История Франции и Европы
Густав Эрве








История Франции и Европы с доисторической эпохи до начала XX века в понимании французского политического деятеля Густава Эрве (1871–1944).






Густав Эрве

История Франции и Европы



Первоначальный курс истории в свете принципов мира и справедливости





Из предисловия автора


Автор, потеряв надежду, чтобы книга его была допущена как учебник в начальные школы во Франции, обращается к родителям, свободомыслящим и миролюбивым родителям, всяких партий, вообще ко всем тем, кто убежден в необходимости энергично противодействовать против милитаристского и националистического отравления народа посредством всевозможных руководств по истории.

Главным же образом, он обращается к учителям и учительницам, которым хорошо известно, какими книгами по истории наводнена светская школа во Франции.

Метод и направление предлагаемого курса истории до некоторой степени являются новыми. Новизна метода заключается в том, что автор тщательно старался освободить изложение от многочисленных имен, не имеющих особого значения, а также от второстепенных дат, малохарактерных фактов, перечисление которых требуется лишь уважением к традициям, и старался выдвинуть исключительно великие имена, достопамятные даты и существенные факты, знание которых должно быть обязательно для всякого; этот метод нов еще в том отношении, что автор заменяет множество мелких глав, которые дробят и кромсают народную историю по царствованиям, небольшим числом цельных уроков, обнимающих периоды известной продолжительности и позволяющих охватить без усилия связь между событиями; наконец, он нов тем, что автор главным образом заботился уяснить каждый из великих спорных вопросов современной политики, каковы вопросы: Реформации, Революции, Империи, Социализма, так сказать «звон колоколов» двух или трех политических партий, между которыми молодым людям будет предоставлено выбирать впоследствии с полной свободой, руководствуясь исключительно знанием.

Направление этой книги заключает в себе также нечто новое. Автор не довольствуется только тем светским направлением, какое встречается в некоторых новейших руководствах; он придал своей книге резко миролюбивый характер, открыто враждебный тому патриотизму, под видом которого в продолжение вот уже тридцати лет молодым поколениям Франции проповедывалась не любовь к республике и социальной справедливости, а нечто подобное новой религии, построенной на мистицизме, на поклонении оружию, на толстокожем национальном тщеславии и ненависти ко всему чужеземному.

Проникаясь тем пониманием истории, какое изложено в этой книге, граждане, говорит автор, способны будут, как противостоять чужеземному нападению на отечество, так и противодействовать развитию милитаризма, поглощающего такую массу средств и сил в настоящее время.







Книга I. Древний мир





Глава I

Доисторическая эпоха








Пещерный человек


Происхождение человечества по Библии. — Мы ничего не знаем достоверного относительно происхождения человека; первобытные люди, не умея писать, не могли оставить нам точных сведений о том, что им самим было известно по этому поводу. Первые люди, умевшие писать, знали еще меньше нас о поколениях, живших раньше их на земле. Однако это не мешало им рассказывать, часто с превеликими подробностями, о первых временах нашего рода.

У всякого народа были свои легенды, полные фантастического вымысла.

Незначительный, невежественный народ, называемый евреями, лет 3000 тому назад верил вот во что:

Раньше всякой жизни было одно всемогущее существо — Бог. Этот Бог создал все: небо, землю, звезды, моря, животных и растения. Он создал человека по своему образу. Первого человека звали Адам. Однажды, когда он спал, Бог вынул у него одно ребро и сделал из него первую женщину — Еву. Бог отвел Адама и Еву в очаровательное место, земной рай. Он предоставил им полную свободу, запретив лишь есть плоды указанного им дерева. Ева, соблазненная змеем, съела один из его плодов и предложила Адаму, который последовал ее примеру. За это ослушание они были изгнаны из земного рая, а их потомство навсегда обречено на грех, на труд и на страдание. Через несколько веков люди, размножившись, сделались очень дурными. Чтобы их наказать, Бог погубил их в водах потопа, которые покрыли всю обитаемую землю выше самых высоких гор. Один Ной, который всегда оставался чистым и честным, был спасен со всею своей семьей; по совету Бога он выстроил себе ковчег или большой корабль, куда он собрал по паре всех родов животных, даже самых зловредных. Потоп окончился, эти животные снова населили землю; Ной же и его дети имели многочисленное потомство; от них-то и происходят все люди.

Этот рассказ находится в священной книге евреев: в Библии. Он был принят всеми христианами и служит для них основанием веры. Библия устанавливает время появления первых людей приблизительно за 4000 лет до Рождества Христова.

Происхождение человека с научной точки зрения. — Наука не может утверждать и тем более не может доказать присутствия верховного существа, предшествующего всякой материи и стоящего выше ее, создавшего вселенную и человека.

Не рассеяв еще всего мрака, который окутывает начало существования вселенной с ее жизнью, наука установила более или менее твердо общее происхождение всех живых существ, а также ту тесную связь, какая соединяет человечество со всем остальным животным миром.

Среди бесконечных химических соединений, совершавшихся при образовании нашей планеты, в бесконечно разнообразных условиях температуры, света, атмосферного давления, миллионы лет тому назад в глубине вод и на поверхности земли явилась живая материя, в зачаточной форме, — т. е. клеточка, которая до сего времени находится в основе всякого, как самого простого, так и самого сложного живого организма, и носит в себе признаки, характеризующие жизнь: питание и размножение.

Живые формы, вначале самого простого строения, развивались, беспрестанно видоизменяясь, дифференцируясь и совершенствуясь под влиянием изменяющейся среды; каждый новый вид приспособлялся к новым условиям существования, или же погибал, если не мог приспособиться к своей новой среде.

Из наиболее ранних видов живого организма, — остатки которых мы находим в виде ископаемых в слоях земли раннего образования, — самыми совершенными являются млекопитающие с руками, приспособленными к схватыванию пищи и предметов, с очень развитыми органами чувств и объемистым мозгом.

К этому подразделению животного царства принадлежат различные породы обезьян, из которых наиболее совершенные не имеют хвоста, ходят почти прямо, как человек; недавно на Яве были найдены остатки одного из таких животных, теперь исчезнувших; это животное, человекоподобная обезьяна (pithecanthropus), которое является как бы переходом от обезьяны к человеку, и, наконец, судя по ископаемым остаткам, даже сам человек в первых своих представителях отличается низким уходящим лбом, могучими надбровными дугами и выдающейся нижней челюстью.

С точки зрения зоологии «человек, говорит Перье, ученый зоолог, по заключению современной науки, — должен быть отнесен непосредственно к виду обезьян, и те характерные признаки, которые отличают его от обезьян высшей организации, безусловно менее значительны, чем те, которые отличают различные породы обезьян между собою».

Каменный век: охота и рыбная ловля. — Ископаемые людей и животных, орудия и другие предметы, найденные в земле или в пещерах, дают возможность ученым убедиться, что первые люди не только не были обитателями рая, а скорее вели самое жалкое существование: главной заботой их было не умереть с голода и избежать нападений страшных зверей, постоянно угрожавших их жизни; некоторые из этих зверей, имевшие гигантские размеры, теперь исчезли, как, напр., мамонт, подобие огромного слона в семь или восемь аршин вышины, с бивнями, выгнутыми вперед, длиною в 5½ аршин.

Вначале люди делали свое оружие из неотесанного камня, который постепенно они научились обтачивать и заострять в форме ножа; или они укрепляли такой камень в деревянной рукоятке и получали нечто в роде палицы.

Поэтому доисторическая эпоха жизни человека носит название каменного века. Кроме того, остроконечные кости животных и ребра огромных рыб служили им в качестве стрел и копий. Огонь и металлы в этот период были еще неизвестны человеку.

Одеждой служили им шкуры убитых животных; жилищем — пещеры, оспариваемые у диких зверей; питались они мясом рыб и зверей, которых добывали на охоте или на рыбной ловле.

Разведение скота и кочевая жизнь. — Необходимость заставила человека быть изобретательным, и вот, позднее, ему приходит в голову приручить животных и сделать их домашними с тем, чтобы всегда иметь под рукою готовый обед; с этого момента начинается пастушеская жизнь: группы людей соединяют стада оленей, свиней, овец и переходят с места на место в поисках за пастбищем для скота. Таким образом, в этот период люди становятся кочевниками.

Земледелие и металлы. — Еще шаг вперед и человек открывает огонь, источник дальнейшего прогресса: люди заметили, что если обратить в пепел лес или степь и потом это место засеять семенами, то посеянная трава заглушит все остальные; таким образом явились посевы и обработка земли. Только рожь и ячмень были известны доисторическим народам.

К этому времени люди научились плавить руду и обрабатывать металлы; сначала они выделывали предметы из бронзы, затем из железа; с этого момента благодаря металлическому оружию победа человека над остальным животным миром была предрешена.

Оседлая жизнь явилась на смену кочевой: люди начали строить хижины; первые из них устраивались на сваях среди вод, огражденные таким образом от внезапных нападений.




Деревня на сваях


Первые памятники человечества: мегалитические сооружения. — К этой эпохе надо отнести памятники, называемые мегалитическими, что значит сделанные из больших камней; такие памятники встречаются во Франции и носят здесь различные названия: менгиры — высокие прямые камни, поставленные в землю; кромлехи — те же менгиры, выстроенные в линию; дольмены — составленные из горизонтального камня, лежащего на двух или нескольких вертикальных. Все это погребальные монументы; камень, из которого они сооружались, совершенно не обработан и не отесан.

Этот давно минувший век оставил нам и другие предметы, свидетельствующие о присутствии артистического чувства у первобытного человека; обломки кости мамонта и оленьих рогов, на которых изображены с поразительным сходством животные, известные этим людям, являются памятниками этого рода.

Различные расы и их расселение. — Уже в этот период группы людей отличаются друг от друга; и действительно, с раннего возраста каждая из них испытывала на себе влияние условий той страны, в которой она жила. А условия эти были очень разнообразны: теплые и холодные страны, сухие и сырые страны, животные и растения, употребляемые в пищу, были также не одинаковы. Следовательно, люди, живущие в разных странах, не имели ни одинаковой пищи, ни одинаковой одежды, образ жизни их был тоже неодинаков, и это различие в пище, в климате, в образе жизни, в конце концов, привело к тому резкому различию по цвету кожи и чертам лица населения каждой страны, какое мы наблюдаем до сих пор. Таким образом, мало-помалу выработалось несколько различных типов, отличающихся друг от друга по цвету кожи: желтая раса, населяющая преимущественно запад Азии; главными представителями этой расы являются китайцы; белая раса с давних пор заселила остальную Азию и Европу, и позднее Америку; она называется индоевропейской расой, потому что ее главные представители занимают Индию и Европу; черная раса, заселившая центральную Африку; красная раса, к которой принадлежат первые обитатели Америки.

Люди с одинаковым цветом кожи в свою очередь отличаются друг от друга в зависимости от их места жительства: между ними есть обитатели теплой, холодной или умеренной полосы; обитатели сухого, сырого или дождливого климата и, наконец, плодородной и скудной почвы.

Таким образом, мало-помалу в Европе образовались группы людей белой расы, которые, в конце концов, перестали походить друг на друга и стали говорить на совершенно различных языках; на заре истории человечества мы находим в настоящей России — славян; в Германии — германцев; во Франции, Великобритании и Испании — кельтов, смешанных с другими народностями; Грецию и Италию заселяли народы, называвшиеся греками или римлянами.

Но это нисколько не противоречит тому, что англичане так же, как немцы, русские и французы нашего времени, имеют общих предков с индусами: все они принадлежат к одной и той же расе, несмотря на то, что они слишком часто забывают это родство в своих кровавых распрях.

Что касается краснокожих, негров, желтых, всех этих более отдаленных родственников европейской ветви, мы должны упомянуть, что они принадлежат к той же великой человеческой семье; они подвержены таким же физическим и моральным страданиям, как и мы, они также способны проявлять при надобности гражданскую доблесть, а потому мы должны, как перед ними, так и перед самими собой, питать к ним добрые чувства и покровительствовать им.




Глава II

Египетская цивилизация








Египетские письмена на стенах


Начало цивилизации на Востоке. Цивилизация речных бассейнов. — В то время, как галлы, германцы, славяне, греки и итальянцы, предки современных европейцев, были еще почти дикарями, другие народы, случайно основавшиеся, во время всеобщих передвижений, в наиболее благоприятных странах, медленно начали закладывать основы цивилизации рода человеческого.

Говорят, что народ становится культурным, как только он оставляет грубую жизнь дикаря и приобретает более мягкие и утонченные нравы. Дикари живут в убогих хижинах, пещерах или шалашах, тогда как цивилизованным людям известны хорошо выстроенные, просторные дома с хорошей обстановкой и удобствами; дикие ходят почти голые или же носят одежду только из звериных шкур и грубых материй; цивилизованные стремятся к известной роскоши в одежде; дикари не знают ни книг, ни театров, ни картин, ни статуй, ни всяких других интеллектуальных удовольствий, составляющих наслаждение и украшение культурной жизни.

Дикари презирают человеческую жизнь; они жестоки; более слабый сосед всегда страдает от более сильного; они беспрерывно ведут войну с чужеземцами. Действительно же цивилизованной страной, — к сожалению такой до сих пор еще нет на свете, — будет та, где будет существовать уважение к человеческой жизни, к правам каждого человека, где жестокость и грубая сила будут презираемы, где наступательная война, самая ужасная из жестокостей, будет считаться позором и настоящим разбоем.

Цивилизация, следовательно, есть полная противоположность дикому состоянию.

Человечество, с тех пор как оно существует, совершает медленную эволюцию от варварского состояния к цивилизации: это движение к цивилизации называется прогрессом.

Цивилизация началась в странах, где сама природа предлагала первобытному человеку наиболее благоприятные условия: первоначально цивилизация развилась в речных долинах, хорошо орошаемых, с плодородной почвою, наносимой водами рек и согреваемой палящим солнцем.

Китайцы нашли такие условия в бассейнах рек Желтой и Голубой; индусы — в бассейне реки Ганга; ближе к нам бассейны Тигра и Евфрата предоставили эти условия для западной Азии; и, наконец, бассейн Нила для Египта.

Китайская и индусская цивилизации, как более удаленные от Европы, к тому же отделенные от нее высокими горными хребтами и обширными плоскогорьями, не имели никакого влияния на европейцев в продолжении многих столетий; тогда как цивилизация западной Азии и Египта наоборот способствовала развитию Европы.

Египет. — 7000 лет тому назад Египет уже освободился от варварства доисторических времен.

Благодаря плодородию почвы, Египет сделался колыбелью цивилизации человечества.

Египет крайне жаркая страна, палимая жгучим и ослепительным солнцем. Дождей там почти не бывает. Благодаря отсутствию дождей почти повсюду он представляет песчаную или каменистую пустыню. Не будь Нила, вся страна была бы обращена в пустыню.




Обработка земли кирками


Нил — это огромная река, которая берет свое начало далеко на юге и впадает, образуя дельту, в Средиземное море; таким образом она несет свои воды через весь Египет с юга на север. Река эта приносит стране то, чего ей недостает, а именно воду. Вода в пустыне составляет жизнь. Там, где есть вода, земля, согретая солнцем, покрывается пышной растительностью: у каждого источника вы встретите оазис.

Вся долина Нила представляет длинный, но узкий оазис; удалившись лишь на несколько верст от берегов реки, вы попадаете уже в пустыню. Каждый год, когда падают обильные дожди у источников Нила, находящихся вблизи экватора, Нил заливает прилежащую долину и оставляет на ней плодородный ил, благодаря чему почва не требует удобрения.




Обработка земли плугом


Само собою понятно, в каком смысле древний греческий историк Геродот мог сказать: «Египет это дар Нила».

Первые люди нигде не могли бы найти более благоприятных климатических условий.

Прогресс египтян и их открытия: земледелие, промышленность, письмо. — Первым земледельческим народом были египтяне: за 5000 лет до Р. X., т. е. 7000 лет тому назад, они обрабатывали землю, сеяли, собирали жатву; вначале они подымали землю кирками, позднее они стали употреблять род небольшого плуга без колес. В их могилах находят зерна хлеба, которые ничем не отличаются от наших. Им был известен и лен. Они разводили рогатый скот, свиней, коз и большие стада гусей.

Так как население размножалось очень быстро в этой богатой стране, где плодородная земля могла прокормить всех людей без усиленного труда с их стороны, то жители, имея достаточно свободных рук, искали себе другого занятия, кроме земледелия, и таким занятием явилась промышленность. Промышленность, как и земледелие, зародилась в Египте. Древние египтяне умели ткать изо льна; им известно было плавление металлов: железа, золота, серебра. Им известно было производство стекла и фарфора. Из растения, растущего в Египте на берегах Нила, они умели делать картон, на котором писали очиненным камышом, обмакивая его в своего рода чернила; это растение называлось папирус; отсюда произошло французское слово рaрiеr — бумага.

наконец, египтяне изобрели письмо. Знаки, с помощью которых они составляли слова, называются иероглифами, т. е. священными буквами. Вначале они изображали самые предметы или живые существа, о которых упоминалось: чтобы написать человек, лев, они рисовали человека или льва. Впоследствии, сохраняя при письме эти самые знаки, они придавали им другое значение: знаки эти уже не означали того слова, какое они изображали, а лишь первый слог или первую букву этого слова. Впрочем, некоторые знаки сохраняли значение целого слова. Такой способ письма был очень сложен, благодаря большому количеству различных знаков, которых насчитывают сотни. Нуждаясь в более быстром письме при деловых записях, они мало-помалу упростили этот способ, тем не менее чтение египетских письмен навсегда оставалось трудным для самих египтян.

Множество иероглифных знаков сохранилось до наших дней на памятниках древнего Египта; еще сто лет тому назад никто в мире не умел разбирать их. Во время революции одна французская армия завоевала Египет (1798). Французские ученые, пришедшие сюда с войсками, открыли многочисленные развалины древнего мира, на которых были выгравированы надписи. В древних египетских гробницах они нашли статуи и свертки папируса. Тридцать лет спустя, один молодой французский профессор Шампольон, с упорством работавший над изучением египетских букв, в конце концов, научился читать их. С тех пор многие европейские ученые всю свою жизнь посвящают изучению древнего Египта, о котором дают нам с каждым днем новые сведения; эти ученые называются египтологами.

Религия и религиозное искусство египтян. — Египтяне были очень религиозны: они поклонялись всем силам природы и, в частности, солнцу и реке, которая давала их стране неистощимое богатство. Тот и другой предмет поклонения носит по несколько названий: каждый город давал им свое название. Одним из имен солнца было Озирис.

Египтяне обожали также животных: с одной стороны, они воображали, что боги часто принимают форму животных с целью наблюдать за людьми; с другой стороны, они видели в них две силы природы, добрую и злую, которые надо было примирить. Наибольшим почитанием пользовались крокодил, кошка и воображаемая птица феникс, которую считали бессмертной, и, наконец, бык, которому поклонялись в лице быка, называвшегося Аписом. Апис, шерсть которого должна была иметь известные пятна, воплощал в себе душу самого Озириса. Когда он умирал, его хоронили с почестями в сооружении, называемом Серапеум, находящемся в одном из главных городов Египта, в Мемфисе.

Своим богам египтяне воздвигали огромные храмы; на месте древнего города Фив, где теперь расположены деревни Карнак и Луксор, находят развалины грандиозных египетских храмов, обломки колонн и обелисков. Внутри храма ставилась лишь статуя бога; туда проникали только жрецы; в праздничные дни верные допускались во двор храма, откуда они сосредоточенно созерцали статую бога; но они никогда не допускались во внутрь храма.

По верованиям египтян, участие богов в судьбах людей заключалось в том, что они наказывали злых и награждали добрых после их смерти.

Уже в египетском обществе различались поступки: одни считались добрыми и нравственными, другие дурными и безнравственными. Действительно, это различие должно было существовать на заре человечества, уже в обществах доисторических времен. Добрыми или нравственными действиями считались те, которые были полезны для общества, дурными же — те, которые казались вредными; таким образом храбрость, качество, исключительно полезное для общества особенно во время войны, считалась добродетелью; трусость — пороком.

Египтяне верили, что в каждом человеческом теле живет дух, который они называли душою; они верили, что после того, как тело умрет, эта душа предстает перед судом, где председательствует Озирис. Там ее взвешивают на весах справедливости. Если ее признают виновной, она подвергается ужасным пыткам, а вместе с ней и тело, в котором она до тех пор жила; если же она невинна, она очищается в огненном озере, представляющем собою род чистилища, после чего она наслаждается вечным счастьем, снова переселившись в тело, в котором она жила на земле. Прекрасные верования, чтобы внушить страх преступным и порочным людям, но в то же время они наводят ужас на народные массы, повергают их к ногам жрецов и лишают их свободной воли, требуя повиновения богатым и могущественным.

Так как в один прекрасный день душа должна была вернуться в оставленное ею тело, то надо было устроить так, чтобы это последнее не исчезало и не разлагалось бы после смерти: египтяне изобрели средство сохранять труп; они вынимали из него внутренности, бальзамировали его и обворачивали повязками; приуготовленное таким образом тело становилось мумией, которая в плотно закрытой гробнице могла сохраняться бесконечно долго.

Цари воздвигали себе грандиозные гробницы — пирамиды. Три таких пирамиды до сих пор стоят возле Каира. Каждая из них служила местом погребения кого-нибудь из царей. Пирамиды эти суть огромные каменные сооружения; самая большая из них имеет 75 сажен вышины. Так как машины были еще неизвестны, то для того, чтобы подымать так высоко громадные каменные глыбы, приходилось устраивать пологую насыпь, которую по окончании постройки разрушали; эту гигантскую и бесполезную работу возлагали на военнопленных, а за недостатком таковых на крестьян.

Египетская архитектура, прежде, всего носит религиозный характер; она отличается массивными и сверхчеловеческими формами. Египтяне, главным образом, работали для своих богов и для своих мертвых. Скольких страданий, пота и крови, какого труда и времени стоили эти бесполезные сооружения!

Война у египтян. — Египтяне близко стояли к той доисторической эпохе, когда их предки, вынужденные постоянно защищаться от лютых зверей, невольно приобретали привычку к зверству; поэтому в их среде целый класс сохранил эти жестокие привычки ранней эпохи, полагая свою славу в военных подвигах. Это была каста воинов.

Война у них была также источником дохода: после каждой победы они приводили за собой длинные вереницы закованных пленников, делали из них рабов, которых употребляли для самых тяжелых работ, например, при сооружениях своих монументов. Египтяне воевали с африканскими неграми и с народами по берегам Азии, производя на них неоднократные набеги.

Эти воины были вооружены копьями и луками; некоторые из них сражались в боевых колесницах.

В мирное время они жили на землях, назначенных им царем; содержание этой касты воинов, число которых доходило до 400000, было одной из немаловажных причин обеднения и разрушения страны.

Деспотизм фараонов. — В Египте царь или фараон, считался богом, сыном Солнца.

Он жил во дворце, убранном самыми дорогими материями. К нему редко кто осмеливался приближаться. Перед ним падали ниц; после его смерти в честь его строили храмы. Столицею Египта, где жили фараоны, сначала был Мемфис, а затем Фивы.

Один из египетских царей Моерис велел выкопать искусственное озеро, которое снабжало водой окрестности в годы засухи. Другой, Нехао, велел прорыть канал между Нилом и Черным морем. Но, большею частью, эти владыки управляли страной без контроля и вместо того, чтобы улучшать положение своих подданных полезными усовершенствованиями, они обременяли их налогами, чтобы иметь средства для ведения войн, и работами, чтобы доставить себе роскошь, среди которой они жили, и сооружать монументы.

Царские чиновники собирали подати и следили за работами. Они назывались скрибами. Это был образованный класс, умевший свободно читать и писать, что требовало продолжительного изучения, так как египетская грамота очень сложна.

Палочные удары сыпались градом на спины бедных феллахов (так назывались в Египте крестьяне), если они вяло исполняли свою тяжелую урочную работу или задерживали уплату податей.

Почему египетская цивилизация остановилась в своем развитии. — Низведенный до положения скота, привыкший руководствоваться только волей своего господина, принужденный отдавать свои лучшие силы, работая для богов, мертвецов, жрецов, воинов и фараонов, неподвижный по природе, каким всегда бывает крестьянин, не покидающий своей страны, — египетский народ рано перестал совершенствоваться, и египетская цивилизация на целые века остановилась в своем развитии.




Глава III

Ассирийская цивилизация








Наблюдая ясное небо во время прекрасных ночей на Востоке, ассирийцы открывают первые законы астрономии


Бассейны Тигра и Евфрата. — Между двумя пустынями Ирана и Сирии расстилается плодородная равнина, орошаемая двумя реками Тигром и Евфратом, которые на большом протяжении несут свои воды почти параллельно, и перед впадением в Персидский залив сливаются.

Верхняя долина Тигра прежде носила название Ассирии; нижняя долина, образуемая этими двумя реками, составляла древнюю Халдею. Ассирия и Халдея представляли собой настоящий оазис между двумя громадными пустынями, которые замыкали их с востока и запада. Подобно Нилу, Тигр и Евфрат были как бы предназначены сосредоточить и прокормить на своих долинах многочисленных обитателей, чему способствовало плодородие этих долин.

Общий характер ассирийской цивилизации. — Цивилизация, зародившаяся в этой долине, может считаться такой же древней, как и цивилизация Египта. Халдеи были, подобно египтянам, хорошими земледельцами и искусными ремеселенниками; они в свою очередь изобрели способ писать: они писали на глиняных брусках различной формы при помощи металлического стилета, который оканчивался плоским концом в форме треугольника. Они надавливали этим концом на глину, пока она была еще мягкая. Таким образом отпечатывались знаки; все эти знаки имели форму удлиненного треугольника и различались друг от друга по направлению углов, почему их азбука носит название клинообразной, т. е. букв, изображенных углами. Когда бруски глины были исписаны таким образом, их ставили в печь, чтобы они затвердели, после чего отпечаток сохранялся на всегда. Была найдена целая библиотека, составленная из таких брусков. Ученые, в особенности англичане, посвящали всю жизнь, по примеру Шампольона, на изучение этих письмен. Они так же сложны, как и египетская: одна и та же буква иногда изображает целое слово, а иногда только один слог.




Бык, открытый близ деревни Корзабад


Подобно египтянам, у ассирийцев были большие города. В Ниневии и Вавилоне красовались богатые дворцы, великолепные сады, статуи, изображающие крылатых быков с человеческой головой.

И эта цивилизация потускнела и остановилась в своем полете, благодаря тем же порокам, которые послужили причиной разложения египетской цивилизации: деспотизм царей, живших среди роскоши, в великолепных дворцах, угнетал низший слой общества налогами и барщиной; их беспрерывные войны сопровождались зверскими поступками, разорением городов, казнями и резней пленников; и, наконец, грубые суеверия растлевающе действовали на все умы.

О том, что главным образом унаследовало человечество от ассирийцев: магия, астрология, астрономия. — Халдеи представляли себе, что мир наполнен невидимыми духами, которые беспрерывно стараются делать зло людям: это демоны с отвратительными лицами и привидения. Халдеи приписывали им все несчастья и все болезни: если кто-нибудь заболевал, — думали, что демон проникал в тело больного.

Чтобы излечить его, следовало изгнать из него демона. Наиболее распространенный способ изгнания состоял в том, что произносились известные слова, лишенные всякой последовательности и всякого смысла; эти священные заклинания были придуманы жрецами или магами. Другим средством изгнания духов были талисманы; талисманы надевались или в виде повязок из материи, или в виде драгоценных камней или ожерелья, на которых были выгравированы магические знаки.

Кроме того, они верили, что некоторые люди обладают магической силой заставлять этих демонов проникать в тело других людей; злые люди назывались волшебниками. Халдеи, творцы магии и колдовства, придумали также и астрологию; они думали, что звезды служат богам для откровений и что, изучая их движения, можно угадывать будущее. Халдейские жрецы были так уверены в этом, что решались предсказывать каждому человеку все, что с ним случится: они могли сказать вопрошающему их, благополучна или несчастна его путеводная звезда. Все эти суеверия из Халдеи перешли ко многим другим народам, где они сохранились до сих пор в форме верований в привидения, в талисманы, в амулеты.

Но благодаря наблюдениям над звездами, так ярко блестящими на чистом небе Востока, эти люди заметили и изучили их движения; по этим движениям они определили, что год состоит из 365 дней с четвертью; они изобрели солнечные часы. Они были творцами астрономии. Они же разделили день на двадцать четыре часа, час на шестьдесят минут и минуту на шестьдесят секунд. Для своих астрономических вычислений им необходимо было знать математику; они изобрели полную систему измерений: меры длины, поверхности, веса, которые затем были приняты всеми остальными народами древнего мира.

Таким образом, холдеям мы обязаны также, как и египтянам, развитием земледелия и промышленности, изобретением письменных знаков, появлением искусства; но начало науке, главным образом, положили халдеи.

Лидийская цивилизация: монета. — На северо-запад от бассейнов Тигра и Евфрата простирается большое плоскогорье, представляющее собой почти пустыню: это — плоскогорье Малой Азии. У берега Средиземного моря оно замыкается, так сказать, гористой закраиной. По этой гористой закраине спускаются с плоскогорья к морю небольшие водные потоки, долины которых представляют оазисы среди пустыни всего плоскогорья. Здесь жил и развивался лидийский народ, который господствовал над всеми другими народами малоазийского плоскогорья.

Лидийцы покупали у горцев, населявших плоскогорье, шерсть, собираемую со стад; из этой шерсти они ткали материи, которыми вели обширную торговлю с береговым населением.

Одно из их главных богатств составляла эксплуатация золотого песка, который наносили местные реки, а также добывание серебра, находившегося в недрах их страны. Один из их царей, Крез, был так богат, что до сих пор говорят еще: «Богат, как Крез».

Они первые в мире стали делать монету, около VII века до Р. X.

Первые торговые народы Востока, египтяне и халдеи, вели торговлю посредством простого обмена предметов; например, хлеб отдавали за скот. Так торговали, по крайней мере, вначале.

Некоторые предметы обмена имели очень большой сбыт: предметы эти были редко встречающиеся металлы, как-то: золото и серебро. Трудность их нахождения, никогда не тускнеющий и не подвергающийся ржавчине блеск их делали их очень ценными даже в небольшом объеме. С другой стороны, металлы были очень удобны для перевозки. Таким образом, люди привыкли отдавать всякие предметы торговли в обмен на золото и серебро; положим, продавец доставлял хлеб: покупатель давал ему золотой песок или слиток серебра; этот песок или слиток надо было взвесить, чтобы узнать стоимость; такой способ обмена оказался сложным.




Шествие рабов перед Дарием


Чтобы его упростить, стали заранее плавить золото и серебро в слитки или звенья определенного веса. Но продавец никогда не был гарантирован в том, что вес точен и что металл свободен от всяких примесей; приходилось поверять каждый кусок, и процедура оказалась еще слишком сложной.

Лидийские цари придумали чеканить слитки с отпечатком, гарантирующим их вес и достоинство; эти слитки имели форму продолговатых пластинок, слегка приплюснутых к краям; отпечаток был выбит только на одной стороне: он изображал голову льва и голову быка. Вначале эти монеты были слиты из смеси золота с серебром; затем их делали из чистого серебра и из чистого золота. С этого момента монета была изобретена к великому облегчению торговли.

Мидяне и персы. — В VI-м веке обитатели гор, мидяне и персы, поселившиеся на западной закраине Иранского плоскогорья в небольших зеленых долинах, окруженных пустыней подобно оазисам, спустились в равнину Тигра и завоевали сначала Ассирию, затем Египет, Лидию и все страны, расположенные между Средиземным морем и Индией. Главных начальников их отрядов звали Кир и Дарий. Соприкасаясь с ассирийцами, эти горцы, нравы которых вначале были очень просты и относительно мягки, сделались изнеженными и жестокими. Их огромная империя в свою очередь была разрушена в IV-oм веке до нашей эры одним греческим завоевателем, Александром.




Глава IV

Финикияне








Финикияне вели обширную торговлю по берегам Средиземного моря тканями, металлами и рабами


Цивилизация стран, расположенных по берегам Средиземного моря. — Цивилизация долгое время сосредоточивалась в речных долинах, изолированных горами от остального мира, а затем благодаря финикиянам, грекам и римлянам она распространилась по всему бассейну Средиземного моря; в последние века древнего мира это море сделалось центром цивилизации.

Финикия. — Финикия есть длинная и узкая береговая полоса, расположенная непосредственно на север от устья Нила, в Азии.

Почти всю страну занимают покрытые лесом горы Ливан, круто спускающиеся к морю, которое разрывает их, образуя у берегов скалистые острова и полуострова.

Пространство, занимаемое Финикией, едва составило бы одну французскую провинцию; при том же это не было объединенное государство. Несколько отдельных городов, из которых каждый представлял собою маленькое независимое правление, были связаны между собою довольно слабыми узами федерации и управляемы эгоистической и жестокой аристократией коммерсантов, судохозяев и промышленников.

Нация моряков. — Строевой лес по склонам гор Финикии, такие прекрасные гавани, как Тир и Сидон у подножья Ливана, голубое море, открывающееся взорам жителей этой страны, это Средиземное море без бурь и волнений, всегда ясное небо, позволяющее наблюдать звезды — путеводители мореплавателей, все эти условия предрасполагали финикиян к мореплаванию: они первые осмелились пуститься в открытое море, на маленьких кораблях, которые шли то на веслах, то на парусах. Финикияне были первыми моряками.

Морская торговля и колонии Тира и Сидона. — Они смело плавали по всему Средиземному морю, покупали у варваров, живших по берегам, сырые продукты их стран: медную руду на острове Крите; мед в Сицилии; серебряную руду в Испании; кроме того, покупали рабов везде понемногу, а в обмен продавали ткани, золотые изделия и всевозможные мануфактурные предметы. И действительно, Тир и Сидон, представляя из себя огромные торговые склады, были в то же самое время значительными промышленными городами.

Здесь производились стеклянные и глиняные изделия, вазы с рисунками, богатые пурпурные материи, краску для которых добывали из ракушек, находящихся в этой стране.

Чтобы обеспечить свои коммерческие сношения с туземцами, они основывали по берегам конторы или колонии; главной из их колоний был Карфаген в Тунисском заливе.

Таким образом, финикийские коммерсанты разнесли семя цивилизации по берегам Средиземного моря, находившимся тогда еще в варварском состоянии.

Письмо финикиян. — Кроме того, они оказали еще услугу цивилизации человечества: нуждаясь в записях для своих коммерческих счетов, они упростили египетское письмо и изобрели новое, простое и практическое, состоящее из 22 букв, которые не представляли собой ни слов, ни фраз, ни даже слогов, подобно египетским знакам, а обозначали только лишь звуки, могущие сочетаться с другими в тысячах различных соединений.

От этой финикийской азбуки происходят все азбуки, употребляемые в Европе. Этим открытием они оказали человечеству такую же важную услугу, какую в будущем окажет Гутенберг, изобретший книгопечатание.

Рабство и человеческие жертвы. — Тем не менее и в финикийской цивилизации остаются еще темные стороны; так, напр., рабство, которое и здесь так же, как и в Египте и в Ассирии, низводило людей до положения домашних животных, и рядом с этой язвой у них существовала еще ужасная религия жестоких богов Молоха и Ваала, требовавших человеческих жертв.

Миролюбивый народ. — Здесь, по крайней мере, почти отсутствует одно из зол египетской и ассирийской цивилизаций: финикияне совершенно не были воинственным народом. Слабые уже своею малочисленностью, они принуждены были воздерживаться от военных безумств и предпочитали торговлей и промышленностью, т. е. продуктивным трудом, доставать себе все то, что египетские и ассирийские цари и воины добывали себе в большинстве случаев войной, т. е. грабительством с оружием в руках. Именно благодаря этому Финикия могла, несмотря на незначительность занимаемого ею пространства, играть такую важную роль в мире и в истории прогресса человечества.

Падение Тира и Карфагена. — Тир был разрушен в 334 г. до Р. X. греческим завоевателем Александром; что касается Карфагена, то ему также суждено было погибнуть; он был снесен до основания тоже войною: римляне, обратившие весь свой народ в солдат, разрушили его в 146 году до Р. X.




Глава V

Греки или эллины








Демосфен произносит речь на народном собрании в Афинах


Греция или Эллада. — Элладу, которую римляне называли Грецией, составляет гористый полуостров, находящийся в восточной части Средиземного моря; гористые острова, окружающие его со всех сторон, составляют как бы продолжение в море этого полуострова. Это — небольшая страна: пространство, занимаемое ею, едва составит две Бельгии.

Подразделение на общины. — В этой стране, где сообщения сухим путем представляет большие затруднения, как во всякой горной области, население не могло сгруппироваться в однообразное государство, управляемое одинаковыми законами, а, наоборот, расчленилось на множество мелких государств; каждый город с окрестными полями и деревнями представлял собой небольшую независимую группу. Эти мелкие государства назывались общинами.

Греки по преимуществу моряки и торговцы. — Благодаря скалистой почве, жаркому и сухому климату, Греция — бедная страна, дающая своим обитателям небольшое количество хлеба, винограда и оливок; но так как море проникает в эту страну со всех сторон между островов и мысов, образуя глубокие и хорошо защищенные заливы, то населению представлялась возможность искать счастья в другом месте, вдали от своей страны; самый характер страны вынуждал греков сделаться, подобно финикиянам, мореплавателями и заниматься морской торговлей, по примеру финикиян, которым, начиная с VIII-го века до Р. X., они составляли большую конкуренцию. Греки, в конце концов, завладели почти всей торговлей Средиземного моря.

Греческие колонии. — Подобно тем же финикиянам, они основали на всем побережье Средиземного моря колонии; в противоположность финикийским конторам, население этих колоний составляли не коммерсанты, временно основавшиеся здесь для своих торговых дел, а эмигранты из Греции, которые оставляли свою родину, ища плодородной богатой земли, и, найдя ее, они основывали здесь греческие колонии, представляющие собою уже новые общины, независимые от их матери-родины. Весь берег малой Азии (Смирна и Фокея), вся Сицилия (Сиракузы), почти весь юг Италии (Неаполь) были населены греческими колониями; французский Марсель был также когда-то греческой колонией.

Поэтическая религия. — Все эллины, населявшие не только Элладу, но также и колонии, были связаны между собою общим языком и общею религией.

Как и народы предшествовавшие им, эллины объясняли себе все явления, которых они не понимали, действием сверхъестественных сил, т. е. богов.

Каждая община имела своих излюбленных богов; Афина была, главным образом, покровительницей города Афины.

В то же время некоторые божества почитались во всем эллинском мире: таковы были Зевс и Аполлон. Храм Зевса, находившийся на Олимпе, храм Аполлона в Дельфах, знаменитый смутными и сбивчивыми прорицаниями жриц этого бога, были настоящими центрами паломничества.

В дни празднеств в честь этих богов устраивались публичные игры на открытом воздухе, и народ стекался сюда со всех эллинских общин; это были состязания в беге и на колесницах, в борьбе, где соперники старались превзойти друг друга в силе и ловкости, но всякая жестокость была недопустима в этих состязаниях.

Боги в воображении эллинов являлись теми же людьми, созданными по их образцу, доступными тем же человеческим страстям и отличающимися от них лишь гораздо большим могуществом. Они думали, что боги составляют одну семью и живут на вершинах высокой горы Олимпа. О каждом из них с давних пор у греков сложились чрезвычайно красивые и поэтичные легенды.

Демократия в Греции. — Привычка вести торговые дела и путешествовать сделала греков изобретательными и деятельными; умственная жизнь их развилась (более или менее нормально); живя отдельными маленькими государствами, они не допустили, чтобы с ними обращались так, как обращались египетские фараоны со своими крестьянами. Еще в раннюю эпоху в торговых городах они изгнали царей, владычество которых всюду было заменено господством богатого класса; позднее в наиболее крупных городах, в частности в Афинах, порт которых Пирей был богатейшим рынком, это владычество богатого класса или аристократии было уничтожено в свою очередь и заменено властью народа или демократии.

Все афинские граждане к концу V-го века до Р. X. принимали непосредственное участие в составлении своих законов: собравшись под открытым небом на городской площади (агора), они выслушивали предложение законов, которое каждый из них мог сделать, и затем принимали их или отвергали посредством голосования.

Кроме того, все должностные лица, судьи, учителя, были избираемы всем составом сограждан.

Греки были первыми свободными гражданами, первыми республиканцами.

Мидийские войны. — В 490 году до Р. X. их свобода внезапно очутилась в опасности со стороны одного восточного деспота, царя мидийцев и персов, который рассчитывал легко справиться с этими маленькими республиканскими государствами, как он справился с великими монархиями египетской и ассирийской.

Большая часть греческих городов упала духом; но два из них, Спарта и Афины, устояли. Сто тысяч персов высадились в Марафоне вблизи Афин в 490 году до Р. X.; 10000 афинских граждан бросились на них беглым шагом и заставили их снова сесть на корабли и отчалить. Десять лет спустя (480) персидский царь возобновил попытку победить греков с 500 кораблей и, говорят, с миллионом людей.

300 спартанцев под предводительством своего царя Леонида тщетно старались остановить наводнившего страну врага и в то время, как они были захвачены и погибали в узком Фермопильском ущелье, флот афинянина Фемистокла уничтожил персидский флот при Саламине. В следующем году афиняне и спартанцы привели в смятение персидскую армию при Платеях. Независимость Греции была спасена.

Искусства, литература, науки и философия. — Необходимость самостоятельно управлять своими общественными делами еще более содействовала развитию у греков умственной жизни, пробудившейся уже благодаря путешествиям и торговле; и между тем как финикияне пользовались своим умом только в видах обогащения, греки старались создать себе всякого рода умственные наслаждения.

Афины, в особенности, отличались своей любовью к умственным занятиям; начиная с V-го века до Р. X. до III, этот город был главою всего греческого мира, и какой могучей и плодотворной главой!

Греческие писатели создали большую часть литературных образцов, известных до наших дней: у них были первые эпические поэты (Гомер), первые писатели-трагики (Эсхил, Софокл и Еврипид), первые писатели комедии (Аристофан, Менандр), первые историки (Геродот, Фукидит, Ксенофонт), первые ораторы (Перикл, Демосфен).

Художники украшали города прекрасными зданиями из мрамора, которые поддерживаются высокими и основательными колоннами и отличаются своей строгой пропорциональностью; другие высекали из мрамора грациозные и выразительные статуи, или же делали барельефы, поражающие своей тонкостью и жизненностью.

Один из Афинских холмов, Акрополь, представлял собой как-бы огромный цоколь под статуи и храмы, которые набожные афиняне воздвигали здесь в честь богов, покровительствовавших их общине; развалины афинского храма Парфенона, созданного Фидием, настолько хороши, что до сих пор привлекают артистов всех стран света.




Развалины Парфенона


Афинские ученые, с своей стороны, открывали начальные основы важнейших наук или же совершенствовали открытия, сделанные другими народами: Иппократ положил основание медицине, Аристотель — естественной истории, Архимед — механике; сильно подвинули вперед также математику и астрономию.

Между тем другие мыслители, т. е. философы (Сократ, Платон, Аристотель, Зенон, Эпикур) пытались уяснить себе происхождение человека, развитие его умственных и нравственных способностей, его обязанности относительно себя и других людей; они хотели также объяснить природу богов и мало-помалу поколебали предубеждения древнего мира..

Греция была первой страной, которая дала атеистов, отвергавших все старые религиозные верования, как вымыслы народа-дитяти. Некоторые философы, а именно стоики, в рассуждениях по поводу отношений между людьми пришли даже к тому, что в рабах стали подозревать таких же людей, и тогда уже провидели великий принцип всеобщего братства.

Само собой разумеется, в конце концов, этот дух свободной пытливости философов, который даже в Греции был достоянием избранного меньшинства, позднее проник в народные массы и даже там разрушил все религиозные предубеждения; не подлежит также сомнению, что идеи стоиков способствовали исчезновению рабства, этой язвы, которая была позором для Греции так же, как и для других обществ древнего мира; но Греции суждено было потерять свою независимость и свои свободные учреждения раньше, чем совершились в ее жизни эти два основных поворота на пути прогресса.

Язва греческого мира — война. Соперничество Спарты и Афин. — Грецию сгубил тот же бич, под ударами которого пали столько блестящих цивилизаций, а именно — война: рабство и войны составляли два величайших бедствия греческого мира.

В особенности одна из греческих общин снискала себе печальную славу войной: это была Спарта. Находясь внутри страны, Спарта не вела торговли; вся полезная работа производилась здесь рабами. Спартанцы, основавшиеся в этой стране в качестве победителей, жили на счет побежденных, как будто они расположились лагерем среди них; всякую работу и торговлю они считали недостойным для себя делом. Они жили исключительно для войны, составлявшей единственное занятие, которое по их понятиям могло доставить славу человеку.

Их дети, воспитываясь при войске, с раннего возраста привыкали переносить усталость и лишения; мужчины ели всегда вместе, как это делают солдаты, и всю жизнь продолжали заниматься гимнастическими упражнениями. Благодаря такому образу жизни, они сделались самыми сильными борцами во всей Греции.

Но исключительно военное воспитание выработало из них жестоких и неразвитых людей. Они не умели ни читать, ни писать, говорили очень мало и беспрекословно подчинялись правлению старейших; в их городе не было ни одного памятника, они не дали ни одного артиста, ни одного ученого, ни одного писателя, ни одного философа; ни одного полезного произведения не вышло из этой казармы; кроме опустошения и разрушения, Спарта ничего не принесла другим греческим общинам, над которыми она хотела владычествовать.

К несчастью, даже Афины, несмотря на свой ясный ум и страсть к умственной и ручной работе, слишком часто поддавались воинственным увлечениям; опьяненные своими победами в мидийских войнах, они не удовольствовались тем, что, по полному своему праву, отразили несправедливое нападение персов, они не удовольствовались тем, что прогнали персидских солдат из греческих городов на берегах Азии, куда проникли они; Афины, освободив эти города, обязали их платить им дань и подчиниться им; этим они вызвали со стороны азиатских городов многочисленные возмущения.

Спарта, завидуя Афинам, не преминула воспользоваться этими возмущениями и объявила им войну. Продолжительные войны между двумя этими городами привели в отчаяние всю Грецию; это были жестокие войны: вырубали сады, убивали людей, продавали в рабство женщин и детей, которых уводили после победы.

Другие греческие города, с своей стороны, по малейшему поводу объявляли друг другу войну.

Когда Спарта, Афины и все другие города таким образом были ослаблены, македоняне, — народ, живший в северной части Греции и остававшийся до того времени наполовину варварским, — покорили один за другим все эти города (338 до Р. X.).

Завоевания Александра. — Одному из царей Македонии Александру, мечтавшему подобно другим о военной славе, удалось составить сильную армию из македонян и греков против персов; он покорил все страны, которые были подчинены персидскому царю, т. е. всю западную часть Малой Азии и Египет (336–323 до Р. X.).

Надо упомянуть, что идея этого завоевания вызывала большое сочувствие среди влиятельного класса греческих торговцев, так как оно являлось превосходным финансовым предприятием: если Персидская империя будет побеждена, вся западная Азия будет открыта для эллинской торговли.

Два факта резко отмечают влияние греческих торговцев на ход этой экспедиции: разрушение Тира, важнейшего финикийского порта, который соперничал с торговыми городами Греции, и возникновение нового обширного греческого порта Александрии у рукавов Нила на Средиземном море. Назначение этого порта было открыть египетский рынок эллинским купцам.

Эта великая восточная греческая империя не замедлила раздробиться на несколько государств. Самым цветущим было царство династии Птоломеев, греческих владык Египта. Столица их Александрия была в одно и то же время обширным портом и главным центром умственной жизни.

Во всех этих восточных греческих государствах язык, нравы и цивилизация греков получили большое распространение;.за то республиканский дух Греции мало-помалу исчез под влиянием жизни восточных народов, привыкших к деспотизму царей; свободный дух был одним из главнейших двигателей эллинского гения и с его исчезновением греческий гений незаметно стал терять свою силу, свою плодовитость и свою самобытность.




Глава VI

Римляне








В Риме республиканском, как и в Риме императорском бедные ежедневно утром получали пищу из рук своих богатых покровителей


Первоначальный Рим. (764–350 до Р. X.) — Рим, основанный в 754 г. до начала нашего летосчисления, в продолжение 4-х веков оставался небольшой общиной трудолюбивых, жадных крестьян, очень мало способных к умственному труду: из их среды не вышло ни писателей, ни артистов.

Их религия была совершенно лишена поэзии, в противоположность Греции: каждая семья имела своих богов-покровителей, что-то вроде ангелов-хранителей, которые охраняли домашний очаг и которым Глава семьи возносил молитвы и жертвы.

Выше этих домашних богов были национальные, олицетворявшие собою или естественные силы природы, или же известные проявления духовной жизни: силу, мужество, ум. Таковыми были Юпитер и Минерва. Им воздвигали храмы и приносили в жертву животных. Их назначение было покровительствовать всей римской общине.

У римлян была коллегия жриц (весталки) и коллегия жрецов (священники и авгуры), на обязанности которых лежало совершать священнослужения в храмах; к авгурам обращались за предсказанием будущего, от них узнавали волю богов в важнейших случаях национальной жизни, как то при договорах, при выборах.

В эту раннюю эпоху в Риме существовало, за исключением редко встречавшихся рабов, только два свободных класса граждан: патриции и плебеи.

Патриции. — Патриции происходили от древнейших фамилий, основавшихся в этой стране. Старшие в семье патрициев заседали в сенате, который управлял делали общины. Вначале, от 754 до 509 г., одна из патрицианских фамилий господствовала над всеми другими: ее глава, носивший титул царя, правил вместе с сенатом всей общиной; но в 509 году патриции свергли монархию и вместо одного царя назначили двух консулов, которые имели право контроля и право налагать veto[1 - Право одного лица своим несогласием уничтожать решение другого или целого собрания.] друг относительно друга, и избирались патрициями на один год. Консулы собирали подати, предводительствовали армией, отправляли суд, под контролем сената, состоявшего из патрициев.

Плебеи. — Класс плебеев составляли потомки иностранцев или семей побежденных соседей, включенных в римскую общину; за ними признавались достоинства свободных людей и граждан; в качестве таковых, они платили налоги, в частности налоги, налагаемые за происхождение, которые были обязательными для всех; но их политические права были очень ограничены: они не могли быть ни сенаторами, ни консулами; а их избирательное право, в действительности, сводилось к иллюзии, благодаря известной избирательной системе, которая оказывала предпочтение богатому классу: избиратели распределялись по имущественному цензу на классы, называемые центуриями, из которых каждый имел право на один голос; богатые, составлявшие незначительную горсть, сумели удержать за собой большую часть центуриев и таким образом они имели большинство голосов на всех выборах.

Борьба классов в раннюю эпоху существования Рима. — Плебеи протестовали против такого неравенства; кроме того, они жаловались на строгость законов, издаваемых патрицианскими консулами против несостоятельных должников, главным образом, против несостоятельных плебеев, которые по этим законам могли быть обращены в рабство своими кредиторами.

Плебеи прибегали к энергичным средствам, чтобы добиться улучшения своей судьбы: несколько раз они устраивали, так сказать, военные стачки; в эти варварские времена, когда римляне вели постоянную борьбу с своими соседями, враг часто становился опасным; в такие моменты плебеи несколько раз объявляли, что они отказываются сражаться, если не получат удовлетворения в своих требованиях. И патриции принуждены были уступать.

Таким образом плебеи получили постепенно следующие права: право выбирать путем всеобщей подачи голосов, исправленной в уравнительном смысле, трибунов, которые, являясь неприкосновенными должностными лицами, обязаны были защищать плебеев от произвола патрицианских консулов; затем, они получили доступ к консульскому званию, а впоследствии, когда часть консульских обязанностей перешла к новым должностным лицам, плебеи были допущены и на эти должности; таковыми были преторы (судопроизводство), квесторы и цензоры (ведавшие финансы), — и, наконец, это последнее право открыло им доступ в сенат, так как сенат составлялся из чиновников, оставивших свою должность.

Теоретически политическое равенство между плебеями и патрициями было установлено; на деле же Рим никогда не был демократичен, как Афины: он всегда оставался аристократической республикой, где богатый класс занимал почти все важнейшие должности, с помощью ли подкупа, или на основании своих фамильных заслуг и своего богатства.

Завоевание бассейна Средиземного моря. — Тогда начался период великих завоеваний; период этот продолжался приблизительно три столетия (от 350 до 50 года да Р. X.).

Первой была завоевана Италия вместе с Сицилией; затем на очереди стояла Греция и восточные греческие государства; далее был разрушен Карфаген (146) — обширная финикийская община, предводитель которой Аннибал сделал нападение на Италию и в продолжении 17 лет держал в страхе Рим (218–201); наконец, были завоеваны вся западная часть бассейна Средиземного моря, Северная Африка, Испания и Галлия.

С середины первого века до Р. X. владения римлян. простирались вокруг всего Средиземного моря, между Атлантическим океаном и Тигром и от Германии до Сахары.

Каким образом стали возможны такие громадные завоевания?

Благодаря раздробленности противников, которые никогда не умели соединиться против Рима, и, с другой стороны, благодаря методичной политике сената, который не пренебрегал никакими средствами в достижении своих целей и всегда мог надеяться на стойкость своих легионов.

Римский легион. — легион заключал в себе 6000 человек преимущественно пехотинцев; они носили шлем, панцирь, набедренники и щит и вооружены были саблей, пикой и дротиками. В сражении легион действовал, смотря по необходимости и в зависимости от местности, в рассыпную или тесными рядами.

легионеры были подчинены железной дисциплине: они были приучены к ходьбе и к усталости; они носили с собой тяжелые ноши и никогда не располагались лагерем даже на ночь, не укрепив своего лагеря окопами.

Они были особенно опасны для врагов, потому что к битвам их побуждали любовь к добыче и патриотизм; однако это не была разумная любовь к отечеству, а патриотизм их выражался в тщеславии, ненависти и презрении ко всем чужеземцам; это слепой и кровавый патриотизм, который прославлял, как геройские победы, самые несправедливые захваты чужих земель.

Римская аристократия после завоеваний. — Завоевания произвели существенный переворот в условиях жизни Рима и его побежденных.

Весь римский народ составляли три класса, из которых каждый, до конца существования римского общества, сохранил свой существенный характер; классы эти были аристократия, плебеи и рабы.

В самом Риме образовалась богатая аристократия, которой подражала вся аристократия завоеванных провинций.

Полководцы, при разделении добычи, урезали себе львиную долю; по оставлении должности, они получали управление провинциями, и так как долгое время над ними не было никакого контроля, кроме сената, состоявшего из людей их же класса, то многие из этих правителей совершенно разоряли туземцев. В первом веке до Р. X. Веррес приобрел печальную известность и огромное состояние, ограбив Сицилию, где он был правителем; наконец, когда римляне побеждали какой либо народ, они отнимали у него земли, принадлежавшие королю или государству, и делали их римским общественным излишеством.

Эти общественные земли отдавались на откуп: одни лишь богатые, имея деньги, были в состоянии их брать по контракту; но с помощью чиновников из их же класса они кончали тем, что переставали платить арендную плату и обманным образом присваивали себе общественное имущество, будучи лишь арендаторами его. Такими и иными средствами сомнительной честности некоторые знатные римские роды составили себе миллионные состояния.

Соприкасаясь с греко-восточной цивилизацией, эти богачи усвоили себе утонченность нравов: они устраивали пышные дома, где жили в довольстве, в прохладе тенистых садов, среди роскоши картин, мрамора и драгоценных материй.

Они знали греческий язык, очень любили литературу. восхищались латинскими поэмами Лукреция и Виргилия: у них были и историки: Тит Ливий и Тацит, а также философы, как, напр., Сенека.

Из тщеславия и из честолюбия они за собственный счет воздвигали храмы, общественные бани, театры, цирки, где народ мог любоваться зрелищем битв гладиаторов и диких зверей.

Во всех провинциях наиболее знатные туземцы, прежде составлявшие правящий класс, сохранившие свою земельную собственность, богатые негоцианты вели такой же образ жизни: в Испании, в Галлии, повсюду образовалась провинциальная аристократия, которая говорила на латинском языке, одевалась по-римски; города провинции подобно Риму украшались великолепными монументами.

Такое превращение повлекло за собой большее извращение нравов, которого избежали лишь немногие из богатого класса, а именно те из них, кто в жизни придерживались строгих принципов греческих философов стоической школы.

Римские плебеи после завоеваний. — Плебеи, по крайней мере в Риме, тоже не были трудящимся классом и, отчасти потому, что большая часть ремесел исполнялась рабами, которые таким образом составляли конкуренцию свободному труду, подобно тому как в наше время машина совершенно упраздняет некоторые категории ремесленников; с другой стороны, причиной их праздности была лень. В Риме этот класс общества был в особенности развращен. Он жил исключительно щедротами богатого класса, а кроме того государство поддерживало их, выдавая хлеб и готовое оливковое масло по большим праздникам. В провинции мелкие торговцы и свободные ремесленники группировались по роду занятий в коллегии или цехи.




Форум (как он теперь), прославленная общественная площадь древнего Рима


Между тем как аристократия, просвещаясь и развиваясь, сделалась совершенно нерелигиозной, плебеи, оставаясь невежественными, продолжали придерживаться своих старых предрассудков. Кроме национальных богов, римские плебеи поклонялись специальным богам побежденных.

Их главным препровождением времени были кровавые игры в амфитеатрах: сражения гладиаторов и людей с дикими зверями. Любовь к зрелищам этого рода из Рима распространилась по всем городам провинции.

Рабы в латинском мире после завоеваний. — Наконец, 3-й класс — класс рабов был очень многочислен вследствие продолжительных войн, утвердивших римское господство; само собой разумеется, война была главным источником приобретения рабов.

Закон не признавал человеческого достоинства за этими людьми и низводил их до положения домашних животных, которыми торговали на рынке; напомним однако, что во всем древнем мире их положение было не лучше. Они должны были подчиняться всем капризам своих господ, которые имели право бить их, сажать на цепь, а в некоторых случаях даже лишать жизни, не подвергаясь ни перед кем ответственности за подобное убийство.

Одни из них были приставлены к особе господина и служили ему в качестве прислуги; другие работали в его мастерских, на его фабриках или же вертели колесо его мельницы; третьи обрабатывали его обширные земли; наконец, были такие, которых выучивали гладиаторскому ремеслу и заставляли сражаться в цирках.

Время от времени рабы восставали против угнетения, выпавшего на их печальную долю. В 1-ом веке до Р. X. один из них по имени Спартак, которому, как гладиатору, угрожала бесславная смерть на арене, призвал к оружию своих братьев по несчастью; это движение быстро охватило добрую половину Италии, но за отсутствием организации и соглашения между восставшими, а также за отсутствием сочувствия со стороны людей свободного класса оно было подавлено в потоках крови, как и все другие восстания рабов.

Впоследствии землевладельцы, чтобы избавить себя от надзора за рабами, обрабатывавшими их поля, стали отдавать свои земли по участкам в оброк тем же рабам, получавшим за это свободу: так произошли колоны, иначе сказать, вечные фермеры, прикрепленные к обрабатываемой ими земле.

Другие рабовладельцы освобождали своих любимых рабов по доброте или из каприза, не предъявляя к ним за это никаких требований. Так как война перестала поставлять новых рабов, вследствие прекращения великих завоеваний, рабство клонилось к постепенному исчезновению или вырождалось в крепостное право.

Гракхи. — Образование империи является другим важным последствием завоеваний.

Аристократия не сумела заинтересовать плебеев в поддержании республиканского правления. Два брата, Гракхи, которые искренно любили народ, несмотря на свое аристократическое происхождение, решили добиваться улучшения положения плебеев: у богатых были отняты земли, утаенные ими из общественных имений; земли эти были розданы римским беднякам; эти последние трудом достигли довольства, которое дало им возможность обходиться без милостей богатого класса и внесло в их жизнь сознание достоинства и независимости, благодаря чему они перестали быть нищими, всегда готовыми продать право своего голоса тому, кто больше предложит, и сделались свободными гражданами.

Гракхи, не находя поддержки со стороны тех, свободу которых они отстаивали, побежденные и оклеветанные аристократией, кончили тем, что погибли во время восстания (133–121).

Падение республики. — Та же самая аристократия не сумела заслужить также расположения провинций, которые она предоставляла произволу правителей, лишив их даже совещательного голоса в управлении страной.

В 48 году до Р. X. честолюбивый полководец Цезарь воспользовался всеобщим неудовольствием против республики, находившейся в руках нескольких богатых фамилий, и захватил власть, нанеся последний удар республиканскому строю; представители аристократии убили его (44); тем не менее, несколько лет спустя, его племянник Август, продолжая его дело, провозгласил Рим империей.

Римская империя. — Несмотря на свою жестокость и произвол, первые преемники Августа, Тиверий, Нерон, а в особенности следующие за ними Антонины, Траян, Адриан, Антонин, Марк Аврелий старались править по законам и ставили себя не выше первого лица республики.

Но толпа уже создала себе культ из их власти; им воздвигают алтари и статуи еще при жизни; а после смерти к их именам прибавляют эпитет божественный; их называют божественный Август, божественный Тиверий. Начиная с III-го века и в особенности в IV веке в лице Диоклетиана и Константина обнаруживается сущность императорской власти, и они становятся неограниченными государями, которым говорили «Ваше Величество» и пред которыми падали ниц, как перед восточными деспотами.

Эти императоры при помощи своих канцелярий создают законы одинаковые для всей империи, устанавливая самым тщательным образом отношения между людьми и все что касается их собственности. Гражданское право римлян есть образец ясности и точности; что касается уголовного права, оно остается варварским; наказания крайне жестокие: преступник может быть повешен, обезглавлен, сожжен на костре, распят на кресте, отдан на растерзание диким зверям.

Законодательному единству, дарованному императорами латинскому миру, соответствовало единство административное: вся империя была разделена на, провинции, управляемые губернаторами, которые были подчинены императорам и начальникам его кабинета; каждая провинция была разделена на округи, называемые общинами; каждая община заключала в себе город и окружавшие его деревни. Местные дела находились в ведении самой общины под контролем центральной власти; во главе административной власти каждой отдельной общины находился род совета или курия, состоявшая из мелкой провинциальной аристократии; члены ее должны были собирать подати, и ответственность перед казной за правильное поступление сумм падала на их родовые поместья.

Границы империи охранялись армией, которая в эту эпоху уже состояла не из граждан-солдат, как то было во времена республики, а из профессиональных солдат, заинтересованных правильным вознаграждением, повышением в чинах и обеспеченной отставкой. Незадолго до конца империи эта армия пополнялась солдатами из варварских племен, которые несли службу как наемные войска, за землю или просто за жалованье.

Мир в Римской империи. — В течении четырех веков главной заслугой императоров был продолжительный мир, утвердившийся среди 80 000 000 населения и нарушаемый лишь возмущениями в легионах, с целью сменить или утвердить в правах какого-нибудь из императоров. Благодаря этому миру, целая сеть дорог, подобной которой нет нигде в мире, избороздила всю империю; дороги эти строились для правительственных и торговых нужд империи; и вдоль римских дорог мало помалу распространилась греко-восточная цивилизация, переработанная римлянами, с одного конца империи до другого, по крайней мере, среди зажиточного класса. Благодаря этому распространению цивилизации, целые страны, как, напр., Галлия и Испания, были выведены из своего первоначального варварского состояния.

Недостатки социальной организации в Римской империи. — Тем не менее в этом обществе уже таились зародыши смерти: деспотизм императоров лишил соправителей всякого серьезного значения в общественных делах, так что в конце концов правительственные лица представляли из себя стадо подданных, лишенных инициативы, утерявших гражданский дух и действительные связи с учреждениями; наиболее сильным злом римского общества было то чудовищное неравенство, которое обрекало рабов и плебеев на полное развращение, на нищету и невежество, тогда как избыток богатства привел аристократию к растлению и разврату.

Тая в себе эти пороки и, с другой стороны, подточенный развитием христианства, римский мир погиб в V веке после Р. X. под ударами варваров.




Глава VII

Галлия варварская и Галлия римская








Галлы — предки французов


Независимая Галлия. — Страна, которая называется теперь Францией, еще в очень отдаленную эпоху была населена людьми различных рас, из которых самая многочисленная называлась кельтами.

Римляне назвали эту страну Галлией по имени самого могущественного кельтического племени, галлов, живших в центре и на западе страны.

Через финикийских или греческих купцов с берегов Средиземного моря цивилизация мало-помалу проникла внутрь страны. Во II веке до Р. X. в Галлии были уже города; там уже ткали шерстяные материи и работали бумажную ткань; тогда уже там выделывались драгоценные вещи.

Тем не менее, Галлия далеко не достигала той степени цивилизации, на которой стояли Греция и Восток.

Галлы разделялись на племена, предводительствуемые лицами благородного происхождения, и племена эти находились в постоянной войне друг с другом. Их оружие состояло из длинного копья с бронзовым наконечником, из большой стальной сабли плохого каления; они носили шлемы, украшенные рогами быков или крыльями хищных птиц, с целью устрашать врагов; некоторые носили панцири в виде железной сетки; но большая часть из их сражалась голыми, под плохой защитой своего щита.

У них было бесконечное число богов, которым они поклонялись, а их священники или друиды, которые в то же самое время были волшебниками, докторами и учителями, приносили иногда этим богам и человеческие жертвы.

Народные массы, находившиеся в рабстве у друидов и воинов, обрабатывали землю или работали, как ремесленники.

Так как война была главнейшим занятием, то развитие шло очень медленно: лишь небольшая часть земли подвергалась обработке; страна оставалась покрытой лесами, без дорог; города и села соединялись между собой тропинками, пробитыми среди лесов; никакой роскоши, никаких удобств; жилища представляли из себя жалкие хижины, деревянные или земляные, в виде стога сена с дырой по середине крыши, через которую проходил дым. Как богатые, так и бедные спали и ели на земле.

Римское завоевание (58–50 до Р. X.). — Во II веке до нашей эры, римляне, властители всей Италии, заняли Средиземные берега Галлии, где они основали Э или Арль, неподалеку от греческой колонии Марселя.

В 58 году до Р. X. Юлий Цезарь, призванный одним из галльских племен против своих же соседей, воспользовался внутренней рознью Галлии и завоевал ее. Один молодой Арвернский (Овернь) полководец Верцингеторикс попробовал было соединить все силы Галльского народа против вторгшегося врага; но, после упорного сопротивления, он должен был сдаться Цезарю, который его бросил в тюрьму и затем предал казни. Галлия была разделена на римские провинции, подразделенные, как и весь остальной римский мир, на общины; в римскую империю вошло приблизительно 120 галльских общин.

Римская Галлия. — Господство римлян оказало галлам большое благодеяние: оно положило конец их беспрерывным войнам. С этого момента все повиновалось одному Риму, дело смерти остановилось и дело жизни получило первый толчок: галлы не отдавали лучшую часть своего времени на дело разрушения, и вся деятельность галлов была обращена на полезные вещи, на искусства, спутники мирной жизни.

Как и во всех странах, покоренных римлянами, прежний правящий класс со страстью начал подражать римским нравам. Они заимствовали язык, костюм и религию победителей. Были основаны новые города: Виенн и Лион сделались важнейшими центрами.




Мост через р. Гард — памятник римской цивилизации в Галлии


Города обогатились роскошными сооружениями, из которых некоторые существуют до сих пор, наполовину уцелев, свидетельствуя о жизни галло-романской общины: знаменитые дома Карре, амфитеатр в Нимах, театр и триумфальная арка в Орани; множество дорог заменили прежние тропинки, смелые по конструкции мосты были переброшены через реки.

В этих городах ремесленники и купцы работали настолько хорошо, что вполне удовлетворяли все возрастающие потребности богатого класса, и увеличение общего благосостояния давало им возможность богатеть.

В деревне крестьяне, в качестве рабов или колонов, подымали ценность обширных поместий своих господ; они осушали болота и расчищали леса; культура хлебов и плодовых деревьев получила большое распространение. Деревенский дом или вилла всякого крупного землевладельца становится центром земледельческой деятельности и промышленной эксплуатации.

Но есть и темные пятна на этой картине: деспотизм римских императоров, непомерный гнет налогов, социальное неравенство, создаваемое рабством.

Все недостатки строя, выработанного благодаря продолжительному миру, обеспеченному теми же римлянами, не помешали, однако, в общем, чтобы их труд оказался полезным и плодотворным.




Глава VIII

Христианство в римской империи








Нагорная проповедь: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую»


Иудеи и иудейство. — Весь римский мир был глубоко потрясен распространением в империи новой религии, христианства, которое родилось девятнадцать веков тому назад в среде одного из народов, покоренных римлянами, а именно среди еврейского народа.

Евреи, сначала называвшиеся иудеями, долго жили в кочевом состоянии в пустынях, расположенных между Египтом и Ассирией; они кочевали в этой пустыне с своими стадами, под руководством старших в роде, называемых патриархами. В продолжении некоторого времени они оставались среди египтян, затем снова принялись за свои кочевые передвижения в пустыне до тех пор, пока не основались в долине Иордана, в Палестине, на восток от Феникии.

Этот маленький народ, состоявший из невежественных крестьян, был очень религиозен: он верил в единого Бога Иегову и был убежден, что Бог этот проявляет особенное предпочтение еврейскому народу.

Библия, их священная книга, полна указаний на вмешательство этого Бога в защиту своего избранного народа.

Когда фараоны захотели воспрепятствовать выходу иудеев, которым они сначала дали приют, а затем притесняли их, Иегова наказал египтян ужасными бедствиями: воды Нила обратились в кровь, ангел истребитель убил всех новорожденных младенцев Египта, как людей, так и животных. Было десять бедствий подобного рода: десять казней египетских.

Напуганные египтяне принуждены были отпустить иудеев, которые оставили страну под руководством ангела, нарочно посланного самим Богом, чтобы указать им дорогу в пустыне.

Ангел Господень шел впереди их, рассказывает Библия, днем в виде облачной, а ночью в виде огненной колонны, чтобы показывать им дорогу.

Фараон, вздумавший преследовать их, был поглощен волнами со всей своим войском, при переходе через Чермное море, между тем как иудейской рати море, раскрывшись на обе стороны, позволило пройти, даже не смочив ног.

Завершая свои благодеяния, Иегова продиктовал Моисею, начальнику иудеев, свой закон с высоты горы, при сверкании молнии и раскатах грома. Закон этот называется Десятословие, т. е. десять заповедей.

В Палестине Иегова продолжает оказывать всемогущее покровительство своему народу. Однажды, когда иудеи сражались с враждебным им народом, их предводитель Иисус Навин. опасаясь, что к концу дня ему не удастся завершить победу, приказал солнцу остановиться, и солнце остановилось!

Этому всемогущему Богу один еврейский царь, Соломон, воздвиг великолепный храм в Иерусалиме, который с тех пор сделался религиозной столицей всей нации; здесь происходили главные торжества во время Пасхи, главного религиозного праздника евреев.

Несмотря на покровительство Бога, евреям несколько раз случалось подпадать под владычество других более сильных народов; в последний раз они должны были покориться римлянам.

Но при каждом подобном поражении среди евреев являлись набожные и красноречивые пустынники, которых считали посланными Богом и называли пророками; они объясняли народу и сильным мира, что все несчастья постигали их лишь в наказание за их ошибки, их эгоизм, их ханжество и чисто внешнюю набожность.

При этом они всегда прибавляли, что Бог, тем не менее, не оставил их; придет день, когда они будут освобождены одним из посланных Богом: Мессией; поэтому вера в Мессию, вытекающая из этих пророчеств, была сильно распространена среди этого народа, которому было недоступно преклонение перед чудесным и сверхъестественным.

Жизнь и учение Иисуса. — Приблизительно около того времени, когда Август провозгласил империю, 754 года спустя после основания Рима, в маленьком городке Палестины родился один еврей, по имени Иисус, жизнь и учение которого дошли до нас только по рассказам, исполненным любви, обожания и чистосердечности; рассказы эти оставлены нам четырьмя евангелистами: Матвеем, Марком, Лукой и Иоанном, людьми, которые по всей вероятности лично не знали Иисус, но слышали о нем. И вот что рассказывают они нам об Иисусе: Иисус родился чудесным образом: от девы Марии и Святого Духа (одна из форм еврейского Бога).

Когда ему было около 30 лет, он объявил, что он Сын Божий, и так как он обладал необыкновенной кротостью и обаятельным красноречием и в особенности благодаря тому, что он делал чудеса, многие мужчины и женщины из народа поверили в него, полюбили его и признали его за Мессию.

Как не поверить в человека, которому стоило сказать одно слово, чтобы исцелить паралитиков, изгнать демонов из тела одержимых, который мог умножить количество хлеба и вина по мере своего желания и надобности, который даже воскрешал мертвых, как это было с Лазарем?

Как пример, приводим, по Матвею, рассказ об одном из совершенных им чудес:






«И когда Иисус переправился на другой берег Геннисаретского озера, двое одержимых вышли из склепа и приблизились к нему они были до того бесноваты, что никто не решался идти по этой дороге. И они начали испускать ужасные крики, говоря: «Что нужно тебе от нас и нам от тебя, Иисус, Сын Божий? Не за тем ли ты пришел сюда, чтобы обеспокоить нас раньше времени?»

И не вдалеке от них случилось большое стадо свиней, которые шли мимо. И демоны просили его, говоря: «Если тебе нужно изгнать нас отсюда. пошли нас в это стадо свиней». Он сказал им: «Ступайте».. Они же, выйдя, вошли в свиней, как вдруг стремительным бегом все стадо бросилось в море и они погибли в волнах».





Добродушный евангелист прибавляет, что жители, которым принадлежали потопленные Иисусом свиньи, просили его удалиться из их страны.

Везде на своем пути Иисус проповедовал Евангелие, что означает: радостная весть. Радостная весть состояла в том, что царство божие близко; что его Отец, который живет на небесах, послал его, чтобы оповестить об этом; что сам он скоро придет на землю судить живых и мертвых.

Спасены будут те, которые верят в него и будут делать то, что он повелевает им; остальные же понесут вечное наказание. И так, насколько можно схватить. его мысль в неопределенности евангельского рассказа, вот чему он учил:

Не надо молиться только устами; не надо думать, что религия состоит в обрядах и во внешнем благочестии.






«Когда вы молитесь, не подражайте лицемерам, которые любят молиться, стоя в синагогах или на углах публичных площадей. чтобы их видели прохожие. Истинно говорю вам, они получили свое вознаграждение. Вам же говорю я, когда вы хотите молиться, войдите в вашу комнату и, заперев дверь, молитесь Отцу вашему втайне, и Отец ваш, который видит вас втайне, воздаст вам явно. Не прибавляйте много слов во время молитвы. В ваших молитвах не говорите много, как это делают язычники, ибо они думают, что слова могут быть им услышанными».





Надо презирать богатство:






«Не заботьтесь о завтрашнем дне, говоря: что будем мы есть? Это дело язычников заботиться о благах земных; но Отец ваш Небесный знает, что нужно вам на каждый день. Итак, прежде всего ищите царства божия, его справедливости и прочее будет дано вам, помимо вас».










«Итак не заботьтесь о завтрашнем дне: завтрашний день сам будет заботиться о себе; на каждый день достаточно своих трудов». — «Легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому попасть в царство небесное».





Надо быть скромным:






«Не называйте никого господином, ибо у всех один господин, а вы все братья. И никому на земле не давайте имени отца, ибо у вас только один Отец, который на небесах. Пусть вас никто не называет господином, ибо у всех вас один господин: Христос. Самый великий из вас будет вашим слугою. Кто величается, будет унижен, и кто скромен, будет возвеличен».





Надо быть кротким и милосердным и никогда не отвечать насилием на насилие:






«Вы слышали, что было сказано: око за око, зуб за зуб. А я говорю вам, не сопротивляйтесь злу; и если кто-нибудь ударит вас в правую щеку, подставьте ему другую». — «Любите ваших врагов, делайте добро тем, которые ненавидят вас».





Эти доктрины показались пагубными богатым, священникам и святошам Иерусалима; чтобы погубить Иисуса, они обвинили его в лжепророчестве и желании сделаться царем евреев.

Однажды, когда он пришел из деревни в Иерусалим со своими учениками на религиозные торжества праздника Пасхи, его арестовали и распяли с согласия Понтия Пилата, который в то время был в Палестине римским губернатором.

Евангелисты прибавляют, что он воскрес через три дня после смерти, после чего являлся своим ученикам.

Противоречивые взгляды на Иисуса и на его учение. — Современные христиане верят, что Иисус был действительно Богом; они считают законом его слова; верят, по крайней мере, католики, в его чудеса, в его чудесное рождение и воскресение.

Люди, не имеющие веры, — а в наши дни таких людей легион, — смотрят на Иисус, как на человека, обладавшего громадной способностью очаровывать своими словами и своей внешностью, жизнь которого и личность были грубо извращены легендой, как это случалось очень часто, в ту эпоху невежества и легковерия, по отношению к людям, с резко замечательною личностью.

Первые, т. е. верующие, думают, что евангельская мораль есть идеал нравственности, наиболее возвышенная, к какой только может стремиться человек; вторые же, вполне признавая высокий нравственный уровень Иисуса, считают, что евангельское учение — антисоциальное в том смысле, что если бы строго применять в жизни, а не только в монастырях, принцип непротивления насилию и абсолютного отречения, это повлекло бы к полному застою цивилизации и всякого прогресса человечества.

Более того, учение о вечных мучениях возмущает их совесть также, как появление на каждой странице Евангелия чего-то сверхъестественного противоречит здравому смыслу и является, по их мнению, отрицанием разума и науки.

Гонения на христиан. — Из Палестины христианство мало-помалу распространилось по всей остальной Римской империи; его пропаганде благоприятствовали удобства передвижения и, с другой стороны, широкое распространение греческого языка в восточных провинциях, а латинского в западных, так что пропагандисты, владевшие этими двумя языками, могли всюду найти себе слушателей.

Главным проповедником христианства вне Палестины был эллинизованный еврей, апостол Павел. Его первыми учениками были бедняки и рабы, которые с радостью признали религию, проповедовавшую братство между людьми и обещавшую царство небесное угнетенным.

Тем не менее развитие ее шло очень медленно; прошли века, пока римский мир был обращен в христианство.

Его последователи, соединявшиеся в общества или церкви под руководством епископов или надзирателей, не замедлили встретить затруднения, всегда готовые явиться на пути носителей новых религиозных и политических идей.

Им ставили в вину то, что они отказывались поклоняться римским богам, оказывать божеские почести императору и давать ему присягу; кроме того, собираясь тайно в уединенных местах, чтобы молиться, петь священные гимны, слушать поучения своих епископов, а также для общей братской трапезы, они дали повод распространиться слухам, что они скрываются с целью устраивать оргии и заговоры. Если случались какие-нибудь бедствия, эпидемия ли, голод ли, или землетрясение, говорили, что это мстят римские боги за то, что христиане остаются безнаказанными. Впрочем, некоторые экзальтированные христиане давали повод к наговорам своими поношениями языческих богов и своей нетерпимостью по отношению к другим религиям.

Императоры, под влиянием толпы, которая объявила гонение на христиан, решили издать против них строгие постановления.

Упорствующие христиане подвергались смерти: их привязывали к столбам посреди арены и для забавы публики спускали на них медведей и пантер, которые разрывали их. Погибшие таким образом за свои убеждения назывались мучениками. Их единоверцы превозносили их мужество, и пролитая христианская кровь была семенем для новых христиан.

Торжество христианства. — Это гонение, которое, между прочим, не было ни продолжительным, ни общим, прекратилось в половине IV-го века. К тому времени христианство вызвало уже сочувствие к себе в большей части населения Востока, оно уже распространилось на целые территории и на Западе. Император Константин при схватках со своими соперниками, которые оспаривали у него престол, считал более осторожным и полезным покровительствовать христианам и искать поддержки у них.

Его преемники сделали еще больше. Они сделали христианскую церковь официальной.

Эта церковь, т. е. совокупность всех отдельных духовных обществ, взяла за образец римскую организацию: каждая община составляла епархию с епископом во главе; каждая из провинций имела своего архиепископа (metropolitain). Церковь имела свои собрания, провинциальные съезды, где собирались все епископы одной и той же провинции, затем вселенские соборы, на которые съезжались епископы всего христианского мира. Соборы эти устанавливали догматы, т. е. правила веры, которые должны были признавать все верующие; Никейский собор в 325 году установил эти правила в главных чертах; епископы, присоединившиеся к Арию, не сходившемуся с мнением большинства по вопросу о Троице, были признаны еретиками, и священники или епископы арианского толкования преследовались прочим духовенством, поддерживаемым императорским правительством.

Правительство же, из уважения к церкви или из страха перед ней, позволило ей владеть недвижимым имуществом и даже отказало в ее пользу земли древних языческих храмов; члены духовенства были освобождены от налогов; они получили еще ту привилегию, что судить их могли только заслуженные епископы.

Кроме того, многие христиане имели обыкновение брать посредником в судебных делах своего епископа; таким образом мало-помалу образовались церковные суды.

В конце концов Церковь образовала государство в Римском государстве, со своими частными доходами, своими специальными судами, своими грозными и уважаемыми начальниками; это было государство, одаренное собственными жизненными силами, благодаря чему Церковь оказалась способной пережить разрушение Римской империи.

Тем не менее, новая религия не изменила мир коренным образом, как надеялись на это первые христиане; царство Божие не установилось на земле, как говорил Иисус. Сделавшись христианами, люди не стали относиться друг к другу как братья; нищета не перестала ютиться бок о бок с богатством; распущенность и насилие не исчезли из общества; и сами епископы, накопляя богатства для своих церквей и преследуя еретиков, показали верным, что и с догматами Евангельского учения можно устраивать сделки.

Все, что могла сделать новая религия, это немного смягчить участь последних рабов, уничтожив варварское обыкновение продавать огдельно отца, мать и их детей, да убаюкать страдания и невзгоды, которых она не могла исцелить на этой земле, обещая лучшую жизнь в другом мире.







Книга II. Средние века





Глава I

Падение Римской империи. Вторжение германцев и арабов








Полчище арабское сталкивается с полчищем германским, мир арабский с миром христианским, близ Пуатье в 732 г.


Германцы и Римская империя. — Выше Рейна и Дуная простиралась страна, покрытая лесами, которую римляне называли Германией. Ее обитатели, германцы, разделенные на племена, часто враждовавшие между собой, жили приблизительно в таком же диком состоянии, как и галлы, до покорения их римлянами.

Уже давно привлекали германцев богатства империи; но римские границы долгое время были слишком хорошо охраняемы, чтобы остановить вовремя соседей.

В III-ем веке, однако, империя ослабела: гражданские войны, вспыхнувшая между тщеславными полководцами, которые оспаривали друг у друга власть, истощили ее; императоры были вынуждены допустить некоторые германские племена поселиться на римской земле, под условием, что в случае вторжения они будут защищать границы, с которых были выведены римские полки.

В четвертом веке Римская империя в несколько приемов была разделена на две части: на Западную империю, столицей которой был Рим, и на Восточную империю со столицей Византиею или Константинополем; разделение это было чисто административное, для облегчения управления и для более удобного наблюдения за границами. Однако эта правительственная реформа не остановила начавшегося упадка; соперничество между соискателями власти продолжалось, и к тому же огромные массы граждан, поглощенные религиозными вопросами, менее чем когда либо интересовались политической жизнью и судьбою империи.

В конце IV века германцам был дан толчок со стороны азиатских орд: гунны, кочевые всадники, двинулись, в поисках за пастбищами, в земли, занимаемые в настоящее время Россией. Одно из германских племен, а именно вестготы, испугавшись, явились к императору Восточной империи просить убежища, наполовину умоляя его, наполовину угрожая ему; они получили область к югу от Дуная: империя была уже слишком слаба, чтобы отказать им. Вестготы не замедлили, выйдя из своих областей, делать набеги на соседние провинции и грабить их.

В 406 году граница Рейна в свою очередь была захвачена: другие германские племена, спасаясь от гуннов, перешли ее. Вандалы, бургунды и франки наводнили Галлию. Вандалы перешли в Испанию, а оттуда в римскую Африку; вестготы, снова сдвинутые с места, заняли юг Галлии и Испании; бургунды остановились в галло-романской провинции, которая по их имени стала называться Бургундией; франки остановились в северо-западной Галлии; в следующем веке ломбарды основались на севере Италии, заняв бассейн реки По, в провинции, которая с тех пор называется по их имени Ломбардией. Англы и саксы завоевали Великобританию, кроме Шотландии.

Что касается диких полчищ гуннов, они продвинулись до Орлеана под предводительством Аттилы. Но германцы, уже основавшиеся в Галлии, соединились, чтобы оттеснить гуннов. Аттила, потерпевший поражение при Шалоне в 451 году, был отброшен к Дунаю. Западная империя не могла пережить такого раздробления. В 476 году уже не существовало Римского императора.

Везде варвары слились с римским населением, особенно с тех пор, как они стали исповедовать религию побежденных.

Франки в Галлии. — Вот как произошло это слияние в Галлии, в той из римских стран, которой в частности посвящена эта книга.

Три германских народности, основавшиеся в Галлии — франки, бургунды и вестготы, — жили относительно мирно по соседству с галло-римским населением, которое было гораздо многочисленнее их, за исключением восточной части, где, благодаря медленному, но продолжительному проникновению германского элемента, в конце концов он имел довольно многочисленных представителей.

Вначале германцы и галло-римляне не смешивались между собой. Бургундцы, вестготы и франки управлялись, каждый следуя обычаям своей страны: у них, например, убийца не преследовался, если он заплатил родным своей жертвы известную сумму денег.

Галло-римское население управлялось императорскими чиновниками, а после падения империи своими епископами.

Германские полководцы или начальники присвоили себе земли, принадлежавшие императорам в Галлии, а также и частно-владельческие земли, владетели которых были убиты; но всеобщего расхищения имущества побежденных при этом не было; многие и в особенности епископы остались по-прежнему богаты и сохранили свои обширные сельские владения.

Обращение франков в католичество. — Римские галлы презирали германцев, как грубых варваров; они ненавидели их за то, что те не были католиками: вестготы и бургундцы были христианами, но они принадлежали к арианской секте; они были обращены в христианство в то время, когда жили еще в Германии, где это учение распространяли миссионеры, ученики священника Ария, — галлы считали их еретиками. Что касается франков, они оставались еще язычниками; они почитали Одина, бога войны, и верили в существование рая, куда Валькирии, род фей, уносили воинов, погибающих во время сражения.

Галлы питали меньше отвращения к этим язычникам, которых они надеялись обратить, чем к еретикам, у которых были священники и епископы, защищавшие свои догматы.

Такое положение было выгодно для франков, и в особенности для предводителя одного из главнейших франкских племен, именно салических франков. В 480 году их предводителем был Хлодвиг. Женившись по настоянию епископов на католичке Клотильде, он согласился принять христианство, и епископ Реми крестил его и многих из его воинов в Реимсе. С этого дня он приобрел нравственную поддержку епископов всей Галлии: епископы соседних стран, занятых бургундцами и вестготами, признали его и обещали молиться за него. С их помощью он победил вестготов и завоевал почти всю страну между Луарой и Пиренеями — Аквитанию.

Разбив также последние римские полки, которые еще были расквартированы в Галлии, и избавившись посредством убийства от королей всех других франкских племен, Хлодвиг очутился хозяином всей Галлии, за исключением страны бургундцев, которых, впрочем, покорили его преемники. Когда в 511 году он умирал, унося в могилу ответственность за массу совершенных преступлений и оставляя по себе славу святого в глазах епископов, он был главою всех франков, основавшихся в Галлии, и королем епископов и всего галло-римского населения.

Обращение франков ускорило слияние двух рас: франки усвоили латинский язык, на котором говорили римские галлы; и, постепенно изменяясь под влиянием новых элементов, язык этот перешел сначала в романский, а затем во французский. Спустя сто лет после начала вторжений, стал определяться новый строй общества, в основу которого наполовину вошли варварские обычаи: это было начало феодального общества.

Арабы до Магомета. — Соседями Римской империи на юго-востоке были кочевники, жившие в пустыне; большой азиатский полуостров, составляющий восточный берег Красного моря, был занят племенами семитической расы, к которой принадлежал также и Израиль. Это были арабы.

Долго жили они в своей пустыне, поглощенные внутренними войнами, и никто не знал о их существовании: тем не менее, каждый год эти племена устанавливали перемирие в своих непрерывных ссорах и шли в Мекку на рынок для обмена предметами производства. Мекка вместе с тем была и их священным городом; здесь находился Кааба, святая святых их бога Аллаха.

Магомет и Коран. — В начале VII века среди арабов появился человек по происхождению из низших слоев, который, сопровождая караваны верблюдов в пустыне, предавался в своем уединении долгим размышлениям; следствием этих уединенных размышлений были видения или, как говорят в медицине, галлюцинации. Ему казалось, что ангелы являлись к нему от имени Аллаха возвестить, что Бог избрал его своим пророком и что он должен принести на землю новую религию. С тех пор Магомет посвятил себя проповеди новой религии, исламизма (арабское слово, означающее покорность Провидению), основные правила которого были собраны его учениками в Коране, т. е. в евангелии мусульман или магометан.

Новая религия представляла из себя соединение иудейства и христианства, главные черты которого были известны Магомету от иностранных купцов, приезжавших в Мекку; но магометанское вероучение отличается от христианского большей простотой.

Оно учит, что Бог един — Аллах, что Магомет его пророк и что надо следовать его закону, чтобы избежать вечных мук в другом мире и заслужить рай, где жизнь прекрасна и изобильна.

Закон предписывает трезвость, чистоплотность, преданность, трудолюбие, образованность, милосердие и справедливость; обряды состоят из молитв, омовений, постов и воздержания от известной пищи, которая считается нечистой, как, например, свинина.

Завоевания арабов. — По странному противоречию в своих правилах морали, Магомет рекомендует распространять его учение с оружием в руках, т. е. во имя религии он допускает насилие, убийство, несправедливость, разрушение, словом все, что противоречит морали его же учения. В угоду небу, а также по страсти к грабежу, арабы начали «священную войну» против иностранцев; так что магометанство было куплено такою же кровавой ценой, как и христианство, благодаря нетерпимости этих двух религий.

Верхами на маленьких, быстрых как ветер, лошадях, они завоевали все африканские провинции Римской империи; всю римскую Азию, кроме территории смежной с Константинополем; Испанию, которую они отняли у вестготов, и остановились только тогда, когда встретились около Пуатье с другими такими же воинственными и фанатичными варварами, как они, т. е. с франками, под предводительством Карла Мартела, полководца одного из потомков Хлодвига (732). За исключением Испании, ислам почти везде вытеснил христианство.

Арабская цивилизация. — Соприкасаясь с греко-восточным населением Римской империи, арабы очень скоро восприняли цивилизацию, гораздо скорее, нежели германцы поддались ее влиянию, живя среди галлов и других римских народностей на западе; труды греческих ученых были переведены на арабский язык; среди арабов были астрономы, математики и медики. Богатые жили в мраморных дворцах, окруженные рабами, среди гаремов, где помещались их жены, — так как многоженство, которое во все времена было принято на Востоке, допускалось Магометом. Храмы или мечети с внутренними дворами, где находились фонтаны для омовений, были заимствованы от греко-римлян, тем не менее они носили свой оригинальный характер. Во всех больших арабских городах: в Кордове — в Испании, в Каире — в Египте, в Багдаде — на Тигре были устроены большие фабрики предметов роскоши: там работали шелк, бумажные ткани и выделывали кожи.

О том, что сохранилось от Римской империи. — После германских и арабских вторжений уцелела лишь незначительная часть древней Римской империи; это была Византия или Константинополь, находящийся на европейской и азиатской границе. Эта Греко-Византийская империя существовала до 1453 г., когда Константинополь был взят турками, новыми мусульманскими завоевателями, которые завершили дело арабских завоеваний.

Так так взятие Константинополя в 1453 году совпадает с другими великими событиями, отмечающими возникновение новой эпохи в жизни Европы, то принято считать, что история средних веков приблизительно заканчивается этим событием; средними веками называется переходная эпоха между древним миром и новыми временами.




Глава II

Правящие классы: феодалы








Феодальная юстиция: судебный поединок




Происхождение феодализма


Крупные земельные собственники в эпоху Меровингов. — Когда франки основались в римской Галлии, их короли взяли себе часть земель, принадлежавших туземцам; значительные участки этих земель они разделили между высшим сословием или своими приближенными. Эти дарованные земли на латинском языке назывались бенефициями, на языке франков — ленами или феодами (откуда и произошло название феодализм). Вначале лены раздавались во временное пользование, как жалование, при обязательстве помогать королю на войне, принимать участие в его советах и в судебных учреждениях. Галло-римские крупные собственники, пережившие вторжение диких племен и сохранившие свои поместья, удержали их только тем, что дали обязательство платить за эти земли такой же налог, какой они платили римским императорам.

Франкские короли династии Хлодвига (они назывались Меровингами, по имени Меровинга, одного из предков Хлодвига) мечтали о такой же покорности со стороны своих подданных, какую они видели по отношению к римским императорам; по их примеру они окружили себя высшими сановниками и прислугой, составлявшими их двор: тут были виночерпий, разливающий напитки за столом короля, констебль, наблюдающий за королевскими лошадьми, и дворцовый правитель, помогавший королю в администрации его двора или дворца.

В подражание тем же императорам, они назначали в провинции губернаторов, которые назывались герцогами и графами; главная их обязанность состояла в том, что они собирали войска в случае надобности; они же взимали налоги и вели судопроизводство. Чтобы иметь наиболее послушных правителей, король выбирал их из самых богатых провинциальных землевладельцев. Несмотря на все старания, короли из династии Меровингов никогда не могли достигнуть того повиновения, какое внушали императоры древнего мира. Неуспех этот происходил оттого, что сыновья короля, следуя своим старым обычаям, делили отцовские владения так же, как делится наследство частного лица; такой дележ вел за собою неизбежные войны; и действительно, — лишь только братья получали свою часть наследства, каждый из них пытался ограбить другого, желая таким образом достигнуть первенства; пользуясь этой враждой, высшее сословие и вообще все заинтересованные в этих войнах умели заставить королей дорого платить за свою верность.

Одни получали новые поместья в лен, другие освобождались от взноса налогов или же выхлопатывали себе и всему населению своих поместий избавление от суда графа или герцога; те, которые получали бенефиции во временное пользование, окончательно удерживали их за собой и передавали их своим детям; точно также сами князья и графы смотрели на свои должности, как на наследственные бенефиции; наконец, управители дворца, обладавшие тогда такими обширными поместьями, каких не было даже у королей, имели гораздо больше силы и власти при дворе и даже в стране, чем их повелители.

Короли династии Меровингов седьмого и восьмого века пользовались своей королевской властью только для того, чтобы проводить время в праздности и безделье.

Они сохраняли еще, как знак королевского отличия, длинные развевающиеся волосы; сидя на троне, они принимали послов других варварских королей; они отвечали им пространными речами, но речи эти диктовались им первыми министрами. Народу они показывались только в дни церемоний; почти всю свою жизнь они проводили в деревне, на больших фермах, где они жили очень скромно, имея при себе незначительное число слуг. На деле королями они были только по имени. Дворяне тогда уже сделались настоящими повелителями в своих владениях; в это тревожное время, когда признавалось только право сильнейшего, каждый, кто не имел покровителя, рисковал всегда потерять свою землю; таким образом, все свободные люди поручали свою безопасность какому-нибудь дворянину, т. е. отдавали себя под его покровительство и избирали его своим господином.

Крупние земельные собственники в эпоху Каролингов. — В VII веке один знатный французский род, члены семьи которого состояли министрами двора, обладая громадными поместьями и покровительствуя многим свободным людям, стал во главе всех дворянских родов. К этому дому принадлежал Карл Мартел, победивший арабов при Пуатье (732); в истории дом этот известен под именем Каролингов (дом Карла). В 752 году сын его, Пипин Короткий, которому недоставало только титула короля, получил его с согласия всех вельмож страны.

Сын Пипина, Карл Великий (768–814), обладая энергией германца, сумел заставить всех вельмож целой Галлии повиноваться себе; каждый год он созывал их всех на собрания, устраиваемые на Марсовом поле; они являлись туда в сопровождении воинов из своих владений и обыкновенно все шли за Карлом Великим в его победоносных войнах. Он отвоевал север Италии у лангобардов, север Испании у арабов и в Германии земли между Рейном и Эльбой у германских племен, сохранивших язычество в глубине своих лесов. В 800 году он короновался римским императором у римского епископа; он назначил герцогов, графов и инспекторов в провинции, на обязанности которых лежало следить за исполнением закона или Капитуляков (Capitulaire — собрание эдиктов и распоряжений французских королей, относящихся до гражданских и духовных сел); он разделил управление делами в провинции между своими инспекторами и главными провинциальными вельможами.

Но несмотря на все усилия, Карл Великий не мог восстановить администрации времен Римской империи; сам он был только самым могущественным сеньором в своей империи; единственными его доходами были доходы, получаемые с его частных ферм, в которых управление велось в большем порядке и с экономией. Даже в его царствование вельможи были так могущественны, что легко можно было предвидеть, как при менее энергичном властелине, они перестанут повиноваться.

Нашествия норманов и конституция феодализма. — Так это и случилось со смертью Карла Великого (814). В 843 г. три его сына, после более или менее продолжительной борьбы за наследство, разделили его по Верденскому договору: одному досталась Германия, другому Италия с полосой земель между Рейном и Роной; третий, Карл Лысый, получил земли, расположенные между Пиренеями, Атлантическим океаном, Маасом и Роной; эта последняя часть составляла французское королевство. Пользуясь этими новыми междоусобиями, вельможи снова подняли головы.

В это же время датские или норвежские пираты, норманы, прибыли морем и начали грабить берега; затем, плывя вверх по рекам, они стали грабить внутренние провинции. Они не прекращали своих набегов до тех пор, пока один из их главных предводителей не получил в лен от наиболее слабого преемника Карла Великого провинцию, названную с тех пор по их имени Нормандией (911).

Однако расхищения эти продолжались целый век и наследники Карла Великого не могли положить им конец, благодаря ли своей неспособности или по невозможности атаковать такого подвижного и неуловимого врага. По всей стране население ютилось вокруг местных сеньоров, которые строили себе укрепленные замки, и потому защита их была ближе и надежнее королевской. Графы, маркизы и герцоги, управлявшие провинциями в качестве представителей центральной власти, последовали примеру графов и князей при Меровингах, то есть они передавали свои должности, как наследственные, своим детям. То же, что происходило при последних преемниках Хлодвига, повторилось в царствование преемников Карла Великого. При них феодализм был восстановлен еще с большей прочностью, чем в VIII-ом веке.

Феодализм от IX до XIII века


Сюзерены и вассалы. — Феодализм есть собственно такой общественный строй, при котором земли отдаются в лен или в бенефицию с обязательством нести военную службу: вместо того, чтобы оплачивать воинов деньгами, им платили землями. Такой режим формально устанавливается в IX веке, в действительности же он существовал уже со времен Меровингов.

Тот, кто жаловал землю в лен, назывался сюзереном; тот, кто получал ее, назывался вассалом.

Было вполне возможно и в действительности так случалось обыкновенно, что одно и то же лицо было сюзереном по отношению к одним вельможам и вассалом по отношению к другому.

Во Франции главными сюзеренами были: герцог нормандский, французский, бургундский и аквитанский, граф фландрский, шампанский и анжуйский.

В эпоху так называемого феодализма, каждый вассал, при получении земли в лен, становился на колена перед своим сюзереном, вложив руку в руку, давал ему клятву в своей верности. Эта церемония, после которой вассал становился «подданным» сюзерена, называлась «церемонией подданства». Так как в действительности сын наследовал всегда своему отцу и становился господином его лена, то спустя немного времени все лены сделались наследственными.

Вассал обязан был нести военную службу у своего сюзерена (в общем приходилось служить около сорока дней в году): это была главная его обязанность. Вассал должен был помогать ему также в судопроизводстве и заседать в суде. Он должен был оказывать своему сюзерену и денежную помощь в некоторых установленных обычаем случаях, например, когда сюзерен выдавал замуж свою дочь — или когда ему приходилось платить выкуп.

Вельможи, как собственники и как властелины. — Вассалы ли, сюзерены, все вообще вельможи на своей земле не ограничивались только правом собственности; они сосредоточили в своих руках все права, какие в наше время принадлежат только государству; их поместья представляли из себя как-бы маленькие государства, в которых они были королями.

Они окружают себя маленькой армией вооруженных: всадников, закованных в латы и панцири, со шлемом на головах, со щитом, копьем и саблей. Эта небольшая армия помещается вблизи них, в их же замке, который представляет из себя настоящую крепость, с центральной башней, редутами; на подобие крепости, он обнесен стеной и рвом; к воротам его нет иного доступа, как через подъемный мост. С помощью этих воинов вельможа должен обеспечивать безопасность жителей своих владений.

Он же разбирает судебные дела своих подданных, иногда лично в присутствии своих вассалов или двора, иногда через посредство господских судей, им назначаемых, которые в некоторых местах назывался прево, в других бальи. Двор сеньора, состоящий из невежественных судей, неспособных отличить правды от лжи при помощи доказательств и свидетельств, полагается во всем на суд Божий: иногда тяжущихся приказывают бить; иногда их подвергают испытаниям, известным под именем суда Божия, которые состоят, например, в том, что судьи погружают руку подсудимого в кипящую воду; в обоих случаях наиболее пострадавший от подобных испытаний признается виновным. В ознаменование своей судебной власти сеньор воздвигает на видном месте позорный столб, у которого выставляются приговоренные, и виселицу, на которой их потом вешают. За простое браконьерство иногда применяется смертная казнь.

В качестве собственника и в качестве властелина сеньор взимает со своих подчиненных налоги и требует от них барщины.

Торговцы платят ему тяжелую дань: за право ездить по дорогам, проходящим по его владениям, за право переходить через его мосты — купцы должны платить сборы на заставах. Площадь, которую они занимают на рынке, принадлежит сеньору, и он заставляет их дорого платить за свои места, входя в соглашение с рыночной полицией, которая произвольно умножает штрафы и конфискации в пользу сеньора. наконец, наиболее богатые вельможи чеканят монету, — право, которым в наше время пользуется только государство; они злоупотребляют этим правом, пуская в обращение монету, не содержащую положенного, веса и требуемого драгоценного материала.

Дворянство прежде всего есть военная каста. — В феодальном обществе война идет беспрерывно; при малейшем поводе прибегают к оружию. Кто первый готов, или кто чувствует себя сильнее других, тот и идет расхищать земли своего противника, а так как этот противник в своем замке почти не доступен для атаки, то сжигаются дома и жатвы его крестьян. Таким образом, главные убытки от войны терпят подданные. Иногда противника осаждают в его замке; иногда два отряда сеньоров, закованные в латы, в открытом поле в галоп наскакивают друг на друга, и горе тому, кто первый упадет с лошади; упавший на землю всадник, обремененный своим тяжелым вооружением, без дальнейшего сопротивления попадает в плен. Обыкновенно дрались между собою соседи; но иногда предпринимались и отдаленные экспедиции. В 1066 году герцог нормандский Вильгельм завоевал Англию. В 1096 году Палестина была отнята у мусульман: это первый крестовый поход.

Так как война считалась самым благородным занятием, то главная цель воспитания состояла в том, чтобы подготовить юношу к войне.

Семи лет, по выходе из рук женщины, сын дворянина отсылается ко двору другого вельможи, где он служит под именем пажа или лакея в качестве слуги. Позже, сделавшись оруженосцем, он состоит при особе какого-нибудь рыцаря, которого он сопровождает на охоту и на войну. Он ухаживает за его лошадью и содержит в порядке его оружие. В замке он слышит разговоры только о войне и охоте; в долгие зимние вечера старые рыцари рассказывают о своих храбрых подвигах; фигляры, несчастные бедняки, ходящие из замка в замок, перед юношей воспевают в песнях и героических поэмах подвиги Карла Великого или какого-нибудь барона, — все это воспламеняет его молодое воображение и с ранних лет внушает ему преклонение перед силой и любовь к сражениям.

Около 21-го года его вооружают, как рыцаря, то есть во время торжественной церемонии ему передают доспехи и оружие, соответствующие его профессии, при чем священник их благословляет. Передавая ему эти доспехи, его восприемник, старый рыцарь, напоминает ему о его обязанностях. «Будь богатырем», говорит он ему. Быть богатырем значит быть храбрым и честным.

С этих пор юноша становится человеком. Он проводит свою жизнь или на войне, или на охоте; охота на волка, на оленей, на кабанов станет его второй излюбленной страстью. Его главным развлечением будут турниры, воинственные игры, в которых рыцари, вооруженные с ног до головы, стараются ударами копья опрокинуть друг друга с лошади в присутствии многочисленного собрания сеньоров и дам.

Достоинства и недостатки феодального класса. — Такое воспитание дает вельможам силу и ловкость; оно развивает в них презрение к опасности, чувство чести и рыцарский дух, по крайней мере, в отношениях с людьми своего круга. Рыцари вменяют также себе в обязанность быть вежливыми относительно дам своего класса; в противоположность женщинам античного мира, которые были заняты исключительно воспитанием детей и рукоделием со служанками, благородные дамы феодального сословия принимают участие в празднествах, турнирах и охотах. На юге, где дворянское сословие было менее невежественно и обладало более живым умом, чем на севере, поэты и трубадуры воспевают грацию и красоту этих дам. Женщина, которая на Востоке выходит всегда скрытая вуалью от взоров посторонних и которая во всем древнем мире живет почти в монастыре, в эту эпоху в первый раз появляется как подруга и как равная мужчине.

К сожалению, это же самое воспитание делает мужчину свирепым, жестоким до дикости, неумолимым по отношению к меньшей братии. Это необузданное влечение к войне отвращает его от полезного труда и вызывает презрение к истинно продуктивной работе земледельца и ремеселенника, как к унизительному и бесчестному занятию. Люди эти живут, не только не принимая никакого участия в работе крестьянина или ремеселенника, но, благодаря своим постоянным сражениям, они способствуют разорению трудящихся классов. Таким образом, военная каста дворян была истинным бичем для народных масс средних веков.

Упадок феодализма и развитие французского королевства (XIII–XV века)


Начало династии Капетингов. — В 987 году короли из династии Каролингов были самыми ничтожными королями; первые вельможи Франции вводят обыкновение выбирать себе короля из дома наиболее энергичных вельмож, герцогов Франции, владения которых находились в самом сердце Франции. Это были Капетинги, получившие свое имя по имени Гуго Капета, первого короля из этого дома.

В продолжении всего XI и XII веков короли из дома Капетингов владели всего только провинцией Иль-де-Франс с Парижем, тогда еще совсем небольшим городом, и провинцией Орлеан. Несмотря на свой королевский титул, по своему образу жизни они ни чем не отличались от других богатейших феодалов, как, напр., герцога нормандского или бургундского; сверх своих поместий, они не имели никаких других доходов, никакого другого материального могущества, также как и те.

Вне их владений большая часть сеньоров считала их своими сюзеренами, но церемония «подданничества» была для этих могущественных вассалов лишь простой формальностью.

Тем не менее, несмотря на свою материальную слабость, короли из династии Капетингов уже с самого начала обладают известным престижем, который впоследствии поможет им приобрести действительную силу: в глазах епископов всей Франции королевское достоинство воплощает в себе высшую власть. Епископы, которые были более образованы, чем дворяне, и которых пугали зверства этих людей и постоянные битвы, мечтают о короле, держащем всех под своей властью, о короле, подобном тем иудейским или восточным царям из Библии, тем христианским императорам, которые во времена Римской империи покровительствовали христианской религии. Поэтому церковь посвящает каждого нового короля в Реймсе с большим торжеством и этой церемонией придает личности короля неприкосновенность, как помазаннику Божию, покровителю церкви и в то же время ее «старшему сыну» и питомцу.

И народ, заимствовавший свои взгляды и суждения непосредственно из уст священников, представляет себе королевскую власть, как покровительственную, способную при более благоприятных условиях положить конец насилию и грабежам сеньоров и их воинов.

Развитие королевской власти в XIII веке. — Эта нравственная поддержка позволяет королевской власти усилить свои материальные средства.

Герцоги нормандские, ставшие королями Англии со времени Вильгельма Завоевателя и, вследствие богатых браков, сделавшиеся графами анжуйскими и герцогами аквитанскими, обладали более обширными владениями, нежели короли Франции. В 1203 году один из них, Иоанн Безземельный, убил одного из своих племянников. В это время королем Франции был честолюбивый Филипп Август (1180–1223). Факт убийства послужил для него предлогом, чтобы разгромить владения короля Англии, могущество которого казалось ему опасным. В качестве сюзерена он вызвал Иоанна Безземельного к своему суду, как своего вассала. Тот отказался явиться. Филипп Август сейчас же объявил конфискацию его французских владений; и при помощи некоторой части подданных Иоанна Безземельного он овладел Нормандией и графством Анжуйским с принадлежащими ему Меном и Туреном. Одна Аквитания не могла быть отнята у короля Англии.

В это же время граф лангедокский отказался преследовать еретиков альбигойцев, в большом количестве населявших его земли; разгневанные епископы восстановили против него все северное дворянство. Филипп Август успел тут получить в свою пользу часть Лангедока; остальная часть провинции была оставлена ее владельцу; но так как единственная дочь этого графа должна была выйти замуж за внука короля, то весь Лангедок по наследству перешел в дом Капетингов в конце ХIII-го века.

Вследствие расширения королевских владений, Филипп Август должен был установить в новых провинциях новые должности бальи или сенешалов и подчиненных им прево; лица эти были представителями королевской власти перед его подданными, которых они судили и с которых взимали налоги. Вместо того, чтобы выбирать на эти должности крупных землевладельцев в этой же провинции и, таким образом, повторять ошибку, которая погубила королей из дома Меровингов и Каролингов, он назначал на эти должности людей посторонних данной местности, из мелкого дворянства, которые сами по себе ничего не представляли и которых всегда легко было удалить; таким образом в них король повсюду имел покорных слуг.

Ко времени смерти Филиппа Августа, король Франции много превосходил в своем могуществе всех других вельмож этой страны: сеньоры королевских владений не могли больше бороться с таким могущественным сюзереном.

Его внук, Людовик IX (1226–1270), был человек справедливый и настолько набожный, что католическая церковь признала его святым. Его значение и его добрая слава подняли королевскую власть в глазах народа и духовенства. В его царствование деятельность короля расширилась в ущерб дворянству. Эдиктом, известным под названием guarantaine-le-roi (сороковой день), Людовик IX запрещает сеньорам воевать в пределах своих владений в продолжении сорока дней с момента ссоры между ними; в продолжении этих сорока дней король старается примирить враждующих вельмож. Это было первое ограничение феодального права частных войн.

Кроме того, был установлен обычай апеллировать к королевскому двору на суд сеньоров, живущих во владениях короля; все вельможи имели право, и даже это им вменялось в обязанность, заседать в суде их сюзерена; но теперь, когда королевские владения очень расширились, для многих из них это присутствие на суде являлось затруднительным, ввиду дальнего путешествия; к тому же апелляции королевский суд разбирал на основании письменных доказательств и свидетельств, а феодальные сеньоры были слишком безграмотны для такой работы; и так постепенно сеньоры перестали ездить на суд и в королевском суде, или парламенте, их место заняли профессиональные судьи или законоведы, которые знали римское право. Римское право, кодифицированное при империи, было основано на всемогуществе императоров; законоведы имели склонность в своих приговорах придерживаться того же принципа, и таким образом снова присвоить своему властелину такую же абсолютную власть.

Филипп Красивый, «король законников». — Внук Людовика Святого Филипп Красивый (1284–1314) присоединил к королевским владениям новую большую провинцию Шампань, которую он получил в приданое за своей женой.

По истине это был «король законников», как его иногда называли.

Он любил окружать себя юристами, изучившими римское право, и, находясь в их обществе, под влиянием принципов римского закона, Филипп пришел к убеждению, что он. подобно римским императорам, есть представитель общественных интересов, интересов государства.

По его мнению, также как по мнению его советников, все должно уступать перед интересами государства.

В царствование властелина, придерживавшегося подобных принципов, феодальному могуществу были нанесены новые удары: королевское судопроизводство постепенно упраздняет суды при дворах сеньоров; далее, они должны уступить королю взимание сборов с их собственных крестьян: у 73-х из них отнято право чеканить монету.

Столетняя война на некоторое время останавливает развитие королевской власти. — В 1328 году один из сыновей Филиппа Красивого умер бездетным; самыми близкими его наследниками были два двоюродных брата: Филипп Валуа, французский герцог, и Эдуард III, герцог аквитанский и король Англии. Эдуард III был более близким родственником, но он был не француз и находился в отсутствии. Юристы указали на мнимый салический закон, лишающий женщин нрава престолонаследия; а так как Эдуард III имел право на французский престол по женской линии, его мать была дочерью Филиппа Красивого, то Филипп де Валуа сделался королем. Эдуард III объявил ему войну. Она продолжалась более ста лет и известна под названием Столетней войны.

В 1346 году Эдуард III явился в Нормандию с небольшой армией, в которой было много стрелков, и разгромил страну. Филипп VI де Валуа, блестящий рыцарь, стал преследовать его с многочисленной феодальной кавалерией, привыкшей к турнирам и единоличным сражениям, но совершенно неспособной к массовым движениям; кавалерия эта смешалась и была разбита на голову при Креси.

В 1356 году новая небольшая английская армия, вышедшая из Аквитании, появилась в долине Луары и разграбила страну. Сын Филиппа VI, Иоанн Добрый, блестящий рыцарь, подобно своему отцу, хотел отрезать им отступление и окружил их на горных вершинах около Пуатье; но феодальная кавалерия маневрировала так плохо, что кучка англичан обратила ее в бегство, захватив в плен короля Иоанна. Этот последний получил свободу только под условием уступить Эдуарду III некоторые свои провинции на Западе. По договору, заключенному в Бретиньи (1360), провинции эти были отданы, как выкуп.

По счастью для королевства, Карл V (1364–1380), сын Иоанна Доброго, был очень даровитым королем. Будучи слабого здоровья, он не мог сам предводительствовать войском и назначил главнокомандующим начальника одной из многочисленных шаек, шатающихся по дорогам и грабящих солдат, которые размножились всюду, благодаря общим неурядицам и нищете; это был бретонский вельможа, по имени Дюгеклен. Когда война началась снова с королем Англии, Дюгеклен, вместо того, чтобы со своей блестящей кавалерией гнаться за англичанами, как того требовала феодальная тактика, ограничивался тем, что водил свои маленькие отряды вслед за бандами англичан, наводнявшими Францию, и истреблял их каждую в отдельности. После смерти Карла VI, английский король потерял все свои французские провинции.

В царствование Карла VI (1380–1422) произошли новые бедствия: сам Карл VI лишился рассудка; его брат, герцог орлеанский, женившийся на дочери графа арманьякского, и дядя его герцог бургундский оспаривали власть друг у друга; герцог бургундский приказал убить герцога орлеанского. Тотчас же все дворянство разделилось на две партии: бургундцы и арманьяки сражались с ожесточением. Король английский воспользовался этим обстоятельством, чтобы возобновить свои притязания, на этот раз соединившись с герцогом бургундским. В 1415 году при Азинкуре феодальное рыцарство под предводительством графа Арманьяка понесло новое поражение. Пять лет спустя, по труанскому договору вся Франция отдана была в приданое дочери Карла VI, которая вышла замуж за короля английского. Сын Карла VI, дофин Карл VII, был лишен наследства; он был принужден бежать на юг за Луару.

Столетняя война укрепляет королевскую власть во Франции; постоянная армия и постоянный налог. — Казалось бы, для французского народа было безразлично, кто угнетает его налогами и работой, — король ли, дворянство ли английского или французского происхождения, ибо те и другие грабили и разоряли его, проносясь военными отрядами по стране. Однако, это было не так. Во Франции с давних пор народ усвоил себе какую-то мистическую привязанность к своим королям; несчастья, постигшие Карла VI, внушили ему сострадание; и вместе с тем, благодаря тому, что эта война с давних пор велась с англичанами, народ стал считать их виновниками всех своих несчастий и ненавидел их от всего сердца; новое чувство зародилось в его душе: чувство это — патриотизм, воспитанный на любви к королю и на ненависти к иностранцам.

Молодая крестьянка из Домреми, Жанна Д’Арк, была героическим воплощением этого народного чувства. В видениях или галлюцинациях ей являлись ангелы, которые посылали ее идти и освободить французское королевство; повинуясь своему вдохновению, она явилась в Бурж к дофину Карлу и сообщила ему о воле провидения, как она думала, пославшего ее к нему. Англичане осаждали Орлеан. Она вышла на площадь; осажденные смотрели на нее, как на посланницу Бога. Ее присутствие среди них удвоило их мужество: под ее предводительством они снова перешли в наступление и прогнали англичан (1429). Затем она повела короля короноваться в Реймс. Но в Компьеньи она попалась в плен, и англичане, выдавая ее за колдунью, предали ее суду французских епископов, которые приговорили ее к сожжению на костре. Она встретила свою смерть с геройским мужеством.

Толчок был дан. Карл VII, настолько же ловкий и способный, как и Карл V, сумел отвоевать остальную часть своего королевства, остерегаясь повторять ошибки, погубившей французов при Креси, Пуатье и Азинкуре; так как шайки французских и английских бродячих солдат опустошали страну, то король, желая искоренить их и окончательно удалить англичан из Франции, создал постоянную армию, на содержание которой был установлен специальный сбор; это была постоянная подать, из которой были изъяты дворянство и духовенство. Эта армия состояла из 15 отдельных рот, в общей сложности 9000 всадников, вооруженных копьем или самострелом, — лук, из которого тетева, натягиваемая посредством особого механизма, выбрасывала смертоносные стрелы. Кроме того, Карл VII завел пушки, заимствуя их от англичан, которые в свою очередь воспользовались изобретением арабов. С такой новой армией Карл VII положил конец Столетней войне, выгнав англичан, которые принуждены были очистить даже Аквитанию.

Организация сильной постоянной армии, для содержания которой феодалы были недостаточно богаты, имела еще другой результат: она обеспечивала преимущества королевской власти над феодальным дворянством и нанесла последний удар феодализму, которому при Креси, Пуатье, Азинкуре был сыгран похоронный марш.

Людовик XI (1461–1483) уничтожает последних феодалов. — Сын Карла VII Людовик XI относился очень ревниво к своему королевскому авторитету, был очень подозрителен и любил окружать себя незначительными людьми; мало разборчивый в выборе средств, он предпочитал интригу и хитрость грубой силе; впрочем, он не останавливался перед насилием и жестокостью. Он окончательно сокрушил последнюю опору феодализма, представлявшую действительную опасность для королевской власти, а именно Бургундский дом, представителем которого тогда являлся блестящий и горячий вельможа Карл Смелый.

Этот последний был потомком младшего сына Иоанна Доброго, который получил Бургундию в лен. Его потомки присоединили к Бургундии посредством браков и завоеваний Фландрию, Франшконте, Пикардию и Артуа.

Так как Людовик XI всегда старался дать почувствовать свой авторитет, дворянство образовало лигу, во главе которой стал герцог бургундский; одних король отстранил от союза своею властью, других сумел заставить отойти своими обещаниями и уступками, и когда, в 1475 году, Карл Смелый умер без наследников мужеского пола, Людовик XI завладел Бургундией и Пикардией.

Освободившись от самого могущественного из своих противников, он не пощадил других: некоторых из наиболее крупных вельмож королевства, которые попали к нему в плен, он велел обезглавить. Другие феодалы, напуганные и бессильные, были принуждены покориться королю.

Господство феодализма кончилось: начиналось господство неограниченной королевской власти.




Глава III

Правящие классы: духовенство








Инквизиция в средние века: пытка — испанские сапоги




Религия средних веков


Торжество католицизма. — Подобно еврейскому народу, общество средних веков было поглощено религиозной проповедью и религиозными предубеждениями; католическая церковь, разрушив язычество и устранив всякое сопротивление со стороны могущественных еретиков, осталась единственным руководителем совести людей, благодаря поддержке христианских императоров IV века; теологи, установив важнейшие догматы религии на вселенских соборах, сумели заставить людей принять все эти догматы, даже наименее понятные из них, каковы, напр., таинства Троицы, Воплощения и Искупления.

Германцы, наводнившие Галлию и смешавшиеся с галло-римским населением, приняли целиком католическое учение, отрекшись от язычества.

Тем не менее язычество, побежденное официально, наложило свою печать на христианские верования.

Культ святых. — Главные массы галло-римского населения и франков, которые, слившись, образовали французский народ, отличаются еще очень слабым умственным развитием: они не могут ни читать евангелия, ни понимать тонкостей учения и таинств, о которых говорят теологи; основой их набожности является страх перед дьяволом и, вследствие этого, потребность в какой-нибудь сверхъестественной защите.

Так как Бог в трех лицах Святой Троицы — понятие слишком отвлеченное для них, и к тому же Он слишком далек, наши отцы средневекового периода взывают против дьявола или против постигающих их бедствий к покровительству добрых духов, ангелов; эти сверхъестественные существа, по их понятиям, живут около Бога.

Но и эти ангелы еще очень далеки от них, и нужно большое воображение, чтобы представить себе их неощутимую сущность; тогда народ обращается к первым мученикам, к благочестивым пустынникам, которые, без сомнения, после своей смерти пользуются очень большим влиянием перед Богом; души их на небе, но кости их на земле, они покоятся в местах, которые известны народу, или по крайней мере они думают, что знают эти места; народ поклоняется этим костям, как священным предметам; они обладают чудесной силой; достаточно дотронуться до них или поцеловать их с горячей верой, чтобы получить великие милости, чтобы быть исцеленным от ужасных болезней; мощи эти даже воскрешали мертвых.

Поэтому каждая церковь, каждый монастырь старались иметь своих святых. Мощи этих святых приносили большой доход священникам и монахам, которые охраняли их, потому что верующие, в обмен за полученные ими благодеяния, неустанно осыпали святых дарами. Кроме того, мощами можно было пугать неверующих и разбойников. Горе было тем, которые не повиновались священникам, которые оскорбляли святыню, которые обкрадывали церкви, состоящие под покровительством того или другого святого; оскорбленный святой жестоко мстил за себя.

Епископ Григорий турский, между прочим, один из наиболее образованных людей VI века, серьезно рассказывает нам чудеса, какими удостоил его святой Мартин, первый турский епископ, который особенно почитался им.

Он был исцелен от смертельной дизентерии, выпивши раствор, куда была всыпана пыль, собранная на могиле этого святого. Три раза простое прикосновение к балдахину, растянутому над его могилой, исцелило его от ужасной боли в висках. Молитва, произнесенная, стоя на коленях на камнях, с излиянием слез и со стенаниями, сопровождаемая прикосновением к балдахину, освободила его от рыбной кости, которая заткнула ему глотку так плотно, что не могла пройти даже слюна. «Я не знаю, что сталось с костью, пишет он, ибо я не выплевывал ее и не почувствовал, как она прошла в мой живот». В другой раз у него так распух язык, что наполнил весь рот, и он привел его в нормальное состояние только тем, что лизал дерево ограды, окружавшей его склеп.

Тот же епископ повествует нам об ужасных мщениях оскорбленных святых. Один человек, преследуя своего раба, вбежал за ним в церковь святого Лу; он схватил беглеца, стал издеваться над ним: «Небось, рука св. Лу не подымется из могилы, чтобы освободить тебя». В тот же момент кощунствующий шутник почувствовал, что у него прилип язык волею Божией; он бежит по всему зданию мыча и крича, ибо он не может больше говорить, как говорят люди; три дня спустя он умер в страшных мучениях.

Нантин, граф ангулемский, присвоил себе земли, принадлежащие духовенству. Он сгорел от лихорадки, и его все почерневшее тело, казалось, было сожжено на горячих угольях.

Один чиновник завладел однажды баранами, принадлежавшими монастырю, находящемуся под покровительством св. Юлиана; пастух не давал баранов, говоря, что стадо есть собственность мученика. «Неужели ты думаешь, отвечает шутник, что блаженный св. Юлиан ест баранину». И тот также был сожжен лихорадкой и его тело так пылало, что, когда он просил залить себя водой, вода при прикосновении к телу обращалась в пар (по Лависсу).

Жития святых, оставленные нам средними веками, свидетельствуют, что все общество той эпохи разделяло эти наивные верования Григория турского.

Страх перед дьяволом. — Страх перед злым духом имел своим основанием страх смерти, страх пред неизвестностью; чувства эти, терзавшие души людей, поддерживались всеми религиями, следовавшими одна за другой с первых веков человеческой жизни; католические священники после друидов и римских жрецов в свою очередь поддерживали эти ужасы, разделяя их, между прочим, сами; ужасающая картина христианского ада, где дурные будут нести вечные наказания, есть плод их отчаявшегося воображения.

Отсюда произошел обряд покаяния пред принятием Святых Тайн; обряд этот очищает раскаявшегося грешника, и, начиная с ХIII-го века, причащение допускается только после исповеди наедине со священником.

Величайшие преступники могли быть поражены самым тяжелым наказанием: отлучением от церкви.

Церемония отлучения нарочно устраивалась так, чтобы внушить ужас: от времени до времени произносились торжественные проклятия. Перед народом, собравшимся в церкви, читалось нравоучение; епископы и священники держали в руках зажженные факелы; они тушили их, восклицая: «Так Бог гасит жизнь отлученного от церкви!» Отлученный был отрезан от всякого общения с верующими: его друзья, его слуги избегали его; никто не садился с ним за стол; все то, к чему он прикасался, считалось оскверненным.

Запрещение церковного служения было еще ужаснее.

Если это запрещение налагалось на всю страну, все церкви затягивались черной материей; святые образа и всякие священные предметы покрывались черным вуалем и ставились на пол в церкви, у дверей которой часто клались колючки в знак того, что верующим запрещен туда вход; в местности, на которую накладывалось запрещение, не позволялось совершать ни одной религиозной службы: тот, кто умирал отлученным от церкви, был убежден, что идет прямо в ад (по Лависсу).

Все эти ужасы с детства вбивались в голову; позднее проповедники, угрожая грешникам по всякому поводу вечным проклятием, мешали народному рассудку освободиться от этого страха; в течение всей жизни изо дня в день и чуть ли не каждый час проходили перед верующими торжёственные религиозные церемонии; великолепие духовных костюмов, фимиамы, в изобилии распространяемые пёред алтарями, духовная музыка или сдержанное молчание народных масс в полутемных церковных сводах доводили до высшей степени оцепенение рассудка и чувств; раздражая нервы и поражая воображение, все это повергало дрожащего христианина к ногам священника.

Соборы. — Набожность верующих побуждала их воздвигать величественные и огромные соборы этому грозному и в то же время такому доброму Богу. Первые из них, соборы XII века, носящие название романских, очень тяжёлы; их низкие своды опираются на стены нефа (церковного корабля), в которых могли быть пробиты лишь узкие отверстия для окон. В XIII веке французские архитекторы придумали упереть своды в перекрестные стрелки, которые в свою очередь опираются не на стены, а на солидные столбы, снаружи поддерживаемые косыми арками. Таким образом своды можно поднять на гораздо большую высоту и сделать в стенах широкие отверстия для окон с рисованными стеклами; это и есть стрельчатая архитектура, неправильно называемая готической.

К небу подымались чрезвычайно смелые башни, откуда колокола призывали верующих к молитве. Храм был разделен тремя рядами столбов на три галереи, называемыми нефами; в глубине центрального нефа, самого широкого, в месте, называемом клирос (сhoeur), воздвигается пышный алтарь, украшённый прекрасными серебряными вещами; наиболее священной частью алтаря считалась дарохранительница, где предполагалось постоянное присутствие Бога в виде святых даров; в большие праздники дары эти показывались народу в великолепной вазе; дом Божий таким образом становился роскошным дворцом.

Во всяком случае, этот дом был наиболеё посещаем, как в городах, так и в селах; здесь запечатлевались все крупные события христианской жизни: крещение, брак, похороны; живущие вокруг сеньоры пользовались завидной привилегией быть погребенными в том же Божьем доме под прекрасными плитами, украшенными лепкой; обыкновенные смертные хоронились на кладбищах, обыкновенно расположенных вокруг церкви, как бы под тенью и под защитой дома Божия. В большие религиозные праздники, как, напр., в Рождество и Пасху, в церквах исполнялись театральные пьесы. Правда, драмы эти давались с воспитательной целью, изображая достопамятные эпизоды из жизни Иисуса, его смерть на Голгофе, или же какие-нибудь чудесные происшествия из жизни великого святого. В день воспоминания избиения младенцев и в праздник безумцев устраивались комические процессии, служившие поводом к маскарадам и иногда грубым песням; эти празднества происходили тоже внутри святилища.

Наконец, в той же церкви устраивались собрания; там происходил суд; там же устраивался и рынок. Таким образом церковь была не только домом Божьим, но и общественным домом всех верующих, подобно сердцу всего прихода.

Духовенство в средние века


Белое и черное духовенство. — Лица, исполняющие какие-нибудь обязанности при церкви, или клерки, составляли отдельный класс; они не принадлежали ни к дворянству, ни к простолюдинам, — они составляли духовное сословие; духовенство разделялось на черное, или монашество, члены которого, монахи, были подчинены особому образу жизни, и на белое духовенство, или мирское, члены которого, обыкновенные священники, жили среди верующих в миру или на веку, как говорили тогда. Как монахи, так и священники должны были придерживаться трех заветов: жить в бедности, в повиновении и в целомудрии.

Монашеское духовенство составляло несколько различных орденов, из которых каждый имел свой специальный устав: главными были орден Бенедиктинцев и Нищенствующих.






Усердные христиане уходили от светской жизни, чтобы избегать поводов к греху; они думали, что таким образом скорее заслужат спасение в другом мире. Они удалялись в уединенные места и там проводили свою жизнь в молитве. Их называли монахами. В VI веке такой итальянский монах, по имени Бенедикт, дал устав, по которому он предлагал жить тем, кто удалился от мира, считая, что, живя в таких правилах, можно достичь царства небесного; прежде всего устав этот запрещал всякое безделье, он не позволял проводить вес день в молитвах и требовал труда, в особенности ручного; монахи святого Бенедикта или бенедиктинцы были хорошими работниками. Они удалились в места, заброшенные населением со времени первых нашествий и с тех пор поросшие густым лесом. Среди кустарников и терновника, они выстроили себе молельню и несколько келий, затем распахали окружные земли. Часто случалось также, что какой-нибудь король, граф или крупный собственник давал им необработанную и незастроенную землю (в то время земля имела очень низкую ценность), и на ней основывался новый монастырь. Монахи строили хлебные амбары, печь, мельницу, пекарню, обрабатывали землю, работали одежды, мебель, предметы роскоши и копировали рукописи. Их монастырь представлял из себя, в одно и то же время, образцовую ферму, мастерскую, библиотеку и школу рабы и фермеры в их владениях образовывали большие села: около ста городов во Франции выросло таким образом вокруг аббатств: некоторые из них еще до сих пор называются по имени святого, который там был первым аббатом (Saint Omer, Saint Claude); тысячи церквей и церковных приходов были основаны несколькими бенедиктинскими монастырями

    

(Сеньобос: История цивилизации).







В XIII веке один итальянский аскет, Франциск, жизнь которого была примером всех евангельских добродетелей, и испанец Доминик основали, каждый с своей стороны, два великих ордена нищенствующих монахов: Францисканцев и Доминиканцев. Нищенствующие монахи давали обет бедности не только по отношению к себе, как бенедиктинцы, но даже и по отношению к своему монастырю, что, впрочем, не помешало их монастырям приобрести огромные богатства; и между тем как бенедиктинцы жили за оградой своих полей, нищенствующие рассеялись по всем городам и там посвящали себя проповедничеству: поэтому их часто называют «братья проповедники».

Мирское духовенство имело в своем ведении отправление церковных служб и совершение религиозных таинств; в каждом диасезе начальствующим был епископ или архиепископ, при котором находились каноники; в трибунале епископа, или ведомстве духовного суда, судились проступки духовных лиц.

Епископы чаще всего избирались канониками, а аббаты монахами и, несмотря на давление, которое оказывала местная светская высшая аристократия на избирателей, эта система назначения высших начальников церкви имела до некоторой степени демократический характер в среде аристократического общества средних веков.

В церковной иерархии люди могли выдвинуться благодаря своим личным заслугам: уму, образованию или добродетели, тогда как в среде феодального дворянства успеху могло способствовать только право рождения; бывшие крепостные достигали иногда высших ступеней церковной иерархии.

Епископы и аббаты устраивали правильные съезды для поддержания интересов церкви; кроме того, начиная с VI века, вся католическая церковь более и более приобретала привычку признавать своим верховным начальником папу, который избирался с одобрения жителей Рима в священной коллегии кардиналов.

Такая централизация и такое объединение организации, для которой светское общество было не больше, как пыль от воюющих мелких феодальных государств, упрочили за церковью грозное могущество.

Нравы духовенства. — Миряне делались священниками или монахами, надеясь таким образом с большею вероятностью попасть на небо: таков, вероятно, был общепринятый расчет; но тем не менее многие искали в этих должностях более непосредственного удовлетворения и к духовному сословию их привлекала возможность более легкой и более счастливой жизни. Поэтому, несмотря на то, что между людьми, отдавшими свою жизнь на служение Богу, были люди высокой добродетели, многие члены духовного общества в своем поведении далеко отступали от евангельских правил. В XI веке в особенности духовенство усвоило себе грубые обычаи окружающего их общества.

Епископы и аббаты почти все были сыновьями сеньоров и вели такую же жизнь, как и их отцы: они вели войны, ездили на охоту, окружали себя толпами воинов, брали жен.

Монахи и простые священники жили как крестьяне; многие из них не умели читать; многие даже женились; многие пьянствовали.

Эти неурядицы ужасали некоторых членов духовенства, особенно набожных монахов; монахи аббатства Клюни начали вводить реформы в своем уставе и тем побудили других монахов следовать их примеру и, когда таким образом монашеские ордена сами подняли свою нравственность, они стали поддерживать старания энергичного преобразователя, папы Григория VII, который был главою католической церкви во второй половине ХI-го века. С помощью монахов Григорий VII принудил мирское духовенство в свою очередь принять его преобразования и изменить свои нравы.

Но едва проходит сто лет, и в среде духовенства снова обнаруживается та же испорченность нравов; образование двух орденов нищенствующего монашества в начале XIII века задержало это разложение на некоторое время; но в конце того же века те же пороки снова появляются среди клерков: пьянство, разврат и воинственный дух. И до ХVI века недуг этот все с большей и большей силой проникает в нравы этого сословия.

Богатства духовного сословия. — Причиной такого разложения нравов среди духовенства были несметные церковные богатства; этим же объясняется привлекательность духовного сана для всех честолюбивых людей той эпохи.

Епископы и аббаты видят в своей среде наиболее крупных землевладельцев страны; их владения постоянно растут от дарственных записей новых священников или новых монахов, которые, постригаясь в духовное звание, приносят все свои имения в свою церковь или в свой монастырь; они обогатились от разработки земель, производимой бенедиктинцами в заброшенных местах страны; особенно они обогатились от приношений громадной массы верующих; главным образом короли и сеньоры много дают церквам; они дают постоянно: иногда в надежде заслужить благоволение Бога и святых, чаще — чтобы заглушить угрызения совести, из страха гнева Божия, из желания искупить свои жестокости; они верят, что им простится, если они отдадут епископам и монахам часть того, что они отнимут у других.






Впрочем, надо принять во внимание изворотливость монахов в приобретении земель: они втихомолку начинают обрабатывать не принадлежащую им землю и затем через 30–40 лет объявляют ее своей собственностью за давностью лет; их архивы содержатся в большем порядке, чем записи замков, и они всегда готовы доставить какой угодно документ, который свидетельствует в их пользу; в случае нужды они умели исправить подлинные хартии или даже сфабриковать новые.

Они берут себе не только землю, но и людей, которые представляют гораздо большую ценность. Когда случалось, что крепостной крестьянин скроется от своего сеньора в монастырь, прося оставить его жить там в качестве монаха или в качестве сельского рабочего. И когда он объявит себя монастырским рабочим, завязав вокруг шеи колокольную веревку, — много труда и хитрости надо положить сеньору, чтобы заставить вернуться своего беглеца.

Впрочем, надо сказать, что строй жизни в монастырях был правильнее, отличался большей мягкостью и семейственностью, чем у светских вельмож; поэтому крепостные бежали туда в большом количестве с своими женами, детьми и даже домашним скотом. Монахи без опасения могли основывать свой монастырь в безлюдных местностях, среди девственных лесов; пустыня быстро заселялась вокруг них, и пустыни превращались в прекрасные пахотные земли. Вести тяжбу с монахами было очень рискованно: они тащили безграмотного барона к церковному трибуналу, где суд велся на латинском языке. Против них у барона не было других средств, кроме насилия; а насилие порождает угрызения совести, которые в конце концов являются источником щедрот, распространяемых вельможами на церкви и монастыри.

    

(Рамбо, «История цивилизации»).







В епископских и монастырских владениях епископы и аббаты пользуются теми же правами, как и дворянство в своих сеньориях; по отношению к крестьянам церковное дворянство, также как и светское, является с одной стороны собственником, а с другой господином. Кроме того, со всех земель, принадлежащих мирянам, они брали себе десятую часть дохода натурой; этот земельный оброк быль установлен для поддержания церковных нужд в первое время, когда церковь еще не обладала достаточным количеством земель, чтобы содержать себя, и тем не менее он продолжал взиматься теперь, когда она сделалась самым крупным собственником страны.

Наконец, к владельческим господским доходам, к доходу от земельного оброка надо прибавить случайные доходы, каковы, напр., сборы за крещение, свадьбы, погребение.

Богатства духовенства играли не последнюю роль в утверждении его могущества.

Духовенство и дело мира, благотворительности и образования. — На грубое средневековое общество духовенство оказывало в некоторых отношениях благотворное влияние; было бы несправедливо отрицать это.

Много раз церковь пыталась заставить восторжествовать «мир Божий» среди христиан; но это не удавалось; за та иногда ей удавалось заставить уважать «Божье перемирие», то есть запрещение сражаться в промежуток от вечера среды до утра понедельника; по крайней мере, в течение этого времени крестьяне могли работать в полях с некоторой уверенностью. Церковь старается внести тот же дух миролюбия и сострадания к угнетенным в церемонию посвящения рыцаря, заставляя нового носителя оружия обещать свою защиту слабым и униженным.

Кроме того, часть ее огромных богатств отдавалась на содержание домов для прокаженных и на больницы, правда очень редко встречавшиеся в то время, а также раздавалась в виде милостыни. Нищие кишели вокруг монастырей и церквей и при случае могли образовать целые армии, готовые стать в защиту духовенства, которое их кормило приношениями тех же верующих.

Наконец, духовенство помешало полному исчезновению умственных интересов: с самого момента германских нашествий, когда всему миру угрожало обратиться в варваров, из всего населения только епископы и монахи ревностно охраняли в церковных библиотеках прекрасные произведения латинских авторов, о которых никто не заботился кроме них; монахи переписывали старые рукописи, часто обнаруживая слабое понимание своей работы; но тем не менее это они сохранили драгоценные произведения, в которых латинские авторы, в подражание грекам, разбирали вопросы, касающиеся политики, нравственности и религии, и проявляли прекрасную смелость ума и действительную научную любознательность. Средние века не воспользовались этими сокровищами; но позже человечество обратилось к ним снова.

Те же монахи и священники основали школы и содержали их; школы эти устраивались непосредственно около церкви или монастыря; там учили чтению и письму и арифметике молодых простолюдинов, предназначавших себя к духовной карьере, а иногда и какой-нибудь иной.

В XII и XIII веках в некоторых больших городах возникли под контролем и опекой католической церкви корпорации, наполовину светские, наполовину духовные, которые назывались университетами. Самый знаменитый, Парижский университет насчитывал несколько тысяч студентов, стекавшихся сюда из всех стран; они получали здесь образование на латинском языке, учителями их были большей частью лица духовного звания. Без сомнения, в этих университетах наука не развивалась; здесь слишком много времени уходило на утонченные споры о религии, о Боге, о святых, о человеческой душе; но во всяком случае они имели важное значение, потому что благодаря им поддерживался интерес к знанию, любознательность и любовь к умственному труду, результатом чего были те великие изобретения и открытия, которые, освободив однажды умы от невежества, знаменуют собой начало нового времени.

Религиозная нетерпимость и религиозные войны в средние века


Ненависть к евреям. — Но сохраняя беспристрастие, этим благодеяниям церкви мы должны противопоставить кровавое дело, за которое ответственность падает всецело на нее же.

Та самая церковь, которая мечтала установить мир между всеми христианами, или, скорее, мечтала о мирном стаде, руководимом слепо повинующимися пастырями, эта самая церковь обнаружила неумолимую ненависть к неверующим и к еретикам.

Церковь допустила возгореться и развиться ненависти к евреям; этот малочисленный народ, рассеянный римлянами спустя некоторое время после смерти Иисус, упорно блюл старую религию Моисея и отказался в Иисусе видеть Бога. Когда христианство восторжествовало, евреям пришлось терпеть тысячи притеснений; в средние века их не допускали селиться среди христиан и они были загнаны в отдельные кварталы, большею частью самые грязные и отвратительные; их принуждали носить особые костюмы. Исключенные из всех корпораций, лишенные права владеть землею, они занимались мелкой торговлей и в особенности ростовщичеством; так как они не могли искать убытков с несостоятельных должников, — в виду того, что церковь запрещала ссуду денег под проценты, — они давали деньги под самый высокий процент, потому что их капитал б данном случае подвергался большому риску.

Они были ростовщики и неверующие, — этих двух качеств было достаточно, чтобы возбудить всеобщую ненависть; евреям приписывали все преступления, совершаемые в околотке; на них падала ответственность за все эпидемические болезни; и с криками «смерть жидам!» фанатическая толпа время от времени шла грабить их лачуги, убивать женщин, детей и стариков. Ненависть к евреям продолжается до наших дней, особенно среди нетерпимых католиков.

Причины крестовых походов против мусульман. — Крестовыми походами называются вооруженные экспедиции христиан в Святую Землю. Так называли христиане Палестину (древнюю Иудею), потому что там родился и умер Иисус; гроб его находился в Иерусалиме. В средние века многие христиане совершали туда паломничества, думая, что таким образом они выполняют акт набожности, приятный Иисусу.

Но путешествие это было очень опасно: Святая Земля принадлежала магометанским народам, которые ненавидели религию Христа. В конце XI века Палестина была в руках одного мусульманского племени, причинявшего всевозможные неприятности пилигримам. Один из этих паломников, монах Петр Пустынник, возвратившись из Святой Земли, отправился в 1095 году к папе, которым был в то время Урбан II, и рассказал ему о тех страданиях, какие приходится претерпевать набожным паломникам. В том же году папа собрал в Клермоне, в Оверне, множество епископов, аббатов, сеньоров и даже людей из народа и старался возбудить в них жажду отмстить магометанам.

Урбан призывал их взяться за оружие и идти освободить Иерусалим. Все присутствующие, также как и сам папа, забыли, что насильственные средства, к которым прибегал он, не одобрялись самим Иисусом Христом, который прежде всего проповедовал мир, кротость и прощение обид. Никому не пришло в голову, что Иисус, осуждая всякого рода жестокости, ни для какой из них не делал исключения, и что всякая война в его глазах была преступной; воспламенившись словами папы, все вскричали в один голос: «Того хочет Бог!» Затем они надели себе на плечо крест, сшитый из куска материи, в знак того, что они решили идти войной на мусульман; отсюда произошло название крестового похода, даваемое всем войнам против неверных.

Весь мир хотел участвовать в них: вельможи были чрезвычайно рады этой новой войне, в течение которой они предвидели геройские схватки, сопровождаемые завоеванием и грабежом восточных стран; многие честолюбивые священники мечтали получить епископство в Святой Земле; без сомнения, не один скромный простолюдин уже видел себя счастливцем, меняя свою печальную судьбу крепостного на титул барона Палестины. Во всяком случае, если не всем суждено было найти свое счастье на Востоке, все были уверены, что, умирая на войне за дело Господне, они попадут прямо на небо: это обещали святые отцы. Таковы были причины крестовых походов.

Их насчитывают семь главных.

Первый крестовый поход против мусульман. — Первый поход был самый важный: громадные толпы простого народа с поспешностью двинулись первыми в 1096 году под предводительством Петра Пустынника; они везли за собою на телегах жен и детей; эта огромная орда, дурно вооруженная, добралась до долины Дуная, где она сделала привал, растянувшись до Константинополя; но первые крестоносцы не достигли Святой Земли; они погибли по дороге от голода и под ударами христианских поселенцев долины Дуная, владения которых крестоносцы грабили, чтобы не умереть голодной смертью; несколько тысяч из них, те, которые вынесли этот путь и переправились в Азию, были истреблены мусульманами Малой Азии.

Но пока гибли в пути эти беспорядочные толпы, настоящая армия крестоносцев медленно, но усиленно готовилась к отбытию. Когда армия двинулась в путь, силы ее исчислялись более чем сотнею тысяч вооруженных. Они разделились на три корпуса, чтобы тремя разными дорогами прибыть в Константинополь; из этого города они переправились в Малую Азию. Ко времени своего прибытия в Антиохию, лишения и столкновения с врагом сократили эту армию до 50000 человек.

Наконец, после многих страданий им удалось взять приступом Иерусалим, в святую пятницу 1096 года. Вход крестоносцев в Иерусалим был ознаменован ужасной резней; у ворот главного храма, где укрывались мусульмане, кровь подымалась под уздцы лошадям. Непосредственно вслед за этими зверствами, христиане, не переведя духа после своей кровавой работы, с босыми ногами, подобно скромным пилигримам, отправились процессией к Святому Гробу, где покоилось тело того, который всю свою жизнь проповедовал людям сострадание и братство.

Тогда в Палестине было основано христианское государство, и двум орденам вооруженных монахов (религиозные и в то же время военные союзы), Тамплиеров и Странноприимных монахов, была, главным образом, поручена защита его; но пережившие крестовый поход большею частью возвращались в свои французские поместья. Очень значительное число христиан погибло в этом первом предприятии против мусульман.

Второй и третий крестовые походы против мусульман. — Горячность понемногу стала остывать: следующие крестовые походы не вызывали уж такого энтузиазма, как первый. После того как первые крестоносцы ушли, мусульмане, восстановив свои силы, не замедлили взять обратно большую часть городов Палестины. Иерусалим находился в опасности; необходим был второй крестовый поход.

Красноречивый монах святой Бернар стал проповедовать его. Во время войны с графом шампанским, французский король Людовик VII сжег маленький городок Витри; 1300 человек погибло в огне. Угрызения совести и страх попасть в ад овладели королем, который, к тому же, был очень религиозен. Он хотел загладить свое преступление. И вот, чтобы искупить смерть 1300 человеческих жертв, он дал обет идти в Святую Землю и истребить мусульман; таким образом он организовал второй крестовый поход, во главе которого стал сам (1147).

Результат этого похода ограничился тем, что во время сражений было убито несколько тысяч человек; мусульмане удержали за собой все крепости, какие они отняли у Иерусалимского королевства. Приунывшие крестоносцы возвратились на родину в 1149 году, не сделав ничего. Немного времени спустя Иерусалим снова попал в руки неверных: христиане удержали лишь несколько портов по берегу Палестины.

В третий крестовый поход в 1190 году крестоносцы не могли взять Святого города; этот поход был также печально ознаменован новым избиением мусульман: французский король Филипп Август и его союзник английский король Ричард Львиное Сердце взяли в плен 5000 человек во время сдачи города Сен-Жан-д’Акр и в тот же день эти пленники были перерезаны.

Четвертый крестовый поход. — Четвертый крестовый поход (1204) едва заслуживает этого названия, так как скорее всего его можно считать коммерческой сделкой или актом разбойничества; крестоносцы, чтобы облегчить себе трудность пути, хотели морем достигнуть Палестины; они потребовали себе кораблей в одном итальянском приморском городе, в Венеции, который обладал большим количеством транспортных судов.

Так как у крестоносцев не было достаточно денег, чтобы заплатить стоимость своего проезда, то они приняли предложение венецианцев сражаться за них: они должны были взять несколько городов, обладания которыми добивалась Венеция; в обмен за эту услугу венецианские корабли должны были их доставить в Палестину. Предводители похода, с согласия важнейших лиц города, решили идти на Константинополь, столицу древней Восточной Римской империи, которая в то время была самым большим и самым богатым городом христианского мира.

Западные христиане считали своих греческих единоверцев, принадлежавших к Восточной империи, за дурных христиан, потому что они не признавали превосходства Римского папы над их епископами; у них хватило бесстыдства захватить Константинополь, этот громадный город, который так соблазнял их жадность. Город был разграблен с конца в конец, затем вся империя разделена между венецианцами — торговыми людьми и крестоносцами — грабителями. После этого выгодного предприятия, удовлетворенные добычей, награбленной в великом городе, и поместьями, отнятыми у богатых жителей страны, крестоносцы не пошли дальше: ничто не привлекало их идти освобождать Святые места.

Последние крестовые походы против мусульман. — Дальнейшие походы не имели уже успеха. Шестой и седьмой были личным делом набожного французского короля Людовика Святого. Предприняв шестой крестовый поход, он едва успел высадиться в Египте, как был взят в плен и принужден уплатить очень большой выкуп. Седьмой окончился еще хуже: король умер в пути, недалеко от Туниса, где экспедиция остановилась и откуда она тотчас же вернулась назад (1270).

Это была последняя из целого ряда кровавых экспедиций, стоивших стольких человеческих жизней, бесполезно принесенных в жертву. Те же выгоды, которые извлекли христиане из своего сближения с более, чем они, цивилизованными мусульманами, могли быть приобретены путем торговых и мирных сношений.

Крестовый поход па альбигойцев. — Около того времени, когда крестоносцы брали Константинополь, на севере страны приготовлялся новый род крестового похода; на этот раз он был направлен против населения Южной Франции.

Южане в то время были более культурны, чем северные французы: на юге Франции быстро расцветали многочисленные торговые города, благодаря Средиземному морю, которое со времени Крестовых походов снова приобрело свое значение великого пути к Востоку. Каждый из этих городов представлял род независимой общины, жители которой, богатея от торговли и промышленности, соперничали в достатке и роскоши с соседними вельможами.

В этих счастливых городах под веселым солнцем юга жизнь не была так мрачна, как в большей части северных стран: там любили удовольствия, любили празднества, блеск которых был воспет в песнях трубадуров, написанных на прекрасном гармоничном и звучном лангедокском наречии, красота которого была недоступна для северян; подобно жизни, и религия не принимала у них того мрачного характера, какой носила на севере; многие толковали Евангелие по своему и преследовали своими насмешками попов и монахов.

Один из наиболее замечательных вельмож Южной Франции, граф Раимонд тулузский, предоставил всем свободу слова и свободу действий. Что касается католических пастырей, то они смотрели на Южную Францию, как на гнездо еретиков, которых они называли альбигойцами, потому что город Альби был их главным центром. А для католической церкви всякий еретик заслуживал более жестокого порицания, чем какой-нибудь преступник; в начале XIII века, в 1209 году, папа велел проповедовать на севере крестовый поход против них, и сейчас же тысячи хищников слетелись с севера Франции на юг.

Первый город, оказавший им сопротивление, Безье, был разгромлен; крестоносцы умертвили в нем всех, даже детей; затем они зажгли город; после нескольких бойней, побежденные еретики были лишены своих имуществ. Начальник этих разбойников, Симон де Монфор, получил от папы Тулузское графство.

Чтобы вырвать с корнем ересь в стране, были учреждены верховные суды, которые назывались трибуналом инквизиции. Доминиканским монахам, заседавшим в этих судах, было поручено отыскивать еретиков. Те, на которых падало подозрение, подвергались пыткам; их заставляли признаться в ереси, затем бросали на всю жизнь в тюрьму, где их замуровывали; там они, отделенные от всего мира, были как бы погребенные заживо; через дверь, проделанную в стене кельи, подавали им пищу; других же отправляли к палачу, который сжигал их на костре или вешал. Эти грозные трибуналы держали в ужасе в течении целого века весь юг.

Церковь и светская власть


Церковь и королевская власть от XI до XIII века. — До XIII века папство непрестанно усиливало свой авторитет и свою власть; уже в XI веке папа Григорий VII/ мог с дерзкой энергией формулировать принцип превосходства папской власти над властью всех королей и императоров.

Царствовавшие тогда Капетинги, так скромно начавшие свое царствование, не смели ему противиться; король Франции долго оставался очень незначительным сеньором перед лицом папы. Один из первых Капетингов, Роберт Благочестивый, был отлучен папой от церкви за то, что он женился на своей кузине, не взирая на церковные законы, запрещавшие брачные союзы между близкими родственниками, но в конце концов ему пришлось униженно покориться требованию папы.

В XIII веке это положение изменилось: могущество французских королей упрочилось вследствие больших земельных приобретений Филиппа Августа. Несмотря на примерную набожность, св. Людовик, наученный своими юристами, воспитанными на изучении римского императорского права, осмелился объявить папе, хотя в мягкой форме, по с большой твердостью, что с точки зрения земной жизни светский властелин не может иметь в своем королевстве другого господина, кроме Бога.

Папство и королевская власть в XIV и XV веках. — Его внук Филипп Красивый был более резок и определенен. Однажды папа Бонифаций VIII выразил намерение помешать королю повысить налоги на церковные владения в своем королевстве; в другой раз он намеревался избавить от королевского суда епископа, обвиненного в измене. Филипп Красивый решительно отказался уступить ему. Папа угрожал королю отлучением от церкви. Вильгельм Ногарет, один из королевских юристов, внезапно явился в Ананьи, где находился папа, с поручением арестовать его. Старик тут же умер от оскорбления, причиненного ему этим посягательством (1303).

XIV и XV века знаменуют собой период упадка папской власти. После смерти Бонифация VIII, Филипп Красивый потребовал от кардиналов избрания одного из своих кандидатов, архиепископа гор. Бордо. Новый папа принял имя Климента V. Считая Рим и его окрестности мало надежными (покушение в Ананьи было совершено при участии одного итальянского вельможи, врага папства), Климент V основался в Авиньоне, вблизи от своего покровителя. И в продолжении 72 лет (1305–1378) папы оставались в Авиньоне под покровительством королей.

Когда папа с 1378 года снова поселился в Риме, положение стало еще хуже; между кардиналами произошло разногласие, и при первых же выборах оказалось два папы: один был избран кардиналами французского происхождения, другой итальянскими кардиналами и римским народом. Этот период известен под названием Великого Раскола. Более чем в течении полувека было два папы, иногда три, которые отлучали от церкви один другого и всех приверженцев соперника, так что весь христианский мир оказался отлученным от церкви.

Когда раскол кончился, благодаря усилиям соборов Констанского (в 1414) и Базельского (1443), все папы конца XV столетия, вместо того, чтобы стараться поднять нравы духовенства, которое пало очень низко благодаря расколу, думали только о том, чтобы сделаться могущественными властелинами центральной Италии, обогатить своих племянников и племянниц, да украсить свои дворцы в Риме.

Это было как раз в тот период, когда французское королевство победоносно заканчивало Столетнюю войну Карла VII; французский король не упустил случая воспользоваться упадком папской власти, чтобы нанести ей новый удар и подготовить полное подчинение французской церкви власти короля.

Союз французского духовенства с короною. — С первых шагов Капетингской монархии духовенство в королевских владениях всегда оставалось преданным союзником короля, который, впрочем, осыпал его вниманием и дарами, и при случае защищал его от всякого рода насилия светских вельмож. В свою очередь духовенство помогало королевской власти в ее борьбе с феодализмом: оно посвящало королей на царствование в Реимсе, оно создавало королям высокую репутацию в глазах народа, что не мало способствовало возвеличению и расширению королевского авторитета.

С тех пор как короли осмелились не уступать папам, французское духовенство, которое нуждалось в королях и любило их, в особенности когда король носил имя Людовика святого, выражало желание видеть со стороны пап и кардиналов больше сдержанности по отношению к королю. Французское духовенство даже приняло сторону Филиппа Красивого, правда, очень робко, в его споре с папой; впрочем, надо сказать, что оно было возбуждено против пап по причине тяжелых налогов, какими они обременяли церковные земли.

Карл VII воспользовался этим антагонизмом интересов папской власти и французского духовенства, чтобы окончательно привязать к себе последнее; в момент самого жестокого раздора папской власти с Базельским собором, который имел притязание объявить себя выше папы, король Карл VII, с согласия главных прелатов своего королевства, обнародовал прагматическое постановление в Бурже (1438), установившее превосходство соборов над папами и уничтожавшее большую часть налогов, которые владетели церковных бенефиций платили Риму; постановление это поручало избрание епископов всему составу церковнослужителей, избрание аббатов — монастырским монахам. Таким образом, казалось, что единственная цель королей — взять под свою защиту французскую церковь от папской алчности; в действительности же здесь скрывалась другая причина, а именно стремление заменить влияние папы на выборы своим влиянием. Это прагматическое постановление уже является предвестником конкордата 1516 года, который, как мы увидим позже, окончательно отдал французскую церковь на волю королевской власти.

Значение церкви в средние века, с точки зрения ее приверженцев и ее противников. — Католики наших дней ставят очень высоко роль церкви в средние века: в их глазах она была великой утешительницей униженных и вообще всех разбитых сердец; она была подобна ангелу мира и кротости среди общества, в котором без нее царила бы только грубая сила; сиделка и сестра милосердия бедных людей; единственная воспитательница и просветительница общества, которое без нее презирало бы умственную культуру и науку. Что касается ее жестокостей, то они извиняют их, в тех случаях, когда не соглашаются с ними, относя их к варварским нравам того времени,

Антиклерикалы нашего времени возражают на это, говоря, что она убаюкивала наших отцов пустыми надеждами на другой мир, чтобы лучше властвовать над ними в этом, где она терроризировала их страхом смерти и ада; она устроила Божье перемирие, чтобы самой укрыться от насилия феодалов, но она наводнила мир кровью евреев, альбигойцев и мусульман; она заботилась о несчастных, но после того, как сама посеяла эту нищету и страдания своею жадностью и своим накоплением богатства; она создала школы и университеты, но она же запретила в них свободное изучение и убила в них научный дух; и эта церковь является главной причиной того, что средние века были периодом обскурантизма и умственного застоя. Одно слово характеризует это дело смерти и ночи, слово это зловеще и тоскливо раздается в ушах всех тех, кто относится с уважением к человеческой жизни и свободе мысли, слово это — инквизиция.




Глава IV

Народ. Крестьяне








Жакерия


Условия жизни крестьян после нашествия варваров: крепостное право. — Крестьянское сословие составляло в средние века главное большинство населения Франции, которое постепенно возросло до 12 миллионов в XIV веке и понизилось до 6 или 8 миллионов после резни и голодовок Столетней войны.

Когда в V веке пала Римская империя, римская Галлия почти вся была разделена на большие поместья. Каждое поместье, или вилла, заключало в себе, кроме дома хозяина и его людей, — амбары, кладовые, мельницу, печь, размежеванные поля, обыкновенно разделенные на мелкие участки, из которых каждый обрабатывался семьей рабов или пожизненных фермеров, называемых колонами. Германские нашествия не уничтожили этого строя крупной собственности, который держался в течении всего периода средних веков.

В средние века крестьяне назывались вилланами (от слова вилла). После германских нашествий различие между колонами и рабами почти исчезло: почти все вилланы были крепостными.

Крепостной и его обязанности. — Единственное различия между средневековым крепостным (serf) и древним рабом состоит в том, что крепостной мог устраивать себе нерасторжимую семью, как всякий христианин, и что он не мог быть продан без семьи и без участка земли, который он обрабатывал.

За исключением этого различия, крепостной был тем же рабом.

Ему было запрещено оставлять свой кусок земли: если он убегал, хозяин имел право на него, то есть преследовал его, и если находил, то жестоко наказывал; он не мог жениться на крепостной, принадлежавшей другому сеньору, без разрешения своего хозяина; ему ничего не принадлежало в собственность; все, что он имел, принадлежало его господину: этот последний получал наследство после него, а не дети крепостного. Тогда говорили: у крепостного и рука мертва, чтобы дать; это означало, что он не имел права ничего завещать своим близким. наконец, господин мог требовать от него сколько угодно услуг, необходимых для него, т. е. сколько угодно барщины, — так назывались даровые рабочие дни, в которые крепостные производили все работы, как по содержанию феодального замка или дорог, так и по обработке той части владений, которую господин оставлял в свое личное пользование. Сеньор требовал от крепостного еще доходов натурой или деньгами: эти обязательства за землю могли подниматься по капризу сеньора и назывались оброком.

Поэтому говорили: крепостной отбывает и оброк и барщину по милости, то есть с него берут то и другое до тех нор, пока господин на сжалится над ним. Впрочем, надо сказать, что число дней барщины и размер оброка были установлены обычаем и только дурной господин нарушал их в ущерб своим рабам.

Свободный виллан. — Свободным вилланом был обыкновенно отпущенный на волю крепостной. В периоды финансовых затруднений сеньор даровал иногда своему крепостному или целой деревне крепостных хартию, то есть отпускную, удостоверявшую, что с этих пор его крепостные становятся свободными. С конца XII века почти все крепостные сделались таким образом свободными вилланами. В частных владениях французского короля крепостное право было уничтожено в начале ХV века.

Вот в чем состояла эта свобода.

Получив свободу, виллан имел право оставить землю своего сеньора и селиться в другом месте, в городе в качестве рабочего, или же фермером у другого сеньора, менее требовательного.

Он может оставить по завещанию своим детям движимое имущество и денежные сбережения; он даже может уступить за деньги другой крестьянской семье тот кусок земли, который он брал на откуп у своего сеньора и, который, в конце концов, считался его собственностью.

Он может свободно располагать своим трудом и плодами своего труда, раз он уплатил своему сеньору цену, определенную освободительной хартией. Цену эту составляла денежная сумма, называемая цензом, или же обязательство выплачивать натурой (хлебом, вином, сеном, овсом) во время жатвы или сбора винограда; можно было выплачивать также барщиной.

Кроме того, вилланы должны были платить своему бывшему господину: пошлины за право ездить по его дорогам и мостам, которые, однако, были выстроены теми же крестьянами во время отбывания барщины; сборы за места на рынке, когда они шли туда продавать свои продукты;. они не могли ни молоть зерна, ни печь хлеба, ни делать вина своими средствами; своими указами или оглашениями сеньор обязывал их молоть хлеб на его мельнице, которая называлась вотчинной мельницей, печь хлеб в вотчинной печи, отжимать виноград на его вотчинном прессе. И за все эти услуги, которые он оказывает им помимо их желания, он заставляет их дорого платить. Все эти замаскированные повинности назывались вотчинными правами.

Но из всех этих прав сеньора самым разрушительным было право охоты, которое он сохранял исключительно за собою. Среди возделанных полей он содержал для своего удовольствия садки, где содержались олени, кабаны, зайцы, птицы всех родов, которые выходили оттуда и расхищали соседние поля; и под страхом виселицы крестьянам запрещалось дотрагиваться до дичи господина. За расхищениями, производимыми животными, идут расхищения охотников; они наезжали целой командой и со своими Сворами и лошадьми ездили по посевам, нисколько не заботясь о труде, затраченном на них.

В правах виллан имел два преимущества над крепостным: первое — то, что он свободен; второе то, что его обязательства определены и установлены, а не произвольны.

Однако на деле условия жизни виллана при феодальном строе становятся мало чем лучше положения крепостного, уже потому, что господин всегда может потребовать с него то, чего этот ему даже и не должен. У виллана нет шпаги, чтобы защищаться против своего сеньора, который весь закован в железо; у него нет судьи, который защитил бы ёго: единственный суд, куда он мог бы пожаловаться, как раз принадлежит тому же сеньору, ибо по пословице того времени: «между сеньором и вилланом нет судьи, кроме Бога».

Сельское хозяйство в средние века. — Эти тягостные условия, к которым надо прибавить десятинный налог, платимый священнику, привели к тому пагубному результату, что сельское хозяйство находилось в самом плачевном состоянии.

За весь период средних веков не было сделано никаких усовершенствований ни в системе хозяйства, ни в технике обработки.

Во многих местах почва обрабатывалась как в наиболее отсталых странах древнего мира, т. е. плугом на деревянной подножке без колес; вместо бороны, волокли лестницы, чтобы разровнять почву и разбить комки; на севере хлеб молотили цепами; в южной Франции его выбивали ногами животные.

Нигде в сельском хозяйстве не было ни малейшего здравого смысла; все делалось, как делалось раньше предшественниками, чисто рутинными способами.

Так как тогда не знали, что земля должна отдыхать и что надо чередовать истощающие посевы с восстанавливающими, то хозяйство сводилось к тому, что через каждые два, три года приходилось оставлять земли под паром, т. е. непроизводительно. За отсутствием безопасных и в достаточном количестве путей сообщения, благодаря которым можно было бы между разными районами производить обмен различных продуктов, приходилось в каждом районе выращивать все необходимые продукты местного потребления, даже такие, которые вырастали с большим трудом, поглощая много денег и непроизводительной работы; таким образом, не имея возможности установить доставку южных вин, делались всяческие усилия, чтобы получить виноград в северной Франции, в Пикардии, в Нормандии, в Бретани, где культура виноградника очень ненадежна и во всяком случае представляет малоблагодарный труд. Такое ведение дела не могло не причинять больших убытков общей производительности.

С другой стороны, можно ли ожидать, чтобы виллан прилагал свои силы для улучшения земли, которая ему не принадлежит и лучшие продукты которой предназначаются не для него, а для его праздного господина; какой смысл улучшать эту землю, куда дичь господина или сам он со своей сворой могут явиться во всякий момент и в один день уничтожить работу целого года? Зачем улучшать ту землю, на которую, при первой феодальной войне, нагрянет враг и сожжет все нивы, срубит фруктовые деревья, без малейшего сострадания к виллану, единственно с целью повредить местному сеньору?

Нищета и невежество крестьянина. — Плохое состояние сельского хозяйства в связи с чрезвычайно тягостными повинностями крестьянина, сделали условия его жизни очень плачевными.

У него полное отсутствие всякого благосостояния; его одежда, состоящие из двух халатов грубого холста, которые он носит один на другом, большей частью очень гадка и в лохмотьях, его дом — конура. Нет ничего более плачевного, как вид деревни того времени, спрятанной между двумя высокими стенами феодального замка или приходской церкви, как будто эти лачуги ищут их защиты во всякий момент. Эти несчастные низенькие хижины сделаны из соломы, смешанной с глиной, и обмазаны известкой, чаще без окон и только с плохо прикрывающимися дверьми на деревянных засовах. Вместо пола укатанная земля; вместо мебели несколько грубых скамеек и один стол; комната освещается и отапливается широкой трубой в виде дыры в потолке, под которой разводят костер, а в длинные зимние вечера здесь пылают куски смолы, которые заменяют в то же время и свечи; на чердаке под крышей, крытой соломой или слоями сухих листьев, спят все члены семьи. Перед дверьми хижины: навоз, нечистоты, застоявшаяся вода, где барахтаются свиньи.

Что касается пищи, которая состояла из черного хлеба или каштанов, овощей да изредка — свиного мяса, ее было едва достаточно в обыкновенное время; если же случался неурожай или война, губившие посевы, тогда наступал голод. В виду того, что дороги были далеко не всегда безопасны, да и потому, что каждая местность едва производила только необходимое для себя, округи, избегавшие того или другого бича, не вывозили своих продуктов в голодные местности.

На севере Франции в течении одного столетия насчитывают 70 местных голодовок, когда крестьяне принуждены были есть древесную кору и луговые травы. На больших дорогах нападали на одиноких путешественников и убивали их с тем, чтобы съесть; части человеческого тела разрезались на куски, жарились и пожирались. Один современник рассказывает нам, что детей заманивали в уединенное место яблоком или яйцом и там зарезали их. Недалеко от Макока у одного несчастного было найдено 48 человеческих голов, — остатки этих ужасных обедов.

Исхудалое лицо, сгорбленные до времени плечи виллана— свидетели всех этих лишений. Его истощенный организм, при условии полного отсутствия понятий о гигиене, всегда готов был сделаться добычей всевозможных эпидемий; таким образом голод сопровождался ужасными болезнями, как, напр., проказа и чума, которые в настоящее время почти изгнаны из наших стран, благодаря прогрессу гигиены и благосостояния.

Нищета неизбежно ведет за собой своих обычных спутников: невежество и суеверие. В деревне школ нет и потому крестьянин совершенно безграмотен, его загрубелому притупленному уму доступны лишь самые грубые верования, самые бессмысленные суеверия.

Вот некоторые из них, относящиеся к сельскому хозяйству.






«Начинать пахать можно было только после того, как обнесут хлеб и овес с зажженной свечей три раза вокруг плуга; в четверг и в пятницу не следовало ни прясть, ни шить, потому что тогда св. Дева будет плакать. Чтобы куры не пропадали, надо было начертить крест на камине. Чтобы колодезь не пересыхал, надо было в него бросить хлеба; надо было поставить ветку буксуса на корм лошадям, чтобы удалить насекомых; кости кобыльей головы, положенные в саду, прогоняли гусениц; св. Элигий исцелял лошадей; св. Дисидерий уничтожал кротов; чтобы прогнать прожорливых птиц, надо было там и сям написать на земле Raphael, — это считалось самым верным средством. Тот, кто знал все эти рецепты, считался хорошим земледельцем»

    

(Рамбо: История Французской цивилизации).







Зато как презирают этого бедняка дворяне и даже городские жители! Этот несчастный служит посмешищем для них. Мещанские рассказчики в своих мелких сатирических сказках, известных под названием «fabliaux», изощряют на нем свой юмор. Они выставляют на сцене его неловкость и глупую наивность, его нечистоплотность и плутовство, его страх перед палочными ударами, что, однако не мешает ему колотить свою жену за малейший проступок. В насмешку его называют Жан Боном (Иван Дурак): это добрая говорящая скотина, на которую можно навалить сколько угодно, и она не просит пощады и даже думает, что она создана для этого бремени. Да и в самом деле, не таков ли удел мужика с тех пор, как существует мир? Разве предки его, раб и гало-римский колон, когда либо работали для чего нибудь иного, как не для того, чтобы своим трудом поддерживать праздность и роскошь богачей? Поэтому крестьянин несет свой крест с покорностью быка, привыкшего к ярму.

Крестьяне и королевская власть: Жакерия, Жанна д’Арк. — Среди этих невзгод и печалей на долю мужика выпало несколько лет светлых надежд.

С начала ХI-го века его духовник, к которому он питал слепое доверие, научил его, что в Париже есть добрый король, друг церкви, который очень любит крестьян и который даже мог бы заставить дворян не угнетать больше этот бедный народ.

И, действительно, в XIII веке мужик начинает замечать, что войны между вельможами становятся реже и сами вельможи как будто страшились этого короля, который живет в Париже.

В XIV веке, когда еще не существовало газет, тот же духовник сказал ему, что на доброго французского короля без всякого основания напал чужой король, это был король Англии. Чтоб защищаться от него, доброму королю нужны деньги; и вот увеличены налоги: каждый дом, каждый очаг, как говорили тогда, должен платить ежегодно известную сумму королевскому сборщику податей; когда мужик хотел продать на рынке домашнюю птицу или хлеб, снова он должен платить и чиновнику короля, и чиновнику сеньоров, потому что и эти последние нуждались в деньгах на расходы, чтобы идти на войну за доброго короля.

Затем священник опять говорил ему, что его король Филипп VI был разбит при Креси (1346) злыми англичанами, что Иоанн Добрый был взят в плен при Пуатье (1356) и что освободиться он может, лишь заплатив за себя огромный выкуп.

И снова крестьянин обязан трудиться и терпеть лишения, чтобы заплатить выкуп за несчастного короля.

Затем он видит, что его господа возвращаются; они были взяты в плен при Пуатье; на поле сражения они пообещали своим победителям огромный выкуп, не торгуясь, ибо дворянину не пристало торговаться. Отпущенные на слово, они поспешно возвращаются на свои земли, чтобы собрать обещанные суммы. Чтобы достать их, они продают с молотка все имущество своих крестьян. Домашний скот, плуг, телеги, железный скарб — все идет в дело: даже скудные запасы зерна, которое сберегал, тщательно сберегал крестьянин для будущего обсеменения.






«Все было взято и продано, что оставалось еще, чем сеньор мог бы покрыть свои убытки, кроме кожи и тела несчастного бедняка. Тем не менее он надеется вытянуть из него еще что-нибудь. Вероятно у плута есть какое-нибудь потаенное место, куда он скрывает свое добро. Чтобы заставит его признаться, его начинают жестоко мучить. К его ногам прикладывают горячее железо, не щадя ни огня, ни инструментов»

    

(Michelet).







Однако, судьба не оставляет в покое несчастного мужика, разоренного в конец своим господином; он становится добычей английских и французских отрядов, которые продолжают грабить страну. Городские жители защищены от них, по крайней мере, городскими стенами, а крестьяне всецело находятся во власти этих волков.






«Крестьяне не знали больше сна. Живущие у берегов Луары проводили ночи на островах или на лодках среди реки. В Пикардии население скрывалось под землею, выкапывая себе там убежища… убежища эти представляли собой длинные сквозные коридоры со сводами в 7 или 8 футов ширины, по обеим сторонам которых находилось от 20 до 30 комнат, в средине был колодец, который снабжал эти подземелья водой и воздухом. Вокруг колодца были устроены большие помещения для домашнего скота. При приближении врага туда скрывались деревенские семьи. Женщины и дети гнили там по неделям и месяцам, между тем как мужчины робко выходили посмотреть, взобравшись на колокольню, не покинули ли, наконец, эти воины их деревни.

Но последние часто оставались так долго, что беднякам не удавалось посеять или собрать жатву. Напрасно прятались они под землю, голод настигал их и там. Больше всего пострадали Бри и Бовуази, здесь не оставалось никаких средств к существованию. Все было испорчено и разорено; имущество сохранилось только в замках.»

    

(Мишле).







Доброе вьючное животное, озлившись от голода, приходит в бешенство: оно уплачивает своим господам, как говорит Мишле, «недоимку многих веков».

Это была Жакерия. Жан Боном, мужик, взял приступом замки, не щадя никого, ни женщин, ни детей.

Но что мог сделать он с палкой и вилами против своего сеньора, закованного с железо. Испуганные в первый момент, сеньоры быстро овладели собой. Они бросились на крестьян и произвели ужасное избиение; в Парижском округе, очаге восстания, были местности, в которых вовсе не осталось людей.

Крестьянину снова надели ярмо, и только время от времени он давал жестокий отпор англичанину или господину, когда тот слишком злоупотреблял его терпением.

В продолжении целого века на бедного Макара валились шишки от всех воителей. В простоте своей, он стал роптать не на собственную судьбу, а на судьбу несчастного короля Франции, о бедствиях которого рассказывал ему духовник, или военные люди. Случилось, однажды, что его добрый король Карл VI лишился рассудка; в другой раз сын его, Карл VII дофин, был отвергнут родителями, и его родная мать лишила его королевства в пользу короля Англии (Труанский договор, 1420 г.). Несчастный дофин Карл считался королем только в маленьком городке Бурже на юге Луары, где он скрывался, и если бы Орлеан, единственный надежный город, который еще не уступал врагу, сдался, то буржский король исчез бы навсегда.

Тогда дочь народа, Жанна д’Арк, сжалилась над всеми своими братьями, а также над злополучным потомком Людовика Святого, над сыном ее королей. Нам известно, как она освободила Орлеан, как короновала дофина в Реймсе (1430), и как погибла ужасной смертью в Руане, жертвой любви к своим братьям и сострадания к королю Франции.

Тем не менее, от внимания народа не ускользнуло, что дочь его принесла себя в жертву за его благо. Священник, который сначала принял ее за колдунью, сам признал, что это была святая девушка и что теперь, после своей смерти, она с высоты небес оберегает своих братьев и доброго короля французского народа.

И действительно, как по мановению волшебного жезла, война, продолжавшаяся сто лет, наконец прекратилась.

«Возлюбленному» Карлу VII было возвращено его королевство. Чтобы изгнать из страны шайки французских и чужеземных грабителей, он учредил конные отряды, содержание которых оплачивал тот же мужик и даже считал это большим счастьем, потому что королевские жандармы защищали его от грабительства этих разбойников. Священник объяснил ему, что, так как с этих пор армия стала постоянной, необходимо с самоотвержением платить королевским сборщикам постоянный налог, который предназначается на содержание войска. И на этот раз народ предоставил королю заботы о своем счастье.

Тяжелый опыт научил его, чего стоило ему слишком доверчивое отношение к советам духовника и предоставление королю заботы о своих собственных делах, когда надо было самому позаботиться о них; от его внимания не ускользнул и тот факт, что, как только королевская власть достигла абсолютизма, положение мужика изменилось лишь в том отношении, что у него явился новый хозяин.




Глава V

Население городов








Этьен Марсель, мятежный предок французской буржуазии


Промышленность и торговля. — Дворяне, не занимавшиеся сами никаким полезным трудом, нуждались не только в одной крестьянском труде, который доставлял им пищу, им нужен был и кузнец, чтобы ковать их вооружение, ткач и суконщик, поставлявший им одежду, ювелир, делавший украшения для их жен; им нужна посуда для стола, украшения для их капелл. Эти мастера жили или в древних римских городах. или же в новых. выраставших вокруг какого-нибудь укрепленного замка или монастыря.

В это время торговля и промышленность велись иначе, чем у нас.

В настоящее время, изделие известного предмета производится в большом количестве на больших фабриках, где сотни рабочих часто работают в пользу того хозяина, чьи машины они приводят в движение; хозяин сам не продает по мелочам вырабатываемых таким образом предметов. Он продает их в большом количестве крупным торговцам, которые сами перепродают их с выгодой тем, которые ведут торговлю в розницу.

В средние века производство предметов и их распространение производились совершенно иначе. В то время среди ремесленников не было таких богачей, которые могли бы дать работу в своей мастерской сотням рабочих, да к тому же тогда и не было еще машин. Хозяин-мастер работал своими руками с несколькими рабочими и учениками в нижнем этаже своего дома под наблюдением своего заказчика, и, окончив работу, он выставлял ее на подоконник широкого окна, какое обыкновенно устраивалось в его мастерской. Обучаясь ремеслу у мастера, что продолжалось очень долго, ученик находился под его опекой и на его содержании. Рабочий, который работал собственными инструментами, нанимался к мастеру поденно, понедельно и на год.

Промышленность средних веков отличалась от нашей еще другой характерной особенностью: промышленники, мастера группировались по роду ремесла и составляли так называемые цехи. Таким образом, суконщики составляли свой цех, золотых дел мастера — свой, мясники — свой и т. д. Каждый из этих цехов включал в свой состав хозяев, работников и учеников, занимающихся одинаковым ремеслом.

Цех представлял своего рода маленькую республику, члены которой сами решали вопросы, касающиеся общих интересов; она была также обществом взаимной помощи и взаимного контроля; хозяева или представители, выбранные из числа самостоятельных мастеров, ручались, что работа всех мастеров, входящих в состав цеха, будет безупречна и может быть сдана заказчику без ущерба для репутации их цеха; избранные члены цеха ограничивали число патронов (самостоятельных хозяев), чтобы не допустить конкуренции, которая могла бы слишком понизить доход каждого патрона; они ограничивали также и количество учеников, чтобы предупредить в будущем слишком большой наплыв рабочих в цех, вследствие чего чрезмерно понизился бы заработок каждого из них.

Наконец, каждый вновь поступающий в цех мастер должен был у них выдержать испытание по своему ремеслу; его заставляли сделать какой нибудь предмет в совершенстве, чтобы убедиться, что он способен стать знающим свое дело мастером.

Цех брал на себя расходы по лечению больных, а часто и умерших хоронил на свой счет. Каждый цех выбирал своим покровителем какого-нибудь святого, который заботился о нем с высоты небес; святой этот становился его патроном. В день этого святого весь цех, после торжественной службы, всем своим составом предавался разнообразным увеселениям; хозяева, рабочие и ученики устраивали большой банкет. на который часто приглашались бедные люди.






Сырые материалы, ввозимые в Париж, отправлялись прежде всего на рынок, где их осматривали хозяева или представители цехов. Предприниматели не могли закупать их раньше, чем они прибудут в место назначения, и таким образом они не могли делать для себя запасы в ущерб своим товарищам по профессии. Цехи покупали эти материалы оптом и затем разделяли между всеми мастерами: в предупреждение несправедливостей и неудовольствий, каждый получал свою долю по жребию. Если случалось, что какой-нибудь предприниматель заставал другого в момент, когда тот готов был заключить торг с продавцом сырых материалов или товаров, относящихся до его ремесла, он, как случайный свидетель, мог потребовать, чтобы ему была уступлена часть покупки по установленной цене. Эти своеобразные обычаи — как запрещение перехватывать сырой материал, так и разделение общей покупки на части, — имели своею целью помешать захвату товара, и дать возможность всем членам цеха пользоваться хорошим случаем. Обычай этот основывался на той идее, что хозяева одного и того же рода предприятия не должны быть конкурентами, стремящимися обогатиться на счет друг друга, но что они товарищи, — поддерживаемые обоюдным чувством справедливости и доброжелательства, благодаря чему их прибыли распределяются между ними в возможно равной степени; такое понимание отношений между товарищами непременно должно было вытекать из самого существования цехов, — тогда как чрезмерная конкуренция есть непосредственный результат разобщенности современных промышленников.

    

(Fagniez: Etudes sur lʼindustrie et la classe industrielle à Paris).







Продавая сами свои произведения, фабриканты были не единственными торговцами того времени; тогда были и другие торговцы, которые сами не производили ничего и занимались исключительно тем, что скупали у фабрикантов предметы их производства, у крестьян — домашних животных и сырые материалы, чтобы перепродавать все эти предметы другим лицам за более дорогую цену; только люди, которые жили этим промыслом, были, собственно говоря, купцами, как мы понимаем это слово теперь. Они так же, как и промышленники, группировались в цехи.

Купцы не ограничивались выставлением своих товаров на выставных окнах нижнего этажа дома; в назначенные для больших торгов дни, наиболее богатые из них шли продавать под навесы широких крытых рынков. Сверх того, для торговли по городам, торговцы составляли вооруженные отряды, так как в те времена по дорогам на них могли напасть разбойники или рыцари-грабители; торговцы всех городов съезжались ежегодно на больших ярмарках, где они обменивались всеми предметами, производимыми в то время. Главнейшие ярмарки были: Лендит в Сан-Дени, ярмарка в Труа в Шампании, ярмарка в Бокере в Лангедоке.

Таким же образом негоцианты, отправляющиеся морем на Восток покупать пряности и шелковые материи, совершали свои путешествия на кораблях, вооруженных как для войны, и шли обыкновенно по несколько кораблей вместе, чтобы защищать друг друга.

Самоуправляющиеся коммуны и города бюргеров. — Жители городов не были так разъединены, как жители деревень; в тесных улицах своих городов им было легче устоять против тирании феодалов; они поняли скорее, чем крестьяне, преимущества солидарности и союзов.

В конце ХI-го столетия в некоторых северных городах, а именно в Пикардии, ремесленники, или бюргеры, восстали против своих сеньоров и заставили их даровать им грамоту о коммунах; это был письменный договор, по которому сеньор обязывался предоставить им самоуправление, взимая с них за это известный налог.

Получив такую грамоту на самоуправление, бюргеры сами управляли своими делами, как хотели; общее собрание назначало должностных лиц города: старшин и мэра. На их обязанности лежало производить суды, взимать налоги, под их ведомством находилась городская милиция. Самоуправляющаяся община обносила валом город, а на публичной площади города возвышалась высокая башня, подобная сторожевой башне феодального замка; на башне этой всегда находился сторож.

Но далеко не все города добились силой своих прав; большая часть из них получила от своего сеньора грамоту гражданства мирным путем; так было во всех городах южной Франции, где городские привилегии, оставшиеся со времени римлян, никогда не были вполне утеряны; в таком положении были и центральные города, которым король Франции благоразумно даровал наиболее необходимые свободы.

Остальные города, города, так называемой, буржуазии, только отчасти были избавлены от вмешательства феодала: их налоги были установлены хартией, также как штрафы и взыскания; должностные лица выбирались также самим городом; однако деятельность этих последних была очень ограничена; суд отправлялся королевскими или феодальными судьями, они же взимали налоги, в их ведении находилась и городская милиция.

По мере того, как укреплялся авторитет королевской власти, все самоуправляющиеся коммуны, под предлогом контролирования должностных лиц, были сведены на положение простых городов буржуазии.

Относительное благосостояние горожан. — По сравнению с жалким существованием крестьянина жизнь в городах не оставляла желать ничего лучшего.

Здесь, по крайней мере, люди не были обречены на постоянное недоедание и нищету деревенского жителя, о чем свидетельствует цветущее состояние некоторых цехов, каковы, напр., были цехи булочников, трактирщиков и торговцев живностью.

В своей одежде горожане уже проявляют изысканность и утонченность.

В ХII веке их нижнее белье и верхнее платье, т. е. длинные камзолы, которые шились со стянутой талией и длинными полами, доходящими до колен, и короткие плащи с капюшоном, все это было сделано из грубой холщовой или шерстяной материи, также как и одежда их жен; в ХIII веке горожанин одевается иногда с такою же роскошью, как и дворянин, украшая свое платье кружевами и мехами.

Дом его, в противоположность крестьянской хижине очень благоустроен, иногда даже роскошно меблирован, что, однако, не мешало городам того времени иметь очень жалкую внешность по сравнению с современными городами.






Открываясь взору с высоты или на далеком расстоянии, средневековые города могли показаться очень красивыми. Здесь нагромождались друг на друга остроконечные крыши, сквозные стрелки соборов, величественные башни, колокольни и колоколенки.

Но если вы рискнули войти в город, зрелище меняется совершенно, и вы испытываете полное разочарование.

Со всех сторон переплетаются улицы или, скорее, темные, кривые переулки, полные нечистот и без мостовой; дома выступают или слишком отодвинуты назад без всякой системы, нарушая правильную линию улицы. Так как большею частью дома эти были очень маленькие, владельцы их старались всегда захватить место на общественном шоссе, чтобы вознаградить себя за тот недостаток места, какой они испытывали в собственных домах; на улицу выходил обыкновенно люк из погреба, скамья, первые ступеньки лестницы дома. Верхние этажи выступали над нижними, а крыша чердака над верхними. Если дома противоположной стороны, случалось, были выстроены таким же образом, то на некоторых узких улицах в полдень можно было прогуливаться в тени.

При таких условиях, без сомнения, прогулка по городу не могла доставить приятного развлечения. На каждом шагу новые препятствия; там дорога размыта грязными ручейками, там кучи навоза, там на средину дороги выдвинулись ступеньки лестницы, там зловонные погребные ямы. Едет ли экипаж — надо поскорее зайти за тумбу панели, чтобы не попасть под колеса. Дождь ли пойдет? Со всех крыш вас поливают обильные потоки воды из разинутых пастей водосточных труб. Ветер ли подымется — с визгом и скрипом замотаются все вывески на верхушках своих высоких виселиц, угрожая каждую минуту свалиться на голову в виде листа расписанного железа, или блюдца для бритья бороды, или сапога, или целой металлической шляпы.

Ночью царит полнейший мрак, исключая тех ночей, когда светит луна.

Нечистоты целые месяцы оставались на улицах и только какое нибудь необыкновенное событие, религиозная процессия или проезд какого-нибудь принца могли заставить вычистить город вполне поэтому эпидемии здесь не прекращались.

Так как почти все дома были деревянные, а насосы и пожарные в то время еще не существовали, то нередко случалось, что сгорали целые кварталы

    

(По Карре: Исторические чтения).







Городское население и Генеральные штаты в 1355— 56–57 годах. — В затруднительные моменты, начиная с Филиппа Красивого, королевское правительство имело обыкновение созывать Генеральные штаты королевства. Филипп Красивый в 1302 году вместе с представителями духовенства и дворянства призвал также представителей главнейших городов. Они и составили собою то, что называется третье сословие. Первые Генеральные штаты поддержали короля против папы Бонифация VIII.

В течении полувека королевское правительство созывало Генеральные штаты в очень редких случаях и каждый раз с предложением вотировать новые субсидии государству; представители городского населения ограничивались тем, что с покорностью соглашались на предложения короля.

Но когда первые несчастья Столетней войны разразились над королевством, когда узнали, как Филиппом Валуа и Иоанном Добрым подделывалась монета, подобно Филиппу Красивому, как расточались на празднества и турниры деньги, собранные под предлогом необходимости платить жалованье войскам; когда обнаружилась неспособность этих королей на поле сражения при Креси (1346), при Пуатье (1356), городское население изменило свой тон и свое отношение к королевскому правительству.

Генеральные штаты 1355—56–57 г.г. согласились вотировать налоги только при непременном условии, что чиновники, на обязанности которых будет лежать взыскание податей, будут назначены самими представителями и будут находиться под их контролем, и что совет, назначенный. Штатами, примет участие в правлении дофина Карла, будущего Карла V, на время отсутствия его отца Иоанна Доброго, находившегося в плену после битвы при Пуатье.

С одной стороны, ловкость молодого дофина, с которой он сумел затянуть эти дела, ответив уклончиво Генеральным штатам, с другой стороны, трудность сговориться представителям различных городов, быстро и единодушно принять какое-нибудь решение, благодаря медленности и неудобству передвижения, а также страх перед фактом возмущения против королевской власти, которая тогда считалась ненарушимой и священной, — вот главные причины, почему эта попытка Генеральных штатов 1355 — 56 г.г. ограничить власть была проиграна, дав повод королевскому правительству установить постоянный контроль над представителями нации.

Восстания парижского городского населения во время Столетней войны. — В средние века один город разросся скорее, чем все другие: это был Париж — резиденция королей из династии Капетингов. Его развитие и рост шли параллельно с развитием королевской власти. Незначительный городок, построенный на острове Сены еще во времена римлян и тогда носивший название Лютеца, он уже распространился по обеим берегам реки, когда сделался столицей королевства Капетов; на острове возвышались Собор Парижской Богоматери и здание суда; это была старинная часть города. Левый берег назывался Латинским кварталом, кварталом парижского университета, существующего со времени Филиппа Августа, также как и Собор Богоматери; на правом берегу, где был Лувр — королевский дворец, находился рабочий и торговый квартал, включая сюда несколько богатых монастырей; принцы и придворные, тяжущиеся и их адвокаты, учителя и студенты представляли для ремесленников и торговцев правого берега таких многочисленных потребителей, что у них был всегда надежный источник дохода.

В ХIV веке в Париже скопилось от 150 до 200 тыс. жителей; ни в одном городе французского королевства цифра населения не приближалась к этой.

Когда депутаты Генеральных штатов 1357 года разъехались по своим городам и стало очевидным, что дофин Карл нарушит все обещания, сделанные Штатам, парижское городское население восстало.

Такой решительный способ действия легко объясняется тем, что Париж являлся единственным городом, где население было достаточно многочисленно и уже достаточно хорошо организовано в корпорации, чтобы осмелиться вступить в открытую борьбу против королевской власти; трудолюбие и относительное богатство давали ему возможность с большей легкостью, чем населению других городов, выносить выпуски фальшивых денег и дурное финансовое управление; умственное развитие давало ему возможность выработать и понять планы необходимых основных реформ и, наконец, частые встречи с особами королевского дома, жившего здесь же в Париже, отучили его немного от того суеверного уважения, которое часто испытывает простой народ к сильным мира, никогда их не видя, и которое слишком часто мешает ему видеть их такими, каковы они есть.

Парижские горожане имели своего естественного вождя в лице городского головы, президента совета цехов, в качестве чего он был как бы мэром Парижа; в средине XIV столетия случилось, что таким головой был человек, обладающий умом и добрым сердцем: это был Этьен Марсель, президент третьего сословия во время Генеральных штатов 1355, 56 и 57 годов.

Чтобы принудить дофина Карла считаться с требованиями и Генеральных штатов, он, предводительствуя многочисленной толпой ремесленников, напал на Лувр; двое советников дофина были зарезаны на глазах принца и Марсель потребовал, чтобы он составил совет из горожан Парижа. Но дофин бежал и вернулся с тем, чтобы осадить свою столицу; Марсель был убит приверженцем дофина; последний вошел в Париж, который с тех пор не смел сопротивляться в течении всего царствования Карла V.

Но едва умер Карл V, произошел новый взрыв народного гнева. Дяди молодого короля Карла VI, которые были регентами до его совершеннолетия, угнетали Париж налогами, чтобы покрывать свои безумные траты. Парижане восстали, зарезали одного сборщика податей, захватили арсенал и вооружились железными колотушками, запасенными там на случай готовящегося нового нашествия англичан: отсюда происходит насмешливое прозвище колотушников (maillotins), которое им было дано (1382). Колотушники были хозяевами Парижа в течении нескольких месяцев: постановления, вызвавшие этот бунт, были отменены. Дяди короля и французское дворянство в этот момент были заняты подавлением восстания фламандских рабочих, поднявшихся против своего господина, который был одним из дядей короля Франции. Когда фламандские рабочие были раздавлены, очередь дошла до колотушников. Армия сеньоров с молодым королем во главе вошла в Париж; колотушники не посмели сопротивляться и открыли двери королевскому войску.

Без сопротивления они позволили разоружить себя и, когда у них уже не было оружия, началась жестокая расправа; триста наиболее богатых бюргеров, после упрощенного суда, были повешены, обезглавлены или утоплены; все цехи были присуждены к огромным штрафам; затем у Парижа были отняты городской голова и все городское самоуправление; была отнята городская милиция и цепи, которые в дни возмущений можно было протянуть по улицам, словом, у него были отняты все его гарантии против угнетения, администрация города всецело перешла к голове по королевскому назначению.

Через тридцать лет в Париже поднимается новое восстание. Король лишился рассудка; дофин, будущий Карл VII, был еще очень молод; разгорается гражданская война между Арманьяками и Бургиньонами (1413). Герцог Бургундский, заискивая у парижан, дает им право избрать своего городского мэра и городское самоуправление, и Париж принимает сторону Бургиньонов.

Цех мясников со своим председателем Кабошем правит Парижем; шайки кабошенцев избивают дурных советников молодого дофина; профессора университета присоединяются к ним, и в 1413 году парижское городское население предписывает королю, чтобы он исполнил требование кабошенцев, в силу которого должна измениться вся администрация королевства и которая обязывала короля к выборам через посредство нотаблей всех королевских чиновников. Арманьяки и Бургиньоны, становясь по очереди господами города, творят здесь всевозможные беззакония. Кабошенцы несколько раз делали нападения на тюрьмы, переполненные Арманьяками, и вырезали там всех, кого находили. Герцог Бургундский с помощью англичан окончательно сделался хозяином Парижа и поставил здесь английский гарнизон.

Голод и эпидемии в течении всего этого смутного периода унесли больше жертв из Парижа, чем бойни, изгнания и война; когда окончилась Столетняя война, Париж вместе со всеми городами и деревнями Франции ничего больше не желал, как отдыха и мира.

Буржуазия отдается в руки абсолютной монархии. — В последние годы Столетней войны как среди горожан, так и в крестьянских массах замечается усиленное тяготение к монархии. В то самое время, как крестьянская Франция дает королю Жанну д’Арк, южные города государства поддерживают своими деньгами молодого Бургского короля и дают ему возможность сделать решительное напряжение сил, чтобы освободить Францию от англичан.

В 1439 году буржуазия делает еще больше: на Генеральных штатах в Туре она вотировала королевские налоги на содержание постоянной армии, назначение которой было положить конец Столетней войне и грабежам везде рыскавших солдат.

Давая добровольно королю средства учредить постоянную армию, на содержание которой понадобятся неизбежно такие же постоянные сборы, Генеральные штаты, сознательно или нет, отдали в руки королевской власти единственное средство, которое всегда могло помочь им добиться желаемых реформ: средство это было отказ в деньгах. Согласие, данное на постоянный государственный налог, обезоружило их перед королевской властью.

Но главную роль в данном случае сыграла форма установленного налога: это был земельный налог, ложившийся исключительно на простой народ, крестьян и горожан! Это значило, что с этих пор дворяне и попы могли совершенно игнорировать Генеральные штаты и вопрос о налоге. Какое им дело, что король удвоит, утроит или удесятерит цифру сбора, первоначально установленную в 1500000 ливров. Они ничего не платили деньгами; по старой французской поговорке, духовенство платит своими молитвами, а дворянство своей шпагой. Благодаря такому выделению двух привилегированных сословий, интересы этих последних навсегда стали противоположными интересам третьего сословия.

С этих пор третье сословие было предоставлено заступничеству короля.






«Третье сословие, преданное привилегированными классами, искало сближения с королем; оно приветствовало все посягательства королевской власти на права дворян и духовенства и энергично помогало королю довершить разрушение их политического могущества»

    

(Рамбо).







Тот факт, что буржуазия отдала себя в руки Карла VII, и факт выделения двух привилегированных сословий сделали возможным укрепление во Франции королевского деспотизма, начавшегося с царствованием Людовика XI.




Глава VI

Общий обзор Европы в средние века








Венецианские корабли привозят крестоносцев в Константинополь, столицу и обширнейший порт греческой империи в средние века




Западная Европа


Европа в период нашествия варваров (V–XI в.) — Вторжения новых племен, начавшиеся с начала V-го века, длились до XI, когда завоеватели германские, арабские или монгольские, наконец, основались на определенных местах.

В V и VI в. в. первая волна германцев наводнила всю западную Европу: Испанию заняли вестготы, Галлию — вестготы, бургунды, франки; англы и саксы основались в Англии, лангобарды — в Италии; в XI веке из Скандинавских земель (Дании, Швеции, Норвегии) выходят новые племена германцев; они менее многочисленны, но передвигаются быстрее, так как идут морем и, под именем норманнов, появляются на всех берегах западной Европы; основавшись в одной из провинций древней Галлии, которая по их имени получила название Нормандии, они, однако, не остаются на месте: в 1066 году нормандский герцог отнял Англию у англосаксов; около того же времени другая часть нормандцев, отправившаяся на юг, завоевывает Сицилию и юг Италии и основывает здесь Неаполитанское королевство или Королевство Двух Сицилий. Главное ядро германцев осталось в древней Германии, сохраняя лишь завоеванную часть между Рейном и Эльбой.

От правого берега Эльбы начинаются славянские земли. По мере того как родственные им германцы углубляются на запад, в страны, населенные кельтами, славяне в свою очередь подвигаются также на запад и юго-запад; таким образом, между тем как одни из них, например, поляки занимали землю между Эльбой и Вислой, Другие, как, например, сербы, двигаясь на юг, занимали часть Балканского полуострова.

Что касается монголов, которых в V веке Аттила привел сюда за собой из Азии, то они возвратились назад и остались на берегах Черного моря; но в IX веке они снова двинулись вперед: часть их, под именем болгар, основалась на Балканах, рядом с сербами; другая часть — венгры заняли всю среднюю долину Дуная (современная Венгрия); и уже в XIII веке России суждено было подвергнуться новому нашествию монголов, пришедших позднее из Азии.

Наконец, арабы становятся властителями Испании, но, отброшенные франками при Пуатье в 732 году, они вынуждены были укрепиться на юге Пиренеев.

Из всех этих варварских племен только франки, которые приняли религию побежденных и слились с ними, основали прочные и долговечные государства. Как арабы в Испании, так и монголы в России могли лишь продержаться несколько веков в завоеванных странах; но, оставаясь чуждыми религии туземцев и сохраняя свою различную от них национальность, они в конце концов должны были оставить эти страны.

Вместе с этим великим передвижением народов главным фактом истории Европы в первую половину средних веков было распространение римского католичества в западной и центральной Европе и греческого христианства в восточной части Европы. Католические миссионеры распространяли христианство между англосаксами и германцами, населявшими Испанию, Галлию, Италию, Германию и Скандинавские земли, а также между венграми и даже польскими славянами; греческие миссионеры, вышедшие из Византии, распространяли его с таким же рвением и фанатизмом между болгарами, балканскими сербами и русскими.

Англия в средние века. — Англосаксы, которые в V и VI веках захватили островную часть Бретани, перейдя в католичество, частью слились с кельтами — туземными жителями страны, — частью отбросили последних в страну галлов, в Ирландию и Шотландию. В 1066 году герцог Вильгельм Нормандский завоевал Англосаксонское королевство во главе шайки авантюристов, которой раздал самые лучшие земли в стране, сохранив однако в своем владении многие укрепленные замки и вассальные владения. Лишь по прошествии нескольких веков завоеватели отказались от употребления французского языка и начали говорить по английски, как их подданные.

Владетели Нормандии, ставшие, благодаря брачным союзам, наследниками Аквитании и многих других западных провинций Франции, англо-нормандские короли вскоре после завоевания Англии вступили в борьбу с своими сюзеренами, королями Франции. Однако же Столетняя война в конце концов окончилась не в их пользу; они безвозвратно утратили свои французские владения, но они вознаградили себя, завоевав страну галлов, Ирландию, и потребовав от шотландских кельтов признать в них своих сюзеренов. Для ведения всех этих войн, им приходилось требовать тяжелых жертв как людьми, так и деньгами от подвластных им баронов, епископов и от вольных городов или коммун; бароны, воспользовавшись затруднениями короля Иоанна Безземельного, возникшими вследствие несогласия его с Филиппом Августом, потребовали от него в 1215 году Великую Хартию, которая отныне обязывала короля Англии устанавливать налоги лишь с согласия парламента — светских и духовных баронов — и кроме того навсегда лишила королей права произвольно налагать наказания на своих подданных, что они практиковали весьма часто, а подвергать виновных лишь законному суду.

С этого дня бароны никогда не переставали настаивать на правах, обеспечиваемых Великой Хартией; и в течение Столетней войны парламент, состоявший из двух палат, палаты лордов и палаты общин, постоянно контролировал действия своих королей.

В конце ХIV века в Англии появился истинный праотец протестантизма, Джон Виклеф, профессор университета в Оксфорде; приведенный в негодование несметными церковными богатствами, развращенностью английского духовенства, притязаниями Авиньонских пап, несмотря на их нравственное падение, управлять всем миром, он предложил в виде меры против царящего зла искать спасения лишь в Евангелии, не считаясь с церковью и недостойным папством.

В конце XV века, едва окончилась Столетняя война, как Англия снова была раздираема гражданской войной между различными претендентами на ее корону. Эта война, которую назвали войною Белой и Алой Розы, от двух роз, находящихся в гербах двух соперничающих фамилий, длилась тридцать лет, покрыла Англию развалинами и разорила богатых баронов и их вооруженных людей. Утомленная этой войной, грозящей сделаться вечной, огромная масса английского народа поступила так же, как и французский народ, измученный распрями феодалов. Народ согласился, чтобы королевский дом Тюдоров, оставшийся победителем, установил в свободной Англии деспотический режим, который одновременно Людовик XI устанавливал во Франции.

Испания. — От VIII до XV века вся жизнь Испании представляла один длинный Крестовый поход. Арабы, после победы при Хересе в 711 году, заняли всю страну, отбросив отказавшихся покориться им в Пиренеи; более цивилизованные, чем испанцы (смесь кельтов, римлян и вестготов), они стали распространять цивилизацию среди завоеванного народа, принесенную ими с Востока. Под их владычеством Испания покрылась целой сетью удивительных каналов орошения, необходимых в этом сухом и жарком климате, роскошными мечетями, большими промышленными городами, каковы Кордова, где обрабатывалась медь, Толедо, знаменитый в то время своим оружием. Но несмотря на все благодеяния их владычества, побежденные испанцы, оставшиеся верными католицизму, ненавидели арабов, как неверных.

Воспользовавшись междоусобными войнами арабов, воинствующие христиане, скрывавшиеся в Пиренейских горах, с помощью крестоносцев, пришедших из Франции, перешли в наступление и мало-помалу изгнали арабов. Таким образом, на юге Пиренеев образовались христианские королевства: Португалия, Кастилия, Наварра, Арагония, которые впоследствии значительно распространились на юг, особенно Кастилия.

Во второй половине XV столетия Фердинанд Арагонский вступил в брак с Изабеллою, королевой Кастилии; таким образом два королевства, не сливаясь в одно целое, повиновались одним и тем же властителям; два государя обуздывали феодалов своей страны, которые, как и английские бароны, стремились при помощи парламента, называвшегося Кортесами, ограничить власть короля.

Союз Кастилии и Арагонии дал возможность Фердинанду и Изабелле в 1492 году покорить королевство Гранаду, — единственную территорию, оставшуюся во власти арабов.

Эти крестовые походы, длившиеся семь веков, способствовали чрезмерному возбуждению в нации религиозного пыла; ни в одной стране монахи и духовенство не были ни так многочисленны, ни так богаты; нигде инквизиция не произвела таких опустошений. Полагают, что по повелению Торквемады, великого инквизитора, в течении 18 лет (1481–1498) было сожжено 8800 человек; 90000 человек были лишены мест, имущества или приговорены к вечному тюремному заключению. В праздничные дни тянулись на костры процессии жертв инквизиции, облеченных в желтую одежду. Эта благочестивая церемония называлась Аутодафе (acte de foi, dљло вљры). Евреи и мусульмане были главными жертвами этой святой жестокости, которая однако же вызвала другую жертву — саму страну Испанию, потерявшую, вследствие эмиграции и сожжения мусульман и евреев, наиболее трудолюбивую часть населения. Вследствие этого режима гонений мало-помалу угасли энергия и дух несчастной страны.

Центральная и Восточная Европа


Священная римско-германская империя. — В XVI веке Италия, северная часть которой была завоевана ломбардами и франками Карла Великого, а южная норманнами, была раздроблена на множество маленьких государств, из которых одни принадлежали светским и духовным сеньорам, другие, обыкновенно торговые города (Венеция, Флоренция, Милан, Генуя), представляли маленькие буржуазные республики.

Папа имел резиденцию в Риме, ему были подвластны духовенство и народ, но очень часто он подвергался разбойничьим набегам соседних сеньоров. Феодальный строй был в полном развитии во всей Италии.

Такое же положение было и в Германии. Завоеванная Карлом Великим, обращенная в христианство его миссионерами, она распалась, при его слабых преемниках, на маленькие феодальные государства, среди которых находилось несколько вольных городов-республик: Кельн, Бремен.

Однако же более значительные феодальные владельцы, постоянно угрожаемые венграми со стороны Дуная, нашли благоразумным избрать единого короля Германии; вначале они неохотно повиновались ему, но, подобно Капетингам во Франции, он смог бы ограничить феодалов, если бы один из этих королей Оттон Великий в подражание Карлу Великому не возымел честолюбивого замысла заставить папу возложить в Риме императорскую корону на его голову (962 г.), присвоив себе таким образом титул германского императора.

Его преемники подражали ему; каждый из них пожелал короноваться императором; их честолюбие простиралось до стремления завладеть северной Италией, которая составляла часть империи Карла Великого и лежала на пути Германии в Рим. Кроме того, они мало-помалу начали смотреть на папу, с которым дерзко обходились римские вельможи, как на орудие, с помощью которого они могли бы подчинить своей власти германское духовенство.

Но такое честолюбие дорого обошлось им.

Борьба духовенства и императоров в Германии и Италии. — С 1073 г. один из пап, энергичный Григорий VII, начал грубо и резко сопротивляться притязанию германских императоров. Он первый решился открыто высказать свое отношение, которому следовали и его преемники и которое в начале XIII века папа Иннокентий III формулировал в следующих словах: «Господь возвел нас на трон не для того только, чтобы мы примиряли народ с его властителями, но для того, чтобы мы также судили властителей перед лицом народов.» Григорий VII был достаточно силен для того, чтобы низложить императора Генриха IV и заставить его прибыть в одежде кающегося (1077) в Каноссу и покаяться в оказанном папе сопротивлении.

С помощью итальянских городов Ломбардии его преемники не раз заграждали императорам путь в Рим. Иннокентий IV был достаточно силен, чтобы отнять в 1250 г. корону у одного из самых выдающихся и грозных императоров средних веков, Фридриха II. После двух веков упорной борьбы, императоры были вынуждены отказаться от коронования в Риме, а главное, от владычества над папством и Италией; кроме того, эта двухвековая борьба с папством низвела к нулю их власть в самой Германии: чтобы заручиться содействием своих вассалов, императоры, вынужденные освободить их от уплаты налогов и даровать им земли, сами обеднели и допустили полный расцвет германского феодализма и торговых городов.

В 1356 году знатные сеньоры согласились присвоить семи лицам из своей среды, которых и называли семью выборщиками, право избрания новых императоров; от всего былого могущества, к концу средних веков, императорам достался лишь громкий титул.

Но и само папство вышло весьма обессиленным из этой продолжительной борьбы. Война между духовенством и империею создала во всех итальянских городах две партии: гвельфов или папистов, и гибелинов, или империалистов. Папы не были в безопасности в самом Риме, что доказало покушение Ананьи в 1303 году. Клементий V поселился в Авиньоне (см. главу IV). Пребывание в Авиньон, великий раскол, распри пап с соборами в Констанце и Базеле, провозгласившими себя выше пап, привели в XV веке папство к такому же упадку, как и империю.

Итальянские и германские города; торговля и промышленность. — Европейцы, сталкиваясь с арабами, которые в то время были цивилизованнее их и пользовались большим благосостоянием и роскошью, в эпоху крестовых походов заимствовали у восточных народов новые потребности и вкусы; стремясь удовлетворить эти потребности, расширилась торговля и промышленность.

Итальянские купцы, находясь в очень выгодном положении для ведения торговли с Востоком, начали покупать у торговцев-арабов в Малой Азии и в Палестине и у константинопольских купцов шелковые ткани, пряности, сахар, перец, корицу и перепродавали их в Европе с большим барышом. Венеция и Генуя сделались богатыми торговыми городами; Флоренция производила такие же тонкие ткани и сукна, как Восток.

Частые сношения германских городов, через альпийские ущелья, с городами Италии возбудили соревнование первых. Чтобы оградить себя от разбоев сеньоров, эти города образовали союз между собой или Ганзу. Ганза имела свой собственный вооруженный коммерческий флот для отражения нападения пиратов, устроила собственные фактории за границей. Россия снабжала ее сырьем, кожей и салом; в Норвегии она закупала лес; в Брюгге, во Фландрии, бывшем в те времена центром производства сукон и холста, она закупала ткани; из Лондона, столицы Англии, где в то время занимались только земледелием и разведением овец, ганзейские купцы вывозили шерсть. Богатейшие банки того времени находились в Италии и Германии, во Флоренции и Аугсбурге.

Начало эпохи Возрождения. — Германские и итальянские города оказали и другую услугу цивилизации человечества, главным образом итальянские города: они стали колыбелью умственного Возрождения, которое постепенно распространилось по всей Европе.

В этих маленьких торговых республиках было немало банкиров, обогатившихся торговлей, с светлым и развитым умом; они полагали высшую славу не в вооружениях, не в умении сражаться на турнирах и в битве, не в жизни, проводимой в молитве и молебствии. Постоянная умственная работа, которую вызывали их торговые дела, занятия промышленностью или политическая борьба, развила в них высшие духовные интересы. Многие из них нередко готовы были не считая тратить огромные суммы на приобретение произведений искусства или редкой рукописи, на поддержание людей, которые своими литературными или художественными произведениями украшали их жизнь и занимали их досуг.

Именно в итальянских городах были сосредоточены драгоценные остатки памятников древней архитектуры и скульптуры, латинские писатели были там более известны, чем где бы то ни было в другом месте.

Все эти условия вызвали истинное возрождение искусства и литературы. Люди заинтересовались изучением древности.

В начале XIV столетия художник Джиотто отвергает изможденные и плохо нарисованные фигуры, которые живописцы средних веков изображали на стенах церквей: он подражает природе, изучает жизнь, группирует фигуры, считаясь с законами перспективы: он основатель современного искусства.

В то же время скульпторы стараются подражать произведениям древности в мраморе и бронзе; архитекторы оставляют столь употребительную в средние века ломанную арку и возвращаются к полукругу, к прямым линиям, к колоннадам древности; ревностно принимаются за переводы латинских и греческих произведений, и Данте, современник Джиотто, создает оригинальное произведение: Божественную Комедию. Французы, проникшие в Италию в конце

XV столетия, ослеплены таким художественным богатством.

Успехи монархического режима в Италии и в Германии. — Несмотря на раздробление и на республиканские города, Италия и Германия не избегли, однако же, охватившего в то время всю Европу стремления к монархии.

В XV веке в Италии не прерывались войны между городами; сражались при помощи наемных войск, которые назывались кондотьеры. Один из предводителей наемных войск Сфорца овладел Миланом; горожане поручили ему защиту города и учредили в нем княжеское достоинство: богатые банкиры Медичи во Флоренции преобразовали Флорентийскую республику в княжество; одновременно король неаполитанский на юге Италии, папа в центре ее, герцог Савойи и Пьемонта на севере являются настоящими деспотами в своих владениях. Лишь Венеция и Генуя сохраняют республиканский образ правления.

Важнейшие сеньоры в Германии с каждым днем все более и более усиливают свою власть над подданными; курфюрст Бранденбургский, герцог Богемии и в особенности эрцгерцог австрийский увеличивают свои владения на счет слабых соседей и утверждают свою власть над подданными.

В конце средних веков в центральной и западной Европе резко отмечаются успехи абсолютной монархии.

Римская империя; Византия. — Восточная римская империя, благодаря защите Балканов и в особенности сильной позиции ее столицы Константинополя или Византии, на несколько веков пережила Западную римскую империю. Преемники Августа и Константина жили в пышных дворцах среди высших чиновников, увешанных золотом, и толпы слуг, все более и более окружая себя восточной роскошью.

В этом необыкновенно удобно расположенном порте, в проливе между Европой и Азией, проснулся коммерческий гений греков, и Византия вскоре сделалась местом встреч торговцев всех портов Средиземного моря и самых отдаленных торговых пунктов Азии; она наводнила весь Запад произведениями своей индустрии и предметами роскоши, каковы шелковые ткани, драгоценные камни и вазы.

Но величайшая и могучая страсть византийцев была религия. Константинопольский патриарх играл на востоке ту же роль, какую римский папа на западе, и Византия была великая религиозная метрополия. Соперничая с Римом, она всегда отказывалась признавать главенство римского папы; с своей стороны Запад считал греческую церковь за еретическую.

Тонкий ум греков, разрабатывавший некогда вопросы науки и философии, со страстью углубился в теологические обсуждения текстов священного писания, и много раз Византия обагрилась кровью, пролитой благодаря религиозным войнам.

Запад создал храмы, так называемого, готического стиля; Византия создала собор Святой Софии с тяжелым куполом, роскошными мозаиками, с алтарями, богато украшенными драгоценными камнями и золотом, и все города, принявшие греческие обряды, русские, сербские, болгарские, вскоре украсились храмами с золотыми куполами.

Кроме того, религиозное настроение страны поддерживалось соседством мусульман и крестовыми походами; западные крестоносцы не раз проходили через Византию, где их принимали с недоверием, как принимают варваров. Западные крестоносцы оправдали подозрения византийцев, взяв приступом и ограбив сверху до низу великий город во время четвертого крестового похода. Когда Франция, разоренная жестокой столетней войной в царствование Людовика Святого, отказалась от крестовых походов, Византия во главе сербов и болгар, обращенных ею в свою веру, поддерживала борьбу с мусульманами.

В XIV веке ей начали угрожать новые мусульманские орды: турки. Слабо поддерживаемая римскими католиками, Византия пала в 1453 г. Султан Магомет I взял ее приступом, и завоеватели-турки рассеялись по всей древней Византийской империи, угрожая безопасности Венгрии и Германии.

Упадок средних веков. — В XIV и XV столетиях феодализм повсюду клонился к упадку. Франция, Испания, Англия повинуются абсолютным монархам; в Италии и Германии, в большинстве маленьких государств, тоже стремление к абсолютизму, и уже ясно обозначается образование некоторых современных великих держав: Франции, Англии, Испании.

Не менее заметен упадок другого могучего властелина средних веков — церкви. Крестовые походы прекратились и христианская Европа была поставлена в необходимость защищать себя от нашествия турок; папство унижено и занимается лишь увеличением своих частных владений в Италии, не заботясь более о реформе церкви; после Виклефа поднялся в Богемии голос одного из его учеников, чеха Иоанна Гуса, и, несмотря на сожжение церковью священника-реформатора, доктрины ее поколеблены в Германии.

Обнаруживается новый симптом: в Германии и Италии перестают заботиться лишь о спасении души в загробном мире; взоры людей снова обращаются на материальные блага; воспрял человеческий дух от соприкосновения с свободным гением древности, не знавшим ига, налагаемого католическим духовенством.

Все эти симптомы возвещают великое преобразование: и в самом деле, их появление знаменует падение средних веков, а XIV и XV века как бы открывают зарю Нового Времени.







Книга III. Новое время

(ХVI, XVII и XVIII в.в.)





Глава I

Изобретения и открытия начала Новых времен








Гутенберг показывает первую отпечатанную книгу монахам, которые копировали рукописи от руки


Великие открытия и великие изобретения. — Многие открытия в течение XV в. и в начале XVI ускорили падение средних веков и наступление нового времени.

В течение этого времени были распространены и введены во всеобщее употребление ряд изобретений, каковы: порох, компас, живопись масляными красками, гравирование, бумага и книгопечатание; около этого же времени великие мореплаватели открыли Новый свет и новый путь морем в восточные страны Старого света.

Самые знаменитые из этих изобретателей были: немец Гутенберг, изобретший книгопечатание, и генуэзец Христофор Колумб, открывший Америку; мы должны чтить их, как и величайших своих соотечественников, ибо их изобретения и открытия оказали нам такие же услуги, как и всем другим людям, они принадлежат всему человечеству и составляют гордость и славу его.

Порох и огнестрельное оружие: последствия этого изобретения. — Порох был изобретен китайцами, но они употребляли его лишь для фейерверков. Арабы пользовались им на войне и через них он стал известен европейцам.

Первые пушки были из камня, очень тяжелые и производили больше шума, чем причиняли вреда неприятелю: таковы были пушки, которыми пользовались англичане при Креси 1346 г.

Около этого же времени появляются огнестрельные ружья с ручной пищалью, внутри которой при помощи механизма зажженный фитиль соприкасался с порохом.

В ХV столетии это оружие было усовершенствовано; начали делать пушки из бронзы, устанавливать их на колесах и перевозить лошадьми. Затем в пищаль стали вкладывать камень вместо фитиля и таким образом появился мушкет.

С тех пор легче было разрушать замки, которые в то время принадлежали дворянству. Отныне и рыцари, несмотря на свои тяжелые доспехи, не были защищены от ударов ядер и пуль. В то время рыцари сражались лишь на лошадях; кавалерия представляла армию благородную по преимуществу.

Но лишь короли, благодаря налогам, взимаемым с низших классов населения, имели достаточно средств, чтобы содержать многочисленное войско пехоты и иметь много пушек; таким образом им нетрудно было покончить с феодалами.

Изобретение пороха и огнестрельного оружия повсюду ускорило падение феодализма и торжество абсолютной монархии.

Компас. — В XIV веке европейцы заимствовали у арабов употребление компаса. Это — намагниченная игла, острие которой всегда обращено к северу; до того времени: моряки не решались удаляться от берегов, опасаясь потеряться в открытом море. Отныне они могут пускаться в открытое море, ибо компас всегда указывает север и таким образом можно определить три остальные главные пункта. Компас способствовал великим морским открытиям.

Открытие пути вокруг мыса Доброй Надежды. — До ХV стол. европейцам были известны лишь Европа и африканские и азиатские берега Средиземного моря; они знали, конечно, что Азия простирается далеко на восток, но их представления об Азии были весьма смутны. Южная и центральные части Африки были совершенно неизвестны; существования Океании и Америки даже не подозревали.

В ХV стол. португальские мореплаватели подвинулись вдоль западных берегов Африки; один за другим они открыли остров Мадеру, Канарские острова и берега Гвинейского залива. В 1484 году один из них достиг до мыса Доброй Надежды.

В 1497 Васко де Гама обогнул этот мыс и вышел в Индийский океан; плывя вдоль восточного берега Африки, он приехал в Индию. Таким образом был найден морской путь к Дальнему Востоку. Португальцы устроили фактории на берегах Африки и в Индии для торговли с туземцами, у которых они скупали пряности и шелка и перепродавали их в Европе.

Открытие Америки: первое путешествие вокруг света. — Христофор Колумб сделал еще более важное открытие: он открыл новый свет — Америку.

Христофор Колумб родился в Генуе, в Италии. В ту эпоху генуэзцы были первые мореплаватели. Женившись на дочери одного капитана-торговца, который оставил ему в наследство свои мореходные карты и все морские инструменты, он и сам сделался моряком. Читая произведения древних, он пришел к мысли, что земля кругла и и потому, направляясь морем на запад, должно пристать к берегам Индии. Нужно было убедить в этой мысли кого-нибудь из царствующих особ, чтобы получить корабли и все средства для осуществления своих намерений. Хр. Колумб обратился к королю Португалии и к королю Англии. Эти смелые предложения были встречены при королевских дворах насмешками, и к великому человеку отнеслись как к дураку или сумасшедшему. К несчастью, невежды обыкновенно относятся свысока к людям, несущим миру новую истину. Фердинанд и Изабелла, король и королева Испании, благосклонно приняли его и поручили рассмотреть его проект совету ученых теологов; последние объявили Хр. Колумба дураком и еретиком: и на самом деле ни в одной из священных книг не упоминается о шарообразности земли. Однако же один монах, духовник королевы, добился того, что было предоставлено в его распоряжение три непалубных корабля и 90 человек матросов. Проехав Канарские острова, путешественники потеряли землю из вида, плывя все время на запад в неизвестном необъятном пространстве. Проходит две, три недели, наконец, месяц; не видно ничего, кроме неба и воды.

Экипаж в страхе, вспыхивает восстание, которое Колумб энергично подавляет; глубокая вера ученого ни на минуту не покидает его. Наконец, на тридцать третий день плавания часовой на мачте замечает землю.

Экипаж пристал к чудному острову, который назвали Сан-Сальвадором (1492). Колумб возвратился в Испанию с целью заявить при дворе о своем открытии; его осыпали почестями. Он совершил еще несколько путешествий, при чем открыл много других островов и берега большого континента, полагая, что он прибыл в Ост-Индию, но более коротким путем, чем Васко де Гама; в действительности это были берега Америки, находящейся в середине океана, между Ост-Индией и Европой.

После последнего путешествия Колумб был принят холодно, потому что не привез с собой слитков золота из вновь открытой страны, которая, по рассказам матросов, была богата золотом. Завистливые царедворцы обвинили его в измене своему повелителю. Колумба заключили в тюрьму, откуда он был освобожден только по милости Изабеллы. Вскоре он умер и умер бедняком.

Другой путешественник, находившийся на службе в Испании, португалец Магеллан доказал, что Колумб не ошибался, утверждая, что земля кругла. Его корабль выехал из Испании (1519), переплыл Атлантический океан, прошел у южной оконечности Америки, пересек Великий океан и, направляясь во все время плавания на запад, через три года возвратился через Индийский океан мимо мыса Доброй Надежды в то же место, откуда выехал. Но сам Магеллан был убит во время путешествия дикарями одного маленького океанического острова, на который он высадился.

Испанские завоеватели. — Туземцы Америки были мало цивилизованы, малочисленны и слабо вооружены; страна их изобиловала богатыми золотыми и серебряными рудниками, особенно Мексика и Перу.

Толпы жадных испанских авантюристов бросились за богатой добычей, совершая возмутительные жестокости над слабыми туземцами, огромное число которых было истреблено ими. Наиболее смелый и кровожадный из них, известный Фердинанд де Кортес завоевал Мексику для своего повелителя, испанского короля.

Влияние великих морских открытий. — Эти морские открытия глубоко изменили условия жизни в Европе.

Вновь открытые земли познакомили европейцев с употреблением многих дотоле неизвестных растений, таковы: табак, какао, из которого готовят шоколад, хинин, маис, позднее картофель и красильное дерево. Кроме того, из Африки и Азии были перенесены в Америку кофе, сахарный тростник и хлопок; все эти растения превосходно привились там, особенно на Антильских островах, мало-помалу перестали быть роскошью в Европе. Кроме того, все эти открытия значительно обогатили и расширили морскую торговлю; до тех пор вся морская торговля сосредоточивалась в больших городах, расположенных по берегам Средиземного моря; отныне мало-помалу начинают процветать порты океанские: Лондон, Амстердам, Антверпен, Гавр, Нант, Бордо затмевают Геную и Венецию.

Наконец, и драгоценные камни, бывшие до того времени редкостью в Испании, появились в ней в относительном изобилии; золото и серебро, вывозимые из Перу и Мексики, обогатили Испанию звонкой монетой, которая, войдя в обращение, питала торговлю и промышленность; благосостояние и роскошь разлились в богатых классах, и из их среды скоро образовался класс буржуазии, наиболее воспользовавшийся успехами торговли и промышленности.

Живопись масляными красками, гравирование. — До сих пор писали водяными красками на дереве или на стенах, покрытых свежей известью; этот последний способ называется фреской. Но дерево со временем трескается, его точат черви; сырость разрушает фрески; в XV веке были изобретены масляные краски; это изобретение дало возможность сохранять цвета неразрушимыми.

Приблизительно в то же время было изобретено гравирование на дереве и немного позднее гравирование на металле; на деревянной или металлической доске вычерчивали линии рельефом или углублениями, которые покрывали жирными чернилами; нарисованное таким образом на доске, отпечатывалось на листе бумаги, при нажимании доски на бумагу, приготовленную для такого употребления; гравирование сделало возможным воспроизведение с небольшими издержками бесконечного числа рисунков и эстампов.

Понятно, насколько эти два изобретения должны были благоприятствовать развитию и процветанию изящных искусств.

Бумага и книгопечатание. — Некогда существовали только манускрипты, т. е. рукописные книги, которые чаще всего писались на пергаменте. Высокая стоимость пергамента, медленный труд переписчика удорожали цену книг, и они были доступны только богачам.

В XIV веке вошло в общее употребление белье, и кому-то пришло в голову воспользоваться старым негодным бельем, обратив его в тесто, которое при известной обработке превращалось в бумагу; благодаря такому дешевому способу производства бумага вскоре заменила пергамент.

Несколько позднее научились обходиться без переписчика. В первые годы ХV стол. уже гравировали на деревянных досках целые страницы, которые можно было воспроизводить в большом количестве экземпляров, накладывая листы пергамента на доски; но этим способом можно было воспроизводить только одну и ту же страницу. Около 1436 года одному рабочему из Майнца, Гутенбергу, пришла в голову весьма простая, но гениальная мысль вырезывать из дерева отдельные, подвижные буквы: скрепляя буквы надлежащим образом и составляя из них целые страницы, он мог воспроизводить рукопись в нескольких экземплярах, затем разобрать эти буквы и, разложив их и новом порядке, составлять следующие страницы. И так было изобретено книгопечатание. Вместе с другим рабочим он впоследствии заменил деревянные буквы буквами, вырезанными из свинца. Наконец, один из рабочих нашел способ выливать металлические буквы, вливая расплавленный металл в форму, и таким образом изготовлял их тысячами при помощи одной и той же формы, вместо того, чтобы медленно вырезывать по одной букве.

Гутенберг, как и многие другие великие изобретатели, умер в нищете.

Умственная революция, порожденная книгопечатанием. — С открытием книгопечатания создалась великая сила, взволновавшая весь мир; с этих пор, с удешевлением книг, различные знания, доступные только небольшому числу ученых и грамотных людей, стали все более и более распространяться в массе; произведения ученых, поэтов, художников, творчество расцветшего гения в одной части земного шара сообщалось на другой конец его, порождая новые великие творения: с этих пор всякая новая идея имела полную возможность распространяться; отныне невозможно было уже задушить открытую истину. Книгопечатание стало грозным орудием борьбы против всякого могущества, против всех традиций прошлого. Первым делом, оно разлило свет эпохи итальянского Возрождения по всей Европе и способствовало возникновению великой религиозной революции: Реформации.




Глава II

Абсолютные монархи и их управление








Королевский кортеж




Король и двор


Режим произвола. — В течение трех веков, ХVI-м, ХVI-м и ХVII-м, во Франции царствовал режим произвола.

Вся власть принадлежала одному человеку — королю; в его руках сосредоточивались все власти: законодательная, исполнительная и судебная; ему принадлежало право объявления войны и заключения мира.

Члены государственного совета, помогавшие ему составлять законы, секретари государства или министры, заведовавшие всеми отраслями управления, губернаторы и, начиная с XVI века, наместники, управлявшие отдаленными провинциями и облеченные самой сильной властью, в сущности были не что иное, как слуги короля: он назначает и отзывает их по своей воле; они дают отчет в своих действиях только ему, он же ответствен только перед Богом.

С XVI в. в конце указа красуется королевский девиз: «Ибо такова наша добрая воля».

Существуют, правда, генеральные штаты трех сословий нации; но никогда короли не считали себя связанными желаниями этих штатов; они всегда умели пользоваться взаимной враждою трех сословий, чтобы сохранить неприкосновенность своей власти; к тому же французские короли созывали штаты по своей доброй воле, а с 1614 года вовсе не созывали их до 1789 года.

Существовали также провинциальные штаты; но их роль ограничивалась лишь раскладкою налогов и, кроме того, с XVII века они действовали только в некоторых провинциях: в Бургонии, в Бретани, Лангедоке, Провансе и Артуа.

Наконец, существовал еще Парижский парламент, самый важный трибунал Франции, имевший притязания играть политическую роль и стремившийся ограничивать деспотизм верховной власти; через него проходили новые указы; и когда они ему казались неудовлетворительными, он пользовался случаем заявлять в самой почтительной форме о несовершенстве данного указа. Но король всегда имел возможность идти своим путем. Если кто-нибудь из членов парламента продолжал упорствовать король обыкновенно подвергал его заключению, или, окруженный своими главными офицерами и сильным отрядом солдат, он являлся сам в заседание, которое в таком случае называлось «торжественным заседанием в присутствии короля» (lit de justice) и отдавал приказание «своим» членам парламента внести в реестр законов «его» волю: парламенту ничего не оставалось как только повиноваться.

Абсолютные монархи. — Начиная с Людовика XI, следующие абсолютные монархи царствовали во Франции: Карл VIII (1483–1498); Людовик XII (1498–1515); Франциск I (1515–1547); Генрих II (1547–1559); Франциск II (1559—60); Карл IX (1560—74); Генрих III (1574—89); Генрих IV (1589–1610); Людовик XIII (1610—43); Людовик XIV (1643–1715); Людовик XV (1715–1774); наконец, Людовик XVI (1774–1792).

Исключая Генриха IV, монарха умного, развитого и с добрыми намерениями, хотя слишком воинственного и расточительного, все эти короли были люди самые заурядные или в умственном, или в нравственном отношении; некоторые из них даже, как Карл IX, Генрих III, Людовик ХV в моральном отношении были ниже посредственности. Эти земные боги обладали всеми человеческими страстями, они больше всего стремились к власти и наслаждению, не считаясь ни с правами, ни с страданиями других людей; это зло нераздельно с деспотическим правлением: человек, которому все дозволено, не может долго оставаться ни справедливым, ни благоразумным.

Дух законов и управления. — Не может быть сомнения в том, каковы были законы, составленные при таком образе правления.

Все законы имели целью или укрепить авторитет короля, ограничивая свободы подданных, или обеспечить ему все новые и новые средства подавления воли народа. Вообще это были, в большинстве случаев, или полицейские распоряжения, или финансовые указы.

Весьма редко закон заботился об интересах подданных, лишь в том случае, когда эти интересы совпадают с интересами короля; так, например, несколько раз короли издают закон, запрещающий судьям отнимать рабочих быков и земледельческие орудия у крестьянина, который не был в состоянии уплатить налоги; это, пожалуй, доброе побуждение, но еще более верный расчет. Король не желает убивать свою курицу, несущую золотые яйца. Он понимает, что если лишить крестьян земледельческих орудий, то некому будет платить податей королю. Равно и поощрение торговли и индустрии в такой же степени выгодно интересам короля, как и интересам торговых и промышленных классов.

Но если не затронуты интересы короля, то подданные могут терпеть возмутительные злоупотребления и стеснительные действия. Король об этом не заботится.

Напр., до 1789 года короли допускали существование весьма сложных законоположений, которые должны были упорядочивать споры, возникавшие между частными лицами. Так, на юге Луары гражданские процессы решаются писанным правом, т. е. римским правом; на севере действует обычное право, при чем правосудие руководится обычаями, установившиеся мало-помалу, изо дня в день, и естественно, что обычаи и привычки даже весьма различны в разных провинциях; в 1789 году во Франции было 285 обычаев. Это равносильно тому, если бы в настоящее время Франция имела, вместо одного кодекса для всей страны, 285 таковых. Можно себе представить, как сложны и запутаны были эти процессы, когда дело касалось, напр., вопроса о наследстве, части которого были рассеяны в десятке местностей, подчиненных различным законам.

В действительности короли считались с интересами своих подданных лишь трех категорий, а именно: духовенства, дворянства и богатой буржуазии.

Они так близки к королю, так многочисленны при дворе, в его канцеляриях, его советах, во всех государственных учреждениях, что, незаметно даже для самих королей, оказывают значительное влияние в вопросах управления и законодательства: они заботливо поддерживают выгодные для них злоупотребления и, как увидим далее, заставляют жаловать себе возмутительные милости и привилегии; можно смело сказать, что в некоторых отношениях монархия не что иное, как вывеска и социальное оправдание синдикатов, охраняющих интересы духовенства, дворянства и высшей буржуазии.

Деспотизм и произвол с одной стороны, протекции и привилегии с другой, вот характерные черты режима, под игом которого жили наши отцы с конца ХV до ХVIII века.

Двор и королевский дом. — Абсолютные монархи не довольствовались скромным двором своих предков, первых Капетингов: этих последних окружали лишь несколько офицеров, высших чинов, которые обязаны были принимать участие в управлении страной, несколько лиц низшего духовенства, занимавших должности секретарей, несколько лакеев для личных услуг. Нравы королей были так же суровы и просты, как и всех феодальных баронов.

Начиная с XVI столетия все изменилось. Абсолютному монарху нужна гвардия до 10000 человек; это был его придворный военный штат; главную силу этого штата составляли несколько полков французской и швейцарской гвардии. Кроме того, ему нужен многочисленный гражданский придворный штат, состоящий из 4–5 тыс. человек слуг различного ранга.

Почти все эти слуги принадлежат к дворянскому сословию. Они-то и составляли, вместе с несколькими случайными посетителями, так называемый, двор. Между ними распределялись различные должности при дворе. Были заведующие королевским столом, его покоями, капеллой, охотой, конюшнями. В королевских конюшнях было до 5000 лошадей.

Кроме того, был еще штат королевы, дофина, старшего брата короля и всех принцев крови. При рождении каждого королевского ребенка формируется ему гражданский штат. Женщины тоже получали назначения среди этой блестящей челяди: они занимают должность почетных дам, чтиц, фрейлин королевы и принцесс крови.

Милости, расточаемые царедворцам. — Король — великий расточатель милостей. Его слово может обогатить семью; ему принадлежит право назначения высших государственных должностей, высших духовных сановников, всех высших чинов в армии. Пожелает ли кто получить для своего старшего сына высокое положение в армии, для младшего богатую епископию или доходное аббатство, — надо понравиться королю. Какими только путями не стремились со всех сторон к богатой добыче? Даже наиболее независимые тянулись к ней, видя, что король расточал свои милости только приближенным и относился к отдаляющимся от двора, как к беспокойным противникам двора.

Увеселения двора. — Двор имел еще другую притягательную силу в лице доброго гостеприимного хозяина — короля, умевшего по царски принимать своих гостей. Все сеньоры, приезжавшие ко двору, имеют помещение, стол, пользуются удовольствиями и все за счет короля.

И какие увеселения! Это нескончаемая вереница празднеств, балов, спектаклей, охоты, прогулок, путешествий, катания на каруселях, игры, не считая более тонкого удовольствия ежеминутно находиться в элегантном обществе, где люди утонченно вежливы, образованы, находчивы, где вокруг изящных дам завязываются и развязываются всевозможные интриги.

Какая разница в сравнении с скучной и однообразной жизнью в древнем феодальном замке! Испытав однажды прелести придворной жизни, невозможно жить вдали от двора. Какая жестокая немилость для царедворца в удалении от двора!

Нравы двора. — Король председательствует на всех этих празднествах и принимает в них участие. В нем центр тяготения для всего этого мира царедворцев, старающихся заслужить его расположение. Они прощают ему все слабости, все страсти.

Начиная с Франциска I-го, абсолютные монархи не считаются более с супружеской верностью: Людовик XIII и Людовик XVI составляют исключение. Они пренебрегают своими женами ради какой-нибудь придворной дамы и фаворитки, какова бы она ни была, и она пользуется почетом и уважением всех окружающих. Прелаты, живущие при дворе, в этом отношении не более строги, чем светские.

Знаменитые фаворитки французских королей: герцогиня Шатобриан при Франциске I-ом, Диана де Пуатье при Генрихе II, Габриель д’ Эстре при Генрихе IV, при Людовике XIV М-elle де Ла Вальер и М-me де Монтеспан. При Людовике XV М-me де Помпадур и М-me Дюбарри стали королевами.

Царедворцы также не отличались более строгими нравами, следуя примеру своих повелителей. Когда король в старости начинает вести более правильную жизнь, тотчас и царедворцы в его присутствии прикидываются строгими. Когда Людовик XIV, состарившись, впал в ханжество, большинство царедворцев соперничало в лицемерной набожности. При короле-атеисте они прикидывались атеистами.

Этикет. — Уважение к повелителю, выражавшееся уже в ХV-м веке титулом Величества, присвоенным королю, мало-помалу переходит в настоящее обожание особы короля. При Людовике XIV это в некотором роде культ, воздаваемый королю толпою царедворцев; ибо каким же словом назвать тысячи церемоний, сопровождавших малейшие события королевского дня.






Утром, когда первый камер-лакей идет будить его, происходит малый королевский выход, затем большой выход, к которому имеют доступ лишь принцы крови или высокие сановники двора; когда он встал, еще выход, первый; когда он обут — выход из покоя; вымыл руки — пятый выход, и при каждом из них толпа присутствующих, быть допущенным к этим выходам считалось весьма завидной честью. Затем начинается церемония возложения сорочки в присутствии еще большей толпы царедворцев. Сорочку подает королю первый принц крови, за отсутствием его, первый дворянин палаты; правый рукав сорочки держит старший камер-лакей, левый старший лакей, заведующий гардеробом короля. Весь туалет сопровождается такою же торжественностью; каждый из высших офицеров имеет свое определенное место при королевском кафтане, при шпаге, галстуке или парике. Все время держат зеркало перед особой его Величества. Если темно, то считается несравненной честью получить от короля назначение держать подсвечник с двумя свечами. Спальня, в которой совершается эта церемония, считается святилищем, никто не пользуется привилегией входить туда с покрытой головой; наиболее знатные дамы, даже принцессы крови делают глубокий поклон, проходя мимо постели короля.

С такою же мелочной тщательностью установлена церемония при отправлении Людовика XIV на слушание мессы, тоже во время еды, путешествия, при отправлении ко сну; при чем также имеет место большая и малая вечерняя королевская аудиенция. 

    

(Дриел и Моно).







В царствование Людовика XV и Людовика XVI строгость этикета мало-помалу ослабляется; тем не менее до самой революции жизнь короля окружена пышностью и торжественностью.

Стоимость жизни при дворе. — Ничто не может сравниться с дороговизной этой жизни, пышных представительств, нескончаемых празднеств, с содержанием тысяч праздных людей и ненужных воинских чинов. Каждый стремится блистать больше своего соседа и для этого кидает деньги без счета; шелк, бархат, кружева украшают одежды мужчин и туалеты дам. При Людовике ХVI головной убор женщины достигал ценности в 24000 ливров (6 тыс. руб.); и все остальные расходы пропорциональны этим.




Двор в Версале


Для поддержания такой жизни придворные сеньоры обладают, конечно, большими доходами с своих земель; однако их не хватает на долго и они входят в долги. Но, к счастью, есть король, который может беспрепятственно черпать из карманов трудящегося народа. Одним он жалует крупные пенсии; другим жирные синекуры; при Людовике XVI заведующий королевскими отхожими местами получал 20000 ливров (5 тыс. руб.); от одного освещения покоев Марии Антуанетты каждая из четырех главных фрейлин королевы извлекает по 50000 ливров (12½ тыс. руб.) дохода. Из своей шкатулки король уплачивает долги придворных, даже их карточные проигрыши, и все это берется с народа.

Королевские дворцы: Лувр и замки на берегу Луары. — Что сказать о суммах, поглощенных сооружением королевских резиденций. Для этого, как впрочем и для всего остального, ничто не представляется слишком дорогим! Карл VIII, Людовик XII, Франциск I, первые абсолютные монархи, не раз имели случай любоваться в Италии, где они вели войны, великолепными дворцами, воздвигнутыми художниками эпохи Возрождения для мелких владетельных особ этой страны.

По возвращении их в свое королевство, контраст всего виденного в Италии заставил их почувствовать леденящий холод старинного жилища их отцов, Лувра, дворца Филиппа Августа и Карла V. К тому же, какая теперь нужда была в крепости для жилища?

Ибо известно, что Лувр был мрачный и крепкий феодальный замок. Времена, когда короли могли опасаться вооруженных восстаний своих феодалов, миновали. Теперь они уже спокойно могли устраивать свои резиденции в настоящих дворцах, каковы итальянские. Еще Карл VII и Людовик ХII привезли из Италии нескольких художников; они же купили там некоторые произведения итальянских мастеров.

Под влиянием Италии вкус французских художников стал утонченнее, и очень скоро короли нашли и между своими подданными архитекторов, живописцев, скульпторов, которые могли украшать их дворцы на подобие великолепнейших зданий Италии. Франциск I подал пример своим преемникам, занявшись возведением огромных сооружений. Он построил замок Фонтенебло среди одного из самых великолепных лесов прекрасной Франции: это было его любимое местопребывание.

В то же время воздвигали новые или продолжали постройку начатых замков в очаровательной, мягкой по климату долине Луары, в Амбуазе, Шенонсо, Азай-ле-Ридо и особенно Шамборе. Это уже не рабское повторение итальянских дворцов. Архитекторы, строившие их, были французы, которые соединили формы древних феодальных замков с новыми элементами, заимствованными с итальянских дворцов.

От древних феодальных сооружений, замки эпохи Возрождения сохранили толстые стены, башни в виде выступов, монументальные колонны, наклонные кровли. Но многочисленные окна, через которые проникает масса света и воздуха, прямоугольная, а не овальная форма дверей и окон, употребление колонн, колоннад и треугольных фронтонов, все это заимствовано от итальянской архитектуры. Из этого соединения весьма различных элементов, французские художники эпохи Возрождения сумели извлечь самые изящные эффекты; верх искусства в этом стиле представляет Шамбор, произведение Пьера Неве.

Там мы видим лишь деревянные домики двора, однако же это любимое местопребывание в течении всего XVI столетия. Но уже тогда начали воздвигать в столице более обширный, более внушительный дворец — Новый Лувр, который на некоторое время стал официальным местом пребывания королей. По поручению Франциска I, Пьер Леско начал постройку нового Лувра на развалинах древнего. Катерина Медичи, мать Карла IX и Генриха III прибавила к сооружению Пьера Леско замок Тюльери, воздвигнутый Делормом; Тюльери составлял лишь новое крыло Лувра; наконец, Людовик XIV окончил его, и по его инициативе воздвигнута Клодом Пероль внушительная колоннада, составляющая один из красивейших фасадов дворца.

Версальский дворец. — Со времени Франциска I-го были уже истрачены сотни миллионов на сооружения; королевский двор располагал роскошнейшими резиденциями в самых разнообразных местностях. Казалось было бы благоразумно остановиться на этом пути. Но тут наступил однако момент, когда Людовик XIV безрассудно накинулся на новые сооружения еще более роскошные, чем первые. В болотистой местности, на восток от Парижа, где Людовик XIII построил для себя охотничий павильон, Людовик XVI поручает Жюлю Мансару соорудить такой же обширный, такой же богатый дворец, как Лувр — именно Версаль. Работа начинается в 1661 году; в 1678 году двор уже поселяется во дворце; но и до конца царствования работы продолжаются там без перерыва.

Сзади дворца, Ле-Нотр раскидывает обширный сад с широкими аллеями, украшенными статуями. Великий живописец Лебрен со своими учениками расписывает стены дворца огромными картинами во славу короля. Одним словом, Версаль стоит от 250 до 300 миллионов на теперешние французские деньги, не считая значительных издержек на проведение воды. В Версале ее не было; один голландский инженер соорудил с громадными издержками водопровод в Марли, который строился восемь лет (1676–1683); но это показалось недостаточно, и вот придумывают отвести в Версаль воды реки Эр при помощи гигантского водопровода; в течение нескольких лет работает 10000 солдат над этой затеей; однако же свирепствующие лихорадки и особенно войны заставили отказаться от задуманного предприятия.

В то же время Людовик XVI строит вблизи Версаля огромный Трианон, который был два раза перестроен, затем Марли, временное роскошное помещение, между тем как новые миллионы идут на расширение и украшение древних резиденций: Фонтенебло, Сен-Жермен, Шамбор, Сен-Клу. Все эти дворцы с их обширными апартаментами, уставленными роскошной мебелью, красивыми монументальными лестницами, с окружающими их садами, парками, лесами, — какая роскошная рама, какое пышное украшение для празднеств двора! Но вместе с тем ценою какой нищеты и страданий целого народа оплачено все это великолепие!

Королевский суд


Трибуналы. — Рассмотрим, как обеспечивает абсолютная монархия своим подданным правосудие, финансы и защиту страны — три великие основы гражданской жизни, которые в сущности и составляли оправдание ее существования.

Как и в наши дни, было несколько инстанций судебного ведомства.

Ведомство прево — это был обыкновенный полицейский суд; выше его — суд бальи или сенешальство, которое, как и ведомство прево, учреждено при самом возникновении монархии Капетингов; но судья-бальи не самолично отправлял правосудие, как при феодалах, а при нем состояли гражданский и уголовный судьи: первый для разбора дел, касающихся имущественных интересов, как наследства, второй для разбора убийств и прочих преступлений. Это были трибуналы первой инстанции.

Выше же трибуналов бальи Генрих II учредил в ХVI столетии 32 уездных суда (рresidaux), которые выносили окончательные решения по гражданским делам, исковые притязания которых не превышали суммы в 250 ливров (около 63 рубл.).

Высшими трибуналами являлись 13 парламентов, учреждавшихся по образцу Парижского парламента в новых провинциях, по мере того как они входили в состав королевства.

Наконец, на вершине судейской лестницы, находился Великий Королевский Совет, членами которого были не обыкновенные судьи, а королевские советники; король передавал на решение этого трибунала некоторые дела, изъятые им из ведения обыкновенных судов.

На ряду и ниже этих королевских трибуналов существовали городские суды, в которых отправляли правосудие муниципальные судьи; помещичьи суды, в которых помещики судили или заставляли судить своих крестьян; церковные суды, в которых епископ через посредство консисторского судьи чинил суд над провинившимися церковнослужителями, но на решения этих судов всегда можно было апеллировать в королевские трибуналы.

Произвол королевского правосудия; тайные указы об аресте. — Король, впрочем, считал себя как бы стоящим выше правосудия; а потому ему случалось избавлять виновных от наказания, которого они заслуживали. В других же случаях, вместо того, чтобы предать обвиняемого обыкновенному суду, учреждалась особенная комиссия, составленная из особых, специально избранных судей, которые обвиняли по приказанию. Министр Людовика ХIII, Ришелье, часто употреблял этот гнусный прием, чтобы наверняка избавиться от своих врагов, или от врагов короля.

Начиная с Людовика ХIV, короли позволяли себе еще больше. Они издавали тайные указы об аресте, направленные против подозрительных и причинявших им беспокойство лиц. Полицейский чин, снабженный указом, в котором была выражена королевская воля, приступал к аресту; затем, без всякого судебного процесса, арестованного запирали в Бастилию, или другую государственную тюрьму. Случалось, что многих из этих несчастных забывали совсем, и они там умирали.

В ХVIII столетии злоупотребление пошло еще дальше; король продавал или дарил некоторым из своих фаворитов упомянутые тайные указы, в которых оставался пробел для имени; фаворит вписывал туда имена своих личных врагов, или своих кредиторов. Высчитывают, что в одно только царствование Людовика ХV было издано 150000 тайных указов об аресте.

Продажа должностей. — Другой характерной особенностью королевского правосудия была продажа судебных должностей. Должность судьи давалась не тому, кто более ее заслуживал, или более был образован, а продавалась за деньги. Покупали должность судьи, как теперь покупают нотариальную контору. Обычай этот возник в XVI столетии, когда королю Франциску I понадобились деньги. Со времен Генриха IV судьи, уплачивая королю ежегодный оброк, могли перепродавать свою должность, оставлять ее в наследство своим сыновьям или племянникам, давать в приданое дочерям, мужья которых делались судьями,

Легко понять недостатки такой системы: во-первых, судьи были не всегда достаточно компетентны, не всегда отличались хорошей нравственностью, а во-вторых, получая от короля небольшое жалованье, они вознаграждали себя, вымогая у просителей различные взятки деньгами, вином, дичью. Если кто-нибудь желал привлечь судью на свою сторону, ускорить затянувшийся процесс, то не следовало забывать жены чиновника, его писарей, слуг и привратника; эти приношения чрезмерно увеличивали судебные издержки, которые и без того были разорительны для тяжущихся. Прибавим, что короли, для увеличения своих доходов, создали множество судейских должностей, так что число их значительно превышало потребность в их услугах; тем не менее им нужно было платить жалованье и на это расходовались народные деньги.

Варварская жестокость судопроизводства и наказаний— Судопроизводство есть совокупность действий, которыми пользуются в суде для раскрытия истины. Уголовное судопроизводство для обнаружения преступления было варварским. Заподозренного в преступлении подвергали одиночному заключению. Человек находился в полном неведении относительно тяготевших над ним обвинений и ему не всегда давали защитника.

В случае сознания подсудимого его судили не присяжные, выбираемые из граждан, а коронные судьи, утратившие, благодаря своему ремеслу, всякую способность трогаться видом страданий. Им часто случалось обвинять, не давая себе труда мотивировать приговор. Они говорили просто: «Из обстоятельств дела видно, что обвиняемый подлежит такому то наказанию».

Если подсудимый не признавался, то судья, сопровождаемый палачом, приходил в тюрьму и подвергал обвиняемого пытке, чтобы принудить его признаться в преступлении, которого тот иногда вовсе и не совершал. Пытка принимала тот или другой вид в зависимости от верховного судилища. В районе Парижского верховного судилища употреблялась холодная вода; обвиняемого крепко связывали, открывали ему рот и насильно заставляли проглотить до десяти литров холодной воды. В других местах чаще всего употребляли, так называемые, испанские сапоги; эта пытка заключалась в следующем: пытаемого сажали на стул, зажимали ему ноги в очень крепкие колодки и между ними вбивали молотком железные клинья до тех пор, пока боль становилась нестерпимой.

Пытка называлась допросом: говорили, — подвергнуть допросу с пристрастием.

Нередко, после обвинительного приговора, человека снова подвергали пытке для того, чтобы заставить его назвать сообщников или признать некоторые обстоятельства, сопровождавшие преступление.

Наказания, к которым могли приговаривать судьи, отличались крайним разнообразием, зачастую были очень жестоки, как, напр., кнут, выставление к позорному столбу, т. е. заключение в клетке с вилами или железным ошейником на шее, клеймение раскаленным железом (на плече осужденного обыкновенно изображали каленым железом лилию), ссылка в колонии.

Более тяжкими наказаниями считались: тюрьма, галеры, или каторжный острог. Тюрьмы были настоящими местами пытки: арестанты гнили там в сырых и грязных камерах, населенных крысами, без воздуха и света. Осужденные на галеры заменяли гребцов на особого рода плоскодонных судах (галерах), которые принадлежали королю на Средиземном море; сидя по 6 или 8 человек на скамейках, с закованными в железные кольца ногами, они, полуголодные, кишащие червями, должны были грести целые часы под кнутом своих тюремщиков, составляя команду галерных каторжников.

В 1748 году галеры были заменены каторжными острогами, построенными в военных портах; это был род мастерских, в которых каторжники с ядром, прикованным к ноге, одетые в красные колпаки и куртки употреблялись на самые тяжелые и нездоровые портовые работы.

Помимо всех этих наказаний практиковалась смертная казнь, которой злоупотребляли: простая кража иногда приводила к виселице. Виселица и обезглавление были самыми употребительными смертными приговорами. В то же время, за некоторые преступления, вроде грабежей на больших дорогах, или убийств, назначали утонченные жестокости: осужденного обыкновенно колесовали.

Палач клал его на колесо, привязывал к спицам за руки и ноги и затем железной палкой ломал кости его рук и ног. Разбитого таким образом оставляли умирать медленною смертью на глазах зрителей, или же приканчивали его последним ударом в грудь.

В конце ХVIII века, один несчастный, Дамиенс, ударивший перочинным ножом короля Людовика XV, погиб еще более ужасной смертью: прежде чем раздробить его кости на колесе, на его теле в нескольких местах сделали надрезы, и в образовавшиеся раны лили кипящее масло и растопленный свинец; затем, раздробив кости, но не отрубая членов от туловища, подвергли его четвертованию, то есть привязали к лошадям, которые тянули в разные стороны, пока не разорвали несчастного в клочки.

Такими варварскими способами королевская власть заставляла соблюдать издаваемые ею законы. Они, впрочем, не уменьшали преступлений, которые, несмотря на это, были также многочисленны, как и в наше время, потому что количество преступлений не находится в зависимости от жестокости наказаний; оно увеличивается обыкновенно наряду с бедностью, а бедность, заставляющая обманывать, красть, а иногда убивать, была тогда гораздо сильнее, чем теперь.

Итак, королевское правосудие стоило дорого вследствие укоренившихся взяток, а также благодаря непомерному числу судей, которым нужно было платить из податей, вносимых народом; кроме того, оно являлось полным произволом, как это свидетельствует употребление тайных указов об аресте; наконец, оно пользовалось судопроизводством и наказаниями, противными всякому чувству гуманности.

Королевские финансы


Прямые налоги. — Финансовое управление неограниченных королей превзошло всевозможными злоупотреблениями судебную администрацию.

Прямыми налогами назывались те, которые уплачивались подданными непосредственно королю. Это были: подать, а начиная с ХVIII века, подушный налог и двадцатая часть.

Важнее всего была подать; она соответствовала нашему поземельному налогу и была налогом на собственность.

Дворяне, духовенство, судьи, королевские чиновники, их прислуга, прислуга и фермеры сеньоров были от нее избавлены. Поэтому она ложилась всею своею тяжестью на народ, в особенности на земледельцев.

Король ежегодно сам определял цифру налога, так что никто не знал вперед точную сумму, которую ему придется уплатить; плательщиков же и подавно об этом не спрашивали, — тогда господствовал режим полного произвола.

Общая сумма подати распределялась между областями; в некоторых, где существовали провинциальные штаты, состоявшие из трех сословий, эти штаты распределяли подать между приходами; но в большинстве случаев сумму податей с каждого прихода определял интендант вместе с финансовыми чиновниками, носившими название выборных. В действительности, эти выборные назначались королем, и вовсе не были депутатами своих провинций. Провинции, в которых подать распределялась интендантом с участием выборных, считались пользующимися избирательным правом.

В каждом приходе налог распределялся между жителями и взыскивался сборщиками; эти сборщики не были чиновниками, как нынешние податные инспектора; это были более зажиточные крестьяне, которым интендант поручал эту тяжелую обязанность. Если кто-нибудь оказывался несостоятельным, ответственность падала на сборщиков и они должны были платить за него сами. Понятно, каждый уклонялся от подобной обязанности.

Подушная подать была поголовным налогом сообразно доходу каждого. Она была установлена в 1695 г., вследствие многочисленных войн, которые вел Людовик XIV. Король объявил точно, что новый налог должны уплачивать все, даже его сын, наследник престола (дофин.) Однако духовенство не замедлило уклониться от этого; дворяне и чиновники быстро нашли способы платить гораздо меньше, чем приходилось на их долю, так что, в конце концов, вся тяжесть налога пала почти целиком на народ.

То же случилось и с двадцатой частью, третьим видом подоходного налога, установленного в царствование Людовика XV.

Косвенные налоги: таможни. — Косвенные налоги были не менее стеснительны.

То были: таможенные сборы, акциз и соляной налог.

Уплата таможенных пошлин давала право перевозить товары из одной провинции в другую. Теперь на границах Франции существует таможенная стража, взимающая пошлины с некоторых иностранных товаров за право ввоза их в страну: целью учреждения этих внешних таможен было не столько взыскание пошлин с иностранных товаров, сколько затруднение ввоза их во Францию, где они сильно конкурируют с французскими изделиями. Некогда такие таможни существовали не только на границах, но и внутри королевства, между провинциями. Таким образом, каждая провинция являлась для другой как бы иностранным государством. Столько раз платили таможенные пошлины, через сколько провинциальных границ перевозили товары. При малейшем обмане они конфисковались таможенными чиновниками. В 1664 г., министр Людовика XIV Кольбер, лучше своих предшественников соблюдавший выгоды короля и заботившийся также несколько о выгодах его подданных, попробовал уничтожить все эти внутренние таможни. Король не позволил ему вполне осуществить этот проект; он упразднил только таможни между главными провинциями: они образовали своего рода таможенный союз; для всех их осталась только одна таможенная застава. Но стеснительная для торговли и нелепая система внутренних таможен продолжала существовать для остальных провинций королевства.

Косвенные налоги: акциз. — Акцизом называлась пошлина на напитки, продаваемые по мелочам, преимущественно на вина. Этот налог доходил до трети, или до четверти цены вина. Помимо своей тяжести, он был чрезвычайна стеснителен для торговцев: сборщики его постоянно являлись в винные погреба, для поверки количества проданного вина. При малейшем плутовстве или при подозрении в обмане, они имели право составлять протоколы, которые служили в судах полным доказательством, и так как им принадлежала треть наложенного штрафа, то многие старались особенно ревностно, разоряя торговцев.

Косвенные налоги: соляной налог. — Пошлина на соль была также налогом. Король сохранил исключительно за собою право продавать этот продукт. конечно, он покупал ее дешево, а продавал втридорога. Мало того: он обязал своих подданных покупать заранее определенное им количество соли, которое назначалось законом и носило название обязательной соли; потребитель получал из соляного правления квитанцию, удостоверявшую, что он купил должное количество соли.

Но это еще не все. Обязательную соль нельзя было употреблять, как вздумается; ее необходимо было хранить только для непосредственного потребления, солить кушанья. Но запрещалось употреблять ее для солений, хотя бы для того, напр., чтобы посолить свинину; в этом случае нужно было покупать новую, даже если оказывался остаток от ежедневного потребления. Соляные чиновники — пристава, как называл их народ, — имели право являться во всякое время для поверки количества соли, имеющегося у каждого потребителя; поверка эта производилась по квитанции соляного правления.

Если вы потеряли квитанцию, то вас обвиняли в мошенничестве. Если у вас вовсе не было соли, или ее окапывалось небольшое количество, то вас можно было обвинить в том, что вы ее продали, а это также считалось мошенничеством. Если ваш запас соли был полный, или почти полный, то вас обвиняли в том, что вы купили ее тайно в другом месте, а не в королевском амбаре. Вообще от фантазии соляного чиновника зависело предать вас суду. Вы были в его власти.

Чем чаще случались мошенничества, тем «пристава» были придирчивее.

Король устанавливал разные цены на соль, смотря по провинции. Цены эти колебались между 2-я и 60-ю ливрами (50 коп. и 15 руб.) за центнер (около 6 пуд.). Провинции, в которых были соляные озера, платили за свою соль довольно дешево; король должен был понизить в этих провинциях цену на соль, чтобы не поощрять обмана, который там было легко совершать.

Но так как цена на соль в разных провинциях была неодинакова, то было выгодно покупать контрабандную соль; покупая ее у потребителей в провинциях, где она была дешева, и перепродавая в те местности, где она стоила дорого, можно было наживать большие барыши. Само собою разумеется, что такая торговля воспрещалась; ее называли фальшивой вываркой соли, а тех, кто ею занимался, называли фальшивыми солеварами.




Пошлина на соль: объезд преследует фальшивых солеваров


Несмотря на огромные штрафы и страшные наказания, которым подвергались фальшивые солевары, контрабанда была очень развита. Соляное правление имело настоящую армию служащих, которые преследовали фальшивых солеваров, переполнявших тюрьмы; суды наказывали ежегодно тысячи преступников и приговаривали сотни фальшивых солеваров к галерам и виселице.

Взыскание косвенных налогов: главнейшие откупа. — Таможенные пошлины, акциз и соляной налог не состояли в ведении казны, подобно подати, и не взыскивались, как прямые налоги, королевскими чиновниками. Эти три косвенных налога отдавались на откуп частным лицам; их продавали с аукциона. Предложившие на торгах высшую цену, уплачивали королю вперед сумму, которую, по расчету, эти налоги должны были приносить; они обязывались взыскивать налоги, и если получался избыток, то он шел в их пользу. Конечно, они давали королю меньше того, что взыскивали сами, и следовательно всегда были в барыше. Понятно также, что одно лицо не могло быть достаточно богато для того, чтобы взять на откуп все три налога; богатые люди соединялись и образовывали компанию, которая называлась генеральным откупом.

Главные откупщики брали сообща на откуп все три налога. Они усиленно старались перед торгами заманить в свой круг людей не столько богатых, сколько влиятельных, — вроде судей, вельмож, королевских фаворитов, лиц из свиты короля. Благодаря этому, когда наступал день торгов, они не сомневались, что требования будут умереннее, и действительно им случалось брать иногда откупа за ничтожную плату. К тому же, если впоследствии и открывались злоупотребления, то откупщики были уверены, что найдут заступников против строгости законов, или снисходительных судей.

Генеральные откупщики имели настоящую армию служащих, которые взыскивали для них эти три налога во всем королевстве; хотя король и определял сумму налога на каждый товар, но служащие при откупах не стеснялись, при помощи обмана, вымогать у плательщиков гораздо больше того, что с них следовало требовать.

Как мог существовать так долго подобный способ взыскания? Он был убыточен равным образом и для народа, и для короля. Если народ был заинтересован в том, чтобы его не разоряли, то интересы короля требовали возможно большого поступления в его казну денег, получаемых с плательщиков. А между тем добрая половина взысканных сумм оставалась в руках генеральных откупщиков.

Такая система держалась на следующих двух основаниях.

Первое состояло в том, что, в счастливое время абсолютных государей, они тратили деньги без счета, выпрашивая у финансистов вперед за один, два, три года под откупа. И эти, полученные авансом, деньги быстро у них исчезали.

Если бы в один прекрасный день какой-нибудь разумный и энергичный король захотел изменить эту систему взыскания и подчинить три косвенных налога правильному управлению, то ему прежде всего пришлось бы несколько лет обходиться без новых авансов и не получать откупных денег, так как суммы косвенных налогов были уже израсходованы несколько лет тому назад; но все короли слишком расточительны для того, чтобы несколько лет под ряд вести такую экономную жизнь.

Второе основание заключается в том, что если бы королю и пришла в голову такая идея, то он был бы тотчас же обманут окружающими его фаворитами, среди которых находились всегда покровители финансистов; они бы стали горячо защищать интересы откупщиков и разве только железная воля могла бы устоять против натиска таких убедительных ходатаев и приближенных к нему людей. Такой пример был в 1664 г., когда Кольбер уничтожил внутренние таможни для центральных провинций королевства: поднялись такие жалобы со стороны откупщиков и их друзей, что реформа была проведена далеко не полно.

Вот как король позволял финансистам грабить Францию, не довольствуясь тем, что эксплуатировал ее лично для себя.

Займы. — Прямые и косвенные налоги, а также доходы с собственных имений короля были его единственными определенными средствами. Но бывали периоды, когда их не хватало; это случалось особенно часто во время войн, обходящихся всегда чрезвычайно дорого; ниже мы увидим, что войны чаще всего возникали во времена монархии.

Тогда королю нужно было прибегать к заимам. Он просил своих подданных одолжить ему денег из своих сбережений и, чтобы соблазнить заимодавцев, обещал им большие проценты; нужно ли говорить, что когда одна война непосредственно следовала за другой, то король не только не отдавал занятых денег, но бывал принужден прибегать к новым займам. Долг беспрестанно возрастал вместе с процентами, которые нужно было выплачивать. Эти проценты поглощали добрую половину его годовых доходов; чтобы найти средства их выплачивать, он увеличивал подати или налоги.

Иногда король поступал проще: он уменьшал по собственной воле обещанные проценты: так, если он обязывался платить своим кредиторам 8 %, то доходил до того, что платил только 6. Или же он приказывал генеральному контролеру финансов произвести ревизию всех долгов: каждый приносил билеты, которые были подписаны королем или его агентами во время нужды. Специальная судебная палата их проверяла и понижала их стоимость на четверть или наполовину под тем предлогом, что кредиторы воспользовались критическим положением короля и одолжили ему деньги за слишком большие проценты, что, впрочем, бывало справедливо.

Министр Людовика XIV, Кольбер, не гнушался таким не совсем честным средством; в начале царствования Людовика ХV-го поступали точно также. Естественно, что кредиторы, ограбленные таким образом, резко протестовали, что задевало королей, которые боялись, что, прибегая слишком часто к подобному средству, они в будущем не смогут заключить займа.

Такого рода частичные банкротства повторялись с большими промежутками, для того чтобы не обескуражить заимодавцев. В 1789 году долг достиг колоссальной для того времени цифры в 4,5 миллиарда франков (свыше 1 миллиарда руб.).

Финансовые уловки. — Наконец, в случаях чрезвычайной нужды, короли прибегали к другим средствам: они продавали дворянское достоинство, на что всегда находилось много желающих, потому что оно льстило тщеславию буржуа и было им выгодно: дворяне были избавлены от податей. Короли учреждали также новые должности судей и финансовых чиновников, за которые платили им также наличными деньгами; во время самых серьезных финансовых затруднений Людовик XIV создавал в конце своего царствования даже бесполезные должности, как, например, присяжных глашатаев сена, инспекторов телят и свиней, должности, которые избавляли своих заместителей от уплаты налогов. Наконец, в подражание худшим приемам Филиппа Красивого, короля-фальшивомонетчика, Людовик XIV, в конце своего царствования, подделывал монеты.

Постоянный дефицит. — Король тратил так много на свои удовольствия, на сооружения, на войны, что, несмотря на подавляющую тягость налогов, несмотря на непрерывные займы, у него никогда не было денег. Накануне революции 1789 г. ежегодный дефицит равнялся 57 миллионам франков (около 15 млн. руб.), т. е. король тратил в год на 57 млн. более того, что он получал.

Недостатки финансовой системы во времена монархии. — Недостатки такой системы бросаются в глаза, а именно: несправедливость прямых налогов, падавших всецело на народ, за исключением привилегированных сословий; стеснительный характер косвенных налогов, особенно соляной пошлины, и способов их взыскания, столь обременительных для населения и малоприбыльных для государства; наконец, чудовищное право короля производить расходы безотчетно. Все эти недостатки были неизбежным следствием режима, при котором один человек мог, без всякого протеста, предписывать свою волю целому народу.

Войны во времена монархии


Обычные причины войн. — Имея право объявлять войну и заключать мир, неограниченные короли не имели настолько здравого смысла, чтобы вести мирную политику по отношению к иностранцам.

В течение трех веков неограниченной монархии, войны велись почти непрерывно.

Главной причиной войн было стремление французских королей округлять свои владения. Искушение было тем сильнее, что Италия и Германия, раздробленные на множество мелких государств, казались легкой добычей. Открывавшиеся престолонаследия были превосходным средством расширить свои владения: все королевские фамилии были между собою в родстве и, когда одна из них вымирала, вопрос о престолонаследии возникал сам собою. А так как государства монархические не были достаточно разумны и честны для того, чтобы учредить третейский суд, который регулировал бы разногласия, могущие возникнуть при открытии нового престолонаследования, то вопрос решался оружием, т. е. грубой смертоносной силой.

Сражались также из-за того, чтобы не дать соседнему государю чрезмерно усилиться и сделаться опасным для так называемого «европейского равновесия». Это, однако, не мешало французским королям, после низложения опасного соперника, самим добиваться способов ослабить своих соседей и угрожать в свою очередь «европейскому равновесию».

К этим двум причинам нужно присоединить третью, более общую: французские короли, равно как и их иностранные братья, жаждали военной славы. В прежние годы, в эпоху феодализма, у галлов и германцев грубая сила была предметом всеобщего уважения.

Французские короли, воспитанные в средневековых традициях, окруженные дворянами, идеалом которых издавна была военная слава, безумно стремились к ней. Им казалось доблестью собрать тысячи людей, двинуть их на другие человеческие массы, устроить резню неприятельских войск и остаться победителем на поле сражения. Слава монарха измерялась по числу и важности таких избиений. Этот чудовищный предрассудок, наследство варварства предков, являлся источником всех войн, которые вели неограниченные короли.

Соперничество домов Франции и Австрии в XVI веке: итальянские войны. — Вся западная Европа была в крови в течении двух веков, благодаря соперничеству французских королей с австрийским домом.

Первый период (1477–1559) занимает весь конец XV и всю первую половину XVI века.

После смерти австрийского эрцгерцога Карла Смелого, Максимилиан Габсбургский, бывший в то же время германским императором по выборам, женился на дочери этого могущественного государя, чтобы получить ее приданое. Но Людовик XI заранее взял себе из приданого принцессы Пикардию и Бургундию, так что Максимилиан получил только Нидерланды (в настоящее время Бельгия и Голландия) и Франш-Контэ: вот первая причина вражды между королями Франции и австрийскими Габсбургами.

Наследники Людовика XI, Карл VIII (1483–1498), Людовик XII (1498–1515), Франциск I (1515–1547), Генрих II (1547—59), были одержимы манией овладеть всей или хотя частью Италии. Они утверждали, что получили от предков права на Миланскую область и Неаполитанское королевство. В действительности же Италия привлекала их самих и их дворянство своим климатом, богатством, роскошью, искусством и легкими нравами. Но Карл VIII и Людовик XII встретили противника в лице испанского короля Фердинанда Католика, который также добивался этой богатой добычи: вот вторая причина вражды между королями Франции и Испании.

Но австрийские Габсбурги и короли Испании породнились браком: дочь Фердинанда вышла замуж за сына Максимилиана, и от этого брака родился Карл Пятый, унаследовавший в 1519 г. владения своих двух дедов, а также и распрю их с французскими королями Максимилиана — из-за Пикардии и Бургундии и Фердинанда — из-за Италии.

Этого было достаточно, чтобы между Карлом V, с одной стороны, и Франциском I и Генрихом II — с другой, началась война, которая длилась почти непрерывно с 1519 по 1559 г. Во время этой продолжительной войны прославился Баяр, рыцарь «без страха и упрёка», доблестный, честный и человеколюбивый воин, поскольку может военное ремесло согласоваться с человеколюбием.

Владения Карла V были обширнее владений французских королей: после Фердинанда ему досталась Испания с ее колониями, Неаполь и Сицилия, отнятая у Людовика XII; кроме того, он сам выгнал французов из Миланской области; от Максимилиана он получил Австрию, Нидерланды и Франш-Контэ. В 1519 г., после смерти Максимилиана, семь немецких избирателей выбрали его также германским императором, что было пышным, но пустым, как нам известно, титулом.

Но у Карла V были еще другие враги, кроме французского короля: это были турки, которые, продолжая подвигаться по Дунайской долине, овладели уже Венгрией и угрожали самой Австрии, и затем, протестантские властители северной Германии, восставшие против императора за то, что он хотел обратить их в католицизм. Франциск I и Генрих II умело соединились с этими врагами Карла V и, благодаря этому союзу, могли ему сопротивляться.

В 1556 г. Карл V, упав духом, отрекся от престола, а три года спустя, в 1559 г., мир, заключенный в Като-Камбрези, восстановил доброе согласие между королевскими фамилиями. По этому договору испанские короли сохраняли за собою Милан, Неаполь с Сицилией; Генрих II в свою очередь получил три епископства — Мец, Туль и Верден, составлявшие до тех пор часть Германской империи и которые он покорил в 1552 г. при помощи союза с немецкими протестантскими государями. Испанские короли, кроме этого, окончательно отказывались от Бургундии и Пикардии.

Соперничество домов Франции и Австрии в XVII веке: тридцатилетняя война— В ХVII веке это соперничество возобновилось с новою силой: положение Австрийского дома уже не было таким, как при Карле V. Отказываясь от престола, он разделил свои владения на две части: сыну своему Филиппу II он оставил Испанию с колониями, Неаполь и Сицилию, Милан, Франш-Контэ и, наконец, бельгийские Нидерланды. При Филиппе II голландские провинции, бывшие протестантскими, возмутились и образовали независимую республику. Брату своему, который имел уже Богемию с правами на Венгрию, Карл V оставил Австрию с титулом императора, поднесенным избирателями. С того времени ведут начало австрийские и испанские Габсбурги, которые часто бывали союзниками.

Но в 1618 г. австрийская ветвь возмечтала превратить свою чисто номинальную власть над Германией в действительную. Для начала она стала тревожить протестантских князей и начала против них войну, которая вследствие своей продолжительности называется Тридцатилетнею (1618–1648).

В это время Франциею управлял Людовик XIII, или вернее его министр Ришелье (1610–1643). Этому последнему очень не нравилась попытка Габсбургов увеличить свое могущество; случай, по-видимому, благоприятствовал ему отнять у них несколько провинций, воспользовавшись их затруднительным положением.

Людовик XIII заключил, по его совету, союз с протестантскими государями Германии. Ни Людовик XIII, ни Ришелье не дожили до конца военных действий; но после их смерти, начатая ими политика продолжалась: во время несовершеннолетия молодого Людовика XIV кардинал Мазарини продолжал с тем же рвением унижение Габсбургов и возвеличивание французских королей. Цель была достигнута; по Вестфальскому миру (1648) австрийские Габсбурги отказались от своих притязаний на Германию и предоставили всем маленьким немецким государям полную свободу в своих владениях. Кроме того, они уступили молодому Людовику XIV большую половину Эльзаса.

В 1659 г., по Пиренейскому договору, наступила очередь быть ограбленными их союзникам, испанским Габсбургам: они отдали Людовику XIV Артуа и Руссильон. Другой пункт договора гласил, что Людовик XIV женится на дочери испанского короля, что позволяло королю Франции надеяться получить когда-нибудь в будущем все испанское наследство.

Соперничество домов Франции и Австрии в XVII столетии: войны Людовика XIV. — Австрийские равно как и испанские Габсбурги теперь были обессилены; они были более не опасны для французского дома. Людовик XIV выбрал именно этот момент для начала длинного ряда нападений и несправедливых вызовов всем своим соседям.

В 1667 г. он напал на испанского короля под предлогом отнять у него новую провинцию. Он остался победителем и по мирному договору, заключенному в Э-ла-Шапелль, получил часть Фландрии, принадлежащей Франции и в настоящее время.

Голландцы, испуганные тем, что владения могущественного короля Франции пододвигаются к их границам, сделали вид, будто протестуют против этого вторжения: они были атакованы в пределах своей страны, захватить которую Людовик XIV обнаруживал желание. Чтобы спасти родину, голландцы прибегли к отчаянному средству, — они затопили ее; это легко было сделать, потому что Голландия лежит много ниже уровня моря. Плотины, защищающие её от Северного моря, были разрушены и солдаты французского короля вынуждены были отступить перед волнами.

Что касается голландцев, то они спаслись частью на кораблях, частью же в своих городах, которые, подобно островкам, одни возвышались над затопленными полями. Австрийские и испанские Габсбурги и несколько немецких государей пришли на помощь маленькому героическому народу; но благодаря превосходным генералам Конде и Тюренну, Людовик XIV вышел еще раз победителем из этой войны, продолжавшейся шесть лет (1672—78); по Нимегскому договору он получил новую провинцию Франш-Контэ от, одного из союзников, короля Испании.

Вызовы Европе возобновились с новой силой почти тотчас же после этого. Во время полного мира, Людовик XIV приступил к произвольной конфискации некоторых земель и городов на северо-восточной границе королевства: к этому времени относится присоединение Страсбурга (1681), бывшего до тех пор вольным городом Германской империи. Эти захваты вызвали новую коалицию, которая называлась Аугсбургской лигой. Война с Аугсбургской лигой продолжалась восемь лет (1689–1697); Людовик XIV опять остался победителем: Рицвихский мир, которым закончилась война, отдал ему Страсбург.

Три года спустя, испанский король Карл II, шурин Людовика XIV, умер бездетным. Он оставил по духовному завещанию все свои владения герцогу Анжуйскому, одному из внуков Людовика XIV, с условием, чтобы молодой принц отрекся от своих прав на французский престол.

Людовик XIV согласился на это завещание в пользу своего внука, но сохранил за ним свои права на французское королевство; все остальные монархи пришли в ужас от мысли, что, быть может, один государь некогда будет одновременно управлять Францией и громадной Испанской монархией.

Все они были готовы отомстить за насилия и несправедливости французского короля; они быстро согласились образовать против него общую коалицию. И вот, для того, чтобы предоставить внуку своего короля право занимать испанский престол, Франция была еще раз обречена переносить все ужасы продолжительной войны. Но теперь северная и восточная границы ее подвергались неоднократно вторжениям неприятеля.

Царствование Людовика XIV, как и многих завоевателей, кончилось поражением. Утрехтский мир был для французского дома тем, чем были Вестфальский и Пиренейский для Габсбургов — пределом его тщеславию. Внук Людовика XIV остался испанским королем, но испанские Нидерланды, т. е. Бельгия, были у него отняты и вместе с Миланом присоединены к австрийскому эрцгерцогству. Так закончился третий период борьбы против Габсбургов.

Конец соперничества между домами Франции и Австрии. — С этого времени Габсбурги остаются только в Австрии. Несмотря на приобретения по Утрехтскому миру они уже не были опасны французским королям; но привычка брала свое: дипломаты, полководцы, придворные короля Франции смотрели на них, как на естественных соперников Французской монархии. Поэтому войны против них продолжались и в царствование Людовика XV.

В 1741 г. несколько претендентов стали оспаривать Габсбургский престол у эрцгерцогини Марии Терезии: началась война из-за Австрийского наследства. Правительство Людовика XV поспешило вмешаться в борьбу с задней мыслью приобрести при этом кое-какие земли. На этот раз его привлекала Бельгия. Но Мария Терезия одержала верх над соперниками и война кончилась в 1748 г. без всякой выгоды для французского короля: он семь лет сражался попусту.

Так окончилось продолжительное соперничество между французским и австрийским королевскими домами; не трудно заметить, что в XVI, XVII, равно как и в XVIII веке французские короли сражались не ради общественных интересов; только их личная или династическая выгода служила поводом к войне.

Колониальные войны между Францией и Англией. — Одновременно с попытками расширить свои европейские владения, неограниченные короли стремились к завоеваниям за морями, частью в Новом Свете, открытом Колумбом, частью в Вест-Индии, путь к которой был найден Васко де Гама. В царствование Генриха IV исследователь Шамплен овладел, именем свое государя, Нью-Фаундлендом и Канадой. В царствование Людовика XIV Кавелье де ла Салль занял бассейн Миссисипи (Луизиану).

Эти обширные страны были мало населены: несмотря на; туземцев, в них легко было удержаться. Впрочем, колонисты не охотно заселяли эти новые королевские владения, где, как и во Франции, их обременяли налогами.

После неудачной попытки Ришелье в Азии, министр Людовика XIV Кольбер содействовал организации торговой компании; эта компания получила право иметь войска для охраны своих факторий и чиновников для управления ими. В Пондишери находилась главная из этих факторий.

Но рядом с французскими колонистами, в восточной части Северной Америки, поселились колонисты английские; основанные ими тринадцать колоний были своего рода маленькими республиками. Точно также и в Индии, наряду с французской, в Мадрасе образовалась английская торговая компания.

В XVIII веке между французскими и английскими колонистами Америки возникли недоразумения по поводу границ, а в Индии начали соперничать обе торговые компании.

Точно так же, как в Европе, там не пытались придти к мирному соглашению, а стали искать случая разорить друг друга.

В Англии на стороне короля был парламент, составленный из представителей богатых классов английской нации; коммерсанты и судохозяева пользовались в нем большим влиянием. Эти последние смотрели на колонии, как на владения, очень выгодные для эксплуатации. Поэтому английский парламент в течение всего XVIII века упорно поддерживал притязания английских колонистов в Америке и индийских торговых компаний.

Во Франции, в которой коммерсанты и судохозяева не принимали никакого участия в правительстве, последнее вовсе не интересовалось колониальными вопросами, — оно было всецело поглощено европейскими войнами.

Что же случилось? При первом же серьезном столкновении между колонистами преимущество оказалось на стороне англичан. Это столкновение произошло в XVIII веке.

Уже во время Утрехтского мира английское правительство, принимавшее участие в войне за испанское наследство против Людовика XIV, выговорило себе Нью-Фаундленд и часть Канады (1713). В течении XVIII века это правительство воспользовалось войнами Людовика XV против австрийского дома, затем против другого немецкого государя, прусского короля, и отняло у него остальные его колонии. В 1754 г. английские колонисты в Америке напали на французских колонистов. Последние храбро сопротивлялись, под командою энергичного офицера маркиза Монкальма; но английское правительство послало значительное войско на помощь своим колонистам, а Людовик XV не поддержал Монкальма. Англичане завоевали остальную Канаду и почти всю Луизиану.

В Индии произошло то жё самое. Директор французской компании Дюплей предпринял завоевание Индии, рассчитывая выгнать затем из нее англичан. Хотя население Индии доходило до 200 мил., завоевание ее не являлось особенно трудно достижимым, потому что жители имели кроткий характер, были очень плохо вооружены и, кроме того, вся страна разделялась на множество маленьких княжеств, часто враждовавших между собою. Английское правительство потребовало удаления Дюплея и Людовик XV отозвал его (1754). Но в 1756 г., когда Людовик XV начал большую войну в Европе против короля прусского, англичане в свою очередь воспользовались этим для покорения Индии и вытеснили в Вест-Индии французскую компанию. По Парижскому трактату 1761 г. Людовик XV уступил англичанам Вест-Индию, Канаду и часть Луизианы.

Вот каким образом неограниченные короли, поглощенные своими завоевательными войнами в Европе, допустили англичан овладеть господством на морях и громадными колониальными землями.

Последствия войн, которые вели неограниченные короли. — К чему же привели все эти войны?

Королевской фамилии они доставили несколько провинций. С начала XVI века она приобрела три епископства: Мец, Туль и Верден, затем Эльзас, Руссильон, Артуа, Франш-Контэ, Фландрию, Лотарингию, т. е. несколько миллионов подданных более, несколько миллионов плательщиков более, чтобы жить в изобилии и роскоши и уплачивать содержание армиям. Но если принять во внимание, что все эти войны вызвали огромные займы, по которым нужно было платить проценты; что они создали для королей финансовые затруднения, которые мало-помалу привели к революции 1789 года, то придется заключить, что такая воинственная политика была скорее гибельна даже для королевского дома.

Что сказать об огромной массе подданных, которые ничего не получили от этих войн, кроме разорения и увеличения налогов? Будет ли король побежден, или он остается победителем, — народ во всяком случае платит военные издержки. Каждая кампания, в конце концов, сводится для него к новым тягостям. Но особенным бичем является война для пограничных провинций. При начале военных действий, в них сосредоточиваются королевские армии, а мы знаем, как они ведут себя во время походов.

Грубые солдаты, из которых они состоят, не отличают друзей от врагов. Если война принимает дурной оборот для короля, для провинций это равносильно вторжению неприятеля. Разграбленные только что королевскими войсками, они подвергаются насилию неприятельских солдат.

При Людовике XII, Франциске I и Генрихе II северные и северо-восточные провинции, Пикардия и Шампань, несколько раз подвергались вторжениям; в одно только царствование Франциска I на Прованс было произведено два нападения, в 1524 и 1536 годах; последнее было ужасно: чтобы истощить неприятеля голодом, королевская армия превратила, провинцию в пустыню; за исключением Арля и Марселя, города были разрушены, жители спасались в лесах и горах; засыпали колодцы, поджигали мельницы и гумна. Во время одной только Тридцатилетней войны в Пикардии, Лотарингии и Франш-Контэ погибло около половины населения.

Царствование Людовика XIV окончилось всеобщим нашествием: в 1706 г. неприятель вторгся в Прованс; в 1707—в Дофинэ; с 1708 по 1712 Фландрия и Пикардия были открыты для неприятельских банд, из которых одна осмелилась дойти до окрестностей Версаля.




Ужасы войны: пожар и разгром Палатината, произведенный войсками Людовика ХIV (1688)


Не забудем также других несчастных жертв этих войн — население Бельгии, Германии и Италии, так часто разоряемое и насилуемое армиями королей Франции и других государей. Оно подвергалось таким же испытаниям, как и население французских пограничных провинций; оно заслуживает с нашей стороны такого же сожаления.

Наконец, мы не получим полного итога этих войн, если забудем, что они поддерживали, как во Франции, так и в соседних странах, ненависть к иностранцам, культ грубой силы и военной славы и, благодаря всему этому, сделались источником новых войн, даже после падения старого режима.

Армия и флот короля


Армия до Лувуа. — Непрерывные королевские войны требовали сильной армии и флота.

Вот каким образом король набирал свои войска.

Капитаны, покупавшие у него патенты на этот чину обязывались сами составлять свои роты. Капитаны обращались для этого к своим унтер-офицерам, которые назывались сержантами-вербовщиками; последние шли в кабаки больших городов, вступали в разговоры с разными праздношатающимися, которых там встречали: безработными ремесленниками, пьяницами, привлекали, в случае надобности, бродяг и здоровых нищих и восхваляли им прелести военной жизни: «Друзья, суп, жаркое и салат — каждый день; пирог и арбуасское вино — в праздник». Говоря таким образом, они пили и приглашали пить, а, когда их собеседник был уже пьян, то заставляли его подписывать условие.

Прибыв в армию, новобранец находил там грубый хлеб, жалкую кровать на троих, железную дисциплину с телесными наказаниями шпицрутенами, розгами, кнутом и вдобавок никакой надежды на повышение: офицерские чины были предоставлены исключительно дворянству. Таким образом роты вербовались из подонков населения; сержанты распространяли свою деятельность даже за пределами королевства, преимущественно в Швейцарии и Германии, так что значительная часть королевской армии состояла из иностранных наемников. Такой способ набора назывался вербовкой.

До царствования Генриха II, роты вербовались только тогда, когда предвиделась война, и распускались тотчас по окончании враждебных действий; исключение составляли некоторые избранные войска, которые со времен Карла VII назначались для военной охраны короля.

Генрих II соединил несколько таких рот в полки, каждым из которых командовал полковник; эти последние подобно капитанам покупали свою должность. С тех пор появились пехотные полки.

Численность этих полков возросла еще при Ришелье, и армия в военное время состояла более чем из 160000 чел. Но организация такой армии была еще далеко не совершенна: роты, навербованные капитанами, становились их собственностью; король ограничивался тем, что назначал им известную сумму денег на жалованье, пищу, одежду и вооружение их людей. Последствием такой системы было то, что капитаны требовали денег на большее число людей, чем у них было в действительности, одевали их плохо и в самые неподходящие костюмы; вооружение было разнообразное и далеко не лучшего качества. Такую армию с трудом можно было называть регулярною.

Реформы Лувуа. — Военный государственный секретарь Лувуа в царствование Людовика ХIV превратил, наконец, королевскую армию в настоящее регулярное войско. При нем была окончательно установлена форма обмундировки; капитаны и полковники, смотревшие на свои части, как на собственность, были поставлены в тесную зависимость от министра; строгие ротные и полковые смотры повторялись часто; наконец, вся армия была снабжена самым усовершенствованным оружием того времени. Прежняя тяжелая кавалерия, покрытая железными латами, была заменена легкою кавалерией; у пехоты, разделявшейся на мушкетеров и копейщиков, были взяты: у первых — их длинные мушкеты, которые долго заряжать и тяжело носить, у вторых— неудобные пики в шесть метров длины; вместо них все получили кремневые ружья, недавно изобретенные в Италии, к которым были прилажены штыки, так что каждый солдат, вооруженный ими, мог заменять мушкетера и копейщика. Пушки, которые по принуждению перевозили крестьяне и которыми управляли неискусные пехотинцы, с этого времени обслуживались специальным учреждением — королевской артиллерией; главный военный штаб был сформирован заслуженным офицером Вобаном.

Интендантство пополнилось разными частями; магазины и казармы были выстроены в главных военных пунктах; в крепостях учреждены военные госпитали, армию же сопровождали подвижные лазареты — новость, которой не знали до того времени; для старых, немощных солдат в Париже был устроен Дом Инвалидов.

Таково было усовершенствованное, но разорительное снаряжение, которым Лувуа снабдил королевство; нужно прибавить, что король мог собрать под ружье уже не 160000 человек, как во времена Ришелье; при Людовике XIV во время войн, которые, как нам известно, были почти непрерывны в его царствование, королевская армия состояла более, чем из 300000 солдат.

До 1789 г. королевская армия оставалась почти в том же виде, как ее организовал Лувуа.

Милиция (Ополчение). — Но одного регулярного или профессионального войска было мало. После неудачного опыта при Франциске I королям удалось в конце XVII и в XVIII веке организовать род резервной армии, которая называлась милицией (ополчением). Пополнялась милиция по жребию. Естественно, что во времена неравенства и произвола жребий тянули далеко не все. Исключены были: дворянство, духовенство, королевские чиновники, их прислуга и фавориты.

Так как этот налог на кровь был отвратителен, то население Парижа и больших городов не решались принуждать тянуть жребий, опасаясь восстания. Поэтому вся тяжесть падала всецело на крестьян. Милиционеров собирали для того, чтобы обучить их владеть оружием; в случае войны, они должны были защищать свои провинции; но не редко ими пополняли и регулярные войска. Службы в милиции в деревнях так боялись, что можно было видеть довольно часто молодых людей, которые отрубали себе большой палец на руке, чтобы избавиться от службы.

Королевский флот: реформы Кольбера. — Королевский флот состоял из галер и кораблей.

Галеры — длинные плоскодонные суда, которые можно было легко построить в несколько дней и на которых плавали только в мелких. водах; на носу у них была башня, вооруженная пушками. Они могли ходить под парусами, но, главным образом, были судами гребными. Весла их были очень длинны, доходя до двенадцати метров, из которых четыре метра находились внутри судна; каждое весло приводилось в действие четырьмя, пятью, а иногда семью или восемью каторжниками. Надзиратели с кнутами в руках становились на узком мостике, отделявшем правую половину гребцов от левой. Эти суда двигались со скоростью двух миль в в час. Усовершенствования парусных судов в XVII и особенно в XVIII веке сделали галеры излишними и они были упразднены в 1748 г. Корабли имели круглую форму и значительно возвышались над водою; их называли также круглыми иди высокобортными. На них было множество парусов; вооружены они были пушками, от 60 до 120. Круглые корабли, на которых было менее 60 пушек, назывались фрегатами.

Франциск I был первым королем Франции, который имел флот; Генрих IV и Ришелье тоже старались завести сильный военный флот; но в действительности он образовался при Кольбере, морском статс-секретаре Людовика XIV, равно как армия — при Лувуа.

Кольбер значительно увеличил число галер и кораблей, а главное придумал правильный способ набора для флотских экипажей. До него, в момент объявления войны, моряков вербовали беспорядочно: то в прибрежных деревнях, то в портах, то на купеческих судах; этот набор считался насильственным.

Кольбер установил запись в моряки и систему классов. Приморские жители, т. е. живущие рыбной ловлей, или морской торговлей, были занесены в списки и разделены на несколько классов или категорий. Эти зарегистрированные моряки должны были быть в полном распоряжении короля в течении шести месяцев, через каждые три, четыре или пять лет, смотря по классу, к которому они принадлежали.

Такая организация держалась в продолжении всего периода старой монархии и даже отчасти пережила ее, сохранившись до наших дней.

При Кольбере король имел около 300 кораблей всех рангов и несколько больших военных портов: Дюнкирхен, Брест, Рошфор и Тулон. Постройка Шербурга началась только при Людовике XVI.

Как велась война. — Война велась в то время еще более варварским образом, чем ныне.

Вместо того, чтобы нападать друг на друга, как теперь, исключительно при помощи солдат сухопутных и морских, старались как можно больше грабить, с целью разорить мирное и безоружное население; часто избивали самых безобидных граждан. Солдаты, которые во всех армиях того времени были скопищем людей жестоких, развратных и пьяниц, вели себя подобно настоящим разбойничьим шайкам. Они вешали крестьян за ноги в трубах их хижин, или душили их дымом, или, наконец, жгли их ноги, чтобы вынудить признание, где спрятаны деньги, которых часто у них вовсе не было.

Иногда убивали или поджигали для развлечения. В других случаях солдаты заставляли голодать целые деревни и города, через которые проходили, потому что сами были голодны. Интендантства в армиях или вовсе не было, или же оно было очень плохо организовано; им по неволе приходилось жить на счет страны, грабя ее, чтобы не погибнуть самим. Иногда, наконец, целая провинция подвергалась систематическому разграблению по приказанию генералов; это входило я круг военных действий. Так в 1689 г. королевская армия, защищавшая Эльзас и наблюдавшая за Рейном на востоке, могла быть атакована неприятельской армией, шедшей с севера, которой нужно было пройти через германское княжество, называвшееся Палатинатом. Это была богатая страна; неприятельская армия, которой боялись, могла там найти много провианта. По совету Лувуа, Людовик IV отдал приказ превратить Палатинат в пустыню, для того, чтобы неприятель не мог там укрепиться; королевская армия взялась за работу: города, деревни — все было сожжено и дочиста разграблено.

Такое же варварство было и на море. Встречи неприятельских военных флотов имели обычные последствия: потопленные, сожженные или взятые на абордаж корабли после кровавой битвы еще не исчерпывали всех ужасов морских сражений. Чтобы вредить друг другу, воюющие государи организовывали каждый у себя настоящее пиратство против торгового флота противника.

Каждый государь выдавал частным лицам разрешительные свидетельства на каперство.

Заниматься каперством — значило охотиться за всеми купеческими судами, идущими под неприятельским флагом. Эти пираты назывались корсарами. Во Франции главными притонами корсаров были Дюнкирхен и Сен-Мало. В царствование Людовика XIV было два наиболее знаменитых корсара: Жан Барт из Дюнкирхена и Малуин Дюгай-Труин.

Преимущество неограниченной монархии над феодальным режимом. — Несмотря на все свои недостатки, этот режим был все же лучше предшествовавшего. После римской империи это было первое правительство, которое сумело так долго поддерживать некоторый порядок в стране и обеспечить ей длинные периоды внутреннего мира. От многочисленных войн, которые вели неограниченные короли, особенно страдали только пограничные провинции; внутри государства, даже в военное время, можно было жить и работать в безопасности. В предшествовавшие столетия, в эпоху феодализма, ничего подобного не было.

Благодаря тому, что земля была разделена на множество мелких государств, постоянно враждовавших между собою, все местности находились по близости от границы: в этих маленьких государствах не было клочка земли, который не подвергался бы опустошениям неприятеля. Даже в более близкое время, в XIV и XV веках, во время столетней войны, вся Франция была еще раз превращена отрядами сражавшихся сторон в обширное поле резни и грабежей.

После падения римской империи и не считая кратковременного царствования Людовика Святого, миллионы людей стали жить в безопасности и в относительном мире, обеспеченном государством. Явилось королевское правосудие, хотя далеко еще не безупречное, но все же положившее конец насилию феодалов; проведено было много безопасных дорог, благодаря чему, торговля и промышленность сделали большие успехи, не взирая на налоги и пошлины, которые их парализовали; наконец, благодаря внутреннему миру, самые нравы мало-помалу сделались более мягкими.

В общем, правление неограниченных королей, несмотря на все свои недостатки, значительно превосходит управление феодальных сеньоров: в этом и состоит секрет народной любви, которою пользовалась неограниченная монархия в течении трех веков у третьего сословия.




Глава III

Духовенство при старом режиме








Основатель ордена иезуитов




Власть духовенства


Конкордат 1516 года. — В 1516 году Франциск I подписал в Болоньи конкордат с папством. Король давал право папе взимать с французского духовенства известный оброк; папа же, с своей стороны, отказывался от назначения кафедральных капитулов и настоятелей, или аббатов монастырей, а право это предоставлялось с тех пор королю. Поэтому конкордат 1516 года поставил церковь в зависимость от королевской власти.

Конкордат, кроме того, сблизил теснее союз, издавна существовавший, между французским духовенством и королем; впрочем, обе власти находили большие выгоды в этом союзе.

Духовенство огромным большинством поддерживало королей даже против папы. В 1682 году, когда у Людовика XIV возникли ссоры с папой, французское духовенство, соединившись в общее собрание под председательством самого ученого и красноречивого из епископов того времени, Боссюэта, приняло энергично сторону короля, отрицая право папы вмешиваться во внутренние дела королевства. Духовенство при старом режиме было в большинстве заражено галликанством, как это тогда называлось. Очень небольшое число между ним было «ультрамонтанов», т. е. яростных приверженцев папства.

Впрочем, духовенство смотрело сквозь пальцы на беспорядки в частной жизни королей.

Наконец, оно продолжало, по примеру средних веков, проповедовать народам покорность и поддерживало в наших предках преклонение перед монархическим правлением.

Неограниченная королевская власть не осталась за это в долгу у церкви. Не считая почестей, оказываемых ей королями, церковь, при одном только условии содержать бедных, получила огромные финансовые привилегии; кроме того, за ней считалась монополия учения; наконец, она приобрела помощь светской власти, то есть принудительной силы против всех религиозных отступников.

Богатства и привилегии духовенства. — Духовенство насчитывало приблизительно 120000 членов: 60000 белого духовенства, 23000 монахов и 37000 монахинь. Закон делал монашеский обет ненарушимым; объезды ловили и возвращали обратно беглых монахинь и монахов; такая мера была тем необходимее, что много монахов и монахинь было заключено в монастыри без малейшего призвания, против желания, по воле своих родителей. Это часто практиковалось в дворянских семьях, в которых глава хотел оставить наследство старшему в роде, а потому запирал в монастырь младших сыновей или дочерей.

Эти 120000 человек владели четвертой частью пространства французской территории; доход с их недвижимого имущества доходил от 100 до 130 миллионов фр.; к этому надо прибавить еще 100 миллионов, которые взыскивались епископами и аббатами, в качестве феодальных господ, более 123-х миллионов десятинного налога, который церковь взимала со всех земель, и наконец доходы случайные. Цифру эту надо удвоить, чтобы получить валюту ее нашими теперешними деньгами. И этот класс, так непозволительно богатый, был, кроме того, свободен от прямых налогов, так как подать не взыскивалась с духовенства. Правда, что это имущество считалось имуществом бедных.

Действительно, часть его предназначалась на дела благотворительности, но госпитали имели свои частные доходы, их было мало, содержались они скудно; почти везде, вследствие ограниченного числа кроватей, приходилось класть на них по два и по три больных вместе, — все это красноречиво доказывает, что большая часть доходов церкви шла не на содержание бедных и больных.

Конечно, были духовные лица, замечательные своею благотворительностью. Среди нищеты, усилившейся в XVII веке вследствие внешней и междоусобной войны, французская церковь выдвинула Винцента де Поля, основателя воспитательных домов и общины сестер милосердия. Но, не отрицая пользы основанных им учреждений и самоотвержения большинства сестер общины Сен-Винцента де Поля, нужно сказать, что дети и молодые девушки, принятые в мастерские, подвергались там слишком часто обращению, как с рабочим мясом.

Неоспоримо, что, не считая низшего духовенства, которое в деревнях было обречено на свою ничтожную долю десятины в 300–400 ливров (около 100 руб.), члены среднего и высшего духовенства, принадлежавшие к дворянству, вели, при старом режиме, образ жизни богатых горожан или знатных вельмож; но часто бывало, что высшее духовенство своею возмутительною роскошью, распущенными нравами и явным нечестием, вводило в соблазн добрых католиков.

Духовенство и начальное образование. — Начиная с XVI века, в городах и большинстве деревень были устроены приходские школы, которые находились под наблюдением духовенства и соответствовали нашим начальным школам.

Там проходили катехизис, учились молитвам, чтению, письму и счету.

В городах учителя получали содержание от щедрот жертвователей, от церковного совета местного прихода или от субсидий городского управления. Кроме этого, они получали подарки от родителей своих учеников; для бедных образование было, чаще всего, бесплатным. Классы украшались гравированными на меди изображениями Христа, Богородицы, святых местного прихода или епископства и некоторых сцен из священной истории.

В деревнях приходские школы встречались гораздо реже, в особенности в центре и на западе, где одна школа зачастую приходилась на 20 и более деревень, далеко расположенных друг от друга. Иногда в школе не было отдельного помещения: тогда учитель занимался в своей комнате или в сарае, в конюшне, часто даже в харчевне. Наставник бывал обыкновенно бедняком; он сдавал сокращенный экзамен лицу, назначенному епископом, и оно выдавало ему «одобрение» или разрешение учить. Снабженный такой бумагой и свидетельствами о своей нравственности и. благочестии, которые он где-нибудь доставал, учитель отправлялся в деревню, где имелось вакантное место.

Собирались отцы семейств; учитель показывал им свои дарования, предъявлял свой почерк, пел; если он нравился, то община отцов семейств заключала с ним договор у местного судьи, за обоюдною подписью: учитель обязывался учить детей прихода, на условиях, которые подписывали отцы семейств. Жалованье обыкновенно выплачивалось ему натурою: зерном, овощами. коноплей; иногда к этому прибавлялась небольшая сумма денег. Так как все это вместе взятое давало ему только возможность не умереть с голода, то он был вынужден прибегать к другим занятиям: почти всегда он бывал в то же время дьячком, заведующим ризницей, пономарем, а иногда портным, сапожником, кабатчиком.

В течении всего XVI и XVII века почти все эти школьные учителя, как городские, так и сельские, были мирянами, находившимися в тесной зависимости от духовенства. В конце XVII века аббат Жан-Батист де ла Салль основал религиозный орден, исключительно посвященный первоначальному образованию: это был орден братьев христианских школ. С того времени большая часть маленьких школ перешла из рук мирян к членам духовного общества.

Что касается женских школ, которых было всегда меньше, чем мужских, то они почти все содержались монахинями, в особенности Урсулинками, орден которых был основан в 1537 г., и монахинями общины Богоматери, основанной в 1615 году.

И миряне, и духовные лица широко применяли при обучении телесные наказания, — удары палками, пинки ногами, удары по голове, кнут. и последствия такого преподавания с точки зрения чисто образовательной, были всегда посредственными, потому что преобладающее место занимало религиозное преподавание: в 1789 году число неграмотных, в особенности в деревнях, было очень значительно. Приходские книги, как мужские, так и еще более женские, вместо подписей были испещрены множеством крестов.

Духовенство и среднее образование. Среднее образование, предназначенное для богатых горожан и дворянства, проходилось в университетских коллегиях, в коллегиях отцов членов конгрегаций и отцов иезуитов. Профессора университетов, полусветские и полудуховные, как и в средние века, преподавали одинаково с отцами церкви; в программу не входили ни ручные работы, ни физические и естественные науки, ни история, ни философия. Давались некоторые понятия о математике и теологии, и особенно основательно изучались языки греческий и латинский; преподавание шло на этом последнем языке.

Цель такого образования заключалась не в развитии духовной любознательности и умственной научной пытливости в молодых людях, а единственно в том, чтобы сделать из них хороших христиан, верных слуг короля и светских людей, с хорошими манерами, которые умели бы красно говорить. Строгие порядки интерната, поддерживаемые кнутом ректора, с малолетства приучали молодых людей к дисциплине и к пассивному повиновению.

Духовенство и высшее образование. — Высшее образование давалось на трех факультетах: богословском, медицинском и юридическом, а литература и науки читались во Французской коллегии, основанной Франциском I, в которой были еще кафедры древнееврейского языка, греческой философии и физических и естественных наук. Но Сорбонна, центр богословского факультета, ревниво следила за всеми лекциями и особенно за французской коллегией, так что широкое преподавание, которое не может существовать без свободы, было парализовано.

Если некоторые избранные умы, отрешившиеся от такой опеки, при содействии школы великих древних мыслителей, создали ряд независимых сочинений, то церковь тут была ни при чем: начиная от Декарта и до Вольтера Сорбонна не пропустила ни одного из этих произведений, не осудив его.

Церковь и реформация


Причини протестантской реформы. — Несмотря на умственное влияние, которое давала церкви монополия образования, она не могла удержать всецело религиозное единство во Франции. Последствием Возрождения во Франции, равно как и почти во всей остальной Европе, было возникновение свободного исследования, коснувшегося прежде всего области религии. Наивная и слепая вера средних веков у многих стала более просвещенной и осмысленной. Умственная работа породила последовательно, в ХVI веке — протестантство, в ХVII — янсенизм, в XVIII — дух сомнения, или неверие.

Общие причины реформации, как во Франции, так и в других частях Европы, были одни и те же: прежде всего, непопулярность пап вследствие их противодействия реформаторским соборам ХV века и соблазна, производимого их роскошью, богатствами и политическими притязаниями в Италии; затем, скорбь многих ревностных христиан при виде развращенности части духовенства и, наконец, открытие, сделанное некоторыми образованными людьми, появившимися в эпоху Возрождения, что первобытное христианство сильно отличается от католицизма, искаженного в средние века папами и епископами.

Кальвинизм. — Несколько лет спустя после того, как монах Лютер основал в Германии новую церковь, молодой теолог сурового образа жизни, Кальвин, основал во Франции и в Швейцарии, в Женеве, куда он принужден был бежать, другую реформатскую церковь — кальвинистскую.

Существенная разница между католицизмом и кальвинизмом заключается в следующем. Католики должны верить и поступать так, как приказывает церковь, папа, епископы и священники; кальвинисты же признают только одну верховную власть Бога; все заповеди его находятся в Евангелии, которое каждый должен читать и размышлять о прочитанном; поэтому кальвинистские пасторы— простые наставники и теологи, а отнюдь не лица, облеченные в священный сан. Они не обречены на безбрачие. Как и во времена первобытной церкви, их выбирают отцы семейств; уполномоченные кальвинистских церквей собираются в присутствия, называемые консисториями, для обсуждения общих нужд своих церквей; несмотря на деспотизм женевской консистории в то время, когда она управлялась Кальвином, можно сказать, что организация кальвинистских церквей имеет в себе нечто республиканское.

Что касается догматов, то основная разница заключается в следующем. Католическая церковь допускает, что человек существо свободное и может заслужить прощение благочестивыми делами. Кальвин же, напротив, верит, что божественное всемогущество не совместимо с свободной волей человека, потому что, если бы человек был свободен, то Бог не был бы всемогущ; если же человек не свободен, то не может добрыми делами заслужить Божеского милосердия; следовательно, Бог оказывает его тому, кому пожелает; всем людям, при рождении, предназначено спастись или погибнуть: спасает одно только милосердие, а не добрые дела.

В обрядах той и другой религии полный контраст: насколько католические обряды пышны и торжественны, настолько обряды кальвинистов просты и строги; нет прекрасно украшенных роскошных соборов: алтари самые простые, без произведений искусства; нет ни образов, ни статуй, стены холодные и голые; здесь совершенно не чтят изображений; нет ни органа, ни какого-либо другого инструмента, — только пение верующих. Молитвы и песнопения уже не на латинском, а на французском языке. Главная часть богослужения заключается в чтении и толковании Евангелия; в новой религии оно заменяет собою литургию католиков. Порывая с католическою церковью, кальвинисты сохранили из всех таинств только крещение и причащение, но и эти оба таинства понимаются иначе, чем католиками; их крещение знаменует собою только вступление в христианскую общину; что же касается причащения, то вместо представления о жертве, при котором тело и кровь Христа олицетворяются облаткой, у них оно является трапезой в память последней тайной вечери Христа с его учениками.

Успехи протестантства. — Новые идеи распространялись медленно: они встретили некоторое сочувствие у образованных классов, у буржуазии и дворянства и особенно в той части дворянства, которая жила в своих имениях вдали от двора и не утратила фрондерского духа.

Они приобрели также многочисленных последователей среди более живого и восприимчивого населения юга Франции, особенно в Лангедоке, которое питало старинную вражду к церкви, со времени резни альбигойцев.

Сопротивление протестанству: иезуиты. — Но большинство населения сохранило старые верования: одни потому, что католическая церковь, своею пышностью, своим успокоительным догматом всепрощения за добрые дела, своими индульгенциями, всегда готовыми к услугам кающегося грешника, говорила больше их чувствам, воображению, или сердцу, чем холодная логика Кальвина; большинство же— просто благодаря привычке и чувству страха к новизне, которое кажется как бы инстинктивным у народа, или же вследствие непонимания нового учения; и, наконец, многие чисто из личных выгод.

К числу этих последних принадлежали светские прелаты и аббаты, которых реформа лишила бы больших доходов, придворные чины, которым короли давали самые значительные должности и доходные церковные места; наконец, сами же короли, находившие в монархическом духе католицизма прекрасное орудие деспотизма, а в духовенстве — надежную опору своего трона, тогда как независимость кальвинистских пасторов и республиканский дух, лежащий в основе кальвинизма, постоянно вызывали у них опасения за свою власть.

Духовенство сумело превосходно соединить и сберечь все эти враждебные протестантизму силы для борьбы с тем, что оно называло ересью. Один религиозный орден особенно отличился рвением и искусством в борьбе с новыми идеями: это был орден иезуитов, основанный в 1534 г., в Париже, бывшим испанским офицером Игнатием Лойолою.

Кальвинисты проповедовали дух свободного исследования; иезуиты старались защищать принцип власти. Кальвинисты прежде всего начали подкапываться под главный авторитет церкви — папство; члены нового ордена дали специальный и торжественный обет беспрекословного повиновения папе. Чтобы показать пример подчиненности и быть в то же время грозою врагов веры, общество Иисус завело у себя военную дисциплину. Каждый член становился слепым орудием в руках вождей и особенно в руках главы ордена.

Могущество их особенно усилилось благодаря тому, что они вступили в общество, чтобы лучше влиять на него; они проникли всюду с редкою пронырливостью и необычайным упорством; они сделались проповедниками в церквах, профессорами в коллегиях и университетах, судьями в духовных судах, и затем, главное, исповедниками и распорядителями совести королей и вельмож. Они особенно отличались в этой последней роли: они не приводили в ужас грешника строгими словами, или суровостью своей морали; их Бог не был Богом мстителем и карателем, но полным кротости и милосердия. Они, его слуги, по его примеру, понимали человеческие слабости, они знали, что плоть немощна, а потому относились отечески и с чрезвычайной снисходительностью ко всем слабостям кающихся привилегированных грешников и грешниц, они ухитрялись находить смягчающие обстоятельства для их заблуждений; они очень тонко различали случаи, когда можно было поступать дурно и в тоже время не согрешить. Это были замечательные «казуисты». Можно было вести самую непозволительную и разнузданную жизнь и находить в их глазах оправдание, под условием подчиняться церкви, уважать ее священников, строго соблюдать внешние религиозные обряды и употреблять свое влияние на пользу духовенства и друзей ордена. Они признавали только один грех, но за то он был достоин всякого наказания: свободу воззрений в религиозном отношении, мятежный дух против церкви.

Это был грех протестантов, поэтому для них нет прощения. Иезуиты возбудили против них единодушное преследование.




Сожжение Этьена Доле (по горельефу памятника на площади Моберт в Париже)


Первые преследования при Франциске I (1515–1547) и Генрихе II (1547–1559). — Преследования начались при Франциске I. Еретиков торжественно сжигали в присутствии короля. Самою знаменитою жертвою был типографщик Этьен Доле, обвиненный в отрицании бессмертия души. В конце царствования было истреблено целое население.

Близ Авиньона, в долинах Альп, жило несколько тысяч крестьян с чистыми и простыми нравами. Назывались они ваатландцами. Ваатландцы еще в средние века исповедовали религию, очень похожую на кальвинизм. Внезапно, без всякого повода с их стороны, который мог бы оправдать подобную меру, против них были посланы войска; парламент в Э, духовенство и ханжи Прованса вздумали разрушить это гнездо еретиков, бывшее опасным примером. Их деревни были окружены: 3000 ваатландцев были вырезаны или сожжены; 600 сосланы на галеры; остальные спаслись в соседних лесах и горах, где большинство из них умерло от голода и нищеты.

Генрих II был не менее жесток. Эдиктом 1551 г. были запрещены проповеди, изгнаны реформаторы со всех общественных должностей, им был воспрещен доступ в школы и госпитали; если кто изобличал кальвиниста, то получал третью часть имущества своей жертвы. В 1559 г. другой эдикт запрещал судьям приговаривать еретиков к другим наказаниям, кроме смертной казни. Советник Парижского парламента Анн Дюбур, осмелившийся восстать при всем парламенте, в присутствии короля, против жестокости этих эдиктов, был приговорен к удушению и тело его было сожжено на костре.

Но кровь протестантских мучеников, подобно некогда пролитой крови христианских мучеников, приобрела новому учению новых последователей. Вскоре стал ощущаться недостаток в палачах: потребовались войска, потому что протестанты сделались многочисленными и стали с оружием в руках защищаться. Приближалось время религиозных войн.

Религиозные войны


Религиозные войны при Карле IX (1560–1574): Варфоломеевская ночь. — В начале царствования Карла IX часть католиков и часть протестантов готовы были вступить в борьбу: у каждой из них были свои вожди.

Гизы явились опорою церкви и всех католиков; это были богатые лотарингские дворяне, имевшие доступ ко двору во время последних царствований; старший из них Франциск Гиз — искусный генерал; младший — лотарингский кардинал, один из самых богатых прелатов церкви. Они были опасны, потому что пристроили множество дворян к хорошим государственным и церковным должностям, которые из благодарности или из выгоды связали свою судьбу с судьбою Гизов.

Во главе протестантской партии были два принца крови из семейства Бурбонов: старший Антуан Бурбон, король Наваррский, жена которого, Жанна д’Альбре, была ревностною протестанткою, и принц Конде, гораздо более деятельный, чем его старший брат. Одною из наиболее светлых личностей в этой партии был адмирал Колиньи — знаменитая фамилия того времени; это был суровый кальвинист, человек испытанного мужества и честности.

Сначала правительство пыталось поддерживать равновесие между двумя партиями; власть была тогда в руках Екатерины Медичи, вдовы Генриха II, регентши на время несовершеннолетия молодого Карла IX, которому было только 10 лет. Впрочем, ей пришлось управлять государством и во все время царствования Карла IX, так как он, достигнув совершеннолетия, был слишком занят празднествами и кутежами, чтобы отнестись серьезно к своим обязанностям короля. Екатерина Медичи была хитрая итальянка, богомольная без истинной веры, сверх всего тщеславная и стремящаяся к власти; покинутая Генрихом II, устраненная от дел при жизни мужа, она ненавидела Гизов, могущество которых набрасывало на нее тень. Поэтому, гораздо более по причинам политическим, чем вследствие веротерпимости, она, из ненависти к Гизам, в течении двух лет (1561–1562) позволяла одному из своих министров, канцлеру Мишелю Лопиталю, быть умереннее по отношению к гугенотам (таково было насмешливое прозвище, данное кальвинистам).

Мишель Лопиталь, из древней судейской фамилии, имел великодушное сердце и светлый ум. Он произвел благородную и смелую попытку ввести религиозную терпимость. «К чему, — говорил он, — столько убийств и пыток? Одаренные добродетелью и чистыми нравами, будем сопротивляться ереси при помощи милосердия, молитв и слова Божия… Нож не устоит против ума… Уничтожим эти дьявольские названия лютеране, гугеноты, паписты, имена партий и мятежа; не будем искажать прекрасного имени христианина». Его поступки соответствовали его словам. Под его влиянием королева-мать издавала различные указы, с целью воспретить совместительство духовных должностей (при Генрихе II было три прелата из фамилии Гизов, из которых два кардинала исправляли должности 6 архиепископов, 12 епископов и 20 аббатов) и заставить священнослужителей изменить свои испорченные нравы. Для обеспечения лучшего подбора духовенства и некоторой уступки протестантам, он даже приказал, чтобы кандидаты на духовные должности не избирались больше произвольно королевскою милостью, на будущее время королю должен подаваться список кандидатов, предлагаемых местным духовенством и уполномоченными дворянства и местной буржуазии. Кроме того, Лопиталь созвал католиков и протестантов для совещания в тех видах, чтобы они подыскали почву для соглашения: теологи обеих церквей, собравшись в Пуасси, не нашли ничего лучшего, как поругаться. Эта неудача не помешала канцлеру, несколько месяцев спустя, объявить общую амнистию по всем делам о еретиках и открыть все пути реформаторам, которым он и возвращал свободу вероисповедания, кроме тех городов, в которых можно было ожидать волнений.

К несчастью, избиение в Васси уничтожило его усилия.

Герцог Франциск Гиз, возвращаясь в Париж, ехал из Лотарингии, по примеру вельмож того времени, с многочисленной свитой дворян. Дорогой, в одно из воскресений, он остановился близ Васси, деревни в Шампаньи, чтобы прослушать обедню, которую служил его капеллан. Во время службы, в отдалении послышалось пение, раздававшееся из сарая, в котором около тысячи протестантов собрались на молитву. Герцог приказал заставить этих еретиков замолчать. Протестанты отказались. Тогда герцог и его свита, со шпагами в руках, бросились на этих несчастных безоружных: 60 из них было убито и 200 ранено.

Избиение в Васси было сигналом для гражданской войны, продолжавшейся тридцать лет (1563–1593).

Война имела ожесточенный характер, которым всегда сопровождаются междоусобные войны, особенно войны религиозные, когда фанатизм удесятеряет жестокость партий. Это не была правильная война: нападали город на город, замок на замок, дом на дом; каждая сторона часто избивала своих пленников.

Два человека особенно отличались своею жестокостью: католик Блез де Монлюк, «королевский мясник», в Лангедоке и Гиенне и протестант Адрэ — в Провансе и Дофинэ. Первый, по собственному признанию, по его словам, «хотя и не был кротким», но вопреки своим чувствам «обходился не только сурово, но и жестоко» с протестантами. Однажды он велел повесить 70 человек на столбах рынка, «что привело в ужас всю страну, потому что один повешенный страшнее ста убитых». Убежденный в этом, он умножил повешение. «Можно было легко узнать дорогу, по которой я шел, потому что признаки находились на ближайших деревьях».

Барон Адрэ пользовался подобною же репутацией, благодаря аналогичным поступкам. После взятия Монбризона он велел обезглавить половину защитников города, а остальных заставил прыгать с высокой башни на острия солдатских пик. Один из этих несчастных два или три раза пробовал и не решался сделать прыжок. «Однако ты тяжел на подъем!» — сказал ему Адрэ. «Эх, господин барон, в такой игре я вам дам десять очков вперед!». Эта острота его спасла. (Дюрюи).

В обоих лагерях находились фанатики, которые прибегали к убийствам, чтобы отделаться от вождей противной стороны: Франциск Гиз был убит в 1563 г. под Орлеаном, который осаждал, а Конде был просто застрелен из пистолета в Жарнаке (1569) в конце сражения, в котором был взят в плен. В каждой партии находились куплетисты, которые прославляли такие подвиги или сочиняли жертвам сатирические эпитафии.

Наконец, обе стороны обратились с воззваниями к иностранцам, к чему прибегают часто во время гражданских войн, когда соотечественники становятся непримиримыми врагами, тогда как за границей встречают горячие симпатии со стороны иностранцев, с которыми их связывает общность интересов и взглядов. Таким же образом протестанты получили могущественную помощь от единоверцев Англии и Германии, тогда как сторону католиков принял испанский король.

Екатерина Медичи кончила тем, что превзошла зверством самых свирепых людей той и другой партии. Она организовала Варфоломеевскую ночь (24 августа 1572 г.).

После смерти Франциска Гиза в 1563 г., Екатерина Медичи, вообразившая, что с этого времени партия Гизов будет не так опасна, стала смотреть на протестантов, как на мятежников и еретиков. Лопиталь был лишен милостей и она начала преследовать гугенотов со всей ненавистью деспота и ханжи. Но несмотря на поражение и смерть Конде при Жарнаке (1569), протестантская партия оставалась опасной: пришлось заключить с нею мир в Сен-Жермене, который упразднял все прежние эдикты против протестантов, разрешал им свободу вероисповедания по деревням и в двух городах каждой провинции и, наконец, давал им четыре укрепленных места, называвшихся «безопасными», как гарантию в исполнении договора (1570).

При дворе появилось снова много протестантских сеньоров. Между ними был адмирал Колиньи, который скоро приобрел большое влияние на Карла IX. Молодой Генрих Наваррский, сын Антуана Бурбона и Жанны дʼАльбрэ, был женихом Маргариты Валуа, сестры короля. Папа не одобрял этого брака протестанта с католичкой. «Если папа будет слишком упрямиться, — сказал Карл IX, — то я возьму Марго за руку и поведу ее к венцу всенародно». И папа уступил. При дворе только и говорили о великом проекте, внушенном королю адмиралом Колиньи: католики и французские протестанты, отныне союзники, пойдут вместе вслед за королем отнимать у испанского короля Нидерланды, которые тогда восстали против него.

Но партия Гизов не дремала. Она значительно воспрянула духом с тех пор, как во главе ее стал герцог Генрих, сын Франциска Гиза. Молодой принц обладал честолюбием своего отца. Гиз и дворяне его свиты ревниво взирали на возрастающий успех протестантских вождей; духовенство возмущалось примирением с ересью. Проповедники гремели с амвонов против гугенотов; фанатически настроенная толпа приучалась к мысли о поголовном истреблении еретиков. 22 августа Колиньи был опасно ранен из пистолета одним из клевретов Гизов.

Первым движением Карла IX было отомстить за того, кого он называл своим отцом; но в дело вмешалась Екатерина Медичи, Королева-мать завидовала Колиньи и протестантским вождям, находя, что они имеют теперь слишком большое влияние на ее сына. С другой стороны, она знала о раздражении парижского населения: не следовало усугублять его еще строгими мерами против убийцы Колиньи. Не следовало также допускать Гизов стать во главе движения против еретиков. Их популярность и без того была уже слишком велика; в этой игре Карл IX мог потерять свой трон. Она дала понять это своему сыну. В заключение она просила его разрешения одним сильным ударом навсегда покончить с ересью. Вожди гугенотов здесь под рукою. Побежденный настояниями матери, подавленный страхом лишиться трона, он разрешил всеобщее истребление протестантов. «Но убейте их всех, — прибавил он, — чтобы никого не осталось, кто упрекнул бы меня в этом».

В ночь на 24 августа, дня святого Варфоломея, когда забили набат в церкви Сен-Жермен лʼОксерруа, толпы ханжей, дворян и черни, под предводительством Гиза и его друзей, проникли в отмеченные заблаговременно мелом дома гугенотов, и резня началась. Раненый Колиньи был пронзен шпагой дворянином из свиты Генриха Гиза, и его окровавленное тело было выброшено из окна. Генриху Наваррскому дарована была жизнь под условием отречься от кальвинизма. Было убито около 3000 протестантов в Париже и 20000 в провинции, куда были посланы приказания губернаторам. Мишель Лопиталь умер от горя, узнав об этих зверствах. Во всем католическом мире во Франции и за границей, напротив, восхваляли Варфоломеевскую ночь; Карл IX, явившись на заседание в парламент, гордо потребовал оправдания себе за содеянное, не желая предоставить эту славу Генриху Гизу.

Религиозные войны при Генрихе III (1574–1589). Лига. — Варфоломеевская ночь для короля и для католиков оказалась бесполезным преступлением. Протестанты, озлобленные еще более жаждою мести, опять взялись за оружие. Генрих Наваррский, которому удалось бежать от двора, стал во главе их вместо Колиньи. Это был превосходный воин с веселым правом гасконца и удивительною способностью увлекать войска мужественным красноречием, остроумием и примером. В 1576 году король Генрих III, два года перед этим вступивший на престол своего брата Карла IX, был принужден заключить с протестантами мир на гораздо более выгодных для них условиях, чем тот, который был заключен до Варфоломеевской ночи: помимо свободы вероисповедания и крепостей, удержанных в залог, их главным вождям дозволялось управлять несколькими провинциями.

Тотчас же последовал взрыв негодования со стороны экзальтированных католиков. Так как король отказывался поддерживать истинную религию, то католикам следует соединиться и самим продолжать до крайности борьбу с ересью. С этою целью они основали Святую Лигу. Северное и восточное дворянство вступило в нее с энтузиазмом и собралось под знамя Генриха Гиза. Лига не особенно разрасталась до 1584 года. Но после смерти молодого брата короля, наследника престола, потому что Генрих III, хотя и давно был женатый, не имел детей, ближайшим наследником престола становился Генрих Наваррский.

Итак, французским королем должен был сделаться гугенот! Не было сомнения, что, вступив на престол, он начнет обращать всех своих подданных в свою ересь! Такая перспектива побудила почти все население больших городов вступить в Лигу, оно побуждалось к тому же пламенными проповедями священников, монахов и иезуитов, которые твердили о священной войне. Париж тотчас же разделился на шестнадцать кварталов, выбравших каждый себе по вождю, а союз шестнадцати составил революционное правительство, опиравшееся на парижскую милицию. Тогда Лига возмечтала посадить на престол своего вождя Генриха Гиза, от которого была в восторге. Его воинственная наружность, которой он отчасти был обязан рубцу на лице, его простое обращение с народом, роль, которую он играл во время Варфоломеевской ночи во главе истребителей, сделали его идолом толпы. «Франция сходила с ума от этого человека, — говорит один писатель того времени, — так как было бы слишком мало сказать, что она была влюблена в него».

В это время новый король Франции, Генрих III, занимался кутежами со своими любимцами (mignons), окруженный двором, который, благодаря распущенности нравов, сделался неприличным местом. Еще более изнеженный, чем Карл IX, он находил приятными только детские или женские забавы; он покрывал себя драгоценностями, обливался духами, проводил целые часы, играя со своими собачками или попугаями. Время от времени им овладевало стремление к набожности: в одежде кающегося, он расхаживал вечером по улицам при свете факелов в сопровождении монахов, которые, по его приказанию, бороздили хлыстом его спину. Преждевременно истасканный удовольствиями, он был не способен принять какое-нибудь мужественное решение, чтобы вывести свое государство из печального положения, в котором оно находилось.

Единственными орудиями его были хитрость и ложь. Поэтому он мог только продолжать коварную политику своей матери: натравливать одну партию на другую в надежде, что они погубят друг друга.

Наконец, члены Лиги заметили, что он не только слабо противится протестантам, но старается противиться проектам герцога Гиза; что он назвался главою Лиги для того, чтобы следить за ней; что он дает слишком мало войска герцогу Гизу, чтобы дать возможность протестантским отрядам разбивать его. Благодаря этому, Генрих Гиз сделался еще популярнее.

Вследствие победы, одержанной им в 1587 г., церковь провозгласила хвалу герцогу и проклятие королю, бывшему заодно с еретиками. Почувствовав в этом угрозу короне, Генрих III решился, наконец, открыто порвать с герцогом. Он воспретил ему показываться в Париже, где тогда находился двор (1588); в тоже время собрал вокруг своего дворца несколько тысяч швейцарских наемников, как-бы для угрозы столице. Вожди парижских лигистов считали себя погибшими; они вызвали герцога, который поспешил явиться, несмотря на особое запрещение короля, и стал угрожать Генриху III в его собственном дворце, между тем как со всех сторон воздвигались баррикады. В толпе заговорили о том, чтобы повесить короля и посадить на его место Гиза. Потребовалось умиротворяющее вмешательство последнего, чтобы успокоить народное волнение. Несколько дней спустя после этого дня с баррикадами, король бежал в сопровождении двора в свой замок Блуа на Луаре. Но внезапно король как бы уступил; он согласился по требованию Лиги созвать генеральные штаты; он назначил герцога Гиза королевским генерал-лейтенантом. Он объявил, что с новою силою возобновит борьбу с ересью. Действительно, штаты собрались в Блуа (1588); они были исключительно составлены из лигистов; там громко говорили о низложении короля и в тоже время объявили решающую власть штатов в вопросе о налогах; они присвоили себе также право объявления войны, заключения мира и контроля над администрацией. Герцог Гиз явился туда, и между ним и королем произошло нечто похожее па примирение. Когда несколько дней спустя герцог был приглашен в покои короля, то дворяне, поджидавшие его рядом в коридорах, искололи его шпагами. Брат его, кардинал Латарингский, был казнен на следующий день.

Тогда Париж восстал по призыву своих проповедников. Генриху III ничего не оставалось более, как соединиться с Бэарнэ, своим ближайшим наследником, который приближался во главе протестантской армии. Они вместе двинулись на Париж и осадили его; но монах Жак Клеман заколол Генриха III кинжалом (1589).

Конец Лиги и религиозных войн: Генрих IV. — Нантский эдикт. — С тех пор борьба сосредоточилась между Парижем, защищаемым испанскими войсками из Нидерландов, и гугенотами под предводительством Бэарнэ, получавшими некоторое подкрепление из Англии. Три раза, начиная с 1589 по 1592 г., он осаждал столицу и три раза должен был снять осаду. Парижане мужественно переносили голод, а испанцы из Нидерландов всегда являлись во время, чтобы впустить в город людей и снабдить его съестными припасами. Население было возбуждено целой фалангой монахов, поддерживавших в нем ненависть к гугенотам; однажды во время осады они устроили огромную процессию, имевшую целью подействовать на умы: шествие открывали 1300 монахов, со шпагами на боку, с бердышами на плечах, в латах, надетых сверх рясы, с пением воинственных гимнов.

Между тем огромное большинство населения начинало тяготиться этими войнами, которые разоряли и обагряли кровью страну в течении 30 лет. Многие из католиков, которым героическое сопротивление протестантов и жестокости, вроде Варфоломеевской ночи, открыли, наконец, глаза, стали умереннее благодаря этим горьким урокам. Они поняли теперь благоразумие Лопиталя. Они были готовы принять Генриха IV и удовлетворить гугенотов, если бы были уверены, что их не заставят силою перейти в кальвинизм. Их прозвали политиками. Их партия, сперва робко выступавшая после Варфоломеевской ночи, стала увеличиваться с каждым днем. В резком анонимном памфлете «Сатира Мениппэ» буржуа этой партии даже разоблачила Лигу и тщеславие ее вождей.

Что же касается фанатических католиков и духовенства, то им не кого было противопоставить Бэарнэ; бывший во главе Лиги Генрих Гиз не нашел себе заместителя. Его брат Майенн не был популярен. Испанский король Филипп II предложил в королевы Франции свою дочь, внучку Генриха II, генеральным штатам в 1593 г., состоявшим из членов Лиги; но лигисты не осмелились зайти так далеко.

Если бы Бэарнэ согласился перейти в католицизм, то Париж, даже Париж Лиги, готов был от изнеможения сложить оружие. И Бэарнэ это понял. Его вера кальвиниста не была слишком глубока, а Париж, в его глазах, стоил хорошей обедни. В 1594 г. он решился сделать «опасный прыжок», — как он выражался, т. е. отречься. Париж тотчас же открыл ему свои ворота.

Нантский эдикт, который он сумел навязать всем, положил конец религиозным войнам (1598); протестанты получили свободу совести и право отправлять всюду свое богослужение, за исключением нескольких больших городов, в которых можно было опасаться беспорядков; они получили право занимать всякие должности; в каждом парламенте одна палата полупартийная, т. е. составленная из половины судей католиков и протестантов, должна была с этих пор решать все их дела; они имели право через каждые три года собираться в общие собрания для устройства своих церковных дел; наконец, в виду того, что они составляли меньшинство среди враждебно настроенного к ним народа, им было дано шесть укрепленных пунктов на юге.

Итак, чтобы католики убедились в праве каждого человека исповедовать ту религию, которая ему нравится, понадобилась гражданская война в течение 30 лет, т. е. 30 лет резни и разорения; да и пришли то они к этому убеждению, в силу необходимости. Однако многие католики все еще не складывали оружия. Иезуиты никогда не могли простить Генриху IV этого эдикта веротерпимости; они затевали несколько покушений на его жизнь и одно из них удалось. В 1610 г. Генрих IV был убит монахом Равальяком.

Религиозная нетерпимость в XVII и XVIII веках


Ришелье отнимает у протестантов укрепленные пункты. — Трагический конец Генриха IV, дурное отношение духовенства к реформистам, высказанное в общих собраниях желание его добиться у правительства уничтожения Нантского эдикта, слабость регентши Марии Медичи, все это обеспокоило протестантов. На трехгодичных собраниях в Сомюре (1611) и в Ла-Рошеле они подновили свою военную организацию, выбрав заблаговременно вождей в предвидении войны.

Но в 1623 г. Людовик ХIII, уже достигший совершеннолетия несколько лет тому назад, назначил своим первым министром кардинала Ришелье (1623—43). Этот последний, желая, чтобы его государь был неограниченным властелином всех своих подданных, не мог допустить, чтобы протестанты составляли таким образом маленькое государство в королевстве, и особенно государство республиканское, у которого были свои выборные вожди, своя казна, пополняемая налогами по общему согласию, свои укрепленные пункты и своя армия. Ришелье собрал большое войско и начал осаду их главной крепости Ла-Рошель, которая была в то время оживленным коммерческим портом.

Протестанты обратились за помощью к своим английским единоверцам, но Ришелье велел построить громадную плотину, которая заперла вход в порт и не позволяла английскому флоту снабжать крепость съестными припасами. Несмотря на геройскую защиту мэра Гитона и его сограждан, когда треть населения погибла от голода, Ла-Рошель сдалась (1628).

Другие укрепленные места, устрашенные разграблением Прива, сдались королевским войскам, после короткого сопротивления. Ришелье очень благоразумно не хотел доводить протестантов до крайности; с терпимостью, особенно похвальною для священника, он удовольствовался тем, что отнял у них укрепленные пункты и уничтожил их политическую и военную организацию, предоставив им, по эдикту в Алэ свободу вероисповедания, совести и доступ к общественным должностям.

Но он, тем не менее, нанес тяжелый удар Нантскому эдикту и протестантам, которого они сразу не почувствовали, но который оказался смертельным. Лишенные укрепленных мест, они с тех пор были во власти католиков, окружавших их со всех сторон, и оставались беззащитными среди пропитанной до фанатизма католицизмом страны. Вскоре они пожалели, что не все последовали геройскому примеру Ла-Рошеля: детям их предстояло дорого поплатиться за их нерешительность и слабость.

Отмена Нантского эдикта (1685). — В продолжение всего царствования Людовика ХIII и малолетства его сына Людовика IV, эдикт, заключенный в Алэ, добросовестно соблюдался сначала Ришелье, а затем кардиналом Мазарини, который управлял королевством до совершеннолетия молодого короля (1643—61); однако, с тех пор как Мазарини сделался министром, протестанты могли лишь с трудом получать общественные должности. Многие из них стали заниматься торговлей и промышленностью, куда внесли свои инициаторские способности; это не замедлило пробудить зависть у католических фабрикантов и коммерсантов и без того дурно расположенных к ним.

Людовик XIV, начавший управлять, государством после смерти Мазарини, отличался набожностью, которая особенно усиливалась по мере приближения старости и увеличивавшегося в нем страха перед дьяволом. Протестанты были для него не просто еретиками, которых он должен был преследовать, как старший сын церкви, как король, по его мнению, облеченный самим Богом властью управлять своими подданными; в его глазах они были если не мятежниками, то во всяком случае фрондерами. В своем государстве деспот хотел иметь «один закон, одну веру, одного короля». Церковь легко могла влиять на такого человека при помощи духовников короля, исповедников, принцев и принцесс крови, министров и королевских любовниц. Что же касается духа церкви, то мы знаем его по протоколам общих собраний французского духовенства. Собираясь через каждые пять лет, представители его никогда не забывали выразить пожелание, чтобы Нантский эдикт был отменен. Ненависть к еретикам проявлялась у них по прежнему.

Ничего нет удивительного, что при таком монархе поведение правительства сделалось агрессивным по отношению к протестантам. В 1661 г. оно объявляет, что не разрешит им более никаких преимуществ; в 1665 г. заявляет, что каждый католик, совратившийся в кальвинизм, будет изгнан. В то же время оно покровительствует обращению в обратном смысле: мальчикам 14 лет и девочкам 12 разрешалось переходить в католицизм без позволения родителей (несколько лет спустя этот возраст был понижен до 9 лет для мальчиков и 7 для девочек).

В 1676 г. обращенный протестант Пеллиссон, сделавшийся в тоже время ловким придворным, придумал кассу для обращенных, пополнявшуюся пожертвованиями короля и католиков; целью его было покупать совесть: во время голода обращение можно было купить за 6 ливров! В 1681 г. военный министр Лувуа придумал посылать солдат на постой в деревни, населенные гугенотами: подразумевалось, что начальники будут смотреть сквозь пальцы на проделки нижних чинов.

Эти последние оправдали надежды министра и даже, может быть, превзошли их. Они предались грабежам, насилию и вели себя совершенно так же, как бы находились в завоеванной стране; драгуны особенно отличались зверствами, отсюда и прозвище «драгоннады», данное этим гнусным экзекуциям; ужас, внушаемый ими, был таков, что, при одном известии о присылки гарнизона, целые деревни, в полном составе, принимали католицизм.




Драгоннады


Тогда окружающие короля, его исповедник и главным образом г-жа Ментенон, женщина крайне религиозная, с которой Людовик XIV незадолго перед этим тайно повенчался, доложили ему, что протестантов осталось очень мало и поэтому отмена Нантского эдикта, по их мнению, была бы простою формальностью, подтверждением совершившегося факта. Король подписал указ об отмене (1685), вследствие чего все протестантские храмы подлежали разрушению; было запрещено отправлять богослужение, пасторам приказано было в двух недельный срок выехать из королевства, а остальным протестантам не позволялось следовать за ними, под угрозою ссылки на галеры.






После объявления об отмене эдикта, драгоннады возобновились с новою силою. Всюду виднелись разграбляемые солдатами города и деревни и это продолжалось до тех пор, пока жители их поголовно не принимали католичества; протестантов, пробовавших скрываться за границу, преследовали объезды и крестьяне, которые делали на них облавы; галеры были полны реформистами; тюрьмы переполнены женщинами, которым брили головы; монастыри были наполнены молодыми девушками, отданными на произвол священников и монахинь; детей протестантов водили силой в католические церкви; пасторов, застигнутых на королевской территории, отправляли на виселицы, колесовали живыми на площадях, причем треск барабанов заглушал их последние слова; собрания в уединенных местах для молитвы, называвшихся церквями в пустыне, или школами в кустарниках, разгонялись ружейными выстрелами; больных, которых возвращали после отречения, ссылали на галеры, если они выздоравливали, если же они умирали, то их в корзинах таскали на живодерню и конфисковывали все их имущество. Губернатор Лангедока, Базвилль, ссылал на галеры 15—12-летних детей, если они ходили с своими отцами слушать проповедь. Вот какое зрелище представляла Франция «великого короля» спустя сто лет после того, как Бэарнэ объявил свободу вероисповедания.

    

(Рамбо).







От 200 до 300 тысячам протестантов удалось после смертельной тоски и бесчисленных мук бежать за границу, в Голландию, в Лондон, в Берлин, где они организовали новые отрасли промышленности и обогатили эти страны. Севенские крестьяне возмутились и в течении десятка лет геройски сопротивлялись королевским войскам; их прозвали «камизарами», потому что в начале восстания они, как условный знак, носили особый род рубах.

На кого падает ответственность за такое беззаконие? Разумеется, на короля и его министров. Но также и почти на всех католиков того времени, которые дружно приветствовали эти жестокости. Г-жа Севинье, письма которой так интересны для изучения того времени, писала по этому поводу своей дочери: «Ничего не может быть лучше: ни один король не совершил и не совершит более замечательного». Епископ Боссюет объявил, что это было «венцом царствования». Даже великие умы — Лафонтен и Расин разделяли энтузиазм толпы.

Нот что вековое католическое воспитание сделало с нашими предками конца ХVII столетия. Не является ли главным виновником всего этого духовенство, которое так дико толкало в своих поучениях заповеди братства и всепрощения своего учителя Иисуса?

Нетерпимость и непопулярность духовенства в ХVIII веке. — В течение всего ХVIII века продолжались преследования против детей протестантов, которые оставались во Франции после того, как были насильно обращены в католицизм.

Церковь знала, что такие обращения не искренни: в Севеннах многие семьи тайно отправляли свое богослужение.

Для них было восстановлено наказание пожизненною ссылкою на галеры и смертная казнь для пасторов. Их принуждали венчаться в католических церквах, крестить своих детей и хоронить с помощью католических священников, даже врачи были обязаны доносить об умирающих для того, чтобы их можно было причастить насильно.

Контроль католической церкви над этими потомками еретиков был тем легче, что списки гражданского населения велись тогда не светскими чиновниками, как в настоящее время: записи о рождении, свадьбах и погребении совершались приходскими священниками.

В средине ХVIII века религиозная нетерпимость была такова, что молодой протестант Лабарр подвергся смертной казни за то, что изрубил крест.




В середине ХVIII в. молодого Лабарра отправляют на казнь за то, что он изрубил крест


Другой, некто Калас, несправедливо обвинявшийся в убийстве своего сына за то, что тот был убежденным католиком, был приговорен к смерти судьями, ослепленными клерикализмом. Вольтер заклеймил эти жестокости и добился восстановления доброго имени Каласа.

На всем юге потомки жертв отмены Нантского эдикта тайно проклинали католическую церковь.

Но протесты и отпадения умножались даже среди правоверных.

В середине ХVII века в недрах католицизма, особенно среди буржуазии, появились искренно верующие, называвшиеся янсенистами(по имени фламандского священника Янсениуса), которые, оставаясь верными церкви, допускали догмат кальвинистов о предопределении. В XVII и ХVIII веках церковь преследовала их, как еретиков; из ссылки и из тюрем, доставшихся на долю лучшим из них, янсенисты отвечали памфлетами, направленными против иезуитов. Провинциалы Паскаля (1657) положили начало вражде, которая длилась в течение всего ХVIII века и закончилась изгнанием ордена иезуитов (1763); трибуналом судей янсенистов он был признан угрожающим государственной безопасности.

Писатели, книги которых церковь приказывала жечь — и охотно она сожгла бы и их самих, если бы имела возможность, — стали ненавидеть ее, как врага всякой свободной мысли; мы увидим далее борьбу Вольтера с церковью.

Сами крестьяне ненавидели аббатов и наглых прелатов с разнузданными нравами, с миллионным состоянием, которые отнимали у них лучшие плоды их трудов, под видом десятины и барщины, и владели массою земли; даже сельские священники начали волноваться, требуя улучшения своего быта.

Вера ослабевала.

Готовилась революция; трон и алтарь поддерживали друг друга в течение веков; буря, готовившаяся смести один, и могла пощадить другого. Распадаясь, королевская власть должна была, по крайней мере временно, увлечь за собою церковь, которая в течении 18 веков, несмотря на нравственное величие некоторых из ее членов, не переставала удаляться от заповедей того, кто ее основал.




Глава IV

Дворянство при старом режиме








Французская знать на выходе у короля


Дворянство составляет незначительное меньшинство. — При старой монархии дворянство всегда составляло незначительное меньшинство. В XVIII веке, когда все население достигло 25 миллионов чел., дворян во Франции насчитывалось только 150000, распределявшихся между 25–30 тысячами семейств.

В этом числе нужно еще различать дворянство родовое от пожалованного.

Родовые дворяне были более или менее подлинные потомки крупных или мелких феодальных сеньоров: самый высокий титул принадлежал принцам королевской фамилии, королевской крови или принцам крови, как говорили тогда; затем следовали герцоги и пэры, простые герцоги, маркизы и графы; но большинство довольствовалось титулом рыцарей или кавалеров.

Пожалованные составляли две категории дворян: получившие это звание вследствие назначения на высокие должности и купившие его за деньги. Когда король нуждался в средствах, то не стеснялся продавать права на дворянство.

Дворяне обращаются в придворных в начале XVI века. — Дворянство не вернуло себе ни одного из политических прав, отнятых у него королями в конце средних веков, начиная с Филиппа Августа и кончая Людовиком XI, ни права вести частные войны и чеканить монету, ни права иметь верховные и независимые суды. Идя в этом отношении по стопам Людовика XI, неограниченные короли постарались отнять у них последние остатки их политического могущества.

В начале неограниченной монархии, Карл VIII, Людовик XII, Франциск I и Генрих II, конечно, не имели намерения лишать дворян крупных общественных должностей, находя, что они быстро усваивали удовольствия придворной жизни, подчинялись военной дисциплине в армии во время продолжительных итальянских войн; поэтому они не лишали дворян высоких общественных должностей, в роде коннетабля или генерал-адмирала, всегда предоставлявшихся вельможам. Эти звания давали огромную власть и почти полную самостоятельность в делах армии и флота. Когда Франциск I учредил сначала в пограничных, а затем во всех остальных провинциях, должность губернаторов, облеченных очень обширною властью, особенно в военном отношении, то поручал эти важные обязанности исключительно знатным лицам. Первые неограниченные короли не видели ничего дурного в том, что вельможи, и особенно провинциальные губернаторы, содержали, подобно королям, большую свиту из дворян, которая сопровождала их всюду и была им предана душою и телом; они даже оставили неприкосновенными древние феодальные замки во всем королевстве. В течение полувека дворяне обратились в таких безукоризненных царедворцев, что не вызывали более недоверия у королей.

Ослушание дворянства во время религиозных войн. — Религиозные войны поколебали внезапно доброе согласие между королевскою властью и дворянами. Некоторые из этих последних перешли в протестантство по примеру принцев Бурбонов; еще больше их вступило в Лигу вслед за Гизами и монахами; религиозный пыл тех и других скрывал политическое честолюбие, мечты о независимости и нетерпение сбросить иго неограниченной королевской власти. Вследствие беспорядков каждый сеньор удалялся в свой замок и бродил по полям во главе отряда вооруженных людей; католические губернаторы, под предлогом того, что король плохо защищает «истинную» религию, подобно самодержавным государям управляли провинциями, которые король им доверил, и держали в своих руках укрепленные места. Некоторые из них открыто вступили в союз с испанским королем. Мы видели, сколько трудов стоило Генриху IV возвратить себе свое королевство.

После его смерти в 1610 г., в виду несовершеннолетия Людовика XIII, Мария Медичи, мать молодого короля, объявила себя регентшей; будучи иностранкой, она приблизила к себе своего соотечественника, итальянца Кончини. Этого было достаточно, чтобы лишиться популярности; кроме того, она обнаружила слабость характера. Среди принцев и вельмож тотчас же возникли волнения; они потребовали пенсий, управлений городами и провинциями. Их засыпают деньгами, что еще более увеличивает притязания их. Они требуют созыва генеральных штатов, чтобы облегчить бедствия королевства; желание их удовлетворяют (1614), и они не находят ничего лучшего, как кичиться своею спесью перед депутатами третьего сословия, с которыми многие из них обращаются высокомерно и грубо. Почти каждый год отмечен вооруженным восстанием какого-нибудь вельможи.

Не возвращаемся ли мы таким образом к гнусным временам феодализма и не приведет ли все это к увековечению междоусобных войн?

Ришелье побеждает дворянство. — Достигший совершеннолетия Людовик XIII избрал и поддержал в министерстве необходимого и самого подходящего по условиям времени человека: это был кардинал Ришелье, полномочный министр, потребовавший, чтобы королю повиновались все, а министру короля — как самому королю.

Он упраздняет должности коннетабля и генерал-адмирала.

Он приказывает разрушить все укрепленные замки, кроме пограничных.

Губернатор Лангедока, герцог Монморанси, обезглавлен за возмущение; должности провинциальных губернаторов большею частью переходят к новым королевским агентам, управляющим, которые, принадлежа к буржуа, находятся всецело в руках короля.

Чтобы нанести удар дворянству, составляющему заговоры против министров или поднимающему оружие, он учреждает исключительные суды, составленные из преданных ему судей, которые приговаривают к смертной казни знатнейших вельмож. Сам Людовик XI не придумал бы ничего лучшего и не мог бы быть более грозным.

Мазарини торжествует над фрондой. — По выражению одного знатного вельможи того времени, на этот раз дворянству попало «не в бровь, а прямо в глаз». В виду того, что после смерти Ришелье Людовик XIV был слишком молод, снова образовалось регенство. На этот раз регентшею делается Анна Австрийская, родом испанка, которая назначает министром и фаворитом другого иностранца, итальянского авантюриста, кардинала Мазарини. У нового министра покорный вид и вкрадчивые манеры. Он сжимается, как бы извиняясь за свое счастье. Самые знатные вельможи думают, что теперь все можно себе позволить.

Плохо и даже нечестно управлявший финансами министр возбуждает восстание парижской буржуазии новыми налогами; это была фронда. Часть дворянства тотчас же принимает в ней участие, как в каком-нибудь развлечении. Вмешиваются дамы. Париж восстает; губернаторы-фрондеры или их жены поднимают восстания в своих провинциях; Конде принц, только что одержавший две блестящие победы над войсками испанского короля при Рокруа (1643) и при Ланси (1648), становится во главе движения. Дворяне-фрондеры требуют упразднения интендантов; они особенно желают иметь места и пенсии. Конде и другие вельможи заключают союз с испанским королем.

Но парижская буржуазия восстает против призыва иностранцев; к тому же Конде оскорбляет ее своим высокомерием. Скрывавший под трусливою наружностью неукротимое упорство, Мазарини интригами и обещаниями разъединяет буржуазию и принцев. Эти последние, сделавшись бессильными, покорно ему подчиняются.

Дворянство, прирученное Людовиком XIV. — После жалкой неудачи фронды дворяне притихли. К тому же Людовик XIV постарался довершить дело, начатое против них Людовиком XI и Ришелье.

С этого времени после короля все делается шестью государственными секретарями, из которых каждый находится во главе важнейшей государственной отрасли правления; эти государственные секретари, которым повиновались как самому королю, не имели никакого значения без короля и занимаемых ими должностей: лишаясь милости, они обращались в ничто. Чтобы их легче было держать в руках, король обыкновенно назначал их не из среды дворян, а из буржуазии.

В провинциях губернаторы всегда назначались из дворян; но это не более как щедро оплачиваемые участники парадов, обязанности которых ограничиваются председательствованием на официальных церемониях: они не могут распоряжаться ни деньгами, ни людьми. Вся их власть, даже военная, перешла в руки интендантов, которые, имея при Ришелье временные обязанности, обратились в постоянных чиновников, живущих в каждой провинции. Эти интенданты набирались обыкновенно также из буржуазии.

Королевская власть вменяет дворянству в нравственную обязанность жить при дворе или поступать на королевскую службу в армию и во флот. Дворяне, жившие в Версале, были только царедворцами, оспаривавшими друг у друга милости и даже улыбки своего господина. При Людовике XIV, когда король присутствовал в дворцовой церкви, они обращались и падали ниц не в сторону алтаря, а перед королем. Это было настоящее монархическое идолопоклонство, пока идол имел величие Людовика XIV. Но даже и тогда, когда он стал называться Людовиком XV, человеком презренным, или Людовиком XVI, смешною посредственностью, ему оказывали такие же рабские знаки уважения и обожания, что не мешало злословить и смеяться над их величествами в интимном кругу.

Дворянство сохраняет большое влияние на королей. — Довольная оказываемым повиновением, королевская власть не думала более унижать дворянство; напротив, уважаемое и важное дворянство кажется ей даже украшением трона и гарантией безопасности. Поэтому, могли ли короли, жившие почти исключительно среди своих дворян вдали от народа, избежать их влияния?

Но это было пагубное влияние. Окружавшее королей дворянство очень часто возбуждало их воинственные страсти, а при конце монархии оно успело добиться привилегий, гибельных для королевских финансов, и отмены тех реформ, которые могли бы внести большую справедливость в систему налогов.

Привилегии дворянства. — Не довольствуясь обыкновенными доходами своих имений, обнимавших не менее пятой части всей территории, дворяне продолжали пользоваться феодальными правами на все те земли, которые в средние века находились под покровительством или во владении их предков и которые в течении столетий были уступлены их фамилиям. Земельные подати существовали для множества маленьких крестьянских владений и, кроме них, еще хлебная подать, пошлина при продаже, право кроличьих садков, голубятен, исключительное право охоты, барщины, помещичье право и тысячи мелких прав, которые давили крестьян со всех сторон. Дворяне сохранили даже право разбирать в собственных господских судах, почти независимых от королевской юстиции, все дела, касающиеся их феодальных прав, так что господин был судьею и ответчиком в собственном деле. Королевская власть уничтожила и упразднила дворянские суды во всех тех владениях, где они могли ее стеснять; но там, где дворянский суд стеснял только крестьян, его оставили неприкосновенным.

Еще прибыльнее господских прав было освобождение от налогов. Дворянство уклонялось от наиболее тяжелого из прямых налогов, земельного налога. В XVIII веке, во время безденежья, королевская власть придумала подоходный налог, который должен был лечь и на дворян: подушная подать, учрежденная Людовиком XIV, двадцатая доля, установленная Людовиком XV, должны были уплачиваться всеми подданными, пропорционально состоянию каждого. Но имущество дворян, при потворстве администрации, оценивалось до смешного низко; налог взимался по тем показаниям, которые они сами давали о своем состоянии, и, конечно, ни один чиновник фиска не был так невежлив и смел, чтобы усомниться и в особенности проконтролировать точность их показаний.

Для дворян были сохранены крупные синекуры губернаторов, оплачиваемых иногда более, чем сотнею тысяч ливров, все выгодные церковные должности, епископства и богатые аббатства, а также все офицерские чины: роты и полки покупались также, как должности судей, или нотариусов; но дворяне широко возмещали себе стоимость своих должностей. По военному бюджету конца старого режима, почти накануне 1789 г., 12.000 офицеров дворян стоили правительству 46000000 ливров, что соответствовало сотне миллионов на теперешние деньги, так как серебро ценилось тогда вдвое дороже; а 135 тысяч солдат стоили не более 44000000.

Но это еще не все. Содержание их при дворе поглощало большую половину 25000000 ливров, которые шли ежегодно на королевский дом. В графе пенсий, которые достигали по последнему бюджету монархии до 31000000 ливров, опять таки на долю дворян выпадала почти вся сумма. Дворянство при старом режиме буквально разграбило бюджет.

Нравы дворянства. — Такие громадные доходы позволяли дворянству жить праздно. Заняться торговлей или промышленностью? Фи! Это занятие простонародья. Уважающий себя дворянин должен служить королю и не иметь иного занятия. При дворе он его одевает, держит подсвечник, служит за столом, раскладывает торжественно его одежду. На войне он наносит всевозможный вред неприятелю, не заботясь узнать, кто зачинщик, кто прав, кто виноват; он избивает безоружное население, он поджигает жилища и склады урожая, иногда грабит частные дома во славу своего короля. В случае надобности он, во главе того же отряда, подавляет с крайнею жестокостью подданных короля, восставших из страха голодной смерти. Вот служба дворян! Вот почетное и славное занятие! Все остальное не достойно благородного человека.

Дворянин новейшего времени, подобно своим средневековым предкам, считал бы, что потерял право на дворянство, если бы унизился до занятия земледелием, торговлею или промышленностью.

Это ничего не делающее дворянство пользуется всем. Оно вкусно ест, роскошно одевается; по перу на шляпе, шпаге на боку, лентам, кружевам, шитью, в изобилии украшающему одежду, дворянина было легко узнать: и мужчины, и женщины заботились только о том, чтобы затмить соседа роскошью и богатством туалета; во время знаменитого свидания Франциска I с английским королем, в лагере «Золотая парча», в 1520 г., многие французские вельможи, по выражению современника, носили «на плечах свои мельницы, леса и луга».

По примеру итальянских дворян и богачей, роскошные дворцы которых они видели во время итальянских войн, богатые французские дворяне королевской свиты построили у себя дворцы, а менее значительные из них — комфортабельные, роскошно меблированные дома


которые почти повсюду заменяют, с начала ХVII века, прежние мрачные феодальные замки.

Мы знаем их образ жизни при дворе. В деревнях дворяне тратили свой продолжительный досуг от королевской службы на охоту и поездки в гости. Общественная жизнь с турнирами до начала ХVII века, балы, игры на деньги, продолжительная болтовня с дамами, любовные похождения совершенно изменяют дворянские нравы. Религиозные войны пробуждают в них на некоторое время грубость предков: из-за самых вздорных причин они дерутся на дуэлях и секунданты противников дерутся рядом с дуэлянтами. Но это скоро проходящие выходки. Салонная жизнь, возобновляющаяся с окончанием междуусобных войн, быстро прекращает возрождавшуюся было жесткость и грубость.

Суровые рыцари средних веков, сварливые, фанатичные и ограниченные, не узнали бы своих сыновей, — только, быть может, блестящая храбрость на полях битвы напомнила бы их, — в напудренных и завитых дворянах ХVIII века, выдрессированных с малолетства наемными учителями мило кланяться и говорить изящные комплименты дамам, в этих напичканных древними науками в иезуитских коллегиях и университетах юношах, с распущенными нравами, недоверчивых и скептиках, которые привлекали в свои салоны великих современных писателей, чтобы слушать их злословие на церковь, на королевский деспотизм и даже на феодальные привилегии; которые утонченным изяществом манер и изысканностью речи заслужили право давать тон всему высшему европейскому обществу того времени и из которых самые лучшие, с ясным умом и великодушными побуждениями, в припадке чувствительности, мечтали о таком обществе, в котором было бы более знаний, благосостояния и свободы для всех. даже для самых скромных крестьян.

Упадок дворянства и утрата им популярности. В конце ХVIII века дворянство давно уже утратило свою независимость и все свое политическое значение: его старые, укрепленные замки были разрушены и его превосходство в военных делах над другими классами общества исчезло с усовершенствованием современного оружия и с появлением постоянных многочисленных армий, в которых они занимали далеко не все места.

Оно утратило также свое экономическое превосходство: тратя без счета, низшее и среднее дворянство задолжало, продало большую часть своих лучших земель, сохранив только леса; одни лишь фамилии, «вызолотившие свой герб» и «прокоптившие свои земли», «унизившись неравным браком» с семьями богатых финансистов, и царедворцы, поддерживаемые королевскими милостями, сохранили еще прекрасные состояния.

Часть дворянства утратила даже веру в будущность своего сословия и начала задумываться над законностью своих привилегий. Этот класс был в полном упадке; в течение нескольких веков совершалось это его падение, и по мере того третье сословие — буржуазия и крестьяне — ежедневно все более убеждалось, что дворянство, это — класс паразитов, служба которых ни разу, уже с давних времен, не оправдала их чрезмерных привилегий.




Глава V

Крестьяне при неограниченной монархии








Нищета при старом порядке: крестьяне вынуждены были иногда питаться кореньями и хлебом из папоротника


Улучшение крестьянского быта. — При неограниченной монархии число рабов постоянно уменьшалось: в конце XVIII века во Франции не оставалось других рабов, кроме 10000 крестьян, зависевших от церкви св. Клавдия в Юре; во всех других местах французский крестьянин был свободен.

Арендаторов и фермеров было тогда гораздо больше, чем в наши дни; но благодаря труду и бережливости, большинство из них превратилось в собственников: вельможи, наделавшие долгов, живя при дворе, распродавали небольшими участками во многих местностях земли своих предков, сохраняя для себя обыкновенно только деревенские усадьбы и леса для охоты. В конце XVIII века во Франции образовалось множество мелких владений.

Другим признаком прогресса было то, что потребности крестьян мало-помалу возрастали; если жилища их все еще имели жалкий вид, если самые достаточные из них ели говядину только по большим праздникам, то по крайней мере употребление простынь на постелях сделалось общим в деревнях, начиная с ХVI века, и в одежде замечалось значительное улучшение: крестьяне начали носить рубахи из крепкого холста. вытканного местными ткачами; их жены, помимо платьев, носили юбки, а по воскресеньям надевали маленькие чепчики из белого полотна; деревянные башмаки распространились всюду.

Налоги, обременяющие крестьян. — Но несмотря на некоторые преграды, поставленные королевскими судами, требованиям вельмож оброка, феодальные права повсюду оставались в том виде, как они существовали в средние века: поземельная подать, хлебный оброк, барщина, помещичье право, право охоты, права отчуждения (купля, продажа и т. д.) и рядом с этим — десятина.

Ко всем этим тягостям присоединялись еще королевские налоги, которые беспрерывно возрастали: подать, лежавшая почти исключительно на крестьянах, внутренние таможенные сборы, акциз, соляная пошлина, большая половина которой падала на них же.

Высчитывали, что в конце ХVIII века из 100 франков чистого дохода у крестьян — мелких собственников оставалось всего только 18 франков 29 сантимов, а 81 фр. 71 сант. шли на прямые налоги, феодальные платежи и на церковную десятину.

Существует, однако, еще нечто худшее для деревенского населения, чем тягость налогов и их незаконное распределение: это способ взыскания. Конечно, не дворянам, духовенству и богатым буржуа приходилось терпеть от избытка рвения или придирчивости акцизных или соляных чиновников, а беззащитным крестьянам, с которыми никто не церемонился.

Взыскание податей было новым источником беспокойства и тоски.






«Нужно быть в деревне чтобы хорошо видеть, что там творилось… Король сказал: мне нужно столько-то миллионов; интендант провинции предписал: деревня должна внести на свою долю столько-то. Теперь нужно взыскать деньги с крестьян. Но из хижины в хижину идут даже не правительственные агенты, получающие жалованье за то, что вымогают у несчастных поселян их жалкие гроши при помощи угроз, а если нужно, и насилия, а идут те же сельские обыватели, на которых, волей не волей, по очереди возлагается эта гнусная обязанность, призывающая на них проклятия и продолжительную ненависть.

Для этого выбирали преимущественно более состоятельных; отказываться нельзя было. В прошлом году сборщиками в деревне были Жан Шэн, толстый Пьер и Гильом Леру; в этом году очередь за Симоном Ваннье, Жаком Валэ и Жаном Туш: «Увы! — сказал один из них, — я простой крестьянин; как мои товарищи, я не умею ни читать, ни писать; я даже считаю с трудом». — «Не беда, — отвечает уполномоченный интенданта, — справляйтесь, как знаете. Это не мое дело: требуется столько-то. Взыскивайте, как хотите и с кого хотите; но постарайтесь найти денег, потому что если окажется недочет, то вам самим придется пополнить его. Вы заплатите за несостоятельных.»

Что делать? Столько денег! Где их взять, когда все разорены и ни у кого ничего нет? Вы видите отсюда, какие затруднения и заботы преследуют сборщика; все падает на него; он отвечает за всех; бедный человек лишается сна и есть от чего! Подобная обязанность всегда тяжела, но в неурожайные годы бремя становилось особенно невыносимым. Где взять, когда у всех пусто?

Нельзя без сострадания видеть нищету деревни: люди покрыты рубищем. Если кто-нибудь, под строгим секретом, спрятал, лишая себя всего, несколько сбереженных с большим трудом и зашитых в чулок монет, под кирпичами очага, или в каком нибудь углу хлева, то он старался казаться самым несчастным и оборванным из всех. Если узнают, что у нас есть несколько су, то отберут их, думал он.

Итак, в один прекрасный день, наши три сборщика сходятся в риге. Им предстоит распределить подать, т. е. назначить, сколько каждой семье в деревне придется внести на свою долю. Спорили долго и соглашение состоялось не без труда, на что понадобилось несколько заседаний: каждый хотел облегчить своих родственников или своих друзей. Наконец, когда дело почти уладилось, все трое отправились вместе, чтобы поддерживать друг друга, потому что они порядком побаивались. Они шли по улице от одной двери к другой, требуя, угрожая и слыша только крики и ругательства…

Такое ужасное путешествие приходилось повторять пять-шесть раз, всегда при тех же оглушительных криках и даже толчках; нужно было кричать громче их, грозить солдатским постоем, тюрьмой и, что еще печальнее, видеть нищету и отчаяние бедных людей. Им едва удается вырвать по копейке четвертую часть требуемой суммы.

Видя, что деньги не поступают, интендант начинает терять терпение. Наконец, он посылает в деревню судебных приставов, сыщиков, сержантов, чтобы заставить наших поселян платить. Являются приставы; крестьяне окружают их, просят, умоляют, обещают, чтобы им дали хоть небольшую отсрочку; они ждут таких-то урожаев, таких-то ярмарок, чтобы продать зерно; у них будут деньги, они все заплатят… Приставы тронуты. Им платят за труды; полицейских поят: одним словом, те возвращаются, ничего не сделав, унося с собою несколько су и много обещаний.

Но через месяц они возвращаются; интендант разгневался на этот раз окончательно. Увы! Никто не стал богаче прежнего! Приставы хватают и с помощью полицейских угоняют весь скот деревни, не разбирая, кто платил и кто не платил, потому что в деревне круговая порука. Это значит, что если ваш сосед не платит, то вы должны платить за него. Король ничего не желает терять.

Но этого мало. Приставы становятся на улице против домов более зажиточных крестьян, у которых еще есть кое-какая обстановка. Они приказывают выносить из домов и ставить на улицу старинную мебель, чтобы продать ее с публичного торга: столы, скамьи, квашни, кровати, увы! Колыбель, бедную маленькую колыбель, в которой вчера еще спал ребенок. Приставы доходят даже до того, что снимают с петель двери и оконные ставни, чтобы продать их.

Все это вместе попадает в руки, почти за ничто, одному или двум гнусным перекупщикам, старьевщикам соседнего маленького городка, которые, будучи предупреждены, явились сюда, вынюхивая добычу и рассчитывая на хорошие барыши. Имущество несчастных сборщиков точно также описывают. У них нашлось немного, но взято все, что оказалось, они были бедны — стали нищими; они, как говорится, спали на соломе, — но солому взяли и они очутились на голой земле. Теперь уже все? Нет! Этого еще мало общине. Полицейские арестовывают сборщиков и ведут их в городскую тюрьму, потому что они ответственны за неисправность остальных. Через два или три месяца интендант, видя, что с них ничего не возьмешь, выпускает их на свободу. Они возвращаются больными и в конец разоренными. На будущий год очередь за тремя другими».

    

(Крестьяне: История деревни. Делон).







Нищета в деревнях в XVI веке. — В мирное время, когда спокойствие царило внутри и вне государства, крестьянин жил в нужде; но лишь только начиналась внешняя война или междоусобица, наступала нищета; а между тем такие войны, как мы видели, были почти непрерывными.

За все время итальянских войн (1498–1559), если внутренние провинции и имели немного отдыха, то все пограничные, от Ла-Манша до Средиземного моря, были вдоль и поперек истоптаны воюющими армиями, а деревни преданы огню и утопали в крови.

С 1559 по 1598 г. продолжались религиозные войны, и все деревни с одного конца страны до другого, были разграблены шайками католиков или протестантов, французов или иностранцев; крестьянская Франция могла думать, что возвратились самые печальные дни столетней войны или набегов разбойничьих банд.

Нищета в деревнях XVII века. — Следующие факты и свидетельства доказывают, что в ХVII и XVIII веках положение не улучшилось.

1634. Крестьяне в Пуату, Ангуме, Сентонже и Гаскони умирали от голода; они берутся за оружие; гасконцы дают настоящее правильное сражение королевским войскам; это возмущение нищих.

1639. Новое возмущение голодающих крестьян, на этот раз нормандских; босоногие восстали и сделались жертвами зверских репрессий.

В 1635–1659 годах во всех пограничных провинциях, крестьянам, как добыче армии 30-летней войны, а в 1648–1653 во всех внутренних провинциях им же, как добыче гражданской войны (фронды), солдаты жгли подошвы и вешали крестьян за ноги, головами вниз, чтобы вынудить признание, куда они прячут остатки своих сбережений.

В продолжение этих 20 лет внешних и внутренних войн, чума и голод не прекращались.

Вот свидетельство современника; можно было бы привести сотню подобных, дающих понятие о страданиях, вынесенных сельским населением.

«Мы удостоверяем, что видели собственными глазами, как между Реймсом и Ретелем стада не животных, а мужчин и женщин рылись в земле, подобно свиньям, чтобы добыть какой-нибудь корешок…»

«Настоятель Бульта, в Шампаньи, засвидетельствовал нам, что похоронил трех своих прихожан, умерших голодною смертью, остальные питались только рубленой соломой смешанной с землей, которую невозможно назвать хлебом. Были съедены пять сгнивших вонючих лошадей; 75-летний старик пришел в дом приходского священника, чтобы у его очага зажарить кусок червивого мяса лошади, издохшей две недели тому назад и валявшейся в вонючей луже».

1662. Отрывок письма настоятеля монастыря в Блуа.

«Не подлежит сомнению, что в Блэзуа, Солонье, Вандоме, Перше, Шартрене, Мэне, Турене, Бэрри, части Шампаньи и других местах находится более 30000 бедняков, в последней степени нищеты, большая часть которых умирает с голода… Несчастные не имеют ни постели, ни платья, ни белья, ни мебели, — словом, лишены всего. Они почернели как мавры, большинство обратилось в скелеты, а дети пухнут… Несколько женщин и детей были найдены мертвыми на дорогах и во ржи, при чем рты их были набиты травою… Буллон. Викарий церкви Спасителя в Блуа, свидетельствует, что видел детей, евших нечистоты…»

1675. Отрывок письма губернатора Дофинэ, герцога Ледигиера, к Кольберу:

«Удостоверено, и я вам пишу, милостивый государь, на основании самых точных сведений, что большая часть населения вышеназванной провинции всю зиму питалась только хлебом, желудями и кореньями, а теперь они питаются только луговой травой и древесной корой».

1683. Голод в Анжуйской провинции. Отрывок из письма аббата Гранде епископу Анжерскому:

«Мы входим в дома, которые более похожи на хлев, чем на человеческие жилища… Находим иссохших матерей с грудными детьми, у которых нет ни полушки, чтобы купить им молока. Некоторые жители едят только папоротниковый хлеб: другие же по три-четыре дня не имеют ни куска».

1698. На запрос правительства о состоянии вверенных им провинций, интенданты отвечают рядом жалоб. Вот выдержки из их заметок, убийственных для Людовика IV, который, благодаря своим сооружениям, войнам и нетерпимости, был причиною всей этой нищеты:

«В Руанском округе, в Нормандии, которая всегда считалась самой трудолюбивой и достаточной провинцией, из 700000 чел. нельзя насчитать 50000, которые едят вволю хлеба и спят не на соломе.

В Ла-Рошельском округе погибла треть населения от разных причин и, между прочим, от нищеты. Крестьяне вынуждены лишать себя части необходимой пищи. Они умирают преждевременно, потому что малейшая болезнь легко разрушает тело, истощенное изнурением и страданиями.

Крестьяне Мулинского округа черны, сини и имеют ужасный вид; они питаются каштанами и репой, как и их животные.

В Риомском округе крестьяне едят ореховое масло; это почти их единственная пища. что очень удивительно, так как это, в общем, богатая страна, но налоги, которыми обременены жители, не дают им возможности пользоваться природными благами своей родины.

В Дофинэ — всеобщая нищета…»

Нищета в ХVIII веке. — 1707. благодаря войнам, происходившим в последние годы царствования Людовика IV, нищета еще более возрастает. По свидетельству Вобана:

«Десятая часть населения вынуждена нищенствовать и действительно побирается (считается 2000000 нищих на 20000000 населения); из остальных девяти частей пять не в состоянии подавать милостыни, потому что сами, за весьма малыми исключениями, находятся почти в нищенском состоянии. Из последних четырех частей, три — весьма недостаточны».

Около того же времени епископ Фенелон писал «великому королю»:

«Вся Франция — не что иное, как огромный разоренный госпиталь без припасов».

1725. Отрывок письма герцога Сен-Симона:

«Нищие жители Нормандии питаются травою и королевство превращается в обширный госпиталь, переполненный умирающими и отчаявшимися».

1739–1740. Выдержки из журнала маркиза д’Аржансона:

«Голод (1739) вызвал три восстания в провинциях Руффэ. Кане и Шиноне. По дорогам убивали людей, у которых был хлеб… Герцог Орлеанский принес на днях в Совет кусок хлеба, положил его перед королем на стол и сказал: «Вот каким хлебом, государь, питаются теперь ваши подданные».

«Интендант пишет мне (1740), что нищета растет с часу на час; малейшее ухудшение урожая увеличивает это явление в течении последних трех лет… Фландрия находится в особенно затруднительном положении: невозможно ждать жатвы, которая наступит только через два месяца. Лучшие провинции не в состоянии поделиться с другими».

Массильон, епископ Клермон Ферранский, пишет в том же году министру Флери:

«Монсиньор, жители наших деревень живут в страшной нищете, без постелей, без мебели; большинство из них уже полгода не имеют ячменного или овсяного хлеба, составляющего их единственную пищу, и они вынуждены вырывать его изо рта друг у друга и у своих детей, чтобы уплатить налоги… Если в этой провинции нашлись интенданты, говорящие иное, они подвергают истину и свою совесть жалкой участи».

1749. Вторая выдержка из журнала маркиза д’Аржансона:

«В своей деревне в десяти лье от Парижа, я вижу картину нищеты и слышу беспрестанно возрастающие жалобы; что же должно происходить в наших несчастных внутренних провинциях?.. Приходский священник мне сказал, что восемь семейств, живших до моего отъезда работой, теперь выпрашивают себе хлеб. Работы не находится. Число богатых людей уменьшается пропорционально бедным. И при всем этом подати взыскиваются более, чем с военною суровостью. Сборщики и пристава, сопровождаемые слесарями, отпирают двери, выносят мебель, продают все за четверть стоимости, и расходы превышают подать… Выборный (чиновник министерства финансов) явился в деревню, где находится моя дача, и сказал, что этот приход должен в текущем году быть обложен большею податью, так как он заметил крестьян, которые более откормлены чем в других местностях, видел у порога домов птичьи перья, из чего заключает, что здесь едят лучше, следовательно люди гораздо состоятельнее…»

В последние годы царствования Людовика ХV-го и во все время царствования Людовика ХVI-го голод местами не прекращается; скупщики скупали хлеб, чтобы перепродавать его по высокой цене; это заклеимили прозвищем «Договора с голодом».






Просмотрите административную переписку последних тридцати лет, предшествовавших революции; сотни признаков обнаруживают чрезвычайные страдания, иногда переходившие в ярость. Очевидно. что жизнь человека из народа — крестьянина, ремеселенника, рабочего, живущих трудами своих рук зависела от случая: он имеет ровно столько, чтобы не умереть от голода, но часто и этого у него не бывает. Здесь, в четырех округах население питается почти исключительно гречихой; а так как в течении пяти лет был неурожай на яблоки, то им приходилось пить только воду. В стране виноградников, большая часть виноделов зимою каждый год вынуждена выпрашивать хлеб. В других местах, где поденщики и ремесленники вынуждены были продать утварь и мебель, многие из них умерли от холода; скудная и нездоровая пища вызвала болезни. В отдаленном кантоне крестьяне жнут еще незрелый хлеб и сушат его на печке, потому что голод не ждет…

Интендант в Бурже замечает, что большая часть фермеров продали свою мебель, что «целые семьи сидели по два дня без хлеба». что во многих приходах голодные почти целый день лежат в постели, чтобы меньше страдать.

Интендант в Орлеане доносит, что в «Солонье бедные вдовы сожгли свои деревянные кровати и фруктовые деревья».

Погребальный звон прерывается только для того, чтобы раздаться снова; если даже год и не несчастный, этот звон отовсюду слышен».

    

(Тэн: Старый порядок).







Настроение крестьян накануне революции. — Как относились крестьяне к такому положению вещей? Совсем не так, как можно было бы предполагать.

Крестьяне жаловались на тяжесть налогов, на способы их взыскания, на медленность судов, на размеры судебных издержек; но отнюдь они не считали ответственною в атом королевскую власть. Будучи невежественными, без всякой политической идеи, воспитанные духовенством в уважении к королевской власти и восхищении, они везде были привержены королю.

Точно также ни десятина, которую они ненавидели, ни обширные земли крепостников, на которые они зарились, не уменьшили заметным образом влияния духовенства. Крестьяне оставались всецело преданными религии отчасти благодаря воспитанию, отчасти по привычке.

Всю ненависть к порядку, от которого они страдали, они обращали только на один класс — дворянство. Во всех несчастьях, по их мнению, были виноваты исключительно дворяне. Если народ страдал, если налоги были тяжелы, то это происходило вследствие их дурного влияния на короля, вследствие требовательности царедворцев. Почему они не платят податей, будучи такими богатыми людьми? Почему сохраняют они свои феодальные права, несмотря на то, что не несут никакой службы?

Эта ненависть к дворянам, длившаяся уже издавна и несколько раз проявлявшаяся народными восстаниями, вспыхнула вновь с первых же дней французской революции.




Глава VI

Третье (городское) сословие








Денежная сила буржуазии при старом порядке: Людовик IV любезничает с банкиром Самуилом Бернаром


Промышленность и торговля во время неограниченной монархии.

1-е. Живучесть цехов. — Организация цехов в городах и в промышленных местах продолжала существовать при неограниченной монархии с тою же силой, как и в средние века; она носила тот же характер: ограничение числа хозяев, подмастерьев и учеников в каждом цехе, отсутствие конкуренции между представителями одинаковых ремесел, тесная регламентация фабричных производств, дух рутины и сутяжничества.






Лишь только какой-нибудь разряд ремесленников получал нечто в роде законного права на производство или продажу известных вещей, он не допускал. чтобы другая община производила такие же или сходные с ними предметы.

Но как в некоторых случаях провести границу между однородными цехами в их промышленной области? Как согласовать, например, сапожника с чеботарем, сыромятника с кожевником, золотильщика с сусальщиком? Споры между портными и лоскутниками доходили до смешного; невозможно придти к соглашению относительно различия между новой и старой одеждой. Начиная с ХV-го века и до революции, эти враждующие стороны обращались во все суды для решения этой неразрешимой задачи. Мелочные торговцы, продававшие всего понемногу, судились со всеми; с 1600 до 1650 года, в их пользу состоялось не менее 72 решений.

    

(Лакур-Гайе. Исторические чтения).







2-е. Эксплуатация цехов королями. — Неограниченная королевская власть покровительствовала цеховому строю, который подходил к ее понятиям регламентации; но в то же время она эксплуатировала цехи.






Инспектора ремесел были превращены в королевских чиновников пожизненно, но получали эти должности не даром. Они покупали их у короля.

Само собою разумеется, они вознаграждали себя из кармана ремесленников, которые должны были оплачивать каждое их посещение, а также конфискацию той части товаров, которая признавалась ими негодною.

Для наблюдения за всеми промыслами во всех городах королевства было необходимо, конечно, большое число чиновников. Но короли не ограничивались этим. Они выдумывали множество бесполезных и даже странных должностей. Цель этого понять не трудно. Учреждение таких должностей доставляло королям деньги: это был косвенный налог, взыскивать который не составляло труда, так как с учреждением должности всегда являлся дурак (это слово употреблено министром того времени), который покупал ее и вносил деньги. Затем его уже было дело вернуть внесенные деньги, прижимая фабрикантов; это было одно из средств, к которому часто прибегала монархия.

При малейшей нужде в деньгах тотчас создавались такие должности и не редко на значительные суммы. Правда и то, что часто они в скором времени упразднялись и дурак оставался на бобах; но являлась нужда, те же должности возобновлялись й тот же дурак не становился умнее, а покупал их вторично.

Короли пользовались также этим средством, чтобы сделать подарки царедворцам. Предположим, что герцогиня X выходит замуж. Король подписал брачный контракт и должен сделать подарок; если у него не было денег, он учреждал должность, напр… инспектора парикмахерских или мерильщика дров и дарил ее новобрачной, которая продавала ее в свою пользу.

Во избежание хлопот от фантастических инспекторов, выдумываемых королями, чаще всего промышленники сами покупали эти должности и оставляли их вакантными.

Не следует думать, что цехи, перекупив однажды такие должности, отделывались от них навсегда. Нет, королевская власть никогда не была особенно щепетильна по отношению к крестьянам или ремесленникам: случалось, что Людовик IV-й заставлял их платить по 5–6 раз за возобновление этих упраздняемых им должностей.

Король продавал также патенты на мастерство, давал известному лицу право быть хозяином известного промысла, не соблюдая правил, установленных его регламентом. Но если прежние хозяева давали ему более значительную цену, он отнимал проданное право.

При случае, он продавал им также право не принимать в течение известного времени новых хозяев, или принимать только сыновей прежних, что, понятно, делало промысел выгоднее, ограничивая его меньшим числом представителей.

    

(Поль Лакомб: Краткая история французского народа).







3-е. Новые промыслы. — Цеховой строй, образовавшийся в средние века для предоставления возможности фабрикантам и коммерсантам города владеть местным рынком, был естественным следствием времени, когда было мало дорог, да и те были дурны и не безопасны.

Начиная с ХVI-го века, безопасность увеличилась: губернаторы, а в следующем веке интенданты, благодаря крестьянской барщине, провели множество дорог, которые хорошо содержались; роскошь возросла во всех классах общества. Американское золото, распространившееся из Испании во все промышленные страны, облегчило торговые сношения. благодаря новым условиям, промышленность и торговля сделали большие успехи.

К прежнему местному производству полотна, сукна, железа, кожи прибавилось, начиная с XVI века, шелковое производство в долине Луары в Туре и в долине Роны— в Лионе. Генрих IV, поощряя итальянских ремесленников, которых привлек во Францию, может считаться основателем промышленности.

Но Франция стала великою промышленною страною в особенности в XVII веке, благодаря толчку, данному ей в этом отношении одним из министров Людовика ХIV-го — Кольбером. Итальянские, фламандские и голландские ремесленники, привлеченные с большими издержками и покровительствуемые правительством, завели, частью при помощи государственных капиталов, производство тонких полотен, зеркал, ковров, кружев. В Марселе начали делать мыло.

Государство упорядочивает все новые промыслы; указы определяют длину и ширину тканей, число ниток; за нарушение правил грозит позорный столб.

Кроме того, чтобы защитить нарождающуюся промышленность от иностранной конкуренции, Кольбер учреждает пограничные таможни с очень высоким тарифом.

Прогресс продолжается и в ХVIII-м веке; около Лиможа заводятся фарфоровые фабрики, в Эльзасе — бумагопрядильные производства; начинают разрабатывать каменный уголь. Во внутренних больших городах и в портах строятся большие мануфактуры и фабрики, на которых употребляют тяжелые, грубые подобия машин; но большая часть работ продолжает производиться руками, при помощи несложных инструментов; например, булавки до сих пор еще не делаются машинами.

4-е. Зарождение настоящей промышленности; торговые общества. — Все эти новые промыслы развиваются вне средневекового цехового строя: конкуренция становится свободною. Каждый капиталист может строить фабрику; он может держать неограниченное число рабочих и учеников. Это начало капиталистического строя, такого, когда нужен большой капитал, чтобы работать с выгодой, и когда рабочий, не имеющий ничего кроме рук для добывания жизненных средств, становится в полную зависимость от капиталистов.

Такая промышленность работает не только для местного рынка, но для рынка всей страны и за пределами ее. В ХVI-м веке при Генрихе IV-м, в ХVII-м при Ришелье и Кольбере образовываются коммерческие общества для эксплуатации новооткрытых стран. Эти общества получают от короля привилегии: им дается торговая монополия в тех колониях, где они работают; они имеют право содержать там флот и армию. Короли, чтобы дать пример робким капиталистам, вкладывают в предприятия даже собственные деньги.

Рабочий класс. — Ребенок из рабочего класса, получив очень поверхностное первоначальное образование, а часто и вовсе не побывав в школе, поступал в обучение к мастеру. Учение, смотря по ремеслу, длилось от 3 до 8 лет; в течение этого времени, хозяин кормил и одевал своего ученика.

Сделавшись рабочим или подмастерьем, он еще продолжал жить и кормиться у хозяина и, сверх этого, получал скудную поденную плату часто за 15-ти и 16-ти часовую работу. Правда, что для отдыха было много праздников: кроме 52-х воскресений, в течение года насчитывалось, средним числом, не менее пятидесяти праздничных дней.

В свободных ремеслах закон воспрещал, под страхом жестокого наказания, союзы между подмастерьями для увеличения заработной платы и для защиты себя от хозяйских требований, но рабочие, понимая, что только союз может сделать их сколько-нибудь сильными, составляли, несмотря на правила, нечто в роде тайных обществ, с условленными паролями для пропуска и знаками, чтобы узнавать друг друга. Общества подмастерьев устраивали справочные конторы и синдикаты, как мы сказали бы теперь.

Когда рабочий совершал свое обычное путешествие по Франции в поисках за работою, то он находил по дороге корчмы, бывшие центром союзов и хозяева которых, принадлежавшие к обществу подмастерьев, прятали его дорожный мешок и сохраняли платье. Эти союзы устраивали не редко стачки и восстания против мастеров; но к услугам хозяев каждый раз являлась полиция и войско, принимая часто жестокие меры.

Мелкая буржуазия. — В цехах не всякий рабочий мог сделаться хозяином или мастером: нужно было ждать, пока откроется свободное место; по переписи 1682 года в Париже насчитывалось 38000 подмастерьев и 17085 мастеров; следовательно, только половина подмастерьев могла попадать в мастера.

Чтобы получить звание мастера, нужно было пробыть узаконенное время подмастерьем (в парикмахерской 2 года, лудильщиком 4 года, мясником 8 лет); уплатить высокие пошлины за права и выдержать род профессионального экзамена; для этого требовалось представить изящное произведение собственной работы, к которой цеховые судьи относились часто довольно строго, если кандидатом был не сын мастера.

В свободных ремеслах подмастерье мог открывать лавку или мастерскую на свой риск и страх, также как и в наше время, и под охраною прав, купленных у короля.

Мелкие мастера жили большею частью так же, как их рабочие: они вместе с ними работали и ели за общим столом. Степень образования их была не выше. При простых ремеслах им было трудно составлять состояние и превосходить своих собратьев, даже если дело их стояло вне конкуренции. К тому же сбережения этого класса были в руках короля, многократные денежные требования которого, особенно в конце царствования Людовика IV, оканчивались разорением цехов, считавшихся даже самими состоятельными.

Высшая буржуазия. — Однако из среды этого класса мелких предпринимателей возник, в течение средних веков и позднейшего времени, новый общественный класс, который продолжал, на законном основании, составлять часть третьего сословия; в сущности же он отличался лишь большей состоятельностью, образом жизни и образованием: это, так называемая, высшая буржуазия.

Мастера, которые, благодаря ловкости, бережливости, или скупости, иногда суровости по отношению к рабочим и ученикам, или, наконец, благодаря полученному наследству, кое-что приобретали, — во Франции с давних пор лелеяли мечту сделать из своих сыновей королевских чиновников.

Мало-помалу, в конце средних веков, чиновники из мещан заняли все места в финансовом и судебном ведомстве. Короли, извлекая выгоду из этого стремления, стали торговать местами; их покупали, как покупают теперь нотариальные, адвокатские, приставские и справочные конторы, и каждый купивший передавал их своим сыновьям, зятьям, племянникам, с разрешения короля, при чем требовались некоторые способности и известный денежный взнос в казну.

Эти королевские чиновники, поддерживавшие друг друга из-за корпоративного духа, в особенности судьи, осмеливались иногда восставать против королевского произвола; даже однажды, в 1648 году, члены парижского парламента подняли возмущение: это была фронда. Из среды этого же чиновничества выдвинулись две личности, два канцлера: Мишель л’Опиталь (в XVI веке) и д’Агессо (в ХVIII веке), имена которых остаются синонимами высоких идей и чувства справедливости.

К высшей буржуазии принадлежали также крупные промышленники, богатые купцы, судохозяева, обогатившиеся столько же благодаря войне, биржевой игре или торговле неграми, сколько и благодаря колониальной торговле, — множество богатых людей, ссужавших королей деньгами, несмотря на частые банкротства. Во главе этого класса крупных финансистов стояли так называемые откупщики, составившие свое состояние, как мы видели, насчет короля и народа, получив монополию на взыскание косвенных налогов.

Весь этот класс воспитывался в тех же школах, как и дети дворян; обладал тем же умственным развитием, теми же прекрасными манерами, тем же чванством перед народом, но был гораздо богаче дворян. Хотя дворяне и смотрели презрительно на приказных, как они называли с пренебрежением судейскую аристократию, хотя они и добились в ХVI веке воспрещения мещанам носить шпаги, перья и кружева, но, начиная с ХVIII века, они считали за счастье жениться на их дочерях.

Буржуазия и умственное движение. — Став во главе всех гражданских должностей, торговли, промышленности и государственного банка, буржуазия оказалась также и во главе умственного движения. Почти все французские великие мыслители, начиная с ХVI века и до конца ХVIII принадлежат к этому общественному классу.

В ХVI веке, когда поэт Ронсар старается привить во Франции слова и обороты речи, заимствованные им из латинского и греческого языка, умственное возрождение создало два оригинальные произведения: романы Гаргантюа и Пантагрюэль, в которых врач-монах Рабле с насмешливым пылом и остроумием подвергает критике все современные ему власти, и Опыты Монтеня, судьи, который разбирает все философские вопросы, с полною независимостью взглядов, проникнутых духом терпимости.

В ХVII веке Декарт в Рассуждении о Методе (1636) первый решился установить, — это в то время считалось революционным, — что авторитет древних, в научном и философском смысле, очень слаб и что мы должны допускать только то, что ясно нашему разуму. Он применяет свой метод к исследованиям математических и физических наук.

Не менее великий математик Паскаль нападает с едкой иронией в Провинциалах на нравы иезуитов; он оставил нам, под названием Мысли, материалы обширного труда, в котором он старался доказать, как бы мучимый сомнениями, доказать самому себе, истину христианской религии.

Корнель и Расин в трагедиях, а Мольер в комедиях, подражая в искусстве древним, изучают человеческое сердце и выводят на сцену высокие страсти, или человеческие извращенности всех времен. Подобно Декарту, Паскалю и баснописцу Лафонтену, Корнель, Расини и Мольер, по происхождению и по воспитанию, мещане.

До тех пор писатели из буржуазии всю свою энергию сосредоточивали на философских или нравственных идеях, или занимались искусством: в ХVIII столетии характер литературы меняется.

Ошибки Людовика ХIV, за которые так дорого расплатилась страна, раскрыли глаза самым ослепленным на опасность неограниченной власти; а наследник его Людовик XV не был способен вернуть ее обаяние. Буржуазия, выросшая и окрепшая под покровительством королей, укрепилась вместе с ними; теперь она была богата и образована; в частной и общественной жизни она играла главную роль. В ее руках сосредоточилась большая половина общественных богатств и теперь в ее интересах было не допустить, чтобы государство разбилось о подводный камень, ее потребность умственной деятельности всего больше страдала от стеснения свободы мысли. Буржуазные писатели начинают с силою выражать чувства целого класса относительно этого режима деспотизма и невежества.

Во все время своей продолжительной деятельности (1694–1778) Вольтер не переставал протестовать, во имя разума и гуманности, против варварства юстиции, против стеснения свободы мысли, против церкви, догматы которой он признает надругательством над здравым смыслом, а насилия и преследования которой возбуждают в нем ужас. Католическая религия — вот его враг; он нападает на нее в стихах, прозе, на сцене, в романах, исторических статьях, в словаре, часто укрываясь под псевдонимом, чтобы избежать тюрьмы, выражаясь иногда намеками, когда не может открыто высказать свою мысль, преследуя врага своей хлесткой иронией.

Монтескье, выслужившийся чиновник, в Духе законов, обнаруживает свою ненависть к деспотизму и предпочтение к такому монархическому правлению, при котором состоятельный класс общества участвовал бы в составлении законов и пользовался бы широкими правами.

Вольтер и Монтескье были богатые буржуа. Но появляется человек из мелкой буржуазии, почти из народа, родившийся за границей, в Женеве, в маленькой протестантской республике, открыто и беспощадно нападающий на старое деспотическое, аристократическое и клерикальное общество, в которое попал благодаря случайностям своей полной приключений жизни: это Руссо. Он инстинктивно ненавидит общественное неравенство, от которого лично много вытерпел; он ненавидит всякую привилегию. Он говорит красноречиво и страстно: короли — не что иное, как чиновники народа; только народ может повелевать. Его устами говорит уже не высшая, а низшая буржуазия; говорит современная демократия, которая, содрогаясь, провозглашает лозунг: Господство народа и общественное равенство!

Общественный договор написан в 1761 году. В это время деятельность Вольтера была уже в полном развитии. К этим двум разрушителям присоединяется ряд энергичных товарищей: энциклопедисты. Во главе с Дидро, они составляют словарь, Энциклопедию, в которой, под предлогом вытеснения человеческих знаний, пишут страшный обвинительный акт против деспотизма, религии и привилегий.

Другие, экономисты, составляют политическую экономию, т. е. науку, занимающуюся происхождением богатств и их распределением; экономисты, верное отражение капиталистов, нуждающихся в свободной конкуренции для обделывания крупных дел и подавления менее состоятельных соперников, требуют упразднения цехов, внутренних таможен и провозглашают свободу труда.

К этому присоединяется театр: он, в свою очередь, открыто касается политики без вмешательства цензуры, опасающейся общественного мнения. Бомарше, в Женитьбе Фигаро, осмеивает со сцены все власти того времени, преследуя владык самыми непочтительными шутками.

Писатели ХVIII века подрывали уважение современного им образованного общества к прошлому и к власти; они убили старый строй, выставляя его в смешном виде.

Влияние буржуазии на правительство. — Буржуазия всегда имела прямое влияние на монархию посредством высших чиновников этого класса, которые издавна окружали королей, наполняя государственный совет, служа им в качестве личных или государственных секретарей; законоведы средних веков, из буржуазии, восстанавливали королей против феодальной системы и папской власти; в ХVII веке они внушила свою политику относительно торговли и промышленности; они же диктовали односторонние законы, касавшиеся недоразумений между хозяевами и рабочими, столь благоприятные для первых и столь пагубные для вторых; не подлежит также сомнению, что чиновники из буржуазии склоняли королей к субсидированию первых предприятий обширной морской торговли и к расширению промышленности.

Однако до половины XVII века влияние буржуазии в государственном совете имело противовес в лице дворянства и духовенства; но с воцарением Людовика XIV влияние буржуазии, по-видимому, превозмогло.

Сюлли, министр Генриха IV, Ришелье, министр Людовика XIII, были вельможами; Людовик же XIV окружил себя государственными секретарями, взятыми из буржуазии. Его главный министр Кольбер был сыном торговца сукнами, придавший власти все качества, все недостатки, страсти и предрассудки своего класса: покровительствуя промышленности и торговле узкой регламентацией труда, Кольбер служил выгодам своего класса столько же, сколько он служил королю.

После смерти Людовика XIV, во время Регентства, вследствие малолетства Людовика XV, правительство обратилось к шотландскому банкиру Лоу, для исправления финансовых затруднений, и вверило ему министерство финансов. Этот банкир учредил государственный банк, билеты которого ходили одно время наравне со звонкой монетой, оживляя дела до тех пор, пока банк не лопнул, вследствие чрезмерного выпуска бумажных денег.

При Людовике XV, по мере того, как усиливалась пропаганда учения философов — название, данное Руссо, Вольтеру и их товарищам по борьбе — монархические министры из буржуазии делались смелее. В 1749 году Машо, министр финансов, решился ввести двадцатипроцентный подоходный налог со всего имущества, даже дворянских, и дал королю подписать указ, воспрещающий духовенству приобретать вновь недвижимую собственность.

В 1762 году министр Шуазель, хотя и знатного происхождения, но симпатизировавший новым идеям и ухаживавший за великими революционными писателями из буржуазии, добился постановления суда из буржуазных судей, враждебных иезуитам, об изгнании этого ордена.

При Людовике XVI деятельность буржуазии еще поразительнее: чтобы угодить этому классу, король назначает министром Тюрго (1774–1776), одного из самых горячих сторонников всех реформ, проповедуемых великими буржуазными писателями. Тюрго уничтожает внутренние таможни, цехи, предлагает допустить все классы нации к общественным должностям и даже учредить при королевской власти избираемое национальное собрание для участия, контролирования и управления всеми общественными делами.

Людовик ХVI малодушно принес его в жертву гневу царедворцев и королевы Марии Антуанетты, но заменил его другим также другом философов, реформатором более робким, но пользовавшимся полным доверием буржуазии — банкиром Неккером. Дефицит был велик; капиталисты и поставщики двора опасались банкротства: при честном и искусном финансисте, избранном королем, буржуазия должна успокоиться, капиталисты с большим доверием дадут государству деньги (1776—81).

Король пробует обойтись без него, но страх охватывает деловых людей и они требуют возвращения Неккера в 1788 году, когда положение финансов, вследствие грабежа придворных, делается отчаянным. Неккер соглашается вернуться, но под условием, что Людовик ХVI созовет народных представителей, как того требует буржуазия, сторонница реформ. И Людовик ХVI соглашается и допускает даже, чтобы третье сословие имело вдвое больше депутатов, чем дворянство и духовенство.

Людовик ХVI вскоре убедился, что буржуазия, благодаря своему хотя медленному, но упорному возрастанию, настолько усилилась, что в состоянии заменить королевскую власть, дворянство и духовенство в управлении всем государством.




Глава VII

Европа в XVI, XVII и XVIII веках








Вильям Питт — великий английский оратор XVIII века


Западная Европа. — 1. Испания. — Испания XVI века, наделенная Колумбом громадным колониальным государством, заключавшим в себе почти всю южную и среднюю Америку с Антильскими островами, могла бы сделаться самым богатым торговым государством Европы: разумное пользование колониями, развитие промышленности и земледелия, чему способствовало перуанское золото и мексиканское серебро, могли бы создать из нее то, чем стала в настоящее время Англия.

К несчастью, Испания сделалась жертвою религиозного фанатизма, развившегося в ней вследствие продолжительной войны за независимость с мусульманами: ее короли XVI века, Фердинанд Католик, Карл Пятый (1519–1556), Филипп II (1556–1598), изгнали мавров, которые были прекрасными земледельцами, а затем евреев, способных коммерсантов; это были две невознаградимые потери для страны.

Число монахов возрастало; монастыри присвоили себе огромные земли; инквизиция помешала зародиться реформации и убила дух свободного исследования, всякое стремление к инициативе.

Большая часть драгоценных металлов Америки, захваченных королем, пошла в Испании на усиление армии и на покрытие издержек, вызванных разорительными войнами; внук Фердинанда, Карл Пятый, наследник испанского, австрийского, нидерландского престолов, нескольких итальянских провинций, заставил, кроме того, избрать себя германским императором; всю свою жизнь он воевал с французскими королями, с немецкими протестантскими государями и с турками, угрожавшими его австрийским владениям.

Сын его Филипп II, наследовавший только Испанию, итальянские провинции, Нидерланды и колонии, объявил себя защитником католицизма во всей Европе: он посылал войска против французских, английских и немецких протестантов; своею нетерпимостью он вызвал восстание в северных Нидерландах (нынешняя Голландия) и, воюя с ними тридцать лет, не мог их подчинить: Филипп II довершил разорение Испании.

Хотя в XVII веке эта страна и произвела нескольких великих живописцев — Веласкеза, Мурильо, а испанская Фландрия — Рубенса и Теньера, замечательных колористов, но войны и непрерывные преследования истощили Испанию людьми, деньгами и убили в ней всякую умственную жизнь. В XVIII веке ее колонии чахнут; она лишается по Утрехтскому миру итальянских провинций и Фландрии; Испания превращается в труп.

Вот что сделали католицизм и милитаризм в течение трех веков из страны, которая, приобретя неожиданное богатство благодаря Колумбу, могла бы сделаться первой колониальной державой нашего времени.

2. Соединенные провинции или Нидерланды (Голландия). Нидерланды были первою страною, удачно воспользовавшеюся открытиями мореплавателей и тем толчком который они придали морской торговле и колонизации.

Вынужденные постоянно бороться с морем и речными, наводнениями, затопляющими всю низменную часть страны, если она не защищена плотинами, жители Нидерландов превратились в рыбаков и энергичных моряков. В XVI веке они перешли в кальвинизм; но испанский король Филипп II, подданными которого они были, так как страна их в XV веке перешла по наследству испанским королям, хотел принудить их остаться католиками. С неукротимою стойкостью, под предводительством голландского дворянина, Вильгельма Оранского, которого они провозгласили диктатором, они добились, в начале XVII века, ценою тридцатилетней войны, политической и религиозной независимости. Эти освободившиеся провинции, из которых главная называлась Голландией, продолжая управляться отдельно, подобно автономным республикам, образовали союз, называвшийся Соединенными иировинциями, в котором общие дела решали сословные представители.

В этих республиках, управлявшихся буржуазией, торговля процветала; голландцы, главным портом которых был Амстердам, сделались настоящими морскими «извозчиками», покупавшими во всех странах местные произведения и перепродававшими их с большим барышом. Во время войны за независимость с Филиппом II, Португалия временно составляла часть испанских владений; голландский флот воспользовался этим, чтобы овладеть частью португальских колоний: мысом Доброй Надежды, Цейлоном и Малайским архипелагом, где торговая компания основала Батавию, сделавшуюся большим складочным местом бакалейной торговли в голландских колониях.

Вместе с деньгами свобода и жизнь текли широким потоком в Соединенных Провинциях; свобода печати была полная. Там искал убежища и издателя Декарт для своего сочинения Рассуждение о Методе; там же в средине XVII века философ Спиноза, еврей, свободный от всяких религиозных верований, в первый раз применил метод Декарта к критике Библии; там же работал великий голландский живописец Рембрандт, создавший светотень, придававшую удивительную рельефность его лицам и большим картинам гениальным расположением красок.

В 1672 году Людовик XIV несправедливо напал на эту республику купцов, слишком свободных и слишком приверженных кальвинизму, по мнению католического деспота. Чтобы помешать вторжению французов, голландцы снова восстановили штадтгальтерство (диктатуру), которое поручили Вильгельму Оранскому, потомку героя войны за независимость. Вильгельм Оранский приказал разрушить плотины и затопил страну; французские войска должны были отступить и Соединенные Провинции были спасены, хотя наполовину разорены.

3. Англия. — Сильный толчок, данный Европе реформацией, Возрождением и великими морскими открытиями, глубоко поколебал Англию.

В ХVI веке деспот Генрих VIII Тюдор, получив от папы отказ на развод, воспользовался ненавистью, — накопившейся в средние века против папской власти, и сочувствием, встречаемым кальвинизмом и лютеранством в среде ученых, для того, чтобы порвать связь с римским католицизмом. За исключением ирландцев, оставшихся католиками, вся Англия стала исповедовать англиканскую веру, которая по догматам подходит к кальвинизму, а по внешнему виду организации — к католицизму; сохранялись католические торжества и епископства, но папа не признавался; его власть была заменена английскими епископами. Все монастыри были упразднены, а их имущества конфискованы королем и розданы частию придворным, частью же епископам.

Возрождение вызвало в Англии два капитальных явления: в конце XVI века драматические произведения Шекспира, величайшего драматурга всех времен, а в начале XVII в. — исследование Бэкона, в котором он, на основании научных данных, устанавливает метод, соответствующий изучению физических и естественных наук: наблюдение и опыт.

Но на судьбу современной Англии больше всего повлияли морские открытия: они указали ей на примере выгод, получаемых Испанией, Португалией, Голландией от морской торговли, что ее настоящее призвание — мореплавание. Англия, бывшая в средние века государством исключительно земледельческим, начинает в ХVI в. ткать сукна из шерcти собственных овец, выделывать железо из своих рудников, строить корабли. Новая Англия в округе северо-западных рудников и Англия фабричная созидается медленно, и вместе с нею растет богатая буржуазия. В царствование Елизаветы (1558–1603), когда появляется Шекспир, Англия окончательно переходит в протестантство и вступает на путь торговых и морских предприятий.

Реформация, Возрождение, открытия мореплавателей, экономические преобразования в XVII веке имели другое последствие: они вызвали политическую революцию.

После смерти Елизаветы в 1603 году, ближайшими наследниками престола были Стюарты, принцы Шотландского королевского дома. Таким образом Шотландия присоединилась к Англии. Сделавшись английскими королями, Стюарты, Яков I (1603–1625), Карл I (1625–1649), выказали намерение управлять неограниченно; они нашли поддержку со стороны крупных землевладельцев и богатых англиканских епископов… Богатая и враждебная к новшествам англиканская церковь составляет в Англии такую же консервативную силу, как католическая церковь во Франции.

Но буржуазия стремилась принять участие в правлении и создать при королях, в виде контроля, палату общин; из-за политического оппозиционного духа она присоединилась к кальвинизму, очень распространенному в Шотландии под именем пресвитерианства, который не признает епископов.

Народ же вообще, в некоторых более радикальных округах, принял религию еще более упрощенную; их стали называть пуританами. Пуритане вели очень строгий образ жизни, руководствуясь только Библией. В политике они проявляли республиканские наклонности и составляли политическую партию под названием независимых.

Деспотизм Карла I соединил общей активной связью парламентских пресвитерианцев и революционных пуритан. Когда Карл I стал производить произвольные аресты и возвысил налоги, на которые не соглашался парламент, вспыхнула революция. Карл I был арестован, его судили в палате общин, обезглавили (1649): была провозглашена республика и Кромвель, вождь пуритан, объявлен диктатором. Он привлек на свою сторону буржуазию навигационным актом, который закрывал английские порты всем иностранным кораблям и покровительствовал британской морской торговле.

После его смерти в 1658 году, страх буржуазии перед народной партией вызвал реакцию; снова были призваны Стюарты; но Карл II и Яков II, два сына Карла I, следовали деспотическим приемам своего отца, и новая революция, менее кровавая, но более сильная, вспыхнула в 1688 году. Яков II бежал во Францию, а палата общин, представительница интересов богатой буржуазии, предложила корону зятю Якова II, Вильгельму Оранскому, голландскому штатгальтеру, предписав ему конституцию, обязывавшую его управлять страною только вместе с парламентом.

С тех пор, в течение всего ХVIII века, короли стали уважать права своих подданных, по крайней мере английских буржуа; они не позволяли себе больше произвольных арестов или незаконного увеличения налогов, и их министры, в особенности оба Вильямы Питты, проникнутые буржуазными коммерческими стремлениями, не щадили ни людей, ни военных кораблей, ни денег, чтобы образовать обширное колониальное государство: во второй половине ХVIII века Канада и Индия были отняты у французов. Но в Америке с английскими колонистами обращались так несправедливо, что они восстали (1775–1781), завоевали независимость и образовали Северо-Американские Соединенные Штаты.

В конце XVIII века Англия, тем не менее, сделалась самой крупной коммерческой, морской и колониальной державой в Европе.

Центральная Европа. — 1. Италия. — Начиная с конца ХV века до средины ХVI Италия, бывшая в конце средних веков колыбелью Возрождения, сделалась превосходною рассадницей художников: величайший из них, Микеланджело, был в одно и то же время удивительным архитектором (купол Св. Петра в Риме), замечательным скульптором, изображавшим силу и величественность, и поразительным живописцем в трагическом изображении Страшного Суда, — фреска, которою восхищаются в Сикстинской капелле в Риме. На ряду с ним стоят Рафаэль и Леонардо да Винчи, оба великие итальянские художники.

Но артистический гений Италии не пережил ни ее материального разорения, ни удушливого католического гнета, порожденного в этой стране страхом протестантизма.

Италия, по-прежнему разделенная на враждовавшие между собою княжества, была в течение всего ХVI века, и даже позднее, полем битвы испанцев, австрийцев, французов; самые крупные княжества перешли к испанцам. Эти последние в ХVI веке, будучи в полном согласии с папой, повсюду учредили инквизицию; литература и искусства, требующие для своего развития полной умственной свободы, были поражены на смерть. Итальянская инквизиция прославилась судом над Галилеем: этот итальянский ученый первый доказал, что земля вращается вокруг солнца. Это утверждение казалось противоречащим Священному Писанию, особенно тому месту, где сказано, что Иисус Навин остановил солнце. Галилей, привлеченный к церковному суду в 1632 году, чтобы избежать сожжения на костре, должен был отречься от этого убеждения и покаяться. Говорят, что, выходя из суда, он не мог удержаться и проговорил: «Е pur si muove!» «А все-таки вертится!»

Кроме того, войны, сопровождаемые грабежами и опустошениями покрыли Италию развалинами; оба порта, генуэзский и венецианский, плохо расположенные для торговли с новооткрытыми странами Атлантического океана, были разорены турками, завоевавшими Византийскую империю, и грабежами турецких корсаров, плававших по всему Средиземному морю; это было полное падение.

2. Германия. — Германия, равно как и Италия, не достигла еще политического единства в течение этих трех веков. Протестантская реформация, которой она была колыбелью, послужила новой причиной для ее распадения.

Монах Лютер, поддерживаемый религиозно настроенными умами, которых возмущали богатства, нравы и вообще образ действия католической церкви, а также нуждающимися князьями, которые жаждали наложить руку на церковные земли, волновал Германию с 1517 г. до самой смерти своей в 1546 г., проповедуя свое учение против папства и безбрачия священников, вообще против того, что он называл римским идолопоклонством. Почти все северо-германские государства усвоили его учение и конфисковали церковные имущества, оставив их в достояние светской власти.

Но южная Германия, находившаяся во власти могущественного австрийского государя, оставалась католическою, благодаря энергичной и умелой деятельности иезуитов.

Австрийские Габсбурги, одни или в союзе с Испаниею, старались в течение ХVI и ХVII в. воспользоваться своим положением, в качестве императоров, чтобы не дать хода протестантским князьям и стать абсолютными властелинами в Германии, какими они были в своих наследственных владениях в Австрии. В первый раз, в ХVI столетии, при Карле V, это не удалось им, отчасти благодаря тому, что французские короли Франциск I и Генри ХVII, из-за своих корыстных интересов, оказали поддержку германским протестантам; во второй раз их попытка привела к страшной тридцатилетней войне (1618–1648), превратившей Германию в одно обширное поле всеобщей резни и в груду развалин. Министры французских королей, Ришелье и Мазарини, и на этот раз сделали бесплодной попытку австрийских Габсбургов: Вестфальский мир обеспечивал протестантским государствам Германии свободу вероисповедания.

С этого момента, из среды протестантских князей, выдвигается и усиливается на виду у австрийских Габсбургов один королевский дом, ловкий и неуступчивый, именно Гогенцоллерны, курфюрсты бранденбургские и короли прусские. В XVIII столетии самый выдающийся из королей этого дома, Фридрих II, замечательный полководец, вышел победителем из двух семилетних войн с Австриею (1741–1748 и 1756–1763) и отнял от нее Силезию.

Австрийские государи, которые по Утрехтскому миру приобрели от Испании Милан и Фландрию и которые в течение XVI столетия унаследовали Богемию и Венгрию, имели огромные владения, но это были разбросанные владения, разоренные войнами и налогами.

Впрочем, в таком положении находилась вся вообще Германия; эти войны убили торговлю, промышленность, столь преуспевавшую во времена Ганзейского союза, а также и умственную жизнь, которая так сильно стала развиваться к концу средних веков.

Восточная Европа. 1 Турция. Овладев Константинополем, турки, благодаря своему религиозному фанатизму и могущественной военной организации, покорили всю юго-восточную Европу; в XVI столетии они захватили Венгрию, а в XVII несколько раз осаждали Вену.

Но будучи завоевателями-фанатиками, они неспособны были слиться с покоренными христианскими народами; они располагались как бы лагерем в завоеванной стране.

Поэтому, когда к XVIII в. их фанатизм немного спал и их армия пришла в упадок Австрия с своими хорошо организованными войсками одержала верх и изгнала их из Венгрии.

2. Польша. Поляки, принадлежащие к славянскому племени, как и русские, но исповедующие католическую религию, в течение средних веков занимали равнину по обоим берегам р. Вислы; они сохраняли в полной силе феодальный строй: дворяне и духовенство держали крестьян в жестокой крепостной зависимости; сами же подчинялись избираемому ими королю.

В XVI и XVII веках легкая польская кавалерия несколько раз удерживала набеги турок и спасала Вену от их нападения.

Но внутренние раздоры, плохая военная организация, почти нисколько не изменившаяся со времени средних веков, дали возможность соседним великим государствам, Пруссии, Австрии и России, подвергнуть Польшу трем последовательным разделам: в 1772, 1793 и 1795 г., и вычеркнуть ее из числа независимых государств.

3. Швеция. Швеция в XVII столетии, в течение некоторого времени, играла очень важную роль: эта протестантская страна была вовлечена, вследствие религиозного пыла и гордости короля Густава Адольфа, в тридцатилетнюю войну между немецкими католиками и протестантами, и можно сказать даже, что Густав Адольф своими блестящими походами в Германию спас протестантское дело в тот момент, когда оно, казалось, уже погибало (1630 г.).

Это военное предприятие, слишком продолжительное благодаря безрассудному увлечению, породило у шведских правящих классов вкус к военным походам. В начале XVIII в. король Карл XII, необузданный авантюрист, бросил безумно свою страну в продолжительную борьбу на континенте с русским царем, Петром Великим. Швеция, истекая кровью от этих безумных предприятий, быстро опустилась до положения второстепенной державы.

4. Россия. — Но, самое главное событие в истории восточной Европы в эту эпоху, это — преобразование России из страны азиатской в страну европейскую.

До XVIII столетия на русских, с их длинными бородами, их одеянием, с их женщинами, скрывавшими свое лицо под покрывалом, с их московскими царями, с их боярами, которых били кнутом, с их попами, зависящими от греческой церкви, и потому еретическими в глазах католиков и протестантов, смотрели в Европе, как на азиатских варваров.

Европейские торговцы, поселившиеся в Москве, приучали понемногу москвичей к европейской жизни. В конце XVIII века Петр Великий, энергичный и умный царь, выросший среди сыновей европейских авантюристов и торговцев, поселившихся в Москве, пристрастился к европейской цивилизации. Он два раза побывал в Европе и решил одеть в европейские одежды своих бояр и заставить их усвоить европейские нравы; он успел переделать все административные учреждения, взяв за образец существовавшие в абсолютных монархиях Европы. С этого момента Россия располагала военным флотом, дипломатиею, судейской иерархией, финансовыми чиновниками и т. д., одним словом всем тем механизмом, который в современных государствах обеспечивает правительству исполнение главных общественных служб.

Самым осязательным результатом этого преобразования оказалось то, что русские цари стали вмешиваться в распри и войны других европейских государей. Екатерина II (1762–1796), продолжая воинственную политику Петра Великого, расширила пределы России на западе насчет владений Турции, Польши и Швеции.

Прогресс Европы в XVI, XVII и XVIII веках. — Несмотря на политические и религиозные войны, обагрявшие Европу кровью и парализовавшие развитие гуманности, с конца XV в. и до конца XVIII, все же невозможно отрицать действительного прогресса, совершившегося за эти три века в умственной и материальной сферах.

Материальный прогресс заключается в развитии промышленности, торговли, путей сообщения, мореплавания, в увеличении роскоши богатых классов.

Умственный прогресс сказывается в процветании многочисленных школ живописи во всех странах, оригинальной национальной литературы: имена Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Мурильо, Веласкеза, Теньера, Рубенса, Рембрандта, Шекспира, Корнеля, Расина, Мольера достаточно убедительно свидетельствуют, что мрак средних веков был рассеян.

Но в особенности в научной области обнаруживается непрерывно прогрессирующее развитие. Француз Декарт устанавливает метод математических наук; англичанин Бэкон — метод опытных наук; одновременно с установлением методов, делаются ценные изобретения приборов: голландский оптик Янсен изобретает подзорную трубу и микроскоп, благодаря которому получилась возможность изучать бесконечно малые тела (1590); итальянец Галилей устраивает в 1609 г. первый телескоп и при помощи его приступает к изучению небесной пучины, и почти тотчас (1619) немец Кеплер, а позднее англичанин Ньютон (1689) устанавливают великий закон, управляющий небесными телами: закон всемирного тяготения.

В 1643 г. итальянец Торичелли изобретает барометр, дающий возможность измерять атмосферное давление; немец Корнелий Ван-Дреббель изобретает термометр, показывающий изменение температуры; немец Отто Герик изобретает пневматическую машину (1650) или манометр, служащий для измерения давления газов и паров; француз Денис Папин изобретает первую паровую машину (1682). Начинают догадываться уже о приложениях пара и электричества; но не выходят еще из области простых попыток.

Наука, эта великая международная сила, которая не знает ни границ, ни братоубийственной ненависти, внушала доброжелательным людям предчувствие лучезарного будущего; и французские философы XVIII века наделили всю Европу своею надеждою на торжество человеческого разума над отжившими предрассудками и социальными бедствиями, и Европа, прислушиваясь к их голосам, начинала содрогаться в предчувствии новой эры.







Книга IV. Современная иcтория





Глава I

Буржуазная революция

1789–1791








Продажа с публичного торга земель, объявленных национальным имуществом; большая часть церковных земель была куплена буржуа в присутствии завидовавших крестьян


Буржуазия заставляет королевскую власть созвать генеральные штаты (1789). — К 1789 году, после медленного развития, буржуазия стала могущественным классом.

Она стала самым богатым классом общества; в ее руках к этому времени была вся торговля и вся промышленность; она владела уже многочисленными поместьями. Это был затем один из самых образованных классов; он выделил из своей среды великих писателей, каковы Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Бомарше, которые дали блестящую критику режима деспотизма и привилегий, угнетавшего буржуазию; в их лице, он выразил также и свои стремления к новому строю, в котором общественные дела должны находиться под его непосредственным контролем, и он мог бы накоплять свои богатства, не встречая помехи со стороны цеховой регламентации, внутренних таможен, угнетающих налогов, и в особенности не подвергаясь опасности потерять при банкротстве государственной казны те колоссальные капиталы, которые он ссудил в течение веков государству. Именно такое банкротство и страшило больше всего крупную п мелкую буржуазию, эти несколько сот тысяч крупных и мелких рантье, которые, одолжив правительству Людовика XVI 4 миллиарда с половиной, видели, что дефицит возрастает, что государство имеет 2 миллиарда мелких долгов, подлежащих немедленной уплате, а между тем двор продолжал расходовать собираемые налоги на безрассудные затеи.

И для того, чтобы заставить королевскую власть произвести реформы, подчиниться контролю прозревшей нации, представляемой буржуазией, капиталисты этой буржуазии отказались с 1788 года давать новые авансы государственной казне. Не имея более ни денег, ни кредита, король и его двор капитулировали; министром финансов был назначен банкир Неккер, уже побывавший в опале в 1781 году за слишком большое покровительство новым идеям, и у короля было вынуждено согласие на то, чего буржуазия требовала уже давно, именно согласие на созыв генеральных штатов.

Наказы и выборы. Три сословия, каждое в отдельности, съехались по бельяжам (бельяж — это выборный и в то же время судебный округ), чтобы занести свои требования в наказы и выбрать своих представителей. Пропаганда великих писателей буржуазии проникла так глубоко даже в ряды привилегированных классов, что некоторые наказы знати и духовенства указывали на необходимость распространить участие в уплате налогов на все классы и установить на ряду с королевской властью выборное собрание для контроля над ним; низшее же духовенство, пользовавшееся зачастую незначительными приходскими доходами, голосовало во многих округах тоже не за богатых епископов, выходцев из знати, а за либеральных священников, сочувствовавших новым идеям.

У третьего сословия составление наказов и выборы происходили следующим образом: в каждом сельском приходе и в каждом городке в составлении наказов и в выборе делегатов участвовали все те, кто платил хоть какой-нибудь налог, т. е. почти что все жители. Выбранные таким образом делегаты собирались в главном городе округа, чтобы соединить здесь все наказы городков и приходов в один наказ от округа и избрать депутатов. Депутатами от третьего сословия избирались при этом не крестьяне или рабочие, а образованные буржуа, среди которых многие судебные члены, а также некоторые выходцы из знати, порвавшие связи с своим классом, как, например, граф Мирабо.

Особенно красноречивы эти приходские наказы. С одной стороны, ясно, что их писал чаще всего какой-нибудь местный буржуа, врач, ветеринар, мелкий рантье; но с другой стороны, сразу чувствуешь, что диктовал их сам Жак Бономм со всею ненавистью, накопившеюся в его сердце за многие столетия против десятины, феодальных прав и страшного гнета налогов. Буржуазия чувствовала, что в своей борьбе с лицами привилегированными она может надеяться на поддержку деревни. Ненависть ко всему, что сохранилось от феодального строя, — вот что крепко связывало буржуазию с французским крестьянством. Что касается до самой буржуазии, то она была единодушна в требовании отмены привилегий дворянства и духовенства в области налогов, в требовании строгого надзора и разумного управления общественным достоянием, в требовании большей человечности при судопроизводстве и, наконец, в желании на развалинах деспотизма осуществить либеральную конституцию. Было бы, впрочем, совершенно напрасно в самых смелых из этих наказов искать признаков противорелигиозного и республиканского духа. Хоть часть буржуазии и была настроена вольтерьянски, тем не менее хорошо известно, что громадная часть народа оставалась приверженной католицизму, и о религии говорилось всегда с бесконечным уважением. В 1789 году Франция была еще страной вполне католитической и горячо преданной королю.

Вопрос о порядке голосования — Генеральные штаты собрались в Версале 5 мая 1789 года. С самого же начала возник вопрос: подавать голоса в общем собрании или же по сословиям? Если голосовать последним способом, то в виду того, что деревенские священники легко будут оттеснены епископами-аристократами, а дворянство в своем большинстве настроено враждебно против всяких мер, клонящихся к уменьшению его привилегий, третье сословие неминуемо будет подавлено двумя другими сословиями. И тогда все реформы будут отклонены двумя голосами против одного.

Если же голосовать в общем собрании, то, так как депутатов третьего сословия больше, чем депутатов от духовенства и дворянства, вместе взятых, буржуазия может быть уверена в своих силах, тем более, что она справедливо может рассчитывать, в случае соединения всех депутатов в одно единое собрание, без особых усилий перетянуть сельское духовенство от богатых аристократов-прелатов на свою сторону.

Король не осмелился разрешить самолично этот важный вопрос, от которого зависели все остальные. Депутаты третьего сословия, выслушав отказ двух привилегированных сословий соединиться с ними в одной и той же зале, и образовать одно общее собрание, постановили, что, как представители 97 сотых народа, они в праве выносить решения для всей нации; 17 июня их собрание приняло название национального собрания.

20 июня, утром, когда депутаты третьего сословия хотели занять свои места, они нашли запертыми двери той залы, в которой происходили обыкновенно заседания; король приказал их закрыть под предлогом приготовления залы к королевскому заседанию. Не подчиняясь такому беззаконному действию, депутаты третьего сословия, во главе со своим президентом Бальи, перешли тогда в другую залу, которая служила для игры в мяч, и там постановили не расходиться, не выполнив принятых ими поручений от народа. Там была дана известная клятва в зале для игры в мяч (20 июня).

Королевское заседание состоялось 23 июня; обратившись к трем сословиям, присутствовавшим вместе, король повелел им совещаться каждому в отдельности. Дворянство и духовенство удалились; но третье сословие не тронулось с места. Маркиз де Брезэ, главный церемонимейстер, повторил приказание короля. «Да, господин, закричал ему в ответ взбешенный Мирабо, мы слышали желания, внушенные королю; скажите вашему повелителю, что мы здесь по воле народа и что нас можно выгнать отсюда только силой штыков».

В течение последующих дней сельское духовенство, а также и некоторые из дворян присоединились к депутатам от третьего сословия; тогда король, по-видимому, пошел на уступки и издал распоряжение о совместных заседаниях трех сословий. Третье сословие вырвало, таким образом, у короля и привилегированных согласие на голосование в общих собраниях. Теперь уже было много труднее помешать проведению реформ. Собрание приняло название учредительного собрания, ибо дело шло ни больше, ни меньше, как о том, чтобы дать Франции конституцию, т. е. закон, регулирующий и определяющий то, как должна управляться страна в будущем, закон — назначением которого было заменить собой «добрую волю» короля.

Разрушение старого порядка. — Разрушение старого порядка было делом нескольких недель. Его произвел уже сам народ; собранию оставалось только освятить это своими постановлениями. 14 июля был нанесен решительный удар королевской власти.

Двор уступил депутатам третьего сословия 23 июня только из боязни восстания в Париже; в это время он не надеялся на достаточность своих войск для того, чтобы прибегнуть к силе штыков.

В конце июня и первые дни июля сосредоточив войско в Версале и у ворот Парижа, король отставил Неккера, и кавалерийские патрули грозно повисли над парижским населением, которое начинало уже волноваться.

Тогда, по предложению импровизированных ораторов. каков, напр., Камил Демулен, обращавшихся к толпе на улицах, в кафе, все стали вооружаться; были захвачены пушки и ружья, находившиеся у Инвалидов в знак единения украсились трехцветной кокардою: толпу рассеяли.

Хотя в ратуше и заседало своего рода избранное муниципальное собрание, но его никто не слушал. Сам народ встал на законную защиту себя и готовился противостоять насилию, которое подготовлял двор. 14 числа раздался всеобщий крик: «в Бастилию!» То была государственная тюрьма, напоминавшая собою об одном из самых ненавистных злоупотреблений старого порядка: o lettres de cachet (тайные предписания об арестах). В то же время это была грозная крепость, которая угрожала Парижу. После сопротивления, стоившего жизни одной-двух сотен людей, комендант де Лонэ сдался; но так как он стрелял по парламентерам, несколько человек, пришедших в ярость, растерзали его.

Весть о взятии Бастилии, этого символа прежнего деспотизма, пробудила во всей Франции и даже за границей, у людей, преданных свободе, чувство неудержимой радости. Казалось, будто наступила новая эра.

И действительно, взятие Бастилии означает собою начало царствования буржуазии и конец монархического деспотизма во Франции.

Ночь 4 августа положила конец феодальному порядку и существованию привилегированных сословий; она была, впрочем, следствием взятия Бастилии.

Когда разнеслась весть о взятии Бастилии, крестьяне бросились на замки, где бережно хранились документы на права дворянской собственности и старые дворянские грамоты, именем которых их владельцы осуществляли по отношению к крестьянству свои феодальные права. Эти замки были крестьянскими бастилиями. И крестьяне их разрушали, как разрушил народ и буржуазия Парижа Бастилию Сент-Антуанского предместия. Замки сгорели вместе со всеми грамотами. Это было начало жаккерии.

Перепуганная знать поняла, что пришло время уступок: ночью 4 августа дворяне, священники, чиновники — все отказались торжественно от всех своих привилегий; феодальный строй был уничтожен в самом принципе; к тому же крестьяне прекратили его — существование на деле. Права дворянства и духовенства, распространявшиеся на личность, были отменены без выкупа. Что касается до феодальных прав на денежные и натуральные повинности и церковных десятин, то они были тоже уничтожены, но для них был признан принцип выкупа; тот, кто нес их на себе, должен был дать некоторое вознаграждение собственникам, ими пользовавшимся до тех пор. Но когда вздумали заставить крестьян расплатиться, последние остались глухи к этому и в силу такого их нежелания, два года спустя, пришлось уничтожить статью о выкупе.

Привилегированные сословия прекратили свое существование с 4 августа.

Королевская власть перестала существовать с 14 июля; нужно было однако еще два революционных дня, 5 и 6 октября 1789 года, чтобы упрочить окончательно первые победы.

Король, побуждаемый своими придворными и особенно своею женой, Марией Антуанеттой, не отказался от мысли возвратить себе всю прежнюю власть. В первых числах октября войска снова были вызваны в Версаль. Офицеры королевского конвоя устроили банкет новоприбывшим офицерам. На этом банкете придворные дамы, в присутствии короля с королевой, заставляли офицеров надевать роялистские, белые кокарды; трехцветные кокарды топтали ногами.

Когда это стало известно, женщины из народа, раздраженные дороговизной съестных припасов, которую они приписывали двору, вышли с рынка, наводнили ратушу и направились в Версаль с намерением перевезти короля с его семейством в Париж: «булочника, булочницу и маленького пекаря», как они говорили.

Несколько мужчин примкнули к этой толпе; национальная гвардия, организованная на другой день после 14 июля и набранная из среды буржуазии, пошла вслед за ними, чтобы, с одной стороны, помешать излишествам, с другой же, оказать народу поддержку. Женщины наводнили королевский дворец, убили нескольких представителей дворцовой стражи и перевезли королевское семейство в Лувр, где оно, находясь с этих пор под бдительным надзором народа, не в состоянии было причинять никакого вреда.

Церковное имущество становится национальным благодаря этому банкротство предупреждено. — Но прежде, чем приступить к устройству общества на новых основаниях, оставалось разрешить еще одну мучительную задачу. Не было денег для уплаты жалованья должностным лицам: правительство было не в силах отдать долги своим заимодавцам, а этими последними были буржуа, депутаты которых стали действительными правителями.

Оставался только один источник: имущество, принадлежащее духовенству, около 4 миллиардов недвижимости. Продаж. а этого имущества могла бы удовлетворить кредиторов государства. Революционная буржуазия не колебалась. 2 ноября 1789 года церковные имущества были переданы в распоряжение нации, которая взяла на себя содержание культа.

Но как распродать эту громадную массу имущества и обратить в деньги?

Тогда устроили следующее. Были выпущены бумажные деньги, ценность которых гарантировалась национальным имуществом и которые имели принудительный курс; это были ассигнации. Эти бумажные деньги предполагалась уничтожать постепенно, по мере распродажи национального имущества, и так как учредительное собрание в продолжение того времени, пока оно существовало, имело осторожность не выпускать бумажных денег слишком много, то они и не обесценивались слишком и циркулировали, как золото и: серебро.

Этой смелой операцией революционная буржуазия восстановила равновесие в финансах, отняв у старого привилегированного порядка одно из основных средств его могущества; в то же время она вернула себе, на время прекратившийся, кредит и произвела очень выгодную операцию. Ибо национальные имущества покупались не только крестьянами; мы имеем точные сведения, что во всех областях лучшую часть церковных имений приобрела буржуазия и зачастую по низкой цене.

Декларация прав человека. — Прежде чем обновить общество, революционная буржуазия захотела формулировать принципы, ее вдохновлявшие.

Учредительное собрание с августа 1789 года приняло декларацию прав человека, следующего содержания:

1. Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах; общественные различия могут основываться только на общей пользе.

2. Целью всякого политического союза является сохранение естественных и неотъемлемых прав человека, а именно: его свободы, собственности, безопасности, и сопротивление угнетению.

3. Основа всякой верховной власти коренится в народе; никакое учреждение, никакое лицо не могут пользоваться властью, которая не исходит именно от него.

4. Свобода заключается в том, чтобы делать все то, что не вредит другим; таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничивается только обеспечением для других членов общества пользования этими же самыми правами; такие границы может определить только закон.

5. Закон имеет право запрещать только вредные обществу действия. Все то, что не запрещено законом, не должно быть возбранено, никто не может быть принуждаем делать то, что не повелевает ему закон.

6. Закон есть выражение общей воли; все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в составлении закона; он должен быть одинаковый для всех, охраняет ли он или карает. Все граждане равны в глазах закона и потому одинаково должны допускаться на все почетные должности и ко всем общественным деятельностям согласно своим способностям и сообразно только одному различию в своих добродетелях и своих дарованиях.

7. Никто не может быть обвинен, задержан или заключен в тюрьму иначе, как в случаях, определенных законом, и сообразно тому, как это им предписано. Кто испросит, отошлет, исполнит или поручит исполнить произвольный приказ, подлежит наказанию; но всякий гражданин, вызванный или схваченный во имя закона, должен повиноваться тотчас же: ибо он делает себя виновным уже одним сопротивлением.

8. Закон должен установить только крайне и явно необходимые наказания и никто не может быть иначе наказан, как только во. имя закона, установленного и обнародованного до совершения преступления и примененного в установленном порядке.

9. Каждый считается невинным, пока он не признан виновным по суду; когда будет признано необходимым подвергнуть кого-либо заключению, то всякая мера, которая не является необходимой, чтобы он не скрылся, должна быть строго воспрещена законом.

10. Никто не должен страдать за свои мысли и мнения. даже религиозные, если только их проявление не нарушает общественного порядка, установленного законом.

11. Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из самых драгоценных прав человека. Всякий гражданин может говорить, писать и печатать свободно, исключая только злоупотреблений этой свободою в случаях определенных законом.

12. Для обеспечения прав человека и гражданина нужна общественная власть. Эта последняя учреждается на благо всех, а не ради пользы только тех, кому она доверена.

13. Для содержания общественной власти и расходов по администрации необходим общий налог; он должен быть одинаково распределен на всех граждан согласно их средствам.

14. Все граждане имеют право лично или через своих представителей участвовать в решении вопроса о необходимости общественного налога, соглашаться на него свободно, следить за его употреблением и определять его источник, характер, порядок и срок взыскания.

15. Общество имеет право потребовать отчет у каждого из общественных агентов администрации.

16. Общество, в котором гарантии прав не существует и нет также определенного разделения властей, не имеет конституции.

17. Собственность представляет неприкосновенное и священное право, которого не может быть лишен никто, если только этого не требует законно установленная общественная необходимость, и то при условии справедливого и предварительного вознаграждения.

Верховенство народа, свобода мысли, печати, труда, индивидуальная свобода, равенство перед законом, перед налогом, перед обязанностями и почестями, наконец неприкосновенность собственности за исключением случаев отчуждения на общественную пользу — таковы принципы 1789 года.

В обществе, в котором есть и богатые и бедные, в котором с колыбели проявляются глубокие социальные неравенства, буржуазия в состоянии была провозгласить, что все люди родятся «свободными и равными в правах». Провозглашая индивидуальную собственность и свободу безграничной конкуренции основными устоями нового социального строя, она обеспечивала за теми, кто родится богатым и благодаря этому получает образование, господство в новом обществе.

Новые учреждения: конституция 1791 года. — Учредительное собрание посвятило два года целиком выработке конституции для обновленной Франции. Конституция эта была готова около середины 1791 года.

Во главе нации по прежнему стояла наследственная королевская власть; но король из господина и собственника Франции превратился теперь всего лишь в ее первого чиновника; он был лишен права распоряжаться общественной казною, как ему заблагорассудится; на каждый год ему назначалось содержание или цивильный лист в 25 миллионов, которыми он и должен был довольствоваться.

Его делом было следить за исполнением законов, но он и сам должен был им повиноваться. Была сделана уступка, которая казалась многим нарушением принципа народовластия и благодаря которой за королем сохранялась возможность противодействовать, в течение по крайней мере четырех лет, приведению в действие законов, не нравившихся ему: именно он сохранял право на veto (латинское слово, которое значит: запрещаю).

Законы голосовались законодательным собранием, состоявшим из представителей народа, избранных на два года; голосование налога составляло одну из главных задач законодательного собрания.

Чтобы облегчить администрацию, вместо прежних административных подразделений, было создано 83 департамента, подразделявшихся на округи, которые в свою очередь делились на кантоны, кантоны же на коммуны. Департаменты, округа и коммуны управлялись выборными собраниями, которые избирали из своей среды исполнительный совет из нескольких членов, совет департамента, округа; для коммун же место совета занимал мэр с муниципальными чиновниками. Эти местные советы распределяли налоги и были предназначены для управления всей местной администрацией.

Юстиция была предоставлена другим, тоже избиравшимся, гражданам, именно судьям. В каждой коммуне должен был быть мировой судья, делом которого было стараться о примирении сторон; в каждом округе судейский трибунал ведал более важные дела; в каждом департаменте был уголовный трибунал, в котором двенадцать избранных судей должны были выносить вердикт о виновности или невиновности обвиняемого; все эти трибуналы венчал собой кассационный суд, который мог кассировать все судебные решения, если только они заключали в себе большие погрешности. При этом были уничтожены все секретные отделения и всякие пытки.

Духовная администрация реорганизовалась на таких же началах: число епархий или архиепархий было уменьшено с 129 на 83, т. е. на каждый департамент приходилось по одному епископу или архиепископу. Епископы и священники избирались теми же избирателями, что и магистраты; епископы получали каноническую инвеституру не от папы, чужеземного владыки, а от своего архиепископа. Все епископы, под страхом быть смещенными, обязаны были дать следующую клятву: «Клянусь поддерживать всею своею силою французскую конституцию и особенно все декреты, относящиеся к гражданскому устройству церкви». Члены духовенства получали жалование от государства подобно всем другим общественным чиновникам.

При этом поддержкой закона пользовалось только одно белое духовенство; закон не признавал более никаких. религиозных обетов, никакого обязательства, противоречащего естественному праву или конституции; вследствие этого все конгрегации были отменены; в виде переходной меры позволялось, впрочем, монахам еще некоторое время жить в общине, пользуясь содержанием от государства.

Наконец, во всех коммунах национальная гвардия начальник которой был выборный, должна была нести службу по охранению нового строя.

Таким образом, господство закона повсюду должно было заменить собою царство произвола; суверенитет перешел от короля, представителя Бога на земле, к самодержавному народу.

Буржуазный и антидемократический дух конституции 1791 года. — Принцип народного верховенства был провозглашен повсюду; но на деле это было верховенства буржуазии, созданное буржуазиею,

Народ был властелином; но в день голосования народ означал лишь всех тех, кто платил прямой налог, равный, по крайней мере, трем дням труда. Только такие граждане участвовали в голосовании, только они были «активными» гражданами; все другие, т. е. три миллиона французов, имевших более 25 лет, представляли из себя, таким образом, «пассивных» граждан.

Активные граждане собирались в первоначальные собрания по коммунам и кантонам, чтобы назначить избирателей, которые в свою очередь выбирали депутатов; итак, чтобы быть выборщиком, нужно было иметь довольно значительный доход, исключавший всех тех, кто не принадлежал к достаточному классу; для того же, чтобы быть выбранным депутатом, нужно было быть собственником. Таким образом, на деле законную нацию в этой системе представляли собою только богатый и средний классы.

Только эти одни классы составляли и национальную гвардию, куда допускались одни активные граждане; всем же другим, менее зажиточным, доступ был закрыт, благодаря обязательной покупке для себя форменного платья за сбои собственные деньги.

Два факта прекрасно характеризуют дух революционной буржуазии. Учредительное собрание отказалось уничтожить рабство в колониях, чтобы не нанести ущерба интересам богатых плантаторов, работавших на рабах, и богатых негроторговцев Нанта и Бордо, обогащавшихся торговлей черных.

Несколько времени спустя, законом от 14 июня 1791 г., законом. Шапелье, было запрещено рабочим под страхом самых ужасных наказаний вступать в союзы для устройства стачек и защиты своей заработной платы; буржуазия боялась восстановления старых цехов; нет сомнения также, что, отказывая неимущим и рабочим в праве образовать союзы для улучшения собственного положения, она не руководилась эгоистическими классовыми расчетами: она не допускала и мысли о том, что рабочие, безработные союзы могут помешать ей в накоплении богатств. Рабочий класс так мало сознавал свои права и интересы, что он вряд ли мог предвидеть буржуазный характер новых учреждений, и самые приверженные из его поборников, ни депутат Робеспьер, любивший все же народ, ни журналист Марат, в своей газете Аti du Peuple высказывавший трогательное сочувствие страданиям униженных, ни один раз не выступали открыто, чтобы заявить классу, так смело захватившему в свои руки управление, протест демократии и пролетариата.

Федерация (14 июля 1790 года). — С первых же дней революции нация добровольно стала повсюду вооружаться изо всех сил. В каждой коммуне собиралась национальная гвардия; для большей безопасности коммуны одного и того же округа образовали между собою союзы или федерации. Так были федерации в Дофинэ, в Бретани, в Эльзасе.

В 1790 году возникла идея соединить между собою все местные федерации и отпраздновать в Париже праздник федерации, к торжеству революции. В годовой день взятия Бастилии, 14 июля, было устроено празднество на Марсовом поле при всеобщем энтузиазме «патриотов». Так назвали себя друзья революции.

В течение 15 дней 300000 парижан, мужчины, женщины, дети, старики, священники, монахи, знатные дамы, простонародье с лопатами и кирками выравнивали обширное пространство между двумя холмами; 14 июля на этом месте стояли, выстроившись в ряд, депутации от всех национальных гвардий Франции, делегаты от всех полков армии, депутаты учредительного собрания, король, королева и их семейство. Под открытым небом была исполнена торжественная месса, алтарь был воздвигнут на холмике и священнослужители, опоясанные трехцветным шарфом, служили под грохот артиллерийских залпов.

Лафайет, шеф национальной гвардии Парижа от имени всей национальной гвардии Франции, президент национального собрания — от имени нации и, наконец, король громким голосом клялись уважать конституцию, при восторженных кликах и братских лобзаниях. То было по истине народное празднество.

Контрреволюция; бегство короля. — Но последующее не оправдало этого чудного дня. Привилегированные не могли без сопротивления примириться с уничтожением их вековых привилегий.

Часть знати с братом короля, графом д’Артуа, во главе, уехала за границу; там эти «эмигранты», не переставая, побуждали иностранных повелителей к нападению на Францию ради восстановления старого.




Двуличность Людовика ХVI (со старинной гравюры)


Да и значительная часть духовенства высказывала мало энтузиазма перед новыми учреждениями; отчасти под влиянием почтенной религиозной добросовестности, отчасти от недостатка чисто умственной смелости, отчасти же из ненависти к революции, которая уничтожила духовенство, как сословие, и национализировала его богатства, почти все высшее духовенство, увлекая за собою и часть низшего, отказалось признать гражданскую конституцию духовенства и принести присягу. Их признали за ослушников. Они заявляли, что учредительное собрание зашло в такую область, где авторитетна только одна церковь. благодаря влиянию, которое они имели на женщин и на некоторых мужчин, они стали самыми страшными агентами контрреволюции.

Свои упования контрреволюционеры возлагали на короля, который благодаря своему строгому благочестию находился под влиянием духовенства, и особенно на королеву, австриячку Марию Антуанетту, гордость которой страдала от ударов, нанесенных королевской власти. Король и королева сначала притворно согласились на новые учреждения; они даже купили себе благосклонность одного из наиболее влиятельных депутатов, великого оратора Мирабо, отягченного долгами; этому последнему, так как он боялся демократии, нравился проект остановить революцию, зашедшую, по его мнению, уже слишком далеко, установлением конституционной монархии, в которой королю принадлежала бы еще большая власть. Он умер в апреле 1791 года.

Но король никогда и не думал серьезно о плане Мирабо. Он мечтал совсем о другом: о том, чтобы убежать тайно из Парижа, подкупить армию, которой командовал на западе маркиз де Булье, и, пользуясь содействием иностранных королей, идти на учредительное собрание и восстановить старую власть. В ночь с 20 на 21 июня 1791 года королевское семейство скрылось, переодевшись; но оно было узнано, задержано в Варенне и возвращено в Париж.

Перестрелка на Марсовом поле (17 июля 1791 года). — Бегство короля вызвало страшное возбуждение и имело серьезные последствия.

До сих пор нация верила в чистосердечие короля; она была единодушна в своем роялистическом настроении; все ошибки короля она приписывала его плохим советникам. Бегство в Варенн открыло глаза всем: оно в несколько дней создало республиканскую партию во Франции.

В Париже были клубы, в которых собирались горячие патриоты. Один из таких клубов, помещавшийся в монастыре монахов-якобинцев и названный по этому якобинским клубом, был местом свиданий для самых восторженных друзей революции; здесь говорил часто депутат Робеспьер. Новость о бегстве короля поколебала здесь роялистическое настроение, хотя никто еще не осмеливался заговорить о республике.

Но был еще другой клуб, клуб кордельеров, где влиянием пользовался могучий оратор Дантон; этот клуб, более смелый, чем клуб якобинцев, решил составить петицию и положить ее на алтарь на Марсовом поле, для того, чтобы потребовать низведения короля с престола. Великий мыслитель Кондорсе превозносил в это время открыто похвалами республику; ядро этой первой республиканской партии составилось из мелких буржуа, страстно любивших демократию.

Но большинство в учредительном собрании боялось, как бы республика не вызвала к существованию такую демократию, в которой и неимущие пожелали бы занять свое место. Собрание снова возвело на трон короля и постаралось ружейными выстрелами буржуазной национальной гвардии рассеять республиканцев, требовавших в своей петиции низложения короля. Было много убитых и раненых. Стрельба на Марсовом поле была как бы кровавым крещением для республиканской партии Франции.

Различные мнения об учредительном собрании.— Несколько дней спустя учредительное собрание разошлось, помня о клятве, данной в зале для игры в мяч.

Некоторые говорят о нем, что оно зашло слишком далеко, и особенно в тот день, когда постановило дать духовенству светское устройство; другие, наоборот, утверждают, что оно пошло не слишком далеко, и особенно в тот день, когда оно не решилось отделить церковь от государства; к этому социалисты прибавляют, что оно обнаружило необычайный классовый эгоизм, поддержав рабство негров в колониях, лишив пролетариев права подачи голоса и права участия в национальной гвардии и воспретив рабочему классу устраивать союзы. Но несмотря на такое разногласие в мнениях, все французы, начиная от самых умеренных и кончая самыми революционными, все мыслящие люди согласны в настоящее время в одном — согласны признать, что, работая для себя, французская буржуазия работала для демократии и вместе с тем для всего человечества.




Глава II

Народная революция и демократическая республика

1791–1795








Битва при Вальми


Жирондисты и суровые меры против врагов революции. — Расходясь, учредительное собрание постановило, что ни один из его членов не может принимать участия в следующем законодательном собрании. Это последнее в виду того, что выборы в него происходили под впечатлением Вареннского бегства, было далеко не так роялистически настроено, как учредительное собрание. Самые умеренные депутаты, которых называли фельянами, так как они опирались на парижский клуб того же имени, примыкали самым тесным образом к конституции 1791 года; вне собрания руководителем этой партии был Лафайэт. Фельяне были искренними роялистами и находили, что революцию нужно задержать, чтобы не допустить анархии. Они хотели также пощадить духовенство и аристократию.

Но большинство в законодательном собрании с первых же дней подпало под влияние депутатов с юга, в частности представителей департамента Жиронды, которые. благодаря своему горячему южному красноречию и своему революционному пылу, встали во главе, так называемой, жирондистской партии.

То были два великие человека: могущественный оратор Верньо и великий мыслитель Кондорсе. Депутатами жирондистами были по большей части зажиточные и сентиментальные буржуа, готовые на все против врагов конституции 1791 г..

Врагов же этих было много.

Эмигранты собирались и вооружались в немецких землях по берегам Рейна; два брата короля были с ними. Они, не переставая, интриговали перед иностранными повелителями, стараясь побудить их напасть на Францию и уничтожить там дело революции. Австрийское, прусское и русское правительства, не доверяя друг другу и занятые к тому же разделом остатков Польши, отвечали неопределенными обещаниями. Жирондисты предложили принять меры против. этих эмигрантов и было постановлено: если они не возвратятся в короткий срок, их имущество будет конфисковано. Но король наложил на это постановление свое veto.

Непокорное духовенство, особенно на западе, говорило с презрением о присягнувших священнослужителях и революции, вызывая этим беспорядки. Жирондисты провели постановление, в силу которого лица, бывшие причиною волнений, подвергались изгнанию или заключению в тюрьме. Но король и на это наложил свое veto.

Эти veto, посыпавшиеся после вареннского бегства, начали внушать подозрение к королю наиболее горячим друзьям революции. Жирондисты предполагали — и это оказалось верным, чему мы имеем теперь достоверные доказательства, — что король и королева продолжают тайно сноситься с иностранными дворами и врагами революции. Особенно королева, в своей слепой ненависти к революции, питала отвращение, как к фельянам, этим искренним роялистам, так и к жирондистам.

Главная ошибка революции; жирондисты объявляют войну монархической Европе. — Король, принужденный под давлением законодательного собрания согласиться на жирондистское министерство с Роланом во главе, был поставлен в необходимость объявить войну Австрии; австрийский император, будучи в то же время выборным германским императором, должен был отвечать за те скопища эмигрантов, которые находили приют в Германии. Целью жирондистов было, начав войну, пробудить революционные страсти, которые, казалось, немного поулеглись, и заставить короля занять более ясное положение по отношению к врагам революции; в то же время они мечтали поднять повсюду народ против «тиранов» и на всю Европу распространить благоденствие революции. Возможность, что это поставит республику на край опасности, нисколько не устрашала их, наоборот, это обстоятельство возбуждало. Обявляя войну Австрии, принимая на себя весь почин наступления в тот момент, когда государства Европы были в разладе и когда войны можно было, пожалуй, и избежать, жирондисты причинили непоправимое зло делу революции.

Воспитанные в коллежах, в восхищении перед завоевателями всех времен, руководители жирондистов не понимали, что война, по крайней мере война наступательная— позор для людей цивилизованных, и особенно для людей, носящих в своем сердце республиканские идеалы; будучи плохо знакомы с настроением соседних стран, они думали без особенных усилий поднять соседние народы против своих угнетателей; они не понимали также и того, что идей нельзя пропагандировать саблей, и что в этой игре есть риск возбудить против революции и на пользу старому положению вещей национальные чувства соседних народов; они не сумели предвидеть того, что, в случае неудачи, революционные страсти должны разгореться до зверства, а в случае победы военная диктатура будет страшною угрозою свободе. Франция дорого и на продолжительное время поплатилась за объявление этой войны. Без сомнения, раз уж отцы нашей революции бросились в смертельную борьбу с монархической и феодальной Европой, то мы, французы, будем и сердцем и душою вместе с ними, несмотря на их ошибки и на то, что они были ее зачинщиками; но несчастья, свалившиеся благодаря этой войне на голову революционной Франции, должны послужить нам спасительным уроком.

Парижская коммуна и низложение королевской власти: 10 августа 1792 года. — Первые столкновения на бельгийской границе были неблагоприятны для французских войск; среди солдат, повсюду видевших изменников с того момента, как большинство их благородных офицеров на их глазах эмигрировало в Кобленц, наблюдалась паника и отсутствие дисциплины.

Велико было ожесточение парижского населения против короля, когда он отставил жирондистское министерство после того, как министр Ролан написал ему полное сильных и грубых упреков письмо. Когда новость эта распространилась, огромная толпа мужчин и женщин из народа наводнила Тюльери 20 июня и прошла мимо короля, требуя у него выбора между Парижем и Кобленцом и преследования непокорного духовенства. Но господин Veto, как называл его народ, остался невозмутимым.

Враг уже появился. Прусский король вступил в союз с Австрией. Прусская армия вторглась в Лотарингию, направляясь к Парижу вместе с корпусом эмигрантов. 11 июля законодательное собрание объявило отечество в опасности; по всей Франции стали собираться волонтеры, чтобы противостоять неприятелю.

Несколько дней спустя герцог Брауншвейгский обратился к революционной Франции с оскорбительным манифестом; прусский генерал объявлял, что он идет восстановить власть короля, что со всеми французами, которые только возьмутся за оружие, будет поступлено, как с бунтовщиками, и что Париж будет разрушен до основания, если только будет причинен хоть малейший вред личности короля. Парижский народ отвечал ему низвержением королевской власти 10 августа.

Уже за несколько дней до этого в клубе якобинцев, где господствовал Робеспьер, в клубе кордельеров, где царил Дантон, и наконец в Аti du Peuple, журнале Марата, стали возвещать о народном движении; федералисты стали собираться с оружием по департаментам, образуя национальную гвардию для защиты отечества, находящегося в опасности. Марсельцы только что вступили победоносно в Париж с новым воинственным гимном, песней марсельцев, марсельезою, на устах.

Ночью 10 августа революционные комитеты, бывшие в 48 выборных округах Парижа очагами демократической агитации, избрали коммуну или мятежный муниципалитет. Этот последний, водворившись в городской ратуше, ударил в набат; марсельцы, рабочие предместий, все истинные революциониры взялись за оружие и с пушками, распевая марсельезу и карманьолу, двинулись на Тюльери, охраняемое швейцарцами и вооруженной знатью. Король и его семейство спаслись бегством в законодательное собрание в то время, как народ вел правильное и чрезвычайно кровопролитное сражение с караулом короля, сражение, кончившееся после избиения части караула победою народа.

Под давлением победителей 10 августа жирондисты и мятежная коммуна вотировали в собрании недоверие королю и призыв народа на выборные собрания для назначения нового собрания, которое должно решить судьбу Людовика ХVI. Выборы должны были совершаться на основании всеобщего избирательного права. В ожидании этого исполнительная власть была возвращена старому жирондистскому министерству, к которому присоединился еще Дантон, как главный организатор движения 10 августа.

Прусское нашествие: сентябрьская резня и победа при Вальми. — Тем временем пруссаки подвигались все вперед, занимая одну за другой пограничные местности, прикрывавшие Париж; после Лонгви пал 2 сентября Верден; нападающие войска, побуждаемые эмигрантами, грабили и вешали беспощадно. Тогда в Париже произошел взрыв гнева; подозрительные, «прежние» дворяне, непокорные священники были брошены еще с 10 августа в тюрьмы; теперь дикие банды выломали в тюрьмах двери и при полном бездействии коммуны и министра юстиции Дантона беспощадно резали, под предлогом народного самосуда, как изменников отечества всех, кто там находился. То были страшные сентябрьские дни (2–6 сентября), которые уронили революцию во Франции и за границей в глазах многих честных людей, симпатии которых до тех пор были всецело на ее стороне.

К счастью, победа при Вальми, несколько дней спустя, отвлекла внимание от этих ужасов; эта победа задержала неприятельское вторжение.

Жирондисты доверили командование одною из главных армий генералу Дюмурье, интригану старого режима, человеку бессовестному, но очень ловкому, к которому войска имели доверие. Когда Верден пал, Дюмурье углубился в аргонские леса, решив защищать там то, что он называл фермопилами Франции. Но одно из ущелий, прорезывающих эти лесистые холмы, было занято уже прусской армией. Таким образом, дорога на Париж была закрыта.

Нисколько не смущаясь, Дюмурье сосредоточил свои войска на высотах, у Вальми, против левого крыла нападающей армии. Герцог Брауншвейгский был благоразумным и осторожным тактиком. Его армия страдала дезинтерией; да и повсюду, вместо того, чтобы быть принятым как избавитель, что обещали ему эмигранты, он встречал враждебное настроение крестьянства.

Он не осмелился идти вперед, имея в своем тылу свежую армию Дюмурье. Поэтому, он решил дать ей битву. 20 сентября, после продолжительной канонады, которая нисколько не поколебала молодые революционные войска, герцог Брауншвейгский двинул против них свою пехоту. Генерал Келлерман, с шапкой на своей шпаге перед фронтом революционных войск, крикнул «Vive la Nation!», подхваченное с энтузиазмом всеми.

При таких обстоятельствах герцог не решился дать битву и приказал трубить отбой. Он попытался затем повести переговоры и выговорить гарантии для Людовика XVI; Дюмурье отклонил всякие разговоры, коротко заявив ему, что национальный конвент, собравшийся 22 сентября, в тот же день провозгласил республику. Герцог Брауншвейгский двинулся обратно в Германию со своей удрученной и деморализованной армией, спасовавшей перед армией Дюмурье.

Конвент; объявление республики. — Выбранный на основании всеобщего избирательного права вслед за 10 августа конвент был чисто республиканским. Первым его делом было объявление республики (22 сентября 1792 г.). Революционерам при их энтузиазме казалось, что наступила новая эра: этим днем начался 1 год республики; вскоре старый календарь был заменен новым с его месяцами по 30 дней, разделенными на три декады; осенние и зимние месяцы в новом календаре назывались: вандемьер, брюмер, фример, нивоз, плювиоз, вантоз; весенние — жерминаль, флореаль, прериаль; летние — мессидор, термидор, фруктидор.

И, действительно, наступила бы по истине новая эра для Франции, если бы наши отцы сумели как следует использовать свою победу и обуздать свои мстительные инстинкты и воинственные стремления, если бы руководители пожертвовали своей завистью и своим честолюбием высшему интересу республики.

Борьба между жирондою и горой. 1. Жирондисты. — К несчастью, революция, подобно человеку, попавшему в зубчатку, постепенно и изнутри и извне была вовлекаема в чрезмерности и насилия. Главною причиною всех зол был антагонизм между жирондой и горой.

Партия жирондистов представляла собою ту часть зажиточной буржуазии, которая с самого начала революции, не переставая, эволюционировала под влиянием событий до республиканских идей. Образованные, человечные, ее представители мечтали о такой республике, руководство которой принадлежало бы их классу, т. е. образованной и богатой буржуазии.

Они признавали всеобщее избирательное право и мечтали просветить народ при помощи школы; но в глубине души они имели инстинктивное недоверие к рабочему классу, особенно к парижскому народу, всегда готовому в своих секциях и клубах послать делегатов в собрание законодателей, обратиться с грубыми требованиями к собранию представителей народа.

Сентябрьские убийства окончательно внушили им отвращение к демократии и особенно парижской. Они пользовались вероломно этими ужасами, бывшими преступлением кучки безумных патриотов, против демократии в ее целом и против ее руководителей, Марата, Дантона и Робеспьера.

2. Якобинцы. — Другую партию составляла гора. Она имела всего лишь нескольких представителей на самых верхних лавках законодательного собрания; зато в конвенте она получила силу.

Якобинцы, даже когда они принадлежали по своему социальному положению или своему образованию к буржуазии, были демократами по инстинкту; они опирались на народ и любили его искренно, подобно тому, как инстинктивно не доверяли буржуазии. В Париже их главным объединительным центром был всегда клуб якобинцев, с которым были в сношениях провинциальные клубы.

Главными их руководителями были: Марат, которому его жестокость на страницах Аti du Peuple создала репутацию свирепого безумца; Робеспьер, «неподкупный», строгий и уравновешенный, но завистливый, мстительный и ограниченный человек; наконец, Дантон, могучий трибун светлых идей, практичный и с сердцем, свободным от злобы; — все трое при этом преданные народу до смерти.

Ни Робеспьер, ни Дантон не отличались от жирондистов, несмотря на свое недоверие к богатым, во взглядах на индивидуальную собственность; они считали ее тоже священной; единодушно голосовали они в августе 1793 года за учреждение большой книги общественных долгов, т. е. за признание всех долгов старого порядка также и долгами нового и за превращение всех их без различия в постоянную ренту; но они признавали, что богатые должны принимать большее участие в несении общественных расходов, чем другие граждане, и они были готовы, если понадобится, сократить права собственника для общественного спасения.

Они симпатизировали даже людям из народа, требовавшим аграрного закона. Это слово обозначало при конвенте неопределенные проекты против скупщиков хлеба и всякого рода припасов, против скупщиков национальных земель. И только некоторые отдельные мыслители полагали, что аграрный закон должен излечить социальное неравенство путем распределения между неимущими небольших земельных участков, образуемых из того запаса земель который оставался от имущества дворян и духовенства.

Когда политическое равенство было завоевано, социальное неравенство встало перед глазами во всей своей наготе; и «санкюлоты» — насмешливое прозвище, данное неимущим — мало-помалу начинали повторять вслед за Руссо, что в республике не должно быть ни больших состояний, ни крайней нищеты; Сен-Жюст хотел, чтобы был установлен постоянный общественный фонд, из которого бы отводились в пожизненное владение наделы для неимущих. Гебер, необразованный, но пылкий редактор журнала le Рèrе Duchêne, был в печати самым верным представителем этих демократов с социалистическими тенденциями.

Сила якобинской партии заключалась не только в том, что за нею стояли энергичные парижские санкюлоты, всегда готовые дать почувствовать жирондистским депутатам народную силу; большим недостатком жиронды была нерешительность ее руководителей по сравнению с руководителями якобинцев, которые знали, чего хотели, и хотели того настойчиво.

Главари жиронды были люди чувств; главарями же якобинцев были люди дела, особенно Дантон, самый прозорливый из них.

3. Осуждение и казнь короля. — Процесс короля происходил в присутствии обеих республиканских фракций. Конвент решил, что сам будет судить короля: процесс длился пять месяцев; Людовика ХVI прямо и красноречиво защищал адвокат Десез. Но в вопросе о виновности, конвент был единодушен; в его глазах король был виноват в заговоре против общественных свобод и в покушении на безопасность государства. Жирондисты, колеблясь между сожалением к королю и боязнью показаться роялистами, не осмеливались прямо высказаться за великий акт милосердия по отношению к убитому горем и побежденному королю; они ограничились, да к тому же еще не вполне единодушно, сначала заявлением против смертной казни, затем предложением отсрочить смертную казнь и, наконец, обращением к народу.

Якобинцы с первых же дней повели свою линию; они хотели собственно не осуждения, а только известного мероприятия ради общественного спасения, хотели навсегда создать непроходимую пропасть между королевской властью и народом.

Смертный приговор был вынесен 384 голосами против 334; накануне казни был зарезан одним из ближайших охранителей короля депутат собрания Лепеллетье де Сенфаржо; Людовик ХVI был гильотинирован 21 января 1793 года; он взошел на эшафот с истинно христианским спокойствием.

Эта смерть была прелюдией для ужасного восстания на западе Франции и для общей коалиции всей Европы против революции.






К чему повела казнь Людовика ХVI? Первыми результатами ее были: война с Англией, Испанией, Голландией, т. е. со всею Европой; восставшая и неукротимая Вандея и Франция в смертельной опасности; необходимость сверхчеловеческой энергии, террор, следующий за революционным истощением, возродившийся роялизм и уже приветствуемый некоторыми в глубине сердца деспотизм. Король, умерший во Франции, воскрес в Кобленце, в лагере эмигрантов…

И чего добились революционеры этою смертью? Они доставили себе удовольствие наказать своих старых повелителей в лице одного человека; как и всегда, кара пала на самого добродушного… И вскоре после казни у непостоянной нации должно было остаться только одно глубокое сожаление о несчастной жертве и почти всеобщее неодобрение друзей правосудия.

    

(Кине).







4. Падение жиронды. — Казнь Людовика XVI была поражением жирондистов; благодаря своим ужасным последствиям она повлекла за собою и их падение.

Все монархические правительства пришли в ужас после декларации, выпущенной конвентом 15 декабря 1792 г.: он протягивал руку всем народам, которые начнут революцию; армия Дюмурье, после победы при Вальми вместо того, чтобы быть только на стороже, проникла в Бельгию, взяв в штыки австрийскую армию, понесшую ужаснейший урон на высотах при Жемаппе (6 ноября 1792 года), и отняв всю Бельгию у Австрии; из Бельгии она протянула руку помощи кучке голландских революционеров, которые надеялись поднять свою страну.

Англия, Испания, Голландия, Пьемонт воспользовались казнью Людовика XVI для того, чтобы прекратить всякие дипломатические сношения с республикой. Эта последняя ответила им объявлением войны и призывом к оружию 300000 человек, которые были присоединены к линейным войскам и добровольцам 92 года и получили подобно им право выбирать своих офицеров, кроме генералов.

С другой стороны, призыв 300000 человек поднял вандейских и анжевенских крестьян, распропагандированных местной знатью и непокорным духовенством. Вандейцы составили роялистскую и католическую армию; только города остались здесь верны революции. В то время, как эта последняя повернулась лицом к своему внешнему врагу, Вандея, как говорит Мишле, наносила ей удары сзади.

И вот здесь-то в Дюмурье, победителе при Вальми и Жемаппе, проснулся интриган старого порядка; он вступает в переговоры с австрийскими генералами и предлагает им восстановить во Франции при помощи своей армии трон для герцога Орлеанского, сын которого, будущий король Луи-Филипп, сражался под его командой. Конвент, извещенный о его затеях, послал тогда военного министра и нескольких комиссаров в армию Дюмурье; изменник генерал выдает их австрийцам; но его армия, возмущенная этим, отказывается действовать против конвента. Опозоренный и обесчещенный, он переходит вместе с будущим Луи-Филиппом на сторону врагов. Измена Дюмурье, повлекшая за собою очищение Бельгии, нанесла страшный удар жиронде, ибо он находился именно под ее покровительством. Дюмурье считали жирондистом. С бесчеловечной несправедливостью воспользовались якобинцы этой изменой против своих соперников.

А между тем эти последние давали еще повод подозревать их в роялизме своей постоянной оппозицией против мер, направленных к общественному спасению, которые предлагались Дантоном. Дантон, понимая, что против надвигавшихся со всех сторон на республику опасностей можно действовать только энергичными и безжалостными мерами, побудил конвент вотировать в марте учреждение особого революционного трибунала для кратких и безапелляционных приговоров над заговорщиками — Комитета Общественного Спасения из 9 членов, для осуществления своего рода диктатуры в целях национальной защиты. На все эти меры общественного спасения жирондисты отвечали резкими укорами по адресу Марата, Робеспьера и Дантона, по поводу сентябрьских убийств, против Парижа, которому один из них угрожал даже полным разрушением, если только будут нарушены верховные права конвента и провинциальных депутатов. Это был язык герцога Брауншвейгского.

Эти угрозы и противодействия показались парижским санкюлотам предательством; и вот 2 июня 1793 года они пришли с оружием к конвенту и заставили собрание выдать главных руководителей жиронды, которые и были арестованы в своих жилищах. То был государственный переворот, который по своему примеру должен был повести за собою другие, приучая народ пренебрегать народным представительством.

Диктатура горы. Комитет общественного спасения. — Государственный переворот, произведенный парижанами против жиронды, усугубил положение; ко всем другим затруднениям, к австрийскому вторжению на севере, прусскому в Эльзасе, испанскому в Руссильони, вандейскому восстанию на западе присоединилось жирондистское или роялистское восстание в Нормандии, Бордо, Лионе; Тулон был передан роялистами англичанам.

Революционная Франция напрягала все свои силы против опасности, чтобы не погибнуть, и обнаружила колоссальную энергию.

Комитет общественного спасения установил настоящую диктатуру над всею Францией; Робеспьер, которому удалось вытеснить из него Дантона, был душою этого учреждения; великим организатором армии, или скорее «организатором побед», тогда выступил Карно.

Комитет общественного спасения через конвент издал декрет о массовом призыве; 1200000 человек, вооруженных и обмундированных на скорую руку, но благодаря гению Корно соединенных в компактные массы, бросились наступательным шагом в штыки на роялистов, жирондистов, чужеземцев.

Вандейская армия была разбита вдребезги при Мане; Лион и Тулон были взяты и жестоко наказаны; австрийцы опрокинуты, Бельгия — снова завоевана победами Журдана и армией Самбры и Мёзы при Ваттиньи (зимою 1793 г.) и Флерю (июнь 1794 года); Голландия — занята (зимой 1794 г.); пруссаки были прогнаны из Эльзаса Гоше и рейнской армией благодаря победе при Виссембурге (декабрь 1793 года). При каждом главнокомандующем особые представители, делегированные конвентом, воодушевляли войска, вели колонны к бой, смещали плохих генералов и замещали их молодыми, преданными республике, решившимися победить или умереть за нее.

В то время, как войска сражались, революционный трибунал Парижа, революционные трибуналы провинции терроризировали подозрительных смертными казнями, пользуясь и злоупотребляя гильотиной.




Гильотина (со старинной гравюры)


Так, в Париже на эшафот была возведена Шарлотта Кордэ, молодая девушка-жирондистка, убившая Марата, а за нею Мария Антуанетта, г-жа Ролан, оказывавшая большое политическое влияние на своего супруга, бывшего министра, и на некоторых жирондистских ораторов, предводители жиронды, арестованные 2 июня, целая толпа священников, дворян, старых чиновников; они всходили на эшафот то со смирением христианских мучеников, то со спокойствием республиканских философов.

В провинции полномочные представители применяли, и некоторые из них со страшной жестокостью, террористические прием; так, Каррье в Нанте топил в Луаре аристократов, напиханных в суда с клапанами, дно которых открывалось; другие производили массовые расстрелы лионских и тулонских пленников, предварительно обезоружив их.

В то же время было выпущено огромное количество ассигнаций; эти ассигнации, несмотря на их принудительный курс, обесценивались с каждым днем все больше и больше; при обмене они теряли ¾ своей цены, ибо уже не было национальных богатств, могущих гарантировать уплату; продукты дорожали; комитет общественного спасения более не колебался. Законом установлена была наивысшая цена на все продукты первой необходимости и рабочего дня; смертная казнь была назначена для скупщиков припасов и торговцев ассигнациями; принудительный заем у богатых отнял у них часть излишка для уменьшения народной нищеты; была заведена книга национального благосостояния, которая обеспечивала постоянную помощь всем старикам и немощным, всем вдовам и матерям семейств, отягченных детьми.

И тот же национальный конвент, заботившийся о телесной пище для всех, постарался дать тоже всем пищу духовную: во время этой ужасающей бури он выработал план общественного воспитания, дарового, светского и обязательного, набросал основные черты политехнической школы и других заведений.

Наконец, была провозглашена новая конституция на основе всеобщего избирательного права, конституция 93 года.

Царство демократии было таким образом достигнуто; но оно длилось только 18 месяцев.

Гору постигает казнь через десятого: 9-ое термидора. — Победители-монтаньяры разделились. Гебертисты беспокоили Дантона своим террористическим пылом и своим насилием, Робеспьера же — грубостью языка их собственного журналиста, Геберта, и своим атеизмом; парижская коммуна, в которой они господствовали, закрыла в Париже все церкви и отпраздновала с громадной помпою праздник Разума.

В марте 1794 года, при соучастии дантонистов, Робеспьер казнил Геберта и всех главарей «бешеных».

Теперь пришел черед Дантона и его друзей. Когда республика была спасена, этот последний провозгласил конец террора. Робеспьер, которого заслонял гений Дантона, вызвал его в революционный трибунал, обвиняя в умеренности. Трибунал послал Дантона с его лучшими друзьями на эшафот (апрель 1794 года).

После этого, опираясь в комитете общественного спасения на двух своих поклонников, Сен-Жюста и Кутона, а вне его на клуб якобинцев, Робеспьер в течение нескольких месяцев установил действительную диктатуру; воспитанный на чтении Руссо и религиозный подобно великому писателю, он воспользовался своим могуществом для того, чтобы организовать государственную религию, религию высшего существа; террор же удвоился.

В конце концов, в конвенте у оставшихся приверженцев старых партий, жирондистской, дантонистской и гебертистской, произошел взрыв негодования, и 9 термидора II года (27 июля 1794 года) Робеспьер был низвергнут, обвинен и гильотинирован.

Это число означает не только падение Робеспьера, но также и конец демократической республики.

О работе конвента. — Конвент выполнил гигантскую работу, которая возбудила различные чувства в его противниках и его поклонниках.

Одни осуждают его работу en bloc, как работу крови и смерти, и только политика завоеваний заслуживает в их глазах благодарности.

Другие удивляются всей его работе тоже en bloc, его справедливому и демократическому духу, военной славе, которою он покрыл Францию; все его насилия они прощают ему из государственных соображений и необходимости общественного спасения.

Но для того, чтобы защитить память своих отцов 93 г. от оскорблений и наговоров, нынешние республиканцы не имеют надобности набрасывать тень на их ошибки. Нужно поступать наоборот, чтобы избежать их повторения в будущем. Нисколько не забывая ни пылкий демократический дух, их воодушевлявший, ни те ужасные трудности, с которыми им приходилось бороться, нужно помнить, что благодаря мелкой зависти и зачастую жалкому соперничеству их руководителей, благодаря их чудовищному пристрастию к войне и военной славе, благодаря их террористическим приемам, столь противоречащим духу республики, они подготовили падение этой последней и отодвинули ее окончательную победу почти на целый век.




Глава III

Буржуазная республика и реакция месяца термидора

(9 термидора II года—18 брюмера VIII года)








Умиротворенная буржуазия отправляет на казнь Бабёфа, первоучителя социализма


Революционная буржуазия возвращается к власти. — С 9 термидора II года (июль 1794 г.) по 18 брюмера VIII г. (ноябрь 1799 г.) Францией управляла, как и при учредительном собрании, революционная буржуазия. Но в то время, как при учредительном собрании, на заре революции, эта буржуазия была доверчива, проникнута энтузиазмом, полна идеалов, термидорская буржуазия представляла класс людей разочарованных, деморализованных, лишенных идеалов, людей, знавших только одно: наслаждаться жизнью и стараться разбогатеть.

В несколько лет были созданы многочисленные богатства при помощи счастливых спекуляций с ассигнациями национальным имуществом, продуктами первой необходимости; все те, которым удалось попользоваться от революции, сплотились после 9 термидора за спиною членов конвента, враждебных террористической демократии. Жирондисты, скрывавшиеся после государственного переворота 2 июня и избегнувшие гильотины, вошли в конвент и образовали вместе со всеми умеренными элементами собрания, осмелившимися наконец обнаружить свои настоящие мнения, большинство, решившее устранить народ от общественных дел.

Кроме того, теперь не было и надобности в народе; ибо, разве республика не оказалась победительницею на всех своих границах? Не она ли продиктовала только что, весною 1795 года, мир в Базеле королю Пруссии, признавшему за нею владение правым берегом Рейна, и королю Испании, уступившему ей испанскую часть острова Сан-Доминго.

Термидорская реакция была реваншем республиканской буржуазии над демократией.

В конце деятельности конвента, термидорское большинство великого собрания голосовало конституцию III года, посредством которой оно надеялось продолжить свое господство: эта конституция, как и конституция 91 года, отнимала у всех бедняков право голоса, ибо для голосования в первоначальных собраниях нужно было платить непосредственный налог. Избиратели первой ступени назначали избирателей второй, которые уже выбирали депутатов. Таким образом, чтобы попасть в выборщики второй ступени, надо было обладать действительным достатком.

Законодательная власть возлагалась на две палаты: совет пятисот и совет старейшин, обновляемых ежегодно на одну треть; исполнительная власть должна была принадлежать директории из 5 членов, обновляемой ежегодно на одну пятую своего состава. И для того, чтобы обеспечить себе сохранение власти, термидорская партия прежде, чем был распущен в конце 1795 года конвент, позаботилась издать постановление о том, что две трети обоих советов должны быть выбраны из среды самого конвента. 5 первых директоров принадлежали к той же партии.

Обезоруженный и задавленный народ. — Народ, и особенно парижский народ, хотел поддержать остатки монтаньяров, еще верных демократии; агитация в клубах возобновилась. Но термидорцы закрыли клубы; клуб якобинцев прикрылся сам. Несколько Главарей террористов были гильотинированы.

В то же время отмена закона относительно цен сразу повысила цены на все припасы; чтобы покупать предметы потребления, рабочий класс обладал только ассигнациями, все больше и больше терявшими ценность; когда принудительный курс был уничтожен, то ассигнация в сто франков в конце концов упала до нескольких сантимов.

Богатые купцы, спекулируя на общественной бедности, скупали съестные припасы, чтобы перепродавать их по чудовищной цене. Рядом с нищетой народа, богачи блеснули теперь — когда террор пришел к концу — неслыханною роскошью; начались блестящие празднества и балы. Потеряв надежду, голодный народ предместий дважды наводнял собою в апреле (жерминаль) и мае (прериаль) 1795 года конвент. Он требовал: «Хлеба и конституции 93 года!» На этот раз оба народные восстания были подавлены самым жестоким образом; несколько главарей монтаньяров были гильотинированы; большое количество мятежников было расстреляно, и все рабочие кварталы разоружены.

Возбуждение поднялось снова в народной среде под влиянием молодого журналиста Бабёфа, которого можно считать — отцом французского социализма. Он первый во Франции вполне открыто осмелился осудить принцип частной собственности, который до сих пор всеми представителями революции рассматривался, как священный.

По мнению Бабёфа, революция потерпела неудачу, так как в ее результате образовалось два класса, один богатый и блестящий, другой бедный и несчастный; богатство одних есть результат бедности других; превосходство таланта само по себе не должно давать человеку права пользоваться чрезмерными богатствами во вред своим согражданам, менее одаренным; республика будет осуществлена в действительности только тогда, когда будут уничтожены имущественные неравенства.

Для того, чтобы этого достигнуть, нужно требовать не раздела имущества, как это предполагали некоторые революционеры; ибо на другой день после аграрного закона социальное неравенство снова воскреснет. Единственное средство заключается в том, чтобы передать общине, т. е. государству, все земли и все средства производства; государство должно организовать труд и распределять поровну продукты; оно должно взять на себя обязанность давать всем детям одно общее воспитание, немощным и старым оказывать широкую поддержку.

Обвиненный в 1796 году в заговоре против директории, Бабёф был казнен в следующем году.

Год спустя после его смерти, при частичном обновлении обеих палат, демократы получили большинство; директория тогда кассировала выборы (22 флореаля VI года).

Таким образом, легальная дорога к власти была закрыта для демократической партии; революционные средства у нее были тоже отняты; не было более ни клубов, ни оружия, ни руководителей. Опасность миновала.

Роялисты подавлены. — Точно также поступила термидорская буржуазия с роялистами.

После 9 термидора, провозгласив конец террора, она, решила отменить декреты, направленные против знати и непокорного духовенства; все культы были признаны свободными, и ни одного из них не должно было поддерживать государство; две католических церкви тогда существовавшие, конституционная и непокорная, получали поддержку только от своих сторонников. Так жила Франция несколько лет с отделением церкви от государства.

Подстрекаемые знатью и духовенством, роялисты подняли голову.

В Провансе и на всем юге после падения Робеспьера, стали собираться банды людей с белою кокардою, резать революционеров и грабить их имущество; начинался белый террор. Термидорцы его подавили.

В Бретани, под влиянием священников, вспыхнуло крестьянское восстание: шуаннерия. Английский флот высадил у Квиберона три полка эмигрантов. Генерал Гош взял их в плен и по приказанию конвента расстрелял, как изменников (1795).

И в самом Париже в последние дни конвента роялистские банды осмелились восстать на собрание; то было движение вандемьера IV года; пушечные выстрелы подавили его.

Через два года (1797), при директории, роялисты получили большинство на частичных выборах; их руководитель генерал Пишегрю вступил в сношения с претендентом, братом Людовика ХVI. Директория кассировала выборы (18 фруктидора V года); и многие священники и эмигранты были отправлены в ссылку. Роялистская партия не осмеливалась более поднять голову. Реставрация королевской власти слишком затрагивала общие интересы, слишком непосредственно угрожала всем обладателям общественных богатств, всем прежним деятелям революции, чтобы она получила теперь шансы на успех.

Опасность для термидорской буржуазии шла с другой стороны, а именно со стороны армии и военноначальников.

Первые кампании Бонапарта. — При правлении конвента солдаты республики были горячими республиканцами, которые, защищая национальную территорию, в то же время защищали и свои политические верования и все дело революции; во главе их стояли полководцы, их достойные; Марсо и Гош представляют типичные фигуры республиканских солдат, преклоняющихся перед законом. Гош, кроме того, был выдающимся полководцем; к несчастью для республики, он умер в 1796 году, 29 лет от роду, находясь во главе рейнской армии.

При директории, солдаты республики незаметно и непроизвольно превратились в наемников, находящихся всецело в руках своих предводителей. Они получили вкус к войне, к поживе, ею доставляемой: чинам и добыче. Итальянская армия первая заразилась этим новым духом.

Австрийское правительство, не участвовавшее подобно Пруссии в Базельском договоре, владело большой итальянской провинцией: Ломбардией. В 1796 году директория доверила командование итальянской армией одному молодому офицеру корсиканского происхождения, Наполеону Бонапарту, который проявил себя выдающимся полководцем. Победитель двух австрийских армий при Арколе и Риволи, он продиктовал мир при Кампо-Формио (1797). Не сообразуясь с приказаниями директории, он отдал Австрии территорию венецианской республики, независимого государства, распоряжаться которым он не имел никакого права, взамен за Ломбардию; эту последнюю он взял у Австрии для того, чтобы устроить итальянскую республику под протекторатом Франции. Кроме того, Австрия признала, как то сделала Пруссия по договору в Базеле, присоединение к Франции Бельгии и всего правого берега Рейна.

Директория не осмелилась протестовать против нарушения дисциплины победоносным генералом; она знала, что Бонапарт был идолом своих войск; он нашел их в рубище — и одел их и накормил за счет Италии, а также сквозь пальцы смотрел на их грабежи. Директория боялась возбудить недовольство армии удалением Бонапарта.

Только одна Англия стояла еще с оружием в руках. Бонапарт мечтал двинуться на завоевание Египта, который принадлежал союзнику Франции, константинопольскому султану. Отсюда он надеялся завязать сношения с несколькими возмутившимися против Англии индусскими князьями и поднять против нее весь Индостан. Честолюбивый генерал мечтал особенно поразить своих современников новыми подвигами на Востоке.

Он выступил в поход, взяв с собою ученых для исследования памятников египетских древностей. Армия вступила в Каир, выиграв битву вблизи пирамид (1798); но английский флот разбил около Александрии нри Абукире французский флот, высадивший армию, и эта последняя оказалась пленницею среди своих завоеваний.

Английское правительство воспользовалось тогда случаем для того, чтобы побудить правительство австрийское искать реванша; русский царь вступил в коалицию. Русский генерал Суворов прогнал французские войска из Италии.

Получив такие известия, Бонапарт сел на судно, оставив свою армию, и вернулся во Францию, где вторжение врага было уже отражено, ибо генерал Массена одержал действительно блестящую победу при Цюрихе.

Переворот 18 брюмера (ноябрь 1799 года). — Возвратившись во Францию, Бонапарт приобрел громадную популярность. Экспедиция в Египет только увеличила его славу.

Наоборот директория пользовалась слабой популярностью; роялисты и демократы, придавленные ею, ненавидели ее. Еще большее число умеренных без определенного политического направления, мирных обладателей национального имущества жаловалось на продолжение войны и необеспеченность ближайшего будущего; одно время, до победы Массены при Цюрихе, можно было опасаться нового вторжения неприятеля; директория с ее постоянными переворотами не внушала никакого доверия.

Все взоры обращались на победителя при Арколе, при Риволи, на завоевателя Египта.

Он же, пожираемый скрытым честолюбием, не отталкивал ничьих надежд.

Мирным людям он обещал положить конец этим беспрестанным войнам блестящими победами и совершенно уничтожить всякие поводы для беспокойства обладателей национальными землями.

Солдатам он обещал новые баталии, новые лавры, новые позументы.

Демократам, многочисленным еще в армии и в Париже, он сулил восстановление всеобщего избирательного права.

Священникам и католикам он позволял думать о восстановлении единства католической церкви и даже о восстановлении церковного бюджета.

Его дом был открыт интриганам всех партий.

В союзе с тремя из пяти директоров и несколькими из депутатов он подготовил государственный переворот.

18 брюмера VIII года (ноябрь 1799), под предлогом якобинского заговора, обе палаты были переведены из Парижа в Сен-Клу и поручены для охраны генералу Бонапарту. На другой день генерал наводнил совет пятисот своими солдатами; барабанная дробь покрыла протесты термидорского большинства; депутаты были разогнаны. Приверженные Бонанарту депутаты собрались отдельно и доверили исполнительную власть трем консулам, из которых один, сам Бонапарт, под именем первого консула, получил полномочия диктатора.

На первый взгляд республика еще существовала, но на самом деле Франция получила повелителя. Она снова возвратилась к монархии и притом к самой грубой ее форме, к военному деспотизму.




Глава IV

Внутренняя политика Наполеона








Наполеон и папский легат подписывают конкордат в 1801 г.


Восстановление монархии. — Между консульством (1799–1804) и империей (1804–1815) различие было только в этикете и обстановке. И там и здесь царил один порядок, единоличное правление Наполеона Бонапарта, человека, одаренного удивительной умственной организациею, одинаково пригодной как для войны, так и для административной деятельности; ему недоставало только морального чувства и человечности для того, чтобы заслужить удивление всех людей. Конституция VIII года, выработанная Бонапартом и его единомышленниками, была провозглашена чрез несколько недель после государственного переворота. Она предоставляла всю исполнительную власть, право объявления войны и заключения мира, право назначения чиновников и депутатов Бонапарту, названному первым консулом. Кроме того, первый консул получил и львиную долю законодательной власти, так как конституция предоставляла ему одному право предлагать законы.

Чтобы сохранить всю видимость признания народного верховенства, было произведено всеобщее голосование или плебисцит, давший якобы народу возможность высказать свое мнение по поводу конституции; все граждане имели право вотировать, но голосование производилось открыто. Эта комедия, в которой все подневольные выборщики должны были голосовать за правительство, равно как и действительная популярность Бонапарта, объясняют результат плебисцита: тысяча пятьсот «нет» против 3 миллионов «да». С той же целью рядом с первым консулом было оставлено еще два консула, носивших только почетное имя. Народ должен был голосовать списки нотаблей, из которых главный правитель государства выбирал судей, депутатов и чиновников; но эти списки заключали в себе слишком достаточно имен, чтобы первый консул затруднился избрать и назначить на один из этих важных постов своих единомышленников.

Наконец, рядом с Бонапартом было четыре собрания: государственный совет, который разрабатывал проекты законов первого консула; трибунал (уничтоженный в 1806 году), их обсуждавший, но без права решения; законодательный корпус, который их не обсуждал, а голосовал среди молчания, — настоящее собрание немых, языки которых освободились только при его уничтожении; и, наконец, сенат, который предназначался быть хранителем конституции.

Но, так как все члены этих собраний назначались Бонапартом, то они могли только одобрять проекты законов, предложенные повелителем. Простое голосование в сенате или сенатское решение, в конце концов, к тому же заменяло собою во многих случаях эту длинную и сложную канитель.

К 1804 году популярность первого консула еще более выросла после его первых правительственных действий; тогда он побудил сенат дать себе титул наследственного императора. Только один член трибунала имел отвагу протестовать против этого: республиканец Лазарь Карно, которого Бонапарт не осмелился исключить из этого собрания тотчас же после 18 брюмера.

И в то время, как республиканский этикет постепенно исчезал, новый повелитель государства окружал себя все больше и больше пышностью старой монархии; он имел свой двор, высоких сановников и крупных судебных и военных чиновников: маршалов, обер-епископа, обер-камергера, обер-шталмейстера, обер-церемониймейстера, которые получали большие оклады. В 1807 году он учредил даже наследственное имперское дворянство для крупных чиновников: некоторые из них получили графство, другие — баронство. Во главе всей этой знати стояли принцы крови, братья и сестры императора.

В конце концов монархия по праву народному была заменена снова старой монархией по праву божественному; и, как до 89 года, судьба народа находилась в руках одного повелителя. В этом отношении революция потерпела крушение.

Что из приобретений революции было Наполеоном удержано. — Но восстановить старый порядок полностью было сверх сил Наполеона, да это и не входило к тому же в его планы.

Между старым порядком и новым обществом протекли реки крови и лежали груды обломков, переступить через которые назад нельзя было заставить поколение, сделавшее 89 и 93 годы.

Поэтому, большинство великих социальных реформ революции сохранились сами собою.

Продажа национальных имуществ не была отменена.

В основание общественного устройства было положено: равенство перед законом и налогом, право всех граждан на доступ ко всем общественным должностям, свобода культа для всех религий и свобода совести для всех людей, свобода труда и свобода конкуренции, хотя рабство, уничтоженное конвентом, было снова восстановлено в колониях.

Наполеон оставил все эти завоевания. Но обязаны французы ими, конечно, революции.

Учреждения консульства и империи; новый административный режим. — Наполеон сохранил разделение на департаменты, округи (старые уезды) и коммуны, установленное учредительным собранием; но в то время, как эти различные округи раньше управлялись (по конституции 1791 года) выборными советами, которых не контролировали представители центрального правительства, Наполеон отдал управление департаментами префектам, управление округами суб-префектам, а управление коммунами мерам, назначаемым им самим. В помощь этим чиновникам давались советы (главный, окружной, муниципальный), избираемые опять-таки им по списку нотаблей; эти советы, впрочем, не имели действительного значения. Коммуны находились под полною опекою префекта, т. е. центрального правительства; в новом строе префекты, представители всей местной администрации, заняли место интендантов старого монархического режима.

Другие крупные административные органы, введенные учредительным собранием и конвентом, были переделаны в том же духе.

В области судопроизводства был сохранен кантональный мировой судья, трибунал первой инстанции, гражданский и уголовный одновременно — для округов, уголовный суд с присяжными для департамента и кассационная палата; организация эта была пополнена еще апелляционной палатой. Но самым крупным новшеством была, конечно, замена выборного начала при назначении судей определением их властью правителя государства; для того чтобы гарантировать независимость судей, была признана несменяемость их. Что же касается до чиновников министерства юстиции, то они были не только назначаемы, но и сменяемы правительством.

Университет, которому предоставлялась монополия образования, был обязан подготовлять в лицеях хороших чиновников и служителей правительства; народ же считалось бесполезным, а может быть даже и небезопасным, наделять образованием; поэтому, низшее образование было в таком же пренебрежении, как и до 1789 года.

Провозглашением конкордата 1801 года Наполеон надеялся устроить в духовенстве организацию чиновников столь же полезную, как жандармерия в деле укрепления духа подчиненности и повиновения среди масс.

Конкордат и органические стати. — В начале правления Наполеона во Франции не было такой религии, которая бы находилась на иждивении у государства, протестантские пасторы, еврейские раввины, папистское католическое духовенство, конституционное католическое духовенство поддержку себе находили только у своих пасомых.

Папа с тоскою видел, что раскол в среде французского духовенства упрочивается, и опасался, чтобы французская церковь, лишенная своих прежних доходов, лишенная даже жалования, которое назначило ему учредительное собрание в вознаграждение за потерю имущества, не впала в нищету и полное бессилие.

В свою очередь и первый консул, особенно в начале консульства, нуждался в папе. Не придерживаясь сам никакого религиозного принципа, Наполеон знал, что часть населения признает римскую церковь; он постарался снискать симпатии этой части народа особенно в начале своего консульства, в то время значит, когда он уже мечтал о том, чтобы, как сказал ему это Лафайет: «разбить над своею головой маленький пузырек святого масла». Католическое духовенство казалось ему к тому же по характеру своего воспитания весьма подходящим для роли «священной жандармерии», употребляя его собственные слова.

Нуждаясь друг в друге, папа и Бонапарт не медлили соглашением. Конвенцией, получившей название конкордата (1801) режим разделения церкви и государства, продолжавший существовать во время конвента, был уничтожен; конституционное духовенство должно было вступить в лоно римской церкви и государство согласилось выдавать жалование епископам и кантональным священникам.

Взамен этих уступок папа согласился на продажу церковных имуществ и признал за правительством право назначать епископов, которые уже сами назначали священников. Конкордат был пополнен еще органическими статьями, против которых папа протестовал, что, впрочем, не помешало ему прибыть в Нотр-Дам для венчания Наполеона на императорство.

Этими органическими статьями государство принимало против церковной власти меры предосторожности; ни один собор не мог собраться во Франции, никакая архиерейская булла — быть обнародована без разрешения правительства; преподавание в семинариях, так же как и преподавание катехизиса не должно было содержать ничего такого, что противно закону или враждебно правительству.

В катехизисе времен империи можно прочесть: «Мы обязаны особенно по отношению к императору оказывать любовь, почтение, повиновение, верность, нести военную службу, платить установленные налоги — для защиты империи и ее трона. Почитать императора и служить ему, это то же самое, что почитать и служить самому Богу… Те люди, которые будут грешить в своих обязанностях по отношению к нашему императору — достойны вечного осуждения».

Судьи и жандармы, профессора и священнослужители — все были обязаны в различных направлениях и соответствующими средствами побуждать народ к повиновению.

Рекрутские наборы, которые были сохранены, дали государству много солдат; что касается денег, то в общественных кассах их было теперь в изобилии благодаря прямым налогам, установленным конвентом, и благодаря косвенным налогам на потребление, уничтоженным революцией, но восстановленным императором. Администрация прямых сборов с ее сборщиками для каждой группы коммун, с ее особыми сборщиками для каждого окружного городка, с ее генеральными казначеями для главного города в департаменте, обеспечили регулярное поступление четырех прямых налогов (поземельного, личного, на окна и двери и на право торговли) в то время, как администрация косвенных налогов с армией своих акцизных чиновников, своих «подвальных крыс», скоро ставших столь же непопулярными, как соляные надсмотрщики старого порядка, следила за циркуляцией и продажей питей, чтобы воспрепятствовать тем, кто подлежит подати, избежать самых тяжелых косвенных налогов.

Чтобы пробудить рвение чиновников всякого рода, Наполеон, уже распоряжавшийся производством в чинах, создал новое побудительное средство: Почетный легион, дававшийся за гражданские и военные заслуги и за верность правительству.

Административная централизация. — При старом порядке государство никогда не имело в своем распоряжении такого простого и такого усовершенствованного административного механизма для обеспечения общественной службы, водворения повсюду порядка, извлечения о самыми малыми издержками и без особой тягости для обложенных налогами масс, такого количества денег или солдат.

Администрация старого порядка уже сосредоточила в руках короля чудовищную власть; административная организация, созданная Наполеоном, продолжала и закончила работу королевского деспотизма. Это триумф бюрократизма и административной централизации.

Новый правящий класс: буржуазия. — Политическая конституция, данная Франции Наполеоном, могла измениться, но социальная и административная организация сохранилась и до наших дней почти в своем первоначальном виде. Эта перестройка общества и администрации была совершена не одним только Наполеоном; она носит на себе печать его сотрудников, государственных советников, помогавших ему в этом социальном переустройстве. Среди этих советников не было ни одного рабочего, ни одного крестьянина. Все они принадлежали к классу буржуазии, который благодаря своей просвещенности, своему богатству и своей энергии произвел революцию и сумел руководить революционным движением всегда сообразно своим собственным интересам. Потому общество, которое они создали вместе с Бонапартом, человеком тоже из их класса, хоть и — было менее аристократическим, чем общество старого порядка, но еще заключало в себе правящий и привилегированный класс; этот класс составляла буржуазия, в состав которой входили все те, кто имел достаточно денег, чтобы оплатить свое среднее образование и не работать физически.

Всем тем, кто родился в буржуазной семье, была предоставлена монополия образования, открывающая доступ почти что ко всем должностям; им были предоставлены все так называемые свободные профессии, должности поверенных, нотариуса, — судебного пристава, которые так же продавались, как это было и до революции; места судей, предоставлявшиеся только после дорого стоившей подготовки; в индустрии, торговле и земледелии на их долю выпал труд по управлению и надзору, который льстил тщеславию, привлекал внимание, давал досуг и доставлял иногда роскошь и богатство, и всегда удобство и благополучие, так широко раскрывшиеся всем имущим, благодаря успехам науки и ее применениям; им же выпадало иногда на долю и права жить с своих доходов, наследственно не работая и тем не менее не уменьшая нисколько своих капиталов, так как их деньги были помещены в доходных предприятиях. И наряду с благами материальными в их распоряжении находились также и блага умственные, наслаждения искусством и литературою. Наконец, прекрасные связи позволяли им в случае неблагоприятной фортуны избегать кары закона, а влияние, которым они пользовались, давало им возможность избегать отчасти или совсем воинской повинности (богатые могли тогда покупать себе заместителя).

А на долю народа, на долю массы мелких второстепенных чиновников, мелких торговцев без будущего, крестьян, лишенных капиталов, рабочих и работниц, обладающих только одним богатством — своими руками, или слуг обоего пола оставалось невежество, тяжелый или опротивевший труд, опасные или нездоровые занятия, работа, порождающая отвращение к труду и толкающая мужчин на пьянство, женщин же еще ниже, на позор; на долю только их одних выпадала голодная плата или смехотворная благотворительность, необеспеченность завтрашнего дня, кара законов за малейшее нарушение, а в случае болезни, старости или безработицы — лишения и нищета с целым рядом несчастий и бесчестий, особенно для женщины.

Все люди равны, — провозглашал закон; они все имеют право занимать всякие должности; они свободны выбирать себе какой угодно труд. Революция уничтожила все препятствия к свободе. Без сомнения, да. Но свобода конкуренции, сорвавшись с цепи, скоро превратилась в социальную войну, войну неравных, в которой одни сражались вооруженные всем начиная с зубов, богатые и образованные, другие же выступали на арену борьбы без всякого вооружения, невежественные и лишенные всего.

При помощи труда, экономии, сообразительности или при помощи интриг и бесчестья было не невозможно для человека из народа пробраться в высшие классы или протолкнуть туда своих детей; но при новом порядке большинство рабочих оставалось осужденными на муки и невежество, передаваемые от отца к сыну.

Исчезновение духовенства и дворянства, как привилегированных сословий, эмиграция старой аристократии, потерявшей лучшую часть своих богатств, утрата духовенством своих земельных богатств, своих десятин, своих конгрегаций и монополии воспитания и превращение его в организацию должностных лиц обеспечивали отныне за буржуазиею первое место в обществе; с восстановлением мирной деловой жизни после внутренних неурядиц, с уничтожением таможен и всех прежних пут, наступило царство денег и капиталистической буржуазии. Учреждение в 1800 г. французского банка компанией банкиров, воспользовавшихся привилегией государственного кредита для того, чтобы пустить в ход банковские билеты и совершить ряд. прибыльных кредитных операций, знаменует собою начало этого царства, которое должно было революционизировать науку, торговлю, промышленность и земледелие.

Деспотизм Наполеона. — Правление Наполеона служит еще раз доказательством того, как опасно для народа предаваться во власть одного человека. Наполеоновская монархия, несмотря на формальные обещания Наполеона, с первых же дней превратилась в деспотизм.

Личная свобода была уничтожена. Б 1800 году на Бонапарта было сделано покушение при помощи «адской машины», наполненной порохом кареты, которая должна была взорваться во время пути. Тотчас же обвинили республиканцев; 150 человек было сослано в Кайэнну, где они оставались даже тогда, когда, некоторое время спустя, были открыты и казнены истинные виновники покушения, оказавшиеся в действительности роялистами. Чтобы терроризировать роялистскую партию, на немецкой территории был схвачен принц королевской крови — герцог Энгиенский; военный совет, не допустив ни какой защиты, присудил его к смерти по распоряжению свыше; он был расстрелян.

Кроме того, несколько раз происходили аресты граждан, которых заключали в тюрьму без всякого суда или после жалкой пародии на суд.

Свобода печати более не пользовалась уважением; все книги, все журналы подлежали просмотру правительства, что называлось цензурою. Два самых выдающихся писателя этой эпохи, г-жа Стааль и Шатобриан, должны были отправиться в изгнание; в Париже император довел мало-помалу число газет до 4; кроме того, он и для них сам назначал редакторов, заставлял сочинять хвалебные статьи и при случае помещать там ложные новости; даже частные письма вскрывались в бюро полиции, в черном кабинете; они могли принести своим авторам немилости или тюрьму.

Такой тиранией Наполеон расхолодил либеральные стремления образованной буржуазии.

Своим грубым обхождением с папой, который был взят и перевезен из Рима во Францию, потому что порицал внешнюю политику императора, он задел совесть католиков.

Военное бремя, становясь все более и более тяжелым, докончило остальное.

Благодаря своему деспотизму, империя стала повсюду, кроме профессиональных военных кругов, очень непопулярна к тому времени, когда она рушилась благодаря внешнему нашествию.

Наполеон это прекрасно чувствовал. «Знаете ли вы, что скажут, когда меня уже более не будет?» — сказал он однажды одной придворной даме. — «Что же!.. да скажут: уф!»

Внутренняя политика Наполеона перед судом его поклонников и противников. — Внутренняя политика Наполеона нашла себе поклонников во всех тех, кто любит сильные правительства. Его поклонники смотрели на 18 брюмера как на благотворный государственный переворот, ожидавшийся с трепетом громадными массами народа, необходимый для того, чтобы спасти Францию от гражданской войны, расстройства и всеобщей неуверенности о завтрашнем дне. В их глазах Наполеону принадлежит громадная заслуга не только потому, что он сохранил главнейшие завоевания революции, но также еще и потому, что он дал Франции такую администрацию, которая, должно быть, была хороша, так как все правительства, следовавшие за ним, сохраняли ее почти в неприкосновенности, и сумел в частности покорить церковь при помощи конкордата и подчинить ее светскому обществу. Для них во внутренней политике он был достойным продолжателем революции, дело которое он спас от гибели.

Друзья свободы оспаривают, что 18 брюмера оправдывается соображениями общественного спасения; в ноябре 1799 года благодаря победам при Массене и Цюрихе, делу революции ничто не угрожало, говорят они; Франция делала первые и трудные шаги по пути к политической свободе; нет сомнений, что после нескольких лет бросаний из стороны в сторону и реформы конституции, выработанной при директории, она с честью бы вышла из такого положения. Но созданием централизованной администрации, не оставившей на долю граждан никакой личной свободы, а на долю различных групп населения — никакой автономии, Наполеон лишил обновленную Францию таких учреждений, которые послужили бы ей школой свободы. При посредстве конкордата он подготовил, сам в этом не сомневаясь, восстановление церкви, глубоко враждебной духу нового времени, церкви, которая должна была стать грозною опасностью для светского общества.

Наконец, в глазах всех республиканцев, он представляет собою символ грубого деспотизма; ни в коем случае не соглашаясь признать его благодетелем только потому, что он сохранил некоторые завоевания революции, которых он не мог уничтожить, они видят в нем человека, задержавшего с помощью буржуазии, ставшей очень быстро консервативной, на целый век прогрессивное развитие Франции по пути к свободе и демократии.




Глава V

Консульство и империя








Да здравствует император Наполеон! (С картины Верещагина)




Наполеоновские войны (1799–1815)


Внешняя политика Наполеона. При консульстве и империи Франция все время была занята войнами, исключая несколышх месяцев 1802 и 1803 года. И за исключением первой войны, которая была завещана Наполеону директорией, все остальные были вызваны главнейшим образом чудовищным честолюбием Наполеона.

Достигнув власти и славы — или того, что называется этим именем — при помощи армии и войны, и вступив затем на трон, он сохранил к войне страсть истого игрока, раздираемый желанием удивить мир и страстною жаждою господства; ему нравилось одним взмахом шпаги учреждать в покоренной Европе королевства для своих братьев и зятьев, ему нравилось диктовать Европе свою волю.

И французский народ, влюбленный до безумия в этого человека, опьяненный фимиамами военной славы и любовью к султану на шапке — никогда еще военное одеяние не блестело такой позолотою и галунами — опьяненный страстью к добыче, украшениям и позументам, когда каждый солдат видел в своей патроннице свой маршальский жезл Франции, — французский народ по одному знаку деспота, «маленького капрала», как фамильярно называли его солдаты, ринулся на все народы, пока крылья императорского орла не оказались подрезаны. Приняв с энтузиазмом участие в этой кровавой эпопее, французский народ несет вместе с Наполеоном ответственность за эту длинную серию преступлений против человечества.

Войны до мира в Тильзите (1799–1807)


1. Кампания 1800 года. 18 брюмера Франция была в войне с Англией и Австрией.

Англичане обложили французов в Египте; и когда генерал Клебер был зарезан одним мусульманским патриотом, они принудили его преемника сдаться.

Австрияки обложили генерала Массена и остатки итальянской армии в Генуе, поддерживаемые английским флотом. Массена оказал при этом геройское и отчаянное сопротивление; население Генуи, принужденное выносить все ужасы голода, гибло от лишений и болезней. Австрийские пленники, не получая пищи и уничтожив даже кожу своих башмаков и портупей, умирали с голоду сотнями на кораблях, где они содержались. Наконец, Массена сдался, но с оружием в руках; он вывел свои войска и вывез свои пушки с собою во Францию.

Это отчаянное сопротивление дало Наполеону возможность выполнить план смелой кампании. В то время как одна армия с Моро спускалась к Вене по долине Дуная и выиграла крупную победу при Хохенлиндене (1800), он сам перешел Альпы через Сен-Бернар по снегу и со страшными трудностями и вдруг появился в тылу австрийской армии, которая взяла Геную; он отрезал ей таким образом отступление и разбил ее при Маренго (1800 г.). Австрийский государь был принужден согласиться на мир при Люневилле и подчиниться тем же условиям, какие были продиктованы раньше в Кампо-Формио, т. е. отказаться от Ломбардии. Вся Европа была уже утомлена войною. Даже Англия заключила договор при Амьене (1802).

2. Булонский лагерь. — Этот мир мог бы быть продолжительным. Франция распространила свои пределы до Рейна и до Альп, а вокруг ее границ голландская, гельветская и ломбардская республики, ею протежируемые, опоясывали ее в качестве союзных государств. ипри умеренности, несмотря даже на ненависть соседних монархий, Франция могла вкусить, наконец, благоденствий мира.

Но Наполеон стремился к завоеваниям и во время полного мира. Так он присоединил Пьемонт (1805) и вмешался в качестве повелителя во внутренние дела Швейцарии. Тогда английское, австрийское и русское правительства снова взялись за оружие. Сначала военные операции начала одна только Англия. Наполеон сосредоточил на берегах Ла-Манша «великую армию» в Булонском лагере, которая должна была совершить высадку в Англии; транспортный флот был готов; оставалось только сделаться повелителем моря, охраняемого флотом английской державы (1805); но тогда на сцену выступили Австрия и Россия, и Наполеон должен был отказаться от своего плана; кроме того, когда французский флот дерзнул напасть на английский флот адмирала Нельсона, то он был им совершенно уничтожен при Трафальгаре (1805 г.).

3. Новое поражение Австрии. — Австрийская армия генерала Макка защищала в Баварии долину Дуная, которая вела в Вену; великая армия, сделав длинный обход по долине Майна, зашла сзади и принудила 40000 австрияков, сдаться при Ульме (1805).

Дорога в Вену была свободна. Наполеон вступил в Вену, затем прошел на север навстречу главной русско-австрийской армии, гоня перед собою вражеский корпус, который был разбит при Голлабрюнне. Этот город, сожженный бомбами, был разрушен до основания.






Ужасы войны. — Раненые укрывались во время битвы в домах, где вскоре настигал их пожар. Всякий, кто мог еще ходить, бежал перед этой новою опасностью; искалеченные же и тяжело раненые заживо горели под обломками…

Многие искали спасения от огня, ползая по земле; но огонь преследовал их по улицам, где виднелись тысячи этих полуобожженных несчастных, из которых многие еще дышали…

    

(Из мемуаров генерала Марбо).







Наконец и главная австрийско-русская армия была разбита при Аустерлице (1805).

Австрия должна была подписать Пресбургский мир, лишивший ее Венеции и Адриатических провинций; Германская империя была упразднена; государства, ее составлявшие, получили самостоятельность. Эрцгерцог австрийский, до этого времени выборный германский император, принял титул австрийского императора.

4. Поражение Пруссии. — Завоевания продолжались; пасынок императора, Евгений де Богарне, был уже королем Италии (северной); своему брату Жозефу Наполеон дал королевство голландское.

В Германии он установил Рейнскую конфедерацию, в которую вошли Бавария, Вюртемберг, Баден и другие мелкие государства; он назначил себя их протектором. Конфедерация была обязана доставить ему в случае войны 63000 солдат.

Великая армия расположилась лагерем в Баварии.

Прусский король был раздражен; в предыдущую войну Наполеон позволил своим войскам не церемониться с прусскими границами; другие поступки, столь же неучтивые, повели к разрыву. Наполеон разбил пруссаков при Йене (1806) и вступил в Берлин.

5. Поражение России. — Затем он пошел на русскую армию. Ужасная битва на снегу при Эйлау стоила жизни 40000 человек, но имела нерешительный исход (1807). Через несколько недель при Фридланде русская армия была разбита окончательно.

Царь Александр и Наполеон имели свидание на Немане в Тильзите, где вступили в соглашение. При этом царь оставил своего союзника, короля Пруссии, у которого Наполеон отнял половину его государства, а именно восточные провинции; из них он образовал королевство Вестфальское и отдал его своему брату Жерому; прусская Польша была отдана под именем великого герцогства Варшавского его союзнику королю саксонскому. Сверх того, царь обещал свою поддержку против Англии.

Взамен этого, несмотря на просьбы поляков, Наполеон не восстановил Польского королевства, разделенного в конце XVIII века между Австрией, Пруссией и Россией; он предоставил на усмотрение царя Швецию, у которой русские взяли Финляндию, и Турцию, у которой Александр отнял придунайские провинции. Между тем Польша, Швеция и Турция были традиционными союзниками французской дипломатии.

Народные восстания (1808–1813)


1. Континентальная система. — Чтобы сокрушить Англию, Наполеон предпринял ряд мер, названных континентальной системой, при посредстве которых он надеялся запереть порты континента для английских товаров.

Англия страдала от этого сильно; но не менее страдали от этого и народы континента, особенно бедные классы общества; колониальные товары стали продаваться с этих пор по недоступным ценам, подобно товарам мануфактурным, главным поставщиком которых для многих народов была до этого Англия.

Континентальная система имела и другое последствие: она вовлекла Наполеона в политику завоеваний, с каждым днем все более и более возмутительную; для того чтобы строго осуществить эту систему, он присоединил к союзу Португалию (1807), Папскую область (1808), Голландию (1810), три вольных германских города, Гамбург, Времен и Любек, которые жили только морскою торговлею (1810).

В отчаянии народы, вместо того, чтобы пойти, как это они делали до сих пор, за своими государями на войну, схватились за оружие с намерением освободить Европу от корсиканского бандита и от его разбойничьей шайки, как тогда говорили повсюду; то было движение, столь же законное и столь же почтенное, как и движение, приведшее наших волонтеров к границам в 1792 году.

2. Восстание испанского народа. — Король Испании был в союзе с Наполеоном. Пользуясь раздорами между королем и его сыном, император заманил их на свидание в Байону. Там он заставил отца, обладавшего слабым характером, отречься в свою пользу от престола, сына же взял с собою во Францию. Затем, он отдал испанскую корону своему брату Жозефу, который передал трон Неаполя Мюрату, зятю императора.

Однако, напрасно в манифесте император возвещал испанскому народу о реформах, обещая освободить испанскую нацию от ига монахов. Последние, будучи весьма могущественны и популярны в этой стране католического фанатизма, призвали нацию к оружию против иностранного узурпатора и его басурманских банд. То была гигантская Вандея, не только католическая, но и патриотическая. Повсюду образовались шайки, недосягаемые в этой стране, покрытой горами и не проездными плоскогорьями, летом пылающими жаром, а зимой покрытыми снегом. Генерал Дюпон, явившийся, чтобы разграбить Андалузию, был окружен многочисленными испанскими бандами и принужден сдаться в открытом поле с 20000 человек (1808). В Португалии, где высадились англичане, положил оружие другой корпус французской армии.

Тогда Наполеон зимою 1808–1809 года лично отправился в Испанию и вошел победителем в Мадрид; но разбитый в одном месте, враг появлялся в десяти других. Император, смущенный такой тактикой и поглощенный к тому же новыми войнами, предоставил ведение этой войны своим маршалам. Эти последние повсюду встречали упорное сопротивление. Так Сарагоса сдалась только после 8 месяцев осады и 25 дней ожесточенного сражения на улицах, что заставило брать город постепенно, дом за домом (1809). К тому же генералы и маршалы, соперничая друг с другом, плохо слушались того, кого император назначал главнокомандующим. В 1811 году Массена потерпел неудачу против англичан, засевших перед Лиссабоном; после чего англичане, перейдя под руководством своего упорного полководца Веллингтона в наступление, оттеснили вместе с испанским народом французов к северу Пиренеев (1814); испанская война, длившаяся 6 лет, стоила Франции 300000 человек.

3. Война 1809 года с Австрией и восстание в Тироле. — Первые же неудачи французов в Испании побудили австрийское правительство, для которого завоевательная политика Наполеона представляла большую опасность, снова взяться за оружие.

Война была тем более кровавой, что австрийские солдаты были раздражены. Разбив австрийцев, Наполеон вступил в столицу. Но вскоре после этого, при Эслинге, он понес тяжелый урон: 40000 убитых и раненых покрывали поле битвы. Битва при Ваграме кончилась, правда, полной победой, но она стоила также 40000 жизней и омрачилась ужасающими сценами. Во время самого разгара сражения хлеба, покрывавшие кругом всю равнину, спелые хлеба, плод тяжелого труда целого года, загорелись от бомб; тысячи раненых, неспособных бежать от пожара, погибли ужасной смертью.

В Тироле, оставленном Наполеоном по договору в Пресбурге королю Баварии, население, энергичные горные жители, смело восстали под руководством содержателя постоялого двора — Гофера. После кровавых поражений, понесенных в горах баварскими и французскими войсками, восстание было в конце концов все же подавлено; герой народной защиты Гофер был взят в плен французами и расстрелян.

Разбитая Австрия подписала мир в Вене; у нее снова было отнято несколько провинций и 3 миллиона жителей. Год спустя Наполеон, не имея ребенка, развелся со своей женой, Жозефиной, и потребовал руки эрцгерцогини австрийской Марии-Луизы. Австрийский император не осмелился отказать. От этого брака родился в 1811 году сын, которого назвали королем Рима, но которому никогда не суждено было царствовать.

4. Восстание русского народа (1812). — При русском дворе всегда была партия, враждебная союзу с Францией; и когда из этого союза была извлечена вся возможная польза, Россия с неудовольствием несла свои обязательства, особенно обязательства, наложенные на нее континентальной системой; русское правительство, недовольное последними действиями Наполеона в Германии, отказалось исполнять условия системы.

Тотчас же Наполеон вторгся в Россию с 600000 человек; в этой армии участвовали французы, итальянцы, голландцы, баварцы и т. д. и даже корпус австрияков и корпус пруссаков, в которых ни австрийский император, ни король прусский не осмелились отказать повелителю Европы. По вступлении в Россию около 50000 солдат дезертировало.

В то время, как остаток «армии наций» осаждал крепости, лежавшие против крыльев армии, император с 300000 солдат пошел по следам отступающих русских в глубину России; отступая, русские обращали свою страну в пустыню; они жгли города и жатвы, чтобы голодом взять завоевателя.

Генерал Кутузов на несколько дней остановился перед Москвой: после приобщения святых тайн, перед фронтом войск была пронесена чудотворная икона Божьей Матери с рыданиями и гимнами. Затем, стали ожидать атаки; к вечеру 80000 человек остались лежать с обеих сторон, а русская армия, побежденная, хотя и не разбитая, медленно отступила. Когда французы вошли в Москву, русские зажгли ее; все, что уцелело от огня, было разграблено завоевателем.

Наполеон вступил в переговоры, прерванные русскими в тот день, когда приблизился союзник, на которого они рассчитывали, а именно: зима, ужасная в России.

Бегство из России. — С приближением этого грозного врага Наполеон решил бить отступление; но было уже поздно. Через несколько дней после его отступления, начал падать снег; кроме того, он был окружен со всех сторон казацкой кавалерией. Сначала были брошены кареты, полные награбленного добра, затем — больные, раненые, пушки. Вскоре все пришло в беспорядок. Только немногие, поистине закаленные люди, как, напр., маршал Ней, снискавший за это отступление имя «храброго из храбрых», имели достаточно мужества для того, чтобы защищаться в арьергарде.

При переходе через Березину остатки армии чуть-чуть не были взяты в плен с императором; русские загородили дорогу; понтонеры в ледяной воде построили мосты ценой страшных страданий; как бы потеряв рассудок, император не принял мер к быстрому переходу, что позволило русским уничтожить и взять в плен половину беглецов. С страшным трудом, наконец, добралась армия Наполеона до Германии, оставив навсегда спать на русской земле 250000 человек великой армии со всеми ее лошадьми, кавалерией и артиллерией.

5. Восстание германского народа. — Германия только ждала случая, чтобы последовать примеру Испании и России, — особенно Пруссия, после Йены урезанная на целую половину своей территории, два года занятая французской армией, обязанная платить громадную военную контрибуцию. Даже государства немецкие, союзные Наполеону, и те устали доставлять ему деньги и солдат.

Чувство аналогичное чувству французов, охватившему их в конце столетней войны против англичан, проснулось теперь во всей Германии. Из прусских университетов ненависть к завоевателям распространилась во всем немецком народе. Эта законная ненависть вспыхнула с особенной силою, когда Германия увидела беглецов Березины, возвращающихся домой. Тогда Пруссия присоединилась к России.

Наполеон сделал новое усилие. В одном только 1813 году было взято миллион новобранцев; кроме того, был призван набор также и за 1815 год, т. е., взяты юноши 18 лет. Новобранцы 1813 года столкнулись при Люцене и Бауцене (1813) с прусской молодежью, призванной к оружию; то были для Наполеона две новых победы; но они ему очень дорого стоили.

Его зять, эрцгерцог Австрийский вмешался тогда в дела. Он предложил Наполеону сохранить за собой Бельгию, правый берег Рейна, Голландию и Италию. Но Наполеон имел безумие отказаться. Тогда австрияки присоединились к коалиции. Наполеон разбил одну из коалиционных армий при Дрездене, но его маршалы одновременно потеряли несколько корпусов при поражениях, нанесенных им русскими, пруссаками и шведами, наступавшими со всех сторон. Наполеон был почти что совершенно окружен 300000 армией союзников под Лейпцигом. После трехдневной битвы, стоившей жизни 100000 человек, он с трудом отступил с частью своей армии, всего лишь в 60000 человек.

Вторжение 1814 и 1815 года; низложение Наполеона


Вторжение 1814.—Так долго угнетаемые нации сделали тогда Франции такие же кровавые визиты, какие она делала им в течение 15 лет.

Большая прусская армия по долине Марна и большая австрийская по долине Сены двинулись на Париж, который Наполеон не позаботился защитить хоть какими-нибудь укреплениями. Он мог, конечно, бросаться со своими 60000 солдат от одной армии к другой, от Марны к Сене, от Сены к Марне, разбить пруссаков при Шампобере и Монтмирайлье, австрийцев — при Монтеро, выказать поразительную энергию, но он был уже не в силах помешать двум вторгшимся армиям взять Париж. Франция, утомленная войною и истощенная такими кровопролитиями, была уже неспособна проявить энергию и энтузиазм 1792 года.

Сенат провозгласил низложение императора. Союзники предложили ему в виде резиденции остров Эльбу, восстановили королевскую власть в лице Людовика XVIII, брата Людовика XVI, и согласно парижскому договору ввели Францию в ее законные границы 1792 года.

Вторжение 1815 года. — Людовик XVIII даровал стране конституцию, получившую название хартии 1814 года; он обещал поддерживать свободы и главные завоевания революции. Но помимо того, что он был привезен в чужеземных фургонах, он от природы обнаруживал большой недостаток в воле; кроме того, он окружил себя эмигрантами, которые в течение 15 лет служили в неприятельских армиях против Франции; они вступили в свое старое отечество, как в покоренную страну, заняли высокие должности в армии, не были воздержанны на язык, что заставляло думать, что старый порядок близок к восстановлению, а национальные имущества, без сомнения, перейдут в руки их новых обладателей. Через несколько месяцев стали жалеть о Наполеоне.

Тогда этот последний, ускользнув от надзора, покинул с несколькими сотнями своих старых солдат, сопровождавших его повсюду, остров Эльбу и направился к Парижу. Войска, посланные Людовиком XVIII, чтобы задержать его, перешли на его сторону; одной из этих армий командовал маршал Ней. Император вступил в Париж, а Людовик XVIII должен был спасаться в Бельгию. Наполеон обратился с мирными заявлениями к Европе; Франции он обещал свободы, Карно, который в дни несчастья оказал ему свое содействие при национальной защите, был назначен военным министром. Но Европа уже не верила Наполеону, когда он говорил ей о мире, а Франция — его речам о свободе. Да и нельзя было увидать новый режим на деле. Царствование Наполеона длилось всего три месяца: «сто дней».

Коалиция снова составилась быстро. Прусская армия Блюхера и английская — Веллингтона заняли Бельгию. Наполеон разбил первую при Линьи, а вторую атаковал при Ватерлоо. Веллингтон, несмотря на ожесточенное сопротивление, был уже почти разбит, когда на императорскую армию напал Блюхер, о котором думали, что он далеко. Сначала показалось, что это измена. Началась паника, превратившая поражение в разгром. Только несколько батальонов старой гвардии с Камбронном во главе стойко держались до смерти; все остальное спасалось в беспорядке.

Палата депутатов снова вотировала низложение Наполеона, а союзники вторично вступили в Париж. На этот раз император был сослан на пустынный остров Атлантического океана, на остров Св. Елены, где и умер в 1821 году.

Людовика XVIII снова восстановили на троне; территория была занята и разграблена миллионом иноземцев. Наконец, венский мир низвел Францию до границ 1789 г., все достояние Наполеона предоставив императору австрийскому, королю прусскому и царю.

«Наполеоновская эпопея» в оценке потомства. — Военные подвиги Наполеона находят себе и в настоящее время страстных поклонников в лице тех людей, которые удивляются также и его внутреннему управлению. По их мнению, как во внутренней, так и во внешней политике Наполеон продолжал дело революции. Не спрашивая себя о том, не расшатал ли бы пример свободной, счастливой и мирной Франции монархический, феодальный и клерикальный порядок во всей Европе, они удивляются Наполеону, как человеку, который укрепил, путем введения французских законов во всех завоеванных странах, принципы 89 года и социальные завоевания революции в остальной Европе. Но еще более единодушно удивляются они тому, что они называют «наполеоновской эпопеей», т. е. героическим и славным подвигам Наполеона и его солдат, победоносному шествию великой армии, с триумфом водрузившей трехцветноё знамя во всех столицах Европы. Для некоторых французов — это лучшая страница французской национальной истории. И память этого времени увековечена триумфальной аркой Звезды и Вандомской колонной.

Это чувство, поддерживаемое старыми солдатами империи, фанатически преданными своему императору, поэтами, слагателями песен, историками, военными по профессии, а также продолжительное время и учителями молодежи, начинает теперь мало-помалу исчезать.

Пустые фимиамы военной славы рассеялись, и дело крови и смерти постепенно выступает все явственнее и во всей своей ужасной наготе.

Нашествие врага два раза приводило в Париж, никогда не видевший до сих пор врага, иностранные войска. Два миллиона французов и столько же иностранцев погибло из-за него на поле битвы в ужаснейших мучениях; итого четыре миллиона людей, имевших отцов, матерей и детей! И, наконец, не менее позорный результат — международная ненависть, надолго зажегшаяся в сердце народов, являющаяся, следовательно, источником новых войн; Франция «прав человека», вполне справедливо проклятая человечеством, продолжающая поклоняться хищнику, которого в дни триумфа она посадила на верхушку Вандомской колонны, — вот с материальной и моральной точки зрения счет войн первой империи.

Поэтому, лишь немногие республиканцы теперь не подпишутся под следующим суровым приговором полковника Шарраса над виновником Аустерлица и Ватерлоо:






«Позабыв, что человек этот имел только одну цель — свое возвышение, что его правление два раза привело к крушению Франции, пренебрегая его ошибками, безумствами и преступлениями, люди создали себе легенду вместо истины, видели мученика там, где было воздаяние; и благодаря этим более или менее искренним фантазиям, пришел день, когда тот, кто опустошил Европу, пожрал народ, истощил Францию, возбудил непримиримую международную ненависть, потушил светоч цивилизации, привел наше отечество к учреждениям и злоупотреблениям старой монархии, когда этот человек превратился, так сказать, в освободительного ангела народов, Мессию прогресса, цивилизации…

Я смею говорить, у меня нет слез для Наполеона, прикованного к скале в середине моря; я сохраню свои слезы для тех, кто оказался жертвою его честолюбия».







Глава VI

Реставрация

(1815–1830)








Во время реставрации католическая церковь повсюду во Франции устраивает торжественные богомоления о ниспослании всепрощения за «преступления», совершенные великой революцией


Хартия 1814 года. — Людовик XVIII был старик, долго живший в Англии и видевший там, как действует парламентское правительство, к которому английская королевская власть применялась достаточно хорошо. Дважды будучи доставлен обратно в чужеземных фургонах — в 1814 и 1815 годах, — он находил благоразумным пожаловать своим подчиненным хартию, которая бы гарантировала сохранение главных социальных завоеваний революции: личной свободы, свободы культа и печати, гражданского равенства, неотменяемость продажи национальных земель, а также всей администрации, созданной революцией и империей.

Хартия обещала, что король будет править в согласии с двумя палатами — одной, составленной из наследственных членов, которых должен назначать король, палаты пэров; и другой, которая должна быть избираема имущими. Законы должны были быть одобрены королем; но они должны были также вотироваться в обеих палатах.

Несмотря на то, что новый режим водрузил былое знамя старой монархии, и что Бурбоны, снова ставшие «Божией милостью королями Франции и Наварра», не признали принципа народного верховенства, правительство, учрежденное дарованной хартией, по своей сущности было во многом отлично от правительства Людовика ХVI и бесконечно либеральнее, чем правительство империи.

Старые эмигранты угрожают делу революции; белый террор (1814–1816) — Но в 1815 году, как и в 1814, Людовик ХVIII, лично человек довольно умеренный, снова столкнулся с массой эмигрантов, «которые ничему не научились и ничего не позабыли». Во главе их стоял брат короля, граф д'Артуа; они были более роялистами, чем сам король. Их называли крайними.

Палата, названная беспримерной, — до того она была экзальтированна в своем роялизме, — будучи избрана к тому же под давлением чужеземных штыков, вотировала закон, осуждавший на изгнание прежних членов конвента, голосовавших за смерть Людовика ХVI. Превотальные суды, составленные из реакционных судей и чиновников, судили и осуждали, как бунтовщиков, всех начальников различных отраслей управления, которые предали короля при возвращении Наполеона с острова Эльбы. Несколько генералов, в том числе Ней, «храбрейший из храбрых», были расстреляны. Превотальные суды произнесли массу смертных приговоров за незначительные зачастую преступления. В нескольких городах, особенно на юге, толпою были убиты старые генералы республики или империи, в том числе генерал Брюн; республиканцев и бонапартистов сажали в тюрьмы. То был «белый террор» против республиканцев, поборников империи и протестантов.

Католический фанатизм постепенно пробуждался. Крайние, не смущаясь тем, что это вызвало сто дней, говорили снова и открыто о возвращении национальных земель, о восстановлении старых имений дворянства и духовенства, о предоставлении последнему руководства в общественном воспитании и даже о восстановлении старого порядка.

Людовик ХVIII побоялся навсегда скомпрометировать этим свой трон. С хорошими намерениями в душе он объявил роспуск беспримерной палаты.

Либеральная буржуазия у власти(1816–1820). — Выборщики послали в палату большинство умеренных и относительно либеральных роялистов. Вся богатая буржуазия, стольким обязанная революции, все старые бонапартистские чиновники, примкнувшие к монархии для спасения своего положения, голосовали вместе за депутатов, решивших защищать завоевания революции.

Но эта богатая буржуазия нисколько не была демократической; она стремилась к гражданскому равенству, ибо при господстве свободной конкуренции, это теоретическое равенство практически превращалось в социальное неравенство, которым она пользовалась; но она не согласна была дать народу политические права: все законы, вотированные этими представителями, отличались либерализмом, но вместе с тем стремились предоставить буржуазии политическое господство в обществе.

Выборный закон 1817 года предоставил право голоса всем, кто платит 300 фр. прямого налога, т. е. одним только богатым; чтобы быть выбранным, был установлен выборный ценз: никто не мог быть выбранным, если он не платил 1000 фр. прямого налога, т. е. не был очень богат. В общем во Франции было 40000 выборщиков и 14000, допускаемых до баллотировки в выборные. Ясно, что до всеобщего избирательного права было далеко.

Закон 1819 года о печати позволил издавать газеты без разрешения правительства и передал преступления по печати в ведение обыкновенных присяжных судов. Но он наложил на все газеты страшную гербовую пошлину и заставил их редакторов вносить большой залог, так что только одни богатые могли издавать и даже получать газеты.

Военный закон 1818 года носит на себе столь же явственную печать находившегося у власти класса; он установил жеребьевку: «плохой жребий» обрекал на 6 лет активной и 6 лет территориальной службы; «хороший жребий» освобождал от военной службы. Ежегодный призыв равнялся 40000 человек. И так как в случае неудачного жребия можно было покупать себе заместителя, то богатые избегали и здесь, подобно тому, как при империи, военной службы.

При обсуждении в палате всех этих вопросов, происходили великолепные ораторские схватки, в которых принимали участие такие замечательные ораторы либеральной партии, каковы Лафайет, генерал Фуа, Манюэль, Бенжамен Констан. Богатая буржуазия искренно примкнула к Бурбонам; но за пределами парламента целая масса старых солдат империи, чиновники, из которых несколько тысяч находилось на полужаловании и не имело права голоса, ненавидели правительство, которому они не могли простить того, что оно прибыло в чужеземных фургонах. Один старый солдат Лувель в припадке экзальтации зарезал герцога Беррийского, единственного сына графа д’Артуа и наследника короны, так как Людовик ХVIII не имел сына. Он хотел уничтожить таким образом зловредную расу, но вдова герцога Беррийского разрешилась через несколько месяцев новым наследником, герцогом Бордоским, графом Памбором. Это убийство имело громадные последствия. Часть горячих роялистов присоединилась к крайним. Министр Деказ, три года бывший душою умеренной политики, должен был покинуть свой пост. Реакция вступила в свои права (1820).

Эмигранты у власти. Карл X (1824–1830). — Людовик XVIII, дряхлый и разочарованный, не препятствовал усилению влияния своего брата, графа д’Артуа, главаря эмигрантов. Этот последний не скрывал своей ненависти к новым идеям. После смерти своего брата в 1824 году он венчался в Реймсе на царство со всею старинной и смешной помпою прежней монархии; подобно своим предкам он ходил к больным золотушным, чтобы прикоснуться к ним, так как его прикосновение — наивные верили тому — имело чудодейственную силу исцелять больных.

Этот представитель с того света, с виду приятный, но человек ограниченного ума, которого случайность наследства поставила во главе Франции, имел безумное намерение пойти наперекор течению, увлекавшему французское общество к свободе и демократии.

С 1820 года он руководил новой реакцией. Его правой рукой был де Виллель, который и занимал затем министерское место в течение 7 лет (1821–1828).

Крайние начали с ограничения свободы печати; чтобы издавать газету, теперь нужно было испросить разрешение правительства; цензура получила с этих пор власть уничтожать то, что не нравилось королю; процессы по печати были изъяты из ведения суда присяжных и переданы исправительным судам.

Новый выборный закон (1820), закон двойного вотума, разделил депутатов на две категории: на депутатов от округов, избираемых выборщиками, платящими 300 фр. налога, и на депутатов от департаментов, избираемых выборщиками, платящими 1000 фр. налога. Эти последние, крупные земельные собственники, голосовали за депутатов обоего рода. Этот закон обеспечил им преобладание в палате.

Будучи господами положения, они воспользовались своею властью и злоупотребили ею.

Закон о миллиарде для эмигрантов (1825) подарил им миллиард в вознаграждение за то имущество, которое конфисковала у них революция, обвинив их в измене; но вместо того, чтобы дать им эти деньги наличными, было образовано на 30 миллионов ежегодной ренты, которую французы платят еще и по сей день. Палата восстановила право старшинства для того, чтобы сохранять нераздельными имения знатных семейств, несмотря на то, что пэры были против такого закона.

Реакция обнаруживалась как в политическом, так и в религиозном отношении. Религиозные ордена возродились, даже орден иезуитов. Возникло католическое общество, конгрегация, для восстановления католической веры в стране; процессии умножились и в них обязаны были участвовать чиновники. В годовщину смерти Людовика ХVI ежегодно служились очистительные мессы и офицеры, находившиеся не у дел, должны были присутствовать на них. Один из епископов сделался ректором университета. Курсы Вильмена, Гизо, Кузена, посещавшиеся в Сорбонне всей либеральной молодежью, были закрыты. В 1825 году голосовали закон о святотатстве, наказывавший воровство в церкви смертью.

Внешняя политика согласовалась с внутренней; в 1823 году испанский народ поднялся против своего деспота-повелителя. Тогда французская армия вступила в Испанию для восстановления королевского абсолютизма и правления монахов. Депутат Манюэль, энергично протестовавший и напомнивший о том, что именно обращение к иностранцам за помощью погубило Людовика XVI, был выведен из палаты стражей по требованию председателя.

И если в 1827 году, под видом мнимого непослушания, французский флот сражался при Наварине против турецкого, а греки были поддержаны против своих угнетателей мусульман, то это только потому, что такая экспедиция казалась правительству крестовым походом против ислама на защиту христиан.

А между тем народ пел песни Беранже, который превозносил одновременно и славу «маленького капрала», и свободу. Буржуазия наслаждалась памфлетами талантливого писателя Поля Луи Курье. Офицеры и солдаты армии массами вступали в тайно организуемое либеральными вожаками общество карбонариев, своей целью ставившее ниспровержение правительства. Несколько военных заговоров доставили королю случай произвести многочисленные казни: пострадавшими из наиболее популярных оказались четыре сержанта из Рошеля, казненные за свою принадлежность к обществу карбонариев (1822).

Для парижской публики всякая мелочь служила предлогом к манифестациям: представление Тартюфа, похороны выдающегося человека из либеральной партии, оправдание или осуждение журналиста-оппозицпонира.

В 1827 году новые выборы показали непопулярность министра Виллеля и его политики: выборщики, несмотря на закон двойного вотума, избрали большинство из либеральных роялистов.

Указы и июльская революция 1830 года. — Карл X, на минуту пришедший в смущение, принял министерство Мартиньяка, составленное из либеральных и умеренных роялистов, которые снова дали силу старому декрету об изгнании иезуитов (1828).

Но по прошествии года, воспользовавшись первым случаем, король составил коалиционное министерство против либералов. Президентство в совете было предоставлено Полиньяку, одному из тех, кто подал в 1789 году сигнал к эмиграции, а министром военных дел был назначен генерал Бурмон, за три дня до Ватерлоо дезертировавший из армии Наполеона в армию врагов.

Большинство палаты протестовало; тогда палата была распущена.

Были произведены новые выборы и либеральное большинство вернулось с новыми силами.

Чтобы отвлечь внимание от своей внутренней политики. Карл X прибегнул к средству, которым правительства охотно пользуются в крайнем случае. Алжирский бей оскорбил французского консула; против него была организована военным министерством большая экспедиция; в первых числах июля экспедиционный корпус захватил Алжир. Победа была отпразднована правительством в Париже с большим блеском.

Несколько дней спустя Полиньяк решился на крупный шаг. Он дал на подпись королю указы 25 июля 1830 года, которыми новая палата, еще не собравшаяся, распускалась, свобода печати отменялась, а выборная система была переработана в пользу крупных земельных собственников. Это было грубым нарушением хартии. Тотчас же выросли баррикады во всех кварталах Парижа, населенных рабочим людом; старые солдаты империи, студенты и рабочие, в которых уже несколько лет как проснулся республиканский дух, подняли трехцветное знамя и открыли огонь по королевским войскам.

Эти последние сражались вяло или переходили на сторону народа.

После трех дней сражения (27, 28 и 29 июля) инсургенты взяли верх и Карл X поспешно удалился в изгнание.




Глава VII

Царствование Людовика-Филиппа. Апогей буржуазии

(1830–1848 г.)








В 1832 г. рабочие, доведенные до крайней нищеты, восстали, выставив на своем знамени девиз: «Жизнь в труде, или смерть в борьбе»


Король-буржуа Людовик-Филипп. — Наиболее влиятельные буржуа из либеральной партии боялись, чтобы вмешательство народа не повело к провозглашению республики. Они, конечно, не хотели республиканского правительства.

Но в королевском семействе был один принц, пользовавшийся у богатой буржуазии полным доверием: то был Людовик-Филипп, герцог Орлеанский, сын того Филиппа Эгалите, который, будучи двоюродным братом Людовика XVI, голосовал за смерть короля.

Людовик-Филипп служил прежде офицером в армии Дюмурье; он эмигрировал только тогда, когда революционный ураган достиг своего апогея, и никогда не служил против Франции; будучи очень честолюбив и обладая хитростью наряду с простотою и добродушием, он ушел от двора Людовика ХVIII и Карла X, порицая все их реакционные меры. Чтобы польстить буржуазии, он отдал своих сыновей вместе с сыновьями буржуазии в Парижский лицей.

У него было много друзей среди главарей оппозиции. И в то время, как парижский народ и буржуазия боролись три июльских дня на улицах, банкиры Лафит и Казимир Перье, писатели Гизо и Тьер — друзья герцога Орлеанского — не теряли ни минуты. Они вызвали его из деревни, побудили депутатов старой либеральной оппозиции назвать его главным наместником королевства, а часть восставших, счастливых видом поднятого трехцветного знамени, символа революции, приветствовать это радостными криками. Карл X, уже находясь в изгнании, отрекся от престола в пользу родившегося после смерти отца сына герцога Беррийского, графа Шамбора. Пытаясь спасти корону для своего маленького внука, он назвал Людовика-Филиппа главным наместником королевства.

Но герцог Орлеанский, почти касаясь трона, не хотел уже уступать его другому. Он дал обещание и поручительства богатой буржуазии. Палата депутатов назвала его тогда королем Франции.

Хартия 1830 года. — Буржуазия, изгнав защитников старого режима, приняла меры предосторожности, чтобы сохранить за собой надлежащее руководство правительством.

Она заставила Людовика-Филиппа дать новую хартию, которая не являлась уже более милостью, дарованной королем, а была соглашением между королем и народом или, скорее, королем и буржуазией. Хартия 1830 года была хартией 1814 года, только пересмотренной в либеральном и буржуазном духе.

Личная свобода, свобода печати и все другие социальные завоевания 1789 года были торжественно обеспечены; достоинство пэра, раньше наследственное, стало теперь пожизненным; наконец, и выборный ценз понизился с 300 до 200 фр., а депутатский ценз — с 1000 до 500 фр.

С этого времени во Франции было от 200000 до 250000 выборщиков; народ, конечно, и теперь еще был лишен права голоса, предоставленного зажиточному классу собственников, промышленников, банкиров и торговцев.

Царство буржуазии. — Людовик-Филипп дал хартии если не либеральное, то во всяком случае законное применение. Его царствование знаменует собою апогей политического могущества той самой буржуазии, медленное развитие которой мы наблюдали в течение трех столетий абсолютной монархии, начиная с конца средних веков и кончая революцией 1789 года.

Он действительно позволил палате депутатов управлять делами страны, принимая министров, получивших доверие большинства, и отказываясь от них, когда они лишались большинства.

Двумя главными министрами Людовика-Филиппа были выдающиеся историки, Гизо и Тьер; первый более консервативный в политике и человек ограниченного ума, второй вряд ли более демократичный, но гораздо более изворотливый и менее враждебный политике мелких либеральных реформ.

Пользуясь, кроме того, правом участия в национальной гвардии, которого был лишен народ, буржуазия имела ружья для защиты своей выборной привилегии; буржуазная национальная гвардия была естественной охранительницей этой вполне буржуазной конституции, которую буржуазия старалась получше использовать в интересах своего класса.

Буржуазия упрочивает свое верховенство над рабочими и крестьянством. — Именно в царствование Людовика-Филиппа во Франции произошел тот великий переворот, который рано или поздно во всех других странах Европы содействовал, благодаря прогрессу наук, революционизированию промышленности, торговли и земледелия; французские и иностранные изобретатели ценою настойчивых усилий достигли в последние годы XVIII и первые годы XIX столетий открытия удивительных машин, в сотни и даже тысячи рая ускорявших труд, который до сих пор с большими усилиями производился руками или при помощи тяжелых и мало производительных машин; так между 1830 и 1848 годами появились и вошли в употребление станки для пряжи, для тканья полотен, льна, шерсти, шелку, швейные машины, молотилки, косилки и механические жнейки. Производительность механических приспособлений возросла замечательно, когда была открыта возможность применить к большинству из этих машин пар и когда им воспользовались в навигации и для локомотивов. Сейчас же железо, необходимое для фабрикации машин, и каменный уголь, служащий им пищей, приобрели первостепенную важность. И железо, и каменный уголь, до сего времени мало использованные, находились в громадных количествах в недрах земли.

Только одна буржуазия обладала капиталами, необходимыми для приобретения у изобретателей их открытий и для использования их, располагая машиной, создающей законы и именуемой парламентом.

Если бы в этот момент действительно существовало всеобщее избирательное право, то представители народа, быть может, осуществили бы эксплуатацию этих рудников железа и угля в пользу государства, т. е. в пользу всех. Буржуазия предпочла оставить их за собою; правительство, продолжая кроме того практику империи, отдало рудники компаниям на акциях, которые, уплачивая небольшую аренду государству, приобрели за бесценок громадные богатства. И так как класс буржуазии один только обладал достаточным образованием для того, чтобы предугадать будущее этих предприятий, и только один был достаточно богат для того, чтобы покупать акции, то богатые буржуа и раскупили их в самый благоприятный момент, при выпуске, т. е. в момент, когда каждая акция продается еще по весьма доступной цене.

В 1842 году буржуазия сделала еще один шаг к господству; палата передала большим компаниям постройку французской железнодорожной сети и эксплуатацию ее в течение одного столетия. Государство, т. е. все плательщики налогов, взяло издержки по первым работам на свой счет и затратило, таким образом, несколько миллиардов; сверх того, оно гарантировало акционерам minimum прибыли; так что, когда какая-нибудь линия не покрывала собою издержек, государство, благодаря этой гарантии, не допускало акционеров до убытков. В вознаграждение государство удержало для себя только контроль над этими крупными компаниями, контроль очень трудный и зачастую призрачный.

Около того же времени, буржуазия расширила круг деятельности Французского Банка, который, открывая свои отделения в провинции, мог, таким образом, увеличить выпуск своих билетов и учитывать без риска и с большими барышами результаты продажи по цене, возрастающей с каждым днем.

Благодаря тем барышам, которые она получила от монополии над рудниками, железными дорогами и от привилегий, связанных с Французским Банком, богатая буржуазия возложила косвенным образом на торговцев и потребителей значительные налоги.

Концентрация богатств в руках правящего класса поддерживалась, с другой стороны, и законодательством; рабочие и работницы обнаружили стремление объединяться для защиты своей заработной платы и для сопротивления эксплуататорским желаниям новой феодальной аристократии, возникнувшей на развалинах старой; но господствующий класс не дремал; он держал в своих руках ужасающее оружие закона; снова выдвинув закон 1791 года, которым буржуазия учредительного собрания запретила всякие ассоциации, буржуазия 1830 года применила его к рабочим союзам; всякий союз, всякая стачка были строго-настрого воспрещены.

Правда, в 1841 году палата вотировала закон, покровительствующий детскому труду; некоторые хозяева, чтобы получить рабочие руки за низкую цену, употребляли в дело, насколько это было возможно, женщин и детей, последних в девяти- и даже шестилетнем возрасте. Возмутительные злоупотребления заставил депутатов вотировать закон, покровительствующий детям, употребляемым в производствах; но это было мертвой буквой, так как закон не получил применения.

Сама знать, пользовавшаяся при старом порядке своим влиянием на короля для того, чтобы освобождать себя от налогов и отдавать бюджет на разграбление, не больше злоупотребляла своим привилегированным положением, чем сделал то новый господствующий класс, стремясь обеспечить свои классовые интересы.

Буржуазия, духовенство, университет. — Духовенство уронило себя при Карле X, выступив против либеральной буржуазии. После своей победы буржуазия стала антиклерикальной. Пренебрегать церковью считалось в эпоху 1830–1848 годов для буржуа хорошим тоном. Будучи господами правительства, буржуа решили даже организовать общественное образование для самого народа, чтобы воспрепятствовать новому порабощению светского общества церковью. До 1830 года многие из коммун не имели школ; во многих других классы устраивались то на постоялых дворах, то в танцевальных залах, одним словом, где только было возможно; учителем, получавшим ничтожное жалование и находившимся в страшном подчинении у духовенства, являлся чаще всего какой-нибудь бедняк, который должен был, как и при старом порядке, с этой своей должностью совмещать ремесло башмачника, или пономаря. Единственными, процветавшими в ту пору первоначальными школами, были школы общества Братьев Христианского Учения, получившего права при Наполеоне.

Закон 1833 года, проведенный Гизо, обязал каждую коммуну устроить первоначальную школу или войти в соглашение с соседними коммунами для устройства одной такой школы на общий счет; он установил для учителей наименьший оклад в 200 франков ежегодно, кроме тех месячных взносов, которые делались родителями учеников; он требовал от учащих свидетельства на право преподавания; наконец, в силу этого закона учреждались нормальные школы, которые должны были выпускать учителей, а также и несколько школ для учительниц.

В 1848 году в общественных школах было уже 3 миллиона с половиною детей, и бюджет низшего народного образования, при реставрации составлявший 50000 франков, теперь возрос почти до 3 миллионов.

Среднее образование, которое духовенство обвиняло в создании целого поколения неверующих, нашло теперь энергичную поддержку себе в правительстве, и либерализм преподавателей не встречал препятствий; и так как именно среднее образование открывало дорогу ко всем либеральным профессиям, буржуазия предоставила его своим сыновьям.

Наконец, правительство позволило великому историку Мишле открыть в College de France курс об иезуитах, к большому скандалу для католиков.

Торжествующая буржуазия, уверенная в завтрашнем дне, считала себя достаточно сильной и без помощи духовенства для того, чтобы удержать свое господство над рабочим классом. Но скоро она не замедлила сознать свою ошибку и принести церкви свою повинную.

Господствующий класс освобождается от воинской повинности. — Военный закон 1832 года утвердил за богатыми те преимущества, которыми они уже пользовались по закону 1818 года. Закон 1832 года назначил срок службы в 7 лет, а ежегодный набор увеличил до 80000 человек, отягчая тем еще более падающие на бедных испытания; замещение рекрутов при помощи покупки продолжало практиковаться. Сыновья буржуа избегали, если им того хотелось, военной службы. Те же, кто поступал на службу, делали это по призванию и чаще всего — в чине офицера, по выходе из высших военных школ. Эта армия, набранная из народа, служила, тем не менее, для защиты буржуазного строя, противного народу.

Внешняя, мирная политика в Европе. — Правящая буржуазия понимала, что война в Европе, даже победоносная война, неизбежно привела бы к расстройству дел. Поэтому, хоть она и желала увеселять себя солдатами и устраивать парады в военных костюмах национальной гвардии, в Европе по крайней мере она стояла за мирную до трусости политику, в которой, впрочем, Франция очень нуждалась для того, чтобы окончательно восполнить кровопускания империи.

В начале правительство Людовика-Филиппа, сильное поддержкой правящих классов Англии, которые, уже издавна добившись парламентского режима, рукоплескали победе либеральных идей во Франции, открыто высказывало свои симпатии либералам Испании и Португалии, где народ в промежуток между 1830 и 1834 годами лишил власти абсолютистов; оно воспрепятствовало абсолютистскому правительству Австрии поддержать оружием против итальянских либералов папскую область во время восстания против папы; оно даже послало армию, на помощь бельгийцам, которые были отторгнуты в 1815 году коалицией от французской империи и отданы королю голландскому, для того, чтобы помочь им стряхнуть иго своего нового повелителя и установить независимое государство.

Но два года спустя эти воинственные замашки исчезли без следа и уступили место мирной политике во что бы то ни стало, которая казалась унизительной для многих шовинистов, порожденных во Франции наполеоновскими войнами.

В 1840 году правительству Людовика-Филиппа с его патриотизмом и национальным тщеславием пришлось перенести жестокое испытание; в Турции один провинциальный правитель, Махмет-Али, паша Египта, почти независимый от султана, вздумал низвести его с престола. Махмет питал большое пристрастие к Франции, которую Египет узнал благодаря экспедиции 1798 года; он попросил у Франции инженеров для управления работами и постройки кораблей, и офицеров для воспитания солдат в европейском духе.

Во Франции государственные люди и коммерсанты, надеясь получить в его лице важного клиента для французских товаров и союзника Франции на Востоке, согласны были оказать ему поддержку против его сюзерена. Тогда правительства английское и русское, которых очень беспокоило французское влияние на Востоке, вступили в соглашение с правительствами прусским и австрийским и грубо предложили протеже Франции вернуться в Египет; английский флот бомбардировал и разбил его флотилию. Тьер хотел защитить Махмета-Али, но Людовик-Филипп и большинство депутатов побоялись войны с Англией и ее союзниками; Гизо, заменивший собою в министерстве Тьера, отказался поддержать старого протеже Франции.

Несколько лет спустя, Людовик-Филипп и Гизо еще раз обнаружили свое мирное настроение, которое многим показалось тогда чрезмерным, пойдя навстречу требованиям Англии и вознаградив одного английского миссионира, Притчарда, которого французский адмирал довольно таки грубо выдворил из острова Таити, так как он там боролся против французского влияния.

Внешняя наступательная политика в Африке; завоевание Алжира. — Столь мирная по своей политике в Европе, буржуазия времени Людовика-Филиппа показала себя воинственной в Африке, где она совершила завоевание Алжира; правда, эти военные операции не представляли для нее большой опасности, так как ее дети не несли воинской повинности.

В последние дни царствования Карла X французские войска, как мы это видели выше, захватили Алжир в наказание за оскорбление, которое алжирский дей нанес французскому консулу. Но, захватив один камень на африканской территории, они захотели взять четыре и более.

Все алжирское побережье, длиною в несколько сот верст, представляет местность, столь же мягкую по своему климату и плодоносную, как и юг Франции; сзади, на высоких плоскогорьях, расстилаются превосходные пастбища, удобные для разведения овец. Эту страну занимали арабы, плохие земледельцы, предпочитавшие сидячей жизни бродячую жизнь в палатках. Арабы были мусульманами. Они жили племенами, часто враждующими между собой. Это были лучшие всадники, отличавшиеся чрезвычайной храбростью.

Офицеры алжирского гарнизона пользовались всевозможнейшими предлогами, чтобы пускаться в экспедиции по Алжиру, нападать на арабов, которые приходили в бешенство от грубого водворения в их среде чужестранцев другой расы и другой религии; оккупационный корпус искал только случая расширить французские владения; да и война сама по себе представляла для профессиональных военных прекрасный путь получить галуны, орден и пожать лавры. С другой стороны, государственные люди из буржуазии относились благосклонно к завоеванию колоний, которые могли стать рынком для продуктов европейской промышленности и источником прибыльных предприятий для их капиталов. Наконец, даже самым мирным буржуа было не неприятно читать у камина в своих газетах известия о подвигах и опасностях французских войск. Завоевание Алжира было для них как бы своего рода «военным романом», который щекотал приятно их национальное тщеславие.

После некоторых колебаний (1830–1834), вызванных боязнью оскорбить Англию, стремление к завоеванию толкнуло французов в глубь страны. Завоеватели воспользовались помощью туземцев, за небольшую плату вступавших в полки зуавов и служивших против своих соотечественников (они служат и теперь еще в качестве туземных или тюркских стрелков).

Завоевание представляло большие трудности. Патриотизм арабов, усиливаемый их религиозным фанатизмом, находил поддержку еще в естественных трудностях и климате страны. Пришлось два раза осаждать Константин, чтобы овладеть им после кровопролитного штурма (1837).

Упорствующие арабы нашли себе энергичного предводителя в лице Абд-эль-Кадера, которому западные арабы повиновались, как главнокомандующему и как пророку. Французы выставили против него деятельного, энергичного и неумолимого солдата, маршала Бюжо.

Бюжо наводнил страну легкими, весьма подвижными колоннами, которые делали набеги на арабские племена, т. е. отбивали у них овец, грабили хлеб, складываемый ими в подземельях, и вырубали их виноградники и плодовые деревья. Абд-эль-Кадер не раз избивал французов и вырезал пленников. Французы тоже были не милосерднее; однажды полковник Пелиссье и его солдаты задушили дымом в гротах 800 арабов, арабок и детей, которые там укрывались. И с той, и с другой стороны выказывалась большая храбрость. Французы с гордостью указывают на сопротивление капитана Лельевра, оказывавшего в 1840 году при Мазагране в течение 5 дней с 123 солдатами — правда хорошо вооруженными и окопавшимися— упорное сопротивление арабам, которых было около 10–15 тысяч.

Абд-эль-Кадер, потеряв свой двор, т. е. свои шатры и свои войска, бежал в Марокко; правитель последнего хотел взять его под свою защиту, но генерал Бюжо разбил мароккские войска при Исли (1844).

В 1847 году, теснимый со всех сторон, Абд-эль-Кадер сдался полковнику Ламорисье на том условии, что ему позволят удалиться в Турцию. Но правительство Людовика-Филиппа нарушило условия сдачи и отослало его во Францию, где он должен был оставаться 6 лет. Сдача героев арабской национальной защиты положила конец этой войне. Алжир был завоеван.

Партии оппозиции. 1. Легитимистская партия. — Легитимистская партия, защитница «законной» династии Бурбонов, видела в Людовике-Филиппе узурпатора; ее символом было белое знамя, ее претендентом был малолетний сын герцога Беррийского, убитого Лувелем. Мать этого ребенка, герцогиня Беррийская сделала попытку в 1832 году поднять Вандею; часть ее поднялась; но эта попытка разбудить шуанское движение окончилось плачевно. Легитимистская партия потеряла с этого момента почти всякое влияние в стране, несмотря на присутствие в палате одного из ее руководителей, выдающегося адвоката Беррье.

2. Католическая партия. — Духовенство, хорошо понимая, что оно было сильно скомпрометировано «законной» королевской властью в предыдущем царствовании, благоразумно отделилось от нее; переменив искусно физиономию, оно стало афишировать либеральные идеи, провозглашая во имя свободы образования право на открытие свободных школ. Его целью было заполучить снова власть над обществом, захватив в свои руки еще на школьной скамье молодое поколение и дав их мыслям католическое направление. Граф Монталамбер был ее главным оратором в парламенте.

3. Бонапартистская партия. — Партия бонапартистов заявила о своем возрождении очень шумливо вместе с Людовиком-Наполеоном, сыном Людовика-Наполеона, прежнего короля голландского; после смерти короля римского, сына Наполеона, Людовик-Наполеон, как племянник императора, встал во главе этой партии.

В 1836 году он попытался поднять Страсбургский гарнизон, но был арестован; из боязни сделать ему рекламу громким процессом, его отпустили на свободу.

В 1840 году правительство Людовика-Филиппа имело неблагоразумие испросить у английского правительства разрешение возвратить прах Наполеона с острова Эльбы; он был перевезен с большой торжественностью в дом Инвалидов. Людовик-Наполеон воспользовался этой даровою рекламою своего имени, чтобы повторить за несколько месяцев перед прибытием останков в Булонью свою страсбургскую попытку. Задержанный и на этот раз представший перед палатой пэров, он был осужден на вечное заключение; ему удалось, однако, бежать в 1846 году и укрыться в Англии, откуда он распространял по Франции брошюры, в которых выдавал себя за защитника народа.

4. Республиканская партия. — Возродилась и республиканская партия. Ее программу составляло всеобщее избирательное право и республика. Она имела за собою буржуа либеральных профессий: адвокатов, журналистов, врачей, профессоров, которые не были достаточно богаты для участия в выборах, мелких торговцев, мелких хозяев, плативших недостаточный налог для того, чтобы иметь ценз, и, наконец, рабочих и крестьян, которых начинали интересовать политические вопросы.

Они устроили несколько возмущений в Париже, многочисленные маленькие и узкие улицы которого, будучи плохо вымощены, были как бы нарочно предназначены для баррикадной борьбы; наиболее кровопролитное восстание было в 1834 году.

Несколько раз наэкзальтированные республиканцы пытались убить короля и его семейство; покушение Фиески стоило массы жертв, не коснувшись самого короля. Правительство воспользовалось этим, для того, чтобы вотировать против печати «сентябрьские законы», запрещавшие под страхом строжайших наказаний обсуждение принципов правления.

Самыми энергичными и беспокойными руководителями республиканцев были Барбес и Бланки; в 1839 году они были осуждены на пожизненное заключение за смелую попытку против правительства. В палате республиканцы имели после 1840 года своими представителями Араго и Ледрю-Роллена.

5. Социалистическая партия. — В царствование Наполеона два писателя, Сен-Симон и Фурье, основали новую политическую доктрину, социализм, отрицавший два основных принципа нового общества, порожденного революцией, а именно: принцип частной собственности на средства производства и принцип абсолютной свободы труда и конкуренции.

Сен-Симон и Фурье утверждали, что, несмотря на свои заслуги, революция 1789 года нисколько не уменьшила социальной несправедливости; правда, она мечтала, соглашаются они, об установлении свободы, равенства и братства, но она не достигла этого, так как оставила в самой основе нового общества неприкосновенными два капитальнейшие недостатка: 1) свободную конкуренцию, приводящую к социальной борьбе, в которой люди, вместо того, чтобы объединиться против природы и общими силами побудить ее к обильному производству, работают обособленно в миллионах мелких соперничающих друг с другом предприятий, расточая непроизводительно свои силы; 2) частную собственность на орудия производства, что позволяет тому, кого судьба родила на свет богатым, кому она дала в руки деньги, а вместе с ними и жилища, землю, фабрики, машины, угнетать тех, кто имел несчастье родиться бедным, лишенным собственности, т. е. массу мелких собственников, крестьян и мелочных торговцев, владеющих ничтожными капиталами.

В качестве средства против такой растраты сил, против этой смертельной для мелких владельцев конкуренции, против нищеты и безработицы, порождаемых постоянным беспорядком в производстве и усовершенствованием машин, Сен-Симон предложил государственную эксплуатацию на всеобщую пользу, при помощи усовершенствованных машин, всех заводов, земель, всех средств передвижения, а Фурье — образование кооперативных производительных и потребительных ассоциаций, члены которых делили бы между собою прибыли и барыши соответственно их капиталу, талантам и труду, вносимым каждым из них в общее дело.

Эти идеи, зачастую изложенные неясным языком, не оказали непосредственного влияния на рабочих. Но они привлекли внимание многих образованных людей, особенно, когда в 1832 году рабочие шелкового лионского производства, страдавшие вследствие применения новых машин от безработицы и получавшие нищенскую заработную плату, возмутились, подняв красное знамя, на котором было написано: «Жизнь в труде или смерть в борьбе». Восстание было жестоко подавлено стоящей у власти буржуазией при помощи армии; но с этого дня идеи Фурье и Сен-Симона получили распространение среди рабочего класса.

Они были популяризированы двумя талантливыми писателями: Прудоном, самостоятельным учеником Фурье, в своих сочинениях, нападавшим на собственность, и Луи Бланом, учеником Сен-Симона, требовавшим для всех «права на труд» и провозгласившим «организацию труда» при посредстве государства.

В 1848 году социалисты были уже и в Париже и в Лионе; впрочем, их число было еще невелико. Как республиканцы, социалисты требовали вместе с республиканской партией, которую они тогда уже называли республиканско-буржуазной, всеобщего избирательного права и республики. Бланки, республиканец-революционер, примкнул к этой новой доктрине.

Революция в феврале 48 года. — Поощряемый Людовиком-Филиппом, министр Гизо (1840–1848) отказался от всяких реформ; палата была с ним согласна. Все влияние и все места были в руках депутатов от большинства и их избирателей; большинство депутатов было чиновниками, находившимися в большой зависимости от правительства.

Некоторые из более дальновидных роялистов требовали, чтобы чиновники не могли быть депутатами, по крайней мере, не выйдя предварительно в отставку, чтобы выборный ценз был понижен, а к голосованию были допущены те, кого называли тогда capacités, т. е. буржуа-интеллигенты, как выражаемся мы теперь. Руководителем этой партии реформ, нисколько не идущих в разрез с принципами правительства, был депутат Одилон Барро.

Но Гизо упорно отказывал даже и в этих реформах. Тогда, в 1847 году, роялисты-реформисты, республиканцы и социалисты стали устраивать публичные банкеты, и в конце концов вести агитацию в пользу выборной реформы.

Один из таких банкетов должен был состояться в Париже 22 февраля 1848 года. Гизо хотел помешать ему. Тогда произошли шумные манифестации; войска стреляли в народ. Тотчас же на узких улицах кварталов, населенных простонародьем, выросли баррикады; национальная буржуазная гвардия, сочувствуя отчасти реформам Одилона Барро, отказалась от содействия армии и даже пошла против нее. Палата депутатов была наводнена толпами. Людовик-Филипп должен был спасаться бегством подобно Карлу X, а республиканцы и социалисты провозгласили республику.




Глава VIII

Вторая республика

(1848–1851)








После июньских дней республиканская буржуазия отправляет массами рабочих социалистов в ссылку


Результаты восстания 48 года; всеобщее избирательное право. — Победители февральской революции провозгласили временное правительство, в которое вошли со стороны республиканцев такие люди, как Ламартин, Ледрю-Роллен, и Араго, а со стороны социалистов Луи-Блан и рабочий Альберт. На них возложены были обязанности министров к ожидании открытия учредительного собрания, которое предстояло избрать на основании всеобщего избирательного права, для выработки конституции. С этих пор все французы, 21 года от роду, без различия могли принимать участие в выборах и все имели право вступить в ряды национальной гвардии. Наконец, было уничтожено рабство в колониях, восстановленное снова империей, и смертная казнь за политические преступления. Вторая республика не ознаменовала наступления своего царства актом мести или какой-либо смертной казнью; она возвещала о себе, как о заре братской эры.

Борьба между двумя фракциями республиканской партии; июньские дни. — К несчастью, между обеими фракциями республиканской партии существовали глубокие различия как в области внешней, так и в области внутренней политики. Республиканцы-буржуа, как, например, Ламартин и Араго, понимая опасность воинственной политики для республики, не хотели насильственного вмешательства в интересы чужеземных народов, в этот момент почти по всей Европе восставших против своих правительств; социалисты же и сочувствующие им республиканцы-демократы, памятуя о революции 1793 года, хотели, наоборот, чтобы республика оказала помощь полякам в деле их освобождения, а также венграм, итальянцам и австрийцам — в деле освобождения их от власти императора австрийского. Несколько раз национальная гвардия, демократы и социалисты, под предводительством Барбеса и Бланки с криками «Да, здравствует Польша!» производили шумные манифестации, чтобы устрашить правительство, которое в конце концов должно было заключить в тюрьму руководителей движения.

Но был еще другой предлог для столкновения, предлог гораздо более серьезный. Республиканцы, вроде Ламартина и Араго, были поборниками частной собственности и свободной конкуренции; они думали, что рабочий класс должен удовлетвориться некоторыми реформами в области распределения налогов. Для демократов и социалистов, наоборот, республика служила не целью, а только средством для преобразования общества и организации его на новых началах: на основе коллективной эксплуатации социальных богатств для всеобщей пользы. Они провозглашали устройство национальных фабрик с государственными капиталами; на этих фабриках рабочие должны были работать под присмотром мастеров, инженеров, избираемых ими самими; заработная плата должна была быть таких размеров, чтобы трудолюбивый рабочий мог жить в довольстве при помощи своего труда; жалованья заведующих не должны были доходить да ужасающих размеров; наконец — и в этом заключалась одна из главных надежд — когда государство мало-помалу скупило бы все предприятия в какой-нибудь области производства, оно должно было урегулировать труд согласно вероятным нуждам потребления так, чтобы избежать безработицы.

В общем государство эксплуатировало бы крупные заводы и рудники подобно тому, как оно эксплуатирует почты и телеграфы, но только с гораздо более справедливым распределением заработной платы, т. е. без того колоссального неравенства, которое существует в настоящее время между представителями администрации почты и их подчиненными чиновниками.

Каждая из этих партий имела свое знамя, при чем трехцветное знамя принадлежало республиканцам, находившимся в оппозиции к социализму, красное же знамя было эмблемою социалистов-демократов. Однажды во время возмущения Ламартин в прекрасном воззвании напомнил, что трехцветное знамя обошло весь мир, красное же — только Марсово поле. Этим двойным намеком на войны империи, запачкавшие трехцветное знамя народной кровью, и на расстрел, при котором пали рабочие в 1791 году на Марсовом поле и под пулями буржуазной национальной гвардии, Ламартин, сам того не предполагая, с точностью указал причины недовольства социалистов трехцветным знаменем и предпочтения, оказываемого ими красному знамени, символу братства народов и требований рабочего класса против буржуазии.

Национальные мастерские и июньское восстание. — Тем не менее, республиканская фракция временного правительства не хотела отказаться от признания «права на труд». Вследствие того, что боязнь насильственной революции заставила бежать многих богачей и закрыть свои фабрики, в Париже скопилась масса безработных. Чтобы дать им работу, были устроены национальные мастерские, заслуживающие скорее названия благотворительных мастерских, — так мало они походили на социальные мастерские, о которых мечтал Луи-Блан; рабочие в них или совсем ничего не делали, или были заняты пустыми работами: чтобы убить время, сооружали и разрушали насыпи. Эти мастерские действовали уже несколько недель, когда собралось учредительное собрание; оно состояло главным образом из республиканцев; социалисты имели в нем ничтожное количество представителей. Его первым актом было учреждение вместо временного правительства исполнительного комитета, в который вошли только республиканцы, находившиеся в оппозиции к социализму. Этот комитет, считая, что скопление в национальных мастерских рабочих гибельно действует на финансы и является угрозой для собрания, распустил их довольно-таки грубо.

Рабочие, которые участвуя в национальной гвардии, были вооружены, схватились за оружие. Учредительное собрание создало тогда диктатуру, доверив власть генералу Кавеньяку, одному из наиболее энергичных помощников генерала Бюжо во время экспедиции по Африке, и обязав его подавить восстание. Сопротивление рабочих длилось в продолжение трех июньских дней (25–28 июня 48 года); подавление восстания было безжалостное; арестованные были высланы массами в колонии без всякого суда. Подавив восстание, тот, кого рабочие называли «июньским мясником», сложил с себя диктатуру; собрание особым декретом постановило, что он оказал великую услугу отечеству. И во всяком случае его заслуги были велики перед богатой буржуазией.

Буржуа-республиканцы и социалисты-республиканцы не были слишком многочисленны, чтобы позволять себе подобное разъединение; июньские дни, образовав между обеими фракциями республиканской партии полную крови пропасть, были смертельны для республики. С этого дня началась ее агония.

Избрание Людовика-Наполеона в президенты. — Это стало ясно уже в декабре 1848 года на выборах президента республики и на законодательных выборах в мае 1849 года.

Учредительное собрание после июньских дней вотировало республиканскую конституцию; право издания законов должно было принадлежать единому законодательному собранию, избранному на основании всеобщего избирательного права; исполнительная власть перешла к президенту республики, избираемому на 4 года. По недостатку прозорливости, дорого обошедшейся республике, конституция 48 года вместо того, чтобы установить избрание президента палатой депутатов, состоявшей хоть и из умеренных, но все же убежденных республиканцев и выбравшей бы в президенты республиканца — конечно Кавеньяка, — постановила, чтобы президент был избираем, как и депутаты, всеобщим голосованием.

Всеобщее избирательное право в ту эпоху, когда первоначальное образование еще только начинало распространяться, когда газет за пять сантимов еще не существовало и когда только богатые имели достаточно денег для того, чтобы наводнить страну брошюрами и газетами, очень легко могло привести к злоупотреблениям. Богатые и консервативные классы имели достаточно поводов к такого рода действиям. Зажиточные торговцы, крупные промышленники, рантье, буржуазные собственники, при Людовике-Филиппе, когда они одни только были избирателями, охотно заявлявшие себя антиклерикалами, поняли теперь, что они слишком преувеличили свои силы, рассчитывая руководить народом без содействия католического духовенства. Февральские дни 48 года и последовавшие за ними июньские отдали их в руки церкви. И разве та великая консервативная сила, великая сила прошлого, в течение стольких веков поддерживавшая привилегии знати, пробуждая в народе чувства почтения и подчинения, разве она уже не была достаточно мощной, чтобы в настоящее время защитить привилегии буржуазии от натиска демократии?

Богатые и духовенство, соединившись вместе, стали искать, как они делали это в последние дни первой республики, спасителя-солдата; такой подвернулся им в лице Людовика-Наполеона. Уже одно его имя служило гарантией для защитников того социального строя, которому угрожала демократия. Да и он не был скуп на обещания. И богатые, и духовенство стали агитировать в его пользу, одни при помощи пропаганды и престижа, которым наделила их судьба; другие, прибегая к моральному авторитету, сохраненному ими благодаря женщинам над большинством избирателей. Крестьян пугали, внушая им представление о республике, как о правительстве гильотины, а о социалистах, как о людях, которые хотят украсть у них землю.

Известность имени Наполеона доделала остальное; творцы песен, как Беранже, поэты, как Виктор Гюго, историки, как автор Консульства и империи — Тьер, так прославили дядюшку, а Людовик-Филипп так своевременно напомнил о нем толпе торжественным погребением его в 1840 году, что при содействии рассказов старых солдат племянник императора предстал на выборах в ореоле славы. Даже социалисты-рабочие, из сердца которых пропагандисты новых идей, ораторы или публицисты, не позаботились изгнать поклонение культу сабли, по-прежнему оставались влюбленными до безумия в виновника 18 брюмера и Ватерлоо.

Людовик-Наполеон выдавал себя, кроме того, перед рабочими за социалиста; рабочие попались на удочку. Из чувства мести к республиканской буржуазии, которая жестоко наказала их за июньские дни, большинство из рабочих сделало ошибку и голосовало вместе с крестьянами, богатой буржуазией и духовенством за Людовика-Наполеона, получившего 5 с половиною миллионов избирательных голосов, когда как Кавеньяк, кандидат республиканской буржуазии, получил их только один миллион с половиной. «Есть имена, говорит вполне правильно поэт Ламартин, привлекающие к себе толпы так же, как мираж влечет к себе стада, как красная тряпка возбуждает безрассудное животное». Сюда можно было бы прибавить, что встречаются поэты — и к ним следует отнести Гюго и Ламартина — которые воспевают славу наполеоновских кровопролитий и которые несут на себе некоторую ответственность за то, что невежественный народ принимает окровавленную корпию за красную тряпку!

Людовик-Наполеон сделался президентом республики, 7 лет был облечен законной властью назначать большинство гражданских и военных чиновников и командовать армией. Горе палате депутатов, если она, вступив в борьбу с президентом, обладающим такою властью, в своих руках имеет только моральную силу! Горе ей, ибо конституция 1848 года не предвидела возможности столкновения между законодательной и исполнительной властью и не дала палате законного права низложить президента, так что только сила могла разрешить подобное столкновение!

Обширные реакционные мероприятия. — Законодательное собрание, избранное в мае 1849 года, состояло из 500 консервативных депутатов: легитимистов, роялистов или бонапартистов, благосклонно относившихся к духовенству, и только из 200 республиканцев. Республика попала, в хорошие руки!

Людовик-Наполеон и консервативное католическое большинство с самого же начала чудесным образом ужились друг с другом.

Принц-президент в последние дни учредительного собрания, не спросившись его, послал в Рим армейский корпус для восстановления папы, которого только что низвели с престола римские республиканцы. Новое собрание одобрило такое вмешательство в интересах папской власти. Затем, уже вместе, они устроили «экспедицию из Рима во внутрь страны»; республиканцы выступили с протестом против экспедиции, но свобода печати и собраний была отменена; после того, по предложению легитимиста Фаллу, университетская монополия была отменена; закон Фаллу, под предлогом свободы воспитания, допускал открытие первоначальных школ и коллежей, независимых от государства. Только одна церковь была достаточно богата для того, чтобы воспользоваться этой свободой. С помощью своих конгрегаций она устроила рядом с государственным воспитанием еще воспитание конгрегационное, внушавшее большинству буржуазной и крестьянской молодежи ненависть к революции и республике, уважение к порядку, собственности и власти. Закон Фаллу шел еще далее: он не только избавлял конгрегационных воспитателей от образовательного ценза, требовавшегося от светских учителей, и не только гарантировал свободные школы от контроля государственной инспекции, но он дал церкви право надзора за всеми наставниками народных школ; наконец, он обеспечил в высшем совете народного образования, занятом составлением программ и ведающим университетские дела, преобладание представителям церкви подобно тому, как и в академических советах.

Третий закон, изданный 31 мая 1850 года, требовал от выборщиков двух лет постоянного местожительства, что лишило права голоса три миллиона рабочих и поденщиков, принадлежащих к тому, что Тьер назвал во время дебатов «презренною толпою».

Государственный переворот 2 декабря 1851 года. — Реакционные законы, голосованные законодательным собранием, возбудили во всей стране живое неудовольствие, особенно закон, сокращающий всеобщее право голоса. Принц-президент воспользовался этим очень искусно. Он пользовался полным доверием духовенства и богатой буржуазии; он постарался польстить рабочим, провозглашая полное восстановление всеобщего избирательного права. В течение 1850 и 1851 годов он совершал путешествия, устраивал смотры, произносил длинные речи. Военные по профессии видели в нем племянника императора; чтобы успокоить людей, мирно настроенных, которых восстановление империи могло бы заставить опасаться новых завоевательных войн, он торжественно заявил: «Империя — это мир». Он давал обещания всем.

Подготовив таким образом почву и имея соумышленников в лице нескольких генералов парижского гарнизона, он арестовал в ночь с 1-го на 2-е декабря 1851 года наиболее влиятельных членов палаты; собрание, на которое никто не имел права посягнуть, было распущено, а палата депутатов занята войсками. Двести депутатов, собравшихся 2 декабря, были окружены войсками и отведены в тюрьму.

Несколько республиканских депутатов пытались поднять рабочие кварталы; было построено несколько баррикад; но движение не распространилось, — рабочие помнили июньские дни, и продолжали ненавидеть республиканскую буржуазию. Чувство рабочего класса было выражено одним рабочим, который на призыв депутата Бодена взяться за оружие отвечал с насмешкой: «Чаще всего мы идем на смерть, чтобы сохранить вам ваши 25 франков!» «Граждане, — воскликнул Боден, — посмотрите, как умирают за 25 франков!» и через минуту он пал под солдатскими пулями.

На другой день, 4-го, принц-президент выпустил свои войска на бульвары, где толпа беззащитных и невооруженных любопытных была расстреляна в упор. В Париже и департаментах было 100000 арестованных; 10000 граждан было сослано после мнимого осуждения на каторгу в Кайенну или Алжир. Нация семью миллионами голосов согласилась на этот кровавый государственный переворот племянника, подобно тому, как 18 брюмера она одобрила военный государственный переворот его дяди. И она заплатила новым вторжением неприятеля и новым Ватерлоо за это самопредание в руки одного человека.




Глава IX

Вторая империя

(1851–1870)








Видные представители республиканской буржуазии, выславшие после июньских дней массу рабочих, были в свою очередь арестованы 2 декабря 1851 г. и отправлены в ссылку


Императорский деспотизм от 1851 по 1867 годы. — Под своим прежним титулом президента республики в течение одного года, а затем под именем императора Наполеона III (с декабря 1852 года), виновник 2 декабря сделался и был — особенно до 1867 года — абсолютным монархом Франции, монархом, лишенным большого политического или военного таланта и слабым волею.

Конституция 1852 года предоставила в его распоряжение назначение всех гражданских и военных должностных лиц, назначение мэров, право объявлять войну и заключать мир, почти свободное распоряжение бюджетом и, наконец, выбор министров, которые были ответственны только перед ним одним.

Хоть рядом с ним и существовали три палаты, предназначенные для отправления законодательной власти, но из этих трех палат две, — государственный совет, один только пользовавшийся правом предлагать законы, и сенат, их санкционировавший и имевший право вотировать изменения в конституции, — были назначаемы повелителем государства, следовательно, составлялись из его креатур; что же касается до третьей, до законодательного корпуса, обсуждавшего и голосовавшего законы, инициатива которых принадлежала только государственному совету и которым сенат мог отказать в своей санкции, то он составлялся на основании всеобщего избирательного права.

Но всеобщее избирательное право было извращено произвольным вмешательством правительства; это последнее не удовольствовалось распределением выборных округов, благоприятным для угодных ему кандидатов; оно не удовольствовалось также и указанием для каждого округа официального кандидата, который получал всевозможную поддержку, которому помогали даже угрозами и подкупом; кроме всего этого, оно препятствовало выборным собраниям или запрещало газеты, которые могли бы сделать известными кандидатов оппозиции.

Печать снова попала в такие условия, каких не знали уже со времени Наполеона I-го: она была отдана во власть администрации, которая после одного предостережения могла приостановить выпуск или воспретить какую угодно газету, не возбуждая преследования перед судом. Требуя большого залога для издания газеты и установив тяжелые гербовые сборы для того, чтобы пустить ее в обращение, правительство мешало, конечно, развитию демократической прессы.

Свобода граждан была отдана во власть полиции. В 1858 году строгости еще усилились после покушения на императора, произведенного одним итальянским республиканцем Орсини. Закон, названный законом общественной безопасности, позволил правительству высылать, изгонять, сажать в тюрьму без всякого суда каждого гражданина, который подвергался какому бы то ни было осуждению за преступления прессы, за имение при себе оружия, за участие в тайных сообществах, в уличных манифестациях; и так как число граждан, подходивших под этот закон, было значительно вследствие недавно пережитого тревожного времени 1848 г., то пришлось обратиться к режиму террора, который и последовал за государственным переворотом. Закон общественной безопасности, сурово применяемый генералом Эспинасом, одним из участников переворота, назначенным министром внутренних дел, за один только год породил 2000 жертв.

Император стал настоящим диктатором. Но для видимости он, подобно своему дядюшке, притворялся, будто весь режим построен на принципе народного верховенства: подобно ему он заявлял, что он ответственен перед народом, верховная власть которого осуществлялась плебисцитами — жалкая власть, страшный подлог! ибо когда обращались к народу за советом, то император ловил момент и принимал все меры, чтобы ответ согласовался с его желаниями.

Авторитарная империя и духовенство. — Эта диктатура была на руку особенно двум силам, которые, благодаря своему сближению, наиболее содействовали ниспровержению второй республики: духовенству и классу богачей.

При империи, духовенство было окружено вниманием и уважением; блеск процессий и громадных религиозных празднеств был усилен присутствием войск и военной музыки; кроме императора католицизме нашел своего пылкого поклонника в лице императрицы Евгении де Монтихо набожной испанки, оказывавшей большое влияние на правительство; католическая церковь продолжала пользоваться всеми привилегиями, которые дал ей закон Фаллу; первоначальное образование было в ее распоряжении.

Авторитарная империя и промышленный мир. — Но особенное благоденствие империя обеспечила финансовой и богатой буржуазии; класс капиталистов, продолжая быстро развиваться, захватил постепенно в свои руки кредит, средства передвижения, крупную индустрию и крупную торговлю, пользуясь полным содействием правительства, которое всегда было готово потушить восстание рабочих в крови, которое поддерживало фискальную систему, легкую для крупных состояний, которое закрывало глаза на злоупотребления ажиотажа, и которое позволило французскому банку и крупным железнодорожным компаниям расширять свои операции на самых льготных для них и самых невыгодных для народа условиях.

Особенно в Париже — для собственников, представителей предприятий, коммерсантов и капиталистов — наступил теперь продолжительный период процветания; по малейшему поводу император устраивал празднества при Тюльерийском дворе, что при той роскоши, которая выставлялась там напоказ, было на руку парижскому торговому миру; барон Гаусманн, префект Сены, совершенно перестроил столицу, расчистил старый Париж, столь благоприятный для баррикадного боя, со своими узкими, плохо вымощенными улицами, проложил широкие и открытые проспекты, поддерживавшиеся в прекрасном состоянии и очень удобные для кавалерийских действий при народном восстании; это переустройство, к которому следует присоединить еще целую систему подземных каналов, тоже не обошлось без экспроприации, прибыльной для собственников, без страшного повышения цен на земли и без гигантских работ, выгодных для всех промышленных отраслей.

Было бы несправедливо не признать, что это благосостояние, обязанное, конечно, стечению экономических условий, к которым император не имел никакого отношения, несколько уменьшило гнет и бедствия рабочего класса, и вообще правительство империи обнаруживало большую заботливость по отношению к рабочим, чем правительство Людовика-Филиппа, содействуя учреждению обществ взаимопомощи, яслей и сиротских приютов.

Благосостояние торговли и промышленности обязано было в значительной степени также и торжеству новых идей относительно заграничных торговых сношений: со времени Кольбера богатый и образованный класс полагал, что в его интересах воздвигнуть на границах прочные таможенные заграждения при помощи тарифов, содействующих национальной промышленности и земледелию и препятствующих иностранной конкуренции; кольбертизм или протекционизм был оставлен во Франции при империи благодаря критике экономистов, из которых самый известный, Мишель Шевалье, является апостолом свободного обмена.

Поборники свободного обмена утверждали, что протекционизм содействует застою, заставляет потребителей платить за все очень дорого и мешает народам завязывать между собою торговые отношения, которые, постепенно развиваясь, сделали бы в конце концов невозможной всякую войну. Эти идеи в конце концов восторжествовали во Франции в 1860 году; в Англии они были признаны еще 20 лет тому назад.

Под давлением новых идей имперское правительство заключило сначала с Англией, а потом и с несколькими другими странами торговые договоры; иностранные продукты могли с этих пор без затруднений проникать во Францию, не неся высоких пошлин, но на условиях взаимности относительно некоторых французских продуктов. Владельцы виноградных и водочных производств от этого выиграли; металлургическая же промышленность, хоть и жаловалась на подавляющую конкуренцию со стороны английской, но потребители единодушно одобрили новую систему, которая сказалась в значительном расширении французской внешней торговли и хорошем сбыте массы продуктов.

Внешняя политика с 1852 по 1867 год


1. Причины войн. — «Империя — это мир», — так заявил принц-президент в ожидании реставрации империи. Но скоро были даны доказательства обратного. С 1853 года начались войны; войны европейские и колониальные следовали одна за другими непрерывно. Император хотел придать своему правлению престиж военной славы и в то же время отвлечь общественное внимание от внутренней политики; военные по профессии, при помощи которых император достигнул власти, побуждали его к завоевательной политике, благоприятствующей их карьере; наконец, заведующие транспортом войск, представители металлургической промышленности, поставляющие военные материалы, крупные финансисты, извлекающие прибыль из всех займов, которые заключает государство во время войны, тоже были склонны к такой же политике, которая ускоряла ход их частных дел, не требуя от них личных жертв, так как по-прежнему они могли откупаться от военной службы.

2. Крымская война. — В 1853 году вспыхнула крымская война; император, вступив в союз с Англией, послал армию на помощь туркам, атакованным русскими. Союзники обложили в Крыму Севастополь, который энергично сопротивлялся, но в конце концов был взят приступом (1855). Война обошлась Франции в 1 миллиард с половиною, не считая, конечно, тысяч погибших.

3. Итальянская война. — В 1859 году вспыхнула итальянская война. Виктор-Эммануил, король Сардинии и повелитель Пьемонта и Савойи, мечтал так же, как его министр Кавур и многие итальянские либералы и патриоты, изгнать из Италии австрияков, которые владели с 1815 г. всем северо-западным краем, и соединить все итальянские княжества в одно итальянское государство.

Покушения, руководимые итальянскими патриотами вроде Орсини, против Наполеона, — первое из них неудавшееся еще в 1849 г., во время римской экспедиции — напугали французского императора. Кавур соблазнял его, предлагая ему Ниццу и Савойю за помощь против Австрии; министр Виктора-Эммануила сумел убедить императора, что его король удовлетворится северной Италией и не притронется к мелким итальянским государствам и особенно к папской области.

Несмотря на плохое руководство военными операциями императора и его генералов, неспособность австрийских маршалов и поразительная отвага франко-итальянских войск позволили нанести австриякам два кровавых поражения при Мадженте и Сольферино (1859).

Австрия уступила Ломбардию Виктору-Эммануилу, а последний вознаградил своего союзника, отдав ему Ниццу и Савойю, население которых согласилось на присоединение к Франции.

Но Виктор-Эммануил захватил в эту войну и много других территорий, кроме Ломбардии; в пылу своих побед патриоты центральной Италии, папской области, за исключением Рима, и неаполитанского королевства, под влиянием революционера Гарибальди, подали голос за присоединение к королевству сардинскому, увеличившемуся таким образом и ставшему королевством итальянским. С помощью Пруссии новое королевство отвоевало в 1866 году у Австрии Венецию.

Теперь объединенной Италии недоставало только одного города: Рима, папской резиденции, овладеть которым мешал итальянским войскам французский гарнизон. В 1867 году Гарибальди попытался внезапно завладеть Римом, но был разбит французскими войсками при Ментане.

4. Колониальные войны; мексиканская экспедиция — За пределами Европы не проходило ни одного года без колониальных экспедиций.

С 1852 по 1857 год тянулась война с Кабилией в Алжире и покорение горных кабилов, которых можно было победить, только покрыв их страну сетью дорог. С 1854 по 1865 годы шло завоевание Сенегалии полковником Федербом.

В 1859—60 году война с Китаем; китайцы убили миссионеров, нападавших на их религию и желавших поставить себя и обращенных китайцев вне китайских законов. Чтобы отомстить китайцам, а также открыть страну для французской торговли, Наполеон III послал экспедицию в Пекин; генерал Кузен де Монтобан, командовавший ею, выиграл сражение при Паликао и разграбил со своими войсками дворец китайских императоров, и общественное мнение во Франции нисколько не протестовало против этого разбойнического поступка.

В 1860 году возникла война против Аннама, от которого был отнят Сайгон и часть Кохинхины — тоже в наказание за убийство нескольких миссионеров и для того, чтобы оказать содействие французской торговле в Индо-Китае. В 1860—61 году была отправлена экспедиция в Сирию, чтобы поддержать христианские племена Ливана против нападений мусульманских племен.

С 1862 по 1866 годы была предпринята несчастная экспедиция в Мексику. После гражданской войны в Мексике либеральная партия взяла там верх над клерикальной. В общей смуте несколько французских коммерсантов потерпели убытки. Один крупный банкир, доставлявший капитал побежденной клерикальной партии, при помощи денег заинтересовал влиятельных при императорском дворе лиц в этом деле. И вот, чтобы заставить возвратить эти долги, была объявлена война Мексике; император мечтал создать там громадный рынок для французской торговли.

Город Мехико был занят; в стране воцарился клерикальный император, австрийский принц Максимилиан. Чужеземному врагу мексиканцы оказали такое же сопротивление, какое их испанские соотечественники оказали Наполеону I-му. Мексика, представляющая высокое плато, покрытое цепями гор, как бы самой природой предназначена была для партизанской войны. Можно было расстреливать пленников, сжигать фермы, — но мексиканские патриоты тем не менее держались в течение четырех лет.

В 1866 году Соединенные Штаты потребовали, чтобы французы отступили, и Наполеон III, потерпев неудачу, отозвал свои войска, предоставив Максимилиана его врагам, которые и расстреляли его. Мексиканская экспедиция дезорганизовала армию и подорвала финансы.

5. Дипломатическое одиночество Франции в Европе. — В 1866 году чуть-чуть не была объявлена война Пруссии. С 1815 года Германия представляла конфедерацию 39 независимых государств, соединившихся только для того, чтобы защищаться от внешнего врага. Самыми могущественными участниками этой конфедерации были Пруссия и Австрия, из которых каждая хотела господствовать над мелкими государствами. В 1866 году, прусский министр, Бисмарк, решил объединить Германию под прусским владычеством на подобие того, как Кавур объединил Италию под властью короля Сардинии; но этому препятствовала Австрия. Пруссия объявила ей войну (1866), во время которой Австрия была разбита при Садовой; затем она исключила ее из конфедерации и с этих пор получила главенство над всеми мелкими немецкими государствами, в особенности же над государствами северной Германии, образовавшими новую конфедерацию, всемогущим руководителем которой стал прусский король.

Наполеон хотел противодействовать такому усилению Пруссии, но большая часть французских войск была в Мексике. Тем не менее, он хотел получить от Бисмарка какое-нибудь вознаграждение за усиление Пруссии; он потребовал себе немецкие земли на правом берегу Рейна; Бисмарк отказал ему; он потребовал от Пруссии невмешательства в его завоевание Бельгии; на это Бисмарк отвечал новым отказом, раскрыв бельгийскому и английскому правительствам честолюбивые замыслы Наполеона; наконец, он хотел купить Люксембург на северо-востоке от Франции у голландского короля; но Бисмарк воспротивился и этому (1866—67).

Все эти проекты расширения своих пределов к востоку поссорили правительство Наполеона III с прусским правительством; проект присоединения Бельгии поссорил его также с Англией и Бельгией; крымская кампания поссорила его с Россией, итальянская же война — с Австрией; его упорная защита римского папы поссорила его с Италией и побудила эту последнюю забыть об услугах, оказанных при Мадженте и Сольферино, услугах, к тому же оплаченных ценою Ниццы и Савойи. Наполеон III, подобно своему дяде, изолировал Францию в Европе, отшатнул от нее симпатии за границей и окружил ее недоверием и ненавистью.

Либеральные уступки (1867–1870)


1. Противники империи. — Деспотизм Наполеона во внутренних делах уже один сам по себе отвращал от него симпатии некоторой части общества; ошибки его внешней политики, плохое состояние финансов, отсюда проистекавшее (государственный долг возрос с 5 до 10 миллиардов), с каждым днем увеличивали число недовольных.

Империя уже имела своих противников в лице республиканцев; она имела против себя, конечно, и социалистов, которые снова появились, правда еще в небольшом количестве, около 1864 года и основали вместе с социалистами всех других стран интернациональную ассоциацию рабочих; итальянская кампания, в результате которой папская область была сведена на один только город Рим, со всех сторон окруженный и угрожаемый новым итальянским королевством, восстановила против императорского правительства духовенство, особенно конгрегации, настроившие против империи часть своих многочисленных клиентов, несмотря на покровительство, оказываемое папе императором; наконец, беспокойство, причиняемое авантюристической и неразумной политикой императора, боязнь столкновения с Пруссией стали охлаждать часть буржуазии по отношению к императору, показали ей опасность личной политики и необходимость действительного контроля представителей страны.

2. Первые уступки. — Сразу же после итальянской кампании император, оставленный католической партией, склонился к более либеральной политике; он согласился в 1859 году на амнистию для политических изгнанников. Несколько изгнанников 2 декабря вернулись на родину. Виктор Гюго отказался от амнистии и остался в изгнании, откуда слал свои «Chàtiments» против того, кого он называл Наполеоном маленьким. В 1860 году Наполеон дал законодательному корпусу и сенату право обсуждать текст адресов императору и разрешил полную публикацию дебатов, происходящих в обоих собраниях.

В 1863 году он назначил министром народного образования очень либерального человека, Дюрюи, который поднял положение учителей, увеличил число женских школ и народных библиотек.

В 1864 году рабочие получили право стачек.

До 1863 года в законодательном корпусе не было серьезной оппозиции; к ней принадлежала маленькая группа всего только в пять депутатов, из которых самым красноречивым был Жюль Фавр. В 1863 году коалиции всех недовольных удалось выбрать новых оппозиционеров, которые усилили группу «пяти»; среди новых избранников был орлеанист Тьер и легитимист Веррье. В 1867 году император под давлением растущего недовольства решил, наконец, пойти на серьезные уступки. Сенат и законодательный корпус получили право интерпелляции, т. е. право делать правительству запросы и высказывать путем голосования порицание его политике; газеты получили возможность выходить без предварительного разрешения и могли быть запрещены только по надлежащему постановлению исправительных судов; публичные собрания, не имеющие отношения к политике, были разрешены; вместе с ними были разрешены также и предвыборные собрания, но только под наблюдением полиции.

3. Оппозиция растет. — Эти первые уступки, сделанные под влиянием опасений, только укрепили оппозицию и особенно оппозицию республиканскую. Журналист Генри Рошфор, в сатирическом еженедельнике Lanterne, который печатался в Брюсселе, бичевал империю изо всех сил, не только клеймя ее всяческими способами, но и высмеивая. Республиканские подписные листы для сбора на памятник депутату Бодену, умершему на баррикадах 2 декабря, защищая закон и республику, вызвали преследование против нескольких журналистов; их процесс дал случай молодому адвокату Гамбетте выступить открыто против государственного переворота и империи.

В 1869 году происходили общие выборы. Оппозиция получила 90 депутатских мест; неправительственные депутаты получили в общем 3265000 голосов, депутаты правительственные уже только—4636000 голосов. Гамбетта был избран Бельвилле (Париж), а вместе с ним и другие «непримиримые», как представители программы, резюмировавшей республиканские требования при империи: выборность судей, отделение церкви от государства, обязательное светское образование, замену постоянной армии милицией, прогрессивный налог на доход.

4, Либеральная империя (1870). — Испуганный император решил обезоружить оппозицию новыми уступками; законодательный корпус получил право вносить проекты законов; министры с этих пор сделались ответственны перед парламентом, а для руководства «либеральной империей» император назначил в качестве президента совета министров Эмиля Оливье, одного из «пяти», который стал союзником империи (1870).

Эмиль Оливье решил пустить на всеобщее голосование эту новую конституцию; вопрос был поставлен так: одобряет ли страна новые реформы или нет? Благодаря официальному давлению и всяческим незаконным воздействиям в результате получилось 7 миллионов «да», при 1½ миллионах «нет».

Нашествие


1. Объявление войны Пруссии. — Таким образом, в стране несмотря на либеральные реформы было 1500000 граждан, враждебно настроенных против режима. Такой факт только вдвойне увеличил беспокойство императора и его приближенных.

Тогда стали искать средств отвлечь внимание, занять Францию внешнею войной, при помощи которой надеялись восстановить расшатанный престиж наполеоновского дома.

Стали искать ссоры с Пруссией.

Предлогом послужило желание помешать двоюродному брату прусского короля сделаться королем Испании. Действительно, после революции трон Испании остался свободным. Французский посланник был командирован в Эмс, где находился тогда прусский король Вильгельм, чтобы сделать ему представления своего правительства; Вильгельм, будучи очень мирно настроен, согласился взять обратно предложение своего двоюродного брата. Но дипломатического успеха было мало. Из этого случая надо было умудриться устроить объявление войны, в чем французское правительство нашло, впрочем, поддержку у прусского министра Бисмарка, который надеялся, что победа над Францией заставит южную Германию присоединиться к Северо-германской конфедерации. Французский посланник должен был потребовать от прусского короля формального обещания в том, что ни один член его семейства никогда не будет королем Испании. Вильгельм отказался дать обязательство на будущее время, заявив, что он дал достаточно большие доказательства своей умеренности и мирного настроения. Посланник несколько раз возвращался к своему поручению. В конце концов, прусский король сказал ему, что не будет больше принимать его, если дело идет все об одном и том же, так как решение его неизменно. В виду того, что король уезжал на другой день из Эмса в столицу, посланник явился на вокзал засвидетельствовать ему свое почтение и сердечно с ним распрощался.

Но Бисмарк, чтобы обострить пререкания, сообщил официально берлинским газетам, будто прусский король деликатно выпроводил французского посланника. Он хвастался потом, что фальсифицировал депешу из Эмса, в которой король рассказывал ему инцидент в том виде, как он был на самом деле. Это был один из самых преступных подлогов. Французское правительство совершило подобное же преступление; предупрежденное своим посланником, что оскорбления никакого не было, вместо того, чтобы заявить, что известие, передаваемое немецкими газетами, пустой вздор, оно обмануло нацию, поместив в своих газетах рассказ о том, что французский посланник был грубо оскорблен, и утверждая то же самое с высоты трибуны. Депутаты большинства тотчас же вотировали объявление войны, чтобы отомстить мнимое оскорбление, как будто для того, чтобы отомстить за оскорбление посланника — даже действительное — цивилизованная страна имеет право умертвить несколько сотен тысяч людей.

2. Неподготовленность французской армии. — Объявление войны было не только преступно, но и безумно.

Ничего не было готово, хотя военный министр, маршал Лебёф, заявил, что уже все «архиготово»; арсеналы были наполовину пусты, пограничные укрепления были плохо защищены от дальнобойных орудий новой артиллерии, французские ружья и пушки были гораздо хуже прусских. Более того, сама армия была немногочисленна; тогда как в Германии обязательная военная служба распространялась на всех, и действующая армия была удвоена большими резервами, во Франции принцип вооруженной нации, принятый в теории, не получил никакого практического применения.

Военный закон 1868 года, принятый под влиянием маршала Ниэля, обязывал всех призываемых служить при доставшемся близком жребии 5 лет на действительной службе и 4 года в резерве, а при далеком—5 лет в нерегулярной национальной гвардии. Но в 1870 году национальная гвардия не была еще организована; что же касается до действующей армии, то она имела весьма сокращенный наличный состав; вместо того, чтобы самому искать себе заместителя, которого доставляли специальные «торговцы людьми», те, кто хотел освободиться от службы, должны были с того времени, как установилась империя, просто платить определенную сумму денег государству, которое само взялось добывать себе таких заместителей. Но правительство империи сберегало деньги на другое и не покупало себе таких заместителей: отсюда сокращенный состав действующей армии.

3. Большая французская армия, осажденная в Меце. — Вдобавок главный штаб и высшие офицерские чины обнаружили полную неспособность к военному делу. Они разбили с самого же начала на 8 пограничных корпусов 300000 человек, собранных с большими трудами, тогда как немцы сконцентрировали в двух больших армиях свои лучшие 400,000 человек.

После поражения одного из французских корпусов при Форбахе (4 августа), нанесенного ему армий Фридриха-Карла, большая часть французских войск была отброшена к Мецу; главнокомандующим был назначен маршал Базен; с армией в 200000 человек он не сумел отступить: после кровавых битв при Борни (14 августа), при Марс-Латуре (16) и при Гравелотте (18), в которых французские и немецкие солдаты сражались с одинаковой отвагой и одинаковым ожесточением, он был осажден в Меце.

4. Седан: крушение империи. — В это время вторая немецкая армия, под командой кронпринца прусского разбила армию маршала Мак-Могона при Виссенбурге (4 августа) и при Рейшоффене (6 августа): кавалерия должна была защищаться из всех сил, чтобы прикрыть собою отступление. Остатки этой армии соединились в Шалоне с войсками, которые не отступили под Мец, и, таким образом, составилась армия в 100000 человек; она пошла к Мецу на помощь осажденному Базену; этой армией командовал маршал Мак-Могон под наблюдением самого Наполеона III. Армия сделала северный обход для того, чтобы избежать встречи с прусским кронпринцем, двигавшимся по направлению к Парижу; но передвижение армии совершалось так медленно, что вскоре оно было замечено и армия настигнута пруссаками. Армия Мак-Могона, окруженная у Седана, положила оружие после ожесточенного сопротивления, особенно около деревеньки Базейль (2 сентября). Император попал в плен.




Наполеон III отдается в плен


Во Франции не было больше войска; армия Базена была осаждена; страна была открыта наступлению миллиона немецких солдат.

При известии о Седанской катастрофе в Париже, законодательный корпус был наводнен толпами народа и была провозглашена республика; то же сделали и другие крупные города Франции (4 сентября 1870 года).

Вторая империя, подобно первой, началась военным переворотом; она кончилась подобно первой же новым Ватерлоо и новым нашествием.




Глава X

Основание третьей республики

(1870–1879)








Гамбетта улетает на воздушном шаре из осажденного Парижа, чтобы организовать национальную оборону в провинции




Правительство национальной обороны


1. Гамбетта и война не на жизнь, а на смерть. — 4 сентября республиканские депутаты были провозглашены толпою народа временным правительством национальной обороны, которое своим президентом выбрало генерала Трошю, военного губернатора Парижа, и наиболее влиятельными членами которого были Гамбетта и Жюль Фавр.

В то время, как Тьер тщетно искал поддержки для Франции при всех дворах Европы, Жюль Фавр пытался заключить с победителем мир на приличных условиях; Бисмарк требовал Эльзаса и Лотарингии; Жюль Фавр заявил ему на это, что страна не уступит «ни одного дюйма земли, ни одного крепостного камня»; началось приготовление к отчаянной борьбе.

Гамбетта, будучи молод и красноречив, стал душою и руководителем национальной обороны. Выбравшись из осажденного Парижа на воздушном шаре, он посетил Тур, затем Бордо, вооружая провинции.

В ту минуту, когда новое правительство взяло власть в свои руки, положение дел было безнадежное: все крепости на востоке были осаждены; в Меце Базен хранил преступное бездействие вместе с единственной армией, которая осталась у Франции. Не было ни пушек, ни ружей, ни офицеров, ни опытных солдат; столица с половины сентября была осаждена войсками крон принца прусского, передвинувшимися из Седана.

Господствуя благодаря превосходству своего флота на море, Франция запаслась боевыми припасами, оружием и съестными продуктами из-за границы; были призваны к оружию все молодые и здоровые граждане; к ним присоединилась масса молодых людей, людей зрелых и даже стариков всех положений, в качестве волонтеров. Весь народ вооружился — не только один Париж, где патриотизм был возбужден, кроме того, любовью к республике.

Но в один день нельзя было создать опытной армии.

2. Война в провинции. — Громадная армия была образована на берегах Луары; она должна была освободить Париж; при Кульмьере она имела маленький успех; но измена Базена в Меце, сдавшегося со 173000 людьми и 1200 пушками (27 октября 1870 года), дала свободу действиям армии Фридриха-Карла, которая до этого времени оставалась без движения; эта армия бросилась на армию Луары и разрезала ее на две части около Орлеана. Одна часть под командою Шанси составила 2-ю армию Луары, которая шаг за шагом защищала страну от Орлеана до Мэна в течение очень холодной зимы; но паника, охватившая часть войск, привела ее к страшному разгрому при Мэне (январь 1871 года).

Другая часть, отброшенная на юг Луары, направилась, на восток, где Гарибальди, прибывший с кучкою итальянских волонтеров на помощь республиканской Франции успешно сопротивлялся немцам в Бургундии. Восточная армия, находившаяся под начальством плохого генерала Бурбаки и составленная из молодых войск, неспособных выносить невзгоды суровой зимы, пыталась освободить Бельфор, в котором полковник Денфер-Рошеро победоносно сопротивлялся до конца войны; но при Виллерсекселе (январь 1871 года) она была приведена в расстройство и должна была укрыться в Швейцарии, где и была разоружена жителями, давшими ей, впрочем, братский приют.

Третья армия, образованная на севере, была отдана под команду генерала Федерба, который, после успеха при Бапоме, был остановлен в своем движении к Парижу поражением при Сен-Кантене (январь 1871 года).

3. Осада Парижа. — С своей стороны Париж старался прорвать железное кольцо, обложившее его; но Трошю не был на высоте своего положения. Получивший военное образование, но не смелый и рутинер, он совершенно не пользовался доверием со стороны 400000 человек импровизированного войска, которыми он командовал. Плохо подготовленная и выполненная вылазка в сторону Шампаньи потерпела неудачу (30 ноября—2 дек.), несмотря на храбрость парижан. По прошествии шести недель тяжкого бездействия, кровавую вылазку Бюзенваля (19 января) постигла такая же неудача. Съестные припасы истощались. Париж должен был капитулировать; пруссаки заняли уже половину укреплений.

4. Потеря Эльзаса и Лотарингии. — Гамбетта хотел продолжать сопротивление; с ним были согласны и республиканцы; но страна была измучена. Национальное собрание, настроенное в пользу перемирия, было созвано для выработки его условий; реакционеры, выставляя республиканцев, как поборников самой отчаянной войны, добились при выборах большинства. Оно избрало Тьера представителем исполнительной власти того самого Тьера, который имел роялистское прошлое и хотел мира.

Собранию оставалось только принять жестокие условия победителя; Германия потребовала себе Эльзас без Бельфора и часть Лотарингии с Мецом: кроме того, она потребовала военную контрибуцию в 5 миллиардов, которую Франция уплатила при помощи займа в течение двух лет.

Франция дорого поплатилась за свою ошибку, в течение 18 лет подчиняясь солдатскому режиму.

Парижская коммуна (март — май 1871 года)


1. Причина восстания. — Республика существовала на деле уже с 4 сентября; но революция 4 сентября еще не была одобрена всеобщей подачей голосов. И вот верховный народ, будучи спрошен, из боязни продолжения войны в том случае, если он выберет республиканцев, послал в учредительное национальное собрание роялистское и клерикальное большинство. Следовало опасаться нового восстановления монархии.

Реакционное собрание, когда мир уже был заключен, выступило с рядом мероприятий, являвшихся провокацией и угрозой республиканцам. Гарибальди, так великодушно выступивший на помощь республике, окруженной врагами, был грубо оскорблен потому, что он являлся в Италии сильным противником папства; парижская депутация за свой известный республиканизм была осыпана оскорблениями и надругательствами; говорили о том, чтобы перенести из Парижа столицу, так как он де является главным очагом республиканских идей; рабочих и мелких торговцев раздражали тем, что вот уже несколько месяцев не заботились продлить сроки платежей и долгов по векселям в то время, как рабочее население Парижа было лишено с самого начала осады своего обычного труда, и вдобавок, несмотря на то, что дела и заработки еще не восстановились, внезапно была прекращена плата парижской национальной гвардии. Восстановить монархию, правда, не решались, так как республиканское население Парижа удержало при себе свое оружие; но поговаривали уже о роспуске и разоружении парижской национальной гвардии, чтобы устранить всякую опасность со стороны республиканцев.

Тогда батальоны национальной гвардии избрали центральный комитет, чтобы защищать находящуюся в опасности республику.

2. 18 марта. — Ночью 18 марта, Тьер, старый министр Людовика-Филиппа, послал линейные войска, чтобы отобрать пушки у национальной гвардии, расположенной на Монмартре. Часовые, их стерегшие, были застигнуты врасплох и изранены.

На заре, проснувшееся рабочее население устроило внезапное нападение, окончившееся удачно: народ вооружился, солдаты оказались обезоруженными и целились в воздух палками; два генерала были расстреляны ожесточившимися солдатами и разъяренными национальными гвардейцами. Это было восстание 18 марта. Париж назначил для управления делами совет, заседавший в ратуше; это мятежное правительство назвалось парижской коммуною.

3. Дух Парижской коммуны. — Оно состояло из истых республиканцев, страстных демократов, как, напр., Делеклюз, и из социалистического меньшинства. Символом их надежд было красное знамя. Умеренные республиканцы вроде Гамбетты, который начал уже остывать, относились к восстанию отрицательно.

Парижская коммуна вызвала во всех крупных городах подражание и на свой страх приняла несколько республиканских мер, а именно отделила церковь от государства и ограничила 6000 фр. жалование самых высоких должностных лиц. Она решила уничтожить Вандомскую колонну, этот печальный памятник кровопролитий первой империи.




Разрушение Вандомской колонны


Она не имела, однако, свободного времени для проведения серьезных реформ, будучи занята борьбой с Версальским собранием.

4. Кровавая неделя. Национальное собрание в Бордо на самом деле было перенесено в Версаль; Тьеру удалось добыть у пруссаков согласие, чтобы часть французских пленников, взятых при Меце и Седане, выступила под Париж с целью раздавить республиканское восстание; командование этими войсками было поручено Мак-Могону.

Осада Парижа «версальцами» длилась два месяца: парижская коммуна не нашла к тому же генерала, способного организовать сопротивление; оборона не имела ни порядка, ни общего плана. 20 мая версальцы хитростью проникли в город, расстреливая всех, кто только попадался им с оружием в руках.

Тогда республиканцы устроили импровизированные баррикады и в течение 8 дней защищались с ожесточением. Это была «кровавая неделя», освещаемая пожарами, которые повсюду вспыхивали от летящих с обеих сторон гранат, или от поджогов, устраиваемых в припадке дикой злобы восставшими, окруженными со всех сторон, как звери; так сгорела ратуша, Тюльери, монетный двор.

В последние дни банда «коммунаров» захватила 80 заложников, священников, чиновников и жандармов, и, в отмщение за убийство своих, расстреляла их.

Солдаты империи, ожесточенные сопротивлением и озлобленные, кроме того, гражданской войною, которая, как их уверили, была подготовлена пруссаками, расстреляли во время боя и после него от 20 до 30 тыс. республиканцев; военные суды хладнокровно произносили сотни смертных приговоров и вынесли около 10000 приговоров об изгнании.

Умеренные республиканцы, терроризированные или обманутые реакционными газетами, не осмелились принять под свою защиту побежденных, допуская, как и в июне 1848 года, раскрыться между республиканской буржуазией и демократическими или социалистическими рабочими такой бездне, которая грозила республике гибелью.

Попытки восстановить монархию. «Моральный порядок». — Если республика и не погибла, то только благодаря нерешительности реакционеров; парижское восстание дало понять наиболее предусмотрительным, а среди них и Тьеру, что монархия может быть восстановлена только после страшных потрясений и что эта революция будет продолжаться в таком случае до полного торжества республики.

Кроме того, между реакционерами произошел раскол: одни из них, легитимисты, желали королем своим иметь графа Шамбора, сына герцога Беррийского и внука Карла X, тогда как орлеанисты хотели графа Парижского, внука Людовика-Филиппа.

Роялистское большинство, поглощенное к тому же ликвидацией пятимиллиардной контрибуции, реорганизацией военных сил, освобождением территории, которую пруссаки совершенно оставили только в 1873 году, должно было удовлетвориться правлением в духе реакции; оно считало себя представителем «морального порядка», по его мнению угрожаемого с одной стороны республиканцами, а с другой революционерами-демократами.

Оно стало притеснять республиканских чиновников; духовенство продолжало надзирать за народным обучением и ссорить Францию с Италией своими выходками по поводу восстановления светской власти папы; военный закон 1872 года установил, наконец, обязательную военную службу для всех, для простого народа определив срок действительной службы в 5 лет, а для образованных молодых людей, т. е. для детей буржуазии и богатых землевладельцев, — в 1 год при уплате государству 1500 фр.; принужденное увеличить налоги, чтобы платить проценты по долгам, выросшим благодаря тем займам, которые были необходимы для уплаты пяти миллиардов контрибуции и реорганизации войска, это правительство, вместо того чтобы искать притока ресурсов в прямом налоге и обложить зажиточные классы сообразно с их доходами, умножило число косвенных налогов на предметы первой необходимости: сахар, соль, свечи, спички, и т. д., так что эти налоги всею своей тяжестью легли на народ, являющийся главнейшим потребителем означенных предметов.

24 мая 1873 года. — Наконец, 24 мая 1873 года, после того, как две фракции роялистской партии сговорились относительно слияния, собрание низложило Тьера, решительно примкнувшего к республике, к консервативной и буржуазной республике, и заместило его маршалом Мак-Могоном, который внушал собранию полное доверие. Если бы это соединение роялистов продолжалось, то вскоре наступило бы восстановление королевской власти. Граф Парижский посетил графа Шамбора, признав его своим повелителем; зато этот последний, не имея детей, должен был признать первого своим наследником.

Но упорство графа Шамбора, который хотел вступить во Францию с белым знаменем, символом старого порядка и контрреволюции, повело к разрыву: орлеанисты прекрасно понимали, что белое знамя может рассчитывать только на одни ружья. Этот разрыв, поссорив на смерть легитимистов и орлеанистов, был спасением республики.

Напрасно орлеанисты, руководимые герцогом де Брольи, передали в ноябре 1873 года исполнительную власть на сем лет в руки маршала Мак-Могона в надежде, что за такой промежуток времени им удастся подготовить наступление того порядка, о котором они мечтали. Случай был потерян; другого больше не подвертывалось; и так как собрание не могло быть вечным, то в 1875 году оно должно было издать конституцию; пользуясь разногласиями между реакционерами, республиканцы, во главе с Гамбеттой, успели выработать и обнародовать республиканскую конституцию, существующую и по сие время.

Конституция 1875 года. — Конституция 1875 года передала исполнительную власть президенту республики, избираемому на 7 лет.

Законодательная власть принадлежит палате депутатов и сенату. Палата избирается на 4 года, на основе прямого всеобщего избирательного права, так, чтобы один депутат приходился на округ и на сто тысяч жителей; сенат состоит из 300 членов. Вследствие изменения, внесенного в конституцию в 1884 году, сенаторы избираются в каждом департаменте депутатами, главными советниками, окружными советниками и делегатами от муниципальных советов. Они выбираются на 9 лет; но каждые три года одна треть департаментов производит свои выборы, так что каждые три года треть сената обновляется.

Депутаты и сенаторы получили право предлагать законы; каждый закон должен быть вотирован двумя палатами. Министры, избираемые президентом республики, ответственны перед обеими палатами, другими словами, палаты могут их интерпеллировать, смещать и даже привлекать к ответственности.

Столкновение, возможное между исполнительной и законодательной властями, непредвиденное конституцией 1848 года, было предусмотрено и урегулировано конституцией 1875. Если президент имеет против себя большинство в обеих палатах, он должен уступить и удалиться. Если он имеет против себя только палату депутатов, он может с согласия сената распустить ее, но только на том условии, чтобы в кратчайший промежуток времени были устроены новые выборы. В этом случае правомочный народ сам должен разрешить происшедшее столкновение. Президент должен будет подчиниться, если всеобщее избирательное право пошлет в палату враждебное ему большинство.

16 мая 1877 года. — Первый избранный сенат имел реакционное большинство; первая же палата депутатов была, наоборот, по своему большинству республиканской. Роялисты сделали последнее усилие; сенат был настроен реакционно, президент республики тоже; 16 мая 1877 года Мак-Могон, побуждаемый реакционерами, уволил в отставку республиканского министра Жюля Симона, которого он сначала принял, и заместил его министром де Брольи, роялистом и клерикалом, которого не хотела палата.

Затем, находясь все время под влиянием роялистов и пользуясь правом, предоставленным ему конституцией, он распустил с согласия реакционного сената республиканскую палату. Это было законно; но беззаконны были те меры, которые приняли Мак-Могон и министерство 16 мая, чтобы терроризировать республиканцев в течение нескольких месяцев, протекших между роспуском старой и созывом новой палаты.

Чтобы запугать выборщиков и получить реакционных представителей, правительство открыто прибегнуло к практике официальных кандидатур, которая применялась в дни расцвета империи. Энергичные префекты смещали и прогоняли со службы подозреваемых в республиканизме или антиклерикализме чиновников. Духовенство с кафедры громило республиканцев; в течение четырех месяцев было вынесено 10000 осуждений за преступления по печати и за общественные сборища.

Однако, ничто не подействовало; республиканская партия, руководимая Гамбеттой, сделавшимся единственным предводителем ее после смерти Тьера (сентябрь 1877 года), разбила реакцию на голову; депутаты ездили по стране и убеждали крестьян и рабочих окончательно смести прочь правительство попов и монархической партии. «Когда народ скажет свое слово, говорил Гамбетта, президенту, конечно, придется подчиниться или выйти в отставку».

Конец морального порядка. — Выборы 14 октября 1877 года показали, что Франция хотела республики; новая палата имела республиканское большинство.

В среде окружающей президента подумывали о государственном перевороте; генералы, как казалось, сочувствовали этому, но на этот раз не было офицеров и солдат, которые решились бы содействовать повторению 2 декабря; майор Лабордер заявил, что не отдаст своим солдатам незаконного приказания.

Тогда Мак-Могон покорился; он отставил министерство 16 мая 1877 года и принял республиканское министерство. В январе 1879 года частичные выборы в сенат дали большинство в этом собрании тоже республиканское. Обе палаты, таким образом, были республиканские. Не дожидаясь своего смещения, президент сам вышел в отставку (январь 1879 года) и палаты, соединившись на общем конгрессе, избрали на его место старого республиканца 1848 года, Жюля Греви.

Республика была окончательно поставлена на ноги, и на этот раз не нечаянным нападением и не смелым народным натиском, как в 1792 году, в феврале 1848 г. и 4 сентября 1871 года, а самим народом; даже крестьяне, которых в 1848 году реакции удалось запугать, махая перед ними «красным призраком», решительно вотировали в массе и на востоке и на юге за республику.

Республиканская пропаганда, начавшись в ХVIII столетии и продолжаясь в течение всего XIX столетия, принесла, наконец, свои плоды; не напрасно Вольтер, Руссо, Луи Блан, Виктор Гюго — Виктор Гюго в изгнании — и еще целый ряд других менее известных писателей и журналистов полной горстью сеяли по Франции республиканские идеи; не напрасно наши отцы в 1793 году, в 1848 году и во время парижской коммуны оросили их своею кровью; час жатвы, казалось, пришел. И что же, получили ли забитые и неимущие — фабричные рабочие и крестьяне — получили ли они, наконец, возможность принять участие в материальном благополучии и интеллектуальной культуре?




Глава XI

Третья республика

(1879–1903)








Третья республика установила светское, бесплатное и обязательное первоначальное образование


Благодетельное влияние республики во внутренних делах. — Республиканская партия осуществила часть своих обещаний, данных ею демократии.

Она дала почти полную свободу печати: изданию газет, выпуску книг не ставилось более никаких со стороны закона препятствий. Процессы по печати сделались подсудны уголовному суду присяжных, за исключением дел, касающихся анархистской литературы; в этом случае, нарушая принципы, закон 1894 года, позволяет преследовать писателей перед исправительным судом, где наказание присуждается не присяжными, а профессиональными судьями. Осуждению подвергаются еще время от времени некоторые произведения, способные возбудить беспорядок; но такое вмешательство, к счастью, становится все реже и реже. В общем, нет в мире страны, в которой пресса пользовалась бы большей свободой, чем во Франции; и не много таких стран, которые пользовались бы столь же широкой свободой.

Республика дала французам право собраний и ассоциаций. Для общественного собрания достаточно простого заявления, подписанного двумя выборщиками той коммуны, в которой оно должно состояться. Закон 1884 года позволил рабочим основывать профессиональные синдикаты для защиты своих интересов; закон 1901 года дал всем гражданам самую широкую свободу ассоциаций. Республика приложила свои старания также и к тому, чтобы установить равенство перед налогом на кровь: закон 1872 года дал возможность поступать вольноопределяющимися на один год тем из зажиточных молодых людей, которые могли уплатить 1500 франков, — они служили таким образом только один год вместо 5; закон 1889 года, сведя службу на три года, сохранил льготу для тех, кто являлся опорою семьи, и для сыновей буржуазии, обладающих известного рода дипломами, обязывая их служить только один год; в настоящее время голосуется новый закон, который должен уничтожить, наконец, всякие изъятия и свести военную службу на одинаковые для всех 2 года.

Наконец, республика — и это самое важное и самое благотворное ее дело — постаралась, не насилуя совести, изъять от церкви дело образования подрастающего поколения; закон 1881 года, инициатором которого был Жюль Ферри ввел во Франции даровое, светское и обязательное обучение; 


/з детей народа стали получать с тех пор начальное образование в общественных школах; были основаны, кроме того, высшие начальные школы. В настоящее время республика тратит на начальное образование более 100 миллионов, тогда как во время реставрации в промежуток между 1815 и 1830 годами тратилось всего лишь 50000 франков.

Тем не менее, одна треть мальчиков и девочек из народа и половина мальчиков и девочек зажиточных классов продолжают получать образование в конгрегационных школах или коллежах. И чтобы предохранить эту часть подрастающего поколения от обучения, исполненного религиозной нетерпимости и недоверия к духу нового времени, республика до сих пор осмелилась только на то, что запретила по закону 1901 года некоторым конгрегациям заниматься обучением, именно таким, в которых обеты пассивного повиновения или полного отречения лишали конгрегацию возможности выпускать свободных граждан республики.

Светское воспитание, направленное к тому, чтобы освободить умы от влияния католицизма, который со времени великой революции не скрывал своей вражды к республиканским идеям, усилило во Франции антиклерикальные тенденции, проявлявшиеся уже во времена Вольтера и гражданских войн революции. Действительно, нет другой страны, настолько же свободной от религиозных суеверий, как Франция.

Внешняя политика республики. — Республика принесла французам еще одно благодеяние — внешний мир. С 1871 г. Франция, выдержавшая при Наполеоне III три больших войны в Европе, находится в мире со всеми своими соседями.

Но, если республика и старалась избежать всякой войны в Европе, то, с другой стороны, она совсем не старалась создать продолжительного мира вообще, так как она придерживалась, как и все ее соседи, политики вооруженного мира.

Республиканская партия, справедливо возмущенная грубым присоединением Эльзаса и Лотарингии к Германии, волнуемая чувством солидарности с отнятыми провинциями и оскорбленная в своем чисто национальном чувстве, а также опасаясь поползновений со стороны Германии, ударилась в милитаризм; военный и морской бюджет мало-помалу разросся до миллиарда в год; возросли и тяжелые жертвы, которые несет на себе в этом отношении население; с Россиею был заключен оборонительный союз на случай наступления тройственного союза (Германия, Австрия, Италия), союз в некоторых отношениях опасный, все же, для европейского мира, если предположить, что Россия может быть вовлечена в рискованные внешние предприятия, в которых и республика помимо своей воли, должна будет принять участие. В школах и газетах шла проповедь грубого реванша при помощи оружия.

Таким своим поведением, которое не было ни искренно мирным, ни открыто воинственным, республиканская французская партия содействовала распространению милитаристской лихорадки, причиняющей страдания всей Европе.

И хотя республике и удалось, все же, предохранить страну от всякой войны в Европе, в колониальной политике она вела себя как раз наоборот, т. е. наступательно и стремилась к завоеваниям.

На этот путь поставил третью республику никто иной, как Жюль Ферри. Его поощряли в этом генералы, адмиралы и офицеры, стремящиеся к повышению, крупные торговые дома, жадно ищущие новых рынков для своих продуктов, сбыта военных материалов или перевозки войск и припасов на выгодных условиях; такая политика льстила, кроме того, национальной гордости и воинственному духу, пробуждаемому школой и поддерживаемому газетами.

С 1881 года был установлен французский протекторат над Тунисом, правда, без большего кровопролития, но поссорив Францию с Италией, которая имела поползновения на эту страну.

Во время министерства Жюля Ферри, т. е. с 1883 по 1885 год, было предпринято завоевание Тонкина, стоившее много денег и много крови.

Жюль Ферри старался ввести французский протекторат и над Мадагаскаром, но умер, не дождавшись завоевания большего африканского острова, что было осуществлено в 1895 году; плохо организованная и плохо руководимая экспедиция страдала от болезней, потеряла почти всех своих энергичных солдат европейского происхождения, не видав даже врага; но колониальные войска проникли, тем не менее, в Тананариву, и большой остров был покорен.

После кровавых экспедиций пределы колоний Конго и Сенегала были постепенно расширены внутрь страны.

Все эти экспедиции стоили дорого; в известных отношениях они были злоупотреблениями правом сильного; а зачастую они были запятнаны избиениями туземцев, иногда лукавых и притворных, но все же защищавших свою независимость и свое имущество; потому, несмотря на хорошие результаты, которые могли иметь эти экспедиции для некоторых людей, а с течением времени и для туземцев, извлекавших в конце концов пользу от соприкосновения с нашей цивилизацией, они встречали, тем не менее, иногда упорное сопротивление в недрах самой республиканской партии; М. Клемансо, давнишний лидер радикальной партии, был решительным противником Жюля Ферри и его политики колониальных завоеваний.

Умеренные и радикалы. — Уже на другой день после своей победы над монархическими партиями, партия республиканская разделилась на две фракции: умеренную, которую ее враги назвали оппортунистической, и другую, более смелую — радикальную.

Главными представителями умеренных в то время, когда они были еще полны пыла против клерикализма, были Гамбетта и Жюль Ферри; с тех пор, как пыл этот поостыл, наследниками Гамбетты и Жюля Ферри стали Рибо, Дюпюи, Мелин, Вальдек-Руссо. Все президенты республики, начиная с Греви, т. е. Карно, Казимир Перье, Феликс Фор, Лубэ, принадлежали к этой фракции республиканской партии.

Главарями радикалов были и остаются еще и теперь Клемансо, Бриссон, Буржуа и Комб. Проведение некоторых из осуществленных уже реформ было делом радикалов.

Умеренные до сих пор мешали своим противодействием завершению радикальной программы. Вот требования этой последней, которые еще не получили осуществления.

1. Отделение церкви от государства. Умеренные противодействуют этому: одни под тем предлогом, что конкордат 1801 года обязал государство навеки платить жалованье священнослужителям; другие под тем предлогом, что отделение церкви от государства дало бы церкви такую свободу, которой она станет злоупотреблять; и некоторые, наконец, под предлогом неподходящего момента; радикалы настаивают на этом разделении, утверждая, что религия— дело частное, что католическая религия в частности есть прибежище фанатизма, предрассудков и антиреспубликанского духа и что республика имеет право и обязана, отменив конкордат, уничтожить общественный культ, котор. ый был восстановлен наполеоновским правительством только в целях содействия своему деспотизму.

2. Погрессивный налог на доходы. Умеренные противятся этому под тем предлогом, что подобная мера вскоре превратится в средство конфискации крупных имуществ и что она парализует и убьет капитал; радикалы же требуют этого для того, чтобы облегчить мелких сельских собственников и рабочий класс, уничтожив крупные состояния; их поощряет к этому успех подобной реформы в нескольких швейцарских кантонах.

3. Запрещение преподавательской деятельности священникам и конгрегационистам. Такая мера выдвигается радикалами потому, что обязанные своими обетами к пассивному повиновению и совершенному отречению, ни священники, ни конгрегационисты не могут воспитать свободных граждан; многие даже доходят до требования об отмене закона Фаллу, т. е. о восстановлении государственной монополии в деле обучения. Умеренные не хотят такой монополии, опасаясь, что таким образом может установиться тираническое государственное обучение, и боясь, что этим будет угнетена совесть и нарушена свобода отцов семейств; радикалы возражают на это, что существует свобода, еще более важная, чем свобода отцов семейств, это — свобода детей, которые имеют право на обучение, основанное единственно на разуме и на науке, на обучение, которое в настоящее время обеспечить для детей может только государство, сделав из него общественное дело.

4. Уничтожение сената. Радикалы этого требуют потому, что, несмотря на свой республиканизм, сенат служит тормозом при составлении законов и центром, из которого исходит сопротивление коренным реформам; умеренные, наоборот, защищают это учреждение, так как они видят в нем узду на случай неразумных увлечений народа в сторону ли какого-либо претендента, или в сторону революционных идей.

Разногласие по этим четырем важным вопросам и по вопросу о расширении колоний, к чему радикалы совершенно равнодушны, не мешало несколько раз образованию смешанных министерств, в которых были умело соединены умеренные и радикальные элементы.

Устойчивость социального неравенства; экономическая нищета— Радикалы, несмотря на те различия, которые отделяют их от умеренных, сходятся с ними по одному существенному вопросу; они не хотят, как и умеренные, изменять устоев современного общества: частной собственности и свободной конкуренции.

Как те, так и другие, постоянно оплакивая — что особенно любят делать радикалы — вопиющее социальное неравенство, полагают, что нужно почитать право частной собственности, а, следовательно, и право наследства, которые по их мнению являются серьезными пружинами инициативы, труда и прогресса. В рабочем вопросе они все в той или иной мере являются поборниками laisser-faire; пусть каждый человек устраивается и обогащается так, как то позволяют ему его силы, побуждаемый жаждой богатства; все, что может сделать государство — это помогать и заботиться о раненых в этой социальной борьбе.

Благодаря такому режиму экономического laisser-faire, как это указали социалисты уже в начале истекшего столетия, крупная промышленность, пользуясь полной свободой конкуренции, наполовину уничтожила мелкую, которая, за неимением капиталов и больших машин, не может соперничать с первой. Крупные магазины в свою очередь уничтожают мелкие лавочки, которые несут слишком большие расходы общего характера. Наконец, мелкие земледельцы, слишком бедные, слишком необразованные и слишком пригнетенные недостаточностью и дроблением участков для того, чтобы применять крупные земледельческие машины, несмотря на таможни, не в состоянии бороться с крупными собственниками Америки и других стран, обладающими гигантскими орудиями и благодаря дешевизне транспорта могущими влиять на вое большие рынки света. Не говоря уже о том, что крупные торговцы мукой, крупные сахарозаводчики, крупные виноторговцы, владея громадными капиталами, могут часто устанавливать законы и предписывать условия продажи, смертельные для мелких хлебопашцев, выделывателей сахарной свекловицы, выделывателей вина, которые не всегда могут ждать счастливого момента для сбыта своих продуктов по выгодной цене. Разоряемые конкуренцией или колоссальными поборами, предварительно удерживаемыми у них крупными посредниками, мелкие торговцы и мелкие крестьянские собственники ведут едва ли более завидную жизнь, чем земледельческие или фабричные работники и работницы, угнетаемые безработицей, зачастую обреченные на нищенскую заработную плату, или чем тысячи мелких чиновников, получающих иногда еще менее за свой труд.

Таким образом, имущий класс один только получает достаточный доход для того, чтобы дать своим детям среднее образование, открывающее все денежные дороги и обеспечивающее за теми, кто его получит, преимущество в борьбе за существование, — откуда следует, что буржуазия пользуется под республиканским ярлычком истинным господством.

Поэтому, несмотря на громадный успех двух всемирных выставок в Париже, в 1889 и 1900 годах, Франция испытывает великое экономическое бедствие.

Партии будущего; оппозиция правой. — Этим бедствием так же, как и невежеством масс, пользовались против республики все силы прошлого.

Среди поборников прошлого одни хотели бы королевской власти в духе Людовика-Филиппа с присоединением к ней всеобщего избирательного права: таковы желания роялистов-орлеанистов; другие жалеют о чудном времени первой и второй империи — таковы бонапартисты. Роялистским претендентом является герцог Орлеанский потомок Людовика-Филиппа; бонапартистским ставленником — Виктор-Наполеон, племянник Наполеона III. С каждыми новыми выборами эти партии теряют под собою почву (одна из них, именно партия роялистов-легитимистов, почти уже совсем исчезла); и те из них, которые еще существуют, составляют в настоящее время незначительное меньшинство; их главной силой была католическая партия; но так как постепенное исчезновение этих монархических партий угрожало скомпрометировать католическую церковь, то, по совету папы Льва XIII, часть духовенства отделилась от них и присоединилась более или менее чистосердечно к умеренной республиканской партии. Но как до, так и после этого присоединения все католические силы трижды собирались вместе и составляли коалицию с остатками монархических партий и некоторыми республиканцами, порицающими правительство, вроде Генри Рошфора, или слишком патриотично и воинственно настроенными в роде Деруледа, чтобы взять приступом третью республику; в 1887–1889 годах они сгруппировались в партию буланжистов за спиной воинственного и честолюбивого генерала Буланже. Подобно бонапартистам, буланжисты выдавали себя за поборников плебисцита; они мечтали избрать президента республики на основе всеобщего избирательного права, в надежде, что ниспосланный Провидением человек, благосклонно относящийся к их делу, станет у власти.

Разбитые объединенными республиканцами, они возобновили свою агитацию в 1892 году, попытавшись использовать против республики недовольство, вызванное в стране крахом панамской компании и преступным участием в этом деле некоторых депутатов, подкупленных директорами компании.

Наконец, те же самые люди объединились снова под именем националистов, чтобы помешать пересмотру процесса капитана Дрейфуса; но и здесь они были разбиты на выборах республиканским блоком (1896–1902).

Одна из фракций этой партии называет себя предпочтительно «антисемитической», т. е. враждебной евреям. Ее главным представителем в прессе является журналист М. Дрюмон. Подобно католикам средних веков, она ненавидит евреев, на которых смотрит, как на причину всех зол, совершающихся в Франции.

Дело Дрейфуса. В 1894 году противошпионское отделение при военном министерстве обнаружило у военного атташе при германском посланнике в Париже список конфиденциальных сведений относительно французской артиллерии, доставляемых в распоряжение этого иностранного офицера.

После быстрого расследования дела, в составлении этого списка был обвинен один еврей, чиновник военного министерства, капитан Дрейфус, по простому сходству почерка. Представ перед военным советом и обвиненный другим офицером министерства, майором Анри, он был осужден на каторгу, несмотря на его уверения о своей невиновности.

Через два года семейство Дрейфуса и адвокат пришли к убеждению, что осуждение было вынесено с нарушением закона и элементарнейшего правосудия, лишь на основании внешнего вида секретных бумаг, неизвестных обвиняемому и его защитнику и показанных в зале заседания.

Сверх того, полковник Пикар, заведующий противошпионским отделением, пришел к убеждению, что список 1894 года не является делом капитана Дрейфуса, а другого офицера, запятнанного и обремененного долгами, друга майора Анри: майора Эстергази, почерк которого походил на почерк списка; он поделился своими открытиями со своими начальниками; но эти последние, потому ли, что они верили в виновность Дрейфуса, или потому, что их обошел и обманул майор Анри, и другие офицеры, которые оказывали влияние на ход процесса 1894 г., стали после этого относиться к полковнику Пикару немилостиво. Тогда знаменитый романист Эмиль Золя написал президенту республики свое «J´accuse», в котором обвинял штаб в преступных действиях под влиянием клерикализма и антисемитизма и из боязни сознаться в ошибке 1894 года.

Пикар, Золя и его друзья были обвинены затем антисемитами в том, что они подкуплены евреями. Представ перед уголовным судом, великий писатель был осужден за оскорбление армии.

Но майор Анри лишил себя жизни, поняв, что не достигнет своей цели и не заставит поверить в виновность капитана Дрейфуса; тогда вмешался кассационный департамент и кассировал приговор 1894 года. Капитан Дрейфус был вызван с каторжных работ и снова предстал перед военным советом, который признал его виновным, но только «со смягчающими обстоятельствами». Смягчающие вину обстоятельства, связанные с фактом предательства, боязнь, чтобы офицеры военного совета не увлеклись духом войск и антисемитизмом, желание положить конец агитации, беспокоящей всю страну, заставили правительство республики помиловать капитана Дрейфуса (1898). Громадное большинство католиков и националистов продолжает видеть в капитане Дрейфусе изменника; но большинство республиканцев рассматривает его, как печальную жертву судейской ошибки и мученика клерикализма и антисемитизма.

Социалистическая партия. — Представителей старых партий, сидящих в парламенте справа, часто называют правыми партиями; на крайней левой сидят депутаты партии, представляющей собою как бы смелый авангард республиканской партии: представители социалистической партии.

Социалистическая партия — это республиканская, демократическая и антиклерикальная партия, которая, в отличие от умеренной или радикальной фракций республиканской партии, считает единственным средством против всеобщего бедственного положения, нищеты рабочих классов, приниженных и обездоленных, а также и против расточения общих сил, вызываемого конкуренцией, коренное преобразование самых оснований общества.

Таким средством является то, что социалисты называют «социализацией средств производства», т. е. экспроприация на общее пользование рудников, фабрик и других крупных предприятий, находящихся в ведении частных компаний, и эксплуатация их в будущем обществе в интересах всех.

Что такое социализм?  






Какова сущность, какова цель социализма? Социализм предполагает не только улучшить настоящее общество, он предполагает создать постепенно новое общество. В настоящее время общество разделяется на два класса: с одной стороны, мы видим капиталистическое меньшинство, в своих руках держащее крупные средства производства, владеющее рудниками, железными дорогами, металлургическими и стеклянными заводами, большими ткацкими фабриками; оно владеет всеми крупными средствами производства, без которых человеческая деятельность была бы не плодотворной; и, с другой стороны, громадное большинство пролетариев: рудокопов, стеклолитейщиков, металлургических рабочих, ткачей, рабочих всех отраслей производства, в своем распоряжении имеющих только силу своих рук и могущих прилагать эту силу к работе, отдавая ее в наем властительному капиталу, издающему законы на трудовом рынке.

Социализм хочет, чтобы антагонизм этих двух классов, различия между ними исчезло; он хочет, чтобы дуализм этих двух классов уничтожился и чтобы в конце концов был один класс, одна нация, класс трудящихся, нация труда.

Эмансипированная и организованная в настоящее время олигархически, исключительно буржуазная собственность дает нескольким тысячам человек средство управлять и эксплуатировать миллионы других. Социалисты желают, чтобы собственность, перестав быть средством господства одних над другими, стала средством всеобщей свободы, и чтобы, когда собственность распространится на всех, не было более, с одной стороны, всесильных капиталистов, а, с другой — пригнетенных поденщиков; социалисты не требуют — ибо это невозможно, — чтобы капиталистическое общество в настоящий момент было разбито на мелкие кусочки, так, чтобы каждый получил свою часть, но социалисты требуют того, чтобы крупная капиталистическая собственность, собственность на рудники, заводы, стеклянные фабрики, доменные печи, железные дороги, ткацкие заводы — на все отрасли промышленности, вместо того, чтобы принадлежать привилегированному классу, принадлежала всей национальной коммуне, которая пользование ею доверила бы как умственным, так и физическим труженикам, инженерам, химикам, агрономам и ученым, рабочим и всему трудящемуся люду.

Вот цель социалистов, вот каковы мысли, общие всем истинным социалистам. И вот почему социалисты хотят, чтобы капиталистическая собственность на средства производства, в настоящее, время представляющая классовую собственность, стала бы всеобщей собственностью общества, коллективной, коммунальной собственностью; потому сторонники этого учения и называют себя — социалистами-коллективистами или коммунистами. 

    

(Жан Жорес).







Подобным же образом и крупные магазины будут экспроприированы и заменены крупными общими национальными или коммунальными магазинами. Подобным же образом, наконец, и освещение, пользование водою, аптеки, жилища, эксплуатируемые теперь частными лицами и компаниями в интересах богатых классов, будут эксплуатируемы тогда муниципалитетами в интересах всех.

Для деревни будет тоже произведена экспроприация крупных имений; они будут отданы государством в наем синдикатам сельских поденщиков; что же касается до мелких крестьянских собственников, то социализм не предполагает экспроприировать их собственность силой; но его проповедники теперь уже побуждают их образовать между собою синдикаты или кооперативы для того, чтобы сообща покупать удобрение и машины, сообща продавать продукты, соединять свои земельные участки для совместного пользования ими с меньшими издержками, с меньшими издержками, с меньшею потерею времени и с усовершенствованными машинами; социалистическое государство даст даром этими земледельческим синдикатам свои капиталы и будет покупать у них непосредственно, без губительных для них посредников, их продукты для своих мануфактур и своих главных магазинов, назначая минимальную цену за земледельческие товары и позволяя этим крестьянам широко пользоваться продуктами своего труда.

Социалисты настаивают при этом на том, что во всех коллективных предприятиях, по мере усовершенствования машин, продолжительность рабочего дня будет уменьшаться, оставляя таким образом каждому досуг для самообразования и наслаждения жизнью.

Социалистам возражают, указывая на неспособность государства заведывать на экономических началах каким бы то ни было предприятием: но они отвечают, что если в некоторых случаях общественное заведывание делами, за неимением достаточного контроля, оказывается рутинным и расточительным, то, ведь, возможно организовать надлежащий контроль; что при помощи широкой децентрализации в общественных делах, в национальных или коммунальных работах, можно установить ответственность руководителей; что государство управляет не хуже, чем крупные частные компании, своими железными дорогами; что почты и телеграфы управляются так хорошо, как никакая частная администрация не могла бы этого сделать; что многие города экономно и разумно эксплуатируют газ или трамваи.

Социалистам указывают, кроме того, на деспотизм государства; они отвечают, что, государство, как они его понимают, не то государство, которое существует теперь и которое подчиняет своих чиновников почти военной дисциплине. Все люди, сделавшись должностными или общественными лицами, будут заинтересованы в том, чтобы индивидуум за пределами того труда, которым он обязан послужить обществу, мог свободно распоряжаться своим досугом, как он захочет, был свободен в своих религиозных, философских или политических воззрениях; все трудящиеся будут тоже участвовать в составлении правил для мастерских или должностей, в выборе заведующих работами и контрольными комиссиями, и каждое заведение, каждая общественная должность, вместо того, чтобы, как в настоящее время, представлять собою маленькую монархию, в которой управляющие издают законы по своему вкусу, станет маленькой республикой, маленькой демократией, в которой каждый член будет пользоваться своим влиянием и гарантиями против произвола.

Наконец, на возражение, что тогда не будет более побуждений к труду, социалисты отвечают, что стимулы, существующие ныне в крупных частных предприятиях, сохранятся и при новом строе; что премии, увеличение жалования будут возбуждать индивидуальный интерес, не будучи настолько чрезмерны, чтобы допустить восстановление денежной аристократии; что общество может, кроме того, принять меры против неизлечимых лентяев, число которых, впрочем сильно уменьшится, когда труд станет гораздо короче, менее тяжел, вреден и более доходен.

Кроме социализации средств производства в программу партии входит еще другой важный пункт, именно ее международный характер. Социалисты думают, что, за пределами страны, все эксплуатируемые труженики имеют одни и те же интересы; это они должны вступить в соглашение между собою для того, чтобы воспрепятствовать правящим классам натравлять их одних на других в братоубийственных международных войнах, в которых обманутыми и потерпевшими окажутся и те и другие; что они должны согласиться между собою и одновременно предложить своим парламентам рабочее или крестьянское законодательство, покровительствующее слабым мира сего, потребовать от них прекращения колониальных войн, уничтожения громадных постоянных армий, которые служат оплотом привилегированным против стачек и народных волнений, организации национальной милиции чисто оборонительного характера, как. напр., в Швейцарии, и, наконец, учреждения международных третейских судов для разрешения конфликтов могущих возникнуть между нациями.

Социалистическая партия во Франции — это партия мира по преимуществу; она не только противодействует всякому новому колониальному завоеванию, но даже всякой войне в целях реванша, который она считает, несмотря на свои симпатии к Эльзасу и Лотарингии, преступлением против демократии и человечества.

По вопросам тактики французская социалистическая партия распадается на две фракции. Одна из них, самым красноречивым вожаком которой является Жорес, хочет постоянного союза с радикалами и отказывается от всяких насильственных средств; эти социалисты «реформисты» полагают, что, при помощи всеобщего избирательного нрава, благодаря возможности рабочему классу энергично организоваться в синдикаты и кооперации, при свободе печати и собраний, существующей во Франции и столь благоприятствующей пропаганде социалистического идеала, можно без кровавой революции, законодательным путем, в недалеком будущем провести меры, покровительствующие труду, учредить национальную пенсионную кассу для всех граждан Франции, преобразовать в крупные общественные предприятия, организованные демократически, некоторые крупные капиталистические предприятия (рудники, железные дороги, сахарные заводы, керосиновые заводы, муниципальное освещение и т. п.); наконец — постепенно уменьшить продолжительность военной службы и вести республику по пути к политическому миру.

Другая фракция, наиболее известным представителем которой является Гед, — вместе с Аллеманом и Вальяном организовавший французскую социалистическую партию, — не отказываясь от частичных реформ, направленных на улучшение материального и морального положения рабочих, крестьян и мелких должностных лиц, опасается, чтобы под предлогом реформизма социалистическая партия не ударилась в оппортунизм; эти социалисты «революционеры» считают правящие классы к тому же слишком сильными благодаря могуществу денег, которые позволяют им захватывать крупные газеты, а во время выборов оказывать сильное давление на бедняков, и не рассчитывают, чтобы преобразование совершилось мирным путем. Поэтому, в предвидении того дня, когда народ будет достаточно образован и достаточно сознателен, чтобы ниспровергнуть существующее общество, они не хотят ослаблять пока народную энергию. Несмотря на эти различия в тактике, обе социалистические фракции согласны относительно цели.

С социалистической или коллективистической партией можно поставить в связь партию коммунистического анархизма или свободного коммунизма, который тоже международен и враждебен частной собственности, но который, в отличие от социализма. ие доверяет государству и предлагает для достижения коммунистического строя умственную и моральную эмансипацию индивидуумов и организацию синдикатов и кооператив. Несколько фанатиков этой партии совершили 1893 и 1894 ряд динамитных покушений против социального неравенства и один из них убил президента Карно; они заплатили за это своею жизнью на эшафоте или платятся еще и теперь каторгой за свои личные революционные действия и за личное возмущение социальной несправедливостью. Террористические поступки не одобряются также и всеми поборниками свободного коммунизма. Эта партия горда тем, что среди ее членов находится знаменитый географ Элизе Реклю.

Будущее демократии во Франции. — Под влиянием беспокойства, причиняемого зарождением социализма или его притягательной силы, старые партии, по-видимому, находятся в процессе разложения и соединения в две большие партии: консервативную, партию «порядка», такого порядка, как его понимают богатые; она образована из старых партий и умеренных республиканцев, которые по своему темпераменту или по своим интересам находят устои современного общества хорошими и справедливыми. Эта партия опирается на религиозный и военный дух, а также на инстинкт частной собственности; это — партия богатых. Она группируется за старыми вожаками умеренных республиканцев. Для всех них опасность идет слева.

Вторая партия есть партия прогресса. Для нее вся опасность — идет справа, со стороны реакционеров, консерваторов, клерикалов. Только ее авангард в действительности социалистичен; но и самое ядро партии более или менее смела хочет прогрессировать влево; одна из радикальных фракций, фракция радикалов-социалистов, заимствовала даже у коллективистической программы национализацию рудников, железных дорог и сахарных заводов.

Новые поколения, растущие в настоящее время на школьных скамьях, скажут нам, присоединяясь или к блоку правой или к блоку левой, будет ли республика только внешним ярлычком, скрывающим все те же социальные неравенства, что и соседняя ей монархии, или, наоборот, она осуществит, придерживаясь социальной справедливости и международного мира, девиз первых республиканцев: Свободу, равенство и братство.




Глава XII

Европа в XIX столетии








Гаагская международная конференция по вопросу о всеобщем разоружении




Западная Европа


Испания.1. Страна монахов и военных государственных переворотов. — Упадок Испании не прекратился и в XIX столетии. Во время французского вторжения (1809–1814) часть испанцев, после соприкосновения с французскими и английскими солдатами, вознамерилась и в своей стороне осуществить те свободы, которыми пользовались Англия и Франция; лицом к лицу с абсолютистской и клерикальной партией стала партия либеральная, которая в 1834 году достигла власти: кортесы или палаты, избиравшиеся сначала богатыми, а с 1869 года на основе всеобщего избирательного права, получили участие в управлении.

Но и либеральная партия не осмелилась серьезно выступить против духовенства, сократить число конгрегаций, затормозить неудержимый рост их богатств, помешать им давать обучение. Она не сумела также лишить генералов и армию возможности вмешиваться в политику и грубо воздействовать при помощи военных государственных переворотов, так называемых рronunciamentos, на направление государственной деятельности, раз только эта деятельность приходилась им не по вкусу.

5. Восстание колоний— Получая власть, и либералы, и клерикалы продолжали по отношению к колониям одну и ту же политику угнетения; колонисты были отягчены всякими обязательствами и отданы на административный произвол испанских чиновников, получавших превосходное жалование; в конце концов Испания пожала то, что сеяла с ХVI-го века: ее колонии подняли восстание. В промежуток от 1820 по 1830 год вся центральная и южная испанская Америка освободилась оружием от ненавистного владычества. Только Куба, а на океане Филиппины остались за Испанией; в 1898 году, после нескольких последовательных попыток, и они стряхнули с себя испанское иго при содействии Соединенных Штатов, флот которых уничтожил испанскую флотилию. Все эти войны обошлись дорого Испании; торговля, промышленность и земледелие пришли в упадок, угнетаемые тяжестью налогов.

3. Политическая агитация в Каталонии. Только одна Каталония со своим крупным портом Барселоной проявляет широкую торговую и промышленную деятельность; отсюда же, как из очага, исходит демократическая и социалистическая пропаганда, распространяющаяся незаметно во все стороны и в крупные города, обещающая в будущем дать Испании республиканское, светское и мирное правительство, которому будет много дела, чтобы загладить ошибки клерикальной и военной монархии.

Англия.1. Черная Англия и зеленая Англия. Факт, господствующий над всею историей современной Англии, это развитие черной Англии, т. е. Англии каменного угля, железа и заводов на всем западе страны, от Корнуэля и до Глазго в Шотландии; в течение одного столетия Манчестер, город шерсти, Бирмингем и Шеффилд, города железа и стали, Глазго и Ливерпуль, два соперничающих порта Лондона, превратились из простых деревень в громадные города с 400, 500 и 800 тысячами жителей. Зеленая Англия, Англия земледельческого юго-востока, потеряла при эмиграции в черную страну, где заработная плата была выше, большинство своих деревенских семейств.

2. Парламентский режим. — Эта экономическая революция имела своим последствием бесчисленные результаты. Первым из них было прочное обоснование в Англии парламентского правления и, в частности, правительства палаты общин. Палата лордов, в которой господствуют крупные земельные собственники, светские и духовного звания, стушевывается перед палатой общин, представляющей коммерческую и промышленную буржуазию; но эта буржуазия нуждается, в борьбе с поземельной аристократией, в рабочих крупных городов северо-запада.

Она должна была дать им право голоса, принадлежавшее в прошлом столетии только богатым. Под влиянием рабочего класса старая либеральная партия (партия вигов) понизила в 1832 году избирательный ценз; затем, великий либеральный министр этого века, Гладстон, будучи поистине либеральным и гуманным человеком, содействовал еще два раза понижению ценза в 1870 и 1885 годах, так что теперь все в Англии, кроме домашней прислуги, поденщиков на фермах и бродяг, участвуют в голосовании.)

Сверх того, чтобы привлечь на свою сторону голоса рабочих, обе партии, либеральная и консервативная, создали рабочее законодательство, покровительствующее труду; продолжительность рабочего дня для женщин и детей повсюду уменьшена; в государственных заведениях продолжительность работы сведена до 8 часов; такой результат, впрочем, достигнут больше благодаря организации рабочего класса в могущественные союзы и тред-юнионы.

Другой результат: рабочие округа представляют прибежище диссидентских протестантских сект, исполненных либеральных и демократических стремлений и враждебных англиканизму — религии богатых епископов официальной Англии. В Англии свободные мыслители вместо того, чтобы подобно французам стать атеистами и отрицать религию, ограничиваются свободным толкованием библии. Официальная англиканская церковь презирает их, как она презирает и ирландских католиков; до последнего столетия она имела контроль над общественным обучением. Религиозные диссиденты первую победу одержали в 1830 году; католики, которые были лишены права избираемости, могли с этого времени заседать в собраниях и занимать общественные должности. В 1870 году Гладстон пошел еще дальше: общественные школы были объявлены светскими и нейтральными и изъяты из влияния англиканской церкви.

3. Ирландский вопрос. — Несчастная Ирландия тоже оказала содействие прогрессу либеральной партии; во времена Кромвеля, т. е. во время английской революции 1648 года, ирландцы, будучи католиками, защищали Стюартов. Против этой ирландской «Вандеи» протестанты-республиканцы Англии были беспощадны; они лишили ирландских крестьян их земель, которые были скуплены военными руководителями протестантов; таким образом, ирландские крестьяне были принуждены обрабатывать свои прежние земли на правах простых фермеров.

Более того, земли, принадлежавшие католической церкви, были отданы церкви протестантской, а политические права ирландцев уничтожены. Первое вознаграждение ирландцев было дано, когда католикам были предоставлены права всех других граждан; Гладстон же имел мудрость и великодушие мечтать о полном их вознаграждении.

После того, как ирландским фермерам было предоставлено право и по окончании договора пользоваться улучшениями, сделанными ими на землях своих господ, он в виду революционного состояния ирландских крестьян, начавших уже разговаривать при помощи динамита, потребовал от своей партии согласия на то, чтобы дать им чего они хотят, т. е. право иметь свой собственный парламент в Дублине, столице Ирландии, дабы управлять своими собственными делами: это то, что называется «Гом-рулем» (автономия).

Еще более того: английское государство экспроприировало бы, при помощи выкупа, крупные английские имения и передало бы земли в виде мелких участков ирландским фермерам, но вопрос не получил еще пока такого разрешения, вследствие измены английских либералов националистов, которые вместе с Чемберленом, прежним помощником Гладстона, отказались следовать за великим старцем, умершим, не увидав завершения этого акта справедливости.

4. Свободная торговля. — Установление свободной торговли в Англии есть дело черной Англии; до начала XIX века Англия была заперта, как и все другие страны, таможнями, доход которых шел в общественную казну. Эти таможни покровительствовали национальному труду против заграничной конкуренции, но, с другой стороны, они имели и свои плачевные последствия: они возвышали цену всех товаров в стране, что, увеличивая издержки производства, тормозило развитие английской промышленности и торговли, не говоря уже о том, что они заставляли другие народы таким же образом ограждать себя от английских товаров.

Когда черная Англия сделалась достаточно могучей для того, чтобы перевесить силы Англии земледельческой, промышленники успели доказать рабочим, что жизнь станет для них дешевле, если иностранные товары будут обращаться свободно, и побудили их вотировать уничтожение всяких таможен; апостолом свободной торговли в Англии является Ричард Кобден, идеи которого одержали победу около 1860 года.

Предметы первой необходимости в промышленности, не обремененные более ввозными пошлинами, английские продукты, благодаря дешевизне каменного угля, могут теперь продаваться за пределами страны по относительно низким ценам. При таком порядке вещей зеленая Англия юговостока перестала производить хлеб, который дешевле стало покупать у Америки; но она нисколько не пришла от этого в упадок, заменив тотчас же культуру хлеба производством скотобойного мяса.

Со времени триумфа свободной торговли Англия покупает у Франции ежегодно на 1200 миллионов вина, овощей и съестных припасов, что делает ее «главной французской колонией», которую не надо завоевывать и потерять клиентуру которой благодаря войне было бы просто безумием.

5. Английский империализм. — Последним результатом экономической революции было то, что английское правительство с жаром бросилось на политику колониальных приобретений, так называемый «империализм»; английские капиталисты нуждаются в новых колониях, чтобы расширить деятельность заводов, рудников, мореходных компаний, чтобы захватить в один прекрасный день золотые копи Трансвааля, а на другой день китайский рынок. Чемберлен является представителем этой политики; от нее отказался великий Гладстон из-за крови, несправедливостей и необходимости увеличения налогов, к чему она постоянно приводит. Ничего нет невозможного в том, что империализм приведет Англию скоро к протекционизму. Чемберлен, под влиянием германской и американской конкуренции, составил проект таможенного союза между Англией и ее колониями, который при помощи различных таможенных тарифов предоставит английский рынок для главных продуктов колоний, а рынок колоний для продуктов, изготовляемых в метрополии; это положило бы конец свободной торговле в Англии.

6. Социальный вопрос: Тред-юнионы, кооперативы, муниципальный социализм. — Громадные богатства, которые доставляют Англии ее заграничные операции, достигающие огромной цифры в 18 миллиардов, и ее промышленная энергия, распределяются весьма неравномерно; земля в Англии принадлежит нескольким тысячам семейств так же, как и большая часть акций на рудники, железные дороги, морские транспортные компании, заводы и крупные магазины.

За мелкой торговой буржуазией и рабочими, принадлежащими к профессиям, требующим продолжительной выучки и получающим достаточно высокое жалование, благодаря их синдикалистской организации, стоит масса промышленных рабочих и сельских поденщиков, получающих нищенскую плату. Нигде нет такой массы бедных, как в богатой Англии.

Такое положение создает все возрастающее недовольство в рабочем классе.

Долгое время рабочие синдикаты или тред-юнионы держались в стороне от политики: одни рабочие голосовали за консервативных кандидатов, другие — за либеральных; но теперь тред-юнионы заговорили об учреждении отдельной рабочей социалистической партии; в крупных городах, впрочем, муниципальный социализм уже применяется; города берут в свое заведывание снабжение водою, газом, устройство трамваев и т. д.; потребитель платит не так дорого, а барыши, которые раньше шли в кассы частных компаний, теперь поступают в городские кассы на всеобщую пользу. Кроме того, английские рабочие основали значительное число крупных кооперативных потребительных обществ для того, чтобы покупать сообща все то, что для них является необходимым.

Будучи инициатором парламентского режима и всяких иных общественных свобод, свободной торговли, синдикалистской и кооперативной организаций, Англия вместе с тем, как мы это увидим, чрезвычайно содействовала прогрессу науки и техники истекшего столетия; поэтому, ее можно считать одной из тех наций, которая наиболее потрудилась на пользу человеческого прогресса.

Голландия и Бельгия. — Перестав быть частью наполеоновской империи, Голландия и Бельгия отошли в 1815 году к голландскому королевскому дому; с этого времени благодаря миру Голландия развила свое земледелие, свое скотоводство, промышленность и особенно свою морскую торговлю.

В 1830 году восстала Бельгия и при содействии Людовика-Филиппа образовала независимое государство в форме конституционной монархии, нейтралитет которого был признан великими державами Европы.

Бельгия заключает в себе две противоположные, почти враждебные друг другу части: на востоке фламандские земледельческие, католические и консервативные провинции с фламандским языком; на западе провинции валлонские, каменноугольные, промышленные и торговые, с свободомыслящим населением, приверженным к либеральным и демократическим тенденциям.

Католическая партия с 1830 года старается воспрепятствовать введению всеобщего избирательного права и сохранить для духовенства руководство народным образованием.

Либеральная буржуазия, относившаяся долгое время недоверчиво к рабочему классу, была вынуждена обратиться к нему за содействием в своей борьбе с клерикализмом; избирательный ценз был понижен, а в 1893 году было введено всеобщее избирательное право, но только предумышленно усложненное в интересах богатых: собственники и обладатели дипломов имеют одним голосом больше, чем простые рабочие, что называется плюральным голосованием.

Старая либеральная партия стала в настоящее время, под влиянием рабочего класса, радикальной и республиканской; но рабочий класс во всем каменноугольном бассейне и в крупных фабричных городах вошел в союз с социалистической рабочей партией. Он организовал могущественные кооперативы, доходы которых идут отчасти на пропаганду. Либералы, радикалы и социалисты, которые обладают почти что одинаковыми избирательными силами, сообща равны теперь силам клерикальной партии.

Благодаря миру, которым Бельгия пользуется с 1830 года, и незначительному количеству регулярных войск, которым она может удовольствоваться, пользуясь своим положением нейтральной страны, она развила торговлю, вдвое превосходящую пропорционально количеству ее населения английскую торговлю.

Центральная Европа


Швейцария. — Несмотря на скудность земли и подземных богатств, Швейцария пользуется, благодаря своему трудолюбивому и мирному населению и своим демократическим учреждениям, относительным благополучием.

Нигде местная свобода не обеспечена лучше, чем здесь, ибо государство заведует здесь только самыми общими обязанностями: оно ведает национальную оборону, пути сообщения и т. д.; в деле же кантонального управления 22 кантона, составляющие гельветскую конфедерацию, сохраняют свое полновластие, подобно тому, как коммуны, их составляющие, свободны в сфере своего коммунального управления.

Благодаря такой системе, кантоны католические могут уживаться в одном и том же государстве с кантонами протестантскими без серьезных столкновений, а кантоны, говорящие на немецком языке, с кантонами французскими или итальянскими.

Кроме того, наиболее прогрессивные кантоны вводят у себя демократические учреждения, которые постепенно проникают и в другие кантоны; например, референдум, позволяющий гражданам своим «да» или «нет» высказываться о законах, вотированных выборными советами, и пропорциональное представительство, которое предоставляет различным партиям на выборных собраниях число мест пропорциональное числу голосов, которыми они обладают; таким образом, меньшинство тоже оказывается представленным.

Но самым оригинальным из швейцарских учреждений является милиционная армия. Боясь, несмотря на свой нейтралитет, враждебных действий, швейцарцы ввели у себя оборонительную, экономную и вместе с тем грозную, организацию: молодежь получает выправку и упражняется у себя дома каждое воскресенье между 17 и 20 годами; в качестве рекрутов в полку, молодые люди делают только необходимые военные упражнения, и, благодаря отсутствию парадов и бесполезной гвардии благодаря сокращению военных занятий, они служат всего лишь 45–50 дней во всех полках за исключением кавалерийских, где они остаются 90 дней; государство дает кавалеристам боевую лошадь, обязывая их содержать ее и пользоваться ею для своих работ с осторожностью; возвращаясь домой, они берут с собою оружие и обмундировку и, потому, могут мобилизоваться быстрее, чем какая-либо другая европейская армия; они упражняются в своих коммунах в стрельбе без больших издержек и беспокойств; пять призывов по 16 дней каждый поддерживают солдатскую и офицерскую выучку и выправку; большие ежегодные маневры дают возможность убедиться, что эта армия, состоящая из солдат-граждан, все офицеры которой выходят из солдатских рядов, будучи выше в моральном отношении всех постоянных армий, не уступает ни одной из них в военной выправке.

Это идеальная армия для мирной демократии, которая хочет на случай несправедливого нападения быть готова к сопротивлению.

Италия. — Благодаря войнам революции и империи, французское господство распространилось на мелкие итальянские государства того времени. В 1815 году съехавшиеся на совещание государи, победители Наполеона, отдали неаполитанским Бурбонам Неаполь и Сицилию, папе — центральную Италию с Римом, Пьемонтскому дому — Пьемонт, Савойю, Сардинию со старой генуэзской землею, а другим мелким итальянским государям — их прежние владения; австрийские Габсбурги присоединили к своим владениям области Милана и Венеции.

Соприкосновение с французами пробудило либеральный, антиклерикальный и демократический дух в одной части итальянского населения; итальянские государи вооружились против таких стремлений; вспыхнули возмущения в 1820, 1830 и 1848 годах. Каждый раз австрийские солдаты приходили и восстанавливали разрушенные троны. Только один государь имел мудрость и способность согласиться в 1848 году со своими подданными и дать им парламентский строй со свободою печати; это был король Пьемонта, Карл-Альбрехт. Все итальянские либералы во всех государствах полуострова ненавидели австрияков; наоборот, они чувствовали признательность только к одному, до некоторой степени либеральному дому, к королевскому дому Пьемонта. У сына Карла-Альбрехта, Виктора-Эммануила ии (1848–1878), был министр Кавур, который искусно руководил им.

В 1859 он вызвал на действия Австрию, заручившись предварительно поддержкою Наполеона III. После поражения австрияков при Мадженте и Сольферино и уступки Ниццы Наполеону III за оказанную помощь, вся Италия, восставшая под влиянием кучки либералов, руководимой Гарибальди, признала власть Виктора-Эммануила.

Союз с Пруссией в новой войне против Австрии принес Италии Венецию (1866). В 1870 году ее войска вступили в Рим, когда французские солдаты, охранявшие папу, очистили город. Хотя некоторые итальянские шовинисты — ирридентисты — и требуют упорно для Италии Триеста и других территорий, где население говорит по-итальянски, но которые принадлежат Австрии, тем не менее, можно сказать, что территориальное единство Италии осуществлено. Теперь Италия стала уже не одним только географическим термином, а нацией, управляемой королем и двумя палатами, из которых одна, палата депутатов, выбирается ныне на основании всеобщего избирательного права.

Единство не восстановило благополучия: Италия обладает незначительными капиталами; она совсем не имеет каменного угля; часть ее населения, — южные итальянцы, — ленивы. Вот условия, не позволяющие ей наверстать того, в чем опередили ее Франция и Англия.

Кроме того, собственность в Италии распределена чрезвычайно неравномерно; здесь много сельских поденщиков, обрабатывающих крупные экономии.

Наконец, господствующие классы не были достаточно мудры, чтобы вести вполне мирную политику; итальянское правительство производило разорительные расходы на перевооружение своих сухопутных и морских сил, была сделана напрасная попытка завоевать Абиссинию. Был заключен, затем, союз с Германией из недоверия к Франции.

Военные издержки, разорительные для всякой страны, особенно невыносимы для такой бедной страны, как Италия. Поэтому, бедность там достигает крайних пределов; она вынуждает часть населения эмигрировать в соседние страны или в Америку.

Общая нищета в больших городах и во всех промышленных центрах севера, где около шерстяных и шелковых фабрик группируются массы рабочих, благоприятствовала развитию республиканской партии и партии социалистов-революционеров, делающих существование итальянской монархии весьма ненадежными.

Германия. — В 1815 году, после низвержения Наполеона, германская конституция была переработана; вместо 360 германских государств, существовавших в 1789 году, осталось теперь только 39 со своими отдельными правительствами, которые посылают для решения дел, касающихся общих интересов, своих депутатов на сейм. Два государства превосходили другие по силе; то были Пруссия и Австрия.

В промежутке между 1815 и 1848 годами во всех немецких государствах либералы мечтали об единой Германии, способной прогнать врага-иностранца и управляющейся национальным парламентом; в 1848 году почти во всех них была вспышка против правительств; но повсюду восстание было подавлено вооруженной силой.

В 1859 году прусский король Вильгельм I назначил министром Бисмарка, который тоже мечтал объединить Германию, но только под властью своего повелителя, короля Пруссии, и в случае необходимости произвести такое объединение огнем и мечем. Уже начиная с 1829 года Пруссия образовала с большинством мелких немецких государств торговый союз, называвшийся таможенным; Австрия не участвовала в нем. Надо было исключить ее и из германской конфедерации.

В 1864 году прусское и австрийское правительства вели несправедливую войну с датчанами и отняли у них две провинции; но они не могли придти к соглашению относительно раздела добычи между собою; Бисмарк объявил тогда войну Австрии. Прусская армия, организованная искусным генералом Мольтке, разбила австрийскую армию при Садове (1866). Австрия обязалась не принимать более участия в германской конфедерации; частью добровольно, частью по принуждению, мелкие государства северной Германии, сохраняя в неприкосновенности свою местную администрацию и своих отдельных повелителей, признали своим главным государем короля Пруссии; парламент, рейхстаг, который решено было избирать на основании всеобщего избирательного права, чтобы задобрить либералов, должен был издавать законы для всей конфедерации северной Германии.

Государства южной Германии оставались еще вне конфедерации. За время с 1866 по 1870 год Наполеон III сблизил их с королем Пруссии, благодаря своим проектам присоединения германских территорий. Ненависть к французам, поддерживаемая с 1815 года в школах, снова разгорелась; и когда Наполеон III объявил войну Пруссии, войска южных государств выступили тоже на защиту немецкого отечества. В восторге от победы они тоже присоединились к преобразованной конфедерации северных государств, которая стала теперь империей.

С этого времени Германия переживает такие же политические волнения, какие обнаруживаются и во всех соседних государствах; католики, многочисленные в южной Германии, в Польше и по течению Рейна, составляют в рейхстаге партию центра, которая в то же время партия клерикальная, стремящаяся сохранить за собою контроль над школами; она находится, впрочем, в согласии с протестантскими клерикалами, но враждебна либералам.

Восточные провинции, где земля принадлежит крупным собственникам, производителям хлеба, стоят за крайний протекционизм; этих собственников называют аграриями.

Наоборот, крупные промышленники, по крайней мере те из них, которые покупают главные материалы за границей и отправляют свои мануфактурные продукты за границу, стоят за свободную торговлю подобно рабочим, опасающимся дороговизны продуктов, вызываемой протекционизмом. Эти крупные промышленники обыкновенно принадлежат к национально-либеральной партии. Национал-либералы, напоминающие собою французских националистов, особенно благоговеют перед императором и армией; они хотят сильной власти. Они образуют с аграриями и центром ядро консервативных сил; но они не клерикально настроены.

Прогрессисты, противники духовенства и чрезмерных военных издержек, хотят строгого парламентского режима, уважения к свободе печати и ко всем политическим свободам; вместе с ними голосует почти вся мелкая буржуазия.

Наконец, во всех рабочих и промышленных центрах, благодаря гигантскому развитию немецкой промышленности, возникла партия непримиримой оппозиции, именно социалистическая партия. Это самая организованная, наиболее дисциплинированная и наиболее многочисленная из всех социалистических партий в Европе. Она объединяет около красного знамени 3000000 выборщиков, т. е. треть всех немецких выборщиков. Это партия республиканская, антиклерикальная, коллективистическая, антимилитаристская и интернациональная. ее колоссальный рост служит главной причиной беспокойств императора и господствующих классов.

Австро-Венгрия. — В Австро-Венгрии самым серьезным вопросом является расовый вопрос.

Австрийские Габсбури, правящие Австро-Венгрией, с течением столетий соединили под своею властью, благодаря наследству и при помощи военной силы, самые разнообразные области. Австрийские провинции на северо-западе населены 6000000 немецких католиков, которые, кроме того, образуют еще настоящие колонии в других провинциях монархии.

В Венгрии живет 6000000 венгерцев, отчасти протестантов; заняв в средние века равнину Венгрии, они разделили собою на двое провинции, занятые славянами: славяне севера занимают Богемию (чехи) и Галицию (поляки и русины); славяне юга занимают Кроацию (хорваты). Эти славяне, говоря на разных диалектах, составляют 20 миллионов. Кроме того, на берегах Адриатики живет около миллиона итальянцев; на востоке от Венгрии, в Трансильвании, живет 3 миллиона румын; в крупных городах империи рассеяно более миллиона евреев.

С 1815 по 1848 год над всеми этими народами деспотически властвовал один австрийский министр, непримиримый враг всяких политических новшеств, Меттерних. В 1848 году повсюду вспыхнуло восстание против такого деспотизма; восстание в Венгрии было особенно ужасно; под руководством патриота Кошута венгерцы провозгласили республику; но при помощи русских войск Габсбурги подавили восстание. В 1866 году, на другой день после погрома при Садове, Габсбурги, выключенные из германской конфедерации, согласились на уступки своим подданным; монархия была разбита на две части: на севере — австрийская монархия с Богемией и Галицией и парламентом, заседающим в Вене; на юге — венгерская монархия со своими придатками, Трансильванией и Кроацией с общей столицей в Будапеште. Два парламента, избираемых на основании избирательной системы, благоприятствующей богатым, управляют каждый отдельно в согласии с ответственным министром; для общих дел и для заведывания армией, флотом, дипломатией и финансами оба парламента посылают делегатов, собирающихся попеременно то в Вене, то в Будапеште.

В этих парламентах несогласия возникают не только из-за борьбы между клерикалами-консерваторами, светскими либералами, прогрессистами, антиклерикалами, радикалами-республиканцами и социалистами-интернационалистами; каждый вопрос здесь усложняется еще расовой ненавистью.

В австрийской монархии чехи требуют специального парламента в Праге для ведения своих частных дел; поляки хотят парламента в Кракове; подобным же образом в венгерской монархии своего парламента добиваются трансильванские румыны и хорваты.

Хватит ли у всех их мудрости, чтобы последовать примеру Швейцарии, которая благодаря своему федеративному и республиканскому режиму достигла мира и согласия между народностями, различными по расе, языку и религии?

Восточная Европа


Скандинавские государства. — Под таким именем понимают обыкновенно Данию, Швецию и Норвегию, населенные одной и той же скандинавской расой, белокурой, с голубыми глазами.

В 1815 году Норвегия была отдана королю Швеции, а Дания увеличила свою площадь несколькими, наполовину германскими, провинциями, которые были грубо отняты у нее Пруссией после войны 1864 года.

Датское скотоводство, эксплуатация лесов в Норвегии, текстильная и металлургическая промышленность в Швеции, морская торговля и рыболовство в трех странах вместе— вот что обогащает трудолюбивое, мирное и одно из самых образованных население Европы. Эти государства заслуживают упоминания за ту энергию и тот успех, с какими они борются с алкоголизмом, столь же вредным для всякой расы, как и самая война; в нескольких коммунах Норвегии и Швеции продажа алкоголя, этого смертоносного яда совершенно запрещена; повсюду же она строго регламентируется.

Россия. — Со времени наполеоновских войн, которые кончились для России увеличением территории на западе, где она получила большую часть прежней Польши, царское правительство было занято тремя главными предприятиями.

Россия три раза пыталась раздробить Турцию: в 1829, в 1853 и в 1878 годах; и каждый раз она должна была остановиться перед вмешательством Англии или Франции.

Россия при помощи огромных таможенных тарифов оказывает поддержку своей молодой промышленности; под защитой таможенных застав и благодаря громадному запасу каменного угля и руд всякого рода, находящихся в недрах земли, а также благодаря приливу иностранных капиталов, особенно французских, крупная промышленность начинает расти в Польше, на Урале, около Москвы и в южной России.

Наконец, Россия упорно противится проникновению либеральных и демократических идей. До сих пор бюрократии удалось сохранить свою деспотическую власть, и это потому, что она имеет дело только с кучкой учащейся революционной молодежи, нигилистами, бомбы которых могли убить Александра II (1881), но не были в силах заставить капитулировать бюрократию. В России, как и повсюду, преобразование политических учреждений совершится вместе с преобразованием экономических условий, что весьма близко к своему осуществлению. В 1862 году Александр II освободил крестьян, отчасти уступая либеральным идеям, отчасти чтобы обеспечить поденных рабочих для крупной промышленности, которая начала уже развиваться; крестьяне, до сих пор бывшие рабами, стали свободны; крестьянским общинам была предоставлена возможность выкупить у крупных собственников земли, которые они обрабатывали при крепостном праве; выкуп был построен на основании постепенного погашения долга. Освобождение крепостных повело к переселению поденщиков в города и зарождению промышленного пролетариата, который благодаря новым условиям жизни и под влиянием тайной пропаганды русской молодежи начал устраивать стачки и волноваться. До сих пор существовал только главный революционный штаб, вербуемый из рядов русской буржуазии; за ним скоро двинется многочисленная рабочая армия. Великий романист Толстой, проповедуя возвращение к евангельским добродетелям, отказ от военной службы, презрение к власти, играет в современном русском обществе такую же разрушительную роль, какую когда-то играл Вольтер во французском обществе на заре революции 1789 года.

Турция и Балканские государства;восточный вопрос. — В начале столетия турецкая империя распространялась в Европе на весь Балканский полуостров, касаясь границ Венгрии и России и достигая Средиземного моря.

Христианские народы, которых султаны, их чиновники и солдаты, держали под своим игом, сохранили свою религию и своих епископов; религиозный фанатизм заменял собою патриотизм. В 1819 году в Греции произошло восстание. Несмотря на подвиги ее морских корсаров, ее войск в городах и стрелков в горах, она стала отступать перед численным превосходством неприятеля; тогда царь Николай I, наполовину из религиозных чувств, наполовину из политического честолюбия, послал своих солдат и свой флот на помощь грекам; из симпатии к грекам, но еще более из боязни, что Россия раздробит Турцию и возьмет Константинополь, английское и французское правительства вмешались со своей стороны; согласно договору в Адрианополе (1829) Греция получила независимость, а два других христианских народа, сербы и румыны, стали наполовину независимы: Сербия и Румыния были признаны провинциями под чисто номинальным протекторатом султана. В 1853 году под предлогом покровительства христианам турецкой империи, терпящим от мусульманского фанатизма, царь Николай I объявил султану войну; Англия склонила Наполеона III придти на помощь тому, кого дипломатия уже назвала «больным человеком». Взятие Севастополя союзниками спасло Турцию. В 1876 году болгарские христиане подвергнулись массовому избиению со стороны фанатичных мусульман; тогда русские войска снова выступили против Турции (1878); несмотря на отчаянное сопротивление турок, русские собирались уже вступить в Константинополь, когда английский флот вошел в великий турецкий порт; эта демонстрация испугала царя и Турецкая империя была еще раз спасена; с этих пор Болгария стала независимым княжеством.

В настоящее время европейская Турция сводится на узенькую полоску земель между Адриатикой и Черным морем: большой округ Константинополя. «Восточный вопрос» не совсем еще разрешен, так как турки продолжают угнетать христианские народы Европы.

Мелкие христианские народы Балканского полуострова— сербы, болгары, греки и румыны, — управляемые конституционными монархами, к сожалению, соперничают друг с другом. Три первых зарятся на одну и ту же турецкую провинцию — Македонию, в которой живут и сербы, и болгары, и греки, и на ее главный порт, Салоники; желание австрийского правительства заполучить те же Салоники, постоянное стремление русского правительства овладеть Константинополем, препятствия, которые английское правительство оказывает таким притязаниям, не считая уже нежелания султана быть ограбленным, — все это вместе взятое увеличивает и без того затруднительное положение Балканского вопроса. Вместе с Эльзас-лотарингским вопросом, восточный вопрос является самым грозным призраком для европейского мира.

Вооруженный мир и международный третейский суд.


Чего стоит вооруженный мир. — Со времени войн революции и первой империи и особенно с 1870 года вся Европа представляет как бы широкое поле, уставленное пушками и щетинящееся штыками; почти повсюду личная военная служба обязательна.

Без малейшей передышки государства стремятся увеличивать свои военные силы, преобразуют и обновляют все, относящееся к военному делу. Этот режим «вооруженного мира» стоит дорого.

Все европейские государства отягчены колоссальными долгами, заключенными по большей части по случаю войн и вооружения последнего века; для того, чтобы платить проценты повсюду нужно вводить тяжелые налоги, прямые или косвенные.

Кроме того, каждый год в бюджеты приходится вносить огромные суммы на содержание армии и флота и на выдачи военных пенсий.

Вот в миллионах франков военные или связанные с вооружением издержки для шести великих европейских государств. Они заимствованы по большей части из бюджетов 1901 года.




Таким образом, шесть великих держав — только они одни — издерживают в год 6.148 миллионов на свои армии и флот, а 4.617 миллиона на уплату процентов по государственным долгам.

Для всех государств Европы эти издержки равняются 6.917 миллионам на армию и флот и 5.584 миллионам на уплату процентов по долгам, что в общем дает 12 миллиардов 505 миллионов. Англия отдает 50 % своего ежегодного бюджета этим непроизводительным расходам, Франция 59 %, Италия 64 %, несчастная Испания 70 %! Но это еще не все. Военная служба требует под знамя для непроизводительного труда четыре миллиона молодых людей, находящихся в расцвете своих лет; предполагая, что работа их ума и их рук, примененная к общественно полезным занятиям, оплачивалась бы при продуктивной работе в среднем по 1000 фр. ежегодного жалования, — мы открываем новую напрасную потерю 4 миллиардов в год.

Таков печальный учет европейского милитаризма, не считая всяких умственных потерь, и не говоря о привычке к лени, пьянству и кутежу, приобретаемой очень часто молодыми людьми в течение их военной службы.

Международный третейский суд и политика мира. — Во все времена великие мыслители, составляющие красу человечества, клеймили войны и звали народы к жизни, свободной от насилия, когда столкновения между государствами регулировались бы мирно при помощи международного суда. Самыми знаменитыми из поборников мира в новое время в Германии были Лейбниц в XVII веке, Кант в ХVIII, во Франции епископ Фенелон и аббат Сент-Пьер в ХVIII веке, в Англии Ричард Кобден, апостол свободной торговли.

Но только в нашем столетии, благодаря прогрессу науки и просвещения и особенно благодаря легкости международных сношений, идеи мира и разоружения получили благоприятные условия для своего развития. Во всех европейских странах в настоящий момент найдутся избранные в умственном и моральном отношении умы, которые, примыкая к различным политическим партиям, защищают эти идеи.

И даже значительная часть демократической партии, социалистическая партия в массе своей отвергают милитаризм и воинственный патриотизм; ораторы и публицисты этой партии постоянно разъясняют своим последователям, что, каков бы ни был исход войны, пострадает от нее непременно рабочий и крестьянский класс.

До сих пор консервативные классы, признавая необходимость громадных армий для охранения своих богатств и привилегий против требований демократии, сопротивлялись мирному течению жизни; при помощи больших газет. ими поддерживаемых, при помощи давления, оказываемого на правительство, эти классы поддерживали во всех странах национальную ненависть; в своих книгах и газетах они эксплуатировали мучительные воспоминания о войнах прошлого, обостряли каждое даже самомалейшее недоразумение; и вот они замечают, что тяжесть военной службы, приводя народ в отчаяние, способствует повсюду прогрессу демократии и социализма; в то же время они обеспокоены торговой конкуренцией Соединенных Штатов, где при наличности минимальных военных расходов, нет надобности в разрушительных налогах, отягчающих в Европе земледелие и промышленность. Они начинают понимать, что богатые классы почти столько же, сколько и все другие классы, заинтересованы в облегчении тяжести военных расходов.

Христиане, вспоминающие с великим русским романистом, Толстым, заповеди мира и братства, данные в Евангелии, республиканцы и демократы, стоящие за гуманность, социалисты, сторонники международности, поборники мира из всех партий — все они начинают мало-помалу сообразовать одни с другими свои действия; они собирают международные конгрессы, они основали лигу международного мира: в своих заседаниях, брошюрах и журналах они противопоставляют варварской и мало противоречащей духу воинственных людей формуле: «если хочешь мира, подготовляй войну», свою более человечную и более разумную формулу: «если хочешь мира, подготовляй мир». Они стараются уничтожить старую национальную ненависть, обесславить войну, по крайней мере войну наступательную, и заменить при регулировании международных столкновений этот животный и гибельный даже для самих победителей прием практикой третейского суда, который показал уже свою способность прекрасно разрешать столкновения.

Пример международного третейского суда: дело Алабамы. — Во время ужасной гражданской войны. которая продолжалась с 1861 года по 1867 год между северными и южными штатами американской республики, Англия допускала, чтобы южные штаты вооружали в английских портах военные корабли, преследовавшие купеческие корабли северных штатов; один из таких разбойничьих кораблей, Алабама, причинил много убытков торговле северных штатов.

Это противоречило международному праву.

Южные штаты были побеждены. Тогда северные штаты потребовали от Англии объяснения. Соглашение было невозможно и война стала неминуемой.

Но ужасы франко-германской войны, вспыхнувшей тем временем, заставили оба правительства призадуматься и отказаться от своих намерений. Был образован третейский суд, состоявший из 5 членов, назначенных первый — президентом Соединенных Штатов, второй — королевой Англии, третий — королем Италии, 4 — президентом швейцарского союза и пятый — императором Бразилии.

Пять третейских судей присудили Англию к уплате 80 миллионов франков; таким образом, война была избегнута.

Блестящая победа над Соединенными Штатами стоила бы Англии гораздо дороже.

Трибунал в Гааге. — В 1900 году по инициативе царя Николая II в Гааге собрался международный конгресс с целью найти средства к постепенному разоружению. Этот конгресс, на котором были представлены государства всего света, не достиг даже частичного разоружения; но был учрежден постоянный комитет; в него вошли представители всех стран. Государства, представленные на конгрессе, морально обязались передавать на суждение Гаагского третейского суда все столкновения, могущие между ними возникнуть, и кончать свои споры перед лицом международного «мирового судьи». С тех пор некоторые из подписавших резолюции конгресса позабыли свои обещания и позволили себе акты насилия над более слабыми народами; от всех справедливых и мирных людей всех стран зависит то, чтобы конгресс приносил свои плоды; если при первом столкновении, которому будет причастна их страна, они сумели бы настоять на том, что спор должен быть решен третейским судом в Гааге, то человечество увидало бы скоро, что мечта положить конец войнам уже не химерична, как не была раньше химерична благородная мечта об уничтожении рабства.

Если монархические или консервативные правительства нынешней Европы не в силах положить конец при помощи международного правосудия резню вооруженного мира, то демократия, сделавшая в течение XIX века повсюду колоссальные успехи, без труда осуществит, одержав победу во всей Европе, эту вторую благодетельную «химеру»: учреждение Соединенных штатов Европы.




Глава XIII

Современная Америка; европейская цивилизация в Новом Свете








В стране трестов: некоторые из миллиардеров, основателей трестов, являющиеся королями современной республики Северо-Американских Соединенных Штатов


Английская Америка: Канада. — Исследованная в начале XVII века французом Шампленом и занятая французскими колонистами Канада прозябала под французским владычеством до занятия ее англичанами в 1763 году. французские колонисты были родоначальниками ее населения; с 65000 человек, сколько их было в 1763 году, число их возросло до одного миллиона с половиною; они говорят на французском языке и исповедуют католическую религию; но, несмотря на свои симпатии к Франции, они стали уже истинными подданными английской короны. французская Канада на деле только ядро современной Канады; сильная эмиграция ирландцев, англичан и шотландцев, которые увеличили количество общего населения Канады до 5 миллионов, сделала возможной колонизацию наименее холодных и более плодородных частей обширной территории, равной по величине Европе и лежащей между Атлантическим и Тихим океанами; ее перерезывает насквозь трансконтинентальная железная дорога.

Восемь колоний или штатов выросли постепенно; английский губернатор, стоящий во главе каждого из них, не пользуется на самом деле никакой властью; управление общественными делами принадлежит здесь, как и во всех колониях с преобладанием английского элемента, парламенту, избираемому платящими налог. Англия позволила этим восьми колониям образовать даже союз, который стали называть Соединенными штатами Канады. Self-government (или автономия) этого союза такова, что английские товары допускаются ко ввозу на тех же основаниях, как и иностранные товары вообще.

Остров Новая Земля, лежащий недалеко от Канады, образует особую колонию, тоже со своим парламентом; со времени Утрехтского договора, отнявшего этот остров от короля Франции, французские рыбаки сохранили за собою привилегию на исключительное пользование одною частью его берегов, которую англичане зовут «французским берегом», и право строить там необходимые для рыбной ловли заведения. Эта привилегия, относящаяся ко времени, когда Новая Земля не была еще населена, кажется чудовищною ее жителям теперь; они рассматривают французских рыбаков, и как пришельцев; отсюда частые столкновения, которые кончатся, быть может, в один прекрасный день ссорою между Францией и Англией, если этот вопрос о Новой Земле не будет разрешен до тех пор путем законного третейского суда.

Англо-саксонская Америка: Соединенные Штаты. — Вся остальная част Северной Америки занята Соединенными Штатами; эта часть равняется по своей величине тоже почти что целой Европе.

1. Происхождение Соединенных Штатов. — В середине ХVIII столетия на берегах Атлантического океана было около 1000000 английских колонистов, распределявшихся на 13 колоний; эти колонии управлялись самостоятельно на подобие маленьких республик, особенно северные колонии, населенные еще в ХVII веке пуританами-протестантами; в угоду этим колонистам, обеспокоенным распространением франдусских колоний, Англия завоевала в промежуток от 1756 по 1763 годы Канаду.

Но так как эта война обошлась дорого, английский парламент решил перенести часть издержек на свои колонии в форме таксы на продукты потребления; английские колонисты заявили, что они не будут платить налогов, согласия на которые их не спросили. И, действительно, колонисты не посылали своих представителей в лондонский парламент.

Война не замедлила начаться (1775–1781); некоторые французы, как, напр., молодой маркиз Лафайет, движимые жаждой приключений, любовью к свободе или ненавистью к англичанам, отправились на помощь американским колонистам; правительство Людовика XVI, чтобы отомстить за потерю Канады и затруднить английское правительство, оказало поддержку восставшим. У этих последних нашелся упорный и искусный руководитель в лице одного богатого колониста — Георг Вашингтон. Англия должна была признать независимость 13 колоний, образовавших Соединенные Штаты Америки.

Конституция 1787 года, по которой управляются с некоторыми изменениями Штаты еще и теперь, дала каждой колонии свой отдельный парламент и свое отдельное законодательство; некоторые же общие дела, касающиеся общих интересов — внешняя торговля, внешняя политика, армия, флот, общие финансы — ведаются центральным парламентом, состоящим из двух палат, избираемых на основании всеобщего избирательного права, как и сам президент республики.

2. Гигантский рост Соединенных Штатов. — Соединенные Штаты не ограничились только берегами Атлантического океана. В глубь страны, до самого Тихого океана, простирались обширные территории, по которым были разбросаны кучки краснокожих, охотников и номадов. Это туземное население было истреблено и прогнано насильнически в самые бедные части страны, а все остальное пространство между Атлантикой и Тихим океаном было постепенно колонизовано. Сильная эмиграция из Европы ускорила рост населения; с 1821 и по 1890 годы сюда перебралось более миллионов европейцев, особенно немцев и англичан. В настоящее время в 44 штатах живет 70 миллионов жителей.

Северо-восточные страны, особенно Пенсильвания, обладающая огромными каменноугольными и железными богатствами, превратились в большие промышленные области, рынком которых является крупный порт Нью-Йорк (около 2 миллионов жителей); южные страны, обладая теплым климатом, производят 


/10 хлопка, потребляемого в свете; большая центральная равнина, орошаемая Миссисипи, представляет собою огромный зверинец и огромное хлебное поле, продукты которого проходят через Чикаго, гигантский порт великих озер (около 2 миллионов жителей); гористая местность запада богата залежами золота и серебра.

Сношения обеспечены почти 300000 километров железных дорог (больше, чем в целой Европе), из которых три дороги — трансконтинентальные, соединяют оба океана; многочисленные навигационные пути соединяют Соединенные Штаты с Европой шестидневным путешествием. Штаты ведут с Европой торговлю на 12 миллиардов.

Чудесное развитие земледелия, промышленности и торговли в Соединенных Штатах накопило в этой стране менее, чем в одно столетие, громадные капиталы, находящиеся, правда, в руках нескольких безумно богатых семейств: в Соединенных Штатах есть несколько семейств, обладающих миллиардами.

3. Конец рабства. — Политическими руководителями Соединенных Штатов являются с самого начала две большие партии — демократы и республиканцы; эти слова имеют в Америке, где нет ни одного монархиста, свой особый смысл; демократы хотят самой широкой автономии для штатов, республиканцы защищают сильный авторитет центральной власти; на самом же деле под этими названиями скрываются те или другие интересы, разделяющие надвое американские штаты.

Антагонизм между демократами и республиканцами разразился в 1861–1865 годах ужасною гражданскою войною, войною за отделение. Одной из причин того, что южные штаты, производители хлопка, были в эту эпоху «демократами», служило то, что они поддерживали учреждение, уже более не существовавшее в северных штатах, — рабство черных.

Негры, привозимые из Африки, как рабы на негритянских кораблях, возделывали хлопок в южных штатах, где страшно жаркий климат мешал белым приспособиться к работе. Северные штаты, у которых личная выгода не затуманивала гуманных чувств, протестовали против этого гнусного учреждения: они в нем не имели надобности в своей холодной северной стране. Они протестовали во имя Евангелия и человеческого достоинства. Вместо того, чтобы уничтожить рабство по взаимному соглашению, уплатив южным плантаторам вознаграждение, которое могло бы быть отнесено на счет общего бюджета Соединенных Штатов, было пущено в ход варварское и разрушительное средство, обыкновенное в таких случаях, — война.

Избрание в президенты республики решительного противника рабства, доброго и энергичного Авраама Линкольна, побудило южные штаты отделиться от союза и объявить Южные соединенные штаты. Для того, чтобы заставить их остаться в союзе и уничтожить рабство, северные штаты объявили им войну; после четырех лет враждебных действий, истощивших обе стороны, север вышел победителем; рабство было уничтожено, а южные штаты должны были снова вступить в союз.

4. Политическая борьба; социальный вопрос. — Еще и другой вопрос разъединяет демократов и республиканцев; это вопрос о торговых заграничных сношениях. Южные штаты, производители сырого хлопка, и центральные штаты, производители хлеба и скота, по своим интересам защитники свободной торговли, они, действительно, хотят, с одной стороны, получать продукты иностранной выделки по низким ценам, а для этого государство не должно устанавливать таможенных пошлин на эти продукты; с другой стороны, они хотят сбывать свои земледельческие продукты в Европу так, чтобы эта последняя сама не возвышала налогов в виде воздействия на американские таможни с намерением задержать американский хлеб и хлопок. Но фабричные штаты севера хотят, наоборот, введения повышенных пошлин на границах американского союза: они стоят за политику протекционизма. И они защищают ее тем сильнее, что их крупные промышленные общества, укрываясь за цепью таможен, могут легче, чем тогда, когда их угнетает иностранная конкуренция, войти между собою в соглашение и учредить «тресты», благодаря которым они в состоянии сами назначать цену на все товары, регулируя, таким образом, производство и принуждая потребителя покупать все за назначенную цену.

В последнее время антагонизм увеличился еще благодаря монетному вопросу. «Республиканские» штаты востока, самые старые и самые промышленные, вместе с тем и самые богатые; их старинные капиталисты ссудили много денег позднейшим колонистам западных штатов. Они ссудили им капиталы хорошею полновесною золотой монетою.

Но, когда серебряные рудники, открытые в 1848 г. на востоке, ввели в обращение огромное количество серебра, ценность его понизилась; она уже не находится теперь в таком же отношении к ценности золота, в каком находилась тогда, когда восточные капиталисты дали деньги западным колонистам; поэтому они не хотят получать долгов обесценившейся монетою. «Республиканцы» запретили неограниченную чеканку серебряной монеты.

Наконец, кроме этих двух больших партий, в настоящее время образуется социалистическая рабочая партия, уже сильная в промышленных центрах; подобно рабочим партиям Европы она требует передачи обществу, представляемому государством и общинами, рудников, железных дорог, заводов и земель, скупленных финансовыми обществами, и всех муниципальных предприятий, носящих общественный характер; эта новая партия не знает тех географических пределов, как две первые.

5. Соединенные Штаты и Европа. — Американцы, обладающие рядом прекрасных качеств: энергией, инициативой, практическим умом, не избавлены от грубого национального тщеславия, тщеславия, порождающего патриотизм всех европейских народов. Американцы смотрят на старую Европу со своего рода презрительной жалостью. Их национальное тщеславие заставляет в настоящее время все европейские государства считаться с ними.

Президент Соединенных Штатов, живший в начале XIX века, Монроэ, гордо заявил, что «Америка должна быть для американцев». С этих пор все их правительства проводят на практике доктрину Монроэ; иногда, впрочем, отстаивая свои собственные интересы, они не позволяли европейским народам несправедливых насилий над мелкими народностями Америки. Так, в 1898 году они вмешались вооруженной рукою и пришли на помощь жителям Кубы, восставшим против Испании; во время этой войны американский флот уничтожил испанский при Кубе и Филиппинах.

При наличности таких достоинств и недостатков, американцы представляют один из самых трудолюбивых и самых полезных народов человеческой цивилизации.

Латинская Америка


1. Происхождение государств в Латинской Америке. — Остальная Америка — центральная и южная — была колонизирована почти исключительно латинскими католиками, португальцами и испанцами. Португальцы колонизовали Бразилию, испанцы были до нашего столетия властителями остальных стран; они задавили налогами туземцев, испанских колонистов и метисов, рожденных от их смешения, и повсюду способствовали развитию богатого и притесняющего духовенства.

В промежутке между 1810 и 1830 годами колонисты испанской Америки, по примеру английских колонистов, устроили восстание, прогнали повсюду испанских чиновников и основали столько республик, сколько было крупных административных округов при владычестве королей Испании; Бразилия в свою очередь освободилась от Португалии. Последней освободившейся испанской колонией была Куба, которая достигла своей независимости только с помощью Северных Соединенных Штатов.

2. Гражданские войны в Латинской Америке. — Эти государства, несмотря на их общее происхождение, не сумели образовать обширной федерации на подобие англо-саксонских колоний севера. Наоборот, они очень часто истощают себя губительными междоусобицами. Так, с 1866 по 1870 г. шла война между Бразилией, Уругваем и Аргентинской республикой, с одной стороны, и Парагваем, с другой, закончившаяся уничтожением этого маленького государства. С 1879 по 1883 год возгорелась тихоокеанская война между Чили, с одной стороны, Перу и Боливией, с другой, по поводу спора из-за границ благодаря своему флоту Чили вышло победителем. Кроме того, в каждом государстве очень часто вспыхивают гражданские войны, то между федералистами, партизанами автономии каждой из провинций, и централистами, поборниками сильной центральной власти, то между клерикальной партией, узкоконсервативной по духу, и партией прогрессивной, светской, но склонной к милитаризму.

Из всех этих государств будущее, по-видимому, имеют, кроме южных провинций Бразилии, приведенных в хорошее состояние немецкими колонистами, Чили и Аргентинская республика; в обоих последних государствах климат напоминает собою Европу; первое из них богато рудниками, второе скотом, который там разводят европейские колонисты, особенно итальянцы. Сюда следует присоединить еще Мексику, в которой Наполеон III тщетно старался в 1862 году утвердить австрийское владычество при помощи клерикальной партии и в которой с тех пор у дел стоит антиклерикально-либеральная партия.

Несчастье Латинской Америки заключается в том, что она находится под вековым владычеством ксендзов, монахов, испанских или португальских генералов, вместо того, чтобы, наподобие энергичных, трудолюбивых и полных инициативы англосаксонских колонистов-протестантов, привыкнуть с раннего времени к самоуправлению в качестве свободных людей и республиканцев. Латинская Америка еще долго будет страдать от этого прирожденного ее недостатка.




Глава ХIV

Современная Австралия; европейская цивилизация у антиподов








В Австралии женщина подает свой голос


Быстрый рост англосаксонской Австралии. — В одной части света, диаметрально противоположной по своему расположению нашему материку, в расстоянии одного месяца с половиной пути на пароходе из Европы, в Австралии, в течение XIX века вырос новый англосаксонский мир, столь же любопытный, как и англосаксонская Америка.

Австралия представляет собою большой остров величиною в ¾ Европы; рядом с нею лежит остров, Новая Зеландия, по размерам своим равный половине Франции, который можно рассматривать, как придаток Австралии.

Оба эти острова были открыты за несколько лет до французской революции великим английским мореплавателем, Куком; внутренность страны была исследована только во второй половине XIX столетия по большей части английскими и немецкими путешественниками, из которых некоторые погибли от голода и жажды в пустынях, расположенных в середине австралийского континента.

И, действительно, центральная часть Австралии представляет песчаную или каменистую пустыню, подверженную резким переходам от страшной жары к сильному холоду и предрасположенную к продолжительным засухам. Только по берегам, особенно по юго-восточным берегам, встречаем мы влажный климат, а также в Новой Зеландии; климатические условия этих мест имеют общее сходство с климатом южной Франции.

С самого же момента открытия англичане превратили новую землю в место ссылки своих каторжников; но, заметив, что покрытые кустарником и травою равнины внутри страны служат великолепными пастбищами для разведения баранов, англичанё купили или сняли в аренду обширные пространства по ничтожной цене и занялись там овцеводством в больших размерах; в настоящее время Австралия стала первою страною в мире по производству шерсти; с этих пор ссылка туда каторжников прекратилась. В течение 1852–1854 г. там было открыто случайно золото; тотчас же стали стекаться со всех сторон эмигранты, особенно из Англии; после Соединенных Штатов Америки Австралия, добывающая в год на 200000000 фр. золота, вместе с Трансваалем является одной из главных стран по добыванию этого драгоценного металла. С этого времени население ее быстро стало возрастать; в настоящее время оно превышает 4,500,000 жителей; Австралия ведет внешнюю торговлю на 3 миллиарда.

Англия и Австралийская республика; Соединенные Штаты Австралии. — Когда какая-нибудь область достигает известного количества населения, она преобразуется в отдельный штат; в Австралии в настоящий момент восемь штатов; самыми населенными являются: Виктория (1200000 жителей), столица которой Мельбурн имеет более 400000 жителей, Новый Южный Валлис, большой порт которого тоже обладает значительным населением, и Новая Зеландия.

Во главе каждого штата стоит правитель, назначаемый английским правительством; но это всего лишь почетный президент, лишенный всякой действительной власти. На деле каждый штат управляет собою сам при помощи двух палат, из которых одна — палата депутатов — имеет наибольшее влияние. Министерство, управляющее в согласии с палатами страною, так же независимо на деле от английского правительства, как если бы страна была республиканской.

Все австралийские штаты покровительствуют своей молодой промышленности в противовес английскому производству, за исключением Нового южного Валлиса, который держится свободной торговли; английские товары при ввозе рассматриваются при этом, как товары иностранные.

Кроме того, австралийские штаты заложили фундамент для союза, воспрепятствовать которому Англия даже и не попыталась: центральный парламент, общий для всех штатов, оставляя самую широкую свободу для каждого из них в их внутренних делах, будет регулировать ведение дел общего характера; проект этот был принят; можно почти что сказать, что Соединенные Штаты Австралии уже существуют.

Благодаря такой чрезвычайной свободе австралийцы сохранили в душе, — и даже самые демократичные среди них, — чувство почтения и глубокой привязанности к королевскому дому Англии.

Австралийская демократия. — Австралийские колонии все — демократические республики.

Демократия нашла здесь тем более благоприятную почву, что городское население в них пропорционально многочисленнее на много сельского населения; Сидней и Мельбурн каждый в отдельности заключают около трети населения тех штатов, в которых они являются столицами.

До 1890 года, подражая английским рабочим, рабочие Австралии устраивали синдикаты, стоявшие вдалеке от политики; эти синдикаты, то полюбовно, то при помощи стачек, добились у своих хозяев восьмичасового рабочего дня; рабочие голосовали одни — за консерваторов, другие — за радикалов.

В 1890 году неудача почти общей забастовки синдикатов показала им, что, полагаясь только на свои собственные силы, они не в состоянии бороться с объединенными хозяевами. С этого дня они изменили свою тактику: они образовали рабочую партию, которая почти повсюду голосует в массе с радикальной партией, на том условии, чтобы эта последняя ввела законодательство, благоприятное рабочему классу. Австралийские рабочие не любят ни общих идей, ни теорий, и по большей части не социалисты, но они склоняются к таким требованиям по отношению к государству, которые выставляются также и социалистами в их программе-минимум.

Страной, опередившей в Австралии все другие страны в деле достижения государственного социализма, является Новая Зеландия, нововведениям которой подражают более или менее отважно повсюду в других местах.

В Новой Зеландии женщины завоевали себе политическое равноправие; они голосуют вместе с мужчинами и могут занимать все общественные должности; государство раздает в аренду мелкими участками громадные земли, собственником которых оно является; большинство мелких и средних земледельцев, — его фермеры; оно требует от них незначительной платы, распределенной по договору на длинный срок; крупная поземельная собственность обложена тяжелым прогрессивным налогом; для общественных работ и особенно для постройки железных дорог, которые принадлежат здесь государству, это последнее входит в соглашение не с предпринимателями, а непосредственно с рабочими синдикатами, работающими на кооперативных началах или же чаще на началах коммандитного товарищества. Рабочий день в среднем равен 8 часам; рабочия стачки и увольнения запрещены и заменены, на случай столкновений между патронами и рабочими, обязательным третейским судом; третейские суды стремятся сами установить, сообразно городам и профессиям, минимум заработной платы; гарантия жизни находится в руках государства, которое страхует ее по очень ниским ценам; наконец, поддержка обеспечена для всех стариков, достигших 65 лет от роду, если только они не имеют достаточных доходов; пенсия равняется 450 фр. ежегодно; необходимый кредит заносится в бюджет.

Несмотря на отсутствие идеалов и свой индивидуализм, часто переходящий в эгоизм, австралийская демократия, тем не менее, достойна в некоторых отношениях служить образцом для европейских демократий.




Глава ХV

Современная Азия; европейская цивилизация в Азии








Европейская цивилизация в Азии: подавление восстания в Индии англичанами


Старые цивилизации Дальнего Востока. — В то время, как западная Азия, соседняя с Европой, с течением веков постепенно побывала под владычеством ассириян, греко-римлян, арабов и, наконец, турок, которые царят там еще и в настоящее время, Дальний Восток, наиболее удаленный от Европы, служил ареной для двух оригинальных цивилизаций, долгое время превосходивших европейские: для цивилизации индийской и китайской.

1. Индийская цивилизация. — В то время, когда происходили первые переселения азиатских народов в Европу, племена, родственные тем, из которых произошли почти все европейцы, поселились в бассейне Ганга и отсюда распространили свое влияние вокруг на весь полуостров Индостана; то были индусы, раса белая, как и европейцы.

Но вместо того, чтобы поселиться подобно нашим предкам в странах с умеренным климатом, где человек мог бы работать и вести деятельную жизнь, индусы заняли земли с жарким, в известные периоды времени делающимся влажным, климатом, расслабляющим и пригнетающим, благодаря чему с течением времени они потеряли энергию свойственную своим европейским собратьям.

В свое время над ними властвовали воины и священники, как и повсюду в других местах; религия и здесь тоже поддерживала, в одну из самых отдаленных эпох, господство правящих классов. Бог индусов, Брама, создал мир, находящийся в состоянии вечного изменения и движения, и лестницу существ; сообразно своим заслугам и провинностям, существа проходят в загробной жизни несколько ступеней животной иерархии; различные социальные классы представляют категории людей с различными заслугами в глазах Брамы; поэтому, браминизм, религия по своему существу аристократическая, закрепила социальные неравенства, поддерживая разделение людей, распределенных по кастам. Священная каста браминов по своему существу настолько выше низких парий, потомства побежденных рас, что только один взгляд пария является уже осквернением брамина.

За шесть веков до рождения Христа браминизм и система каст были поколеблены религиозным реформатором, Буддою, проповедующим человеческое братство и милосердие ко всем существам. После временной победы, буддизм, подавленный богатыми классами, отступил на некоторые острова и в некоторые горные местности; браминизм и особенно буддизм покрыли Индию грандиозными храмами, развалины которых и теперь еще удивляют взоры.

До пришествия европейцев Индия находилась во власти деспотов, опиравшихся на браминов и воинов; ремесленники и крестьяне составляли лишь низкую тяглую массу, несчастную живую машину для работы, питавшую роскошь королей и их дворов; 200 миллионов людей влачили свое существование под таким смертельным режимом.

2. Китайская цивилизация. — Четыреста миллионов человек, принадлежащих к желтой расе, китайцев, живет в бассейнах Желтой и Голубой рек; от Индии их отделяют высокие горы Индо-Китая и громадные пустынные плато.

В то время, когда египтяне недалеко от Европы основали западную цивилизацию, китайцы в свою очередь достигли еще более высокой ступени цивилизации; они усовершенствовали возделывание хлеба на севере, риса, чая, сахарного тростника, шелковичного червя — на юге; они вырабатывали богатые шерстяные и шелковые материи; в VII веке нашего счисления они уже имели газовое освещение; в IX веке они добывали ром из сахарного тростника и стали выделывать сахар из крахмала; в XIII столетии они употребляли уже в виде топлива каменный уголь; раньше европейцев средних веков они узнали компас, бумагу и порох.

Этому народу крестьян, ремесленников и торговцев, отличающемуся энергией и смышленостью, один философ, Конфуций, дал в VI веке до Рождества Христова кодекс религиозной морали, основанный на культе предков; буддизм, занесенный индусскими миссионерами, соединился и смешался с религией Конфуция и культом предков, не уничтожая их.

Уже издавна власть принадлежит в Китае абсолютному повелителю, именем которого правят богатые классы; правителями провинций и общественными чиновниками высокого положения являются богатые мандарины, достигающие этого после долгих и сложных испытаний; при этом главною наукою является глубокомысленное познание китайского письма; целая жизнь нужна для того, чтобы расшифровать и нарисовать 50000 различных изображений этого письма, в котором каждая идея, каждый оттенок мысли или чувства выражается отдельными значками.

Культ предков, выродившийся очень быстро в рутину, трудность письма, изучение которого поглощает лучшие интеллектуальные силы китайского народа, национальная гордость, делающая его враждебным всяким новшествам, идущим из-за границы, парализовали прогресс этой расы, столь одаренной в интеллектуальном и моральном отношении, которой недостает лишь такого круга избранных мыслителей, преисполненных духом свободного исследования и научной любознательности, каким обладает за последние четыре-пять веков только одна Европа.

Индусская цивилизация распространилась на Индо-Китай и Зондские острова; цивилизация китайская охватила Китай и особенно острова, на которых расселились японцы.

Русские в Азии. — Весь север Азии, начиная от Черного моря и кончая Японским, находится во власти русских. Их владения простираются в Азии на пространство почти вдвое большее, чем Европа, и обладающее населением в 20–25 миллионов жителей.

Россия завоевала в этом столетии весь Кавказ, где она эксплуатирует в настоящее время богатые источники нефти в Баку, и где железная дорога соединяет Каспийское море с Черным; отсюда русское правительство ищет случая присоединить к России одну из турецких провинций, именно Армению.

В этом же веке Россия завоевала также громадную равнину Туркестана, в которой, среди пустынных пространств, лежат обширные оазисы, долины Сыр-Дарьи и Амур-Дарьи, изобилующие хлебными злаками и хлопком и обслуживаемые железной дорогой, которая, отправляясь от Каспийского моря, пронизывает Закаспийские области; из Туркестана русское правительство распространило свое влияние на соседнюю мусульманскую страну, Персию, где пытается заполучить для русских компаний дело постройки железных дорог; отсюда же оно только поджидает случая, чтобы захватить в свои руки Афганское плато, населенное воинственными номадами, откуда русские могли бы затем угрожать Индии.

Наконец, на Востоке от Урала Россия простирается через всю Сибирь до самых японских берегов. Оставив редкому туземному населению северные, покрытые снегом, страны и громадные леса, в которые углубляться решаются только немногие охотники за мехами, русские заняли все сибирские земли, расположенные на юге; здесь страшные жары, чередуясь со страшными холодами, допускают возделывание хлебных злаков; здесь в горах заключаются залежи ценных металлов; здесь, наконец, русские близко от Китая, который манит к себе, как богатая добыча; в эту южную часть долгое время ссылали политических каторжан; она начинает теперь населяться добровольными колонистами; ее пронизывает транссибирская линия, которая по своем окончании позволит в одиннадцать дней в удобном поезде из Москвы добраться до Пекина.

Европейцы в турецкой Азии. — Константинопольский султан царствует в Азии над обширными территориями; густо населены, впрочем, только их окраины, внутренние же пустыни, за исключением речных бассейнов, заняты только немногочисленными номадами.

Турки господствуют здесь и над христианскими народами; мусульманский фанатизм проявился несколько лет тому назад кровавым образом по отношению к трудолюбивому и мирному армянскому народу, исповедующему христианскую веру.

Европейское влияние на азиатскую Турцию идет через порты Средиземного моря; греческие коммерсанты являются при этом главными агентами европейской цивилизации.

В Палестине правительства германское, итальянское и французское покровительствуют миссионерам своей национальности в надежде, что при помощи школ, которые содержат эти миссионеры, их язык распространится среди туземцев на пользу их торговли.

Европейские правительства соперничают в усердии при дворе султана, стараясь каждое заполучить для капиталистов своей страны концессии на железные дороги; две большие линии, сокращающие расстояние между Индией и Европой, были спроектированы и уже начаты постройкой между Константинополем и Александреттой на Средиземном море, с одной стороны, устьем Тигра и Ефрата, с другой. С берегов Индийского океана несколько маленьких линий ведут на внутренние плато, соединяя таким образом их с портами. Благодаря именно железным дорогам европейское влияние медленно начинает проникать в эту одну из самых отсталых азиатских стран.

Англичане в Индии и в Индо-Китае. — Англичане завоевали Индию в ХVIII веке у туземных королей, воспользовавшись их разногласиями; они вытеснили португальцев и французов, которым оставили только несколько прибрежных факторий. В настоящее время, после того, как в 1857 году было с чрезвычайной жестокостью подавлено индусское восстание, англичане господствуют над населением около 300 миллионов жителей; их господство простирается из Индии на всю восточную часть Индо-Китая; их влияние достигает Сиама, единственной теперь независимой страны в Индо-Китае.

Под их владычеством проведены железные дороги, большею частью по речным долинам, соединяющие крупные порты через весь Индостан; в этих портах, особенно в Калькутте и Бомбее, громадные фабрики, обрабатывающие хлопок при помощи европейских машин, пользуются местными дешевыми рабочими руками; английские торговцы скупают чай, опиум, хлеб; но вывоз хлеба, облегчаемый железными дорогами, чрезвычайно низкий уровень заработной платы, социальное неравенство, тяжесть налогов очень часто приводят туземное население к голоду, при котором гибнут тысячи людей.

Французы в Индо-Китае. — Восточный Индо-Китай представляет малоплодородное, покрытое кустарником плато, по бокам ограниченное теплыми и влажными равнинами, в которые вливаются две реки, Красная река, дельтой для которой служит Тонкин, и Меконг, гораздо более длинная, но не столь судоходная, дельтой для которой является Кохинхина.

Вся боковая часть, изобилующая рисом, страдает от перенаселения; раса аннамитов, ее обрабатывающая, мягкая, искусная и трудолюбивая; она обладает всеми свойствами китайской расы, которая наделила ее своею цивилизациею. До этого столетия ею управляли жестокие и жадные мандарины, подчиненные своему государю, императору Аннама, который в свою очередь является вассалом китайского императора.

В 1863 году, вслед за убийством нескольких миссионеров французское правительство захватило Кохинхину; оно мечтает завладеть всею долиною Меконга, считая ее прекрасным путем для того, чтобы проникнуть в южные провинции Китая.

Путешествие Франциса Гарнье, морского французского офицера (1866–1868), показало, что долина Меконга завалена камнями; Францис Гарнье нашел, что лучшим путем для проникновения в южные провинции Китая является река Тонкина, Красная; под предлогом охраны жителей от пиратов, их грабивших и в то же время вредивших французской торговле, Тонкин был завоеван в 1883–1885 годах, это стоило много денег и многих человеческих жизней.

В настоящее время он почти что умиротворен и очищен от пиратов; хлопковое производство стало подниматься в Ганойе; железные рудники развиваются, а небольшие пароходы доходят по Красной реке до соседней китайской провинции, Юнана; торговля же рисом, как и в Кохинхине, почти всецело находится пока в руках китайских негоциантов.

Франция владеет в Индо-Китае территорией столь же обширной, как и ее собственная, населенной около 15–20 миллионами, но весьма нездоровой.

Голландцы на Зондских островах; американцы на Филиппинах. — На юге от Индо-Китая находятся Зондские острова, с сырым, теплым и нездоровым климатом, но изобилующие рисом, кофе, сахарным тростником, пряностями; они служат с ХVII столетия предметом эксплуатации голландских коммерсантов; туземцы, способные и деятельные малайцы, превратились около середины этого столетия в агентов крупной голландской коммерческой компании, которая пользовалась там коммерческой монополией и устанавливала сама цены на все товары, покупаемые у них. Компания эта потеряла свою монополию, но туземцы продолжают жить в нищете; на Яве, когда рисовая жатва бывает плохая, а население здесь очень густое, и заработная плата очень низкая, — распространяется голод столь же ужасный, как и в Индии. Порт Батавия продолжает служить главным складочным пунктом для торговли всех этих островов.

На Филиппинах, архипелаге недалеко отсюда расположенном, испанцы уже издавна держали туземцев под игом разных религиозных обществ; содействуя восстанию этих туземцев, американцы изгнали испанцев отсюда со времени войны на Кубе (1898); укрепившись в крупном порте Манила, они, конечно, лучше испанцев сумеют распространить свои продукты на этих островах и разумнее эксплуатировать их.

Преобразование в Японии. — Японию долгое время ее аристократия предохраняла от всякого соприкосновения с Европой; но в 1867 году император, или микадо, которого знать держала в опеке, освободился от нее путем переворота и отчасти добровольно, отчасти по принуждению открыл несколько портов для европейцев, уже издавна, но напрасно, добивавшихся доступа в страну для своих торговцев.

С этого дня начинается коренное преобразование Японии; все богатые классы пристрастились к европейской цивилизации; были построены железные дороги, телеграфные и телефонные линии, пароходы; были куплены в Европе машины и устроены шелковые и шерстяные фабрики; армия и флот получили европейскую организацию. Был учрежден также и выборный парламент; капиталистический строй и его непременный спутник, милитаризм, быстро превращает Японию в страну европейской цивилизации и европейских нравов.

Китайский вопрос. — Китай не мог избегнуть европейских вожделений.

Избиение христианских миссионеров составляло постоянный предлог для проникновения европейцев в Китай; китайцы терпели в XVII веке миссионеров-иезуитов, которые щадили намеренно их щепетильность; более же грубая пропаганда доминиканцев и других миссионеров в XIX столетии, стремление епископов добиться мандаринских почестей и изъять китайцев-христиан от обыкновенного китайского суда, в конце концов, возбудили против миссионеров страшную ненависть, выражавшуюся зачастую в виде избиений.

Покровительство миссионеров представляет только предлог для проникновения европейцев в Китай; истинной побудительной причиною для всех этих европейских вмешательств является желание капиталистов Европы открыть Китай своим капиталам и своей торговле.

В 1838 году английская индийская компания продала в Китай много опиума, который китайцы курили, несмотря на запрещение мудрого Конфуция, справедливо считавшего опиум ядом. Один китайский мандарин, повинуясь законам об опиуме, приказал бросить в море ящики с опиумом, ввезенные индийской компанией; английское правительство вмешалось и началась война за опиум (1839–1842), окончившаяся уступкою острова Гонконга Англии и открытием нескольких портов для европейской торговли.

В 1859 году избиение миссионеров доставило случай английскому и французскому правительствам для нового вмешательства; экспедиционный франко-английский корпус под предводительством генерала Козена де Монтобана пошел на Пекин, обратил в бегство китайскую армию и разграбил совершенно дворец китайских императоров; таким образом, для европейцев должны были открыться и другие порты.

В 1895 году Япония, желая захватить одну из китайских провинций, Корею, в свою очередь затеяла войну. Одержав победу, она захватила остров Формозу, но должна была отказаться от Кореи под угрозою войны со стороны коалиции Германии, России и Франции; кроме того, три союзных государства потребовали от Китая очень дорогой платы за свою поддержку: Россия потребовала себе в награду сроком на 99 лет прекрасную бухту Порт-Артура, в котором должна была оканчиваться транссибирская дорога, могущая в случае надобности перебросить русские войска в Пекин; Германия присудила себе отличный порт на севере Китая, Киао-Чиао; Франция приобрела концессии на железные дороги.

Деятельность европейцев, в конце концов, вызвала в 1900 году на севере Китая восстание против этих иностранцев, обладающих по истине кавалерийской непринужденностью; религиозная секта боксеров, особенно возмущенная иностранцами, восстала в Пекине и осадила европейских посланников, а также некоторые христианские общины; чтобы освободить посольства, нужно было послать войска из всех стран Европы; Япония тоже присоединилась сюда. Союзные войска освободили посольства, но предали Пекин разграблению; на Китай была наложена военная контрибуция, поделенная между всеми государствами, причастными к добыче; таким образом избегли войны, которая могла бы вспыхнуть между соучастниками в случае раздела Китая; к тому же Англия, ведущая 


/3 внешней китайской торговли, была против такого раздела.

В настоящее время Китай стал доступен; несмотря на сопротивление, он открыт для европейской цивилизации.

Капиталисты различных европейских государств получили в лице Китая грандиозный рынок для помещения своих капиталов; в Китае существуют неисчерпаемые рудники; там нужно строить дороги; там в изобилии дешевые рабочие руки; в одном из больших, открытых для Европы портов, в Шанхае, уже высятся шелковые и хлопчатобумажные фабрики, рабочие которых, благодаря своей скромности и низкой цене на рис, довольствуются такой заработной платой, какая показалась бы нищенской для европейского рабочего. Если это промышленное движение будет расти, то нужно опасаться, что в один прекрасный день Китай при помощи европейских капиталов наводнит Европу мануфактурными товарами по низкой цене, что породит ужасную безработицу для европейских рабочих; подобным же образом следует опасаться, что, раздражая китайцев, до сих пор презиравших милитаризм, можно разбудить в этом человеческом муравейнике воинственные инстинкты. Такова «желтая опасность» в своих двух возможных проявлениях. Капиталистический строй со своей беспорядочной конкуренцией, со своей лихорадочной поспешностью воспользоваться непосредственными барышами, без забот о будущем, — будет ли он в состоянии предохранить от этого Европу?




Глава XVI

Современная Африка; европейская цивилизация в Африке








Европейская цивилизация в Африке: французские войска выкуривают дымом из пещер мужчин, женщин и детей одного арабского племени в Алжире


Климатические зоны и растительность в Африке. — Посередине Африку пересекает экватор; она тянется почти на одинаковое расстояние и на север и на юг от экваториальной линии, чем и объясняется, что и на севере и на юге этого континента вы находите одни и те же климатические зоны и одну и ту же растительность.

В центре Африки лежит экваториальная полоса, обладающая очень теплым и очень влажным климатом, покрытая густыми лесами по течению нескольких гигантских рек; это — страна великих озер, в которых берет свое начало Нил, река, тянущаяся на 6,000 верст; ее же пересекает и Конго, достигающая в некоторых местах под экватором 45 верст в ширину.

По обеим сторонам этой зоны, тянутся другие зоны, в которых бывают периоды засух и периоды дождей — оба очень резкие; это зоны степей, лишенных леса; на севере таков Судан, орошаемый Нигером, в своей западной части, и средним Нилом, в своей восточной части; на юге же такова страна травянистых плато, орошаемых Замбези. На севере Судана начинается новая зона, не знающая дождей и отличающаяся резкими переменами температуры: сильный холод здесь следует за ужаснейшей жарой; такова Сахара, которой на юге соответствует другая пустыня, Калахари, но только меньших размеров.

Наконец, на двух крайних точках Африки, в Тунисе, Алжире и Марокко — на севере и Капштадте — на юге климат похож на климат Прованса во Франции; он благоприятен для возделывания хлебов, скотоводства и для виноделия.

Черный континент до XIX века, — Только один север Африки знает уже издавна довольно развитую цивилизацию. Здесь последовательно расцветали цивилизации: египетская, финикийская, греческая, римская и арабская. Но Сахара, которую можно пересечь на верблюдах в течение лишь двух месяцев и это путешествие сопряжено с ужасными лишениями, долгое время препятствовала средиземным цивилизациям распространиться на всю Африку.

Остальная Африка представляла таинственный, черный континент, страну негров. В Судане, как и в экваториальной и южной Африке, жили негритянские племена, которые занимались одни охотою, другие скотоводством, третьи земледелием; наконец, наиболее развитые из суданских негритянских племен благодаря менее тяжелому, чем на экваторе, климату, занимались и скотоводством в соединении с земледелием и знали уже зачатки промышленности. Во всех этих племенах важную роль играли короли и колдуны; самые грубые суеверия царили повсюду; иногда человеческие жертвы приносились в угоду фетишам. Людоедство прямо-таки свирепствовало в некоторых странах, испытывавших недостаток в животной пище.

Семена новой цивилизации были посеяны среди суданских негров арабами-мусульманами вместе с исламизмом; к несчастью, они же развили там и торговлю рабами.

Со своей стороны христианская Европа, которой, со времени путешествия Васко де Гама, в конце XV века, были уже известны берега Африки, тоже вела повсюду торговлю неграми; захваченные насильно или купленные на африканском берегу, негры сгонялись в кучу в глубине корабельных трюмов, как скот, и переправлялись в Америку, где они работали на плантациях.

Внутренняя часть Африки, тем не менее, оставалась для Европы неведомой до великих исследований XIX века.

Великие африканские исследования. — Сахара и Судан были методически исследованы двумя немцами, Бартом (1850–1855) и Нахтигалем (1869–1873); земли же, лежащие в изгибе Нигера, между Тимбукту и берегом Гвинеи стали известны нам благодаря путешествиям французского капитана Бинжера.

Источники Нила были открыты двумя английскими офицерами, Шпеке и Грантом (1858–1860); позднее область великих озер была исследована немецким ученым, доктором Эмин-Паша.

Бассейн Замбези был исследован в течение двадцати лет (1850–1872) во всех направлениях неустрашимым и мирным миссионером Шотландии, великим Ливингстоном.

Бассейн Конго был открыт американцем Стенли, который прошел его во время своего большого путешествия с 1874 по 1878 годы; в тоже время итальянец Де-Браза, натурализованный француз, прославился исследованием всей страны, лежащей на север от устья Конго.

Все эти исследователи за свою беспредельную энергию и за те услуги, которые они оказали науке, заслуживают нашего удивления; но тем из них, которые, подобно американцу Стенли, пользовались и злоупотребляли огнестрельным оружием для того, чтобы преодолеть малейшие препятствия, мы должны предпочесть мирных и человечных, обходившихся всегда терпеливо и добродушно с самыми отсталыми и несчастными неграми и смотревших на них подобно Ливингстону, как на членов великой человеческой семьи.

Раздел Африки (1885–1890) — Вслед за великими открытиями Стенли, Берлинская конференция (1885), на которой было представлено большинство великих держав Европы, мирно разрешила вопрос раздела только что открытых территорий; несколько договоров 1890 года дополнили работу Берлинской конференции. В настоящее время Африка поделена следующих образом: главная часть бассейна Конго присуждена королю Бельгии, президенту одной международной ассоциации, учрежденной в целях уничтожения торговли неграми; но государство Конго объявлено нейтральным и навигация по Конго открыта для всех. Португальцы сохранили за собою две обширные территории, которые находятся близ Конго и которые обладают нездоровым климатом: Мозамбик на берегу Индийского океана и Анголу на берегу Атлантического. Немцы владеют Камеруном, идущим внутрь континента до озера Чад, и двумя обширными, но малонаселенными территориями, немецким африканским западом и африканским востоком. Итальянцы пытались завоевать гористое и здоровое плато Абиссинии; но будучи разбиты, они должны были удовольствоваться песчаною и жгучею полосою вдоль Красного моря.

Лучшие и самые обширные куски африканского континента были уже захвачены Францией и Англией, двумя великими африканскими державами.

Только две страны, имеющие некоторое значение, избегли европейских рук: Абиссиния, населенная энергичною расою горцев, и Марокко, султану которого впрочем плохо повинуются арабские племена, населяющие эту страну; но европейцы постоянно дают чувствовать свое преимущественное влияние и в Абиссинии, и в портах и столицах марокканского султана. Марокко сохраняет независимость только благодаря соперничеству Англии, Германии, Испании и Франции, из которых каждая стремится помешать сопернице утвердиться в этом северо-западном углу Африки, как раз насупротив Гибралтара.

Французы в Африш. — Французы владеют в Африке территорией, которая непрерывно тянется, за исключением нескольких чересполосных участков, принадлежащих англичанам или немцам, от Средиземного моря до устьев Конго, проходя через землю озера Чад.

Французы обязаны своею колонией Конго и землями озера Чад исследованиям, которые организовал и которыми руководил Браза; Сенегал и страна Нигера — досталась им благодаря завоеваниям офицеров, которые со времени Федерба, губернатора и правителя Сенегала при Наполеоне III, отбили постепенно эту огромную территорию у туземных царьков ценою кровавых избиений негров; Алжир, как мы видели, был завоеван при Людовике-Филиппе; Тунис — в 1881 году, вслед за вторжением тунисских племен на алжирскую территорию.

Из этих стран одни, как, напр., Сахара, бедны и, по-видимому, не имеют никакого будущего, по крайней мере до тех пор, пока там не будут найдены залежи каких-либо руд; другие, как, напр., Судан, хоть и более населены и не так бедны, но обладают весьма нездоровым климатом и слишком жарки, чтобы европейцы в состоянии были там утвердиться; к тому же они лишены хороших речных путей сообщения, без которых торговля не может развиться быстро; только один берег Средиземного моря, принадлежащий Алжиру и Тунису, где благодаря плодородию земли и климату возможны обильные сборы хлеба, винограда, маслины и фруктов, представляет единственную часть этой огромной колониальной империи, которую не трудно сделать весьма ценной.

Поэтому французы, заняв эту территорию, быстро преобразовали ее; туземцы, лишенные нередко насильственно или обманным путем своей собственности, бежали частью на высокие плато, где продолжают вести жизнь номадов в шатрах, окруженные стадами баранов; французские, итальянские и испанские колонисты, которых там около 500000, занимаются эксплуатацией земли при помощи капиталов, зачастую занимаемых у туземных евреев; процветание еврейских торговых домов, ростовщические проценты, которые берут евреи за свои ссуды, католический фанатизм испанских колонистов, в крови своей носящих ненависть к евреям, — все это содействует распространению в алжирских городах грубого антисемитизма, нриводящего иногда к беспорядкам.

Алжирский и тунисский берег, порты которого соединены между собою железной дорогой, принимает все более и более вид европейской страны; ветки железных дорог идут от береговой линии по направлению к оазисам Сахары; поднят вопрос о продолжении одной из этих веток до озера Чад через пески и каменистые холмы пустыни; транссахарская линия будет самым прямым путем в Судан.

На другом конце Африки Францией был завоеван в 1895 году почти без боя с говасами, после смертоубийственного наступления на Тананариву, столицу Говаса, большой остров Мадагаскар, по своим размерам превосходящий Францию; там французы устроили несколько факторий еще в ХVII веке. Внутренняя часть острова представляет высокое плато, довольно здоровое, но, по-видимому, мало плодородное; оно населено развитою расою, пришедшей с Зондских островов, говасами. Побережье отличается сырым и нездоровым климатом, населено неграми, уступающими в развитии говасам; это побережье густо покрыто лесами на восточной стороне, которая обращена к французскому же острову Согласия.

Англичане в Африке. — Англия владеет остальною Африкой. Она господствует в трех главных пунктах: у устьев Нигера, в бассейне Нила и в южной Африке.

1. Англичане у устьев Нигера. — Англичане занимают самую богатую часть Судана, именно ту, которая обладает лучшими речными выходами; они держат в своих руках все нижнее течение Нигера, т. е. единственно глубокую и доступную для навигации часть великой африканской реки, а также и все течение его главного притока, Бенуе, который только один является хорошим судоходным путем к озеру Чад. Страна, правда, нездорова, но богата пальмовым маслом, камедью и каучуком.

2. Англичане в Египте. Бассейн Нила находился до 1881 года в номинальной зависимости от турецкого султана; в действительности же он был в руках военной аристократии, глава которой, паша Египта, был почти что независимым государем.

После экспедиции Бонапарта в 1798 году в Египет, последний попал в сферу европейского влияния, особенно французского; египетские паши вызывали к себе французских офицеров, инженеров и учителей. Один из них даже разрешил французскому инженеру Фердинанду Лессепсу и французской компании, во главе которой стоял этот последний, приступить к прорытию Суэцкого перешейка (1859–1869) между Средиземным и Красным морями, впрочем, ценою уступки ему многочисленных акций Суэца.

В 1877 году, пользуясь затруднительным денежным положением египетского правительства, англичане скупили у него все его суэцкие акции и распространили свое влияние на Каир и Александрию; в 1881 году возмущение мусульман против европейцев в Александрии подало повод английскому флоту бомбардировать город, а английской армии вступить в Каир.

Французское правительство, сдерживаемое оппозицией радикалов, не желавших новых колониальных завоеваний, не захотело вмешиваться.

Английское правительство воспользовалось этим для установления своего протектората над Египтом, обещая освободить страну, когда порядок будет восстановлен.

Но укрепление англичан в Египте, их меры против рабства почти тотчас же возбудили в провинциях египетского Судана и в области источников Нила взрыв мусульманского фанатизма, который был поддержан негроторговцами, теснимыми Англией за свою позорную торговлю. Хартум, энергично защищаемый английским генералом Гордоном, был взят мусульманским пророком Махди, который руководил восстанием. Только в 1897 году англо-египетские войска снова отвоевали себе верхний бассейн Нила.

Мир царит в Египте, но Англия не говорит уже более об эвакуации; другие государства Европы, поддерживающие нейтральность Суэцкого канала, этого великого водного пути в Азию, опасаются, что англичане наложат свою руку на него, если вспыхнет морская война; только боязнь осложнений мешает им потребовать от английского правительства эвакуации Египта. Английское влияние усиливается там с каждым днем все более и более; железная дорога, начинающаяся от Александрии, поднимается по долине реки и должна достигнуть Капштадта.

3. Англичане в южной Африке. Первыми европейскими обладателями южной Африки были голландские колонисты: боеры. Англичане завоевали голландскую колонию Капштадт, воспользовавшись войнами революции и империи, когда Голландия была присоединена к Франции.

В 1835 году, когда английское правительство уничтожило рабство к Капской земле, боеры, относясь враждебно к освобождению негров и видя, что английские агенты произвольно распределяют вознаграждение между собственниками, которых они заставили освободить рабов, нагрузили телеги и погнали своих быков на север, где и устроились, основав две соседние республики: Оранжевой реки (1835) и Трансвааля (1848); боеры уничтожили там черное туземное население или обратили его в рабство. Злоупотребляя опять таки правом сильного, англичане захватили в свои руки у Оранжевой республики Кимберлейский округ, когда там были открыты алмазы.

Трансваальский округ Йоханнесбурга тоже сделался предметом английских вожделений, когда там были открыты богатые рудники золота. Английская финансовая компания, получившая благодаря королевской хартии (откуда и ее имя Шартеред, которым ее часто называют) торговую монополию на территориях, соседних с Трансваалем, приобрела и Трансваальские рудники.

Боерское правительство, чтобы доставить себе средства, обложило золотые россыпи тяжелыми налогами; тогда компания побудила английских рудокопов, в большом числе появившихся в стране, потребовать себе право голоса в Трансваале, в надежде, что выбранные ими представители облегчат положение вещей. Боеры отказались удовлетворить это незаконное желание. Попытка Джемсона, агента Шартереда, вооруженною рукою овладеть Йоханнесбургом, окончилась печально (1896).

Она раздражила боеров, которые стали вооружаться, а в 1899 году потребовали от английского правительства объяснения, почему английские войска скопились на границе Трансвааля. Вспыхнула война; после трех лет героической борьбы, в течение которой боеры причинили англичанам кровавые потери, они должны были, в конце концов, смириться перед подавляющей численностью английских войск; республики Трансвааля и Оранжевой, дружно боровшиеся с Англией, были присоединены к последней.

Нет сомнения, что, восстановив мир в умах и подавив законный гнев боеров, Англия даст английским и голландским колонистам южной Африки такую же широкую автономию, какую она дала Австралии и Канаде.

Все области южной Африки, в которых есть копи, соединены с Капской землей железной дорогой, идущей дальше на север навстречу другой линии, проложенной по долине Нила; линия Александрия — Капштадт будет означать победу в Африке европейской цивилизации.

Уничтожение рабства. — Укрепление европейцев в Африке приведет в скором времени к очень хорошему результату — к уничтожению рабства. Европейцы повсюду с большей или меньшей настойчивостью борются с работорговлей; войны между туземными царьками прекращаются в тот день, когда какое либо европейское государство становится действительным владыкой того или другого уголка Африки, и рынки не наполняются уже более черным товаром. конец беспрерывных войн, опустошавших Африку, уничтожение рабства — вот выкуп за те дикости, жестокости и несправедливости, которые слишком часто допускали европейцы-завоеватели по отношению к своим братьям — низшим или отставшим расам.

Мировая цивилизация. Рост европейского влияния в Америке, Океании, Азии, Африке — вот зрелище, при котором мы присутствуем.

Первые человеческие цивилизации — египетская, ассирийская, индийская и китайская были речными, изолированными и замкнутыми цивилизациями.

Финикийцы, затем греки, римляне, арабы основали приморскую цивилизацию, ограниченную средиземными странами.

Открытие Нового Света Колумбом расширило область господства европейской цивилизации, и оно распространилось через моря на другой берег Атлантики.

И вот в настоящее время с обоих берегов Атлантического океана европейская цивилизация распространяется на целый мир; зарождается всемирная цивилизация, стремящаяся сделать повсюду одинаковыми условия жизни; можно предчувствовать уже, несмотря на войны и насилия нынешнего времени, тот день, когда человечество проникнется сознанием солидарности, и когда оба конца планеты, им обитаемой, объединятся в одной мировой цивилизации.




Глава XVII

Век науки








Доктор Ру, ученик Пастера, открывает способ противодифтерийной прививки и спасает, таким образом, многие тысячи детей от ужасной смерти


Научный дух в европейской литературе и искусстве XIX века. — 1. Поэзия. — XIX век — век науки. Научный дух проник за это столетие даже в литературу и искусства.

С начала этого столетия в литературе романтизм знаменует собою стремление отказаться от несколько бесцветной всеобщности так наз. классической литературы, которую прославили Расин и Мольер, и освободиться от подражания языческой древности, чтобы искать вдохновения в истории современных народов, в самой природе, в богатом и живом изображении материальных предметов и интимных чувств.

В то время, как в Германии, где это новое направление проявилось в конце XVIII столетия, Гете, мировой гений, обновил все формы литературного творчества, в Англии с лордом Байроном, во Франции с Ламартином, Альфредом Мюссе и Альфредом де Виньи зарождается лирическая поэзия, вдохновляемая искренним чувством, страстью. Это направление литературы с особенной силой сказывается в Гюго, который во время своей продолжительной деятельности передал в великолепных, полных образов и красок стихах чувства французского народа по поводу всяких социальных проблем, и оно прогрессирует с самой французской нацией с каждым днем все более и более по направлению к демократии и свободе мысли.

2. Театр. — На сцене Виктор Гюго дебютировал около 1830 года романтическими драмами, в которых он стремился соединить трагическое с комическим, как это бывает в самой жизни. После него и во Франции и за границей театр гораздо больше стал заниматься реальной жизнью и дает всем моральным и социальным проблемам выражение в горьких драмах; Александр Дюма и Эмиль Ожье — вот самые выдающиеся драматурги этого столетия; французские пьесы долгое время занимали все европейские сцены; в настоящее время мода, по-видимому, перешла к иностранным авторам, к норвежцу Ибсену, защитнику прав индивидуума в борьбе с социальными предрассудками (Враг народа, Народный дом), его соотечественнику Бьернсону, художнику нового социального идеала (Свыше человеческих сил), немцу Гауптману, трогающему сердца художнику страданий пролетариата (Ткачи), наконец, русскому Толстому, который с поразительным реализмом изображает нравы русского крестьянина, погибающего от суеверий, жадности и алкоголизма.

3. Роман. — В романе особенно сказался дух научного наблюдения. Великие современные романисты: во Франции Жорж Занд (Мельник), Бальзак (Человеческая комедия), Флобер (Мадам Бовари), Эмиль Золя (Углекопы, Погром, Лурд, Труд); в Англии Эллиот, Диккенс; в России — Гоголь, Тургенев, Толстой — вот в разной степени реалисты, увлеченные страстью к истине и точности.

4. Искусства. — Даже искусства подпали под влияние этого чувства реальности и жизни, которое в литературе породило романтизм, а затем натурализм.

Во Франции, этом отечестве искусств в XIX веке, рядом с классической школою живописцев, интересовавшейся более линиями, чем красками, учителем которой был Давид, художник первой империи, существовала школа романтическая (Делакруа: Умерщвление Сцио; Жерико: Крушение Медузы; Грос — изображение битв первой империи), поражающая игрою и блеском красок и силою выражения страстей и чувств изображаемых лиц. Позднее, здесь появилась реалистическая школа, учитель которой, Курбе, рисовал сцены деревенской и народной жизни и пейзажи своей родины, Франш-Конте, обнаруживая тонкую наблюдательность; и, наконец, импрессионистская школа, глава которой Мане, подчиняет систематически рисунок тонам, оттенкам и маскам, накладываемым на полотно, чтобы передать самые мимолетные состояния вещей. Это главари школ; талантливых же художников, которые с большею или меньшею оригинальностью подражают своим знаменитым учителям, и во Франции и в других странах Европы бесчисленное множество (в Италии — великий пейзажист Сегантини, художник Тироля, в Англии — руководители прерафаэлевской школы, которые разрабатывали природу до мельчайших подробностей).

В скульптуре та же самая забота о жизненности, движении сказывается во Франции — у Рюда (автора Марсельезы на триумфальной арке Звезды), у Давида д’Анжера (ворота Пантеона), у Фальгюера, Бартольди, Родена, в Бельгии — у Константина Меньера; она явственно подчеркивает в этих рудокопах, доковых рабочих, крестьянах красоту мускульной силы, посвящаемой полезной работе.

В архитектуре оригинально и характерно для XIX века отнюдь не соединение всех стилей, как в здании Большой Оперы, построенной Гарнье; оригинально и характерно, наоборот зарождение колоссальной, смелой архитектуры, пользующейся чаще всего железными материалами для заводов, вокзалов и гигантских рыночных построек (центральные рынки Парижа, галерея машин); «новое искусство» старается придать этой еще несколько тяжелой архитектуре больше красоты, легкости и света.

И даже музыка, этот столь выразительный в своей неопределенности и неточности язык, даже она до некоторой степени не избегла влияния научного духа и поисков за истиною, печать которых лежит на всех трудах XIX века. Если великие итальянские музыканты, Россини, Верди, довольствуются красивой и простой мелодией, как и большинство их французских учеников (Амбруаз Тома, Гуно, Бизе — самый оригинальный из всех), то учителя немецкой музыки, Бетховен, Вагнер, и француз Берлиоз создали «ученую» музыку, ученую благодаря комбинациям аккордов и благодаря своему старанию передать сложность и бесконечное разнообразие чувств и страстей.

Социальные пауки. — Название наук моральных или же социальных дают истории, философии и политической экономии — наукам, которые своим предметом имеют человека, т. е. существо изменчивое, действия и мысли которого на первый взгляд, как будто, ускользают от всякого научного предвидения.

Однако и эти науки обогатили нас, не менее других, в XIX столетии полезными сведениями, благодаря старательным исследованиям.

1. История. — Когда-то, будучи своего рода литературным творчеством и служа предлогом для хороших разговоров и хороших нравственных поучений, история стала мало-помалу наукой, благодаря накоплению материалов и развитию критического духа. Самые солидные по своей эрудиции труды дала нам трудолюбивая и терпеливая Германия; но и Англия с Францией много содействовали делу разработки этой области знания.

Среди самых выдающихся французских историков мы видим Мишле, который так хорошо понял душу народа и который так живо нарисовал картину великих событий нашей национальной истории («История Франции» и «История Революции»), и Ренана, «Жизнь Христа» и другие труды которого о происхождении христианства стяжали себе такой широкий успех.

2. Философия. — В философии мы наталкиваемся на то же научное влияние. Германия и Англия были двумя великими очагами философии этого века; мечтательная Германия со своим смелым и беспорядочным воображением создала себе — специальность из разработки великих философских систем, этих попыток объяснить человека и мир (Кант, Гегель, Шопенгауэр, Геккель).

Англия, представительница практического духа, породила такого великого мыслителя, как Стюарт Милль, который пытался применить наблюдение к миру духовных и эмоциональных явлений и создать под именем психологии своего рода естественную историю человеческого духа, применяя к ощущениям, чувствам, идеям по существу своему научный, экспериментальный метод. В Англии же Герберт Спенсер, заимствовав у естественных наук некоторые из их новейших выводов, применил к исследованию рас, языков, идей, нравов доктрину развития, согласно которой все в мире физическом и мире психическом находится в постоянном изменении.

Во Франции только одного философа можно сравнивать с немецкими и английскими философами по тому влиянию, какое он оказал; это основатель позитивизма, Огюст Конт, который занимался только доступными экспериментальному наблюдению фактами и их отношениями и выдвинул мысль о том, чтобы организовать общество на научных основаниях и при помощи только одной науки. Позднее Гюйо сделал попытку (Иррелигиозность и будущее) обосновать на разуме и общем интересе мораль, свободную от принуждения и санкций.

3. Политическая экономия. — Политическая экономия, основанная в ХVIII веке англичанином Адамом Смитом, накапливает факты и наблюдения, чтобы открыть законы, которые руководят национальным богатством, и лучшие формы производства и распределения; англичанин Рикардо, самый выдающийся из учеников Адама Смита, и все те, кого называют «классическими экономистами», рассматривают свободную конкуренцию и частную собственность на средства производства, как лучшие способы для накопления богатств и побуждения человечества к прогрессу.

В противоположность этому социалистическая школа вместе с французами Сен-Симоном, Фурье, Прудоном и, особенно, немцем Карлом Марксом, рассматривает свободную конкуренцию и частную собственность, как средства, которые в свое время были превосходными для промышленного развития, но которые в настоящее время для нашего общества приводят к расточению сил и времени в производстве и к угнетению капиталистами мелких собственников и пролетариев.

Международный характер науки. — В то время, как различные государства изнемогают под тяжестью вооружения или раздирают себя войнами, этим позором цивилизации. ученые всех стран сообща работают во всех научных областях, стараясь проникнуть в тайны природы и отыскать средства для подчинения ее потребностям человека. Нет такой науки, даже такого открытия, которое было бы делом одного только человека или одной только страны. Всякое изобретение подготавливается рядом трудящихся поколений; нет такого народа, у которого не было бы нескольких пионеров науки или какого-либо великого ученого — благодетеля всего человечества. Тем не менее, вполне понятно, что наибольший контингент ученых и изобретателей нам доставили стоящие во главе европейской цивилизации страны: Англия, Франция и Германия.

Мужество и бескорыстие людей науки. — Человечество долгое время удивлялось только мужеству военных, которых оно венчало славой, не отличая при этом тех, кто умирал за несправедливое дело, будучи застрельщиком, от тех, кто умирал за справедливое дело, во время законной самозащиты.

Теперь настало время, когда оно уделяет большую часть своего удивления мужеству иного рода — мужеству людей науки; это мужество тем более удивительно, что оно вполне хладнокровно и спокойно и что оно сопровождается обыкновенно самым высоким бескорыстием; ибо число ученых и изобретателей, труды которых обогатили промышленников, обладающих капиталами, и которые сами умерли без состояния, зачастую же в нищете, — велико. Каждый день в лабораториях ученые работают над опасными веществами, которые угрожают взрывом и удушьем; другие ученые, исследуя опасные болезни в самых нездоровых местностях, подвергаются опасности заражения. Сивель и Кроче-Спинелли, поднявшись на шаре на высоту 10000 метров для того, чтобы исследовать верхние слои атмосферы, умерли там от холода и удушья (1875); швед Андре, отправившись недавно на шаре для изучения северного полюса, не возвратился назад; легион имя тех исследователей полюса, Африки, Австралии, которые умерли от изнурения, холода, голода, жажды, а иногда под ударами диких туземцев, сделавшись жертвами своей преданности науке.

Физические науки; пар и электричество; единство материи. — Физика была обновлена трудами о паре и электричестве, применения которых бесконечны.

После долгого периода попыток, длившихся с конца XVII и до конца XVIII века, применение двигательной силы пара, наконец, было практически осуществлено англичанином Джеймсом Уаттом (1774). Француз Сегюэн внес громадное усовершенствование, предложив в 1828 году увеличить поверхность нагревания, не увеличивая размеров паровика; для этого он расположил внутри этого последнего массу полых трубок, по которым циркулировал теплый воздух топки; превращение воды в пар было этим значительно ускорено; такова трубчатая система. Эксплуатация залежей каменного угля, облегченная благодаря особой лампочке, изобретенной англичанином Деви в 1815 году, была; первым следствием открытия пара.

Вслед за открытием итальянца Вольта, изобретателя гальванического столба, работы Дануа Эрстедта, французов Ампера и Араго, около 1820 года, немца Румкорфа (1851), англичанина Фарадея (1855) и недавно американца Эдисона имели своим результатом применение другой силы электричества, употребление которого, как и употребление пара, бесконечно разнообразно.

Единство материи.






Известно, что тела бывают или тверды, или жидки, или газообразны. В 1877 году два француза Кальете и Пикте достигли такого сжимания газа при помощи аппаратов страшной силы, что все газы могли быть обращены в воду, а многие из них и в твердое состояние. Это было открытие очень важное в философском отношении, оно показало, что нет, собственно говоря, ничего исключительно твердого, жидкого и газообразного. Все, что представляет вещество, может проходить при различном давлении или различной температуре все эти три состояния. В настоящее время утверждают, что все великие силы природы: движение, мировое тяготение, теплота, свет, электричество — суть различные проявления одной и той же силы. 

    

(Рамбо).







Применения пара и электричества к путям сообщения. 1. Паровая навигация. — Первые попытки были сделаны французом Жоффруа, который с 1776 года плавал по Дубу на пароходе с лопатчатыми колесами, и американцем Фультоном (1802). Но только несколько лет спустя это открытие получило общее распространение в Англии; важное улучшение было сделано благодаря замене боковых колес винтом, помещающимся позади судна. В то время, как на парусных судах требовалось более, чем месяц, для того, чтобы переплыть Атлантический океан, в настоящее время гигантские пароходы, длиною в 160 метров и более, переплывают его от Гавра до Нью-Йорка в 7 дней, отправляясь и прибывая в точно определенные часы. Установлено, что паровое судно перевозит в настоящее время в 5–6 раз больше товаров, чем парусное, обладающее такою же вместимостью.

2. Железные дороги. — В Англии же получили свое начало и железные дороги; первый локомотив был изобретен англичанином Стефенсоном (1812). В настоящее время во всем свете около 600,000 верст железнодорожной сети; некоторые поезда ходят с средней скоростью 80 верст в час; когда транссибирская дорога будет окончена, можно будет в 15 дней проехать из Парижа в Пекин. Кроме того, на больших дорогах паровые или электрические автомобили начинают вытеснять тяжелые и неповоротливые конные экипажи; и нужно ждать, что скоро управляемые воздушные шары станут летать по воздуху, как птицы.

3. Великие сооружения: тоннели и каналы. — Для того, чтобы сократить расстояния, пробивают толщу гор и устраивают тоннели в 12 километров длиною, как тоннель сквозь гору Мон-Сенис, или 15 километров, как Сен-Готардский тоннель; для того, чтобы соединить моря, прорывают большие каналы, как, напр., Суэцкий или начатый Панамский. Имя француза Фердинанда Лессепса напоминает об этих гигантских трудах.

Фердинанд Лессепс. — 20-ти лет от роду он начертал проект прорытия Суэцкого перешейка, который отделял Красное море и Индийский океан от Средиземного моря и принуждал корабли, идущие в Азию, делать длинный обход мимо мыса Доброй Надежды. Эту мечту юности он мог осуществить только на 47 году своей жизни.

Трудности были колоссальные, нужно было прорыть сквозь пески, болота и возвышенности, под горячим солнцем, канал, достаточно широкий и глубокий для того, чтобы через него могли проходить самые большие суда.

Нужно было убедить рантье, что дело даст хороший доход акционерам, которые рискнут своими деньгами в этом предприятии, разуверить англичан, с опаской смотревших на намерения французской компании наложить руку на важный путь по направлению к английской Индии, победить противодействия турецкого султана, который не хотел, чтобы между главной частью его государства и его египетской провинцией был прорыт канал.

Вначале Лессепс склонил на свою сторону только египетского хедива, которого заразил своим энтузиазмом и который обеспечил ему подневольный труд феллахов; но с течением времени благодаря своему убедительному красноречию, своему упорству, неутомимой энергии, проявленным им на бесчисленных митингах, собираемых во Франции, Англии, Америке, Фердинанд Лессепс добился и симпатий н капиталов, в которых нуждался.

В 1869 году, после 10-летней работы, канал был сооружен.

300.000,000 европейцев и 600.000,000 азиатов, разделенные до сих пор несколькими месяцами плавания, стали ближе друг к другу; благодаря каналу теперь достаточно одного месяца для того, чтобы приплыть из Марселя в Китай.

Ободренный успехом великий инженер хотел прорыть Панамский перешеек через центральную Америку: его репутация и успех Суэца доставили ему капиталы. Но на этот раз, будучи очень стар для того, чтобы наблюдать за администрацией компании и ведением работ, он не мог помешать растратам и взяточничеству. Компания потерпела фиаско; целый миллиард пропал даром; администраторы компании, а в том числе и сам Фердинанд Лессепс предстали перед исправительным судом и были осуждены на тюремное заключение; прославленный старец, удрученный горем, впал в детство и умер, быть может, не сознавая хорошенько всего значения своей катастрофы. «Такой человек, говорит Анатоль Франс, имеет своим судьей только одну вселенную. Он послужил человечеству; признательное человечество сохранит за ним имя своего благодетеля и друга. И его статую, воздвигнутую в Суэце, на берегу канала, будут в течение веков приветствовать флаги разных наций».

4. Телеграф. — Телеграф, изобретенный американцем Морзом (1838) и усовершенствованный французом Бреге (1845), приводит в почти что беспрестанное сообщение самые отдаленные местности такой страны, как Франция; в несколько часов благодаря морским кабелям телеграмма может сделать путешествие кругом света. Только в одной Франции 100000 километров телеграфных линий, что составляет 300000 километров телеграфной проволоки.

Недавно открыта еще более удивительная вещь; ученые Максвелл и Герц были приведены своими теориями к открытию беспроволочного телеграфа; это открытие пользуется электрическими колебаниями, которые передаются из одной точки в другую через слои воздуха, как звук и свет; аппараты сообщения и получения позволяют теперь сообщать кораблю стоящему в открытом океане новости с берега. Наши предки закричали бы от изумления перед такими открытиями и ни минуты бы не колебались сжечь колдунов.

5. Телефон. — благодаря другому применению электричества был изобретен телефон, позволяющий двум людям, отстоящим друг от друга на несколько сотен километров, разговаривать между собою, при чем звук их голоса нисколько не меняется; телефон подвергался целому ряду усовершенствований, начиная с 1876 года, сделанных американцами Беллем и Эдисоном.

6. Новая пресса. — К прогрессу в средствах сообщения мы можем отнести и усовершенствования организованной на международных началах несколько лет тому назад почты, а также прессу; в настоящее время ротационная машина, действуя при помощи только трех рабочих, отпечатывает в час около 70000 экземпляров газеты. 10 наборщиков и 5 печатников, пользуясь станком Маринони, производят ныне такую же работу, какую производили 300000 переписчиков 5 веков тому назад. Дешевизна печатания позволяет в настоящее время идеям распространяться повсюду. Пресса вместе с другим изобретением — фотографией представляет не последнее средство сообщения в наши дни.

Освещение. — Газовое, керосиновое, электрическое, ацетиленовое и алкоголевое освещение начинает в настоящее время повсюду вытеснять освещение при помощи восковой свечки, которое господствовало до середины XIX столетия и которое само по себе было заметным прогрессом по сравнению с освещением при помощи ночника, почти единственно только и известного нашим предкам.

Промышленные и земледельческие машины. — Машины, приводимые в настоящее время в движение чаще всего при помощи пара и электричества, обновили совершенно все области промышленности и создали новые ее отрасли.

В конце ХVIII столетия в Англии Аркрайт изобрел прядильную машину, Картрайт — машину для расчески и ткания шерсти, Витней — для очистки хлопка. В начале XIX века, во время империи, под влиянием континентальной системы, француз Филипп де Жирар изобрел машину для прядения льна, а француз Жакар — станок для ткания шелку. Благодаря этим машинам, которые с тех пор все были усовершенствованы, благодаря разделению и специализации труда в текстильной промышленности, а также и во всех других отраслях крупной промышленности, — удалось достигнуть значительного увеличения производительности.

Машина Аркрайта увеличила силу человека в хлопчатобумажной промышленности против того, чем она была раньше, в 320 раз; с новейшим мотовилом, делающим в час 10000 обращений, человек производит в 10—12000 раз больше, чем прядильщица со своим колесом. До сих пор нужен был день труда для того, чтобы очистить фунт хлопка; теперь один человек может очистить в это время 1000 фунтов. Ротационный вязальный станок делает 480000 петлей в минуту; рабочий же на своем ручном станке сделает их только 80.

Металлургическая промышленность претерпела подобную же революцию; благодаря доменным печам и паровому молоту теперь можно переплавлять и обделывать громадные массы металла; машины режут и кроят металлы, как ножницы бумагу. При доменных печах рабочий производит в 25 раз больше, чем при старом способе обработки; при 12 оборотах особенной машины, которою управляет один человек, можно изготовить 30000 винтов в день; один рабочий может сделать в день 120000 булавок!

В земледелии паровая молотилка, жатвенная машина, плуги обеспечивают подобную же экономию во времени и ручном труде.

Недавнее открытие, сделанное французом Марселем Депре, должно скоро удесятерить производительную силу механического труда; это именно способ передачи с помощью электрической проволоки двигательной силы водопадов.

Химия и ее промышленные и агрокультурные применения: Лавуазье и Бартело. — Основателями химии являются два француза, Лавуазье и Бартело.

Лавуазье в конце ХVIII века разложил воздух и воду и показал, что это не простые тела; он научил современных химиков пользоваться анализом для разложения тел.

Бартело посвятил всю свою жизнь изучению органических веществ, т. е. таких веществ, которые находятся в органах растений и животных; он достиг при помощи химического синтеза такого соединения простых тел, что из них получаются органические вещества.

Благодаря соединенному применению химического анализа и синтеза ученики и соревнователи Лавуазье и Бартело добились производства, иногда очень дешевого, всевозможных химических продуктов, жировых продуктов для фабрикации мыла и свечей, соды и поташа, свекловичного сахара, многочисленных солей и кислот, которые, несомненно, оказали громадные услуги земледелию, промышленности и медицине. Таким образом, из одного только каменного угля, добывают аммиак, бензин, креозот, пикриновую кислоту, из которой приготовляются ужасные взрывчатые вещества, и удивительные краски для живописи — красную, фиолетовую, синюю и желтую. Земледельческая химия, разъясняющая земледельцам состав почвы и применение соответствующего удобрения, позволяет уничтожить пар и собирать с одного и того же участка жатвы различных растений, чем дается отдых земле; та же самая химия дает средства для деятельной борьбы с виноградной филоксерой.

Естественные и медицинские науки: Пастер и Дарвин. — Самое плодотворное открытие этого века в области естественной истории и медицины принадлежит французу Пастеру, который посвятил свою жизнь исследованию бесконечно малых существ, микробов.

Труды Пастера. — Пастер установил, что при брожении, болезни бродящих жидкостей, явления, во время которых элементы органической материи превращаются в минеральные вещества, происходят под влиянием бесконечно малых живых ферментов, микробов, и никогда не встречаются в отсутствие этих микробов. Поставленные под защиту микробов вещества, подверженные брожению или гниению, сохраняются без изменения.

Пастер не остановился только на чисто научных выводах, он стал преследовать практическое и промышленное их применение; он дал ряд полезных советов виноградарям, пивоварам, выделавытелям уксуса: он показал, как можно сохранять вина, отдавая их под охрану болезнетворных зародышей; он посещал заводы для исследования процессов фабрикации уксуса и пива, указывая на то, что было в них несовершенного, и на средства улучшения.

Эти великие труды по вопросу о брожении прекратились только тогда, когда Пастер был призван в 1865 году заняться вопросом, казалось, из совсем другой области.

Какая-то болезнь опустошала шелковичных червей. Пастер должен был исследовать ее на месте ему удалось подбором достигнуть безукоризненных экземпляров; и он открыл, что болезнь шелковичных червей происходит тоже от микроба.

Увлеченный этими открытиями, Пастер исследовал еще некоторые болезни животных и людей и, между прочим, чуму; он нашел, что она порождается тоже микробом. Этот микроб он изолировал и культивировал; он увидал, что он может видоизменять степень ядовитости этого микроба, что она может быть увеличена и может быть уменьшена и что яд, ослабленный в своем действии, может служить для предварительных прививок.

Пастер решил затем исследовать бешенство; он, по своему желанию, видоизменял заразительную силу яда бешенства, культивируя различным образом микроб бешенства; яд, ослабленный до известной степени, предохранял, при посредстве последовательных прививок, от ужасной болезни, даже и в тех случаях, когда прививки делались после укуса; его опыты, повторенные при самых различных условиях и в течение пяти лет, устраняли уже всякое сомнение относительно их значения: прививка ослабленного яда делала невосприимчивыми к заражению и животных и человека. (По Шаппюи).

Ранее Пастера англичанин Дженнер уже в конце XVIII века открыл и применил предохранительную прививку так называемое оспопрививание, в деле борьбы с ужасной болезнью, оспою. После Пастера, его ученик, доктор Ру, открыл с помощью своего метода способ излечения дифтерита, который истреблял детей, и врачи всего света работают в настоящее время, идя тем же самым путем, который открыл Пастер, над средствами излечения почти от всех болезней.

Прогресс гигиены, более обстоятельное знакомство с жизненными отправлениями человеческого тела, благодаря превосходным трудам физиолога Клода Бернара, содействовали значительному увеличению средней продолжительности человеческой жизни, которая с 23 лет (в XVIII столетии) возвысилась до 38 лет.

Хирургия сделала также громадный шаг вперед — после трех следующих открытий: открытия анестезирующих средств, напр., хлороформа, которые позволяют усыплять больного на время операции, так что он не страдает; открытия антисептических средств, напр., сулемы, которые, убивая микробов, предохраняют от заражения крови, и открытия рентгеновских лучей, которые позволяют фотографировать кости больного.

Есть еще одно имя, это уже в области естественных наук, которое приобрело такую же широкую известность, как и имя Пастера: это имя англичанина Дарвина. Пользуясь работами великого французского натуралиста Кювье, который в начале XIX века создал новую науку — палеонтологию или исследование ископаемых животных — и не оставляя без внимания открытий Пастера и всех выдающихся ученых этого века, Дарвин создал учение о происхождении видов и их последовательных видоизменениях, учение, которое, опираясь на бесчисленные наблюдения, принято в настоящее время почти всеми учеными.

Согласно Дарвину, развитие видов подчиняется двум великим законам: борьбе за существование и естественному подбору. Все животные виды, включая сюда и человека, имеют общее происхождение; они дифференцировались мало-помалу под влиянием борьбы за существование и различных внешних условий; так развились специальные органы, приспособленные к различным условиям существования. Сам человек достиг своего настоящего состояния только благодаря продолжительному совершенствованию. Дарвинизм известен еще под названием эволюционного учения.

Астрономия. — благодаря прогрессу математики, с начала XIX столетия, благодаря Лагранжу, Монжу, Лапласу— этим трем великим французским математикам, благодаря, усовершенствованию оптических инструментов, благодаря, наконец, спектральному анализу, т. е. разложению солнечного луча при помощи призмы, астрономия сделала такие же успехи, как и другие науки.

Было доказано, что луна не имеет атмосферы, а потому и не может иметь жителей; что солнце и звезды содержат. в себе железо, медь, цинк и почти все тела, входящие в состав земли; что падающие звезды не звезды, а аэролеты, которые иногда падают на землю; было объяснено движение комет; кроме 6000 звезд, которые можно счесть невооруженным глазом, астрономы пришли к убеждению, что их сотни миллионов; туманности, которые образуют собою как бы светящиеся пятна на небе, оказываются скоплениями отдаленных звезд. Эти звезды бывают часто солнцами, еще более красивыми и обширными, чем солнце, нам светящее; они находятся в гармоническом тяготении в бесконечном пространстве, увлекая за собою массы планет, подобных нашей земле и нашей луне.

Будущее науки. — В виду того, что социальное неравенство лишает большинство людей образования и благополучия, доступных в настоящее время только меньшинству, в виду того, что нищета продолжает развиваться рядом с роскошью, в виду того, что человек продолжает быть нередко игрушкою своих страстей и своих инстинктов несколько пессимистически настроенных ханжей осмелились говорить в конце XIX века, когда наука открыла столько чудес, о несостоятельности науки.

Если эта последняя не дала еще всего того, чего от нее в праве ожидать, то она, по крайней мере, улучшила материальные условия существования человечества, даже материальные условия жизни самых обездоленных классов, которые потребляют теперь больше хлеба, вина, говядины, сахара и кофе, чем столетие тому назад; громадное количество изготовляемых мануфактурных товаров стало также более доступно общему пользованию: открытия медицины, хирургии, начатки гигиены — служат всем, хотя и не в одинаковой мере. В материальном отношении произошел значительный прогресс, такой же прогресс мы видим в нравах, которые, наконец, стали смягчаться но мере того, как распространялось образование, развивались пути сообщения, росло общее благополучие.

Но наука, которую так быстро обвинили в банкротстве, считает за собою еще только одно столетие и она не объявила себя несостоятельной. Каждый день приносит новые открытия: сегодня это беспроволочный телеграф; завтра это будут, несомненно, управляемые воздушные шары; после завтра другие чудеса, о которых мы не имеем даже ни малейшего понятия; и так как демократия, прогресс которой равен прогрессу науки и крупной промышленности, с каждым днем получает все новые и новые силы, то не невозможно, что ей удастся организовать труд так, чтобы все члены великой человеческой семьи могли воспользоваться всеми научными открытиями.

Вначале человечество, находившееся еще в своей колыбели, лишенное науки и машин, должно было повсюду прибегнуть к рабству; рабы казались тогда необходимыми элементом социальной жизни; они были условием роскоши и благополучия богатых классов; но скоро, может быть, человечество будет иметь к своим услугам, к услугам не какого-либо привилегированного класса, но к услугам всей совокупности людей — миллионы железных рабов, которые, облегчая труд, сведут его на несколько часов в день и наводнят мир продуктами земли и фабрик, оставляя при этом людям достаточно досуга для того, чтобы развивать свой ум и жить по истине человеческой жизнью.

Вот на заре XX века мечта всех свободомыслящих людей, которые во всех странах трудятся на пользу умственной эмансипации всех мужчин и всех женщин, на пользу водворения социальной справедливости и международного мира.


notes



Примечания





1


Право одного лица своим несогласием уничтожать решение другого или целого собрания.