он сам не удержался и заплакал — после гибели Джека три года назад не мог спокойно слышать этой молитвы. То был один из самых черных дней в его жизни.

— Спасибо, что пришел, — не переставала улыбаться Фейт.

А вереница движущихся людей огибала их — теперь скорбящие пожимали руки Эллисон и Бертрану.

— Чарли был славным малым, — добродушно заметил Брэд.

У него сохранились приятные воспоминания о покойнике в отличие от Фейт. Она не охотилась с Чарли на оленя и не ловила рыбу на озере. Старик понимал толк в мужских делах, но ему ни разу не пришло в голову принять в свои забавы девочку.

— К тому же, — продолжал Брэд, — очень захотелось увидеться с тобой. Как дочери? — спросил он, и Фейт снова улыбнулась.

— Прекрасно, только, к сожалению, уехали. Элоиз в Лондоне, а Зоя — первокурсница в университете Брауна. А как твои близнецы?

— Потрясающе! Проводят этот год в Африке — охотятся на львов. В июне окончили Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и сразу туда. Хотел их навестить, но не хватило времени.

Фейт знала, что несколько лет назад Брэд сам уезжал из Штатов — официально занимался защитой обвиненных в тяжких преступлениях несовершеннолетних. Ей об этом рассказывал Джек перед самой гибелью, потом они обсуждали это на похоронах брата. Но теперь поговорить о работе не удалось, Эллисон подала знак, что пришло время отправляться на кладбище. Фейт кивнула и бросила взгляд на Брэда:

— Пора… Так ты придешь в гостиницу? «Уолдорф».

Он снова увидел перед собой подружку из своего детства и улыбнулся.

По ее глазам он догадался, что Фейт переживает тяжелые времена. Брэд не мог понять, скорбит она о Джеке или дело в чем-то другом, только заметил во взгляде сильную тоску, которая взяла его за душу, и ему захотелось, как в детстве, поддержать ее.

— Приду, — сказал он.

В этот момент между ними затесались двое и, пожимая руку Фейт, оттеснили от нее Брэда.

Он помахал рукой и пошел прочь — до поминок у него были свои дела. Он не часто появлялся в Нью-Йорке и теперь хотел заглянуть в несколько любимых местечек и пару магазинов. Он готов был сопровождать на кладбище Фейт и всячески ее ободрять, но не хотел навязываться. Брэд знал, что ей придется нелегко: после смерти Джека кладбища и поминки стали для нее слишком тяжелым испытанием. А когда она села в лимузин и машина тронулась вслед за катафалком, он внезапно понял, что не заметил в церкви ее мужа. Неужели между ними что-то произошло — они расстались и отсюда тоска в ее глазах? После того как Фейт вышла замуж, они с Джеком часто обсуждали Алекса и пришли к выводу, что оба от него не в восторге. Даже тогда он казался им отчужденным и холодным, но Фейт убеждала брата, что муж — отличный парень и гораздо сердечнее, чем кажется на первый взгляд. Теперь между ними уже не было прежней близости, и Брэд не считал себя вправе задавать вопросы, но ему показалось странным, что Алекс не явился на похороны.

Церемония на кладбище получилась мрачной и скомканной. Священник прочитал несколько псалмов, затем краткую речь сказала Эллисон, а ее муж в это время молча стоял рядом. Потом каждый положил по розе на гроб и все медленно двинулись прочь. Они решили не присутствовать в момент предания тела земле — слишком это печально. На кладбище приехало всего несколько человек, и через полчаса они уже возвращались в город. Стоял ясный, солнечный, октябрьский день, и Фейт радовалась тому, что хотя бы не шел дождь. Когда хоронили Джека, он лил как из ведра, и от этого на душе становилось еще муторнее. Хотя не спасло бы и солнце. Не было в мире сил исправить самый черный день в ее жизни.

Похороны Чарльза Фейт воспринимала по-иному — тихими и грустными. Они навеяли воспоминания о матери, о ее замужестве и о том, как они с Джеком провели детство с ней и отчимом. Печальный опыт общения с отцом привел к тому, что Фейт поначалу побаивалась Чарльза. В первые дни его брака с матерью она не представляла, чего ожидать, но вскоре с облегчением поняла, что отчим несговорчив и непреклонен, но у него нет к ней сексуального интереса. Он часто на них кричал. Когда это случилось впервые, Фейт разревелась, и Джек взял ее за руку. Мать ничего не сказала в защиту дочери. Она не хотела поднимать шум — не отстаивала детей, и Фейт это казалось предательством. Мать желала только одного — чтобы все шло гладко и ради этого жертвовала собой, Джеком и ею. Она во всем полагалась на Чарльза, даже в том, что касалось ее детей. Фейт всегда защищал Джек. Всю жизнь, до самого дня своей гибели, брат оставался ее героем. Мысли Фейт вновь обратились к Брэду, и, чтобы отвлечься от печальной темы, она стала предвкушать, как увидится с ним на поминках. Господи, сколько же грустного было в ее жизни!

Лимузин остановился у гостиницы. Фейт и Эллисон договорились отпустить машину. Фейт могла добраться домой либо пешком, либо на такси. Эллисон и Бертран собрались заказать себе такси в аэропорт на шесть. Теперь оставалась последняя часть погребальной церемонии — несколько часов с друзьями Чарльза. Входя в гостиницу, Эллисон по-прежнему держала в руке флаг, который сняла с гроба отца, и, пересекая вестибюль и поднимаясь на лифте, Фейт думала, что она похожа на вдову погибшего на войне.

Арендованная Эллисон комната оказалась простой и изящной. В углу находился рояль, на столе стояли пирожки, сандвичи, выпечка. Желающие могли выпить кофе, а официант предлагал напитки и вино. Простое, но вполне приличное угощение. Первые приглашенные стали появляться, едва Фейт успела повесить пальто на вешалку. Она с облегчением увидела, что третьим вошел Брэд.

Пока он пересекал комнату, направляясь к ней, Фейт стояла и улыбалась. Она вспомнила, каким он был долговязым пареньком. Постоянно маячил над ней, а когда Фейт была совсем маленькой, подбрасывал в воздух и раскачивал на качелях. Все детство и все отрочество он был неотъемлемой частью ее жизни.

— Как все прошло? — спросил Брэд, принимая у официанта бокал с белым вином и делая первый глоток.

— Нормально. Я не хожу на похороны, если можно этого избежать, но сегодня не тот случай. Ненавижу кладбища. — Фейт на секунду нахмурилась, и они оба поняли почему.

— Н-да, — протянул Брэд, — я и сам их не слишком люблю. Кстати, а где Алекс?

Фейт вздохнула, а потом улыбнулась, их глаза встретились. Брэд спрашивал больше, чем содержалось в вопросе.

— Полетел в Чикаго к своим клиентам. Вечером вернется.

В ее тоне не было осуждения, но Брэд подумал, что муж должен был поддержать жену. Он обиделся за Фейт, но вместе с тем порадовался — у него появилась возможность поговорить с ней наедине. А они так долго не разговаривали!

— Плохо. Я имею в виду, что он в Чикаго. А как все остальное? — Брэд пристроился на ручке кресла и почти сравнялся ростом со своей собеседницей.

— Да вроде ничего. Только очень необычно, что обе дочери уехали. Совершенно не представляю, куда себя деть. Все время твержу, что пойду на работу, но я ничего не умею делать — кто же меня возьмет? Подумывала, не вернуться ли на юридический факультет, но Алекс считает, что я свихнулась. Говорит, стара я учиться и поступать в адвокатуру.

— Это в твоем-то возрасте! Многие так делают. Почему бы не попробовать и тебе?

— Он утверждает, что к тому времени, когда я стану адвокатом, меня никто не наймет.

Брэда покоробило. Впрочем, он всегда недолюбливал Алекса.

— Чушь! — возразил он. — Из тебя получится прекрасный адвокат. Фред, я думаю, тебе стоит попытаться.

Она улыбнулась в ответ и не стала объяснять, что Алекса переубедить невозможно. Такого упрямого человека еще поискать.

— Алекс считает, что мне надо сидеть дома, отдыхать, брать уроки игры в бридж и все такое.

Это ужасно, Брэд с ней согласился. Глядя на нее, он вспомнил длинные белокурые пряди Фейт, когда та была еще девчонкой, и в память прошлых времен ему вдруг захотелось вытащить заколки из ее пучка. Ему всегда нравились ее волосы.

— Тебе, наверное, до смерти скучно. А юридический факультет — это как раз то, что надо. Поступай, не раздумывай!

Именно так сказал бы и Джек, и энтузиазм Фейт вспыхнул с новой силой. В это время вошла новая группа гостей, и она направилась им навстречу. Фейт узнала несколько лиц, поблагодарила гостей за то, что они пришли, и вскоре вернулась к Брэду.

— А что поделывает Пэм? — спросила она. — Вы снова работаете вместе?

Брэд и его жена оба были адвокатами и познакомились на юридическом факультете, хотя Пэм была на курс старше будущего мужа. Джек был шафером у них на свадьбе, а Фейт видела Пэм всего один раз. Та показалась ей резкой и излишне самоуверенной. Но она была, безусловно, умна, элегантна и очень подходила Брэду.

— Да нет, — усмехнулся ее старинный приятель. — Она по-прежнему работает в конторе отца. Старик все грозится уйти, но ему семьдесят девять, а он по-прежнему сидит, так что вряд ли это вообще когда-нибудь произойдет. Она представляет стороны в суде и считает меня ненормальным из-за того, чем я занимаюсь.

— Почему?

Дело Брэда казалось Фейт интересным и благородным. В прошлый раз он рассказывал, что защищает подростков, которых обвиняют в достаточно серьезных преступлениях.

— Мало денег — это прежде всего. В большинстве случаев меня назначает суд, а в остальных — вообще ничего не платят либо, как она считает, дают совершенные крохи. Я работаю с утра до ночи плюс выходные. Пэм не может взять в толк, почему я бросил денежную работу в конторе ее отца, околачиваюсь в окружной тюрьме и вожусь с какими-то подростками, которых невозможно вытащить. Но дело в том, что многие из моих подопечных могут измениться к лучшему, если дать им передышку. Это очень интересная работа, и она мне подходит. Вот пойдешь на юридический факультет, приезжай как-нибудь летом, поработаешь у меня секретарем, — улыбнулся он. — Придется трудиться, конечно, за спасибо. Или даже приплачивать мне, это будет нормально.

Они засмеялись и направились к буфету, и там Эллисон познакомила их с супружеской парой, которую Фейт до этого ни разу не встречала. Шло время, и толпа гостей начала редеть, но Эллисон считала, что приличия требуют оставаться до пяти — вдруг кому-то придет в голову явиться попозже. Таким образом она давала Фейт возможность дольше побыть с Брэдом.

— А что еще, Фред? — продолжал подтрунивать над ней приятель после того, как они закончили есть сандвичи с яйцом и кресс-салатом, клубнику и птифуры. — Мелкие нарушения? Тяжкие преступления? Неправильная парковка? Супружеские измены? Колись без стеснений — я никому не расскажу. Повязан обязательством хранить тайну клиента. — Фейт рассмеялась, и, глядя на нее, Брэд понял, насколько он по ней соскучился. Их развели расстояние, время и его ужасно загруженная жизнь. Но вот они вместе — и словно ничего не изменилось. А отсутствие Джека будто даже сблизило, укрепило их связь. — Ну как, признавайся?

— Ничего подобного! — Фейт положила ногу на ногу, и они смерили друг друга взглядом. Она подумала, что Брэд до сих пор удивительно привлекательный мужчина. Все девчонки были от него без ума, хотя лучшие обычно доставались Джеку. Все-таки брат обладал неотразимым обаянием, а Брэда сковывала своеобразная застенчивость. Но это его качество всегда нравилось Фейт. — Ты будешь разочарован — никаких мелких нарушений, никаких тяжких преступлений. Я веду довольно скучную жизнь, поэтому и пришла идея вернуться в юридическую школу. После того как Зоя отправилась в университет Брауна, стало нечего делать. Алекс все время занят. Элоиз тоже далеко. Вот так. Время от времени занимаюсь благотворительной работой, ищу спонсоров, а все остальное делаю чисто механически, как робот.

— А как насчет интрижек? Ты ведь чертовски давно замужем. Только не говори, что все это время вела себя паинькой!

Вот так и в детстве он постоянно выуживал у нее секреты: по-братски выспрашивал, а потом над ней же и подсмеивался. Но на сей раз Фейт в самом деле было нечего рассказывать.

— Говорю тебе, я веду очень скучную жизнь. Никаких интрижек — полагаю, я просто трусиха, да и вообще все это очень сложно. Никого подходящего не встретила. К тому же, — как бы поправилась она, — все время занималась девочками. Звучит разочаровывающе занудно. — Фейт рассмеялась, и Брэд остановил на ней взгляд своих зеленых глаз.

— Значит, ты до сих пор безумно влюблена в Алекса, — констатировал он.

Фейт задумчиво отвернулась, но тут же снова посмотрела на него. Странно, но после стольких лет между ними по-прежнему ощущалась близость. Она верила ему такому, каким он стал и каким был для нее. Отчасти он заменял ей Джека. Иногда был даже ближе, чем брат. Фейт иногда рассказывала Брэду такие вещи, которыми никогда бы не поделилась с братом.

— Нет, — честно ответила она, — я в него не влюблена. Во всяком случае, не «безумно» как ты сказал. Просто люблю. Он хороший человек. Хороший отец, хороший мужчина. Мы добрые друзья. А больше — пожалуй, не знаю. На первом месте у него работа, и ему ничье одобрение не требуется. И никогда не требовалось. Мы живем под одной крышей, время от времени ходим на деловые обеды, иногда к друзьям. Но по большей части каждый живет своей жизнью. И нам особенно нечего сказать друг другу.

Брэд наконец понял, отчего у нее в глазах такая тоска.

— Тебе, должно быть, одиноко, — тихо прокомментировал он, хотя его собственная жизнь казалась ничуть не лучше.

Вот уже несколько лет они с Пэм жили просто как знакомые. Неурядицы между ними начались после того, как он предпочел в работе свой путь — жена никак не могла простить, что Брэд ушел из конторы отца. Она сочла это бегством, своего рода предательством. Приняла на свой счет и не желала понять, что новое дело больше ему подходило. Ведь оно никак не соответствовало тому, чего хотела и к чему стремилась Пэм: чтобы он зарабатывал деньги, и как можно больше.

— Иногда одиноко, — подтвердила Фейт. Нелегко было признаться, что ей одиноко все время. — Он очень нелюдимый человек, у нас разные потребности. Мне нравится бывать с людьми, заниматься с дочерьми, вместе проводить выходные. Но теперь ничего этого не осталось. Алекс не видит смысла ни в чем, что не связано с работой, — даже в гольф играет с клиентами или с теми, с кем стремится познакомиться, чтобы в будущем вести дела.

— Господи, — пробормотал Брэт, проводя пятерней по волосам и откидываясь на спинку стула.

Глаза его встревоженно смотрели на Фейт. Ему ужасно не понравилось, что подружка детства вела подобную жизнь. Эта женщина заслуживала гораздо большего. Так говорил Джек, и Брэд с ним всегда соглашался.

— Он прямо как Пэм. Та тоже только и думает, как бы заработать побольше денег. А мне, честно говоря, наплевать. — Брэд застенчиво улыбнулся. — Нет, я, конечно, не хочу, чтобы мы уморили себя голодом, но до этого и не дойдет. Пэм гребет большие гонорары в конторе отца — обзавелась очень, очень солидными клиентами. Да и отцовское заведение, когда он выйдет в отставку или умрет — уж не знаю, что последует раньше, — перейдет не к кому-нибудь, а к ней. Более чем достаточно, чтобы выкрутиться. У нас превосходный дом. Отличные дети. Чего еще желать? Сколько еще можно зарабатывать? Прелесть в том, что я могу себе позволить делать все, что мне нравится. Не надо искать всяких толстосумов и нудно заниматься их налогами. Я люблю свою работу, она очень много для меня значит. Пэм в недоумении, потому что я не получаю столько, сколько должен. Но в конце концов, кому какое дело, кроме дядюшки Сэма пятнадцатого апреля[6 - В США последний день подачи декларации о доходах.]? У нас хватает, чтобы оставить детям и самим жить с комфортом. Настала пора сделать что-то и для людей. Кто-то же должен этим заниматься.

— Я тебя очень понимаю, — задумчиво проговорила Фейт. Ей показалось, что Брэд принял правильное решение. Но с другой стороны, в его отношениях с женой появилась серьезная трещина.

— Видишь ли, для Пэм на первом месте положение и престиж: кто твои друзья, что о тебе думают, в какие ты ходишь клубы и на какие вечеринки тебя приглашают. Не знаю, может быть, я старею или совершенно свихнулся, но, по мне, лучше проторчать в тюремной камере с подростком, чем сидеть на чопорном обеде рядом с каким-нибудь денежным мешком, который нигде не работает и ни черта не способен сказать, — говоря об этом, Брэд разволновался, и Фейт невольно улыбнулась.

— Это все как будто про меня, — заметила она. — Лучший аргумент в пользу того, чтобы возвратиться в юридическую школу.

— Возможно, — ответил он. — Не знаю. Скажу одно: я понял, что в жизни надо делать что-то важное, а не заниматься недвижимостью или выслушивать хныканье по поводу налогов и помогать папашам и мамашам сохранять богатства для детей, которым давным-давно пора самим зарабатывать на жизнь. Если бы я не ушел, то наверняка убил бы кого-нибудь из них. — Брэд ненавидел работу в конторе тестя и всеми силами стремился вырваться оттуда.

— Мне так наскучило целыми днями ничего не делать, — призналась Фейт. — Кажется, время проходит зря. У дочерей своя жизнь. У Алекса — работа. Мне теперь не о ком заботиться, и не знаю, куда себя деть. Все, что от меня требуется, — торчать дома, по вечерам готовить ужин. Остается ходить по музеям и обедать с подругами.

— Тебе определенно надо возвращаться в университет, — твердо подытожил он, — если не хочешь поступать на работу.

— А что я умею делать? Я не работала с тех пор, как родилась Элоиз. А до этого была на побегушках: подай-принеси. Так вертеться можно в двадцать два года. А в моем возрасте — полная чушь. Беда в том, что я не знаю, что мне нужно. Уверена в одном: Алекса хватит удар, если я скажу, что возвращаюсь в юридическую школу.

— Наверное, это его пугает, — согласился Брэд. — Ему приятно сознавать, что тебе нечего делать и ты от него зависишь. С Пэм примерно то же. Ей нравилось, что я на них работал. А у меня от этого развивалась ужасная клаустрофобия. Уж лучше я наломаю дров и утону, но сам.

— Ну, до этого не дойдет, — успокоила его Фейт. — Судя по всему, ты прекрасно справляешься и делаешь нужные вещи. Не может быть, чтобы деньги так много для вас значили.

— Для Пэм — да. Она оценивает себя по своему успеху и по тому, какой он принес ей доход. А я думаю, что в конечном счете это не важно. Умирая, я хочу сознавать, что кого-то переделал, что сумел изменить пару жизней и спас подростка — не позволил совершить рокового шага. Но ничего подобного не произойдет, если я буду продолжать избавлять от налогов людей, у которых и без того слишком много долларов.

— Такое впечатление, что Алекс и Пэм — просто близнецы, — улыбнулась Фейт.

Она еще в детстве ценила достоинства и взгляды Брэда. Фейт расстроилась, когда Эллисон ей напомнила, что к пяти надо освободить комнату, а в шесть часов она с мужем уезжает в аэропорт.

— По-моему, все прошло достаточно хорошо, — заметила Эллисон.

Обе женщины выглядели уставшими, но зато на похороны пришло много друзей Чарльза — получился день любви и уважения.

— Ты все прекрасно устроила, — похвалила ее Фейт, а сама подумала: свидятся ли они когда-нибудь еще? И хотя они никогда не дружили, эта мысль навеяла грусть. — Чарльз был бы доволен.

— Да, наверное, — согласилась Эллисон.

Женщины взяли пальто, и Бертран подписал чек — настоял, что будут платить они. А Фейт заплатила за цветы и церковь, что обошлось почти в такую же сумму.

Брэд вышел вместе с ними к лифту. Эллисон и Бертран собирались наверх забрать вещи, а Фейт хотела спуститься в вестибюль и взять такси.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она Брэда, пока они ожидали кабину.

— Завтра утром, — ответил он.

В это время прибыл поднимающийся лифт. Фейт обнялась с Эллисон, а Бертран придержал двери.

— Береги себя, Фейт, — проговорила Эллисон. Она оценила все, что в последние два дня сделала ее сводная сестра. У нее тоже было ощущение, что их пути больше не пересекутся.

— Обязательно. И ты тоже. Позванивай. — Они говорили как люди, которым нечего друг другу сказать, но которые хранили общую крупицу прошлого.

Супруги вошли в лифт, Фейт помахала рукой и, когда кабина ушла, со слезами на глазах повернулась к Брэду:

— Я так устала терять людей… говорить им «прощай»… они исчезают из моей жизни, и остается только пустота.

Кивнув, он взял ее за руку, завел в лифт, и они молча поехали вниз.

— Сильно спешишь домой? — спросил Брэд, когда они пересекали вестибюль, направляясь к выходу.

— Не особенно. Вечером мы приглашены, но не раньше восьми. Так что время есть.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросил Брэд, хотя последние несколько часов они только и делали, что ели и пили в комнате наверху.

— А как насчет того, чтобы проводить меня домой?

Двадцать четыре квартала — вполне приличная прогулка, а Фейт хотелось побыть на свежем воздухе. Они вышли через вращающиеся двери и зашагали вперед.

Сначала оба молчали, а потом заговорили одновременно:

— Так что ты собираешься теперь делать, Фред?

— Над чем ты будешь работать, когда вернешься к себе?

Они рассмеялись, и первым ответил Брэд:

— Попытаюсь добиться оправдательного приговора подростку, который случайно выстрелил в своего друга. Хотя, может быть, и не случайно. Они оба влюблены в одну и ту же девчонку. Ему шестнадцать, и его обвиняют в преднамеренном убийстве. Трудный случай, а он — приятный парень. — Такие дела были для Брэда обычным занятием.

— Мне до тебя далеко, — призналась Фейт, шагая бок о бок с ним, несмотря на его длинные ноги. Он все еще помнил, как приноравливаться к ее походке. Ведь столько было пройдено вместе в былые времена. — Честно говоря, мне вообще нечего делать.

— Как это нечего? — тут же отозвался Брэд. — Ты собираешься обзвонить Колумбийский, Нью-Йоркский и все остальные университеты, какие тебе только понравятся, и взять каталоги и регистрационные формуляры для поступления на юридический факультет. Надо выяснить, какие придется сдавать экзамены. Работы навалом.

— Уже планируешь для меня занятия? — хмыкнула Фейт. Вид у нее был довольно изумленный, но в душе она призналась, что идея ей понравилась. И, судя по всему, Брэду тоже.

— Позвоню тебе на следующей неделе и выясню, как далеко ты продвинулась. И только посмей сачковать, я с тобой быстренько разберусь. Хватит сидеть без дела, Фред! Пора шевелиться!

Он опять входил в ее жизнь как дублер старшего брата. Прямо как в прежние времена. Фейт не возражала против того, что он говорил, но не представляла, как убедить Алекса в своей правоте и возможно ли это вообще. Она не знала, хватит ли у нее смелости бросить вызов мужу. Мысль не казалась ей такой уж привлекательной — Фейт всегда боялась ему перечить. Память об отцовской ругани и предательстве заставляла осторожничать и не слишком противоречить мужчинам. В глубине души Фейт знала, что откровенно трусила. Из мужчин ее никогда не пугали только Джек и, конечно, Брэд.

— Кстати, у тебя есть электронная почта? — спросил он деловым тоном, когда они вышли на Шестидесятую улицу.

Вечерело, на Парк-авеню зажигались огни. Люди спешили с работы домой.

— Да. Я как раз недавно купила портативный компьютер, чтобы переписываться с Зоей.

— Скажи адрес.

— FaithMom@aol.com.

— Надо переделать на Фред, — улыбнулся он. — Напишу, как только вернусь в Сан-Франциско.

— Буду ждать, — обрадовалась Фейт. Как хорошо, что не придется терять с ним связь! Она надеялась, что они оба приложат к тому необходимые усилия. — Спасибо, что сегодня пришел, с тобой все было намного легче.

— Когда-то давно я хорошо проводил время со стариной Чарльзом. И полагаю, кое-чем ему обязан. — Чарльз явно отдавал предпочтение Джеку и Брэду, а не ей и Эллисон. — И еще захотелось повидаться с тобой. — Его голос сделался мягче, а они тем временем прошли полпути к ее дому. — Как ты обходишься без него? — Оба поняли, кого он имел в виду — Брэд говорил о Джеке.

— Иногда с трудом, — проговорила Фейт, потупя взгляд и представляя брата. Он был необычайным человеком. Других таких она не встречала и никогда не встретит. — Иногда ничего, — продолжала она, — а иногда очень странно, что его нет. Бывает так: все идет вроде бы нормально, а потом накатит и становится нестерпимо больно. Видимо, так будет всю оставшуюся жизнь.

С тех пор как погиб Джек, Фейт много времени проводила в одиночестве, наедине со своим горем. Горе — личное чувство, и она часто ходила в церковь одна молиться о Джеке. Это тоже отдаляло ее от подруг, зато приносило утешение. Она пыталась заговаривать о брате с Алексом, но тема смущала мужа, и беседы не получалось. Он не хотел слушать. Как-то Фейт забрела к экстрасенсу, который «связался» с Джеком, но когда муж об этом узнал, он пришел в ярость и категорически запретил ей заниматься подобными вещами и обсуждать их с ним. Полная дурость, заявил он, а экстрасенс воспользовался ее наивностью. Но Фейт визит понравился, и она еще дважды ходила к тому же медиуму, но мужу больше не рассказывала. А вот теперь рассказала Брэду. Он тоже усомнился в безукоризненности эксперимента, но не нашел в ее поступке ничего ужасного — раз так ей легче, пускай ходит.

— Мне его тоже не хватает, Фред, — мягко произнес Брэд, который всегда отличался отзывчивостью. — Не могу поверить, что его нет. Бывает, собираюсь позвонить. Так и тянусь к телефону, если происходит что-то забавное или мне грустно, или я о чем-то беспокоюсь, или нужен совет… а потом вспоминаю. Невероятно! Как может уйти такой человек, как Джек? Люди вроде него должны жить вечно. Ты общаешься с Дебби?

По каким-то своим причинам Дебби совершенно исчезла из виду и не поддерживала никаких отношений с родными Джека. Фейт даже не знала, где она находится, — только слышала, что где-то в окрестностях Палм-Бич. По крайней мере она уехала туда после похорон.

— Ничего о ней не знаю и вряд ли когда-нибудь узнаю. Дебби чувствовала, что я ее недолюбливала, хотя ради Джека старалась себя сдерживать. Но я видела, как она им помыкала, — все время грозила разрывом, то и дело уходила и не понимала, какой он потрясающий мужчина. — Это уязвляло Фейт, но брат все годы своего брака решительно защищал жену. — Мне всегда казалось, что у них какие-то болезненные отношения, и я не понимала, почему он со всем мирился. На похоронах она мне двух слов не сказала, а через две недели, не попрощавшись, уехала из города. Адвокат Джека сказал, что она снова вышла замуж. Купила на страховку дом и выскочила за какого-то парня. Не сомневаюсь, Джек от нее натерпелся.

— Мне тоже всегда так казалось. Очень плохо, что у них не было детей.

— Все равно она бы не позволила с ними видеться, — расстроено возразила Фейт и подняла на Брэда глаза. Как хорошо с ним говорить о Джеке, о прошлом, о былых временах. — Ты в самом деле пошлешь мне сообщение по электронной почте? — спросила она.

А Брэду захотелось попросить ее распустить волосы, чтобы она стала похожа на прежнюю Фред, которая так ему нравилась. Она заменила ему младшую сестренку, которой у него никогда не было, и во многом до сих пор казалась маленькой. И Брэд чувствовал, что обязан ее защищать.

— Сказал — значит, сделаю, — отрезал он, обнял ее за плечи и прижал к себе.

Дом Фейт был совсем рядом.

— Не исчезай, ладно? Мне тебя не хватает. Кроме тебя, у меня больше никого не осталось из детства.

— Обещаю, что напишу, Фред. Но я хочу, чтобы ты поступила в школу. Миру нужны такие юристы, как ты.

Они оба рассмеялись и через несколько минут оказались возле ее дома. Кирпичная отделка была недавно покрашена в черный цвет, перед фасадом — аккуратно подстриженная живая изгородь. Особняк выглядел изящным и респектабельным.

— Спасибо, что появился, Брэд. Как бы это странно ни звучало, но день в итоге получился хорошим. Забавно так говорить о похоронах.

Для Фейт в самом деле очень много значило общение с Брэдом. Она давно не чувствовала себя такой счастливой. Ей было спокойно, почти как в детстве, когда она была еще маленькой девочкой и выходила погулять с Джеком и Брэдом. Эти прогулки — единственное, что ей нравилось в то далекое время.

— Чарли сам бы порадовался, если бы был с нами. Я доволен, что приехал. Мы с тобой очень давно не говорили. Береги себя. Я за тебя тревожусь.

Брэд с высоты своего роста посмотрел на нее озабоченным взглядом, Фейт вскинула голову и отважно улыбнулась:

— Со мной все будет хорошо, счастливо добраться до Калифорнии. И не перенапрягайся на работе.

— Но ее-то я как раз больше всего и люблю, — признался Брэд. Работа была для него единственным, что имело значение в жизни. С Пэм у него осталось мало общего, и Брэд не надеялся наладить взаимоотношения.

Он крепко ее обнял и помахал рукой, подзывая такси. Фейт смотрела, как Брэд сел в салон и машина тронулась с места. Но прежде чем такси скрылось за поворотом, Брэд опустил стекло и помахал ей. У Фейт не было уверенности, что эта встреча не станет последней. Он уже несколько раз исчезал из ее жизни. После юридической школы и снова — после похорон Джека. Но судьба подарила ей этот день, и Фейт казалось, что она разделила его не только с Брэдом, но и с братом. Поворачивая ключ в замке и входя в дом, она продолжала улыбаться.

Судя по звукам, Алекс был наверху. Фейт повесила пальто и, думая о Брэде, стала медленно подниматься по лестнице.

— Ну как все прошло? — спросил ее муж, когда, улыбаясь, она появилась в спальне.

— Прекрасно. Все получилось очень хорошо. Эллисон сняла в «Уолдорфе» гостиную, и пришло очень много народу. Друзья Чарльза и моей мамы. И еще Брэд Паттерсон. Я его не видела с самых… ну, в общем, очень давно.

— А кто это такой? — рассеянно спросил Алекс. Перед ним работал телевизор, показывали программу новостей. Сам он, стоя в носках и боксерских шортах, застегивал белую накрахмаленную рубашку. Задавая вопрос, он взял галстук и принялся завязывать узел.

— Самый близкий друг Джека. Мы вместе росли. Ты его видел на похоронах брата. Он живет в Сан-Франциско. Ты его, наверное, не помнишь.

Алекс никогда не обращал внимания на детали или на тех, кто не мог пригодиться ему для дела. А Брэда вряд ли можно было считать потенциальным клиентом.

— Не помню. Ты успеешь собраться? — Алекс выглядел озабоченным: предстоял важный вечер — старший партнер его фирмы пригласил клиента, с которым только что подписал договор, и муж не хотел опоздать. Но Фейт его редко подводила.

— Через полчаса буду готова, — ответила она. — По-быстрому приму ванну и приведу в порядок волосы. Как слетал в Чикаго?

— Устал, зато с толком. Полезная поездка. — Он больше ничего не спросил про похороны, но Фейт это не удивило. Раз ему не потребовалось туда идти, он сразу же выбросил дело из головы.

Фейт, как и обещала, появилась через тридцать минут. На ней было черное вечернее платье и нитка жемчужных бус. Она успела сделать макияж и расчесала распущенные по плечам волосы. И от этого стала выглядеть скорее дочерью, чем женой Алекса. Обе их девочки унаследовали ее цвет волос. Муж оценивающе оглядел ее с ног до головы, кивнул, но ничего не сказал. Как бы ей хотелось, чтобы он назвал ее красивой. Но Фейт уже много лет не слышала от Алекса подобных слов.

Через пять минут они вышли из дома и поймали такси. Супруги ужинали в десяти кварталах по Парк-авеню и, пока туда добирались, Алекс не проронил ни слова. Но Фейт этого даже не заметила. Ее мысли витали далеко от него. Она думала о Брэде. Чудесно было провести с ним почти весь вечер. Фейт давно так душевно ни с кем не разговаривала. Она вдруг ощутила, что есть человек, которому интересна ее жизнь, ее заботы, страхи и все, что казалось ей важным. В Брэде Фейт нашла семью, к которой стремилась и которую в последние годы совсем потеряла. Ей снова показалось, что она кому-то нужна и любима. Эта встреча напомнила ей о том, о чем она временами начала забывать.




Глава 3


Всю следующую неделю Алекс работал в Чикаго, а когда вернулся, удивил жену тем, что на выходные выкроил для нее время. В субботу они гуляли в Центральном парке, а вечером в воскресенье поужинали в соседнем ресторанчике. Воскресный день муж провел в конторе, но потом, после возвращения Фейт из церкви, предложил вывести ее куда-нибудь в город. Это тронуло Фейт. На следующей неделе Алексу вновь предстояло работать в Чикаго.

В понедельник вечером Фейт позвонила Зое и спросила, не появилось ли у той свободное время, — она скучала по дочери и сказала, что может приехать. Зоя пришла в восторг — они всегда были с матерью очень дружны. Дочь предложила ей приехать во вторник вечером. Она планировала остановиться с матерью в гостинице, хотя ей нравились две ее соседки по комнате. Фейт улыбалась, когда опустила трубку на рычаг, а потом звонила и заказывала комнату в отеле.

Во вторник вечером она прилетела в Провиденс, взяла такси, приехала в гостиницу, а через полчаса с двумя пакетами появилась Зоя. Они обнялись, уютно расположились в комнате, болтали, смеялись и больше напоминали сестер, чем мать и дочь. Потом пошли поужинать, и Фейт рассказала Зое о похоронах Чарли и о том, как повстречала Брэда. Обе дочери успели наслушаться, как мать росла вместе с Джеком и Брэдом, и Зоя сразу поняла, насколько обрадовалась Фейт, встретив старинного приятеля.

— Я советовалась с ним, не вернуться ли мне на юридический факультет, — сообщила Фейт за десертом.

Они обсуждали это еще до того, как Зоя уехала в университет Брауна, и дочь решила, что идея превосходна. Но после этого мать замолкла, и теперь Зоя пришла в восторг от того, что она не отказалась от своего замысла. Матери следовало чем-то заняться в жизни.

— Потрясающе, мам, — одобрила она. Зоя понимала, насколько одинока ее мать с тех пор, как они с сестрой уехали из дома. — Ты уже что-то предприняла в этом направлении?

— Взяла несколько каталогов и посмотрела, какие нужно сдавать экзамены. Придется подготовиться к обязательному вступительному тесту для абитуриентов юридических институтов. Не знаю, выдержу ли, так что возвращение на факультет еще под вопросом. — Она явно нервничала, но вместе с тем загорелась и была на подъеме. Зоя уже несколько месяцев не видела мать такой воодушевленной. — Я могу прослушать несколько общих курсов по юриспруденции на отделении продолжающих образование в Нью-Йоркском университете и подготовиться к тесту. Я пока еще ничего не решила. Но все это очень интересно. Гораздо лучше, чем уроки бриджа, которые предлагает папа. — Фейт грустно улыбнулась дочери.

— Счастливо тебе, мамочка. — Но вдруг Зоя нахмурилась, представив, с какими трудностями предстояло столкнуться Фейт. — Ты сказала папе?

— Пока нет. Мы с ним говорили как-то давно, но он в восторг не пришел.

Зоя сразу поняла, что это было сказано слишком слабо.

— Тоже мне новость! Нашему ледяному папочке не хочется, чтобы ты стала независимой. Для него самое милое дело, чтобы ты сидела дома и всегда была готова позаботиться о нем.

— Нехорошо так говорить об отце, — возразила Фейт, но обе понимали, что Зоя права. — Он предложил мне побольше участвовать в благотворительной деятельности. Ему нравится, когда я чем-то занята.

— До тех пор, пока твоя работа ему ничем не грозит. — Дочь была удивительно проницательна. — А то ты мало занималась благотворительностью — заботилась обо всех нас! Пора обратить внимание на себя. — Зоя, как всегда, спешила поддержать мать.

Они уже давно цапались по этому поводу с Алексом. Дочь открыто говорила, что отца не интересовало ничего, кроме его работы, и винила в том, что он не занимался семьей. Детьми занималась мать. Зоя всегда жарко спорила с Элоиз. Старшая сестра горячо защищала отца, хотя тоже любила Фейт. А Зоя, не стесняясь, упрекала его в нечуткости и считала, что матери незаслуженно не повезло.

— Давай, давай, мамочка, — настаивала она. — Учти, я от тебя не отстану.

— Вот и Брэд тоже пристает, — улыбнулась Фейт. — А если я провалю тест? Тогда ни о каком поступлении не может быть и речи. Ты веришь в меня больше, чем я сама. Ну хорошо, посмотрим.

Ей предстоял еще разговор с Алексом, вот что являлось камнем преткновения.

— Все это отговорки, мамочка. Ты непременно поступишь. Думаю, из тебя получится превосходный адвокат. Только не позволяй отцу себя разубедить, ему придется смириться.

— Может, поговоришь с ним сама? — усмехнулась Фейт, но она была благодарна дочери за поддержку и ободрение.

Зоя всегда твердо стояла на ее стороне.

Фейт спросила ее об учебе, о курсе, о друзьях. Они последними ушли из ресторана, вернулись в гостиницу и еще проговорили несколько часов. В ту ночь они спали в одной огромной кровати, и Фейт улыбалась, глядя, как засыпала дочь. Ей подумалось: как она счастлива! Дочери — самый главный подарок, который сделал ей Алекс. Она надеялась вскоре выбраться в Лондон, повидать Элоиз. Старшая дочь обещала приехать на День благодарения домой, и Фейт подумывала после этого слетать к ней на несколько дней. Что-что, а времени ей хватало. Но поездка не получится, если она в самом деле начнет изучать юриспруденцию.

На следующий день в девять утра Зоя убежала. У них хватило времени только для того, чтобы проглотить омлет, булочки и запить чаем. Дочь крепко обняла мать и упорхнула за дверь. А в десять, погруженная в собственные мысли, Фейт уже ехала в аэропорт. По дороге из аэропорта домой она попросила таксиста завернуть в Нью-Йоркский университет, поднялась на юридический факультет и набрала охапку проспектов, каталогов и требований к тесту. Потом задержалась в отделении продолжающих образование и захватила брошюры оттуда. А из дома позвонила в Колумбийский университет.

Фейт разложила все материалы на столе и принялась прилежно изучать. Одно дело — поехать взять проспекты, совсем другое — поступить в университет. К тому же Фейт не представляла, как ей убедить Алекса. Зоя предлагала сообщить как о свершившемся факте, но она считала это опрометчивым и невежливым. Алекс тоже обладал правом голоса в этом деле. Если она поступит следующей осенью в университет, то свяжет себя большими обязательствами: придется делать работу по дому и в то же время выполнять задания и ходить на занятия. Времени для семьи останется намного меньше, и Алексу придется приноравливаться. Фейт все еще размышляла об этом, когда взглянула на экран компьютера и заметила, что пришло сообщение. Она решила, что это от Зои, щелкнула по иконке почтового ящика и приятно удивилась, увидев, что о ней вспомнил Брэд.

«Привет, Фред, — писал он. — Как поживаешь? Какие новости? Взяла каталоги? Если нет, поднимай задницу и бегом за дверь! Нечего терять время. Может статься, начнешь заниматься с января. Поспеши!

Как сама? Я рад, что мы повидались на прошлой неделе. Как волосы — все такие же длинные? Если хочешь, я в любое время готов их покрасить в зеленый цвет. Давай на День святого Пэдди? Или в розовый — на День святого Валентина? Или в красный и зеленый — на Рождество? Если не изменяет память, зеленый тебе очень шел.

Приехал и ушел с головой в работу. Приходится очень много заниматься тем делом, о котором я тебе рассказывал. Парень до смерти напуган. Надо его вытащить, но задача нешуточная. Кстати, а каковы твои интересы в юриспруденции? Мне кажется, если ты не гонишься за большими деньгами, то можешь стать хорошим детским адвокатом. Но если рассчитываешь на лишний доллар, тебе лучше поговорить с Пэм. Корпоративные дела — интересная вещь, но не моя стихия. Но не исключено, что она станет твоей.

Ну ладно, надо работать. Беги в университет. Береги себя. И не забывай писать. Любящий Брэд».

Фейт улыбнулась и, не отрываясь от экрана, нажала кнопку ответа. Она была горда, что успела взять каталоги Нью-Йоркского университета и теперь может отчитаться перед Брэдом. Набирая ответное сообщение, она чувствовала себя задорной девчонкой.

«Привет, Брэд! Только что вернулась из Провиденса. Вчера вечером чудесно провела время с Зоей: ужинали, хохотали, болтали и обнимались. Она поддержала твою идею. По дороге домой заезжала в Нью-Йоркский университет и — можешь за меня порадоваться — набрала кучу всяких бумажек! Теперь у меня есть вся необходимая информация. Еще звонила в Колумбийский университет. Не уверена, что сумею охватить большее количество учебных заведений. Но все-таки кое-что делаю! На этой неделе буду изучать каталоги. Алекс в Чикаго. Я ему еще ничего не сказала. Не представляю, как он отреагирует. Хотя нет, представляю! Будет ходить по потолку, а потом спустится и топнет ногой. И что тогда? Может, лучше не начинать Третью мировую войну из-за моей карьеры адвоката? Вот так все и кончится. Ну, посмотрим.

Мне понравилось твое предложение стать детским адвокатом. Звучит интересно, хотя не представляю, к чему это все приведет. Я всегда чувствовала, что неравнодушна к детям. Но это называется ставить телегу впереди лошади. Сначала Алекс. Затем заявления, экзамены… А если не пройду?»

В прошлом году она сполна ощутила себя приговоренной, когда переживала за Зою, а та ждала ответа из колледжей. Университет Брауна был ее предпочтением, и она была в восторге, когда поступила туда, а Алекс хотел, чтобы дочь пошла в Принстонский, Гарвардский или Йельский университет. Он был вне себя, когда узнал, что дочь отвергла все три вуза и захотела поступить в университет Брауна. Сам он кончил Принстон и мечтал, чтобы Зоя следовала по его стопам. Однако Зоя оказалась непреклонной, хотя отец называл университет Брауна «школой хиппи». Но Зоя только смеялась и говорила, что все выбирают в первую очередь именно его.

«А в остальном ничего нового, — заканчивала Фейт электронное письмо Брэду. — Элоиз о себе не сообщает, но я надеюсь, что у нее все в порядке. Ей нравится Лондон. Пока есть время, хочу поехать ее навестить. А то, если поступлю в юридическую школу, буду сильно уставать. — Поговорив с Брэдом и Зоей, Фейт поверила, что ее план может осуществиться. — Позвони, если снова соберешься в Нью-Йорк. Для меня это настоящая отдушина. Напиши еще, если будет время. Я знаю, как ты занят. Так что не беспокойся, когда сумеешь, тогда и сумеешь. Искренне любящая Фред». Написав это имя, Фейт опять улыбнулась.

Она листала один из каталогов, когда ее компьютер ожил, сообщая, что поступило новое сообщение. Сияя, она снова щелкнула по нужной иконке. Наверное, Брэд сидел за столом, когда пришло ее письмо, и поэтому сразу ответил.

«Умница! Теперь прочитай каталоги и запишись на следующий семестр в несколько классов отделения продолжающих образование. Это даст тебе нужный настрой. И фиг с ним, с Алексом. Фред, он не имеет права принимать за тебя решения. И не смеет останавливать, если ты в самом деле этого хочешь, а мне кажется, что так оно и есть. Ничего, постепенно свыкнется. Пойдешь на работу, будешь занята и связана по рукам и ногам. Нечего тебе торчать дома, бродить по комнатам и дожидаться его возвращения. Тебе нужна своя жизнь! Он ведь живет. Пора начинать и тебе. Так что давай, бегом! Ну, по-быстрому! Записывайся на учебу. Будь хорошей девочкой. Целую. Брэд».

Фейт понравилось получать от него письма и писать в ответ. Она стерла всю их корреспонденцию, прежде всего слова «Фиг с ним, с Алексом», и подумала: так бы сказал Джек. Остаток дня она посвятила чтению каталогов. Но когда вечером муж позвонил из Чикаго, ничего ему не сказала об этом. Такой деликатный разговор, как обсуждение ее возвращения к учебе, должен состояться при личной встрече. А когда Алекс вернулся в пятницу вечером, он выглядел совершенно вымотанным.

Фейт следовало до первого декабря зарегистрироваться в приемной комиссии. До первого февраля принимали заявления на юридическое отделение, а ответ приходил в апреле. Она заполнила необходимые документы для записи на два общих январских курса по юриспруденции и ускоренный курс подготовки к вступительному тесту, который должен был состояться сразу после Рождества. Но медлила и не посылала бумаги, сначала хотела поговорить с Алексом. Но когда тот вернулся домой, у него не было ни на что сил — только поесть и сразу в кровать. В субботу он отправился в контору и оставался там допоздна. И только в воскресенье Фейт показалось, что можно поговорить. Алекс читал воскресный выпуск «Таймс», а перед ним бурчал телевизор — шел футбольный матч. Фейт принесла ему тарелку супа и сандвич, но муж не оторвал от газеты глаз и ничего не сказал. Она сидела напротив и нервно теребила «Книжное обозрение» и журнал «Санди таймс».

— Я виделась с Зоей на прошлой неделе, — начала она. Алекс потянулся и сделал звук громче. — Она прекрасно выглядит и ей там нравится. — Фейт изо всех сил старалась перекричать комментатора.

— Знаю, — ответил Алекс, не поднимая глаз на жену. — Ты мне говорила. Как у нее с оценками?

— Кажется, хорошие. У нее скоро зимние экзамены.

— Надеюсь, она работает, а не только развлекается.

Зоя была добросовестной ученицей, и Фейт за нее нисколько не беспокоилась. Она ждала возможности обсудить с мужем свои планы, но соревноваться с газетой и телевизором было непросто. А перед Алексом громоздился целый ворох другого чтива. Нет, сам он не обратит на нее внимания — придется действовать. Фейт выждала еще пять минут и начала:

— Я хочу с тобой кое-что обсудить.

Вступление было очень осторожным. Фейт почувствовала, что у нее вспотели ладони. Оставалось надеяться, что Алекс окажется в подходящем настроении. Случались моменты, когда с ним невозможно было говорить, и Фейт начинала подумывать, не отложить ли ей беседу на другой день. Но в этот момент Алекс повернулся к ней и сделал глоток супа.

— Вкусный.

— Спасибо. Я говорила с Зоей по поводу Нью-Йоркского университета. — Она прыгнула в омут, но, похоже, угодила на асфальт.

Вот почему дочь называла отца ледяным. Временами он даже ей казался таким. Фейт твердила себе, что это не от того, что Алексу безразлична семья, просто у него голова занята важными делами. Она постоянно повторяла это себе и девочкам. До Алекса непросто было достучаться — только Элоиз имела к отцу особый подход. Но теперь Фейт предстояло убедить его самой. Никто за нее этого не сделает.

— Она собирается переводиться? — потрясенно переспросил муж. — Ты как будто говорила, что ей там нравится. Я ведь ей советовал поступать в Принстонский или Йельский университет!

— Речь не о ней, — спокойно возразила Фейт, — а обо мне.

— А ты тут при чем? — Алекс явно не понимал.

Фейт словно бы увидела, что рядом с ней стоят Брэд и Зоя и говорят, что ей следовало сделать.

— Я хочу записаться на курсы в Нью-Йоркский университет, — она понимала, что ее слова подействовали на мужа как разорвавшаяся бомба.

— Какие курсы? — Он сразу сделался подозрительным.

— Общие курсы на отделении продолжающих образование. По-моему, очень интересные. — Фейт чувствовала, что начинает волноваться. Муж таращился на нее, и его вид свидетельствовал о чем угодно, но только не о том, что он доволен.

— Это смешно, Фейт! К чему тебе учить юриспруденцию? На кой она тебе сдалась? Запишись на занятия в музей — это куда увлекательнее.

Алекс намеревался сбить ее с толку, прежде чем жена успеет высказаться. Но Фейт понимала: необходимо опередить мужа и самой вырваться вперед. И еще — молиться, чтобы он согласился. Их брак отличался тем, что все двадцать шесть лет Алекс сохранял за собой право вето на все ее начинания. Поздно было что-либо менять. Сначала по поводу многих вещей они приходили к обоюдному соглашению, но постепенно становилось ясно, что Алекс превращался в диктатора. Последнее слово оставалось за ним, и он определял условия. А Фейт, памятуя о своем прошлом, мирилась с таким положением.

— Я прослушала много курсов в «Метрополитен». Хотелось бы что-нибудь позанимательнее. — Она только что вытащила чеку из гранаты. Теперь оставалось одно — бросать в мужа.

— И что потом? Какой в этом смысл? — Ответ Алекс знал заранее, но хотел услышать его от жены.

— Хочу подать документы на юридическое отделение, — отозвалась Фейт. У нее перехватило дыхание, но тон был отнюдь не извиняющимся.

— Абсурд! Мы говорили об этом раньше. Женщине твоего возраста ни к чему заниматься юриспруденцией. Когда ты получишь диплом, тебя никто не наймет — слишком стара.

— Все равно хочется. Очень уж интересно. И я не теряю надежды, что кто-нибудь все же примет меня на работу. — Она упорно шла к цели, которую сама же поставила перед собой, и теперь ей было не важно, что думал об этом Алекс.

— Бред! Ты представляешь, сколько придется трудиться? Три года, не вылезая из дома, корпеть над книгами. И что потом? Вкалывать по четырнадцать часов в день — никуда не поедешь, никуда не пойдешь. Каждый раз будешь мне заявлять, что тебе надо остаться дома, потому что у тебя экзамены. Если ты этого хотела, надо было подумать до того, как родились девочки. Ты могла тогда закончить юридическую школу, но ты этого не сделала. А теперь слишком поздно! Надо смотреть правде в глаза.

— Ничего не поздно. Девочки разъехались. Мне нечего делать, Алекс. А свое расписание я буду подгонять таким образом, чтобы мы могли, как и раньше, выходить по вечерам. Мы с тобой давным-давно не путешествуем вместе, за исключением нескольких недель летом. А это я как-нибудь осилю. И обещаю: сделаю все возможное, чтобы тебе никак не помешать. — Фейт испытующе посмотрела на мужа, но совершенно напрасно.

— Это невозможно! — наконец взорвался он. — Какой смысл в браке, если следующие три года ты собираешься погрязнуть в книгах. С тем же успехом можно заточить себя в тюрьму или поступить на медицинский факультет! Никогда бы не поверил, что ты настолько неразумна. Надо же додуматься до такого! Что с тобой приключилось?

— Мне до смерти скучно, — тихо ответила Фейт. — У тебя своя работа и своя жизнь. — И процитировала Брэда: — Я хочу, чтобы у меня тоже была своя жизнь. Мои приятельницы либо работают, либо у них все еще дома дети. Все при деле. И мне совершенно не хочется учиться играть в бридж, заниматься благотворительностью или ходить на занятия в музей «Метрополитен». Я хочу делать что-нибудь стоящее. Не забывай — я год проучилась юриспруденции. Если мне его засчитают, долой целый год.

— Слишком поздно! — зарычал Алекс и стукнул по столу кулаком. Его явно перепугало то, что он только что услышал. Может быть, решил: если у жены будет собственная жизнь, его власть окажется не столь всеобъемлющей.

— Совсем не поздно, мне сорок семь, а когда получу диплом, исполнится пятьдесят.

— Если получишь, — отозвался Алекс. — Видишь ли, получить диплом не так-то легко.

Муж намекал, что Фейт на это не способна — еще одна форма проявления власти. Намек не ускользнул от нее, и Фейт сделала усилие, чтобы сохранить хладнокровие. Она понимала, что это единственный способ одержать верх.

— Алекс, это очень для меня важно. — То, как она это произнесла, заставило мужа замолчать, однако ненадолго.

— Хорошо, я подумаю, — буркнул он. — Но все это сплошной бред.

Алекс пришел в такое раздражение, что резко прибавил звук, и Фейт не могла с ним больше разговаривать, но по крайней мере она сумела сообщить ему то, что собиралась. А что решит муж — другое дело. Еще будет время с ним поспорить. Да и Зоя тоже обещала повлиять на отца. Протянуть руку помощи и попытаться убедить Алекса, раз матери так важно получить его согласие. Ей действительно требовалось его одобрение, прежде чем начать действовать.

Фейт тихонько ретировалась к себе в кабинет и включила электронную почту.

«Бюллетень из Хиросимы, — начала она свое сообщение Брэду. — Я сбросила бомбу, — сказала Алексу. Он был вне себя. Думает, что я не попаду в школу. А если попаду, то не сдам экзамены и не получу диплома. Считает, что это пустая трата времени и большое неудобство его персоне. Я не завоевала никаких призов на конкурсах популярности. И не думаю, что он согласится. Я по-прежнему намерена совершить задуманное, но не хочу действовать против его воли — это было бы нечестно по отношению к нему. В конце концов, я же замужем, и он вправе чего-то ждать от меня. Алекс заявил, что у меня не хватит времени выходить с ним по вечерам или куда-то ездить, особенно после того, как начнутся занятия, — серьезный аргумент. Ну ничего, посмотрим. На худой конец запишусь на курсы игры в бридж! До скорого. Надеюсь, у тебя все хорошо. С любовью, Фред».

Позже Фейт проверила свой компьютер, но ответ появился только поздно вечером. Алекс в тот день с ней не разговаривал, и они ужинали в ледяном молчании. А вскоре, не говоря ни слова, муж отправился в постель. Он уходил из дома в четыре утра, чтобы лететь в Майами, где собирался провести три-четыре дня. Фейт понимала, что перешла Рубикон и теперь он явно разозлился. И мстил ей.

В Нью-Йорке наступила полночь, когда пришло электронное послание Брэда.

«Дорогая Фред! Какая разница, что честно по отношению к нему? Важно то, что честно по отношению к тебе! Теперь не средние века… или все-таки они? Он очень напоминает мне Пэм и все ее аргументы того времени, когда я решил пойти своей дорогой. У тебя есть право следовать своей мечте, и с его стороны нечестно вставать на твоем пути. Я понимаю его тревоги, однако уверен, что ты прекрасно со всем справишься. И не только ты, но и он, хотя никогда в этом не признается. Вот что его пугает. Так что не сдавайся. Назначаю себя твоим старшим братом и в качестве такового запрещаю брать уроки бриджа!!! Будь паинькой — поступай на юридический факультет. И держись!

Я в своей конторе засиделся допоздна. Завтра слушание нового дела — пятнадцатилетний подросток изнасиловал восьмилетнюю девочку. Ненавижу подобные процессы. Назначение суда. На первый взгляд приличный парень, но явно с серьезными проблемами. Жестокие издевательства дома. Дети учатся поступать с другими так же, как обращаются с ними самими. Позвоню тебе на неделе и поболтаем, что и как. До скорого. Любящий тебя Брэд».

Он был, конечно, прав. Фейт это понимала. Но ему легко говорить — ей гораздо труднее со всем этим жить. В конце концов, она замужем за Алексом. Поднимаясь в три утра, он не скрывал своего раздражения. Фейт тоже встала: она поступала так всегда, когда муж уезжал в другой город, — варила кофе и делала тосты. Но сегодня, учитывая ранний час и вчерашний разговор, он только смерил ее злым взглядом. И в четыре ушел. Времени обсуждать ее академические планы не было, но Алекс ясно дал ей понять, что расценил вчерашний разговор как акт объявления войны. Все утро Фейт переживала по этому поводу, а после обеда позвонила в контору Брэду. Он только что вернулся из суда.

— Рад тебя слышать. — Он старался скрыть нетерпение. Накопилось множество всяких дел, но он чувствовал ответственность за Фейт и стремился ей помочь. — Весь день за тебя тревожился.

— Я понимаю, ты загружен по горло, и мне было просто стыдно тебе звонить, — извинилась Фейт, но почувствовала необыкновенную радость от того, что Брэд снова появился в ее жизни. В былые времена такой звонок она могла бы сделать Джеку. Вывалить на него свои чувства и мысли и послушать, что он на это скажет.

— С его стороны это было просто неразумно, и ты это прекрасно понимаешь, Фред. Не могу взять в толк, почему ты все эти годы позволяла ему так обращаться с собой? Господи, ты же не его рабыня, не его собственность. Ты просто за ним замужем, и он обязан прислушиваться к твоим желаниям.

— Ему забыли об этом сказать, — грустно улыбнулась Фейт.

— Скажи сама, я не знаю ни одной другой женщины, которая терпела бы подобное обращение. Позволь я себе что-нибудь подобное, Пэм меня просто бы убила. Случается, мы ругаемся, месяцами цапались, когда я оставил контору ее отца, но она все же уважает мое право делать то, что мне нужно. Ей это не нравится, но она понимает, что в конце концов придется смириться. Не позволяй ему указывать, как тебе поступать.

— Но он всегда это делал и считает своим правом. — Фейт явно озадачило предложение Брэда.

— Тогда открой ему глаза. Может быть, новость покажется ему плохой, но ты все же должна ему сообщить, что в нашем столетии рабства больше не существует.

— Для кого угодно, но только не для него. — Фейт внезапно стало стыдно за то, что она сказала. — Он привык командовать на работе и хочет, чтобы также продолжалось и дома.

— А я хотел бы стать королем Калифорнии или даже президентом США, хотя служба поганая. Но этого не произойдет. Мы все, если представится случай, хотели бы править миром. Но нельзя распоряжаться друг другом. Подумай, какая тогда получится жизнь? Подумай, чем ты станешь заниматься следующие сорок лет? Сидеть дома и смотреть телевизор?

— Полагаю, что он именно этого и добивается, — обескураженно проговорила Фейт. Она понимала, что Брэд, как всегда, прав. Но он не знал Алекса. Муж сделал бы ее жизнь невыносимой, если бы она не поступала так, как он хотел.

— Он не смеет так с тобой обращаться. Не позволяй ему. Теперь я понимаю, что неспроста оказался на похоронах Чарли. Это Джек меня послал надрать тебе задницу.

— Заманчивая перспектива, — рассмеялась Фейт. — Возможно, ты прав.

— Как бы отреагировал Джек, если бы ты ему сказала то же самое?

«Интересный вопрос», — подумал Брэд. Однако он знал ответ, прежде чем Фейт успела выразить его словами.

— Возмутился бы до чертиков! Он не любил Алекса. И тот его тоже не жаловал. Ты не ответила, что бы брат тебе посоветовал? — Брэд хотел, чтобы Фейт хорошенько задумалась.

— То же, что и ты, — поступать учиться.

— Вот видишь!

— Легко говорить. Ведь не тебе жить с Алексом.

— Может быть, тебе тоже не стоит? Если он не умеет вести себя как приличный, цивилизованный человек, значит, он недостоин тебя. Джек сказал бы то же самое.

— Наверное, но вспомни, с кем жил он сам. По сравнению с Дебби Алекс просто ангел. Она намного несговорчивее его.

— Пойми, я желаю тебе только счастья. А когда смотрю на тебя, ты мне счастливой не кажешься — наоборот: скучающей, печальной и одинокой. За счастье надо бороться. Тебе нужна мечта. Нам всем нужна мечта. Моя — вот здесь. Я никогда не ощущал себя счастливым до того, как открыл свою контору.

Беда Брэда была в другом — после работы приходилось возвращаться домой, но этого он не сказал Фейт. Если бы можно было ночевать в кабинете, он бы так и поступал, только бы не видеть Пэм. В последнее время их отношения стали совершенно невыносимыми. Кошка с собакой, наверное, ужились бы лучше. Но Брэд помнил отвратительный развод своих родителей, которые расстались, когда он был подростком, поэтому и примирился с тем, что в доме постоянно ссоры, со своим безразличием к Пэм. В последние дни она постоянно донимала его жалобами, что он делает все не так, и ругалась, что его никогда не бывает дома. Впрочем, она была права, Брэду совершенно не хотелось домой. Но все же он не собирался ее покидать, понимал, что так проще.

— Неужели я выгляжу настолько плохо? — расстроилась Фейт. — Я не чувствую себя до такой степени несчастной. У нас просто случаются разногласия.

— И где он вечно пропадает? Ты же сама об этом говорила. Не появился даже на похоронах Чарли. Разве это дело?

— Я же тебе говорила, он должен был ехать в Чикаго. У него были дела в «Унипам».

— И что из того? Дела могли денек подождать. Чарли хоронили только раз, а тебе требовалась поддержка.

— Но… все прошло хорошо. И ты был там.

— Я рад этому. И вот еще что, не хочу критиковать твой брак — своим не могу похвастаться. Но должен сказать одно: он перед тобой в долгу, если вечно пропадает где-то на стороне. Нельзя постоянно заниматься своими делами, а тебя заставлять сидеть дома и ждать, пока он явится. У тебя должна быть своя жизнь. У него же она есть.

— Боюсь, что он другого мнения. — Голос Фейт прозвучал разочарованно.

— Он его изменит, если ты перестанешь поддаваться. Сопротивляйся ради себя самой.

— Это не так-то просто, — ответила она.

У Алекса железная воля. Он будет ее мучить, пока Фейт не сдастся, как это уже было много раз в прошлом.

— Знаю, Фред, трудно, но игра стоит свеч. У тебя нет выбора. Стоит сложить оружие — и придется влачить жалкую жизнь, будешь чувствовать себя старой и подавленной. В этой борьбе ставка — твое душевное здоровье и благополучие.

— Ты говоришь так, словно речь идет о жизни и смерти. — Фейт в своем маленьком кабинетике представила Брэда и улыбнулась.

— В каком-то смысле так оно и есть. Подумай об этом как следует.

— Обещаю. — В его словах было много правды, только Фейт не представляла, как убедить в этом Алекса. Но может быть, Брэд был прав, только надо проявить достаточно упорства и энергии. Во всяком случае, попробовать стоило. — А как у тебя дела?

— Круговерть, с ума сойти можно. Получил полдюжины новых дел и все ой-ой-ой! По уши в дерьме!

— Счастливчик! Как тебе интересно! — завистливо проговорила она.

— Еще бы.

Они поболтали несколько минут, но Брэд уже спешил. Он пообещал вскоре прислать электронное сообщение или позвонить, и Фейт не сомневалась, что так оно и будет. В последние две недели Брэд ей очень помог. Дал ей силу, ясное представление, что делать, а вместе с этим — любовь и поддержку. Надежное сочетание, и Фейт была благодарна Брэду. Более того, он укрепил ее намерение схватиться с Алексом и победить.




Глава 4


Алекс возвратился из Майами в отвратительном расположении духа. Фейт по опыту знала, что задавать вопросы не следовало. Встреча явно не удалась. В полном молчании она собрала мужу ужин, и он, проглотив последний кусок, тут же отправился наверх, принял душ и улегся в кровать. За столом он не сказал ей ни единого слова. И только на следующий день за завтраком спросил, как у нее дела.

— Прекрасно, — ответила Фейт, наливая ему чашку кофе. Она подала овсянку, ягодный джем и горячие булочки, и у Алекса как будто улучшилось настроение. — Как поездка? — спросила она. — Тяжко пришлось?

Муж кивнул, но в детали вдаваться не стал. Он всегда был таким: когда дела шли не так, как ему хотелось, предпочитал молчать. Но если все складывалось хорошо, Фейт догадывалась об этом только по его манере, потому что и в этом случае он тоже все держал внутри.

— Я звонила в Лондон Элоиз, — продолжала она.

Муж читал «Уолл-стрит джорнал» и, казалось, не слушал ее. И только через пять минут спросил, не отрываясь от газеты:

— Ну и как она?

— Нормально. — Фейт привыкла к его манере и понимала, о чем он спрашивал. — Приедет на День благодарения.

Алекс отложил газету, сначала посмотрел на часы и только потом заговорил:

— Мне сейчас некогда это обсуждать, но я много думал, о чем мы спорили с тобой вчера.

— О чем же это?

— О твоей бредовой мечте получить юридическое образование. Хочу, чтобы ты запомнила: я никогда на это не соглашусь, найди себе другое занятие.

Алекс, не дожидаясь ее ответа, круто повернулся и вышел из комнаты. Но от того, как он это проделал, Фейт моментально вспыхнула. Раньше бы она сломалась. Но сегодня, сама не зная от чего, пришла в негодование и последовала за мужем в коридор. На улице вовсю лил дождь, и Алекс надевал плащ.

— Ты не можешь так от меня отмахнуться! И моя идея вовсе не бредовая, а очень даже разумная.

Муж окинул ее ледяным взглядом, от которого Фейт всегда сникала.

— Я не собираюсь жить с пропадающей на занятиях студенткой со всеми вытекающими из этого положения глупостями и стрессами. Ты моя жена, Фейт, и должна выполнять свои обязанности.

— И ты тоже, — бросила она в ответ. — Это нечестно. Почему ты не желаешь проявить уважение ко мне как к человеку и допустить, что теперь, когда девочки разъехались, я тоже хочу делать что-нибудь полезное?

— Если тебе трудно смириться с тем, что дочери уехали из дома, запишись на прием к психотерапевту. Не пытайся ухватить за хвост свою юность: правда в том, что это невозможно.

— Почему ты ведешь себя так, будто мне сто лет? Я не такая старая.

— Мне прекрасно известен твой возраст. Ты не девочка и не веди себя как ребенок. Весь твой план наивный и детский. Веди себя по-взрослому. Да, дочери разъехались, но ты замужем, и у тебя есть обязанности по отношению ко мне. Если ты поступишь на учебу, то не сможешь их исполнять.

Все как всегда, Алекс думал только о себе.

— Чего ты боишься? Что я пропущу какую-нибудь вечеринку? Но я же не на Луну улетаю. Уверяю тебя, я справлюсь со всем. — Фейт чувствовала, что вот-вот расплачется от отчаяния. Никогда еще Алекс не вел себя так глупо. А она еще ни разу в споре с мужем не заходила так далеко.

— Фейт, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Юридическое образование поглощает человека целиком. У тебя ни на что не останется времени. И пойми, я имею в этом деле право голоса.

— А я? — У нее на глазах выступили слезы.

— Ты нет. И давай на этом закончим. Ищи что-нибудь другое, чем заняться. — И не дав ей возможности возразить, Алекс открыл дверь и вышел под дождь.

А Фейт стояла и смотрела ему вслед. Зоя права, не иначе как он сделан изо льда.

Дверь захлопнулась, и Фейт не оставалось ничего иного, как вернуться в уютную, обитую деревянными панелями кухню. Она опустилась на стул. На столе все еще стояли оставшиеся от завтрака тарелки. Фейт расплакалась, и долго-долго ее сотрясали мучительные рыдания. У нее было такое ощущение, словно ее бросили в тюрьму. Алекс вел себя так, будто она была его собственностью, будто то, что она хотела и чувствовала, совершенно его не касалось. Никогда в жизни Фейт не чувствовала себя так скверно. Убирая со стола тарелки и складывая их в посудомоечную машину, она все еще плакала. А затем поднялась в свою комнату.

И долго стояла у окна и смотрела на дождь. Она чувствовала себя чрезвычайно подавленной. И когда днем пришло электронное сообщение от Брэда, не ответила на его письмо. Ей казалось, что она его подвела. Он многого от нее ожидал, но Брэд не знал Алекса. Алекса никто не знал. Вот такого. Другие считали его разумным, понятливым и заботливым. Ни один человек, кроме Фейт и дочерей, не догадывался, каким деспотом он мог быть. Только бы все по нему. Зоя множество раз с ним спорила и наконец вообще перестала что-либо обсуждать и больше не обращала внимания. Одна Элоиз умела хоть как-то урезонить отца. Брэд прав, Алекс считал их мирок своей феодальной вотчиной, а ее — рабыней.

В последующие дни Фейт чувствовала себя такой же подавленной и за завтраками, и обедами едва разговаривала с мужем. А через два дня после ультиматума Алекса Брэд прислал новое электронное письмо.

«Эй, привет, ты в порядке? Что-то тебя совершенно не слышно. Все хорошо? Ничего не случилось? Дай знать, что ты жива? А то я беспокоюсь. С любовью, Брэд».

Фейт вздохнула и начала печатать, но ей нечего было ему сказать.

«Война проиграна. Алекс заявил, что юридический факультет исключен. По его мнению, это противоречит моим обязанностям по отношению к нему. Не разговаривает со мной всю неделю. Объявил приговор, и кончено. Я в полном унынии. К тому же идет бесконечный дождь. Мне скверно, чувствую себя хуже некуда, словно объелась червяков. Что теперь делать с остатком жизни? С любовью, Фред».

Ответ пришел почти тотчас же. Брэд сидел в кабинете, когда поступило ее сообщение. Прочитав его, он сильно расстроился. Подумывал, не позвонить ли, но предпочел электронную почту.

«Дела неважнецкие. Держись, Фред. Ты в унынии, потому что считаешь, что потеряла контроль над собственной жизнью. Тому есть весьма веские причины. Я не учу, как тебе поступать. Решать тебе. Но если позволишь ему распоряжаться и предъявлять ультиматумы, будет еще хуже. Много хуже. Как ты считаешь, ты способна вернуть себе хотя бы часть своих прав? Чтобы чувствовать себя лучше. А уж как и насколько, решать тебе. Но что-то делать надо. Нельзя, чтобы тебя пугали, как маленькую. Или еще хуже — обращались, словно с вещью. Он должен уважать твои желания. А если не он, то уж точно ты сама. Иначе придется заплатить очень высокую цену. Я все понимаю: очень рискованно перечить таким людям, как он и Пэм. Но если этого не делать, потеряешь себя. А это уж никуда не годится!

Прикинь, что тебе нужно, чтобы почувствовать себя чуть лучше или намного лучше — что тебе больше нравится, а потом нос выше и вперед! Дело того стоит. Буду держать тебя за руку так крепко, как только смогу. А теперь доставай зонтик и отправляйся гулять. Похоже, тебе нужен свежий воздух. Если понадоблюсь, я всегда с тобой. И добьюсь твоего оправдания, если ты его убьешь. Поскольку, вне всяких сомнений, это правомерное убийство. С любовью, Брэд».

Фейт улыбалась, читая текст, и тут же стерла послание, чтобы ненароком его никто не увидел. То место, где Брэд советовал укокошить Алекса, могло бы расстроить девочек. Но одной его рекомендации она решила последовать — надела сапожки, плащ и вышла на улицу. Брэд не ошибался, ей требовались воздух и время, чтобы подумать. Она прошлась до Лексинтон-авеню, вернулась на Пятую вдоль парка и почувствовала себя намного лучше — не заметила, как прошло два часа. Да, с Брэдом нельзя не согласиться — надо вернуть себе хоть сколько-нибудь из своих прав. Алекс обращался с ней так, словно владел ею, будто она вещь, которую он купил. Но больше она этого не потерпит — вот какая огромная произошла в ней перемена. Фейт надеялась, что муж отнесется к сказанному разумно и согласится с ней, но поскольку этого не случилось, она знала, как поступить. Она собиралась подать документы на отделение продолжающих образование и на подготовительные курсы юридического факультета. Это для начала. Потом она решит, как быть с юридической подготовкой. Таким образом у нее останется выбор. Подготовительные курсы начинаются на следующей неделе, и о них Алексу знать совсем не обязательно — можно еще три месяца с ним спорить и попутно заполнять анкеты, заниматься, между тем обдумывая, что делать дальше. Юридический факультет — это разнообразные возможности, а отделение продолжающих образование давало чувство уверенности в себе.

Фейт отправила документы в тот же день. Когда конверты упали в почтовый ящик, она стояла под дождем и улыбалась. Под ложечкой сосало, но на сердце стало легче, а в голове прояснилось. Она знала, что поступает правильно. Фейт поспешно вернулась в дом и позвонила Брэду. Он ответил по внутренней линии.

— Я это сделала! — восторженно воскликнула она, и ее собеседник моментально понял, кто звонит. Фейт чувствовала себя как школьница, получившая высшую награду за конкурсный диктант.

— И что же ты сделала? — улыбнулся Брэд, откидываясь в кресле и раскачивая его на двух ножках.

— Ты был прав. Я прогулялась по дождю. Долго гуляла. Затем возвратилась домой, схватила документы и тут же отправила. Опустила в почтовый ящик на углу и почувствовала себя свободной. Подготовительные курсы начинаются на следующей неделе. Алексу ничего не скажу — просто пойду, и все.

Фейт понимала, что это нечестно, но ощутила в себе силу и гораздо лучше владела собой.

— Во всяком случае, сделала что-то, чтобы вернуть себе самоуважение, и наконец чувствую себя человеком. — Она сама удивлялась, насколько быстро этот ее поступок вытащил ее из депрессии.

— Я рад, Фред. Я за тебя тревожился. Ты меня беспокоила. Если честно, то очень сильно. Я тобой горжусь!

— Я чувствовала себя полным дерьмом — и так много дней подряд. Слушай, а как ты? Извини, мы все обо мне, да обо мне. Всю неделю голова кругом.

— Неудивительно, от его выступления не развеселишься. Сам проходил такое же с Пэм, когда увольнялся из конторы ее отца. Угрозы, ультиматумы, обвинения. Думал, она от меня уйдет, если я не откажусь от своей затеи. Но я твердо верил, что рискнуть следовало. Иначе я потерял бы уважение к самому себе и вся жизнь пошла бы прахом.

— Ты храбрее меня, — восхитилась Фейт. Она знала, что Пэм — та еще штучка.

— Ты прекрасно справилась. Поставь себе за сегодняшний день пятерку с плюсом. Фред, я в самом деле тобой горжусь!

— Спасибо, я тоже собой горжусь. Если бы ты не сказал то, что ты недавно сказал, я бы до сих пор сидела и ревела. Спасибо, Брэд. — Фейт еще не предприняла никаких решительных действий для победы над Алексом, но уже понемногу расправляла крылья.

— Не за что, — тихо отозвался он.

Фейт заставляла его почувствовать себя полезным, и от этого Брэду казалось, что он к ней ближе.

— Как твоя работа? — Ее голос прозвучал заинтересованно; она словно вновь ожила.

— Как всегда — сумасшедший дом. Завтра предстоит процесс над парнем, которого обвиняют в убийстве. Очень много подготовки.

— Думаешь, выиграешь?

— Надеюсь. Он на это рассчитывает, и я тоже. Парень неплохой — надо дать ему шанс, преступление непредумышленное. Следует отдавать себе отчет, что, когда оружие попадает в руки подростка — да что там подростка, кого угодно, — кому-то приходится несладко. Это общее правило. Не давай мне говорить на эту тему. Лучше скажи, что ты намерена делать? Надеюсь, не собираешься информировать Алекса, что подала документы?

— Пока нет, — честно призналась Фейт. Ей претило обманывать. Она будет просто исчезать по утрам на три часа, и муж даже не заметит. Днем он редко звонил, разве что требовалось сообщить об изменении планов, а к обеду она успеет вернуться. — Пока нет смысла с ним сражаться: мы просто доведем друг друга до безумия. Не исключено, что даже эти курсы окажутся мне не по силам. Посмотрим, как пойдет.

— Ты прекрасно справишься, — подбодрил ее Брэд, потому что действительно так считал. Фейт была одной из самых способных женщин, каких он только знал, — прекрасно училась в школе и в молодости на юридическом факультете.

Но они оба понимали, что рано или поздно Алекс устроит ей скандал. Брэд не сомневался, что Фейт примут на юридический факультет и тогда ей придется решать. А Фейт не могла поверить, насколько ей стало легче после того, как она послала документы. Депрессию как рукой сняло. Она больше не чувствовала себя беспомощной и беззащитной.

— Ты правильно поступила, Фред, — мягко произнес Брэд. — Но прости, мне надо возвращаться к работе. Я бы с тобой поболтал, но долг призывает.

— Спасибо, Брэд, — поблагодарила она. — Скоро поговорим.

Весь остаток дня Фейт возилась по дому и встретила Алекса в хорошем настроении. Она напевала, когда готовила ужин на кухне. Алекс не преминул это заметить, как только появился на пороге.

— Веселишься? Что ты сегодня делала? — и подозрительно покосился на ее лицо. Он ожидал встретить в отношениях характерную для утра напряженность, но жена образумилась и пребывала в радужном расположении духа.

— Ничего особенного. Долго гуляла и кое-что купила по мелочам, — неопределенно ответила Фейт. Ей не нравилось врать, но выбора не оставалось.

— Весь день шел дождь. — Алекс как будто ей не поверил.

— Знаю. Я отлично прошлась под дождем.

Она поставила ужин на стол и не стала рассказывать о своем разговоре с Брэдом. Ни к чему. Он стал ее тайным другом и, как в детстве, защитником ее мечты. Все совершенно безобидно. Да, Алекса это и не заинтересовало бы. Он всегда был безразличен к ее подругам — разве что их мужья могли оказаться ему полезными. А раз безразличен к подругам, то и к другу отнесется так же, коль скоро он всего лишь ее старинный детский приятель и товарищ Джека.

Алекс больше не выпытывал причины ее хорошего настроения. Быстро проглотил ужин, и Фейт спросила его, как дела в «Унипам». Муж, кажется, остался доволен вниманием и коротко рассказал о работе. Выдался тот редкий вечер, когда они по-настоящему разговаривали друг с другом. И в конце концов Фейт даже ощутила близость к нему и простила что он не одобрил ее планов поступить на юридический факультет. В следующие несколько месяцев ей, возможно, удастся его переубедить. Они рано отправились в постель. Стоило Алексу слегка обнять ее, и Фейт, как и следовало ожидать, прижалась к нему. Они отдались друг другу — не слишком страстно, но зато привычно. Если бы Алекс задумался, он бы понял, какая разница в отношениях с женой, когда он держится с ней чуточку теплее. Стоило сделать небольшое усилие, и они могли бы наслаждаться друг другом. Но муж никогда особенно не раздумывал над этим. И брак, и саму Фейт он воспринимал как данность.

В понедельник Фейт начала занятия на подготовительном отделении. Она радовалась и в то же время нервничала. Предстояло изучить огромный объем материала, и Фейт не представляла, как усвоит все это за восемь недель. И каждый день к часу следовало успеть возвратиться домой.

Недели до Дня благодарения прошли без инцидентов между ней и Алексом. Фейт изо всех сил старалась не раздражать мужа. Он был доволен и пришел к выводу, что жена одумалась. Кроме того, он был все время занят: летал в Бостон, Атланту, Чикаго. А Фейт погрузилась в занятия. Два курса начинались только в январе, и она устраивала праздник на День благодарения и предвкушала, как увидится с Зоей и Элоиз. Пару раз она разговаривала с Брэдом, и он, хотя и нечасто, присылал ей электронные письма. Брэд был по горло завален работой. И только за два дня до праздника Фейт получила от него сообщение и с радостью узнала, что его клиента оправдали и сняли обвинение в убийстве первой степени. Обвинили в непреднамеренном убийстве и приговорили к трем годам, причем засчитали семь месяцев, проведенных подростком в окружной тюрьме до суда. Это была большая победа Брэда.

— Тяжелый был процесс, — признался он, позвонив после вынесения вердикта. — Присяжные совещались шесть дней. Мать бедолаги дошла до истерики, а он сам перепугался до смерти. И я тоже. Никто не мог предсказать, как повернутся дела. С обеих сторон выдвигались очень веские аргументы. Но все хорошо, что хорошо кончается. Похоже, у моих подопечных будет приятный День благодарения. А как у тебя?

— Девочки завтра приезжают домой, не могу их дождаться. Пообедаем вчетвером. — У них не было родственников. Родители Алекса умерли давным-давно, а теперь не осталось никого и из ее семьи. — А ты что делаешь, Брэд? — Фейт радовалась, что слышит его голос.

Они не разговаривали несколько дней, а в последние месяцы она привыкла общаться со своим детским приятелем и очень дорожила этой возможностью. Фейт не могла поверить, что он на столько лет исчезал из ее жизни. Он дал ей хороший совет и вернул чувство уверенности в себе.

— Пэм закатывает грандиозный обед. — Его ответ прозвучал устало. Брэда измотали две недели процесса и дни вынесения вердикта, не говоря уже о часах подготовки. — Мне кажется, она пригласила тридцать или сорок человек. Не могу сказать точно — сам как-то отвлекся. Все люди с ее работы. Естественно, придет ее отец, мачеха и их дети, старинные друзья. Будет парочка таких, которых я ни разу не встречал, наверное, кто-то из ее комиссий и комитетов. Пэм любит собирать вокруг себя людей.

— А ты сам? — У Фейт был такой голос, от которого Брэд чувствовал умиротворение. Она была из тех людей, которые приносили мир и уют. В ней было нечто материнское и вместе с тем женственно-наивное, от чего она казалась моложе своих лет.

— Если честно, я лучше провел бы праздник с немногими людьми, которых по-настоящему люблю. Но Пэм почувствует себя обманутой, если не превратит это все в грандиозное событие. Такой уж она человек. Но с утра в любом случае придется пойти в контору — наверстывать то, что упустил, пока был поглощен процессом.

— На День благодарения? Неужели не можешь отдохнуть хотя бы уик-энд? У тебя усталый голос.

— Я в самом деле устал, — улыбнулся Брэд, — как собака. Но есть и другие ребята, которые на меня рассчитывают. Нельзя, чтобы праздники помешали их делам. Надо использовать время.

— А как мальчики? Приезжают?

— Слишком далеко. Джейсон и Дилан останутся в Замбии. Я не могу их за это осуждать. Если сумею, попытаюсь сам к ним выбраться в начале года. Это будет потрясающе! Им там очень нравится. Ты там не была?

— Я — нет. Алекс был. Несколько лет назад ездил с приятелями на сафари. Я хотела с ним поехать, но другие жены остались. И я поехала с девочками на Бермуды.

— Там будет поцивилизованнее, — улыбнулся Брэд. — Как ты собираешься справлять День благодарения? — спросил он и зевнул.

Нет, Фейт ему не наскучила, просто после процесса он чувствовал огромный нервный спад и желал только одного — попасть домой, принять душ и заползти в кровать. Но решил сначала позвонить Фейт и похвастаться успехами. Странно, но все эти дни он тревожился за нее, если раз в пару дней они не перезванивались или не обменивались электронными сообщениями.

— Мы обычно обедаем примерно в три. Несуразное время, но девочкам нравится. Тогда в пять или в шесть можно пойти в кино или погулять с друзьями. А ты?

— Обед в семь. Мы едим около восьми. Я тебе позвоню, прежде чем уходить из конторы. Ты уже, наверное, успеешь насладиться праздником, а я только поплетусь домой встречаться с друзьями Пэм. — Брэд говорил так, словно был посторонним в собственном доме. — Кстати, как дела с учебой? — Фейт несколько раз ему писала, и Брэду показалось, что у нее все в порядке.

— Прекрасно, но чертовски боюсь. Никогда так не напрягалась.

После того как Алекс уходил, она занималась дома.

— Я тобой горжусь, Фред, — с уважением сказал он.

Через несколько минут они повесили трубки. Фейт зашла в комнаты к дочерям и поставила в вазы свежие цветы — она хотела, чтобы к их возвращению домой все было как следует. И, переполненная счастьем, вернулась к себе. Начала что-то говорить Алексу, но заметила, что он заснул с книгой в руке. Фейт осторожно переложила ее на прикроватный столик и выключила свет. Муж выглядел спокойным, и Фейт даже удивилась, отчего иногда он ведет себя настолько жестко с ней и с дочерьми. А потом внезапно вспомнила о Чарльзе Армстронге. В каком-то смысле Алекс вел себя так же, как и он. Не строил грандиозных надежд по поводу своих детей, но хотел, чтобы они старались, приносили хорошие отметки и добивались успеха. Именно этого требовал Чарльз от Джека, когда тот был еще совсем юным. Но от нее он требовал гораздо меньше, потому что Фейт была «всего лишь» девчонкой. У Алекса были такие же старомодные взгляды, и хотя у него родились дочери, а не сыновья, он ожидал от них так же много, как если бы они были сыновьями. Но он вел себя во многом так же, как Чарльз с матерью Фейт: делал вид, что временами ее вовсе не существовало, будто женщина не способна понять его дел. В детстве эта мягкая форма недооценки очень задевала Фейт. Она огорчалась, что мать позволяла Чарльзу так обращаться с собой. Но теперь поняла, что поступает точно так же, разрешая Алексу себя принижать, критиковать, третировать, не обращать внимания. Не позволить поступить на учебу — так бы поступила ее мать. И теперь, ложась рядом с тихонько похрапывающим мужем, Фейт поклялась, что будет вести себя по-другому. События постепенно начинали принимать иной оборот.

Фейт невольно задумалась: неужели она вышла замуж за Алекса, потому что он был похож на Чарльза? Слишком уж казались знакомыми его молчание и отстраненность, хотя на первых порах эти качества не так бросались в глаза. Значит, что-то в нем отвечало ее потребностям. Теперь ее пугало, что вопреки желанию она превращалась в собственную мать. Разница заключалась в том, что мать ныла, жаловалась, ожесточалась, подолгу переживала. Вот уж чего Фейт не хотела бы для себя. Мать пасовала перед напором мужа. И Фейт не хотела такой же судьбы для своих дочерей — пусть будут гордыми, цельными и самостоятельными. Но битва шла не только за них, но и за нее тоже. Битва, в которой Алекс не желал ей победы — молчаливая война, длившаяся долгие годы. Недаром Зоя окрестила отца человеком-ледышкой. Самое печальное заключалось в том, что Алекс не был холоден — Фейт знала, что где-то в глубине его существа таилась теплота — качество, которое она так любила в начале их брака. Но со временем эту теплоту все больше скрывали наслоения льда. И теперь Фейт не могла до нее докопаться, разве что изредка замечала слабый отсвет.

Засыпая, она надеялась, что нынешний День благодарения выдастся удачным. Не было причин в этом сомневаться — вот и девочки приезжали домой. Она почувствовала себя полезной, как прежде. От того, что они окажутся рядом, Фейт чувствовала себя необычайно счастливой. Она знала, что нужна и любима. Огорчало одно — Алекс больше не внушал ей эти чувства. Единственной ее радостью теперь оставались дочери.




Глава 5


Фейт поразило, что за те немногие прошедшие месяцы, что Зоя и Элоиз уехали из дома, они превратились в независимых женщин. Элоиз отправилась в Лондон в сентябре, Зоя в университет Брауна — в августе, и за столь короткое время обе удивительно изменились. Элоиз внезапно стала элегантной и утонченной. Она немного сбросила вес, приобрела новый гардероб в маленьких лондонских магазинчиках и была без ума от своей работы. Элоиз познакомилась с массой людей и завела нового приятеля — молодого англичанина, который тоже работал в «Кристи». Фейт порадовалась за дочь и в то же время ощутила болезненный укол — она поняла, насколько опустело ее гнездо и еще надолго останется таким, ведь Элоиз собиралась проработать в Лондоне два-три года, а потом попытаться получить работу в Париже или во Флоренции. Ей нравилось то, чему она научилась, и люди, с которыми она работала. Она чувствовала себя хорошо в этом мире.

А Зоя безоговорочно влюбилась в университет Брауна. Именно этого она и ожидала от университета. Она выбрала основной дисциплиной изящные искусства, а дополнительной — экономику и рассчитывала в будущем получить работу в галерее или заниматься покупкой произведений искусства для богатых коллекционеров. В восемнадцать лет она уже видела цель в жизни.

Фейт пришла в восторг от того, что дочери вновь оказались дома. Комнаты опять наполнились шумом, то и дело хлопали двери, девочки носились по лестницам вверх и вниз, вечером допоздна засиделись на кухне. Алекс к тому времени уже заснул. Он успел наговориться с Элоиз в кабинете, а Фейт в это время болтала в комнате с Зоей. Потом она на цыпочках спустилась вниз и присоединилась к дочерям.

— Привет, мам! — улыбалась ей Зоя. Она сидела на столе и ела ложкой мороженое прямо из коробки, а Элоиз, развалившись на стуле, пила чай.

— Как хорошо, что вы приехали, девочки. Без вас в доме как в могиле.

Зоя протянула ей ложку мороженого, мать слизнула сладкую массу, а затем поцеловала длинные до пояса белокурые волосы дочери. Элоиз, наоборот, постриглась коротко, и это ей очень шло.

— Что вы обе делаете на выходные? — спросила Фейт и повернулась к Элоиз.

Красивая девушка. Выше, хотя и не намного, младшей сестры. Обе взяли от отца рост и его стройность, а от матери — великолепные фигуры и миловидные лица. Обеим в разное время предлагали работать моделями, но ни та, ни другая, к большому облегчению Фейт, не заинтересовались этими предложениями. Она понимала, что ей повезло с обеими девочками.

— Встречаюсь со всеми своими друзьями, — восторженно ответила Зоя. — Все съехались домой.

— Я тоже, — сказала старшая сестра. — Надо повидаться с кучей людей.

Хотя большинство ее приятелей и приятельниц работали в других городах или занимались в магистратуре, многие все же были в Нью-Йорке. Она сама, прежде чем получила перевод, два года работала в нью-йоркском отделении Кристи. И это дело ей нравилось.

— Хорошо бы вы погостили подольше, — грустно проговорила Фейт. — Так приятно, когда вы дома. А без вас я просто не знаю, куда себя девать.

— Тебе надо поступить на работу, — практично посоветовала ей Элли, и Фейт не стала рассказывать, что она собирается продолжать юридическое образование.

Зоя уже висела на телефоне и не слышала, о чем они разговаривали.

— Можно было бы, — беспечно ответила Фейт, — но папа считает, что я должна заниматься благотворительной деятельностью или учиться играть в бридж.

— Это было бы прекрасно. — Элоиз пригубила чай, она не желала противоречить тому, что посоветовал отец. По большому счету дочь всегда с ним соглашалась. А Зоя, напротив, критиковала почти все, что он говорил или делал. Чувствовала, что Алекс почти не обращает на нее внимания. А Элли, наоборот, считала его превосходным отцом, но к Фейт относилась скептически и в отличие от Зои, которая всегда ладила с матерью, подростком постоянно с ней цапалась. Несмотря на внешнюю схожесть, у девочек были совершенно разные характеры и собственные точки зрения абсолютно на все на свете.

Они втроем просидели на кухне и с час проболтали ни о чем, потом Фейт поставила тарелки в раковину, потушила свет, и они разошлись по своим комнатам. Фейт легла рядом с Алексом и уснула в ту ночь, как ребенок, потому что знала, что дочери дома. А на следующее утро встала ни свет ни заря. Нужно было подобрать платье, запечь в духовке индюшку и все приготовить, пока остальные не спустились вниз.

Позавтракали поздно, а потом все прямо в пижамах сели читать газеты. Фейт пошла проверить индюшку, Зоя предложила помочь, а Элоиз продолжала разговаривать с отцом. Все радовались царившей в доме праздничной атмосфере. Даже Алекс выглядел довольным. Только в полдень все поднялись наверх переодеться. На День благодарения семья обычно собиралась в столовой в два, а в три начинался обед.

Девочки спустились нарядные, подкрашенные и очень красивые, сели рядом с отцом и посмотрели с ним вместе футбольный матч. Элли была страстная болельщица и рассказала, что ходила с приятелями на регби, но все это, конечно, не то. А Зоя тем временем пошла на кухню помогать матери. В три часа зажгли свечи, стол выглядел великолепно, и все приступили к трапезе. После сытного застолья больше обычно не ужинали, а вечером перекусывали тем, что оставалось от обеда — такова была традиция в их семье. На столе красовались поджаристая золотисто-медовая индейка, сладкий картофель, алтей, шпинат, бобы, картофельное пюре, фарш, клюквенный соус, пюре из каштанов, тыква и на десерт яблоки и груши. Самая любимая еда.

Фейт, как обычно, сказала тост, Алекс разрезал индейку, и все оживленно заговорили. Фейт немного взгрустнула, вспомнив те годы, когда с ними были Джек, Дебби, Чарльз и ее мать. Странно, что их не осталось рядом и за столом сидели только самые близкие. Но, болтая вместе с Алексом и девочками, она старалась об этом не думать. Они разговаривали обо всем на свете: от бизнеса и политики до учебы. Все приступили к десерту, когда Алекс посмотрел на жену и сообщил дочерям, что их мать вознамерилась было вернуться на юридический факультет. Он произнес это так, словно затея Фейт была чем-то несусветно глупым. И еще к тому же посмеялся.

— К счастью, ваша мама вовремя опамятовалась. Я напомнил ей, что она немножко старовата. А то бы на следующий День благодарения пришлось есть сандвичи с ореховой пастой, а она бы готовилась к экзаменам.

Элли рассмеялась, Фейт выглядела обиженной, а Зоя блеснула глазами на отца. Она очень не любила, когда он унижал мать.

— Не думаю, папа, что эта идея уж настолько бредовая, — открыто возразила она и в упор посмотрела на отца через стол. Ей очень хотелось обнять мать и защитить ее от него. Зою бесило, когда отец так обращался с Фейт. Ведь и к ней самой он частенько относился подобным образом. Зоя повернулась к расстроенной матери: — Я надеюсь, ты не отказалась от своих намерений.

Они несколько раз говорили об этом с матерью, и теперь она захотела показать отцу, как она поддерживает Фейт. А у того моментально сделался раздраженный вид, и он сверкнул глазами на жену. Но это ее нисколько не испугало — Фейт теперь принимала решения самостоятельно.

— Посмотрим, дорогая, — примирительно проговорила она. — Папа считает, что я не смогу выполнять свои обязанности, хотя я сама думаю иначе. Мы еще поговорим об этом. — Она постаралась увести разговор в другую сторону, а Алекс в это время не сводил с нее глаз.

— Нечего смотреть. Мы все уже решили, и я полагал, что поняли друг друга.

Фейт не знала, что ему ответить. Ей не хотелось лгать, но и начинать войну в День благодарения в присутствии девочек тоже не хотелось. И еще она не была готова сказать, что уже занимается в Нью-Йоркском университете на курсах продолжающих образование и готовится к вступительному экзамену на юридический факультет. Теперь не время и не место обсуждать этот вопрос, но Алекс как будто считал по-другому. Он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним. И прежде чем Фейт успела как-то отреагировать, Зоя попалась на удочку.

— Я считаю, что мама должна идти на юридический факультет, а то она сидит здесь и только и ждет, когда ты придешь с работы. А ты еще к тому же часто уезжаешь. Почему она не может быть юристом, если ей этого хочется?

— Стара она для юриста, — упрямо настаивал Алекс, — и у нее есть работа на полный рабочий день: она моя жена. Этого вполне достаточно. И она, полагаю, об этом знает. — Он переводил суровый взгляд с Зои на Фейт, а Элли наблюдала за ними из своего уголка, не желая вмешиваться в спор. Она считала, что мать может работать часть дня или на общественных началах, но учеба на юридическом факультете и ей казалась абсурдом.

— Алекс, давай обсудим это без девочек, — предложила встревоженная Фейт. Она не хотела продолжать спор при дочерях и портить праздник, но муж неотрывно смотрел на нее и повысил голос:

— Вопрос закрыт, Фейт. Я просто рассказывал девочкам про твои бредни. Все это смешно и не обсуждается — я лишь хотел, чтобы они тоже повеселились.

Его слова были унизительны, и Фейт не выдержала.

— Ничего смешного тут нет, — начала она. — Я говорила вполне серьезно, и считаю свою идею очень заманчивой.

Фейт заметила, какой ошарашенный вид стал у ее мужа, а Элли искренне расстроилась — она очень не любила, когда родители ссорились. Зато Зоя буквально пылала и была готова броситься на защиту матери, но старшая сестра ее опередила:

— Мне кажется, мама, тебе будет трудновато. Все мои знакомые с юрфака буквально стонут. Папа прав, ему придется несладко.

Аргумент показался вполне убедительным, но Зоя только сверкнула глазами:

— Так, может, папа пожертвует своими желаниями ради нее хоть раз? Вот такая новенькая идейка! — Зоя перевела глаза с Элли на Алекса, а Фейт от того, какой оборот принял их праздничный обед, охватил ужас. Она благодарно посмотрела на дочь, но постаралась повернуть поток вспять, пока он не захлестнул их всех.

— Я думаю, мы решим это с папой. Благодарю тебя, дорогая. Но нет никакой спешки. — Как обычно, Фейт пошла на мировую, но сердце гулко бухало в груди от того, что он ей сказал.

— Мы все уже решили, Фейт. Вопрос закрыт.

— Тогда нечего было об этом говорить, — рассудительно заметила она. — Я бы не стала. Тем более что вопрос отнюдь не закрыт. Я послала документы в Нью-Йоркский университет на курсы продолжающих образование.

Она не стала говорить о подготовительном отделении на юридический факультет — достаточно и того, что уже сказала. Нечего ссориться в День благодарения и портить девочкам праздник. Но Алекс вел себя так покровительственно и заносчиво, что она не удержалась и дала ему знать, что отнюдь не все в его руках. Но тут же пожалела об этом — муж с силой ударил кулаком по столу. Всех, включая Фейт, поразила его ярость. И теперь, хотела она того или нет, война возобновилась. Упорная война, и муж не желал ее проигрывать.

— Отзови документы, позвони в университет, — потребовал он. — Ты не пойдешь на юрфак, это окончательно. Я этого не потерплю!

А ведь Фейт всего-навсего хотела подготовиться к поступлению осенью на учебу. И кроме того, такое времяпрепровождение она считала полезнее обедов и походов по магазинам с подругами.

— Кого ты из себя строишь? — закричала Зоя на вставшего из-за стола разъяренного отца.

— Не смей так со мной разговаривать! — закричал он в ответ, и у Фейт на глазах показались слезы. Она совершенно не хотела ссоры в семье. Наоборот, мечтала, чтобы все шло гладко, пока дочери дома. И поскольку спорили из-за нее, ей казалось, что она виновата в размолвке.

— Зоя, пожалуйста! — мягко попросила Фейт, пытаясь успокоить младшую дочь, но слова девушки вывели Алекса из себя.

Зоя с малолетства его критиковала, но на сей раз яснее обычного дала понять, что она чувствовала. Не смогла стерпеть то, как он разговаривал с матерью и отзывался о ней. Фейт было тяжело себя защитить, сказывались долгие годы, когда ею распоряжались и помыкали.

— Нет, мама! — повернулась к ней Зоя, и Фейт заметила, что на ее ресницах сверкнули бусинки слез. — Не понимаю, как ты можешь позволять ему разговаривать подобным образом? С меня довольно! Если ты не смеешь его остановить, то это сделаю я. — Она, дрожа от ярости, посмотрела на Алекса: — Ты ведешь себя с мамой по-хамски. И всегда так к ней относился! Но как ты смеешь? Неужели после всего, что она сделала для тебя и для всех нас, не можешь обращаться с ней по-человечески? Пора бы проявить элементарное уважение. Хочет на юридический факультет — так почему, черт побери, ей нельзя? Я бы весь следующий год предпочла питаться одними хот-догами, только бы знать, что она счастлива!

Тут не выдержала Элли и с высокомерным раздражением посмотрела на младшую сестру, и Фейт пожалела, что у нее нет волшебной палочки, чтобы всех утихомирить.

— Ты всегда все портишь. И бросаешься на папу!

— Да ты посмотри, как он обращается с матерью! Господи, неужели ты считаешь это нормальным? Полагаешь, что она это заслужила? Эл, ты же понимаешь, наш отец не святой. Он просто мужчина. А к маме относится словно к пыли под ногами!

— Сейчас же прекратите! — закричала на дочерей Фейт. Девушки вели себя безобразно, но еще хуже было то, что они ругались из-за нее. Обед закончился на отвратительной ноте, которую никто никогда не забудет. И все потому, что Алекс упомянул, что она вознамерилась поступать на юридический факультет. И еще она злилась на себя. Следовало подумать, прежде чем затевать кутерьму, которая расстроила всех. А Алекс, не говоря ни слова, вышел из комнаты и хлопнул дверью.

— Довольна? Смотри, что ты наделала? — закричала Элли на мать. — Все испортила!

— Чушь! — огрызнулась Зоя. — Ты всегда защищаешь отца! А сегодня начал он. Унизил мать перед нами. Думаешь, ей приятно?

— Не надо было ему говорить, что ты подала документы! — упрекнула Элоиз мать. — Он очень расстроился. Зачем надо было рассказывать? — Она тоже была в слезах.

— Потому что я тоже расстроилась, — извиняющимся тоном отозвалась Фейт. Она хотела успокоить девочек — ненавидела, когда они ссорились, особенно из-за нее. И всегда чувствовала себя виноватой, если так случалось. — Собиралась сказать позже, когда окончательно станет ясно. Я еще не решила. — Она разрывалась между порывом отстоять себя и нежеланием огорчать дочерей. Еще было время отказаться от своих планов.

— Не сдавайся, мама! — взвилась Зоя. — Иначе я не прощу ни тебе, ни папе! Делай то, что хочешь, — у тебя столько же прав, как у нас всех.

— Но я не хочу расстраивать отца и служить причиной раздора между вами! — Фейт расстроилась. Ну почему вещи, которые казались ей разумными, давались такой высокой ценой для всех?

— Переживет! — Зоя сердито покосилась на Элоиз. Она очень не любила, когда сестра становилась на защиту отца, если тот был не прав. Элли всегда стояла за него горой, как бы глупо это ни выглядело со стороны. — У мамы тоже должна быть своя жизнь, — бросила она вслед выскочившей из столовой старшей сестре, побежавшей утешать отца.

Фейт, рыдая, убрала со стола посуду.

— Ненавижу, когда вы цапаетесь, — горестно пробормотала она.

Зоя обняла мать и крепко прижала к себе, пока та рассеянно переставляла с места на место тарелки.

— А я ненавижу, когда он так обращается с тобой. А иначе он не может. Любит помучить тебя у нас на глазах.

— Он меня не мучает. — Фейт оставила в покое тарелки и обняла дочь. — Но все равно спасибо, что защитила. Плохо, что все так рассорились. Но таков уж он. — Она прощала гораздо легче, чем Зоя. За долгие годы у них с Алексом накопилось так много обид, что жизни бы не хватило все разрешить. Фейт это тоже не нравилось. Но как иначе убедить дочь? Слишком долго он был жесток и холоден с ней.

— Он высокомерный, несговорчивый, надменный, неуважительный, холодный, — вывалила Зоя все главные недостатки, которые числила за отцом.

В это время в столовую вернулась Элли. Алекс заявил ей, что хочет побыть один.

— Ну ты и стерва! — бросила она с порога сестре.

— Девочки, перестаньте! — прикрикнула на них Фейт, собрала тарелки и вышла из комнаты.

Кошмарный финал того, что так хорошо начиналось. Зоя последовала за ней на кухню, а Элли поднялась наверх позвонить друзьям. Фейт была просто раздавлена разразившейся катастрофой.

— Мама, мне так не хочется оставлять тебя одну, — проговорила Зоя извиняющимся тоном, — но я договорилась в шесть встретиться с приятелями.

— Все в порядке, дорогая. Сегодня волнения не улягутся, а к завтрашнему утру, я надеюсь, все успокоятся.

— Он не изменится, мамочка. Таков уж он есть.

— Он все-таки твой отец. Не важно, насколько ты с ним не согласна, ты должна проявлять к нему уважение.

— Уважение надо заслужить. — Зоя никак не хотела сдаваться. Она отличалась целостностью натуры и твердыми принципами и из двух родителей уважала одну мать. А отец давным-давно потерял ее уважение.

Она поцеловала Фейт и через десять минут выскочила из дома. А еще через пять минут вниз спустилась Элоиз, в пальто и с сумочкой. Она тоже договорилась встретиться с друзьями и торопилась не опоздать. После взрыва эмоций за столом атмосфера в доме стала угрожающей.

— Извини, что так вышло, — грустно сказала Фейт. Она очень хотела, чтобы дочерям было хорошо, и никак не ожидала такого поворота событий.

— Ничего, мама, — не слишком убедительно попыталась успокоить ее Элоиз. Девушка все еще выглядела расстроенной.

— Мне не следовало реагировать на слова твоего отца, — продолжала Фейт. Она не стала утверждать, как это сделала бы Зоя, что Алекс намеренно ее задел. Что бы там ни считала Элоиз, муж вел себя по-хамски. — Ничего, все образуется.

— Да… конечно. Мама, я надеюсь, ты не пойдешь учиться. Папа очень расстроится.

«А как быть со мной? — хотелось крикнуть Фейт. — Какая мне предстоит жизнь, если я не пойду учиться?»

— Все утрясется, — пообещала она дочери. — Ты не беспокойся, иди и веселись. Когда ты собираешься возвратиться домой?

— Не знаю, мама, — улыбнулась Элоиз. Ей исполнилось двадцать четыре года. Она вела вполне самостоятельную жизнь и имела отдельную квартирку в Лондоне. Мать больше не контролировала ее поступки. — Поздно. Не жди, ложись спать.

— Я только хотела узнать, с какого времени мне следует начинать тревожиться, — в ответ улыбнулась Фейт. — Иногда я забываю, какая я уже старая.

— Не волнуйся. Все будет хорошо.

Зоя обещала появиться к десяти. Фейт боялась за дочерей, когда те уходили из дома. Обе были красивыми девушками. И очень беззащитными, хотя сами полагали иначе. Через несколько минут Элоиз ушла. А Фейт еще час мыла посуду и убирала кухню. Столовая приняла идеальный вид, а посудомоечная машина крутилась вовсю.

Пробило семь, когда она выключила свет и тихонько постучала в кабинет Алекса. Ответа долго не было, но она знала, что муж там. В конце концов Фейт приоткрыла дверь. Алекс сидел в кресле и читал книгу. При ее появлении он поднял голову и нахмурился.

— Можно войти? — спросила Фейт с порога. Она всегда уважала его право на уединение.

— Зачем? Нам не о чем разговаривать.

— А я думаю, есть. Мне жаль, что все так получилось. Я не выдержала — расстроилась из-за того, что ты мне сказал.

— Ты же уже согласилась оставить мысль о юридическом факультете! А теперь снова-здорово. Не понимаю, какой смысл заниматься на этих самых весенних курсах. Ведь это курсы по юриспруденции, я правильно понимаю? — Алекс явно злился и выглядел холодным и мрачным.

На Фейт подул тот же самый ледяной ветер неодобрения, который она с самого детства ощущала со стороны мужчин. Но теперь она решила сопротивляться.

— Я ни с чем не согласилась, — заявила она и села напротив. — Ты приказываешь мне поступать так, как считаешь нужным.

Кабинет Алекса представлял собой маленькую, уютную, отделанную деревянными панелями комнату. В ней стояли кожаный диван и два больших кожаных кресла. Зимними прохладными вечерами Алекс часто разжигал в ней камин, но сегодня он не развел огня. Не было настроения.

— Алекс, для меня это очень важно. Мне нужна новая цель в жизни. Девочки ушли из дома, и мне надо на чем-то сосредоточиться. — Фейт хотела, чтобы Алекс понял, насколько это для нее важно.

— У тебя есть цель — ты замужем за мной. Ты моя жена.

В другой роли он ее не представлял и не собирался менять своего мнения. Положение его вполне устраивало, не важно, каково на самом деле было ей.

— Я хочу большего. Ты — занятой человек. У тебя есть своя жизнь, а у меня нет.

— Печальное утверждение по поводу нашего брака, — угрюмо проговорил муж.

— Возможно, — спокойно ответила Фейт. — А возможно другое: это утверждение печальнее, чем ты думаешь, но касается только меня. Мне требуется больше, чем я имею. Посмотрим правде в глаза: в течение двадцати четырех лет я полный рабочий день была матерью. И вот потеряла службу. Поверь, это очень тяжело.

— Такова жизнь. Это ожидает всех женщин, когда их дети поступают в колледж.

— Но у многих есть работа, и они сделали карьеру. Я хочу быть такой же. Я обещаю не слишком мешать тебе. — Фейт говорила умоляющим тоном, но не замечала признаков того, что Алекс сдается.

— Плохи наши дела, если ты не откажешься от своей затеи.

— Не надо меня пугать, Алекс. Это нечестно. Если бы что-нибудь было так же важно для тебя, я бы так не поступала. Наоборот, постаралась бы, как могла, тебя поддержать.

— Для меня важно, чтобы ты не ходила учиться.

Судя по всему, они оба зашли в тупик, и Фейт не понимала, как из него выбраться. Она уже не хотела останавливаться на середине пути. Внезапно оказалось, что на карту поставлено очень много. Речь шла об уважении, самооценке, о новой жизни, к которой она так отчаянно стремилась. Но прежнее существование было намного удобнее для Алекса.

— Давай отложим этот разговор, — предложила Фейт. Оставалось надеяться, что время смягчит Алекса и он смирится с ее идеей.

— Я больше не собираюсь это с тобой обсуждать, — отрезал он и тут же ошарашил ее: — Поступай как знаешь. Ведь тебя не переубедить, Фейт. Но на мою поддержку не рассчитывай. Я на сто процентов против твоего возвращения в юридическую школу. И хочу, чтобы ты это ясно представляла. Делай, как считаешь нужным, но на свой страх и риск.

— Что ты имеешь в виду? — Как и предполагал Алекс, его завуалированная угроза напугала жену.

— Именно то, что сказал.

Фейт не сомневалась, что муж найдет способ ее наказать, но в глубине души чувствовала, что игра стоила свеч. Она понимала, как надо поступать. Несмотря ни на что. Хоть раз в жизни сделать что-то для себя.

— Хочешь пойти наверх? — мягко спросила она, благодарная Алексу за то, что он уступил, завуалировав свое поражение угрозой. Наверное, по-другому он поступить не мог. Надо радоваться, что не вышло хуже, а могло бы.

— Нет, не хочу, — откликнулся он и, как обычно, не обращая внимания на жену, опустил глаза в книгу.

Фейт тихонько поднялась и вышла из комнаты. Проходя, она тронула мужа за плечо, но тот сделал вид, что не заметил. Словно ее пальцы коснулись изваяния. Он не сказал ни слова. Фейт поднялась наверх, приняла ванну и села в своем маленьком кабинетике ждать Зою. Проверила электронную почту, но от Брэда ничего не поступало.

День благодарения выдался не из легких. Она одержала победу, хотя и дорогой ценой. Но Фейт утешала себя тем, что раунд остался за ней. Впереди ее ждет прекрасный новый мир.




Глава 6


В День благодарения Брэд задержался в конторе до пяти часов. Сыновья были в Африке, а Пэм сообщила, что собирается играть с друзьями в гольф. Гостей позвали к шести, но ужин начинался не раньше семи или восьми. Пэм пригласила сорок человек, и половину из них Брэд не знал. Возражать не имело смысла, жена всегда поступала по-своему. Брэд позволял Пэм верховодить, предпочитая беречь энергию для более важных вещей, для работы.

Пришлось изрядно повозиться с бумагами и доделать кое-какие дела. Немного разгрузившись, он написал длинное письмо сыновьям, в котором говорил, как он ими гордится и радуется их успехам. Оба были отличными парнями. Брэда позабавил их задор, когда они решили отправиться на год в Африку. Сыновья работали в заповеднике, — ухаживали за пострадавшими животными. А в свободное время Дилан учил детей и их родителей читать, а Джейсон копал траншеи для новой сточной системы. Их письма переполняло восхищение всем, что они видели и делали — незабываемый опыт для молодых ребят. Сыновья собирались пробыть там до июля, и Брэд обещал и мальчикам, и жене, что постарается выкроить время и приехать к ним на пару недель. Но пока ничего не получалось. И у Пэм тоже. Путешествие в Африку вызывало у нее куда меньше энтузиазма, чем у Брэда. Она боялась болезней, дорожных аварий и клопов. В ее понимании приключением был полет в Лос-Анджелес, где можно было остановиться с друзьями в «Белэр».

Когда-то они поездили с Брэдом, но только не в экзотические места — обычно в Европу или в самих Штатах, останавливались в шикарных отелях и ели в первоклассных ресторанах. Пэм любила ездить на минеральные воды или поиграть в гольф с деловыми партнерами и клиентами, которых она обхаживала, чтобы заполучить для своей фирмы. Все, что она предпринимала, служило ее деловому или общественному успеху. Она редко поступала только ради забавы, всегда имела четкий план действий и совершенно не походила на Брэда. Он был начисто лишен социальных амбиций, желания покорить мир и заработать огромные деньги. Единственная его страсть была сама работа. Остальное проходило мимо. Пэм иногда над ним подтрунивала, пыталась показать, насколько притягательны богатство и успех, но, к ее величайшей досаде, Брэд не желал усваивать урок. И поскольку он бросил фирму и пошел своей дорогой, она прекратила свои попытки. Большую часть времени каждый из супругов занимался собственным делом, и Брэд испытывал от этого облегчение. Прежняя работа утомляла его — ему никогда не хотелось выставляться: попадать на страницы газет и поражать воображение знакомых жены.

Брэд закончил письмо сыновьям, написав, что шлет им свою любовь. В последние месяцы мальчики звонили всего несколько раз: в заповеднике не было телефонов, только радио, которое связывало их с соседними фермами и ближайшим городком. Чтобы позвонить домой, приходилось ехать в город и несколько часов ждать на почте, пока освободится линия. Выглядело это так, словно они жили на другой планете. Но все-таки время от времени писали. И Брэд им всегда отвечал. А Пэм посылала бандероли с витаминами и средствами от насекомых, которые покупал ее секретарь. Но до сыновей дошли всего две — остальные то ли украли, то ли потеряли. И теперь где-то в глубинах Замбии почтовые работники и таможенные чиновники принимали ее витамины и спасались от клопов ее спреями. Но Брэд полагал, что мальчики в полном порядке.

Он хотел позвонить Фейт, прежде чем уйдет из конторы, но, взглянув на часы, решил, что ее семья уже села за стол. Вновь обретенную дружбу Брэд считал настоящим подарком. Фейт была частицей его детства, памятью о счастливых деньках. После колледжа для него начались тяжелые времена. Родители расстались, и ему всегда казалось, что именно яд развода убил их обоих. В сорок три года от рака груди скончалась мать и унесла в могилу горечь того, что сделал с ней муж. А через два года от сердечного приступа умер отец. Они так и остались в памяти Брэда людьми, которых интересовало только одно: как бы посильнее досадить друг другу. Отец отказался пойти на похороны бывшей жены и тем самым нанес ей последнее оскорбление. Но в итоге самую тяжелую душевную травму получил Брэд. Он поклялся себе, что никогда не женится. И потом, когда они встречались с Пэм, девушке едва удалось склонить его к браку. Она предъявила ему ультиматум, и Брэд, решившись на женитьбу, горячо пообещал не разводиться. Он не хотел, чтобы его сыновья страдали, как он, когда его родители мучили и изводили друг друга. Произнося «на радость и на горе», он вкладывал в слова реальный смысл и понимал, что бы ни случилось, этот союз на всю жизнь.

Его взгляды позволяли ему относиться к жизни философски, когда их дорожки с Пэм стали постепенно расходиться и жена в очередной раз разочаровывала его. А в ее глазах он был недостаточно честолюбив. К тому времени, когда сыновья окончили колледж — да нет, даже раньше, когда они только начинали учиться, — у Брэда и Пэм не осталось никаких общих интересов и всего несколько друзей, которых они оба любили. У Брэда были совершенно иные приоритеты, и единственной, связывавшей их нитью, были сыновья.

Он выключил свет в конторе и забрался в джип, который использовал на работе. У него в гараже стоял «мерседес», но он редко на нем ездил. Не следует раскатывать на такой машине назначаемому судом защитнику и человеку, бесплатно отстаивающему интересы совершивших тяжкие преступления подростков. «Мерседес» его смущал, и Брэд подумывал, не продать ли его, хотя Пэм приобрела себе «роллс». Различие в их машинах казалось Брэду символичным и отражало разницу во всем остальном.

Брэд не обманывал себя и не убеждал, что он счастлив с Пэм. У него не было никаких иллюзий по поводу их брака, но он не собирался ничего предпринимать — ни теперь, ни в будущем. Пэм это тоже устраивало. Брэд подозревал, что время от времени у нее случались короткие интрижки. У него у самого два года была связь с замужней секретаршей. Но в один прекрасный день женщина развелась и захотела от него большего. Брэд никогда не вводил ее в заблуждение по поводу своих планов, и они расстались по-доброму. С тех пор, вот уже три года, у него никого не было. Он мог бы почувствовать себя одиноко, если бы позволил себе об этом задуматься. Но Брэд принимал все как есть и целиком погрузился в работу.

Однако в последние два месяца после разговоров с Фейт в его жизни появились новые краски. Брэд не питал к ней никаких романтических чувств, но зато память об их дружбе казалась ему священной. Фейт его прекрасно понимала, их взгляды во многом сходились, и благодаря своему одиночеству она сблизилась с ним, как никто другой. В сознании Брэда Фейт превратилась в маленькую сестренку, и он вел себя по отношению к ней вполне целомудренно. Ему нравились его ощущения и то, что они говорили друг другу. Брэд намеревался сделать все возможное, чтобы поддержать ее стремление вернуться к учебе, и надеялся, что это ему удастся. Он чувствовал, что помогает Фейт, и от этого ему становилось легче. Она была его единственным настоящим другом.

Брэд вывел машину на магистраль уже после шести. Он собирался вернуться домой к пяти, чтобы успеть переодеться, но задержался в конторе. Чтобы принять душ, хватило бы несколько минут, но дома он с удивлением узнал, что гости уже пришли. Они стояли в переднем холле в смокингах и с удивлением уставились на его джинсы и свитер.

Пэм представила мужа дюжине незнакомых людей, и он скрылся в спальне. Супруги все еще делили общую комнату, хотя больше пяти лет не занимались любовью. Но Брэда это больше не волновало, он заменил свои сексуальные потребности совершенно иными интересами. Теперь его поразило, что люди пришли в смокингах. Он совершенно забыл, что Пэм превратила День благодарения в официальный прием, и это показалось ему смешным. Брэд считал этот праздник семейным, когда за столом или возле камина собирались самые близкие люди и друзья, а не чопорные незнакомцы, которые стоя пили шампанское. Но, пообещав Пэм подыгрывать, он чувствовал себя обязанным поддержать ее. Как правило, Брэд сторонился подобных сборищ. Но его присутствие на некоторых сборищах было неизбежным ритуалом — на Дне благодарения, на рождественской вечеринке, на ежегодном открытии сезона в опере, балете и в консерватории, если жена не могла подыскать себе другого спутника. А Брэд, со своей стороны, всегда ее к этому поощрял.

Через полчаса Брэд появился в гостиной — в смокинге, ухоженный, привлекательный, но все, кто его неплохо знал, тут же заметили, что ему смертельно скучно. Он поговорил с тестем о двух новых коллективных клиентах адвокатской конторы — настоящей удаче дочери, которой отец необыкновенно гордился. Пэм все переняла от отца: его деловую хватку, профессиональные знания, ценности, амбиции и способность добиваться своего почти в любых обстоятельствах — чего бы это ни стоило. Пэм была не из тех женщин, которым можно сказать «нет» или от которых легко отмахнуться. Наоборот, она казалась самой упорной женщиной, которую Брэд знал. Он научился, когда было возможно, не сталкиваться с ней лбами. Так ему было легче, и брак продолжал существовать. Любовь Брэда к жене угасла, но даже после того, как погибли чувства, он делал все возможное, чтобы внешняя оболочка их союза осталась нетронутой. Хотя душа давно умерла.

— Хочешь, я представлю тебя незнакомым? — великодушно предложила Пэм, задержавшись у стойки рядом с мужем и подхватив под руку отца.

Брэд повернулся к ней и улыбнулся:

— Не беспокойся, управлюсь сам. Мы с твоим отцом поем тебе дифирамбы. Он мне рассказал, что ты заарканила крупную дичь. Чертовски хорошая работа!

Пэм зарделась от его похвалы. Брэд не упускал возможности превознести жену, когда считал, что она того заслуживала, хотя не питал уважения к ее деятельности. Пэм редко отвечала тем же и чаще всего не замечала его работы, какой бы важной она ни представлялась самому Брэду и всему остальному миру. И еще ее тревожило влияние мужа на сыновей. Она считала их альтруистическую деятельность бессмысленными потугами и несколько лет убеждала поступить на юридический факультет, а потом работать в адвокатской фирме деда. Это было бы победой, значение которой трудно было бы переоценить. Но до сих пор ни один из мальчиков, к огромному облегчению Брэда, не поддался на ее уговоры.

Пэм была привлекательной особой, хотя ее трудно было назвать женственной: высокого роста, спортивного телосложения, с сильной, мускулистой фигурой. Она много играла в теннис и гольф и была в хорошей форме. У нее были карие глаза и такие же темные, как у Брэда, волосы. Эта женщина больше походила на его сестру, чем на жену, и многие утверждали, что они похожи.

Пэм отошла от мужа и отца, а Брэд, прежде чем сесть, сделал небольшое усилие и представился нескольким гостям. А чтобы вечер не казался совсем испорченным, выпил два бокала вина. Он поговорил с женщиной, с которой Пэм играла в теннис. Та держала рекламное агентство, о котором он был наслышан. Но пока собеседница тараторила, мысли Брэда уплывали все дальше, и, наконец, он оставил ее и присоединился у стойки к кружку адвокатов. Он знал почти всех, а с двумя работал в одной конторе. Отличные ребята, и разговор получился приятным и легким, чего нельзя было сказать про беседу с двумя дамами за столом, когда все наконец расселись. Обе были в высшей степени активными и замужем за известными людьми, которых сам Брэд никогда не встречал. Его невероятно изматывала необходимость поддерживать с ними разговор. И после обеда он с радостью ускользнул от своих соседок. В гостиной собрались довольные жизнью люди, которые пили бренди и, судя по всему, намеревались провести здесь весь вечер. Пэм ввязалась в жаркую дискуссию по поводу недавнего налогового закона, до которого Брэду не было никакого дела. А им не было никакого дела до того, чем занимался он.

Брэд ощутил, как на него нахлынула волна усталости, и улизнул к себе в кабинет, включил свет и закрыл дверь. Снял черную атласную бабочку, бросил на стол, сел и вздохнул. Нескончаемый вечер, а он не мог думать ни о чем, кроме сыновей. Он так сильно по ним скучал. И еще скучал по праздникам, которые были в те годы, когда мальчики еще не выросли и День благодарения кое-что значил для него, а не являлся только поводом, чтобы собрать в доме человек сорок незнакомых гостей. Пэм теперь использовала любую возможность, чтобы набить гостиную полезными личностями, а не людьми, которые действительно что-то значили в их жизни. Хотя таких осталось совсем немного, у них с Пэм больше не было общих друзей. Он общался с юридическими советниками и общественными защитниками, а она — с известными, пытающимися попасть на вершину общества персонами и главами корпораций, которых намеревалась заманить в свою фирму. Брэд знал: вечер для нее кончался только тогда, когда, как она выражалась, «удавалось попасть в десятку».

Он посмотрел на экран компьютера. Как бы ему хотелось отправить электронное послание сыновьям и поздравить их с Днем благодарения. Но вместо этого он набрал Нью-Йоркский адрес Фейт, хотя у нее уже было почти два часа ночи.

«Привет!.. Ты еще не спишь? Как прошел праздник? Ты, наверное, прочтешь это письмо только утром. Я наконец сбежал. Настоящий зоопарк! Сорок приглашенных — и все в вечерних костюмах. Как не поразиться абсурдности такого празднования Дня благодарения? Я очень скучаю по сыновьям. Вот с кем надо встречать этот праздник. А что у тебя? Все мирно и приятно? Ты, конечно, счастлива, ведь твои девочки дома. Завидую! Я завтра работаю. Два подростка в тюрьме и еще есть третий, по поводу которого ко мне скорее всего обратится округ. Что происходит с ребятами? Я был бы счастлив, если бы они не нуждались в моих услугах, а жили бы тихо и нормально. Я чувствовал себя невероятно глупо, справляя День благодарения с кучей похожих на официантов незнакомцев в смокингах. Пэм это нравится. К сожалению, не могу сказать того же про себя. Извини, что разнылся, просто устал. Скоро поговорим. Желаю счастья. С любовью, Брэд».

Он еще немного порылся в бумагах на столе, не желая возвращаться к гостям. План был такой — улизнуть по задней лестнице и лечь в постель. У него выдался длинный трудный день, а Пэм привыкла, что он рано исчезал с вечеринок. Он всегда проделывал это незаметно, чтобы гости не почувствовали, что их нарочно бросают. Брэд был уверен, что жена и многие из приглашенных задержатся в гостиной далеко за полночь. И радовался, что сам не окажется в их числе.

Брэд уже выключал в кабинете свет, когда компьютер подал сигнал, что поступило электронное сообщение. Он стукнул по клавише, увидел, что письмо от Фейт, улыбнулся и сел.

«Привет! Приятный сюрприз! Я еще не сплю. Похоже, твой День благодарения получился довольно экстравагантным. Мы справляли вчетвером, сначала все шло прекрасно, индейка оказалась вкусной, и стол всем понравился. Но в конце обеда мы с мужем крупно поцапались по поводу моего поступления на юридический факультет. Зоя накричала на отца, тот не остался в долгу, девочки переругались между собой. Все разбежались по своим углам, потом дочери отправились встречаться с друзьями, а Алекс лег спать. Зоя вернулась, а Элли еще нет. Они очень злятся друг на друга или по крайней мере злились. Алекс после обеда со мной не разговаривал. Это я во всем виновата. Он и слушать не хотел о моей учебе, вот я и сорвалась. Это окончательно вывело его из себя, и он наговорил грубостей. Зоя кинулась меня защищать. Нельзя было так распускаться, и все прошло бы как надо, но Алекс нарочно задел меня. В итоге он сказал, что я могу поступать как угодно, но смысл был такой: только попробуй, и я смешаю тебя с грязью. Это в каком-то смысле победа! Жалко, что дочери поссорились, они так мало бывают вместе. И обед не получился! Надеюсь, что до отъезда они помирятся. Почему все так сложно? Где мирные семейные Дни благодарения, когда все говорят друг другу приятные вещи и никто не набрасывается на собеседника? Но дочери приехали — и то хорошо. Я очень этому рада. Хотела дождаться Элли и извиниться перед ней, но уже два часа ночи, и надо ложиться спать. С праздником тебя, старший братец. С любовью, Фред».

Брэд обрадовался, прочитав письмо, но расстроился за Фейт. У нее выдался непростой день. Они с Пэм по крайней мере не ругались. Он держал себя в руках и всеми силами старался избегать сцен.

Брэд быстро набрал ответ на тот случай, если Фейт еще не легла. Та, словно предчувствуя это, решила задержаться на несколько минут. И получила в награду новое послание. Электронная почта превратилась для них в сладкий десерт: ни один не мог удержаться, чтобы не продолжить переписку.

«Дорогая Фред! Я вижу, тебе пришлось нелегко. Сочувствую! Но в то же время ты одержала победу, раз Алекс дал свое молчаливое «разрешение» на твою учебу, хотя я вообще не признаю его власти над тобой. Это, как ни крути, хорошая новость. Появился хотя бы призрачный лучик надежды. Жаль, что девочки поругались. Им тоже несладко, если Алекс так себя ведет. Я помню, как ты мирила нас с Джеком во время наших ссор — наверное, и теперь осталась такой же. Но нельзя быть хорошей для всех, пусть немного поспорят, пусть даже заступятся за тебя перед отцом. Самое главное — вы собрались вместе, и ты сумела за себя постоять. Им полезно на это посмотреть, даже если возник разброд в войсках. Утрясется! Я в восторге от того, что он дал тебе зеленый свет на учебу, хотя бы потому, что ты будешь чувствовать меньше вины и начнешь действовать. На следующий год тебе надо поступать на юридический факультет Нью-Йоркского университета.

Кстати, забыл сказать, что через несколько недель я приеду в Нью-Йорк, прямо перед Рождеством. Предстоит конференция судебных адвокатов, надеюсь, усвою что-нибудь полезное. Она продлится всего два дня. Я буду очень занят, но надеюсь, ты выкроишь минутку, и мы с тобой пообедаем или поужинаем».

Брэд радовался, что может общаться с Фейт. Теперь их связь стала намного прочнее, чем в предыдущие годы. Он пообещал, что не спустит с нее глаз — ради прошлого, ради Джека, ради себя самого. И она тоже отвечала ему тем же.

«Когда приду в контору, сообщу тебе даты и программу, — продолжал он. — Буду рад с тобой увидеться. Надеюсь, погода к тому времени не слишком испортится. Не хочу, чтобы меня замело снегом. На два дня так трудно выбираться. Спокойной тебе ночи, Фред, и удачи в учебе!!»

Фейт прочитала и улыбнулась, а затем набросала несколько слов в ответ.

«Спасибо за поддержку. Благодаря тебе сегодняшний день мне больше не кажется таким ужасным, если бы не твоя поддержка, я бы всю ночь не спала. Не дождусь встречи и обещаю найти для тебя окошко в своем плотном расписании, — пошутила она. — Мой секретарь тебе сообщит, какой день для меня удобнее. А если серьезно, я полностью в твоем распоряжении. Только скажи когда. Спокойной ночи и успешного завтрашнего дня. Любящая тебя Фред».

Брэд прочитал, улыбнулся и выключил компьютер. У него выдались долгий день и скучный вечер. И Фейт тоже настрадалась. Но они нашли друг друга — и это было немало. Брэд считал, что День благодарения достойно завершился.




Глава 7


В воскресенье Зоя улетала обратно в университет Брауна, но между ней и Элли все еще чувствовалось напряжение. Они позавтракали вместе, и девочки как будто нормально общались, но Фейт не могла не почувствовать отчужденности между ними. Ее особенно расстраивало, что у них не осталось до отъезда времени наладить отношения. Элоиз вечером улетала в Лондон. А Алекс еще до ленча исчез из дома — он намеревался провести день со своим приятелем. И перед тем, как уйти, попрощался с Элли.

— Извини, что на День благодарения события вышли из-под контроля, — посетовала Фейт.

— Я по-прежнему считаю, что папа прав — ты не должна возвращаться к учебе. Слишком большая встряска, к тому же у тебя не останется времени для него. — Элоиз прежде всего думала об отце.

— Мне хочется большего, чем игра в бридж и обеды с подругами. — Фейт продолжала отстаивать свои взгляды, но не могла переубедить дочь.

Элли очень напоминала молодого Алекса. И вела себя так же сдержанно и немного отстраненно. Она определила границы, за которые не пускала людей. А Зоя, наоборот, подобно Фейт, была открыта для окружающих. И, наблюдая за ней, мать с удивлением понимала, что лучше всего придерживаться золотой середины между двумя крайностями.

— Папа очень расстроится, если ты пойдешь учиться, — предупредила ее Элоиз, и Фейт кивнула.

— Я постараюсь этого не допустить. В крайнем случае всегда можно бросить. — Фейт хотела сохранить для себя свободу маневра.

— Понимаю, — неопределенно протянула Элоиз. — Но может быть, все-таки лучше не начинать?

— Я записалась в пару классов, только и всего, — улыбнулась Фейт. — А юридический факультет — это еще очень неопределенно. — Ей еще предстояло получить приличные оценки во время вступительного теста, иначе все остальное напрасно.

— Не принимай поспешных решений, мам, — предостерегла Элли, словно обращалась не к матери, а к ребенку. — Постарайся думать и о папе.

Фейт оставалось только напомнить, что не было такого момента в ее жизни, когда она не думала бы об Алексе. Она постоянно подстраивалась под него, но вела себя так, чтобы дочери этого не видели — незаметно строила линию своего поведения. Однако судя по всему, не завоевала за это уважения ни мужа, ни дочерей. По крайней мере Элли. Зоя лучше понимала, чем на самом деле жертвовала ее мать.

Когда Элоиз закончила собирать чемодан, Фейт подала ей чашку супа и сандвич. Не важно, как повернулся их разговор, не важно, что праздник не удался, Фейт радовалась, что Элли приехала домой и, перед тем как они расстались, сердечно поблагодарила дочь.

— Увидимся через несколько недель, — сказала она, обнимая Элоиз.

Дочь планировала приехать домой на Рождество и настояла на том, чтобы мать не ездила провожать ее в аэропорт. Зачем? Она возьмет такси и прекрасно доберется сама. Так даже лучше. Алекс тоже предпочел бы ехать один.

Стоило дочерям уехать, как дом тут же погрузился в какую-то необычайную тишину. Это угнетающе подействовало на Фейт, и она, сняв белье с постелей дочерей, отправилась стирать. Три раза в неделю к ним приходила домработница, но Фейт было приятно убраться в комнатах девочек. Это все, что она могла для них сделать. Расхаживая по притихшему дому, Фейт поняла, как опустела ее жизнь без дочерей.

Она почувствовала облегчение, когда вечером вернулся Алекс. Он провел день в морском музее с приятелем из Принстона, который пригласил его войти в совет. Муж был явно доволен и смотрел на Фейт благосклоннее обычного, и она подумала, что он, наверное, тоже скучал по дочерям. Их отсутствие влияло на них обоих, но Фейт было тяжелее.

Они провели тихий вечер. Алекс рассказывал о морском музее и о своих планах на следующую неделю. Получилась самая длинная беседа за последние месяцы, и Фейт удивилась, что муж снизошел до нее после своей вспышки за столом, когда начался разговор о ее намерении вернуться в университет, и сама рассказала, как ей одиноко без девочек.

— Ты же знала, что когда-нибудь так и будет, — рассудительно заметил Алекс, как будто удивившись, что ее это так беспокоит. Он не понимал, что все двадцать четыре года дочери были не только ее любовью, но и ее работой. Вот если бы он потерял работу, тогда бы, наверное, понял. — Тебе надо еще поискать, чем заняться. Возвращение к учебе мне кажется излишеством и абсолютно бессмысленным предприятием. В твоем возрасте большинство юристов собираются в отставку, а не начинают с нуля.

— У меня появится перспектива, жизнь потечет по другому руслу. Бог знает, как я однажды с ней поступлю — сама не имею ни малейшего представления.

Алекс, судя по всему, по-прежнему ее не понимал, но перестал воспринимать ее решение как намерение оскорбить его. После разговора с мужем Фейт поняла, что и острота разлуки с дочерьми немного притупилась. Такие вечера в их семье выдавались раз в тысячу лет. Показалось даже, что Алекс простил ей намерение вернуться на юридический факультет или по крайней мере на время сменил тактику. И от этого между ними возникла такая желанная и неожиданная теплота.

Следующие две недели Фейт занималась подготовкой к Рождеству. Она купила подарки Алексу и девочкам. Муж все время находился в разъездах; они виделись настолько редко, что тема ее учебы больше не всплывала. В коротких промежутках между поездками он вечером приходил с работы домой, ужинал, бросал несколько слов и отправлялся спать. Фейт спешила подготовиться к празднику и согласилась помочь мемориальному онкологическому центру Слоуна и Кеттеринга. Она уже предупреждала их, что свободна только в течение нескольких следующих недель. Если она пойдет в январе учиться, у нее не останется времени на другие дела, но ей были благодарны за любое участие.

Она по-прежнему обменивалась с Брэдом электронными письмами, однако после Дня благодарения их корреспонденция стала короче. Брэд готовился к двум слушаниям, одновременно штудировал массу новых дел и крутился как белка в колесе. Через две недели после Дня благодарения, перед тем как отправиться на собрание в онкологический центр, Фейт пила йогурт и на всякий случай взглянула, не пришло ли сообщений по электронной почте. И обнаружила, что принята в два класса на курсы продолжающих образование — по конституционному праву и по правовому законодательству. Было приятно получить подтверждение своим планам, которые сразу стали казаться более реальными.

Она упомянула о своем успехе по телефону Брэду, и он, обрадовавшись, пообещал вывести ее в свет и отметить победу бутылкой шампанского.

— Когда ты приезжаешь? — Фейт успела забыть, что Брэд собирался на конференцию. Заседания в благотворительном комитете, рождественские покупки и подготовительные курсы отнимали массу времени.

— Через неделю, четырнадцатого. И останусь до шестнадцатого. Надеюсь, что ты будешь свободна. — Он уже сообщал ей сроки, однако не мог сказать, когда удастся, вырваться, чтобы встретиться, но намеревался провести с Фейт как можно больше времени.

— Мы ничего не планируем, однако я поговорю с Алексом. Он все время занят в конторе. Я думаю, мы сможем куда-нибудь сходить с тобой, чтобы пообедать или поужинать.

— Учти, обязательно оставь для меня время! — предупредил Брэд.

— Непременно, — пообещала Фейт.

Они еще несколько минут поболтали о предстоявшем ей вступительном тесте. Она молилась, чтобы все прошло гладко. Фейт всегда недооценивала себя, и Алекс не помогал ей справиться со своим комплексом, а, наоборот, постоянно подчеркивал ее никчемность и зависимость от него.

Затем Фейт позвонила Зое.

— Когда ты собираешься сказать папе, что в январе идешь на занятия? — спросила дочь.

Она тревожилась за мать, понимая, насколько ей важно одобрение отца. И боялась, что, если он упрется, мать не решится пойти до конца, а это обернется для нее катастрофой. Зоя так же, как и Брэд, хотела, чтобы у Фейт появилась уверенность в завтрашнем дне.

— На этой неделе. Надеюсь, он будет в приличном настроении.

— Я тоже надеюсь, — горячо подхватила Зоя. — Буду держать пальцы скрещенными, а ты вдохни поглубже и старайся изо всех сил. Но независимо от того, что он скажет, поступай, как считаешь нужным. Ты бы мне то же самое посоветовала.

— Да… наверное… — не слишком убежденно протянула Фейт.




Состоявшийся разговор оказался, как она и предполагала, трудным. В субботу супруги почти друг друга не видели. Алекс весь день работал в конторе — хотел к концу года подогнать и завершить дела, а вечером они отправились на ужин.

Опоздали, домой вернулись поздно, Алекс чувствовал себя измочаленным, поэтому сразу лег в кровать и уснул.

И только в воскресенье Фейт решилась. Алекс сидел в гостиной у камина и читал какие-то бумаги, которые принес с работы домой. Она подала мужу чашку чая и уселась у его ног.

— Алекс, — осторожно начала она. Фейт понимала, тянуть бесполезно — муж должен знать, как она намеревается поступить. Фейт не собиралась ему лгать. — Можно мне с тобой поговорить?

Алекс раздраженно поднял глаза, досадуя на то, что его оторвали от чтения.

— В чем дело? — С тем же успехом он мог сказать: «Давай, только побыстрее». Муж явно не был расположен к беседе.

Фейт решила сказать покороче:

— Я записалась в два класса в Нью-Йоркский университет. Занятия начинаются в январе. Ты знаешь, как это много для меня значит. — Она и раньше говорила, что подала документы, но теперь все окончательно решилось, и Фейт считала своим долгом об этом сообщить. В комнате повисло молчание. Алекс смотрел на нее из своего кресла и ничего не говорил, только отпивал из чашки горячий чай. Пауза показалась ей бесконечной. — Я знаю, что ты не одобряешь мое желание вернуться к учебе, — продолжала она. — Но это пока не юридический факультет. Посмотрим, как все пойдет и как мы сумеем справиться. Это всего только два предмета, а в конце семестра вместе обсудим. Но, Алекс… я действительно хочу попытаться и сделаю все возможное, чтобы на тебе это не отразилось. — Фейт очень хотелось, чтобы муж принял участие в ее решении и, если возможно, с ней согласился.

Алекс долго сурово смотрел на жену. Он прекрасно ее знал и понимал, что если он ответит «нет», то это разрушит их отношения. Теперь этого не избежать.

— Ты не получишь моего благословения, — наконец произнес он, и у Фейт все внутри сжалось, — но в то же время я не хочу брать на себя ответственность и что-либо запрещать. Решай сама, Фейт. Мне кажется, ты совершаешь глупость. Не представляю, как ты сумеешь сделать так, чтобы твоя учеба не отразилась на нас. Думаю, ты сама себя обманываешь. Если ты начнешь заниматься как следует, у тебя не хватит времени не только на меня, но и на девочек, когда они будут приезжать домой.

Фейт сама уже думала об этом. Несколько лет придется терпеть неудобства, но дело того стоило. Весь вопрос в том, как организовать свои занятия.

— Я хочу попробовать, — спокойно ответила она и испытующе посмотрела на мужа. Такие глаза растопили бы сердце любого мужчины, но Алекс умел не поддаваться на дамские уловки.

— Тогда поступай, как считаешь нужным. Но учти, даже если ты осилишь два эти предмета, что само по себе мне кажется бессмысленным, юридический факультет — это совсем иное дело. Огромная работа потребует всего твоего времени. Повторяю, не обманывайся на этот счет. — И угрожающе добавил: — А я не собираюсь с этим мириться, — после чего вернулся к чтению бумаг.

Вопрос был закрыт. Алекс не одобрил, но и не запретил, переложив всю ответственность на нее. Приходилось ретироваться с тем, что досталось. Но Фейт была готова к ответственности. Она тихо вышла из комнаты, вернулась к себе в кабинет и сняла телефонную трубку. Она звонила Зое в общежитие сказать, что возвращается на юридический факультет. И в ее голосе слышались победные нотки.

— Неужели папа согласился? — удивилась дочь.

— Главное то, что он не отказал в категоричной форме. — По ее тону Зоя поняла, что мать довольна. — Сказал, что идея дурацкая, но он не собирается меня останавливать и все оставляет на мою ответственность.

Дочь от радости взвизгнула, для Фейт это была настоящая победа.

Потом она отправила электронное письмо Брэду и сообщила, что Алекс решил не вставать у нее на пути. Это лучшее, чего от него можно было ждать — не в его натуре оказывать поддержку или отказываться от своих слов. Фейт была довольна. Она не ждала от него ликований, хорошо уже, что муж не потребовал забрать документы и не запретил ей учиться.

Она приготовила для него ужин. Алекс больше не вспоминал о ее планах, весь вечер молчал и даже за ужином читал свои бумаги. И только выходя из-за стола, сообщил ей, что на этой неделе собирается в Лос-Анджелес. Он уезжал во вторник на четыре дня. И хотя не стал ей рассказывать о цели поездки, заверил, что к субботе вернется и они успеют на традиционную рождественскую вечеринку. Фейт ничего не стала спрашивать — приняла все как есть. Она не хотела портить то, чего удалось достигнуть. Письмо от Брэда она получила в своем кабинете.

«Когда пришло твое сообщение, я играл в теннис. Извини. Фред, — писал он. — Браво! Как ты с ним справилась? И чем поступилась, чтобы добиться своего? Или мне лучше не знать? В любом случае я рад за тебя. Прекрасная новость! Жду свидания с тобой на этой неделе. Буду в среду вечером, а обратно в пятницу днем. Можешь поужинать в среду вечером? Не исключено, что я буду свободен и в четверг. Точно узнаю только тогда, когда увижу окончательную программу конференции. Сообщу, как только смогу. Позвоню тебе, когда доберусь до гостиницы. Мой самолет прилетает в пять, так что в отеле я окажусь после шести. До скорого! Еще раз прими мои поздравления. Я тобой горжусь, Фред. Любящий тебя Брэд».

Он был, как обычно, приветлив и заботлив, и Фейт не терпелось с ним увидеться. Все складывалось удачно, Алекс уезжал на этой неделе. Она не собиралась скрывать, что видится с Брэдом, но так будет легче распоряжаться временем. Поездка мужа в Лос-Анджелес оказалась очень своевременной.

Несколько дней Фейт была безумно загружена и известила благотворительный комитет о том, что имеет возможность работать только до середины января, а потом ей придется уйти. Ей пошли навстречу, и она все свободное время проводила в штаб-квартире. На выходные домой приезжала Зоя — сразу после отъезда из Нью-Йорка Брэда, получалась горячая неделька. И еще нужна рождественская елка! Фейт не знала, когда приедет Элли. Дочь еще не определилась с числами. Вечером во вторник она позвонила домой — вечером для Фейт, потому что в Нью-Йорке близилась полночь, а в Англии наступило раннее утро, но Элоиз еще не уходила на работу.

— Привет, дорогая, какой приятный сюрприз! — Фейт не рассказала дочери о своей учебе, приберегла новость до того момента, когда Элли приедет домой.

— Надеюсь, не разбудила? — осторожно спросила Элоиз.

— Нет, я как раз заканчивала писать наши рождественские открытки. — У Фейт была прошлогодняя фотография — они вчетвером в лодке близ Кейп-Код, и она использовала ее в качестве поздравительной открытки. Так она поступала каждый год, посылала фотографии с их изображениями — беда была в том, что становилось все труднее и труднее собрать целиком семью. Слава Богу, что был еще этот снимок! — Когда ты приезжаешь домой?

Последовала короткая пауза.

— Я… м-м-м… — У Фейт упало сердце. — Я хотела с тобой кое-что обсудить, — продолжала дочь. — Не знаю, как тебе это понравится, меня пригласили покататься на лыжах в Санкт-Мориц. — В ее виноватом голосе угадывалось предвкушение развлечения. Фейт достаточно хорошо знала свою Элли.

— Звучит заманчиво, модно, изысканно. Это кто-нибудь, кого я знаю?

— Родители Джеффа каждый год снимают там шале. Это он меня пригласил.

Джеффри был молодым человеком, с которым Элоиз встречалась три месяца. Фейт не воспринимала их связь всерьез, во всяком случае, дочь сама на это никак не намекала. Но он был как будто забавным парнем, и они приятно проводили время.

— Похоже, мне следует срочно лететь и знакомиться с ним. Это серьезно, Эл? — язвительно поинтересовалась Фейт, и дочь рассмеялась.

— Нет, мама, катание на лыжах — это еще не свадьба.

— Хорошая новость. И на том спасибо. — Дочь была молода, и это замужество было бы слишком скоропалительным. Хотя Элоиз отличалась благоразумием и вряд ли бросилась бы под венец после трех месяцев знакомства. Однако, как знать! Похоже, это ее самая серьезная связь. — И когда ты думаешь ехать?

Последовала новая пауза.

— Я… м-м-м… Знаешь, он пригласил меня с двадцать первого и до Нового года.

— На Рождество? — ошарашенно переспросила Фейт. — Ты не приедешь домой?

— У меня не хватит времени. Нам можно взять всего одну неделю плюс выходные в начале и в конце. Мы на это время закрываемся. Так что, если я приеду домой, то пропущу лыжи с ним. Я думала… я надеялась, что ты не будешь против. Понимаю, что поступаю гнусно, но уж очень хочется! — Значит, впервые за праздничным столом не будет одной из девочек.

— Жаль, дорогая, я очень тебя ждала. Рождество не в Рождество, если мы будем справлять его втроем. А разве нельзя приехать домой пораньше, а двадцать шестого отправиться в Санкт-Мориц? — Фейт хваталась за соломинку, но при мысли, что на Рождество с ними не будет Элоиз, у нее на глаза наворачивались слезы. Она испытала ужасное разочарование.

— Я не могу брать выходные. — Голос Элоиз звучал расстроенно. — Ну хорошо, мама… если ты не разрешаешь… я понимаю. — Фейт ощутила ее настроение. Дочери явно хотелось с Джеффом в Санкт-Мориц, а не домой. Стоит запретить, и в глазах Элли она превратится в чудовище.

— Можно я подумаю пару деньков? Папа утром улетел в Лос-Анджелес, мне бы хотелось с ним поговорить.

— Я уже поговорила, — пробормотала Элоиз, и Фейт испытала очередной шок. Алекс не сказал ей ни слова. Эти двое вечно были в сговоре против нее и Зои.

— В самом деле? И что же он ответил?

— Ответил, что не возражает.

Это сообщение окончательно по-настоящему расстроило Фейт. Муж дал дочери согласие, даже не посоветовавшись с ней. Непорядочно, особенно если учесть, как много значил для матери приезд девочек на Рождество. Теперь, отказав, она станет врагом дочери.

— В таком случае мне нечего больше добавить, — проговорила Фейт, стараясь не выдать своего отчаяния. — Мне хочется, чтобы ты приехала домой, и я буду тебя ждать, но не желаю мешать тебе развлекаться. Так что решай, дорогая, сама.

— Я бы хотела поехать в Санкт-Мориц, — откровенно ответила Элоиз, и Фейт почувствовала себя так, словно ее ударили.

— О'кей, я все понимаю! Только давай договоримся: пусть это будет не каждый год. Я хочу, чтобы Рождество оставалось для нас священным праздником, и вы обе планировали свое время так, чтобы встретить его дома. В этом году ты пропускаешь, но на следующий год, будь добра, приезжай, что бы там ни случилось. Потребуется, привози с собой Джеффа, если вы все еще будете вместе.

— Не сомневайся, мама, — обрадовалась Элоиз. — Спасибо тебе… Мне надо бежать!

Через секунду она повесила трубку, а вконец подавленная Фейт осталась сидеть в кабинете, и по ее щекам струились слезы.

Вот оно, яркое свидетельство того, что она теряет дочерей. Девочки выросли. Дальше будет еще хуже — молодые люди, мужья, работа, друзья, путешествия. Тысячи всяких вещей, которые станут отрывать их от нее. Мысль, что Элли не приедет домой на Рождество, разрывала ее сердце. Но еще больше расстроило то, что Алекс поддержал дочь, даже не упомянув об этом ей. Это уязвляло ее и ставило в унизительное положение. Фейт выключила в кабинете свет и, поднимаясь в спальню, думала, как бы переслать Элли ее рождественские подарки — времени оставалось совсем мало. И еще она надеялась, что Зоя, узнав о поступке сестры, не подумает, что это она виновата. Неужели Элоиз отказывается ехать домой из-за ссоры на День благодарения? Трудно сказать. Или такова жизнь? А чего еще ждать? Перемены кажутся очень болезненными. Особенно для нее.

Только погасив свет, Фейт вспомнила, что завтра приезжает Брэд. Она его ждала, но звонок Элоиз все испортил. Да, она хотела его видеть, он напоминал ей о брате, но его визит никак не заменял присутствие Элли на празднике. Этому вообще не существовало никакой замены и нечем было приглушить горечь потери.




Глава 8


На следующее утро Фейт подумывала, не позвонить ли Зое и не сообщить ли ей о планах Элоиз, но в конце концов решила этого не делать. Зоя готовилась к экзаменам на этой неделе, и Фейт боялась, что она последует примеру сестры. Она мечтала увидеть свою дочь дома, не хватает еще, чтобы Зоя тоже отправилась кататься на лыжах куда-нибудь в Вермонт или к друзьям на Западное побережье. Слава Богу, Зое было пока восемнадцать, и мать имела право контролировать ее поступки. Рождество — это Рождество, и дети должны быть дома. А о планах Элоиз отправиться в Санкт-Мориц она расскажет к концу недели, если только девочки не созвонятся раньше между собой. Но они редко говорили друг с другом по телефону. Общение осложняла разница во времени. Фейт не могла прийти в себя от того, что Элли позвонила сначала отцу и тот, не посоветовавшись с ней, согласился с планами дочери. Ей казалось, что эти двое в заговоре и лишают ее права голоса, что до некоторой степени соответствовало действительности. Такова уж была природа их отношений. Размышляя об этом, Фейт вспомнила, что не сообщила Элли, что принята в два класса в Нью-Йоркский университет. Но ее так потрясло намерение дочери не появляться дома, что все это просто вылетело из головы. Может, Алекс сказал, хотя Фейт в этом сильно сомневалась. Ее желание вернуться к учебе он считал плохой новостью, да и дочь как-нибудь прокомментировала бы это событие. Она была папиной дочкой и вновь продемонстрировала это на деле.

Весь остаток дня Фейт занималась неотложными делами: купила упаковочную бумагу для подарков, кое-какие продукты и вещи по списку, который оставила Зоя. Дочь просила, чтобы все это было готово до того, как она приедет домой. К четырем Фейт вернулась домой и была в ванне, когда позвонил Брэд. Услышав его голос, она улыбнулась. То же самое она чувствовала раньше, когда ей звонил Джек.

— Привет, Фред, я в гостинице, только что приехал. Какие планы?

— Никаких. Я полностью в твоем распоряжении. Алекс уехал в Лос-Анджелес, так что все складывается очень удачно. Хочешь угощу тебя ужином? — На этот случай Фейт купила лишних продуктов.

— Ну уж нет, — рассмеялся он. — Хорош же я старший брат, если не в состоянии вывести младшую сестренку поужинать в приличное место. Что ты скажешь о Сохо[7 - Район в Нью-Йорке.]? Или предпочитаешь центр?

— На твое усмотрение. — Фейт восторженно улыбнулась. — Больше всего я хочу увидеться с тобой.

— У меня на примете итальянская забегаловка в Ист-Виллидже. Когда-то она мне очень нравилась! Посоветуюсь с портье, а за тобой заеду в половине восьмого.

— Не могу дождаться, когда увижу тебя.

Вешая трубку, Фейт все еще улыбалась. Она чувствовала, что радость предстоящей встречи немного снимает боль от предательства Элоиз. Ее ужасно расстраивало, что за праздничным столом они окажутся не вчетвером. Но она понимала, что Брэд в таком же положении, если не хуже — оба его сына находились в Замбии. Жалко! Прошли те дни, когда они выставляли угощение Санта-Клаусу и набивали подарками развешанные на камине носки. Справлять Рождество без одной или без обеих дочерей — мрачная перспектива.

Но она забыла об Элли, когда в семь тридцать Брэд позвонил в дверь. Фейт надела черные слаксы, черный кашемировый свитер, длинное красное кашемировое пальто и черные замшевые сапожки на высоких каблуках. Блестящие светлые волосы она стянула в аккуратный хвостик. И не забыла большие золотые серьги.

— Вот это да, Фред! — воскликнул он. — Да ты похожа на помощницу Санта-Клауса! — Брэд крепко ее обнял и, как некогда, оторвал от земли. Так он поступал, когда они были детьми. Потом поставил на землю, отошел на шаг, осмотрел с ног до головы и довольно улыбнулся. — Потрясающе выглядишь, все мальчики на юридическом факультете в тебя втюрятся.

— Это вряд ли, — рассмеялась Фейт. — Я им в мамы гожусь.

Брэд тоже выглядел потрясающе. Играя в теннис в Калифорнии, он слегка загорел, и от этого его глаза казались зеленее обычного. Густые темные волосы прекрасно подстрижены. Ему повезло: время никак не отразилось на его прическе. И даже под пальто и пиджаком угадывались крепкие мускулы.

— Брось, Фред, никто не заподозрит, что ты чья-то мама. Ну так что, идем ужинать? Я заказал столик там, где посоветовал мне портье. Он пообещал, что тебе понравится.

— Я готова есть хот-доги на станции метро — так рада, что ты приехал. — Фейт выглянула на улицу и увидела, что их ожидало такси.

Брэд взял ее за руку и повел к машине. Он тоже был в приподнятом настроении от того, что увидел старинную приятельницу.

Они сидели рядом и всю дорогу болтали. Брэд заказал столик в Сохо. Фейт рассказала ему о звонке Элоиз и о том, как он ее расстроил.

— Очень тяжело на душе, — согласился Брэд. — Мне самому страшно не понравился День благодарения без сыновей. Это был первый праздник без них. А Рождество грядет еще хуже. Пэм придумала новую пытку — обед на сто человек! Хорошо бы повезло и пришлось идти в тюрьму встречаться с клиентом. Не важно, где в будущем году окажутся сыновья, я твердо намерен их навестить. А вам бы всем рвануть в Санкт-Мориц и поразить Элоиз!

Его предложение рассмешило Фейт.

— Вот уж она обрадуется и ее приятель тоже. Но по крайней мере Зоя будет с нами. Боюсь, как бы и ее не посетили какие-нибудь светлые идеи, и поэтому ничего не сказала про Элли. Перед тем как позвонить мне, Элоиз разговаривала с Алексом, и он сказал, что не возражает против ее поездки. Я не хотела выглядеть злобной бабой и тоже согласилась. А он мне даже ничего не сказал.

Жалобы Фейт на мужа не были для Брэда новостью. В последние два месяца она частенько делилась с ним своими горестями. Брэд понимал, как ей с ним трудно — не только сейчас, так было всегда, — но проявлял осторожность и особенно не высказывался. Не хотел ее обижать. Но думал об Алексе то же самое, что в свое время Джек, а тот не стеснялся в выражениях, обсуждая своего нового родственника.

— Потрясающе, как дети и наши супруги умеют играть с нами. Пэм как-то заявила сыновьям, что они могут не приезжать домой на Рождество, потому что сама пожелала отправиться в круиз. Но мне призналась, только когда купила билеты. У ребят к тому времени уже возникли собственные планы. Все две недели путешествия меня отчаянно укачивало, и я заявил Пэм, что если она еще раз устроит что-нибудь подобное, я с ней разведусь. — Однако Фейт прекрасно знала, что Пэм продолжала поступать так, как ей хотелось. — Сыновья же были в восторге. В наше отсутствие притащили домой приятеля из Лас-Вегаса и провели праздник с парочкой девиц, каких-то актрисулек. И до сих пор вспоминают как самое удачное Рождество. — Брэд ухмыльнулся, и Фейт рассмеялась.

Она смотрела на него и по-доброму вспоминала брата. Приезд Брэда стал лучшим подарком на Рождество! Можно было поговорить, а не только обмениваться электронными письмами. Все последние два месяца он был ей предан, и оба не собирались терять друг с другом связь. Но приходилось рассчитывать в основном на электронную почту или телефон.

По дороге в ресторан они непринужденно болтали. Брэд рассказывал о своих последних делах, а когда такси проезжало Нью-Йоркский университет, весело напомнил, что скоро Фейт поступит на юрфак и будет учиться в этих стенах. С ним было легко и приятно разговаривать. И Фейт призналась, как сильно обидела ее Элли, когда заявила, что не собирается домой на Рождество.

— Конечно, очень трудно смириться с этим, Фред, — согласился Брэд и ласково посмотрел на нее. — Хорошо толстокожим, а нам тяжело наблюдать, как вырастают дети. Сам бы никогда не поверил, что так буду скучать по сыновьям. Но их дело — расправить крылья, а наше — позволить улететь из гнезда. Неприятное занятие, — добавил он и взял ее за руку.

Так они и сидели, пока не доехали до ресторана. Фейт удивился, какое это было уютное местечко. Официант отвел им столик в тихом углу. Фейт на случай, если станет холодно, повесила пальто на спинку стула. И Брэд невольно отметил про себя, насколько она привлекательна.

— Иногда я забываю, как ты выглядишь, — усмехнулся он. — Когда получаю твои электронные письма, представляю, что тебе лет десять или четырнадцать. А когда мы встречаемся, вдруг понимаю, что ты уже выросла.

— Смешно, — отозвалась Фейт, — но со мной происходит то же самое. В моем воображении тебе все время четырнадцать, а мне двенадцать. Помнишь, как мы подсунули лягушку Джеку в кровать? — Вспомнив об их проказе, она расхохоталась.

— Еще бы! Он чуть меня не убил. А потом, когда я снова приехал, жестоко отомстил — подложил в постель змею. Я ужасно боялся этих его зерновок.

— И я тоже!

Они заказали ужин и полбутылки вина. Приятно было сидеть в этом тихом, уютном, спокойном месте и никуда не спешить, ведь Алекс уехал, и дома Фейт никто не ждал.

— Ну и что будет, когда в январе ты начнешь заниматься? — спросил Брэд после салата, пока они ждали главное блюдо. Оба понимали, что подготовительные курсы — еще не самое главное. — Как считаешь, Алекс смирится или окончательно взбесится?

— Думаю, вряд ли одобрит. Но мы почти не видимся и очень мало разговариваем. Он приходит домой, съедает ужин и ложится спать. А пару дней в неделю проводит в деловых разъездах. Ему требуется от меня гораздо меньше внимания, чем он сам полагает, — заключила Фейт. Она давно размышляла о своих отношениях с мужем.

— А ты? — Брэд внимательно посмотрел на нее. — Чего ты от него хочешь?

Об этом ее частенько спрашивал Джек, но Фейт боялась всерьез обдумать этот коварный вопрос. Она была из тех женщин, которые довольствуются малым и многого не требуют. Всю жизнь она воспитывала себя сама. Один только Джек ее поддерживал.

— Мне много не надо, — тихо ответила она и опустила глаза. — У меня есть все.

— Я имею в виду не материальную сторону, — уточнил Брэд. — Чего ты хочешь от него, чтобы твоя жизнь шла нормально?

— Моя жизнь идет как идет. Алекс не из тех, кто прислушивается к просьбам других, его волнуют только собственные проблемы.

— Отменная позиция! А кто же подумает о тебе?

Фейт только пожала плечами. В последние годы она по разным причинам окончательно замкнулась в себе. Требовалось время, чтобы пережить утрату брата. Она сконцентрировалась на девочках, а Алекс целиком отдавал себя работе. Погрузившись в переживания, Фейт отошла и от подруг и постоянно ощущала одиночество. Дружба с Брэдом стала ее спасательным кругом, его легче было впустить в свою жизнь, потому что он был частичкой ее детства и близким Джеку человеком. Фейт чувствовала, что в определенном смысле до сих пор не оправилась после смерти брата.

— Все, что мне действительно требуется, — это мои дети.

— Ты так считаешь? А как же Элли? Она как будто не в твоей команде, если собирается на праздники в Санкт-Мориц? Поступает так, как ей нравится, хотя это естественное поведение для любого ребенка.

Брэд говорил откровенно, потому что его беспокоило поведение Элоиз. Девушка во всем брала пример с отца и ни во что не ставила мать.

— Элли еще слишком молода, — быстро возразила Фейт. Она спешила выгородить дочь, так как всегда прощала чужие недостатки. И там, где другие торопились с критикой, старалась найти оправдание. Она по природе своей была великодушна.

— Взгляни правде в глаза! Наши дети слишком заняты, устраивая собственные жизни, — философски рассудил Брэд. — И вот приходит время спросить, а кому же нужен я сам? И есть ли такой человек? Замечательно, когда большая семья: братья, сестры, понимающий супруг. А если их нет, что тогда? Это не вопрос с подвохом. Я сам не нашел на него ответа. Я думал об этом, пока летел сюда в самолете. Пэм слишком занята собственной жизнью и своими заботами, и я не уверен, что мне так уж необходимо ее присутствие рядом. Недавно мне пришлось проходить обследование в больнице — ничего серьезного, обычный осмотр, но меня спросили, кого следует известить, если со мной произойдет несчастный случай. Я подумал и дал фамилию своего секретаря. Решил, что, если что-то случится, Пэм не примчится по первому зову. Вот такой отрезвляющий момент.

— И что ты собираешься делать со своей семейной жизнью дальше? — спросила Фейт, когда Брэду подали большой сочный бифштекс, а ей — жареного палтуса.

— Абсолютно ничего, — откровенно ответил он. — Хорошо уже то, что действительность меня отрезвила. У меня оставалось слишком много иллюзий по поводу того, каким должен быть брак. А правда такова, что он никогда таковым не бывает. Во всяком случае, наш с Пэм и наших родителей. Они много лет ненавидели друг друга, прежде чем расстались. Во время развода сделали друг другу кучу гадостей, а потом почти не разговаривали. Я никогда не желал подобной семьи и, к счастью, не получил. Слава Богу, мы с Пэм не дошли до этого. Правда, я сомневаюсь, что мы вообще что-нибудь испытываем друг к другу.

Признание далось Брэду нелегко, он давно смирился с тем, что не может участвовать в повседневной жизни жены.

— Знаешь, — задумчиво заметила Фейт, — это касается больше нас, чем их. Они совершенно довольны, а может, просто избавились от своих фантазий о браке. От нас им ничего не нужно, и они не горят желанием участвовать в нашей жизни. Это мы все видим по-другому, мечтаем о большем, но готовы принять ту малость, которую нам предлагают. Скажи, пожалуйста, как это нас характеризует?

— Я привык думать, что благодаря этому сформировался в отличного парня. Но в последнее время потерял такую уверенность. Стал подозревать, что в моей позиции больше трусости и желания сохранить статус-кво. Не хочу сражаться с Пэм. Никогда не желал развода. Я намереваюсь закончить жизнь так, как я начал: на той же улице, в том же доме, с той же женой и той же работой, которой занимаюсь теперь. Наверное, я не люблю перемен, оттого что рос в такой семье. Родители постоянно грозили друг другу разрывом. Я постоянно боялся, что это произойдет, и все равно не сумел себя к этому подготовить. Не хочу такой жизни и подобных сюрпризов.

— Я тоже, — облегченно вздохнула Фейт. Ей нравилось обсуждать с Брэдом свои проблемы.

— Мы платим высокую цену, — буркнул Брэд, дожевывая бифштекс и кладя на тарелку вилку и нож. Фейт к этому времени справилась только с половиной рыбы. Она не отличалась большим аппетитом, и благодаря этому сохранила изящную фигуру. — Когда соглашаешься на компромисс, многим жертвуешь, особенно если условия диктует другой. Но надо понимать — либо так, либо никак. Такова цена мира.

Он был предельно откровенен, и поэтому особенно нравился Фейт. Брэд понимал, с чем он распрощался и, казалось, полностью примирился. В этом смысле они были очень похожи, только Алекс был, пожалуй, деспотичнее Пэм. Они решали одну и ту же проблему, но шли разными путями. Фейт с Алексом все-таки жили общей жизнью, хотя мало общались, и она годами не делилась с мужем своими мыслями.

— Иногда становится очень одиноко, — сказала она тихо.

— Что верно, то верно, — согласился Брэд и снова взял ее за руку. — Тебе, наверное, очень не хватает Джека. Не меньше, чем мне, Фред.

Фейт помолчала, а затем кивнула, и Брэд заметил у нее на ресницах слезинки.

— Да, особенно в это время года. Я не знаю, почему, но это так. Я скучаю по нему всегда, но Рождество — это что-то особенное.

— Но вот по ком я нисколько не скучаю, так это по Дебби, — хмыкнул Брэд, и Фейт рассмеялась.

— Еще бы! Она была такая противная. Кстати, к твоему разговору о самопожертвовании ради мира… Никогда не могла понять, как Джек уживался с женой. Она ужасно с ним обращалась. Не помню, сколько раз уходила или грозила уйти. Алекс по крайней мере идет своей дорогой, и все. И Пэм, насколько я понимаю, тоже. А Дебби постоянно искала повод для ссоры.

— Он на ней помешался, — напомнил ей Брэд. — Я сам этого не мог понять. Наверное, поэтому мы виделись с Джеком все реже и реже. Она меня терпеть не могла, и я ее тоже не жаловал.

— А ушла, даже не обернувшись. — Фейт откинулась на спинку стула, и Брэду показалось, что ее красное пальто — это лепесток огромного красного цветка. — Ее адвокат известил нас, что она намерена выйти замуж. Ни разу не позвонила. Ни разу не написала. Я о ней больше ничего не знаю.

— Свинство, — согласился Брэд.

— Но как бы я к ней ни относилась, мне очень хотелось, чтобы у Джека были от нее дети. От нее или от другой женщины. Как было бы хорошо, если бы после него остались дети. А так сохранилась одна только память.

Фейт снова пришлось бороться со слезами, и Брэд опять сжал ее руку.

— Мы есть друг у друга, Фред. Вот что нам оставил Джек. Воспоминания о славных временах, когда мы были детьми.

Фейт только кивнула, потому что не могла говорить, Они выпили капуччино, но отказались от десерта. А затем Брэд удивил Фейт. Он взглянул на нее в упор и спросил:

— Как ты думаешь, существуют на свете счастливые браки? Я часто задумываюсь об этом. Но, оглядываясь по сторонам, не замечаю ни одной пары, которая имеет все, чего бы хотел я. Это звучит цинично, но мне приходит в голову мысль, что ничьи мечты не сбываются. Начиная, мы все обманываемся по поводу того, что приобретаем и что из всего этого выйдет, а кончаем примерно одинаково — потерей иллюзий. Идем на компромиссы, которые нам безумно дорого обходятся, и благодарим судьбу за то, что у нас есть дети и старые друзья.

— Печальная точка зрения. Я все-таки надеюсь, Брэд, что счастливые люди есть. Знаю таких среди своих подруг. По крайней мере мне кажется, что они счастливы. И про себя не могу сказать, что я так уж безнадежна. Не получаю того, на что рассчитывала с Алексом, — да, но это совсем другое дело. — Фейт не призналась, что ее поддерживала вера, придававшая жизни совершенно новое измерение. Они с Джеком всегда отличались набожностью. А Брэд восхищался и завидовал их убежденности.

— Мне кажется, ты себя обманываешь, Фред, — возразил он. — Разве бы мы жаловались друг другу, если бы получали в семьях все, что хотели? И дети бы не были для нас единственным смыслом в жизни. Мы бы остались счастливыми и после их ухода из дома. Признайся честно, кто для тебя Алекс? Для меня Пэм была другом и деловым партнером. А теперь, когда мы работаем в разных местах, стала соседкой по дому.

Слушая его, Фейт погрустнела, у него не осталось ни надежд, ни иллюзий.

— Я все же думаю, что мы с Алексом друзья, — задумчиво проговорила она, но из того, что знал Брэд, он заключил, что Фейт слишком великодушна к своему супругу. Однако она не заблуждалась и не считала, что они по-прежнему любят друг друга. Теперь Фейт не знала, на какое чувство способен Алекс. — Мы поддерживаем друг друга. Хотя нет, — тут же поправилась она. — Это я поддерживаю его, а он меня обеспечивает. Он хороший отец, он ответственный глава семьи. Он достойный человек. — Фейт с трудом подбирала слова, стараясь объяснить, кем был для нее муж на самом деле.

— Теперь понимаешь, что я имею в виду? — спросил Брэд. — Брак получился совсем не таким, как ты думала. Приглядываясь, я замечаю то же самое. Но, подобно тебе, ничего не собираюсь менять. Нет смысла. Я пришел к выводу, что нужно довольствоваться тем, что имеешь, и постараться как можно лучше этим пользоваться. Но на деле, придерживаясь такой позиции, оказываешься в вакууме. И естественно, начинаешь заполнять пустоту детьми, друзьями, работой, мечтами, фантазиями, сожалениями — всем, чем угодно. Но как бы человек ни старался, как бы он себя ни обманывал, ничего не изменяется.

— Мрачный взгляд. — Чувствовалось, что его слова немного покоробили Фейт, но она не нашла, что возразить.

— Предпочитаю оставаться откровенным с самим собой. Иначе мне становится плохо, и я пытаюсь превратить свои отношения с Пэм в нечто немыслимое, а ее саму представить женщиной, какой она никогда не была. Но если принимать все как есть и ясно представлять, какую роль играет Пэм в моей жизни, то мне кажется, я готов со всем примириться.

— А в твоей жизни есть кто-нибудь еще? — спросила Фейт.

В свое время этот вопрос следовало бы задать Джеку, но она не видела в этом смысла. Джек был слишком предан Дебби и не стал бы ее обманывать, хотя она обманывала его постоянно. А он, обнаружив предательство, приходил в отчаяние. Но что бы ни вытворяла с ним Дебби, Джек всегда принимал ее назад. И Фейт чувствовала, что брат просто помешался на всепрощении и верности — по крайней мере там, где дело касалось его жены. Но именно это нравилось Фейт в Джеке.

— Было однажды. — Брэд ответил так же откровенно, как это сделал бы Джек. — Я думаю, Пэм подозревала, но не стала поднимать шум. Наверное, не пожелала знать. Но такие вещи не проходят бесследно. Подтачивают сами основы, даже если брак, как в моем случае, несмотря ни на что, сохраняется. Люди чувствуют обиду. Я никогда не считал себя правым и не повторю ничего подобного. Так проще.

— А ты бы развелся с Пэм, если бы полюбил другую женщину?

Брэд все больше и больше интересовал Фейт. Чувствовалось, что и она не оставила его равнодушным. И ей хотелось выяснить, как далеко они согласны зайти в сложившейся ситуации.

— Ни за что, — убежденно ответил он. — Когда я женился на Пэм и произносил клятву, то вкладывал в слова их истинный смысл: «жить в радости и горести, пока не разлучит нас смерть». Я не собираюсь повторять ошибки своих родителей. Существует ответственность перед детьми. Пусть они выросли, но я не хочу, чтобы сыновья испытали горечь от того, что родители ненавидят друг друга, не разговаривают и уничтожают все, что совместно создали. Я не стану разводиться с Пэм и не буду ни в кого влюбляться. Больше не позволю себе такого.

— И я тоже, — проговорила Фейт. У нее не было случая влюбиться, но, если бы такой случай представился, она бы им не воспользовалась. Отчасти по религиозным соображениям, а больше из уважения к своему браку. — Я с тобой совершенно согласна, развод только поменяет одни проблемы на другие. Ты прав, идеальных жизней не существует.

— Какая мы разнесчастная парочка, — рассмеялся Брэд и расплатился по счету, а потом серьезно посмотрел на Фейт. — Я рад, что мы снова обрели друг друга. Ты — подарок судьбы, благодаря тебе все снова обрело смысл. Ты как золотая монета, которая закатилась под шкаф, а теперь нашлась. Монета стала не только красивее, но, как выяснилось, приобрела новую ценность. Мне нравится с тобой говорить, посылать тебе письма и получать ответы от тебя. Ты действительно озаряешь мои дни.

Фейт почувствовала благодарность за то, что он сказал, и улыбнулась:

— Это твоя вина, что я снова иду учиться. И если в три часа ночи мне придется делать домашние задания, я буду ругать тебя.

— Получишь диплом, уходи от Алекса и иди работать ко мне.

— И таким образом сбудутся его самые кошмарные предсказания, — рассмеялась Фейт, и они рука об руку вышли из ресторана. Время перевалило за одиннадцать, а Брэду предстояло на следующее утро рано вставать.

— У тебя будет время встретиться со мной завтра? — спросил он, пока они ловили такси.

— Конечно. Алекс до конца недели в Лос-Анджелесе. Зоя приезжает только в выходные. Так что я — свободная женщина. И с рождественскими подарками успела расправиться, — гордо добавила Фейт, а Брэд при этом состроил восхищенную гримасу.

— А я еще и не начинал, — признался он. — Придется поспешить, когда возвращусь домой.

В его случае это означало скоротечный визит к Тиффани. Пэм любила украшения и заранее сообщала мужу, что ей понравилось и что она присмотрела в последнее время. А сыновьям посылать подарки слишком сложно. Он отвезет их сам, когда соберется весной навестить ребят. Еще он хотел подарить часы своей секретарше, но их тоже можно приобрести у Тиффани. Чисто мужской подход к приобретению подарков — расправиться со всем за час в паре магазинов в сочельник.

— Хочешь снова завтра поужинаем? Для участников конференции организуют стол, но я могу удрать. Заскочу за тобой в шесть и предварительно снова посоветуюсь с портье. Сегодняшнее заведение оказалось вполне милым.

— Превосходным! Рыба была очень вкусной, и вино мне понравилось. — При этих словах Брэд рассмеялся — он успел заметить, что Фейт не допила и первого бокала.

— Ты по-прежнему клюешь, словно птичка. Как еще не заморила себя до смерти?

Брэд помнил, что Фейт всегда была такой, даже в отрочестве. Сначала отщипывала какие-то крохи, а потом удивляла всех, съев два хот-дога и заев их банановым «Сплитом»[8 - Сладкое блюдо из разрезанных пополам фруктов с орехами и мороженым.]. В детстве она обожала сладости.

Он обнял ее в такси, и она всю дорогу уютно прижималась к нему. С Брэдом ей казалось приятно и надежно. Он вышел из машины, попросил шофера подождать и не уезжал, пока Фейт не отключила охрану и не открыла дверь в маленький, аккуратный кирпичный особнячок.

— До завтра, — проговорил Брэд. — Я тебе позвоню и скажу, что мы будем делать. Хочешь, сходим в какое-нибудь роскошное место? — Он готов был отвести ее куда угодно — стоило ей только попросить.

Но Фейт поспешно покачала головой.

— Я в восторге от сегодняшнего вечера. Мне все равно, что есть: пиццу, спагетти, буррито, — лишь бы пообщаться с тобой.

В ответ он снова ее обнял, и Фейт счастливо улыбнулась. Вечер получился именно таким, как она и мечтала.

— До завтра, — махнул рукой Брэд из окна машины, когда такси отъезжало от тротуара. Фейт закрыла дверь, заперла замок и прямо в красном пальто поднялась в спальню. В душе у нее царил мир, которого она давно не испытывала.




Глава 9


На следующий вечер Брэд, как и обещал, заехал за ней в шесть. Он сказал только, что им предстоит простой ужин, и велел одеться потеплее. Фейт надела длинное пальто и зеленый, под цвет глаз, с высоким воротом свитер, черные бархатные брюки и отороченные мехом сапожки. День был холодным.

— Так куда мы едем? — спросила она.

Брэд сообщил водителю адрес до того, как они сели в машину.

— Увидишь, — загадочно ответил Брэд.

Они остановились на Пятой авеню и перешли на другую сторону улицы. Тогда Фейт поняла, что они направляются в Рокфеллеровский центр — поужинать и посмотреть, как катаются на коньках. Они сели у панорамного окна и радовались, наблюдая, как на катке кружились и делали пируэты люди. Все веселились, и среди взрослых было много детей.

— Не забыл, как мы втроем катались в Центральном парке? — спросила Фейт, и от радостных воспоминаний ее глаза засветились.

Брэд хотел сводить ее туда, но выбрал Рокфеллеровский центр. Парк напомнил бы ей о брате, так много было у них в те годы общих приключений. Расти в Нью-Йорке казалось забавным. Они жили в Верхнем Ист-Сайде и учились с Джеком в одной школе.

— Конечно, помню, — ответил Брэд с видом превосходства, — поэтому мы здесь. Я подумал, может, после ужина сделаем кружок. Или проковыляем — я не вставал на коньки лет двадцать. В Калифорнии почти не катаются. — В детстве они ходили на каток раз или два в неделю, а Джек даже вошел в сборную школы по хоккею.

— Ты хочешь сказать, на коньках? Вот здесь? — Фейт удивленно посмотрела на Брэда, но затея ей понравилась. — Здорово!

— Очень хорошо, что ты того же мнения. Придется меня поднимать, когда я буду падать.

— На меня, пожалуйста, не рассчитывай. С детства не каталась на коньках. — Фейт маленькой часто приходила на каток, но оставалась за бортиком и просто смотрела.

— Отлично, значит, мы друг другу подходим.

Они заказали ужин, и Фейт проглотила его в один момент — так ей не терпелось выйти на лед. Брэд все отлично рассчитал. Они успели точно к половине седьмого и закончили ужинать в восемь — как раз к началу очередного сеанса. В раздевалке взяли напрокат коньки, и, пока зашнуровывали ботинки, служитель на машине успел почистить лед.

Фейт решительно шагнула на каток первой. Сначала она заскользила неуверенно и решила, что слишком давно не надевала коньки, но ко второму кругу все встало на свои места, и она с удивлением поняла, что ей это нравится. Брэд ехал рядом — сначала, как и она, спотыкался, но быстро освоился. В детстве оба катались очень прилично. Через полчаса они скользили, взявшись за руки, и наслаждались.

— Не верится, что я еще ничего не забыла.

Фейт подняла на Брэда глаза. Она раскраснелась, и ее волосы трепетали на ветру. Хорошо, что она его послушалась и оделась потеплее. Тогда она еще не знала, что у него на уме — долгая прогулка или нечто такое же заманчивое. Но ничего подобного не подозревала и теперь радовалась этому путешествию в прошлое.

— Ты все еще в отличной форме, Фред. — В первый раз Брэд похвалил ее, когда Фейт шлепнулась на лед, но тут же подал руку, и они, рассмеявшись, заскользили дальше.

Через два часа оба почувствовали, что выдыхаются. Они с сожалением сдали коньки, однако Брэд честно признался, что еще час на льду он бы просто не выдержал.

— Старею, — шутливо пожаловался он, — завтра будет болеть все — от макушки до пяток.

— И у меня тоже, — улыбнулась Фейт, — но удовольствие того стоит. Помнишь наши походы на каток с твоими друзьями? Я всегда увязывалась за вами. Вы гонялись за девчонками, а я путалась под ногами. Делала это нарочно, потому что втюрилась в тебя по уши. Мне тогда было двенадцать или тринадцать.

— Интересно знать, почему я женился не на тебе, а на Пэм? Идиот! — Как и в детстве, в их разговоре не было любовных ноток.

— Наверное, потому, что к четырнадцати у меня все прошло, — рассмеялась Фейт.

На самом деле он уехал в колледж, когда ей было шестнадцать, и только тогда она обнаружила, что существуют и другие мальчики. А до того лет восемь считала, что свет клином сошелся на Брэде.

Они медленно шли по Пятой авеню, разрумянились от мороза, устали, но были довольны. На углу, где они пытались поймать такси, Фейт посмотрела на собор Святого Патрика и у нее возникла мысль.

— Давай зайдем, поставим за Джека свечку, — предложила она.

Брэд заглянул ей в глаза, и у него защемило сердце. Фейт несколько раз в неделю зажигала во время службы за брата свечу.

— Конечно.

Брэд несколько лет не был в храме, но в детстве ходил на службы с Джеком, Фейт и их матерью. Сам он принадлежал епископальной церкви, но ему нравились пышность и торжественность католицизма. Пару раз он приходил с друзьями на причастие и с удивлением обнаружил, что обряд ничем не отличался от принятого в их общине. Но его впечатляла таинственность католиков! Однажды Джек взял его на исповедь, и тогда его поразила доброта и мягкость священника.

Брэда многое привлекало в католицизме, но в последние годы он полностью отошел и от своей церкви, а Фейт продолжала регулярно посещать службы. Однако Алекс был атеистом и открыто об этом заявлял, поэтому ей так и не удалось привить религиозное чувство дочерям. Вера стала ее личным делом. А с тех пор как умер ее брат, Фейт еще чаще ходила в храм — не один-два раза, а несколько раз в неделю. Таким образом она обретала покой и радовалась, ощущая единение с Джеком. Вера давала ей утешение. Не говоря ни слова, Брэд последовал за ней в собор.

Пробило десять, но двери были еще открыты. Храм был великолепно украшен и красиво освещен. И внутри их поразила величественность обстановки.

По сторонам находились алтари различным святым, и перед ними золотились ряды огоньков зажженных свечей. Прямо впереди, в глубине центрального прохода, располагался главный алтарь. Фейт перекрестилась и стала продвигаться вперед. Ей казалось, что Джек идет рядом с ними.

Они тихонько опустились на скамью, немного посидели, потом Фейт преклонила колени и стала молиться: за Джека, за мать, за Чарльза и, наконец, за дочерей — и, закончив, не вставая с колен, обернулась и улыбнулась Брэду. Он еще ни разу не видел ее настолько красивой, словно вокруг распространилась аура покоя, а в глазах затеплилась умиротворяющая нежность.

— Я чувствую, что он с нами, — оба знали, кого она имела в виду.

Брэд кивнул и со слезами на глазах встал на колени подле нее.

— Я тоже. — Он склонил голову на грудь и закрыл глаза.

Словно вернулись прежние дни — сначала они катались на коньках, а затем пришли в церковь. Не хватало только Джека, но им действительно казалось, что он рядом.

Они еще несколько минут постояли на коленях, затем подняли головы, встали и, миновав главный алтарь, пошли мимо боковых алтарей. Примерно в центре храма Фейт задержалась и встала на одно колено перед изваянием святого Иуды Фаддея. Это всегда был ее любимый святой.

Она опустила в щель пятидолларовую купюру, зажгла свечу, а потом протянула ее Брэду, чтобы и он мог зажечь свою. Это действие всегда казалось Брэду магическим. Они еще постояли и вместе мысленно помолились за Джека. Затем он взял ее за руку, и оба тихо пошли к выходу. Задержались у двери, Фейт смочила пальцы в святой воде, перекрестилась и снова улыбнулась Брэду.

— Спасибо, что пошел со мной. — Она уже была на этой неделе в храме, но теперь рядом с ней стоял Брэд, и Фейт казалось, что их общая молитва подействовала сильнее.

Брэд молчал. Он был глубоко тронут. Он несколько лет не посещал церковь и теперь удивился, обнаружив, как много значил для него сегодняшний визит. Или все это от того, что рядом стояла Фейт и он разом вспомнил, как они в былые годы проводили время втроем?

— Ты все еще пользуешься четками? — спросил он, когда они рука об руку спускались по лестнице собора Святого Патрика. Брэд чувствовал себя ближе к ней, чем, прежде, словно Фейт была ему сестрой, одной с ним крови, а не просто другом.

— Да.

— И все так же молишься? — Брэд в детстве обожал всякие обряды и ритуалы. Джек смеялся над ним — говорил, что ему следует учиться на священника.

— Иногда, в последние годы больше. Остановлюсь в церкви и молюсь за Джека.

Брэд кивнул и не спросил, в чем смысл такого действия. Важно, что Фейт понимала и это казалось ей нужным. В детстве она несколько раз заявляла, что хотела бы стать монахиней. Джек испугался и велел выбросить из головы мысли о монастыре. Потом девочка подросла и стала думать о замужестве и детях. И брат решил, что это намного естественнее.

— А вы с Пэм ходите вместе в церковь? — спросила Фейт.

Они стояли на Пятой авеню. Настала пора проводить ее домой, но Брэду ужасно не хотелось расставаться. Он улыбнулся в ответ на ее вопрос.

— Пэм то ли убежденная атеистка, то ли агностик — никак не разберу. Она считает, что Бога нет. — Он произнес это без всякого осуждения. Просто его жена верила в то, во что верила. Вера самого Брэда не отличалась твердостью, но он был уверен в существовании Всевышнего.

— Печально, — проговорила Фейт, и Брэд улыбнулся. — А сыновья?

— Не уверен, что у них есть твердые убеждения на этот счет или они придают этому большое значение. Я не руководил их религиозной жизнью, решил, пусть когда-нибудь определятся сами. Я ведь уже давным-давно не хожу в храм. А вы с Алексом ходите?

— Он, как и ты, член епископальной церкви, но службы никогда не посещает. Не любит, считает пустой тратой времени. Говорит, это женское занятие. И девочки не ходят, если только иногда забегут поставить свечку.

— А я, когда был маленьким, всегда считал это волшебством. Верил, что достаточно помолиться, и все сбудется. Мне это, кажется, твоя мать внушила.

Мать Фейт была набожной женщиной и только благодаря этому сносила все невзгоды замужества, хотя ни разу не призналась, что чувствовала себя несчастной. В ту пору в семье Фейт было много секретов и недомолвок.

— Я тоже верила, что молитвы будут услышаны, — печально кивнула Фейт.

— А теперь? — вскинул глаза Брэд.

— Иногда сомневаюсь.

— Из-за Джека? — Он пристально посмотрел на нее. В холодном декабрьском воздухе их дыхание вырывалось белыми плюмажами пара. Фейт кивнула в ответ. — Это смешно, — продолжал Брэд. — Я человек не набожный и никогда им особенно не был, в церковь ходил разве что с вами и вашей матушкой, но верю ее словам — все молитвы будут услышаны.

Фейт вздохнула и, размышляя над тем, что он сказал, серьезно посмотрела на Брэда.

— Я хотела бы испытывать такую же уверенность.

— А я все-таки считаю, что так оно и есть. — Брэд почувствовал в горле ком, а Фейт, глядя на старинного друга, не решилась бы сказать, отчего у него на глазах слезы — от морозного ветра или чего-нибудь другого. — Джек бы со мной согласился.

Фейт ничего не ответила, только кивнула. Потом, не говоря ни слова, вложила руку ему в ладонь, и они медленно пошли по Пятой авеню.




Глава 10


В пятницу, на следующий день после того, как они откатались на коньках, Брэд улетел из Нью-Йорка. Утром он позвонил Фейт рассказать, как у него все болит — едва сумел сползти с кровати. Но тем не менее с радостью вспоминал, как они провели время. По дороге в аэропорт он собирался заехать к ней попрощаться, но обнаружилось, что совсем не осталось времени — пришлось спешить, чтобы не опоздать на самолет. Вместо этого он позвонил ей из аэропорта.

— Хотел тебя обнять, Фред, и пожелать счастливого Рождества. — По его грустному голосу чувствовалось, как он расстроен тем, что не пришлось напоследок увидеться. — Вчера был самый замечательный вечер в моей жизни. Устроим что-нибудь подобное, когда в следующий раз выберусь в Нью-Йорк.

Однако такая поездка не входила в его ближайшие планы. Теперь он редко бывал в этом городе, разве что на конференциях. Зато ездил сюда постоянно, когда работал в адвокатской конторе тестя.

— Мне тоже очень понравилось, — подхватила Фейт, испытывая легкое разочарование от того, что Брэд уезжает. — Хорошо, что мы зашли с тобой в собор Святого Патрика.

— Очень хорошо. Может быть, соберусь и поставлю за Джека свечу где-нибудь в Сан-Франциско. Для меня это очень важно.

— Знаю, — кивнула Фейт. — А я поставлю свечу в полночную службу в сочельник. Зоя тоже обычно ходит со мной.

Слова Фейт навели Брэда на мысль, что лучше и ему пойти в храм, чем торчать на рождественском приеме, куда Пэм пригласила сто человек. Хотя в сочельник они особенно не заняты: обычно ужинают у ее отца, возвращаются домой и ложатся спать. Сыновей нет, и в этом году они решили не украшать елку.

— Когда приезжает Зоя? — Брэд не помнил дату, только знал, что через несколько дней. А Алекс — завтра.

Накануне, когда он проводил ее домой, Фейт пригласила его на несколько минут в особняк, завела в кабинет и показала компьютер, на котором набирала свои электронные письма. Кабинет оказался маленькой уютной комнаткой со множеством фотографий и всякой, как она выражалась, сентиментальной чепухой. Брэд обрадовался, что воочию увидел место, откуда она ему пишет. Теперь он мог живо представлять ее за клавиатурой.

— Зоя приезжает сегодня вечером, — ответила Фейт. — После этого все пойдет кувырком: круглые сутки гости, по всему дому разбросанная одежда, пицца на заказ за полночь.

— А я теперь скучаю по таким денькам, — грустно проговорил Брэд. Ему не хотелось расставаться с Фейт. — Позвоню тебе в выходные. Оба дня буду работать в своей конторе. Береги себя, Фред.

— И ты тоже. И спасибо за два восхитительных вечера. Мне безумно понравилось.

— И мне, помолись за меня, когда будешь в церкви. Мне постоянно требуется помощь.

В это время объявили посадку на его рейс.

— Непременно, счастливого полета.

Брэд поспешил к стойке, а она сидела, не переставая думать о нем. Так странно и так прекрасно, что он вернулся в ее жизнь. Настоящий подарок. Самый лучший на Рождество. Лучше может быть только приезд Элли. Фейт еще предстояло сказать Зое, что ее сестра едет на праздники в Швейцарию. Но сейчас она думала только о Брэде и о том, что значили для нее эти два коротких вечера. Поразительно, как быстро они открылись друг другу: словно в прежние деньки, только гораздо интереснее, потому что оба стали мудрее. Такое утешение говорить с ним — в каких-то отношениях даже легче, чем с Джеком. С братом она постоянно спорила по поводу брака матери. Фейт видела, какой она всю жизнь была одинокой и несчастной женщиной. Джек же считал Чарльза славным малым и журил сестру за то, что она несправедлива к отчиму. И еще они избегали говорить о супругах. Фейт не любила Дебби, а брат терпеть не мог Алекса. Но когда она разговаривала с Брэдом, их не сдерживали родственные связи, и оказывалось, что они одинаково смотрят на многие вещи. Фейт расстроилась, когда узнала, сколь многим Брэд поступился в браке. Она его жалела. Пэм явно ему не подходила, но Брэд не собирался с ней расставаться. Конечно, благородно, но, на взгляд Фейт, не совсем верно. Но он мог сказать то же самое про Алекса. Ни у одного из них не сложился удачно брак, и ни один не обзавелся подходящим партнером. Хотя таких они сами выбрали и сами решили терпеть. Фейт уважала за это Брэда и одновременно сочувствовала.

Тем же вечером она послала ему электронное письмо — поблагодарила за ужины и за каток. И как только сообщение ушло, в доме появилась Зоя с четырьмя чемоданами, теннисной ракеткой, футляром с камерой и лэптопом в руке. Она свалила все это в холле и побежала на кухню. Налила себе стакан молока, и тут на пороге появилась мать.

— Добро пожаловать домой.

Фейт тепло обняла дочь и предложила поесть, но Зоя отказалась, заявив, что перехватила сандвич в аэропорту. Она положила себе мороженое и с сияющим лицом примостилась на столе. Фейт улыбнулась в ответ.

— Вот отрадное зрелище для истомившихся глаз. — Фейт была в восторге от того, что Зоя приехала на целых три недели.

— Так здорово снова оказаться дома. — Девушка лизнула ванильное мороженое и спросила: — Элли уже здесь?

— Нет. — Лицо Фейт заметно омрачилось. — Она отправилась в Швейцарию, в Санкт-Мориц, кататься на лыжах с Джеффом и его родственниками.

— Ты серьезно? — изумилась Зоя. — Она что, собралась за него замуж? — По мнению дочери, помолвка могла быть единственной причиной, по которой сестра решила праздновать Рождество в Европе.

— Насколько я знаю, нет, — ответила Фейт, — просто решила поразвлечься.

— И ты ей разрешила? — не поверила Зоя. Она знала, как важен этот праздник для матери, и не понимала, как она позволила Элли уехать. Но если так вышло, ясно, что не обошлось без Алекса.

— Элоиз сначала позвонила папе, и он дал согласие, поэтому я разрешила ей на этот раз, но сказала, что на будущий год ее присутствие дома обязательно. Так что и ты ничего не бери в голову. — Фейт погрозила дочери пальцем, и Зоя хмыкнула.

— Не беспокойся, мам, никуда не денусь. Только очень странно справлять Рождество без нее. — Девушка внезапно погрустнела. Она не представляла праздник без сестры, даже если они не всегда ладили. — Необычно и немного печально.

— Понимаю, — согласилась мать. — Но в течение трех недель ты будешь единственным ребенком в семье.

Зоя просияла.

— Это очень приятно. Кстати, а где отец?

— Летит из Калифорнии. Будет дома через несколько часов. Позвонил из аэропорта и сказал, что вылетает на день раньше и что до смерти устал.

— Я так, только спросила. — Зоя схватилась за телефон.

Через полчаса она сидела в своей комнате, распаковывая чемоданы и разбрасывая по полу одежду. Компьютер был включен, в дверь уже трижды звонили — это приходили ее школьные подружки. Доставили пиццу, и к тому времени, когда вернулся Алекс, гремела музыка, девушки хохотали, и Зоя заявила, что они уходят. Фейт была на грани обморока, когда на пороге спальни появился муж.

— У нас нашествие марсиан, — пожаловался он. — Когда я входил в дом, меня чуть не сбил с ног разносчик пиццы. Был еще какой-то, из китайского ресторана. Зоя заняла сто долларов, и в ее комнате не меньше двух сотен девчонок. Я уже отвык от того, что здесь творится, когда она дома. Не помнишь, как долго длятся рождественские каникулы? — Алекс выглядел совершенно измученным.

А Фейт только что закрыла кран в умывальнике Зои, иначе раковина непременно бы переполнилась. Но ей нравился шум, который приносила с собой дочь. Фейт чувствовала, что в дом возвращается жизнь.

— Она приехала на три недели. Как прошла поездка?

— Измотался, но относительно спокойно. Как ты думаешь, мы можем попросить ее сделать музыку потише. Или на все три недели придется вставить в уши затычки? Неужели так было всегда? — Он выглядел подавленным, поставил кейс и рухнул в кресло.

— Да, — ответила Фейт. — Именно поэтому мне так тоскливо, когда девочек нет дома. — Она посмотрела на мужа в упор. — Ты мне не сказал, что разрешил Элоиз не приезжать на Рождество домой. — Фейт изо всех сил старалась, чтобы в ее тоне не почувствовалось обвинения, но и так было ясно, что она недовольна. Супруги не разговаривали целую неделю. Пока Алекс находился в Лос-Анджелесе, ни один не позвонил другому.

— Наверное, забыл, — рассеянно объяснил он.

— Мог бы посоветоваться, прежде чем давать согласие. Элоиз застала меня врасплох.

— Так она едет домой или нет? — В голосе Алекса чувствовалась не столько вина, сколько озабоченность. Еще один человек в доме сведет его с ума. Муж успел забыть, что творится, когда собираются дочери.

— Нет, не приезжает. Объявила мне, что получила твое согласие. Что мне оставалось делать? Запретить ехать в Санкт-Мориц, чтобы выглядеть злобной ведьмой? Я разрешила.

— Пусть повеселится, — буркнул Алекс, снимая ботинки.

— Я ей заявила, чтобы это было в последний раз. Что бы там ни случилось, на Рождество дочери должны быть дома. Но стоит создать прецедент, и мы их больше никогда не увидим.

— С ней будет все в порядке, — примирительно проговорил Алекс.

— Не сомневаюсь, но я же по ней скучаю. — В это время музыка в комнате Зои стала громче на несколько децибел, затем громко хлопнула дверь.

— А я нет, — честно признался Алекс. — К тому же девочки поцапались на День благодарения. Так что даже неплохо, если они немного отдохнут друг от друга.

— Было бы лучше, если бы они пообщались и помирились, — упрямо возразила Фейт.

Она свято верила в семью и во все, что из этого вытекало. И теперь, слушая Алекса, Фейт вспоминала, о чем они два вечера говорили с Брэдом. Случались времена, когда они с мужем казались двумя противоположными полюсами. Хотя нет, они оставались на разных полюсах почти постоянно.

— Ну что, ты сможешь убедить Зою приглушить звук? Иначе я за три недели свихнусь, — жалобно попросил Алекс, направляясь в душ.

— Будешь ужинать? — спросила его Фейт, стараясь перекричать грохот.

Муж остановился на пороге ванной и сделал мученическую гримасу.

— Я ел в самолете. Единственное, чего я хочу, это поскорее лечь в кровать. Но молодежь скорее всего будет гулять всю ночь.

— Зоя говорила, что они собирались уходить. Я попрошу ее делать звук потише.

— Спасибо, — поблагодарил Алекс и закрыл за собой дверь.

Не было никаких поцелуев, никаких объятий. Он появился в комнате и сразу начал жаловаться на громкую музыку. Фейт понимала его раздражение из-за кавардака, устроенного дочерью. Но она была бы ему благодарна, если бы после трехдневной отлучки муж соблаговолил что-нибудь сказать ей лично.

Через несколько минут она зашла к дочери попросить поменьше шуметь. На кровати стояли две открытые коробки с пиццей. Две девушки уплетали за обе щеки и смотрели телевизор, а Зоя сушила волосы. На кухне их ждала китайская еда. Нечего сказать, Зоя ворвалась домой, как ураган.

— Папа скоро собирается спать, — быстро проговорила Фейт. — Не могли бы вы, девчонки, немного уменьшить звук?

— Мы скоро уйдем, — закричала дочь, перекрывая гудение фена. — Через несколько минут придут три приятеля. Мы немного здесь перекусим и отчалим.

— Только не забудь выключить телевизор и стереосистему, когда пойдете вниз.

— Обещаю! — Зоя не обманула, но, когда веселая компания с грохотом скатилась по лестнице, Фейт обнаружила в раковине раскаленные щипцы для завивки и бигуди. Дочь не спустила воду из ванны, напоминать было бесполезно. Она постоянно все забывала. И еще в комнате остались гореть две свечи, что сильнее всего встревожило Фейт. Они постоянно сражались с Зоей по поводу свечей: мать боялась, что она сожжет дом, а дочь огрызалась.

— Они ушли? — с надеждой спросил Алекс, когда Фейт вернулась в их комнату. Муж лежал в кровати с книгой. Он только что вымыл голову и переоделся в пижаму.

— Пока нет, но скоро уйдут. — Она не сказала ему про горящие свечи и включенные щипцы для завивки волос. Фейт знала: Алекс вышел бы из себя. Но в возрасте Зои бывают минуты, когда у человека вроде бы тело женщины, а разум еще ребенка.

Когда Фейт спустилась посмотреть, что делает молодежь, обнаружилось, что они поглощали китайскую еду из коробочек и истерически хохотали. Их было уже семеро, и на мгновение Фейт даже обрадовалась, что не приехала Элли — беспорядка бы еще прибавилось. Она-то была довольна, а вот Алекс сердился.

— Я думала, что мы сегодня пойдем покупать елку, — сказала она поверх голов гостей.

— Не могу, мам, — ответила Зоя. — Видишь, я сделала прическу. Хочу повидаться с друзьями. — Покупать елку вместе была их традиция, но в последние дни все изменилось.

— Тогда, может быть, в воскресенье? — с надеждой спросила Фейт.

— Не могу. Еду на вечеринку в Коннектикут.

— А если я сама куплю, ты будешь со мной наряжать?

— Обещаю. — Зоя обняла мать, и в это время дверной звонок зазвонил опять.

Пришли еще четыре девушки, и они просидели полчаса, прежде чем вся компания удалилась. Зоя поклялась возвратиться не поздно, однако не сказала когда. А Фейт осталась на кухне навести порядок — она не хотела ворчать в первый день, когда дочь приехала домой. Легче было сделать все самой. Когда она вернулась в спальню, Алекс уже крепко спал. Фейт выключила свет и спустилась к себе в кабинет. В доме внезапно стало тихо и спокойно, и она улыбнулась. Несмотря на шум и беспорядок, ей нравилось, когда приезжала дочь. Двадцать четыре года она наслаждалась подобной жизнью и радовалась, что прошлое вернулась хотя бы на несколько недель.

Она послала Брэду электронное письмо, хотя знала, что он еще в самолете. Он еще только подлетал к Сан-Франциско, а Фейт второй раз села за клавиатуру.

«Дорогой Брэд, — писала она, — в нашем доме царит беспорядок. Музыка бьет по ушам. Фены, щипцы для завивки волос, разносчики пиццы. Китайская еда, девичий хохот, песенки в стиле реп, стереосистема, телевизор, мороженое течет по столу на пол. Это Зоя приехала домой. И тут же убежала с друзьями. В разгар веселья из Калифорнии приехал Алекс и сразу залег спать. Муж спит, дочь гуляет, а я наслаждаюсь разгромом. К тому времени, когда Зоя соберется уезжать, я сама пойду учиться. Как ты? Надеюсь, хорошо долетел. Я безумно рада, что нам удалось повидаться. Мне очень понравилось, как мы два раза поужинали, покатались на коньках и зашли в собор Святого Патрика. Приезжай поскорее опять. Я уже по тебе скучаю. Как интересно поделиться с тобой взглядами на брак, семейные отношения, компромиссы и всем, что из этого вытекает. Детьми мы об этом не разговаривали, а о чем говорили, совершенно не помню. Наверное, больше хихикали. А с Джеком мы часто это обсуждали. Забавно, что в браке мы все пришли не к тому, к чему хотели. Пока дети оставались рядом, мне было все равно. Труднее стало, когда они разъехались. Вот тогда начинаешь понимать, что у тебя есть, а чего нет.

Хотела купить завтра елку вместе с Зоей. Она могла бы уделить мне час за три недели. Но, судя по всему, придется заниматься этим одной. Но ничего — только бы дочь была со мной. Без нее дом похож на могилу.

Не перерабатывай в выходные. Вскоре поговорим. Любящая тебя Фред».

Потом она сидела за столом и пару часов отвечала на письма. А когда в Нью-Йорке пробило полночь, получила электронное послание от Брэда.

«Привет! Только что ввалился в дом. Включил компьютер, чтобы отправить тебе весточку, а ты уже тут. Пришли мне частичку своего шума. У меня была схожая ситуация — велосипедные насосы и скейтборды в холле, по всему дому теннисные туфли, но обязательно — по одной. И куда-то пропадающее мое исподнее. Не понимаю, неужели они натягивали мои шорты и носки? Невероятный шум от старающихся перекричать друг друга телевизора и стереосистемы. Машины на подъездной дорожке у дома. И. молодые ребята, поглощающие все, что есть в холодильнике. Как я по всему этому скучаю! Очень хочу, чтобы и мои сыновья приехали домой. Мечтаю наслаждаться каждой секундой, когда они будут рядом. А теперь собираюсь сказать, что наслаждался каждой секундой, проведенной с тобой. Это такой подарок — обрести тебя снова после стольких лет! И очень жаль, что я потерял тебя три года назад. Обещаю, что на этот раз такого не случится. Мне так хорошо с тобой, что не верится, что это правда. Почему я не ухватился за тебя, когда тебе было четырнадцать? Но в те годы я гонялся за безмозглыми девчонками с большими титьками. Хотя если бы принялся ухлестывать за тобой, Джек бы меня убил. Так что все к лучшему. Я рад, что у меня есть друг и младшая сестренка. Спасибо, что принесла в мою жизнь столько солнечного света. Если бы была жива твоя мать, я бы поклонился ей за то, что ты такая. А может быть, это не ее заслуга. Сейчас рухну в кровать, но как бы я хотел оказаться рядом с тобой и наряжать елку. Обними Зою вместо своего лучшего друга, а Алекса за меня не целуй — он не поймет. Береги себя, Фред! До Рождества девять дней. Через восемь дней я пойду за покупками. Любящий тебя Брэд».

Пробежав глазами письмо, Фейт улыбнулась и направилась в спальню почитать в постели. Она не хотела засыпать, пока не вернется Зоя, а та появилась только в два часа. Фейт вышла поцеловать дочь. Зоя выглядела счастливой и возбужденной: она повидалась с товарищами и привела переночевать школьную подругу. Фейт не возражала.

— Увидимся утром, девочки. — Она закрыла дверь, но тотчас же открыла опять. — Только никаких свечей! Очень прошу, не спалите дом до Рождества. Не возражаете?

— Нет, мама. — Зоя восприняла это как забавную шутку.

Когда Фейт скользнула в постель и, выключая свет, посмотрела на Алекса, он громко храпел. Она никогда не разговаривала с мужем так, как они говорили в последние дни с Брэдом. Он бы не увидел в этом никакого смысла. И еще он не понимал, почему кто-то способен преисполниться романтическим настроением, прислушиваясь к милой шумихе, которую производили дети. Он бы не пошел с ней на каток и в собор Святого Патрика ставить за Джека свечу. Почему все это можно делать с другом, а не с самым близким в жизни человеком? Алекс серьезный и надежный, на него можно положиться. Они связаны узами навеки, но он отмахнется, если она попробует заговорить с ним о жертвах, которые неизбежны в браке. Не поймет, не захочет понять. Фейт с мужем разговаривала совершенно об иных вещах: о детях, о делах, о его поездках и о том, что сообщали в новостях, но никогда не делилась мыслями и мечтами. Так уж сложилось. Теперь она могла разговаривать с Брэдом. Он правильно сказал: они друг для друга подарок судьбы.

Фейт потушила свет и через пять минут заснула. А когда утром открыла глаза, Алекса рядом не было. Он решил укрыться от шума в конторе и заодно закончить дела.

Она вылезла из ванны и потянулась за полотенцем, когда к ней ворвалась Зоя.

— Мам, откуда у тебя такой синяк? — потрясенно спросила она.

Фейт с удивлением покосилась и заметила на бедре длинное иссиня-черное пятно.

— Не знаю… Ах это? Заработала, когда вчера вечером каталась на коньках.

Синяк выглядел впечатляюще, однако совершенно не болел.

— Ты каталась на коньках? С каких пор ты ходишь на каток? — удивилась Зоя.

— С пяти лет, — усмехнулась мать. — Ты что, не помнишь, как я водила тебя еще маленькой в парк? — Пару раз к ним присоединялся Джек. Но Зоя была в то время слишком мала и вряд ли запомнила каток.

— Да вроде… — неопределенно протянула она. Потом ее больше интересовали балет и лошади. — И с кем же ты ходила? — Зоя не представляла, что можно кататься на коньках одной. Это казалось ей ненормальным.

— Со старинным приятелем дяди Джека. Он приезжал в Нью-Йорк на пару дней. Мы вспомнили старые деньки и отправились на каток. Отлично повеселились.

— А кто он такой? — заинтересовалась Зоя.

— Хороший человек, напоминает мне дядю Джека. Последние два месяца мы с ним переписываемся по электронной почте. Я встретилась с ним на похоронах Чарльза. Он живет в Сан-Франциско, работает общественным защитником подростков. Трудное дело. Тяжкие преступления и все такое прочее. Он был на похоронах дяди Джека, но ты, наверное, его не помнишь. — В тот день дочери познакомились со многими людьми, но были убиты горем и мало кого запомнили.

— Мам, ты на него запала? — удивленно спросила Зоя. — Вся цветешь, когда о нем говоришь.

— Не говори глупостей, я знаю его всю свою жизнь.

— Всякое случается. Значит, это он на тебя запал?

— Никто ни на кого не западал. Мы просто добрые друзья. Мы с ним говорим о разных вещах и во многом сходимся. Наверное, потому что вместе росли. Видимо, поэтому.

— Он женат? — Зоя выглядела заинтригованной. Все это звучало совершенно необычно. Она не помнила, чтобы у матери водились в друзьях мужчины, хотя знала нескольких замужних приятельниц. Зоя была далека от мысли, что мать завела интрижку, но прекрасно понимала: ее отец — отнюдь не идеальный муж. А если бы и завела, то это проучило бы Алекса и пошло на пользу Фейт. Дочь была готова допустить гораздо больше, чем мать.

— Да, он женат, у него двое сыновей — близнецы. Они на год поехали работать в Африку. Примерно возраста Элли.

— Тогда ей надо бы с ними познакомиться. Они клевые?

— По-моему, да.

— Если ты так считаешь, значит, не клевые, — заключила Зоя и удалилась к себе в комнату.

Фейт удивилась, что дочь настолько заинтересовалась Брэдом. А через несколько минут Зоя отправилась в парикмахерскую, а мать — покупать елку. Она выбрала высокую и пушистую — такая должна отлично смотреться в гостиной. И после обеда ее доставили в дом. Фейт наряжала деревце, когда вернулся Алекс. Он немного постоял, понаблюдал, а затем сел с таким видом, словно ее занятие его совершенно не касалось. Фейт залезла на стремянку и вешала яркие шары на верхние ветки, а за час до этого мучилась с электрической гирляндой.

— Не хочешь помочь? — с надеждой спросила она. Зоя так и не явилась домой.

— Мне кажется, у тебя прекрасно получается, — буркнул муж и тут же исчез.

Он терпеть не мог наряжать рождественскую елку. Фейт всегда занималась этим с дочерьми, но те дни, судя по всему, канули в прошлое. У девочек то не было времени, то не было желания. Ей потребовался еще час, чтобы все закончить. Потом она отступила на шаг и с удовлетворением взглянула на свою работу. Елка выглядела нарядно и празднично. Фейт поставила компакт-диск с рождественскими песнями и заглянула в кабинет проверить, нет ли корреспонденции. И обнаружила, что по электронной почте пришло письмо. Она за весь день ни разу не удосужилась включить компьютер.

«Привет, Фред! Удручающий день. Должен с кем-нибудь поделиться. Меня вызвали к супружеской паре, и недавно я с ними встретился. Их пятнадцатилетнюю дочь обвиняют в убийстве их шестилетнего сына. Она определенно сумасшедшая, хотя это и не явно выражено. Не исключено, что в конце концов ее будут судить, однако я попытаюсь организовать медицинскую экспертизу, и тогда ей грозит учреждение для душевнобольных преступников. Какая трагедия для родителей! Они совершенно раздавлены. Ничего себе рождественский подарок! Вид несчастного мальчугана разбил мне сердце. Вечером пойду встречаться с девочкой — надо с ней познакомиться. Бывают моменты, когда я ненавижу свою работу. С этим случаем справиться не удастся, и родителям никак не поможешь, остаются чисто технические задачи. Извини, что осложняю тебе жизнь своими проблемами. Надеюсь, что у тебя день прошел хорошо. Во всяком случае, лучше, чем у меня. Купила елку? Готов поспорить, что она ужасно красивая. Как и ты. Мне понравилось твое красное пальто. Я тебе говорил? Тебе удивительно идет красный цвет. И коньки тоже. До скорого. Любящий тебя Брэд».

Чувствовалось, что он сильно угнетен, и Фейт решила ответить сразу.

«Сочувствую, — стучала она по клавишам. — Это ужасно. Невозможно представить, что чувствует человек, теряющий двоих детей сразу. Ужасно для всех, кто с этим связан. Мне искренне жаль, что разбираться с этим выпало на твою долю. У меня все хорошо. Елку установила. Выглядит прелестно. Зоя весь день гуляет. Шесть часов в парикмахерской — и считает, что это освобождает ее от украшения елки. Вернется с минуты на минуту. Надо садиться ужинать. У меня по всему бедру до колена синяк. Зоя ужаснулась. Пришлось сообщить, где я его заполучила и с кем. Это произвело на нее впечатление. Надеюсь, ты с ней увидишься, когда приедешь в следующий раз. Береги себя. И постарайся встряхнуться. Любящая тебя Фред».

Зоя вошла в тот момент, когда она отправляла сообщение. Ее прическа выглядела великолепно. Кроме того, она сделала маникюр и новый макияж.

— Блестящий вид, — улыбнулась ей Фейт.

— Кому это ты пишешь? — заинтересовалась Зоя. С новой прической и косметикой она напоминала Фейт в молодости.

— Брэду, тому самому приятелю, о котором я тебе рассказывала, — не стала скрывать Фейт, и дочь усмехнулась.

— Мам, ты в него влюбилась? — спросила она.

Фейт покачала головой:

— Конечно, нет. Он мой друг!

— У тебя с ним связь? — Зое не терпелось обнаружить то, чего вовсе не было.

— Да нет же, говорю тебе, он просто мой друг.

— А я все-таки думаю, что ты в него влюбилась. — Зоя пристально посмотрела на мать. — Видела бы ты свои глаза, когда о нем рассказываешь. Они искрятся, в них пляшут золотые чертенята от радости.

— Шутить изволишь, Зоя Мэдисон, — хмыкнула Фейт.

— А вот и нет! Я уверена, ты его любишь.

— Ты самая глупая девчонка из всех, кого я знаю, — рассмеялась мать.

— А папа в курсе? Я имею в виду про него?

— Я ему говорила, но он не заинтересовался. У него, слава Богу, не такое богатое воображение, как у тебя. И у Брэда, к счастью, тоже. Девчонкой я была влюблена в него, но к четырнадцати годам все прошло.

— А может быть, и зря, — посерьезнела Зоя. — С папой ты не слишком счастлива. — Она произнесла это как само собой разумеющееся, и Фейт пришла в ужас:

— Ты говоришь ужасные вещи!

— Я говорю правду. Он почти с тобой не разговаривает. Не ценит, не поцелует, не обнимет никогда.

— Папа не любит демонстрировать свои чувства на людях.

— И как же ты поступаешь — будишь его, если он засыпает за три часа до того, как ты ложишься в постель? Мам, я не дурочка. Вспомни, как он с тобой разговаривает. Ты заслуживаешь лучшего.

Откровенность Зои потрясла Фейт — плохо, что в свои восемнадцать лет девочка пришла к таким неутешительным выводам. Она считала замужество матери неудачным. Хотя и сама Фейт не решилась бы утверждать обратное, но ей хотелось представить его терпимым — лучше, чем дела обстояли на самом деле.

— То, что ты сказала, неправда, — заявила она дочери. — Мы с твоим отцом счастливы, у нас полное взаимопонимание, и нам друг с другом удобно.

— Ничего подобного, — взвилась Зоя. — Это ему удобно, а не тебе. Как можно жить с человеком, который тебя унижает и не считается с твоим мнением? Ты же постоянно подлаживаешься под него. Но наступит день, когда ты кого-нибудь полюбишь и уйдешь от отца. Я бы очень этого хотела. Элли, конечно, не поймет, но это тебе придется пережить. А я буду на твоей стороне.

— Зоя! — Фейт крепко обняла дочь и прижала к себе. — Как ты можешь говорить такие вещи об отце?

Оказалось, Зоя прекрасно разбиралась в том, что происходило в семье.

— Могу, потому что люблю тебя и желаю счастья. Я рада, что ты идешь учиться, может, там кого-нибудь встретишь. — Зоей завладела навязчивая идея найти матери ухажера.

— Я не желаю никого встречать. Я замужем, люблю твоего отца и уходить от него не собираюсь.

— А стоило бы! Хотя бы к тому же Брэду, — не сдавалась дочь.

— Ну уж никак не к Брэду, — возмутилась Фейт. — Он мне как брат.

— И о чем же вы с ним переписываетесь? — Зоя не могла скрыть своего любопытства.

— Да так… о тебе и об Элли, о его сыновьях, о его работе, о моей учебе. О моем брате Джеке. О его жене и об Алексе.

— Неплохо. А как он выглядит? Сколько ему лет?

— Высокий, зеленоглазый, черноволосый, ямочка на подбородке. Сорок девять лет.

— Симпатяга?

— Наверное, я не думала о нем с этой точки зрения. Он мне как родной! — Однако Фейт слегка лукавила. И в этот его приезд, и на похоронах Чарльза Фейт заметила, какой Брэд привлекательный, но не думала признаваться в этом дочери, а то бы та стала совершенно невыносимой.

— У тебя есть его фотография?

— Нет.

— Ну вот, опять, — победно воскликнула Зоя.

— Что опять?

— Когда ты о нем говоришь, у тебя сияют глаза. Я права, ты его любишь.

— Зоя Мэдисон, перестань городить чушь!

— Вот видишь, я не ошиблась! Ты, возможно, еще сама не отдаешь себе в этом отчета.

— Я знаю его тридцать девять лет, поздновато влюбляться.

— Никогда не поздно. Может, он еще уйдет от жены.

— Может, ты наконец успокоишься?

В этот момент в дверь просунулась голова Алекса. Глава семьи сердито посмотрел на женщин.

— Ты что, еще не готовила ужин? — спросил он Фейт. — Есть хочется, почти семь часов.

— Извини, Алекс, сейчас начну.

Алекс кивнул и закрыл за собой дверь, а Зоя покосилась на Фейт:

— Посоветуй ему купить себе рабыню.

— Зоя!

— Пусть сам приготовит обед или сводит тебя в ресторан. Слабо?

— Он очень занят, всю неделю разъезжал. Устал. И сегодня весь день работал в конторе.

— А ты наряжала елку! Убралась в моей комнате, кстати, спасибо. Приготовила мне завтрак, теперь готовишь ему ужин. А не просто сидишь, сосешь карамельки и смотришь телевизор.

Фейт представила эту картину и рассмеялась. Дочь, сверкая глазами, последовала за ней на кухню.

— Будешь ужинать дома? — спросила Фейт. Она заглянула в холодильник и обнаружила, что бифштексов хватит на всех.

— Нет, куда-нибудь схожу. И тебе бы неплохо. — По поведению Алекса было незаметно, чтобы он собирался пригласить жену в ресторан. Впрочем, Фейт не возражала приготовить ужин. Она занималась этим двадцать шесть лет. И что бы ни думала Зоя, недурно справлялась со своими обязанностями. — Почему бы ему не сводить тебя в кино?

Зоя была права. Они несколько месяцев не ходили в кинотеатр. И вообще смотрели кино всего несколько раз в год. Но Алекс не любил кинотеатры и всегда приходил домой уставшим.

— Что-то ты слишком разошлась. Сначала решила, что я завела роман, потом заключила, что отец уделяет мне мало внимания. Почему бы тебе не задуматься о чем-нибудь еще? — размышляла Фейт, продолжая готовить ужин.

— Я считаю, что тебе надо завести интрижку с Брэдом, — прошептала ей Зоя и, обняв мать, побежала по лестнице вверх.

Фейт покачала головой, но, укладывая бифштексы на гриль, улыбнулась. Зоя была замечательной дочерью. Однако то, что она сказала, было абсолютно невозможно.




Глава 11


Выходные промелькнули, как и не было, только подружки Зои то приходили, то испарялись из дома. Фейт жарила им мясо, расплачивалась за пиццу и такси, меняла постельное белье и полотенца, помогала дочери выбирать одежду, приводить в порядок новую прическу и не спала, дожидаясь, когда она возвратится домой. Фейт вздохнула с облегчением, узнав, что Зоя едет на вечеринку в Коннектикут на поезде, а не на машине. В ту ночь Зоя вернулась в три часа.

Фейт казалась, что она бежит кросс с препятствиями — такой творился в доме хаос, шум и кавардак. Алекс продолжал ворчать, и они с Зоей все сильнее раздражались друг на друга. Ему не нравились ее музыка, ее язык, заскакивающие в дом подружки, беспорядок, который они оставляли, и то, как они одевались. Ему казалось, что они похожи на бомжей, а их музыка просто непристойна, что отчасти было совершенно справедливо. Но Фейт привыкла и терпеливо сносила все причуды и моды восемнадцатилетних. И Зоя во время каникул не раз называла мать «невероятно клевой».

В понедельник вечером из Санкт-Морица позвонила Элли. Зои в это время дома не было. А Фейт с облегчением узнала, что у старшей дочери все в порядке. Она получала колоссальное удовольствие, катаясь на лыжах, обзавелась новыми знакомыми и сказала, что родные Джеффри с ней очень милы. Дочь была в восторге, но, к радости Фейт, не без ума от своего спутника. Слушая ее болтовню, Фейт подумала: может быть, Алекс поступил правильно — стоило принести такую жертву и позволить Элоиз съездить в Санкт-Мориц. Дочь замечательно отдыхала, гораздо лучше, чем в Нью-Йорке.

— Ты был прав, — добродушно призналась она за ужином мужу. — Элли очень счастлива.

— Я всегда прав, — самоуверенно заявил он. — И кстати, насчет твоей учебы тоже. Ты совершаешь колоссальную ошибку.

Фейт не хотела обсуждать с ним этот вопрос. Она не желала затевать скандал, но и не собиралась отступать под его взглядом.

— Ты еще не одумалась? — спросил ее муж.

Фейт не понимала, зачем он поднял этот вопрос, но разволновалась. Через неделю ей предстоял вступительный тест на юридический факультет, и она мучилась виной из-за того, что скрывала от Алекса свои намерения.

— Нет, Алекс, — ответила она. — Через три недели приступаю к учебе.

Фейт заплатила за курс из своих собственных средств. В прошлом году умерла ее мать и оставила ей немного денег. Средства Джека, включая страховку, пошли его вдове. И она оставила Фейт лишь маленькую коробочку с любимыми вещицами брата, а все остальное забрала.

— Ты об этом пожалеешь, — не унимался Алекс, несмотря на героические, но тщетные попытки жены сменить тему разговора. — Провалишься еще в первом семестре.

— Я не хочу об этом говорить, — наконец не выдержала Фейт, и муж до конца ужина больше не проронил ни слова, а потом отправился наверх читать.

Фейт переживала, убирая со стола, а когда покончила с посудой, послала Брэду электронное письмо.

Он ответил спустя минуту — как обычно, сидел в своем кабинете, когда поступило ее послание.

«Ради всего святого, — возмущался он. — Что за чушь? В школе у тебя были оценки лучше, чем у Джека и у меня. Ты окончила колледж Барнарда с отличием. Неужели твой муж не представляет, с кем живет? Я получил диплом со второго раза. А ты, даю голову на отсечение, сдашь с первого. Почему бы твоему муженьку не перестать третировать тебя? — По тону письма чувствовалось, что Брэд раздражен. — Я верю в тебя, Фред. А теперь и ты поверила в себя. Любящий тебя Брэд».

«Мне кажется, Алекс все еще бесится из-за того, что я решила пойти учиться, — ответила ему Фейт, — а я так надеялась, что он перегорит».

Она вспомнила, что говорила ей Зоя, но не призналась Брэду, что дочь заподозрила, будто она в него влюбилась. А если нет, то еще влюбится. Фейт сомневалась, что его это позабавит. Фейт любила Брэда как друга, и он отвечал ей тем же. Но в возрасте Зои не понятны прелести платонической любви, в ее мире сейчас все вертится вокруг секса.

«Мне осточертело, что Алекс к тебе цепляется, — продолжал Брэд. — Разве можно так жить? Ты же совершенно изведешься».

«Привыкла, — объяснила Фейт и принялась защищать мужа. — Он не желает мне зла. Такой уж он человек».

Однако у Брэда тоже дела шли отнюдь не гладко. В его семье праздники словно бы выявили в каждом худшие черты — особенно в Пэм. Она металась с вечеринки на вечеринку и хотела, чтобы он ее сопровождал. А Брэд был занят в конторе и не намеревался тратить драгоценное время на пустые мероприятия, которые так любила его жена. Он давно ей предложил посещать подобные сборища с друзьями. Однако в определенные периоды Пэм настаивала на его присутствии — особенно в сентябре, в начале театрального сезона, и на Рождество. Пэм ходила на коктейли, на обеды, на танцы, на благотворительные собрания, всякие открытия и праздничные вечеринки. Брэд так и не научился нормально воспринимать светскую жизнь. Ему гораздо важнее было то, чем он занимался. За неделю до Рождества Брэд участвовал в небольшом процессе, и между ним и Пэм возникли серьезные трения. Жена была очень недовольна.

— Скажи на милость, почему ты не поручишь подготовку своим помощникам? Зачем хвататься за все самому?

Брэд только что сообщил ей, что занят, а накануне просидел в конторе до двух ночи — для него это было выходом. Причем таким, какой ему нравился.

— Пэм, ты же знаешь, я не могу передать такого рода работу никому другому.

— Не понимаю. Я же могу! Я ведь тоже хожу в суд, но мои помощники и ассистенты делают половину работы.

— Ты не пытаешься вытащить детей, которым предъявлено обвинение в тяжком преступлении. Это совсем иное дело — на карту поставлены жизни.

— В этом ты абсолютно прав, Брэд, — парировала Пэм. — Наши. Я до смерти устала от того, что тебя никогда не бывает рядом.

Она возмущалась, вышагивая перед мужем в синем вечернем платье с блестками. Пэм выглядела величественно, и ее взгляд привел бы в трепет большинство мужчин, но только не Брэда. Он привык и к ней, и к ее вспышкам. И они его больше не смущали, хотя наблюдать их было порой страшновато.

— Я полагал, мы договорились об этом давным-давно, — раздраженно ответил он.

— Но хотя бы какие-то мероприятия, которые важны для меня, ты мог бы посетить.

— Но только не тогда, когда я готовлюсь к суду. Все очень просто. — Брэд не позволял ей сбить его с толку, хотя Пэм давно пыталась это сделать.

— Почему, черт возьми, нет? А как насчет твоей чуткой малышки? Она ведь может рассчитывать, что ты время от времени будешь выводить ее в свет!

Пораженный тем, что она сказала, Брэд уставился на жену.

— Ты о чем? О чем это ты говоришь? — удивленно спросил он.

— На днях я видела одно из твоих электронных посланий к ней — то, где ты пишешь, какая у нее отзывчивая душа и что-то насчет церкви. С каких это пор ты сделался набожным? Она кто — монахиня?

— Важнее, кто ты, Пэм. Как ты смеешь совать нос в мой компьютер. Это низко!

— Ты оставил его включенным, когда ходил в гараж. Что тут такого?

— Она моя старинная приятельница, ее брат был моим лучшим другом. Его звали Джек, а это его сестра Фейт. Мы с ней друзья, и не более. Мне не в чем перед тобой извиняться или оправдываться. Мы с ней ужинали в Нью-Йорке и, да, признаюсь, заходили в храм.

— Как трогательно? Ты с ней спал? — набросилась на него Пэм.

Они с женой не занимались любовью несколько лет, и, по разумению Брэда, подобные сцены были лишены всякого смысла. Более того, он был уверен, что за это время она неоднократно сама его обманывала. Но он ни о чем не спрашивал — ему было безразлично.

— Нет, я с ней не спал, хотя это тебя не касается. Я ведь тебя не спрашиваю о твоей жизни.

Они перестали заниматься любовью по обоюдному молчаливому согласию. Брэд больше не любил Пэм. Она представляла собой кошмарное сочетание тщеславия и напора. И вскоре он почувствовал, что живет с компьютером. И тогда предпочел воздержание, хотя она убедила себя, что муж заводит интрижки. В начале их брака Брэд отличался страстностью, и Пэм не верилось, что он годами обходится без женщины. А он принес жертву — одну из тех, которые они обсуждали с Фейт, хотя и не собирался растолковывать жене, почему на это решился. Понимал, что это не та информация, чтобы с ней делиться.

Но теперь его слова задели жену. Она замолчала и удивленно уставилась на него.

— Ты в нее влюбился?

— Ну конечно, нет. Она друг, и больше ничего, мы знакомы слишком давно.

— Если ты с ней не спишь, но ходишь в церковь, голову даю на отсечение, что ты в нее влюблен.

— А что, разве должно быть либо то, либо другое? Неужели мы не способны оставаться друзьями? И к тому же это не объясняет, почему ты полезла в мой компьютер. Я же не шарю в твоем.

— Извини, случайно увидела. Письмо было на экране.

Брэд пытался вспомнить, не ляпнул ли он чего-нибудь нелицеприятного о жене. Но скорее всего нет, поскольку Пэм ни словом об этом не обмолвилась.

— Видимо, несчастная дамочка, — продолжала она, — если коротает жизнь в церкви.

— Какая она ни есть, не твое дело, — отрезал он. — Лучше вернемся к нашему спору. Я занят и никуда не пойду. А если честно, то после твоей выходки я вообще не желаю тебя видеть. Ищи себе другого недотепу и таскай за собой. У тебя масса знакомых, выбери такого, который захочет каждый вечер ходить с тобой на вечеринки, а я не желаю.

Брэд хлопнул дверью и вернулся к себе в кабинет. Домой он забежал только затем, чтобы перекусить и взять необходимую папку. Просидев несколько минут за столом, он обнаружил, что дрожит. Брэда покоробило, что жена хозяйничала в его компьютере, и то, как она рассуждала о Фейт. Пэм не было до нее никакого дела, а он не сделал ничего предосудительного. Брэд был вне себя от того, что его заподозрили в измене и к тому же обвинили, что он влюблен в другую женщину. Какая нелепость! Они были связаны священными узами дружбы почти сорок лет, но Пэм об этом не догадывалась. Ведь для нее не существовало ничего святого.

Через полчаса Брэд ворвался в контору с жуткой головной болью и несварением желудка. На всей земле не существовало другого человека, способного вывести его из себя так, как Пэм. У жены был на это особый талант. Стоило ей позволить, и она ругалась бы с ним часами. Вернувшись на работу, Брэд все еще чувствовал себя подавленным и решил позвонить Фейт — выяснить, дома она или нет.

Оказалось, что Алекс отправился на официальный обед, а она осталась дома одна. Фейт удивило и обрадовало, что он ей позвонил, и она тут же успокоилась, когда услышала его голос.

— Прости, что беспокою, — извинился Брэд, и Фейт поняла, что он подавлен.

— У тебя все в порядке? — разволновалась она, и Брэд улыбнулся. В этой женщине присутствовало все, чего не хватало Пэм. Она была мягкой, отзывчивой, заботливой, великодушной и воспитанной.

— Просто устал и раскис, — объяснил он. — День не задался. А ты как?

Ему казалось постыдным нагружать своими проблемами Фейт, особенно если дело касалось Пэм, но так хотелось поплакаться у нее на плече. Его давно никто не утешал, если вообще когда-нибудь утешали. А в последние два месяца Фейт всегда старалась его поддержать.

— Прекрасно, — ответила она. — Алекс и Зоя ушли, только не вместе, а порознь. Наслаждаюсь тихим вечером дома. Занимаюсь хозяйством: стираю полотенца, меняю белье и задуваю свечи, при этом надеюсь, что мне не спалят дом. Лучше расскажи, отчего у тебя не задался день.

— На утреннем слушании отклонили мое ходатайство. Я считал, что разбирательство дела необходимо отложить — мне важно найти дополнительных свидетелей, иначе парень погорит. Мой секретарь заболела, и у меня голова кругом. Забежал на часок домой перекусить и поругался с Пэм. Ничего грандиозного, но много всякого мелочного дерьма.

— Из-за чего же вы поругались? — Фейт всегда умела его выслушать.

— Хочет, чтобы я ходил с ней на десять тысяч идиотских вечеринок, сама успевает на две-три за вечер. А у меня нет ни малейшего желания играть роль принца-консорта[9 - Супруг царствующей королевы.]. Она прекрасно знает, что я терпеть этого не могу. И к тому же, как только мы куда-нибудь попадаем, Пэм немедленно исчезает. Так что моя единственная задача — довести ее до порога. У меня нет времени на всякую чушь. Ты же знаешь, Фейт, я или на судебном заседании, или готовлюсь к суду.

— Она согласилась? — мягко поинтересовалась Фейт.

Брэд уже набрал воздуха в легкие, но на секунду сдержался. Достаточно уже того, что он вывалил на Фейт раздражение от ссоры с женой, но его все-таки прорвало:

— Как бы не так, согласилась! Прочитала мою электронную почту, и это меня взбесило.

— Я тебя не виню. — Фейт сама ненавидела, когда совали нос в ее переписку. Она была замкнутым человеком и не хотела, чтобы даже дочери читали ее электронную почту, особенно от Брэда.

— Сама понимаешь, письмо оказалось тем, где я благодарил тебя за проведенное в Нью-Йорке время. Ничего особенного, но я пришел в бешенство. — Брэд внезапно рассмеялся. — Она решила, что я в тебя влюблен, попала пальцем в небо.

На другом конце провода Фейт тоже улыбнулась:

— На днях Зоя заявила мне то же самое. По крайней мере спросила, нет ли у меня с тобой связи.

— И что ты ответила?

— Ответила, что нет. Зоя была очень разочарована, сказала, что напрасно. Она считает, что я того заслуживаю и Алекс тоже, раз так со мной обращается. Было забавно от нее такое услышать.

— Она права: твой муж ни черта для тебя не делает. Не сводит ни в ресторан, ни в кино. Похоже, только работает, ест и жалуется… вроде меня. — Оценив нарисованный им портрет, Брэд расхохотался. — Пэм тоже надо кого-нибудь завести. Только в отличие от меня у нее наверняка кто-то есть.

— Ты серьезно? — пришла в ужас Фейт.

Он никогда ей не говорил, что больше не спит с женой. Некоторые вещи Брэд не открывал даже ей.

— Я не спрашивал. Считаю, не мое дело. — Он не желал вдаваться в подробности, но Фейт поняла, что имелось в виду, и очень удивилась. Она никогда бы не подумала, что Брэд ведет монашеский образ жизни. Но кто знает, что творится за запертыми дверями спален. — Ее не касается, чем я занимаюсь. Не позволю, чтобы она тебя поносила. — Брэд пощадил Фейт и не стал упоминать, как отозвалась жена об их посещении храма. — Извини, Фред, что звоню с жалобами. Я тебе говорил, что чертовски устал. А она меня безумно разозлила.

«Хорошо, когда есть кому выговориться», — подумал он. Они еще немного поговорили, потом Брэд снова принялся за подготовку к суду. И Фейт тоже обрадовалась, что выпустила пар. Повесив трубки, оба, как обычно, почувствовали себя лучше. Она поднялась наверх принять ванну. А он еще несколько минут сидел в своем кабинете, смотрел в пространство и думал о ней.

Брэда поразило, как все совпало. Пэм обвинила его в измене с Фейт, а ее дочь одновременно спросила, нет ли у них романа. Но еще удивительнее было то, что их заподозрили в нежных чувствах друг к другу. Однако то, что общество Фейт казалось ему приятным, ничего не меняло. Она оставалась для него той же маленькой девочкой, как тогда, когда он помогал ей залезать на деревья и красил косы в зеленый цвет. Или он ошибался? Внезапно Брэд понял, как много она для него значит и как он к ней привык за последние два месяца. Он живо представил, как катался с ней на коньках в Рокфеллеровском центре, зажигал свечи на алтаре святого Иуды в соборе Святого Патрика… Никогда он не видел лица красивее. Она вся светилась, вознося молитву. Пришла внезапная мысль — неужели Пэм права? Брэд устало улыбнулся и покачал головой. Он фантазировал. Нет, он не был влюблен! Какой бы красивой ему ни казалась Фейт и тогда, в детстве, и теперь, она была ему не более чем другом.

И в Нью-Йорке Фейт, сидя в ванне, задавала себе похожие вопросы. Она пришла к таким же выводам, что и Брэд. Глупые они глупые — и Пэм, и Зоя: нет у них с Брэдом никакого романа. Они друзья, как брат и сестра, и больше ничего не хотят, только дружбы. Иначе все рухнет. А это следовало предотвратить любой ценой.




Глава 12


На следующее утро после ссоры с Пэм Брэд ехал на работу, и вдруг напротив собора Святой Марии ему в голову пришла неожиданная мысль. Но поскольку на одиннадцать была назначена встреча, времени остановиться не было. Попав в контору, он дал поручение секретарю, и она обещала раздобыть нужную ему информацию. И позже, когда Брэд разговаривал по телефону с районным прокурором, пододвинула листок бумаги с адресом, и Брэд кивком поблагодарил свою помощницу. В одиннадцать он поехал по делу, провозился дольше, чем думал, но к часу вернулся в кабинет.

Он написал Фейт записку, приложил к ней небольшую коробочку и попросил секретаршу отправить в Нью-Йорк через «Федерал экспресс». По крайней мере одним подарком меньше. Оставалось зайти к Тиффани и позаботиться об остальных. Он запланировал это на следующий день.

А планы Фейт и ее родных на праздник были, как обычно, традиционными — домашний ужин в сочельник. На ночную службу Фейт ходила одна или, если удавалось уговорить, с Зоей. А на следующий день они устраивали более торжественный обед. Утром открывали подарки и весь день проводили дома. Все проходило веселее, когда дочери еще были маленькими, но и теперь праздник не утратил своего значения.

Утром в сочельник они разговаривали по телефону с Элли. В Швейцарии время шло к ужину, и дочь обрадовалась, когда услышала в трубке родные голоса. Элоиз впервые отмечала Рождество вдали от дома, и, хотя в Санкт-Морице к ней относились прекрасно, это оказалось не так просто, как она предполагала.

— Мы скучаем по тебе, дорогая, — сказала Фейт, когда настала ее очередь говорить с дочерью.

— Тогда приезжай в Лондон после Нового года. — Голос Элоиз казался совсем юным, и в нем слышалась тоска по дому.

— Не могу, дорогая, начинаю учебу. Теперь придется ждать до каникул. Ты сама как-нибудь выберись домой.

— Я не знала, что ты все-таки решилась. — Теперь голос дочери звучал обескураженно. Она словно бы соглашалась с недовольством Алекса, который считал, что планы Фейт способны поколебать благополучие семьи. Но у Фейт не было до этого возможности рассказать Элоиз, что ее приняли в университет. Их последний разговор вертелся вокруг намерения Элли поехать с Джеффом в Швейцарию, и она забыла упомянуть о собственных новостях.

— Занятия начинаются через две недели. — Фейт рассчитывала, что дочь ее поздравит, но та как будто окончательно расстроилась.

— Это несправедливо по отношению к папе, — пробормотала она.

Фейт обиделась, но возражать не стала: рядом стоял Алекс, да и Зоя немедленно отреагировала бы на слова сестры. Мать считала недостойным втягивать ее в ссору с Элли.

— Мы с ним говорили, и он примирился, — спокойно сказала она. Неужели и Рождество окажется испорченным, как и День благодарения? Фейт старалась как можно быстрее сменить тему разговора. — Важнее, как ты себя чувствуешь? Веселишься?

— Очень не хватает вас. Здесь здорово, но я скучаю по дому и по всем вам. Не представляла, что так получится. Сегодня мы идем на большую вечеринку, а потом кататься на тобогганах. Страшновато, но очень забавно.

— Осторожнее! — предупредила ее Фейт.

Она беспокоилась за дочь не меньше, чем в те времена, когда Элоиз была еще девочкой. Она передала трубку Зое, и сестры еще долго болтали. У Фейт отлегло от сердца: девочки, кажется, помирились. Зоя несколько раз сказала, что она скучает по старшей сестре. Последним говорил Алекс. Он был немногословен, но по тону и выражениям чувствовалось, как они близки с Элоиз. Когда трубка наконец была водружена на рычаг, все ощутили сладостную горечь.

— Как странно, что она не с нами, — грустно повторила Зоя, а затем повернулась к матери: — Можно я на следующие каникулы слетаю в Лондон ее навестить?

— Это будет великолепно, — улыбнулась ей Фейт. — Я тоже полечу, если наши каникулы совпадут. А нет, так поезжай одна. Я навещу се, когда сумею.

— Смешно зависеть от каких-то каникул, — возмутился Алекс. — Ты должна иметь возможность ездить к дочерям в любое время. Именно об этом я тебе и говорил.

Он вышел из комнаты, и Фейт ничего не сказала ему. Она надеялась, что, как хороший жонглер, не уронит ни одного мяча — справится и с учебой, и с домашней работой.

Вечером, как и предполагалось, все трое ужинали вместе. Фейт приготовила утку по рецепту, который дала ей подруга. Кушанье получилось на славу. Затем Зоя выскочила из-за стола, а Алекс еще немного посидел, попытался завести разговор, но темы не нашлось. Они давно перестали понимать друг друга.

— Пойдешь сегодня в церковь? — небрежно спросил муж, пока Фейт гасила свечи и убирала со стола.

— Собираюсь попасть на полуночную службу, — ответила она. — Хочешь со мной?

Алекс никогда не ходил, но тем не менее она каждый раз ему предлагала. А Зоя сказала, что если сможет, то присоединится к ней прямо в церкви. Фейт не настаивала. Сама она выбрала церковь Святого Игнатия на Парк-авеню.

— Нет, спасибо, — отказался муж. Даже в рождественский сочельник в их отношениях не чувствовалось теплоты.

Фейт расхаживала по своему кабинету и уже собиралась отправиться в церковь, когда зазвонил телефон. Она очень удивилась, услышав Брэда, — у него было восемь часов утра.

— Счастливого Рождества, Фред. — Голос звучал по-дружески тепло и в то же время грустно.

— Спасибо, Брэд. Тебе тоже.

— Получила мой подарок? — Они не разговаривали несколько дней, только обменивались коротенькими электронными письмами. Не хватало времени.

— Да. — Маленькая коробочка в рождественской обертке стояла на столе. Она пришла в упаковке «Федерал экспресс», и Фейт решила открыть ее на Рождество. Сама она послала Брэду несколько старинных книг по юриспруденции в красивых кожаных переплетах. — Дожидается завтрашнего дня.

— Поэтому я и звоню, — довольно проговорил он. — Я хочу, чтобы ты вскрыла ее сегодня вечером.

— Ты уверен?

— Абсолютно. — Его голос звучал оживленно, и у Фейт от предвкушения захватило дух.

— Я люблю подарки, — рассмеялась она. — Ты получил мой?

Она осторожно развернула бумагу и уставилась на плоскую, белую коробочку. Ничто не подсказывало, что находилось внутри.

— Тоже берегу до завтрашнего дня. Но хочу, чтобы мой ты увидела сегодня. Не тяни, Фред, открывай!

Она осторожно приподняла крышечку и, увидев то, что лежало в коробке, не сдержала возглас восхищения. Там находились красивые старинные четки, которые Брэд приобрел в церковной лавке. Богородичные бусины были из цитрина, а Спаситель и крест — из неограненных изумрудов. В перекладинках креста искрились красные рубины. Создавалось впечатление, что эти четки уже давно перебирали и лелеяли. Фейт не видела ничего более красивого и понимала, как они много будут для нее значить.

— Продавщица сказала, что они итальянские, им почти сто лет и они приносят счастье. Я хотел, чтобы ты сегодня взяла их в церковь.

У Фейт на глазах показались слезы, она не могла произнести ни слова.

— Фред, Фред, ты меня слышишь?

— Не знаю, что сказать. Я никогда не видела ничего подобного. От всей души благодарю. Сегодня возьму их с собой и помолюсь за тебя. — Она обладала твердыми убеждениями, была преданна семье и уважала церковь. И, повзрослев, стала даже лучше, чем ожидал Брэд. — Я поставлю свечу за тебя и за Джека.

— Может быть, и я поставлю за тебя.

— Ты идешь в церковь? — удивилась Фейт. Это было для нее новостью.

— Собираюсь, больше нечего делать. Мы дома ужинаем с несколькими друзьями и отцом Пэм, но к одиннадцати все кончится. Я подумал, будет хорошо сходить в храм. — Брэд выбрал собор Святого Доминика — красивую готическую церковь, где был алтарь святого Иуды, любимого святого Фейт. Покупая четки, он посоветовался, куда пойти, с продавщицей. — Здесь поблизости храм с алтарем святого Иуды. Если соберусь, тоже поставлю за тебя свечу.

— Не могу поверить, что ты сделал мне такой красивый подарок! — воскликнула Фейт, разглядывая четки. Она чувствовала, какие они гладкие на ощупь, и все соединения отсвечивали янтарно-желтым цветом. А рядом в коробочке лежал бархатный чехольчик, чтобы носить их в сумке. — Теперь мои старые, деревянные отправятся на покой. — Подарок Брэда значил для нее все.

Они поговорили еще несколько минут. Брэд рассказал, что ему удалось лишь оставить для сыновей сообщение, и не больше. Не существовало прямой телефонной линии с заповедником, где работали его мальчики. А если они не позвонили домой, значит, не сумели добраться до почты. От этого праздники прошли хуже обычного, не говоря уж об их ссоре с Пэм. В эти дни Брэд чувствовал себя чужим в собственном доме. Жена, как обычно, созвала гостей, которых он толком не знал, а тесть монополизировал все разговоры.

— Я рада, что ты не работаешь вечером. — Фейт не выпускала четки из руки, от этого она чувствовала себя ближе к Брэду.

— Решил, лучше уж покручусь дома и заработаю себе несколько очков, чем пойду на открытое столкновение. — Фейт согласилась, что так лучше. На следующий день Брэду снова предстоял грандиозный ужин. — В прошлой жизни Пэм не иначе была замужем за оркестрантом или дирижером: уж очень ей нравятся смокинги, а то и фраки. Но все это не по мне. — Брэда устраивали вельветовые брюки, потертые джинсы и свитер с высоким воротом, хотя, как заметила в Нью-Йорке Фейт, он прекрасно смотрелся и в пиджаке. — Я буду думать о тебе, когда ты пойдешь в церковь.

— А я буду держать твои красивые четки и вспоминать о тебе.

Между ними возникла такая теплая связь, которая почти не требовала слов. Через несколько минут Фейт взглянула на часы и сообщила Брэду, что ей пора выходить, иначе не останется места на скамьях. На полуночную службу в храм собиралось много народа. Да и Брэду пришло время отправляться к гостям.

— Еще раз спасибо за прекрасный подарок. Он будет моим самым любимым.

— Счастливого Рождества, Фред. Я рад, что тебе понравилось. Спасибо за все, что ты мне дала в последние два месяца. Ты и есть настоящий подарок.

— И ты тоже, — тихо проговорила Фейт и через секунду повесила трубку. Она поднялась наверх попрощаться с Алексом, но муж заснул в кресле с книгой. Вскоре Фейт в своем красном пальто вышла из подъезда и поймала такси.

А в Сан-Франциско Брэд пытался завязать беседу поочередно со всеми гостями. На нем, как и на тесте, были блейзер и свободные брюки. Сочельник в их доме считался неофициальным праздником, хотя все повязали галстуки. А Пэм надела красное шелковое кимоно и золотые босоножки на высоких каблуках. Она выглядела красиво, импозантно и празднично. Интересная женщина. Но каждый раз, когда Брэд оборачивался в ее сторону, он неизменно вспоминал, как изменилась жена. Сделалась жестче, напористее и сильнее, чем он мог когда-то себе представить. Брэд подарил ей узкое золотое ожерелье с бриллиантом и такие же браслет и кольцо. Он знал, что Пэм любила драгоценности. Но ему было гораздо интереснее выбирать четки для Фейт. Насколько в них больше смысла! И для него, и для нее тоже.

К тому времени, когда в Нью-Йорке началась служба, они сели в столовой за стол. Еда была традиционно английской: ростбиф с йоркширским пудингом и сливовый пудинг с кремом на десерт. Но Брэд никак не мог сосредоточиться — тесть потчевал гостей калифорнийским вином, а у него стояла перед глазами Фейт на коленях, как в соборе Святого Патрика, когда они ходили туда вместе.

— Ты сегодня какой-то рассеянный, — заметила Пэм, когда они встали из-за стола. — Хорошо себя чувствуешь?

— Просто думаю о процессе, — ответил Брэд и отвел глаза.

— Или о своей подружке из Нью-Йорка? — Пэм знала его лучше. — Отправил ей сегодня письмо? — Жена, как охотник, гналась за добычей.

Брэд покачал головой и не погрешил против истины. Он не притрагивался к компьютеру, а разговаривал с Фейт по телефону.

— Не надо делать из мухи слона, — посоветовал он жене. — Она мне всего лишь друг.

— Я тебя немножко знаю, — отозвалась Пэм. — Ты неисправимый романтик. Это как раз тот момент, когда ты теряешь голову, особенно если дело безнадежное.

— Не говори глупостей, — попытался урезонить жену Брэд, но в ее словах присутствовала доля правды.

Он был неисправимым романтиком, но только в стародавние времена. Однако Пэм давным-давно выбила из него весь романтизм. Брэд не разделял мнения жены о его отношениях с Фейт, считал себя слишком благоразумным для такого легкомыслия. Пэм просто защищала свою территорию — давала ясно понять, что по-прежнему вертит своим супругом.

Гости разошлись около одиннадцати. Отец Пэм приехал на машине, и теперь шофер увез его домой. Он больше не садился за руль в темное время суток. Хозяева поднялись наверх, и Брэд взглянул на часы.

— Срочная встреча? — съязвила Пэм.

В эти дни она постоянно его задирала, но Брэд заметил, что за столом жена откровенно флиртовала с мужчинами — у него на виду позволяла целовать себя в губы. Вела себя, как хотела, несмотря на то что говорила о Фейт.

— Я подумывал, не пойти ли мне в церковь, — небрежно заметил он.

— Господи! Значит, это не любовница. Ты совсем лишился разума. Скажи на милость, зачем тебе это нужно?

— Просто приятно, — спокойно ответил Брэд, стараясь не раздражать жену.

— Если ты стал верующим, Брэд, я с тобой разведусь. Другую женщину я снесу, а помешанного на религии мужа — нет, это уж слишком.

Брэд улыбнулся. Он представил, что бы выдала Пэм, если бы узнала, что он отправил четки в подарок Фейт. Вот и вся его религиозность, но он понимал, что значил его подарок для Фейт, и радовался.

— Ходить в церковь — хорошая традиция, а я скучаю по сыновьям, — честно признался он.

В эти праздники он чувствовал себя одиноко. Мальчики были его единственными союзниками в доме. А ужин с друзьями тестя причинял боль. Но Брэд держался.

— Я тоже по ним скучаю, — парировала Пэм. — Однако не бегу в церковь. Надо как-то иначе справляться, — она скинула босоножки и положила серьги на туалетный столик.

— Каждому свое, — отрезал Брэд и спустился вниз. — Вернусь через час, — крикнул он, надевая пальто.

Пэм вышла босиком из спальни и ухмыльнулась:

— Предупреди, если решишь стать священником.

— Обязательно, — улыбнулся он. — Пока не беспокойся, просто хочу сходить на рождественскую службу. Я в порядке. Кстати, с Рождеством тебя. — Брэд долго-долго смотрел на жену, сожалея, что не испытывает к ней никаких чувств.

— Спасибо, и тебя, Брэд, — проговорила Пэм и скрылась в комнате.

Брэд вывел из гаража джип и поехал в сторону храма Святого Доминика — большого старого готического собора. Поднимаясь по ступеням, он заметил по обе стороны главного алтаря стройные ели. Внутреннее пространство в основном освещалось свечами. Алтарь святого Иуды располагался справа и перед ним тоже горели ряды свечей. Брэд решил сначала подойти к нему. Он поставил свечу за Фейт и Джека и, преклоняя колени, мысленно обратился к ней и своему старому другу. Брэд не знал, какие читать молитвы и как надо молиться, поэтому лишь думал о них и желал им добра. И еще испытывал благодарность к той невидимой силе, которая вернула Фейт в его жизнь.

Он сел на скамью поближе к выходу и был потрясен красотой и величием полуночной службы. А когда в конце запели «Тишайшая ночь», у него по щекам побежали слезы. Брэд не понимал, кого он оплакивал, о чем горевал, только сознавал, как глубоко тронут. И, возвращаясь домой, чувствовал себя легче, чем все последние годы. Его охватило странное ощущение умиротворения, невесомости и радости. Он улыбался за рулем, и на секунду ему почудилось, что Джек тоже сидит рядом с ним в машине.




Глава 13


Рождественским утром Фейт, Зоя и Алекс обменялись подарками. Зоя подарила матери потрясающий модный кожаный рюкзачок и длинный шерстяной шарф, чтобы та ничем не отличалась от своих будущих сокурсников. Алекс купил ей у Картье красивый золотой браслет. Она подарила ему костюм, несколько рубашек и галстуков, а Зое — маленькие бриллиантовые сережки. Все были очень довольны полученными подарками. Обед прошел спокойно, без всяких происшествий, хотя каждый признался, что скучал по Элоиз. Фейт приготовила свою знаменитую и любимую всеми фаршированную индейку, однако им троим казалось, что за столом слишком много свободного места. Они попытались позвонить Элли, но той не было дома, и к концу обеда Фейт взгрустнулось. Ей не нравилось, что семья перестает быть единым целым. Не важно, что речь идет только об этом годе, да и Элоиз обещала обязательно приехать на следующий праздник домой.

Сразу после обеда позвонил Брэд и поблагодарил за прекрасный подарок. Фейт подняла трубку на кухне, где мыла посуду. А Зоя и Алекс в это время сидели в гостиной, пили кофе, разговаривали и любовались елкой. Наступил тот редкий момент, когда между ними воцарился мир, и у Фейт отлегло от сердца. Она решила, что звонит Элоиз, и удивилась, когда услышала Брэда.

— Спасибо за чудесные книги, Фред. Они великолепны. Станут украшением моего кабинета. Огромное спасибо. — Распаковав подарок, он был тронут и восхищен. Сделал это, оставшись один, чтобы избежать очередных замечаний Пэм.

— Они не так красивы, как мои четки, — радостно ответила Фейт.

Ей было трудно подыскать достойный подарок для Брэда. Книги были по специальности и вместе с тем ценные — нечто вроде символа того, что существовало между ними, хотя Фейт знала Брэда достаточно давно, чтобы позволить себе и большее, но предпочитала этого не делать.

— Я вчера вечером ходил в церковь, — начал он, — в собор Святого Доминика. И поставил свечи за тебя и за Джека святому Иуде. Он ведь твой любимчик.

— Любимчик, — улыбнулась Фейт. — Очень мило. С кем ты ходил? — Брэд ведь говорил, что Пэм атеистка, поэтому Фейт и представить себе не могла, что та пошла с мужем.

— Один. А ты? — На самом деле у Брэда возникло ощущение, что он ходил вместе с Фейт и Джеком. Во время службы он постоянно чувствовал рядом их присутствие.

— Мы встретились в церкви с Зоей. Так чудесно, а когда возвращались домой, пошел снег. Получился прелестный сочельник!

— Как прошел рождественский обед?

— Нормально. Нас было, конечно, маловато — всего трое. На следующий год приедет Элли и будет веселее. А у тебя как?

— Через два часа весь штат Калифорния в смокингах заявится сюда. Жду не дождусь! Очень значимо. Хватает за душу, когда видишь, как больше сотни незнакомцев топчутся в твоей гостиной, запихивают в рот закуски и запивают пенящимся шампанским. Сразу вспоминаешь истинный смысл Рождества. Тебе, должно быть, стыдно, что ты не с нами. — Фейт не могла представить нарисованную Брэдом картину, но все же рассмеялась. Его Рождество было намного хуже, чем их тихий праздник. — Пэм умеет создавать дружескую обстановку, чтобы гости прочувствовали, как у нас здорово. — Брэд ерничал, а сам мечтал оказаться рядом с Фейт, хотя неловкость такой ситуации было бы трудно объяснить даже ей.

— А ты не сопротивляйся, получай хоть какое-то удовольствие и не жди ничего сверх того, что может быть, — предложила Фейт.

— Я этим и занимаюсь, — отозвался он. — И еще пью белое вино. Без вина такие сборища вредят желудку. — Во время ужина Фейт заметила, что Брэд пил очень мало, и не поверила бы, что ради самосохранения он способен предаваться излишествам. — Что ты сейчас делаешь?

— Собираюсь ложиться спать.

— Везет тебе! Позвоню завтра или пришлю электронное письмо.

На следующий день Брэд возвращался на работу, и это его успокаивало. Он чувствовал, что сыт по горло праздниками — без сыновей они для него ничего не значили.

— Счастливого Рождества, Брэд, — проговорила Фейт. — Повеселись вечером, если удастся.

— Посмотрим, — неопределенно протянул он, а сам продолжал думать о Фейт.

Они повесили трубки, и Фейт принялась убираться на кухне. А когда уже заканчивала, к ней заглянула Зоя и попросила немного денег, чтобы сходить с друзьями в кино.

— Возьми сколько надо в сумочке, — ответила мать, вытирая руки о передник, который был надет поверх украшенного перламутровыми бусами черного шелкового платья. Белокурые волосы она уложила в пучок и от этого стала похожа на Грейс Келли. — Вон там. — Она показала на оставленную на стуле сумку, которую положила туда накануне, когда вернулась из церкви.

Зоя с минуту в ней порылась и удивленно подняла глаза.

— А это что такое? — спросила она и показала на подарок Брэда. Четки вывалились из мешочка и лежали среди других вещей.

— Четки, — спокойно ответила Фейт. Накануне во время службы она держала их в руках, но дочь не заметила.

— Никогда их у тебя не видела. Откуда ты их взяла? — Казалось, в ней пробудилось некое шестое чувство, порожденное любопытством.

— Рождественский подарок от друга.

— От друга? — Зоя скривила гримасу, но внезапно все поняла. — Господи, неужели это тот тип, с которым ты росла?

— А что плохого в этом подарке? На мой взгляд, он вполне пристойный.

— Безусловно, если он тебя любит. Другой бы не подарил столь важную для тебя вещь. И, судя по всему, дорогую.

— Четки старинные, а у тебя какой-то извращенный ум. Бедняжка хотел порадовать меня святой и достойной реликвией, соответствующей духу Рождества. А ты заключила, что подарок — знак его страсти. — Фейт невинно улыбнулась дочери. — Я люблю тебя, Зоя, но, прости, ты свихнулась.

— Нисколько. Ты поймешь, что я права. А подарок классный. — Четки явно произвели на Зою неизгладимое впечатление.

— Согласна, но изволь пересмотри свои взгляды. Постарайся уяснить себе, что я замужем, люблю твоего отца и никто в меня не влюблен. Все это полный вздор.

— Может быть, и вздор, но только сущая правда. Парень, который подарил тебе четки, от тебя без ума. Посмотри, какие изумруды и рубины — никак не скажешь, что мелкие. Клевый тип!

— Не спорю, и добрый друг. Надеюсь, ты с ним когда-нибудь познакомишься.

— Обязательно. — Зоя положила четки обратно в материнскую сумочку и вытащила из нее двадцать долларов на кино с друзьями.

— Завтра обналичу чек и дам тебе денег. — Фейт подошла обнять дочь. — Кстати, мне очень понравился рюкзачок и шарф. Буду самой модной на курсе студенткой.

— Еще бы! Все мальчики попадают от любви.

— Ты ненормальная! — закатила глаза Фейт.

Через несколько минут дочь выпорхнула из дома, а Фейт решила посидеть с Алексом у елки. Погруженный в собственные мысли, муж умиротворенно потягивал портвейн. Увидев жену, великодушно похвалил:

— Спасибо за приятный ужин.

— Спасибо за красивый браслет, — отозвалась она и поцеловала его в щеку, но Алекс, как всегда, не ответил на поцелуй.

Он считал, что ласками нужно заниматься в постели в определенные моменты, и нигде больше. А в остальное время они его смущали. Да и в постели супруги предавались нежностям все реже и реже.

— Я рад, что он пришелся тебе по душе. — Алекс, казалось, был доволен. — Мне тоже понравились костюм, рубашки и галстуки. У тебя потрясающий вкус. Умеешь выбирать мне вещи лучше, чем я сам. — Это был достойный комплимент, и они приятно скоротали время у камина. Алекс сказал, что с удовольствием поболтал с Зоей, а такое, оба знали, случалось нечасто.

Потом они отправились наверх. Рождество получилось не слишком веселым, но день прошел неплохо. Супруги смотрели телепередачи, Алекс подумывал заняться с Фейт любовью, но заснул перед телевизором. Фейт улыбнулась похрапывающему мужу. Странная у них жизнь! Вроде бы еще не старые, а ведут себя как старики. Иногда Фейт казалось, что вся жизнь позади и впереди ничего не осталось.

Брэд тоже испытывал схожие чувства, когда ложился в постель. Он измотался за вечер — нелегко играть роль хозяина для сотни гостей, на которых тебе наплевать, и постоянно угождать Пэм. Брэд не мог себе представить, как сумеет и дальше заниматься подобной чушью, но понимал, что придется. Он дал клятву двадцать пять лет назад, и теперь, чего бы это ни стоило, предстояло держаться. Оказывается, жизнь труднее и тоскливее, чем он мог себе представить.




Глава 14


Фейт сдавала приемный тест между Рождеством и Новым годом. Испытание, как она и опасалась, оказалось трудным, и ее мучила неизвестность, насколько хорошо она справилась. В глубине души она боялась, что провалилась, и Брэд, как мог, поддерживал ее по телефону. Он был единственным человеком, который знал про этот тест — Фейт не сказала даже Зое, что пошла его сдавать. Зато теперь все было позади. Преодолен очередной барьер. Оставалось надеяться, что она заработала приличный балл.

Зоя уехала в университет Брауна в первый день нового года. У нее начинались занятия, а ей очень не хотелось покидать дом. На каникулах она повеселилась с друзьями, и ее огорчало расставание с матерью. У самой Фейт были все основания для приподнятого настроения: на следующий день она шла в университет.

После отъезда Зои Алекс за обедом угрюмо молчал, и Фейт понимала почему. Муж все еще был не в духе от того, что она намерена продолжать учебу. Накануне вечером дочь хлопотала вокруг нее, а Фейт сложила в рюкзачок тетради и ручки. Прежде чем лечь в постель, она еще раз спустилась проверить, все ли в порядке. Фейт никогда так не волновалась, с тех пор как выросла.

В тот день она получила электронное письмо от Брэда — он желал ей удачи и предрекал успех, и хоть в последнем Фейт сомневалась, но с радостью возвращалась на факультет. Знала, что придется трудно, зато она делала то, что хотела.

Фейт проснулась на рассвете, оделась и к восьми приготовила завтрак Алексу. Он ушел, как обычно, в половине девятого, не сказав жене ни единого слова: хотел, чтобы Фейт прочувствовала, что он все еще недоволен. Хотя вряд ли кто-то в этом сомневался. Алекс сердито на нее посмотрел и захлопнул дверь.

Фейт сварила вторую чашку кофе и все время поглядывала на часы. Предстояло выйти в девять и поймать такси. Она уже надевала рюкзачок, когда ожил ее компьютер — по электронной почте поступило письмо. Фейт дважды щелкнула мышью и с удивлением обнаружила, что оно от Брэда — у него еще не было шести утра.

«Поиграй на славу в песочнице и удачного тебе дня. Будь паинькой, позвони, когда вернешься домой. Любящий тебя Брэд».

Как мило с его стороны! Фейт, не раздумывая, нажала клавишу ответа, бросила рюкзачок и стала набирать письмо:

«Спасибо! Ты так рано поднялся! Надеюсь, не только ради меня. Я тебе позвоню… Боюсь, как бы другие студенты не стали надо мной смеяться. Мне страшно, и в то же время я приятно взволнованна. Хорошего тебя дня. Любящая тебя Фред».

Она поспешила на улицу и взяла такси до Нью-Йоркского университета. Приехав, Фейт сначала растерялась, но обнаружила все необходимые инструкции на листочках бумаги — администрация поработала на славу — и с удивительной легкостью нашла нужную аудиторию. Курс назывался «Судебный процесс» и оказался увлекательнее, чем она ожидала, а женщина-профессор очень требовательной. К обеденному перерыву Фейт совершенно освоилась и с удовольствием пошла на занятие по конституционному праву. Она посещала курсы два раза в неделю, надеясь, что полученные знания помогут ей осенью на факультете.

Фейт возвращалась домой совершенно выдохшаяся, но радовалась, что пережила самый интересный день за много лет. Руководителем курса оказалась женщина ее возраста. Фейт захотелось остановиться и поболтать с ней, но она постеснялась. Да к тому же следовало спешить домой — после занятий по конституционному праву она попадала к себе только к четырем. Так что нечего было терять время в университете.

Фейт надела рюкзачок и, выбегая из дверей, уже думала о домашнем задании — справиться с ним будет нелегко, да и времени потребуется немало. Стоило ей переступить порог, как зазвонил телефон. Она даже не успела снять пальто — в трубке раздался голос Зои:

— Ну как, мам, тебе понравилось?

— Очень, лучше, чем я думала. — Фейт была довольна и возбуждена, и Зоя поняла, что гордится матерью.

Они поболтали с полчаса, потом Фейт сказала, что ей пора — надо было приготовить ужин Алексу, а она толком не знала, все ли для этого имеется в доме. Но как только положила трубку, телефон зазвонил опять. Теперь это был Брэд.

— Не в силах выдержать неизвестность, — начал он, — тебе понравилось?

Фейт не сдержала улыбку.

— Потрясающе. Прекрасные преподаватели и ребята, кажется, очень умные. Время так и летит, домашнее задание ужасное, но я думаю, что справлюсь. — Она восторженно рассмеялась. — Я только что заявилась домой.

— Ты отлично справишься, — порадовался за нее Брэд. Это было как раз то, на что он надеялся. Брэд не сказал, что завел будильник на пять тридцать, чтобы ее вовремя подбодрить.

— Спасибо за утреннее письмо. Я до смерти боялась.

— Я так и знал, поэтому не позвонил, а прислал сообщение по электронной почте — не хотел, чтобы ты расхныкалась.

— Очень разумно с твоей стороны.

— Я рад за тебя. Домашнее задание тяжелое?

— Да, но надеюсь, что справлюсь, если не погрязну в домашних делах — Алекса все-таки надо кормить. Вот в чем трудность!

— Тебе повезло, что ты не замужем за Пэм. — На Новый год его жена опять затевала грандиозное сборище. А Фейт и Алекс, как всегда, оставались дома смотреть телевизор. Брэд сказал, что он завидует им черной завистью. — А что дальше? — спросил он Фейт.

— Буду зубрить до мозолей на заднице и осенью надеюсь поступить на юридический факультет. — Алексу еще предстояло с этим смириться, но Фейт постепенно приучала его к мысли о своей учебе. — Я собираюсь подавать документы.

— Куда? — спросил Брэд.

— Колумбийский университет, Нью-Йоркский университет, Фордхэм[10 - Фордхэмский университет — католический университет. Находится в Бруклине.], Нью-Йоркский юридический институт, Бруклин — лишь бы в нашем городе.

— А жаль, — улыбнулся Брэд, — тебе бы стоило куда-нибудь уехать.

— Вот уж Алекс порадовался бы — жена, которая возвращается домой только на каникулы. Хотя иногда я задаюсь вопросом: заметит ли он вообще, если я уеду? Найму себе замену, которая будет готовить завтраки и ужины, иногда ходить на вечеринки и редко-редко заниматься любовью. Служба на полставки.

— Я бы тоже нанял себе замену, — рассмеялся Брэд. — Пусть ходит на все официальные обеды, на оперные и симфонические премьеры. Слушай, это мне нравится.

Они похихикали, и Фейт посмотрела на часы.

— Мне пора браться за дело, а то Алекса хватит удар, когда он вернется домой. Теперь если что-нибудь окажется не так, то только потому, что я пошла на учебу. Придется вести себя суперпаинькой: отменные обеды, все вовремя, вечеринки, достойные Джулии Чайлд[11 - Популярная тслеведущая кулинарных программ.]. — В этот день Фейт намеревалась приготовить мужу особый ужин, но не осталось ни времени, ни желания.

— Да, навалилось на тебя, — сочувственно проговорил Брэд. — Может, тебе не стоит так уж лезть из кожи и доказывать ему, что ты такая хорошая. Ты ведь ничего ужасного не совершила.

— В его глазах — наоборот. Ладно, пока, пошлю тебе письмо по электронной почте. Надо придумать, что приготовить на ужин, а потом садиться за домашнюю работу.

— Ты славная девочка, — улыбнулся Брэд.

— И ты тоже славный мальчик. Спасибо тебе, — ответила Фейт и повесила трубку. Она заглянула в холодильник и решила выйти купить чего-нибудь такого, что Алекс особенно любил.

К тому времени, когда он вернулся домой, Фейт запекла в духовке палтус, приготовила спаржу под голландским соусом и изумительный плов. Она аккуратно накрыла на стол и гордилось, что в рекордное время успела состряпать такой хороший ужин. Алекс никак не прокомментировал ее успехи, молча съел поданную ему еду, а об учебе даже не спросил. Фейт просто опешила.

— Тебе понравилась рыба? — спросила она, напрашиваясь на комплимент. Ей редко удавалось так удачно приготовить палтуса. — Это новый рецепт. — Она чувствовала себя идеальной домохозяйкой: и на учебу успела — а ведь это был ее первый день, — и ужин вовремя подала.

— Нормальная, — без всякого выражения отозвался Алекс.

— А соус? — Фейт знала, что голландский соус был его любимым. И спаржа тоже удалась на славу.

— Густоват, — буркнул муж, и она поняла, что у нее нет шанса заработать комплимент. Понравился ему ужин или нет, он все равно не признается.

Фейт почувствовала, как в ней закипал гнев, но не проронила ни слова и молча принялась убирать со стола. Алекс вел себя безобразно: не желал ни в чем уступить, и это ей казалось глупым ребячеством. Она вернулась к учебе — мог бы облегчить ей жизнь, но он явно не собирался этого делать. Пока она складывала тарелки в посудомоечную машину, Алекс исчез. Разъяренная Фейт убежала к себе в кабинет, схватилась за учебники и, выполняя два домашних задания, просидела до часу ночи. А когда собралась в кровать, гнев на мужа уже прошел. На следующий день ей ничего не осталось делать — все было выполнено.

Но за завтраком он снова с ней не разговаривал. И Фейт опять почувствовала раздражение.

— Послушай, Алекс. Я не иду сегодня учиться. Можешь со мной разговаривать, а наказывать будешь завтра. — Оказывается, она еще злилась на него за вчерашнее.

— Не понимаю, о чем ты. Городишь что-то смешное.

— Это ты ведешь себя смешно. Мы взрослые. Тебе не нравится, что я пошла учиться, — ладно. Но я стараюсь, чтобы на тебе это никак не отразилось. Пожалуйста, не мешай мне. Ты же наказываешь не только меня, но и самого себя.

— Ты поступила так, как посчитала нужным, Фейт, хотя прекрасно знала, что я об этом думаю. Не нравится моя реакция — уходи из университета. — Для него все решалось просто.

— Что это такое? Шантаж? Ты со мной едва разговариваешь, сделал жизнь невыносимой только для того, чтобы я бросила учиться? — Алекс не ответил, и Фейт это взбесило. Ему не понравилось такое начало дня, ей тоже. — Разве это разумно? Неужели нельзя дать мне возможность попробовать? Посмотреть, получится или нет, а потом уж наказывать? Я занималась всего один день. Что в этом плохого?

— Все плохо. Нечего было вообще туда записываться. Идея абсурдна с самого начала.

— И твое поведение тоже. — Фейт повысила голос, что случалось с ней очень редко.

Они рассорились, только начав обсуждать ее планы, и Фейт понимала, что, когда дойдет дело до поступления на факультет, придется еще хуже. Алекс задался целью не позволить ей учиться, но Фейт не собиралась так просто сдаваться. И его выпад только укрепил ее силы.

— А твое поведение прискорбно. — Он взял «Уоллстрит джорнал» и, не притронувшись к еде, вышел из кухни.

Фейт тоже отставила тарелку — нынешняя размолвка была лишь предвестником того, что предстояло в последующие месяцы.

В тот же день она отправила Брэду электронное письмо. Ответ он прислал ей вечером — до пяти часов работал в суде.

«Извини, Фред, пришлось потрудиться, но зато мы с моим подопечным подростком одержали маленькую победу. То, что ты рассказала об Алексе, вывело меня из себя. Похоже, он живет в средневековье. Как же с ним справиться? Надо бы послать на воспитание к Пэм. Она бы его за недельку образумила, быстро бы стал шелковым. Ты же не можешь бросить все в угоду ему. Это совершенно неправильно.

Сумеешь учиться, несмотря на его занудство? Надо постараться. Так что уж, пожалуйста, изволь. Сейчас трудно, но трудно было бы всем. Поднажми, и все. Только учти: будут провалы, будут экзамены и вечера, когда ты не успеешь приготовить ужин. Но ему придется со всем смириться, а ты не поддавайся — стоит раз дать слабину и потом пожалеешь. Я знаю, Джек сказал бы то же самое. Он бы порадовался, узнав, что ты снова пошла учиться. Всегда считал, что тебе следует завершить образование. Говорил, что у тебя для этого больше природного таланта, чем у него. Он тебе когда-нибудь об этом говорил? Мне — постоянно, особенно, когда мы учились на юридическом факультете и ему все время казалось, что он вот-вот вылетит. Держись, малютка Фред. Ты победишь! Любящий тебя Брэд».

От его слов Фейт всегда становилось легче на душе, и она испытывала благодарность, чувствуя дружескую поддержку. Поддержка требовалась ей как никогда: весь следующий месяц Алекс продолжал превращать ее жизнь в ад.

Фейт умудрялась выполнять домашние задания, делала контрольные работы, поддерживала порядок в доме и готовила для Алекса. А Брэд и Зоя поддерживали ее дух. Это им прекрасно удавалось, так что она продолжала учиться и справлялась с обязанностями жены. Подала документы на юридический факультет. И, к своему удивлению, обнаружила, что заработала на вступительных испытаниях высший балл. Фейт надеялась, что отличные оценки компенсируют тот факт, что она последние двадцать лет нигде не работала и ничему не училась.

Труднее было с Алексом. Муж создавал невыносимо угрюмую обстановку в доме. Срыв произошел в начале февраля. В классе по судебному процессу объявили, что планировалась учебная экскурсия в Вашингтон, где слушателям предстояло провести четыре дня. Поездка не являлась обязательной, но весьма желательной, и профессор рекомендовал Фейт не отказываться. По ее итогам предстояло написать дополнительную работу, которая добавляла балы в окончательную оценку курса. Она посоветовалась с Зоей и Брэдом, и оба сказали, что надо ехать. Проблема заключалась в Алексе — Фейт боялась даже заикнуться. Хотела сама набраться решимости, прежде чем муж начнет настаивать, чтобы она не ездила, а что так и будет, она нисколько не сомневалась.

За неделю до предстоящей поездки она наконец сообщила ему о ней. В конце ужина объяснила, почему ей не следует отказываться, но Алекс только молча слушал. Фейт долго не решалась начать. Как обычно в последнее время, супруги не произнесли за столом ни единого слова, Алекс даже не пытался восстановить хорошие отношения и все откровеннее игнорировал ее.

— Значит, так, — подытожила Фейт. — Я пробуду в Вашингтоне четыре дня, а тебе могу оставить замороженную еду. Хотя я не в курсе твоих планов. Ты собираешься куда-нибудь на следующей неделе? — Она надеялась, что Алекс уедет в командировку и не так драматично воспримет ее отсутствие. Это бы значительно все упростило.

— Нет, — буркнул он с таким видом, словно жена объявила ему, что ее задержали за вооруженное ограбление и сейчас препроводят в тюрьму. — Не могу поверить, что ты на это способна! Корчишь из себя студентку, в то время как твоя обязанность — заниматься домом.

— Алекс, будь благоразумен. Наши дочери выросли и разъехались. Чем я здесь должна заниматься? Нечем. По вечерам я готовлю тебе ужины, а днем совершенно не знаю, куда себя деть. Я умирала от скуки, пока не пошла учиться.

День ото дня поведение мужа становилось все нестерпимее. Его эго жаждало полного контроля над женой. Алекс желал, чтобы она поступала, как потребует он. Но даже в глазах Фейт Алекс зашел слишком далеко.

— Я, к сожалению, вижу, что тебе наскучил наш брак, — процедил он.

— Я этого не говорила, просто мне больше нечего делать. Ты прекрасно это понимаешь. Ты мне советовал брать уроки игры в бридж и ходить на занятия в музей. Но в том, что я делаю, больше смысла.

— Только не для меня.

— Так как насчет Вашингтона? — Фейт поспешила прервать его нападки. Все это Алекс уже говорил, и ей надоело выслушивать одно и то же и поминутно извиняться.

— Поступай как знаешь.

— Что это значит? — Фейт хотелось выяснить, какую ей придется платить цену. Насколько муж разозлится и какой тяжести придется понести наказание. Она решилась и теперь поедет куда угодно, но надо же представлять, что за этим последует.

— Это значит, что ты действуешь так, как считаешь нужным. На свой страх и риск. — В его словах прозвучала едва прикрытая угроза, которая, как всегда, задела ее за живое.

— Как я от всего этого устала, Алекс! Господи, я же не совершила никакого преступления. Никогда тебе не изменяла. Не бросала ни тебя, ни детей. А ты ведешь себя так, словно я виновата во всех грехах.

— Ты ненормальная. — Он с отвращением посмотрел на жену, встал и сделал шаг к двери.

— Если так, то это ты меня довел.

— Нечего меня винить, если тебе не нравятся последствия собственных поступков.

— Хорошо, не буду, — твердо проговорила Фейт. — Я уезжаю в Вашингтон на четыре дня. Если понадоблюсь, позвони. Я оставлю тебе всю необходимую еду.

— Не беспокойся, я найду, где поесть, — процедил сквозь зубы Алекс.

— В этом нет необходимости. Я приготовлю ужины на четыре дня, а ты выбирай — есть дома или куда-то идти.

Алекс ничего не ответил, круто развернулся и вышел из кухни.

Фейт не сообщила об их разговоре ни Брэду, ни Зое. Сцена была настолько неприятной и унизительной, что никому не хотелось рассказывать. Она решила, что справится сама. Утром в день отъезда она попрощалась с Алексом, но он не удосужился ответить. Продолжал читать свою газету и вел себя так, словно ее вообще не существовало. Если он рассчитывал заставить Фейт прочувствовать вину, то добился совершенно обратного результата. Она только разозлилась и с радостью покинула дом. И когда оказалась на улице со своим рюкзачком, небольшой дорожной сумкой и компьютером, у нее возникло ощущение, словно она освободилась из тюрьмы. Компьютер ей требовался для работы и чтобы быстро связаться с Зоей и Брэдом. «Какое же это приятное чувство свободы», — подумала она.

В учебной экскурсии принимало участие больше половины курса. Отъезжающие встретились в аэропорту Ла-Гуардиа и сели в самолет, который доставил их в Рейгановский национальный аэропорт в Вашингтоне. Они поселились на Массачусетс-авеню в небольшой гостинице, забитой иностранными студентами и мелкими предпринимателями. Одно то, что Фейт оказалась вдали от дома, приводило ее в хорошее настроение, а побывав в Смитсоновском институте и в Библиотеке Конгресса, она пришла в полный восторг. Фейт уже придумала тему работы, которую собиралась писать, вернувшись домой. Она стала делать первые наброски в гостиничном номере и, после того как они поужинали в индийском ресторане, ненадолго включила компьютер. До этого она около часа разговаривала с так понравившейся ей женщиной-профессором, а потом с интересом обсуждала с однокурсниками проблемы конституции и основанных на ней законов. Возникла жаркая дискуссия по поводу первой поправки, и к тому времени, когда Фейт возвратилась в комнату, она была полна сил. Она принялась быстро печатать на компьютере и в этот момент услышала сигнал, что по электронной почте поступило сообщение. Оно оказалось от Брэда.

«Привет, Фред! Как твой «Судебный процесс»? Не со всем еще успела разделаться? Надеюсь, получаешь удовольствие? Что касается меня, я люблю округ Колумбия. Когда-то гулял там с девчонкой, учился в колледже, а она была дочерью французского посла. С тех пор ни разу не получал такого удовольствия. Хотел познакомить Джека с ее сестрой, но он вел себя так ужасно, что запугал ее до смерти. Что поделываешь? Общаешься с приятными людьми? А как преподаватели?

У меня все хорошо. Занят по горло — на следующей неделе судебное заседание. Секретарь мне подсказывает, что скоро День святого Валентина, когда вспоминаешь тех, кого любишь, и понимаешь, что они тебя забыли. Цветы и шоколадки. Сенная лихорадка и укромные уголки. Кажется, я растерял романтические настроения. Я бы сводил Пэм на ужин, да только она потянет за собой две сотни друзей и станет настаивать, чтобы я нарядился в смокинг. Поэтому отправлюсь на работу, а потом притворюсь, что забыл. Может, и она забудет. Что-то я зарапортовался. Надо возвращаться к делам. Будь на связи. Если соберешься в президенты, дай мне знать — буду голосовать за тебя. До скорого. Любящий тебя Брэд».

Фейт нравилось получать от него письма. Они всегда ее смешили или по крайней мере заставляли улыбаться. Его болтовня о Дне святого Валентина напомнила ей, что надо послать дочерям гостинцы. Алекс наверняка о ней не вспомнит.

Последние часы, проведенные в Вашингтоне, прошли необыкновенно живо. Они бегали по музеям, библиотекам, собирая учебный материал. И только в самом конце все пошло кувырком. Руководитель группы получила сообщение, что ее мать попала в больницу — случился инсульт, и прогноз был самый неутешительный. Преподавательница объявила, что ей надо ехать, а всем остальным советовала довести до конца программу — ведь их не ждали обратно раньше следующего дня. Но к тому времени, когда она об этом объявила, Фейт уже собрала все необходимые материалы. У нее было все, что требовалось для работы. И она вместе с половиной группы решила ехать домой. Таким образом она могла провести все выходные с Алексом и надеялась, что он простит ей трехдневное отсутствие. За все время он ей ни разу не позвонил и не ответил ни на один из ее ежедневных звонков.

Фейт собрала вещи и вместе с пятью другими сокурсниками взяла такси и поехала в аэропорт. Он сели в самолет и в два часа уже были в Нью-Йорке. Все складывалось на редкость удачно. У Фейт оставалось время заняться работой и в качестве средства примирения успеть приготовить ужин. По дороге она заскочила на рынок и в начале четвертого оказалась дома. Вместе с другими вещами она притащила две сумки продуктов и все свалила на кухне. У нее было такое чувство, словно она отсутствовала несколько недель. А оглядевшись, заметила, что на кухне поразительно чисто — неужели Алекс в самом деле все дни ужинал в ресторане? Разбирая продукты, Фейт внезапно увидела под стулом пару атласных туфель-лодочек на высоких каблуках. Таких у нее не было. Она взяла одну из них в руки и удивилась еще больше: туфли оказались на несколько размеров больше ее ноги. Сердце екнуло в груди, и, мучаясь нехорошим предчувствием, Фейт взбежала наверх.

На кровати в их спальне царил беспорядок, кто-то поспешно набросил покрывало на сбитые простыни. Фейт потянула его в сторону и обнаружила черный кружевной лифчик. А когда опустила глаза, увидела на полу поспешно сброшенные черные кружевные трусики. Ей сделалось дурно, ноги подкосились, и она опустилась на постель. Нет, такое не могло с ней приключиться. Однако не удавалось найти никакого другого объяснения, кроме самого очевидного. Речь шла не о гостье и не о дочери. Пока она уезжала, Алекс привел в дом другую женщину. Фейт толкнула дверь в ванную — на туалетном столике стояла косметика, которой она никогда не пользовалось, а в раковине остался несмытым длинный черный волос. Все стало предельно ясно, когда она увидела вторую пару обуви и висящий на вешалке свитер. А когда заметила два незнакомых платья и три костюма, не сдержалась и заплакала. Было очевидно, что гостья задержалась в доме не на одну ночь, а провела с Алексом целых четыре дня.

Внезапно ее охватил страх. Фейт поняла, что к вечеру любовники вернутся, а может быть, и раньше, еще засветло.

Толком не понимая, что делает, она набросила покрывало на постель и, оставив все, как было до ее прихода, сбежала по лестнице. Не забыла выключить свет, потом заскочила на кухню и схватила вещи, в том числе два пакета с купленными по дороге продуктами. Выбежала из дома, выбросила провизию в мусорный бак и, не представляя, куда собирается ехать, остановила такси. У Фейт не осталось подруги, с которой она решилось бы поделиться случившимся кошмаром, и не было такого места, где бы можно было укрыться. Не зная, как поступить, она попросила водителя отвезти ее в отель «Карлайл» и, откинувшись на заднем сиденье, заплакала.

— Только и всего? — удивился таксист. Отель находился в двух кварталах, она могла бы дойти пешком.

— Да, да, — бессвязно пробормотала Фейт. — Поехали.

Она панически боялась натолкнуться на Алекса и женщину, которая явится с ним. Но самое ужасное заключалось в том, что этот дом был и ее домом тоже. Алекс осквернил их очаг и их постель. Такси ехало по Мэдисон-авеню, а Фейт никак не могла отогнать навязчивое видение — кружевной лифчик и трусики. Ей хотелось одного — умереть. Фейт дорого заплатила за свою поездку в Вашингтон. Если Алекс жаждал мести, то он своего добился. Однако к тому времени, когда машина остановилась перед подъездом отеля и швейцар распахнул перед ней дверцу, Фейт поняла, что муж не вчера познакомился со своей пассией. Он бы не привел незнакомку в дом на четыре дня. Их связь началась гораздо раньше. На душе стало муторно. Швейцар спросил, нужна ли ей комната, и Фейт молча кивнула.

Она не желала устраивать Алексу сцену — решила остановиться в гостинице, а домой, как и предполагалось, вернуться в субботу к вечеру. Пусть муж и эта женщина, кто бы она там ни была, еще поразвлекутся в ее доме. Только бы нашлась комната в отеле!..

У нее, естественно, не было брони, но, по счастью, в отеле оказался свободный номер. Ее зарегистрировали, дали ключи, и коридорный отнес ее вещи наверх. Фейт так вцепилась в свой компьютер, словно это было бесценное сокровище. Но она не включила его в розетку, а села на кровать, разрыдалась и успокоилась только тогда, когда за окном стемнело. Фейт не представляла, который час, а когда взглянула на циферблат, то оказалось, что шесть часов. Зое звонить нельзя — Фейт считала бесчестным настраивать ее против Алекса. Надо справляться самой. Это казалось невероятным, но муж крутил роман с другой. После всей своей холодности, яростного недовольства из-за того, что она пошла учиться, ледяного недоброжелательства, отстраненности, молчания и безразличия к ней как к женщине, Алекс уложил к себе в постель любовницу. А она — и это было хуже всего — больше приходила в отчаяние, чем злилась. Не стоило ли остаться дома и встретиться с ними лицом к лицу? Нет, она еще не готова: Фейт чувствовала, что ей требовалось собраться с мыслями.

В Нью-Йорке было восемь часов, когда она позвонила Брэду. Она собиралась поговорить с ним спокойно, попросить братского совета, как попросила бы у Джека, если бы тот был жив. Брэд ей рассказывал, что Пэм несколько раз заводила интрижки и он сам однажды последовал ее примеру. Фейт рассчитывала, что он трезво отнесется к случившемуся и скажет, чтобы она не расстраивалась. Но как только она услышала его голос, тут же снова расплакалась и не могла выговорить ни единого слова. Безостановочно рыдала в трубку так, что Брэд не сразу понял, кто ему звонит. Его клиенты частенько впадали в истерику, и он поначалу решил, что это кто-то из них или их родителей. Но вдруг с ужасом понял, что звонила Фейт.

— Фред… черт… Боже мой!.. Что такое?.. Скажи мне, девочка, что случилось? — Брэд испугался, что приключилась беда с одной из ее дочерей. — Фред, дорогая, пожалуйста, успокойся. Объясни, что произошло? Тебя обидели? С тобой все в порядке? Где ты? — На секунду его охватил ужас, а Фейт так и не могла выдавить из себя членораздельного звука.

— Я в Нью-Йорке, — наконец выговорила она и снова разрыдалась.

— Ну же, возьми себя в руки! Что произошло? Кто тебя обидел?

— Никто… Я хочу умереть. — Так она говорила давным-давно, в детстве, и Брэд представил себе восьмилетнюю девочку со светлыми косичками, которую некогда любил.

— Дочери в порядке? — Он больше всего боялся, что беда приключилась с ее детьми.

— Да… наверное… дело не в них, а в Алексе. — Фейт все еще плакала, но уже могла говорить связно, и Брэд испытал невероятное облегчение от того, что услышал. Но почему она так расстроена? Неужели Алекс попал в аварию? Или сердечный приступ и скоропостижная смерть?

— Что с ним? Он ранен?

— Нет. Ранена я, а он — полное дерьмо.

Брэд понял, что супруги поругались, однако это было не самое страшное. Но дело, видимо, нешуточное, раз Фейт в таком состоянии. Ему ни разу не приходилось слышать, чтобы она так говорила. В нем закипел гнев, у него чесались руки как следует проучить негодяя.

— Я думал, ты в Вашингтоне. Что ты делаешь в Нью-Йорке?

— Заболела мать нашей руководительницы, и ей пришлось уехать. А я решила пораньше вернуться домой, — Фейт все еще хлюпала носом, но слова уже выговаривала достаточно разборчиво.

Брэд не мог отделаться от мучительного беспокойства.

— И что из того? — поторопил он ее.

— Вот и вернулась.

— Поругалась с мужем? — Брэд махнул рукой секретарше, чтобы та вышла из кабинета. Она подавала ему знаки, что на линии три звонка, но он не хотел отвечать — пусть подождут или идут ко всем чертям! Сейчас его главная забота — Фейт.

— Нет, в доме никого.

У Брэда от ужаса поползли мурашки по спине: неужели к ней влезли и изнасиловали?

— Господи, да что же приключилось? Фред, ты мне скажешь или нет? — Фейт сводила его с ума. Он не сумеет ей помочь, если не поймет, что довело ее до такого состояния.

— У него была женщина, — процедила она сквозь зубы и высморкалась, достав из коробки подле кровати бумажный носовой платок.

— Ты застала ее в доме? — Брэд был поражен. По тому, что Фейт рассказывала об Алексе, он бы не принял его за ловеласа.

— Нет, но там ее одежда. На кухне туфли, в шкафу платья, в ванной косметика, а на кровати исподнее. Он с ней спал! Отвратительно! Кружевные трусы! — Фейт снова разрыдалась, а Брэд от сочувствия к ней улыбнулся. Бедная девочка!

— Ах ты, несчастная крошка! Слушай, а кстати, где ты? — Откуда она звонит? Брэд не мог себе представить, что Фейт сидит дома и ждет, когда любовники возвратятся домой.

— В отеле «Карлайл», сняла комнату на выходные. Я не знаю, что делать. Как ты считаешь, может, мне пойти домой и вышвырнуть ее оттуда?

— Только не в таком состоянии. Сначала надо успокоиться, а потом уже решать, чего ты хочешь. Развестись? Уйти от него? Дать понять, что ты знаешь? Если нет, то лучше закрыть глаза и сделать вид, что ничего не произошло. — Так он сам обычно вел себя с Пэм, но жена никогда не приводила любовников домой.

— А если у него это серьезно? — растерянно спросила Фейт.

— Тогда ты столкнулась с большой проблемой, — ответил Брэд, но оба знали, что проблема существовала давно. Алекс просто порвал последнюю ниточку, связывавшую его с женой. Фейт чувствовала себя раздавленной — Хочешь, я к тебе прилечу? Все обмозгуем, пока ты не вернулась домой. Прилечу ночным рейсом, а вечером уеду обратно, — неожиданно предложил Брэд.

— Да нет, не надо. Все в порядке… Мне нужно разобраться самой, что делать. — Фейт задумалась: а что бы сказал ей Джек? Наверное, то же самое, что и Брэд. Они во многом похожи.

— Это правда. Тебе необходимо разобраться, прежде чем ты с ним встретишься. Дело за тобой, Фред, теперь твой ход.

Фейт об этом даже не подумала.

— А если он ее любит? — спросила она.

— А если нет? Хочешь остаться с ним? Сумеешь простить? Так поступают многие, поэтому не смущайся, если появится желание забыть. Время лечит. Все забывается или почти что все. — Брэда бесил поступок Алекса, но он старался вести себя порядочно и не принуждать Фейт принимать скоропалительное решение. Кто не прощал супругам измены? Вот и у них с Пэм то же самое. Все зависело от настроя самой Фейт.

— Как он мог так со мной поступить? — Ее реакция была абсолютно типичной для подобных ситуаций.

— Наверное, от глупости. От скуки. Его эго требует самоутверждения. Он чувствует, что стареет. Все, как у всех! Такие глупости творят не от любви, а от похоти.

— Превосходно! Он не смотрит в мою сторону, но спит с девкой в кружевных трусиках! У нее длинные черные волосы. — Фейт припомнила раковину, а на другом конце провода улыбнулся Брэд — ему очень захотелось ее обнять. Он понимал, как ей требовалась поддержка. — Наверняка молодая!

— Могу тебе гарантировать одно — ты красивее, чем она. Не важно, что там у нее — борода или накладной парик. Алекс скорее всего просто поразвлекся в твое отсутствие.

— А со мной ведет себя так, словно я совершила тяжкий грех, начав снова учиться. Я целый месяц все урезонивала, ползала перед ним на коленях. Думаю, он сделал это мне в отместку.

— А я почти уверен, что дело не в тебе, а в нем самом. Да черт с ним! Надо думать не о нем, а о себе. Умойся-ка и закажи себе чаю или еще лучше, вина. А я позвоню тебе через полчаса, и мы попробуем во всем разобраться. Я хочу помочь тебе понять, чего ты хочешь сама. А мое мнение совершенно не важно!

— Но как ты все-таки считаешь?

— Я считаю? — переспросил Брэд, стараясь сохранять спокойствие. — Я считаю, что он законченный сукин сын и первостатейный мерзавец, но не только из-за этого случая. Он постоянно тебя мучает, ты извелась от одиночества, а теперь еще и это… Если хочешь знать, я думаю, что его следует расстрелять. Но если ты хочешь остаться за ним замужем, я тебя поддерживаю на сто процентов. — Брэд уважал ее желание сохранить брак, но считал, что ей ради собственного блага следовало давно бросить Алекса.

— Я не знаю даже, что я теперь к нему испытываю. В данный момент — ненависть. Я всегда считала, что ни за что с ним не расстанусь, но сейчас начала сомневаться. — Где-то хлопнула дверь, и Фейт подскочила от неожиданности. Она ощущала себя ужасно незащищенной.

— Прошу тебя, не принимай поспешных решений, пока все не обдумаешь. Через полчаса я тебе позвоню.

Телефон Брэда обрывало уже одиннадцать человек, и все хотели срочно переговорить. Он ответил семи, а с остальными попросил разобраться секретаря. Было шесть часов, а Пэм, по счастью, куда-то собиралась с друзьями.

Через полчаса, когда он перезвонил, Фейт успела ополоснуть лицо холодной водой и заказать чашку чаю. Но она так и не придумала, как поступить с Алексом. От одной мысли, что он проведет ночь в их доме с этой женщиной, ей становилось дурно.

— Ну, ты как? — сочувственно поинтересовался Брэд.

— Не знаю, — ответила Фейт, — гнусновато. — Это чувствовалось по голосу, словно она была предельно измотана.

— Что значит гнусновато? — Брэд внезапно испугался, что она наглоталась лекарств или учинила что-либо еще над собой. Но Фейт была слишком рассудительна для этого.

— Просто гнусно, и все, разочарована предательством и обманом.

Брэд почувствовал облегчение.

— Ну, это ничего, это нормально. Так и должно быть, — проговорил он. — Я все обдумал, Фред, и считаю, что ты должна ему сказать, что знаешь. Если промолчишь, это тебя отравит. Пусть поломает голову, как очиститься. Только не делай ничего против своего желания. Вот мое мнение.

— Наверное, ты прав, но я даже не знаю, как ему сказать, что я все видела.

— Это как раз нетрудно, Алекс же об этом знает, его интрижка стала новостью только для тебя.

— Видимо, так.

— Можешь позвонить и объявить, что ты осмотрела дом. Пусть хватается за сердце, это его немножко встряхнет, — мстительно посоветовал Брэд.

— Он не отвечает на телефонные звонки. — Фейт пыталась дозвониться всю неделю.

— Известное дело. Он скорее всего ощетинится и попробует свалить все на тебя.

— Каким это образом?

— Мол, ты не обращаешь на него внимания, ты его не любишь, он решил, что у тебя кто-то есть, хотя последнее вряд ли. — Фейт была кристально чиста, и Алекс знал это не хуже Брэда. — Может быть, скажет, что поступил так, потому что ты пошла учиться. Короче, все, что угодно, лишь бы обвинить тебя, а себя выгородить.

— Как ты думаешь, у него это серьезно? — испуганно спросила Фейт, словно боялась, что муж выгонит ее из собственного дома. Она не представляла, что ей тогда делать. Но Брэд понимал, что это невозможно, если кому и уходить, так Алексу.

— Трудно сказать, скорее всего нет. Я думаю, что все это блажь. Извини за откровенность, но не исключено, что она проститутка.

— Не представляла, что он способен спать с проституткой, — сказала Фейт и подумала, что по белью похоже. Но теперь такое белье носят вполне нормальные люди, даже ее собственные дети. — Проститутка — не его стиль.

— Как знать! Мне очень не нравится, что ты забилась в этот номер и собираешься всю ночь переживать. Заснуть-то, наверное, не сможешь.

— Скорее всего. Утром встану и пойду в церковь. У меня с собой твои четки.

Теперь ей потребуются не только четки, но и холодная голова и, не исключено, хороший юрист. Брэд пожалел, что не может быть рядом с ней.

— Обдумай все спокойно. Фрэд. Реши для себя, что ты хочешь, прежде чем совершать какие-то действия.

— Я хочу знать, что происходит, кто она такая и что для него значит. Я хочу знать правду.

— Так он тебе и сказал! Он сделает все, чтобы свалить вину на тебя, вынудить защищаться, а себя выгородить. — Брэд прекрасно знал этот тип людей, достаточно насмотрелся среди клиентов, приятелей и коллег. Да и за самим водились грешки, хотя и не такие мерзкие.

— Наверное, ты прав, — согласилась Фейт. — Спасибо, что выслушал. И извини, что доставляю столько хлопот.

— Ты меня до смерти напугала. Я уж подумал, что случилось несчастье с кем-то из дочерей. А так, дрянное дело, но зато все живы.

— Не уверена, что это относится ко мне, — мрачно проговорила Фейт.

— Ничего, еще воспрянешь духом, надо только во всем разобраться. — Прими-ка ты ванну и ложись в постель. Я иду домой. Если понадобится, звони в любое время. Сделаю все, что смогу.

— Ты уже все сделал. Не меньше, чем сделал бы Джек. Поговорил со мной, а я уже должна принять решение, — печально сказала Фейт.

— Конечно, но я уверен, ты сделаешь правильный выбор.

— Если мы разведемся, я даже не знаю, как сообщить об этом девочкам. Они не поймут.

— Почему? Вина не твоя, а его. Пусть теперь расхлебывает последствия собственной глупости. Ты не обязана хранить тайну ради него, ты ему ничего не должна.

— Зоя его возненавидит, а Элли найдет оправдание.

— Зоя его и так недолюбливает, — резонно заметил Брэд. — И пожалуй, права. Из того, что я вижу, никакой он ей не отец, а тебе не муж.

— Что есть, то есть, — согласилась Фейт. — Но такой уж он человек.

Брэд вспомнил их разговор за ужином. Тогда они обсуждали компромиссы, позволяющие сохранять брак, если дела идут не так, как супруги надеялись вначале. Что для нее лучше, задумался он. Удержать Алекса? Любой ценой сохранить мир? Брэд надеялся, что это не так, но влиять на нее не собирался. Не имел права, поскольку сам поступал не намного лучше. Закрывал глаза на амурные похождения Пэм, так казалось проще. Однако Фейт заслуживала иной доли. Да и он, вероятно, тоже. Вот только не хотелось раскачивать лодку.

— Не отчаивайся и постарайся заснуть. — Брэд был уверен, что она не сомкнет глаз. — Позвони и попроси, чтобы тебе сделали массаж. В отеле даже вечером наверняка найдется массажист.

— Я приму ванну. — Фейт не привыкла себя баловать. Наоборот, это она всегда ублажала других.

— Звони мне домой, если захочешь. Я там буду через десять минут.

— Спасибо, Брэд. Я люблю тебя, старший братик.

— Я тебя тоже люблю, детка. Мы как-нибудь вытащим тебя из этого дерьма. Вот увидишь.

— Хорошо бы, — устало ответила Фейт.

Но в ее голосе не чувствовалось уверенности. Брэд тоже не мог предугадать, что с ней случится. Алекс оказался непредсказуемым типом. Кто знает, как он себя поведет, если жена обвинит его в измене? Ничего хорошего ждать не приходится, думал Брэд, направляя машину к дому. Дать бы ему хорошего пинка за то, что он сделал с Фейт. Знал бы тогда.




Глава 15


Фейт металась в постели всю ночь, задремала только в четыре утра, а в шесть уже проснулась. Она поднялась и наблюдала, как встает солнце — зарождался ясный, красивый день, а Фейт еще никогда не чувствовала себя хуже. Думала только об Алексе и женщине с длинными черными волосами, которая крепко спала в ее постели. Она боялась, что больше не сможет лечь в эту кровать.

В семь часов Фейт заказала чашку черного кофе, надела свитер и джинсы. В половине восьмого в соборе Иоанна Крестителя на Лексингтон-авеню началась служба. Фейт держала в руке подаренные Брэдом четки, но никак не могла сосредоточиться на молитве. Опустившись на колени, она тупо смотрела в пространство. А когда служба закончилась, вернулась в отель и весь день не знала, куда себя деть. До четырех или пяти часов домой не пойдешь. На улицу она выходить боялась — как бы не натолкнуться на мужа и его любовницу.

Брэд позвонил, как только проснулся. У Фейт уже было одиннадцать, и он за нее тревожился. Но она разговаривала нормально и дома собиралась действовать по обстоятельствам.

— Только не отколошмать его слишком сильно, — предупредил Брэд, и впервые со вчерашнего дня Фейт улыбнулась.

— Обещаю, не буду.

— Позвони, когда сумеешь.

Брэд собирался поиграть с приятелем в теннис и проехаться в магазин с Пэм. Она хотела для гостиной новую стереосистему, и Брэд обещал помочь ей с покупкой. Но у него был мобильник, и он предупредил, чтобы Фейт звонила, если не застанет его дома. Он был в полном ее распоряжении, а как отнесется к этому жена, ему безразлично. Брэд мог бы ей все объяснить, но не хотел. Никакой вины он за собой не чувствовал. Их дружба с Фейт не то, что интрижки Пэм. Хотя жена, если бы узнала, наверное, даже посочувствовала бы Фейт. Ей не нравилось, когда обижали или плохо обращались с женщинами. И она бы лучше него объяснила Фейт, как отомстить Алексу. Но нет, он позаботится о ней сам.

Весь день Фейт просидела в комнате, в пять позвонила коридорному и распорядилась снести вниз ее вещи, а швейцара попросила поймать такси. Слишком уж много на нее навалилось, чтобы идти хотя бы два квартала до дома. Поворачивая ключ в замке, она заметила, что у нее дрожит рука. В холле горел свет, но Алекса не было видно. Фейт оставила вещи и медленно поднялась в их спальню. Кровать оказалась застланной, и все выглядело безукоризненно, словно убиралась она сама.

«Интересно, — подумала Фейт, — у него хватило такта сменить простыни?» Но проверять не стала.

Муж сидел в своем любимом кресле у камина и читал книгу. Сама невинность. Когда она вошла, он даже не удосужился оторваться от страницы. Фейт стояла и смотрела на него. На секунду ее охватили отвращение, ненависть и чувство обиды, так что некоторое время пришлось бороться с подступающими слезами.

— Что-то ты поздно, — проговорил он, все так же не поднимая глаз, и Фейт подивилась его самообладанию. Она не ответила, не пошевелилась с тех пор, как вошла, и Алекс наконец на нее посмотрел. — Как поездка?

— А ты как провел время? — ответила она вопросом на вопрос. Но по ее лицу он тоже ничего не прочитал.

— Нудно. Тягомотно. Было много работы.

— Это хорошо. — Фейт села напротив и тут поняла, что не в силах больше играть. Надо сказать правду.

— Что поделывала в Вашингтоне? — Муж что-то заметил в ее глазах, но только не понял что. Он продолжал с ней говорить, а сам пытался решить загадку.

— А ты что поделывал в Нью-Йорке?

— Я уже тебе говорил. — В голосе Алекса появились раздраженные нотки. — Работал, что же еще? — Он уже собирался вернуться к чтению, но замер от того, что услышал.

— Не уверена. Алекс, я вернулась домой вчера. Мы закончили раньше, чем планировалось.

— Что значит — вчера? — потрясенно спросил он, но вины признавать не собирался.

— Заболела мать нашей руководительницы, и ей пришлось вернуться домой. Некоторые из нас тоже не захотели оставаться. Я прилетела в два, забежала за продуктами — хотела приготовить тебе чего-нибудь вкусненького. Слушай, а кто спал в моей постели? Кто бы она ни была, у нее большой размер ноги, черные волосы и трусы не шире ремешка.

Алекс позеленел и довольно долго не отвечал, а затем обвиняющим тоном произнес:

— И где же ты болталась со вчерашнего дня?

Брэд ее предупреждал, что так оно и будет, поэтому Алекс не застал Фейт врасплох.

— Сняла номер в «Карлайле», как только догадалась, чем вы здесь занимались. Хотела избавить нас обоих от сцены. Что происходит, Алекс? Кто она такая? Ты давно с ней? — Фейт не отводила от мужа испытующего взгляда. Такой он ее еще ни разу не видел.

— Какая тебе разница? — прервал он ее.

Фейт показалось, что если бы Алекс мог, то ни за что бы не признался в существовании незнакомки. Но она видела достаточно, чтобы не оставить ему ни малейшего шанса.

— Будешь скакать по разным городам, изображая из себя студентку — готовься к неприятностям.

Брэд как знал, что Алекс начнет валить вину на нее.

— По-твоему, получается, когда ты едешь в командировку, мне можно пускаться во все тяжкие, а вина за это ляжет на тебя? Ведь это одно и то же.

— Не смеши меня! Я зарабатываю на жизнь. А тебе нет никакой необходимости таскаться в университет.

— Полагаешь, это дает тебе право на измену? Своеобразная точка зрения.

— А я разве тебя не предупреждал, что ты идешь учиться на свой страх и риск?

— Никогда бы не подумала, что в понятие риска входит возможность супружеской измены. Не слишком ли высокие ставки в нашей игре?

Фейт разозлилась, но никак не могла решить, чего же она хочет от мужа и что из всего этого выйдет. Ни один из них не шел на попятную. Под взглядом жены Алекс поднялся из кресла и прошелся по комнате.

— Это все из-за тебя, Фейт, — не моргнув глазом заявил он, и она не поверила собственным ушам. — Если бы ты не была так по-дурацки упряма, ничего бы не случилось. Ты поставила крест на нашем браке в тот самый день, когда потащилась в университет.

— Ошибаешься, — сверкнула глазами Фейт, — это ты погубил наш брак, когда затащил в мою постель эту стерву. Как ты мог на это пойти?!

— Не смей говорить со мной в таком тоне! Я этого не потерплю! — возмутился Алекс.

— Это ты не потерпишь? А каково мне, когда я прихожу домой и нахожу в кровати ее исподнее, а в раковине ее волосы?

На это было трудно придумать оправдание, поэтому ответ Алекса застал ее врасплох. Муж все-таки не позволил ей взять над собой верх.

— Я уезжаю, — объявил он, скрываясь в ванной и с треском захлопывая за собой дверь.

Фейт слышала, как он возился в своей гардеробной, и через двадцать минут растерянно увидела, что он вышел с чемоданом. Она не проронила ни звука — не знала, что сказать.

— Куда ты едешь?

Кошмар становился явью. Внезапно Фейт стало не по себе: неужели вина в самом деле на ней? Неужели все от того, что она пошла учиться?

— Пока перееду в отель. Захочешь поговорить, звони мне в контору.

Фейт собиралась сказать, что позвонит не она, а ее адвокат, но передумала. Она не хотела форсировать события лишь для того, чтобы за ней осталось последнее слово.

— Ты ее любишь? — жалобно спросила она. Фейт боялась услышать правду и хотела ее узнать.

— Не твое чертово дело, — злобно прошипел Алекс. Еще не было случая, чтобы он извинился после ссоры.

— Полагаю, я имею право знать. Кто она такая? — Фейт старалась говорить спокойно.

— У тебя нет никаких прав. Ты их потеряла, когда пошла в университет и отодвинула наши отношения на второй план.

— Ты утверждаешь, что изменил мне впервые и в этом моя вина?

— Я ничего не утверждаю. Когда решу, что делать, я дам тебе знать!

Невероятно. Он ей угрожал! Свалил на нее всю вину и теперь убегает, а преступницей оказалась она. Фейт больше не сказала ни слова, а Алекс протопал вниз по лестнице, задевая чемоданом за стену. Потом она услышала, как хлопнула входная дверь. Ей так ничего и не удалось узнать. Алекс не пожелал ее просветить. С полчаса Фейт бесцельно побродила по дому, потерянно озираясь по сторонам, потом позвонила Брэду.

— Как дела, Фред? — сочувственно спросил он. Ее голос ему не понравился. Фейт не плакала, но говорила как-то уж очень тихо.

— Он съехал.

— Шутишь?

— Заявил, что во всем виновата я, потому что пошла учиться. А также, что не мое дело, кто такая эта особа и как он к ней относится.

— Я же тебя предупреждал, что он все начнет валить на тебя, — хмыкнул Брэд, но он не ожидал, что Алекс удерет. Значит, его загнали в угол, как крысу, и он решил, что единственный путь к спасению — бегство. Неприглядное дело. И Брэд не утерпел: — Я бы на твоем месте с ним расстался, — сказал он Фейт, — но понимаю, что сейчас ты в растерянности.

— Я была за ним замужем двадцать шесть лет, но теперь задаю себе вопрос: а знала ли я его?

— Привыкла, но времена меняются. Мы этого не замечаем или не хотим замечать.

Фейт понимала, что Брэд прав.

— А что я скажу детям?

— А зачем говорить? Подожди несколько дней, они ничего не узнают, если только не скажет Алекс, а он, я думаю, не скажет. Повремени немного, пусть осядет первая пыль. Не исключено, что он успокоится и вернется. Его накрыли с поличным, и это ему не понравилось, но он еще может одуматься.

— Ты так считаешь? — с надеждой спросила Фейт, и это чуть не разбило Брэду сердце.

Неужели она погребет себя заживо с таким человеком, как Алекс? Хотя бы ради Джека он желал ей лучшей доли. Фейт заслуживала гораздо большего, чем давал ей муж.

— Не исключено, так что расслабься. А завтра — на всякий случай, чтобы себя обезопасить, — позвони адвокату. Я подумаю, кого тебе подыскать в Нью-Йорке. Обращусь к приятелям, занимающимся семейными делами, они кого-нибудь порекомендуют. Я тебе сочувствую, Фред. Ты этого никак не заслужила, но твоей вины тут нет, надеюсь, хоть это ты понимаешь.

— Я теперь ни в чем не уверена.

В ту ночь она спала в комнате Зои. Ей претила мысль лечь в семейную постель — не важно, сменил Алекс простыни или нет. Поздно вечером ей на всякий случай позвонил Брэд, и, когда он положил трубку, Пэм не утерпела и спросила:

— Что-нибудь случилось?

Она только что вернулась с ужина с друзьями, а Брэд оставался дома, чтобы закончить работу. С тех пор как серьезно болел один из их сыновей, Пэм не видела мужа таким расстроенным.

— У приятельницы затруднения.

— Должно быть, что-то серьезное — на тебе лица нет. Я ее знаю?

— Не бери в голову, обычные семейные неурядицы.

Пэм подумала, уж не та ли эта самая Фейт, но спрашивать не стала. Брэд выглядел слишком подавленным, чтобы отвечать на вопросы.

К полудню Брэд по электронной почте сообщил Фейт имя адвоката в Нью-Йорке. Она позвонила, оставила ему сообщение и испытала облегчение, когда тот перезвонил по ее номеру. Фейт объяснила, что произошло, и адвокат спросил, не желает ли она нанять частного сыщика, чтобы выяснить, кто эта женщина. И, к своему удивлению, Фейт согласилась.

Следующие несколько дней Фейт казалось, что она плывет глубоко под водой. Она посещала университет, разговаривала с Брэдом, но не получала никаких известий от Алекса. А в пятницу ей позвонил адвокат и огорошил новостью. Он выяснил, кто эта женщина. Ей двадцать девять лет, она была разведена, имела ребенка и работала секретарем в инвестиционном отделе той же банковской фирмы, где работал Алекс. Удалось выяснить, что в Нью-Йорк она переехала из Атланты в прошлом году и уже десять месяцев находилась в связи с Алексом. Десять месяцев! Значит, учеба Фейт не имела никакого отношения к их роману. Муж обманывал ее почти год. От рассказа адвоката ей стало совсем плохо.

Она назначила с ним встречу в конторе на следующей неделе, но до сих пор так и не решила, что ей делать. Разводиться с мужем или уговаривать его вернуться обратно? Они не общались всю неделю. Фейт понятия не имела, насколько серьезно он относился к своей девице. И все-таки решилась позвонить днем ему на работу. Она испытала облегчения, когда Алекс поднял трубку, — опасалась, что муж даже не ответит на звонок. Но, узнав, кто говорит, Алекс, судя по голосу, почувствовал удовлетворение.

— Хочешь, встретимся и поговорим? — предложила Фейт, стараясь скрыть раздражение. Утреннее сообщение адвоката повергло ее в шок, но реакция мужа поразила еще сильнее.

— Нам не о чем разговаривать, — грубо ответил он, и из глаз Фейт хлынули слезы.

Всю неделю она то и дело принималась плакать, состояние было такое же, как после гибели Джека. И действительно, то, что с ней происходило, было похоже на смерть: потеря веры, надежды, мечты, доверия и, не исключено, что брака.

— Но мы не можем просто так от всего отмахнуться. Мы должны по крайней мере все обсудить. — Она старалась говорить спокойно.

— Мне нечего с тобой обсуждать. — Алекс говорил таким тоном, словно продолжал считать, что вина целиком и полностью лежит на ней.

Фейт перевела дыхание и бросилась словно в омут. Зоя и Брэд ужаснулись бы, но ничего иного она придумать не сумела. От его бесконечных обвинений ей начинало казаться, что надо принести очередную жертву, какой бы несправедливой и нелепой она ни была. Ее опять преследовало детство: хотелось почувствовать себя маленькой пай-девочкой и никогда не становиться взрослой.

— А что, если я брошу университет?

Фейт хотела любой ценой спасти их брак. Нельзя же сдаваться просто так. И если на весах лежали ее диплом юриста и двадцатишестилетнее замужество — что ж, выбора не оставалось.

— Слишком поздно, — ответил Алекс сдавленным голосом, и комната закружилась перед глазами Фейт.

— Ты серьезно? Ты что, хочешь жениться на этой девице? — Ей не приходила в голову иная причина.

Она же была ему хорошей женой. И ее единственной «провинностью», если Алексу угодно это так называть, было возвращение в университет.

— Дело не в ней, Фейт, дело в тебе.

— Во мне? Что я такого сделала? — Слезы безостановочно катились у нее по щекам.

— Наш брак погиб много лет назад. Я чувствую себя мертвецом, когда я с тобой. — Слова были настолько жестокими, что Фейт покачнулась, как от удара. — Мне пятьдесят два, я хочу лучшей доли. Наша жизнь себя исчерпала. Дочери выросли, им не обязательно, чтобы мы находились под одним кровом. Ты хочешь учиться, а я жить.

Алекс говорил так, словно давно все обдумал. Значит, поступая в университет, Фейт прямиком угодила в его ловушку. Она оставалась с ним из верности и уважения к их союзу, а он, оказывается, только и ждал, как бы отделаться от нее.

— Не могла себе представить ничего подобного, — подавленно произнесла она.

— Но так оно и есть, — отозвался Алекс. — Мы оба заслуживаем больше того, что имеем.

Он был прав, однако Фейт никогда не старалась добиться своего за счет мужа. Она намеревалась сохранить их брак, чего бы это ни стоило.

— Я уже созвонился с адвокатом, — продолжал Алекс. — И тебе советую.

Фейт ему не сказала, что успела это сделать. Катастрофа надвигалась со скоростью звука, и она хотела одного — замедлить движение. Она считала, что Алекс совершает роковую ошибку.

— А что мы скажем дочерям?

Она уже представила его версию. Но с другой стороны, и она не собиралась рассказывать омерзительную историю о приведенной в их дом девице — слишком это казалось унизительным, хотя объяснило бы все. Но в одном она не сомневалась: Элли встанет на сторону отца и обвинит во всем мать.

— Я подумаю, — ответил Алекс, — а пока ищи адвоката. Я хочу развестись.

— Господи! — Фейт не поверила собственным ушам. — Алекс, как ты можешь? Неужели наш брак для тебя ничего не значит?

— Не больше, чем для тебя, когда ты решила распрощаться с ролью моей жены и стать адвокатом.

— Побойся Бога, разве можно это сравнивать?

Внезапно Фейт поняла, в чем была притягательность этой девицы. Она была на двадцать три года моложе ее и всего лишь секретарша — Алекс мог легко ею управлять. А над Фейт он терял власть и не мог ей этого простить.

— Я не собираюсь ничего тебе доказывать, Фейт. Ты сама виновата в том, что случилось.

В следующую секунду Алекс повесил трубку. Муж даже не сообщил, где живет. Фейт подумала, что скорее всего у той самой девицы, теперь ей все казалось возможным. Она чувствовала, что за одну неделю мир ушел у нее из-под ног. Фейт тихо плакала, когда хлопнула входная дверь. Она вскочила и услышала голос Зои:

— Привет, это я!

Фейт растерялась. Она не могла придумать, как объяснить дочери отсутствие в доме отца, еще не настроилась сообщить о разводе, так как даже сама не привыкла к этой мысли. И еще она знала, какие у нее под глазами синяки, — всю неделю недосыпала.

— Здравствуй, мам! — Зоя бросила вещи в коридоре, вгляделась в Фейт и встревожилась: — Ты что, заболела?

— Какая-то желудочная инфекция, дней пять уже тошнит.

— Плохо, — посочувствовала дочь. — И голос охрип.

— Да, — быстро согласилась Фейт.

Она чувствовала себя не менее скверно, чем выглядела. Она понимала, как мучительно будет скрывать в выходные правду, и все же обрадовалось приезду Зои. Теперь есть на кого опереться!

— Где папа? — Зоя открыла холодильник и с удивлением обнаружила пустоту. Фейт всю неделю ничего не ела и ничего не покупала.

— Уехал во Флориду. — Она назвала первое попавшееся место, которое пришло ей в голову. Но Зоя кивнула — она сочла объяснение правдоподобным. Отец часто бывал в командировках.

— Надо что-то купить поесть. Извини, что не позвонила. Хотела устроить тебе сюрприз. Как плохо, что ты разболелась. — Она улыбнулась матери.

— Ничего, пройдет.

Зоя кивнула, но через секунду, войдя в свою комнату, снова удивилась: ночная рубашка Фейт лежала на ее кровати.

— Извини, дорогая, не хотела заражать отца, — объяснила ей мать. — Сейчас все приведу в порядок.

— Так ты ведь сказала, что папа уехал. — Зоя посмотрела на нее с подозрением. Неужели родители разругались?

— Уехал, но только сегодня. Вечером переберусь к себе.

Отделанная набивным ситцем в цветочек просторная, красивая, золотистая комната казалась ей настоящим адом. Фейт не представляла, что когда-нибудь сможет в ней снова спокойно уснуть.

— А куда его понесло на выходные? — Зоя не могла припомнить, чтобы такое случалось раньше.

— Боялся, что не успеет вовремя. В конце недели в Чикаго предсказали сильный буран. Он испугался, что не попадет к сроку, и решил вылететь заранее. Там у них какая-то очень важная встреча.

— Мам. — Зоя села на край кровати и потянула за собой Фейт. За свои восемнадцать лет она ни разу не видела мать в таком состоянии. Даже в тот год, когда разбился на самолете ее брат. Зое исполнилось пятнадцать, и она помнила все достаточно отчетливо. Тогда мать замкнулась в себе и пребывала в странном оцепенении. — Ты говорила, что он уехал во Флориду. Слушай, в чем дело? Что произошло?

— Ничего, — заупрямилась было Фейт, но не сдержалась и расплакалась. Всю неделю она прожила в настоящем аду, но пока еще не хотела признаваться Зое, что произошло на самом деле.

— Скажи мне правду. Где отец?

Фейт понимала, что необходимо дать хоть какое-то объяснение.

— Мы немного повздорили, я чуть-чуть расстроена. Вот и все. — Она ненавидела лгать. — Ну ладно. Мы серьезно повздорили, очень серьезно. — Фейт шмыгнула носом, и Зоя крепко обняла мать — она всегда была на ее стороне.

— В самом деле сильно?

— Очень, он ушел из дома.

— Ушел из дома? — Девушка не могла поверить своим ушам, но вместе с тем порадовалась, что приехала, мать явно нуждалась в поддержке. — С вещами?

— Да. — Фейт старалась подавить рыдания. — Слишком сложно объяснять, я пока не хочу тебе рассказывать. Просто поверь мне на слово.

Зоя посмотрела на мать и решила не настаивать.

— Он тебя в чем-то обвинил?

— А кого же еще. — Фейт снова шмыгнула носом. — Не себя же ему винить.

— А возвращаться он собирается?

Фейт собралась ответить «да», но вместо этого покачала головой и разрыдалась в голос.

— Черт! Неужели все так безнадежно? — Чувствовалось, что Зоя искренне поражена.

— Он только что потребовал развода.

Внезапно Зоя превратилась для Фейт из дочери в близкую подругу. Она не хотела отягощать ее своими переживаниями, но дочь, судя по всему, переносила удар гораздо лучше ее.

— Когда это случилось?

— Неделю назад. Извини, я в таком виде.

— Вот сукин сын! Элли знает?

— Никто не знает. Я разговаривала с ним всего полчаса назад. Он уехал в субботу, а только что сказал, что хочет развестись. Заявил, что тоже имеет право на жизнь, а со мной чувствует себя мертвецом.

— Вот гад!

— Не говори в таком тоне об отце!

— Почему? Он такой и есть! А когда ты собиралась сообщить нам?

— Не знаю, все произошло слишком неожиданно. Я всю неделю сидела и плакала.

— Бедная мама! Мне тебя так жалко! Почему ты мне не позвонила? Хорошо еще, что я решила приехать. Сама не знаю почему. Скучала по тебе всю неделю.

— И я тоже.

Мать и дочь обнялись. Фейт безнадежно плакала, и Зоя уложила ее в постель, а потом спустилась на кухню и приготовила суп и омлет. Ее поразило то, что случилось, но не так сильно, как мать. Теперь следовало о ней позаботиться.

Зоя поела, вернулась на второй этаж и легла рядом с Фейт. Так они и лежали, прижавшись, разговаривали и смотрели телевизор. Вечером позвонил Брэд. Фейт сообщила ему, что приехала Зоя, и он вздохнул с облегчением. А узнав, что сказал Алекс, помрачнел.

— Какой же он подонок, — проговорил Брэд.

А когда Зоя пошла почистить на ночь зубы, Фейт шепотом рассказала ему, что ей удалось узнать о любовнице мужа. И о том, что их роман длится почти год.

— Ты мне, наверное, сейчас не поверишь, но я уверен, что все к лучшему. Ты сама бы его никогда не оставила, и он бы окончательно погубил твою жизнь.

«Ему хорошо говорить, — подумала Фейт. — Двадцать шесть лет вместе, и все рухнуло в одну неделю». Как бы ни было трудно с Алексом, она не представляла жизни без него.

— Раз Зоя с тобой, не буду тебя больше задерживать, — продолжал Брэд. — Позвоню завтра, постарайся уснуть.

— Обязательно. — Фейт обрадовалась, когда Зоя предложила ей спать вместе с ней. Она страшилась мысли, что придется возвращаться в семейную спальню.

— Кто это звонил? — спросила дочь, вернувшись из ванной. Их роли словно поменялись. Теперь Зоя ощущала себя взрослой.

— Брэд Паттерсон.

— Тот, что подарил тебе четки? — Фейт кивнула, ее лицо оставалось все таким же грустным. — Ну, мама, — улыбнулась Зоя, — теперь ты сможешь выйти за него замуж.

— Не городи чушь, — вспыхнула Фейт. — Он мне как брат. Брат и есть. И к тому же женат. И я еще замужем за твоим отцом.

Но они понимали, что брак Фейт обречен. Однако, лежа той ночью в кровати подле Зои, Фейт так и не смогла осознать это. И наконец погрузилась в глубокий тревожный сон.




Глава 16


В воскресенье вечером Зоя вернулась в университет, а до этого все выходные они проговорили с Фейт. Мать все еще испытывала потрясение, но так и не сказала дочери о том, что Алекс завел любовницу. Призналась только, что муж захотел более эмоциональной, чем с ней, жизни, а на нее разозлился за то, что она пошла учиться — последнее дочь слышала и раньше.

— Идиотские причины для развода, — возмутилась Зоя. — Слушай, мам, может быть, у него роман?

Однако Фейт упорно хранила молчание, несмотря ни на что, она оставалась Алексу верной. Только пробормотала:

— Не знаю.

Однако к тому времени, когда дочь отправилась в университет, мать чувствовала себя намного лучше. На следующей неделе Фейт встретилась с адвокатом, которого рекомендовал ей Брэд. Юрист рассказал ей вес, что требовалось, и показал рапорт частного детектива. Девицу, оказывается, звали Лесли Джеймс. Приложенная фотография изображала эффектную женщину — высокую, с фигурой модели и длинными темными волосами, впрочем, про волосы Фейт догадалась еще раньше. В отчете говорилось, что у Лесли пятилетняя дочь. К Лесли прекрасно относились на работе, а ее роман с Алексом ни для кого не являлся секретом. Другие секретарши думали, что они поженятся, хотя сам Алекс об этом не заикался.

Выходя из адвокатской конторы, Фейт ощущала себя так, словно ее поколотили. Соперница оказалась молодой и красивой — на восемнадцать лет моложе ее. И это стало новым ударом.

Она сидела в своем кабинете и смотрела в пространство, когда зазвонил телефон — Брэд решил проверить, как прошла ее встреча с адвокатом.

— Все в порядке, — ответила Фейт. — Я прочитала рапорт. Красивая женщина, Алекса нельзя осуждать. — Ее голос звучал подавленно.

— Еще как можно. Он просто глупец. Ты необычайно красивая! — Брэд как никто понимал ее красоту: внутреннюю и внешнюю.

— Спасибо, — вежливо, но не слишком убежденно проговорила Фейт.

Ей казалось, что жизнь рухнула, да так и было на самом деле. Они с Зоей посмеялись над тем, что Фейт даже не вспомнила о Дне святого Валентина. Праздник растворился в дымке ада последних дней. Она даже не знала, какое теперь число — ей стало совершенно безразлично. Но Зоя получила шоколад, который мать ей послала, а немного позже — и Элли в Лондоне.

— У меня для тебя новости.

Брэд старался ее поддержать. Он больше недели тревожился о ней. Фейт оставалось все время подавленной. В университете она едва справлялась, но по крайней мере не бросала занятий.

— И что? — спросила Фейт.

— Я на пару дней еду в Нью-Йорк по работе. Надеюсь, ты со мной поужинаешь? Если не хочешь наряжаться, просто зайдем в пиццерию.

— Приятная новость, — проговорила она с печальной улыбкой. Даже перспектива встречи с Брэдом не радовала ее так, как обрадовала бы неделю назад. Но все равно хорошо, можно хоть чего-то ждать. — Когда ты приезжаешь?

— На выходные. Попался трудный случай, надо проконсультироваться с парочкой адвокатов. Прилечу в пятницу вечером, а утром в субботу буду у твоего порога. Если захочешь, можем покататься на коньках.

— А как же твоя работа? — спросила Фейт, и Брэд улыбнулся: она, оказывается, еще неплохо соображает.

— Управлюсь. Прошу тебя, Фред, не занимай субботний вечер, оставь его для меня. Я улечу обратно воскресным ночным рейсом.

Эту поездку он придумал специально для Фейт, так как тревожился за нее и сказал себе, что обязан это сделать ради Джека. Хотел слетать в Нью-Йорк взглянуть на нее и убедиться, что все в порядке. Брэд ни с кем не собирался встречаться, но сказал ей про адвокатов, чтобы объяснить свое появление в Нью-Йорке.

К его приезду прошла еще одна неделя после измены Алекса. Адвокаты супругов связались друг с другом, и дело продвигалось вперед. Элли они пока еще ничего не сказали, однако Алекс заявил, что позвонит ей в выходные, и Фейт опасалась ее реакции. Нетрудно было предугадать: как бы ни виноват оказался отец и как бы жестоко он ни поступил с Фейт, Элоиз все равно встанет на его сторону. Но раз она ближе к отцу, пусть он сам ей и рассказывает. Тем более что Зоя узнала о разводе родителей от матери. Фейт понимала, что все равно не переубедит Элоиз — та не сможет взглянуть на происшедшее ее глазами. Она лишь надеялась, что дочь постарается понять и ее.

Брэд решил остановиться в отеле «Карлайл», чтобы быть поближе к Фейт. И в субботу в девять, побрившись и приняв душ, был у нее. Он настолько вымотался в предыдущие дни, что умудрился выспаться в самолете. А Пэм сказал то же самое, что и Фейт, — что отправляется в Нью-Йорк посоветоваться с адвокатами по поводу сложного случая. Жена ни о чем не спросила. Брэд опасался, что Фейт воспротивится его приезду, если узнает, что он затеял все ради нее. Фейт не хотела взваливать на него больше того, что он и так на себя взял.

Брэд нервничал, когда звонил в дверь. Фейт сильно побледнела и осунулась. На ней были черный свитер и джинсы. Белокурые волосы ниспадали прямыми прядями на щеки. Увидев Брэда, она улыбнулась и радушно его обняла. Фейт больше не казалась подавленной, как во время ее первого звонка по телефону, — только грустной и безмерно уставшей.

Она угостила его булочками, сварила кофе, пожарила омлет. Они сидели на кухне и долго разговаривали. А потом перешли в гостиную и разожгли камин. Фейт по-прежнему спала в комнате Зои. Ей начинало казаться, что она больше никогда не решится лечь в свою постель.

— Все так странно, — жаловалась она Брэду. — Я чувствую себя так, как после смерти Джека. Словно все переменилось и больше никогда не станет прежним. Двадцать шесть лет жизни псу под хвост.

— Понимаю, девочка, тебе непросто. Но настанет день, когда станет легче. Сейчас все не так, как после гибели Джека, у тебя появился шанс обрести лучшую жизнь. Алекс тебя медленно убивал. Это ты, а не он, заслуживаешь лучшей доли.

Они сидели у очага, и Фейт слушала его спокойную речь. Брэд спросил, не хочет ли она покататься на коньках. Но Фейт слишком устала, да и он, если честно, тоже — долгая дорога после трудной недели далась нелегко. Но Брэд был доволен, что приехал, и Фейт тоже обрадовалась ему.

— Тебе когда на работу?

Брэд совсем забыл, что наговорил ей о встрече с адвокатами, но вовремя спохватился, и Фейт ничего не заметила по его лицу.

— Около четырех, может быть, в пять. Я с ними пробуду пару часов, не больше.

Брэд решил, что вернется в гостиницу, вздремнет, а потом отправится с ней поужинать.

— Слушай, Брэд, — подозрительно улыбнулась Фейт, — а не из-за меня ли одной ты сюда явился.

— Что ты, детка, — ответил он. — Я тебя очень люблю… Но проделать такой путь только для того, чтобы подлатать твое разбитое сердечко?.. Это уж слишком.

— Вот и славно! У тебя должны быть заботы поважнее.

— Я ежедневно твержу себе то же самое, — хмыкнул Брэд, — хотя приходится и о тебе беспокоиться. Ты попала в переплет, детка. Но произошло это тогда, когда ты вышла замуж за Алекса.

— Джек тоже так всегда говорил.

Однако неприятности в ее жизни случались и раньше. И именно они подготовили Фейт к издевательствам Алекса.

— И был совершенно прав.

Брэд вывел ее поесть в ближайшую закусочную. Фейт остановила свой выбор на салате с яйцом, и он настоял, чтобы она съела хотя бы половину. А сам он взял суп с мацой и поделился с ней. Вот за это он любил Нью-Йорк.

— В Калифорнии таких супов нет, — улыбнулся Брэд.

Потом они долго гуляли и завернули в Центральный парк. Деревья стояли еще голые, и все вокруг казалось серым. Но воздух и ходьба сделали свое дело — оба почувствовали себя лучше. Они вернулись домой в середине дня. Фейт приготовила Брэду чашку горячего шоколада, а он снова разжег камин, раздумывая, сохранит ли она себе дом. Но спрашивать не стал, чтобы не расстраивать. Место славное, но ей лучше куда-нибудь переехать. Однако говорить об этом рановато.

— О чем так сильно задумался? — поинтересовалась Фейт, подавая ему чашку дымящегося шоколада.

— О тебе, — честно ответил Брэд. — Какая ты все же удивительная женщина! Другие поступили бы совершенно иначе — тут же рассказали бы дочерям, что натворил их отец. А ты ведешь себя честно и справедливо, патологически порядочно и доброжелательно.

Они оба понимали, какую цену ей приходится за это платить.

— Спасибо, — тихо поблагодарила его Фейт.

Ее брат был добрым от природы. Но им с Джеком и до смерти отца, и после пришлось в жизни несладко. О многом Брэд вообще не имел представления. Он ценил их за мягкость, терпимость и честность, а также за душевную близость. Когда другие дети лгали, Джек всегда говорил правду. Однажды он узнал, что сестра сказала неправду, и устроил ей жуткую головомойку. Тогда ей было десять лет. Брэд запомнил крупные слезы, которые бежали по ее щекам, пока брат ее отчитывал. Вот и сейчас она напоминала ту зареванную девочку. Всю последнюю неделю Брэд представлял ее плачущую, и это привело его в Нью-Йорк. Его терзала мысль, что Фейт в беде, а он даже не пытается ничего для нее сделать. Ведь для нее так много значило увидеться с ним и поговорить. Она ценила все, что он думал и говорил. И доверяла так же, как доверяла Джеку.

— Как ты себя чувствуешь, Фред? — озабоченно спросил Брэд, растягиваясь на ковре напротив камина. Он походил на прежнего мальчугана — та же ямочка на подбородке, те же длиннющие ноги. И волосы остались того же черного цвета — даже сидя рядом, Фейт не могла различить ни одного седого волоса.

— Получше, спасибо. — Ее ответ удвоил радость Брэда от того, что он приехал. Фейт выглядела не настолько затравленно, как в тот момент, когда открыла ему дверь. — Хотя я понимаю: потребуется время, чтобы привыкнуть к мысли, что я за ним не замужем. Фейт казалось, что вся ее жизнь прошла в семье.

— Подожди, еще понравится. Как дела в университете? — Брэд очень тревожился, как бы она не бросила учебу.

— Не очень, но пока не выгоняют. Надеюсь, все утрясется. — В ближайшее время предстояла подача документов на юридический факультет. — Тебе не пора на работу? — забеспокоилась она.

Пробило четыре часа, а Брэд никуда не спешил. Довольный и расслабленный, он лежал неподалеку на ковре.

— Да, да, сейчас, — буркнул он, но на часы не взглянул. Его разморило от горячего шоколада, горящего в камине огня и чувства удовлетворенности от того, что Фейт с ним рядом. — Жизнь — штука странная. Согласна? Мы выросли вместе, имели все шансы влюбиться друг в друга, но не влюбились. Я женился на Пэм, с которой у меня нет ничего общего, а ты вышла замуж за Алекса, который всю жизнь втаптывал тебя в грязь. Надо было вовремя присмотреться друг к другу. Кажется, чего проще? — Брэд все время смотрел в огонь, но в это мгновение поднял на нее глаза и сонно улыбнулся. Однако успел заметить, какой у нее грустный, задумчивый взгляд. Он никак не мог понять, что заставило Алекса обращаться с Фейт подобным образом.

— Не сложилось, — вздохнула она. — Захотели найти себе других спутников и все усложнили. Связать жизнь с человеком из своего двора как-то даже неприлично, слишком просто. Да кое-что еще мешало. — Фейт прикинула, рассказывал ли Брэду Джек об их отце, но решила, что нет. Отец был их тайным позором — все детство и большую часть взрослой жизни.

Фейт не говорила ни одной живой душе, что совершал с ней отец и как потом ее запугивал. Даже Алексу, понимая, что муж непременно использовал бы это против нее. Обсудив эту проблему с психиатром и Джеком, Фейт пришла к выводу, что муж не поймет. Его детство было относительно нормальным. Он не поверил бы, что отец способен совершить над дочерью насилие, если та сама его не побуждала. Это разбило бы ей сердце. Брэд — другое дело. Ему можно говорить все, что угодно. Брэд всегда безоговорочно ее любил.

— Ты в порядке, Фред? — спросил он.

— Да, вспоминаю одно давнее дело, грязное дело. Оно очень сильно повлияло на мою жизнь с Алексом. Из-за этого я терпела все его выпады и плохое обращение — подсознательно верила, что заслужила все, что он со мной вытворял.

Глаза Фейт говорили Брэду красноречивее всяких слов. Он сжал ее руку. Если Фейт одолевают призраки прошлого, он ее не оставит.

— Что с тобой произошло?

Она опустила глаза, потом снова посмотрела на Брэда. Оказалось, что даже ему не так-то легко рассказать о прошлом.

— Это произошло, когда я была девчонкой. Джек обо всем знал… но не с самого начала… догадался потом. Ему тоже пришлось несладко.

Брэд еще до того, как Фейт произнесла роковые слова, понял, о чем пойдет речь, и крепче сжал ее ладонь. Он не мог определить, какое чутье ему подсказало, но не сомневался, что прав. И Фейт тоже, еще не начав рассказ, почувствовала, что старинный друг ее не осудит.

Она глубоко вздохнула, не замечая, что по щекам у нее струятся слезы. У Брэда от сострадания сердце рвалось из груди. Он ощущал себя таким же беспомощным, как некогда Джек. Как брат Фейт в те давние годы не мог прекратить мерзости отца, так и сейчас Брэд не мог развеять ее воспоминаний. Оставалось только находиться рядом и чем возможно поддерживать.

— Когда я была девочкой, мой отец меня изнасиловал, — едва слышно проговорила Фейт. Брэд не произнес ни звука — ждал, что она скажет дальше. — Он начал этим заниматься, когда мне было пять лет и продолжал до самой своей смерти — мне тогда исполнилось десять. Я боялась кому-нибудь признаться, потому что в противном случае он грозил убить и меня, и Джека. Поэтому я молчала. Много позже, когда я уже выросла, рассказала матери, но она так и не поверила. Джек узнал за год до смерти отца, но тот пригрозил и ему. Отчасти именно из-за этого мы так сблизились с братом. Кроме нас двоих, об этом не знала ни одна живая душа. Но мне все время казалось, что виноват не отец, а я. Что я… какая-то не такая… хуже других… не могла себе простить, — ее голос сорвался, — но все-таки простила. Хотя и не сознавала этого, потому и подчинилась Алексу. Решила, что он вправе обращаться со мной, как угодно — третировать, поносить, что я ничего другого не заслуживаю. И во всем ему потакала. — Фейт на мгновение потупилась, а когда снова вскинула глаза, увидела, что Брэд тоже плачет. Не говоря ни слова, он притянул ее к себе и крепко обнял. И эта ласка сказала ей больше слов.

Они долго молчали, но наконец он нарушил паузу:

— Сочувствую, Фред… очень сочувствую. Понимаю, как тебе тяжело было жить все эти годы. Не знаю, каким образом, но я обо всем догадался, прежде чем ты успела сказать. Мне очень жаль, но уверяю тебя, ты от этого хуже нисколько не стала… Какое же гнусное дело он сотворил над собственной дочерью! Остается поблагодарить Бога за то, что он уже умер.

— Я тоже часто так думала, а потом мучилась виной. Такое случается со многими детьми. Так жутко, так одиноко.

Та давняя история повлияла на всю ее жизнь, на выбор супруга и на отношения с ним. Но реакция Брэда оказалась именно такой, на какую она рассчитывала, когда набралась смелости открыться. Брэд никогда ее не унижал — не то что Алекс, который поступал так не первый год. Признаться другу, а затем очутиться в его объятиях означало реабилитацию. Брэд выслушал ее и не отверг. Фейт впервые освободилась от оков, в которых пребывала всю жизнь. Бесценный дар — разве могло быть что-нибудь лучше? Они долго молчали, прижавшись друг к другу. Брэд был ее другом, ее братом, всегда ее любил, и Фейт это знала. Когда она наконец отстранилась, он ей улыбнулся.

— Я люблю тебя, Фред… в самом деле люблю… ты такой замечательный человек. И какого дьявола ты вышла замуж за своего недоумка, а не за меня? Как же это я проморгал?

Все, что он ей говорил в тот день, казалось прекрасным. Фейт нравилось сидеть рядом с ним и разговаривать, она видела свое отражение в его глазах. И сама себе казалась вполне достойным человеком, которого не за что судить. Не жертвой и не дрянью, а гордой женщиной, которая вволю настрадалась и заслужила любовь и уважение. Это был тот самый ключ, который требовался, чтобы открыть ей дверь к свободе.

— Спасибо, Брэд, — сказала она, — но я думаю, что все к лучшему. Женись ты на мне, я бы тебе до смерти наскучила. — Фейт опять улыбнулась. — А мне бы казалось, что я вышла замуж за брата и занимаюсь кровосмешением, так что пусть лучше останутся дружеские отношения.

— Я тоже так считал, — отозвался он. — Как-то в колледже Джек предложил мне куда-то тебя сводить. Я решил, что он чокнулся. Какой же я был болван!

— Ничего подобного.

Они еще немного поговорили — свободно и непринужденно, а потом Брэд все-таки посмотрел на часы. Ему не хотелось уходить, но следовало помнить, что он приехал в Нью-Йорк по делу, а не только чтобы увидеться с Фейт. Уходить не хотелось, тем более сейчас, когда они так задушевно делились самым сокровенным. Теперь придется пару часов валяться в гостинице — дремать или смотреть баскетбол. Но он понимал, что надо придерживаться первоначальной версии.

— Где дама желает вечером отужинать? — спросил он, зевая.

— Проснись, — рассмеялась она, — а то будешь клевать носом со своими адвокатами, — и покачала головой. — Не возражаешь против китайской кухни? — Она явно повеселела.

— Принимается. Слушай, я забыл галстук. Придется купить или перенесешь, если я выведу тебя в свет без галстука?

— А я рассчитывала, что ты заявишься в смокинге!

Фейт вспомнила его жалобы на Пэм. Все, что у Брэда было с собой, — это спортивный пиджак, слаксы, джинсы и несколько синих рубашек. Он закатал рукава, изображая готовность к трудовой активности.

— Заскочу за тобой в семь. Нормально? — спросил он, притягивая к себе Фейт и целуя ее в макушку.

— А времени для работы хватит? — Она немного удивилась.

— Вполне, обсудим одного парня, и все.

— Должно быть, он необыкновенный, этот парень, если ты из-за двух часов полетел в такую даль, — заметила она, провожая его до дверей. По поводу ее признаний он сказал ровно столько, сколько требовалось — не больше и не меньше.

— Так оно и есть, — согласился Брэд, снова прижимая ее к себе.

А потом он быстро пробежал два квартала до отеля и все время вспоминал, о чем она ему говорила. Удивительная женщина. Какой же он глупец, что вовремя этого не заметил! Теперь Брэд жалел, что не выбрал на развилке другую дорогу, но возврата к прошлому не было. Оставалось только признавать свои ошибки. Ведь даже ей невозможно открыть, что он ошибся. Брэд погрустнел и печально думал о том, какие ужасы пришлось пережить Фейт и на что она растратила любовь. Он радовался, что они друзья.

А Фейт в это время благодарила Бога за то, что ей наконец удалось облегчить душу и рассказать Брэду о том, что совершил над ней отец. Он был именно тем человеком, с которым она могла поделиться, и ее признание только усилило их связь и углубило ее любовь к нему. Стопудовый груз, который она несла всю свою жизнь, свалился с сердца.




Глава 17


Вечером Фейт и Брэд отправились в китайский ресторан. Он рассказал ей о своей вымышленной встрече с адвокатами, хотя проспал в отеле все два часа. Фейт ничего не заподозрила, наоборот, сильно заинтересовалась тем, что услышала. А потом они поговорили о детях. Брэду не терпелось увидеть своих мальчиков, а Фейт хотела пообщаться с Элли после того, как ей позвонит отец.

— Как, по-твоему, она воспримет известие? — забеспокоился Брэд.

— Боюсь, во всем обвинит меня, — призналась Фейт. — Бог знает, что наговорит ей Алекс. Но поскольку Зое рассказала о нашем разводе я, то считаю, что Элоиз должен позвонить он.

— Она достаточно взрослая, чтобы все понять, — оптимистично предположил Брэд.

— Все это так, да только неизвестно, как все повернется. То, что происходит, мне до сих пор кажется сплошным кошмаром. Не могу привыкнуть к мысли, что семейная жизнь кончена. Две недели назад я была замужем и считала, что все прекрасно.

— Давай завтра сходим в церковь, — сказали они одновременно и рассмеялись.

— Давай, — обрадовалась Фейт. — К святому Патрику или куда-нибудь по соседству.

— К святому Патрику, — подхватил Брэд. — Мне почему-то кажется, что это наш храм.

Он предложил ей печенье-гадание[12 - Печенье, в котором запечатана бумажка с предсказанием судьбы.]. В ее было сказано, что она терпелива, благонравна и не по годам мудра. А в его — что его ожидает удача в делах.

— Ненавижу такие предсказания, — пожаловалась Фейт. — Ужасно скучные. Другое дело: «Вы непременно влюбитесь на следующей неделе», но таких мне никогда не попадалось. Теперь я, кажется, понимаю почему.

— И почему же? — У Брэда потеплели глаза: что-то в этой женщине брало его за душу.

— Из-за моего невезения, — ответила Фейт и подумала об Алексе.

— Бывает, что за невезением приходит удача, — тихо произнес Брэд.

— В печенье написано или сам придумал? — усмехнулась Фейт, а Брэд про себя отметил, что она немного повеселела с того момента, как он приехал.

— Сам, но так оно и есть. Случается, что самое ужасное уже свершилось, но человек этого еще не знает. Не подозревает, что теперь все повернется к лучшему.

— С тобой так было?

— Нет, но с другими бывало. Я точно знаю. У моего друга умерла жена — замечательная женщина, и он был в отчаянии. Сгорела за шесть месяцев от опухоли мозга. Но он встретил другую, тоже потрясающую женщину, и теперь они счастливы. Как знать, что тебя ждет впереди. Надо верить. Помнишь, Фред, это именно то, о чем мы с тобой говорили, — услышанные молитвы. Нужно надеяться, что их слышат. Ты попала на ухабистую дорогу, но скоро она кончится, и все пойдет хорошо. Может быть, даже лучше, чем ты думаешь.

— Я рад, что ты приехал в Нью-Йорк. — Фейт предпочла не отвечать на его замечание.

— И я тоже. — Брэд взял ее за руку и крепко пожал. — Я о тебе тревожился, пару дней ты была сама не своя.

— Это было ужасно, но теперь мне намного лучше. Хотя я думаю, не все неприятности позади. Алекс не умеет вести себя благородно.

— Да, если судить по тому, как он поступал раньше. — И тут Брэду пришла в голову мысль. — Хочешь банановый «сплит»? — Этот десерт был ее слабостью в детстве.

— Сейчас? — улыбнулась Фейт. Он так трогательно заботился о ней весь день и весь вечер. Фейт чувствовала, что ее балуют, ублажают и любят. Словно рядом оказался Джек. А иногда ей было даже лучше. — Мы и так наелись, как поросята.

— Ну и что? Ты только вспомни, какая это вкуснятина, я к тебе присоединюсь.

— Хорошо, что ты живешь далеко, — рассмеялась она, — а то бы ты меня совсем раскормил, и я бы растолстела до безобразия. Черт возьми, а почему бы и нет!

Брэд расплатился по счету, они взяли такси и поехали на Шестидесятую Восточную улицу. В субботний вечер здесь было много народу, но они нашли маленький круглый столик под фонарем. Брэд заказал банановый «сплит» и две ложки. Его подали со взбитыми сливками, орехами, шоколадным кремом и земляникой. И они накинулись на торчащие из вазы бананы. Брэд не мог поверить, что Фейт способна так много съесть, особенно после плотного ужина.

— Если я не остановлюсь, мне станет дурно, — предупредила она и тут же отправила в рот еще пару ложек. Перед банановым «сплитом» Фейт никогда не могла устоять.

— Если тебя стошнит на меня, то лучше остановись, — рассмеялся Брэд.

Обоим было ужасно весело. Они хохотали над историями из детства. Брэд напомнил, как она разыграла его и Джека: сказала их девчонкам, будто бы они пошли гулять с другими. Когда друзья обнаружили обман, ее чуть не убили. Фейт на что-то разозлилась и решила поквитаться. Им было в ту пору четырнадцать, а ей двенадцать.

— А зачем ты это сделала? — спросил ее Брэд, расплачиваясь по счету.

— Вы не хотели брать меня с собой, вот я и бесилась.

— Джек так психанул, что чуть тебя не придушил.

— И я его тоже. Уж больно он заглядывался на свою девчонку! А вот ты, кажется, не так. — Она с любопытством покосилась на Брэда.

— Я даже не помню, как ее звали. А ты?

— Еще бы! Шерри Хеннесси. А девицу Джека — Салли Стейн.

— Вот это память! Шерри Хеннесси! Первая девчонка, которую я поцеловал.

— Ничего подобного, — со знанием дела возразила Фейт. — Первой была Шарлотта Уоллер, тебе тогда было тринадцать.

— Ах ты негодница! — воскликнул Брэд и сразу все вспомнил: — Ты за мной шпионила и рассказала Джеку. Я от него скрывал. У него с этой Шарлоттой не заладилось, и я не хотел его расстраивать.

— Она сама ему сказала. И не только ему.

— Неправда! Это ты, паршивка. — Брэд совсем забыл ту давнишнюю историю и теперь от души смеялся, когда они выходили на улицу.

— Хорошо, признаюсь, я ей помогла. Но она и сама превосходно со всем справилась, смотрела на тебя, разинув рот.

— Я тогда был очень недурен.

— Ты и сейчас ничего. — Фейт невинно вложила ладонь в его руку. — Особенно если учесть твой преклонный возраст.

— Эй, поосторожнее! — ухмыльнулся Брэд и предложил пройтись до ее дома, чтобы растрясти банановый «сплит».

Фейт с радостью согласилась, ведь съедено было в самом деле немало.

— Мне кажется, я вот-вот взорвусь.

— Да ты не больше мышонка! Стыдно так и не вырасти.

— Я тоже всегда так думала и не любила себя за то, что я такая коротышка.

— Ты выглядишь вполне нормально для девчонки.

Так он ей обычно говорил, когда они были детьми. И Фейт в самом деле почувствовала себя маленькой — вспоминала людей, о которых давно забыла и с которыми тогда общалась. Как забавно о них говорить! Они оба потеряли с ними связь — особенно Брэд после того, как переехал в Калифорнию.

Они медленно брели по Третьей авеню, обсуждали прежних знакомых, вспоминали лица и имена, о которых давным-давно не думали. С Третьей авеню свернули на Семьдесят четвертую и вскоре оказались у ее дома.

— Глупо было позволять тебе останавливаться в гостинице, — всполошилась Фейт, — следовало пригласить к себе. Я сплю в комнате Зои, а ты бы занял мою спальню.

— Мне и там хорошо, — возразил Брэд. — В котором часу пойдем завтра в церковь?

— Когда угодно, в соборе Святого Патрика много служб. Какую-нибудь да застанем. Приходи завтракать.

— Позвоню, когда проснусь. Что-нибудь около девяти или десяти.

Фейт открыла дверь и вошла в дом. Он показался ей темным и пустым. Она повернулась к Брэду и улыбнулась:

— Хочешь вина?

— Стоит мне выпить, и я никогда не попаду в отель. Совсем вымотался. Надо поспать. И тебе пора в кровать. — Они оба устали и были полны впечатлений. Вечер прошел приятно, и Брэд вполне оценил ее дневное признание. Ее рассказ был безусловным жестом доверия.

— Как хорошо, что тебе потребовалось приехать в Нью-Йорк, — с признательностью сказала Фейт. Выходных она страшилась особенно, а сколько таких еще впереди?

— Я тоже рад, — отозвался он. — Спи спокойно.

Брэд убедился, что Фейт закрыла дверь и включила в доме свет. А потом, улыбаясь, побрел к отелю. Эту женщину он любил и уважал больше всех на свете.




Глава 18


Он постучал в ее дверь в девять — сразу пришел с чемоданами, а Фейт в это время выходила из душа. Она открыла ему в кашемировом халате, а Брэд, входя в дом, подал ей воскресную газету.

— Извини, я не рано? Проснулся ни свет ни заря.

— Нормально, буду готова через пять минут.

— А я, пока ты одеваешься, займусь завтраком.

Брэд повернул на кухню, а Фейт, босая, с мокрыми волосами, заспешила наверх. А когда через пятнадцать минут спустилась в свитере и джинсах, он вовсю грохотал и бряцал посудой, и в воздухе разливался запах свежемолотого кофе.

— Боже мой, вот это аромат! — воскликнула она, и Брэд повернулся к ней с улыбкой. Он стоял у плиты, ждал, пока из тостера выскочат горячие ломтики хлеба, и жарил на двоих яичницу.

— Глазунью или так? — Он чувствовал себя как дома.

— Глазунью, давай я сама. — Фейт сделала шаг к плите.

— Отдыхай, завтрак готовлю я. — Брэд налил в кружку кофе и подал ей — хотел побаловать Фейт, пока не уехал. Ведь именно за этим он и прилетел в Нью-Йорк. — Слушай, я совсем забыл, ты ведь любишь с беконом?

— Вряд ли он у меня есть, но я прекрасно обойдусь и без него.

Фейт проверила холодильник и убедилась, что бекона нет и в помине. Предложила взамен порезать фрукты, и Брэд позволил — пусть будут груши и апельсины. Сам он к этому времени закончил готовить яичницу, разложил по тарелкам и добавил намазанные маслом ломтики поджаренного хлеба. Фейт накрыла на стол, он подал яичницу, и они сели завтракать.

Яичница получилось на славу, жареный хлеб не хуже, и Фейт улыбнулась:

— Ты отличный повар!

— Я превосходный шеф, специализирующийся на быстрой еде — всякие там гамбургеры, чили, пирожки. Если все остальное рухнет, без работы не останусь.

— Буду иметь тебя в виду.

Как приятно ощущать, что он рядом! Фейт вспомнила, как брат навещал ее в колледже и потом позже, когда они в очередной раз расставались с Дебби. Ей всегда нравилось, если Джек приезжал и останавливался в их доме, хотя между ним и Алексом всегда ощущалось напряжение. Промелькнула мысль: а где теперь муж — не с той ли женщиной? Лесли Джеймс. Ее имя отпечаталось у Фейт в мозгу.

— О чем задумалась? Почему так сразу погрустнела? — забеспокоился Брэд. Он как раз покончил со спортивными страницами воскресной газеты, а остальное отдал ей.

— Вспомнила об Алексе и той девице. Интересно, они вместе или нет?

— Старайся об этом не думать. — Брэд взял свой кофе и задумчиво посмотрел на Фейт. — Странно, как меняется жизнь. Шесть месяцев назад разве я бы подумал, что буду вот так завтракать с тобой?

— Да… И что Алекс уйдет из дома… Но до того, как я вспомнила о них, я думала, как хорошо, что ты приехал. Тебе часто приходится бывать в Нью-Йорке?

Это был третий раз за четыре месяца. Но на сей раз Брэд придумал причину, чтобы повидать Фейт. А она искренне радовалась его появлению — выглядела гораздо лучше, чем накануне, поэтому поездка себя оправдала.

— Когда как, наезжаю от случая к случаю. Все зависит от того, в каких приходится участвовать конференциях и насколько загружен дома. Обычно вырваться трудно. — Его работа предполагала постоянные авралы и количество клиентов не позволяло отлучаться надолго. — В следующем месяце буду денек проездом, когда соберусь к сыновьям в Африку. Пэм тоже поедет, — добавил он, словно предупреждая Фейт.

— Может быть, пообедаем втроем? — непринужденно отозвалась она, и Брэд рассмеялся.

— Было бы забавно. Она и так уверена, что я в тебя влюблен. А посмотрит на тебя и вовсе задаст мне жару.

— Ты мне льстишь, но я для нее не опасна. Ведь я тебе словно младшая сестренка. Увидит и сама все поймет.

— Не уверен, — буркнул Брэд и углубился в газету.

Он читал с полчаса, не отрываясь, пока Фейт разливала по второй кружке кофе, а потом убирала посуду. Пробило половину одиннадцатого, когда она закончила, и он поднял глаза.

— Так ты хочешь пойти в церковь? — Фейт не желала ни на чем настаивать. Сама она предпочла бы посетить службу, но понимала, что это будет не поздно сделать и после его отъезда.

— Скажу тебе честно, хочу.

Брэд встал, потянулся и обнял ее за плечи. А Фейт в который раз почувствовала, как ей с ним хорошо, и опять удивилась, почему они не ладят с Пэм.

— Сейчас возьму сумку.

Она сбегала наверх за сумкой и причесалась перед зеркалом. И через пять минут уже доставала в прихожей из шкафа одежду. Она натянула плотную меховую куртку и красный шерстяной шарф. А на Брэде были джинсы, теплый свитер и пальто. На улице похолодало, того и гляди пойдет снег.

Они взяли такси и приехали в собор Святого Патрика как раз к началу одиннадцатичасовой службы. Фейт преклонила колени, а затем проскользнула на скамью. Брэд сел рядом, и они до конца богослужения не проронили ни звука. Когда она подходила к причастию, Брэд ждал ее и, заметив в ее руке подаренные им четки, улыбнулся. А потом они поставили на алтаре святого Иуды свечку за Джека. На душе у них царило умиротворение. А когда они выходили из храма, заметили, что на улице начался снег.

— Хочешь пройтись? — Фейт подняла на Брэда глаза. Она любила гулять в снегопад.

— Конечно, почему бы и нет, — улыбнулся он. В Сан-Франциско снега не бывало, и он любил Нью-Йорк еще и за зиму.

Они поднялись по Пятой авеню, пересекли Шестидесятую улицу, миновали ограду Центрального парка, зоопарк и игровую площадку. Снег запорошил им волосы, а их лица раскраснелись от мороза. Такой снегопад случался не часто, снег повалил всерьез и словно приглушил все на свете. И Фейт с удовольствием вложила в руку Брэда свою ладонь в перчатке.

— Завтра я стану по тебе скучать, — печально сказала она. — Ты подарил мне такой праздник. Но надо возвращаться к реальной жизни, учебе, разводу. Не хочется об этом думать. А Алекс невероятно спешит!

Фейт не могла понять почему. Не связано ли это с Лесли Джеймс? Уж не собрался ли он в самом деле на ней жениться?

— Что ты собираешься делать с домом? — Брэд никак не мог решить, не рано ли задавать ей этот вопрос.

— Не знаю. Алекс еще не говорил о своих намерениях — позволит жить в нем и дальше или заставит съехать, чтобы продать. Покупал его он и, видимо, станет отстаивать права на него.

Все их приобретения были сделаны на деньги мужа, и теперь он пытался доказать ей, что все вещи принадлежали ему. Утверждал, что она нисколько ему материально не помогала. И Фейт начинало казаться, что у нее вообще нет никаких прав.

— Если он потребует, чтобы ты выехала из дома, то будет обязан предоставить тебе равноценное жилище. — Брэд старался говорить рассудительно, чтобы развеять ее страхи. — Никто не имеет права выбросить тебя на улицу.

— Надеюсь, — неуверенно согласилась она. Кто знал, что могло прийти в голову Алексу? — Без девочек меня устроил бы дом и поменьше, но так не хочется переезжать. Мы прожили здесь восемнадцать лет — с самого рождения Зои.

— Не исключено, что он не потребует освобождать дом и не станет его продавать. — Брэд не хотел, чтобы она расстраивалась. Адвокат предпримет все, что потребуется.

Они завернули в парк, постояли у прудика и посмотрели, как снежинки падали на фигурку Алисы из Страны чудес. Снега навалило столько, что детишки уже катались с горки. Брэд и Фейт стояли и смотрели за веселой возней карапузов.

— Жалко, что дети выросли, — грустно проговорила Фейт. — Мне так всего этого не хватает.

В ее жизни были светлые времена, дни, наполненные смыслом и радостью. Не оставалось времени думать о чем-либо другом, кроме домашних забот или предстоящей ночи с Алексом, и тем более тревожиться о будущем. Фейт ощущала себя счастливой и нужной, но теперь все переменилось. В ней больше никто не нуждался. Дочери выросли и живут самостоятельно, а ее жизнь превратилась в пустоту. Фейт казалось, что она лишилась целого мира. А теперь еще предстояло расстаться и с домом. Столько потерь!

— Я тоже скучаю по прежним временам, — честно признался Брэд. — Все так быстро промелькнуло. Глупо, конечно, я понимаю, что мы стареем, но не могу отделаться от мысли, что люди и в нашем возрасте рожали детей.

— Господи, что за фантазии! — рассмеялась Фейт.

— А ты бы начала все сначала?

Фейт заметила, что Брэд говорит серьезно, и ответила не сразу:

— Очень странный вопрос. Если бы ты спросил меня месяц назад, я бы, конечно, ответила «нет». Да и Алексу эта идея вряд ли понравилась бы. Он всегда говорил, что двое детей — вполне достаточно. А я бы завела еще одного или двух. Но в сорок семь лет — сумасшедшая идея! Девочек хватит удар. Нет, нет, не думаю. К тому же в ближайшее время я не собираюсь замуж. Не могу себе даже представить.

— Ты скоро будешь свободной.

Слушая его, Фейт не могла опомниться, хотелось себя ущипнуть, никак не верилось, что их разрыв с Алексом не сон, а реальность.

— Что, если ты встретишь мужчину, который тоже хочет детей? Как ты поступишь?

— Познакомлю его с Элоиз, — рассмеялась она и снова посерьезнела. — Не знаю, Брэд. Я хотела бы иметь еще детей, но, видишь ли, я уже не молоденькая. Не уверена, что в моем возрасте вообще появятся дети. Да… я знаю людей, у которых это получалось. Конечно, это было бы замечательно. Я бы опять прониклась надеждой, ощутила бы жизнь и почувствовала себя молодой. Но… только ничего этого не будет. — Фейт подняла на Брэда печальные глаза. — Я устала, мне грустно, и я состарилась. И что еще хуже — я одинока.

— Но не навсегда же! Найдешь себе кого-нибудь, Фред. Пройдет немного времени, ты оправишься. И не исключено, что через год уже выйдешь замуж. — Говоря это, он тоже погрустнел.

— Ты так здорово распланировал всю мою жизнь, — улыбнулась Фейт. — А как тебе быть со своей? — Она прекрасно знала, насколько он несчастен с Пэм, однако ни при каких обстоятельствах не желал с ней расставаться. — Разве ты сам не хочешь больше того, что имеешь?

Фейт всегда казалось, что Брэду было с женой одиноко. И хотя ее жизнь с Алексом тоже не отличалась взаимопониманием, но она никогда бы не ушла от него, если бы он сам от нее не удрал.

— Конечно, хочу, — не стал скрывать Брэд. — Но такова моя судьба: что имею, то имею. И о большем не задумываюсь. — Произнося последние слова, он понимал, что слегка покривил душой.

— А может быть, стоило, пока ты еще относительно молод? Представь себе, что Пэм поступит так же, как Алекс. Скажем, лет через десять. Неужели у тебя не возникнет мысли, что жизнь прожита напрасно. А ведь ты мог бы испытать счастье с другим человеком! Разве не стоит задуматься?

— Слишком рискованно. — Брэд в упор посмотрел на Фейт. — Пусть жизнь поломана, но она моя. И я не собираюсь ею швыряться ради мечты, которой, возможно, не суждено сбыться. Чудеса случаются только в кино. А в действительности — никогда. Большинство людей поступают так, как мы с тобой: привыкают к чему-то — пусть не самому лучшему, и держатся, как только могут. Да ты сама знаешь.

— Да… Только теперь стала задумываться. Не исключено, что Алекс прав, хотя мне от этого не легче. Но может быть, он наконец набрался мужества и совершил поступок, на который нам следовало решиться давным-давно? Пусть он сделал мне больно, но он собирался заработать приз.

— А вместо этого шлепнулся мордой в грязь, и именно потому, что сделал тебе больно. Ты выиграла не много. Скорее — потеряла. Он нашел себе девицу в соблазнительных трусиках. Убегая, обошелся с тобой по-свински, но если он женится на ней, то настанет день, когда она поступит с ним так же, как он с тобой.

— Это ободряет. — Фейт скривила губы. — Не знаю, что и ответить. — Она тяжело вздохнула. Снежинки падали на ее ресницы и волосы.

Брэд никогда не видел женщины красивее. Он загляделся на нее, а сердце щемила тоска. Как бы ему хотелось перевести стрелки часов лет на тридцать назад! Но он прекрасно сознавал, что это невозможно. Фейт для него недостижима. Даже мысль приблизиться к ней никогда не приходила ему в голову. Фейт бы это потрясло. Она не подозревала, что Брэд способен смотреть на нее иначе, а не только как на младшую сестру. Да так оно и было с самого детства! Но теперь Брэд терял над собой контроль. Обнимал ее в Центральном парке, и это навевало мечты о большем. Но он лучше, чем кто-либо еще, понимал, что это всего лишь мечты.

— Ты чего такой серьезный? — Фейт еще крепче прижалась к нему. Холодало, поднялся ветер. — С тобой все в порядке?

Брэд кивнул и улыбнулся. Ему нравилось все, если она была рядом. Готовить ей завтрак, часами разговаривать, ходить в церковь, гулять, даже объедаться банановым «Сплитом» на ночь.

— Пожалуй, нам следует вернуться к тебе домой и развести огонь. Я подумываю об обеде.

— С тобой я только тем и занимаюсь, что ем, — пожаловалась Фейт, но ей тоже нравилась его компания. И она проголодалась, пока они гуляли. — Надо куда-нибудь забежать, купить продуктов. У меня ничего нет, с тех пор как ушел Алекс, я морила себя голодом.

— От этого никакого толку, — практично заметил Брэд, беря ее за руку.

По дороге домой они заскочили в бакалейный магазин, и он заставил ее накупить кучу продуктов, чтобы хватило на целую неделю. Причем заплатил сам, хотя Фейт протестовала и говорила, что это нечестно.

— Ты же уедешь и не будешь все это есть! Зачем же ты платишь?

— Хочешь, приеду завтра вечером на ужин? — спросил он, получая сдачу.

— Я бы очень хотела, чтобы ты остался. Ужасно, что мы живем в разных городах.

Брэд согласился, но в то же время понимал, что в таком случае наступил бы час, когда он не сумел бы преодолеть соблазн. Он и без того испытывал к ней совершенно новые чувства. Но поскольку Фейт ничего не подозревала, а он находился от нее в трех тысячах миль, Брэд чувствовал себя в безопасности. И считал, что она тоже в безопасности.

Он донес до дома пакеты с продуктами, и через полчаса Фейт принялась готовить обед, а он разжег камин. Снег за окном все падал.

Фейт сварила суп и сделала сандвичи. Она попросила, чтобы Брэд купил суфле из кукурузного сиропа, галеты и батончики «Херши», чтобы сделать лакомство, которое они так обожали в детстве. Свидание с ним стало путешествием в прошлое. Временами ей хотелось, чтобы они никогда не вырастали. Тогда бы жизнь казалась простой, а Джек бы не умер.

Было почти четыре, когда они кончили обедать. Брэд посмотрел на Фейт и рассмеялся.

— Ты чего? — вспыхнула она.

— У тебя все лицо в сиропе и шоколаде.

Фейт схватилась за салфетку, но только все окончательно испортила. Тогда Брэд отобрал у нее бумажный квадратик и сам вытер ей губы, подбородок и кончик носа, а она в это время смотрела на него невинными глазами. Брэду потребовались все силы, чтобы скрыть обуревавшие его чувства.

— Вот теперь все чисто. — Ничто в его манере не выдавало колоссального напряжения, которое он испытывал.

— Хочешь еще? — ухмыльнулась Фейт.

Брэд застонал, повалился на пол и распростерся у камина. Его ноги показались ей бесконечно длинными, а плечи такими же широкими и мощными, как в детстве.

— Воздержусь. Интересно, мой самолет не задержится из-за снега?

Брэд очень на это надеялся, хотя понимал, что ему пора возвращаться домой. И тем не менее несказанно бы обрадовался, если бы пришлось пережидать в Нью-Йорке буран. Он растерялся — не знал, что делать. Надо было улетать, пока он был еще на это способен. В то же время Брэд не сомневался, что впереди у Фейт тяжелые времена, и его терзало сознание, что его не будет с ней рядом. Все, что он мог ей предложить — свой голос по телефону и электронные письма. Этого казалось ему недостаточно. Брэд хотел оградить Фейт от нападок, которые, как он инстинктивно чувствовал, предпримет против нее Алекс.

— Сейчас позвоню, справлюсь о твоем рейсе, — с надеждой проговорила она и пошла к телефону в холле, а через минуту вернулась. — Вылетает по расписанию.

— Хуже некуда, — сонно улыбнулся Брэд.

Через час он поднялся с пола, словно заспанный гигант. Настало время уезжать. Фейт стала надевать пальто, а он смотрел на нее и думал: какая же она все-таки красивая, по совершенно этого не сознает, что всегда добавляло ей очарования.

— Тебе никуда не нужно ездить.

— Знаю, что не нужно, но очень хочется. Мне больше нечего делать. — Она старалась побыть с ним как можно дольше.

Брэд поймал такси, положил чемоданы в багажник и устроился рядом с ней на сиденье. Снег пошел сильнее, чем когда они гуляли в Центральном парке, и к тому же стемнело. Но в субботний вечер движения почти не было, и они, невзирая на плохую погоду, добрались до аэропорта Кеннеди в рекордно короткий срок. Дорожные службы прекрасно расчистили шоссе, и на летном поле все как будто бы было в порядке. Самолет должен был вылететь по расписанию.

Фейт ходила рядом с Брэдом, пока он выбирал журналы, и сама купила ему книгу, потому что решила, что она ему понравится.

— Спасибо, что накормил и вывел в свет, — благодарно улыбнулась она. — Я прекрасно провела с тобой время. Буду сильно по тебе скучать.

— Я буду тебе звонить, а ты веди себя как следует. Хорошо ешь, ходи в школу, но не перерабатывай. Не позволяй Алексу себя доставать. Делай все, что скажет тебе адвокат… чисти зубы, умывайся… не мажь рот шоколадом, будь паинькой и заботься о себе.

— И ты тоже, — потерянно проговорила Фейт, пока он обнимал ее на прощание и целовал в макушку.

— Завтра тебе позвоню. Когда доберусь, будет слишком поздно.

Брэд знал, что по нью-йоркскому времени попадет к себе не раньше двух ночи, и надеялся, что Фейт уже будет крепко спать.

— Спасибо за все, — снова поблагодарила она, прижимаясь к нему.

Сказать «до свидания» было все равно что опять потерять Джека. На секунду Фейт охватила паника, а затем нахлынула волна горя и отчаяния. Она поняла, что по-глупому цепляется за него, и наконец отпустила.

Брэд последний раз ее обнял и вместе с другими пассажирами направился на свой рейс. Уже поворачивая за угол, он обернулся, улыбнулся и махнул рукой. Фейт еще постояла в терминале, посмотрела, как выруливал на полосу самолет, понурившись вышла из аэропорта и махнула рукой такси.

Поездка обратно показалась ей бесконечной, а дом — или то, что когда-то было ее домом, — одинокой могилой. На улице по-прежнему шел снег, а внутри стояла убийственная тишина. Фейт не стала ужинать — так скучала по уехавшему Брэду. Поднялась на второй этаж и сразу же легла в кровать. Она уже крепко спала, когда в два часа зазвонил телефон. С минуту она не могла сообразить, где находится.

Говорила Элоиз из Лондона — она набрала номер матери перед тем, как уйти на работу. Ее голос звучал вполне бодро, а Фейт никак не могла проснуться.

— А… что?.. О… это ты Элли… Привет, дорогая… нет, нет, я не спала. — Фейт не могла понять, почему всегда лгала, когда ее поднимали с постели, еще с минуту она приходила в себя. А потом сообразила, что у Элоиз в Лондоне семь утра. Рановато. — Ты в порядке?

— Я-то — да! — сердито ответила дочь. Сон сразу улетучился, и Фейт поняла, что Элоиз в ярости. — Я вчера разговаривала с папой. Он мне рассказал, как ты поступила.

— А как я поступила? — Фейт сначала оторопела, а потом ее, будто ледяная рука, охватил страх. — Что я такого сделала?

— Он мне сказал, что ты не желаешь с ним жить, потому что поступаешь в университет.

— Он сказал именно так? — переспросила потрясенная Фейт. Неужели Алекс способен так нагло врать дочери?

— Именно! Мама, как ты могла разрушить семью из-за какого-то дурацкого юридического диплома? Неужели ты совершенно не думаешь о нас? Или по крайней мере о папе? Ведь вы столько лет прожили вместе! Неужели ты до такой степени эгоистка и обо всем забыла? — Элоиз не выдержала и разревелась.

У Фейт из глаз тоже потекли слезы.

— Элли, это все не так… то есть я хотела сказать, все было не так.

Благородство не позволяло Фейт обливать Алекса грязью. Не важно, как подло он с ней поступил и в который раз опять нанес удар исподтишка, она не хотела становиться похожей на него. Фейт доверяла дочерям и не сомневалась, что они в конце концов докопаются до истины. Она цеплялась за благородство, как за спасательный круг во время шторма.

— Ты что, думаешь, что нам все равно? Что на нас это нисколько не повлияет? Нам даже негде будет притулиться, когда мы приедем в Нью-Йорк! Папа сказал, что ты намерена продать дом!

Вот ей и ответ, сохранится или нет их прежнее жилище. А вину, как обычно, свалили на нее.

— Мы об этом еще не говорили. Что же касается меня, то я не хочу продавать дом. Не исключено, что Алекс этого хочет. И не я требовала развода, это он потребовал.

— Ложь! Он сказал, что ты его к этому вынудила, потому что пошла учиться.

— Я ни к чему его не вынуждала. Наоборот, предложила компромисс — пообещала, что уйду из университета.

— Не верю ни единому слову. Папа сказал, ты давно уже это планировала. Год назад заявила, что желаешь развестись.

От слов дочери Фейт стало дурно, но она поняла, что задумал муж. Если ему удастся убедить девочек, что жена предложила развод еще год назад, тогда они простят ему интрижку с Лесли Джеймс. Умный замысел.

— Элоиз, — Фейт пыталась сохранить спокойствие, — мне неприятно говорить, что отец тебя обманул, но это так. Я никогда не требовала развода, у меня и в мыслях не было разрывать наш брак. Это его инициатива — именно он этого желает. Я не думала продавать дом, а он об этом даже не заикался.

Фейт надеялась, что, если не отступать от правды и не чернить мужа, дочь обязательно ее поймет. Но оказалось, что Элли не так-то просто переубедить.

— Ты лгунья, мама! А твое вранье шито белыми нитками! Пусть тебя провалят на экзаменах! Пусть тебя выгонят с факультета! Я желаю тебе этого потому, что ты разбила мне жизнь! — последние слова она буквально выкрикнула и бросила трубку.

Фейт так и осталась сидеть рядом с телефоном, по щекам у нее катились слезы. Какая подлость настраивать против нее Элоиз! Алекс сознательно ссорит дочерей! Зоя знала правду, по крайней мере то, что из дома ушел отец, а не мать, хотя и не подозревала почему. Фейт хотела бы избавить девочек от свар, но понимала: если открыть им истину, это уронит отца в их глазах. И считала это непорядочным. Зато Алекс использовал любые средства — нанес ей подлейший удар, чтобы оторвать от нее дочь.

Она с час пролежала без сна, а потом, мучась чувством вины, набрала номер Зои.

— Привет, мама! — Дочь явно обрадовалась, услышав ее голос.

— Я тебя не разбудила? — занервничала Фейт.

— Конечно, нет. Я уже встала. Ты как, нормально?

— Нет, — честно ответила она. — Мне только что звонила Элли.

— Ты ей сказала? — Зоя сразу погрустнела.

Она расстраивалась из-за того, что происходило с ее родителями. Недавно она переговорила с отцом, но тот ей почти ничего не рассказал. И совсем замолчал после того, как она сообщила, что почти неделю провела с Фейт.

— Нет, это сделал папа. — Фейт объяснила, как сложилась их беседа. Она очень волновалась, как бы ее благородство и нежелание сражаться тем же оружием, что и Алекс, не оторвало от нее навсегда Элоиз.

— Ну и как она?

— Бесится, возненавидела меня. Твой отец ей сказал, что это я не желаю сохранять семью, специально пошла учиться и требую развода. Более того, потребовала его год назад. — Фейт шмыгнула носом.

— Почему он так сказал? Это правда? — Зоя явно удивилась. Но она, как всегда, была на стороне матери.

— Конечно, нет. Я, кажется, понимаю, почему он так поступил. Но это не имеет значения. Важно то, что он убедил Элли, будто я требую развода и выгоняю его. Ужасно непорядочно.

Слово «порядочность» давно исчезло из лексикона Алекса, а может быть, вообще никогда в нем не присутствовало.

— Тоже мне новость, папа никогда не вел себя порядочно. — Зоя сказала, что давно заметила, как он лжет по любому поводу, и перестала ему верить. — Элли поймет, где правда. Ты не была бы настолько расстроена, если бы сама хотела развода.

Но Фейт никак не могла успокоиться, ведь она знала, что Элоиз полностью под влиянием отца.

— Она даже не поняла, насколько я огорчена. Назвала монстром и заявила, что я испортила ей жизнь. — Фейт не сказала Зое про дом, хотела сначала переговорить с Алексом. Если он надумает продавать жилье, это коснется всех, а не только ее одной.

— Пусть успокоится, я с ней попозже поговорю. А ты объяснишь, что к чему, когда она приедет домой. — Элоиз собиралась в Нью-Йорк в марте, но Фейт уже начала сомневаться, что ее визит вообще состоится.

— Может, мне к ней съездить? — тревожно спросила Фейт.

— Подожди, пусть остынет. Напиши письмо или что-нибудь в этом роде. Вот увидишь, она придет в себя. Ведь очевидно, что не ты затеваешь развод.

Зоя чувствовала, что мать скрывает истинную причину ухода отца, однако понимала, что правды из нее не вытянуть.

— Я так от всего этого устала! — Фейт радовалась, что может поговорить с дочерью. Она сделалась мудрой и рассудительной не по годам.

— Элли всегда сначала взрывается, а потом размышляет. А отец, похоже, совсем заврался.

— Завтра я ему позвоню. — Фейт все еще надеялась урезонить мужа, каким бы это ни казалось наивным.

— Поспи, мама, постарайся обо всем забыть, хотя бы на сегодняшнюю ночь. Что ты делала в выходные? — Зоя чувствовала себя виноватой, она собиралась позвонить, но закрутилась и забыла.

— Приезжал мой друг Брэд с Западного побережья, — рассеянно объяснила Фейт. Она не могла думать ни о чем другом, кроме как об Элли. Воспоминания о днях с Брэдом растаяли, как сон.

— Он приезжал к тебе? — возбужденно переспросила Зоя.

— Нет, по делам, но очень кстати.

Зоя с трудом удержалась от расспросов, решив, что теперь не время. Мать и без того натерпелась. И еще дочь знала, какие бы чувства этот человек ни испытывал к Фейт, для нее он был не больше, чем другом. Но хотя бы отвлек ее на пару дней. И то хорошо.

— Спокойной ночи, мам. Завтра я тебе позвоню. Я тебя люблю.

Связь прервалась, и весь остаток ночи Фейт провела без сна — думала о том, что сказала ей Элли. Ее так и подмывало встать и позвонить Алексу, но приходилось ждать, пока он явится на работу. Ведь муж не сказал, где остановился. Наконец в шесть она поднялась и отправила электронное сообщение Брэду. Он был уже дома, а она не могла ждать ни секунды. Написала все, что сказала ей Элоиз. Стучала по клавишам и плакала. Напечатанные слова казались еще ужаснее:

«…как ты думаешь, что она имела в виду, когда говорила про дом? Похоже, Алекс собирается его продавать. Но почему он не сказал сначала мне? Я в полном смятении. Чувствую себя хуже некуда. Она верит тому, что наговорил ей Алекс. Как мне ее переубедить? Не хочу рассказывать дочерям о его девице — слишком унизительно. Кроме того, если не промолчать, можно скатиться до его уровня. Они никогда не простят отца, а я не собираюсь их ссорить. Почему он не может бороться честно? Наплел Элли, что я еще год назад потребовала развода. Наверное, считает, что это оправдывает его поведение, раз он намерен уйти. Значит, он всерьез взялся за дочь».

Фейт печатала и не могла остановиться, но из какого-то болезненного чувства порядочности и отвращения ко всему происходящему старалась честно отзываться о муже. Иногда ей казалось, что ее вера сделала ее чрезмерно щепетильной. И Алекс, зная об этом, пользовался ее слабостью.

«Извини, я совсем рехнулась, вымоталась и раскисла. А выходные были такие хорошие! Прости, что все время причитаю. Он такое дерьмо! Ничего не помогает — только общение с тобой. Спасибо, что так меня баловал. Мне было очень приятно. Как и всегда. Буду держать тебя в курсе. Удачного дня. Любящая тебя Фред».

В девять часов она позвонила Алексу. Он только что вошел к себе в кабинет и, подняв трубку, явно почувствовал раздражение.

— В чем дело?

— Во многом, — с нажимом проговорила она. — Я поняла, что ты разговаривал с Элоиз?

— Фейт, я не собираюсь выслушивать от тебя оскорбления. — В голосе Алекса послышалась угроза, и Фейт испугалась, как бы он не бросил трубку. — Я имею право разговаривать с дочерью.

Его тон сделался настороженным: — Алекс понимал, что совершил подлость.

— Я была бы тебе признательна, если бы ты придерживался правды. Ты наговорил Элли, что развод — это моя идея.

— А разве не так? Ты швырнула наш брак в мусорное ведро, когда подала документы в университет.

— Ничего подобного. Это ты затащил любовницу в мою постель! Ты сказал об этом Элли?

— Нет. А ты?

— Не сказала, потому что хотела вести себя честно по отношению к тебе. Алекс, ты настраивал Элли против меня! — В ее голосе послышались слезы.

— А ты занималась тем же самым с Зоей! — ощетинился муж.

— Неправда! Ты все наврал Элоиз — убедил ее, что в нашем разрыве повинна я. Наплел, что я потребовала развод еще год назад. Это полная чушь! — Трубка ответила ей молчанием. Алекс не проронил ни слова. Он был мастер наносить удар ниже пояса. — Элли думает, это я собираюсь продать дом, — продолжала Фейт. Она говорила, а сердце так и подпрыгивало у нее в груди.

— Другого выхода нет, я хочу выручить деньги. Половину получишь ты.

— Мне не нужна половина, мне нужен дом, чтобы жить. Скажи на милость, куда мне деваться? — Фейт заплакала.

— Поселишься в университетском общежитии, — безжалостно заметил он.

Фейт пришла в ужас, ей никогда не приходилось встречать настолько мстительных людей. Она не думала, что муж способен на подобную подлость. Неужели он был таким всегда?

— Ты что, меня выселяешь? — Фейт охватила паника.

— Это обсудят наши адвокаты.

По его тону она безошибочно поняла, что Алекс не отступит: отберет у нее дом, разрушит их брак, будет непрестанно лгать и переманит на свою сторону дочь. Выражаясь словами Элли, он калечил ей жизнь — только делал это по-настоящему. И поскольку за дом платил он, у Фейт не оставалось шансов выиграть дело. Она вложила в замужество жизнь и душу, а финансовые взносы были с его стороны.

— Для чего ты все это делаешь? Неужели настолько меня ненавидишь? И все из-за того, что я пошла учиться? Бред!

— Такой же бред, как то, что ты корчишь из себя студентку.

Но Фейт понимала, что дело не в этом. Дело было в той девице. Она подозревала, что именно незнакомка в соблазнительных трусиках причина всех неприятностей. Алекс пытался вернуть молодость и ради этого поступался семьей.

— Это все из-за твоей пассии, — обвинила она его и нисколько не пожалела. — Хочешь это скрыть? То, что ты сделал, показывает, что ты совершенно перестал меня уважать. А теперь желаешь выглядеть чистеньким перед дочерьми? Ничего не выйдет! Ты это прекрасно знаешь. Чего ты хочешь? Жениться на ней?

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — холодно произнес он и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Фейт еще долго сидела и смотрела в пространство, а потом позвонила адвокату и попросила объяснить, что будет с домом. И только после этого заметила, что недавно — видимо, когда она разговаривала с Алексом, — пришло электронное сообщение от Брэда.

«Бедняжка, Фред! Какой же он все-таки болван! Насчет Элли не беспокойся — она во всем разберется. Дети всегда во всем разбираются. Мои родители в свое время вывалили на меня такое же дерьмо. Я хоть и не сразу, но разобрался, что к чему. Они вознамерились извести друг друга, и каждая сторона решила воспользоваться мной как заложником. Мерзкое дело! Но ты-то как раз этим не занимаешься. Элли все поймет, надо подождать и набраться терпения. Крепись и не поддавайся! Советуйся со своим адвокатом и не отдавай дом. Уж это-то он должен тебе оставить. Извини, завтра рано на работу — выяснять, какие кошмары случились за выходные. Все было прекрасно. Ты чудо моей жизни. Потешь себя — съешь банановый «сплит», только не забудь вытереть подбородок. Ну ладно, до скорого. Любящий тебя Брэд».

Он умел заставить ее улыбнуться, умел успокоить. И теперь, снова войдя в ее жизнь, был постоянно с ней. Фейт откинулась на спинку стула и перечитала письмо. У нее впервые за долгое время отлегло от сердца. И она поблагодарила Бога за то, что он послал ей Брэда.




Глава 19


Беспокойство Фейт по поводу дома было вполне обоснованно. Впрочем, адвокат ее немного успокоил. Он позвонил ей на следующий день после того, как она с ним связалась. Фейт только что пришла из университета. Она не могла целиком сосредоточиться на учебе — постоянно отвлекалась. И писала контрольные хуже, чем того бы хотела, что не преминуло сказаться на оценках. Но она не сдавалась.

Фейт вошла в дом и подняла трубку. Новости были не блестящие.

— Вы правы, — сказал адвокат, — ваш муж хочет вас выселить. И дает вам девяносто дней. — Это означало начало мая.

— Господи, неужели он на это способен? — Фейт побледнела как мел.

— Лишь в том случае, если вы сами на это согласитесь.

У нее отлегло от сердца. Фейт уже видела себя выброшенной на улицу.

— Он должен вам половину всей общей собственности. Если вы предпочтете обратить ее в деньги, вам придется продать дом. Если он сам потребует деньги, то через какое-то время вынудит вас съехать. Но он собирается заключить с вами соглашение. И мы можем потребовать в обмен его долю дома. Фейт, я вполне могу это устроить. В противном случае я не сумею заставить его пойти на мировую.

— Я хочу сохранить дом, — сказала она подавленно.

Фейт не желала никуда переезжать, не желала ничего менять — только бы сохранить все, к чему она привыкла за двадцать шесть лет семейной жизни.

— Мы будем с ним судиться, — пообещал адвокат. — Пока я от противной стороны ничего не имею. Но в любом случае он не может вас выселить, пока дело не решено.

Но долго ждать не пришлось. К концу недели Фейт получила письмо от адвоката Алекса. Оно было адресовано ее адвокату и требовало ее выселения с целью скорейшего выставления дома на торги. Срок был до первого июня. Такой жестокости Фейт никак не ожидала. Хуже было только то, как Алекс затащил любовницу в ее постель и наврал дочерям.

Брэд подбадривал ее, как умел. Фейт послала Элоиз с полдюжины электронных писем, но дочь их все возвратила обратно. Мать обрадовалась, когда в начале марта Зоя сообщила ей, что Элли едет домой.

— Почему она мне сама не сказала? — возмущалась Фейт. — Не приняла ни одного сообщения.

Это не удивило Зою, сестры сильно поругались по телефону. Каждая защищала свою сторону и обвиняла противоположную во лжи.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — кричала Зоя среди ночи, у Элоиз в это время уже наступило утро. — Он до ручки ее довел. Видела бы ты, в каком она состоянии.

— И поделом! Она еще год назад за нашими спинами потребовала у него развода! А теперь настаивает, чтобы он продал дом.

— Это все ложь! Ты что, не понимаешь, кретинка? Затеял все он — извел маму, а теперь выгоняет ее из дома!

— А что ему остается делать? Она на него насела и требует кучу денег. Отвратительно! Ну и стерва оказалась наша мамочка! Ты просто не хочешь замечать, какая она в действительности.

— Сама ничего не видишь! — накинулась на старшую сестру Зоя. — Тебе задурили голову, а ты и радуешься!

В конце концов обе бросили трубки, и на Зое повисла неприятная обязанность сообщить матери, что Элоиз остановилась в Нью-Йорке у снимавшего квартиру отца и ни за что не хочет объявляться дома. Разве что забрать свои вещи.

У Элоиз выдалась свободная неделя, и она приехала в Нью-Йорк на День святого Патрика, то есть за целых два дня до звонка Фейт. А та сидела дома одна и переживала размолвку с дочерью. Зоя дала ей новый телефон отца, но там никто не брал трубку — только включался автоответчик. А Элли не перезванивала. Фейт так расстроилась, что не пошла в университет, но взяла себя в руки и все же начала готовиться к экзаменам.

А когда все-таки услышала голос Элоиз, чуть не разрыдалась. Однако разговор получился кратким и очень конкретным. Дочь сообщила, что она намеревается заехать за вещами и очень надеется, что матери в этот момент не будет дома. Для почти двадцатипятилетней женщины, на взгляд Фейт, Элли говорила уж слишком по-детски, но тем не менее причинила ей сильную боль.

Когда она вошла в дом, Фейт находилась в своей спальне. Оставаться в комнате Зои казалось неудобным, и Фейт решила поступиться гордостью, побороть брезгливость и снова спать в своей постели. Она лежала на кровати, когда Элоиз прошла по коридору. Дочь заметила мать, но не проронила ни слова. Фейт встала и остановилась на пороге своей спальни.

— Элоиз, ты что, даже не поздороваешься? — тихо спросила она.

При этом ее глаза светились невыразимой мукой. Зоя убила бы сестру, если бы увидела мать в таком состоянии. Элоиз была замешена совсем из другого теста, и сердце у нее оказалось тверже.

— Я же просила, чтобы ты ушла. — Она стояла в конце коридора и смотрела на мать.

А Фейт подумала, неужели надо принимать такое участие в их размолвке и безоглядно становиться на чью-то сторону. Но, видимо, отец сумел ее убедить.

— Это мой дом, — спокойно сказала мать. — Я хотела тебя видеть и не собираюсь тебя терять. Если твой отец что-то там затеял, мы не должны разбегаться. Даже если мы с Алексом разведемся, я и ты — мы одна семья.

— Что это ты так разволновалась? Сама же развалила семью! Ты, а не он! А теперь затеяла продавать дом! Так что нечего морочить мне голову разговорами про наш «семейный очаг».

— У меня и в мыслях этого не было, но я могу показать письмо от его юриста, где сказано, что я обязана освободить дом. Он хочет меня выселить, Эл! А я мечтаю здесь остаться!

— Ему приходится на это идти. — Дочь мотнула головой, как упрямый ребенок. — Ты требуешь от него слишком много денег.

— Я об этом даже не заикалась. И вообще не представляю, что ему нужно. Сейчас я хочу только одного — остаться в этом доме. Клянусь, это правда.

— Ты лжешь! — бросила ей дочь и скрылась в своей комнате.

А Фейт стояла и думала, неужели ее собственный ребенок способен так недобро, так жестоко, с таким недоверием и без всякого уважения к ней относиться? Тут дело не в воспитании и не в чувствах. Элоиз — взрослый человек. Оружие вложил ей в руки отец, но она, не задумываясь, им воспользовалась. Фейт страшилась думать о последствиях: семья уничтожена — они никогда больше не будут вместе. Вот им последний подарок Алекса!

Элоиз вышла через полчаса с ворохом одежды и двумя небольшими чемоданами. Фейт смотрела на дочь, и у нее разрывалось сердце.

— Почему ты меня так ненавидишь, Элли? — тихо спросила она. Фейт не могла себе представить, что она сделала такого, чтобы вызвать подобную реакцию дочери.

— Я ненавижу то, как ты поступила с отцом.

Фейт так и подмывало рассказать, как Алекс привел в их дом постороннюю женщину — ту самую, в трусиках не шире ремешка, — и уложил в ее постель. Но чувство порядочности не позволило чернить мужа в глазах дочери, хотя сделать это с каждым днем хотелось все сильнее, особенно после последних обвинений Элоиз. Но она не хотела вовлекать детей в войну родителей. Мораль всегда довлела над Фейт, хотя при этом она зачастую чувствовала себя довольно глупо.

— Я ему ничего не сделала. Не знаю, как тебя убедить. У меня сердце разрывается при мысли, что ты мне не веришь!

— Не надо было валять дурака с университетом. Ты очень расстроила отца. — Элоиз не приходило в голову подумать, какую чушь она несет, настолько девушка находилась под влиянием отца.

— Я бы хотела с тобой повидаться, пока ты в Нью-Йорке. — Фейт старалась говорить спокойно и не выдать голосом душевной муки.

— У меня нет времени, — мстительно ответила дочь. — Хочу побольше побыть с отцом.

— А как насчет обеда?

— Как-нибудь дам тебе знать. — Элоиз сбежала по лестнице и выскочила из дома.

Стоило двери за ней захлопнуться, как Фейт села на ступеньку и разрыдалась. Совсем не так, как после разрыва с Алексом, и не так, как в день гибели Джека, — мучительнее. Ей казалось, что она потеряла старшую дочь. У нее даже не хватило сил позвонить Брэду или Зое. Она не потрудилась включить свет и, когда стемнело, просто легла в кровать.

Фейт не знала, что Зоя прилетела в Нью-Йорк, встретилась с Элоиз и сестры окончательно разругались. Младшая кричала, что нельзя предавать мать и занимать сторону отца. Они спорили до хрипоты несколько часов, а потом Зоя улетела обратно в Провиденс. Она не хотела говорить матери, что была в Нью-Йорке и вконец рассорилась с сестрой. Понимала, что это еще сильнее расстроило бы Фейт.

Дни шли своим чередом, Фейт старалась не отстать в университете и помириться с Элоиз, хотя и безрезультатно. Элли улетела в Лондон, так и не повидавшись с матерью. Фейт узнала о ее поступке спустя два дня и свалилась с гриппом. Она все еще лежала в постели, когда доставили документы, касающиеся развода. Адвокат вел переговоры с Алексом, но тот уперся и настаивал на освобождении дома. Из-за неприятностей у Фейт не хватало даже духу написать Брэду. Он звонил каждый день проверить, как ее состояние, но был такой момент, когда она не стала поднимать трубку. Сидела, смотрела в стену и слушала голос Брэда на автоответчике.

— Слушай, я беспокоюсь, — сказал он после того, как Фейт два дня не отвечала. Он позвонил ей в полночь, и она не выдержала.

— Все в порядке, — ответила она слабым голосом. Она еще кашляла, но в университет уже ходила.

— Ничего себе в порядке! Хрипишь, как туберкулезница, и говоришь еле-еле. — Брэд знал, что Элоиз улетела в Лондон, не повстречавшись с матерью, и чрезвычайно расстроился. Видимо, девушка находилась целиком под влиянием отца, и это убивало Фейт. — Тебе нужна передышка. Слушай, поехали со мной в Африку!

— Представляю, как это понравится Пэм.

— Еще как понравится! Ведь ты поедешь вместо нее. Пэм ненавидит путешествовать. В жизни не видел столько лекарств и средств от насекомых. Набирает полный чемодан этого барахла и еще консервы. Она ничего не оставляет на волю случая.

— А тебя принуждает лететь в смокинге? — наконец рассмеялась Фейт. Брэд всегда умел ее развеселить.

— Вроде того. Я лечу через Нью-Йорк и встречаюсь с ней в Лондоне. Пэм предпочитает прямой рейс. Буду у вас только день и ночь. — В этот приезд Брэду на самом деле требовалось забежать к адвокату проконсультироваться по одному делу. Он очень боялся проиграть — тогда его подопечному подростку грозила высшая мера — и решил посоветоваться с уважаемым нью-йоркским юристом. Хотел поговорить с ним час-другой с глазу на глаз. — Можешь со мной поужинать, если доживешь до того времени? Что ты принимаешь от кашля?

— Ничего особенного, лекарства нагоняют на меня сон, а мне надо написать три контрольных.

— У меня для тебя новость — мертвецам не дают дипломов.

— Я уж сама забеспокоилась, — рассмеялась Фейт. — Когда ты приезжаешь?

— В четверг. Прикинь, куда ты хочешь, чтобы я тебя сводил, и закажи столик. Или тебе больше подходит, чтобы ужин готовил я? — Брэд был готов на все, что угодно, только бы побыть с ней. И с радостью узнал, что Пэм не желает лететь через Нью-Йорк. — Не могу дождаться встречи с сыновьями. — Не успел он произнести эти слова, как тут же понял, что напомнил Фейт об Элоиз.

— А я не могу дождаться встречи с тобой, — ответила она. С приезда Брэда в Нью-Йорк прошел уже почти месяц.

— И я, береги себя, Фред.

Фейт говорила ужасно, и он всерьез встревожился. На беднягу столько всего навалилось! А тут еще ожидание результатов из университета… Но Брэд знал, что их объявят не раньше, чем через месяц. Не самое страшное из зол в ее жизни.

Когда он приехал через три дня в Нью-Йорк, Фейт чувствовала себя намного лучше — грипп почти прошел. Она похудела, побледнела и нервничала сильнее, чем месяц назад, но Брэд знал, как она расстраивалась из-за Элли и из-за дома. Так что неудивительно, что горести отразились на ее внешности.

Фейт решила сама накормить его ужином — сказала, что никуда не хочет идти. И это тоже насторожило Брэда. Он едва уговорил ее съездить в «Серендипити» отведать на десерт бананового «сплита». И обрадовался, когда она набросилась на лакомство — ведь дома Фейт почти не прикоснулась к приготовленному ею ужину. Она обрадовалась Брэду как давно потерянному брату и, когда он переступил порог, буквально бросилась в его объятия. Брэд оторвал ее от земли и почувствовал, какая она легкая — с тех пор как они виделись в прошлый раз, похудела еще сильнее.

— Ты надолго в Африку? — спросила Фейт, проглатывая огромный кусок шоколадного мороженого.

Брэд улыбнулся и стер с ее носа крохотное пятнышко шоколада.

— Как ты умудряешься размазывать всю еду по лицу? — пошутил он и сказал, что едет к сыновьям недели на две.

Брэд ужасно боялся, что ему не удастся встретиться с Фейт, и теперь радовался, что они вместе. Когда Фейт не пребывала в волнении от перспективы развода или после очередного разговора с Алексом, они ежедневно вот уже пять месяцев перезванивались или обменивались электронными сообщениями. Она стала частью его жизни, и Брэд стремился к общению с ней: не только выслушивал ее жалобы, но и делился своими невзгодами. Мысль, что Фейт не сможет с ним говорить, казалась ему нестерпимой. Он подал ей листок с какими-то цифрами, но это были всего лишь номера, по которым можно было оставить для него сообщение. Он не имел возможности позвонить работавшим в заказнике сыновьям, значит, и Фейт не сможет связаться с ним, пока он будет у них гостить.

— Две недели без общения с тобой — это так долго, — пожаловался он. Брэд готов был торчать на почте несколько часов и ждать, только бы дали с ней разговор. Но связь не всегда бывала. И потом, как объяснить свое поведение Пэм?

— Понимаю, я сама только что думала об этом, — погрустнела Фейт.

Когда-то у нее были подруги — женщины, чьи дети росли вместе с ее дочерьми, и коллеги по благотворительным комитетам. Но после смерти Джека она почувствовала себя ужасно одиноко. Алекс никогда не любил ее знакомых, и с годами становилось все труднее убедить его с ними общаться. А после разрыва с Алексом, когда замаячила угроза развода, Брэд безоговорочно стал ее лучшим и единственным другом.

— Веди себя хорошо, пока меня не будет. — Брэд опустил ложку в вазочку с банановым «сплитом». — Могу я рассчитывать, что будешь о себе заботиться? — Он по-настоящему о ней беспокоился.

— Не знаю, но не тревожься, все будет хорошо. Может быть, я узнаю, как мои дела в университете еще до того, как ты возвратишься. А может быть, и нет — еще слишком рано.

— Будь паинькой: ешь, спи, ходи на занятия и побольше разговаривай с Зоей.

Брэд не был знаком с девушкой, но из того, что рассказывала Фейт, она заочно ему понравилась, и он решил, что дочь дала матери ценный совет. А Фейт размышляла: как странно — Брэд ехал в Лондон, туда, где жила Элоиз. Однако не мог ни встретиться с ней, ни передать письмо. Фейт не забывала ей звонить по нескольку раз в неделю — все надеялась на возобновление отношений. Но Элли отмахивалась от матери, разговоры, если они случались, всегда бывали краткими и очень конкретными. В большинстве случаев дочь не брала трубку — застать ее удавалось лишь в редких случаях.

А потом они возвращались домой. И Брэд тоже ненадолго вошел вместе с ней. На этот раз они устроились в гостиной. Брэд разжег камин и устроился в любимом кресле Алекса. А Фейт села у его ног, и он стал гладить ее по волосам. С ним ей было хорошо и очень уютно, и она невольно подумала о том, как же повезло Пэм. Однако тут же вспомнила, что Пэм больше не видела мужа таким, Каким он был, не желала замечать его лучших качеств. Годами держала его на расстоянии вытянутой руки. А если ей требовалось утешение, получала его от друзей. А Фейт, наоборот, купалась в его нерастраченных чувствах.

— Я буду скучать по тебе, Фред.

Она все так же сидела у его ног, только крепче прижалась к его коленям. Брэд наклонился и взял ее руку. Они долго сидели и смотрели на огонь. И Фейт впервые почувствовала, что питает к нему сердечную склонность, которую никогда не испытывала раньше. Появилось ощущение бурлящего потока, хлынувшего к Брэду. Она не понимала, как ей быть, что ему сказать и нужно ли вообще что-либо говорить. Но, подняв глаза, испугалась.

— Что с тобой? — Брэд заметил в ее глазах нечто необычное, но не мог догадаться, что именно. — Что-нибудь не так?

«Кое-что действительно не так», — подумала Фейт. У нее не было права на подобные чувства к нему. Оставалось только покачать головой.

— Чего ты вдруг испугалась? Подумала о доме?

Не найдя, что ответить, Фейт кивнула.

Но дело было не в доме. Дело было в нем. Фейт внезапно ужаснулась: неужели Зоя права? Не в том, что касалось его, а в том, что касалось ее? Рядом с ним она испытывала столько счастья, что ей захотелось большего. Она влюбилась в Брэда. Однако понимала, что если он догадается об этом, то ужаснется не меньше ее. Ей нельзя нарушать его спокойную, устоявшуюся жизнь. Такую, какую некогда вела она сама. Поэтому, что бы она ни чувствовала, надо все отрицать. Брэд не должен ни о чем догадаться.

Весь вечер она оставалась необыкновенно тихой, и Брэд это заметил, Вел себя очень осторожно. Делал все, чтобы Фейт было хорошо, и это ему прекрасно удавалось.

Брэд ушел почти в полночь. На следующий день ему предстояло рано вставать, после встречи с нью-йоркским адвокатом он планировал отправиться прямо в аэропорт. У Фейт в это время были еще занятия. Она подумала, не пропустить ли ей день, чтобы его проводить, но Брэд решительно воспротивился — нечего из-за него ломать распорядок.

— Я тебе позвоню из лондонского аэропорта, — сказал он. — А потом две недели давай вести себя по-взрослому. Справимся?

Другого выхода не было, но им обоим стало не по себе от того, что на целых две недели они лишались общения. Фейт понимала, что их связь сделалась не совсем обычной и оба слишком привязались друг к другу. Теперь предстояла проверка, достанет ли у них сил жить в одиночестве.

— Мне будет плохо без наших разговоров, — призналась она.

— И мне тоже, — отозвался Брэд. Перед тем как уйти, он обнял ее так крепко, что Фейт чуть не задохнулась. — Я люблю тебя Фред.

Точно так же ей бы сказал Джек, но ее чувство к Брэду стало гораздо глубже.

Как-то незаметно он перекочевал в другую половину ее сердца, но сам не подозревал, где оказался. Фейт понимала, что это ее ноша, и ничего ему не сказала, только поцеловала на прощание в щеку и помахала рукой.

На следующий день она ушла из дома в половине восьмого и два квартала до храма Иоанна Крестителя, что на Лексингтон-авеню, шагала под ледяным дождем. Ей показалось, что это ей в наказание — и поделом! Фейт успела на исповедь до службы и стала шептать священнику признания. Она чувствовала, что надо исповедаться, потому что обнаружила ужасную вещь: влюбилась в Брэда всем сердцем, всей душой, а он был женат на другой и не хотел с ней разводиться. Она не имела прав вторгаться в его жизнь, разрушать брак и тревожить покой. Фейт призналась себе и святому отцу, что оскорбила братскую дружбу и теперь ей надо найти какой-то выход.

Священник отпустил ей грехи, но наказал десять раз прочитать «Богородица, Дево, радуйся», что показалось ей слишком мягкой епитимьей. Она заслуживала гораздо большего наказания за то чувство, которое испытывала к Брэду, и за ту боль и риск, которым она бы его подвергла, узнай он правду.

Фейт прочитала предписанную молитву и еще все положенные, перебирая бусины подаренных Брэдом четок. Она держала их дрожащей рукой и думала только о нем.

Фейт возвращалась домой под холодным дождем в большом волнении. Проверив автоответчик, она обнаружила, что дважды звонил Брэд. Он набирал ее номер до того, как ушел из гостиницы на встречу с адвокатом, — хотел поблагодарить за вчерашний вечер. Фейт слушала его голос, закрыв глаза, и чувствовала, как волны любви захлестывают все ее существо. Она радовалась, что Брэд уезжал в Африку и они до его возвращения не смогут разговаривать. Требовалось время, чтобы схлынул поток чувств и они вернулись к прежним отношениям. Две недели она будет пытаться забыть Брэда и врачевать раны.




Глава 20


До отправления самолета из Лондона Брэд не стал ей звонить — знал, что Фейт еще в университете. Но думал о ней, пока ожидал отлета в аэропорту, и потом, когда самолет пошел на взлет. Смотрел в иллюминатор и думал о ней. Все, что он хотел от жизни, это сидеть рядом с ней, как вчера у камина. Но прекрасно сознавал, что не имел на нее прав. Фейт должна жить с человеком, который бы ее любил и был с ней добр. Сам он не намеревался разводиться с Пэм, а Фейт заслуживала большего, чем внимание семейного мужчины. Так что все к лучшему — незачем ей знать о чувстве, которое он к ней испытывал. Хотя в отличие от Фейт Брэд не хотел его подавлять. Он просто скрывал его и берег. Фейт для него значила так же много, как и сыновья.

Прошло немного времени, Брэд заснул и спал большую часть полета. Он проснулся перед самой посадкой и снова вспомнил Фейт, и ему показалось, что она ему снилась всю ночь.

Самолет приземлился около часа по нью-йоркскому времени. Брэд прямиком направился к автомату и позвонил по кредитной карточке. Он хотел сказать ей «до свидания» перед тем, как встретится в гостинице с Пэм. Вечером они улетали в Замбию.

Раздалось два звонка, Фейт нащупала трубку и ответила сонным голосом. У нее была середина ночи.

— Да? — Она не могла себе представить, кто бы это мог быть. И улыбнулась, узнав голос Брэда.

— Извини, что разбудил, — начал он. — Просто хотел еще раз сказать тебе «до свидания».

— Как прошла твоя встреча в Нью-Йорке? — Не выпуская из рук трубки, Фейт перевернулась в постели и открыла глаза.

— Прекрасно! Получил от своего приятеля один очень ценный совет. Не знаю, сработает или нет, но не терпится испытать, когда вернусь в Калифорнию.

Фейт знала, как важно было для него это дело. Два месяца назад Брэд проиграл процесс и его шестнадцатилетний подопечный угодил в тюрьму на пять лет. Брэд пришел в отчаяние и не мог избавиться от мысли, что это его вина и причина всему — его недоработка.

— У тебя все получится, — заверила его Фейт. — Как погода в Лондоне?

— Холодно, подмерзает, идет дождь. Как всегда!

— Как и в Нью-Йорке, — улыбнулась Фейт. Несмотря на свои недавние решения, она очень обрадовалась его звонку.

— Жаль, что я не могу поговорить с Элоиз. Я думаю, она бы меня выслушала. — Но они оба понимали, что это невозможно: Брэд был для нее чужим.

— Да, жаль. У тебя в Лондоне есть какие-нибудь дела? — спросила Фейт, а сама подумала: как странно, что целых две недели он проведет с Пэм. Их жизни шли настолько порознь, что продолжительная близость наверняка окажется им в тягость. Они стали друг другу почти чужими, объединяли их только сыновья.

— Ничего конкретного. Пэм хочет побегать по магазинам. А я думаю заглянуть на пару часов в Британский музей. А может, пойду с ней. Но у меня от магазинов голова идет кругом. — И тут ему в голову пришла другая мысль. — Или вот что: зайду-ка я в церковь и поставлю свечи за тебя и за Джека.

Фейт слушала в темноте его речь и улыбалась.

— Я смотрю, ты становишься верующим, — рассмеялась она.

— Похоже на то. Во всяком случае, я верю: пока горит этот маленький огонек, с тобой ничего не случится.

— Ты и так очень много для меня сделал, но и за свечи тоже спасибо. Извини, что не застала твои утренние звонки. Очень рано ушла в церковь.

— Как интересно! Я так и подумал, что ты там. Вчера вечером ты была ужасно задумчивой. С тобой все в порядке, Фред?

Фейт думала о нем, но не собиралась в этом признаваться, иначе снова придется идти на исповедь.

— Конечно, — ответила она. — Только навалилось очень много всего. Много такого, о чем надо поразмыслить.

— Понимаю, поэтому о тебе и беспокоюсь. — Брэд вздохнул и сказал, что ему пора в гостиницу. — Береги себя, Фред. Поговорим через две недели.

— И ты береги себя. Приятных тебе развлечений.

Телефон замолк, но Фейт еще долго лежала в темноте без сна и думала о Брэде. Вырвать его из сердца будет не так-то просто. И так же непросто вернуться к прежним дружеским отношениям. Фейт не представляла, что делать.

Брэд прилетел в шесть часов по британскому времени. Пока он прошел таможню, позвонил Фейт и добрался до гостиницы, было почти девять. Пэм остановилась в «Клариджес». Она уже успела уйти, но оставила мужу записку — сообщила, что вернется вовремя, чтобы ехать в аэропорт, а чемоданы уже собраны. Как всегда, она взяла с собой непомерно много вещей.

Брэд принял душ, побрился, заказал завтрак и в полдень вышел из гостиницы. Он направился в сторону Британского музея и по дороге, отыскав в Кенсингтоне симпатичную церковку, как и обещал Фейт, поставил свечи за нее и за Джека. Вспоминая Фейт, немного посидел в храме. Брэд не переставал удивляться тому, какой она все же прекрасный человек! И как бы он хотел сделать для нее больше! А потом долго-долго гулял и наконец свернул на Нью-Бонд-стрит. Заглянул в несколько художественных галерей, зашел в фешенебельный магазин полюбоваться серебряными фигурками животных и изделиями из кожи. И у входа налетел на Пэм.

— Только не говори, что ты там что-то купила, — занервничал Брэд, — иначе меня хватит инфаркт.

— Просто поглазела на витрины, — невинно отозвалась она и рассмеялась.

Пэм не призналась, что приобрела тоненький браслетик с алмазами и часы. Покупки отправят в Штаты, домой, так что не было нужды оправдываться перед мужем.

Она приехала на машине, и обратно в отель Брэд возвратился с ней. Пэм выглядела весьма экстравагантно — в брючном костюме и в отороченном мехом плаще. Он с трудом представлял ее себе в Африке. Такой наряд и черный лимузин куда лучше гармонировал с лондонским окружением.

— Что сегодня поделывал? — весело спросила она, пока они ехали в гостиницу.

Брэд про себя улыбнулся — Пэм пришла бы в ужас, узнай, что ее муж ходил в церковь.

— Был в Британском музее, — так же невинно, как и она, ответил он.

— Очень разумно.

В этот момент машина подрулила к гостиничному подъезду, и к ним на помощь бросились швейцар и носильщики. Шофер достал из багажника с полдюжины пакетов с покупками, и Брэд по мере их появления только стонал.

— Надеюсь, ты запаслась лишним чемоданом, чтобы забрать все это в Африку? — Он не представлял, что она могла накупить.

— Не беспокойся, в моих чемоданах места достаточно, — ответила Пэм.

Они пошли в свой номер, а следом за ними потянулись носильщики с приобретениями. Брэда опять поразило, насколько Пэм отличалась от Фейт. Жена казалась сильной, уверенной в себе, направо и налево раздавала приказания, и у людей складывалось впечатление, что она способна управлять миром. Если честно, Пэм не задумываясь взялась бы за это, если бы представился случай. Фейт была невероятно скромнее, мягче, утонченнее. Рядом с ней Брэд обретал чувство покоя. А подле Пэм ощущал себя как на вулкане, такие в ней заключались напряжение и мощь. И никто не ведал, на кого в следующий момент обрушится всесокрушающая сила.

В лифте они не сказали друг другу ни слова. А в номере Пэм пригляделась к мужу, словно в самом деле давно его не видела. Хотя в каком-то смысле так оно и было, несмотря на то что супруги жили под одной крышей.

— Как плохо, что наши мальчики в Африке, — начала она, усевшись в гостиной номера в кресло с подлокотниками. — Лучше бы они работали в каком-нибудь более цивилизованном месте — в Нью-Йорке или Париже. — Пэм сбросила туфли с ног.

— Не думаю, что это было бы им интересно, — возразил Брэд, открывая бутылку вина.

— Какая разница! — Она глубоко вздохнула перед тем, как задать следующий вопрос. За долгую супружескую жизнь Пэм прекрасно изучила мужа. И к тому же обладала удивительным чутьем на всякие двусмысленные ситуации. Она любила загонять его в угол. — Как там Нью-Йорк?

— Замечательно, — радостно сообщил он. — Получил от Джоэля Стейнмана все, что хотел по моему случаю.

— Повезло. — Пэм интересовалась его работой не больше, чем он ее. — А как твоя подруга? — Она прочитала ответ в его глазах еще до того, как Брэд собрался что-либо произнести.

— Фейт? — Брэд не собирался ничего скрывать, но и развлекать ее, давая возможность выпытывать сведения по крупинке, тоже не хотел. — Нормально, вчера с ней поужинал.

— Она догадалась, что ты в нее влюблен? — бесстрастно спросила Пэм.

Жена получала от Брэда все, что желала, — респектабельность, необременительное общество, спокойную семейную жизнь. И так же, как и он, не собиралась со всем этим расставаться. Но Брэду не понравился ни сам вопрос, ни тон, которым он был задан.

— Нет, потому что я в нее не влюблен.

Пэм разобралась в его чувствах прежде него самого, но Брэд не собирался исповедоваться. В душе он соглашался, что жена права, но было опасно ей в этом признаваться. И к тому же он знал, что обязан оберегать Фейт.

— Я тебе говорил, что она моя старинная приятельница.

— Никак не пойму, кому ты лжешь — ей, себе или мне. Вероятно, всем троим.

— Ты нарисовала отменную картину, — раздраженно заметил Брэд, потягивая вино.

Пэм, глядя на него, молча пригубила из своего бокала.

— Не ершись, — рассмеялась она. — Дело-то пустяковое. Подумаешь, влюбился! С кем не бывало? Но что ты так расчувствовался по поводу этой дамочки? Что в ней такого особенного?

— Она — сестра моего лучшего друга, который, как ты знаешь, погиб. Мы вместе выросли. Она мне как сестра, бестактно с твоей стороны так о ней говорить.

— Извини за бестактность, дорогой. Ты меня знаешь, я всегда говорю то, что думаю. А тебя я неплохо понимаю. Ну втюрился, ну и что?

Она, как всегда, бесцеремонно вторгалась в его жизнь. И именно поэтому дал трещину их брак. Пэм всегда его третировала, а Фейт относилась к нему деликатно. И это особенно нравилось Брэду.

— Слушай, давай больше не говорить об этом до конца поездки. Будет лучше для нас обоих. — Им предстояло провести много времени бок о бок. Не так, как в Сан-Франциско, где каждый вел свою жизнь. Путешествие обрекало их на участь сиамских близнецов. И Брэд был не в восторге от этого.

Следующие два часа супруги умудрились не особенно досаждать друг другу: Пэм приняла ванну, Брэд поспал, а потом, перед тем как отправиться в аэропорт, они заказали в номер сандвичи. Им предстояла долгая ночь: двенадцатичасовой перелет, прежде чем они приземлятся в столице Замбии Лусаке. Там следовало пересесть на другой самолет, пересечь реку Замбези, миновать водопад Виктория и достигнуть Калабо. Сыновья обещали встретить их и отвезти в заповедник, где они работали.

В аэропорту Хитроу Пэм исчезла — решила пробежаться по магазинчикам. А Брэд отправился купить какую-нибудь книгу. Он хотел поговорить с Фейт, но не дозвонился — ее не оказалось дома. Он оставил для нее сообщение на автоответчике и сказал, как он ее любит. И через полчаса встретился у ворот с Пэм. Жена подала ему коробочку в подарочной упаковке.

— Что это?

— Подарок. — Она посмотрела на Брэда извиняющимся взглядом. — Прости, что я поддевала тебя по поводу твоей знакомой. — Пэм почувствовала, что некоторых тем лучше не касаться, и это лишь подтверждало ее догадки. Но она не хотела перед поездкой портить с мужем отношения.

— Спасибо. — Брэд был явно тронут. Он распаковал коробку, внутри лежал маленький японский фотоаппарат с панорамным объективом. — Превосходная вещь, — похвалил он. — Спасибо. — Он вдруг вспомнил, что когда-то они любили друг друга и были очень близки. С тех пор утекло много воды и было много разочарований, и каждый сохранил к другому не больше, чем дружбу, но и этого хватило, чтобы вместе отправиться в дорогу.

Они устроились в самолетных креслах, заказали обед и выбрали кинофильмы для своих индивидуальных экранов. Пэм вытащила ворох журналов мод и папку с деловыми бумагами — перед отъездом она работала над несколькими большими делами, но отец обещал заменить ее. Во всей конторе Пэм доверяла лишь ему, а в большинстве случаев полагалась только на себя. Несмотря на то, что ее окружали талантливые юристы, работала в одиночку — такова уж была ее натура. Пэм не умела работать в команде. Впрочем, не умел этого и Брэд. Когда они работали вместе, то не доверяли друг другу, каждый вел своих клиентов и не соглашался с мнением другого. Брэд ушел из конторы ее отца еще и по этой причине. Он чувствовал себя на поводке, за который дергали жена и тесть. Так работать казалось невыносимым. А Пэм разозлилась, когда он ушел, потому что потеряла над ним контроль. Брэд радовался, что теперь не приходилось отвечать ни перед ней, ни перед ее отцом.

В полете они мало разговаривали. И когда самолет первый раз приземлился, чувствовали себя усталыми — ни одному так и не удалось заснуть. Брэд смотрел кино, но думал все время о Фейт. Он скорее бы умер, чем признался в этом, но понимал, что Пэм права. Ему не удавалось выбросить из головы эту женщину. Его тревожили собственные чувства, он переживал за нее и злился на Алекса, который так поступил с ней. Он боялся, как бы Алекс не сделал в его отсутствии чего-нибудь ужасного. И предательство Элли тоже беспокоило его. В общем, он уехал и оставил Фейт с миллионом проблем и без всякой возможности с ним связаться.

— Ты дерьмово выглядишь, — без обиняков заявила ему Пэм, пока они дожидались следующего рейса.

— Устал.

— И я тоже. Надеюсь, мальчики оценят наш подвиг. Я начинаю подумывать, что лучше бы было дождаться их дома.

Но Брэд слишком соскучился по сыновьям и к тому же обещал им приехать. Он убедил жену, что поездка будет потрясающей, но она уже нервничала по каждому пустяку. Во время второго перелета от усталости они уснули.

В Калабо они прилетели под утро, и оба проснулись в один и тот же момент, когда самолет пошел на посадку. Занимался потрясающий рассвет: из-за гор показалось солнце, и небо было подернуто розовыми бликами. На равнине паслись стада. Ничего подобного Брэд в своей жизни не видел. На огромном пространстве почти никаких дорог и совсем мало машин. Только у трапа несколько местных жителей дожидались, пока сойдут пассажиры.

— Ну вот, приехали, — занервничала Пэм. — Это тебе не Канзас.

Брэд улыбнулся. Он знал, что жена не любила менять привычную обстановку. А здесь все было не так, как обычно. Зато Брэду было все равно куда лететь и где приземляться — он уже девять месяцев не видел своих сыновей, и одного этого казалось достаточно, чтобы отправиться даже в ад, только бы встретиться с ними.

Супруги сошли по трапу и направились к зданию аэропорта, чтобы пройти таможню, где стоял один босой человек в белых шортах, но зато в рубашке с погонами. Его лицо напоминало африканскую маску и наверняка испугало бы Пэм, если бы та прилетела одна. Ей безумно хотелось обратно в «Клариджес», а оттуда сразу домой. Таможенник проверил их паспорта и махнул рукой — проходите. Единственным утешением для Пэм была встреча с Диланом и Джейсоном. Но она считала, что путешествие — непомерно высокая цена за то, чтобы увидеться с сыновьями.

А Брэд увидел их и закричал от восторга. Сыновья стояли рядом с фургоном и, как только сопровождаемые носильщиком родители появились, кинулись их обнимать. Симпатичные, высокие, с выбеленными солнцем светлыми волосами, мальчики настолько загорели, что сами казались почти африканцами. За исключением цвета волос, близнецы как две капли воды походили на отца — вплоть до ямочки на подбородке. Брэд шутил, что когда-то в их род затесался швед. Они были светловолосыми с самого рождения. И Брэду пришло в голову, что у Фейт такие же пряди. Даже здесь все напоминало ему о ней.

— Прекрасно выглядите! — похвалил он парней. От физической работы они раздались в плечах и накачали мышцы, а в майках и джинсах смахивали на культуристов.

Пэм тоже пришла в восторг, увидев своих сыновей.

— И ты, папа, — отозвался Дилам, а Джейсон помогал грузить в фургон материнские чемоданы.

Только Брэд мог отличать близнецов. Он всегда утверждал, что они совершенно не похожи. Даже Пэм никогда толком не понимала, с кем разговаривает. И чтобы решить проблему, в младенчестве надевала на них тапочки разного цвета. Правда, когда ребята подросли, они научились меняться обувью. И теперь, когда сыновья стали взрослыми, определить, кто из них кто, оказалось не так-то просто. Джейсон был на четверть дюйма выше брата, но это не бросалось в глаза.

Они наперебой рассказывали о своих делах, пока ехали к раскинувшемуся у реки Замбези Лиувийскому национальному парку. Говорили о местах, которые проезжали, называли попадавшихся на пути животных, объясняли, какие живут поблизости племена. Брэд увидел именно то, что хотел, и радовался, что не поленился приехать. Он понимал, какой бесценный опыт приобрели сыновья в Африке. Этот опыт им очень пригодится. Ребята возвращались в июле, однако подумывали, не провести ли им годик в Лондоне или не попутешествовать ли с полгодика по Европе, а уж потом учиться и искать работу на родине. Пэм уговаривала их поступать на юридический факультет. Но после того, что они испытали, Брэд не взялся бы утверждать, что мальчики уступят. Они познакомились с миром, который был намного интереснее прежнего. И ни один из сыновей не испытывал интереса к юриспруденции и работе в конторе матери.

Они ехали к заповеднику четыре часа — сначала по узкой шоссейке, потом по проселку, и к концу пути Пэм снова начала нервничать. У нее сложилось впечатление, что они на краю света. Впрочем, так оно и было. Только Брэду и сыновьям это нравилось, а она очень хотела повернуть домой. Наконец путешественники прибыли на место. Работники заповедника жили в палатках. А два узких барака отводились под контору, столовую и часовню. Гостям предназначались две крохотные хижины. Сыновья хотели предоставить родителям одну из них, но Брэд решил, что ему лучше спать с мальчиками.

— Ни за что! — возмутилась Пэм, и все остальные рассмеялись.

Лагерный душ представлял собой еще одну палатку с водопроводной трубой, а маленькие кабинки служили отхожими местами. Пэм предпочла бы что-нибудь поцивилизованнее — вроде Кенийского национального парка. Ей казалось, что хуже этой дыры ничего не могло быть.

— Господи! — пробормотала она, когда Дилан приоткрыл дверь и показал ей туалет. — Вот сюда я должна ходить? — От одной мысли, что здесь предстоит провести целых две недели, Пэм чуть не расплакалась.

— Все будет хорошо, — успокоил ее Брэд и потрепал по плечу, но Пэм ответила свирепым взглядом. — Ну и чья же это была идея?

— Сыновей, — улыбнулся он. — Мальчики все девять месяцев упрашивали нас приехать посмотреть, как они живут. Ничего, привыкнешь.

— Не рассчитывай!

Брэд успел достаточно узнать свою жену, чтобы подумать, что, вероятно, так оно и будет. Но, с другой стороны, он понимал: Пэм постарается. Как бы она ни была избалована и ни любила комфорт, эта женщина в нужный момент все-таки умела взять себя в руки. И ради сыновей делала все, что могла. Когда в первый раз Пэм увидела змею, то чуть не упала в обморок. А слушая предупреждения сыновей, что по ночам в джунглях летали жуки размером с кулак и они вполне могли попасть в ее жилище, чуть не закричала и еле удержалась, чтобы не побежать собирать вещи.

Первый вечер они провели у костра — сидели и слушали звуки черной, словно бархат, африканской ночи. Ничего подобного Брэд не испытывал, и все в нем вызывало восторг. А на следующий день он с сыновьями отправился по песчаным дорогам в торговый городок Лукулу, а Пэм предпочла остаться в лагере. Она не рискнула уезжать так далеко. Ей мерещились картины, как фургончик атакует носорог, как на него прыгает лев или переворачивает буйвол. И такие вещи действительно случались. Но работники заповедника знали, как вести себя в подобных случаях. Успели научиться и ее сыновья, а Брэд вернулся в восхищении от всего, что увидел.

Первая неделя промелькнула очень быстро. Ему только не хватало телефона, чтобы позвонить Фейт и поделиться впечатлениями. А Пэм мечтала о нормальном туалете и душе, но вскоре перестала жаловаться.

Сыновья возили их на противоположный берег реки в Нгулвану, где они копали траншеи, строили дома и восстанавливали разваливающуюся церковь. Еще они строили медпункт, куда раз в месяц приезжал врач. Ведь до ближайшей больницы в Лукулу в сухой сезон ехали не меньше двух часов, а в сезон дождей, если дорога была проходимой, в два раза дольше.

— Здесь не поболеешь, — буркнула Пэм, и Брэд с ней согласился.

Но на него произвело впечатление, как много сделали сыновья для африканцев. Недаром все их знали и, похоже, любили. Люди махали руками, когда они проезжали мимо. И родители невольно прониклись к ним уважением.

Ко второй неделе Брэд буквально влюбился в Африку — в ее народ, звуки, запахи, в жаркие ночи, немыслимые рассветы и закаты и в неописуемые цвета. Он не выпускал из рук камеру и внезапно понял, почему здесь так нравилось его сыновьям. Африка завораживала, и Брэд с удовольствием провел бы с ребятами год. А Пэм, хотя и боролась с собой, как могла, — ела все, что ей подавали, и научилась пользоваться душем в палатке, — все еще кривилась, приближаясь к туалету, вскрикивала при виде жуков и, как бы ни любила сыновей, не могла дождаться дня, когда они уедут домой. Очень уж все здесь было не по ней. И в последний вечер вздохнула с явным облегчением.

— Мама, ты молодчина! — похвалил ее Джейсон, а Дилан обнял за плечи.

Зато Брэду сделалось грустно. Он обе недели проспал в палатке сыновей, ездил с ними в ночные рейды и вставал до рассвета. Брэд видел, как охотились хищники и как бросались врассыпную их жертвы. Видел такое, о чем до этого только читал. Он знал, что никогда не забудет эти мгновения, и радовался, что провел их с сыновьями. И они радовались общению с отцом. Как и подозревал Брэд, их нисколько не интересовала юриспруденция, но они боялись сказать об этом Пэм. Дилан подумывал о медицинском факультете, чтобы после окончания вернуться в какую-нибудь африканскую страну и лечить детей. Джейсон тоже хотел посвятить себя здравоохранению, но пока еще не выбрал специальности. Но время подумать было — им предстояло еще долго учиться. Однако ни один из сыновей не хотел становиться адвокатом.

— Ну и кто из вас решится сказать матери? — подтрунивал над ними Брэд во время их предрассветных поездок.

— Давай лучше ты, папа, — отшучивался Дилан. — У тебя же большой опыт сообщать ей неприятные новости.

— Спасибо, ребята. И когда же вы хотите, чтобы я сообщил ей эту новость? — Пэм надеялась, что сыновья будут работать в конторе ее отца, но сыновья думали иначе.

— Самое удобное — после того, как вы уедете.

— Боюсь, не дождусь. Придется эту грязную работу проделать вам самим. Таков закон взросления. — Но в конце концов Брэд согласился. Он скажет ей дома, но не сразу — пусть Пэм сначала оправится от поездки. Последние два дня жена слегка приболела и буквально мечтала попасть домой.

В день отъезда у Пэм был такой вид, словно ее только что выпустили из тюрьмы. Путешествие не доставило ей удовольствия, если не считать свидания с сыновьями. Она постоянно нервничала, повсюду воображала всякие напасти и болезни и не получала удовольствия от посещения Африки. Брэд наслаждался за двоих и был не прочь приехать сюда еще, но мальчики через три месяца прощались с заповедником. Брэд жалел, что не приезжал раньше, тогда второе путешествие он совершил бы без Пэм. Ему изрядно надоело постоянно подбадривать жену. Но он терпел и сочувствовал ее страхам. Ей приходилось постоянно преодолевать себя. Она бы с большим удовольствием отправилась на Гавайи, в Лондон или в Палм-Спрингс. Африка для нее — это слишком. К концу второй недели у нее совершенно расшатались нервы, и Пэм с явным облегчением обнялась на прощание с сыновьями.

— Спасибо, что приехала, мама, — с чувством поблагодарили ее сыновья.

Зная ее отношение к Африке, они по достоинству оценили ее поступок. Брэд тоже проникся к жене уважением. Поездка не укрепила их семейные узы, но с сыновьями он сблизился. Брэд с радостью провел с ними эти дни.

— Увидимся дома. — Пэм сделала нажим на слове «дом», и все рассмеялись.

— Жди нас в июле! — в один голос воскликнули близнецы.

Они обещали, перед тем как отправиться в путешествие или устроиться где-нибудь в Европе, заглянуть домой. Дилан хотел махнуть в Австралию, а Джейсон уговаривал его поработать годик в Бразилии. Так что оба пока не стремились обосноваться на родине.

— Им пора подумать о юридическом факультете, — ворчала Пэм, когда они с Брэдом садились в самолет. — Хотя бы подать документы, если хотят попасть в хорошее заведение.

Муж кивнул — он понимал, что еще не пришло время огорошить супругу дурными вестями. Весь полет до Лусаки Пэм ежилась в кресле и там, в аэропорту, продолжала мучиться от болей в желудке. Ей было муторно. Но на пути в Лондон она стала приходить в себя, а в «Клариджес», где они остановились на ночь перед полетом домой, почувствовала себя будто в раю. Супруги летели без посадки в Нью-Йорке. Вспоминая путешествие, Брэд считал, что все удалось на славу, и чувствовал себя так, словно возродился, будто покорил весь мир. А Пэм испытывала благодарность судьбе, что осталась жива.

— Ни за что не поеду к ним в Бразилию, — говорила она, ворочаясь в необъятной постели.

Пэм не меньше часа отмокала в ванне и яростно скребла голову ногтями — ей казалось, что за две недели в Африке она успела покрыться коростой. А потом, как королева, развалилась на огромной кровати, пожелала Брэду спокойной ночи и выключила свет. А он остался читать в гостиной. Для верности подождал еще час, чтобы Пэм заснула, и только после этого позвонил Фейт. Она ответила после второго звонка и пришла в такой же восторг, как и Брэд. Услышав ее голос в трубке, он изумился: как же ему удалось выдержать две недели без нее?

— Судя по голосу, у тебя все хорошо. Как дела, Фред?

— Мирно. — Фейт говорила спокойно и бодро. У нее была вторая половина дня. Когда позвонил Брэд, она сидела в кабинете и писала работу. — Как поездка?

— Потрясающе! Не могу описать, как было красиво! Пошлю тебе фотографии. Хочу туда опять!

Фейт порадовалась за него. Она сильно беспокоилась о Брэде, но убеждала себя, что с ним все будет в порядке. И еще с тревогой размышляла: не стало ли это путешествие его вторым медовым месяцем? Ради него она хотела, чтобы так и случилось, и убеждала себя, что грешно думать иначе.

— Как сыновья?

— Фантастика! Большие, красивые, сильные и счастливые. Мне бы такое приключение в их возрасте! Но духу не хватило.

— Ну и как, там страшно? — рассмеялась Фейт.

— Мне не показалось. Но Пэм туда больше ничем не заманишь. Такие поездки не для нее. Она ночевала в крохотной хижинке и все ночи тряслась, а последние пару дней приболела. А я спал с ребятами.

Фейт невольно обрадовалась последнему сообщению и сразу же обругала себя за это. Она две недели молилась, и все напрасно. Даже говорила священнику на исповеди о своем влечении к Брэду. Он велел молиться святому Иуде и сказал, что чудо явится. Фейт хотела единственного чуда, чтобы навсегда исчезло ее чувство влюбленности в Брэда и они снова стали друзьями. Большего позволять нельзя. Но святой Иуда пока не внял ее молитвам. Когда Фейт услышала голос Брэда, ее сердце подпрыгнуло в груди. Она ежедневно молилась с четками, но и это не помогло. Четки всегда напоминали ей о Брэде. Фейт чувствовала, что все последние дни в ней происходила внутренняя борьба. Но зато когда она начинала думать о мире, тут же приходили мысли о разводе. Алекс сделал ее жизнь невыносимой, и она уже к этому привыкла. И у нее были для Брэда важные новости.

Она выслушала его рассказ о поездке, улыбнулась и сказала, что у нее есть сюрприз.

— Ну-ка, попробую догадаться. — Брэд задумался и почувствовал, как его охватывает радость от того, что он снова с ней беседует. Он многим хотел поделиться, но ничего не приходило в голову. Так много всего накопилось, но он слишком устал. — Как экзамены? На одни пятерки?

— Вроде того. Одна пятерка и одна пятерка с минусом, но сюрприз не в этом.

— Элли извинилась и признала, что ее отец дерьмо.

— Пока еще нет. — Фейт на секунду помрачнела.

— Тогда не знаю, ты хотя бы намекни.

Но Фейт не сумела остановиться на полуслове — так хотелось ей поделиться этой новостью. В прошлые выходные они пообедали с Зоей и отпраздновали радостное событие вместе.

— Я поступила на юридический факультет Нью-Йоркского университета.

— Ура! Вот это здорово! Я тобой горжусь, Фред!

— Я собой тоже горжусь. Правда хорошо?

— Замечательно, но я в тебе не сомневался. А что с Колумбийским?

— Пока не знаю. Они будут рассылать ответы на следующей неделе, но я предпочитаю учиться в Нью-Йоркском. Ведь я уже принята. Меня это вполне устраивает.

Они еще поговорили об учебе, потом Фейт рассказала Брэду о разводе. Алекс продолжал требовать, чтобы она побыстрее освободила дом, но потом милостиво разрешил ей пожить в нем подольше. Фейт отказалась от финансового обеспечения, хотя могла на нем настоять. По сравнению с тем, чем владел он, это было относительно немного. Но мать оставила ей достаточно, чтобы продержаться, а через несколько лет Фейт рассчитывала на приличную адвокатскую зарплату. В противоположность тому, что думала Элоиз, она требовала совсем немного. Даже ее адвокат считал, что можно добиться большего. Брэд всегда знал, что она безупречно порядочный человек.

Они проговорили почти час, но как бы Брэду ни нравилось общаться с Фейт, он все-таки начал зевать, и она велела ему отправляться в постель. Самолет в Сан-Франциско вылетал из Лондона в полдень. Он будет дома в шесть.

— Я тебе позвоню или отправлю по электронной почте письмо, когда доберусь к себе, — пообещал он.

— Спасибо, что позвонил сегодня, — поблагодарила она.

Две недели без Брэда показались Фейт бесконечными, но она их пережила. А хорошие новости о зачислении в университет поддержали дух, несмотря на выходки Алекса. С Элоиз она не разговаривала больше недели. С ней становилось все труднее и труднее — дочь полностью перешла на сторону отца. Но самое обидное — Фейт сказала об этом Брэду — было то, как Алекс вычеркнул ее из своей жизни, словно она никогда и не существовала, словно ничего не значила, словно не была его женой. Стер, будто надпись мелом на классной доске. Выкинул из головы. И как бы это ни объясняла сама Фейт, его отношение все равно ранило. Она не представляла, что сумеет поверить кому-нибудь еще, встречаться с мужчиной, тем более связать с ним жизнь. Теперь она желала только одного — посвятить себя учебе, церкви и дочерям. И трезво относиться к Брэду. Твердо решила обращаться с ним так, как он с ней, не выходить за рамки дружбы.




Глава 21


В конце апреля, через две недели после того, как Брэд вернулся из Африки, Зоя приехала домой, и Алекс пригласил ее пообедать. Зоя, как всегда, остановилась у матери и не хотела идти, но Фейт считала, что ей не следовало отказываться.

— Какой смысл, мам? — раздраженно спросила дочь, вешая трубку. Зоя планировала встретиться с друзьями. — Наговорит о тебе всякой чуши!

— Он все-таки твой отец. Ты давно с ним не обедала. Может, он хочет наладить с тобой отношения. — Как обычно, Фейт вела себя с мужем честнее, чем он с ней. Алекс продолжал настраивать против нее Элоиз, и Фейт планировала навестить дочь, как только прекратятся занятия. До конца семестра оставалось всего несколько недель. В середине мая Зоя заедет домой, Фейт предложила ей задержаться на несколько дней, прежде чем отправляться в Лондон к Элоиз.

В конце концов Зоя согласилась пообедать с Алексом в его любимом французском ресторанчике. Он явно хотел воспользоваться представившейся возможностью и помириться с дочерью. Зоя надела платье матери и собрала, как у Фейт, волосы в пучок. Она выглядела обаятельной, свежей и молодой. Ей совсем недавно исполнилось девятнадцать, и она с каждым днем хорошела. Но, оказавшись в ресторане, Зоя растерялась, она увидела, что отец не один — рядом с ним за столиком сидела женщина. Он широко улыбнулся и представил их друг другу. Его спутница была почти вдвое моложе его.

— Лесли… — начал Алекс, — это моя дочь, Зоя. А это Лесли Джеймс.

Зоя решила, что Лесли едва перевалило за двадцать, хотя на самом деле она была гораздо старше. Черноволосая незнакомка носила короткое, облегающее платье. А если бы в ресторан пришла Фейт, она бы сказала, какое на ней белье, хотя ни разу не упоминала об этом дочери.

Несколько минут они смущенно пытались болтать, и, пока отец заказывал вино, Зоя мучительно думала, как себя вести. Она поняла, что Лесли крепко держит отца в руках. И подумала, что дурной тон — приглашать на свидание любовника с дочерью.

— Вы давно работаете вместе? — Зоя старалась остаться вежливой, но ей не терпелось уйти.

— Около четырнадцати месяцев, незадолго до этого я с маленькой дочкой переехала сюда из Атланты.

Зоя расслышала в ее произношении легкий южный акцент и, не зная, что еще сказать, спросила, сколько дочери лет.

— Пять, — ответила Лесли. Улыбка сделала ее лицо еще моложе, и Алекс с гордостью взглянул на свою подружку. Он словно приглашал дочь восхититься вместе с ним, а этого как раз не стоило делать.

Зоя почувствовала вину перед матерью.

— Красивая девчушка, — поддакнул любовнице Алекс, и Зоя внутренне содрогнулась. Отец явно ладил с Лесли и ее дочерью.

— Обворожительная, — вторила ему счастливая мать. — Учит французский, ходит во французский детский сад. Ваш папа считает, что они подружатся.

Зоя иронично изогнула бровь, но тут же взяла себя в руки. Она не могла припомнить, чтобы Алекс так активно интересовался ее успехами, когда она училась в школе.

— Поздравляю. — Зоя пригубила вино, но, услышав то, что сказала в следующую секунду Лесли, поперхнулась.

— Сегодня особый вечер для нас. — Любовница отца подняла бокал шампанского. Она улыбалась, а Алекс немного смутился, хотя идея пригласить на свидание дочь принадлежала ему. Он хотел, чтобы Зоя познакомилась с Лесли. — У нас юбилей. — Лесли тряхнула головой.

Зоя посмотрела на нее в упор.

— Да? И какой же? — Про себя она додумала: месяц… от силы два… Ей сделалось смешно.

— Мы встречаемся уже год, сегодня наша первая годовщина.

Алекс застыл и отвернулся. Сказанного не воротишь. Зоя переводила взгляд с Лесли на отца.

— Вы встречаетесь уже год? — переспросила она, повысив голос.

— Ну… не совсем… — неуверенно промямлил Алекс. — Лесли, наверное, имела в виду, что мы познакомились год назад. Тогда она только-только поступила на работу.

— Неправда! Сегодня годовщина нашего первого свидания! — Лесли была шокирована тем, что любовник забыл или не хочет признавать, когда началась их связь.

Зоя побледнела.

— Это очень интересно, — проговорила она. — Учитывая то, что отец бросил мать всего два месяца назад. Значит, вы, голубки, сошлись намного раньше.

— Именно, — улыбнулась Лесли.

И тут Зоя не выдержала и вскочила на ноги. При этом она случайно опрокинула бокал, и вино потекло по столу прямо на Лесли. Та резко отпрянула.

— Это отвратительно, папа! — Зоя вперила в Алекса сердитый взгляд. — Пригласить меня на ваш праздник! И это после всего, что ты наговорил о маме! После того, как во всем обвинил ее! Меня от тебя тошнит! Что, не хватило духу сказать Элоиз правду? И поэтому ты решил настроить ее против матери? Лучше бы честно рассказал, что напропалую гуляешь и что перед тем, как сбежать из дома, обзавелся подружкой. По крайней мере это было бы честно.

Алекс вспыхнул. Он не ожидал, что Лесли его выдаст.

— Присядь, мы все обсудим, — тихо попросил он дочь, но та смотрела на него с презрением. А он, зажатый между столом и стулом, не мог двинуться с места.

— Спасибо, у меня другие планы, — заявила она гордо, потом круто повернулась и вышла из ресторана.

Оказавшись на улице, она поймала такси и поехала домой. Зоя плакала, когда открывала дверь, а Фейт в это время разговаривала по телефону с Брэдом. Он рассказал ей об очередном трудном деле, а Фейт сообщила, что Зоя пошла обедать с отцом. И была удивлена, когда хлопнула входная дверь и секундой позже в кабинет влетела заплаканная дочь.

— Что случилось? — Фейт прервала разговор и подняла на нее глаза. Тени на веках Зои расплылись и растеклись по щекам. Она казалась маленькой девочкой, которую поколотили в школе.

— Какой же он сукин сын, мама! Почему ты мне не рассказала, что он завел себе любовницу? Ты о ней знала?

— Какую любовницу? — остолбенела Фейт. — Извини, Брэд, я тебе перезвоню, — сказала она в трубку, и Брэд понял, что на другом конце провода назревает конфликт. — В чем дело? Что ты говоришь?

— Папа привел с собой женщину. Какую-то шлюху по имени Лесли, с длинными черными волосами и большими грудями. И у нее хватило наглости заявить мне, что это их первая годовщина и они хотят ее отпраздновать со мной. Какая мерзость? Ты знала о ней?

— Садись, — предложила дочери Фейт и подала платок: — Утрись и успокойся. Да, я о ней знала, — проговорила она, но больше ничего не добавила. Алекс навредил себе сам, совершив роковую ошибку.

— Почему ты мне не рассказала?

— Потому что это не твое дело. Отец, если бы счел нужным, сказал бы тебе, но он не захотел.

— И поэтому он ушел?

— Наверное, поэтому, но не только. Он заявил, что хочет красивой жизни, а со мной ему скучно. Она намного моложе меня — это факт. И я допускаю, что намного интереснее.

— Идиотка, вот и все. Чем он с ней занимается? И как мог бросить тебя ради нее? А в итоге пригласил меня с ней обедать! — Это был самый унизительный момент в ее жизни. Зоя чувствовала себя обманутой, обворованной, преданной. Она утратила остатки уважения к отцу.

— А ты вообрази, что у папы серьезные намерения, — угрюмо посоветовала Фейт.

Ей показалось, что она получила очередную пощечину. Но на этот раз Алекс оскорбил не только ее, он оскорбил дочь. И за это Фейт по-настоящему его возненавидела. Дети не имели к его интрижкам никакого отношения. А если бы это была не интрижка, а настоящее чувство, надо было поговорить об этом с дочерьми — Зоя бы поняла, кто такая для отца эта Лесли.

— Пусть только попробует жениться, я его убью своими руками.

— Успокойся, он еще ни на ком не женится. Он пока еще женат на мне. — Но Фейт понимала, что через пять месяцев все изменится. Однако зачем же сейчас знакомить дочерей со своей любовницей? Этого Фейт не понимала.

Она еще час увещевала Зою, но та все-таки не выдержала — схватила трубку и набрала номер Элоиз в Лондоне. У Элли было только три утра, и мать убеждала Зою отложить разговор, пока она не успокоится. Но дочь только отмахнулась. Элоиз спросонья схватила трубку.

— Просыпайся! — без обиняков потребовала младшая сестра. — Да, это я… нет, я не собираюсь перезванивать. Слушай сейчас. Знаешь, что сегодня вечером учудил твой ненаглядный папаша? Пригласил меня пообедать со своей подружкой, которая выглядит лет на четырнадцать. И оба предложили мне отпраздновать год их любви. Понимаешь, год! Вот сколько они встречаются. И поэтому он ушел от мамы. Что теперь скажешь о своем герое? Не хочешь извиниться перед мамой после всего, что ты ей наговорила?

На другом конце провода воцарилось долгое молчание, а Зоя еще раз повторила то, что она видела и слышала. Сестры долго спорили, и Фейт спустилась на кухню и позвонила Брэду. Он все еще был на работе, и она объяснила ему, что произошло. Брэд только присвистнул:

— Ну и дела! Что за глупость? Как он до этого додумался?

— Наивный человек. Решил, что Зоя ее примет. Сейчас она висит на телефоне — ругается с Элли.

— Вот это сцена! — рассмеялся Брэд. — Не завидую твоему Алексу. Девушки делаются злее черта, если встречают подружек отцов. Ты, кажется, отомщена. И поделом ему. — Тон Брэда был одновременно удивленным и довольным.

— Я тоже так подумала, — спокойно ответила Фейт.

Потом они поговорили еще несколько минут о его предстоящем процессе и повесили трубки. Вскоре на кухню с победоносным видом вбежала Зоя.

— Ну и что тебе ответила Элли? — поинтересовалась мать.

Она надеялась, что младшая сестра привела веские аргументы и Элоиз наконец пришла в чувство. Нет-нет, ни в коем случае не настроилась против отца, но хотя бы простила ее или по крайней мере постаралась понять.

— Она сказала, что на этой неделе приедет домой, и просила передать, что любит тебя.

Фейт улыбнулась, у нее наконец появилась надежда.

Элоиз, как и обещала, прилетела на выходные и два дня проревела в объятиях матери. Она извинялась, всхлипывала и просила прощения. И не могла поверить, что отец способен на подобную подлость. Дочери решительно разругались с Алексом. Фейт так и не узнала, что между ними произошло, но, когда Алекс позвонил по телефону, ни одна из них не пожелала взять трубку. Он окончательно упал в их глазах и, по мнению Фейт, заслуженно.

— Как ты считаешь, он женится на ней? — испуганно спросила Элоиз, сидя подле матери.

В последние дни Элли прониклась к ней уважением, которого раньше никогда не испытывала. Поняла, какой прекрасный человек ее мать.

— Понятия не имею, — искренне ответила Фейт. — Спроси его сама.

Однако ни одна из них не хотела этого знать и тем более звонить Алексу.

— Мам, — начала Элли, когда Зоя вышла из комнаты и они остались вдвоем, — ты не поверишь, как я переживаю из-за того, что тебе наговорила. Но отец убедил меня, что я очень похожа на него, и я хотела ему доказать, что так оно и есть, и быть достойной его любви. Он никогда открыто не говорил о тебе ничего дурного, но намекал, что он прав, а ты — нет. В последние два месяца я многое поняла о верности, о доверчивости и о том, как могут манипулировать человеком. Я твердила себе, что отец говорит правду, а ты лжешь. Не хотела тебе поверить. Вела себя непростительно. Не понимаю, как после всего ты еще способна меня любить? — Пока она говорила, по ее щекам беспрестанно катились слезы, и Фейт тоже расплакалась. — Никогда не представляла, какой ты хороший человек. И какой он испорченный. У меня такое чувство, словно я потеряла отца. Не могу отныне ему верить.

Фейт надеялась, что это пройдет. Алекс оставался отцом Элоиз. Минует время, и обе девочки его простят. По крайней мере должны. Такова была натура Фейт — она считала, что всех и все необходимо прощать, но теперь слова Элоиз врачевали раны ее сердца.

— Я люблю тебя, Элли. Прости, что с нами всеми случилось несчастье. Я не знаю, почему твой отец так поступил, но ему придется с этим жить и самому во всем разобраться.

Фейт знала, что прежние чувства к Алексу никогда не вернутся, но ради девочек желала, чтобы они помирились с отцом. Им и так больно, что распадается родительский брак, не хватало еще потерять Алекса. Какой бы ни был отец, он им нужен.

Фейт и Элоиз вышли из комнаты, взявшись за руки. Волнения наконец улеглись, и три женщины славно провели время вместе: ходили есть гамбургеры, наслаждались банановым «сплитом», и мать рассказала дочерям, как ее приглашал в «Серендипити» Брэд.

— Что у тебя с ним?

Элли снова была рядом с Фейт, держала мать за руки, и та испытала огромное облегчение — обе ее дочери вернулись к ней. Она не хотела вредить Алексу, но радовалась, что Элоиз одумалась и даже решила прилететь на выходные из Лондона. Элли сказала, что она порвала с Джеффом, но у нее два новых поклонника, и оба ей нравятся. Как и Зоя, она тоже выспрашивала о Брэде. Фейт рассказывала, и хотя постоянно думала о нем, но продолжала настаивать, что они всего лишь друзья.

— Мы друзья, — повторяла она. — Он мне словно старший брат. Мы вместе росли, и он был закадычным приятелем дяди Джека. К тому же он женат. Так что наши отношения навсегда останутся дружескими. — Фейт утверждала это с такой настойчивостью, что подозрения Зои только окрепли.

— Ты меня не переубедишь, мам. Он тебя, похоже, любит. Какой другой человек станет тратить столько времени на телефонные звонки и электронную почту?

— Ему нравится со мной разговаривать, вот и все, — отрезала Фейт.

— А ты? — подхватила Элоиз. — Ты его любишь?

— Вот еще! Чтобы я полюбила женатого мужчину?

Как бы она хотела, чтобы ее слова не расходились с истиной. Прочитала тысячу молитв и миллион раз сказала себе, что не имеет права в него влюбляться. Фейт надеялась, что наступит день, когда молитвы и уговоры подействуют. Должны подействовать. Другого выбора не существовало. Слава Богу, он ее не любил!

— Но ты же испытываешь к нему какое-то чувство? — не унималась Элли.

— Чисто платоническое, — пылко ответила мать.

— Значит, встречаешься с кем-то другим?

— Нет, и не собираюсь. — По крайней мере в этом она не покривила душой. Фейт еще не отошла после разрыва с Алексом и очень сомневалась, что когда-нибудь оправится от своего потрясения. Она не верила, что способна поверить мужчине. Одной лучше — вот как сейчас: поговорить с Брэдом, пообщаться с дочерями. — Я никогда не выйду замуж.

— А зачем замуж? — вступила в разговор Зоя. — Встречайся просто так.

— С какой стати? Мне хорошо с вами.

Когда сестры уединились в комнате Зои, они пришли к выводу, что такая жизнь вредит матери. Однако решили, что прошло еще слишком мало времени. Это отец мог пригласить Зою на свою «годовщину». Их обеих покоробило, что Алекс целый год обманывал мать и в то же время винил ее в разрыве их отношений — мол, все из-за того, что она надумала учиться. Но оказалось, что университет не имел никакого отношения к разводу — он послужил всего лишь предлогом.

В этот свой приезд Элоиз наконец наладила свои отношения с матерью. Девочек уже не было с Фейт, когда позвонил Брэд. Давно она так не радовалась. По крайней мере какая-то часть мучившего ее кошмара осталась в прошлом — дочери снова вернулись под материнское крыло.




Глава 22


Все складывалось благополучно, когда в мае домой приехала на каникулы Зоя. Дочь устроилась на лето работать в галерею. Фейт вздохнула с облегчением, получив передышку перед началом занятий на юридическом факультете. Занятия на подготовительных курсах закончились одновременно с семестром у Зои. Элоиз тоже поговаривала, что как-нибудь заскочит домой. Она скучала по сестре и матери — особенно после памятных выходных втроем. А с отцом девочки так и не наладили отношений.

Все усугубилось, когда Алекс сообщил, что в октябре, после того как завершится бракоразводный процесс, он собирается жениться на Лесли. Фейт не хотела признаваться даже себе, но эта новость подкосила ее. Узнав о намерениях мужа, она несколько часов проплакала, заперевшись в своей комнате. А на следующий день пожаловалась Брэду в электронном письме — на телефонный разговор не хватило душевных сил. Алекс по-прежнему пытался принудить ее продать дом. Сам он купил квартиру на Пятой авеню для себя, Лесли и ее дочери, чем вызвал бурное негодование Зои и Элоиз.

Прошла неделя. Фейт сидела в своем кабинете и ломала голову, куда бы свозить в августе девочек. Она подумывала о Кейп-Коде или о том, чтобы снять коттедж в Виргинии. Элли обещала приехать на несколько недель, и Фейт хотела какое-то время побыть с дочерями, прежде чем начать заниматься на юридическом факультете. Она лениво просматривала газеты, когда позвонил Брэд. Фейт никогда не слышала, чтобы он так говорил, но тут же догадалась, что Брэд плакал.

— Что с тобой? Что произошло? — Она не могла представить ситуации, которая настолько бы выбила его из колеи. В голосе Брэда ощущалось и напряжение, и испуг.

— Джейсон! Я пока не знаю деталей. Мы получили сообщение от Дилана только час назад. Произошел несчастный случай. Они работали в деревне, и постройка рухнула. Джейсон провел под завалом семь часов. — Брэд расплакался. — Фейт, ты не представляешь, какое там медицинское обслуживание. Врач приезжает раз в месяц на несколько часов, а до ближайшей больницы ехать и ехать. Я даже не представляю, можно ли его перевозить. Никакой информации. Мы оставили сообщение для Дилана, чтобы он позвонил. Но для этого ему надо ехать на почту — и еще неизвестно, будет ли связь. И может ли он оставить брата. — Брэд говорил так, словно весь мир рухнул, и у Фейт глаза тоже наполнились слезами.

— Что ты собираешься делать?

— Лететь туда. В час у меня самолет до Нью-Йорка, потом пересадка на лондонский рейс. К нему чертовски трудно добираться — не меньше суток. Бог знает, застану ли я его живым? — Брэда охватила настоящая паника, но Фейт не могла не признать, что у него были на то основания.

— Когда ты прилетаешь сюда? — Она должна увидеться с Брэдом, пусть даже Пэм летит вместе с ним.

— Прибытие в Нью-Йорк в восемь вечера. А в десять — пересадка на лондонский рейс. У меня будет два часа между самолетами.

— Я приеду в аэропорт. Тебе что-нибудь привезти?

— У меня все есть. Пэм мне все собрала. Сама она лететь не может, завтра ей надо выступать в суде. Приедет позже.

Брэд не признался Фейт, как он разозлился на жену за то, что та отложила отъезд. Он сообщил номер рейса и повесил трубку, а она, уставившись в пространство, сидела в своем кабинете и представляла самое худшее. Как бы ей хотелось лететь вместе с Брэдом, но Фейт понимала, что это невозможно. Тем более если Пэм осталась дома.

А в Сан-Франциско обстановка все больше накалялась.

— Ради Бога, позвони судье и объясни, что случилось. Он поймет и отложит слушание до твоего возвращения. Это же намного важнее. — Брэд кипел и все сильнее негодовал на Пэм.

— Я не могу подставлять клиента, — отозвалась она, закрывая его чемодан.

Пэм тревожилась о сыне не меньше Брэда, но ответственность перед клиентом ставила выше, и это казалось Брэду невыносимым. Даже если все обойдется и Джейсон в конце концов поправится, Пэм нужна ему сейчас. Брэд впервые за многие годы о чем-то просил жену. Сыновья нуждались в ее поддержке, и Брэд тоже нуждался в поддержке Пэм.

— Ты уродливо судишь о том, что важнее, — без обиняков заявил он. — Пойми, речь идет не о твоем клиенте, а о твоем сыне.

— Дилан же не сказал, что он умирает! — выкрикнула Пэм. Оба находились на грани срыва. Они так и продолжали ругаться, пока Брэд собирался в дорогу.

— А ему обязательно необходимо умирать, чтобы ты отменила свое чертово судебное представление? Ты что, вообще уже ничего не соображаешь?

— Я все соображаю, и буду там через два дня. Это все, что я могу.

— Ни черта ты не понимаешь.

Пэм стояла непоколебимо, как гора, которую Брэд не имел сил сдвинуть. Супруги еще не остыли, когда за ним приехало такси. Садясь в машину, Брэд думал о том, что никогда не забудет, как жена отказалась ехать к раненому сыну. Не простит ей, если с Джейсоном что-нибудь случится. Хотя знал, что и она себе не простит, если произойдет нечто ужасное. Но сама Пэм, похоже, не хотела ни о чем знать.

— Я тебе позвоню, как только приеду, — сказал он, выходя с чемоданом из дома. Он не имел ни малейшего понятия, что собрала ему жена.

Полет стал для Брэда сплошной мукой, ведь с ним никто не мог связаться. Сам он несколько раз звонил Пэм, но и у нее не появилось никаких новостей. Пока он долетел до Нью-Йорка, чуть не сошел с ума. Фейт, как и обещала, ждала его в аэропорту. На ней были джинсы, белая рубашка, на ногах мокасины. Она выглядела, свежей, отдохнувшей и привлекательной. Но мечтала только об одном — поскорее прижаться к Брэду. Они оба плакали, когда заглянули в ресторан выпить по чашечке кофе. Брэд снова пересказал ей все, что знал, хотя не мог сообщить ничего вразумительного.

Они сидели, держась за руки, и разговаривали, но, не располагая деталями, не могли предположить ничего конкретного. Оставалось надеяться, что Дилан сделает все, что нужно, и, если потребуется, раздобудет самолет, чтобы отвезти брата в больницу.

— Ты представить себе не можешь, как там все примитивно и как далеко от цивилизации. Никуда не доберешься. До ближайшей больницы два часа по ухабистой дороге. Это его убьет!

И Брэд, и Фейт чувствовали себя абсолютно беспомощными.

Два часа до лондонского рейса показались Брэду вечностью, и он испытывал благодарность Фейт за то, что она была рядом с ним. Он опять позвонил Пэм, но снова не получил никаких новостей. Зато моментально взвился, когда узнал, что жена собирается отправиться на ужин.

— Ты что, свихнулась? С сыном несчастье! Оставайся у телефона — вдруг кто-нибудь позвонит! — Но жена ответила, что у нее есть мобильный, и Дилан знает ее номер. Брэд бросил трубку и в отчаянии поднял глаза на Фейт: — Знаешь, в такие мгновения понимаешь, чего ты лишен и как был глуп, когда на что-то рассчитывал. Такое же дерьмо, как все последние двадцать лет. — Фейт предусмотрительно воздержалась от комментариев и не сказала, что, по ее мнению, Пэм даже ради детей не поступится своими интересами. — Вот если бы ты могла поехать со мной! — продолжал Брэд. Он отчаянно нуждался в ее поддержке — безумно боялся за Джейсона и спешил ему на помощь. Спешил, несмотря на предательство его матери. А быть может, благодаря ему.

— Я бы тоже хотела с тобой поехать, — тихо проговорила Фейт, но оба понимали, что это невозможно. Оставалось поддерживать его на расстоянии. Но после мартовской поездки Брэда в Африку Фейт знала, что ему невозможно даже позвонить — разве что передать сообщение его окольными путями. — Дай мне знать, когда прилетишь, — попросила она, понимая, что до тех пор придется все время терзаться.

— Обещаю.

В это время объявили его самолет. Брэд достал паспорт и посадочный талон. И поскольку Фейт не летела, им пришлось прощаться здесь.

— Брэд, не волнуйся, постарайся успокоиться. Ты все равно ничего не сумеешь сделать, пока не доберешься до места. Как только ты улетишь, я сейчас же пойду в церковь и помолюсь за него.

— Поставь за него свечу, Фред… пожалуйста. — Слезы снова блеснули у Брэда в глазах.

— Непременно, я буду ходить каждый день. А ты верь, что все обойдется.

— Господи, только бы… Я не вынесу, если с ним что-нибудь случится.

Фейт безотчетно потянулась к нему — она хотела облегчить его горе и утешить. И он, повинуясь такому же порыву, бросился к ней и заключил ее в объятия. На секунду они забыли о целом мире, самозабвенно целуясь. А когда наконец опомнились, то смутились. Но Брэд не извинился, и Фейт поняла, что это ее вина. Однако в следующую секунду он поцеловал ее снова.

— Я люблю тебя, Фред!

Враз прорвалась плотина почти сорокалетнего сдерживаемого чувства и сближения в последние семь месяцев. Фейт его тоже любила, но даже теперь понимала, что любовь для них невозможна.

— Не говори ничего… я тебя тоже люблю… но об этом нельзя говорить… молчи. — Брэд прервал поток ее слов очередным поцелуем, и Фейт заплакала. — Ты пожалеешь, возненавидишь меня, когда все будет позади. Мы не сумеем больше встречаться.

— Мне все равно. Ты мне нужна, Фред, по-настоящему нужна. Я тебя люблю. — Брэд вел себя, как мальчишка, когда в двенадцать лет сломал руку. Тогда Фейт держала его руку, пока его везли в больницу. И он взял с Фейт клятву, что она никому не расскажет, что видела, как он плакал.

— Я с тобой, я всегда с тобой, но не могу красть тебя у другой женщины. Это неправильно.

— Поговорим потом.

Брэд не хотел опоздать на самолет, не имел на это права. Внезапно оказалось, что у них появились общие проблемы, которые надо решать. Не исключено, что он уезжал на месяцы, и, Бог еще знает, что могло случиться за это время.

— Я хочу, чтобы ты знала, Фред. Возможно, я не в себе, но я отнюдь не сумасшедший. Я давно этого хотел. Только считал нечестным по отношению к тебе.

— Я молилась, чтобы этого не произошло. Во всем моя вина. Мне нельзя было…

В этот миг Брэд поцеловал ее в последний раз и побежал к самолету. Но, бросив взгляд через плечо, заметил, что Фейт плачет. Он махнул ей рукой и скрылся.

А Фейт не могла успокоиться всю дорогу домой. Она понимала, что они совершили ужасную вещь. Понимала, что именно она позволила Брэду перейти черту. И не только позволила — подтолкнула. У нее не оставалось сомнений, что вина целиком ее. Теперь Брэду после возвращения придется взять свои слова обратно и пообещать больше никогда не поступать подобным образом, иначе они не осмелятся больше встречаться. Новая печаль вдобавок ко всем его несчастьям с Джейсоном. Оставалось одно — молиться.

Фейт вышла из машины у собора Святого Патрика. Пробило одиннадцать вечера, но в храме все еще были люди, в основном туристы. Фейт прошла прямиком к алтарю святого Иуды, поставила свечу, опустилась на колени, склонила голову и расплакалась. В руке она держала четки, которые подарил ей на Рождество Брэд. Теперь это казалось святотатством. Она только что совершила грех — ведь он был женат и не собирался разводиться.

Фейт целый час стояла на коленях и молилась за Джейсона, чтобы Бог послал Дилану мужество и мудрость, а Брэду душевное равновесие. Из собора она вышла после полуночи и приехала домой на такси. Открыла дверь и поднялась по лестнице с таким видом, словно у нее умер близкий человек. Фейт была в отчаянии от всего, что случилось: от трагического известия о Джейсоне, от потрясенных глаз Брэда и от его безрассудного поступка. Он совершил недозволенное, и теперь, как бы она его ни любила, ей придется исчезнуть из его жизни. Фейт поняла это после молитвы. Святой Иуда был покровителем попавших в безвыходное положение. Вот и у Фейт не было выбора. Она немного постояла в темноте в своей комнате, а затем зажгла всего одну лампочку. И в этот момент вошла Зоя. Она не видела мать в таком состоянии с тех самых пор, как несколько месяцев назад из дома ушел Алекс.

— Что с тобой, мам? — забеспокоилась она.

— Ничего, — ответила Фейт, но ее взгляд выдавал обуревавшее ее отчаяние. — Ничего, — повторила она и тихонько закрыла дверь.




Глава 23


Во время пересадки в Лондоне у Брэда не хватило времени, чтобы позвонить Фейт. Пришлось бежать в другой терминал — он и так чуть не опоздал на самолет. Брэд все-таки умудрился позвонить Пэм, но от Дилана не было никаких новостей. И он маялся в кресле до самой Лусаки, словно подстреленный, не мог избавиться от дурных предчувствий. С тех самых пор, как Брэд получил первое известие о Джейсоне, а потом тщетно пытался узнать детали, воображение рисовало самые страшные картины. Но еще он думал о Фейт, хотел ее утешить, сказать, что их поведение не грех. Но возможности не было. И ей тоже предстояло мучиться до тех пор, пока он не возвратится домой. Брэд не представлял, что они станут делать дальше, но у него не вызывало сомнений, что он влюблен в эту женщину. В душе он давно это понимал.

Часть полета Брэд проспал, прилетел в аэропорт утром, снова сделал пересадку — на этот раз погрузился не в самолет, а в жалкую развалюху и преодолел последний отрезок до Калабо. Однако теперь фургон его не встречал. Не было ни Джейсона, ни Дилана. Брэд нанял местного жителя с грузовичком, чтобы тот довез его до заповедника. Как только показалась деревня, он сразу понял, что произошло — обвалилась кровля церкви, которую в Нгулване восстанавливали его сыновья. Вместе с ней рухнула колокольня. От одной этой картины у Брэда из глаз потекли слезы.

— Плохо дело, бамбо, — кивнул шофер, когда он попросил его остановиться. — Их там крепко покалечило. Четверых. — Брэд кивнул. Водитель обратился к нему уважительно, назвав на местном наречии отцом.

Брэд объяснил ему, что один из них — его сын, и шофер только покачал головой. Брэд пошел поискать кого-нибудь, кто бы ему показал, где лежат раненые. Наконец какой-то африканец в шортах и со шрамами на лице ткнул пальцем в сторону дома, куда отнесли пострадавших. Брэд переступил через порог и тут же увидел плачущих женщин, сидящих на корточках детей и других, постарше, которые отгоняли от пострадавших мух. Дилан стоял на коленях рядом с Джейсоном. Брат был без сознания, голова повязана грязной, пропитанной кровью тряпкой. Завидев отца, Дилан вскочил на ноги и бросился в его объятия. Он был в изнеможении и рыдал не переставая. В том, что увидел Брэд, хорошо было только одно: Джейсон пока не умер, но находился в плохом состоянии. Дилан сообщил ему, что один из четверых раненых скончался несколько часов назад.

— Его смотрел врач? — спросил Брэд, пытаясь подавить нарастающую панику. Он понимал, что ради сыновей надо проявлять стойкость. Особенно ради Дилана, который отважно держался два дня.

— Врач приезжал вчера, но должен был снова уехать.

— Что он сказал?

— Мало утешительного. Отец, я пытался раздобыть самолет, но не смог.

— Ты знаешь, где он находится?

— Говорят, где-то рядом с водопадом Виктория, но никто не знает наверняка.

— Ладно, посмотрим, что у меня получится. — Брэд сам толком не знал, с чего начинать.

И, словно услышав в душе голос Фейт, принялся молиться. Он добрался до почты и спросил единственного работавшего там африканца, с кем можно переговорить насчет самолета. Потребовалось с полчаса, чтобы установилась местная связь, но абонент не отвечал. И тогда Брэду пришла в голову мысль связаться с администрацией заповедника по радио. Брэд попросил администрацию разыскать пилота, а затем вернулся к Дилану, который дежурил около брата. Он отгонял мух и жалобно смотрел на бесчувственное тело. Даже под африканским загаром было заметно, как Джейсон побледнел. Дилан сказал, что за два дня он ни разу не пришел в сознание.

Администрации потребовалось еще шесть часов, чтобы связаться с пилотом. Затем они послали парня на джипе сообщить Брэду, что самолет прилетит в одиннадцать вечера. Надо было отвезти раненых в аэропорт, и тогда пилот доставит их в больницу в Лукулу.

Брэд помог погрузить в джип двух раненых, их родственники побежали вслед за машиной. А Джейсона осторожно положили на одеяло в кузов грузовичка. Дилан встал на колени подле брата, а Брэд устроился на переднем сиденье. Все были измотаны до предела, когда, опоздав на два часа, наконец показался самолет.

Еще час потребовался, чтобы разместить всех в маленьком салончике, после чего пилот тут же взлетел. Полет вытряс из Брэда всю душу — машину болтало, и люди валились друг на друга. Но наконец они сели на знакомой пилоту прогалине, где их уже поджидала санитарная машина — кто-то сообщил об их прилете по радио в больницу. Машине потребовалось три рейса, чтобы перевезти всех, а Брэд между тем расплатился с пилотом. Теперь он был уверен, что Джейсон в более или менее надежных руках — в больнице работали в основном англичане, были еще новозеландец и австралиец. Вот почему Джейсон хотел учиться на врача: африканцы остро нуждались в медицинской помощи. Только бы он выжил.

Дежурный врач осмотрел Джейсона и сообщил Брэду и Дилану, что у раненого гематома и кровоизлияние в мозг. Единственный способ спасти больного — сделать трепанацию черепа. Не бог весть какая сложная операция, но только в настоящем госпитале, а не здесь, где даже сломанную руку не так-то просто лечить. Брэд дал согласие, и Джейсона тут же повезли в операционную. А они с Диланом остались сидеть в приемной. Казалось, этот день никогда не кончится.

Встало солнце, а они по-прежнему ждали новостей о Джейсоне. Через несколько часов им сообщили, что операция сделана, Джейсон жив, но заметного улучшения не наступило. И снова до захода солнца им не сказали ничего нового.

Брэд и Дилан по очереди сидели у постели раненого. Джейсон не шевелился. Они три дня не отходили от него. Брэд смертельно устал. Он не менял одежду, не принимал душ, не брился — ни на секунду не покидал сына. Они с Диланом ели то, что приносили им сестры. На третий день Брэд сообразил, что Пэм так и не приехала. Он подумал, может быть, жена их ждет в заповеднике, и связался по радио. Но оказалось, что и там никто не появлялся. Больше разузнать о Пэм ничего не удалось — у больницы не было телефонной связи с заграницей.

На четвертый день Джейсон тихо застонал, открыл глаза, улыбнулся отцу и брату и снова впал в забытье. На какое-то ужасное мгновение Брэд решил, что сын умер, и с расширенными от страха глазами стиснул Дилану руку. Но сестра успокоила его, сказав, что Джейсон вышел из комы и заснул. Теперь он будет жить.

Брэд и Дилан выскочили на улицу, смеясь и плача. Это был лучший день в их жизни. Брэд никогда бы не подумал, что неделя может быть такой длинной.

— От тебя несет, как от дохлой крысы, — пошутил сын.

Они сидели на крыльце и тихо разговаривали. Кто-то протянул им сыр и немного хлеба. Больница была бедной и плохо оборудованной, но медицинский персонал трудился самоотверженно. Умелые врачи спасли Джейсону жизнь.

— Сам воняешь не лучше, — в ответ улыбнулся отец.

Брэд спросил сестру, где можно помыться, и она показала им душ. Брэд принес свой единственный чемодан и поделился с Диланом одеждой. Теперь они по крайней мере были чистыми. А когда снова вошли в палату, Джейсон пришел в себя и пытался разговаривать. Врач сказал, что он доволен.

— Вам крепко досталось, молодой человек, — улыбнулся он, — но голова у вас крепкая.

А когда Брэд отвел его в сторону, врач признался, что считает спасение Джейсона чудом. Из тех, кто выжил после несчастного случая, он был ранен серьезнее всех.

Брэд спросил, нет ли по близости телефона позвонить в Штаты, но над ним только посмеялись. Оказалось, что отсюда невозможно позвонить дальше почты в Нгулване. Но оттуда можно дать радиограмму в администрацию заповедника, которая попытается связаться с матерью Джейсона, если та еще на родине. Ответ пришел на следующий день тем же сложным путем. Пэм была в Сан-Франциско и обрадовалась, что с сыном «все в порядке». Брэду стало ясно, что она так и не собралась лететь. Вот только интересно, что она подразумевала под «все в порядке». Пэм понятия не имела, что им пришлось пережить. В глазах Брэда жене не было оправдания. Как бы она ни возненавидела Африку в прошлый приезд, ей следовало быть рядом с сыном. Он ничего не сказал сыновьям, но подумал, что никогда не простит жену. Сделать она, конечно, ничего не могла бы, но бросить сына на произвол судьбы…

На следующий день Брэд воспользовался тем же сложным способом, чтобы сообщить Фейт в Нью-Йорк, что Джейсон жив. Он поблагодарил ее за молитвы — нисколько не сомневался, что они помогли. И очень жалел, что не может поговорить с ней сам, но связи с Нью-Йорком не было.

Через три дня сестра сказала, что от матери Джейсона пришло сообщение. Пэм просила передать, что она не может приехать, но рада, что все обошлось. Брэд мог оправдать ее поступок только в одном случае — если бы сама Пэм пребывала в коме. Брэд не обсуждал это с Диланом, но тут же понял, что их браку пришел конец. Джейсону они сказали, что мать занята в Сан-Франциско, ей очень сложно вырваться, и он ничего не спросил. А Дилан заметил по отцовскому лицу, как муторно на душе у Брэда, и попытался успокоить.

— Маме было бы здесь очень трудно, — тихо проговорил он, и отец только кивнул.

Что он мог еще возразить? Они прожили вместе двадцать пять лет. Предполагалось, что, если одному из них плохо, другой всегда придет на помощь. И вот этого не произошло — в самый ответственный момент Брэд ясно увидел все, что раньше старался не замечать. Пэм не только перестала быть его женой, она больше не была его другом. Печальное откровение и настолько сильное разочарование в человеке, что если бы он и мог ей позвонить, то не знал бы, что сказать.

Врач решил, что Джейсон проведет в больнице месяц. Брэду и Дилану предоставили кровати, и они целыми днями сидели с раненым, а когда спускалась вечерняя прохлада, выходили гулять. По утрам Брэд подолгу ходил один и любовался окрестностями. Он никогда в жизни не видел такого красивого места. И оно казалось ему еще красивее от того, что Джейсон здесь как будто родился заново. И вместе с ним возродилась душа отца. Брэд преисполнился надежды, радости жизни и предвкушения счастья. Чудо свершилось не с одним Джейсоном — оно коснулось всех троих. Брэд был уверен: эта их связь никогда не оборвется.

Возвращаясь с долгих прогулок, Брэд думал не только о детях, не только благодарил Бога за спасение сына. Он вспоминал Фейт. Как бы он хотел, чтобы она оказалась рядом и вместе с ним наслаждалась прекрасными пейзажами. Она бы оценила красоту, как и он, и поняла, чем стала для него Африка.

Через месяц после того, как Джексон попал в больницу, его перевезли в Калабо. Он выглядел измученным, побледневшим и изрядно потерял в весе. Джейсон был еще слишком слаб для долгого перелета, но врач сказал, что через несколько недель надлежащего лечения его можно отправлять домой. Прошло три недели, и Джейсон заявил, что он достаточно окреп. Даже прекратились головные боли, которые его так долго мучили.

Все трое волновались, когда уезжали, — впереди было долгое путешествие. За это время Брэд дважды бывал на почте, хотел поговорить с Фейт, часами ждал международной связи, но так и не дождался. Дозвониться оказалось невозможно. И с Пэм он тоже не разговаривал, хотя собирался ей так много сказать.

До Лондона они добирались двумя самолетами и там решили задержаться на пару дней. Брэд уехал из дома почти два месяца назад и хотел, чтобы перед последним отрезком пути в Америку Джейсона осмотрел лондонский врач. Ко всеобщему изумлению, ничего плохого у него не обнаружилось. Брэд объяснил врачу, что случилось, как проводилось лечение, показал рентгеновские снимки и историю болезни, которую Джейсону выдали на руки, и доктор заметил, что юноше несказанно повезло. От такой травмы он вполне мог умереть. Теперь серьезных осложнений не ожидалось, но врач предостерег Джейсона от чрезмерных нагрузок в ближайшие два месяца. Да и сам юноша с ним согласился: сказал, что, когда рухнула крыша, ему показалось, что он попал под мчащийся во весь опор поезд.

Из отеля Джейсон позвонил матери и, услышав ее голос, расплакался. Дилан все ей подробно рассказал, а потом передал трубку Брэду. Он больше не злился на жену и говорил спокойно. Ни в чем не винил и не хотел выслушивать объяснений, которые она наверняка заготовила.

— Слава Богу, он поправился, — нервно проговорила Пэм.

Брэд сначала ничего не ответил. Он не хотел, чтобы сыновья слышали их разговор, и поэтому ушел в другую комнату.

— Что ты предполагала от меня услышать? — Он мог бы наговорить ей много грубостей и жестокостей, но их отношения зашли в тупик: ругаться имело смысл, если бы они еще любили друг друга.

— Извини, Брэд… Я не смогла приехать… Не сумела вырваться. — По мнению Брэда, «не смогла приехать» больше подходило для вечеринки или представления балета, а не для той ситуации, когда ее сын чуть не умер. — Я пыталась… Но когда освободилась, он уже поправился.

— Он до сих пор еще не поправился, будет поправляться несколько месяцев.

— Ты понимаешь, что я имела в виду. Вне опасности.

— Полагаешь, этого достаточно?

— Не знаю, Брэд… наверное, я была слишком напугана. Я возненавидела то место, оно меня страшило, но мне всегда было плохо, когда дети болели. — Пэм призналась в этом искренне, но без всякого раскаяния.

— Он чуть не умер. Пару раз я думал, что все — конец. — Брэд знал, что никогда не забудет эти мгновения. И Дилан тоже. — Самое ужасное то, что всю оставшуюся жизнь Джейсон будет помнить, что ты не удосужилась приехать, когда он больше всего в тебе нуждался. Попробуй поживи с такой мыслью. О себе я уже не говорю. Но ты же его мать, черт возьми! — Брэд знал, что его женой она давно перестала себя считать.

— Извини, — наконец покаялась она. — Надеюсь, что он поймет.

— В таком случае тебе несказанно повезет. На месте Джейсона я бы не простил, но, даже если он простит, подумай, какой камень останется у него на душе.

— Брэд, ради Бога, не драматизируй. Ты же там был. — Хуже этого Пэм ничего сказать не могла.

Брэд только разозлился. И как можно быстрее постарался свернуть разговор. Все и так было ясно.

— Да, я там был, а ты нет. Этим все сказано.

— Как он выглядит? — озабоченно спросила Пэм.

— Так, словно его избили. Хорошо, что не умер. Мы будем дома через пару дней.

— Брэд… — Пэм почувствовала в его голосе нечто такое, что ее насторожило. Муж говорил как совершенно посторонний человек. — С тобой все в порядке?

— Да, — твердо ответил он. — Джейсон жив. Больше ничто не имеет значения. Увидимся, когда вернусь.

Он повесил трубку, и Пэм нахмурилась. Она тревожилась о сыновьях, просто ей очень не хотелось ехать в Африку. И сейчас она испытывала чувство вины, но и в этом случае она поступила так, как было удобно ей. Она всегда так поступала.

А Брэд, после того как они кончили разговор, позвонил Фейт и очень удивился, не застав ее дома. Он позвонил позднее. Джейсон уже лег в постель, а Дилан отправился повидаться с друзьями. Брэд ждал этого часа, чтобы не отвлекаясь пообщаться с Фейт — слишком важен был разговор.

— Брэд? — Она удивилась так, словно он восстал из мертвых. Наступила середина июля, он отсутствовал семь недель. С мая они не виделись и не разговаривали. — Как Джейсон?

— На удивление хорошо. Я скучал по тебе, Фред. — Он услышал ее голос и почувствовал, как его отпускает напряжение.

— Он поправится? — Фейт непрестанно молилась за здоровье раненого и дважды в день ходила на службу.

— Непременно. — Впервые за целую вечность Брэд рассмеялся — настолько он был счастлив, что может разговаривать с ней. — Видишь ли, колокольню можно ронять себе на голову, только пока молод.

— Я очень за него беспокоилась. И за всех вас. — Пока они не виделись, Фейт, как и Брэд, приняла для себя решение: если Джейсон не умрет и у Брэда будет все в порядке, она не станет с ним общаться. Болезненное решение, но она хорошо помнила сцену в аэропорту, когда он уезжал. Фейт поняла, что нельзя доверять ни себе, ни ему. — Как Дилан?

— Настоящий герой! Это было удивительное время. Потрясающее! Врачи говорят: чудо, что Джейсон выжил. Я думаю, помогли твои молитвы.

— Я твои четки почти совершенно стерла, — довольно улыбнулась она.

— Еще бы! — Какая радость просто слышать ее голос!

— Пэм нормально добралась? — Фейт не знала, что случилось на самом деле. С тех пор как Брэд оказался в Африке, они ни разу не разговаривали.

— Никак не добралась, — только и ответил он и ничего не стал объяснять.

Но Фейт поняла без слов: она хорошо его знала, хотя не так хорошо, как считала раньше.

— Ясно. Тебе, наверное, трудно пришлось?

— Ничего, справились. Самое ужасное, что не мог тебе позвонить. Как у тебя дела?

— Нормально, по сравнению с твоими, ничего серьезного. Мы с Алексом договорились — он оставляет мне дом.

— Великодушно с его стороны.

— Я думаю, он испытывает чувство вины, потому что так поспешно женится.

— Не иначе.

— Когда ты возвращаешься в Сан-Франциско? — Фейт казалось так странно с ним разговаривать, особенно после того, как она приняла свое нелегкое решение. Но даже слушая Брэда, она не отступилась от задуманного. Напротив, укрепилась в своем намерении, потому что услышала в его голосе то же чувство, которое сама к нему испытывала.

— Летим через два дня. Не хочу перетруждать Джейсона — дорога длинная. Пусть сначала отдохнет. Позвоню тебе завтра. — Брэд неимоверно устал и очень хотел лечь в постель. А то, что предстояло сказать Фейт, немного подождет.

— Счастливого полета. — Она знала, что не станет поднимать трубку, когда он позвонит — переключит телефон на автоответчик, а потом пошлет письмо в Сан-Франциско. Что бы Брэд ни говорил, не имеет значения. Фейт была уверена, что приняла правильное решение. Правильное для них обоих. Она это она — не Алекс и не Лесли. Она не станет подталкивать Брэда к разводу, как бы он ни жаловался на свой брак. Надо уважать других и себя. Она долго советовалась со священником и наконец решилась. Выбора не было. Так лучше для всех.

Брэд в изнеможении рухнул в кровать и, как обычно в последнее время, увидел во сне Фейт. А Фейт в Нью-Йорке пошла в церковь и поставила свечу, чтобы Бог укрепил ее решимость. Слушая голос Брэда, она поняла, как ей будет непросто выполнить задуманное.




Глава 24


Семнадцатого июля самолет с Брэдом, Диланом и Джейсоном приземлился в Сан-Франциско. Брэд улыбнулся сидящему рядом Джейсону и заметил, что сын плачет.

— Я не надеялся снова попасть домой, папа, — сказал он сквозь слезы, и Брэд пожал ему руку.

Он не стал говорить, что было время, когда он сам опасался того же. Но теперь все было хорошо — они прилетели домой. Пэм встречала их в аэропорту. Она прижала к себе Джейсона, обняла Дилана. А Брэд, не сказав ни слова, оставил ее с сыновьями и пошел за багажом. В машине сыновья беспрестанно разговаривали с матерью. Пэм задавала миллион вопросов и не сводила с Джейсона глаз, словно хотела убедиться, что он на самом деле живой.

И ребята, и она явно обрадовались встрече. А Брэд всю дорогу отмалчивался. Дома Пэм дождалась, когда сыновья отправятся наверх, и повернулась к нему.

— Я вижу, ты не на шутку рассердился, — без обиняков заявила она. В аэропорту он так и не подошел к ней, а когда она попыталась его обнять, демонстративно отстранился.

— Нет, Пэм, но, если хочешь знать, с меня довольно.

— Что ты хочешь сказать? — обескураженно спросила она.

— То, что слышала. Не мое дело прощать тебя или не прощать за то, что ты не прилетела к Джейсону в Африку. Но точно я знаю только одно — я больше не могу с тобой жить. Мы и так тянули слишком долго. Ведь ни один из нас давно не любит другого. Тебе на меня наплевать. И не только на меня — даже на детей. Не хочу больше притворяться. Я видел, как наш сын чуть не умер. До сих пор все в один голос твердят: чудо, что он выжил. Без этого чуда я бы не сумел его спасти. Сидел бы и наблюдал, как он уходит. Я не знаю, где ты была или почему тебя не было там, но теперь мне все равно. И это навсегда. Мне нужна другая жизнь, тебе тоже. А раз так, нам надо расстаться. Давно пора.

— Брэд, — рассудительно начала Пэм, — наш брак нам обоим на пользу. — Она говорила спокойно, но он уловил в ее голосе нотки страха.

— Может быть, — отозвался он, — но вот вопрос: почему мы живем вместе? Все время ленимся или боимся искать иное, но это не причина, чтобы тянуть дальше. Во всяком случае, для меня. — Брэд наконец решился на то, что некогда совершили его родители. Однако дело было не в их примере. И даже не в Фейт. Дело было в их отношениях с Пэм.

— У тебя на примете есть что-нибудь получше? — саркастически осведомилась Пэм, подпустила в голос сарказм, но ничего не добилась. Брэд вышел из-под ее власти.

— Ни малейшей идеи. Зато я точно знаю, чего у нас нет. У нас с тобой, Пэм, нет ничего общего. И ты это понимаешь не хуже меня. Поэтому мне легче с тобой разговаривать. Наш брак умер уже давно, настало время его похоронить. У меня не осталось желания отпевать себя вместе с ним, жизнь всего одна. Мы с тобой тратим свои силы понапрасну. Я понял это в пять часов утра в африканской деревне, название которой не в состоянии выговорить. И сказал себе: как только вернусь домой, сразу объявлю тебе, что ухожу. Пора быть честным с самим собой.

— Ты перенервничал из-за Джейсона. — Пэм еще надеялась урезонить мужа. — Вы все в шоке. — Она предполагала, что Брэд разозлится, но к такому обороту готова не была. Только не к такой крайности. Рассчитывала на его покладистый характер, надеялась, что он ее простит.

— Еще бы, — спокойно согласился он. — Тебе повезло, что тебя там не было. Но вот смешная штука — я жалел, что тебя там не было. Это был самый прекрасный опыт в моей жизни. Никто из нас его никогда не забудет. Ты все пропустила, Пэм.

— Знаю, — печально ответила она, но в душе радовалась, что уклонилась от поездки в Африку и все переложила на Брэда. Ей ужасно не хотелось тащиться за тридевять земель. — Мне очень жаль, — проговорила она.

— И мне тоже. — Брэд говорил искренне. — Нам, наверное, не следовало жениться. Но у нас по крайней мере прекрасные дети.

— Ты что, серьезно? — До Пэм стало доходить, что он не шутил, и она перепугалась. Она привыкла числиться его супругой, но это была всего лишь привычка, и не более.

— Абсолютно серьезно. — Лицо Брэда не оставляло ни малейших сомнений.

— И что ты собираешься делать?

— Днем побуду дома, а ночным рейсом полечу в Нью-Йорк.

— Зачем? — Пэм подозрительно уставилась на мужа, но тот ничего не намеревался от нее скрывать.

— Хочу повидаться с Фейт. Мне ей надо очень многое сказать.

— Ага! Я всегда знала, что ты в нее влюблен! — Победоносно и вместе с тем раздраженно воскликнула она, но в ее голосе не было теплоты — слова Брэда уже давно не трогали ее сердца.

— Ты намного сообразительнее, чем я. Я это понял только недавно. Не представляю, примет она меня или нет, но я все-таки попытаюсь. Может быть, повезет.

Пэм смотрела на него и молча кивала. Она поняла, что возражать бесполезно.

— Ты сказал сыновьям?

— Я думаю, нам лучше сделать это вместе, когда я вернусь.

— И надолго ты уезжаешь?

— Это зависит от того, как станут разворачиваться события. — Брэд был с ней предельно откровенен. Теперь Пэм знала не меньше его самого. Он считал, что обязан так поступать, хотя жена редко откровенничала с ним. — Может, на несколько дней, может, на неделю. Там будет видно, я тебе сообщу.

— Я бы хотела известить отца, прежде чем мы скажем мальчикам.

— Прекрасно.

— А она знает, что ты приезжаешь? — Теперь Пэм одолело любопытство.

— Нет, не знает.

Пэм кивнула и минуту спустя вышла из комнаты. Она была растеряна и расстроена, но не уронила ни единой слезы и не стала просить его передумать. Знала, что Брэд для нее потерян.

А он провел день с Джейсоном и Диланом, а затем позвонил двум прокурорам, которые занимались его делами. Они согласились на отсрочку всех слушаний, кроме одного незначительного дела, но и там все сложилось удачно. Он обещал и тому, и другому, что на следующей неделе будет на работе. Предстояло многое нагонять, а потом заниматься разводом. Он, как и Алекс, не хотел сражаться за дом (хотя Алекс пошел на это не сразу). Брэд вообще не собирался ни за что сражаться. Они с Пэм и так слишком долго жили иллюзиями. Теперь он стремился к чему-то реальному.

Вечером он сообщил сыновьям, что уезжает в Нью-Йорк. Они удивились, но не сильно расстроились. Последние два месяца он провел исключительно с ними. Брэд обнял их и сказал, что приедет через неделю. А потом заглянул к себе в спальню попрощаться с Пэм, но выяснилось, что она ушла. Оказывается, у нее давно был намечен ужин с друзьями. Брэд собрал чемодан и поспешил в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. И как только самолет поднялся, тут же заснул. Стюард разбудил его перед самой посадкой. Было шесть часов утра, и над Нью-Йорком занимался потрясающей красоты рассвет.

В семь часов он был у дома на Восточной Семьдесят четвертой улице. Брэд не предупреждал Фейт и не разговаривал с ней с самого Лондона, однако надеялся, что она дома. Не хотел ничего говорить по телефону — только глаза в глаза. И когда пришло время нажать на кнопку звонка, он испытал внутренний трепет. Брэд понимал, что в этот момент так или иначе менялась вся его жизнь.

Дверь открылась, и он обомлел — перед ним стояла близняшка той самой девчонки, с которой он вместе вырос. Словно перевели назад стрелки часов. Это была Зоя — копия Фейт в юности. Она выглядела заспанной и куталась в красный халат.

— Привет, прости, что разбудил, — извинился Брэд, слегка нервничая, но одновременно отмечая про себя, какая она красивая. — Я приехал повидаться с твоей матерью. Меня зовут Брэд Паттерсон. Я только что прилетел из Сан-Франциско. Она проснулась?

— А… это вы подарили ей четки, — заспанно улыбнулась Зоя и распахнула перед Брэдом дверь. — Пойду ей скажу, что вы здесь. Мама знает о вашем приезде?

Фейт ничего не сказала дочери. Брэд покачал головой.

— Ага… значит, сюрприз. — Зоя лукаво покосилась на гостя. — Хотите разбудить ее сами? — Она решила, что матери это может понравиться. Еще не перебросившись и парой фраз, Зоя подумала, что, судя по всему, ранний визитер — человек неплохой.

— Что ж, пожалуй, — согласился Брэд.

Он надеялся, что Фейт это не шокирует. Брэд поднялся по лестнице, тихонько постучал и открыл дверь. Он остановился на пороге. Фейт шевельнулась в постели, но глаз так и не открыла. Брэд никогда в жизни не видел зрелища прекраснее. А потом она подняла веки, но еще долго не могла поверить, что все это не сон. А Брэд стоял и молча улыбался.

— Что ты здесь делаешь? — Фейт села в постели и уставилась на него.

— Приехал повидаться с тобой, — просто ответил он.

— Мне казалось, ты собирался домой, в Сан-Франциско.

— Я там уже был. Вчера.

— А сюда когда приехал?

— Около часа назад.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже ничего не понимал. Потребовалось очень много времени, чтобы хоть что-то для себя прояснить. Надеюсь, ты сообразительнее меня и у тебя получится быстрее. Не придется тратить годы. А мне стоило приударить за тобой, когда тебе было четырнадцать.

— Джек тебя бы убил, — заспанно улыбнулась Фейт.

— Ну, тогда восемнадцать.

— Это уже лучше. — Она похлопала ладонью по постели рядом с собой, моментально забывая данное себе обещание больше с ним не встречаться.

Брэд принял приглашение и сел.

— Я люблю тебя, Фред.

— Я тебя тоже люблю, — честно призналась она, — но от этого нам не легче. Мы не должны больше видеться и даже разговаривать. Я так решила.

— Кошмар, — ужаснулся Брэд, но при этом выглядел не слишком расстроенным. Фейт еще многого не знала. — Позволь спросить, отчего ты так решила?

— Ты женат, и я не хочу разбивать твою семью. Пока тебя не было, я все время молилась.

— О чем?

— Чтобы Бог даровал мне мудрость. И решимость. Мудрость, чтобы понять, что необходимо делать. А решимость, чтобы не отступить. У нас нет другого выбора.

— Я развожусь.

— Ты? — У Фейт полезли на лоб глаза. — С чего вдруг? Когда тебе пришло это в голову?

— Я принял решение в Африке, когда Пэм не прилетела к сыну. Не хочу больше лгать, не могу. Я ей все сказал. Так что дело сделано. Это как-нибудь соответствует твоим планам?

— Не знаю, — огорошенно призналась она. — Никогда бы не подумала, что ты захочешь развестись. — Он сам ей постоянно твердил, что будет всеми силами стараться сохранить семью.

— Не хотел, а теперь собрался. И у нас появилось будущее. Я развожусь не поэтому, но прошу тебя, выходи за меня замуж. Я этого очень хочу… А ты?

— Ты серьезно? — Фейт не верила собственным ушам.

— Я для этого и приехал. Повидаться с тобой, все обсудить и решить.

— Правда? В самом деле? — Фейт, как и Пэм накануне, прочитала все на его лице. Поняла, что она — единственное, что ему требовалось, единственная женщина, которую он любил.

— Перестань задавать вопросы и дай наконец ответ. Немедленно! — Брэд попытался сделать сердитое лицо, но рассмеялся. Так беззаботно он смеялся, когда ему было двенадцать, а ей десять.

— Ну… хорошо… да.

— Что значит «ну хорошо»? — озадаченно переспросил он.

— Да! — повторила Фейт, и Брэд потянулся ее поцеловать. Но она пулей соскочила с постели. — Нельзя!

— Почему? — Он даже немного расстроился. — Так ты выходишь за меня замуж или нет?

— Я же сказала, что… выхожу. — Им обоим казалось, что они вернулись в детство — никогда не чувствовали себя счастливее.

— Если да, то почему не хочешь целоваться?

— Мне сначала надо почистить зубы.

Фейт закрыла за собой дверь в ванную, а Брэд улегся на кровати.

Проходившая по коридору Зоя сунула голову в дверь.

— У вас все в порядке?

— Вполне, — улыбнулся он ей.

— А где мама?

— Пошла в ванную чистить зубы.

Зоя кивнула. У нее возникло ощущение, что она давным-давно знает этого человека. Он оказался именно таким, каким она его себе представляла. А уж наслушалась о нем в последние месяцы!

— Тогда успехов! — Она вернулась в свою комнату.

Фейт вышла из ванной умытая, причесанная и в платье поверх ночной рубашки. Брэд тут же вскочил с постели, подошел и притянул ее к себе.

— Я люблю тебя, Фред, — прошептал он так, чтобы она запомнила эти слова навсегда. На всю жизнь. Ведь именно этого они оба хотели, но до сих пор не могли себе позволить.

— Я тебя тоже люблю, — прошептала в ответ Фейт.

И они поцеловались. Они так долго к этому стремились, но не смели верить, что их надежды сбудутся. Исполнение сокровенного стало ответом на их молитвы. Случается, что молитвы долго возносятся на небеса, но, если они искренни, их обязательно услышат.





Внимание!


Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.





notes




1


Частный колледж высшей ступени для девушек в г. Нью-Йорке. Имеет совместные курсы и помещения с Колумбийским колледжем. — Здесь и далее примеч. пер.




2


Университет Брауна — один из старейших частных светских университетов в г. Провиденс.




3


Остров в Атлантическом океане у юго-восточного побережья штата Массачусетс.




4


Faith (Фейт) по-английски — вера, доверие, убеждение.




5


Университет Дьюка — частное учебное заведение; находится в г. Дареме, штат Северная Каролина.




6


В США последний день подачи декларации о доходах.




7


Район в Нью-Йорке.




8


Сладкое блюдо из разрезанных пополам фруктов с орехами и мороженым.




9


Супруг царствующей королевы.




10


Фордхэмский университет — католический университет. Находится в Бруклине.




11


Популярная тслеведущая кулинарных программ.




12


Печенье, в котором запечатана бумажка с предсказанием судьбы.