Искатели приключений
Гарольд Роббинс








Масштабная, увлекательная и жесткая сага о деяниях сильного человека, всегда знавшего, чего он хочет, — и никогда не выбиравшего средств для достижения своих целей. О деяниях человека, менявшего страны и профессии, женщин и друзей, убеждения и принципы, — но всегда остававшегося верным себе в главном — в бешеной, неистовой жажде богатства, власти и неукротимой страсти к приключениям... 






Гарольд Роббинс

Искатели приключений


Пусть забудет его утроба матери;

Пусть лакомится им червь;

Пусть не останется о нем память.

    

Иов, XXIV, 20






Моей жене Грейс, которая сделала, возможным столь многое, в том числе появление этой книги.




Эпилог вместо пролога


Десять лет прошло после той вспышки насилия, ставшей причиной его гибели. Его земное существование завершилось, нить, за которую он цеплялся в последней отчаянной надежде обрести спасение, оборвалась. Все вернулось на круги своя, ему предстояло превратиться в земной прах, из которого он вышел.

В волнах раскаленного тропическим солнцем воздуха проступали черные кресты на белой глиняной стене кладбища. К железным воротам подъехало такси, из которого вылез американский журналист. Он протянул водителю бумажку в пять песо и отвернулся, прежде чем тот успел поблагодарить его.

У небольших цветочных киосков уже толпился народ, женщины в черном покупали небольшие букетики цветов. Густые черные вуали, казалось, укрывали их от жары, а мир от их скорби. Здесь же были нищие — маленькие дети с темными глазами, обведенными черными кругами, и животами, вздувшимися от голода. Когда журналист шел мимо, они протягивали к нему свои маленькие грязные ручонки, а он, не глядя, бросал им мелкие монеты.

За воротами была тишина, как будто звуки внешнего мира не долетали сюда. В открытой будке у ворот сидел человек в униформе. Журналист подошел к нему.

— Как мне найти склеп Ксеноса? — спросил журналист.

Ему показалось, что на лице служителя промелькнуло удивление.

— Третья аллея, первый склеп, — ответил он. Улыбнувшись, журналист отвернулся. Даже у мертвых есть свои адреса. Ему вспомнилось удивленное выражение на лице привратника.

Журналист сидел в вестибюле нового отеля и просматривал местные газеты, как делал это всегда, приезжая в новый город, когда обнаружил именно то, что искал. Небольшая заметка в четыре строчки на последней странице газеты, почти незаметная среди других, более крупных.

И вот теперь он шел по дорожке мимо богатых частных склепов, мельком проглядывая имена, начертанные на них: Рамирес, Сантос, Лопес. Несмотря на жару, журналист ощутил холодок, которым веяло от белого мрамора, хотя за воротник стекали струйки пота.

Дорожка стала шире, слева открылись пустынные поля, покрытые могильными холмиками — маленькими, осыпавшимися, заброшенными. Это были могилы бедняков, которых опускали в землю в тонкостенных деревянных ящиках и оставляли гнить, не заботясь о том, чтобы память о них сохранилась. Справа находились арендуемые склепы — своего рода многоквартирные обиталища смерти.

Это были большие строения с красными и серыми черепичными крышами, высотой двадцать, шириной сорок и длиной восемьдесят футов, сложенные из белых цементных плит размером три на три фута. На каждой плите было начертано имя и дата, а в цемент был вделан небольшой крестик.

Журналист посмотрел на первый склеп. Под навесом крыши была прикреплена небольшая металлическая пластинка: Аллея 3, склеп 1. Путь сюда был долгим. Почувствовав, что ему жарко, журналист расстегнул воротник и ускорил шаг. Приближалось назначенное время, и опаздывать ему не хотелось.

Сначала ему показалось, что он пришел не туда, возле склепа не было никого, даже рабочих. Журналист еще раз посмотрел на металлическую пластинку на склепе, потом взглянул на часы. Все верно, он не ошибся. Развернув газету, он перечитал заметку, чтобы убедиться, что не ошибся в дате. Облегченно вздохнув, журналист достал сигарету и закурил. Это Латинская Америка, к точному времени здесь относятся не так, как у него дома.

Журналист медленно пошел вокруг сооружения, читая надписи на плитах, и наконец нашел то, что искал. Надпись была скрыта в тени навеса. Он машинально отбросил сигарету и снял шляпу, уставившись на надпись:

Д. А. КС.

10 мая 1955

Сзади послышался грохот фургона по камням. Журналист обернулся. Фургон тащил усталый осел, уши которого были плотно прижаты к голове в знак протеста против того, что его заставили работать в такую жару. Управлял фургоном рабочий в грязном комбинезоне цвета хаки, а рядом с ним на козлах сидел человек в черном пиджаке и черной шляпе. Накрахмаленный белый воротничок его рубашки уже пожелтел от пота и грязи. Рядом с фургоном шел второй рабочий с киркой на плече.

Заскрипев, фургон остановился, и человек в черном сполз с сиденья на землю. Из внутреннего кармана пиджака он достал белый лист бумаги, посмотрел на него и двинулся вдоль склепа, отыскивая нужную надпись. Когда он остановился возле журналиста, тот понял, что они пришли вскрывать нишу с останками.

Мужчина махнул рукой, и рабочий с киркой, подойдя к нему, принялся разглядывать плиту. Он что-то тихо сказал по-испански, второй рабочий лениво слез с козел и направился к склепу с небольшой лестницей, сбитой из деревяшек. Прислонив лестницу к стене, рабочий вскарабкался на нее и стал пристально разглядывать надпись на плите.

— Дакс, — сказал он, и его хриплый голос прозвучал как-то неестественно в тишине кладбища. Мужчина в черном согласно кивнул.

— Дакс, — с удовлетворением повторил он. Рабочий на лестнице протянул руку.

— Давай кирку.

Товарищ протянул ему инструмент. Рабочий на лестнице сноровисто нанес удар в центр плиты. От места удара во все стороны протянулись трещины, и в этот момент из-за навеса выглянуло солнце. Рабочий выругался, надвинул шляпу на глаза и снова ударил киркой по плите. На этот раз плита разлетелась, и куски цемента с шумом посыпались вниз.

Журналист бросил взгляд на распорядителя в черном, смотревшего на рабочих, но было совершенно ясно, что их работа его мало интересует. Это была просто очередная работа, и он явно скучал. Журналист подошел к распорядителю. Тот обернулся.

— А где остальные? — спросил журналист на плохом испанском.

Мужчина пожал плечами.

— Больше никого нет.

— Я журналист, — он остановился, исчерпав свои запасы испанского. — Вы говорите по-английски? Распорядитель гордо улыбнулся.

— Да, к вашим услугам.

— Я прочитал заметку в газете, — сказал журналист, облегченно вздохнув, — и подумал, что будут и другие люди.

— Больше никого нет, — ответил распорядитель.

— Но... кто же поместил заметку? Кто-то обязательно должен прийти. Он был очень известным человеком.

— Заметку поместила наша контора, и времени было вполне достаточно, чтобы заинтересованные изъявили желание забрать останки. Этого места ждут другие покойники, город растет, перенаселение, да вы и сами видите.

— Вижу, — согласился журналист замявшись. — Значит, никто не изъявил желания? Ни семья, ни друзья? У него было много друзей.

Глаза распорядителя затуманились.

— В смерти все одиноки.

Рабочий на лестнице крикнул, и они обернулись к нему. Цементная плита была взломана, сквозь дыру виднелся облупившийся, изъеденный жучками деревянный гроб. Пользуясь киркой как рычагом, рабочий теперь выламывал оставшиеся куски цемента, потом он протянул кирку напарнику и стал выгребать цемент руками. Затем наклонился внутрь ниши и принялся вытаскивать гроб.

Журналист повернулся к распорядителю.

— Что вы собираетесь делать с останками?

— Сожжем. Это не займет много времени, там ничего нет, кроме костей.

— А потом?

Распорядитель пожал плечами.

— Так как его никто не востребовал, высыпем прах в том месте, где осушают болото.

Гроб уже лежал на узкой цементной дорожке рядом со склепом. Распорядитель подошел ближе и посмотрел на гроб, потом смахнул пыль с небольшой металлической пластинки на крышке и сверил надпись с бумагой, которую держал в руке.

— Все верно, — сказал он, потом посмотрел на журналиста и поинтересовался:

— Хотите заглянуть в гроб?

— Нет, — журналист покачал головой.

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать?.. Когда нет родственников, чтобы заплатить рабочим, им разрешается...

— Я понимаю, — быстро ответил журналист. Он отвернулся, а рабочие начали снимать крышку гроба. Журналист вытащил сигарету и закурил. За спиной шел приглушенный спор о том, как поделить найденную добычу, потом кто-то выругался, и крышку снова стали заколачивать.

К нему подошел распорядитель.

— Ребята расстроились, там всего несколько золотых коронок и вот это кольцо.

Журналист взглянул на запыленное кольцо, лежащее на ладони у распорядителя.

— Я взял это кольцо, а им достались коронки, — сказал распорядитель. — Кольцо ведь ценное, да? — Вытащив из кармана грязный носовой платок, он протер кольцо и снова положил его на ладонь.

Журналист посмотрел на кольцо: оно было золотым, с темно-красным камнем. Он взял его и увидел знакомые буквы. Такие кольца носили выпускники Гарварда 1939 года.

— Да, — сказал журналист. — Оно ценное.

— Десять американских долларов? — предложил распорядитель.

Прошло какое-то время, прежде чем журналист понял, что распорядитель предлагает ему купить кольцо. Он согласно кивнул и вынул из кармана десятидолларовую купюру.

— Спасибо, — поблагодарил распорядитель. Журналист опустил кольцо в карман и повернулся к рабочим. Гроб уже был загружен в фургон. Распорядитель посмотрел на него.

— Ну вот и все, теперь мы едем в крематорий. — Он вскарабкался на козлы и приглашающим жестом указал на свободное место рядом с собой.

Солнце теперь палило сильнее, чем когда журналист пришел на кладбище, и даже легкий ветерок не приносил облегчения. Рубашка под пиджаком промокла насквозь. Через кладбище они ехали молча, и прошло почти двадцать минут, прежде чем фургон остановился перед мрачно-серым зданием крематория.

Слезая с фургона, журналист почувствовал в воздухе слабый запах дыма. Вслед за распорядителем и двумя рабочими, несшими гроб, он прошел через широкий вход внутрь здания.

Очутившись внутри, он с удивлением обнаружил, что у здания не было крыши, над головой было только небо и раскаленное солнце. В стенах по кругу были выстроены шесть топок, над каждой из которых колебался жаркий воздух. К ним подошел человек в сером от пепла халате.

— Все проверили? — спросил он.

— Проверили. — Распорядитель кивнул и протянул бумагу.

— Хорошо. — Мужчина сделал знак рабочим:

— Загружайте.

Рабочие подошли к ближайшей топке и отправили в нее гроб, потом повернулись и вышли из здания. Распорядитель взял журналиста под руку и подвел поближе к топке. Гроб стоял на почерневшей от копоти стальной решетке, под которой виднелось что-то вроде сетки из тонкой проволоки.

— Будете ждать, пока сгорит? — спросил распорядитель.

Журналист кивнул.

Мужчина в сером халате наблюдал за ними.

Распорядитель тронул журналиста за рукав.

— Он ждет десять песо за работу. Таков обычай. Журналист сунул руку в карман и вытащил деньги. На закопченном лице человека сверкнула белая полоска зубов.

— Спасибо.

Он сделал им знак рукой, и журналист с распорядителем отошли к дальней стене, а человек в сером халате начал раздувать меха.

В топке послышался легкий шум, быстро перешедший в гудение. Казалось, что в этом маленьком пространстве грохочет гром, но пламени все еще не было видно. Гроб почти сверкал в волнах горячего воздуха. Затем человек возле топки внезапно нажал на рычаг, и на мгновение показалось, что весь огонь преисподней вырвался наружу.

Журналист почувствовал на лице нестерпимый жар, но лишь на несколько секунд. Пламя спало, гроб как будто превратился в серую пыль, медленно оседавшую в топке.

Распорядитель снова тронул его за рукав.

— Давайте выйдем на улицу и покурим, а он тем временем соберет и вынесет пепел.

Жар солнца показался освежающим по сравнению с жаром, который журналист ощутил внутри крематория. Он предложил распорядителю сигарету, тот взял ее с деликатностью, присущей некоторым латиноамериканцам, быстро щелкнул зажигалкой, поднес ее к сигарете журналиста, потом прикурил сам. Они курили и молчали.

Распорядитель оказался прав. Они еще не успели докурить, как из крематория вышел человек в сером халате, держа в руках небольшую серую керамическую урну.

— Пять песо за урну, — пробормотал распорядитель извиняющимся тоном.

Журналист достал из кармана монету в пять песо. Человек в сером халате кивнул в знак благодарности и передал урну распорядителю.

— А теперь пойдемте к фургону, — сказал распорядитель. Они обогнули здание, где стоял фургон, запряженный ослом с сонными глазами. Фургон был заполнен грязью и отбросами, вокруг которых вились мухи. — Пепел мы высыпаем сюда.

Журналист удивленно посмотрел на него, внутри у него что-то оборвалось.

— А разве нет другого места?

Распорядитель в свою очередь посмотрел на него и кивнул.

— За дорогой есть ферма, за пять песо фермер разрешит нам высыпать пепел там.

— Пойдемте туда.

Журналист отправился за распорядителем через поле на другую сторону дороги, где находилось картофельное поле. Словно из-под земли, перед ними вырос фермер и моментально исчез, получив свои пять песо.

Распорядитель протянул урну.

— Пожалуйста, сеньор. Журналист покачал головой.

— Вы знали его, сеньор? — спросил распорядитель.

— Да, — ответил журналист. — Я знал его.

Распорядитель снял с урны крышку и привычным движением потряс урну, развеивая пепел. Они молча смотрели, как ветер разносил пепел по полю.

— Все не так, — печально произнес журналист. — Все не так.

— Почему, сеньор?

— Он был сильным мужчиной, земля содрогалась, когда он шел, мужчины любили его и боялись, женщины трепетали в его объятиях, люди искали его расположения. А теперь здесь нет никого из тех, кто помнит его. — Он повернулся и побрел назад. — Вы правы, в смерти все одиноки.

Распорядитель снова схватил его за рукав. Журналист повернулся. Он чувствовал слабость и усталость, хотел очутиться в баре нового отеля с высоким стаканом чего-нибудь прохладительного в руке. Сейчас он уже был не рад, что эта заметка попалась ему на глаза, отчего он оказался в этом ужасном месте, под палящими лучами солнца — в этом мире, где нет места памяти.

— Нет, сеньор, — тихо заметил распорядитель. — Я был не прав. Он не один, здесь же еще есть вы.




Книга I

Насилие и власть





1


Я играл под палящими лучами солнца во дворе, когда услышал слабый крик, доносившийся с дороги, ведущей в город. Мой пес тоже услышал его, потому что внезапно перестал крутиться вокруг меня и маленькой хижины, которую я сооружал из засохшей грязи. Он испуганно посмотрел на меня своими белесыми глазами и, ища защиты, поджал желтый хвост. Он стоял смирно, но его била мелкая дрожь.

— Что с тобой? — спросил я, протягивая руку, чтобы погладить его. Я понимал, что он испугался, но не знал отчего. Крик был устрашающим и тревожным, но я не боялся. Страх — это опыт, а я был еще слишком мал. Мне было всего шесть лет.

Вдалеке раздались выстрелы, но они моментально стихли, и тут раздался еще один крик, гораздо громче и ужаснее первого.

Пес поджал уши и бросился в заросли сахарного тростника, а я побежал за ним, крича на ходу:

— Пьерро! Пьерро! Ко мне!

К тому моменту, как я добежал до зарослей тростника, пес уже скрылся. Я стоял тихо, прислушиваясь, стараясь определить его местонахождение по треску стеблей.

— Пьерро! — крикнул я.

Пес не возвращался. Сахарный тростник тихо шуршал от дуновения теплого ветра, я чувствовал его приторно-сладковатый запах. Ночью шел дождь, и стебли намокли и отяжелели. Внезапно я понял, что остался один.

Рабочие, которые были здесь всего несколько минут назад, ушли, исчезли, как и пес. Я стоял и размышлял, что папа рассердится на них. За десять сентаво в час, который он им платил, они должны были трудиться полный рабочий день.

— Дакс! — крик раздался из дома позади меня. Я обернулся. Моя старшая сестра и одна из кухарок стояли на террасе.

— Дакс! Дакс! — кричала сестра и махала мне рукой.

— Мой пес убежал в тростник, — крикнул я в ответ и снова повернулся к зарослям.

Спустя минуту я услышал за спиной шаги, и, прежде чем успел обернуться, сестра схватила меня на руки и побежала назад к дому. Я мог слышать ее дыхание и хриплое бормотание вперемежку со всхлипываниями:

— О, Боже! Боже!

Когда мы уже подбегали к террасе, в дверях появилась мама.

— Быстрее, — прошептала она. — В винный погреб.

Мы протиснулись в дверь. Позади матери стояла Ла Перла — толстая повариха-индианка. Взяв меня из рук сестры, она быстро пронесла меня через дом к кухонной кладовой. Позади я услышал лязганье тяжелых засовов на входной двери.

— Что это, Ла Перла? — спросил я. — Где папа? Она сильнее прижала меня к своей тяжелой груди.

— Тихо, малыш.

Дверь кладовки была открыта, и мы начали спускаться по ступенькам в винный погреб. Остальные слуги были уже там: при свете огарка свечи, стоявшего на винной бочке, я разглядел темные испуганные лица.

Ла Перла усадила меня на маленькую скамеечку.

— Сиди здесь и веди себя тихо.

Я поднял на нее взгляд. Это мне нравилось, я подумал, что это гораздо интереснее, чем играть во дворе. Это была какая-то новая игра.

Ла Перла снова поднялась по ступенькам, я слышал, как наверху раздавался ее хриплый голос. Через минуту в погреб спустилась сестра, по щекам у нее текли слезы.

Она подбежала ко мне, обняла за шею и прижала мою голову к своей груди.

Я с возмущением вырвался, мне было больно, потому что грудь у нее была костлявая, а не такая мягкая и теплая, как у Ла Перлы.

— Отстань от меня, — сказал я.

В погреб спустилась мама, лицо у нее осунулось. Я услышал звук захлопываемой и запираемой тяжелой двери погреба и снова увидел Ла Перлу с раскрасневшимся от возбуждения лицом. В руке она держала громадный тесак, которым обычно рубила головы цыплятам.

Мама посмотрела на меня.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Да, мама. Но Пьерро убежал. Он забежал в тростник, и я не смог его найти.

Но мама не обратила внимания на мои слова. Она прислушивалась к тому, что происходило наверху, хотя это было бесполезно. Так глубоко под землю звуки не долетали.

Одна из служанок внезапно разрыдалась.

— Заткнись, — зловеще прошептала Ла Перла и сделала угрожающий жест тесаком. — Ты хочешь, чтобы они нас услышали? Хочешь, чтобы нас убили?

Девушка замолчала. Я был рад, что Ла Перла успокоила ее, потому что сестра тоже перестала плакать. Я не любил, когда она плакала, лицо у нее становилось сморщенным и красным.

Я затаил дыхание и постарался прислушаться, но ничего не услышал.

— Мама...

— Тихо, Дакс, — строго прошептала она. Но мне обязательно надо было спросить ее.

— Где папа?

При этих словах сестра снова расплакалась.

— Прекрати! — прошептала мама, взглянув на нее, а затем снова повернулась ко мне:

— Папа скоро будет здесь, но до его прихода мы должны сидеть очень тихо. Понимаешь?

Я кивнул и посмотрел на сестру. Она продолжала тихонько всхлипывать. Я видел, что она напугана, но серьезных причин для плача не было. Я взял ее за Руку.

— Не бойся, — прошептал я. — Я здесь, с тобой.

Она улыбнулась сквозь слезы и прижала меня к себе.

— Мой маленький герой, мой защитник. Над головой у нас раздался топот тяжелых сапог, казалось, что этот топот заполнил весь дом.

— Бандиты! — воскликнула одна из служанок. — Они убьют нас!

— Заткнись! — На этот раз Ла Перла не обошлась одними словами. Ее рука сверкнула в полумраке, и служанка свалилась на пол с тихим воем. Похоже было, что шаги приближались к кухне.

— Свеча! — хрипло прошептала мама. Огарок резко погас, и мы очутились в полной темноте.

— Мама, мне ничего не видно, — сказал я.

Я почувствовал, как чья-то рука зажала мне рот. Я пытался что-нибудь разглядеть в темноте, но все, что я мог, это слушать дыхание остальных обитателей погреба. Шаги раздавались уже прямо над нашими головами, наверное, люди были в кухне.

Я услышал треск опрокидываемого стола, приглушенные мужские голоса и смех, затем скрип двери. Голоса звучали уже в кладовке. Затрещала дверь погреба, теперь голоса были слышны вполне отчетливо.

— Цыплятки, должно быть, спрятались внизу, — сказал один из мужчин, и остальные рассмеялись.

— А ты покукарекай, — предложил другой:

— Ваш петушок уже здесь.

В дверь погреба ударили.

— Открывайте!

Я почувствовал, как девушки прижались к стене, сестра дрожала.

— Они просто ищут цыплят, — прошептал я. — Скажите им, что они в курятнике на заднем дворе.

Мне не ответили, казалось, что никто вообще не услышал моих слов. Мимо меня в темноте протиснулась Ла Перла и остановилась в ожидании возле лестницы. Дверь погреба снова потряс сильный удар.

После следующего удара одна из служанок рухнула на колени и принялась молиться. Косяк двери дрогнул и отвалился, поток света хлынул в погреб, выхватив из темноты возвышающуюся, словно скала, фигуру Ла Перлы, сжимавшей в руке сверкающий тесак.

Мужчины начали спускаться по ступенькам, я смог разглядеть, что их было трое, остальные толпились наверху, так что я мог видеть только их ноги.

Взглянув на Ла Перлу, первый мужчина остановился.

— Старая жирная курица, не стоило и беспокоиться ради такой, — сказал он и пригнулся, вглядываясь вглубь погреба. — Но тут есть и другие, молоденькие и аппетитные. Эта старая курица просто сторожит свой выводок.

— Ублюдки! — выдавила сквозь зубы Ла Перла.

Мужчина как-то нехотя выпрямился, и из дула его обреза вырвалось пламя.

Едкий запах пороха ударил мне в нос, а когда в глазах прояснилось, я увидел, что Ла Перла, прислонившись спиной к стене напротив лестницы, медленно опускается на пол. На какое-то мгновение показалось, что она пытается удержаться на ногах, но тело ее продолжало медленно сползать. Половины лица и шеи у нее не было, вместо них было кровавое месиво из костей и мяса.

— Ла Перла! — закричала мама и рванулась к ней. Бандит небрежно перевернул в руке обрез и ударил маму прикладом по голове, когда она пробегала мимо него. Она внезапно обмякла и с искаженным лицом упала на тело Ла Перлы.

— Мама! — Я рванулся к ней, но пальцы сестры сжимали меня словно тиски, так что я не мог даже двинуться. — Мама! — снова закричал я.

Молившаяся служанка потеряла сознание и неуклюже растянулась на полу. Бандит заметил огарок свечи на бочке.

— Свечка, — сказал он, указывая на него. Один из бандитов зажег спичку, отблески ее желтого пламени заметались по погребу. Главарь осмотрел нас.

— О, четыре курочки и молодой петушок.

Позади меня раздался голос сестры, он был таким взрослым и строгим, каким я никогда раньше его не слышал.

— Что вам нужно? Забирайте все, что хотите, и уходите.

Главарь некоторое время разглядывал ее, его черные глаза сверкали, словно угли.

— Вот эта моя, — небрежно бросил он, — а вы можете заняться остальными.

Потерявшая сознание служанка пришла в себя именно в тот момент, когда он произносил эти слова. Она закричала, шатаясь, поднялась на ноги и метнулась мимо бандитов к лестнице, но один их них ухватил ее за длинные волосы, дернул назад, и она рухнула на колени.

Бандит развернул ее к себе лицом и оттянул голову за волосы назад так, что теперь ее лицо смотрело прямо на него, широко открытым ртом она жадно глотала воздух. Свободной рукой бандит рванул вырез ее платья, но грубый хлопок оказался слишком прочным и не порвался.

Разразившись проклятьями, он отпустил служанку и схватился за нож. Лезвие легко распороло платье сверху донизу, и оно разлетелось в стороны, словно обертка кукурузного початка. Тонкая полоска, как будто прочерченная карандашом, протянулась от горла между грудей и ниже, через смуглый живот к лобку, густо поросшему волосами. Внезапно полоска побагровела, девушка закричала и попыталась вырваться и отползти на четвереньках в сторону, но бандит громко рассмеялся и притянул ее за волосы назад.

Девушка снова попыталась вырваться, но бандит быстро перевернул нож в руке и безжалостно вогнал рукоятку ножа ей прямо между ног. Девушка дико закричала.

Она лежала на полу возле его ног, корчась от боли. На острие ножа, торчавшего у нее между ног, плясал отблеск желтого пламени свечи. Бандит наступил тяжелым сапогом ей на живот и начал расстегивать брючный ремень.

К этому времени остальные бандиты уже занялись другими служанками. Ниелла, горничная мамы, была совершенно голой. Ее опрокинули навзничь на бочку с вином, двое бандитов держали ее за руки, а третий навалился на нее. Сара, индианка, которую Ла Перла привела из горного селения, чтобы та помогала ей на кухне, лежала на полу в другой стороне погреба, позади груды деревянных ящиков.

Главарь повернулся, его мощное тело заполняло оставшееся свободное пространство в погребе.

— Уберите мальчишку, — тихо сказал он, — или я убью его.

Сестра стала подталкивать меня к лестнице.

Обернувшись, я посмотрел ей в лицо, оно напоминало безжизненную маску, в глазах не было никаких проблесков жизни.

— Нет! Нет! — закричал я.

— Спрячься за ящиками в углу и не смотри сюда, — сказала она. Это был не ее голос. Это был чужой голос, холодный и незнакомый. Я никогда не слышал этого голоса.

— Нет!

Резкая боль от пощечины обожгла мне щеку.

— Делай, что тебе говорят!

Дело было не в боли, а во властных нотках ее голоса. Я заплакал.

— Иди!

Вытирая глаза, я повернулся и залез за ящики. Там я продолжал плакать и внезапно обмочился. Как быстро мы понимаем, что такое страх.




2


Мои слезы остановил пронзительный крик сестры, как будто их высушила волна яростной слепой ненависти, охватившей меня. Затаив дыхание, я осторожно выглянул из-за ящиков.

Моим глазам предстала обнаженная спина сестры, ее ягодицы напряглись, когда бандит с силой прижал ее спиной к ящику. Сестра царапала ему лицо ногтями, но он ударил ее по лицу, и она опрокинулась на ящик.

Рот ее был открыт, она пыталась кричать, но с губ не слетало ни единого звука. Дикими глазами она смотрела на меня, но ничего не видела, ее маленькие груди казались совсем плоскими, а живот впалым.

Внезапно я понял, что собирается делать бандит, я часто видел, как это делали быки, когда к ним подводили коров. Я увидел, как штаны бандита скользнули вниз, живот его зарос густыми волосами, из которых торчал разбухший член, похожий на белую палку от метлы, которой мы подметали террасу.

Сестра попыталась подняться, но бандит уперся локтем волосатой руки ей в живот, а другой рукой схватил за горло и прижал к ящику, чуть не задушив. Она снова закричала и снова попыталась сбросить бандита, но он еще сильнее сжал ей горло. Сестра продолжала отбиваться ногами, тогда озверевший бандит с силой ударил ее по лицу, и ее голова ударилась о ящик.

Какое-то время бандит стоял, наклонившись над ней, как бы успокаиваясь, и вдруг сестра снова вскрикнула и вздрогнула всем телом. Его член медленно вошел ей между ног, и крик сестры перешел в мучительный стон.

Бандит снова навалился на сестру и делал это еще дважды, буквально раздирая ее, пока, наконец, его тело не сотряслось в судорогах и он сам не издал стон, похожий скорее на вопль дикого зверя.

Как раз в этот момент он посмотрел на меня, и я встретился с ним взглядом. У него были пустые, остекленевшие глаза и широко раскрытый рот, которым он жадно глотал воздух. Снова раздался крик сестры, и я увидел, как по ногам у нее струится кровь. Меня захватила волна ненависти, я задрожал от желания убить его.

Я услышал, как что-то упало на деревянный пол, и посмотрел вниз. Это был нож, который соскочил с ремня бандита. Не думая ни секунды, я перегнулся через ящик и потянулся к нему. Медленно, словно через силу, бандит повернулся ко мне.

— Ублюдок! — закричал я и бросился к нему, пытаясь вцепиться руками ему в горло.

Бандит взмахнул рукой и выбил у меня нож, который упал прямо между нами. Я снова кинулся к нему, чтобы ударить его кулаками, но он как-то лениво хлестнул меня ладонью по лицу.

Я отлетел к стене, стукнувшись спиной о груду ящиков, но боли совсем не почувствовал. Во мне бушевала только ненависть и неизвестное доселе желание убить его. Я не осознавал, что может случиться со мной, да это и не имело для меня никакого значения. Я должен был уничтожить его.

Сестра посмотрела на меня, внезапно взгляд ее стал осмысленным.

— Дакс! — закричала она, хватая бандита за руку, в которой уже был зажат нож.

Бандит яростно боролся с сестрой, пытаясь высвободить руку.

— Дакс! Беги, ради Бога! — снова закричала она. — Беги!

Я стоял, словно окаменевший. Бандит потянулся ко мне.

— Беги, Дакс!

Он снова потянулся ко мне, но в этот момент сестра резко ударила его коленом в пах. Бандит взвыл от боли.

— Дакс! Беги к папе!

Только теперь до меня дошло. Я повернулся и бросился вверх по лестнице. Когда я был уже примерно на середине, до меня донесся крик и чей-то хриплый голос:

— Догнать!

Я пулей взлетел по ступенькам и выскочил из дома на яркий солнечный свет, который на мгновение ослепил меня. Я бросился по направлению к зарослям тростника, в которые убежал Пьерро.

— Папа! Папа!

По дороге шли какие-то мужчины, я не знал, кто они такие, но побежал к ним. Я уже миновал изгородь, когда из дома выскочил главарь бандитов. Вопя что есть силы, я мчался по дороге, и вдруг услышал крик. Это был голос моего отца.

— Дакс! Дакс! Слава Богу!

— Папа! — закричал я.

Обливаясь слезами, я кинулся к нему в объятья. Смуглое лицо отца сверкало от полуденного зноя, он крепко прижал меня к себе.

— Не бойся, — прошептал он. — Никто тебя не обидит.

— Они сделали больно маме, — в ужасе кричал я, и сестре! Ла Перлу убили, а у сестры идет кровь.

Я увидел, как смуглое лицо отца стало пепельно-серым.

— Это и есть ваша армия, генерал? — В голосе его звучали ярость и сарказм. — Они воюют с женщинами и детьми?

Стройный мужчина, стоявший рядом с отцом, посмотрел на него, потом перевел взгляд своих холодных серых глаз на меня. Губы его были плотно сжаты.

— Если мои люди совершили преступление, они ответят за это головой, сеньор.

Он направился к дому, и выскочивший за мной бандит, увидев его, остановился.

— Командир! — воскликнул он.

Генерал прошел мимо прижавшегося к стене бандита и уже в дверях обернулся к нам.

— Где они?

— В погребе, — сказал я.

Отец бросился вперед. Держа меня на руках, он проскочил мимо генерала в дом, пробежал через кухню и спустился в погреб.

Он замер, разглядывая страшную картину, потом медленно опустил меня на пол.

— Боже мой, — тихо воскликнул он, опускаясь на колени и приподнимая ладонями голову мамы. — Боже мой!

Лицо мамы было бледным и спокойным, голова повернута под неестественным углом. Я оглядел погреб в поисках сестры. Она так и лежала на ящиках, запрокинув голову. Я подбежал к ней.

— Теперь все в порядке, — крикнул я. — Папа здесь.

Но она не слышала меня, ей уже не суждено было когда-нибудь снова услышать меня. В горле у нее торчал нож. Я смотрел на нее не в силах поверить своим глазами, потом закричал.

Только теперь я осознал, что произошло в действительности. Они были мертвы, все они были мертвы. Мама, сестра, Ла Перла — все были мертвы. Я кричал и кричал и не мог остановиться.

Отец взял меня на руки и вынес на солнечный свет, во двор, подальше от этой ужасной, кровавой сцены. Было далеко за полдень, и во дворе значительно прибавилось людей, их уже было, наверное, больше сотни. Они молча наблюдали за нами.

Одиннадцать человек, связанные между собой веревкой, стояли отдельно, у стены, на солнцепеке, и смотрели на своих бывших собратьев по оружию.

На террасе, в кресле, за столом сидел генерал. Глядя то на своих солдат, то на бандитов, он говорил — тихо, но его суровый, ледяной голос долетал до каждого.

— Смотрите и запоминайте. Такое же наказание постигнет и вас, если вы забудете, что вы освободители, а не бандиты. Вы сражаетесь за свободу и за свой народ, а не ради собственной корысти. Вы солдаты, служащие своей родине, а не грабители и насильники.

Генерал встал и повернулся к адъютанту, держащему в руках автомат. Взяв его у адъютанта, он медленно повернулся к отцу и протянул ему оружие.

— Сеньор?

Отец посмотрел сначала на автомат, потом на генерала и повернулся в сторону бандитов у стены.

— Нет, генерал, — тихо сказал он. — Я законник, а не военный. Да, это моя боль, но я не вправе вершить возмездие.

Генерал кивнул и спустился по ступенькам террасы на твердую, обожженную солнцем землю двора. Небрежно держа в руке автомат, он подошел к бандитам и остановился перед первым из них — тем, который изнасиловал и убил мою сестру.

— Ведь я произвел тебя в сержанты, Гарсия, — тихо сказал генерал. — Ты должен был понимать, чем все это может кончиться.

Бандит молчал, он без страха смотрел в глаза генералу, прекрасно понимая, что пощады ему не будет.

В руке генерала сверкнул нож. Он двинулся вдоль строя бандитов. Когда он отошел в сторону, мы поняли, что он сделал: веревки, поддерживавшие штаны бандитов, были перерезаны, и теперь штаны свалились на землю, обнажив их белые ляжки и ноги. Генерал медленно отошел от строя на десять шагов и начал поднимать автомат.

Я смотрел на Гарсия, в моей памяти снова всплыла картина, как он насилует сестру. Я с криком сбежал с террасы.

— Дайте мне, генерал! Дайте мне убить его! Генерал удивленно обернулся ко мне.

— Дакс! Дакс! Вернись! — кричал мне вслед отец. Я не слышал его, подбежал к генералу.

— Дайте мне! — закричал я.

— Дакс! — снова крикнул отец.

Генерал посмотрел в направлении террасы.

— Это справедливо, — сказал он.

— Но ведь он еще совсем ребенок, — ответил отец. — Что он может знать о справедливости?

— Сегодня он понял, что такое смерть, — сказал генерал. — Он узнал, что такое ненависть и что такое страх. Так пусть же он узнает, что такое убийство, иначе это всю жизнь будет разъедать его душу, словно раковая опухоль.

Отец молчал, его смуглое лицо стало еще темнее, он отвернулся и с печалью в голосе произнес:

— Это у него в крови. Жестокость конкистадоров.

Я знал, что он имел в виду, понимал это уже тогда. Это была кровь, переданная мне моей матерью, чья семья вела свой род от испанцев, пришедших сюда с Кортесом.

— Иди ко мне, мой мальчик, — позвал генерал, опускаясь на одно колено.

Я подошел. Генерал вытянул руку с автоматом и положил мои пальцы на спусковой крючок. Согнутым локтем он поддерживал ствол автомата.

— Теперь смотри на кончик ствола, — сказал генерал. — Когда увидишь, что он направлен прямо на них, нажимай на крючок. Об остальном я сам позабочусь.

Я прищурился, глядя вдоль отливающего синевой ствола, и навел автомат на Гарсия. Увидев прямо над стволом его белые ноги и волосатый живот, я нажал на спуск.

Звук выстрелов оглушил меня, белое тело бандита разлетелось на тысячу кровавых кусков. Я чувствовал, как генерал ведет автоматом вдоль строя бандитов, и везде, где прошел автомат, белая плоть тел превращалась в кровавое месиво. Спусковой крючок нагрелся под моими пальцами, но я был настолько возбужден, что не отпустил бы его, даже если бы обжег руку.

Внезапно затвор лязгнул вхолостую и автомат замолк. Я удивленно посмотрел на генерала.

— Все кончено, малыш.

Я посмотрел на трупы одиннадцати мужчин, распростертые на земле. Их лица застыли в последней агонии, ничего не видящие глаза были подняты к солнцу.

Меня начала колотить дрожь.

— Они мертвы? — спросил я.

— Мертвы, — кивнул генерал.

Меня трясло уже так, как будто на улице стоял мороз, потом я заплакал, повернулся и подбежал к отцу.

— Папа! Папа! — закричал я. — Они все мертвые. Значит, теперь мама и сестра снова оживут?




3


Диогенес Алехандро Ксенос. Это имя было слишком длинным для маленького мальчика. Сначала моя мама называла меня Дио, но отец рассердился, считая это кощунством. Таким образом я превратился в Дакса и думаю, что первой так меня назвала Ла Перла, потому что для индейского языка греческое имя Диогенес было слишком сложным.

Мой отец родился в приморском городке Курату в семье греческого рыбака и негритянки, державших небольшой ресторанчик рядом с пристанью, где обедали моряки, сошедшие на берег. Я помнил, как однажды отец показывал мне дагерротип с изображением дедушки и бабушки.

Бабушка сидела, но даже при этом было видно, что она выше моего дедушки, который стоял чуть позади ее кресла. Лицо бабушки казалось очень темным, а взгляд выражал внутреннюю силу и целеустремленность. У дедушки были глаза мечтателя и поэта, каковым он и был на самом деле до того, как стал моряком.

Отец унаследовал комплекцию бабушки и глаза деда. Он очень любил своих родителей и с гордостью рассказывал мне, что его мать происходила из семьи королей племени банту, проданных в рабство, но после освобождения рабов ее отцу снова удалось прийти к власти, и она смогла получить небольшое образование.

Хайме Ксенос — так назвали моего отца в честь деда по материнской линии. Когда бабушка была уже на последних месяцах беременности и не могла управляться в ресторанчике, за дело взялся дедушка, но он ничего в этом не смыслил. Отцу еще не исполнилось месяца, как ресторанчик пришлось продать.

Дедушка, у которого был прекрасный почерк, стал работать клерком у судьи портового района. Они с бабушкой переселились в небольшой домик в двух километрах от порта, где держали во дворе несколько цыплят и могли любоваться голубыми волнами Карибского моря, наблюдая за приходившими в порт и уходившими кораблями.

Денег у них было не слишком много, но они были счастливы. Мой отец был их единственным ребенком, и они возлагали на него большие надежды. Дедушка научил отца читать и писать уже в возрасте шести лет и с помощью судьи устроил его в школу иезуитов, где обучались дети чиновников и аристократов.

В ответ на оказанную честь отец должен был вставать в половине пятого, опорожнять мусорные баки и убирать в классах до начала занятий. И еще после занятий в течение трех часов ему приходилось выполнять различные поручения учителей и администрации.

К тому времени, как отцу исполнилось шестнадцать, он усвоил все, чему учили в этой школе. Телосложением он пошел в предков по материнской линии, ростом был почти шесть футов, а от своего отца унаследовал острый ум. Среди учеников школы он был лучшим.

Между дедушкой и братьями-иезуитами состоялась серьезная беседа, в результате которой было решено, что мой отец должен отправиться в университет изучать право. Так как дедушкиного заработка было недостаточно, чтобы оплачивать учебу в университете, было также решено, что часть денег за обучение будут платить иезуиты из ограниченных школьных фондов. Но даже этого не хватало, и тогда судья, у которого работал дедушка, согласился доплачивать недостающие деньги в обмен на то, что отец после окончания университета пять лет отработает у него.

Таким образом, отец начал свою юридическую практику бесплатной службой у судьи, где в качестве клерка трудился и его отец. Дед сидел на высоком стуле в тесной, темной комнатушке и перебеливал от руки выписки из дел и решения, которые отец подготавливал для судьи. Когда отец отработал три года и ему исполнилось двадцать три, в Курату пришла чума.

Ее принес корабль с чистыми белыми парусами, скользивший по гребням волн. Чума скрывалась в темноте трюмов, и буквально за три дня почти все население города, насчитывающее три тысячи человек, умерло или находилось при смерти.

В то утро, когда появился судья, отец сидел за столом в дальнем конце рабочей комнаты. Судья был явно взволнован, но отец не стал спрашивать о причине его расстройства, потому что не смел обратиться к нему с таким вопросом. Он склонился над своими книгами, предпочитая не обращать внимания.

Судья подошел и остановился позади отца, потом заглянул ему через плечо, чтобы выяснить, чем он занимается. Спустя минуту он обратился к отцу:

— Хайме?

Отец поднял голову и посмотрел на него.

— Да, ваша честь?

— Ты был когда-нибудь в Бандайе?

— Нет, ваша честь.

— Надо бы решить там одно дело, — сказал судья. — Вопрос касается прав на землю. Мой хороший друг Рафаэль Кампос вынужден вести тяжбу с местными властями.

Отец внимательно слушал и ждал.

— Надо бы, конечно, поехать мне самому, но здесь столько неотложных дел... — он так и не довел до конца свою мысль.

Отец промолчал. Он прекрасно знал положение дел в конторе и то, что в настоящий момент ничего важного не было, но Бандайа находилась в шестистах километрах отсюда, высоко в горах, и дорога туда была очень утомительной. Кроме того, в горах обитали шайки бандитов, грабившие проезжих.

— Это очень важное дело, а сеньор Кампос мой старый друг, — сказал судья. — Я хотел бы, чтобы у него все было в порядке. — Судья помолчал немного и опустил взгляд на отца. — Думаю, тебе лучше отправиться прямо сейчас. Для тебя готова лошадь из моей конюшни.

— Хорошо, ваша честь, — ответил отец, поднимаясь со стула. — Я только зайду домой и соберу кое-какие вещи. Через час буду готов.

— А ты знаешь, в чем суть дела? Отец кивнул.

— Конечно, ваша честь. Два месяца назад я по вашему приказу составлял прошение. Судья облегченно вздохнул.

— Да, конечно, я совсем забыл.

На самом деле он не забыл об этом, он прекрасно знал, что любая бумага, вышедшая из стен конторы в течение последних лет, была составлена моим отцом.

— Передашь сеньору Кампосу мое искреннее сожаление по поводу того, что я не смог приехать лично.

— Обязательно, ваша честь, — заверил судью отец и вышел в комнату, где, сидя на высоком стуле, переписывал документы его отец.

— Что случилось? — спросил дедушка.

— Уезжаю в Бандайу, папа. Дедушка улыбнулся.

— Отлично, прекрасная возможность. Сеньор Кампос очень влиятельный человек. Я горжусь тобой.

— Спасибо, папа. Еду прямо сейчас. До свидания.

— Храни тебя Бог, Хайме, — ответил дедушка, возвращаясь к работе.

Чтобы не идти два километра пешком, отец вывел лошадь из конюшни судьи и поехал на ней за вещами.

Бабушка в это время развешивала во дворе выстиранное белье. Она увидела, как отец привязывал лошадь к изгороди. Отец объяснил ей, куда едет, и она, как и дедушка, осталась очень довольна возможностью, представлявшейся ее сыну. Бабушка заботливо помогла ему отобрать две лучшие рубашки и уложить их вместе с лучшим костюмом в старый, потрепанный саквояж.

Когда они снова вышли во двор, их взору предстал корабль со сверкающими белыми парусами, входящий в гавань. Бабушка остановилась, глядя на корабль, рассекавший морские волны.

— Как красиво! — воскликнула она.

Хайме улыбнулся. Бабушка рассказывала ему о кораблях и о том, что, когда она была маленькой девочкой, отец часто брал ее с собой на гору, откуда они наблюдали за кораблями, входящими в гавань. Еще она рассказывала о том, как отец все время говорил ей, что наступит день и большой корабль со сверкающими белыми парусами зайдет в гавань и отвезет их домой, к свободе, туда, где человеку не нужно весь день гнуть спину, чтобы заработать себе на хлеб.

Отец давно уже умер, но она продолжала верить в эту мечту, только теперь мечта была связана с ее сыном. Это он, такой сильный и образованный, приведет их к свободе.

— Дедушке понравился бы этот корабль, — сказал Хайме.

Мать рассмеялась, и они пошли к лошади, пощипывавшей мягкую траву рядом с изгородью.

— Ты и есть мой корабль с белыми парусами, — ответила она.

Отец поцеловал ее, вскочил в седло, и поскакал по дороге, проходившей позади дома. На вершине холма он развернул лошадь и посмотрел вниз. Мать все стояла во дворе и смотрела ему вслед. Он помахал ей, и она в ответ подняла руку. Он скорее почувствовал, чем увидел, ее улыбку, открывающую сверкающие белые зубы. Помахав еще раз, отец развернул лошадь и продолжил свой путь.

Хайме видел, как корабль швартовался к причалу, по вантам, словно муравьи, сновали матросы. Первым делом были спущены брамсели, затем оголилась фок-мачта. Когда он повернулся, чтобы продолжить свой путь, все паруса уже были спущены и взору представали лишь стройные мачты.

Когда он, спустя два месяца, вернулся из Карату, корабль все еще стоял у причала, но теперь это был просто обгоревший кусок дерева, когда-то гордо рассекавший океанские просторы и принесший, в конце концов, черную смерть в этот город. Следов отца и матери Кайме разыскать не удалось.

Когда слуга сообщил о незнакомце, направляющемся через горы к гасиенде, сеньор Рафаэль Кампос взял бинокль и вышел на террасу. Через окуляры бинокля он увидел смуглого мужчину в запыленной одежде, осторожно спускающегося на пони по извилистой тропе. Кампос удовлетворенно кивнул. Слуги были настороже, да и как иначе, когда в любой момент с гор можно было ждать бандитов.

Он снова посмотрел в бинокль, незнакомец ехал очень осторожно. Сеньор Кампос отложил бинокль и достал из кармана золотые часы. Было половина одиннадцатого утра. До гасиенды незнакомец доберется часа через полтора, как раз к ланчу.

— Когда будете накрывать на стол, поставьте еще один прибор, — сказал он слуге и отправился в дом завершать свой туалет.

Прошло почти два часа, прежде чем отец добрался до гасиенды. Дон Рафаэль сидел в тени на террасе. На нем был белоснежный костюм, белая шелковая рубашка с кружевными манжетами, черный галстук подчеркивал тонкие и изящные черты его лица. Тонкая ниточка усов была пострижена по последней испанской моде, волосы и брови слегка тронуты сединой.

Когда отец спешился, дон Рафаэль с удовлетворением отметил, что костюм его вычищен от пыли, ботинки сверкают. Хотя отец торопился, он с удовольствием остановился возле ручья и привел себя в порядок.

Дон Рафаэль Кампос встретил отца на верхней ступеньке.

— Добро пожаловать, сеньор, — вежливо поприветствовал он отца, как это было принято в горах.

— Большое спасибо, сеньор, — ответил отец. — Я имею честь говорить с его сиятельством доном Рафаэлем Кампосом?

Дон Рафаэль кивнул.

Отец поклонился.

— Хайме Ксенос, помощник судьи, к вашим услугам. Дон Рафаэль улыбнулся.

— Прошу, — сделал он приглашающий жест. — Вы почетный гость в моем доме.

— Это большая честь для меня.

Кампос хлопнул в ладоши, и в комнату поспешно вошел слуга.

— Что-нибудь прохладительное для нашего гостя и позаботьтесь о его лошади.

Он провел отца в тень террасы и предложил сесть. Устраиваясь возле небольшого столика, отец бросил взгляд на винтовку и два пистолета, лежавших на полу рядом с креслом.

Дон Рафаэль перехватил его взгляд.

— В горах все время приходится быть начеку.

— Понимаю, — согласился отец.

Слуга принес напитки, мужчины обменялись тостами, и отец передал извинения судьи, но сеньор Кампос не хотел слышать никаких извинений. Он был рад приезду отца и выразил уверенность, что теперь дело будет завершено в его пользу. После ланча дон Рафаэль показал отцу его комнату и предложил отдохнуть, а обсуждение всех дел отложить на завтра. Сегодня гостю нужно отдыхать, и пусть он чувствует себя как дома. Так что мой отец познакомился с моей матерью только вечером за обедом.

Но Мария-Элизабет Кампос наблюдала за всадником из окна, расположенного над террасой, в полуденной тишине дома ей отчетливо был слышен его разговор с отцом.

— Он очень высокий и симпатичный, правда? — раздался позади нее голос.

Мария-Элизабет обернулась. Ее тетка донья Маргарита, управлявшая домом после смерти сестры, стояла рядом и тоже смотрела в окно.

Мария-Элизабет покраснела.

— Но очень смуглый.

— Похоже, в нем есть негритянская кровь, — ответила тетка. — Но это не имеет значения, говорят, что они прекрасные мужья и любовники. Привлекательный мужчина.

До них донесся голос дона Рафаэля, предлагавшего гостю отдохнуть до обеда.

Донья Маргарита повернулась к племяннице.

— Тебе надо прилечь. Гость не должен видеть тебя раскрасневшейся и усталой от жары.

Мария-Элизабет попыталась возразить, но сделала так, как ей посоветовала тетя. Ее тоже заинтересовал высокий смуглый незнакомец, и она хотела предстать перед ним в лучшем виде.

Опустив шторы на окнах, она легла в постель, наслаждаясь прохладным полумраком, но уснуть не смола. Этот незнакомец был адвокатом, она сама слышала, как он говорил об этом, а это значит, что он образован и хорошо воспитан. Не то что сыновья фермеров и плантаторов, живших в окрестностях гасиенды. Все они были грубыми и невоспитанными, интересовались только своими ружьями и лошадьми и совершенно не умели поддерживать вежливый светский разговор.

А ведь ей вскоре предстояло сделать выбор, ей шел уже восемнадцатый год, и отец настаивал на замужестве. Еще год, и она будет считаться старой девой, будет обречена вести такую же жизнь, как донья Маргарита. Но ее ждала худшая перспектива, ведь она была единственным ребенком, и у нее не было ни сестер, ни братьев, о чьих детях она могла бы заботиться.

Погружаясь в сон, Мария-Элизабет подумала, что было бы здорово выйти замуж за адвоката, жить в городе, где совершенно другие люди и другие интересы. Моего отца тоже заинтересовала стройная молодая девушка, спустившаяся к обеду в длинном белом платье, выгодно оттенявшем ее огромные темные глаза и алые губы. Он скорее ощутил, чем увидел, гибкое тело и высокую грудь под корсажем.

Весь обед Мария-Элизабет молчала, прислушиваясь к знакомому голосу отца и восхищаясь приятным южным акцентом гостя. Речь на побережье была гораздо мягче, чем в горах.

После обеда мужчины удалились в библиотеку выпить по рюмке коньяка и выкурить по сигаре, а потом пришли в комнату для занятий музыкой, где Мария-Элизабет играла им на пианино простенькие мелодии. Через полчаса она почувствовала, что гостю это наскучило, и заиграла Шопена.

Мой отец вслушался, глубокая страсть музыки захватила его, он внимательно разглядывал хрупкую девушку, которую почти не было видно из-за громадного рояля. Когда она закончила играть, он зааплодировал.

Дон Рафаэль тоже зааплодировал, но скорее из вежливости и без всякого энтузиазма. Шопен казался ему странным, он предпочитал знакомую печальную музыку и совсем не одобрял этих сумасшедших ритмов.

Мария-Элизабет, раскрасневшаяся и хорошенькая, поднялась из-за инструмента.

— Здесь очень жарко, — сказала она, раскрывая маленький веер. — Я, пожалуй, выйду в сад. Отец моментально вскочил.

— Если позволите, ваше сиятельство? — спросил он с поклоном.

Дон Рафаэль учтиво кивнул.

Отец предложил девушке руку, она грациозно приняла ее, и они вышли в сад. В трех шагах позади них шла донья Маргарита.

— Вы очень хорошо играете, — сказал отец.

— Ну что вы, совсем нет, — рассмеялась Мария-Элизабет. — Для занятий у меня мало времени, да и нет никого, кто бы мог обучать меня.

— Мне показалось, что вы уже всему научились.

— Учиться музыке надо постоянно, — ответила Мария-Элизабет, глядя на отца. — Я слышала, что музыка как законы, которые тоже следует изучать постоянно.

— Вы правы, — согласился отец. — Закон — строгий учитель, он не стоит на месте, каждый день новые толкования, пересмотры, не говоря о новых законах.

Мария-Элизабет бросила на него взгляд, полный восхищения.

— Удивляюсь, как вы все это держите в голове.

Отец посмотрел на девушку и увидел в ее глазах неподдельный интерес. В этот момент он и влюбился, хотя тогда еще не осознавал этого.

Они поженились почти год спустя, когда отец вернулся из Курату с известием о смерти своих родителей. Именно тогда мой дед дон Рафаэль предложил, чтобы отец остался в Бандайе и занялся юридической практикой. В то время там уже было два адвоката, но один был стар и готовился уйти на покой. Ровно через год родилась моя сестра.

Между сестрой и мной у мамы было еще два ребенка, но они родились мертвыми. К тому времени мой отец стал интересоваться историей Греции. В этом ему помогала библиотека, которую он привез из маленького домика в Курату.

Историю своего рождения и крещения я впервые услышал от доньи Маргариты. Когда акушерка и доктор сообщили моему отцу радостную новость, он опустился на колени и воздал благодарение Богу. Во-первых, я был мальчиком (все остальные девочки), а во-вторых, я родился крепким и здоровым.

Сразу начались препирательства по поводу моего имени. Дед, Дон Рафаэль, спорил с пеной у рта, считая, что меня надо назвать в честь его отца. А отец, естественно, хотел назвать меня в честь своего отца, и ни тот ни другой не желали уступать.

Опасную ситуацию разрядила мать.

— Его имя должно отражать будущее, а не прошлое, — сказала она. — Давайте дадим ему имя, в котором воплотятся наши надежды и которое будет понятно всем, кто. его услышит.

Это отвечало и романтическим настроениям моего отца, и фамильным притязаниям деда. Поэтому мой отец выбрал три имени.

Диогенес Алехандро Ксенос.

Диогенес — в честь легендарного правдоискателя, Алехандро — в честь покорителя мира. Свой выбор отец объяснил, когда держал меня на руках во время крещения:

— С истиной он покорит весь мир.




4


Я проснулся с первыми лучами солнца, проникшими в комнату. Полежав немного, я встал и подошел к окну.

Солнце только появилось из-за горизонта и поднималось над горами. С запада дул легкий ветерок, и я задрожал, почувствовав, как еще не растаявшая ночная прохлада пробралась мне под рубашку. Внезапно мне захотелось в туалет.

Вернувшись к кровати, я вытащил из-под нее небольшой ночной горшок. Стоя над ним и облегчаясь, я думал о том, не даст ли папа теперь мне горшок побольше, ведь теперь в доме остались только мы с ним. Закончив свое дело, я немного согрелся, засунул горшок назад под кровать и снова подошел к окну.

Через дорогу перед домом я заметил легкий дымок, поднимавшийся от небольших костров, вокруг которых спали бандиты, завернувшись в грязные одеяла. Среди них не было заметно никакого движения, не раздавалось ни звука. Я стянул ночную рубашку, надел штаны и ботинки, набросил теплую шерстяную индейскую накидку, которую Ла Перла связала мне в подарок на день рождения. Спустившись вниз, я почувствовал голод, пора уже было завтракать.

Сара, помощница Ла Перлы, разводила огонь в печи. Она взглянула на меня, но на ее индейском лице не отразилось абсолютно ничего.

— Я хочу есть, — сказал я. — Ты собираешься готовить завтрак?

Сара молча кивнула, она всегда мало говорила.

Я подошел к столу и сел.

— Хочу яичницу с ветчиной.

Она снова кивнула, взяла тяжелую черную сковородку, бросила на нее кусок жира, поставила сковородку на отверстие в плите, положила несколько кусочков ветчины и разбила три яйца.

Я с удовольствием ждал. Сара была лучше Ла Перлы, потому что Ла Перла никогда не давала мне яичницу, а всегда заставляла есть овсяную кашу. Я решил пойти дальше.

— И кофе с молоком. — Мама и Ла Перла разрешали мне пить только какао.

Сара без слов поставила передо мной кофе. Я положил в чашку три полных ложки коричневого сахара и стал отхлебывать кофе, громко причмокивая. Приторность сахара заглушала горьковатый привкус. На самом деле мне никогда не нравилось пить кофе, но я пил его и чувствовал себя повзрослевшим.

Потом Сара поставила передо мной яичницу, она пахла так же вкусно, как и у Ла Перлы. Подождав несколько минут, чтобы яичница остыла, я схватил кусок рукой и стал есть, наблюдая за Сарой краешком глаза.

Она ничего не сказала по поводу того, что я не воспользовался ножом и вилкой, лежащими рядом с моей тарелкой, она просто стояла и смотрела на меня с каким-то странным выражением. Закончив с яичницей, я встал, подошел к умывальнику, сполоснул руки и губы и вытер их полотенцем, висевшем рядом на крючке.

— Очень вкусно, — одобрительно заметил я.

Что-то в ее взгляде напомнило мне то выражение, с которым она смотрела в погребе на приближающегося к ней бандита. Тот же самый непроницаемый взгляд.

Я невольно подошел к ней и поднял подол платья. Ни на бедрах, ни на покрытом темными волосами лобке не было никаких царапин и синяков. Я опустил подол и заглянул ей в лицо.

— Они сделали тебе больно, Сара? — спросил я. Она молча покачала головой.

— Я рад, что тебе не было больно. Потом я заметил в уголке ее глаз слезы и схватил ее за руку.

— Не плачь, Сара. Я не позволю им снова так поступить с тобой. Если они попытаются, я убью их. Она внезапно обняла меня и прижала к себе, лицом я ощущал тепло ее груди и слышал, как колотится ее сердце. Сара продолжала беззвучно всхлипывать.

Мне было очень спокойно в ее объятиях, и я только и смог сказать:

— Не плачь, Сара. Пожалуйста, не плачь.

Через некоторое время она отпустила меня и, вернувшись к плите, стала подбрасывать в нее дрова. Мне больше нечего было делать в кухне, я повернулся и вышел.

Когда я проходил через столовую и гостиную, в доме стояла тишина. Я открыл дверь и вышел на террасу.

За дорогой началась какая-то возня, это просыпались бандиты. Солнце уже поднялось над дворовыми постройками, его лучи теперь падали во двор. Услышав шум в дальнем конце террасы, я обернулся.

Там было еще темно, и мне удалось разглядеть только тлеющий кончик сигареты и силуэт мужчины, расположившегося в кресле отца, Но я знал, что это не отец, он никогда так рано не курит сигары.

Я ступил со света в тень террасы, и лицо сидящего мужчины стало приобретать очертания, светло-серые глаза внимательно смотрели на меня.

— Доброе утро, сеньор генерал, — вежливо поздоровался я.

— Доброе утро, мой солдат, — тоже вежливо ответил он. Генерал сделал еще одну затяжку и аккуратно положил сигару на край стола.

— Как чувствуешь себя с утра?

— Отлично, — ответил я. — Я рано встал.

— Знаю, слышал, как ты подходил к окну.

— А вы уже тогда не спали? — удивленно спросил я, потому что ничего не слышал.

Он улыбнулся, обнажив мелкие белые зубы.

— Генералы, как и маленькие мальчики, должны вставать вместе с солнцем, чтобы видеть, что им готовит наступающий день.

Я не ответил, а посмотрел через дорогу на лагерь.

— А они еще спят, — сказал я.

В его голосе прозвучали презрительные нотки.

— Крестьяне, что с них возьмешь. Думают только о еде и спокойно спят, зная, что едой их обеспечат. — Генерал снова взял сигару. — Ты уже поел?

— Да, Сара меня накормила. Она плакала. Кончик сигары стал ярко-красным.

— Женщины всегда плачут, — спокойно сказал он. — Это у нее пройдет.

— А я не плачу.

Перед тем, как ответить, генерал посмотрел на меня.

— Конечно, ты ведь мужчина, а у мужчин нет времени лить слезы по тому, что уже сделано.

— А папа плакал. Вчера на кладбище. — При воспоминании об этом комок подкатил у меня к горлу. Лучи солнца, отбрасывающие длинные тени на маленькие могильные холмики позади дома, скрип заржавелой железной калитки, мягкие шлепки сырой земли о гробы, успокаивающие слова католической молитвы, гулким эхом разносящиеся в воздухе... Я сглотнул подступивший комок. — Я тоже плакал.

— Это совсем другое дело, — серьезно ответил генерал. — Даже я плакал. — Он снова отложил сигару, взял меня за руку и притянул к себе. — Но это было вчера, а сегодня мы снова мужчины и у нас нет времени для слез.

Я молча кивнул.

— Ты храбрый парень и напоминаешь мне моих сыновей.

Я молчал.

— Один из них на несколько лет постарше тебя, а другой на год моложе. Еще у меня есть дочка, ей четыре года. — Он улыбнулся и обнял меня. — Они живут в горах.

Поверх моей головы он посмотрел на видневшиеся в отдалении горы.

— Там они в безопасности. — Он снова посмотрел на меня. — Может, ты хочешь на некоторое время поехать к ним? В горах много дел.

— А у меня будет пони? — быстро спросил я. Генерал задумчиво посмотрел на меня.

— Не сейчас, может быть, когда ты немножко подрастешь. Но у тебя будет крепкий ослик.

— И он будет мой, только мой?

— Конечно. Никому не позволено будет ездить на нем, кроме тебя.

— Это было бы очень здорово, и мне это очень нравиться. Но... — Я соскользнул с его колен и посмотрел на него. — А что будет делать папа? У него никого не осталось, кроме меня.

— Думаю, твой отец согласиться, — тихо ответил генерал. — В течение этого года он будет очень занят и не сможет бывать здесь. Он все время будет со мной. Солнце уже добралось и до нашего конца террасы, в воздухе ощущалось дневное тепло. Возле наших ног раздался шорох и поскребывание, как будто кто-то прятался под полом. Я не успел и шевельнуться, как генерал вскочил на ноги, зажав в руке пистолет.

— Кто это? — голос его звучал хрипло.

Снова послышался скрежет, а затем знакомое подвывание. Я спрыгнул с террасы и сунул голову в дырку. Знакомый холодный нос уткнулся мне в лицо, и тут же по нему забегал язык. Сунув руку в дырку, я вытащил из-под террасы своего маленького грязного пса.

— Пьерро! — радостно воскликнул я. — Это Пьерро. Он вернулся!




5


Мануэле поднял руку, делая нам знак остановиться, потом приложил палец к губам. Я сидел на маленьком пони, затаив дыхание, и смотрел на Роберто. Он тоже насторожился.

Роберто был старшим сыном генерала Диабло Рохо, ему было уже почти одиннадцать, и он был на два года старше меня. Мне было около девяти, но я на добрых три дюйма был выше. Он очень завидовал мне, особенно с прошлого года, когда стало ясно, что я расту быстрее него.

Все остальные тихо сидели на своих лошадях и прислушивались. Я тоже напряженно вслушивался, но ничего не слышал, кроме шума листвы.

— Они близко, — прошептал Мануэле. — Надо двигаться тихо.

— Хорошо бы знать, сколько их, — прошептал в ответ Гато Гордо.

Мануэле кивнул. Котяра всегда говорил разумные вещи, он был мыслителем. Возможно, он был им потому, что из-за тучности ему трудно было двигаться, вот он и предпочитал думать.

— Я сейчас это выясню, — сказал Мануэле, соскальзывая с лошади.

— Нет, — быстро ответил Котяра. — Листва сухая, и ее шорох выдаст тебя, они поймут, что мы их поджидаем.

— Как же быть?

Гато Гордо показал наверх.

— Надо двигаться по деревьям, как обезьяны. Им не придет в голову посмотреть наверх.

— Мы слишком тяжелые, — ответил Мануэле. — Под нашим весом ветки могут обломаться, и тогда конец. Котяра посмотрел на Роберто и на меня.

— Но они-то не слишком тяжелые.

— Нет! — шепот Мануэле прозвучал в тишине, словно взрыв. — Генерал убьет нас, если что-нибудь случится с его сыном!

— Тогда это может сделать Дакс, — спокойно ответил Котяра.

Мануэле посмотрел на меня, на его лице читалось сомнение.

— Не знаю, — засмеялся он.

Прежде чем он успел снова открыть рот, я поднял руки, ухватился за ветку, подтянулся и оказался на дереве.

— Я пошел, — сказал я, глядя на них сверху вниз.

Роберто выглядел мрачным и обиженным. Я понимал, что он расстроился потому, что я уходил, а он оставался. Но его отец отдал строгий приказ, и никто не посмел бы его нарушить.

— Только тихо, — предупредил меня Мануэле. — Выясни, сколько их и какое у них оружие, потом возвращайся.

Я кивнул и стал взбираться выше. На высоте примерно пятнадцати футов от земли ветки были уже слишком тонкими, чтобы выдержать мой вес, и я стал перебираться с дерева на дерево.

Двигался я довольно быстро, как всякий мальчишка, привыкший лазить по деревьям, но все равно у меня ушел почти час, чтобы преодолеть расстояние в четверть мили до лагеря. Если бы не дым от их костра, доносившийся до меня, я бы мог проскочить лагерь, а так я очутился прямо у них над головами.

Я молча прижался к стволу, сердце мое, казалось, колотилось так, что они вот-вот услышат его стук, несмотря на то, что заняты мирной беседой. Потихоньку я подался назад, и листва полностью скрыла меня.

Судя по оживленному разговору, я понял, что они не предполагают наличие людей в радиусе мили. Я тщательно пересчитал их: четырнадцать мужчин в красно-синей потрепанной и пыльной форме. Костер был разведен уже на ночь, и периодически кто-то из мужчин подбрасывал в огонь дрова. Мне было не понятно, почему они не готовят пищу, но в следующий момент я получил ответ на свой вопрос.

На маленькую поляну вышла женщина. Один из мужчин, лежавший ближе всех к костру, сел и заговорил с ней. По нашивкам на его рукаве я определил, что он сержант. В надвигающихся сумерках голос его звучал хрипло:

— А где остальные?

— Идут, — тихо ответила женщина.

Спустя минуту на поляне появились еще две женщины, которые несли большой железный котел. До меня долетел запах мясной похлебки, и рот наполнился слюной.

Женщины опустили котел на землю рядом с мужчинами и принялись разливать похлебку по жестяным мискам. После того как каждый из мужчин получил свою порцию, женщины выложили себе остатки, отошли в сторону и начали есть.

Воспользовавшись тем, что они были заняты едой, я тихонько двинулся обратно. Обогнув по деревьям поляну, я обнаружил место, где женщины готовили еду, увидел небольшой костер, рядом с которым на земле лежали одеяла, а это означало, что женщины и спали здесь. Я стал пробираться назад к своим.

Солнце уже садилось. Несмотря на то, что моего возвращения ожидали, мне удалось проникнуть незамеченным и спрыгнуть с дерева прямо в середину нашей стоянки. Увидев изумленные лица, я почувствовал прилив гордости.

— Четырнадцать мужчин под командой сержанта, — сказал я. — Они уже расположились на ночлег.

— Что у них за оружие? — спросил Котяра.

— Ружья и два ручных пулемета.

— Только два?

— Я заметил только два.

— Интересно, что они здесь делают? — сказал Котяра.

— Это, наверное, патруль, — ответил Мануэле. — Они всегда высылают патрули, чтобы обнаружить нас. — Он рассмеялся. — Но это им никогда не удается.

— Четырнадцать человек и два ручных пулемета, — задумчиво повторил Котяра. — Нас только пятеро, не считая двух мальчишек. Думаю, нам лучше смыться.

— Но сейчас самое время напасть на них, — смело заявил я. — Женщины только что раздали им еду, они заняты едой и не услышат нас.

— С ними есть женщины? — голос Мануэле звучал удивленно.

— Да.

— Сколько?

— Три.

— Дезертиры! — воскликнул Котяра. — Они сбежали в горы вместе со своими женщинами.

— Тогда правда, что армия генерала разбегается. Война скоро кончится.

— Но армия продолжает контролировать порты, — ответил Котяра. — Мы не победим, пока генерал не захватит Курату. Тогда мы отрежем их от моря, и эти империалисты янки не смогут помогать им. Вот тогда все и будет кончено.

— Я слышал, что мы наступаем на Курату, — сказал Мануэле.

— Так что будем делать с солдатами? — спросил Котяра, возвращаясь к прерванной теме.

— Не знаю, — нерешительно ответил Мануэле. — У них ведь два пулемета.

— Но у них еще и три женщины, — многозначительно заметил Котяра.

— У дезертиров не хватает духа драться, — добавил Диего Гонсалес. — Как-то раз...

Котяра оборвал его, бросив тревожный взгляд на нас с Роберто.

— Мы сможем захватить пулеметы, и генерал нас наградит. Они выставили охрану? — спросил он меня.

— Нет, — ответил я. — Лежат возле костра и едят. Охраны нет, я мог бы написать им прямо в котел, и они бы не заметили.

Мануэло принял решение.

— Мы нападем на них неожиданно, прямо перед рассветом, когда они будут дрыхнуть.

Я закутался в одеяло, спасаясь от ночной прохлады. Рядом со мной зашевелился Роберто.

— Ты проснулся? — прошептал я.

— Да.

— А я не могу спать.

— Я тоже.

— Ты боишься?

— Нет, — быстро и с какой-то небрежностью ответил Роберто. — Конечно нет.

— Я тоже не боюсь.

— Не могу дождаться утра, обязательно убью одного из солдат. Мы их всех убьем.

— И женщин? — спросил я.

— Конечно нет, — презрительно бросил Роберто.

— А что мы будем с ними делать?

— Не знаю, — Роберто на секунду задумался. — Наверное, изнасилуем.

— Не думаю, что мне это понравится, — сказал я. — Именно так и поступили с моей сестрой, так что я ненавижу насильников.

— Это потому, что ты еще маленький. Ты не сможешь изнасиловать, даже если захочешь.

— Почему?

— Слишком мал, и писька у тебя еще не выросла.

— Выросла, такая же большая, как и у тебя! — возмущенно крикнул я. — Я выше тебя.

— А писька меньше.

Я молчал, сознавая, что он прав. Мне приходилось наблюдать, как он забавлялся со своей писькой на поляне позади дома, и когда она становилась твердой, то была в два раза больше моей.

— Все равно изнасилую, — решительно сказал я. Роберто презрительно рассмеялся.

— Не сможешь, у тебя не встанет. — Он с головой завернулся в одеяло. — А теперь давай спать, мне надо отдохнуть.

Я лежал тихо и смотрел на звезды. Казалось, что некоторое из них висят так низко, что можно дотянуться рукой. Я подумал о том, какая из них моя мама, а какая сестра. Папа сказал, что они попали в рай и Бог превратил их в звезды. Видят ли они меня в ночи? Наконец я закрыл глаза и уснул.

Проснулся я моментально, как только Мануэле дотронулся до меня, и мгновенно был на ногах.

— Я готов. Я покажу вам, где они.

— Нет, — Мануэле покачал головой. — Ты останешься здесь с лошадьми. Кто-то должен за ними присматривать, иначе они разбегутся.

— Но...

Мануэле оборвал меня, голос его звучал твердо.

— Ты и Роберто остаетесь с лошадьми. Это приказ. Я посмотрел на Роберто, но он отвел взгляд. Что бы он ни говорил, он тоже был еще маленьким. Если бы он был взрослым, его взяли бы с собой.

— Пора, — прошептал Котяра.

— Остаетесь здесь до нашего возвращения, — предупредил Мануэле. — Если к полудню мы не вернемся, забирайте лошадей и идите домой. Ясно?

Мы молча кивнули, наблюдая, как они исчезают в лесу. Некоторое время нам еще был слышен шорох листьев год их ногами, потом все стихло.

Роберто посмотрел на меня.

— Пошли, посмотрим лошадей.

Я последовал за ним к тому месту, где были привязаны лошади. Они тихо пощипывали травку, словно дома на пастбище.

— Не понимаю, почему мы должны все пропустить, — сказал я. — Лошади никуда не денутся, они же стреножены.

— Мануэле сказал, что мы должны оставаться здесь, — ответил Роберто.

Внезапно я ощутил прилив отваги.

— Вот и оставайся, а я не буду.

— Мануэле рассердится.

— А он не узнает, — ответил я — По деревьям я доберусь туда быстрее их.

Я начал карабкаться на ближайшее дерево, но задержался на нижней ветке.

— Я расскажу тебе все, что там произойдет.

— Подожди! — крикнул он — Я с тобой.




6


Повторный путь занял меньше времени, чем вечером, потому что я точно знал, куда двигаться. Мы сидели на деревьях и ждали, как вдруг Роберто тронул меня за руку и кивнул. Я увидел Мануэле и Котяру, мелькнувших на краю поляны и исчезнувших в листве.

С нашего наблюдательного пункта нам было видно, как наши окружали спящих солдат. Я бросил взгляд на лагерь. Солдаты не подавали признаков жизни, а спали, завернувшись с головами в одеяла, расположившись вокруг затухающего костра. Я начал считать.

В рассветных сумерках я насчитал только двенадцать и стал напряженно вглядываться, чтобы отыскать еще двоих, но тщетно. И вдруг я понял: они были с женщинами. Интересно, заметил ли это Мануэле.

В тени поляны я почувствовал движение. Котяра подавал знак кому-то, кто находился на противоположной стороне поляны. Я повернул голову. Из листвы показался Мануэле, за ним Диего, и я различил тусклый блеск широкого мачете.

Рядом с Котярой появились двое остальных. Мануэле махнул мачете, и они тихо тронулись через поляну. Сверкнули клинки, и не успели солдаты открыть глаза, как пятеро из них были уже мертвы.

Эта мгновенная атака была успешной. Еще двое солдат, попытавшихся сбросить одеяла, были зарезаны, одного закололи при попытке сесть, а еще один успел встать на колени, но Котяра резким ударом почти отсек ему голову от туловища.

И все пока было тихо, раздавались только предсмертные хрипы. Один из солдат поднялся на четвереньки и попытался отползти в сторону в отчаянной попытке спастись. Раздался пистолетный выстрел, птицы прекратили щебетание, и солдат рухнул, уткнувшись лицом в землю.

Двое оставшихся в живых солдат упали на землю, закрыв руками головы, умоляя о пощаде. Их тонкие, пронзительные голоса наполнили утренний воздух, но мольбы не тронули никого.

Некоторое время все молчали, переводя дыхание, затем Мануэле поднялся:

— Готовы?

— Да, — ответил Котяра.

— Все? — спросил Мануэло.

Они молча осмотрели трупы. Диего поднял носком ботинка голову одного из солдат.

— Похоже, этот еще жив.

— Чего же ты ждешь? — спросил Мануэло.

В лучах солнца блеснуло мачете Диего, и голова солдата откатилась от тела почти на два фута. Диего даже не поинтересовался результатом своего удара, он перевернул ботинком еще одно тело и подошел к Мануэло и Котяре, остановившись немного позади них.

— Я насчитал только двенадцать, — сказал Котяра.

— Я тоже, — подтвердил Мануэло. — Но мальчишка говорил, что их четырнадцать.

— И три женщины, — добавил Диего.

— Он мог и ошибиться, — сказал Котяра. — Он ведь еще ребенок.

— Не думаю, — возразил Мануэло. — Двое, наверное, ушли с женщинами.

— Далеко уйти они не могли. Поищем?

— Нет, — сказал Мануэло. — Они уже нас услышали, а в этих зарослях мы их никогда не найдем. Соберите ружья и патроны. — Он достал сигарету, закурил и прислонился к дереву.

Остальные начали собирать ружья, и в этот момент я услышал шум как раз почти под тем деревом, на котором мы сидели. Я посмотрел вниз и увидел сержанта. На согнутой руке у него лежал ручной пулемет, дуло которого было направлено прямо на Котяру.

Не успев ни о чем подумать, я закричал:

— Гато! Берегись!

Реакция у Котяры была отменной, он резко нырнул в листву, словно животное, чью кличку он носил. А вот Диего остался на месте, разглядывая с глупым видом дерево, на котором я сидел. Очередь из пулемета буквально взметнула его тело вверх, и он рухнул спиной на землю.

Сержант направил пулемет на нас.

— Назад! Роберто! Назад! — закричал я, перепрыгивая на другое дерево.

Я услышал звук пулеметной очереди, но она мгновенно оборвалась. Посмотрев вниз, я увидел, что сержант изо всех сил дергает затвор, который заклинило. Больше ждать я не мог.

Позади меня раздался крик Роберто, и я оглянулся. Он был ниже меня ростом, но весил гораздо больше, ветка обломилась под ним, и он рухнул на землю почти к самым ногам сержанта.

Сержант отбросил пулемет и схватил Роберто. Подняв его, он поставил Роберто перед собой, приставив ему нож к горлу. Поверх головы Роберто сержант смотрел на наших, а они смотрели на него. Ружье Мануэло было направлено на сержанта, Котяра стоял, опустив мачете, двое других начали медленно двигаться, окружая сержанта.

Одного взгляда было достаточно, чтобы сержант сообразил, что стал хозяином положения.

— Не двигайтесь или мальчишка умрет.

Мануэло и Котяра обменялись тревожными взглядами. Чтобы понять, о чем они думают, мне вовсе не надо было слышать их разговор. Генералу совсем не понравится, если что-то случится с Роберто. Лучше им тогда не возвращаться. Смерть в джунглях покажется радостью по сравнению с тем, что генерал сделает с ними. Они стояли, не двигаясь.

Первым заговорил Котяра. Он опустил мачете и обратился к сержанту:

— Отпусти мальчишку, тогда мы пощадим тебя и отпустим с миром.

Сержант напряженно ухмыльнулся и сплюнул.

— Думаете, я идиот? Я видел, как вы пощадили тех, кто умолял вас об этом.

— Это совсем другое дело, — ответил Котяра.

Мануэло начал потихоньку смещаться в сторону, но в этот момент сверкнул нож сержанта, и на щеке Роберто появилась кровавая царапина.

— Не двигайтесь! — крикнул сержант. Мануэло застыл на месте. — Брось оружие!

Мануэло в нерешительности посмотрел на Котяру, тот незаметно кивнул, и ружье Мануэло полетело на землю.

— Теперь остальные, — приказал сержант.

Котяра бросил на землю мачете, двое остальных ружья. Сержант некоторое время смотрел на оружие, но потом решил, что не стоит забирать его самому.

— Варга! Иди сюда, — крикнул он.

Его голос эхом разнесся по лесу, но в ответ не раздалось ни звука.

— Варга! — снова крикнул он. Опять никакого ответа,

— Твой приятель смылся, — мягко заметил Котяра, — и тебе бы лучше последовать его примеру.

— Нет! — Держа перед собой Роберто, сержант начал осторожно двигаться в сторону оружия. — Назад! — крикнул он. — Всем отойти от оружия!

Наши потихоньку начали пятиться, а сержант двигался вперед. Он уже почти подошел к дереву, на котором я сидел, когда я решился, как будто давно уже знал, что сделаю это. Холодная ярость охватила все мое нутро, словно в меня вселился демон.

Я скорее почувствовал, чем осознал, что выхватил из-за пояса нож, его рукоятка была плотно зажата в моем кулаке, лезвие сверкало, словно меч.

Он был уже прямо подо мной. С диким криком, вырвавшимся из глотки, я бросился вниз.

— Убью!

Падая на сержанта, я успел заметить его удивленной взгляд, когда он поднял голову. Горячая боль обожгла мне руку, и мы оба рухнули на землю. Чьи-то руки схватили меня и отшвырнули в сторону. Я полетел кубарем, а когда вскочил на ноги, то увидел, что Котяра склонился над сержантом.

В руке Котяра держал мачете, а на лице его было написано искреннее удивление.

— Да он мертв, — сказал Котяра и перевел взгляд на меня. — Он мертв, этот маленький ублюдок убил его!

Я тоже посмотрел на сержанта. Рот у него был открыт, глаза невидящим взглядом уставились в небо, прямо под подбородком торчал всаженный мною нож.

Потом я взглянул на Роберто. Он лежал на земле, тяжело дыша. Когда он повернулся лицом ко мне, я увидел у него на щеке струйку крови.

— Ты в порядке? — спросил я.

Он молча кивнул, в глазах его было странное выражение, как будто он разозлился.

Я направился к нему, но в этот момент за моей спиной раздался крик. Почувствовав острую боль в затылке, я обернулся. Чьи-то ногти вцепились мне в лицо. Я упал на землю.

Чтобы прийти в себя, я потряс головой и после этого поднял глаза. В руках Котяры билась женщина, она кричала мне.

— Ты убил его! Ты не ребенок, а чудовище! Черная чума из чрева матери!

Послышался глухой звук удара. Это Котяра ударил женщину рукояткой мачете по голове, и она беззвучно осела на землю. В голосе Котяры послышалось удовлетворение, когда, обернувшись, он увидел двух других женщин, испуганно смотревших на ружье Мануэло.

— Ага! — воскликнул он. — Мы нашли этих шлюх.




7


Индеец Сантьяго сорвал с куста несколько листков, тщательно растер их в ладонях, потом нагнулся и зачерпнул немного воды из мутной лужи.

— Приложите к щеке, — сказал он. — Боль пройдет. Мы с Роберто последовали его совету. Холодная кашица действительно подействовала успокаивающе.

— Болит? — спросил я у Роберто.

— Не очень.

— Меня никогда не резали ножом. Роберто с гордостью дотронулся пальцами до порезанной щеки.

— Наверное, останется шрам, — добавил он с важностью и критически осмотрел мое лицо. — А у тебя не останется. Царапины не такие глубокие, как ножевая рана.

— Ах, — разочарованно вздохнул я. Похвастаться будет нечем.

Я посмотрел на Мануэло и Котяру, о чем-то шептавшихся под деревом и изредка бросавших взгляды на женщин, сидящих на земле на краю поляны. Братья Сантьяго охраняли их.

— Интересно, о чем они говорят? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Роберто. Он смотрел не на Мануэло и Котяру, а на женщин. — А вон та, молоденькая, совсем неплоха.

— Думаешь, они сердиты на нас?

— Кто? — удивленно спросил Роберто, но, проследив за моим взглядом, понял, что я имел в виду. — Нет, если бы не мы, то их бы всех убили.

— Это точно.

— Между прочим, я ведь прыгнул на сержанта, чтобы помешать ему.

Я посмотрел на Роберто. Я думал, что он просто упал.

— Ты очень храбрый.

— Ты тоже. — Он снова бросил взгляд в сторону женщин. — Пора бы им перестать болтать, я уже готов трахнуть одну из них.

— Правда?

— Конечно.

Мануэле с Котярой закончили беседу, и Котяра направился к нам, перешагивая через трупы. У тела Диего он остановился, к нему подошел один из Сантьяго.

— Бедный Диего.

Котяра ответил равнодушным голосом:

— Бедный Диего? Да он просто глупый осел. Сколько раз я говорил ему, чтобы не разевал рот. Вот и допрыгался.

Сантьяго пожал плечами, отвернулся, а Котяра подошел к нам.

— Все в порядке, ребята?

— Да, — ответил за обоих Роберто.

— Отлично. Сможете вернуться в лагерь и привести лошадей? У нас будет много груза.

Прежде чем я успел раскрыть рот, Роберто задал вопрос:

— А что вы собираетесь делать с женщинами? Котяра посмотрел на него.

— Сторожить до твоего возвращения.

— Тогда я останусь и помогу их сторожить, — сказал Роберто. — А с Даксом пошли кого-нибудь еще.

Котяра снова внимательно посмотрел на него, повернулся и направился к Мануэле. Они принялись шептаться. В какой-то момент Котяра повысил голос, но Мануэле одернул его, и они снова заговорили шепотом. Наконец Котяра вернулся к нам.

— А если мы разрешим тебе остаться, ты ничего не расскажешь дома? — спросил он у Роберто.

Роберто покачал головой.

Я не понял, что они имели в виду, но раз оставался Роберто, то и мне захотелось остаться.

— Я тоже никому не скажу, — пообещал я. Котяра некоторое время разглядывал меня, потом заговорил вкрадчивым голосом:

— Ты тоже останешься. У нас для тебя есть более важное задание, чем идти за лошадьми. Ты будешь часовым, мы не хотим, чтобы сбежавший солдат вернулся и застал нас врасплох, как это сделал сержант. Ты отойдешь по тропе примерно с четверть мили и будешь охранять нас.

— Не знаю, — замялся я, посмотрев на Роберто, но он промолчал.

Котяра вытащил из-за пояса пистолет.

— На, возьми. Если увидишь солдата, дай предупредительный выстрел в воздух.

Это окончательно убедило меня. Впервые в жизни мне доверили пистолет.

— Только осторожно, — предупредил Котяра, — не подстрели сам себя.

— Не волнуйся, — с важным видом ответил я, оглядываясь, чтобы увериться, что меня видят и слышат остальные. — Если он где-нибудь здесь, я дам вам знать.

Пройдя по тропе около ста ярдов, я услышал их смех. Интересно, чему они смеялись? Их уже не было видно, но звуки смеха продолжали долетать до меня. Вскоре все стихло. Прикинув, что четверть мили пройдена, я залез на дерево, с которого открывался хороший обзор.

Через пятнадцать минут меня начали одолевать сомнения. Если солдат бродит поблизости, то я его не увижу. И как долго мне сидеть здесь? Котяра ничего не говорил об этом. Подождав еще несколько минут, я решил вернуться и спросил у него.

Подойдя к поляне, я снова услышал смех и инстинктивно укрылся за деревьями. Что-то подсказывало мне, что они рассердятся, если я вернусь, но любопытство было сильнее меня.

Все они находились на краю поляны. Сначала я не мог разобрать, что они делают, потому что их скрывала тень громадных деревьев. Я потихоньку пробрался вокруг поляны, и моему взору предстал клубок тел. И вдруг я понял, чем они занимаются.

Но все было не так, как запечатлелось у меня в памяти. Женщины не кричали, они не боялись. Наоборот, они смеялись и, похоже, совсем не возражали против того, что с ними делали.

Старший из братьев Сантьяго сидел, прислонившись спиной к дереву, изо рта у него торчала сигарета, а на лице блуждала удовлетворенная улыбка. Я стал отыскивать взглядом Роберто. Внезапно он выскочил из кустов, держа в руках штаны.

Я посмотрел на него. Да, он был прав. У него, конечно, был больше моего и торчал, словно небольшое древко от знамени.

Младший Сантьяго что-то сказал остальным, все замолчали и, повернувшись, посмотрели на Роберто.

Котяра сел. Мне был виден его гладкий белый живот. Он хмыкнул, и над поляной прозвучал его голос:

— Ну что ж, уже пора. Генерал будет нам благодарен. Видите? Он уже настоящий мужчина.

Женщина, на которой лежал Котяра, протянула руки и потащила его на себя. Разозлившись, он хлестнул ее по щеке.

— Шлюха! — крикнул Котяра, толкнул женщину на землю и поднялся.

Мануэло и младший Сантьяго тоже медленно поднялись. Мануэле плеснул себе на живот воды из фляжки и вытерся платком. Он повернулся к Роберто.

— Как и договаривались. Можешь выбирать. Роберто посмотрел на женщин. Они лежали голые — тела сверкали от пота — и равнодушно смотрели на него.

— Я возьму вот эту, — показал Роберто.

Та, которую он выбрал, выглядела совсем девчонкой, я бы выбрал другую, с большими сиськами, но Роберто еще раньше говорил мне, что ему понравилась молодая. Я видел, как задрожали у нее ноги, когда Роберто подошел к ней. Он опустился на колени перед ней, а она со смехом опрокинула его на себя, высоко задрав ноги и обхватив ими Роберто.

Я видел, как ее толстые белые ягодицы и ляжки совсем поглотили Роберто. Остальные с большим интересом наблюдали за происходящим. Через минуту Мануэло повернулся и взгромоздился на женщину, лежавшую рядом с ним. Раздался еще один вскрик, и Котяра начал совокупляться с третьей женщиной.

Я снова посмотрел на Роберто. Они с женщиной тряслись в какой-то дикой пляске. Я почувствовал нарастающее возбуждение, сердце гулко колотилось, в паху разливалась сладкая боль. Внезапно во рту у меня пересохло, дыхание перехватило.

Роберто вскрикнул, отчаянно пытаясь вырваться из объятий женщины. Внезапно я почувствовал, что падаю вниз. Ухватился за ствол, но было поздно. Я упал с дерева прямо к их ногам.

Мануэло посмотрел на меня.

— А ты откуда взялся? Я вскочил.

— Вы обманули меня! — закричал я.

Котяра тоже повернул голову в мою сторону.

— Тебе же было приказано охранять тропу.

— Вы обманули меня! — снова закричал я и, бросившись на ближайшую женщину, стал, подобно Роберто, дергать бедрами. — Я тоже хочу изнасиловать женщину!

Почувствовав, что руки Котяры тянут меня назад, я начал отчаянно сопротивляться.

— Отпусти меня! Отпусти!

Я еще продолжал дергаться, когда Котяра оторвал меня от земли. Я бился в его руках, молотя кулаками по его лицу. Потом я заплакал.

— Если я достаточно взрослый, чтобы убивать, значит, достаточно взрослый, чтобы насиловать женщин! Я ничем не хуже Роберто!

Котяра крепко прижал меня к своей потной груди. Я почувствовал вонь, исходившую от него, и внезапно весь мой запал и гнев прошли.

Котяра ласково погладил меня по голове.

— Успокойся, мой маленький петушок, — тихо прошептал он. — Успокойся. Всему свое время. Очень скоро и ты станешь мужчиной!




8


Когда мужчины оделись, женщины начали проявлять беспокойство. Они шепотом переговаривались между собой. Потом старшая из них, та, которая оцарапала меня, подошла к нам.

— Вы же не собираетесь бросить нас в этих джунглях? — спросила она.

Мануэло как раз закончил застегивать ремень.

— А мы вас сюда не приводили.

— Но мы же погибнем, — быстро возразила женщина. — Нас некому защитить, некому накормить.

Не отвечая ей, Мануэло взял свой пистолет и перезарядил его.

Женщина приняла его молчание за согласие.

— Разве мы вас не ублажили? Вы получили все, что хотели, и столько раз, сколько хотели. Мы не жаловались.

Мануэле отвернулся от нее и обратился к нам:

— Все ружья собрали?

— Да, — ответил Котяра.

— Тогда пошли, — сказал Мануэле и двинулся по тропе.

Женщина побежала за ним, схватила за рукав.

— Бандит! — Ярость исказила ее лицо. — Ты просто бесчувственное животное. Ведь каждая из нас могла зачать твоего ребенка!

Мануэле вырвал руку, и женщина отлетела на несколько шагов.

— Собака! — воскликнула она. — Ты хочешь, чтобы мы умерли здесь?

— Да, — равнодушно ответил Мануэле, поднял пистолет и выстрелил в нее.

Пуля отбросила женщину к дереву, они медленно опустилась на колени и, скорчившись, упала на землю. Ее рука судорожно сгребла горсть земли и замерла.

Мануэле отвернулся от нее и поднял еще дымившийся пистолет.

— Две других сбежали, — сказал Котяра.

Я посмотрел на противоположную сторону поляны. О присутствии женщин напоминала только легкая дрожь листвы.

— Догоним?

— Нет, — ответил Мануэле, пряча пистолет в кобуру. — Мы и так уже много времени потеряли с этими шлюхами. До долины и хорошей пищи нам почти целый день пути. Там, дома, помрут с голода, если мы не поторопимся.

Котяра улыбнулся.

— Впредь будет хороший урок этим шлюхам, — сказал он, когда мы тронулись в путь. — Пусть не воображают, что могут командовать мужчиной только потому, что переспали с ним.

В долину мы добрались лишь на следующее утро. Мы спускались с гор в предрассветном тумане, как вдруг сквозь облака пробились солнечные лучи, и нам во всей красоте предстала долина, словно толстым ковром покрытая зеленой травой. Я выпрямился в седле и устремил свой взор вдаль, стараясь разглядеть свой дом. Прошло уже больше двух лет, как я последний раз видел его.

Мне вспомнился тот день, когда было принято решение. Отец с генералом тихо беседовали на террасе, и отец время от времени бросал взгляды в мою сторону. Я играл во дворе с Пьерро, обучая его новым трюкам.

— Дакс?

Я посмотрел на отца, держа в руке кусок сахара, который собирался бросить Пьерро.

— Да, папа?

— Иди сюда.

Я бросил сахар и направился к террасе, а Пьерро, схватив сахар, с радостью принялся грызть его, тычась мордой мне в ноги. Когда я начал подниматься по ступенькам, он остановился внизу, удивленно глядя мне вслед.

Меня позабавила его поза, он знал, что ему не разрешается подниматься на террасу.

— Подожди меня, — сказал я ему.

Пьерро лег в пыль возле ступенек и зажал сахар в лапах, словно это была кость. Хвост его медленно подрагивал.

Подойдя к отцу, я посмотрел на него. Лицо его было покрыто морщинами, которых я никогда раньше не замечал, а обычно смуглая кожа приобрела пепельный оттенок.

— Генерал сказал мне, что говорил с тобой по поводу отъезда к нему домой в горы.

— Да, папа,

— Тебе этого хочется?

— Генерал сказал, что у меня будет ослик, а когда подрасту, то и пони. — Отец промолчал. — А еще генерал сказал, что ты уедешь с ним. Это правда? Я бы лучше остался здесь с тобой.

Отец и генерал переглянулись.

— Мне не хочется уезжать от тебя, сынок, но я должен.

— Почему?

— Это очень важно. Мы с генералом заключили соглашение.

Я ничего не понял.

— Наш народ угнетают, — продолжал отец. — В стране царят беззаконие и голод. Мы должны сделать все, чтобы помочь людям.

— А почему ты не привел их сюда? — спросил я. — У нас для всех хватит места.

Отец и генерал снова обменялись взглядами, и отец усадил меня к себе на колени.

— Мы не можем этого сделать, — спокойно объяснил он. — Их слишком много.

Я знал всех бедняков в долине, их было не так уж много, и я сказал об этом отцу.

Он улыбнулся.

— Но за горами еще больше бедняков.

— Сколько? — спросил я. — В два раза больше? Отец покачал головой.

— Гораздо больше. Тысячи и тысячи, и если они все придут сюда, то нам негде будет спать.

— Ох! — Я попытался представить себе, как это выглядело бы, если отец, конечно, говорил правду. Моего воображения не хватило. И тут мне в голову пришла другая мысль.

— Ты должен ехать с генералом потому, что ты его пленник?

— Нет, — ответил отец. — Мы с генералом друзья, и мы считаем, что людям надо помочь.

— Значит, ты станешь бандитом, как он? — спросил я.

— Генерал не бандит.

— Но его люди бандиты.

— Они уже больше не бандиты, — объяснил отец. — Генерал взял всех бандитов в свою армию, и теперь они повстанцы.

— Армия носит красно-синие мундиры, а у этих нет никакой формы. Они выглядят, как бандиты.

— Когда-нибудь и у них будет форма, — вмешался генерал.

— Да? — Я посмотрел на бесстрашное лицо генерала. — Вот тогда будет другое дело, тогда они будут похожи на армию.

Услышав приближающийся конский топот, я посмотрел на дорогу. Это был мой дедушка, дон Рафаэль.

— Дедушка! — закричал я и, спрыгнув с колен отца, побежал к перилам и стал махать руками. — Здравствуй, дедушка!

Обычно, когда я стоял у перил и кричал ему, он махал рукой и кричал мне в ответ, но в этот раз он хранил молчание. Как только дедушка спешился, я понял по его крепко сжатым губам и бледному лицу, что он разозлен.

Дедушка подошел к ступенькам, и отец встал, приветствуя его:

— Добро пожаловать, дон Рафаэль.

Дедушка не ответил и сурово посмотрел на отца.

— Я приехал за своим внуком, — сказал он.

Я было бросился к нему, но что-то в его голосе остановило меня. Я посмотрел на дедушку, потом на отца.

Когда отец протянул руку и притянул меня к себе, лицо его стало еще более серым. Я чувствовал, как дрожат на моем плече его пальцы.

— Не думаю, что после моего отъезда мой сын будет в безопасности в этой долине, — сказал отец.

— Ты потерял все права на него, — ответил дедушка все тем же ледяным тоном. — Ты связался с убийцами его матери и не можешь больше считаться его отцом. Если общаешься с подонками, то и сам становишься подонком!

Я почувствовал, как пальцы отца впились мне в плечо, но тон его голоса не изменился.

— Это была случайность, и люди, совершившие это, уже поплатились своими жизнями.

Голос дедушки поднялся почти до крика:

— Разве это может вернуть мою дочь и твою жену? Или твою дочь? Они умерли, а ты уже на следующий день собираешься уехать с их убийцами. И им же ты хочешь доверить заботу о своем сыне?! — Отец молчал. — Ты не успокоишься, пока не убедишься, что он стал таким же, как они! Убийцы! Грабители! Насильники!

Дедушка рванулся ко мне, но отец встал между нами.

— Это мой сын, — произнес отец все тем же спокойным голосом, — и он здесь не останется. Как только сюда придет армия, его возьмут заложником. В горах для него будет безопаснее.

— Проклятый негр! Черня кровь! — Дедушка плюнул в отца. — Сын и внук рабов! Низший из низших! Я думал, что ты порядочный человек, иначе не позволил бы тебе жениться на моей дочери. Теперь я вижу, что ошибся. Нет такой низости, на которую ты не пошел бы, чтобы выслужиться перед своими бандитами, как это делали твои родители перед своими хозяевами!

Внезапно с кресла поднялся генерал.

— Довольно, старик! — крикнул он.

Дедушка бросил на него взгляд, полный презрения.

— Бандит! — В устах дедушки это слово прозвучало как самое оскорбительное, которое мне когда-либо доводилось слышать.

Лицо генерала налилось кровью.

— Хватит, старик! Тебе не достаточно того, что мы не тронули тебя и твое имущество? Или ты уже настолько стар, что стремишься к смерти, чтобы успокоить боль в костях?

Дедушка смотрел на отца, игнорируя слова генерала, как будто того вообще не существовало.

— Если ты хоть немного любишь своего сына, то, пока не поздно, отдай его мне! Отец покачал головой.

— Уходи! — приказал генерал. — Пока у меня не лопнуло терпение. Я могу не посмотреть на то, что твой зять просил не трогать тебя.

Дедушка скользнул по нему взглядом.

— Мне не нужна ни твоя забота, ни его милости. За свою жизнь я повидал много подобных типов. Я еще доживу до того момента, когда увижу твою голову, насаженную на копье, как многие ей подобные!

Дедушка повернулся и стал спускаться по ступенькам террасы, гордо выпрямив спину. Его костюм был такой же белоснежный, как снег на вершинах гор. Он сел на лошадь и развернул ее.

— Скоро сюда придет армия, и мы посмотрим, какой ты храбрый!

Потом он посмотрел на меня, и голос его несколько смягчился.

— До свидания, внучек, — печально произнес он. — Я уже оплакал тебя.

Он пустил лошадь в галоп. Я смотрел ему вслед. Копыта лошади вздымали клубы пыли, и, наконец, он скрылся из вида. Взглянув на отца, я увидел в его глазах то же печальное выражение, что и в глазах дедушки. Он внезапно подхватил меня на руки и крепко прижал к себе.

— Сынок, сынок, — прошептал он. — Я молю Бога, чтобы мое решение оказалось правильным.

Генерал громко хлопнул в ладоши, и из лагеря, расположенного за дорогой, прибежал человек. Это был крупный мужчина, я никогда не видел таких толстых людей, но бежал он с необыкновенным проворством, так что напомнил больших диких козлов, прыгающих с утеса, которых мне приходилось видеть в горах. На бегу он сорвал с головы шляпу.

— Да, ваше сиятельство?

— Гато Гордо, — сказал генерал. — Собирай свои пожитки и отвези этого мальчика в горы. Поручаю его твоим заботам. Если с ним что-нибудь случится, ответишь головой.

— Слушаюсь, — мужчина поклонился и перевел взгляд на меня. — Мальчик уже собран в дорогу? — поинтересовался он.

Отец посмотрел на генерала.

— Ехать надо прямо сейчас? Генерал кивнул.

— Опасность возрастает с каждым днем. Отец медленно опустил меня на пол.

— Иди в дом и скажи Саре, чтобы собрала твою одежду.

— Да, папа, — послушно ответил я и направился к двери.

— И поторопись, малыш, — добавил мне вслед Гато Гордо. — Хорошо бы достичь гор до темноты.

Тогда я постеснялся заговорить с ним, но позже, ночью, когда меня разбудил вопль животного, я, дрожа, подполз к нему по холодной земле.

— Гато Гордо, я боюсь, — прошептал я. Он взял меня за руку.

— Держись за меня, малыш, — бодро сказал он, — и тогда в горах с тобой ничего не случится.

Успокоенный его прикосновением, я закрыл глаза и снова уснул.

Но это было больше двух лет назад, а сейчас солнце освещало долину, и мне было видно ее почти всю. Я привстал на стременах, ощущая растущее возбуждение. Я так давно не был дома. Дедушка будет рад, что ему не придется меня оплакивать.




9


Мы уже ехали несколько минут по дороге, ведущей с гор в долину, когда Мануэле внезапно предостерегающе поднял руку. Мы остановились, а он соскочил с лошади и приложил ухо к утоптанной дороге. Послушав некоторое время, он поднял голову.

— Котяра, — позвал он. — Иди сюда. Котяра опустился на землю рядом с ним. Вдруг они вскочили и запрыгнули в седла.

— Надо отъехать с дороги и спрятаться, — сказал Мануэле. — Похоже, что сюда движется много лошадей. Котяра оглянулся.

— Склоны совсем голые.

— Тогда надо вернуться назад, — быстро сказал Мануэло и развернул лошадь.

В этих местах я играл, будучи ребенком.

— Внизу по дороге, как раз за поворотом, есть маленькая рощица, а за ней пещера. Мы можем там спрятаться, — предложил я.

— А в твоей пещере хватит места для лошадей?

— Я слышал, как папа говорил, что там хватит места для целой армии.

— Тогда поторопимся, — сказал Мануэле. — Давай, мы за тобой.

Я отпустил поводья, и мы галопом помчались к повороту. Рощица была на месте. Свернув с дороги, я проехал между деревьями ко входу в пещеру.

— Вот она, — сказал я. Мануэле спрыгнул с лошади.

— Вы с Роберто отведите лошадей в пещеру, — приказал он. — Остальные со мной. Надо убрать следы на дороге.

Все спешились, мы с Роберто собрали поводья и повели лошадей в пещеру. Сначала они упирались и ржали, пугаясь темноты, но мы их успокоили. Роберто связал поводья, пропустил через них петлю, накинул ее на камень, и мы поспешили назад ко входу.

Котяра и старший Сантьяго двигались к нам спиной, заметая следы ветками. Мануэле и младший Сантьяго устанавливали пулемет. Закончив, они побежали ко входу.

Котяра и старший Сантьяго тоже закончили свое дело и удовлетворенно кивнули, увидев приготовленный пулемет. Котяра улегся за пулемет и осмотрел сектор обстрела.

— Залезай на дерево, в случае чего прикроешь нас из ружья, — обратился Мануэле к младшему Сантьяго.

Не успел он договорить, как Сантьяго уже влез на дерево и скрылся среди листвы.

Мануэле посмотрел на нас.

— А вы давайте назад в пещеру.

Мы хотели было возразить, но в этот момент Котяра поднял руку. Все замерли прислушиваясь. Топот копыт был уже хорошо слышен.

— Больше двадцати, — сказал Котяра, жестом приказывая нам лечь на землю.

Мануэле на четвереньках пополз к дороге. Потом я увидел на краю рощицы его затылок и попытался разглядеть дорогу, но она была закрыта склоном горы.

Топот копыт усилился, и голова Мануэле исчезла. Через секунду топот раздавался уже прямо перед нами, а потом стал стихать.

Мануэле прибежал назад.

— Кавалеристы, — сказал он. — Целый отряд! Я насчитал тридцать человек. Котяра поджал губы.

— Что они тут делают? Говорили, что в Бандайе нет военных.

Мануэле пожал плечами.

— Есть, как видишь.

В отдалении послышался звук трубы, и снова наступила тишина. Мануэле подождал еще некоторое время, потом уселся рядом с пулеметом и закурил. Взгляд его был задумчивым.

— Эй, младшенький, — окликнул он, — что ты там видишь?

Приглушенный голос донесся сквозь листву:

— Ничего. Дорога свободна.

— Я не про дорогу, дурень. Как там в долине? Некоторое время было тихо, потом с дерева снова прозвучал голос Сантьяго:

— Видно дым, но слишком далеко, чтобы понять, что горит.

— А что-нибудь еще ты можешь разглядеть?

— Нет. Слезать?

— Оставайся там.

— Я себе яйца натер этими ветками. Котяра рассмеялся.

— Яйца ты себе натер не ветками. — Он обернулся к Мануэле. — Как ты считаешь?

— Не знаю, — задумчиво ответил Мануэле. — Может быть, это был только дозор.

— И что теперь? — спросил Котяра. — Поедем домой?

— Ружья плохая замена мясу.

— Но если в долине солдаты...

— Мы не знаем наверняка, что они там, — оборвал его Мануэле. — А те, которых мы видели, ускакали.

Котяра молчал. Старший Сантьяго подошел и сел напротив него. Так они и сидели молча, глядя друг на друга.

Почувствовав, что хочу писать, я подошел к дереву и занялся своим делом. Через секунду ко мне присоединился Роберто, мы стояли бок о бок, и две желтые струйки сверкали на солнце. Я с гордостью посмотрел на Роберто. Хотя он и был старше, я писал дольше него, но, похоже, он не заметил этого. Только я собрался обратить на это его внимание, как струйка иссякла. Застегнув штаны, я вернулся ко входу в пещеру.

Трое мужчин все так же молча сидели возле пулемета. Мануэле затушил сигарету и аккуратно спрятал окурок в карман.

— Выяснить можно только одним способом. Один из нас должен сходить в долину.

— Но если там солдаты, это опасно.

— Еще опасней для нас, если мы вернемся домой без мяса, — ответил Мануэле.

— Это точно, — согласно кивнул Котяра. — Им это не понравится.

— Совершенно не понравится, — добавил Сантьяго. — Они ведь голодные.

Мануэло и Котяра удивленно уставились на него. Индеец вообще редко раскрывал рот.

Мануэло повернулся к Котяре.

— Пойдешь ты.

— Я? — воскликнул Котяра. — А почему?

— Ты раньше бывал в этой долине, а мы нет. Кому же идти, как не тебе?

— Но я был там всего один день, — запротестовал Котяра и кивнул в мою сторону. — А потом генерал отослал меня с ним в горы. Мануэло посмотрел на меня.

— Ты помнишь долину?

— Да.

— Далеко отсюда ваша гасиенда?

— На лошади часа полтора.

— А пешком? Лошадь привлечет внимание.

— Часа три, может, четыре. Мануэло уже все решил для себя.

— Возьмешь с собой мальчишку. Он покажет тебе дорогу.

— И все-таки нам придется взять себе лошадей, — проворчал Котяра. — Ты же знаешь, как мне тяжело идти пешком. А кроме того, у меня такое чувство, что там небезопасно. Нас могут убить.

Мануэло поднялся.

— В таком случае лошади вам вообще не понадобятся, — решительно заключил он. — Отправляйтесь. Котяра уже поднялся и потянулся за ружьем.

— Оставь ружье, — сердито сказал Мануэло. — Спрячь под рубашку пистолет. Если встретишь кого-нибудь по дороге — ты просто бедный крестьянин, направляющийся с сыном в Бандайу. А если тебя увидят с ружьем, то сначала пристрелят, а уж потом станут задавать вопросы.

Видно было, что Котяра не испытывает радости.

— Сколько вы будете ждать нас? Мануэло посмотрел на него, подсчитывая в уме, потом взглянул на солнце и снова на Котяру.

— Сейчас примерно восемь. Если парень прав, то до гасиенды вы доберетесь к полудню. Мы будем ждать вас до заката. Если вы не вернетесь к этому времени, мы отправимся домой.

Котяра молча посмотрел на Мануэло — каждый понимал, о чем думает другой. На месте Котяры Мануэло вел бы себя точно так же. Таковы были правила их жизни.

Котяра повернулся ко мне.

— Пошли, парень. Похоже, что отводить тебя домой уже стало моей обязанностью.

— Эти яйца покарают меня, — послышался с дерева крик младшего Сантьяго, похожий на стон. Котяра задрал голову и широко улыбнулся.

— Бедняга! — крикнул он. — Так, может, предпочтешь прогуляться вместе с нами?

Солнце стояло почти в зените, когда мы, скрываясь в зарослях сахарного тростника, подобрались к дороге возле нашего дома. Сарай и кухня сгорели дотла. В лицо мне пахнуло жаром тлеющих бревен, живот свело болью.

— Они могут быть еще где-то рядом, — сказал Котяра.

Я посмотрел на него, как будто видел впервые.

— Они сожгли мой дом.

Котяра не ответил. Прищурившись, он вглядывался в пустынную дорогу. Потом посмотрел на меня.

— Поэтому твой отец и отослал тебя в горы, — угрюмо сказал он.

— Если бы он знал, то оставил бы меня, — запальчиво воскликнул я. — Я бы не позволил им сжечь гасиенду!

— Они бы сожгли тебя вместе с гасиендой, — бросил Котяра и поднялся. — Пошли. Может, что-нибудь выясним.

Я отправился за ним через дорогу. Примерно на половине пути к дому мы наткнулись на труп, лежавший лицом в пыли. Котяра перевернул его, осмотрел и сплюнул.

— Крестьянин, — презрительно сказал он.

Я узнал его. Это был старик Сордес, который работал в саду и ухаживал за цветами. Я сказал об этом Котяре.

Он снова сплюнул.

— Оно и к лучшему, старик все равно остался бы без работы.

Мы подошли к дому. Террасы не было, как будто она провалилась в погреб. Жар от пожара чувствовался теперь сильнее.

Котяра пнул ногой бревно, оно свалилось в погреб, и оттуда вырвался язык пламени.

Мы обошли дом.

— В погребе мог кто-то остаться, — сказал я.

— Если так, то они уже изжарились.

Подойдя к деревьям, росшим между домом и сараем, мы увидели двух женщин. Они были привязаны к дереву спиной к спине и смотрели на нас невидящими глазами. Одну из них я узнал, это была наша кухарка Сара, а другую я никогда раньше не видел.

Они были полностью обнаженными, и тела их были покрыты множеством мелких порезов, в которых запеклась кровь. По ним уже ползали муравьи.

— Это Сара, — сказал я. — Та самая, что собирала меня в дорогу.

Котяра посмотрел на нее.

— Индианка?

Я кивнул, закрыл глаза и вспомнил, как она кормила меня завтраком в то последнее утро моего пребывания дома. Я открыл глаза.

— Почему они просто не изнасиловали ее и не убили? — спросил я. — Зачем они мучили ее?

— Солдаты! — Котяра снова сплюнул. — Они еще хуже нас.

— Но почему они пытали ее? — снова повторил я свой вопрос.

— Они думали, что она им что-нибудь скажет. — Котяра направился назад к зарослям тростника. — Пошли. Здесь нам делать нечего, надо возвращаться.

Мы уже подошли к дороге, как он внезапно схватил меня за руку.

— Тебя зовут Хуан, — быстро прошептал он. — Помалкивай, говорить буду я.

Я не понял, о чем он, пока не увидел шестерых солдат в красно-синей форме, внезапно появившихся перед нами. Ружья их были направлены прямо на нас.




10


Котяра снял шляпу, на лице его появилась подобострастная улыбка.

— Мы бедные крестьяне, пришли с сыном в Бандайу в поисках работы, — забормотал он.

Молоденький лейтенант посмотрел на него.

— А что вы делаете здесь?

— Да вот увидели дым и подумали...

— Подумали, что сможете чем-нибудь поживиться, — оборвал его лейтенант.

— Нет, ваша светлость, — обиженно запротестовал Котяра. — Мы подумали, что сможем помочь. Мы не знали, что здесь военные.

Лейтенант посмотрел на меня.

— Сколько лет мальчишке?

— Моему сыну Хуану почти двенадцать, ваша светлость.

— Мы ищем восьмилетнего мальчишку, — сказал лейтенант. — Сына этого бандита Ксеноса.

— Откуда же нам его знать? — быстро ответил Котяра.

Лейтенант снова посмотрел на меня с явным недоверием.

— Он такой же смуглый, как и твой сын.

— Стань прямо, Хуан! — Котяра повернулся к солдатам. — Видите, какой высокий мой Хуан? Разве восьмилетний мальчишка может быть таким высоким?

Лейтенант продолжал внимательно разглядывать меня.

— Сколько тебе лет, мальчик? — внезапно спросил он.

— Почти двенадцать, сеньор.

— А почему у тебя такая темная кожа? Я не понял, что лейтенант имел в виду, и посмотрел на Котяру.

— Его мать...

— Я спрашиваю мальчишку, — оборвал Котяру лейтенант.

Я перевел дыхание.

— Моя мама негритянка.

Я почувствовал, как Котяра облегченно вздохнул. Лейтенант задал мне очередной вопрос.

— Где ты живешь?

— Там, сеньор, — я показал рукой в направлении гор.

— Мальчишка слишком хорошо говорит для крестьянина, — сказал лейтенант.

— Это благодаря церкви, ваша светлость, — быстро ответил Котяра, — его мать очень набожна, и там в горах он посещал церковную школу.

Лейтенант некоторое время смотрел на него, потом сказал:

— Пошли с нами.

— Зачем, ваша светлость? — запротестовал Котяра. — Мы ведь вам не нужны, мы хотим вернуться домой.

— Вернетесь домой позже, — сказал лейтенант. — Полковник приказал задерживать всех подозрительных. Пошел!

Солдаты обступили нас.

— Куда вы нас ведете? — спросил Котяра.

— В гасиенду дона Рафаэля Кампоса. Пошевеливайся.

Лейтенант двинулся по дороге, мы отправились за ним в окружении солдат. Я почувствовал на плече руку Котяры и услышал его шепот:

— Ты не должен узнавать своего дедушку.

— А если он меня узнает? — прошептал я в ответ.

— Когда узнает, тогда и будем волноваться. Прошло несколько лет, ты здорово вырос, может, и не узнает.

— О чем это вы шепчетесь? — спросил лейтенант.

— Да ни о чем, ваша светлость, — быстро ответил Котяра. — Просто говорим, что устали и есть хочется.

Показался отряд всадников, и мы отошли в сторону, чтобы дать им дорогу. Лейтенант окликнул одного из офицеров:

— Нашли что-нибудь? Всадник покачал головой.

— Ничего. — Лейтенант посмотрел, как он развернул лошадь и поскакал дальше.

Во дворе гасиенды толпились мужчины, женщины и дети. Опечаленные собственной бедой, они не обратили на нас никакого внимания. Котяра отвел меня в сторонку.

— Ты знаешь кого-нибудь из них? Я покачал головой.

— Нет, ни одного.

— Отлично. — Он огляделся. — Я бы съел чего-нибудь, у меня урчит в животе.

Солнце палило нещадно, я устал и хотел пить.

— За домом есть колодец.

— Забудь об этом, — быстро сказал Котяра. — Они сразу поймут, что ты знаешь, где находится колодец. И тогда нам крышка. — Он посмотрел мне в лицо и прижал к себе, голос его смягчился. — Пошли, сынок, найдем тень, где можно полежать и отдохнуть.

Мы нашли затененное местечко на переднем дворе рядом с повозкой. Котяра сел на землю, прислонившись спиной к большому колесу, а я растянулся рядом и моментально уснул.

Не знаю, как долго я проспал, когда Котяра разбудил меня.

— Вставай, сынок.

Я сел и потер глаза, солнце все еще было в зените, и, значит, я проспал не более получаса.

Солдаты толчками подгоняли людей к террасе, мы поднялись и присоединились к остальным.

На ступеньки взобрался солдат, оглядел нас и крикнул:

— Постройтесь по два!

Я оглядел толпу, нас было примерно человек пятьдесят, в том числе несколько мальчишек моего возраста, но главным образом взрослые. Я встал в первый ряд, но Котяра потянул меня назад и спрятал позади толстой женщины.

Дверь дома распахнулась, и из нее вышли два солдата, поддерживающие под руки старика. У меня перехватило дыхание, и я дернулся вперед, но Котяра сдавил мне руку, словно железными тисками.

Это был дедушка, но совсем не тот дедушка, каким я помнил его. Его всегда белоснежные рубашка и костюм были перепачканы и помяты, из уголков рта струйки крови стекали на бороду и на воротник рубашки. Он старался держаться прямо, но в глазах застыла боль, а щеки дрожали.

Его подвели к перилам террасы. Из дома вышел офицер и встал позади. На нем были полковничьи эполеты. Он посмотрел на нас, потом на дедушку. У полковника была тоненькая, словно нарисованная карандашом, ниточка усов, на лице блуждала усмешка.

Голос его был тонкий, пронзительный и скрипучий.

— Дон Рафаэль, эти люди называют себя крестьянами из долины. Они говорят, что вы их знаете и можете за ним поручиться. Внимательно посмотрите и, если обнаружите кого-то незнакомого, скажите. Вам ясно?

Дедушка кивнул.

— Понимаю, — с трудом произнес он, — но я уже рассказал вам все, что знаю.

— Ладно, посмотрим, — в голосе полковника звучало раздражение. — Пусть медленно проходят мимо, — приказал он одному из солдат.

Обе шеренги начали медленно двигаться вдоль террасы, а дедушка смотрел на нас невидящим взглядом. Мы с Котярой были уже почти около него, когда раздался голос полковника:

— Эй, мальчик. Повернись, чтобы мы могли тебя видеть.

Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, чего он хочет. Я стоял в нерешительности, а когда Котяра вытолкнул меня в первый ряд, я почувствовал, что мне в спину уперлось что-то холодное. На миг я подумал, что бы это могло быть такое.

Теперь я смотрел прямо в дедушкины глаза, он узнал меня, и в его глазах промелькнули мгновенные искорки, но он тут же закрыл глаза, а когда снова открыт, они были по-прежнему безжизненны.

Полковник внимательно смотрел на нас.

— Ладно, — сказал он через несколько секунд. — Проходи.

Шеренга двинулась дальше, и холодный предмет больше уже не упирался мне в спину. Вдруг я заметил, как лейтенант прошептал что-то полковнику на ухо.

Полковник кивнул.

— Стой! — крикнул он. Все остановились.

— Вот ты! — полковник указал на меня. — Иди сюда.

Я посмотрел на Котяру, лицо его ничего не выражало, но глаза блестели. Он взял меня за руку, вышел вперед и поклонился.

— Да, ваша светлость?

Полковник уже повернулся к дедушке.

— Лейтенант сказал мне, что поймал этих двоих возле гасиенды вашего зятя. Они говорят, что пришли с гор, ищут работу. Вы их знаете?

Дедушка посмотрел на нас, взгляд его был отрешенным.

— Я видел их здесь раньше, — равнодушно ответил он.

Котяра плотнее прижался ко мне, в спину снова уперлось что-то холодное. Я попытался обернуться, но он крепко сжал мое плечо.

— Кто они такие? — спросил полковник. Дедушка помедлил с ответом, потом облизнул губы и сказал:

— Я старый человек, имен не помню, но я часто видел их в долине. Они приходили за работой.

Полковник повернулся и внимательно посмотрел на меня.

— Мальчишка смуглый, а ваш зять тоже смуглый.

— Во многих из нас течет негритянская кровь, — тихо сказал дедушка. — Преступлением это до сих пор не считалось.

Полковник задумчиво посмотрел на старика, затем вынул пистолет и направил на меня.

— Значит, вам безразлично, останется он в живых или умрет?

В глазах дедушки появилась печаль, но она исчезла, когда он повернулся к полковнику.

— Мне все равно.

Полковник медленно прицелился. Дедушка отвернулся. Полковник не смотрел на меня, он наблюдал за дедушкой.

Внезапно Котяра оттолкнул меня в сторону.

— Ваша светлость! — воскликнул он. — Умоляю вас! Пощадите! Не отбирайте моего единственного сына! Пощадите, ваша светлость! Ради Бога, пощадите!

Полковник отвел от меня пистолет и направил его на Котяру. Голос его звучал спокойно и холодно:

— Может быть, ты предпочитаешь умереть вместо него? Котяра рухнул на колени.

— Пощадите, ваша светлость. Ради Бога, пощадите! Дедушка повернулся и плюнул в Котяру.

— Убейте их обоих, и дело с концом, — презрительно произнес он. — Меня тошнит от того, как эти ничтожные трусы ползают в пыли!

Полковник внимательно посмотрел на него и сунул пистолет назад в кобуру.

Котяра моментально вскочил.

— Благодарю вас, да благословит вас Бог!

— Убирайся, — махнул рукой полковник.

Котяра втащил меня назад в толпу, и мы медленно прошли до конца террасы и остановились там в молчании. Я посмотрел на Котяру.

— Он не узнал меня, — прошептал я.

— Узнал!

— Но...

Котяра сжал мое плечо, вдоль строя к нам приближался полковник.

— Как тебя зовут? — спросил он, остановившись передо мной.

— Хуан, — ответил я.

— Иди за мной.

Повернувшись, он направился к террасе. В шаге за нами трусил Котяра.

Полковник крикнул одному из солдат:

— Давай сюда старика, а остальные пусть проваливают.

Солдат крепко схватил дедушку за локоть и поволок вниз по ступенькам. С дороги позади нас донесся шум. Я оглянулся через плечо на крестьян, толпившихся там. Гневный гул пробежал по рядам, когда дедушку поволокли вниз.

— Скажите им, чтобы убирались, — крикнул полковник. — Если не послушаются, стреляйте.

— Пошли прочь! — закричал лейтенант, выхватывая пистолет. — Убирайтесь.

Люди смотрели на него, не двигаясь, и только когда лейтенант выстрелил в воздух, медленно попятились.

Когда дорога опустела, полковник повернулся ко мне.

— Старика не волнует, умрешь ты или останешься жить, — тихо сказал он. — Тогда посмотрим, безразлична ли тебе его смерть!




11


Было уже около трех, и солнце пекло нещадно. Пот на наших телах высох, слюна во рту испарилась, оставив легкий, солоноватый привкус. Несмотря на жару, меня колотила внутренняя дрожь, и я едва сдерживал ее, когда они стаскивали дедушку со ступенек.

— Оттащите его к повозке, — приказал полковник. Дедушка оттолкнул солдат.

— Я сам могу идти, — гордо заявил он.

Солдаты вопросительно посмотрели на полковника, тот кивнул, и мы увидели, как дедушка вышел на середину раскаленного двора. Подойдя к повозке, он обернулся и посмотрел на своих мучителей. Вид у него был больной, но глаза оставались ясными и спокойными. Он молчал.

— Разденьте его, — приказал полковник.

Солдаты рванулись к старику, он поднял руку, пытаясь остановить их, но они уже срывали с него одежду. Его худое тело было почти таким же белым, как и одежда, которую он носил. Без одежды он казался маленьким, дряблым, из-под кожи выпирали ребра, ягодицы и складки живота по-старчески обвисли.

— Привяжите его к колесу.

Два солдата грубо прижали дедушку к колесу, растянули в стороны руки и ноги и привязали их к ободу. Выступ ступицы упирался ему в спину, и тело его как-то похабно выгнулось вперед. Лицо его исказилось от боли в суставах, он закрыл глаза и повернул голову, чтобы солнце не било в глаза.

Полковник махнул рукой, ему ничего не надо было говорить солдатам, они хорошо знали свое дело. Один из них прижал голову старика к ободу колеса и крепко привязал ее кожаным ремнем.

— Дон Рафаэль, — голос полковника прозвучал так низко, что я сначала не поверил, что это говорил он. — Дон Рафаэль.

Дедушка посмотрел ему прямо в глаза.

— Можно обойтись без этого, — сказал полковник прямо-таки почтительно.

Дедушка не удостоил его ответом.

— Вы знаете, где скрывается мальчишка.

На лице дедушки не дрогнул ни один мускул.

— Я уже рассказал вам все, что знаю. Его забрал Диабло Рохо.

— В это трудно поверить, дон Рафаэль.

— Но это правда.

Полковник подчеркнуто печально покачал головой.

— Ваш зять Хайме Ксенос связался с бандитами, с убийцами вашей дочери. Его политические амбиции нам известны, и нам не остается ничего другого, как предположить, что вы их одобряете.

— Если бы это было так, я ни за что не остался бы на своей гасиенде, где вы всегда могли найти меня.

— Возможно, вы думали, что защитой вам будет ваш возраст.

Голос старика был полон чувства собственного достоинства.

— Я никогда не был предателем.

Полковник некоторое время молча смотрел на него, потом повернулся ко мне.

— Где ты живешь?

— В горах, сеньор.

— А зачем ты пришел в долину?

Я посмотрел на дедушку, его глаза следили за мной.

— Искать работу, сеньор.

— А дома у тебя нет работы?

Котяра моментально вмешался в разговор.

— Нет, ваша светлость, засуха...

— Я спрашиваю мальчишку, — сердито оборвал его полковник.

— Дома нечего есть, — сказал я и, по крайней мере в этот раз, не соврал.

Полковник задумался, посмотрел на дедушку, затем на меня.

— Ты знаешь этого человека?

— Да, сеньор, — ответил я. — Это дон Рафаэль, землевладелец.

— Это дон Рафаэль — предатель! — крикнул полковник.

Я молчал.

Внезапно полковник схватил меня за руку и заломил ее. Я вскрикнул от боли и согнулся.

— Он твой дед, — хрипло прошипел полковник. — Будешь отрицать эго?

Он нажал мне на руку, и я снова закричал. Голова закружилась, я почувствовал, что сейчас упаду. Полковник ударил меня по голове. Рухнув на землю, я лежал в пыли и, не в силах подняться, всхлипывал.

Голос дедушки прозвучал как будто откуда-то издалека, он был холодный и бесстрастный:

— Уже одно это должно убедить вас, полковник. Никто из тех, в ком течет моя кровь, не доставит вам радости увидеть их плачущими. Это ниже нашего достоинства.

Услышав ругательство и глухой удар, я поднял голову. Полковник отходил от дедушки, держа в руках пистолет. По щеке у дедушки текла кровь, уже залившая бороду, но губы были крепко сжаты.

Полковник повернулся к одному из солдат.

— Намочи ему ремень возле висков, — сказал он. — Давай посмотрим, может быть, солнце выжмет из него правду.

Полковник направился к террасе, а Котяра помог мне подняться. Я пошевелил рукой и, ощутив боль в плече, с трудом перевел дыхание.

Дедушка молча смотрел на меня, через некоторое время он закрыл глаза, и я почувствовал, что ему больно. Я невольно потянул к нему руку, но Котяра моментально перехватил ее и развернул меня в другую сторону. Я заметил, что полковник наблюдает с террасы за происходящим.

Мимо прошел солдат, неся в руках ведро с водой.

Зачерпнув в пригоршню воды, он плеснул дедушке на лицо. Старик стал отфыркиваться, попытался помотать головой, чтобы стряхнуть воду с глаз, но кожаный ремень вокруг головы не позволил ему сделать этого. Я чувствовал, как его палит солнце, от его беспощадных лучей белое тело дедушки уже покраснело. Я мог представить себе, как кожаный ремень сжимается вокруг его головы, я почти увидел, как он высыхает и сжимается. Дедушка открыл рот и стал жадно глотать воздух.

Позади меня раздались шаги, я оглянулся и увидел приближающегося полковника. В руке он держал высокий стакан, в котором при ходьбе позвякивали кусочки льда. Он остановился перед дедушкой, поднес к губам стакан и сделал глоток.

— Ну, дон Рафаэль, — сказал он. — Не желаете ли выпить вместе со мной ромового пунша?

Дедушка ничего не ответил, но ему хватило сил оторвать взгляд от стакана. Он провел языком по пересохшим губам.

— Одно слово, — сказал полковник. — Всего одно слово. Это все, что от вас требуется.

С огромным усилием старик отвел глаза от стакана и посмотрел полковнику прямо в глаза. И когда он заговорил, в его голосе звучало такое презрение, какого я никогда не слышал раньше.

— Подумать только, что я мог защищать вас. Да вы хуже бандитов. Их, по крайней мере, оправдывает их невежество. Но как оправдаетесь вы, представ перед Всевышним?

Стакан разлетелся, когда полковник швырнул его в колесо. Взяв острый осколок, он прижал его к обнаженному телу дедушки.

— Ты все скажешь, старик! Скажешь!

Дедушка глубоко вздохнул и плюнул полковнику прямо в лицо. Невольный крик вырвался у старика и тут же оборвался, когда он опустил вниз полные ужаса глаза. Полковник отскочил назад, и мы поняли причину этого крика. В паху у дедушки торчал осколок стекла.

Я закричал, но Котяра быстро схватил меня и уткнул лицом в свой живот.

— Пусть мальчишка смотрит!

Котяра отпустил меня, но рука его продолжала оставаться на моем плече. Я посмотрел на полковника. Глаза его были холодными. Тогда я повернулся и посмотрел на дедушку. Он безвольно повис на веревках, кровь медленно капала с осколка на землю.

Я заморгал, чтобы сдержать слезы. Полковник не должен видеть меня плачущим, я знал, что дедушке это не понравилось бы. Взгляд дедушки подобрел — он понял меня. Потом он медленно закрыл глаза и снова повис на веревках.

— Готов! — воскликнул один из солдат. Полковник шагнул вперед и грубо задрал веко у старика.

— Еще нет, — довольно заметил он. — Они так легко не умирают, во всяком случае в таком возрасте. Хотят жить вечно. — Полковник вернулся и зашагал к дому. — Позовете меня, когда он очухается, а то я еще не обедал.

Мы с Котярой смотрели, как он скрылся в доме.

— Мы тоже голодны, — сказал Котяра, обращаясь к солдатам.

— Радуйтесь, что не висите рядом с ним, — ответил один из солдат, указывая на дедушку.

Котяра посмотрел на меня, потом снова на солдата.

— Но он еще ребенок. Может, вы позволите отвести его в тень?

Солдаты переглянулись, и один из них пожал плечами.

— Ладно, только не вздумайте смыться.

Котяра подвел меня к дому, опустился на землю в тень террасы, а я лег рядом. Мы перевернулись на животы головой к дому и спиной к солдатам.

— Плечо болит? — прошептал Котяра.

— Нет, — ответил я, хотя оно еще побаливало. Котяра бросил взгляд на небо.

— Через несколько часов наступит закат. Мануэле и Сантьяго уедут без нас.

— Что полковник сделает с нами? Котяра пожал плечами.

— Они или убьют нас или отпустят. — В голосе его звучало безразличие. — Все зависит от старика. Если он заговорит, то нам конец, а если нет, то у нас еще есть шанс.

Внезапно я вспомнил о холодном металлическом предмете, упиравшемся в спину, когда полковник приказал мне выйти из толпы.

— Они не собирались убивать меня, — воскликнул я. — А вот ты собирался.

— Да.

— Но ведь тогда они убили бы тебя!

Котяра кивнул.

Я ничего не понимал и разозлился.

— Для твоей же пользы, — сказал Котяра и указал большим пальцем через плечо. — Или ты предпочитаешь вот так же висеть?

Я промолчал.

— Они заставили бы тебя предать своего отца и рассказать, где он скрывается. И ты ничего не смог бы поделать, а после этого они все равно убили бы тебя.

Теперь до меня дошло. Так оно и должно было быть, такова суть нашей жизни, а жизнь — это единственная стоящая штука. Я бросил взгляд через плечо. Старик продолжал безжизненно висеть на солнцепеке.

— Если бы мы могли убить его, — прошептал я. Котяра посмотрел на меня, в его взгляде сквозило одобрение.

— Он скоро умрет, — тихо сказал он. — Будем молиться, чтобы он не проговорился. Позади нас раздался крик.

— Эй, поднимайтесь! Старик очухался, я иду звать полковника.

Вытирая рот салфеткой, полковник подошел к дедушке.

— Дон Рафаэль!

Дедушка даже не взглянул на него.

— Дон Рафаэль! — снова позвал полковник. — Вы меня узнаете?

Глаза старика дико сверкнули.

— Приведите коня! — внезапно крикнул он. — Я поеду в горы и сам буду убивать ублюдков! Полковник с отвращением отвернулся.

— Развяжите его и убейте. Он нам больше не пригодится.

Он двинулся к дому, но внезапно его взгляд остановился на мне.

— Минутку! Ты по-прежнему утверждаешь, что этот старик не твой дед? Я промолчал. Полковник вытащил из кобуры револьвер, покрутил барабан, и на ладонь ему выпало пять патронов. Он зажал их в кулаке и посмотрел на меня.

— В револьвере остался один патрон. Ты убьешь старика.

Я посмотрел на Котяру, глаза его ничего не выражали. Я замялся.

— Убей его! — крикнул полковник, протягивая мне револьвер.

Я опустил взгляд на револьвер, зажатый в моей руке, он был тяжелый, гораздо тяжелее, чем у Котяры. Я посмотрел на полковника. Глаза его сверкали, лицо раскраснелось. Я мог бы истратить эту пулю на него, но тогда солдаты убили бы меня и Котяру. Я медленно повернулся.

Дедушка не вымолвил ни слова, когда я подходил к нему. Изо рта у него продолжала капать кровь, но взгляд неожиданно просветлел.

— В чем дело, мальчик? Я молчал.

— Что тебе нужно, мальчик? — снова спросил он.

Я поднял револьвер, и живот у меня свело судорогой. Дедушка заметил это. Он не шелохнулся. Я мог бы поклясться, что, прежде чем я нажал на спусковой крючок, в его глазах промелькнула улыбка.

Отдача от выстрела буквально развернула меня, я еле удержался на ногах, револьвер выпал из моей руки. Я посмотрел на дедушку. Он висел на колесе, глядя на нас безжизненными глазами.

Позади меня раздался голос полковника.

— Отлично! — он повернулся и направился к дому.

Я снова посмотрел на дедушку, пытаясь сдержать навернувшиеся слезы. Живой или мертвый, но он не хотел, чтобы я плакал. Котяра взял меня за руку и повел по дороге. Солдаты равнодушно пропустили нас. Когда мы отошли на большое расстояние, я расплакался.

— Я убил его! — кричал я сквозь слезы. — Я не хотел, но я убил его!

Котяра даже не замедлил шага.

— Какое это имеет значение? — спросил он, не глядя на меня. — Старику было лучше умереть. Главное, что мы живы!




12


Когда мы вернулись в пещеру, после заката прошло уже часа три. Там никого не было. От усталости слипались глаза, я опустился на землю.

— Есть хочу.

Котяра посмотрел на меня.

— Терпи, — резко бросил он и стал в потемках осматривать пол пещеры.

— А еще я хочу пить.

Он не ответил. Меня заинтересовали его поиски.

— Что ты делаешь?

— Стараюсь выяснить, давно ли они уехали.

— А-а, ясно.

Вдруг Котяра вскрикнул и опустился на колени. Подняв что-то с пола, он помял это в руках и отбросил в сторону.

— Вставай, — резко сказал он. — Они уехали всего час назад, может быть, мы их и догоним. Я с трудом поднялся.

— Откуда ты знаешь? Что ты нашел?

— Конский навоз, — сказал Котяра, выходя из пещеры. — Он внутри еще теплый.

Мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Никогда не думал, что Котяра может двигаться так быстро. Мы карабкались по склону, и до меня доносилось его тяжелое дыхание. Ярко светил луна, на дороге было светло как днем. Однако я уже начал замерзать. Я ускорил шаг, пытаясь согреться.

— Долго... долго еще?

— Они не остановятся, пока не пройдут перевал.

Я посмотрел вперед, до перевала было добрых две мили, я устало опустился на землю. Лежа на земле, я старался перевести дыхание. Не услышав за спиной моего дыхания, Котяра остановился и оглянулся.

— Что ты там делаешь? — спросил он.

— Я не могу больше идти, — сказал я и заплакал. — Я замерз и хочу есть.

— А я — то думал, что ты настоящий мужчина, — хрипло произнес он.

— Я не мужчина, — всхлипнул я. — Я замерз и хочу есть.

Котяра сел на землю рядом со мной.

— Ладно, — сказал он уже более мягким голосом, — давай отдохнем.

Он сунул руку в карман, достал окурок, прикурил и глубоко затянулся.

Я смотрел на него, дрожа от холода.

— На, затянись, — он протянул мне окурок. — Согреешься.

Я так и сделал, и моментально закашлялся. Откашлявшись, я почувствовал, что немного согрелся. Котяра стянул с себя куртку, накинул ее мне на плечи и крепко прижал меня к себе.

Я свернулся калачиком, приникнув к его большому, теплому телу, от которого исходил мужской запах, успокоивший меня. Я уснул.

Проснулся я с первыми лучами солнца, повернулся и протянул руку туда, где лежал Котяра. Моя рука нащупала только землю. Я резко сел. Котяры не было, я с тревогой огляделся.

— Котяра! — крикнул я.

Раздался хруст веток, я обернулся и увидел Котяру, выходившего на дорогу. В руках он нес насаженного на палку зайца.

— Уже проснулся?

— Я подумал...

— Ты подумал, что я бросил тебя? — он рассмеялся. — Я просто ходил на поиски пищи. Пока я буду обдирать зайца, собери дров для костра.

Заяц был жестким и жилистым, но я никогда не ел ничего вкуснее. Мы обглодали его до косточек. Я пальцами вытер жир с лица, а затем дочиста облизал их.

— Ох, здорово!

Котяра улыбнулся и встал.

— Собери косточки в карман, будет что пожевать днем. — Он начал затаптывать костер, а закончив, обернулся ко мне:

— Пошли.

Засунув в карман заячьи косточки, я поспешил за ним.

— Ты извини меня за вчерашнее.

— Забудь об этом.

— Если бы не я, мы бы уже догнали остальных. Голос Котяры звучал ласково.

— Если бы не ты, мои косточки уже тлели бы в долине. А кроме того, мы все равно бы не догнали их.

— И что же нам теперь делать? — спросил я. — Как мы доберемся домой?

— Пешком, — решительно ответил Котяра. — Прежде чем человек стал ездить на лошади, он ходил пешком.

Я удивленно посмотрел на него. Котяра ненавидел ходить пешком. На лошадях до дома можно было добраться за два с половиной дня, пешком — за неделю.

Голос Котяры прервал мои мысли.

— Будь начеку, если услышим подозрительные звуки, сойдем с дороги. Рисковать не будем, понял?

— Да, понял.

Наконец мы добрались до хребта, а, перевалив его, примерно через милю наткнулись на ручей.

— Вот здесь и отдохнем, — сказал Котяра.

Я подбежал к ручью, упал на землю и принялся жадно глотать воду. Через несколько секунд Котяра оттащил меня в сторону.

— Хватит, отдохни немного, потом снова попьешь.

Я сел, прислонившись спиной к дереву. Ноги гудели, я снял ботинки, пошевелил пальцами и опустил ноги в воду, ощутив приятную прохладу. А вот тело, покрытое засохшим потом, чесалось.

— Можно я искупаюсь? — спросил я. Котяра посмотрел на меня как на сумасшедшего — люди, жившие в горах, не верили в пользу купания.

— Ладно, только не долго, а то смоешь с кожи весь защитный слой.

Я сбросил одежду и прыгнул в ручей. Прохладная вода приятно освежала тело, и я с удовольствием плескался, поднимая вокруг себя брызги. Мимо проскользнула маленькая серебристая рыбка, я попытался поймать ее, но она вильнула между рук. Вдруг я услышал смех и обернулся.

На берегу стояли две девчонки и смотрели на меня, а Котяры нигде не было видно. Я быстро присел в воду.

Младшая из девчонок снова засмеялась, а старшая повернулась и крикнула:

— Папа! Диего! Идите быстрее сюда! Здесь в ручье мальчик!

Спустя несколько секунд из зарослей показались двое мужчин с направленными на меня ружьями.

— Что ты тут делаешь? — спросил один из них.

— Купаюсь.

— Ладно, выходи!

Я начал было подниматься, но тут же снова присел.

— Бросьте мне штаны, — сказал я, указывая на одежду.

Старший из мужчин посмотрел сначала на девочек, потом на меня.

— Отвернитесь, — приказал он им. Когда они отворачивались, младшая снова захихикала. Я выбрался на берег.

— Ты здесь один? — спросил мужчина, выглядевший моложе.

— Нет, сеньор, — ответил я, держа в руках штаны. — Я здесь с отцом.

— А где он?

— Не знаю, сеньор, минуту назад был здесь...

— Он снова здесь, — прервал меня голос Котяры, который вылез из зарослей, улыбаясь во весь рот. Он снял шляпу и поклонился. — Хосе Фернандес, к вашим услугам, сеньор. — Котяра выпрямился и улыбнулся. — Мой сын Хуан, — добавил он, указывая на меня. — Очень любит купаться.

Старший из мужчин направил ружье на Котяру.

— Что вы тут делаете? — с подозрением поинтересовался он.

Котяра подошел к нему, не обращая внимания на ружье.

— Мы с сыном возвращаемся домой из долины. Там такая беда — солдаты. Мирному человеку с ребенком негде найти работу.

Ружье почти уперлось в живот Котяре.

— Где вы живете?

— Неделя пути отсюда, — ответил Котяра. — А куда вы направляетесь?

— В Эстанцу.

Эстанца находилась в нескольких днях пути от Бандайи в сторону побережья. Дорога шла через два перевала, затем сворачивала на юг. Оттуда нам предстояло добираться домой лесными тропами.

— Может быть, сеньоры позволят нам сопровождать их? — Котяра снова поклонился. — Говорят, здесь шныряют бандиты.

Мужчины переглянулись.

— Это точно, — сказал тот, что помоложе. — Полковник Гутьеррес говорил, что дорога кишит ими. — Он повернулся к Котяре. — Где ваши лошади?

— Лошади? — Котяра рассмеялся. — Да какие у нас лошади, сеньор. Мы бедные крестьяне и счастливы, если у нас есть хотя бы маленький ослик.

Старший из мужчин еще некоторое время смотрел на Котяру, потом опустил ружье.

— Ладно, до Эстанцы можете идти с нами.

— Но, ваша милость... — запротестовал его спутник.

— Все в порядке, Диего, — раздраженно бросил старший. — Что нам могут сделать мужчина и мальчишка?




13


Я устроился у задней дверцы фургона спиной к девчонкам, Котяра расположился на козлах рядом с сеньором Монкада, а Диего ехал рядом на большом черном жеребце, небрежно перекинув ружье через седло. Сеньор Монкада был фермером, он вез домой дочерей, которые гостили у дедушки и бабушки.

Я устало вытянулся, ухватившись рукой за борт фургона, чтобы не вывалиться, если задремлю. Посмотрел на небо, оно было уже почти темным, а это значит, что скоро мы должны были остановиться на ночлег, так как путешествовать по ночам в этих местах было небезопасно.

— Там, за поворотом, небольшой лесок, — услышал я голос Диего. — Можем заночевать там.

Фургон съехал с дороги и, заскрипев, остановился на траве. Котяра спрыгнул с козел и помог мне выбраться из фургона.

— Давай быстрее, — сказал он. — Набери дров для костра, только поторопись, а то сеньориты замерзнут.

Я удивленно посмотрел на него. Котяра никогда ни о ком, кроме себя, не заботился.

— Давай шустрее, — поторопил он меня.

Собирая дрова, я оглянулся через плечо и увидел, что Котяра помогает девчонкам выбраться из фургона. Когда я вернулся с первой охапкой дров, лошади уже были стреножены, напоены и спокойно пощипывали травку.

— Куда положить дрова? — спросил я.

Сеньор Монкада указал на землю перед собой.

Я собрался уже свалить дрова, но Котяра остановил меня.

— Думаю, что это слишком близко к дороге, сеньор, — вежливо сказал он. — Костер будет виден с дороги и привлечет внимание непрошеных гостей.

Сеньор Монкада замялся и посмотрел на Диего. Тот согласно кивнул.

Котяра отошел вглубь поляны.

— Думаю, тут будет лучше.

Я сбросил дрова куда указал Котяра, а когда вернулся со следующей охапкой, костер уже разгорался. Свалив дрова, я посмотрел на Котяру, всем своим видом показывая, что устал.

— Неси еще, — приказал он, ломая длинные ветки и устанавливая их шалашиком. Когда я в очередной раз вернулся к костру, над ним уже висел тяжелый железный котел и пахло мясной похлебкой.

— Хватит?

Котяра посмотрел на меня, на лице его плясали отблески пламени.

— Пока хватит, — сказал он. — Тут ярдах в ста вниз по склону есть ручей, возьми котелок и принеси свежей воды.

Я подошел к фургону. Вера, младшая из девчонок, посмотрела на меня и хихикнула. Я смутился — она все время хихикала.

— Что тебе нужно? — спросила старшая, Марта.

— Котелок для воды. Вера снова хихикнула. Я посмотрел на нее.

— Чего ты все время смеешься?

Она залилась неудержимым хохотом, так что по щекам потекли слезы.

— Что тут смешного? — спросил я, начиная злиться. Глупые девчонки.

Вера перестала смеяться.

— Ты такой чудной. Я оглядел себя.

— Да не сейчас, а днем, когда сидел в воде. Ты такой тощий.

Я скорчил гримасу.

— Это лучше, чем быть такой толстой, как ты.

— Вот твой котелок, — резко оборвала нас Марта.

Мне показалось, что в голосе ее прозвучали гневные потки.

Я взял котелок.

— Спасибо.

— Не за что, — так же вежливо ответила она. Вера снова хихикнула.

— Что это с ней? — спросил я. Марта пожала плечами.

— Она еще ребенок, ей всего двенадцать и она никогда не видела голого мальчика.

— Ты тоже не видела! — огрызнулась Вера.

— Но мне четырнадцать, и я не веду себя как ребенок!

Позади меня появился Диего.

— Взял котелок? — с подозрением спросил он.

— Да, сеньор.

— Чего же тогда ждешь? Иди за водой, как тебе велел отец.

Я молча удалился, услышав, как он спросил:

— Что он говорил вам?

— Ничего, — ответила Марта.

— Ладно, держитесь от него подальше. Больше я ничего не слышал и спустился к ручью. Там на берегу меня поджидал Котяра.

— Давай живее. Чем быстрее они поедят, тем быстрее уснут, — сказал он.

— Что ты задумал?

— Украсть лошадей. Тогда мы через два дня будем дома, а кроме того, мне понравился черный жеребец.

— Это будет нелегко, — сказал я. — Диего не доверяет нам.

Котяра улыбнулся.

— Я его убью.

Позади раздался шум, и Котяра быстро вскочил на ноги. Из зарослей вышел Диего с ружьем в руке. Похоже, что он никогда не расставался с ним.

Котяра вытер руки о штаны.

— Я просто пошел помыть руки, — сказал он Диего.

Ночью меня разбудил какой-то шум. Я развернул одеяло, которое мне одолжил сеньор Монкада, и отыскал глазами Котяру. Он спокойно лежал рядом и легонько похрапывал. Повернув голову, я попытался разглядеть Диего. Его под одеялом не было.

Тогда я посмотрел в сторону фургона, где спал сеньор Монкада с дочерьми. Оттуда не доносилось ни звука. Несколько минут я лежал прислушиваясь. Может, Диего просто отошел в кусты по нужде.

Раздалось лошадиное ржание. Я повернул голову и сразу увидел Диего, тихонько подкрадывающегося к фургону с ружьем наизготовку.

— Т-с-с!

Котяра, оправдывая свою кличку, моментально проснулся. Я сделал ему знак рукой, и он подкатился ко мне, перевернувшись на живот.

— Он собирается убить их, — прошептал я. Котяра даже не шелохнулся.

— Пусть убивает, — прошептал он в ответ. — Нам меньше работы.

Диего влез на передок фургона. Я видел, как он выпрямился и прижал приклад ружья к плечу, но в это время тишину ночи пронзил тоненький крик.

Из-за фургона показался сеньор Монкада, и Диего, не целясь, выстрели в него. Потом Диего попытался ударить противника ружьем, и они оба упали возле фургона. Котяра вскочил и побежал к ним.

— Ружье! — крикнул он мне на ходу. — Возьми ружье!

Котяра остановился возле борющихся мужчин, катавшихся по земле, и я увидел, как в его руке сверкнул нож. Котяра выждал подходящий момент и ударил. Раздался вопль, Диего поднялся с земли, пытаясь вцепиться руками в горло Котяре.

Котяра отступил на шаг и остановился в ожидании. Диего двинулся на него, сверкнуло лезвие ножа, и Диего согнулся пополам. Котяра резко ударил его коленом в пах, и он рухнул на спину.

Котяра повернулся, держа в руке нож. Перед ним была спина сеньора Монкада, поднимавшегося с земли. Котяра изготовился для удара, но в этот момент сеньор Монкада обернулся, сжимая в руках ружье.

Котяра мгновенно принял невинную позу.

— С вами все в порядке, сеньор? — спросил он с притворной озабоченностью.

Сеньор Монкада посмотрел на него, потом на Диего.

— Бандюга! — выругался он. — Он хотел убить меня.

— Вам повезло, сеньор, что я проснулся.

— Я у тебя в долгу, дружище. — Сеньор Монкада улыбнулся. — Ты спас мне жизнь.

Котяра опустил глаза в землю, некоторое время он не мог подобрать нужных слов, потом сказал:

— Пустяки, сеньор. Я лишь немного отплатил вам за вашу доброту.

Он подошел к Диего и перевернул его тело носком ботинка.

— Мертв. Где вы наняли его?

— В Бандайе. Мне сказали, что в горах скрываются бандиты и ехать одному с дочерьми небезопасно. Мне порекомендовал его полковник Гутьеррес, солдаты использовали его в качестве разведчика.

— А он оказался просто бандитом, — тоном праведника заметил Котяра. — Он собирался убить вас и украсть лошадей, должно быть, ему понравился черный жеребец.

— Черный жеребец? — недоуменно спросил сеньор Монкада. — Но ведь он не мой, а его. Котяра удивленно вскинул брови.

— Его?

Сеньор Монкада кивнул.

— Но по закону он теперь твой.

Котяра посмотрел на меня, лицо его расплылось в улыбке. Первый раз в жизни закон сослужил ему хорошую службу. Если убиваешь бандита, то его имущество переходит к тебе.

— С тобой все в порядке, папа? — послышался испуганный голос из фургона.

Я совсем забыл о девчонках. Повернувшись, я увидел Марту, с любопытством выглядывающую из-за полога.

— Мы спасены! — театрально воскликнул сеньор Монкада. — Господь своей милостью спас нас от смерти. Вот этот добрый человек, рискуя собственной жизнью, защитил нас от убийцы.

Девчонки выбрались из фургона и кинулись обнимать отца, целуя его и всхлипывая от радости. Наконец сеньор Монкада с сияющим лицом обернулся к нам.

— Сегодня для нас был счастливый день, потому что мы встретили вас, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему Диего не хотел, чтобы вы ехали вместе с нами.

— Для нас это тоже был счастливый день, сеньор, — ответил Котяра. Он взглянул на меня и сказал тоном человека, у которого появилась собственность:

— Пойду проверю, хорошо ли привязаны наши лошади!




14


Я кончил высыпать последний мешок соли в бочонок с мясом, когда внезапно обнаружил, что девчонки заявились в сарай и смотрят на меня. Взяв крышку, я начал приколачивать ее.

Через некоторое время раздался голос Марты:

— Вы завтра уезжаете домой?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я молча кивнул. Мы пробыли на их гасиенде почти неделю, сеньор Монкада не захотел проделывать остальной путь до дома в одиночку, и Котяра согласился сопровождать его. Особенно после того, как услышал, что у сеньора Монкада есть коровы и он готов в качестве платы предоставить нам четыре бочонка солонины и фургон для ее доставки.

В качестве залога до того, как мы вернем фургон, Котяра должен был оставить черного жеребца. Они ударили по рукам, и мы поехали в Эстанцу.

На гасиенде мы работали день и ночь, засаливая мясо и подготавливая его к отправке. Я забил в крышку последний гвоздь и обернулся.

— Да, мы уезжаем завтра.

— Сколько тебе лет? — спросила Вера.

— Тринадцать, — ответил я, зная, что ей двенадцать.

— А вот и нет, — презрительно бросила Марта. — Я слышала, как твой отец говорил моему, что тебе только десять!

— Мой отец? — Я совсем забыл про Котяру, который, наверное, как обычно, вертелся на кухне, набивая брюхо.

— А у тебя есть братья или сестры? — спросила Вера. Я покачал головой. Теперь, закончив работу, я почувствовал, что в сарае холодно, и натянул рубашку.

— Ты такой тощий, — сказала Вера. — У тебя все ребра выпирают. — Она захихикала.

Я с раздражением посмотрел на нее, она только и говорила о том, какой я тощий.

— Не обращай на нее внимания, — сказала Марта. — Она всегда подглядывает за мальчишками.

— И ты тоже! Ты подглядывала за Диего, когда он ходил писать!

— Ты же сама меня позвала, — возразила Марта, и ее слегка передернуло от этих воспоминаний. — Какой ужасный человек!

— Тогда ты так не думала, ты сказала, что у него больше, чем у папы.

Я, наконец, понял, о чем они говорили. Голос Марты понизился до шепота.

— Он заметил, что мы подглядываем за ним. И знаешь, что он сделал? Я покачал головой.

— Он подошел к тому месту, где мы прятались, держа в руке свою штуку. Мы испугались, а он засмеялся и стал ее дергать, а через минуту она стала в три раза больше! А кончик у нее был красный, как у черного жеребца.

— У черного жеребца? — спросил я, пытаясь уловить связь.

Марта кивнула.

— Папа сказал, что пока твой отец вернет фургон, черный жеребец успеет покрыть всех шестерых кобыл.

Да, сеньор Монкада был отнюдь не глуп, только один новорожденный жеребец стоил четырех бочонков солонины.

— А он продолжал дергать ее, и она становилась все больше и больше, — произнесла Вера хриплым голосом.

— Кто? — У меня совершенно вылетело из головы, о чем они говорили.

— Диего, — с раздражением ответила Марта. — Он так и стоял с довольной улыбкой на лице и все время дергал свою штуку.

Теперь и во мне проснулся интерес.

— А что было дальше?

В голосе Марты прозвучало явное разочарование.

— Ничего. Мы услышали, что идет папа, и убежали в фургон.

Я тоже был разочарован не меньше нее, мне хотелось бы услышать продолжение.

— Мне все равно не нравится Диего, — быстро сказала Вера. — Если бы он убил папу, то потом бы убил и нас.

— Сначала он изнасиловал бы вас, — авторитетным тоном заявил я.

Моя уверенность заинтересовала девчонок.

— Откуда ты знаешь?

— Девушек всегда сначала насилуют, а потом убивают.

— Почему? — спросила Марта. Я пожал плечами.

— Откуда я знаю? Просто так всегда бывает. Вера с любопытством посмотрела на меня.

— А ты много знаешь, да?

— Достаточно, — важно ответил я.

— А ты можешь сделать так, чтобы у тебя тоже был твердый, как у Диего?

— Конечно, — нахально заявил я. — Это просто, любой мужчина может.

— Могу поспорить, что ты не можешь, — сказала Марта. — Ты еще маленький.

— Я не маленький, — сердито возразил я. Сестры переглянулись, на их лицах было написано возбуждение.

— Докажи, — хрипло потребовала Марта.

— Зачем? Может быть, мне не хочется.

— Ты просто маленький, — сказала Марта. — Боишься, что у тебя не получится!

— Получится, я вам докажу.

Их глаза следили за моей рукой, когда я расстегивал штаны. Достав свой пенис, я начал дергать его, как это делал Роберто. Прошло несколько секунд, я опустил глаза вниз — ничего не произошло.

— Ты, наверное, делаешь слишком быстро, — прошептала Марта. — Диего делал это гораздо медленнее.

Я недоверчиво посмотрел на нее, откуда она может знать о таких вещах больше, чем я.

Она заметила мою нерешительность.

— Дай-ка я покажу тебе, — сказала Марта, протягивая руку.

Рука ее была теплой и влажной, я почувствовал, как по телу разливается тепло, а в паху поднимается тяжесть. Я посмотрел на девчонок. Занятые своими наблюдениями, они не поднимали глаз. Вера облизнула языком пересохшие губы, но теперь она уже не хихикала.

Почувствовав, как по бедрам пробежала судорога, я опустил взгляд вниз, и теплая волна гордости, похожая на тепло утреннего солнца, охватила меня. Он был твердым, не таким большим, как я предполагал, но он был твердым.

— Я же говорил вам, что смогу. А теперь лучше прекращай, а то я вас изнасилую.

— У тебя не хватит смелости, — прошептала Марта.

— Не хватит? Лучше побыстрее убирайтесь отсюда!

Они не двинулись с места, и я шагнул к ним. Глаза их не отрывались от моей штуки, и я чувствовал, как она дергается.

— Лучше уходите!

— А кого ты изнасилуешь первой? — тихо спросила Марта.

— Мне все равно, — сказал я, — но лучше уходите. Сестры переглянулись.

— Ты старшая, — сказала Вера.

Я посмотрел на них, не зная, что делать. Такого я не ожидал.

— Так вы уходите? — угрожающе спросил я. Марта посмотрела на меня.

— Ладно, сделай это со мной первой.

— Тебе это не понравится, лучше уходи. Марта подняла юбку.

— Будешь или нет? — нетерпеливо спросила она. Я уставился на редкий черный пушок у нее между ногами. Она с вызовом и ожиданием смотрела на меня.

— Ладно, — согласился я. — Но запомни, ты сама этого захотела.

Я делал все так, как делал Роберто в лесу со шлюхой. Мы легли на землю, я раздвинул ей ноги и взгромоздился между них, судорожно дергая бедрами. Я тыкался куда попало, не зная, что надо делать, но вдруг почувствовал, как она взяла мой член в руку и направила туда, куда ей хотелось, но там были тонкие и жесткие волосы, коловшиеся, словно тысяча иголок.

— Не дергайся, — зло прошептала Марта. — Толкай! Но я не мог, боль, разлившаяся в паху, не позволяла мне сделать этого, и, как я ни старался, я не мог даже чуть-чуть войти в нее. Марта пыхтела, усиленно пытаясь помочь мне.

— Что тут такое?

Я обернулся и увидел Котяру, стоявшего в дверях и в изумлении уставившегося на нас. Веры нигде не было видно. Котяра подошел и сердито поднял меня на ноги, залепив при этом пощечину.

— Значит, так ты платишь нашему хозяину за его доброту?

Я тяжело дышал и не мог ответить, а только смотрел на Марту. Она вскочила и выбежала из сарая. Я снова повернулся к Котяре.

Он уже больше не злился, на лице его светилась широкая улыбка.

— Застегни-ка штаны.

Я опустил взгляд и быстро застегнул штаны.

Котяра любовно потрепал меня по голове.

— А я все думал, когда же эти две сучки доберутся до тебя. — Он рассмеялся. — Пошли, подготовим фургон, нам завтра рано выезжать.

Котяра пошел к выходу, а я стоял и смотрел ему вслед. В дверях он обернулся и, видя мою озабоченность, сказал:

— Не расстраивайся. Я же говорил тебе, что скоро ты станешь мужчиной!




15


Раздался выстрел, и не успел он еще стихнуть, как я перевернулся и растянулся на полу фургона. Прозвучал другой выстрел, и Котяра плюхнулся на живот на обочину дороги. Через секунду он вскочил мокрый и грязный и, потрясая гневно кулаком в сторону горного склона, закричал во всю силу легких:

— Сантьяго! Слепой идиот, отродье гиены! Осел недоношенный! Ты что, не видишь? Это же я, твой друг!

Снова раздался выстрел, и пуля ударила в грязь футах в трех от Котяры. Он снова плюхнулся на землю, но на этот раз уже больше не поднимался, а лежал в луже на животе и вопил:

— Засранец, дерьмо индейское! Это же я, Котяра!

— Котяра? — донесся голос старшего Сантьяго с горного склона.

— Да, Котяра, муха ты слепая. Котяра!

Раздался треск веток, и возле лужи внезапно появился Сантьяго. Он посмотрел на лежащего в воде Котяру.

— Котяра! — воскликнул он. — Что же ты не сказал, что это ты?

Котяра поднялся, вид у него был еще более жалкий, чем прежде, вода стекала со шляпы на лицо, и он молча отфыркивался.

— И впрямь Котяра! — Сантьяго радостно отшвырнул ружье и заключил друга в объятья. — Ты живой!

— Живой! — сердито рявкнул Котяра, пытаясь вырваться из объятий индейца. — Только не по твоей милости.

— А мы думали, что ты мертв, — удивленно вымолвил Сантьяго и отступил на шаг, разглядывая приятеля. — Жив и здоров, ни одной царапины!

Котяра оглядел себя. Новая рубашка и штаны, которые ему подарил сеньор Монкада, были в грязи.

— Ни одной царапины! — Кулак Котяры взлетел в воздух.

Удар пришелся Сантьяго по скуле и опрокинул его на землю. Он поднял голову и посмотрел на Котяру, на его обычно непроницаемом лице была написана обида.

— Чего ты разозлился, Котяра? — удивленно воскликнул он. — Что я тебе сделал?

— Что сделал? — взорвался Котяра. — Ты посмотри на мои новые штаны, на мою новую рубашку! Ты их испортил, вот что ты сделал!

Его кулак снова нацелился в голову индейца, но Сантьяго ловко крутанулся и скатился с дороги, а Котяра поскользнулся и рухнул спиной прямо в лужу. Он лежал в ней, тяжело дыша и оглашая лес проклятьями.

Я услышал, как кто-то еще пробирается сквозь заросли, и на дороге появился Мануэле. Сначала он посмотрел на лежащего на дороге индейца, потом перевел взгляд на распластавшегося в луже Котяру и произнес ровным, спокойным голосом:

— Может быть, вы прекратите свои детские игры и скажете нам, что находится в фургоне?

Прошло всего двенадцать дней с тех пор, как мы отправились с гор в Бандайу, хотя мне казалось, что минул целый год. Мы вошли в лагерь, где нас встретили, как героев. Все едва дождались, пока откроют бочонок с солониной, и женщины унесли мясо, чтобы приготовить его. Все то время, что мы отсутствовали, они были вынуждены питаться мелкой дичью и, главным образом, кореньями, потому что из-за засухи зверье покинуло горы.

В лагере было восемь мужчин, четыре женщины и четверо детей. Генерал Диабло Рохо использовал этот лагерь в качестве штаб-квартиры и убежища. Трое женщин и трое детей были его, а одна женщина и ребенок — Мануэле.

Дети генерала были рождены от разных матерей. Старший из них, мой приятель Роберто, был темнокожим, как и его мать, приходившаяся дальней родственницей Сантьяго. Средний, Эдуарде, был больше похож на генерала, но в его жилах также текла смешанная кровь, что нашло свое отражение в грубых чертах его лица. И только самый младший ребенок — дочь Ампаро была светлокожей и белокурой, с тоненькой и стройной фигуркой и яркими, живыми глазами, всегда сверкавшими от какого-то внутреннего возбуждения. Без сомнения, она была любимицей генерала, как, впрочем, и ее мать.

Это была стройная блондинка, не похожая на двух других женщин, смуглых и довольно полных. Они ужасно ревновали к ней генерала, но боялись вымолвить плохое слово в ее адрес. Она была откуда-то с побережья, и поговаривали, что генерал нашел ее в публичном доме, хотя сама она заявляла, что является дочерью обедневшего кастильского аристократа и беженки из Германии. Она вела себя как госпожа, в то время как другие женщины готовили пищу и прислуживали ей.

В отсутствии генерала она все время занималась тем, что играла с Ампаро, одевая и переодевая ее, словно куклу. Такого отношения матери да еще обожания генерала и всех остальных мужчин в лагере вполне хватило, чтобы испортить ребенка. В семь лет Ампаро уже проявляла властные замашки и моментально начинала капризничать, если что-то было не по ней. В большинстве случаев она всегда добивалась своего и тогда расточала окружающим чудные, лучезарные улыбки.

Когда я слезал с козел, Ампаро стояла рядом с фургоном, одетая в красивое белое платье.

— А они мне сказали, что ты мертвый, — сказала она даже с некоторым разочарованием.

— Нет, как видишь.

— Я уже даже помолилась за упокой твоей души, и мама обещала, что когда мы в следующий раз будем в церкви, то закажем мессу.

Я внимательно посмотрел на девочку. Мы с ней были детьми, но теперь я внезапно почувствовал, что только она ребенок.

— Извини, если бы я знал об этом, то позволил бы убить себя.

На лице ее вспыхнула улыбка.

— Правда, Дакс? Ты сделал бы это ради меня?

— Конечно, — ответил я, дурача ее.

Она обняла меня за шею и поцеловала в щеку.

— О, Дакс! — воскликнула Ампаро. — Ты у меня самый любимый! Я очень рада, что тебя не убили! Правда, рада!

Я мягко отстранил ее.

Ампаро с сияющим лицом смотрела на меня.

— Я уже решила!

— Что? — спросил я.

— Когда вырасту, то выйду за тебя замуж! — Она повернулась и побежала. — Пойду скажу маме, что я все решила!

Я с улыбкой смотрел ей вслед. Когда мы уезжали, она закатила истерику, потому что решила выйти замуж за Мануэле, а мать сказала ей, что этого сделать нельзя, так как у него уже есть женщина. А за несколько недель до этого ее избранником стал молодой посланец генерала, доставивший от него новости. Я повернулся к фургону и принялся распрягать лошадей.

На другой стороне поляны Котяра хвастался своим черным жеребцом. В этот момент меня окликнули Роберто и Эдуарде.

— Привет! — сказал я, оборачиваясь к ним.

Эдуарде поздоровался в ответ. Он был всего на несколько месяцев моложе меня, лицо его было бледным, глаза пожелтели и выглядели болезненно.

— Что с тобой? — спросил я.

Не успел он ответить, как вмешался Эдуарде.

— Он подцепил.

— Подцепил? А что это значит?

Роберто промолчал, а Эдуарде пожал плечами.

— Не знаю. Братья Сантьяго и Мануэле тоже подцепили. Женщина Мануэле ужасно на него сердится.

— Эдуарде! — раздался из дома голос его матери.

— Иду!

Я молча закончил распрягать лошадей. Роберто стоял, наблюдая за мной, и я кинул ему поводья.

— Помоги отвести их в загон.

Он подхватил поводья и повел лошадей, а я открыл ворота и впустил их внутрь. Лошади тут же кинулись в дальний конец загона подальше от других лошадей, наблюдавших за новичками.

— Ты посмотри на них, — сказал я. — Стараются держаться отдельно от остальных, а завтра уже будут друзьями. Лошади похожи на людей.

— Но у лошадей не бывает триппера, — угрюмо вымолвил Роберто.

— Не бывает? А как ты подцепил? Он сплюнул на землю.

— От той шлюхи. Мы все подцепили. Женщина Мануэло в ярости.

— Это больно? — спросил я. Он покачал головой.

— Не очень, только когда писаешь.

— Почему когда писаешь?

— Дурень! Чем подцепил, то и болит. У тебя тоже будет. Мануэле говорит, что настоящий мужчина не может обойтись без триппера.

— А у меня была женщина.

— У тебя? — в голосе Роберто звучало недоверие. Я кивнул.

— Марта, дочь сеньора Монкада. Там, где мы взяли мясо. Я трахнул ее в сарае.

— Ты кончил?

Я не совсем понял, что он имеет в виду.

— Думаю, что да. Я просто не обратил внимания, слишком был занят. Я бы так и продолжал ее трахать, если бы Котяра не оттащил меня.

Роберто посмотрел на меня.

— А сколько ей лет?

— Четырнадцать.

— Совсем девчонка, — презрительно фыркнул он.

— Думаешь, я тоже подцепил?

Роберто покачал головой.

— Нет, она еще маленькая, наградить может только женщина. А как дела у Котяры?

— Не знаю, он ничего не говорил.

— Может, ему повезло и он проскочил.

Роберто повернулся и пошел, а я последовал за ним. В голове у меня никак не укладывалось: если нельзя считаться настоящим мужчиной, не подцепив триппера, то какое же тут счастье, если пронесло?




16


Я шел за Котярой по тропинке, ведущей на наблюдательный пост. Котяра обернулся и зло посмотрел на меня.

— Как ты думаешь, куда ты идешь?

— В дозор, — робко ответил я.

— Тогда двигай вперед и смотри в оба, а не торчи все время у меня за спиной. А то я когда-нибудь споткнусь и раздавлю тебя как клопа.

Я промолчал, а он отвернулся и зашагал дальше, зло пиная попадавшиеся под ноги камешки. Теперь я держался от него на безопасном расстоянии, так как не хотел, чтобы меня раздавили как клопа. В таком настроении Котяра пребывал уже целую неделю, с тех пор как Мануэле не разрешил ему вернуться за черным жеребцом, сказав, что у нас и так слишком мало бойцов.

Обычно наше убежище охраняло десять человек, но двое уже были убиты. Одного убил сержант, а другой погиб еще до того, как мы отправились за мясом. Он напился и решил изнасиловать одну из женщин генерала. Думаю, что мать Ампаро, но точной уверенности у меня не было. Я услышал крик и два выстрела, а когда прибежал, он был уже мертв.

На посту стоял младший Сантьяго.

— Наконец-то, — проворчал он. — А то я проголодался.

— Пустой желудок самое лучшее при триппере, — злобно бросил ему Котяра.

Индеец свирепо посмотрел на него.

— В таком случае советую тебе подцепить триппер, а то если ты и дальше будешь есть, тебя ни одна лошадь не выдержит.

— Ба! — фыркнул Котяра. — Да мой черный жеребец выдержит меня, даже если я буду в пять раз тяжелее.

— Не верю я ни в какого черного жеребца, — поддел его Сантьяго, направляясь к лагерю.

— Да ты просто завидуешь, — крикнул ему вслед Котяра. — Дакс был со мной и видел его! Правда, Дакс?

— Да, я его видел.

Но Сантьяго уже скрылся из вида. Я посмотрел на Котяру, его взгляд был устремлен на горы, в ту сторону, где была Эстанца.

— Отличный жеребчик, правда, Дакс?

— Великолепный!

Котяра сел на землю, прислонившись спиной к валуну и держа ружье между коленями. Он, не отрываясь, смотрел на юг.

— Мануэле не понимает, что значит владеть таким отличным жеребцом. У него такого никогда не было, поэтому он и не понимает.

Я промолчал.

— Можно подумать, я просил у него одолжить мне свою женщину, — продолжал Котяра. — Кстати, она, наверное, была бы не против. Так нет, он не разрешил мне сходить за жеребцом, сказал, что и так людей мало. — Котяра пожал плечами. — А что бы они делали, если бы мы вообще не вернулись? Знай я, что Мануэле откажет мне в такой законной просьбе, я бы не вернулся, а они бы голодали, жрали бы полевок, заячий помет и земляные яблоки.

Я продолжал молчать, но, похоже, Котяру это не волновало. Он разговаривал сам с собой.

— И после всего, что я сделал для них, у них хватает наглости сомневаться в том, что у меня есть такой прекрасный жеребец. — Он отложил ружье в сторону и закурил. — Говорю тебе, человек не может выносить такого издевательства.

Я посмотрел, как он затягивается, и огляделся. На горных склонах все было спокойно. Через час уже начнет смеркаться.

— Спокойной ночи, Гато Гордо, — сказал я и пошел по тропе к лагерю.

Подойдя к повороту, я оглянулся. Котяра сидел спокойно, пуская дым через ноздри. Я прошел почти половину пути, когда услышал крик дикой индейки. У меня моментально потекли слюнки, мы давно не пробовали такого лакомства, а солонина уже порядком осточертела.

Я стал подзывать индейку, имитируя ее крик.

Она ответила. Звук, похоже, раздавался слева от меня. Я нырнул в заросли и снова позвал. Она снова ответила, но было понятно, что она удаляется от меня. К тому времени, как я поймал ее, уже стемнело.

Не знаю, кто из нас больше удивился, когда прямо передо мной из кустов высунулась голова индейки. Несколько секунд мы недоверчиво смотрели друг на друга, потом индейка подняла голову и протестующе закричала. Закончить она не успела, так как я быстро взмахнул своим ножом, как мачете, и отсек ей голову.

Обезглавленная индейка пронеслась мимо меня, и я почувствовал на рубашке теплые брызги крови. Она свалилась на землю и забилась в судорогах, и так продолжалось почти десять минут, пока наконец совсем не истекла кровью и не затихла. Было уже совсем темно, я взял индейку за ноги, перекинул через плечо и медленно побрел к лагерю.

Когда я подошел к загону, там находился Мануэле.

— Где ты был? — сердито спросил он. — Тебе было велено вернуться до темноты.

Я молча сбросил индейку с плеча к его ногам.

— Господи! — изумленно воскликнул он. — Где ты ее взял?

— Я услышал ее, когда возвращался с поста. Мануэле приподнял индейку за ноги, прикидывая ее вес.

— Килограмм пятнадцать, не меньше. Эстрелла, иди сюда, посмотри что Дакс принес! Завтра устроим настоящий пир!

Но пир так и не состоялся, потому что ночью пришли солдаты.

Первый выстрел раздался за несколько часов до рассвета. Я вскочил с кровати и потянулся за ботинками. После нашего возвращения я, как и остальные, спал не раздеваясь. Я нащупал под подушкой нож.

Где-то в доме раздался женский крик. Я не стал пытаться выскочить в дверь, а распахнул окно и нырнул головой вперед. Стукнувшись об навес, я скатился по задней кровле на землю, и как раз в этот момент позади меня загорелся дом.

Карабкаясь на четвереньках по склону, я видел вспышки выстрелов и слышал крики мужчин. Я перелез через низкие кусты и свалился в яму. Переведя дыхание, поднял голову.

При свете пламени мне удалось различить только людей в сине-красной форме, заполнивших все вокруг. Вдруг из-за дома выскочили Мануэле и старший Сантьяго, стреляя на ходу. Один солдат упал, второй вскрикнул и схватился руками за живот. Кто-то из солдат швырнул в сторону Мануэле какой-то предмет. Он несколько раз перевернулся в воздухе.

— Мануэле! — закричал я. — Берегись!

Но меня никто не услышал. Еще несколько мгновений Мануэло стоял там и вдруг буквально разлетелся на тысячу кусков. Двое солдат бросились к Сантьяго. Он не успел перезарядить ружье и теперь размахивал им как дубинкой. Солдаты подступали к нему все ближе, и вдруг я, услышал крик Сантьяго. Один штык воткнулся ему в шею, а другой в спину.

Я пригнул голову и пополз по канаве по направлению к дому. Добравшись до дозорной тропы, скрытой кустарником, я снова высунул голову. Я услышал крик и увидел Ампаро, пробегающую мимо в развевающейся белой ночной рубашке. Схватив ее за ногу, я прижал ее к земле. Она попыталась снова закричать, но я зажал ей рот рукой и оттащил в канаву.

Она смотрела на меня широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Приблизив свое лицо к ее лицу, я прошептал ей в ухо:

— Тихо. Это я, Дакс.

Страх исчез из ее глаз, и она кивнула. Я убрал руку от ее рта.

— Лежи тихо, я пойду посмотрю.

Я приподнял голову и выглянул из канавы. Футах в четырех от меня лежал мертвый младший Сантьяго, глядя на меня невидящими глазами. Ближе к дому лежали остальные убитые. Солдаты находились перед домом. Из дома выбежала с криком женщина в горящей одежде, за ней выскочил Эдуарде, крича:

— Мама! Мама!

Сверкнул выстрел, и женщина рухнула на землю.

Эдуарде, бежавший сзади, упал на нее, к нему подбежал солдат и несколько раз ударил его штыком.

Из двери выскочила еще одна фигура, это был Роберто, отблески пламени сверкали на клинке мачете, которое он сжимал двумя руками. Генерал мог бы гордиться им, на лице его не было страха, только ненависть. Громко крикнув, он бросился к солдату.

Солдат удивленно обернулся, но было поздно. Сверкнуло мачете, и рука солдата отскочила от туловища. Завопив от боли, он свалился на бок. В этот момент позади прозвучал выстрел, и Роберто словно подбросило в воздух. Через секунду он уже лежал на земле рядом со своим братом и его матерью.

Наступила тишина, нарушаемая только ревом пламени и треском горящего дерева. И вдруг снова раздался женский крик. У стены дома стояли три женщины, окруженные солдатами, в одной из них я узнал мать Ампаро. Она поддерживала мать Роберто. Женщина Мануэло стояла с каменным, непроницаемым лицом.

К ним подошел офицер. Мне не было видно его лица, но это не имело значения, я узнал его сразу, как только он открыл рот. Этот голос я не смог бы забыть до самой смерти.

— Все мертвы?

— Да, господин полковник, — ответил сержант. — Все, кроме этих женщин. Полковник кивнул.

— Отлично! Делайте с ними, что хотите, но помните, они должны умереть до нашего отъезда. Я дал клятву, что не оставлю в живых ни одного изменника.

— Слушаюсь, господин полковник.

Полковник повернулся и скрылся за углом. Женщин раздели, опрокинули на землю, и перед каждой из них выстроилась очередь солдат. Услышав позади шорох, я обернулся. Это была Ампаро, глядевшая на происходящее широко раскрытыми глазами.

— Что они делают?

Я знал, что они делают. Насилуют и убивают. Все как обычно. Внезапно я понял, что Ампаро совсем ребенок и ей нельзя смотреть на такое. Разве сможет она понять, что мужчины всегда поступают так после боя?

Я затолкал ее назад в канаву.

— Нас это не касается, — прошептал я.

— А что мы теперь будем делать? — Голос ее дрожал, ее снова начал охватывать страх.

Я взял ее за руку и потащил за собой по тропе в направлении наблюдательного поста, но когда мы добрались туда, Котяры там не было. И тут я внезапно понял, куда он ушел.

В Эстакцу, за черным жеребчиком.

Я глянул на тропу, ведущую на юг, она была темна и пустынна. Если мы поспешим, то сможем догнать его. Ночь уже была на исходе, и за моим правым плечом начинало светать. Утренняя прохлада окутала землю.

— Мне холодно, — промямлила Ампаро, дрожа в своей ночной рубашке.

Я знал, что надо делать, Котяра научил меня этому. Сняв свою индейскую рубашку, я закутал в нее Ампаро, рубашка доходила ей почти до пяток. Потом я снял ботинки и заставил ее сунуть в них босые ноги.

— А теперь, — сказал я спокойно и со всей убедительностью, которую только сумел придать своему голосу, — придется немного пройтись. А когда выглянет солнышко и станет тепло, мы отдохнем.




17


Спускаясь по склону, мы прошли не более четверти пути, когда я услышал позади отдаленные мужские голоса. Я схватил Ампаро на руки, и мы стали пробираться сквозь заросли. В одном месте ветки были чуть реже, и мы забрались в саму гущу кустарника, что было как раз вовремя.

Я услышал топот тяжелых ботинок, и почти прямо перед нами появились четверо солдат с ружьями наизготовку.

— Хватит! — сказал один из них и опустился на землю не более, чем в дюжине футов от нас. — С меня Довольно, не могу идти дальше.

Остальные солдаты столпились вокруг него.

— Садитесь, — предложил он. — Вы ведь тоже устали.

— Но полковник приказал проверить тропу до конца, — неуверенно ответил один из солдат.

Сидевший на земле посмотрел на него.

— А разве полковник здесь? Нет, он пьянствует там, а мы должны таскаться по этим проклятым горам. Пошел он к черту!

Рядом с ним сел еще один солдат.

— Надо отдохнуть немного, — сказал он. — Никто не узнает.

Остальные тоже уселись на землю. Один из солдат привалился спиной к дереву.

— Ты какую из них трахнул? — спросил он. Первый солдат прилег на бок.

— Я их всех трахнул, — похвастался он. — Только слезал с одной и тут же становился в очередь к другой. Второй солдат покачал головой.

— Не мудрено, что ты так устал.

— А ты какую трахнул?

— Ту, которая кричала. Не понятно, чего она вопила? С такой лоханью только с жеребцами трахаться, я, например, краев не чувствовал.

— Да, она не очень была хороша, — согласился кто-то из солдат.

Лицо первого солдата расплылось в улыбке.

— А лучше всех была блондинка. Чувствуется, что понимала в этом толк. Так подмахивала! Если бы к ней не было такой большой очереди, я бы ее еще разок трахнул. В этот раз она бы так легко не отделалась. — Он потянулся к фляжке. — Надо попить, а то во мне не осталось ни капли влаги.

Он поднес фляжку к губам, вода текла из уголков его рта и по щекам.

— Я тоже хочу пить, — прошептала Ампаро.

— Тихо.

Она вздрогнула и провела рукой по лицу.

— Здесь москиты.

Пока я наблюдал за солдатами, моя спина успела это почувствовать. Двигаясь осторожно, чтобы не тревожить укусы, я вытащил у Ампаро край ночной рубашки и накрыл им ее лицо.

— Лежи тихо и не шевелись, — прошептал я. — Теперь они не будут кусать тебя в лицо.

Зато москиты драли мой обнаженный торс, я чувствовал укусы каждую секунду, но ничего не мог с этим поделать. Хотя бы до тех пор, пока не уйдут солдаты.

Наконец один из них встал.

— Думаю, нам пора двигаться дальше.

— Для чего? — спросил первый солдат. — Там внизу никого нет.

— Но полковник приказал проверить всю тропу. В ответ послышался смех.

— Это значит, что нам надо спуститься вниз только для того, чтобы потом снова карабкаться обратно. — Солдат бросил взгляд на солнце. — Мы можем отдохнуть здесь до полудня, а потом вернуться и доложить. Никто не узнает.

— Ну... не знаю.

— Хорошо, иди, если неймется, а мы тебя здесь подождем.

Солдат встал и посмотрел на остальных, но никто не изъявил желания присоединиться к нему. Постояв немного, он снова опустился на землю.

— Ладно, ваша правда. Никто не узнает.

Я повернул голову, лицо Ампаро было накрыто ночной рубашкой, но я чувствовал ее спокойное дыхание. Осторожно приподняв краешек рубашки, я увидел, что она спит.

Я скова прикрыл ей лицо и подернулся к солдатам. Один из них уже лежал на спине, раскинув руки и раскрыв рот, и храпел, остальные устраивались поудобнее, предвкушая сон.

Мне тоже было бы хорошо отдохнуть, но я боялся и с трудом боролся со сном. Солнце поднялось выше, стало жарче. Я чувствовал, как по спине ползают насекомые, но терпел и не сгонял их.

Я отчаянно пытался не уснуть, ко уже через несколько минут начал клевать носом. Не в силах больше сопротивляться, я все-таки уснул, однако, услышав голоса, моментально проснулся.

Солдаты сидели. Через некоторое время они отошли на другую сторону тропы справить нужду, и один из них сказал, обращаясь к остальным:

— Уже поздно, надо возвращаться.

Они двинулись по тропе, а я смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом. Вскоре их голоса окончательно стихли. Ампаро еще спала. Я тихонько растолкал ее.

Она подняла голову и сдернула с лица ночную рубашку, глаза у нее были заспанные.

— Я хочу есть, — сказала она, протирая глаза.

— Скоро поедим,

— Пойдем домой. Мама обещала, что сегодня на обед будет индейка, которую ты убил вчера.

— Мы не можем идти домой, там солдаты. Остатки сна слетели с нее, она внезапно все вспомнила и заплакала.

— Мама! Мама! Мама!

— Прекрати! — грубо оборвал я ее.

— А потом я увижу маму?

— Конечно. — Как я мог сказать ей, что она уже больше никогда не увидит свою мать? — Как тебе удалось выскочить из дома?

— Когда солдаты схватили маму, я спряталась под кровать, а когда они ушли, я выскочила в окно и побежала. — Слезы снова выступили у нее на глазах. — Я все бежала, бежала, бежала.

— Ты поступила очень умно. Глаза ее радостно сверкнули.

— Правда?

Ампаро очень любила, когда ее хватили, и никогда не уставала от похвал.

— Я ведь умная, да?

— Очень.

Она кивнула, довольная собой, и посмотрела на тропу.

— Они ушли?

— Ушли. — Я поднялся на ноги. — Нам тоже пора.

— А куда мы пойдем?

Я задумался. Теперь нам уже не догнать Котяру, но я знал, куда он отправился. — В Эстанцу.

— В Эстанцу? — спросила Ампаро. — А где это?

— Далеко, надо долго идти пешком.

— Мне нравится ходить пешком.

— Но мы должны быть очень осторожны, нельзя, чтобы кто-нибудь нас увидел. Если услышим, что кто-то идет, будем прятаться.

— Потому что это могут быть солдаты? — сообразила Ампаро.

— Если даже и не солдаты, все равно будем прятаться. Ведь люди могут сказать солдатам, что видели нас.

— Я буду очень осторожна, — пообещала девочка. — Только я хочу есть и пить.

— Чуть подальше есть ручеек.

— А еще я хочу писать.

Тут ей не надо было терпеть.

— Вон кусты.

Ампаро подошла к кустам и присела, стыдливо прикрывшись рубашкой.

— Я не могу писать, когда ты стоишь и смотришь на меня!

Я отвернулся, улыбнувшись про себя. Вечно эти девчонки что-нибудь выдумывают. Какая ей разница, смотрю я на нее или нет?

Через полчаса мы дошли до ручья. Я вспомнил слова Котяры и предупредил Ампаро, чтобы она не пила слишком быстро. Я лег на берег и опустил лицо в воду, спина начала зудеть, палящее солнце растревожило укусы москитов. Вытянув руку за спину, я нащупал волдыри и плеснул воды на плечи и спину.

Ампаро посмотрела на меня.

— У тебя вся спина в укусах. Когда меня кусали москиты, мама всегда прикладывала листья лавра.

— А как они выглядят?

— Да их тут полно. — Ампаро указала на кустарник. Я набрал пригоршню листьев и попытался положить их себе на спину, но они слетели.

— У тебя не получится, — авторитетно заявила Ампаро. — Давай я.

Я посмотрел на нее и молча протянул листья. Она смочила их в воде.

— Повернись.

Я повернулся и почувствовал, как мокрые листья прилипают к спине. Ампаро была права, через несколько минут зуд прекратился. Я сел на берегу и стал смотреть в воду. Внезапно перед моими глазами промелькнула небольшая стайка рыб.

Я вспомнил, как младший Сантьяго ловил рыбу острогой, и огляделся вокруг в поисках толстой и прямой ветки. Найдя такую, я быстро очистил ее ножом, заострил один конец и сделал зубец. Встав на колени, я свесился над ручьем.

Снова проплыла стайка, я ткнул острогой, но они увильнули от меня, а я чуть не свалился в воду. После третьей попытки я начал понимать, как следует действовать. Рыбки разбегались в разных направлениях, и надо было угадать, какая из них рванется в мою сторону.

Я решил, что это будет одна из рыб, плывущих в конце стайки, но пропустил первую стайку, решив, что последняя рыба проплывет недостаточно близко ко мне. На следующий раз все получилось, я ткнул острогой и почувствовал, что попал.

Победно обернувшись к Ампаро, я вытащил из воды ветку, на конце которой билась рыба.

— У нас есть еда!

На лице Ампаро появилось отвращение.

— Но ведь она сырая. Как ты собираешься приготовить ее?

Моя радость разом исчезла, я медленно опустился на большой, плоский камень и завопил, так как обжег задницу. Солнце раскалило камень, как сковородку. Я стоял, уставившись на камень. Если он достаточно горяч, чтобы обжечь мне задницу, то на нем вполне можно нажарить рыбу.




18


Рыба оказалась вкусной, хотя и немного сыроватой. Я поймал еще две рыбины, прежде чем мы, наконец, утолили голод, и это было хорошо, что мы наелись, потому что следующие два дня мы питались только орехами и ягодами. На третий день мы нашли манговое дерево и с жадностью накинулись на плоды, в результате чего заработали расстройство желудка и целый день провели на месте, приходя в себя.

Когда наступил вечер, Ампаро принялась плакать.

— Я хочу домой.

Я молча смотрел на нее, не зная, что сказать, беспомощный, как и всякий мужчина, перед женскими слезами. Ее всегда хорошенькое личико осунулось от постоянного поноса.

— У меня болит попка, — сказала она.

— У меня тоже болит. В следующий раз надо быть осторожными с манго. Спи, — сказал я. — Утром будешь чувствовать себя лучше.

Она сердито топнула ножкой.

— Не хочу! Мне надоело спать на земле, холодно и насекомые ползают. Я хочу спать дома в своей кроватке!

— Ничего не получится.

— А я хочу! — Она принялась топать ногами.

Я уже знал, что будет дальше, — она собиралась закатить свою знаменитую истерику. Но мне совсем этого не хотелось, и я залепил ей пощечину. Ампаро застыла, удивленно глядя на меня, на глаза у нее навернулись слезы.

— Ты ударил меня!

— И еще раз ударю, если не заткнешься.

— Я тебя ненавижу! Я промолчал.

— Я правду говорю! Я не выйду за тебя замуж! Растянувшись на траве, я закрыл глаза. Некоторое время все было тихо, потом я почувствовал, как она легла рядом и прижалась ко мне.

— Дакс, мне холодно.

Я посмотрел на нее, губы у нее побелели, и я понял, что нам не следует спать на открытом воздухе, а надо поискать место, где можно было бы укрыться от ветров, дующих с гор в прерию.

— Вставай, — сказал я, помогая ей подняться.

— Но уже темно и я устала. Я больше не могу идти.

— Сможешь. Нам надо найти для ночлега местечко потеплее.

Мы побрели. Я посмотрел на небо. Его вид мне совсем не понравился. Облака нависли низко, скрыв луну и звезды, поднялся холодный ветер, и я понял, что вот-вот пойдет дождь.

Я вспомнил, что видел утром за полем небольшой лесок, и если бы мы не обожрались манго, то сейчас уже были бы там. Я попытался вглядеться в темноту, но бесполезно. Нам оставалось просто идти в ту сторону в надежде, что скоро дойдем.

Дождь хлынул как из ведра, ветер бросал брызги нам в спину, за несколько секунд мы промокли насквозь. Я потащил за собой Ампаро, мокрые штаны хлестали меня по ногам, босые ноги скользили в грязи.

Ампаро снова начала плакать, в какой-то момент она почти рухнула на колени, но я грубо дернул ее за руку, и мы побежали дальше. Внезапно перед нами возник лес, и я втолкнул ее под большое дерево. Там было сравнительно сухо, дождь еще не успел пробиться через густую крону. Мы замерли переводя дыхание.

Я почувствовал, что Ампаро бьет дрожь, глаза ее как-то неестественно сверкали.

— Дакс, я слышу голоса.

Я крепче прижал ее к себе, пытаясь хоть немного согреть.

— Я правда слышу голоса, — ее тоненький голос звучал напряженно.

Дотронувшись до ее лба, я почувствовал, что он горячий. Похоже, у нее была лихорадка.

— Тихо. Теперь мы можем отдохнуть.

— Нет, — сердито возразила девочка, отталкивая меня. — Слушай.

Я прислушался, главным образом чтобы успокоить ее. Сначала я ничего не услышал, но потом начал различать шум голосов. Казалось, что они доносились сзади.

— Подожди здесь, — прошептал я.

Ампаро кивнула, и я исчез в лесу. Примерно ярдов через пятьдесят моему взору предстала картина: три фургона под деревьями в стороне от дороги и трое мужчин, сидящие в одном из них. Они склонились над маленьким фонариком и играли в карты, еще трое лежали на земле между другими фургонами. На всех была сине-красная форма, к стенке одного из фургонов были прислонены ружья.

Мне надо было выяснить, есть ли солдаты в других фургонах. Вскарабкавшись на дерево, я стал внимательно разглядывать их. В фургонах никого не было, но в одном из них я заметил несколько одеял. Оглянувшись на фургон, в котором играли в карты, я подумал, не удастся ли мне стащить одеяло.

Я вспомнил Ампаро, дрожащую в лихорадке, и понял, что у меня нет выбора. Я отвечал за нее, так же как за меня отвечал Котяра. Спустившись с дерева, я осторожно подкрался к задней стенке фургона, схватил одеяло, свернул его и огляделся в поисках чего-нибудь еще. Заметив коробок спичек, я сунул его в карман и прихватил также засохший кусок окорока, валявшийся на полу.

Вернувшись под деревья, я сориентировался и вскоре добрался до места, где оставил Ампаро. Она лежала очень тихо.

— Дакс? — прошептала она, и я услышал, как лязгают у нее зубы.

— Да, это я. Снимай быстрей одежду. Раскрыв одеяло, я завернул в него Ампаро и отрезал ножом тоненький кусочек окорока.

— На, пожуй.

Она кивнула и положила окорок в рот, я лег рядом и тоже отрезал себе кусочек окорока. Он был жестким и соленым, но показался очень вкусным. Я чувствовал, что Ампаро постепенно перестает дрожать, и через несколько минут ее дыхание подсказало мне, что она уснула. Засыпая, я улыбнулся — для девчонки Ампаро вела себя не так уж и плохо.

Разбудили меня голоса птиц, щебетавших на дереве прямо над моей головой. Сквозь ветки виднелось чистое голубое небо. Повернув голову, я посмотрел на Ампаро. Она спала, завернувшись с головой в одеяло. Я оглянулся в поисках ее одежды, она мокрой кучей лежала возле наших ног. Я поднял ее и развесил на кустах, чтобы солнце высушило ее. В этот момент Ампаро проснулась и села. Я приложил палец к губам, давая ей знак молчать.

Она кивнула.

Я отрезал небольшой кусок окорока и протянул ей.

— Жди меня, — прошептал я. — Я скоро вернусь.

До поляны я добрался за несколько минут, солдат и фургонов уже не было. В центре стоянки догорал небольшой костерок. Я раздул его, подбросил несколько веток и вернулся за Ампаро.

После сырой и холодной ночи сидеть у костра было очень приятно. Прикинув время по солнцу, я решил, что уже около девяти. Нам пора было двигаться. Свернув одеяло, я закинул его за плечи, и мы тронулись к дороге.

В течение этого утра нам трижды приходилось прятаться в поле. Один раз по дороге прошло несколько мужчин, другой раз проехал фургон с мужчиной, а потом еще фургон с мужчиной и женщиной. У меня было желание остановить фургоны и попросить подвезти нас, — но все-таки я поостерегся делать это. Не было смысла рисковать, да и судя по тому, как часто проезжали фургоны, где-то рядом должно было быть небольшое селение.

За очередным поворотом я увидел дома и дым, поднимавшийся из труб. Схватив Ампаро, я оттащил ее в сторону от дороги.

— Нам надо обойти это селение.

Она кивнула, и мы двинулись через поля. Путь в обход занял много времени, и, когда мы, наконец, обошли селение, наступил вечер.

— Я хочу есть, — пожаловалась Ампаро. — Окороком не наешься.

— Ночью раздобудем что-нибудь.

Проходя мимо селения, я приметил несколько курятников, и теперь, найдя место для ночлега, решил вернуться туда, но Ампаро категорически отказалась оставаться одна.

Уже было темно, когда мы по тропинке прошли через поле к ближайшему курятнику. Курятник находился позади дома, поэтому надо было дождаться, когда все в нем уснут.

— Будь здесь и никуда не ходи, — предупредил я Ампаро.

Не дожидаясь ее ответа, я тихонько подкрался к курятнику и поддел ножом щеколду.

Куры подняли такой шум, что его можно было услышать за сорок миль. Большая рыжая курица подскочила ко мне, и я моментально отсек ей ножом голову. Бросившись за второй, я промахнулся, но потом мне удалось схватить молоденькую белую курицу. Быстро отрубив ей голову, я схватил обеих куриц за ноги, выскочил из курятника и понесся по полю, а курицы дергались у меня в руках. Я плюхнулся на землю рядом с Ампаро как раз в тот момент, когда из дома в ночной рубашке и с ружьем выскочил фермер. Заметив открытую дверь курятника, он запер ее и, подойдя к краю поля, остановился невдалеке от нас.

— Что случилось? — раздался из дома женский голос.

— Опять эта чертова ласка лазила за цыплятами! Как-нибудь ночью я все-таки подстерегу ее!

Он постоял еще некоторое время, а потом, сердито топая, направился назад к курятнику. Открыв дверь, он вошел внутрь.

Я тронул Ампаро за руку, показывая, что нам надо сматываться. Как только фермер найдет отрубленные куриные головы, то сразу поймет, что в курятнике побывала не ласка. Весь путь до своего убежища мы бежали бегом, а добежав, почувствовали, что выбились из сил. Но при виде кур, жарящихся на костре, Ампаро залилась счастливым смехом.




19


Дни сменялись ночами, ночи днями, и, когда мы подошли к последнему горному хребту, за которым была долина, я окончательно потерял счет времени. Мне казалось, что с тех пор, как мы покинули наше убежище в горах, прошло около трех недель, но точной уверенности не было.

Около двух часов дня мы стояли и смотрели на открытое пространство, лежащее перед горным хребтом, за которым раскинулась зеленая и плодородная равнина, окружавшая Эстанцу. Я увидел на дороге несколько фургонов и понял, что не стоит идти через пустошь днем. Нас легко могли заметить, а спрятаться среди раскаленных песков было негде.

Я попытался прикинуть расстояние на глаз. На фургоне мы с Котярой пересекли это пространство за три часа, а это значит, что расстояние было около двадцати миль. Если идти всю ночь не останавливаясь, можно и успеть. Я повернулся к Ампаро.

Лицо ее задубело от палящего солнца, волосы выгорели до белизны, белые брови и ресницы были почти не видны на темной коже, щеки впали, ребра выпирали, а в уголках рта залегли морщинки. Достав из кармана куриную косточку, я протянул ей. Она положила ее в рот и стала размачивать слюной, прежде чем начать жевать. За эти несколько недель Ампаро тоже многому научилась.

В течение дня нам несколько раз приходилось уходить с дороги и прятаться, не единожды мы чуть не натыкались на солдат, но в нас уже выработалось шестое чувство, предупреждавшее о приближающейся опасности. Я снова посмотрел на пустошь, лежащую перед нами.

— Мы перейдем здесь ночью, а сейчас найдем место и отдохнем до темноты.

Ампаро кивнула. Она все понимала, моих объяснений ей не требовалось.

— У нас осталось что-нибудь поесть? — спросила она, продолжая грызть косточку.

— Нет.

Я огляделся. Да, на сказочную страну это было совсем не похоже. Всего несколько деревьев и кустарник, который, похоже, растет только в пустыне. Это означало, что здесь совсем мало воды.

— Но Эстанца уже совсем рядом, — сказал я. — А там у нас будет много еды и питья.

Ампаро молча кивнула, устремив взгляд на фургоны, движущиеся вдалеке по дороге.

— Неужели они так ненавидят нас? Неужели хотят убить?

Меня удивил ее вопрос.

— Не знаю.

— Тогда почему мы ото всех прячемся?

— Но мы же не знаем, как к нам отнесутся. Некоторое время Ампаро молчала.

— Мама мертва, — внезапно сказал она. — Остальные женщины тоже. И Роберто с Эудардо мертвы. Поэтому мы и не можем вернуться назад, да?

Я промолчал.

— Можешь сказать мне, — тихо сказала она. — Я не заплачу. Я кивнул. Ампаро посмотрела мне прямо в глаза.

— А папа тоже умер?

— Нет.

Она отвернулась, и какое-то время мы стояли молча. Потом она снова повернулась ко мне.

— А если папа умер, ты женишься на мне и будешь обо мне заботиться?

Я посмотрел на нее, она выглядела такой худенькой и беспомощной и смотрела на меня так, как иногда смотрел Пьерро, не будучи полностью уверенным, получит ли от меня кость. Я взял ее за руку, она была теплой и доверчивой.

— Ты же знаешь, что женюсь. Мы ведь с тобой уже давно договорились об этом. Ампаро улыбнулась.

— А у тебя нет больше косточки?

Я вытащил из кармана последнюю косточку и отдал ей.

— Пошли. Попробуем найти тень и постараемся уснуть.

Когда с наступлением темноты мы двинулись в путь, поднялся ветер, от его холодных порывов нас била дрожь. Я посмотрел на Ампаро.

— Как ты?

Она кивнула в знак того, что все в порядке, плотнее закуталась в рубашку и наклонила голову навстречу ветру.

— Подожди, — сказал я, развернул одеяло и разрезал его на две части ножом. После сегодняшней ночи оно нам больше не понадобится, завтра мы уже будем на ферме сеньора Монкада. — На, закутайся.

Ампаро закуталась в свою половину одеяла, и я сделал то же самое. Ветер крепчал, время от времени он вздымал песок и швырял его в лицо, так что вскоре начало щипать глаза. Кожа на лице чесалась. Через несколько часов тонкий слой песка уже покрывал накатанную дорогу.

Не раз мы сбивались с пути и по щиколотку застревали в песке, ветер был уже настолько сильным, что трудно было разобрать, куда идти. Я хотел сориентироваться по звездам, но их не было видно. Сбиваясь с дороги, мы с трудом возвращались на нее.

— Я ничего не вижу, — закричала Ампаро. — Песок бьет в глаза.

— Сделай капюшон. — Я натянул одеяло ей на голову и оставил маленькую щель для глаз. — Так лучше?

— Да.

Я тоже соорудил капюшон, и мы двинулись вперед, но вскоре опять сбились с дороги. Мне показалось, что час назад мы уже проходили в этом месте.

— Я больше не могу идти, Дакс, — всхлипнула Ампаро. — У меня полные ботинки песка.

Я усадил ее и высыпал песок из ботинок, а потом снова натянул ей их на ноги.

— Осталось немного.

Мы тронулись в путь. Во рту у меня пересохло, в груди хрипело. Внезапно небо просветлело, стало сероватым, а потом солнце осветило горы за нашей спиной.

Я в недоумении уставился на эту картину. Солнце всходило на западе.

И тут я внезапно понял, что произошло. В какой-то момент ночью мы повернули и двинулись в обратном направлении. А теперь день застал нас посередине этой пустынной местности. Я повернулся и посмотрел на дорогу, ведущую к Эстанце. Вдалеке по ней двигался фургон.

Я схватил Ампаро за руку, и мы сбежали в дороги. Но спрятаться здесь было абсолютно негде. Я велел Ампаро лечь и сам вытянулся рядом с ней, накрыв наши головы одеялом. Вдруг нам повезет и нас не заметят.

Услышав скрип колес, я приподнял краешек одеяла и выглянул. Фургон проехал мимо, и я уже вскочил на колени, когда заметил на дороге еще один фургон. Я быстро снова улегся на землю.

— Что такое? — спросила Ампаро.

— Еще один фургон.

Солнце начало накалять песок, жара окружала нас со всех сторон.

— Делать нечего, — сказал я. — Остается дожидаться ночи. На дороге слишком много людей.

— Я хочу пить, — сказала Ампаро.

— Лежи спокойно и старайся не думать об этом.

Пот катился у меня по спине и между ног. Я облизнул губы, они были сухие и соленые. Приподняв одеяло, я увидел, что в пределах видимости дорога свободна в обоих направлениях.

— Все в порядке, — сказал я. — Давай немного пройдем. Накройся снова одеялом, оно будет защищать от солнца.

От дороги поднималось тепло, и воздух колебался у меня геред глазами, ступни стало припекать.

— Я хочу пить, Дакс.

— Пройдем еще немного, а потом остановимся и отдохнем.

Нам удалось пройти еще полчаса. Песок уже так накалился, что когда мы легли, то с трудом терпели его прикосновение. Язык у меня пересох и распух, я попытался набрать в рот слюны, но она моментально высохла.

— Мне больно, Дакс, — заплакала Ампаро. — Во рту болит.

Она тихонько всхлипывала, плечи ее дрожали. Я понимал, что ей надо хотя бы смочить губы. Вынув нож, я резанул по пальцу, моментально выступила кровь.

— Черт! — воскликнул я.

— Что такое? — спросила Ампаро.

— Порезал палец, — сказал я, поднося палец к ее лицу. — Надо зализать.

Она взяла мой палец в рот и принялась зализывать порез. Через несколько секунд она посмотрела на меня.

— Ну как, все в порядке?

Я посмотрел на палец и согнул его, чтобы снова появилась кровь.

— Нет, еще не все.

Ампаро снова принялась облизывать палец, на этот раз края пореза побелели.

— Вот теперь нормально.

— Ладно. — Ампаро приподняла краешек одеяла и выглянула. — Начинает темнеть.

Она была права, время подходило к закату. Я почувствовал, что песок начинает остывать. Поднявшись на колени, я осмотрел дорогу, идущую между гор. На другой стороне была Эстанца.

— Если будем идти всю ночь, то к утру дойдем. Ампаро посмотрела на меня.

— А мы нигде не сможем попить?

— Отсюда до Эстанцы нет воды. Она подошла к дороге и села.

— Я устала.

— Знаю, Ампаро. — Я прикрыл, ее своим одеялом. — Поспи немножко. Завтра все будет в порядке.

Ампаро легла, закрыла глаза и через минуту уже спала. Я тоже попытался уснуть, но какая-то страшная боль внутри не позволяла сделать этого. Как я ни ворочался, боль не проходила. Я позволил поспать Ампаро около двух часов.

После восхода солнца прошло примерно около часа, когда мы, наконец, дошли до фермы сеньора Монкада. Перед домом паслось несколько лошадей, но людей не было видно. Я сделал знак Ампаро, чтобы она двигалась тихо, и мы обошли дом.

Из трубы кухни поднимался дымок, он так сильно щекотал мои ноздри, что я почувствовал, что схожу с ума от голода. Мы пересекли задний двор и подошли к двери кухни. Продолжая держать Ампаро за руку, я открыл дверь.

В кухне было темно, мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но в это время раздался женский крик, и зрение мое моментально прояснилось. Кухарка стояла у плиты, а трое мужчин сидели за кухонным столом, и двое из них смотрели на меня. Третий сидел спиной ко мне, в глаза бросилась их сине-красная форма.

Я толкнул Ампаро к двери.

— Бежим!

Ампаро, словно заяц, припустилась через двор, я бросился за ней. Позади раздался крик: я оглянулся и, споткнувшись о бревно, упал. Пока я поднимался, мимо меня пробежал солдат.

— Беги, Ампаро, беги! — закричал я. — Бега!

Другой солдат подбежал ко мне. Выхватив нож, я повернулся к нему, но почувствовал, что силы оставляют меня. Но когда я разглядел его лицо, во мне не осталось ничего, креме яростной ненависти и желания убить его.

— Котяра! — взвыл я и бросился на него с ножом.

Он предал нас. Вот почему солдаты отыскали наше убежище. По его вине погибло так много людей, и все это из-за паршивого черного жеребца.

Замахнувшись ножом, я услышал крик Ампаро и, обернувшись, увидел, что солдат схватил ее. Он тащил ее обратно, а она отбивалась и кричала. На меня снова нахлынула слабость.

Я обернулся к Котяре, лицо его было бледным, он во все глаза таращился на меня.

— Дакс!

Мой крик был похож на истерический вопль.

— Да, я Дакс! Меня не убили, как других! Но тебя я убью! Я отрежу тебе яйца и заткну их в твою лживую глотку!

— Нет, Дакс! Нет!

— Предатель! — Я сделал еще один шаг по направлению к нему, но с землей творилось что-то странное, она качалась, словно морские волны в Курату, где я однажды побывал вместе с отцом. — Предатель! — снова закричал я.

— Дакс!

Но это был уже другой голос, который я никогда не смог бы забыть, хотя и не слышал его уже более двух лет. Я посмотрел мимо Котяры и увидел, что в дверях кухни стоит мой отец. Мне показалось, что я схожу с ума — на отце тоже была армейская форма.

— Папа! — крикнул я и шагнул к нему, но вспомнил о Котяре и ярость снова охватила меня. — Я убью тебя! Убью!

Я изготовился швырнуть ему нож в горло, но солнечные лучи ослепили меня. Я зажмурился на секунду, и внезапно все поплыло перед глазами. Нож выскочил из моей руки, я почувствовал, что падаю на землю, но чьи-то руки подхватили меня.

Надвинулась темнота, и в голове у меня промелькнула мысль: почему сейчас ночь, когда только что было утро? Потом сквозь эту темноту до меня донесся голос отца, в котором слышалась любовь, боль и глубокая печаль.

— Сынок, — тихо сказал он. — Сынок, что я сделал с тобой.

А пойм пришла благословенная ночь и поглотила меня.




20


Пожилой мужчина в черной рясе откинулся в кресле и сложил пальцы в ожидании моего ответа. Из-за стекол его очков поблескивали темные глаза.

— Я приложу все усилия, монсеньор, — сказал я. — Я надеюсь на это, Диогенес, — ответил он, но голос его прозвучал не так уверенно, как мой.

Школа мне не нравилась. Монотонность и скука занятий надоедали. Некоторые предметы мне нравились, и в них я преуспел. Например, иностранные языки: английский, французский и даже немецкий. Латынь была мертвым языком и употреблялась только священниками в их молитвах, поэтому я не проявлял к ней большого интереса. За два года, проведенных в школе, я так и не освоил латынь, вот почему я стоял сейчас перед директором школы.

— Твой уважаемый отец был один из наших лучших учеников, — подчеркнул директор. — Никто не мог сравниться с ним в знании латыни, и если ты хочешь пойти по его стопам и изучать право, ты тоже должен знать латынь лучше всех.

Он посмотрел на меня в ожидании ответа.

— Да, монсеньор.

— Ты должен также улучшить свои оценки по другим предметам. — Он заглянул в журнал, лежащий перед ним на столе. — По многим предметам тебе удается получать только удовлетворительные оценки: грамматика, литература, история, география...

Под звуки его монотонного голоса я посмотрел в окно и увидел Котяру, прогуливающегося в ожидании меня возле ворот. Он выглядел очень внушительно в блестящей сине-красной форме и, как всегда, был предметом восхищения служанок и гувернанток, тоже ожидавших своих воспитанников. Мне не нравилось, когда он носил форму, особенно эту, несмотря на то, что армия теперь уже была нашей, а генерал стал президентом.

Революция победила примерно за три недели до нашего с Ампаро прихода в Эстанцу, а наш путь занял пять недель. Целых три недели после победы революции мы продолжали остерегаться людей.

Я вспомнил, как через несколько дней после нашего прихода в Эстанцу, в мою комнату на гасиенде сеньора Монкада пришел генерал. Я лежал в кровати, обессилевший от лихорадки, продолжавшей сотрясать мое тело. Услышав, как он входит в комнату, я повернул голову, чтобы поприветствовать его. Генерал был невысокого роста, но форма главнокомандующего, казалось, делала его выше.

Все то же худое, осунувшееся лицо, тонкие губы и, как всегда, немигающие, загадочные светло-серые глаза. Он подошел к кровати и посмотрел на меня. Когда он положил свою руку поверх моей головы, она оказалась очень мягкой.

— Мой солдат.

— Да, сеньор генерал.

— Я пришел поблагодарить тебя за то, что ты вернул мне дочь, — тихо сказал он.

Я молчал, не понимая, за что он благодарит меня. Ведь я сделал так мало.

— Ты видел... — голос его слегка задрожал. — Ты видел, что случилось с остальными? Я кивнул.

— А Роберто и Эдуарде? Могут они до сих пор находиться в горах? Ведь мы так и не нашли их тел. Все сгорело.

— Они мертвы, сеньор. — Увидев боль в его глазах, я отвернулся. — Я видел, как они умерли.

— Это... — голос генерала снова задрожал. — Это произошло быстро?

— Да, сеньор. Но они погибли не как мальчишки, а как солдаты в бою. Я сам видел, как Роберто убил двоих.

— Будь проклят этот Гутьеррес! — внезапно взорвался генерал.

Я удивленно посмотрел на него.

— Полковник?

Светлые глаза генерала засверкали.

— Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.

— О перемирии?

— Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. — Генерал повернулся и отошел к окну. — Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.

Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно — они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка — даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.

Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.

— Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.

— Но что же случилось с дозором? — Внезапно резко прозвучал голос генерала. — Почему их вовремя не предупредили? — Он снова подошел к моей кровати. — Что случилось?

Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.

Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.

Я открыл глаза и посмотрел на генерала.

— Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве. Потом увидел Ампаро, схватил ее, и мы убежали.

Генерал некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:

— Ты правильно поступил. — Он снова взял меня за руку, его прикосновение было по-прежнему мягким и нежным. — Мои сыновья погибли, но их храбрый дух продолжает жить в тебе. Отныне я всегда буду считать тебя своим сыном.

Я заметил слезы в его светло-серых глазах. Генерал не мог плакать, он же сам говорил мне, что мужчина не должен плакать.

— Спасибо, ваше превосходительство. Генерал кивнул, выпрямился и направился к выходу. Уже в самых дверях он обернулся и посмотрел на меня:

— Оставляю тебя, завтракай.

— А как Ампаро? — вспомнил я. Генерал улыбнулся.

— Уже поправилась. Я забираю ее с собой в Курату, а скоро и ты присоединишься к нам.

Я слушал звук его удаляющихся шагов, потом повернулся к Котяре. Лицо его все еще было бледным, но он улыбался.

— Ты вернул мне мою рубашку, — сказал он.

Не знаю почему, но меня внезапно охватила ярость.

— Я вернул тебе твою голову! — Я оттолкнул подкос, который он держал в руках. — Убери, я не хочу есть.

Он тихонько вышел из комнаты, а я повернулся к окну, но не заметил голубого неба и яркого солнца, как и не услышал веселого щебета птиц. Я видел только полковника и слышал только его мерзкий голос. Жгучая ненависть снова захватила меня, я почувствовал во рту привкус желчи. Если он жив, я разыщу его и убью!

Через несколько недель я уже был в Курату. Отец нашел для нас дом на склоне холма с видом на море неподалеку от того места, где жили его родители. Вскоре я уже был принят в ту самую школу иезуитов, которую отец посещал, будучи мальчишкой, и тот же монсеньор, который принимал в школу его, теперь стыдил меня за нерадивое отношение к учебе.

Я с неохотой заставил себя прислушаться к его нудному голосу.

— Итак, ты дал обещание, — подвел он итог нашей беседы, — но тебе придется приложить много усилий, чтобы достичь результатов, которыми мог бы гордиться твой отец.

— Я постараюсь, монсеньор. Я буду много заниматься. Он улыбнулся.

— Хорошо. Иди с миром, сын мой.

— Спасибо, монсеньор.

Я вышел из тесной комнатенки, служившей ему кабинетом, и пошел по коридору. Выйдя на улицу, я зажмурился от яркого света, и в это время Котяра, покинув толпу своих обожательниц, подошел ко мне.

— Машина ждет, эксцеленсито.

После Эстанцы Котяра больше не называл меня по имени, а обращался ко мне только «эксцеленсито», что означало «маленькое высочество». Куда бы я ни шел и что бы ни делал, он всегда находился рядом. Однажды он сказал мне, что генерал и мой отец назначили его моим телохранителем. Я рассмеялся, потому что совсем не нуждался в телохранителе, я вполне мог сам постоять за себя, но мое мнение ничего не изменило, и Котяра повсюду сопровождал меня.

Я посмотрел на черный лимузин «гудзон» с шофером в форме и отдал учебники Котяре.

— Не хочу ехать на машине, хочу пройтись пешком.

Я повернулся и направился по склону холма в направлении города. Спустя несколько минут за спиной послышался шум мотора, я оглянулся. Позади меня медленно двигалась машина, а на переднем сидении рядом с шофером сидел Котяра. Я улыбнулся. В чем в чем, а в этом Котяра совсем не изменился — по-прежнему предпочитал ехать, а не идти пешком.

Добравшись до гавани, я уселся в конце пирса и стал наблюдать за разгрузкой судна, прислушиваясь к ругани матросов. Грузчики ругались по-французски, а отвечали им по-испански. Мой учитель французского языка был бы очень поражен моими познаниями во французском, если бы услышал, как я иногда повторяю некоторые из этих выражений.

Я бросил взгляд на красно-бело-синее полотнище флага, развевающегося на мачте. Ветер дул с моря, и флаг гордо трепетал на ветру. Оглядев порт, я обнаружил, что под разгрузкой стоят всего два корабля, один под испанским флагом, другой под греческим.

Мне говорили, что до революции в порту постоянно бывало не менее двадцати кораблей, главным образом из Северной Америки и Англии, а теперь Соединенные Штаты и Англия запретили своим кораблям заходить в наши порты. Отец говорил, что это потому, что у этих стран был договор со старым правительством, а новое они еще не признали. Я не знал, как они будут выходить из положения, особенно когда видел, что бананы гниют на причалах, сахарный тростник сжигается на корню в полях, а кофейные зерна желтеют и портятся в мешках на складах.

Услышав позади шаги, я обернулся. Ко мне подходили двое мальчишек, одетых в лохмотья, считавшиеся обычней одеждой в этой части города. Они остановились передо мной, один из них стянул шляпу и почтительно обратился ко мне:

— Несколько сентаво, ваша честь, мы голодны.

Я смутился, потому что у меня не было денег: мне они были не нужны. Котяра покупал мне все, что я хотел.

— У меня нет денег, — резко бросил я, чтобы скрыть свое смущение.

— Всего одни сентаво, сеньор, ради Бога.

— Сожалею, но у меня нет денег.

Заметив, как они переглянулись, я насторожился. Они были не намного старше меня и вели себя заискивающе, как настоящие попрошайки, но сейчас они стояли прямо передо мной, закрывая мне проход на главный причал.

— Извините, — сказал я.

Липа их помрачнели, и ови не сдвинулись с места.

— Что вам нужно? — спросил; я. — Я же сказал, что у меня нет денег. Они молчали.

— Дайте пройти! — Я начинал злиться. Неужели эти глупцы думают, что если бы у меня было несколько сентаво, я бы не отдал их?

— Он хочет пройти, — насмешливо бросил один из мальчишек. Второй, помладше, ехидно усмехнулся и тем же насмешливым тоном повторил слова старшего.

Дальнейших приглашений мне не требовалось, меня захлестнула ярость. Через секунду младший уже летел в воду, а старший орал от удара ботинком в пах. Он спустился на колени, схватившись руками за низ живота, а я еще раз врезал ему, и он тоже шлепнулся в воду.

Глядя, как они барахтаются в воде, я услышал приближающиеся шаги.

— Что случилось? — спросил Котяра.

— Они мешали мне пройти.

— Крестьяне! — Котяра презрительно сплюнул в воду.

Я продолжил свой путь в сопровождении Котяры, большой черный лимузин ожидал нас в конце причала. Прежде чем сесть в машину, я обратился к Котяре:

— Почему они попрошайничают?

— Кто?

— Они. — Я указал на мальчишек, уже выбравшихся на причал.

Котяра пожал плечами.

— Они всегда попрошайничают.

— Они сказали, что голодны.

— Они всегда голодны.

— Но они не должны голодать, ведь для этого и совершалась революция.

Котяра как-то странно посмотрел на меня.

— Лично я участвовал в трех революциях, и ни одна из них не накормила крестьян. Крестьяне рождены, чтобы голодать.

— Так за что же мы сражались? Котяра улыбнулся.

— Чтобы не быть такими, как они, и не клянчить себе на хлеб.

Я некоторое время смотрел на него, потом убрал ногу с подножки автомобиля.

— У тебя есть мелочь?

Он кивнул.

Я протянул руку.

Котяра вытащил из кармана несколько монет и положил мне на ладонь. Зажав их в кулаке, я вернулся на причал. Мальчишки испуганно смотрели на меня, но старались не подавать вида, что боятся. Младший сплюнул к моим ногам.

— Крестьяне! — Я швырнул монеты и, повернувшись, удалился.




21


Президентский дворец находился в центре города. Он занимал два квартала и был обнесен высокой стеной из кирпича и цемента, надежно отгораживавшей его от близлежащих улиц. На территорию дворца вели два входа: один был обращен на север в горы, другой — на юг в сторону моря. Дворец представлял собой настоящую крепость. Железные ворота всегда охранялись солдатами, а по стенам расхаживали часовые.

По распоряжению одного из бывших президентов, в которого выстрелили из соседнего здания, когда он выходил из резиденции, все дома на протяжении двух кварталов были снесены, и не осталось ни одного окна, из которого был бы виден президентский дворец. Однако эти меры предосторожности не спасли президента от смерти. Он завел себе любовницу, и через несколько месяцев его жена, не выдержав унижения, застрелила его.

Солдаты у южного входа взяли наизготовку, когда наш черный лимузин проезжал через ворота. Я равнодушно смотрел на них со своего заднего сидения. Машина свернула направо и направилась к резиденции — белому каменному зданию. Когда автомобиль остановился у дверей, солдаты не обратили на нас внимания, они уже привыкли к моим еженедельным визитам к Ампаро.

Апартаменты Ампаро располагались в правом крыле дворца, в левом были апартаменты ее отца, а в центре — залы для приемов. Меня провели в большую комнату, служившую гостиной. Как всегда, предстояло ждать. Принцесса, как теперь ее называли, никогда не появлялась вовремя.

Я стоял у окна и смотрел в сад, когда Ампаро вошла в гостиную в сопровождении дуэньи. Она направилась ко мне. На ней было красивое белое платье, длинные белокурые волосы были рассыпаны по плечам. Величественным жестом она протянула мне руку, которую, как было принято, я поцеловал.

— Ампаро, — сдержанно произнес я.

— Дакс. — Она улыбнулась. — Как хорошо, что ты пришел.

Эти слова мы произносили каждую неделю и теперь ждали протокольной фразы дуэньи, которая следовала после наших слов:

— Я оставляю вас, дети, развлекайтесь.

Ампаро кивнула. Мы подождали, пока за дуэньей закроется дверь, и повернулись друг к другу улыбаясь. В следующий момент мы уже стояли у окна и смотрели вниз.

Убедившись, что все в порядке, дуэнья вышла через боковой вход, возле которого ее поджидал Котяра с фуражкой в руках. Они поспешили в небольшую комнату дуэньи, расположенную в пристройке для слуг. Ампаро рассмеялась.

— Она всю неделю дожидается твоего прихода.

— Не моего, — сухо ответил я.

Ампаро снова засмеялась и повернулась ко мне.

— Будем подглядывать за ними?

Я покачал головой, сегодня мне этого не хотелось, но иногда мы шли в спальню Ампаро, откуда из окна как раз была видна кровать в комнате дуэньи. Однако это уже надоело, они всегда делали одно и то же. Не понимаю, почему Котяре не наскучило заниматься этим, как нам наскучило наблюдать за ними?

— А чем бы ты тогда хотел заняться?

— Не знаю. — Я стоял у окна и смотрел вниз.

— Ты какой-то скучный сегодня.

Я посмотрел на Ампаро. Ей было уже девять, и я с каждым разом замечал, как она хорошеет. Она тоже понимала это. Она была очень одинока. Ей не разрешалось покидать дворец, она даже не ходила в школу — учителя сами приходили к ней.

После обеда тщательно отобранным и одобренным подружкам разрешалось навещать ее. Раз в неделю являлись дочери сеньора Монкада, которые теперь учились в частной школе в Курату. У детей местных аристократов и политиков были свои часы посещения. Раз в месяц устраивалось что-то вроде детского праздника, на который уже приглашались мы все.

В остальное время Ампаро общалась только со взрослыми. Иногда мне казалось, что она гораздо старше меня. Создавалось впечатление, что она знает больше, чем я, о событиях в мире и всегда в курсе всех слухов.

Она подошла к дивану и села.

— Что сказал тебе монсеньор? Я удивленно посмотрел на нее.

— Откуда ты знаешь, что он вызывал меня? Она рассмеялась.

— От дуэньи. Я слышала, как она говорила, что если бы не твой отец, тебя бы выгнали.

— А она откуда узнала?

— От одного из папиных помощников. Папа всегда интересуется твоей учебой.

У президента было множество дел, более важных, чем мои оценки. Почему же он интересовался ими?

— Папа часто вспоминает о тебе. Он говорит, что если бы мои братья были живы, они были бы похожи на тебя. — Ампаро опустила взгляд на руки, и в голосе ее прозвучала печаль. — Иногда мне хочется, чтобы я была мальчишкой, может быть, тогда папа не расстраивался бы так.

— Он любит тебя больше всех. Лицо Ампаро просияло.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно.

— Он увидит, что я буду очень красивой и буду делать все не хуже мальчишек.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил я, предпочитая во всем соглашаться с ней, чтобы избежать ссор.

— Когда ты уезжаешь в Париж? Я разинул рот от удивления.

— В Париж?!

— Да, ты едешь в Париж, — уверенно заявила Ампаро. — Я слышала, как папа говорил об этом. Твой отец едет туда с торговой миссией. Соединенные Штаты и Англия отказываются посылать свои корабли, чтобы торговать с нами, и, чтобы выжить, нам нужно найти новые рынки. Наиболее подходящим представляется Франция.

— Но, может быть, отец поедет без меня. Ампаро покачала головой.

— Нет. Он отправляется туда на несколько лет, а кроме того, я слышала, как папа говорил, что ты сможешь учиться там.

— Интересно, он ничего мне не говорил.

— Это решилось только сегодня утром, я слышала, как они говорили об этом за завтраком.

Я сразу вспомнил о французском корабле, который видел в порту. Может, нам придется отплыть на нем. Я подошел к окну и посмотрел в сторону порта. Корабля у причала не было, должно быть, он уже отчалил.

Ампаро подошла и встала рядом со мной.

— Давай прогуляемся?

— Если хочешь.

Мы спустились и вышли через ее личный выход в сад. Как только мы покинули здание, позади нас, словно из-под земли, выросли два солдата. Пройдя через железные ворота, мы направились по тропе, ведущей к административному зданию. Когда мы проходили мимо солдат, они брали на караул и отдавали нам честь. Перед «малым дворцом», как теперь называли особняк для гостей, стояла машина. Из нее вышел человек к поспешил внутрь. Я не увидел его лица.

— Кто это? — спросил я. Аьшаро пожала плечами.

— Я видела его несколько раз. Наверное, это управляющий Ла Коры.

Я знал, кто такая Ла Кора. Ока была последней из вереницы обитательниц малого дворца. Президенту нравилось все иметь под рукой.

— Думаю, этот человек скоро перестанет появляться здесь, — неожиданно сказала Акпаоо.

— Почему?

— Мне кажется, папе уже надоела Ла Кора. На этой неделе он почти каждый вечер ужинал со мной.

Я знал, конечно, об обитательницах малого дворца, они оставались там в среднем месяца на полтора, а потом исчезали, и через несколько дней во дворце появлялась новая женщина... Вкус у президента был разнообразный. Ла Кора задержалась в малом дворце дольше других, она жила здесь уже почти два месяца.

— Интересно, как она выглядит.

— Не слишком красива, — ответила Ампаро, и в голосе ее прозвучало пренебрежение.

— А я слышал, что красива.

— Не думаю. У нее большие груди. Вот такие, — Ампаро вытянула руки примерно на фут от груди.

— Мне нравятся большие груди.

Ампаро опустила взгляд на свои груди, которые только-только начали формироваться.

— У меня будут большие груди, больше, чем у нее.

— Я в этом не сомневаюсь, — согласился я.

— А ты хочешь посмотреть на нее?

— Да.

Ампаро направилась ко входу в малый дворец. Часовые отдали честь и открыли дверь. Мы вошли в дом, где нас встретил мажордом.

— Я пришла поговорить с Ла Корой, — сказала Ампаро.

Слуга замялся, я видел, что он не знает, как поступить, однако Ампаро явно решила добиться своего.

— Я не собираюсь ждать! Мажордом поклонился.

— Конечно, принцесса. Будьте любезны пройти за мной.

Он подвел нас к апартаментам, расположенным в левом крыле дворца, остановился перед дверью, из-за которой доносились приглушенные голоса, и постучал.

Голоса смолкли, через секунду женский голос спросил:

— Кто там?

— К вам принцесса.

— Принцесса?

— Да, сеньора, она хочет видеть вас.

Снова послышались приглушенные голоса, и дверь отворилась. В дверях стояла высокая женщина с большими темными глазами и черными волосами, собранными в пучок. Посмотрев на Ампаро, она отступила в комнату.

— Какая честь для меня, принцесса. Ампаро уверенно вошла, как будто это была ее собственная комната.

— Я подумала, что было бы неплохо выпить вместе чая, — сказала Ампаро.

Ла Кора бросила быстрый взгляд на мужчину, стоявшего у окна, и я заметил, как он незаметно кивнул. У него было худое лицо и вандейковская бородка, темные глаза сверкали.

— Это доставит мне большое удовольствие, принцесса. — Ла Кора сделала знак мажордому, и он подошел к двери. — Хуан, принеси нам, пожалуйста, чай.

— Разрешите представить вам моего друга. Дон Диогенес Алехандро Ксенос.

Ла Кора сделала реверанс, а я поклонился:

— Очень приятно, сеньорита.

— Разрешите представить вам моего управляющего, сеньора Гуардаса.

Управляющий поклонился, щелкнув на военный манер каблуками.

— К вашим услугам, — сказал он и посмотрел на Ла Кору. — Надеюсь, вы убедите его превосходительство присутствовать на этом обеде. Я позаботился о развлечениях на сегодняшний вечер.

— Он придет.

Сеньор Гуардас подошел к двери.

— А теперь прошу извинить меня, у меня еще масса неотложных дел.

Ампаро кивнула, он поклонился и вышел. Я подождал, пока за ним закрылась дверь, — у меня не было сомнений, что этот человек в прошлом военный, это чувствовалось по его осанке и походке.

Ла Кора плотнее запахнула пеньюар и поправила прическу.

— Если бы я знала о вашем визите, принцесса, я привела бы себя в надлежащий вид. Не согласились бы вы подождать минутку, пока я надену что-нибудь более подходящее?

— Конечно.

Как только Л а Кора вышла из комнаты, Ампаро повернулась ко мне.

— А у нее действительно большие груди, правда? — прошептала она.

Внезапно я услышал голос, доносившийся с улицы, подошел к окну и выглянул. Мне не видно было разговаривающих, но голос показался странно знакомым.

— Бомба должна быть на столе ровно в полночь!

— Все будет сделано, ваше превосходительство.

— Смотри, чтобы никаких промашек!

Наступила тишина, и в поле моего зрения появились двое мужчин: мажордом и сеньор Гуардас. Когда Гуардас повернулся, рука мажордома взметнулась было, чтобы отдать честь, но моментально замерла. Неудивительно, что голос показался мне знакомым, ведь я слышал его всего несколько минут назад. Я повернулся к Ампаро.

Она разглядывала себя в зеркало.

— Думаешь, у меня вырастут такие же большие груди, как у Ла Коры?

— Конечно, — сухо ответил я. Ампаро увидела в зеркале мое лицо.

— Что тебя так встревожило?

— Сегодня вечером, наверное, намечается большое представление, — сказал я. — У них даже фейерверк будет на столе.

— Откуда ты знаешь?

— Только что слышал, как управляющий Ла Коры давал указания мажордому. Они хотят ровно в полночь поставить на стол бомбу. Интересно, что за представление они собираются устроить?

От дверей донесся голос Ла Коры.

— На самом деле просто обычная вечеринка для президента и нескольких членов его кабинета. Отмечаем третью годовщину правления нашего вождя и благодетеля.

— А-а, тогда понятно, почему в полночь на столе должна появиться бомба. Ла Кора засмеялась.

— В ваших устах это звучит как-то зловеще, а на самом деле она будет сделана из мороженого.

— Прекрасная идея, — сказал я. — Холодная бомба. Ла Кора посмотрела на Ампаро.

— Вы же знаете, как ваш отец любит мороженое. В этот момент в комнату вошел мажордом, держа в руках поднос, на котором стояли чашки с чаем.

— Я передумала, — сказала внезапно Ампаро. — Только что вспомнила, что мне надо вернуться в резиденцию. Ты идешь, Дакс?

Я с извиняющимся видом посмотрел на Ла Кору и поспешил за Ампаро, которая уже спустилась в холл. Я нагнал ее у входных дверей.

— Что ты так разозлилась? — спросил я, распахивая перед ней дверь.

— Я ее ненавижу!

Мы направились к резиденции, и два солдата двинулись следом за нами.

— Почему? — спросил я. — Что она тебе сделала плохого?

Ампаро обдала меня холодным взглядом.

— Ты такой же, как и все мужчины, ничего не замечаешь, кроме больших сисек.

— Но это не правда.

— Правда! Я видела, как ты не мог оторвать от них взгляда.

— А что мне еще оставалось делать? Больше там смотреть было не на что.

Когда мы подошли к ее личному входу в дворец, Ампаро остановилась.

— А на меня ты никогда так не смотришь.

— Буду, — пообещал я. — Когда подрастешь.

— Если бы ты был джентльменом, то уже сейчас бы смотрел на меня так!

Я взглянул на нее и, не в силах сдержаться, рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Потому что смотреть еще не на что. Я увидел, как взметнулась ее рука, и перехватил ее до того, как она успела меня хлестнуть.

— За что ты хотела меня ударить? Глаза Ампаро пылали яростью.

— Я тебя ненавижу! — Она вырвала руку и приняла надменную позу. — Я больше не желаю тебя видеть! Я пожал плечами, повернулся и пошел.

— Дакс!

— Да?

Ампаро протянула мне руку.

— Ты не поцеловал мне руку на прощание.




22


Я почувствовал, как чья-то рука грубо схватила меня за плечо. Вырвавшись, я перевернулся на бок и зарылся в простыни. Они были мягкими и теплыми, мне не хотелось идти в школу. Я даже предпочел бы заболеть.

— Просыпайся Дакс! — услышал я хриплый и встревоженный голос Котяры.

Я узнал эту интонацию. Я слышал ее раньше — в джунглях, в горах. Она обозначала опасность. Я сел на кровати, окончательно проснувшись. За окном еще было совсем темно.

— В чем дело?

Лицо Котяры было встревоженным.

— Отец хочет немедленно видеть тебя!

Я еще раз взглянул в окно, потом снова на Котяру.

— Прямо сейчас?

— Немедленно!

Я вылез из кровати и стал одеваться. Часы показывали два часа ночи. Чувствуя, что дрожу от холода, я застегнул рубашку.

— Его ранило! Он умирает! — воскликнул я. Котяра угрюмо молчал.

Когда он протягивал мне пиджак, я в упор посмотрел на него.

— Это бомба! — На лице Котяры мелькнуло удивление, но я снова заговорил, опередив его. — Холодная бомба! Это убийство!

Котяра быстро перекрестился.

— Так ты знал?

Я схватил его за руку.

— Отец жив? Скажи мне!

— Он жив, но нам следует спешить.

Шофер ждал за рулем большого черного «гудзона», мотор автомобиля работал. Мы сели в машину, и она рванула к президентскому дворцу. Охрана пропустила нас без обычней проверки.

Котяра еще не успел подняться с сиденья, как я уже выскочил из машины и влетел во дворец. В вестибюле было полно людей, я увидел президента, сидящего в кресле в углу. Он был раздет до пояса, врач накладывал ему повязку на грудь. Когда он посмотрел на меня, лицо его было бледным и осунувшимся.

— Где мой отец?

Президент кивнул в сторону апартаментов Ла Коры.

— В спальне.

Не сказав больше ни слова, я побежал туда. В первой комнате — гостиной — мы с Ампаро были накануне. Все здесь было покрыто пылью и осыпавшейся штукатуркой, половина дальней стены вывалилась наружу. Я пробежал через проем, оставшийся от двери, в столовую.

Она была разрушена полностью. Большие окна и двери были вырваны взрывом, столы и стулья разлетелись на куски. На полу все еще валялись тела двух мужчин, но я не стал тратить время и разглядывать их.

Следующая дверь вела в небольшой вестибюль, в противоположной стороне которого была еще одна дверь, охраняемая двумя солдатами. Увидев меня, один из них открыл дверь.

На пороге спальни я остановился. Там уже находились два священника, возле кровати стоял небольшой алтарь, дрожащий свет свечей отбрасывал на стену тень распятия. Один из священников преклонил колени перед алтарем, другой нагнулся над кроватью, поднеся распятие к лицу отца. С другой стороны кровати стоял врач со шприцем в руках.

Ноги мои внезапно налились свинцом. С трудом передвигая их, я вошел в комнату и ухватился за кресло, чтобы немного прийти в себя.

— Папа!

Я подошел к кровати, по щекам у меня текли слезы. Лицо отца было пепельно-серым. Я наклонился, чтобы поцеловать его в щеку, и почувствовал, что она холодная. Отец не шевелился. Я поднял взгляд на доктора.

— Он умер!

Доктор покачал головой.

— Не врите! — крикнул я. — Он умер!

Подсунув руки отцу под плечи, я приподнял его. Отец застонал, и я отдернул руки, словно их обожгло. Левой руки у отца не было. Я посмотрел на доктора.

— А где его рука?

Лицо доктора оставалось невозмутимым.

— Ее оторвало взрывом.

Заметив вспышку света над головой, я посмотрел вверх. В балдахин над кроватью было вделано зеркало, и я мог видеть в нем наши отражения. Я медленно прошелся по комнате. Вся она было отделана красным бархатом и позолотой, на стенах висели картины с обнаженными мужчинами и женщинами, в каждом углу стояли скульптуры, изображавшие мужчину и женщину в непристойных позах.

Отец снова застонал, и я посмотрел на него. На лбу у него выступили капельки пота, доктор наклонился и вытер ему лоб.

— Унесите его отсюда, — сказал я.

— Нет, — возразил доктор, — его опасно тревожить.

— Мне плевать на это! — закричал я. — Унесите отсюда отца! Я не хочу, чтобы он умер в комнате этой шлюхи!

Священник положил мне руку на плечо.

— Сын мой...

Я сбросил его руку.

— Я хочу, чтобы его унесли отсюда! Мужчина не должен умирать в постели шлюхи!

Доктор начал было что-то говорить, но остановился, услышав раздавшийся позади голос. Это был президент. Он стоял в дверях с забинтованной грудью.

— Это его отец, — сказал он. — Выполняйте то, что требует Дакс.

— Но... — попытался протестовать доктор.

— Его перенесут вместе с кроватью ко мне в резиденцию.

Голос президента звучал повелительно. Он сделал знак солдатам, стоящим в вестибюле позади него. Отца накрыли одеялами, понадобилось десять солдат, чтобы поднять тяжелую кровать и отнести в резиденцию. Мы с Котярой молча шли рядом, и только когда кровать внесли в личные покои президента, я повернулся к священнику, сопровождавшему нас.

— А теперь, падре, я буду молиться.

Когда спустя час в комнату вошел президент, уже начинало светать. Он посмотрел на меня, потом подошел к кровати. Я смотрел, как он с безучастным лицом стоит возле отца. Потом он обернулся.

— Пошли, мой воин. Пора завтракать. Я покачал головой.

— Ты можешь оставить его. Он будет жить. Я внимательно посмотрел ему в глаза.

— Я тебя не обманываю, — спокойно сказал президент. — Он будет жить.

Я поверил ему. Президент обнял меня за плечи, и мы вышли из комнаты. В дверях я обернулся. Мне показалось, что отец спит, я видел, как вздымалась и опускалась его грудь под белым покрывалом.

Мы спустились в столовую. Запах горячей пищи защекотал ноздри, и я почувствовал, что голоден. Я уселся за стол, слуга поставил передо мной яичницу с ветчиной, и я начал жадно есть.

Президент сидел в кресле во главе стола. Другой слуга поставил перед ним чашку с дымящимся кофе. На президенте была рубашка свободного покроя, и я не мог видеть, перевязана ли у него до сих пор грудь, но, когда он поднимал чашку, рука действовала неуверенно.

— Ну как, теперь лучше? — спросил он, когда я отодвинул от себя пустую тарелку.

Я кивнул. Слуга поставил передо мной кофе со сливками, я поднес чашку к губам. Кофе был горячий и вкусный, я сделал несколько глотков и поставил чашку на стол.

— А что с Ла Корой? — спросил я. Глаза президента гневно сверкнули.

— Эта шлюха сбежала!

— Каким образом?

— Когда на стол поставили торт, она сказала, что ей надо привести себя в порядок, и вышла из комнаты. Потом быстро спустилась вниз и села в поджидавший ее черный автомобиль. Она и еще какой-то мужчина с бородой сидели на заднем сидении, а за рулем был ее мажордом. — Президент отхлебнул кофе. — Но мы найдем ее, и тогда...

— И охрана не задержала машину?

— Нет, но они уже поплатились за свою беспечность!

— Бомба была в торте из мороженого?

На лице президента появилось удивленное выражение.

— Откуда ты знаешь?

Я рассказал ему о разговоре под окном гостиной Ла Коры, свидетелем которого оказался. Президент молча выслушал меня. Когда я закончил, раздался стук в дверь. Президент кивнул слуге, чтобы тот открыл дверь.

Вошел армейский капитан и отдал честь. Президент небрежно ответил на приветствие.

— Мы нашли Ла Кору и ее мажордома, ваша честь.

— Отлично, — сказал президент поднимаясь. — Я лично займусь ими.

— Но они уже мертвы, ваша честь.

— Я же говорил, что они нужны мне живыми! — сердито воскликнул президент.

— Когда мы нашли их, они были уже мертвые, ваша честь. Они находились в черной машине, в которой сбежали. Их застрелили, и еще у каждого из них было перерезано горло.

— Где нашли машину?

— На Кале-дель-Паредос, господин президент. Я знал эту улицу, она вела от порта в горы.

— В каком именно месте?

— Недалеко от залива.

— А мужчина с бородой?

— Никаких следов. Мы обшарили всю местность и даже порт. Он исчез.

Помолчав некоторое время, президент кивнул.

— Спасибо, капитан. Президент повернулся ко мне.

— А теперь тебе надо отдохнуть. Я приказал приготовить тебе комнату для гостей, ты будешь жить вместе с нами, пока отец окончательно не поправится.

Спал я беспокойно, мне снились плохие сны. В одном из них я очутился во дворе дедушкиного дома. Я чувствовал, как раскаленное солнце жжет мне голову, и в тот момент я услышал удивительно знакомый голос:

— В револьвере осталась одна пуля. Ты убьешь его!

Я сел в кровати, широко раскрыв глаза. Внезапно я понял, где я слышал этот голос. Управляющий Ла Коры сеньор Гуардас, человек с бородой, был полковником Гутьерресом.

Я вскочил и стал быстро одеваться. Я еще не знал как, но в этот раз я отыщу его, в этот раз он не ускользнет от меня. Потому что я должен убить его.




23


Когда я вышел из комнаты, за спиной у меня возник Котяра. Спустившись в холл, я заглянул в комнату отца.

— Как он?

— Все еще спит, — ответил доктор.

Повернувшись, я двинулся по коридору к лестнице. Навстречу мне поднималась Ампаро. Она остановилась, в этот раз она не изображала из себя принцессу.

— С твоим отцом все в порядке?

— Да, он спит.

— Ты тоже спал, — сказала Ампаро. — Я хотела пообедать вместе с тобой.

— Потом, — ответил я, продолжая спускаться по лестнице. — Сейчас у меня есть дела.

Выйдя на улицу, я сделал знак шоферу.

— Куда мы едем? — спросил Котяра.

— В порт.

Я не стал дожидаться, пока передо мной распахнут дверцу автомобиля, и перелез через нее на переднее сидение, Котяра втиснулся в машину уже на ходу.

— А зачем?

— Чтобы найти мужчину с бородой, того самого, который сбежал.

— Как ты собираешься это сделать? Полиция и солдаты обшарили весь город, но не смогли найти и следа.

Подав плечами, я велел шоферу подъехать к пирсу, на котором был вчера. Выйдя из машины, я подошел к небольшому мостику и увидел вчерашних мальчишек, ловивших рыбу.

— Эй, крестьяне!

Они угрюмо взглянули на меня, потом переглянулись и снова вернулись к своему занятию.

— Эй, крестьяне, — снова позвал я. — Вчера вы клянчили у меня несколько сентаво, а сегодня я принес вам сто песо!

Они недоверчиво уставились на меня.

— Идите сюда, я вас не трону.

Некоторое время они колебались, потом отложили удочки и подошли к мостику. Старший снял шляпу.

— Что вам нужно от нас, ваша честь.

— Разыскать одного человека. — Я описал им управляющего Ла Коры, упомянув о вандеиковской бородке. — Прошлой ночью он был в этих местах, я хочу выяснить, где он теперь.

Мальчишки переглянулись.

— Это трудно.

— Трудно даже за сто песо?

— Полиция уже искала этого человека и не смогла найти, — сказал старший.

— Но им не обещали за это сто песо, — сказал я в направился назад к машине.

— Мы не хотим иметь неприятностей с властями, ваша честь.

Я обернулся.

— Никаких неприятностей не будет. Мальчишки снова переглянулись.

— Мы попробуем что-нибудь сделать.

— Отлично. Я приеду сюда через два часа. Если сообщите мне что-нибудь дельное, станете богаче на сто песо.

Я вернулся к машине, в глазах Котяры светилось неподдельное уважение.

— Ты думаешь, они раскопают след?

— Если они так голодают, как ты говоришь, то раскопают. А теперь поехали домой, надо достать денег.

Вернувшись, я прошел в кабинет отца. Я знал, что в нижнем ящике стола он хранит небольшую железную шкатулку, ключ от которой лежал там же в ящике. Открыв шкатулку, я достал оттуда сто песо. Почувствовав внезапный голод, я спустился в кухню и попросил приготовить мне что-нибудь поесть.

В половине пятого мы с Котярой уже снова были в порту.

— Я же говорил тебе, что они ничего не найдут, — самодовольно заметил Котяра. — Они даже не пришли.

— Придут.

Мы вернулись к машине и стали ждать. Мальчишки появились минут через двадцать. Показавшись в начале аллеи на противоположной стороне улицы, они свистнули нам, помахали руками и спрятались. В сопровождении Котяры я перешел через улицу и зашел в аллею, где нас не было видно.

— Принесли песо? — спросил старший из мальчишек. Я достал из кармана деньги.

— А вы что-нибудь узнали?

— Узнали да не уверены, заплатите ли вы нам?

— Я тоже не уверен, что вы скажете мне правду после того, как получите деньги.

Мальчишки переглянулись и пожали плечами.

— Придется доверять друг другу, — сказал я. Старший мальчишка согласно кивнул и сообщил:

— В три часа ночи мужчина, подходящий под ваше описание, сел на корабль, что у седьмого причала. Это корабль под панамским флагом.

— Если вы лжете, то поплатитесь за это!

— Мы не лжем, ваша честь.

Я отдал мальчишкам деньги и побежал к машине. Выскочив на седьмом причале, я отыскал корабль и бросился по трапу, но вахтенный остановил меня.

— Мы через час отваливаем, — коротко бросил он. — Никаких посетителей.

— Пошли, — сказал я Котяре и побежал вниз по трапу.

Я выпрыгнул из машины на ходу и промчался мимо охранников прямо в кабинет президента. Сидевший за столом президент удивленно посмотрел на меня. Возле него находились несколько человек. Не успели они и рта раскрыть, как я выпалил:

— Я знаю, где находится полковник Гутьеррес!

— Какое отношение к твоему вторжению имеет полковник Гутьеррес?

— Но ведь он и есть сеньор Гуардас, — сказал я. — Тот с бородкой, который сбежал.

Президент не колебался ни секунды, он снял трубку телефона.

— Передайте капитану Борджиа, чтобы немедленно прибыл к подъезду вместе с отрядом! Президент повернулся ко мне.

— Где он?

— На корабле под панапским флагом, у седьмого причала. Надо торопиться, до отплытия осталось меньше часа.

Президент встал и направился к двери.

— Но мы не можем задержать отплытие корабля, ваша честь, — запротестовал один из советников президента. — Это будет нарушением международных соглашений!

Президент сердито обернулся к нему.

— Плевать на международные соглашения! — На его лице появилась улыбка. — Да и кто посмеет возражать против визита президента на корабль главы государства? Это большая честь. — Президент обнял меня за плечи и подтолкнул в направлении двери.

Капитан корабля был явно встревожен.

— Взываю к вашей милости, ваша честь. Если мы пропустим прилив, то на полдня выбьемся из расписания.

— Но ваше правительство наверняка рассердится еще больше, если вы не позволите мне осмотреть ваш корабль, которым я так восхищаюсь, — парировал президент учтиво. — Я много слышал о чудесном флоте вашей страны.

— Но, ваша честь...

Внезапно в голосе президента появилась твердость.

— Капитан, я вынужден настоять. Или вы позволите мне осмотреть корабль, или вам будет предъявлено обвинение в злоупотреблении нашим гостеприимством и укрывательстве убийцы, врага нашего государства!

— Но у нас нет пассажиров, ваша честь. На борту только члены команды.

— Тогда выстройте команду для проверки! Капитан замялся.

— Выполняйте, — приказал президент. Капитан повернулся к первому помощнику.

— Построить всех на палубе.

Через несколько минут команда была в сборе — тридцать два человека выстроились в центре палубы в две шеренги.

— Смирно!

Шеренги выровнялись и замерли.

— Здесь все? — спросил президент. Капитан кивнул.

— Да, ваша честь.

Президент повернулся к капитану Борджиа.

— Возьмите с собой двух человек и тщательно осмотриге весь корабль. Проверьте, чтобы никто не спрятался на нижних палубах.

Капитан отдал честь, и в сопровождении солдат отправился выполнять приказание. Президент повернулся ко мне.

— А теперь мы посмотрим на их лица, да? Бородатого узнать нетрудно.

Но увы ни у кого из моряков не было бороды. Когда мы второй раз молча двигались вдоль строя, появился капитан Борджиа и доложил, что на корабле больше никого нет.

— Ты узнал его? — с тревогой в голосе спросил президент.

Я покачал головой. Но ведь мои информаторы не могли все выдумать, они явно хорошо соображали.

Капитан корабля подошел к нам, в голосе его звучали нотки триумфа.

— Надеюсь, выше высочество удовлетворены? Президент промолчал, посмотрел на меня.

— Нет! — воскликнул я. — Он здесь, он должен быть здесь! Ясно, что он сбрил бороду.

— Так как же ты узнаешь его?

Я жестом попросил президента нагнуться и зашептал ему в ухо. Улыбнувшись, он кивнул, вернулся к строю и остановился возле первого матроса.

— Как тебя зовут? — спросил президент.

— Диего Карденас, ваша честь, — ответил матрос, продолжая стоять по стойке смирно. Президент подошел к следующему.

— Как тебя зовут?

— Хесу Мария Луна, ваша честь.

Мы в третий раз двинулись вдоль строя. Президент остановился перед худощавым мужчиной в грязной замасленной одежде. Лицо его было испачкано смазкой, даже волосы были грязные.

— Как тебя зовут?

Мужчина взглянул на меня, замялся и ответил хриплым голосом:

— Хуан Росарио.

Президент уже перешел к следующему матросу, но я задержался.

— Хуан Росарио, а дальше?

— Росарио Гуард... — голос матроса внезапно замер, и он вцепился мне в горло. — Негритянское отродье! Дважды мне надо было убить тебя! И на этот раз я это сделаю!

Я пытался оторвать его руки от своего горла, мне не хватало дыхания, глаза начали вылезать из орбит. Внезапно позади матроса возник Котяра, и тиски на моем горле моментально разжались.

С трудом переводя дыхание, я стоял и смотрел на мужчину, лежащего на палубе. Он потряс головой, повернулся и тоже посмотрел на меня. Глаза у него остались прежними — холодными, жестокими и непроницаемыми. Он мог изменить цвет волос, сбрить бороду, даже изменить голос, но он не мог изменить своих глаз. Всего один взгляд, брошенный на меня, выдал его.

Расстегнув куртку, я вытащил из-за пояса нож. Я собрался уже было перерезать ему горло, как цыпленку, но чьи-то руки схватили меня и оттащили в сторону. Подняв голову, я встретился взглядом с президентом. Голос его прозвучал спокойно, почти нежно:

— Тебе нет необходимости убивать его, — сказал он. — Ведь ты больше не в джунглях.

Через три месяца я стоял у леера другого корабля, отходящего от причала. Я стоял и смотрел на причал, где прыгала и махала мне рукой Ампаро. Я тоже помахал ей.

— До свиданья, Ампаро! До свиданья!

Она что-то прокричала в ответ, но было слишком шумно, и я не расслышал ее слов. Корабль медленно выходил из гавани, теперь толпа людей на причале слилась в единую разноцветную массу. Позади этой массы я мог видеть город, а еще дальше горы, пышную зелень на их склонах освещало полуденное солнце.

Почувствовав, как отец обнял меня за плечи и прижал к себе, я поднял голову и посмотрел на него. Лицо у него до сих пор было осунувшимся, пустой левый рукав все еще непривычно болтался, но глаза были мягкими и ясными, и взгляд в них был иной — такого я никогда не видел у него раньше.

— Держись бодрее, сынок, — сказал отец, крепко прижимая меня к себе здоровой рукой. — Мы отправляемся с тобой в другой мир.

Я бросил взгляд на Котяру, но отец снова заговорил, и я опять стал смотреть на удаляющийся берег.

— Мы отправляемся в старый мир, который будет новым для нас с тобой, — продолжил отец. — Так что запомни, сынок, и этот город и горы, и равнины своей родной земли. Когда ты вернешься сюда, ты уже больше не будешь мальчиком. Ты будешь мужчиной!




Книга II

Власть и деньги





1


Доктор ловко выдернул иглу из шприца и повернулся к юноше, стоящему у кровати.

— Теперь он уснет, Дакс, и это поможет ему сберечь силы, если ночью наступит кризис.

Юноша ничего не ответил, обошел кровать и нежно, словно женщина, вытер со лба отца капли пота.

— Но ведь он все равно может умереть, — тихо сказал он, не поднимая взгляда. Доктор замялся.

— Этого никто не знает, твой отец уже не раз удивлял нас, так что все в руках Господа. — Доктору казалось, что взгляд карих глаз юноши пронзает его насквозь.

— У нас в джунглях была поговорка, — сказал Дакс. — Если человек вручает свою судьбу Господу, то он должен стать деревом. Только деревья верят в Бога.

Голос юноши звучал мягко, но доктор все еще не мог привыкнуть к его мягкому, почти без акцента французскому выговору. Доктор помнил, как тяжело давался французский язык пареньку, когда они впервые познакомились семь лет назад.

— А ты не веришь в Бога? — спросил доктор.

— Нет. Я видел в этой жизни так много ужасного, что не верю.

Дакс встал рядом с доктором и снова взглянул на лицо отца. Глаза Хайме Ксеноса были закрыты, казалось, он отдыхает, но мягкая смуглая кожа была пепельно-бледной, а дыхание тяжелым.

— Я собирался пригласить священника, чтобы выполнить последние приготовления, — сказал доктор. — Ты считаешь, что не надо?

Дакс пожал плечами и посмотрел на доктора.

— Мало ли что я считаю, главное то, что отец верит в Бега.

Доктор захлопнул свой саквояж.

— Я приду вечером после обеда.

Бросив последний взгляд на кровать, Дакс вышел из комнаты проводить доктора.

Когда парадная дверь консульства закрылась за ним, Дакс повернулся и пошел в кабинет отца. Котяра и Марсель Кэмпион — молодой француз, секретарь и переводчик отца — вопросительно посмотрели на него. Дакс молча покачал головой, подошел к столу, достал из ящика сигарету, закурил.

— Пожалуй, надо послать телеграмму президенту, — обратился Дакс к Марселю. Голос его звучал ровно и спокойно. — «Отец умирает. Прошу дальнейших указаний».

Секретарь кивнул и быстро вышел из комнаты. Спустя несколько секунд сквозь закрытые двери донесся стук пишущей машинки. Котяра зло выругался.

— Клянусь кровью Богоматери! Окончить свою жизнь здесь, на этой проклятой, холодной земле!

Дакс ничего не ответил, а подошел к окну и посмотрел в него. Начинало темнеть, накрапывал дождь, укрывавший пеленой грязные, серо-черные здания на улице, ведущей к Монмартру. Иногда казалось, что в Париже все время идет дождь.

Точно такая погода была и в тот первый вечер, когда они семь лет назад приехали сюда из Кортегуа. Они выглядели, как деревенские мужланы, поднявшие воротники в бесполезной попытке защитить лица от февральского снега с дождем. Вещи кучей лежали позади на тротуаре, куда их выгрузил таксист.

— Эти чертовы ворота закрыты! — крикнул им Котяра. — В доме никого нет.

— Нажми еще раз на звонок. Там должен кто-то быть.

Котяра потянул ручку звонка, огласившего своим треском всю улочку. Ответа вновь не последовало.

— Я могу открыть ворота.

— Так открывай. Чего ты ждешь?

За быстрыми движениями Котяры было невозможно уследить. Автоматический пистолет задымился в его руке, а звуки выстрелов раздались в ночи как раскаты грома.

— Идиот! — сердито воскликнул отец Дакса. — Сейчас примчится полиция, и весь мир узнает, что мы не можем попасть в собственное консульство! Над нами будут смеяться. — Он посмотрел на ворота. — И ради чего? Они все равно закрыты.

— Нет, не закрыты, — ответил Котяра, пиная ворота ногой.

Створки со скрипом повернулись на ржавых петлях. Ксенос взглянул на Котяру и двинулся к воротам, но тот остановил его.

— Что-то мне это не нравится, лучше я войду первым.

— Чепуха, что может случиться?

— Много уже чего случилось, — заметил Котяра. — Здесь должен был находиться Рамирес, но дом пуст. А вдруг это ловушка и Рамирес предал нас.

— Чушь! Рамирес на предательство не способен. Президент назначил его на эту должность по моей рекомендации.

И все же отец пропустил Котяру вперед, и тот направился по дорожке к дому. Все вокруг поросло травой и сорняками. Сам не зная почему, Дакс понизил голос до шепота.

— Думаешь, входная дверь тоже заперта?

— Посмотрим. — Котяра жестом приказал им отойти от двери, сам тоже встал сбоку, потом осторожно взялся за ручку и повернул ее.

Дверь бесшумно отворилась, они заглянули внутрь, но рассмотреть что-либо в темноте было невозможно. Котяра жестом остановил их, в руке его опять, как по волшебству, появился пистолет.

— Ну я пошел, — прошептал он.

Дакс с отцом слышали, как он спотыкается и чертыхается впотьмах. Потом вспыхнул свет, и одновременно раздался голос Котяры:

— Тут никого нет.

Они стояли, щурясь от света. Похоже было, что по комнатам пронесся ураган: повсюду валялись осколки, пол был усеян бумагами, посредине комнаты громоздилась куча обломков. Единственным предметом мебели, оставшимся целым во всем доме, оказался кухонный стол.

— Здесь были грабители, — сказал Котяра.

Отец Дакса посмотрел на него. Глаза его полнились болью, как будто он отказывался верить в то, что увидел.

— Это не грабители, — наконец печально произнес он. — Это дело рук предателей.

Котяра начал медленно сворачивать сигарету, наблюдая, как Ксенос поднял с пола какую-то бумагу и принялся читать ее. Котяра прикурил.

— Может быть, мы ворвались не в тот дом? — предположил он.

Ксенос покачал головой.

— Нет, мы попали куда надо. — Он протянул бумагу, так чтобы Дакс и Котяра могли видеть ее. Это был официальный бланк консульства Кортегуа.

Дакс посмотрел на отца.

— Я устал, — сказал он.

Ксенос обнял сына и прижал к себе. Он оглядел комнату, потом снова посмотрел на Дакса.

— Мы не можем здесь оставаться, переночуем в гостинице. Я заметил неподалеку пансион, пойдемте. Сомневаюсь, что они смогут накормить нас, но, по крайней мере, хоть нормально отдохнем.

Дверь им открыла опрятно одетая служанка, она сделала книксен.

— Добрый вечер, мсье.

Прежде чем войти, отец Дакса тщательно вытер ноги о коврик и снял шляпу.

— У вас найдется три комнаты на ночь?

На лице служанки появилась растерянность. Она посмотрела на Котяру, стоявшего рядом с Ксеносом с чемоданами в руках. Затем перевела взгляд на Дакса.

— Вы договорились заранее? — вежливо спросила она.

Теперь настала очередь Ксеноса смутиться.

— Заранее? Вы имеете в виду предварительный заказ? — Ксенос с трудом подыскивал в своем скудном французском нужные слова. — А это обязательно?

Служанка больше не стала задавать вопросов и впустила их в небольшой вестибюль.

— Будьте добры, подождите здесь. Я позову мадам Бланшетт.

— Спасибо.

Откуда-то из дома до них донесся слабый женский смех. Холл был богато обставлен: роскошный ковер с длинным ворсом, мягкие диваны и кресла. Камин излучал тепло, а на столике рядом с ним стоял графинчик с коньяком и бокалы.

У Котяры вырвался радостный вопль.

— Вот это мне нравится, — сказал он, подошел к столику и оглянулся на Ксеноса. — Разрешите налить вам коньяку, ваше превосходительство?

— Не знаю, стоит ли. Мы ведь не знаем, для кого приготовлен этот коньяк.

— Для гостей, — с неопровержимой логикой заметил Котяра. — Иначе зачем он здесь стоит?

Он наполнил два бокала, один протянул Ксеносу, а другой тут же осушил залпом.

— Ох, неплохо, — сказал Котяра и моментально снова наполнил свой бокал.

Дакс опустился в кресло перед камином. Тепло разморило его, у него начали слипаться глаза.

Открылась дверь, и служанка пропустила в комнату миловидную женщину средних лет. На ней было платье из темного бархата, шею украшали две нитки розового жемчуга, на пальце сверкало кольцо с большим бриллиантом.

Отец Дакса поклонился и представился:

— Хайме Ксенос.

— Мсье Ксенос. — Женщина посмотрела на Котяру, потом на Дакса. Если ей и не понравилось, что Котяра угощался ее коньяком, она не подала вида. — Чем могу быть полезна вам, джентльмены?

— Нам необходимо пристанище на ночь. Мы приехали в консульство Кортегуа, это здесь радом, но там никого нет, видно, что-то случилось.

— Могу я посмотреть ваши паспорта, мсье? Таков порядок. — Голос женщины звучал исключительно вежливо.

— Конечно. — Ксенос протянул паспорта в красных кожаных обложках.

Мадам Бланшетт некоторое время изучала их, потом кивнула в сторону Дакса.

— Это ваш сын?

— Да, а это мой военный атташе. На радостях от такого повышения в чине Котяра быстро налил себе еще коньяка.

— А вы новый консул?

— Да, мадам.

Мадам Бланшетт вернула паспорта отцу Дакса. Поколебавшись секунду, заговорила:

— Если ваше превосходительство согласится подождать минуту, я пойду и посмотрю, есть ли свободные комнаты. Уже поздно, и у нас довольно много гостей.

Консул снова поклонился.

— Спасибо, мадам. Благодарю вас за вашу доброту.

Закрыв за собой дверь, мадам Бланшетт остановилась на минуту, пожала плечами, прошла через холл и открыла дверь в комнату, обставленную еще богаче, чем та, из которой она только что вышла.

В центре ее стоял стол, за которым пятеро мужчин играли в карты. Позади него стояло несколько молоденьких женщин, одетых по последней моде. Еще две женщины сидели на диване возле камина.

— Банк, — сказал один из игроков.

— Проклятье! — воскликнул другой и швырнул свои карты на стол. Потом он поднял взгляд на мадам Бланшетт.

— Что-то интересное?

— Не знаю, барон, — ответила та. — Это новый консул Кортегуа.

— И что ему нужно? Информацию об этом подонке Рамиресе?

— Нет, ему нужна комната, чтобы переночевать. Игрок, только что сорвавший банк, хмыкнул.

— Бедняга, наверное, увидел вашу вывеску. Я говорил, что рано или поздно это произойдет.

— Почему же вы не отказали ему? — спросил барон.

— Не знаю, — растерянно ответила мадам Бланшетт. — Сначала я так и собиралась поступить, но когда увидела маленького мальчика...

— Он с сыном? — спросил барон.

— Да. — Мадам поколебалась несколько секунд, потом повернулась к двери. — Пожалуй, я ничем не смогу им помочь.

— Минутку. — Барон де Койн поднялся из-за стола. — Я хотел бы взглянуть на него.

— В чем дело? — спросил один из игроков, сидевший слева от барона. — Вам мало, что Рамирес надул вас прямо вот за этим столом? Он задолжал вам больше, чем любой из нас, как минимум сто тысяч франков.

— Да, — поддержал его банкомет. — Вы рассчитываете, что сможете получить деньги от нового консула? Мы все знаем, как плохи дела в Кортегуа.

Барон де Койн обвел взглядом своих друзей.

— Вы банда циников и больше ничего, — сказал он. — Мне просто любопытно посмотреть, что за человека они прислали на этот раз.

— А какая разница? Они все одинаковы, всем им нужны только наши деньги.

— Вы хотите познакомиться с ним? — спросила мадам Бланшетт.

Барон покачал головой.

— Нет, только посмотреть.

Вслед за мадам Бланшетт барон подошел к стене, и мадам отогнула драпировку. Открылось небольшое застекленное отверстие.

— Вы можете посмотреть на них отсюда, — сказала мадам. — Они нас не видят, с другой стороны стены зеркало.

Барон кивнул и посмотрел в глазок. Сначала он увидел мальчика, спящего на диване, его детское лицо выглядело осунувшимся и усталым.

— Он примерно одного возраста с моим сыном, — удивленно заметил барон. — Мать мальчика, наверное, умерла, иначе отец не взял бы его с собой. Кто-нибудь знает, куда делся Рамирес?

Мадам Бланшетт пожала плечами.

— Ходят слухи, что у него дом на итальянской Ривьере, но никто точно не знает. На прошлой неделе вечером грузовик вывез из консульства все без остатка.

Барон стиснул зубы. Так вот почему они пришли сюда в поисках пристанища. Насколько он знал Рамиреса, в консульстве не должно было остаться ни щепки. Барон увидел, как высокий мужчина подошел к дивану и подложил мальчику под голову подушку. На его смуглом лице было выражение нескрываемой нежности.

Барон опустил драпировку и повернулся к мадам Бланшетт. Он увидел все, что хотел. На этого бедного человека обрушится масса неприятностей, едва в Париже узнают, что приехал новый консул Кортегуа. К нему в дверь начнут ломиться все кредиторы Рамиреса.

— Отведите их в мой номер на третьем этаже. Уверен, что Зизи не будет возражать, если я проведу ночь в ее комнате.




2


Когда Марсель Кэмпион услышал стук в дверь, он подумал, что еще глубокая ночь, хотя на самом деле было уже десять часов утра. Он повернулся на другой бок и накрыл голову подушкой, но даже сквозь подушку до него донесся пронзительный голос квартирной хозяйки.

— Ну хорошо, хорошо! — крикнул он, садясь на постели. — Зайдите попозже, тогда я расплачусь с вами, обещаю!

— Вас просят к телефону, мсье,

— Меня?. — Марсель нахмурился, пытаясь представить, кто бы мог ему звонить. Он выбрался из постели. — Попросите подождать, я сейчас подойду.

Еще не оправившись ото сна, Марсель доплелся до умывальника, налил в него воды и ополоснул лицо. Из маленького зеркала на него мрачно глядели покрасневшие глаза. Марсель попытался припомнить, что за вино он пил вчера вечером. Однако какая разница — так или иначе, оно было отвратительным, хотя и очень дешевым.

Вытерев лицо жестким полотенцем, он накинул халат и спустился вниз к телефону. Консьержка сидела за своим столом и делала вид, что не интересуется разговором, но Марсель знал, что она подслушивает.

— Алло?

— Мсье Кэмпион? — спросил звонкий женский голос.

— Да.

— Подождите минутку, с вами будет говорить барон де Койн.

Марсель даже не успел удивиться, как услышал голос барона.

— Вы тот самый Кэмпион, который работает в консульстве Кортегуа?

— Да, ваше превосходительство. — Голос Марселя был полон почтения. — Но я там больше не работаю, консульство закрыто.

— Я знаю. Однако вчера прибыл новый консул, и я думаю, что вам следует вернуться на службу. — Тон барона был весьма решительный.

— Но, ваше превосходительство, предыдущий консул до сих пор не выплатил мне жалование за три месяца!

— Возвращайтесь в консульство, — заявил барон, который явно не привык к тому, чтобы его указания обсуждались. — Я вам гарантирую, что вы получите свое жалование.

Барон закончил разговор, оставив Марселя в недоумении. Он медленно опустил трубку. Улыбающаяся консьержка подошла к нему.

— Мсье возвращается на службу?

Марсель уставился на нее. Пройдоха уже все знала, не пропустила ни слова. Еще окончательно не придя в себя, Марсель начал подниматься по лестнице. Барон де Койн был одним из самых богатых людей во Франции. Почему его интересует такая маленькая страна, как Кортегуа? Большинство людей даже не знают, где она находится.

Снова зазвонил телефон. Консьержка сняла трубку, послушала, потом окликнула Марселя.

— Это вас!

— Алло?

— Кэмпион, — произнес уже знакомый решительный голос. — Я хочу, чтобы вы немедленно отправились туда!

Сворачивая на улицу Пелье, Марсель взглянул на часы. Одиннадцать, даже барон может быть доволен его проворностью.

Стоявший на тротуаре перед свой лавкой бакалейщик радостно поприветствовал его:

— Здравствуй, Марсель. Что опять привело тебя к нам?

— Здравствуй. Иду в консульство.

— Возвращаешься? — Бакалейщик недоверчиво посмотрел на него. — Неужели объявился этот засранец Рамирес? Он до сих пор должен мне более семи тысяч франков.

— Три тысячи франков, — автоматически поправил бакалейщика Марсель. Такие вещи он хорошо помнил.

— Три тысячи, семь тысяч, какая разница? Рамирес смылся, а вместе с ним и мои денежки. — Бакалейщик облокотился на метлу. — А что случилось? — доверительным тоном поинтересовался он. — Ты можешь мне сказать?

— Не знаю, — честно признался Марсель. — Я просто услышал, что прибыл новый консул, и подумал, что смогу вернуться на старое место.

Бакалейщик задумался.

— Так, может, мои денежки еще не совсем потеряны? — Он посмотрел на Марселя. — Если поможешь мне их вернуть, половина твоя. Полторы тысячи франков.

— Три с половиной тысячи, — автоматически поправил его Марсель.

Бакалейщик удивленно посмотрел на него, потом его лицо расплылось в широкой улыбке. Он шутливо хлопнул Марселя по плечу.

— Ах, Марсель, Марсель. Я всегда говорю, что тебя трудно обскакать. Конечно, три с половиной тысячи франков!

Марсель продолжил свой путь, и вот уже впереди показалось консульство. Подойдя ближе, он, повинуясь какому-то непонятному чувству, перешел на другую сторону улицы. Первым делом он увидел открытые ворота. Даже через дорогу ему было видно, что замок поврежден. Наверное, им пришлось сломать его, чтобы попасть внутрь. Интересно, что скажет на это владелец здания.

Потом он заметил в саду мальчика, вырубающего сорняки. Хотя на улице было холодно, на мальчике была только нижняя рубашка, не скрывавшая игры мускулов, когда он взмахивал широким клинком. Лицо его было сосредоточенным.

Марсель обратил внимание на клинок в руках мальчика, он никогда не видел таких раньше. Потом он вспомнил, что такие клинки были на фотографиях, которые ему показывал Рамирес. Марселя передернуло. Дикари используют их в качестве оружия.

Взгляд Марселя вернулся к лицу мальчика. Он не француз, это ясно, и не только по тому, как он ловко орудует мачете. Кто бы он ни был, он наверняка приехал вместе с новым консулом. Внезапно мальчик поднял голову и увидел, что за ним наблюдают.

Его темные глаза смотрели вызывающе, он медленно выпрямился. Мачете застыло в его руке, но Марселю показалось, что оно направлено ему прямо в горло. Губы мальчика угрожающе разжались, обнажив белоснежные зубы.

Невольная дрожь охватила Марселя. Не понимая, что делает, он повернулся и пошел по улице назад. Он мог поклясться, что спиной чувствовал сверлящий взгляд мальчика, пока не завернул за угол.

Он заскочил в кафе и заказал коньяк. Быстро опрокинув рюмку, заказал кофе. Прихлебывая кофе, Марсель чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Если бы не личная просьба барона, он никогда бы не согласился вернуться. Ему не хотелось иметь дело с такими дикарями.

Сидя за столиком, Марсель увидел в окно, как мальчик зашел в бакалейный магазин на противоположной стороне улицы. Марсель невольно вскочил, попросил счет, вышел из кафе и перешел улицу. Сквозь открытые двери магазина он увидел, как мальчик взял два батона, кусок сыра и связку сосисок. Поколебавшись несколько секунд, Марсель вошел в магазин.

Мальчик не обратил на него внимания, он был слишком занят, наблюдая за тем, как бакалейщик заворачивает его покупки.

— Триста франков, — сказал бакалейщик.

Мальчик посмотрел на банкноты, зажатые в руке. Марсель заметил, что у него было только двести франков.

— Тогда возьмите что-нибудь назад, — сказал мальчик на ломаном французском.

Бакалейщик потянулся за сосисками, но Марсель остановил его.

— Не шельмуй. Или, может быть, таким образом ты собираешься вернуть деньги, которые задолжало тебе консульство Кортегуа?

Похоже, что мальчик понял только последние слова. Взглянув на Марселя, он узнал его.

— Не понимаю, какое тебе дело, Марсель, — проворчал бакалейщик. Однако положил сосиски назад и взял двести франков.

— Спасибо, — сказал мальчик и направился к выходу. Марсель вышел вслед за ним.

— За ними нужен глаз да глаз, — сказал он по-испански. — Как только видят иностранца, так сразу норовят обжулить.

Глаза мальчика были темными и непроницаемыми, они чем-то напомнили Марселю глаза тигра, которого он однажды видел в зоопарке. В них был какой-то дикий блеск.

— Ты приехал вместе с новым консулом Кортегуа? — сыросил Марсель.

Мальчик смотрел на него не мигая.

— Я его сын. А вы кто?

— Марсель Кэмпион. Я работал в консульстве секретарем и переводчиком.

Лицо Дакса не изменилось, но Марсель скорее почувствовал, чем увидел, легкое движение его руки. Под курткой у мальчика слегка вырисовывались контуры ножа.

— Почему вы следите за мной? — спросил Дакс.

— Я подумал, что новому консулу могут понадобиться мои услуги. Но если нет... — Марсель не закончил, мысль о спрятанном ноже не давала ему покоя.

— А если нет, то что тогда?

— Дело в том, что прежний консул задолжал мне жалование за три месяца, — быстро ответил Марсель.

— Рамирес?

— Рамирес. — Марсель кивнул. — Он обещал, что деньги поступят на следующей неделе, но однажды утром я пришел на службу и обнаружил, что консульство закрыто.

Дакс задумался.

— Я думаю, вам лучше пойти со мной и поговорить с моим отцом.

Все еще нервничая, Марсель покосился на руку Дакса, но в ней ничего не было. Он перевел дыхание и расслабился.

— Почту за честь.

Когда они пришли в консульство, то обнаружили нового консула сидящим в большой пустой комнате за обшарпанным деревянным столом. Перед ним стояла толпа орущих и размахивающих руками мужчин.

— Гато Гордо! — крикнул Дакс, протискиваясь сквозь толпу к отцу.

В следующую секунду Марсель отлетел в сторону, чуть не сбитый с ног грузным мужчиной, стремительно ворвавшимся в комнату. С трудом сохранив равновесие, Марсель выпрямился и увидел, что мальчик и толстяк стоят перед толпой с ножами в руках.

Толпа отпрянула, и в комнате внезапно наступила тишина. Марсель заметил, как побелели от страха лица посетителей, и внезапно ощутил, что и сам напуган. На какое-то мгновение они перенеслись в другой мир, в мир смерти и насилия. Парижа словно и не бывало.

Марсель понял, что мальчику и толстяку не впервой вместе смотреть в лицо опасности, что у них было много подобных переделок. Он понял это по тому, как они без слов понимали друг друга и слаженно действовали.

Наконец один из посетителей заговорил:

— Но ведь мы всего лишь хотим получить свои деньги.

Марсель невольно улыбнулся. Такого способа отказывать кредиторам ему никогда не приходилось наблюдать прежде. Но было очевидным, что этот способ отличался эффективностью. Неплохо было бы и ему так расправляться со своими кредиторами.

Консул медленно поднялся из-за стола. Марсель с удивлением заметил, что он гораздо выше, чем казался, сидя за столом. Однако лицо его выглядело осунувшимся и болезненным.

— Если вы подождете в приемной, — произнес консул усталым голосом, — то я обсужу ваши претензии с каждым персонально. Только давайте обойдемся без скандалов.

Кредиторы повернулись и молча проследовали мимо Марселя. Когда последний из них вышел из комнаты, раздался голос мальчика:

— Закрой дверь, Марсель.

Но это уже не был голос ребенка, это был голос воина, привыкшего к выполнению своих приказов. Марсель закрыл дверь. Когда он снова обернулся, ножи уже были спрятаны, а мальчик стоял за столом рядом с консулом.

— С тобой все в порядке, отец? — спросил он полным любви и заботы голосом. И Марселю почему-то показалось, что отец и сын поменялись местами.




3


Барон сидел за массивным резным столом в своем кабинете, обитом деревянными панелями и обставленном громоздкой кожаной мебелью. Он внимательно слушал собеседника. Несмотря на доносившийся с Вандомской площади привычный городской шум, Марсель не мог поверить в реальность случившегося — теперь он снова работал на старом месте. Голос барона вывел его из задумчивости.

— Какова общая сумма неоплаченных счетов, оставленных Рамиресом?

— Почти десять миллионов франков, — ответил Марсель. — А если в их песо, то восемьдесят миллионов.

По привычке барон тут же перевел эту сумму в доллары и фунты стерлингов. Сто шестьдесят тысяч долларов, сорок тысяч фунтов стерлингов. Барон покачал головой.

— И консул оплатил их из своего кармана? Марсель кивнул.

— Он посчитал это своей обязанностью. В свое время Рамиреса назначили в Париж по его рекомендации. Консул сказал, что у его правительства нет денег, чтобы оплачивать еще и эти долги.

— А где он взял деньги?

— У ростовщиков, под двадцать процентов.

— И после этого он решил отправиться в Вентимилью и попытаться что-то получить с Рамиреса? Марсель кивнул.

— Но было уже поздно. Консул пять дней проработал в сыром, неотапливаемом доме, а спят они на холодном полу и укрываются только тоненьким одеялом. Утром он проснулся с сильной простудой, в полдень я вызвал доктора, и тот сходу решил отправить консула в больницу. Сеньор Ксенос пытался было протестовать, но потерял сознание. Мы на руках отнесли его в карету скорой помощи, которая отвезла его в больницу.

Барон покачал головой.

— Честь мужчины — это его самое большое достояние, но и вместе с тем самая большая роскошь.

— Я понимаю консула, — быстро сказал Марсель. — Он один из самых благородных идеалистов, которых я когда-либо встречал. А вот мальчик меня удивляет, он совсем не похож на отца. Если отец размышляет, то сын действует, отец нервничает, а сын держит себя в руках. Он похож на молодого зверя из джунглей, и это проявляется во всем — в том как он двигается, думает, поступает. У него есть только одна привязанность — его отец.

— Значит, мальчик с помощником поехали в Вентимилью.

Марсель кивнул. Он вспомнил, как они вернулись в промерзшее консульство после больницы. Марсель посмотрел на Дакса, лицо его было непроницаемым.

— Я думаю, что теперь придется отказаться от билетов в Вентимилью, заказанных для твоего отца и для меня, — сказал Марсель.

— Нет, — ответ Дакса прозвучал резко. Он посмотрел на Котяру. Марселю показалось, что они понимают друг друга без слов, потому что Котяра тут же кивнул, не дожидаясь, когда Дакс снова заговорит. — Купи еще один билет, я думаю, что мы втроем должны нанести визит нашему другу Рамиресу. Давно пора это сделать.

А потом они сидели на склоне холма, освещенного лучами заходящего солнца, и рассматривали виллу. Во дворе виллы за столом, на котором стояла бутылка вина, сидело трое мужчин. В деревенской тиши их голоса были ясно слышны.

— Который из них Рамирес?

— Вон тот худой, в середине, — ответил Марсель.

— А остальные двое?

— Телохранители. Он никуда без них не ходит. Котяра выругался.

— Того здорового я знаю, это Санчес. Он был в личной охране президента. — Котяра сплюнул. — Я всегда считал его предателем!

Во дворике показались женщины с едой. Когда они проходили мимо, Рамирес засмеялся и хлопнул одну из них по заду.

— Кто такие? — спросил Дакс. Марсель пожал плечами.

— Не знаю, у Рамиреса всегда было несколько любовниц.

Дакс улыбнулся, но улыбка вышла ледяной.

— Во всяком случае мы знаем, что спит он без телохранителей. — Дакс поднялся. — Прежде чем объявиться здесь ночью, надо выяснить, где его спальня.

— Но как вы попадете внутрь? — спросил Марсель. — Ворота наверняка будут заперты. Котяра хмыкнул.

— Это не проблема, перелезем через стену.

— Но ведь это преступление, — вымолвил потрясенный Марсель. — Мы сможем попасть в тюрьму.

— А Рамирес законно украл деньги? — сухо, с презрением заметил Дакс.

Марсель промолчал.

Котяра прислонился спиной к дереву и удовлетворенно хмыкнул, взъерошив Даксу волосы.

— Как в старые добрые времена дома. Да?

— Возможно, это угловая комната, та что с балконом, — сказал Дакс.

Как только он произнес это, высокие стеклянные двери распахнулись и на балкон вышел Рамирес. Облокотившись на перила, он курил, глядя на море. Вскоре к нему присоединилась женщина. Рамирес швырнул окурок с балкона, и до них донесся тихий женский смех. Рамирес с женщиной вернулись в комнату, оставив балконную дверь открытой.

— Очень любезно со стороны этого предателя, — сказал Котяра. — Теперь нам нет необходимости искать его по всему дому.

Вскоре свет погас, и вилла погрузилась в темноту. Котяра хотел уже направиться к дому, но Дакс остановил его.

— Дадим им минут десять, чтобы они получше занялись делом, — тогда они и ржания табуна не услышат.

Первым на стену влез Дакс, через секунду рядом с ним был Котяра. Они помогли Марселю, который с трудом вскарабкался на стену. Потом Дакс и Котяра бесшумно спрыгнули на землю, Марсель перевел дыхание и последовал за ними. Ноги у него подкосились, и он упал, но быстро поднялся. Дакс и Котяра уже бежали к дому, Марсель бросился за ними.

Прежде чем Марсель успел догнать их, они свернули за угол и оказались на крыше веранды. Ухватившись за каменную балюстраду, Марсель подтянулся, плюхнулся на нее животом и перевалился на крышу. В это время Дакс уже перебрался на балкон.

Котяра неотступно следовал за ним. Обернувшись он помог Марселю. Собственное дыхание громом отдавалось в ушах Марселя, просто чудо, что его не слышали в доме.

Дакс наклонился к Марселю.

— Жди здесь нашего сигнала. Если кто-то появится, предупреди нас.

Марсель кивнул. Холодное чувство страха разлилось по всему животу, он быстро сглотнул слюну. Дакс вернулся к Котяре, они прижались к стене по разные стороны балконной двери и крепко закрыли глаза. В первый момент Марсель подумал, что они молятся, но потом понял, что км надо было привыкнуть к темноте в комнате Рамиреса. Руки их взметнулись почти одновременно, и Марсель увидел, как сверкнула холодная сталь их ножей. Он закрыл глаза. Ему с трудом удалось подавить тошноту. Неужели он заболел?

Когда он открыл глаза, Дакса и Котяры уже не было, хотя до Марселя не донеслось ни звука. Он прислушался, сердце бешено колотилось. Из комнаты донесся слабый хрип, вскрик, потом глухой стук, как будто кто-то упал на пол. Затем наступила тишина.

Марсель почувствовал, что лоб покрылся потом. Ему захотелось убежать, но ужас перед тем, что с ним за это сделают, удержал его.

Из комнаты донесся хриплый шепот Дакса:

— Марсель.

Марсель шагнул в комнату и замер в ужасе. Рамирес и женщина, совершенно голые, лежали на полу.

— Они мертвы? — дрожащим голосом прошептал Марсель.

— Нет, — презрительно ответил Дакс. — Предатель от страха потерял сознание, а женщину нам пришлось оглушить. Дай мне что-нибудь, чтобы связать их.

— Но что?

— Поройся в шкафу, — прошептал Котяра. — У женщины должны быть шелковые чулки.

Марсель стал лихорадочно рыться в ящиках и вскоре нашел то, что искал. Он обернулся, Котяра засовывал в глотку Ракиресу один из его носков.

— Пусть пожует собственную вонь, — удовлетворенно заметил Котяра.

Марсель молча протянул ему чулки. Котяра быстро и ловко связал лежавших и поднялся.

— Этого пока будет достаточно. — Он повернулся к Даксу. — Что дальше?

— Подождем, пока предатель очухается, — спокойно сказал Дакс. — Потом найдем деньги. Они должны быть где-то здесь.

Дакс посмотрел на Марселя.

— Сколько, отец говорил, он украл?

— За два последних года шесть миллионов франков. Дакс снова повернулся к лежащему Рамиресу.

— Большая честь денег должна быть здесь, он не успел истратить слишком много.

Первым пришел в себя Рамирес. Он открыл глаза и увидел Дакса, приставившего нож к его горлу. Глаза Рамиреса от ужаса полезли из орбит, казалось, что сознание снова покинет его, однако он справился с собой и уставился на Дакса.

— Ты слышишь меня, предатель? — спросил Дакс. Рамирес кивнул, сквозь кляп вырвалось сдавленное мычание.

— Тогда слушай внимательно. Мы пришли за деньгами. Если мы получим их, то не тронем ни тебя, ни женщину. А если нет, то ты будешь долго и мучительно умирать.

Сквозь кляп снова послышалось мычание.

Дакс поднял нож, чтобы Рамирес мог его видеть.

— Я вытащу кляп, но малейший звук с твоей стороны, и ты умрешь, истекая кровью. Эта кровь польется из дыры, которая будет на месте твоего члена.

Дакс вытащил кляп, и у Марселя перехватило дыхание. К счастью, Рамирес оказался отнюдь не героем.

— А теперь, — прошептал Дакс, — говори, где деньги?

— У меня их нет, — хрипло прошептал в ответ Рамирес. — Все проиграл.

Дакс тихонько засмеялся. Он сделал легкое движение ножом, и на животе Рамиреса появилась кровавая полоса. При виде собственной крови глаза предателя расширились от ужаса. Потом они закатились, и он обмяк.

— Этот трус снова потерял сознание, — сказал Котяра и посмотрел на Дакса. — Этак мы с ним всю ночь провозимся.

Дакс подошел к умывальнику, взял кувшин, вернулся к Рамиресу и вылил содержимое ему на голову, Рамирес пришел в себя и начал отфыркиваться.

В этот момент заворочалась на полу женщина.

— Держи ее, — приказал Дакс, — а то она весь дом переполошит.

Котяра наклонился над женщиной и хлестнул ее по лицу, но, даже связанная, она попыталась ударить его. Котяра усмехнулся.

— Во всяком случае у нее есть мужество в отличие от этого предателя. — Котяра тяжело опустился на пол, схватил женщину рукой за горло и прижал ее голову к полу.

— Где деньги? — снова спросил Дакс.

Рамирес молчал, он смотрел на Котяру и женщину.

Рукояткой ножа Дакс повернул его голову в другую сторону.

— Их нет, я же сказал тебе.

— А она выглядит аппетитно, хотя сиськи и слишком маленькие.

Котяра посмотрел на Рамиреса. Тот продолжал хранить молчание. Тогда Котяра обратился к Даксу:

— Я уже давно без женщины, целых три дня. Дакс не отрывал глаз от лица Рамиреса.

— Ну так давай, трахни ее, — спокойно сказал он. — А когда закончишь, пусть ее трахнет Марсель.

Слова протеста, застрявшие в горле Марселя, так и не вырвались наружу, он видел, что глаза Дакса дико сверкают. Котяра начал раздвигать коленом ноги женщины. Она сопротивлялась. Потом Котяра расстегнул ширинку.

— Тебе повезло, крошка, — прокурлыкал он. — Сейчас ты узнаешь, что такое настоящий мужчина. У меня не какой-то там крошечный червяк, как у некоторых.

— Они там, — вырвалось у Рамиреса. — В стене за кроватью сейф.

— Так-то лучше, — рассмеялся Дакс. — Как он открывается?

— Ключ у меня в брюках.

Дакс схватил со стула аккуратно сложенные брюки и нашел ключ.

— Этот? Рамирес кивнул.

— Там, на стене, за картиной.

Дакс быстро пересек комнату, отодвинул картину и вставил ключ в дверцу черного металлического сейфа.

— Он не подходит! — гневно воскликнул Дакс, возвращаясь к Рамиресу.

Рамирес с трудом оторвал взгляд от Котяры.

— Это ключ от машины, там есть другой.

Марсель не смог удержаться от того, чтобы не взглянуть на Котяру. До сих пор изнасилование было для него просто словом, которое он встречал в газетах, и сейчас Марсель чувствовал какое-то странное возбуждение. Это было совсем не похоже на те связи с женщинами, которые бывали у него, перед ним предстала холодная и грубая жестокость. Котяра уже овладел женщиной, Марсель видел, как содрогалось ее тело.

— Марсель!

Он с трудом оторвал взгляд от Котяры и женщины и подошел к Даксу. Сейф был набит пачками банкнот.

— Боже мой! — прошептал Марсель.

— Не стой раскрыв рот! Принеси наволочку и помоги мне уложить деньги.

Протягивая наволочку Даксу, Марсель не выдержал и оглянулся назад. Он посмотрел на Рамиреса, не отрывавшего глаз от Котяры и женщины. И только когда Рамирес облизнул языком пересохшие губы, Марсель понял, о чем он думает, — во всяком случае про деньги он уже забыл.

Весь мир сошел с ума, и ничего-то в нем не имело смысла. Дакс лишь мельком взглянул на дергающуюся пару, как будто происходящее было вполне обычным явлением. Марселя же охватило страстное желание, ноги у него ослабли и дрожали, как в тот раз, когда он впервые познал женщину.

— Отлично! — в голосе Дакса звучало удовлетворение. Наволочка была почти полной, Дакс быстро завязал ее шелковым чулком и, присев на край кровати, посмотрел на Котяру:

— Не настраивайся на всю ночь, — спокойно сказал он. — Нам еще выбираться отсюда.

Дакс взглянул на связку ключей, которую уже собрался выбросить.

— Ты умеешь водить машину, — неожиданно спросил он Марселя.

Марсель кивнул.

— Отлично. Значит, нам предстоит приятная поездка по холодку.

Барон перегнулся через стол.

— И сколько они нашли денег?

— Почти четыре с половиной миллиона франков, — ответил Марсель, возвращаясь от воспоминаний к реальности.

— Очень рад, — тихо сказал барон и в задумчивости уставился на стол. — Вот это парень. Они уже говорили о том, в какую школу он будет ходить?

— Я слышал, что консул упоминал обычную школу. Но это было до того, как они получили деньги.

— К сожалению, от этих денег не очень много прока. Их с трудом хватит, чтобы рассчитаться по личным долгам консула, которые он сделал для оплаты счетов.

Барон взял со стола карандаш. — Я хочу, чтобы вы предложили мальчику посещать Де Рокевиль.

— Но это самая дорогая школа в Париже!

— И к тому же самая лучшая, ее посещает мой сын. Я заплачу за обучение и обо всем договорюсь. Мальчику будут платить стипендию.

Когда Марсель покидал кабинет барона, в кармане у него лежал чек на десять тысяч франков, что придавало ему уверенности. Его финансовое положение было не блестящим, и задолжал он не только бакалейщику.

Однако Марсель так и не мог найти ответа на один мучивший его вопрос. Он не понимал, почему в то утро, когда барон впервые позвонил ему, он проявил такой интерес к консулу и его сыну.




4


На столе отца резко зазвонил внутренний телефон. Дакс отошел от окна и взял трубку.

— Да, Марсель?

— Пришел твой друг Роберт.

— Спасибо, пусть войдет. — Дакс положил трубку и поверялся к двери.

Появился Роберт, пересек комнату и протянул ему руку.

— Я пришел сразу, как только услышал новость.

Они обменялись рукопожатием, как делали это обычно при встрече или прощании, даже если утром уже виделись во время игры в поло.

— Спасибо. Откуда ты узнал?

— От официанта в клубе, — сказал Роберт. — Он рассказал мне о телефонном звонке.

Дакс скривил губы. Париж ничем не отличался от любой деревни у него на родине. Теперь слух расползется по всему городу, и скоро у их дверей будут толпиться репортеры.

— Могу я чем-нибудь помочь? Дакс покачал головой.

— Тут никто не поможет, нам остается только ждать.

— Он уже чувствовал себя плохо, когда ты утром уходил на тренировку?

— Нет. Я бы тогда не пошел на тренировку.

— Да, конечно.

— Ты же знаешь, отец не отличается крепким здоровьем. После нашего приезда в Европу у него несколько раз была сильная простуда, и едва он успел избавиться от одной, как сразу подхватывал другую. Его организм, похоже, сдал. Марсель нашел его уткнувшимся в стол, они с Котярой отнесли его наверх и вызвали доктора. Доктор сказал, что это сердце, и тогда позвонили мне.

Роберт покачал головой.

— Твоему отцу не подходит здешний климат, ему надо жить на Ривьере.

— Отцу вообще не надо было сюда приезжать, такая напряженная работа слишком тяжела для него. Ведь на самом деле он так окончательно и не поправился после того, как ему оторвало руку.

— Почему он тогда не вернулся домой?

— У него слишком сильное чувство долга. Он остался потому, что так было нужно. Первый кредит, который он получил в банке твоего отца, спас нашу страну от банкротства.

— Вот после этого и следовало вернуться.

— Ты не знаешь моего отца, — усмехнулся Дакс. — Это было только начало. Он посбивал все европейские пороги, чтобы помочь нашей стране. Пренебрежение и отказы состарили его, но он не сдался.

Дакс достал тонкую коричневую сигарету, закурил.

— Да и первые годы нашего пребывания здесь не пошли ему на пользу. Предыдущий консул все развалил, и отцу пришлось наводить порядок. Он оплатил все счета, хотя это разорило его. По сей день он не подозревает, что мне известно о том, что на оплату этих счетов ушло все: наш дом в Кортегуа и все сбережения. Единственное, что отец не тронул, это гасиенда в Бандайе, потому что он хотел, чтобы впоследствии она перешла ко мне. — Дакс глубоко затянулся и медленно выпустил дым через ноздри.

— Я не знал об этом, — сказал Роберт. Дакс усмехнулся.

— Если бы не эта стипендия, которая словно с неба свалилась, я вынужден был бы учиться в обычной школе. Но так как я стал учиться в престижной школе, отец отказывал себе в самом необходимом, чтобы я был хорошо одет и чтобы в машине был бензин, когда Котяра привозил меня домой на выходные.

Роберт де Койн посмотрел на Дакса. Странно, по никто в школе не догадывался об этом. У них учились несколько отпрысков обнищавших бывших монархов, но все знали, кто они такие, и их держали в школе ради престижа. Но Дакс был из Южной Америки, а все почему-то считали, что южноамериканцы очень богаты и владеют оловянными шахтами, нефтяными месторождениями, скотоводческими фермами.

Внезапно Роберту стал ясен смысл некоторых событий, происходивших в первые школьные годы. Например, тот случай в конце первой недели их обучения. В четверг между последним уроком и обедом у них было свободное время, и все собрались на спортивной площадке вокруг одного из новеньких.

Темные глаза новичка равнодушно смотрели на обступивших его учеников.

— Почему я должен драться с кем-то из вас? — спросил он.

Сергей Никович состроил презрительную мину и оглядел товарищей.

— Потому что, — спокойно начал он, — на следующей неделе нам предстоит выбирать, с кем поселиться в комнату на время обучения. А если ты не станешь драться, то как мы выясним, стоит ли иметь с тобой дело?

— А у меня тоже будет право выбора?

— Только если победишь. Тогда сможешь выбрать соседа по комнате.

Новичок задумался на секунду, потом кивнул.

— Мне это кажется глупым, но я буду драться.

— Отлично, — сказал Сергей. — Мы очень рады. Ты можешь сам выбирать, с кем драться, чтобы тебе не попался слишком сильный противник. Но и слабее себя выбирать не разрешается.

— Я выбираю тебя.

На лице Сергея появилось удивленное выражение.

— Но я на голову выше, это несправедливо.

— Поэтому я тебя и выбираю.

Сергей пожал плечами, показывая всем своим видом, что он предупредил, и начал снимать куртку. В этот момент Роберт де Койн подошел к новичку.

— Измени свой выбор, — откровенно сказал он. — Дерись лучше со мной, мы с тобой одной комплекции, Сергей крупнее тебя и лучший драчун л классе. Новичок улыбнулся.

— Спасибо, но я уже решил. Это занятие само по себе глупое, так что хуже не будет.

Роберт удивленно посмотрел на него. Он сам всегда думал так же, но впервые услышал, что кто-то разделяет его мнение и высказывает его вслух. Ведь такова была традиция. Роберт почувствовал, что ему нравится этот новичок.

— Победишь ты или нет, мне все равно Судет приятно видеть тебя своим соседом по комнате, — сказал Роберт.

Новичок с неожиданной застенчивостью взглянул на него.

— Спасибо.

— Ты готов? — крикнул Сергей. Новичок скинул куртку и кивнул.

— У тебя есть еще одна возможность выбора, — сказал Сергей. — Бокс, французская борьба или просто драка?

— Просто драка, — ответил новичок, потому что не слишком хорошо знал, что представляют собой первые два вида состязания.

— Отлично. Деремся, пока один из нас не признает себя побежденным.

Но борьба закончилась гораздо раньше, и тем самым был положен конец самой традиции. Все произошло так быстро, что мальчишки ничего не поняли и стояли, ожидая продолжения событий.

Сергей вытянул кулаки, приняв обычную борцовскую стойку, и начал кружить вокруг новичка, который тоже поворачивался, спокойно опустив руки. Сергею удалось схватить противника, и тут новичок сделал молниеносное движение. Ребром ладони он резко ударил по вытянутой руке Сергея, а когда рука повисла как плеть, ударил еще раз. В этот раз, нанося удар, он слегка повернулся всем телом, и, похоже, это придало дополнительную силу его ладони, вонзившейся в ребра Сергея. На лице Сергея мелькнуло удивленное выражение, он согнулся пополам. Новичок подскочил к нему и стукнул кулаком по затылку. Сергей рухнул на землю.

Новичок наклонился над ним, потом повернулся к зрителям, которые смотрели на него, не веря своим глазам. Новичок даже не запыхался. Он вернулся к тому месту, где бросил куртку, поднял ее с земли и пошел, но вскоре обернулся:

— Я выбираю тебя соседом по комнате, — сказал он Роберту и посмотрел на Сергея, все еще неподвижно лежащего на земле. — Помогите ему. У него сломана рука и два ребра. Но с ним все будет в порядке. Я его не убил.

Швейцар отеля «Роял Палас» выглядел очень импозантно. Это был высокий мужчина в сапогах и казацкой папахе, из-за которой казался еще выше. Сине-розовый мундир с эполетами и аксельбантами придавал ему вид генерала из оперетты Франца Легара.

На своем посту у дверей отеля он и впрямь вел себя по-генеральски. Чемоданы постояльцев полагалось аккуратно складывать в углу, и горе тем посыльным, которые нарушали порядок. Его зычный голос с сильным акцентом был слышен таксистам уже за три квартала от отеля.

Говорили, что в свое время он действительно был полковником казачьих войск, хотя наверняка это не было известно. Все, что было известно о нем, так это то, что он был графом, дальним родственником царской семьи Романовых. В один из зимних дней 1920 года он во всем своем великолепии появился в дверях отеля, да так с тех пор и застрял в них. Граф Иван Никович был не из тех, кто любит копаться в чужой личной жизни или хотя бы вести светские разговоры на эту тему, о чем явно свидетельствовал сабельный шрам через всю щеку, наполовину скрытый густой, но аккуратно постриженной черной бородой.

Он неловко устроился на стуле, слишком маленьком для его массивной фигуры, и разглядывал сына, лежавшего на кровати. Он не испытывал ни злости к нему, ни жалости, а просто раздражение.

— Ты дурак, — спокойно сказал он. — Никто не связывается с противником, который не знает правил. Так можно и погибнуть. Правила создаются как для самозащиты, так и для защиты противника. Поэтому большевики нас и победили. Они вообще не признавали никаких правил.

Сергей чувствовал себя очень неловко, обида была сильнее физической боли, ведь его так легко и быстро побил мальчишка почти в два раза меньше его.

— Я не знал, что он не знаком с правилами.

— Тем более ты должен был объяснить их ему, — ответил отец. — Уже от одного этого он бы так растерялся, что ты легко бы с ним справился.

Сергей задумался, потом покачал головой.

— Не думаю, мне кажется он наплевал бы на правила.

Сквозь открытое окно донесся шум голосов, ребята возвращались с занятий. Граф Никович поднялся со стула и подошел к окну, чтобы посмотреть на мальчишек.

— Интересно было бы на него взглянуть. Может, он здесь?

Сергей повернул голову так, чтобы ему было видно окно.

— Вон он, тот смуглый, который идет один.

Граф посмотрел на Дакса, идущего через двор к другому корпусу отдельно от других мальчиков. Когда он скрылся в здании, граф Никович скова повернулся к сыну и кивнул:

— Похоже, — ты прав. Этот всегда будет устанавливать для себя собственные правила. Он не боится ходить в одиночку.

На следующий год Дакс и Роберт переселились в главный спальный корпус, где они должны были жить до окончания школы, каждый год перемещаясь с самого верхнего этажа на нижний. Теперь они уже считались «старшими» в сравнении с прочими учениками, которые жили в другом корпусе. Так они оказались в одной комнате с Сергеем, потому что старшие мальчики жили по трое.

Таковы были правила в школе, основанные на убеждении, что три — это гораздо лучше, чем два или четыре. Четыре человека обычно разбивались на пары, а расселить мальчиков по двое было неэкономно. Дакс и Роберт уже начали распаковывать вещи, когда раздался стук в дверь. Роберт открыл. На пороге стоял Сергей с чемоданом.

Трудно сказать, кто из них был удивлен больше. Сергей взглянул на листок, который держал в руке, потом на номер комнаты.

— Да, все правильно.

Он поставил чемодан посередине комнаты. Дакс с Робертом молча смотрели на него.

— Я к вам не напрашивался, — сказал Сергей. — Мой сосед уехал, и комендант направил меня сюда.

Ребята продолжали молчать. После той драки Сергей и Дакс старались избегать друг друга.

Вдруг Сергей улыбнулся, улыбка его была теплой и искренней.

— Я рад, что на этот раз нам не придется драться, — весело сказал он. — Не уверен, что мои кости выдержали бы это.

Дакс и Роберт переглянулись и улыбнулись в ответ.

— Как у тебя с литературой? — спросил Роберт. Сергей покачал головой.

— Совсем плохо.

— А с математикой, физикой, химией? Сергей опять скорбно покачал головой.

— А в чем же тогда ты силен? — спросил Роберт. — Кое в каких предметах нам необходима помощь.

— Не знаю, — смутился Сергей. — Но с этим у меня плохо.

— А история, география, государственное право? — спросил Дакс.

— Да и с ними не лучше.

Дакс посмотрел на Роберта, хитро улыбаясь одними глазами.

— Нам нужен сосед, который смог бы научить нас чему-нибудь. А от тебя, похоже, мало толка.

— Это точно, — грустно ответил Сергей.

— Ну хоть какая-то польза от тебя есть? Сергей подумал несколько секунд, и лицо его радостно засияло.

— Я знаю семнадцать способов онанизма. Ребята разом поклонились ему.

— Добро пожаловать в наш клуб!




5


Черный лимузин остановился возле поля для игры в поло, и из него вылез Хайме Ксенос. Он вгляделся в гущу игроков и лошадей и прищурился.

— А где Дакс?

— Он в той команде, которая в красных майках и белых шапочках, — сказал Котяра. — Смотрите, вон он.

Лошадь вырвалась из свалки и помчалась к кромке поля. Стройный юноша, сидящий на ней, гнал клюшкой по земле мяч, тщательно контролируя его, не давая ускользнуть.

Наперерез ему скакал игрок из команды противника. Дакс повернул лошадь и ударом клюшки отпасовал мяч через все поле своему товарищу по команде. Тот, в свою очередь, послал мяч вперед, где Дакс, оказавшийся в одиночестве, отправил его в ворота, после чего, развернув лошадь, присоединился к своей команде в центре поля.

— Мсье Ксенос?

Консул обернулся. Голос принадлежал худому морщинистому человеку, от которого пахло лошадьми.

— Да?

— Я тренер Фернан Арнуиль. Для меня большая честь познакомиться с вами.

Хайме Ксенос наклонил голову.

— Очень рад.

— И я рад, что вы выбрали время приехать. Наблюдали за сыном?

— Только несколько минут. Должен признаться, что я не знаком с этой игрой.

— Что вполне понятно, — вежливо ответил тренер. — К большому сожалению, в последние годы популярность этой игры упала. — Тренер кивнул в сторону машины. — Я считаю, что не последнюю роль в этом сыграло развитие машиностроения.

Ксенос кивнул.

— Молодые люди не желают больше обучаться верховой езде, их больше интересуют автомобили. Вот почему очень важно, чтобы ваш сын продолжал развивать свой талант.

— Значит, он делает успехи? Арнуиль кивнул.

— Он как будто воскрешает добрые старые дни. Ваш сын создан для этой игры, такое впечатление, что он родился в седле.

— Лестно это слышать. — Консул посмотрел на поле. Игра продолжалась, Дакс снова рвался вперед, направляя лошадь коленями и стараясь не упустить мяч.

— Он понимает, что мяч ему не удержать, — пояснил тренер. — Посмотрите, как он отдал пас своему товарищу по команде через все поле.

Дакс пригнулся в седле и ударил по мячу, который пролетел между ногами его лошади. Товарищ по команде поймал мяч и помчался вперед, в то время как Дакс продолжал увлекать за собой игроков противника.

— Великолепно! — тренер повернулся к консулу. — Вам, наверное, интересно, почему я попросил вас приехать?

Консул кивнул.

— В следующем году вашему сыну исполнится шестнадцать и он сможет выступать в регулярных соревнованиях, проводимых между школами.

— Отлично.

— Но для этого у него должны быть собственные лошади. Правила очень жестки на этот счет.

— А если у него их не будет?

Арнуиль пожал плечами, как типичный галлиец.

— Тогда он не сможет выступать, как бы хорошо он ни играл.

Хайме Ксенос снова посмотрел на поле.

— Сколько нужно лошадей?

— Минимум две, — ответил тренер, — хотя лучше три и даже четыре. По свежей лошади на каждый тайм. Консул продолжал смотреть на поле.

— А сколько стоит такая лошадь?

— Тридцать — сорок тысяч франков.

— Понятно, — задумчиво ответил Ксенос.

Тренер прищурился и пристально посмотрел на него.

— Если вам трудно найти таких лошадей, — дипломатично заметил он, — я могу подыскать спонсора, и вам это будет менее обременительно.

Ксенос прекрасно понял тренера и выдавил из себя улыбку.

— Если вы считаете, что Даксу стоит продолжать выступать, то у него будут собственные лошади.

— Я рад, что вы так настроены, ваша светлость. Вы об этом не пожалеете. Ваш сын станет одним из величайших игроков нашего времени.

Они обменялись рукопожатием, и консул посмотрел вслед Арнуилю — маленькому кривоногому человеку, который пошел на поле. Консулу было интересно, что по этому поводу думает Котяра. Он вернулся в автомобиль и подождал, пока Котяра протиснется за руль.

— Ну, что скажешь? Котяра пожал плечами.

— Но ведь это просто игра. Ксенос покачал головой.

— Это больше, чем просто игра. Это игра для тех, кто может себе это позволить.

— Тогда не будем в ней участвовать.

— Но мы не можем позволить себе не участвовать в ней.

— Но и участвовать тоже не можем, — возразил Котяра. — Слишком уж тут мною всяких требований.

— Но таким образом Дакс может стать символом нашей страны, и французы помогут нам.

— Тогда попросите президента прислать сто шестьдесят тысяч франков на лошадей.

Консул посмотрел на Котяру и неожиданно улыбнулся.

— Котяра, ты гений.

Но Котяра не понимал, о чем говорит консул, он внимательно посмотрел на него в зеркало заднего вида.

— Не деньги, а лошадей, — сказал Ксенос. — Наши выносливые пегие пони, похожие на горных козлов, должны как нельзя лучше подойти для этой игры. Уверен, что президент будет рад прислать несколько пони.

Тренер поймал Дакса, когда тот выходил из раздевалки после игры.

— Я только что говорил с твоим отцом, — сказал он. — Он уверил меня, что в будущем году у тебя будут собственные лошади.

— Он так сказал?

Тренер кивнул.

Дакс бросил взгляд на поле.

— Отец здесь?

— Вон там, в конце, рядом с воротами. Но Дакс уже и сам заметил автомобиль и побежал к нему через поле. Отец вылез из машины и обнял его.

— Почему ты не сказал мне, что приедешь? — спросил Дакс.

Отец улыбнулся. Дакс здорово вырос, он был ему уже по плечо. Еще год, и он уже не сможет смотреть на него сверху вниз.

— Я не был уверен, сумею ли приехать.

— Я рад, что ты приехал. — Отец впервые приехал к нему в школу.

— Мы можем где-нибудь здесь выпить чая?

— В деревне есть кафе. Они сели в машину.

— Тренер сказал, будто ты пообещал, что в следующем году у меня будут собственные лошади.

— Да.

— Но где мы возьмем деньги? — спросил Дакс. — Мы не можем себе этого позволить. Консул улыбнулся.

— Президент пришлет нам четыре горных пони. Дакс молча смотрел на отца.

— Что-то не так? — спросил консул.

Лицо его светилось такой убежденностью, что у Дакса просто не хватило смелости сказать, что для подготовки хороших лошадей для игры в поло требуются годы тренировки. Напротив, Дакс взял отца за руку и крепко пожал ее.

— Это чудесно.

— Не будь дураком, — сказал Сергей. — Поехали с нами на лето в Канны. У отца Роберта там вилла и яхта.

— Нет. Мне надо заниматься с лошадьми, чтобы подготовить их к осени.

— Ты просто напрасно потеряешь время, — убежденно сказал Сергей. — Из этих горных козлов ты никогда не сделаешь лошадей для игры в поло.

— Тренер считает, что у меня есть шанс.

— Не понимаю, почему твой отец не купил нормальных лошадей? Все знают, что вы, южноамериканцы, набиты деньгами.

Дакс улыбнулся — если бы Сергей знал правду.

— Если все получится, это будет очень полезно для моей страны. Как обычно говорит мой отец: возможно, это убедит европейцев, что мы можем кое-что еще, кроме выращивания кофе и бананов.

Сергей поднялся.

— Я собираюсь в деревню, там в кафе появилась новая официанточка. Пойдешь со мной?

Дакс покачал головой. Свои пять франков он мог потратить с большим толком.

— Нет, я буду готовиться к экзаменам. Сергей ушел, а Дакс остался сидеть за своим столом. Почувствовав усталость, он поднялся и подошел к окну, устремив взгляд на лужайку и аккуратные клумбы. Он жил во Франции уже три года.

Внезапно его охватила тоска по лесу, он заскучал по диким, пустынным горам. Здесь повсюду царил порядок. Здесь нельзя было испытать радости, отыскав новую тропу в горах. Здесь везде были уже готовы.

И, наверное, так было во всех цивилизованных страдах. Даже его отец, всегда готовый соблюдать и уважать законы, не считал повсеместные ограничения правильными. С каждой новой неудачей, с каждым новым разочарованием он все больше и больше замыкался в себе. Предательство Рамиреса было только началом.

Были случаи более изощренные и губительные, были лживые обещания поддержать Кортегуа в ее стремлении добиться политической и финансовой независимости от Америки и Англии. На лице отца появились морщины, которых Дакс не видел раньше, а в поступках — нерешительность, что свидетельствовало о том, что он начинает стареть. Последние три года, сплошь сопровождавшиеся неудачами, сделали свое дело.

Дакс все это прекрасно понимал, и иногда ему хотелось крикнуть отцу, что такая жизнь не для них, что им нужно вернуться домой к полям и горам, в тот мир, который они понимали. Но слова эти так и остались невысказанными. Он знал, что отец не будет его слушать, просто не сможет. Он еще крепко верил в то, что сумеет выполнить свою миссию и добиться успеха.

Раздался осторожный стук.

— Войдите, — крикнул Дакс оборачиваясь. Открылась дверь, и в комнату вошел барон де Койн. Дакс не был знаком с ним.

— Я отец Роберта. А ты, наверное, Дакс?

— Да, мсье.

— Где Роберт?

— Он скоро вернется.

— Можно присесть? — Не дожидаясь ответа, барон опустился на стул и бегло осмотрел комнату. — Мало что изменилось с тех пор, как я был здесь.

— Не сомневаюсь.

Внезапно барон посмотрел на Дакса.

— Я считаю, что на самом деле редко что меняется, как бы нам ни хотелось этого.

— Не знаю, мсье. — Дакс не совсем уловил смысл слов, сказанных бароном. — Наверное, это зависит от того, что мы хотим изменить. Барон кивнул.

— Рорберт упоминал, что ты, возможно, проведешь лето вместе с нами.

— Боюсь, нет, мсье. Но я очень благодарен вам за приглашение.

— А почему ты не можешь поехать?

— Я тренирую кортегуанских пони для игры в поло, — сказал Дакс и почувствовал неубедительность своего ответа.

Барон понимающе кивнул.

— Очень похвально. Я буду внимательно следить за твоими успехами. Если ты выиграешь, это поднимет престиж твоей страны. Тогда Франция увидит, что Кортегуа умеет что-то еще, кроме выращивания кофе и бананов.

Дакс изумленно уставился на барона. Так, почти слово в слово, говорил его отец. Дакс почувствовал прилив душевных сил. Если такой человек, как отец Роберта, рассуждает подобным образом, то, возможно, дела не так уж плохи. Может быть, еще есть надежда на то, что отец выполнит свою миссию.




6


Сильвия начала собирать тарелки, и Дакс поднялся из-за стола. Спустя некоторое время он вышел на улицу. Арнуиль и Котяра удобно устроились в креслах, Котяра принялся сворачивать сигарету.

Арнуиль несколько минут молчал, потом сунул в рот окурок сигары и подождал, пока Котяра дал ему прикурить.

— Парню, наверное, скучно. Он никогда не улыбается, — наконец сказал он.

Клубы дыма окутали лицо Котяры, он промолчал.

— Ему не надо было оставаться здесь и работать все лето, — продолжал тренер. — Надо было уехать вместе с друзьями.

Котяра пожал плечами.

— Разве он плохо готовит пони?

— Хорошо, а кроме того, эти пони просто рождены для поло, это будет настоящая революция в игре. Но все-таки отцу надо было бы проследить, чтобы парень развлекался.

Котяра вынул изо рта сигарету и посмотрел на нее. Не так плохо для французского табака, возможно, несколько сладковат, но, в общем, ничего.

— Дакс не похож на других мальчишек. В один прекрасный день он станет лидером нашей страны, а может быть, и президентом.

— Даже Наполеон когда-то был мальчиком, — ответил трекер. — Но я уверен, что он не лишал себя юношеских забав во имя своей цели.

— Наполеон стал солдатом добровольно, ему не пришлось быть воином уже в возрасте шести лет.

— А Даксу пришлось?

Котяра посмотрел на тренера и кивнул.

— Когда Даксу еще не было семи лет, президент лично дал ему автомат, и Дакс расстрелял убийц своей матери и сестры.

Некоторое время тренер молчал.

— Неудивительно, что он никогда не улыбается.

Ночь была тихой, с запада дул прохладный ветерок, Дакс вошел в конюшню. Услышав его шаги, лошади заржали, и Дакс угостил каждую куском сахара, который постоянно таскал в кармане. Зайдя в стойло, он ласково потрепал лошадей по холкам, и они снова тихонько заржали.

— Мы все скучаем по дому, — прошептал Дакс. Лошадям не нравились тесные стойла, они привыкли к просторным коралям.

— Дакс? — раздался от двери голос Сильвии.

— Я здесь, с лошадьми.

— А что ты там делаешь? — с любопытством спросила девушка, подходя к нему.

Дакс посмотрел на нее через барьер.

— Решил немного побыть с ними. Ведь они тоже оторваны от дома.

Сильвия облокотилась на барьер.

— Так ты чувствуешь себя одиноким, Дакс? Дакс посмотрел на нее, она была первой, кто задал ему такой вопрос. Он помялся.

— Иногда.

— У тебя дома осталась девушка?

На какое-то мгновение Дакс подумал об Ампаро, которую не видел уже три года. Интересно, как она сейчас выглядит. Он покачал головой.

— По правде говоря, нет. Однажды, когда мне было девять лет, одна девочка решила выйти за меня замуж. Но теперь она уже выросла, а тогда ей было только семь лет и она была очень легкомысленной.

— А у меня есть парень, — сказала Сильвия, — но он сейчас служит на флоте. Его уже нет полгода, и пройдет еще столько же, пока он вернется.

Дакс снова посмотрел на Сильвию, сейчас он впервые подумал о ней как о девушке. До сих пор она была для него безликой фигурой — одной из тех, кто постоянно крутился возле конюшни, скакал на лошадях и валял дурака. Ничего, кроме длинных волос, не указывало на ее принадлежность к женскому полу, никаких округлостей не угадывалось под мужской рубашкой с закатанными рукавами и узкими хлопчатобумажными брюками. Внезапно Дакс почувствовал в ней женственность.

— Извини, — сказал Дакс, сам не понимая точно, за что извиняется. Может быть, за то, что сейчас она, как и он, и лошади, была такой одинокой.

Лошади снова заржали, Дакс дал Сильвии несколько кусочков сахара.

— Они хотят, чтобы ты их угостила.

Сильвия взяла сахар и пролезла в стойло между загородками. Лошади потянулись к ней, требуя своей доли. Она засмеялась. Одна лошадь толкнула ее мордой, и Сильвия отшатнулась к Даксу. Он непроизвольно обнял ее.

Несколько секунд Сильвия, подняв голову, смотрела ему прямо в глаза, потом Дакс резко отстранил ее. Низ живота у него заныл, он сам удивился, как хрипло прозвучал его голос:

— Думаю, с них хватит.

— Да. — Казалось, Сильвия чего-то ждет.

Дакс почувствовал комок в горле, кровь застучала в висках. Он повернулся и стал пролезать через заграждение, но голос Сильвии остановил его.

— Дакс!

Дакс посмотрел на нее, одна нога у него была уже занесена над перекладиной.

— Мне тоже одиноко.

Он продолжал стоять не двигаясь. Сильвия подошла к нему и коснулась рукой его окрепшей плоти. У Дакса вырвался болезненный стон, он притянул Сильвию к себе, и все напряжение юности и одиночества вылилось в яркую вспышку пламени.

Потом он тихонько лежал в своей комнате, прислушиваясь к спокойному дыханию Котяры, спавшего на соседней кровати. Боль, мучившая его, исчезла. Внезапно в темноте прозвучал голос Котяры:

— Ты трахнул ее?

Дакс был настолько ошеломлен, что даже не попытался уйти от ответа.

— Откуда ты знаешь?

— Мы давно все поняли.

— Ты имеешь в виду, что ее отец... Котяра рассмеялся.

— Конечно. Ты полагаешь, он слепой? Дакс задумался.

— Он разозлился? Котяра хмыкнул.

— А чего ему злиться? Ее жениха не будет почти год, а Арнуиль понимает, что молодую кобылку надо периодически обхаживать. Да и вообще, ей уже довольно много лет.

— Много лет? Она, наверное, моя ровесница.

— Ей двадцать два, отец сам сказал мне.

Двадцать два. Дакс подумал, что Сильвия почти на семь лет старше него. Теперь понятно, почему она первая подошла к нему, наверняка решила, что этот глупый мальчишка будет тянуть резину. Дакс вспомнил, как они занимались любовью, и его снова охватило желание. Он резко выскочил из кровати.

— Куда ты собрался? — спросил Котяра.

Уже стоя в дверях, Дакс обернулся и рассмеялся. Ведь это был новый способ отключиться от всего, новая степень свободы. Ему следовало давно понять это.

— А разве не ты говорил мне, что одного раза всегда мало?




7


Роберт вошел в комнату как раз в тот момент, когда отец говорил:

— Зачем тебе нужен плавательный бассейн? У тебя есть целое Средиземное море.

Сестра Роберта Каролина состроила недовольную мину, а когда на ее хорошеньком личике появлялась такая гримаса, это трогало всех, включая барона.

— Это так противно. — Нижняя губа у нее задрожала. — На этот пляж ходят все подряд.

— А тебе что до этого?

— Папа! — воскликнула Каролина со слезами на глазах.

Барон посмотрел на нее, потом на сына. Роберт улыбнулся, он знал, что вмешиваться не стоит, младшая сестренка сама прекрасно со всем справится.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился наконец барон. — Будет у тебя плавательный бассейн.

Лицо Каролины сразу расплылось в улыбке, она поцеловала отца и стремглав понеслась к двери, чуть не сбив по пути входившего дворецкого.

— Вас хочет видеть мсье Христополус, ваша светлость.

— Извини, отец, я не знал, что ты занят, — сказал Роберт.

Барон улыбнулся.

— Нет, Роберт, не уходи. Это недолго.

Роберт устроился в кресле в дальнем конце библиотека и взглянул на посетителя. Имя его показалось Роберту знакомым, но он стал задумываться над этим. Он взял журнал и принялся лениво перелистывать его, пока фраза, сказанная отцом, не привлекла его внимание.

— Вы имеете в виду Кортегуа? Роберт прислушался.

— Гораздо лучше зарегистрировать корабли там, чем в Панаме.

— Не понимаю почему, — ответил посетитель с ярко выраженным греческим акцентом.

Роберт порылся у себя в памяти и неожиданно вспомнил имя гостя. Христополус. Конечно, ведь он вместе с Зографосом и Андре руководит синдикатом, контролирующим все игорные дома от Монте-Карло до Биаррица. Интересно, какое отношение он имеет к кораблям.

— В случае войны, — начал барон, — Панама будет вынуждена объявить себя союзницей Соединенных Штатов. У Кортегуа нет таких обязательств ни перед Англией, ни перед Соединенными Штатами, ни вообще перед кем. Эта страна единственная в Южной Америке может действительно оставаться нейтральной. Ей не грозит опасность лишиться финансовой поддержки, она ее уже давно лишилась.

— Но в случае войны Соединенные Штаты наверняка начнут переговоры с Кортегуа. Откуда нам знать, что они не клюнут на эту уловку?

Барон улыбнулся.

— По-настоящему нейтральная флотилия у берегов Америки, которая будет иметь возможность свободно плавать по морям, не боясь нападения ни одной из враждующих сторон, будет стоить столько, сколько бы она стоила, если бы ее корабли были из золота. И уже сейчас надо начинать укреплять этот нейтралитет.

Грек задумчиво кивнул.

— Это будет стоить довольно дорого. — Он посмотрел на свои ухоженные ногти. — Нелегко поддерживать целую страну.

— Верно, — спокойно согласился барон. — Но именно это и надо делать. — Барон поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Он этого будет зависеть и мое участие в проекте.

Христополус тоже поднялся.

— Я проинформирую всех заинтересованных лиц. Благодарю, что нашли для меня время. Барон улыбнулся.

— Не стоит благодарности. Мне было приятно посидеть с вами не за карточным столом. Грек улыбнулся в ответ.

— У меня такое чувство, что без карт я просто ребенок перед вами.

Барон громко рассмеялся. Этот великий картежник редко опускался до лести.

— Вечером я буду в казино, так что у вас будет шанс восстановить свою уверенность.

— Прекрасно. — Христополус пожал барону руку и вышел из комнаты.

Как только дверь за ним закрылась, барон посмотрел на сына. Роберт встал.

— Ты действительно думаешь, что будет война? — спросил он.

Лицо барона напряглось.

— Боюсь, что да, хотя и не прямо сейчас. Возможно, лет через пять-шесть. Германию обуревает жажда реванша, а Гитлер удержится, только если пойдет на это.

— Но войну наверняка можно предотвратить. Если ты считаешь, что еще есть время... Барон оборвал сына.

— Не все со мной согласны. Почему, ты думаешь, я собираюсь отправить тебя в Гарвард, а твою сестру в Вассар?

Роберт не ответил.

— Как твой приятель по игре в поло?

— Дакс? Барон кивнул.

— Судя по газетам, в этом году его игра потрясла Европу.

— У Дакса все в порядке. — Роберт посмотрел на отца. — Ты знаешь, его приглашают на международные матчи играть за сборную Франции?

— Да, но только в качестве запасного. Он все-таки еще слишком молод.

— Ему семнадцать. Они просто придираются к возрасту, потому что боятся его.

— Возможно, — согласился отец. — Его не без оснований окрестили Дикарь. Костя до сих пор в больнице после того, как твой друг придавил его лошадью, чтобы тот не прорвался.

— Дакс играет, чтобы побеждать. Он говорит, что иначе и играть не стоит, — попытался оправдать друга Роберт.

— Но существует такое понятие, как благородство в спорте.

— Только не для Дакса. Игровое поле для него все равно что родные джунгли. Он говорит, что если заблудишься в них, то погибнешь. Ты знаешь, что его отец консул Кортегуа?

— Я слышал об этом. Ну и что он за человек?

— Совсем не похож на Дакса, гораздо спокойнее и более смуглый. У него нет одной руки. Дакс говорит, что ее оторвало взрывом во время покушения на президента.

— Когда-нибудь мы пригласим их обоих к нам в гости, — заметил вскользь барон. — Мне бы хотелось узнать побольше об их стране.

Мадам Бланшетт сама открыла дверь.

— Мсье Христополус ждет вас, — сказала она.

Марсель кивнул. Подтверждалось его подозрение, что синдикат не только контролирует игорный бизнес во Франции, но занимается и другими делами. Пройдя за мадам Бланшетт через вестибюль, Марсель очутился в небольшом салоне. Навстречу ему поднялся стройный, смуглый мужчина.

— Благодарю вас, что пришли, мсье Кэмпион. Садитесь, пожалуйста.

Грек не протянул Марселю руки, но Марсель знал свое место и не рассчитывал на это. Он опустился на легкое кресло, размышляя, зачем понадобился этому картежнику. Долго гадать не пришлось.

— Мы понимаем, что во Флориде вот-вот будет запрещен игорный бизнес. У нас есть свои интересы на Кубе и в Паначе, и мы подумываем о возможности распространения игорного бизнеса в Кортегуа. Ну, естественно, при наличии соответствующих условий.

Марсель кивнул, но промолчал. Вроде бы звучит вполне разумно, но на самом деле не имеет никакого смысла. Кортегуа находится слишком далеко от Соединенных Штатов, чтобы привлечь туристов. Так что им лучше всего подходит Куба, расположенная всего в девяноста милях от побережья Флориды. Но если Христополус желает, чтобы Марсель поверил в эту байку, то он подыграет ему.

Как бы почувствовав несостоятельность своих рассуждений, грек продолжил:

— Мы, безусловно, понимаем, что между Соединенными Штатами и Кортегуа не самые лучшие отношения, но мы думаем о будущем. Жизнь переменчива и через десять лет картина может быть совсем другой.

— Совершенно верно, — согласился Марсель.

— В своем бизнесе мы должны смотреть далеко вперед. Как вы думаете, может правительству Кортегуа понравиться такое предложение?

Марсель замялся.

— Трудно сказать.

— Но страна ведь бедная, и их наверняка заинтересует возможность получать от этого прибыль? Марсель позволил себе слегка улыбнуться.

— В этом-то все и дело. Кортегуа нужна помощь сейчас, а не посулы в будущем.

— Но, наверное, можно повлиять на каких-то официальных лиц, — предположил грек. — Я помню, что мы как-то обсуждали этот вопрос с бывшим консулом Рамиресом. и он проявил заинтересованность.

Марсель очень хорошо знал, что Рамирес получил сто тысяч франков от синдиката за одно лишь обещание оказать содействие, так что теперь он не сомневался, что Христополус надеялся на то же самое. Других причин для этой встречи не было.

— Мсье Ксенос совсем не похож на бывшего консула.

— Но он наверняка оценит нашу финансовую помощь, ведь он до сих пор выплачивает большие долги. Марсель снова кивнул.

— Верно, но мсье Ксенос исключительный человек, он честный идеалист. Он даже не допускает мысли о том, чтобы извлечь собственную выгоду из своего дипломатического статуса. — Марсель помолчал несколько секунд. — А кроме того, он будет возражать против любого проекта, в результате которого люди его страны смогут лишиться пусть даже небольшой части своего скудного достатка.

— Мы можем, как в других странах, запретить местным жителям посещать игорные заведения.

— Тогда доходы от вашего проекта будут выглядеть очень сомнительными, — ответил Марсель. — Ведь консул в состоянии понять, что у вас не будет других посетителей.

Грек помолчал немного, потом задал вопрос:

— Как вы думаете, какое предложение могло бы заинтересовать консула?

Ответ у Марселя был готов.

— Промышленность. Торговля. Инвестиции. Все, что поможет Кортегуа экспортировать продукты земледелия, на которых держится ее экономика.

— Может ли заинтересовать его судоходная линия? Марсель кивнул.

— Очень заинтересует. Дешевый транспорт для экспорта их продуктов представляет большой интерес.

— У меня в Макао племянник, — продолжил грек, — он руководит местным казино. Но, кроме того, он владеет четырьмя сухогрузами, приписанными к портам Японии. Они очень часто простаивают, и племянник ищет новых нанимателей. Возможно, я смогу увлечь его этой идеей.

— Что ж, разумное предложение, оно, несомненно, принесет вам выгоду. Тогда консул со всей серьезностью подойдет и к другим вашим предложениям. Христополус посмотрел на Марселя.

— Вы, конечно, понимаете, что если из нашего разговора что-то выйдет, то и вы не останетесь в накладе.

— Благодарю вас. Очень любезно с вашей стороны.

— Вы говорите, что Христополус предложил корабли в обмен на разрешение открыть игорный бизнес? — спросил барон, когда позже Марсель явился к нему в кабинет.

Марсель кивнул.

— Вы уже сообщили об этом предложении консулу?

— Нет, ваша светлость. Я решил сначала поговорить с вами.

— Отлично, вы поступили правильно. Думаю, что для меня настало время познакомиться с консулом.

— Да, мсье. Договориться с ним об аудиенции?

— Нет. У него как раз назначена встреча с управляющим одного из моих банков. Думаю, будет лучше, если наше знакомство состоится при таких обстоятельствах.

— Как вам угодно, ваша светлость.




8


— Эта Каролина просто сучка! — Сильвия вскочила с кровати, ее стройное мальчишеское тело напряглось от гнева. Она взяла со столика сигарету и закурила.

Дакс лениво поправил под головой подушку.

— Похоже, ты ревнуешь!

— Я не ревную! — крикнула Сильвия. — Просто я не люблю таких сучек, вот и все.

— А почему?

Сильвия глубоко затянулась.

— Она думает, что может купить на деньги отца все, что пожелает. Я видела, как она смотрела на тебя после игры на прошлой неделе. Как кошка на горшок сметаны.

— Ты ревнуешь, — сказал Дакс. — Но почему? Я ведь не ревную к Генри.

— Он не так часто бывает дома, чтобы ревновать к нему!

— Но ведь бывает. Помню, как я находился в соседней комнате и слышал все, что происходило между вами. Но я и тогда не ревновал.

— Не ревновал, черт бы тебя побрал! — Сильвия вспомнила тот вечер. Она специально не сдерживала своих эмоций, не заботясь о том, что может разбудить весь дом. Но Дакс ни словом, ни жестом не дал понять, что его это хоть как-то задело.

— Я тебя совсем не волную, тебе все равно, что я, что каменная стенка. А теперь ты собираешься недельку отдохнуть на их вилле в Каннах. Я знаю, что там произойдет.

— Знаешь? — Дакс улыбнулся. — Тогда расскажи мне, я тоже хочу знать.

— Она тебе запудрит мозги. Я знаю этот тип людей, которые обещают все что угодно.

— Мне надо отвечать тебе на это? В конце концов, могу ведь и не отвечать.

Сильвия посмотрела на него.

— Ты не сможешь сдержать себя. Вот даже сейчас, посмотри на себя. У тебя все вздыбилось только от одного разговора. Да ты просто животное!

Дакс усмехнулся.

— Это совсем по другой причине. Чего же ты хочешь, если стоишь передо мной голая и я ощущаю запах твоего тела?

Сильвия несколько секунд внимательно разглядывала Дакса, потом затушила сигарету и опустилась на колени перед кроватью.

— Какой он замечательный, — прошептала она. — Он так быстро снова стал сильным и таким большим, что не умещается у меня в руках.

Сильвия склонила лицо, и Дакс почувствовал тепло ее языка, щекочущего его плоть. Он сильнее прижал ее голову к себе.

Дакс почувствовал, как боль разливается в паху. Он сердито перевернулся на живот, чтобы никто этого не заметил. Сильвия была права. Вот сучка! Маленькая динамистка!

Он предпочитал ругаться по-английски. В англо-саксонских ругательствах была какая-то грубая прямота, они выражали именно то, что хотелось сказать. Французские ругательства слишком расплывчаты, испанские слишком длинные — не хватит за раз дыхания все выложить. Английский был самым экономичным языком — в нем можно было обойтись несколькими словами.

Смех Каролины заставил его снова повернуться на спину. Она стояла у края бассейна, беседуя с Сергеем и Poбертом. Влажный шелк ее открытого цельного купальника обтягивал маленькие груди и округлый живот. Каролина снова засмеялась и Дакс краешком глаз заметил, что она поглядывает на него.

Дакс рассердился и снова повернулся. Черт с ней! Она прекрасно понимала, что вытворяет. Дакс посмотрел на зеленую лужайку, где в тени большой глицинии сидели его отец, барон и кузен барона из Англии.

Странно, как сильно отличались барон и его английский кузен. Трудно было поверить, что у них общий предок — маленький, испуганный торговец из Польши, бежавший от погромов из варшавского гетто. По ночам он брел пешком по заснеженной Европе, неся с собой свое состояние в виде бриллиантов, зашитых в одежду. Предусмотрительность этого человека была просто потрясающей. Тогда, более ста лет назад, он отправил своего старшего сына через Ла-Манш в Англию, а сам с младшим сыном остался во Франции, где они занялись ростовщичеством. Несмотря на войны, будоражившие Европу, их дело потихоньку процветало, и вскоре «Банк де Койн» во Франции и «Койнз бэнк лимитед» в Англии стали одними из самых могущественных в Европе и могли тягаться даже с банками Ротшильда.

Обе ветви семьи удостоились почестей. Дед барона получил свой титул от Наполеона, а сэр Роберт Койн, в честь которого барон назвал своего сына, был посвящен королем Англии в рыцари за заслуги во время мировой войны.

Барон закончил говорить, и теперь сэр Роберт отвечал ему. Сэр Роберт был высоким блондином, и его голубые глаза сохраняли спокойствие, когда он неторопливо отвечал своему низкорослому, темноволосому, кареглазому кузену. Отец Дакса сидел, погрузившись в собственные мысли. Даксу было интересно, как у него обстоят дела.

Этой встрече предшествовали различные события. Положение в Кортегуа создалось угрожающее. Если не будет скорой финансовой помощи, то вряд ли президент удержится у власти, столкнувшись с угрозой надвигающегося голода.

Холодная вода обожгла Дакса, словно лед. Он резко сел. Рядом стояла Каролина и смеялась. Дакс попытался схватить се, но она увернулась, отбежала и прыгнула в бассейн. Совсем забыв, что вода в бассейне холодна для него, Дакс прыгнул следом за ней.

Притворно закричав от страха, Каролина бросилась уплывать, и он смог догнать ее только тогда, когда она уже вылезала на противоположной стороне. Плавала она лучше него. Ухватившись за стенку бассейна, Дакс посмотрел на нее.

Каролина стояла чуть в стороне, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— Трусиха! — зло прошептал Дакс. — Боишься, что я тебя поймаю. Ты знаешь, что тогда будет.

— А что тогда будет? — с вызовом прошептала в ответ Каролина.

— Ты знаешь. — Дакс не мог оторвать взгляд от се груди, вздымавшейся под облегающим купальником. Она улыбнулась, уверенная в себе.

— Ничего не случится.

— Ничего? Ты уверена? Каролина кивнула.

— А ты не хочешь встретиться со мной здесь вечером, когда все уснут, и проверить?

Каролина несколько секунд смотрела на него, потом кивнула.

— Хорошо. Вечером у бассейна.

Она повернулась и пошла, а Дакс, так и оставшись в воде, смотрел ей вслед. В этот момент к нему подплыл Сергей.

— Значит, ты следующий, приятель.

— Что ты имеешь в виду? Сергей засмеялся.

— Тебе, как и остальным, придется намотать конец на кулак.

Дакс не ответил, глаза его продолжали неотступно следить за Каролиной,

Они одновременно услышали звук шагов по бетонной дорожке. Голос Каролины громко прозвучал в темноте.

— Кто это...

Рука Дакса быстро закрыла ей рот.

— Тихо.

Шаги послышались ближе, потом замерли. Дакс и Каролина затаили дыхание, но шаги удалились и затихли.

— Совсем близко. — Дакс перевел дыхание и вдруг чуть не закричал — зубы Каролины впились ему в ладонь.

— Что ты делаешь?!

— Ты сделал мне больно, и я решила отплатить тебе.

— Маленькая сучка, — сказал Дакс и потянулся к ней.

Но Каролина уже встала. Из окна палат слабый свет, и Дакс увидел, что она приводит в порядок платье.

— Нам лучше вернуться, — сказала Каролина.

— Всего-то небольшой шум, а ты уже испугалась, — поддел он ее.

— А ты не испугался?

— Нет, а кроме того я еще не кончил.

Каролина подошла к нему вплотную, и Дакс почувствовал ее руку внизу. Каролина быстро расстегнула ему брюки, рука ее была горячей и влажной.

— Каролина!

На губах ее мелькнула странная улыбка.

— Ты не боишься, да?

— А чего тут бояться?

На этот раз он действительно громко вскрикнул от боли. Ее длинные ногти впились ему в плоть, а через секунду Каролина уже стояла возле открытой двери.

— Очень плохо, Дакс.

Он промолчал, почувствовав, что она беззвучно смеется.

— Ты думал, что со мной будет так же просто, как с дочерью конюха, да?

Каролина ушла, а он остался один. Потом он пошел в душ и включил воду, чувствуя, как внутри вскипает злоба. Сергей помрет от смеха, если узнает, что произошло.

Разозленный как никогда, он вытерся и вышел из душа. Некоторое время он стоял и смотрел на погруженную в темноту виллу, потом перевел взгляд в направлении дороги. Канны были всего в полумиле, а там всегда полно девиц. Ну и черт с ней. Пусть дразнит Сергея или собственного брата. Они достаточно воспитаны, чтобы терпеть ее выходки.

Внезапно из темноты выскользнула тень и остановилась рядом. Даксу не надо было смотреть, чтобы понять, кто это.

— Куда ты собрался?

— Это ты был там, у бассейна? — сердито спросил Дакс.

Котяра рассмеялся.

— Уж тебе-то надо знать, что меня бы ты не услышал.

— Кто же тогда?

— Твой отец.

— Отец? — Злобу Дакса как рукой сняло. — А он знал, что я там.

— Да. Поэтому я здесь. Он немедленно хочет видеть тебя.

Дакс повернулся и медленно побрел за Котярой к дому. Когда он вошел в комнату, отец, посмотрев на него, хрипло прошептал:

— Что ты делал с девушкой у бассейна? Дакс уставился на него. Это был один из тех немногих случаев, когда отец вышел из себя. Дакс промолчал.

— Ты что, с ума сошел?! — Отец был взбешен. — Ты понимаешь, что произошло бы, если тебя застали бы с ней? Или, ты думаешь, барон пожелает дать взаймы денег тому, кто развратил его дочь?

Дакс продолжал молчать.

Отец внезапно опустился в кресло.

— Тогда бы все пропало, все переговоры пошли бы насмарку. Погибло бы все, за что мы сражались и проливали кровь. И все из-за твоей глупости.

Дакс посмотрел на отца и впервые заметил дрожащие руки, старческие морщины и усталость на лице. Он подошел к нему.

— Прости, папа, — тихо сказал он, — не стоит расстраиваться. Я ее не тронул.

Отец несколько расслабился, единственной радостью в его жизни была искренность между ними. Он точно знал, что сын не обманывает его.

— Ты прав, я просто глупец, — сказал Дакс. — Это больше не повторится. Отец взял его за руку.

— Дакс, тебе ко многому приходится приспосабливаться из-за меня.

В прикосновении отца Дакс почувствовал боль и слабость и внезапно, как никогда, понял отца и пожалел его. Он наклонился и прижался губами к его мягкой щеке.

— Я хочу жить только твоей жизнью, отец. Ведь я твой сын.

Тогда Дакс впервые понял, что отец умирает.




9


Хайме Ксенос знал, что умирает, хотя и не чувствовал боли. Он поднял веки и посмотрел в глаза священнику. Ему так много надо было объяснить, но слова так и остались невысказанными.

Он устал, он еще никогда не чувствовал себя таким усталым. Повернув голову на подушке, он закрыл глаза. Он уже не слышал монотонного голоса священника, возможно, он снова услышит его после того, как отдохнет. Страха он не испытывал, ему было только очень грустно. Ведь еще так много предстояло сделать, и вот теперь все кончено. Его время подошло к концу.

Дакс. Мысль о сыне обожгла его. Один. Дакс. Он еще так молод и так полон жизни. А он многому не научил его, мальчику столько еще надо узнать. Нельзя жить в этом мире, рассчитывая лишь на энергию молодости. Он хотел сказать об этом Даксу. Как и о многом другом. Но теперь слишком поздно.

Слишком поздно. Он уснул.

Дакс пересек комнату и подошел к доктору.

— Он спит, — сказал доктор. — Это хороший признак.

Вслед за доктором Дакс вышел из комнаты, и с больным остался только священник. За дверями ожидал Котяра.

— Ну как?

— Все так же. — Дакс покачал головой и повернулся к доктору. — Когда?..

— Наверное, ночью, может быть, завтра утром. Точно неизвестно.

— Никаких шансов?

— Шанс всегда есть, — ответил доктор, прекрасно понимая, что в данном случае это не так.

Марсель поднялся по лестнице.

— Звонит репортер из «Пари суар».

— Передай ему, что нет ничего нового.

— Он не за этим звонит. Дакс поднял брови.

— А зачем тогда? Марсель отвел взгляд.

— Он интересуемся, будешь ли ты продолжать играть в поло.

Дакс нахмурился и злобно стиснут кулаки.

— И это все, что их волнует? Умирает великий человек, а они беспокоятся о глупых играх.

Дакс вспомнил, что именно репортеры окрестили его Дикарем. Это случалось после игры с Италией, когда он сбил двух игроков и один из них, серьезно пострадав, попал в больницу.

После игры репортеры окружили его и засыпали вопросами.

— Что вы думаете о тех двоих, которым нанесли травмы?

— Не повезло, — небрежно бросил Дакс. — Эта игра не для мужчин, которые не умеют держаться в седле.

— Вы говорите так, как будто вас совсем не волнует происшедшее.

Дакс посмотрел на репортера.

— А почему меня это должно волновать? Со мной может случиться то же самое, когда я выхожу на поле.

— Но с вами такого не случается, — сказал другой репортер. — Похоже, что подобное случается всегда только с кем-нибудь из команды противника.

— Что вы имеете в виду? — холодно поинтересовался Дакс.

— Странно, конечно, — продолжил репортер, — но каждый раз, когда команда противника близка к успеху, возникает инцидент с вашим участием. И всегда травмы получают ваши соперники, а не вы.

— Вы хотите сказать, что я специально травмирую их?

— Нет, — репортер замялся. — Но...

— Я играю, чтобы выигрывать, — оборвал его Дакс. — А это значит, что я не должен позволить противнику взять верх. И я не отвечаю за то, что они не умеют управлять лошадьми.

— Но ведь существует такое понятие, как спортивное благородство.

— Это для неудачников. Меня интересует только победа.

— Даже если вы убьете кого-нибудь во имя этой победы? — спросил первый репортер.

— Даже если погибну сам.

— Но ведь это игра, — в ужасе воскликнул репортер, — а не поле битвы.

— Откуда вы знаете? — спросил Дакс. — Вас когда-нибудь придавливала лошадь с наездником? Попробуйте как-нибудь, тогда вы измените свое мнение.

И еще Дакс вспомнил, как вечером того же дня раздался телефонный звонок. Звонил один из репортеров, беседовавших с ним днем.

— Вы знаете, что итальянец только что умер в больнице?

— Нет.

— Это все, что вы можете сказать? — спросил репортер. — Вы даже не хотите выразить сожаление? Дакс внезапно рассердился.

— А что это даст? Разве мои слова вернут его к жизни? — Он швырнул трубку.

Как странно, что ему пришлось вспомнить об этом именно теперь, когда умирал его отец. И поделать с этим ничего было нельзя. Не смог помочь ни его поспешный приезд из Англии после выступления за сборную Франции, ни далее новости о фрахте судов, которые были для отца важнее всего. Нет, было уже слишком поздно...

В результате газетных публикаций популярность Дакса только возросла, на следующую игру были проданы все билеты, и, когда он выехал на поле, на трибунах раздался гул. Дакс удивился и посмотрел на Сергея, ехавшего рядом с ним.

Тот улыбнулся.

— Ты теперь звезда, все они пришли посмотреть на тебя.

Дакс оглядел трибуны, зрители с любопытством следили за ним в ожидании чего-нибудь интересного.

— Они пришли полюбоваться, как я убью кого-нибудь.

Сергей бросил взгляд на зрителей, потом снова на Дакса. Губы его растянулись в усмешке.

— Или как убьют тебя, — сказал Сергей.

И зрители были удовлетворены. В конце четвертого тайма в центре поля образовалась свалка, упали три лошади с наездниками, в том числе и Дакс. Когда двое игроков поднялись на ноги и покинули поле, трибуны никак не отреагировали на это, но когда встал Дакс, по трибунам пробежал гул. Бросив взгляд на зрителей, Дакс быстро отвернулся и стал поднимать свою лошадь.

Лошадь дрожала, бока ее тяжело вздымались. Дакс медленно погладил ее по холке.

— Мы опять их облапошили, да, малыш?

На поле вышел Котяра, ведя другую лошадь. Когда Дакс вскочил в седло, раздались аплодисменты, а когда он насмешливо приподнял шапочку, трибуны одобрительно зашумели.

Удивленный Дакс подъехал к Сергею.

— Ничего не понимаю.

— Привыкай, — рассмеялся Сергей. — Ты теперь герой.

Это признали даже газеты, и к концу года Дакс был включен в сборную Франции. Он стал самым молодым нападающим, когда-либо выходившим на поле в составе французской сборкой. До восемнадцати лет ему не хватало месяца.

Но каким бессмысленным казалось все это теперь, когда отец его умирал. Все эти планы, которые раньше казались такими важными. Дакс вспомнил один из вечеров в школе в конце семестра. Они втроем сидели у себя в комнате.

Дакс откинулся на спинку стула и положил ноги на стол.

— Как ты собираешься сдавать экзамены, Сергей? — спросил он.

Приятное лицо Сергея нахмурилось.

— Не знаю, со скрипом.

Дакс кивнул и посмотрел на Роберта, хотя не имело смысла задавать ему подобный вопрос. Уже почти три года он был лучшим учеником в классе.

— А что ты сейчас чувствуешь, Роберт? Роберт пожал плечами.

— Облегчение, хотя мне все-таки немножко грустно. — Он обвел глазами комнату. — Как-то жаль уходить отсюда.

— Дерьмо! — взорвался Сергей. — Я-то рад, что сваливаю!

Дакс улыбнулся.

— А какие у тебя планы?

— Планы? Мне уже не светят ни другие школы, ни стипендии. Все уже примирились с тем, что у власти находятся коммунисты, так что кому нужен русский белогвардеец?

— И что же ты будешь делать? — спросил Роберт. — Пойдешь работать?

— Кем? — поморщился Сергей. — Что я, черт побери, умею? Быть как отец — швейцаром?

— Надо что-то придумать, — сказал Роберт.

— Может, поехать в Гарвард, как ты? — саркастически заметил Сергей. — Или вместе с Даксом в Сандхерст? А кто за меня похлопочет? Мой папа генерал?

Роберт молчал, Сергей посмотрел на него, потом снова заговорил уже гораздо спокойнее.

— Я не хотел вас обидеть, — извиняющимся тоном произнес он.

— Ладно, все в порядке, — тихо ответил Роберт.

— На самом деле я уже решил, что буду делать, — сказал Сергей повеселевшим голосом.

— Решил?

— Женюсь на богатой американке. Кажется, они падки на титулы. Дакс рассмеялся.

— Но ты ведь не князь. Твой отец граф.

— А какая, черт возьми, разница? — спросил Сергей. — Для них главное титул. Ты помнишь ту американку на позавчерашней вечеринке? Когда я вытащил свою пушку, она посмотрела и сказала с благоговением: «Никогда раньше не видела королевский член». Тогда я ее спросил: «А что, он выглядит как-то иначе?» А она мне ответила: «О, да. Конечно. У него кончик красный. Сразу видно — королевская кровь».

Когда они отсмеялись, Роберт повернулся к Даксу.

— А ты?

— Я получил направление в Сандхерст, и отец хочет, чтобы я туда поехал, — ответил Дакс.

— Я считаю, что это нечестно! — сердито воскликнул Роберт. — Они хотят заполучить тебя для того, чтобы ты играл за них в поло!

— А какая разница? — спросил Сергей. — Я ты только обрадовался, если бы меня пригласили.

— Готов поспорить, что все это подстроил мой дядя, — сказал Роберт. — Я видел, какими глазами он смотрел на твою игру в прошлом году.

— Отец считает, что это может пойти на пользу отношением между Англией и Кортегуа. Может быть, нам все-таки удастся получить корабли.

— Я думал, что все уладилось, когда отец основал новую компанию. Права на морские перевозки стоили свыше пяти миллионов долларов.

— Но корабли так и не пришли. Думаю, этот грек успел сдать их в аренду Англии еще до того, как состоялся разговор с Кортегуа.

— Кто-то хитрит.

— Твой отец и мой, но особенно твой. На самом деле твой отец получил за свои пять миллионов долларов импортно-экспортную лицензию, гарантирующую ему пять процентов комиссионных со всех перевозок. Но эта лицензия ничего не будет стоить, если не будет кораблей.

Некоторое время они молчали, и хотя оба думали об одном и том же, никто из них не высказался вслух. И так все было ясно.

Молчание нарушил Сергей.

— Но у нас еще впереди целое лето, десять игр до осени. А это значит как минимум сорок вечеринок, на которых можно будет трахнуть сорок различных девчонок! Так что всякое может случиться.

— Я знаю, что случится.

— Что?

На лице Дакса появилась улыбка.

— Ты подхватишь красный королевский триппер!




10


Консул медленно вошел в свой кабинет, опираясь на трость.

— Доброе утро, Марсель.

Марсель поднял глаза от газеты, аккуратно сложил ее и положил на самый центр стола.

— Доброе утро, ваше превосходительство. Хайме бросил взгляд на газету.

— Они выиграли? Марсель улыбнулся.

— Конечно. И Дакс, как всегда, отличился. Он герой. По этому случаю всей команде разрешили остаться там на выходные.

— Не знаю, нравится ли мне все это. Вся эта шумиха. Для молодого парня это не очень хорошо.

— Дакса это не испортит. Он рассудительный.

— Надеюсь, что так. — Консул сменил тему разговора. — Пришел ли ответ из Макао по поводу кораблей?

— Еще нет.

— Плохо. Я слышал, что англичане согласились выпустить их из гавани, где они простаивают без дела. Но пока тишина.

— Такие вещи требуют времени.

— Но сколько именно? С тех пор, как сэр Роберт пообещал ускорить это дело в Лондоне, прошел уже целый месяц. Англичане могут ждать, а мы — нет.

— В последнем письме, которое мы получили от сэра Роберта, он пишет, что прилагает все усилия.

— Прилагает ли? — в голосе консула прозвучала насмешка.

— Половина денег, заплаченных за контракт, принадлежит ему.

— И он еще директор британских пароходных линий.

— Два с половиной миллиона долларов слишком большая потеря.

— Он может потерять еще больше, если Англия не сумеет воспрепятствовать нашим перевозкам. Секретарь промолчал. Консул откинулся на спинку кресла.

— Иногда мне кажется, что я не подхожу для этой работы, она слишком сложна для меня, слишком хитра. Никто не говорит то, что думает на самом деле.

— Вряд ли кто-нибудь справился бы с этой работой лучше вас, ваше превосходительство. Просто требуется время, вот и все.

Губы консула искривились в усмешке.

— Согласен, но у меня может не оказаться этого времени.

Марсель понимал, что имеет в виду консул. Он здорово похудел, его некогда крупная фигура усохла. А теперь вот и трость. И отнюдь не по дипломатическим соображениям, как шутил консул. Ко всему прочему он снова подхватил сильную простуду и должен был лежать в кровати.

— Надо отправить еще одно письмо президенту, — сказал консул. — С отчетом о положении дел. Может быть, он изменит свою точку зрения на целесообразность обучения Дакса в английской школе.

В Англии Дакс выехал на игровое поле со смешанным чувством. Сегодня он в последний раз будет выступать за сборную Франции, а со следующего года станет играть за команду Англии и Сандхерста. Он бросил взгляд через поле на трибуны, где находился сэр Роберт с двумя дочерьми. Девушки заметили его и помахали руками, он помахал в ответ.

Сергей усмехнулся.

— Все в порядке. Какую трахнешь первой? Дакс засмеялся.

— Ты спятил? Я и так чуть не влип с Каролиной. Отец убьет меня.

— Блондиночка замечательная — за нее стоит умереть. Я видел, как у нее слюнки потекли при виде тебя.

Над полем разнесся звук свистка, английская команда уже вышла на поле.

— Вперед, — сказал Сергей. — Давай познакомимся с твоими будущими товарищами по команде. Заодно поучим их, как надо по-настоящему играть в эту игру.

Вечеринка состоялась в лондонском доме сэра Роберта. Англичане играли неплохо, но без выдумки, и проиграли. Хотя Дакс был вынужден признать, что они хорошие спортсмены. Это подтвердил и капитан англичан, подошедший поздравить соперников с победой.

Дакс стоял один возле высоких стеклянных дверей, выходящих в сад, и наблюдал за танцующими. Сергей, танцевавший с высокой блондинкой, многозначительно подмигнул ему. Дакс не смог сдержать улыбку. Он понимал, это означает это подмигивание, — Сергей уже выбрал себе подружку на ночь.

— Нравится?

Дакс обернулся и увидел сэра Роберта, остановившегося рядом с ним.

— Очень. Благодарю вас, сэр. Сэр Роберт улыбнулся.

— Я думаю, тебе понравится здесь. Возможно, у нас не все, как у французов, но мы стараемся, чтобы люди чувствовали себя хорошо.

Дакс начал оценивать английскую сдержанность. Он невольно огляделся по сторонам, никогда ему еще не приходилось видеть более роскошного дома. Даже дом барона в Париже не мог сравниться с ним.

— Чего еще можно желать, сэр. Вы обо всем позаботились.

— Пока будешь учиться в Сандерхесте, можешь считать этот дом своим. Я уже приказал слугам подготовить для тебя комнату, а на выходные ждем тебя в поместье.

— Благодарю вас, сэр. У меня нет слов.

— Тогда не отвечай, просто считай, что ты дома. — Сэр Роберт посмотрел на Дакса. — Сегодня утром я получил письмо от твоего отца.

— Да? Он пишет, как себя чувствует? Сэр Роберт покачал головой.

— Твой отец никогда не говорит о себе, а только о работе. — Глаза его прищурились. — А как здоровье консула?

— Не очень хорошо, — в голосе Дакса прозвучала грусть. — Не уверен, что мне следовало сейчас оставлять его одного. Может быть, мне удалось бы как-то помочь ему, если бы я остался дома.

Сэр Роберт несколько замялся.

— Можно я дам тебе совет как старший?

— Будьте добры, сэр. Я очень ценю ваше мнение.

— Если бы я был твоим отцом, то очень обрадовался бы, если в ты поехал в Сандхерст. Впечатление, которое ты там произведешь, принесет гораздо больше пользы и ему и твоей стране. Это будет лучше, чем если ты останешься дома.

Дакс молчал. Он понимал, что то же самое сказал бы его отец. И все же они не правы, ведь необходимо позаботиться о здоровье отца. Только бы он больше не простужался, только бы эти чертовы корабли вышли в море, тогда, возможно, отец вздохнет свободнее и ему станет легче. Тогда и он со спокойной душой уехал бы в Сандхерст.

— Благодарю вас, сэр, — твердо сказал Дакс. — Думаю, что я так и сделаю.

Лежа ночью в кровати после вечеринки, Дакс включил настольную лампу и посмотрел на часы. Было уже три часа ночи, а он все никак не мог уснуть. Он поднялся и подошел к открытому окну. Движения на улице не было, он стоял у окна и размышлял о том, когда вернется Сергей.

Сергей взял машину, чтобы отвезти домой свою девицу, так что он вряд ли явится до рассвета, если вообще явится. И в этот момент Дакс увидел фары машины, въезжающей во двор. Из машины вылез Сергей, через минуту он был уже в комнате.

— Что это ты не спишь до сих пор? — Сергей подозрительно оглядел комнату. — Одна из них была у тебя? Дакс засмеялся.

— Ты только об этом и думаешь.

— Конечно! — Сергей сердито стянул пиджак. — Зато я зря потратил время, отвозя домой ту блондинку. Дакс снова засмеялся.

— Не можешь же ты трахать всех подряд. Сергей швырнул пиджак в кресло.

— А тут довольно уютно. Блондинка сказала, что сэр Роберт предоставил эту комнату в твое распоряжение на время учебы в Сандхерсте.

Дакс кивнул.

— А ты знаешь, что комнаты сестер как раз напротив через холл?

— Ну и что? — не удивился Дакс, так как девушки уже поспешили сообщить ему об этом.

— Ну ты же не сможешь не обращать на них внимания, — сказал Сергей, расстегивая рубашку. — Они уже вполне созрели и, похоже, непрочь... — Сергей сбросил брюки. — Ты знаешь, они до сих пор не спят. Я видел свет под дверью.

— У тебя есть сигареты? Сергей протянул пачку.

— Возможно, они ждут тебя.

— Надеюсь, не слишком.

Сергей с притворной печалью покачал головой.

— Ты совершаешь большую ошибку. Придет кто-то другой и будет первым. — Он посмотрел на друга. — Чего ты боишься? Отец в другом крыле, он ничего не услышит. Это в полумиле отсюда.

Дакс засмеялся.

— Заткнись и ложись спать, рогатый ублюдок. Я не виноват, что тебе сегодня ничего не обломилось.

На самом деле сэр Роберт сидел в своем кабинете, изучая последние доклады о положении в Кортегуа. Завтра он отвезет их в поместье и положит вместе с остальными докладами. Там держать их гораздо безопаснее — даже если слуги и полюбопытствуют, то мало чего поймут. Он плотно сжал губы. Теперь уже оказывают давление на него. Порой сэра Роберта раздражал его кузен, барон был французом до мозга костей и чересчур сентиментальным. Что менял тот факт, что консул Кортегуа слишком честный человек? Ведь он еще и больной человек. Неужели кузен не понимает, что если они еще немного попридержат корабли, то правительство неминуемо падет? Если не понимает, то он просто глупец.

Правительство обречено. В горах уже активизировались бандиты. На этот раз Англия снабжает их деньгами и оружием. Крестьяне голодают. Как долго они еще будут страдать под властью этого президента, который тоже не что иное, как самый обыкновенный бандит?

Корабли нельзя отдавать. Два с половиной миллиона — не столь большая цена, чтобы удержать правительство Кортегуа от заключения соглашения с греками. А когда правительство падет, он с лихвой возместит потери, так как в Кортегуа отправятся его собственные корабли.




11


Было начало восьмого, когда на следующий вечер такси доставило Дакса со станции в поместье сэра Роберта. Дверь открыл дворецкий.

— Добро пожаловать, сэр, — сказал он, беря у Дакса чемодан. Дакс последовал за ним в дом, в котором царила странная тишина, а не оживление, которого можно было бы ожидать.

— А где все?

— Вы первый, сэр. Молодые леди приедут к десяти, а сэр Роберт с остальными гостями прибудет завтра.

Дворецкий отворил дверь в комнату Дакса и поставил чемодан.

— Помочь вам распаковать вещи, сэр?

— Нет, спасибо, я сам управлюсь. Их не так много.

— В котором часу прикажете подать обед, сэр? Внезапно Дакс почувствовал, что голоден. Он посмотрел на часы.

— Я только умоюсь с дороги, думаю, в восемь.

Обед не занял много времени, Дакс ел быстро и жадно, так что в четверть девятого он уже управился с обедом.

— Радиоприемник в кабинете сэра Роберта, там же газеты, — сказал дворецкий.

Дакс кивнул. Зайдя в кабинет, он включил радиоприемник и опустился в мягкое кожаное кресло. Уже через несколько минут ему стало скучно, и он потянулся к столу за газетой. Когда он брал газету, на пол упало письмо, лежавшее под ней. Дакс лениво поднял его и уже хотел было положить на место, как заметил, что оно написано по-испански. Листок торчал из распечатанного конверта, Дакс взглянул на него и ему сразу бросилась в глаза подпись: Рамирес.

Уже одно это подтолкнуло его к тому, чтобы прочитать первый абзац.

«Еще раз хочу поздравить Вас. Вы проявили удивительную прозорливость, приобретя четыре японских грузовых судна. Это значит, что они не попадут в руки наших врагов. Информация, которую я получил от своих соотечественников из дома, свидетельствует о том, что правительство находится в крайне затруднительном положении и вот-вот падет.»

Несмотря на огонь в камине, Дакс почувствовал, что его знобит. Каким же надо быть человеком, чтобы предлагать тебе дружбу, приглашать в свой дом и одновременно помогать врагам уничтожить тебя? Дакс стал читать дальше.

«Мятеж потихоньку зреет, но Вы знаете, что мы испытываем серьезные затруднения из-за нехватки оружия и боеприпасов, а приобретать их на месте довольно дорого, так как оружие провозят контрабандой через Анды из соседних стран. К сожалению, вынужден попросить у Вас дополнительные средства. Мне не хотелось бы снова беспокоить Вас, взывая к Вашей щедрости, но для успешного осуществления наших планов нам необходимы десять тысяч фунтов. Если эта сумма слишком велика для Вас, то и пять тысяч фунтов могли бы стать существенной поддержкой»

Губы Дакса скривились в презрительной усмешке. Интересно, сколько денег Рамирес промотал, прежде чем хоть какая-то часть их попала к его так называемым соотечественникам.

«Буду рад, если Вы ответите мне при первой же возможности, а пока позвольте выразить Вам глубокую благодарность от себя лично и от моих соотечественников за помощь в нашей совместной борьбе против деспотичного бандита, незаконно захватившего власть в нашей бедной стране».

Рамирес.

Если бы Дакс не был в ярости, он бы рассмеялся. Рамирес — вор и трус. Рамирес — предатель. Никаких имен Рамирес не упоминал, но следовало поставить отца в известность об этом письме. И барона.

Внезапно ему в голову пришла мысль: а может, барон в курсе? Может быть, он тоже участвует в заговоре? Дакс не знал, кому можно доверять. Он сложил письмо и сунул его в карман. Надо предупредить отца.

Дакс вышел из кабинета. Сегодня же он уедет в Париж. Но тут что-то остановило его. Нет, совершенно очевидно, что так поступать не следует. Сэра Роберта заинтересует его внезапный отъезд, а это может только привлечь внимание к пропаже письма. Ему придется остаться здесь на выходные, а может быть, даже и немного задержаться. Дакс заставил себя вернуться в кресло. Когда в кабинет вошел дворецкий и доложил, что прибыли молодые леди, Дакс спокойно сидел и читал газету.

Девушек можно было принять за двойняшек, хотя они и не были ими. Старшей, Энид, исполнилось восемнадцать, а младшая, Мэвис, была на год моложе.

— Вот видишь, я же говорила тебе, что он приедет вечером, — сказала одна из сестер. Дакс взял ее за руку.

— Привет, Энид. Девушка засмеялась.

— Я Мэвис.

Теперь и Дакс улыбнулся.

— Я никогда не научусь различать вас.

— Мама с папой приехали? Дакс покачал головой.

— Нет. Дворецкий сказал, что они приедут только завтра утром.

— Здорово, — сказала Энид. — Дом на всю ночь в нашем распоряжении.

— Мы устроим собственную маленькую вечеринку, — добавила Мэвис и посмотрела на сестру. — Кого бы нам еще пригласить?

— А зачем? — Энид посмотрела на Дакса. — Я уверена, что мы и втроем чудесно проведем время.

— Вечеринку? — рассмеялся Дакс. — Неужели у вас одни вечеринки на уме? Я так устал, что мечтаю только о том, чтобы принять ванну и хорошенько выспаться.

— Ты всегда такой серьезный? Никогда не думаешь о развлечениях?

— Я завтра о них подумаю.

Он вытянулся в большой мраморной ванне и закрыл глаза. Пар, струящийся от воды, обволакивал лицо, и Дакс расслабился. Вдруг он услышал какой-то слабый звук, открыл глаза и посмотрел на дверь. Там никого не было. Звук снова повторился, и на лице Дакса появилось удивленное выражение.

Вдруг дверь резко открылась и на пороге появились сестры. Из коридора потянуло холодом.

— Ради Бога, закройте эту чертову дверь! — крикнул Дакс, хватая полотенце. — Вы что, хотите меня заморозить?

Но Мэвис оказалась проворнее. Она выхватила у Дакса полотенце, а Энид в это время закрыла дверь. Дакс уставился на сестер, пытаясь руками прикрыть наготу, но потом бросил это бесполезное занятие. Сестры засмеялись.

— Что тут смешного? У вас что, своей ванной нет? Энид уселась на табурет.

— Мы подумали, что если ты так устал, то нам ничего не остается, как устроить тебе лечебную ванну.

— Лечебную ванну?

— Да, она хорошо стимулирует. У нас в школе все девочки их принимают. — С этими словами она открыла холодный кран.

Дакс подпрыгнул, когда его обдало холодной водой.

— Вы рехнулись! — закричал он. Сестры снова затолкали его в воду.

— Сиди спокойно, не будь ребенком. На, выпей. — Энид протянула ему бутылку.

— Что это? — подозрительно спросил Дакс.

— Коньяк.

Дакс взял бутылку и посмотрел на нее. Она была наполовину пуста.

— Где вы ее взяли?

— У папы в баре.

— А где остальное?

— Мы заскучали, — сказала Мэвис. — Что нам оставалось делать? Ты ведь не захотел участвовать в вечеринке.

— Вот нам и пришла в голову идея устроить тебе лечебную ванну, — добавила Энид. — Мисс Пурвис говорила, что они являются лучшим средством от усталости.

Все встало на свои места — сестры были просто пьяны. Дакс пожал плечами и отхлебнул из бутылки. По крайней мере, хоть согреешься.

Мэвис потрогала рукой воду.

— Мне кажется, она уже довольно холодал. А ты как думаешь?

Энид тоже опустила руку в воду.

— Да, вполне.

Дакс сделал еще глоток и покорно лег в ванну.

— А что теперь?

— Сейчас увидишь, — сказала Мэвис. — Вылезай.

— Не вылезу.

— Ах, не вылезешь? — Эиид хихикнула и снова включила холодную воду.

Дакс выскочил из ванной. Он стоял, дрожа от холода, а девушки растирали его жесткими полотенцами.

— Эй, мне больно. Полегче!

Но они разошлись не на шутку. Дакс вертелся как угорь, стараясь ускользнуть от них и не выронить при этом бутылку. Наконец ему удалось проскочить между ними в спальню. Нырнув в постель, он закутался в одеяло.

Девушки подошли к кровати.

— Ну, теперь, когда вы немного развлеклись, почему бы вам не пойти спать?

Сестры как-то странно переглянулись.

— Хорошо, — согласилась Мэвис. — Только верни бутылку.

Дакс сделал еще один глоток.

— Почему я должен возвращать ее вам? — Он чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. — Я думаю, что заслужил ее после всех испытаний. А вдруг у меня будет воспаление легких?

— Без коньяка мы не уйдем. Дакс оживился.

— Если вам нужна бутылка, попробуйте отнять ее у меня.

Сестры угрожающе приблизились. Дакс сунул бутылку под подушку и скрестил руки на груди. Девушки резко сдернули одеяло. Дакс лежал на кровати обнаженный, на этот раз не делая попыток прикрыться.

— Ну и что дальше?

— Ты когда-нибудь видела такое чудо? — благоговейно прошептала Энид, расстегивая пижамную куртку.

Уже где-то ночью одна из сестер принесла еще одну бутылку коньяка, но Дакс не понял которая из них. Они так часто менялись местами, что он совершенно перестал различать их. Только в одном он был уверен твердо, что сестры не в первый раз занимаются этим вместе.

Энид, а может быть и Мэвис, глотнула из бутылки.

— Мне еще никогда не было так здорово. — Она вздохнула и посмотрела на Дакса, голова которого покоилась у нее на коленях. — Подумать только, мы поначалу приняли тебя за педика.

Мэвис, а может быть Знид, подняла голову с колен Дакса и, увидев неуловимое выражение на его лице, пояснила:

— Не понимаешь? Ну педераст, голубенький, гомосексуалист.

Дакс рассмеялся.

— Почему вы так подумали?

— Многие грешат этим, — серьезно сказала она. — А виной всему эти чертовы интернаты для мальчиков. Онл начинают там заниматься этим, а потом входят во вкус.

— Когда рядом такие девушки, как вы? — спросил Дакс, потянувшись за бутылкой.

— У некоторых из них это единственный способ получить удовольствие, — ответила Мзвис. — Они говорят, что так даже лучше. — Она повернулась и взяла бутылку у Дакса. — В следующий раз и мы попробуем.

— Непременно, — хихикнула Энид.

Дакс проснулся на рассвете. Вытянул руку и наткнулся на голое тело. Присев на кровати, перегнулся через Энид и взял со столика часы. Было уже почти пять утра. Дакс бросил взгляд на спящих девушек. Французы правы насчет англичанок, у них нет такого шарма, как у француженок. Но уж в постели мало кто может сравниться с ними, у них такая же жадность до любовных утех, как у уличных кошек.

Дакс потормошил сестер. Мэвис открыла глаза.

— Уже утро, — прошептал Дакс. — Вам лучше вернуться к себе.

— Ох, — Мэвис потянулась. — А Энид проснулась? Но Энид так и не смогла открыть глаз, и им пришлось на руках отнести ее к ней в комнату. Когда Дакс повернулся, чтобы уйти, Мэвис остановила его, ухватив за руку.

— Дакс!

Он посмотрел на нее.

— Что?

— Это была чудесная вечеринка, не правда ли? Дакс улыбнулся.

— Великолепная.

Она замялась, отводя глаза.

— Надеюсь, не последняя?

— Конечно.

Мэвис снова взглянула на него и улыбнулась.

— В эти выходные в доме будет полно людей. Жаль, что на неделе ты не сможешь приехать в Брайтон. У нас там собственная квартира рядом со школой.

— А кто сказал, что не смогу? Можно, я приеду с другом?

— Конечно, — ответила Мэвис, но тут же настороженно посмотрела на него. — Но...

— Не волнуйся, он умеет держать язык за зубами Да ты знаешь его, это Сергей. Тот русский, который играет со мной за сборную Франции.

— А-а, — на лице Мэвис расцвела улыбка. — Мы по-настоящему повеселимся. Когда вас ждать?

— В понедельник вечером, если устраивает.

Позже утром, пока еще не приехали хозяева и гости, Дакс сходил в деревню и позвонил Сергею в лондонскую гостиницу. В качестве награды за победу команде было разрешено немного побыть в Англии. Дакс знал, что Сергей не откажется поехать, — он сразу поймет, о чем идет речь.




12


Сэр Роберт посмотрел на фотографии, лежащие перед ним на столе. Выражение его лица ничуть не изменилось.

— Ты должен знать, что за это можно угодить в тюрьму, — сказал он.

Дакс никак не отреагировал на его слова, он понимал, что сэр Роберт блефует. В кабинете было тихо, и только легкий шум доносился из банковского зала.

Сергей сказал ему почти то же самое, когда в гостинице в Брайтоне Дакс изложил ему свою идею. Но Дакс только рассмеялся в ответ.

— За что? Неужели ты думаешь, что сэр Роберт захочет публичного скандала? Ты забыл, что в нем будут замешаны его дочери?

— Тогда дай мне слово, что моего лица на фотографиях не будет видно, — сказал Сергей соглашаясь.

— Твое лицо мне и не нужно, — сказал Дакс. Он расплатился с официантом за завтрак и поднялся из-за стола. — Пошли. Нам надо купить фотоаппарат и пленки.

— Еще нужно купить все для проявки, ты же не сможешь отдать такие пленки в мастерскую на углу. А что если девицы не одобрят твоей идеи?

— Когда они напьются, то сделают все что угодно, — ответил Дакс и оказался прав.

Собрав фотографии, сэр Роберт аккуратной кучкой сложил их перед собой.

— Сколько ты хочешь за них?

— Нисколько, — ответил Дакс. — Они ваши. Банкир внимательно посмотрел на него.

— А за негативы?

— В Макао стоят четыре корабля, обещанные моему отцу еще два года назад. Когда они прибудут в Кортегуа, вы получите негативы.

— Об этом не может быть и речи, — сказал сэр Роберт. — Я не распоряжаюсь этими кораблями.

— А Рамирес считает, что распоряжаетесь. Сэр Роберт снова посмотрел на Дакса.

— Вот, значит, куда делось письмо. Дакс промолчал.

— Таково твое понятие о чести?! — сердито крикнул банкир. — Просто подло пользуешься оказанным тебе гостеприимством!

На этот раз и в голосе Дакса прозвучали злобные нотки.

— Не вам меня учить. Ваша собственная честь стоит ровно столько, сколько можно получить в результате предательства.

Теперь настала очередь сэра Роберта замолчать. Он снова посмотрел на пачку фотографий.

— Я поступаю так для блага Англии. Дакс поднялся.

— Для вас, да и для меня, сэр Роберт, будет лучше, если я буду считать, что вы делаете это в интересах Англии, а не ради собственной выгоды.

Дакс направился к двери, но голос сэра Роберта остановил его.

— Мне нужно время, чтобы принять решение.

— Можете не торопиться, сэр Роберт. Сегодня я возвращаюсь в Париж. Если к концу следующей недели вы не примете моих условий, письмо Рамиреса будет предъявлено барону и моему отцу, а тысяча копий этих фотографий будет разослана по всей Европе.

Сэр Роберт плотно стиснул губы, глаза его холодно смотрели на Дакса.

— А если я приму твои условия? Ты, конечно, не думаешь, что я напрямую свяжусь с тобой?

— Нет, сэр Роберт. Я узнаю о вашем решении от своего отца.

— А Рамирес? Ты не хочешь, чтобы я принял меры в отношении него?

Глаза Дакса сверкнули желтым блеском. Банкира охватила дрожь, когда он почувствовал жесткость, прозвучавшую в голосе Дакса:

— Нет, сэр Роберт. Я сам о нем позабочусь.

Кофе на столе сэра Роберта уже остыл, а он все еще продолжал смотреть на заголовок в газете.

«Бывший дипломат и его помощник убиты на итальянской Ривьере».

Сэр Роберт вспомнил взгляд Дакса, ладони его покрылись испариной. Он содрогнулся, вспомнив, что предлагал ему жить в своем доме во время обучения в Сандхерсте. Мальчишка был обыкновенным дикарем, а образование и хорошие манеры лишь слегка прикрывали его дикарскую сущность. Трудно даже представить, что мог натворить такой зверь. Поубивал бы всех в доме прямо в постелях.

Странно, как все вдруг навалилось на него. Не только счета и банковские документы, но и люди, дочери, жизнь и смерть.

Дочери. Его бросило в дрожь при мысли о том, что его дочери спали с этим дикарем. Что заставило их вести себя подобным образом? Они никогда не доставляли ему даже малейших неприятностей. У него не хватало сил заставить себя поговорить с ними о тех фотографиях. Ведь они были настоящими молодыми леди, и он не знал, как можно приступить к подобному разговору.

Внезапно сэр Роберт разозлился. Все встало на свои места, с его стороны было глупо хоть на минуту усомниться в дочерях. Всем известно, что эти дикари в джунглях пользуются всякими загадочными снадобьями, не известными даже современной науке. Наверняка так оно и было. Мальчишке каким-то образом удалось подсыпать им возбуждающего зелья, может быть, даже в безвредный чай.

Сэр Роберт понял, что он должен сделать, ему надо отправить их из Англии. В столовую вошла жена и села за стол напротив него.

— Как ты себя чувствуешь, дорогой? — спросила она, намазывая поджаренный хлеб джемом.

— Девочки поедут к твоей сестре в Канаду! — сердито воскликнул сэр Роберт.

Жена удивленно уставилась на него, забыв про хлеб.

— Но я думала, что мы уже решили не отправлять их. Чемберлен никогда не допустит войны в Европе.

— Но он еще не премьер-министр! Девочки отправляются в Канаду, и не будем больше говорить об этом.

Сэр Роберт поднялся и быстрым шагом вышел из столовой, оставив жену в полном недоумении. Добираясь в машине до городского офиса, он окончательно решил, что с одной проблемой покончено, а с другой будет покончено, когда Кортегуа получит четыре корабля.

И дело было даже не в угрозе скандала, не в возможном ударе по репутации, если барону станет известно о его предательстве. Все было гораздо проще и серьезнее. Первый раз в жизни сэр Роберт почувствовал, что ни положение, ни деньги не смогут защитить его. Это была слишком слабая защита от ножа дикаря. По спине сэра Роберта пробежал ледяной холодок смерти.

Глухая барабанная дробь сопровождала Дакса, поднимавшегося по трапу за гробом, укрытым государственным флагом. Матросы, одетые в новенькую форму торгового флота Кортегуа, замерли по стойке смирно. Дакс молча наблюдал, как матросы приняли гроб из рук солдат французского почетного караула, которые внесли его на борт корабля.

Теперь солдаты замерли по стойке смирно, а матросы понесли гроб по палубе. Дакс медленно шел за ними в черном костюме, держа в руках блестящий цилиндр. Он закрыл глаза, когда матросы повернули боком гроб, чтобы пронести его в узкие двери офицерской наготы.

Дакс подумал, что, по иронии судьбы, отец не узнает, что возвращается на родину на корабле, носящем его имя. Это было первое, что бросилось Даксу в глаза, когда траурная процессия остановилась на пирсе. «ХАЙМЕ КСЕНОС». Белые буквы на черном борту были еще совсем свежие и не до конца скрывали прежнее название корабля — «Шошика Мару». Это был первый рейс между Францией и Кортегуа, выполняемый вновь созданным торговым флотом.

Прошло немногим больше месяца с того дня, когда он сидел в кабинете отца и Марсель принес телеграмму из Англии. Дакс до сих пор помнил улыбку, появившуюся на лице отца после того, как он прочел телеграмму.

— Нашему другу сэру Роберту удалось достать для нас корабли!

Дакс улыбнулся, видя, как радуется отец.

— Так что когда настанет время нам с тобой возвращаться домой, мы сможем вернуться на собственном корабле.

Дакс подумал, что вот и наступило это время, но такого возвращения никто из них не мог себе представить. Отец возвращается домой, а он остается. — В телеграмме президента все было сказано ясно:

«Выражаю соболезнования в связи со смертью твоего отца, который был истинным патриотом. Ты назначаешься консулом и будешь находиться на этом посту вплоть до дальнейших распоряжений».

Дакс посмотрел, как закрепляют гроб на случай качки. Потом матросы, отдавая честь, по одному прошли мимо гроба и покинули каюту, в которой остались только Дакс и Котяра.

Дакс повернулся к другу.

— Я подожду на палубе, — торопливо прошептал Котяра.

Дакс посмотрел на гроб, накрытый зелено-синим флагом с изображением парящего белого орла Кортеса, именем которого и была названа страна. Потом подошел к гробу и тихонько положил руку на крышку.

— До свиданья, отец, — едва слышно сказал он. — Интересно, знал ли ты, как сильно я любил тебя?




13


Сергей проснулся около одиннадцати и, спотыкаясь спросонья, отправился прямо на кухню. Там за столом сидел отец.

— Почему ты не на работе? — удивленно спросил Сергей.

Граф посмотрел на него.

— Я больше не работаю. Мы отправляемся в Германию.

— Это еще зачем? Все знают, что в парижских отелях платят больше, чем в других странах Европы.

— Я не собираюсь больше быть лакеем, — спокойно ответил отец. — Я солдат. Я возвращаюсь к своей профессии.

— И в какой же армии? — поддел его Сергей. Еще с младенческих лет он слышал о том, что белогвардейцы сколачивают армию, чтобы с победой вернуться на родину. Но из этого ничего не выходило, и все знали, что не выйдет.

— В германской армии. Они предложили мне звание, и я согласился.

Сергей засмеялся, налил чашку крепкого чая из самовара.

— Германская армия, да? Банда идиотов, которая тренируется с деревянными ружьями и планерами.

— У них не всегда будут деревянные ружья и планеры. Их заводы не простаивают.

Сергей пристально посмотрел на отца.

— А для чего тебе воевать за них?

— Я помогу им прийти в Россию.

— Ты поведешь армию иностранцев против России? — в голосе Сергей прозвучали недоверчивые нотки.

— Коммунисты — это еще не Россия! — сердито крикнул граф. — Коммунисты — это грузины, украинцы, татары, объединенные евреями, использующими их в своих собственных целях!

Сергей молчал. Зная, что с отцом лучше не спорить на эту тему, он прихлебывал чай.

— У Гитлера хорошие мысли, — продолжил отец. — Спасти мир можно, только уничтожив всех евреев! А кроме того, фон Садов говорит, что Гитлер хочет вернуть Россию ее законным правителям.

— А остальные едут с тобой?

— Нет, — отец замялся, — но они приедут потом. Ты бы лучше начинал собирать вещи.

Сергей посмотрел на графа. Он давно пришел к выводу, что его отец не самый разумный человек. Граф всегда поддерживал любые бредовые планы восстановления монархии и всегда оказывался в дураках, теряя на этом свои деньги. И в этот раз случится то же самое. Остальные будут выжидать, наблюдая как отец рискует в одиночку, а потом посочувствуют, когда у него ничего не выйдет. И даже не заикнутся о возмещении потерь, которые он понесет ради их же блага.

Сергей вздохнул. Разубеждать отца было бесполезно, если уж граф Иван принял решение, то это окончательно, он не отступится. Слова сорвались с губ Сергея, прежде чем он успел осознать их смысл:

— Я с тобой не поеду.

Теперь уже удивляться пришлось отцу.

Спустя несколько дней Сергей сидел в кабинете консула, неловко примостившись на стуле перед столом. В голове не укладывалось, что меньше года назад они вместе с Даксом еще учились в школе. За несколько месяцев, прошедших со смерти отца, Дакс, казалось, стал значительно старше.

— Так что, как видишь, — сказал Сергей, — я вынужден искать работу. Дакс кивнул.

— И, поскольку ничего не умею делать, пришел к тебе. Может быть, ты что-нибудь придумаешь. Я понимаю, ты очень занят, поэтому колебался, прежде чем явиться.

— Тебе не надо было колебаться. — Дакс не сказал другу, что на самом деле он не перегружен работой, так как до сих пор мало кто интересовался Кортегуа. Единственное, что действительно изменилось, так это его положение в обществе: он внезапно стал желанным гостом на всех приемах. Что-то привлекало французов в этом молодом человеке, в этом консуле, который был широко известен благодаря своим успехам в игре в поло.

— Надо что-нибудь подыскать для тебя, — сказал Дакс и улыбнулся Сергею. — Я бы пристроил тебя в консульство, но в следующем месяце я уезжаю домой. Президент решил прислать нового консула.

— А я думал... Дакс улыбнулся.

— Мое назначение было временным, пока президент не подыщет подходящую кандидатуру.

— И что же ты будешь делать? — Судьба друга взволновала Сергея больше, чем своя собственная. Дакс пожал плечами.

— Не знаю. Президент написал, что у него есть планы на мой счет, но мне они неизвестны. Возможно, поеду в Сандхерст, как и планировалось. Но об этом я узнаю, лишь когда приеду домой.

Молодые люди некоторое время сидели молча.

— Может, ты хочешь поехать со мной в Кортегуа? Сергей покачал головой.

— Нет, спасибо. Я буду неуютно чувствовать себя в незнакомой стране. Предпочитаю остаться в Париже. Дакс не стал настаивать.

— Понимаю. Ладно, если что-то услышу, сразу сообщу тебе.

Сергей поднялся.

— Спасибо.

— У меня есть немного денег, могу дать тебе, если нужно, — предложил Дакс.

Сергей посмотрел на деньги. Пять тысяч франков. У него чесались руки взять их, но было слишком неловко.

— Нет, спасибо. У меня пока есть.

Выйдя из консульства, Сергей разозлился на себя. Десяти франков, которые лежали у него в кармане, с трудом хватит до завтра, а домовладелец уже требовал плату за квартиру. Сергей машинально добрел до отеля, в котором работал отец, и тут только понял, что все кончено. Зачем он пришел сюда? Отец больше не швейцар и не даст ему денег, как обычно.

Перейдя улицу, он подошел к кафе и пристроился под навесом. Заказал кофе. Потягивая кофе, он размышлял, у кого из друзей состоится сегодня вечеринка или коктейль, где можно было бы поесть.

Его размышления прервал чей-то голос.

— Сергей Никович?

Он поднял взгляд. Стоявший у столика человек показался ему знакомым. Он вспомнил, что это бригадир посыльных из отеля напротив.

— Привет, — сказал Сергей, не в силах припомнить имя парня.

Бригадир без спросу присел за столик.

— Что слышно об отце?

Сергею бригадир не понравился. Слишком бесцеремонный. Он даже хотел встать и уйти, но любопытство взяло верх. Не стоит нервничать прежде времени.

— Ничего, — ответил Сергей. Бригадир покачал головой.

— Не доверяю немцам. Я говорил твоему отцу, чтобы он не ехал.

Сергей промолчал. Он прекрасно понимал, что бригадир ничего не говорил отцу, просто не осмелился бы. Отец раздавил бы его как букашку.

К столику подошел официант.

— Два коньяка, — с важностью произнес бригадир и снова повернулся к Сергею. — Ну, а как ты?

— Нормально.

— Уже нашел что-нибудь?

«Черт бы его побрал», — подумал Сергей. В этом городе нет секретов.

— Есть несколько предложений, но я еще не решил.

— А я только сегодня вспоминал тебя. — Бригадир замолчал, ожидая, пока официант поставит коньяк и отойдет от столика. — Интересовался, чем занимается Сергей Никович.

Сергей молча посмотрел на него.

— Я подумал, что если ты еще ничего не нашел, то я мог бы кое-чем тебя заинтересовать. Ну хотя бы на то время, пока ты раздумываешь над многочисленными предложениями.

Сергей поднял рюмку.

— Будь здоров. — У этого слизняка была манера тянуть резину.

— Твое здоровье.

Сергею следовало брать инициативу в свои руки, иначе разговор мог закончиться ничем. Тепло от выпитого коньяка приятно разлилось по телу.

— Так что ты задумал? Бригадир понизил голос:

— Ты же знаешь, в отеле полно туристов, и среди них есть богатые одинокие леди. Они не решаются выходить вечером без провожатого.

Сергей оборвал его:

— Ты предлагаешь мне стать жиголо? Бригадир протестующе поднял руку.

— Боже упаси! Эти женщины никогда не прибегают к услугам жиголо, у них слишком высокое положение в обществе. Они никогда не позволят себе появиться с кем-нибудь, кто ниже их по происхождению.

— Так что ты тогда предлагаешь?

— Некоторые их этих женщин заинтересованы в общении со светскими людьми и будут очень признательны тому, кто введет их в общество.

Сергей внимательно посмотрел на бригадира.

— И это все?

Бригадир выразительно пожал плечами.

— Остальное на твое усмотрение.

— Не понимаю, — сказал Сергей. — К чему ты клонишь?

— Я устраиваю тебе встречу с леди и за это хочу иметь пятьдесят процентов от того, что ты получишь.

Сергей отхлебнул из рюмки. Этот проходимец наверняка еще что-нибудь сдерет с клиентки за знакомство.

— Двадцать пять процентов.

— Согласен.

Сергей моментально пожалел о своей щедрости, бригадир, наверное, согласился бы и на десять процентов.

— Тут есть одна леди, — продолжил бригадир. — Она живет в отеле уже почти неделю. Сегодня утром, когда я приносил ей американские газеты, она снова спросила, не могу ли я ей помочь. Если тебя интересует, она сейчас в вестибюле.

Сергей замялся. Может быть, следовало поискать другое занятие — уж очень не хотелось, чтобы его выставляли на показ. Он плотно сжал губы, борясь с искушением послать этого деревенщину ко всем чертям. Но в ушах до сих пор стоял вопль домовладельца. Сергей поднялся и машинально поправил галстук.

— Ладно. Но только если она мне понравится. Когда они вошли в вестибюль отеля, бригадир прошептал:

— Вон она, в красном кресле, в углу.

Женщина подняла взгляд как раз в тот момент, когда Сергей повернулся в ее сторону. Он был удивлен. Она вовсе не была старой — что-то около тридцати или чуть больше. Сергей всегда считал, что услугами жиголо пользуются только старые женщины. Темно-голубые глаза женщины внимательно смотрели ю Сергея, он почувствовал, что краснеет, и отвел рзгляд.

— Ну, как она тебе?

— Какое это имеет значение, — ответил Сергей, но, увидев удивленный взгляд бригадира, добавил:

— Все в порядке. Вполне возможно, что это будет здорово.

— Вот и хорошо. Она милая, тебе будет хорошо с ней.

— Она замужем?

Бригадир возмущенно посмотрел на Сергея.

— За кого ты меня принимаешь? Я не такой дурак, чтобы заставлять тебя тратить время на одиноких женщин.

У миссис Харви Лейкоу было двое детей школьного возраста, четыре миллиона долларов, оставленных родителями, и муж, твердо убежденный в том, что если этим летом он уедет из Америки, Рузвельт найдет способ помешать его делам.

— В этом году я не могу уезжать, — сказал он. — Никто не знает, какую подлость выкинет этот парень из Белого дома.

— А что он может сделать? Ну даже если и сделает, у нас все равно останется достаточно денег.

— Ты как будто не понимаешь, что сейчас в стране депрессия, — с раздражением ответил муж. — Рузвельт хочет передать все этим чертовым профсоюзам.

— А ты собираешься помешать ему? Муж сердито вскочил.

— Да, Боже мой! По крайней мере ему не достанется мой бизнес!

Она промолчала. Это был не его бизнес, в действительности не его. Компанию много лет назад основал ее отец и после их свадьбы взял Харви к себе на работу. После смерти отца она унаследовала контрольный пакет акций, и Харви автоматически стал президентом. Но об этом теперь как-то уже все позабыли.

— Я еду к себе в офис.

— А еду в Париж. Одна, если ты не хочешь ехать со мной, — сказала она, внезапно приняв оешение.

— Но ты ведь будешь скучать, ты же там никого не знаешь.

Она молча ждала, когда он все же предложит поехать вместе, но он так и не сделал этого. И вот теперь, проведя неделю в одиночестве в парижском отеле, она вспомнила его слова. Да, ей было скучно, ей было одиноко в городе, который не любит одиноких женщин.

Выйдя из ванной, она посмотрела на себя в большое зеркало. Ей было тридцать восемь, и хотя фигура потеряла девическую стройность, она все равно выглядела моложе своих лет. Груди до сих пор оставались упругими, они никогда не были у нее слишком большими, поэтому не обвисли от собственной тяжести, живот по-прежнему оставался плоским.

Но самым привлекательным в ней были глаза: большие, темно-голубые, лучистые, не утратившие внутреннего огня. Внезапно, без всякой причины, они наполнились слезами. Разозлившись на себя, она схватила халат и, закутавшись в него, вышла в гостиную. Раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала она, доставая из пачки сигарету.

Это был бригадир посыльных.

— Ваши газеты, мадам, — сказал он и, заметив у нее в руках незажженную сигарету, услужливо поднес спичку.

— Спасибо, — сказала она, быстро заморгав глазами. Но он успел заметить слезы.

— Не нужен ли мадам автомобиль на вечер?

Поколебавшись, она покачала головой. Женщина не может никуда пойти одна. Ей снова предстоял ужин в номере. Но когда она сидела в одиночестве за большим столом, ее не радовала даже вкусная еда. Бригадир внимательно посмотрел на нее.

— Может быть, мадам нужен сопровождающий на вечер?

Она посмотрела не бригадира и устыдилась своих мыслей.

— Жиголо?

Бригадир заметил на ее лице легкую гримасу отвращения.

— Конечно нет, мадам.

Она вспомнила женщин, которых видела в сопровождении жиголо. Это сразу бросалось в глаза, а она не могла допустить, чтобы люди смотрели на нее так же, как на этих женщин.

— Мне не нужен жиголо.

— Я даже и думать об этом не смел, мадам. Но здесь, в отеле, находится молодой человек, который видел вас, мадам, и очень хотел бы познакомиться.

— Молодой человек? — она почувствовала, что это ей льстит. — Не жиголо?

— Нет, мадам, — сказал бригадир и добавил доверительным тоном:

— В его жилах течет королевская кровь. Она замялась.

— Ну, не знаю.

Заметив ее нерешительность, бригадир быстро заговорил:

— Если мадам спустится в вестибюль, я устрою так, что мадам сможет поговорить с этим молодым человеком. И если он понравится мадам, я вас познакомлю. А если нет, — бригадир пожал плечами, — молодой человек, несмотря на свое разочарование, подчинится воле мадам и больше не будет ее беспокоить.

Несмотря на то, что она решила не спускаться в вестибюль для встречи с молодым человеком, она тщательно занялась макияжем. Теперь из зеркала на нее глядели большие темно-голубые, сияющие глаза, в которых появился давно забытый блеск. Почувствовав себя молодой и возбужденной, она принялась убеждать себя, что только посмотрит на него. Посмотрит и уйдет, в этом нет ничего плохого.

Сидя в вестибюле, она чувствовала себя неуютно, ей казалось, что все знают, зачем она пришла сюда. Она посмотрела на часы и решила подождать еще десять минут. Уже собираясь встать, чтобы вернуться в номер, она увидела, как в отель вошли бригадир и молодой человек.

Ее первое впечатление было, что он очень молод, но потом она вспомнила, как читала где-то, что французы предпочитают женщин старше себя. Второй мыслью было, что он очень высок. Стоя рядом с низеньким посыльным, он казался еще выше, а широкие плечи и пышные темные волосы действительно придавали ему царственный вид. Она решила, что ему года двадцать четыре, но в этой ошибке был виноват, отчасти, ее собственный возраст. На самом деле Сергею не было и двадцати.

Его темные глаза оглядывали вестибюль, и, когда внезапно их взгляды встретились, она увидела, что он покраснел. Она удивленно подумала, что бригадир не обманул ее, так покраснеть может только человек, действительно жаждущий встречи.

Когда Сергей отвел взгляд, она, ни о чем не думая, кивнула бригадиру и тут же, ужаснувшись собственной смелости, поспешила к лифту.

За все годы замужества у нее не было ни одной любовной связи, поэтому ей казалось, что они находятся в каком-то нереальном мире. Время остановилось, и если это и не была любовь, то во всяком случае сильное увлечение. И вот теперь, три недели спустя, она открыла Сергею дверь, держа в руках письмо.

Сергей понял, что все кончено, и почувствовал сожаление, потому что ему очень нравилась эта спокойная, умная женщина.

— Тебе пора уезжать? — спросил он. Она кивнула.

— Завтра.

— Тогда сегодня ночью я покажу тебе Париж, которого ты еще не видела. Мы будем гулять всю ночь. Она помолчала, потом сказала:

— Хватит с меня Парижа.

Сергей поставил свой бокал и протянул к ней руки. Она безмолвно прильнула к нему, и он почувствовал, что ее щеки мокры от слез. Они долго сидели молча. Hi улице уже стемнело и зажглись фонари.

— Надо заказать поесть, ты, наверное, проголодался, — наконец сказала она.

— Я не голоден.

Они снова замолчали, глядя на сверкающие фонари.

— Париж очень красив ночью, — сказала она и взяла его за руки. — Я никогда не была молодой. Теперь я понимаю это.

— Ты всегда будешь молодой.

— Теперь буду, благодаря тебе.

— Я провожу тебя на пароход, — внезапно сказал он.

— Нет, — она покачала головой. — Лучше, если в поезде, который увезет меня к пароходу, я буду одна.

— Я буду скучать без тебя.

— Я тоже.

— И все-таки ты возвращаешься к семье, к тем, кто тебя любит.

— А ты? — спросила она. — Что ты будешь делать?

— Не знаю. Отец хочет, чтобы я приехал к нему в Германию. Я не хочу ехать, но...

— Ты не должен ехать туда! Сергей пожал плечами.

— Там наверняка найдется для меня какое-нибудь дело. Все лучше, чем бездельничать и слоняться по Парижу.

— Нет, ты не прав. То, что делают нацисты, просто ужасно. Ты не должен принимав в этом участия. Президент Рузвельт говорит...

— Ваш презцдент еврей, — оборвал ее Сергей. — Отец пишет, что его настоящая фамилия Розелфельд и что он снюхался с коммунистами.

Она засмеялась, но тут же остановилась, увидев недоуменное выражение на его лице.

— Ты напоминаешь мне моего мужа. Он тоже постоянно повторяет подобные глупости. Она заметила, что Сергей обиделся.

— Извини, — сказала она, пытаясь загладить свою резкость. — Но, видишь ли, это не правда. Я имею в виду, что наш президент еврей.

Сергей промолчал.

— Тебе надо найти работу.

— Где? Кто меня возьмет? Я ничего не умею делать.

Она почувствовала в его голосе неподдельное отчаяние и притянула его к себе. Тепло его тела одурманило ее, и уже позже, гораздо позже она смущенно прошептала ему в ухо:

— Тогда, в вестибюле, ты хотел познакомиться именно со мной? Или неважно с кем?

Сергей почувствовал, какого ответа она ждет.

— Да, именно с тобой. Мне хотелось этого с того самого момента, когда я впервые увидел тебя.

Было пять часов утра, но бригадир поджидал Сергея на выходе из отеля.

— Ну как? Сколько она тебе дала?

Сергей уставился на него, потом равнодушно, почти с пренебрежением вытащил из кармана чек. Бригадир схватил его и громко присвистнул.

— Ты хоть знаешь, какая тут сумма? Сергей покачал головой, он даже не посмотрел на чек.

— Пять тысяч долларов!

Сергей молчал, он все еще думал о женщине, оставшейся в номере отеля.

— У тебя, видно, стальная пушка, — грубо пошутил бригадир и засмеялся. — Ты ее, наверное, так ублажил, что у нее крыша поехала.

Сергей посмотрел на бригадира. Конечно, он понимал, почему чек на такую большую сумму. Она хотела, чтобы он остался в Париже, а не ехал к отцу.

Бригадир придвинулся поближе.

— Ну как она, ничего? Некоторые из этих американок просто созданы для этого.

Сергей обдал бригадира холодным взглядом.

— Ладно, ладно, не обращай внимания, она все равно завтра уезжает. Тут в отеле есть еще одна дама, которая видела тебя в вестибюле. Когда она поинтересовалась, я сказал, что ты освободишься через два дня. Она хотела бы пообедать с тобой завтра вечером.

Сергей резко повернулся и пошел прочь. Бригадир, продолжая держать в руках чек, удивленно посмотрел ему вслед и крикнул:

— Она хочет, чтобы ты был в смокинге, потому что после обеда вы поедете с ней на вечеринку к ее друзьям.




14


— Похоже, мы все-таки не едем домой.

— Значит, остаемся? — спросил Котяра. Дакс покачал головой.

— Нет. Президент решил, что я должен выполнить волю отца и поехать учиться в колледж. Но не в Сан-дхерст, а в Гарвард.

На лице Котяры появилось недоуменное выражение.

— В Соединенные Штаты.

— В Соединенные Штаты! — взорвался Котяра. — Президент что, из ума выжил? Они же нас ненавидят! Они нас убьют!

— Президент знает, что делает. Это один из лучших университетов мира.

Марсель, стоявший возле стола, поинтересовался:

— Не туда ли собирается твой друг Роберт? Дакс кивнул. Котяра поднялся.

— Мне это не нравится, там полно гангстеров и индейцев. Нас всех убьют, пока мы будем спать. Я смотрел их фильмы.

Дакс рассмеялся.

— Неужели такой толстый может чего-то бояться? Котяра гордо выпрямился.

— Никогда. — Он направился к двери, потом остановился. — Но я не буду спать без ножа под подушкой!

Марсель подождал, пока дверь за Котярой закроется, потом повернулся к Даксу.

— Я бы хотел поговорить с тобой, — нерешительно произнес он.

— О чем?

— Я собираюсь уйти из консульства.

— Понимаю.

Заявление Марселя не удивило Дакса. Он всегда недоумевал, как Марсель служит за то жалование, которое ему выплачивала Кортегуа.

— Конечно, я останусь еще на некоторое время, чтобы помочь новому консулу разобраться с делами, — добавил Марсель.

— Моя страна будет очень признательна тебе. У тебя есть какие-нибудь планы? Марсель покачал головой.

— Мне почти тридцать, самое время заняться делом. Я еще точно не знаю каким, но если не попытаться сейчас, то потом будет поздно.

На самом деле это не было правдой. Уже была заключена сделка с бароном и Христополусом. У племянника грека не ладилось дело с кораблями, и он страстно желал вернуться к игорному бизнесу. Христополус решил отозвать его во Францию, но для этого он еще год должен был заниматься кораблями. Марселя отправляли в Макао под предлогом руководства казино, на самом же деле ему предстояло изучать в Китае бизнес, а также закупить как можно больше грузовых кораблей.

Марселю удалось скопить немного денег, о которых никто не знал, и он хотел использовать их в качестве стартового капитала. Он собирался сам купить корабли и передать их синдикату, но не в собственность, а в долгосрочную аренду. Арендной платы хватило бы на расходы, и корабли так и остались бы у него. Марсель был уверен, что без труда сумеет уладить этот вопрос с синдикатом. Ведь это снизит их начальные инвестиции, так что они еще скажут ему спасибо за сохранность капиталов.

Голос Дакса вернул его к действительности.

— Мы подыщем кого-нибудь на твое место, — Дакс внезапно щелкнул пальцами. — Может, мой друг Сергей заинтересуется. Буквально в прошлом месяце он говорил мне, что ему нужна работа.

Но Сергея он не нашел. Консьержка сказала, что на прошлой неделе он упаковал вещи и уехал, не оставив нового адреса. Дакс предположил, что он отправился в Германию.

Сергей скучал, ничто так не нагоняло на него скуку, как азартные игры, будь то карты или рулетка. Уже один тот факт, что ему приходилось сидеть и ждать, приводил его в уныние. Даже старуха, поглощенная игрой, позабыла о нем.

Она совсем не была похожа на американку. Скорее, на очень мудрую, очень старую и очень богатую француженку, которая точно знала, чего хочет. Ей нужен был для компании молодой симпатичный человек, и Сергей полностью подходил ее требованиям. При первом взгляде на него в вестибюле отеля она поняла, что он согласится.

Они заключили вполне бесхитростное соглашение, по которому Сергей должен был выполнять обязанности ее компаньона. В день он получал две тысячи франков, плюс деньги на дополнительные расходы на одежду. Через два дня они уехали в Монте-Карло.

В казино ежедневно проходило два сеанса игры, и старуха посещала оба. Первое время Сергея удивляло тупое упорство, с каким они транжирила деньги, но вскоре он перестал думать об этом. Казалось, что у нее их неиссякаемый источник. Прошло две недели, а она без остановки продолжала сорить деньгами. И вот сегодня пошла уже третья неделя, и они снова сидели в казино.

Сергей медленно отошел от стола, вышел на террасу и посмотрел на гавань. На голубой глади воды сверкали белоснежные яхты, а позади гавани, на холме, возвышался дворец из розового камня. Он медленно спустился по ступенькам в сад.

После духоты казино в нос ударил сильный запах цветов. Сергей дошел до конца аллеи и остановился. Держа руки в карманах, он глядел на воду.

— Прекрасно, не правда ли?

Голос прозвучал сзади, и Сергей удивленно обернулся. Существовало неписаное правило, по которому не полагалось заговаривать на территории казино с незнакомыми людьми. На скамейке сидел пожилой человек, скрестив ладони на золотом набалдашнике трости. Его седые волосы и аккуратно подстриженная борода почти сливались с белым шелковым костюмом. Сергею не надо было объяснять, кто этот старик, хотя он и не видел его прежде.

Ходили слухи, что этот старик был крупнейшим в мире торговцем военным снаряжением и владельцем казино, в саду которого они сейчас находились. У него была самая большая и самая белая яхта.

Сергей непроизвольно ответил по-русски:

— Очень красиво, сэр Петр.

— Вы Сергей Никович?

— Да.

— Что слышно от вашего отца графа Ивана?

— Ничего, сэр Петр. Я получил от него лишь одно письмо, оно пришло вскоре после его отъезда в Берлин.

Взгляд старика был устремлен мимо Сергея на гавань. Он тихонько кивнул, не переведя взгляда.

— Не понимаю, почему эти глупцы убивают время за азартными играми, когда вокруг такая красота. Сергей промолчал. Взгляд старика остановился на Сергее.

— Ваш отец тоже зря тратит время, — произнес он мягким голосом. — Та матушка Россия, которую мы любили, потеряна для нас навсегда, мы никогда не вернем ее.

Сергей продолжал молчать.

— Но ведь ваш отец казак, — продолжил сэр Петр, — а что еще делать казаку, кроме как воевать? Даже если битва проиграна, он должен продолжать сражаться.

Философские нотки в голосе старика внезапно исчезли, голубые глаза стали острыми и пронзительными, мягкий голос приобрел твердость:

— Но у отца хоть, по крайней мере, есть причина так поступать. А у вас?

Сергей был так удивлен переменой, произошедшей в старике, что только что не раскрыл рот от удивления.

— Вы здесь с этой старой глупой курицей, у которой так много денег, что она не знает, что с ними делать. Поэтому она и проводит все время здесь. А вы за две тысячи франков в день пляшете вокруг нее, как кукла на веревочке.

Очевидно, старику было известно абсолютно все. Сергею нечего было сказать, и он просто смотрел на старика.

— Мне стыдно за вас, Сергей Никович! — с возмущением заявил старик и поднялся со скамейки. — Позор! Сергей наконец, обрел дар речи.

— Но что же мне оставалось делать?

— Вы могли бы пойти работать, как это сделал ваш отец. Он не стыдился честного труда.

Старик повернулся и потел. В этот момент, словно из-под земли, около него выросли два человека. Сэра Петра их появление, казалось, не удивило. Телохранители всегда были рядом.

— Жду вас сегодня вечером к обеду, — бросил старик через плечо. — В семь часов. Не опаздывайте, я стар и обедаю рано.

Белый дом с мраморными колонками и мраморными полами возвышался на самом высоком холме в Монако. Он возвышался даже над розовым дворцом Гримальди, которые являлись титулованными правителями этой маленькой страны, — даже они мирились с тем фактом, что сэр Петр поглядывал на них сверху вниз. Ведь именно с его налогов оплачивались все их счета.

Сергей посмотрел через громадный стол красного дерева на старика, потом перевел взгляд на его молодую жену-француженку. Они сидели тихо, ее бриллианты и жемчужины сверкали в свете подсвечников. За все время обеда она едва вымолвила три слова.

— Мои сыновья умерли, — внезапно сказал старик, — и мне нужен молодой человек, которому я мог бы доверять. Такой, у которого ноги крепче, чем мозги, который может ездить туда, куда я уже сам не могу. Работать придется много, работа скучная и утомительная, жалование маленькое. Но за это я предоставлю возможность учиться. Вас это интересует?

Сергей снова повернулся к старику.

— Да. Очень.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес старик. — Можете передать мадам Гойген, что вы не вернетесь с ней в Париж.

— Она уже уехала, сэр Петр, — ответил Сергей и заметил промелькнувшее на лице старика удивление.

В полдень между ними произошла неприятная сцена. Она возникла из-за того, что мадам не желала обедать без Сергея. Появиться одной в ресторане отеля или даже пообедать в одиночестве у себя в номере они считала унизительным. Все знают, что Сергей приехал с ней. Так что же скажут люди, когда она появится одна? Но Сергей был непреклонен, и разозлившаяся мадам собрала вещи и уехала.

Сергей не знал об ее отъезде до того момента, пока не спустился в вестибюль отеля, чтобы отправиться на обед к сэру Петру. Помощник управляющего тихонько отвел его в сторону и предъявил счет. Сергей мрачно усмехнулся. Эта старая сука смылась, не оплатив его номер.

— Я посмотрю его завтра, — сказал Сергей. Помощник управляющего был вежлив и настойчив.

— Прошу прощения, сэр, но мы должны получить деньги сегодня.

В уплату за номер ушло почти все до последнего франка, так что теперь он вернулся к тому, с чего начал. Завтра предстояло покинуть отель и подыскать дешевую комнату. Он уже решил, что не вернется в Париж.

— Хорошо, — сказал сэр Петр. — Утром перевезете из отеля свои вещи.

— Да, сэр.

Сэр Петр поднялся.

— Я устал и пойду спать.

Сергей тоже поднялся, но сэр Петр жестом усадил его обратно.

— Сидите, — сердито сказал старик. — Вам предстоит жить здесь, и вы должны привыкнуть, что каждый вечер сразу после обеда я ухожу. — Он повернулся к жене, и голос его подобрел:

— Дорогая, останься с нашим гостем, тебе нет смысла уходить так рано.

Старик ушел и за столом воцарилась тишина. Сергей внимательно смотрел на хозяйку, пытаясь представить, что за жизнь у нее с таким стариком. Но хозяйку гость совсем не занимал, она думала о сэре Петре — о том, каким мудрым был этот старик.

Поднимаясь по главной лестнице, сэр Петр оглянулся на них и кивнул. Ему было восемьдесят, а его жене двадцать восемь, и он прожил достаточно долгую жизнь, чтобы понимать, что молодой женщине требуется больше, чем украшения, богатство и простая привязанность. Увидев, как они встали из-за стола и направились на террасу, он повернулся и пошел к себе. Старик закрыл за собой дверь своей комнаты. Он все сделал правильно. Пусть уж лучше развлекается с приличным человеком, таким как Сергей, чем с гнусными личностями, которые всегда вертятся в казино. А кроме того, за Сергеем он всегда сможет приглядывать, и, если ему покажется, что дело заходит слишком далеко, он тут же выставит мальчишку.




15


Сергею не понадобилось много времени, чтобы выяснить, что ему отведена роль мальчика на побегушках. В первые месяцы он удивлялся, зачем сэру Петру вообще надо было брать его на службу. Но однажды ему все стало ясно.

В то утро он вернулся из банка Монте-Карло с бумагами, на которых требовалась срочная подпись старика. Сергей прошел прямо в библиотеку, служившую старику кабинетом, и застал там лишь мадам Ворилову. Она подняла взгляд от газеты, которую читала.

Сергей остановился в дверях.

— Извините, что побеспокоил вас, мадам, — почтительно произнес Сергей. — Я принес бумаги сэру Петру на подпись.

— Входите. — Она улыбнулась. — Сэр Петр уехал в Париж.

На лице Сергея появилось удивленное выражение. Обычно он заранее знал, когда сэр Петр уезжает из дома. Это бывало довольно редко.

— Тогда, наверное, мне тоже следует поехать в Париж. Бумаги очень важные.

Улыбка исчезла с лица хозяйки.

— Они могут подождать до завтра, завтра он вернется.

Сергей продолжал стоять в дверях.

— Очень хорошо, мадам. Я сбегаю в банк и предупрежу их.

— Вы очень серьезно относитесь к своей работе, не так ли? — На лице ее снова появилась легкая улыбка.

— Я не понимаю вас.

Она указала ему на телефон.

— Так вы быстрее сообщите им, что бумаги сегодня не будут подписаны.

— Но...

— Не будьте глупцом. — В голосе ее прозвучали грубоватые нотки. — Позвоните и устройте себе сегодня выходной. У вас до сих пор еще не было ни одного выходного.

Губы Сергея растянулись в улыбке.

— Вы очень добры, мадам. — Сергей вошел в библиотеку. — Но я не знаю, чем занять себя.

Она поднялась из-за стола, подошла к окну и посмотрела на гавань с белыми яхтами и парусами.

— Сэр Петр не оставляет вам времени для развлечений.

Сергей положил папку с бумагами на стол и снял трубку телефона.

— А я на это и не рассчитывал. Внезапно она повернулась к нему.

— А вы знаете, почему он в действительности нанял вас?

Сергей уставился на мадам, забыв о телефонной трубке, которую держал в руках.

— Иногда я задавал себе такой вопрос. Мне кажется, что в моих услугах нет никакой нужды. Она рассмеялась.

— Он нанял вас для меня. Он подумал, что вы нужны мне.

Сергей медленно опустил телефонную трубку.

— Он любит меня, — продолжила она, — и хочет, чтобы у меня было все. Поэтому он и поселил вас здесь.

— Это он вам сказал?

— Конечно нет. Вы думаете, он такой глупец, что скажет: «Посмотри, я привел тебе любовника»? Сергей опустил глаза.

— Извините. Я не знал этого. Она снова отвернулась к окну.

— Конечно, вы ничего не поняли, это-то мне в вас и нравится. Вы настолько джентльмен, что даже не могли допустить подобного.

— Завтра, когда вернется сэр Петр, я заявлю ему о своем уходе.

Мадам посмотрела на него.

— Да, вы действительно джентльмен. А куда вы пойдете и что будете делать? Разве у вас есть деньги?

Он подумал о сотне франков, которые платил ему сэр Петр в неделю, и покачал головой.

— Тогда не будьте глупцом, — резко сказала она. — Вам не следует уходить отсюда, пока не скопите денег.

— Получая сто франков в неделю?

— Вот этому сэр Петр научил меня, — сказала она. — Всегда есть возможность добыть деньги там, где их полно. — Она снова вернулась к столу. — Поищите и найдете.

Сергей покачал головой.

— Боюсь, что нет. Я не обладаю талантом делать деньги.

Мадам с любопытством посмотрела на него.

— Вы не любите работать, так ведь? Сергей усмехнулся.

— Думаю, что да. Работать это скучно, никакого удовольствия. Это я давно понял.

— Как же тогда вы рассчитываете получить деньги? Он пожал плечами.

— Может быть, встречу богатую американскую девушку и женюсь на ней. Она кивнула.

— Во всяком случае это лучше, чем играть роль жигало при мадам Гойген.

Сергей посмотрел на нее. Он и не думал, что ее так волнует его судьба.

— Но чтобы делать деньги, надо иметь первоначальный капитал.

— Возможно, в этом я смогу вам помочь, — сказала она. — А теперь можете идти, у вас сегодня выходной.

Сергей поклонился и покинул библиотеку. Он прошел к себе в комнату, разделся, принял душ и растянулся на кровати с сигаретой. Не успел он докурить, как раздался стук в дверь. Он так и предполагал.

Сергей улыбнулся, затушил сигарету, накинул халат и открыл дверь.

— Входите.

— У меня есть одна идея, которая может помочь вам.

— Да? — Сергей заметил, что мадам смотрит туда, где разошлись полы халата. Лицо ее слегка покраснело.

Она сделала усилие, чтобы отвести взгляд, но так и не смогла оторваться от зрелища его ожившей плоти. Губы ее приоткрылись.

— О...

— У меня есть идея получше, — оборвал ее Сергей, увлекая к кровати. — Думаю, настало время полностью отработать свое жалование.

— Мне надо поговорить с тобой, — прошептала она, когда Сергей вошел в столовую. — Не уходи наверх после обеда.

Он кивнул и подошел к своему месту за столом. Стоя, подождал, пока к столу подойдет сэр Петр, и только тогда уселся.

После обеда, как обычно, сэр Петр ушел. Сергей вышел на террасу и стал ждать. Через несколько минут мадам появилась, они стояли и смотрели на пылающий диск солнца, скрывающийся за горами.

— Я беременна, — прошептала она. Сергей удивленно посмотрел на нее.

— В доме двадцать два биде, и ты... — Он взял себя в руки. — Ты уверена?

Она кивнула, лицо ее было бледным. Сергей легонько присвистнул.

— Интересно, сэр Петр предполагал такое? Она молчала.

— Ты сказала ему? Она покачала головой.

— Еще нет.

— А что ты собираешься делать?

— Избавиться от ребенка. Я уже договорилась со своим врачом.

— Но тебе не удастся скрыть этого. Он узнает.

— Я должна попытаться, — с отчаянием сказала она. — Что мне еще остается?

Сергей вытащил из кармана сигарету, закурил.

— Когда?

— Завтра. До полудня он будет на собрании правления в банке, а ты отвезешь меня на машине в клинику и обратно. Слугам я довериться не могу. Придумаю что-нибудь, чтобы несколько дней полежать в постели.

Сергей щелчком отшвырнул окурок сигареты за перила, наблюдая, как она падает вниз.

— В котором часу?

— К ланчу я не спущусь, сделаю вид, что уже с утра неважно себя чувствую.

— Так в котором часу?

— После ланча, сразу как только он уедет в банк. — Она взяла его за руку. — Мне очень жаль. Сергей посмотрел на нее.

— Мне тоже.

Она хотела еще что-то сказать, но передумала, повернулась и пошла в дом. Сергей проводил ее взглядом, пока она поднималась по главной лестнице, потом принялся смотреть на гавань. Солнце медленно скрылось за горами, стало темно, а он все стоял на террасе.

Она посмотрела на часы, было уже почти половина третьего. Она слышала, как полчаса назад к дверям подъехала машина. Почему же Сергей до сих пор не пришел за ней? Раздался тихий стук в дверь, она буквально рванулась к двери.

— Почему ты так задержался? — спросила она, открывая дверь, и слова застряли у нее в горле. На пороге стоял не Сергей, а муж.

— Можно войти?

— Конечно, — сказала она и вернулась на середину комнаты. — Сергей рассказал тебе? Сэр Петр закрыл за собой дверь.

— Да.

Повернувшись, он заметил в ее глазах слезы.

— Думаю, нет смысла говорить, что я чувствую себя виноватой.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Тебе не в чем винить себя. У нас будет прекрасный сын.

В этот же день, позже, Сергей сидел в поезде и смотрел в окно на проплывающий мимо сельский пейзаж. Иногда, когда горы расступались, ему было видно Средиземное море, потом горы снова, словно стражи, нависали над поездом.

Он посмотрел на газету, лежавшую у него на коленях, читать не хотелось. Он понимал, что поступил правильно. И не только из-за ста тысяч франков, который сэр Петр дал ему, но еще из-за того, что увидел во взгляде старика в тот момент, когда рассказал ему все.

Его взяли в дом не просто для того, чтобы он завел с мадам любовную связь, но чтобы сделал то, чего никогда не смог бы сделать старик. И он сделал это.

Мрачная усмешка скривила его губы. Не так плохо. Сто тысяч франков премиальных совсем неплохо. Ради этого стоило потрудиться.

Это было гораздо лучше, чем иными способами зарабатывать себе на жизнь.




16


— Первым делом мы должны купить тебе несколько китаяночек, — сказал человек по-французски с сильным греческим акцентом.

Племянник Христополуса оказался совсем не таким, каким его представлял Марсель. Он был невысокого роста, худощавый, смуглый, довольно симпатичный. Костюмы его были безукоризненны, гораздо лучше тех, которые Марселю приходилось видеть в Европе.

— Держись подальше от эмигрантов, — продолжил Эли. — С белыми женщинами только неприятности наживешь. Если не подхватишь триппер, то обязательно впутаешься в какую-нибудь историю с полицией. Эти женщины вечно замешаны в темных лелах.

— А для чего мне нужна женщина? — подал Марсель голос. — Я могу и без них обходиться.

Темные глаза грека внимательно посмотрели на него.

— Это ты так думаешь. Таких женщин, как здесь, ты еще не встречал. Если уж они вцепятся, то не отстанут. — Он прикурил сигарету. — А кроме того, китайцы странная нация, они не признают тебя до тех пор, пока ты не признаешь их.

— И покупка китаяночек является таким признаком? Эли кивнул.

— Да и более того. Это будет означать, что ты намерен остаться здесь. Если ты покупаешь девушку, то несешь за нее ответственность, так что если ты даже уедешь, то вроде как бы все равно остаешься. Понимаешь?

Марсель кивнул. Конечно, все это чушь, но он понял.

— Следующий момент. Надо приобрести тебе подходящую одежду.

— А чем плоха моя? Я купил ее прямо перед отъездом из Парижа.

— Она слишком европейская, — сказал Эли. — Европейскую одежду здесь носят только эмигранты. А кроме того, французы самые плохие в мире портные мужской одежды. В Гонконге есть настоящие мастера.

— Ох, нет, — простонал Марсель. Ночное плавание из Гонконга на дряхлом суденышке было худшим отрезком его путешествия из Парижа. — Я не хочу туда возвращаться.

Эли усмехнулась.

— Тебе и не придется, мой портной придет сюда и снимет мерки.

— А что я буду делать с той одеждой, которую привез.

— Избавишься от нее, — небрежно ответил молодой грек. — Может быть, кто-то из китайцев возьмет ее на продажу, а может, в качестве платы за служанку. Но много за нее ты не получишь. — Он поднялся. — Пошли. Моя квартира находится прямо за казино.

— Мне бы хотелось немного осмотреться.

— Не стоит, пока у тебя не будет подходящей одежды, — твердо возразил Эли. — Ты и так уже порядком опозорился, когда сам принес в казино свой багаж!

Он резко хлопнул в ладоши, и в комнату вошел слуга за вещами Марселя.

— Без подходящей одежды ты даже не сможешь пойти покупать китаяночек. Ни один уважающий себя китаец не продаст свою дочь человеку, одетому, как ты!

Ее звали Нефритовый Лотос. Ей было четырнадцать лет: хрупкая фигурка, кожа цвета розоватой слоновой кости, большие темные глаза, тонкий овал лица, не круглый, как у большинства китаянок. Походка у нее была такой легкой и грациозной, словно она вообще не касалась ступнями земли. С первого же взгляда Марсель понял, что она не похожа на других.

Марсель посмотрел на ее отца, старик молча прихлебывал чай. Потом повернулся к Эли, но он тоже молча пил чай.

Через несколько минут Эли заговорил, но это был кантонский диалект, которого Марсель не понимал.

— Ваш чай благоухает ароматами тысячи цветов, досточтимый Тао.

— С моей стороны, это лишь слабая попытка доставить удовольствие многоуважаемым гостям, — мягко ответил старик.

— Вы позволите мне говорить по-французски? Именно этот язык понимает мой друг.

— Конечно. — Тао Мин изящно поклонился и посмотрел на Марселя. — Французский нравится мне больше других. Он такой же музыкальный, как и наш собственный.

Марсель не смог сдержать удивленный взгляд, он постарался быть предельно вежливым.

— Благодарю вас, что вы прощаете мне мое невежество.

Старик снова поклонился, взяв со стола маленький молоточек и ударил в гонг. Звук гонга еще не стих, как на столике перед стариком вместо чашки с чаем появилась длинная тонкая трубка. Старик раскурил ее от подсвечника, стоявшего в центре стола.

Марсель с изумлением смотрел на старика. Те мужчины, у которых он купил первых двух девушек, совсем не походили на него. Наоборот, они были слишком просты и вульгарны.

— Тебе нужна девушка из приличного общества, — объяснил ему Эли. — У нее должны быть хорошее происхождение и манеры, ведь ей предстоит стать хозяйкой дома и первой женой. Ей придется принимать твоих друзей и следить за домом, именно она будет поддерживать твой престиж.

— Так давай найдем такую. — Марсель уже устал от проволочек: сначала одежда, теперь эти девушки. Ему уже начинало казаться, что его никогда не допустят к руководству казино.

— Это не так-то легко, — сказал Эли. — Таких девушек немного, и обычно состоятельные китайцы приобретают их для себя.

— Что же мне тогда делать? Ждать, пока отыщется подходящая?

— Успокойся, мой друг. Это Восток, а не Франция, здесь все делается не так быстро. Не теряй надежды. Я слышал об одной девушке, которая подходит всем требованиям, но...

— Но что? — нетерпеливо оборвал его Марсель. — Давай купим ее и покончим с этим!

— Не так быстро. С девушкой, видимо, что-то не так. Она уже перезрела, но ее почему-то никто не купил. Я попросил своих агентов выяснить, в чем дело.

— Перезрела? — спросил Марсель. — А сколько ей лет?

— Уже исполнилось четырнадцать. Марсель изумленно уставился на Эли.

— И это ты называешь перезрела? Грек посмотрел на него.

— Это много для страны, где самый подходящий возраст для замужества восемь или десять лет.

В конце концов агенты дали положительный ответ. Нефритовый Лотос была красива, хорошо образована, воспитана, у нее был прекрасный голос, она играла на нескольких музыкальных инструментах, включая маленькую лиру, которая так нравилась китайцам. Эли, со своей стороны, приложил массу усилий, чтобы выяснить, почему ее до сих пор не выдали замуж, и, наконец, добился своего.

У Нефритового Лотоса была походка, как у женщины с Запада, будто ей никогда не пеленали ступни. Ее отец приглашал к ней специалиста за специалистом, но они ничего не могли поделать. Отец был вынужден смириться с тем, что дочери навсегда придется остаться в его доме.

И вот теперь старик заискивающе кланялся Марселю.

— Аромат мака лучше всего расслабляет после чая, — сказал он.

Марселя удивляло это общество, где спокойно курили опиум и бинтовали ножки новорожденным девочкам, хотя все законы запрещали это.

Настало время переходить к финансовой стороне вопроса.

— Мой друг приехал, чтобы обосноваться здесь, — сказал Эли.

Старик кивнул.

— Пусть боги будут благосклонны к нему.

— Он очень уважаемый человек на Западе.

— Для меня большая честь, что он посетил мой дом.

— Ему нужна главная жена, — продолжил Эли. — Которая будет делить с ним и дни радости, и дни старости.

— Многие люди с Запада говорят так, — ответил старик. — Но через некоторое время они возвращаются к себе на родину, оставляя здесь опустевшие дома и разбитые сердца.

У Марселя душа ушла в пятки — старик разгадал его. Он посмотрел на Эли.

Но у того уже был наготове ответ.

— Хотя мой друг и знает, что с ним ничего подобного не произойдет, можно обговорить страховку на этот случай.

Тао затянулся трубкой и кивнул.

— Тогда ему лучше всего подойдет Нефритовый Лотос, — сказал он. — Она самая образованная и самая красивая из моих дочерей.

— Но и самая старшая, она уже почти вышла из возраста замужества.

— Это исключительно потому, что я очень щепетилен в выборе мужа для свой дочери. Такой прекрасный цветок должен быть украшением самого лучшего сада.

— Излишняя щепетильность приводит к тому, что многие девушки оказываются в садах с другой стороны холма, — ответил Эли.

Китаец и грек понимали, что имеется в виду. Перезрелых девушек обычно продавали в публичные дома, расположенные в дальнем конце порта. Однако ни один мускул не дрогнул на лице Тао, когда он посмотрел на Марселя.

— Но как можно оценить искренность чьих-то намерений? — спросил он.

— В знак искренности своих намерений мой друг предлагает вам тысячу гонконгских долларов. Китаец небрежно махнул трубкой.

— Это ничто по сравнению с тем, как я ценю Нефритовый Лотос.

Эли поднялся, и Марсель удивленно посмотрел на него.

— Мы благодарим досточтимого Тао за теплое гостеприимство и приносим тысячу извинений за то, что отняли у него драгоценное время.

Тао был явно расстроен таким неожиданным поворотом, слова невольно сорвались у него с губ:

— Минуточку, минуточку. Почему люди с Запада всегда так торопятся?

Стоявшая за большой ширмой Нефритовый Лотос улыбнулась, когда увидела, что Эли снова уселся и торг продолжился. Еще она отметила, что человек, который ее покупал, не встал, когда его друг поднялся из-за стола.

На следующий день перед Эли сидел грузный полицейский-португалец. Он достал носовой платок и вытер пот с лица.

— Мы заинтересовались тем, что ваш друг покупает жен, — сказал полицейский и бросил взгляд на Марселя. — Вы ведь знаете, что подобная практика запрещена законом?

Эли усмехнулся.

— Разве незаконно нанимать служанок для дома? Полицейский улыбнулся.

— Нет, конечно нет. — Он снова посмотрел на Марселя. — Но я посчитал это хорошим предлогом, чтобы познакомиться с вашим другом.

Эли представил полицейского.

— Детектив лейтенант Гоа, он следит за тем, чтобы у нас не было неприятностей.

Марсель и полицейский обменялись рукопожатием.

— Каждый месяц он получает конверт с десятью тысячами гонконгских долларов. Но никто до сих пор не имеет понятия, откуда они поступают.

Полицейский усмехнулся.

— По ночам возле казино всегда дежурят двое дополнительных полицейских.

Марсель посмотрел на Эли.

— Случались ли когда-нибудь неприятности? Эли покачал головой.

— Ни разу за все время моего пребывания здесь. Марсель повернулся к полицейскому.

— В таком случае, может быть, хватит и одного полицейского? — с улыбкой спросил он. — Тогда и ваши расходы уменьшатся наполовину.

Искренний смех полицейского заполнил всю комнату.

— Я думаю, мы сработаемся с вашим другом, — сказал он. — Я слышал, что он нанял в качестве домохозяйки дочь старого Тао Нефритовый Лотос. Лакомый кусочек, я сам уже давно положил на нее глаз, но все ждал, пока снизится цена и я буду в состоянии заплатить.

Картежники, расположившиеся за большим столом, подняли взгляды на Марселя и Эли, вошедших в казино.

— Это новый владелец, — сказал один из игроков. Его сосед кивнул.

— По одежде сразу видно, что человек при деньгах и с положением. Настоящий англичанин.

На самом деле он просто хотел подчеркнуть, что у Марселя светлая кожа и каштановые волосы в отличие от смуглого и темноволосого Эли.

— Только денежный человек может за одну неделю купить дом и четырех жен! — сказал третий картежник.

— Да, — согласился первый, — и главная жена у него дочь Тао Нефритовый Лотос. А вы же знаете старого Тао. Готов поспорить, что он выручил за нее кучу денег, несмотря на ее походку.

— Ладно, давайте начинать игру, — нетерпеливо сказал кто-то. — Все знают, что люди с Запада ни черта не смыслят в этих делах.




17


Свернув в узкую улочку, Марсель сразу почувствовал запах старого города, избавиться от которого было невозможно. Из-за окружающих зданий улочка постоянно была в тени, по ней едва мог протиснуться рикша, но никак не автомобиль.

Марсель повернулся и оглядел улочку. В конце нее виднелась пристань. Повсюду слышались крики торговцев и стояло зловоние он непроданной рыбы, сваленной прямо на набережной. Голодные нищие ожидали момента, когда торговцы отвернутся.

Какой-то мальчишка тронул Марселя за руку. Он был маленького роста, на вид лет восьми, но глаза у него были уже взрослые.

— Хотите девочку, мисса? Марсель покачал головой.

— Очень чистая, восточная, но совсем как с Запада. Молоденькая, вам понравится. Марсель снова покачал головой. Но от мальчишки не так-то просто было отвязаться.

— Хотите восьмилетнюю? А пятилетнюю? — Мальчишка помолчал. — А мальчика? Может, вам нравятся мальчики? Есть очень хорошие.

Не удостоив мальчишку ответом, Марсель толкнул дверь дома, перед которым стоял, и вошел внутрь. В ноздри ударил резкий запах благовоний, забивавших запах опиума. Марсель едва подавил в себе желание выскочить на улицу, и в этот момент к нему подошел молодой китаец.

Из-за закрытой двери с улицы донесся голос мальчишки, продолжавшего рекламировать свой товар.

Молодой китаец скорчил недовольную гримасу.

— Не понимаю, что в наше время происходит с детьми. Совсем перестали уважать старших. Приношу вам тысячу извинений.

Марсель улыбнулся.

— Не обращайте внимания, Ку Мин. Дерево не отвечает за свои плоды, после того как они упали на землю.

Ку Мин поклонился.

— Вы все так хорошо понимаете. Отец и дядя ждут вас наверху.

По шатким ступенькам они поднялись наверх. Хотя Марсель уже много раз бывал здесь, он не переставал удивляться разительному контрасту между первым и вторым этажами. Стены залов здесь были отделаны тиком и ценными породами дерева, резные двери украшали инкрустации из черного дерева и слоновой кости. Ку Мин отворил одну из дверей и, отступив назад, пригласил Марселя войти.

Симпатичная молоденькая девушка в традиционном шелковом китайском одеянии подошла к Марселю, опустилась на колени, сняла с него ботинки и надела тапочки. Когда девушка удалилась, Марсель проследовал за молодым китайцем в следующую комнату.

При его появлении четверо мужчин, сидевших за маленьким столиком, встали и поклонились. Марсель ответил на их приветствие, и отец Ку Мина предложил ему сесть. Служанка моментально поставила перед гостем чай.

Все четверо вежливо подождали, пока Марсель выпьет чая, потом, как обычно, заговорил отец Ку Мина. Сначала он вежливо поинтересовался здоровьем француза и его жен и лишь потом перешел к делу.

— Вам передали нашу просьбу об оружии?

— Передали, — спокойно ответил Марсель. Старик обвел взглядом своих китайцев, потом снова повернулся к Марселю.

— Очень хорошо. У нас есть много опийного мака, которым мы можем заплатить.

Марсель изобразил на лице сожаление.

— Увы, но моего клиента интересуют корабли, а не опийный мак.

Старик глубоко вздохнул.

— Но ведь мы всегда торговали опиумом.

— Говорят, что рынок опиума сейчас значительно сократился. Но в любом случае моего клиента интересуют корабли.

Китайцы начали быстро переговариваться между собой. Марсель даже не пытался прислушиваться к их разговору, при его слабом знании китайского он все равно бы не понял столь быструю речь. Да и не было в этом необходимости, он твердо знал, чего хочет.

Прошло уже более года с момента его приезда в Макао, и за этот год он разбогател так, как и не мечтал. Богатство ему принесло оружие и опиум. Всем требовалось оружие, но доставить его в Китай можно было только тайком на маленьких рыбацких суденышках, курсировавших между материком и Макао. Расплачиваться же получатели оружия могли исключительно опиумным маком.

Японцы оказались более несговорчивыми, чем предполагал Марсель. Все заработанные им деньги оказались лишь малой частью того, что они хотели получить за свои корабли. Именно тогда он стал лихорадочно размышлять над тем, как увеличить капитал, и это привело его к торговле оружием.

Началось все с того, что в доках, в воде, был обнаружен труп мужчины. Когда об этом сообщили лейтенанту Гоа, он как раз сидел в казино в кабинете Марселя. Лейтенант встал и покачал головой.

— Нам это дело никогда не распутать. Этот мужчина был одним их агентов Ворилова.

— Сэра Петра Ворилова? Полицейский кивнул.

— У него здесь крупный бизнес. Задавая свой вопрос, Марсель уже понимал, что он звучит глупо.

— Я думал, что здешние законы запрещают торговлю оружием?

Полицейский удивленно посмотрел на него.

— А разве в других местах не так? Сразу после ухода лейтенанта Марсель поспешил к дневному пароходу, отправлявшемуся в Гонконг. Он не хотел отсылать телеграмму из Макао, точно зная, что полиция просматривает всю его корреспонденцию.

Телеграмма, адресованная сэру Петру Ворилову в Монте-Карло, гласила: «Ваш агент в Макао мертв. С одобрения Христополуса предлагаю свои услуги. Жду вашего ответа в Гонконге, отель „Пенинсьюла“, в течение суток».

Менее чем через двенадцать часов он уже держал в руках ответ: «Услуги принимаются. Ворилов».

Спустя два дня в кабинет к Марселю пришел Ку Мин, потом другие китайцы. Все хотели одного: оружия в обмен на опиум. Буквально через неделю Марсель выяснил, что Ворилов поставляет устаревшее оружие, которое нигде в мире больше не находит сбыта, а опиум, который он получает за оружие, стоит в пять раз больше того, во что он ему обходится. Марсель получал комиссионные от каждой сделки с обеих сторон, и когда через год пришло уведомление из швейцарского банка, он был немало удивлен. На его счету оказалось свыше трех миллионов золотом.

Именно тогда Марсель и решил вернуться к своему первоначальному плану — приобрести корабли. Но когда он вступил в переговоры с японцами, они смекнули, что ему очень нужны эти корабли. Оставался, единственный путь — получить корабли через китайцев.

Старик что-то быстро сказал сыну, и Ку Мин повернулся к Марселю.

— Они говорят, что у них нет денег на корабли. Все, что у них есть, это опийный мак, а японцы его не возьмут.

Марсель задумался, переваривая сказанное.

— А знают они корабли, которые все-таки можно купить?

Китайцы быстро заговорили между собой, на этот раз старик обратился прямо к Марселю:

— Есть по крайней мере десять старых кораблей, которые мы могли бы купить, но они очень дорогие. И, может быть, еще подорожают.

Марсель сохранял невозмутимый вид.

— Какова их цена?

— Это не имеет значения, — сказал старик. — У нас все равно нет денег.

Марсель снова задумался.

— А если я найду для вашего опийного мака другой рынок сбыта?

— Это нам поможет, — кивнул старик.

— Я наведу справки, но сомневаюсь, что смогу предложить вам высокую цену.

— Мы будем вашими вечными должниками.

— Договорились, — Марсель поднялся. — Как только у меня появятся хорошие новости, я сразу вам сообщу.

Китайцы встали и чинно поклонились. Когда шаги Марселя стихли на лестнице, китайцы заговорили между собой.

— Все они одинаковые, — сказал один. — Рано или поздно алчность одолевает их.

— Да, — согласился другой. — Мы думали, что ему хватит того, что он подворовывает у нас и русского. Но нет. Теперь ему потребовалось, чтобы мы купили ему корабли.

— Думаю, настало время отправить его в море, вслед за предшественником, — предложил третий.

Ку Мин вернулся в комнату как раз в тот момент, когда его отец предостерегающе поднял руку.

— Нет, братья, еще рано. Мы не можем сидеть без дела, пока русский не найдет замену.

— Ты хочешь позволить ему и дальше обкрадывать нас?

— Это ему не удастся, — спокойно сказал старик. — Как только мы узнаем, насколько меньше он собирается заплатить нам за опийный мак, мы удвоим эту сумму и приплюсуем ее к стоимости кораблей, которые он так желает получить.

— Он стал богачом, — заявил Христополус. — Меньше, чем за год, на его счету в швейцарском банке появилось три миллиона. А теперь он еще владеет двадцатью кораблями, которые должен был купить для нас. И у него хватает наглости заявлять, что он может организовать для вас их аренду.

Сэр Петр внимательно посмотрел на грека.

— А что вы от меня хотите?

— Понятно, что эти деньги поступают откуда-то со стороны. А так как бухгалтерские книги казино в полном порядке, значит, он обкрадывает вас.

Сэр Петр улыбнулся.

— Не меня. С бухгалтерией у него действительно все в порядке, он присылает мне подробный отчет по каждой сделке.

— Тогда, значит, он обкрадывает ваших покупателей.

— Это их трудности, — сэр Петр пожал плечами. — Мои цены достаточно высоки и вполне меня удовлетворяют. А если они хотят платить больше, то тут я им не могу помешать.

— Значит, вы ничего не можете сделать, чтобы остановить его?

— У меня просто нет для этого причин, — поправил Христополуса сэр Петр. — Причины есть у вас, вы и останавливайте.

— Но как?

— Не арендуйте у него корабли. Что он будет делать с этими двадцатью кораблями, если не будет греков? Он разорится за месяц.

— Но тогда корабли снова перейдут к японцам, а мы опять останемся ни с чем.

— Тем хуже для вас. — Сэр Петр посмотрел на часы. — Мне нужно идти. Моему сыну пора спать. Я всегда стараюсь укладывать его сам. В моем возрасте надо понимать, что осталось не так уж много.

Христополус направился к двери, но сэр Петр окликнул его:

— Знаете что, Христополус, не надо быть таким жадным. Я уже давно понял, что следует заниматься только своим делом. Так что занимайтесь лучше тем, что у вас здорово получается, — играйте в карты.

Эли посмотрел на дядю, подошедшего к машине.

— Что сказал старик? Христополус выругался.

— Он ничего не будет предпринимать?

— Нет. Он говорит, что у него бухгалтерские книги в порядке. — В голосе Христополуса послышалась горечь. — У меня такое чувство, что он просто посмеялся надо мной.

Несколько минут они ехали молча.

— Что ты собираешься делать? — спросил племянник.

— Черт бы его побрал, — ответил дядя. — Я ведь говорил барону, что не доверяю этому Марселю. Если бы он сейчас был здесь, я бы разорвал его голыми руками.

— Зачем утруждать себя? — спросил Эли. — В Макао есть люди, которые с радостью сделают это для нас. Дядюшка посмотрел на племянника.

— Если он не обкрадывает тебя, не обкрадывает сэра Петра, значит, он обкрадывает кого-то еще. По всей вероятности, это китайцы, с которыми он имеет дело.

— Кто-нибудь знает их?

— В Макао их все знают. Только потребуется письмо от меня.

— Но ведь они наверняка не дураки, они и без твоего письма должны понимать, что он их обкрадывает. Почему они его до сих пор не убили?

Эли посмотрел на дядю.

— Китайцы совсем не похожи на нас. На Востоке есть такое понятие «потерять лицо». Пока об этом знают только он и они, это никого не волнует, ведь они, в конце концов, получают то, что хотят. Но как только другим станет известно, что он обкрадывает их, они «потеряют лицо», если не убьют его.

Христополус скорчил гневную мину.

— Мне нужен еще месяц, чтобы все обговорить с японцами. Потом напишешь письмо своему другу.




18


Марсель сидел за своим столом и разглядывал американца. Это был высокий, краснолицый человек с голубыми решительными глазами. Марсель взглянул на его визитную карточку.

«Джон Хэдли, вице-президент. Американские грузовые перевозки».

— Чем могу быть полезен, мистер Хэдли? Американец сразу перешел к делу.

— Я приехал сюда за кораблями. Все они принадлежат вам.

Марсель сделал протестующий жест.

— Не все.

— Да, — угрюмо согласился Хэдли. — Только те, которые могут выходить в море. — Он нагнулся к столу. — Я уполномочен предложить вам солидную прибыль, если вы продадите их.

Марсель улыбнулся.

— Приятно слышать, но я не готов к тому, чтобы продавать корабли.

— А что вы собираетесь делать с ними? Ведь соглашения на их аренду у вас еще нет. Не будете же вы их есть.

Марсель насторожился. Совершенно ясно, что этот американец хорошо информирован.

— Их возьмут в аренду.

— А я слышал, что нет. И еще я слышал, что сделано предложение японцам купить ваши корабли после того, как вы разоритесь.

Марсель внимательно посмотрел на Хэдли. Так вот почему греки так долго тянут с ответом.

— Им не удастся меня разорить, — с преувеличенной уверенностью заявил Марсель. — Я сумею найти грузы.

— Где? — спросил американец. — Здесь, в Макао?

Он был прав, местный грузооборот был невелик, крупные грузы перевозились в других местах. В порту ходила поговорка: «Кому нужен большой груз, если его нельзя провезти контрабандой». Марсель глубоко вздохнул.

— У меня есть агенты в Гонконге.

— Никого у вас нет, — уверенно заявил американец. — Если вы не заключите сделку с греками, то через два месяца корабли вернутся назад к японцам.

— В таком случае, почему вы не обратились к ним? Хэдли улыбнулся.

— Потому что мы хотим быть уверены, что получим эти корабли. Я предпочитаю иметь дело с вами и получить корабли от вас, чем пытаться получить их от японцев.

— Вы откровенны.

— Мы только так и ведем свои дела. У моего босса не хватает терпения на всякие хитроумные планы. Он всегда идет напрямик.

Марсель кивнул. Ему была известна репутация владельца компании. Некогда бедный ирландец из Бостона, он с боем пробился в руководство многих компаний и обладал теперь огромным состоянием. Именно благодаря его жестокости и решительности компания почти монопольно перевозила грузы в Южную Африку и обратно.

Марсель постарался припомнить, что еще он слышал о Джеймсе Хэдли. Говорили, что в последние годы он ударился в политику и стал видным деятелем в партии, которая только что обеспечила избрание Рузвельта на второй срок. Ходили также слухи, что президент собирается предложить ему пост посла. Хэдли уже несколько раз представлял Соединенные Штаты на важных дипломатических переговорах, но лишь создал себе репутацию крайне вульгарного человека. В настоящее время два его сына учились в Гарварде, и, по общему мнению, это благотворно подействовало на отца. Как и все нувориши, Хэдли мечтал о том, чтобы быть принятым в новом для него мире — мире власти, куда нельзя было попасть только благодаря деньгам.

Внезапно Марселя осенило, что человек, сидящий перед ним, носит ту же фамилию. Он снова взял визитную карточку.

— Вы родственники? Американец кивнул.

— Двоюродные братья.

— Понимаю.

Хэдли помолчал немного, но видя, что Марсель не поддерживает разговор, спросил:

— Значит, вы решили не продавать корабли? Марсель кивнул.

— В таком случае у меня альтернативное предложение. У нас есть пятьдесят кораблей, плавающих под американским флагом, но из соображений налогов мы хотели бы зарегистрировать их под иностранными флагами. Предлагаю объединить наши корабли в совместную компанию и зарегистрировать ее в той стране, которая будет сохранять нейтралитет в случае войны. Тогда мы будем уверены, что наши корабли смогут спокойно плавать по всем морям.

Марсель покачал головой.

— Это невозможно. Все равно все будут знать, что это ваши корабли.

Хэдли пристально посмотрел на него.

— Нет, если мы продадим их вам. Наши интересы будет представлять швейцарская корпорация.

— Но в какой стране мы сможем их зарегистрировать? Швейцарцы на это не пойдут.

— Вы много лет проработали секретарем консульства Кортегуа в Париже.

Марсель снова удивился. Американец был осведомлен более основательно, чем он думал.

— Но у Кортегуа уже имеется соглашение с бароном де Койном.

— А что Кортегуа имеет с этого? — язвительно заметил Хэдли. — Четыре старых посудины, когда ей и двадцати кораблей мало!

— Но между ними заключено соглашение.

— Как вы думаете, как долго просуществует это соглашение после того, как мы объясним президенту Кортегуа все преимущества ведения дел с нами? Политики во всем мире одинаковы.

Впервые за долгое время Марсель подумал о покойном консуле. Больше всех в мире Кайме Ксенос хотел для своей страны именно этого. И все-таки подобное предложение привело бы его в ужас. Но американец прав, таких честных людей, как отец Дакса, мало.

— Как вы договоритесь с президентом? — спросил Марсель. — Я был в консульстве обычным клерком, и у меня нет должного влияния.

— Это наша забота, — заверил его Хэдли. — От вас потребуется только принципиальное согласие. — Он поднялся. — Я возвращаюсь в Гонконг дневным пароходом. Подумайте над моим предложением. Если захотите связаться со мной, я еще несколько дней буду находиться в отеле «Пенинсьюла».

— Я подумаю.

Они пожали друг другу руки. Хэдли вышел, а Марсель задумчиво посмотрел на дверь. Он понимал, для чего Хэдли задержится в Гонконге, — поговорить с японцами о кораблях. Каким бы ни было решение Марселя, Хэдли не упустит и этого шанса.

Марсель неожиданно выругался. Похоже, что происходит что-то такое, о чем он даже не подозревал. Разозлившись, он уселся за стол. Чертовы греки! Старая поговорка гласит, что никому не следует доверять. Они уже попытались нанести ему удар в спину, и если они окончательно не свалят его, им никогда не видать этих кораблей.

Когда Марсель вернулся вечером домой, его встретила необычная тишина. Даже Нефритовый Лотос выглядела подавленной, когда снимала с него ботинки и подавала тапочки. Она принесла ему обычный аперитив, и Марсель спросил ее:

— С тобой все в порядке?

Нефритовый Лотос была очень бледной. Марсель внимательно посмотрел на нее. Внезапно она заговорила по-китайски, но он ничего не понял.

Ему очень нравилась эта тихая, милая девушка. Mapсель вспомнил тот день, когда привел ее домой. Остальные жены выстроились у дверей, чтобы приветствовать ее. Марсель думал, что они будут завидовать ей, завидовать тому, что она красивее их и из хорошей семьи. Но, к его немалому удивлению, все вышло как раз наоборот. Они стали радостно восхвалять ее красоту, восхищаться нарядами. Окружив ее, она защебетали своими тоненькими голосами:

— Добро пожаловать, сестра. Добро пожаловать, сестра.

Когда вечером Марсель зашел в спальню, он обнаружил свежие цветы в вазе у окна и курящиеся благовония перед статуей улыбающегося Будды. Постель была застлана новыми шелковыми простынями. Он начал раздеваться, и появились три жены.

Они, смеясь раздели его и уложили в постель. Затем выскочили из комнаты, и через секунду он услышал тихий звук лиры. Звук все приближался и приближался, пока не раздался у самой двери спальни. Марсель повернулся, глядя, как открывается дверь.

Первой вошла Нефритовый Лотос. Марсель не мог оторвать от нее глаз. Никогда он не видел ничего более прекрасного. Мягкие волосы обрамляли ее лицо, глаза были черны, как смоль. Прозрачный шелковый халат облегал фигурку, казалось, выточенную из слоновой кости. Она медленно, мелкими шажками подошла к нему.

Позади нее остановились остальные жены. Одна из них играла на маленькой лире, другая держала поднос со сладостями и засахаренными фруктами, третья — кувшин с вином. Нефритовый Лотос замерла перед Марселем, застенчиво опустив глаза.

Поставив поднос со сладостями и кувшин с вином на маленький столик рядом с кроватью, жены повернулись к Нефритовому Лотосу и медленно сняли с нее халат. Потом обернулись к Марселю и откинули с него простыню.

Нефритовый Лотос продолжала стоять, стыдливо глядя в пол.

— Иди, сестра, — мягко сказала одна из жен. — Сядь рядом со своим мужем.

Нефритовый Лотос робко присела на краешек кровати. Марсель мог видеть тоненькую струйку, пульсирующую у нее на шее, и мягкие, пухлые розовые соски. Марсель почувствовал, как его охватывает возбуждение, но Нефритовый Лотос по-прежнему не поднимала глаз.

— Посмотри, сестра, — радостно сказала одна из жен. — Посмотри, как ты нравишься своему мужу.

Но Нефритовый Лотос так и не взглянула на него. Наконец Марсель повернул ее лицо к себе и тут заметил, что они остались одни.

Прошло несколько секунд, и Нефритовый Лотос сказала:

— Мне страшно смотреть, муж мой, — прошептала она. — Я слышала, что у европейцев чересчур...

— Это тебе сказали другие жены? Она покачала головой.

— Нет, они твои жены и не могут говорить о тебе ничего плохого. Они говорили мне, чтобы я не боялась и что они очень гордятся тобой.

Марселю было приятно слышать это, он почувствовал себя настоящим мужчиной. Раньше он как-то не думал об этом, хотя ему и доводилось слышать, что азиаты не обладают достойной мужественностью.

— Посмотри на меня, — сказал он. Она закрыла глаза.

— Я боюсь.

— Посмотри на меня! — На этот раз в голосе его послышался приказ, которого она не посмела ослушаться. Она медленно открыла глаза. Взгляд ее замер, и она с трудом смогла перевести дыхание.

— Я умру, — сказала она, — когда он войдет в меня и достанет до сердца.

Марсель внезапно разозлился.

— Тогда уходи, если боишься. Пришли сюда какую-нибудь из жен.

Он увидел, как ее лицо побледнело. Марсель не знал, что за страх охватил ее после его слов. Если он прогонит ее, это будет страшным позором и для нее, и для ее семьи.

— Нет, мой муж. Я больше не боюсь. Он засмеялся и потянулся к ней, но она остановила его руку.

— Я не хочу, чтобы ты утруждал себя, муж мой.

Она быстро наклонилась над ним, встав на колени по обе стороны его бедер, потом медленно стала опускаться. Она снова и снова пыталась принять его в себя, пока он не почувствовал, что ей больно.

Марсель увидел, как сузились ее глаза и по щекам потекли слезы.

— Прекрати, — хрипло сказал он.

Глаза ее широко раскрылись. Ему стало не по себе от того страха, который он увидел в них. Марсель нежно уложил ее рядом с собой, она показалась ему маленьким ребенком.

— Кто сказал тебе, что ты так должна делать? Нефритовый Лотос уткнулась лицом в подушку, чтобы он не видел, как ей стыдно.

— Моя мать, — прошептала она. — Она сказала, что только так надо принимать в себя европейцев, иначе они все разорвут внутри.

Марсель погладил ее по длинным черным волосам.

— Это не правда. Иди ко мне, я тебя научу.

Он начал целовать и ласкать ее и, когда, наконец, вошел в нее, поразился вспышке ее страсти. Она стала его любимой женой, потому что в своей любви не останавливалась ни перед чем, желая доставить ему удовольствие.

И вот теперь он прихлебывал аперитив, а она стояла перед ним молчаливая и бледная.

— Я сейчас пообедаю и вернусь в казино. У меня еще много работы.

Она кивнула и вышла из комнаты. Спустя минуту из кухни донесся крик и ругательства. Он встал, чтобы направиться туда, но в этот момент в дверях появилась Нефритовый Лотос.

Лицо ее было бледным, в глазах стояли слезы.

— Прости, что беспокою тебя, муж мой. Марсель посмотрел на нее.

— Что случилось? Она промолчала.

— Ладно, если не хочешь говорить, я сам все выясню.

Неожиданно в комнату ворвались остальные жены, они рыдали. Нефритовый Лотос посмотрела на них и, не в силах больше сдерживаться, тоже заплакала.

Не понимая, в чем дело, Марсель переводил взгляд с одной жены на другую.

— Кто из вас может сказать мне, что случилось? При этих словах одна из жен завыла во весь голос, а Нефритовый Лотос рухнула на колени.

— Не ходи сегодня в казино, муж мой. Не выходи из дома.

— Почему? — сердито спросил он. — Что за дьявол вселился в вас?

— Тон Ку Мин отдал приказ убить тебя.

— Что? — Он не верил своим ушам. — Откуда вы знаете?

— Нам прислали вот это. — Нефритовый Лотос поднялась с колен, достала из стенного шкафа коробку и открыла ее. В ней лежал белый шелк.

— Что это такое?

— Шелк для траурных платьев. Таков обычай, чтобы жены подготовились к своему вдовству.

— Когда вы это получили?

— Сегодня в полдень, пришел посыльный от тона Ку Мина и оставил коробку у дверей.

Марсель почувствовал холодок страха.

— Но мне все равно надо выйти из дома. Чтобы добраться до полиции.

— Какой в этом толк? — спросила Нефритовый Лотос. — Тебя убьют, прежде чем ты успеешь туда дойти. Их люди уже караулят возле дома.

— Когда я входил в дом, то никого не видел.

— Они просто прятались. Иди сюда, посмотри.

Марсель подошел к окну, Нефритовый Лотос подняла уголок шторы, и он выглянул на улицу. Один мужчина стоял в подъезде на противоположной стороне улицы, другой — в отдалении под фонарем. Марсель опустил штору.

— Я позвоню в полицию. Они приедут и заберут меня.

Но телефон молчал, провода были перерезаны. Марсель почувствовал, что впадает в отчаяние. Они все продумали.

— Но, может быть, это ошибка? Почему же они не убили меня, когда я возвращался домой?

— Они не могли не дать тебе попрощаться с женами! — ужаснулась Нефритовый Лотос. — Они же не дикари.

Марсель почувствовал, что слабеет, но сумел взять себя в руки.

— Надо найти способ вырваться отсюда.

Ответа не последовало. Марсель в ярости прошел в гостиную. Открыв ящик стола, достал револьвер, который держал для защиты от грабителей. Холодок металла несколько успокоил его, хотя он раньше никогда не стрелял из револьвера.

В комнату вошли жены, Нефритовый Лотос быстро прошептала им что-то по-китайски, и они дружно закивали. Нефритовый Лотос повернулась к Марселю.

— Есть выход.

Марсель удивленно посмотрел на нее.

— Почему же ты раньше мне не сказала?

— Мы не хотели, чтобы ты стал убийцей, — просто сказала она. — Плохо уже и то, что он называет тебя вором.

Марсель не мог смотреть ей в глаза.

— Почему он так считает?

— Пришло письмо от человека, который был в казино до тебя. Он написал, что ты отдаешь им не все деньги, которые получаешь за опийный мак.

Теперь ему все стало ясно. Вот почему греки были так уверены, что получат корабли. После его смерти их из-за неуплаты должны были вернуть японцам.

— Как мне выбраться отсюда? — почти робко вымолвил он.

— Нам приказали покинуть дом около десяти часов. Одной из нас придется остаться здесь, а ты выйдешь на улицу в ее одежде.

— Но кто же останется?

— Останусь я, — сказала Нефритовый Лотос. — Я твоя первая жена, и это мой долг. А кроме того, я больше всех подхожу по росту, и походка у меня похожа на твою.

Марсель посмотрел на нее.

— Но ведь это опасно? Что они сделают, когда обнаружат в доме не меня, а тебя?

— Мне ничего не грозит, — тихо ответила она.

Ночью, убегая на маленьком португальском контрабандном суденышке в Гонконг, Марсель не позволял себе думать о Нефритовом Лотосе, о ее бледном лице и выражении глаз, с которым она провожала его и остальных жен до дверей.

Он не вспоминал о ней до той самой ночи, когда после встречи с Хэдли в гонконгском отеле проснулся от шума двигателей в машинном отделении американского сухогруза, увозившего его в Соединенные Штаты.

«Нефритовый Лотос!» — крикнул он в темноту. Ему вспомнилось ее лицо, на котором было написано, что она все понимает. Оставляя ее в доме вместо себя, он обрек ее на смерть.

Спустя много лет, когда он стал очень богатым, когда у него было много женщин, он вспоминал о ней лишь как о самой красивой из четырех китаяночек, которых он купил в Макао.

Но в ту ночь он плакал и выкрикивал ее имя.

А еще он оплакивал свою собственную трусость, заставившую его сбежать.




Книга III

Деньги и свадьбы





1


Устраиваясь в кожаном кресле, Сергей подумал, что банковские офисы повсюду пахнут одинаково, только в швейцарских банках этот запах более устойчивый. Более древний и более затхлый. Возможно потому, что швейцарские банки преклоняются перед деньгами.

Два банкира, сидевшие за громадным двойным столом, внимательно разглядывали его. Сергей тоже посмотрел на них, но как бы между делом. Он был совершенно уверен, что им следует первыми начать разговор, да и вообще — ему мало было что сказать им. Словом, он молчал.

Маленький, лысый банкир наконец заговорил:

— Я мсье Бернштейн, — заявил он по-французски с сильным немецким акцентом. — Это мой коллега мсье Кастель.

Так как они не изъявили желания обменяться рукопожатием, Сергей остался сидеть и только молча кивнул.

Бернштейн ринулся в атаку.

— Вы не князь, — сказал он, щуря глаза за стеклами очков в золотой оправе.

Сергей улыбнулся, пожав плечами.

— Ну и что? — спокойно парировал он, даже не пытаясь возражать. — Она знает об этом.

В глазах Бернштейна внезапно появилась пустота.

— Она уже знает? — в голосе его сквозило удивление.

Кастель моментально поддержал своего партнера.

— Вы даже не граф, — неодобрительно заметил он. — Граф ваш отец. Сейчас он служит в германской армии. Сергея внезапно охватило раздражение.

— Я не знал, что мы собрались для того, чтобы обсуждать мою родословную. — Он поднялся. — Меня не очень заботит, женюсь я на Сью-Энн или нет. На самом деле это ее идея.

Он направился к двери. Бернштейн с неожиданным проворством выскочил из-за большого стола и подбежал к Сергею, прежде чем тот успел открыть дверь.

— Минутку, мсье Никович!

Сергей заметил, что лысая голова банкира покрылась капельками пота.

— Мы не хотели обидеть вас, граф Никович!

Сергей презрительно взглянул на Бернштейна и медленно потянулся к дверной ручке.

Теперь уже и Кастель предпринял попытку удержать Сергея.

— Совершенно верно, ваше сиятельство, — добавил он заискивающим тоном. — Мы не хотели вас обидеть. Садитесь, пожалуйста, князь Никович. Я уверен, что мы сможем обсудить условия брачного контракта, как и подобает джентльменам.

Сергей с явной неохотой вернулся в кресло, он понимал, что одержал верх. Одна жалоба Сью-Энн своему отцу, и Дэйли прекратит всякие контакты с этими банкирами.

Бернштейн вернулся за стол, во взгляде, которым он обменялся со своим коллегой, сквозило облегчение. Изобразив на лице улыбку, он повернулся к Сергею.

— Мы связались с мсье Дэйли, — сказал он, — и рады сообщить вам, что он не имеет возражений против вашей женитьбы на его дочери.

Сергей кивнул. Вот так-то лучше.

— Однако мы имеем указания проследить, чтобы интересы мисс Дэйли были защищены. Вы, конечно, осведомлены, что она является наследницей большого состояния, которое неразрывно связано с будущим всего семейного бизнеса. И теперь нам предстоит составить соглашение, которое защищало бы интересы всех сторон.

Сергей продолжал молчать.

— Включая и вас, — торопливо сказал Кастель. Теперь Сергей позволил себе снизойти до ответа.

— Конечно.

Голос Бернштейна звучал теперь гораздо мягче.

— В ответ на отказ с вашей стороны от прав и притязаний на наследство вашей будущей жены господин Дэйли уполномочил нас предложить вам в качестве приданого двадцать пять тысяч долларов плюс после свадьбы по пятьсот долларов ежемесячно. Безусловно, все расходы на жизнь будут оплачиваться господином Дэйли. Вам не придется ни за что платить. Господин Дэйли хочет, чтобы вы были счастливы, а если будете счастливы вы — будет счастлива и его дочь.

Сергей задумчиво посмотрел на банкира.

— Боюсь, что не смогу сделать его дочь счастливой при таком нищенском содержании. Уверен, что господин Дэйли должен понимать это.

Кастель буквально просверлил его взглядом.

— А сколько, по-вашему, вы должны иметь? Сергей пожал плечами.

— Кто знает? Если моя жена является наследницей пятидесяти миллионов, то мне будет трудно жить, бренча в кармане грошами. Какое это произведет впечатление?

— Может быть, пятьдесят тысяч и тысяча долларов ежемесячно произведут лучшее впечатление?

— Разве что слегка. — Сергей достал золотой портсигар, который подарила ему Сью-Энн, вытащил из него сигарету и прикурил от золотой зажигалки. — Но все же этого недостаточно.

Глаза Кастеля задержались на золотом портсигаре и золотой зажигалке, которые Сергей небрежно бросил перед собой на стол.

— А почему вы считаете, что вам следует производить впечатление состоятельного человека?

Сергей затянулся сигаретой и медленно выпустил дым.

— Объясню вам как можно проще, джентльмены. Это не я так считаю, так считает мисс Дэйли.

— Но мы узнаем о ее мнении только с ваших слов, — быстро сказал Бернштейн.

— Нет, у вас есть также и слово мисс Дэйли. — Сергей нажал кнопку и открыл портсигар, подвинув его к банкиру. — Прочитайте надпись.

Бернштейн взял портсигар, — а Кастель заглянул ему через плечо.

Сергею не надо было смотреть на их лица, чтобы понять, какие сейчас на них выражения.

«Моему Сергею — свадебный подарок лучшему в мире мечу от обожающих его ножен. Навеки твоя. Сью-Энн».

Они пришли к соглашению относительно приданного в сто тысяч долларов и ежемесячного содержания в две с половиной тысячи долларов. По обоюдному согласию в договор был добавлен еще один пункт: в случае требования развода со стороны Сью-Энн Сергей должен был получить по пятьдесят тысяч долларов за каждый год их супружеской жизни, но не более двухсот пятидесяти тысяч долларов.

Все началось чуть менее трех месяцев назад, в конце января, в Санкт-Морице. Стоял один из серых, пасмурных дней, когда небо было затянуто облаками, а горные склоны засыпало снегом, так что все обитатели курорта сидели по своим домикам. Было около четырех часов дня, Сергей валялся на диване перед камином в маленьком коттедже, который он снял на весь сезон. Неожиданно раздался стук в дверь.

«Кого, черт побери, могло принести в такую погоду?» — подумал он, повернулся на бок и крикнул служанке, чтобы она открыла дверь. Ответа не было, и Сергей вспомнил, что сегодня после обеда у служанки выходной. До шести часов она не вернется.

Он нехотя поднялся с дивана, застегнул брюки и вышел в прихожую. Стук повторился.

— Иду! — крикнул Сергей и открыл дверь. — А, это ты, — сказал он, узнавая засыпанного снегом человека на пороге. — Я мог бы догадаться, что только такой идиот, как ты, может отправиться в горы в такую погоду.

Курт Вильгельм, лыжный инструктор из Севретты, отряхнул снег и прошел за Сергеем в дом.

— Ты один? — спросил он.

— Конечно один. А кого ты ожидал увидеть здесь, Гроту Гарбо?

— Я бы ничему не удивился, — ответил Курт. — Боже, как противно на улице. У тебя есть что-нибудь выпить?

— Вон на буфете бутылка водки, — сказал Сергей и снова растянулся на диване, наблюдая, как Курт наливает себе водку.

— Думаю, на этот раз нашел то, что тебе надо, — сказал Курт.

— Ну да, — саркастически хмыкнул Сергей. — Вроде той, последней. Она оказалась танцовщицей из Англии и сама искала, кого бы подцепить. Мы оба чувствовали себя дураками, когда после того, как затрахали друг друга до смерти, выяснили, что работаем в одной упряжке.

— Любой может ошибиться, но на этот раз все железно. Я проверил.

— Каким образом?

— Она здесь с двумя подружками, которых пригласила в гости, и у нее прямо-таки королевский номер — большой, с тремя ванными. Номер ей заказывал банк «Кредит Цюрих Интернэшнл», он же оплачивает все ее счета. — Курт с наслаждением допил водку. — А ты знаешь, что это за банк. Они имеют дело только с теми, у кого куча денег.

Сергей кивнул и задумался.

— Может быть, это лесбиянки?

— Нет, — быстро возразил Курт. — Они и десяти минут не успели пробыть в отеле, как стали заигрывать с парнями. Двух я пристроил, а блондинку приготовил для тебя.

— Блондинка? Как она выглядит?

— Хорошенькая, длинные ноги, одета по последней моде, многовато макияжа, как и у всех американок, но ее это не портит. По глазам видно, что всегда готова трахнуться, ноги нараспашку. Сам убедишься.

— Говоришь, американка? — Сергей посмотрел на инструктора. — А две другие?

— Тоже американки.

— И как же ее зовут?

— Сью-Энн Дэйли.

— Сью-Энн Дэйли? — Сергей где-то слышал это имя. — Дай подумать.

Курт подошел к буфету и налил себе еще водки. Сергей нахмурил брови, пытаясь вспомнить, потом вскочил, подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков. Быстро перебрав пачку писем, отобрал одно и пробежал его глазами.

— Я же помню, что слышал это имя.

— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросил Курт.

Сергей подошел к нему и улыбнулся.

— Знаешь, старина, думаю, что в этот раз ты действительно раскопал стоящий экземпляр. Курт улыбнулся в ответ.

— Ты слышал о ней? Сергей кивнул.

— Примерно год назад, когда она впервые приехала в Швейцарию, мне писал о ней мой друг. Но я тогда был слишком перегружен, чтобы заняться ею.

Сергей вернулся к письменному столу, сел, достал из ящика чистый лист бумаги с гербом и надписью: «Князь Сергей Никович», быстро набросал несколько строк, сложил лист и сунул его в конверт. Надписав конверт, он повернулся к Курту.

— Вот. Отправишь к ней в номер вместе с дюжиной роз. Я подойду к девяти. Приглашаю ее вместе с подругами на обед. И передай Эмилю, что мне нужен мой личный столик в углу с цветами и свечами и побольше хорошего шампанского.

Курт посмотрел на Сергея. У него и в мыслях не было, что девушки могут отказаться от приглашения на обед. Курта беспокоил другой вопрос.

— А как насчет денег на цветы? Сергей рассмеялся.

— Да брось ты, ведь ты, черт побери, можешь приобрести их со скидкой.




2


Сью-Энн бросила в рот очередной кусочек шоколада, встала из кресла, прошла по комнате и остановилась перед громадным, в полный рост зеркалом. Скинув неглиже, она принялась изучать свое обнаженное тело и осталась недовольна им.

— Боже мой! С приезда в Швейцарию я поправилась как минимум на пятнадцать фунтов.

— Не вижу ничего дурного в этом, — заметила Мэгги.

— Все дело в их проклятом шоколаде, — сказала Джоан. — Они его везде суют.

Сью-Энн повернулась и посмотрела на подружек, ск-дящих на диване.

— А как вам удается не полнеть? Вы ведь здесь уже два года, а выглядите такими же худенькими, как и до приезда.

— Первый год и с нами такое творилось, — сказала Джоан. — Потом все наладится.

— Во всем виновата эта чертова школа, — ответила Сью-Энн. — Она похожа на тюрьму, и делать нечего, кроме как есть. Я с трудом дождалась каникул.

— И вот мы здесь.

— Но я не могу влезть ни в одно из своих вечерних платьев, — сказала Сью-Энн. — Черт побери, что мне сегодня надеть к ужину?

Мэгги усмехнулась.

— Почему бы тебе не пойти прямо так? Сэкономишь массу времени.

Сью-Энн вернулась к коробке с шоколадом и взяла очередной кусочек.

— Да я бы с удовольствием. Уж больно хорош. Наверное, сразу кончу, как только он поцелует мне руку.

— Удовлетворены ли вы столом, ваше высочество? — учтиво поинтересовался Эмиль.

Сергей оценивающе оглядел сервировку.

— Великолепно, Эмиль. Иногда я задаюсь вопросом, почему вы не уезжаете в отель «Риц» в Париже. Там по достоинству смогли бы оценить ваш талант.

Эмиль поклонился.

— Вы очень добры, ваше высочество. Ваш аперитив, как обычно?

Сергей кивнул, и Эмиль удалился. Сергей оглядел зал. Идя к столику, он ловил на себе любопытные взгляды. Он понимал, что в смокинге выглядит еще выше, а белизна рубашки усиливает глубокий зимний загар на лице. Сергей вежливо раскланялся со знакомыми и стал медленно потягивать аперитив, который принес официант. Его гости должны были появиться с минуты на минуту. Перед тем как пройти в ресторан, он отправил в их номер свою визитную карточку.

Сергей поднял взгляд и увидел трех девушек, приближающихся к его столику. Поднимаясь им навстречу, Сергей отметил, что у одной из них под платьем абсолютно ничего нет.

Сью-Энн была полновата, но достаточно высока, чтобы впечатление это сглаживалось. С горделивой осанкой, плотно затянутая в шелковое платье, сквозь которое просвечивала грудь, она остановилась перед Сергеем и протянула руку.

— Дакс часто вспоминал о вас, — сказала она. Сергей улыбнулся и поднес к губам ее руку. Подружки хихикнули. Сергей успокоил себя тем, что блондинка хоть и не хихикает, но выглядит многообещающе.

— Как вас называть? — спросила Сью-Энн, после того как все расселись. Неловко весь вечер обращаться к вам «ваше высочество».

— Почему бы вам не звать меня просто Сергей? Вы знаете, я ведь на самом деле не настоящий князь. Мой отец всего лишь граф. Вы увлекаетесь зимними видами спорта? — вежливо поинтересовался он через некоторое время.

— О, да, — хором ответили Мэгги и Джоан.

— А я нет, — откровенно заявила Сью-Энн. — Я с Юга и поэтому ненавижу холод и снег. Сергей посмотрел на нее с удивлением.

— Тогда почему вы приехали сюда?

Сью-Энн внимательно посмотрела ему в глаза.

— Чтобы хорошо провести время. Люблю кутить.

— Кутить?

— Да, кутить, веселиться. Делать все, что не разрешается в женской школе.

— Наверное, я понимаю, что вы имеете в виду. — Сергей улыбнулся. — Могу сказать, что одобряю ваши увлечения. Коньки и лыжи — это пустая трата времени,

Заиграл оркестр, и Сергей поднялся.

— Надеюсь, ваша нелюбовь к спорту не распространяется на танцы? — спросил он.

Сью-Энн засмеялась и покачала головой.

— О-о, я люблю танцевать.

Оркестр играл танго. Прижимая Сью-Энн к себе, Сергей ощущал через тонкий шелк ее мягкое и теплое тело. Сергей танцевал гораздо лучше нее, но именно поэтому Сью-Энн не догадывалась об этом. Сергей уверенно вел ее в танце, их тела буквально слились воедино.

Глаза Сью-Энн были закрыты, рот слегка приоткрыт. Сергей подумал, что она уже готова, и плотнее прижался к ней.

Глаза Сью-Энн внезапно открылись, в них горел огонь.

— Извините, ничего не могу с собой поделать, — сказал Сергей.

Она улыбнулась.

— Не извиняйтесь, мне это нравится. — И Сью-Энн ответно прижалась к нему.

После окончания танца Сергей проводил ее к столику и, выполняя обязанности кавалера, по очереди потанцевал с ее подругами. Они не были так требовательны и сексуальны, как Сью-Энн, хотя по-своему даже более привлекательны.

Когда Сергей снова уселся за столик, он намеренно придвинул свой стул к Сью-Энн так, чтобы их ноги соприкасались. Потом он нашел под столом руку Сью-Энн и положил ее на свою окрепшую плоть, а сам как ни в чем не бывало продолжал вести непринужденный разговор.

После перерыва оркестр снова заиграл танго. Сергей посмотрел на Сью-Энн.

— Наш танец?

Она кивнула и начала подниматься со стула, но потом внезапно снова опустилась.

— Черт побери! — в ярости воскликнула она.

— Что случилось?

Сью-Энн посмотрела на подружек, потом на Сергея.

— Ведь знала же, что надо надеть белье. Из меня буквально течет, все платье промокло.

— Что же делать? — спросила Мэгги.

— Мы можем просидеть здесь до самого закрытия, — предложила Джоан.

— Не говори глупостей, раньше двух ночи ресторан не закроется.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся Сергей. — Я устрою так, что никто ничего не поймет.

— А вы сможете?

— Конечно. — Сергей наклонился к Сью-Энн и как бы нечаянно опрокинул ей на колени бокал с шампанским.

— Ох, извините меня, пожалуйста! — воскликнул он так громко, чтобы его могли услышать за соседними столиками. Вскочив на ноги, Сергей протянул Сью-Энн салфетку. — Тысячу извинений за мою неловкость!

Сью-Энн улыбнулась, и в этот момент к ним подскочил официант.

Она поднялась из-за столика, официант и подруги обступили ее.

— Хотите, чтобы кофе и десерт вам подали в номер?

— Конечно.

Сергей продолжал стоять, пока девушки не вышли из зала, потом сел и, попросив счет, размашисто подписал его. Когда он шел через вестибюль по направлению к лифту, к нему подошел Курт.

— Ну как?

— Не волнуйся, с блондинкой все в порядке. Дверь номера ему открыла Джоан, Сергей вошел. Сью-Энн в неглиже сидела на диване.

— Все уладилось? — спросил он улыбаясь. Она кивнула.

— Я взял на себя смелость заказать кофе и пирожные, а также икру и шампанское.

— Икру и шампанское?

— Это самое лучшее для длинной, радостной ночи. Мэгги поднялась с дивана.

— Мы пойдем к себе.

Не отрывая взгляда от Сью-Энн, Сергей обратился к Мэгги.

— А зачем? Я думал, что мы устроим вечеринку.

— Но вы здесь единственный мужчина?

— А для чего, вы думаете, я заказал икру и шампанское?

Сью-Энн рассмеялась, такой разговор был ей по душе.

— Думаете, что справитесь?

Сергей улыбнулся и посмотрел на нее.

— Лучше меня нет.

— И вас хватит на всех?

— Человек я простой, и это единственный вид спорта, которым я занимаюсь. Все остальное пустая трата времени. Сью-Энн посмотрела на подружек.

— Что скажете, девочки? Я согласна.

Мэгги и Джоан нерешительно переглянулись.

— Вперед, чего вы ждете? — Сергей рассмеялся. — Лучше всего я выступаю перед публикой.

— Я хочу есть, — сказал Сергей.

— Я тоже.

— Вот и ешьте вдвоем, — сонным голосом произнесла Мэгги. — Я глаз не могу разомкнуть.

— А как насчет... — начал было Сергей, но не закончил вопроса, увидев, что Джоан тоже спит. Он посмотрел на Сью-Энн и усмехнулся. — Похоже, мы с тобой остались одни.

— Так и должно было быть, — с легким сарказмом ответила Сью-Энн, — но тебе ведь захотелось устроить представление.

Сергей засмеялся, вылез из постели и нагишом направился в гостиную. Усевшись на диван, он намазал хлеб толстым слоем масла, а поверх масла щедро положил икры.

Он посмотрел на Сью-Энн, которая пришла следом за ним и остановилась рядом.

— Ухаживай за собой сама, — сказал Сергей с набитым ртом.

— Ты поросенок!

Сергей не ответил, а взял еще один кусок хлеба.

— А я — то считала европейцев джентльменами.

— Если хочешь, чтобы с тобой обращались как с леди, накинь какую-нибудь одежонку, — отпарировал Сергей.

Посмотрев на него некоторое время, Сью-Энн повернулась и направилась в ванную. Вернулась она с двумя белыми махровыми халатами. Кинув один из них Сергею, другой надела сама и уселась в кресло напротив. Сергей до халата не дотронулся.

— Чего уставилась?

— Да так, — она помялась немного, потом спросила:

— Скажи честно, что ты хотел доказать?

Сергей вгляделся р Сью-Энн, осознав внезапно, что она умнее, чем он думал.

— Что ты имеешь в виду?

— Ладно, Дакс твой друг, но он не единственный мужчина, с которым я спала. Сергей помолчал.

— Ты пытался доказать мне, что как мужчина ты лучше Дакса?

Сергей усмехнулся.

— Нет, но ты была права, когда назвала меня поросенком. Я просто подумал, что будет забавно трахнуть вас троих.

Сью-Энн покачала головой.

— Меня на это не купишь, ты не настолько глуп.

— Ладно, — сказал Сергей, внезапно разозлившись. — Значит, я пытался доказать, что как мужчина я лучше.

— Не стоит злиться, ты ведь знаешь, что лучше. — Она улыбнулась. — Своей цели ты добился, ты самый лучший мужчина, каких я знала.

Сергей расслабился.

— Я никогда не ощущала ничего подобного. Похоже, я сошла с ума. Я хочу тебя только для себя, и ты понимаешь это, правда?

— Да.

Она посмотрела на него.

— И как же нам быть? Сергей решительно поднялся.

— Пошли, надо одеться.

— А куда мы пойдем?

— Ко мне, там мы будем только вдвоем.

Сью-Энн замялась и сделала жест в сторону спальни.

— А как же они?

— Да черт с ними, пусть сами находят себе мужчин. Я хочу только тебя.




3


Белый снег ослепительно сверкал под мартовским солнцем, которое проникало в комнату, где они завтракали.

— Я думаю, что тебе надо жениться на мне, мой мальчик.

Сергей поднял стакан с апельсиновым соком.

— Зачем?

— Причина обычная, я залетела. Сергей промолчал.

— Ты никогда не предполагал такого?

— Я думал об этом, но считал, что ты предохраняешься.

Сью-Энн улыбнулась.

— Разве у меня было для этого время? Ты сердишься? Сергей покачал головой.

— Тогда о чем ты думаешь?

— Я знаю очень хорошего доктора. Теперь настала очередь Сью-Энн промолчать. На глаза у нее навернулись слезы, голос звучал глухо.

— Хорошо, если ты так хочешь.

— Нет, — резко ответил Сергей, — я этого не хочу, но разве ты не понимаешь, в какое положение поставишь себя?

— Меня это не волнует. Я буду отнюдь не первой невестой, которая пойдет к алтарю беременной.

— Я совсем не это имею в виду. Послушай, я понимаю, что совсем неплохо развлекаться с липовым князем, но выйти за него замуж — это совсем другое дело. Все будут смеяться над тобой.

— Мой дедушка оставил мне пятьдесят миллионов долларов, которые я получу или по достижении двадцати пяти лет или если до этого выйду замуж. С такими деньгами мы сможем плевать на всех с высокой колокольни.

Сергей посмотрел на нее.

— Об этом я и говорю, это еще хуже. Сью-Энн разозлилась.

— Что же ты тогда за жиголо, черт бы тебя побрал? Разве мои деньги хуже, чем чьи-нибудь другие? Может, они хуже денег того старика из Монте-Карло, не помню как его зовут, или той женщины, которая шлет тебе чеки из Парижа?

Сергей удивленно посмотрел на нее.

— Ты знаешь?

— Конечно знаю. Когда я не вернулась в школу, а стала жить с тобой, мой отец и его банкиры все выяснили. Они составили на тебя целое досье.

Сергей помолчал немного, потом сказал:

— И ты тем не менее хочешь выйти за меня замуж?

— Да, хочу.

— Почему? Я не могу этого понять?

— Тогда ты просто дурак. Ты же меня хорошо знаешь, до встречи с тобой я побаивалась, что со мной не все в порядке, мне всегда было мало одного мужчины. Бывало, что я в день спала с тремя. Так что я начала уже думать, что на свете не существует такого супермена, который мог бы удовлетворить меня. И тут я встретила тебя.

— И это вполне достаточная причина, чтобы выйти замуж?

— Для меня вполне достаточная. Какая еще нужна причина, если двоим так хорошо, как нам с тобой?

— Но ведь есть еще такое понятие как любовь.

— Что за идиотская фраза. Может быть, ты мне можешь четко объяснить, что такое любовь?

Сергей не ответил. Его охватила печаль и одновременно жалость к Сью-Энн. Он заглянул ей в глаза и увидел в них неподдельный ужас. Она боялась, что он откажет ей. Она боялась себя, боялась, что не сможет найти мужчину, с которым сможет жить.

На губах Сью-Энн появилось подобие улыбки.

— Мы очень похожи, мы люди действия, а все остальные болтуны. И если то, что происходит у нас, и не является любовью, то все равно это самое близкое к ней чувство, которое мы с тобой когда-либо испытывали.

Жалость подавляла разум, и Сергей не смог заставить себя сказать Сью-Энн, что ее аргументы как раз и могут в дальнейшем разрушить их связь. В душе Сергей понимал, что настанет время и они не смогут удержаться от соблазна поискать развлечений на стороне.

— Ладно, — сказал он, размышляя о том, кто же из них изменит первым. — Мы поженимся.

Предполагалось, что это будет тихое, скромное венчание в небольшой церквушке в окрестностях Санкт-Морица, но вышло совсем по-другому. Богатство Дэйли было слишком большим, чтобы эта свадьба могла остаться без внимания, поэтому состоялась она в конце концов в кафедральном соборе в присутствии сотни гостей и толпы репортеров.

— Что-то ты не кажешься слишком счастливым, — сказал Роберт, когда они ожидали начала церемонии в ризнице.

Сергей отошел от двери, он рассматривал в щелку переполненную церковь.

— Мне еще не приходилось видеть счастливого жениха, — сказал он. Роберт засмеялся.

— Ты должен хорошо выглядеть, когда пойдешь к алтарю.

Сергей посмотрел на него.

— Знаю, но меня беспокоит не это, а то, что будет после свадьбы.

Роберт промолчал. Сомнения друга были ему понятны. Сергей повернулся спиной к двери.

— Если бы Дакс был здесь, его бы это здорово позабавило. Интересно, получил ли он приглашение. Ты ничего не слышал о нем?

— Абсолютно ничего с того момента, как год назад он уехал. Я писал ему несколько раз, но ответа так и не получил.

— Мне кажется, что это странная, дикая страна. Надеюсь, с ним ничего не случилось.

— С ним все будет в порядке, нам в большей степени угрожает опасность.

Сергей бросил на Роберта быстрый взгляд.

— Ты по-прежнему думаешь, что будет война?

— Не вижу, как можно предупредить ее. В Испании военные действия почти закончились, Германия практически завершила милитаризацию. Да тебе это должно быть лучше известно по письмам отца. — Роберт засмеялся. — Теперь Чемберлен собирается ехать в Мюнхен, чтобы побеседовать с этим психом. Но это пустая трата времени, ничего хорошего из этого не выйдет.

— А что говорит твой отец?

— Он переводит все свои деньги, какие только может, в Америку. Хочет, чтобы и мы с Каролиной вернулись туда.

— А ты?

Роберт покачал головой.

— Почему?

— Тут две серьезные причины, во-первых, я еврей, а во-вторых, француз.

— А что ты сможешь сделать? Ведь ты даже не солдат?

— Для меня дело найдется, — сказал Роберт. — По крайней мере, я стану бороться. И так уже многие сбежали, испугавшись этого монстра.

В ризницу донесся звук органа. Роберт приоткрыл дверь и повернулся к Сергею.

— Вперед, мой мальчик! Настала твоя очередь быть мужчиной.

В задних рядах церкви собрались репортеры, наблюдавшие за тем, как молодая пара опустилась на колени перед алтарем.

— Подумать только, — заметил репортер из «Ассошиэйтед пресс». — Через десять минут он выйдет отсюда богаче на пятьдесят миллионов долларов.

— Ты, похоже, завидуешь.

— Черт побери, ты прав, завидую. По крайней мере, это мог бы быть американский парень. Что плохого в наших американских парнях?

— Не знаю, — прошептала стоящая справа от репортера Ирма Андерсен, освещавшая свадьбу для компании «Космо-Уорлд», — но насколько я слышала, она их всех перепробовала, и они разбежались.

— Я бы, пожалуй, тоже не отказался от икры с шампанским, — сказал репортер из «Международной службы новостей». — Наверно, такое сочетание творит чудеса.

— И не мечтай, беднякам, вроде нас, лучше рассчитывать на устрицы.




4


Шум опавшей листвы разбудил его, и он протянул руку к винтовке, лежавшей рядом на одеяле. Краешком глаза Дакс заметил, что Котяра уже вскочил и тихонько скользнул в чащу деревьев. Завернув винтовку в одеяло, чтобы не было слышно щелчка, Дакс вставил магазин.

Снова воцарилась тишина, и Дакс прищурился, вглядываясь в небо. Ему не надо было смотреть на часы, чтобы определить, что сейчас около пяти утра. Прижав ухо к земле, он прислушался.

Шагов не было слышно, и Дакс облегченно вздохнул. Котяра, должно быть, уже перехватил того, кто шел сюда. И все-таки он продолжал лежать не шевелясь. Послышались приглушенные голоса, и это окончательно успокоило Дакса. Если бы их действительно подстерегала опасность, то сейчас слышались бы не голоса, а крики умирающих.

Раздались шаги. Дакс поднял голову и посмотрел на небольшую тропинку, ведущую к пещере. На всякий случай он поднял винтовку и прицелился.

Сначала он увидел яркую красно-синюю форму солдата. Позади него с револьвером в руке шел Котяра, его линялый костюм цвета хаки совершенно сливался с местностью. Дакс подождал, пока они подойдут ближе, затем вскочил на ноги.

Солдат явно нервничал, его лицо все еще было бледным. Но он взял себя в руки и отдал честь.

— Капрал Ортиц, капитан. Прибыл с письмом от президента.

— Садитесь, капрал, — сказал Дакс и сам присел на корточки. — Не надо стоять, мы с вами не на приеме, а кроме того, вы в своей форме представляете отличную цель.

Капрал облегченно вздохнул и сел на землю.

— Я пытаюсь отыскать вас уже почти месяц. Дакс прищурился.

— Вам повезло, еще час и нас бы здесь не было. — Он посмотрел на Котяру. — Как там насчет кофе?

Котяра кивнул и быстро соорудил небольшой костерок, так что ветер успевал рассеивать дым до того, как он поднимался в воздух. Дакс с любопытством наблюдал за капралом, который достал из сумки перевязанную пачку конвертов. Прислонившись спиной к стене пещеры, он вскрыл первый конверт и вытащил оттуда визитную карточку. Бросив на нее взгляд, он хмыкнул и протянул ее Котяре.

— Вот это да! Нас приглашают на свадьбу. Котяра посмотрел на Дакса поверх кофейника.

— Отлично. Больше всего я люблю хорошие праздники. Еда, музыка, хорошенькие девочки. А кто женится?

— Сергей. На Сью-Энн.

— На той блондинке? Дакс кивнул.

— Она его замучает до смерти, может быть, еще успеем предупредить его? Дакс посмотрел на капрала.

— Какое сегодня число?

— Двенадцатое апреля.

— Опоздали. Свадьба состоялась два дня назад в Швейцарии.

Котяра печально покачал головой.

— Очень жаль. — Он посмотрел на Дакса, и они дружно расхохотались.

Ортиц изумленно посмотрел на них. Неужели его отправили разыскивать их только ради этой чепухи? Рисковать жизнью в этих ужасных горах только ради того, чтобы доставить приглашение на свадьбу, на которую нет возможности прибыть? Да, тяжела жизнь простого солдата.

Дакс быстро один за другим вскрыл оставшиеся конверты. Прочитав письма, бросил их в костер.

— Президент требует нас к себе, — сказал он Котяре.

— Для чего? — спросил тот, наливая кофе в чашку и протягивая ее Даксу. Затем он налил кофе капралу и себе.

— Этого президент не пишет. — Дакс посмотрел на Ортица. — Вы знаете, для чего?

— Нет, капитан, — быстро ответил Ортиц. — Я простой солдат, и мне ничего не известно. Котяра в сердцах выругался.

— Три месяца мы живем в этих горах, как звери, и вот теперь, когда работа почти завершена, нам приказывают вернуться. Почему ты не мог поискать нас еще пару дней? Всего пару дней.

Капрал был так напуган гневной тирадой Котяры, что буквально сжался в комочек.

— Я...

— А, может быть, это не так уж и плохо, — спокойно сказал Дакс. — В этих горах дни могут перепутаться, и бравый капрал мог не найти нас до четырнадцатого, так ведь, капрал?

Ортиц удивленно таращился на незнакомцев и никак не мог сообразить, кто из них более сумасшедший: молодой, с почерневшим от загара лицом, или толстый, который бесшумно, словно пума, подкрался к нему. Если они говорят, что он нашел их четырнадцатого, то пусть так и будет. Два дня в этих джунглях роли не играют. Особенно когда речь идет о жизни и смерти — его собственных. Он прочистил горло.

— Конечно, капитан. Четырнадцатого. Дакс улыбнулся и поднялся.

— Тогда пойдем. Нам предстоит еще долгий путь до места встречи с Кондором.

Кондор! Ортица охватила дрожь.

Так вот почему они здесь! Кондор был бандитом, обитавшим последние пять лет в горах и поклявшимся убивать всех людей в военной форме, попавших к нему в руки.

— Мне, пожалуй, пора возвращаться назад, — сказал капрал, тоже поднимаясь.

— Не думаю, — спокойно возразил ему Дакс. — С нами ты будешь в большей безопасности.

— Да, — подтвердил Котяра. — Особенно в этой форме. Опасно рыскать в горах в твоем обезьяньем наряде.

— Мы сможем найти для него брюки? — спросил Дакс. Котяра кивнул.

— У меня есть запасные, правда, они будут ему несколько великоваты, но...

— Зато он будет чувствовать себя в них очень удобно. Ортиц не стал больше спорить и быстро снял форму.

— Видите? — Дакс указал пальцем в долину.

Котяра и Ортиц проследили в направлении его жеста и увидели легкий дымок, поднимавшийся в дальнем конце долины.

— Они уже на месте и ждут нас, — сказал Дакс, и в голосе его прозвучало удовлетворение. — Все так, как и обещал Кондор.

— Как ты думаешь, что он ответит? — спросил Котяра. Дакс пожал плечами.

— Это одному Богу известно.

— На что ответит? — спросил Ортиц. Котяра посмотрел на него.

— Президент послал нас к Кондору с предложением об амнистии. Если Кондор сложит оружие и прибудет в Курату, он получит полное прощение.

— Амнистия для Кондора? — Ортиц вздрогнул и перекрестился. — А почему вы думаете, он поверит вам?

— Он знал моего отца, — сказал Дакс. — И знает, что я играю только в честные игры. Все это время мы искали его, а на прошлой неделе он передал нам, что даст ответ через семь дней. Мы переночуем здесь, а завтра отправимся к нему на встречу.

— Ты действительно думаешь, что Кондор сдастся? — шепнул Ортиц Котяре, когда они расстелили на земле одеяла.

— Я смогу ответить тебе на это завтра, — сказал Котяра и добавил:

— Если останемся живы.

Ортица от этих слов бросило в дрожь.

Дакс растянулся на одеяле, скрестив под грудью руки, и смотрел в долину. День близился к закату, и до его ушей стали долетать вечерние звуки. Легкого дымка из лагеря бандитов уже не было видно, Дакс лежал не шевелясь, и сумерки окутывали его, словно вата. Все было не так, как он ожидал, и только потому, что им владели иллюзии.

Приехав домой, он обнаружил, что по сути ничего не изменилось. Кто-то однажды сказал, что чем больше вещи меняются, тем больше они остаются неизменными. Дакс понял, что ничего из того, о чем мечтал его отец, не произошло. По-прежнему было недостаточно школ, а в тех, которые существовали, обучались дети чиновников. Так было в Курату. А в маленьких деревнях и в провинции вообще не было школ.

И хотя столицу окружала сеть асфальтированных дорог, эти дороги никуда не вели, они обрывались на краю болот или джунглей всего в нескольких милях от столицы. Бандиты, скрывавшиеся в горах и долинах, по-прежнему наводили страх на крестьян.

Первые несколько недель пребывания на родной земле Дакса не отпускала печаль. Но он был рад тому, что отец не увидел всего этого, ибо это было совсем не то, чему он посвятил жизнь.

Дакс сходил в порт, посмотрел на приплывающие и отплывающие корабли, на рыбаков, возвращающихся с уловом. Пройдя утром по рынку, он слышал крики торговцев, и всюду видел маленькие, бетонные статуи президента — на перекрестках, на каждом новом здании, на каждом причале в порту, при входе на рынок. И всюду в глаза бросалась красно-синяя форма солдат.

Только спустя неделю Дакс понял, что солдаты следуют за ним по пятам, а еще через несколько дней он осознал, что люди смотрят на него как на незнакомца, что голос его звучит не так, как у них, что его одежда выдает в нем человека из чужого общества.

Его охватило чувство одиночества и отчужденности, этот город начал раздражать его, и он понял, что давно перестал быть тем юношей, который уехал отсюда много лет назад. Он стал другим, хотя сам точно не понимал каким именно. Поэтому он с радостью уехал на гасиенду в горах, где родился.

Там, среди бесконечных просторов земли и неба, где горы тянулись вершинами к солнцу и звездам, он надеялся вновь обрести потерянное чувство свободы, в которой и был весь смысл его существования.




5


Спустя несколько недель, когда он сидел на террасе гасиенды и смотрел на горы, из дома вышел Котяра и пристроился рядом.

— Здесь все не так? — спросил он. Прежде чем ответить, Дакс вытащил тонкую сигару и закурил.

— Да, — спокойным и безразличным голосом ответил он.

— Все изменяется, — сказал Котяра и внимательно посмотрел на Дакса. — И ты должен знать это. Дакс выпустил облако голубоватого дыма.

— Я знаю.

— Я уверен, что президент... — начал раздраженно Котяра.

— Что президент? — оборвал его Дакс.

— Найдет для тебя занятие. Дакс улыбнулся.

— Например? Котяра не ответил.

— У президента и без меня полно забот. Котяра посмотрел в сторону гор, потом сказал:

— Сюда скачут всадники. — Он прислушался. — Солдаты.

Дакс поднялся с кресла, подошел к перилам, но ничего не увидел и не услышал.

— Почему ты так думаешь?

— Только у солдатских лошадей такой аллюр. — Котяра посмотрел на Дакса. — Ты ждешь кого-нибудь?

Дакс покачал головой. Теперь и до него доносился приглушенный стук копыт. Дакс повернулся и увидел, что Котяра осматривает свой револьвер.

— Ты же, кажется, сказал, что это солдаты. Котяра засунул револьвер за ремень.

— Конечно, солдаты, но поберечься не мешает. Они стояли и смотрели на дорогу, пока не увидели первых солдат в красно-синей форме.

— Они наверняка запарились и хотят пить. Пойду приготовлю им что-нибудь прохладительное.

Дакс наблюдал за приближающимися всадниками, их был целый отряд, человек четырнадцать, и все на жилистых, коричневых мустангах, которых предпочитали военные. Дакс заметил, что ими командует капитан, но среди них был еще один молоденький, стройный офицер, хотя Дакс и не мог определить его чин, потому что на форме у него не было никаких знаков различия. Капитан поднял руку, и отряд остановился у самых ворот.

Оба офицера спешились и направились к дому, и только тогда Дакс узнал младшего из них. Плотно обтягивающая стройную фигуру форма только подчеркивала округлости женского тела. Девушка повернула голову, и лицо ее внезапно расплылось в знакомой улыбке. Она побежала навстречу Даксу.

Он поспешно спустился по ступенькам ей навстречу, но вдруг она резко остановилась и внимательно посмотрела на него, словно маленькая девочка, внезапно удивленная тем, как вырос ее старший брат.

— Дакс? — голос ее был хриплым, дыхание прерывистым.

— Ампаро.

Она продолжала стоять, разглядывая его лицо, казалось, ей хотелось что-то сказать, но она не может сделать этого. Наконец Дакс нарушил молчание:

— Сними шляпу.

— Зачем?

На лице его появилась дразнящая улыбка.

— Чтобы я смог решить: поцеловать тебя или отдать честь.

Глаза Ампаро сверкнули в ответ. Сдернув шляпу, она швырнула ее на землю. Белокурые волосы рассыпались по ее плечам.

— Дакс, Дакс! Я не могу поверить своим глазам. Ты такой большой! — Ампаро бросилась в объятия Дакса. Он крепко прижал ее к себе.

— Ты тоже немножко подросла, принцесса. Ампаро подняла голову и заглянула Даксу в лицо.

— Как ты мог уехать из Курату, не повидавшись со мной?

— Ты была в Панаме, и никто не знал, когда ты вернешься.

— Отец знал. Дакс нахмурился.

— Я только один раз виделся с президентом, да и то всего несколько минут. Он очень занят.

— Отец всегда очень занят.

Дакс услышал за спиной легкое покашливание капитана, Ампаро обернулась.

— Капитан де Ортега, сеньор Ксенос, — сказала она. Капитан отдал честь и шагнул вперед, пожимая протянутую руку Дакса.

— Очень рад, ваше превосходительство.

— Добро пожаловать в мой дом, капитан. Послышались шаги, и Ампаро обернулась.

— Котяра! — воскликнула она. — А вот ты совсем не изменился!

К обеду Ампаро спустилась в белом платье. Ожерелье и серьги из бриллиантов и изумрудов замечательно оттеняли ее белокурые волосы, а свет свечей придавал ее загорелой коже теплый оттенок слоновой кости.

Дакс улыбнулся, глядя на нее.

— Ты первый гость в этом доме после моего возвращения. Надеюсь, погостишь несколько дней, нам есть о чем поговорить.

— Мне это нравится, — ответила Ампаро и посмотрела на капитана де Ортега.

— Я обещал вашему отцу, что мы вернемся завтра. Дакс взглянул на капитана, лицо его ничего не выражало, глаза были устремлены на Ампаро.

— Боюсь, что капитан прав, — неохотно согласилась Ампаро.

Дакс не стал настаивать.

— Пойдемте, ликер выпьем на террасе. Капитан поднялся.

— Мне надо проверить своих людей, ваше превосходительство, а потом, если не возражаете, я хотел бы отправиться спать. Нам завтра рано выезжать.

Дакс кивнул.

— Конечно, капитан.

Когда де Ортега вышел из комнаты, Дакс повернулся к Ампаро. Некоторое время они сидели молча, потом Дакс достал тонкую черную сигару.

— Можно мне тоже?

— Извини. — Дакс подвинул коробку с сигарами к девушке и поднес зажигалку.

Она глубоко затянулась и откинулась на спинку кресла.

— Ну?

Дакс задумался, вытащил изо рта сигару и внимательно посмотрел на нее.

— Очень многое изменилось, — задумчиво произнес он. — Прошло столько времени.

— Десять лет не такой долгий срок. Я не изменилась, а ты?

Дакс покачал головой.

— И ты изменилась, и я. Все меняется.

— Но некоторые вещи не меняются никогда.

Они сидели и смотрели в ночь, звезды ярко сверкали в темно-синем небе, а солдатские костры за дорогой напоминали светлячков в поле.

— Ты всегда путешествуешь в сопровождении эскорта солдат?

— Да.

Дакс посмотрел на Ампаро.

— Почему?

— На этом настаивает отец. Ведь всегда существуют какие-то опасности: грабители, бандиты...

Дакс мрачно усмехнулся.

— До сих пор?

Ампаро с серьезным видом кивнула.

— Еще есть люди, которые борются против моего отца, они отказываются признавать перемены к лучшему. — Ампаро посмотрела на Дакса, внезапно поняв его мысли. — Ты разочарован, так ведь? Ты ожидал, что здесь наступила другая жизнь.

— Пожалуй.

— Все не так просто, — быстро ответила Ампаро. — Я понимаю тебя, Дакс, точно так же я чувствовала себя, когда вернулась после пяти лет учебы в университете в Мексике. Но, побыв немного дома, я начала все понимать.

— Серьезно?

— Да. А тебя, Дакс, не было еще больше, чем меня, и ты успел забыть дом. Большинство людей в нашей стране не хотят меняться, они хотят, чтобы им все давали задаром. Они не хотят трудиться. Отправить детей в школу и то кажется для них слишком сложным.

— Может быть, это потому, что для их детей нет в школе места, а есть только для детей чиновников?

— Сначала так не было, но потом дети крестьян сами перестали ходить в школу. Дакс помолчал.

— Сейчас главная забота отца — это подготовка к войне.

Дакс удивленно вскинул брови.

— Ты же был за границей и знаешь, что надвигается война.

— А нам какое до этого дело? — спросил он. — Кортегуа не имеет к ней отношения.

— Впрямую не имеет, но президент говорит, что нашей стране предоставляется прекрасная возможность для самоутверждения. Ведь кто-то должен будет снабжать воюющие страны продовольствием.

— Войны не выигрывают с помощью бананов и кофе.

— Отец это понимает. Более трех лет назад его посетили владельцы крупных животноводческих ферм из Аргентины, и он предоставил им специальную концессию, чтобы они разводили скот у нас. Так что в следующем году у нас будет около миллиона фунтов мяса, которое мы смогли бы экспортировать.

Дакс понимал, что это может быть за концессия. Интересно, сколько денег президент положил в собственный карман.

— А сколько мяса смогут получить крестьяне?

— Ты действительно долго отсутствовал, — сказала Ампаро. — Ты забыл, что крестьяне не едят говядины. Они предпочитают свою пищу: овощи, кур, свинину.

— Может быть, они не едят говядину просто потому, что она слишком дорога для них? Ампаро разозлилась.

— Отец был прав — ты в точности как твой отец! Дакс посмотрел на нее.

— Президент именно так и сказал? Ампаро кивнула. Дакс улыбнулся.

— Это лучшее из всего, что он когда-либо говорил. Ампаро взяла его за руку.

— Дакс, Дакс. Я приехала сюда совсем не для того, чтобы спорить с тобой.

— Больше не будем спорить, я тебе обещаю.

— Чем ты собираешься заняться? Ты не можешь оставаться здесь в горах без всякого дела.

Дакс забрал у Ампаро сигару и выбросил ее через перила.

— Я уже думал об этом, — медленно произнес он. — Но пока ничего не решил. Ошивался в Курату почти три недели, но никто мне ничего дельного не предложил. Тогда я уехал домой.

— Президент очень расстроился, что ты не зашел к нему поговорить перед отъездом.

— А как я мог поговорить с ним? Каждый раз, когда я хотел повидаться с ним, он оказывался занят.

— Но ведь он не знал, что ты собираешься уезжать.

— А какая разница? Да и что мне оставалось делать? Крутиться рядышком, как собака, в надежде получить кость?

— Возвращайся вместе со мной в Курату и встреться с ним.

Дакс посмотрел на Ампаро.

— Это твоя идея или его? Ампаро замялась.

— Моя. Он никогда бы не признался, что расстроен и хочет увидеть тебя.

Дакс внимательно посмотрел на нее, потом покачал головой.

— Нет, пожалуй, я останусь здесь. Когда я понадоблюсь твоему отцу, он пришлет за мной.

После этого разговора прошел почти год, и все это время Дакс оставался на гасиенде. Наконец президент прислал за ним. Когда Дакс вошел к нему в кабинет, он обнял его с таким видом, словно они расстались только вчера.

— Главным желанием твоего отца было видеть страну, управляемую правительством, которое представляет интересы всего народа, — сказал президент. — Это и мое желание, и оно почти осуществилось, но в Асиенто старый бандит Кондор все еще сопротивляется. Кондор знал твоего отца и уважал его, так что он послушает тебя, когда ты привезешь ему предложение об амнистии. Против его участия в работе правительства не будет никаких возражений.




6


— Я не политик, — сказал старый бандит. — Я просто убийца, поэтому не понял многого из того, что ты наговорил. Но я хочу, чтобы мой сын ходил в школу, учился читать, писать и говорить так же гладко, как ты. Я не хочу, чтобы он провел свою жизнь в этих горах, постоянно сражаясь за свое существование.

Дакс посмотрел через костер на Кондора. Старик сидел на земле, скрестив перед собой ноги на манер индейцев, во рту у него торчала тонкая сигара, высохшая кожа плотно обтягивала кости хищного лица. Дакс оглядел остальных, предводитель отрада равнодушно посмотрел на Дакса. Лучи утреннего солнца сверкали на бандитских ножах, ружьях и револьверах. Позади старика стоял его сын, о котором он говорил.

Тоненький и стройный, он не отводил глаз от Дакса, во взгляде этого четырнадцатилетнего мальчишки сквозила настороженность дикого животного. Как и у взрослых бандитов, у него на поясе был нож и револьвер.

Дакс снова повернулся к Кондору.

— Значит, вы принимаете предложение президента?

— Я старый человек, — ответил бандит, — так что не боюсь умереть, но я не хотел бы, чтобы вместе со мной погиб мой сын.

— Никому не будет причинено ни малейшего вреда. Это личная гарантия президента.

— Я не собираюсь становиться губернатором Асиенто, — продолжил бандит, как будто и не слышал слов Дакса. — Что я в этом понимаю? Я просто не хочу, чтобы погиб мой сын. — Он вынул изо рта сигару, посмотрел на нее, достал из костра головешку и снова прикурил. — У меня было восемь сыновей и три дочери, и все они умерли, остался вот он один.

— Смерть никому не угрожает, — ответил Дакс. — Президент лично гарантирует это.

Старик бросил головешку назад в костер.

— Красный Дьявол дурак, Гутьеррес всех нас убьет.

Дакс удивленно уставился на бандита. Лицо старика было непроницаемым, и только искорки в черных глазах выдавали его индейское происхождение. Дакс не знал, как объяснить человеку, для которого время не существует, что Гутьерреса уже давно нет. Что в стране новое правительство, хотя солдаты и носят старую форму, что прошло много времени с тех пор, как президент разбойничал в горах под именем Красного Дьявола; что он, Дакс, сам видел, как схватили Гутьерреса и увели, чтобы казнить. Пока Дакс раздумывал над всем этим и над своим ответом, старик снова заговорил:

— Если ты, лично, обещаешь жизнь моему сыну, если ты поклянешься душой такого святого человека, как твой отец, которого мы все любили и уважали, то я готов принять предложение Красного Дьявола.

— Я клянусь вам.

Кондор тихонько вздохнул и резко поднялся на ноги.

— Хорошо. Возвращайся к Красному Дьяволу и передай, что я встречу его в Асиенто в последний день этого месяца. Больше войны между нами не будет.

Прежде чем заговорить, президент подождал, пока за секретарем закроется дверь.

— Ты хорошо потрудился в горах, — сказал он.

Дакс промолчал, да от него и не требовалось ответа. Он посмотрел через стол на президента, который совершенно не изменился. Не считая легкой седины в волосах, он выглядел точно так же, как тогда, когда Дакс впервые увидел его. На нем был генеральский мундир, но без медалей, нашивок и галуна. Президент верил, что так он выглядит человеком из народа.

— Теперь в стране наступит мир, Кондор был последним опасным преступником, остальные ничего из себя не представляют, мы их всех переловим как мух.

— Может, надо и другим сделать такое предложение? Они на него согласятся, как только увидят, как принимают Кондора.

Президент махнул рукой.

— Не стоит о них беспокоиться, мы о них позаботимся. — Президент сложил руки на столе и наклонился вперед. — В любом случае, эти проблемы не должны иметь к тебе никакого отношения. Я назначаю тебя консулом, ты снова возвращаешься в Европу.

Дакс удивленно посмотрел на президента.

— В Европу? Зачем?

— Война в Испании близится к завершению, настало время устанавливать отношения с новым правительством Франко.

— А как же генерал Мола? — спросил Дакс. — Я думал, что он станет президентом. Президент покачал головой.

— Мола слишком много болтает, я сразу понял это, едва услышал его заявление о пятой колонне перед осадой Мадрида. Эти слова подорвали к нему доверие, потому что Мадрид еще долго не сдавался. Первым делом государственный деятель должен научиться держать язык за зубами, он не должен никого посвящать в свои мысли и планы — ни друзей, ни врагов.

Дакс молчал, он думал о том, сколько еще человек, кроме его отца, были обмануты этим намеренным молчанием президента. Он постарался отогнать эти мысли.

— Чего вы ожидаете от меня в Испании?

— Испании будут нужны продукты, а у нас есть что продать. А кроме того, Испании понадобится все, что нужно для восстановления страны. Эти глупые американцы не захотят иметь дело с Франко, и мы сможем покупать у них все необходимое, а затем отправлять в Испанию.

Дакс посмотрел на президента с уважением. Внезапно он понял, что отличало его от других бандитов, спустившихся с гор, теперь Дакс знал, что в нем привлекало его отца. Верно или неверно, глупо или разумно, но президент всегда смотрел далеко вперед, и сколько бы денег не оседало в его собственных карманах, его действия все же шли на пользу Кортегуа.

— Ты поедешь к Франко, — продолжал президент, — и заключишь с ним сделку. Мы станем торговым агентом Испании во всем мире.

— А если Франко этим не заинтересуется? Президент улыбнулся.

— Заинтересуется, я знаю этого человека. Как и я, он реалист и прекрасно понимает, что после окончания войны не сможет рассчитывать на своих союзников Германию и Италию, потому что они сами будут воевать. Не волнуйся, Франко пойдет на эту сделку.

— Когда вы хотите, чтобы я поехал?

— Третьего числа следующего месяца отплывает корабль во Францию, ты отправишься на нем. — Президент поднялся из кресла, обогнул стол и подошел к Даксу. — А теперь у меня есть к тебе еще одно дело.

Дакс улыбнулся.

— Какое?

Президент помедлил с ответом, подвинул кресло поближе к Даксу и сел. Голос его теперь звучал совсем по-другому.

— Ты знаешь, что я уже давно думаю о тебе как о собственном сыне. Я помню, как умерли мои мальчики, когда ты пришел с гор вместе с Ампаро. Я часто думаю о вас двоих.

Стало ясно, что за этим последует, и Дакс поднял руку, чтобы остановить президента.

— Мы тогда были детьми.

Но президент не собирался останавливаться.

— Я помню, как вы прекрасно выглядели вдвоем, она такая нежная и беленькая, а ты такой смуглый, решительный, готовый защитить ее. Помню, как я повернулся тогда к твоему отцу и сказал: «Когда-нибудь настанет этот день».

Дакс поднялся.

— Нет, ваше превосходительство, нет. Слишком рано говорить об этом.

Президент посмотрел на него.

— Слишком рано? Разве рано для меня хотеть, чтобы сын занял мое место? Я ведь не молодею, в один прекрасный день мне захочется удалиться из этого кабинета на маленькую загородную ферму, зная, что я передал судьбу своей страны в руки моего сына.

Выражение лица президента было почти нежным, глаза излучали тепло. На какое-то мгновение Дакс почти поверил в его искренность, но его последующие слова рассеяли иллюзии.

— Ваш брак, без сомнения, еще больше сплотит страну, уважаемое имя твоего отца в сочетании с моим именем убедит людей в горах в чистоте наших намерений.

Дакс молчал, и президент воспользовался его молчанием, чтобы продолжить:

— Ампаро чудесная девушка, но она еще молода и поэтому ничего не умеет. Мне нужен сын. Ты. Ты будешь моей правой рукой.

Дакс снова уселся в кресло.

— А вы уже говорили с Ампаро?

На лице президента появилось удивленное выражение.

— Зачем?

— Может быть, она не захочет выходить за меня замуж.

— Ампаро поступит так, как я пожелаю. Она сделает все на благо Кортегуа.

— Но я думаю, что у нее есть право самой выбрать себе мужа.

— Конечно. Значит, ты спросишь у нее об этом?

Дакс кивнул. Он спросит у нее, возможно в следующем году, когда вернется из Европы. А к тому времени многое может измениться. Даже намерения президента.

— Отлично. — Президент вернулся за стол. Аудиенция была закончена. Дакс поднялся.

— Что-нибудь еще, господин президент?

— Да. — В уголках глаз президента появились веселые искорки. — Мне бы хотелось, чтобы та поговорил с Ампаро сразу, как только выйдешь из моего кабинета.

— Но стоит ли так спешить? — У Дакса появились смутные подозрения.

— Конечно, надо торопиться, — ответил президент с улыбкой. — Понимаешь, я уже объявил о вашем обручении. Эта новость появится в завтрашних утренних газетах.




7


Даксу показалось, что Ампаро плакала.

— Что с тобой? — спросил он. Ампаро покачала головой.

— Ты виделся с моим отцом?

Дакс кивнул.

— Поздравляю, теперь мы обручены.

Ампаро некоторое время смотрела на него, потом повернулась, прошла через комнату к окну. Когда она заговорила, голос ее звучал так тихо, что даже Дакс с трудом разбирал слова.

— Я просила его не делать этого, — сказала Ампаро.

Дакс промолчал.

Ампаро повернулась и посмотрела на него.

— Ты веришь мне?

— Да.

— Но президент всегда поступает по-своему. Я говорила ему, что надо позволить тебе самому сделать свой выбор.

— А как насчет тебя? Это ведь не только меня касается.

Ампаро помолчала, потом, посмотрев ему прямо в глаза, сказала:

— Я уже давно сделала свой выбор. — Легкая улыбка пробежала по ее губам. — Разве ты забыл? Дакс рассмеялся.

— Я не забыл, просто думал, что ты выросла с тех пор.

— Я тоже так думала, но когда приехала навестить тебя в горы, то поняла, что нет.

— Почему же ты ничего не сказала мне?

— А ты почему? — отпарировала Ампаро. — Девушки не говорят первыми о таких вещах. Ты что, слепой? Не смог ничего понять?

— Извини, я не подумал об этом. Внезапно Ампаро, как в детстве, дала волю своему характеру:

— Тогда убирайся! Ты так же глуп, как остальные мужчины.

Дакс положил руку ей на плечо.

— Ампаро.

Она сердито сбросила его руку.

— Ты не обязан жениться на мне! И никто не обязан! Я не собираюсь упрашивать мужчин о таком одолжении!

Она выбежала из комнаты, а Дакс остался стоять, прислушиваясь к ее торопливым шагам по лестнице. В этот момент в комнату вошел президент, на лице его играла улыбка.

— Что случилось? — лукаво поинтересовался он. — Любимые ссорятся?

Ампаро только что закончила приводить в порядок свой макияж, как раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Это я.

Она подошла к двери и распахнула ее, президент вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Глаза его из-под густых бровей внимательно смотрели на дочь.

— Надеюсь, ты не натворила глупостей? Ампаро покачала головой.

— И ничего ему не сказала? Она снова покачала головой.

— Отлично, — с удовольствием произнес президент. — Де Ортега уехал, с этой стороны неприятности нам не грозят.

— Ты не сделал ему ничего плохого? — озабоченно поинтересовалась Ампаро.

— Нет, — соврал президент. По его мнению, пуля в голову никому не причиняла боли. — Я отправил его на юг.

— Он ни в чем не виноват.

Президент почувствовал, как в нем закипает ярость.

— А кто же тогда виноват? Я доверил ему охранять тебя, и он должен был это делать, а не спать с тобой.

— Но он меня не насиловал.

— Еще хуже, — устало ответил президент и внимательно посмотрел на дочь. — Не понимаю, я отправил тебя на пять лет в университет в Мексику, чтобы ты стала настоящей леди, получила образование. Неужели все это нужно было только для того, чтобы забраться в постель с первым попавшимся смазливым мужиком, словно обычная уличная шлюха?

Ампаро промолчала.

— Ладно, слава Богу, с этим покончено. — Президент вздохнул. — Дакс будет тебе хорошим мужем, у вас будут дети, и все будет хорошо.

Ампаро посмотрела отцу прямо в глаза.

— Я не собираюсь выходить за него замуж.

— Почему?

— Потому что я жду ребенка. Президент раскрыл рот от изумления.

— Ты уверена? Она кивнула.

— Я уже на третьем месяце. — Ампаро повернулась и взяла со столика сигарету. — Я не могу выйти за него замуж, он сразу все поймет.

Некоторое время президент не мог вымолвить ни слова, потом размахнулся и залепил дочери пощечину, от которой она упала на кровать.

— Шлюха! Проститутка! — закричал он. — Неужели мало того, что я все время должен защищаться от врагов? Неужели меня могут предать даже в собственном доме?

Фотограф подошел ближе.

— Будьте любезны, еще один снимок, ваше превосходительство.

— Конечно, конечно. — Президент изображал отца, гордящегося своими детьми. Он подвинулся к Ампаро и привстал на цыпочки. Теперь он казался немного выше нее — не таким высоким, как Дакс, стоящий по другую ее сторону, но и не таким коротышкой.

Засверкали вспышки, слепя глаза присутствующим.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — фотограф поклонился и отошел.

Дакс посмотрел на Ампаро, лицо ее было бедным и осунувшимся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Немножко устала.

— Слишком много всяких церемоний, вчера обручение, сегодня еще вот это...

Дакс обвел взглядом большой зал для президентских приемов, заполненный людьми. Он впервые понял, что после его отъезда окружение президента почти полностью сменилось, имен большинства присутствующих он прежде никогда не слышал. Теперь в силу вошли новые люди, и, хотя в зале находились несколько представителей старых фамилий, они скорее служили просто украшением, в то время как реальная власть была в руках этого нового окружения президента.

— Тебе нужен отдых, Ампаро.

— Со мной все в порядке, Дакс.

— Ты стала политическим советником отца: Женская Лига, Ассоциация рабочих, Детский фонд — это непосильная ноша для тебя.

— Кто-то должен этим заниматься.

— Но ты не можешь тянуть такой воз сама, и нехорошо со стороны твоего отца думать, что ты можешь с ним справиться.

— Я занимаюсь тем, чем не может заниматься отец. Как ты думаешь, кому он еще может доверить заботу о людях? Я обязана этим заниматься, власть налагает большую ответственность.

— Но эта ответственность лежит на твоем отце.

— И на мне тоже, — ответила Ампаро. — Ко мне обращаются со всеми мелкими вопросами, с которыми не решаются обратиться к отцу.

Дакс оглядел зал приемов. Президент разговаривал с группой мужчин, но каждые несколько секунд бросал взгляд в сторону Дакса и Ампаро, как бы желая убедиться, что дочь на месте. Дакс подумал о том, что будет делать президент после того, как Ампаро выйдет замуж. Ведь тогда она уже будет мужней женой, а не политическим советником президента.

Он снова повернулся к Ампаро, но она уже была занята разговором с несколькими женщинами. Дакс уловил обрывки фраз об улучшении системы здравоохранения. Не было никаких сомнений, что главную роль в этом разговоре играет Ампаро, когда она говорила, все с уважением слушали ее.

Женщины были ему незнакомы, они также были представительницами нового класса, сформировавшегося в стране за время его отсутствия. Дакс вытащил сигару и закурил. Да, очень многое изменилось.

Изящество старого общества, к которому принадлежал его дед и даже отец, улетучилось. Новое общество, состоявшее из представителей среднего и низшего сословий, до сих пор несло на себе печать своего происхождения. Их речь, хотя и не лишенная оттенка образованности, по-прежнему оставалась простонародной, а манеры представляли собой любопытную смесь напускной воспитанности с грубостью и прямотой крестьян.

Это же можно было сказать и об их одежде. Дакс улыбнулся про себя, вспоминая женщин, с которыми встречался в Европе и в Соединенных Штатах. Кортегуанское представление о моде включало использование широкого спектра цветов и наличие различных ленточек, рюшечек, оборочек, что напоминало Даксу старинные фотографии. Но в этих людях была энергия и жизненная сила, что очень нравилось Даксу. Его отец наверняка бы гордился ими.

Он снова посмотрел на мужчин, окружавших президента. Вот мужчины сильно не изменились, по большей мере они остались такими же — подхалимами, подобострастно относящимися к власти, пресмыкающимися перед теми, кто выше их, и плюющими на тех, кто ниже.

Внезапно Дакс почувствовал радость от того, что возвращается в Европу, он больше ощущал себя дома там, чем здесь. Да, он был кортегуанец и в то же время чужак среди этой примитивной публики.

К нему подошла Ампаро.

— У тебя странное выражение лица.

— Я размышляю.

— О чем?

— Как хорошо было бы, если бы мы с тобой отправились в горы на мою гасиенду. Вдвоем. Ампаро посмотрела на него.

— Отцу это не понравится. Он хочет, чтобы я находилась рядом с ним. Дакс пожал плечами.

— Твой отец все решает сам, но рано или поздно ему придется отказаться от этого. Когда мы поженимся, ты больше не будешь бегать к нему по первому зову.

Ампаро знала своего отца, Дакс зря на что-то надеялся. И после их женитьбы ничего не изменится, а будет еще хуже. Дакс тоже войдет в круг приближенных президента.

— Сегодня вечером, — сказал Дакс, ошибочно принимая ее молчание за согласие, — после того, как все разойдутся, мы с тобой потихоньку улизнем, и никто этого не заметит.

Ампаро вдруг стало жалко его, в чем-то Дакс был гораздо умнее остальных, но в чем-то — слишком наивен. Он до сих пор еще не понял смысла власти, не понял, как крепко подчинил себе президент всех, кто окружал его, что он полностью распоряжается их жизнями. В свое время он поймет это, а сейчас пусть остается при своих иллюзиях.

— Прекрасная идея, — сказала Ампаро. — Мы сможем уехать вечером после банкета.




8


Дакс сидел на террасе и курил, как обычно, сигару. Из дома вышла Ампаро, он посмотрел на нее.

— Как спалось?

Ампаро оглядела поля и перевела взгляд на горы.

— Чудесно. Здесь так тихо, а горы своим спокойствием навевают сон.

Дакс с удовлетворением посмотрел на нее, за два дня и две ночи, которые они провели здесь, тени под глазами Ампаро исчезли, румянец вернулся на щеки. Она больше не выглядела усталой.

— Я же говорил, что нам здесь будет хорошо. Ампаро повернулась к нему.

— Если бы только это длилось вечно.

Дакс промолчал.

Ампаро села напротив него за столик, и через секунду на террасе появился Котяра с подносом. Сняв с подноса кофейник, он наполнил чашку Ампаро.

— А ты хочешь еще? — спросил он у Дакса. Дакс покачал головой.

— Нет, спасибо.

Ампаро сделала глоток, кофе был крепким и горячим.

— Нам пора поговорить, — сказала она.

— Слушаю.

— Тебя, должно быть, удивило, что вернувшись после долгого отсутствия, ты вдруг обнаружил, что помолвлен. — Ампаро замялась, ожидая ответа, и, не дождавшись, продолжила:

— А меня не удивило. Я всегда знала, что, когда мне придется выходить замуж, это будет не мой собственный выбор, а выбор моего отца.

— И ты не пыталась протестовать?

— Нет. Понимаешь, мне всегда внушали чувство долга, еще с тех пор, как я была маленькой девочкой. Однако я хотела, чтобы это произошло не так быстро, возможно, тогда мы смогли бы прийти к этому решению и без его помощи. Как в те времена, когда были детьми.

Дакс вытащил изо рта сигару и стал разглядывать ее.

— Возможно, что так было бы лучше, но... Ампаро удивленно посмотрела на него.

— И ты так думаешь?

— Не знаю, — смутился Дакс. — Но разговор с твоим отцом не так уж сильно потряс меня, как можно было бы ожидать. — Боюсь, что я совсем не романтик. Ампаро улыбнулась в ответ.

— Мы оба с тобой не романтики, но я рада, что выбор отца все-таки пал на тебя.

Впервые за все время он прикоснулся к ней. Ампаро удивленно посмотрела на него, подалась вперед, и Дакс поцеловал ее. Она почувствовала прикосновение его губ и какую-то свежесть, несмотря на запах табака, исходивший от него. Ампаро охватила глубокая печаль, на глазах у нее выступили слезы.

— Что с тобой? — спросил Дакс.

Ампаро резко потрясла головой, но, не в силах удержаться от слез, вскочила и убежала в дом.

Через несколько минут она снова появилась на террасе.

— Извини меня, Дакс.

— Не стоит извиняться.

— Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня домой.

Дакс вопросительно посмотрел на нее.

— Мне не следовало приезжать сюда, могут пойти всякие разговоры.

— Но ведь причина совсем не в этом.

— Какая бы ни была причина, — вспылила Ампаро, — я хочу уехать домой. Ты проводишь меня или мне придется ехать одной?

Дакс поднялся.

— Я провожу тебя.

За всю дорогу Дакс лишь один раз обратился к ней:

— Рано или поздно ты скажешь мне, что тебя тревожит, — сказал он. — У меня такое чувство, что чем раньше ты сделаешь это, тем лучше будет для нас обоих.

Ампаро покосилась на него, пытаясь понять, что ему известно и о чем он мог догадаться. Однако ничего не смогла прочитать на его лице, а потому не решилась на исповедь.

В маленьком городке Асиенто царил праздник, улицы были украшены сине-зелеными флагами Кортегуа, двери и окна лавчонок, расположенных вдоль пыльной главной улицы, задрапированы полотнищами цвета государственного флага. В остальных окнах были выставлены портреты президента.

Дакс стоял на террасе маленькой гостиницы и смотрел на толпу, собравшуюся на улице в ожидании главы государства. В воздухе витало возбуждение, мальчишки сновали в толпе, размахивая флажками, зажатыми в грязных пальцах. Как только президентский кортеж свернул на главную улицу, раздался рев толпы.

Первыми ехали кавалеристы на гнедых лошадях; двигавшиеся ровным строем, они занимали всю ширину улицы, их красно-синие мундиры сверкали на солнце. Позади них шел первый автомобиль, на переднем сидении которого расположились два солдата, один из которых был за рулем. На заднем сидении между двумя офицерами сидел президент, одетый в обычную форму цвета хаки. Простота формы резко отличала его от сверкающей свиты. В толпе раздались крики:

— Да здравствует президент!

Президент поднял голову, лицо его расплылось в улыбке, обнажившей белоснежные зубы. Сняв шляпу, он стал размахивать ею, приветствуя толпу. Гул толпы нарастал. На главную улицу свернула вторая машина, в которой на переднем сидении тоже находились два солдата, а на заднем — между двумя офицерами сидела Ампаро, ее распущенные белокурые волосы сверкали на солнце. Лицо Ампаро было оживленным, она улыбалась толпе, и народ искренне приветствовал ее.

— Да здравствует принцесса! Дакс повернулся к Котяре.

— Великолепный прием.

Котяра прищурил глаза от солнечного света.

— Мне он не нравится, — сказал он. — Слишком много солдат.

— Но не думал же ты, что президент явится один?

— Нет, конечно, но зачем было тащить с собой целую армию?

Автомобили остановились на площади, по ступенькам городской управы спустился судья. Раздалась команда офицеров, и кавалеристы замерли в строю. Президент, не торопясь, вылез из машины, подошел к машине Ампаро, помог ей выйти, и они вдвоем направились к тому месту, где стояли официальные лица города.

Голос судьи звучал достаточно громко, чтобы его было слышно на площади:

— Нашему городу оказана большая честь приветствовать президента и его любимую дочь. Дакс повернулся к Котяре.

— Пошли внутрь, выпьем чего-нибудь. Они уселись в темном, прохладном баре и принялись потягивать холодное пиво.

— Не думаю, что он явится, — неожиданно сказал Котяра. — Дакс посмотрел на него. — Кондор не дурак. Ему уже наверняка известно, сколько солдат прибыло с президентом.

— Старик человек слова. Он придет. Котяра молчал, прихлебывая пиво.

— Мне кажется, ты надеешься, что он не придет, — сказал Дакс.

Котяра посмотрел через стол на друга и мрачно покачал головой.

— Если только у него хватит сообразительности. — Котяра поднял стакан и посмотрел сквозь него. — Попомни мои слова, если Кондор явится, все закончится резней.

Услышав шаги позади, они оглянулись. Это был Ортиц, тот самый солдат, что отыскал их в горах. Он лихо отдал честь.

— Сеньор Ксенос? Дакс кивнул.

— Слушаю тебя.

— Его превосходительство желает, чтобы вы присоединились к нему и принцессе в саду у судьи.

Дакс допил пиво и поднялся, бросив взгляд на Котяру.

— Пошли?

Котяра покачал головой.

— Мне и здесь хорошо, тут пиво холоднее.

Дакс посмотрел на часы, потом на Ампаро, сидевшую рядом с ним за длинным столом в саду.

— Пора бы — сказал он.

— Уже четыре часа? — спросила Ампаро.

Дакс кивнул. Слуги начали убирать со стола, президент поднялся, за ним встали остальные. Гости прошли за судьей через сад на террасу дома, выходящую на площадь.

Президент сделал знак Ампаро, и она встала рядом с ним возле перил.

— И ты тоже, сынок, — сказал президент, обращаясь к Даксу.

Присоединившись к Ампаро, Дакс посмотрел на площадь. Солдаты выстроились перед домом в две шеренги, образовав коридор, ведущий прямо к террасе. Внезапно толпа людей позади солдат смолкла. Дакс заметил, как на другой стороне площади из гостиницы вышел Котяра.

И вдруг тишину разорвал возбужденный мальчишеский крик:

— Они идут! Они идут!

Люди в ожидании устремили взгляды на площадь. Дакс заметил легкую усмешку на лице президента и тоже стал смотреть туда, откуда появились бандиты.

Впереди на крупном гнедом жеребце ехал Кондор, он ехал молча, не глядя по сторонам, широкополая шляпа, надвинутая на глаза, скрывала его лицо и глаза. Позади него Дакс увидел остальных бандитов, и одним из них был сын Кондора. Мальчик держался с вызовом, не пряча глаз от любопытных взглядов.

Пока бандиты двигались вдоль строя солдат, толпа хранила молчание. Наконец Кондор остановил жеребца и поднял руку. Следовавшие за ним бандиты тоже остановились.

Кондор снял шляпу, и густые, черные волосы упали ему на плечи. Он посмотрел на президента.

— Я здесь, ваше превосходительство, в ответ на ваш призыв, — сказал он громким, ясным голосом. — Я принимаю ваше предложение об амнистии, и пусть будет отныне мир между нами.

Несколько секунд президент смотрел на него, потом быстро сбежал по ступенькам с террасы. Старик легко выпрыгнул из седла, и солдаты, стоявшие позади него, насторожились.

— Я приветствую тебя от имени нашей любимой страны, — сказал президент. — Мы слишком долго враждовали. — Президент шагнул вперед и заключил старика в объятия.

Волна радости пробежала по толпе, словно поднявшись из глубины сердец. Теперь уже можно было не бояться дерзких нападений и спокойно спать по ночам, можно было не бояться, что любая провокация со стороны солдат или бандитов превратит их любимый городок в поле битвы. Война была позади.

Дакс посмотрел поверх людских и лошадиных голов, но Котяры нище не было видно. Наверное, он снова вернулся в бар, разочарованный тем, что его предсказание не сбылось.

Держа Кондора под руку, президент поднялся на террасу. К ним тут же подлетели фоторепортеры. Дакс взглянул на Ампаро.

— Твой отец может гордиться, он совершил великое дело.

На лице девушки появилось странное выражение, но прежде чем Дакс успел поинтересоваться, что оно означает, он почувствовал, как кто-то тронул его за рукав. Обернувшись, Дакс увидел Кондора.

— Я сдержал свое слово, — сказал старик. — Я привел своего сына и теперь вручаю его твоим заботам. Ты проследишь, как обещал, чтобы его приняли в школу?

— Я тоже сдержу свое слово.

Старик сделал знак рукой, и мальчик подошел ближе.

— Ты поедешь с сеньором Ксеносом и будешь слушаться его, как меня. Мальчик кивнул.

— Ты будешь хорошо учиться, и в один прекрасный день вернешься в горы, вооруженный знаниями и словами, которые навеки сделают тебя свободным. — Кондор протянул руку и легонько погладил сына по щеке. — Ты будешь вести себя так, что мне не будет стыдно за тебя.

С этими словами он почти грубо подтолкнул мальчика к Даксу.

— Его зовут Жозе, можешь лупить его, если не будет слушаться.

Президент подошел к Кондору.

— Пойдем в дом и выпьем по стаканчику холодного вина, — сказал он. — Нам есть о чем поговорить. Бандит рассмеялся.

— Вино и разговоры. Значит, годы совсем не изменили тебя!




9


— До Курату придется ехать всю ночь, — сказал Дакс, — а до моей гасиенды лишь несколько часов. Почему бы нам не переночевать там и не продолжить путь завтра утром?

Ампаро вопросительно посмотрела на отца.

Президент кивнул.

— Хорошее предложение. Вам там, безусловно, будет удобнее. Увидимся завтра в Курату.

— Отлично. Пойду найду Котяру.

Но Котяры нигде не было видно. Бармен в гостинице вспомнил, что Котяра покинул бар вместе с солдатом сразу после прибытия Кондора, потом солдат вернулся, а Котяра нет. Солдат сидел за столиком в углу.

Это был Ортиц, он спал, подложив руки под голову. Дакс потряс его, и Ортиц поднял на него глаза, до краев полные вина. Нет, он не помнил, где оставил Котяру. Может быть в трактирчике неподалеку — в нем несколько женщин, они еще и сейчас поют и танцуют. Они с Котярой посидели там немного, но потом расстались.

Дакс пожал плечами. Котяра, наверное, нашел женщину, так что до утра он домой не заявится. Дакс усмехнулся про себя: и вправду кое-что никогда не меняется.

Ампаро ждала его в одном из автомобилей, на переднем сидении уже восседали двое солдат.

— Автомобиль не проедет в горах, — сказал Дакс. — Там нет дорог, а только узенькие тропинки для старых фургонов.

Ампаро замялась.

— А ты изменилась, — улыбнулся Дакс. — Я помню, как ты не могла дождаться, чтобы оседлали лошадь. Ампаро выбралась из машины.

— Приведи мне лошадь, — с раздражением бросила она. — Я буду готова, как только переоденусь.

Дакс вернулся в конюшню при гостинице и взял свою лошадь и лошадь Котяры. Он усмехнулся: Котяра, конечно, разозлится, но делать нечего, сам виноват.

Дакс вывел лошадей из конюшни, на улице уже начинало смеркаться. На дальнем дворе он увидел сына Кондора, держащего за повод лошадь. Дакс совсем забыл о мальчике.

— Мы уже уезжаем, сеньор? — спросил Жозе.

— Да.

Они остановились перед домом судьи, Дакс посмотрел на мальчика.

— Может быть, ты хочешь попрощаться с отцом? Темные глаза Жозе ничего не выражали.

— Я уже попрощался с ним.

Ночь была светлой и ясной, луна прекрасно освещала дорогу, так что по ней можно было двигаться, как днем. Они ехали гуськом: впереди Дакс, за ним Ампаро, замыкал кавалькаду Жозе. На вершине хребта Дакс остановил лошадь и оглянулся на долину. Дома в городке были освещены, сквозь ночной воздух долетали отдаленные звуки музыки.

Дакс рассмеялся.

— Вряд ли сегодня в Асиенто будут спать.

— Я тоже так думаю.

Внимание Дакса привлекли несколько костров на северной окраине городка.

— Интересно, что там за костры? Ампаро ничего не ответила.

— Это костры в лагере солдат, — сказал Жозе. Дакс посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь?

— Мы заметили их при въезде в Асиенто, и тогда отец отослал большинство наших людей назад в горы.

Несколько секунд Дакс смотрел на мальчика, потом повернулся к Ампаро.

— Для чего столько солдат? Она пожала плечами.

— Отец никуда не ездит без личной охраны.

— Но я думал, что охрана въехала вместе с ним в город.

— Отец сказал, что это головорезы Гутьерреса, — подал голос Жозе.

Дакс повернулся в седле.

— Я устала, — сказала Ампаро. — Мы что, собираемся стоять тут всю ночь и болтать? — Она повернула лошадь и тронулась вниз по тропе.

Дакс посмотрел ей вслед, потом взглянул на мальчика. Глаза Жозе по-прежнему равнодушно смотрели на него.

— Поехали, — сказал Дакс.

Жозе молча тронулся за ним. Вслед за Ампаро они спустились вниз в долину, пересекли ее и подъехали к гасиенде Дакса. Была уже почти полночь.

Дакс проводил Ампаро в ее комнату, лицо девушки было бледным и осунувшимся, и Даксу вдруг стало жалко ее. Наверное, быть дочерью президента — не самая легкая в мире работа.

Затем он отвел Жозе в комнату, которую занимал сам, когда был ребенком, и спустился вниз. Закурив сигару, Дакс глубоко затянулся. Его тревожили некоторые вопросы, на которые он хотел бы получить ответ у Ампаро, однако он решил, что успеет это сделать утром. Но Дакс ошибся.

Он проспал всего несколько часов, когда его разбудил громкий стук копыт. Потянувшись сонно в кровати, он подумал, что весь этот шум наделал вернувшийся Котяра, но все-таки поднялся и подошел к окну. Перед воротами стояли две лошади, на одной из них Дакс разглядел грузную фигуру Котяры, второй человек был ему незнаком. Кто бы это ни был, он с трудом держался в седле, поминутно сползая на бок.

Дакс быстро натянул брюки и выбежал из комнаты. Когда он сбегал по ступенькам террасы, Котяра уже спешился. Незнакомец повернулся к Даксу, и тот с изумлением уставился на бледное лицо Кондора, покрытое запекшейся кровью.

— Помоги мне отнести его в дом, — хриплым голосом сказал Котяра. — Солдаты должны быть недалеко.

Дакс машинально протянул руки, поддерживая старика, его удивило, насколько легким и хрупким было тело Кондора.

— Что случилось?

— Я же говорил тебе, что там слишком много солдат, — ответил Котяра. — А вокруг Асиенто их было еще больше.

Кондор закашлялся, изо рта у него пошла кровавая пена, и Дакс с Котярой усадили его на лавку у ступенек. Обитатели гасиенды начали просыпаться, из комнаты рядом с кухней вышла одна из служанок.

— Принеси воды и полотенца, — сказал ей Дакс. Он посмотрел на Котяру. — Пошли кого-нибудь из наших людей за доктором.

Котяра убежал.

Кондор снова закашлялся, он попытался что-то сказать, и лицо его искривила гримаса боли. Дакс взял у служанки мокрое полотенце, вытер лицо старика.

— Не пытайтесь ничего говорить, мы послали за доктором.

— Зачем? — хрипло прошептал Кондор. — Я уже покойник.

— Вы не умрете.

— Я же предупреждал тебя, что Гутьеррес всех нас убьет.

— Но это же был не Гутьеррес.

— Нет, это был Гутьеррес, — раздался от двери голос Котяры. — Мы были идиотами, а старик оказался прав. Гутьеррес теперь глава тайной полиции президента.

Дакс в изумлении уставился на него. На лестнице раздались шаги, и, обернувшись, Дакс увидел спускавшуюся Ампаро. Она казалась бледной и изможденной. На какое-то мгновение за ее спиной мелькнуло лицо Жозе.

— Они устроили засаду, когда старик со своими людьми возвращался в горы, — сказал Котяра. Дакс посмотрел на Ампаро.

— Ты знала об этом!

Ампаро не ответила, обойдя Дакса, она посмотрела на Кондора, глаза ее ничего не выражали.

— Он мертв? — спросила она.

Дакс посмотрел на старика. Подбородок у него отвис, глаза потухли.

— Он мертв, — сказал он.

Страшный крик донесся с лестницы. Дакс обернулся и увидел Жозе, летевшего на Ампаро с ножом в вытянутой руке. Дакс автоматически оттолкнул ее в сторону, она споткнулась о кресло, а Дакс перехватил Жозе. Под натиском мальчишки ему пришлось опуститься на колено, но нож выпал на пол, Дакс отшвырнул его подальше и поднялся.

Жозе продолжал стоять на четвереньках, подняв голову. В глазах его были слезы.

— Ты обманул нас! Ты знал об этом!

— Я не знал, — сказал Дакс, подходя к Жозе, чтобы помочь ему встать. — Поверь мне, я ничего не знал!

— Не трогай меня, — всхлипнул Жозе, отталкивая Дакса. — Лжец! Предатель! — он повернулся и побежал к двери. — Когда-нибудь я убью тебя за это! — Жозе исчез в ночи, и спустя минуту послышался топот копыт.

Котяра посмотрел ему вслед.

— Он возвращается в горы!

— Пусть возвращается! — сказал Дакс и повернулся к Ампаро, все еще лежащей на полу. Он наклонился к ней.

— Давай я помогу тебе.

— Не трогай меня, — с неожиданной яростью сказала она. — Разве ты не видишь, что у меня кровотечение?

Глаза Дакса расширились от удивления. Подол ее ночной рубашки и халата намок от крови.

— Что это?

Ампаро посмотрела на него, в глазах ее застыла смесь ярости и печали.

— Бедный глупец! Разве ты не видишь? У меня выкидыш!

Дакс выпрямился, слабость охватила все его тело. Каким, наверное, дураком он казался им всем. Со всем своим опытом и знанием мира он был просто игрушкой в их руках. Все использовали его и обманывали, все! Даже Ампаро.

Снаружи раздался конский топот, потом послышался стук тяжелых сапог по террасе. Дакс обернулся и увидел солдат, их красно-синие мундиры заполонили комнату.

Спустя минуту через их толпу протиснулся Гутьеррес. Форму его украшал серебряный галун. Темные глаза Гутьерреса скользнули мимо Дакса к телу Кондора и дальше к лежащей на полу Ампаро. Кондор был мертв. Он плотно сжал губы и посмотрел на Дакса.

— Где мальчишка?

— Убежал.

Гутьеррес вцепился взглядом в Дакса.

— Я вам не верю. — Его взгляд упал на Котяру. — Арестуйте этого человека, — приказал он.

— Не сметь! — крикнул Дакс, и его голос заставил солдат остаться на месте.

Злобные огоньки заплясали в глазах Гутьерреса.

— Президенту это может не понравиться, сеньор. Этот человек пытался помочь бандиту сбежать.

— Меня не волнует, что понравится президенту, а что нет.

Холодная улыбка заиграла на губах Гутьерреса.

— Этими словами вы подтверждаете собственное предательство. — Гутьеррес выхватил револьвер и направил его на Дакса. — Арестуйте обоих!

Солдаты двинулись к Даксу, но прежде чем они успели навалиться на него, он схватил нож Жозе, валявшийся на полу.

Гутьеррес отскочил к стене и посмотрел Даксу прямо в глаза.

— Я долго ждал этого момента, — тихо сказал он, напряженно улыбаясь и поднимая револьвер.

— Я тоже!

Рука Дакса взметнулась с быстротой молнии, и улыбка на лице Гутьерреса сменилась выражением удивления от того, что вдруг в горле у него появился вонзившийся по рукоятку нож. Он машинально поднял руки, чтобы вытащить нож, и револьвер выпал из его рук. Он начал медленно оседать на пол.

Солдаты схватили Дакса и грубо завалили на спину. Он бился, пытаясь вырваться, но солдаты держали его крепко.

— Отпустите его! — прозвучал от двери резкий голос президента.

Не глядя на людей, лежащих на полу, президент подошел к дочери и опустился возле нее на колени. Они заговорили быстрым шепотом, и Дакс ничего не смог разобрать. Президент медленно поднялся и повернулся к Даксу.

— Ты правильно поступил, сынок, — сказал президент, смотря на Дакса светло-серыми, бесстрастными глазами. — Я сам прибыл сюда, чтобы казнить Гутьерреса за то, что он нарушил мой приказ об амнистии!




10


Нью-Йоркская контора судоходной компании Хэдли располагалась на границе района финансовых учреждении и Беттери-Парка. Она размещалась на восемнадцатом этаже старого здания, а надстройка на крыше была превращена в его личные апартаменты. Это было большое, пятикомнатное помещение, где размещался также кабинет мистера Хэдли, через стеклянные стены которого открывался вид во все стороны: на юг — в направлении гавани и статуи Свободы, на север — к небоскребам Эмпайрстейт билдинга, Рокфеллерского центра и шпиля вновь построенного здания компании «Крайслер». Остальные комнаты представляли собой гостиную, которая служила также столовой, полностью оборудованную кухню, большую спальню и ванную.

Когда Хэдли вошел в кабинет, Марсель повернулся от окна.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Хэдли. — Собрание директоров продлилось несколько больше, чем я ожидал.

— Все в порядке, мистер Хэдли. У меня было время полюбоваться прекрасным видом, открывающимся отсюда.

— Очень хорошо, — равнодушно произнес Хэдли, проходя к своему столу и усаживаясь за него.

По его тону было ясно, что его мало заботят окружающие красоты. Подойдя к креслу, стоявшему напротив стола, Марсель уселся.

Не тратя ни минуты, Хэдли перешел к делу.

— У меня имеется информация из Европы, что война может начаться в ближайшие месяцы, а то и недели. Марсель кивнул, сказать ему было нечего.

— Представлять интересы Америки в Европе будет сложно, — продолжил Хэдли. — Особенно после того, как наш президент в открытую поддержал Англию и Францию. В случае войны он обещал им любую помощь, поэтому и некоторым европейским странам будет сложно защищать свои интересы в Америке.

Марсель снова кивнул, ему показалось, что он знает, к чему клонит старик.

— Сколько кораблей предназначено у нас для перевозки сахара? — резко спросил Хэдли.

Марсель задумался. В море находилось девять кораблей, но четыре из них перевозили груз из личных складов Марселя в Бруклине.

— Пять, — ответил он. — Они прибудут в Нью-Йорк в конце месяца.

— Хорошо. После разгрузки все они должны отправиться в Кортегуа. Если начнется война, то корабли, перевозящие грузы из Соединенных Штатов в Европу, станут легкой добычей германских подводных лодок. — Хэдли взял со стола какую-то бумагу и пробежал ее глазами. — Слышали вы в последнее время о Даксе?

— Президент сообщил мне, что он все еще в Испании, соглашение с Франко почти заключено.

— Надо поторопить его с заключением этого соглашения, я решил, что когда начнется война, он станет нашим представителем в Европе.

Марсель посмотрел на Хэдли.

— А откуда вы знаете, что Дакс согласится? Он ведь не работает на нас?

На лице Хэдли появилось недовольное выражение.

— Знаю, потому что в этом есть смысл. Дакс представляет нейтральную страну, и руки у него будут развязаны независимо от хода войны.

Марсель молчал. Теперь он начал понимать американца. Вот как вершатся судьбоносные дела. Война войной, а бизнес бизнесом.

— А вы уже говорили об этом с президентом?

— Еще нет, предоставляю это вам. В конце концов он ваш партнер, а не мой.

Было еще довольно рано, когда Марсель покинул кабинет Хэдли. Он посмотрел на часы, у него оставалось время погулять по Бруклину до встречи за ланчем, назначенной на час дня. Он остановил такси.

— Бруклин, склады Буша.

Марсель безразлично смотрел в окно, когда машина ехала через Бруклинский мост. Как же все-таки американцы не похожи на европейцев. Самодовольные, чувствующие себя в безопасности за океаном. Если и разразится война, их она не коснется.

Они будут читать о ней в газетах и слушать по радио в перерывах между передачами «Эймос энд Энди» и «Час варьете Флейшмана» или смотреть в кинотеатрах в блоке новостей перед сеансом последнего кинофильма Кларка Гейбла. Угрозы, вопли и бредовые планы Гитлера никогда не коснутся их, потому что Европа — это другая часть света.

Через открытое окно в машину проникало влажное тепло раннего августа, но даже легкий ветерок не спасал от изнуряющего жара асфальта. Проехав мост, такси влилось в поток транспорта, следующего в Бруклин. Машина проехала по Флэтбуш-авеню, проследовала Фултон-стрит с ее торговцами и поездами надземной железной дороги и затем свернула на Четвертую авеню в направлении Бей-Ридж. И только когда они подъехали ближе к заливу, стало немного прохладнее.

Марсель велел водителю подождать, тот промямлил что-то насчет того, что он теряет выручку, ожидая клиента, но Марсель пропустил его слова мимо ушей. В конторе за старым столом сидел мужчина и читал газету. Взглянув на вошедшего Марселя, он отложил газету в сторону.

— Доброе утро, мистер Кэмпион.

— Доброе утро, Фрэнк. Все в порядке?

— В полном, мистер Кэмпион, — ответил сторож, поднимаясь из-за стола. Он уже привык к таким визитам, у Марселя была привычка появляться в самое неожиданное время без предупреждения, иногда даже среди ночи. Как обычно, сторож последовал за ним на склад.

Марсель стоял в дверях и оглядывал помещение. Территория склада занимала целый квартал, он был полностью забит штабелями мешков с сахаром, поднимавшимися под потолок почти к противопожарным спринклерам.

Марсель почувствовал удовлетворение. Прошел уже почти год с того момента, когда ему впервые пришла в голову эта идея. Третьего сентября, когда в порт придут четыре корабля, операция будет завершена. Последний склад будет заполнен сахаром, и тогда ему останется просто ждать. Надвигающаяся война в Европе сама все расставит по местам.

Он вспомнил себя мальчишкой во время последней войны. У них в семье всегда не хватало двух вещей — сахара и мыла. Он вспомнил, как отец жаловался, что ему приходится платить двадцать франков за несколько сот граммов грубого, коричневого сахара. Этот сахар в доме тщательно экономили и растягивали более, чем на неделю. Именно эти воспоминания и дали толчок его идее.

Сахар. Все в Америке было сладким: содовая, шоколад, торты, пирожные и даже хлеб. Сахар потреблялся в неимоверных количествах, его набирали про запас, но его все равно не хватало. Начнется война или нет, сахар всегда будет нужен, и американцы всегда будут платить за него.

И теперь у него было четыре огромных склада, забитых сахаром. Пожалуй, он единственный запасся им в таком количестве. Корабли были в его руках — ему удалось с помощью подложных документов усыпить бдительность таможенников, проверявших каждое судно, заходившее в гавань.

Это потребовало много денег, очень много, гораздо больше того, чем он располагал.

Да еще, похоже, производители сахара разгадали его намерения, поэтому он был вынужден доплачивать за каждый мешок в сто фунтов двадцать центов, чтобы быть уверенным, что они будут продавать сахар только ему. Дополнительно пришлось платить также старшим офицерам на кораблях, которые были осведомлены об истинном грузе. Даже сохранение тайны аренды складов стоило ему на несколько тысяч долларов больше, чем обычная арендная плата.

Цифры быстро замелькали в голове Марселя, он уже истратил на свое предприятие почти восемь миллионов долларов, большая часть из которых была взята в долг. У него никогда не было таких больших денег, и, если бы не Эймос Абиджан, он никогда не сумел бы раздобыть их.

У Марселя не было никаких иллюзий по поводу того, почему Абиджан ссудил ему деньги. Он вовсе не хотел иметь долю в деле, у Абиджана было более чем достаточно собственных кораблей. Он даже не поинтересовался у Марселя, для чего ему нужна такая сумма. Абиджана интересовала только одна вещь — замужество своей старшей дочери.

Всего у него было пять дочерей, и ни одна из них не могла выйти замуж, пока не вышла старшая. Младшие дочери уже потеряли надежду, потому что никто не искал руки Анны, несмотря на огромное приданое. И это было буквально трагедией для ее сестер. Из всех дочерей Анна была больше всех похожа на отца: высокорослая, темная, с тоненькой полоской усов над верхней губой, вывести которые не удавалось даже с помощью электропроцедур. И никакие самые дорогие платья не могли скрыть ее квадратной, крестьянской фигуры.

Казалось, что недостатки семейной породы воплотились именно в ней. Остальные девушки были стройными, высокими и ничем не отличались от американок, и только бедная Анна внешностью и повадками напоминала отца. Решив для себя, что ей уже не светит замужество, она начала интересоваться делами отца и работать в его конторе. Именно там Марсель и познакомился с ней.

Он заранее договорился с Абиджаном и пришел в контору, для встречи, но ему пришлось ждать. Секретарша проводила Марселя в приемную, и только он уселся, как вошла Анна.

— Извините, мистер Кэмпион, — сказала она хриплым, почти мужским голосом. — Отец немного задерживается.

Пока Марсель переводил в уме сказанное ею на французский, Анна села за свой стол. Марсель поспешно вскочил, пора было продемонстрировать учтивость истинного галлийца.

Но бедная, неопытная, неизбалованная вниманием мужского пола Анна приняла обычную французскую учтивость за проявление интереса, и не успел Марсель оглянуться, как попал в сети. Завтраки, обеды, ужины в доме Эймоса, потом уикенды на загородной вилле — все это длилось уже почти два года, и постепенно все привыкли к мысли, что они поженятся, хотя Марсель никогда не заикался об этом.

Так обстояли дела и почти год назад, когда Марсель пришел к отцу Анны, чтобы попросить взаймы денег. Сначала он хотел обратиться к Хэдли, но потом отказался от этой мысли. У Джеймса Хэдли было какое-то странное представление о морали. Он мог заниматься практически любым бизнесом, но такие понятия, как «тайные запасы» и «черный рынок» были абсолютно неприемлемы для него. Он считал, что его бизнес должен быть направлен на благо общества, и совсем хорошо, если при этом удастся еще получить доход. Что обычно и имело место.

— Мне требуется четыре миллиона долларов, — сказал Марсель Эймосу. — Я мог бы добавить к ним два миллиона своих...

— Не надо больше ничего говорить, — ответил Эймос, останавливая его жестом и доставая чековую книжку. Марсель в изумлении посмотрел на него.

— Но вы даже не поинтересовались, для чего мне нужны эти деньги.

Эймос, улыбаясь, покачал головой.

— Мне это ни к чему. Ведь, в конце концов, все делается в интересах нашей семьи, не так ли?

Марсель широко раскрыл рот, но быстро взял себя в руки.

— Но, возможно, мне в ближайшее время потребуется еще.

Эймос поставил на чеке размашистую подпись и протянул его Марселю.

— Как только потребуется, скажи мне.

Марсель обращался к Абиджану с подобной просьбой еще дважды, и каждый раз получал чек без всяких вопросов.

Еще немного, и Марсель сможет расплатиться со всеми долгами, а когда он сделает это, то не будет зависеть ни от кого. Это просто вопрос времени.




11


Обед в доме Абиджанов был, как обычно, длинным и скучным. После обеда они прошли в библиотеку пить кофе и коньяк. Марсель молча взял сигару, предложенную дворецким, обрезал тщательно кончик, прикурил и с наслаждением затянулся. Тут у Эймоса все было в порядке — он курил дорогие гаванские сигары, и они всегда были великолепны — не слишком влажные и не слишком сухие, с чудесным запахом.

Эймос опустился в свое любимое кожаное кресло и посмотрел на Марселя.

— Ты знаком с бароном де Койном? — спросил он на своем исковерканном английском. Марсель кивнул.

— Я работал с ним, — ответил он, лишь слегка погрешив против истины. Его распирало любопытство, но он понимал, что лучше не задавать вопросов.

Эймос подумал несколько секунд, потом продолжил:

— Тогда, возможно, ты сможешь помочь мне. Есть несколько компаний, в которых мы оба с ним заинтересованы. Мы сделали им свои предложения, и теперь они пытаются стравить нас друг с другом, чтобы в результате этого взвинтить цены.

Марсель покачал головой.

— Алчные люди встречаются довольно часто. — Он слышал, что де Койн перевел большую часть своего состояния в Соединенные Штаты, но не предполагал, что барон планирует развернуть активность и влезть в американский бизнес. — Почту за честь помочь вам.

— Возможно, что мы с де Койном заключим соглашение, потому что взлет цен ни ему, ни мне не принесет доходов.

— Звучит вполне разумно. Уверен, что барон не станет возражать против этого.

— И я так думаю. Но мне сложно вступить с ним в контакт, адвокат, который представляет здесь его интересы, отказывается обсуждать этот вопрос.

— Я подумаю о вашей проблеме, — сказал Марсель, — может, что и удастся сделать.

— Очень хорошо. — Эймос поднялся из кресла, подошел к окну и посмотрел на Ист-Ривер. Постояв так некоторое время, он взглянул на часы. — Опаздывает...

— Кто опаздывает? — удивленно спросил Марсель.

— "Метеор". Он должен был пройти здесь в двадцать минут десятого.

Марсель был поражен. Абиджан не только владел и контролировал одну из крупнейших в мире торговых флотилий, но даже знал расписание самых обычных кораблей. Марсель тоже посмотрел на часы.

— Подождите несколько минут, сейчас всего половина десятого.

Эймос вернулся в свое кресло.

— Иногда я подумываю о том, чтобы отойти от дел, — сказал он, — но встает вопрос о всех тех, кто зависит от меня, и я вижу, что не могу бросить их. А ведь годы берут свое.

— Ну, до старости вам еще далеко, я завидую вашей энергии.

— Нет-нет, — быстро ответил Эймос. — Ты молод, поэтому так говоришь, но я — то знаю себя лучше. — Он выпустил облако дыма и вздохнул. — Если бы у меня был сын, хотя бы один сын, я бы тогда не волновался. — Эймос внимательно посмотрел на Марселя. — Девочки, это, конечно, неплохо, но... девочки есть девочки. Если бы у меня был сын, я смог бы передать ему свое дело, а сам бы удалился на покой.

Марсель улыбнулся.

— Но у вас пять дочерей, а значит, будет много внуков.

— Да, если бы у меня был такой сын, как ты, — продолжил Эймос, словно и не слышал слов Марселя, — я мог бы передать дело в его руки.

Марсель не клюнул на приманку. Он прекрасно понимал, что Эймос никогда не отойдет от дел и всегда будет держать их под контролем. До самой смерти, а может, и после нее, как знать. От необходимости отвечать Эймосу Марселя спасла Анна.

— Отец, — крикнула она возбужденно из гостиной, — «Метеор» поднимается по реке.

Марсель увидел ее в дверях библиотеки, и внутри у него пробежал холодок. В этот момент она была очень похожа на своего отца.

Абиджан подошел к окну.

— Да, это «Метеор», — он взглянул на часы, — опаздывает на пятнадцать минут. Напомни мне завтра утром, чтобы я оштрафовал капитана, — сказал он дочери. — Мы публикуем расписание прибытия кораблей для того, чтобы оно четко соблюдалось!

В начале одиннадцатого Марсель распрощался, сославшись на головную боль. Анна проводила его до двери.

— Вам следует отдохнуть. — Лицо ее выглядело озабоченным. — Вы выглядите очень усталым.

Марсель удержался от искушения сказать ей, что он совсем не устал, а ему просто ужасно скучно. Вместо этого он ответил:

— Хорошенько высплюсь и все будет в порядке. Анна кивнула.

— Да-да, конечно, поезжайте домой и сразу ложитесь спать.

— Я так и сделаю. Спокойной ночи.

Дверь особняка Саттон-Плейс закрылась за ним, он стоял в темноте ночи и глубоко дышал. После жаркого дня легкий ветерок с реки казался прохладным и освежающим, но когда он пошел по улице, ему снова стало жарко. Пройдя несколько кварталов, он почувствовал, что по груди течет пот.

Марсель стоял на углу Первой авеню и ловил такси, но как всегда, когда требовалось такси, рядом не оказывалось ни одной машины. Он оглядел улицу, светились только вывески дешевых салунов. Марсель посмотрел на часы. В такое время можно было пойти лишь в два места: в «Эль-Марокко» или в «Сторк». Он выбрал «Эль-Марокко», который был ближе, туда можно было добраться пешком.

Метрдотель встретил Марселя поклоном.

— Добрый вечер, мсье Кэмпион. Вы один?

Марсель кивнул, глаза его быстро пробежали по залу.

— Если можно, угловой столик.

— Конечно, мсье Кзмпион. — Метрдотель провел Марселя через небольшой зал. Столик был хороший, и купюра из руки Марселя перекочевала в карман метрдотеля.

Он заказал бутылку шампанского и расслабился, медленно потягивая вино, наслаждаясь прохладой в зале. Мимо прошли несколько знакомых, и он вежливо раскланялся с ними. Ресторан потихоньку заполнялся, а Марсель продолжал сидеть, не желая возвращаться в духоту улицы.

— Марсель? — раздался позади него молодой женский голос.

Прежде чем обернуться, он машинально поднялся из-за столика.

— Мадмуазель де Койн!

Каролина протянула руку, и он приложился к ней губами.

— Я так и предполагала, что встречу вас.

— Как я рад этому. — Только сейчас Марсель понял, что они говорят по-французски. — Не хотите ли присесть за мой столик?

— Ну если только на минутку, — ответила Каролина. — Я не одна.

Марсель подвинул ей кресло, и официант поспешил принести второй бокал.

— Ваше здоровье. Как поживает отец?

— С ним все в порядке, но дома дела не очень хорошие.

— Я знаю.

Каролина обвела взглядом зал.

— Хотя здесь, похоже, это никого не волнует.

— Они счастливые люди, но не понимают этого. — Марсель поставил бокал на стол. — Я слышал, ваш отец собирается перебраться в Америку.

— Не знаю, — ответила Каролина. — Сейчас все так тревожно. Завтра я возвращаюсь во Францию на «Нормандии».

— Передайте вашему отцу мое искреннее сочувствие и, пожалуйста, сообщите ему, что если ему понадобится моя помощь здесь, то я к его услугам.

— Благодарю вас. — Внезапно Каролина посмотрела ему прямо в глаза. — Я всех расспрашивала, но безуспешно. Может быть, вы знаете, где сейчас Дакс?

Марселю следовало догадаться, что она подошла к нему не ради него самого, здесь должна была быть другая причина. Для нее он всегда останется простым клерком. Однако разочарование никак не отразилось на лице Марселя.

— Конечно. Дакс в Европе. А вы не знали об этом? Каролина покачала головой.

— Нет, не знала.

— Он уже почти год в Европе. Каролина явно была расстроена.

— Мы ничего не слышали о нем, а он не звонил. Марселю стало жалко ее.

— По заданию своего правительства он сейчас находится в Испании.

— Ох! — На лице Каролины появилась тревога. — Надеюсь, он там в безопасности?

— Убежден, что в полной безопасности, — уверенно ответил Марсель. — Кстати, я слышал, что он скоро будет во Франции. Возможно, вы встретите его там.

— А не могли бы вы связаться с ним? Это очень важно. Отец очень хотел бы поговорить с ним.

— Постараюсь. — Картина все более прояснялась. Вот почему Хэдли хотел, чтобы Дакс приехал во Францию. И совсем не по той причине, о которой он говорил, скорее всего это была просьба де Койна. Еще один кирпичик встал на свое место.

Значит, именно с Хэдли ему надо говорить о проблемах Абиджана, адвокаты — просто ширма. Ладно, завтра утром он все проверит.

— Пожалуйста, постарайтесь отыскать его. — Каролина протянула ему руку и встала. — Буду вам очень благодарна.

Марсель поцеловал протянутую руку.

— А я буду счастлив помочь вам.

Марсель стоял и смотрел, как Каролина возвращалась к своему столику. Он заметил, что она сказала что-то мужчине, сидевшему справа от нее, и поспешил отвести взгляд. И все-таки он успел заметить усмешки еще двух мужчин, сидевших за столиком Каролины, и почувствовал, что внутри у него все сжалось.

Обычная история, от которой он уже почти отвык. Европа оставалась Европой. Его внезапно охватила жгучая ярость. Тот факт, что Каролина не представила его своим спутникам, ясно свидетельствовал о том, что они не считали его человеком своего круга. Европе пойдет на пользу, если все они там перебьют друг друга.

Теперь уже и вино показалось ему горьким. Марсель потребовал счет, расплатился и вышел в ночь.




12


Когда Роберт де Койн спустился к завтраку, отец уже сидел за столом. Рядом с ним на подносе лежала раскрытая телеграмма. Барон молча взял ее и протянул сыну.

АБИДЖАН ПРЕДЛАГАЕТ ДВЕНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ЗА «МАСТЕР ПРОДАКТС». СКОЛЬКО МАКСИМАЛЬНО МОГУ ПРЕДЛОЖИТЬ Я? ХЭДЛИ.

Роберт швырнул телеграмму на стол, на лице его было написано недовольство.

— Мне это не нравится, они берут нас за горло.

— А что мы можем сделать? — Барон пожал плечами. — Эта компания является ключевой для всех наших американских операций.

— Я думал, что Хэдли лучше разбирается в бизнесе. А как Абиджан пронюхал об этом?

— Теперь это уже не имеет значения, ответил барон. — Нам придется предложить пятнадцать миллионов.

— Но это в три раза выше реальной стоимости! Барон улыбнулся.

— У нищих нет выбора, а для американского рынка мы не более, чем нищие.

Роберт взял чашку с кофе, и в этот момент в столовую вошел дворецкий.

— Ваша светлость, вас хочет видеть мсье Кэмпион.

— Марсель Кэмпион? — в голосе Роберта прозвучало удивление. Он посмотрел на отца.

— Я думал, Марсель все еще в Нью-Йорке. Барон поднял глаза на дворецкого.

— Проводите его в библиотеку. Я приду туда, как только закончу завтрак.

Марсель дремал в кресле, когда спустя полчаса в библиотеку вошли барон и Роберт. Марсель поднялся и произнес извиняющимся тоном:

— Прошу прощения, я только что прибыл из Лиссабона, а туда прилетел из Нью-Йорка.

— Ничего страшного, — сказал барон, но руку Марселю не подал. Он подошел к столу и уселся за него.

— Вы знакомы с моим сыном Робертом? Марсель поклонился.

— Здравствуйте, мсье Роберт.

— Здравствуйте, Марсель, — Роберт небрежно кивнул. Марсель ждал, когда ему предложат сесть, но вместо этого барон снисходительно поинтересовался:

— Что за причина вашего спешного визита?

Марсель безумно устал от длительного путешествия, и такое обращение выбило его из колеи. Он стоял, раскрыв рот, но слова не шли.

На лице барона появилось недовольное выражение.

— Ну-ну, говорите. Что вы придумали? У меня впереди очень трудный день.

Чувство негодования охватило Марселя. Ничто не изменилось и никогда не изменится. Эти люди привыкли, что все лебезят перед ними. В Америке все не так, там ценят самого человека, а не его знатность. И что он только здесь делает? В бароне он больше не нуждается — ни в его деньгах, ни в сотрудничестве, ведь его уже начали признавать в Америке. Ну и черт с ним, с бароном, пусть сам пробивает себе дорогу в Новый Свет. Тщательно продуманный план совместного сотрудничества моментально вылетел у Марселя из головы. Доколе он будет позволять барону помыкать собой? Приняв решение, Марсель взбодрился и сказал:

— Мой хороший друг Абиджан попросил меня поговорить с вами относительно компаний, к которым вы проявляете взаимный интерес.

Барон бросил быстрый взгляд на Роберта.

— Слушаю вас.

— Возможно, что ваши интересы в этом вопросе совпадут, — продолжил Марсель, — и это позволит сэкономить значительные средства.

Барон посмотрел на него так, словно хотел заглянуть в самую душу.

— И как вы себе это представляете? Вдруг Марсель рассмеялся — он обнаружил, что думает и говорит по-английски.

— Да ну вас всех к черту, я приехал потому, что просто решил прокатиться, — заявил он.

Марсель никогда не пожалел об этой своей выходке. Никогда, даже тогда, когда через два дня после нападения Гитлера на Польшу он стоял в кабинете Эймоса и просил у него четыре миллиона долларов, необходимых для того, чтобы избежать банкротства.

На грань банкротства его привел сахар. План стремительного обогащения рухнул. На следующий день после начала войны в Европе Рузвельт установил предельные цены на сахар — четыре доллара шестьдесят пять центов за сто фунтов. Марсель купил сахар по четыре доллара восемьдесят пять центов и, значит, терял на каждой сотне фунтов двадцать центов. В общей сложности четыре миллиона долларов. Кредиторы не собирались ждать, он был у них в руках, и они понимали это.

Армянин молча выписал чек и протянул его Марселю, потом закрыл чековую книжку и посмотрел на него.

— Благодарю вас, — промямлил Марсель.

— Спекуляция — это очень опасный бизнес, — сказал Эймос. — Я здорово погорел на этом во время прошлой войны.

Марсель удивленно посмотрел на него. Значит, Эймос все знал про сахар.

— Но идея все-таки неплохая, — попытался защититься он.

— Да, если тебе удастся избавиться от сахара до того, как правительство реквизирует склады.

— Вы думаете, они пойдут на это? Абиджан кивнул.

— Будут вынуждены. Рузвельт обещал снабжать союзников, и все портовые склады будут реквизированы.

— А где же я найду такое большое помещение для сахара?

Эймос рассмеялся.

— Ты умный молодой человек, но тебе еще многому надо учиться. Не следует складывать сахар в одном месте, это будет слишком заметно, тебе надо распихать его по разным местам, чтобы не нашли. Именно так поступали бутлегеры с виски во времена сухого закона.

— Я не успею отыскать столько мест.

— Я тебе помогу, — сказал Эймос. — У меня есть друг, в свое время он был бутлегером, и у него до сих пор имеется множество тайных складов. Я уже говорил с ним, он согласился помочь.

Марсель посмотрел на Эймоса.

— Вы спасли мне жизнь. Эймос рассмеялся.

— Я сделал не больше, чем ты для меня.

— Я для вас?

— Недели две назад я получил письмо от барона де Койна, он написал, что ты был у него и передал мое предложение.

— А-а... это, да ничего особенного.

— Ничего особенного? — воскликнул Эймос. — Ты летишь в Европу на этой сумасшедшей машине только ради моей просьбы и говоришь, что ничего особенного? Да я никогда не полетел бы на этой штуковине даже ради собственного отца. — Эймос вышел из-за стола. — Мы с бароном только что купили компанию «Мастер продактс» за сумму, которая на три миллиона долларов меньше, чем мое собственное предложение.

Марсель посмотрел на Абиджана. Значит, барон подавил гордыню. Деньги прекрасно уравнивают всех.

Эймос положил руку Марселю на плечо.

— Ладно, хватит нам говорить о делах, давай поговорим о более важных вещах. Думаю, что октябрь прекрасное время для свадьбы, не так ли?




13


Сью-Энн положила телефонную трубку.

— Отец хочет, чтобы мы приехали домой. Сергей поднял голову от газеты.

— Но ты же знаешь, что ребенка еще нельзя забирать из клиники.

Сью-Энн порывисто вскочила. Когда она двигалась быстро, то казалась еще более грузной. После родов она не делала никаких попыток вернуть прежнюю фигуру, наоборот, казалось, ей даже доставляет удовольствие не заботиться о своей внешности. Теперь она могла есть сколько угодно пирожных и шоколада. Как и всего остального, в чем раньше себе отказывала. Остался неизменным только ее необычайный сексуальный аппетит.

— Да, знаю, но наш отъезд не будет иметь для нее никакого значения, мы все равно не можем ничего для нее сделать. Ведь она на самом деле нуждается лишь во врачах да сестрах.

— Но ведь это наш ребенок, мы не можем уехать без нее.

Сью-Энн посмотрела на Сергея, ее полное лицо помрачнело.

— Ты не можешь ее бросить, да? Ты не хочешь признать, что нет никакой надежды на выздоровление?

— Врачи говорят, что надежда есть.

— Врачи? — Она презрительно хмыкнула. — За те деньги, которые они получают, они скажут тебе все что угодно.

Сергей не ответил, поднялся и направился к двери.

— Куда ты собрался?

Сергей обернулся и посмотрел на жену.

— В клинику. Хочешь поехать со мной?

— Зачем? Чтобы просто постоять и посмотреть на нее?

Он пожал плечами.

Сью-Энн прошла через комнату к бару и достала бутылку виски.

— Я заказала билеты в Америку на следующую неделю.

— Если ты поедешь, — спокойно сказал Сергей, — то одна.

Сью-Энн бросила в стакан лед и налила виски. Поболтав стакан, она повернулась к Сергею.

— Дело совсем в другом, в сестре из клиники, в этой англичанке.

— Не говори глупостей.

— Мои друзья видели ее в твоей машине.

— Я просто подвозил ее домой.

— Да? — в голосе Сью-Энн звучал сарказм. — А друзья видели совсем другое.

— И что же они говорят?

— Ты проезжал под их балконом, и они видели, что творилось в машине. Ширинка у тебя была расстегнута, и она копошилась в твоих штанах.

— Средь бела дня? — насмешливо поинтересовался Сергей. — И ты в это поверила?

— Я тебя знаю, — ответила Сью-Энн, допивая виски и наливая еще. — Ты не можешь вести машину без того, чтобы кто-нибудь не теребил тебя. Когда-нибудь ты из-за этого убьешься.

Сергей хрипло рассмеялся.

— Совсем неплохая смерть, по крайней мере меня не разнесет, как поросенка. Сыо-Энн нахмурилась.

— Не пытайся увильнуть от разговора, я уже не та, какой выходила за тебя замуж. Я поумнела.

— Даже слишком, — с ехидцей заметил Сергей. — А знаешь, что я тебе скажу? Когда ты была глупой, то была более привлекательной!

Дверь хлопнула. Несколько секунд Сью-Энн смотрела на дверь, потом запустила в нее стаканом, осколки разлетелись по всей комнате.

— Да пошел ты!

Она подбежала к окну и, распахнув его, выглянула во двор. Сергей как раз направлялся к машине.

— Пошел вон! Убирайся к черту! — орала Сью-Энн в окно, словно торговка рыбой. Машина выехала на улицу, а сна все продолжала кричать.

Сергей крепко сжимал руль, ощущая работу мощного двигателя. Он совершил ошибку, хотя уже тогда знал, что все так и будет. Однако это не утешало его, подтверждение своей правоты заставляло его чувствовать себя не лучше, а только хуже.

Да, все именно так, как он и предполагал: они со Сью-Энн были слишком похожи, и вместе с тем слишком разные. Теперь между ними все кончено. Но не это тревожило его. Теперь у него был ребенок, вечный ребенок — какой бы взрослой Анастасия не стала, она навсегда останется ребенком.

«У девочки замедленное развитие». До сих пор в ушах Сергея стояли эти слова доктора. Доктор старался говорить ровно, без эмоций, и все же в его голосе чувствовалась жалость к несчастным родителям.

Сергей посмотрел на Сью-Энн, лицо ее было совершенно бесстрастным. Сначала Сергей подумал, что она просто не поняла слов доктора, который говорил по-французски.

— Доктор говорит, что у нее замедленное развитие. Глаза Сью-Энн холодно смотрели на Сергея.

— Я слышала, — спокойно ответила она. — Едва она появилась на свет, как я поняла, что с ней что-то не так. Она никогда не плакала.

Сергей склонился над кроваткой. Анастасия лежала спокойно, ее темные глаза были открыты, но в них не было никакого любопытства. Ей было уже три месяца, и ей давно уже пора было проявлять признаки любопытства. Сергей почувствовал боль в груди и с трудом сдержал слезы.

— Неужели ничего нельзя сделать? Может быть, операция?

Доктор посмотрел на Сергея, потом на ребенка.

— Только не сейчас, может быть, позже, когда она станет старше. В подобных случаях нельзя что-либо предугадать, иногда это проходит само собой.

— А что можно сделать сейчас? — в отчаянии спросил Сергей. — Она такая хрупкая, такая беспомощная.

Сью-Энн отвернулась от кроватки и подошла к окну с таким видом, как будто отделяла себя ото всего того, что происходило в палате за ее спиной.

— Оставьте ее здесь, ей нужен специальный уход, — Мягко сказал доктор. — Она действительно слишком хрупкая, ее нельзя сейчас трогать. Это все, что можно пока сделать.

— Убить ее! — внезапно резко прозвучал голос Сью-Энн, повернувшейся от окна. — Вот что вы можете сделать! У нее испорченная кровь, отец предупреждал меня об этих старинных европейских фамилиях. Она никогда не поправится! Она будет идиоткой!

Доктор не смог скрыть своего потрясения.

— Нет, мадам, она не будет идиоткой. У нее просто замедленное развитие, может быть, несколько более замедленное, чем обычно бывает в таких случаях, но тем не менее это будет прекрасный ребенок.

Сью-Энн несколько секунд смотрела на доктора и мужа, потом повернулась и быстро вышла из палаты, хлопнув дверью. Через несколько минут девочка заплакала. Доктор наклонился над кроваткой.

— Видите, она реагирует, но, как я говорил, не сразу. Но реагирует. Единственное, что ей нужно, это забота и любовь.

Сергей молча посмотрел на него. Умудренный опытом доктор понял, о чем он думает. Он выпрямился и подошел к Сергею.

— Ваша жена очень расстроена, но вашей вины здесь нет, такие вещи случаются в результате внутриматочной патологии. Пуповина чуть не задушила ребенка, и произошла асфиксия, прежде чем мы успели дать кислород. Но мозговые нарушения крайне незначительные, последствия их часто проходят сами собой.

Сергей по-прежнему молчал.

— Не надо винить себя, мой друг, — ласково сказал доктор.

И все-таки он не мог отделаться от чувства вины.

Сергей припарковал машину перед входом в клинику и направился прямо в палату. Сестра, менявшая белье, улыбнулась, увидев его.

— Девочка в саду с сиделкой.

Через высокие стеклянные двери Сергей вышел в сад и оглядел зеленую лужайку. Сестра сидела на маленькой скамеечке, а перед ней стояла коляска. Услышав приближающиеся шаги, она подняла голову.

Сергей подошел к коляске и заглянул внутрь. Девочка не спала, глаза ее вяло смотрели на Сергея.

— Как она чувствует себя сегодня?

— Очень хорошо. На улице так тепло, что я решила вывезти ее погулять.

— Хорошо. — Сергей достал сигарету, прикурил и сказал, понизив голос:

— Где ты была вчера вечером? Я ждал в гостинице до девяти часов.

— Не могла вырваться, старшая сестра держала меня допоздна в своем кабинете. А потом еще и на автобус опоздала, поэтому заночевала здесь.

Сергей посмотрел на девушку, лицо ее выглядело усталым.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Наверное, просто плохо спала. Старшая сестра уволила меня.

— Уволила? — удивленно спросил Сергей. — Но почему? Ведь по поводу твоей работы не было никаких жалоб.

— Не поднимая взгляда, сиделка ответила:

— Нет, были, так мне заявила старшая сестра. — В голосе ее прозвучала горечь. Сергей заподозрил неладное.

— А она сказала, кто жаловался? Девушка посмотрела на него своими ясными, серыми глазами.

— Нет, она никогда не говорит таких вещей, но судя по характеру жалобы я смогла догадаться. Сергей посмотрел на нее.

— Моя жена. Девушка кивнула.

— Как она могла! Она ведь знает, как ты заботишься об Анастасии.

— И все-таки пожаловалась, больше просто некому. Да и жалоба была не на мою работу, а на мое поведение.

Сергей решительно поднялся на ноги.

— Пойду к старшей сестре.

— Нет, — решительно возразила сиделка. — Оставь все как есть, а то будет еще хуже.

— Но что ты собираешься делать? Какие у тебя планы? Девушка покачала головой.

— Никаких. Найду какую-нибудь работу. Теперь, когда Франция оккупирована, я не смогу вернуться в Англию. — Она подняла голову и посмотрела на небо. — Тучи появились.

Сергей проводил сестру в палату и стоял там, наблюдая, как она меняет ребенку пеленки и укладывает его в кроватку. Анастасия лежала спокойно, а Сергей молча наблюдал за ней и за сестрой. Было что-то глубоко трогательное в том, как та нежно обращалась с девочкой. Если бы только Сью-Энн видела, как дочь нуждается в ее заботе, то, возможно, вела бы себя иначе.

— Она на самом деле очень хорошая, — сказала сестра.

Сергей подошел к кроватке и наклонился.

— Доброе утро, Анастасия.

Девочка некоторое время смотрела на него, потом лицо ее просветлело, в глазах и на губах заиграла улыбка.

— Она улыбается мне! — сказал Сергей, оборачиваясь к сестре. — Она начинает меня узнавать. Сестра понимающе кивнула.

— Я же говорила тебе, что она поправляется. Еще несколько месяцев, и ты ее не узнаешь. Сергей снова повернулся к кроватке.

— Я твой папа, Анастасия, — счастливым голосом произнес он. — Я твой папа, который любит тебя.

Улыбка исчезла с лица девочки, в глазах появилось прежнее равнодушие.




14


Внезапно Сью-Энн стало жалко и Сергея и себя. Это был разрыв. Но произошел он уже давно. Если бы только она не забеременела или не побоялась сделать аборт. Почему она не посчитала числа по календарю и не предохранилась? Если бы... Было слишком много «если бы», и теперь уже ничего нельзя было поделать.

Но больше всего ей было жалко дочь.

Ей хотелось любить ее, заботиться о ней, но как только она впервые увидела девочку, увидела пустое выражение ее глаз, она поняла, что не сможет любить ее. И все-таки она пыталась сначала. Однако, каждый раз видя бесцветное личико и ничего не выражающие глаза, она молча отодвигала ребенка, и сестра забирала ее.

Сью-Энн прислонила голову к спинке дивана и закрыла глаза, уносясь далеко-далеко, в те времена, кота она была еще совсем маленькой.

Отец очень редко бывал дома, разве что на Рождество и другие праздники, все остальное время он отдавал своим делам. Его заботили только магазины, Сью-Энн помнила эти желто-голубые вывески: «Дойди экономит ваши деньги». Вся жизнь отца была в этих магазинах, как, впрочем, и жизнь деда.

Ее мать была одной из первых красавиц Атланты, и Сью-Энн часто слышала от нее презрительные слова о том, что дочь пошла в отца, высокого и грузного, и совсем не унаследовала привлекательности, которой отличались все женщины по линии матери.

Уже к четырнадцати годам Сью-Энн была выше всех мальчишек в классе и безуспешно пыталась бороться с лишним весом, не в силах совладать со своим чрезмерным аппетитом. А как только у нее пошли месячные, все лицо покрылось прыщами.

Она помнила, как безутешно проливала слезы перед зеркалом, не желая появляться на людях и ходить в школу. Но мать заставляла ее, и Сью-Энн помнила, как большинство мальчишек смеялись над ее прыщавым лицом, на котором вечно оставались следы питательных масок. Она стала ненавидеть мальчишек за их жестокость, но несмотря на это всегда чувствовала приятное возбуждение, когда они заговаривали с нею или просто обращали на нее внимание.

Она не помнила, каким образом и когда начала заниматься мастурбацией, но хорошо помнила, какое облегчение это ей приносило и какой покой и умиротворение наступали после этого. Только тогда спадало терзавшее ее напряжение. Сью-Энн помнила, гак приятно было после этого лежать по утрам в постели, закрыв глаза и мечтая о том, какой красивой она станет. Однажды в комнату вошла мать и застала ее за этим занятием.

Она до сих пор помнила гневное выражение ее лица. Мать стояла в дверях спальни и смотрела, как она, обнаженная, раскинув ноги, занималась мастурбацией. Мать схватила кожаный ремень, лежавший на столике, и принялась хлестать ее. Первый удар обжег кожу и разлился невыносимой болью. Сью-Энн закричала и перевернулась на живот, стараясь избежать этих яростных ударов. Ремень раскаленным железом полосовал ее спину, ягодицы, ноги. А потом жгучее тепло охватило все тело, она закричала, дергаясь в конвульсиях, и впервые в жизни испытала оргазм.

Но несмотря на это Сью-Энн продолжала слышать гневные крики матери, хлеставшей ее ремнем:

— Грязное отродье! Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами? Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами? — И так продолжалось без конца, пока Сью-Энн не захлебнулась в слезах и боли. «Идиотами, идиотами, идиотами....»

Но единственный урок, который Сью-Энн вынесла из этого, заключался в том, что она стала запирать дверь своей спальни. Теперь уже больше ничто не мешало ее занятиям. И так продолжалось до того момента, пока сна в возрасте шестнадцати лет не познала первого мужчину. Ее бы воля, это случилось бы гораздо раньше, но мальчишки не интересовались ею. Она думала, что они просто пугаются безупречной репутации ее семьи или, как и все джентльмены с юга, слишком робкие.

В конце концов это произошло на заднем сиденье автомобиля на поляне, где обычно после школьных танцев собирались парочки. Парень еще толком ничего не успел понять, когда отступать было уже поздно. И все-таки он никак не решался сделать последний шаг.

— Ну что же ты? — сердито потребовала Сью-Энн.

— Не знаю, ты действительно думаешь, что мы должны сделать это?

Она взорвалась, проявив беззастенчивый цинизм.

— Неужели тебе не надоело, что я все время подталкиваю тебя?

В конце концов ей почти все пришлось делать самой. Однако, почувствовав сопротивление девственной плевы, парень снова остановился.

— Дальше не лезет, — прошептал он.

Но Сью-Энн уже плохо соображала, мысль о том, что осталось чуть-чуть и все может рухнуть, привела се в бешенство. Ее ногти вонзились парню в ягодицы.

— Толкай сильней, черт бы тебя побрал! Парень сделал последнее усилие, увенчавшееся успехом. Через несколько секунд все было кончено.

— Куда ты? — удержала его Сью-Энн.

— У тебя же кровь идет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Мне не больно.

— Правда? — неуверенно спросил он.

— Конечно, правда, давай еще разок. Быстрее, я хочу еще, давай, черт возьми, быстрее!

Буквально за одну ночь прыщи исчезли с лица Сью-Энн, и ей больше не надо было запирать дверь спальни. Потом было много парней и автомобилей, и, когда она закончила школу, перед ней открылся совершенно новый, чудесный мир. Даже порка, полученная от матери, и ее слова — все было забыто. Во всяком случае она так считала, до того момента, когда родился ребенок.

Сью-Энн казалось, что она с трудом пробирается сквозь туман. Она открыла глаза. Яркий свет бил прямо в глаза, она лежала на столе в родильной комнате и моргала, потому что туман никак не рассеивался.

Над столом, стоящим в углу, склонился доктор и две сестры, она смутно догадывалась, чем они заняты.

— Мой ребенок! — крикнула Сью-Энн, пытаясь подняться, но ремни, которыми она была привязана к столу, удержали ее.

Доктор бросил через плечо взгляд на Сью-Энн и что-то сказал сестре. Сестра подошла к ней.

— Лежите спокойно и отдыхайте.

— Что с моим ребенком?

— Ничего, отдыхайте. Все будет в порядке.

— Доктор! — закричала Сью-Энн. — Что с моим ребенком? — Она снова попыталась подняться, но сестра удержала ее. Подошел доктор. — Мой ребенок умер!

— Нет, с ребенком все в порядке, — сказал доктор. — Просто небольшие неприятности.

— Что такое?

— Головка была обмотана пуповиной. Сестра, стоявшая возле ребенка, повернулась, и Сью-Энн увидела на его лице кислородную маску.

— Что это?

— Ребенку необходим кислород, а теперь постарайтесь отдохнуть.

Сью-Энн оттолкнула руку доктора.

— Зачем?

— В таких случаях помогает кислород. Ведь не стоит рисковать, правда?

И тут Сью-Энн все поняла.

— У девочки поврежден мозг, да? Ведь первым делом повреждается мозг?

Доктор посмотрел на нее.

— Небольшая травма, — нехотя ответил доктор.

Сью-Энн внимательно посмотрела на него. Из глубины памяти всплыли слова матери: «Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами?»

Почувствовав внезапную боль, Сью-Энн закрыла глаза. Мать была права, мать всегда была права.

— Доктор?

— Да?

— Вы можете сделать так, чтобы у меня больше не было детей?

Он посмотрел на нее.

— Могу, но не считаете ли вы нужным сначала посоветоваться с мужем?

— Нет!

— Это просто несчастный случай, такое может больше никогда не повториться. Один процент на тысячу. А если я перевяжу вам трубы, все будет кончено. И если вам захочется иметь еще ребенка...

— Возьму приемного. По крайней мере буду точно знать, что беру.

Некоторое время доктор внимательно смотрел на нее, потом сделал знак сестре. На лицо Сью-Энн легла маска, она глубоко вздохнула. Закрыв глаза, она почувствовала, что они полны слез, и комната поплыла. Все внутри нее сжалось в комок, ей показалось, что само ее существо плачет.

Почему? Почему же ее мать всегда была права?




15


Когда в машину стали укладывать чемоданы и дорожные сундуки, Сью-Энн повернулась к Сергею.

— Я не хочу разводиться, — сказала она. Сергей не ответил.

— Банк будет ежемесячно выдавать тебе чек и он же будет оплачивать содержание девочки.

— Можешь не беспокоиться, — жестко ответил Сергей. — Я сам о ней позабочусь.

— Но мне хочется.

Сергей снова промолчал.

— Я вернусь, — сказала Сью-Энн. — Просто мне надо ненадолго съездить домой. Прийти в себя.

— Хорошо, — согласился Сергей. Но они оба знали что она никогда не вернется. Так и должно было случиться.

— Дома все по-другому, другой язык, другие люди. На самом деле я никогда не чувствовала себя здесь хорошо.

— Знаю и думаю, что это вполне естественно. Каждый человек лучше чувствует себя дома.

Последние чемоданы были уложены. Сью-Энн подняла голову и посмотрела в лицо Сергею.

— Ладно, — как-то неловко сказала она, — до свидания.

— До свидания, Сью-Энн. — Сергей поцеловал ее на французский манер в обе щеки.

Она не отрывала от него взгляда, внезапно на глазах у нее появились слезы.

— Прости, — прошептала она, повернулась и выбежала из дома, оставив дверь открытой.

Сергей медленно закрыл дверь и прошел в гостиную. Плеснув в стакан виски, медленно выпил и почувствовав слабость, опустился в кресло. Он много раз прощался с женщинами, но это прощание было совсем другим. Ни одна из женщин не была Сью-Энн, и ни одна из них не была его женой.

Прощание это не было для него неожиданностью, он предвидел его еще тогда, когда она вышла из больниц1 и рассказала, что сделала.

— Ты рехнулась! — крикнул Сергей. — Только идиотка могла так поступить!

Лицо Сью-Энн было бледным, но решительным.

— Никаких детей больше, хватит с меня.

— Но другие дети могли бы родиться здоровыми!

— Я не желаю рисковать, я слышала об этих старых знатных европейских фамилиях.

Сергей удивленно посмотрел на нее.

— Но в моей семье никогда не было ничего подобного. Это просто несчастный случай.

— В моей семье тоже такого не случалось, — резко ответила она. — Как бы там ни было, я не хочу больше иметь детей.

Наступила тишина, Сергей стоял перед камином и смотрел на пламя, Сью-Энн подошла к нему.

— Ладно, не будем об этом, да? Сергей промолчал.

— Я, пожалуй, пойду спать. Сергей не сдвинулся с места.

Сью-Энн начала подниматься по лестнице, потом обернулась.

— Ты идешь?

— Попозже.

Сью-Энн ушла, а Сергей все стоял перед камином, пока не прогорели дрова. Когда он поднялся в спальню, Сью-Энн ждала его в постели, но все уже было иначе. Прежним отношениям не суждено было вернуться, слишком много преград возникло вдруг между ними.

Сью-Энн поняла это так же быстро, как и Сергей, и ее желание вернуться к прежней жизни моментально улетучилось. Она перестала соблюдать диету и заниматься зарядкой, перестала заботиться о своей внешности, располнела. Как-то Сергей предложил ей сделать прическу и купить новые платья.

— Для чего? — спросила она. — Мы все равно никуда не ходим.

Тут она была права. Война ограничила их, путешествия по Европе ушли в прошлое, уже никто не мог отправиться на Ривьеру или съездить в Париж. Они оказались запертыми на небольшом клочке земли.

Постепенно, один за другим разъехались по своим странам знакомые, и в Швейцарии остались только швейцарцы. А они были очень скучными. Казалось, что, кроме денег, их ничто не интересовало, только и разговоров было, кто из нынешних лидеров положил больше других денег в швейцарские банки.

Поскольку говорилось об этом с видом собственников, создавалось впечатление, что Швейцария вовсе не намерена возвращать эти деньги. Когда война закончится, большинство вкладов останется в стране, так как многих клиентов уже не будет в живых. Они сгинут, не успев перевести свои средства в другие банки, что сделает их собственностью Швейцарии. Когда германские войска прорвали линию Мажино и оккупировали Францию, казалось, что швейцарцы правы. Ощущение было такое, что наступил закат Европы.

Примерно через месяц после этих событий Сергею довелось побывать по делам в банке. Встретивший его Бернштейн спросил:

— Ваш отец полковник германской армии?

— Ну и что? — с любопытством спросил Сергей.

— Мы хотели бы связаться с некоторыми из наших клиентов, — ответил банкир, — но сейчас у нас нет для этого возможности.

— А почему бы вам не съездить к ним? — предложил Сергей. — Вы с компаньоном швейцарцы, так что неприятностей у вас не будет.

— Мы не можем этого сделать, — быстро ответил Кастель. — Правительство Швейцарии не позволит нам этого, потому что это может быть оценено как враждебный акт по отношению к Германии.

Сергей посмотрел на банкиров и понял, что их клиенты были евреями. Он промолчал.

— Ваш отец мог бы получить для вас разрешение, — сказал Кастель. — А мы, я уверен, могли бы снабдить вас швейцарским паспортом.

Предложение заинтересовало Сергея.

— Вы имеете в виду, что я стану таким образом гражданином Швейцарии? Банкиры переглянулись.

— Пожалуй, это тоже можно будет устроить.

Сергей задумался. Он до сих пор не был ни французом, ни русским, а просто перекати-поле — одним из того множества людей, которые кочевали по Европе после первой мировой войны. Их называли персонами без гражданства, однако, в конце концов, все равно надо было где-то бросать якорь, и большинство белогвардейцев выбрали для этого Францию. Швейцарское гражданство могло здорово пригодиться Сергею.

— А что вы от меня хотите? — спросил он.

— Чтобы вы попытались отыскать наших клиентов и получить от них указания относительно их вкладов.

— А если я не смогу их найти?

— Постарайтесь хотя бы выяснить, живы ли они. Нам необходима эта информация.

Сергей слышал о том, что существует негласное соглашение, по которому невостребованные вклады делятся поровну между банками и швейцарским правительством. Если это правда, то ему вполне понятен интерес банкиров к судьбе своих клиентов.

— А что я с этого буду иметь? — поинтересовался Сергей.

— Думаю, мы с вами можем прийти к соглашению, — сказал Бернштейн. — Разве мы производим впечатление людей без совести?

Сергей согласился написать отцу. Прошло несколько месяцев, и вот сегодня утром он, наконец, получил ответ. Как раз когда уехала Сью-Энн.

Отец Сергея проживал в номере того отеля, в котором в свое время работал швейцаром. Он писал, что сможет помочь Сергею и будет рад увидеть его.

Сергей отставил в сторону пустой стакан. Он решил, что примет предложение банкиров. После обеда он съездит в банк и сообщит им об этом. Но сначала ему надо уладить свои дела. Сняв трубку, он назвал телефонистке номер.

Ему ответил женский голос.

— Пегги, — быстро сказал он. — Это Сергей.

— Да, — ответил голос с английским акцентом.

— Сью-Энн уехала. Сколько тебе понадобится времени, чтобы собрать ребенка?

В голосе Пегги прозвучали радостные нотки.

— Она уже готова. Я ждала твоего звонка.

— Буду у тебя через десять минут.




16


Единственными звуками, нарушавшими тишину авеню Георга V, были его собственные шаги. Дакс посмотрел вдоль улицы в направлении Елисейских Полей. Казалось, он никогда не привыкнет к этой картине. Еще только полночь, а улицы Парижа уже пустынны. Все французы сидят по домам, заперев двери. Ресторан «Фуке» на углу закрыт, перед кафе на улице пустые столики. Заперты витрины магазинов, прежде заполненные яркими товарами, особенно привлекавшими внимание женщин. Летом 1940 года в Париже даже не было видно влюбленных, гуляющих по улицам, взявшись за руки, или целующихся в тени деревьев.

Дакс достал из кармана тонкую сигару и закурил. Услышав шаги за спиной, обернулся. Из тени подъезда вышла девушка, при свете спички Дакс мог разглядеть ее осунувшееся, исхудавшее лицо.

— Не желаете ли пойти со мной, майн герр? — прошептала она. Ее немецкий прозвучал неуклюже, хотя и вполне привычно для нынешних времен.

Дакс покачал головой и ответил по-французски. Девушка отступила в тень подъезда, откуда появилась. Дакс пошел дальше. Казалось, что и проститутки смирились с поражением.

Совсем другая атмосфера царила на вечеринке, которую он только что покинул. За плотными шторами ярко горел свет, звучали музыка и смех, лилось шампанское, улыбались красивые женщины. Гостями там были немцы и французы, сотрудничавшие с ними. Даксу скоро стало скучно — французы слишком суетились, а немцы вели себя надменно, так что веселье было неестественным. Дакс оглянулся, отыскивая Жизель.

Он увидел ее в окружении немцев, не сводивших с нее глаз. Она казалась оживленной, приветливой, глаза ее сверкали от комплиментов, расточаемых ее обожателями. Жизель была актрисой и любила публику.

Дакс улыбнулся про себя. Бесполезно было просить ее уйти с ним, ей было слишком хорошо здесь. Дакс потихоньку выскользнул из комнаты. Утром она позвонила ему, было еще рано, и голос у нее был заспанный, что означало, что она заранее попросила служанку разбудить ее.

— Почему ты ушел без меня? — обиженно спросила Жизель.

— Тебе было хорошо, и я решил не мешать.

— Вовсе нет, мне было противно, у этих немцев такое самомнение. Но я вынуждена была находиться там. Жорж сказал, что это для дела.

Жорж всегда так говорил, и ему не нравился Дакс. Ведь Дакс не мог достать ему пленку или выдать разрешение на съемки фильма. Единственное, что мог Дакс, так это сбивать с толку Жизель, а Жизель была главной ценностью Жоржа. Без нее он был бы просто рядовым режиссером.

— Ты приедешь к завтраку? — спросила Жизель.

— Постараюсь.

— Тогда не опаздывай, — сказала Жизель с хрипотцой.

Дакс положил трубку и вернулся к столу, абсолютно уверенный в том, что Жизель снова легла спать.

Он знал ее уже больше года, с тех пор, как впервые встретил на вокзале в Барселоне. У входа была большая толпа.

— Что там такое? — спросил он у приятеля, члена испанской торговой комиссии.

— Кинозвезда Жизель д'Арси. Только что из Голливуда, теперь направляется в Париж.

Это имя ничего не говорило Даксу, но когда он увидел ее, то сразу узнал. Он не мог не узнать ее, ее фотографии мелькали на афишах и страницах газет по всему миру.

На фотографиях она выглядела иначе, на самом деле грудь у нее не была такой большой, бедра не такими округлыми, а ноги не такими длинными. К тому же, фотографии не могли передать живость ее походки.

Глядя на нее, Дакс испытал почти физическую боль, давно уже он так не желал женщину. И он решил, что она должна стать его.

Глядя поверх толпы, Жизель поймала взгляд Дакса. Она машинально отвела глаза, потом, словно притянутая магнитом, снова посмотрела на Дакса. Он заметил, как она побледнела, но тут толпа скрыла ее и понесла через выход к поезду. Дакс последовал за толпой.

Прошло еще полчаса, остававшиеся до отхода поезда, прежде чем он снова увидел ее. Она сидела в купе одна, Жорж в это время вышел. Жизель подняла голову от журнала и через стеклянную дверь увидела Дакса. Она молча наблюдала, как он открывает дверь. Войдя в купе, Дакс закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. У него перехватило дыхание, так что понадобилось несколько секунд, прежде чем он смог заговорить.

— Я пришел за тобой, — сказал он.

— Знаю, — ответила она. От него исходила животная сила, готовая выплеснуться в любой момент. Дакс взял ее за руку, рука слегка дрожала.

— Я знаю тебя, — почти шепотом сказала Жизель, — хотя мы никогда не встречались.

— Да, мы не встречались, но сегодня встретились. Сейчас, в этом месте, в этот самый день.

Когда Жорж вернулся, занавески были опущены, а дверь купе заперта. Жорж нервно постучал.

— Жизель, Жизель! — позвал он. — С тобой все в порядке?

— Убирайся, — послышался сдавленный голос Жизель.

Жорж молча постоял перед дверью, он знал этот голос, он слышал его раньше. Пройдя в бар, он заказал выпивку, уселся в кресло и стал с философским спокойствием наблюдать за проносящимися за окном пейзажами. Интересно, с кем она сейчас. Обычно ему удавалось заранее вычислить это. Жорж пожал плечами и заказал очередную порцию. В любом случае невозможно отвадить всех ее поклонников, но завтра они уже будут в Париже, и все наладится — он сможет подчинить ее себе.

Минуло более года, и за это время многое произошло. Немцы оккупировали почти всю Европу, Франция пала под сапогами нацистов, образовалось новое правительство в Виши. Но Жорж тщетно пытался убедить себя, что он ни от кого не зависит.

На самом деле все было иначе, последнее слово всегда оставалось за немцами. Появились слухи, что немцы намереваются открыть несколько киностудий, и Жорж непременно хотел оказаться в числе первых. Он тщательно подготавливал почву среди нужных людей — как немцев, так и их французских пособников, в равной мере восхищавшихся Жизель.

Единственное, что беспокоило Жоржа, это привязанность Жизель к Даксу — она длилась дольше, чем он ожидал. Жорж этого не понимал. Дакс ничего не мог сделать для Жизель, не мог ничего ей предложить, а она встречалась с ним. Дакс никогда не заикался о женитьбе, а Жизель засыпала его подарками — например, золотыми запонками с бриллиантами.

Это было выше его понимания. Ведь обычно Жизель получала подарки, а не дарила. Что вполне естественно для актрисы.

Однажды Жорж передал ей предложение от одного высокопоставленного немецкого офицера, но Жизель только рассмеялась и велела Жоржу убираться.

— Но ведь он может помочь нам, — сказал Жорж.

— Он может помочь тебе, — ответила Жизель, демонстрируя свою обычную проницательность. — А я и так счастлива.

— Ты не хочешь снова вернуться к работе? Жизель покачала головой.

— Хотела бы, но считаю, что сейчас это было бы не правильно. Пойдут разговоры, что мы сотрудничаем с немцами.

— Да они все идиоты! — фыркнул Жорж. — Война закончена, мы побеждены.

— Французы продолжают сражаться.

— Опять 1870 год. В этот раз победили немцы, в следующий раз победим мы.

Жизель посмотрела на него, ее большие голубые глаза были печальны. Она понимала желание Жоржа вернуться к работе и его нужду в этом. Ведь без работы он был ничто.

— Если мы не победим в этот раз, — тихо сказала Жизель, — то, возможно, другого раза нам не представится.

И все-таки она посещала вечеринки и делала то, о чем ее просил Жорж. Но появлялась она там только с Даксом, никогда одна или в сопровождении француза, а тем более немца. Ей не хотелось, чтобы ее считали коллаборационисткой.

Жизель старалась вести себя лояльно, не высказывая явного нежелания сотрудничать с немцами, но от всяких предложений отказывалась под тем или иным предлогом и не участвовала ни в каких делах, имеющих политическую подоплеку. И самым верным признаком того, что ее не считали пособницей немцев, был тот факт, что, встречая ее на улице, простые люди улыбались ей, не избегая ее и не бросая на нее презрительных взглядов, как на других. И хотя она сейчас и не снималась в кино, они по-прежнему продолжали считать ее кинозвездой.

Однажды, когда они с Даксом завтракали у нее в квартире, окна которой выходили на Булонский лес, на улице раздался грохот солдатских сапог. Жизель подошла к окну, затем повернулась к Даксу.

— Как ты думаешь, они уйдут когда-нибудь?

— Только когда их прогонят, — ответил Дакс.

— А это когда-нибудь случится? Дакс промолчал.

— Тебя это не волнует, да? — разозлилась Жизель. — Ты ведь не француз, а иностранец. И кроме того, ты ведешь дела с немцами. Ты ведешь дела с кем угодно!

Дакс вытащил изо рта сигару и аккуратно положил ее в пепельницу.

— Меня это волнует, — спокойно ответил он. — У меня есть друзья французы и евреи. Мне не нравится, что происходит с ними, но я не имею права вмешиваться, потому что являюсь официальным представителем своего правительства.

Жизель посмотрела на него, впервые она слышала от Дакса его мнение о войне, и, несмотря на его спокойный голос, она почувствовала, как он ненавидит эту войну. Она подошла к нему и смущенно поцеловала в щеку.

— Прости, дорогой, мне следовало давно понять, как тебе нелегко.

Дакс посмотрел ей прямо в глаза.

— И все-таки мне легче, чем вам, французам.

Когда Дакс вошел в здание консульства, Котяра уже поджидал его там.

— У тебя в кабинете какие-то два немца.

— Да? А кто они?

— Не знаю. Два офицера.

— Сейчас посмотрим. Котяра встал возле двери.

— Я побуду тут на случай, если возникнут неприятности.

Дакс улыбнулся.

— Какие могут быть неприятности? — с ехидцей спросил он. — Они же наши друзья.

— Избавь Бог от таких друзей!

Дакс открыл дверь и вошел в кабинет. Оба офицера вскочили и выбросили руки в нацистском приветствии.

— Хайле Гитлер!

— Господа, — сказал Дакс, усаживаясь за стол, — похоже, мы с вами незнакомы.

Старший из офицеров выпрямился по стойке смирно.

— Разрешите представиться, ваше превосходительство. — Он щелкнул каблуками и резко мотнул головой. — Подполковник Рейс. А это мой помощник, лейтенант Крон.

Дакс кивнул, вытащил сигару из ящичка, стоявшего на столе, и прикурил, не предложив офицерам присоединиться к нему.

— Уже поздно и я устал. Объясните, пожалуйста, цель вашего визита.

Немцы переглянулись, по их взглядам Дакс понял, что они не привыкли к такому приему. Заметив на их форме эмблему СС, Дакс понял, что они привыкли к тому, чтобы их боялись. Он улыбнулся про себя. Ну и черт с ними, они больше заинтересованы в нем, чем он в них.

Соглашение с Германией по поводу поставок мяса из Кортегуа еще не было заключено, но переговоры велись. На следующий день как раз предстояло заниматься этим. Дакс был осведомлен о том, что значительную часть поставок из Кортегуа Испания передала Германии — таким образом Франко рассчитывался за оказанную ему ранее помощь.

Подполковник достал из папки бумагу, просмотрел ее и обратился к Даксу на плохом французском:

— Вы знакомы с неким Робертом де Койном? Дакс кивнул.

— Да, мы вместе учились в школе. Он мой друг.

— Вам, конечно, известно, что он еврей? — голос подполковника был полон презрения.

— У меня также есть друзья немцы, — с неменьшим презрением ответил Дакс.

Подполковник никак не отреагировал на его сарказм.

— Вы встречались с ним в последнее время?

— Нет.

— А где вы были вечером? — внезапно спросил лейтенант.

Дакс удивленно посмотрел на него.

— Не ваше дело!

— Я напоминаю вам, мсье, — жестко объявил полковник, — что нас сюда привели интересы третьего рейха!

— А я считаю своим делом напомнить вам, что вы находитесь в посольстве Кортегуа, — сердито отпарировал Дакс и поднялся. — А теперь можете идти!

Словно по волшебству дверь позади них открылась. Офицеры замялись.

— Можете идти, господа! — повторил Дакс.

— Генералу Фельдеру это не понравится, — сказал лейтенант.

Дакс ответил ледяным тоном:

— Можете передать своему начальству, что впредь, если оно захочет связаться со мной, пусть действует по официальным дипломатическим каналам. Это может организовать ваше министерство иностранных дел.

Дакс демонстративно отвернулся, и офицеры покинули кабинет. Через минуту вошел Котяра.

— Что им было нужно? — поинтересовался он. Дакс улыбнулся...

— Зачем спрашиваешь, если и так знаешь? Или ты разучился пользоваться замочной скважиной? А может, настолько растолстел, что не в состоянии к ней нагнуться?

— А ты слышал что-нибудь о Роберте?

— Нет. — На лице Дакса появилось озабоченное выражение. — Последние несколько недель я ни о нем, ни о его сестре ничего не слышал. — Дакс разозлился на себя за то, что выпустил их из поля зрения. Ведь прежде минимум раз в неделю он разговаривал с Каролиной по телефону.

Он встречался с Каролиной несколько раз, но лишь у нее дома, потому что она старалась никуда не выходить. Дакс думал, что она уедет с отцом в Америку сразу после вторжения Германии, но этого не случилось. В чем-то она очень напоминала брата, она не верила, что им придется бежать.

— Надо позвонить ей, — сказал Дакс и, сняв трубку, набрал номер. Он долго слушал гудки, но никто так и не ответил.

Когда он положил трубку, на лице его была написана тревога. Ведь кто-то должен был ответить на телефонный звонок, даже если самой Каролины не было дома, там всегда были слуги.

— Никто не ответил? — спросил Котяра. Дакс молча покачал головой.

— И что ты думаешь по этому поводу? Дакс глубоко вздохнул.

— Боюсь, что с нашими друзьями случилось несчастье.

Каролина сидела на краешке стула и смотрела на звонивший телефон. Напротив нее развалился в кресле немецкий офицер в сером штатском костюме.

— Почему вы не берете трубку? — спросил он. — Ведь это может звонить ваш брат. А вдруг у него серьезные неприятности?

Каролина отвела взгляд от телефона.

— Я уже целый месяц ничего не слышала о своем брате, — сказала она. — С чего бы он стал теперь звонить?

— Я же говорил вам, — спокойно повторил немец, — что на товарной станции была предпринята попытка диверсии. Она, конечно, провалилась: мы убили всех диверсантов, кроме одного, который убежал. Он ранен, и мы подозреваем, что это ваш брат.

— А какие у вас для этого основания? — возразила Каролина. Телефон перестал звонить, и она облегченно вздохнула. — Я слышала, что он находится в лагере, куда попал после того, как его взяли в плен во время боев за линию Мажино.

— Он бежал. Я же говорил вам, что он бежал. — Первый раз в голосе немца прозвучали нотки нетерпения. — А кроме того, один из диверсантов перед смертью признался, что это был ваш брат.

В голосе Каролины прозвучало презрение.

— Я уже наслышана о таких признаниях. Немец повысил голос.

— И тем не менее, это был ваш брат. Он ранен и находится где-то в Париже. Возможно, лежит сейчас недалеко отсюда и истекает кровью. Если бы мы нашли его, у него появился бы шанс выжить.

— Каким образом? — с сарказмом спросила Каролина. — И зачем? Чтобы его пытали, а потом поставили к стенке и расстреляли?

— Не такие уж мы жестокие, не стоит верить слухам, которые распускают наши враги.

Каролина ничего не ответила, она взяла из ящичка на столе сигарету, а немец быстро наклонился и поднес ей зажигалку.

— Почему бы вам не прислушаться к голосу разума? Вы наверняка все отлично понимаете, в конце концов, ваша семья когда-то жила в Германии и вы были немцами.

Каролина глубоко затянулась и посмотрела на офицера.

— Это было почти сто лет назад, и уехали мы оттуда, потому что мы евреи. Мало что изменилось с того времени, чтобы мы могли забыть об этом.

Эсэсовец откинулся на спинку кресла.

— Несмотря на все то, что вы слышали, в третьем рейхе рассуждают разумно. Немец всегда остается немцем, и даже ваше еврейское происхождение вполне может быть забыто.

Каролина посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы, может быть, и забудете. Но разве я смогу забыть?

Немец плотно сжал губы и выхватил у Каролины изо рта сигарету. Вся его любезность мгновенно улетучилась.

— Еврейская сука! В следующий раз, когда зазвонит телефон, ты возьмешь трубку!

— А если нет?

Резким движением он хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони. Каролина упала на пол. Эсэсовец поднялся из кресла и остановился над ней. Его холодные глаза излучали ненависть.

— А если нет, — тихо произнес он, — то ты очень пожалеешь о том, что не сделала этого.

Зажав рукой раненое плечо, Роберт стоял в подъезде напротив своего дома, чувствуя, как между пальцев сочится теплая кровь.

Уже почти наступило утро, а из-за тяжелых штор в библиотеке все еще пробивался слабый свет. Перед домом стояла машина, в которой сидели два немецких солдата.

Внезапно парадная дверь распахнулась, и из нее в сопровождении мужчины вышла Каролина. Мужчина был в штатском. Солдат выскочил из машины, распахнул дверцу, и, пока Каролина садилась, мужчина отдал солдату приказание.

Роберт услышал, как в прохладном утреннем воздухе раздалось короткое: «Яволь». Мужчина сел в машину рядом с Каролиной и захлопнул дверцу. Мотор взревел, и солдат, проводив взглядом машину, направился в дом.

Подождав, пока за ним закроется дверь, Роберт вышел из своего укрытия и в нерешительности остановился. То, что они забрали Каролину, заставило его на время забыть о своей ране. Ему не надо было рассказывать, как фашисты поступают со своими пленниками, холодная дрожь пробежала по его телу. Надо было что-то срочно предпринять, чтобы вырвать Каролину из их рук.

У него мелькнула мысль пойти и сдаться, но здравый смысл все же возобладал. Это была бы бессмысленная жертва. Просто они оба оказались бы в лапах нацистов. Он вновь почувствовал острую боль в плече, от резких движений кровотечение усилилось, он почувствовал, что слабеет, и заплакал от отчаяния. Ниже по улице раздался стук тяжелых кованых сапог.

Он не стал любопытствовать, кто это, он слишком хорошо знал этот стук. Юркнув в темную аллею, он затаился и не поднимал голову, пока шаги окончательно не стихли.

После этого он бесцельно побрел по предрассветным улицам. Идти ему было некуда, все товарищи погибли, и повсюду его подстерегали фашисты. От потери крови у него кружилась голова. Если ему никто не поможет, он не сумеет скрыться от немцев, они найдут его лежащим на улице.




17


В трубке послышался приглушенный, настороженный голос.

— Мсье Ксенос, это мадам Бланшетт. Вы меня помчите?

— О чем разговор, конечно. — С той самой первой ночи в Париже Дакс почти каждый день проходил мимо ее дома. — Как поживаете, мадам?

— Отлично, но вы меня несколько разочаровали. После возвращения в Париж ни разу не зашли к нам.

Дакс очень удивился, он ведь никогда не был клиентом мадам Бланшетт. Ее клиентом был барон, вдруг вспомнил Дакс.

— Прошу прощения, мадам, просто был слишком занят.

— Мужчина не должен быть поглощен делами до такой степени, чтобы у него не оставалось времени немного развлечься, — с упреком заметила мадам Бланшетт. — Только отдых помогает мужчине поддерживать форму.

Дакс рассмеялся.

— Еще раз прошу прощения, мадам.

— Я осмелилась позвонить вам в надежде, что вы посетите нас сегодня вечером. Я даю необычный прием, эго должно быть забавно, вы сможете увидеть кое-что новенькое.

Дакс бросил взгляд на настольный календарь.

— У меня назначена встреча...

— Мы будем очень расстроены, если вы не придете, мсье Ксенос, — оборвала его мадам Бланшетт. — В конце концов, этот прием задуман ради вас.

В ее голосе звучала странная настойчивость.

— Хорошо, я приду, но, боюсь, это может быть поздно.

— А как поздно?

— В час ночи.

Дакс почувствовал, что мадам Бланшетт облегченно вздохнула.

— Вполне приемлемо, самого интересного не пропустите.

Когда Дакс положил трубку, в кабинет вошел Котяра.

— Ну, что выяснил? — спросил Дакс.

— Она исчезла, слуги молчат. В доме ошиваются два немецких солдата.

— А у соседей спрашивал? Котяра кивнул.

— То же самое. Никто ничего не знает или просто не хотят говорить.

Дакс задумался, потом произнес:

— Только что был странный звонок от мадам Бланшетт. Она ведь водила дружбу с бароном, так что, может быть, Каролина прячется у нее? — Дакс потянулся за сигарой. — Похоже, мадам Бланшетт очень хотела, чтобы я сегодня вечером пришел к ней в заведение.

Снова зазвонил телефон. Дакс взял трубку, на этот раз его приветствовал знакомый, как всегда заспанный голос.

— Доброе утро, дорогой. Почему ты ушел вчера вечером и оставил меня одну на этой ужасной вечеринке? Дакс посмотрел на часы, был уже почти полдень.

— По-моему, тебе было весело.

— Но дорогой, это только потому, что я была с тобой.

— И еще с шестью мужчинами. Я даже не мог подойти к тебе.

— Но сейчас я одна. Ты приедешь завтракать?

Дакс представил себе, как она лежит на животе поперек громадной кровати с трубкой в руке, а в вырезе ночной рубашки видна грудь.

— Мне бы очень хотелось, но не смогу.

— О, дорогой, я так расстроена!

Дакс засмеялся, уловив фальшь в ее голосе. Ведь она была достаточно хорошей актрисой, чтобы придавать своему голосу нужное звучание.

— Нет, ты не расстроена, потому что сможешь снова завалиться спать, а ты только об этом и мечтаешь. Жизель засмеялась.

— Тогда пообедаем вечером?

— Да, но в полночь мне придется уйти. У меня назначена еще одна встреча.

— В полночь?

— Да.

В голосе Жизель прозвучала ревность, на этот раз она уже не притворялась.

— С другой женщиной?

— Нет, откуда она возьмется? Ты не оставляешь мне времени, чтобы найти другую женщину.

— Когда ты в полночь уйдешь от меня, у тебя не останется сил на другую женщину.

— Это угроза или обещание?

— Не шути со мной, — сказала Жизель. — Я страшно ревнивая.

— Отлично. Ты лучше всех.

Сергей стоял перед входом в отель «Роял Палас». Он как-то поблек после того, как его заняли немцы. Распахнув двери, он прошел в вестибюль. Ему сразу бросилось в глаза, что со стенки над стойкой портье исчезла картина.

Немецкий унтер-офицер с уважением посмотрел на дорогой костюм Сергея.

— Слушаю вас?

— Я к полковнику Никовичу.

— Вам назначено? Полковник очень занят.

— Меня он примет. Передайте ему, что пришел его сын.

Унтер-офицер снял телефонную трубку, и через несколько минут Сергея проводили в кабинет на втором этаже. Остановившись на мгновение перед дверью с табличкой, на которой была написана его фамилия, Сергей открыл дверь. Он привычно замер, как всегда при виде отца, каждый раз изумляясь его росту и природной стати. Отец выскочил из-за стола и чуть не раздавил сына в могучих объятьях, крепко прижав к груди.

— Сергей, Сергей, — снова и снова повторял он, не в силах сдержать слезы. — Сергей!

Сергей, вглядевшись в отца, заметил новые морщинки и появившуюся седину.

— Ну как ты, папа?

— Теперь все хорошо, — ответил граф и, вернувшись за свой стол, закурил длинную русскую папиросу. — Ты отлично выглядишь. Как твоя жена?

— Она вернулась в Америку.

Граф пристально посмотрел на сына.

— И Анастасию взяла с собой? Сергей покачал головой.

— Нет, Анастасия осталась со мной.

— Как девочка?

— Поправляется потихоньку, на это нужно время.

— Твоя жена вернется? — прямо спросил граф.

— Не думаю.

Наступила неловкая пауза, Сергей оглядел комнату.

— Отличный кабинет.

— Я сюда не рвался, но в Генеральном штабе меня считают знатоком Парижа, поэтому я здесь. Сергей рассмеялся.

— А ты уехал из Парижа, думая, что тебя отправят в Россию!

Отца это не рассмешило.

— Все армии одинаковы, но мы еще будем в России.

— Но ведь Германия подписала со Сталиным пакт о ненападении.

Граф понизил голос.

— Фюрер заключил много пактов, но ни один из них не выполнил. Он достаточно умен, чтобы не воевать сразу на два фронта. Вот покончим с Англией, тогда увидишь.

— И ты действительно веришь в это? Отец внимательно посмотрел на Сергея.

— Человек должен во что-то верить. — Он замял папиросу в пепельнице. — После того, как я покинул Россию, верить уже было не во что, наш мир погиб, был втоптан в грязь сапогами большевиков.

— А почему ты думаешь, что Гитлер позволит снова возродить этот мир? Зачем ему нужен еще какой-то мир, кроме его собственного? — Сергей подошел к окну и посмотрел на улицу. — Не думаю, что он допустит это, папа. У него сейчас власти больше, чем у любого царя, так зачем ему делиться с кем-то хотя бы ее частью?

Отец не ответил, он тоже подошел к окну и встал рядом с Сергеем. Так они и стояли молча, глядя в окно.

— Когда я был еще совсем мальчишкой, твой дед раз в год привозил меня в Париж и говорил, что это обязательно для каждого благородного отпрыска. Учиться жизни надо в Париже Я помню, как мы с ним стояли у окна вот этого самого отеля и смотрели на улицы, на хорошеньких кокоток, на шикарные экипажи. А ночи, кутежи! — Граф помолчал немного, потом продолжил:

— А когда я очутился здесь после революции, владелец отеля, очень любивший моего отца, сжалился надо мной и дал мне работу швейцара. Заходя в отель, он всегда останавливался около меня, и мы говорили, вспоминая старые дни. Иногда я смотрел на окна отеля и думал, смогу ли я снова когда-нибудь попасть в его номера, вместо того чтобы мерзнуть под снегом и мокнуть под дождем. И вот все вернулось, я снова здесь.

— Но ведь теперь все по-другому.

— Что ты имеешь в виду?

— Где люди? Где хорошенькие кокотки, смех и веселье? Это уже не Париж. — Сергей отошел от окна. — Даже здесь все по-другому. Это был прекрасный номер, а посмотри на него теперь. И где владелец отеля? Что с ним случилось? Он был еврей?

Отец промолчал. Вернулся за стол и тяжело опустился в кресло.

— Не знаю. Я солдат, а не политик и не вмешиваюсь в то, что меня не касается.

— Но ведь владелец был так добр, что помог тебе, когда ты нуждался в помощи. Ты же сам сказал. Граф посмотрел на сына.

— С каких это пор ты стал так заботиться о евреях?

— Я забочусь не о евреях, а о Париже. В Париже больше не смеются, наверное, евреи унесли с собой смех. Граф снова посмотрел на сына.

— Зачем ты приехал?

— По делам. Я представляю швейцарский банк и стараюсь установить контакты с некоторыми из его клиентов.

— С евреями?

— Да, некоторые из них евреи.

Граф помолчат некоторое время, потом заговорил, тяжело выговаривая слова:

— Мне надо было догадаться. Впервые в жизни у тебя приличная работа, так и тут ты умудрился связаться не с теми людьми.

Каролине было холодно, ей еще никогда в жизни не было так холодно. Она подошла к двери тесной камеры и ухватилась за прутья решетки. Надзирательница, сидевшая в коридоре, посмотрела на нее.

— Когда они вернут мою одежду? Я замерзла. Надзирательница равнодушно скользнула по ней взглядом, и Каролина подумала, что она, должно быть, не понимает по-французски. Она медленно повторила свой вопрос по-немецки.

— Не знаю, — ответила надзирательница.

В коридоре послышались шаги, и надзирательница вскочила. Раздался мужской голос, но самого говорящего Каролине не было видно.

— В какой камере фройлен Каролина де Койн?

— В тридцать второй.

— Откройте.

Надзирательница подошла к двери и стала перебирать ключи. Найдя, наконец, нужный, она отомкнула стальную дверь. Каролина отскочила в угол, а надзирательница отступила в сторону, пропуская в камеру мужчину.

Он был вынужден пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь. Медленно выпрямившись, он ногой захлопнул дверь. Легкая усмешка появилась на его лице, когда он увидел Каролину, пытающуюся руками прикрыть свою наготу.

— Не беспокойтесь, — сказал мужчина по-французски. — Считайте, что я доктор.

— Кто вы?

Он улыбнулся, как бы наслаждаясь страхом, прозвучавшим в голосе Каролины.

— Или будет даже лучше, если вы будете считать меня священником. Понимаете, я в некотором роде духовник, и именно мне вы поведаете все свои секреты, все те маленькие тайны, о которых никому не рассказывали.

Каролина почувствовала, что дрожит, но в этот раз не от холода, а от страха.

— У меня нет никаких секретов, — прошептала она. — Я рассказала всю правду, я ничего не знаю о моем брате.

Мужчина недоверчиво покачал головой.

— Прошу вас, пожалуйста, поверьте мне. — Каролина опустила взгляд, ей вдруг стало стыдно за свою наготу, и она заплакала. Опустившись на пол, она закрыла лицо руками. — О, Боже! Что я должна сделать, чтобы вы поверили мне?

Сквозь пальцы она увидела, что блестящие коричневые ботинки находятся теперь совсем рядом. Голос мужчины раздался прямо над ней.

— Скажи мне правду.

— Но я же сказала... — Слова застряли у нее в горле, когда она подняла голову. Ширинка у мужчины была расстегнута, и перед самым ее лицом торчал его набухший член.




18


— У тебя такой загадочный вид, — сказала Жизель, когда Дакс поднялся из-за стола. — Куда ты идешь?

Дакс отвернулся от зеркала, перед которым поправлял галстук, и лицо его озарилось улыбкой.

— Ты не поверишь, но я иду на встречу со старым другом.

— Со старым другом? — недоверчиво переспросила Жизель. — В этот час? Но куда? В такое время открыты только бордели.

— Ты угадала.

— В бордель? — Жизель начала злиться. — И ты хочешь, чтобы я поверила тебе?

— Я же сказал, что ты не поверишь.

— И ты идешь на встречу со старым другом, просто чтобы поговорить? И все?

— Это не мужчина, а женщина.

— Если бы я была уверена, что это правда, — сказала Жизель, бросая на него гневный взгляд, — я бы убила тебя.

Дакс вернулся к столу, поцеловал ее сначала в щеку, а потом попытался поцеловать в губы, но она отвернулась. Дакс рассмеялся.

— А ты начинаешь ревновать. Это делает тебя еще прекрасней.

— Убирайся! — сердито сказала Жизель. — Убирайся в свой бордель. Желаю тебе подхватить триппер.

Дакс подошел к двери, но голос Жизель остановил его.

— Ты вернешься после того, как закончишь дела?

— Но, возможно, будет уже поздно. Я могу задержаться до утра.

— Это меня не волнует. Во сколько бы ни закончил, возвращайся не домой, а сюда.

Дакс посмотрел на нее и кивнул.

— Дакс, ты ведь будешь осторожен, да? Он улыбнулся.

— Конечно.

Дакс спустился по лестнице, консьержка открыла ему дверь. На улице его поджидал Котяра.

— Что ты тут делаешь? — спросил Дакс. Котяра ухмыльнулся.

— Не думаешь ли ты, что я пущу тебя одного к мадам Бланшетт? У нее всегда были самые хорошенькие девочки в Париже, и я не могу упустить свой шанс.

После того, как служанка открыла дверь и приняла у них шляпы и плащи, в прихожей появилась сама мадам Бланшетт.

— Мсье Ксенос, очень любезно с вашей стороны, что вы посетили нас. Давненько вы у нас не были.

— Да, много воды утекло с тех пор.

— Пойдемте в зал, — сказала мадам, беря его под руку. — У нас сегодня очень необычное представление, вы увидите, чего лишали себя, не появляясь у нас. — Она понизила голос до шепота. — После представления уйдете с метиской и ни с кем другим. Вы прекрасно выглядите, — произнесла мадам Бланшетт уже обычным тоном.

Дакс улыбнулся.

— А вы, мадам, стали еще прекрасней со времени моей первой ночи в Париже.

— О-ля-ля, вы преуспели в галантности.

Они вошли в зал, где в углу играл оркестр из трех музыкантов и повсюду были живописно расставлены диваны, столики и кресла, что создавало впечатление интимности.

Когда они вошли, разговоры на мгновение стихли и все взоры обратились к Даксу, который, в свою очередь, оглядел присутствующих. В зале было около двадцати мужчин, причем в пятнадцати из них Дакс безошибочно определил немецких офицеров, несмотря на то, что все они были в штатском. Разговоры возобновились, и мадам Бланшетт подвела Дакса к небольшой софе в центре зала. Они сели, и официант наполнил их бокалы шампанским. Дакс поднял свой бокал.

— Ваше здоровье, мадам.

— Благодарю, мсье, ваше здоровье. Они выпили.

— Здесь много немецких офицеров, — понизив голос сказал Дакс, — но все они не в форме.

— Я не позволяю приходить сюда в форме. Это место для развлечений, и война должна оставаться на улице.

Когда в зале появились девушки, разговоры стихли, уступив место щелканью каблуков, поклонам, поцелуям рук. Немцы старались выглядеть галантными, но были чересчур скованы, что выдавало в них военных. Они так кичились своей ролью победителей, что не могли преуспеть в роли кавалеров.

Дакс поднялся, когда к их столику подошла девушка. Она была небольшого роста, с блестящими зелеными глазами и едва заметными азиатскими чертами. Длинные черные волосы обрамляли ее личико цвета становой кости.

— Мадмуазель Дениз, мсье Ксенос. Девушка протянула руку.

— Очень приятно, мсье. Дакс поцеловал ей руку.

— И мне, мадмуазель Дениз.

Девушка опустилась рядом с ним на софу. Мадам Бланшетт громко хлопнула в ладоши, и свет моментально померк. Несколько секунд зал был погружен в полную темноту, затем в центре его зажгли большой подсвечник.

На танцевальной площадке находились двое мужчин и три девушки, все они были обнажены, их руки и ноги причудливо переплелись. Сначала Даксу бросилась в глаза только красота стройных тел, но потом он понял, что они слились в сексуальном экстазе. Из угла зала послышалась барабанная дробь, она все нарастала и нарастала, и вот, наконец, этот фантастический клубок тел пришел в движение,

Сам того не замечая, Дакс пришел в возбуждение, для него не имело значения, была ли изображаемая страсть настоящей или просто имитацией. У него заныло в паху. Девушка коснулась его, но он не заметил прикосновения, захваченный эротическим зрелищем.

И когда томление стало почти невыносимым, зал снова погрузился в темноту и молчание. Зажегся свет, девушка отдернула руку. Дакс зажмурился.

То же самое испытали, по-видимому, все мужчины в зале, и теперь они возвращались из мира грез в реальность, не смея поднять друг на друга глаза.

Мадам Бланшетт встала.

— Господа, — сказала она с легкой улыбкой, — полагаю, что вы получили наслаждение от нашего маленького спектакля. — Держа улыбку, она подождала, пока смолкнут аплодисменты. — А теперь я оставляю вас развлекаться.

Величественно, словно королева, покидая своих подданных, она вышла из зала. Дверь за ней закрылась, и в зале возникло оживление.

Дакс посмотрел на девушку.

— Пойдем?

Она кивнула.

Поднявшись с софы, девушка взяла его под руку, и они направились к выходу, но в этот момент позади них раздался голос:

— Герр Ксенос? Дакс обернулся.

— Генерал Фельдер? Генерал улыбнулся.

— Не знал, что вам известно это место. Дакс улыбнулся в ответ.

— Как же я могу его не знать? Вот уже много лет оно находится на одной улице с нашим консульством.

— Выпьете с нами?

— Нет, спасибо, в другой раз.

— А-а, играет горячая южноамериканская кровь. Не можете ждать, — сказал генерал. Дакс промолчал. Генерал понизил голос.

— Но я вас понимаю, эти развращенные французы знают, как возбуждать чувства, не так ли? Дакс кивнул.

— Кстати, — продолжал генерал, — примите, пожалуйста, мои извинения за беспокойство, которое доставили вам мои подчиненные. Вы же понимаете, служебное рвение, присущее молодости. Я строго предупредил их.

— Я в этом не сомневался, генерал, поэтому и не стал беспокоить вас телефонным звонком. Уверен, что вы очень заняты.

— Значит, вопрос решен. — Генерал бросил взгляд на метиску. — Я вижу, вы отхватили лакомый кусочек. Она, должно быть, новенькая. — Он обернулся к адъютанту, сидевшему около него. — Организуйте мне свидание с ней. — Генерал говорил так, будто девушки рядом не было. — Вы ведь знаете, как я люблю экзотику. — Он снова посмотрел на девушку, потом на Дакса. — Завидую вам, мой мальчик. Не смею больше задерживать. Дакс поклонился.

— До свидания, генерал.

Девушка кивнула Даксу, и они вышли из зала. Мадам Бланшетт отвернулась от глазка в стене, и Дакс впервые увидел ее разгневанной.

— Нацистская свинья! «Эти развращенные французы»! Конечно, пока в моем заведении не было немцев, в таких зрелищах не было необходимости!

Дакс удивленно посмотрел на нее.

— Так закройте его, уверен, что в деньгах вы не нуждаетесь.

Мадам Бланшетт пожала плечами.

— Если подобное заведение однажды закроется, то оно уже снова не откроется. А немцы не вечно будут здесь. Когда же они уйдут, мое заведение снова превратится в тихий уютный уголок.

Дакс поднялся за девушкой на второй этаж. Остановившись перед дверью, она достала ключ, быстро оглянулась и, убедившись, что в коридоре никого нет, втолкнула Дакса в комнату. Только заперев за собой дверь, она включила свет.

Дакс осмотрелся. Комната была изысканно обставлена, на возвышении покоилась большая кровать с балдахином и занавесками. Дакс быстро подошел к кровати и отдернул занавеску, но там никого не было. Он посмотрел на девушку, она покачала головой.

— Идите за мной.

Она провела его в небольшую ванную. В воздухе стоял запах духов, и Даксу казалось, что он чувствует тепло женского тела. Он увидел, как девушка провела рукой по стене, и часть ее отодвинулась. Дакс очутился в маленькой комнатке без окон. Дверь автоматически закрылась, после чего девушка зажгла небольшую лампу.

Несколько секунд глаза Дакса привыкали к свету, потом он увидел человека, лежащего на узкой койке возле некрашеной стены.

Дакс подскочил к койке и опустился на колени рядом с другом.

— Роберт?

Роберт зашевелился и застонал, он был ранен в плечо. Дакс повернулся к девушке.

— Что случилось? Как он очутился здесь?

Лицо девушки казалось бесстрастным.

— Когда-то мы были любовниками, а теперь мы друзья. Ему больше некуда было идти.

При звуке ее голоса Роберт открыл глаза.

— Дениз, — прошептал он, — найди Дакса. Мы должны спасти Каролину!

— Роберт, я здесь.

Роберт повернул голову, и Дакс заметил лихорадочный блеск в его глазах.

— Это я, Дакс.

Но Роберт, похоже, не видел и не слышал его. Он снова застонал.

— Дениз, я видел, как они увели Каролину. Найди Дакса.




19


— О нем позаботимся мы, — сказала мадам Бланшетт, — а вы должны позаботиться о его сестре.

— Но Роберту нужен доктор.

— Доктор посещает его каждое утро, когда приходит осматривать девушек. С Робертом все будет в порядке. Когда он достаточно окрепнет, мы переправим его в Англию.

Дакс посмотрел мимо нее на Котяру, потом на девушку, стоящую на коленях возле Роберта. Вчетвером они с трудом поворачивались в этой тесной комнатке.

— Нам, наверное, лучше выйти.

Мадам Бланшетт кивнула, и Дакс с Котярой последовали за ней через ванную в комнату. Закрыв за собой дверь, Дакс повернулся к мадам Бланшетт:

— Мадам, приношу вам свои извинения. — Мадам Бланшетт улыбнулась. — А теперь о Каролине, о мадмуазель де Койн. Вы могли бы помочь мне?

Мадам Бланшетт пожала плечами.

— Нам известно очень мало, и не знаю, пригодится ли вам это. Ее арестовали люди генерала Фельдера, поэтому мы предполагаем, что она находится в его штаб-квартире.

— Но ведь штаб-квартира генерала располагается в отеле «Роял Палас».

— В подвальном помещении они устроили секретную тюрьму. Возможно, что она там, но если это так, то вывести ее можно будет только через отель.

— А может она быть в другом месте?

— Может. В тюрьме гестапо, но я в этом сомневаюсь. Гиммлер и Фельдер не ладят между собой. К тому же, здесь, в Париже, полновластным хозяином является Фельдер. — Мадам уселась в небольшое кресло. — Возможно, завтра мы будем знать больше, потому что сегодняшнюю ночь генерал проведет здесь.

Дакс задумался.

— Полагаю, нам не следует ждать так долго. Перед тем, как покинуть зал, я говорил с генералом, и он сказал мне, что дело закрыто. Но так как мы знаем, что Роберт не арестован, это значит, что в лапах у них Каролина.

— Звучит логично, мсье.

— И все-таки надо выяснить точно.

— Я совсем забыл сказать тебе, — вмешался в разговор Котяра, — утром из кабинета отца звонил Сергей. Сказал, что будет еще звонить.

Дакс посмотрел на него. Кабинет отца Сергея находился в отеле «Роял Палас». Граф наверняка знает о Каролине, и если не посчитает нужным сказать ему, то уж Сергею-то обязательно скажет. Но захочет ли Сергей помочь?

Сергей посмотрел на Дакса.

— А ты изменился.

— Ты тоже, — ответил Дакс. — Не меняются только мертвые. — Он достал длинную сигару и, прежде чем прикурить, предложил сигару Сергею. Тот отказался.

— Я расстроился, услышав о Сью-Энн. Сергей удивленно вскинул брови.

— Ты знаешь? Дакс кивнул.

— Мой друг встретил ее в Лиссабоне, она возвращалась домой.

— Верно.

— А ты расстроен?

Сергей на секунду задумался.

— Нет, на самом деле нет. Этого давно следовало ожидать, еще тогда, когда родилась дочь.

— Я так и подумал, что девочка осталась с тобой, потому что мой друг ничего не упомянул о ней.

Сергей мрачно усмехнулся.

— У нее замедленное развитие, — честно признался он. — Сью-Энн считает, что это моя вина, поэтому... — Он крепко сцепил руки. — Она со временем поправится.

Некоторое время Дакс молчал, потом сказал:

— Может, оно и к лучшему. По крайней мере, теперь вы не видитесь каждый день и не терзаете друг друга.

— А как ты? — спросил Сергей. — Пока ты был в Кортегуа, ходили слухи о твоей женитьбе на дочери президента, а теперь ходят слухи о тебе и Жизель д'Арси.

— Слухи и есть слухи. — Дакс улыбнулся. — Людям надо о чем-то сплетничать.

— Знаю. Но ведь ты пригласил меня не только для болтовни, так ведь?

— Не только. — Дакс медленно опустил сигару в пепельницу. — Скажу без утайки, все как есть. Позавчера немцы арестовали Каролину де Койн. Подозреваю, что ее держат в отеле «Роял Палас», где генерал Фельдер устроил личную тюрьму. Я собираюсь вытащить ее оттуда.

Сергей удивленно присвистнул.

— Надеюсь, ты не потребуешь от меня невозможного? Чем я могу помочь?

Дакс облегченно вздохнул и снова принялся за сигару. Уже тот факт, что Сергей не отказал ему, укрепил Дакса в его намерениях.

— Кабинет твоего отца находится в этом же отеле. Я должен знать, где держат Каролину, должен знать точно. Тогда я смогу действовать наверняка.

— А что если отец не знает или не захочет сказать? Дакс пожал плечами.

— Тогда придется искать другой способ. Сергей задумался.

— Хорошо, посмотрим, что я смогу сделать.

— Спасибо.

Сергей улыбнулся и поднялся.

— Не благодари меня, ведь де Койны и мои друзья. Через два часа он уже был снова в кабинете Дакса.

— Почему ты не сказал мне, что ее арестовали по подозрению в участии в диверсии, организованной Робертом?

Дакс посмотрел на друга.

— Я и сам не знал об этом.

— Дело серьезное.

— У них есть доказательства?

— Нет, но они продолжают допрашивать ее.

— Тогда конец. Неделя таких допросов, и она будет готова признаться, что подожгла рейхстаг. — Дакс рухнул в кресло. — Наверное, отец не сказал тебе, где она?

— Нет, он точно объяснил, где ее держат и кто ведет ее дело, а также сообщил мне единственный способ, которым можно освободить ее.

Дакс удивленно посмотрел на Сергея.

— Не понимаю, почему он сделал это?

— Ты знаешь, кто был владельцем отеля «Роял Палас»?

Дакс покачал головой.

— Барон де Койн. И это был единственный человек в Париже, который дал работу моему отцу, когда мы приехали из России.

— Так что мы можем сделать? — спросил Дакс.

— Все просто, старик, и целиком зависит от тебя.

— От меня? — изумился Дакс. Сергей кивнул.

— Немцы слишком заинтересованы в мясе, по поводу которого ведут с тобой переговоры, поэтому им велено оказывать тебе всяческое содействие.

— Что-то не понимаю.

Сергей достал из кармана конверт и положил его на стол.

— Здесь четыре пропуска на свидание с Каролиной. От тебя требуется прийти на это свидание в сопровождении священника и двух свидетелей. Во время свидания вы обвенчаетесь, а потом ты поднимешься в кабинет отца и потребуешь у него, чтобы освободили твою жену. Он подпишет постановление об освобождении.

— А как же генерал Фельдер? Проглотит ли он такое?

— Фельдер утром уехал в Берлин утрясет какие-то разногласия с Гиммлером. Замещать его остался мой отец.

— Нужно два свидетеля, — задумчиво произнес Дакс. — Один Котяра, а второй? Сергей поднялся.

— На меня не рассчитывай, тебе должно быть понятно почему.

Дакс задумчиво кивнул. Сергей исключался из-за отца.

— Да я и не думал о тебе, — сказал Дакс.

— Уверен, что ты легко найдешь кого-нибудь, — сказал Сергей. — Ты же знаешь, как французы любят свадьбы. — Усмешка тронула его губы. — Но первым поздравлю вас я, идет?

— Можешь убираться к черту! — крикнула Жизель. Дакс спокойно наблюдал, как она мечется по комнате.

— Что ты за мужчина, в конце концов? Предлагаешь мне быть свидетельницей на твоей свадьбе? Неужели ты думаешь, что у меня совсем нет чувств?

— Если бы я думал так, то никогда не попросил бы тебя. Но ты единственная, кому я осмеливаюсь предложить это.

— Ну, спасибо, — с сарказмом заметила Жизель. — А как бы тебе понравилось, если бы я предложила тебе быть свидетелем на моей свадьбе?

Дакс внимательно посмотрел на нее.

— Мне бы это не понравилось. Но на самом деле я прошу тебя совсем о другом. Я прошу тебя спасти жизнь этой девушки.

— А почему я должна заботиться о ней? Кто она мне? Я даже не знаю ее.

— Она француженка, а немцы арестовали ее. Разве это недостаточная причина? — Жизель промолчала. — Или Жорж совсем уже перетянул тебя на свою сторону?

Жизель посмотрела на Дакса.

— Я люблю тебя, Дакс. Это ты понимаешь? Он кивнул.

— А ты не думал, что я сама хочу выйти за тебя замуж? — спросила Жизель. — Почему ты никогда не предлагал мне этого, Дакс?

Дакс спокойно выдержал и эту вспышку гнева.

— Не знаю, — тихо ответил он. — Казалось, еще успею. Мне ведь хотелось этого.

В уголках глаз Жизель заблестели слезы.

— Ты правда хотел, да? Дакс кивнул.

— Я никогда не обманывал тебя и не буду. Жизель уткнулась лицом ему в грудь.

— Дакс, Дакс, — заплакала она. — Что же теперь с нами будет?

Он ласково погладил ее по волосам.

— Успокойся, все скоро закончится, и мы будем жить, как и жили.

— Нет, — прошептала Жизель; — Нельзя вернуться к тому, что было.

Все встали, когда надзирательница открыла дверь и ввела Каролину в маленькую комнату.

— У вас есть пятнадцать минут, — сказала она по-немецки и закрыла за собой дверь.

Каролину трясло, глаза ее щурились от света.

— Я ничего не знаю, — прошептала она. — Я не вру. Пожалуйста, не мучайте меня больше.

Дакс окинул взглядом присутствующих. Котяра и священник, не отрываясь, смотрели на Каролину, Жизель — на Дакса. Он повернулся и подошел к Каролине. Попытался обнять ее, но она отшатнулась.

— Каролина, это я, Дакс. Я не обижу тебя. Каролина резко качнула головой, ее сощуренные глаза никак не могли привыкнуть к свету.

— Я не верю вам, это обман.

Она заплакала, Дакс нежно обнял ее за плечи и повернул к себе.

— Это не обман, дорогая.

Каролина была страшной, и это потрясло Дакса. На лице ее чернели кровоподтеки, одежда болталась. Опустив взгляд, Дакс увидел на ее груди красные полосы. На мгновение он лишился дара речи, потом прижал Каролину к груди. Рыдая, она уткнулась в его плечо. Дакс попытался поднять ее голову, но она не позволила.

— Не смотри на меня, — всхлипнула Каролина. — Они так ужасно обошлись со мной. Я до сих пор чувствую грязь на лице!

— Каролина, — медленно произнес Дакс. — Я пришел сюда, чтобы жениться на тебе. Только так я смогу освободить тебя. Ты понимаешь?

Не отрываясь от его плеча, Каролина покачала головой.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — сдавленно произнесла она. — Не могу, после того, что они сделали, после того, что они заставляли меня делать.

— Это не имеет значения. Ничего не имеет значения. Ты должна слушаться меня.

— Нет! — Она вырвалась из его рук, подбежала к двери и уткнулась в нее лицом. — Ты не захочешь жениться на мне, если узнаешь, что они со мной сделали. И никто не захочет. — У нее началась истерика. — Ты не захочешь жениться на мне, когда узнаешь, что я делала, только бы они не мучили меня! Они заставляли меня...

— Прекрати! — прогремел в маленькой комнатке голос Жизель.

Слова застряли у Каролины в горле, впервые за все время она подняла голову. Жизель подошла к ней, голос ее звучал хрипло, но спокойно:

— Прекрати терзать себя! Ты жива, а остальное не имеет значения. — Она схватила Каролину за плечи и грубо подтолкнула к Даксу. — А теперь молчи и делай то, что он говорит, иначе нас всех здесь убьют!

Поверх головы Каролины Жизель посмотрела в глаза Даксу, потом повернулась к священнику.

— Приступайте.

Священник раскрыл маленькую черную книжицу и сделал всем знак подойти. Котяра и Жизель заняли места позади Каролины и Дакса. Священник проникновенно начал читать:

— Мы собрались на эту церемонию перед глазами Господа и людей, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака...

Через минуту все было закончено. Дакс посмотрел на Жизель.

— Спасибо, — сказал он просто.

Жизель наклонилась к нему и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую. Потом она обняла Каролину и нежно прижала к себе. Из глаз ее струились слезы.

— Пойдем, дитя, — сказала она. — У меня есть губная помада. Негоже невесте выглядеть так в день свадьбы. Дакс смотрел на них.

— Не обращай на меня внимания, — сказала Жизель, перехватив его взгляд. — Я всегда плачу на свадьбах.




Книга IV

Свадьбы и моды





1


Воздух в плохо освещенном подвальчике был полон табачного дыма. В дальнем углу небольшая группа музыкантов безуспешно пыталась громкостью исполнения возместить качество. Подняв голову, Роберт посмотрел, как Дениз пробирается между переполненными столиками. Он даже не приподнялся, когда она наконец подошла. Не обращая на нее никакого внимания, он уставился в свой стакан с пастисом.

— Бобби?

Голова его по-прежнему была безвольно опущена.

— Пойдем, пора домой.

— Ты уже освободилась? На всю ночь?

— Да.

Он взглянул на часы.

— Сейчас только два.

— Работы больше нет.

Впервые за вечер он посмотрел ей прямо в лицо. Правой рукой повел в сторону столиков, вокруг которых сидели мужчины.

— Работы полно.

— А на улицах пусто.

Подавшись вперед, он вырвал у нее из рук маленькую дамскую сумочку, раскрыл ее, высыпал содержимое на стол. Губная помада, зеркальце, пудреница и несколько мятых купюр. Он собрал деньги, пересчитал.

— Всего шесть тысяч франков?

— Я же сказала, что работы больше нет. Он со злостью швырнул бумажки на стол.

— Сидя здесь в ожидании тебя, я потратил куда больше.

— Мне очень жаль.

Собрав деньги, Роберт сунул их в карман, оставшиеся на столе вещи небрежно подтолкнул к Дениз.

— Я еще не готов уходить.

Какое-то мгновение она смотрела на него, затем начала складывать свои мелочи в сумочку.

— Ты позволишь мне сесть? — спросила она полным смирения голосом. — Я устала. Он вновь отвернулся от нее.

— Нет. Пойди и сядь где-нибудь в другом месте. Ты мне здесь не нужна.

Помедлив секунду-другую, Дениз повернулась и направилась к бару. Пока она усаживалась на высокий табурет, бармен уже налил ей пастиса и поставил рюмку на стойку.

— Он опять не в духе? — спросил бармен. Дениз кивнула.

— Вот так и сидит здесь всю ночь. Не говорит ни с кем.

Дениз не ответила.

— Не понимаю, чего ты с ним возишься, — с доверительным видом наклонился к ней бармен. — Такая женщина, как ты! Тебе нужен мужчина, который знал бы тебе цену, такой, кто мог бы помочь тебе в деле. Находил бы клиентов, а не сидел бы в ожидании, пока ты принесешь ему денег.

— Он джентльмен.

— Джентльмен! — бармен фыркнул. — Уж если это джентльмен, тогда я, значит, сроду сутенера не видел.

Он отошел в другой конец стойки, чтобы выполнить заказ. Вернувшись, перегнулся к Дениз через стойку.

— Так ты пропадешь. Брось его, я найду тебе действительно хорошее дело. По-настоящему хорошее — тебе не нужно будет топтать тротуары в такую собачью погоду.

Она рассмеялась.

— В публичный дом мне не хочется. Я привыкла работать для себя.

— Никаких публичных домов. У меня только что был разговор с боссом. Найди несколько славных девочек, сказал он мне, и я тут же подумал о тебе. Я подумал: Дениз — это как раз то самое, что нужно в таком месте, как наше. У тебя есть шарм.

Она не успела ответить, как он вновь отошел, чтобы обслужить очередного клиента. В этот момент музыка смолкла, и трио музыкантов подошли к бару передохнуть. Рядом с ней остановился худой негр, исполнявший партию ударных. Он вытащил из мятой пачки сигарету, закурил.

— Привет, Дениз.

— Жан-Клод, — она чуть шевельнула головой. Он оперся спиной о стойку бара, так чтобы иметь возможность видеть не только ее лицо, но все помещение.

— За весь вечер Бобби не сказал ни слова.

— Никакого шума не было? — с тревогой в голосе спросила Дениз.

Жан-Клод покачал головой.

— Нет, у нас тут уже привыкли к нему. Все просто обходят его стороной.

— Вот и хорошо. — Обернувшись, она посмотрела на Роберта — он сидел все так же, упершись взглядом в стол. — Хотела бы я, чтобы он отправился домой. У него сейчас жуткие боли.

— Откуда ты знаешь?

— Научилась видеть. Я поняла это сразу, как только мы с ним вечером вышли. Я и работать-то не могла толком — все беспокоилась из-за него, потому и пришла сейчас сюда.

— И что же он так запал тебе в душу, а? Дениз взглянула на негра.

— Он совершенно один, ему нужен кто-то рядом.

— Судя по тому, что я о нем слышал, ему нет нужды быть одному.

— Что ты о нем слышал?

— Прошлой ночью сюда опять приходил мужчина. Ну тот самый, знаешь, что расспрашивал о Бобби.

— И Роберт говорил с ним?

— Нет. Сказал, чтобы убирался, как и раньше. А потом и сам ушел и не возвращался до тех пор, пока не появилась ты. По словам того типа выходило, что папочка ждет не дождется Бобби домой.

Дениз промолчала.

— Парень, видимо, совсем рехнулся, — продолжал Жан-Клод. — Ему-то зачем впустую тратить свою жизнь в таких притонах, как этот?

— Война иногда странные штуки проделывает с людьми.

— Я тоже был на войне и вернулся таким же, каким и был.

Из-под полуопущенных век Дениз краешком глаза посмотрела на Жан-Клода.

— Тебе повезло.

Подошел бармен.

— Я нашел тебе клиента, Дениз, — прошептал он. — Вот там, в конце стойки.

Дениз медленно повернулась. Она увидела невысокого человечка, совсем неприметного в своем сером костюме. Человечек рассматривал ее. Дениз покачала бармену в ответ головой.

— Нет, спасибо. Бобби не нравится, когда я подхожу к клиенту здесь.

— Не будь дурочкой. Он подождет тебя снаружи, Бобби ничего не узнает. Пять тысяч франков.

— Нет, спасибо.

Она услышала из-за спины голос Жан-Клода:

— Это тот самый, о котором я тебе говорил, с которым Бобби не захотел разговаривать. Он, наверное, только что вошел.

Дениз еще раз посмотрела на человечка. Внезапно она решилась.

— Хорошо, — сказала она бармену.

Быстрым движением взяв со стойки сумочку, она бросила взгляд на Роберта: тот в неподвижности сидел перед своим стаканом. Она поднялась и направилась к двери.

Холодный ночной воздух заставил ее вздрогнуть, она плотнее закуталась в пальто. Сделала несколько шагов к углу дома, остановилась у подъезда. Через мгновение вышел мужчина. Оглянувшись по сторонам, направился в ее сторону.

— Сюда, — свистящим шепотом позвала его из подъезда Дениз.

Мужчина заметил ее, повернувшись, приблизился.

— Мадмуазель, — вежливо начал он.

— Бармен сказал мне о пяти тысячах франков.

Он сунул руку в карман, вытащил несколько купюр. Дениз взяла их, положила в свою сумочку.

— К вам или ко мне? — спросила она.

— К вам.

— Идите за мной, здесь совсем недалеко.

Быстрым шагом она скрылась за углом. Пройдя примерно половину улицы, вошла в подъезд жилого дома. Пока она открывала дверь квартиры, оба молчали.

— Спальня вон там, — бросила она, когда мужчина закрыл за собой дверь.

Оставив пальто в кресле, она уже начала снимать платье, когда заметила, что гость продолжает стоять. Она, расправила платье.

— Для чего такая спешка? — спросил он. — Я заплатил в пять раз против таксы. Давайте сначала поговорим.

Дениз пожала плечами и села на краешек кровати. Мужчина вытащил сигареты.

— Не против, если я закурю? Она вновь пожала плечами. Затянувшись, мужчина сказал:

— Отец хочет, чтобы он вернулся домой.

— Почему тогда вы говорите со мной? Пойдите к Роберту.

— Он не станет меня слушать.

Она выразительно развела руки в стороны.

— Я ведь не держу его здесь, как в тюрьме. Он может уйти в любое время.

— Его отец заплатит вам миллион франков, если вы уговорите его вернуться.

— Его отцу нет никакой нужды тратить деньги. Если Роберт захочет, он вернется сам.

— Не очень-то вы сообразительны. Миллион франков — изрядная куча денег. Вам не придется больше этим заниматься, вы сможете делать все, что захотите.

— Я и сейчас делаю все, что хочу. Роберт держит меня не крепче, чем я его. — Она встала. — Скажите его отцу, что если он и на самом деле рассчитывает вернуть Роберта домой, то это можно сделать только единственным образом — прийти сюда и поговорить с ним самому.

— Его отец человек гордый. Он не пойдет на это.

— Что ж, дело барона, это его сын. Тут я ничем не могу помочь.

Какое-то время мужчина молча курил.

— Барон может быть очень опасным врагом.

— Он может быть также разумным человеком. Он знает, что Роберт со мной в безопасности, что я забочусь о нем.

Мужчина не ответил.

— Что-нибудь еще? — спросила она, давая понять, что разговор окончен,

— Да. — Он тоже поднялся, начал расстегивать рубашку. — Пять тысяч франков слишком высокая цена лишь за одну беседу.

Роберт так и сидел за столиком, когда Дениз вернулась в подвальчик. Подойдя, она молча вытянула над столом руку, рядом со стаканом упали несколько банкнот. Не поднимая головы, Роберт собрал деньги, спрятал в карман, встал.

— Трогайся. Пошли домой.

Дениз безмолвно проследовала за ним на улицу. Свернув за угол, они добрались до дома, поднялись по лестнице. Дениз начала возиться с замком и засовом, Робер прошел в спальню. Тут же вышел из нее и, приблизившись к Дениз, со всего маху отвесил ей пощечину. Не удержавшись на ногах, Дениз упала на стул и застыла от удивления.

Лицо его было искажено гневом.

— Сколько раз нужно говорить, чтобы ты меняла простыни после работы?




2


Острая боль, как от удара ножом, пронзила его тело, и Роберт негромко застонал во сне. На своей щеке си почувствовал нежное прикосновение ладони.

— Дениз, — прошептал он и вновь провалился в темноту. В ушах опять зазвучали крики и вопли, несшиеся из узких бетонных коридоров, стук солдатских сапог по цементному полу за дверью его камеры. Из горла вырвался новый стон, и он резко сел в постели. Протянул руку в сторону — рядом никого не было.

— Дениз! — его охватил необъяснимый страх. — Дениз! Дверь в спальню раскрылась.

— Я здесь, Роберт. — Она протянула ему стакан. — Выпей это.

Глядя на нее благодарными глазами, он взял стакан, сделал глоток. Жидкость была теплой и сладкой, успокаивающей.

— Я подумал, что ты ушла, — сиплым голосом проговорил он.

— Ты же знаешь, что я этого не сделаю. — Она забрала у него пустой стакан. — А теперь постарайся заснуть.

Он вытянулся на постели, крепко сжимая ее пальцы. Снотворное уже начинало действовать, взгляд затуманился.

— Не знаю, что бы я делал без тебя.

Она подождала, пока он уснул, и вышла в другою комнату. Кофе на спиртовке закипел, она налила себе чашку, села за стол, скользнула взглядом по циферблату будильника — почти полдень. Протянув руку, сняла трубку, набрала номер.

— Иветта?

— Да.

— Ты уже оделась?

— Да.

— Меня ждет клиент, а я не могу уйти.

— Сколько?

— Две с половиной тысячи франков.

— Такая мелочь! Я отдам тебе половину, идет?

— Не нужно никакой половины, дашь мне пятьсот.

— Договорились. Где его встретить и как узнать?

Положив трубку, Дениз еще какое-то время смотрела на телефон. Сколько уже было подобных звонков? За последнее время она потеряла немало клиентов, и поделать с этим ничего было нельзя. Не могла же она оставить Роберта, пока он так болен.

Отхлебнув кофе, она закурила. Какие все-таки глупцы мужчины!

Даже с проституткой им необходимо чувствовать себя значительными, и если она не приходила на встречу, то, как правило, клиент больше не вспоминал о ней. За те два года, что она провела вместе с Робертом, она растеряла слишком многих клиентов, а ведь каждому ясно, что основой благополучия в ее деле является постоянная клиентура.

Последние несколько месяцев для того, чтобы заработать на жизнь вдвоем с Робертом, ей пришлось вышагивать километры по улицам, как какой-нибудь начинающей. Уже дважды ее задерживала полиция, но оба раза, к счастью, удавалось отговориться.

В задумчивости она смотрела на дверь спальни.

В ближайшее время придется что-то предпринимать. Она пока не знала, что именно. Это мог знать только он, Роберт, лежавший сейчас в ее постели. Ответы на все вопросы мог дать он один. Даже сейчас Дениз так и не знала, что же все-таки произошло в тот день два года назад, когда он впервые появился у ее двери.

Война закончилась за год до той встречи, но за этот год они каким-то образом успели потерять связь друг с другом. Из Америки вернулся его отец, и Роберт пошел на работу в банк. Как-то однажды он пришел навестить ее и, к ее удивлению, пригласил выпить с ним чаю. Только чаю и ничего больше.

Сидя за столиком напротив, она изучала его похудевшее, осунувшееся лицо.

— Боли так и не прошли?

— Сейчас гораздо лучше, доктора уверяют, что со временем вообще все пройдет.

— Как сестра? У нее все в порядке? Я слышала, она вышла замуж за какого-то южноамериканца.

— Ты имеешь в виду Дакса? Да, она сейчас в Штатах, вместе с ним.

В памяти всплыло энергичное темное лицо.

— Надеюсь, она счастлива.

Острым взглядом он досмотрел ей в глаза.

— Почему ты так говоришь?

— Не знаю.

— Для сестры и для меня война очень многое переменила. Не знаю, сможем ли мы хоть когда-нибудь почувствовать себя счастливыми.

— Ты будешь счастливым. Со временем война уйдет. Посмотри вокруг — люди уже начинают забывать. Ты тоже забудешь.

Роберт обвел взором сидящих за соседними столиками людей. Губы его внезапно сжались, он поднялся. Бросил на стол деньги.

— Вставай, пошли отсюда.

Они вышли на улицу. Роберт повернулся к ней.

— Я провожу тебя до дома.

— Не хочу нарушать твои планы. Ты ведь очень занят. На лице его появилась кривая усмешка.

— Ты права. У отца теперь появился самый расторопный в мире посыльный. Я.

— Уверена, у него на тебя совсем другие виды.

— Если это и так, то он держит их от меня в секрете. — Он взял ее под руку. — Пойдем.

— По-моему, ты злишься. Из-за меня?

— Нет, не из-за тебя. Правда.

Когда они подошли к ее дому, она подняла на него глаза:

— Не хочешь зайти? Он покачал головой. Помолчав мгновение, она протянула ему руку.

— Спасибо за чай, — сказала она почти строго. — Он был чудесный.

— Дениз? — Роберт задержал ее руку в своей.

Она вновь увидела его глаза — темные и печальные.

— Да?

— Ты в чем-нибудь нуждаешься? Может, я что-то могу для тебя сделать? Она рассмеялась.

— Ничего не нужно, спасибо. Все, что мне необходимо, у меня есть. Я со всем справляюсь сама.

— Видимо, так.

— Что случилось, Роберт? В чем дело?

— Ничего, все в порядке. — В голосе его вдруг прозвучала горечь, он выпустил ее руку. — Похоже, что-то со мною не так. У меня ничего не выходит.

Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом, а потом поднялась к себе. Вот тогда-то она и почувствовала, что он вернется. Она не смогла бы сказать когда, как и почему, но вернется. Ее охватила грусть, так как она знала, что это возвращение не принесет радости ни ему, ни ей.

Во второй половине того же дня Роберт сидел за своим рабочим столом, просматривая бумаги. Внимание его привлекли слова на первой странице: «ДЕР КУПЛЕН ФАР-БЕН ГЕЗЕЛЛШАФТ».

За этой страницей следовало штук пятьдесят других, на каждой — столбцы цифр, балансовые отчеты множества различных компаний, которые были составной частью крупнейшего в Германии промышленного комплекса. Во время войны эти компании служили основной мишенью для бомб союзников. Теперь же они являли бумажный мусор на его столе.

Бумаги были принесены несколько дней назад личным секретарем отца, сопроводившего их запиской: «Просмотри и зайди ко мне в пятницу утром».

Открыв папку с документами, Роберт подумал, с чего вдруг отец заинтересовался компаниями Куппена. С неделю назад в газетах он прочитал, что страны-союзники решили создать объединенную комиссию для изучения дел в промышленности Германии и выработки планов разукрупнения индустриальных монстров. Такие гиганты, как Кругш и Куппен, несли в себе слишком большой военный потенциал.

В голове мелькнула мысль: а не попросили ли его отца представлять в комиссии интересы Франции? Он улыбнулся. Работать над таким проектом было для него чистым удовольствием. В то мгновение Роберту показалось даже, что он и на свет-то появился с чувством ненависти к этому имени, стоящему чуть ли не на каждом двигателе, каждом орудии, выпущенным в Германии. На заводах Куппена изготовлялись самолеты, подводные лодки, бомбы, дождем сыпавшиеся на Англию, винтовки, состоявшие на вооружении в фашистской армии. С каким наслаждением он разнес бы империю Куппена в клочья!

Телефон на столе зазвонил. Роберт снял трубку, услышал голос отцовского секретаря:

— Барон готов принять вас немедленно.

— Иду.

Когда Роберт вошел в его кабинет, отец, оторвавшись от разложенных на столе бумаг, указал ему на стул.

— Ознакомился с документами?

— Да, отец.

— Надеюсь, тебе известно, что в прошлом месяце барон фон Куплен приговорен к пяти годам тюремного заключения за свою долю участия в преступлениях против человечества? — Роберт кивнул. — А также то, что на прошлой неделе создана комиссия по дезинтеграции его компаний?

— Давно пора! — воскликнул Роберт. — Это нужно было сделать еще после первой мировой войны. Тогда, может быть, вторая и не началась бы.

Взгляд отца был безмятежным.

— Ты решил, что я именно поэтому и дал тебе эти бумага?

— А зачем же еще? Комиссии, ясное дело, потребовалось твое мнение как эксперта. Барон молчал.

— Ты либо полный идиот, либо наивный глупец, и я не знаю, что предпочтительнее. Роберт был сбит с толку.

— Не понимаю.

— Справку по держателям акций ты тоже просмотрел, я полагаю?

Роберт кивнул.

— Тогда, наверное, ты заметил, что крупнейшим держателем акций фон Куплена является швейцарский банк «Кредит Цюрих Интернэшнл»?

— Да, они владеют тридцатью процентами. — Внезапно его озарило. — КЦИ!

— Именно так, — сухо подтвердил отец. — КЦИ. «Кредит Цюрих Интернэшнл», наш банк в Швейцарии.

— Какая-то бессмыслица. То есть мы владеем тридцатью процентами акций «Куплен Фарбен»?

— Совершенно верно, — спокойно ответил барон. — И поэтому-то мы не можем допустить развала концерна.

— Так что же получается? Мы участвовали в войне против самих себя? Да еще получали от этого прибыль?

— Я уже сказал тебе — не будь идиотом. Никакой прибыли от войны мы не получали. Наша доля была конфискована Гитлером.

— Что, в таком случае, дает тебе право считать, что мы по-прежнему являемся ее владельцами?

— Барон фон Куплен — джентльмен. У меня есть документ за его подписью, удостоверяющий, что он признает все указы Гитлера не имеющими юридической силы. Свои обязательства перед нами он выполняет с честью.

— Еще бы, — с сарказмом отозвался Роберт. — Что он теряет? Семьдесят процентов, которые мы можем сохранить для него, это гораздо больше того, что он получит в случае, если объединенная комиссия развалит все его дело.

— Ты рассуждаешь, как малое дитя.

— Неужели? — Роберт встал со стула. — Может, ты забыл? Ведь это те самые люди, которые поставили своей целью стереть нас с лица земли. Которые бросили в тюрьму твою дочь, насиловали и били ее. Которые пытками хотели заставить меня продать своих соотечественников. Как ты мог забыть обо всем этом, папа?

Глаза отца неподвижно смотрели в пространство.

— Я все помню. Но какое сейчас это имеет к нам отношение? Война закончилась.

— Закончилась? — Роберт со злостью сорвал с себя пиджак и закатал рукав рубашки. Подался вперед, склонившись над отцовским столом. — Ты говоришь, война закончилась? Посмотри на мою руку и скажи, что это.

Барон взглянул на руку сына.

— Не понимаю.

— Тогда я объясню тебе. Видишь эти маленькие точки? Это следы иглы, ты можешь сказать своим фашистским друзьям за них спасибо. Они не могли от меня ничего добиться, никакими средствами, и им не оставалось ничего иного, как превратить меня в наркомана. Изо дня в день они накачивали меня героином. А однажды утром прекратили. Можешь ли ты себе представить, на что это было похоже, отец? И после этого ты мне говоришь, что война закончилась?

— Роберт, — голос барона дрожал. — Я не знал! Мы найдем докторов. Тебя еще можно вылечить!

— Я устал, папа, — с надломом сказал сын. — Все без толку. Я живу с такой болью, что большей мне уже не выдержать.

— Тебе нужно поехать куда-нибудь отдохнуть. Мы найдем способ помочь тебе. С Куппеном я как-нибудь сам улажу.

— Оставь это, отец, ведь нам ничего не нужно! Пусть там все рухнет!

Отец посмотрел на него.

— Не могу. Кроме меня есть и другие, наши родственники в Англии и Америке. Я отвечаю за них.

— Скажи им, скажи, как нам все это досталось. Я уверен, они согласятся с нами.

Отец хранил молчание.

Роберт медленно опустил рукав, поднял пиджак, направился к двери.

— Мне очень жаль, отец. Барон посмотрел на него.

— Куда ты.

— Я ухожу. Ты же сам сказал, что мне нужно куда-то уехать, разве нет?




3


Услышав стук в дверь, Дениз поднялась.

— Мсье барон!

Барон де Койн смотрел на нее в некотором замешательстве.

— Мой сын здесь? Она кивнула.

— Да, но он спит, мсье.

— О! — Барон неловко замер на пороге квартиры.

— Простите меня, я совсем забыла о приличиях. Проходите, пожалуйста.

— Благодарю вас. — Барон проследовал за Дениз в комнату.

Закрыв дверь, она смотрела на него изучающим взглядом. Барон постарел. Лицо его было худым и морщинистым, волосы поредели, в них прибавилось седины.

— Вы не помните меня, мсье? Он покачал головой.

— Мы однажды встречались, еще до войны. У мадам Бланшетт.

— Ах, да.

Глядя на него, она поняла, что он сказал это только из вежливости.

— Тогда вы были совсем ребенком. Она улыбнулась.

— Позвольте мне сварить вам кофе. А потом я пойду взгляну, не проснулся ли Роберт.

Когда Дениз поставила перед бароном чашечку, он сказал:

— Если он спит, не беспокойте его. Я могу подождать.

— Хорошо, мсье.

Но Роберт уже не спал, он сидел на краю постели.

— Кто там? — с враждебностью в голосе спросил он. — Я же говорил тебе не назначать никаких свиданий до тех пор, пока я не уйду.

— Там твой отец.

Роберт молча уставился на Дениз.

— Скажи, чтобы он уходил. Я не хочу его видеть. Она не двинулась с места.

— Ты сльшшла! — крикнул он с неожиданной злостью. Дениз оставалась неподвижной.

Роберт смотрел на нее долгим недобрым взглядом, но в конце концов сдался.

— Ну ладно. Выйду к нему. Помоги одеться.

Сидя в одиночестве, барон достал из длинного плоского золотого портсигара сигарету и закурил. Деликатно отпив из чашечки кофе, обвел взором скудно обставленную квартиру. Все пошло к чертям, с самого начала войны. Вечные старые принципы, похоже, рухнули.

Когда он был еще совсем молодым человеком, едва начавшим трудиться в конторе своего отца, он был готов отдать долгие годы тому, чтобы приобрести опыт, который поможет ему завоевать доверие старших. Нынешняя молодежь, наоборот, все время куда-то спешит. Он чувствовал это чуть ли не в каждом отделении своего банка, в каждом кабинете. Это же виделось ему в недоверчивой манере молодых людей обращаться со стариками. Со стороны это выглядело так, будто им заранее известны все ответы на непрозвучавшие еще вопросы.

Неоднократно замечал он скептическое, вызывающее выражение на их лицах, яснее ясного демонстрировавшее их отношение к его приказам. Казалось, они вопрошали его: а с чего это ты решил, что прав? С чего ты решил, что знаешь так много? Ему следовало бы заметить это раньше. Ведь то же самое он видел и на лицах своих детей, когда началась война и он захотел, чтобы они уехали в Америку. Но они сделали свой выбор и остались, подобно тысячам тех, у кого никакого выбора не было. Дети его совершенно не имели представления о том, какое положение в обществе они занимали, о том, что это положение поднимало их выше вульгарностей войны.

Общество было тяжело больным. Свобода, равенство, братство. Но ведь даже революционеры признавали существование различий в своем собственном кругу, даже они были согласны с тем, что такие лозунги не могут относиться без разбору ко всем сразу.

Сквозь тонкие стены спальни до него донеслись голоса, он стал нервно крутить сигарету. В руке остались табачные крошки. В поисках пепельницы барон посмотрел по сторонам. Чуть ли не украдкой погасил сигарету в блюдечке под кофейной чашкой, поднялся и подошел к окну. Узенькая улочка, идущая от Пляс Пигаль, в свете дня казалась еще более унылой, светящиеся вывески над ночными клубами, столь заметные в ночи, выглядели сейчас тусклыми и неряшливыми. Сточные канавы были полны мусора.

Он увидел, как из подъезда дома на противоположной стороне улицы вышли мужчина и женщина. Женщина улыбнулась и раскрыла сумочку. Вручив мужчине несколько бумажек, она поцеловала его в щеку и походкой, безошибочно определяющей ее профессию, направилась по направлению к площади.

Чувство неожиданного стыда обожгло барона. Ведь таким мужчиной вполне мог быть и его собственный сын. Роберт и на самом деле ничем не лучше. Какие темные силы заставили его опуститься на дно? Если из дома его погнала гордость, то как же она сейчас мирится со столь убогим существованием? В памяти всплыло то, как он узнал обо всем.

Ему позвонила мадам Бланшетт.

— Ваш сын, мсье, увел у меня одну из девушек. Он рассмеялся.

— Ах, молодежь! Кровь играет! Не волнуйтесь, мадам, я возмещу вам потери до того дня, когда она вернется.

— Нет, вы не поняли, мсье. Она ушла вместе с ним. Они сняли квартирку недалеко от Пляс Пигаль. Она ушла от меня, и теперь занимается бизнесом на свой страх и риск.

Он все еще не понимал.

— А что же делает Роберт?

Мадам Бланшетт промолчала.

Внезапно барон почувствовал прилив злости.

— Дурак! Но девушка — неужели она столь наивна? Она не получит от меня ни су!

— Она знает это, мсье.

— Тогда почему же она ушла с ним? — он был совершенно сбит с толку.

— Я думаю, потому что она его любит.

— Шлюхи не влюбляются, — грубо ответил он. Голос мадам Бланшетт чуть изменился, когда она произнесла:

— Она к тому же еще и женщина, мсье, а с женщинами это бывает.

Поскольку трубка в его руке смолкла, он со злобой бросил ее на рычаг. День был напряженным, и он выбросил этот разговор из головы. Мальчишка никуда не денется, подумал он. Подождем, пока он поймет, что денег у них не предвидится.

Но шла неделя за неделей, а от Роберта не было вестей. Затем как-то раз в его кабинет вошла секретарша с выражением странного любопытства на лице.

— Вас хочет видеть полицейский чиновник. Некто инспектор Лебок.

— Что ему нужно?

— Он говорит, что у него личный вопрос. Барон поколебался секунду-другую.

— Пусть войдет.

Полицейский оказался коротышкой в сером костюме с манерами чуть ли не ласковыми.

— Вы хотели меня видеть? — бесцеремонным тоном спросил барон. Он знал, как нужно разговаривать с самонадеянными стражами порядка.

— Да, мсье, — извиняющимся голосом ответил инспектор Лебок. — Ночной рейд задержал нескольких проституток с сутенерами, один из них назвался вашим сыном, вот этот. — Он протянул барону фотографию.

Барон долго смотрел на безжалостный полицейский снимок, с которого Роберт отвечал ему жестким вызывающим взором. Лицо худое, изможденное. Сразу видно, что недоедает. Он повернул голову к полицейскому.

— Это действительно ваш сын? — спросил тот.

— Да. — Барон еще раз бросил взгляд на снимок. — Что вменяется ему в вину?

Инспектор, похоже, смутился.

— Жизнь на доходы от проституции. Барон собирался с мыслями. Он как-то сразу почувствовал себя совсем старым.

— Что ему грозит?

— Тюремное заключение, вот что, если не заплатит штраф. Он заявил, что у него нет денег.

— И послал вас ко мне? Полицейский покачал головой.

— Нет, мсье. Он не сказал про вас ни слова. Я пришел, просто чтобы удостоверить его личность.

Сделав шаг вперед, инспектор взял со стола фотографию.

— Благодарен вам за содействие, мсье. Барон поднял голову.

— Какова сумма штрафа? Я оплачу его. Полицейский красноречиво развел руками.

— Я не имею права вмешиваться в подобные дела, мсье, — он изучающим взглядом смотрел на барона, — но у меня есть брат, частный детектив и адвокат, ему можно полностью доверять. Я убежден, что он сможет помочь вам, и без всякой огласки.

— Если вы окажете мне любезность и попросите его позвонить, я буду весьма вам признателен.

— Необходимо также заплатить штраф за женщину. По делу они проходят вместе.

— Понимаю.

Уже в полдень в кабинет барона вошел брат инспектора, почти полная его копия. Мужчины быстро обговорили дело: никаких дальнейших неприятностей ни у Роберта, ни у его подружки не будет. В конце концов, не кто иной, как инспектор, отвечал за тот участок, на территории которого они были задержаны.

Все это случилось почти два года, назад. И с тех пор маленький частный детектив еженедельно приходил в кабинет барона с новостями о сыне и выходил с карманами, набитыми банкнотами. Три недели назад барону стало известно, что заболевшего Роберта отвезли в клинику для неимущих, но прежде, чем он успел что-либо предпринять, Роберт, по его собственному настоянию, из больницы был выпущен. Когда барон прочитал медицинское заключение, ему стало ясно, что сын медленно, но верно продолжает разрушать свой организм. Вот тогда-то барон решил начать действовать.

Дверь в спальню раскрылась. Барон почувствовал, как пустота разлилась по его желудку, но все же он заставил себя поднять голову. Его сын стоял в дверях и молчал.

Охватившее барона чувство жалости мешало дышать. Перед ним был Роберт и в то же время чужой человек. Эта изможденность, эти туго обтянутые кожей скулы, темные, глубоко запавшие глаза — неужели это его сын.

— Роберт!

Роберт не двинулся. Барон не узнал его голоса — странного, хриплого, незнакомого.

— Тебе, что, ничего не передавали? Я же сказал, что не хочу встречаться с тобой.

— Зато я захотел!

— Для чего? — с горечью спросил Роберт. — Чтобы я спас еще кого-нибудь из нацистов.

— Роберт, я хочу, чтобы ты вернулся домой. Роберт улыбнулся. То, что должно было считаться улыбкой, больше походило на чудовищную гримасу.

— Я дома.

— Я имею в виду... — барон вдруг почувствовал себя беспомощным. — Ты болен, Роберт, тебе нужен уход. Ты же погибнешь, если это будет продолжаться.

— Это моя жизнь, — ответил Роберт почти беспечно. — И потом, все чепуха, я должен был погибнуть еще на войне.

Барона охватила злость.

— Но ведь не погиб! А убивать себя, как это делаешь ты, просто глупо. Это детский каприз. Так ты надеешься наказать меня? Чтобы я безутешно плакал на твоей могиле?

Роберт собрался что-то сказать, но отец не дал.

— Я буду плакать, но не по тебе. А по своему сыну. По тому, кем бы он мог стать. В мире так много еще нужно сделать. В нем столько всего, во что ты еще веришь. Сколько добра можно при желании принести! А ты собственными ногами топчешь свою жизнь?! Нет, ты просто испорченный мальчишка, который объявил голодовку из-за того, что папочка отказался играть в его игры.

Взгляда отца и сына встретились.

— Ты можешь не соглашаться с тем, что я делаю, но я, по крайней мере, делаю то, во что верю. Я работаю. И не бегу прятаться в кусты, когда что-то складывается не так, как мне хотелось бы.

Барон подошел к двери и раскрыл ее.

— Я беспокоился о своем сыне, — холодно проговорил он, — но теперь он меня больше не тревожит: у меня нет сына. Мой сын не смог бы стать трусом.

Он сделал шаг за дверь.

— Папа!

Барон обернулся.

— Зайди, пожалуйста, — проговорил Роберт. — Ты прав. Есть нечто на земле, что я хочу сделать.

Барон прислонился к дверному косяку, почувствовав странную слабость в ногах. Он молча смотрел на сына.

— Я хотел бы уехать в Израиль, папа. Мне кажется, там я нашел бы свою цата, вновь почувствовал бы себя нужным людям.

Не сказав ни слова, барон кивнул.

— И еще одно, что нужно сделать в первую очередь. — Роберт повернулся к Дениз. — Ты выйдешь за меня замуж? Она смотрела ему в глаза.

— Нет, — раздался ее чистый и ровный голос. Барон не выдержал и улыбнулся: его сын все-таки вернулся домой.

— Чепуха, — сказал он, ощущая прилив сил. — Конечно, выйдет.




4


Волна прибоя поднесла Дакса к берегу, и он направился к кабинке, ступая по теплому песку под жаркими лучами флоридского солнца, которое вспыхивало искорками в капельках воды на его теле. Он окинул взглядом пляж, затем повернул голову в сторону бассейна, позади которого стояло большое белое здание — зимний дом семьи Хэдли.

В столь ранний час все вокруг еще спало. Дакс взглянул на часы, лежавшие на столике около кабинки: ровно девять. Он с удовольствием сделал глубокий вдох — еще пару часов можно будет провести в одиночестве. Редко когда кто-нибудь из дома Хэдли выходил за дверь до одиннадцати часов утра. Дакс зашел в кабинку за полотенцем.

Задержался на мгновение у порога, чтобы дать глазам привыкнуть к царящему внутри довольно просторного помещения сумраку, и только тогда заметил лежащую на диване фигуру. Только он рассмотрел копну светлых волос, как девушка села, и Дакс увидел, что одежды на ней нет.

— Я уже думала, что ты никогда не выйдешь из воды, Дакс.

Он сорвал с крючка полотенце и швырнул его девушке.

— Ты сошла с ума, Сью-Энн.

Девушка не сделала даже слабой попытки поймать полотенце, и оно упало на пол рядом с диванчиком.

— Они ведь все еще спят.

Взяв с вешалки другое, Дакс повернулся и вышел. Он расстелил полотенце на песке, растянулся на нем, затем перевернулся на живот, опустив голову на сложенные руки. Через минуту рядом с собой он почувствовал движение песка. Раскрыв глаза, он медленно повернул голову.

Теперь на ней был белый купальник, который не скрывал, а лишь подчеркивал все прелести ее роскошного тела.

— Что с тобой? — спросила она с ноткой раздражения. — Только не говори мне всякой чуши о Каролине. Весь Нью-Йорк судачит о тебе и Мэди Шнайдер.

Он ничего не сказал в ответ. Вытянув руку, схватил ее за лодыжку и одним движением свалил на песок.

— Это еще что за штучки! — со злостью бросила она, но тут же увидела его раздвинутые в улыбке губы. — Ох, Дакс!

Сохраняя на лице улыбку, он чуть повернулся на полотенце и проговорил:

— Взгляни как-нибудь невзначай на дом. Большие окна в углу на втором этаже.

Она перевернулась на живот и пролежала так с минуту, уткнувшись лицом в песок. Затем приподняла, потряхивая, голову. За окном во втором этаже что-то блеснуло. Она продолжала поднимать голову до тех пор, пока не встретилась взглядом с Даксом.

— Это комната Джеймса Хэдли. Он следит за нами. Дакс улыбнулся.

— Да, в бинокль.

Перевернувшись на спину, он уставился в небо.

— Так что, видишь, не мы одни проснулись.

— Старый козел, — хихикнула Сью-Энн, — так вот чем он себя ублажает.

— Нет, тут не только это. Ему просто хочется быть в курсе всего происходящего.

— Неудивительно, что все его парни сексуально озабочены. Отцовская кровь.

Дакс рассмеялся, поднимаясь на ноги.

— Жарко становится. Нужно пойти окунуться, остыть.

Уже выходя из воды, он заметил взгляд, брошенный на него Сью-Энн. Обрушившись со всего размаху, она повалила его на спину в волны прибоя и, пока Дакс барахтался, поплыла прочь, резкими взмахами рук увеличивая разделявшее их расстояние. Опомнившись, Дакс бросился вслед.

— Так ты хочешь жесткой игры! — прокричал он, хватая ее.

Не проронив ни слова, Сью-Энн сделала глубокий вдох и ушла под воду. Дакс почувствовал, что она ускользает от него, нырнул, но не успел: оказавшись сзади, она запустила одну руку ему в плавки, а другой начала стягивать их.

За глотком воздуха их головы вынырнули одновременно.

— Сдаешься? — спросила Сью-Энн, не ослабляя хватки.

В паху у Дакса горело. Он бросил взгляд через плечо — в окне по-прежнему поблескивало, Хэдли продолжал следить за ними в бинокль. Черт с ним, подумал Дакс, нет еще такой оптики, которая позволяла бы видеть, что происходит под водой. Он развернулся к Сью-Энн.

— Кортегуа никогда не сдается!

— Нет? — она еще сильнее сжала пальцы.

Он рассмеялся, напрягшись от боли, обхватил ее под водой, нащупал шов на трусиках, рванул и вонзил пальцы в теплую плоть.

Видя изумление на ее лице, он рассмеялся еще громче.

Она извернулась, пытаясь оттолкнуть его, однако он без всякого труда удержал ее возле себя. Он ощутил под ногами дно, и после этого Сью-Энн совершенно лишилась возможности двигаться.

— Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это ничья.

— Согласна, — сказала она, отталкивая его. — Старик не спускает с нас глаз.

— Да ладно. Под водой он не видит ничего. Тело ее внезапно обмякло.

— Боже! О Боже! — Она неистово прижалась к нему. — Всади в меня! — диким голосом прокричала она. — Ну, давай же!

Он обхватил ее ногами, привлек к себе. Даже в воде он чувствовал жар ее тела.

— Выпрями руки вверх и постарайся держать ту часть тела, что над водой, подальше от меня, — хрипло сказал Дакс. — Тогда будет незаметно, что наши тела соприкасаются.

Выбросил руки за голову, она откинулась на спину, сжав его бедра ногами. Со стороны могло показаться, что она просто лежит на воде.

— Боже, — простонала она в пароксизме страсти, глаза ее остановились на лице Дакса. — Я не могу больше, Дакс, я не могу!

— Можешь, — ответил он с усмешкой, все глубже погружая пальцы в ложбинку между ее пышными ягодицами.

Она вскрикнула, и он тут же окунул ее голову под воду. Сью-Энн принялась отплевываться и кашлять, а затем расслабленно стихла в его руках.

Через минуту она со счастливой улыбкой смотрела на него.

— Как долго, — она ловила ртом воздух, — мне этого не хватало. А теперь отпусти меня, ведь он все еще смотрит.

Дакс покачал головой, рука его покоилась на прежнем месте.

Сью-Энн смотрела на него с восторгом.

— Ты полон сил! — в голосе ее звучало изумление. Она вновь откинула голову и едва сдержала рвущийся из горла крик, когда Дакс опять вошел в ее лоно.

— О Боже! Боже! О мой Бог!

Удовольствие от зрелища получал не только Хэдли. Каролина отвернулась от окна, увидев, как парочка выходит из воды на берег. Что-то такое между ними было, Каролина ясно чувствовала это, хотя и не могла рассмотреть деталей. Но она достаточно хорошо знала Сью-Энн, чтобы определить по ее походке.

Она отошла от окна в затененную шторами комнату, легла в постель. Несмотря на жару, ее бил озноб. Чтобы унять дрожь, ей пришлось натянуть на себя простыни. Что со мной происходит, подумала она, ведь я даже не испытываю ревности.

Из-за двери до нее донеслись звуки легких шагов, затем дверь распахнулась. Каролина закрыла глаза, сделав вид, что спит. Услышав, что Дакс подошел к постели, она разрешила себе проснуться.

Он стоял у кровати и смотрел на нее.

— Доброе утро.

— Который час? — с сонной улыбкой спросила она.

— Начало одиннадцатого. — Дакс с тревогой посмотрел на жену. — С тобой все в порядке?

— Да, я просто немного вялая. — Она села в постели. — Как там на улице?

— Погода отличная. Я искупался, вода чистая и теплая. Дакс подошел к шкафу, снял плавки.

— Да, — добавил он, как бы вспомнив. — Там на пляже была Сью-Энн.

Каролина смотрела на полоску белой кожи вокруг его бедер и ягодиц: до этого она как-то не замечала, каким темным он стал. Каролина не знала никого другого, кто был так же предрасположен к загару, как ее муж.

Дакс снял с запястья часы и вновь подошел к постели.

— Думаю, мы съездим в Голливуд. Шпайдель приглашает. Хочет, чтобы я сыграл в поло.

От его тела шел крепкий мужской запах. Каролина прикрыла глаза, чтобы не видеть его так близко. Теперь она была совершенно уверена, что между ним и Сью-Энн что-то произошло.

— Жизель тоже будет там? Он пожал плечами.

— Видимо, да. Она участвует в съемках.

Джо Шпайдель был директором одной из больших киностудий и к тому же еще продюсером. Сам себя он считал великим игроком в поло. Джо создал команду, что льстило его тщеславию, и теперь получал удовольствие, заманивая к себе хороших игроков. Дакса он расценивал как свою лучшую награду, даже более престижную, чел все фигурки Оскаров, выстроившиеся на каминной полке.

Раскрыв глаза, Каролина посмотрела на него. Лицо его было безмятежным. С легким раздражением ока сказала:

— Накинь на себя что-нибудь, ты же знаешь, что я не выношу, когда ты в таком виде стоишь надо мной.

— Я иду в душ. — Он направился к ванной комнате, на пороге обернулся. — Ну, что скажешь? — спросил он заботливо. — Поедем?

— Неужели это имеет какое-то значение? — сказала она и, не дождавшись ответа, закончила:

— Ну, хорошо. Отчего бы не съездить.

Дверь ванной закрылась, и через мгновение до нее донесся звук падающей воды. Она выскользнула из постели, подошла к шкафу, подобрала с пола плавки. Затем со злостью швырнула их назад.

Приблизившись к окну, Каролина чуть раздвинула шторы. Сью-Энн лежала на песке, как кошка, нежащаяся под солнцем. С отвращением отвернувшись, Каролина бросилась на кровать. Животное, подумала она, вот что он такое. Готов спариваться с кем угодно.

Грязное животное.




5


Но Каролина не всегда была такого мнения о Даксе. В самом начале она чувствовала себя в его присутствии полной покоя и признательности. Даже в Париже, когда в течение долгих недель они ждали от немцев подтверждения ее выездной визы, она, живя в консульстве, ощущала себя в совершенной безопасности. Наконец подтверждение пришло. Они ее отпускали, они были вынуждены это сделать, поскольку не смели рисковать своими отношениями с Кортегуа, рассчитывая на поставки кортегуанской говядины.

В ветхом и дребезжащем вагоне поезда Каролина вместе с Даксом отправилась в Лиссабон, где они собирались сесть на кортсгуанское судно, которое должно было переправить их через Атлантику. Чувство покоя не покидало ее и тогда. Ока даже немного набрала в весе, и ночные кошмары уже не так донимали ее. Все шло хорошо до тех пор, пока во время обеда в ресторане она не обратила внимание на какого-то мужчину.

Дакс замер, не донеся вилку до рта: лицо Каролины стало вдруг мертвенно бледным.

— В чем дело?

— Тот человек, — хриплым шепотом ответила она. — Он пришел, чтобы забрать меня назад!

— Чепуха, — резко ответил Дакс. — Никто не сможет тебя забрать.

— А он может, — настаивала она; от страха у нее начались спазмы в желудке. — Он приехал за мной. Он знает, что может заставить меня делать все, что хочет.

Дакс обернулся, чтобы посмотреть. Он увидел мужчину в обычном сером костюме, который сидел за столом, не обращая на них никакого внимания. Его коротко остриженная светловолосая голоса была склонена над тарелкой, рука ритмично — туда-сюда, туда-сюда — подносила к чувственным губам ложку с супом.

— Отведи меня наверх, — услышал он голос Каролины. — Прошу тебя, Дакс.

Он тут же встал, отдавая себе отчет в том, что она находится на грани истерики.

— Пойдем, — сказал он, беря ее под руку.

Когда они проходили мимо немца, она вся дрожала. Миновав вестибюль, они поднялись в номер, и как только дверь за ними закрылась, Каролина разразилась слезами.

Дакс крепко прижал ее к себе.

— Не бойся, — шептал он, — я не дам ему обидеть тебя.

— Он заставлял меня делать ужасные вещи, — проговорила Каролина сквозь рыдания, — и все время смеялся, потому что знал, что я сделаю все, как он хочет.

— Не думай о нем больше, — сказал Дакс изменившимся голосом. — Обещаю, больше он никогда не потревожит тебя.

Но чтобы ее успокоить, одного этого обещания оказалось мало. Потребовались еще три таблетки из тех, что врач прописал ей от бессонницы. Наконец она уснула, а он стоял и смотрел на нее, спящую. Лицо Каролины раскраснелось и поблескивало потом — так она себя распалила. Осторожным движением Дакс набросил на нее простыню и вышел, беззвучно закрыв дверь на ключ.

Утром она проснулась с головокружением от принятого снотворного. Выбравшись из постели, накинула халат и прошла в соседнюю комнату. Дакс сидел за столом с чашкой кофе, покуривая одну из своих любимых толстых черных сигар. Увидев ее, он поднял голову.

— Выпей кофе.

Она села за стол. Рядом с ее тарелкой лежала газета, на первой странице которой была напечатана фотография под заголовком, набранным жирным шрифтом: УБИЙСТВО НЕМЕЦКОГО ГРАЖДАНИНА.

Она взглянула на Дакса.

— Он мертв!

— Да, — ответил Дакс; глаз его не было видно за клубами табачного дыма, — Я ведь обещал, что он больше не потревожит тебя.

Теперь Каролине следовало успокоиться, но что-то в его голосе — может быть, будничность? — заставило ее по-новому посмотреть на Дакса. И ею овладел еще больший страх. Под тонким налетом цивилизованности в нем дремал яростный дикий зверь, и для того, чтобы разбудить его, хватило бы одного слова.

Кошмары вернулись вновь, и только через много-много недель, когда они уже почти добрались до Нью-Йорка, Каролина смогла спать более или менее спокойно. А вскоре у нее возникло другое, совершенно новое чувство к нему. В их отношениях появилась теплота. Нечто, похожее на любовь. Это была не та любовь, о которой она мечтала до того, как оказалась в немецкой тюрьме. Это больше походило на ее чувство к брату Роберту. Ощущение, что он защитит ее, позаботится о ней. А может, она относилась к нему чуть-чуть как к отцу, дающему уверенность в том, что, пока он рядом, ничего дурного с ней случиться не может.

Барон приехал в порт, чтобы их встретить. Так же, впрочем, как и кортегуанский консул и толпа репортеров. Было много суеты и шума, от которых Каролина пришла в себя, только оказавшись рядом с отцом в лимузине, несущемся вдоль Парк-авеню. Дакс вместе с консулом ехал в другой машине. Он отправился в консульство, где его ждали срочные дела. Но обедать они договорились вместе.

Барон откинулся на спинку сиденья и ласковым взглядом изучал дочь. Лицо его было непонятно задумчивым.

— И что же ты видишь, папочка?

Он почувствовал, как в глазах встали слезы.

— Свою маленькую девочку. Свою крошку.

После этих слов она тоже начала плакать. То ли из-за тона, которым они были произнесены, то ли из-за того, что она поняла, что никогда уже ей не быть той маленькой девочкой.

— Роберт. Мы о нем ничего не слышали. — Барон вытащил носовой платок. — Боюсь, он попал к ним в плен.

— Нет, Роберт в безопасности. Барон взглянул на дочь.

— Откуда ты знаешь? Где он? Каролина покачала головой.

— Я не знаю, папа. Но так говорит Дакс.

Лицо отца приняло странное выражение, на мгновение ей показалось, что это обида. Однако тут же пропало, голос барона звучал спокойно и ровно.

— А ему откуда знать?

В ее ответе он услышал почти детскую веру.

— Если Дакс говорит, значит, это так.

Барон вспомнил свою первую встречу с Даксом — спящим на руках отца мальчишкой в гостиной: мадам Бланшетт. Казалось, уже тогда он знал, что неисповедимыми путями их жизни соединятся.

— Твой муж... — проговорил он. — Ты любишь его? Каролина посмотрела на отца с удивлением, словно сама впервые задалась этим вопросом.

— Конечно.

Помолчав, барон спокойно заметил:

— Он очень сильный мужчина, а ты...,

— Он еще и добрый мужчина, папа. И он все понимает.

— Но ты такая хрупкая. Я имею в виду...

— Все в порядке, папа, Дакс это тоже понимает. А потом, ведь не всегда же я буду такой. Теперь, рядом с тобой, я быстро соберусь с силами. Вот увидишь. Может, скоро у тебя появятся внуки, и ты будешь играть с...

— Нет! — В голосе отца она услышала почти муку. — Никаких детей!

— Папа!

— Разве ты не понимаешь? — яростно спросил он. — Они могут быть черными! Никаких детей!

Она очнулась от дремы в тот момент, когда в комнату вошел Дакс.

— Тут, видимо, какая-то ошибка, — сказал он. — Моя комната напротив.

Она не смогла встретиться с ним взглядом.

— Папа считает, что на какое-то время так будет лучше. Пока я не стану сама собой.

— Ты тоже этого хочешь?

— Я не знаю...

Он не дал ей закончить.

— На одну ночь это не имеет значения, — сказал он со злостью. — Но когда я вернусь, я этого не потерплю. К тому времени, надеюсь, ты будешь знать, чего хочешь. — Он направился к двери.

— Дакс! — закричала она в страхе. — Куда ты? Он замер, обернулся к ней.

— В консульстве мне передали, что завтра я должен вернуться домой. Оттуда я отправляюсь назад, в Европу.

— Но мы же только что приехали. Так нельзя!

— Нельзя? — На лице его она увидела ироническую усмешку. — Это тоже твой папа сказал?

Он вышел, и Каролина уставилась в закрытую дверь. На глаза медленно наворачивались слезы. Что-то было не так. Все теперь было не так. Если бы только она смогла почувствовать себя так же, как до войны.

Он сидел в халате за маленьким столиком, когда она вошла в его комнату поздней ночью. Стол был завален бумагами. Он взглянул на нее, перевел глаза на часы.

— Уже почти час. Ты давно должна спать.

— Я не могу спать. — Она стояла в сомнении на пороге. — Мне можно войти?

Он кивнул. Она подошла к кровати.

— Что ты читаешь?

— Читаю сообщения. Я здорово запустил дела.

На мгновение она удивилась. Ей никогда в голову не приходила мысль, что Дакс должен выполнять какую-то работу, во всяком случае такую рутинную и скучную. Но она тут же почувствовала себя недалекой девочкой. Уж пора бы ей знать его получше.

— Я не подумала, — извиняющимся голосом сказала она, — должно быть, я помешала. Он потянулся за сигаретой.

— Не имеет значения. Я все равно собирался передохнуть. Она взглянула на него.

— Ты обязательно должен вернуться в Европу? Он улыбнулся.

— Я еду туда, куда посылает меня мой президент. В этом вся моя жизнь.

— Но там же война, там опасно.

— Моя страна — нейтральное государство. Я — нейтрал.

— Как долго ты им будешь? Рано или поздно в войну вступят Соединенные Штаты, за ними — Южная Америка, и твоя родина в том числе.

— Если случится, как ты говоришь, я вернусь сюда.

— Ты хочешь сказать, если фашисты позволят тебе сделать это, — сказала Каролина мрачно.

— На такие случаи есть специальные международные законы.

— Не нужно говорить со мной, как с маленьким ребенком! Я хорошо знаю, какого мнения нацисты о международном праве.

— Но это моя работа. У меня нет выбора.

— Можно подать в отставку. Он расхохотался.

— Ну, и что я буду тогда делать?

— Отец будет только рад предложить тебе работу в банке.

— Нет уж, спасибо. Не думаю, что из меня выйдет банкир. Я человек другого склада.

— Но что-то еще ты умеешь делать?

— Безусловно. — Дакс улыбнулся. — Но профессиональные игроки в поло не так уж много зарабатывают.

— Опять ты сбиваешься на нравоучения! — Она начала раздражаться. — Я все-таки уже не ребенок.

— Знаю.

Она почувствовала, что краснеет под его взглядом. Глаза ее были устремлены вниз.

— Я не очень хорошая жена, так?

— Тебе пришлось слишком много пережить. Для того, чтобы прийти в норму, нужно время.

Каролина по-прежнему избегала его взгляда.

— Я очень хочу стать для тебя настоящей женой. Я так благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

Он отложил сигарету, встал.

— Не нужно никаких благодарностей. Я женился на тебе, потому что хотел этого.

— Но ты же даже не был в меня влюблен. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос. — У тебя ведь была та девушка, Жизель.

— Я — мужчина, — сказал он просто. — У меня всегда было много девушек.

— Она была не просто одной из них, — настаивала Каролина. — Ты любил ее. Даже мне это было ясно.

— Ну и что, если так? Женился-то я на тебе.

— Почему ты на мне женился? Потому что иначе было невозможно вырвать меня из рук нацистов? Он не ответил.

— Может, тебе нужен развод?

Он посмотрел на нее, покачал головой.

— Нет. А тебе?

— Нет. Позволь мне закурить.

Он молча протянул ей раскрытый портсигар, поднес огонь.

— Я очень хотела выйти за тебя, — сказала она. — Я знала об этом еще до войны. Но...

— Но что?

— Тюрьма. — Глаза ее наполнились слезами, она пыталась удержать их. — Ты не представляешь, что я там испытала. Я стала нечистой, вот что они со мной сделали. Я и сейчас еще сомневаюсь, что смогу до конца очиститься.

Слезы потекли по ее щекам, теперь уже не было нужды сдерживаться. Он обнял ее и привлек к себе.

— Успокойся, — мягко сказал он, — и прекрати винить себя. Я знаю, что человека может заставить сделать страх. Когда я был еще мальчишкой, мне пришлось послать пулю в сердце своего деда, чтобы не быть убитым самому.

Каролина взглянула в лицо Дакса. Она увидела на нем морщинки, которых не замечала раньше. Следы боли и печали. Внезапно волна жалости нахлынула на нее. Схватив его руку, она прижала ее к губам.

— Прости меня, — прошептала она. — Я была такой дурочкой, думая только о себе.

Глаза его были полны доброты и нежности.

— Ну давай, тебе пора в постель. Она остановила его руку.

— Я хочу остаться с тобой.

Во взгляде его она прочла непонимание.

— Я не могу удержать тебя при себе, но наступило время, когда мне нужно из девушки, на которой ты женился, превратиться в твою жену.

И она попыталась. Она приложила к этому все свои силы, Однако в тот момент, когда он вошел в нее, она ощутила только панический страх. Она вновь почувствовала себя как в тюрьме, перед глазами стояли обычные орудия ее пытки: чудовищных размеров мужские половые члены.

Она закричала и в припадке исступленного ужаса сбросила его с себя. Зарылась лицом в подушку; тело ее сотрясали рыдания. Потом она погрузилась в тяжкий сон.

Когда утром Каролина проснулась, Дакс уже уехал.




6


Эта фраза запала Каролине в голову. «Я — мужчина. У меня всегда было много девушек». Война и годы после нее изменили очень многое. Но не это. Ей постоянно доводилось слышать какие-то истории, они приходили к ней разными путями, из разных мест. Всюду, где он был, рядом с ним были девушки.

Однажды, уже ближе к концу войны, когда пресса смаковала подробности одного особенно громкого скандала, к ней в комнату вошел отец, со злостью размахивая газетой.

— Ну, и что ты собираешься делать?

Каролина взяла у него бульварную «Нью-Йорк» и прочитала заголовок на первой странице:

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПЛЕЙБОЙ-ДИПЛОМАТ ВЫСТУПАЕТ ОТВЕТЧИКОМ ПО ДЕЛУ О РАЗВОДЕ.

Оказывается, в Риме, где Дакс проживал под прикрытием дипломатической неприкосновенности, ему было предъявлено обвинение в интимной связи с женой какого-то итальянского графа.

Каролина вернула газету отцу.

— Даксу должно это польстить, — сухо обронила она. — Во всяком случае, они назвали его «дипломатом».

Барон уставился на дочь.

— Это все, что ты можешь сказать?

— А что бы ты хотел от меня услышать?

— Он делает дураков из всех нас — из тебя, меня, из нашей семьи. Весь мир над нами смеется.

— Он — мужчина. А когда мужчина находится вне дома, глупо рассчитывать на то, что он не свяжется с женщинами.

— Он не мужчина, — в гневе ответил отец, — он — животное!

— Папа, почему расстраиваешься ты, а не я? Ведь он мой муж.

— Тебе нужна эта одиозная слава?

— Нисколько, но не могу же я командовать газетами. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Разведись с ним.

— Нет.

Барон посмотрел на дочь в замешательстве.

— Я тебя не понимаю.

— Да, папа, ты меня не понимаешь. И Дакса ты тоже не понимаешь.

— А ты, я полагаю, понимаешь его?

— В некоторой степени, — задумчиво ответила Каролина. — Насколько вообще женщина может понимать мужчину, за которого она вышла замуж. Очень может быть, что Дакс — животное, как ты говоришь. В таком случае, следует нажимать на нужные кнопки, и он будет действовать надлежащим образом. Я видела такое. На ненависть и опасность он ответит насилием, на жалость — нежностью и пониманием, по отношению к женщине... — она сделала паузу и после некоторого колебания почти извиняющимся тоном закончила:

— Здесь я могу лишь догадываться, я для него никогда не была женщиной... С женщиной он всегда поступает как мужчина.

Барон молчал.

— Значит, ты ничего не собираешься предпринимать? — наконец спросил он.

— Ничего. Потому что, видишь ли, Дакс все знал и все же женился на мне. Только этим он мог помочь мне, спасти меня, и уже только поэтому я никогда не предложу ему развода. Если он ему понадобится, я не буду протестовать. Но до тех пор, пока он сам об этом не скажет, я не нарушу условия нашей сделки.

Однако с течением времени выполнять эти условия становилось все труднее. Возвращение Дакса не принесло ей никакого облегчения. Одно дело было слышать о чем-то, имевшем место за тысячи километров от нее, и совсем другое — жить с этим «что-то» бок о бок. Каждодневные измены. Каролине поистине нужно было обладать нечеловеческой добротой, чтобы не чувствовать обиды.

Взять, к примеру, его последнюю выходку в Нью-Йорке, Мэди Шнайдер. Эта маленькая дурочка зашла настолько далеко, что, убежав от мужа, сняла номер в гостинице и стала рассказывать всем своим друзьям о том, что они с Даксом вот-вот поженятся. Об этом, конечно же, пронюхал какой-то репортер и явился прямиком к ним домой, застав Дакса и Каролину в коридоре в окружении чемоданов — они должны были лететь в Палм-Бич.

Даже бойкий писака почувствовал себя несколько смущенным. Кое-как прочистив горло, он все же задал свои вопросы. Перед тем как ответить ему, Дакс с легкой улыбкой повернулся к Каролине.

— Боюсь, что вас ввели в заблуждение. С миссис Шнайдер мы хорошие друзья, но и только. Никак не больше. — Он указал на чемоданы. — Вы же видите, мы с женой собираемся в Палм-Бич навестить приятелей.

Репортер убыл ни с чем, а они поспешили вниз, к ожидавшей их машине. По дороге в аэропорт Дакс сказал:

— Мне очень жаль, что тебе пришлось участвовать в этой сцене.

— Не стоит извиняться. Я уже привыкла.

Он ничего не ответил, только закурил и задумчиво посмотрел на нее. Они почти уже подъехали к аэропорту, когда он вспомнил о лежавшем в кармане письме.

— Принесли сегодня утром. Прости, я забыл отдать тебе его сразу.

Она молча взяла конверт. Письмо было от отца, он извещал Каролину о женитьбе ее брата.

— Роберт женился!

— Я знаю.

Каролина посмотрела на Дакса с удивлением.

— Каким образом? Почему же ты мне ничего не сказал?

— Передали из Парижа по телетайпу в консульство. Я подумал, что тебе будет приятнее узнать об этом от отца.

— Кто она? Ее имя мне ни о чем не говорит.

— Дениз. Она будет Роберту в самый раз.

— Ты ее знаешь?

Дакс кивнул.

— Они вместе работали в подполье. Это она спасла ему жизнь.

— А, так это та самая, с которой он жил? Секунду-другую Дакс соображал: очевидно, Каролина все знала.

— Да, та самая.

На глаза ее вдруг навернулись слезы, она склонила голову набок. Бедный папа, пронеслась в мозгу мысль, как же мало радости приносят тебе твои дети.

Когда Каролина спустилась вниз, за столом на террасе она увидела только Джеймса Хэдли. При виде ее он встал, отодвинул для нее стул.

— Доброе утро, дорогая.

— Бонжур, мсье Хэдли. — Каролина улыбнулась. — Я не опоздала?

— Нет, нисколько. Это остальные поднялись слишком рано.

Он поднял руку, и обслуживавший их за столом человек приблизился.

— Только кофе, пожалуйста. Хэдли посмотрел на нее.

— Что это за завтрак для такой молодой женщины, как вы? Вам нужно есть больше. Она покачала головой.

— Благодарю вас, нет. Это все, что я могу съесть утром. Мы, французы, не в состоянии справиться с завтраками, какие готовят здесь, в Америке.

— Ну хоть тост с маслом? Каролина рассмеялась.

— Вы прямо как мой отец, он тоже вечно пытается накормить меня.

— Это потому, что мы заботимся о вас.

Каролина бросила на Хэдли внимательный взгляд: в его голосе ей послышалось нечто большее, чем простая вежливость. Хэдли смотрел ей прямо в глаза, и, внезапно смутившись, она слегка покраснела.

— Только кофе, пожалуйста.

Хэдли кивнул, слуга удалился. В ожидании кофе они сидели молча.

— А где остальные? — сделав глотов, спросила Каролина и повернула голову в сторону пляжа.

— Решили прокатиться под парусом. — Хэдли хохотнул, и опять ей почудилась странная нотка в его голосе. — Как дети, вечно ищут, чем бы заняться. Ни минуты не могут посидеть спокойно.

— О, — она чуть запнулась, — сегодня чудный день, как раз для такой прогулки.

— Пожалуй, но я думаю, мы воспользуемся их отсутствием и поваляемся на песочке. Здесь это редчайший случай — получить день в свое собственное распоряжение.

Каролина улыбнулась.

— А я-то, отправляясь в Палм-Бич, рассчитывала походить по магазинам.

Его рука как бы нечаянно легла на ее руку, нежно погладила.

— По магазинам вы сможете отправиться в любой другой день. Почему бы вам сегодня не полежать спокойно на пляже?

Каролина чуть опустила голову. Рука его была загорелой и крепкой, она больше походила на руку юноши. Подняв на него глаза, Каролина вновь почувствовала, как щеки наливаются жаром. Но руку свою так и не убрала.

— Вы уверены, что я вам не помешаю?

Выйдя из кабинки, она тут же почувствовала на себе его одобрительный взгляд.

— Да вы просто красавица.

И опять краска бросилась ей в лицо.

— Ну уж нет, мне далеко до ваших американских девушек. Вот уж кто красавицы! Высокие, длинноногие. А я — коротышка.

— Мне нравятся маленькие женщина. Рядом с ними мужчина всегда чувствует себя более сильным.

Она достала тюбик с кремом, начала втирать его.

— Я очень быстро обгораю.

— А у меня кожа, как воловья шкура: я никогда не загораю, только краснею и все.

— Было бы лучше, если бы мы смогли побыть хоть чуточку в тени.

— В кабинке есть зонт, я принесу.

Поднявшись, Хэдли направился к кабинке; Каролина провожала его взглядом. Она знала, что ему было уже далеко за пятьдесят, однако по его манере двигаться этого нельзя было сказать. Хотя Хэдли был почти одних лет с ее отцом, выглядел он намного моложе.

Минуту спустя он уже вновь был рядом, ввинчивая ножку зонта в песок так, чтобы тень легла прямо на нее. Установив зонт, он опустился на песок рядом с Каролиной.

— Так лучше?

— Намного. — Она улыбнулась и протянула ему тюбик с кремом. — Могу я попросить еще об одном одолжении? Спина — я сама не достану.

Пальцы его оказались очень нежными. На мгновение Каролина прикрыла глаза. Вопрос, заданный им, ничуть ее не удивил.

— Вы любите его?

Каролина открыла глаза. Она не знала, что сказать.

— Кого? — спросила она, словно глупенькая девушка.

— Дакса, — угрюмо отозвался Хэдли, — вашего мужа.

— Вам хотелось, — с упреком в голосе проговорила она, — застать меня одну, поэтому-то вы и не поплыли вместе со всеми.

— Совершенно верно, — без колебаний признался он, — но вы не ответили на мой вопрос.

— На подобный вопрос я не обязана отвечать. Хэдли снова положил свою руку поверх ее.

— И такого ответа вполне достаточно. Она почувствовала, как внутри нее все переворачивается.

— Я... Я обещала.

— Ты должна? — переспросил он.

— Зачем вы меня спрашиваете?

— Завтра я еду назад, на север. Я хочу, чтобы мы там встретились.

Каролина глубоко вздохнула.

— Если вы хотите иметь со мной дело, боюсь, вы будете глубоко разочарованы. Он ничего не ответил.

— А если вы рассчитываете сделать меня своей любовницей, — продолжала она, — то это у вас не выйдет. Я никогда не была сильна в интрижках.

— Прежде чем просить вас об этом, я должен убедить вас в том, что вы — женщина.

Он нежно привлек к себе ее голову, и Каролина вдруг удивилась тому, какими мягкими могут быть губы мужчины. Внутри нее разгоралось пламя, о существовании которого она уже давно забыла. Когда Хэдли разжал объятия, глаза Каролина были полны тревоги.

— Я не знаю...

Но она знала. Вечером она сказала Даксу, что возвращается в Нью-Йорк и что ему придется ехать на побережье одному.




7


— Судов у меня достаточно, — со значением в голосе сказал Абиджан. — И если ты считаешь, что это хорошая сделка, покупай их. Заодно оплатишь и хранение, не таксе уж это большое дело.

Марсель с интересом посмотрел на тестя. Старик ответил ему воинственным взором.

— Мне это не составит труда.

— Ну так давай. Только ответь сначала, чем ты будешь за них расплачиваться. Марсель молчал.

— Ко мне за деньгами не обращайся. У меня уже был случай поучаствовать в твоих дурацких затеях. Ведь это же мне пришлось выпутывать тебя из той сделки по сахару.

Марсель поднялся, внутри него все бушевало.

— Но вы на этом ничего не потеряли, — твердо сказал он.

Что было правдой. Никто из них не понес убытков, наоборот, дело кончилось тем, что они заработали кругленькую сумму.

— А сколько на это ушло времени?.. — спросил старик. — Покупать бесполезные посудины только потому, что они в один прекрасный день мне ни с того ни с сего понадобятся? Я найду своим деньгам лучшее применение.

— Ладно, но помните, что я приходил к вам первому.

— Я буду это помнить. — Неожиданно на лице Абиджана появилась улыбка. — Позволю себе только один совет: почему бы тебе не попросить своего партнера, Хэдли? Ему будет не трудно профинансировать тебя из тех прибылей, которые ты же и обеспечил ему, когда помог добиться привилегий в торговле с Кортегуа. Даже если ты и прогоришь, то для него такая потеря не станет трагедией.

Марсель против воли почувствовал, что улыбается. Всем было хорошо известно, что отношения между стариком и Хэдли не сложились. Еще бы — ведь тот был главным конкурентом Амоса Абиджана. Когда однажды Абиджан был готов подписать выгодное соглашение с греками, Хэдли в самый последний момент предложил им более выгодные условия и увел сделку у него из-под носа.

Видя, что Марсель улыбается, Амос тут же изменил тактику. Он поднялся и обогнул стол.

— Я говорю с тобой как отец. Ну для чего тебе еще деньги? У тебя их хватает. У тебя жена, трое прекрасных детишек. А когда меня не станет, все это будет принадлежать тебе. — Он сделал впечатляющий жест рукой.

Ну да, с издевкой подумал Марсель, мне. Все это будет принадлежать Анне и ее сестрам. А также моим детям, но не мне.

С хорошо наигранной теплотой он произнес:

— Знаю, отец. Но ведь и вы были когда-то молодым. Вы должны понять мои чувства.

— Я их понимаю. — Тесть по-дружески положил ему на плечо руку. — Все это из-за твоей молодости. Не спеши так, времени хватит на все.

Выйдя из кабинета, Марсель отправился к себе, его офис был чуть дальше по коридору. Он распахнул дверь, вошел, и секретарша, подняв голову, сообщила:

— Пока вас не было, звонил мистер Рейни. Я записала номер телефонистки в Далласе.

— Свяжитесь с ним, — бросил Марсель на ходу.

Опустившись в кресло, он задумчиво уставился на разбросанные по столу бумаги. Взял одну в руки. Под заголовком «Излишки госимущества» шел размноженный на мимеографе перечень того, что правительство выставляло на продажу. Примерно в середине листа один из пунктов был обведен голубым кружком: двадцать нефтеналивных танкеров второго класса.

Он подобрал следующий листок. Почти то же самое, включая заголовок. Другим был только адрес, по которому проводились торги. И голубая линия окружала лишь пять танкеров. Марсель быстрым движением собрал бумаги в аккуратную стопку. Всего на продажу выставлялось сто тридцать танкеров.

Возле каждого пункта о продаже судов стояла звездочка, указывавшая на то, что данный товар выставляется на торги в третий раз, а это, в свою очередь, означало, что если танкеры сейчас не будут проданы, то их затопят. На консервации у правительства было достаточно судов.

Марсель со злостью стукнул кулаком по пачке бумаг. Тесть — дурак. Да и греки тоже. Их интересовали только сухогрузы — танкеров у них было достаточно. Теперь, когда война закончилась, спрос на нефть несколько снизился, а даже если он вдруг и повысится, найти несколько дополнительных танкеров не составит для них труда. В настоящее же время их ждали куда более выгодные грузы.

Зазвонил телефон, Марсель поднял трубку.

— Кэмпион. Слушаю вас.

— Это Кэл Рейни. — В обычном плавном и медленном голосе техасца слышалось волнение. — Ты был прав. Мне удалось увидеть результаты геологических исследований. Вдоль побережья Венесуэлы в континентальном шельфе обнаружена нефть, и, похоже, она залегает на протяжении всего материка.

— Значит, и в Кортегуа тоже?

— Там, видимо, самые богатые месторождения.

— А что слышно по другому вопросу?

— Они заинтересованы, — ответил Рейни. — Но они не вступят ни в какие переговоры до тех пор, пока не убедятся, что ты в состоянии решить все транспортные проблемы. Абиджан и греки убеждают их в том, что издержки по перевозке будут расти и расти.

— Понятно.

Марсель глубоко вздохнул. Опять он ощутил себя в темном зале игорного дома в Макао в тот момент, когда карты раскладываются. Раскрываются одна за другой, и счастье скачет от игрока к игроку, и никогда не знаешь, куда приведет тебя твоя. В этом-то и заключалось все очарование: опасность манила его к себе неодолимым магнитом.

Может, тесть и прав. Может, ему не понадобятся деньги. Но остановиться он уже не мог, как не мог прекратить дышать.

— Пойди и передай им, что я гарантирую перевозку.

— Они захотят узнать чем.

— Я подъеду послезавтра и лично представлю им список судов. — Он положил трубку.

Выждав минуту, Марсель нажал кнопку звонка. Когда секретарша вошла, он протянул ей кипу бумаг.

— Разыщите мне по телефону агентов по продаже военных излишков в каждом из этих районов.

— Хорошо, мистер Кэмпион.

— Подождите. Сначала соедините меня с кортегуанским консульством. Мне нужно поговорить с мистером Ксеносом.

Секретарша вышла, и через минуту телефон на его столе зазвонил.

— Мистера Ксеноса в Нью-Йорке нет. Они не знают, где он находится.

На мгновение Марсель задумался. Дакс должен быть где-то неподалеку. Только вчера вечером он видел в «Эль-Марокко» Каролину. Среди окружавших ее людей был и Джеймс Хэдли. Он еще хотел подойти к ней на пару слов, но что-то помешало.

— Начните с этого списка. Я попытаюсь найти его по другому телефону.

Он набрал номер телефона, установленного в апартаментах Дакса в городском доме барона де Кройна. Ответил кто-то из слуг.

— Мистер Ксенос у себя?

— Нет, сэр.

— А мадам Ксенос?

— Мадам Ксенос вылетела в Бостон вчера ночью, сэр.

— Вместе с мистером Ксеносом?

— Нет, сэр, он в Голливуде. А миссис Ксенос можно разыскать в отеле «Ритц» в Бостоне.

Горящая на аппарате лампочка указывала на то, что секретарша все еще занята переговорами, поэтому Марселю самому пришлось звонить в Бостон.

— Миссис Ксенос, будьте добры. Ответил мужской голос.

— Кто ее спрашивает?

— Мистер Кэмпион. — Он услышал, как трубку на том конце положили на стол. Приглушенные расстоянием, до него донеслись два голоса: мужской и женский.

— Алло, Марсель? — в голосе Каролины слышалось некоторое напряжение.

Он перешел на французский.

— Прошу прощения за беспокойство, но мне необходимо связаться с Даксом. Ты не скажешь, где он?

— Гостит в доме мсье Шпайделя в Беверли-Хиллз. Что-нибудь случилось? — Голос ее еще более напрягся.

— Абсолютно ничего. Это связано с бизнесом, мне нужно переговорить с ним.

Они обменялись еще парой вежливых фраз, и он положил трубку. И только минут через десять, разговаривая с торговцем армейским имуществом из Филадельфии, он вспомнил. Мысль так поразила его, что на мгновение он утерял нить беседы. Мужской голос в трубке. Ошибиться было невозможно. С таким явным ирландским выговором мог говорить только один человек — Джеймс Хэдли.

В результате переговоров с Филадельфией он заключил сделку на первые пять судов. Затем велел секретарше связаться со следующим агентом, а сам пока позвонил частному детективу, выполнявшему для него в прошлом некоторые весьма щекотливые поручения. К шести вечера Марсель уже знал все.

Они, видно, совсем сошли с ума. Не пытались даже замести следы. Хэдли не придумал ничего лучше, как поселить ее в постоянно бронируемом его компанией номере-люкс в «Ритце».

Но это было еще не все, что Марсель успел сделать за день. Теперь он являлся владельцем ста тридцати танкеров второго класса. При средней цене в сто тысяч долларов за судно к вечеру следующего дня он должен был заплатить минимум пятьдесят процентов общей стоимости, то есть шесть с половиной миллионов.

Утром Маосель был уже в Бостоне, в приемной Джеймса Хэдли. Тот, увидев гостя, не удивился.

— Я был почти уверен, что ты приедешь.

Было в нем нечто такое, чем Марсель не мог не восхищаться. Внезапно он понял, что именно: Хэдли был таким же игроком, как и он сам.

— Да? Почему?

— Вчера вечером миссис Ксенос уехала в Нью-Йорк.

— Сегодня утром, ты хочешь сказать, — попробовал взять его на пушку Марсель. Он не был бы французом, не сделай этого. Такие вещи были ему хорошо известны, он прекрасно знал — ни на что нельзя променять время, проведенное вдвоем вечером, а тем более ночью.

Хэдли уселся за стол. Даже сквозь загар было видно, как он побледнел.

— Она все еще в гостинице.

— Это ваши проблемы, — сказал Марсель спокойно. — Я приехал, чтобы обсудить свои.




8


Кэл Рейни ждал Марселя в аэропорту. Он подошел к нему, приветственно протягивая руку.

— Добро пожаловать в Даллас, мистер Кэмпион. Марсель с улыбкой ответил на рукопожатие.

— Рад встрече, мистер Рейни. Прошу извинить, что приехал так поздно, задержали в Бостоне дела.

— Все в порядке. Я уже обо всем договорился. Заберешь багаж, и мы отправимся на ранчо. Мистер Хорган предоставил в наше распоряжение собственный самолет.

Марсель посмотрел на него с удивлением.

— Я полагал, что мы обсудим дело здесь, в Далласе. Я договорился о встрече с другом, он прилетает из Лос-Анджелеса.

— Не стоит беспокоиться. Хорган сказал, что твои друзья будут чувствовать себя на ранчо как у себя дома. Пришлем за ним самолет. Когда он должен быть?

— Около полуночи. — Марсель посмотрел на часы. — Осталось часа два. Может, мы подождем его?

— Как хочешь. Тогда пошли в бар, Официант согнулся в поклоне.

— Добрый вечер, мистер Рейни. — Он подвел их к маленькому столику. — Как обычно?

— Да. — Рейни посмотрел на Марселя.

— Пастис, — автоматически произнес Марсель и тут же заметил недоумение на их лицах. — Перно с водой.

После того, как официант принес напитки, Марсель посмотрел Рейни в глаза.

— А теперь расскажи подробно, о чем ты там договорился.

Рейни пригубил виски.

— Мистер Хорган считает, что переговоры лучше вести на его ранчо в конце недели. Он уже пригласил заинтересованные стороны. Даллас все такой же маленький город, слухи в нем разносятся очень быстро.

Марсель улыбнулся. Одно из первых, что он уяснил себе на всю жизнь, было то, что никакой секрет невозможно удержать втайне, если существует человек, действительно заинтересованный в его раскрытии. Поэтому предосторожность Хоргана он оценил. Чем меньше людей будут об этом знать, тем лучше. Сделав глоток пастиса, он откинулся на спинку стула. Приятно было расслабить мышцы после долгих часов на борту самолета. Он обвел взором помещение.

— Здесь есть телефон? Я бы позвонил домой.

— Сразу за дверью ряд будок.

В голосе Анны послышалось огорчение.

— Что ты делаешь в Далласе? Я-то думала, ты в Бостоне.

— Непредвиденные обстоятельства. До вылета не было ни минуты времени, чтобы позвонить тебе. — Он не мог сообщить жене ни слова о том, что собирается делать: она тут же передала бы все Амосу.

— Как дети?

— С близнецами все нормально, а вот маленький Амос, похоже, простудился.

— Ты вызвала врача?

— Зачем? Это всего лишь простуда.

Марсель покачал головой. Несмотря на все их богатство, ее отец сделал свое дело: Анна в вопросе личных трат была такой же скаредной, как и он.

— Если у него жар, вызови врача.

— Нет у него никакого жара, — угрюмо проговорила жена, — а с девочками я ему играть не даю.

— Хорошо. — Марсель не знал, что еще ей сказать. — Как погода?

— Дождь. Когда тебя ждать домой?

— Приблизительно в середине недели.

— А где тебя можно найти, если отцу потребуется поговорить с тобой? Марсель задумался.

— Я буду переезжать с места на место. Скажи Амосу, что я сам свяжусь с ним. — Он поколебался. — Ну и с тобой, конечно.

Погруженный в размышления, он вернулся в бар. Не было ни малейших сомнений в том, что Анна сейчас уже звонит отцу. Хорошо, что не придется оставаться в Далласе. Старику понадобится гораздо больше времени, чтобы узнать, чем в данное время занимается его зять. А когда он пронюхает, что к чему, будет уже слишком поздно противодействовать.

— Ранчо вон там, слева, — пояснил пилот. — Посадочная полоса в полутора милях от нас.

Марсель посмотрел в иллюминатор. Ночь была темной, и много он не увидел: несколько огней и смутные очертания дома. Он выпрямился в кресле и проверил ремень безопасности. Тот был плотно затянут.

Он чуть повернул голову в сторону Котяры, сидящего рядом. Котяра спал, голова его покоилась на спинке кресла. Дакс и Жизель д'Арси сидели перед ним, а Рейни помещался сразу за пилотом шестиместной «Бонанцы».

Не нужно было так осторожничать по телефону, тогда Дакс не прихватил бы с собой актрису. Но у него не было уверенности: кто знает, сколько в доме Шпайделя установлено отводных трубок. А может, это и к лучшему. При виде актрисы людям труднее будет догадаться о целях их встречи. Просто друзья отмечают вместе уикенд.

Пилот нажал на кнопку панели, и тут же на поле под ними вспыхнул ряд огней.

— Радиосигнал, — коротко пояснил он пассажирам. — Включает посадочные огни. Незачем дежурить по ночам. — Он потянул на себя ручку выпуска закрылков. — Ремни у всех пристегнуты?

Марсель ощутил легкий толчок, когда колеса коснулись земли. Через минуту самолет плавно подрулил к ангару, пилот осторожно направил машину прямо внутрь него и выключил двигатель. Во внезапно наступившей тишине голос его показался сверх меры громким:

— Через минуту подойдет машина, чтобы забрать вас на ранчо. Надеюсь, полет вам понравился.

Выбравшись из салона, они увидели ожидавший их автофургон. Из кабины вылез шофер, ловкий малый, одетый под ковбоя.

— Добро пожаловать на ранчо Хоргана, друзья, — гостеприимно обратился он к ним. — Забирайтесь в фургон и смешайте себе там чего-нибудь выпить, а я пока займусь вашим багажом.

Вслед за всеми Марсель забрался в автомобиль. Прямо позади водительского кресла он увидел прекрасно оборудованный небольшой бар. Рейни уже что-то разливал по стаканам.

— Я даже в Голливуде не видела таких машин, — заметила Жизель.

— И не увидите больше нигде, мадам, — с улыбкой отозвался Рейни. — Компания «Кадиллак» изготовила его по специальному заказу мистера Хоргана.

Жизель перевела взгляд на Марселя и улыбнулась.

— Ох уж эти американцы, — сказала она по-французски, — не устаю им удивляться.

Выразительно пожав плечами, Марсель улыбнулся в ответ. У него было то же самое чувство.

Когда Марсель вышел из ванной, в дверь легонько постучали.

— Кто там?

— Дакс.

Он распахнул дверь, и Дакс вошел.

— Думаю, нам нужно поговорить. Неужели это таинственное дело настолько важно, что мое присутствие здесь необходимо?

Марсель вытащил пачку сигарет, протянул ее Даксу, однако тот, покачав головой, достал из кармана длинную тонкую сигару. Марсель поднес ему огня, прикурил сам. Сделал затяжку, подошел к двери, распахнул ее, выглянул в коридор. Коридор был пуст.

Голос его упал до шепота:

— Шельфовая нефть.

У Дакса был озадаченный вид.

— Что?

— Под водой, — объяснял Марсель, — в Мексиканском заливе. У берегов Техаса и Луизианы под океанским дном обнаружили нефть.

— Какое это имеет отношение к нам?

— Идея принадлежала Хоргану, но его оттерли. С отчаяния он послал группу геологов в Венесуэлу. По возвращении они доложили ему такое, что может вызвать еще большую сенсацию.

— В газетах я ничего не видел. Откуда ты это взял?

— Узнал от капитана одной из моих посудин. Он оказался там в поисках попутного груза, и ему предложили чартерный рейс. Плата была подходящей, и он согласился. Они хотели обвести его вокруг пальца, но он не такой простак, и ему не потребовалось много времени, чтобы выяснить что к чему. Возвратившись, он рассказал мне обо всем, и я поручил Кэлу Рейни узнать подробности. Он сделал это за два дня. Вот почему мы здесь.

— А для чего ты вызвал меня? Марсель посмотрел на него.

— Неужели тебе это не понятно? Видимо, нефтяной пласт тянется вдоль всего побережья. А Кортегуа является единственной в Южной Америке страной, не имеющей пока контрактов на разработку полезных ископаемых с нефтяными компаниями.

Дакс не отрывал взгляда от кончика своей сигары.

— Вот в чем дело. Хочешь получить концессию на полезные ископаемые?

— Для чего она мне? Я не занимаюсь нефтью. Другое дело Хорган с друзьями. Я предпочел бы заняться ее перевозкой, и не только из этого района, но и от всех их скважин, разбросанных по миру. Для меня это то же самое, что для них — право на нефтяные разработки в Кортегуа.

— Президент не дурак. Он быстро выяснит, чего стоит такое право.

— Хорган заплатит столько же, сколько любой другой на его месте. А если он сыграет по предложенным мною правилам, мы сможем записать себе в актив еще один плюс. Морская линия доставки нефти будет являться исключительной собственностью Кортегуа. Никаких посторонних партнеров. Никаких Хэдли, Абиджанов, де Койнов, никаких греков. Только нас трое.

Дакс давно уже вышел из того возраста, когда человек полон иллюзий. Мир, в котором он жил, весьма отличался от того, во что верил его отец. И все же, несмотря на все воровство, до народа теперь доходило гораздо больше благ, чем прежде. В предложенной идее было только одно слабое место.

— Откуда возьмутся суда? Марсель улыбнулся.

— Вчера я заключил сделку с комиссией по излишкам армейского имущества на сто тридцать танкеров.

Вытащив сигару изо рта, Дакс медленно выпустил дым. Он легко представил себе сумму сделки.

— Что же ты предпримешь, если дельце не выгорит? Прежде чем ответить, Марсель закурил новую сигару. Потушил взмахом руки спичку, мрачно взглянул на Дакса.

— Покончу с собой, — спокойно ответил он. — Потому что если все сорвется, я не смогу даже расплатиться за танкеры.




9


Когда одетый в старую рубашку и выцветшие джинсы Дакс спустился в кухню, было начало восьмого утра. Он пересек пустую столовую и вошел в кухню. Никого из гостей там не было.

Увидев его на пороге, Котяра поднял голову.

— Заходи, — проговорил он с набитым ртом. — Эта женщина знает, как надо готовить. — Он кивнул головой в сторону.

Стоявшая чуть поодаль мексиканка глуповато улыбалась.

— Позже, — ответил ему Дакс. — Перед завтраком мне хочется посмотреть на их прославленных лошадок.

Челюсти Котяры заработали быстрее. Наконец он поднялся из-за стола, воткнув в рот зубочистку. Широко улыбнулся кухарке.

— Ох и вкусно же было! Тысяча благодарностей. Она улыбнулась в ответ.

— Не за что.

Котяра подошел к Даксу.

— Во сколько здесь обедают? — спросил он уже с порога. — При такой кухне я не намерен опаздывать.

— В полдень.

— Годится. — Котяра сытно рыгнул. — Буду как штык. Они вышли под яркое утреннее солнце. Котяра прищурился.

— Денек будет жаркий.

Дакс не ответил. Он направился к конюшне, располагавшейся сразу за кухней. В загоне трое конюхов пытались положить седло на спину молодой игривой кобылки. Дакс со своим спутником облокотились на ограду, разглядывая живописную группу. Каждый раз, когда кто-либо из конюхов приближался к лошади, она, прядая ушами, тут же поворачивалась к нему головой и грозно скалила зубы.

— Довольно нервная, не так ли? — сделал Котяра вежливую попытку познакомиться.

Троица обменялась взглядами, не удостоив его ответом.

Один их конюхов направился к кобылке, но та тут же увернулась.

— Почему вы не прикроете ей глаза? И опять мужчины только смерили Котяру взглядом, храня подчеркнутое молчание.

— Я полагал, что нам можно будет прокатиться верхом, — обратился к ним Дакс.

На этот раз парни прервали свое занятие и, повернувшись к Даксу, принялись изучать его старую рубашку и вылинявшие джинсы. Затем один из них ответил с явной ноткой презрения в голосе:

— Хозяин никогда не разрешит каким-то заплывшим салом слугам сесть на своих лошадей.

Котяра скосился на Дакса: тот ничем не выдавал своих чувств, только глаза потемнели от злости.

— Даже на эту?

Парни переглянулись, на их лицах появилась ухмылка. Тот из них, который только что ответил, повернулся к Даксу.

— Если забросишь на нее седло, можешь прокатиться.

— Благодарю, — вежливо ответил Дакс. Схватившись руками за верхний брус ограды, он перепрыгнул внутрь загона.

Котяра согнулся, пытаясь пролезть между брусьями, но у него ничего не вышло: уж слишком он был грузен. Выпрямившись, он увидел перед собой три усмехающиеся рожи. Разозлившись, Котяра поставил ногу на нижний брус, стремясь перебраться через ограду. Под его весом брус сломался.

Он стоял и смотрел на сломанный брус под издевательский хохот. Однако когда он поднял голову, на лице его была вежливая улыбка.

— Видно, лучше воспользоваться воротами, а? Котяра действительно направился к воротам и через минуту был внутри загона.

— Ваши загородки не рассчитаны на вес настоящего мужчины, в лучшем случае они выдержат мальчишку.

— Ну уж явно не тебя, мекс, — сказал самый молодой.

— Я не мексиканец, сеньор, — с достоинством ответил Котяра. — Я из Кортегуа.

— Какая разница, — заметил тот, что стоял с седлом в руках, — все они там пропахли салом.

Котяра повернулся к нему, глаза его в обрамлении жирных складок уже опасно поблескивали. Голос Дакса удержал его от ответа.

— Котяра, возьми седло.

Не произнеся ни слова, он взял седло, в то время как сам Дакс неспешно приближался к голове животного. Мужчина, передавший Котяре седло, поднял с земли лассо и начал им играть. Даксу удалось схватить кусок аркана, свисавший с шеи кобылы.

— Отойдите все к ограде, — обратился он к присутствующим. — Когда много народу, лошадь нервничает.

Мужчины молча отошли назад. Дакс принялся шептать в ухо лошади по-испански:

— Ты — лучшая из всех...

Женщины и лошади — как они похожи! Одинаково любят лесть. Он расточал похвалы и нежности, пока кобыла, наконец, не позволила ему прижать к груди ее морду. Прикрыв ей глаза рукой, Дакс кивнул Котяре.

В то же мгновение седло оказалось на спине лошади, и Котяра крепко затянул подпруги. Прежде чем животное успело что-либо понять, Дакс уже сидел в седле, сжимая ногами круп. Кобыла постояла еще секунду-другую в полной неподвижности. Осознав, в конце концов, что ее провели, он встала на дыбы, пытаясь сбросить всадника, и со всего маха опустилась на выпрямленные передние ноги.

Дакс прочно сидел в седле, не переставая мягким голосом разговаривать с лошадью. Внезапно она сорвалась с места и, взбрыкивая, понеслась к ограде, резко виляя из стороны в сторону, всеми силами желая избавиться от наездника. Однако ее потуги были тщетными. В дальнем конце загона она повернулась назад, выделывая те же трюки, но уже на полпути выбилась из сил и остановилась, увязнув копытами в ею же проделанных бороздах; бока ее ходили ходуном.

Дакс похлопывал лошадь ладонью по шее и не переставал шептать в ухо ласковые слова. Через несколько мгновений он заставил ее слушаться поводьев и вновь припустил в дальний конец загона. Наконец он приблизился к тому месту, где у ограды стояли конюхи. Развернув кобылу к ним задом, он ловко соскользнул с седла на землю.

— Теперь вы можете не бояться ее. Парни выпучили глаза. Рука Дакса лежала на холке лошади.

— Ты хочешь сказать, что мы трусы? — с угрозой спросил один из конюхов, не выпуская лассо из рук.

Дакс презрительно посмотрел на него и, не удостоив ответом, повернулся к лошади. В то же мгновение лассо обвилось вокруг его плеч, и он отлетел в сторону. Чуть было не упав на спину, он все же удержался на ногах. Повернулся лицом к конюхам.

Тот, в чьих руках был конец лассо, стоял и улыбался.

— Так, значит, ты, вонючка, обозвал меня и моих друзей трусами?

Краем глаза Дакс заметил, что Котяра приближается. Быстрым движением головы он остановил его. Конюх принял это движение за проявление страха и резко дернул веревку. Дакс споткнулся и упал на колени, уткнувшись лицом в землю, — на виду у Марселя, Хоргана и еще нескольких мужчин, появившихся в этот момент из-за дома.

Сразу сообразив, что происходит, Марсель повернулся к Хоргану. В памяти его еще свежи были воспоминания о жестокости в Вентимилье.

— Вам бы лучше остановить своих людей, мистер Хорган. Им придется плохо.

Хорган довольно хмыкнул. Сам он был мужчиной крупным, со своеобразным, техасским чувством юмора.

— Мои парни могут за себя постоять. Они просто развлекаются. Любят подшутить над новичком.

Марсель посмотрел на Хоргана, с хозяйским видом озирающего загон, и с типично французским презрением пожал плечами.

Котяра стоял, облокотившись на ограду; конюхи окружили распростертого на земле Дакса. Человек с лассо бросил взгляд вниз и потянул на себя зажатый в руке конец. Усмешка на его лице мгновенно сменилась выражением изумления, когда он почувствовал, что в руке у него ничего нет. В тот же миг раздался полный боли крик — это Дакс ударом ладони сломал ему ногу. Не успел конюх упасть на землю, как вскочивший Дакс нанес его дружку резкий удар по ребрам.

Хорган и его гости стояли футах в двадцати, если не больше, но им отчетливо был слышен треск ломающихся костей и звук падающих тел. Дакс еще только выпрямлялся, когда сзади к нему приблизился третий. Но сделать этот третий ничего не успел: Котяра набросил ему не шею упавшую на землю веревку и тряс, как терьер трясет задушенную крысу.

— Котяра! — раздался резкий окрик Дакса. Тот скосил на него глаза. — Прекрати!

Котяра кивнул головой. Ослабив веревку, он внезапным толчком отшвырнул от себя парня. Конюх упал на колени, не в силах сделать вдох, лицо его было багровым, а пальцы, казалось, хотели разорвать горло. Двое валявшихся на земле стонали от боли и ужаса.

— У меня на родине, сеньоры, — проговорил Котяра голосом, полным безграничного презрения, — даже дети смогли бы лучше позаботиться о себе. В джунглях вы не прожили бы и суток.

Дакс подошел к лошади, стоявшей неподалеку, бока ее все еще тяжело вздымались, ноги подрагивали. Он ласково провел рукой по ее шее.

— Котяра, принеси животине воды, — спокойным голосом обратился он к другу. — Ее мучает жажда.

Котяра обернулся. При виде Хоргана и других гостей, хлынувших в загон, его круглое лоснящееся лицо не изменило своего выражения.

— Добрый день, сеньоры, — вежливо приветствовал он их.

Марсель вошел в комнату с пачкой бумаг под мышкой.

— Надеюсь, я не заставил вас ждать, джентльмены?

— Нисколько, мистер Кэмпион, — отозвался Хорган, закрывая за ним дверь. — Приступим?

Марсель кивнул в ответ. Кроме него в комнату находились еще пятеро мужчин: Дакс, Кэл Рейни, Хорган и двое его помощников, Дэвис и Лэндинг, оба — достаточно известные нефтепромышленники. Лица у этой троицы были совершенно непроницаемыми: владельцы их считали свои позиции незыблемыми, и сейчас они просто ждали, когда Марсель ознакомит их со своей. Марсель сделал глубокий вдох.

— Я буду говорить с вами прямо, джентльмены. Я знаю, вам не терпится выяснить, как я узнал о вашем геологическом обзоре. Вы, наверное, думаете, что где-то в вашей организации произошло утечка информации. Позвольте мне сразу же успокоить вас. Все случилось на удивление обыденно. Судно, которое вы подрядили в Южной Америке, принадлежит мне.

Хорган бросил взгляд в сторону своих помощников.

— Черт бы меня побрал. Неужели никому не пришло в голову проверить это? Марсель улыбнулся.

— Занявшись такой проверкой, вы потратили бы время впустую. Судно зарегистрировано на имя капитана. На следующий же день после того, как я узнал о существовании обзора, я связался с мистером Рейни. Одновременно с этим я дал задание своим юристам выяснить в Институте Вашингтона, какие из южноамериканских стран заключали соглашения о разработках полезных ископаемых в шельфовых водах. Через несколько дней я узнал, что такие соглашения подписаны фактически всеми странами — обладательницами крупнейших компаний. Те же, кто не подписывал соглашений, давно уже находятся под контролем Ханта, Ричардсона, Гетти и Мерчисона. Кроме того, мне стало известно, что эти одиночки преследовали свои собственные цели и не являлись членами вашего синдиката. Марсель сделал паузу и закурил.

— Юристы объяснили мне, — продолжал он, — что единственной страной, не имеющей контрактов на разработку шельфа, является Кортегуа. Мистер Рейни подтвердил, что, согласно вашему обзору, в данном районе весьма велика вероятность присутствия нефти. Мой транспортный отдел изучил положение дел в ваших международных перевозках. И вот я обратился к мистеру Рейни с просьбой назначить встречу с вами для обсуждения моего предложения, — на губах Марселя мелькнула улыбка. — Вот и все, джентльмены. Здесь нет никаких секретов.

Некоторое время Хорган собирался с мыслями.

— Благодарю вас, мистер Кэмпион. — Он посмотрел на своих сотрудников. — Я тоже буду говорить откровенно. Я не представляю себе, в чем может выразиться ваше участие. Что помешает нам обговорить соглашение с Кортегуа, не прибегая к вашей помощи?

Марсель взглянул на Дакса, затем перевел глаза на своего собеседника.

— Ничто. Переговоры может вести кто угодно и с кем угодно. Но одно дело вести их на тех позициях, что я предлагаю, и совсем другое — вступить в поединок на свободном рынке.

— Не хотите ли вы сказать, что ваше участие позволит нам достичь соглашения по ценам более низким? Дакс сделал знак Марселю.

— Думаю, что смогу ответить на этот вопрос.

Марсель кивнул.

Дакс повернулся к Хоргану.

— Сумма, которую вам придется заплатить, будет не меньше. Возможно, даже чуточку больше. Но вы получите то, что хотите.

Хорган улыбнулся.

— Тогда я вообще не вижу никакого смысла. Вы забыли о том простом факте, что нефти там может вовсе не оказаться. В таком случае мы не только потеряем наши деньги, но нам еще придется пересматривать все наши контракты на перевозки — если мы свяжем себя обязательствами с мистером Кэмпионом.

— Суда потребуются вам в любом случае, мистер Xopган, — обратился к нему Марсель. — Я бы брал с вас на четыре процента меньше, чем ваши теперешние партнеры.

— Возможно, — ответил ему Хорган. — Но если это все, что вы имеете сказать, то лучше нам будет выйти на рынок. Посмотрим, какие у нас будут шансы.

Сидя напротив, Дакс не отводил глаз от лица Марселя: оно было бесстрастным, как обычно, однако Дакс давно научился видеть то, что скрывает постоянная бледность его кожи. Он резко поднялся из-за стола. Ему надоело играть в кошки-мышки с этими самоуверенными денежными тузами.

— У вас не будет никаких шансов, мистер Хорган. Техасец поднял голову.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Ксенос?

— Вы никогда не получите контракта в условиях свободной конкуренции.

Хорган встал, выпрямился во весь рост.

— Следует ли это понимать, что вы помешаете мне?

— Мне не придется этого делать. — Дакс улыбнулся, но в глазах его не было и намека на юмор, голос звучал отчужденно и холодно. — Поскольку, когда мы вернемся домой, я не смогу удержать своих друзей от рассказов о том, чему они были свидетелями. Вы и сами хорошо понимаете, что моя страна не заключит с вами никакого соглашения после того, как Гато Гордо расскажет о том, как вы стояли и наблюдали за тем, что тут вытворяли ваши люди, обзывая нас вонючками.

— Да это была просто шутка, — попытался протестовать Хорган.

Дакс смерил его взглядом.

— Неужели?

Хорган опустился на стул, оглядел исподлобья своих сотрудников и перевел взгляд на Дакса. Медленно повернулся к Марселю.

— О'кей, мистер Кэмпион. Считайте, мы с вами договорились.

Теперь только Марсель увидел настоящую улыбку в глазах Дакса. До него дошло вдруг, что все происходившее было чистейшим блефом. Он тут же опустил голову, не желая, чтобы другие заметили в его взоре облегчение.

— Благодарю вас, джентльмены.

Так было положено начало «Кэмпион лайнс», которая менее чем за десять лет стала крупнейшей в мире судовой компанией, принадлежавшей частному лицу.




10


— Значит, между вами все кончено?

— Да.

Жизель смотрела на Сергея. Глаза ее стали задумчивыми.

— Странно после стольких лет обнаружить, что именно то, что любила в человеке когда-то, безвозвратно ушло. — Рука ее потянулась за сигаретами. — Дакс изменился.

Перегнувшись через стол, Сергей поднес ей горящую спичку. Краем глаза заметил, что официант ждет знака вновь наполнить бокалы.

— Все изменилось, — сказал он. — Никто и ничто не осталось таким, как прежде.

— Я бросила его в Техасе. — Жизель, казалось, не слышала слов Сергея. — Я вдруг почувствовала, что не могу больше этого выносить. Мне нужно было вернуться домой, в Париж. Я устала от Америки. Никогда больше туда не вернусь.

— Даже в Голливуд?

— Даже в Голливуд. Здесь я актриса, а там ничто, разве только символ. Любовница-француженка. Вроде почтовых открыток, которые американцы покупают на Пляс Пигаль.

— А что Дакс сказал, когда вы расставались?

— Ничего. Да и что он мог бы сказать? — Она не отрывала взгляда от его лица. — Все уже закончилось. И у меня такое чувство, что это для него ровным счетом ничего не значит. Вот почему мне было так тяжело — ему все стало безразлично. — Жизель сделала глоток. — Он был там в окружении каких-то отвратительных мужчин. Говорили только о деньгах, нефти и судах. Как будто меня рядом и не было. А как-то вечером, когда я вошла, Дакс даже не посмотрел в мою сторону, увлеченный разговором. И тут я увидела его со стороны, как бы впервые. Увидела с ним детей, которых мы так и не родили, нашу с ним жизнь, которую нам не удалось прожить вместе. И мне вдруг страшно захотелось того, чего я была лишена: детей, жизни.

В ее глазах Сергей увидел слезы. Она отвела взгляд в сторону, голос звучал низко.

— Впервые встретившись с Даксом, я сразу почувствовала, что когда закончится война и все войдет в нормальное русло, мы прекрасно с ним поладим. Мне показалось даже, что в глубине души он ощущает то же самое. Но там, в Америке, я поняла, что ошибалась, что он уже взял от меня все, что хотел, и все, что хотел, уже дал мне, — На мгновение она смолкла. — Скажи, Сергей, ведь еще не поздно? Я еще достаточно молода, чтобы иметь детей, чтобы быть любимой?

Посадив ее в такси, Сергей посмотрел по сторонам — машин вокруг больше не было. Поколебавшись, он решил возвращаться пешком. Ходьбы до дома было минут пятнадцать,

От разогретых августовским солнцем тротуаров в воздухе стояла тяжелая духота. Для Парижа улицы были совершенно безлюдны. В это время каждый уважающий себя француз, от высшего сановника до простого клерка, предпочитал наслаждаться отпуском где-нибудь за городом. Большинство отправлялись в горы, или к морю, или просто оставались дома за опущенными жалюзи, прячась от изнурительной жары. Об этом можно было судить по окнам квартир и витринам магазинов. Мертвый сезон.

В голове Сергея вяло шевельнулась мысль — а что он-то здесь делает? Ответ ему был хорошо известен. Причина одна — отсутствие денег.

Бернстайн, швейцарский банкир, выразил то же самое еще более чеканной формулой.

— Вы не созданы для бизнеса, молодой человек, — сказал он. — Для вас все равно, иметь доход в пятьдесят тысяч долларов или в пятьсот тысяч фунтов. Вам бы и этого хватило.

Разговор имел место пару недель назад. Ему пришлось выпросить свои выплаты у Сью-Энн за два года вперед.

— И что же мне в таком случае делать? В голосе финансиста он услышал нескрываемое ехидство.

— Я бы на вашем месте прежде всего ликвидировал некоторые ваши совершенно глупые помещения капитала. Ну, к примеру, этот модельер... После того, как вы начали вкладывать деньги в его бизнес, вам ежегодно приходится тратить на него двадцать тысяч долларов с одной единственной целью — предотвратить его полное банкротство!

— Ну уж нет! — сказал Сергей, ибо сама мысль об этом не укладывалась в его мозгу.

— Почему? Вы что, влюбились в этого маленького неряху?

— Конечно нет. Но он страшно талантлив. Когда он пробьется, вы сами это поймете: Беда в том, что он просто опередил время.

— Зато вы к тому времени разоритесь!

— Ему нужен спонсор.

— Это вы говорили и год назад, когда убеждали Жизель д'Арси заказать у него гардероб. Но затея оказалась пустой.

— Я надеюсь на американцев. Ведь именно они на самом деле являются законодателями моды: модели, которые они принимают, выходят в свет, то же, что ими отвергается, не носит никто.

— А почему бы вам не поговорить с вашей бывшей женой?

Сергей бросил на банкира удивленный взгляд. Он и предположить не мог, чтобы тот обладал хоть каким-то чувством юмора. Однако Бернстайн выглядел абсолютно серьезным.

— Сью-Энн в качестве лидера моды? Нет-нет, это должен быть кто-то другой, это должен быть некто, уже достигший в глазах американцев вершин в своем ремесле.

— Выбросьте эту чушь из головы, — требовательно сказал Бернстайн. — Такого человека не существует. А если и существует, то он наверняка уже связан с Диором, Бальменом, Баленсиагой, а может, это Шанель или Мэгги Рафф. В любом случае значительная персона никогда не обратится к такому ничтожеству, как ваш протеже. Кто станет покупать модели какого-то безвестного художника?

Сергей взволнованно вскочил на ноги.

— Князь Никович! Это устроит всех!

— Устроит кого?

— Американцам нравятся титулы. Может, не всегда можно за него выйти замуж, но зато можно сделать так, чтобы он тебя одевал.

— Смешно!

— Нисколько. Нам нужно только показать миру, что нас признали некоторые именитые француженки. А уж за ними пойдут американки.

— Каким образом вы намереваетесь расположить к себе этих именитых француженок?

— Каролина де Койн, она же мадам Ксенос, помогла бы мне в этом.

— Но она сейчас в Америке.

— Можно попробовать убедить ее вернуться.

— Каким образом? — задал банкир свой любимый вопрос. — Ведь уже июль. Все показы закончились. К вам никто не придет.

— Если Каролина приедет из Америки, придут все. Хотя бы только для того, чтобы узнать, что завлекло ее. Мы назначим демонстрацию наших моделей на первое сентября. А газеты подадут ее как единственно стоящий осенний показ!

— Может, это действительно сработает. Но где вы рассчитываете взять денег? Сергей улыбнулся.

— Их дадите мне вы.

— Да вы в своем ли уме? Я же сказал вам — вы на грани банкротства.

— Мадам Бернстайн почувствует себя совершенно несчастной, если узнает вдруг, что не получила приглашение на новую парижскую премьеру только благодаря вашей скупости.

Сергей заметил, как что-то похожее на улыбку начало зарождаться в глубине холодных глаз его собеседника.

— Вы — молодой проходимец, совершенно не разбираетесь в средствах.

— Это не имеет к делу никакого отношения, — расхохотался Сергей.

— Хорошо, я ссужу вас деньгами. На двух условиях.

— Что за условия?

Бернстайн откинулся на спинку стула.

— Первое: вы предъявите мне согласие мадам Ксенос присутствовать на показе. Второе: вы никуда не уедете из Парижа и будете сидеть в доме моды до завершения демонстрации.

— Согласен. — Сергей потянулся к телефону.

— Что вы собираетесь делать? — несколько нервно спросил Бернстайн.

— Это самый быстрый способ разыскать мадам Ксенос. Уж не думаете ли вы, что я собираюсь дать вам время передумать?

На полпути к дому Сергей решил поступить иначе. Он подумал, что лучше всего будет отправиться прямиком в салон моды. У входа в небольшое здание он чуть помедлил, разглядывая медные таблички с изображением его собственного герба, прибитые по обеим сторонам двери. Привратник поспешил распахнуть перед ним створки.

— Прошу вас, ваше высочество, — почтительно прошептал он.

Сергей едва удостоил его взглядом.

— Медь слишком уж сияет, — бросил он на ходу, указывая на таблички. — Сделайте так, чтобы они потускнели, а то выглядят совсем как новые.

С этими словами он вошел в вестибюль и быстрым шагом поднялся по широкой лестнице, которая вела в главный зал. У маляров и декораторов работа кипела вовсю. Герб Никовичей можно было видеть чуть ля не в каждом простенке. Пройдя через весь зал, Сергей раскрыл дверь, ведущую в рабочие помещения.

Со стороны могло показаться, что он очутился в сумасшедшем доме. Молоденькие швеи носились туда сюда с кипами тканей; на невысоких помостах стояли раздраженные манекенщицы, платье на некоторых было схвачено булавками, другие почти не имели на себе никакой одежды, их маленькие аккуратные груди воинственно торчали. Царящий в помещении шум перекрывался пронзительным голосом Жан-Жака, находившегося на грани истерики.

Но и здесь Сергей не задержался. Он толкнул рукой дверь в конце комнаты и вошел в соседнее помещение. В центре него на помосте он увидел еще одну манекенщицу, вокруг которой суетились закройщик и два ассистента. Жан-Жак уже сидел за своим столом, по щекам его струились слезы. При виде Сергея он вскочил, вздымая руки к потолку.

— Что мне делать? — возопил он. — Как же они все бесталанны и тупы! Не в состоянии сделать простейших вещей, о которых я их прошу. — Трагическим жестом он поднес руку ко лбу. — Я на грани срыва. Уверяю! Срыва! Я сойду с ума!

Схватив Сергея за руку, он потащил его к манекенщице.

— Пожалуйста! Вот что они сделали с моей моделью. Это конец!

— Успокойся, Жан-Жак, — мягким голосом проговорил Сергей, — объясни мне свой замысел. Может быть, тогда мне удастся втолковать им, чего ты от них требуешь.

Жан-Жак встал лицом к модели.

— Пожалуйста. Абсолютно новая идея платья для коктейлей. Мне оно видится в продуманно скомпонованных треугольниках, спадающих с плеч дамы, получается нечто подобное абстрактной скульптуре, мобайлу. Совершенно не сковывает движений, наоборот, подчеркивает их естественность в самых выигрышных точках: бюст, бедро, колено.

Сергей окинул взглядом модель. Платье было именно таким, как его описал Жан-Жак, таким же, как на рисунке, который он держал в руке. Но отчаяние его понять было нетрудно. Платье на фигуре не работало, оно не делало того, что ожидал от него автор. Сергей еще и еще раз переводил взгляд с рисунка на модель и обратно.

В комнате наступила тишина, все ждали его слова. Через минуту Сергей кивнул, повернулся к художнику.

— Жан-Жак, ты — гений! Как мне понятны твои трудности! По-моему, я нашел, что тебя беспокоит.

— В самом деле? — в голосе Жан-Жака слышалась забавная смесь гордости и смущения.

— В самом деле, — уверил его Сергей. — Вот что! — Он картинно выбросил руку, указывая на бедра манекенщицы. — Вот тут, где треугольник, по твоему замыслу, должен быть максимально широким, он слишком заострен и заужен.

Жан-Жак был сражен.

— Правда?!

Сергей с важным видом кивнул.

— Ты сам подсказал мне. Ты сказал «не сковывает», и это дало мне ключ. Внизу платье должно свободно ходить из стороны в сторону, так, чтобы его хозяйка при всяком движении чувствовала этакий сквознячок у себя между ногами. Это будет постоянно напоминать ей о том, что она — женщина.

В полном молчании Жан-Жак изучал взглядом модель. Но Сергей не собирался давать ему время на ответ.

— Я спешу к себе, у меня деловая встреча. Благодарю за предоставленную возможность погреться в лучах твоего гения.

В дверях он задержался и, глядя на модельера и его ассистентов, произнес:

— Теперь, я уверен, они смогут угодить тебе.

Когда он скрылся за дверью, Жан-Жак сорвался с места, бормоча что-то насчет того, что ему необходимо было посоветоваться с его высочеством. Ассистенты посмотрели друг на друга.

— Ты что-нибудь понял из того, что сказал его высочество?

— Нет.

Вдвоем они повернулись к манекенщице.

— А ты?

— В этом деле никто ни черта не смыслит, — с выражением скуки на лице промолвила девушка, сходя с помоста. — Все они чокнутые. А если они хотят, чтобы у меня промеж ног дуло, то, видимо, мне предстоит слечь с пневмонией.




11


Ирма Андерсен была женщиной невероятных размеров, пятидесяти с лишним лет, с полным, почти квадратным лицом. Глаза ее прятались за очками в массивной черного цвета оправе. Она протянула Сергею руку для поцелуя.

— Ваше высочество! Как я рада вас видеть! Сергей поцеловал руку.

— Кто бы, интересно, мог позволить себе не явиться на зов столь прославленной личности?

Ирма рассмеялась. Голос у нее был на удивление глубоким и полным истинной женственности.

— Негодный льстец! Однако ты достаточно честен, чтобы не называть меня обворожительной красавицей. — Она вставила сигарету в длинный мундштук и подождала, пока Сергей поднесет ей огня. — Давненько мы не виделись. — Она выпустила дым через ноздри, как мужчина.

— С моей помолвки.

— Ты помнишь?

— У тебя была своя колонка в «Космо-Уорлд».

— Не думала я, что у тебя такая память. — Ирма положила мундштук на край стола и взяла лист бумаги. — Ты, верно, теряешься в догадках — зачем я тебя позвала?

— Не скрою, интересно.

— Я получила телеграмму из своей нью-йоркской газеты. Они прослышали, что сюда приезжает Каролина Ксенос с друзьями, специально для того, чтобы присутствовать на открытии твоего нового салона. Газеты попросила меня навести справки.

— О!

— Ты что, стараешься сохранить это в секрете? Почему ты сразу не связался со мной?

Этого следовало ожидать, подумал он. Толчок должен был прийти из Штатов. А если бы он сделал так, как она сейчас говорит, она бы своими руками задушила первый показ.

— Я не посмел, — нарочито скромно ответил он. — Ты слишком значительная фигура, чтобы беспокоить тебя без серьезного повода.

— Все, что имеет отношение к моде и жизни общества, Сергей, для меня чрезвычайно важно.

— Но ведь это просто еще одна мастерская.

— Сергей, не будь идиотом! Не каждый день князь открывает собственный дом мод. Он позволил себе усмехнуться.

— Ты же знаешь, что я никакой не князь.

— Какая честность! — Ирма громко расхохоталась. — Знаю, как и ты. Но когда все эти люди отправятся домой, ты для них будешь князем. Мужчина, когда-то имевший в женах Сью-Энн Дэйли, не может быть не князем.

— Это потому, что они не знают Сью-Энн.

— Сейчас у нее уже другой — молоденький мексиканский красавчик. Она нашла его в Акапулько, где он нырял со скалы в океан. По-моему, ему всего восемнадцать.

Сергей улыбнулся.

— Ей повезло — по крайней мере, теперь ее муж достаточно молод.

Ирма вновь сжала зубами мундштук.

— Пригласишь меня на открытие? Сергей сделал вид, что колеблется.

— Мы не собирались приглашать прессу.

— Меня не волнует, как ты собираешься обходиться с остальными, но я приду. Он промолчал.

— Я могу оказаться для тебя весьма полезной, ты это знаешь.

Сергей кивнул.

— Только сегодня утром я говорила по телефону с Лондоном, с леди Корригэн и совершенно случайно сказала ей, что знакома с тобой. Она выразила живейшее желание присоединиться ко мне на открытии. Сергей чувствовал, как его захлестывает волна триумфа. Леди Корригэн была одной из богатейших наследниц в Великобритании и в течение последних двух лет входила в десятку лучше всех одевающихся женщин мира.

— Есть кое-кто еще, кого бы я смогла заинтересовать твоим салоном, — быстро добавила Ирма. — Их имена помогли бы тебе завоевать популярность. Но, конечно, лишь в том случае, если у тебя действительно есть что показать. — Она проницательно посмотрела на Сергея. — Но тебя такая взыскательная публика не пугает, не так ли?

— Нет, — сказал он с некоторым смущением.

— Ну, так как?

Сергей посмотрел на Ирму Андерсон и внезапно развел руками, признавая свое поражение.

— Сдаюсь, ты приглашена. Но в таком случае мне придется пригласить и других представителей прессы?

— Меня не интересует, кого ты еще пригласишь. Позаботься только, чтобы я сидела в первом ряду вместе с твоими клиентами, а не где-нибудь сзади в толпе.

— Само собой разумеется. Об этом можно было и не говорить.

— У меня еще идея.

— Говори.

— Почему бы тебе не разрешить мне устроить ужин в твою честь после просмотра коллекции? В узком кругу. Человек пятьдесят-шестьдесят нужных людей.

— Отличная идея, я очень тронут. Есть только одно маленькое «но», чтобы быть уж до конца честным.

— Со мной ты можешь быть честным во всем.

— Деньги. Я их угрохал в коллекцию.

— Что ты хочешь этим сказать? Я просто выпишу на тебя чек, я хорошо знаю, что все это делалось на деньги швейцарского банка Бернстайна.

— Я выбрал свои деньги у Сью-Энн на три года вперен. На большее они не пойдут.

— Глупцы! — с жаром произнесла Ирма. — Нет, ужин должен быть обязательно.

— Но где я возьму деньги?

— Предоставь это мне. Пусть это будет мое вложение капитала в твое дело. У меня почему-то такое чувство, что ты сколотишь на этом целое состояние.

— Надеюсь, ты окажешься права. Я позабочусь, чтобы завтра утром тебе доставили, скажем, пять процентов моих акций.

— Десять.

— Хорошо, десять процентов, — согласился Сергей. На этот раз Ирма протянула руку через стол так, как это делают мужчины. Он торжественно пожал ее.

— Ну, — произнесла Ирма, вытаскивая из мундштука окурок. — Теперь я заправляю эту чертову машину, и ты расскажешь мне о коллекции. Напишу, пожалуй, заметку для воскресного выпуска.

Сергей дал Ирме прикурить, наблюдая за тем, как онд вставляет лист бумаги в пишущую машинку.

— О чем именно ты хотела бы услышать?

— Прежде всего о том, как ты заинтересовался женской одеждой?

Сергей рассмеялся.

— Это-то самое простое. Ты же знаешь, я всегда был неравнодушен к женщинам.

— Это я знаю, — рассмеялась в ответ Ирма. — Непонятно только, с чего ты решил одевать их вместо того, чтобы раздевать. — Внезапно смех ее оборвался, голо; стал серьезным. — Это конечно весело, но вряд ли годится для семейной газеты. Нужно что-то другое. Что-то интригующее, но не слишком, с чего можно было бы начать. На мгновение Сергей задумался.

— А как насчет «нового облика»? Сейчас, похоже, критиковать его боятся.

— В этом что-то есть. — Ирма кивнула, — И что же ты можешь сказать по этому поводу?

— "Новый облик" придумали для того, чтобы как-то прикрыть некрасивых, а то и просто уродливых людей, а кончилось дело тем, что все женщины стали выглядеть на одно лицо. И облик получился не столько новым, сколько отвратительным. Другое дело моя коллекция. Она создавалась в расчете на людей красивых. Кра...

— Минуточку! — перебила Ирма. — Это то самое! Пальцы ее забегали по клавишам.

— "Красивые люди". Фразу, вроде этой, я искала с прошлого года, когда начала вести ежедневную рубрику. Послушай-ка. "Заголовок, который вы видите над сегодняшней колонкой, — «Красивые люди» — подсказал мне один из самых интересных людей в мире современной моды — князь Сергеи Никович, представитель русской царской фамилии. Имя князя Сергея для тех, кому предназначена его коллекция, является символом. В подобных людях заинтересованы мы все. Они занимают передовые позиции всюду: в обществе, в политике, в театре, искусстве, на дипломатическом поприще, что ни возьми. «Красивые люди» — это прирожденные лидеры. Им свойственна безошибочная интуиция. Следуя ей, со всех концов мира устремились они в Париж, чтобы первого сентября прийти на просмотр коллекции туалетов князя Никовича. Из Соединенных Штатов прибывает Каролина Ксенос, в девичестве Каролина де Койн, со своими друзьями; из Лондона — леди Маргарет (Пегги) Корригэн, одна из немногих женщин, которые одеваются лучше всех в мире; к нам едут из Южной Америки, из соседних европейских стран, отовсюду. К нам едут «Красивые люди».

Ирма подняла глаза.

— Сойдет для начала? Сергей улыбнулся.

— Хотел бы я, чтобы моя коллекция оказалась им под стать!

Сергей так волновался, что ему казалось, будто желудок завязали узлом. Сквозь щель в занавесях он жадно рассматривал большой зал, где вот-вот должна была начаться демонстрация моделей. Расставленные подковой кресла позволяли манекенщицам обойти весь зал по кругу. Кресла были придвинуты почти вплотную к стенам, и ни одно из них не пустовало. Люди стояли даже в проходах и коридоре.

Ирма Андерсен свое слова сдержала. Передний ряд, в котором она сидела, был похож на фотоснимок королевской фамилии, вырванный из «Л'Оффисиаль» или «Вог». По левую руку от нее сидела Каролина, рядом с Каролиной — Джеймс Хэдли, бывший американский посол в Риме. Справа от Ирмы расположились леди Корригэн с мужем. А еще все они напоминали игроков, сидящих вокруг крытого зеленым сукном стола в Монте-Карло в разгар сезона.

Отойдя от занавесей, Сергей направился в мастерскую. Его нагнали звуки струнного квартета. Никогда ему не приходилось быть участником такого столпотворения. Если всю прежнюю его жизнь можно было назвать неразберихой, то сейчас его окружал настоящий хаос. Как будто весь мир сошел с ума.

Следом за ним в мастерскую вбежал Жан-Жак.

— Приготовьтесь, девушки!

Тишина, внезапно возникшая в комнате, ударила в уши больше шума, царившего в зале. Квартет заиграл мелодию на выход. Тоненькая девушка с бледным даже под слоем косметики личиком выступила вперед, сделав перед мужчинами пируэт.

— Замечательно, замечательно! — с энтузиазмом воскликнул Жан-Жак, расцеловав ее в обе щеки. Девушка подняла вопросительный взгляд на Сергея. Склонившись, он тоже поцеловал ее.

— Смелее, малышка!

По губам девушки пробежала несмелая улыбка, и она выпорхнула в зал. Сергей услышал взрыв аплодисментов, которыми встретили первую модель.

— Где Шарль? — раздался взвинченный голос Жан-Жака. — Где он? Ведь обещал же быть здесь, ведь знает, что без него я этого не вынесу!

Внезапно Сергей пришел в ярость. Подобное длилось уже шесть недель. Сколько еще можно терпеть?

— Он наверху в твоем кабинете. Трахает девчонку. Жан-Жак уставился на него. Лицо его вдруг побелело, тыльной стороной правой руки он коснулся лба.

— Мне дурно, я теряю сознание.

Если бы не два ассистента, подхватившие Жан-Жака, он упал бы навзничь. Через мгновение появился юноша со стаканом воды.

— Выпей это, милый.

Жан-Жак с трудом сделал глоток. На лице его появился румянец. Он поднялся, сделал шаг к Сергею.

— Никогда больше не говори так, озорной мальчишка, — с упреком проговорил он. — Ты испугал меня, хотя отлично знаешь, что мы с Шарлем верны друг другу!

Музыканты снова заиграли, и вторая модель направилась в зал.

— Справишься и без меня, — сказал вдруг Сергей Жан-Жаку. — Я должен подняться к себе и выпить.

Пройдя в кабинет, Сергей закрыл за собой дверь, бесшумно вытащил из шкафа бутылку водки и плеснул в стакан изрядную порцию. Сел со стаканом в руке перед фотографией маленькой девочки, стоявшей на столе.

Анастасии было лет семь, когда ее снимали. Голубенькое платьице с белой отделкой трогательно оттеняло ее светло-золотистые волосы и ярко-синие глаза. От ее робкой, но такой сердечной улыбки Сергею стало теплее.

Он поднял стакан.

— Молю Бога, чтобы это сработало, дочка. Твой папочка уже начинает уставать от этих бешеных гонок.

Он уже почти допил водку, когда дверь в кабинет распахнулась. Он оглянулся.

— Я так и думала, что найду тебя здесь, — сказала Жизель. — Разве можно в такой вечер сидеть одному.




12


Ирма Андерсон давала бал. Она устраивала вечеринки, приемы и светские рауты потому, что просто-напросто любила их. Любила в них все: красоту, звуки, запахи, приподнятую атмосферу, изысканно одетых людей, привыкших вести такой образ жизни, о каком она не могла помыслить даже в самых смелых своих мечтах, витавших в задней комнате крошечного ресторанчика в Эйкройне, штат Огайо, где прошло ее детство. Там не было ничего, кроме грошовой ливерной колбасы, картофельного салата и ржаного хлеба.

С тех пор Ирма возненавидела и то, и другое, и третье, а первое и второе навсегда вычеркнула из своего меню. Так что вместо ливерной колбасы гостям предлагали паштет из дичи, а отсутствие картофельного салата с лихвой возмещалось плодами авокадо, нарезанного ломтиками и кубиками и заправленного различными соусами.

Ирма с удовлетворением посмотрела вокруг. Вечер удался на славу. Главное условие успеха — это правильное соотношение гостей — расстановка рассказчиков и слушателей. Первых должно быть процентов шестьдесят пять. Их всегда стоит иметь в запасе. К тому же, небольшой шум только способствует оживлению. Тихая вечеринка хороша только для мертвых. Для живых — это провал.

В ночных кошмарах Ирме порой представлялись званые ужины и приемы, на которых гости молчат, как воды в рот набравши. Одна лишь мысль о таком вечере не давала ей сомкнуть глаз до утра. Но теперь она спокойна. С ней такого случиться не может. Да и наслаждение ее теперь имеет под собой совсем другие основания. Подобные вечеринки являются лучшими в мире источниками информации. Сегодня, например, всего за несколько минут она отхватила весьма лакомый для любого журналиста кусочек.

Взять хотя бы связь между Каролиной Ксенос и Джеймсом Хэдли. Связь несколько странную, но такую изысканную. Одна лишь разница в возрасте чего стоит: ведь Хэдли Каролине в отцы годится. К тому же, супруг имеет репутацию первого в мире любовника и плейбоя. Как это однажды, по слухам, выразилась Сью-Энн Дэйли? «Когда ты с Даксом, то ощущение такое, что в тебя засунули автомат, — оба работают безостановочно».

И это было самое замечательное в людях. Никогда не знаешь, чего же им на самом деле хочется. Совершенно ясно, что Каролине сейчас хочется чего-то совсем другого и ее вовсе не беспокоит, что подумают в связи с этим окружающие. Во всяком случае, взгляды, которые она бросает на Хэдли, весьма красноречивы.

Ирма подумала, что нужно будет расспросить Сергея об их связи. В конце концов, он близкий друг Дакса и должен знать. Это же вовсе не для печати. Такую информацию она вряд ли когда-нибудь станет публиковать, ведь все эти люди — ее друзья. И она никогда не согласится сделать что-то такое, что может пойти им во вред.

Друзей Ирма любила. Она прощала им мелочность и эгоистичность, ведь никто из них не знал, что значит есть ливерную колбасу и картофельный салат. Нет, они действительно были прекрасными людьми. И ощущение, которое она испытывала, находясь в их обществе, тоже было прекрасным.

Часы показывали почти полночь, когда они уходили. Пока привратник разыскивал их шофера, Каролина сказала:

— Я очень рада за Сергея.

— Ты считаешь, что он всего добился сам? — язвительно спросил Джеймс Хэдли. — Скорее, это иллюзия от красочного зрелища.

— Конечно, сам. Некоторые вещи очень хороши, а кое-что просто изумительно, — Завтра ему потребуется полиция, чтобы сдержать напор толпы.

— Неужели он такой способный? Каролина кивнула.

— Если бы я не была с ним знакома и не учитывала его мнения, я не смогла бы подобрать свой гардероб.

Подъехал автомобиль, и привратник распахнул перед ними дверцу. Хэдли сунул ему в руку пять франков, помог устроиться Каролине и сел сам. Машина тронулась.

— Скажи шоферу, чтобы он отвез меня к отцу.

Хэдли удивился. Однако, прежде чем ответить, снял переговорную трубку и дал водителю необходимые указания. Затем повернулся к Каролине.

— А не лучше ли было бы подождать до утра? Каролина покачала головой.

— Я сказала отцу, что вернусь после ужина.

— Ты говорила с ним сегодня?

— Да, во второй половине дня.

— Как он? Я очень уважаю твоего отца. Каролина внимательно посмотрела на Хэдли.

— Ничего определенного о нем сказать не могу. Для меня он такая же загадка, как ты для своих детей.

— Он сказал, почему хочет тебя видеть?

Хэдли опять почувствовал на себе ее странный взгляд.

— Он мой отец. Я пробыла здесь почти неделю и ни разу не позвонила ему. Вот он и позвонил сам.

— Но должен же он был что-то сказать.

— Вовсе не обязательно. Я и так знаю, чего он хочет. Хэдли задал следующий вопрос и тут же пожалел о нем.

— Знаешь?

Каролина смотрела ему прямо в глаза.

— Ты захотел бы узнать то же самое, если бы твоя дочь стала его любовницей. Ты спросил бы ее, каковы ее намерения.

Хэдли молчал. Какое-то время смотрел в окно, но долго оставаться наедине со своими мыслями не смог.

— И ты уже знаешь, что ему ответишь? Каролина утвердительно наклонила голову.

— Знаю и совершенно точно.

Хэдли почувствовал, что если задаст прямой вопрос, то получит такой же ответ. И он не стал спрашивать. Что-то удержало его. Может, то, что, как ему казалось, он знал намерения Каролины и не хотел о них слышать.

Когда машина остановилась у дома барона, Хэдли вышел из нее вслед за Каролиной.

— Может, подогнать автомобиль сюда, чтобы он ждал тебя?

— Не нужно. Встретимся завтра за обедом. — Она подставила ему щеку для поцелуя. — Спокойной ночи, дорогой.

Хэдли понял, что все кончилось, когда ощутил на своей щеке ее ответный поцелуй. Он должен был сказать что-нибудь галантное, что-то такое, чтобы она поняла его, но слова не складывались.

Глядя, как она торопливым шагом поднимается по ступеням лестницы, он почувствовал, как внутри него разливается жуткая пустота.

Барон ждал дочь в библиотеке. При ее появлении он поднялся. Лицо его выглядело усталым, а волосы еще больше побелели. Теплая улыбка осветила его губы.

— Папа! — глаза Каролины наполнились слезами. Она бросилась в его объятия. — Папа!

— Каролина, моя крошка, моя девочка. — Барон обнял дочь, стирая слезы с ее лица. — Не плачь, все будет хорошо.

— Я была такой глупой, — прошептала Каролина, уткнувшись ему в грудь, — я наделала столько плохого...

— Ничего глупого и плохого ты не сделала, — мягко сказал отец. — Твоя вина лишь в том, что ты молода и родилась женщиной, а это толкает ко множеству ошибок.

Каролина посмотрела на отца.

— Что же мне теперь делать? Он ответил на ее взгляд.

— Ты и сама знаешь. С Хэдли все уже закончилось? Она молча кивнула.

— Тогда это больше не проблема. Проблема — Дакс?

— Да.

Барон подошел к буфету и налил дочери маленькую рюмку вишневого ликера.

— Выпей это, тебе станет лучше.

Напиток согрел ее; барон ждал, пока она допьет ликер до конца.

— Какие у тебя планы в отношении Дакса?

— Дать ему развод. Все эти годы я была несправедлива к нему. Теперь я это поняла. Я заставляла его ждать, делая вид, что вот-вот стану тем, кем стать никогда не смогла бы. Теперь я должна сказать ему это. Но как? Барон не сводил с дочери глаз.

— Скажи ему правду. Так же, как только что сказала мне. Думаю, он поймет.

— Разве это можно понять? Разве кто-нибудь вообще может меня понять? Ведь я обманывала даже саму себя.

— По-моему, Дакс давно все понял.

Что-то в голосе отца насторожило Каролину.

— Почему ты так говоришь?

— Всю эту неделю Дакс находится в Париже.

— В Париже?! — Каролина была поражена. — Но о нем ничего не было слышно. Он нигде не показывался. Даже не позвонил.

Барон кивнул.

— Поэтому-то я и сделал вывод, что он все уже понял. Целую неделю носа не казал из консульства. Причина тому может быть только одна: он не хочет ставить тебя в неловкое положение. — Барон подошел к дочери, взял ее за руку. — Вот, собственно, почему я и позвал тебя.

Каролина выглядела совсем озадаченной.

— Завтра рано утром Дакс собирается лететь в Кортегуа. Мне показалось, что вам неплохо было бы встретиться перед этим. Он ждет тебя в комнате для рисования.

Дакс встретил Каролину стоя. С теплой искренней улыбкой подошел к ней.

— Дакс, я была ребенком. Я никогда не была женой тебе.

Он взял ее за руку.

— Сядем.

Она опустилась в кресло.

— Не знаю, что сказать. Мне так жаль.

— Не нужно извинений. Не таким уж хорошим мужем я был для тебя, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Каролина посмотрела на него.

— А что же нужно говорить в такие моменты? Дакс вытащил из кармана носовой платок, протянул ей, подождал, пока она сотрет с лица слезы.

— Давай скажем так. Ввиду сложившихся обстоятельств двое друзей были вынуждены заключить брак. И они были настоящими друзьями, поскольку, когда их брак распался, это не разрушило их дружбы.

— И такое возможно?

— Да. Если то, что я сказал, — правда. Каролина почувствовала, что с души ее скатился огромный камень. Она улыбнулась.

— Ты странный человек, Дакс. Многие думают, что знают тебя! Но они ошибаются. Они видят в тебе лишь то, что хотят видеть. Я сама была такой же. Теперь я поняла, что была не менее глупой, чем они, я тоже видела только то, что хотела.

Дакс посмотрел на нее.

— И что же ты видишь сейчас?

Каролина подалась вперед и коснулась его руки.

— Вижу доброго и нежного мужчину и настоящего, преданного друга.




13


Шасси тяжелого самолета коснулись земли. Дакс повернулся к сидящему рядом Котяре.

— Ну, вот мы и дома.

Котяра смотрел в иллюминатор. Самолет подруливал к новому зданию аэропорта.

— Так мне не нравится. Я предпочитаю море.

— С чего вдруг?

— Если плыть морем, то ты приближаешься к большой стране, а с воздуха видно, какие мы на самом деле маленькие.

Дакс расхохотался.

— Да, мы — небольшая страна.

— Знаю, знаю. Но ощущения такого у меня нет. Мне больше нравится думать, что мы большие и важные.

Машина остановилась, рев двигателей стал смолкать. Дакс расстегнул ремни безопасности.

— Мы такие и есть. Для самих себя.

Когда она вышли, в глаза им ударило беспощадное яркое кортегуанское солнце. В полуметре от трапа, по которому они спускались, стоял бравый офицер. Когда они приблизились, он лихо откозырял.

— Сеньор Ксенос?

— Да.

— Капитан Марос, к вашим услугам. Президент просил доставить вас к нему немедленно.

— Спасибо, капитан.

— Нас ждет машина, — на ходу уже сказал капитан. — О вашем багаже побеспокоятся.

Сделав небрежное движение рукой, он прошел вместе с ними через таможенный контроль, и все трое вышли в зал ожидания. Капитан обратил внимание на то, с каким видом Дакс рассматривал отделку зала, мозаичные панно.

— Красиво, не правда ли? Дакс кивнул.

— Впечатляет. Капитан улыбался.

— Президент говорит, что это будет привлекать туристов. Аэропорт должен сразу произвести на них впечатление.

Дакс обвел взором огромный зал ожидания. Народу в нем было мало, и большинство людей носили форму.

— Сколько самолетов в день здесь приземляется? Капитан несколько смутился.

— Пока у нас только два международных рейса в неделю: один из Соединенных Штатов, другой из Мексики. Они совершают здесь промежуточную посадку, а потом летят дальше на юг. Но скоро самолетов будет гораздо больше. Президент уверен, что в следующем году у нас будет собственная авиалиния. Наши люди полны энтузиазма.

Еще бы, подумал Дакс, ведь это обеспечит их работой.

Они подошли к лимузину. Капитан раскрыл дверцу. Дакс уселся, капитан поместился рядом с ним. Котяра — рядом с водителем.

Машина развернулась и выехала на роскошную шестирядную автостраду. Над их головами мелькнуло огромное табло: ПРЕЗИДЕНТСКИЙ БУЛЬВАР. Дакс бросил на своего попутчика вопросительный взгляд.

— Дорогу только недавно построили, — пояснил капитан, — Какой смысл в аэропорте, если до него нельзя добраться?

— И куда она ведет?

— В город и дальше, к новому зимнему президентскому дворцу в горах. — Капитан посмотрел в окно. — Дорога хорошая. Для ее строительства президент выписал из Америки группу инженеров.

Раздался пронзительный звук сигнала, машина чуть вильнула в сторону, чтобы обогнать запряженного в тележку с навозом мула. Дакс обернулся. Сидевший сбоку тележки крестьянин даже не повернул в их сторону головы. Позади, на всем протяжении шоссе, Дакс не увидел ни одной машины. У него над ухом раздался голос капитана:

— Крестьянам запрещено пользоваться этой дорогой, но разве этим тупицам что-то можно втолковать?

В молчании Дзкс откинулся на спинку сиденья. Кое-кто из крестьян, работавших на проносившихся за окнами полях, провожал машину взглядом, большинство же были слишком поглощены своим делом. Водитель начал сбрасывать скорость. Они приближались к городу.

— Я прекрасно понимаю, что думают эти техасцы, — сказал президент. — Они считают нас глупенькими детьми, которых ничего не стоит обвести вокруг пальца. — Он поднялся из-за стола. — Ничего, со временем они поймут, насколько заблуждались.

Сидя напротив, Дакс рассматривал президента и думал о том, что тот мало изменился. Разве что волосы стали как будто чуть темнее? Это несколько насторожило Дакса: он помнил, что раньше в его волосах мелькала седина. Может ли такое быть, чтобы старик красился?

— Они дураки, — продолжал президент, — они считают, что здесь есть нефть. Пусть и считают. Пройдет лет пять-семь, пока они убедятся в обратном.

Дакс был удивлен.

— А как же прогнозы геологов? Президент усмехнулся.

— Геологов тоже можно купить.

— Но...

Президент рассмеялся.

— Конечно же, они правы. Шельф тянется вдоль всего нашего побережья. Но от берега его отделяет более трехсот миль, да плюс мили две в глубину. Боюсь, даже американцам со всей их гениальностью трудновато будет добиться практических результатов. Бурить на такой глубине! — Он посмотрел на Дакса. — Но за эти пять лет они успеют потратить здесь немало своих долларов. А это послужит хорошим толчком для развития нашей экономики. И к тому же о нас узнают американские туристы.

Он подошел к окну, выглянул. Развернулся лицом к Даксу.

— Вон там, на Холме Влюбленных, по-моему, неплохое местечко для отеля, а?

— Но ведь пока еще здесь нет ни одного туриста.

— Будут. — Президент улыбнулся. — Этим местечком уже интересовался ПАНАМ (В прошлом одна из крупнейших американских авиакомпаний) — Они считают, что вид оттуда будет прекрасный.

— Они же станут финансировать строительство? Президент кивнул.

— Конечно.

— А кто предоставит землю?

Президент пожал плечами и вернулся за свой стол.

— Землю нужно сначала приобрести, а потом мы сдадим ее им в аренду.

— Кто владелец земли?

Президент бросил взгляд на Дакса и улыбнулся.

— Ампаро.

Дакс подошел к креслу, сел.

— Ваше превосходительство продумали все. Не пойму, зачем вы послали за мной.

— Твое участие в наших планах представляется мне чрезвычайно важным. Тебя единственного из всех нас знают за пределами нашей страны. С настоящего момента я назначаю тебя председателем Комиссии по развитию туризма.

Дакс не проронил ни слова.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжал президент, — что я бесчестный и беспринципный старикашка. Возможно, ты и прав. Но все, что я до сих пор делал, приносило нам деньги, работало на повышение нашего уровня жизни.

Дакс поднялся. В душе он улыбался тому, как этому старому бандиту удавалось надувать такую массу умных вроде бы людей: жадных богатых техасцев, Марселя. Впрочем, какая ему разница?

Для техасцев это будет очередная не оправдавшая надежд скважина; свои убытки они покроют прибылями десятков других. А Марсель станет владельцем целой флотилии судов. Они будут плавать под кортегуанским флагом и платить пошлину. Так что в любом случае Кортегуа и президент внакладе не останутся.

— Вы, ваше превосходительство, никогда не перестанете поражать меня.

Президент улыбнулся.

— Теперь нам нужно думать о том, как привлечь американских туристов. Нужно, чтобы они увидели в Кортегуа место, полное очарования и романтики.

— В Штатах есть организации, которые специализируются на таких делах. Их называют компаниями по связям с общественностью. Я могу обратиться к нескольким из них, посмотрим, что они смогут нам предложить.

— Отличная идея. — Президент нажал кнопку на столе. Встреча была закончена. — Жду тебя сегодня к ужину. Там поговорим еще.

Капитан Марос стоял в тамбуре между дверьми и ждал.

— Мне поручено передать вам приглашение, ваше превосходительство, — с почтением обратился он к Даксу.

— Да?

— От ее превосходительства дочери президента. Она ждет вас к себе на чай в пять часов.

Дакс посмотрел на циферблат. Стрелки показывали начало четвертого. Достаточно времени для отдыха, душа и переодевания.

— Передайте ее превосходительству, что я с нетерпением жду встречи.




14


Джереми Хэдли вдавил в пол педаль акселератора, и мощную машину вынесло на гребень холма. Автомобиль на мгновение, казалось, повис в воздухе, захваченный открывавшимся видом: внизу простиралась вся Ривьера, от Монте-Карло до Антиба. Хэдли направил машину вниз, к голубым водам Средиземного моря.

Сидевшая справа от него девушка придвинулась ближе, ее рука скользнула ему между ног. Джереми покосился на нее: губы ее были полуоткрыты, выдавая состояние крайнего возбуждения.

— Ну и даете же вы, американцы, с вашими автомобилями! — прокричала она, борясь с ревом двигателя и встречного ветра.

Он усмехнулся. Эта штука срабатывала всегда. Неважно, насколько все они умны и образованны, неважно, что они фыркают по адресу всего американского. Любую из них достаточно всего лишь посадить рядом с собой на переднее сиденье. И то ли ощущение скорости, то ли мощность двигателя, то ли крепкий, возбуждающий запах кожи новых сидений — но так или иначе результат бывал один и тот же.

Он еще раз посмотрел на нее. Впереди, за следующим поворотом, сбоку от дороги была небольшая площадка, а что соседка его уже готова, Хэдли не сомневался. Она обрушилась на Джереми, едва дав ему время выключить двигатель. Пальцы ее судорожно пытались расстегнуть несуществующие пуговицы. Он потянул вниз застежку «молнию», и у нее перехватило дыхание, когда она увидела предмет его мужской гордости.

Солнце уже начало опускаться за Антиб, когда автомобиль вновь выехал на дорогу. Она потянула вниз длинный козырек своей шапочки с прикрепленным к нему зеркальцем и занялась косметикой. Уже заканчивая подкрашивать губы, поймала его взгляд. Подняв козырек, откинулась на сиденье.

— Я знаю, что ты мне не поверишь, но тем не менее это был первый раз, когда я изменила мужу.

Джереми промолчал. В ответе не было никакой нужды. Если это и впрямь был первый раз, то, судя по тому, как она действовала, явно не последний.

— Ты мне не веришь?

— Верю. — Он улыбнулся.

Она вытащила из его рта сигарету, затянулась, затем опять вставила сигарету ему в губы и медленно выпустила дым.

— Сама себя не понимаю. Не знаю, что это такое сидит во мне.

— Зато я знаю. Это я, — громко расхохотался он. Против воли она тоже рассмеялась.

— Не шути. Я говорю серьезно.

— Я и не шучу.

Она посмотрела на часы в приборной доске.

— Сколько нам потребуется времени, чтобы добраться туда?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Будет зависеть от того, сколько нас продержат на таможне. Возможно, пару часов.

— Два часа? — В голосе ее послышалось отчаяние.

— Какая разница? Никто об этом не спросит.

— Спросит мой муж. Он был вовсе не в восторге от того, что мы отправились вдвоем.

— Я предлагал ему ехать с нами. Но он предпочел остаться на яхте вместе с другими.

— Это не имеет значения. Все равно он захочет узнать, почему мы так задержались.

— Скажешь, что кончился бензин.

Он включил приемник, настроил его на какую-то итальянскую станцию. Раздалась музыка. Это заставит ее помолчать, решил он, и снова искоса взглянул на девушку.

Они сидела, откинувшись на сиденье, полуприкрыв глаза. Интересно, что у нее сейчас на уме, подумал Джереми. Все немки такие странные. А Марлен фон Куппен — самая странная из них.

Но еще более странным человеком был ее муж. Фриц фон Куппен, второй сын немецкого барона, высокий светловолосый мужчина, служивший во время войны офицером военно-воздушных сил Германии. Его самолет был сбит в самом начале боевых действий, а сам он уволен со службы еще до того, как война набрала силу. При первой их встрече Джереми был почти уверен в том, что Фриц — гомосексуалист. Было что-то такое едва уловимое в его движениях, когда он играл в теннис. Что-то слишком уж классическое. Он легко выиграл у Джереми, после чего пригласил его в клуб выпить.

Там-то Джереми и познакомился с Марлен. Они сидела за столиком на террасе и говорила с подругой.

— Моя жена, мистер Хэдли, — представил ее фон Куплен. — Мистер Хэдли очень сильный игрок, Марлен.

Джереми улыбнулся и слегка пожал ее протянутую руку.

— Но не настолько сильный, чтобы победить вашего мужа. Он выиграл у меня без труда. Марлен улыбнулась в ответ.

— Единственное, к чему Фриц относится серьезно в жизни, это теннис.

Произнесенная фраза задела Джереми. Нет ли в ней намека, подумал он. Но Марлен тут же представила ему свою подругу, а через мгновение подошел официант с напитками. В ходе беседы Джереми выяснил, что фон Куппен собирался отправиться из Италии на французскую Ривьеру. И возникло решение несколько дней путешествовать всем вместе.

Несколькими минутами позже появился младший брат Джереми Томас. Джереми представил его сидящим за столиками и заказал ему выпивку.

— Ну, что там насчет яхты?

— Капитан говорит, что у него все готово. Утром отправимся к Антибу.

— Отец будет доволен. Ты пойдешь на яхте, я доберусь машиной.

— Вы говорите о новой яхте, что я видел в бухте? — спросил фон Куппен. Джереми кивнул.

— Она меня восхитила. Это само совершенство.

— Вы ведь хотите попасть на Ривьеру, так почему бы вам не присоединиться к моему брату. Получите возможность ознакомиться с ней получше.

— Я бы с удовольствием, но... — фон Куппен с сомнением посмотрел на жену.

— Боюсь, я для мужа — сплошное разочарование. Яхты — его вторая любовь, а я мучаюсь морской болезнью.

— Я бы мог подвезти вас на машине, если вы не против, — предложил Джереми. — К вечеру мы бы добрались.

Марлен покачала головой.

— Нет, благодарю вас, мистер Хэдли. С моей стороны это было бы слишком навязчиво.

Но тут вмешался ее муж.

— А по-моему, это замечательное предложение, дорогая. Мне бы так хотелось провести день на воде. — Он повернулся к Джереми. — Очень признателен вам, мистер Хэдли. Мы с радостью принимаем ваше предложение.

Когда они ушли, Томми ухмыльнулся.

— Ты уже успел охмурить ее? Джереми расхохотался.

— Я увидел ее на десять минут раньше тебя. Томми покачал головой.

— Некоторым парням везет...

Джереми тепло потрепал его по волосам.

— Прекрати собачиться, Томми. Ты тоже недурно провел последние несколько недель в Швейцарии.

— Но такого у меня никогда не было, — с сокрушением произнес брат. — Как это тебе все время удается собирать сливки?

— Лови миг удачи, братец, — сказал Джереми и тут же посерьезнел. — У меня такое чувство, что время игр вот-вот закончится.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Отец с Джимом должны вернуться к концу недели. А ты знаешь, для чего они летят в Бостон.

— Ты думаешь, они дадут Джиму стать конгрессменом? На самом деле, я имею в виду?

— Даже если и нет, то это не имеет никакого значения. Отец убедит их. У него это обычно хорошо выходит.

— Ну и ладно. Какого черта мы должны так беспокоиться? До выборов еще больше года.

— Ты обманываешь себя и прекрасно это знаешь. Если отец принял решение, то компания, считай, уже началась. И все мы примем в ней участие. Потому что, как полагает отец, выдвигают не одного лишь Джима, выдвигают всю семью. Придется нам тоже бежать к финишу.

Яхта стояла на привязи у частной стоянки. Когда машина подкатила к дому, на крыльце виллы сидели Томми и фон Куппен.

— Поездка удалась? — спросил фон Купнен, пока они выбирались из автомашины.

— На славу, — ответила Марлен, — только у нас кончился бензин.

— Это все мое дурацкое легкомыслие, — добавил Джереми. — Нужно было перед отъездом заправиться.

— Бывает, — будничным тоном заметил фон Куппен поднимаясь. — Ты, должно быть, утомилась, дорогая. Пойдем, я покажу тебе нашу комнату.

— С удовольствием. — Марлей повернулась к Джереми. — Большое вам спасибо за поездку.

— Рад был оказать услугу.

Едва они скрылись в доме, Том спустился с крыльца и забрался в кабину рядом с братом. Он с облегчением вздохнул, когда Джереми, развернув машину, загнал ее на стоянку.

— Я рад, что вы все-таки не очень опоздали. А то уже начинало попахивать жареным. Джереми взглянул на брата.

— Что ты имеешь в виду?

— Фон Куппену все это очень не понравилось. Но в то же время у меня было такое ощущение, что он этого ожидал. Может, даже хотел. Меня просто тошнило.

— Да, — задумчиво отозвался Джереми.

Похоже, что первое его впечатление оказалось верным. Брак мог служить прикрытием, такие вещи случаются. Он наконец выключил двигатель.

— Черт с ним. Это его проблемы.

Внезапно он почувствовал, что злится на самого себя. Как будто его застали врасплох за чем-то стыдным, чего он сам бы не одобрил.

— Пойдем-ка чего-нибудь выпьем, — предложил он брату.

К ужину Марлен не спустилась, и трое мужчин ели в вежливом молчании. Это было за день до того, как приехали остальные: из Парижа, где они были заняты хождением по магазинам, сестры и мать; из Нью-Йорка — свояченица, жена Джима, с двумя детьми; и отец с Джимом — из Бостона. Под самый конец ужина Том спросил Джереми через стол:

— Тебе сегодня вечером машина понадобится? Джереми мотнул головой.

— Я хотел бы заскочить в Жуан-ле-Пин посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное.

— Валяй. Я сегодня улягусь пораньше. Фон Куппен повернулся к Томми.

— Я бы к вам присоединился, если вы не против.

— Буду только рад.

— Благодарю. — Куппен поднялся. — Вернусь через минуту, скажу Марлен, чтобы не ждала меня.

Он вышел из комнаты, и братья посмотрели друг на друга.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Томми. — Я был готов побиться об заклад, что он больше не оставит вас вдвоем наедине.

— Мы не совсем наедине. — Джереми кивнул в сторону служанки и буфетчика, которые убирали со стола.

— Ты понял, что я хотел сказать.

— Меня это нисколько не волнует. Я иду спать.

Джереми вышел из ванной, резкими движениями растирая тело длинным полотенцем.

Другое было завязано узлом на бедрах. Достав из пачки сигарету, он закурил, с удовлетворением осмотрел себя в зеркале.

Для своих лет он выглядел очень хорошо. Живот подтянут, мышцы упруги, он ничуть не прибавил в весе с тех пор, как в сорок первом его призывали в армию, а было это восемь лет назад. Иногда ему казалось, что это произошло только вчера. Тогда ему исполнилось двадцать.

— Иди сейчас, — настаивал отец. — Мы вступим в войну еще до конца года. Я хочу, чтобы мои сыновья были готовы к этому.

Джим попал в воздушные силы, а он, Джереми, в пехоту. К марту сорок второго оба уже оказались за океаном. В том же марте, когда он однажды бросил взгляд на небо, прячась между огромных валунов, он увидел на крыльях проплывавших над ним самолетов опознавательные знаки эскадрильи, где служит брат. В то мгновение для него исчезла бессмыслица чисто символического наступления на Дьеп, он забыл о смертоносном огне окруживших их позиции фашистов. Брат, его родной брат был рядом. Прикрыл его сверху.

Из наступления Джереми вернулся старшим лейтенантом, получил капитана на берегу в Анцио, а в Нормандии уже стал майором, удостоившись за храбрость двух медалей — «Серебряной звезды» и «Пурпурного сердца».

Война для него закончилась. Когда он вышел из госпиталя, его перевели в распоряжение Генерального штаба, и он на это не жаловался. С него хватит, подумал он. А Джим все продолжал летать на тяжелых бомбардировщиках до самой победы и закончил войну полным полковником.

Через два дня, согласно договоренности, браться встретились на этой вилле в Антибе. Вилла уже много лет принадлежала их отцу, здесь они детьми провели немало солнечных и радостных лет.

Он вспомнил, как навстречу им с приветствием вышел старый Франсуа вместе со своей женой — они следили за домом.

— Знаете, мсье, — сказал старик с гордостью, — а все-таки мы прогнали этих проклятых бошей.

Братья согласно закивали головами, бормоча что-то в знак одобрения. Уж им-то хорошо было известно, что немцы почему-то не были заинтересованы в захвате этого района. И все же было что-то очень печальное в том, как выглядел газон, в заколоченных ставнях на окнах, в укрытой чехлами мебели.

Оставшись наедине, братья обменялись понимающими взглядами. Джим был всего на четыре года старше, но в волосах его уже засветилась седина, глубокие морщины пролегли через все лицо. Напряжение, не покидавшее его на протяжении более чем тысячи налетанных боевых часов, оставило на его облике свои следы. В отличие от него Джереми почти не изменился, война, казалось, не коснулась его. Скорее всего, это можно было объяснить его длительным пребыванием в госпитале, нежели относительно спокойной службой при штабе.

— Как твоя рана? — спросил Джим.

— Царапина. Чепуха. Как ты?

Джим выбросил руки в стороны, изображая самолет.

— Они так и не достали меня. — Но в голосе его не было слышно и намека на юмор.

— Они еще как достали тебя. Мне просто повезло. Ты же не так легко отделался.

— Тебе действительно повезло, — с горечью проговорил Джим. — Во всяком случае, ты сражался всего лишь против солдат. Они пытались убить тебя, ты пытался убить их. Это делало вас равными. Когда же я ронял свои большие «игрушки», то никогда не знал, на чью голову они свалятся. Видел бы ты Кельн после того, как мы прошлись над ним. Или Берлин. И с каждым разом становилось все легче. В конце концов, даже смотреть вниз стало не обязательно — определить свое местоположение можно было по дыму от горевших домов — он поднимался мили на три в воздух.

— Подожди, Джим, подожди. Уж не жалко ли тебе немцев?

— Ты чертовски прав. — Джим посмотрел брату прямо в глаза. — Жалко. Не все же они были солдатами, нацистами. Сколько, по-твоему, под моими бомбами погибло женщин и детей? Солдаты на фронте были в меньшей безопасности.

— Не мы писали правила этой войны, а они. А Голландия, Польша, Франция, Англия? Вряд ли фашисты думали о том, куда попадают их бомбы и кто под ними гибнет. Им было на это плевать, потому что они знали: о тех, кто выживет под бомбежкой, позаботятся в Дахау и Освенциме.

— Поэтому мы могли делать то же, что и они?

— Нет. Войну ничем нельзя оправдать. Но когда она приходит, у тебя не остается выбора. Или ты даешь отпор, или тебя убивают. В наше время правила войн пишутся теми, кто их развязывает. — Джереми закурил. — Когда тебя охватывают подобные сомнения, самое лучшее прогуляться в окрестностях Ковентри (Город в Великобритании, почти полностью разрушенный по время второй мировой войны немецкими бомбардировщиками).

Джим смотрел на младшего брата со все возраставшим уважением.

— Может, ты и прав. Я просто устал. Меня тоже достали.

— Нас всех достали, но теперь война кончилась. По крайней мере, для нас.

— Надеюсь, — с утомлением отозвался Джим.

Тут в дверь просунул голову Франсуа и сказал, что ужин подан. Франсуа был в тщательно отутюженной форменной куртке буфетчика. Братья молча последовали за ним в столовую.

В центре стола красовалась ваза с цветами, которые Франсуа невесть где раздобыл, в подсвечниках горели свечи. Начищенное серебро поблескивало на белоснежной крахмальной скатерти. У двери в кухню стояла жена Франсуа, глаза ее за стеклами очков сверкали.

— Добро пожаловать домой, мсье.

Джереми рассмеялся, обошел вокруг стола, чтобы расцеловать старушку.

— Мерси.

Смутившись, та скрылась в кухне, и братья уселись. Не успел Франсуа разлить по бокалам вино, как до их слуха донесся звук подъезжающего автомобиля. Братья переглянулись — они никого не ждали. Затем оба как по команде встали и направились к входной двери.

Распахнув ее, они увидели, как из старенького «ситроена» — такси вылезает их отец. Они едва верили своим глазам, глядя, как отец поворачивается к ним, поднимает приветственно руку.

— Я знал, где вас найти! — радостно прокричал он.

И вот они уже говорят что-то все разом, осыпают друг друга бесчисленными вопросами. На протяжении всего ужина жадно разглядывают друг друга и фотографии остальных членов семьи, которые отец привез с собой. И вот вскоре приходит чувство, что разлуки словно и не бывало.

Впервые после начала войны вилла ожила. Чтобы привести ее в порядок, много времени не потребовалось. А затем жизнь начала брать свое: через месяц по возвращении домой, в июне сорок пятого, Джим женился, и теперь у него уже росло двое сыновей. Хэдли-старший определил Джима в свой офис и мало-помалу начал приучать его к мысли о том, что скоро ему придется взять на себя нелегкое дело управления разветвленным семейным бизнесом.

Джим был уже почти полностью готов к этому поприщу, когда Джереми получил, наконец, диплом Гарвардского университета. Он отучился в его стенах год — ровно столько, сколько отняла у него война, но поскольку он растерял своих бывших товарищей по учебе, то уверенности в будущем не чувствовал. И опять, как обычно, наставил его на путь истинный отец.

Приняв предложение войти в состав комиссии по репарациям, он взял Джереми с собой в качестве помощника, и через два года в Европе не осталось ни одного значительного государственного учреждения, где бы не появился его сын. Привлекательная внешность и светские манеры Джереми сослужили ему хорошую службу — он был желанным гостем повсюду. Никого не задевал тот факт, что он американец и к тому же очень богатый.

Джереми в полную меру наслаждался тем, что ему могла предоставить работа и общение с окружающими. Он обнаружил, что европейские женщины гораздо изобретательнее в своих взаимоотношениях с мужчинами, нежели американские. Но как только намечалась малейшая тенденция к тому, чтобы обыкновенное знакомство переросло в нечто более серьезное, служебные обязанности брали верх. Джереми редко оставался на одном месте столь долго, чтобы могли возникнуть какие-либо проблемы.

Когда комиссия в Европе близилась к завершению, он отправился в Штаты, где просидел почти год над докладом по итогам работы комиссии. В апреле доклад был закончен, и Джереми прибыл в Бостон, имея в кармане предложение от Госдепартамента.

Отец и тут не обошел его своим советом.

— Не соглашайся сейчас. Возьми год отпуска. Возвращайся в Европу и отдыхай.

— Мне нужно определиться, что делать дальше, папа, — сказал Джереми.

— В спешке нет никакой нужды. Со временем ты сам поймешь это. Да и Томми нужно прокрутиться там какое-то время. Он будет нуждаться в некоторой страховке, ведь у него нет таких возможностей, какие были у тебя.

Джереми не мог слушать отца без улыбки. Томми только что закончил Гарвард, ему исполнился двадцать один год, пороху на войне он не нюхал. Однако если то, что Джереми слышал от старшего брата, было правдой, Том в университете времени даром не терял: добрая половина добропорядочных бостонских матушек запирала своих дочерей на ключ, едва рядом объявлялся его братец.

Джереми было приятно показывать Тому Европу такой, какой он сам узнал ее когда-то. Брат напоминал ему себя в далекие довоенные годы. Но в Томми чувствовалось нечто, чего у них с Джимом не было. Выходило так, что шесть лет разницы в возрасте делали младшего брата представителем иного поколения. Причиной этому, конечно, была война: никогда уж больше не вернуть им былой чистоты и невинности. Бомбы сделали смерть постоянным спутником тех, кто узнал их и все же продолжал шагать по бренной земле.

В задумчивости Джереми отошел от зеркала и, достав из чемодана пижаму, переоделся. Мысль о том, что брат сейчас вместе с фон Куппеном спешит в Жуан насладиться новыми впечатлениями, заставила его улыбнуться. Как же они все торопятся! Только сейчас он начал понимать, что имел в виду отец, когда предостерегал его от спешки. И все-таки он был еще молод — всего двадцать восемь...

Джереми вытянулся на постели и выключил свет. Повернулся на бок, следя за игрой теней на занавешенном окне. Веки его уже смыкались, когда до сознания вдруг дошло, что одна из теней совершенно неподвижна.

Прошла минута, и он увидел, как тень исчезла. Джереми вскочил и бросился к высокому, от пола до потолка, окну, выходившему на террасу. Никого. Только на утро он понял, что никакой игры воображения не было. За завтраком стало известно, что супруги фон Куплен уехали.




15


На столе, накрытом для завтрака, лежала записка на немецком, в которой его благодарили за оказанное гостеприимство и приносили извинения за ранний отъезд. Он поднял глаза на принесшего кофе Франсуа:

— Они уже уехали?

— Да. Я вызвал для них такси в семь утра. Они отправились в Ниццу, в «Негреско».

Джереми плавно поднес к губам чашечку с кофе. Странно. Еще час, и он сам бы отвез их куда нужно.

— Яичницу с ветчиной, мсье? Он кивнул.

— Мне тоже, — раздался голос вошедшего в столовую Томми. Он опустился на стул, протянул руку к кофейнику. — О, Боже, моя голова!

— Ты, верно, неплохо вчера отдохнул, — улыбаясь, протянул Джереми. — Не представляю себе, как это фон Куппен смог подняться в такую рань.

— Его со мной не было, — ответил Томми. — А что, они уже уехали?

Джереми подал брату записку.

— Разве он не отправился вчера вместе с тобой?

— Отправился. Но как только мы подъехали к воротам, передумал. Я предложил подвезти его к дому, но он отказался, сказал, что хочет прогуляться после ужина. Так что я уехал один.

— А я и не слышал, как он вошел в дом, — вспомнил вдруг Джереми.

Или слышал? Та тень на террасе — может, это и был фон Куппен?

— У тебя какой-то странный вид. Что-нибудь не так?

Джереми покачал головой. Ему стало интересно: неужели Марлен заподозрила, что муж расставляет им ловушку? Но тут в столовую с подносом в руках вошел Франсуа, и Джереми отвлекся. Фон Куппены уехали, так что вспоминать о них нечего. Ему, как всегда, везло.

К полудню он совершенно позабыл о них — мать и сестры привезли с собой из Парижа еще гостей. Это были Сергей Никович, поставлявший им в этом году туалеты, и Жизель д'Арси, киноактриса. Говорили, что они собираются пожениться: знакомство их насчитывало долгие годы. Жена Джима, Анджела, приехала с детьми после обеда.

Дом начал наполняться людьми, и уже через несколько часов Джереми мог бы поклясться, что каждый на мысе Антиб знает, что Хэдли вернулись в свой дом.

Ужин в тот вечер являл собой обычное тихое семейное помешательство. В самый его разгар, над плечом Джереми склонился Франсуа.

— Вас просят подойти к телефону, мсье. Он прошел в кабинет, поднес трубку к уху.

— Алло?

— Джереми?

Хотя раздался только шепот, он сразу узнал, кому этот шепот принадлежит.

— Да, Марлен?

— Мне нужно увидеть тебя. — Голос чуть дрожал сдерживаемого волнения. — Он собирается убить меня!

— Не говори глупостей.

— Правда, — хриплым шепотом перебила она. — Ты его не знаешь. Ты не знаешь, на что он способен, он — сумасшедший. Вчера вечером я не спустилась к ужину потому, что он избил меня до синяков. Вот почему нам пришлось уехать сегодня так рано.

Джереми ответил не сразу.

— Не понимаю. Ведь у него не было никаких причин. Если, конечно, ты сама не рассказала ему.

— Я ничего ему не говорила. А он бил меня и приговаривал, что не прекратит, пока я не скажу ему всю правду.

— Почему ты не уйдешь от него:

— Не могу. Когда он оставляет меня одну, то приковывает меня наручником к кровати.

— Наручником? — Он не верил своим ушам.

— Да. — Он услышал, как она заплакала. — Это тянется с того дня, как мы поженились. Каждый раз, как он уходит.

— Тогда каким же образом ты хотела встретиться со мной?

— Около одиннадцати он идет в казино. Я слышала, как он заказал место за столиком. Приезжай в полночь. Я попрошу швейцара впустить тебя.

— Но...

— Приезжай! — с силой повторила она. — Я слышу, как он идет сюда, кладу трубку.

Он посмотрел на смолкнувшую трубку, затем положил ее аккуратно на рычаг. Происшествие было ему явно не по вкусу, однако в голосе Марлен звучал непритворный ужас.

Джереми остановил машину у отеля «Негреско» в самом начале первого ночи. Он выбрался из автомобиля, постоял в сомнении несколько минут и отправился вдоль Бульвара де Англэ к казино. Купив входной билет, прошел внутрь.

Хотя сезон только открылся, свободных мест вокруг столов с рулеткой он не увидел. Пройдя мимо карточных столиков, где игра шла по маленькой, он остановился около игроков в баккара, здесь верхнего предела для ставок не существовало.

Вдоль окаймлявшей стол загородки стояла обычная толпа ротозеев, зачарованными глазами следящих за большой игрой. Держась позади них, Джереми чуть приподнялся на цыпочках, глядя поверх голов. Да, она сказала правду, хотя бы в этом: фон Куппен сидел слева от сдававшего карты, глаза его сурово уставились в какую-то точку на зеленом сукне. Они не сдвинулись с места даже тогда, когда перед ними упали на стол две карты.

Джереми развернулся и устремился назад, в отель. Сняв трубку внутреннего телефона, позвонил Марлей.

— Номер четыреста шесть, — шепотом отозвалась она.

— Я поднимаюсь.

Повесив трубку, Джереми быстрым шагом отправился к лифту. На четвертом этаже при виде его из-за своего столика поднялся коридорный. Вместе они дошли до номера 406, и коридорный своим ключом открыл дверь.

— Мерси. — Джереми оставил на его ладони монету.

— Мерси, мсье, — без всякого выражения ответил коридорный.

Джереми закрыл за собой дверь и оказался прямо на пороге гостиной. В дальнем углу он увидел еще одну дверь, приблизился к ней и постучал.

— Джереми? — услышал он приглушенный голос Мар-лен.

— Да. — Он попытался открыть дверь, но та не поддалась.

— Он запер ее, а ключ унес с собой. Нужно позвать коридорного.

— Это уж будет совсем глупо. — Джереми начинал злиться. Видимо, фон Куппен действительно рехнулся. — Где-нибудь должен быть второй ключ.

Он посмотрел вокруг и в самом деле увидел ключ, торчавший из дверцы шкафа в прихожей. Все двери в номере были снабжены замками одной конструкции — типично французское легкомыслие. Через мгновение он уже стоял в дверном проеме, глядя на нее. Марлен не лгала: кисть ее руки была прикреплена наручником к кровати. Она лежала, почти до самых глаз укрывшись простыней.

— У меня ужасный вид, — неожиданно проговорила она и заплакала.

— Прекрати, — намеренно резким голосом сказал он. — Я вытащу тебя отсюда.

Опустив голову, он внимательно рассмотрел наручник, попробовал его. Защелка на нем было прочно замкнута.

— Мне нужно что-нибудь, чем можно его открыть. Выйдя в другую комнату, Джереми почти сразу заметил сбоку от небольшого бара прислоненный к стене ледоруб.

— Опусти руку насколько сможешь, мне необходимо, чтобы цепочка высвободилась как можно больше.

Ему понадобился почти час, но в конце концов запор не выдержал, дужки наручника разомкнулись. Он посмотрел на ее кисть: она опухла и кровоточила. Джереми ощутил, как в нем растет чувство уважения к этой женщине — за все время она не издала ни звука.

— Ты можешь подняться.

— Постараюсь.

Марлен опустила ноги с кровати и, все еще не отрывая от лица простыни, вцепилась в него, ища поддержки. Но поднялась сама, чуть покачиваясь.

— С тобой все в порядке?

— Ничего, справлюсь, — рукой она указала ему на шкаф. — Там моя одежда.

Он отошел и туг же вернулся, неся в руках платье и пальто. Марлен стояла, прислонившись к спинке кровати.

— Лифчик и трусики в верхнем ящике. Когда он принес и это, она взглянула на него с кривой усмешкой.

— Тебе придется помочь мне.

— Сядь. Так будет удобнее.

Со вздохом облегчения она опустилась на постель, выпустила простыню и протянула вперед руки, чтобы надеть бюстгальтер. Пораженный, он уставился на ее груди — они были покрыты кровоподтеками, а на животе и спине там и сям виднелись уродливые красные пятна. Она заметила выражение его лица.

— Ты не верил мне. Да и никто бы не поверил. Она перевернулась на живот и Джереми увидел ее обнаженные ягодицы, по ним правильными рядами шли влажно поблескивавшие красные кружки. — Он делал это своей сигарой.

— Вчера ночью? — с недоверием спросил он.

— Вчера ночью.

— Но каким же образом? Мы ничего не слышали.

— Он забил мне в рот кляп.

— Поднимись, — хриплым голосом сказал он. — Я заберу тебя отсюда.

Вся его ненависть к немцам вдруг вспыхнула с новой силой. Он почувствовал себя совсем разбитым.

Она заговорила вновь только тогда, когда они уже сидели в машине и он собирался свернуть на дорогу, ведшую к его вилле.

— Куда мы едем?

— Ко мне домой.

— Ты не должен этого делать! — в голосе ее он услышал страх. — Первым делом он бросится именно к тебе.

— Куда же еще я тебя дену? Тебе нужна медицинская помощь.

— Куда хочешь, но только не к себе.

— Я не могу отвезти тебя в другую гостиницу, ведь твой паспорт у него. — Он бросил взгляд на приборную доску — часы показывали половину третьего.

— Долго он еще будет в казино?

— Обычно он сидит там до конца игры.

— Тогда в нашем распоряжении максимум два часа. Не очень-то много времени, чтобы принять решение.

Некоторое время они ехали молча, и тут его осенило. Он не знал, как пришел к этой идее, может, натолкнула газета, которую Франсуа по утрам всегда клал рядом с его тарелкой. Ведь где-то все-таки он прочитал о том, что Дакс снял на лето виллу в Сан-Тропезе?

Джереми гнал машину мимо поворота на Антиб, вдоль берега моря. Он страстно надеялся на то, что застанет Дакса. Последний раз они виделись на Палм-Бич около года назад, как раз перед тем, как Дакс развелся со своей женой Каролиной.




16


У жандарма он уточнил, где находится вилла Дакса. Она располагалась в дальнем конце полуострова, неподалеку от Таити-Бич, на старой и узкой дороге, ехать по которой приходилось с величайшей осторожностью. Время от времени Джереми поглядывал на Марлен. Она, похоже задремала, глаза ее были приоткрыты. Вилла стояла почти у самой воды. С чувством облегчения он увидел, что за шторами мелькает свет. Слава Богу, он никого не разбудит.

Подходя к дому, он услышал негромкую беседу, донесшуюся через открытое окно. Он потянул за ручку старинного звонка. Звук его эхом откликнулся в ночи.

Из машины послышался голос Марлен.

— Где мы?

— Это дом моего друга, — отозвался он. Дверь распахнулась, из нее выглянул Котяра.

— Кто здесь?

— Это я, Котяра. — Джереми сделал шаг вперед, так чтобы на него упал свет. — Мистер Ксенос дома?

— Сеньор Хэдли, — узнал его Котяра, — входите. Изнутри донеслись взрывы хохота. Поколебавшись, Джереми встал так, чтобы Котяра смог видеть сидящую в машине женщину.

— Не попросите ли вы мистера Ксеноса выйти на минуту?

Котяра посмотрел на автомобиль, затем перевел взгляд на Джереми, понимающе кивнул.

— Можете быть спокойны, сеньор.

Он скрылся в доме и тут же появился вновь, уже вместе с Даксом. При виде своего старого знакомого Дакс тепло улыбнулся.

— Джереми, — он протянул руку, — почему не заходишь?

Джереми обменялся с ним рукопожатием.

— У меня кое-какие проблемы.

Только после этих слов Дакс заметил сидевшую в машине Марлен. В некотором недоумении поднял бровь, но, тем не менее, тут же скомандовал:

— Отгони машину за дом. Мы с Котярой будем ждать тебя там.

С легкой душой Джереми уселся за руль, завел двигатель.

— Куда мы? — с тревогой спросила Марлен.

— Просто объедем вокруг дома. — Он улыбнулся ей. — Не беспокойся, теперь все будет в полном порядке. Впервые за всю ночь он сам в это поверил.

Около пяти утра Джереми направил маленький красного цвета «МГ» с шоссе на дорожку, которая вела к воротам его виллы на мысе Антиб. С удовлетворением кивнул головой: Дакс знал, что делает.

— Возьми мою машину, — сказал он ему. — А твою я подгоню к полудню. Возможно, полиция ее уже разыскивает.

В доме не видно было ни огонька, видимо, все спали. Сколько времени, подумал Джереми, понадобится фон Куппену и. жандармам, чтобы явиться сюда? Может, он успеет немного поспать? Он чувствовал себя совсем обессилевшим. Поднявшись в спальню, он заснул, едва успев снять с себя верхнюю одежду.

Солнце давно уже било в окна, когда Томми разбудил его.

— Вставай.

Джереми, поворочавшись, сел в постели, начал тереть глаза.

— Который час?

— Скоро полдень, — ответил брат. — Играешь в сэра Галахарда?

— Что ты несешь? — Джереми, наконец, проснулся окончательно.

— Внизу сидит фон Куппен с парой жандармов. Утверждает, что этой ночью ты похитил его жену. Отец пока терпит, но может в любую минуту взорваться.

— Отец уже здесь?

— Примерно с полчаса. Они прибыли почти одновременно.

Он выбрался из постели и пошел в ванную. Встал под душ, открыл холодную воду. Ледяная вода обожгла его, он бешено замахал руками, пока не почувствовал, как по жилам толчками побежала кровь. Затем выключил воду.

— Будь добр, подай мне полотенце. Томми бросил ему полотенце.

— Ты как-то спокойно ко всему этому относишься.

— А что ты хочешь, чтобы я делал? — спросил Джереми, энергично растираясь.

— Не знаю. Но я бы все-таки чуть-чуть поволновался, если бы положил руку на чужую жену.

— А может, это был вовсе не я. Том посмотрел на брата.

— Хорошо, что ты сказал «может». В таком случае, я не теряю надежды.

Вскочивший на ноги фон Куппен едва дал ему войти в комнату.

— Что вы сделали с моей женой? Джереми смерил его ледяным взглядом.

— Не понимаю, о чем вы говорите. Отец не спускал с него глаз.

— Мистер Куппен утверждает, что ты увез его жену этой ночью из гостиницы, где они остановились. На взгляд отца Джереми ответил своим.

— Он видел меня вместе с ней?

Фон Куппен в раздражении повернулся к жандармам.

— Мне не нужно было его видеть. Ночной портье видел, как она садилась в «кадиллак» с откидывающимся верхом. Машина принадлежала ему — в округе таких немного.

— Он видел, что я садился в машину?

— Какое это имеет значение? Он узнал мою жену. Этого достаточно.

Джереми улыбнулся.

— Не совсем. Видите ли, дело в том, что этой ночью я не сидел за рулем «кадиллака».

Глаза присутствующих устремились на него. Джереми обратился к полицейскому.

— Давайте выйдем. Я могу это доказать. К нему вплотную подошел отец.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прошептал он. Джереми скосил на него глаза. В их семье честность была не просто словом.

— Я и сам на это надеюсь.

Отец не ответил, но Джереми заметил, как поджались его губы. Не много радости будет старику, если именно сейчас в его доме разразится скандал. Тем более, что Джим вот-вот должен шагнуть в большую политику.

Джереми указал на маленький красный «МГ».

— В эту ночь я был за рулем этой машины.

— Дешевые фокусы! — Фон Куппен водил глазами по стоянке, но кроме «ситроена» других машин на ней не было. — Где «кадиллак»?

Холодно посмотрев на него, Джереми не удостоил его ответом.

В разговор вступил полицейский.

— Где ваш «кадиллак», мсье? Джереми пожал плечами.

— Не знаю.

— Не знаете, мсье? Вы? — жандарм был настроен скептически.

— Именно так. Прошлым вечером у казино я встретил старого друга, он сказал, что хотел бы попробовать мой «кадиллак», вот мы и махнулись на вечер машинами.

— Махнулись? — полицейский выглядел озадаченным.

— Поменялись. Последнее, что я видел, так это то, что он вырулил на Бульвар дэ Англэ.

— Какое это было время, мсье? Джереми вновь пожал плечами.

— Точно не помню. Пол-одиннадцатого, может, одиннадцать вечера.

— Вы, должно быть, очень хорошо знаете этого человека, если поменяли свой автомобиль на такую кроху.

— Естественно, с незнакомцами машинами не меняются.

— Он лжет! — со злобой завопил фон Куппен. — Неужели не видно, что он просто тянет время? Голос Джереми зазвенел от презрения.

— Вы больны, по-видимому. Вам никто еще не советовал обратиться к психиатру?

Фон Куппен вспыхнул и сделал угрожающий шаг вперед. Между ними вырос жандарм.

— Не будете ли вы настолько любезны, чтобы указать нам имя джентльмена, которому вы передали свою машину?

Через плечо полицейского Джереми увидел, как на подъездную дорожку свернул «кадиллак».

— С удовольствием, — как ни в чем не бывало сказал он. — Собственно говоря, вот он и сам, собственной персоной. Мсье Ксенос. Может, вам доводилось слышать о нем?

— Нам знакомо это имя, — сухо ответил полицейский, поворачиваясь к остановившемуся «кадиллаку».

— Как он тебе понравился, Дакс? — спросил, подходя, Джереми.

— Отличная машина. Правда, несколько великовата для здешних дорог, а жаль.

Фон Куппен уже не мог себя сдерживать.

— Они сговорились, — орал он, — разве не ясно, что они оба по уши в этом деле!

Дакс обернулся, чтобы посмотреть на него.

— Кто этот человек?

— Его зовут фон Куппен, — ответил Джереми. — Он уверен, что...

— Фон Куппен? — перебил его Дакс. — Это сэкономит мне кучу сил и времени. Я собирался разыскивать его после того, как верну тебе машину.

Дакс вылез из-за руля и направился к немцу.

— У меня к вам записка от вашей жены.

— Видите?! — У Куплена, похоже, начиналась истерика. — Я же говорил, здесь явный заговор!

— Заговор? — Дакс был изумлен. — Какой заговор?

— Фон Куппен убежден, что я этой ночью выкрал из гостиницы его жену. Дакс расхохотался.

— Прошу меня извинить, — обратился он к Джереми, — вот уж не думал, что ты окажешься вовлеченным в мои э-э-э... проблемы.

С этими словами он повернулся к жандармам и быстро заговорил с ними по-французски.

— Миссис фон Куппен не была похищена. Она уехала со мной по ее собственному желанию. Она сказала мне, что между ней и мужем все кончено, что с нее хватит, что она хочет покинуть его. Я заехал за ней после ее телефонного звонка.

— Он лжет! — фон Куппен не владел собой. Дакс вытащил из кармана конверт.

— Прежде чем бросаться обвинениями, за которые вас могут привлечь к суду, ознакомьтесь с письмом вашей жены.

Фон Куппен трясущимися руками вскрыл конверт. С того места где он стоял, Джереми показалось, что внутри лежат фотографии и листок почтовой бумаги.

Лицо фон Куппена стало белым.

— Я ничего не понимаю! Я требую встречи с ней! Мы должны поговорить!

— Она не хочет вас видеть, — ответил Дакс. — Она просит, чтобы вы вернули ее паспорт.

— Но мне нужно встретиться с ней. Она, в конце концов, моя жена. Вы не посмеете помешать нашей встрече. Дакс был холоднее льда.

— Посмею и сделаю это. Она находится на моей вилле. А я, к вашему сведению, являюсь послом по особым поручениям Республики Кортегуа, нахожусь во Франции со специальной дипломатической миссией. Место моего проживания обладает дипломатической неприкосновенностью. — Он повернулся к жандармам. — Верно, мсье?

Полицейский кивнул.

— Это вопрос дипломатический, — с чисто французской легкостью, обрадовавшись, что выбрался из сложной ситуации, проговорил жандарм. — Это вне моей юрисдикции.

Дакс вновь повернулся к фон Куппену.

— В дополнение к письму, копиями которого я располагаю, у меня есть и копия заявления вашей супруги, заверенная у нотариуса. А также справка от врача, констатирующая ее физическое состояние. Надеюсь, вы добровольно вернете мне ее паспорт, не вынуждая меня предъявлять все эти документы суду. Или мне следует добиться через суд запрета на ваш физический контакт с нею?

Фон Куплен уставился на Дакса, затем повернул голову к Джереми.

— Что вы с ней сделали? У нас не было никаких проблем до тех пор, пока вы не встали на нашем пути, — с горечью сказал он.

— По-видимому, вы действительно ненормальны, если верите своим словам, — ответил Джереми и обратился к отцу:

— Пойдем в дом, папа. Я проголодался.

В полном молчании они прошли в дом, оставив во дворе фон Куппена и полицейских. Через несколько минут они услышали, как от виллы отъехала машина. Когда звук ее стих, отец поднял глаза на Джереми.

— Это ты забрал ее из отеля, не так ли?

— Так.

— С чего вдруг ты полез заниматься этими глупостями?

Джереми повернулся к Даксу.

— Там были фотографии, да?

Дакс кивнул и вытащил из кармана еще один конверт. Джереми взял его и передал отцу, даже не взглянув. Хэдли-старший вскрыл конверт, достал несколько снимков.

— Боже мой!

— И это еще не все, отец. Когда я приехал в гостиницу, то увидел, что она прикована наручником к кровати. Я же сказал, что этот сукин сын тронулся, и это на самом деле так.

Отец переводил взгляд с сына на его друга. Затем произнес:

— Нам повезло, что Дакс был рядом и помог из всего этого выпутаться. Даже и думать не хочу, что могло бы произойти, если бы не он.

— Неужели ты считаешь, что я об этом не подумал? Неужели ты верить в то, что я был способен поставить под удар Джима в то самое время, когда он будет баллотироваться в Конгресс?

— Джим баллотироваться? — Отец в недоумении уставился на Джереми. — Я-то был уверен, что к этому времени ты поймешь...

— Пойму что?

— Поймешь, почему я велел тебе отказываться от всех предложений о работе. В Конгресс будет баллотироваться вовсе не Джим. Это будешь ты!




17


Роберт был погружен в чтение газеты, когда Дениз вошла в их маленькую квартирку с почти пустой хозяйственной сумкой в руке. На пороге она остановилась.

— Ты сегодня рано.

Он не оторвал глаз от газеты. Губы его шевелились, пока он с трудом переводил слово за словом с иврита на французский. Предложение наконец закончилось, он поднял голову.

— Делать в конторе было совершенно нечего, и после обеда меня просто отпустили.

Дениз закрыла входную дверь и прошла на кухню, но тут же вернулась в комнату.

— Принесли свежую «Франс суар». Я положила ее на столик рядом с твоей кроватью.

— Спасибо. — Он начал подниматься, однако спохватился, что движения его слишком уж торопливы, слишком уж выдают желание поскорее снова схватить газету. — А как твои дела?

Дениз пожала плечами.

— Как обычно. Я уверена, что мясник понимает по-французски, но делает вид, что нет. Он заставил меня изъясняться на иврите. И, когда в лавке все вволю насмеялись над моим произношением, сказал, что сегодня мяса вообще нет.

— Но ведь новые талоны действительны.

— Я так ему и сказала. А он ответил, что это я знаю и он знает, а вот баранам не сказали.

— И что ты купила?

— Картофеля и кусок жирной баранины.

— Опять ходила на черный рынок?

— А ты опять хочешь есть пустую картошку? Роберт промолчал, а когда заговорил, в голосе его звучала неподдельная горечь:

— Может, арабам и не нравится наше присутствие здесь, но богатеют они на нас исправно.

— Наше присутствие здесь не нравится не только арабам.

— После того, как сюда пришли англичане, все должно измениться.

— Я слышу это уже на протяжении нескольких месяцев. — Дениз устало убрала с лица прядь волос. — И потом я говорила вовсе не об англичанах.

Он молча взглянул на нее, повернулся и скрылся в спальне, но тут же вышел оттуда с газетой в руках.

— Ты видела снимок на первой странице? Здесь пишут о Даксе.

— Нет, — она подошла, — а что пишут? Он пробежал глазами абзац, и лицо его расплылось в улыбке.

— Дакс все тот же. Он будто бы похитил из отеля в Ницце жену какого-то богатого немца. Когда немец потребовал, чтобы жену ему вернули, Дакс ответил, что не в состоянии этого сделать, поскольку вилла, где она находится, обладает дипломатической неприкосновенностью.

— А имя жены не упоминается? Роберт качнул головой.

Дениз повернулась к раковине, набрала в кастрюлю воды. Взяв маленькую щетку, начала чистить картофель.

— Почему бы тебе не срезать кожицу?

— В ней много витаминов. К тому же картофелин всего пять, и они маленькие. Это все, что я смогла достать.

— О. — Он вновь уткнулся в газету.

Пока Дениз занималась стряпней, они не разговаривали. Дениз разрезала картофелины на четыре части, затем мелко покрошила баранину, положила все в кастрюлю, добавила туда зелени. Достала из шкафчика луковку, тоже опустила в кастрюлю. Постояла в задумчивости и вновь открыла шкафчик — последняя остававшаяся в нем луковица последовала за первой. Бросив в кастрюлю по щепотке соли и перца, она накрыла ее крышкой. Гурман вряд ли восхитился бы такой похлебкой, но это все же лучше, чем ничего.

— Целых две страницы они отвели моде, — заметил Роберт не поднимая головы. — Хочешь взглянуть?

— С удовольствием.

Дениз подошла, взяла из его руки несколько страниц, уселась на стуле напротив и раскрыла первую. В самом верху страницы крупным шрифтом было набрано: ПЕРВАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ СЕЗОНА. Шанель, Бальмэн, Диор, князь Сергей Никович.

Ниже шли снимки новых туалетов. Она жадно вглядывалась в позы манекенщиц, которые смотрели вызывающе с газетного листа.

Дениз прикрыла глаза. Париж. Осенний показ мод.

Это было как наваждение. Неважно кто ты: герцогиня или жена мясника, — в это время все говорят только о модах. Номера «Л'Оффисиаль» переходят из рук в руки с охами и ахами по поводу какой-нибудь мелочи вроде отделочного шва, и у каждой женщины найдется свое собственное мнение относительно того, будет это смотреться или нет. И не имеет значения, что ты покупаешь себе новое платье раз в десять лет, — право на свое мнение ты имеешь. Соседи выслушают его с таким видом, будто ты входишь в десятку самых шикарных женщин мира.

В это время года Париж бурлил. Со всего света в него съезжались покупатели и покупательницы: из Северной и Южной Америки, Германии, Англии, Италии, даже Дальнего Востока. В ресторанах, театрах, клубах — всюду толпы людей.

Сколько же времени прошло с тех пор, когда она в последний раз была окружена веселой, хохочущей толпой? Израильтяне лишены чувства юмора. Мрачные они какие-то. Нет, она их не винит. Весь мир мрачен, создать в нем новое государство — дело нелегкое. Смеяться тут не над чем. Во всяком случае, им самим. А когда они все-таки смеются, смех их кажется странным и пустым, как будто их кто-то принуждает издавать эти звуки.

Дениз перевернула страницу, и с листа на нее вдруг взглянуло знакомое лицо. Дениз узнала ее сразу: они вместе работали у мадам Бланшетт. Она всегда говорила, что станет манекенщицей. Так и вышло.

Когда-то Дениз и сама подумывала об этом. Это было, когда она впервые приехала в Париж. Но известные салоны ей отказывали: бюст, говорили, слишком велик, ткань плохо спадает. Она тогда села на жесточайшую диету, так что щеки ввалились, под глазами появились круги, но и это не помогло. Для «высокой моды» у нее была слишком большая грудь. В конце концов она нашла себе место в ателье, где шили нижнее белье. Платили немного, она ежедневно должна была участвовать в трех показах, два днем и один вечером.

Тогда Дениз была наивной девушкой. Хотя покупателями были исключительно мужчины, она не видела ничего необычного в том, чтобы расхаживать перед ними в одном лифчике и трусиках. Безразличным взглядом смотрела она в потолок, снимая бюстгальтер, показывая, каков он изнутри, и снова надевая и застегивая его, демонстрируя, как с ним нужно обращаться. А когда рука покупателя намеренно долго задерживалась на ее груди, она считала это просто издержками профессии.

Однажды, после того, как она проработала в ателье почти неделю, в раздевалку вошел хозяин. Сидя на стульчике перед зеркалом, Дениз подняла на него глаза. Показ только что завершился, и бюстгальтер лежал на столике рядом. Она даже не попыталась прикрыться. В конце концов, он ведь босс, да и к тому же видел ее и других девушек столько раз, что, наверное, и сам со счета сбился.

— Завтра вы получите ваши первые деньги. Она с удовлетворением кивнула.

— Прошла уже неделя?

— Да, одна неделя.

Что-то необычное слышалось ей в его голосе.

— Вам нравится, как я работаю?

— Пока ничего. Однако уже пора уделять побольше внимания и другой части вашей работы.

— Другой части работы? — Дениз была озадачена.

— Да. Сегодня вечером у нас будет важный клиент. Он хочет, чтобы вы пошли вместе с ним. Дениз повторила как попугай:

— Пошла с ним?

— Вы знаете, что я хочу сказать, — голос хозяина стал вдруг хриплым и так же неожиданно смягчился. — И ведь это не задаром. Вы получите сто франков плюс пять процентов комиссионных от суммы его заказа.

Дениз уставилась на хозяина. Она не была шокирована. Или, хуже того, оскорблена. Будучи настоящей француженкой и реалисткой — нисколько. В занятиях любовью сна не видела ничего необычного. Но до сих пор она сама всегда выбирала, с кем ей пойти. Удивление она испытала лишь потому, что при найме ей никто ни словом не обмолвился об этой «другой части».

— А если я не захочу?

— Тогда вряд ли есть смысл приходить завтра на работу. Я не могу позволить себе держать работницу, которая не желает выполнять свою часть общего дела.

Несколько мгновений Дениз просидела в полной неподвижности, затем подобрала собственный лифчик, лежавший на стуле.

— Нет, благодарю вас. Если дела тут обстоят таким образом, уж лучше я пойду в кокотки. Да и заработаю я там больше.

— В таком случае вам придется носить с собой разрешение от полиции, а вы должны знать, что это значит. Никто и никогда не даст вам впредь сколько-нибудь приличной работы. Подобные детали биографии проверяются в первую очередь.

Дениз ничего не ответила. Просто взяла с того же стула юбочку и влезла в нее.

— Вы поступаете очень неразумно. Надевая блузку, она улыбнулась:

— Вы хотите сказать, что я поступила очень неразумно.

После этого дня вопрос трудоустройства больше не беспокоил Дениз. В ее распоряжении был проницательный ум и ловкое, подвижное тело. Ей не потребовалось много времени, чтобы установить хорошие отношения с мадам Бланшетт. Получилось так, что к ней ее рекомендовал инспектор полиции. Перед тем, как отправить Дениз в тюрьму, он велел разыскать его, когда ее выпустят. Она так и сделала.

— Ты еще совсем молоденькая, хорошенькая девчонка, — с отеческой добротой обратился он к ней. — Я найду тебе приличный дом. Такой девушке, как ты, опасно шляться по ночам. Никогда не знаешь, кто попадется.

К действительности ее вернул запах подгорающего мяса. Она с испугом вскочила. На стуле напротив спал Роберт, так и не выпустив газеты из пальцев. Она бросилась к кастрюле на плите, схватила ее, обжигая пальцы, и тут же уронила в раковину. Крышка соскочила, кастрюля опрокинулась. В ужасе Дениз смотрела на вывалившуюся из нее еду. Это уже было чересчур.

— А! Дерьмо! — тут силы оставили ее, она безнадежно расплакалась.

— В чем дело? — Роберт стоял сзади. — Ты сожгла нага ужин! — Он не констатировал факт, он обвинял.

Она подняла на него глаза, из которых градом катились слезы, и бросилась в спальню.

— Да! — сквозь слезы крикнула она. — Я сожгла этот чертов ужин!

С размаху хлопнув дверью, она бросилась на постель, задыхаясь от слез. Дверь раскрылась, вошел Роберт, без звука сел рядом, наклонился, мягко положил руку на плечо.

Дениз бросилась ему в объятия, уткнулась лицом в грудь.

— Роберт, давай вернемся домой!

Он сидел и молчал, только руки его все крепче прижимали ее к себе.

— Неужели ты не видишь? Ведь эта земля — не моя, люди здесь — не такие, как я. Я — француженка, Роберт, я здесь чужая!

Он не отвечал.

Она вырвалась из его рук.

— И ты тоже здесь чужой! Ведь ты не беженец, тебя никто не вынуждал сюда ехать! Ты такой же француз, как я. Они нас сюда не звали, они даже против того, чтобы мы жили с ними рядом. Здесь мы только занимаем место, которое другим нужно гораздо больше, чем нам с тобой. Мы поедаем их пищу.

— Ты устала, — мягко сказал он. — Отдохнешь, и те5е станет лучше.

— Не хочу! Все, что я сказала, — правда, и ты знаешь об этом. Если бы ты им был действительно нужен, тебе бы нашли работу поважнее, чем сидеть каким-то клерком в конторе и переводить. Знаешь, что им нужно куда больше, чем мы с тобой? Деньги. Деньги, чтобы строить на них, чтобы покупать на них еду и одежду. Ты бы мог принести Израилю гораздо больше пользы, работая у отца в банке, а не здесь.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я не могу вернуться.

— Почему? — требовательно спросила она. Он промолчал. — Потому что твой отец реалист и знает, что для того, чтобы выжить в этом мире, приходится делать то, что не очень-то хочется?

— Дело не в этом.

— Из-за меня? — Она не отвела взгляда. — Из-за того, что я не вписываюсь в твой мир?

Опять молчание.

— Об этом тебе можно не беспокоиться. Возвращайся домой, где тебя ждут. Мы разведемся. Тебе не придется стыдиться меня. — На глазах ее вновь появились слезы. — Прошу тебя, Роберт, я больше так не могу. Я хочу домой.

Она заплакала, снова спрятав лицо у него на груди. Сквозь всхлипы ухо ее уловило странный грудной голос, ласково произнесший:

— Я люблю тебя, Дениз. Не плачь, мы едем домой.




18


С того дня прошло меньше полугода. Дениз стояла в своей комнате в городском доме де Койна в Париже перед огромным трехстворчатым зеркалом и критическим взглядом рассматривала свое отражение. Поразительно, думала она, как все меняется в зависимости от того, по какую сторону прилавка ты стоишь. Когда она хотела стать манекенщицей, ей говорили, что ее бюст слишком велик. А теперь те же люди, принимая ее как клиентку, уверяют ее, что грудь у нее самой совершенной формы и как нельзя более соответствует замыслу художника. Дениз едва заметно улыбнулась самой себе.

Модельер в салоне князя Никовича чуть с ума не сошел. Актерским жестом прижав ладони ко лбу и закрыв глаза, он произнес:

— Мне видится это как очень простое темно-зеленое узкое платье, почти в обтяжку. Шея раскрыта до основания, а ниже — смелое декольте в форме полумесяца, чтобы приоткрыть эту восхитительную грудь. И юбка колоколом, с разрезом от пола почти до колена, как у китаянок. Это будет потрясающе!

Он открыл глаза, посмотрел на нее.

— Как вы думаете?

— Не знаю, я никогда не носила зеленое.

Платье вышло именно таким, каким его «видел» автор, но завершающую ноту внес в него Роберт: он преподнес ей известный всему миру изумруд барона, камень в пятьдесят каратов в форме сердечка, оправленный в мелкие прямоугольные бриллианты и свисающий с тонкой платиновой цепочки изысканной работы. Драгоценность загадочно поблескивала на ее чуть золотистой коже, покоясь в самом центре декольте, в ложбинке между грудями. Насыщенный зеленый цвет камня отражался в темно-карих глазах Дениз.

Внезапно Дениз охватило какое-то беспокойство. Она повернулась к сестре своего мужа, сидевшей в маленьком кресле у нее за спиной. Снизу доносились приглушенные звуки празднества, набиравшего силу.

— Не знаю, что такое со мной. Боюсь идти вниз.

— Не стоит беспокоиться, — улыбнулась Каролина. — Не съедят же они тебя.

Дениз посмотрела ей прямо в глаза.

— Ты не понимаешь. С некоторыми из присутствующих там мужчин я спала. Что я им скажу при встрече? Или их женам?

— Пошли их всех к черту! Я могла бы рассказать тебе такие вещи, что ты тут же почувствовала бы себя невинным ягненком.

— Возможно, но ведь я делала это за деньги. Каролина приблизилась к ней.

— Посмотри в зеркало. Знаешь, что означает изумруд? Дениз молча покачала головой.

— Его носила моя мать, — сказала Каролина. — И моя бабушка, а до нее — ее мать. То есть его носила либо сама баронесса де Койн, либо та, что вот-вот должна была стать ею. Когда отец передал камень Роберту, для того чтобы он подарил его тебе, это означало конец всей твоей прошлой жизни в той мере, в какой это касалось нашей семьи. Люди, которые сейчас находятся внизу, все до единого знают это.

Дениз почувствовала, что готова заплакать.

— Роберт никогда не говорил мне об этом.

— Ему незачем было. Для него это само собой разумеется, равно как и для всех остальных. Вот увидишь.

— Я сейчас расплачусь.

— Не нужно. — Каролина коснулась руки Дениз. — Давай-ка побыстрее спустимся вниз, пока ты и вправду не успела этого сделать. А то косметика потечет.

Через толпу гостей к Дениз подошел барон.

— Могу ли я пригласить тебя на танец, доченька?

Она кивнула, пробормотав какую-то вежливую фразу. Он взял ее за руку и провел к чуть возвышавшейся площадке для танцев. Музыканты заиграли медленный вальс, и они плавно закружились по залу. Галантно ведя ее, барон улыбнулся:

— Видишь, как хорошо я их вышколил, — они принимают во внимание мой возраст. Дениз рассмеялась.

— Ну, в таком случае им бы нужно было играть что-нибудь побыстрее!

— Нет, ни за что! — Он взглянул на нее. — Тебе нравится вечер?

— О да, здесь все как в сказке. Я никогда не знала, что жизнь может быть такой прекрасной. — Она поцеловала его в щеку. — Спасибо, папа!

— Я здесь ни при чем, все это благодаря тебе. Ведь ты вернула мне сына. — Он сделал едва заметную паузу. — С Робертом все в порядке?

Она подняла на него глаза.

— Вы имеете в виду наркотики? Он кивнул.

— Да, — ответила Дениз. — С ними покончено. Ему было нелегко, долгое время он сильно мучился, но теперь это позади.

— Я рад. Видишь, как не быть благодарным тебе?

— За это нужно благодарить не меня, а израильтян. Насчет таких вещей у них очень строго. Это они поставили Роберта на ноги.

Незаметно они оказались у входа в библиотеку, и барон увлек Дениз за собой из зала.

— Зайдем сюда, я хочу дать тебе кое-что.

Дениз с любопытством последовала за ним. От горевших в камине дров по комнате волнами распространялось тепло. Барон отпер ящик стола, потянул его на себя и извлек пачку бумаг.

— Это все твое, — передавая бумаги Дениз, сказал он.

Дениз посмотрела на листки. Здесь действительно было все: полицейские протоколы, медицинские справки, документы о задержаниях и арестах. Она была совершенно сбита с толку.

— Как вы их добыли?

— Купил. Теперь, когда документы здесь, твое имя нигде больше не фигурирует.

— Но каким образом? — спросила она. — Ведь это, должно быть, стоило ужасно дорого!

Не ответив, барон забрал у нее бумаги, подошел к камину и швырнул их в огонь. Кучка листков ярко вспыхнула.

— Я хотел, чтобы ты видела это своими глазами. — Барон повернулся к Дениз. — Та Дениз ушла навсегда. Она долго смотрела в огонь, потом обернулась:

— Ушла? Тогда кто же остался? Кто я?

— Моя невестка, — спокойно ответил барон, — Жена Роберта, которой я так горжусь.

Пройдя по коридору, Роберт зашел в кабинет отца.

— Это не оправдает себя.

Барон поднял голову.

— Почему ты так решил?

— Я же был там, — с жаром ответил Роберт. — Ты, наверное, забыл, что я жил в этой стране. Принимая во внимание всю важность проекта, могу сказать, что Израиль будет не в состоянии заплатить за прокладку водопровода через пустыню. Ему и ста лет не хватит, чтобы расплатиться. Наши деньги уйдут в песок.

На лице отца появилось выражение, которого Роберт раньше не замечал.

— Но ты согласен, что проект этот реален?

— Да.

— И необходим?

— Бесспорно. Меня беспокоит экономическая сторона вопроса.

— Иногда бывает только разумно вкладывать средства в дела, которые не обещают быстрой прибыли, — сказал сыну барон. — Таков долг богатых людей перед обществом. Прибыль здесь заключается в том, что в результате выигрывают все.

Роберт с удивлением посмотрел на отца.

— Не означает ли это резкой перемены в твоих взглядах?

Барон улыбнулся.

— А твои возражения должны свидетельствовать о переменах в твоих?

— Но как же твоя ответственность перед остальными членами семейства? Ты говорил про нее, обосновывая необходимость спасения концерна фон Куппена.

Барон поднялся.

— Это оборотная сторона той же медали. Если бы тогда мы не сделали того, что сделали, все наши прибыли достались бы другим. Данный проект осуществим именно благодаря тем деньгам, которые мы заработали, поддержав фон Куплена.

Несколько мгновений Роберт соображал.

— Тогда выходит, что ты не стремишься на этом проекте заработать?

— Я этого не говорил, — быстро ответил отец. — Как банкир я всегда должен быть заинтересован в прибылях. Но в этом деле не прибыль сама по себе стоит на первом месте.

— Значит, ты не отвергнешь прибыль, если я укажу тебе, как ее можно получить?

— Конечно, нет. — Барон вновь уселся. — Что ты имеешь в виду?

— Пароходную компанию «Кэмпион-Израиль». Мы готовы отказаться от оформления страховки, поскольку Марсель чересчур уж жадничает и хочет заграбастать всю прибыль целиком.

— Это так, — заметил барон. — Наш старый друг Марсель готов заглотить все, что видит. Меньше чем за год он прибрал к рукам почти столько же судов, сколькими владеет его тесть, и уж гораздо больше, чем это нужно грекам. Но все его суда уже столько раз заложены и перезаложены, что, боюсь, какая-нибудь очередная сделка пустит их всех ко дну.

— Но если прибыли от израильской линии не будут годностью и без остатка перекачаны в другие его компании, то не хватит ли нам этих денег, чтобы покрыть текущий дефицит средств на этот проект с водопроводом?

Барон задумался.

— Может, и хватит, хотя придется пройти по острию ножа.

— Если мы объединим два проекта в один и предоставим Израилю денежную ссуду под, скажем, полпроцента вместо обычных пяти-семи, не убьем ли мы тем самым двух зайцев сразу?

— Пожалуй. Роберт улыбнулся.

— Но, — продолжал барон, — что если Марсель на это не пойдет? Ведь если мы вынудим его внести больше, чем того требует его доля, может получиться так, что никакой прибыли мы не увидим вообще.

— Надо его спросить, — заметил Роберт. — Если ему позарез, как ты говоришь, нужны суда, он согласится. И выдать ему свидетельство о страховке будет для нас тогда сущим удовольствием.

Де Койн с уважением посмотрел на сына. Высказанная им идея была абсолютно здравой, а если бы она оказалась еще и осуществимой, Израиль получил бы значительные выгоды.

— Марсель сейчас в Нью-Йорке, — сказал барон. — Может, тебе стоит отправиться туда и потолковать с ним?

— Отлично. Думаю, Дениз это тоже понравится. В Америке она еще ни разу не была.

Барон взглядом проводил скрывшуюся за дверью фигуру сына. Привычным движением руки поднес к глазам лист бумаги, начал вчитываться, но так и не смог заставить себя сосредоточиться. Старею, подумал он. Всего несколько лет назад, когда он был лишь чуть моложе, он не просмотрел бы такую возможность. Видимо, пора уже потихоньку отходить от дел.

И вовсе не потому, что он чувствовал себя таким усталым. Просто он слишком долгое время нес свою нелегкую ношу. А может, все эти годы он не был готов умерить пыл потому, что не видел рядом продолжателя своего дела? Такого, какого его отец нашел в нем самом?




19


Толпа начала выкрикивать приветствия еще задолго до того, как длинный черный лимузин остановился у задрапированного флагами помоста. Человек в форме капитана бросился вперед, чтобы распахнуть дверцу. Взорам собравшихся открылось сначала затянутое в шелковый чулок колено, затем солнце заблистало в мягких, рассыпавшихся по плечам волосах. Ампаро вышла из машины.

Толпа неистовствовала:

— Принцесса! Принцесса!

Какое-то мгновение Ампаро стояла неподвижно, едва ли не робея. Затем улыбнулась окружавшим ее людям. К ней подбежала девчушка, вручила букетик цветов. Она наклонилась и поцеловала ребенка, едва слышно прошептав:

— Огромное спасибо!

Тут ее отделили от толпы чиновники, проводили на помост и поставили напротив целой батареи из микрофонов. Ампаро терпеливо ждала, пока фотографы со вспышками не уймутся, а выкрики толпы не начнут стихать. Когда она, наконец, заговорила, ее низкий голос зазвучал так тепло и проникновенно, что каждому из присутствовавших казалось, будто она обращается именно к нему:

— Дети мои. Крестьяне.

Эти слова вызвали новый шквал восторженных криков. Ибо разве не была она одной из них? И разве не с гор спустился ее отец, чтобы занять свой высокий пост? Не она ли постоянно заботится о жизни крестьян и рабочих, о жизни простых людей? Именно по ее настоянию открывались школы для их детей, больницы для слабых и страждущих, предоставлялась пища тем, кто не мог более работать, забота и уважение окружали стариков.

Вот и сейчас она стоит перед фасадом великолепного здания, белоснежного и сверкающего, того самого здания, строительство которого стольких людей обеспечило работой, а в самом ближайшем будущем даст возможность заработать на жизнь еще большему количеству мужчин, женщин и детей. Даже саму землю, на которой высилось величественное здание отеля, землю, принадлежавшую ей и принесшую бы несметные богатства в виде арендной платы, — эту землю она тоже отдала им. Неужели же после всего этого, после всех тех благ, которыми она осыпала свой народ, было бы слишком большой честью назвать отель ее именем? Принцесса.

Ампаро подняла руку, и шум толпы тут же смолк. Она смотрела, не мигая, на стоящих перед ней людей, не обращая внимания на бьющий в глаза резкий солнечный свет. Усиленный микрофонами, ее низкий голос разносился над собравшимися, как страстный шепот:

— Этим днем каждый из нас может гордиться. Им может гордиться вся страна. Этот день знаменует собой начало новой эры — эры процветания нашей горячо любимой земли.

Вновь воздух сотрясли радостные крики, но мановением руки Ампаро восстановила тишину.

— Здесь, перед вами, я — всего лишь символ. Символ смирения и величайшей скромности моего отца, чьи неустанные заботы о благе народа не дают ему возможности ни на мгновение отойти от тяжких трудов.

На этот раз она позволила им накричаться вволю.

— Президент! Президент! Президент! Когда скандирование стихло, Ампаро продолжила свою речь:

— Завтра этот отель будет открыт. Завтра в нашем аэропорту приземлятся три огромных самолета из Соединенных Штатов, громадное пассажирское судно станет на якорь в нашей гавани. К нам приедут гости из тех стран, что лежат к северу от нас. Они хотят увидеть красоты и чудеса нашей земли, они хотят насладиться ими. И мы им скажем завтра: «Добро пожаловать!»

Завтра к нам приедут те самые туристы, которые сделали богатыми наших соседей, Кубу и Панаму. Теперь они везут свои богатства к нам — давайте же и мы поделимся с ними тем, что имеем. Пусть каждый из них почувствует себя счастливым у нас — таков наш общий священный долг. Мы хотим, чтобы они увезли домой самые лучшие воспоминания о красоте и доброте нашей любимой земли и ее замечательных людей.

Мы должны показать им, что наша страна, Кортегуа, — страна прекрасная. Страна, готовая занять подобающее место в мировом содружестве наций.

В задних рядах начала подниматься очередная волна ликующих выкриков. Рев приближался к импровизированной трибуне. Ампаро улыбнулась и жестом руки опять подчинила себе людей.

— Все это будет завтра — завтра отель откроется для них. Но сегодня — сегодня он наш. Сегодня все вы, каждый из вас сможет войти внутрь и убедиться собственными глазами, на какие чудеса вы способны, пока отец мой верит в вас — свой народ.

Голос ее смолк, она повернулась к яркой, сверкающей на солнце ленте, висевшей поперек входа в здание. Кто-то вручил ей ножницы. В ее руках они ослепительно блеснули. Чуть склонившись, Ампаро сделала резкое движение, и концы ленты упали на землю. Тоща толпа людей с ревом устремилась внутрь. В дверях возникла давка, и красивая церемония могла бы оказаться сорванной, если бы не две цепочки солдат, которые быстро выстроили жаждущих попасть в отель в стройную колонну.

Дакс стоял на помосте, наблюдая за тем, как почетные гости и официальные лица просили Ампаро засвидетельствовать ее отцу их безграничную признательность. Когда поток благодарностей иссяк, он подошел к ней. Рядом не было никого, кроме солдат, ее телохранителей, которые сопровождали ее постоянно. Задумчивыми глазами Ампаро смотрела вниз, на толпу у входа.

— Ты была хороша, — сказал он за ее плечом. — Очень хороша.

Она обернулась с вежливой улыбкой на устах, но как только увидела, кто перед ней, улыбка сразу же стола другой — теплой и дружеской.

— Дакс! А я и не знала, что ты здесь. В изящном поклоне он поцеловал ей руку.

— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.

— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.

— Пойдешь внутрь?

— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.

— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.

— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?

— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.

— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.

— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.

— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.

— Чем же можно тебя удивить?

— Тобой.

— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.

— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.

— В отеле должен быть бар.

— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.

— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.

В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.

— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.

Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.

На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.

Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.

Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.

Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.

У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.

Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.

— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!

— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.

— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...

— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.

— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?

Дакс промолчал.

— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.

— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?

— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.

— Как с ним поступят?

— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.

— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь. И на этот раз оно будет удовлетворено. Сколько западным странам можно дуться на нас за то, что на протяжении всей войны мы соблюдали нейтралитет. У нас у всех сейчас только один общий враг.

— Не так-то это будет легко. Россия располагает правом вето.

— Когда в Корее возобновится война, — продолжал президент, — русские не решатся использовать это право перед лицом мирового общественного мнения. Вот тогда-то мы и должны заявить о себе. Твоя задача — дать ООН понять, что мы готовы предоставить в ее распоряжение три батальона. — Он взял со стола лист бумаги и передал Даксу. — Кстати, я подписал приказ о назначении тебя полковником кортегуанской армии.

Дакс уставился на бумагу.

— А это для чего? Президент улыбнулся.

— Я посылаю Ампаро с визитом в Соединенные Штаты. Миссия... э-э, как зы это называете? Миссия доброй воли? Ответственность за нее возлагается на тебя.

— Но все же я не вижу смысла в присвоении воинского звание.

На лице старика появилась мудрая усмешка.

— Ничто не оттеняет женскую хрупкость и нежность так, как офицерская форма.




20


— Пока тебя не было, принцесса звонила дважды, — сказал Котяра. — Она хочет видеть тебя немедленно.

— Она не сказала зачем? Котяра пожал плечами.

— Нет. Думаю, все за тем же.

Дакс нахмурился, вылезая из полковничьего кителя. И так все время. Ампаро требует к себе постоянного внимания. Он начал развязывать галстук.

— Корреспондент из «Лондон таймс» приходил?

— Ушел почти час назад. Ампаро стала накручивать диск сразу же, как только он вышел.

— Позвони ей и скажи, что я приду, как только приму душ. — Дакс потянул с себя рубашку, а войдя в спальню, снял остальную одежду.

В душе он с наслаждением подставил тело под горячие струи, напряжение медленно спадало. Конгрессмен из южных штатов, бывший столь влиятельной личностью в Комиссии по иностранным делам, оказался весьма крепким орешком. Без помощи Джереми Хэдли поладить с ним было бы, скорее всего, невозможно.

Однако Джереми удалось найти с ним общий язык. Доброта и терпимость обезоружили противника, обладавшего проницательным политизированным умом. В высшей степени тактично Хэдли дал понять, что привилегии, которыми пользовались в Кортегуа некоторые техасские нефтяные компании, не вечны, что их можно запросто лишиться. Скорее всего этого не случится, но кто может сказать наверное? Кортегуа была единственной страной в Южной Америке, которая не домогалась экономической помощи Штатов. В своем развитии она рассчитывала только на себя, и это делало ее абсолютно независимой.

Южанин был не дурак. Он сразу понял, что Джереми имел в виду. К тому же ему понравилось, что Кортегуа не собирается ни о чем просить. Было очень приятно, сказал он, узнать, что есть такая страна, которая предпочитает опираться лишь на собственные силы, следуя лучшим традициям обеих Америк. Дакс был уверен, что в уме конгрессмен уже занялся подсчетом тех комиссионных, которые он получил или собирается получить от техасских нефтяных магнатов. Как бы то ни было, встреча завершилась к полному согласию обеих сторон. Конгрессмен пообещал со всей убедительностью рекомендовать Госдепартаменту поддержать в Совете Безопасности просьбу Кортегуа о приеме в ООН.

Дакс был настолько поглощен собственными мыслями, что не услышал, как дверь в ванную распахнулась. О присутствии Ампаро он понял, услышав ее голос.

— Что ты здесь делаешь? — с раздражением и требовательно спросила она.

— Принимаю душ, — с долей сарказма откликнулся Дакс из-за стеклянной перегородки. — А ты думала что?

— В полдень?

— А что в этом такого?

— Ты был с женщиной, — пыталась она уличить его, — с этой немкой.

— Не смеши меня.

— Я заметила, каким глазами она смотрела на тебя во время обеда.

Он со злостью выключил воду. Не стоило и пробовать объяснить Ампаро, что на самом деле Марлен была с Джереми Хэдли.

— Перестань вести себя, как ревнивая крестьянка. Для того, чтобы освежиться под душем в середине дня, у человека могут быть и другие причины. Это Америка, воды здесь хватает.

Он протянул руку за полотенцем, снял его с крючка, завязал узлом на бедрах и вышел из-под душа.

Ампаро стояла в дверях, не сводя с него глаз. Дакс молча взял другое полотенце, начал растираться. В зеркало он мог видеть, как раздражение постепенно уходит из ее глаз.

— Интервью прошло нормально?

— Надеюсь, да, но лучше бы ты был рядом. Я очень волнуюсь, оставаясь с репортерами один на один. С ними я чувствую себя такой... неполноценной.

— Все газетчики таковы. Я думаю, что это просто игра. Просто они хотят убедить тебя в том, что знают гораздо больше, чем ты.

— Чем ты был занят?

— У меня была встреча с одним конгрессменом. Я говорил тебе о ней.

— Закончилась хорошо?

— Закончилась хорошо.

— Я хочу выпить, — сказала Ампаро после паузы. Взгляды их встретились в зеркале.

— Скажи Котяре, он приготовит тебе, что захочешь.

— Что мы такое пили перед обедом? Тот коктейль? Он мне понравился.

— Сухой мартини.

— Хорошая вещь. Эти гринго знают толк в напитках, а не глушат чистый ром.

— Не увлекайся ими, эта штука очень коварная. Вкусные, да, но затуманивают мозг и развязывают язык.

— Я выпила три коктейля за обедом, и ничего. Просто почувствовала себя лучше.

Ампаро отвернулась и прошла в комнату. Дакс отбросил полотенце, накинул на себя халат и, пересекши спальню, вошел в гостиную своего номера-люкс. Ампаро стояла у окна со стаканом в руке и смотрела вниз, на респектабельную Парк-авеню.

— Как их много, — сказала она Даксу. Он кивнул.

— Только в одном Нью-Йорке население в три раза больше, чем во всей Кортегуа.

— Они живут и работают бок о бок друг с другом. И никакой войны, никаких бандитов в горах.

— У них тоже свои проблемы, правда, не такие, как у нас. Здесь преступность носит характер скорее социальный, чем политический.

Ампаро повернулась к окну спиной.

— И у всех автомобили, включая бедняков. — Она допила коктейль. — Это даже не Мексика, которую я считала такой богатой. Нет, Америка — вот действительно преуспевающая страна. Теперь я начинаю понимать, что имеет в виду мой отец, когда говорит, что нам нужно пройти очень долгий путь.

Дакс молчал.

— Можно мне налить еще?

— Я всего лишь твой эскорт, а вовсе не опекун. Он подождал, пока Котяра поднесет ей новый бокал, а затем сказал:

— Не пей слишком много, вечером у нас ответный ужин. Будет не очень красиво, если ты вдруг уснешь в самом разгаре.

— Не усну, — опять с раздражением ответила Ампаро. Лицо ее раскраснелось.

— Я собираюсь немного поспать. Так сказать, небольшая сиеста. Советую тебе сделать то же самое. Ужин продлится долго.

— Мне не хочется спать.

— Как тебе будет угодно. Ваше высочество извинит меня?

— К чему такое ехидство, — бросила она, следуя за ним в спальню.

Дакс сел на край постели.

— Это не ехидство. Я просто устал.

Ампаро смотрела, как он ложится и вытягивается на кровати в полный рост. Сделав глоток и глядя уже в сторону, она сказала:

— А все-таки ты сегодня был с этой немкой. Дакс улыбнулся.

— Ну что, видишь? Я же предупреждал тебя о коктейлях. Твой язычок уже начинает нести чушь.

— Никакой чуши! — Она стояла у постели и смотрела на него сверху вниз. Румянец на лице разгорался все сильнее. — Я все знаю о тебе. Если бы ты уже не пообщался с нею, ты бы не позволил мне стоять так возле тебя.

Он закинул руки за голову.

— И что же ты обо мне знаешь?

— Ты забываешь о том, что я просматриваю всю иностранную прессу. А здесь газеты не то, что в Кортегуа, где запрещается печатать порочащие тебя факты. У тебя было столько женщин...

— Ну и...

Неожиданно Ампаро почувствовала, что к глазам подступают слезы, это разозлило ее еще больше.

— А я не женщина? Или у меня что-нибудь не в порядке?

Дакс расхохотался.

— Ты — настоящая женщина, и с тобой все нормально. Но...

— Но что?

— Твой отец доверил тебя моим заботам. Это вопрос чести. Каково, по твоему мнению, ему будет узнать, что я не оправдал его доверия?

— Ты не шутишь? Ты говоришь это серьезно?

— Да.

На нее вдруг напал неудержимый хохот.

— Отец прав! Ты — лучший дипломат в стране!

— Что ты хочешь этим сказать? Она посмотрела на Дакса.

— Ты и сам отлично знаешь, что я хочу сказать. Для чего, как ты думаешь, отцу нужно было посылать нас сюда вместе, как не для того, чтобы мы сошлись поближе, покороче?

Дакс ничего не ответил. Подобная мысль не приходила ему в голову. А ведь действительно, дьявольский мозг старого бандита мог додуматься и до этого. Действовать напрямик всегда казалось ему примитивным.

— Между нами все давно кончено, и он знает об этом. Она уставилась на него.

— Так вот в чем причина? Ты так и не простил мне того, что тогда случилось.

— Мне нечего было прощать.

— Я вовсе не хотела обманывать тебя — на этом настоял отец. Я собиралась все тебе рассказать.

— Это неважно.

— Это важно. Теперь. Раньше это и правда ничего не значило. — Одним глотком она допила содержимое бокала. — Я думала всегда только о тебе. Но тогда я была слишком молода, а ты вечно где-то пропадал. И я влюбилась в человека, который чем-то напоминал тебя, а мой отец подстроил так, чтобы его убили. После того, как ты уехал, у меня не было никого. Никого. Когда я узнала о твоей женитьбе, я проплакала всю ночь.

— Тебе нет никакой нужды рассказывать мне все это.

— Я должна рассказать, — хриплым голосом ответила Ампаро. — Сколько времени ты еще будешь карать меня? Как долго мне еще мучаться мыслью о том, что ты никак не простишь мне этот обман?

Дакс хранил молчание.

Она опустилась на колени. Поставив бокал на пол, потянула с него халат. Дакс ощутил внизу живота ее горячие влажные губы, его охватило возбуждение. Сладкая боль от ее острых зубок волной прошла по его телу, ее ловкий язычок приводил Дакса в исступление.

Он вцепился в волосы Ампаро, притянул ее голову к своему лицу.

— Ампаро, — шепот его срывался, глаза блуждали, — не выпивка ли в тебе гуляет?

Она почти застенчиво посмотрела на него и ответила тихим низким голосом:

— Нет, не выпивка. И не намерения отца. Это я делаю для себя. Он никогда не узнает.

Дакс не выпускал ее из своих крепких рук, взглядом требуя только одного — правды.

— Ты только что сказал, что между нами все кончено, — прошептала Ампаро. — Но ты ошибся. Между нами еще ничего и не начиналось. — Она отняла свою щеку от его ладони и уткнулась в нее губами. Он не услышал, а скорее почувствовал, как она произнесла:

— Вот сейчас все и начнется.




21


Марсель поднял телефонную трубку и тут же услышал голос секретарши, ответивший из офиса в центре города.

— Есть что-нибудь срочное на утро?

— Нет, мистер Кэмпион. Как раз утро я оставила свободным, вы же сами предупредили меня об этом.

— Хорошо. Думаю, что до обеда я появлюсь.

— Нельзя ли в случае чего разыскать вас по телефону у мистера Шактера?

— Нет, там меня не стоят беспокоить.

Он положил трубку и вышел через личный выход на улицу, где его уже ждал автомобиль с шофером. На мгновение Марсель задержался, окинув взором здание, сложенное из серого камня. Его охватило чувство гордости — еще бы, один из лучших особняков на Парк-авеню. Да и стоит на углу.

К счастью, дом был не настолько велик, чтобы в нем разместилось какое-нибудь посольство, и цена не выходила за разумные рамки. Но для Марселя, жившего в нем в полном одиночестве, он был достаточно просторным. Тринадцать комнат. Агент по продаже недвижимости еще смущенно рассмеялся:

— Кое-кто считает, что это несчастливое число.

Марсель только улыбнулся, вспомнив многих известных игроков, которые молились чертовой дюжине. Он не видел в этом числе ничего особенного. Особняк нравился ему вне зависимости от счастливых иди несчастливых чисел.

— Мне все равно. Я не суеверен.

Они ударили по рукам, и Марсель вселился, не дождавшись, пока рабочие закончат косметический ремонт.

Ему не терпелось выехать из отеля, в котором он поселился, разойдясь с женой. У него было такое чувство, что она вместе со своим отцом продолжает получать подробную информацию о его личной жизни, — служащих отеля легко можно было подкупить.

А еще Марселю очень нравился его отдельный, личный вход. Через него он мог подняться к себе, не появляясь в других частях дома. Это было особенно ценно в те моменты, когда ему не хотелось, чтобы слуги знали о времени его прихода или ухода, либо если кто-то из гостей желал остаться неузнанным.

У него не было никаких иллюзий в отношении самого себя. Он знал, что не стал более привлекательным лишь от того, что имя его не сходило с газетных страниц. Дело было только в деньгах, откровенно и просто. Именно деньги и придавали ему такую привлекательность.

Анна, ее отец и два их юриста уже ждали его, когда он вошел в контору своего адвоката.

— Доброе утро, — поздоровался он со всеми.

Анна не ответила. Она смотрела прямо перед собой пустым взглядом, который только подчеркивал довольно заметную тень над ее верхней губой: несмотря на регулярные дорогостоящие процедуры электроэпиляции, усики продолжали расти. Амос Абиджан пробормотал что-то нечленораздельное. Юристы по очереди пожали Марселю руку, и он уселся. Вопросительно посмотрел на своего адвоката. Шактер прокашлялся.

— Я решил, что будет лучше, если мы дождемся вас.

— Благодарю, — Марсель кивнул.

— Тогда приступим. — Шактер повернулся к присутствующим и еще раз прочистил горло.

Происходившее не представляло для него ни малейшего интереса. Рутина. Богатые вечно разводятся. Деньги всегда приносят множество осложнений. И каким бы ни было богатство, его никогда не хватает на двоих. Получалось так, что либо он, либо она считали, что львиная доля должна принадлежать именно ему или ей.

— Вообще-то я склонен призвать стороны к примирению, — мягко начал он, — но все мы сошлись на том, что процесс зашел настолько далеко, что такие попытки теряют всякий смысл. — Он сделал небольшую паузу. — Следовательно, перед нами стоит задача добиться такого соглашения сторон о разводе, при котором дети пострадали бы меньше всего. Мой клиент, движимый любовью к ним, готов согласиться с любым разумным решением, которое мы сообща выработаем. Меньше всего он стремится к тому, чтоб а дети мучались на долгих судебных заседаниях.

— Но ваш клиент и не может сделать ничего такого, что потребовало бы присутствия детей в суде, — тут же ответил ему один из адвокатов противной стороны. — То, что миссис Кэмпион была образцовой женой и матерью, не подлежит ни малейшему сомнению.

Шактер с готовностью улыбнулся.

— Никто и не пытается это оспорить. Однако в суде нас могут вынудить занять совершенно иную позицию, может, даже идущую вразрез с нашими чувствами. Вы сами понимаете это.

Абиджан уже не мог сдерживать себя более.

— А как насчет денег, которые он мне должен?

— Каких денег? Насколько мне известно, мой клиент ничего вам не должен.

— Свой бизнес он открыл на мои деньги. Мы начинали вместе, он просто присвоил их.

— Не правда, — быстро отозвался Марсель. — Вы же отказались от моего предложения. Вы сами посоветовали мне искать средства на стороне. Вы не захотели войти в долю.

— Джентльмены, — Шактер поднял руки. — Пожалуйста, по очереди. И потом, в данный момент мы говорим о другом.

— Эти вопросы нельзя отделять один от другого, — со злостью заметил Абиджан. — Он использовал мою дочь. Он использовал меня. Теперь он уверен, что может отшвырнуть нас в сторону, поскольку мы ему уже не нужны. Мы ни о чем не договоримся, пока не решим этот вопрос.

— Другими словами, мистер Абиджан, — Шактер умиротворяюще улыбнулся, — развод вашей дочери и мистера Кэмпиона стоит в прямой зависимости от достижения соглашения по финансовым вопросам?

— Я этого не говорил! Я заинтересован лишь в том, чтобы моя дочь и внуки были должным образом защищены в правовом отношении. Самому мне от него ничего не нужно.

— Значит, вы не будете возражать, если дело уладится к обоюдному согласию мистера и миссис Кэмпион?

— Нет, — натянуто ответил Абиджан.

— И мы не будем, — тут же отозвался на это Шактер. — Теперь, когда принципиальное согласие достигнуто, мы можем перейти к частностям. У вас есть предложения относительно того, что мы можем считать приемлемым для всех?

— Это очень просто, — вылез вперед Абиджан, не дав своему адвокату рот раскрыть. — Выплата пяти миллионов долларов в покрытие прошлых долгов, а вся собственность должна быть разделена пополам.

Марсель вскочил. Само по себе подобное требование его не удивило. Но это же глупо, и Амос должен был это понимать. Такой суммы у него не было, и даже если бы он и располагал ею, он никогда не согласился бы платить. Марсель посмотрел на своего тестя.

— Амос, — спокойно произнес он, — ты впадаешь в классический старческий маразм, — и, обернувшись к Анне, добавил:

— Я бы предложил тебе перед тем, как нам встретиться в следующий раз, нанять для отца сиделку.

Анна взглянула на него. Губы ее от напряжения побелели.

— Это не мой отец, а ты сошел с ума от жадности к деньгам и стремления к власти. Что нужно всем этим женщинам, которые увиваются вокруг тебя? Ведь не так уж ты красив. Что ты хочешь всем доказать?

Марсель повернулся к своему адвокату.

— Я же говорил тебе, что это кончится ничем. Оформлю развод в Кортегуа, как и собирался.

— Он будет недействительным, — быстро отозвался один из юристов.

— Я так не думаю, — откликнулся Шактер. — Видите ли, мой клиент является кортегуанским подданным, и, согласно тамошним законам, таковыми же являются его жена и дети. А в таких случаях наше законодательство однозначно: развод, вступивший в силу в стране, гражданами которой являются обе стороны, признается законным и у нас.

— Мистер Кэмпион — подданный США.

— По законам Кортегуа — нет. — Шактер был абсолютно спокоен. — Так что я готов обсудить этот вопрос с вами в суде после того, как мой клиент получит развод.

Абиджан окинул взглядом своих адвокатов. Такого поворота он не ожидал. Благодаря своему судовому бизнесу, он был достаточно знаком с законодательством зарубежных стран, чтобы понимать, что всякое возможно.

— Я хотел бы переговорить с ними наедине.

— Оставайтесь здесь, — поднимаясь, проговорил Шактер. — Мы с моим клиентом перейдем в другой кабинет.

Когда дверь закрылась, Марсель повернулся к адвокату:

— Ну, что ты думаешь? Шактер склонил голову набок.

— Они у нас в руках. Надеюсь только, что информация о кортегуанских законах, которую ты мне предоставил, соответствует действительности.

Марсель улыбнулся.

— Даже если и нет, то я уверен, что смогу внести в их законодательство необходимые поправки. Это обойдется мне дешевле, чем требования Амоса.




22


— За свадебным платьем я поеду в Париж, — сказала Ампаро, — а оттуда мы с Даксом отправимся в поездку по Европе.

— Ты никуда не поедешь, — терпеливо ответил президент. — Ты останешься здесь. Платье сошьют местные мастерицы, так же, как и твоей матери.

Ампаро подошла к столу и уставилась на отца.

— Какое еще платье моей матери? — в голосе ее звучал нескрываемый сарказм. — Ты ведь никогда не был женат.

— Это не имеет значения. Твоя мать за платьями в Париж не ездила.

— А разве у нее была такая возможность? Ты не выпускал ее даже из дома, все боялся, что она уйдет от тебя.

Президент поднялся из-за стола.

— Ты останешься здесь. Вызовешь сюда портного. Тебе предстоит много работы.

— Я и так уже сделала немало! А теперь мне хочется посмотреть на мир. Надоело торчать здесь в грязи вместе с этими крестьянами.

— Не забывай, что своим положением ты обязана этим самым крестьянам, — прорычал он. — Кто назвал тебя «принцессой»? Они. Кто сделал тебя образцом для кортегуанских женщин? Крестьяне.

— Значит, всю свою жизнь я должна буду прожить здесь, задыхаясь от вечной благодарности к ним?

— Точно так. Ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь нации.

— С таким же успехом ты мог бы заточить меня в тюрьму. — Внезапно в голову Ампаро пришла новая мысль. — Ты хочешь сказать, что я буду сидеть здесь в то самое время, как мой муж ищет развлечений по всему миру?

Президент кивнул.

— У него своя работа, у тебя — своя. Ампаро захохотала.

— Ты, наверное, рехнулся. Ты же знаешь, что он за человек — женщины не оставят его в покое. На приеме в Нью-Йорке присутствовало одиннадцать баб, и с десятью из них он переспал.

Ее отца вдруг разобрало любопытство.

— Он сам тебе об этом сказал?

— Нет, конечно, но я же не дурочка. По тому, как женщина ведет себя, я всегда могу сказать, была ли она в постели с тем или иным мужчиной.

На мгновение президент задумался.

— А та, одиннадцатая?..

— Стара, слишком стара, — Ампаро с усмешкой посмотрела на отца.

— Ты — дура, — сказал он дочери. — Замужество пойдет тебе на пользу. Ты же знаешь, как люди относятся к Даксу. Они боготворят его. А теперь начнут боготворить и тебя.

— Ни к чему хорошему это не приведет. Для него, равно как и для меня. Мы слишком похожи. Слишком многое для нас значит плоть.

— Не смей так разговаривать со мной, — закричал президент в гневе. — Не забывай, что ты леди.

— Это с твоей-то кровью в жилах? Посмотри на себя. Большинство мужчин в твои годы были бы рады сидеть по вечерам с хорошей сигарой за бутылочкой бренди. Но ты не таков — тебе каждую неделю подавай новую бабу.

— Мужчины бывают разные.

— Ты так думаешь? — Ампаро зло усмехнулась. — Откуда тебе известно, что я не повторяю свою мать? Ты ведь помнишь, какой она была?

Некоторое время президент молчал.

— Если бы она была сейчас жива, я женился бы на ней.

— Я не верю тебе. Если бы она была сейчас жива, ей было бы ничуть не легче, чем всем остальным. Ты быстро устал бы от нее и вышвырнул вон. Президент вновь помолчал.

— Я передумал. Свадьбу сыграем в течение недели, ни в какой Париж Дакс не поедет. Вместо этого я пошлю его в Корею с теми батальонами, что обещал ООН.

Ампаро подпрыгнула от злости.

— Его убьют там. Он ведь не солдат.

— Он будет в полной безопасности. Полковников никогда не убивают, они сидят в штабах далеко от поля боя. Уж тогда-то тебе не придется беспокоиться о нем: там нет красоток.

— Он найдет, — мрачно отозвалась Ампаро на слова отца. Вдруг она заметила выражение его лица. — А ты был бы рад, если бы его убили, не так ли? Он становится слишком популярным.

Отец выдержал ее взгляд.

— Как ты можешь так говорить? Дакс мне все равно что родной.

— Тоже мне папочка, — ехидно ответила Ампаро. — Тебе мало того, что ты женишь его на мне. А ведь это лишь добавит ему популярности. Поэтому лучше всего отослать его куда-нибудь подальше, где его убьют.

На все ее обвинения он не обратил ни малейшего внимания, как будто просто не слышал их. Подняв руку, посмотрел на часы.

— Пошли, пора одеваться. Церемония должна начаться в три.

— Ну да, теперь мы — великая держава. Люди должны видеть, как мы необходимы Организации Объединенных Наций.

— Мы действительно необходимы. Не всегда Генеральный секретарь приезжает с визитом во вновь принятую страну.

— Но ведь приезжает не Генеральный секретарь, а его помощник.

— Какая разница? — возмутился президент. — Крестьянам этого все равно не понять. Ампаро поднялась.

— Мне нужно выпить. Во рту пересохло.

— Нельзя пить в такое раннее время, сейчас еще даже не полдень.

— Хорошо, тогда я не буду пить ром, — легко согласилась Ампаро. — Выпью чего-нибудь американского, они называют это «мартини». В Нью-Йорке уже час дня.

Она направилась к двери, президент смотрел ей в след. Прежде чем дочь взялась за ручку двери, он позвал:

— Ампаро? Она обернулась.

— Да, отец?

Он помолчал, глядя ей прямо в глаза.

— Верь мне.

Ампаро чуть подняла голову, как бы вдумываясь в то, что услышала. Когда она наконец заговорила, в голосе ее слышалась усталая безнадежность:

— Как? Я боюсь верить самой себе.

Человек в поношенном темном костюме, свободно болтавшемся на его истощенной фигуре, с трудом пробирался по забитым людьми улицам. Он старался держаться в тени, глаза его смотрели вниз. За долгие месяцы, проведенные в тюремной камере, человек отвык от яркого солнечного света. Двигался он неуклюже, по-стариковски подволакивая одну ногу. Нога была сломана и срослась не правильно. Правую руку мужчина не вытаскивал из кармана: изувеченные пальцы могли привлечь к себе нежелательные взгляды.

Какой-то прохожий столкнулся с ним на ходу, и человек извинился — в раскрывшемся рту его не было видно ни одного зуба. Их прикладами выбили охранники. Заметив, как вытянулось лицо прохожего, человек поспешил опустить голову. Двигаясь без всякой цели, он позволил толпе увлечь себя.

Его все-таки выпустили, хотя он не мог до конца в это поверить. Все случилось так быстро, так неожиданно. Утром тяжелая стальная дверь камеры распахнулась. Он лежал на куче тряпья, служившего постелью, и ему захотелось только одного: стать меньше в размерах, чтобы охрана не заметила его. Мелькнула скучная мысль — зачем на этот раз?

На пол рядом с ним упали свернутые в узел лохмотья.

— Твой костюм. Одевайся.

Он не двигался, готовый к любому их трюку. Охранник пнул его ногой.

— Ты слышал меня? Одевайся.

Медленно, на четвереньках он подполз к свертку. Из-за изуродованных пальцев никак не мог развязать узлы стягивающей сверток веревки. Охранник выругался и склонился над ним. Сверкнуло лезвие ножа. Веревка распалась. Дрожащими руками он подобрал брюки, начал рассматривать их. Брюки были не его; костюм был почти новым, когда его привели в тюрьму. Одежда, которую ему сейчас дали, была старой, грязной и рваной. Он робко взглянул на охранника.

— Поторопись! Не буду же я ждать тебя весь день.

Он постарался одеться как можно быстрее. Когда он завершил свой туалет, охранник схватил его за плечо и грубо вытолкал в коридор.

— На улицу!

Он едва удержался на ногах. Потом стоял и ждал, когда солдат закроет дверь камеры. Держаться прямо ему удавалось с большим трудом.

Он старался ни о чем не думать, когда они проходили мимо лестницы, ведшей в расположенные ниже уровня земли помещения для допросов и пыток. Только когда зловещие ступени остались позади, он позволил себе погадать о том, куда его ведут на этот раз. Пыток, похоже, не будет. А мысль о том, что его выводят для того, чтобы привести в исполнение приговор, как-то совсем не беспокоила. Он предпочитал смерть тем комнатам внизу.

Они прошли через стальную дверь и свернули по коридору направо. Ни о чем не спрашивая, он вошел в комнату надзирателя.

Дородный старший сержант бросил на него свирепый взгляд.

— Это последний?

— Да.

— Хорошо.

Лицо сержанта было холодным и невыразительным. Он сверился с лежащим на столе листом бумаги.

— Заключенный номер десять тысяч шестьсот четырнадцать, известный под именем Хосе Монтес?

— Да, — промычал он.

Сержант подтолкнул ему бумагу.

— Распишись вот здесь.

Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему не подчинились. Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.

— Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.

Хосе молча взял ручку левой рукой, поставил внизу страницы крест. Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и крест, затем значительно кивнул головой и прочистил горло:

— В соответствии с желанием президента и благодаря его бесконечной доброте, а также по случаю приема нашей страны в Организацию Объединенных Наций объявлена амнистия, и ты освобождаешься от ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают под честное слово, и ты только что скрепил его своей подписью в знак обещания, что будешь верен оказавшему тебе такое снисхождение правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся, что никогда не выступишь против правительства. В противном случае наказанием тебе будет смерть.

Сержант посмотрел на охранника.

— Проводи его до ворот.

Хосе продолжал стоять неподвижно, ничего не соображая. Его подтолкнули к двери. Тогда только до него начало доходить — его освобождали.

— Спасибо, ваше превосходительство. — В глазах его стояли слезы, он попытался сморгнуть их. — Благодарю вас.

Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе вышел в просторный тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда он вспомнил о шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы поля прикрыли глаза от солнечных лучей.

Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.

— Это последний! — прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.

— Пора бы уже. Не так-то просто управляться с этими долбаными железяками.

Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял и смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой преграды, он не двинулся с места.

Охраннику вновь пришлось толкнуть его.

— Давай!

Он обернулся и посмотрел на солдата.

Тот рассмеялся.

— Он не хочет уходить от нас! Ему здесь понравилось! — прокричал охранник часовому на вышке.

Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его за ворота.

— Убирайся! Мне что, гнать тебя, что ли? Оказавшись за пределами тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота — они не спеша опускались. Нижняя рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.

— Убирайся! — прокричал ему охранник. — Давай! — он угрожающе потряс карабином.

Хосе повернулся и, неловка переставляя ноги, бросился бежать. Движения его сделались отчаянными и оттого еще более неуклюжими. Его вдруг стал душить страх: а вдруг ему выстрелят в спину? Но сзади раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк в его ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух. Окончательно выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с разбегу припав к прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы. Через несколько минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.

В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду раскачивались флаги. Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с портрета на него смотрел президент, улыбающийся и сверкающий в своей увешанной орденами и медалями форме. Но никакой радости Хосе не испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она вынесла его на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.

Вдруг вокруг все разом закричали что-то. Он поднял голову и почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился от горького вкуса ненависти.

Вот они двое — стоят прямо перед ним. Президент со сверкающими на солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными золотистыми волосами. Рядом с ними Хосе увидел незнакомого мужчину: это был негр, одетый почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался ветреный жених Ампаро, чувствуя себя еще не совсем ловко в новенькой с иголочки полковничьей форме.

Все-таки мне нужно было убить их тогда, с горечью подумал Хосе. Будь у меня сейчас оружие... но даже и в этом случае — что бы я выиграл? Если я не смог удержать ручку, что говорить о пистолете. А ведь нужно еще прицелиться, а потом нажать курок...

Он развернулся и стал выбираться из толпы. Ничего, когда-нибудь он все же убьет их. Научится пользоваться левой рукой. Писать. И стрелять из пистолета. Но прежде нужно попасть домой, в горы. Там он найдет свое убежище, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Там он найдет друзей и соратников.

Сердце его вдруг зашлось от холода, наверное, они уже узнали о его предательстве, о том, что он выкрикивал их имена в те мгновения, когда его зажатые в тисках пальцы хрустели. Он пытался молчать, стиснув зубы, но боль заставляла его говорить и говорить.

Он остановился, прислонился к стене, тело его сотрясала дрожь, однако ему удалось довольно быстро справиться с собой. Едва ли о его предательстве известно: все они уже должны быть мертвы. А если кто-то и остался в живых, его не выпустят из тюрьмы.

Медленным шагом он пошел дальше. Приятное чувство облегчения охватило его. Как хорошо, если все они уже мертвы! Тогда никто ни о чем не узнает, и у него появится еще один шанс. Уж больше он его не упустит.




Книга V

Моды и политика





1


Два солдата у дверей молодцевато отдали честь, когда Дакс вышел из здания, которое занимал в Токио штаб американских войск. Он ответил им небрежным жестом и стал медленно спускаться по ступеням. Мимо пробежал мальчишка с толстой пачкой газет: «Старс энд страйпс», последний выпуск! Новые бои в Корее!"

Дакс стоял на тротуаре и через шумную улицу смотрел на видневшийся чуть в отдалении императорский дворец. Откуда-то сбоку подошел Котяра.

— Едем домой? — спросил он.

С отсутствующим видом Дакс кивнул, не сводя взгляда с дворца.

— Едем домой. Больше мы им не нужны.

— А мы и не были им нужны. Мы им только мешали, если уж на то пошло.

— Президент обещал им предоставить наш батальон. Если бы он сдержал слово, возможно...

— Президент много чего обещает. Война в Корее теперь уже идет к концу, и новый американский президент быстренько подпишет мир, так что нашим так и не придется понюхать пороху.

Дакс повернулся, посмотрел на него.

— А ты, я вижу, все не навоевался? Котяра пожал плечами.

— А что еще мужчине делать? Либо в постель с бабой, либо в бой, причем успехи на обоих фронтах взаимосвязаны.

Дакс уже вновь смотрел на императорский дворец.

— Как, интересно, он там себя чувствует? Наверное, скорее как в тюрьме, чем как во дворце.

— Он чувствует себя счастливым, ведь его оставили в живых. Но если он не потерял еще способности мыслить, сожалеть он может только об одном: что выиграл не он.

Вытащив из кармана картонную коробочку, Котяра принялся сворачивать сигарету.

— А теперь он остался Богом только для своих цветочков и бабочек, — закончил Котяра свою мысль.

— Пошли в гостиницу. Хочу снять с себя эту форму. Надоело мне играть солдата несуществующей армии.

Армия существовала. Дакс убедился в этом на следующий день после свадьбы с Ампаро. Но не на экспорт.

В то утро напротив его дома выстроились солдаты. Они стояли вдоль всех улиц, которые вели к собору, где должна была состояться церемония бракосочетания; затем вдоль улиц, по которым в черном президентском лимузине они ехали во дворец на прием; и, наконец, солдаты стояли по обеим сторонам шоссе, ведущего в аэропорт. Даже у трапа специально заказанного американского самолета, который должен был перенести их в сказочный медовый месяц, виднелись стройные фигуры в военной форме.

Салон первого класса на борту самолета был переоборудован в настоящую жилую комнату: несколько кресел, две кушетки около переборки, отделявшей салон от других пассажиров, два столика — кофейный и для карточной игры, и небольшой бар, расположенный в передней части салона. Напротив него, между кушетками, за шторками помещалась маленькая кабинка для переодевания и туалетная комната.

Когда самолет набрал высоту и надпись «Пристегните ремни» погасла, к ним вошла стюардесса в аккуратной голубой униформе.

— Мы совершим посадку в Мехико примерно через четыре часа. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.

— Вы не позовете мою служанку?

— Конечно.

Ампаро посмотрела на Дакса.

— Мне нужно переодеться. Я задыхаюсь. От духоты у меня такое чувство, что меня с ног до головы обмазали клеем.

Кивнув, Дакс поднялся.

— Пока ты будешь переодеваться, пойду познакомлюсь с капитаном корабля.

Когда примерно через полчаса он вернулся, в салоне царил полумрак, иллюминаторы были зашторены. Ампаро в шелковом халате лежала на кушетке. Глаза ее были прикрыты, в ведерке со льдом у ног стояла полупустая бутылка шампанского.

Несколько мгновений Дакс стоял и смотрел на нее. На Ампаро под тончайшей шелковой тканью ничего не было. Он снял пиджак, бросил его в кресло, снял галстук, принялся расстегивать рубашку. Тут он заметил, что Ампаро раскрыла глаза и смотрит на него.

— Я уже начала думать, куда ты пропал, решила, что мне придется лететь в Мехико одной.

Только тогда Дакс заметил, что рука Ампаро совершает под халатом медленные ритмичные движения.

— Что ты делаешь?

Она улыбнулась, чувственно поведя телом.

— Подготавливаю себя для соединения с тобой. Он резко отшвырнул в сторону ее руку и вонзил два крепких пальца в ее плоть.

— Неужели ты еще не поняла, что когда я тебя захочу, я сам тебя ко всему приготовлю?

Сдавленный крик вырвался из ее горла, она вся подалась вперед, как бы стараясь нанизать себя на его руку. Дакс свободной рукой удерживал ее до тех пор, пока она не раскрыла глаза и не встретилась с ним взглядом.

— Со мною ты не принцесса, — проговорил он хриплым голосом, — со мною ты — жена.

— Да, да, — торопливым шепотом отозвалась Ампаро, обнимая его. — Ты — мой муж, а я — твоя жена, нет, твоя рабыня. Без тебя я ничто, я даже не женщина.

Дакс стоял совершенно неподвижно, не сводя с нее взгляда.

— Запомни это.

— Запомню! — уже не в силах себя сдерживать, закричала она. — Запомню! Дай же мне скорее своего малыша, пока я не умерла!

Мехико. Майами. Нью-Йорк. Рим. Лондон. Париж. Лиссабон. Потом домой. В течение целых трех месяцев длился их блестящий медовый месяц. Куда бы они ни направлялись, повсюду их осаждали репортеры и фотографы. Вряд ли в мире был хоть один журнал или хоть одна газета не поместившие на своих страницах снимков счастливой супружеской пары.

Из Рима им прислали обошедшую полсвета фотографию, на которой Ампаро преклоняет колени, чтобы поцеловать перстень на руке Папы; волосы ее ниспадают из-под черной кружевной вуали, взгляд благоговейно устремлен на улыбающееся лицо наместника Бога на земле.

Позже, в номере гостиницы, Дакс не преминул кольнуть ее:

— Я не знал, что ты такая религиозная.

— С чего ты взял?

Он расстелил перед ней газету, снимок был на первой полосе.

— Здесь ты прямо-таки в экстазе. Она рассмеялась.

— Да, это правда.

— Что?

— Он был таким чистым, таким невинным — меня это взволновало, как ничто другое в мире. Глядя на нее, Дакс покачал головой.

— Никогда не пойму женщин.

Ампаро подошла к нему, положила руки на плечи, поцеловала.

— А ты и не пытайся. Так даже лучше. Сжав ладонями ее лицо, Дакс осторожно повернул его к себе, заглянул ей в глаза.

— Немного же ты изменилась с тех пор, как я знал тебя девчонкой.

Ампаро прижалась губами к его губам.

— Как мне хорошо сейчас. Если бы никогда не возвращаться домой!

Но по-настоящему Ампаро ощутила себя женщиной только в Париже. Другие города тоже были интересными и волнующими, но все это были мужские, если можно так сказать, по характеру города, с присутствием женщин они лишь мирились. А Париж — Париж был городом женщин. Сам воздух его, казалось, был напоен их ароматом, который даже выхлопные газы автомобилей были не в состоянии заглушить. Все в Париже было пронизано духом женственности, даже темп жизни.

Ампаро открыла для себя Париж, а город открыл ее. Она принадлежала именно к такому типу женщин — гордых, аристократичных, властных, с взволнованными глазами девушки и чувственным ртом закаленной светской львицы. Куда бы она ни шла, она повсюду становилась центром внимания. На ужине в ресторане. В театре. Даже в самых престижных салонах моды именитые мэтры лезли из кожи вон, чтобы только заслужить ее благосклонную улыбку.

Дакс предпочитал держаться в стороне, пока Ампаро блистала в обществе. На одном из приемов он услышал позади себя знакомый голос.

— Она очень красива.

Он с улыбкой обернулся. За его спиной стояла Жизель, протягивая к нему руки. Дакс взял их в свои, поцеловал Жизель в — одну щеку, затем в другую, по французской моде.

— Спасибо тебе. Ты и сама великолепно выглядишь. Жизель легонько потрясла головой.

— Но уж не как она. А морщинки — вокруг глаз, вокруг рта?

— Чепуха, ты прекрасна, как всегда.

— Не лги мне, Дакс, — она улыбалась, — я ведь профессионал. Мое лицо — это мой бизнес.

— Тогда эти морщинки только ты и можешь разглядеть. Весь остальной мир должен быть слеп.

Обернувшись, Жизель вновь посмотрела на Ампаро.

— Ты счастлив с ней, Дакс? Именно о такой ты всегда мечтал?

— Я счастлив.

— Но ты ответил не до конца. Он молча смотрел на нее.

— Хорошо, — сказала Жизель после паузы. — У меня не было права задавать такой вопрос.

Подошел официант с подносом, уставленным фужерами, полными шампанского. Дакс взял два, передал один Жизель.

— За тех, кто нас помнит. Она быстро выпила.

— Мне нужно идти.

— Но ты только что пришла.

— Я совсем забыла, у меня назначена встреча, — она повернулась к двери, но тут же передумала; в глазах ее Дакс заметил блеснувшую влагу. — Я хотела бы увидеть тебя до того, как вы уедете из Парижа.

Дакс собрался ответить, но она остановила его движением руки.

— Не в такой обстановке. У меня. Я знаю, что по вечерам ты очень занят, но мой адрес не переменился. Когда-то ты знал, как пробираться туда по утрам.

С этими словами она ушла. А он стоял и смотрел ей вслед.

Через несколько минут к нему подошла Ампаро.

— Кто была эта женщина, с которой ты только что разговаривал?

— Жизель д'Арси, кинозвезда.

— Это я знаю, — нетерпеливо проговорила она, — но кто она для тебя?

Дакс обратил свой взор на жену, помолчал.

— Я жил с ней во время войны.

— Но ты же не собираешься вновь с ней встречаться, не правда ли? Он улыбнулся.

— В общем-то нет, однако если ты сама заговорила об этом, то, в конце концов, идея не так уж и плоха.

— Я убью тебя, если ты сделаешь это, — яростным шепотом проговорила Ампаро. — Она влюблена в тебя по-прежнему!

Дакс громко расхохотался. Но перед самым отъездом из Парижа он вспомнил, что к Жизель так и не сходил.

Через три дня после их возвращения в Кортегуа войска Северной Кореи пересекли 38-ю параллель.

Ампаро вихрем ворвалась в кабинет отца, разметав в стороны стоявших на страже солдат. Хлопнув дверью, она размашистым шагом подошла к столу, за которым сидел президент.

— Ты отсылаешь его в Нью-Йорк! — она кипела от злости.

Президент пожал плечами.

— Ему нужно быть там перед тем, как он отправится в Корею. Я тебе уже объяснял.

— Он поедет один? Отец кивнул.

— Я говорила, что одного его не отпущу!

— Он едет по делу.

— Ты же знаешь, что из этого получится! — Она уже кричала. — Ты же знаешь, что он за человек!

— Так что же? — голос его звучал совершенно равнодушно. — Это твои проблемы.

— Я еду с ним!

Впервые за то время, что Ампаро пробыла в кабинете, президент позволил себе проявить чувства простого смертного. Он поднялся, обогнул стол и подошел к дочери.

— Ты останешься здесь и займешься своими собственными делами!

— Нет! Ты хочешь разрушить мой брак точно так же, как ты разрушил все в моей жизни! Если он завтра уезжает, я еду с ним!

Неожиданно резким движением он схватил руку Ампаро, заломил ее за спину, а другой рукой отвесил дочери пощечину, отчего та очутилась на полу возле двери. Когда же Ампаро попыталась подняться, он поставил ей на грудь ногу, упираясь носком ботинка в шею. Холодно проговорил:

— Слушай, ты, шлюха, ты сделаешь так, как я тебе сказал. Не для того я так далеко зашел, чтобы позволить какой-то молоденькой дурочке, у которой зудит между ног, вмешиваться в мои планы. Я не остановлюсь ни перед чем, даже если тебе придется всю свою оставшуюся жизнь провести за решеткой.

— Ты не посмеешь, — прошептала она, но в голосе ее зазвучал страх. — Я ведь все-таки твоя дочь. Зубы его блеснули в улыбке.

— Да ну? И кто это утверждает? Я и только я. Всем известно, что твоя мать была всего-навсего обыкновенной шлюхой. Единственное, что мне нужно сделать, это заявить, что произошла ошибка, что все эти годы меня обманывали.

Ампаро смотрела на него и молчала. Он как бы нехотя убрал ногу и вернулся к столу. Она поднялась с пола, не сводя с отца взгляда, и направилась к двери, но его голос остановил ее:

— Не так, — спокойно сказал президент. — Сначала умойся. Все-таки там люди.

Ампаро направилась в ванную комнату. Через несколько минут она вышла. Президент бросил на нее удовлетворенный взгляд, кивнул. Глаза Ампаро на побледневшем лице горели.

— Мне нужно выпить, — сказала она.

— Так-то лучше.

Развернувшись в своем вращающемся кресле, он достал из шкафчика позади бутылку рома и стакан, плеснул в него изрядную порцию и поставил бутылку на место. Протянул дочери стакан.

Ампаро выпила залпом, поставила стакан на стол. Щеки ее начали розоветь.

— Теперь иди, — скомандовал он, — и попрощайся со своим мужем как с героем, уходящим на войну. Он может вернуться очень нескоро.

Он смотрел, как дочь идет к двери, и, когда она взялась за ручку, заговорил снова:

— И постарайся забеременеть. Будет чем заняться, пока он в отъезде.

Впервые за время их разговора на лице Ампаро мелькнула улыбка.

— Это единственная вещь, которую я не могу сделать по твоему приказу.

— Что-нибудь не в порядке с мужем? Она медленно покачала головой.

— Что-то не в порядке со мной. Помнишь ребенка, которого я потеряла, ребенка от Де Ортеги, которого ты приказал убить? Но он отомстил и после смерти: теперь я бесплодна. Стерильна. Никогда на твоих коленях не будут играть внуки.

Дакс сидел напротив референта Генерального секретаря ООН по военным вопросам. Позади него за огромным окном огромный город зажигал вечерние огни.

— Не знаю, полковник Ксенос, — медленно проговорил референт. Чуть заметный мелодичный норвежский акцент смягчал излишнюю выспренность его английского. — Мне представляется, что немедленный ответ получить будет довольно затруднительно. Американцы крайне неохотно идут на то, чтобы передавать кому-либо новые виды вооружений.

— Вы хотите сказать, что генерал Макартур не доверяет своим союзникам?

— Этого я не говорил.

— Само собой нет, — ровным голосом согласился Дакс, — но именно так это начинает выглядеть со стороны. Как будто эта война — его личная война. Очень скоро даже американский президент поймет это.

Генерал молчал.

— Возможно, я смог бы переубедить его, если бы меня направили в штаб американских войск в Токио?

— Возможно.

— В моем распоряжении были бы восемьсот человек, — продолжал Дакс — специально обученных вести боевые действия в джунглях. А через короткое время их численность возросла бы до двух тысяч. Однако толку от них мало, если не дать им возможности использовать новое оружие. Мой президент стремился помочь делу Объединенных Наций, но не может же он послать людей, которые почти не вооружены.

Чуть повернувшись всем корпусом, референт бросил взгляд в окно. Близилась ночь. Он вздохнул.

— По ту сторону земного шара люди убивают друг друга в небольшой войне только для того, чтобы не допустить большой. Интересно, сколько таких маленьких войн нам нужно будет еще пережить, прежде чем наступит мир?

На это Дакс ничего не ответил. Генерал вновь повернулся к нему.

— Вы говорите, восемьсот человек?

Дакс кивнул.

На мгновение генерал задумался.

— Может, удастся что-нибудь сделать. — Теперь, когда он уже принял решение, голос его зазвучал твердо и ровно. Вот какого психологического эффекта может добиться латиноамериканская страна, если только даст понять, что и у нее есть вооруженные силы. — Я заберу вас в свой штат и направлю в Токио, как вы и предлагаете. До этого я посмотрю, что можно сделать в смысле обеспечения ваших людей новым оружием.

— Благодарю вас, сэр.

— Со своей стороны, я рекомендовал бы вам, если у вас есть влиятельные друзья в американском правительстве, заручиться их помощью и поддержкой.

— Понимаю. — Дакс знал, что генералу прекрасно известно, кто является его друзьями. — Я непременно обращусь к ним.

Референт поднялся. Встреча была закончена.

— Вы, безусловно, понимаете, что если и после вашей беседы Макартур останется при своем мнении, я ничем больше не смогу быть вам полезен.

Дакс тоже встал.

— И это я тоже понимаю.

— Отлично. — Референт кивнул и протянул на прощание руку. — Ваши документы я подготовлю. Вы получите их до конца недели.

Дакс улыбался.

— Значит, дела у тебя идут неплохо? Лицо Марселя чуть потемнело.

— Не всегда дела обстоят так же хорошо, как они выглядят. У меня есть враги.

Дакс посмотрел на бывшего служащего своего отца. Ни власть, ни богатство не дали Марселю ощущения большей безопасности. Наоборот, сейчас он выглядел еще более нервным и замкнутым.

— Человек вроде тебя должен предполагать, что у него есть враги.

Марсель встретился с ним взглядом.

— Я могу справиться с теми, о ком знаю. Однако есть такие, что прячутся. Слишком многие завидуют моим успехам. Убежден, что куча людей строит мне козни.

— Чушь.

— Нет, правда. — Марсель понизил голос и оглянулся по сторонам, шаря глазами по сидящим за столиками «Эл-Марокко» людям. Потом с доверительным видом подался к Даксу. — Ты слышал о моих проблемах с призывной комиссией? Они хотят забрать меня в армию. Меня, ключевую фигуру их оборонной программы! Отца трех детей!

— Как они рассчитывают это сделать? — спросил Дакс. — Ведь ты даже не являешься их подданным.

— Я — проживающий в стране иностранец, а значит, подлежу призыву, так, во всяком случае, они заявляют. Естественно, у меня есть юристы и влиятельные знакомые, и они занимаются этим вопросом. Но как же они все тупы! В один голос утверждают, что поделать ничего нельзя. Слишком уж высокие чины заинтересованы в том, чтобы меня забрали.

— Ты хотя бы представляешь себе, кто это может быть?

— Не наверняка. Могу только догадываться. — Марсель перешел на шепот. — Скорее всего это Хорган и его шайка — они так и не простили мне ту сделку с кортегуанской нефтью. Тем более, что позже они узнали — никакой нефти там нет.

— Но вы по-прежнему вместе занимаетесь бизнесом. Не пойдут же они на разрыв ваших отношений.

— Им нужны мои суда, — объяснил Марсель, — а вовсе не я. И у них есть контракт.

— А твой бывший тесть? Может, он? У него-то вряд ли осталась к тебе симпатия.

Лицо Марселя исказила гримаса отвращения.

— Только не Абиджан. Слишком он для этого жаден. Мои дети являются моими наследниками и одновременно его внуками. Нет, Амос на это не пойдет. — Голос Марселя сделался почти неслышен. — Не знаю, кто они. Но я выясню, возможности у меня есть. А уж когда я это сделаю, то они пожалеют о том, что пытались встать у меня на пути.

Дакс смотрел на Марселя и слышал в его голосе слабость, которой раньше не было. Или он не замечал ее? А лицо? Как у параноика. С сочувствием, которого он на самом деле не ощущал, Дакс произнес:

— Это пройдет, Марсель. Все образуется, вот увидишь.

— Да уж должно бы, — отозвался тот. — Я не собираюсь идти на дно в одиночку. Я с собой мно-о-гих прихвачу. — Внезапно выражение лица Марселя смягчилось, он улыбнулся, поднимаясь со стула.

Дакс тоже встал. Высокая привлекательная молодая женщина подходила к ним в сопровождении официанта. Сидевшие за соседними столиками люди смотрели ей вслед и перешептывались.

Марсель склонился над протянутой рукой, лаская ее губами.

— Ты, конечно, знакома с Даксом?

— Конечно.

На него смотрели темные улыбающиеся глаза. Она протянула ему руку. Дакс наклонился для поцелуя. Пальцы ее были холодны, как лед.

— Мадам Фаркас.

— Как прошел спектакль?

Усаживаясь, Даня смотрела на Марселя. Сделав усталый жест рукой, ответила:

— Как обычно, я была великолепна. Но этот тенор! Сходя со сцены, я сказала Бингу: «Никогда». Либо он, либо я.

В центре большого зала наигрывал оркестр. Площадка для танцев была переполнена, в воздухе стоял табачный дым, с которым даже кондиционеры не могли справиться. Дакс сидел за столиком один, курил и смотрел на танцующих Даню и Марселя.

Высокая стройная блондинка, направлявшаяся к своему столику, неожиданно остановилась рядом. Дакс поднял голову и тут же с радостной улыбкой вскочил.

— Сью-Энн!

— Ты, Дакс? С чего это вдруг ты напялил на себя мундир?

— Меня призвали, — улыбнулся он.

— Ты один здесь?

— Нет. Вон Марсель Кэмпион и Даня Фаркас. Повернув голову в сторону танцующих, Сью-Энн цепким взглядом отыскала спутников Дакса.

— И все-таки ты один, — с убежденностью сказала она. — Я составлю тебе компанию.

— А как же твой кавалер?

— Ничтожество, просто тоска какая-то. Это один из юристов отца. Но у меня не было выбора.

Заметив ее призывный жест, мужчина приблизился.

— Да, мисс Дэйли?

— Я встретила старого друга, — властным голосом проговорила Сью-Энн, — надеюсь, вы не будете против, если я посижу с ним?

— Никоим образом, — торопливо ответил мужчина, пожалуй, слишком торопливо. — И позвольте в таком случае пожелать вам приятно провести время.

Дакс немного подвинулся, освобождая на диванчике место для Сью-Энн, и когда она уселась, официант принес еще один бокал для шампанского, который тут же был наполнен. Сью-Энн окинула Дакса одобрительным взглядом.

— Армейская форма тебе к лицу. И все эти эмблемы так красивы. Раньше я этого не замечала. Дакс рассмеялся.

— Мой президент решил, что в военное время военная форма придает человеку более солидный вид.

— Ты очень солиден. А кстати, кто ты — генерал или что-нибудь в этом роде?

— Нет, всего лишь обыкновенный полковник. Генерал у нас в армии только один — сам президент.

— А твоя жена? Она вместе с тобой?

— Нет, у нее слишком много дел дома. Президент, ее отец, решил, что будет лучше, если она останется. Как твой новый муж?

— Глупенький мальчишка, — пожала плечами Сью-Энн. — Мы развелись месяц назад. Не очень-то мне везет с мужьями. Интересно, как это так вышло, что ты никогда не хотел жениться на мне?

— А ты никогда не спрашивала меня, — рассмеялся Дакс.

— Только поэтому?

— Да. Видишь ли, у меня есть один маленький секрет — я очень застенчив.

— А я — дурочка. Мне так хотелось, чтобы ты на мне женился. Но больше я этой ошибки не повторю. В следующий раз обязательно спрошу тебя.

— Откуда ты знаешь, что будет в следующий раз?

— Я знаю тебя и знаю женщин. Два раза я уже почти кончила только потому, что мы сидим рядом и тремся коленями. Если твоя жена позволяет тебе разъезжать по свету одному, пусть даже и по приказу отца, значит, следующий раз будет непременно.

— Ты ошибаешься. — Дакс широко улыбнулся.

— Нет. Я могу подождать. Следующим моим мужем будешь ты. — Лицо Сью-Энн стало вдруг озорным. — Теперь, когда мы уже все выяснили и формально можем считаться помолвленными, нам нужно смыться отсюда куда-нибудь и срочно заняться любовью.

Через голову Марселя Даня видела, как к столику, за которым сидел Дакс, подошла Сью-Энн и уселась рядом. Ее охватило негодование, но вовсе не Даксом она возмущалась. Дакс в общем-то не очень привлекал ее: уж слишком положителен, сексуален и самоуверен с женщинами. Нет. Даню возмущала Сью-Энн.

Блондинка, глаза голубые, кожа светлая. Вульгарная чувственность в соединении с сознанием важности собственной персоны. Таких девочек Даня насмотрелась еще в школе, их и сейчас было немало вокруг нее. Им никогда в жизни и пальцем не приходилось пошевелить ради того, чтобы получить то, на что у Дани уходили годы отчаянной борьбы.

Даня же всегда была довольно смуглой — греческая девочка, высокого роста, говорившая с акцентом, явно не первая красавица да еще с несколько странным цветом лица. А они — богини, золотоволосые феи, те, от которых мальчишки всегда без ума. Но позже, когда ей было около двенадцати, с ней что-то случилось.

У нее начались регулы, а необычно звучащий голос набирал какую-то пугающую глубину и звучность. Он рвался из горла и торжественно покрывал суетный гомон, царивший в классе. Однажды сидевшая на кафедре учительница оборвала пение, уставившись стеклами очков на учеников.

— Кто это?

Испуганная Даня сжалась в комок.

— Кто это? — вновь раздался строгий голос.

Кое-кто из одноклассников обернулся, в упор глядя на Даню, прятаться дальше не имело смысла. Она встала.

Учительница в недоумении уставилась на нескладную девочку — что за чудо с ней приключилось?

— Придешь ко мне после занятий вместе с мамой.

Вот с этого все и началось. Годы борьбы. Занятия и занятия, до полного самоотречения. К семнадцати годам Даня смирилась с мыслью, что никто и никогда не назовет ее красивой. Однако упражнения по вокалу развили ее грудь, а серьезная музыка помогала формировать душу. Мало-помалу ее внутренний мир начал проявляться в манере одеваться, накладывать косметику. Даня научилась акцентировать внимание окружающих на самой выигрышной черте своей внешности — глазах, больших и темных. Чтобы казаться ниже, она опустила челку почти до бровей, умело положенный грим скрадывал излишне высокие и выдающиеся скулы, а бледных тонов губная помада делала более изящными очертания рта.

Поначалу в ее жизни было много мужчин, так как было ясно, что у ее матери не хватит денег, чтобы оплатить полностью музыкальное образование дочери. Но никто из них не тронул ее сердца. Подминая ее под себя, они бились в корчах, выделывали что-то несуразное, но Дане казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим, далеким. Мужчины оставляли ей деньги и навсегда исчезали из ее жизни. Потом появился один, и то, что он оказался на тридцать лет старше, ровным счетом ничего не значило. В свои пятьдесят пять лет он был достаточно состоятелен для того, чтобы помочь ей завершить образование. И у него были хорошие связи, что еще важнее. Когда они сыграли свадьбу, ей было двадцать.

Даня была с ним по-своему честной. Между ними не было ничего общего, кроме музыки. Ничто не отвлекало ее от карьеры. Ослепленный ее талантом, он безропотно пожертвовал последней, по-видимому, возможностью ощутить себя настоящим мужчиной, и ни разу в течение десяти лет их супружеской жизни они не легли в постель вместе.

У нее были друзья, и ему это было известно. Например, тот тенор, благодаря которому она получила партию Кармен в Ла Скала, тот знаменитый композитор и дирижер, пригласивший ее в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке. Теперь, когда Дане было уже тридцать, она не нуждалась ни в ком, в том числе и в своем муже. Но его даже это устраивало. Ему было достаточно того, что она носит его имя, — это позволяло купаться в лучах ее славы.

Однако впоследствии Дане захотелось перемен. Как-то ей показалось, что ее замечательный голос начинает стареть, и ее охватил страх: талант уйдет без остатка, и всю оставшуюся жизнь ей придется грустно сидеть у очага рядом с состарившимся нелюбимым мужем.

Тогда-то они и встретились с Марселем. В Марселе, добившемся положения и богатства собственными руками, Даня увидела как бы саму себя — те же помыслы, те же желания. И неважно, что он был женат и от брака остались дети, — она артистка, она выше этого. Важным было то, что он, как и все, оказался во власти ее таланта: огонь и страсть, которые бушевали в ней на сцене, он по ошибке приписал природным свойствам ее натуры.

Она терпеливо ждала. Как и предполагалось, Марсель получил развод, и тут все пошло наперекосяк. Он так и не попросил Даню развестись с мужем и выйти замуж за него. Похоже было, что ему вполне хватало сложившихся между ними отношений. Поразмыслив, Даня поняла, что Марселю сейчас нелегко, что перед ним множество проблем, которые требуют своего решения, и она настроила себя на бдительную долгую осаду. У нее не было и тени сомнения в том, что рано или поздно они поженятся. В любом случае она ничего не потеряет — ведь в запасе у нее оставался законный муж.

Посматривая через голову Марселя, она видела, как Дакс и Сью-Энн болтают и смеются. Внезапно она почувствовала утомление от однообразных движений своего партнера. Легонько похлопав его по плечу, она сказала:

— Пойдем посидим. Я устала.

— Очень жаль, — извинился Дакс, — но мне уже пора. Рано утром я лечу в Бостон.

— Но ведь сейчас всего три часа, — попытался было протестовать Марсель.

— Знаю, но я договаривался о встрече с Джеймсом Хэдли.

— А я устала, — вдруг подала голос Даня. — У меня сегодня получился такой длинный день. Пойдем и мы, Марсель.

Однако Марселем овладело упрямство.

— Нет, я хочу остаться.

Даня бросила на него короткий взгляд. Ей-то было ясно, что это не что иное, как приступ самоутверждения. Что ж, в этой игре они вполне могли помериться силами.

— Тогда оставайся, — сказала она поднимаясь. — Не рухнет же мир от того, что у тебя бессонница.

— Мне тоже нужно уходить, — произнесла Сью-Энн. Марсель обвел их всех взглядом полуприкрытых затуманенных глаз.

— Ладно, — неожиданно мягко согласился он. — Возьмите мой лимузин. Только скажите шоферу, чтобы он потом вернулся сюда.

Дакс устроился на заднем сиденье между двумя женщинами. Обернувшись, водитель посмотрел на них вопросительно.

— Подвезите сначала меня, — обратился к нему Дакс, — консульство здесь неподалеку.

Шофер кивнул и поднял отделявшее его от пассажиров стекло.

— Вы не против? — поинтересовался Дакс у своих спутниц.

Обе покачали головами.

Он полез в карман за сигаретами и тут же почувствовал, как справа в него вцепилась Даня, а слева — Сью-Энн. Улыбнувшись в темноте, Дакс запустил руки женщинам под платья. Сью-Энн уже исходила любовной влагой, у Дани же плоть была сухой и горячей, шелковистые волосы щекотали ему пальцы. Почти одновременно женщины коснулись его брюк, вставших бугром. И друг друга.

В изумлении они уставились на него. Дакс был в полной боевой готовности. Соперницы обменялись взглядами.

Не выдержав, Дакс громко расхохотался. Выпростав руки, он возложил их на головы Дани и Сью-Энн и серьезно, как Папа, молвил:

— Благословляю вас, дети мои!




2


Джеймс Хэдли откинулся на спинку кресла.

— Ты уже говорил с Джереми об этом? Дакс кивнул.

— Он обещал мне сделать все, что в его силах. И ту т же заметил, что ты можешь сделать гораздо больше. Поэтому-то я и пришел к тебе.

Хэдли посмотрел за окно, где шел дождь, затем перевел взгляд на Дакса.

— Может, что-нибудь и получится. — Он резким движением подался вперед. — Он сказал тебе, что решил уйти из политики?

— Нет. — Дакс был озадачен. — Про это он не сказал ни слова.

— Тем не менее это так. Он не хочет больше быть одним из тех политиков, которыми становятся в зависимости от итогов выборов. Теперь его больше привлекает перспектива работы в Госдепартаменте. Предвыборные курбеты и суета ему не по вкусу.

— Но это, конечно, не единственная причина? Хэдли грустно усмехнулся.

— Нет, Джереми решил все-таки жениться на той немке. А он прекрасно знает, что выборщики никогда не отдают свои голоса конгрессмену, у которого жена — иностранка да к тому же еще разведенная. Это в католическом-то Бостоне! Никогда!

На это Дакс ничего не ответил, и после минутной паузы Хэдли продолжил:

— Джереми обещал свою поддержку Джеку Кеннеди. Кеннеди войдет в Сенат в пятьдесят втором, в пятьдесят шестом начнет борьбу за пост вице-президента, а в президентское кресло он рассчитывает сесть в шестидесятом. Джереми сказал, что все это время он будет рядом с ним.

Чувство жалости к старику охватило Дакса. Горькую же пилюлю придется ему проглотить. Ведь это была дорога, которую он уготовил своему сыну. А теперь по ней будет шагать другой.

— Так вот что он имел в виду, когда говорил, что ты сможешь помочь мне. Ты знаком с семьей Кеннеди?

Хэдли кивнул.

— В Палм-Бич у них поместье, совсем рядом с нашим. Большая семья.

Дакс невольно улыбнулся — у самого Хэдли семейство тоже было не из маленьких.

— Ты полагаешь, их это сможет заинтересовать?

— Думаю, да. Я не сомневаюсь, что Джереми поговорит с Джеком, а я посмотрю, что можно сделать с его отцом. Насколько я понимаю, они весьма заинтересованы в том, чтобы южноамериканские государства начали играть более активную роль в ООН.

Он вдруг решил переменить тему.

— Ты виделся с Марселем в Нью-Йорке?

— Вчера вечером вместе ужинали. — Дакс извлек из пачки сигарету. — Его призывают на военную службу, и он совершенно расстроен.

— Марсель просто дурак. Чего еще можно ожидать, если человек постоянно лезет на рожон? Людям это начинает надоедать. Я же советовал ему быть поскромнее, держаться подальше от ночных клубов, не попадать на первые страницы газет. Но он все пропускает мимо ушей.

— И что же ему теперь делать?

— Я не стал бы на его месте поднимать шума. Принимая в расчет возраст, его направят служить за какой-нибудь письменный стол. А потом можно будет потихоньку освободиться от дальнейшего прохождения службы. Но нет, Марсель и слышать об этом не захочет.

— И что тогда? Хэдли поднял голову.

— Если Марсель будет продолжать в том же духе, он сам уничтожит себя. В Штатах есть одна вещь, бороться с которой бессмысленно, это — общественное мнение. В глазах людей Марсель уже подорвал свой авторитет тем, что уклоняется от призыва.

Дакс поднялся.

— У тебя, должно быть, дел по горло. Не буду больше отнимать твое время.

Хэдли проводил его взглядом до двери.

— Дакс?

— Да?

— Ты странный человек, Дакс. Мы говорили только о делах, о Каролине ты не упомянул ни разу.

— А что я мог сказать? — Дакс пожал плечами. Глаза их встретились.

— Ты знаешь, что я люблю ее, по-своему, конечно, — произнес Хэдли.

— И я тоже любил ее, — спокойно ответил Дакс. — И тоже по-своему.

— Она создана не для тебя и уж явно не для меня. Дакс молчал.

— Ты видел ее или, может быть, что-нибудь слышал о ней?

Дакс покачал головой.

— Нет. Из всего, что я слышал, можно заключить, что она по-прежнему живет с отцом в Париже.

— Я тоже очень давно ее не видел. — В голосе Хэдли слышалась печаль. — Наверное, уже слишком поздно приносить извинения за то, что произошло?

Несколько мгновений Дакс молча вглядывался в него.

— Извиняться тебе не за что. Очень может быть, что нам обоим нужно просить у нее прощения.

С минуту Джеймс Хэдли смотрел на закрывшуюся дверь, а затем поднял телефонную трубку. Перспектива, подумал он. Все сущее — это лишь вопрос перспективы. Решение Джереми бросить политику, Марселя — во что бы то ни стало избежать службы в армии, даже то, что Дакс сейчас сказал о Каролине.

Размышления его были прерваны раздавшимся в трубке голосом секретарши.

— Слушаю вас, мистер Хэдли. Кому же он собирался звонить?

— Ах да, — громко сказал Джеймс вспомнив, — соедините-ка меня с Джо Кеннеди.

Когда Дакс приехал из аэропорта в свою квартиру, располагавшуюся в консульстве, он обнаружил там Сью-Энн и Даню. Брови его в удивлении поползли вверх.

— И что же вы здесь делаете вдвоем?

— Да вот пришли, чтобы забрать тебя на ужин, — ответила ему Сью-Энн.

— Ничего не выйдет, — ответил Дакс на ходу, направляясь к двери спальни. — Я никуда не пойду и рано лягу спать. Завтра мне лететь в Японию.

Сью-Энн улыбнулась.

— Тогда мы тоже останемся и поужинаем здесь. Уж не думаешь ли ты, что мы позволим тебе в одиночестве провести последнюю ночь перед тем, как отправиться на войну?

— У меня куча работы. Нужно подписать всякие бумаги и прочее...

— Ну так приступай же, — быстро ответила Сью-Энн, — а мы устроимся поудобнее и пошлем в ближайший ресторан за роскошным ужином.

Дакс строго посмотрел на нее.

— Что еще задумали твои слабенькие похотливые мозги?

— Предаться похоти, что же еще? — Сью-Энн изобразила на лице притворный ужас. — Ты знаешь, какое открытие я сделала прошлой ночью?

— Нет.

— Дане двадцать семь лет. Она перепробовала больше десятка мужчин и ни разу, слышишь, ни разу не испытала оргазма. По-твоему, это не трагедия?

— Зависит от того, как к этому подойти. — Дакс перевел взгляд на Даню. — А что по этому поводу думает она сама?

Даня спокойно выдержала его взгляд, на лице ее ровным счетом ничего не отразилось.

— А по-моему, это настоящая трагедия. Как только я об этом узнала, то сразу поняла, что нужно делать. Ей необходим настоящий мужчина. Хотя бы раз.

— А может, она лесбиянка, — предположил Дакс, по-прежнему не сводя с Дани глаз.

— Никоим образом. Я достаточно имела дела с этим товаром, чтобы сразу ее распознать.

Дакс вновь повернулся лицом к Сью-Энн.

— А где же будешь ты, пока мы с нею займемся нашими делами?

— Конечно же, здесь, моя радость, — Сью-Энн ухмыльнулась. — За все блага мира я не упустила бы такого зрелища. А потом, не такая уж я и жадная, нам обеим тебя хватит.

— По-моему она отключилась, — негромко сказал Дакс, переворачиваясь на бок.

— Со мной бы произошло то же самое, заставь меня до двадцати семи лет дожидаться первого оргазма. — Сью-Энн скорчила гримаску. — Уж и не знаю, чего это ей столько времени понадобилось. Ты накачивал ее целый час, если не больше. Я пока смотрела, успела трижды кончить. Все беспокоилась, что и тебе не удастся ее удовлетворить.

Она опустила руку вниз, и лицо ее вытянулось от изумления, а в глазах зажегся голодный блеск.

— Да ты опять готов?!

Неожиданно раздался телефонный звонок.

— Какого черта? — раздраженно спросила Сью-Энн. Дакс потянулся к трубке.

— Сейчас узнаем, кто это.

— Ну, и кто же? — прошептала она. Дакс прикрыл трубку рукой:

— Марсель. — Убрав руку, он проговорил:

— Да?

— Даня с тобой?

— Нет.

— Она с тобой! — полным негодования голосом закричал Марсель. — Я обзвонил всех, Она должна быть у тебя. Да я только что слышал ее шепот.

Во взгляде Сью-Энн засветилась свирепость. Она схватила трубку,

— Марсель, это Сью-Энн. Перестань быть идиотом и не мешай нам, пожалуйста. Мы все же в постели. Она спокойно положила трубку на рычаг.

— Это должно охладить его, — произнесла она с удовлетворением и посмотрела на спящую Даню. — Не понимаю, что такого она нашла в этом жадном выродке. — Она вновь приступила к Даксу:

— Но ты великолепен! Уж тебя-то с толку не собьешь, а?

Он покачал головой.

Она уселась в постели, опершись спиной на подушки.

— Знаешь, мне даже нравится, что мы сейчас как бы одни. Сначала я решила, что это будет забавно, ну, если мы все втроем, а потом почему-то почувствовала ревность.

— Идея принадлежала тебе. — Дакс надвинулся на нее.

— Нет-нет, — сказала она, упираясь руками ему в плечи и толкая вниз. — Поешь меня немножко. Ты же знаешь, как я люблю, когда ты меня ешь.




3


Находясь в Корее, Дакс, безусловно, подвергал себя опасности, но только не на поле боя. Ближе всего к огневому рубежу он находился, сидя в офицерском клубе в Сеуле, куда раз в неделю стекались старшие чины, чтобы посмотреть кадры последней кинохроники. Катушки с пленками доставлялись самолетами из Токио. В течение уже пятнадцати месяцев он сидел за собственным столом в штабе, ведая вопросами связи с войсками из стран Латинской Америки. Обязанности его нельзя было назвать слишком тяжелыми, поскольку войск таких просто не было.

Вначале он появлялся на службе ровно в восемь и весь день проводил за столом, листая рабочую тетрадь из желтоватой бумаги. В пять часов пополудни он укладывал тетрадь в пустой ящик и закрывал его на ключ. После чего следовал в офицерский клуб — пропустить глоток чего-нибудь бодрящего и послушать последние армейские сплетни. В семь вечера он ужинал, в десять обычно уже спал.

Раз в неделю Дакс являлся к помощнику начальника штаба и наводил у него справки относительно того, не слышно ли чего в верхах о прибытии нового контингента. Ответ неизменно был один и тот же. Через некоторое время Дакс перестал ежедневно усаживаться за стол: потом решил, что хватит и одного раза в неделю. Дело дошло даже до того, что когда он неделю-другую не показывался в штабе, никто этого не замечал.

Он выехал из гостиницы для офицеров и снял небольшой домик рядом с офицерским клубом, и теперь каждое утро, а часто и дважды в день, его можно было видеть на поле для гольфа. За три месяца он восстановил утраченный было навык.

Примерно через полгода после того, как он перебрался в новое жилье, ему случилось вернуться домой раньше обычного. Еще на подходе он услышал чьи-то голоса и, решив узнать, кому они принадлежат, пошел вокруг дома.

На заднем дворике стоял Котяра в окружении группы женщин, на лице его была написана смертная тоска. Женщины галдели.

— Что здесь происходит?

При звуке его голоса Котяра подпрыгнул, женщины, разом смолкнув, стали прятаться друг за дружку. Дакс перевел взгляд на Котяру.

— Чего они хотят? Что они вообще здесь делают?

Котяра заговорил медоточивым голосом, к которому всегда прибегал в тех случаях, когда совершал что-то такое, о чем Даксу лучше было бы не знать. Круглое лицо его выражало кротость и ангельскую невинность.

— Вы не узнаете их, ваше превосходительство?

— Не узнаю.

— Это наши слуги.

— Наши слуги? — Дакс повернулся к женщинам, чтобы еще раз взглянуть на них. Женщины опустили головы и принялись хихикать Он вновь обратился к Котяре. — Все?

— Да, ваше превосходительство. Дакс опять оглядел женщин.

— Но их же восемь!

В доме было всего четыре комнаты: две спальни — его и Котяры, гостиная, служившая одновременно столовой, и кухня.

— Восемь, — повторил Дакс, глядя на Котяру. — И где же они спят?

— Здесь, ваше превосходительство. — Котяра повел его за угол, женщины потянулись следом.

Напротив глухой стены дома стояло некое сооружение, более всего походившее на навес от солнца. Крыша его было тростниковой, а стенами служили занавеси из джутовых мешков. Дакс раздвинул их и заглянул внутрь. На земле лежало семь матрацев, туго набитых соломой. Опустив занавес, Дакс выпрямился.

— Но здесь только семь постелей.

Вид у Котяры был совершенно несчастный.

— Им больше не нужно.

Дакс пристально посмотрел на него. На естественно возникавший очередной вопрос ответ Даксу уже был известен.

— Так где же спит восьмая?

Котяра молчал, лицо его чуть заметно покраснело.

— Ну? — Дакс не сводил с него взгляда. У него и в мыслях не было позволить Котяре отвертеться и на этот раз.

— Видите ли, ваше превосходительство, именно об этом мы с ними и говорили.

— Ничего я не вижу.

— Ну... — Котяра сделал глубокий вдох, — они спорили о том, чья очередь спать в доме.

— С тобой? — холодно спросил Дакс.

— Да, ваше превосходительство. — Котяра уныло склонил голову. — Понимаете, трое из них уже беременны. Остальные считают, что я к ним несправедлив, лишая их такой же возможности.

— По-моему, мне необходимо выпить. — Обойдя дом, Дакс вошел внутрь, снял фуражку и упал в кресло. Через мгновение появился Котяра.

— Джин с тоником, ваше превосходительство, — почтительно произнес он, — со льдом и в высоком стакане.

Он поставил стакан на столик рядом с креслом и собирался уже улизнуть в кухню, но его остановил голос Дакса:

— Выгони их к чертям.

— Всех, ваше превосходительство? — с болью переспросил Котяра.

— Всех.

— Может, я отошлю только беременных?

— Ты отошлешь всех.

— Неужели даже двух самых лучших нельзя оставить? — Котяра не терял надежды. — Очень вредно мужчине жить одному в таком климате.

— Нет, — кратко ответил Дакс и добавил:

— Если тебе это до сих пор неизвестно, сообщаю: мы приписаны к иностранным силам чужой державы. За то, что ты сделал, нас могут предать суду военного трибунала и расстрелять. Ведь никто не поверит, что ты устроил у меня под носом гарем, а я ничего об этом не знал! — Он поднял стакан и сделал глоток. — Я и сам-то с трудом этому верю.

Прошло целых семь месяцев. Макартура в 1952-м году отозвали домой, и вскоре после этого Дакса вызвали в штаб. Погода в долине Инчой стояла холодная, американские войска в боях с северо-корейскими солдатами и китайскими добровольцами несли значительные потери.

Помощник нового начальника штаба улыбнулся:

— Вольно, полковник. Надеюсь, у меня для вас неплохие новости, так, для разнообразия.

— Слушаю, сэр.

— Командующий хочет получить подтверждение, что ваши войска, находившиеся до сих пор в резерве, получили необходимую подготовку и навык владения новым оружием.

— Подтверждаю, сэр. На прошлой неделе я получил информацию от своего президента: более двух тысяч наших солдат прошли специальную подготовку и готовы к отправке.

— Очень хорошо. Я поставлю командующего в известность. Он направит запрос о немедленной отправке вашего контингента.

— С вашего разрешения, сэр, я хотел бы сначала уведомить своего президента по дипломатическим каналам. Пусть он будет готов к запросу.

— Отлично, считайте, что разрешение вы получили. Я на это рассчитывал, честно говоря. Это должно все ускорить. Ваши люди должны быть готовы к погрузке немедленно по получении приказа.

Однако через два дня Дакс вынужден был вновь появиться в штабе — на этот раз с телеграммой от президента. Он не мог вымолвить ни слова, когда с белым лицом вручал телеграмму помощнику начальника штаба.

ПРОШУ ПЕРЕДАТЬ КОМАНДУЮЩЕМУ МОЕ ГЛУБОЧАЙШЕЕ СОЖАЛЕНИЕ. В СВЯЗИ С ИСТЕЧЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ В СТРОЮ ОСТАЛОСЬ МЕНЕЕ ПЯТИДЕСЯТИ ОФИЦЕРОВ И РЯДОВЫХ, ОБУЧЕННЫХ ОБРАЩЕНИЮ С НОВЫМИ ВИДАМИ ОРУЖИЯ. ПРИНИМАЮТСЯ СРОЧНЫЕ МЕРЫ ПО ПОДГОТОВКЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ГРУППЫ ЛЮДЕЙ. ПО ЗАВЕРШЕНИИ КУРСА ОБУЧЕНИЯ ВАС ПОСТАВЯТ В ИЗВЕСТНОСТЬ. ПРЕЗИДЕНТ.

Помощник поднял глаза на Дакса.

— Похоже, полковник, с вами сыграли в политику. Дакс промолчал.

— Вы позволите мне показать это командующему?

— Да, сэр. Не могу ли я, в свою очередь, обратиться к командующему с просьбой?

— С какой?

— Очевидно, пользы от меня здесь больше не предвидится, — сказал Дакс, едва разжимая губы. — Я хотел бы, чтобы меня освободили от моих обязанностей.

Постаревший на своей службе помощник поднял на него глаза.

— Думаю, что это было бы самым лучшим, — задумчиво произнес он. — Официальную бумагу вы получите завтра утром. Мне искренне жаль, полковник. — Он протянул Даксу руку.

— Мне тоже, сэр.

На этой войне не было секретов, и через несколько часов весь Сеул знал о последней новости. Даже северокорейское радио передало, что кортегуанский президент отказался послать свои войска для участия в агрессивной империалистической войне.

Дакс в одиночестве сидел за столиком в офицерском клубе перед полупустым стаканом. Он закурил новую сигарету и тупо уставился на столешницу. Время от времени к нему подходили друзья сказать несколько слов, но разве можно было его этим утешить? Надолго никто из них не задерживался.

Затем в бар вошел майор, морской пехотинец, несколько часов назад вернувшийся из боя. Он даже не удосужился счистить налипшую на форму грязь, а выпивку заказал таким голосом, который, должно быть, раскатывался по всей передовой. Его окружили, люди горели желанием узнать последние новости.

— Да, парни, это была драчка! — Майор залпом выпил содержимое стакана и тут же потребовал новую порцию. — Я потерял почти половину людей. Эти узкоглазые так и перли, так и перли. Ни разу в жизни не приходилось мне видеть такого количества желтых выродков сразу.

Майор развернулся, оперся локтями о стойку бара и оглядел помещение. Увидев сидящего Дакса, он, ничуть не понижая голоса и ни к кому специально не обращаясь, спросил:

— Это тот самый полковник, что приехал из страны цыплят?

Внезапно в баре стало очень тихо. Дакс поднял голову и встретился взглядом с майором. Он пробыл здесь уже достаточно долго, чтобы понять игру слов. Не спеша он поднялся из-за столика, вытащил из кармана деньги, отсчитал нужную сумму, аккуратно положил на стол и приблизился к майору.

— Я завидую вам — вы только что вернулись из боя. Может быть, это дает вам право говорить подобные веши, — спокойным голосом проговорил Дакс, — но я ничуть не завидую вашему невежеству, которое заставляет вас это говорить.

Майор не выдержал его взгляд и отвел глаза. Дакс вышел из клуба. На следующий день он был в Токио, а менее чем через месяц уже отправлялся в Нью-Йорк. Прошло почти два года с того дня, как президент послал его командовать несуществующей армией.




4


Сергей сидел за своим рабочим столом с задумчивым видом, рука его играла золотым ножичком для разрезания писем. Он посмотрел сначала на Ирму Андерсен, затем на сидящего рядом с ней человека.

— Не знаю, — сказал он после минутного молчания. — Наши дела идут неплохо. Не хотелось бы мне опрокидывать повозку с яблоками, как говорят у вас в Америке.

Ирма возмущенно фыркнула, быстро заговорила по-французски, слишком быстро для того, чтобы сидевший рядом американец смог уловить смысл се слов.

— Ты сошел с ума, Сергей! Твой годовой доход — двести тысяч, а чистыми что-то около ста семидесяти тысяч. И ты говоришь, что это неплохо? Лейкоу предлагает тебе миллионы!

— Но здесь мы знаем, что делаем, — отозвался Сергей. — Америка совсем другое дело. Бизнес там — это нечто особенное. Там люди гибкие и предусмотрительные. А потом, откуда мне знать, как это скажется на наших делах здесь? Мы можем потерять всех наших клиентов, если они решат, что мы стали работать на массовое производство, позволили себе опроститься.

— Но уже сейчас копии твоих платьев продаются по всей Америке, и хуже от этого они не стали.

— Копии — это не то. Нам удается держать цены на одном уровне. Оригинал может позволить себе далеко не каждый, а за право производить копии нам платят неплохие деньги. Но все это развеется как дым, если мы перейдем к повседневным дешевым моделям.

— Речь идет не только об одежде, — вступил в разговор Харви Лейкоу. — Мы говорим о совершенно новом стиле жизни американской женщины. На каждой вещи будет стоять фирменный знак князя Никовича. Своя косметика и парфюмерия. Нижнее белье, спортивная одежда, от бикини до лыжных костюмов. Не будут обойдены вниманием и мужья: предметы туалета для мужчин, галстуки, спортивные рубашки. Боюсь, вы не совсем хорошо себе представляете, что это такое. Мы планируем вложить пять миллионов долларов только на начальном этапе, еще задолго до первой покупки.

Сергей колебался.

— Если ваша идея настолько хороша, почему же другие дома моды не накинулись на нее?

— Потому что мы к ним не обращались, — улыбнулся Лейкоу. — Мы обратились к вам.

Сергей ни на секунду не усомнился, что Лейкоу его не обманывает. «Амальгамэйтед Федерал» была владельцем самой большой в мире сети универсальных магазинов и магазинов женской одежды. Только в Соединенных Штатах ей принадлежало более тысячи торговых предприятий — от огромных супермаркетов в главных городах до небольших магазинчиков, торгующих модными товарами в далекой провинции.

— Но почему при таком выборе вы остановились на мне?

— Могу я говорить прямо?

— Давай, давай, — подстегнула Харви Ирма, — он не умрет, если услышит правду. Лейкоу повернулся к Сергею.

— Когда у нас появилась идея, которую можно выразить словами «Париж в Вашем доме», мы начали искать имя, которое отвечало бы всем нашим требованиям. Старые, уже утвердившие себя фирмы были отвергнуты с самого начала — вряд ли они захотят перестраивать свою работу, менять стиль. Какое-то время мы собирались переманить кого-нибудь из их дизайнеров, но потом поняли, что это непрактично — ведь мир знает Диора, а не его модельера. Нам нужно имя, которое у любой американской женщины вызывало бы безошибочные ассоциации с Парижем. Вот поэтому-то мы и остановили свой выбор на вас. Вам это может показаться странным, но первой заговорила об этом моя жена. А я привык доверять ее суждениям, у нее в таких вопросах срабатывает инстинкт. Она заметила, что, несмотря на то, что ваш дом довольно молод, вы хорошо держитесь вот уже пять лет, а благодаря газетным статьям мисс Андерсон стали в некотором смысле даже более известным, чем люди с более громкими именами. Кроме того, жена сказала, что как-то встречалась с вами, и вы показались ей молодым энергичным человеком с блестящими способностями.

— Ваша жена? — Сергей с удивлением поднял брови. Лейкоу улыбнулся.

— Она была уверена, что вы ее не помните. Это случилось еще до войны, когда она приехала в Париж развлечься. Она была здесь совершенно одна, я не смог сопровождать ее, будучи весьма занят. А вы тогда еще учились, но смогли оказаться весьма для нее полезным. Она говорила, что вы знакомили ее с Парижем.

— Извините, но, боюсь, я действительно ее не помню.

— Это не так важно. Важно то, что у вас хорошая фирма, и довольно преуспевающая. Но в Париже вам никогда не удастся выбиться на самый верх. Для американских женщин другие знаменитые имена — просто имена, в то время как вы представляетесь им личностью, они постоянно видят ваши снимки в газетах и журналах. Они знают о вас благодаря вашей женитьбе на Сью-Энн Дэйли, а также из пространных репортажей мисс Андерсен. Для них вы — олицетворение парижского шарма, беззаботности, светской жизни. Нет ни малейшего сомнения в том, что если вы согласитесь с нашим предложением и отправитесь в Америку, то за очень короткое время мы займем в мире моды доминирующее положение. — Лейкоу поднялся. — Послушайте, я понимаю, мое появление для вас весьма неожиданно. Вам, безусловно, потребуется время, чтобы все обдумать. Завтра я еду в Рим, вернусь в субботу. Не позвоните ли вы мне в гостиницу в конце недели, чтобы сообщить о вашем решении?

С этими словами Харви Лейкоу вышел. В комнате установилась тишина.

— Ну, что ты обо всем этом думаешь? — спросил, наконец, Сергей у Ирмы.

— Он прав, — ровным голосом ответила она, — здесь ты вершины не достигнешь. Да ты и сам знаешь об этом, вспомни, как ты пытался перекупить чужих модельеров, — никто не согласился.

Сергей кивнул. Он уже давно ощущал потребность в новом дизайнере, его собственный, со странностями и необычными привязанностями, уже, похоже, выдохся.

— И все-таки это опасно. Я могу потерять все.

— Единственное, что тебе нужно, — это несколько удачных лет, а потом все пойдет само собой. Те пятнадцать процентов, которые они тебе предлагают, с лихвой перекроют то, что ты можешь иметь здесь. А на твою парижскую фирму они не покушаются — владей ею безраздельно.

Сергей не сводил с Ирмы глаз.

— Америка... Я так много о ней слышал. Мне все время хотелось поехать туда. И все же... Боюсь.

— Тебе не о чем беспокоиться, — улыбнулась Ирма. — Американки ничем не отличаются от прочих женщин. Тебе самому пора бы это понять. Все они влюблены в то, что у мужчины в штанах.

— Чтобы увидеть себя со стороны, — Сергей потянулся за сигаретой, — мне достаточно просто довериться твоей искренности.

— Поэтому-то ты известен куда большему кругу людей, чем этот твой глупенький мальчик, которого ты держишь под лестницей. Соглашайся.

Он вставил сигарету в мундштук, прикурил.

— Скажи-ка мне, — внезапно обратилась к нему Ирма.

— Да?

— Ты и в самом деле не помнишь его жену?

— Помню, — в его глазах мелькнула тень печали, — отлично помню.

— Я так и думала, — с удовлетворением заметила Ирма. — Мне всегда казалось, что такой мужчина, как ты, не забывает своих женщин.

— Наверное, я должен был испытывать волнение, — произнес Сергей после того, как наполнивший бокалы официант отошел. — Но чего нет, того нет.

Жизель молчала, глядя на него своими огромными голубыми глазами.

— Мне тридцать пять, — продолжал он, — но лишь впервые в жизни я нашел свое место. И не хочу его терять. Видимо, это потому, что оно уж больно оказалось для меня подходящим. Или это признак старости?

— Ты неизменно молод, — улыбнулась Жизель.

Сергей сумрачно посмотрел на нее. — Я чувствую себя стариком. Когда я вспоминаю о дочери, которой уже тринадцать, я понимаю, сколько воды утекло.

— Как Анастасия? У нее все в порядке? Что с учебой?

— С учебой так, как и должно быть. Дело в другом. Мне ненавистна мысль о том, что нам придется расстаться, а брать ее с собой в чужой мир я боюсь. Ей там придется нелегко — новые лица, новый язык. Не слишком ли велика плата?

— Школы в Америке получше, чем здесь.

— Значит, ты считаешь, что мне нужно ехать? — Сергей отпил кофе. — А мне казалось, что ты не любишь эту страну.

— В профессиональном плане я не нашла в Америке ничего для себя хорошего. Но тебе там может открыться целый мир.

— Это ты сейчас так говоришь. Сама-то думаешь туда возвращаться?

— Как актриса — нет. Но на твоем месте, если бы я была так же молода, горела бы желанием побеждать, я бы ни минуты не колебалась.

На мгновение Сергей задумался.

— Нет, это невозможно. Я не могу оставить Анастасию здесь одну.

— Поезжай, — со значением в голосе сказала Жизель. — Пробудь там хотя бы год, посмотри. За дочь можешь не беспокоиться — пока ты в отъезде, я буду с ней.

Телефон зазвонил, когда они завтракали, сидя за столом у большого окна, выходящего на Елисейские поля. Харви Лейкоу поднялся и пересек номер.

— Алло?

— Мистер Лейкоу? Это князь Никович.

— Да?

— Я решил принять ваше предложение.

— Отлично. Рад за вас. Вы не пожалеете. — В голосе Лейкоу слышалось удовлетворение.

— Мне тоже так кажется.

— Тогда, если вы позволите, я зайду к вам в понедельник утром. Попробуем заставить шестеренки прокручиваться.

Г — Полностью в вашем распоряжении.

Лейкоу положил трубку и вернулся к столу.

— Ну что же, — сказал он довольным голосом, — он согласен.

— Очень рада, — с улыбкой ответила ему жена.

— Посмотришь, что будет, когда об этом узнают в «Элайдс сторз», — с видом триумфатора произнес Харви. — От этого удара им не оправиться.

— Я уверена в этом.

— Как кстати ты вспомнила о Никовиче! Все, с кем мы говорили, смотрели на нас сверху вниз, как будто наши деньги чем-то для них плохи.

— Не волнуйся, Харви, они об этом пожалеют.

— Ты даже не представляешь себе, черт побери, как ты права! Особенно после того, как они увидят, каков наш план относительно Никовича. — Лейкоу наконец уселся, отпил кофе, скорчил гримасу и поставил чашку на стол. — А ты еще говорила, что парижане умеют готовить кофе!

Жена рассмеялась.

— Странная вещь, — он переменил тему, — ты его помнишь, а он тебя — нет. Хотел бы я знать почему.

— Ничего странного, Харви, — мягко сказала миссис Лейкоу, глядя мимо мужа в окно. — Ведь я была просто одной из американок, одной из тех, кто нанимал его в качестве гида. А он тогда был еще мальчишкой, к тому же очень робким.

— Я бы на его месте никогда не смог забыть тебя.

Она медленно перевела взгляд на лицо мужа. Бесконечное счастье мелькнуло на мгновение в ее глазах. Подавшись вперед, она прижалась губами к его щеке.

— Потому что ты — это ты, — прошептала она, — и я люблю тебя.




5


Выполнявший спецрейс ДС-9 набрал высоту, и тяжелый рокот моторов сменился ровным негромким гулом. Усталым движением Сергей положил правую руку себе на пояс и расстегнул ремень безопасности. Нажав на кнопку, выпрямил спинку кресла, закурил и посмотрел в иллюминатор. Внизу поблескивали огни Нового Орлеана, потом они ушли в сторону: самолет разворачивался над Мексиканским заливом, беря курс на Флориду.

— Мистер Никович, — в кресло рядом опустился худощавый мужчина с бледным лицом, Норман Бэрри — специалист по связям с общественностью. С присущим ему встревоженным выражением лица он держал в руке пачку бумаг. — Я подумал, что сейчас самое время обсудить наши планы на завтра.

— Позже, Норман. Хочу попробовать немного вздремнуть — Сергей увидел, как помрачнело озабоченное лицо его собеседника. — Оставь бумаги мне. Я посмотрю их и позову тебя, как только ты мне понадобишься.

— Хорошо, сэр.

Бэрри поднялся, положил документы в кресло и направился к выходу из салона первого класса. Через приоткрывшуюся дверцу до слуха Сергея донесся взволнованный щебет манекенщиц.

От нечего делать Сергей скосил взгляд на лежащие рядом бумаги. На верхнем листе двумя красками, белой и синей, было напечатано: «ПРИБЫТИЕ КНЯЗЯ НИКОВИЧА. 19 сентября 1951 года, Майами, штат Флорида, аэропорт, 9.00. Встречают: мэр города, члены городского совета, представители Большой торговой палаты Майами, генеральный директор сети универмагов „Бартлетт“, репортеры, фотографы, представители кинокомпаний и телевидения».

Предусмотрено, учтено и расписано по минутам было все, как в железнодорожном расписании. Хоть бы что-нибудь забыли. Но нет — и так весь день напролет, до самой полуночи, когда нужно будет вновь подняться на борт самолета, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Сергей посмотрел вдоль прохода.

Ирма. Андерсен уже спала, рот ее был чуть приоткрыт. От удивления Сергей даже потряс головой — он был намного моложе и все же чувствовал себя совершенно без сил. Откуда она черпала энергию для каждого изнурительного дня? А дней таких прошло десять. Сан-Франциско, Чикаго, Лос-Анджелес, Даллас, Новый Орлеан, что там еще? Ночные перелеты, по дню на каждый из крупных городов.

И ведь это не первая поездка. Весь прошедший год был полон лихорадочной деятельности. И только теперь он начал понимать, что является движущей силой бизнеса в Штатах. Ничего удивительного в том, что американские бизнесмены завоевывают мир и умирают молодыми. Ведь они не дают себе передышки. Ни на минуту.

И все это началось меньше чем через два месяца после его встречи в Париже с Лейкоу. Началось совершенно невинно — так падает в воду маленький камешек, а круги от него расходятся все шире и шире. В один прекрасный день появилась всего лишь одна коротенькая типографская строчка, которая вдруг начинала повторяться в тысячах рекламных объявлений магазинов «Амаль-гамэйтед Федерал». Платье — или шляпка — или обувь — или еще что-то, но — из коллекции князя Никовича! Косметика от князя Никовича — это взгляд всепобеждающей Красоты!

Причем задолго до того, как рекламируемый товар запущен в производство, Сергею казалось, что он вступил в гонки с самим временем. В пентхаусе (Особняк, выстроенный на крыше другого здания), расположенном на крыше семидесятиэтажного здания компании «Амальгамэй-тед Федерал» в Нью-Йорке, в одно и то же время делались тысячи разных дел — это был какой-то ад, по сравнению с которым самый безумный день в Париже представлялся днем бездельника на рождественских каникулах.

Рядом с его кабинетом располагались три конференц-зала, и бывали такие дни, когда их не хватало. Приходилось бегом бегать из одного в другой. Гигантское предприятие, разбитое на отделы и секторы, было специализировано и разграничено, как это умеют делать только в Америке. Без вездесущей прессы не обходилось ни одно мероприятие.

Сергей превратился в символ, он олицетворял собою широкомасштабную кампанию. Фоторепортеры преследовали его на Бродвее, в опере, на благотворительных балах, словом, повсюду, где бы он ни появился. За этим специально следила Ирма Андерсен, равно как и за тем, чтобы имя его не реже двух раз в неделю появлялось в колонках самых важных новостей. Ни дня не проходило без того, чтобы где-нибудь в Соединенных Штатах не публиковалось интервью с ним. Еженедельно он выступал по радио или с телеэкрана со специальным обращением к женщинам.

Несколько месяцев назад Норман Бэрри ворвался в его кабинет, возбужденно размахивая экземпляром «Эдвертай-зинг эйдж»

— Мы сделали это! Сделали!

Сергей поднял голову от разложенных на столе рисунков.

— Сделали что?

— "Эдвертайзинг эйдж" утверждает, что вы — самый популярный в Америке мужчина. Вас знают даже лучше, чем командующего как-там-его!

— Командующий как-там-его? — переспросил Сергей не поняв.

— Ну знаете, — протянул Норман, — Генерал Уайтхед. Любитель тоника «Швеппс».

— Вот как? — Сергей иронично приподнял бровь, озадаченно посмотрел на Бэрри. — Думаешь, нам стоит заключить пари? Может, заняться еще и производством водки? Водка «Князь Никович»!

— Фантастическая идея! В самом деле! — с энтузиазмом вскричал Норман, но, взглянув на Сергея, тут же осекся. — Вы шутите!

Сергей позволил себе едва заметно улыбнуться.

— Я связан по рукам и ногам, такого со мной еще никогда не бывало, — поделился с ним Бэрри.

— Со мной тоже, — в тон ему ответил Сергей.

Все ждали 10 сентября. В этот день в Нью-Йорке должно было состояться представление коллекции, как это было прежде в Париже. Модели должны были быть доставлены специальным рейсом «Эр Франс». Затем манекенщицы вместе с Сергеем отправятся самолетом по стране. Десять городов за десять дней.

Лейкоу был прав. Сергей наклонился и взял в руки номер «Женской моды». В глаза бросился крупный заголовок:

«НИКОВИЧ! ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВОГО ГОДА?!»

Утром следующего дня Харви Лейкоу лично явился в нью-йоркский аэропорт, чтобы встретить огромный лайнер. Он оказался на борту, прежде чем кто-либо из пассажиров успел подняться из своего кресла.

— Я хотел увидеть вас перед тем, как сюда ринутся репортеры.

— Репортеры? А что им нужно? Поездка вчера закончилась.

— Вы не понимаете, — улыбнулся Лейкоу. — Они хотят интервью. Вы — новость дня. Важнейшее событие в мире американской моды за последние сто лет.

— Боже мой! — Сергей без сил упал в кресло. — Все, что мне сейчас нужно, это лечь в постель и проспать три дня.

— Теперь, мой мальчик, — Лейкоу по-отечески похлопал его по плечу, — тебе придется спать меньше. Надо держать марку! Уже время подумать о весенней коллекции!

Для ответа у Сергея не нашлось ни сил, ни слов.

— Да, кстати, — добавил Лейкоу, — директора компании устраивают в твою честь сегодня вечером ужин в ресторане «21». Грандиозная работа, мой мальчик. Кроме того, наши жены умирают от желания встретиться с тобой.

Двадцати четырех часов в сутки было явно мало. Сергею едва хватило времени переодеться в вечерний костюм и не опоздать к началу. Когда шквал поздравлений и приветствий несколько утих, Сергей обнаружил рядом с собой Майру Лейкоу.

Она почти не изменилась, а глаза и вовсе остались прежними, темно-голубыми.

— Спасибо за то, что ты меня помнишь, — сказал он тихим голосом.

И смех у нее был все тот же.

— А тебе спасибо, что ты не помнишь меня. — Улыбка ее исчезла. — Мне хотелось тогда почувствовать себя молодой. И — свободной.

Он взглянул на нее.

— А сейчас?

— Сейчас? — Она повернула голову туда, где среди гостей беседовал с кем-то ее муж. — Сейчас я всем довольна. Теперь мне приятно вести себя в соответствии с возрастом.




6


На лице манекенщицы было написано присущее ее профессии выражение скуки. Она чуть повела плечами, и на блузе из яркого шифона появились уродливые складки.

— Давайте теперь посмотрим без подкладки, — предложил Сергей.

С той же миной манекенщица расстегнула блузу и сбросила ее. Бюстгальтер соскользнул с ее маленьких твердых грудей, она с невозмутимым видом поддернула его и, накинув на плечи новую блузку, принялась застегивать пуговицы.

Сергей не сводил с девушки взгляда. Теперь ткань ровно облегала изящную фигурку, движения тела не топорщили ее. Однако — в этом была вся беда — лифчик сквозь тонкую материю явственно просвечивал.

Во Франции это абсолютно ничего бы не значило. Напротив, многие француженки строили свои расчеты именно на том, что ткань, из которой сшита верхняя одежда, достаточно проницаема для взгляда. По этой же причине и белье их было таким интересным: яркие цвета, кружева, оборочки.

С американками все обстояло иначе. Просвечивающий бюстгальтер считался у них верхом неприличия. Поверх него обязательно надевали комбинацию, а в результате блузки из шифона, как бы удачно скроены они ни были, никогда не выглядели как следовало.

Сергей посмотрел на модельера и покачал головой.

— Боюсь, что это не то.

Движением руки он отпустил девушку и повернулся к Сергею.

— Что же делать? Такая блузка — неотъемлемая часть дамского костюма в нашей весенней коллекции.

— Это не ваша вина, — с симпатией отозвался Сергей. — Виноваты американки. Несмотря на то, что все знают, что на женщине бюстгальтер, она ни за что не хочет уничтожить иллюзию, которую эта часть ее туалета создает. В противном случае для чего бы ей это так прятать?

— Попробую-ка я еще раз.

— Попробуйте, но не слишком обольщайтесь. Если только...

— Если только что?

— А нельзя ли сшить бюстгальтер из той же ткани, что и блуза!

— В общем-то нет. Нет той плотности.

— А если покрыть его шифоном сверху?

— Это стоит попробовать. — Лицо модельера просветлело. — Нужно тщательно продумать расцветку. Если рисунок будет слишком крупным, может ничего не выйти.

— Попробуйте. В случае удачи это может стать сенсацией нашего весеннего показа. — Сергей внезапно улыбнулся. Собственно говоря, если что-то получится, мы так и назовем эту модель — «Сенсасс».

— Сенсасс?

— Это жаргонное словечко, во французском оно значит «сенсация».

Художник рассмеялся.

— Спокойной вам ночи!

— Спокойной ночи. — Сергей поднял телефонную трубку. — Попросите, пожалуйста, мистера Бэрри зайти ко мне.

Он встал из-за стола, потянулся. Стрелки часов показывали ровно шесть. Подойдя к окну, посмотрел вниз: на улице было уже почти темно, Нью-Йорк зажигал огни.

Услышав звук открываемой двери, Сергей обернулся — в кабинет входил Норман.

— Я хотел только уточнить, что у меня сегодня запланировано на вечер?

— На вечер?

— Да, на вечер.

— Я был уверен, что вам уже сказали — вечер у вас полностью свободен.

Сергей вернулся к столу, сел.

— То есть ты хочешь сказать, что вечером мне не предстоит никаких дел? — Норман развел руками. — Ты хочешь сказать, что я свободен? Предоставлен самому себе? — В голосе Сергея звучал неприкрытый сарказм. — И я могу даже выспаться?

Однако на Нормана сарказм не произвел абсолютно никакого впечатления.

— Боже мой! Я никогда об этом не думал!

— Не думал о чем?

— А ваши женщины? Мне почему-то всегда казалось, что у вас есть все, что вы пожелаете. Сергей рассмеялся.

— Как бы не так! Когда в последний раз ты давал мне минуту свободного времени?

— Это можно исправить. — Норман потянулся к телефону.

— Не стоит беспокоиться, я слишком устал. Все, что мне сейчас нужно, это принять горячую ванну и поужинать. В десять я уже буду спать.

— Точно?

— Абсолютно.

Когда Сергей покинул здание компании, из предоставленного в его распоряжение черного с золотом «роллс-ройса» выскочил шофер, чтобы раскрыть дверцу.

— Домой, Джонни, — с мягкой улыбкой сказал он. — А потом ты свободен.

— Отлично, босс. Уж я-то с пользой проведу это время. Сергей смотрел в окно. Улицы были необычно запружены машинами и пешеходами.

— Что-то многовато сегодня народу, а? В чем дело, Джонни?

— Такое продлится еще три недели, босс. Рождество. Поэтому-то я и обрадовался свободному вечеру. Смогу купить что-нибудь ребятишкам и жене.

В задумчивости Сергей откинулся на спинку сиденья. Три недели до Рождества. Почти пятнадцать месяцев назад он покинул Париж.

Было без четверти десять, когда Сергей, сидевший перед телевизором за ужином, который принесли из ближайшего ресторана, услышал звонок в дверь.

— Входите! — прокричал он, решив, что это официант.

Звонок повторился, и ему пришлось подняться и подойти к двери. Распахнув ее, Сергей увидел на пороге высокую привлекательную блондинку.

— Князь Никович? Он кивнул.

— Могу я войти? — Не дожидаясь ответа, женщина прошла мимо него в гостиную. — Я — Джекки Кроуэлл. Меня послал Норман Бэрри, он просил передать вам это.

Сергей взял маленький конверт, вскрыл. Внутри лежал квадратик бумаги с написанным от руки единственным словом «Развлекайся».

По непонятной ему самому причине он почувствовал смущение. Впервые, наверное, с тех пор, как он был мальчиком, кровь бросилась ему в лицо.

— Боюсь, что тут какая-то ошибка. Видите ли, — Сергей указал на стол, — я только что поужинал. И не собираюсь никуда выходить.

— Вот и хорошо, — блондинка улыбнулась. — Я тоже.

Она сняла норковую шубку и небрежно опустила ее в кресло. Расположение комнат в номере ей явно было знакомо — она направилась прямиком в спальню.

Пока Сергей добрался до двери, она уже успела сбросить с себя платье и стояла теперь, улыбаясь, в одном лифчике и крошечных трусиках. Глядя на него, она завела руку за спину, чтобы расстегнуть застежку.

— Прошу вас, — сказал он, — не нужно. На мгновение блондинка заколебалась, в глазах ее мелькнуло удивление.

— А ты не гомик? Обычно я узнаю их сразу.

— Нет, я не гомик, я просто устал. Очень устал.

— О. — На лицо ее вернулась улыбка, она наконец справилась с лифчиком. — Тогда все в порядке. Норман предупредил меня, что в последнее время тебе пришлось попотеть на работе. Ни о чем не беспокойся, тебе не придется ничего делать. Ложись и просто наслаждайся.

Сергей уставился на ее груди. Только в этот момент он впервые осознал, до какой степени американизировался. Груди торчали, они были упругими, с твердыми сосками — этакий символ секса. Он ощутил, как внутри него нарастает желание. Как загипнотизированный он вошел в спальню, закрыв за собой дверь.

Джекки усмехнулась, наблюдая за его взглядом.

Утром Сергей валялся в постели и лениво наблюдал за тем, как Джекки подкрашивает губы. Затем она вышла в соседнюю комнату, чтобы через минуту появиться вновь, но уже в накинутой на плечи шубке. У постели она остановилась.

— Все нормально?

Медленным движением он закинул руки за голову.

— Отлично.

— А было бы еще лучше, если бы не одна мелочь.

— Что за мелочь?

— Если бы ты не был влюблен.

— Влюблен? — Сергей расхохотался, но тут же смолк. — С чего ты взяла?

— Я ведь профессионал и отлично знаю, когда мужчина на верху блаженства, а когда просто доволен. Ты был просто доволен.

— А мне, значит, полагалось быть в восторге? — с неожиданной злостью спросил он. — В экстазе, и большем, чем ты?

На лице Джекки не отразилось никаких чувств.

— Наверное, нет. — Она направилась к двери. — На всякий случай, если мы не успеем увидеться, счастливого тебе Рождества.

— Счастливого Рождества, — ответил ей в тон Сергей, но она уже вышла. Он слышал, как закрылась дверь. Разозлившись больше на себя, чем на нее, он ткнул кулаком в подушку. Вот чего ему в довершение всего не хватало. Новогоднего поздравления от шлюхи.

Глаза его скользнули по телефонному аппарату. Несколько секунд он размышлял, потом резким движением поднял трубку.

— Соедините меня с Харви Лейкоу, он сейчас в Палм-Бич, во Флориде.

На это ушло менее минуты.

— Харви, мне нужен отпуск.

По голосу чувствовалось, что Лейкоу сражен.

— Бог мой, но не можешь же ты уехать прямо сейчас! Ведь они только что приступили к крою!

— Я пятнадцать месяцев не был дома, — со злостью прокричал в трубку Сергей. — Я соскучился по дочери и не допущу, чтобы Рождество она провела одна!

— С этим не будет никакой проблемы, — напряжение в голосе Харви спало. — Неужели ты до сих пор не понял, что твой дом здесь, в Нью-Йорке? Она прилетит сюда.

Сергея окружили репортеры, со всех сторон его слепили яркие лампы.

— Князь, будьте добры, взгляните сюда! — Новая вспышка ударила по глазам.

— Ваша дочь похожа на свою мать? — услышал он чей-то вопрос.

— Надеюсь, — непринужденно ответил Сергей и улыбнулся. — Сью-Энн — очаровательная женщина.

— А то, что вместе с ней прибывает мисс д'Арси, имеет какую-нибудь особую причину? Вы с нею как-то связаны?

— Нет, просто Жизель мой старый и близкий друг. Мы решили, что девочке еще рано путешествовать одной.

По радио объявили, что самолет совершил посадку.

— Мисс Дэйли встретится со свой дочерью в Нью-Йорке? — спросил другой голос.

— Полагаю, да, — ответил Сергей и поднял руки вверх. — Прошу вас, джентльмены, позже. Самолет уже сел. Мне не терпится увидеть дочь.

Еще раз Сергей мысленно поблагодарил Нормана за то, что тот достал ему специальный пропуск для прохода через таможню. Репортеры расступились, и он направился к таможенной стойке. Пройдя через похожее на амбар помещение, он толкнул дверь, ведущую в зону паспортного контроля.

Потянувшиеся за этим короткие минуты ожидания показались ему вечностью. Ну наконец-то! Он ухватил одной рукой огромного пушистого медвежонка-панду и букет цветов, а другой стал размахивать над головой. Первой Сергея заметила Жизель и указала на него Анастасии. Девочка подняла голову, радостно улыбнулась и бросилась к отцу. Увидев это, стоящий у стойки сотрудник паспортного контроля расставил в стороны руки, но тут же заметил Сергея. Широко улыбнувшись, он позволил девочке пробежать.

Внезапно смутившись, Анастасия остановилась в нескольких шагах от отца, на губах — несмелая улыбка. Сергей опустился на колено, протягивая дочери медвежонка. Золотистые волосы и голубые глаза Анастасия унаследовала от матери, это правда, но доброта и нежность были у нее, несомненно, от отца.

— Бонжур, Анастасия. С наступающим Рождеством. Добро пожаловать в Нью-Йорк!

— Хэлло, папочка, — выговорила девочка медленно с едва заметным акцентом. — Счастливого тебе Рождества!

Она потянулась за медвежонком, и в тот же момент отец подбросил ее в воздух, прижал к себе, расцеловал.

— Ты уже говоришь по-английски! Кто же учил тебя? Анастасия вновь заговорила, медленно и очень осторожно:

— Меня учила тетя Жизель. — Она посмотрела на отца, перевела взгляд на Жизель и с гордостью улыбнулась.

Сергей обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть теплую улыбку Жизель. Внезапно его озарило. А ведь та шлюха оказалась права, это он ошибся! Он медленно выпрямился во весь рост. Молча протянул Жизель цветы. Не проронив ни слова, она взяла их и оказалась в его объятиях. Губы ее затрепетали, когда он поцеловал ее.

— Это похоже на чудо, — прошептал он. — Как мне благодарить тебя?

Опустив руку, Жизель привлекла к себе девочку.

— Особого чуда здесь нет. Просто Анастасии нужна мать.

Свадьба была сыграна рождественским утром в доме Харви Лейкоу в Палм-Бич.




7


— Марсель просто набитый дурак, — заявил Джереми. — Он привык считать себя персоной поважнее всего правительства. Доводить дело до суда — это худшее, что можно было придумать в его положении. Выиграть он никак не мог.

Барон посмотрел на сидящего по другую сторону стола собеседника.

— Его приговорили к восемнадцати месяцам заключения? — Изящными пальцами он выбрал в ящике сигару. — Но он, конечно, может подать апелляцию?

— Апелляция уже отклонена. Причем Марсель устроил такой скандал, что судья, в общем-то готовый сбавить срок, был вынужден оставить все как есть.

Барон невозмутимо рассматривал сигару.

— Когда человек слишком много лжет, это всегда кончается бедой. Рано или поздно его поймают на чем-нибудь. А не могут ли его выпустить раньше, если он будет примерно себя вести?

— Да. Через полтора года его могут представить к досрочному освобождению. Естественно, при условии, что он не будет много болтать и не станет нарушать правил внутреннего распорядка.

Барон не спеша, со вкусом раскурил сигару.

— Какие, по-твоему, это повлечет за собой последствия?

— Вы говорите о бизнесе? — Джереми пожал плечами. — Ничего особенного, если иметь в виду, чего он добился на сегодняшний день. Если же у Марселя есть планы на будущее, то тут ему придется быть более осторожным: общественность с него глаз не спустит.

— Ясно, — задумчиво протянул барон.

Он уже принял решение отказать Марселю в финансовой поддержке его судовладельческой компании, созданной совместно с израильтянами. Само собой, это заставит Марселя продать свою долю акций, но компания уже достаточно прочно стояла на ногах, так что теперь управлять ею мог и один владелец — израильтяне. Конечно, с помощью банка. Барон затянулся и сказал:

— Со стороны вашего президента было мужественным шагом отозвать Макартура.

— Иначе он не мог поступить, — возразил Джереми. — Если бы он позволил Макартуру идти своим путем, вся страна оказалась бы ввергнутой в бездну новой войны.

Вот что значит воинственный склад ума! — начал размышлять вслух барон. — У вас — Макартур, у нас — де Голль, Знаете, они очень похожи, каждый из них считает себя Богом. Хотя Макартур — всего лишь его протестантская версия.

— Похоже, вы, французы, — рассмеялся Джереми, — отправили де Голля на запасной путь. Его партия растеряла все свое влияние.

— РПФ (Республиканская партия Франции) — это насмешка. Через несколько лет она просто исчезнет с политической арены. Но не де Голль. Уж он-то не уйдет в тень, как ваш бравый солдат.

— Что же он будет делать?

— Ждать. Видите ли, — продолжал барон, — французы пока еще не так преданы идее демократии, как американцы. Во Франции слишком много политических партий, кое-кто говорит даже, что их — по одной на каждого француза, так что власть постоянно находится в руках коалиции. А поскольку новые коалиции создаются чуть ли не ежедневно, значит, будут и новые правительства. Де Голль знает это, как знает и то, что отсутствие преемственности в правительстве неизбежно приведет страну к краху. Поэтому он будет выжидать, и, когда его время придет, он опять окажется во главе. И это станет концом Четвертой Республики.

— Народ, безусловно, будет против? Барон покровительственно улыбнулся.

— Типично американская точка зрения и насквозь ошибочная. Вы настолько свыклись с вашим самоуправлением, что совершенно забыли о том, каковы французы на самом деле. Обыкновенный француз, точно так же, как и любой обыкновенный европеец, готов простереться ниц перед фигурой, олицетворяющей власть... Да, наша революция произошла пораньше, чем ваша, но мы по-прежнему слепо следуем за лидером, едва он у нас появится. Наполеон же возвращался. Точно так же может вернуться де Голль.

— Ну, не думаете же вы, что он захочет короновать себя, — расхохотался Джереми.

— Кому об этом известно? — пожал плечами барон. — Только ему одному, а он ни с кем не делится. Одно можно сказать с уверенностью: когда он вернутся, он вернутся, чтобы властвовать, а не символизировать собою власть. — Голос барона дрогнул. — И кто его знает, может, он и прав. Очень может быть, что Францию действительно нужно гнать хлыстом к утерянному величию и гордости.

После того, как Джереми ушел, барон устало откинулся в кресле. Смежил веки. Еще год, подумал он, только год, чтобы Роберт окончательно утвердился в своей роли, и я смогу уйти. Говорить то, что окружающие хотят услышать, и в то же время сказать то, молчать о чем не имеешь права, — как же это изнуряет! Возможно, он и ошибается, но еще не так давно в мире все было гораздо проще.

Внезапно на память пришел молодой человек, который только что вышел из комнаты. Джереми ему нравился — быстрым умом, искренностью, даже своим, не совсем понятным — американским? — идеализмом. Вот за кого бы следовало выйти замуж Каролине. Странно, как это получилось, что она влюбилась в его отца. А, в общем-то, и не так уж странно: отец во многом был похож на сына.

Ему вдруг стало интересно: Джереми по-прежнему встречается с той немкой? Еще не так давно ходили слухи, что они вот-вот поженятся, но минул год, и ничего не произошло. Возможно, свадьбы вообще не будет.

Резким движением барон выпрямился в кресле. Рука его в нерешительности зависла над телефоном, но он тут же заставил себя снять трубку. В конце концов, почему бы и нет? Не такое уж это и безрассудство. Такое случалось и прежде: сын заключает брак с женщиной, которая одно время принадлежала отцу.

Ему ответила Дениз. Барон велел ей в эту же субботу организовать ужин и ни в коем случае не забыть пригласить на него Джереми Хэдли.

Марлен была вне себя от злости, Джереми понимал это по множеству признаков. Пока они добирались в машине до отеля, он взглянул на нее пару раз, но ей удавалось быстро отвернуться. Но, войдя в номер, она забыла о сдержанности.

— К черту! Не хочу их больше видеть! Никого!

Ее сумочка, перелетев через комнату, шлепнулась на пол у стены.

— В чем дело? Мне показалось, что вечер удался.

— Значит, ты еще глупее, чем я думал! Неужели ты не видел, чем занимался барон? Джереми посмотрел на Марлен.

— Нет. Скажи мне.

— Он же вешал на тебя свою дочь. Весь вечер только и слышалось: Каролина то, Каролина это. Неужели ты не заметил!

— Нет. Твое воображение начинает тебя подводить.

— Ты еще скажешь, что не видел, как они обращались со мной. Да меня как будто просто не существовало. Ты сидел во главе стола, рядом с бароном, напротив Каролины. А меня посадили в углу с двумя ничтожествами.

— Оставь, Марлен, — устало сказал Джереми. — У меня нет сил спорить с тобой. И потом, все это просто смешно. Мы с Каролиной старые друзья.

— Что же тут смешного? Если Каролина оказалась подходящей для твоего отца, то почему бы барону не подумалось, что она неплоха и для тебя? Всем известно, что она жила с твоим отцом!

Лицо Джереми побелело от гнева.

— Тебе лучше замолчать, — изменившимся голосом проговорил он. — Ты и так уже сказала много лишнего.

Но Марлен уже не могла остановиться, она чересчур завела себя.

— Только этого еще не хватало! Святой Хэдли, как же! Слишком долго мы с тобой знакомы. Я знаю все о твоей семейке! Я знаю, что твой старший братец Джим прячет свою вторую семью где-то в маленьком домике в Бруклине. А звезда немого кино, которую твой папочка до сих пор поддерживает деньгами? А твой младший братик, Кевин, что предпочитает розовощеких мальчиков в Нью-Йорке? А твои сестры, обменивающиеся мужьями по воскресеньям...

Она не договорила — Джереми, схватив ее за плечи, так принялся ее трясти, словно желал вытряхнуть из нее душу.

— Прекрати! Прекрати! Прекрати!

Наконец он отпустил ее. Голова Марлен кружилась. Она едва не потеряла равновесия. Заплетающейся походкой она подошла к креслу и упала в него. Во все глаза она смотрела на Джереми, грудь ее высоко вздымалась.

— Теперь, наверное, ты изобьешь меня, как этот делал Фриц, — сказала она, и это был не вопрос, а, скорее, утверждение.

Джереми взглянул на нее, медленно покачал головой.

— Ты именно этого добиваешься, не так ли? Ведь только так может быть удовлетворено твое чувство вины, которое сейчас испытывают все немцы.

Рот Марлен скривился в безобразной гримасе.

— Во всяком случае, я — это не она. Я не предлагаю себя сначала отцу, а потом — сыну. Я все знаю о француженках. Солдаты рассказывали мне, как женщины во французских городках бежали за ними по улицам, задирая свои платья.

К Джереми вдруг вернулось ледяное спокойствие.

— А ты ничего не перепутала? Когда ты рассказывала мне эту историю впервые, там были немецкие женщины и русские солдаты, а потом американцы.

— Вот оно что? Так ты уверен, что это я за тобой увязалась?

— А неужели есть сомнение? — Он холодно улыбнулся. — Помнишь, ведь это ты меня позвала.




8


Личный секретарь президента США поднялся из-за стола и протянул руку, приветствуя Джереми, которого только что ввели в кабинет. На лице его была улыбка.

— Я всегда рад вас видеть, конгрессмен.

Рукопожатие было крепким, но коротким. Джереми несколько удивило такое обращение, но вида он не подал. Секретарю было отлично известно, что он уже не имел чести быть членом этого высокого собрания.

— Садитесь, — любезно предложил секретарь, усаживаясь сам и подталкивая к Джереми ящичек сигар.

— Благодарю вас, но я привык к своим, — Джереми вытащил пачку сигарет.

Секретарь тут же приступил к делу.

— Президент с большим интересом прочитал ваши письма. По многим проблемам он разделяет вашу точку зрения, он просил меня передать вам его глубокую признательность.

Джереми кивнул, не сказав ни слова. В данной ситуации он должен был лишь слушать.

— Вопрос о вашем назначении обсуждался очень долго. В конце концов президент решил, что для вашего назначения еще не настало время.

— Вот как? Из беседы с сенатором я сделал вывод, что вопрос был решен положительно.

Тень слабой улыбки мелькнула на губах секретаря.

— Боюсь, что у сенатора сложилось неверное представление. Он ведь довольно молод, вы знаете, и иногда энтузиазм мешает ему замечать детали.

— Да?

Голос Джереми был лишен всяких эмоций. Секретарь оказался дураком. Сенатор действительно был довольно молод, но только не как политик. Политикой он занимался, можно сказать, с колыбели. И ни разу не было такого, чтобы он чего-то не понял.

— В нынешнем году у нас выборы, — как ни в чем не бывало продолжал секретарь. — И новый президент, само собой разумеется, захочет видеть вокруг себя своих людей. Поэтому, чтобы избежать временных назначений, чтобы, так сказать, тележка с яблоками благополучно добралась до конца пути, мы решили не делать их вовсе.

— Такого же мнения придерживается и президент? Брови секретаря поползли вверх. Он не любил, когда ему задают вопросы.

— Естественно, — ледяным голосом ответил он.

Сенатор уже ждал Джереми, и его тут же провели в кабинет.

— Ну как, конгрессмен?

— Ну как, сенатор?

— Джереми, нас подло обманули.

— Ты уже знаешь?

— Узнал сегодня утром. Непосредственно от президента. Старик сам позвонил мне.

— Почему же ты не предупредил меня? Для чего мне нужно было ходить туда?

Сенатор улыбнулся, и тут же лицо его стало очень серьезным.

— Я хотел, чтобы ты убедился в том, что я держу слово.

— Но ты же знаешь, что мне это и так известно.

— Спасибо.

— Интересно, кто же нас обошел?

— Нет нужды гадать, — ответил сенатор. — Это не президент и не Госдепартамент. Значит, остается единственный вариант.

— Наш друг секретарь? Сенатор кивнул.

— Но почему? Я всегда ладил с ним.

— По-моему, ему просто не нравятся выпускники Гарварда. Этот сучий потрох учился в Йельском университете, ты же знаешь. Мне очень жаль, Джереми.

— Все в порядке, — Джереми пожал плечами. — Попытка была предпринята хорошая.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Как-то еще не думал.

— В съезде будешь участвовать?

— Обязательно. Такое событие нельзя пропустить.

— Мы отстаем от Стивенсона.

— Думаешь, им удастся уговорить Эйзенхауэра?

— По-моему, это не потребует значительных усилий. Они согласны идти даже за Тафтом, но больше всего они хотят победы. Нет, это будет Эйзенхауэр.

— Он воспримет это как должное.

— Видимо, да, — задумчиво отозвался сенатор. — А это не самое лучшее, так как я знаю, что Стивенсон был бы отличным президентом. — Внезапно он посмотрел на Джереми. — Нам нужна исключительная поддержка Конгресса, вся, которую мы только сможем обеспечить. Тебе еще не поздно туда вернуться, ты же знаешь.

— Спасибо, но нет, — Джереми покачал головой. — Эта игра не для меня. Я всего лишь любитель. Куда мне до вас, профессионалов.

— Если победят республиканцы, — сказал сенатор, — я в течение долгого времени буду бессилен что-либо для тебя сделать.

— Понимаю, не беспокойся. Сенатор поднялся.

— Ну что ж, когда остановишься на чем-нибудь, дай мне знать. Может, на этот раз от меня будет больше толку.

Джереми тоже встал.

— Конечно. В ближайшее время мне нужно будет принять какое-то решение, иначе мой старик начнет меня пилить.

— Все ясно, — усмехнулся сенатор. — Знакомая картина.

Случилось так, что предложением сотрудничать с прессой Джереми оказался обязанным отцу. Об этом поведал ему некий издатель за обедом в «21».

— Прошлым вечером, — рассказывал он, — я был в доме твоего отца на ужине. Зашел разговор о французской политике, и твой отец, чтобы развить свою точку зрения, вытащил пачку твоих писем. Я прочел одно. Оно меня заинтриговало. Прочел другое, третье. В конце концов я попросил разрешения унести с собой их все. Я не спал до трех утра — читал. Первой моей мыслью было: отличная подборка для книги! Ты умеешь писать! Но потом я подумал, нет, в них самое ценное то, что написаны они по горячим следам, написаны очевидцем, а с таким восприятием и слогом человеку следует делать только одно — писать в газету. Это тебя не привлекает?

— Не знаю. Каждый день? Я, в общем-то, не писатель.

— А кто писатель? Одно время для того, чтобы считаться новеллистом, требовалось иметь армейское прошлое. А еще раньше нужно было быть водителем грузовика. На мой взгляд, для того, чтобы вести ежедневную колонку в газете, необходимо всего лишь иметь, что сказать, и сказать интересно. У тебя наличествуют обе составляющие.

Джереми расхохотался.

— Ну значит, я тот, кто тебе нужен.

— Так ты подумаешь над моим предложением?

— Заманчиво, но материала нет.

— Приближаются съезды партий. Почему бы тебе, черт побери, не побывать на обоих и не прислать мне информацию на пару колонок о том, что там происходит. Даже не для публикации, а так, на пробу, чтобы окончательно определиться.

Джереми это заинтересовало.

— Я рискну, но скорее всего обнаружится, что для подобной деятельности я не гожусь, — ответил он.

Однако первый же его материал доказал обратное. После звонка издателя, который хотел заручиться согласием Джереми на публикацию, его статья появилась в печати в день открытия съезда. Называлась она «За рубежом».

«Все зарубежные страны в общем-то одинаковы, — говорилось в первом абзаце. — Простой человек рад видеть американцев у себя, он любит их. Ненавидят американцев только политики, гостиничные клерки и таксисты. Чикаго в этом плане ничем не отличается от этих стран...»

В течение года его колонка появлялась три раза в неделю более чем в двухстах газетах по всей стране.

Дочитав статью Джереми в европейском выпуске «Нью-Йорк тайме», барон, сидевший за завтраком в своем парижском доме, спросил Каролину, передавая ей газету:

— Читала?

Мельком посмотрев на первую страницу, Каролина кивнула.

— Да. По-моему, написано умно.

— Джереми исключительно блестящий молодой человек.

— Да, — вновь согласилась она. — Исключительно.

— Странно, — бровь барона чуть заметно вздернулась, — после того ужина мы о нем ни разу не слышали.

— На следующее утро Дениз получила букет роз и записку с благодарностью за приглашение.

— Я хотел спросить, он не звонил тебе или, может быть...

— Нет, — Каролина улыбнулась своей загадочной улыбкой. Бедный папа, именно тогда, когда он считает, что его мысли сокрыты от окружающих, всем все сразу становится ясно. Ну как тут не подшутить над ним?

— А что, он должен был? — невинным голосом спросила она.




9


Плеча Ампаро мягко коснулась чья-то рука.

— Простите, принцесса. Внизу ваш отец, он хочет вас видеть.

Сев в постели, Ампаро почувствовала, что виски ее стиснуты обручем. Во рту какой-то тяжелый привкус. Она сонно посмотрела на взволнованную служанку.

— Отец?

— Да, принцесса. — Девушка бросила быстрый взгляд на прикрытое простыней тело мужчины, лежавшего рядом с Ампаро. — Его превосходительство ужасно спешит.

Ампаро осторожно покачала головой. Должно быть, случилось что-то серьезное, если отец явился к ней в такую рань. Раньше подобного не бывало.

— Скажи ему, что я сейчас спущусь.

— Хорошо. — Служанка торопливо выскочила из комнаты.

Ампаро повернулась к молодому человеку.

— Останься здесь, я дам тебе знать, когда он уйдет.

Юноша кивнул. Ампаро потянулась за одеждой, лежавшей в кресле рядом с постелью. Прежде чем ее рука коснулась белья, дверь распахнулась и вошел президент.

— Ваше превосходительство! — в ужасе вскричал молодой человек, выпрыгивая из постели и вытягиваясь по стойке «смирно».

Президент прошел мимо него, как проходят мимо вещи. Остановившись у кровати, он уставился тяжелым взглядом на дочь.

— Мне нужно поговорить с тобой. Немедленно. Прикрываясь комбинацией, Ампаро перевела взгляд с отца на юношу.

— Жоржи, не будь таким идиотом! Нет ничего смешнее голого солдата, вытягивающегося во фрунт. Выйди отсюда.

Жоржи поспешно ретировался, прихватив одежду. Когда дверь за ним захлопнулась, Ампаро повернулась к отцу.

— В чем дело?

— Я знаю, тебе не очень-то интересно, чем занимается твой муж, — в голосе президента звучал ядовитый сарказм, — но ты хотя бы могла сообщить мне о том, что он приезжает сегодня.

— Сегодня! — Она не могла в это поверить.

— Да, сегодня.

Губы ее растерянно улыбались.

— Я этого не знала. Должно быть, твои цензоры переслали тебе фотокопию раньше, чем я получила оригинал. Президент подошел к окну, выглянул наружу.

— Узнай я об этом вчера, я бы еще смог остановить его.

— Какой в этом смысл? — спросила отца Ампаро, поднимаясь с постели. — Рано или поздно он все равно выяснит, чем ты тут занимаешься.

— Но сегодня! — Он протянул ей сложенную газету, которую до этого держал подмышкой. — «Эль Диарио» на первой странице опубликовала редакционную статью, в которой требует отдать его под суд военного трибунала за трусливое бегство с ответственного поста в Корее. Она заявляет, что это позор для всей страны.

Ампаро даже не прикоснулась к газете.

— Я полагаю, ты и об этом не знал, — с издевкой бросила она отцу.

— Конечно знал, — со злостью ответил он, — но я никак не думал, что он будет здесь уже сегодня. В противном случае я приказал бы им напечатать это позже.

— Вини в этом своих дураков-шпионов, я тут ни при чем. — Она потянула за шнурок звонка, свисавший позади постели. — Я бы выпила кофе. Будешь? — Он кивнул. — Поеду в аэропорт, встречу его и объясню...

— Ничего ты ему не объяснишь. Ты его даже не увидишь!

— Даже не увижу? Но ведь я его жена. Что скажут люди, когда не увидят меня там, где я должна быть, приветствуя супруга?

— Мне плевать, что они скажут! Помимо прочего ты еще дочь президента! Что общего может быть у тебя с проклятым предателем?

— Ах вот как это будет подано? Президент промолчал.

— Наконец-то ты нашел способ избавиться от него, — продолжала Ампаро низким голосом. — Я могла бы догадаться и раньше. Хотя бы во время нашего медового месяца, когда газеты в открытую стали рассуждать о том, что он станет твоим преемником.

Президент следил за дочерью взглядом.

— А ты, значит, хранила ему верность? Да ты ведь сразу после его отъезда прыгнула в постель к первому встречному!

Ампаро улыбнулась.

— Ты никогда не сможешь убедить меня в том, что я не твоя дочь. Отличную пару мы с тобой составляем, ты и я, уж до того похожи!

Президент почувствовал, что напряжение вдруг оставило его. Прислуга внесла поднос с кофе и тут же поспешила оставить их одних. Он подошел к столику, наполнил свою чашку, с наслаждением сделал глоток.

— Я рад, что ты наконец начинаешь хоть чуточку понимать что к чему.

Ампаро тоже налила себе кофе, устроилась в кресле.

— Тебе не удастся убить его, как ты поступил с другими. Я не позволю тебе сделать это.

— Ты не позволишь! Да что ты можешь? И опять Ампаро улыбнулась.

— Через несколько дней после того, как Дакс уехал, я написала длинное письмо. Там — все, то я знаю о тебе: что ты делал, кого предавал, где прячешь украденные тобою деньги, словом, все. Письмо лежит в банковском сейфе где-то в США вместе с инструкцией вскрыть и опубликовать его в случае, если с Даксом или со мной что-то произойдет.

— Я не верю тебе. Мне докладывают о всей твоей корреспонденции за рубеж.

Ампаро сделала маленький глоток.

— О всей? Ты так много обо мне знаешь, что наверняка тебе известно и то, что я спала с мужчиной уже через несколько дней после отъезда Дакса. Ты, может быть, даже помнишь, кто это был?

Любопытство мелькнуло в глазах президента, но он промолчал.

— Атташе посольства Мексики. Он как раз направлялся в Штаты. А позже я время от времени вносила в письмо различные детали. Многим людям было приятно оказать услугу принцессе после того, как она сама помогла им получить удовольствие...

Президент по-прежнему молчал. Сделав глубокий выдох, он повернулся к дочери.

— Так как же, по-твоему, я должен поступить с ним теперь?

Ампаро посмотрела в свою кофейную чашку — она была пуста. Она чуть наклонилась, чтобы наполнить ее, нисколько не заботясь о том, что в разрезе комбинации показалась ее грудь.

— Ты отошлешь его куда-нибудь, — сказала она. — За границей он все еще может быть очень полезен для тебя. Как только он выедет за пределы страны, я разведусь с ним. Таким образом, народ поймет, что Дакс попал в опалу.

— И ты попросишь, чтобы твое письмо переслали из Штатов сюда?

Ампаро покачала головой.

— Нет. Письмо останется там, где оно лежит сейчас, это страховой полис за две жизни — мою и его.

Какое-то мгновение он молча смотрел на дочь, затем рука его со всего маху ударила по столу. Грубым движением он сжал в пальцах грудь дочери, начал садистски ее выкручивать.

Лицо Ампаро побелело от боли, но выражение его не изменилось, хотя на лбу выступили капельки пота.

Внезапно он оттолкнул ее от себя. Когда он заговорил, в голосе его слышалось неподдельное уважение.

— Ты точно как твоя мать. Блондинка, а там, — он выразительно кивнул, — волосы черные.

При виде приближавшихся Дакса и Котяры трое солдат взяли на караул. Лейтенант отдал ему честь.

— Полковник Ксенос? — Дакс кивнул. — Президент просил провести вас к нему немедленно. Сюда, пожалуйста.

Вместо того, чтобы направиться к стойке таможни, лейтенант подошел в небольшой двери в стене. Дакс и Котяра направился было за ним, но тут солдаты преградили Котяре дорогу.

— Ты останешься здесь, — резким голосом сказал тот, что был выше ростом.

Дакс увидел, как рука Котяры потянулась к пистолету, висевшему в кобуре подмышкой. Он жестом остановил его.

— Мне это не нравится, — прошептал Котяра. Губы Дакса раздвинулись в слабой улыбке.

— Чего нам бояться? — произнес он по-английски и тут же перешел на испанский. — Мы дома. Делай, как сказал лейтенант. Подожди меня здесь.

Он повернулся и пошел следом за лейтенантом. Тот раскрыл дверь и почтительно придержал ее, позволяя Даксу пройти. В глаза ударил яркий солнечный свет. Дакс остановился, давая лейтенанту возможность нагнать его.

— Сюда, — офицер повел его вокруг здания.

Там, скрытый от посторонних взглядов, стоял бронированный лимузин, принадлежавший президенту. Лейтенант раскрыл заднюю дверцу.

— Давай ко мне, Дакс, — послышался изнутри машины знакомый голос.

Дакс сел, и дверца за ним захлопнулась. Шторки на окнах были задернуты, Дакс не сразу освоился с полумраком. В автомобиле царила прохлада, и он только спустя минуту понял, что за урчанием двигателя не расслышал работы кондиционера. Повернув голову, он посмотрел на президента.

Перед ним было лицо уже пожилого человека, блестевшее бисеринками пота несмотря на работу кондиционера.

— Почему же ты не предупредил меня о своем приезде, мой мальчик! — чуть ли не елейным голосом задал вопрос президент. — К счастью, я узнал о нем от Ампаро. Дакс посмотрел ему прямо в глаза.

— Я не подумал, что это так важно. Где Ампаро? Президент отвел глаза.

— Сейчас она присутствует на открытии новой клиники.

Через стеклянную перегородку за ними наблюдали лейтенант и водитель, оба держали в руках автоматические пистолеты.

— Не обращай на них внимания, — заметил ровным голосом президент, — они не могут нас слышать. Дакс улыбнулся.

— Меня не это волнует. Президент ответил ему улыбкой.

— Обычное дело. Слишком уж они заботятся о моей безопасности. Мальчик мой, ты выбрал самое неудачное время для возвращения домой. Тебе ни в коем случае нельзя было подавать в отставку.

— После того, как вы не прислали войск, которые обещали прислать, мне не оставалось ничего другого.

— Тому были серьезные причины, возникли проблемы, о которых ты ничего не знаешь.

— Но вы же дали слово. И я дал свое. Мне пришлось прибегнуть к помощи друзей, использовать свое влияние. Я упрашивал, умолял их выслать вам новые вооружения. Вы и сами хорошо понимаете, что никто не поверил вашей лжи о том, что у солдат вышли сроки службы.

— Какая разница, чему они поверили, а чему нет? — Президент почувствовал раздражение. — В горах опять вспыхнули волнения. Солдаты были гораздо нужнее здесь, чем в Корее.

— Все это было обманом с самого начала, — продолжал обвинять его Дакс. — Вы и не собирались посылать их. Просто для вас это была возможность получить новое оружие.

Лицо президента побелело от едва сдерживаемого гнева, голос его срывался.

— Мне приходилось расстреливать людей и за меньшее! Дакс откинулся на спинку сиденья, надменно улыбнувшись.

— Ну так давайте. Во всяком случае, мои друзья убедятся, что я не предавал их.

Президенту потребовалось около минуты, чтобы справиться со своими эмоциями. Когда он заговорил, голос его был уже спокоен.

— Я забуду об этом оскорблении, виной которому твоя запальчивость. Но запомни одну вещь. Моя первая и единственная забота — Кортегуа. Все остальное важно лишь настолько, насколько имеет отношение к нашей родине. Понятно?

— Очень хорошо понятно. — Дакс с горечью поджал губы.

— Может, это придется тебе не по вкусу, но своим приездом в аэропорт я спас тебе жизнь. Дакс молчал.

— Газеты требуют твоей головы. Они настаивают на том, чтобы тебя судил военный трибунал за то, что ты оставил свой пост на поле боя.

Дакс повернулся к нему.

— А вы вряд ли будете заинтересованы в том, чтобы сказать правду, не так ли?

— Я мог бы это сделать, если бы меня стали слушать, — ответил президент. — Но сейчас уже слишком поздно. Меня никто не услышит.

Неожиданно Дакс рассмеялся.

— Ничего удивительного, что вам удалось убедить моего отца поверить вам. Вся пресса находится под вашим контролем, и тем не менее вы сидите тут и рассказываете мне сказки да еще рассчитываете, что я тоже вам поверю?

В машине воцарилось неловкое молчание.

— Понятно. Вы бы хотели, чтобы я вернулся на борт самолета, на котором прилетел сюда?

— Да. За границей ты еще сможешь очень многое сделать для нас.

— Нет, — убежденно ответил Дакс. — Вы попользовались мною достаточно, так же как и моим отцом. Найдите себе другого мальчика.

— Ты говоришь так, потому что обижен. Но ты же кортегуанец. Наступит день, и ты передумаешь.

— Я навсегда останусь кортегуанцем, но никогда не изменю своего мнения. Президент молчал.

— Я хотел бы увидеть Ампаро, перед тем как уехать. — Дакс искоса посмотрел на него.

— Ампаро не желает тебя видеть, — холодно ответил президент. — Она просила меня передать тебе, что подала на развод. Будучи моей дочерью, она считает, что поддерживать с тобой какие-либо отношения недостойно ее.

Дакс раздвинул шторки, посмотрел в окно. Вдали, в голубоватой дымке дрожали горы. Он вновь повернул голову к президенту и спокойным голосом произнес:

— Очень хорошо. Я готов покинуть страну сейчас же. — Он потянулся к ручке двери.

— Один момент. — Президент дал знак водителю. — Двери открываются с приборной доски.

Из машины выбрался лейтенант, обошел вокруг, распахнул дверцу. Не успел Дакс сделать и двух шагов, как позади послышался голос президента.

— Все в воле Божией, мой мальчик.

Он обернулся. Президент чуть высунулся из машины, держась рукой за дверцу. Лицо его была даже печальным. Какое-то время мужчины смотрели друг на друга — пожилой, с лицом, изрезанным тысячью морщин, и молодой еще человек, который в одно мгновение лишился всех своих иллюзий.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сумрачно ответил Дакс. — Все в воле Божией.

Президент приказал закрыть дверцы и скрылся за шторками. Лимузин тронулся, подняв облако пыли, и устремился через поле аэродрома к ведущей в город автостраде. Дакс следил за ним, пока он не скрылся из виду, а затем медленно пошел в зал ожидания.

Огромный лайнер, сделал над морем широкий разворот и лег на курс. Когда погасла табличка, запрещавшая курить, Дакс достал из кармана сигарету. Он увидел, как по проходу к нему приближается стюардесса.

— Сеньор Ксенос? Человек, который принес это послание, просил меня вручить его вам только после того, как мы взлетим.

— Благодарю вас.

Она удалилась, Дакс вскрыл конверт.

«Дакс, мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня. Ампаро»

Больше на листе ничего не было.

Он разорвал записку на кусочки и запихал их в пепельницу. Закурил, приник к иллюминатору. Самолет подлетал к горам. Он почувствовал, как его вдавило в кресло, — видимо, набор высоты еще не закончился, — но от иллюминатора не оторвался.

Внизу проплывали голубоватые, покрытые снегом вершины гор Кортегуа.

В глазах Дакса стояли слезы. Он смежил руки и устало откинулся на спинку кресла.

Никогда больше ему не видеть этих гор.




10


— Вон туда, — приказала Сью-Энн, указывая рукой в ту сторону, где, растянувшись на песке лицом вниз, лежал Дакс.

— Да, мадам, — улыбаясь, послушно ответил мальчишка, помогавший отдыхающим устанавливать на пляже зонты и раскладывать матрацы.

Сью-Энн молча проследовала за ним мимо любителей пораньше занять местечко на пляже. Мальчишка с важным видом развернул матрац, набросил сверху полотенце. Сью-Энн достала из пляжной сумки монету в один франк и вручила мальчишке. Коснувшись пальцем лба, что означало, по-видимому, благодарность, мальчишка умчался, блеснув в прощальной улыбке всеми своими зубами.

Не произнеся ни слова, Сью-Энн улеглась на спину. Солнечные лучи несли коже ощущение тепла, это было приятно. Она лениво пошевелилась, затем повернулась на бок.

Дакс посмотрел на нее, приоткрыв один глаз.

— Привет.

— Привет, — ответила ему Сью-Энн.

Взяв в руки флакон с лосьоном от загара, она принялась втирать его в кожу лица. Покончив с этим, протянула флакончик Даксу.

— Не поработаешь над моей спиной, а?

— Конечно.

Дакс сел, Сью-Энн подставила спину и ощутила силу его пальцев. Она повернула голову в сторону моря. На его голубой глади вдали виднелось несколько парусных яхт, а ближе к берегу развлекалась парочка водных лыжников.

— За тобой трудно поспеть.

— Я так не думаю, — отозвался Дакс. — Я здесь с самого утра.

— Прочла в газетах о твоем разводе. Отправилась в Нью-Йорк, хотела разыскать тебя, но ты уже уехал. — Она так ни разу еще на него и не взглянула. — Мне сказали, что ты отправился в Париж, я ринулась туда, но ты был уже на пути в Рим. В Риме оказалось, что ты только что выехал в Канны. Я удивилась, найдя тебя здесь, думала, что ты уже подлетаешь к Нью-Йорку.

К этому моменту он успел умастить Сью-Энн всю спину.

— Достаточно?

— Достаточно. — Она перевернулась на живот и посмотрела на него. — От чего ты спасаешься бегством? Встретившись с ней взглядом, Дакс улыбнулся.

— Я вовсе не спасаюсь бегством. Просто мне нечего больше делать.

— А твоя подружка артистка? — Сью-Энн оглянулась по сторонам. — Где она?

Дакс расхохотался, на темном лице задорно сверкнули зубы.

— Ди-Ди? Для нее это слишком рано, она не поднимается с постели до часу дня.

— И что ты в ней нашел? — спросила Сью-Энн. — Она такая плохая актриса.

— С ней весело.

— Что-то не верится. Выглядит слишком мягкой и слащавой. Ей нужна хорошая твердая кукурузина, вроде той, что у тебя. Это штука выбьет из нее всю дурь.

Дакс засмеялся.

— Да не введет тебя в заблуждение ее внешность! И актриса она получше будет, чем ты думаешь. Нет, она действительно ничего.

— Возможно. Но не для такого мужчины, как ты. Со мной не сравнить.

Несколько мгновений Дакс рассматривал Сью-Энн.

— Таких, как ты, вообще нет.

— Таких хороших или таких плохих?

— И тех, и других.

Похоже, ответ удовлетворил Сью-Энн.

— Ее муж возбудил в Нью-Йорке дело о разводе, назвав тебя виновником. Ты собираешься на ней жениться? Дакс покачал головой.

— Нет. Мы сошлись на том, что я недостаточно богат для того, чтобы содержать ее.

Сью-Энн улыбнулась.

— Я слышала, что он застал вас в постели. Ничего себе ситуация!

— В общем-то, это не совсем так, — воспоминание заставило Дакса улыбнуться. — Все было очень цивилизованно.

В памяти встала ночь, когда в спальне вдруг неожиданно вспыхнул свет и он увидел в дверях мужа Ди-Ди, который мигал от ударившего по глазам света и от представшего зрелища: обнаженная жена в постели с любовником.

— О, прошу извинить меня.

— Хью! — вскричала Ди-Ди. — А что ты здесь делаешь? Я думала, ты появишься только завтра.

Муж взглянул на часы.

— Сейчас уже завтра. Я прилетел с побережья полночным рейсом.

— Проклятые расписания! Вечно я в них путаюсь. — Ди-Ди посмотрела на Дакса, затем на мужа. — Кстати, вы же не знакомы. Хью, это Дакс.

По-прежнему стоявший у двери муж отвесил нечто вроде поклона и промямлил:

— Здравствуйте.

Дакс мрачно кивнул. Разговаривать не хотелось.

— Так, я думаю, мне пора идти.

Во взгляде Ди-Ди засветилась жалость.

— Но Хью, куда же ты пойдешь в этот час?

— В свой клуб.

Ди-Ди кивнула, ей сразу полегчало.

— Только проследи, чтобы тебе дали комнату с кондиционером. В городе такая жара!

И вот тут муж Ди-Ди впервые возмутился:

— Ты же знаешь, что я не выношу кондиционеров! — Он повернулся к двери. — Спокойной ночи.

— Хью! — закричала Ди-Ди ему вслед.

— В чем дело?

— У меня такая пустая голова! Чуть не забыла! — Она повернулась к Даксу. — Подай мне ту подушку.

Дакс вытащил из-за спины подушку, протянул Ди-Ди.

— Эту?

— Нет, глупый, — в голосе ее слышалось легкое раздражение, — не эту. Это твоя. Подушка Хью лежит рядом.

Ничего не понимая, он следил за тем, как Ди-Ди запустила руку в наволочку. Словно пытаясь найти что-то. Поиски увенчались успехом — она извлекла на свет небольшую коробочку, завернутую в цветную подарочную бумагу. Выпрыгнув из постели и ничуть не испытывая при этом неловкости за свою наготу, она подбежала к мужу.

— Подарок к твоему дню рождения!

Хью принял из рук жены коробочку, рассмотрел ее.

— Спасибо.

— Надеюсь, тебе понравится! — Ди-Ди улыбнулась и поцеловала мужа в щеку. — С днем рождения, Хью!

— М-м... да. — Он стоял и смотрел на нее, а когда заговорил, голос его был необычайно мягок.

— Возвращайся быстрее в постель, дорогая. С этим кондиционером ты подхватишь воспаление легких!

— И чем же ты все это время после возвращения из Кореи занимаешься? — услышал Дакс голос Сью-Энн, вернувший его к действительности.

— Ничем особенным. Так, взял несколько уроков летного дела. Я только что получил лицензию пилота.

— Собираешься купить самолет? Дакс покачал головой.

— Нет. Тот, что мне нравится — двухмоторная «Чессна», — слишком для меня дорог, а у остальных либо небольшая дальность полета, либо не хватает скорости.

— Я куплю его для тебя, — вдруг заявила Сью-Энн. Дакс посмотрел на нее.

— С чего это?

— Просто мне так хочется. — Она щелкнула пальцами. — Я от этого не разорюсь.

— Ни за что. Но все равно спасибо. Эта штука вроде яхты — содержать ее стоит дороже, чем купить. Сью-Энн на минуту задумалась.

— Так у тебя есть какие-нибудь конкретные планы?

— В общем нет. Пока еще мне по-прежнему нравится ничегонеделание. А через месяц состоится сафари в Кении, меня пригласили.

— Поедешь?

— Еще не решил.

— А что она?

— Ди-Ди собирается в Париж, ей надо работать над ролью, так что я, возможно, отправлюсь на сафари. Перспектива торчать жарким летом в Париже мне не по нутру.

Сью-Энн почувствовала облегчение. Когда Дакс рассуждает подобным образом, можно не беспокоиться.

Позади них, судя по поведению окружающих, разворачивалось какое-то действо, и Дакс со Сью-Энн обернулись, чтобы посмотреть.

На пляж перед отелем «Карлтон» по каменным ступеням спускалась Ди-Ди, окруженная со всех сторон фоторепортерами, которые просто из кожи вон лезли, чтобы сделать снимок поудачнее. На ней было легкое ниспадающее свободными складками платье из шифона пастельных тонов. Широкополая шляпа и зонтик — из того же материала, что и платье, прикрывали лицо от солнечных лучей. Журналисты расступились, и она прошла с лестницы на берег, высокие каблуки ее туфелек вязли в мягком песке.

Дакс вскочил.

— Ди-Ди, познакомься, это Сью-Энн Дэйли. Сью-Энн — Ди-Ди Лестер.

— Мисс Дэйли, — сказала актриса с ноткой едва слышной злости, — я так много слышала о вас. Рада знакомству.

Поднимаясь с песка, Сью-Энн улыбнулась.

— А я, представьте себе, только что о вас услышала. — Она повернулась к Даксу. — Ну ладно, мне пора идти.

— О, я не хочу нарушать ваших планов, — быстро проговорила Ди-Ди. — Я буквально на мгновение. Мне нельзя долго быть на солнце, кожа, знаете ли, такая нежная. Я просто вышла посмотреть, как тут у Дакса дела.

Сью-Энн вновь улыбнулась.

— У Дакса все отлично, — задушевным голосом ответила она. — И никаких таких планов вы не нарушили. — Она подобрала пляжную сумку. — Приятно было познакомиться, мисс Лестер.

Ди-Ди милостиво склонила голову.

— Я тоже очень рада нашей встрече.

— Будьте с ним поласковее, — попросила ее Сью-Энн. — Ведь мы, в конце концов, поженимся.

Повернувшись к ним спиной, она зашагала прочь.




11


А хозяйка-то еще не утратила своей привлекательности, подумал Джереми, хоть и сорок с хвостиком, следы былой красоты налицо. «Давай сходим на коктейль вместе, — настаивал Дакс, — у мадам Фонтэн всегда можно встретить какую-нибудь знаменитость». И поскольку до ужина делать все равно было нечего, Джереми согласился.

Дакс оказался прав. Среди присутствовавших и в самом деле были весьма занимательные личности, хотя в целом публика была самой обычной — политики, дипломаты, писатели, киноактеры, представители шоу-бизнеса и просто богатые бездельники. Словом, салон как салон. Но обратив внимание на то, как радушно, тепло, без всякой суеты общаются между собой люди, Джереми пришел к выводу, что очаровательная хозяйка уже не первый год устраивает свои вечера.

— До чего же трогательно, — услышал Джереми мужской голос слева от себя, — как вы, американцы, выбираете своего президента. Ведь пока он не приступит к исполнению своих обязанностей, старый президент несет всю полноту власти и даже назначает на посты людей, которым суждено будет пережить его правление.

Джереми улыбнулся.

— Может, это потому, что новый президент знает: пройдет несколько месяцев, и ему представится точно такая же возможность.

Краем глаза он заметил, как прислуга подозвала хозяйку к телефону.

— Но Эйзенхауэр направляется в Корею, чтобы положить конец войне. Нет ли в этом узурпации власти нынешнего президента?

— Нисколько, — ответил Джереми. — Видите ли, сейчас он выступает исключительно как частное лицо. До тех пор, пока он не станет хозяином Овального кабинета, он не может проводить в жизнь свои планы.

— Пожалуй, это слишком сложно, — проговорил мужчина озадаченно. — У меня дома если кого-то избирают президентом, он становится им в тот же день. Так что у нас никогда не бывает двух президентов сразу.

Если у тебя дома избирают президента, подумал Джереми, то это просто чудо. Беседа его не интересовала. Куда больше ему хотелось знать, с кем говорит по телефону мадам Фонтэн и о чем идет речь между нею и собеседником. Разговор явно ее потряс: казалось, она стареет прямо на глазах.

Но вот она сделала глубокий вдох, сказала в трубку «всего хорошего» и положила ее на рычаг. Затем несколько минут стояла неподвижно, приходя в себя. Постепенно краски вернулись на ее лицо. Взяв у проходившего мимо с подносом официанта бокал шампанского, она подошла к широкому окну, выходящему в сад, и надолго замерла там.

Джереми не терпелось узнать, что тому причиной. Вытянув изо всех сил шею, он увидел обычную в это время года сцену: на лужайке, предоставленные владельцами самим себе, лаяли и играли маленькие собачки. Среди них выделялся игривый пудель, бешено носившийся кругами и пытавшийся пристроиться то к одной сучке, то к другой. Вскоре пушистая собачонка поддалась его наглым домогательствам, и пудель, сделав ради приличия еще два-три круга, приступил к делу с явным удовольствием.

Судя по всему, это зрелище пленило хозяйку. Она молча стояла у окна, забыв о том, что за ее спиной комната полна гостей. Вдруг она заговорила. Казалось, слова с ее губ слетают помимо ее воли, выдавая мысли, никак не рассчитанные на посторонние уши.

— Счастливая избранница, вы только посмотрите, как она счастлива, что до нее снизошел какой-то пудель. С какой гордостью посматривает она на других сучек: ведь выделили именно ее, остальные должны ей завидовать. А пудель, этот набитый дурак? Он думает, что он герой, триумфатор. В тупости своей он вообразил, что завоевал ее, но в конце-то концов настоящим триумфатором окажется она!

Джереми повернулся к Даксу, который уже давно стоял рядом.

— Ты слышишь, что она говорит? Дакс кивнул.

— Уверен, что не только мы с тобой это слышим. — Джереми оглянулся. И, вправду, у гостей ушки на макушке встали торчком. Разговоры мало-помалу стихали, все вокруг вслушивались сначала украдкой, избегая смотреть друг на друга, потом все более открыто.

— Почему ее никто не остановит? — в ужасе шепотом спросил Джереми.

— Пусть выговорится, ей станет легче. Она много лет назад была любовницей мсье Бассе, министра. Именно здесь, в этом салоне, она принимала его друзей и покровителей, отсюда он начал восхождение по служебной лестнице. А недавно поползли слухи, что он нашел себе даму помоложе, и на старую любовь, естественно, времени нет.

Дакс пересек просторное помещение и молча встал рядом с женщиной.

— Откуда этой суке знать, что нужно делать с той штукой, которая танцует сейчас в ней, и что делать с тем кобелем, к которому эта штука прикреплена? О, я бы знала, что делать! Я бы ласкала и нежила ее до тех пор, пока она не набрала бы силу, а потом я приняла бы ее в себя и выжала до последней капли.

Джереми видел, как Дакс мягко взял хозяйку за руку. Она повернулась к нему — на лице ее было выражение, какое бывает у внезапно разбуженного человека. Затем она медленно повернулась, обвела взглядом притихший салон. Лицо ее едва заметно побледнело под умело наложенной косметикой.

И в то же мгновение прерванные разговоры возобновились, но вечеринка была уже закончена, один за другим люди незаметно исчезали. Джереми посмотрел на часы: пора было ехать переодеваться к ужину. Он перехватил взгляд Дакса.

— Мне пора. Увидимся утром, за завтраком.

— В десять, у меня.

Вежливость требовала от Джереми попрощаться с хозяйкой, но ее нигде не было видно. Пришлось уйти по-английски.

Вслед за Котярой Джереми прошел в столовую. Дакс ждал его в пижаме, с усталым лицом. В руке его был большой стакан томатного сока. При виде Джереми он улыбнулся.

— Наверное, величайшее открытие Америки состоит в том, что похмелье лучше всего излечивается томатным соком, лимоном и Вустерширским соусом[1 - Острый соевый соус, приправа к мясным блюдам.].

— О Боже! Да ты ужасен, как гнев Господень. Где ты был ночью?

— Нигде. — Дакс сделал глоток, скорчил гримасу. — Все бы ничего, да вкус отвратительный.

— А я считал, что ты отправился в театр.

— Я передумал. Остался у мадам Фонтэн. Джереми бросил на Дакса удивленный взгляд. Внезапно до него дошло.

— Ты хочешь сказать, что ты ее трахнул? — с недоверием спросил он.

— Кто-нибудь должен был это сделать, — уклончиво ответил Дакс, пожимая плечами. — Нужно же было вернуть бедной женщине чувство собственного достоинства.

Джереми не мог выговорить ни слова. Дакс улыбался.

— И знаешь, она оказалась на высоте. Знала, что и как делать. Собственно, она исполнила обещание, данное у окна. Этот Бассе, должно быть, полный дурак. — Он отпил из стакана. — Знаешь, я думаю, что время от времени нам нужно снисходить до нужд пожилых дам. Ты не представляешь себе, как они благодарны и как сильно ты начинаешь выигрывать в собственных глазах.

— Ну брат! — Джереми поднес к губам стакан с соком, который Котяра поставил перед ним.

— Ты не согласен?

— Я нет. И вообще я многого не понимаю.

Дакс засмеялся.

— Странный вы народ, американцы. Считаете, что эта штука годится только для занятий любовью. На самом же деле с ее помощью можно сказать и сделать гораздо больше.

— До меня не доходит. Мне трудно...

— Да что же тут такого трудного? — не дал ему договорить Дакс. — Ведь твой малец — точно такая же часть твоего тела, как рука или нога. Ты же не позволяешь им командовать тобой. Так неужели же то, что болтается у нас между ног, не подвластно нашему контролю?

— Сдаюсь, — Джереми поднял руки. — Ты слишком изощрен или, наоборот, слишком примитивен, чтобы я мог понять тебя.

Одним глотком Дакс допил содержимое стакана.

— Продолжая разговор в таком ключе, я должен тебе заметить, что для меня слишком изощрен французский завтрак из бриошей и чашечки кофе. Как насчет примитивной американской яичницы с ветчиной?

Теперь засмеялся Джереми.

— Вот тут все яснее ясного.

После еды, когда они уже приступили к кофе, Джереми, посмотрев на друга, сказал:

— Что с тобою происходит? Ты переменился, стал беспокойным.

Дакс прикурил длинную тонкую сигару.

— В отличие от того, что пишут ваши газеты, жизнь плейбоя — не самая простая вещь на земле.

— В это я легко поверю, — с насмешливой серьезностью отозвался Джереми. — Иногда приходится трахать тех, кто вовсе тебе не по вкусу.

— Именно так, — рассмеялся Дакс.

— Ну и что ты все-таки намереваешься делать? Ты не тот человек, чтобы сидеть сложа руки.

— Не знаю, что я за человек.

— Марсель мечтает, чтобы ты присоединился к нему. Взоры общественности обратились бы на тебя, и он со вздохом облегчения отдался бы своим махинациям. Думаю, вам обоим это пошло бы только на пользу.

— Это тебе сам Марсель сказал? — Дакс бросил на Джереми проницательный взгляд.

— Нет, — признался тот. — После того, как он вышел из тюрьмы, я его не видел. Его вообще мало кто видит. Он сидит взаперти в своем доме на Парк-Авеню и носа оттуда не кажет. Друзья сами являются к нему. Как, впрочем, и женщины.

— С чего это ты вспомнил о Марселе?

— Отец подал эту идею. Он считает, что она не так уж плоха. Он готов поговорить с Марселем, если ты захочешь. Или тебя это не интересует?

— В общем-то нет. — Дакс покачал головой. — Не могу представить себя бизнесменом.

— Ты мог бы неплохо заработать. Взглянув на Джереми, Дакс улыбнулся.

— Денег мне хватает. Не настолько я честолюбив, чтобы не уметь обуздывать свои аппетиты.

— Но и без дела сидеть тоже нельзя. Жизнь проходит, а ведь ты еще молод.

Глаза Дакса затуманились.

— Не исключено, что как раз наоборот: я уже стар и просто не могу придумать, каким образом снова одурачить себя.

Они помолчали, после чего Джереми вдруг заявил:

— Сью-Энн болтает налево и направо, что собирается за тебя замуж. Дакс не ответил.

— Ты женишься на ней?

Медленно, с наслаждением выдохнув дым, Дакс поднял сигару и со знанием дела стал ее рассматривать.

— Когда-нибудь, может быть. Если уж совсем соскучусь.

Он повернул голову к Джереми, и тот подумал, что никогда еще не приходилось ему видеть в глазах мужчины такую тоску.

— Мы со Сью-Энн, видишь ли, во многом похожи: ни у нее, ни у меня совсем не осталось иллюзий.




12


За воротами Марсель увидел толпу журналистов и фоторепортеров. Он повернулся к привратнику, вышедшему из своей будки, чтобы выпустить его.

— А другого выхода нет?

— Есть, — с мрачноватым юмором ответил тот, — но, боюсь, вам он не понравится.

Марсель окинул привратника испепеляющим взглядом. До чего же смешны все они, с этой своей униформой и мелкими бюрократическими замашками, которые, видимо, дают им ощущение власти над окружающими.

Привратник раскрыл ворота, и Марсель оказался на улице.

Его тут же обступила толпа, замелькали фотовспышки. Марсель пытался добраться до бровки тротуара, где его ждал лимузин, но не мог сделать и шага.

— Вам приятно чувствовать себя на свободе, мистер Кэмпион?

— Похоже, вы сбросили в весе, мистер Кэмпион. Не уточните, на сколько?

— Вам пришлась по вкусу тюремная кухня?

— Какие у вас планы на будущее?

— Вы слышали, что иммиграционные власти возбудили дело о вашей депортации?

— Вы не собираетесь уехать из страны? К всеобщей досаде, на все вопросы Марсель бубнил одно и то же, с трудом пробираясь к автомобилю:

— От комментариев воздерживаюсь.

Как только он уселся на заднее сиденье и устало прикрыл глаза, машина рванула с места. Ноздри ощутили легкий, пряный аромат духов. Он повернул голову и медленно разомкнул веки.

Рядом сидела Даня. Ее большие, темные глаза сверкали.

— Ты похудел, Марсель, — мягко произнесла она. Он ответил не сразу.

— Зачем ты пришла? — слова прозвучали почти грубо. — Я же писал, что не хочу, чтоб меня встречали.

— Я подумала... — глаза ее наполнились слезами, она отвернулась.

— Что ты подумала? — спросил он. — Что я, доведенный тюрьмой до отчаяния, упаду в твои объятия? Даня молчала.

— Ты мне не нужна. Мне никто не нужен. Я им еще покажу. Вот только узнаю, кто упрятал меня за решетку. Будет и на моей улице праздник!

— Никто не упрятывал тебя, Марсель, — низким голосом сказала Даня. — Ты сам виноват — никого не слушал.

— Не правда! — прокричал он. — Они устроили настоящий заговор. Я встал им поперек горла!

Слезы высохли, и лицо Дани приобрело новое выражение силы, которой раньше она не чувствовала.

— Им? Кому это им?

— Абиджану. Хоргану. Другим, — коварный огонек заметался в глазах Марселя. — Они думали, что пока я в тюрьме, я ничего не смогу сделать, но они ошиблись. — Он рассмеялся. — Подожди, скоро они узнают, что это я скупил их акции на рынке. Подожди, скоро они выяснят, что это я стал владельцем контрольных пакетов «Абиджан Шиппинг» и «Карибтекс Ойл». Тогда-то они поймут, что не такие уж они и умники. На коленях ко мне приползут. И знаешь, что я сделаю?

Взглянув на него, она покачала головой.

— Я... им в глаза! — Он захохотал. — Вот что я сделаю.... им в глаза!

Даня вдруг поняла, что Марсель абсолютно болен. Она дождалась, пока его смех стихнет.

— Ты устал, — нежно проговорила она, — успокойся. Тебе нужно отдохнуть, прежде чем снова за что-то браться. Может, стоит отправиться в круиз. Чтобы собраться с силами.

— Это они! Они послали тебя, чтобы ты сбивала меня с пути!

— Марсель! — Даня была потрясена. — При чем тут я?

— Я не верю тебе. Ты с ними заодно. Все вы против меня!

Даня с изумлением смотрела на него.

— Теперь я понимаю, почему ты все время липнешь к своему мужу-ничтожеству. Ты шпионила за мной! Для них!

— Марсель, ты бредишь, — почти в отчаянии проговорила она. — Как я могла за тобой шпионить. Я даже не знакома с ними.

— Ты лжешь, лжешь! — Он постучал в стекло, отделявшее их от водителя.

От неожиданности тот ударил по тормозам, машина ткнулась передними колесами в бровку тротуара, и от резкого толчка Даня чуть не оказалась на полу. Она еще не успела понять что к чему, как Марсель уже распахнул дверцу.

— Вон! Убирайся!

Бросив на него недоуменный взгляд, она улыбнулась. Голос ее зазвенел от презрения.

— Ты маленький, больной коротышка. Это ты мне говоришь — вон? Откуда же мне убираться? Из собственной машины?

Лицо Марселя побледнело. Оттолкнув Даню, он протиснулся в открытую дверцу. В спешке нога его подвернулась, он споткнулся и упал в сточный желоб.

Даже не посмотрев на него, Даня захлопнула дверцу.

— Вперед, — скомандовала она.

На следующий день в газетах корейская война отошла на второй план. На первых страницах красовался снимок, на котором Марсель стоял на четвереньках в сточной канаве где-то в пригороде Атланты и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю. Снимок был сделан каким-то назойливым репортером, неотступно следовавшим за машиной Дани.

Когда Шактера провели в кабинет, который Марсель использовал в качестве временного офиса, в доме работала целая бригада электриков.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Ставлю сигнализацию, — ответил Марсель. — Мне нужна защита от грабителей.

— Ради Бога, зачем? Ты живешь на Парк-авеню, полицейских здесь больше, чем в любом другом районе города. Кто станет к тебе ломиться?

На лице Марселя появилось странное выражение.

— Пытались уже дважды, пока меня не было дома.

— Ты сообщил в полицию?

— Да. Я обратился к ним с просьбой о дополнительной охране, но они только посмеялись надо мной. Сказали звонить, если кто впредь будет беспокоить... Подозреваю, что их купили.

— Полицию? — Шактер рассмеялся. — Не валяй дурака. — Он закурил. — Больно ты им нужен.

— Не забывай, я сидел в тюрьме, — натянутым голосом проговорил Марсель, — а это автоматически настраивает их против меня.

Шактер ничего на это не ответил. Некоторые вопросы с Марселем было невозможно обсуждать, оставаясь в здравом уме.

— Ну хорошо. Если тебе так будет лучше...

— Намного лучше. — Марсель наконец улыбнулся. — Когда они закончат, никто не сможет попасть в дом без моего ведома. Если только просочится сквозь стену как привидение.

Шактер раскрыл свой чемоданчик.

— Я принес на подпись кое-какие документы.

— Что еще за документы?

Юрист положил первую порцию бумаг на стол.

— Вот соглашение с «Дженерал Мьючуэл Траст» о покупке их доли акций «Карибтекса» по одиннадцать с половиной.

— Я же говорил тебе по одиннадцать, — с подозрением в голосе проговорил Марсель.

— Ты сказал, что я могу соглашаться далее на двенадцать. — Эта черта Марселя была Шактеру особенно неприятна — решившись на что-либо, он не переставал потом долго брюзжать.

— И что это нам дает?

— Еще четыреста двадцать одну тысячу акций. Около девяти процентов.

— Это больше, чем у Хоргана и его группы? Шактер кивнул.

— Примерно на сорок две тысячи. У тебя теперь 26,1 процента, а у них только 25,3.

— Хорошо. — Марсель довольно улыбнулся и поставил под соглашением свою подпись. Движением руки подтолкнул бумаги юристу. — Что еще?

— Сегодня утром я говорил с де Койном, он в Париже. Он сказал, что не в состоянии оказывать нам дальнейшую поддержку, у них совсем плохо с финансами.

Лицо Марселя покраснело от гнева, он со всего маху грохнул кулаком по столу.

— Так, они тоже теперь против меня. — Он уставился на Шактера. — Не съездить ли мне к ним самому? Я бы смог их переубедить.

— Не стоит, и ты сам знаешь почему. Иммиграционные власти намерены выслать тебя из страны.

— С таким же успехом они могли бы оставить меня в тюрьме.

Шактер молчал. Он думал о стальных решетках, неделю назад появившихся на всех окнах дома. А теперь еще эта сигнализация.

— Ты не связывался с бостонскими банками относительно векселей?

— Да. Интереса они не проявили.

Марсель в раздражении посмотрел на юриста.

— Я положил начало этой израильской компании. В то время я был единственным, кто не уклонился от риска. Де Койны просто из кожи вон лезли, лишь бы я решился на это, тогда они с готовностью ссужали меня деньгами. А теперь, как только эти евреи нащупали возможность заработать побольше, меня отпихивают в сторону.

Шактер выдержал его взгляд.

— Не думаю, что эта проблема имеет отношение к евреям. Де Койны прежде всего банкиры. Они отдают себе полный отчет в том, насколько далеко ты можешь зайти в других своих сделках. Сам понимаешь, у тебя нет возможности владеть всем.

— Почему это? Кто может меня ограничить?




13


Было уже довольно поздно, гости разошлись. Дакс огляделся. В комнате остались только он, Марсель и несколько молодых женщин. Он заметил, что Марсель смотрит на него. Вот он поднимается и, оставив в одиночестве свою даму, с которой только что разговаривал, подходит к Даксу.

— Все в порядке?

— Все отлично, только уже время... Утром я обещал быть на яхте Якобсона, так что пора и мне идти.

Чего вдруг? — удивился Марсель. — Еще рано, самое интересное впереди.

— Самое интересное? Но все уже ушли. Марсель заговорщически улыбнулся.

— Но девушки-то здесь.

Дакс снова посмотрел на девушек, их было пять. Время от времени они бросали на него пламенные взоры.

— Я плачу им, — проинформировал его Марсель.

— Они работают у тебя в офисе? — с сомнением в голосе спросил Дакс, потому что девушки не походили на служащих.

— Конечно нет. — В голосе Марселя послышались нотки торжества. — Но работают они на меня. Налоговое законодательство посуровело, так что теперь дешевле держать их на окладах, в таком случае полагаются скидки.

— О!

— Так и жди все время какой-нибудь напасти. Дакс промолчал.

— Ну, теперь, когда все ушли, — продолжал Марсель, — мы можем подняться в мое логово. Уверяю тебя, скучать тебе не придется. — Он повернулся к девушкам. — Вперед, мои детки!

Дакс без слов последовал за ними по лестнице на второй этаж. Там Марсель остановился перед дверью и, достав из кармана ключ, вставил его в замочную скважину. Через мгновение откуда-то сверху донесся негромкий звук.

— Попасть туда можно только на лифте, — пояснил Марсель, — все лестницы я приказал ликвидировать. — Он раскрыл дверь. — Первыми поедем мы с двумя девушками. За остальными я лифт пришлю.

— А слуги? Как же они попадают в свои комнаты?

— Лестничная клетка существует, но вход ко мне я приказал заложить кирпичом. — Они вышли из лифта, и Марсель нажал кнопку в стене. — Такая кнопка есть в каждой комнате наверху. Пока лифт блокирован, туда никто не может подняться.

Через минуту три оставшиеся внизу девушки присоединились к ним, и Марсель провел всех в просторную гостиную. На столе уже были накрыты холодные закуски: икра, паштеты, сыр. В ведерках со льдом охлаждалось несколько бутылок шампанского, а в углу был бар с богатейшим выбором напитков.

Девушки, видно, не впервые были здесь. Они дружно скрылись за дверью в дальнем углу гостиной.

— Там комната для гостей, — сказал Марсель. — Моя — в другом конце дома. Хочешь выпить?

— Думаю, с меня достаточно.

— Ты должен, — настаивал Марсель со странной улыбкой. — Пойдем, — он взял Дакса под руку.

Под стойкой бара Марсель нажал очередную кнопку. Деревянная панель скользнула в сторону, открывая взору телеэкран, который через мгновение вспыхнул. На нем появилась комната для гостей и девушки, занятые приготовлениями. Из динамика послышались их голоса. Одна из них снимала с себя платье.

— Какая мерзость, — с отвращением сказала она. Марсель улыбнулся.

— Последняя новинка — система замкнутого телемониторинга. — Они и не подозревают, что мы их видим и слышим. Я подумываю о том, чтобы установить такие в каждом помещении дома. Тогда мне будет известно все, что происходит вокруг меня.

Взгляд Марселя не отрывался от экрана. Девушки уже почти разделись. Одна из них подошла к шкафу для одежды, отвела в сторону скользящую дверь.

— Так, детки, что мы выберем на сегодня?

— Не знаю, — отозвалась другая. — А что мы надевали в прошлый раз?

— Белые платья девственниц.

— Тогда как насчет черного шелка? Давненько мы в черном не были.

К шкафу приблизилась еще одна. Она расстегнула лифчик, обнажив впечатляющих размеров груди.

— Эта самая откалывает такие трюки! — Марсель говорил почему-то шепотом, как если бы они могли его слышать. Ужасная врунья. Даже не подозревает, что я знаю все о ее дружке, который приходит к ней домой. Иногда мне хочется выбросить ее вон, но потом я вспоминаю, что все они одинаковы. Верить нельзя ни одной.

— Откуда тебе известно, что у нее есть друг?

Марсель напустил на себя таинственный вид.

— Я знаю все. Их телефоны прослушиваются, даже в пружины кроватей я всадил микрофоны. — Он захохотал, вновь поворачиваясь к экрану. — Ты бы послушал, какие у меня записи!

Девушки закончили переодевание. Все выглядели одинаково: черные кружевные бюстгальтеры, черные пояса, к которым крепились черные шелковые чулки. Одна из них повернулась к экрану, но в этот момент он погас. Панель автоматически встала на место.

— Там под ковром, у самой двери, кнопка. Когда из комнаты выходят, она выключает камеру. Дакс окинул Марселя взглядом.

— Вот теперь я не откажусь от выпивки.

Было уже почти четыре утра, когда Дакс, наконец, решил отправиться к себе. Марсель смотрел на него совиным взором, сидя на кушетке между двумя девушками. Пьян он был уже изрядно. Подобно большинству французов, у него не было привычки к крепким напиткам, а между тем он всю ночь напролет пил шотландское виски. Тем не менее, когда Дакс стал прощаться, он попытался подняться.

— Провожу тебя до низу. Хочу кое о чем поговорить. Дакс последовал за ним к лифту.

— Как тебе мои маленькие работницы? Дакс засмеялся.

— Должен признать, что у них богатый опыт. Обходятся они, видимо, недешево.

— Именно за опыт я и плачу. Неважно, в любом случае я могу себе это позволить.

Когда они вышли из кабины лифта и направились по ступеням вниз, Марсеть вдруг предложил:

— Зайдем на минутку в мой офис? Они прошли в библиотеку. Закрыв дверь, Марсель уселся за стол.

— Тебе, видимо, интересно, с чего это вдруг я захотел тебя видеть. Дакс молчал.

— Думаю, твой президент свалял большого дурака, поступив с тобою так, как он поступил. Когда-нибудь он об этом пожалеет.

С невозмутимым видом Дакс пожал плечами.

— Но не это меня волнует, — продолжал Марсель. — Ты, верно, подыхаешь от скуки?

— Вовсе нет. Что же мне скучать, когда у меня такие друзья, как ты?

Марсель довольно улыбнулся. Затем лицо его посерьезнело.

— Но сколько еще времени ты будешь трахаться? Рано или поздно тебе захочется подумать о чем-нибудь ином.

— Не знаю, — отозвался Дакс. — Мне кажется, что я всю свою жизнь провел, думая о чем-то другом. И какая мне от этого была польза?

— Но тебе наверняка много чего хочется сделать, — стоял на своем Марсель.

— Пока ничего не придумал.

— А мысль заняться бизнесом тебя никогда не посещала? Косвенным путем, для других, так сказать, ты заработал кучу денег. Не пора ли подумать о себе?

— Не вижу нужды.

— Ты точно как твой отец, — заметил Марсель. — Тот тоже никогда не думал о себе, все о других пекся. Помню, как я был поражен, когда пришел устраиваться к нему на службу. Таких людей я больше не встречал.

— И не встретишь.

— Но ведь именно поэтому он и умер в бедности.

— Может быть, но для мертвых богатство ничего не значит.

— Так, Дакс, хорошо рассуждать, но мир смотрит на подобные вещи иначе. В жизни самое важное — это деньги и власть.

— Тогда я очень счастлив. — Дакс улыбнулся. — Мне удается обходиться без того и без другого. Марсель посмотрел на него.

— Жаль. Я так рассчитывал, что мне удастся заинтересовать тебя, я надеялся, что ты присоединишься ко мне. Мы бы сработались. Тебе известно, что меня недолюбливают. У меня есть враги, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы навредить мне. А так на первый план вышел бы ты, я остался бы в тени, и через какое-то время обо мне бы забыли. Твой труд был бы оценен по заслугам.

Дакс молчал.

— Ты — единственный человек, к кому я могу обратиться с таким предложением. — Это прозвучало искренне. — Я больше никому так не доверяю.

Дакс сделал глубокий вдох. Ему было ясно, что Марсель говорит правду, друзей у него нет. Система замкнутого телевидения, прослушивание телефонов, микрофоны под кроватями. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем Марсель испытает этот набор на нем, Даксе? В том, что случится именно так, не могло быть и тени сомнений. Слишком уж далеко Марсель зашел, чтобы верить кому-то до конца. Дакс медленно покачал головой.

— Спасибо тебе, Марсель, но нет. Если бы я считал, что хоть чем-то смогу быть тебе полезен, я бы обдумал твое предложение. Но мне виднее. Я не бизнесмен и со временем превращусь в обузу, поверь мне. Хотя ты и польстил моему самолюбию.

Марсель опустил голову, избегая взгляда Дакса.

— Все против меня...

— Но не я. Будь я против тебя, я бы сразу же согласился, изнутри я смог бы навредить гораздо больше, чем извне.

Эта фраза заставила Марселя задуматься.

— Верно, — выговорил он наконец и улыбнулся прежней, бодрой улыбкой. — Уж я — то тебя знаю, старый трахалыцик. У тебя есть и другие пути заработать, не засучивая рукава.

— Правда?

— До меня доходят слухи о тебе и Сью-Энн, — со знаюшим видом заявил Марсель. — И я не виню тебя. На деньгах действительно легче жениться, чем их зарабатывать.

Дакс улыбнулся, его ничуть не задел этот вывод. Если Марсель поверил в это, Бог с ним. Он поднялся.

— Я доведу тебя до двери.

Дакс подождал, пока Марсель отключит сигнализацию и откроет входную дверь. Как обычно, в такую рань ни одного такси видно не было.

— Давай, я вызову своего шофера, он отвезет тебя. Дакс поднял голову к небу: в восточной части Парк-авеню горизонт уже начал сереть.

— Здесь недалеко и пешком, мне не повредит прогуляться по свежему воздуху.

В нескольких кварталах от них по Пятой авеню в их направлении приближалась большая черная машина. Марсель настороженно следил за ней.

— Думаю, мне лучше войти в дом. Что-то я продрог.

— Спокойной ночи, Марсель.

— Спокойной ночи, мой друг, — ответил Марсель уже через закрытую дверь. — Звони в любое время, когда бываешь в городе. Я всегда здесь.

Какое-то время Дакс смотрел на захлопнувшуюся дверь. Услышав щелчок электрического замка, он понял, что Марсель опять включил сигнализацию. Повернувшись, он зашагал по улице.

Если такова плата за то, чтобы иметь в своем распоряжении деньги и власть, то ему не нужно ни того, ни другого.




14


Когда в кабинет вошел Шактер, Марсель сидел за своим столом.

— Ну?

Адвокат покачал головой.

— Абиджан говорит, чтобы ты убирался ко всем чертям. Он даже не стал меня слушать. Марсель побледнел.

— И это все?

— Не совсем. Он кое-что еще добавил.

— Что именно?

— К делу не относится.

— Говори. — Голос Марселя был ровным и твердым. — Я хочу знать, что сказал Амос.

Адвокат почувствовал себя неловко.

— Он сказал, что ты болен и сам не понимаешь, что делаешь. Сказал, что для него будет величайшей радостью узнать, что ты начал тяжбу по имущественным правам, потому что та печальная известность, которую ты приобрел, будет ничто по сравнению с тем, что он для тебя приготовил. В конце концов окажется так, что за тобой не пойдет ни один держатель акций. Он также предупредил меня, что если ты как опекун попытаешься использовать акции своих детей, он через суд добьется признания тебя невменяемым.

Лицо Марселя стало почти белым. Он сдерживал себя из последних сил.

— Но он не предполагает, что мы можем обратиться в суд как держатели его акций и ему в таком случае придется выступать в качестве ответчика?

Шактер покачал головой.

— Нет. Вряд ли. Марсель тонко улыбнулся.

— Тогда мы так и сделаем. У нас достаточно материала, чтобы суд постановил назначить другого управляющего компанией, со стороны, а самого его, может, даже посадят туда же, куда он засадил меня.

— Но какая нам с того польза? Никакой суд не отдаст компанию тебе.

— Это неважно. Важно то, что он ее лишится.

— А ты о детях своих подумал? Что будет в таком случае с их наследством? Ведь их фонд создан почти целиком на дивиденды с акций Абиджана. При новом управляющем они могут потерять всякую цену. Да и твои акции тоже будут дешевле бумаги, на которой они напечатаны.

— Наплевать! — прокричал Марсель. — О своих детях я сам позабочусь! Ступай в суд!

Шактер посмотрел на него в упор, помедлил и покачал головой.

— Нет, Марсель, я не стану этого делать. Я во многом с тобой соглашался, но тут мы разойдемся. В том, что ты предлагаешь, нет никакого смысла. Ты поступаешь просто как разрушитель.

— Ты не станешь этого делать? Ты сказал, что не станешь этого делать?

Марсель перегнулся через стол. На мгновение Шактеру показалось, что он хочет его ударить. Но этого не случилось. Слова, как плевки, слетали с его губ.

— Ты продал меня! Ты продал меня им! Лицо Шактера презрительно скривилось.

— На это мне даже ответить нечего.

— Это твой последний шанс! — завопил Марсель. — Либо ты отправляешься в суд, либо я найду себе другого адвоката.

С невозмутимым видом Шактер поднялся со стула.

— Это твое право.

Марсель забегал вокруг стола, пронзительно выкрикивая:

— Я добьюсь, чтобы тебя выгнали из адвокатуры! Так просто ты от меня не уйдешь! Ты не смеешь метаться от одной стороны к другой по той лишь причине, что там тебе заплатили больше!

— Никто не платил мне. — Шактер уже повернулся к двери. — Да и нужды в этом не было. Кроме того, никто не поверит, что даже ты рехнулся настолько, что готов обрушить все на свою голову только ради того, чтобы посчитаться с одним человеком!

Марсель сверлил адвоката диким взором.

— Все вы, евреи, одинаковы! Готовы продаться тому, кто больше заплатит.

Впервые с юношеских лет Шактер потерял терпение. С подобными оскорблениями ему приходилось бороться неоднократно — как в суде, так и в частной жизни. Мужчина он был крупный, выше шести футов ростом, руки его резко вздернулись и крепкой хваткой сжали лацканы пиджака Марселя. Казалось, он вот-вот поднимет своего босса в воздух и швырнет через всю комнату. Но он тут же взял себя в руки, пальцы его разжались.

Несколько мгновений мужчины не сводили друг с друга глаз. Наконец Шактер протянул руку и распахнул дверь.

— Что ты на меня вытаращился? — спросил вдогонку Марсель.

— Я был слеп все эти годы, — медленно ответил юрист. — Теперь я убедился, что твой тесть прав. Ты ненормальный.

На следующее утро Марсель звонил ему как ни в чем не бывало.

— Я подумал о твоих словах и пришел к выводу, что ты был прав. В суд идти нет никакого смысла. Абиджан — старик, не будет же он жить вечно. А вот после его смерти я рассчитываю все взять в свои руки. Я все-таки второй по значимости держатель акций.

— Ты хочешь сказать, что не будешь обращаться в суд?

— Ну, конечно, нет.

— Но вчера ты говорил...

— Это было вчера, — прервал Шактера Марсель, — я надеюсь, ты не держишь против меня зла за то, что я вчера наговорил в гневе? Ты же не такой мелочный человек! Ты же знаешь, в каком тяжелом положении я был все это время.

В конце разговора Шактер обнаружил, что он снова является адвокатом мистера Кэмпиона. Но ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что прежних отношений не вернуть. Что-то ушло из них навсегда.

Шактер физически чувствовал, как атмосфера в маленькой комнате накаляется. Он даже поймал себя на том, что не может больше смотреть на заваленный конвертами и бумагами стол. Тогда он повернул голову к окну и уставился вниз, на улицу деловой части Далласа.

В комнате позади него внезапно наступила тишина. Прекратилось клацанье дыроколов, и Шактер понял, что все закончилось. Он неспешно повернулся спиной к окну. Ему не требовалось смотреть в бумаги, чтобы понять, кому досталась победа. Одного взгляда на Хоргана было достаточно. Под бронзовым загаром техасца скрывалась мертвенная бледность.

Секретарь «Карибтекса» медленно, дрожащим голосом зачитывал окончательные итоги. Было отчего дрожать голосу — его работа в компании, так же, как и работа большинства других мужчин в комнате, подошла к концу. Согласно совместно выработанным правилам голосования, остаться в корпорации могла лишь одна из двух групп. Нейтральной позиции не существовало. За управление подано голосов — один миллион сто тысяч двадцать один. За оппозиционную группировку — один миллион шестьсот тысяч четыреста двадцать два.

Пока Шактер обходил стол, в комнате стояла тишина. Секретарь освободил для него место. Шактер обвел присутствовавших взглядом.

— Благодарю вас, джентльмены.

Бухгалтеры собирали со стола расчеты и бумаги, раскладывали их по ящикам. Лучшая из идей Марселя заключалась в том, чтобы заставить суд назначить специальную группу бухгалтеров для проведения комплексной проверки. Ревизии, проводимые в компании собственными силами, никого уже не страшили.

— Завтра в девять часов утра состоится специальное заседание нового совета директоров. На повестке дня — замещение руководящих должностей.

Шактер встал из-за стола и направился к двери. Марсель, наверное, сгорает от нетерпения у телефона. Его остановил голос Хоргана:

— Передайте своему маленькому дружку, чтобы он обходил это здание стороной. Потому что в противном случае кто-нибудь начинит однажды его голову свинцом.

Шактер кивнул с мрачным видом и вышел за дверь.

Марсель был пьян. Всю вторую половину дня, сидя у телефона и ожидая звонка из Далласа, он пил. Теперь, когда все закончилось, спиртное, казалось, наконец дало себя знать — все сразу. Он чувствовал, как тело его скручивалось, росло, становилось все выше, пока он смог уже коснуться рукой потолка. Он кое-как добрался до кушетки, на которой сидела грудастая блондинка, не сводившая с него глаз. Покачиваясь, остановился напротив нее.

— Ты знаешь, кто я?

Она сидела молча, глядя на него снизу вверх.

— Не знаешь. — Он взял в руку стоявший на столе стакан и поднес к губам. Часть спиртного выплеснулась при этом на пиджак, но он не обратил на это внимания. Выпив залпом содержимое, он швырнул стакан через плечо. Ударившись о стену, тот разлетелся вдребезги.

— Не знаешь, — повторил он, — и никто не знает. — Голос его понизился до шепота. — Но скоро все узнают, потому что теперь меня не остановишь. Я — самая большая шишка из тех, что им приходилось видеть.

— Ну, ты, парень, готов, — проговорила блондинка.

Марсель не обратил на ее слова никакого внимания. Он начал рвать с себя одежду — она вдруг почему-то стала душить его, стала слишком тесной, слишком маленькой для него. Скоро у его ног лежала куча тряпья. Абсолютно голый, он забрался на кушетку, встал над блондинкой в полный рост, не отводя от ее лица горящих глаз.

— Ну что, разве я не самый большой человек, которого ты когда-либо видела?

— Иди-ка лучше сюда, пока ты не убился, — сказала она, поддерживая его одной рукой. Марсель оттолкнул ее руку.

— Отвечай!

Блондинка только кивнула в ответ.

Но лицо Марселя выражало сомнение.

— Я такой же большой, как и Джо Карло? Краски ушли с ее лица.

— Ты... Ты знаешь о Джо? Он дико расхохотался.

— Ты глупая дура! Я все о тебе знаю! Я обо всех все знаю! Могу даже сказать тебе, о чем вы болтали в постели этой ночью.

— Как... Откуда ты знаешь?

— Знаю! Это и есть самое важное. — Его опять сотряс приступ хохота. — И еще я кое-что знаю, а ты — нет. — Он спрыгнул с кушетки и пошел к шкафу, распахнул его, вытащил пачку фотоснимков и стал размахивать ими у нее перед лицом. — Ты уверена, что он женится на тебе, ты считаешь, что те деньги, которые ты ему даешь, он откладывает, чтобы вам хватило на первых порах на совместную жизнь? Дурища! А хочешь узнать, куда все это время шли твои денежки? Смотри!

Она уставилась на фотографии. На них улыбающийся мужчина обнимал одной рукой стоящую радом миловидную женщину, а другой прижимал к себе троих смеющихся ребят.

— Ты ведь не знала, что он женат, так? И не подозревала, что деньги, которые ты давала ему в прошлом месяце, ушли на покупку дачи на колесах?

Женщина вдруг почувствовала себя плохо.

— Мне нужно идти.

Марсель отвесил ей пощечину, и она повалилась на кушетку.

— Я еще не сказал тебе, что ты можешь уходить!

Обеими руками он вцепился в ее платье. Тонкая материя поддалась с треском. Потом он сорвал с нее лифчик. Блондинка следила за Марселем со страхом. Он снова взгромоздился на кушетку. Затем стал медленно опускаться блондинке на грудь.

— Ну вот, а теперь скажи мне. — Он засмеялся. — Изучи как следует и скажи: разве я не самый большой мужчина из тех, кого ты видела?

Несмотря на тяжесть, блондинка кивнула.

— Я больше всех в мире! — Взгляд его остекленел. — Скоро мне будет принадлежать... — Он не смог закончить и грузно обрушился на женщину.

Пару минут она пролежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться. Затем легонько повернулась, пытаясь выбраться. Медленно, почти мягко Марсель соскользнул на пол и перевернулся на спину. Рот его раскрылся. Некоторое время блондинка как зачарованная смотрела на него. Он храпел.

Она села.

— Сукин ты сын!

Взгляд ее упал на фотографии, разбросанные по полу, к глазам подступили слезы.

— Все вы — сукины дети! — выкрикнула она, вытирая слезы тыльной стороной ладони.




15


От расположенного в дальнем углу лужайки бассейна доносился счастливый детский смех. Над Лазурным берегом светило теплое ласковое солнце, рассыпаясь тысячью бликов по бесконечной голубой морской глади. Не так уж давно, подумал Роберт, он с Каролиной плескался в этом бассейне вместе со своими друзьями, двоюродными братьями и сестрами. Вовсе не так уж и давно — до войны.

— Какое странное у тебя выражение лица, Роберт.

Ему пришлось сделать усилие, чтобы вернуться к окружающей действительности. Рядом стояла английская кузина. Роберт улыбнулся.

— Мне вспомнилось время, когда мы с тобой были детьми.

Мэвис скорчила гримаску.

— Не напоминай мне об этом, я и сама все прекрасно помню. Как вы все время дразнили меня за то, что я была кожа да кости. А теперь?

Роберт рассмеялся. Это было правдой — сейчас уже никто не сказал бы про Мэвис, что она кожа да кости. Равно как и про ее сестру. Обе к этому времени превратились в двух респектабельных английских матрон. Это их пятеро детишек и его сын Генри устроили суматоху в бассейне.

— Никто из нас не остался таким, каким был раньше.

— Кроме Каролины, — вступила в разговор Энид. — Не знаю, как ей это удается, но выглядит она такой же молоденькой, как и прежде. И, насколько я могу припомнить, фигура ее стала только лучше.

— Это вы обо мне тут говорите? — вмешалась Каролина.

— Мэвис хочется узнать секрет твоей вечной молодости, — сказал Роберт.

Каролина рассмеялась.

— Никакого секрета. Сижу на диете.

— Мне никогда это не удавалось, — отозвалась Мэвис. — Дети иногда до того доведут, что разнервничаюсь и только ем да ем.

Роберт посмотрел на отца, сидевшего во главе стола. Несмотря на жару, барон выглядел как всегда элегантно и подтянуто. Ему исполнилось уже семьдесят два. Но на вид он был гораздо моложе, а глаза и вовсе, казалось, принадлежали юноше. В настоящий момент они были бодры и внимательны: барон слушал сэра Роберта.

Сэр Роберт прибавил в весе, стал солидней, но, несмотря на это, в лице его осталось что-то жадное и хищное, из-за чего барон никогда не мог доверять ему до конца. Сейчас эта ненасытность была заметна как никогда. У барона мелькнула ленивая мысль: за что же он не любит сэра Роберта?

Джон, муж Мэвис, высокий светловолосый спортивного склада англичанин, сказал:

— Роберт, сегодня отличный день для того, чтобы поставить парус. Ты не хочешь присоединиться к нам после обеда?

Роберт посмотрел туда, где у пристани на якоре покачивалась яхта.

— Пожалуй, нет. Мне не хватает вашей, англичан, энергии. — Он встал из-за стола, потянулся. — После обеда единственное достойное занятие — это соснуть.

Он пересек террасу и скрылся в доме как раз в тот момент, когда из него выходила Дениз.

— Ты куда? Роберт улыбнулся.

— Наверх, подремать.

— А почему бы тебе не вытянуться на солнышке? Ты можешь прекрасно выспаться и здесь, и чуть загореть тебе не помешает. Какой же был смысл ехать на Ривьеру, если не за этим? Сидеть взаперти ты мог с таким же успехом в банке.

Роберт терпеливо слушал.

— Закончила?

— Да.

— Что у тебя за дело?

— Несу лекарство твоему отцу. Если я не напомню, он никогда его не выпьет.

— Хорошо. Когда закончишь с этим, поднимайся наверх, и я покажу тебе, почему валяться в постели лучше все-таки в комнатах.

Было уже за полночь, на всей большой вилле царила тишина, когда Роберт тихонько прошел в библиотеку, чтобы найти себе книгу на ночь. Он потянул на себя дверь и уже было вошел внутрь, как услышал за спиной голос отца:

— Ты не спишь?

Роберт обернулся. Барон сидел в глубоком плетеном кресле.

— Не могу. Наверное, днем переспал. А ты сам почему не в постели?

— Я уже стар, — ответил отец. — Старику нужно меньше времени для сна.

Роберт улыбнулся, взял с полки книгу, пролистал.

— Кузен считает, что настало время нашим банкам слиться, — неожиданно заявил барон. Роберт поднял голову от книги.

— А ты что думаешь?

— Много лет назад у моего деда была такая мечта — создать банк, который один обслуживал бы всю Европу. — Барон взглянул на сына. — Это была неплохая идея для тех времен, а сейчас она стала даже еще лучше. Американские банки растут день ото дня, даже банк Моргана подумывает о слиянии. Наши сильнейшие конкуренты — это американцы, и если бы мы объединили наши ресурсы, то могли бы с ними поспорить.

— Мне это не нравится, — сказал Роберт. На лице барона отразился интерес.

— По вполне определенным причинам? — спросил он.

— В общем-то нет. Просто у меня такое чувство, что после слияния мы утратим независимость. Мы уже не сможем действовать с той же свободой, что сейчас.

— А я вовсе не убежден, что это не пойдет нам на благо. Кузен изрядно преуспевает в делах, и его банк в два раза побольше нашего.

— Не совсем аккуратное суждение, — отозвался Роберт. — Разве им приходилось неоднократно прекращать операции — из-за войны, из-за смены правительства? А сколько это делали мы — со времен Наполеона? И каждый раз приходилось начинать с нуля! Сэру Роберту просто повезло: с самого начала у них было спокойное, стабильное правление.

— Но в таком случае объединение для нас — несомненное благо. Если наш деловой центр переместится в Лондон, то ни войны, ни правительственные кризисы уже не смогут непосредственно влиять на наш бизнес.

— Если исходить только из вопроса безопасности, то почему бы нам не обосноваться в Нью-Йорке? Там еще спокойнее.

Барон посмотрел на сына проницательными глазами.

— Как я понимаю, наш кузен тебе не по нраву. Роберт ответил отцу прямым взглядом.

— Да.

Отец не стал спрашивать почему.

— Сэр Роберт и мальчишкой был очень заносчив.

— Если бы только это, я бы ничуть не волновался.

— Ты думаешь, он хочет прибрать в рукам наш банк?

— А разве нет? Ты же сам признал, что его банк в два раза больше нашего. Разве акула не заглатывает сардинку?

— Возможно. Но не упускаешь ли ты из внимания одну вещь? У меня есть сын, а у сэра Роберта — только дочери. А в неписаных законах наших банков есть один момент: дело наследуют только сыновья. Это еще мой дед установил.

— Значит, наследовать могут сыновья его дочерей. У него целых три внука.

— Мужчины. Вот в чем была сила Ротшильдов. Из поколения в поколение они рождали сыновей. Нам не так везло — наверное, лишь раз в поколение в семье появлялся мужчина. В свое время единственными сыновьями были мы с сэром Робертом, точно так же, как ты — единственный сейчас. И у тебя самого тоже только один сын. — Внезапно барон улыбнулся. — Чего ты ждешь? Нужно потрудиться на этой ниве!

— Я делаю все, что в моих силах, папа! — расхохотался Роберт.

Роберт перевел взгляд с листа бумаги, который держал в руке, на бухгалтера.

— Здесь нет никаких ошибок?

Тот покачал головой.

— Все верно, сэр.

— Благодарю вас.

Несколько минут Роберт просидел в задумчивости. Уже в течение почти полугода кто-то скупал все выпускаемые банком ценные бумаги, и до сих пор Роберт не был уверен, кто же именно. Теперь он знал это наверняка. Можно было понять и раньше. Не мог сэр Роберт прийти к барону без спрятанных в рукаве козырей: как профессионал он не смог не подготовиться к отпору. Все внезапно встало на свои места, было также абсолютно понятно, откуда Кэмпион взял деньги, чтобы оплатить векселя.

Роберт поднялся и с листом в руке отправился в кабинет отца. Постучавшись, вошел.

— Ты знал об этом? — спросил он, кладя бумагу перед бароном.

Тот мельком посмотрел на нее.

— Догадывался, но уверенности не было.

— Тогда почему же ты не остановил его? Теперь ему не хватает совсем немногого, чтобы отстранить нас от дел!

Пожав плечами, барон откинулся на спинку кресла.

— Не вижу большой беды, если уж мы решили объединиться.

— Но не позволишь же ты ему силком втянуть нас к себе?

— Я могу сделать очень немного, — ответил барон. — Я уже стар. Я устал. У меня нет сил для новой схватки с кузеном.

Роберт со злостью посмотрел на отца.

— У тебя, может, и нет. Но у меня — есть! Я не могу позволить тебе продавать будущее моих детей лишь потому, что твое будущее уже кончилось! Я найду способ утихомирить этого голодного волка!

Он вышел из кабинета, хлопнув в гневе дверью.

Некоторое время барон сидел в неподвижности и смотрел на дверь. Затем на его устах начала медленно появляться улыбка. Долго же ему пришлось ждать этого момента! Наконец-то Роберт смог сказать, что дела банка заботят его не меньше, чем отца. Наконец-то он захотел передать дело в руки своего сына, точно так же, как хотел этого сам барон.

Теперь со спокойной совестью можно уйти в сторону. Уйти и отдохнуть.




16


Роберт медленно перелистывал странички в папке для конфиденциальных документов, пока не обнаружил то, что искал. Внимательно всмотрелся в ряды цифр. Возможно, ответ именно здесь. Все зависит от того, насколько в действительности жаден сэр Роберт.

Капитал всегда был проблемой. Во всяком случае, для частного банка. Другие могли увеличить его тысячью различных способов. Они могли просто выпустить акции, если хотели повысить степень капитализации. Но «Банк де Койн» был банком частным, помимо членов семьи других держателей акций не было. Такова традиция: рассчитывать только на себя.

Еще много лет назад его отец решил проблему положения с банковской наличностью, не прибегая к займам и не приглашая в компаньоны людей со стороны. Он начал продавать краткосрочные векселя с минимальной скидкой. Репутация банка была настолько высокой, что результаты не заставили себя ждать. Публика без всяких колебаний стала покупать векселя, предпочитая их другим ценным бумагам, пусть даже не обещавшим большую выгоду, они знали, что в данном случае им не грозит никакой риск. Ни разу за почти сто лет своего существования «Банк де Койн» не отказался от своих обязательств. Очень скоро эти векселя заработали себе репутацию более прочную, чем некоторые европейские валюты. Может, одной из причин этого было то, что за них всегда можно было получить доллары — в любой стране мира.

Барон мудро предусмотрел возможность скупки векселей и для противодействия этому разработал целую программу возмещения денег. Десять процентов просроченных векселей ежегодно погашались новыми векселями или наличными. Чтобы гарантировать их погашение, проценты выплачивались лишь до определенной даты, после которой держатель векселя не получал прибыли.

Система работала безукоризненно до тех пор, пока пять лет назад некоторое количество, не очень большой процент, векселей не было предоставлено для погашения или обмена. Это автоматически повлекло за собой перевод определенной суммы из наличных денег в резерв. С каждым годом резерв этот рос, и к настоящему времени на резервном счету без всякого движения лежало почти двадцать миллионов долларов.

Роберт углубился в подсчеты. Эти неработающие деньги грозили возможным сокращением прибыли на три миллиона долларов — такова разница между тем, что могли бы эти двадцать миллионов заработать, и выплачиваемыми процентами. Но был тут и более важный момент. Лежащие мертвым грузом деньги ограничивали возможности банка в заключении новых сделок, понижали его конкурентоспособность на денежном рынке.

Роберт смотрел на лежащий перед ним лист бумаги. Да, ответ был здесь. Если только он сработает. Кортегуанские инвестиции являлись самыми прибыльными из всех, которыми располагал банк. И хотя «Банк де Койн» вынужден делить прибыль пополам с банком сэра Роберта в Англии, их доля составляла почти девятнадцать миллионов, которые приносили ежегодную прибыль в пять миллионов долларов.

Роберт сидел и крутил в пальцах карандаш. Прибыль неплоха. Она составляет почти две трети всей зарабатываемой банком прибыли за вычетом издержек. Но как было бы здорово, если бы удалось выцарапать принадлежащие им бумаги из цепких рук английского кузена! Однако проделать это нужно в высшей степени деликатно. Сэр Роберт должен заглотить наживку, не имея ни малейшего подозрения о том, кто держит в руках другой конец лески.

Роберт потянулся к телефону.

— Не попробуете ли вы разыскать мне мсье Ксеноса? — Он выслушал вопрос секретарши и добавил:

— Где угодно. Хоть на дне моря. Мне необходимо переговорить с ним.

Когда Дакс вошел в кабинет сэра Роберта, то увидел по обеим сторонам его стола двух молодых людей. Они поднялись, а сэр Роберт протянул ему руку.

— Хорошо, что ты заглянул к нам, Дакс, мы давненько не виделись.

Дакс с улыбкой пожал протянутую руку.

— Да, сэр, давненько.

— Познакомься с моими зятьями: Виктор Уодли и Джон Стонтон.

— Мистер Уодли, мистер Стонтон. Дакс Ксенос.

— Усаживайся, — предложил сэр Роберт, уютно устраиваясь в своем кресле. — Тебе, наверное, не терпится узнать, почему я вдруг захотел тебя видеть?

— Да как сказать, — ответил Дакс, — кое-какие соображения у меня есть. — Он бросил вопросительный взгляд на молодых людей.

— Можешь говорить совершенно открыто, — тут же решил его проблему сэр Роберт. — Они работают у меня в банке и посвящены во все дела, Дакс кивнул и улыбнулся.

— Полагаю, это по поводу кортегуанских инвестиций?

— Именно так, — ответил сэр Роберт. Он окинул взглядом зятьев, затем посмотрел на Дакса. — Нам стало известно, что ты начал переговоры с банком барона по вопросу приобретения им доли в Кортегуа?

— Именно, — согласился Дакс.

— Я не знал, что ты принимаешь такое активное участие в делах своей страны.

— Я не принимаю в них никакого участия. Я представляю некий синдикат, желающий заключить такую сделку. — Дакс вытащил сигарету, и один из молодых людей тут же щелкнул зажигалкой. — После всего, что произошло со мной в жизни, я пришел к выводу, хотя, признаюсь, довольно поздно, что пора подумать о себе.

Сэр Роберт кивнул. Такой язык был ему понятен.

— Должен сказать, что своими делами ты заслужил лучшее к себе отношение. Дакс промолчал.

— Эти люди, которых ты представляешь, — они американцы, как я полагаю?

— На другие признания от меня не рассчитывайте.

— Но не мог бы ты хотя бы намекнуть, кто они? Дакс покачал головой.

— Даже вам я не могу этого сказать, сэр Роберт.

— Тебе, безусловно, должно быть известно, что в Кортегуа у наших двух банков доли равные и что перед тем, как продать свою, барон должен заручиться нашим согласием.

Дакс кивнул.

— Роберт говорил мне об этом, но он не думает, что здесь возникнут какие-то трудности. Он сказал, что привык всегда рассчитывать на ваше сотрудничество.

Сэр Роберт хранил молчание. Видимо, барона прижало, если он решился на такую сделку. Капиталы, помещенные в экономику Кортегуа, были самой выгодной финансовой операцией для обоих банков. Он также сознавал, что не сможет не дать согласия на сделку, если барон его попросит об этом. В противном случае тот никогда не согласится на объединение банков.

Сэр Роберт почувствовал себя между молотом и наковальней. Если он одобрит сделку, с половиной будущей прибыли придется расстаться. Если воспротивиться ей, то это будет означать начало открытой войны между ним и бароном, а тогда нечего и помышлять о слиянии капиталов. Нет ли какого-нибудь третьего пути?

Если, внезапно озарило его, есть третий вариант! Естественно, с объединением придется немного повременить. Но даже это было не так важно по сравнению с тем, какую выгоду сулило незначительное добавочное капиталовложение.

Он окинул Дакса взглядом. В некотором смысле многое зависело от того, что имел Дакс в виду, когда говорил, что теперь настала пора позаботиться о самом себе. Какое-то мгновение сэр Роберт колебался, вспоминая о конфликте между ними, имевшим место много лет назад. Но только мгновение. Жадность тут же услужливо подвела его к мысли, что всеми можно управлять с помощью денег. Сэр Роберт начал быстро говорить.

Роберт никак не мог поверить, что все удалось. Захлебываясь от восторга, он обильно приправлял свою речь американскими жаргонизмами.

— Ты хочешь сказать, что он заглотил? Дакс улыбнулся.

— Вместе с крючком, леской и грузилом. Барон смотрел на них ничего не понимающим взглядом.

— Объясните же мне. Роберт обратился к отцу.

— Когда наш уважаемый кузен узнал, что кортегуанские инвестиции могут уплыть в чужие руки, он решил купить их сам. Сначала он купил Дакса, предложив ему комиссионные в два раза больше, чем те, которые, как он думал, предложил ему мифический синдикат. А затем согласился и на основное предложение синдиката, то есть на цену в двадцать пять миллионов долларов, с единственной существенной поправкой: вместо наличных двадцати миллионов он заплатит ценными бумагами.

Барон улыбался.

— И как же мы поступили?

— А как мы могли поступить? В конце концов кровь родная — не водица, я вынужден был принять его условия. Зятья кузена только что вернулись в Лондон с подписанным соглашением.

Де Койн бросил выразнтельныый взгляд на Дакса.

— Ты хорошо поработал.

— Благодарю вас. Но честно говоря моей заслуги тут никакой. Я был просто мальчиком на посылках, идея принадлежит Роберту. Мне даже неловко принимать деньги.

— Никакой неловкости, ты их заработал! — Барон повернулся к сыну. — Ты тоже молодец.

Роберт улыбался. Отец был весьма скуп на похвалу.

— Я тут принес тебе кое-что. Он раскрыл чемоданчик, с которым пришел в отцовский кабинет, и стал выкладывать на стол украшенные виньетками бумаги. — Вот они, двадцать миллионов.

Барон бросил взгляд на свой стол, потянулся к ящику, выдвинул его и извлек на свет лист бумаги. В верхнем углу он поставил дату, затем с улыбкой повернулся к сыну.

— И у меня есть для тебя сюрприз.

Роберт всмотрелся в текст. Ниже даты на машинке было отпечатано следующее:

«Банк де Койн» объявляет об отставке барона Анри Рафаэля Сильвестра де Койна с поста Президента банка и об избрании его сына Роберта Раймона Самуэля де Койна преемником на этот пост. Тем самым «Банк де Койн» имеет честь сообщить, что пост Президента передается непосредственно от отца к сыну на протяжении четвертого поколения".

В глазах старика, когда он смотрел на Роберта, блестели слезы.

— Самое сокровенное мое желание, — негромко сказал он, — чтобы однажды ты сделал то же для своего сына.

Роберт склонился над креслом отца. Губы его ощутили соленый привкус, когда он прикоснулся к правой, а затем левой щеке барона.

— Спасибо, отец, — почтительно произнес он. — Таково и мое желание.




17


Ди-Ди вошла в спальню с газетой в руке.

— Ты уже читал колонку Ирмы Андерсон? Дакс перевернулся с боку на бок.

— Ты же знаешь, я не читаю никаких колонок.

Этого Ди-Ди никак не могла понять. Будучи актрисой, она постоянно листала газеты в поисках информации о себе самой. Она заключила договора с тремя газетными фирмами, которые ежедневно поставляли ей вырезки из различных изданий, и не представляла себе завтрака без просмотра этих вырезок, как не представляла, что можно выйти из дома без макияжа.

"Реактивные самолеты подарили обществу новый вид свободы. Свободы от скуки. Заела тоска? Садитесь в самолет — и завтра вы уже там, где пожелала быть истерзанная скукой душа. Это может оказаться Париж, где вместе с Робертом де Койном, новым молодым главой старого банковскою дома, его очаровательной супругой Денис и красавицей-сестрой Каролиной вам представится шанс посетить демонстрацию последней коллекции князя Никовича. А может, это будет Логдон, и, когда вы будете лакомиться ростбифом у «Клариджа», вашими соседями окажутся герцог Букингемский и Джереми Хедли с парой приехавших с визитом американских конгрессменов. В нынешнем году Лондон в большой моде у политиков. Так же запросто можно оказаться и в Риме, на Виа Венеция — в этой новоявленной киностолице мира, где вы прогуляетесь рука об руку с Ди-Ди Лестер или другой вашей любимой Голливудской звездой. А можно направиться на солнечные пляжи Ривьеры и растянуться там на песке, не подозревая о том, что лежащий неподалеку мужчина с великолепным загаром, — знаменитый американский плейбой Дакс Ксенос, а обворожительная молодая женщина в бикини рядом — Сью-Энн Дэйли, одна из богатейших наследниц мира.

Авиалайнером можно отправиться хоть на край света! И для этого вовсе не обязательно быть кинозвездой, или родиться в семье английского аристократа, или прослыть известным политиком, или завоевать славу международного плейбоя. Для этого не обязательно даже быть богатым. Нужен только билет. Самолетам все равно когда летать — днем или ночью".

Ди-Ди выпустила газету и посмотрела на Дакса.

— Ну что ты скажешь?

— Если все это так восхитительно, то какого же черта мы сидим в Нью-Йорке?

— Я вовсе не это имела в виду.

— Видимо, старая перечница нашла себе нового клиента — авиалинии.

— Ты невыносимо глуп.

— Глуп? Дай-ка мне газету. — Дакс впился глазами в страницу.

— Не пойму, чем ты недовольна. Имя твое напечатано без ошибок, все верно.

— Черт побери, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Я — в Риме, а ты — на Ривьере!

— Вот тут она дала маху. — Дакс покачал родовой. — Мы-то в Нью-Йорке! Отвратительный репортаж.

Ди-Ди вырвала у Дакса газету, свернула ее жгутом и несильно хлопнула его по голове.

— Со Сью-Энн Дэйли — вот что я имею в виду! Старая сука сделала это нарочно, из желания показать, что мы были врозь!

— И не ошиблась.

— Значит, ты признаешь, что был на Ривьере вместе со Сью-Энн?

— Конечно. Не могла же ты ожидать, что в эту проклятую жару я останусь в Риме, пока ты будешь заканчивать свою картину?

— Ты приехал с ней в Нью-Йорк, поэтому-то мне и пришлось отправиться сюда, чтобы разыскать тебя. Дакс пожал плечами.

— В Нью-Йорк я приехал бы в любом случае. Ди-Ди уселась.

— Мне это не нравится.

— Будь осторожнее, ты начинаешь вести себя как собственница.

Ди-Ди с треворой посмотрела на Дакса.

— Боюсь, что я начинаю в тебя влюбляться.

— Не делай этого! Любовь — не политика, она в этом году не в моде, даже на борту реактивного лайнера.

Вслед за метрдотелем Дакс прошел в бар. Как обычно, все места в «21» были заняты. Дакс приветливо кивнул нескольким знакомым, пока добрался до столики в углу.

— Прошу извинить за опоздание, — сказал он поднимающемуся навстречу Джереми Хэдли.

— Все в порядке, я сам только что пришел.

Они сели, и Дакс заказал «кровавую Мэри». Выполнив заказ, официант удалился, и мужчины обменялись взглядами.

— Ну?

Джереми улыбнулся.

— Меня немного удивило то, что, когда я предложил пообедать, ты выбрал «21», а не «Колони». Дакс засмеялся.

— В «Колони» я вожу только дам.

— Преклоняюсь перед лидером.

— Лидером?

— Ты что, не знаешь? Теперь тебя все так зовут. Дакс был сбит с толку.

— Не понимаю.

— По-моему, виноваты газеты. Ты стал любимцем обозревателей.

Дакс усмехнулся.

— Ах вон оно что! Видимо, этой шайке старух писать больше не о чем.

— Не совсем так, — быстро ответил Джереми. — Они могут выбрать любую знаменитость. О тебе они пишут потому, что ты для них символизируешь новый стиль жизни. Получается так, что ты всегда оказываешься в нужном месте в нужное время с нужными людьми. Ты хоть имеешь представление о том, сколько раз в неделю твое имя появляется на газетных полосах?

— Хочешь сказать, что я вошел в моду?

— Куда больше! По воле этих обозревателей и миллионов их читателей Эйзенхауэр вместо Белого дома может оказаться где-нибудь в Топике, штат Канзас.

Даксу принесли еще стакан коктейля, он попробовал его и одобрительно кивнул, отпуская официанта.

— Собственно говоря, поэтому-то я и предложил пообедать вместе.

— То есть ты хочешь взять у меня интервью? Джереми засмеялся.

— А, по-твоему, эта идея никуда не годится? Может, как раз то, что нужно, чтобы расширить круг моих читателей.

— У тебя и так неплохо получается.

— Надеюсь. — Джереми подождал, пока Дакс поставит стакан. — Это не для публикации, — сказал он доверительным голосом, наклоняясь через стол к Даксу. — Мой друг сенатор собирается вступить в брак.

— Знаю. Я видел его невесту, она очень красива. Джереми уставился на Дакса в немом изумлении.

— Откуда? — наконец выговорил он. — Ведь все держится в секрете, в газетах ничего еще не было.

— А чего ты так удивлен? Если, как ты говоришь, я вошел в моду, то совершенно естественно, что время от времени я слышу о подобных вещах. — Дакс улыбнулся. — Да все очень просто. В прошлом месяце на Капри я катался на водных лыжах с девушкой, которая, как у вас говорят, была его подружкой. Должен заметить, она философски восприняла готовящееся событие. Видимо, он хорошо позаботился о ней.

— О, брат! Полагаю, тебе также известно и то, почему мы с тобой тут обедаем?

— Пока еще нет.

— Если ты знаешь, на ком собирается жениться сенатор, значит, ты имеешь представление о таком типе женщин. Из хорошей семьи, великолепное образование, жизнь дома и за границей. И впрямь ему под стать. Только вот несколько отрешена, излишне сдержана и прохладна. Средний американец назвал бы это снобизмом. — Джереми замолчал.

— Понимаю, — задумчиво протянул Дакс. — Не совсем отвечает облику жены человека, который вынашивает планы стать президентом США.

— Вот-вот, нечто в этом роде, — согласился Джереми.

— А ко мне-то все это имеет какое-то отношение?

— Теперь в самый раз об этом поговорить. У них появились некоторые разногласия по поводу ее туалетов. Свое приданное она хочет заказывать в Париже, а он против. Боится, что это может вызвать нежелательную политическую реакцию. Ясно, что я хочу сказать?

Дакс кивнул. Он имел некоторое представление о проблемах американской политики.

— Сенатор попросил меня как друга помочь в столь деликатном вопросе, — продолжал Дщжереми, — и мне пришла в голову мысль о князе Никовиче. В прошлом году, будучи в Париже, она купила у него кое-какие вещи, так что ей также нравится моя идея. И сенатор доволен, поскольку сейчас князь живет в Америке.

— Как это, должно быть, приятно Сергею.

— Без сомнения. Но есть маленькая оговорка. Сенатор считает, что все бы значительно упростилось, если бы еще до официальной помолвки князь объявил о своем намерении принять американское гражданство. В таком случае голоса недовольных смолки бы.

— Я не вижу здесь проблемы. Уверен, что Сергей легко согласится.

— Не поговоришь ли ты с ним от нашего имени? Сам я не могу, моя дружба с сенатором слишком широко известна.

— С радостью.

— И еще кое-что.

— Да?

— Но это может оказаться посложнее. Мой младший брат, Кевин, заканчивает в этом году Гарвард.

— Бэби?!

Джереми рассмеялся.

— Бэби! Ты бы видел его — шести с лишним футов ростом. Как бы то ни было, он вместе с братом сенатора — они учатся в одной группе — едет на каникулы в Европу. И, насколько я этих парней знаю, они люди рисковые, пальца в рот им не клади, и уж слишком привязаны друг к другу.

— Хорошая характеристика.

— Если бы речь шла только о Кевине, — продолжал Джереми, — было бы проще, но брат сенатора обязательно привлечет к себе внимание репортеров.

— Понимаю. — Дакс посмотрел на Джереми. — У твоего друга немало проблем.

— Что правда, то правда. От наших младших братиков всего можно ожидать.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— Подумай, нет ли какой возможности приглядеть за ними, так, чтобы они не попали в историю?

— Это будет нелегко. Уж больно молодые люди быстро передвигаются.

Некоторое время приятели сидели молча, потом Дакс сказал:

— Нам бы здорово помогло, если бы мы знали, куда они направятся и кто их будет окружать. Джереми ничего не ответил.

— Вот что может сработать. — Дакс посмотрел на друга. — Я свяжусь с одной своей старой знакомой. Она проследит за тем, чтобы мальчики сразу после приземления были заняты буквально каждую минуту.

— Но каким образом? Дакс улыбнулся.

— Ты не знаешь мадам Бланшетт. Она, конечно, давно на отдыхе, но уж мне-то окажет честь.

— Только они ни в коем случае не должны знать, что все заранее обговорено и подготовлено. Если они догадаются — все рухнет.

— Этого не произойдет. — Дакс громко расхохотался. — Риск только в том и состоит, что им может не захотеться возвращаться домой.




18


Ди-Ди вошла в роскошный номер римского отеля в тот момент, когда Дакс завтракал.

— Где ты был ночью?

Нож, намазывающий масло на свежую булочку, остановился.

— В городе.

— Со Сью-Энн. — Ди-Ди швырнула на стол газету. — Ваши снимки на первой странице.

Дакс посмотрел на газету, затем на Ди-Ди.

— Эти писаки никак не научатся делать хорошие фотографии, правда?

— Ты не говорил мне, что Сью-Энн здесь. Дакс откусил кусок булочки, отпил кофе.

— Я и не знал, что она имеет для тебя значение.

— Но мы же вчера должны были ужинать вместе!

— Согласен. Я прождал тебя здесь до десяти, потом позвонил в студию. Мне сказали, что ты будешь занята на съемках до полуночи, и я решил, что ты так устанешь, что кроме сна и думать ни о чем не захочешь.

Ди-Ди молча смотрела на Дакса. Он с невозмутимым видом принялся за вторую булочку.

— А теперь будь паинькой, возвращайся к себе в номер и поспи еще. Ты ведь знаешь, как я не люблю спорить во время завтрака.

— Мне до смерти надоело видеть, как Сью-Энн липнет к нам, куда бы мы ни отправились.

— Но не могу же я приказывать ей, куда ехать. Это она решает сама.

— Просто тебе нравится, что она увивается вокруг тебя.

Дакс улыбнулся.

— Не скрою, это тешит мое самолюбие.

— Ненавижу тебя!

— У меня есть одна теория, — тут же отозвался Дакс, — она преследует не меня, она преследует тебя. Я думаю, она влюблена в тебя.

Ди-Ди рассердилась по-настоящему.

— Придется тебе решать. С меня уже хватит!

— Не дави. — Голос Дакса был холоден как лед. — Мне очень не нравится, когда на меня давят.

— Не пойму, что ты в ней нашел. Она похожа на животное.

— Вот-вот, — голос его был по-прежнему ледяным. — С ней можно появиться в обществе, повеселиться, а потом лечь в постель — и все. Никаких выяснений отношений, романов, никакой лжи о любви — завтрашний день принадлежит тебе, без всяких обещаний, без всяких требований. К тому же она не домогается аплодисментов всякий раз, когда ложится с тобой в постель.

— А я домогаюсь?

— Этого я не говорил. Ты спрашивала о Сью-Энн, вот я и рассказал. — Дакс протянул руку за третьей булочкой. — А теперь уходи. Я уже сказал, что не люблю спорить за завтраком.

— Ты — самодовольный выродок! — Ди-Ди подняла руку, чтобы отвесить Даксу пощечину.

Его рука инстинктивно взметнулась вверх, чтобы отразить удар, и задела ненароком щеку Ди-Ди. В изумлении она сделала шал назад.

— Ты ударил меня! — Она обернулась к зеркалу. — Да еще в глаз! Будет синяк!

Дакс поднялся из-за стола. Он не думал, что удар был такой уж сильный. К тому же ему была хорошо известна склонность Ди-Ди драматизировать даже самую пустячную ситуацию.

— Позволь-ка взглянуть.

Ди-Ди повернулась к нему лицом.

— Ничего особенного. — Он не мог сдержать смеха. — Но синяк, похоже, действительно будет. Подожди, я найду тебе что-нибудь от него.

— Отойди, ты, животное! Ты хочешь опять меня ударить!

— Брось, Ди-Ди. Съемки закончились еще ночью, перестань играть!

Повернувшись, она побежала к двери. Дакс успел поймать ее за руку. Она посмотрела ему в глаза.

— Решай! Или она — или я!

Смеясь, Дакс продолжал тянуть ее в номер. Она со злостью вырвала руку.

— Больше ты не посмеешь меня ударить! — крикнула она и, широко распахнув дверь, вихрем вылетела в коридор. Со всех сторон заполыхали фотовспышки.

Этот снимок обошел газеты всего мира.

Когда Ди-Ди с пластырем над бровью выходила из самолета в нью-йоркском аэропорту, журналистов оказалось еще больше. Впервые в жизни она, как и мечтала, оказалась в центре всеобщего внимания. Но только неделей позже, когда какой-то борзописец сунул ей под нос газету с фотоснимком на первой странице и спросил:

— Что вы на это скажете, мисс Лестер? — Ди-Ди поняла, что наделала.

— Комментариев не будет, — ответила она, отворачивая лицо, чтобы журналист не успел заметить брызнувшие из глаз слезы.

В это утро Дакс и Сью-Энн поженились в Шотландии.

— Здесь темно.

— Здесь спокойно.

— И воняет. Опять ты куришь свои вонючие сигареты! — Президент пересек комнату и, разведя в стороны шторы, распахнул окно. В комнату ворвался напоенный ароматами свежий воздух. Минуту-другую он стоял, глубоко вдыхая его, затем повернулся к дочери.

— Не пойму, что ты в них находишь. Ампаро сидела в кресле, вполоборота к окну. Медленным движением она погасила сигарету в пепельнице.

— Они меня успокаивают, — ответила она с растяжкой. — Иногда мне все становятся отвратительным, и я видеть не могу ни себя, ни других, вот тогда-то они и приносят мне покой. Тогда все вокруг замедляет свои бег, и я могу отчетливо рассмотреть то, что мне нужно.

— Это же наркотик. Это хуже, чем виски.

— Не хуже и не лучше. Это просто совсем другое. Он приблизился к креслу и стал смотреть на нее.

— Я выяснил, откуда поступает оружие.

Ампаро даже глаз не подняла, в голосе ее не проявилось никакого интереса.

— Откуда?

— От американца из Монте-Карло.

— А я думала, от коммунистов.

— Так и есть, — ответил президент. — Американец — всего лишь агент. Он занимается отгрузкой и продажей его по всему миру. То же самое оружие стреляет на Кубе и в Санто-Доминго.

— О...

— Его необходимо остановить.

— Каким образом? — по-прежнему безразлично спросила Ампаро. — Да и что толку — на его место все равно придут другие.

— С другими тоже разберемся. А пока выиграем время, чтобы подготовиться.

— Подготовиться? — На лице Ампаро неожиданно появилось осмысленное выражение. — К чему подготовиться? К катастрофе?

Отец промолчал.

Ампаро начала тихо смеяться.

— Ты что? Над чем ты смеешься?

— Над тобой. Куба, Санто-Доминго, Батиста, Трухильо, а теперь — ты. Эх вы, мужланы, вечно озабоченные сексом, ружьями и властью. Неужели вы не видите, что ваше время подходит к концу? Ты уже почти динозавр. — Ампаро устало прикрыла глаза. — Почему вы изо всех сил пытаетесь пережить свое время? Почему не отойдете тихо в сторону?

— И кто придет на наше место? — Ампаро молчала, глаза ее были закрыты. — Коммунисты. А есть ли хоть какие-нибудь гарантии, что при них жизнь станет лучше? Никаких. Скорее, наоборот.

Глаза Ампаро открылись, но смотрела она мимо отца.

— Может, коммунисты должны прийти для того, чтобы народ сам наконец научился думать и принимать решения. Точно так же, как приходит тьма, прежде чем наступит рассвет.

— Если они придут, эта тьма грозит никогда не кончиться.

Неожиданно глаза Ампаро просияли.

— Даже на полюсе, где ночь кажется вечной, в конце концов наступает день. Мир чего только не пережил. И коммунистов он переживет точно так же, как переживет тебя.

— Я подумываю, не послать ли мне Дакса на переговоры с этим американцем, — неожиданно заявил президент.

Теперь Ампаро по-настоящему оживилась.

— А как же ты объяснишь это народу, — спросила она, — после того, что говорил ему раньше?

— Народу? — Президент захохотал. — Это будет нетрудно. Народ верит в то, что я ему говорю. Я ведь могу быть очень великодушным. За все те услуги, которые Дакс оказал нашей стране, я прикажу им простить одну его маленькую ошибку.

— И ты считаешь, что Дакс ждет не дождется, когда ты его облагодетельствуешь своей просьбой?

— Дакс — сын своего отца, — спокойно ответил президент, — и, некоторым образом, мой тоже. Он стал им после того, как я поручил его заботам Котяры и отправил в горы.

— А если он откажется? — Голос Ампаро звучал как бы издалека. — Ты же ничего не сможешь поделать. Теперь он для тебя недостижим.

— Он не откажется, — упрямо повторил президент. — Его отец тоже не отказал мне, хотя мои солдаты убили его жену и дочь. Он присоединился ко мне ради страны, ради Кортегуа, и ради Кортегуа вернутся Дакс.

— Ты уверен? Даже несмотря на то, что за два прошедших года жизнь его абсолютно переменилась?

— Ты знаешь, что он женился?

— Знаю, — ответила Ампаро, вытаскивая новую сигарету. — Слышала по американскому радио.

Президент посмотрел на дочь, потом кивнул.

— Уверен, — ответил он. — Брак его не изменит. Он и прежде бывал женат. Еще ни разу он не отдал предпочтения одной женщине перед другой.

— С чего это ты решил рассказать мне все это?

— Ты — моя дочь, — ответил президент с улыбкой. — А когда-то была его женой. Вот я и подумал, что ты должна стать первой, кто узнает о том, что он вновь пользуется моим благорасположением.

Когда президент оглянулся на Ампаро от самой двери, она уже подносила к сигарете горящую спичку. Непривычный, тяжелый аромат вновь стал заполнять комнату.




19


— О Боже! Остановись!

Голос Сью-Энн звенел от боли, руки его колотили его по спине. Сбросив его с себя, она перекатилась на бок, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Упругий матрац подбросил ее тело вверх, когда Дакс встал с постели.

Сью-Энн услышала, как он чиркает спичкой по коробку прикуривая. С благодарностью взяла сигарету из его пальцев, глубоко затянулась. Боль в ее лоне утихала. Дакс закурил еще одну — для себя. Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

Он сидел на краю постели, его темное, крепкое, мускулистое тело чуть подрагивало, когда он ласкал ее взглядом своих непроницаемо-черных глаз.

— Лучше?

— Намного, благодарю тебя. — Сью-Энн приподняла голову, опершись щекой о локоть. — Такого со мной еще никогда не было. Я совершенно пересохла.

В полутьме комнаты она заметила, как блеснули его зубы.

— Может, это из-за того, что у тебя никогда раньше не было медового месяца, — сказал он с едва заметной ноткой юмора в голосе.

— Да, у меня никогда еще не было такого, чтобы четыре дня подряд провести в постели, не выходя из комнаты, если ты это имеешь в виду.

— Уже жалобы. Что ж, медовый месяц закончен?

Дакс поднялся, подошел к окну, раздвинул шторы. В комнату хлынул солнечный свет. Дакс распахнул окно, впуская в спальню бодрящий морской воздух.

— Прекрасный сегодня день! Сью-Энн нырнула под одеяло.

— Закрой окно, иначе я погибну от холода!

Дакс захлопнул створки и встал у постели, с улыбкой глядя на Сью-Энн. Из-под одеяла виднелись только ее глаза и пышные светлые волосы.

— Что ты за человек?

Дакс не ответил.

— Такие, как ты, встречались на свете раньше?

— Видимо, — ответил он с улыбкой. — Адам начал это дело задолго до меня.

— Я не могу в это поверить. Прости меня, Дакс, — сказала Сью-Энн вдруг.

— За что?

— За то, что я тебя оттолкнула. Я вовсе не хотела, чтобы ты уходил, просто у меня уже не было сил.

— Это я виноват. Не подумал.

— Знаю, — ответила она тихо, — и это самое замечательное. Ты не думал, ты просто делал.

Сью-Энн следила за тем, как Дакс, совершенно обнаженный, подошел к шкафу. Взял с тумбочки часы, молча посмотрел на них.

— Который час?

В глазах Дакса прыгал смех.

— Я забыл их завести. Не знаешь, почему? Лицо Сью-Энн осветила нежность, она выпростала из-под одеяла руку и ласково коснулась его.

— Помнишь, как в Бостоне я приходила в твою комнату? Дакс кивнул.

— А ты не думал о том, что мы когда-нибудь поженимся? Он покачал головой.

— Нет.

— А я думала. Мне было до безумия любопытно, что должна чувствовать твоя жена?

— Вот теперь ты знаешь это.

— Да. — Сью-Энн прижалась к нему губами. — Теперь я знаю и удивляюсь, почему я столько лет потратила впустую.

Дакс опустил руку вниз и нежно провел по ее волосам.

— Все мы так или иначе тратим свои годы впустую.

Она чуть повернула голову набок, чтобы лучше видеть его лица.

— Ты счастлив со мной?

— Да, впервые в жизни я твердо знаю, чего от меня ждут.

— О, вот как? — Она куснула его. — Ну, тогда остынь немножко. Я хочу принять горячий душ.

Он явился в ванную в тот момент, когда на нее упали первые струи воды. Приподняв ее своими сильными руками, прижал к стене, Она уронила мыло.

— Вот как? — со смехом задал он ей ее же вопрос. — Теперь ты вся мокренькая, какие еще будут отговорки? Медленно он опустил ее вниз, заключая в объятия.

— Боже, осторожнее, не наступи на мыло! Она почувствовала, как он вошел в нее, и, закрыв глаза, постаралась вжаться в его тело, раствориться в нем.

— Так! Так! Так! — хрипло выдыхала она в экстазе. Потом, когда они вновь лежали в постели и спокойно курили, она повернулась к нему.

— Я думаю через месяц открыть сезон в Палм-Бич.

— Отлично.

— Там должно быть неплохо в это время года. Зимой меня никогда не тянуло в Европу.

Дакс выбрался из постели, пересек комнату.

— Ты куда?

— Пить захотелось.

Он прошел в другую комнату и тут же вернулся со стаканом воды, жадными глотками стал пить.

— Кроме того, — продолжила Сью-Энн, — готова поклясться, что мои родственники умирают от желания увидеть, что ты из себя представляешь. — Она начала тихонько смеяться. — Мои кузины с ума сойдут. Вот посмотришь, на кого они будут похожи, когда ты появишься перед ними в купальных трусах, — они тут же написают в свои кружевные штанишки!

В тот момент, когда Дакс ставил стакан, раздался телефонный звонок.

— Кто это может быть? — спросила Сью-Энн. — Ты кому-нибудь давал номер?

— Только Котяре. Я отвечу. — Он подхватил трубку. — Алло? — Это Котяра, — прошептал он, прикрыв трубку ладонью.

Сью-Энн, закурив сигарету, слушала быструю испанскую речь, не понимая ни слова. Интересно, подумала она, на скольких языках он говорит? Испанский, английский, французский, итальянский, немецкий — пересчитала она в уме, преисполнившись к Даксу еще большего уважения. Сама она так и не справилась в университете с французским.

Дакс закончил разговор, положил трубку и подошел к постели.

— Наше консульство в Париже получило на мое имя письмо от президента, видимо что-то важное.

— Они перешлют его тебе? Дакс покачал головой.

— Нет, им приказано передать его из рук в руки. Ты не будешь возражать, если мы съездим за ним?

— Конечно, нет. Я и сама думала купить кое-что из одежды. В конце концов, не могу же я вернуться домой без приданного?

— Этого никак нельзя допустить.

— Когда ты собираешься выехать?

— Если мы поторопимся, то успеем на последний рейс из Прествика в Лондон.

— Все-таки медовый месяц кончился. Дакс рассмеялся.

— А может быть, еще и нет, — Сью-Энн пришла в голову новая идея. — Говорят, что поездка на машине через всю францию очень романтична. Взяв письмо, мы могли бы пересесть в Париже на твой «феррари».

Дакс покачал головой.

— Боюсь, ничего не выйдет. Родной брат Джереми Хэдли, Кевин, вместе со своим другом отправился на нем в Италию, прихватив с собой двух девушек.

— Девушек? — с удивлением переспросила Сью-Энн. — Вот так штука!

— Что же тут удивительного? Для молодых людей это обычное дело.

— Да, знаю, только не для таких. — Сью-Энн бросила на него интригующий взгляд. — А ты ничего не слышал? Дакс вопросительно посмотрел на нее.

— Этот самый братец — обыкновенный педераст.

Она встала с постели и направилась в ванную комнату, Дакс провожал ее взглядом. Через мгновение до него донеслись звуки падающей воды. Он в нерешительности посмотрел на телефон, достал из пачки сигарету. Звонить мадам Блан-шетт уже не имело смысла. Она, наверное, решила, что Дакс полный идиот, если не предупредил ее об этом. Да нет, Сью-Энн ошибается, подумал он. Парни пробыли в Европе все лето, и мадам Бланшетт не сказала ни слова. Там все в полном порядке, иначе она уже дала бы ему знать.




20


— Мне очень жаль, но я не вижу, что тут можно сделать.

Дакс посмотрел на маленького ангелоподобного человечка с голубыми глазами. Он больше походил на мелкого торговца, чем на преемника не так давно умершего сэра Петра Ворилова. За его спиной, у стены, в бдительном молчании стояли двое телохранителей. Дакс повернулся к окну.

Барри Бакстер захватил все: старинный особняк Ворилова, стоявший на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на Монако, город, порт, само море.

— И мне тоже жаль, мистер Бакстер. Бессмысленное истребление людей будет продолжаться.

— Это меня не касается. Я — бизнесмен. Мой принцип: вы платите деньги, я поставляю товар. Что с товаром происходит дальше — не мое дело.

— Я сообщу своему президенту о нашем разговоре. — Дакс поднялся.

Бакстер тоже встал.

— Вам ясна моя позиция? Если бы я начал выбирать своих клиентов, это привело бы меня к необходимости принимать чью-то сторону. А как раз этого я позволить себе не могу.

Дакс повернулся к двери, и Бакстер вышел из-за стола, чтобы проводить его.

— Будьте любезны сообщить его превосходительству, что мы располагаем целой партией отличного вооружения, специально предназначенного для подавления партизанских войн и всякого рода восстаний. Оружие в превосходном состоянии.

Дакс молча кивнул. По невидимому сигналу дверь перед ним распахнулась. За ней стояли еще два телохранителя. Дакс повернулся к американцу и холодно, не протягивая руки, попрощался:

— До свидания, мистер Бакстер.

— До свидания, мистер Ксенос. Если я смогу быть вам полезен в чем-либо другом, не стесняйтесь, звоните.

Дверь позади него закрылась, и Дакс в задумчивости направился через просторный вестибюль к выходу. На сотрудничество с Бакстером нечего было рассчитывать. Даксу это было ясно с самого начала. Поставки оружия следовало остановить каким-то другим путем, по возможности еще до того, как оно попадет в страну. В этом-то и была вся проблема. Не могли же они перевозить оружие на маленьких лодочках — слишком уж велико было его количество. Видимо, бандиты придумали нечто иное.

Дакс подошел к машине, и шофер почтительно распахнул дверцу. Перед тем, как усесться, Дакс поднял голову: небо быстро затягивалось тяжелыми тучами, которые ветер нес из Италии. К вечеру будет дождь, подумал Дакс. В конце сентября на Ривьере такое частенько случалось.

— В гостиницу, мсье? — спросил шофер.

— Да, — рассеянно ответил Дакс.

Перед воротами маппгаа чуть притормозила, привратник развел в стороны тяжелые металлические створки. Когда они уже выезжали на улицу, Дакс обернулся на особняк с колоннами из белого камня и внезапно выпрямился на сиденье.

Вырезанный на камне древний герб Ворилова вызвал в памяти смутные воспоминания. Сергей как-то говорил о том, что когда он служил секретарем у сэра Петра, он слышал, будто бы Марсель являлся торговым агентом старика в Макао, и деньги, необходимые ему для покупки японских сухогрузов, заработал именно тогда.

В раздумье он еще раз оглянулся на белое здание, стоявшее на вершине холма. Марсель все время жаловался, что его судам приходится возвращаться в Кортегуа налегке. Интересно, нашел ли он попутный груз? Заняться перевозкой оружия для Марселя не составило бы никакого труда: в порту он пользовался полной свободой. В конце концов, его компания была единственной, получившей право на перевозки от правительства, и сам президент Кортегуа был крупнейшим держателем ее акций.

Ужин подошел к концу. Была уже почти полночь. В окна уютного зала в казино, где они сидели, стучал дождь.

— Я чувствую себя такой счастливой, — сказала Сью-Энн.

— Тебя ждут, — улыбнулся Дакс.

— Сначала я наведаюсь в одно место, а уж потом буду готова сорвать в Монте-Карло банк.

Дакс чуть приподнялся на стуле, сделав официанту знак рукой, и тот, подойдя, вновь наполнил его чашку кофе. Дакс уже было коснулся ее губами, когда над его плечом раздался негромкий голос метрдотеля.

— Мсье Ксенос? — Дакс поднял голову. — Вас просят подойти к телефону.

Дакс встал и проследовал за ним через зал в небольшую кабину. Трубка лежала на столе. Он поднес се к уху.

— Алло?

— Мистер Ксенос, это Барри Бакстер, — донесся до него довольно высокий и чуть отдающий металлом голос американца.

— Слушаю вас, мистер Бакстер, — ровным тоном отозвался Дакс.

— У вас есть «феррари» с парижскими номерами?

— Да.

Казалось, Бакстер колеблется.

— На Гранд Корниш произошел несчастный случай.

— Серьезный?

— Да, весьма. Двое погибших. Дакс ощутил легкий озноб.

— А вам известно, кто они?

— Нет еще. Я услышал о происшествии по приемнику, он настроен у меня на волну полиции.

— Где это? Думаю, что мне лучше поехать прямо сейчас.

— В такой дождь вы ничего не найдете. Я буду у вас через десять минут.

«Роллс-ройс» взбирался на очередной холм по дороге в Гранд Корниш.

— А другие сообщения были? — спросил Дакс.

— Нет, — ответил Бакстер. И не будет. Я связался с шефом полиции и сказал, что мы уже едем. Он отозвал их по рации.

Дакс взглянул на Бакстера. В одном можно было быть уверенным: дураком он не был. Без всяких размышлений сделал то, о чем, как он сам понимал, Дакс мог его попросить. Дорога все еще шла на подъем. Но вот наконец машина выбралась на горизонтальный карниз и устремилась в сторону Ниццы. Отъехав от Монте-Карло километров шестнадцать, «ройс» свернул на узенькую дорожку, ведущую вниз к морю.

— Так мы срежем немного. Это произошло за следующим поворотом, — объяснил Бакстер.

В свете фар показались полицейские автомобили и крутой изгиб дороги. «Роллс-ройс» остановился. Комиссар местной полиции подошел к машине прежде, чем Бакстер или Дакс успели выбраться из нее.

— Мистер Бакстер? — уважительно осведомился он. Бакстер указал на Дакса и сказал по-французски:

— Это владелец «феррари», мсье Ксенос. Полицейский окинул Дакса печальным взглядом.

— Боюсь, мсье, ваш автомобиль уже не починить.

— Автомобиль меня нисколько не беспокоит, — ответил Дакс, вылезая наружу и направляясь под дождем к месту происшествия.

Несколько полицейских расступились, освобождая ему дорогу. «Феррари» лежал на боку, врезавшись в дерево, вся передняя часть его была смята в гармошку. Дакс медленно обошел вокруг. За рулем он увидел неподвижное тело, руки безвольно болтались.

Из-за спины ударил острый луч полицейского фонаря.

— Он мертв, — сказал кто-то.

Дакс сделал шаг вперед. Это, без всяких сомнений, был Кевин. Лицо его абсолютно не пострадало, только глаза были широко раскрыты. К Даксу приблизился шеф полиции.

— Кажется, что на нем и царапины нет, — произнес Дакс. — Что же его убило?

— Посмотрите, — полицейский вытянул руку Водительское кресло, на котором сидел Кевин, и весь его пах были залиты уже начавшей свертываться кровью. Дакс повернулся к полицейскому.

— Но каким образом? Ведь рулевое колесо его даже не коснулось.

— Он истек кровью, и руль здесь ни при чем. — Голос комиссара звучал совершенно бесстрастно. — Пойдемте.

Дакс последовал за ним чуть в сторону от разбитой машины. На траве лежало еще одно мертвое тело в совершенно мокрой от дождя одежде. Голова была прикрыта носовым платком. Наклонившись, комиссар поднял его. Лицо под маской крови оказалось мужским.

— Это не девушка, — без всяких интонаций сказал полицейский. — Это гомосексуалист. Они, наверное, сошли с ума, если решили заняться этим на такой дороге да еще в дождь.

В сопровождении комиссара Дакс вернулся к машине Бак-стера. Бакстер, увидев его лицо, нырнул в кабину и тут же появился вновь с бутылкой виски и стаканом в руке.

— У вас такой вид, что выпивка вам не повредит. Дакс с благодарностью сделал глоток. Жидкость обожгла горло, он глубоко вздохнул.

— Благодарю вас. Все это само по себе достаточно трагично, и я был бы весьма признателен, если бы детали не стали достоянием гласности.

Бакстер окинул его проницательным взглядом.

— Глупо мокнуть под дождем. Почему бы нам втроем не сесть в машину и не поговорить?

Комиссар устроился на откидном сиденье. — Фотографии уже сделаны, — сказал он. — Этого требует закон.

— Понимаю, — согласился Бакстер. — Но к сожалению, никто не подумал о том, что аппарат может быть сломан.

— Журналисты любят задавать кучу вопросов, — продолжал шеф полиции, — а у моих людей такая маленькая зарплата.

— Мы, само собой разумеется, — обратился к нему Дакс, — не допустим, чтобы их стремление помочь нам осталось без вознаграждения.

Полицейский на мгновение задумался, потом согласно склонил голову.

— Хорошо, мы сделаем так, как вы хотите. Вы правы, хватит одной трагедии.

Внезапно Дакс вспомнил о брате сенатора.

— Когда они выезжали из Парижа, с ними были еще один молодой человек и девушка.

— В машине сидели только эти двое, мсье. Мои люди тщательно осмотрели местность.

— Мне нужно разыскать другого парня, — сказал Дакс. — Видимо, они где-то остановились, а эти двое уехали вперед.

— Мы разыщем их для вас, мсье.

Начальник полиции выбрался из «роллс-ройса» и направился к полицейскому автомобилю. Поговорив по рации несколько минут, он вновь подошел к лимузину.

— Полицейский в Антибе говорит, что видел машину у виллы мсье Хэдли. Она отъехала сегодня в десять вечера. В ней были только двое.

Дакс смотрел на него, испытывая в глубине души восхищение французской полицией. Мимо ее глаз действительно мало что могло ускользнуть. Он повернулся к Бакстеру.

— Я с радостью отвезу вас туда, — без слов понял тот.

— Отлично.

— Благодарю вас, — обратился Дакс к полицейскому. — Я свяжусь с вами, как только переговорю с семьей погибшего юноши. Они живут в Штатах.

— Передайте мсье Хэдли наше глубокое сочувствие.

— Непременно. Благодарю вас.

«Роллс-ройс» развернулся и на малой скорости добрался по узкой дорожке до Гранд Корниша. Выехав на автостраду, машина набрала скорость и двинулась в сторону Ниццы.

— Похоже, дождь скоро кончится.

— Да, — согласился Дакс, глядя в окно.

Нужно будет позвонить Сью-Энн сразу же, как только он доберется до виллы, подумал Дакс, чего ради она будет ждать его и волновался! Ему еще предстояло отправить младшего брата сенатора домой завтра утром первым же самолетом из Ниццы.

— Какая ужасная трагедия, — произнес Бакстер.

— Да.

— Прошу извинить меня за то, что я не подошел к месту происшествия вместе с вами, — неожиданно сказал Бакстер. — Дело в том, что я не выношу вида крови.




21


— У меня для тебя сюрприз, — проговорила Сью-Энн, когда Дакс вышел на террасу, чтобы позавтракать.

— Еще один? — спросил он. — Тебе пора остановиться. У меня уже столько драгоценностей, что я начинаю чувствовать себя прямо-таки сутенером.

Сью-Энн рассмеялась, но в душе она была довольна. Она любила покупать ему подарки.

— На этот раз драгоценностей не будет. Это кое-что, о чем ты всегда мечтал.

Дакс сел за стол, налил себе кофе.

— О'кей, — сказал он с шутливым негодованием, — что на этот раз?

— Сам увидишь. Поторопись с завтраком. За ним нужно будет отправиться в город.

Дакс поднял с блюда тяжелую серебряную крышку и положил в тарелку солидную порцию яичницы с толстыми ломтями ветчины. Не спеша смазал тосты маслом и начал есть.

Ушей его достиг воющий звук лодочного мотора. Он поднял голову. Из-за выступающего в воду пирса показался катер с девушкой на лыжах позади.

— Кто это решил поупражняться с утра?

— Моя кузина Мэри Джейн разгоняет тоску.

— Тоску?

— Ты сводишь ее с ума.

— По-твоему, я всех свожу с ума, — сказал Дакс, отправляя в рот кусок ветчины.

— А разве нет? — Сью-Энн улыбнулась. — Мэри Джейн я знаю. Ей с самого детства хотелось обладать тем, что теперь есть у меня. — Она засмеялась. — Говорю тебе, они просто места себе не находят.

— Я этого не замечал.

— А я замечала. Даже Простушка Сэм не сводит с тебя глаз. Исходит от похоти как кошка, мечтая о тебе.

Дакс усмехнулся, ничего не сказав. Допив кофе, он поднялся.

— Ну ладно. Где твой сюрприз?

— Я почему-то думал, что мы едем в город, — сказал он, когда они свернули на дорогу к аэропорту Палм-Бич.

— Сначала нужно заехать сюда. Пошли. Дакс направился за Сью-Энн к небольшому зданию, стоявшему неподалеку от аэровокзала.

— Он уже здесь? — спросила Сью-Энн у человека за конторкой.

— Да, миссис Ксенос. Сразу за ангаром. Я покажу вам. Они обошли здание. Мужчина остановился и вытянул руку.

— Вот он, — сказал он с удовлетворением в голосе. — Заправлен горючим до отказа и готов пролететь без посадки тысячу четыреста миль. Ну не красавец ли?

Дакс стоял и смотрел на изящные линии двухмоторного самолета, серебристо поблескивавшего под яркими солнечными лучами. Затем он повернулся к Сью-Энн.

— Это можно назвать сюрпризом, дорогая?

Он снова уставился на самолет. Да, это был сюрприз.

Дакс лежал, расслабившись, полузасыпанный теплым песком. Его белые французские купальные трусы представляли собой лишь узкую полоску ткани, ослепительную на фоне темной от загара кожи. Жаркое солнце делало ненавистной мысль о любом движении.

— Ты не спишь?

Он шевельнул головой.

— Нет.

— Я подумала, что ты не против выпить чего-нибудь холодненького.

Он повернулся лицом вверх. Рядом стояла Мэри Джейн, кузина Сью-Энн, с двумя высокими бокалами в руках. Он сел.

— Спасибо. Ты очень заботлива.

Дакс принял бокал, и Мэри Джейн опустилась на песок рядом.

— Пьем!

Дакс сел так, чтобы ему было удобнее ее видеть. Вдруг он заметил ее взгляд и опустил голову. Расхохотался. Виной тому, что трусы вздыбились горой, был, скорее всего, теплый песок.

— Ничего смешного тут нет. С таким же успехом ты мог бы и вовсе ничего не надевать. Мне абсолютно все видно.

— Зачем быть ханжой, дорогая кузина! Тебе просто не нужно было смотреть.

— Как ты вульгарен.

Мэри Джейн явно не торопилась отвести взгляд. Чуть подвинувшись, она протянула руку, словно ее притягивало магнитом. Дакс тоже подался вперед и, положив ладонь девушке на щеку, приблизил ее голову к своей.

— Ну-ну, кузина, — поддразнил он ее. — Можешь смотреть, но не имеешь права трогать. Я не думаю, чтобы Сью-Энн пришла от этого в восторг.

Рассерженная Мэри Джейн мигом убрала руку и вскочила на ноги. Лицо ее стало красным.

— Теперь я верю, что ты — самое настоящее животное, как о тебе говорит Сью-Энн! — бросила она ему в лицо и зашагала прочь.

Через насколько минут подошла Сью-Энн, села рядом.

— С чего это Мэри Джейн так кипятится? Она говорит, что ты приставал к ней.

— Вот как? — Дакс захохотал. — Она разозлилась потому, что когда она подошла, я оказался готовенький, но не разрешил ей дотронуться.

Сью-Энн залилась смехом.

— Говорю же тебе, ты сводишь их с ума. А если и вправду ты был готов, так почему же не позвал меня? Зачем же пропадать добру впустую?

Дакс перевернулся на спину.

— Не хотелось беспокоить тебя по пустякам, — лениво проговорил он. — Да и готов я был не по высшему разряду.

Изящная серебристая птичка порхнула с небес к земле и через несколько минут остановилась совсем рядом с ожидавшим ее репортером.

Дакс выбрался из кабины, спрыгнул на землю, подошел.

— Я — Ксенос, — сказал он с широкой улыбкой.

— Стилуэлл из «Харперс Базар», — представился газетчик. Они обменялись рукопожатием. — Вы на машине? Если нет, я вызову такси.

Дакс улыбнулся.

— Еще в самолете я связался по радио со Сью-Энн. В конце аэропорта, у пристани, нас будет ждать катер. Сью-Энн размахивала им рукой из рубки.

— Как леталось? — осведомилась она. — Я подумала, что стоит заехать за тобой.

— Чудесно, — отозвался Дакс, забираясь на палубу и целуя жену. — Познакомься, это мистер Стилуэлл.

— Привет! Выпивку найдете в баре. Выбравшись на палубу, Сью-Энн умело подобрала концы, кормовые и носовые.

— Садитесь! — прокричала она, становясь за руль. — Трогаемся!

Она нажала на кнопку зажигания, и мотор стал набирать обороты.

— Мистер Ксенос, — прокричал репортер сквозь рев двигателя, — будучи женатым на самой богатой женщине в мире, не чувствуете ли вы себя иногда этакой Золушкой в обличье мужчины?

Дакс посмотрел на него так, как будто не мог поверить своим ушам. Лицо его потемнело. Катер начал медленно удаляться от берега.

— Мне задавали немало дурацких вопросов, — со злостью сказал он, — но глупее этого слышать еще не приходилось.

С этими словами он схватил репортера обеими руками, приподнял над бортом катера и разжал пальцы.

Подняв кучу брызг, тот упал в воду и, что-то крича и барахтаясь, поплыл к берегу. Выбравшись из воды, он встал на какую-то кочку и принялся размахивать руками вслед удаляющемуся катеру.

— Для чего ты это сделал? — с недоумением спросила Дакса Сью-Энн.

— А ты слышала, о чем меня спросил этот кретин? — прокричал он и повторил ей вопрос.

Сью-Энн, уставившись в его разозленное лицо, неудержимо расхохоталась.

— А я все гадала, когда они до тебя доберутся! Они спрашивали об этом каждого моего мужа!




22


— Можно мне воспользоваться твоим самолетом, чтобы слетать в Атланту?

Повернувшись в постели, Дакс раскрыл глаза. Рядом стояла Сью-Энн, уже полностью готовая к выходу.

— Естественно, — сонным голосом ответил он. — Хочешь, я сам сяду за штурвал?

— В этом нет никакой нужды. Что ты будешь делать там целый день, спрашивается? Я договорилась с Билли Грэйди.

Бил Грэйди служил у них техником и запасным пилотом, до ухода на пенсию он был летчиком на пассажирских авиалиниях и потому с удовольствием принял их предложение.

— Тогда все о'кей. — Дакс сел в постели. — Что им нужно теперь?

— Сама не знаю. Никогда неизвестно, чего они в очередной раз захотят. Но мне не забывают напомнить, что поскольку я являюсь основным держателем акций, то обязана присутствовать при принятии ответственных решений.

— Как тяжко быть богатым, — с издевкой в голосе протянул Дакс. — А кое-кто уверен, что твой удел — безделье и удовольствия.

— Продолжай спать, — сказала Сью-Энн уже из дверей. — Я вернусь к ужину.

Дверь закрылась. Дакс потянулся за сигаретой. За последние три недели Сью-Энн уже в четвертый раз летала в Атланту. Он закурил и откинулся на подушку.

Кем бы ни был тот юрист, которого нанял отец Сью-Энн, чтобы учредить новый трест, он был специалистом своего дела. В уставе присутствовал пункт, согласно которому Сью-Энн обязана была принимать участие в совещаниях в штаб-квартире компании в Атланте, когда обсуждались вопросы, связанные с ее имущественными правами. Таким образом отец мог быть уверенным в том, что хоть какую-то часть времени Сью-Энн будет проводить дома.

Потушив сигарету, Дакс выбрался из постели. Прошел в ванною комнату, посмотрел на себя в зеркало. Задумчиво потер щетину на подбородке. Нет, сегодня он бриться не будет — встреч никаких нe назначено. Он протянул руку за плавками.

Когда он вышел из воды, на террасе его ждал Котяра.

— Те двое, которых послал наш президент, снова здесь.

— Чего ради? Они уже слышали мой ответ. То, что я сделал в Монте-Карло, было всего лишь разовой услугой. Котяра пожал плечами.

— Они сказали, что им необходимо увидеть тебя по очень важному поводу. Дакс заколебался.

— Ладно. Скажи, что я выйду к ним, как только оденусь. Пусть подождут в комнате, где я завтракаю.

Двое мужчин поднялись со своих мест и отвесили вежливый поклон, когда он вошел.

— Сеньор Ксенос.

— Сеньор Прието. Сеньор Хойос, — приветствовал их Дакс, отвечая поклоном на поклон. — Садитесь, прошу вас. Хотите кофе? — Он говорил по-испански.

— Спасибо.

Пока Котяра разливал по чашечкам кофе, они сидели молча. Дакс улыбнулся про себя, заметив, что уходя, Котяра не совсем плотно прикрыл дверь. Старые штучки!

— Чем могу я обязан своим удовольствием видеть вас? — спросил он вежливо.

Старший из мужчин посмотрел на своего спутника, потом перевел взгляд на Дакса.

— Президент обратился к сеньору Хойосу и ко мне с просьбой приехать сюда еще раз и попытаться убедить вас изменить свое решение.

— Понял. Президенту известна моя позиция?

— Мы уведомили о ней президента, — торопливо сказал Хойос.

— Да, — продолжал Прието. — Но его превосходительство говорит, что в такое время как сейчас ни в коем случае нельзя идти на поводу у личных мотивов. Он просил нас еще раз напомнить, что вы нужны Кортегуа. Бандиты в горах начинают нащупывать связи с коммунистами, в том числе и за пределами страны, и если не принять немедленных мер, то страна может быть ввергнута в новую кровавую гражданскую войну. Президент собирается предложить вам пост посла по особым поручениям и отправить вас постоянным представителем в ООН. Он считает, что только вы в состоянии предупредить катастрофу, к которой неминуемо движется страна.

Дакс изучающе смотрел на посланцев. В молчании он поднял чашечку с кофе, медленно поставил ее на блюдце.

— Единственным, кто в состоянии предупредить катастрофу, является сам президент, — спокойно произнес он. — Если бы он предоставил народу право самому свободно избирать своих представителей, что он обещал сделать очень давно, никаких потрясений могло бы и не быть.

— Президент уполномочил нас сообщить вам, что выборы состоятся, как только положение в стране стабилизируется.

— Точно такое же обещание он дал моему отцу тридцать лет назад.

— Но было бы глупостью устраивать выборы сейчас, сеньор. Коммунисты одержали бы вверх без всякой борьбы. — Прието посмотрел на своего товарища. — Я согласен с вами, выборы должны были состояться много лет назад. Однако сейчас они только отодвинут достижение настоящей свободы.

Дакс опустил взгляд вниз, на свои руки.

— Мне очень жаль, джентльмены. За время, прошедшее с тех пор, как президент освободил меня от права служить родине, я построил себе совершенно новую, другую жизнь. И я считаю, что будет только справедливо, если моя жена и я продолжим жить так, как нам хочется.

— Родина превыше всяких соображений, — быстро ответил Прието.

— Моя любовь к Кортегуа ничуть не уменьшилась. Говорю вам еще раз, что поступаю так по причинам исключительно личного характера.

— В таком случае вы не оставляете нам выбора, — произнес Хойос. — С огромным сожалением мы вынуждены вручить вам это. — Он сунул руку в нагрудный карман.

Дакс увидел, как за его спиной раскрылась дверь, за нею стоял Котяра с револьвером в руке. В это самое мгновение рука Хойоса извлекла на свет белый конверт. Дакс незаметно кивнул.

Дверь беззвучно закрылась. Он взял протянутый ему конверт.

— Что это?

— Раскройте и сами увидите.

Дакс вскрыл конверт, в руках у него оказались несколько фотографий. На каждой из них была запечатлена Сыо-Энн и какой-то мужчина, оба обнаженные, в самых немыслимых позах.

— Мне очень жаль, сеньор, — сказал Хойос, не глядя Даксу в глаза. — Это снято в Атланте на прошлой неделе с помощью инфракрасной камеры. Очевидно, у вашей супруга не столь высокое мнение о вашем браке, как у вас.

Дакс еще раз просмотрел фотографии. На мгновение он почувствовал, как его охватывает гнев. Но только на мгновение. В лице его не дрогнул ни один мускул, когда он заговорил.

— И мне тоже весьма жаль, джентльмены. Ваши хлопоты были совершенно излишними. Моя точка зрения остается прежней.

Хойос начал что-то говорить, но старший приказал ему замолчать.

— Мы остановились в отеле в Майами и пробудем там до конца недели, — сказал он. — Если вы все же передумаете, сеньор, позвоните нам туда.

Мужчины встали и отвесили поклон. Вошедший Котяра проводил их до дверей. Дакс подождал, пока они уйдут, а затем, подойдя к небольшому столу, стоявшему в углу, швырнул конверт с фотографиями в ящик, закрыл его на ключ, а ключ положил в карман. В комнату вошел Котяра.

— Завтрак?

— Нет, спасибо. Я не голоден, — покачал головой Дакс.

Он сидел на террасе и смотрел, как солнце медленно клонится к горизонту. Раздался телефонный звонок. Служанка внесла аппарат, Дакс снял трубку.

— Это ты, дорогой?

— Да.

— Мне так жаль, милый, но у них тут всплыл дополнительный вопрос, так что мне придется остаться на ночь.

— Еще бы, — сухо сказал он.

— Что? — не поняла она.

— Ничего.

— Я вернусь завтра к ужину.

— О'кей.

— Чем ты занимаешься, дорогой? У тебя такой странный голос!

— Просто сижу на террасе. Попозже, может быть, отправлюсь в клуб поужинать.

— Конечно, — сказала она. — Это лучше, чем сидеть в одиночестве. Ну, пока!

— Пока.

Посмотрев на телефон, Дакс поднялся и отправился в дом, чтобы переодеться.




23


Дакс в одиночестве стоял возле бара. К нему приблизился Гарри Оуэне. Как обычно, он был полупьян.

— Дакс, старина! — Свой радостный возглас Гарри сопроводил звучным хлопком по спине. — А ты что здесь делаешь?

Дакс улыбнулся. Гарри ему нравился. Он был беззлобным пьяницей и вреда никому не причинял.

— Сью-Энн в Атланте, вот я и решил зайти поужинать.

— Замечательно. Тогда можешь присоединиться к нам с Сэм. Наш повар только проснулся после перепоя. Сэм будет через минуту. Она сам знаешь где. — Гарри повернулся к стойке бара и взял бокал с мартини, который бармен автоматически наполнил, едва заметил, что Гарри направляется в его сторону. — Давненько я тебя не видел, Дакс!

— Я валялся где-то рядом.

— Валялся где-то рядом! Хорошо сказано! — Гарри фыркнул, осушил свой бокал и не глядя протянул руку за вторым, не боясь ошибиться. — Я-то знаю, что ты имеешь в виду.

Подошла Простушка Сэм, длинные рыжие волосы падали ей на плечи.

— Дакс, — улыбалась она, — а где же Сью-Энн? Гарри опередил ее с ответом.

— Дакс ужинает с нами. Сью-Энн в Атланте.

— О, чудесно. Только что я встретила Мэри Джейн и пригласила ее присоединиться к нам. Ральф опять уехал в Вашингтон.

Ральф был мужем Мэри Джейн. Юрист по профессии, он занимался налогами и большую часть времени проводил в разъездах.

— У нас есть для тебя божественный кавалер, дорогая! — обратилась Сэм к подошедшей Мэри Джейн. Та окинула Дакса взглядом.

— Какой сюрприз! А как же Сью-Энн?

— В Атланте. — Дакс уже устал отвечать на этот вопрос. Ему начинало казаться, что за весь вечер он ничего другого не говорил. — Может, сядем? Я голоден.

К десерту Гарри уже с большим трудом соблюдал равновесие. Оттанцевав с Сэм, Дакс поднялся, чтобы пригласить Мэри Джейн. Они прошли на площадку, и музыканты заиграли самбу. Танцовщицей Мэри Джейн оказалась изумительной.

— Да ты отлично танцуешь самбу, — сказала она.

— А почему бы и нет? — улыбнулся Дакс. — Там, откуда я родом, это чуть ли не народный танец. Ты, кстати, тоже.

— Какое совпадение, что ты решил зайти именно сюда, когда Сью-Энн в отъезде. — Мэри Джейн посмотрела на Дакса со значением.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь что. Я видела, какими глазами ты смотришь на Сэм.

Неизвестно по какой причине, но Дакс неожиданно почувствовал раздражение.

— Ну, там есть на что посмотреть, — отозвался он, зная, что его ответ только подстегнет Мэри Джейн.

— Ты готов жрать глазами любую, если только платье у нее до пупа, — холодно заметила она.

Опустив глаза, Дакс посмотрел на ее маленькие груди, видневшиеся в вырезе платья, затем ей в глаза.

— Ну не знаю. Раз на раз не приходится. Он почувствовал, как ее тело напряглось под его рукой, она пропустила шаг.

— А по-моему, ты все это детально спланировал. Так же поступит и Сью-Энн, когда я ей обо всем расскажу.

— Расскажи непременно. Она поверит твоему рассказу столь же безоговорочно, как и последней твоей сказке про меня.

Мэри Джейн со злостью вырвала руку и направилась к столику.

— Уже поздно. Боюсь, мне пора домой.

— Так быстро? — Сэм со свойственной ей проницательностью поняла, что Мэри Джейн в ярости. — А я-то думала, что мы еще посидим, выпьем.

— Нет, спасибо.

— Я отвезу вас, — вежливо предложил Дакс.

— Не стоит беспокоиться, — ледяным голосом отказалась Мэри Джейн. — У меня машина.

— И какая муха ее укусила? — спросила Сэм, когда Мэри Джейн вышла.

— Она...

— Сейчас ничего не говори, — Сэм прижала свой пальчик к его губам. — Скажешь, когда пойдем танцевать. Я обожаю румбу!

Она прижалась к нему, тело ее чувственно вздрагивало. Никогда прежде не приходилось ему танцевать румбу в такой близости от партнерши. Через тонкую ткань платья Дакс чувствовал тепло ее кожи. Сэм потерлась о него бедром, и Дакс машинально ответил ей тем же. Она посмотрела на него с полуулыбкой.

— Я уже начала думать, что все истории, которые о тебе ходят, выдумка чистейшей воды.

Дакс ответил улыбкой. Теперь он держал ее так крепко, что она не могла отодвинуться, даже если бы и захотела.

— А мне начинает казаться, что разговоры, которые ходят вокруг тебя, истинная правда. Сэм посмотрела ему в глаза.

— Так, ну и что же мы в таком случае предпримем? Ограничимся болтовней?

Дакс бросил через плечо взгляд на их столик. Гарри наливал себе очередную порцию спиртного.

— Он свалится через несколько минут, — безжалостно заметила Сэм.

— Тогда я отвезу вас обоих домой.

— Нет, у меня на уме кое-что получше. Я буду ждать тебя возле домика на вашей пристани примерно через полчаса.

— Я буду там.

Дакс проводил ее до столика, подождал, пока она заберет свою сумочку и легкое пальто.

— Гарри, пошли, — повернулась Сэм к мужу. — Пора баиньки.

Ему показалось, что раздался какой-то звук. Он приблизился к пристани, обошел небольшой домик, в котором хранились весла, запасные части для моторов и прочий инвентарь, но не обнаружил ни души. Зайдя внутрь, посмотрел на часы. Прошел уже почти час. А может, Сэм и не придет вовсе? Он вышел, уселся на скамью у двери, глаза его были устремлены на поверхность воды. В волнах прыгало отражение желтой флоридской луны. Он закурил.

— Прикури-ка и мне сигаретку, — раздался голос Сэм прямо у него за спиной.

Не проронив ни слова, он отдал Сэм свою сигаретку, а себе достал из пачки другую. Закурил.

— Я уже собирался уйти.

Ее улыбка в темноте была почти не видна.

— Мне пришлось укладывать своего весельчака в постель. Иногда это не так просто.

Она встала и направилась в домик. Дакс повернул ей вслед голову. Послышался звук расстегиваемой молнии, и через мгновение она стояла перед ним совершенно обнаженная.

— А что, в Латинской Америке любовники умеют только болтать?

Часом позже они лежали на широкой грубой кушетке в единственной комнате домика и курили. Внезапно входная дверь раскрылась. Дакс с проклятием сел, а Сэм схватилась за вещи, пытаясь прикрыть наготу. В этот самый момент их коснулся луч фонаря.

Заслонив глаза, Дакс старался рассмотреть, в чьих руках находится фонарь. Это была Мэри Джейн.

— И ты по-прежнему думаешь, будто я поверю в то, что вы встретились совершенно случайно? — сказала она.

— Не будь идиоткой, Мэри Джейн, — грубо оборвал ее Дакс. — Выключи фонарь, а то перебудишь всех соседей. Она засмеялась.

— Вам обоим это пошло бы только на пользу. Посмотрим, как Сью-Энн не поверит этому.

— Выключи свет, — повторил он, приближаясь к ней. Она чуть отступила назад, направляя свет вниз.

— Ах! Ах! — с издевкой вздохнула она. — Какой же он стал маленький! — Мэри Джейн продолжала отступать. Свет фонаря по-прежнему падал на Дакса. Но вот она уперлась спиной в стену, дальше идти было некуда. Протянув руку, Дакс вырвал у нее фонарь, швырнул в угол.

Схватив Мэри Джейн за руку, оторвал от стены.

— Тебя можно успокоить одним-единственным способом, не правда ли? — со злостью спросил он.

Мэри Джейн не сводила с него глаз. Вдруг она начала биться, пытаясь вырваться из крепкой хватки, норовя ткнуть Даксу в лицо.

— Отпусти!

Резким движением Дакс сорвал с нее платье, обнажив маленькие, крепкие белые груди, потом толкнул ее на пол и оседлал сверху, стиснув ей бока коленями.

— Держи ее за руки! — скомандовал он Сэм хриплым голосом. — Я знаю, как ее можно утихомирить.

Через два дня во время завтрака пришел второй конверт с фотографиями. Адресован он был Сью-Энн. Она вскрыла его, и снимки рассыпались по столу. Сью-Энн взяла один и в гневе швырнула его в Дакса.

— Так вот чем ты занимаешься, пока меня нет!

Он посмотрел на фотографии. На них были изображены все трое: Простушка Сэм, Мэри Джейн и он собственной персоной. Снимки, скорее всего, были сделаны той же камерой. Президент не упустил случая.

Дакс бросил взгляд на Сью-Энн.

— Прежде чем выходить из себя, может, посмотришь и эти?

Он подошел к столику, достал из кармана ключ, открыл ящик. Извлеченный конверт был как две капли воды похож на тот, что принесли утром. Дакс вытряхнул из него карточки.

Сью-Энн молча смотрела на них. Затем подняла голову, на лице ее не было и следа злости.

— Один ноль. Когда они у тебя появились?

— В тот день, когда ты улетела в Атланту и не вернулась к вечеру, за день до того, как были сделаны эти.

— О! — вздохнула она. — А я, оказывается, не больно-то умею держать себя в руках, как привыкла думать. Интересно, кто их сделал?

— Знаю кто — президент. Его нисколько не волнуют средств, которые следует применить ко мне и моим близким, чтобы заставить меня вернуться.

— Понятно, — задумчиво протянула Сью-Энн. — Поэтому, когда не сработали мои снимки, он решил, что сработают твои.

— Именно так.

В комнате повисла тишина.

— Что ты собираешься делать? — спросила наконец Сью-Энн.

Их взгляды встретились.

— Я возвращаюсь.

— После всего того, что он тебе сделал?

— Да. Но не для него и не из-за него. А по ряду совершенно иных причин. Я возвращаюсь к своей родине, к своей матери, к сестрам, к отцу. Чтобы их смерть не стала бесцельной.

Сью-Энн не сводила с него глаз.

— Хочешь получить развод?

— Займись этим сама. У меня нет времени.

— Мой юрист устроит все, как не раз уже делал.

— Мне ничего не нужно.

— Но, может, оставишь хотя бы то, что я тебе подарила? Я была бы рада.

— Как скажешь.

Оба на мгновение смолкли.

— Ну, наверное, мы сказали друг другу все.

— По-видимому, так. — Дакс повернулся и направился к двери. Услышав, что она окликнула его, он остановился.

— Да?

В руке Сью-Энн держала две фотографии.

— А знаешь, — сказала она, — все-таки я выгляжу куда лучше, чем любая из них.




Книга VI

Политика и насилие





1


— Мне это не нравится, — сказал я, когда машина свернула на узкую грунтовую дорогу. — Должны бы уже лаять собаки.

— Он держит собак? — спросила девушка. Я повернул к ней голову. На лице ее был написан искренний интерес.

— Собак, кошек, коз, свиней, цыплят и прочую живность. Были бы мы сейчас где-нибудь во Флориде, у автострады наверняка стоял бы указатель «Звероферма».

Самого дома из-за холма еще не было видно.

— А может, он уже не держит животных, — сказала она. — Сколько лет прошло с тех пор, когда ты бывал здесь.

Я кивнул. Это было действительно давно, лет пять или шесть назад.

— Нет, если здесь нет собак, то это может только значить, что Мартинес умер. Когда я был мальчишкой, именно он подарил мне единственную в моей жизни собаку, маленькую дворняжку непонятной масти.

С вершины холма мы увидели дом, стоящий в центре небольшой залитой знойным солнцем долины.

— Взгляните, — вытянул руку Котяра.

Я посмотрел. Высоко в небе, раскинув неподвижно крылья, в восходящих потоках воздуха кругами парили два кондора — прямо над домом. Пока я сидел, высунув голову, к ним присоединился третий, взлетевший откуда-то из-за дома.

В молчании мы доехали до ворот. Деревянная изгородь местами была сломана, чуть в стороне лежало тело мертвой собаки, череп проломлен, мозги — наружу.

Я выключил двигатель и сидел не шевелясь. В воздухе был разлит запах смерти. В том, что представало перед глазами, было нечто вечное, никогда не меняющееся. Полная неподвижность и витающий над ней запах жестокости, который ни с чем нельзя спутать.

У меня было такое ощущение, что волосы на затылке встают дыбом. Посмотрев на Котяру, я убедился, что у него именно так и было. В руке он судорожно сжимал пистолет, лицо блестело от пота.

Я повернулся к девушке.

— Сиди в машине и жди, пока мы сходим взглянуть, что тут произошло.

Даже загар не мог скрыть, как она побледнела. Тем не менее она покачала головой.

— Я пойду с вами. Одна я здесь не останусь.

Голова Котяры, отражавшаяся в водительском зеркальце, невозмутимо кивнула. Он выбрался из машины, вежливо придержал дверцу для девушки. Я направился по тропинке к дому, они последовали за мной.

Дверь висела на сломанных петлях. Изнутри не доносилось ни звука. Я сделал знак Котяре, одновременно оттеснив девушку к стене дома позади себя. Резким движением ноги Котяра распахнул дверь настежь и впрыгнул внутрь. Я не отставал ни на шаг.

Очутившись в единственной комнате дома, я мгновенно повернулся к девушке, чтобы не дать ей войти, но опоздал. Она уже стояла на пороге с белым от ужаса лицом, не в силах отвести взгляда от головы Мартинеса, жутко усмехавшейся с небольшого деревянного стола, стоявшего прямо напротив двери. Тело его лежало на полу рядом.

Обхватив девушку руками, я мягко вытолкал ее за дверь. Она покачнулась, и я поддержал ее, подумал, что она вот-вот потеряет сознание, однако она, выпрямившись, отпрянула от меня.

— Прикрой глаза и постарайся дышать глубже, — посоветовал я, чуть касаясь ее плеча.

У нее было мужество, у этой девчонки. Через пару минут она совсем пришла в себя.

Во двор вышел Котяра, держа в руке клочок бумага.

— Очаг еще теплый. Они были тут утром, когда мы еще спали.

На бумаге я с трудом разобрал карандашные каракули:

ТАКАЯ СУДЬБА ЖДЕТ КАЖДОГО, КТО СЛУЖИТ ПРЕДАТЕЛЯМ СВОЕГО НАРОДА. КОНДОР.

Я сложил листок и засунул его в карман. На память мне пришел мальчик, бежавший ночью после того, как его отца убили. Теперь мальчик вырос, и имя его стало неразрывно связано с насилием и смертью. И еще кое с чем, чего никогда не было у его отца, — с могущественной помощью извне. Его специально обучали тактике не только политической, но и партизанской борьбы.

Только оружие оставалось тем же, что и раньше. Насилие, террор, смерть. После возвращения в Кортегуа я во многом замечал перемены, в этой же области не изменилось ничего. Произвол царил по-прежнему.

— Тебе лучше? — обратился я к девушке. Она молча кивнула.

— Возвращайся и жди нас в машине. Она сделала, как я сказал, усевшись на заднее сиденье. Я повернулся к Котяре.

— Странно, почему они не пришли к нам? Ведь мы были меньше, чем в десяти милях.

— Может, они просто не знали, что мы здесь, — предположил он.

— Знали. Поэтому и оставили нам записку, — ответил я. — Им было ясно, что мы придем проведать Мартинеса.

— Значит, испугались ловушки.

Я кивнул. Скорее всего, именно так. Впервые я появился на своей гасиенде без охраны, на которой президент настаивал всякий раз, когда я покидал город.

— Пойдем посмотрим, не найдется ли здесь лопаты, — сказал я. — Нужно похоронить старика, чтобы до него не добрались эти стервятники или шакалы.

В постройках позади дома тоже царила тишина. Козы, овцы, свиньи, цыплята — все были мертвы. Даже старого мула, на котором Мартинес разъезжал туда-сюда, не пощадили. Я покачал головой. Нет, все-таки кое-какая разница была. Еще несколько лет назад животных бандиты увели бы с собой. Теперь же нет. Теперь убивали ради того, чтобы убить.

Мы разыскали лопаты и начали копать землю. Когда мы заканчивали, солнце уже клонилось к горизонту. Бросив на могилу последнюю лопату земли, я выпрямился, посмотрел на небо. Над нашими головами кружили десять-двенадцать огромных птиц.

— Пора нам выбираться отсюда, — обратился я к Котя Ре. — Я не хочу угодить, ночью в засаду.

Он кивнул, швыряя лопату на землю.

— Я готов. — Он обернулся и, указывая взглядом на дом, спросил:

— Может, сожжем его? Я покачал головой.

— Нет, они заметят дым. Поймут, что мы здесь, и заявятся. — Я тоже выпустил лопату из рук. — Бедный старик. В общем, Котяра, ничего не меняется, а?

Лицо его исказила гримаса.

— Только окружающий нас мир.

Я знал, что он имеет в виду. Для других война и мир были предметом дискуссии. Ужасы и запах смерти никогда не проникали в кабинеты Высоких Договаривающихся Сторон, они не знали, что такое агония. Только чистые, обеззараженные слова, ложившиеся на бумагу или магнитофонную ленту.

Мы вернулись к машине. Котяра полез на заднее сиденье, а девушка пересела вперед. Я сел за руль. Она сидела и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, вздрагивая временами от спустившейся вместе с сумерками прохлады.

Я повернул ключ зажигания, пробежался глазами по приборной доске. Бензина оставалось меньше четверти бака. Обернулся к Котяре.

— Нам хватит, чтобы добраться до города?

— В багажнике две канистры по десять галлонов, — кивнул он.

— Лучше залить сейчас. Мне не хочется останавливаться ночью посреди дороги.

До Курату было более трехсот миль. Я дал Котяре ключи от багажника, он выбрался из автомобиля. Я повернулся к девушке, она все дрожала, и набросил ей на плечи свой пиджак.

— Спасибо.

Мне нечего было ей сказать.

— Мы не вернемся на твою гасиенду?

— Нет, — покачал я головой. — Во всяком случае, не сейчас, когда бандиты рядом.

— Мне никогда не приходило в голову, что такое может быть, — после паузы сказала она.

— А кому такое может прийти в голову? — Я закурил.

— Мой отец говорил...

— Твой отец!.. — грубо остановил ее я. — Что он может знать? Он же не из этих гор, он жил в университетском городке, в мире и покое. Окружающее представлялось ему абстракцией. Что ему известно о том, как пахнет смерть?

Она закуталась в пиджак.

— Ружья, — тихонько, словно бы самой себе, произнесла она, — были предназначены вовсе не для этого.

— Ружья предназначены для того, чтобы убивать, — сурово сказал я. — Он что, думал, они должны украшать стены?

— В таких вещах он ничего не понимал, — упрямо ответила она. — Они обещали ему...

— Они? Кто «они»? Бандиты? Коммунисты? Какие-нибудь почтенные старцы, словам которых привыкли верить целые поколения? Да его провели как последнего простака.

— Во всем виноват президент! — со злостью ответила она. — Это он сломал тот мир, в котором жил отец.

— Твой отец был участником заговора против президента. Но заговор не удался, и твоему отцу пришлось спасать свою жизнь. Теперь же он, сидя в безопасности за границей, шлет сюда оружие, чтобы чужими руками сделать то, что не смог сделать сам. И ему нет никакого дела до того, сколько невинных, вроде Мартинеса, должны будут умереть.

— Демократия, — сказала она. — Мой отец верит в нее.

— Как и все мы. Подобно любви, демократия лежит в основе многих преступлений. Все, в конце концов, почему-то кончается одним. Демократия как Бог — она со всеми сразу.

— Так ты думаешь, что президент прав, говоря, что на коррупцию среди правительственных чиновников можно закрыть глаза?

Я вытащил сигару изо рта.

— Нет, глаза закрывать нельзя. Но ты слишком молода для того, чтобы помнить, как было до него. Президент — это все-таки шаг вперед. Сделать предстоит еще очень и очень многое. Но не таким путем.

Повернувшись, она посмотрела на опустевший дом.

— И ты в это веришь, да?

— Да, — просто ответил я.

— Ты считаешь, что если ружья смолкнут, то все это прекратится?

— Если ружья смолкнут, это станет началом. Я увидел, как распрямились под пиджаком ее плечи. Она испытующе смотрела на меня.

— Я могу тебе доверять?

Я молчал. Ответ ей нужно было найти самой.

— Ты не предашь моего отца? Или меня? Это было уже проще.

— Нет.

Помолчав, она сделала глубокий вдох.

— Завтра утром, в Курату, в порту... С утренним приливом в порт приходит судно...

Это было то самое, что я безуспешно искал на протяжении всех тех месяцев, что прошли после моего возвращения. Мне показалось, что именно здесь я найду выход из той паутины обмана, которую начинал плести вокруг меня каждый, с кем я заговаривал, начиная с самого президента.

Может, мне все же удастся отыскать правду, ускользнувшую много лет назад от моего отца.




2


Беатрис Элизабет Гуайанос. Таково было ее имя. Но когда я впервые увидел ее в аэропорту Майами, я этого еще не знал. Я сидел и ждал, когда объявят посадку на рейс, а она стояла перед билетной кассой.

Я сразу же обратил внимание на гордую посадку ее головы. Для латиноамериканки она была довольно высокого роста, смоляно-черные волосы ее были высоко подобраны. Изящная и все же чуточку округлая фигурка в летнем платье из черного шифона будила в моей голове восхитительные мысли. На вкус американца ее грудь могла показаться великоватой, изгиб бедер слишком уж крутым, а небольшой животик — выпирающим, однако для поколений наших мужчин она являла собой классический образец женской красоты. Но больше всего меня привлекли в ней глаза, пронзительно зеленые, окаймленные длинными густыми ресницами.

Она почувствовала на себе мой взгляд и чуть отвернулась, но с таким сдержанным негодованием, которое на протяжении долгих лет могло быть привито только верной дуэньей. Я улыбнулся в душе. Много же времени прошло с тех пор, когда я в последний раз видел подобное движение.

Она сказала что-то мужчине, стоявшему рядом, и голова его непроизвольно повернулась в мою сторону. Я заметил, как блеснули его глаза, когда он быстро проговорил ей в ответ несколько слов. Похоже, он узнал меня. Теперь наступила ее очередь изучать меня своими прекрасными глазами. Я не переставал улыбаться. Этот женский взгляд был мне знаком, он, казалось, спрашивал: с чего это ты взял, что ты так неотразим? В тебе ни роста, ни особой привлекательности. И все же женщины, говорят, от тебя без ума. Почему, интересно?

В ее глазах я увидел нечто похожее на откровенную насмешку. Я улыбнулся шире и почувствовал, как в висках начинают бешено стучать молоточки пульса. Такого мне не приходилось испытывать прежде ни с одной женщиной. Она бросала мне вызов, и я не мог не принять его. Во взгляде ясно читался вопрос: так ты действительно мужчина?

Вы встречаете женщину. В вас вспыхивает желание. И пока вы не овладеете ею, мир перестает что-либо значить для вас. Вы не можете есть, не можете спать. Жажду плоти можно утолить только одним способом.

Медленным шагом я стал приближаться к ней, наблюдая за тем, как меняется выражение ее глаз. Мне показалось, что в них мелькнул страх, но тут на мое плечо легла чья-то рука, и я обернулся.

У меня за спиной стояли Хойос и Прието.

— Добрый день, сеньоры, — вежливо приветствовал их я.

— Какая удача, сеньор, — ответил Хойос, — я возвращаюсь на родину этим же рейсом.

— Действительно, удача, — отозвался я, впустую растрачивая свой сарказм. Уж на такие-то ухищрения президенту вовсе не стоило пускаться. Я же дал слово, что вернусь. Мне не терпелось подойти к девушке, а они меня задерживали.

Теперь настал черед более молодого Прието.

— А я лечу в Нью-Йорк, чтобы приготовить все к вашему прибытию. Представляю, как там обрадуются вашему приезду после того, как закончатся ваши консультации с президентом.

— Благодарю вас, — ответил я кратко. Непонятно откуда взялись репортер и человек с фотоаппаратом, в глаза мне ударила вспышка.

— Сеньор Ксенос, — обратился ко мне газетчик, — после того, как мисс Дэйли подала на развод, у вас, возможно, появились новые планы в личной жизни?

— Прежде всего я возвращаюсь домой на краткий отдых.

— А потом?

— Потом? — я уныло улыбнулся. — Я как-то об этом не думал. Видимо, займусь работой.

— Как жестока жизнь, — усмехнулся репортер.

— Да, легче она за эти годы не стала, — засмеялся я.

— Вы вернетесь в Майами?

— Надеюсь. Майами очень приятный город.

— Благодарю вас, сеньор Ксенос.

Они удалились, и я повернулся к девушке, но она, оказывается, уже ушла.

Моего локтя коснулся Прието.

— Вы должны извинить меня, сеньор, — торопливо сказал он. — Меня ждут срочные дела в Майами. Я кивнул.

— Да благословит вас Господь, — сказал он уже на ходу.

— Всего доброго, — крикнул я вслед.

По радио объявили посадку на наш рейс. Я махнул рукой Котяре, в стороне подпиравшему плечом стену, и мы направились к билетному контролю. Спускаясь по лестнице, я вновь увидел ее: она стояла у стойки туристского класса.

Девушка тоже заметила меня и гордо отвернулась. Я вновь улыбнулся: именно это я и ожидал увидеть.

— Здесь мы на некоторое время расстанемся, сеньор, — произнес Хойос.

— А я-то думал, что мы летим одним рейсом.

— Так оно и есть, ваше превосходительство. — Он улыбнулся. — Но такие малозначащие личности, как я, летают туристским классом.

— В таком случае, встретимся уже в Кортегуа.

— С Божьей помощью.

Мы с Котярой прошли к стойке первого класса. Я помахал контролеру билетами, он кивнул, и мы прошли. Присоединившись к группе пассажиров, я бросил взгляд через перегородку. Девушка прятала лицо за яркой обложкой журнала, однако я был уверен, она прекрасно знает, что я на нее смотрю.

Краем глаза я заметил, что стоящий позади нее мужчина — Хойос. Внезапно мною овладело желание поменяться с ним билетами, и, не успев до конца осознать, что делаю, я стал махать ему рукой.

Когда он подошел к разделяющей нас перегородке, на лице его было недоумение.

— Не будете ли вы, сеньор, столь любезны, чтобы поменяться со мной местами? — спросил я его.

— Но почему, ваше превосходительство? В туристском классе вовсе не так удобно, как в первом.

Я улыбнулся ему и посмотрел на девушку. Он проследил за моим взглядом и понимающе наклонил голову.

— Конечно же, ваше превосходительство, — быстро произнес он, — я к вашим услугам.

Мы обменялись билетами, и он направился назад, к стойке. Я же не стал этого делать, просто перешагнул не очень высокую перегородку.

— Вам не туда! — прокричал контролер. — Там — туристы!

— Произошла ошибка, — объяснил я, показав ему билет Хойоса.

Взглянув на него, контролер молча кивнул.

Подойдя к очереди, я встал позади девушки. Она с удивлением оглянулась.

— Вы направляетесь в Курату? — спросил я. Она не ответила.

— Говорите по-французски?

— Нет, — она покачала головой.

— По-итальянски?

— Нет.

— Может быть, по-немецки?

Она вновь потрясла головой, но на этот раз по губам ее скользнуло подобие улыбки.

— Ну ладно, — сказал я в конце концов по-испански с шутливым отчаянием, — если вы и по-испански не говорите, то, по-видимому, я ошибся рейсом.

Она залилась смехом.

— Вы не ошиблись рейсом, мистер Ксенос. — В ее английском не слышалось никакого акцента. — Просто вы летите другим классом. Вам не место в одном салоне с простыми людьми.

Я улыбнулся.

— С вашей стороны это нечестно. Вы знаете мое имя, а я не знаю вашего.

В глазах ее мелькнуло веселье.

— Гуайанос, — сказала она. — Беатрис Элизабет Гуайанос.

Мне показалось, что девушка посматривает на меня с ожиданием.

— Я должен знать ваше имя? — спросил я. — Мы встречались?

Не сводя с меня глаз, она качнула головой.

— Вы знали моего отца, доктора Хосе Гуайаноса.

— О...

Я действительно знал ее отца. Он был министром образования, а позже — специальным помощником президента. А помимо этого он был еще вовлечен в заговор с целью убийства президента, но у заговорщиков ничего не получилось. Ему единственному удалось бежать, все остальные были расстреляны. Поговаривали, что Гуайанос прячется где-то в Нью-Йорке, вынашивая планы нового заговора и свержения кортегуанского правительства.

— Да, вашего отца я знаю. Он казался мне очень приятным человеком.

— Вам не захотелось еще вернуться в первый класс?

— Чего вдруг? — усмехнулся я.

— Старая лисица, — ответила она, делая жест в сторону перегородки.

— Старая лисица? — переспросил я. Посмотрев туда, куда указывала девушка, я увидел Хойоса, читавшего газету. — Вы имеете в виду Хойоса?

— Так мы зовем его. Он — глава тайной полиции. Президенту сразу же будет все известно.

— Меня это абсолютно не трогает. Внутренняя политика меня не касается. Да и касалась бы, мне было бы наплевать. Я в любом случае останусь с вами.

Зеленые глаза девушки потемнели, сделавшись в точности такими же, как изумруды, которые время от времени находят в наших копях.

— Почему?

— Вы не только похожи на дикую розу, — сказал я, — ваше манящее благоухание не оставляет мне другого выхода.




3


Аэропорт был наводнен полицией, поскольку встретить меня приехал сам президент. Стюардесса открыла дверь, отделяющую салон первого класса от туристского, и подошла ко мне.

— Сеньор Ксенос, не согласитесь ли вы покинуть борт самолета через выход первого класса? Я кивнул и повернулся к Беатрис.

— Выйдешь со мной? Она покачала головой.

— От этого всем будет только неловко.

— Я увижу тебя снова? Когда мне позвонить?

— Я сама позвоню тебе.

— Когда?

— Через пару дней. Ты будешь занят.

— Не позже, чем завтра, — ответил я. — Не могу же я быть настолько занят.

— Тогда завтра. — Она протянула мне руку. — Да хранит тебя Бог.

— До встречи! — я поцеловал протянутую руку.

Поднявшись, я проследовал за стюардессой в кабину первого класса, где меня ждали Котяра и Хойос.

— Вас не болтало в полете? — со сладкой улыбкой осведомился Хойос.

— Ничуть, благодарю вас.

Я подошел к уже распахнутому люку. Яркое солнце на мгновение ослепило меня. Внизу у трапа остановился длинный черный лимузин президента. Подбежавший солдат распахнул заднюю дверцу.

Спускаясь по трапу, я увидел, как президент выбирается из машины и направляется ко мне, раскидывая в стороны руки.

— Сын мой, — с чувством проговорил он, заключая меня в объятия. — Я знал, что на тебя можно положиться.

— Ваше превосходительство.

Я обнял его в ответ; фотографы вокруг просто посходили с ума со своими камерами. Меня удивила неожиданная хрупкость его фигуры, затянутой в форму. Я взглянул на его лицо и увидел в глазах слезы. Появились морщины, которых раньше не было, а брови, когда-то иссиня-черные, стали серебристо-белыми. Я почувствовал, как меня заполняет непонятная грусть. Мне казалось, что я покинул Кортегуа только вчера, когда он еще был так молод и полон сил. А теперь передо мной стоял старик.

— Пошли в машину, — он взял меня за руку. — Жарко на солнце.

В лимузине было прохладно. Президент устало опустился на сиденье, дыхание его было тяжелым. Я сидел молча и ждал, пока он заговорит. Он сделал знак водителю, и машина тронулась. Я оглянулся. Остальные пассажиры, которых задержали на борту, пока моя встреча с президентом не закончится, уже начали спускаться по трапу. Беатрис я не видел.

— Не волнуйся, — не понял моего беспокойства президент, — твой багаж доставят в отель. Я забронировал для тебя лучший номер.

— Благодарю вас.

— Но сначала нам необходимо о многом поговорить. Я подумал, что неплохо бы нам вдвоем пообедать во дворце пораньше, так, чтобы никто нам не помешал.

— Я в вашем распоряжении.

Неожиданно президент улыбнулся и потрепал меня по руке.

— Брось, к чему эти формальности. Последний раз ты вел себя проще.

— Если мне не изменяет память, тогда мы оба вели себя проще.

Он рассмеялся.

— Что было, то было. Пора забыть о прошлом. Мы снова вместе — это и есть самое главное.

Когда мы выезжали из ворот аэропорта на автостраду, я посмотрел в окно. Через каждые тридцать ярдов стоял полицейский с автоматом наизготовку. И так — сколько хватало взора.

— А нас неплохо охраняют.

— Это необходимость, — объяснил президент. — Бандиты становятся все наглее. За прошлый месяц они трижды пытались добраться до меня. К счастью, неудачно.

Я смотрел на него в молчании. Если бандиты осмеливались так близко подходить к столице, значит, положение было действительно критическим. Обычно они предпочитали держаться ближе к горам.

Он понял, о чем я размышляю.

— Они уже не те, что были раньше. Теперь это уже обученная армия, которой командуют натасканные коммунистами вожаки партизан вроде Кондора.

— Кондора? Но он же...

— Да, старик мертв, — тут же отозвался президент. — Но после него остался сын. Он взял имя отца.

— Вы имеете в виду мальчика... Президент кивнул.

— Теперь это уже не мальчик. Он обучался в специальной школе где-то в Восточной Европе. Однажды нам удалось засадить его за решетку, однако вскоре его освободили по амнистии, примерно тогда, когда ты женился на Ампаро. С тех пор он собрал целую партизанскую армию, объединив в ней почти всех повстанцев.

— Разве не то же самое сделали и вы когда-то?

— Да, нечто в этом роде, только организация у него будет получше. И ему помогают из-за рубежа, а кто помогал нам? Деньгами и оружием.

— Поставки оружия так и не прекратились?

— Нет. Из всего множества дел, которые нужно решить, это, наверное, самое главное. С прекращением поставок его армия наемников развалится сама по себе.

— Оружие доставляют морем, — заметил я.

— Таможней в порту ведает мой двоюродный брат. Он клянется, что этого не может быть.

Я промолчал. Как обычно, правды ждать было не от кого. За окном уже виднелись пригороды. Был базарный день, и по обочине дорога следом за своими повозками тянулись крестьяне. Усталые, возвращались они домой. Я смотрел на них.

Что-то было не так. Обычно крестьяне шли с рынка радостные и возбужденные. Они пели песни, громко смеялись, бренчали монетами в карманах, испытывая гордость за то, что с такой легкостью провели наивных горожан с их тугими кошельками. А тут я заметил, как один из них молча плюнул вслед нашей машине.

Я повернулся к президенту. Он тоже видел это. Лицо его побелело и сморщилось.

— Яд стал проникать даже в души простого народа.

— Но что-то, наверное, еще можно сделать.

— Что? — спросил он. — Не могу же я посадить всех их в камеры. Сейчас каждый обвиняет меня в своих горестях. Видит Бог, я всю жизнь старался сделать как лучше.

Он действительно верил в то, что говорил. Что мог я ему ответить? Может, когда смолкнет стрельба и люди успокоятся, здравые речи окажут на них благотворное действие? Пройдет время, подумал я, и даже президент захочет к ним прислушаться.

Да, видимо, он слишком устал от бремени власти, которое так долго давило на его плечи.

— Итак, ты вернулся. — Раздавшийся в полуосвещенной комнате голос Ампаро был полон сарказма.

— Да, — ответил я. — Вернулся.

— Он так и говорил, — пренебрежительно заметила она. — Приполз, как щенок к своему хозяину.

Я промолчал. Сделал несколько шагов по комнате, остановился около ее кресла, глянул вниз. Глаза ее в полумраке поблескивали. Бледное, с тонкими чертами лицо выглядело так, будто годами не видело солнца. Горькая усмешка искривила ее губы.

— Ну, что смотришь?

— Хочу рассмотреть получше. Мы давно не виделись. Ампаро отвернулась.

— Не смотри так. Мне это не нравится.

— Хорошо. — Я сел на стул рядом. — Мне говорили, что ты болела.

— Что еще тебе говорили?

— Ничего.

— Ничего? — скептически спросила Ампаро.

— Ничего.

На мгновение она задумалась.

— Я не была больна, — ответила она наконец — Это он распространил слухи. Ему не нравится то, что я делаю, поэтому он запрещает мне появляться на публике. Я молчал.

— Мне казалось, он не позволит тебе встретиться со мной.

— Почему?

Ампаро взглянула на меня и тут же отвела глаза. Отсутствующим голосом сказала:

— Я ошиблась, он оказался умнее. Он понял, что самое лучшее — это дать нам возможность встретиться. После того, как ты увидел, на кого я стала похожа, между нами уже ничего быть не может.

— Я не обнаружил в тебе ничего такого, просто то, что когда-то было между нами, давно ушло. И не нужно нам хвататься за что-то, что исчезло вместе с нашим детством.

Ампаро потянулась за сигаретой. Я поднес ей огонь. Сладковатый дымок поплыл по комнате. Глядя на меня, она сделала выдох.

— Бедный Дакс, тебе так не везло со всеми твоими женами, а?

И опять я промолчал.

— Это потому, что ты позволял, чтобы тебя выбирали. В следующий раз будешь выбирать сам. Молчание.

— Но только не эту Гуайанос, — неожиданно промолвила она. — Из-за нее тебя просто убьют.

— Как ты узнала о ней? — посмотрел я на Ампаро. Она рассмеялась.

— Все, что бы ты ни делал, становится известным. В этом городе нет секретов. Жизнь каждого является предметом пристального внимания нашего президента.

— Но ты-то как узнала? — настаивал я.

— У меня есть друзья в секретной полиции. — Она засмеялась. — Тебе нравится твой номер в отеле?

— Да, — ответил я. — Он самый роскошный из всех.

— Еще бы. Он предназначен для самых важных гостей президента.

— Если хочешь сказать мне что-то, — сказал я уже несколько раздраженно, — говори. Хватит этих детских намеков.

— Дитя — это ты. — Ампаро выбралась из кресла, подошла к секретеру и выдвинула ящик. — Иди сюда, я покажу тебе кое-что.

Я приблизился. В ящик был встроен магнитофон.

— Слушай. — Она нажала кнопку.

Из динамика послышался звук телефонного звонка. Затем раздался щелчок и мужской голос произнес: «Алло».

В ту же секунду я понял, что это мой собственный голос. Никто сразу не узнает свой голос.

Теперь говорила женщина:

— Сеньор Ксенос?

— Да.

— Беатрис Гуайанос. Я же говорила, что позвоню.

— Я ждал все утро...

Ампаро нажала на кнопку, и лента остановилась. Она подняла ко мне лицо.

— Дальше можно не слушать. Ты и сам знаешь, что было сказано.

Она вернулась к своему креслу.

— И так не только телефоны. Будь у него возможность записать твои мысли, он бы это сделал, поверь.

— Но как ты добыла запись?

— Очень просто. — Ампаро засмеялась. — Это он мне ее дал. Чтобы доказать то, что я и сама поняла уже много лет назад. Но он не хотел рисковать.

Я посмотрел на нее в задумчивости.

— Для чего ты мне все это рассказываешь? Ампаро со злостью затушила в пепельнице сигарету.

— Мне просто жаль тебя. Он будет использовать тебя точно так же, как и всех остальных, а когда ты окажешься ненужным, он вышвырнет тебя.

— Знаю.

— Знаешь и все же вернулся?

— Да. Я всегда это знал, даже тогда, когда был жив мой отец. Он тоже знал, но в то время это было не важно. Для отца главным было то, что президент был способен также и на добрые дела. Людей, подобных твоему родителю, много, он не единственный такой. И они тоже приносят свою пользу, а со временем исчезают, и вместе с ними исчезает и их зло. Остается только то положительное и доброе, что они успели сделать.

— Ты и вправду в это веришь, не так ли?

— Верю. Как верю и в то, что когда-нибудь Кортегуа станет свободным государством, по-настоящему свободным.

Ампаро засмеялась, но веселья в ее смехе не было — только голая насмешка.

— Тогда ты такой же глупец, как и все. Неужели ты не видишь, что в этом-то и заключается секрет его силы — в невысказанных обещаниях, которые никогда не будут выполнены.

На это я не ответил, и Ампаро подошла ближе, чтобы взглянуть мне в лицо. В глазах ее сверкало неистовство, которого я никогда не видел раньше.

— Пока он жив, Кортегуа никогда не увидит свободы. Слишком уж далеко он зашел в своих играх, чтобы остановиться.

Молчание.

Ампаро повернулась, чтобы взять другую сигарету. Пока я держал перед ней зажигалку, она, не отрываясь, смотрела мне в глаза.

— Если ты действительно хочешь, чтобы страна стала свободной, единственный путь к этому — убить его.

Я выдержал ее взгляд. Лицо ее сохраняло абсолютную бесстрастность. Я покачал головой.

— Нет. Не к свободе ведет этот путь. Мы шли по нему вес это время, но к свободе не пришли. Теперь люди сами должны захотеть освободиться.

— Люди, — с презрением фыркнула Ампаро. — Они думают так, как им прикажут думать.

— Не всегда. Я имею право так говорить, я немало повидал в мире. Когда-нибудь и у нас наступят перемены.

— К тому времени мы все будем мертвы, — сказала Ампаро, отходя от меня. Приблизившись к секретеру, она закрыла ящик, потом повернулась в мою сторону. — Кроме моего отца. Он будет жить вечно!

Я промолчал.

Она глубоко затянулась, медленно выдохнула дым.

— Он был прав. Он всегда прав, — произнесла она почти шепотом. — А ты слишком похож на своего отца.




4


— Это лейтенант Хиральдо, — сказал президент. — Я возложил на него персональную ответственность за твою безопасность в течение того времени, что ты пробудешь здесь.

Молодой офицер четко отсалютовал.

— К вашим услугам, ваше превосходительство.

— Спасибо, лейтенант. — Я повернулся к президенту. — Я чувствую себя по-дурацки. Неужели это так необходимо? Президент кивнул.

— Особенно, если ты будешь настаивать на поездке в горы на свою гасиенду. В тех местах бандиты особенно активны.

— Я должен туда съездить. Слишком много времени прошло с тел пор, когда я последний раз был на могиле своих родителей.

— Тогда Хиральдо со своими людьми будет сопровождать тебя. — В голосе президента звучала такая решительность, что дальнейший спор превращался в бессмыслицу. Он повернулся к офицеру. — Готовьте своих людей, лейтенант.

Отдав честь, Хиральдо вышел.

— Ты виделся с Ампаро?

— Да.

Лицо президента приняло странное выражение, я так и не понял, что оно означало.

— И что ты можешь сказать?

— Ампаро изменилась, — осторожно ответил я. Он кивнул.

— Ампаро очень больна.

— Я бы не сказал. Мне она показалась в полном порядке.

— Не в физическом смысле, — он понизил голос, — здесь. — Указательным пальцем он постучал себя по виску. Я промолчал.

— Наверное, она предложила тебе убить меня? — голос президента звучал абсолютно ровно.

— Что-то в этом роде она и вправду говорила, — ответил я столь же невозмутимо.

— Это ли не свидетельство слабоумия? — Мне почудились нотки сдерживаемого гнева. — Стремление убить родного отца?

— Да. — Ничего другого я сказать не мог. — У вас не было мысли показать ее докторам?

— Тут доктора не помогут, — с горечью сказал президент. — Она сгорает от ненависти ко мне.

— За границей есть врачи, которые справлялись с подобными случаями.

— Нет, — ответил президент, — она должна остаться здесь. Невозможно даже предположить, что может случиться, если ее не будет рядом со мной. Наверняка найдутся такие, которые захотят извлечь личную пользу из ее болезни. — Он резко переменил тему. — Ты говорил с американским консулом?

— Нет еще, у нас договоренность о встрече сегодня во второй половине дня.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал он. — Потом расскажешь мне о его реакции.

— Двадцать миллионов долларов, — произнес он, откидываясь в кресле.

— Что вас так поразило, Джордж? Это ничто по сравнению с тем, что Штаты давали другим. А потом, это же не подарок, это всего-навсего заем. Вы гораздо больше просадили на Трухильо и Батисту, я уж не говорю о других.

— Знаю, знаю, — отозвался он, — но тогда мы точно представляли себе, с кем имеем дело.

— Понимаю, — насмешливо сказал я. — Если бы вы меньше беспокоились об этом, то, возможно, вас меньше ненавидели бы жители этих стран.

Джордж Болдуин бросил на меня взгляд.

— Я не хочу вступать в политическую дискуссию.

— А никакой дискуссии и нет. Должник не вступает в споры со своим банкиром.

— Послушайте, мы могли бы говорить прямо, без обиняков.

— Ситуация слишком серьезна, чтобы трепать языками впустую, — заметил я. — Я вовсе не хочу сказать, что все сделанное стариком абсолютно правильно. Но все же для своей страны он успел сделать гораздо больше, чем его предшественники. И — не забывайте! — без всякой официальной помощи со стороны американского правительства. Проблема, перед которой стоим мы сейчас, это не только наша проблема, опасность грозит всей Латинской Америке и вам самим. Нравится вам это или нет, но коммунисты окопались здесь надолго. И ваше невмешательство только поможет им пробраться к власти.

Лицо Болдуина стало серьезным.

— О чем это вы говорите? — спросил он, доставая сигарету. — Неужели вы тоже начинаете превращаться в параноика, видящего коммунистов под собственной кроватью?

— Нет, — ответил я, — они гораздо умнее. Они установили связь со многими социальными группами, и может оказаться так, что через какое-то время вы обнаружите, что поддерживаете кого-то из них. И когда это произойдет, вы отдадите им всю страну.

— Я не могу в это поверить. Нам хорошо известно, что из себя представляют коммунисты.

— Неужели? Возможно. Но что если они хорошо замаскированы? Сможете ли вы отличить их в толпе, где они не бросаются в глаза?

Болдуин промолчал.

— Это один из возможных путей их прихода к власти, — продолжал я. — А есть и другой, даже более простой. Американская поддержка фактически означает стабильность для любого латиноамериканского правительства. Уберите эту поддержку — и правительство рухнет. Сделав так, вы тут же отдадите страну в их руки. Болдуин горько улыбнулся.

— Из ваших слов следует, что мы будем прокляты в любом случае, как бы мы ни поступили.

— В некотором смысле да.

— И обречены поддерживать этих диктаторов, вне зависимости от того, хотим этого или нет.

— Не совсем. В обмен на свою помощь вы можете получить определенные выгоды. Например, концессии, которые мы готовы вам предоставить.

— Мы уже знаем, что такие концессии означают в понимании президента, — напрямик заявил Болдуин. — Он известен вовсе не тем, что нерушимо держит слово.

— На этот раз он его сдержит. Время его подходит к концу, а ему захочется, чтобы о нем вспоминали с почтением.

Джордж задумался.

— Может статься, что он зашел слишком далеко, чтобы ему помогла чья бы то ни было помощь.

— Я прошу не ради него. А ради Кортегуа. Болдуин молчал, внимательно глядя на меня.

— С каждым днем, — добавил я, — в страну ввозится все больше оружия. И не просто винтовок — автоматов, гранатометов, легких пушек. И когда они заговорят — это лишь вопрос времени. К нам они приходят не с ваших заводов, а из-за Железного занавеса. Если революция победит, то кому будут благодарны люди? Вам или тем, кто им помог?

Болдуин глубоко вздохнул.

— Я дам знать нашим людям. Но, сами понимаете, обещать ничего не могу.

— Понимаю. — Я поднялся. — Благодарю за то, что нашли время выслушать меня. Болдуин протянул руку.

— Если как-нибудь вечером у вас будет время, позвоните мне. Может, поужинаем вместе.

— Постараюсь, — ответил я.

Но когда из его кабинета с кондиционированным воздухом я вышел в знойное пекло улицы и перешел на противоположную от посольства сторону, то уже знал, что звонить ему не буду. Точно так же я знал и классическую модель поведения американцев в подобной ситуации. Используя любые причины, они постараются не замарать рук. И сохранить в карманах свои денежки.

Я посмотрел на часы: начало пятого. Сиеста уже закончилась, улицы стали вновь заполняться народом. Возвращаться во дворец было еще слишком рано. До пяти часов президента все равно не будет.

Неторопливой походкой я спустился с холма в направлении порта, миновал рынок, где разносчики начинали раскладывать свой немудреный послеобеденный товар. Я вдыхал ароматы тропических фруктов, до меня доносились призывные голоса женщин, высовывавшихся из окон лачуг. У их стен копошились босоногие детишки в тряпье, занятые своими таинственными играми, в которые и я играл когда-то, но которые давно позабыл.

Я купил у торговца замороженный плод манго и уселся на знакомые ступени с видом на бухту, на которых много лет тому назад, будучи мальчишкой, вот так же набивал себе рот какой-нибудь сладкой дрянью. У причала стояло всего два судна, в дальнем конце бухты виднелись заброшенные нефтяные вышки, ржавеющие в морской воде.

Солнце медленно клонилось к западу, и тени становились все длиннее. Ноздри начал щекотать запах жареной рыбы — то, что торговцы не смогли продать, они тут же съедали сами. Курату. Когда-то он казался мне самым большим городом в мире.

Я скользнул взглядом по циферблату часов. Почти пять. Я поднялся и направился в город. Путь мой пересек разносчик лотерейных билетов. Отпечатанные в виде длинной ленты, счастливые билетики свисали из его руки, волочась по земле. Я чуть было не наступил на них, а человек прошел мимо, даже не оглянувшись.

Я улыбнулся. Нет, ничего здесь не изменилось. Трюки, к которым они прибегали, чтобы сбыть свой товар, сохранились в своем первозданном виде со времени моего детства. Стоило мне только обратить его внимание на ползущую за ним по земле ленту, как он тотчас же принялся бы уверять меня в том, что сама Удача шлет мне знак, что именно эти запылившиеся бумажные лоскутки таят в себе счастье, которое я так долго ищу. И не важно, что билетики эти мне ни к чему, — паренек будет тащиться за мной целые кварталы, сокрушаясь о том, что я упускаю такую редкую возможность.

Он сделал еще несколько шагов и затем, уже не в состоянии бороться с искушением, остановился и посмотрел на меня. Усмехнувшись, я наступил на бумажную змею. Лицо его потемнело, он моргнул несколько раз, когда я сделал еще шаг по направлению к нему. Тогда он схватил меня за руку, а другой указал на землю.

— Ну и что? — спросил я, пожимая плечами. — Вот они, твои билеты, все целы.

— Подбери их! — прошипел он. — Там послание для тебя.

Я смерил парня взглядом, затем отступил назад и подобрал валяющееся в пыли счастье. На обратной стороне одного из билетиков шли карандашные каракули:

ИЗМЕННИК! УБИРАЙСЯ, ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО. ПРЕДАТЕЛЯ МОЕГО ОТЦА В КОРТЕГУА ЖДЕТ ТОЛЬКО СМЕРТЬ. КОНДОР.

Я оглянулся — парень уже исчез. Растворился в толпе прохожих, спешащих к рынку. Я со злостью смял билетики и засунул их в карман. Чувство опасности, которое я внезапно испытал, стоя на переполненной людьми улице, было до жути реальным. Любой из окружавших меня мог быть подослан бандитами.

Я набрал полную грудь воздуха и решил, что никогда впредь не выйду на улицы без Котяры, который может надежно прикрыть мой тыл. Немного же потребовалось времени, чтобы выяснить, что я вернулся.

По рыночной площади пробиралось одинокое такси. Я махнул водителю и с чувством огромного облегчения забрался внутрь. Теперь я знал, что заставляло президента быть таким осторожным. Теперь я знал, какие ощущения он испытывает. Поехать домой, вернуться в горы — вот настоящее спасение. По крайней мере, там можно будет не беспокоиться по поводу того, кто стоит у тебя за спиной.




5


Из окна автомобиля я посмотрел туда, куда указывал Котяра. Из печной трубы поднимался слабый дымок.

— В доме кто-нибудь живет? — спросил лейтенант Хиральдо.

Я покачал головой.

— Нет. С того времени, как я впервые уехал за границу, — никто.

— Остановите на минуту машину.

Хиральдо выбрался из автомобиля и подошел к следовавшему за нами джипу. В зеркале заднего вида я заметил, что он разговаривает с солдатами. Они подхватили оружие, и через мгновение Хиральдо подошел ко мне.

— Теперь мы можем идти. Но первыми во двор войдут они.

— Скорее всего, ничего страшного там нет.

— Возможно. Но я не вижу смысла рисковать.

Мы пропустили джип вперед, и следом за ним подъехали к окружавшей дом галерее. В молчании мы сидели и смотрели на закрытую дверь.

Затем я вышел из машины.

— Глупости все это. Будь там внутри бандиты, они бы давно уже открыли по нам огонь, — сказал я и начал подниматься по лестнице.

Когда моя правая нога коснулась верхней ступеньки, дверь стала медленно раскрываться. Я ощутил в животе неприятный холодок. Позади затопали тяжелые солдатские ботинки, и в то же мгновение в затылок мне жарко задышал Котяра.

— Добро пожаловать в ваш дом, сеньор Ксенос.

Голос, раздавшийся из темного дверного проема, был мне знаком, и все же мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кому он принадлежал.

— Мартинес!

Старик сделал шаг вперед, мы обнялись.

— Ах, сеньор, — вздохнул он. — Как я рад снова видеть вас.

— Мартинес! — улыбнулся я ему.

Он остался тем же стариком, жившим у края наших земель, милях в десяти от гасиенды, державшим заблудившихся животных и питавшимся исключительно овощами, поскольку и в мыслях не допускал зарезать цыпленка. Тем самым крестьянином, который подарил когда-то мне, мальчишке, маленького щенка.

— Когда я услышал, что вы вернулись, то сразу же понял, что вам не потребуется много времени, чтобы заглянуть домой. Мне не хотелось, чтобы ваш дом встретил вас пустым и холодным. Вот я и решил развести огонь и принести кое-что из еды.

Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Спасибо тебе, Мартинес.

Краем глаза я заметил, что солдаты усаживаются в джип. Я махнул рукой лейтенанту.

— Это Мартинес, мой старый друг.

— Я тут немного прибрался, навел, как мог, порядок, — продолжал Мартинес, вводя меня внутрь. — Если бы вы дали мне чуть больше времени, я бы разыскал женщину, и уж она бы тут расстаралась.

— Ты все отлично сделал, старина. Не знаю, как и благодарить тебя.

— Это слишком ничтожная плата за то, что сделал для меня ваш отец.

Много лет назад отец позволил Мартинесу поселиться в старой хижине на краю засаженного тростником поля. Хижина твоя, сказал ему отец, живи, пока не надоест. В благодарность за это Мартинес взял себе за правило раз в неделю приносить нам пару-тройку цыплят, а иногда и поросенка. Причем приносил их всегда живыми. Ла Перла вынуждена была сама резать их — у старика было слишком мягкое сердце.

— Как дела, старина? — спросил я.

— Неплохо.

— Никаких неприятностей? Я слышал, в округе появились бандиты.

— Что им может понадобиться от меня? — Мартинес широко развел руки в стороны. — У меня ничего нет. Они меня не тревожат.

— Тебе приходилось встречать их?

— Нет. Здесь только мои друзья, твари Божьи, с которыми я живу. И мы чувствуем себя вполне счастливыми.

Я взглянул на лейтенанта. Лицо его было непроницаемо, но он не хуже моего знал, что если даже старик всего десять минут назад видел в кустах бандитов, он и словом не обмолвится об этом.

— Могу я просить вашего разрешения, сеньор, на то, чтобы мои солдаты поставили во дворе палатку? — вежливо обратился к Мартинесу Хиральдо.

— Конечно, лейтенант.

— Я распоряжусь, чтобы и для меня поставили палатку.

— Нет, лейтенант, — ответил я. — И слышать об этом не хочу. Вы будете жить в доме со мной.

— Вы слишком добры ко мне.

— Пойду за едой, — сказал Котяра, и Мартинес устремился за ним.

После того, как они скрылись за дверью, Хиральдо повернулся ко мне.

— Как вы считаете, сеньор, старику приходилось их видеть?

— Естественно, лейтенант, — ответил я. — А вы не задумывались над тем, как ему удается выжить здесь, — совершенно беззащитному, в полном одиночестве и столь долгое время? Глаза-то у него открыты, а вот рот крепко сжат.

Я проснулся, услышав, как на дереве, что напротив моего окна, привычно, как в детстве, запели птицы. Я лежал, не раскрывая глаз и вновь ощущал себя маленьким пальчиком.

Наконец я размежил веки. Потолок надо мной был желтым и потрескавшимся, хотя я помнил его ослепительно белым. Я мог смотреть на него часами, особенно в жаркие ночи, когда он представлялся мне снегом, сверкающим на горных вершинах. С него струилась вниз прохлада, и, объятый ею, я засыпал.

Я лежал и вслушивался в звуки своего ушедшего детства: шепот босоногих слуг, проходящих мимо двери, доносящийся из кухни пронзительный голос Ла Перлы, поскрипывание тележки, ржание лошадей, негромкое тявканье моего щенка.

И я слышал голосок сестры, слышал, как она льет из кувшина воду в тазик для умывания и что-то негромко напевает. Потом прозвучали легкие шаги матери, а за ними — твердая поступь отца. Вот-вот мама должна была спросить Ла Перлу, как она всегда делала по утрам: «Дакс еще не спустился?»

Я помнил легкое негодование в ее голосе, когда она, узнав, что я еще не вставал с постели, обращалась к отцу: «Негодный мальчишка! Когда-нибудь, когда он женится и заведет собственных детишек, он поймет, как важно начать день пораньше».

За этим следовал негромкий удивленный смешок отца: «Он еще совсем ребенок, а ты уже и женила его и отцом сделала».

Я улыбнулся, согретый воспоминаниями.

Женила и отцом сделала... Как поразилась бы мать, узнай она, какую жизнь ведет ее сын. Интересно, что бы она сказала. Скорее всего, ничего. Ведь не по моей же злой воле все так выходит. Теперь-то я это знаю. Видимо, сызначала жила во мне какая-то слабость, которой не было в моем отце. Вот уж кто действительно умел любить. Это чувствовали все люди, окружавшие его, но только моя мать пользовалась всей полнотой его любви. Других женщин для него не существовало.

Со мной совсем другое дело. Я был жертвой собственных страстей. Одного вида новой женщины, исходящего от нее аромата часто бывало достаточно для того, чтобы она вытеснила из моего сердца свою предшественницу. А мысль о том, что за ней последует другая, только подстегивала мою жадность. Вот и получилось так, что ни разу не пришлось мне испытать чувство той нежной и ласковой любви, в которой жили мои родители. Может, во мне просто не было для нее места?

Любовь к женщине всегда была для меня чувством физическим, не оставляющим места для размышлений, толкавшим к действиям. Я мог быть с женщиной и доставлять удовольствие и ей и себе, изнурять наслаждением нас обоих, но как только экстаз проходил, я вновь оказывался в одиночестве. А значит, и она тоже. Получалось так, будто мы оба знали, что большего я дать ей не в состоянии.

Возможно, это большее и искала во мне Каролина, и не могла найти. Или тот ребенок, которого так хотелось иметь Жизель и которого я не смог ей дать. Даже с теми двумя, кто был так похож на меня в своей жажде физических удовольствий и ничего иного — с Ампаро и Сью-Энн, — даже в отношениях с ними чего-то все же не хватало. Может, потому что мы были совсем уж одинаковы, требуя друг от друга лишь того, что партнер в состоянии дать?

Мы были как бы спутниками в коротком путешествии, когда люди обмениваются любезностями, оказывают друг другу мелкие услуги, но не более — ведь вояж вот-вот закончится. Если судьба сведет нас еще раз, то мы можем и вовсе не узнать друг друга. Ночь прошла, и вновь каждый идет собственной дорогой, зная, что в течение яркого дня он будет искать следующего спутника, который разделил бы с ним ночной кров, избавляя от необходимости просыпаться по утрам в пустой постели.

Внезапно за окном наступила тишина, как будто птицы разом покинули дерево, напуганные кем-то. Я поднялся с постели, бросил взгляд наружу. В дальнем конце двора солдат мочился у забора, другой, стоя на коленях у палатки, разжигал костер.

Позади раздался стук в дверь. Погруженный в собственные мысли, я едва расслышал его. Постучали еще раз, громче.

— Кто там?

— Я.

Я распахнул дверь. На пороге стоял Котяра. При виде меня он проворчал:

— Я поджарил яичницу, с бобами и ветчиной. Я стучал и раньше, но ты не слышал.

— Вспоминал детство, — с улыбкой ответил я. Котяра посмотрел на меня своим мудрым проницательным взглядом.

— Иногда бывает полезно прислушаться к голосам призраков в родном доме.

— Что такое? — я поглядел на него в недоумении.

— Я тоже слушал, что они тебе говорят, — серьезно ответил он.

— И что же ты услышал? Взгляд его стал странным.

— Слишком долго они живут здесь одни, в пустом доме. Они ждут, чтобы ты привел сюда женщину, которая принесет им мир.

Он повернулся и зашагал по коридору прочь. Увидев, как он начал спускаться по лестнице, я закрыл дверь, через которую до меня продолжали доноситься звуки его тяжелых шагов. Усевшись на кровать, я принялся одеваться.

Ну что ж. Может быть. Никогда еще не приводил я в дом женщину, за исключением Ампаро — да и то очень давно и всего один раз. Но я до сих пор не был знаком ни с одной, которая смогла бы полюбить это место так же, как я. Неожиданно в голову мне пришла любопытная мысль, и я выругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Одна все-таки была.

Беатрис. Почти в тот же момент, когда я увидел ее, я почувствовал, что мы с ней из одного мира, из одного времени. С другими женщинами такого чувства не возникало.

В конце концов, моя мать, может быть, и права.




6


— Я устраиваю небольшую вечеринку, — сказал президент — Можешь привести с собой кого-нибудь.

— Приглашу Ампаро, — тут же ответил я.

— Нет, Ампаро не пойдет.

Я знал, что о причине лучше не спрашивать. Если он не хотел, чтобы она присутствовала, она не будет присутствовать.

— А ты позови эту Гуайанос, если хочешь, — неожиданно предложил он.

— Я думал...

Но президент не дал мне договорить.

— Я не воюю с детьми. Это с отцом ее я действительно в ссоре.

Я промолчал. Странно. У меня было такое ощущение, будто он действительно хочет, чтобы Беатрис пришла.

— Я слышал, что вы часто видитесь. Или это не так?

— Так.

— Тогда пусть приходит. — В голосе президента прозвучала категоричность приказа.

— Как я выгляжу? — несколько возбужденно спросила Беатрис, когда Котяра завернул машину на территорию дворца.

— Ты будешь там самой очаровательной женщиной.

Машина остановилась, охранник раскрыл дверцу. Я выбрался первым и помог выйти Беатрис. Ее фигура в длинном темном платье была само совершенство.

Я ободряюще улыбнулся ей, когда дворецкий объявил о нашем прибытии, и все же ее рука судорожно стискивала мою, пока мы шли по просторному залу для рисования, где президент решил устроить вечеринку. Гости смолкли и, не отрываясь, глядели на нас. На лицах их было написано удивление по поводу встречи, которую президент оказывал дочери своего злейшего врага.

Президент был одет в простой, без всяких орденов, мундир голубого цвета. Молодыми в его облике остались только взгляд и походка. Он пересек комнату и подошел к нам. Бережно взял руку Беатрис, поднес ее к губам. Беатрис сделала реверанс.

— Вы стали еще очаровательней, чем были в детстве, — с улыбкой произнес он.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Из угла комнаты, где сидел небольшой оркестр, раздались звуки музыки.

— Вы появились как раз вовремя, — продолжал президент, со старомодной учтивостью отвешивая поклон в мою сторону:

— Вы позволите мне один танец с вашей дамой?

Я поклонился в ответ и некоторое время следил взглядом за ними, кружащимися в медленном вальсе. Затем направился к бару.

— Виски с содовой, пожалуйста.

— В чем дело, Дакс? — Рядом стоял Джордж Болдуин. — Не верю своим глазам. Старик танцует с дочерью заклятого врага?

Я пожал плечами.

— Он враждует с отцом, а не с дочерью.

— Это звучит как цитата, — проницательно заметил Джордж.

— Это цитата и есть. — Я отпил из высокого стакана.

— Что же за нею кроется?

— Этого я не знаю. Может, он хочет показать, что вовсе не чудовище, каким вы привыкли его представлять.

— Нет, тут что-то другое, — улыбнулся Джордж. — Что-то поважнее. Когда это его беспокоило, что о нем думают?

Взрыв хохота раздался со стороны парадной лестницы. Головы присутствующих повернулись как по команде. На верхней ступеньке стояла Ампаро в белом платье, слегка покачиваясь и глядя на нас сверху вниз. Молоденький офицер в капитанских погонах пытался поймать ее руку, но Ампаро в гневе вырывала ее. Музыка смолкла.

— Давайте, давайте! Не останавливайтесь! — прокричала она и начала неуверенно спускаться. — В конце концов, почему бы и мне не повеселиться вместе с вами?

Посмотрев на замершие пары, я остановил свой взгляд на президенте и заметил, что в глазах его сверкает неприкрытая ярость. Радом с ним стояла Беатрис, бледная и испуганная. Мне захотелось подойти к ней, однако вместо этого я направился к лестнице.

— Ампаро, — обратился я к ней, беря за руку, чтобы успокоить. Затем склонился и поцеловал ее руку. — Я очень рад тебя видеть.

— Дакс, — запинаясь произнесла она. Расширившиеся зрачки ее темных глаз блестели. — Дакс.

Вновь заиграла музыка, и я повел ее к танцующим. Мне приходилось крепко держать ее, чтобы она не споткнулась. Движения ее были несогласованными, неловкими и какими-то разболтанными, небрежными. Усталым движением она положила голову мне на грудь и закрыла глаза.

— Дакс, — прошептала она, неожиданно вздрогнув. — Я боюсь.

— Не бойся, — попытался ободрить её я. — Теперь ты в безопасности.

— Нет, — опять-таки шепотом ответила она. — Я не должна была приходить. Он не велел мне.

— Но теперь ты уже все равно здесь, и все будет в порядке. Вот увидишь.

Танец закончился, и я отвел ее в сторону.

— Пойдем, я принесу тебе чего-нибудь выпить. Она вцепилась в мою руку.

— Нет! — в голосе послышались истерические нотки. — Не уходи от меня!

Я проследил за ее взглядом: к нам приближался президент под руку с Беатрис, черты его лица были непроницаемы.

— Папа, — пролепетала Ампаро, будто маленькая девочка, спрашивавшая у своего отца одобрения.

Ничего не ответив, он склонился и поцеловал дочь в щеку.

— Мне так хотелось прийти, папа, — сказала она тем же жалобным голосом.

Несколько мгновений президент не сводил с нее глаз, а затем медленно наклонил голову. Посмотрел на Беатрис, на меня.

— Будьте добры извинить нас. Беатрис кивнула, я отвесил поклон.

— Пойдем, Ампаро, — властно сказал он и, повернувшись к ней спиной, зашагал прочь.

Ампаро двинулась следом, словно под гипнозом. Вдруг президент остановился и повернулся к Беатрис.

— Я чуть не забыл поблагодарить вас за танец, сеньора.

Еще один реверанс.

Президент взял дочь за руку и повел ее в угол комнаты. Гости незаметно переместились в противоположную сторону, давая им возможность поговорить без помех. Беатрис посмотрела на меня, щеки ее были по-прежнему бледны.

— Его дочь больна, — с сочувствием в голосе сказала она.

— Да, — согласился я, не сводя с них взгляда.

Я-то знал, что это была не просто болезнь. Симптомы этого заболевания были мне хорошо известны. Слишком часто приходилось мне наблюдать их у тех, кто искал спасения в бегстве от действительности. Героин сделал Ампаро наркоманкой.

Теперь я понял, почему в ее комнате стоит вечный полумрак, — чтобы не было заметно следов уколов на руках.

После непродолжительного разговора Ампаро, похоже, несколько успокоилась, и президент рука об руку с нею провел нас в столовую. За столом он усадил дочь на место хозяйки. Ее нервозность прошла, и вскоре Ампаро выглядела почти так же, как в прежние годы. Длинные белокурые волосы, белое платье с рукавами, доходящими почти до пальцев, прекрасно оттеняли ее экзотичную диковатую красоту.

Когда принесли кофе, президент, прочистив горло, поднялся. За столом наступила тишина, взгляды всех были прикованы к его лицу. На губах президента появилась кроткая, едва ли не смущенная улыбка.

— Всем вам, наверное, не терпится узнать, с чего это я, давно забыв о развлечениях, решил устроить небольшой прием. — Не ожидая со стороны слушателей реплик, он продолжал:

— Я организовал этот праздник в честь своего верного старого друга, чей отец был для меня не меньшим другом и большим патриотом. Я испытываю огромное удовольствие, сообщая вам о том, что с сей минуты его превосходительство сеньор Диогенес Алехандро Ксенос назначается министром иностранных дел и представителем нашей страны в Организации Объединенных Наций.

Раздались аплодисменты, и я почувствовал в своей руке мягкую и теплую руку Беатрис. Взгляды гостей устремились ко мне, однако, заметив, что президент поднял руку, я остался сидеть.

— Мое решение назначить на два этих важнейших поста одного человека свидетельствует о высочайшей оценке его качеств, равно как и о той серьезности, с которой я отношусь к ООН.

Вновь аплодисменты, и вновь президент поднимает руку.

— В это неспокойное для Кортегуа и для всего мира время нет более важной задачи, чем убедительно продемонстрировать наше искреннее стремление к миру и единству в пределах наших собственных границ. И чтобы подчеркнуть незыблемость этой позиции, я хочу обратиться ко всем тем, кто выступает против такой политики. Объявляю полную и всеобщую политическую амнистию, без всяких ограничений. Приглашаю всех своих оппонентов принять участие в свободных выборах, которые состоятся в самом ближайшем будущем. А чтобы уверить сомневающихся, я слагаю с себя полномочия Верховного судьи Суда по политическим делам и передаю их его превосходительству сеньору Ксеносу.

И опять овация. Я заметил, что Джордж Болдуин, сидевший рядом с президентом, бросил на меня скептический взгляд. Я понял, чем он вызван: видимо, Болдуин был уверен в том, что мне обо всем этом было давно известно.

Но президент еще не закончил.

— Я повторяю свое приглашение, — сказал он и посмотрел в самый конец длинного стола, на меня, хотя было ясно, что слова эти предназначались для ушей Беатрис. — Выйдите вперед открыто все те, кто хочет своими речами или оружием разделить нашу многострадальную родину. Доверьте свои жизни не мне, но сеньору Ксеносу. Давайте будем вместе работать ради счастья и процветания нашей страны.

Он сел. От аплодисментов заложило уши. Головы присутствовавших повернулись ко мне. Президент продолжал улыбаться своей кроткой улыбкой. Он сделал мне знак, и я поднялся во вновь наступившей тишине.

Видя обращенные ко мне лица, я понял, что то, что я произнесу сейчас, завтра прочтет и услышит весь мир. Я начал медленно, тщательно подбирая слова:

— Испытывая понятное чувство смущения от той огромной чести, которой меня наградили столь неожиданно, я не могу быть многословным. — Я сделал паузу, раздалось несколько хлопков, и снова по залу разлилась тишина. — Позволю себе добавить только одно. Все вы были свидетелями данного обещания.

Я смотрел на сидевших за столом людей. Никто из них не проронил ни звука, пока я вглядывался в лицо президента. Оно представляло собой маску, лишь глаза поблескивали, и мне показалось, что в углах губ он прятал ироническую улыбку. Через мгновение я заговорил снова.

— Я приложу все свои силы к тому, чтобы это обещание было выполнено.

Я сел. Пораженные гости не решались хлопать до тех пор, пока президент не вдохновил их личным примером. В соседней комнате заиграла музыка, и он поднялся. Все повскакали с мест, устремляясь за ним.

Джордж Болдуин оказался в конце цепочки, выстроившейся, чтобы поздравить меня. Вскоре мы остались одни, и он вперил в меня свой по-прежнему сомневающийся взгляд.

— Старик говорил серьезно?

— Ты слышал, что он сказал, — невозмутимо ответил я.

— Я слышал тебя, — возразил он. — Ты говорил серьезно.

Я молчал.

— Если это был один из очередных его фокусов, то теперь я не дал бы за твою жизнь и двух центов. Я молча смотрел на него.

— Старый сукин сын, — с брезгливым восхищением проговорил Джордж. — И опять ему все удалось. До этого вечера я был твердо убежден в том, что у Кортегуа нет никаких шансов на получение займа от Америки. Теперь же Вашингтон, я уверен, отнесется к такой просьбе совершенно иначе.




7


В молчании сидели мы на заднем сиденье, пока Котяра по темным улицам вел машину к дому Беатрис. Я закурил сигару и посмотрел в окно. Дома, окружавшие университет, где когда-то ее отец-профессор читал свои лекции, выглядели довольно прилично. Беатрис жила в одном из них с самого рождения. Это был не совсем особняк, однако он все же довольно далеко отстоял от улицы, да к тому же его еще отделяла деревянная ограда, по верху которой вились цветы.

Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.

— Провожу тебя до дверей.

Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.

— Нет. — Она отвернулась. Я посмотрел на нее.

В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.

— Я не могу больше с тобой видеться, — сказала она. — Все оборачивается именно так, как мне говорили, — из тебя сделали приманку для меня и моего отца.

— Говорили? Кто?

Беатрис избегала моего взгляда.

— Друзья.

— Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?

— Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.

— Хорошо. — Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. — Я неприятен тебе из-за политических разногласий.

— Позволь мне уйти. — Губы ее едва двигались.

Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:

— Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.

Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.

— Твои друзья хорошо справились со своей работой, — с горечью сказал я. — Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.

— Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, — ответила она не совсем уверенно. — О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.

— Ваше превосходительство! Берегитесь! — донесся из-за автомобиля крик Котяры.

Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.

Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.

— Нет смысла, — крикнул мне Котяра. — В темноте мы никого не найдем.

Я бросил взгляд через лужайку позади дома.

— Хорошо еще, что успел предупредить тебя.

— Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.

— Очень жаль, — с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. — Все оборвалось на самом интересном месте.

Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.

— Ты не ушиблась? Она кивнула.

— Я... Наверное, нет. — Она не сводила с меня взгляда. — Кто это был?

— Кто же еще, насмешливо ответил я, — как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.

Глаза Беатрис наполнились слезами.

— Я не знаю, что и думать.

Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.

— В чем дело? Что случилось?

— Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.

— Дакс, — рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.

— Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.

Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.

— Подвинься, — сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.

— Что ты, идиот, нашел смешного?

— Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.

Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.

— Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.

— Заткнись! — процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:

— Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.

— Что?

Внезапно глаза его сделались серьезными.

— Она — та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.

Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.

— Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?

— Только то, что ты слышал.

— Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.

— Это не так, — ответил я. — Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.

— Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.

— Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.

— А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.

Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины — люди и слухи. Да и половины ли?

— Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.

— Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?

— Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?

Я услышал в трубке смех.

— Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!

Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.

— Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?

— Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.

Не успел я снять руку с трубки, как раздался новый звонок.

— Да?

— Это Марсель, — проговорил знакомый голос. — Поздравляю.

— Спасибо.

— Твой отец был бы очень горд, доживи он до этого дня.

— Да, спасибо еще раз. — Я гадал, что заставило Марселя позвонить. Не тот он был человек, чтобы тратить время на любезности.

— Когда собираешься в Нью-Йорк? Нам нужно разрешить с тобой кучу проблем, — спросил он.

— Не знаю. Пока еще президент не поставил передо мной никаких конкретных задач. — Что он, черт побери, имел в виду под «проблемами»? — Что-нибудь срочное? Требуется немедленное вмешательство?

— Нет, — колеблющимся голосом ответил Марсель. — Помнишь эту телевизионную штучку у меня дома? — спросил он уже более уверенно. — Может, тебе нужно что-нибудь в этом роде?

До меня дошло: таким образом он хочет дать мне понять, что он знает — линия прослушивается.

— Нет, — ответил я. — Не беспокойся. Я уверен, подобные вещи есть и здесь.

— Я думаю. Ну ладно. Когда соберешься в Нью-Йорк, дай мне знать. Для тебя я всегда найду время.

— Обязательно.

— И поздравь от моего имени президента. Передай ему мои заверения в уважении и поддержке.

Я опустил трубку только для того, чтобы услышать очередной звонок. Однако не обратив на него ни малейшего внимания, я встал с постели и проследовал в ванную. В этот момент вошел Котяра.

— Скажи им, что пока я на звонки не отвечаю. Котяра кивнул и подошел к аппарату. Я уже закрывал за собой дверь ванной комнаты, когда он позвал меня:

— Это президент!

Я поднес трубку к уху.

— Да, ваше превосходительство? Голос старика звучал звонко и чисто.

— Хорошо спалось?

— Да, сэр.

— Чем ты сейчас занят?

— Собираюсь принять душ, а потом спуститься вниз к газетчикам. Полагаю, это моя обязанность — встретиться с ними?

— Да, это одно из неудобств, присущих светской жизни. Теперь они не оставят, тебя в покое. — Он негромко рассмеялся. — Когда ты со всем этим покончишь, не подъедешь ли во дворец? У меня сидит один человек, и я очень хочу, чтобы вы встретились.

— Постараюсь освободиться как можно раньше ваше превосходительство. — Любопытство пересилило меня. — А кто это? Какая-нибудь важная персона?

— Да как посмотреть. Будь я на твоем месте, я решил бы, что это очень важная персона. Но я — это я, а ты — это ты. По многим вещам наши с тобой мнения расходятся. Мне будет интересно взглянуть на твою реакцию, когда ты его увидишь.

— Его?

До меня опять донесся смешок президента.

— Да. Это тот, кто хотел убить тебя прошлой ночью. Его схватили сегодня утром.




8


Это был тот самый мужчина, которого я увидел рядом с Беатрис у билетной кассы в аэропорту Майами. Но выглядел он уже не таким аккуратным и изящным, когда вошел в комнату в сопровождении двух солдат. Он прихрамывал. Под глазами — синяки, на щеках и вокруг рта — корочки запекшейся крови.

— Знаешь его? — спросил президент, сверля меня своим острым взглядом. — Приходилось встречать его раньше?

Человек поднял голову и посмотрел на меня с затаенным страхом.

— Нет. Никогда. — Я не видел никакого смысла в том, чтобы вовлекать во все это Беатрис.

— В таком случае позволь мне представить его, — проговорил президент. — Это дядюшка твоей девушки, брат Гуайаноса.

Внезапно до меня дошла вся бессмыслица происходящего. Я развернулся к мужчине.

— Ты глупец! — крикнул я ему. — Зачем тебе это нужно?

Он ничего не ответил.

— Даже если бы тебе удалось убить меня, чего бы ты этим добился? Неужели ты не мог понять, что любая из тех двух пуль могла попасть в Беатрис?

В глазах его мелькнул огонек.

— Как раз об этом я и подумал, — сказал он низким усталым голосом, — и именно поэтому ты сегодня жив. В самую последнюю минуту я отвел ствол в сторону.

Я смотрел на него во все глаза.

Президент захохотал.

— Ты слышишь! Я стоял молча.

— Девчонка, наверное, была с ним в сговоре. Вот почему он рассказывает тебе эти сказки.

— Нет! Беатрис ничего об этом не знала! Она не знала даже, что я вернулся в Кортегуа.

— Заткнись! — прорычал президент. Прошагав мимо меня, он нанес мужчине сильный удар в лицо. Голова его дернулась, он едва не упал. Президент ударил его еще раз.

— Оружие! Где происходит разгрузка?

— Об оружии мне ничего не известно.

— Врешь! — Президент ударил его коленом в пах. Упав на колени, человек согнулся от боли.

— Я ничего не знаю, — выдавил он из себя. — Если бы я что-то знал, неужели вы думаете, что ваша полиция не выбила бы из меня этого?

Опустив глаза, президент смерил его взглядом. На лице его отразилось презрение. Он повернулся ко мне. — И вот такие червяки, как он, возомнили о себе, что они сумеют править страной.

Я молчал.

Президент вернулся к своему столу, нажал на кнопку интеркома.

— Пусть Хойос и Прието войдут.

Он посмотрел на меня.

— Если бы не они, то это ничтожество так и унесло бы ноги. Они следили за ним с того момента, как он сошел на берег.

Хойос и Прието вошли, остановившись прямо перед президентским столом с бесстрастными лицами.

— Что еще удалось выяснить? Отвечал Хойос.

— Больше ничего, ваше превосходительство. На суденышке оружия не обнаружено. Видимо, он прибыл на нем один.

— Контакты с девушкой?

— Никаких, ваше превосходительство. Ее не было дома, когда он пришел туда в первый раз. Он ждал ее возвращения, спрятавшись в кустах.

— Почему же вы не арестовали его тогда же?

— Мы выжидали, так как предполагали, что он доставил ей вести об оружии. Никто не подумал о том, что он будет стрелять.

Я вновь посмотрел на дядю Беатрис. Его лицо было бледным от боли.

— Почему ты хотел убить меня? Наши взгляды встретились.

— Моя племянница — порядочная девушка. Я понял, что ты захочешь с ней сделать.

— Значит, политика здесь не при чем? Он покачал головой.

— Нет. Все это только ради нее. Она единственный ребенок моего брата. Я предупреждал ее о твоей репутации, но, очевидно, мои советы пришлись ей не по вкусу.

— Все это чушь! — вновь гневно проревел президент. — В последний раз — где происходит выгрузка оружия?

— Я сказал уже, что не знаю.

— Лжец! — Президент почти не владел собой от злобы. — Зачем же ты вернулся, если не из-за оружия? Дядя Беатрис уставился на него.

— Куда же мне было еще возвращаться? Кортегуа — это мой дом.

В течение нескольких секунд президент смотрел на него, затем повернулся к Хойосу.

— Отвезите его в Эскобар. Вы знаете, что нужно делать.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Хойос сделал узнику знак двигаться к выходу.

— Нет!

Я знал, что такое Эскобар. Это была тюрьма, в которой ждали своей участи приговоренные к смерти. Присутствующие в удивлении повернули ко мне головы. Более других был удивлен президент.

— Отпустите его!

— Отпустить?! — В голосе президента звучало недоумение. — Этот человек хотел убить тебя.

— Отпустите его, — повторил я.

— Ты глупец! — крикнул президент. — Он же сделает новую попытку. Мне эти типы известны. Я молчал.

— Слишком долго ты пробыл в другом мире, ты совсем забыл, на что похожа жизнь здесь.

Я смотрел на президента, а в ушах моих звучали его слова, которые я услышал еще мальчишкой, требуя от него смерти убийце. «Нет нужды убивать его, сынок, — сказал он тогда. — Теперь мы живем не в джунглях».

— Неужели мы так быстро вернулись в джунгли? — спросил я. Президент смотрел на меня не понимая, мне стало ясно, что он все забыл. — Вчера вечером вы назначили меня Верховным судьей. Вы облекли меня всей полнотой власти. — Он нехотя наклонил голову. — Значит, ответственность ложится на меня. У меня найдется для него роль поважнее, чем просто умереть. — Я посмотрел на мужчину. — Я дам тебе письмо для твоего брата.

Дядя Беатрис бросил на меня подозрительный взгляд.

— В сегодняшних газетах ты прочтешь, что всем политическим заключенным, а также беженцам объявлена полная амнистия. Ты увидишь также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все разногласия перед лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к нему это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.

Дядя Беатрис только усмехнулся.

— Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что бывает после этих амнистий.

— Тогда это неплохой трюк, ведь благодаря ему ты выходишь отсюда живым и свободным.

Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд с одного охранника на другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.

Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. — Вышвырните эту дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие. Хойос не мог этого выдержать.

— Вы имеете в виду — отпустить его? Пусть так прямо и уходит?

— Вы слышали, что сказал его превосходительство. Арестованный свободен. — Президент повернулся к Хойосу спиной.

Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис. За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться. Затем улыбка его перешла в смех, а смех в хохот.

— Над чем вы смеетесь? — спросил я, совершенно сбитый с толку.

— А я — то до самого последнего момента был уверен, — едва выдохнул он, — что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не больше, чем всем остальным.

Я молчал.

Взрывы смеха закончились старческим смешком.

— Прекрасно.

— Что прекрасно?

— Твой план. — Он улыбнулся. — Я в почтении снимаю шляпу. Он такой хитроумный, такой тонкий. Я был бы чертовски горд, если бы сам его придумал.

— Да? — заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько же я, в конце концов, умен.

— Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а завоевав доверие, ее самое — целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет сюда своего папочку — прямо к нам в руки. — Президент проницательно посмотрел на меня. — Тебе хоть раз приходилось иметь дело с женщиной, которая, когда ее трахают, не раскрывала бы рта?




9


Прошло две недели, но от Беатрис не было ни слуху ни духу. Несколько раз я ловил себя на том, что моя рука тянется к телефону, и лишь усилием воли сдерживал желание позвонить ей. Пусть все будет так, как она сама захочет.

Эти две недели оказались беспокойными: все дни и немало ночей я провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через мой стол текла река информации, характеризующей экономическое положение страны, на него ложились диаграммы и аналитические справки из соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала вырисовываться общая картина.

Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.

В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный документ, неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он склонился над моим плечом.

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Если цифры, подготовленные нашими экономистами, соответствуют действительности, то у нас есть шанс.

— У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга ничего не слышно?

— Нет.

— Непонятно, чего они ждут.

— Не знаю.

— Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?

— Американцы — люди странные, — ответил я. — Им не нравятся те, кто приходит просить денег без приглашения.

— Но ты же отправишься не в Вашингтон, — ответил президент, — а в Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты — глава нашей миссии в ООН. И пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и в другом направлении.

— Неплохая идея. — Я с уважением посмотрел на старика. Не проходило дня без того, чтобы он хотя бы на чуточку не продвинулся вперед в завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.

— Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью. Когда ты отправишься?

— Наверное, во вторник или в среду, — ответил я. — На этой неделе мне бы хотелось покончить кое с какими личными делами.

Он улыбнулся.

— Никаких новостей от нее?

Я покачал головой.

С философским видом президент пожал плечами.

— И от ее отца тоже?

— Ничего.

— Еще бы, — в голосе его я услышал презрение. — Все они — черви, боящиеся дневного света.

Я промолчал. Какой был смысл напоминать ему о том, что две его прошлые амнистии закончились смертями тех, кто, поверив ему, сдался. Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?

Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.

— Ничего, научишься. Тебе следовало бы убить ее родственника при первом же случае. Только такой язык им понятен.

Он направился к двери, но на полпути обернулся.

— Удачи тебе с девчонкой.

Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел говорить ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась. В уикенд мне предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.

Мне было необходимо провести какое-то время на своей гасиенде, побыть наедине с воспоминаниями о семье. По меньшей мере два дня уйдет на то, чтобы навести порядок на маленьком кладбище — наконец-то оно примет подобающий вид. Я посажу там цветы, так, как это сделала бы мама.

Я услышал звук мотора еще задолго до того, как машина показалась из-за холма. Положив лопату на землю, я выпрямился, подошел к старой металлической ограде и подобрал стоявшее около нее ружье. Передернув затвор, посмотрел, заряжено ли оно, и принялся ждать. Отсюда наблюдать было гораздо удобнее, чем от дома, а вот меня видеть было нельзя.

Мартинес отправился в свою хижину примерно с час назад, а Котяру я ждал не раньше, чем к завтрашнему утру. В пятницу мы приехали с ним вместе, но я тут же отправил его назад в город, с тем чтобы он замел наши следы: если я не смогу объяснить свое отсутствие, то им не потребуется много времени, чтобы вычислить, где я нахожусь. А уж тогда сюда припрутся солдаты — лейтенант Хиральдо не захочет рисковать своей карьерой.

Я увидел, как машина поднялась на самый верх холма, затем до меня донесся прерывистый звук гудка — сигнал, о котором мы условились с Котярой. Когда автомобиль начал двигаться вниз, я вытащил патрон из патронника, вставил его в магазин. Без всякого напряжения держа ружье, направился к дому; Каждый шаг болью отдавался в мышцах: давненько уже мне не приходилось так работать. Но это была приятная усталость, да и кладбище выглядело теперь почти таким, каким я его помнил.

Приблизившись к крыльцу, я с любопытством следил за тем, как ползет по дороге машина. Только что-то весьма важное могло заставить Котяру вернуться на день раньше. Когда автомобиль въезжал во двор, я заметил справа от водителя еще чью-то фигуру.

Машина остановилась, и из нее выбралась Беатрис. Несколько мгновений она стояла неподвижно, глядя на меня. Вид у меня, наверное, был ужасный — голый по пояс, перепачканный землей да еще и с оружием в руках. Я и рта не успел раскрыть, как она заговорила:

— Не сердись. Я заставила Котяру привезти меня сюда. Я был слишком удивлен, чтобы отвечать.

— Я узнала из газет, что во вторник ты уезжаешь в Нью-Йорк. Мне не хотелось, чтобы ты уехал, а я бы тебя так и не увидела. В пятницу я дважды звонила тебе в номер, но к телефону никто не подходил. А сегодня я вдруг наткнулась на Котяру. Он не хотел везти меня сюда, но когда я сказала ему, что тогда доберусь сама, он с неохотой согласился.

Я продолжал стоять у крыльца.

— Можно было и подождать. В понедельник я вернулся бы в Курату.

Когда Беатрис посмотрела на меня снизу вверх, глаза ее были цвета молодой листвы.

— Знаю, — голос ее чуть дрожал. — Но я не могла больше ждать. Я и так уже ждала слишком долго.

Я сделал несколько шагов. В узеньких, обтягивающих брюках она выглядела стройнее, чем я ее помнил. Мужская рубашка с расстегнутым воротником и закатанными рукавами делала ее похожей на маленькую девочку, наряженную в одежду старшего брата. И только восхитительная, волнующая линия груди ставила все на свои места. Я остановился в шаге от Беатрис.

— Чего же ты ждала?

Она посмотрела на меня чуть ли не с вызовом.

— Твоего звонка. А когда не дождалась, то вспомнила твои слова. Ты говорил, что только детям говорят, как они должны думать. Мужчины и женщины должны думать сами.

— И что же ты думаешь?

Мне было хорошо видно, как снизу, от шеи, к лицу ее стал медленно подниматься румянец.

— Я думаю... — она заколебалась, глаза ее устремились вниз и тут же снова вверх, на меня. — Я думаю, что влюбилась в тебя.

Я принял ее в свои объятия.

Поднося спичку к сигарете, я краем глаза наблюдал за Беатрис, которая, запрокинув голову, смотрела в ночное небо, прислонившись к не очень высокой оградке галереи. Но вот она сделала шаг ко мне. Я отшвырнул спичку.

— Теперь я понимаю, почему ты так любишь это место. Здесь так хорошо, что кажется в целом мире нет никого, кроме тебя.

Я улыбнулся ей.

— И даже больше. Это мой дом. Я родился в комнате наверху. А позади дома, в мягкой земле, покоятся мои отец, мать и сестра. Здесь мои корни.

Она уселась напротив и взяла мою руку в свои.

— Наши отцы были знакомы. Папа говорил, что твой отец был по-настоящему великим человеком.

Я посмотрел в ночь. В густой траве негромко шуршал ветер.

— Мой отец, — сказал я и смолк. Как можно словами выразить доброту и тепло, любовь? Я вновь устремил взгляд на Беатрис. — Мой отец был мужчиной. Настоящим мужчиной. Для любого человека в этом мире у него было наготове сочувствие и прощение. Для любого, только не для себя.

— Ты и сам такой же. Я медленно поднялся.

— Пора спать. Крестьяне должны просыпаться с рассветом.

Беатрис неохотно встала. Заметив ее волнение, я улыбнулся. Она даже не понимала, какой она в сущности еще ребенок.

— Будешь спать в комнате моей сестры, — сказал я. — Котяра приготовил ее для тебя.

Я лежал, вытянувшись на постели и слушая в темноте, как она что-то напевает у себя в комнате; иногда ее голосок прерывался звуком льющейся из кувшина воды. И все это было настоящим, это был не сон.

Я вслушивался изо всех сил. Котяра был прав. Других звуков в доме не было. Жившие здесь в заточении души моих близких наконец получили свободу.

Перевернувшись на другой бок, я улыбнулся и закрыл глаза. Едва слышная мелодия песни начала удаляться, я заснул, но почти в то же мгновение проснулся: в моей комнате кто-то был. Я заворочался, и рука моя коснулась ее упругой высокой груди. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки пальцы ощутили твердый, набухший сосок.

Голос ее звучал низко.

— Меня о тебе предупреждали. А тебе неужели никто не говорил о таких, как я? Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы оставаться одной.

Исходившие от нее токи побежали по моей руке, наполняя дикой энергией мышцы тела. Я притянул ее к себе и поцеловал так, что она едва не закричала. Для нее это было впервые, как впервые, похоже, испытал подобное чувство и я. Никогда, даже в мечтах, я не мог себе представить, что человеку может быть так хорошо.

Ни одна женщина до этого не кричала мне в момент своей наивысшей боли и наслаждения:

— Дай же мне ребенка, любимый! Дай же мне ребенка!




10


Я проснулся, когда первый солнечный луч упал в окно. Сдерживая дыхание, осторожно повернулся, стараясь не потревожить Беатрис. Она лежала на спине, ноги чуть укрыты легкой простыней, длинные, шелковистые черные волосы разметались по белоснежной подушке. Она спала, ее приоткрытый рот чему-то таинственно улыбался.

Я посмотрел на ее полные тугие груди — под нежной кожей просвечивали голубые ниточки кровеносных сосудов, небольшие соски трогательно торчали вверх. Взгляд мой скользнул по ее совершенному телу ниже, где изящный изгиб талии переходил в плавный подъем бедра, темный треугольник внизу живота чуть влажно поблескивал.

— Я красива? — услышал я мягкий голос. Оказывается, она не спала. Зеленые глаза улыбались.

— Я не знал, что ты проснулась.

— Я красива?

— Очень.

— Я была... Все было хорошо? — она прикрыла глаза.

— Ты была просто великолепна, — успокоил ее я, причем сказал чистую правду.

— Сначала мне стало страшно, — прошептала она. — Не за себя — за тебя. Ведь могло ничего и не получиться. Такое случается, я слышала. Ты и сам знаешь. Как это может быть больно, как девушка сама может все испортить. Мне очень не хотелось, чтобы это произошло со мной, я старалась, чтобы все было хорошо.

— Так оно и было.

Беатрис вновь открыла глаза и посмотрела на меня.

— А то, что ты сказал ночью — ты и вправду имел это в виду? — Чуть запнувшись, она тут же добавила:

— Нет, тебе нет нужды отвечать. С моей стороны это нечестно. Ты не должен думать, что я тебе не верю.

— На слишком уж личные вопросы я, как правило, не отвечаю, — улыбнулся я. — Но на этот отвечу с удовольствием.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Именно это я и имел в виду. Я люблю тебя. На губах ее заиграла улыбка, она смежила веки.

— Я люблю тебя. — Она прикоснулась к моей щеке и, не раскрывая глаз, повернулась и поцеловала меня. Потом глаза ее медленно раскрылись.

— Он так великолепен, — прошептала Беатрис, — он такой сильный. Никогда не думала, что это может быть так хорошо.

Я рассмеялся. Скорее бы я лишил себя жизни, чем позволил себе разочаровать ее.

— Ну, вот и все, — сказал я, уминая землю вокруг только что посаженного последнего цветка.

Беатрис стояла рядом, прислонясь к ограде. Когда я выпрямился, она подошла ко мне и поцеловала.

— В следующий раз я обязательно помогу тебе. Сейчас, я понимаю, ты должен был сделать все сам.

— Я давно уже должен был это сделать.

— Твоей вины здесь нет, ты же был далеко от дома. — У могилы моей сестры Беатрис опустилась на колени. — Такая маленькая, — печально проговорила она, — всего тринадцать лет. Как она умерла?

— Бандиты спустились с гор, — не сводя с нее взгляда, несколько напряженным голосом ответил я, — и убили ее, мою мать и Ла Перлу, кухарку.

— А отца твоего здесь не было? Я покачал головой.

— Милях в десяти отсюда была деревенька. Он находился там.

— А ты?

— Я прятался в подвале, позади какого-то ящика, куда меня запихала сестра.

— Значит, ты видел...

— Абсолютно все, — закончил я. — И ничего не мог сделать. Когда в конце концов они меня нашли, я вырвался и убежал. К счастью, как раз в это время к гасиенде подъезжал отец вместе с генералом и его солдатами.

— Генерал? Я кивнул.

— Теперешний президент. Но все это было очень давно. Беатрис поднялась, в глазах ее я увидел блеснувшие слезы.

— Бедный Дакс, — прошептала она, — как же ты был тогда напуган!

— В общем, не так уж. В то время я был слишком мал, чтобы понимать, что на самом деле происходит вокруг меня. Другое дело отец — после случившегося он уже никогда не был таким, как прежде. Нет, он, конечно, продолжал жить, работать, заботиться обо мне. Но что-то навсегда ушло из него.

Сделав еще один шаг, Беатрис прижала свои губы к моим. Я почувствовал соленый привкус ее слез.

— Когда-нибудь, — шепотом произнесла она, — этот дом вновь оживет и наполнится детскими голосами. Голосами твоих детей. Тогда горечь твоих воспоминаний притупится.

Позади меня послышалась тяжелая поступь. Я обернулся и увидел Котяру.

— Уже второй час, — сказал он, — а Мартинеса все еще нет.

— Видимо, его что-то задержало. На обед у нас есть какая-нибудь провизия?

— Да, если вы согласитесь на то же, что было на завтрак.

Мы с Беатрис расхохотались.

— Никаких возражений. Яичница с бобами пришлась нам по вкусу.

Он направился к дому, а я собрал инструмент: лопату, мотыжку и грабли. Забросив их на плечо, я повернулся к Беатрис.

— Ты не поможешь мне донести ружье?

— Хорошо. — Она подняла его, держа дулом к себе.

— Не так. — Я повернул оружие стволом вниз. — Эту штуку всегда нужно держать в сторону от себя, опустив дуло к земле.

— Не люблю оружие и никогда его не любила. Не понимаю, зачем оно тебе здесь нужно. Тут же на мили вокруг никого нет.

— А ты видишь вон ту траву? — я показал рукой. Она кивнула.

— В ней может скрываться целая сотня вооруженных людей, а ты и подозревать ничего не будешь, пока они не окружат тебя.

— Если бы они даже и были там, то чего бы они добились, напав на нас?

— А чего они добивались, напав на мою мать и сестру — холодно спросил я.

Беатрис промолчала.

— С них вполне хватает того, что в руках у них оружие. Винтовка дает человеку ощущение власти, и количество мужчин, у которых есть оружие, растет с каждым днем.

— Кому-то из них оно необходимо, чтобы защитить себя.

— Защитить? От кого? От чего?

— От правительственных войск, занимающихся террором, — с негодованием ответила она.

— Вряд ли ты знаешь их лучше меня, — сказал я довольно сухо. — Уверяю тебя, я не знаком ни с одним, кому бы хотелось воевать. Они чувствуют себя совершенно счастливыми в своих теплых казармах, и никто из них не хочет идти в поле, где его могут запросто подстрелить.

Мы подошли к дому. Я положил инструменты на землю, взял у Беатрис ружье.

— Нет, единственная причина, по которой человек хочет иметь оружие, — это ощущение власти. Если бы мы смогли прекратить распространение его среди народа, мы тем самым предупредили бы новую кровавую бойню, которая вот-вот начнется. Не знаю, возможно, мы уже опоздали.

Мы в молчании обошли дом и остановились перед входом. На галерее нас ждал Котяра. Беатрис пошла вымыть руки, а он приблизился ко мне, держа полевой бинокль.

— Взгляни-ка. — Он указал рукой в сторону хижины Мартинеса. Я поднес бинокль к глазам, повел им вдоль линии горизонта.

— Не вижу ничего.

— Бери выше, над тем местом, где должен стоять его дом.

Я сделал, как он говорит, и тогда увидел их. В восходящих потоках воздуха лениво парили три кондора. Я опустил бинокль.

— Ну и что? На поле валяется какая-нибудь падаль. Ты превращаешься в старую бабу.

— Мне это не нравится, — упрямо сказал Котяра.

Я внимательно посмотрел на него. За свою жизнь мне неоднократно приходилось убеждаться в безошибочности его интуиции. В некотором смысле он был настоящим лесным зверем — он чувствовал опасность задолго до ее появления.

— Хорошо, — согласился наконец я. — После обеда отправимся туда. О'кей?

Он бросил на меня недоумевающий взгляд, как делал в те моменты, когда в испанскую речь я вставлял то или иное английское слово. Затем кивнул.

— Договорились.

— Мне не хочется отсюда уезжать, — прошептала Беатрис, наблюдая за тем, как Котяра грузит наши вещи в машину. — Здесь так спокойно, так красиво. — Она прижалась головой к моей груди. — Обещай мне, что когда-нибудь мы сюда вернемся, Дакс!

— Мы вернемся.

Но все это было до того, как мы подъехали к хижине Мартинеса и увидели, что там произошло. Теперь же, когда мы мчались сквозь ночь к городу, она сидела рядом со мной и дрожала. Мне подумалось, что сейчас ей вряд ли захотелось бы вернуться на гасиенду.

Я чуть скосил на нее глаза. Она сидела, завернувшись в одеяло: ночной воздух был довольно прохладен. Взгляд ее был устремлен в одну точку. Интересно, где были ее мысли? Что она чувствовала? Но больше всего мне хотелось узнать, не сожалеет ли она о том, что пришла ко мне. Но она молчала, а давить на нее я бы ни за что не стал. Ей и так сегодня пришлось пережить немало.

Было уже почти четыре утра, когда я, наконец, остановил машину у ее дома. Мы вышли, и я проводил ее до двери.

— Ты будешь осторожным, правда? — спросила она, повернувшись ко мне.

Я кивнул. Мне было ясно, что она хотела спросить о другом, более важном, но в последний момент передумала.

— Не беспокойся, — ответил я. — Я слишком люблю тебя, чтобы позволить себе какую-нибудь небрежность. Неожиданно, она обвила меня руками и заплакала.

— Дакс, Дакс, — пробивалось через рыдания, — я теперь ничего не понимаю. Я не знаю, что мне думать!

— Ты все делала правильно. А ружья должны замолчать. И никому не стоит знать о случившемся.

Она посмотрела на меня долгам взглядом. Рыдания прекратились.

— Я верю тебе. Может, это потому, что я женщина и люблю тебя. Но я верю тебе.

— Тебе нужно поспать, — сказал я нежно и поцеловал ее. — Ты совсем без сил.

— Дакс, я забыла поблагодарить тебя.

— За что?

— За дядю. Он сказал мне, что ты для него сделал.

— Твой дядя — дурак, — хрипло бросил я. — Он мог убить тебя. Он должен был отдавать себе отчет в том, что его обязательно схватят.

— Ты ничего не понимаешь. Он преклоняется перед моим отцом и, поскольку его здесь нет, считает своим долгом опекать меня. — Для меня было облегчением услышать ее негромкий смешок. — А на деле получается так, что большую часть времени мне самой приходится приглядывать за ним.

— В таком случае присмотри, чтобы он не ввязывался больше ни в какие истории. Она коснулась моей руки.

— Скажи, а амнистия?.. На этот раз это не трюк?

— Это не трюк.

Наши глаза на мгновение встретились, затем она поцеловала меня.

— Спокойной ночи.




11


В трюме было темно, в воздухе стоял густой и тяжелый запах дизельного топлива.

— А свет здесь есть?

Капитан кивнул, луч фонарика в его руке высветил на переборке выключатель. Матрос повернул его, и две лампочки вспыхнули тусклым желтоватым светом. Небольшое пространство трюма было уставлено тяжелыми деревянными ящиками. Я повернулся к лейтенанту Хиральдо.

— Похоже, это то, что нам нужно.

— Откройте, — приказал Хиральдо.

Двое солдат сняли со штабеля верхний ящик и принялись вскрывать его мачете. Я не сводил глаз с капитана. Лицо его было абсолютно невозмутимым. Уступая нажиму металла, дерево жалобно скрипело.

— Оружие! — Хриплый возглас солдата эхом отозвался в стальном брюхе трюма.

Лицо капитана не дрогнуло. Я повернулся посмотреть на вскрытый ящик. Новенькие автоматические винтовки жирно поблескивали под тонким слоем масла. Я взял одну в руки, чтобы рассмотреть повнимательнее. Фабричное клеймо было крошечным, но отчетливо различимым. Никто даже и не пытался уничтожить его. Куппен Фарбен Гезеллшафт, В. Г. Мне было известно, что значили две последние маленькие буковки. Восточная Германия. Они оставили прежнее название, поскольку в некоторых странах оно еще пользовалось прежней популярностью. Кому было известно, что теперь это уже совсем не та компания, что у нее совершенно иное руководство, что зарегистрированная под этим именем на Западе фирма давно уже вышла из военного бизнеса? Я передал оружие солдату.

— Откройте другие ящики, — сказал я и, повернувшись к капитану, спросил:

— У вас есть документы на этот груз?

— Безусловно. Этот груз предназначен для нашего следующего порта назначения.

— Понятно. Могу я на них взглянуть?

Лицо капитана чуть заметно дрогнуло. Краешком глаза он посмотрел на таможенного инспектора, в полном молчании стоявшего сбоку.

— У меня их нет.

— А у кого же они, капитан? Он не ответил.

— Ну же, капитан, — настаивал я, — у кого-то же они должны быть.

Было заметно, что слова даются ему с трудом.

— Может, их по ошибке присоединили к другим документам.

— Вы хотите сказать, что они могут сейчас находиться в таможне?

Он неохотно кивнул.

Я повернулся к таможеннику.

— Вы их видели?

От испуга у того расширились глаза.

— Нет, ваше превосходительство, — выпалил он. — Такие документы — не нашего ума дело, с ними разбирается сам начальник.

— Оставьте половину своих людей здесь, — скомандовал я Хиральдо. — Остальных ведите за мной.

— Есть, ваше превосходительство! — Впервые за время знакомства с ним я увидел уважение в его глазах. Сегодня утром, когда я в шесть часов вошел в его казарму, этого уважения не было. Он даже начал протестовать, что у него, мол, нет права на такую операцию, что его единственная задача — охранять меня.

— Вы и в этом случае не нарушите своих обязанностей, так как последуете за мной для моей же охраны. Он уставился на меня.

— Я должен буду доложить об этом начальству.

— Вы никому ни о чем докладывать не будете, лейтенант! — Я вложил во фразу изрядную долю сарказма. — Дачные вам инструкции весьма просты, и будет не очень красиво, если президент узнает о том, что вы все же умудрились нарушить их. Я ведь только что вернулся с гор, где провел целых два дня, а вы в это время грелись в ваших казармах.

Хиральдо задумался, но ему потребовалось совсем немного времени, чтобы из двух зол выбрать меньшее. Если даже он и совершит ошибку, согласившись сопровождать меня, это, во всяком случае, не будет стоить ему его должности. Но если станет известно, что я в одиночестве совершил поездку в горы, увольнение со службы нужно будет считать поощрением по сравнению с теми карами, которые сможет обрушить на его голову президент.

Солдаты расселись в два джипа и отправились за моей машиной в порт. Судно уже стояло у причала. В неясном свете утренней зари я смотрел на фок-мачту, над которой ветерок развевал красно-зеленый вымпел компании Кэмпиона.

После того, как мы обнаружили оружие, повадка Хиральдо изменилась. В голосе, которым он отдавал приказы, не слышалось ни малейшего колебания. Я повернулся к капитану и таможенному инспектору.

— Не пройдете ли вы оба вместе со мной к начальнику таможни?

Не дожидаясь ответа, я начал подниматься по металлической лестнице на палубу. После трюмной вони приятно было набрать полную грудь теплого морского воздуха. Я увидел спешащего мне навстречу Котяру.

— Приехал сам президент!

— Сюда? — уставился я на него.

— Да. Он там, на берегу. Дожидается тебя.

Я молчал. Не было никакой нужды говорить: Котяра сам знал, о чем я думаю. В этом городе я шагу не мог сделать без того, чтобы президент не узнал о нем.

Я проследовал за Котярой к сходням и посмотрел вниз.

Окруженный солдатами, президент стоял возле своего огромного черного лимузина. При виде меня он помахал рукой. Я ответил ему тем же и начал спускаться. Солдаты расступились передо мной.

— И что же ты обнаружил?

Я окинул его взглядом, прежде чем ответить.

— То, что и предполагал. Оружие. Винтовки от коммунистов. Те самые, что вы захватили у бандитов в горах. Он чуть повернул голову.

— Хойос!

Из-за машины выскочил полицейский. В форме я видел его впервые. На плечах золотом поблескивали погоны армейского полковника.

— Да, ваше превосходительство?

— Отправьте на борт людей, чтобы они занялись оружием.

— В этом нет необходимости. Его охраняют солдаты лейтенанта Хиральдо.

— Так Хиральдо с тобой? Отлично!

— Я направляюсь к начальнику таможни. Мне сказали, что документы на груз должны быть там.

— Я пойду с тобой, — с гримасой на лице бросил президент. — Похоже, моему кузену придется кое-что объяснить.

Мы двинулись к зданию таможни, за нами потянулись капитан и таможенный инспектор. Президент взял меня под руку и доверительным голосом спросил:

— А как ты узнал об оружии? От девчонки?

— Нет, от Мартинеса, старика фермера, что живет рядом с моей гасиендой. Он был моим другом, а бандиты пытали его и бросили затем умирать, оставили, как подачку грифам. Мартинес слышал их разговор.

Эту ложь было невозможно проверить, да и кому в голову взбрело бы что-то проверять, тем более, что Мартинес уже был похоронен.

— Мартинес? Любитель животных?

Я посмотрел на президента с изумлением. Вот уж кто действительно умел удивить. Ведь прошло не меньше тридцати лет со времени его последней встречи со стариком, а он тут же его вспомнил.

— Да.

— А я и не знал, что он до сих пор был жив, — задумчиво проговорил президент. — Мы брали у него цыплят. Он, должно быть, совсем состарился.

Мы подошли к дверям таможни, и Хойос рванулся вперед, чтобы открыть их перед нами. Войдя, мы обнаружили за столами двух испуганных клерков.

— Мой кузен здесь? — спросил президент.

— Я... Я не знаю. — ответил один из них заикаясь, пытаясь оторвать от стула свой зад. — Позвольте мне сходить и...

— Я пойду сам!

Клерк в ужасе опустился на стул, когда президент стремительным шагом прошел мимо него в отдельный кабинет. Сквозь раскрытую дверь мне было видно, как начальник таможни вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

— Вон на том судне у причала — оружие! — прорычал ему в лицо президент.

Лицо кузена внезапно сделалось белым как мел.

— Я ничего не знал об этом, ваше превосходительство! Поверьте!

— Лжец! Предатель! У тебя здесь все грузовые документы, давай их мне! — Требовательно вытянув вперед правую руку, президент подошел к столу.

Вместе с Хойосом я вошел в кабинет как раз в тот момент, когда начальник таможни торопливо открывал ящики своего письменного стола. Один из ящиков застрял, потом, наконец, поддался, и его хозяин запустил внутрь руку. Послышался какой-то металлический звук, и прямо у меня над ухом раздался выстрел. Сила удара пули была такой, что тело начальника таможни отбросило к стене. Какое-то мгновение он еще пытался устоять на ногах, затем безмерное удивление в его глазах сменилось пустым, отсутствующим выражением, ноги подкосились, и он рухнул на пол.

Я повернулся к Хойосу. Из дула пистолета, который он держал в руке, поднимался дымок. На лице играла легкая улыбка.

— Он полез за оружием!

Я промолчал. Подошел к столу, перешагнул через мертвое тело и потянул на себя ящик. Внутри лежала толстая пачка документов, схваченных массивным металлическим зажимом.

— Вот оно, это оружие, — спокойно заметил я, подняв в воздух бумажную кипу.

По тому взгляду, которым обменялись президент и Хойос, я понял, что случившееся не имеет для обоих никакого значения. Кузен президента был мертв еще до того, как мы вошли в его кабинет. Я быстро просмотрел бумаги, но документов на интересующий нас груз не нашел.

Похоже, подумал я, в этой истории с оружием есть нечто, чего, по их расчетам, я знать не должен.




12


— И это мой кузен, — сказал президент. — Моя плоть и кровь.

Я посмотрел через стол. Если бы не черная траурная ленточка на рукаве, ничто бы в его облике не указывало на глубокую скорбь по поводу потери родственника. Я молчал.

— Ты оказался прав, — продолжал он. — Оружие доставлялось на судах. Никогда в жизни этому бы не поверил. Двоюродного брата поставил командовать портом. Но и он не оправдал моего доверия. Кому же верить?

И на этот раз у меня не нашлось ответа, хотя я знал его: до конца президент не верил никому, исключая, естественно, самого себя.

— Я отдал порт под юрисдикцию Хойоса, — сообщил он. — Армия сможет взять там все под свой контроль.

— А что с таможенниками?

— В тюрьме. Они были с ним заодно.

— Обнаружены доказательства?

— Обнаружено оружие, какие мне еще нужны доказательства? Ведь его должны были разгрузить здесь, как же они могли ничего не знать?

— А капитан? Как обошлись с ним?

— Мы его отпустили. Что еще оставалось делать? Позволить ему связаться с американским посольством и поднять вонь? В то самое время, когда ты пытаешься выбить из них двадцатимиллионный заем?

В этом заявлении была определенная логика. Сейчас нам никак нельзя было встревать в какие бы то ни было неприятности. Я поднялся и подошел к окну.

Судно все еще стояло у причала. Оно должно было сняться с якоря с вечерним приливом. Если бы эта посудина Кэмпиона была не под нашим флагом, мы смогли бы вообще закрыть порт. Но как это сделать для судов, над которыми гордо реет государственный флаг Кортегуа? Так что оружие будет продолжать приходить. И для того, чтобы остановить его, требовалось найти какой-то другой путь.

Президент встал рядом со мной.

— Не так-то это просто. Я посмотрел на него.

— В молодости мне казалось, что я знаю ответы на все мыслимые вопросы. А потом я очутился в этом дворце и понял, что готовых, быстрых ответов не существует вообще. Мелочи вырастают в чудовищные проблемы. Со всех сторон тебя толкают, торопят. Делай то. Делай это. Так. Нет, вот так. И все кончается тем, что ты испытываешь желание взять назад свои же слова, которые когда-то произнес не задумываясь, не представляя, что за ними может стоять. Человек вообще ничего не в состоянии понять до тех пор, пока не очутится в одиночестве на неуютной вершине власти. Только там до него начинает доходить, как же мало, в сущности, он знает.

— Я поговорю с Кэмпионом, когда приеду в Нью-Йорк. Может, он придумает что-нибудь, чтобы не допустить того, что мы имеем сейчас.

— Постарайся, — сказал президент, — но это вряд ли поможет. Каким образом Кэмпион лично сможет проверить все грузовые заказы, которые поступают на его суда? Ему же придется обшаривать каждый трюм, каждый кубрик. А если он и решится на это, то как долго он сможет продержаться в своем бизнесе?

— В любом случае, я увижусь и поговорю с ним.

— Я начинаю приходить к мысли, что у нас есть только один способ справиться с ситуацией. Мне придется самому возглавить армию и отправиться в горы, чтобы покончить с бандитами раз и навсегда. С каждым из них.

— Это не решение, — ответил я. — Вам придется убивать женщин и детей, а на это вы не можете пойти. Даже если это действительно единственный путь, весь мир в ужасе отвернется от нас.

— Знаю. Американцы заявят, что у нас диктатура, а Советы затрубят о «новой экспансии американского империализма». — Президент сделал глубокий вдох. — Не так-то все это просто. Я сижу здесь связанный по рукам в то самое время, как количество убитых или предателей растет с каждым днем. Единственное, на что я способен, — это защищаться, но никак не нападать. Игра в одни ворота.

— Амнистия...

— Президент выпучил на меня глаза.

— Какая амнистия! Все лопнуло. Хоть один бандит, хоть один революционер пришел и сдался? Нет, и никогда они этого не сделают. Ты не можешь не согласиться со мной.

— Она объявлена всего две недели назад. Люди еще размышляют.

Президент вернулся к столу. Проговорил сухо:

— Можешь продолжать зашиться самообманом, если это тебе так приятно. Я же предпочитаю быть реалистом. — Он тяжело опустился в кресло. — Возьми, к примеру, этого жалкого червя, которому ты сохранил жизнь. Ты что-нибудь о нем после этого слышал? Или, может, о его брате, подлом предателе? Хотя бы от твоей девчонки?

Я хранил молчание. Не мог же я сказать президенту, что и об оружии я бы тоже ничего не знал, если бы не Беатрис. Для меня это значило, что указ об амнистии будет как минимум обсужден и оценен противной стороной по достоинству. Я остановился напротив его стола.

— Вы не отказываетесь от объявленной вами амнистии?

— В этом нет нужды, — с презрением ответил президент. — Какой смысл в публичном отказе от предложения, которое, как ты и сам понимаешь, никогда не будет принято на персональном уровне. По крайней мере, вся вина падет на их собственные головы.

Он резко сменил тему нашей беседы.

— Ну ладно, а что ты собираешься делать с девчонкой?

— Не знаю. Я об этом еще не думал.

— А ты подумай, подумай. У меня такое ощущение, что после встречи с ней ты изменился.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ты в Кортегуа уже почти месяц, — в уголках его губ мне почудилась странная улыбка, — и до сих пор не наблюдается и малейших признаков скандала. Ни один отец, ни один разгневанный муж не заявлялся с жалобами!

Когда я вошел в комнату, шторы, как обычно, были опущены.

— Ампаро, завтра я уезжаю. Зашел попрощаться. Она бросила на меня взгляд из-за стола, голос ее звучал слабо, как будто она была где-то далеко-далеко.

— Ты очень добр. Тебе вовсе не стоило так беспокоиться.

— Мне так хотелось, — сказал я, подходя к ней. — Может, я могу что-то сделать для тебя?

— Для меня? — Ее удивленный голос эхом отозвался в комнате. — С чего это вдруг у тебя появилось желание сделать что-то для меня?

— По множеству причин, большая часть которых тебе хорошо известна. Но главным образом потому, что мне не нравится видеть тебя такой.

Ампаро посмотрела мне прямо в глаза, однако взгляд У нее был отсутствующий, будто мы говорили о ком-то постороннем.

— Ты имеешь в виду наркотики?

— Да. Есть места, где тебе смогли бы помочь. Вылечить.

— От чего ты хочешь меня вылечить, Дакс? От той умиротворенности, что я в себе чувствую?

— Но ведь это же не настоящий покой, Ампаро, ты и сама об этом знаешь, это всего лишь иллюзия.

Она вновь посмотрела на меня своим странно неподвижным взглядом.

— Так ты хочешь, чтобы я вернулась к тому, что было раньше? К мучениям, которыми я изводила себя, к жизни в страхе, к полусумасшедшему состоянию, когда я стремилась к тому, что, и я хорошо это знала, было для меня недостижимо? Нет уж, спасибо тебе. Пусть уж лучше будут иллюзии. Оставь их мне, Дакс.

— Но ведь ты полуживая.

— Лучше быть полуживой, чем мертвой. — Она опустила глаза к столу, взяла лежавшее на нем письмо. — Посмотри, Дакс. Ты знаешь, чем я занята?

Я покачал головой.

— Пытаюсь написать письмо с соболезнованиями. Вот уже второй день пишу его родственникам своего кузена, чтобы объяснить им, как мне жаль, что ему пришлось погибнуть из-за непомерных амбиций моего отца.

В голосе Ампаро начинали звучать нотки истерии.

— А ты знаешь, сколько раз мне приходилось писать такие письма семьям людей, которых убили по его приказу? Я уже сбилась со счета.

— Это был несчастный случай. Твой отец здесь не при чем.

— Это не был несчастный случай. Случайностью было лишь то, что ты каким-то образом узнал нечто такое, чего не должен был знать. С этого самого момента мой кузен был обречен. Вчера вечером я пошла в его дом. Вдова была уже в черном, а у детишек, как всегда, глаза были широко раскрыты — они еще не поняли, что отец ушел от них навеки. Я просто не могла быть там — зная все, что я знаю. Поэтому мне пришлось вернуться, так что сижу теперь и стараюсь написать им хоть что-то.

Ампаро со злостью скомкала листок и швырнула его в корзинку для мусора. Потянулась за сигаретой, дрожащей рукой поднесла огонек зажигалки. После нескольких затяжек дрожь унялась, и она снова посмотрела на меня. Голос ее, когда она заговорила, был отчужденно холоден.

— Неужели ты настолько туп, Дакс? Ответы на все твои вопросы лежат у тебя на ладони. Убей его, Дакс, и весь этот ужас прекратится. Я начинаю думать, что даже он сам уже ждет этого. Он будет рад этому.

Вечером того же дня я стоял у дверей дома Беатрис и слушал, как слуга говорил мне, что она вместе со своим дядей уехала. Нет, она не сказала, куда они направляются.

И только утром следующего дня, когда я вошел в кабинет президента, чтобы попрощаться, его превосходительство сообщил мне, что они вылетели в Майами.




13


— Эта встреча будет сугубо неофициальной, — предупредил меня Джереми, когда мы выбрались из машины. — И если его спросят, сенатор ответит, что никогда не беседовал с тобой.

— Понимаю. Спасибо уже за то, что нашелся хоть один человек, решившийся на разговор со мной.

Я говорил искренне. Что бы там не думал Джордж Болдуин, от официального Вашингтона никакого ответа не было.

Вот уже три недели я ждал подобной встречи. Я чувствовал, как внутри меня начинала подниматься волна тоскливого напряжения. Новости из дома тоже были неутешительными. Бандиты захватили деревеньку в горах, и для того, чтобы их выбить оттуда, потребовалась чуть ли не половина армии, а в результате поселение перестало существовать. Все жители были мертвы, пятьдесят семь человек — мужчины, женщины и дети.

Даже для президента это было бы слишком — отказаться от встречи с журналистами, и газеты вовсю пустились смаковать детали трагедии. Но как они ни пытались заставить свои статьи звучать объективно, выходило почему-то так, что ответственность за происшедшее несло правительство, бандиты же представали некими героями-романтиками, пришедшими к нам из далекой и искаженной до неузнаваемости истории американского Запада. А коммунистическая печать и довольно большое количество европейских газет выражались куда более откровенно. Они прямо обвиняли президента в том, что уничтожение по его приказу деревни являлось актом мести населению за то, что оно приняло участие в вооруженной борьбе с правительственными войсками. Некоторые участники коммунистического блока угрожали рассмотрением этого вопроса в ООН.

Конечно, этого не произошло, однако вся эта шумиха никак не пошла нам на пользу. В Америке стало модным называть президента новым Нероном, Батистой, Трухильо, и американские политики, весьма чувствительные к настроениям своих избирателей, вовсе не торопились иметь с нами дело.

А потом, когда я получил шифротелеграмму от президента, я решил все же сделать заявление. Оказывается, в течение трех дней бандитские формирования обстреливали артиллерией и автоматическим огнем окопы правительственных войск, и наши потери были гораздо больше официально объявленных. Ситуация складывалась такая, что, скорее всего, противник займет другую деревеньку, и вся история повторится сначала. Только теперь уже вряд ли армия сможет вытеснить их.

Я еще раз испытал в себе готовность поверить президенту без всяких вопросов. Я своими глазами видел то, что случилось на ферме Мартинеса, поэтому, подойдя к телефону, позвонил в Вашингтон Джереми и прочитал ему телеграмму президента.

После долгой паузы Джереми спросил:

— Ты показывал телеграмму кому-нибудь из членов правительства?

— Кому мне ее показывать? По их мнению, во всем виноваты только мы. Болдуин должен был прислать свой доклад о событиях, но вплоть до сегодняшнего дня я о нем ничего не слышал.

— Помнишь старый домик в Кейп-Коде? — ровным голосом спросил Джереми.

— Конечно. — Я провел там уикенд тем летом, когда впервые оказался в Соединенных Штатах. — Только я не знал, что он все еще твой.

— Да, он остался в нашей семье. Я наезжаю туда время от времени, когда удается выкроить день-другой. Собирался отправиться туда в конце недели. Если тебя не пугает перспектива абсолютного покоя, то, может, присоединишься ко мне?

— С удовольствием. — Джереми явно что-то имел на уме, в противном случае он не стал бы приглашать меня.

— Отлично. Я заеду за тобой. Наверное, придется добираться туда на машине.

— Могу предложить кое-что получше. Мы можем полететь.

— Не знал, что у тебя самолет.

— Ты, видимо, не читаешь собственные газеты, — сухо заметил я. — При нашем разводе Сью-Энн проявила неслыханную щедрость.

Прежде чем мы не оказались на месте, Джереми ни словом не обмолвился о том, что нам предстоит встреча с сенатором. В это время года в Кейп-Коде обычно никого не бывает. Дверь нам открыл сам сенатор, одетый в свитер и спортивного кроя брюки. На ногах — кроссовки. Он выглядел гораздо моложе своих тридцати пяти.

— Хэлло! — Он протянул руку. — Давно хотелось встретиться с вами, а то мне никак не предоставлялось случая поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего брата.

Я посмотрел на Джереми и заметил, что черты его лица несколько напряглись. Странно, но он все еще продолжал винить себя за то, что брат сенатора погиб. Ему казалось, что будь он предусмотрительнее, этой смерти в автокатастрофе можно было избежать. Не представляю себе, каким образом.

— Я сделал то, что было в моих силах.

Мы прошли за сенатором в небольшой кабинет. В доме стояла тишина. Кроме нас, похоже, в нем никого не было.

— Не хотите выпить?

— Спасибо, не сейчас.

Сенатор плеснул виски в стакан Джереми и свой, разбавил водой, уселся напротив меня.

— Джереми должен был уже предупредить вас, что наша встреча здесь — это встреча двух частных лиц. Не знаю, чем я могу помочь вам, скорее всего ничем. Но я готов выслушать вас как друга.

Я еще раз посмотрел на Джереми.

— Расскажи ему все, — велел он.

Я так и сделал. С самого начала. Не упустив ни одной детали. Кратко рассказал об истории страны, о том, что она представляла из себя до того, как генерал спустился с гор и превратился в президента. Потом перешел к сложившейся на сегодняшний день ситуации. Он внимательно слушал, перебивая меня только для того, чтобы задать уточняющий вопрос. Все это заняло у нас часа два.

— Боюсь, что я утомил вас.

— Нисколько, я слушал с большим интересом.

— Сейчас я бы не отказался от глотка. Сенатор поднялся, чтобы приготовить напитки для всех. Сделав это, повернулся ко мне.

— Вы сказали, что бандиты там были всегда, а теперь их стали поддерживать коммунисты. Вы в этом уверены, не так ли? Ведь так говорят все, кто приходит к нам с просьбой о помощи.

— Я видел оружие своими глазами, держал его в своих руках. Оно изготовлено на старых заводах фон Куппена в Восточной Германии.

Сенатор медленно покачал головой.

— Что-то такое мне приходилось слышать. Вообще-то предполагалось, что они производят только сельскохозяйственную технику. — Он потянулся за сигаретой, но тут же передумал и взял сигару, вставил ее в рот, но прикуривать не спешил.

— Ваш президент далек от совершенства, вы и сами это понимаете. Слишком много в нем осталось от прежнего бандита.

— А кого из президентов можно назвать идеальным? При всей искренности и честности вашего собственного, самое лучшее, что можно о нем сказать, это то, что он был хорошим воякой.

В глубине глаз сенатора мелькнула улыбка. Мне стало ясно, что ему понравилось то, что я сказал, хотя он никак не прокомментировал услышанное. Он чиркнул спичкой и раскурил сигару.

— Если мне, конечно, будет позволено так выразиться, — добавил я. — По крайней мере, когда наш президент спустился с гор, он представлял только интересы народа Кортегуа. Никакой иностранной поддержки у него не было, даже американской. Уж слишком вы увязли в сотрудничестве с прежним правительством, чтобы помочь ему хоть в чем-то. Все, что он сделал, он сделал собственными руками, опираясь только на своих подданных.

— Считаете ли вы, что он и сейчас выражает волю большинства населения страны? — внезапно спросил сенатор. Я ответил не сразу.

— Не знаю. И очень сомневаюсь в том, что кто-либо из моих сограждан будет в состоянии ответить на, такой вопрос. Он обещал провести выборы, чтобы народ сам решил, однако выборы одного-единственного кандидата — это фарс. А на сегодняшний день, кроме него, никто не решился выдвинуть свою кандидатуру.

— Приходилось ли вам когда-нибудь слышать о человеке по имени Гуайанос? — В проницательности сенатору нельзя было отказать.

— Я знаю о докторе Гуайаносе, хотя лично с ним не знаком. — Краем глаза я заметил, что Джереми смотрит на меня, и улыбнулся. — Но я знаком с его дочерью.

— Я не встречался с Гуайаносом и его дочерью, — сенатор был абсолютно серьезен. — Но некоторые мои знакомые конгрессмены склонны верить тому, что он им говорил. Что амнистия и выборы — всего лишь трюк, чтобы заманить его в страну, арестовать, а затем и расправиться.

Впервые за все время нашего разговора я едва не потерял выдержку.

— Меньше двух недель назад у меня на родине в крошечной деревеньке погибли пятьдесят семь человек, среди них женщины и дети. Может, их убили бандиты, может, солдаты, это зависит от того, какие газеты читать. Но мне не важно, кто именно их убил. Важно то, что они мертвы, а ответственны за их смерть те, кто поддерживает бандитов деньгами и оружием. Солдат посылали не за тем, чтобы они расправились с деревней, населенной мирными жителями, наоборот, они должны были освободить ее от бандитов. Слишком уж долго моей страной правят те, кто пришел к власти через кровь. Если все это беспокоит доктора Гуайаноса в той мере, как он это заявляет, пускай приезжает в страну, чтобы бороться за пост президента. Миру не потребуется много времени, чтобы понять, трюк это или нет. Но, боюсь, Гуайанос, в свою очередь, окажется ничуть не лучше, чем другие. Куда безопаснее захватить власть силой, чем подвергать себя риску проиграть на всеобщих выборах, лишиться доверия избирателей.

— Или собственной жизни, — вставил сенатор.

— Именно жизни, — я бросил на него взгляд. — Неужели она чем-то ценнее, чем жизнь любого другого?

Сенатор посмотрел на меня в задумчивости и после некоторой паузы мягко произнес:

— Мир полон трусов, которые упрашивают храбрецов пойти ради них на смерть. Я встал.

— Прошу извинить за то, что отнял у вас больше времени, чем рассчитывал. Благодарю за беседу.

— Нет, это я должен сказать вам спасибо, — сенатор тоже поднялся. — Я узнал так много нового. Но, должен вам сказать, как и прежде, я не знаю, что смогу для вас сделать.

— Вы выслушали меня, это уже немало. Это гораздо больше того, что готов был для меня сделать любой другой член вашего правительства.

Мы направились к двери.

— Я был бы рад увидеться с вами вновь, — сенатор повернулся ко мне. — В обществе, чтобы мы смогли стать друзьями.

— Мне это также было бы приятно.

— Вы примете приглашение на ужин, если моя сестра пошлет его вам?

— С удовольствием.

— Хорошо. — Сенатор улыбнулся. В это мгновение он был похож на ликующего мальчишку. — Она бы убила меня собственными руками, если бы вы отказались. Она умирает от желания познакомиться с вами.




14


Я вернулся из Кейп-Кода в понедельник ночью. Джереми отправился в Вашингтон, где располагалась штаб-квартира его агентства новостей, а я провел изнурительно долгий и скучный день на заседаниях каких-то подкомитетов в здании ООН. В консульстве я появился только после одиннадцати вечера, совершенно разбитый, зная, что в таком состоянии ни за что не засну. Тут до меня дошло, что я еще не ужинал.

В «Эль-Марокко» Джон Перона лично приподнял бархатный барьер, преграждавший вход, чтобы помочь мне пробраться через толпу у дверей. Он даже издал нечто вроде стона, увидев меня.

— Ты не похож на счастливчика, — улыбнулся я ему.

— Кто это, интересно, в таком месте будет чувствовать себя счастливчиком? — Он посмотрел в сторону переполненных залов и кабинетов. — Проблемы, одни проблемы и ничего больше. Я только что сказал своему сыну: надеюсь, что мистер Ксенос сегодня здесь не появится, а тут как раз ты собственной персоной.

Я усмехнулся.

— Почему же именно мне не стоило сегодня появляться?

Перона неохотно выдавил из себя улыбку.

— Здесь сидят все ваши бывшие жены, плюс три-четыре старые знакомые.

— Ты хочешь, чтобы я велел им убираться, — расхохотался я.

Перона уставился на меня, не поняв шутки. Покачал головой.

— Нет, конечно. Впечатление такое, что у нас собрался весь Нью-Йорк, если не весь мир.

Я последовал за ним к небольшому свободному столику у стены. Похоже, Перона говорил правду. За одним из столиков я увидел Али Хана с друзьями. За другим сидел Абиджан, бывший тесть Марселя. Чуть дальше Аристотель и Тина Онассис вместе с Руби и его новой женой, молоденькой француженкой. Киношники были представлены Сэмом Шпигелем и Дэррилом Зануком — каждый за своим столиком. По соседству расположился популярный и процветающий адвокат-международник Поль Гитлин, в потоке своего красноречия уже оседлавший двух любимых коньков: собственный вес и проблему литературных гонораров. Зельда, его терпеливая жена, слушала внимательно, выжидая момент вставить свое слово.

Я сел, но прежде чем я успел что-то заказать, официант уже ставил на стол бутылку шампанского. После того, как он открыл ее и наполнил мой бокал, я вопросительно посмотрел на Перону.

— Придется вам весь вечер пить шампанское, — сказал он. — Мы слишком заняты для того, чтобы выполнять другие заказы.

— Не очень-то это цивилизованно. А потом, я просто хочу есть.

— Я прикажу принять у вас заказ. — Он оглушительно хлопнул в ладоши и исчез.

— Слушаю вас, мсье? — официант материализовался прямо из воздуха.

Я заказал салат из зелени с маслом и уксусом, зернистую белужью икру, толстый бифштекс и жареный картофель. Откинувшись на спинку стула, закурил сигару, окинул взглядом зал.

В какое-то мгновение мне захотелось подозвать Перону и сказать ему, что он, хотя и не солгал мне, был все же не совсем точен в своей информации: я заметил Каролину и Сью-Энн, но и в мыслях не допускал, что здесь может оказаться и Ампаро. Ее и вправду тут не было.

Официант принес салат, и я принялся за еду.

Едва я успел с ним покончить, как откуда-то спереди до меня донесся голос:

— Не могу поверить глазам. Что-то определенно случилось. Чтобы ты ел в одиночестве?

Этот мрачный голос я узнаю где угодно. Я поднялся со стула навстречу Ирме Андерсен.

— Дакс, мальчик мой дорогой! — Она протянула мне руку.

Я склонился и поцеловал ее, думая про себя: а были ли эти короткие толстые пальцы когда-нибудь молодыми?

— Я сегодня заработался допоздна и пришел сюда просто перекусить. Не хотите присоединиться ко мне? Бокал шампанского?

— Никакого вина — я на диете, ты же знаешь. Но с радостью присяду на минутку.

Официант бросился отодвигать стул.

— Скажи мне, — Ирма усаживалась, — что это ты вытворяешь? А я-то думала, что буду видеть тебя чаще после того, как ты вернулся в Нью-Йорк.

— Есть кое-какие проблемы.

— Знаю. Это просто ужасно — то, что у вас происходит. Говорят, что скоро случится революция.

— Люди любят болтать. Никакой революции не будет.

— В этом-то все и дело. Если бы не эти слухи, появилась бы неплохая возможность оживить туризм. Многие только и заняты поиском новых местечек. Старые уже приелись.

Я с интересом взглянул на Ирму. Эта старая ведьма была известна своей проницательностью, и уж если она что-то говорила, то явно не для того, чтобы насладиться звуками собственного голоса.

— Если ты заявляешь, что никакой революции не будет и скоро все успокоится, то единственное, что в твоем положении необходимо, это новая программа по связям с общественностью.

Теперь мне было ясно, куда она целила. Я согласно кивнул.

— Вы абсолютно правы. Однако кто, кроме вас, смог бы эффективно руководить такой компанией? Таких нет, а вы слишком для этого заняты.

Ирма озадаченно посмотрела на меня и понизила голос.

— Честно говоря, я сама присматриваю себе что-нибудь новенькое. Теперь, когда Сергей упрочил свое положение, у меня появилась куча свободного времени.

— Это же замечательно. Что, если я завтра позвоню вам? Мы договорились бы о встрече и поболтали.

— Позвони мне, мой мальчик, — сказала Ирма поднимаясь. — Да, кстати, а тебе известно, что здесь Каролина де Койн и Сью-Энн Дэйли?

— Да, знаю, я видел их.

— И Мэди Шнайдер, и Ди-Ди Лестер, и... — она бы не остановилась, если бы я не поднял руку.

— Вам нет нужды перечислять. Я уже всех их видел.

— И ужинаешь как отшельник?

— Не вздумайте меня жалеть, — расхохотался я. — Иногда так приятно побыть одному.

Но, как выяснилось, недолго мне суждено было наслаждаться одиночеством. После представления появилась Даня Фаркас, и я пригласил ее за свой столик. И оттого, может быть, что теперь я перестал быть неприступным, стали подходить и другие. Сначала Сью-Энн — ей было любопытно, что за отношения у нас с Даней. За ней явилась Ди-Ди — она никогда не упускала случая устроить сцену, если Сью-Энн была поблизости. Последними подошли Каролина и Мэди Шнайдер, которые также не могли оставаться в стороне, если где-то что-то происходило.

Над столом повисла неловкая тишина. Дамы рассматривали друг дружку, причем каждая недоумевала: чего ради явились остальные? К столику уже спешил Джон Перона с двумя официантами, у каждого в руках было по бутылке шампанского. Он чуть наклонился к моему плечу, в голосе — тревога:

— Надеюсь, неприятностей не будет? — прошептал он драматически.

Я расхохотался. Вот уж, ничего не скажешь — в этот момент я действительно чувствовал себя султаном Марокко.

— Не волнуйся, неприятностей не будет. Дамы решили скорее всего устроить вечеринку-экспромт, чтобы объединиться против меня.

Дружный взрыв хохота разрядил напряжение. И по мере того, как разговор наш становился все более оживленным и непринужденным, посетители ресторана возвращались к обычному своему времяпрепровождению: болтовне и разглядыванию соседей.

Когда мы с Даней выходили из дверей ресторана, было около двух ночи.

— Ну и веселье, — проговорила она. — Сидим и сверлим друг друга взглядами, пытаясь угадать, о чем кто думает.

— Согласен, занимательно, но каждый день я бы этого делать не стал. Уж больно утомительно.

— Зайдем ко мне, выпьешь посошок на дорожку. — Она рассмеялась. — Это тебя немного успокоит.

— Хорошо, но только на несколько минут. Завтра у меня тяжелый день.

Я ушел от нее только в пять. Войдя в кабину лифта, увидел в зеркальной стене какую-то развалину. На шее две царапины, в ушах звон от исступленных воплей, которые испускала Даня, пока мы боролись в постели. Я с сожалением рассматривал свою физиономию. Да, получил я гораздо больше того, что просил.

Швейцар у двери молча окинул меня взглядом. Такси поблизости не было, и я пешком побрел в сторону Парк-авеню, уж там-то они всегда поджидают позднего — или, наоборот, раннего — клиента. Машину, которая остановилась рядом, я не замечал до того момента, пока не услышал зовущий меня голос.

— Дакс!

— Беатрис!

Она сидела рядом с водителем, в ее зеленых глазах металось неясное чувство обиды.

— Мы гоняемся за тобой всю ночь. Никак не удавалось выбрать момент, чтобы ты был один.




15


Самое примечательное в Нью-Йорке, наверное, то, что независимо от того, день это или ночь, всегда можно найти место, куда пойти. Если в пять часов утра вы оказались в восточной оконечности Манхэттена, вам стоит заглянуть к Ройбену — это небольшой изысканный ресторанчик, где посетителю подадут все, что он пожелает: от чашки кофе до полного обеда.

Когда мы с Беатрис зашли туда, зал был почти пуст. Сидели лишь два-три человека, видимо, забывших о том, что ночь уже кончилась, а ранние пташки, похоже, еще не покидали своих постелей. Скучавший официант не обратил внимания на мой вечерний костюм. Он ко всему привык: здесь такое не в новинку.

— Что закажете?

— Кофе, — ответил я. Черный, крепкий и побольше. — Я взглянул на Беатрис.

— Мне то же самое.

Официант кивнул и отошел. Я хотел взять Беатрис за руку, но она отодвинула ее к краю стола.

— Я так волновался, когда узнал, что ты уехала. Думал о тебе каждый день.

Вновь тот же обиженный взгляд.

— У тебя исцарапана шея, на воротничке кровь.

— Придется выяснить отношения с парикмахером, — шутливо ответил я. — Не очень-то он осторожен. Беатрис не улыбнулась.

— Ничего смешного.

— Почему ты не сказала мне, что уезжаешь?

Она молчала до тех пор, пока нам не принесли кофе.

— Не так уж ты и беспокоился, если честно.

Я сделал большой глоток. Кофе был горячим, по желудку распространилось приятное тепло, я сразу почувствовал себя лучше.

— Какой смысл препираться? К тому же, ты вовсе не поэтому разыскала меня.

Она опустила голову к чашке. Может, мне и не стоило так говорить, но это было правдой. Наконец она подняла на меня глаза.

— Отец не поверил тому, что я ему сказала. Он уверен, что это ловушка.

— Отец! — взорвался я. — Видимо, он уверен и в том, что пятьдесят семь мертвых жителей Матанзы, — это тоже ловушка?

Беатрис ничего не сказала.

Мне вспомнились вчерашние слова сенатора о трусах, которые просят храбрецов, чтобы те шли умирать вместо них.

— Что ты сказал?

Оказывается, я произнес эту фразу вслух. Я повторил ее, добавив несколько слов от себя.

— Твой отец похож на генерала, который сидит в безопасности, в нескольких милях от поля боя с приятным ощущением того, что кровь, льющаяся по его приказу, никогда не обагрит его собственных рук. Если он действительно убежден, что выражает волю народа, то пусть выйдет вперед и открыто выступит против президента. Или он боится того, что проиграет и станет в глазах людей шарлатаном?

Губы Беатрис сжались.

— Он бы так и сделал, если бы верил, что президент сдержит свое обещание относительно амнистии! — со злостью ответила она.

— Президент будет вынужден сдержать слово! — Я тоже вошел в раж; все шло как-то наперекосяк. — У него нет другого выхода, он же заявил об этом на весь мир. Думаешь, он сможет пойти на попятный?

— И ты на самом деле в это веришь? — Беатрис в упор посмотрела на меня,

— Да. — Я демонстративно замолчал.

— Ты согласишься встретиться с моим отцом и поговорить? — спросила она после некоторой паузы.

— В любое время.

— Никакой слежки, ты придешь один.

— Да.

— Я сообщу ему об этом. — Она встала, я тоже начал подниматься, но она остановила меня движением руки. — Не ходи за мной.

— Беатрис, — я потянулся к ее руке. Она вновь убрала ее.

— Нет. Я совершила ошибку. Мне показалось, что мы с тобой живем в одном мире. Действительно — правы оказались они, а не я. Теперь я это вижу.

— Беатрис, я могу все объяснить...

— Не нужно! — голос ее задрожал. Повернувшись, ока торопливо направилась к выходу.

Я смотрел, как она удалялась от меня, и что-то во мне невыносимо заныло. Подойдя к широкому окну, я увидел, как она села в автомобиль, который тут же отъехал.

— Это все, сэр? — услышал я позади себя голос официанта.

— Да.

И только выбравшись в неясный серый утренний свет, я вспомнил, что так и не спросил ее, когда мы вновь встретимся.

Голос Марселя в телефонной трубке звучал доверительно.

— Я раздобыл информацию, о которой ты просил.

— Хорошо.

— Да, — быстро перебил он меня. Он не любил долгих разговоров по телефону. — Когда ты сможешь подойти, чтобы поговорить?

Я бросил взгляд на часы с календарем, стоявшие передо мной на столе.

— Сегодня вечером я приглашен на ужин. Может, после него?

— Отлично. Во сколько?

— В полночь не будет слишком поздно?

— Нет. Я предупрежу своего человека, что ты придешь.

В задумчивости я положил трубку на место. В общем-то я не очень рассчитывал на то, что Марсель предоставит нужную информацию. Об оружии или о том, откуда берутся деньги на его оплату.

В дверь постучали.

— Войдите, — откликнулся я. Появился Прието с газетой в руке.

— Вы видели это?

Я проследил за его указательным пальцем — он утыкался в небольшую заметку на одной из страниц толстой «Геральд Трибюн».

Под заголовком «Доклад представителя кортегуанской оппозиции» шел текст:

"Доктор Хосе Гуайанос, бывший ректор Кортегуанского университета, а также бывший вице-президент страны, живуший в настоящее время в США в эмиграции, сделает сегодня вечером доклад в Колумбийском университете. Тема доклада: «Необходимость создания демократического правительства в Кортегуа».

Я взглянул на Прието. Прошла уже неделя с того дня, как мы встретились с Беатрис, и это была первая, пусть даже и косвенная, весточка о ней.

— Что предпримем? — спросил Прието.

— Ничего.

— Ничего? — он был поражен. — И вы позволите ему изливать свою ложь в публичном выступлении? Я откинулся в кресле.

— Здесь — не Кортегуа. Здесь каждый имеет право говорить все, что хочет.

— Президенту это не понравится. Мы уже больше двух лет охотимся за этим человеком. А он осмеливается прилюдно обливать нас грязью.

— Мне наплевать на то, что понравится или не понравится президенту! — Даже Прието было понятно, что это был первый более или менее серьезный шаг, сделанный для того, чтобы убедиться в искренности обещанной амнистии. Я почувствовал, что во мне зарождается уважение к Гуайаносу. Для того, чтобы сделать подобный доклад даже здесь, требовалось немалое мужество.

— Но... — начал было протестовать Прието.

— За это всю ответственность несу я, — голос мой был тверд. — Ты же будешь держаться от него подальше. И не предпримешь ничего, чтобы помешать ему!

Несколько мгновений Прието не сводил с меня глаз.

— Хорошо, сеньор. — С этими словами он направился к выходу из кабинета.

— Прието! — окликнул я его холодно. — Запомни, что я только что тебе сказал. Если только я узнаю, что ты или твои люди крутились около него, я прослежу за тем, чтобы тебя с позором отослали домой.

Губы его оскорбленно поджались, но он не проронил ни звука.

— Ты понял меня?

— Да, ваше превосходительство.

Я дождался, пока он выйдет, снял трубку и позвонил наверх, где размещались мои личные апартаменты. Велел Котяре спуститься. При всем своем желании я не мог присутствовать на докладе Гуайаноса: тут мы с Прието были в одинаковом положении — одно мое появление могло быть расценено как прямое вмешательство.

Но Котяре ничего не могло помешать пойти туда. У меня было странное чувство, будто Гуайанос ждет, что я пришлю кого-то, что от выбора этой личности многое зависит. Котяра был лучшей кандидатурой по многим причинам.

Ему было невозможно приписать участия в политических играх — всем было хорошо известно, что наши с ним отношения были чисто личными. И я знал, что могу положиться на точность его изложения, без каких бы то ни было искажений или натяжек. Весьма возможно, что Гуайаносу именно это и нужно — чтобы его слова дошли до меня в том виде, как он их произнес. Последним по очереди, но не по значимости, доводом было то, что Котяра сможет сообщить мне, сдержал ли Прието свое слово.




16


У двери меня встретила сестра сенатора.

— Эди Смит, — с улыбкой представилась она. — Я так рада, что вы пришли. Познакомьтесь, это мой муж, Джек.

Стоявший рядом с ней высокий крупный мужчина улыбнулся.

— Рад нашему знакомству, мистер Ксенос. — В его голосе я услышал тягучую напевность жителя Среднего Запада.

— Очень приятно, мистер Смит.

— Пройдемте в гостиную, — сказала его жена, беря меня под руку, — там для всех найдется выпивка.

В гостиной тут и там стояли несколько человек. Я знал их всех, за исключением жены сенатора, довольно смуглой привлекательной женщины, сидевшей в кресле. Было видно, что она ждет ребенка.

— Думаю, что единственные, с кем вы прежде не встречались, это мой брат и его жена. Давайте-ка прежде всего решим эту проблему, а уж потом можно будет повеселиться. — Миссис Смит, это сразу чувствовалось, легко ориентировалась в любой обстановке. Она прекрасно знала, когда и что нужно делать.

Мы с сенатором пожали друг другу руки с таким видом, будто это было впервые, я поклонился его жене. После этого повернулся к остальным.

Жизель посмотрела на меня с упреком, когда я приблизился к ней.

— И тебе не стыдно, — обратилась она ко мне на французском, — что мы встречаемся с тобой исключительно в гостях? Ты так часто отказывался от наших приглашений к ужину, что в конце концов я перестала их тебе присылать.

Поцеловав ей руку, я посмотрел на Сергея. Он немного поднабрал веса, но выглядел очень хорошо.

— Продолжай, продолжай слать их мне, — отозвался я. — Если дела будут идти так же, как сейчас, то только одному Богу известно, когда мне могут понадобиться приют и пища.

Сергей перестал улыбаться.

— Газетные новости не очень-то радуют, — сказал он.

— Все это очень серьезно, друг мой. Очень. — Я кивнул ему.

— Но тебе ничего не грозит, не так ли? — испуганно спросила Жизель.

— Что может грозить мне? — улыбнулся я ей. — Ведь я здесь.

— Но если тебя отзовут домой...

— Нет никакой нужды волноваться, — перебил ее Сергей. — Дорогая, Дакс знает, как ему побеспокоиться о себе. — Он повернулся ко мне. — Мы часто вспоминаем тебя. Все происходящее волнует и нас.

— Я знаю.

Я верил Сергею. Слишком уж давно мы знали друг друга. Я заметил, как Жизель вложила свою тонкую руку в его мощную ладонь, заметил его ободряющий кивок, и на мгновение испытал к ним острую зависть.

— Вы оба прекрасно выглядите. А как дела у Анастасии?

— Видел бы ты ее! — Жизель опередила мужа с ответом, она прямо-таки светилась материнской гордостью. Но тут же послышался ее легкий смех. — А может, как раз лучше, чтобы ты ее не видел. Она становится такой красавицей!

Подошел Джереми.

— Что это вы тут улыбаетесь, как Чеширские коты? Позвольте-ка и мне к вам присоединиться,

Но тут появилась сестра сенатора и взяла нас с Джереми под руки.

— Одной из привилегий хозяйки является то, — со смешком объявила она, — что она может в качестве своих ближайших соседей за столом выбрать двух единственных во всей компании холостяков.

Все рассмеялись, и мы направились в столовую. Несколько раз я ловил себя на том, что наблюдаю за Жизель и Сергеем, и мне приходилось себя одергивать — слишком уж заметно я это делал. Они были так близки друг другу. Так заботливы. Глядя на них, я все время думал о том, что вот так же и мы с Беатрис могли бы сидеть у кого-нибудь в гостях. Могли бы. Я чувствовал это. Если бы только нам выпал случай.

После ужина сенатор пригласил меня в тихий уголок.

— Я не забыл той нашей небольшой беседы. От своего имени я осторожно навел кое-какие справки.

— Благодарю вас. Я ощущаю вашу поддержку уже оттого только, что вы проявляете заинтересованность.

— Надеюсь, мне удастся сделать и нечто большее. Возможно, на следующей неделе я получу для вас некоторые новости. Вы будете в Нью-Йорке?

— Думаю, да.

— В таком случае, мы свяжемся.

Затем он предложил перейти поближе к его жене, которая опять устроилась в своем кресле. Остановившись перед нею, сенатор чуть склонился и спросил:

— Ну что, малышка? Устала?

— Чуть-чуть.

— Тогда пойдем. — Он улыбнулся. — Пусть молодежь отдастся своим чудачествам.

После ухода сенатора с женой гости тоже стали расходиться. Я вышел вместе с Жизель и Сергеем. Машина с шофером ждала их у двери, они предложили мне отправиться к ним выпить. Я мотнул головой.

— Нет, спасибо. Меня ждут.

— Ну ты и хват, — усмехнулся Сергей. — Ничуть не изменился.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, — расхохотался я, — но это деловая встреча. Мне нужно повидаться с Марселем.

— Говорят, он теперь не выходит из дома, — заметила Жизель.

— Это правда, — ответил Сергей, предупредив мой вопрос. — Я как-то побывал у него. Дом охраняется не хуже банка.

— Ты был у него? — переспросил я. Мне всегда казалось, что у Сергея не было ничего общего с Марселем.

— Несколько лет назад, когда впервые сюда приехал. Ты же знаешь, что это за тип. Он вздумал продать мне часть одной из своих компаний.

— И ты купил?

— Естественно, — Сергей улыбнулся. — Я не в восторге от него, но деньги он делать умеет, этого не отнимешь. Даже не знаю, президентом какой именно компании он меня сделал, но раз в три месяца, как по часам, я получаю две с половиной тысячи в качестве дивидендов.

— В Техасе в это время, помню... — посмотрев на меня, сказала Жизель, потом перевела взгляд на Сергея и смолкла.

— Пожалуй, мне пора, — я сверился с часами. Поцеловав в щеку Жизель, я повернулся к Сергею. Он протянул мне руку.

— Ты выглядишь уставшим, — сказал он. — Попробуй сбавить обороты.

— Так и сделаю, когда весь этот шум уляжется.

— Приходи к нам, если выдастся свободный вечер, — сказала Жизель.

— Буду стараться.

Они уселись в огромный «роллс-ройс» с золотым гербом на дверце, машина тронулась, Жизель помахала мне рукой. Неспешным шагом я направился вдоль улицы. До парка, радом с которым жил Марсель, было всего несколько кварталов, так что я пришел на минуту или две раньше.

Обогнув угол дома, я увидел, как из подъезда вышел мужчина и стремительно бросился в такси, которое тут же укатило. Поднявшись по ступеням, я нажал кнопку звонка, поглядывая вслед удалявшейся машине. В фигуре человека мне почудилось нечто знакомое, но лица его я в темноте не рассмотрел.

Над головой вспыхнула мощная лампа, я понял, что привратник изучает мою личность на экране телемонитора. Наконец свет погас, и дверь медленно распахнулась.

— Входите, мистер Ксенос, — обратился ко мне привратник, — мистер Кэмпион ждет вас.

Я направился за ним к лифту. Привратник придержал дверь.

— Будьте любезны, нажмите верхнюю кнопку.

Дверь закрылась, лифт начал подниматься. Когда он остановился, я увидел Марселя, входящего в гостиную из соседней комнаты.

— Дакс! — воскликнул он. — Как я рад тебя видеть. Выпьешь чего-нибудь?

Я кивнул, мы прошли к бару. Марсель выбрал бутылку шотландского виски, плеснул из нее в стакан со льдом.

— А ты?

Он покачал головой.

— Доктора запретили. Неладно с пищеводом.

— Твое здоровье! — Я сделал глоток. — Надеюсь, болы-ше они тебе ничего не запретили?

— Нет, только спиртное, — рассмеялся Марсель и нажал на скрытую кнопку в баре. — Полюбуйся-ка.

Я посмотрел на телевизионный экран. На этот раз в комнате для гостей была только одна девушка. Она лежала на постели совершенно обнаженная, рядом с ней на ночном столике стояла бутылка шампанского. Лениво повернувшись, девушка потянулась за сигаретой, и в этот момент Марсель вновь ткнул кнопку.

— Неплохо, а? Я кивнул.

— Это новенькая. Я набрел на нее день назад. Все они в конце концов надоедают. Всем нужно только одно — деньги.

Мне нечего было сказать ему. А чего он ждал — чего-то романтического?

— Сучки! — прокричал он. — Думаю, мне все же нужно выпить. Даже докторам не все известно.

Я подождал, пока он нальет себе, и сказал:

— Мне не хотелось бы тебя задерживать.

— Были какие-нибудь новости от президента? — посмотрел на меня Марсель.

— Нет. Пока тихо.

— Думаешь, ему удастся удержать ситуацию под своим контролем?

— Думаю, удастся. Особенно, если мы узнаем, откуда поступает оружие, и сможем остановить поставки. Марсель понял намек.

— У меня есть бумаги, которые тебе нужны.

Он вышел из-за стойки бара и подошел к письменному столу. Вытащив из ящика несколько листков, вручил их мне.

Я просмотрел их. Накладные были явно выписаны на какую-то фиктивную компанию и вряд ли могли помочь, но вот чек об оплате выглядел вполне правдоподобным. На его обратной стороне был указан номер, название счета и стоял штамп банка.

Название счета ничего мне не говорило, а вот банк оказался знакомым. У меня даже дыхание перехватило. Это было гораздо больше того, на что я рассчитывал. Это был один из банков де Койна.

— Тебе это что-нибудь дает? — с любопытством спросил Марсель.

— Не очень много, — невозмутимо ответил я, опуская документы в карман, — утром я посмотрю их повнимательнее. Может, додумаюсь до чего-нибудь.

— Надеюсь, тебе повезет больше, чем мне. Я ничего не смог выяснить. Ты же знаешь, что значит иметь дело со швейцарскими банками.

— Я сообщу тебе. Полагаю, твои капитаны проверяют свой груз. Не уверен, что президенту понравится, если еще на каком-то твоем судне будет обнаружено оружие.

— Да, они предупреждены, — быстро ответил Марсель. — Но кто знает наверное? Каждому хочется заработать лишний доллар.

— Надеюсь, что ради твоей безопасности они удержатся от соблазна. Еще один сюрприз, и наш старик, боюсь, расторгнет соглашение с твоей компанией.

— Я стараюсь изо всех сил.

Я с интересом взглянул на Марселя. Похоже, моя угроза его ничуть не испугала, хотя перспектива расторжения договора означала бы для его судов невозможность ходить под кортегуанским флагом, а это, в свою очередь, было чревато тем, что Марселя вытеснят из бизнеса другие. Но я решил, что у него все крепко схвачено, так что беспокоиться ему нечего.

— Ну, я пошел. Если продержу тебя еще, твоя подружка заснет, чего доброго.

Когда я ставил стакан на стол, до меня вдруг дошло, кто был мужчина, вышедший из дома. Прието. Я увидел в пепельнице свою собственную наполовину выкуренную сигару и вспомнил, как несколько дней назад дал одну Прието, он еще хвалил ее аромат. Пожелав Марселю спокойной ночи, я вышел на улицу и поймал такси.

Откинувшись на спинку сиденья, я расслабился. Итак, Прието. Интересно, что у него за дела с Марселем? Вычислить это оказалось мне не по силам. Но одно, по крайней мере, стало ясным. Прието не ходил на доклад Гуайаноса.

Котяра ждал меня.

— Ну, как там все прошло? — спросил я его. Он протянул мне пачку отпечатанных листков.

— Здесь все, — исчерпывающе ответил он. — Это то, что он подготовил для печати. Я не стал смотреть бумаги.

— Кто еще там был?

— Прието я не видел. Я молчал.

— А! — добавил Котяра, как бы вспомнив. — Зато присутствовала его дочь.

— Она заметила тебя? Котяра кивнул.

— Что-нибудь сказала?

— Сказала. — Глаза его насмешливо улыбались. — Только я ничего не понял. Что-то вроде встречи у Ройбена (Персонаж сказки Л Кэррола «Алиса в стране чудес») завтра в полночь. Не знаю никого с таким именем, а ты?




17


— Дакс, познакомься с моим отцом.

Из-за ветхого деревянного столика поднялся мужчина с бледным тонким лицом, одетый в пальто из выцветшего серого драпа. Протянул мне руку. Ладонь его была худощавой и сухой, но пожатие твердым.

— Доктор Гуайанос, — поклонился я ему.

— Сеньор Ксенос.

Губы его едва шевельнулись, как бы сведенные судорогой. Он оглянулся на сидящих рядом двоих человек, молчаливо взиравших на нас.

— Вы встречались уже с моим братом, — сказал он. — Другой джентльмен — мой старый друг, которому я полностью доверяю.

Я кивнул. Мне было понятно, почему он не называет его имени. Но этого и не требовалось, поскольку я сразу узнал его.

Альберто Мендоса, бывший армейский офицер, я видел его как-то раз на приеме. Интересно, понял ли он, что я опознал его?

Несколько мгновений мы простояли в неловком молчании, затем Гуайанос повернулся к своим спутникам.

— Прошу извинить нас. Мне бы хотелось поговорить с сеньором Ксеносом с глазу на глаз.

Мендоса бросил на нас настороженный взгляд.

— Все в порядке, — сказал Гуайанос. — Я уверен, что сеньор Ксенос не замышляет вреда.

— Может, и нет, — произнес Мендоса странным голосом, — но за машиной мог увязаться хвост. Я не верю Прието.

— За автомобилем слежки не было, — вступил брат Гуайаноса. — Я убежден в этом.

— Откуда тебе знать? Ты же сидел за рулем.

Я молчал. Говорить не было смысла. По просьбе Беатрис я согласился, чтобы мне завязали глаза, так что теперь не имел ни малейшего представления о том, где мы находимся.

— За нами никто не следил, — ровным голосом сказала Беатрис. — Всю дорогу я смотрела в заднее стекло.

Мендоса еще раз стрельнул в меня взглядом и молча вышел из комнаты. За ним последовали Беатрис и брат Гуайаноса. Когда дверь за ними закрылась, отец Беатрис повернулся ко мне.

— Не присядете ли?

— Благодарю вас. — Я опустился на стул напротив него.

— Я был знаком с вашим отцом, — начал он. — Великий человек и настоящий патриот.

— Благодарю вас. Гуайанос сел.

— Подобно вашему отцу, я тоже сначала был очарован президентом. Однако позже все мои иллюзии пошли прахом. — Он посмотрел на свои тонкие белые руки. — Я так и не смог понять, почему ваш отец не присоединился к оппозиции.

Я взглянул ему прямо в глаза.

— Потому что он считал, что в Кортегуа уже пролилось достаточно крови. Ему не хотелось, чтобы все началось сначала. Он был убежден в том, что первым делом следует отстроить страну. Этому он и посвятил всю свою жизнь.

— Равно как и мы, — тут же отозвался Гуайанос. — Но с течением времени даже самым упрямым из нас стало ясно, что все наши усилия только укрепляют позиции президента. Он пользовался плодами нашего труда.

— Я не вижу в этом ничего дурного. Насколько я имел возможность заметить, так поступают главы государств во всем мире. И еще. Скажите мне, доктор, многого ли вы смогли бы добиться без президента?

Гуайанос ничего не ответил.

— Сегодня все наши дети до четырнадцатилетнего возраста ходят в школу. До прихода президента к власти такое было доступно только богатым. Сейчас у нас сорок процентов населения грамотны, а раньше — не более трех!

Гуайанос поднял руку, останавливая меня.

— Статистика мне известна, — устало сказал он. — Но она не отражает степень коррумпированности общества и то личное богатство, которое приобрел президент за счет народа.

— Согласен. Но по сравнению с прошлым, когда к этому народу вообще ничего не просачивалось, теперешнее положение дел можно считать скорее достижением.

Желая закурить, я опустил руку в карман за сигаретами. Это движение заставило Гуайаноса вздрогнуть.

— Вы позволите мне закурить?

— Конечно. — Мышцы его расслабились. Я вытащил сигарету, прикурил.

— Но этот наш спор о прошлом ничего не доказывает. Сейчас нам нужно заботиться о будущем. Думаю, что даже президент пришел к этому выводу.

— Почему же вдруг именно сейчас он это сделал, а не раньше? — спросил Гуайанос. — По-видимому, раньше его ничто не волновало, разве только упрочение собственной власти.

— На этот вопрос я не могу ответить. Для того, чтобы не ошибиться, мне потребовалось бы проникнуть в его мысли, понять, о чем он думает. Сам я считаю, что он начал осознавать, что тоже смертен. Ему хочется, чтобы потомки вспоминали о нем как о благодетеле.

Гуайанос на мгновение задумался.

— Я не верю в это, — проговорил он бесцветным голосом. — По-моему, он просто напуган. Напуган возбуждением масс, их симпатиями к партизанам. Он боится угрозы настоящей революции.

— Если вы и на самом деле так думаете, доктор Гуайанос, то вы совершаете ошибку. Президент — один из немногих известных мне людей, которым неведомо чувство страха. Более того, он умен и образован, и он думает, мыслит. Он отдает себе отчет в том, что те, кого вы называете партизанами, — те же самые люди, которых в течение многих лет называли бандитами, чье существование сводится только к грабежам, насилию и убийствам. Он прекрасно понимает, что их в политических целях используют коммунисты. Но ситуация слишком взрывоопасна, и в ней могут погибнуть многие ради того, что вполне достижимо мирными средствами.

Некоторое время Гуайанос не сводил с меня изучающего взгляда.

— Вы рассуждаете почти так же, как ваш отец.

— В противном случае я не был бы его сыном. — Я улыбнулся.

— Значит, вы считаете, что президент действует искренне, предлагая проведение выборов и объявляя амнистию?

— Да, считаю. С чего бы ему желать пролития новой крови? Он знает, что беспорядки только задерживают продвижение страны вперед. Если бы не бандиты, то один лишь туризм приносил бы казне не меньше пятидесяти миллионов долларов в год.

— А дата выборов назначена? Я покачал головой.

— Для чего? Пока от оппозиции не прозвучало ни одного предложения. Выборы с одним-единственным кандидатом неизбежно превратятся в фарс.

— Есть ли какие-нибудь гарантии безопасности для членов оппозиции?

— Какие бы вам хотелось иметь гарантии? Он посмотрел на меня.

— Свобода передвижения по стране, доступ к газетам и радио без всяких ограничений, право защищать себя с помощью людей по собственному выбору, хотя бы и иностранных подданных, проведение выборов под контролем независимого наблюдателя — ООН, например, или Организации Американских государств.

— Вполне резонно, — ответил я. — Я передам ваши пожелания президенту. Могу ли я, в свою очередь, тоже задать вам вопрос?

Гуайанос склонил голову.

— В состоянии ли вы гарантировать, что нелегальная оппозиция правительству прекратит свою деятельность?

— Такой гарантии я предоставить не могу, и вы знаете об этом. Мои контакты с другими группировками ненадежны и поверхностны. Но вот что я скажу: возглавляемая мною группировка прекратит всякую оппозиционную борьбу, и я употреблю все свое влияние, чтобы убедить других поступить так же.

— Благодарю вас. Именно это мне и хотелось услышать.

— У меня тоже нет ни малейшего желания видеть льющуюся кровь. Я встал.

— Исходя из интересов нашей страны, мы можем только надеяться, что крови больше не будет.

Гуайанос поднялся из-за стола и направился к двери. Прежде чем распахнуть ее, он оглянулся и посмотрел на меня.

— Я не поблагодарил вас за то, что вы сделали для моего брата. Ему не хватает выдержки, иногда он совершает дурацкие поступки.

— Это мне уже объяснила Беатрис. В любом случае, я сделал то, что считал правильным.

На мгновение мне показалось, что Гуайанос хотел сказать что-то еще, однако вместо этого он раскрыл дверь.

— Войдите, — позвал он. — Мы с сеньором Ксеносом уже закончили.

Повернувшись ко мне, он почти с сожалением произнес:

— Надеюсь, вы не будете против, если мы вновь попросим вас согласиться с тем, чтобы вам завязали глаза?

Я кивнул.

Ко мне подошла Беатрис с полоской темной материи в руке. Я чуть наклонился вперед, чтобы ей было проще. В этот момент я заметил видневшееся за ее плечом лицо Мендосы и внезапно понял, почему он был так против меня настроен. Причиной была не только политика. Он тоже любил Беатрис.

Когда повязку с моих глаз сняли, мы вновь были у ресторанчика Ройбена. Моргнув несколько раз, я посмотрел на Беатрис.

— Не согласишься ли зайти и выпить чашку кофе? Она посмотрела мне в глаза, затем мягко покачала головой.

— Думаю, будет лучше, если я вернусь. Я взял ее за руку. Она не противилась, но и не ответила пожатием.

— Я должен увидеть тебя. Одну. Не как сейчас. Она молчала.

— Беатрис, то, что я сказал тебе той ночью, — правда. Я не играл тогда.

Она смотрела на меня, изумрудная зелень ее глаз подернулась влагой.

— Я... Я никак не могу понять тебя. — Она отняла свою руку и отвернулась. — Тебе лучше уйти. В молчании я стал выбираться из машины.

— Дакс, отец будет в безопасности? — спросила она. — Ты действительно в этом уверен?

— Да, Беатрис, действительно.

— Если... если с ним что-нибудь случится, — хрипло проговорила она, — я буду всю жизнь винить себя.

— С ним ничего не случится.

Через минуту я уже смотрел, как машина все дальше удаляется от меня по Мэдисон-авеню. В первый раз за день я почувствовал усталость и разочарование. Тяжелым грузом на плечи легло ощущение какой-то обреченности. В отвращении я потряс головой. Что это вдруг на меня нашло?

Я вошел в ресторан и заказал выпивку. Виски огнем пролилось внутрь, и я тут же почувствовал себя гораздо лучше. Но все же это было не то. До того дня, когда я буду вспоминать свои слова и удивляться, с какой дурацкой легкостью дал обещание, которое не в силах выполнить, оставалось уже совсем немного.




18


Президент молча слушал, что я говорил ему в телефонную трубку о встрече с доктором Гуайаносом. Я перечислял условия, которые тот выдвинул, в том числе и последнее, о независимых наблюдателях. После короткой паузы в трубке раздался рев:

— Сукин сын! Ему осталось только попросить меня, чтобы я отдал ему свой голос! Я принужденно рассмеялся.

— У меня такое ощущение, что он так и сделал бы, если бы считал, что получит его.

— Ну, что скажешь? Если я соглашусь на эти пункты, он вернется?

— Думаю, да.

— Мне это не нравится. Согласиться на присутствие независимых наблюдателей — то же самое, что признать собственную не правоту.

— Какая разница? — спросил я. — Вы же не предполагаете, что выиграет он, не так ли? Ваша победа сделает абсолютно очевидным тот факт, что большинство населения верит именно вам.

— Что правда, то правда. Хорошо, я согласен с его условиями, добавлю только одно свое. К нему оно не имеет никакого отношения — оно касается тебя.

— Слушаю вас.

— На выборах ты будешь рядом со мной — как мой кандидат в вице-президенты. Я долго размышлял об этом. Я не вечен. А мне нужно быть уверенным в том, что правительство останется в хороших руках.

Такого поворота я не ожидал. Мне не оставалось ничего другого, как с неохотой признать в душе, что старик загнал меня в угол. Если я действительно верил во все то, что говорил, я должен был быть рядом с ним. Сделай я так — и на моей фигуре можно поставить крест как на возможном кандидате от оппозиции.

— Чего ты колеблешься? — резким голосом спросил президент.

— Я поражен, это такая честь для меня. А вы уверены, что поступаете правильно? Я могу явиться помехой для вас. Дома я очень многим не по вкусу.

Я не стал приводить причины этого — президент знал их не хуже меня. Церковь, к примеру. И воскресенья не проходило без того, чтобы с одной или с другой кафедры меня не проклинали как распутника и гуляку.

— Если меня это не волнует, то чего волноваться тебе? — спросил президент.

— Ваше превосходительство, для меня большая радость и честь принять ваше великодушное предложение.

— Вот и хорошо. В таком случае можешь сообщить изменнику, что его условия приняты. Дата выборов — пасхальное воскресенье.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Я так и сообщу ему.

— Да, сделай это. А когда переговоришь с ним, я сделаю заявление для прессы. — В трубке послышался довольный смешок. — Ты отлично справился с делом, а у меня никогда и тени сомнения не было в том, что девчонка окажется воском у тебя в руках.

Опуская трубку, я почувствовал во рту привкус горечи. Итак, всем все было ясно с самого начала. Латиноамериканский любовник Номер Один. С досадой отогнав от себя неприятные мысли, я вновь потянулся к телефону, чтобы позвонить Гуайаносу. Тут до меня дошло, что сам я не могу связаться с ним, что это может сделать только он. Я посмотрел на календарь.

Восьмое января. Ему нужно поторопиться, в противном случае выборы закончатся еще до того, как он узнает, что стал кандидатом.

Когда я вернулся в консульство с одного из бесчисленных заседаний в ООН, было уже четыре часа. В конце концов я вдруг почувствовал, что не могу там больше сидеть, и потихонечку улизнул. В лежавшей на столе записке значилось, что мне нужно срочно позвонить сенатору. Я поднял трубку.

Секретарша сразу же соединила меня с ним.

— Думаю, у меня есть для вас неплохие новости, — услышал я голос сенатора. — Как скоро вы сможете быть у меня?

Я посмотрел на часы.

— Если вылечу шестичасовым рейсом, это не будет слишком поздно?

— Нет, в самый раз. Жду вас к восьми. Сразу же отправляйтесь ко мне, поужинаем вместе.

Помимо нас с сенатором за столом сидели еще трое мужчин. Жена, побыв с нами немного, поднялась наверх, чтобы лечь. Информация, которую сенатор собирался сообшить мне, должна была быть весьма важной, иначе эти люди не сидели бы здесь. Справа от меня находился помощник государственного секретаря, отвечавший за южноамериканские дела, напротив расположились главы комитетов по иностранным делам сената и палаты представителей.

— Мы можем дождаться конца ужина либо начнем прямо сейчас, за супом, — сказал сенатор. — Я не против, когда за едой говорят о делах.

— Оставляю выбор за вами, джентльмены, — отозвался я.

— Тогда приступим, — сказал сидевший напротив меня мужчина.

— Я провел несколько бесед о Кортегуа с присутствующими здесь джентльменами, — начал сенатор. — Рассказал им о нашем с вами разговоре. Информация произвела на них впечатление. Но все мы сошлись на том, что есть кое-какие вопросы, которые необходимо уточнить.

— Спрашивайте все, что сочтете нужным.

Следующие двадцать минут я противостоял лавине вопросов. К своему большому удивлению я обнаружил, что сидевшие за столом люди информированы гораздо лучше, чем я предполагал. От их внимания из последних двадцати пяти лет жизни Кортегуа почти ничто не ускользнуло.

Утомленные, мы в конце концов откинулись на спинки стульев, испытывая довольно редкое в подобных ситуациях чувство взаимного уважения. Они были беспощадны в своих вопросах, на которые мне приходилось отвечать с ранящей душу прямотой. Посмотрев на меня, сенатор обвел взглядом своих гостей, как бы спрашивая их согласия на продолжение беседы. Трое мужчин по очереди кивнули, и сенатор вновь повернулся ко мне.

— Как вам известно, вашу просьбу о двадцатимиллионном займе долгое время вообще не рассматривали. Я кивнул.

— Одной из причин этого явилось то, что мы не представляли себе точно, куда пойдут деньги. Мы отдавали себе отчет в том, что ваша страна стоит перед лицом коммунистической угрозы, и нам бы хотелось помочь вам отразить ее. Но с другой стороны, нам было хорошо известно, что в совсем недавнем прошлом ваше правительство довольно заметно грешило коррупцией и политическим терроризмом. И многие наши высокопоставленные чиновники, откровенно говоря, считали ваше правительство классическим образчиком фашизма, а вашего президента — диктатором, который ничуть не лучше многих ему подобных.

Я молчал.

— Теперь вы понимаете, какой трудный выбор стоит перед нами. Однако с полного согласия присутствующих я позволю себе сделать следующее предложение.

Я поднял на сенатора взгляд. Глаза его были внимательны и серьезны.

— Мы согласимся предоставить Кортегуа заем на следующем условии. В интересах своей страны ваш президент должен будет уступить свое место вам; в таком случае Кортегуа может смело рассчитывать на поддержку Соединенных Штатов.

Храня молчание, я обвел взглядом сидевших за столом. Они смотрели на меня с интересом. Наконец в голове моей сложились слова, которые следовало произнести:

— Говоря от себя лично, джентльмены, я должен поблагодарить вас за оказанное доверие. Однако, выступая в качестве представителя своей страны, я не могу не выразить сожаления по поводу того, что, предлагая заем, вы считаете себя вправе вмешиваться во внутренние дела самостоятельного государства. И последнее. Представляя здесь нашего президента, я не могу сказать вам, что он сделает в будущем, я скажу только, что он сделал сегодня утром.

На лицах мужчин я прочитал откровенный интерес. Инстинкт, обостренный долгим жизненным опытом, подсказывал им сейчас, что они чуть было не угодили в ловушку.

— Сегодня утром я принял предложение президента участвовать вместе с ним в выборах, назначенных на первый день Пасхи, в качестве претендента на пост вице-президента. Соперником самого президента будет доктор Гуайанос, с которым достигнута договоренность по ряду конкретных вопросов организации выборов. А президент согласился с основным условием оппозиции — на выборах будут присутствовать независимые наблюдатели от ООН или ОАГ.

Сенатор посмотрел на меня с упреком.

— По телефону вы мне этого не сказали.

— Вы не дали мне такой возможности.

— Вы считаете, что у Гуайаноса есть шансы? — лицо его стало серьезным. Я покачал головой.

— У вас есть пословица: «Шанс уцелеть — как у снежка в аду».

— В политике ни в чем нельзя быть уверенным, — произнес конгрессмен, сидевший напротив меня.

— Боюсь, что не приду в восторг, если на выборах победит Гуайанос, — отчетливо проговорил помощник государственного секретаря. — По-моему, он слишком уж заигрывает с коммунистами. У Мендосы есть, по-видимому, личный пропуск в Кремль.

Я постарался не выказать своего удивления. Ничего такого я не знал. Но, по крайней мере теперь, я мог восполнить недостающее звено в цепочке Гуайанос — Кондор. Вплоть до настоящего момента мне никак не удавалось связать их между собой.

— Исход будет академическим, — сказал я. — Победит президент.

— И вы станете вице-президентом?

— Именно так.

И вновь сенатор внимательно всмотрелся в лица своих гостей.

— Ну, что вы думаете, джентльмены?

— Я могу выйти, если вам желательно посовещаться без меня. — Я поднялся.

Движением руки сенатор предложил мне занять свое место.

— Мы говорили с вами открыто, и нет никакой необходимости что-либо скрывать от вас именно сейчас.

— Думаю, что на том базисе, который обрисовал нам сеньор Ксенос, можно работать, — подбирая слова, осторожно сказал помощник государственного секретаря.

Двое других что-то одобрительно прогудели.

— В таком случае, мы пришли к соглашению, — произнес сенатор, поворачиваясь ко мне. — Можете рассчитывать на нашу поддержку в вопросе выделения займа. Мы займемся этим сразу после официального объявления даты выборов.

Я сделал глубокий вдох. Впервые за долгое время я почувствовал, что добился какого-то прогресса. Но следующим же утром все полетело к чертям. Остатки розовых снов слетели с меня, когда я, взяв в руку телефонную трубку, услышал мягкий голосок Беатрис.

Еле сдерживая волнение, я ответил:

— Я очень рад, что ты позвонила. — Слова так и срывались с моих губ. — Передай отцу, что я разговаривал с президентом, и он согласился на все выдвинутые условия.

Она ничего не ответила.

— Беатрис, ты не поняла? И опять странное молчание.

— Беатрис!

Голос ее был странно напряжен, когда она, наконец, заговорила.

— Разве ты сегодня утром не читал газет и не слушал радио?

— Нет, я допоздна задержался в Вашингтоне и всю обратную дорогу спал в поезде. В кабинет я вошел только минуту назад, даже рубашку не успел сменить.

Голос ее чуть дрогнул, но тут же снова обрел спокойствие.

— Ты хочешь сказать, что и сейчас ничего не знаешь?

— О чем? — спросил я, начиная раздражаться. — Перестань говорить загадками, как ребенок. Спокойно и холодно она проговорила:

— Этой ночью, часа в два, отец спустился вниз подышать воздухом. Как обычно, с ним был Мендоса. Мимо них проехал черный автомобиль, из которого раздались выстрелы. Мендосу ранило в руку. Отец умер часом позже, в карете скорой помощи, по пути в больницу.

Тут выдержка изменила ей.

— Дакс, ты же обещал! Ты же поклялся, что с ним ничего не случится, что он будет в безопасности!

— Я ничего не знал, Беатрис! Поверь мне, я ничего не знал! — Я отдал бы все блага мира за то, чтобы она поверила мне. — Где ты? Я должен видеть тебя!

— Для чего, Дакс? — устало спросила она. — Чтобы вновь лгать мне? Чтобы опять давать обещания, которые ты не намерен сдерживать? У меня больше нет на это сил.

— Беатрис...

В трубке была тишина. Грохнув телефоном об стол, я поднялся и направился к двери.

— Пусть сюда явится Прието! — со злобой прокричал я и хлопнул дверью.

Не успел я сделать и шага к столу, как телефон зазвонил вновь.

— Да?

Я услышал испуганный голос секретарши.

— Я думала, что вам это известно, сэр. Сеньор Прието вылетел в Кортегуа сегодня утром, девятичасовым рейсом.

Я медленно опустился в кресло. В висках стучало. Ощущение было такое, что голову зажали в тиски. Пропало. Пропало все. Работа, надежды, планы — все рухнуло. Я лег грудью на стол, пряча виски в ладонях, пытаясь избавиться от чудовищной боли. Думать. Нужно думать.

Каким-то образом Прието удалось выяснить, где находится Гуайанос. У него был единственный способ сделать это — через меня. Не знаю, как это у него получилось, но, без сомнения, он выследил меня, оставшись незамеченным. Я вспомнил, как вместе с Хойосом он обошелся со мной во Флориде. Мне следовало раньше понять, на что он способен, и выслать его домой еще до того, как все здесь превратится в хаос.

Так нет же. Ведь я был умнее всех. Я был так уверен в том, что все пойдет именно так, как я рассчитывал, и Прието не посмеет выступить против меня. Каким же я оказался глупцом! Президент действительно победил. Для того-то он и послал Прието — чтобы тот сделал то, чего я никогда бы не смог.

Почувствовав сильнейший приступ тошноты, я поспешил в ванную комнату и стоял над унитазом до тех пор, пока у меня в кишках ничего не осталось. Затем я ополоснул лицо и вернулся к столу, опустился в кресло, глубоко вздохнул.

В приступе самобичевания и одновременно жалости к себе я едва не забыл, что самое важное еще так и не сделано.

Нужно остановить поставки оружия.




19


— Сенатор вне себя, — раздался в трубке голос Джереми. — Он считает, что ты использовал его и просто-напросто выставил в смешном свете. Кому это может понравиться?

Я устало слушал. Необходимость все новых и новых объяснений утомила меня. Тем более, что их никто не выслушивал до конца. И уж, во всяком случае, не верил им. Произносимые оценки были сформулированы заранее. На мгновение мне захотелось, чтобы мой дипломатический иммунитет испарился — в таком случае им пришлось бы публично доказывать свою правоту.

А так — ну что они могли со мной сделать? Мне даже не было необходимости отвечать на вопросы, если я сам этого не хотел. Так что они были вольны думать, что им заблагорассудится, а правила протокола в равной мере служили защитой и им, и мне.

— Ты передал ему то, что я сказал тебе вчера?

— Да.

Вот-вот. То же самое, что и все остальные.

— Если бы в момент происшествия ты не был бы в доме сенатора, может, еще и обошлось бы как-нибудь, — продолжал Джереми. — Но поскольку ты там был, сенатор считает, что ты таким образом обеспечивал себе алиби. Я молчал. Какой был смысл говорить?

— Ты и сам понимаешь, что теперь шансов получить заем у вас нет.

— Понимаю.

Вошла моя секретарша, поставила на стол атташе-кейс.

— Машина, которая отвезет вас в аэропорт, у дверей, — шепнула она.

— Какие у тебя планы? — спросил Джереми.

Внезапно я осознал, что мне надоело доверять людям. Ни одна из моих задумок не воплотилась в жизнь, поэтому мне было трудно винить людей за то, что они считают меня лжецом.

— Сейчас я еду в аэропорт, чтобы вылететь в Париж.

— Париж? — с удивлением переспросил Джереми. — А ты не сошел с ума? Ты же знаешь, как это будет всеми воспринято!

— Мне наплевать, как это будет всеми воспринято.

— Это неразумно. Ты действуешь так, как будто тебе уже ни до чего нет дела.

— Так оно и есть, — грубо отозвался я. Джереми на мгновение смолк.

— Я не могу в это поверить, ведь я же знаю тебя. Зачем тебе Париж?

— Повеселиться! — издевательски ответил я. — На кой же еще черт люди ездят в Париж?

Я со злостью бросил трубку на рычаги и тут же испытал нечто похожее на угрызения совести. У меня не было никакого права так разговаривать с Джереми. Он же был на моей стороне. Он хоть не стыдился поддерживать со мной контакт.

Я раздумывал над тем, чтобы позвонить ему и извиниться, но тут в дверь просунула голову секретарша.

— Водитель говорит, что у вас временив обрез, чтобы успеть на самолет, да и то, если поторопитесь.

Я схватил чемоданчик. Позвоню Джереми, когда вернусь.

Было довольно странно видеть Роберта на отцовском месте, в баронском кресле за украшенным резьбой старинным столом. Однако уже через мгновение все встало на свои места, и Роберт выглядел уже так, будто вечно сидел здесь. В конце концов, для этого он и был рожден.

— Ты знаешь законы, — сказал он, — а швейцарское правительство соблюдает их особенно рьяно. Если мы предоставим тебе такую информацию, нас могут лишить лицензии.

— Я знаю законы, — произнес я, не сводя с него глаз. — Поэтому-то и пришел к тебе.

Роберт молчал, выражение его лица было встревоженным. Я не торопил его, он и сам помнил, как близки мы были одно время.

— Как Дениз? Детишки? Он осветился улыбкой.

— Не заводи меня на эту тему. Я — типичный отец. Я улыбнулся в ответ.

— Тогда можно сделать вывод, что у них все в порядке? Он кивнул.

— Этого не поймешь, пока ими не обзаведешься.

Сначала Сергей, теперь — Роберт. Оба давали ощущение надежности, принадлежности к корням, к земле и жизни. Вот в чем все дело. Я же походил на дерево со сломленной вершиной, рост которого прекратился.

— Завидую тебе, — искренне сказал я. Он удивленно вскинул брови.

— Странно слышать это от тебя.

— Да, знаю, ведь у меня такая веселая жизнь. Плейбой на гребне успеха.

— Я не хотел обидеть тебя, Дакс.

— Знаю. Просто я слишком чувствительный. — Я потянулся за сигаретой. — У меня такое ощущение, что куда бы я не свернул, везде тупик.

Роберт смотрел, как я прикуриваю.

— И что же, по-твоему, произойдет теперь?

— Не знаю. Но если поток оружия не будет остановлен, погибнет множество ни в чем не повинных людей. Роберт уперся взглядом в крышку стола.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что я сейчас не пытаюсь защищать свои интересы? — Я кивнул. Об этом он мог и не говорить мне. Я присутствовал при том, как он переписал свои инвестиции в Кортегуа на своих британских кузенов. — Зато на мне лежит большая ответственность. Многие люди теперь зависят от меня.

Я поднялся.

— Понятно. Это же чувство испытываю и я, только мне приходится отвечать не за их благосостояние, а за их жизнь.

Роберт промолчал.

— В любом случае, спасибо тебе. Я не стану больше отнимать у тебя время.

— Что ты намерен делать?

Сейчас я был очень далек от попыток издеваться над кем-либо.

— Поскольку ничего лучшего не предвидится, пойду и разыщу себе женщину.

Марлен фон Куплен. Только на днях я прочитал в колонке Ирмы Андерсен — а может, услышал от кого-то? — что она живет в Париже. Идея была довольно рискованной, но все-таки это было лучше, чем ничего. Я вполне допускал, что она может поддерживать дружеские отношения с людьми, которые были в состоянии помочь мне найти необходимую информацию о Восточной Германии.

Один из моих знакомых газетчиков дал мне ее телефон. Почти всю вторую половину дня я крутил диск, но безуспешно. Было уже пять часов, когда она, наконец, сняла трубку. Я услышал ее хриплый голос, как будто она только что встала с постели.

— Алло.

— Марлен?

— Да. Кто это?

— Диогенес Ксенос.

— Кто?

— Дакс.

— Дакс, — повторила она с едва слышной ноткой сарказма в голосе. — Неужели сам Дакс?

— Да.

— И чему же я обязана этим звонком?

— Я слышал, что ты в Париже, и решил выяснить, не свободна ли ты сегодня вечером, чтобы поужинать вместе.

— У меня встреча. — Но Марлен не смогла сдержать своего любопытства. — Не слишком ли поздно ты звонишь? Я увидел в этих словах шанс отыграться.

— Я звоню тебе с полудня. Никто не подходил к телефону.

— Мы с тобой давно знакомы, — произнесла Марлен. — Скажи, почему же именно сейчас?

Я не мог себе позволить столь же прямо ответить на ее прямой вопрос.

— Слишком часто ты появлялась в обществе моего друга.

— А я слышала, что раньше тебя это не останавливало.

— Джереми был моим самым близким другом. Но еще в тот день, когда я впервые увидел тебя ночью в Сан-Тропезе, в доме на берегу, я сказал себе: однажды...

Я понял, что угодил ей этим, и понял, что выиграл.

— Я уже сказала тебе, что сегодняшний вечер у меня занят. Как насчет завтра?

— По-моему, это «однажды» уже наступило. Я ждал так долго Почему бы тебе не перенести свою встречу? Не знаю, "куда судьба может занести меня завтра.

Марлен заколебалась.

— Н-не знаю... — и тут же сдалась. — Хорошо. Я положил трубку и откинулся на спинку кресла.




20


Когда такси остановилось на авеню Клебер возле дома, где она жила, стрелки показывали четвертый час утра. Какое-то время мы еще сидели неподвижно, затем она повернулась ко мне.

— Не хочешь подняться ко мне?

— Да, спасибо, — ответил я пустым голосом. — Поднимусь.

Я расплатился с таксистом, мы вышли из машины, пересекли обсаженный деревьями тротуар, по правую сторону которого тянулась забитая автомобилями стоянка. Мокрая тёмная мостовая чуть поблескивала после позднеянварского дождя, кончившегося несколько минут назад. Под ногами шуршали последние, не успевшие облететь с осени, листья.

Перед ее дверью мы остановились. Она начала копаться в сумочке в поисках ключа. Найдя, протянула его мне. Я раскрыл дверь, и мы вошли. Лифт поднял нас на третий этаж, и тем же самым ключом я открыл дверь ее квартиры.

Когда мы прошли в гостиную, она повернулась ко мне.

— Выпьешь чего-нибудь?

Я кивнул, и она указала мне на маленький переносной бар.

— Найдешь там, что тебе нужно. Я сейчас.

Она прошла в другую комнату, а я налил в стакан бренди. Сделал глоток, сел на кушетку. Что-то пошло не так. Где-то я ошибся. Почти со злостью к самому себе я пытался разобраться, в чем же дело.

В комнату вошла Марлен. Она сменила вечернее платье на пижаму черного бархата: коротенький жакет чуть-чуть не доставал до верхнего края расшитых шелком брюк. При каждом ее движении открывалась соблазнительная полоска мягкой плоти. Черный цвет удивительно шел к ее светлым волосам и голубым скандинавским глазам.

— Ты чудесно выглядишь.

Она не ответила. Развернувшись, тоже плеснула себе в стакан бренди, потянулась им ко мне.

— Твое здоровье.

— Твое здоровье, — отозвался я, и мы сделали по глотку. Опустив бокал, Марлен посмотрела мне прямо в глаза.

— Я нисколько не сержусь, — негромко проговорила она, — но все же скажи, зачем ты мне позвонил?

Я не отводил глаз, но молчал. Теперь я сам бы хотел получить ответ на этот вопрос. Все вдруг представилось мне дурацкой затеей.

— Это вовсе не то, что ты сказал мне по телефону. Я же не ребенок. Когда тобою интересуется мужчина, это сразу становится ясно.

Вот-вот. Я оказался не готов. Может, в своей наивности я рассчитывал встретить ту же испуганную молодую женщину, которая семь лет назад впервые появилась на пороге моего дома в Сан-Тропезе? Теперь она совершенно переменилась. Стала настоящей дамой, прекрасно владевшей собой. И жизнь она знала не хуже меня, если только не лучше.

— Прости, — сказал я запинаясь. У меня кое-какие проблемы, я никак не могу выбросить их из головы.

— Знаю, — ответила Марлен. — Читала в газетах. — Она сделала еще один глоток. — Но дело не только в этом, правда? Ты похож сейчас на человека, которого, как говорят американцы, заставили держать свечку.

— И это тоже есть.

— Я так и подумала. Мне это хорошо известно, я ведь и сама прошла этой дорогой. И ты решил, что лучшее средство — другая женщина, а очутившись в Париже, вспомнил обо мне. — В ее глазах я заметил странную симпатию. — Но это не сработало, а?

— Не сработало.

— И это я знаю. То же самое было со мной, когда уехал Джереми. Я просто не знала, что мне делать, так я была в него влюблена. Мне-то следовало понять еще в самом начале, что наш союз невозможен. Во-первых, из-за его политики, во-вторых, из-за его семьи. Но зато я все время была самой собой. Я — немка, а для некоторых людей война так и не кончилась, да и не кончится никогда.

Марлен возвращалась в своих воспоминаниях в забытые закоулки прошлого.

— Когда я выходила замуж, я была еще совсем ребенком — мне не исполнилось и восемнадцати. Фриц для меня был героем, о котором я всегда мечтала, — высоким, красивым, богатым. Откуда же мне было знать, что он на самом деле из себя представляет. Я ничего не знала о его «мальчиках», о том, что он не может испытать оргазм, не причинив своему партнеру боли. Поэтому, когда появился Джереми, не было ничего удивительного в том, что я сразу влюбилась в него. Он казался таким простым, откровенным, без комплексов И мне сразу же стала понятна моя женская сила, у меня появилась возможность отстаивать свои интересы.

Марлен посмотрела на меня.

— Это звучит странно. Но до тех пор я ничего этого не знала. За свою неудачу с Фрицем я винила только себя. Я, я всему причиной — стучало у меня в голове. Да и сам он так часто говорил об этом.

Несколько мгновений мы просидели в полной неподвижности, а потом Марлен, не говоря ни слова, вновь наполнила наши стаканы. Только снаружи едва слышно доносился неясный шум машин, объезжающих по кругу Триумфальную арку.

— У тебя тоже так было? — спросила она.

— Нет. Но итог был таким же. Марлен смотрела на меня испытующе.

— И она любит тебя?

— Думаю, да.

— Тогда она дура! — решительно заявила Марлен. — Что же она получила взамен, отказавшись прийти к тебе?

— Ты же читаешь газеты. Фамилия ее отца Гуайанос.

— Вот оно что.

— Да, и позвонил я тебе отчасти поэтому. Оружие, которое контрабандой провозится к нам, поступает с бывших заводов фон Куппена в Восточной Германии. Если поставки не прекратятся, в стране начнется война, снова будут гибнуть женщины и дети. Я пытаюсь найти способ положить этому конец. Но это невозможно до тех пор, пока я не узнаю, кто играет оружием, кто за него платит. Если я смогу это узнать, то, возможно, дело еще можно будет поправить. Я надеялся на то, что ты знакома с кем-нибудь, кто окажется в состоянии предоставить мне такую информацию.

— Не знаю, — заколебалась Марлен. — Прошло столько лет.

— Я буду благодарен тебе за самый крошечный кусочек информации. В своей жизни я уже достаточно насмотрелся на войну.

— Я тоже, — ответила Марлен низким голосом. — Я была маленькой девочкой, когда союзники бомбили Берлин. Я молчал.

Глаза ее стали печальными и задумчивыми.

— Там был такой человек, Брауншвейгер, он швейцарец. Он жил в Цюрихе, я помню, что несколько раз видела его в компании Фрица. Официально мы, естественно, не имели ничего общего с фабриками в Восточной Германии. Но Брауншвейгер в точности знал о тамошнем положении дел и слал Фрицу об этом регулярные доклады.

Я почувствовал волнение.

— Сможет он поговорить со мной, как ты думаешь?

— Не знаю. Я не уверена даже, что он еще жив.

— Но попробовать стоит. У тебя есть его адрес?

— Не помню, Дакс. Все это тщательно скрывалось. По-моему, его имя даже не упоминается ни в одном городском справочнике. Но я знаю, где расположен его дом. У него над окнами еще какие-то странные наличники. Думаю, что могу отыскать его.

— После нашего вечера у меня нет права обращаться к тебе с подобными просьбами, и все же я спрошу: не согласишься ли ты поехать вместе со мной в Цюрих, чтобы разыскать его?

— У тебя есть такое право. — Марлен не сводила с меня взгляда. — Если бы не ты, я никогда не смогла бы избавиться от Фрица.

— Спасибо тебе, — поблагодарил ее я, поднимаясь. — Я позвоню тебе завтра, после того, как закажу билеты на самолет.

Марлен поднялась с кресла, приблизилась ко мне, заглянула в лицо.

— Сегодня уже завтра, хотя до рассвета еще так далеко. Нас обоих свела судьба, лишив всяких иллюзий, опустошенных и одиноких.

Неожиданно я увидел в ней то, что столько раз видел в себе самом. Может, потому что она так сказала? Эта пропасть одиночества, жажда прикосновений, стремление разделить себя с кем-то, пронизывающая потребность в другом человеческом существе, страх перед темнотой ночи. А может, причиной тому был исходящий от нее аромат, дивное тепло, которое источало ее тело, роскошь ее плоти, которую даже бархат не мог скрыть. Я поставил на столик стакан с бренди и обнял ее.

Она оказалась сильной. Гораздо сильнее, чем я думал. И мы долго испытывали силу друг друга, до тех пор, пока, отдав всю энергию, не вытянулись рядышком на постели. Наши объятия, тепло наших тел позволяли нам чувствовать себя так спокойно и безопасно, словно мы были два животных, свернувшихся клубочком во сне.




21


У нас ушло три дня на то, чтобы разыскать дом. Три дня езды вверх и вниз по горбатым улицам, по широким проспектам, по запутанным переулкам. Подобно другим городам мира, Цюрих тоже менял свой облик. Старые дома исчезали, на их месте возводились другие здания. В конце концов то, что нам было нужно, мы обнаружили совершенно случайно.

Время уже близилось к вечеру, город окутывала прохлада. Лицо Марлен было усталым. Протянув руку, я постучал в стеклянную перегородку, отделявшую нас от шофера.

— Отвезите нас в гостиницу и побыстрее!

Откинувшись на спинку сиденья, я закурил. Похоже, мы искали иголку в стоге сена. Я прикрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть, и тут она коснулась меня.

— Да! — взволнованно произнесла Марлен. — Та улица... Я уверена, что это она!

Я вновь постучал в стекло. Водитель остановил машину у тротуара. Я повернулся к Марлен.

— Ты не ошиблась?

Она обернулась к заднему стеклу.

— Не знаю... Мне показалось, что это там. Мою усталость как рукой сняло.

— Давай проверим, — сказал я, открывая дверцу. — Пойдем взглянем.

Водитель тоже выбрался из машины, чтобы открыть дверцу для Марлен.

— Подождите нас здесь, — сказал я ему, протягивая Марлен руку.

Вернувшись к перекрестку, мы остановились. Эта часть города когда-то знавала лучшие времена, сейчас же в ней располагались главным образом недорогие пансионы для туристов.

— Ну, что скажешь?

Марлен была явно возбуждена.

— Боюсь быть категоричной, но место очень похожее. Припоминаю, что его дом отстоял от дороги больше соседних. Взгляни, вон там, в центре того квартала одного дома явно не видно — его загораживает стоящий рядом.

Быстрым шагом она направилась вдоль улицы. Я последовал за ней.

Мы остановились перед фасадом. Да, это был он. Из серого камня, над окнами — напоминающие наполеоновскую треуголку наличники.

— Пойдем.

Я взял ее под руку, и мы направились ко входу. Я нажал кнопку звонка, в тот же момент дверь отворилась, и мы увидели пожилую женщину, одетую как прислуга.

— Да?

— Можем мы видеть герра Брауншвейгера? Она окинула нас подозрительным взглядом.

— Кто спрашивает?

Голос Марлен приобрел ту властность, с которой в Германии только представители высших слоев общества общались со слугами.

— Фрау Марлен фон Куппен, — ледяным тоном ответила она.

Имя фон Куплена решило все. Услышав его, женщина едва не распростерлась ниц перед нами. Вводя нас в небольшую прихожую, она беспрестанно бормотала извинения за то, что заставила нас ждать. Затем она со всех ног бросилась известить хозяина о приходе гостей.

Услышав его тяжелые шаги, я отступил в темный угол комнаты. Дверь раскрылась, и вошел Брауншвейгер, крупный плотный мужчина, которому было уже далеко за пятьдесят.

— Фрау фон Куппен, — произнес он, прищелкнув каблуками и сгибаясь в поклоне, чтобы поцеловать руку Марлен. — Искренне рад вновь встретиться с вами. Мне лестно сознавать, что вы еще помните меня.

Его несколько фатовская улыбка исчезла, когда я выступил из своего угла.

— Герр Брауншвейгер, позвольте представить вам его превосходительство герра Ксеноса, постоянного представителя республики Кортегуа в Организации Объединенных Наций, — сказала Марлен.

— Ваше превосходительство. — В голосе немца появилась натянутость; новый щелчок каблуками, новый поклон, только без поцелуя.

Он бросил взгляд на Марлен.

— Не понимаю, какова цель вашего визита?

— Герр посол сможет объяснить это гораздо лучше, чем я. — На слове «посол» Марлен сделала ударение — видимо, Брауншвейгер был из тех, кому титулы внушают особое почтение.

— Герр Брауншвейгер, — начал я, — у меня к вам серьезный разговор. Будем беседовать здесь, стоя? Мой наглый тон сработал.

— Что вы, ваше превосходительство. Прошу вас наверх, в мой кабинет.

Мы поднялись по лестнице. Кабинет представлял собой просторную комнату, обставленную массивной старинной деревянной мебелью в тевтонском стиле, в небольшом камине уютно горел огонь. Хозяин кабинета жестом пригласил нас садиться в кресла, сам же устроился за письменным столом.

— Так чем же могу быть вам полезен? — произнес он едва ли не искательным голосом. Я уперся в него взглядом.

— Мне нужно знать, кто платит за оружие, которое с заводов фон Куппена в Восточной Германии доставляется в мою страну.

Брауншвейгер посмотрел на меня, на Марлен и вновь на меня.

— По-видимому, тут какое-то недоразумение, — сказал он. — Насколько мне известно, заводы производят только сельскохозяйственное оборудование. К тому же, об их торговых операциях я не знаю ровным счетом ничего. С фон Куппеном я работал много лет назад.

— Сколько именно, герр Брауншвейгер? — я не сводил с него взгляда. Он не ответил.

— До войны? После?

— Не понимаю, почему вас это интересует, мой господин, — натянуто ответил он, поднимаясь из кресла. — Не вижу никакого смысла в продолжении подобного разговора.

Я не двинулся с места. Вложив в свой тон максимальную угрозу, я заговорил:

— В ООН мы имеет доступ к значительному объему такой информации, которая обычно остается неизвестной для широкой публики, а иногда даже и для отдельных правительств, герр Брауншвейгер. О вашем прежнем сотрудничестве с фон Куппеном нам известно абсолютно все, и очень многое — о ваших теперешних связях и увлечениях.

Я, не торопясь, вытащил сигарету, прикурил, давая ему время вдуматься в то, что я сказал. С наслаждением выпустил дым, не отрывая взгляда от его лица.

— Сейчас мы вовсе не ставим своей целью копаться в прошлом. Мы не стремимся к тому, чтобы внести сумятицу в жизнь тех людей, что были когда-то связаны с фон Куппеном, особенно если эти люди продолжают сотрудничать с нами.

К счастью, Брауншвейгер заглотнул наживку.

— Как бывший управляющий производством, я не нес никакой ответственности за политику компании, вам это должно быть ясно, — проговорил он. — В сфере моих интересов лежало только производство.

— Однако вы состояли в нацистской партии, — спокойно заметил я.

Это было только моим предположением, но тут я не боялся ошибиться — посты, подобные тому, который занимал он, доверялись только своим людям.

— Причем вы были в ней довольно заметной фигурой, человеком, который не мог не знать, для чего предназначалась выпускаемая продукция.

Лицо Брауншвейгера побледнело. Он был не хуже меня осведомлен о том, что ближе к концу войны руководимые им предприятия вырабатывали девяносто процентов тех газов, которые с таким дьявольским успехом использовались в Дахау и Освенциме.

— Я ни о чем не знал, — натянуто произнес он. — Я был только подчиненным, выполнявшим приказы своих начальников.

— Звучит логично, однако вы должны отдавать себе отчет в том, что точно такие же доводы приводились каждым обвиняемым во время процесса в Нюрнберге.

— Я подданный Швейцарии, — живо отреагировал Брауншвейгер. — И нахожусь под защитой ее конституции. Я по-прежнему смотрел ему прямо в глаза.

— И долго, по-вашему, швейцарское правительство будет защищать вас после того, как ему станет известно, что вы продались нацистам?

— Но ведь оно ничего не сделало тем, кто помогал союзникам!

— Да, — терпеливо отозвался я, — только вы совершили одну непоправимую ошибку: вы поставили на тех, кто проиграл.

Брауншвейгер снял очки, посмотрел на меня, вновь надел очки.

— Ничего не выйдет. Даже если бы я хотел предоставить вам эту информацию, я не смог бы этого сделать, так как у меня нет к ней доступа.

— Очень жаль, герр Брауншвейгер, — я поднялся. — Надеюсь, вы понимаете, что вас могут обязать к даче показаний в суде? — Я повернулся к Марлен. — Пойдемте, фрау фон Куплен, — официальным тоном обратился я к ней. — Дальнейший разговор представляется мне абсолютно бессмысленным.

— Одну минуту, ваше превосходительство!

Я вновь обернулся к Брауншвейгеру.

— Если бы я смог достать интересующую вас информацию, те, другие дела... они будут... — Он не закончил фразу.

— Они будут забыты. Никто о них не узнает. — Сам я не был до конца в этом уверен — а вдруг кому-нибудь в голову взбредет доказать то, что я выяснил благодаря своей интуиции?

Брауншвейгер снова снял очки и принялся носовым платком протирать стекла.

— Это будет не так просто. Мне потребуется несколько дней.

— Сегодня вторник, — бросил я. — Моим людям даны инструкции передать ваше досье в пятницу утром. Если, конечно, до этого они не получат от меня иных указаний.

— Нужную вам информацию вы получите самое позднее в четверг вечером.

— Я остановился в «Гранд-отеле». Пойдемте, фрау фон Куппен.

Пока мы с Марлен шли к двери, герр Брауншвейгер стоял, вытянувшись по стойке «смирно».

В четверг утром Марлен, пристроившись у меня за плечом, читала документы, присланные Брауншвейгером со специальным курьером. На лице ее было недоумение.

— Что это значит?

— Это значит, что мы возвращаемся в Париж, — ответил я с усмешкой.

Если все будет складываться так, как я рассчитывал, то даже Роберт не посмеет скрыть от меня те факты, которые он отказался предоставить мне во время нашего с ним разговора.




22


Репортеры набросились на нас, как стая голодных волков, когда мы спустились с трапа самолета в Орли. Французские газетчики, привыкшие носом чуять скандал, лезли из кожи вон. В глаза ударили фотовспышки. Кто-то из писак размахивал над головой листком, где был набран заголовок таким жирным шрифтом, что его можно было прочесть за квартал. «Франс суар» сообщала своим читателям:

ДИПЛОМАТ-ПЛЕЙБОЙ НАСЛАЖДАЕТСЯ ШВЕЙЦАРСКОЙ ИДИЛЛИЕЙ С БЫВШЕЙ НАСЛЕДНИЦЕЙ ФОН КУППЕНА!

Взяв Марлен под руку, я кое-как пробился через толпу. Меня душила злоба — больше на себя, чем на них. Подобный поворот событий следовало предвидеть. При всех проблемах, которые предстояло решить, именно таких осложнений мне как раз и не хватало.

Когда мы уже почти добрались до машины, какой-то излишне настойчивый репортеришка преградил нам дорогу.

— Вы собираетесь сочетаться браком? Я со злобой уставился на него, не произнеся ни слова в ответ.

— Зачем вы ездили в Швейцарию?

— Чтобы отдать в ремонт часы, идиот! — я грубо оттолкнул его в сторону.

Следом за Марлен я уселся в машину. Как только мы отъехали, ко мне повернулся Котяра, сидевший рядом с водителем.

— У меня для тебя телеграмма.

Я вскрыл протянутый им голубой конверт. Прочесть текст не составляло никакого труда — президент не позаботился даже о самом примитивном коде: ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ В ЕВРОПЕ. ВОЗВРАЩАЙСЯ В НЬЮ-ЙОРК. СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ИГРИЩ.

Игрища. В Кортегуа это слово значило только одно: разнузданная оргия, пир во время чумы. В раздражении я скомкал листок.

Марлен смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Плохие новости?

— Нет. Просто мой президент начинает мыслить так же примитивно, как и прочие смертные. Он думает, что я здесь развлекаюсь.

Глаза ее блеснули смехом.

— Но и я надеюсь, что ты не скучал. Посмотрев на нее, я не смог сдержать улыбки.

— Нет, в целом все было очень неплохо.

— Так я и думала. — Она рассмеялась. — Боюсь, что я целую неделю теперь не смогу войти в нормальный рабочий ритм.

Услышав в трубке мой голос, Роберт удивился.

— Я был уверен, что ты в Швейцарии. Видимо, он не забывал читать газет.

— Я был там. Нам необходимо встретиться, и как можно быстрее.

— Сегодня я чрезвычайно занят, — не без колебания ответил он.

— Это слишком важно. — Я должен был увидеть его сегодня же. Была пятница, а по субботам банки в Швейцарии не работают.

В трубке повисло молчание.

— Я обедаю с отцом у Крильона. Составишь нам компанию? Уверен, отцу будет приятно тебя увидеть.

— Решено.

— Вы прекрасно выглядите, сэр.

Барон, старый прагматик, бросил на меня проницательный взгляд.

— Очень любезно с твоей стороны, но правда заключается в том, что я не молодею.

Он обменялся с сыном понимающим взглядом. Я посмотрел на Роберта. Вид у него был встревоженный, если не огорченный.

— Отец страдает от непонятных болей, и я все время пытаюсь убедить его в том, что это не более чем издержки возраста.

Барон рассмеялся.

— Откуда тебе знать это? Ведь старею-то я, а не ты. Принесли кофе, барон изящным жестом поднес чашку ко рту.

— Я получил на днях письмо от Каролины, она пишет, что видела тебя несколько недель назад в Нью-Йорке.

— Мы встретились с ней в «Эль-Марокко».

— А, «Эль-Марокко», — барон улыбнулся. — Это нечто вроде клуба, кого там только не бывает. Да, если вам нужно что-то обсудить, приступайте. Хотя энергии во мне и поубавилось, но интерес к делам не угас.

— Благодарю.

Я действительно был признателен барону. Обед подходил к концу, а Роберт, казалось, вовсе не был расположен начать разговор. С явно недовольным видом он заявил:

— Если это будет продолжением той нашей беседы, мой ответ останется прежним — нет. Наша позиция тебе известна.

— Я тебя ни к чему не подталкивал, не стану делать этого и сейчас. Но, может быть, ты пересмотришь свою позицию.

Роберт с упрямым выражением хранил молчание.

Барон с любопытством следил за нами. Несмотря на сгущавшуюся атмосферу он вытащил длинную тонкую сигару и не спеша, со вкусом раскурил ее.

— Пока я и понятия не имею о предмете вашего разговора, — сказал он, но не мое это было дело — ставить его в известность о происшедшем.

Роберт посмотрел на отца.

— Даксу понадобилась закрытая информация о нашем банке в Швейцарии. Я отказался предоставить ее.

Барон медленно кивнул головой, глядя на кончик сигары.

— Роберт прав, — спокойно заметил он. — И тут дело не только в соблюдении юридических норм, это еще и вопрос этики.

— Понимаю, сэр. Но для меня эта информация имеет жизненно важное значение.

— Настолько важное, что ты обращаешься к другу с просьбой, выполнение которой подорвет к нему доверие людей?

— Больше того. Настолько важное, что в случае необходимости я, не задумываясь, пожертвую дружбой.

Некоторое время барон молчал, затем повернулся к сыну.

— Ты давно знаком с Даксом?

Роберт с удивлением посмотрел на отца.

— Ты и сам знаешь это не хуже меня.

— Обращался ли он к тебе прежде с подобной просьбой? Роберт покачал головой.

— А вообще с какой-нибудь просьбой?

— Нет.

— Приходилось ли тебе прибегать к его помощи? Голос барона звучал мягко, однако Роберт явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— И опять же ты хорошо знаешь, что да.

— Конечно, я многое помню. Как во время войны Дакс помог вам обоим, тебе и твоей сестре, а ведь его даже никто не просил об этом. Как помог он всем нам, когда у нас возникли трудности с нашим кузеном. И тогда он тоже не колебался.

— Это совсем другое дело, — упрямо ответил Роберт. — Никто же не требовал от него жертвовать чьим-то доверием.

— Так-таки и не требовал? — голос барона сделался ироничным. — Если я не ошибаюсь, мы просили, чтобы он ради нас солгал. А когда один человек лжет другому, пусть даже его и спровоцировали на это, такой поступок означает не что иное, как злоупотребление чужим доверием. Разве нет?

— Нет! — яростно возразил Роберт. — Тогда речь шла о бизнесе. В той ситуации мы действовали совершенно нормально.

— Может быть, и нормально. А с точки зрения морали?

— Мораль не имеет к этому никакого отношения! — Роберт явно злился. — Тебе легко рассуждать о морали!

— Вовсе нет, — улыбнулся барон. — Я первый сознаюсь в том, что далеко не все, что я в своей жизни делал, соответствовало моим собственным моральным представлениям. И, вынужден признать, что вполне может случиться так, что мне еще не раз придется идти против себя. Но действовал я, всегда отдавая себе полный отчет в том, что делаю. И никогда не пытался обмануть себя, как ты это сейчас хочешь сделать.

Роберт молча смотрел на отца.

Барон повернулся ко мне.

— Мне очень жаль, Дакс, что ничем не могу помочь тебе. Надеюсь, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы поверить, если я скажу тебе: будь у меня малейшая возможность, я бы предоставил тебе всю необходимую информацию.

— Я верю вам, сэр. Барон поднялся.

— Мне пора. Нет, не нужно вставать. Всего доброго, Дакс...

— Всего доброго, сэр. Барон повернулся к сыну.

— Роберт, — проговорил он негромко, — старый дурак — это еще не самое худшее. Куда опаснее дурак молодой, который уверен в том, что ему больше нечему учиться. Тебе нужно учиться слушать.

— Я все слышал, — немногословно ответил Роберт, — и ответ мой останется прежним!

— Значит, ты услышал не все. Я, например, хорошо помню, как Дакс сказал, что не будет тебя ни к чему подталкивать, если ты добровольно изменишь свою позицию. Насколько я его знаю, это может значить только одно, а именно: он в состоянии принудить тебя дать ему эту информацию вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет.

Роберт бросил на меня быстрый взгляд, лицо его покраснело, и тут же отвел глаза в сторону.

Мягким жестом барон положил ему на плечо руку. — Сынок, принимая во внимание то, чем ты или, вернее, мы обязаны Даксу, не будет ли более разумным чуть расширить твое понятие о так называемой этике? Дав Другу то, в чем он нуждается, ты избавишь его от неприятной неизбежности превратиться в твоего врага.

В полном молчании мы с Робертом следили за тем, как барон пробирается между столиками к выходу. Затем взгляды наши скрестились.

— Отойдя от дел, отец стал мягким и сентиментальным, — Роберт деланно рассмеялся. — Как, собственно, и следует в его возрасте.

Внезапно я разозлился, и то, что Роберт сказал только что о своем отце, лишь подстегнуло меня. Как же так получилось, что человек, знающий так много, почти ничему не научился?

— Боюсь, что последующие минуты смогут и тебя состарить, — произнес я с усмешкой.

— Брось, Дакс! — Роберт расхохотался. — Такими штучками ты мог одурачить моего отца. Но уж не меня. Мне виднее!

— Вот как? — мстительно спросил я. — Тогда тебе должно быть абсолютно все известно и о компании «Грузовые перевозки де Койна»?

— Естественно. Она была создана для доставки грузов в Кортегуа. Это составная часть наших былых инвестиций, и ты сам хорошо об этом знаешь. От имени Кортегуа документы подписывал не кто иной, как твой отец.

— И компания все еще принадлежит банку?

— Нет.

— Кто же является ее владельцем?

Вновь на губах Роберта появилась усмешка.

— Этого я сказать тебе не могу. После того, как в течение ряда лет мы не испытывали в ней нужду, она была продана. По соглашению с новыми ее хозяевами, мы выступаем в качестве их доверенных лиц. Сделка полностью соответствует действующему швейцарскому законодательству.

— В таком случае в глазах постороннего человека владельцами по-прежнему являетесь вы, неся всю полноту ответственности за деятельность компании?

— Да. — Я заметил, как по лицу Роберта пробежала тревожная тень. — Такова общепринятая практика, но каждому известно, что это всего лишь юридическая увертка.

Я неотрывно смотрел на Роберта, усиливая тем самым его чувство тревоги.

— Полагаю, тебе также известен характер нынешней деятельности компании?

— В общих чертах, — уклонился он от прямого ответа.

Я вытащил документы, которые передал мне Брауншвейгер, и небрежно уронил их на столик. Сейчас я действовал так же осторожно, как игрок на бильярде перед решающим ударом.

— Тогда, видимо, это следует понимать так, что банк де Койна не имеет ничего против того, чтобы выступать в качестве доставочного агента по оружию, изготавливаемому на бывших заводах фон Куппена в Восточной Германии?

Лицо Роберта приняло землистый оттенок.

— Что... Что ты хочешь сказать?..

— Взгляни на эти бумаги.

Роберт взял в руки копию контракта, подписанного, с одной стороны, правительством Восточной Германии, а с другой — швейцарской компанией «Грузовые перевозки де Койна». На лбу его выступили капельки пота. Рот приоткрылся. Да, никто бы ему не позавидовал в эту минуту.

Но во мне не было к нему ни капли жалости. Своей собственной глупостью он заслужил это сполна. Барон был прав: лучше бы мы договорились обо всем, оставаясь друзьями. Подобная информация могла погубить банк де Койна как ничто другое. Нам обоим было ясно, что никакие оправдания банку не помогут.

— Ты оказался не таким дальновидным, Роберт, каким привык себя считать, — сказал я.

Этим же вечером самолетом были доставлены из Швейцарии необходимые бумаги, и вместе с Робертом мы провели в его кабинете полночи, разбираясь в них. Когда я уходил, мой кейс был набит документами до отказа, я уносил с собой всю историю грязной сделки. И это было еще не самое худшее. В центре ее, подобно гигантскому осьминогу, помещался Марсель, протянувший во все стороны свои отвратительные щупальца.

Утром я позвонил Марлен, чтобы попрощаться.

— Ты уже уезжаешь?

— Звоню тебе из аэропорта.

— Мне очень жаль, что газеты устроили такую шумиху, Дакс. Надеюсь, она им не поверит.

— Это не имеет значения. — Я и в самом деле так думал. Слишком уж далеко разошлись мы с Беатрис. — И в любом случае, это не по твоей вине, Марлен.

— Ведь все было хорошо, правда, Дакс? — дрогнувшим голосом спросила она. — Я хочу сказать, между нами двумя?

— Да, Марлен.

Она помолчала, а когда заговорила вновь, я едва мог расслышать ее ставший вдруг очень низким и тихим голос.

— Ауфвидерзеен, Дакс. Береги себя.

— Всего доброго, Марлен.




23


Проходя через одно из помещений консульства, я наткнулся на лейтенанта Хиральдо. Я остановился, а он вскочил, вытянувшись передо мной в струнку.

— Ваше превосходительство!

— Лейтенант Хиральдо, — я протянул ему руку. — Не ожидал встретить вас в Нью-Йорке. Мы обменялись рукопожатием.

— Я и сам этого не ожидал. Во время войны в Корее я учился на пилота в ВВС США. И вдруг меня совершенно неожиданно послали на переподготовку.

— На переподготовку? — я улыбнулся. — Но ведь у нас нет авиации.

— Знаю. Поэтому-то меня и прислали.

— Пройдем в мой кабинет.

Когда Хиральдо вошел, я закрыл дверь.

— Итак, ты теперь летчик.

— Да, пилот одномоторного самолета. А здесь буду учиться летать на реактивном.

— Реактивные самолеты? — у президента были непомерные амбиции. Вот только как он намеревался претворить их в жизнь?

— Как дела дома?

— По-прежнему. — Хиральдо с сомнением посмотрел на меня. — Ничего хорошего, бандиты становятся все наглее. Напали еще на несколько деревень, хотя в газетах об этом не сообщалось. Думаю, поэтому меня и послали сюда. Ходят разговоры, что скоро у нас появятся реактивные самолеты для борьбы с ними.

— А как насчет контрабандного оружия?

— Не знаю. Портом командует Хойос, от него ничего не слышно. Пока, вроде, новых партий не перехватывали.

Я молчал. Если я был прав, то оружие продолжало поступать в страну, и не Хойосу было по силам справиться с этим.

— Курату стал похожим на военный лагерь, — продолжал Хиральдо. — Повсюду солдаты, народ молчит и терпит, но впечатление такое, что люди выжидают. На улицах после восьми вечера никого. Как будто город мертвый.

— Может, вскоре наступят перемены к лучшему.

— Надеюсь, — искренне произнес Хиральдо. — Иначе жизнь прекратится. Ощущение такое, что все мы оказались в одной огромной тюрьме.

Лицо Сергея было красным и злым.

— Я убью этого сукиного сына!

Я подошел к окну его кабинета. На стенах высоких домов-башен ослепительно сверкало послеполуденное солнце. Глазам сделалось больно. Мне страшно хотелось спать. Во время длинных ночных перелетов просто невозможно как следует отдохнуть.

— Мне бы следовало знать его лучше, — продолжал Сергей упрекать себя. — Если этот подонок предлагает тебе выгодное дельце — берегись! Как же я сразу не догадался, что здесь нечисто!

С усталым видом я повернулся к нему.

— Ты пожадничал, Сергей. Попался в его сети сходу.

— Что плохого в том, что человек хочет заработать пару лишних долларов для себя лично? — защищаясь, сказал Сергей. — Местные налоги сжирают заживо. Приходится выкручиваться, как в Швейцарии. Все так делают.

Я обвел взором роскошный кабинет. Вспомнил его двухэтажную квартиру на Пятой авеню, сказочный особняк в Коннектикуте, черный «роллс-ройс» с золотым гербом на дверце.

— Когда человек ничего не имеет, он и налогов не платит.

Видимо, Сергей понял, о чем я размышлял. Брови его круто сошлись на переносице.

— Ты свалял дурака, — продолжал я. — Поставить на карту так много ради мелочи, отдать себя в руки проходимца из-за нескольких долларов!

Я не сказал Сергею ничего такого, чего бы он сам не знал, но он все еще пытался защищаться.

— Не я один такой.

Если эта мысль утешала его — то Бог с ним. Да и что скажешь — к сожалению, он был прав. Жадность привела Роберта в эту же самую ловушку, и только Марсель да еще, наверное, сам Господь Бог знали, кого еще стремление к наживе поставило в столь унизительное положение.

— Что мне теперь делать? — спросил наконец Сергей.

— Ничего. Я сам все устрою.

Это подходило ему как нельзя лучше.

Я восстановил общую картину. Марсель купил компанию у Роберта на имя Сергея, объяснив это тем, что суда будут использоваться для перевозки продукции князя Никовича из Франции в Соединенные Штаты. Роберт, зная об успехах Сергея и предвидя неслыханный рост перевозок, без всяких сомнений согласился на сделку.

Тогда Марсель метнулся к Сергею с сообщением о том, что появилась возможность приобрести долю в компании «Грузовые перевозки де Койна», уступив ему практически за бесценок пять процентов акций. Для Сергея имя де Койна являлось синонимом надежности, и когда Марсель сказал ему, что уже переговорил с Робертом и что Роберт согласился, чтобы президентом компании стал Сергей, тот почувствовал себя глубоко польщенным. Его ничто не насторожило. Дивиденды, которые получал Сергей, и комиссионные, перечислявшиеся банку де Койна, удовлетворяли обе стороны и удерживали от проявлений досужего любопытства.

В общем, мне оставалось винить лишь самого себя за то, что я не разобрался во всем этом раньше. Ведь подозрение мелькнуло у меня еще тогда, когда я впервые узнал о контрабандном оружии. В подсознании, видимо, отложился тот факт, что я слышал когда-то о покупке Марселем судов и о продаже оружия на Восток. Тогда-то Марсель и вкусил тех барышей, которые сулит торговля оружием. Так что в конце концов я оказался ничуть не умнее прочих.

Я посмотрел на сидящего напротив Сергея.

— Являясь президентом компании, ты подписывал документы?

— Да.

— Они у тебя здесь? Он покачал головой.

— Нет, все бумаги Марсель держит у себя. Говорит, что так надежнее.

— А что же имеешь ты?

— Только сертификаты моих акций.

— Давай их сюда.

Сергей снял телефонную трубку.

— Будьте добры, принесите, пожалуйста, небольшую красную папку со стеллажа.

Через минуту появилась секретарша.

— Вы это имели в виду, ваше высочество? Я не удержался и посмотрел на нее — интересно, она это серьезно? Вид у нее был совершенно невозмутимый.

— Да, благодарю вас.

Секретарша вышла. Я не смог сдержать смеха.

— Ну, брат! Добился-таки своего, августейшая ты задница!

Все же у Сергея хватило совести, чтобы покраснеть.

— Это было на пользу делу.

Он отыскал в папке сертификаты и передал мне. Я принялся внимательно изучать их. Обычные типографские бланки, украшенные золотыми и зелеными виньетками. Вверху — наименование компании и количество акций, представленных каждым сертификатом. В самом низу, по углам — две подписи. Одна — Сергея, президента компании. Другая... Я ожидал увидеть подпись Марселя, но и тут он остался верен себе. Инстинкт самосохранения твердил ему — не подписывай. Ничего не подписывай!

Однако росчерк пера, который я прочитал, был для меня даже более говорящим — он напрямую связывал поставки оружия, бандитов и группировку Гуайаноса, поскольку принадлежал Альберто Мендосе, секретарю компании.

Откуда-то издалека до меня донесся телефонный звонок. С трудом сбрасывая остатки сна, я потянулся к трубке.

— Да?

Звонил снизу один из клерков консульства.

— Я достал те сведения, которые были вам нужны, ваше превосходительство, — сказал он.

Я сел в постели, пытаясь вспомнить, в чем заключалась моя просьба. Чиновнику, видимо, стали понятны мои затруднения, поскольку через секунду он уточнил:

— Это касается Альберто Мендосы, ваше превосходительство.

— О, да, — я тут же проснулся. — Вам не составит труда принести мне их сюда, наверх?

Я положил трубку и посмотрел на часы. Почти полночь. Начал вспоминать: вернувшись вечером от Сергея, я попросил служащего разыскать мне досье Мендосы. Поднялся наверх, чтобы принять душ. Но прежде решил прилечь на пару минут. Вот тут-то меня и разбудил телефонный звонок.

Во рту был вкус соломы, смятая одежда липла к телу. Я встал с кровати, потянулся. В дверь негромко постучали, я пошел открывать, на ходу расстегивая рубашку.

Из-за двери послышался голос Котяры.

— К вам сеньор Перес.

— Пусть войдет.

В комнату робко ступил седоволосый мужчина невысокого роста.

— Заходите, Перес, — пригласил его я. — Вы были весьма любезны, согласившись пожертвовать из-за моей просьбы своим вечером.

— Я сделал это с удовольствием, ваше превосходительство. — Он вручил мне отпечатанный на машинке лист. — Вот то, о чем вы просили, сеньор.

— Спасибо.

— Что-нибудь еще, ваше превосходительство?

— Нет, благодарю. Вы сделали более чем достаточно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, ваше превосходительство.

Я положил бумагу на стол и принялся читать ее. неторопливо снимая с себя одежду.

Альберто Мендоса: 34-х лет, родился 28 июля 1921 года в Курату.

Родители: Педро Мендоса, торговец; Долорес, урожд. Гарсиа.

Образование: Колледж иезуитов в Курату. Закончил с отл. в 1939 г. Университет Мехико. Специализация: экономика и политические науки. Закончил с отл, в 1943 г. Колумбийский университет в Боготе. Доктор политологии, 1944 г.

Прохождение службы: Присвоено звание армейского лейтенанта — июль 1944 г. Предстал перед судом военного трибунала 10 нояб. 1945 г. Предъявлено обвинение в распространении коммунистической литературы и попытке создания в армии коммунистической организации. Решением суда признан виновным. Приговорен к десяти годам каторжных работ; вышел на свободу в 1950 г. в связи с всеобщей политической амнистией.

Прочие отметки: В 1950 г. выехал в Европу. До сентября 1954 г. данных нет. В сентябре указанного года вышел на контакт с Гуайаносом. О личной жизни данных нет.

Сидя на краю постели, я снял ботинки. Вот, оказывается, в чем была зацепка. Президент угадал верно, когда говорил, что за Гуайаносом стоят коммунисты. Почему-то в этот момент я вспомнил Беатрис, мне стало даже нехорошо. Конечно, у нас не было ни малейшего шанса — когда все складывалось против нас. Ничего странного в том, что она решила, будто я имею отношение к гибели ее отца.

Ругаясь, на чем свет стоит, я вдруг осознал, что сон покинул меня. Теперь уже мне не заснуть. Я еще раз посмотрел на часы — Марсель, должно быть, бодрствует, он никогда не ложится раньше трех утра, У меня было время сделать то, что я намеревался сделать.




24


Марсель был здорово навеселе, когда открыл мне дверь. Стоя в прихожей, он слегка покачивался и улыбался. И едва даже не упал на меня, схватившись руками за лацканы моего пиджака.

— Дакс, ах ты, пес такой! Я читал про тебя в газетах! Я взял его за локоть, чтобы удержать.

— Я тоже кое-что читал.

Тратить сейчас на него сарказм было пустым делом.

— А знаешь, — он выпучил глаза, — я даже хотел послать тебя к черту. Думал, ты переметнулся. Теперь-то, конечно, я поумнел.

— Ну еще бы, — успокаивающе согласился я.

— Ты явился как раз вовремя. У меня была тут вечеринка, но какая-то скучная. Пойдем.

Вцепившись в мою руку, он едва ли не силой потащил меня в гостиную. В комнате царил полумрак. Верхний свет был погашен, и только по углам неярко светили бра. На кушетке сидели две женщины, лиц их в неверном освещении было не разобрать.

В голосе Марселя зазвучали порочные нотки, когда он произнес:

— По-моему, дамы тебе знакомы. Бет, поздоровайся с Даксом.

Женщина, сидевшая ближе ко мне, подняла голову.

— Привет.

Я узнал в ней большегрудую блондинку, которую как-то уже видел здесь.

— Привет, Бет.

— Что ты расселась там, как последняя дура! — прикрикнул на нее Марсель. — Приготовь Даксу чего-нибудь выпить!

Бет без слов поднялась и прошла к бару. Другая женщина даже не шелохнулась.

— Ведь ты же знакома с Даксом, — издевательски произнес Марсель. — Так-то ты встречаешь старых друзей?

Голова женщины повернулась ко мне, и сквозь падавшие волосы я смог рассмотреть ее лицо.

— Даня!

— Да, Даня. — Марсель мерзко хихикнул. — Ты никак не ожидал встретить ее здесь, а? Я не ответил.

— Уж кого-кого, но не Даню Фаркас, — продолжал Марсель, поигрывая голосом, — она такая независимая, такая гордая. Я молчал.

— Дерьмо! — взорвался вдруг он. — Да она такая же шлюха, как и все остальные!

Из-за бара вышла Бет, держа в руках по стакану. Марсель забрал их у нее и передал один мне. Бет вернулась к стойке, взяла еще два стакана — для себя и для Дани.

— Кончай, Марсель, — повернулась она к хозяину, — иначе все закончится пьянкой. Заведи какую-нибудь музыку. Нужно встряхнуться.

— Нет! Не хочу! — Марсель одним глотком вылил в себя половину стакана и рухнул на кушетку рядом с Даней. — Не будь такой недотрогой! Ты среди друзей! — Он положил ей руку на грудь, она молча убрала ее.

Бет нажала кнопку магнитофона, и комнату наполнила музыка. Она оперлась на Марселя, груди ее наполовину вывалились из платья.

— Вставай, ну, давай же спляшем, — обратилась она к Марселю. Даже мне было видно, что ей жалко Даню.

Неожиданным жестом Марсель выбил стакан из ее руки. Пролетев через всю комнату, он вдребезги разлетелся об стену.

— Выключи эту чертову машину! — заорал он. — Сказал же — не хочу!

На мгновение в глазах Бет сверкнула ненависть. Она бы убила его, если бы только посмела. Музыка смолкла.

— Сейчас ты не на сцене перед зрителями, — холодно проговорил Марсель, обращаясь к Дане. — Так что нет нужды играть. Ни для меня, ни, тем более, для Дакса. Мы оба прекрасно знаем, что ты из себя представляешь, мы оба спали с тобой. А ты думала, я этого не знаю? — Он засмеялся. — Я знаю все. Помнишь тот вечер в «Эль-Марокко», когда он отвозил тебя домой? Ведь он пробыл у тебя до пяти утра!

Не обращая на него никакого внимания, Даня поднялась с кушетки.

— Дакс, ты не отвезешь меня домой?

— Дакс, ты не отвезешь меня домой? — мерзким голосом передразнил ее Марсель. — Ну так давай же! — вдруг гаркнул он. — Все они твердят об одном и том же — какой огромный у тебя конец! Наверное, ей хочется, чтобы ты еще раз отхарил ее. Но это будет пустой тратой времени, Дакс, это будет все равно что трахать мраморную статую. Единственное, на что она способна, — это валяться бревном!

Марсель бросил взгляд сначала на Даню, затем на меня.

— Она точно такая же потаскуха, как и все остальные. Знаешь, зачем она пришла сюда? — Он не стал дожидаться моего ответа. — Да она еще верит в то, что сможет заставить меня жениться на ней. Она стареет, голос ее уходит, вот она и боится, что останется на бобах!

Он принялся хохотать. Затем, повернувшись к Дане, спросил с медоточивым ехидством:

— А ведь я не такой уж и дурень, правда? С чего бы это мне делать такую глупость, когда в моем распоряжении любая баба? А пока у меня водятся деньжата, Даня никуда не денется...

Ее лицо стало белым.

— Дакс, прошу тебя...

С меня тоже было более чем достаточно.

— Пошли, Даня.

— Давай-давай! — не успокаивался Марсель. — Думаешь, мне неизвестно, чем ты занимался в Швейцарии? Дамский угодник! Любовник Номер Один! Ба! — Он плюнул мне под ноги. — Все твои мозги помещаются у тебя не в голове, а в головке!

Этого я уже не мог вынести. Схватив Марселя под мышки, я швырнул его с кушетки на пол.

— Ты плюгавый грязный ублюдок. И мне бы следовало убить тебя.

Марсель с издевкой уставился на меня.

— Кишка тонка!

Я начал трясти его, как обделавшегося щенка, но тут Даня вцепилась в мою руку.

— Дакс! Дакс, остановись, прошу тебя! Я со злостью пихнул Марселя в сторону кушетки. Он плюхнулся на спину.

— Видишь, я оказался прав. Ты только с бабами — петух. У тебя не те яйца, чтобы сделать со мной то, что ты намеревался! — Он, наконец, отдышался, голос зазвучал чуть спокойнее. — Много лет я думал, что у тебя все-таки есть мужество, Дакс. Но даже если оно и было когда-то, то теперь все вышло. Ты потерял его, Дакс!

Я глядел на него, не скрывая презрения.

Он захохотал.

— Не надо на меня так смотреть. Мне это не в новинку. Твой взгляд означает, что ты чувствуешь себя правым и святым, как Господь Бог. Ну-ну, брось! Ты всегда выбирал самый простой путь. Ты следовал за своим концом и делал вид, что то, что тебе не по нраву, просто не существует. Всю жизнь ты провел в игре и ни разу не удосужился сделать что-то собственными руками. Все время тобою кто-то манипулировал: твой президент, твои жены, даже я! Уж пора бы тебе понять, что же ты на самом деле из себя представляешь. А ведь ты не более чем глупое насекомое, паразит, разряженный жиголо! Он сделал глубокий вдох.

— Думаешь, в Швейцарии тебе удалось что-то найти? Ну, и что же ты будешь с этим делать? Да ничего. Потому что в противном случае ты уничтожишь не только своих друзей, но и самого себя.

Я смотрел на него, и впервые за все время по спине моей пробежал холодок страха. Этот человек не сознавал, что он говорит, он сошел с ума.

Марсель подобрал свой стакан.

— Думаешь, тебе удастся прекратить поставки оружия? — спросил он уже совершенно спокойно. — Тебе известно, кто еще является совладельцем компании? Президент. Думаешь, я смог бы добиться такого успеха без его помощи? Ему требовались деньги, поэтому он не стал протестовать против небольших беспорядков в стране. Наоборот, сказал он, это поможет делу объединения Кортегуа да и обойдется намного дешевле, чем предполагалось. Вот я ни о чем и не беспокоюсь. Потому что в любом случае останусь в выигрыше — независимо от того, чья возьмет!

Я почувствовал себя отвратительно — я знал, что он говорит правду.

— Пойдем, — повернулся я к Дане.

— Нет, подожди, я с тобой еще не закончил! — крикнул Марсель.

Он сунул руку в карман и вытащил из него ключ.

— После того, как отдерешь ее, возвращайся! — Он перебросил ключ мне. — Мы еще не все уладили. Я поймал ключ и положил его в свой карман.

— Ты тоже убирайся! — вдруг крикнул Марсель Бет. — Ты мне уже до смерти надоела!

Со стаканом в руке он довел нас до лифта. Последние слова, которые я от него услышал, были:

— Ты вернешься сюда, Дакс, и если я буду спать, ты подождешь, пока я проснусь!

Двери лифта распахнулись. Когда охранник выпускал нас, я сказал ему, что еще вернусь. Я и в самом деле намеревался сделать это. На людей типа Марселя можно смотреть только так, как хирург смотрит на раковую опухоль. Если ее предоставить самой себе, она уничтожит все, что находится вокруг; остается только одно — удалить опухоль. Я принял решение. Марсель должен умереть. Другого выхода не было.




25


— Мне не нужно такси, — сказала Бет, когда они вышли на улицу. — Я живу через дорогу, Марсель предпочитает, чтобы я находилась под рукой. Так что спокойной ночи.

Мы посмотрели, как Бет перешла улицу и скрылась в подъезде дома, расположенного на другой стороне. Подъехало такси, и я открыл дверцу. Усевшись в такси, Даня прислонилась ко мне, и сквозь мех ее норковой накидки я почувствовал, как она дрожит. Она начала плакать, негромко всхлипывая.

— Успокойся, — сказал я. — Тебе не придется возвращаться.

Даня; посмотрела на меня, но в машине было темно, и я не мог рассмотреть выражение ее глаз.

— Если бы только это было правдой. Я взглянул на нее.

— Не веришь? Она кивнула.

— Но что он может тебе сделать?

— Да что угодно, — сказала она. — Все, что я реально имею, — это контракт на выпуск пластинок, а компанией звукозаписи теперь владеет он.

— Когда ты об этом узнала?

— Сегодня, потому и пришла к нему. Марсель позвонил мне перед самым выходом, сказал, что хочет поговорить со мной. Когда я ответила, что очень устала, он вышел из себя и сказал, что если я не приеду после спектакля, то никогда не запишу больше ни одной пластинки, так как он владеет моим контрактом.

— И сколько еще будет продолжаться этот контракт?

— Довольно долго. Семь лет.

— Но ведь он все равно должен платить тебе.

— Только минимум. Да и основной мой заработок поступает не от этого, а Марсель может отлучить меня от всех оперных театров мира. Они не смогут пригласить меня, даже если захотят.

— А какое отношение контракт на запись пластинок имеет к твоей работе?

— Самое прямое. Многие оперные театры восполняют дефицит исполнителей записью оперного спектакля, а потом продают пластинки и права на их трансляцию по радио, что приносит им хорошие деньги. Звукозаписывающие компании, которые владеют нашими контрактами, обычно соглашаются на это, даже в тех случаях, когда им мало что перепадает. Это устраивает все стороны, но Марсель может не дать такого согласия, и кто после этого будет иметь со мной дело?

— Семь лет не такой уж долгий срок, — сказал я. Даня посмотрела на меня.

— Для меня долгий. Мне уже за тридцать, к тому времени я могу вообще потерять голос. А если даже и не потеряю, то кто пригласит меня выступать? Появятся новые, молодые певицы, и никто и не вспомнит Даню Фаркас.

Когда такси остановилось перед ее домом, Даня все еще дрожала.

— Ты не поднимешься ко мне, пожалуйста? Я тяжело переношу одиночество.

Я несколько секунд смотрел на нее, потом расплатился с шофером. Возле квартиры Даня повернулась ко мне, глаза ее по-прежнему были красными.

— Выпьешь чашку кофе? — спросила она.

Я кивнул.

Я прошел в гостиную, а Даня отправилась на кухню готовить кофе. Подойдя к открытому проигрывателю, я посмотрел на пластинку, которая стояла на нем. Это была ее самая последняя пластинка: «Кармен в исполнении Дани Фракас».

Я нажал кнопку, и через несколько секунд чудесный, богатый голос заполнил комнату. Я закрыл глаза. Если бы существовали оперы, написанные специально для латиноамериканцев, то это была бы одна из них, и если существовала певица, рожденная для роли Кармен, то ею была Даня. Она была истинная Кармен.

Даня вернулась в комнату с подносом в руках.

— Надеюсь, не будешь возражать против растворимого? Я кивнул.

— Не буду, пока он горячий.

— Он горячий, — ответила Даня, ставя поднос на маленький столик. — Наливай себе, я сейчас вернусь.

К тому времени, когда Даня вернулась, я пил уже вторую чашку и слушал вторую сторону пластинки. Она переоделась в длинный домашний халат. Даня молча налила себе кофе, сделала несколько глотков, и щеки ее слегка порозовели.

— Марсель сказал, что ему стоило трудов и времени заполучить компанию, — сказала Даня. Я промолчал.

— Когда-то я любила Марселя, действительно любила, но он никого, кроме себя, не любит. Люди существуют для него только в качестве слуг.

Пластинка закончилась, но музыка продолжала звучать у меня в ушах. Потом я поднялся.

— Мне надо идти.

— Ты хочешь вернуться к нему?

Я кивнул.

Даня встала, подошла и прижала голову к моей груди.

— Бедный Дакс, — прошептала она, и тебя он использует точно так же, как всех нас.

— От меня он ничего не получит! — резко ответил я. — Ничего. И никто не сможет меня использовать. Очень скоро он в этом убедится.

Даня внимательно смотрела на меня, и я понял, что она догадалась о том, что я задумал.

— Не делай этого, Дакс, — тихо сказала она. — Он не стоит этого.

Не ответив, я направился к двери. Открыл ее, но Даня остановила меня.

— Я ведь совсем не такая, Дакс, правда? Я ведь не деревяшка, как он обозвал меня?

Этот ублюдок знал, как ударить побольнее. Сам того не сознавая, он заставил Даню сомневаться в себе. Я покачал головой, нагнулся и поцеловал ее в щеку.

— Ты совсем не такая, — сказал я. — Да и что он понимает в женщинах? Если бы не его деньги, ему пришлось бы заниматься онанизмом.

Котяра вошел в мою комнату в тот момент, когда я заряжал небольшой револьвер. Он быстро заморгал глазами, и сонливость моментально слетела с него.

— Что ты собираешься делать? — спросил он. Я покрутил барабан и услышал мягкие, ритмичные щелчки.

— То, что должен был сделать много лет назад.

— Кэмпион?

Я кивнул.

Котяра замялся, потом подошел ближе.

— Лучше, если это сделаю я, у меня больше опыта.

— Нет, — ответил я, пряча револьвер в карман пиджака.

— Это может повредить и тебе и Кортегуа. И так уже ходит слишком много слухов о Гуайаносе.

— Значит, еще недостаточно, — ответил я. — Во всяком случае, у меня больше шансов, чем у тебя, убедить полицию в том, что это был несчастный случай. Кто будет сомневаться, когда я скажу, что мы осматривали револьвер и он нечаянно выстрелил?

Котяра скептически посмотрел на меня.

— В конце концов, я же посол, — сказал я. — Не так ли?

Котяра пожал плечами.

— Да, ваше превосходительство. — В глазах его загорелись лукавые огоньки, и я понял, что он одобряет мои намерения. — Но, ваше превосходительство, вы уверены, что помните, как обращаться с этой штукой?

— Помню, — ответил я.

— Тогда будьте осторожны. — Он открыл мне дверь. — Себя не подстрелите.

Прошло почти три часа после того, как я покинул дом Марселя, и вот неразговорчивый азиат дворецкий снова открыл мне дверь. Было начало пятого утра, но дворецкий выглядел так, будто вовсе не спал.

— У меня есть ключ от лифта, — сказал я. Дворецкий кивнул.

— Мистер Кэмпион говорил мне. Не забудьте потом запереть лифт.

Дверь в гостиную была открыта, я запер дверь лифта и вошел. Свет в комнате горел, но она была пуста.

Ведущая в спальню Марселя дверь была также приоткрыта, и я заглянул туда, подавив в себе намерение предварительно позвать его. Не было смысла деликатничать с человеком, которого собираешься убить. В комнате было темно, и я зажег свет. На кровати никого не было, похоже, что на нее и не ложились. Я прошел через спальню в гардеробную, оттуда в ванную. Там тоже было пусто.

Вернувшись в гостиную, я попытался открыть дверь комнаты для гостей, но она оказалась запертой изнутри. Наверное, Марсель пригласил какую-нибудь девицу, развлекается с ней там или спит, заперев в силу своей навязчивой идеи дверь. Однако, я не намеревался ждать, чтобы выяснить это. Громко постучав, я крикнул:

— Марсель!

Подождав несколько секунд, я снова позвал его и снова безрезультатно.

Я медленно вернулся к бару и налил себе выпить. Во всяком случае, я был теперь уверен, что он там один, потому что если бы в комнате был кто-то еще, мне бы непременно ответили. Может быть, он просто зашел туда и отключился.

Я потягивал виски, и в тот момент, когда мой взгляд упал на панель позади бара, я вспомнил о скрытой телекамере. Пройдя за стойку бара, я отыскал кнопку и нажал ее.

Панель бесшумно повернулась, и еще несколько секунд пришлось подождать, пока нагреется телевизор. Первое, что я увидел, была кровать, но она была пуста. Потом я увидел Марселя и медленно перевел дыхание. Кто-то опередил меня, Марсель был уже мертв.

Он лежал на животе на полу рядом с кроватью: голова повернута, глаза вылезли из орбит, толстый, распухший язык вывалился изо рта. Воротник рубашки был расстегнут. Черный шелковый шнур, обмотанный вокруг шеи, шел к рукам, связанным за спиной, а далее к лодыжкам связанных ног. Шнур был затянут так сильно, что тело Марселя изогнулось.

Я смотрел на него, позабыв о выпивке. Мне впервые приходилось видеть такое простое и вместе с тем изощренное убийство, чувствовалась рука настоящего профессионала. У меня не было сомнений, что Марсель был еще жив, когда убийца вышел из комнаты, но жил он после этого всего несколько минут. Он сам убил себя, пытаясь освободиться, и чем энергичнее он пытался сделать это, тем сильнее затягивался шелковый шнур вокруг его шеи.

Отхлебнув из стакана, я снял трубку телефона, стоящего на стойке бара, и нажал кнопку с надписью «дворецкий».

— Слушаю, мистер Кэмпион? — раздался голос с ярко выраженным восточным акцентом.

— Это не мистер Кэмпион, это мистер Ксенос. Приходил ли кто-нибудь к мистеру Кэмпиону, пока меня не было?

Дворецкий замялся.

— Нет, сэр, насколько я знаю. Во всяком случае я никому не отпирал парадную дверь после того, как вы с дамами уехали.

Я посмотрел на экран телевизора.

— Тогда, думаю, вам лучше вызвать полицию. Похоже, что мистер Кэмпион мертв.

Я медленно положил трубку и закурил сигарету, потом сел и, куря и потягивая виски, стал дожидаться приезда полиции. Я вспомнил слова одного банковского громилы по имени Вилли Саттон, с которым познакомился однажды. Он написал книгу о своей жизни, и одно время она пользовалась большой популярностью. «Нет такого сейфа, хранилища, банка или тюрьмы, сделанных человеком, в которые при сильном желании не смог бы проникнуть другой человек», — говорил он.

Я подумал, что бы сказал Марсель, услышь он эти слова. Возможно, и ничего. Он ведь считал себя единственным человеком, который может все предусмотреть. Я улыбнулся.

Интересно, какой толк ему теперь от всех его денег и планов.




26


История убийства Марселя изобиловала классическими подробностями, которые так любят расписывать газеты: хорошо охраняемый дом, неприступное жилище, запертая комната и в качестве жертвы один из самых богатых и ненавидимых людей в мире. Все это сопровождалось сообщениями о международных финансовых махинациях и сотнями фотографий прекрасных женщин и дорогих проституток. У газетчиков каждый день был подобен празднику, у них было все, что они хотели, кроме одного — убийцы.

Спустя неделю после убийства ко мне в кабинет явился капитан, занимавшийся его расследованием. Мы с ним были уже хорошо знакомы, так как неоднократно беседовали в течение этой недели.

— Мистер Ксенос, — сказал он, выколачивая трубку в пепельницу, — на расследование уйдут годы, но когда мы завершим его, то будем так же далеки от успеха, как и сейчас. И не потому, что у нас нет подозреваемых, я могу назвать как минимум пятьдесят человек, у которых были причины убить Кэмписна.

Я улыбнулся про себя. Этот полицейский был достаточно умен и вежлив, чтобы не сказать, что и я фигурирую в этом списке.

— Мы продолжаем осматривать дом, снова и снова все перепроверяем и приходим к выводу, что убийца не мог проникнуть внутрь незамеченным.

— И все-таки он проник, — сказал я. Полицейский кивнул.

— Да, проник. Но это не слуга, старая шутка по поводу дворецкого в данном случае неуместна. У всех слуг неопровержимые алиби. — Капитан поднялся. — Ладно, полагаю, что и так отнял у вас много времени. — Он протянул руку, на губах его играла легкая улыбка. — В конце года я ухожу в отставку, так что мы, наверное, больше не увидимся, мистер Ксенос.

Я пожал руку капитана и вопросительно посмотрел на него.

— Я имел в виду, что не увидимся при подобных обстоятельствах. За последние два месяца мы дважды встречались с вами, и каждый раз по поводу убийства.

И тогда я вспомнил. Ну конечно, ведь это он допрашивал меня после покушения на Гуайаноса. Я снова пожал ему руку и засмеялся.

— Минутку, капитан. Из ваших слов следует, что мне вообще опасно общаться с людьми.

— Я не это имел в виду, — быстро возразил капитан. — Вы ведь поняли меня.

— Не стоит, капитан, я все понял. Кстати, не могли бы вы оказать мне услугу?

— Если в моих силах.

— Я бы хотел связаться с дочерью Гуайаноса. Вы не знаете, где бы я мог найти ее?

На лице капитана появилось удивленное выражение.

— А вы разве не знаете? Я покачал головой.

— На следующий день, после того как мы выдали тело, она вместе со своим дядей повезла его на родину для захоронения.

— В Кортегуа? Капитан кивнул.

— Да, поэтому я и думал, что вы в курсе. Ваше посольство дало сообщение в газеты.

Теперь все было ясно, я в это время был в Европе.

— А поехал ли с ними человек по имени Мендоса?

— Думаю, что да. Во всяком случае в самолет он сел. Правда, у самолета была посадка в Майами и он мог там выйти. Я уточню, если хотите.

Я покачал головой.

— Нет, спасибо, капитан. Это не так важно.

Капитан вышел из кабинета, а я остался размышлять об услышанном. Странно, что я ничего не знал, должно было быть сообщение из Кортегуа. Мендоса не тот человек, которого Хойос мог бы пропустить. Я запросил списки пассажиров, вылетевших из Курату и прилетевших туда за последнюю неделю, и нашел в них имена Беатрис и ее дяди, но Мендосы там не было. Я медленно отложил бумагу. Как бы там ни было, я был уверен, что Мендоса находится в Кортегуа. У меня появилось недоброе предчувствие. Я решил было послать телеграмму, но потом отказался от этой мысли. Я ведь не служил в тайной полиции, пусть Хойос и Прието сами выполняют свою грязную работу.

Революция началась спустя почти два месяца. О восстании я услышал в первый день Пасхи, и именно на этот день первоначально было решено назначить выборы. Я находился у Дани, мы сидели в постели и завтракали. Даня подняла с пола рядом с кроватью дистанционный пульт управления.

— Ты не возражаешь, если я включу двенадцатичасовые новости? — спросила она.

— Должен ли я одеться по этому поводу? — поинтересовался я.

Даня рассмеялась и нажала кнопку. Спустя несколько секунд на экране появилось изображение. Как обычно, передавали рекламу, но потом симпатичная дикторша объявила:

— А теперь, леди и джентльмены, новости Си-Би-Эс!

На экране появился серьезный мужчина. Его несколько полноватое лицо, решительный нос, густые усы и чуть выпуклые глаза вызывали к нему доверие. Этот человек знал, что говорил, даже если вы были точно уверены, что он просто читает текст, написанный для него другими людьми.

Я откусил кусочек тоста и посмотрел на экран.

— Доброе утро, леди и джентльмены, — прозвучал в комнате приятный рокочущий голос. — Я Уолтер Джонсон. Начинаем с главных событий дня. Мы получили очередное сообщение о вооруженных столкновениях в Кортегуа.

Прежде чем он продолжил, я успел бросить взгляд на Даню. В ее широко раскрытых глазах застыло удивление.

— Военные действия в горных районах между правительственными войсками и повстанцами продолжались всю ночь. Мятежники захватили еще две деревни и, по их словам, нанесли серьезные потери правительственным войскам. По сообщениям мятежников, передаваемым их полевыми радиостанциями, их отряды находятся в шестидесяти милях от столицы, они полностью контролируют северную часть страны.

Однако на юге отряды мятежников понесли серьезные потери в ходе попытки соединиться с отрядами, ведущими боевые действия на севере.

В столице страны Курату действует режим военного положения, улицы пусты, но в городе то и дело возникают перестрелки, особенно в районе порта, где расположены правительственные войска, препятствующие высадке мятежников со стороны моря. Огонь открывается по любой движущейся цели.

Этим утром президент страны де Кордоба несколько раз выступал по радио с обращением к населению сохранять спокойствие. Он призвал ответственных чиновников и армию оставаться верными правительству и, я цитирую: «... не поддаваться на лживые обещания коммунистов на юге и незаконных бандитских формирований на севере». Президент де Кордоба определил настоящие военные действия не как революцию, а как первое открытое вторжение коммунистов в Латинскую Америку. Он заявил, я цитирую: «... это является заранее спланированной акцией, инспирированной и снабжаемой людьми и оружием из-за границы». Президент также объявил, что намерен лично стать во главе правительственных войск и провести перестановку в правительстве. Он пообещал, я снова цитирую: «... не отдыхать до тех пор, пока все бандиты не будут вышвырнуты за границу и сброшены в море, откуда они и пришли».

Телекамера изменила план. Комментатор взял в руки лист бумаги.

— Государственный департамент в Вашингтоне заявил о намерении принять меры для безопасной эвакуации всех граждан США из Кортегуа, в случае если возникнет необходимость.

Комментатор взял другой лист бумаги и продолжил:

— Авиакомпания «Пан Америкен» объявила об отмене своих рейсов в Кортегуа до нормализации обстановки. Дневной рейс Нью-Йорк — Майами — Курату — Богота будет теперь производиться по маршруту Нью-Йорк — Майами — Богота.

Телекамера снова изменила план, и теперь уже комментатор не читал записи, а говорил от себя.

— Нам не удалось связаться с посольством Кортегуа в Нью-Йорке. Двери посольства оказались запертыми, никто не знает, находится ли в Нью-Йорке сеньор Ксенос.

А теперь о других новостях. Сегодня в Нью-Йорке...

Раздался щелчок, и экран телевизора погас. Когда Даня повернулась ко мне, я уже выскочил из постели и натянул на себя кое-что из одежды.

— Что все это значит? — спросила она. Я молча застегивал рубашку. А что это могло значить? В голове моей крутились тысячи мыслей. Пожалуй, Mapсель знал, что говорил. Какое право я имел не ночевать в посольстве, понимая, что взрыва можно ожидать в любую минуту. Где были мои мозги, ведь Марсель все мне объяснил.

Я почувствовал странное чувство вины, личное ощущение трагедии и потери, которых не испытывал с момента смерти отца. На глаза навернулись слезы.

— Что все это значит? — повторила Даня.

— Это значит, — глухо ответил я, — что все, что я делал, все, к чему стремился, рухнуло.




27


К тому моменту, как я добрался до консульства, угрызения совести отошли на второй план. Расталкивая толпу репортеров и бросая на ходу: «Никаких комментариев», я с трудом протиснулся внутрь здания. Котяра и один из клерков навалились на дверь, и им удалось запереть ее.

— Вызовите полицию, — приказал я, — попросите, чтобы они помогли очистить вход. — Я повернулся к Котяре. — Пошли со мной.

Увидев меня, секретарша облегченно вздохнула.

— Очень много телефонных звонков, — сказала она. — Вас разыскивал президент, а также из Госдепартамента...

— Отнесите список звонивших в мой кабинет, — сказал я и, резко захлопнув за собой дверь, повернулся к Котяре.

— Действительно все так плохо, как передали в телевизионных новостях?

Котяра пожал плечами, лицо его ничего не выражало.

— В такие моменты никто не говорит правду, но ясно, что дела хуже некуда. Я кивнул.

— Хиральдо еще здесь?

— Да, он наверху, слушает радио.

— Позови его сюда.

Котяра молча вышел из кабинета, а я взял у секретарши список звонивших.

— Соедините меня с президентом, — сказал я.

— Хорошо, ваше превосходительство.

Я принялся изучать список. Казалось, весь мир вдруг охватила забота о Кортегуа. Звонки были отовсюду: из ООН, из различных посольств и консульств, из газет, а также из Госдепартамента и от одного сенатора и двух конгрессменов из Вашингтона.

Зазвонил телефон, я снял трубку.

Голос президента звучал резко и зло.

— Где тебя черти носят? Я всю ночь пытался дозвониться до тебя!

У меня не было удовлетворительного объяснения, поэтому я предпочел промолчать.

— Если бы ты был здесь, я бы пристрелил тебя! — орал президент.

С меня было достаточно, я понимал, что такой разговор никуда не приведет.

— У вас еще будет для этого время, а пока не могли бы вы объяснить мне ситуацию?

Президент смолк, видимо, переваривая сказанное мною. Голос его стал несколько спокойнее.

— Положение серьезное, но если армия сохранит верность, мы сможем овладеть ситуацией.

— А она сохранит?

— Не знаю, — ответил президент, и я впервые почувствовал в его голосе слабость. — Некоторые из тех, о которых я думал, что они будут верны мне до смерти, уже перешли со своими полками на сторону мятежников — Васкес, Пардо, Москера. А те, о которых я думал, что они первыми перебегут к врагу, такие как Зулуага и Тулья, остаются верны мне. Теперь все зависит от того, сумею ли я удержать их возле себя и убедить в нашей победе.

— А мы победим? — спросил я.

— Если получим помощь и сможем продержаться достаточно долго. У меня такое чувство, что мятежники начали свои действия именно теперь, потому что знают, что снабжение их оружием прекратится. Если бы они протянули дольше, то остались бы без оружия. Поэтому вопрос для них стоял так — сейчас или никогда.

«Ирония судьбы», — подумал я. Ведь мне казалось, что со смертью Марселя всему будет положен конец, а вышло как раз наоборот.

— Какая вам нужна помощь? — спросил я.

— Любая, какую можно получить. Проси всех — ООН, США, всех, кто только будет слушать тебя. Нам нужны люди, оружие, деньги — все, что они смогут дать. Они должны понимать, что если мы сейчас проиграем, то верх возьмут коммунисты.

— Они захотят узнать, кто представляет коммунистов, — сказал я. — Надо будет назвать имена.

— Через час получишь по телексу список. Кондор, Мендоса...

— Мендоса сумел пробраться в страну?

— Да. Он сбрил усы и, словно невидимка, проскользнул мимо нашей полиции. А полиция была слишком занята твоей девушкой.

— С ней все в порядке?

— Она в безопасности, — резко ответил президент. — А как там у вас реакция на наши события? Можно рассчитывать на какую-либо помощь?

— Не знаю, пока еще рано говорить об этом. Мне надо сделать несколько телефонных звонков, тогда буду готов ответить.

— Тогда занимайся этим!

— Газетчики требуют заявления, — сказал я.

— А мои выступления они печатают?

— Да, и еще я слышал их по телевизору.

— Значит, пока хватит с них и этого, — сказал президент, и в его голосе прозвучали нотки удовлетворения. — Я скажу тебе, когда надо будет сделать дополнительное заявление.

Я положил трубку. Спустя минуту в кабинет вошли Котяра и Хиральдо.

— Как дела? — спросил Котяра.

— Президент пока контролирует ситуацию.

— Отлично.

— Вы хотели видеть меня, ваше превосходительство? — спросил Хиральдо.

— Да. Ты говорил, что умеешь летать на небольших самолетах. А можешь ты управлять двухдвигательным «Бичкрафтом»?

— Умею, сэр.

— Хорошо, — сказал я и посмотрел на Котяру. — Поезжай с ним в аэропорт и проверь, так ли это. Если да, то вылетайте оба во Флориду.

— Я могу управлять самолетом, сэр.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы приземлились в аэропорту Бровард в Форт-Лодердейл, недалеко от Майами. Если приземлитесь в Майами, то это будет слишком заметно. Когда прибудете туда, позвоните мне. Возможно, мне понадобится срочно вылететь в Кортегуа, а «Пан Америкен» отменила свои рейсы.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Хиральдо, повернулся и вышел из кабинета.

— Ты сделаешь глупость, если отправишься туда, — откровенно сказал Котяра. — Сейчас ты ничего не сможешь там сделать.

— Но я и не собираюсь лететь прямо сейчас. Просто хочу, чтобы самолет был наготове, если понадобится.

— Это огромная глупость; лететь туда — значит найти верную смерть. Лучше всего тебе остаться здесь.

Возможно, он был прав, тут я ничего не мог поделать. Я и так слишком долго держался в стороне от событий, происходящих дома.

— Отец поехал бы, — сказал я.

Котяра некоторое время молча смотрел на меня, иногда я совершенно не мог догадаться, о чем он думает, и сейчас как раз был такой случай. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным, наконец он пожал плечами.

— Ладно, если ты так хочешь.

Я посмотрел, как за ним закрылась дверь, и вернулся к телефону. Подняв трубку, я приказал секретарше обзвонить всех по списку. Все, с кем я разговаривал, выражали сочувствие, но никто не пожелал предложить какую-нибудь конкретную помощь. Они выжидали.

Секретарь ООН был чрезвычайно вежлив и вместе с тем равнодушен. Он сказал, что это не дело Совета Безопасности. ООН считает, что это внутреннее дело Кортегуа, а они не имеют права вмешиваться во внутренние дела государств. Но он думает, что я смогу выступить на Генеральной Ассамблее, если кто-то из выступающих на ней завтра откажется от своей речи в мою пользу. Однако это все, что он может сделать со своей стороны.

В Госдепартаменте, главным образом, предпочли говорить о том, какие меры должны быть приняты для безопасности американцев в Кортегуа. Возле берегов Кортегуа курсировал эскадренный миноносец США, готовый в случае необходимости эвакуировать граждан США. Я заверил их, что беспокоиться за судьбу американских граждан нет нужды и что Госдепартамент будет поставлен в известность, если такая нужда возникнет.

Представители всех латиноамериканских стран выражали свое сочувствие, но у всех были аналогичные проблемы. Европейские страны интересовало только дальнейшее развитие событий, и они рассматривали события в Кортегуа, как борьбу между Западом и Востоком за сферы влияния. Они тоже сочувствовали, но ощущение было такое, что если им будет выгодно, они примут сторону мятежников. Очевидным был только тот факт, что они не желали быть вовлеченными ни в какие конфликты. Для африканских и азиатских стран ситуация в нашей стране была вполне знакомой и отражала те же самые проблемы, которые стояли перед ними.

Наконец я добрался до сенатора, который сразу перешел к делу.

— Я хотел бы увидеться с вами завтра. Вы смогли бы приехать?

— Очень сожалею, но, возможно, завтра днем мне придется выступить на Генеральной Ассамблее ООН. Сенатор задумался на секунду.

— А вы уже говорили с конгрессменами?

— Нет, я еще не успел всех обзвонить.

— В этом нет необходимости, — сказал он. — Мы завтра сами приедем в Нью-Йорк. — Вы могли бы незаметно прибыть на квартиру к моей сестре?

— Постараюсь.

— Во сколько?

— Если вы сможете, то рано утром. В это время меньше шансов встретиться с репортерами.

— Что если мы позавтракаем в шесть утра?

— Хорошо, буду к шести.

Я положил трубку. Интересно, что задумал сенатор. Что он может сделать, если его правительство не пошло мне навстречу? Вряд ли я мог вот так, сразу догадаться о его намерениях, поэтому снова взялся за телефон.

Пока я ждал, когда меня соединят с очередным абонентом, в кабинет вошел Котяра.

— Почему я должен ехать с Хиральдо? Ты же знаешь, я ничего не понимаю в самолетах.

— Но ты сможешь проследить.

Котяра помолчал немного, потом сказал:

— Ты не доверяешь ему?

— Не знаю, — ответил я, — но рисковать не хочу. Этот самолет единственная возможность попасть домой, если это потребуется. Поэтому я и не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

— А что мне делать, если он попытается испортить его, когда мы будем в воздухе?

— Молиться, — угрюмо ответил я, снова берясь за трубку телефона. — Взывать к Господу.




28


Мне удалось выйти из посольства незамеченным, потому что я прошел через подвал и аллею. До дома сестры сенатора было несколько минут езды. Выйдя на Мэдисон-авеню, я поймал такси.

В течение ночи я дважды разговаривал с президентом. Новости были плачевными: на севере бандиты приблизились к Курату на сорок миль, а на юге захватили один из ключевых городов. Президент отправил резервы в Санта-Клару с приказом стоять насмерть, а ведь Санта-Клара находилась всего в восемнадцати милях от столицы, сразу за аэропортом.

Единственной утешительной новостью было то, что еще не все кончено. Разбитые правительственные войска удалось собрать, но несколько полковников уже успели перессориться между собой, и потому на фронтах не удалось добиться какого-либо существенного успеха. Удалось лишь предотвратить окружение Курату, так что северные и южные группировки мятежников не соединились. Если бы это произошло, столица бы пала и война была бы закончена.

Дверь мне открыла сестра сенатора, лицо ее было серьезным. Как и брат, она не теряла времени на лишние разговоры.

— Они ждут вас в столовой, — сказала она.

Сенатор сидел во главе стола, остальные расположились вокруг. Был среди них один человек, которого я никак не ожидал увидеть, — Джордж Болдуин из консульства США в Курату. Мне было интересно, как он здесь очутился.

Ответ на это я получил довольно быстро. Последнюю неделю он находился в Вашингтоне, информируя правительство о положении в Кортегуа.

— Мы уже давно ожидали чего-то в этом роде, — сказал он, — но не знали, когда это начнется.

— Разрешите? — спросил я, потянувшись к кофейнику. Сенатор кивнул, я налил себе чашку кофе и сделал большой глоток. — Джентльмены, вы хотели меня видеть, и вот я перед вами.

— Все мы, здесь присутствующие, — решительно начал сенатор, — серьезно подозревали вас, но, похоже, здорово ошиблись.

— Что заставило вас сделать такой вывод? — спросил я. Бросив взгляд на Болдуина, сенатор снова посмотрел на меня.

— Мы были уверены, что вы причастны к смерти доктора Гуайаноса, но когда Болдуин приехал на прошлой неделе, он разубедил нас.

— Это верно, — сказал Болдуин. — Мы совершенно точно выяснили, что его убил Мендоса.

— Мендоса?

— Да. Мендоса, безусловно, понял, что если Гуайанос воспользуется предложением вашего президента, его собственные власть и влияние вскоре сойдут на нет. Это даже могло привести к разоблачению Мендосы как коммуниста, поэтому он организовал убийство Гуайаноса, уверенный в том, что все подумают, будто оно осуществлено по приказу, отданному вами или президентом. А рана его объясняется только одним — после того, как он упал на землю, срикошетившая пуля ударила его в руку.

— Кто вам рассказал об этом? — спросил я.

— У нас есть свои источники информации, и, поверьте мне, они гораздо лучше ваших.

Против этого я не стал возражать, по иронии судьбы все это время Беатрис считала меня виновным в смерти ее отца и помогала сбежать настоящему убийце. Я снова повернулся к сенатору.

— Ну что ж, это к лучшему, очень рад знать, что вы изменили свое мнение.

Однако это было еще не все. Главное заключалось в другом. И сенатор сам решил высказаться на эту тему.

— Все мы, включая Джорджа, хотим ускорить решение о предоставлении кредита Кортегуа. Я внимательно посмотрел на него.

— Благодарю вас. Мы не в том положении, чтобы отказываться, но у меня такое чувство, что ваше правительство, как всегда, опоздало с реальной помощью.

Сенатор посмотрел на меня.

— А чем мы можем помочь? Я встретился с ним взглядом.

— Вы можете попросить свое правительство послать в Кортегуа войска для наведения порядка. Не ради того, чтобы сохранить у власти президента, а ради того, чтобы дать народу самому выбрать правительство в ходе свободных выборов.

Голос сенатора дрогнул.

— Но вы же знаете, что мы не можем сделать этого! Весь мир осудит наше вмешательство! Я молча допил кофе.

— Задайте себе один вопрос, джентльмены. А что вы делали все эти годы, как не вмешивались в наши дела? Вы не оказывали нам помощи, не признавали наше правительство, пока оно не перестало нуждаться в вашем признании, предоставляли кредиты только под нажимом. Вы считаете это не вмешательством, а просто разумной политикой? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, я поднялся. — Лично я, джентльмены, считаю, что сильные державы мира сего, включая США, Россию и Китай, постоянно вторгаются во внутренние дела своих меньших соседей. Несмотря на благородство ваших намерений, во что мне очень хочется верить, это не что иное, как вмешательство во внутренние дела.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание, потом Джордж спросил:

— Какова ситуация в Кортегуа на сегодняшнее утро?

— Не очень хорошая, — ответил я. — Правительственные войска удерживают Санта-Клару, это как раз возле аэропорта, в восемнадцати милях к югу от Курату. Благодарю за внимание, джентльмены. Сенатор проводил меня до двери.

— Мне очень жаль, Дакс, но ваша просьба невыполнима, и вы знаете об этом. Мы не сможем послать свои войска в Кортегуа, даже если об этом попросит ваше правительство. Весь мир назовет это империалистическим вторжением.

— Когда-нибудь вам придется сделать это, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Вам придется столкнуться с тем фактом, что вы на самом деле несете ответственность за то, что происходит в сферах вашего влияния. Сейчас вы этого не сделаете, может быть, не сделаете и в следующий раз. Но как только в одной из стран установится коммунистический режим, вы будете вынуждены послать свои войска.

— Надеюсь, что нет, — серьезно ответил сенатор. — Мне не хотелось бы принимать подобных решений.

— Одна из обязанностей власти — это обязанность принимать решения.

На лице сенатора появилось смущение.

— Лично я совершил ошибку, Дакс. Извините меня за это.

— Мой отец сказал мне однажды, что ошибки — это начало опыта, а опыт — это начало мудрости.

Мы молча пожали друг другу руки, и я вернулся в посольство. На столе я обнаружил сообщение, что мой самолет благополучно прибыл во Флориду.

Я закончил выступление, прозвучали слабенькие, вежливые аплодисменты, да и те, похоже, раздались с балкона, где располагались гости, а не с депутатских мест. Медленно сойдя с трибуны, я направился по длинному проходу к своему столу. Позади послышался голос председателя, объявляющего о закрытии Ассамблеи.

Садясь в свое кресло, я не смотрел по сторонам, мне не хотелось смущать делегатов, ища поддержки в их взглядах. Многие из них уже покидали зал, но без обычного шума. Изредка кто-то из них останавливался около моего стола, произносил несколько добрых слов, но большинство проходили мимо молча, не глядя на меня. Я устало откинулся в кресле. Все было плохо, я снова потерпел поражение.

Что я мог сказать этим людям, которые и без того знали предостаточно, что не позволяло им внезапно изменить сложившееся мнение? Я не был мастером произносить речи, не был пламенным оратором. Половина из того, что я сказал, не убеждала даже меня самого. Я начал медленно собирать свои бумаги и укладывать их в портфель.

Новости, которые я узнал перед приездом на заседание Генеральной Ассамблеи, были плохими. И почерпнул я их, главным образом, из передач радио и телевидения, потому что весь день не мог связаться с президентом. Как раз перед самым отъездом из посольства я услышал, что в результате тяжелых боев за Санта-Клару правительственные войска были вынуждены отступить.

— Ты произнес хорошую речь, — послышался чей-то голос.

Я поднял голову и увидел Джереми Хэдли, на лице его было написано сочувствие.

— Ты слышал? Джереми кивнул.

— Каждое слово. Я сидел на балконе, очень хорошая речь.

— Видно, не слишком хорошая. — Я кивнул в сторону выходивших делегатов. — Похоже, они другого мнения.

— Нет, они чувствуют это, — сказал Джереми. — Я впервые вижу, как они покидают зал в молчании. Каждый из них в глубине души устыдился, слушая твою речь.

Я горько усмехнулся.

— Большая польза от этого! Завтра же они о ней забудут, и она превратится просто в тысячу слов среди миллионов, уже похороненных в архивах.

— Ты не прав, — спокойно возразил Джереми. — Еще многие годы люди будут помнить то, что ты сказал сегодня.

— А для людей Кортегуа имеет значение только сегодняшний день, для них вообще может не наступить завтра.

Я закончил складывать бумаги в портфель, захлопнул его и поднялся. Мы направились вперед по проходу.

— Какие у тебя планы? — спросил Джереми. Я остановился и посмотрел на него.

— Вернусь домой.

— В Кортегуа?

— Да, я сделал все, что мог. Теперь мне больше некуда идти.

— Но это опасно.

Я промолчал.

— Какая польза от твоего возвращения? — озабоченно спросил Джереми. — Там ведь уже почти все кончено.

— Не знаю, но в одном я твердо уверен: я не смогу оставаться здесь или где-нибудь еще. Я не смогу жить с мыслью, что на этот раз, именно на этот раз, я не сделал всего, на что способен.

Джереми с уважением посмотрел на меня.

— Чем больше я думаю, что знаю тебя, тем больше убеждаюсь, что это не так.

Я не ответил ему, я повернулся и обвел взглядом пустой, громадный зал. Сколько человеческих надежд похоронено здесь, и скольким надеждам, как моим, предстоит еще умереть.

Наверное, и Джереми подумал о том же, потому что когда я повернулся к нему, лицо его было печальным. Он протянул руку, и я пожал ее.

— Как ты сам любишь говорить, Дакс, уповай на Господа, — убежденно сказал он.




29


Было около четырех утра и еще темно, когда наш самолет пересек береговую линию Кортегуа. Прошло чуть более четырех часов с момента нашего вылета из Панама-Сити. Я смотрел вниз, пытаясь что-нибудь рассмотреть в темноте, но тщетно. Обычно здесь горели огни, но сегодня ночью их не было.

Я бросил взгляд на указатель топлива, стрелка показывала, что в основном баке горючего чуть больше половины, а резервный бак мы вообще не расходовали. Я удовлетворенно кивнул, по крайней мере у нас достаточно топлива, если придется возвращаться.

— Включи радио, — обратился я к Хиральдо. — Может, что-нибудь поймаем.

Он кивнул, лицо его было зеленым от света фонаря в кабине. Протянув руку, он щелкнул выключателем, и кабину заполнили звуки самбы.

— Это ты поймал Бразилию.

Хиральдо начал вращать ручку настройки, на частоте 120 мгц он остановился.

— Это частота Курату, — сказал он, — но передач нет.

Я подождал некоторое время, обычно радиостанция Курату работала всю ночь, но сейчас радио и вправду молчало.

— Попробуй найти армейскую или полицейскую волну. Хиральдо быстро закрутил ручку настройки. Одна частота, другая, и все равно ничего нет.

— Если бы было видно, я постарался бы сесть в поле, — сказал я, — но я ничего не вижу.

— Мы можем покружить немного, — предложил Хиральдо, — скоро рассветет.

— Нет, нельзя расходовать топливо, надо иметь резерв на тот случай, если придется лететь обратно.

— Что же тогда ты собираешься делать? — спросил Котяра, сидевший позади меня. Я задумался.

— Попробую сесть в аэропорту.

— А если Санта-Клара уже взята? И аэропорт в руках мятежников?

— Этого мы не знаем, — сказал я. — Возможно, мы сумеем выяснить это после приземления. Я не буду выключать двигатели, и если мы заметим что-нибудь подозрительное, то снова взлетим.

— Матерь Божья, — пробормотал Котяра. Взяв курс на север, я полетел над морем, намереваясь свернуть к суше только в последний момент.

— Настройся на авиационную частоту, — сказал я.

— Готово, — сказал Хиральдо, покрутив ручки настройки.

Спустя три минуты я свернул на запад в сторону суши, и в этот момент по радио раздался голос, прозвучавший в кабине как раскат грома. Человек говорил по-английски и, похоже, здорово нервничал.

— Я сам отвечу, — быстро сказал я. По-английски я говорил прилично, чтобы убедить обычного жителя Кортегуа, что я иностранец. Во всяком случае по телефону или радио. Я нажал кнопку микрофона.

— Говорит частный самолет Соединенных Штатов, лицензионный номер С310395, прошу разрешения на посадку в аэропорту Курату. Дайте, пожалуйста, условия посадки. Прием.

В голосе отвечающего слышалась явная нервозность.

— Пожалуйста, назовите себя еще раз. Я повторил все сначала, но более медленно. Несколько секунд стояла тишина, потом прозвучал вопрос:

— Сколько человек на борту самолета? Пожалуйста, назовите цель вашего прилета.

— На борту три человека: пилот, второй пилот и один пассажир. Чартерный рейс по заданию американской службы новостей.

На этот раз ответа пришлось ждать почти целую минуту.

— Вижу вас на радаре, вы находитесь в пяти милях западнее и в трех милях южнее аэропорта, держите курс на север. Продолжайте полет до сигнала поворота на юг и выполняйте посадку. Как поняли, прием.

— Вас понял.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Котяра.

— Да вроде все в порядке, — ответил я, набирая нужную скорость. — В любом случае через несколько минут все будет ясно.

На поле зажегся необходимый минимум посадочных огней, и как только колеса нашего самолета коснулись полосы, огни тут же погасли. Я подрулил к слабоосвещенному зданию аэропорта.

— Ты видишь что-нибудь? — спросил Котяра.

— Пока нет, — ответил Хиральдо.

Спустя минуту мы подрулили к стоянке, я медленно развернул самолет, не выключая двигателей. Внезапно нас со всех сторон окружили солдаты, их было человек сорок.

— Это наши или мятежники? — спросил Котяра.

Я вгляделся в темноту, навстречу самолету важно двигался маленький человек в форме капитана. Засмеявшись, я выключил двигатели.

— Наши.

— Откуда ты знаешь?

— Посмотри, — сказал я, указывая вперед.

Сомнений быть не могло, человеком в офицерской форме был Прието. Я улыбнулся. Никогда не думал, что буду рад снова увидеть Прието.

— Как обстановка? — спросил я, когда мы вошли в здание аэропорта.

На столе Прието горела одинокая лампа, он подошел к столу и налил кофе.

— Все еще идут бои за Санта-Клару. Я с благодарностью принял из его рук чашку кофе и сделал большой глоток.

— Мы слышали, что Санта-Клара пала.

— Нет, мятежники по-прежнему в миле от города. Они окопались и ждут подкреплений с юга.

Снаружи раздался шум, звук выстрела и крик, потом наступила тишина. Я вопросительно посмотрел на Прието.

— Люди здесь нервные, — с легкой усмешкой сказал он. — Стреляют во все, что движется, даже в тени, а уже только после этого окликают.

— А мятежники пытались пробраться сюда?

— Несколько человек, но они все убиты. — Прието потянулся за сигаретой, и я заметил, что у него слегка дрожат пальцы.

— Мы засекли вас на радаре, когда вы были еще в пятидесяти милях отсюда. Мы предполагали, что это вы, но окончательно убедились только тогда, когда вы себя назвали.

— Вы ждали моего прилета?

— Мы получили информацию из Нью-Йорка, что вы находитесь в пути. Именно президент предположил, что вы воспользуетесь своим самолетом. Со вчерашнего дня вас здесь ожидает автомобиль.

Я допил кофе и поставил чашку.

— Хорошо, я готов. Прието медленно поднялся.

— Вы думаете, что это я убил Гуайаноса, да? Я посмотрел на него и молча кивнул.

— Но вы же должны понимать, что если бы это сделал я, то я бы наверняка убил и Мендосу. Он ведь был более важной фигурой.

Я приказал Хиральдо оставаться возле самолета до дальнейших распоряжений, а сам с Котярой сел в армейский джип и направился в город. Джип был шестиместным, мы с Котярой сидели в середине, а на переднем сиденье расположились шофер и солдат охраны. Сзади с автоматами наготове сидели еще два солдата.

Мы ехали, не включая фар, и мне было интересно, как шофер разбирает дорогу. Видно, он ее хорошо знал. Не доехав милю до города, он все-таки включил фары, но в этом уже не было необходимости, на востоке разгоралась заря.

Дважды по дороге в город и один раз при въезде нас останавливали. Но, едва взглянув на нашу машину, солдаты отдавали честь и пропускали нас. Они явно были предупреждены о моем приезде. Было уже совсем светло, когда мы подъехали к президентскому дворцу.

Возле дверей нас ожидал армейский капитан.

— Сеньор Ксенос, — сказал он, — президент просил немедленно провести вас к нему.

Я направился за ним по коридору к кабинету президента. Капитан тихонько постучал в дверь, не дожидаясь ответа, открыл ее и шагнул в сторону.

Президент стоял в окружении группы офицеров. Увидев меня, он улыбнулся, быстро вышел из-за стола и заключил меня в объятья.

— Дакс, мальчик мой, — тепло произнес он. Я рад, что ты приехал, несмотря на то, что все уже кончено!

Я оцепенел от удивления, чувствуя его поцелуи на своих щеках. Я не ожидал увидеть его таким бодрым, почти радостным.

Человек не мог притворяться на собственных похоронах.




30


Я стоял рядом с президентом и смотрел на карту, разложенную на столе. Она была испещрена крестиками и разноцветными значками. Я не понимал значения этих пометок, пока президент не объяснил мне их смысл.

— Единственный шанс у них был завершить эту войну быстро. За три, четыре дня, и все! — Президент щелкнул пальцами. — Тогда бы все было кончено.

Среди офицеров, окружавших президента, прошел одобрительный гул.

— Я понял это только сейчас, — продолжил президент, и в голосе его прозвучали довольные нотки. — У них было достаточно оружия и боеприпасов. Было бы хорошо, если бы они продолжали свои набеги, из этого не получилось бы настоящих военных действий. Я принял срочное решение отступить с гор и позволить им растянуть свои коммуникации. Они подумали, что побеждают, и стали усиленно тратить припасы. Отошли на двести сорок миль от гор, совершенно не позаботившись о боеприпасах и снабжении. У них совсем нет грузовиков, только несколько автомобилей, лошади и ослы. — Президент рассмеялся. — Подумать только, в наше-то время лошади и ослы!

Офицеры хором засмеялись, но когда президент снова заговорил, моментально наступила тишина.

— Мы можем удерживать Санта-Клару, а она настолько близко к столице, что мятежникам будет казаться, что они уже победили. Но они застряли там и теперь просят подкрепления у предателей с юга, чтобы те помогли им захватить столицу.

Но у предателей с юга только один путь прийти им на помощь. Дорога на север перекрыта верными правительству войсками, поэтому они вынуждены двигаться на запад через полуостров. Вчера утром они начали свое движение, и к исходу дня все три дивизии были на полуострове. Тогда мы приняли контрмеры, две бронетанковые и три пехотные дивизии заперли их на полуострове, и ускользнуть им теперь не удастся. У них остается только один путь — в море!

Президент победно посмотрел на меня.

— Предатели-полковники моментально смекнули, что они в ловушке, из которой невозможно выбраться. И уже сегодня рано утром я получил доклады, что они интересуются условиями капитуляции. Бандиты в Санта-Кларе поняли, что прошли все сроки подхода подкрепления, до них стало доходить, что они слишком оторвались от гор. Разведка докладывает, что некоторые из них начали возвращаться в горы. Но и их ожидает сюрприз: две бронетанковые дивизии, переброшенные с запада, отрезали их от гор. Бандиты будут разбиты по частям!

Я с трудом держал голову, глаза слипались.

— Но ведь все время передавали, что положение плохое и мятежники одерживают верх, — сказал я.

— Так оно и было поначалу, — с улыбкой ответил президент. — Но когда я ввел в действие свой план, то запретил делать какие-либо заявления. Одно неосторожное слово, и они могли бы повернуть назад и избежать ловушки. Но я все продумал, на этот раз им не вырваться. Раз и навсегда они поймут, что я и есть правительство, я и есть Кортегуа!

Некоторое время президент молча смотрел на меня, потом повернулся к присутствующим.

— На данный момент все, джентльмены. Президент подождал, пока все выйдут из кабинета, потом топнул ногой.

— Все они свиньи и трусы! Думают, что я не понимаю, что они выжидают, кто возьмет верх, чтобы быстро переметнуться на сторону победителя!

Я посмотрел на этого старого человека, казалось, сбросившего с плеч груз прожитых лет. Он выглядел сильным и полным энергии, каким и был всегда.

Президент взял меня за руку и посмотрел прямо в глаза.

— Ты единственный, в ком я не сомневаюсь, — сказал он. — Я знал, что ты приедешь поддержать меня, что бы ни случилось. Мне не надо было сообщать, что ты направился сюда, я знал об этом.

Я промолчал.

Президент подошел к креслу и сел в него.

— Тебе надо отдохнуть с дороги, иди в мои апартаменты, прими ванну и поспи. Когда проснешься, для тебя уже будет готова новая форма.

— Форма?

— Да ты ведь полковник, не так ли? А кроме того, у меня есть для тебя поручение. Я слишком занят и решил отправить тебя в качестве моего представителя на юг, чтобы принять капитуляцию предателей.

— На юг? — переспросил я.

— Да. Для бандитов на севере капитуляции не будет. Я их всех убью!

Тяжелые капли дождя стучали по земле за стенами фермерского домика, в котором на следующее утро в десять часов утра я дожидался представителей мятежников. Глядя в окно, я видел нескольких овец и козу, пасущихся в поле под дождем.

От двери вернулся полковник Тулья.

— Они идут, — сказал он.

Я поднялся, а полковник обошел стол и остановился рядом со мной. Я услышал сначала бряцанье оружия охраны, потом открылась дверь и они вошли. Форма у них была мокрой и грязной, лица усталые и осунувшиеся. Они стояли у порога и смотрели на нас.

Я знал этих людей, полковник Тулья, возможно, даже много лет звал их по именам. Мы стояли молча, следовало соблюсти формальности.

Молодой капитан из штаба полковника Тульи представил нас друг другу.

— Полковник Васкес, полковник Пардо. — Он выдержал паузу. — Полковник Ксенос, полковник Тулья.

Оба офицера шагнули вперед и отдали честь. Мы тоже отсалютовали, и молодой капитан закрыл дверь.

— Не желаете ли присесть, джентльмены? — спросил я, указывая на кресла, потом повернулся к Котяре, стоящему в углу позади нас. — Скажи, чтобы принесли кофе.

Котяра кивнул, потом, словно вспомнив, отдал честь, чуть не разорвав при этом по швам свою тесную армейскую форму. Я спрятал улыбку, козыряя ему в ответ, и повернулся к присутствующим.

— Вас только двое, джентльмены, а мне дали понять, что вас будет трое. Еще полковник Москера, кажется? Оба полковника переглянулись.

— С полковником Москерой произошел несчастный случай, он погиб сегодня утром, когда чистил свой пистолет, — заявил Васкес.

Я посмотрел на Тулью. Мы оба понимали, что это значит, это был не несчастный случай, на языке военных это означало самоубийство.

Котяра вернулся в комнату с четырьмя чашками дымящегося черного кортегуанского кофе. Пока полковники пили свой кофе, я наблюдал за ними, их лица слегка порозовели.

— Может быть, перейдем прямо к делу, джентльмены? — спросил я.

Они кивнули.

Я открыл портфель, достал оттуда отпечатанные на машинке листы и положил на стол перед ними.

— Уверен джентльмены, что вы уже знакомы с проектом этого документа, который был передан вам прошлой ночью, и согласны со всеми его условиями?

— Есть одно замечание, и я хотел бы просить вашего разрешения обсудить его, ваше превосходительство, — сказал Васкес.

— Прошу вас.

— Это пункт шестой, касающийся отдельных личностей и их наказания в зависимости от звания, доли ответственности и виновности, определенной трибуналом.

— Да, полковник. В чем суть вашего вопроса?

— Это не вопрос, — ответил он. — Полковник Пардо и я готовы нести наказание, но мы считаем, что оно должно распространяться только на нас двоих. Офицеры и солдаты, находившиеся под нашим командованием, лишь выполняли приказы. Они хорошие солдаты и подчинились своим начальникам беспрекословно. Уверен, что они не несут ответственности за то, что произошло.

— Это правда, — поддержал его полковник Пардо. — Нельзя наказывать три полка за то, что их ввели в заблуждение.

— Мы и не собираемся делать этого, джентльмены, — сказал я. — Но ваши солдаты виновны в мятеже, против правительства, и я уверен, что когда они целились в своих товарищей, они прекрасно понимали, в кого стреляют.

Полковники молчали.

— Пункт шестой я формулировал наиболее тщательно и точно, — продолжил я. — Невиновные не понесут наказания. Обращаю ваше внимание на слова «персонально». Это значит, что их не будут судить скопом, когда кто-то может быть наказан за чужие грехи. Каждого будут судить отдельно за его собственные преступления.

— Я прошу амнистии для моих солдат, — голос Васкеса надломился.

Я с симпатией посмотрел на него.

— Извините, полковник. Не в моей власти менять условия капитуляции. Они были прочитаны и одобрены президентом.

Парда колебался несколько секунд, потом взял ручку.

— Я подпишу.

Потом подписал Васкес, а за ним я и Тулья. Мы встали.

— Вы предоставите себя и своих солдат в распоряжение полковника Тульи, — сказал я. — Когда будет надо, мы сообщим вам дальнейшие инструкции.

— Да, полковник. — Васкес и Пардо козырнули. Я ответил на их приветствие, и полковник Васкес шагнул ко мне.

— Прошу прощения за мои слезы, ваше превосходительство, — сказал он.

Я посмотрел на его печальное, болезненное лицо.

— Ваши слезы делают вам честь, сэр. Васкес повернулся и направился к двери. Война на юге была окончена.




31


Но война на севере еще продолжалась. Бандиты не были солдатами, они не воевали по правилам военного искусства. Для них война отнюдь не была шахматной партией, где положено сдаваться в безвыходной ситуации. Они стояли насмерть, продолжая убивать до тех пор, пока не погибали сами.

И они умирали, сотнями, но и умирая, они убивали, и не только солдат, а всех, кто попадался на их пути. Они двигались по земле, как чума, их жестокость и варварство были заразительны. Наши солдаты тоже заразились этой жестокостью и через некоторое время стали ничуть не лучше своих врагов. Преследуя противника, они тоже уничтожали все на своем пути.

Дороги были запружены крестьянами, женщинами и детьми, спасавшимися бегством. Они не знали, кто их враг, не знали, в какую сторону бежать. Слухи, которые доставляли в Курзту беженцы, были невероятными.

Убийства и насилие стали обычным явлением, смерть и пытки — образом жизни. Беззаконие творили и солдаты и бандиты. Вырезались целые деревни. Убивая жителей, бандиты считали, что те могут указать солдатам их тайные убежища, а солдаты делали это потому, что боялись, что крестьяне будут предоставлять убежища бандитам. Беззащитным крестьянам, метавшимся между двух огней, оставалось только умирать — не от рук солдат, так от рук бандитов.

За каждого убитого бандита его товарищи жестоко мстили. Армия упорно преследовала их. С каждым днем война становилась все более страшной и непредсказуемой, потому что это уже было не сражение, а кровавая бойня.

Утром, на пятый день после моего возвращения с юга, президент попросил меня пролететь с ним на самолете над местами боевых действий. Он хотел лично убедиться в успехах своих войск. Светило яркое солнце, но мы летели над самой унылой землей, которую я когда-либо видел. Она была буквально выжжена, кое-где еще догорали посевы, валялись гниющие трупы мертвых животных. Я видел целиком уничтоженные деревни, а если кое-где и сохранились дома, то они были пусты. Нигде не видно было признаков жизни.

Иногда попадались армейские грузовики и колонны солдат, направлявшихся на север, а еще случайные беженцы, сгибающиеся под тяжестью своих пожитков, бредущие в сторону безопасной столицы. И только когда мы почти подлетели к горам, недалеко от моей гасиенды, мы увидели настоящую войну.

Мы увидели целый полк с артиллерией, окруживший небольшую деревню. Пушки безжалостно посылали туда снаряд за снарядом. Я не мог себе представить, что кто-нибудь мог остаться в живых в этой мясорубке. Я бросил взгляд на президента, чтобы понять его реакцию на происходящее.

Он смотрел вниз, лицо его было абсолютно бесстрастным. Я медленно сделал крут над деревней. В этот момент из одного из домов выскочили двое мужчин с ружьями в руках, позади них бежала женщина с маленьким ребенком. Она свернула в сторону между домами. Мужчины явно старались прикрыть ее бегство. Они уже почти добежали до околицы деревни, когда перекрестный огонь сразил их, а женщина с ребенком добежала до последнего дома и рухнула на землю.

Я накренил самолет, чтобы видеть то, что происходит внизу. Солдаты медленно и осторожно входили в деревню, но в них никто не стрелял. Наконец группа солдат собралась возле женщины с ребенком, которая стояла на коленях и смотрела на них.

Один из солдат сделал ей знак, и она поднялась на ноги, неловко отряхивая пыль с юбки. Солдат снова сделал ей знак, и она взяла ребенка на руки. Дулом винтовки солдат стал подталкивать ее к двери маленького домика. Женщина сопротивлялась, и тогда солдат угрожающе поднял винтовку. Бросив последний взгляд на улицу, женщина вошла в дом, ведя перед собой ребенка. Спустя несколько секунд за ней последовал солдат и несколько его товарищей.

Я снова взглянул на президента. Губы его были плотно сжаты, глаза сверкали. Он поднял голову и увидел, что я наблюдаю за ним, на какое-то мгновение наши глаза встретились, затем на его лице вновь появилось бесстрастное выражение.

— Это будет им хорошим уроком, — хрипло сказал президент, — и бандитам, и крестьянам, которые помогали им. Теперь уже им долго не захочется воевать.

— Если этот ребенок останется в живых, — сказал я, — он на всю жизнь возненавидит правительство. А если это мальчик, то, как только он подрастет, он уйдет в горы.

Президент понимал, о чем я говорю. Так всегда бывает, дети, которые с детских лет видели жестокость, сами становятся жестокими.

— Это война, — спокойно ответил президент, — и тут уж ничего не поделаешь.

— Но ведь они солдаты, а не звери! Где же офицеры, которые обязаны следить за солдатами? Неужели вы хотите, чтобы они все превратились в таких же бандитов?

Президент внимательно посмотрел на меня.

— Да, они солдаты, но ведь они еще и люди. А людей пьянит победа, они боятся смерти, когда внезапно понимают, что их жизнь ровным счетом ничего не стоит.

Я промолчал, ответа у меня не было.

— Можем возвращаться назад, — сказал президент.

Я кивнул и начал левый разворот, решив пролететь над своей гасиендой, до которой было минут десять лета. Опустив самолет на высоту тысячу фунтов, я увидел, что от гасиенды ничего не осталось, за исключением головешек и камней фундамента. Не осталось даже сараев.

Сохранилось только кладбище, его маленькие белые надгробные камни стояли как маячки среди выжженных полей. Я снова бросил взгляд на президента. Он смотрел в окно, но я не был уверен, что он понимает, где мы находимся. Лицо его ничего не выражало.

Изменив курс, я направился прямо в Курату. Странная боль сжала мне грудь. Впервые за эти последние сумасшедшие дни, а может быть, даже впервые с момента прилета в Кортегуа я подумал о Беатрис.

Мне стало немного легче, теперь я был рад, что она успела побывать здесь, что выпустила из дома души моих родных, поэтому они не могли видеть, как сгорел их дом.

Выключив двигатели, я остановил самолет рядом с громадным черным лимузином президента, который уже ожидал нас. Прежде чем вылезти из самолета, президент повернулся ко мне:

— Хорошенько проверь машину, завтра ты вылетаешь назад в Нью-Йорк. Я кивнул.

— Вечером я хочу поговорить с тобой. Наедине. Нам надо многое обсудить. Думаю, что теперь американцы предоставят нам кредит. Жду тебя в одиннадцать, я скажу, чтобы тебя сразу провели ко мне. Но если меня не будет, тебе придется подождать.

— Да, ваше превосходительство.

Президент открыл дверцу кабины и снова повернулся ко мне:

— Кстати, — как бы между прочим заметил он, — на этот раз ты отправляешься в Соединенные Штаты не в качестве посла, а в качестве вице-президента Кортегуа. Эта новость была днем объявлена по радио, примерно в то время, когда мы пролетали над твоей гасиендой.

Я был слишком ошеломлен, чтобы сказать что-то.

Президент улыбнулся, помахал мне рукой и вылез из самолета. Я видел, как его лимузин с шумом скрылся за воротами, потом снова включил двигатели и стал выруливать к ангару.

Я подумал о Нью-Йорке, будет здорово снова вернуться туда, ведь теперь меня здесь уже ничего не удерживало. Кроме Беатрис. В этот раз я вернусь в Нью-Йорк не один, со мной поедет она. В качестве жены.




32


Изменение своего положения я ощутил сразу, как только вылез из самолета. Хиральдо, который уже привык находиться при мне, посчитал себя тоже повышенным в ранге и теперь встречал меня в вычищенной форме по стойке смирно. Стоявшие позади него два механика тоже замерли. Даже толстый Котяра как-то подобрался, хотя по его взгляду я видел, что это скорее большая честь для них, чем для меня.

— Лейтенант...

— Да, ваше превосходительство, — быстро ответил Хиральдо, не дав мне закончить фразу.

Я подумал, не следует ли мне теперь отдавать свои приказы в два приема.

— Проверьте, пожалуйста, самолет и обслужите его.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! Я посмотрел на Хиральдо.

— Я еще не закончил, — мягко заметил я.

— Прошу прощения, ваше превосходительство! Я не смог сдержать улыбки.

— Заправить баки и подготовить самолет. Скоро мы возвращаемся в Нью-Йорк.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — Хиральдо козырнул, потом как-то нерешительно посмотрел на меня. — Могу я поздравить ваше превосходительство и пожелать вам всяческих успехов на новом посту, а также заверить вас в моей безграничной преданности?

— Спасибо.

Хиральдо снова отдал честь, и на этот раз я козырнул в ответ. Выходя из ангара, я слышал, как Хиральдо раздает приказы механикам, он уже считал себя членом аппарата вице-президента.

Уголком глаза я видел, что Котяра идет рядом, чуть позади меня. У него все еще была какая-то странная напряженная поза, совершенно непривычная для него.

— Тебе лучше расслабиться, — бросил я ему на ходу, — а то развалишься пополам.

Напряжение моментально слетело с него, грудь расправилась, живот выпятился.

— Слава Богу! — радостно пробормотал он, — а то я уж подумал, что мне всегда придется так ломаться!

Стоявшие возле моего джипа два солдата замерли по стойке смирно и отдали честь. Все отдавали мне честь. Я козырнул в ответ, забрался в машину, и мы поехали в город.

— Ну как там дела? — прошептал Котяра под шум двигателя и свист ветра.

— Не очень хорошо, — сказал я. — Нам понадобятся годы, чтобы все восстановить. — Помолчав некоторое время, я продолжил:

— Гасиенды больше нет, остались одни головешки.

— Отстроишь заново. Я покачал головой.

— Нет, может быть другой дом, но не этот. — Я начал осознавать свою потерю, как будто часть моей жизни ушла вместе с гасиендой.

Котяра понял мои чувства и сменил тему.

— Я находился на диспетчерской вышке, когда новость передали по радио. Все желали узнать, что это значит. Я промолчал.

— Некоторые подумали, что старик наконец решился уступить тебе дорогу. По крайней мере, они пытались убедить меня в этом.

— И что ты им сказал?

— А что я мог им сказать? Дать им понять, что я дурак и тоже ничего не знаю? Что для меня это так же удивительно, как и для них?

Мне послышался в его голосе легкий упрек.

— Для меня это тоже было полной неожиданностью, — сказал я.

Котяра внимательно посмотрел на меня и решил, что я говорю правду. Упрек в его глазах исчез.

Очень скоро я ощутил преимущества моего нового положения. На контрольных пунктах нас не останавливали, а по приезде в президентский дворец оказалось, что меня переселили из маленького кабинета в большой, рядом с президентским.

По пути туда я выслушал массу поздравлений, пожеланий и заверений в вечной преданности. И только закрыв за собой двери, я облегченно вздохнул. Подойдя к столу, я уселся в кресло.

— У тебя такой вид, будто ты всю жизнь сидел здесь, — сказал Котяра.

Я посмотрел на него.

— Да хватит тебе. Котяра умолк.

— Сходи в мою комнату и принеси костюм. Мне хочется снять эту форму. — Я вдруг почувствовал себя в ней неудобно.

Котяра кивнул и вышел. Через минуту я принял первого официального посетителя. Это был полковник Тулья.

— Извините за беспокойство, ваше превосходительство, но у меня важные бумаги, требующие вашей подписи.

Мне нравился этот высокий солдат. В нем не было свойственной латиноамериканцам несдержанности, фальшивого подобострастия и заискивания. Он ни словом не обмолвился о моей новой должности.

— Моей подписи?

— Да, как вице-президента.

— Что это за бумаги?

Тулья достал из портфеля документы и протянул мне.

— Приказы о казни, — коротко сказал он. — Пардо и Васкеса.

Я удивленно посмотрел на него.

— Я не слышал, что уже состоялся трибунал.

— Заседания трибунала не было, ваше превосходительство. — Лицо Тульи было абсолютно бесстрастным. — Они осуждены по личному приказу президента.

Я снова удивленно посмотрел на него. Тулья, как и я, знал, что это противоречило шестому пункту подписанных условий капитуляции. В соответствии с этим пунктом никто не мог быть осужден без суда.

— Но тогда почему не президент подписывает эти приказы?

— В соответствии с нашей конституцией, — ответил Тулья, — именно вице-президент определяет окончательное наказание в случаях измены. Президент является главой правительства и таким образом является лицом заинтересованным. Только в отсутствии вице-президента президент может подписать эти приказы. — Тулья сделал наузу, потом многозначительно добавил:

— А вы теперь вице-президент.

Ему не надо было подчеркивать это, до меня уже начал доходить смысл происходящего. Я посмотрел на бумаги. Если бы их подписал президент, то поднялся бы шум на весь мир, потому что этих людей лишили бы их прав в нарушение условий капитуляции. Если же подпишу я, то вся ответственность будет лежать на мне.

Я посмотрел на Тулью.

— А если бы эти люди предстали перед трибуналом, то какой бы, по вашему мнению, мог быть приговор?

— Я не могу решать за других.

— А если бы вы заседали в трибунале, вы признали бы их виновными?

Тулья замялся на секунду.

— Нет.

— Несмотря на тот факт, что они повернули свои войска против правительства?

— Да. — На этот раз он ответил без колебаний. — Понимаете, я знаю, что заставило их принять такое решение.

— Вы говорите правду? Тулья кивнул.

— Я бы хотел услышать об этом.

Впервые я заметил, как он напряжен, на лбу у него выступили капельки пота. Я понял, какого мужества ему стоит говорить со мной столь откровенно. Одно неосторожное слово, и он может оказаться у стенки вместе с остальными.

— Садитесь, полковник, — мягко сказал я. — Здесь вы среди друзей.

Тулья с облегчением опустился в кресло. Чтобы дать ему время прийти в себя и собраться с мыслями, я вытащил из портфеля тонкую черную сигару и предложил ему. Он покачал головой, тогда я закурил сам, откинулся в кресле и стал ждать.

— Когда начались военные действия, на позициях находилось семь полков. Семь полков, семь полковников, включая Москеру, который уже мертв. — Тулья наклонился вперед. — Во многих отношениях атака мятежников напоминала почти классическое начало современных военных действий. Словно блицкриг немцев в Польше или нападение японцев на Пирл-Харбор. Атака была столь неожиданной, что мы полностью были захвачены врасплох.

На севере нападение произошло в воскресенье утром, но об этом вначале почти ничего не сообщалось, так как все были уверены, что это просто очередная вылазка бандитов. К тому времени, как мы осознали, что это совсем не так, начались военные действия на юге. Об этой новости мы, все семеро, узнали во время обеда в моем штабе. Вы даже не можете себе представить, какая началась паника и какие поползли слухи. Ночью мы даже получили сообщение, что президент убит, а мятежники захватили власть.

Тулья сунул руку в карман и вытащил сигареты.

— Как раз в этот момент нам поступило предложение от коммунистов, от Мендосы, стать на сторону революции. Он пообещал, что на юге нас с радостью примут как братьев по оружию.

Мы стояли вокруг стола и смотрели на послание Мендосы. Связь с Курату была прервана, мы не могли связаться со столицей по радио. А зарубежные радиостанции передавали самые противоречивые сообщения. И Бразилия, и Колумбия сообщали, что правительство пало, и ни слова не говорилось о президенте. Мы не знали, что делать.

Продолжение борьбы, если правительство пало, могло привести только к неоправданным жертвам, но если правительство еще существовало, переход на сторону мятежников мог только ускорить их победу. Именно Васкес решил стоящую перед нами дилемму. Васкес, такой тихий и мудрый, как Соломон. Мы тут же собрали совет и пришли к соглашению, что три самых слабых полка перейдут на сторону мятежников, но постараются тянуть время до выяснения ситуации.

Тулья затушил сигарету.

Этими полками командовали Пардо, Москера и Васкес. Они умышленно отвели их на полуостров, прекрасно понимая, что это ловушка. Мендоса неистово ругал их за глупость, но ничего поделать не мог. Было уже слишком поздно.

В голосе Тульи прозвучало неожиданное любопытство:

— Интересно, понял ли Мендоса, что мы надули его?

— А Мендрсу схватили? — спросил я.

— Да, но вчера ночью он бежал.

Такие люди всегда убегают, они подобны грызунам, разносящим чуму. Я посмотрел на бумаги.

— Это только первые смертные приговоры, которые вам предстоит подписать, — внезапно сказал полковник Тулья. — Все офицеры этих полков в чине до лейтенанта тоже осуждены. Машинистки не успевают печатать смертные приговоры.

— Все офицеры? — недоверчиво спросил я.

— Да, почти сто человек.

Я снова посмотрел на бумаги. И таких людей президент хочет убить, тогда как люди, подобные Мендосе, находятся на свободе и разносят заразу? Я медленно поднялся из-за стола.

— Оставьте мне документы, полковник. Я думаю, что в свете сообщенных вами сведений президент пересмотрит свое решение.




33


Я вылез из джипа, остановившегося перед домом Беатрис. Шторы на окнах были опущены, а сам дом казался нежилым.

— Обойдите вокруг, — приказал я солдатам.

— Слушаемся, ваше превосходительство. — Они бегом кинулись выполнять приказ.

— Пойдем со мной, — сказал я Котяре, и мы направились к главному входу. Я громко постучал в дверь бронзовым молотком, и звуки его гулким эхом отдались в недрах дома. Подождав немного, я снова постучал.

Мне опять никто не ответил. У меня было предчувствие, что Мендоса может находиться здесь.

Котяра отошел назад и, прищурившись, оглядел дом.

— Тут никого нет, — сказал он.

И действительно, внутри не было слышно никакого движения. Мы стали медленно обходить дом, проверяя все окна. Они были плотно закрыты, за исключением небольшого окошка на втором этаже. Я предположил, что это окно ванной.

Подошли солдаты.

— Заметили что-нибудь? — спросил я.

Они покачали головами. Мы с Котярой продолжили обход, но кроме того маленького окошка, открытых окон больше не оказалось. Я стоял и смотрел на него, задрав голову. Я не мог ошибиться.

Котяра проследил за моим взглядом.

— Я могу забраться на дерево и влезть в это окно, — предложил он.

Я не смог сдержать улыбки.

— Ты не смог бы пролезть в него, даже если бы был на пятьдесят фунтов легче.

— Можно послать кого-нибудь из солдат.

— Нет. Я сам залезу.

Если Беатрис в доме, я не мог допустить, чтобы с ней что-то случилось.

Я легко добрался до нижних веток и подтянулся, а потом стал медленно карабкаться вверх, но это было уже не так легко, как в те времена, когда я был мальчишкой. Забравшись наверх, я тяжело дышал.

Протянув руку, я толкнул раму, но она не поддалась. Замков на раме видно не было, поэтому я сильно стукнул по ней кулаком. Рама поддалась. Протолкнув ее дальше, я стал забираться в окно.

— Будь осторожен! — крикнул мне снизу Котяра.

Я кивнул ему в ответ и продолжил свое занятие. Я оказался прав, это была ванная. Я осторожно подошел к двери и прислушался.

В доме стояла тишина.

— Беатрис! — крикнул я. Мой голос гулким эхом разлетелся по дому.

Я вышел в холл, в который выходили четыре двери. Три из них должны были вести в спальни. Куда вела четвертая дверь напротив лестницы, было неясно. Судя по табличке на ней, это был, скорее всего, шкаф для белья.

Сначала я проверил дальнюю спальню. Легкий запах парфюмерии подсказал мне, что это спальня Беатрис. Я быстро осмотрел ее. Одежда находилась в шкафу, все ящики аккуратно задвинуты. Даже чемоданы стояли в шкафу. Словом, все было на месте.

Вторая спальня, похоже, принадлежала дяде Беатрис. Здесь тоже все было в порядке. А в третьей, самой маленькой, спала, наверное, служанка, и в ней единственной царил беспорядок. Постель была разобрана, как будто ее только что покинули, а шкаф и ящички бюро были пусты.

В глубокой задумчивости я вернулся в холл. Почему комната служанки выглядит так, как будто она совсем ушла? А в кровати будто бы только что спали?

Я уже начал спускаться по лестнице, но передумал. Мысль о беспорядке в комнате служанки не давала мне покоя. Подойдя к шкафу для белья, я открыл дверь. Мои подозрения подтвердились, и это едва не стоило мне жизни.

Мендоса пулей выскочил из шкафа. Я схватил его, мы оба рухнули на пол и, сцепившись, покатились вниз по лестнице. Когда мы приземлились на полу внизу, Мендоса сидел на мне верхом, голова у меня болела, я с трудом переводил дыхание. Заметив блеснувшее лезвие, я автоматически схватил его за руку, с трудом удерживая ее от удара.

— Котяра! — закричал я. — Котяра!

Мендоса резко зажал мне рот рукой, чтобы я не мог кричать, но это несколько ослабило его хватку, что позволило мне отвести в сторону его руку с ножом. Затем, я повернулся и сбросил его с себя.

Мы одновременно вскочили на ноги, Мендоса двинулся ко мне, а я отступал, следя за блестящим лезвием. Позади раздались тяжелые удары в дверь, Мендоса оглянулся, но лишь на мгновение, поэтому мне не удалось этим воспользоваться.

— Ты мне не нужен, Мендоса, — с трудом вымолвил я. — Где Беатрис?

— Как будто ты не знаешь! — ответил он и сделал выпад. Я отскочил в сторону.

— Беатрис, где она?

Теперь мне казалось, что Мендоса смеется, что он сошел с ума. Он двигался на меня, бессвязно бормоча:

— Вы не сможете победить! В один прекрасный день мы убьем вас, всех убьем! Вы не сможете победить.

Все мое внимание занимал нож в его руке, поэтому я пропустил его внезапный прыжок. Он обрушился на меня всей массой своего тела, и мы снова упали на пол, но на этот раз я оказался быстрее. Я выкатился из-под него и перехватил руку с ножом.

Я применил старый бандитский трюк. Прижав руку с ножом к полу одной рукой и коленом, я поставил локоть ему прямо под кадык и навалился всем телом.

Свободной рукой он пытался вцепиться мне в глаза, но я отвел голову в сторону, продолжая все сильнее давить локтем на кадык. Я почти слышал, как крушилось его дыхательное горло, но продолжал давить все сильнее, пока, наконец, руки его не перестали дергаться, а вывалившиеся глаза и язык окончательно не подтвердили, что он мертв.

Только после этого я рухнул на спину рядом с ним, тяжело переводя дыхание. Удары в дверь прекратились, через несколько секунд я услышал звук поворачивающегося ключа и приподнялся.

Первым в комнату влетел Котяра, он наклонился над телом Мендосы и помог встать мне на ноги.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Я кивнул.

Возле двери, держа в руках ключ, стоял Хойос, рядом с ним была Беатрис, глаза ее расширились от испуга.

Теперь мне уже не надо было объяснять, где была Беатрис, потому что я увидел у нее на запястьях наручники. Президент заверил меня, что она в безопасности, и по-своему он был прав. Да, она была в безопасности. В тюрьме.

Беатрис сидела в углу дивана и плакала. Я посмотрел на Хойоса, наблюдавшего за нами из холла. Тело Мендосы уже убрали. Я поднялся с кресла, закрыл дверь и остановился перед Беатрис.

— Ну хватит! — хрипло сказал я.

Ее удивила резкость, прозвучавшая в моем голосе. Она подняла на меня свои темно-зеленые глаза, все еще полные слез.

— Ты уже достаточно наплакалась, жалея себя. Пора прекратить.

— Ты убил его! Теперь, после того, как дядя погиб в бою, у меня никого не осталось. Я совсем одинока.

— Ты была одинока и до того, как я убил его, — спокойно сказал я. — Я же говорил тебе, что именно он убил твоего отца.

— Я не верю тебе! — в глазах Беатрис снова появились слезы.

На этот раз я потерял терпение и сердито влепил ей пощечину.

— Прекрати!

Она перестала плакать, вскочила с дивана и бросилась ко мне, пытаясь вцепиться мне в лицо.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Я схватил ее за руки и крепко стиснул их. Сквозь тонкое платье я почувствовал тепло ее крепкого, молодого тела. Заглянув в ее разъяренные глаза, я рассмеялся. От прикосновения к ней меня охватила волна желания, и я знал, что она поняла это.

Теперь она была совершенно спокойной, хотя глаза продолжали пылать злобой. Но это уже была другая злость, направленная на самое себя, как будто она окончательно убедилась в том, о чем уже давно знала.

— Ты животное! Теперь ты, наверное, намерен изнасиловать меня.

— Намерен, — ответил я, — и, возможно, это как раз то, чего тебе больше всего хочется.

Беатрис вырвала свои руки из моих, она стояла и смотрела на меня, ее прекрасная грудь высоко вздымалась.

— Я хочу уехать, — сказал она почти спокойно. — Я хочу уехать из Кортегуа. Это больная страна, здесь всё и все больны. — Она повернулась и подошла к окну. — Эта страна взяла от меня слишком много, мне нечего больше отдать ей. Мой отец умер за эту страну, мой дядя...

— Я же говорил тебе, что твой дядя был глупцом. Кто подговорил его примкнуть к мятежникам? Мендоса? Беатрис повернулась и посмотрела на меня.

— Ты ведь очень гордишься собой, не так ли? Ничтожные люди всегда знают свое место. Теперь ты можешь вернуться под бочок к своим теплым женщинам, которые ничего не смеют требовать от тебя. Тебе не надо больше заботиться о нас, обо всем позаботится президент, он нас всем обеспечит. — В голосе Беатрис звучал откровенный сарказм. — Он обеспечит нас — тюрьмами и концлагерями.

— Этого не будет, — сказал я, почувствовав внезапную слабость.

— Не будет? И ты можешь стоять здесь и говорить об этом, когда твои руки запачканы кровью невинного человека? Человека, который ничего не хотел, кроме свободы для людей?

— Нет, совсем другого человека. Человека, который лгал тебе, твоему отцу — всем. Человека, который повсюду, где только мог, сеял заразу, который виновен не только в смерти твоего отца, но и, возможно, в смерти тысяч людей, погибших в течение последних нескольких недель. Вот о каком человеке ты говоришь. Я рад, что убил его!

— И теперь ты злорадствуешь по этому поводу, — сказала Беатрис, и в голосе ее прозвучали презрительные нотки. — Ты мне противен.

Мы стояли и смотрели друг на друга, и вдруг выражение ее лица резко изменилось.

— Боже, меня сейчас вырвет!

Она пробежала мимо меня в кухню, а потом через заднюю дверь на улицу. Я слышал, как ее рвало. Когда я вышел к ней, она стояла без сил, прислонившись головой к холодной стене дома.

— Беатрис, — сказал я, пытаясь обнять ее.

— Нет, Дакс, — хрипло ответила она, — оставь меня.

Я впервые обратил внимание на то, как она побледнела и осунулась, под глазами я заметил тени, которых не видел раньше. Она повернулась ко мне и сказала хриплым голосом:

— Помоги мне уехать. Помоги мне уехать из Кортегуа, это все, что мне от тебя надо.

Некоторое время я молчал, но когда заговорил, все же не смог сдержать злости.

— Собирай чемоданы, если ты так хочешь. Я прослежу, чтобы тебя отправили первым же самолетом или кораблем.

Я вернулся в дом. Когда я проходил через гостиную, злость моя прошла и я улыбнулся. Интересно, что скажет Беатрис, когда увидит, что этот первый самолет окажется моим.




34


Когда я вернулся в президентский дворец, в моей приемной сидел полковник Тулья.

— Ваше превосходительство, я позволил себе дождаться вашего возвращения.

— У меня еще не было времени обсудить наш вопрос с президентом.

— Знаю. До нас дошла весть о том, что Мендоса мертв. Президент сообщил об этом часа полтора назад.

Я кивнул. Хойос знал свою работу, интересно, сказал ли он президенту, что я приказал освободить Беатрис.

— Машинистки уже закончили работу, — сказал Тулья. — Я подумал, что перед разговором с президентом вы, возможно, захотите посмотреть остальные приговоры.

Я сел, и Тулья открыл свой портфель, выложив на мой стол стопку бумаг. Я взял верхнюю. Имя приговоренного ничего не говорило мне, я никогда не слышал его раньше. Это был молодой лейтенант, ему исполнилось всего двадцать три года.

Положив приговор на место, я закурил, не в силах оторвать взгляда от стопки бумаг, лежащих передо мной. Впервые я осознал, что смерть может быть такой простой и безличной, нужна просто моя подпись на этих приговорах, чтобы послать людей на смерть.

Моя подпись. Я глубоко затянулся, наполнив легкие дымом. Интересно, каким еще образом намерен использовать меня президент. Я почувствовал внезапную слабость. Сколько еще людей должно умереть во имя сохранения его власти?

Мне вспомнилось злобное удовлетворение в его голосе, когда сегодня утром во время полета над деревней он сказал мне: «Это будет им хорошим уроком. Теперь уж им долго не захочется воевать».

Ответ на мой вопрос уже давно таился внутри меня, просто я не признавался себе в этом. Ответ этот был не нов, а англичане облекли его в сжатую форму: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Президент, конечно, задумал нечто большее, чем просто оказать мне доверие, в моем теперешнем положении существовал большой соблазн, и он прекрасно понимал это. Возможность распоряжаться жизнью и смертью. Какой еще высшей властью может обладать человек? Он понимал, что какими бы благородными чувствами я ни руководствовался, если я подпишу эти приговоры, то тем самым воспользуюсь этой властью, а раз так, то мое развращение будет неизбежным.

А вот мой отец не смог понять, что здесь не может быть золотой середины, здесь нет полутонов — только черное и белое. И далее если в какой-то момент ты сумеешь отстоять свою позицию, в конечном счете все равно проиграешь. Я поднял взгляд, полковник Тулья напряженно смотрел на меня.

Я глубоко вздохнул. Первый раз в жизни я почувствовал себя свободным. Я был самим собой, я принадлежал только себе, не зависел ни от памяти отца, ни от президента, а только от себя.

Впервые в жизни я принял собственное решение.

— Полковник Тулья, сколько сейчас в столице высших офицеров, кроме вас?

— Пять полковников, — ответил он, — включая Хойоса из тайной полиции и заключенных Пардо и Васкеса. А реально только я и Зулуага, все остальные в районе боевых действий.

— Возможно ли собрать трибунал?

— Если включим Хойоса. — Глаза Тульи засветились, он понял, что я собираюсь сделать. — Ведь надо всего трех офицеров.

— А пленники? — спросил я. — Они в Курату? Он кивнул и замялся.

— Здесь есть одна трудность, нам нужен еще один офицер — председатель трибунала. Я встал из-за стола.

— Это не проблема. Я же все еще полковник. Я посмотрел на часы.

— Сейчас семь. Вы сумеете все организовать в течение часа?

Поднявшись в свою комнату, я побрился и принял душ. Когда около восьми я снова спустился в свой кабинет, все уже были на месте. Похоже, один Хойос чувствовал себя в такой компании неуютно.

Я прошел к столу и сел в кресло.

— Джентльмены, мы все знаем, по какому поводу собрались здесь, так что давайте сразу перейдем к делу. Ко мне обратился Тулья.

— Первым делом нам необходимо выбрать из числа офицеров председателя трибунала.

Я кивнул и через минуту был выбран председателем.

— Следующим вопросом является представление трибуналу обвинений против подсудимых. — Тулья подошел к моему столу и положил на него лист бумаги.

Да, он все тщательно продумал и каким-то образом нашел время написать именно то, что я хотел сказать.

— Полковник Васкес, заседание трибунала собрано в соответствии с уставом армии и пунктом шесть условий капитуляции, подписанных вами...

Оба судебных заседания заняли всего несколько минут, с офицеров были сняты все обвинения при двух голосах за и одном против. Против, естественно, голосовал Хойос. Как председательствующий я восстановил офицеров в звании с выплатой денежного содержания без вычетов.

Тулья быстро написал постановление трибунала, и все его подписали. Я подписал дважды: как председатель и как вице-президент.

Васкес протянул мне через стол руку, рукопожатие его было твердым.

— Спасибо, — сказал он. Хойос медленно поднялся.

— А теперь, джентльмены, когда все закончилось, я хотел бы вернуться к своим обязанностям.

— Нет, — резко возразил я.

Хойос повернулся и вопросительно посмотрел на меня. В кабинете наступила тишина, он обвел взглядом присутствующих, потом снова повернулся ко мне.

— Но меня ждут срочные дела, — спокойно сказал он.

— Ничего, подождут.

Я не хотел, чтобы Хойос раньше меня проинформировал президента, тут мне надо было действовать самому.

— Вы останетесь здесь и будете ждать вместе с остальными офицерами, пока я буду информировать президента о решении трибунала.

— Вы не имеете права задерживать меня, — возразил он. — Я подчиняюсь только президенту.

— Но вы еще и армейский офицер, а значит, обязаны подчиняться мне как вице-президенту.

Хойос некоторое время смотрел на меня, потом пожал плечами и вернулся в свое кресло.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Что-то в его голосе показалось мне подозрительным, и через несколько минут это подозрение подтвердилось — мой кабинет прослушивался. Я вытащил крошечный микрофон и показал ему.

Хойос побледнел, но промолчал.

— Почему вы не сказали мне, что наши разговоры записываются на магнитофон? Мы сэкономили бы время и не стали вести протокол.




35


В покоях президента я появился примерно через час. В дверях меня встретил слуга.

— Президент ждал вас, ваше превосходительство, но к одиннадцати, — сказал он.

— Задержали непредвиденные обстоятельства, — ответил я, придавая властность своему голосу. — Мне необходимо увидеть его.

— Он у принцессы, президент не позволяет беспокоить его, когда он находится там.

— Тогда я зайду через час.

Повернувшись, я спустился по лестнице и прошел через двор к небольшому дворцу, который занимала Ампаро. Стража на входе взяла на караул.

— Меня вызвал президент, — сказал я.

— Да, ваше превосходительство. — Солдаты отдали честь, и один из них распахнул передо мной дверь.

Я вошел внутрь. Этот маленький дворец совсем не изменился с тех пор, когда я был здесь в последний раз. А это было давно, я был тогда еще мальчишкой, в тот день взрывом бомбы моему отцу оторвало руку. Даже к лучшему, что Ампаро будет присутствовать при нашем разговоре, то, что я собирался сказать, ее тоже касалось. Я тихонько постучал в дверь гостиной. Никакого ответа.

Я снова постучал, на этот раз громче. Опять никакого ответа.

Повернув ручку, я вошел внутрь. В гостиной было темно, только в углу горела небольшая лампа. Я включил свет, и в этот момент услышал звуки, доносившиеся из спальни. Я подошел к двери, звуки усилились, и я узнал их. Ведь я достаточно долго был женат на Ампаро.

Слуга, наверное, ошибся или умышленно солгал мне. Президента здесь быть не могло. Повернувшись, я направился к выходу, и в этот момент из спальни донесся крик боли. Потом еще один. В этом крике было столько страдания и ужаса, что я не раздумывая бросился в спальню.

И только долетев до середины комнаты, смог остановиться. Так я и стоял, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Они, оба голые, находились на кровати, ноги Ампаро были раскинуты, и президент стоял на коленях между ее ног. К его талии был пристегнут большой искусственный резиновый член, в руках он держал хлыст. Он посмотрел на меня через плечо.

— Дакс, ты пришел как раз вовремя, чтобы помочь мне наказать ее!

Звук его голоса вывел меня из оцепенения. Я подскочил к кровати и оттолкнул его в сторону.

— Вы с ума сошли? — крикнул я. — Вы что, убить ее хотите?

Президент вылез из кровати и теперь стоял и смотрел на меня, резиновый член его повис. Я наклонился над кроватью. Ампаро подняла голову.

— Дакс, — тихо прошептала она, — зачем ты сделал это? Теперь он и на тебя разозлится.

Я посмотрел ей в глаза, они были широко раскрыты и неестественно блестели, наверное, от героина. Я медленно натянул на нее простыню. Когда я повернулся, президент уже отстегнул резиновый член и бросил его на пол. Он взял свои брюки.

— Дакс, — сказал он обычным голосом, как будто ничего не произошло. — Ты подписал приговоры?

— Нет, мне нечего подписывать. Трибунал отменил их.

— Трибунал? — президент повернулся, держа брюки перед собой.

— Да, — ответил я. — Больше не будет казней и уничтожения людей. Час назад я отдал приказ войскам прекратить огонь. Теперь армия будет стрелять только в тех случаях, когда на нее будут нападать.

Президент уставился на меня, не веря своим ушам.

— Предатель! — заорал он, отбрасывая в сторону брюки. В руках он держал револьвер, который, наверное, находился в кармане брюк. — Предатель! — снова закричал он и нажал на курок.

Я застыл в ожидании выстрела, но револьвер только сухо щелкнул. Прежде чем он повторил свою попытку, я бросился на него и выбил револьвер из его руки. Визжа, он попытался вцепиться мне в лицо и глаза. Я старался удержать его руки, но президент толкнул меня, и я споткнулся о кресло. Он наклонился за револьвером, но я схватил его, и мы стали бороться на полу.

Тут я заметил, что возле нас приплясывает голая Ампаро.

— Убей его, Дакс! — возбужденно кричала она. — Убей его!

Пальцы президента дотянулись до револьвера, и на лице его появилось выражение, которое я запомнил с детских лет. Его лицо было так же сосредоточено, как и тогда, когда он протягивал мне автомат. Но в то время я был еще ребенком и ничего не понимал в убийстве, мне казалось, что этим убийством я смогу воскресить маму и сестру.

В ярости, впервые в жизни, я ударил по этому злобному лицу. Президент отлетел от меня, ударившись головой об пол. Я медленно встал и поднял с пола револьвер.

— Убей его, Дакс! — прошептала мне в ухо Ампаро. — Давай, это твой шанс. Убей его!

Я посмотрел на президента, неподвижно лежащего на полу, потом на револьвер в моей руке. Очень много людей умерло по его вине. Было бы справедливым убить его.

— Давай, Дакс! Давай! Давай!

В моих ушах стоял крик Ампаро, я медленно поднял револьвер и прицелился в президента. Он открыл глаза, и мы долгое время смотрели друг на друга.

Ампаро снова начала истерически взвизгивать:

— Убей! Убей! Убей!

Я почувствовал, что мой палец нажимает на курок.

— Нет, Дакс, — спокойно сказал президент, в глазах его совсем не было страха. — Если ты сделаешь это, то между нами не будет разницы.

Я резко опустил револьвер, искушение застрелить его пропало. Ампаро трясла меня за плечо, я легонько оттолкнул ее.

— Возвращайся в постель, Ампаро.

Она внезапно успокоилась и забралась в постель.

Я смотрел на президента, пытавшегося встать на ноги. Внезапно я увидел, во что он превратился, — морщинистый, трясущийся старик. Казалось, он состарился буквально на моих глазах, пока вот так стоял передо мной голый. Я машинально протянул руку, чтобы помочь ему.

Он бросил на меня взгляд и с облегчением опустился в кресло.

— Значит, все кончено? — его вопрос прозвучал скорее как утверждение.

— Да.

Он помолчал некоторое время.

— Я многому научил тебя. Что же теперь будет?

Ампаро сидела на постели, обхватив руками колени, и смотрела на нас. Глаза у нее были уже нормальными, может быть, закончилось действие героина.

Я повернулся к президенту.

— Изгнание.

Он задумчиво кивнул.

— Ты был для меня как сын, после смерти моих собственных сыновей я оставил это место в сердце для тебя. Я промолчал. Президент посмотрел на Ампаро.

— Когда нам надо отправляться?

— Сейчас, — сказал я, — как только оденетесь.

— А куда? — послышался голос Ампаро.

— Сначала в Панаму, потом в любое место в Европе по вашему выбору. Но сначала вы должны подписать эти бумаги.

— Что за бумаги?

— Ваша отставка с поста президента и согласие на пожизненное изгнание.

— Дай мне ручку. — Он подписал бумаги, даже не взглянув на них.

— Я подожду в гостиной, пока вы оденетесь, — сказал я. Выйдя в гостиную, я снял трубку телефона и набрал номер своего кабинета. Мне ответил Тулья.

— Присылайте машину к маленькому дворцу, — тихо сказал я. — Они готовы ехать.

Я положил трубку, но потом вспомнил об обещании, которое дал днем Беатрис. Снова взяв трубку, я набрал ее номер.

— Ты все еще желаешь уехать из Кортегуа?

— Да.

— Тогда будь готова через полчаса, я за тобой заеду. Из спальни, теребя халат, вышла Ампаро.

— Отец хотел бы получить свежую форму. Ты же знаешь его, свою он обмочил.

Я указал ей на телефон.

Она сняла трубку, набрала номер апартаментов отца и попросила слугу принести чистую одежду. Положив трубку, она направилась назад в спальню.

— Ампаро?

Она обернулась и посмотрела на меня.

— Почему ты позволяла ему вытворять с тобой такое?

— Потому что он президент, — тихо ответила она, — а еще потому, что он старик и мой отец. Никто больше не стал бы поддерживать эти его иллюзии.

Она ушла.

С улицы донесся шум подъехавшей машины.




36


Беатрис вышла из дома и закрыла за собой дверь, я взял у нее чемодан. Мы медленно пошли к джипу. Остальные уже уехали в аэропорт.

— Я обещал тебе, что ты вылетишь первым самолетом, — сказал я, когда мы сели в машину, — и я держу свое слово. Но я хотел бы, чтобы ты передумала. Через несколько дней возобновятся полеты гражданских самолетов.

— Нет, — ответила она, даже не взглянув на меня. — Я уже все решила.

— Ты упрямая.

Она молча посмотрела на меня, и весь оставшийся путь до аэропорта мы молчали. И только когда мы приехали в аэропорт, она снова заговорила.

— Дакс, ты не понимаешь, — внезапно сказала она, — я...

— Чего не понимаю?

— Ничего. Я просто не могу оставаться здесь. Слишком много воспоминаний.

— Ладно, — ответил я, — можешь не объяснять. Только пообещай мне одну вещь.

— Какую?

— Что когда вернешься в Соединенные Штаты, ты позволишь моему другу Джереми Хэдли отвести тебя в Госдепартамент. Они скажут тебе правду о том, что случилось с твоим отцом.

Некоторое время она молчала, а когда заговорила, то голос ее был тихим и казалось, что она вот-вот заплачет.

— Обещаю.

К списку пассажиров в последнюю минуту добавился еще один человек — Хойос. Он подошел ко мне в тот момент, когда пассажиры готовились подняться на борт.

— Я говорил с президентом, он желает, чтобы я сопровождал его, если найдется место в самолете. Я вопросительно посмотрел на него.

— Я уже слишком стар, чтобы служить новым правителям. Для меня здесь нет места.

— Можете лететь.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. — Он поспешил на посадку.

Первыми в самолет сели президент и Ампаро. Они ни с кем не разговаривали. Я не мог разглядеть лицо президента, которое закрывал поднятый воротник пальто, но в последний момент он оглянулся и посмотрел на меня. Он сделал вид, что отыскивает кого-то взглядом, и через секунду скрылся в самолете.

За ними в самолет сел Хойос, он поднялся по трапу не оборачиваясь. Следующей была Беатрис. Она подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, Дакс, — сказала она и поспешила вверх по трапу.

Я смотрел ей вслед. Внезапно я почувствовал себя лучше, во всяком случае, я знал, что, когда через несколько дней прилечу за ней следом в Нью-Йорк, у нас все наладится.

Дверца кабины захлопнулась, и через минуту Хиральдо запустил двигатели. Я прислушался к их работе, они гудели ровно и мягко. Хиральдо высунул голову из кабины и показал мне большой палец. Я помахал ему.

— Не забудь вернуться назад после посадки в Панаме! — крикнул я ему под шум двигателей.

Он кивнул, улыбнулся, закрыл стекло кабины и начал выруливать на взлетную полосу. Я видел, как самолет остановился в начале полосы в ожидании разрешения на взлет с диспетчерской вышки, потом разогнался и взмыл в небо. Я следил за ним до тех пор, пока его красные и зеленые огоньки не смешались со звездами. Я посмотрел на стоящих рядом людей.

Черту подо всем подвел Васкес.

— То, что мы наблюдаем сейчас, происходит впервые за пятьдесят, а то и за сто лет. В нашем президенте непонятным образом уживалось добро и зло. Да, таким он был человеком, и мы его не забудем. И за добро, которое он сделал, и за зло. Но вся трагедия заключается в том, что он легко мог уничтожить зло, но не сделал этого. И я молю Бога, чтобы нам больше никогда не встретился подобный ему.

Было начало пятого утра, а мы все сидели в моем кабинете. Уже многое было сделано: утвержден приказ о прекращении огня, подготовлено постановление о всеобщей амнистии. Оно должно было быть опубликовано завтра утром.

— Джентльмены, — сказал я. — Настало время нашему совету выбрать временного президента, который будет от своего имени управлять страной до проведения выборов. Как мы и договорились, я буду голосовать только в затруднительных положениях, а вообще голосовать будете вы вчетвером.

Поднялся Тулья.

— Я взял на себя смелость связаться с полевыми командирами, и все они согласились, что вы являетесь законным представителем власти и должны руководить страной до выборов.

— Благодарю за оказанную честь, джентльмены, но ответ мой будет таким же, как и вечером. Нет. Честь велика, но соблазн еще больше. Слишком долго в нашей стране практиковался такой классический захват власти, так пусть же теперь никто не посмеет сказать, что мы действуем в собственных интересах, а не в интересах нашей страны. На самом деле я здорово оторвался от нее, меня слишком долго не было здесь, и теперь я лишь приблизительно знаю о нуждах народа. На этом посту нужен человек, который знает и любит народ Кортегуа — весь народ, и крестьян и горожан. У вас есть достойные кандидатуры, выберете одну, и я почту за честь служить этому человеку.

Тулья оглядел присутствующих, потом снова посмотрел на меня.

— Предвидя ваш отказ, мы сделали свой выбор.

Васкес вскочил.

— Полковник Тулья, — резко сказал он, — вы забыли спросить мое мнение.

Все улыбнулись, и Тулья тоже.

— Прошу простить меня, сеньор президент.

Мы подошли к кабинету бывшего президента. Он больше не принадлежал ему, и я надеялся, что скоро мы привыкнем к этому. Я открыл дверь и отступил в сторону.

— Завтра утром этот кабинет будет ваш, сеньор президент. Васкес шагнул вперед. Он стоял некоторое время на пороге, оглядывая кабинет, потом повернулся ко мне.

— Завтра утром он будет моим, — спокойно сказал он, — но сейчас, сейчас он ваш. Без вас завтра вообще могло не наступить.

Он легонько подтолкнул меня вперед.

— Я приду сюда утром, — сказал Васкес, — а пока спокойной ночи, сеньор президент.

Один за другим все пожелали мне спокойной ночи и вышли в коридор. Проводив их взглядом, я повернулся к Котяре, который стоял, молча прислонившись к стене.

— Пошли?

— Нет, — сказал он, качая головой. — У меня нехорошее предчувствие.

— Да ну тебя со своими предчувствиями, — рассмеялся я и вошел в кабинет.

Подойдя к столу, я уселся в кресло. Это было особенное кресло, которое давало человеку ощущение силы и власти. Откинувшись на его спинку, я сунул руки в карманы. Нащупав револьвер президента, я вытащил его и бросил Котяре.

Он ловко поймал его.

— Где ты его взял?

— Президент пытался застрелить меня, но револьвер дал осечку.

На лицо Котяры легла тревожная тень.

— Дважды за сегодняшний день тебе удалось избежать смерти, в третий раз удача может изменить. Пошли отсюда.

Я рассмеялся.

— Уйду после того, как выпью чашку кофе. Тут сзади есть кухня, сделай кофе.

Котяра нерешительно посмотрел на меня.

— Мне не хотелось бы оставлять тебя одного.

— Что может случиться со мной за то время, пока ты готовишь кофе? Смотри, уже светло.

Котяра не двинулся с места.

Я поднялся, снял со стены повешенное туда президентом мачете и положил его перед собой на стол.

— А кроме того, у меня есть вот это, — сказал я.

Котяра покачал головой, молча повернулся и направился на кухню. До меня донесся стук посуды и шум льющейся воды. Я поднялся и медленно прошелся по кабинету. В нем еще витал дух президента, везде висели его портреты, медали, медальоны, стояли вазы, и на всех предметах было выгравировано его имя.

В кабинет начал проникать тусклый утренний свет, я подошел к окну и посмотрел на город. В районе порта уже начали гаснуть фонари, и вскоре на востоке над горами должны были сверкнуть первые лучи солнца. Открыв большие стеклянные двери, я вышел в сад подышать утренним воздухом.

Воздух был чистым и свежим, я подошел к ограде, глядя на горы в предвкушении первых лучей солнца. Позади меня раздался легкий шум, я хотел повернуться и почувствовал себя в железных объятиях. Кто-то сдавил сзади мою шею, чуть не свалив меня на землю. Затем хриплый голос прошептал мне в ухо:

— Молчи, иначе ты покойник!

Я снова попытался повернуться, но руки крепко держали меня, словно ребенка. Тот же голос снова прошептал:

— Где президент?

Железные тиски несколько ослабли, и я смог говорить.

— Его нет. Он изгнан из страны. Тиски снова сжались.

— Врешь!

Позади послышался другой голос.

— Не имеет значения. Этот тоже подойдет.

Я посмотрел на человека, который вышел из-за моей спины. Это была одна из самых отвратительных личностей, которые мне доводилось встречать. Рот его искривился в усмешке, обнажив почерневшие железные зубы. Правая рука была искалечена, со скрюченными пальцами, в другой руке он небрежно держал двухствольный обрез.

— Ты узнаешь меня? — спросил он.

Я покачал головой.

— А помнишь мальчика, отца которого ты уговорил спуститься с гор на верную смерть.

Он засмеялся, увидев, как расширились от удивления мои глаза.

— Да, я Кондор. Я не забыл твое лицо, как же ты мог забыть мое?

Я не ответил, я не мог ответить ему, даже если бы хотел. Руки второго человека так крепко сдавили мою шею, что я едва мог дышать.

— Отпусти его.

Руки разомкнулись и толкнули меня к стене. Я споткнулся и чуть не упал, но мне удалось повернуться и посмотреть на второго бандита. Он был постарше и поплотнее, за поясом у него торчали два револьвера.

— Ну как, ты чувствуешь себя в ловушке, в такой, в которую заманил моего отца? — спросил Кондор. Я промолчал.

— Клянусь, что в этот раз не вернусь в горы, не пролив крови хотя бы одного из убийц моего отца!

Продолжая молчать, я напрягся, чтобы предпринять попытку вырваться. Я стал прикидывать расстояние между нами, до бандита было как минимум футов восемь.

— Убийца! — внезапно вскричал Кондор. — Ты умрешь!

Я прыгнул на него, и в этот же момент заметил вспышку выстрела. Сначала я подумал, что он промахнулся, но когда я рухнул на землю перед ним, то понял, что он попал. Странно, что я не чувствовал боли, я всегда думал, что человеку больно в такие моменты.

Все происходило, как при замедленной съемке, и даже улыбка Кондора была какой-то медленной, когда он неторопливо поднимал обрез для второго выстрела. И вдруг произошла невероятная вещь: что-то сверкнуло в воздухе, и рука Кондора, державшая обрез, казалось, отлетела от плеча и медленно поплыла в воздухе. Я увидел, как рот Кондора открылся, и услышал, как он закричал, когда хлынула кровь. Снова что-то сверкнуло, и крик его оборвался.

Услышав выстрелы, я повернул голову и стал считать их. Три, четыре, пять, шесть. На лице Котяры было ужасное выражение, он твердым шагом двигался к Кондору, подняв в руках окровавленное мачете, напоминавшее топор лесоруба.

Второй бандит в ошеломлении пытался вытащить из-за пояса другой револьвер, но дрожащие пальцы не слушались его. Закричав, он повернулся и побежал. Но он успел сделать всего четыре шага, когда Котяра швырнул ему вслед мачете.

Мне показалось, что мачете раскроило его от затылка до спины, бандит рухнул лицом в кусты.

Я вытянул голову в направлении Котяры, он шел ко мне, но вдруг споткнулся и упал. Он лежал, вытянувшись на земле, всего в нескольких футах от меня.

— Котяра! — позвал я, но голос мой был очень слабым,

Сначала я подумал, что Котяра просто не слышит меня, но потом он поднял голову и посмотрел на меня. Из последних сил он медленно пополз ко мне, помогая себе локтями. Кровь текла у него изо рта и из раны на шее.

Я в изумлении смотрел на него. Котяра умирал. Я не мог поверить в это. Нет, только не Котяра, он не мог умереть, его нельзя было убить. «Котяра, прости меня», — хотел сказать я, но не смог произнести ни слова.

Теперь наши лица почти соприкасались, мы лежали вместе на земле, которая вращалась, и смотрели в глаза друг другу.

Я почувствовал, что меня охватил ледяной холод.

— Котяра, мне холодно, — прошептал я. Еще ребенком я не любил холод. Я любил солнце.

Но солнце, уже вставшее над горами, не согревало меня. Оно только до боли слепило глаза, мешая смотреть. Холод все сильнее охватывал меня.

— Котяра, я боюсь, — прошептал я и прищурился, чтобы видеть его лицо.

Котяра поднял голову, я никогда прежде не знал у него такого взгляда. В этом взгляде воплотилась вся любовь: любовь друга, любовь отца к сыну. Он протянул руку и дотронулся до моей, я крепко сжал его пальцы.

Голос Котяры был хриплым, но ласковым.

— Держись за мою руку, сынок, — сказал он, — и я благополучно проведу тебя через горы.




Постскриптум


Шофер ожидал его на выходе у вращающихся дверей таможни.

— Машина ждет на улице, — сказал шофер, принимая чемоданы. — Хорошо долетели, сэр? Джереми кивнул.

— Это был прекрасный полет.

Они сели в лимузин и на большой скорости направились в город. Было темно, и машин в этот поздний час на дороге было мало. Джереми не успел заметить, как машина проскочила мимо разноцветных огней Всемирной выставки, приближаясь к Трибороу-Бридж.

— Когда я услышал, что ваш рейс задерживается, я позвонил миссис Хэдли, — сказал шофер.

— Спасибо, Арти.

Они миновали мост, въехали на почти пустынную Ист-Ривер-Драйв, направились к центру, потом свернули на Шестьдесят третью улицу. Через несколько кварталов машина остановилась на стоянке к востоку от Сентрал Парк.

Она ждала его в дверях, наблюдая, как он пересекает улицу и подходит к дверям их серого особняка. Вот Джереми поднялся по ступенькам, закрыл за собой дверь и обнял ее. Некоторое время они так и стояли молча, обнявшись.

Она почувствовала, что его утомила эта поездка, и даже нечто большее: какую-то подавленность духа, несвойственную его натуре. Она ласково поцеловала его, взяла за руку и провела в гостиную.

— У прислуги сегодня выходной, — сказала она. — Я приготовила бутерброды и кофе, они на кухне.

— Очень хорошо, — сказал Джереми, — но на самом деле я не голоден.

Она заглянула ему в лицо.

— Ну как все прошло?

— Довольно ужасное зрелище. — Она увидела на его лице морщины, которых не замечала раньше. — Никогда не знал, что бывает что-нибудь подобное.

Она кивнула.

— Был там кто-нибудь еще? Джереми покачал головой.

— Нет, только я.

Она молча смотрела на него.

— Было бы не так ужасно, если бы присутствовал кто-нибудь еще, но я был один. А ведь его всегда окружало, так много людей...

— Не надо больше об этом, — быстро сказала она, прикладывая пальцы к его тубам. Тебе надо принять ванну и съесть что-нибудь. Сразу почувствуешь себя лучше.

Джереми поднялся наверх и прошел в ванную. Спустя некоторое время он отправился в комнату к детям. Сначала к девочкам, их комната была ближе.

Они спали, плотно закрыв глаза. Его золотые девочки. Он улыбнулся. Одной было три года, другой пять, и ничто не могло разбудить их, даже землетрясение.

С сыном все было иначе. Он спал чутко, и малейший звук будил его. Вот и сейчас, когда Джереми вошел к нему, мальчик зашевелился и сел в кровати.

— Папа? — позвал он голосом девятилетнего ребенка,

— Да, Дакс.

— А на каком самолете ты в этот раз прилетел?

— На «Боинге 707», — ответил Джереми, подходя к кровати сына. Он наклонился и поцеловал мальчика в лоб. — А теперь спи.

— Да, папа, — ответил мальчик, снова ложась. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сынок, — ласково сказал Джереми, выходя из комнаты.

Когда он спустился вниз, она ждала его возле лестницы. Джереми молча прошел за ней на кухню, где на столе уже стояла тарелка с бутербродами, кофе и торт.

Он вдруг обнаружил, что проголодался, сел за стол и стал есть. Она села напротив, налила ему кофе. Джереми доел бутерброд и взял чашку с кофе.

— А я, оказывается, голодный, — сказал он. Она улыбнулась.

Джереми прихлебывал горячий кофе, на лице его вновь появилось мрачное выражение.

— Никто не пришел, — сказал он.

— Даже при лучших обстоятельствах пришло бы мало людей, — сказала она. — Десять лет слишком большой срок, чтобы помнить.

— Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, что произошло в те последние дни, — задумчиво произнес Джереми.

— Не узнаем, — ответила она. — Через несколько месяцев все были мертвы. За исключением Васкеса.

— Ты думаешь, это он убил их?

— Да. — В ее голосе звучала уверенность. — Он понимал, что после смерти Дакса их хунта распадется. Кто мог бы сплотить их? Так что Васкес поступил ничуть не лучше, чем президент.

— Ходят слухи о революции.

— Джереми, меня это не волнует. — В ее голосе появились нотки раздражения. — Я уже говорила тебе, что меня это не волнует. Я давно покинула эту страну, потому что она была больна и все в ней думали только о смерти и разрушении. Я вообще больше ничего не хочу о ней слышать.

— Ну хорошо, хорошо, — успокоил ее Джереми. — Но я помню, как я сидел на балконе и слушал его последнюю речь на заседании Генеральной Ассамблеи ООН. Помню, как он выглядел и что говорил. Как будто взывал к совести всего мира: «И пусть не найдется среди вас человека, который помогал бы кому-либо воевать против собственного брата».

Она молча смотрела на него.

Джереми сунул руку в карман и достал кольцо.

— Мне дали вот это, — сказал он, протягивая ей кольцо. — Оно бы осталось у них, если бы я не пожелал купить его.

Она взяла кольцо.

— Меня всегда интересовала эта надпись.

— Это университетское кольцо. Он учился в одной группе с Джимом в Гарварде. Мы подарили его ему, когда он уезжал, так и не закончив образования.

Она внимательно разглядывала кольцо.

— Беатрис, когда я был наверху в комнате сына, то подумал, что он очень похож на своего отца. Он должен знать правду.

— Он знает одного отца, и этого достаточно.

— Он будет очень гордиться своим отцом.

— Он очень гордится тобой, — ответила она.

— Дакс уже вырос, — настаивал Джереми. — Что если он сам об этом узнает?

— Я позабочусь, чтобы не узнал, — упрямо стояла на своем Беатрис.

— Поступив несправедливо по отношению к его отцу?

— Нет! — резко сказала она. — Его отец мертв, и справедливость уже не имеет для него никакого значения. — Она решительно поднялась, подошла к мусоропроводу и бросила туда кольцо. Джереми услышал, как оно звякнуло, пролетая вниз.

— Зачем ты сделала это? — спросил он, когда она вернулась к столу.

— Теперь он ушел, — жестко сказала она, — и ничего от него не осталось, кроме мечты, которая была у нас в молодости.

Джереми попытался что-то сказать, но заметил, что ее изумрудные глаза полны слез. Тогда он встал, обнял ее и крепко прижал к груди. Он чувствовал дрожь ее тела и соленый привкус слез на губах.

Она была не права, и он понимал, что она знает об этом.

Ведь оставался мальчик, который спал наверху.


notes



Примечания





1


Острый соевый соус, приправа к мясным блюдам.