S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник) Вячеслав Бакулин Игорь Вардунас Виктор Глумов Галина Черная Денис Шабалов Андрей Гребенщиков Юлия Зонис Виктор Ночкин Игорь Авильченко Сергей Юрьевич Волков Руслан Мельников Святослав Логинов Майкл Гелприн Александр Шакилов Нина Цюрупа Виктория Morana Лев Жаков Сурен Сейранович Цормудян Антон Фарб Андрей Олегович Белянин Никита Аверин S.W.A.L.K.E.R. Звезды светят всем. Будь ты хоббит или зомби-скаут, галактический вор или рыцарь Хлама, патриот или цивилизованный человек. Даже если ты отнюдь не крестьянский сын, а вовсе даже хвостатый сталкер с пушистыми усами – они все равно будут светить. И не важно, бетонный потолок бункера над тобой или зеленый купол, простирается ли вокруг Маасква или бескрайние просторы иных миров. И, конечно, особенно ярко звезды светят над Зоной. Ведь даже если случится Ультраапокалипсис, любой бродяга с уверенностью скажет: там, на юго-востоке, наш дом. А ночь по-прежнему тиха… и полна смеха! S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник) © Н. Аверин, 2013 © Коллектив авторов, 2013 © ООО «Издательство АСТ», 2013 Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru) Александр Шакилов Кинг Конг и все-все-все Побуждай людей предаваться своим занятиям, не отнимай у них времени. Облегчи налоги, не истощай их запасов. Тогда государство будет процветать, а семьи чувствовать себя в безопасности.      Высказывания Чжугэ Ляна о командовании армией и ведении войны, раздел «Недовольство и безопасность» 1. Кровать Бывшую супругу Серёга величал исключительно «акулой капитализма», и это было самое ласковое прозвище. Иногда он добавлял – «белая». Иногда – «тигровая». Разводила ячейку общества судья Петрова, старушенция с личиком мартышки-алкоголички, страдающей от беспробудного похмелья. Видимо, еще в ранней молодости у нее не сложилась личная жизнь, и потому она люто ненавидела всех мужчин независимо от возраста и материального благополучия. Естественно, процесс решился не в пользу Серёги. Жена, рыжая вертихвостка Светка, буквально вывернула «любимому мужу» руки за спину, когда вместе с крепкими парнями-приставами явилась описывать «совместно нажитое» имущество. Грузчики, матерясь перегаром, двигались следом. В результате Серёга обрёл свободу и мог теперь наслаждаться эхом средь голых стен. Раскладушка, плита и холодильник – вот и весь интерьер. «Хорошо хоть квартиру не отобрала…» – на последние деньги промывая пищевод коньком, размышлял экс-супруг. Он не знал, что жилплощадь сохранил лишь благодаря мужской солидарности нынешнего ухажёра бело-тигровой, к которому та умчалась на новеньком Серёгином «каймане». Дабы компенсировать невнятный лепет адвоката и выплатить единоразовые алименты, пришлось за бесценок продать фирму. Секретарша Любочка плакала, прощаясь с обожаемым боссом. Допив остывший кофе и на прощание потрепав её за попку, Серёга покинул родной, но уже ощутимо чужой офис. В тридцать еще не поздно начать все сначала. Он занял чуток кредо, чтобы рвануть в Сибирь и заработать там стартовый капитал. Проще, говорят, подняться на Марсе, но по-домашнему как-то спокойней. К тому же Серёга терпеть не мог запах талька в скафандрах, взятых напрокат, – от секонд-хенда никуда не денешься, ибо новьё стоит как два внедорожника на воздушной подушке. А в российской глубинке, конечно, закон-тайга и мутант-хозяин, зато приспособы на порядок дешевле, и кислород, опять же, почти бесплатно. Увы, его планы нарушила новая война между куполами. На сей раз Москва что-то не поделила со Стамбулом. И Серёгу призвали. * * * Три года спустя он вернулся. Это были три года жестоких боев с применением тактического ядерного оружия. За все это время Серёга ни разу не снял противорадиационную защиту. Стреляя из плазмовинтовки в янычаров-моджахедов, он на ходу гадил в специальный гигиенический контейнер, жрал брикетированную фигню и пил чай на прошедшей очистку воде, которую выделял его же организм. И главное – никаких сигарет, женщин и водки. Апокалипсис – это круто и забавно в сравнении с тем, что видел Серёга и что пережил! В его иссеченное ранними морщинами лицо навсегда въелся радиационный загар. Однако немного денег скопить удалось – Министерство Обороны Москвы на своих бойцах не экономило. Точно так же оно не экономило своих бойцов, целыми батальонами безвозвратно отправляя их в радиоактивный ад… Вернувшись на гражданку, герой-ветеран первым делом запасся провиантом впрок – сказались новые привычки: уж слишком часто полевые кухни не могли пробиться на передовую. Короче говоря, летний сезон консервами и хлебом (в вакуумных упаковках) был обеспечен от и до. Затем, надев парадный мундир с килограммом-другим висюлек-медалек, Серёга прогулялся на предмет оплатить коммунальные услуги, ибо восстановление приливов холодно-горячей воды архиважно, товарищи; пока он защищал родной купол, его квартиру отрезали от коммуникаций. Сунув в карман распечатку о погашении задолженности, он купил в ларьке пачку облегченных и спрятался от палящего зноя погодных установок в скудной тени акаций. Дойдя до фонтана, присел на лавочку и познакомился с девушкой-брюнеткой лет девятнадцати-двадцати. Ее тоненький топик намекал на отсутствие бюстгальтера и твердых моральных устоев. Тра-ля-ля-тополя, а вы бывали в гостях у самого обаятельного героя войны? Нет? Ну, это никуда не годится, это срочно нужно исправить… Мадам особо не ломалась, тем более бравый кавалер в форме с погонами обещал угостить винишком и пивком. По пути они скушали по чебуреку и слизнули две порции пломбира. Хороший день – в такси электролит нюхать? – уж лучше пешком! И для стройности ягодичной мышцы полезней. Лишь обнимая юную красотку у входной, обтянутой черным дерматином двери, Серёга осознал, что углублять отношения не на чем: он так и не обзавелся новой мебелью, а раскладушка двоих не выдержит. Увы, девушке не довелось отведать ни итальянского вермута, ни чешского лагера. * * * Утро выдалось хмурое, тревожное. От недосыпа на раскладушке болела спина. Три года подряд Серёга отдавался морфею, где придется – в руинах городов, средь поваленных обугленных деревьев, а то и зарывшись в изрядно присыпанный пеплом снег, но ни разу у него ещё так ломко не хрустел позвоночник!.. За шоколадку звякнув от соседки старому знакомому по бизнесу, договорился о встрече: записал в блокноте адресок и время. Пока все складывалось тип-топ: его помнят и готовы оказать содействие. Но на душе отчего-то спокойней не стало. Что-то не так. Что? Соскребая бритвой щетину, он понял: жутко не хватает комфорта – будто и не возвращался с фронта в мирный купол. Значит, надо обустроить квартирку. Кроватью достойной хотя бы обзавестись. Какой же он бизнесмен, если без кровати?! Престиж и все такое. Да и с девушками будет проще, опять же… А где у нас кровати продают? И что это за пятиэтажный куб из бетона, стали и стекла, что безобразно вклинился в рельеф пейзажа за время Серёгиного отсутствия? А не пройтись ли на разведку? И он таки прошелся. Куб оказался маркетом, смыслом и содержанием конкретно отвечающим за приставку «супер», ибо назвать универсамом – как можно?! – данное строение даже у самого отъявленного скептика язык не повернулся бы. Пленочные камеры слежения не привлекали к себе внимания, органично вписавшись в интерьер. Стеллажи – из белого пластика. Ступеньки – из отполированного мрамора. Эскалатор бесшумно поднимал всех желающих на второй этаж. Тут и там улыбались клиентам девушки, свежие, как пузырьки углекислого газа в минералке. Эти «пузырьки» предлагали всем и каждому бесконечное количество товаров: вилки и вилы, д/у к шнуркам и пуговицам, мармелад со вкусом креветок и надутые аммиаком шары, скафандры с удобствами и без, силосную колбасу и низкоурожайные удобрения… Тем же, кто устал от шопинга, предлагалось посетить комнату отдыха, оборудованную диванчиками и стеклянными столиками, сплошь заваленными глянцевыми журналами. Даже тележки для покупок тут были особые, дизайнерские – с пятью колесами. Осмотр первого этажа занял примерно полтора часа. Серёга долго приценивался к токийским 3D-системам и сверхплоским мобильникам. Решил пока не спешить – лежбище прежде всего. Случайно забрел в мясной отдел, заваленный тоннами клонятины, задержался в кондитерской, помог хнычущей малявке найти перепуганную мамашу. На втором этаже попрыгал в силиконовом кресле «каймана» и сказал улыбчивой красотке-консультанту, что подумает. Красотка сразу же поскучнела лицом: мол, что тут думать, авто высшего класса, покупать надо. Ходят тут всякие, философы, ёлы… Мебель обнаружилась на четвертом, слева от эскалатора, за отделом с хрустальными люстрами и китайскими торшерами в розовый горошек. Тут было тихо и пахло специфически. Рядами стояли тумбочки, за ним – стулья, потом возвышались шкафы и предлагали посмотреться зеркала. Искусственный дуб, синтезированная карельская береза и натуральная ДСП. На любой – разборчивый и не очень – вкус. Выбирать не пришлось: резные боковины из псевдоореха и мягкая площадка три на четыре метра мгновенно одержали победу над прочими вариантами. Прищурившись от удовольствия, Серёга опустился на обтянутый алым шёлком матрас. – Нравится? Продолжая наслаждаться, Серёга кивнул: – Очень. – Ручная работа. Дорогая вещь. – Плевать. Деньги не проблема. – Значит, оформляем? – Ага. Значит. – Серёга наконец взглянул на менеджера по продажам. Невысокий щупленький. Костюм строгий, серенький, без новомодных вольностей. Родимое пятно на виске, едва заметное. Такой за процент скидки удавится. У пирамиды табуретов безобразно громко раскашлялся лысый тип в пальто. Такая жара – и в пальто. Серёга подмигнул менеджеру: – Ещё как оформляем. – Одну минуточку. Сейчас принесу бланки. Доставка наша или вы… – продавец услужливо затянул паузу. Когда дальше тянуть стало уже неприлично, Серёга сподобился: – Ваша. – Замечательно. А жену сразу заберёте? Или кортеж к определенному часу? К романтическому ужину? У нас есть свечи, шампанское, ананасы и прочее – наборы для торжеств, стандарт для брачной ночи. А путевки? Рекомендую тур по Золотому кольцу Солнечной системы. Медовый месяц все-таки, можно и раскошелиться… Кортеж? Лимузин либо лошадки. А то и дирижабль, не проблема. Полет у самого купола, с остановками у обзорных окон – это вдохновляет: смотришь наружу, на экологический коллапс, а у нас тут, внутри, все замечательно и… – Чего? – перебил менеджера Серёга. – Ясно: без кортежа. Жена будет готова через пятнадцать минут после оформления покупки. – Какая жена? – Менеджер наговорил много всего, и Серёга, откровенно говоря, не очень-то вникал в его щебетание. – Я в разводе, слава богу. Я кровать покупаю, а не жену. – Он поморщился: ни с того ни с сего заныл зуб. – Бред какой-то. Но щуплый менеджер с пятном на виске все не унимался: – Вы, э-э, возможно, не в курсе… Жена идет в нагрузку к кровати. – То есть? – не поверил Серёга. – Указ Кабинета Министров Москвы о трудоустройстве молодых специалисток. Вы что, не в курсе? Вероятно, долго были в отъезде? Уже полгода трудоустройство посредством замужества – обычная практика и никого не удивляет. Тип в пальто опять закашлялся и расстегнул верхнюю пуговицу. Серёга уставился на него. Все это сон. Глупый сон, который немного не дотягивает до кошмара. Надо же: жена в нагрузку… Сейчас лысый распахнет пальто, а затем промарширует на руках к отделу джакузи и сделает сальто у кассового аппарата. Потому что сон. Если бы не сон – лысый к отделу хрусталя потопал бы. А раз сон… – Что, простите? Трудоустройство? Специалисток, простите, какого конкретно профиля? – Серёга едва сдерживал смех: это какой-то розыгрыш, его снимают скрытой камерой для одной из этих идиотских передач, где постоянно ржут за кадром. Ничего, только ему покажут умника-оператора, на одну видеокамеру станет меньше и как минимум на две разбитые морды – менеджера и папарацци – больше. – Самого разнообразного профиля. – Щуплый продолжал играть свою незавидную роль. – Ваша будущая жена, то есть девушка, прикрепленная к продаже именно этой двуспальной кровати, окончила политехнический университет, кафедру турбиностроения. Между прочим, с отличием. – Что вы говорите? С красным дипломом – и в койку?! – Вы очень точно описали создавшуюся ситуацию, – без тени улыбки кивнул менеджер. И вот тут Серёга рассвирепел так, как может выйти из себя ветеран, переживший два термоядерных взрыва и ветрянку: – Да что вы мне голову морочите?! Я! Всего лишь! Хочу купить! Эту дорогую! Кровать! Я спать хочу! На этой дорогой кровати! У меня уже глаза слипаются, так мне хочется прилечь на эту – эту! – кровать! – Я вас прекрасно понимаю, но… – менеджер развел худосочными лапками, блеснул позолотой браслет дорогого хронометра. – Но… – Что – но?! – Повторюсь: полугодичной давности Указ Кабинета Министров, согласованный с Президентом и Международным Комитетом по правам человека. К товарам, розничная цена которых превышает сумму, эквивалентную двадцати минимальным заработным платам… В двух словах: содержательным мужчинам в случае дорогих покупок приходится брать на себя некоторые обязательства, определенные брачным соглашением. Кстати, это дело добровольное… – Так я могу отказаться? – Вы – нет. А вот девушек никто не принуждает. Но от желающих трудоустроиться в качестве жены за последний квартал отбоя нет. – Да быть такого не может! – Серёга ошарашенно замолчал: или у кого-то крыша протекает, или это уже не смешно. Мимо походкой топ-модели со сломанной лодыжкой прохромала белобрысая самочка: аппетитные икры и взгляд очень даже в контексте двуспальной кровати. Менеджер, похоже, заметил Серёгин интерес к противоположному полу: – Ваша будущая жена – платиновая блондинка. Хотите, портфолио покажу? Анфас, профиль, неглиже? – Хочу. Неглиже впечатлило. Впрочем, и анфас пышным антуражем мало уступал выпуклому профилю. Серёга вздохнул, вспоминая несостоявшийся коктейль из лагера и вермута. Потом представил алюминиевые распорки раскладушки, чтоб её… – Жену, говорите? В нагрузку? – Да-да, в нагрузку, временно. – А?.. – Обязательства? Сущие пустяки! Ваши – кормить и поить, ее – исполнять супружеский долг, как то: готовить и убирать, стирать и… – А? Ну-у… – перебил Серёга, чуть зарумянившись. – Ее согласие на совместную постель в контракте оговорено отдельным пунктом. Серёга внимательно изучил надпись на заламинированной табличке, пристегнутой к карману пиджака собеседника: «Менеджер п/п Скобликов Валерий Петрович». – Уговорили, Валерий Петрович, покупаю. – Серёга обернулся. Сейчас ведь выскочит оператор (как мы вас разыграли, а?!), и все закончится классической потасовкой с телесными повреждениями. Хеппи-энд, зрители неуклюже покидают зал, алые лужи крови, выбитые резцы. И смех за кадром. – С женой покупаю. – Вы не подумайте, на данный товар жена положена всего на месяц. – На целый месяц?! – Да, всего на каких-то тридцать суток. Пройдемте. – Микронным шажком менеджер наметил направление движения. Это «пройдемте» Серёге дико не понравилось. До сего момента была надежда, что оператор – это лысый тип в пальто. Такая жара – и в пальто. Наверняка тип скрывает в подкладке цифровую камеру. Увы, все оказалось не так просто. * * * Кабинет регистрации актов гражданского состояния – на латунной табличке двери так и было написано: «Кабинет регистрации…» – оказался довольно просторным помещением. Значительную часть кабинета занимал стол без стульев. Отсутствие окон настораживало. Согнувшись, менеджер окунулся в завалы папок, накопителей и дыроколов. От нечего делать Серёга уставился на схему эвакуации при пожаре и закурил. Невидимый оператор продолжал скрытничать. Валерий Петрович – так, кажется, звали менеджера – вдруг проследовал к двери. Повинуясь его ловким пальцам, замок щелкнул титановым засовом, заискрилось силовое поле. Серёга едва не поперхнулся дымом. Почему-то вспомнились истории о голоде семьдесят второго в Подмосковье, еще до того, как вокруг купола всё окончательно не выжгли напалмом. Столько лет прошло, а никак не забыть те самые жутковатые – не на ночь – байки о затерянных деревнях, детишках-каннибалах, закидывающих камнями фуры дальнобойщиков, об ожерельях из тридцати двух зубов мудрости, якобы приносящих удачу и достаток в дом, и о куртках из кожи светловолосых девственниц… Серёга оглянулся в поисках пепельницы с вакуумным пламегасителем – и окурок пристроить, и вообще… В итоге обугленный фильтр он затушил о столешницу. И вздрогнул – так неожиданно зазвучала торжественная музыка. Мендельсон вроде?.. Все завертелось с бешеной скоростью. Летнее платьице юной секс-бомбы подчеркивало округлость молочных желез. Дородная дама лет пятидесяти – менеджер назвал ее Раисой Ивановной – наговаривала речитатив о выборе и верности. Здесь распишитесь, да. Замечательно, да. Жених, поцелуйте невесту, да, теперь вы муж и жена. Клац-клац-клац! – допотопный кассовый аппарат спел свою арию. Спасибо за покупку, возьмите сдачу. Клац. Будьте здоровы, живите богато. – Чек, пожалуйста, не выбрасывайте, – напутствовал Серёгу менеджер Валерий Петрович. – Он дает право на расторжение брака по истечении тридцати суток… Очнувшись у выхода из супермаркета, Серёга обнаружил на пальце колечко из золотистой фольги. Оператор так и не показался. 2. Капитуляция Новую жену рассмотрел лишь дома. А ничего, вполне даже: красивая, ножки, попка, бюст внушительный – портфолио без обмана. Глазенки карие не отводит. Шампанского, шоколадку – и в постельку? Лишь ополаскивая пыльные бокалы, – нашел в кладовке – Серёга осознал: шутка об Указе похожа на правду, и красотка с заметным фасадом – его новая спутница жизни с красным дипломом. Влип? – Сергей, вы не могли бы мне помочь? Что-то чемодан не открывается. – Специалистка по турбинам наклонилась, продемонстрировав аппетитный задок. – Меня, кстати, Наталья зовут. – Да-да, сейчас все сделаю. Быстрее бы кровать привезли. …Увы, обнову доставили с опозданием на три часа, из-за чего Серёге пришлось отменить запланированную встречу со старинным бизнес-товарищем. Грузчики, мужики с пивными животами, с порога попросили «чего-нибудь горло промочить». Серёга налил. Потом еще налил. И еще. Потому как «топчанчик даже не уронили ни разу, немного поцарапали, но ведь это ерунда, хозяин?» – Надо бы обмыть покупку? – намекнул Серёга блондинке и не услышал отказа. Наталья лично вылакала две бутылки шипучки. Она была весела и разговорчива, с пониманием отнеслась к ладони ветерана на коленке, затянутой в нейлон. А вот предложение прилечь и расслабиться ужасно ее оскорбило. Да Серёга и не настаивал. Он выпил почти литр менделеевского раствора и потому сомневался в способности показать мужскую доблесть в первобытной красе… Утро началось с лагера. С трех бутылочек залпом и двух не спеша. Проснулся, кстати, Серёга на раскладушке в зале, потому как молодая жена узурпировала ореховое чудо с матрасом, закрывшись в спальне. Пиво благотворно подействовало на организм. На часок, максимум на два, станет легче. Что ж, этого времени вполне хватит, чтоб осчастливить молодую жену любовной страстью. – Наташенька, разрешите угостить вас кофе? В постель? – Голос Серёги слегка дрожал от избытка чувств. Из-за двери послышалось недовольное ворчание: – Пшел вон, я спать хочу. Ур-род! Серёга так и сел обратно на раскладушку: – Наташенька, а ведь вы жена мне со вчерашнего дня… – Только по контракту. Согласно акту покупки. – А в контракте фиолетовым по белому прописаны супружеские обязанности. Ответный смешок прозвучал немного обидно и слегка глухо, будто Наталья уткнулась лицом в подушку и старается не расхохотаться совсем уж издевательски. – Ничего подобного в контракте нет, я всего лишь должна делить с мужем постель. Это дословно. Но не более того. – И всё? – осознав глубину юридической несправедливости, Серёга перестал дышать. – Всё, – подтвердила Наталья из-за двери. – И я бы с тобой разделила постель – ты справа спишь, я слева, но как же ты храпишь! А еще я хочу телевизор посмотреть, скоро мой любимый сериал начнется. Ты где телик спрятал? Серёга моргнул: – Телик? Нет у меня. Зачем он мне?.. – Как зачем? Ты что? Без телевизора нельзя. Это ж основа семейной жизни. Намекаю: разоришься на телик, поговорим о супружеском долге. – Последнюю фразу Наталья чуть ли не промурлыкала. Серёга представил ее на кровати, она обнажена и лишь слегка укрыта одеялом… Кадык ветерана дернулся и застрял в голосовых связках. Это была полная и безоговорочная капитуляция. * * * Оделся Серёга быстро, потому как со вчерашнего дня не раздевался. Он вовсе не собирался потакать капризам жены, просто обстановка в квартире станет комфортней, и престижу прибавится, и дикторша новости перед сном расскажет. А то ведь отстал от жизни в перекрытых щелях и окопах, украшенных «колючкой»: что происходит в куполе, какие подтяжки нынче носят, почем фунт синтезированного изюма? Без телевизора цивилизованному человеку не жизнь, а ее отсутствие. В супермаркете он быстро нашел нужный отдел. – Девушка, здравствуйте. – Серёга старался дышать в сторону. – И вам не болеть. – Консультант поправила непослушную челку. Понимая, что ему откровенно хамят (утренняя помятость не способствует авторитетности), Серёга без предисловий перешел к делу – ткнул пальцем в ближайшую панель размером с ковер: – Вот этот зомбоящик я хотел бы приобрести. – Да ну? Я бы тоже хотела, но зарплата не позволяет. – Челка вновь упала на лицо. – Зато моя позволяет. – Серёга продемонстрировал толстый бумажник. Если девушка и удивилась, то ничем себя не выдала: – Подождите, сейчас оформим покупку. И подковырнула маникюром крышку своего мобильника: – Валерий Петрович? У меня клиент по вашему профилю. Настроен серьезно. Валерий Петрович, знакомое имя-отчество… У Серёги появилось недоброе предчувствие. И оно оправдалось, стоило лишь увидеть строгий пиджак на аскетически худой фигуре. – О, это опять вы?! Рад видеть, рад! – Вчерашний менеджер по продажам сдержанно развёл руки, будто одновременно хотел обнять Серёгу и категорически не собрался этого делать. – Мы приветствуем постоянных клиентов. Сегодня мы торжественно вручим вам дисконтную карту. Скидки, конечно, мелочь, но ведь приятно?! – Да уж, приятно. – Серёга напрягся так, что вздулись вены на шее. – Портфолио показать? – перешёл сразу к делу Валерий Петрович. – Или поверите на слово? Красавица! Скромница! Сам женился бы, честное слово, но, увы, финансовое положение не позволяет. – Вам денег одолжить? Лицо Валерия Петровича затвердело: – Спасибо, но я должностное лицо. Взяток не беру!.. Сергей Владимирович, если я не ошибаюсь? С процедурой вы знакомы, поэтому обойдемся без утомительных формальностей. Бумаги у меня с собой. Так что согласно Указу Кабмина от… и прочее, прочее, прочее… Это опустим, это ерунда… Короче, к покупке домашнего кинотеатра в нагрузку приписана молодая специалистка. Это ее первый брак, отнеситесь с пониманием и должным трепетом. Девчонка, уверен, вам понравится. Контракт стандартный, сроком на тридцать суток. – Вы предлагаете мне жену?! – Вас что-то смущает? – Но у меня уже есть! Многоженство преследуется законом! Я – честный гражданин! – А-а, вот в чем проблема, – Валерий Петрович по-свойски подмигнул Серёге. – Не беспокойтесь, полигиния – с некоторых пор официальный курс нашего города-купола. Неужели не слышали? Согласно прогнозам, население Москвы за десять лет уменьшится на пятнадцать миллионов человек. Мы обречены на вымирание. Постоянные войны практически лишили наш купол мужчин. Улавливаете? – Честно говоря, нет. – Серёга потерял нить разговора где-то у официального курса. – И при чем здесь вообще трудоустройство молодых специалисток? – Это обратная сторона медали… Деньги в кассу, вот чек. Распишитесь здесь и здесь. Замечательно… В нашем куполе миллионы молодых особ с неустроенной личной жизнью и высшим образованием. Почти всех их ждет разочарование, кризис среднего возраста, алкоголизм и бесплодие, потому как куполу не нужны филологи и спецы по маркетингу, дайте нам солдат и работяг на танковые заводы. Короче говоря, их слишком много, этих девушек, их девать некуда. Согласитесь, это серьезная проблема! – Ну а я, лично я, тут при чем? – Судя по тому, как сорите наличностью, вы – состоятельный мужчина, а значит, имеете возможность прокормить пару-тройку содержанок. Отдавать наших девушек кому попало мы не намерены. Наши лучшие девушки – для лучших мужчин. Вы что, телевизор не смотрите? Ах да… Вы еще не раз услышите рекламный слоган «Трудоустрой девушку – наслаждайся общением!» – Общением?! – Серёга скривился. Валерий Петрович его правильно понял: – Молодая жена в первую ночь отказала вам во взаимности? Нет, я не читаю мысли на расстоянии. Просто Наташа у меня с начала кампании, а вы – отнюдь не первый ее муж в нагрузку. – И ко всем она попадала через постель? – хмыкнул Серёга. – То есть вместе с кроватью? – Ну почему же? В первый раз ее купили с диваном, заодно, помню, и Машеньку взяли – с книжной полкой. А Машенька, если честно, совсем не красавица… Солидный клиент был: за месяц двенадцать девочек пристроили, и ни одна потом не жаловалась. Двенадцать? Ничего себе! Ну, раз другие могут, то и Серёга… – Жаль парня – повесился, – вздохнул Валерий Петрович. – А такой клиент был, такой клиент… – А к телевизору мне кого выпишут? – перебил его Серёга. – Новая девушка, ни разу замужем не была. Сейчас появится. – Менеджер обратился к сотруднице супермаркета: – Вы вызвали Надю? Черненькую? С сочувствием глядя на Серёгу из-под челки, консультант кивнула. * * * Надя была махонькая, ребенок совсем. – Сколько ж тебе годков? – бестактно спросил Серёга. На серых глазах второй супруги наметились слезы, подбородок дрогнул: – Никто не верит, а мне – правда! – двадцать два. – И она добавила с вызовом: – Могу диплом показать! Поток воздуха от вентилятора шевелил ценники, трогал стеллажи и, как бы из вежливости, касался тонкой смоли девичьих волос. Н-да, чуть ли не мальчишескую фигурку не спрятать в шароварах и просторной блузке. Специалистка? Ясное дело, диплом купила. А что, если спросить паспорт?.. А зачем? Милая девчушка. Серёга махнул рукой: – Ну, жена, идем домой? – Вы мне лучше адрес скажите. Серёга сказал. Надя звонко рассмеялась: – Ой как хорошо! Совсем рядом! Через час буду! Сына из садика заберу, и сразу к вам! Серёгина челюсть ковшом бульдозера вгрызлась в глазурно-плиточный грунт: – Какой сын? Как сын?! Но специалистка уже растворилась в толпе покупателей и продавцов. Сзади интеллигентно чихнул Валерий Петрович: – Забыл предупредить: сыну вашей сегодняшней жены три года. Но ведь это совершенно ничего не меняет, не так ли? Серёга покачнулся: – Месяц, всего месяц… Оглянувшись по сторонам, Валерий Петрович приблизился на расстояние вытянутой руки и прошептал: – Вы мне симпатичны. Даже очень. Кажется, вы не обратили внимания на пункт контракта за номером тридцать семь. Смысл этого пункта сводится к тому, что зачатие детей во временном браке влечет за собой автоматическое расторжение временного брака… Сердце в груди Серёги застучало сильней. – …и перерегистрацию в пожизненный брак без права последующего расторжения, – закончил свою мысль Валерий Петрович. – Кстати, согласно тому самому Указу Кабмина, каждой девушке дается лишь четыре попытки государственного устройства ее личной жизни, то есть трудоустройства в нагрузку. А у Натальи, которая с кроватью была, вы – четвертый муж. Так что не забывайте о контрацептивах. Впрочем, решать вам. Весь в своих мыслях Серёга выбрел из супермаркета. Дроиды травили кислотой загаженную голубиным пометом вывеску. Над головой проплыл прогулочный дирижабль, из гондолы которого звучал марш Мендельсона. Резко захотелось выпить. Вместо того чтобы отправиться домой, Серёга свернул к пивному ларьку. * * * Дверь Натальиной спальни – как быстро эта комната стала Натальиной! – уютно скрипнув, отворилась. Есть в подобных звуках что-то домашнее, хоть и не очень удобное, но свое – вроде дыр на любимой майке или вконец стоптанных тапочек. Открывшаяся семейная идиллия Серёгу так поразила, что он схватился за косяк. Обе новобрачные сидели на кровати, обставившись грязными тарелками, – прям укрепрайон с надолбами и противотанковыми ежами. Всхлипывал телевизор: героиня-мексиканка яростно жестикулировала вслед гордому мачо. Мальчик, похожий на Надю, белыми трусиками протирал паркетины-«ёлочки». Почесывая пупок, он забавлялся кубиками с крупно-желтыми буквами на гранях – его ручонки как раз собрали замысловатое бранное слово. – Вундеркинд, – с уважением подумал вслух Серёга. Реальность перед его глазами медленно расслаивалась, отказываясь втиснуться в рамки привычной картины мира. Вид обглоданных куриных костей на тарелках почему-то создавал иллюзию благополучия, однако бывалый ветеран интуитивно догадывался, что это обман. – Девочки, мне бы пожрать чего? – намекнул он. – Ты уже и так нажрался! – синхронно рявкнули жены. Серёга отпрянул. Дверь захлопнулась. 3. Даша От раскладушки, установленной посреди зала, до балкона два шага. Всего два. А за балконом – рассветная имитация неба, исчерканного инверсионными следами, и как бы каркает воронье на проводах – динамики замаскированы, звук записан много-много лет назад… Ночью Серёга проснулся от того, что теплая упругая тень – Наталья или Надя? – ласкала его. Очнувшись, он нашел силы подняться и, превозмогая приступ сладострастия, закрылся в туалете. Не хватало ему еще пожизненного контракта… – На работу нам как добираться?! – услышал он за спиной. – Как, а?! Прежде чем обернуться, взглянул на часы: пять пятьдесят одна. Монстры в юбках очнулись ни свет ни заря. – Не понял? – расцепил он зубы. Надя скрестила руки там, где у нее должна бы находиться грудь: – Ты должен ответить четко и конкретно: либо оформляешь нам статусы домохозяек с соответствующей зарплатой, либо сейчас же отвозишь на работу. – Какая работа? – наморщил лоб Серёга. – Вас же ко мне трудоустроили? И это… типа женили. Женщины, – блондинка и брюнетка – как по команде, презрительно скривились. Надя погладила по голове сына, Наталья качнула бюстом. – На мужиков рассчитывать себе дороже. Надо же, «ко мне трудоустроили». Ты погляди на себя – живешь ты как? Не квартира, а конура. Бомжатник какой-то: нет ничего, бутылки пустые и грязь… – Алкоголик несчастный! – вытерев нос пацану, закончила за коллегу Надя. – Что?! А не пошли бы вы… – начал вскипать Серёга. – Именно – не пошли. А поехали! – продолжала напирать Наталья. – На автомобиле. – А чем вас метро не устраивает?! – Серёга понял, что начинает оправдываться. Женщины ехидно переглянулись и вместе выдали: – Ты контракт внимательно читал? – Ну и? – Он насторожился. – И мелкий шрифт в конце? Пока мы завтракаем, будь добр, ознакомься! * * * Кондиционеры спасали от жары снаружи. Отсюда не хотелось уходить, и потому народ неторопливо роился, покупая и потребляя. Куклы, болты, клонятина. Отдел канцтоваров, свечи, вибромассажеры. Смуглокожая девица примерила связку искусственного жемчуга… Только сейчас Серёга обратил внимание, что почти все посетители супермаркета – женщины. Ему дальше, к рядам шикарных авто. – Я знала, что вы вернетесь! Вы ж не какой-то там философ! – Улыбчивая красотка чуть ли не в ладоши захлопала, восхищаясь собственной прозорливостью. – Отличный выбор! «Кайман» – прекрасная машина, мощная, быстрая, респектабельная. От нее невозможно отказаться! – Согласен. Беру. Во-он тот «кремль», – выбравшись из спорткупе, Серёга указал на бюджетный «таз». – В кредит на два года. А вот хрен вам с редькой, а не двадцать минимумов с женой! Серёга ликовал. – Одну минуточку. – Продавщица вынула из кармана мобильник, и он сразу заскучал. А когда в поле явился Валерий Петрович, бравый ветеран вообще сник. – Здравствуйте, Сергей Владимирович. – И кого вы мне сегодня впарите? – Серёга проигнорировал приветствие. – Ну, почему же сразу «впарите»? Ваш досуг скрасит очень даже милая девушка. Вам, я вижу, понравилось у нас отовариваться? Серёга закрыл глаза, глубоко вдохнул и принялся считать до десяти, чтобы успокоиться. * * * – Как тебя зовут? – По паспорту? – Пузырь жевательной резинки оглушительно лопнул, залепив сочные губки. На лице у третьей уже по счету жены пестрела беспорядочная россыпь веснушек. – Если по паспорту, то Настя. – Хорошее имя, – буркнул Серёга. – Обычное. Мне больше нравится Ася. В честь проги одной древней. Так что зови меня Асей. У тебя, кстати, тачка, ну, компьютер, по последнему писку? – Чего? Какой компьютер?.. – Серёга остановился, зашелестел договором и, обнаружив соответствующий пункт, застонал. – Только этого мне ещё и не хватало!.. Он дорогой вообще, твой последний писк? – Да уж придется раскошелиться. Но вовсе не это окончательно испортило многоженцу настроение. – УБЕРИ ОТ МЕНЯ ЭТО ЧУДОВИЩЕ!!! – именно так он отреагировал на здоровенного кибопса, которого Настя-Ася отвязала от стойки возле выхода из супермаркета и который тут же ринулся к нему и, встав на задние лапы, а передние закинув на плечи, принялся шершавым языком лизать щеки. – Это не чудовище, это мой песик. Я его Кинг Конгом назвала. Правда, хорошее имя? – У СОБАК НЕ ИМЕНА, А КЛИЧКИ!!! – У тебя, может, и кличка, а у моего песика имя. Кинг Конг, познакомься: это мой новый муж, его зовут Серёжа, он хороший. Кусать его можно, только когда я скажу. Иди ко мне, мамочка за ушком почешет. Иди ко мне, мое чудо, мой мальчик, мой хороший… * * * Из-за всей этой суеты Серёга опять не попал на встречу с товарищем, который обещался помочь с новым бизнесом. Что совсем уже нехорошо. Надеясь извинениями загладить вину, Серёга решился на еще один звонок. Вот только телефоном он так и не обзавелся. А доступ в квартиру соседки перекрывала массивная цепь. – Людмила Марковна, извините, мне бы позвонить… – Серёженька, я очень уважала вашего папу. Папа ваш, покойный, был замечательный человек. А мама ваша… мать ваша… Замечательная женщина была, замечательная… – Людмила Марковна, простите, что перебиваю, вы так занимательно рассказываете… Разрешите воспользоваться вашим телефоном? Можно один звонок всего? Фиолетовая седина, отсутствие талии – это и есть соседка Людмила Марковна. В щель между дверью и косяком видно припудренную щёку. – Не обижайтесь, Серёженька, но вы ведете аморальный образ жизни. В вашей квартире полно вульгарных девок. – Старая кошелка зажмурилась и с потаенным удовольствием прошептала: – Если у вас есть справка из вендиспансера, то пожалуйста, мой телефон – ваш телефон. Увы, справки у Серёги не было. * * * Чехлы, сменные корпуса, карточки пополнения счета и аккумуляторы… Встроенный в трубку цифровой телескоп – это вчерашний день, а миноискатель с громоотводом – позавчерашнее утро. За новинками мобильной связи не угнаться!.. Отделом заведовала девушка в белой униформе. Ее приятный мягкий голос радовал слух Серёги, а отличная фигура и шелковиста коса – взгляд. – Хорошая труба, выбор делового человека, – сказала она. Наверное, так пели сирены, завлекая в пучину моряков. Выбор?.. Ну, как бы возразить нечего, остается лишь добавить и уточнить: – Главное, недорогая. – Да-да, оптимальное соотношение цены и качества. – Мне, простите, плевать на качество. Главное, что труба копейки стоит. Беру. – Отлично. – В руке у девушки сам собой возникает телефон. – Придется немного подождать, пока мы оформим. Присядьте пока… Неужели опять?.. Серёга закрыл глаза, ноги сами подогнулись, а ягодицы смяли-таки пуф дивана, хотя он вовсе не собирался присаживаться. – Что с вами?! – услышал он чарующий голосок как бы издалека. – Вам плохо?! Нет, ему всего лишь мерзко. Он знает, как будет развиваться сюжет этой драмы, а финал так вообще раздражает отсутствием хеппи-энда… Но ведь этого быть не может! Он и так выбрал самый дешевый телефон, устаревшую громоздкую модель с минимумом опций. – Познакомьтесь, это наш менеджер по особым продажам. Его зовут Валерий Петрович Скобликов… – Мы знакомы. – Серёга нашёл в себе силы встать навстречу серому костюму. – Валерий Петрович, вы мне снились этой ночью. От вас пахло серой. – Что вы говорите? Какой замечательный сон! – А еще у вас были рога. – Исключено, я – убежденный холостяк. Вы уверены, что вам не нужна наша дисконтная карта? – Я теперь ни в чем вообще не уверен. – Жену оформляем на вечер? Серёга выставил перед собой руки: – Валерий Петрович, вы что-то путаете. К этому телефону супруга вообще не положена, он стоит куда меньше двадцати необлагаемых минимумов! – Сергей Владимирович, вы разве не слышали об экстренном совещании Кабмина в связи с массовым выпуском в вузах Москвы? Исключая ненужные подробности… В общем, Кабмин принял поправку и… – Дальше можете не продолжать. Портфолио с собой? – Нет. – Не понял. – Серёга замер в ожидании нового подвоха. – На этот раз товар сам себя продает. – Валерий Петрович подмигнул ему. – Дашенька, будь добра, представься нашему постоянному клиенту. И Дашенька – продавщица отдела мобильной связи, девушка с косой – приятным голоском поведала о нелегкой своей судьбе, о творческих планах на следующие полста лет, о родителях, любивших друг друга долго и счастливо и ныне пребывающих в разводе… Подытожила Дашенька строгим лекторским тоном: – Двадцать два года. Образование – высшее. Рост – сто шестьдесят восемь, вес – пятьдесят семь, объем груди – восемьдесят пять сантиметров… – Маловато, – буркнул Серега, представив, с каким наслаждением он сунет под нос Людмиле Марковне серебристый корпус телефона. – Да уж, маловато… – Если что, я согласна на силиконовые импланты! – Говорю, годков вам, Дашенька, маловато: всего двадцать два. Мне вот тридцать три. Я для вас старик древний… На выходе из супермаркета Даша обмолвилась: – Это Валерий Петрович придумал. – Что придумал? – вяло поддержал беседу Серёга. – Чтобы я сама мужа искала. А вот это уже интересно. – Кому телефон продам, – продолжала Даша, – тот и будет моим мужем. Я вас выбрала. * * * Когда они пришли домой, Серёга первым делом – жарко, душно даже – открыл балкон, чтобы проветрить квартиру. Тотчас у него над головой прожужжала здоровенная зеленая муха – обычный полицейский бот. Серёга помахал ей рукой, мол, спасибо за внимание, у нас все в порядке, и «насекомое», сделав круг по квартире, упорхнуло. За дверью Натальиной спальни работал телевизор: диктор вещал о рассмотрении законопроекта по запрету легких наркотиков и легализации героина, затем – об эпидемии гриппозной чумы в Киевском куполе и о том, что волнения в куполе Сеуле подавлены – в прямом смысле – танками. Мир болен шизофренией… Постучать сначала? Серёга толкнул дверь в комнату к Наталье. Заперто. С какой стати вообще? Ящик работает – и заперто? – Эй, кто-нибудь дома есть? Сводку новостей сменила реклама пропитанных женских гигиенических средств. – ДОМА ЕСТЬ КТО?! Как-то первая Серёгина жена, Светка, закрылась именно в этой комнате и слопала две упаковки слабительного (перепутала с прозаком) – якобы из-за того, что благоверный охладел к ней. Записку даже соответствующую оставила, сволочь рыжая. Лишь пару месяцев спустя он узнал: женушка бесилась из-за того, что ее бросил любовник. Но ведь она действительно собиралась покончить с собой… Кинув Дарье новенький мобильник, – а вдруг об стену?! – он крикнул: – Вызывай «скорую»! И ударил плечом в дверь. Защелку шпингалета выдрало с шурупами, Серёга упал вместе с дверью на пол. Увидев, что Даша стоит с открытым ртом, прохрипел: – «Скорую», дура! – А зачем? – сказала Наталья. Она сидела на кровати, закутавшись в одеяло. Зевнула, протерла глаза. Спала? Днем? Что-то не верится. Она же утром отправилась развозить Серёгиных жен по местам трудовой дислокации. На «кремле». И сама должна бы сейчас… А почему посреди комнаты валяется чей-то носок? Рядом с сетчатым бюстгальтером и ниточкой трусов? Серёга брезгливо – кончиками пальцев – поднял носок. Чужой. Вместо предполагаемой пятки дыра. Цвет желтый, и дурацкий рисунок еще: Микки Маус держит в лапе теннисную ракетку. Кто нацепит на себя подобную безвкусицу? Ребенок? Но размер-то недетский. – Алло? «Скорая»? Примите вызов: улица… – Даша, отбой. Всё в порядке, все – пока! – живы и здоровы. – Серёга недобро улыбнулся Наталье. Та отвела взгляд и поежилась, будто ей стало зябко под одеялом. – Где он? – Вопрос интересный, ибо в комнате проблематично спрятаться: тут лишь кровать да старые обои на стенах. Ну и телевизор еще. – Где? Кто? – Одеяло сползло с Натальи, как бы ненароком обнажив идеальную грудь. Блеснув ягодицами, истыканными антицеллюлитными присосками, и напомнив о себе номерами контактных телефонов, закончилась реклама по ящику. Серёга обернулся к Даше: – Чайник поставь, лады? Попить бы, в горле пересохло. Кивнув, девушка упорхнула на кухню, загремела крышками кастрюль, что-то разбилось – чашка или тарелка, или и то и другое сразу. Серёга сжал кулаки: – Эй, герой-любовник, выползай уже. Не бойся, бить не буду. – Только попробуй! – Наталья вскочила с кровати. – Засужу! До последнего кредо выдою, не расплатишься! – Парень, вылезай, под кроватью-то неудобно. – Серёга зыркнул на блондинку так, что та попятилась. – Другое дело на кровати, да? Сверху? Или снизу лучше? Насмешливый тон подействовал – Натальин ухажер, стыдливо прикрывая пах ладошкой, явил себя семейной паре. – Что это за чудо? – Серёга едва не расхохотался, разглядывая Казанову-неудачника. Тот как раз, погрузив верхнюю конечность под матрас, извлек мятую футболку, трусы в синий горошек и шорты-бермуды. – Это мой жених! – На лице Натальи проступили красные пятна. – Жених я… – подтвердил Казанова. – Кто?! – У Серёги дыхание сперло. – Я же сказала: жених! – Наталья и не думала одеваться. В отличие от любовника, сунувшего обе ноги в один раструб шорт и теперь балансирующего на грани греха и падения. – А я?! – рыкнул Серёга. – Кто я?! – Бакен от буя. – Наталья лениво набросила на себя халатик. – Ты муж. А он жених. У нас любовь до гроба. Взаимная. Разницу улавливаешь? – Да гроба? Улавливаю. – Вот только не надо угроз, Серёжа. И не строй из себя ревнивца. Тебе ж все равно. – Наталья подошла к ухажеру, тронула его за плечо: – Виталик, иди домой, никто тебя не обидит. Вечером позвоню, маме привет. Когда Казанова удалился, Серёга подмигнул Наталье: – Ещё раз подобное повторится… Контракт досрочно аннулирую. Там есть пункт соответствующий, я знаю. * * * Раскладушку пришлось отдать Даше. Ничего, она девушка не капризная… Сам же Серёга ночевал на кухонном табурете под присмотром Кинг Конга. Серёга вообще-то не любил модифицированных животных. Еще в детстве его раздражали одноклассницы, сюсюкающие с пуффиками, первыми модифами, выращенными на основе белых лабораторных крыс. Пуффики неестественно резко двигались и дохли пачками: просквозило, перекормили, кто-то слишком громко чихнул рядом – модиф тут же отдавал концы. А в результате: слезы, траур, похороны в песочнице. Мама, помнится, однажды намекнула Серёге: если он будет хорошо себя вести, она купит ему «симпатичную зверушку». Серёга в тот же день выбил мячом окно в кабинете атомной физики, нагрубил директору школы и дал в глаз зануде-отличнику Петрову. «Симпатичную зверушку» ему так и не купили. И вот теперь, спустя столько лет… Серёге как-то попался на глаза рекламный буклет кинологической фабрики. Прочитанное хранится в памяти до сих пор. Модифицированный дог на пересеченной местности способен развить скорость до ста с гаком километров в час. Металлизированный скелет позволяет мышцам сокращаться в прямо-таки бешеном темпе. Добавьте к этому подрессоренные суставы конечностей, двухлитровое сердце и двенадцать тысяч килограмм-сил в армированных челюстях, и вы получите жутчайшее создание, которому точно не место в квартире! Слюна капала с кривых, длиной в ладонь клыков. Воспаленные глазки видели мир в инфракрасном диапазоне – оптимально для охотника: добыче не скрыться во мгле. Ноздри зверя неодобрительно трепетали. А еще в его череп вживлен локатор. Ну как – КАК?! – можно терпеть этого омерзительного монстра, исчадие ада, порождение ночи, гниль радиоактивных могильников?! А гладить фиолетово-зеленую шерсть, не испытывая отвращения и страха?! Любовь зла? Да она жестока, как испанский инквизитор, эсэсовец и вертухай ГУЛАГа, вместе взятые! – Да, Кинг Конг? – Серёга потрепал монстра по загривку. – У-у, псина! И едва успел убрать руку. Задорно клацнули клыки. * * * Три дня без происшествий. Жёны отлично ладили между собой – ни единой ссоры! Весь негатив они выплескивали на Серёгу: почему этого нет, а где то лежит, а я без мьюзик-плеера жить не могу, неужели нет микроволновки, а как же хачапури разогреть… Их безумно раздражало отсутствие стульев, одноразовых вилок и нормального обеденного стола. Просьбы купить «прожиточный минимум» Серёга неизменно игнорировал, мотивируя привычкой обедать за дастарханом. И вообще – что за вилки? Тушенку ложкой ковырять надо, а ложку затем тщательно облизывать. Ну, или, в крайнем случае, мыть. Если что-то не устаивает, он в следующий раз купит армейские брикеты, так их вообще без ложки едят… «А мусорное ведро?!» – истерили дамы. «А ведро будет. Завтра. Наверное». Установилась очередность развозки по рабочим местам: сначала Наталью к офису, потом Надю на соседнюю улицу, к продуктовому складу, Настю-Асю надо высадить у проходной завода по производству техники гидропонного хозяйства… Сынишка Нади пока что – в детском саду карантин – оставался на попечении главы семейства. С мальчишкой требовалось не менее часа в день листать учебник по анатомии (Надя мечтала, что сын станет врачом), а потом из пластилина лепить особо понравившиеся ему органы. Честь выгуливать по утрам Кинг Конга тоже досталась Серёге. Лишь с Дашей у него сложились вполне человеческие отношения. Девушка, похоже, всерьез воспринимала брачный договор и трудоустройство в Серёгин гарем. Но главное – товарищ-бизнесмен не отвечал на звонки. Надо было что-то сделать, как-то исправить положение, избавиться от жен… Вот только что и как?! Серёга всерьез уже подумывал вернуться на фронт. Но и тут его ждала неудача – война закончилась. * * * За стеклом совсем уже располнела имитация луны – в каждом куполе, где бывал Серёга, есть такая. Самые настоящие кошки затянули песни у мусорных баков внизу. Не заснуть… Она осторожно зашла на кухню и стянула через голову простенькую ночнушку. Блики фонарей из-за окна легли на ее грудь, на долю секунду опередив ладонь Серёги. – Ты чего? – едва сумел выдавить он. Кинг Конг демонстративно поднялся и заклацал когтями в коридор, дабы возлечь, как и положено нормальной собаке, на коврике у входной двери. – Не надо, что ты… – Серёга отстранился. На ее глазах блеснули слезы. – А супружеский долг?.. Я вам не нравлюсь?.. Спасибо, вы купили, вы должны, ну пожалуйста… – горячо зашептала она, вряд ли соображая, какую чушь несет. И Серёга поверил: она с ним вовсе не потому, что хочет связать контрактом до самой смерти. В коридоре одобрительно зарычал Кинг Конг. * * * Утро и никого рядом. Однако неприятно просыпаться в одиночестве и гадать: было ли, приснилось? Клыкастый монстр храпел у плиты. Ан нет, проснулся уже, буркала выпучил. – Ты чего не в коридоре? – грозно спросил у пса Серёга, а у самого екнуло: значит, не было, сон, значит… А жаль. – Почему не на коврике?! Кинг Конг зевнул и закрыл глаза. 4. Моджахед После обязательной утренней прогулки модиф вновь завалился спать. Жены разъехались. Сын Нади наконец-то отправился в детский сад. Серёга смотрел, как Даша расчесывает деревянным гребнем длинные пышные волосы. Обнять бы, сделать что-нибудь эдакое, но… – Дарья, собирайся. Идем за покупками. Тотчас отложив гребень, она кивнула – и Серёга вдруг понял: ночь была настоящей, ему не приснилось. Они гуляли по городу. Пили холодный, как лед, лимонад в крохотной, на два столика, забегаловке. Асфальт плавился у них под ногами, им улыбались торговцы хот-догами, а токийские туристы целились в них объективами фотоаппаратов… А еще они говорили. Говорили ни о чем, просто так. – Сергей, вы любите бывать в тире? – Нет, я не снайпер. Я служил в десантном батальоне. – А я, Серёженька, отлично стреляю. – Дашенька, что ты говоришь? Какая у меня жена кровожадная… И давай уже на «ты»? – При одном условии. Пойдем, постреляем? Хозяин вирт-тира – странное название: «Добрая пуля» – выдал им тяжелые винтовки с лазерными прицелами, затем протянул пучки проводов от прикладов к вискам и объяснил задачу: достичь холмов и пристрелить противника, пока тот не успел уложить вас раньше. – Нам что, придется воевать друг против друга? – уточнил Серёга. Даша кивнула за миг до того, как они очутились в вирте. …Серёга крался по лесу. Без бронника, без противорадиационной защиты он чувствовал себя голым. Щебетали птахи, лапы елей цепляли разгоряченное лицо. Да, ощущения были абсолютно неотличимы от реальных, но он-то знал, что это игра. Всего лишь вирт-тир. И все-таки… Хрустнула под каблуком ветка – спина покрылась испариной: в лесу так шуметь нельзя. Заругалась потревоженная сорока. Серёга залег у куста шиповника – и опять тишина… К заданному холму вышел около полудня, взобрался, осмотрелся и… …Долго любовался в прицел косой Даши, выпавшей из-под кепи, ее упругим молодым телом, затянутым в камуфляж. Она – враг. Она – снайпер-противник!.. А потом они улыбались друг другу в окуляры прицелов. Серёга первым опустил винтовку прикладом книзу. Даша повторила его движение. Он расшнуровал ботинок, разулся. Смеясь, сунул маслянистый ствол в рот, большим пальцем ноги надавил на спуск и… Отодрав от висков провода, оба хохотали до упада. Они были счастливы как дети. Точно в сказке: жили долго и умерли в один день, и без разницы, что понарошку. Хозяин тира молча смотрел им вслед и улыбался. * * * Стоянка перед супермаркетом была забита малогабаритными электрокарами. Стравливая черный выхлоп (имитация, конечно), мимо промчался багги – динамики его квадросистемы едва не лопались от напора классического трэша. – А что мы будем покупать? – спросила Даша. – Да так, мелочи. Ведро мусорное вы же просили… – А-а… – Она не смогла скрыть свое разочарование. – Мы хорошее ведро купим, – раздраженно буркнул Серёга. – К тому же я плеер обещал! Следуя указателям, они поднялись на третий этаж и прогулялись к отделу музыкальной техники. А пару минут спустя, обнаружив рядом Валерия Петровича, Серёга почему-то совсем не удивился. Забавно было иное – менеджер по продажам, заметно нетрезвый, явился на встречу с початой бутылкой в руке и парой стаканов. На его предложение сначала выпить, а потом уже говорить о делах бывалый ветеран отреагировал положительно. И они выпили. А потом повторили. И добавили. – А на сдачу, уважаемый Валерий Петрович, мне нужно хорошее мусорное ведро. – Серёга быстро захмелел. – Не лишенное, так сказать, эстетики ведро. – Легко. – От менеджера по продажам шибало перегаром за пару метров. – Мы ценим постоянных клиентов, это наш стабильный доход и гарантия процветания. Понимаете, о чем я? – Еще выпить предлагаете? – Именно! Но, может, сначала все-таки взглянете на портфолио? – Валерий Петрович, вам я доверяю как самому себе. Если вы ручаетесь, что девушка мила, то я не вижу препятствий… А куда делась бутылка? Бутылку я тоже не вижу… – Да, девушка мила, но, может, портфолио? Нет? Тогда вот бумаги. Ага, распишитесь, и еще здесь. Все, плеер и Нину Николаевну можно забрать на кассе. – Нину… кого? – Нину Николаевну, вашу новую жену. – А почему так официально? – Серёга подмигнул собутыльнику. – Почему не просто Нинку?! – Простите, но Нина Николаевна – солидная женщина. Из Серёги вмиг выветрился весь хмель. – Портфолио можно взглянуть? – Пожалуйста, Сергей Владимирович, – Сколиков протянул ему папку с фотографиями. Беглого просмотра хватило, чтобы Серёга застонал: – Но ей же шестьдесят три года! Какая же она молодая специалистка?! Она на пенсии давно! – У женщин, – менеджер пожал плечами, – не принято спрашивать о возрасте. И да, она не специалистка. У нее вообще высшего образование нет. Профтехучилище, два курса. – Так, может, это просто ошибка?! – Новые дополнения Кабмина, – отрезал Валерий Петрович, сунув Серёге свою визитку в карман. – Указ постоянно дорабатывается. Серёга расхохотался. А потом резко помрачнел: – Нину эту… как ее отчество?.. Короче, ее домой ко мне сразу. Вместе с плеером. Дела у меня. * * * Серёга нервно втягивал дым, подолгу задерживая его в легких. Рядом, опустив голову. стояла Даша. Проходившие мимо мужчины оборачивались на нее. Сбавил ход патрульный БТР, полицейский высунул в люк берет, напяленный на бритый череп. Промчался у самого бордюра электрокар развозчика пиццы. – Даша, ты как, устала? Может, прогуляемся к рынку? Тут рядом. Дисков купим. А то аппаратура есть, а слушать нечего… На рынке, думаю, жену мне никто не всучит. И они прогулялись. Серёга потратил пару сотен на последние зажигательные хиты. Торгаш в тюрбане вряд ли похвастался бы санитарной книжкой или хотя бы лицензией, не говоря уже о сертификатах на продукцию. Зато он попытался всучить Даше диск с совсем уж непотребным фильмом, в котором доблестная стамбульская армия громит московский спецназ: – Всего два кредо, пани, два кредо! Даша растерялась, но не Серёга, вмиг определивший кто такой торгаш и откуда он: – Ты чего, моджахед, совсем нюх потерял?! Рано с вами, уродами, мир заключили, рано… А потом они – прямо-таки влюбленная парочка! – гуляли по толкучке. Ели чахохбили, пили вино, смеялись на представлении бродячих клоунов-мутантов, а Серёга даже едва не купил шуруповерт. Жизнь под куполом – это особое состояние души. Иногда – это страх потеряться в толпе, забыть себя и оглохнуть от криков зазывал. Но чаще – это глоток свободы на перекрестке цивилизаций и культур. О Московском куполе слагают песни, сидя в шезлонге на крыше небоскреба транспланетной корпорации, и так же легко проклинают его, вкалывая по пятнадцать часов в сутки на белковой фабрике, перерабатывающей отходы в дешевую жранину. Купол любит всех, принимает каждого. Коль ты здесь, то автоматически уже гражданин купола, защищающего от экологического беспредела снаружи. Дискриминация по национальному признаку и мутациям здесь вне закона… Они шли по цветочным рядам, и торговцы хватали их за руки, всячески расхваливая свой товар: – Господин, купите даме белых лилий! Нет? Может черные лотосы? Орхидеи?! Лучше нет нигде! А впереди надрывал глотку разносчик: – Креветки! Жареные креветки! Креветки к пиву! И сзади уже напирали, толкая через толпу тележку: – Па-а-астаранись! Да-а-арогу! Ма-а-аладой человек, ра-а-азрешите! И вдруг Серёгу точно током тряхнуло. Опасность. В толпе ведь так легко подкрасться со спины и незаметно для окружающих воткнуть заточку в печень жертвы… Но торгаш дисками – обидел его Серёга, ох как обидел – решил иначе. – Эй! – Он схватил ветерана за плечо. Гордый, да? Похвально. Но глупо. Серёга встретил его локтем в челюсть с разворота, не глядя. Хрустнуло, брызнуло алым и осколками белого – и тело вместе с тюрбаном рухнуло, как кегля, сбитая слегка дырявым шаром. Звякая, покатилась по асфальту заточка. Обернувшись, – она выбирала себе носовой палаток, Даша вскрикнула. Если за четверть часа моджахед не оклемается, то… Серёга склонился над гражданином еще недавно враждебного купола, попытался – потом руки надо вымыть – нащупать пульс… Черт, только этого не хватало! Он выпрямился, схватил Дашу за руку и потащил прочь. Надо как можно быстрее убраться отсюда подальше. Собратья моджахеда обязательно кинутся в погоню. Они жестоко мстят за земляков. Его кто-то окрикнул, кто-то заголосил, что, мол, убили, что ж это такое… Серёга сильнее заработал локтями, пробираясь через толпу. Даша тянулась чуть сзади тяжеленным якорем, который цеплялся за все, что только можно и нельзя… Есть шанс не дойти даже до выхода из рынка. Слишком далеко забрели. Значит, надо спрятаться где-то здесь и подождать, пока все утихнет. Серёга трижды пожалел уже, что столь презрительно разговаривал с моджахедом. Но кто мог подумать, что у того сорвет крышу?! Строят из себя недотрог, янычары хреновы! Путая следы, они раз пятнадцать сворачивали, пока не оказались у «номеров с матрасами», сдающихся в почасовую аренду. Заплывшая жиром цыганка, хозяйка самого обшарпанного контейнера в ряду, вцепилась в Дашу, предлагая погадать на суженого-ряженого. От нее пахло шашлыками и дымом. Мягко, но настойчиво оттерев толстуху от жены, Серёга арендовал «номер» на четыре часа: – Не беспокой, даже если срок истечет. Лишнее оплачу вдвойне. Сально улыбаясь, цыганка кивнула. Скрипнули несмазанные петли, ржавый засов втиснулся в паз – это молодожены закрылись в «номере». Теперь их окружало рифленое железо. Лампочка у потолка мерцала с периодичностью в пару секунд. Осматривая обстановку, Даша улыбалась – ее, похоже, все это забавляло, она не поняла даже, что случилось. Типа это просто продолжение их сегодняшней романтической прогулки. Заметив в углу таз с мутной водой, Серёга не преминул помыть руки, а потом рухнул на матрас, лежавший посреди «номера». От матраса пахло потом сотен разгоряченных тел. Даша присела рядом, коснулась его плеча, провела ладонью по побитым сединой коротким волосам. Ее коса растрепалась, заметил Серёга и на мгновение почувствовал что-то… Это ощущение принято называть любовью, да? – Я люблю тебя, Серёжа, – словно прочитав его мысли, прошептала Даша. Он молча разделся и так же молча повалил ее на матрас… А потом, когда цыганка все-таки не вытерпела, постучалась, сказал жене: – Езжай домой. Возьми деньги на такси – и езжай. Я скоро буду. Нужно связаться-таки с товарищем одним, обсудить кое-что. Я ведь теперь не один, верно? Чтобы семью прокормить, надо не только по городу шляться, но и зарабатывать. Она неуверенно кивнула. Серёга же просто решил залечь на дно. Его обязательно будет искать полиция. * * * Окраина купола – самое дно, гетто, застроенное известняковыми трулло. Иммигранты-сойоты терзают плаксивые струны тошпулуров. Дети, не знающие кириллицы, выплясывают хоруми на паперти. Черненые зубы одетых в хурстуты женщин вгрызаются в жаренную на углях клонятину. Изящные ножки отбивают чечетку. Пестрота красок, причесок, улыбок. Смешение всего и вся, сдобренное безумным сочетанием специй, верований и языков. Старые списанные троллейбусы, обвешанные кусками дерматина, – чем не жилища для якутов, стойбища которых сожжены термоядерными бомбардировками? Тут и там узбеки варят жирный плов… Через пару суток после событий на рынке Серёга очнулся в курильне. Молодая китаянка, миленькая длинноволосая девочка, улыбнулась и протянула ему бамбуковую трубку, заряженную маслянистым шариком опиума. Он вежливо отказался и попросил включить телевизор. Увиденное в блоке новостей его не обрадовало. Из-за смерти моджахеда в любой момент может прерваться только-только наступившее перемирие. Купол Стамбул уже отправил Москве ноту протеста. Вот чего Серёге меньше всего хотелось, так это стать причиной новой войны и гибели тысяч молодых парней. Расплатившись за кров, он покинул курильню. Пройдя квартал, передумал бить ноги и поймал рикшу. Рикша, жилистый таец, остановился у перекрестка, ожидая, пока светофор позеленеет. Серёга закурил. Мощнозадые русские красавицы выстроились шеренгой у бордюра – дамы на работе. Как же они не похожи на Дашу… При чем здесь?! Серёга разозлился сам на себя: он не должен думать о временной жене, наплевать и забыть, ему не нравится целовать ее грудь, слышать голос, трогать пушистые локоны. Она ему не нужна! Мобильник прижался к уху: – Валерий Петрович? Это Сергей Владимирович. Как поживаете, как торговля? А у меня все в порядке: еду сдаваться в посольство Стамбула. 5. Долго и счастливо Домой Серёга вернулся лишь под вечер третьего дня. Ячейка общества – вся! – собралась в зале. Верховодила собранием новая жена Нина Николавна – женщина пенсионного возраста, крепкая и бойкая не по годам. – Эй, муженек, где шляемся?! – встретил Серёгу ее хриплый басок. – Полюбовницу завел? Дома девок мало, на сторону поглядываем?! Стаскивая в прихожей туфли, глава семейства буркнул что-то насчет неотложных дел и переговоров на высшем уровне, и в ответ его накрыло целой лавиной укоров, претензий и угроз. Суд и срок за невыполнение условий брачного договора – самое ерундовое, что ему пообещали супруги. Одна только Даша молчала, избегая встречаться с ним взглядом. – Пожевать бы… – двинул он на кухню, и офигевшие от такой его наглости дамы, дружно замолчав, спешно расступились. Из всей еды в доме были лишь грязные тарелки. И никто не выразил желания приготовить Серёге ужин – отворачивались, презрительно молчали. Готовить кормильцу ужин никто не спешил. Все мадам, как по команде, замолчали. Бойкот, что ли? Ну-ну… Хлопнула входная дверь: Нина Николавна ушла ночевать к внукам. * * * Утром бойкот продолжился. Серёга на удивление хорошо выспался. Пару раз для приличия присев – типа зарядка, он заперся в ванной и долго брился-мылся. Потом, вытерев лицо полотенцем, позвонил старому знакомому и договорился о встрече. * * * Он медленно тёк вместе с толпой. По случаю какого-то вьетнамского праздника перекрыли движение от проспекта Мира до площади Трех Командармов. Над толпой трепыхались сотни флажков из бумаги и синтетического шелка. То и дело раздавались хлопки кибослону, наряженному, точно он – боевая единица: грозные бивни его заточены и окольцованы чеканными браслетами. На спине у животного возвышался помост, на помосте стоял некто в чешуйчатом доспехе и с мечом. Серёга купил бутылочку подогретого саке – редкостная гадость. Потом купил ещё три бутылочки… И с удивлением обнаружил, что стоит перед тем самым – злополучным! – супермаркетом. Мистика, да и только. Надоело все! Развернуться и уйти!.. Увы, он не успел этого сделать. – Сергей Владимирович! – услышал он. – Рад, очень рад. – И я… – Серёга сумел-таки расцепить зубы. – Что-то хотите приобрести? В глазах потемнело – это уже был рефлекс на общение с Валерием Петровичем. Он услышал свой голос, звучащий словно издалека: – Знаете, обстановка у меня в квартире слишком уж спартанская. Диван нужен, камин электрический, джакузи… Мне его, правда, некуда поставить, но пусть будет… Десяток стульев, пару шкафов, компьютер просили еще, стиральная машинка точно не помешает… Ну, и так далее, на ваше усмотрение. – О-о! – Всплеснув руками, менеджер по продажам, велел охране присмотреть за VIP-клиентом, – два амбала тут же встали за Серёгиной спиной – а сам чуть ли не вприпрыжку куда-то умчался. Разве Серёга не сказал Валерию Петровичу, что пошутил, что ничего такого не надо, он передумал? Обернувшись к амбалам, – лица у них были более чем серьезные – Серёга спросил: – Парни, а у вас выпить есть? * * * Голова трещала так, что хотелось сунуть её в тиски и парой вращательных движений навсегда прекратить муки. Рядом раздался взрыв – это лопнул пузырь жевательной, надутой Настей по паспорту, Асей по состоянию души. – Ты чего тут?.. – прошипел Серёга. – Болею, – сразу напыжилась она, и веснушки на ее лице проступили четче. – Бюллетень у меня, имею право дома сидеть. Ее ноготь без труда проткнул очередную сферу, воздух громко освободился, ошметки жвачки повисли на подбородке. Серёга поморщился: – Несерьезный ты человек, Настёна. – Терпеть не могу, когда меня называют Настёной! И это я-то несерьезный? А кто вчера семью пополнил? Да так, что в квартирке твоей двухкомнатной теперь некуда плюнуть? – Что? Где-то на краю сознания блекло маячил радостный Валерий Петрович, какие-то еще парни спортивного вида, они, кажется, держали Серёгу, а он вроде вырывался… а потом пили, обмывали что-то… Настя-Ася выдула еще один пузырь: – Иди, полюбуйся на свою покупку, одну из. Старожилы-то почти все разбежались, только Дарья осталась и Нина Николаевна. Из новеньких еще одна есть, ее Наринэ зовут. – На… куда? – Голова раскалывалась так, что хотелось прыгнуть с балкона. – Хреново? – Настя хихикнула. – Это ты вчера банкет устроил, пополнение обмывал. Всю свою тушенку открыл и весь хлеб из вакуумных упаковок вытащил… Посреди зала стояла ослепительно-розовая стиральная машина. Серёга походя тронул сенсорную панель. Та ожила, высветив предложение загрузить белье. – Дорогая? Настя злорадно кивнула: – На две жены затянула. М-да… Напротив шкафа – тоже новинка – стоял, прижавшись к стене, варварски уничтоженный электрокамин: корпус треснул, в «огонь» запыжована сигаретная пачка и бутылка из-под шампанского. – Насчет камина даже не спрашивай. – Насте надоело надувать пузыри, и она налепила ком жвачки прямо на трещину. – Шкаф, кстати, тоже не из дешевых. Похоже, вчера Серёга истратил значительную часть того, что накапало за три года на фронте. А потом он увидел системный блок с громадным монитором. И это было еще не все… Вечером, когда гарем в полном составе собрался в его квартире после рабочего дня, Серёга насчитал аж двадцать три барышни. И он тут вместо евнуха. * * * Ночевать пришлось в ванной, под вывешенными для просушки лифчиками, кружевными бикини и громадного размера панталонами. Уединиться больше негде было: обе комнаты и кухня превратились в сплошное женское общежитие. Перед сном он перебрал чеки, которые, согласно условиям брачных договоров, следовало сохранять до самого прекращения взаимных прав и обязательств. На следующий день на рынке Серёга почти бесплатно приобрел восемнадцать пружинных кроватей, украденных с какого-то склада. Гарем полностью удалось разместить и обеспечить спальными принадлежностями. Не пуховые перины, конечно, но все-таки. А кому не нравится, пусть убираются к чертовой бабушке, никто не держит. Нина Николаевна сразу сказала, что наведываться будет нечасто, а лучше будет звонить, ибо непосредственное общение с молодым супругом ее нервирует. Серёга был только «за». Пустующая днем квартира – Наринэ и Даша не в счет – умиротворяла его. Он больше не покидал свою жилплощадь, избегая необдуманных трат, да и денег почти не осталось. Нет денег – нет покупок. Логично? Нет! Позвонил Валерий Петрович и радостно сообщил, что товары можно брать в кредит, Серёге, как проверенному клиенту, чуть ли не весь супермаркет отдадут, пусть только скажет. Это известие окончательно добило многоженца. С того самого момента он исключил алкоголь из меню и с утра до вечера пялился в экран телевизора, пока однажды в припадке бессильной ярости не сбросил его с балкона. Женское присутствие дурно влияло на него и окружающую обстановку. Ему запрещалось курить в сортире и задерживаться там более чем на пять минут – изучение литературных новинок стало просто невозможным! По три раза на дню он представлял, как грозно кричит и топает на жен, а те дружно рыдают и молят о снисхождении. * * * Вечером, когда Серёга пробирался на кухню, в кармане у него зажужжал мобильник. На мгновение в квартире воцарилась тишина – на полуслове оборвалось всеобщее обсуждение достоинств новой линии косметики «Амевон». Выдох. Вдох. И… Сообразив, что сейчас воздух дрогнет с удвоенной силой, Серёга рявкнул на гарем: – МОЛЧАТЬ!!! Дамы дружно поперхнулись застрявшими в глотках словами. Вибрации сменил рингтон – та самая мелодия, что забита была в номер нового делового партнера — старый-то отказался от совместных дел. Долгожданный звонок! У Серёги дрожали руки, когда он извлекал мобильник из кармана халата. Наконец ответил: – Ну я же… да, виноват, да… Ну, сколько смог… Да, добро… Сколько?! Полмиллиона?! Мне?! Нет, не мало, в самый раз. Понял, до связи. Он окинул победным взглядом собрание супружеского коллектива. Рано похоронили его в этом бабском склепе! Не забыт Серёга, он снова в деле! Перед глазами замаячили пачки кредо крупного номинала, перевитые бумажными банковскими лентами. Оказавшись вдруг рядом, Даша поцеловала его в щеку: – Что-то случилось? Расскажешь? Жены, до сих пор не проявлявшие к Серёге интереса, не сводили с него глаз. Даже пенсионерка Нина Николаевна, почуявшая наживу, всем своим видом выражала солидарность с молодым мужем. – Кто звонил? Что все это значит? Хотите знать? – Серёга хитро улыбнулся и, наплевав на запреты и общественное мнение, закурил прямо где стоял. * * * На следующий день ни одна из жен не отправилась на работу. Все чего-то ждали и нервно перешептывались, глядя на Серёгу, меряющего шагами квартиру. Весь гарем дружно выдохнул, когда мобильник главы семейства вновь ожил. Ведь если выгорит Серёгино дело, то… После окончания срока контракта жена имеет право на кое-какие проценты от имущества мужа, и потому, чем больше денег у того на счету, тем больше башликов перепадет каждой благоверной. Вот потому-то дамочки внимали каждому шороху в трубке, переглядыванием и подмигиванием друг дружке реагируя на реплики и мимику муженька. – Да, рад, очень, да… Подробней? Без проблем, если вы считаете, что по телефону можно… Понял, без подробностей. Да, я понимаю, что дефицит из-за квот на экспорт… В свою очередь наши поставки… Переговоры уже пару минут как закончились, а Серёга всё никак не мог оторвать трубку от уха. Даша обеспокоенно тронула его руку: – Серёжа, ты как? Вместо ответа он порывисто обнял ее и жарко впился в губы. Потом отстранился. – Уважаемые дамы, минуточку внимания! – обратился он к собранию жен и, сделав эффектную паузу, выдал: – Партнеры приглашают меня и всю мою семью отметить удачную сделку в чудесном куполе на Лазурном Берегу. Будет много состоятельных молодых людей, пикники, танцы и отдых на замечательном пляже. Зафрахтована яхта. Дорогие мои, кто желает отдохнуть в Ницце, подходите, я запишу. Надо заказать билеты. По триста кредо на купальники и полотенца хватит? Никто даже не пошевелился. Похоже, ему просто не поверили. Серёга нахмурился и добавил: – Вылет через два с половиной часа. Вы как хотите, а я опоздать на стратосферник не намерен. Мгновенно образовалась очередь. * * * Собирались суетливо, в спешке. У сына Нади разболелся живот. В супермаркете не нашлось бикини приличных расцветок. Кинг Конг так разволновался, что укусил себя за хвост и теперь жалобно скулил… Короче говоря, дурдом. В конце концов пацана решили не брать, Надя отвезла его к бабушке-дедушке – это не отдых, если тебя каждые пару минут теребят, требуя отвести в туалет и купить новую машинку. Ровно за час и семь минут до вылета у подъезда остановились шесть штук такси. Наталья повисла на шее явившегося на проводы жениха Виталика, обещая быть ему верной. Серёге пришлось даже пригрозить уехать без нее, чтобы закончить это слюнявое безобразие. У портала стратодрома Серёга вручил чемоданы грузовым дроидам. Кинг Конг возмущался, лая и царапая прорезиненные гусеницы носильщиков, от которых от пахло горячим маслом. От перенапряжения дроиды гудели, но все же они волокли неподъемную поклажу по огромному залу, старинные стрелочные часы на стене которого утверждали, что до старта нужного стратосферника осталось всего пять минут. – Бегом! – командовал Серёга гаремом точно своим взводом. – Бегом, тля! Пятый терминал? Где пятый терминал?! Ему бы сейчас нормальный армейский GPS или хотя бы старинную карту… Остановленная Серёгой мадам из службы техподдержки, наряженная в тужурку с оранжевыми вставками, что-то мямлила, грязный респиратор на ее лице гасил звуки. Желая помочь, техничка даже сняла протертые рабочие перчатки и принялась размахивать руками. Лучше бы эта идиотка респиратор сняла!.. Эскалатор? Ага, эскалатор, ну конечно… Бегом! Пост таможни: проверка паспортов, звон металлоискателей. Бегом! Бегом! Шире шаг! Лазурная мечта за поворотом! За минуту до старта гарем в полном составе оккупировал салон стратосферника, плюхнувшись в кресла, отделанные молекулярным обтекателем, – для максимального комфорта пассажиров. Стюардесса – шедевр пластической хирургии – сказала, что после старта всем будут предложены напитки: сок, минеральная вода, виски. Серёга обожал стратосферники за скорость и ненавидел по той же причине. Мощный толчок вдавил его затылок в обтекатель, сердце на мгновение остановилось. Тонизирующая инъекция прокалывает воротник и кожу на шее. Через мгновение перегрузки исчезли – юркнув в окно купола, открытое на долю секунды, стратосферник выскочил на орбиту. * * * Приземлились мягко. Стюардесса стандартно улыбалась, провожая большое семейство – единственных, кстати, пассажиров – до трапа. Пока что все шло идеально. Ни сучка ни задоринки! Серёга радовался как ребенок. У него получилось! Он сумел!.. Увы, обман раскрылся, когда гарем еще даже не покинул здание стратопорта. Гарем только подошел к раздвижным стеклянным дверям, когда снаружи послышалась автоматная очередь. Ее тут же заглушил мощный взрыв, от которого двери задрожали, а вместе с ними затряслась и Нина Николаевна – от праведного гнева, а остальные дамы – от страха. – Разве это Ницца?! – завопила Нина Николаевна, глядя на спешащих к нам янычар, по уши закутанных в тюрбаны, бронежилеты и противорадиационную защиту. Один из этих идиотов – судя по погонам, капитан – как раз поднял над каской табличку с корявой надписью маркером: «Добро пажаловат в Стамбул!». Еще у него с собой был увесистый кейс. Дамы, как по команде, уставились на Серёгу, враз опустившего глаза и пожимающего плечами так, точно что-то у него там заело. Как выяснилось позже, стрельба началась как раз из-за прибытия гарема. Посольство в Москве провернуло дельце без ведома своего начальства, а в Министерстве Иностранных дел все-таки прознали, они отправили на перехват спецбатальон «Аламут», бойцам которого тоже хотелось женской ласки, и потому они взбунтовались… Нина Николаевна все никак не успокаивалась, тараторя, как заведенная, один и тот же вопрос, будто сама не видела, что нет, это не Ницца, а совсем другой купол, с которым вот уже почти неделя как война закончилась и возобновилось воздушное сообщение. Серёге тут очень некомфортно – три года ведь врагами местных считал. И все же он весел и доволен. А чего б ему не быть довольным, если одним махом он избавился от всех проблем в количестве двадцати трех штук? Точнее – вот-вот избавится. Расправив плечи, Серёга официально заявил: – Уважаемые жены, я привез вас сюда, чтобы досрочно расторгнуть все наши брачные контракты. – Как это – досрочно? – не поверила чернявая Надя. Блондинка Наталья скрестила руки на мощной груди. Даша хлопнула длинными ресницами, Настя-Ася выругалась, Кинг Конг коротко рыкнул, а Нина Николаевна заявила, что у юного муженька белая горячка, допился-таки. И вот тут к гарему присоединился Валерий Петрович. Его явление повергло дам в шок – уж кого-кого, а его тут увидеть они никак не ожидали. – Здравствуйте, девушки. – Менеджер по продажам улыбнулся, продемонстрировав чуть ли не все свои зубы. – Смею вас заверить: действия вашего супруга носят сугубо легитимный характер. Второго дня Кабмин обнародовал дополнение к тому самому Указу, согласно которому многоженец имеет право расторгнуть контракт при условия препоручения своих прав и обязанностей по контракту третьей стороне. Вы разве телевизор не смотрите? – Да, телевизор надо смотреть, – поддакнул ветеран. – Ну, змей, – за весь гарем высказалась Нина Николаевна. – Ты, значит, телевизор специально разбил?! Серёга часто и с удовольствием закивал: – Не хотел, чтобы у вас появились ненужные мысли и догадки. Валерий Петрович махнул рукой, и янычар-капитан, отбросив табличку, чеканя шаг, прошествовал для подписания договора. Бывшие Серёгины жены дружно взвыли, кое-кто даже захотел помешать историческому моменту, но парни в тюрбанах быстро лишили их такой возможности, заодно выбрав дам сердца. – Поздравляю с отличной сделкой. Комиссионные, надеюсь, перечислите в ближайшее время? – Валерий Петрович пожал Серёге руку. – Неужели никто не догадался, что весь стратосферник арендован, ведь никого, кроме экипажа и вашей семьи, в нем не было? И зачем же вы так спешили на рейс? – Вот потому и спешил, чтобы не догадались… Кстати, никак не соображу, зачем пса понадобилось сюда тащить? – Клиенты разные бывают, – уклончиво ответил Валерий Петрович, и Серёга даже не подумал настаивать на подробностях, он лишь мысленно посочувствовал бедолаге, которому понадобился Кинг Конг. Капитан вручил Серёге кейс в обмен на подпись в договоре. – Не жалеете, Сергей Владимирович, что остались без такого чудесного цветника? – напоследок спросил менеджер. – Полмиллиона кредо помогут мне смириться с этой потерей. – Серёга похлопал ладонью по кейсу, прикидывая, как поужинает в местном ресторане «Хамди» – всего-то на тридцать кредо, если верить официальному сайту Стамбула. Лучшие локанты, радующие взгляд зеленью садов, а желудок – божественной пищей, расположены в Эминоню. Тести-кебаб, мясо, переложенное овощами, запеченное в кувшине, – колотушкой горлышко вдребезги! А похлебка из потрохов, долма и фаршированная айва?! Он должен это попробовать. Он прогуляется по узким улочкам, выложенным из не остывающих даже ночью камней и песчаника… Это будет ему компенсацией за все тревоги и стрессы, случившиеся в последнее время. …Тогда, в Стамбульском посольстве, его, пришедшего с повинной, едва не расстреляли. А потом, узнав, что он – многоженец, предложили забыть о совершенном преступлении, если… Проконсультировавшись с Валерием Петровичем (именно он потом своим звонком дал отмашку на отгрузку), Серёга узнал о новом дополнение к Указу. Оставалось только вывезти гарем за границу в полном составе и добровольно, чтобы ни одна жена ничего не заподозрила. Дело в том, что в Стамбульском куполе огромнейший дефицит женщин. Традиционно родители хотят детей-мальчиков, а с некоторых пор генная инженерия помогает этому желанию осуществиться. Короче говоря, спрос родил предложение. И главное – Серёга вновь свободен и вполне обеспечен. Уже топая к кассам, чтобы купить билет на обратный рейс, он увидел, как Даша выскользнула из лап рослого янычара и кинулась к бывшему муженьку, янычар же помчался вслед… Столь похвальная преданность растрогала Серёгу. Разведя руки, чтобы встретить любимицу крепкими объятиями, он пожалел, что досрочно аннулировал брачный контракт с ней, хорошая девушка… Подбежав к Серёге, Даша мыском туфли врезала ему между ног. Рослый янычар остановился в отдалении и залопотал что-то по-своему, мотая головой, – видать, передумал жениться. Да уж, его можно понять. Побагровев, Серёга сел прямо на холодный пол из белого мрамора и попытался представить Дашу в чадре, сплетенной из конского волоса, – и не смог. Вот Нину Николаевну – запросто. А Дашу… Тем временем его строптивая бывшая супруга костерила гордый турецкий спецназ, называя его бойцов шелудивыми псами и выкидышами свиней. Благо, янычары ни слова не понимали по-русски. Но ее экспрессии хватило, чтобы рослый янычар окончательно отказался от претензий на русскую красавицу. В итоге в Москву Серёга отправился не сам. – Ну и сволочь же ты, – сказала ему Даша, забирая свои вещи из его квартиры. * * * А через месяц они поженились заново – уже всерьез, без покупок и трудоустройства. На их свадьбе присутствовали все Серёгины бывшие с новыми мужьями, включая рыжую вертихвостку Светку, только-только отсудившую все имущество у последнего ухажера. И жили они все долго и счастливо. До нового Указа Кабмина. Святослав Логинов Зеленый купол Культаун не город, а целая планета, в высшей степени спокойная, с патриархальным укладом и добронравным населением. Там нет армии – Культаун ни с кем не собирается воевать. Нет полиции – зачем полиция там, где не бывает правонарушений? Нет и правительства, потому что у планеты есть хозяин. Культаун принадлежит гангстерскому синдикату Жозефа Культи, того самого, о котором уже шестьсот лет рассказывают леденящие истории во всех обитаемых мирах. Сам основатель криминальной империи давно упокоился в фамильной гробнице, но все его потомки также носят имя Жозеф, а уголовная кликуха Культя стала фамилией, которую редко произносят вслух, но всегда подразумевают, когда речь идет о тех, кто решает судьбы Галактики. Жозеф Культя и его потомки на Культауне вряд ли появлялись; здесь живут отставные киллеры, дожившие до старости карманники и домушники, полисмены, не за страх, а за совесть покрывавшие преступников, вся та уголовная шушера, с которой никогда не считаются, но без которой не стоит ни одна преступная империя. С появлением Культауна у бывших шестерок, давно осознавших, что в боссы им не выбиться, возникла новая мечта: собственный домик с садиком на курортной планете, откуда нет выдачи и где от тебя не потребуют даже свидетельских показаний относительно давно закрытых уголовных дел. Профессиональный нарушитель закона на пенсии – в природе нет более законопослушного существа. Те их коллеги, что привыкли разрешать ножом и пистолетом собственные проблемы, попросту не дожили до пенсии. На Культауне не встретишь бродячего коммивояжера – здешние жители зубы съели на подобных шуточках, здесь нет рекламы, никто никого ни к чему не призывает. «Нет, не был, не имел, не участвовал» – таково кредо жителей Культауна. В садиках, что окружают дома, цветут непременные розы, – гиацинты и левкои не пользуются популярностью среди местных жителей, – и поседевшие герои плаща и кинжала обсуждают проблемы подрезки розовых кустов. Кроме пенсионеров на Культауне живет некоторое количество врачей и щепоть обслуживающего персонала. Оклады у них такие, что за свое место эти люди держатся когтями, зубами и прочими хватательными органами. А вот у пенсионеров социальным работникам поживиться нечем, разве что букетом свежих роз. Неудивительно, что в таких условиях преступность на Культауне неудержимо стремится к нулю и, если бы не статистические выбросы, давно бы этого нуля достигла. Целая планета преступников – и ни одного преступления! Так не должно быть и так не будет! Я отправился на Культаун. Дело в том, что я правонарушитель-одиночка, один из тех, с кем синдикат ведет смертельную войну. А я, соответственно, не упускаю случая устроить подлянку клану Жозефа Культи. Буду честным, – воры любят говорить о честности, – идейные соображения занимали в моих планах предпоследнее место. Главным была простая мысль: потомки Жозефа Культи должны где-то хранить накопленные ценности. Речь идет не о деньгах, которые пускаются в оборот, а об уникальных предметах, в первую очередь произведениях ювелирного искусства, которых за шестьсот лет обязано было скопиться немыслимое количество. Очень хотелось запустить лапу в эту сокровищницу. Знать бы только, где она… Но однажды меня осенило: сокровища династии Жозефа Культи – здесь, на самой спокойной планете вселенной, где, при всем том, не встретишь постороннего человека. Конечно, посторонние есть всюду, но на Культауне им неуютно, они находятся под неусыпным наблюдением; бывших гангстеров не бывает, и любой из здешних пенсионеров зорко поглядывает по сторонам в перерывах между рыхлением земли и поливкой роз. С ходу появляться в столице в мои планы не входило. Это значило бы голосить на весь Культаун: «Я прилетел пощупать ваш центральный банк!» А люди на Культауне живут тертые, и сколько будет дважды два – знают. Грузовой звездолет высадил меня у небольшого городка километрах в восьмистах от столицы. Далее я собирался путешествовать на пикапчике ярко-зеленого цвета с небольшим трейлером такого же окраса. Из оборудования было только то, что могло поместиться в мой автопоезд. Таможни на Культауне нет, ввози хоть планетарную бомбу, но помни, что за тобой присматривают профессионалы: опытные контрабандисты, наркоторговцы, террористы и прочий люд, поднаторевший в провозе куда не следует того, что не полагается. Именно потому таможня Культауну без надобности. Дизель у пикапчика был запитан от реактора, рассчитанного на семь тысяч лет непрерывной работы, так что в заправках я не нуждался и энергию мог не экономить. Поэтому, осмотревшись на местности, я взял курс прочь от города, в самую глушь, где обитали старики, нелюдимые даже по меркам Культауна. Первую остановку я сделал возле одиноко стоящего домика с фруктовым садом и непременными розами под окнами. Стучаться не стал, а просто поставил анилиново-зеленую палатку шагах в двадцати напротив фермерских окон, уселся у входа и принялся смиренно ждать. В любом другом месте вселенной хозяин через пять минут выскочил бы на улицу с дробовиком в руках, но на Культауне народ культурный, приученный бурной молодостью к вежливости, поэтому хозяин объявился лишь через полчаса, и в руках у него была только пенковая трубка. Мы одновременно поздоровались, потом хозяин набил свою трубочку, закурил и лишь после этого спросил, что я тут делаю. – Смотрю на небо. – Понятно, – сказал отставной гангстер, хотя ни черта он не понял. – Скажите, – спросил я, – вам не кажется несправедливым, что небо на всех обитаемых планетах – синего цвета? – Каким же ему еще быть? – удивился мой собеседник. – Небо всегда синее. – А между тем, самый лучший цвет – зеленый! Спросите вашего врача, он подтвердит: зеленый цвет успокаивает нервы, он лечит глаза, делает человека счастливым. Если бы небо над нами было зеленым, сколько несчастий обошло бы нас стороной! – Вы собираетесь перекрасить небеса? – Что вы, я пока еще не господь бог. Если угодно, можете считать меня проповедником зеленых небес, хотя я не призываю молиться и не обещаю пряников после смерти тому, кто при жизни будет ходить за мной, словно баран за пастухом. Я езжу по миру и рассказываю людям о зеленом цвете. Покрасьте потолок в вашей комнате в цвет свежей травы, и вы увидите, как волшебно переменится ваша жизнь. – Вы торговец краской? – Ни в коем случае! У меня нет ничего на продажу. Есть только слова, а они совершенно бесплатны. – Тогда чего ради вы заехали в нашу глухомань? – Должен же я кому-то говорить свои слова, рассказывать о великом счастье жить под зеленым небом, а жители провинции лучше умеют слушать, нежели те, кого оглушил столичный шум. Нас очень мало, тех, кто посвятил себя служению зеленой идее, но мы делаем наше дело, не поддаваясь унынию, ведь над каждым из нас зеленеет купол, – я кивнул на палатку за моей спиной. – И помогает? – сочувственно спросил отставной мафиозо. – Меньше, чем хотелось бы, – честно ответил я. – Все-таки, это всего лишь палатка, выкрашенная в нетривиальный цвет. Вот когда мы сможем построить храм… Это будет замечательное сооружение. Прежде всего – купол, зеленый и прозрачный. Разумеется, никаких изумрудов, мы не ротшильды, да и где найдешь такой изумруд. Для купола лучше всего подойдет искусственный хрусталь… – я вытащил из кармана зеленое стеклышко и приставил к глазу. – Купол будет вот такого цвета. Можете взглянуть сквозь стекло и увидеть, как разительно изменится мир. Многоопытный фермер быстро убрал руки за спину. Я, не настаивая, спрятал стекло в карман и продолжил рассказ. – Стены хотелось бы построить из светло-зеленого нефрита. Материал не слишком дорогой и очень прочный. В храме не будет никаких икон и скульптур, никаких попов, служб и проповедей. Только скамьи, где можно сидеть, думать о своем и любоваться зеленым небом. Мы не конкурируем ни с какой религией – все они говорят о смерти, хотя и называют смерть жизнью вечной, а мы просто дарим радость каждому прямо сейчас. – Ты, значит, собираешь на построение храма, – заключил экс-преступник, переходя на «ты». – Я бы так не сказал. Я всего лишь воспеваю чудесное изумрудное небо. Храм мы будем строить сами, а от остальных, чтобы не обижать людей, принимаем лишь малую лепту – одну мелкую монетку, не больше. – Десять сентов! – фермер захохотал. – И ради этого ты тащился в нашу глушь? Этак ты прогоришь, парень, и попросту помрешь с голоду! – С голоду я не умру, в машине установлен пищевой синтезатор. Не Макдоналдс, конечно, деликатесами не кормит, но и фигуры не портит. Если вы пожертвуете десять сентов на общее дело, я буду рад, а если угостите яблоком из своего сада, то и просто счастлив. Яблок синтезатор не делает. – Яблок не будет, сад грушевый и, вообще, сейчас не сезон. А десять сентов дам, – старик порылся в кармане, вытащил и протянул монетку. – Я люблю психов, а ты явный псих. Я как раз думал, в какой цвет красить крышу, так ты меня уболтал – крыша будет зеленой. – Значит, я не зря ехал сюда. Так началось мое долгое путешествие по мирным равнинам Культауна. Слух о забавном безумце летел впереди меня, жители деревенек и маленьких городков сходились послушать бредни о счастливых зеленых небесах, и каждый считал своим долгом внести десять сентов на построение храма. Кроме того, начался сезон ранней черешни, и ягоды у меня на столе не переводились. Кстати, я заметил, что яблонь не было не только у моего первого знакомца, но и вообще, ни в одном из окрестных садов. Скорей всего, яблоням не нравилось что-то в здешней почве, но мне было приятней думать, что местные садоводы в юности так поднаторели в познании зла, что теперь их от этого плода попросту тошнит. Через неделю я стал опытным проповедником. Если в первые дни я всего лишь повторял речи сумасшедшего стекольщика, от которого когда-то услыхал гимн зеленому цвету, то в самом скором времени расцветил его фантазии смарагдами и малахитом. И прошу заметить, я никого не обманывал, говоря слово «мы» и поясняя, что нас мало. Нас двое – я и рехнувшийся стекольщик. Внимайте речам сумасшедших, они всегда креативны и могут пригодиться в трудную минуту! Мешок с десятисентовыми монетками наполнился уже настолько, что я с трудом перетаскивал его с места на место. Еще немного, и пикапчику тоже будет нелегко таскать пожертвования добронравных воров и убийц. Пришла пора наведаться в столицу. Если я что-то понимаю в жизни, то отсутствующее правительство на планете с успехом заменяет правление Культ-банка, а функции армии и полиции выполняет служба безопасности все того же скромного учреждения. А значит, обо мне они уже наслышаны и не опасаются зеленого дурачка. И зря – опыт подсказывает, что дурачков надо опасаться более всех прочих. Пикап я оставил на бесплатной стоянке на городской окраине, а дальше отправился пешком. Здание банка нашел без труда, хотя ничем особым оно не выделялось. Никакой помпезности, все очень скромно и прилично. Одинокий охранник при входе не обратил на меня внимания. Я подошел к скучающему клерку и протянул свои документы. Документы были настоящими, полученными на одной из аграрных планет, где, не спрашивая о вашем прошлом, выдают паспорта на любое имя, чтобы вы могли купить участок земли, пригодной для выращивания арахиса или спаржевой фасоли. Участок я купил и через неделю подарил небогатому соседу, который остро нуждался в земле, но не имел средств для ее покупки. Так что никто в сельскохозяйственном раю не может предъявить мне претензий, и в случае необходимости я еще раз прилечу туда, чтобы получить паспорт на какое-нибудь приятно звучащее имя. – Чем могу быть полезен? – спросил клерк, просканировав документ. – Видите ли, я проповедник, и ваши граждане пожертвовали на построение храма некоторую сумму. Сумма не велика, около пятисот галактов, но она набрана мелкой монетой, так что вес получается значительным. Я хотел бы обменять монетки на более крупные купюры. – К сожалению, это невозможно, – сообщил клерк то, что я и так знал. – На Культауне ходит только мелкая монета: десять, двадцать пять и пятьдесят сентов. Предполагалась еще монета в один галакт, но большинство населения высказалось против ее введения. Все крупные сделки осуществляются только с помощью кредитных карточек, а бумажных купюр у нас попросту нет, даже отпечатанных в других звездных системах. – Что же делать? – жалобно вопросил я. Люблю, разговаривая с дураками, корчить из себя еще большего идиота, нежели они. – Мы выдадим вам кредитную карту, – снисходительно объяснил банковский служащий, – и вы, если пожелаете, можете обналичить всю сумму на какой-нибудь другой планете. Филиалы Культ-банка имеются практически всюду. – Замечательно! – просиял я. – В таком случае, завтра с утречка я подъеду к вам со своим денежным ящиком. Штука, прямо скажем, тяжеловатая. Вы как, принимаете монеты на вес или пересчитываете? – Пересчитываем, – ответил клерк и, предупреждая возможные вопросы, пояснил: – У нас есть специальная машинка для пересчета мелочи, так что ваши пятьсот галактов будут обработаны за десять минут. – У меня еще один вопрос, хотя он, наверное, не по вашей части. Я еще не решил, продолжать ли мне путешествие по Культауну или лететь куда-то еще. Вы не подскажете, в космопорте сейчас есть какой-нибудь готовый к отправлению звездолет? – Ничем не могу помочь. Рейсовых точно нет, рейсовик прилетает раз в месяц. Грузовых, вроде бы, тоже нет; во всяком случае, платежи от них не проходили. Ну а всякие вольные торговцы, туристы и прочие – не по нашей части. Клерк врал, не из корысти, а просто из любви к мелкому вранью. А быть может, ему было лень заглянуть в базу данных. Какую-то сумму, пусть даже исчисляемую в десятисентовых монетках, платит любое судно, совершающее посадку в порту. Но мне это вранье было только на руку. – Не беда, – объявил я. – Вечерком загляну в космопорт и все разузнаю. Не найдется ничего подходящего, поеду на запад и вернусь к вам через месячишко. Корабль в порту был, и даже не вольный торговец, а какие-то психованные проповедники вроде меня. Я слышал, как они запрашивали разрешение на посадку, и специально подгадал к этому времени свой приезд в столицу. А заодно прослушал их объяснения по поводу причин прилета и остался ими доволен. Люблю психов, на них всегда можно положиться. Заранее готовить корабль для отступления мне не хотелось, на таких вещах люди обычно и прокалываются. Лучше всего срабатывает тщательно подготовленная система случайностей. Вечерком, как и обещал, наведался в космопорт. Единственный корабль, имевшийся там, радовал взгляд обшарпанной обшивкой. Экипаж состоял из двух энергичных старушек, этаких божьих одуванчиков, которые не облетят даже в самый сильный ураган. Звездолет представлял собой передвижную библиотеку. Что такое библиотека, я спрашивать не стал, рассудив, что во время полета успею узнать подробности. Зато я не щадил красноречия, признаваясь в любви к библиотекам и удивляясь тому, что они, оказывается, бывают передвижными. – Как это, должно быть, прекрасно – заходишь в библиотеку, которая в это мгновение несется между звезд! От таких речей бабульки растаяли и согласились совершить незапланированный перелет специально для того, чтобы я мог прочувствовать всю прелесть летучей библиотеки. Наутро, как и обещал, я подогнал автомобиль к зданию банка, чтобы сдать пятьдесят килограммов никелевой мелочи. Любую другую операцию мне пришлось бы производить на внешних терминалах, а вот мелкую монету могли принять только в самом банке. Терминал такого делать не умеет, ему кредитку подавай. Охранник выглянул из дверей и улыбнулся узнавающей улыбкой. Хорошо все-таки иметь дело с провинциальными планетами! Все всех знают, и дружеская улыбка заменяет удостоверение личности. – Сынок! – попросил я, – Помоги затащить эту дуру. Тяжелая, спасу нет. Металлодетектор на входе взвыл дурным голосом, но никто не обратил на него внимания. Еще бы ему не выть, когда мимо тащат полцентнера мелочи… А ведь детектор честно предупреждал охрану, что надо не помогать нарушителю, а проверить, что он проносит в банк. Вдвоем с сынком мы втащили коробку в двери, притаранили в расчетный отдел и водрузили на стол. Вот и все. У современных банков очень мощная защита. Легче взять штурмом космическую базу, чем отделение крупного банка. Но теперь, включай защиту – не включай, мы находимся внутри периметра. Крепость пала без единого выстрела, остальное – дело техники. Я, не торопясь, распаковал коробку. – Что это? – удивленно спросил клерк, увидав вместо денежного ящика механизм явно не мирного предназначения. – Вот это – я указал на верхнюю часть агрегата, – психотронный взрыватель. Надеюсь, вы знаете, что это такое, и не станете совершать опрометчивых действий. Да, я грабитель и в настоящую минуту совершаю ограбление. Взрыватель задействован на меня. Если меня убьют, ранят, попытаются схватить, загипнотизировать или еще как-то воздействовать на меня, – он сработает. Кстати, если я усну от обычной усталости, он тоже сработает, так что не советую слишком долго тянуть с переговорами. Ваш охранник был последним, кто мог безнаказанно коснуться взрывателя: распечатав коробку, я активизировал механизм. А к чему подключен взрыватель, вы, надеюсь, поняли. – Планетарная бомба? – ужасный шепотом произнес клерк. – Молодой человек, вы на самом деле настолько безграмотны или так неуклюже проверяете, не блефую ли я? Ну, откуда мне взять планетарную бомбу? То есть украсть ее – не проблема, но как это сделать незаметно? Если бы я похитил где-то планетарную бомбу, об этом уже трезвонила бы вся галактика, ваши службы стояли бы на ушах, и подлетающие корабли вы останавливали бы на дальних подступах. Во-вторых, будь у меня на руках планетарная бомба, я бы не стал рваться внутрь здания. Поставил бы ее где-нибудь на лужайке, подальше от надоевших розовых кустов, и вел бы переговоры оттуда. И, наконец, даже самая маленькая планетарная бомба, какими уничтожают астероиды и подобные им объекты, все равно впятеро больше вот этой бандуры. Неужели вы думаете, что я стану так глупо блефовать? Это всего лишь буровая установка взрывного действия. Если она сработает, то на месте вашего банка образуется шурф диаметром около ста метров и глубиной до полутора километров, в зависимости от плотности грунта. А вся вынутая порода будет в виде мелкодисперсной пыли выброшена на высоту около десяти километров. Как нетрудно догадаться, используют такие установки только на необитаемых планетах, лишенных атмосферы. Каковы будут последствия взрыва на Культауне, сказать трудно, но вряд ли он останется курортной зоной. – Что вы хотите? – наконец прервал меня клерк. – Я надеюсь, ваше начальство на связи и слышит меня… – Да. – В таком случае – первое требование. Немедленно отзовите своих орлов, которые, должно быть, уже шерстят в порту звездолет с двумя старушками. Бабушки ничего не знают, вчера они видели меня впервые в жизни. А вот если вы вспугнете их и они улетят без меня, то я огорчусь настолько, что запал сработает немедленно. Я не такой дурак, чтобы для отхода с планеты использовать заранее подготовленных людей. Это был бы для вас прямой выход на меня. Потом, когда старушки отвезут меня, куда я попрошу, можете их допрашивать – не возражаю. – Понятно. Люди отозваны, – произнес клерк. Это уже была победа. Раз идут на уступки, значит, боятся. – Ну а теперь я хочу попасть в ваши хранилища. – Зачем? – с искренним удивлением воскликнул клерк. – Шестьдесят тонн мелкой монеты… что вы собираетесь с ними делать? – Меня интересуют другие хранилища, где собраны редкие ювелирные изделия. – У нас таких нет. – Есть. – Во всяком случае, мне ничего о них не известно, так что отвести вас туда я не смогу. – Вот этот другой разговор! Свяжите-ка меня со своим начальством напрямую, а вам пусть сообщат, как следует открывать настоящее хранилище. Мы пойдем туда вместе. Полагаю, вы увидите немало интересного, о чем прежде вам не было известно. Клерк некоторое время молчал, видимо выслушивая указания, затем, коротко кивнув, достал из ящика стола аудиоклипсу, протянул мне и коротко сказал: – Идемте. Я прицепил клипсу к мочке уха, и мы отправились вглубь служебных помещений. За одной из дверей обнаружился лифт. Здание банка было двухэтажным, и лифт, как нетрудно догадаться, вез в подвальные помещения. Если верить кнопкам, спускаться можно было на четыре этажа, но служащий, внимательно выслушав недоступные мне указания, прикрыл панель ладонью и быстро набрал довольно сложную комбинацию кнопок, в которую входили не только номера этажей, но и аварийная остановка кабины и даже вызов лифтера. Кабина дрогнула и быстро пошла вниз. Вид у моего провожатого был самый несчастный. Сейчас он явно действовал за пределами своей компетенции, а это значило, что в самом ближайшем будущем его ожидает резкое изменение в должности: либо повышение, либо, что более вероятно, столь же резкое понижение, вплоть до могильного уровня. Оно и понятно: кто станет повышать в должности сотрудника ограбленного банка? Впрочем, клерка было не жаль, он свой выбор сделал, когда поступал на работу в этот банк. Хочешь служить при деньгах и иметь непропорционально большой оклад, будь готов к неприятностям такого рода. В нормальных банках могильный уровень не предусмотрен, но такие мелочи мне не интересны. Лифт спускался долго, не на четыре, и не на четырнадцать этажей, а гораздо глубже. Такое убежище выдержало бы не только взрыв вакуумной бомбы, но и ядерный заряд средней мощности. Я отсчитывал в уме секунды и хвалил себя за предусмотрительность. Так или иначе, но буровая установка хранилище вскроет и распылит. Лифт остановился, двери бесшумно разошлись. Под потолком немедленно загорелись ряды ламп. Здесь не было никаких сейфов с хитрыми запорами, никакой брони и прочей банковской ерунды. Изначально предполагалось, что тот, кто проникнет сюда, справится с любыми запорами. Ясно же, что кодовый замок в лифте сработал лишь потому, что хозяин позволил ему сработать. Передо мной стояли ряды витрин, а в них были разложены старинные украшения. Венцы, короны и диадемы, орденские цепи, колье, камеи и жирандоли. Хотелось бы знать, многие ли из моих современников видели вживую жирандоль, а тут их хранились сотни, и каждая была, безусловно, уникальна. Откройте справочник «Пропавшие сокровища», и вы отыщете на витринах все или почти все, о чем повествуется на его страницах. Несколько секунд я молча любовался великолепным зрелищем, затем клипса в моем ухе ожила, и мужской голос спросил: – И как вы собираетесь вывозить все это? – Никак, – спокойно ответил я. – Здесь десятки тысяч предметов, и каждый стоит целое состояние. Я никогда не был слишком жаден; зачем мне десять тысяч состояний? Последнее время я и так слишком много таскал тяжести. Мешок с мелкой монетой я оставлю вам на память, а себе возьму десять или двенадцать килограммов бесценных сокровищ. По-моему, звучит хорошо. – Вы умный человек, Мартин. Мне жаль будет вас убивать, хотя и придется. – О-о!.. – уважительно протянул я. – Ваши специалисты не зря едят хлеб. Однако должен вас разочаровать: имя Мартин давно отработано, никаких выходов на меня сегодняшнего нет. Кстати, вы ведь тоже не представились. – Жозеф Культя, к вашим услугам. Можете называть меня просто Жозеф. Вам не долго осталось пользоваться этой привилегией. А имя Мартин нравится мне больше, чем Генрих, под которым вы гуляете сейчас. – Скажите, Жозеф, что бы вы посоветовали мне взять отсюда? – Вы совершенно очаровательный хам, Мартин. В свою очередь тоже должен вас разочаровать: самые лучшие предметы, а вернее, самые любимые, находятся не в хранилище, а у меня дома. Было бы странно иметь красивые вещи и не иметь возможности ими любоваться. – Разумно… Но, думаю, на мою долю здесь тоже кое-что осталось. Скажем, это колье – прелесть, правда? Наверное, оно принадлежало прекраснейшей из женщин, и будет несправедливо, если оно останется пылиться здесь. – Сейчас посмотрю по каталогу… Древняя вещь, эпоха Галактической Раздробленности. Ожерелье царицы Халиды. Царица была отвратительна, как жаба, и страстно любила сапфиры и красивых юношей. Умерла в возрасте восьмидесяти лет в объятиях очередного любовника. Ну как, берете? – Да, неприятная история. Зато благодаря ей цена ожерелья значительно вырастает. Беру, – я взвесил на руке сумку, куда отбирал понравившиеся предметы, и заключил: – Пожалуй, хватит. Тут уже больше десяти килограммов. – Берите еще, не стесняйтесь, – радушно предложил преступный король. – В конце концов, это ненадолго, и вскоре все экспонаты вернутся на свои места. – Блажен, кто верует. Хотя… я отбирал почти исключительно женские украшения. Для полноты коллекции надо бы что-то типично мужское. Как вам эта звезда? – О, это замечательная вещь! Орден «Светозарного сияния». Изготовлен на одной из варварских планет по приказу местного тирана Баогрлиц… нет, имя мне не выговорить. Всего было сделано три ордена, и всеми тиран наградил себя самого. Потом тирана свергли, и он не то сам утонул, не то был утоплен в сточной канаве. Ордена долго переходили из рук в руки, пока два из них не оказались в коллекции некоего богача по имени Урмис, а третий был выставлен на аукционе ювелирных раритетов. Мой дед хотел купить его, вполне официально, но Урмис задрал цену так высоко, что пришлось отступиться. – Жозеф Культя кому-то проиграл? Не могу поверить. – Почему? Всякое коллекционирование – это игра. Дед относился к таким вещам спокойно. Но то, что случилось потом… Впрочем, эту историю я расскажу чуть позже, а пока, если вы отобрали все, что хотели, то, может быть, поедете наверх? Но предупреждаю, после пользования лифтом он автоматически блокируется, и заново запустить его не смогу даже я. Вернее, смогу, но это долгая и очень сложная процедура, так что вернуться за добавкой вы сумеете не раньше, чем через месяц. Не будете жалеть, что мало нахапали? – Мне хватит и этого. Я хорошенько закрыл сумку, закинул ее за спину наподобие ранца и пошел к лифту. Клерк, который слышал лишь мои реплики, потерянно семенил следом. – Так вот, – продолжил рассказ Культя. – Этот мерзавец Урмис, став обладателем всех трех орденов, публично уничтожил два из них. Металл был расплавлен, камни отданы в перегранку. При этом стоимость оставшегося ордена возросла многократно, хотя, что значат деньги в таком случае? Дед был в бешенстве, и у господина Урмиса в самом скором времени начались неприятности. Через несколько лет он полностью разорился и был вынужден выставить орден на продажу. И вот ведь незадача, за день до того, как лоты были застрахованы, произошла кража, орден украли. Единственная за всю историю кража с аукциона ювелирных раритетов. Урмис покончил с собой – отравился или пулю себе в лоб пустил – не помню. – А как звезда очутилась в вашей коллекции? – невинным тоном поинтересовался я. – Что значит как? Любая пропавшая вещь рано или поздно находится. Я согласно покивал. Лифт поднялся на нулевой этаж. Дорогу к выходу я помнил, но позволил служащему проводить меня к выходу. В расчетный отдел, где я оставил адскую машину, заходить не стали. У выхода из банка никого не было, даже охранника, который так отчаянно опростоволосился, самолично втащив бомбу в охраняемое помещение. Не знаю, что с ним будет, но охранником он точно не останется. Улица тоже была пустынна, хотя я кожей чувствовал, сколько внимательных глаз наблюдает за мной, ловя каждое движение. Пикап стоял на месте. Я уселся за руль, сумку с добычей положил на колени. Так или иначе, спускать с нее глаз не стоит. Подменить могут в любое мгновение. – Все идет сообразно с вашим планом? – осведомился голос в клипсе. – Да. – Замечательно. С моим планом происходящее тоже согласуется, хотя мне пришлось немало импровизировать. – Скажите, Жозеф, вам, наверное, очень одиноко. Вы глава огромной империи, но вам, должно быть, не с кем поговорить по душам. Иначе вы не беседовали бы со мной сейчас. – Не воображайте о себе слишком много. Найти собеседника, даже для разговоров на самые щекотливые и приватные темы, очень несложно. И потом, когда надобность в исповеднике отпадет, его можно будет просто ликвидировать. – Какой же это будет собеседник? – Такой же, как и вы. Вас я тоже собираюсь ликвидировать. – Если получится. – Не беспокойтесь. Прежде это у меня получалось всегда. Я въехал на территорию космопорта. Здесь тоже было на удивление пустынно. Остановился, не доезжая корабля, который уже называл своим. Закинул сумку за спину и дальше пошел пешком. Мой звездолет назывался «Друг читача». Не знаю, что это значит, но название мне определенно нравилось. – Здесь я должен буду с вами попрощаться, – сказал я Культе. – Мне не хотелось бы проносить на корабль вашу технику. Понимаю, что вы успели наставить там жучков больше, чем нужно, но порядок есть порядок. И, разумеется, после первого же прыжка корабль я почищу. И себя – тоже. Наверняка вы обработали меня информационным аэрозолем. Скорей всего – в лифте. Ничего летального там быть не могло, на такое вмешательство среагировал бы взрыватель. А всевозможные нанопередатчики вполне допустимы, иначе я не мог бы сейчас общаться с вами. Можете не отвечать, но полагаю, что наноботов во мне сейчас больше, чем кишечной микрофлоры. А ваш управляющий банком, бедняга, попал под раздачу вовсе напрасно. Фонит сейчас, должно быть, на всех диапазонах. – Уже не фонит, – постно сообщил Культя. Он немного помолчал и добавил: – Слушайте, Мартин, может быть, вы все-таки сдадитесь? Положение ваше безнадежно, вы даже представить не можете, в какую анекдотически глупую ситуацию попали. Так к чему множить трупы? – Прежде всего, все трупы на вашей совести. Я никого не убивал. Ваши сотрудники были казнены по вашему приказу. Меня мало интересует их судьба. Неужто они не знали, на кого работали? Или они полагали, что можно быть честными мафиози? – А сами-то вы – кто? – А что я? Я вор и этого не скрываю. Если меня поймают, я получу по заслугам. Не поймают – куплю домик на Культауне и займусь выращиванием роз. Но преступником от этого быть не перестану. Точно так же, как и вы. Прощайте, коллега. – До скорого свидания, – поправил Жозеф Культя. «Друг читача» встретил меня дружным кудахтаньем экипажа. Оказывается, полчаса назад в библиотеку ворвались какие-то люди, принялись что-то грубо требовать, но через пару минут также неожиданно исчезли, не извинившись и ничего не объяснив. – Вам еще повезло, – мрачно сказал я. – Эти типы могли вас и в наручники заковать. Далее я поведал, что именно здесь находится бандитское гнездо Жозефа Культи, и никто из честных граждан не может чувствовать себя в безопасности на этой планете. – …посмотрите на меня. Не далее как сегодня утром я лишился всего своего имущества. Автомобиль, палатка, кухонный синтезатор и, главное, – пожертвования простых крестьян, которые я собирал на построение храма. Потеряно все, у меня осталась только эта сумка, и если я не улечу немедленно, то лишусь не только ее, но и самой жизни. Громилы, врывавшиеся к вам, из той же шайки… думаю, они скоро вернутся. Неудивительно, что через двадцать минут «Друг читача» стартовал, даже не поставив в известность службы космопорта. Я забросил сумку в каюту, которую выделили мне добрые самаритянки, и пошел в рубку, узнать, в направлении какой системы мы будем совершать первый внепространственный прыжок. То, что я увидел в рубке, едва не заставило меня споткнуться о несуществующий порог. За свою жизнь я повидал всякие космические корабли. Как-то даже довелось прокатиться в атмосферной капсуле со встроенным гипердвигателем от межзвездного крейсера. Контрабандисты любят ставить на старые грузовые тихоходы мощнейшие гоночные двигатели, а уж владельцы роскошных яхт извращаются самыми немыслимыми способами. Так что я ничуть не был напуган допотопным видом передвижной библиотеки. Но, оказавшись в рубке, я не увидел никаких следов переделки и самопальных улучшений. «Друг читача» оказался обычным подержанным планетолетом, какие курсируют кое-где на местных линиях, но за пределы своих систем не пытаются высунуть и носа. Совершить на таком межзвездный перелет – то же самое, что переплыть океан на резиновой лодке. Теперь понятно, что имел в виду Жозеф Культя, когда говорил об анекдотическом положении, в которое я попал. Братва, посланная им, успела определить, что корабль, на котором я собираюсь скрыться, летать не может по определению. Но откуда, в таком случае, прибыли библиотечные старушки? В системе Культауна всего одна планета, остальное – космический мусор, не стоящий упоминания. Или это ловушка для таких, как я, для желающих поскорей скрыться с Культауна? Недаром Культя был так уверен, что мы скоро свидимся. Отчаянным усилием я попытался взять себя в руки. Не может этого быть! Бредни о заранее подстроенных ловушках и о гипердвигателях, демонтированных за две минуты, попахивают паранойей, а параноики в моем ремесле долго не живут. Тем временем планетолет вышел на орбиту. Еще полчаса, и мы отойдем настолько далеко, что связь со взрывателем прервется, адская машина выключится, и специалисты Жозефа Культи займутся мной. Из подпространства полезут абордажные корабли, и дальнейшее предсказать будет нетрудно. Меня будет приказано взять живым, так что еще часик я поуворачиваюсь от ловцов, а дальнейшее представлять не хочется. Единственное, что остается, – верить старушкам-библиотекаркам, какие бы чудеса они ни рассказывали. – Откуда, говорите, вы прибыли? – С Алитары. Планета есть такая. – Знаю. Но ведь до Алитары чуть не сорок парсеков! Сколько же времени вы летели? – Вот чего не скажу. Дня два, наверное… Риточка, как по-твоему? – Да ну, какие два дня? Меньше. Я книгу дочитать не успела. – Тоже не знаете… А кто знает? Я повернулся к пульту управления, отчаянно пытаясь вспомнить, как следует работать с подобной руиной. – Как же вы с ним управлялись? – Мы говорили, куда надо попасть, а дальше он уже сам управлялся. Точно! Была когда-то такая примочка – персонифицированный, интеллектуальный автопилот. Такие давно уже не делаются, поскольку автопилот начинал слишком много себе позволять, а это выводило из себя пилотов настоящих. Но для библиотечных бабушек такая машина – единственная возможность хоть куда-то лететь. – Доложите летную обстановку, – сказал я в пространство. Телеобъектив над пультом повернулся в мою сторону, голос из динамика сообщил: – Система Культауна. Выхожу на высокую орбиту. Жду указаний. – Откуда прибыли? – Система Алитары. Тридцать восемь парсек. – Сколько времени были в пути? – Э… – протянул автопилот с интонацией, совершенно не свойственной механизму. – Не помню… Я зачитался. – Наверное не надо было этого делать, – вмешалась та из старушек, которую звали Марго, – но мы же библиотека, и я спросила, не хочет ли он что-нибудь почитать в дороге. – А я выбрала для него книгу, – добавила Рита, явно желая разделить с подругой вину. – Все в порядке, – успокоил я женщин, хотя сам спокойствия не испытывал. Космос на экранах был чист, но я кожей чувствовал, что это ненадолго. – Главное – результат, а как надо было поступать – дело десятое. Я повернулся к окуляру и продолжил опрос: – Когда последний раз заправлялись? – Перед вылетом с Алитары. – Каков запас хода на настоящий момент? – Девяносто восемь процентов расчетного. То есть эта колымага не только носится быстрее подпространственного скутера, но и горючего не жрет. Что же, этого следовало ожидать. Если уж зачитываться, то по полной. – Даю указание! – скомандовал я. – Пункт назначения – система Элау. Старт – немедленно по готовности. – Далековато… – заметил автопилот и добавил уставным тоном. – Маршрут проложен. – Выполняйте. – А почитать что-нибудь дадут? – Дадут. Я кивнул Рите, и та торопливой старческой побежкой кинулась к грузовым трюмам, где, видимо, и хранилась пресловутая библиотека. – Вам тоже принести почитать? – спросила Марго. – Обязательно. Всем принести. – Ну, мы с Риточкой заядлые книгочейки. А вы что предпочитаете? Ох уж эти разговоры на непонятные темы! Почитать – кого? Никогда ни кого не почитал. Предпочитать – это как? Перед тем как почитать, предварительно что-то сделать? Времени на такое нет. Я предпочел бы уже сейчас быть подальше отсюда. – Чем вы интересуетесь? – пояснила старушка, видя непонимание. – Поисками сокровищ, – честно ответил я, понимая, что в такую минуту лучше не врать. – Хорошо. Идите в каюту, я сейчас принесу. Каюта была самая обычная, сделанная по одному лекалу с миллионом подобных кают. Амортизационная койка, шкафчик, который на таких кораблях почему-то называется рундуком, небольшой стол и металлический стул, который можно двигать по полу, но оторвать от пола нельзя ни при каких условиях. Единственная особенность: на столе стояла намертво привинченная лампа под зеленым абажуром. Вряд ли она была очень старой, но изготовлена наверняка по древним образцам. Я нашел кнопку включения, нажал. Зеленый купол засветился мягким спокойным светом. В дверях – их я оставил раскрытыми – появилась бабушка Марго. – Вот, пожалуйста, – сказала она. – Вам должно понравиться. Я взял принесенный предмет. Больше всего он напоминал рекламный буклет или инструкцию пользователя к сложному бытовому агрегату. Но я представить не мог, чтобы рекламный буклет был такой толщины! Отпечатано это было на самой простой бумаге, и текст не сопровождался ни стереокартинками, ни видео– или аудиорядом. Об эффекте присутствия не стоило и упоминать. Просто страницы, покрытые буквами, и ничего, что могло бы помочь восприятию. Неудивительно, что проповедь чокнутых старушек не находит отклика в сердцах граждан. Я – иное дело: во-первых, я и сам чокнутый, а во-вторых, когда тебе в затылок дышат посланцы Жозефа Культи, начинаешь хвататься за всяческую солому. Я уселся поудобнее, раскрыл буклет и прочел название: «Остров сокровищ». Ха! Кажется, это инструкция. Сейчас меня начнут поучать, как следует добывать сокровища. Дилетанты! Через пять минут я уже не вспоминал о своих скептических мыслях. Разбирать неадаптированный текст было невероятно трудно, но каков получался результат! Перед внутренним взором безо всякого видеоряда вставали гостиница «Адмирал Бенбоу», старый моряк со своим сундуком, Джим – бойкий мальчишка, но изрядный дуралей. Я сам был таким дуралеем, а может, еще и похлеще, так что не Джим бежал в ночи, прижимая к груди карту острова, а я собственной персоной. За все время я отвлекся лишь один раз. Планетолет ощутимо тряхнуло, затем голос пилота по забытой внутренней связи громко произнес: – Что за дела? Ты же мешаешь! Отстань! – Что случилось? – спросил я, медленно возвращаясь к действительности. – А, ерунда! – откликнулся пилот. – Тут какой-то дурачок пытался меня остановить. Я ему сказал, чтобы он отстал. Ну, и скорость пришлось увеличить. – И что он? – Отстал. Куда ему, тихоходу, за мной гоняться. – Вот и хорошо… – пробормотал я. Душой я был уже далеко, там, где готовилась экспедиция за сокровищами Флинта. У самых огрубелых, самых циничных космических бродяг в глубине их иссохшей души хранится мечта о чуде. Будь иначе, их убило бы первое серьезное препятствие. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, насколько чаще гибнут беспилотники, нежели корабли с экипажем. А все потому, что механизмы – наш автопилот не в счет – не умеют мечтать. Именно мечта о чуде заставляла бывших, но нераскаянных бандитов сыпать мне десятисентовики не в виде милостыни, а на постройку храма. И во мне, наверное, гнездилась та же притягательная зараза. Будь иначе, я бы не проникся идеей зеленых небес настолько, чтобы задурить головы подручным Жозефа Культи. А сейчас я встретился с иным и куда более удивительным чудом. Книга – откуда-то из глубин памяти всплыло это название – не пахла морем или ромом, единственный звук, который она издавала, – чуть слышный бумажный шорох, когда переворачивалась очередная страница. Никто не вещал проникновенным баритоном, не уговаривал вкрадчиво купить ненужное, не напевал искусительных предложений. Но при этом книга говорила тысячью голосов, живых и настоящих. Я слышал свист ветра и скрип снастей, стук по палубе деревяшки, которую зачем-то приделал себе вместо ноги Джон Сильвер. Вот уж этого человека я видел как живого. Он был бы своим среди пенсионеров Культауна на самой глухой ферме. И будьте уверены, в его палисаднике цвели бы самые роскошные розы. Он бы завел себе пенковую трубку и с презрением отказывался бы от услуг трансплантационной клиники, всем биопротезам предпочитая свою деревяшку. И в кармане у него непременно бренчали бы десятисентовые монетки, совершенно ему ненужные. Ну кто из иллюстраторов мог бы создать такой образ Джона Сильвера? А мне только этот и греет душу. Другого Джона Сильвера мне не надо. Но вот наступила минута, когда хриплый голос Капитана Флинта, не пирата, а попугая, последний раз прокричал: «Пиастры! Пиастры!» – и книга закончилась. Твердая обложка захлопнулась, погасив волшебный мир. Я поднял голову. Зеленый купол настольной лампы мягко мерцал передо мной, чудесно преображая действительность. Я смутно вспомнил, что нас уже давно должны взять на абордаж. И не книгу я должен дочитывать, а в наручниках плестись на допрос. Интересно, Культевы дознаватели успели заметить, что «Друг читача» – не звездолет, а каботажное судно? Думается, успели и доложили начальству, потому-то Жозеф Культя и веселился, думая о растяпе-грабителе. Представляю, как он веселится сейчас и какие кары обрушились на головотяпов. Я с сожалением погасил лампу и отправился в рубку. Там меня ожидало умилительнейшее зрелище. В рубке царил полумрак, лишь зеленые индикаторные лампочки слегка рассеивали его. Манипулятор, расположенный над пультом (штука вредная, а порой и опасная) сжимал чистящую салфетку, тщательно протирая ею объектив телеглаза. Все экраны были выключены. – Доложите обстановку, – приказал я. – Да, конечно, – траурным голосом отозвался автопилот. – Докладываю, что это очень печальная история. Молодые люди, парень и девушка, любят друг друга, но их семьи враждуют. В результате несчастные гибнут. Если бы я умел плакать, я бы рыдал, – чистящая салфетка прошлась по объективу телеглаза. – Очень интересно, – сказал я, – но все же, что творится за бортом? – Ничего особенного. Космос, – чуть обиженно ответил автопилот. – Система Элау, как и обещано. Засветился экран, полный незнакомых звезд. Сказать, что я никогда не был в системе Элау, – значит ничего не сказать. Поселение это основано в эпоху галактической раздробленности какими-то беженцами или потерявшимися переселенцами. Как их занесло в такую даль, не помнят даже они сами. Система Элау находится в Малом Магеллановом облаке, и даже при нынешних скоростях лететь туда нужно больше тридцати лет. Недаром автопилот, получая задание, заметил, что до Элау далековато. Я тоже ляпнул это название с велика ума; уж очень не хотелось в застенки Жозефа Культи. Обустроившись на новом месте, жители Элау отправили экспедицию на родину и наладили контакт с галактической Федерацией, которая как раз образовалась к тому времени. Так что формально мы представляем единое целое, хотя желающих тратить полжизни на перелет из одной галактики в другую – не так много. Элаиты осваивают звезды своей галактики, которую только астрономы считают маленькой, у нас тоже есть чем заняться скучающему авантюристу. А сообщение осуществляется автоматическими грузовиками, время для которых ничего не значит. Не знаю, что возят эти грузовики и кому. Известно только, что элаиты очень интересуются историей и культурой бывшей родины – видимо, боятся выглядеть провинциалами в глазах метрополии. А это значит, что старинная ювелирка, да еще отягощенная историческими анекдотами, стоит здесь немыслимых денег. – Чего смотришь? – ворчливо прервал мои мысли автопилот. – Небось думал, что я тебе вру? Механизм не должен так разговаривать с человеком, но автопилоту, умеющему за день совершать межгалактические перелеты, дозволено многое. – Не сердись, дружище, – сказал я. – Лучше ответь: у тебя экспресс-лаборатория есть? – Есть, конечно. Все штатное оборудование в наличии. – Будь добр, дай вывод на мою каюту. Мне надо поработать. – Лучше бы почитал чего-нибудь, – проворчал пилот. – Иди, работай, все готово. В каюте у стола появился выращенный пилотом пульт универсального анализатора. Среди бесчисленного количества программ я выбрал совершенно ненужную на планетолете программу исследования ювелирных изделий, вынул из сумки ожерелье царицы Халиды и, преодолев искушение полюбоваться сиянием камней, отправил ожерелье в пасть анализатора. Трудился прибор недолго, и заключение его было обескураживающим: сапфиры искусственные, более того, плавленые, бриллианты синтетические, работа – машинная. В довершение всего на золотых пластинках с тончайшей гравировкой, обнаружилась видимая лишь в микроскоп надпись: «Что, ворюга, много украл?». Удар был сокрушительный. Все украшения до последнего оказались подделками. И каждое изделие венчала обидная надпись, обращенная к потенциальному похитителю. Представляю, с каким сарказмом Жозеф Культя предлагал не стесняться и взять что-нибудь еще. И уже неважно, знал ли он, что «Друг читача» всего лишь старый планетолет. Повод для издевательств и без того был серьезный. Самое обидное, что раз в подвалах была фальшивая сокровищница, значит, и подлинная находилась где-то поблизости, за скрытой дверью или еще на одном потайном этаже. Расчет был прост: похититель, прорвавшийся к витринам, не станет прямо там делать экспертизу, он постарается скорей схватить и убежать. И хотя мне особо торопиться было некуда, я вляпался в эту ловушку по самые уши. Некоторое время я сидел, тупо уставившись в стену. Потом представил себя со стороны, сидящего в тесной каюте, заваленной фальшивыми драгоценностями, и начал смеяться. Ничего не поделаешь – нервное. Отсмеявшись, принялся рассуждать. Собственно, что я хотел? Я хотел ограбить Жозефа Культю и остаться при этом живым. Но ведь я его ограбил! Вот она – полная сумка золота и бриллиантов. Между прочим, вся эта бижутерия стоит кругленькую сумму. Пусть я спер не то, что собирался, но зато с каким треском! Культя надолго запомнит мой визит. И живым я остался, это уж точно. Вряд ли посланники гангстерского короля скоро доберутся сюда, даже если им станет известно, где я скрываюсь. Прежде я собирался хорошенько запутать следы, сменив десяток внепространственных звездолетов, после чего на несколько лет залечь в специально подготовленной ухоронке. Продавать украшения я не собирался, это был бы верный путь в застенки клана. Да и кому можно сбыть подобное сокровище? Отдавать за бесценок в случайные руки не хочется, а второго Жозефа Культи в галактике нет. Стоп! Стоп! Стоп! В нашей галактике подобного деятеля нет, а если он есть тут? Мы говорим: «система Элау», – забывая, что за прошедшие столетия потомки беженцев освоили немало планет в своей, пусть небольшой, но галактике. Культя может сколько угодно пылать ненавистью, но тридцать лет есть тридцать лет. Здесь его никто не боится. Вот только как добраться до настоящих сокровищ? Во время нашей дружеской беседы господин Культя неосторожно обмолвился, что в течение месяца хранилище будет недоступно даже для него самого. А для меня? Я мгновенно прокрутил в уме план действий, определяя риски и возможную прибыль. Сокровищница располагается на глубине примерно пятьсот метров. Значит, в нее вполне можно подрыться сбоку. Подземход – машина простая, надежная, достать ее можно без проблем. Но именно по этой причине защита от подобного вторжения наверняка предусмотрена. Плюс ко всему, надо незаметно прилететь на Культаун и выгрузить подземход. Я поднял голову и спросил, глядя в потолок, где должны были находиться сенсорные датчики корабельного мозга: – Слушая, парень, а как тебя зовут? Имя у тебя есть? – Я бы хотел, чтобы меня звали Ромео, – смущенно признался автопилот. – Заметано, – согласился я. – Скажи, Ромео, тебе доводилось совершать посадку на морское дно? – Сотни раз. Одна из планет системы Алитары полностью покрыта водой. Это уже хорошо. На большой скорости подлетаем в Культауну и ныряем в море. Даже если служба безопасности засечет нашу посадку, найти нас на дне будет не так просто. Подрываться в сокровищницу следует с морского дна. Неприятно, что столица Культауна город Культаун находится километрах в двухстах от берега… Но ведь у подземхода имеется свой автономный мозг. Если попробовать его подсадить на «почитать», то не исключено, что он докопается к цели за один день и нечувствительно преодолеет любые преграды, поставленные мастерами Жозефа Культи. Меня охватил азарт, какой бывает, когда план, совершенно безумный и невыполнимый вдруг складывается во что-то реальное, способное воплотиться в жизнь именно в силу своего безумия. А потом меня словно ледяной водой окатило. В памяти всплыла только сегодня прочитанная фраза: «Копайте еще. Может быть, найдете пару земляных орехов, их так любят свиньи». Ну, добуду я эти сокровища… Роман Стивенсона на этом закончился. А как быть мне? Мою жизнь тоже закрыть и поставить на полку? Но главное, с чего я решил, что чудесные старушки Марго и Рита станут беспрекословно выполнять мои преступные планы? Конечно, их нетрудно обмануть, но что я стану делать, когда правда выплывет? И потом, чтобы погрузить на планетолет подземный агрегат, придется выгрузить библиотеку. Но на это уже не согласен я. А себя самого, как ни старайся, не обманешь. – И что ты станешь делать теперь? – ехидно спросила та часть моей личности, которая вечно заставляла бросаться из одной аферы в другую. – Теперь я пойду готовить обед! – ответил я. – Бабушки зачитались и забыли про еду, а нормальным людям давно пора обедать. Обо всем остальном я буду думать на сытый желудок. Пищевой синтезатор на корабле был хорош. Давненько мне не удавался такой суп с фрикадельками. Мой старый синтезатор, который я оставил Жозефу Культе, представить не мог, что такое фарш из парной говядины. Выдавал какие-то брикетики, и вари из них, что хочешь. Пусть теперь Культя брикетиками питается. По моей просьбе Ромео перестроил систему вентиляции, так что запахи с камбуза начали достигать кают. Расчет был верен: через пятнадцать минут обе библиотекарки, забыв о разумном, добром и вечном, толпились вокруг обеденного стола, стремясь поскорей попробовать плоды кулинарной музы. Снова раздавалось кудахтанье, на этот раз восторженное, по поводу того, что я умею творить такие чудеса. А чего удивительного? Чем еще прикажете заниматься честному вору в те дни, когда полиция сотни планет на пену исходит, стремясь схватить тебя и представить пред светлые очи правосудия? Только одно: сидеть, не высовываясь, в ухоронке и изобретать небывалые супы и соусы к спагетти. Полагаю, в этом плане я схож с Джоном Сильвером. Где еще он мог выучиться поварскому искусству? За обедом я, наконец, выяснил, чем занимаются Марго и Рита. Выслушав их планы на будущее, я едва не подавился фрикаделькой. Оказывается, искусство чтения книг было когда-то широко распространено, но уже много столетий находится в упадке, сохраняясь лишь на самых отсталых планетах. Да и там книги практически вытеснены современными методами интеллектуального досуга. Наивные старушки пытаются вернуть к жизни умерший обычай читать книги, но избрали для этого самый негодный способ – жалостно рассказывают о несчастном положении библиотечного дела. Нет, нет и еще раз нет! Пиар делается не так! Должно быть, это смешно, но мною овладел азарт, какой обычно бывает при решении криминальных задач. Мне уже были не нужны Культевы нажитки, а страсть как хотелось раскрутить безнадежное предприятие библиотечных бабушек. Рекламная кампания начинается с выработки общих положений. Прежде всего, таинственное искусство истинного чтения – древнее умение, секрет которого тысячелетиями сохранялся в недоступных святилищах… – какую бы религию выбрать, чтобы она не слишком была замазана кровью?.. О, придумал… в храмах зеленых небес. Очень удобно, тут у меня уже и проповедь готова. Опять же, ни одна из существующих конфессий не сможет наложить лапу на проект, когда он станет популярен. Специально для элаитов надо будет сказать, что в галактике Млечный Путь приверженность к настоящему чтению распространена среди самых элитарных кругов общества. На подобную рекламу клюнет кто угодно. Есть лишь одна неувязка: галактическая элита и обшарпанный «Друг читача» плохо согласуются друг с другом. Значит, нужен офис, а вернее – храм. Сколько у меня в наличии денег? А нисколько. К тому же отечественные галакты в системе Элау не ходят; у них какая-то своя валюта. Зато у меня есть целая сумка ворованных фальшивок. То, что они ворованные, добронравным жителям Элау знать не обязательно, тем более что Жозеф Культя вряд ли станет заявлять о пропаже. А вот насчет фальшивок… делаем изящный финт ушами, и фальшивки, без малейших усилий с моей стороны, превращаются в копии лучших произведений древнего ювелирного искусства. А такие вещички, особенно среди элаитов, ценятся весьма и весьма. Этих денег должно хватить на храм. Он встанет неподалеку от столицы, чтобы всякий мог прийти в святилище. Стены из светло-зеленого нефрита, прозрачный купол хрустального стекла. Там не будет статуй и алтарей, в крайнем случае – строгий растительный орнамент на стенах. Не будет попов, служб и проповедей. Только скамьи, где можно сидеть, думать о своем и любоваться зеленым небом. А перед каждой скамьей – столик, и на нем лампа под зеленым куполом абажура. И еще там будут служители, тихие и ненавязчивые, в основном старушки. Божьи одуванчики, которые не облетают даже в самый сильный ураган. В такой храм люди пойдут, сначала из любопытства: чем это увлекаются обитатели материнской галактики? – затем по душевной склонности. Мы найдем способ копировать древние книги, и очень скоро храмы зеленых небес появятся в каждом городе. А через пару сотен лет, – жаль, я не доживу до этого времени, – сладкая зараза книгочейства проникнет обратно в галактику «Млечный путь», где ее назовут верой элаитов. Тревожит меня только одно: а много ли книг сочинили предки? Вдруг я прочту их все, и у меня исчезнет только что обретенный смысл жизни? – Вы совсем не слушаете, – сказала Марго. – А?.. Что?.. – я с трудом вернулся к действительности. – Я спросила, понравилась ли вам книга, которую я дала? – Нравиться может суп с фрикадельками, а книга – это жизнь. Ее непременно надо прожить, даже если она горчит. – Если вам нравятся приключения, – сказала Рита, – я предложила бы вам «Похитителей бриллиантов». – Риточка, – укоризненно произнесла Марго. – Мне кажется, сначала следовало бы прочесть «Графа Монте-Кристо». – Ну, конечно! Я просто не подумала. «Граф Монте-Кристо» – совершенно замечательная книга! Вы не читали? – Да, – сказал я. – То есть нет. В смысле, не читал, но хочу. Александр Шакилов Патриот Пандемия лягушачьего гриппа меня застала в троллейбусе. Там, вцепившись в поручень и компостер, я заболел воздушно-капельным путем и умер от насморка. Я как все, я закон уважаю. Если страна в едином порыве кашляет по дороге на работу, как же я могу марлю на уши цеплять и в изолирующем противогазе разгуливать? Я – патриот! Меня так в гроб и сунули – всего в соплях, с платком в кармане и талончиком в зубах. Ну а три дня спустя я самооткопался. Никакой личной инициативы, что вы. Просто согласно директиве Правительства настала Эпоха Зомби, а я как раз белые тапки примерил… Кто, как не я, должен был восстать?.. Что? А-а, да, обычная история, ничего особенного, рассказывать даже не о чем. Я – один из многих, кому тогда не повезло. Земля, Солнечная система, галактика Млечный Путь – мой адрес. Да-да, отметьте себе: Мле-ечный Пу-уть, да, вот так правильно… Единственное мое отличие, к примеру, от соседа по кладбищу Петровича (при жизни – монтажника-высотника): я – за здоровый образ жизни после смерти, а он нет. Чтобы вновь почувствовать себя человеком, мне не надо дымить «беломором» и наливаться спиртом от пяток до гланд. Все ж таки два высших дают о себе знать. Диплом могилой не испортишь!.. А тогда, землицу отряхнув, я в составе организованной толпы воскресших сограждан отправился в променад по микрорайону. Сплоченными рядами, плечом к плечу мы ковыляли, грозя отщепенцам и врагам Родины синюшными кулаками и источая праведную вонь. Зачем? Мы искали еще живых – чтобы подарить им наш передовой загробный опыт, да и голодно было, с продовольствием у нас частенько проблемы случались: то продразверстка, то перестройка, то демократия… И все ж я нашел время заглянуть домой, чтобы взять нож и вилку, солонку и перечницу. Ну что, скажите, за радость ломать коронки о еще трепещущих гопников-неформалов, атеистов и депутатов от оппозиции? Чихнул, отрезал, соли чуть – и в рот! Высморкался, поперчил – глотай! «Мы ж интеллигентные зомби», – сказал я Петровичу во время обеда в книжном магазине, куда мы загнали самых ярых врагов народа, отбивавшихся до последнего томиками фэнтези и детективов. Но высотнику без спирта разлагаться лень было, и меня он не слушал… В тот День Гнева тоже мимо ушей мою мудрость профильтровал – пыхнув смрадно, с пузырем под мышкой, сосед-монтажник резво поковылял к бомбоубежищу – думаю, потому как взревели сирены гражданской обороны, я же умный, у меня дипломы… В общем, обогнал я Петровича на пару затяжек и чекушку. Меня последнего пустили, у него же перед носом гермоворота захлопнули да на засов. А вот пить меньше надо! И бахнуло. И опять. Половину зомбонаселения державы термоядером пожгло. Остальные в подземельях окопалась – вернулись, так сказать, туда, откуда вышли. Многие принялась собой крыс кормить и на правительство жаловаться: мол, гарант наш мог бы заранее обеспечить страну башнями противобаллистической защиты и хоть просроченной, но бесплатной тушенкой. А я патриотично молчал и в блокнотик все записывал… Вот только на меня поглядывать стали недоброжелательно и даже крыс хотели натравить. Но я ж не только умный, но и смелый еще – наверх выбрался, чтобы посмотреть, есть ли там радиация. Ничего такого не увидел и решил пройтись по развалинам микрорайона, кости размять. Говорят, прогулки на свежем воздухе полезны. В общем, иду себе по улице Мира Во Всем Мире, пеплом присыпанной, чихаю через шаг на третий… Слышу: шум какой-то со стороны проспекта Вождей-Президентов! Будто забыли перед ядерным ударом кран закрыть, а вода все течет и течет… Нехорошо это, безответственно! Непатриотично! Здесь литр, там два, а потом ведро, и река, и море даже хлорированное. Из-за этого Всемирный Потоп может начаться! Или вся хлорка на планете закончится!.. Первое – так уже. В смысле, затопило микрорайон минут за пять по самый супермаркет и цветочные киоски. Тем, кто в подземелье грызунов откармливал, не очень-то повезло. А мне вот нормально, не тону, багаж знаний держит, дипломы ко дну не пускают. Чихну маленько – и проплыву под воздействием импульса метров пять. Потом опять чихну… Тоже, знаете, развлечение. А раз так, собрался я в кругосветку по сплошному теперь океану. Раньше недосуг было, – семья, быт, проблемы – а теперь-то уж чего? Чихать мне на все с большой волны! Хоть на мир посмотрю да в блокнотик зарисую схемы расположения пусковых шахт и адреса фастфудов. По моим подсчетам, над Америкой проплыву годика через три. Ну да мне не к спеху. Это я к чему вообще рассказываю? А к тому, что выжить в нашем жестоком мире, где каждый второй – диссидент, а каждый первый – агент и наймит, может лишь радиоактивный зомбопатриот, простуженный и непьющий. Это я вам как образованный сапиенс – бывший хомо – говорю. А еще можно счастье обрести. И любовь. Уклоняясь от встречи с Ктулху, всплывшим из глубин по случаю окончания всей хлорки на планете, в одиночестве бороздил я водную гладь долго-долго, но однажды… Я увидел ее. Призывно лежа на спине, она плыла мне навстречу. Это была самая прекрасная патриотка на планете (других же не осталось): бюст, талия, ножки (одна, правда, сдулась), паричок рыженький… И ничего что Зина – познакомьтесь! – без дипломов и говорить с ней не о чем, и подкачивать надо… У всех свои недостатки! У меня вот, к примеру, та самая дисфункция – я же зомби, и моторчик в груди не качает кровь к тому самому органу… Кстати, гонорар-то мне положен? Хватит на имплант? Хочу новые клапана-желудочки, но обязательно отечественные. Чтобы просто были, не подумайте. Но вернемся к Зинаиде. Я быстро нашел с ней общий язык, ведь мы были последними людьми на Земле. Мы решили – моя инициатива, каюсь – возродить население или хотя размножиться. Да, я понимал, – спасибо дипломам – что это будет непросто, но… Увы, нам помешали. Разверзлись звездная твердь, облака и тучи сажи закрутило спиралями, сложило ромбиками и сердечками. И все вокруг загрохотало – это у меня насморк обострился. И сверкали молнии – а вот тут я ни при чем. Так началось вторжение инопланетян на Землю. То есть ваше. Откровенно говоря, впечатлил меня тот свет из облаков и трубный глас: «Сын мой, ты с честью прошел все испытания, ниспосланные мной, и потому слуги мои возьмут тебя на небеса!» Кто, кстати, текст писал? Хорошие стихи. Жаль, без рифмы… Я-то принял вас за ангелов: крылья громадные, нимбы – кто ж знал, что это фотонные ускорители, совмещенные с телепортом и санузлом? Ну а потом-то мы с Зиной, конечно, обрадовались, выяснив, что с честью прошли отборочный тур всегалактического реалити-шоу «Апокалипсец-2», и вскоре наши беды продолжатся… Кстати, у меня есть презабавный блокнот, я там кое-что записал, не желаете ли взглянуть? Нет? Хм, придется это особо отметить… И все-таки – трубный глас, и сын мой. Это ведь был Господь?.. Ах, так зовут продюсера нашего филиала Вселенной? Понял, не дурак, два диплома… Ну, мы с Зиночкой готовы. Да, Земля, Млечный Путь, пометьте там… Кстати, что у нас сегодня? Геена огненная? Облака из серы? Ну, это нам, патриотам, запросто! Антон Фарб, Нина Цюрупа Цивилизованные люди От мутанта воняло. Он плюхнулся на сиденье рядом с Русланой, растопырился и захрапел, пустив слюну по подбородку. Руслана с брезгливостью отодвинулась, подобрала полу прорезиненной дольчегаббаны (удачная находка с последнего мародеринга), вцепилась в сумочку и осмотрелась в поисках свободного места. Пересесть было некуда: ни одного формала. Возле дверей, прислонившись к ним, стояла троица сталкеров с пыльными и фонящими рюкзаками, напротив Русланы, поджав губы, сидела бабка-с-тележкой, а по проходу ковылял, подволакивая ногу, фрилансер, жалобно бормоча: – Подайте на лечение бывшему веб-дизайнеру… Один из сталкеров, качнув хоботом противогаза, отсыпал в сумку фрилансера горсть патронов. Бабка-с-тележкой проскрипела: – И правильно. Убей себя ап стену. Руслана уставилась в окно: поезд как раз выехал на мост. От Маасквы-реки поднимался туман, сквозь который проступали развалины Серого дома. Сквозь разбитые окна ветер доносил запахи метро: сырости, плесени и конского навоза. Тучи радиоактивной пыли висели низко, и Руслана надела респиратор со стразиками от Svarovski. Машинист прищелкнул кнутом на ленивых битюгов и объявил в жестяной рупор: – Станцию «Смоленская» поезд проследует без остановки. Следующая станция – «Арбатская». Поезд нырнул под землю. На Смоленской опять стреляли. Руслана привычно сползла на пол вместе с остальными пассажирами. Вагон затрясло сильнее – кони прибавили ходу. Мутант позеленел и сблеванул в опасной близости от дольчегаббаны. Каждый день поездка на работу стоила Руслане миллионов нервных клеток. Но, несмотря на отвратительность, для одинокой красивой формалки это было безопасней, чем самостоятельная прогулка по разрушенной Мааскве. До Импульса такого не было. Руслана остро, до выступивших из глаз слез, пожалела себя. Но тут рядом упал рюкзак одного из сталкеров, гейгер, висевший на груди в розовом бархатном чехольчике, взволнованно застрекотал. Руслана отползла, стараясь не вляпаться в блевотину, не попасть под колеса тележки и ни на кого не наступить, и прошипела: – Господи, когда же это кончится! Наконец-то лошади дотащили единственный вагон поезда до станции «Арбатская», и Руслана смогла вырваться на платформу. Цокая стальными набойками «берцев» от Prada, взбежала по лестнице вверх, и тут, уже в переходе, ее подхватил поток формалов: приятно пахнущих цивилизованных людей. Руслана украдкой вытащила флакончик белой кензы и обеззаразила себя. Выйдя на поверхность, Руслала нагуглила в сумочке розовый твиттер, присела на корточки и твитанула на асфальте: «Мир полон уродов!» Судя по количеству похожих твиттов и лайков под ними, большинство уродов разделяли эту точку зрения. Возле жежешечки толпились блогеры, радостно гыгыкая. Впрочем, чуть дальше в проулке уже перешли к мордобою. Не опаздывай Руслана, она бы с удовольствием просмотрела френдленту за стаканчиком горячего старбакса, но время поджимало, и Руслана ускорила шаг: Самоваров любил, когда его референт приходил за полчаса до начала рабочего дня. Уже хорошо была видна высотка «Постап-ОКа», а над головой Русланы трепетала рекламная растяжка со слоганом: «Постап-ОК! Мы справимся!» К центральному входу тянулась очередь сталкеров с хабаром – заявки в отдел Карго подавались на месяц вперед и очередь никогда не иссякала. Руслана обогнула очередь и зашла через служебный вход. * * * – Ну что, планктон, амебы, плесень офисная, просрали проект? Через четыре дня японцы приезжают. И что им впаривать будем? А?! Где, мать вашу одноклеточную, национальная идея русского народа? Арон Исаакович Самоваров побагровел от гнева, вывалил объемистое брюхо на стол и грохнул кулаком по ноутбуку. Эдик вместе с остальными участниками планерки съежился, мечтая залезть под стол или стать невидимым, чтобы энергия разноса шефа была направлена на других. Тут, к счастью, скрипнула дверь, и в конференц-зал бочком скользнул опоздавший Вася из каргокульта. – Ага! – громыхнул Самоваров. – Опоздавший. Есть у тебя, Вася, национальная идея? – Нет… – пискнул Вася. – Там перестрелка на «Смоленской»… – Нету?! Будешь сегодня паверпойнтом. Бери маркер, рисуй. Вася покорно взял маркер и встал у доски. Менеджеры злорадно заухмылялись. – Значит, так! – сказал Самоваров. – Отдел каргокульта внес три предложения. – Вася нарисовал в правом углу доски три кружочка. – Отдел сортировки, сортиры, мать вашу, – одно предложение. – В центре доски Вася изобразил квадрат. – Рекламщики, креативщики, блин, ни одного. – Вася поставил крестик, Эдик пристыженно потупился. – Отдел сбыта – шесть предложений, но все – говно. Одни кокошники, блин, и матрешки. – Вася увлекся и нарисовал внизу доски шесть матрешек. Самоваров грозно посмотрел на художество Васи, обвел тяжелым взглядом подчиненных и пророкотал: – Анатолич всё забраковал. Японцам нам предложить нечего. Что делать будем? Стреляться? На стене за спиной Самоварова висел обрез двустволки – Арон Исаакович начинал карьеру простым сталкером, добывая хабар для каргокульта, а стал директором управления. И никогда не упускал случая напомнить об этом своим подчиненным, которых чисто по-сталкерски презирал. Это случайно выбившееся в люди радиоактивное быдло так и не стало формалом, не умело себя вести с коллегами и могло только орать и топать ногами. Эдик Самоварова искренне ненавидел. – Брейнштурм! – гаркнул Самоваров. – Пока вы, сукины дети, мне национальную идею для япошек на стол не положите, отсюда не выпущу. А ты, Эдик, бездарь наш креативный, иди к Руслане и помоги ей кофе на всех сделать. Толку от тебя все равно нет. Оскорбленный до глубины души Эдик побелел от ярости, моментально родил четыре язвительных и два откровенно хамских ответа, но повел себя как цивилизованный человек: вышел из конференц-зала и даже не хлопнул дверью. * * * После утреннего инструктажа в кабинете Самоварова Руслана поправила помаду и положила под язык мятный леденец. Когда шеф ушел на планерку и приемная опустела, Руслана наконец-то дала волю чувствам. Прямо напротив ее рабочего места висел рекламный постер Убежища: уютный подземный таунхаус с бассейном и турбосолярием. «Убежище – выход есть!» – заявлял слоган. В инфраструктуре Убежища – престижнейшего проекта компании «Постап-ОК» – на две сотни таких таунхаусов, максимально изолированных от радиации и вредных выбросов, приходилось пять детских садов, три школы, две поликлиники (с отделением пластической хирургии) и церковь. Руслана, как и любой формал, готова была продать душу дьяволу за возможность переехать из своей квартирки на загаженном Кутузовском проспекте в Убежище. Самоваров обещал помочь, но пока дальше утренних инструктажей дело не зашло. Руслана расплакалась от злости: водостойкая тушь выдерживала и не такие испытания. Успокоившись, Руслана посмотрела в зеркальце, убедилась, что макияж почти в порядке, нужно только подмазать язвочки от радиации заживляющей тоналкой от Vichy. Чтобы поднять себе настроение, Руслана вытащила из нижнего ящика стола антикварную подшивку Космо за двенадцатый год, но насладиться прекрасным ей не удалось – из конференц-зала выскочил взъерошенный и трясущийся Эдик из отдела рекламы. Вообще Эдик был ничего, симпатичный формал с хорошей фигурой и перспективами, но сегодня его, по всей видимости, отсамоварили. Руки креативщика дрожали, а взгляд был бешеный. – Кофе. Двадцать чашек, – пробурчал Эдик. – А фигушки, – улыбнулась Руслана. – Аппарат не работает. И кофе кончился. Могу заказать в старбаксе. – Перебьются. – Что, – с сочувствием спросила Руслана, – буянит Арон Исаакович? – Национальную русскую идею ищет, – подтвердил Эдик. – Тогда понятно. Его вчера за это Анатолич на ковер вызывал. Это здесь Самоваров – брутальный сталкер, а перед Анатоличем на задних лапках скачет. Сам понимаешь, контракт с японцами… Они нам за нацидею фильтры фукусимовские для Убежища обещали. Эдик мечтательно улыбнулся, то ли представив себе Самоварова на задних лапках, то ли подумав об Убежище. Облокотился на конторку и спросил: – Ну почему нами руководят такие, как Самоваров? Ведь мы же – цивилизованные люди, а позволяем всяким сталкерам диктовать нам условия. Руслана почувствовала родство душ. – Слушай, – предложила она, – тут на Арбате новый сушки-бар открылся. Может, сходим после работы? * * * Эдик открыл краник самовара и нацедил в пиалы горячего ароматного саке. – Ну, за русскую национальную идею! – произнес он слегка заплетающимся языком. Чокнулись, выпили. Руслана глупо хихикнула, подхватила сушку палочками, обмакнула в горчицу и хрен и отправила в рот. Эдик по-простому взял сушку пальцами и размочил в саке. – И чего эти япошки так прицепились к нашей национальной идее? – неразборчиво, с набитым ртом, спросила Руслана. – Не нашей! – Эдик нацепил сушку на палец и помахал перед носом девушки. – В гробу я видел все идеи этого народа. У них нет идеи. Им бы только жрать и трахаться. – А я хочу в Убежище. Таунхаус. Солярий. И чтобы больше не работать. – Убежище. Попробуй туда пробейся, когда такие гниды, как Самоваров, об тебя ноги вытирают. Руслана скорчила презрительную мину: – Да не такой уж он большой начальник, этот Самоваров. Вот Анатолич… – Анатоличу нужна национальная идея для япошек. А где ее взять в этой стране? – Мне бабушка рассказывала, что до Импульса народ был духовней. Читали книжки. Бабушка говорила, что в книжках – тайна русской души. И тогда русских все остальные народы уважали. И жить было хорошо. – До Импульса. Кто сейчас эти книжки читает? Вот ты читаешь? – Пробовала. Скучно. Выпили еще. Руслана раскраснелась от выпитого, и Эдик почувствовал, что не прочь бы продолжить отдых с секретаршей Самоварова. Отомстить шефу за утреннее унижение. К тому же девчонка симпатичная и вроде бы не дура. – Хотя, – протянул Эдик, – может, японцы книжки и захавают. Знать бы только, какую им подсунуть? Руслане понравилось, что Эдик принял ее идею всерьез. – Бабушка говорила, что был такой писатель… То ли Венгров. То ли Румынов… Руслана задумалась, а Эдик щелчком подозвал официанта – девушку-бурятку в розовом кимоно – и попросил счет. – Вот! – обрадовалась Руслана. – Вспомнила! Чехов! – Что – Чехов? – Писатель такой был, Чехов. Икона русской духовности. Так бабушка говорила. – А у тебя есть книжки этого Чехова? Руслана обрадовалась тому, что побрила утром ноги и надела приличные трусики. – Не знаю, – скромно сказала она, – но можно в библиотеке бабушки порыться. Расплачиваясь, Эдик проверил, есть ли в потайном кармашке бумажника дюрекс. Верный дюрекс был на месте. – Ну поехали. Пороемся. * * * – Я в жэжэшке читала, – переводя дыхание, с трудом проговорила Руслана. – Сейчас модная тема есть: секс-фитнес. Надо позы каждые три минуты менять, по таймеру. И частоту фрикций менять каждые двадцать секунд. Двадцать секунд быстро, десять отдыхаем. Тоже по таймеру. Расход калорий больше, и вообще, для здоровья полезней. В следующий раз попробуем. – Для здоровья полезней… Может, покурим? Руслана протянула Эдику пачку сигарет. – А откуда у тебя Davidoff? – удивился Эдик, закуривая и откидываясь на влажную от пота подушку. – Васька из каргокульта подогнал. Он за мной ухаживает, – промурлыкала Руслана. – И как? Получается? – Да ну, ты что, он же неудачник. Лошок. Зачем мне лошок? С лошком в Убежище не пробьешься. Эдик хмыкнул: – А со мной, значит, пробьешься? – Еще не знаю. Ты вроде перспективный, но малоинициативный. Тебе бы решимости чуть побольше. – А фигли с той решимости? Ну принесу я Самоварову идею. Получу премию в размере месячного оклада… а Самоваров, сука, таунхаус оторвет. Руслана выбралась из-под одеяла и, бесстыже сверкая голой попкой, подошла к окну и отдернула штору. Руслана прекрасно знала, что ее изящный силуэт на фоне окна не оставит Эдика равнодушным. Под Триумфальной аркой расположилась компания мутантов: своды давали хоть какую-то защиту от радиоактивного дождя. Девятиэтажка на той стороне проспекта слепо таращилась выбитыми окнами. Рельефы на арке осыпались, ядовитые дожди и ветер изуродовали статуи. Руслана давно привыкла к виду и обычно не обращала на него внимания, но сейчас зацепило. – Я за таунхаус, – Руслана обернулась к Эдику, – Самоварова отравлю. Мышьяку в старбакс насыплю. Я на всё пойду. А ты? – И я, – выдержав паузу, ответил Эдик. – Знать бы только, что делать. Руслана подошла к книжным полкам и, шевеля губами, стала водить пальцем по корешкам. – Нету, – разочарованно вздохнула она. – Наверное, бабушка на водку сменяла. Или на растопку пошел. В первую зиму после Импульса в Мааскве тяжело было. – Ты всерьез думаешь, что япошки этого Чехова на фукусимовские фильтры поменяют? – удивился Эдик. – Ну не на матрешки же! И потом, кто не рискует, тот в Убежище не попадет. – Тогда, – сказал Эдик, – я, кажется, знаю, где этих книжек – хоть жопой ешь. * * * – Вы с какого курса? – прогудела тетка в синем халате. Ее остекленевшие глаза были лишены всякого выражения. – Книги сдаем. Сдаем книги в библиотеку, – монотонно пробубнила она и двинулась дальше по коридору, шурша ляжками. Безобразно жирная туша слепо натолкнулась на стену, ощупала ее перетянутыми перстнями (дешевая бижутерия) пальцами-сардельками и побрела мимо Русланы и Эдика, завывая: – Книги сдаем. Сдаем книги в библиотеку!.. – Бррр! – Руслану передернуло. – Гадость. Как можно так себя запустить? – Всё дело в Импульсе, – объяснил Эдик, – он же не только по технике долбанул, когда Вспышка на Солнце была, но и по мозгам некоторым. Нейроны закоротило, тетка словила клина, вот и бродит до сих пор. Руслана подобрала с полу дольчегабанны и переступила через смердящую лужу: – Ну ладно, там, на атомных электростанциях и химических заводах, электронику вышибло. А здесь-то почему такой срач? И мог бы предупредить, куда меня ведешь. – А здесь и до Импульса срач был. Это же эмгэу, детка. Эдик, в отличие от Русланы, к походу в подземелья эмгэу подготовился: надел винтажную химзащиту от военторга и свинцовый гульфик от армани. Гульфик, может, был и лишним, а вот химзащите Руслана завидовала – с потолка капала непонятная гадость. Чадила карбидная лампа в руках у Эдика – технический коридор не освещался. Трубы, идущие вдоль стен и под потолком, проржавели, оплетка свисала лохмотьями. Под ногами валялась расползшаяся от сырости бумага, изъеденные крысами куски картона. Воняло кисло и затхло, землей, крысиным пометом. – И что, здесь мы, по-твоему, книги найдем? – съехидничала Руслана. – Не здесь, дальше. Сразу после Импульса сектанты библиотеку под землю уволокли. – Эдик сверился с картой и махнул рукой: – Вперед. В коридорах было опасно: бродили тетки в синих халатах, тощие, с горящими глазами, зомби-студенты; белели остовы неудачливых абитуриентов и раздавались из тупиковых ходов пьяные песни завхозов и физруков. «Как бы мы тут не заблудились», – подумала Руслана. Но Эдик держался уверенно и, похоже, знал куда идти. Цель их путешествия находилась за массивной бронированной дверью. Там спорили. Эдик оттолкнул Руслану себе за спину и смело приоткрыл дверь. – …к народу надо быть ближе! – изрек зычный бас. – Из жизни сюжеты черпать! – Писать должно быть трудно! – возразил ему язвительный баритон. – Легко пишут только жалкие ничтожные личности! Эдик открыл дверь пошире. Комната была завалена горами книг – настолько, что стен не разглядишь. В центре свободного пятачка прямо на полу, перед лампой, сидели два Мастера в окружении дюжины сектантов. Один Мастер – могучий старец в косоворотке – выпятил седую бороду-лопату: – Взять хотя бы нашу русскую деревню. Какой кладезь сюжетов! Какая глубина образов! Вот недавно был случай… Его оппонент, бритый наголо восточного вида мужчина атлетического сложения и непонятного возраста с аккуратно подстриженной эспаньолкой, обратился к сектантам: – Он может говорить двадцать восемь часов в сутки! А «Улисса» не осилил. Сектанты, высунув кончики языков, строчили в блокнотах. – Что ты мне Джойсом своим нерусским тычешь? Чехова Антонпалыча читать надо! Вот кто русскую душу понимал! Руслана тыкнула Эдика кулаком в спину, и Эдик встрепенулся: – А вы не подскажете, – обратился он к ближайшему сектанту, – где тут у вас Чехов? – Та-ам! – махнул сектант рукой на груду книг. Не обращая внимания на разгорающийся спор о комментариях к «Улиссу» и судьбе русской литературы, Эдик с Русланой принялись рыться в плесневелых книгах. – Есть! – воскликнул Эдик, вытащив потрепанный томик «Вишневого сада». И оглушительно чихнул. – Теперь мы Самоварову нос утрем! – улыбнулась Руслана и протянула Эдику клинекс. * * * Назавтра отдел Каргокульта и смежники во главе с Самоваровым гуляли День Сталкера. Для этого арендовали страйк-больный полигон на первом этаже ГУМа – «Постап-ОК» на корпоративах не экономил. Место было пафосное, модное, но, по случаю Дня Сталкера, безлюдное. Формалы сегодня старались держаться подальше от руин Кремля с их причудливой фауной. По слухам, в развалинах обитали гигантские крабы, стерхи-мутанты и бродил одинокий медвежонок-шатун: кого поймает, до смерти затискает. Только самые безумные сталкеры рисковали соваться за кремлевскую стену, хотя хабара там было немерено. За одни только мощи святых (Мавзолей давно распотрошили, но еще осталось) отдел Каргокульта платил больше, чем Эдик зарабатывал за полгода. В ГУМе было не так опасно, но сотрудники Каргокульта, вооруженные страйкбольными приводами и тарталетками с красной икрой, нервничали, в глубине души проклиная Самоварова с его сталкерским прошлым и сталкерской же безбашенностью. – Что-то наш Арон Исаакович больно весел, – сказала Руслана, демонстративно прижимаясь к Эдику. – Завтра дедлайн по нацидее для япошек, а он корпоратив учинил. Как бы не обошел он нас, козел старый. – Не обойдет, – Эдик вскинул привод на плечо и уверенно похлопал Руслану по упругой ягодице. – Ни хера ему наши креативщики так и не придумали. – А может, он сам что придумал? – Он-то? – скривился Эдик. – Погляди на него. Что этот боров придумать может? Самоваров, уже изрядно пьяный, размахивал своим обрезом и призывал всех пойти на Кремль, пострелять мутантов. Формалы изображали энтузиазм, всячески уклоняясь от страйкбола. Самоваров ругал их слюнтяями. Формалы налегали на дармовое бухло, зажимались по углам, самые слабые ушли под стол – закуски, кроме белковой икры в тарталетках, не было. – Вы до Импульса слабаками были и после Импульса слабаками остались. Ничему вас жизнь не учит! Я один за вас, дармоедов, всю работу делаю! Весь креатив, туды его в качель, придумываю! Национальную идею открыл! Сам! – разорялся Самоваров. Эдик насторожился. Руслана побледнела и вцепилась в клатч с томиком Чехова. – А ведь я кто? – заплетающимся языком вопросил Самоваров. – Простой сталкер. Хабар таскал. Всех вас, формалов, плесень офисную, за пояс заткнул! – Кто сталкер? – с насмешкой спросили от дверей. – Ты – сталкер, бурдюк жирный? Ты какую зону топтал? На корпоратив «Постап-ОКа» пожаловали нежданные гости. Потертые противогазы, штопанные комбезы, кирзачи и нашивки выдавали в них бывалых сталкеров. Фонило от гостей так, что у всех формалов застрекотали гейгеры. – Вы кто такие? – полез на рожон Самоваров. – Подите вон, я вас не знаю! Сталкеры подняли оружие. Формалы попятились к столам. Самоваров вскинул свой обрез. Руслана ойкнула и попыталась прятаться за Эдика. – Во дурак, – прокомментировал Эдик, опустился на четвереньки и полез под стол. Руслана последовала за ним. – Опусти обрез! – Ты кто такой, чтобы тут командовать? – Опусти, дурак, пока живой. И признайся, что ты – не сталкер! – Я – не сталкер?! – проревел Самоваров. И грянул первый выстрел. В ответ ударили автоматные очереди. Руслана зажала уши и завизжала. Эдик сжался в комок. Ошалевшие от ужаса формалы ползали под столами, ища укрытия от пуль. Эдик вцепился в ногу Русланы и расплакался… Когда все стихло, Руслана выбралась из-под стола и за шкирку вытащила Эдика. Самоваров лежал на полу в луже собственной крови, рядом валялся дымящийся обрез. – Вот блин… – пробулькал Самоваров. – Не успел свалить из сраной Рашки… – Что же теперь будет? – спросил Эдик, прижимаясь к Руслане. – А теперь, – сказала Руслана, – всё будет хорошо. * * * – Может, не надо? – поправляя галстук, спросил Эдик. – Неудобно все-таки. – Надо. – Руслана вручила ему «Вишневый сад» и мягко, но сильно толкнула в спину. Эдик шмыгнул носом и распахнул дверь конференц-зала. Японцы, одинаковые, как матрешки, при таком нарушении этикета оцепенели от культурного шока. Анатолич, только что извинявшийся за безвременную кончину Самоварова, смерил Эдика удивленно-презрительным взглядом. – В чем дело? – с неприязнью спросил гендиректор. – Я… тут… – Эдик попытался вспомнить заготовленную речь. – Вот. Он присеменил к столу и положил перед Анатоличем томик Чехова. – Национальная идея. Икона русской духовности. Анатолич поднял бровь и прошипел: – Совсем охренел? Ты кто такой? Фамилия. Отдел. Эдик открыл было рот, но тут японцы хором загудели что-то непонятное, но восхищенное. – Осень интересно дес! Мы срышари про писатеря Чехова-сама. Какое это пороизведение дес ка? – «Вишневый сад»! – выпалил Эдик. – Оооо! Национарная идея! Верикая русский народ! – хором прогудели япоцы. Анатолич среагировал мгновенно: – Это наш лучший специалист. Начальник отдела… – Креатива, – подсказал Эдик. – Креатива, – повторил Анатолич. – Спасибо… – Эдуард. – Спасибо, Эдуард. И до свидания, – пожал руку Эдику гендиректор. Капля пота сползла между лопаток Эдика. На негнущихся ногах он вышел из конференц-зала. Японцы что-то бурно обсуждали, поминая фукусимовские фильтры. – Ну что? – спросила Руслана. – Кажется, получилось, – ответил Эдик. – Руку пожал. И начальником отдела назначил. Руслана с визгом бросилась ему на шею. – Убежище! – промурлыкала она, целуя Эдика в ухо. * * * Котлован был огромен. На дне его стояла бурая вода, из которой торчали бетонные сваи и ржавая арматура. – Ну вот, – сказал прораб, – первый ярус планируем сдать через три года. Но там уже все раскуплено. Есть свободные таунхаусы на втором ярусе. Двадцать квадратных метров. Раздельный санузел. И фукусимовский фильтр для воздуха. Сдаем под ключ. Ипотеку оформлять будем? Руслана взглянула на серое осеннее небо, разрыхленную глинистую почву, мокнущий под кислотным дождем экскаватор и с неясной тоской вспомнила плакат напротив своего стола. Действительность разительно отличалась от мечты. – Под какой процент ипотеку? – деловито спросил Эдик. – Четыреста годовых. Стандартно. При рождении ребенка – один процент скидки. Эдик отвел Руслану в сторонку и прошептал: – Моей зарплаты начальника отдела на это хватит, а жить будем на твою. А когда выплатим, половину таунхауса можно сдавать и больше никогда не работать. Ну, что скажешь, милая? Руслана вздохнула: – А мы точно выплатим? – Ну конечно, – заверил ее Эдик. – Надо брать. Мы так долго к этому шли. Мы можем себе это позволить. Мы же – цивилизованные люди! – Тогда оформляй, – сказала Руслана. Взявшись за руки, Эдик и Руслана смотрели в котлован, но видели там свое светлое будущее. Игорь Вардунас Котлован На холодную землю, покрытую седыми проплешинами наледи, сыпалась редкая снежная крошка, закручиваемая неспешным дыханием надвигающейся зимы. Низкие тучи, словно вата, вымазанная чернилами, тянулись над покосившимися крышами поселка, брошенного когда-то давным-давно. Поскрипывало дерево, жухлая трава крошилась от легкого прикосновения, оставляя на пальцах ржавый налет. Сырость сменялась заморозками. Обглоданные древоточцем домишки, коробки сараев, остовы автомобилей, растрепанные кусты ягод и даже заплесневелые кольца уныло просевших колодцев выглядели как припорошенные пудрой елочные игрушки с давно потускневших открыток. В стороне, у скелета парника, тоненько попискивал флюгер – прибитая к палке жестянка из трех лепестков, вырезанных на манер символа радиационной угрозы. Одинокий автограф неведомого шутника. Скрюченные, узловатые ветки яблонь тянулись из стволов, словно вены из выпотрошенной плоти. Кое-где еще покачивались сморщенные плоды, до которых так и не добрались покинувшие сезонные гнездовья птицы. Сколько времени прошло, а деревья все растут и растут. Дают плоды, сбрасывают листву, засыпают. В природе словно ничего и не случилось. Ну, почти ничего. Щеку облокотившейся на забор Дрессировщицы лизнул колючий ветерок, и она поежилась, туже затягивая «молнию» на воротнике термокомбинезона, плотно обтягивающего фигуру под расстегнутым плащом. Переступив, потерла щиколоткой одной ноги о другую. Холодно. Поправив старую ковбойскую шляпу, девушка принюхалась – запах гниющего дерна с каждым днем напористо вытеснял свежий холодный дух, щекотавший легкие множеством иголочек. Веяло надвигающейся зимой и дымом. В стороне, у припаркованной техники с инженерными боеприпасами, ребята-загонщики что-то шумно жарили на огне, метавшемся в щербатой бочке. Обедают. Девушка сглотнула, ощутив, как заурчало в животе. Ничего, потерпит. Все равно кусок в горло не полезет, пока не закончим. За прошедшие дни нервы сплелись в сплошную тугую струну, не дававшую думать ни о чем, кроме успешного завершения дела. Почва в очередной раз испустила натужный стон, и находящееся в десятке метров от Дрессировщицы дерево неожиданно с треском втянулось под землю. Брызнули сучья, по траве, подскакивая, разбежались почерневшие яблоки, словно угли из кострища, которое разворошили ногой. Неожиданным это не было, за время работы она успела многое повидать. Но девушка инстинктивно вздрогнула – каждый раз новый мир так и норовил удивить чем-нибудь доселе невиданным. Да и заказы в этом сезоне выдались один лучше другого: то болотного урдалака одним, то гладкошкуров третьим, то свинорыла десятым… Выдохнув белесый клуб пара, Дрессировщица качнула выбившимся из-под шляпы небрежно остриженным каре иссиня-черных волос. Все, подруга, набегались: последнее танго и – на покой до весны. Если Жикару, конечно, не приспичит поохотиться в заснеженных Западных Пустошах. Но в этот раз она уж точно будет стоять до последнего, в попытке отговорить напарника от этой затеи. Хватит! Единственный план на следующие несколько месяцев – лениво мурлыкать на завалинке какой-нибудь отдаленной южной кантины, потягивая обжигающий ягодный пунш, и вполуха следить за разухабистыми байками соревнующихся во вранье заезжих самоходов… Но сначала будут знаменитые Гномьи Бани. Настоящий подземный оазис чистоты и комфорта посреди радиационного ада, в которое так стремительно превратилось Циркезонье. О да-а! Она вытянется на пропитанной мылом деревянной скамье и послушно подставит спину рослому банщику, давая как следует отходить себя веником. А потом окатиться из кадушки ледяной водой, смывая вместе с налипшими листьями напряжение и усталость. Дрессировщица в блаженном предвкушении смежила веки, будто заново ощущая жгучие прикосновения к нежной коже. Отвлекая ее от раздумий, из-под земли донесся смачный сдавленный хруст. Девушка поежилась и скрестила руки на груди, спрятав озябшие пальцы под мышками – перчатки пришлось одолжить Жикару. Осенняя миграция – не самая удачная пора для ловли травоядных. Земля промерзает глубоко, корни отмирают, и кормежка становится совершенно непривлекательной. Хорошо хоть с этим экземпляром повезло. За лето, видать, не отъелся как следует. – Готово! Наконец-то. Поправив ремень, оттягиваемый «Глоком» и хлыстом, она направилась к соседнему участку, где Жикар – приземистый мужичок в пузатой разгрузке и с топорщащимся ярко-зеленым ирокезом – заканчивал монтировать последний сейсмический буй. * * * Червяка загоняли почти неделю. Первые десять зарядов ушли на то, чтобы колебания в почве вынудили опознанное по характерной примете – стойкому радиоактивному свечению – медлительное животное повернуть в требуемом направлении, тем самым отрезая его от стаи, мигрирующей на юг. Еще пять потребовалось, чтобы он прополз через Топь и болота, сокращая себе и охотникам путь до расставленной западни. И вот сейчас, на шестой день, зверь безмятежно пасся в грунте одного из яблоневых участков, где-то под подошвами сапог следившей за приготовлениями девушки. До оговоренной и заранее оборудованной ловушки, у которой дежурила вторая группа загонщиков, оставалось всего каких-нибудь метров шестьсот. Но на брифинге, когда составляли карту и координировали план, никто не удосужился сообщить, что последний рывок охоты пролегал через заброшенную деревню, или черт знает, что там было еще. Хорошо, хоть Жикар не ворчит, а, по обыкновению, невозмутимо копается со своими железками. Только бы перчатки не порвал. Неунывающего напарника, казалось, вообще ничто не способно было сломить: ни временные перебои с работой, ни плохая еда, ни даже внезапно свалившийся на маковку Конец Света. Вот только Свет-то закончился, а их приключения, похоже, еще нет. Извечные накладки. Почему от них каждый раз никуда не деться? – Все проверил? – поинтересовалась Дрессировщица, переступая через разложенный на траве инструмент. Сейсмический буй напоминал механическую руку размером с человека, цепко вцепившуюся в черствый дерн растопыренной педалью-пятерней с круглым отверстием посередине. Помощник как раз заканчивал аккуратно фиксировать четырехсотграммовую тротиловую шашку в специально смазанном капсюле-патроннике, вертикально нацеленном в землю. – Угу, – поправив изолированный микрокабель, Жикар вооружился саперной лопаткой и, встав на колени, стал быстро закапывать сейсмический датчик в нескольких метрах от устройства. – Помни, неожиданности нам не нужны, – присевшая рядышком девушка посмотрела туда, где в стороне над гнилыми заборами возвышались конусы еще четырех буев. – Уи. Вероятность ошипки 0.0004, – пропыхтел обожающий исправно работающую технику Жикар, шустро орудуя лопаткой. – Не оглуши его, – шмыгнула носом Дрессировщица (только простыть под конец сезона не хватало). – Второй попытки у нас нет. – Железно, – покончив с маскировкой датчика, Жикар шустро покидал инструменты в сумку и, поднявшись, закинул ее на плечо. – Это как играть в шахмат’и с глухонемой крот. Можем начинать. Помощники у машин успели перекусить и теперь явно скучали на ветру, ожидая дальнейших приказаний. – По местам! – стряхнув перчатки, которые вернул Жикар, Дрессировщица забралась в массивный «Хамви», припаркованный рядом с гусеничной БМП. Включила технику, вмонтированную в приборную панель, состоящую из последовательно соединенных сейсмоприемника, усилителя с электрическими фильтрами и гальванометра с магнитофоном. Пришлось раскошелиться, что и говорить. – Готовы? – в последний раз уточнила она, когда команда расселась по местам, а на водительское сиденье «Хамви» взгромоздился Жикар, нацепивший каску с надписью «Punk’s not dead!». Захлопнув дверь, он с нетерпением посмотрел на начальницу, теребя коробочку дистанционного взрывателя. Внутренне собравшись, та коротко кивнула, на всякий случай прижимая ладони к ушам: – Давай! Щелкнуло пусковое реле, и находящийся в зоне видимости буй, коротко пискнув, с чудовищной силой выстрелил капсюль с тротилом в мерзлую почву. Оглушительно бухнуло – от прибора кольцом взметнулась ударная волна, закручивая снежную крошку и встряхивая участки. «Хамви» качнуло. Брызнул щепками старый амбар в сторонке, а отголосок первого взрыва уже накрывала канонада следующих четырех. Земля под машинами задрожала, сидящие в вибрирующем салоне люди уставились на приборы. При появлении в зоне обнаружения движущихся целей сейсмические датчики мгновенно передавали на экраны регистрируемые колебания почвы. Дрессировщица, затаив дыхание, следила за плещущейся помехами радарной панелью, по которой неторопливо смещался маленький сгусток, походивший на гротескную зеленую соплю. Потревоженный червь послушно продвигался в заданном направлении. – Давай же, родимый… не подведи, – одними губами прошептала охотница. В этот момент рокот стих, и подземная вибрация понемногу прекратилась. Послышался отдаленный скрежет металла, сопровождаемый азартными криками загонщиков. Обозначение червяка на экране застыло. Перестав зажимать уши, девушка радостно вскрикнула, чуть не захлопав в ладоши. Зверь угодил в ловушку. У них получилось! Все еще улыбаясь, Дрессировщица устало откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Изнуряющий многодневный поединок наконец-то закончился. * * * Разъяснилось. Из-за низких туч выглянул бледный диск солнца, тускло освещая суетящихся людей, окруживших исполинскую глыбу, словно лилипуты, пленившие Гулливера. В центре огромной ямы, опираясь на обломок крыла, возвышался сгнивший остов пассажирского авиалайнера, у которого при падении полностью выдернуло хвостовую часть, размозжившую ферму неподалеку. Изъеденный дождями и ржавчиной, затянутый густым мхом, фюзеляж самолета напоминал поваленный ствол гигантского дерева, из которого торчал извивающийся, мерцающий бледно-зеленым пупырчатый хвост. От него к краю котлована, где зияла дыра метров шесть в окружности, со свода которой на шлемы рыскающих лучами фонарей охотников еще сыпались ошметки земли вперемешку с корнями, тянулась широкая полоса слизи. Стиснувшее червяка железо скрипело и неуклюже раскачивалось, опутанное множеством страховочных тросов, перекинутых через фюзеляж и намотанных на лебедочные барабаны. Рядом, перекрикиваясь, деловито суетились загонщики. – Старайтесь не приближаться без защиты! – предупредила Дрессировщица, спрыгивая на землю из остановившегося у котлована «Хамви». – Слишком высокий фон! – В курсе! Сделаем! Эй, Махно, вон там подкрути! – наперебой бодро откликались из ямы. – Надо бы им выпивку поставить. – Угу. Как самим заплатят, – вставший рядом Жикар направил на червяка дозиметр. Кончик стрелки задрожал и осторожно макнулся в красный сектор. – Расходы посчитал? – Да. Что дальше? Охотница пожала плечами: – Пусть Вилли разбирается, мы свое дело сделали. – Но зачем ему радиоактивный гусеница? – Пустит на фарш и продаст в ресторан конкурента. Или устроит гладиаторские бои. А может, он вообще коллекционирует чучела… Словно услышав ее, червь вибрирующе застонал. – Чует, – заметил Жикар. – Лучше о деньгах беспокойся. В отдалении зафырчало, и из пролеска к котловану выскочила, подпрыгивая на кочках, ярко размалеванная гусеничная самоходка. Лязгали мельтешащие траки. Отчаянно коптила кашляющая выхлопная труба. – Патруль? – насторожился Жикар. Дрессировщица прислушалась. Из репродукторов на броне механизма визгливо доносились обрывки бравурного циркового марша. – Не похоже. Но кто-то явно заинтересовался нашим рукоделием, – она переглянулась с Жикаром. Тот спрятал дозиметр. – Все остальные работайте! Я разберусь. Траки замерли, и по пшикнувшей гидравликой грузовой аппарели легкой походкой слетел элегантный прилизанный господин во франтоватом розовом фраке. За ним вышагивало несколько приплюснутых карликов в мешковатых накидках, а замыкал процессию дородный верзила в тельняшке и штанах на подтяжках. Его широкое лицо, украшенное клоунским носом, было небрежно вымазано белилами, а макушку венчал поношенный танковый шлем. По всей видимости, это был водитель самоходки. В уныло-мрачной окружающей обстановке странные гости выглядели пришельцами из космоса и сразу привлекли всеобщее внимание. Поэтому никто не увидел, что за мгновение до того, как аппарель с шипением захлопнулась в боку транспорта, изнутри что-то озлобленно бормоча, выбрался ушастый маленький тролль – от земли два вершка – и, шлепнувшись на землю, вразвалочку заковылял к котловану. – О! Вы, должно быть, и есть знаменитая Дрессировщица! – на ходу затараторил незнакомец во фраке, безошибочно «опознав» охотницу. Та иронично выгнула бровь – среди команды она являлась единственной женщиной, и ошибиться было невозможно даже при очень сильном желании. – Наслышан, наслышан! Репутация, походка, грация… Шарман! Беллиссимо! Манифик! Не давая опомниться, подскочивший франт схватил кисть Дрессировщицы и, галантно согнувшись, впился в руку губами. Девушка вздрогнула, ощутив прикосновение аккуратно подстриженных усиков. Ноздри защекотал удушливый, кислый парфюм. – Чем обязана? – справившись с головокружением и мягко выдернув руку, поинтересовалась она. – Разрешите представиться. Меня зовут Арчибальд, я управляющий и конферансье знаменитого Цирка Карабасыча, о котором вы наверняка имели честь слышать? – Ну да. Шатер за лесом. – Бон! – собеседник продолжал выстреливать слова со скоростью пулемета, одновременно протягивая девушке две прямоугольных картонки с пестрой каймой. – Господин Карабасыч наслышан о вашей безупречной репутации и, дабы засвидетельствовать свое почтение, приглашает вас и помощника посетить выступление нашей труппы. Дрессировщица переглянулась с Жикаром. – У нас плотный график… – Не спешите отказывать. О вас и вашем помощнике ходят слухи, один невероятнее другого. А что может послужить лучшей рекомендацией, чем добрая молва? – На болтливый язык одна управа – нож, – нахмурилась девушка. – Чем дольше держишь его за зубами, тем больше шансов, что он там и останется. – Так что я передам хозяину? – Я подумаю. В любом случае мы освободимся не раньше, чем закончим здесь, – понимая, что конферансье не отвяжется, сдалась Дрессировщица. – Бон! – явно удовлетворенный ответом Арчибальд звонко прищелкнул пальцами. – С вашего позволения я хотел бы здесь немного погулять. Посмотреть, так сказать, на процесс… Конец фразы потонул в стремительно надвигающемся реве двигателей. – День богат на впечатления, – коротко глянув в сторону, откуда доносился звук, Дрессировщица снова вздохнула и рассеянно кивнула Арчибальду, мигом про него позабыв. – Можете смотреть, если хотите. Только не приближайтесь к червю. Особенно сзади. С этими словами она поправила шляпу и направилась к останавливающимся на другом конце котлована механизмам. Здесь были и танкетки, и грузовики, и квадроциклы; предводительствовало всем этим «автопарком» огромное титановое моноколесо с подвесной кабиной, ощетинившееся крупнокалиберными пулеметами. На объект пожаловала делегация во главе с заказчиком – знаменитым урановым разработчиком по прозвищу Черный Вилли. Прибывший клиент, о мрачных деяниях которого слухи расползались быстрее радиации, пугал многих. Но и он в свою очередь допустил промах, не заплатив аванс. Это была первая охота в карьере Дрессировщицы, за которую не внесли предоплату. Так что к черту страхи! Найми ее Сатана, даже ему пришлось бы выписывать чеки. Сипящий в респиратор двухметровый симбиоз кевлара и брони, увенчанный маской-шлемом с красными стеклами-глазами, неторопливо приближался к месту событий в окружении охраны. Пружинисто переставляемые пудовые сапожищи хрустко вминали грунт. Что сказать – принесла нелегкая. Хорошо хоть успели загнать червя. – Рита, отрада моя! – хрипло просипели встроенные в респиратор динамики, и громадные ручищи на пневмоусилителях со съемными перчатками разошлись в широком объятии. – Как успехи? – Твоими молитвами, – Дрессировщица поморщилась. Кто ему сказал? Называть себя по имени девушка разрешала только очень-очень близким знакомым. Полуобернувшись, она вопросительно указала на останки авиалайнера, из которых торчал извивающийся хвост. – Этот? – Разумеется. Или ты думаешь, я сомневался в твоих способностях? – Тогда бы не нанял. – А это что за пугало? – массивный шлем повернулся на шарнирах в сторону наблюдавшего за котлованом конферансье. – Я же просил без посторонних. – Из цирка за лесом. Смотри: перетянут, кого будешь нанимать, а? – Дрессировщица скрестила руки на груди. Ее не покидало неприятное ощущение, что безликие красные стекла пытливо сканируют каждую клеточку ее тела, а могучие ручищи вот-вот облапят, расстегивая тугой комбинезон от воротника до полоски трусиков. Железная маска глухо фыркнула – через динамики получилось нечто вроде поросячьего «хрюк!» На массивной левой перчатке вытянулся указательный палец и легонько приподнял голову девушки за подбородок. – Я на тебя кредитов не жалею. Ты же знаешь. – Что-то пока не видела, – Дрессировщица отстранилась. – Кстати, об оплате. Оговоренная цена за поимку и аванс, – переходя на деловой тон, она вытащила из внутреннего кармана плаща замусоленный блокнот и перелистнула несколько страничек с расчетами. – Плюс накинуть за сейсмические буи – Жикару пришлось доплатить за парочку. Итого двести пятьдесят кредитов. – Красавица, я заплачу вдвое больше, – с готовностью заверил Черный Вилли. – Но придется потерпеть до утра. – Почему это? – насторожилась девушка. – Видишь ли, наш большой пупырчатый друг, если твои волнующие глазки могли это заметить, слегка… кхм… радиоактивен. – И? Ты же сам давал приметы. – Верно. Но сначала необходимо обеззаразить его, перед тем как… мы сможем дальше работать. Думаю, мои мальчики живо управятся. Так ведь, ребята? – Угу, босс, – прогундосила парочка щуплых сталкеров, толкавшая к дощатому спуску в котлован загадочный растопыренный агрегат, прикрытый дырявым брезентовым чехлом. – Я тут при чем? Мое дело поймать. – Твое дело аккуратно закончить работу, – наставительно поднял палец Вилли. – И проследить за сохранностью червя. А они тебе в этом помогут. Мимо, гремя увесистой сбруей, прошагал вооруженный до зубов отряд наемников. Сохраняя одинаковую дистанцию между бойцами, он стал неторопливо замыкать котлован в кольцо. – Люблю порядок, – одобрил Вилли, пока его люди занимали свои места. – К тому же мне все равно нужно пилить за валютой. Так что терпение, девочка, терпение. – На кой черт тебе червяк понадобился? – поинтересовалась Дрессировщица и не удержалась от шпильки. – Внуков катать? Это был удар ниже пояса в прямом смысле. В определенных кругах бытовали слухи, что разработчик умудрился поджарить в Шахтах не только свои мозги. – Ай-яй-яй! – проигнорировав колкость, Черный Вилли погрозил Дрессировщице пальцем. – А вот любопытство не входило в контракт. Не стоит нарушать условия. – Ладно, идет, – неохотно согласилась девушка. – Я подожду до утра. Но не пытайся меня надуть. – Слово Черного Вилли! – Угу. – Тогда ударим по рукам! – об этом характерном обычае стального гиганта знали все от Урановых Шахт до Западных Пустошей. Хорошо, Жикар доработал одну из перчаток, и за время разговора девушка украдкой успела ее натянуть. Потому что если вы слышали данное предложение, но отвечали отказом, это было равносильно смерти. Торжественно оголив правую руку, Черный Вилли протянул Дрессировщице исхудалую кисть с тонкими длинными пальцами, тускло мерцающую зеленым. Закусив губу, девушка смело ответила на цепкое рукопожатие перчаткой со специальным блокирующим раствором. Реакция собеседника скрылась под маской. Тем лучше. Одному урану известно, скольких неосторожных горе-дельцов и конкурентов отправило на тот свет печально известное «пожатие Вилли». – И олухов спровадь, – снова спрятав руку в перчатку, он еще раз повернул маску-шлем в сторону слоняющихся по лагерю конферансье и карликов. – Нечего тут ошиваться. До завтра, крошка! Развернувшись на месте, стальной исполин в сопровождении не отстающей свиты зашагал прочь от котлована. Воздух наполнился хлопками и треском запускаемых двигателей. – Пожалуй, нам тоже пора, – заметив отъезд заказчика и раскланявшись, конферансье Арчибальд со спутниками полез в цирковую самоходку. – Надеюсь, договоренность в силе? Мы ждем. Последним внутрь просочился никем не замеченный тролль. Дрессировщица махнула на прощание рукой и облегченно вздохнула. Рабочий день закончился. Тем временем отряженные Черным Вилли сталкеры-дезинфекторы, переодевшись в белую химзащиту, уже вовсю надраивали длинными швабрами извивающийся червиный хвост. * * * На землю опустилась ранняя осенняя ночь, и фюзеляж самолета окружили пляшущие пятна искрящихся сигнальных костров. У края котлована охотники разбили небольшой палаточный лагерь, в центре которого над огнем покручивалась чья-то безголовая шестиногая туша, сочащаяся шипящим на потрескивающих дровах жиром. Загонщики отмечали удачный лов. Тренькала гитара, звякали жестяные кружки. На дне ямы постанывал и ворочался червь, но делал это уже вяло и тише, явно устав. Зеленоватое свечение почти рассеялось – томимые запахом еды дезинфекторы старались поскорее завершить обработку. В отдельной палатке Дрессировщица и Жикар, поужинав копченым мясом, резались в карты, потягивая брагу, которую разливали из пластиковой канистры в проволочной оплетке. Скрестив ноги на ящике с инструментами, девушка откинулась на поскрипывающем стульчике, расслабленно ощущая, как понемногу отступает усталость. Горячая еда разморила, а хмель успокоил нервы. Она ослабила молнию комбинезона, обнажая замысловатую татуировку, которая, соблазнительно огибая ключицу, тянулась вдоль шеи, исчезая за небрежным каре темных волос. Жикар тайком любовался начальницей. А ей, несмотря на поздний час и сытость, никак не давал покоя разговор с Черным Вилли – телу было жарко, но голова оставалась холодной. – Сначала он требует облученного червя, – следя за игрой вполглаза, рассуждала девушка. – Для чего – одному волколаку известно. Потом заставляет торчать здесь, ожидая дезинфекции. – Зато поели, – цыкнул зубом довольный Жикар. – И отдохнем. – А почему он деньги сразу не привез? – Кто знает, что у него в уме. – Не нравится мне это. – Думаю, все должно образоваться, – помощник хлестко покрыл карту соперницы и отхлебнул из кружки. – Бита! – Очень надеюсь. Заказчик больно хитрый пошел, – его неумение правильно строить отдельные фразы до сих пор вызывало улыбку. Больше года они колесили по землям родного Циркезонья, став напарниками после памятных гастролей знаменитого французского цирка, и Жикар довольно быстро схватывал незнакомый язык. Но, разумеется, не все давалось нахрапом. В этот момент Дрессировщица ощутила, как под ней мелко завибрировал стул. По складному столу навстречу друг другу неторопливо поползли полупустые кружки и глухо чокнулись где-то посередине. Охотники переглянулись, прислушиваясь. Пьянка у костра давно переместилась в чью-то палатку. Вздохнувший ветер мягко качнул брезент, закрывающий вход, из котлована донеся очередной сдавленный стон. На этот раз он был особенно жалобным. Моргнуло пламя в фонаре на крючке рядом со шляпой. – Червяк бузит, – пожал плечами Жикар. – Ходите. Некоторое время играли молча, но Дрессировщицу упорно не хотели отпускать события прошедшего дня. – А конферансье этот из цирка, видел? Арчибальд. С чего вдруг я им понадобилась? – она посмотрела на висящий у входа плащ, из кармана которого торчали билеты. – На представление пойдем? – Гм, – неопределенно отозвался Жикар, ловко тасуя колоду. – Сначала зарплата, потом гулять. Отыграетесь? – Рано вставать, – устало откликнулась девушка и, застегнув комбинезон, настороженно прислушалась. – Что? – перестав шуршать картами, откликнулся помощник. – Червь замолчал. Они некоторое время сидели в тишине. – Может, уснул? – Ну-ка пошли, посмотрим, – Дрессировщица поднялась, снимая с крючка шляпу. Оставленные без присмотра костры по периметру давно потухли. Лишь кое-где тусклыми глазами хищников мерцали одинокие точечки угольков. В небе, среди редких прорех в облаках, проглядывало чистое звездное небо. Показалась луна. Выставленная Черным Вилли охрана исчезла. На дне ямы темнел остов самолета, из которого торчал неподвижный червиный хвост в жирных хлопьях обеззараживающей пены. Свечение исчезло. – Чистый, – спрятав дозиметр, сообщил Жикар. – Тихо! – подняв руку с фонарем, шикнула Дрессировщица, ощутив как под подошвами, снова содрогнулась земля. Где-то в стороне трещал еще не завалившийся в зимнюю спячку насекомыш. Над пощелкивающим кострищем в центре лагеря застыл нанизанный на палку обглоданный шестиногий скелет, словно экспонат из кунсткамеры. Рядом валялось несколько костей, кружки, пара пластиковых бутылок. На подсвеченном изнутри брезенте широкой палатки загонщиков метались изломанные тени, доносились нестройная песня, гогот и хлесткая брань. Братались, ясное дело. С толком провести время после работы, как всегда, помогала «горючка», стирающая любые грани между незнакомцами. Дрессировщицу это не волновало. Спустившись по дощатому настилу в котлован, они с Жикаром приблизились к закрепленному тросами лайнеру. Обошли его и снова вернулись к кабине, в недрах которой должна была быть голова. Ловушка безмолвствовала. – Может, и вправду уснул, – неуверенно сказала девушка. Рядом с расчехленным дезинфекционным агрегатом грязными тряпками валялась брошенная «химза». Взяв одну из сложенных тут же швабр, Дрессировщица несколько раз ударила ей по корпусу самолета. Ничего. Увидев прислоненную к округлому боку лесенку, Жикар вскарабкался к окну у кресла пилота. До половины просунулся внутрь, оглядывая салон, и в следующий миг целиком исчез в самолете. – Стой! А фонарь? – окликнула вслед Дрессировщица. Внутри завозились, и послышался изумленный всхлип. – Ну? Что там? – Да он мертвый! – То есть… как, – растерялась топтавшаяся внизу девушка. – Как мертвый? Мы же его вениками накормили. – Не дышит. А у него легкие есть? – Понятия не имею, – сдавленно пробормотала Дрессировщица. – Вилли меня убьет… – Сейчас посмотрю побли… ОХ! Прозвучал глухой звук падения. – Жикар. Ответа не последовало. – Жикар! – чуть громче позвала Дрессировщица. – Жика-ар! Эй? Тишина. – Не валяй дурака, я замерзла… – Ау! Слышите меня? – охотница вздрогнула. Искаженный, едва различимый голос напарника доносился откуда-то из-под… земли. – Что случилось? Ты цел? – Поднимайтесь. Вам стоит взглянуть. Дрессировщица полезла наверх. Достигнув кабины, она протиснулась в окно и, вскрикнув, чуть не разбила фонарь, увидев перед собой широко раскрытую застывшую пасть. От мертвой туши еще исходило тепло, огромные роговицы сегментного клюва соединяли длинные нити прозрачной слюны. А еще нестерпимо воняло. – Фу-у! – девушка уткнулась носом в рукав комбинезона, с усилием проглотив поднявшийся к горлу ком. – Эй! Вы идете? – Иду, иду… – стиснув зубы, проворчала она. Жикар был явно где-то внутри, и Дрессировщица, поборов отвращение, шагнула в утробу червя. Под подошвами омерзительно зачавкало. Сверху плюхнулась какая-то слизь и вязко поползла по бедру. Через несколько метров наконец стало ясно, что произошло. Среди развороченных внутренностей, налипших листьев и древесной коры, на месте желудка зияла дыра, обрамленная кольцом из металла и вывороченной плоти. Приблизившись, девушка занесла фонарь над темнотой – оступившийся Жикар попросту не разглядел отверстие. – Вижу свет, – откликнулись снизу и пригласили. – Спускайтесь ко мне! Тут не глубоко. Свесив ноги, девушка соскользнула вниз и через секунду приземлилась на дно ямы рядом с помощником, разминавшим пальцами землю. – Что это? – Похоже на туннель. Рыли совсем недавно. – ? – Вероятно, кто-то хотел залезть в гусеница и при этом остаться невидимый. Голова шла кругом, но факт оставался фактом: червяк мертв. А это обещало неприятности, которые попахивали покруче развороченных потрохов. – Кому могли понадобиться мутировавшие кишки? – Конкуренты? – Скорее, подстава. Но у меня в этих местах врагов нет. Бред какой-то. Дрессировщица подняла фонарь. Неведомо кем выкопанный коридор уводил в таинственную подземную темноту, из которой зловеще тянуло прохладным воздухом. – Идем? – с затаенным азартом поинтересовался Жикар. – Разумеется, – взвесив ситуацию, охотница поправила «Глок» с хлыстом, оттягивающие ремень. – Должна же я знать, у кого хватило наглости лишить меня денег. И если это происки Вилли, я за себя не отвечаю. * * * Таинственный коридор, постепенно забирая наверх, обрывался в поле на окраине леса. Неподалеку в ночном сумраке ярко полыхал костер, вокруг которого, на наскоро обтесанных стволах, собралась самая странная компания из всех, которые доводилось встречать Дрессировщице. В стороне темной массой выделялась гусеничная самоходка, и среди присутствующих, даже на расстоянии, девушка без труда распознала конферансье и его свиту, заявившихся на котлован накануне. Огонь алыми языками вылизывал пузатый прокопченный котел, в котором что-то шипело и булькало. Собравшиеся то и дело прихлебывали из кружек, которыми зачерпывали дымящуюся мутноватую жидкость прямо из котла. Судя по блеску некоторых глаз и заплетающейся речи, согревающим бульоном тут не пахло. Стараясь лишний раз не шуметь, охотники осторожно подобрались поближе и засели в низкорослых зарослях кустарника. – Чисто ушли? – поинтересовался возвышающийся в центре собрания здоровенный мускулистый мужик, сжимавший жестяную кружку огромной волосатой пятерней. При каждом слове или движении в его густой бороде тоненько позвякивали начищенные пружинки и гаечки, а также прочая всевозможная дребедень. В отсветах пламени на широком ремне зловеще покачивалась остро заточенная секира. – Вовремя мы бур на Ярмарке сменяли, – отхлебнув из своей кружки, Арчибальд кивнул в сторону механизма, нацелившегося в темноту приплюснутым сверлом, перепачканным дерном. – Да и карлики народ смекалистый, быстро приноровились. Ловушку снизу подрыли, никто и ухом не повел. Слушающий бородач – явно главарь – одобрительно кивнул, делая знак продолжать. – Я бронекостюмчик-то сразу узнал, сир. Пыхтит да скрежещет, – излишне возбужденно жестикулируя, рассказывал конферансье. – А как своей зеленой культяпкой с ней ручкаться полез, все сомнения отпали – Черный Вилли собственной персоной! Вот, думаю, господин Карабасыч обрадуется! Только девка тоже не промах: перчаточку хитрую припасла… – Зеленой культяпкой? – здоровяк, кого назвали Карабасычем, нахмурился и зычно рыгнул. – Тут дело вот в чем. Вилли этот на Урановых Шахтах уже несколько лет шурует. Ну и облучился там по самые мозжечки. Втемяшился ему клад в голову так, что он, натурально, с катушек слетел. Сначала здоровье, а теперь и жизнь свою Атому заложил. Специальные доспехи пришлось выковать, которые фон от его костей заглушают. – А цена? – заметно заплетаясь, пробасил колун-водитель. – Артефакты невиданные, деньжищи, можно лопатами загребать! Разношерстная компания у костра возбужденно зашелестела. – Карта у него была. Вот эта, – поднявшись с места, Арчибальд (по всей видимости, не в первый раз) продемонстрировал вытянутый лоскут непонятного материала, испещренного замысловатыми символами и закорючками. – Все подробно, вплоть до миллиметра. Он ее вроде как у заезжих гастролеров в «шрик-шлак» выиграл. Их потом на дне одной гербицидной речки нашли… Но это детали. Вот! С месяц назад пополз слушок, что когда они очередную штольню в Шахтах бурили, на гнездо силосного червяка напоролись. А зверюга с перепугу карту в придачу с парочкой копателей и прихватила. А потом нырк в землю, только его и видели. Но примета осталась – облученный гад был, аж изнутри светился. Вот Вилли и смекнул, как ситуацию выправить… – …и нанял меня, – пробормотала затаившаяся в кустарнике Дрессировщица. – Выходит, он с самого начала карту искал. – Я, как в котлован спустился и хвост увидел, сразу понял – наш клиент, – хрипло промурлыкал тролль, греющийся у сапога Карабасыча. – Девчонка не заподозрила? – нахмурился тот. – Охотница-то? – отмахнувшись, тоненько прыснул конферансье. – Я перед ней растекся, билеты подсунул – и бровью не повела. Ей лишь бы за чеки хвататься да задом вилять. Придет, не придет – велика забота. Тем более что после пропажи Вилли вряд ли оставит ее в живых. – Ну… – прошипела девушка, сжав кулаки. – А чего карта в желудке твари не переварилась? – клоун-водитель скосил мутный глаз на свернутую ткань в руках Арчибальда. – Заламинирована на совесть! – торжественно объявил он. – Тот, кто ее создавал, предусмотрел все нюансы, хи-хи. – Коли он все равно не жилец, – подал голос закинувший ногу на ногу заяц-псевдоплоть, рядом с которым на бревне лежал перевернутый цилиндр, откуда настороженно выглядывала зализанная голова фокусника с напомаженными усиками, – зачем ему сокровища? – Перед смертью не надышишься, – залпом допив свое пойло, пробасил Карабасыч. – А вот кутнуть напоследок можно вполне! – А если врет? Что, если карта фальшивая? – пропищал кто-то из карликов, державшихся особняком. – Стал бы такой делец, как Вилли, из-за каких-то сомнительных каракулей шкурой рисковать? – не посмотрев в их сторону, пожал плечами конферансье. – Согласен с коротышкой, – потушил о пенек докуренную сигарету заяц-псевдоплоть. – Я без гарантий облучаться не намерен. – Тебе и так хватит, – буркнул из шляпы фокусник, и заяц на него недовольно цыкнул. – Съесть мне мой фрак, судя по меткам, они почти добурились до цели! – заметив искру сомнения в глазах Карабасыча, поторопился сообщить Арчибальд. – Осталось туда добраться, и можно забирать. – Это мы на месте проверим, – зачерпнув из котла бурлящего пойла, хмыкнул в звякнувшую гайками бороду здоровяк. – Ты отлично поработал, Арчибальд! – Рад услужить, сир! – Решено! Завтра даем последнее шоу и сваливаем из этой глухомани! – Но, сир! В наших… ваших руках ключи от несметных сокровищ! Лишний раз задерживаться ни к чему. Зачем привлекать внимание? А если обнаружат дыру? – Ее так и так найдут, дело нехитрое. С нас взятки гладки. Сидели, никого не трогали, репетировали в шатре. А еще раз заикнешься об отмене шоу, разрублю пополам, клянусь плетью, облучи меня уран! Я циркач в седьмом колене. Дитя арены! Для меня нет ничего важнее представления! Улыбки зрителей превыше всего! – Карабасыч исподлобья оглядел собравшихся. – Превыше всего, усекли? – угрожающе прорычал он. – Чего вылупились, будто я утоп! Притихшая челядь наперебой закивала. – То-то же. Подкиньте-ка дровишек, и принесите еще грога! Клянусь плеткой, это стоит отметить! Двое карликов устремились к самоходке и выкатили из нее здоровенную пластиковую бутыль с мутной жидкостью, которая затем перекочевала в котел. Не дожидаясь, пока закипит, ободренная перспективами компания снова предалась возлияниям. – Что делать будем? – сдвинув ветви, поинтересовался Жикар. – Вариант первый, – нахмурилась Дрессировщица. – Утром Черный Вилли видит мертвого червяка, понимает, что мы узнали про карту, и мы огребаем кучу неприятностей. – Нехорошо. – Вариант второй, – помедлив, сказала девушка. – Вилли обнаруживает червяка, но не находит ни карты, ни… нас. Напарники переглянулись, и в глазах Дрессировщицы задорно блеснули искорки от полыхающего на поляне костра. Лицо Жикара растянулось в хитроватой улыбке. * * * Пока Дрессировщица поджидала в укрытии, Жикар поверху сбегал к котловану за «Хамви». В лагере наверняка все давно уже перепились, так что их исчезновение пройдет незамеченным. Возвращаясь через лес, внедорожник с рычанием вилял по узкой дороге. Посередине рос кустарник, и подминаемые низкорослые сосенки с шуршанием царапали дно. Последние листья перелетали через дорогу перед несущимся носом «Хамви». Фары были выключены – их свет, мелькающий между стволов, мог привлечь внимание циркачей в поле. Пока Жикар отсутствовал, Карабасыч и компания снова осушили котел, и карликам пришлось тащить из самоходки очередную бутыль. Незаметно подобравшись поближе, Дрессировщица разглядела в темноте грузового отсека еще пару емкостей с грогом. Отлично. Хоть что-то за последние дни сыграло ей на руку. Позади из леса подал условный сигнал вернувшийся с котлована Жикар. – Все собрал? – Угу. – Хорошо, – забравшись в укрытый оврагом «Хамви», Дрессировщица раскрыла контейнер, в котором были аккуратно разложены усыпляющие ампулы для пневморужья. – Как думаешь, сколько надо? – Все, наверное. Их много… А нас не будут искать? – После такой дозы снотворного они ничего не вспомнят. Решат, что перепились и потеряли карту. – А Вилли? – Пока он тут провозится, мы будем уже на полпути к кладу и успеем его забрать. Снова подобравшись к самоходке, Дрессировщица раскупорила остававшиеся бутыли и с помощью Жикара разлила по ним ампулы со снотворным. Оставалось ждать. Но, как оказалось, недолго. Распаляясь по мере возлияний, компания стремительно хмелела, и содержимое последних бутылей быстро испарилось в котле. Вскоре вокруг догорающего костра во главе с раскинувшим руки предводителем дружно храпела вся челядь, повалившаяся где попало. Немного выждав для верности, Дрессировщица осторожно пошла к огню, Жикар караулил машину. Шаг. Еще шаг. Стараясь ступать как можно тише, охотница приближалась к месту попойки. Скрипнув комбинезоном, аккуратно переступила через цилиндр с фокусником, за который вытянутой лапой уцепился заяц-псевдоплоть. В ноздри ударил перегар с химическим привкусом содержимого ампул. Вот и славно. Спите-спите, алкашня. Будете знать, как подставы устраивать. Бегло осматривая лежащих, Дрессировщица искала карту. Сначала ей Арчибальд все размахивал, потом передавали по рукам и, наконец вроде бы преподнесли Карабасычу… да где же она? Охотница присмотрелась. Кончик туго свернутой в рулон ткани торчал из-под бронежилета неподвижно распластавшегося на спине хозяина шапито. Присев на корточки, девушка осторожно потянула карту на себя… Глаза бородача неожиданно широко раскрылись. – Воровка! – резко вскочивший Карабасыч отработанным жестом рванул с ремня размотавшуюся электрическую плеть. – Изрежу! Удавлю! Расщеплю! Чудовищная доза снотворного, повалившего остальных, оказалась для него не достаточно сильной. Безумно вращая раскрасневшимися глазищами, хозяин шапито покачнулся, но, скорее, от перепоя, чем от действия сыворотки. – Рискни! – пружинисто отскочив, подзадорила Дрессировщица, выхватив «Глок», но противник оказался быстрее. Девушка вскрикнула, когда один из кончиков плетки со щелчком обжег кожу, выбивая пистолет из руки. Воспользовавшись ее замешательством, Карабасыч шагнул вперед и, угрожающе заревев, раскрутил над головой щелкающую электрическими молниями плеть. Сквозь пелену слез от ужалившей боли выронившая карту Дрессировщица оцепенело глядела на надвигающийся силуэт. В воздухе несколько раз просвистело. Великан занес руку для удара и неожиданно замер, озадаченно глядя перед собой. Опустившаяся плеть бесцельно мазнула по сапогу, но он этого не заметил, грузно осев на колени. Девушка сморгнула, наблюдая, как позади Карабасыча на опушку выбежал Жикар с пневморужьем. Звонко щелкнул хлыст Дрессировщицы, обвивая кончик бороды Карабасыча и опрокидывая его лицом в наполовину опустошенный котел. Емкость накренилась, заливая угли и фигуру поверженного великана, спину которого усеивала пестрая россыпь дротиков со снотворным. – Вы целы? – опустил ружье остановившийся рядом Жикар. – Крепкий орех! – С него станется… Оглушенный падением и дополнительной дозой снотворного Карабасыч не шевелился. Вокруг установилась безмятежная тишина. Дрессировщица подняла карту. – Едем отсюда. * * * На рассвете заметно потеплело, и в салоне пришлось опустить стекла, чтобы не запотевали. Колючая снежная крошка превратилась в пронизывающую морось, шелестящую слякотью под колесами «Хамви», направлявшегося в сторону Урановых Шахт. Через несколько часов сверившись с датчиком топлива, Жикар остановил внедорожник на вершине холма, с которого открывался вид на подернутую дымкой долину: – Надо заправиться. Пока напарник гремел плескавшимися канистрами, вышедшая подышать Дрессировщица оглядела окрестности. Неподалеку возвышалась старая мельница, неторопливо вращающая обшитыми брезентом лопастями. Одинокий объект, но явно населенный. И при этом ни сторожевого зверья, ни дотов с охраной. Надо же. Как не боятся? В пристройке скрипнула дверь, и по ступенькам, ведущим к маленькому озерцу, что-то напевая, стала спускаться девушка в мешковатом комбинезоне, с ведром в руке. – Эй! – окликнула Дрессировщица, идя ей навстречу. – Здравствуйте… – вздрогнув и перестав петь, девушка испуганно поставила звякнувшее ведро на каменный постамент у насоса с самодельным очистительным фильтром. – Я не желаю зла, – Дрессировщица подняла пустые руки. – Можно попить? – Да… да, конечно. Сейчас… Пока девушка, стараясь не поворачиваться спиной, неуклюже возилась с насосом, охотница оглядела мельницу. – Одна живешь? – С отцом. Он фермер, но сейчас приболел, – сообразив, что разоткровенничалась с незнакомкой, девушка осеклась и еще тише пробормотала. – Ничего ценного у нас нет. – Не бойся. Как тебя зовут? – Женя, – она поправила выбившуюся из-под косынки русую косу и, глянув на громыхающего за спиной Дрессировщицы Жикара, с опаской поинтересовалась. – Вы грабители-наемники? – С чего ты взяла? Жительница мельницы оценивающе оглядела собеседницу и указала на кобуру: – Оружие. И костюм странный. Не из наших мест. – Я охочусь на мутантов и побывала в разных краях. – А-а-а. Здорово. К нам не часто чужаки забредают. Только во время торговли, – девушка заметно успокоилась и сильнее налегла на насос. Вода почему-то не шла. – Давай же, теки… – Сломался? – Раньше обычно папа набирал. Может, сил не хватает? – Или заржавел. А если из озера взять? – Без фильтрации нельзя… – чуть не плакала сражающаяся с рычагом Женя. Шерстяные перчатки скользили по металлу, мокрый снег застилал глаза. – Ну же… Видя ее мучения, Дрессировщица обернулась к внедорожнику, возле которого уже маялся покончивший с заправкой напарник. – Жикар! Неси инструмент. Фермерская дочка испуганно отодвинулась. Пока помощник охотницы, тихонько насвистывая, колдовал над насосом, она больше не проронила ни слова. Видя ее испуг, Дрессировщица ободряюще кивнула. Наконец Жикар закрутил последнюю гайку, и внутри конструкции что-то многообещающе заклокотало. Упаковав инструменты, он деловито направил извлеченный из разгрузки дозиметр в сторону озера. – Можно набирать, силь ву пле! – довольный показаниями, объявил он. Ведро с веселым звоном стало наполняться отфильтрованной студеной водой. Когда охотники напились и Жикар, подхватив сумку, потрусил обратно к «Хамви», Дрессировщица вернула Жене кружку, скрепленную с насосом ржавой цепочкой. – Нам пора. Что-то вспомнив, она засунула руку в карман плаща и протянула билеты в цирк Карабасыча: – Бывала в цирке? При виде картонных прямоугольников с вычурной пестрой каймой глаза фермерской дочки стали похожи на блюдца: – Билеты! Мне? За что… – За то, что ответила добротой, а не оружием. – Я никогда не была на представлении, но издали видела шатер, такой полосатый и красивый! – потянувшаяся рука в мокрой перчатке застыла на полпути. – Они же дорогие. Мне нечего дать взамен. – Это подарок. Бери. – Спасибо… спасибо вам, – девушка с благоговением взяла нежданное сокровище и тихонько всхлипнула. – Если папа отпустит. – Прощай, Женя. «Хамви» спускался в долину, а Женя еще какое-то время смотрела ему вслед, прижимая картонки к груди. Все-таки в мире не перевелись добрые люди. Папе бы они точно понравились! Вспомнив об отце, девушка поправила косынку, спрятала драгоценные билеты в карман комбинезона и, подхватив наполненное ведро, стала подниматься к мельнице. Сегодня предстояло сходить на Ярмарку за лекарствами по ту сторону Топи. Заканчивался сельскохозяйственный сезон, и фермера было необходимо скорее поставить на ноги, иначе зима будет голодной. Наступал новый день, наполненный новыми волнениями и заботами. Но сердце Жени все равно щемило от радостного предвкушения – она ведь еще ни разу не бывала в цирке! Андрей Гребенщиков Женитьба Мутото – А правда, что ты спустился с Великой горы? – мохнатый сорокакилограммовый комок деловито устроился на коленях Михалыча. Старик гостил у «шариков» (так он прозвал подгорное племя) уже две недели, достаточно, чтобы привыкнуть к присущей им бесцеремонности. – Истинная правда, – Михалыч не без труда пересадил увесистую тушку любопытного шарика на другое, здоровое колено, и приготовился к привычным расспросам. Подготовка заключалась в следующем: извлечь из-за пазухи самодельную, набитую табаком трубку, и с нескрываемым удовольствием раскурить. Преклонные годы лишили его многих радостей, но верной подруге-трубке старик не собирался изменять до самого смертного одра. – Расскажи мне о народе, что живет на Великой горе, – то ли попросил, то ли потребовал неугомонный малыш. Взрослые шарики не отличались от детенышей ни размерами, ни массой, лишь окраской меха: тот мохнатик, что вертелся на колене у Михалыча с энергией атомной юлы, отливал серебристым металлическим цветом, а значит, был чрезвычайно юн. – Там обитают синежопы, – с улыбкой на морщинистом лице завел свой рассказ Михалыч. – Это добрый народ, хотя по их внешнему виду и не скажешь… Они не столь красивы и милы, как вы, зато… Молодые шарики, едва заслышав громкий голос старика, немедленно поспешили на ставшие традиционными вечерние посиделки у костра. Заглянул на огонек и взрослый мутант, чья рыже-алая шкура – вся в глубоких проплешинах – выдавала его весьма почтенный возраст. – Я учил их летать, – попыхивая трубкой, вещал седовласый человек. Он не смотрел на окруживших его слушателей, с медитативной отвлеченностью выглядывая нечто в расшалившемся, весело потрескивающем дровами костерке. – Я учил их летать. Отчего-то старому шарику стало безумно жаль гостя, рассказывающего каждый вечер одну и ту же бесконечную историю… История не была ни трагической, ни печальной, наоборот, детишки с готовностью хохотали, в очередной раз услышав о злоключениях неведомых поднебесных синежопов, однако грусть двуногого не могла укрыться от внимательного взгляда местного мудреца. – Ребятки, – рыже-алый вмешался в монолог гостя. – Давайте сегодня дадим Михалычу передохнуть и развлечем его какой-нибудь нашей сказкой. Согласны? Недовольный поначалу ропот быстро сменился возбужденным перешептыванием: детвора охотно обсуждала, чем удивить бледнолицего пришельца Михалыча. Наконец один из шариков – по окрасу почти подросток – согнал с колена старика своего соплеменника и, с комфортом водрузив на опустевшее место свою тушку, начал рассказ. В одной далекой радиоактивной стране жила-была семья мутантов. Папа Мутобор, мама Мухомор и сынок их Мутото. – Ну что, Мутотошка, – сказал однажды папа Мутобор, внимательно изучив годовые кольца на срезе головы сына и ласкового потрепав его по набухшим почкам, – вот и пришла пора задуматься о женитьбе! Мутото восторженно захлопал ложноножками и псевдохвостиками, выражая полное одобрение мудрому родительскому слову. Почковаться круглыми сутками, без устали опыляя все живое вокруг, – вот все, что требовал молодой растущий организм. – Парень ты у нас видный! Правда, немного фонючий, так в нашем районном эпицентре все фонят потихоньку, всяк на свой лад. А наш лад – самый ладный лад во всей округе! – не успокаивался отец. – Любой подтвердит, Мутоборы – мутанты знатные, генотип свой блюдут, в каждом поколении переписывая код ДНК с нуля! Никаких повторов, чистая экспрессия, импровизация от и до, лишенная догматов и ортодоксальной косности! Какая самочка не мечтает о генетическом фейерверке, хаотичном РНК и самостийном… – Милый! – предпочла вмешаться мутомама. Декларацию мутоборовых достоинств она слышала чаще, чем ей бы того хотелось. – У меня есть на примете чудесная девочка: умница, рукодельница, скромница! Она прекрасно воспитана, начитанна, умна, к тому же увлекается хоровым козложабьим пением, игре на шерстяной флейте, в совершенстве владеет арматурным варганом, а в девятибалльных танцах ей попросту нет равных… – Цыц! Не говори скороговорку, не тараторь тараторку, не спеши спешинку, не торопи торопинку, – привычно приструнил Мутабор неугомонную супругу. – А твоя умница-рукоблудница, часом, не из Нижних Мутосрансков будет? – А пусть бы и из Мутосрансков, – мать нахмурилась, обиженно выгнув надбровные дуги, и, недолго думая (долго она попросту не умела), пошла в атаку. – Где ж ты еще такое плутонюшко ненаглядное сыщешь, радиевое сокровище… – Сына, не слушай ее, – отец поостерегся связываться с раздухорившейся женушкой, чьи дыхательные пузыри заголубели от гнева, а мясистое подклювье увлажнилось плевательным ядом. Трусливо спрятав свои фасеточные сонары за коленным гребешком, он зашептал: – Батя плохого не посоветует! В Малых Хиросимах сосватаем тебе приличную девушку: работящую, выносливую, с пятью сепаратными рукограблями, затылочной оглоблей, лбом-наковальней, плечами-коромыслами и ягодичной бороной. И, главное, молчаливую, чтоб супротив мужней воли слова сказать не смела! Не успел Мутото возразить, как вновь вмешалась навострившая ушные параболы мать: – Ах ты, ирод старый! Пашню на девичьи плечи перекладывать – сусалу своему землеройному покоя ищешь! Не бывать этому! На хозяйство Тотошке возьмем девочку-многостаночницу из Продольных Урановых Разрезов. С нособлендером, жопошейкером, борщерезкой, поясничным прихватом и скалкозубом – пущай на кухне мне помогает… Отец возразил что-то невразумительное, но весьма эмоциональное. Слово за слово и между предками завязалась потасовка, постепенно переходящая в членовредительную вакханалию. Однако юный Мутото привычно не обращал на буянивших взрослых никакого внимания. Тихо и мирно он вожделел Губораду Титешкину из Больших Поповичей, чей стройный, в четыре обхвата стан будоражил его юношеское воображение. Молодая, едва наметившаяся вымяшишка о четырех сочных, упругих присосках лишила его сна, а кустистые, покрытые прошлогодним мхом девичьи губожвалы так и ждали робкого, еще неумелого поцелуя… В Тотошкиных грезах они резвились на залитых магмой лугах, ночевали в жерле атомного реактора, светящийся полуденный пепел кружил с ними в танце первой мутолюбви, буро-черный шлак укрывал теплыми фонящими объятиями их сплетенные в десятитонной неге ненасытные тела. Титешка и Тотошка… Когда шум борьбы нарушил сладкую грезу, Мутото взмолился: – Папа, мама, прекратите! Я сам выберу себе невесту. Не нужно мне ни умниц, ни трудяжек, хочу Губораду… Имя избранницы, еще не успев сойти с сыновних уст, внесло смятение в родительские ряды, а мгновение спустя и вовсе примирило враждующие стороны. Перед лицом общего врага мутопапочка и мутомамочка забыли все разногласия и сплотились в единый противогуборадный фронт: – Не бывать этот шалаве в нашем доме! Не дадим опозорить славный род Мутоборов! Копыта ее здесь не будет! И еще много-много «не», ставящих крест на запретной страсти юного влюбленного. Он отчаянно спорил, пытался перекричать громогласных, разошедшихся не на шутку предков, но все было напрасно. Непреклонные в суровом решении родители довели несчастного юношу до слез, однако не остановились и на этом. Отец пообещал вырвать сыну – если тот еще хоть раз помянет самку из Больших Поповичей – почковальный стручок по самый корешок, а мама поклялась выцарапать блуднице всю «греховную породу», вздумай «головожопище поганое» появиться в этих краях. Мутотошка прорыдал три полярных ночи и один экваториальный день, но так и не сумел растопить праведный лед в шестнадцатиклапанных сердцах старших Мутоборов. Не имея сил сломить родительскую волю, он отрекся от дарованного радиоактивной природой естества и принес обет пожизненного безбабья. Напрасно родители взывали к голосу разума, угрозами и мольбами пытаясь вернуть отрока на путь размножения и продолжения рода – был юный Мутото тверд в своем решении. Даже когда отец Мутабор сдался и отборным матом благословил упрямого наследника на порочную связь с падшей Губорадой, остался Тотошка непреклонен и обета не нарушил. Когда все разошлись и у костра остались только старики – человек и шарик – рыже-алый абориген негромко спросил: – Ну, как тебе наш фольклор? – Для людского уха все эти ложноножки и писькожопки звучат довольно забавно, – не сразу ответил Михалыч. – Однако истории не хватает достойного финала. О чем она? О нерушимом мужском слове и о силе воли маленького мутанта? Я не уловил морали. – Достойный финал, – задумчиво повторил шарик. Перекатившись с боку на бок, он еще немного повертелся на месте, массируя мыслительную мышцу. – Этот финал вряд ли назовешь достойным… Одним непогожим зимнелетним ночером нагрянул в Мутоборы страшный гомогенный дровосек из шаловливого Садома-на-Гоморинске, выкорчевал он Мутотошку из сырой землицы и утащил горемыку в свое логово. Так несостоявшаяся женитьба трагически обернулась замужеством… С тех самых страшных пор славится мутоборово племя не генетическим многообразием видов, а окраской семицветной (в честь радуги дровосечьей), да ежегодными эгегейпарадами на лесной опушке, где произростают древние, неизменно голубые ели. Михалыч напряженно хмурился, несколько долгих минут расчесывая всей пятерней свою мыслительную мышцу. – В этой вариации с моралью и того хуже, – выдавил он наконец. Шарик тотчас парировал: Мораль сего былинного рассказа понятна многим может быть не сразу: коль пухлогузку хочешь сохранить ты, не убегай от гетеросоитий![1 - Стихи Майка Зиновкина.] Человек недоверчиво посмотрел на мутанта. Сдвинул на переносице кустистые белые брови, растерянно покачал седой головой и… расхохотался. – Ах ты, плешивая мохнатка, да ты отжигаешь не по-детски! – Он хлопнул себя по здоровому колену, а затем и шарика по предполагаемому плечу. – Кто бы мог подумать, что мутагенные уродцы обладают чувством юмора… Абориген совершенно не обиделся на «уродца»: – Это ты, старая двуногая развалина, еще не слышал сказание о глупом гуманоиде и пьяной нимфоманистой арахниде. Вот где кладезь нашего юмора! Они просидели много часов, два болтливых, уставших от одиночества старика. Рассказчики сменяли друг друга, история следовала за историей, а взрывы громоподобного хохота безжалостно терзали ночную тишину до первых лучей утреннего светила, чье имя помнили лишь самые древние из «двуногих развалин». Виктор Ночкин В чем сила, брат? Эта часть Великой Равнины носила название Желтая Земля. Почва здесь и в самом деле была желтоватая, а ландшафт поражал однообразием – плоская, как стол, пустошь, насколько хватает взгляда. Желтая Земля неплодородна настолько, что не подняться и неприхотливой колючке. Ни движения, ни звука. На горизонте желтая плоскость смыкается со свинцово-серым, налитым сумраком небосклоном. Над Великой Равниной всегда такое небо – плотное, тяжелое. Многие тысячи тысяч душ людей, умерших в День Падения, вознеслись к небесам и наполнили его витальной субстанцией. Теперь во время сильных гроз, когда молнии протягиваются от переполненного душами неба к опустевшей земле, души Предков устремляются вниз по этим сверкающим столбам. Души ищут пристанище. Видно, не любят они свое небо, если стремятся разыскать на Великой Равнине тело, с которым разлучила Погибель. По желтой равнине под свинцово-серым небом тащатся двое всадников. На них белые плащи рыцарей Хлама. Они молчат – позади долгий путь, они устали. К тому же однообразный пейзаж навеял на обоих тоску. Крысюки под ними тоже утомились, но мерно переставляют тощие лапы, взметая облачка желтой пыли… – Пора бы уже показаться Длинному холму, – нарушил молчание один из рыцарей, коренастый плотно сложенный коротышка Бутс. – Он показался, – ответил Гектор, высокий плечистый блондин. – Просто над землей дымка, тебе не видно. Гектор заметно превосходил ростом напарника, и крысюк под ним был крупный, голенастый, не то что плотный, упитанный, под стать хозяину, зверь Бутса. Гектор возвышался над приятелем и видел куда дальше. – Я вот думаю, – снова заговорил Бутс, – в чем сила, брат Гектор? – Сила – в верности долгу и непоколебимой вере в великих Предков, – заученно ответил Гектор. – А почему ты спросил? – Я гляжу на равнину, в ней чувствуется сила, – пожал круглыми плечами Бутс, – потому что она большая и такая… уверенная в себе. Крысюк под коротышкой рыскнул в сторону, потому что под лапами перекатился череп, выбеленный ветром и дождями. Бутс дернул повод, возвращая животное на прежний курс. – Когда я был моложе, – продолжил он, – я думал, что кто больше, тот сильнее. Потом вдруг уразумел, что это не так, поскольку я могу навалять любому дылде. Еще позже я понял, что размер все-таки имеет значение. Дрался я как-то в Восточном квартале с одним здоровяком. И он никак не хотел ложиться, хотя я уж его молотил и так, и этак. Потом мы помирились, конечно, и выпили. Он мне сказал: он не хотел падать, потому что пол был грязный. Представляешь? – Н-да, – промямлил Гектор. Несмотря на мощные плечи и большие кулаки, блондин не одобрял применение силы. – Он был как эта пустыня, парень из Восточного квартала, – заявил Бутс, – ничего с ним нельзя было поделать, потому что он был очень большой. Значит, все-таки и размер тоже – существенное условие. Хотя и не единственное. В драке-то я победил. Так в чем же сила? А? Гектор смолчал. Он почувствовал, что вызубренные лозунги Ордена Хлама здесь не помогут. Желтая Земля в самом деле была очень большой и дышала первобытной силой, перед которой меркли любые истины, принесенные из иных краев. Здесь они не работали. К счастью, Бутс уже не ждал ответа, потому что наконец разглядел холм впереди и позабыл о своих вопросах. Крысюки мерно перебирали лапами, пыль взлетала облачками, холм вырастал перед всадниками и мало-помалу стал заслонять горизонт. Бутс буркнул что-то неразборчиво и потянул из-за спины винчестер. – Что? – обернулся к нему Гектор, откидывая полу белого орденского плаща, чтобы открыть рукоять кольта. – Говорил тебе, бери с собой что-то со стволом подлинней! Из кольта его отсюда не достать. – Да кого? Кого достать? Гектор уставился на гребень Длинного холма, но не разглядел ничего и никого. – Оттуда за нами наблюдал какой-то урод, – пояснил коротышка Бутс. Он упер приклад винчестера в бедро и сощурился. – Урод? Ты уверен? Ты так хорошо разглядел незнакомца? – удивился Гектор. – Я вовсе никого не увидел. – Мелькнуло что-то, – неохотно ответил Бутс. – Но я-то знаю, что никто, кроме урода, не стал бы следить за нами в такой пустыне. Урод и бандит, клянусь чем угодно! Или ты надеешься встретить здесь приличного человека? И вдобавок красавчика вроде тебя? – Но я же здесь, – парировал Гектор. – Надеюсь, меня ты считаешь приличным человеком? Сегодня здесь можно встретить меня. Бутс задумался и не проронил ни слова, пока братья не добрались к подножию Длинного холма. Когда их крысюки преодолевали подъем, он наконец изрек: – Согласен, твоя взяла. Нынче – самый необычный день Желтой Земли. Но кто-то наблюдал за нами с холма. На вершине рыцари Хлама натянули поводья. Гектор уставился в даль, а Бутс, склонившись в седле, стал разглядывать отпечатки в желтой пыли. – Ага! Что я говорил! Гляди, брат Гектор! Что это, по-твоему? – Крысиные экскременты, – пожал плечами блондин. Его не интересовала находка спутника, он уже заметил цель путешествия – группу древних строений, над которыми раскачивалось колесо ветряка с лопастями, обглоданными песчаными бурями. Такие уж они были разные, Гектор с Бутсом. Один предпочитал разглядывать горизонт, другого больше интересовало, что валяется под ногами. – Точно, они самые! – Бутс ликовал, будто встретил утраченного, но горячо любимого родственника. – Здесь был всадник, пялился на нас! Чую, будет веселье. А то уж совсем расстроился, решил, что здесь и пострелять не в кого. – Я надеюсь, стрельбы удастся избежать, – пробормотал Гектор. – Во всяком случае, приложу к этому все усилия. Рыцарям Хлама приличествует миролюбие. – Я тоже приложу, – тряхнул винчестером Бутс, – вот увидишь. Исключительно из миролюбия я устраню всяких нарушителей спокойствия. Ветер пронес над холмом облако желтой пыли, и хламовники дружно вскинули головы, вглядываясь в небеса. Ветер мог принести дождь и грозу. Небо, темное, тяжелое, как свинцовая плита, распростерлось над Желтой Землей, оно как будто не изменилось, но люди, живущие после Погибели Предков, умели различать приметы. И сейчас приметы предвещали непогоду. – Гроза приближается, – озабоченно произнес Бутс. – Пришпорим крысюков, брат! Нам следует достичь убежища, прежде чем разразится гроза. Всадники перевалили гребень, и крысюки поскакали вниз по склону. Их движение привело в движение пласты пыли, и желтые сухие потоки заскользили по морщинистым шершавым бокам Длинного Холма, обгоняя в своем беге хламовников. Когда Бутс с Гектором достигли подошвы холма, древние строения, хорошо различимые сверху, скрылись в желтой пылевой завесе, но изломанный ветряк по-прежнему торчал на горизонте, указывая направление. Крысюки без понуканий устремились к этой цели. Они не хуже людей чуяли приближение беды и торопились найти укрытие. А ветер усиливался, желтые клубы пыли проносились над равниной, иногда окутывали всадников, иногда рассеивались. Когда в очередной раз ветер унялся и воздух стал чище, хламовники разглядели прямоугольные очертания руин совсем рядом. Хорошо виден темный широченный входной проем, раз в десять шире самой большой двери. Можно было подумать, здесь обитали великаны… но братья не думали о великанах, потому что заметили, что из темного нутра древнего здания выбежали двое в таких же, как и на них, белых орденских плащах. Те, кто прятался в здании, тоже заметили всадников и теперь отчаянно размахивали руками и что-то выкрикивали. Ветер заносил их пылью и глушил слова… Крысюки дружно пискнули и побежали резвее. Звери очень устали, но они предчувствовали отдых под крышей, это ненадолго придало им сил. Когда Гектору и Бутсу оставалось преодолеть пару сотен шагов, незнакомцы в орденских плащах побежали навстречу. Тот, что мчался первым, бородатый коротышка, ревел хриплым голосом: – Добрые братья! Добрые братья! Я знал, что Орден не оставит нас!.. Второй, совсем молоденький, тощий и долговязый паренек, помалкивал – вернее, он пыхтел на бегу, должно быть, у него были слабые легкие. Наконец все четверо оказались рядом. Гектор с Бутсом осадили недовольных задержкой крысюков, и бородатый снова заревел: – Я знал, что нас не бросят здесь! Вы ведь передовой дозор, верно? Скоро ли подоспеют главные силы? – Главные силы? – удивленно вскинул брови Гектор. – Нас двое, мы и есть самые главные силы, направленные к вам. По чести сказать, мы также являемся и второстепенными. Иначе говоря, больше никто сюда не направляется. – Хм, – бородатый расстроился. – Я рассчитывал на отряд в полсотни стволов, не меньше. – Тогда все в порядке, – заверил его Бутс, – мы с братом Гектором стоим полусотни. – Бутс, это было нескромно, – заметил Гектор. – А, так это тот самый брат Бутс! – хриплый рыцарь приободрился. – К вашим услугам, брат… – Бутс отсалютовал винчестером. Он был уверен, что является единственным Бутсом, достойным слов «тот самый». – Брат Грим, – представился бородатый. – Моего спутника звать брат Друкер. Юный рыцарь поклонился. Он все еще отдувался после бега. – Брату Друкеру следует заняться физическими упражнениями, – заметил Гектор. – Я твержу ему то же самое, – буркнул Грим. – Нет в нем силы, необходимой для служения в Ордене Хлама. Все за книгами сидит. – Сила в знаниях, в умении думать, – выдохнул Друкер. И покраснел. – А это дают книги. – В этом есть резон, – примирительно заметил Гектор. – Но все хорошо в меру. Знания весьма важны. Их завещали нам великие Предки. – А я сам хочу придумывать, – неожиданно резко возразил Друкер, – а не копировать достижения Предков, и… – Ересь! – буркнул Грим в бороду. – Пусть так, но это мой путь!.. И, кстати, Предки изобретали Хлам сами, а не копировали с каких-нибудь… – Это все, конечно, очень интересно, – перебил юношу Бутс, – но несвоевременно. Сейчас хотелось бы послушать, что здесь произошло. Ваш посланник добрался в Примус-Сити совсем больным, он едва мог говорить и ничего не объяснил толком. – Да, идемте к руинам, я расскажу по дороге, – предложил Грим. Пока хламовники двигались к развалинам, ветер усиливался; все выше поднимались потоки желтой пыли, все громче делались скрип и шипение песчинок. Колючие струйки скользили по ногам пеших, сыпали пригоршни мелкого праха в морды крысюкам и пятнали белые плащи рыцарей желтыми разводами. – Наше отделение Ордена, – рассказывал на ходу Грим, прикрывая рот ладонью от ветра, – самое южное, у края Желтой Земли. Об этих руинах мы знали, но они считались бесперспективными. – Об этом местечке известно, – согласился Гектор. – Путешественники принесли весть о том, что часть внутренней стены осыпалась, открыв неизвестные помещения, в которых может быть ценный Хлам, вот мы и поспешили сюда. Однако не учли особенностей этого места. Наши дроиды стали высыхать и чахнуть… – Хотя я предупреждал! – вставил Друкер. – Я говорил, что для деревьев чао здесь слишком сухо! – Мало ли, что ты говорил, – буркнул Грим. – Если бы я прислушивался к каждой твоей глупости… – Что было дальше, братья? – прервал спор Гектор. Он уже понял, что южане не в ладах и способны препираться без конца. – Мы оставили дроидов и наняли местных пеонов, – вернулся к рассказу бородач, – пришли сюда и в самом деле обнаружили настоящие сокровища – огромное количество Хлама Предков, до которого не успели добраться грешники! – Здесь было какое-то производство или что-то связанное с бурением тверди, – добавил Друкер, – осталось оборудование и инструменты. Кое-что даже в рабочем состоянии. – А потом наши пеоны взбунтовались! – с возмущением перебил Грим. Он не хотел упускать инициативу и спешил закончить рассказ самостоятельно. – Они ушли, прихватив всех крысюков! Забрали запас воды! Унесли припасы! А Друкер не дал мне их остановить! Я бы пристрелил парочку… – И что? – заспорил младший южанин. – Они бы оставили нам крысюков, но возвратились вечером с ножами! И потом они не взбунтовались, а, наоборот, струсили! Испугались до такой степени, что решились на спор с нами. Поначалу-то они орали, чтобы мы тоже ушли. Но… – Чтобы я послушал грязных пеонов?! – возмущенно рявкнул Грим. – Чтобы я бросил столько добротного Хлама! – закончил свою мысль Друкер. Тут хламовники добрались к широченным воротам руин, и спор прервался. Приезжие спешились, и все четверо вошли в густую темень, царящую под тяжелыми сводами древнего строения. Гектор с Бутсом огляделись, насколько позволял скудный свет. Помещение было огромным – в десятки раз больше самого обширного из хранилищ Хлама, построенных Орденом. – Вообще-то, я догадываюсь, почему убежали пеоны, – пробормотал Друкер. – Хотя и не понимаю, что именно им рассказал этот… – А Хлам-то мы можем осмотреть? – бодро поинтересовался Бутс. – Из-за чего столько шума? – Да, конечно, идемте! – позвал Грим, тут же устремляясь через темный зал к пролому в дальней стене. Приезжие рыцари прошли за южанами. Гектор пощупал края пролома, они были слишком ровными и гладкими – эта часть древней стены была не из серого «камня Предков», как хламовники называли бетон. То, что теперь сделалось проломом, когда-то было воротами или аркой, такой же широкой, как и въезд в громадное помещение. Позже его заложили плохо обожженным кирпичом и замазали штукатуркой, чтобы замаскировать. Из-за какого-то сильного толчка поздняя загородка начала обваливаться, а хламовники довершили дело, доломав кирпичную кладку. За проломом обнаружилось новое помещение – не такое обширное, как первый зал. Зато в центре пустого пространства стояло нечто из темного гладкого металла со стеклянными окнами в передней части и кузовом позади. Странное сооружение опиралось на колеса, как у парового дилижанса. Это нечто явно было изготовлено Предками, за исключением колес – их приладили позже. Рядом с реликвией валялись рамы из тонких трубок, переплетенных толстой проволокой, а спереди к Хламу приделали винт с двумя слегка изогнутыми лопастями. – Паровик? – пробормотал Бутс. – Но я не вижу трубы и котла. – Это повозка Предков! – торжественно объявил Друкер. – Ее кто-то отыскал, привел в порядок, поставил на новые колеса и спрятал здесь. И еще кое-что к ней приделал, но это уже… – Хм… а куда совать дрова? – Брат Бутс, сей механизм работает на жидком топливе, – заметил Гектор. – Этот факт установлен хронистами Ордена совершенно точно. Но откуда взять такое топливо? И почему столь дивный Хлам спрятан именно здесь? – Потому что местечко уединенное, – объявил Грим. – А вот и нет! – тут же встрепенулся Друкер. – Здесь под землей имеются запасы нефти! – Это земляное масло, что ли? – скривился бородатый. – Тоже мне, объяснение. Братья, вы и не подозреваете, как тяжело находиться рядом с этим выдумщиком. Сколько я натерпелся за время экспедиции! Но Гектора объяснения младшего собрата заинтересовали. Он обернулся к юноше. – Объясните, брат Друкер. – Ну как же! Жидкое топливо Предки получали из земляного масла, сиречь нефти! – стал объяснять Друкер, обрадованный вниманием. – И я уже придумал, как повторить процесс. Взгляните! Только теперь рыцари с севера обратили внимание на оборудование в полутьме, позади машины Предков. Там вспыхивали сполохи, что-то двигалось и булькало. До сих пор они были всецело увлечены созерцанием реликвии. Брат Друкер создал свой аппарат из всяких подручных материалов, обломков и ржавых железок, приспособил к ним жестяной бак, также явно оставленный Предками. Приводился аппарат в движение ременной передачей, уходившей вверх, в темноту под сводом, а над головой трещал и скрипел старый ветряк. Грим тут же принялся бранить спутника и объяснять, что он был против такого непочтительного отношения к Хламу… Но его уже не слушали. Гектор принялся расспрашивать юного изобретателя о перегонке нефти, тот увлеченно объяснял, взмахивая руками. Взметались полы его испачканного орденского плаща, поднимая ветер. Грим скакал вокруг них и тщетно пытался вставить слово, обругать младшего собрата, который занимается ерундой, вместо того чтобы думать, как выпутаться из опасного положения… но Гектор его не слушал. Один лишь Бутс не принимал участия в этой суете. Толстяк возвратился к пролому и вслушивался в звуки, доносящиеся в громадное помещение снаружи. Наконец он рявкнул: – Братья, отвлекитесь! Похоже, у нас посетители! Должно быть, явились, чтобы принять наставление от рыцарей ордена Хлама. Оружие приготовьте! Добрый брат Бутс отлично знал, какого рода наставления помогают лучше всего, и неизменно недоумевал, почему Гектор применяет силу неохотно. Хламовники поспешили к широкому проему, на ходу вытаскивая из-под плащей оружие. Они поспели как раз вовремя, чтобы увидеть всадников, скачущих к руинам. Когда чужаки приблизились, Бутс сплюнул: – Вот незадача! Это бандиты, да еще самого распоследнего пошиба. Наездники выглядели как нищие оборванцы, но все были вооружены: их лохмотья перетягивали ремни, на поясе у каждого болталось мачете. На головах у пришельцев были широкополые круглые шляпы. Следом за бандой тянулся желтый пылевой след. Окрепший ветер подхватывал пыль и разносил над равниной. Пришельцы орали, но слов было не разобрать – поломанный ветряк над плоской крышей бетонного строения раскрутился до предела, его скрип глушил прочие звуки. – Ага, сейчас мой агрегат заработает в полную силу, – обрадованно объявил Друкер. – Вон как ветряк крутится! Он повысил голос, чтобы перекрыть скрип над головой. Тем временем бандиты подскакали к руинам и осадили крысюков. Возглавлял их плотный мужчина с коротко подстриженными усами под круглым носом. Одежда на нем была почище, чем у рядовых членов банды, да и не такая рваная. – Вот он! Из-за него сбежали пеоны! – закричал Друкер, высовываясь в проем и тыча пальцем. Гектор оглянулся на юношу и с удивлением понял, что тот имеет в виду вовсе не главаря, а одного и скакавших позади – тощего невзрачного мужчину. Бутс же не удивлялся, он ухватил Друкера за плащ и втянул назад – под прикрытие стен. – Это он, – горячился младший хламовник. – Точно! Он нанялся к нам вместе с другими пеонами, но держался всегда особняком. А перед тем, как они нас оставили, я видел – он подходил то к одному, то к другому и что-то нашептывал. Он им что-то такое говорил, что все пеоны враз перепугались, да и сбежали, в конце концов. – Так кто это, брат Грим? – осведомился Гектор. – А я не знаю, – буркнул тот, – мне эти оборванцы все кажутся похожими. На одно лицо! Может, и был он с экспедицией… – Своих людей надо знать, – наставительно заметил Гектор. – Знание – сила, – добавил Друкер. Он, похоже, еще много чего хотел сказать, но только сейчас было не до болтовни. Предводитель налетчиков закричал: – Эй, господа! Братья хламовники! Вы же там, я вас видел! – Конечно, мы здесь, – ответил Гектор. – С кем имею честь? – Генерал Эль-Койот, под этим именем меня знают по обе стороны Желтой Земли! – крикнул толстяк. – Я хочу сделать вам предложение! К обоюдной выгоде! Не желаете ли выйти и поговорить? Неудобно надрываться, а это проклятое колесо над нами трещит, так что не слыхать собственного пука! – Мы всегда готовы к переговорам, – Гектор шагнул из-за стены, – мое имя: брат Гектор, рыцарь великого Ордена Хлама. – Куда, не надо! – забеспокоился Грим. – Вернись, брат! Ведь их больше, сила на стороне Койота. – Сила на стороне правого, – с достоинством ответил блондин. – Эль-Койот производит впечатление умного человека и не может не понимать, что начнись перестрелка – первая пуля достанется ему. Говорил рыцарь громко, так чтобы и главарь банды слышал. Эль-Койот улыбнулся и спешился, чтобы выйти навстречу Гектору и последовавшему за ним Бутсу. Его люди не прикасались к оружию, но у всех оно было под рукой – старинные примитивные ружья, какие давно вышли из употребления в цивилизованных землях. Впрочем, на небольшой дистанции и эта рухлядь могла быть достаточно смертоносной. Банда держалась на порядочном расстоянии от руин, и Эль-Койот первым преодолел половину этого расстояния. Затем встал, поджидая Гектора с Бутсом. – Я – генерал Эль-Койот, – повторил он, – борец за свободу Желтой Земли. – А на эту свободу кто-то покушается? – удивился Гектор. – Я же не сказал, что борюсь против кого-то, – укоризненно заметил Эль-Койот, – мне обидно, что вы так невнимательно меня слушаете. Человек я мирный и тихий, я не люблю ссор и стараюсь избегать быть «против». Стараюсь быть «за». – Это означает в переводе на человеческий язык, – буркнул Бутс, – что он грабит дилижансы в соседнем штате, а потом укрывается в Желтой Земле и не хочет, чтобы здесь кто-то мог отыскать его логово. – Я защищаю свой край от посягательств чужаков, – Эль-Койот кивнул, – это верно. Но я не хочу никакого шума. Поэтому предлагаю вам по-хорошему покинуть мою родину и убраться восвояси. И никто не пострадает! Бандиты, расположившиеся полукругом за спиной главаря, загомонили. Они клялись, что им страсть как охота окончить дело миром. Гектор подумал немного и сказал: – Мы готовы уйти. Но нам необходимо забрать Хлам великих Предков, а крысюков у нас недостаточно. Дадите нам тягловых животных? Хотя бы пару? – Э нет! – Эль-Койот продолжал улыбаться, и тон его оставался приветливым. – Наша Желтая Земля богата и обильна, и все ее сокровища принадлежат народу, сынам и патриотам великой родины. То, что вы зовете Хламом, тоже принадлежит народу. Верно я говорю, детки? Банда снова разразилась воплями – теперь более громкими. Генерал снова обернулся к хламовникам и развел руками: – Вы слышали ответ народа. Можете уйти налегке. – Нам необходим Хлам. – Нет. Последнее слово прозвучало жестко. Потом Эль-Койот снова заговорил в прежней доброжелательной манере: – Поймите же меня, добрые рыцари! Некие чужаки повадились к этим руинам, что-то здесь делали, потом ушли. Я наведался сюда, ничего не обнаружил, и тут узнал, что хламовники готовят экспедицию и нанимают пеонов. Рыцари Хлама, как никто другой, поднаторели в поисках спрятанных сокровищ. Я был уверен, что вам удастся найти спрятанное в руинах! – Тут вы заслали к братьям своего агента под видом наемного работника, тот разнюхал, что было нужно, потом напугал пеонов, чтобы они сбежали, – продолжил Гектор. – Я же говорил, что всегда стараюсь окончить дело миром, – заулыбался Эль-Койот. – Напуганные пеоны сбежали, и нам не пришлось гнать их силой. Откровенно говоря, я надеялся, что и хламовники уйдут, тогда бы и вовсе ничего плохого не случилось! Пока шли переговоры, ветер продолжал усиливаться, и ветряк скрипел все громче. Под конец собеседникам пришлось едва ли не кричать, чтобы быть услышанными. Желтые струйки песка текли между лапами крысюков, окрестности заволокло полупрозрачное марево… – Сейчас начнется гроза, – бросил Гектор Бутсу, – и бандитам придется уйти. Тянем переговоры! – Эй, рыцари! – крикнул Эль-Койот. – У меня последнее предложение! – Мы внимательно его рассмотрим, – заверил Гектор. – Я предлагаю решить дело поединком! По-честному, на кулаках, без оружия! Один на один! Гектор собирался еще потянуть время, обсуждая условия… но тут встрял Бутс: – Отлично! Мы согласны! Потом добавил тише, обращаясь к Гектору: – Неужто я не вздую этого толстяка? Обязательно вздую. Сила на нашей стороне, брат! Однако Эль-Койот не собирался драться сам. Он обернулся к шеренге сторонников и позвал: – Дэзи! Дэзи, покажись! Есть работа как раз для тебя! Один из всадников позади Эль-Койота спешился и сбросил драное пончо. Хламовники переглянулись – это была женщина. Вернее, совсем молоденькая девушка, однако рослая и с широкими плечами, так что неудивительно, что за пылевой завесой рыцари не разглядели, что это не мужчина. Одета она была, как и прочие «патриоты», в живописные лохмотья. Разве что полы рубахи завязала узлом под внушительным бюстом, выставив напоказ тощий живот с рельефными квадратиками мышц. Шагала девица упругой пружинящей походкой, и видно было, как под одеждой перекатываются тугие мускулы. Лицо ее оказалось весьма приятным, с высокими скулами и большим ртом. Широко распахнутые глаза глядели на хламовников серьезно и оценивающе. Девушка-атлет остановилась рядом с главарем, и он, по-прежнему приязненно улыбаясь, обернулся: – Дэзи, покажи этим добрым людям силу Желтой Земли. Бутс потупился: – Я не дерусь с бабами. – Стыдись, брат! – тут же воскликнул Гектор и невольно приосанился. – Как можно столь вульгарно называть очаровательную миссис! – Вообще-то, мисс, а не миссис, – поправила девушка. – Эль-Койот, с которым из них нужно драться? Бутс молча попятился. Драться с женщинами было настолько против его натуры, что он скорее готов был отступить. А генерал Эль-Койот, должно быть, именно на это и рассчитывал. – Если одна из сторон отказывается драться, ей засчитывается поражение, – потер он пухлые ладони. Бутс виновато посмотрел на приятеля и развел руками. Гектор кивнул: – Да, дружище, похоже, нас поймали в ловушку… И тут у него за спиной прозвучало: – Дезинтеграция!!! Брат Друкер покинул убежище и под отчаянную брань Грима бежал к группе переговорщиков. Белый плащ хламовника путался в ногах, ветер швырял в лицо Друкеру горсти желтой пыли, но он, отплевываясь и прикрывая лицо рукавом, не прекращал кричать: – Дезинтеграция! Дезинтеграция! Наконец-то я тебя нашел! И тут Дэзи взвизгнула: «Друкер!» – и бросилась навстречу юноше. Пролетая мимо хламовников, она оттолкнула с пути Гектора и, кажется, сама этого не заметила. Однако рослый хламовник пошатнулся и едва не упал, Бутсу пришлось поддержать приятеля. – Обычно, дружище, женщины валятся с ног, завидев тебя, а тут совсем наоборот. Гектор не ответил. Пока все следили за Друкером и Дэзи, он наблюдал за выражением лица Эль-Койота. Похоже, главарь шайки патриотов был удивлен происходящим не меньше, чем рыцари. Дэзи подскочила к Друкеру, сгребла его в охапку и принялась обнимать так энергично, так что Гектор забеспокоился, не сломает ли девица кости субтильному рыцарю. Но, похоже, обошлось без повреждений, во всяком случае, Друкер улыбался до ушей и выглядел совершенно счастливым. – Дезинтеграция, почему ты здесь? – спросил он. – Ты же собиралась нести истину заблудшим? – А я нашла самых-пресамых заблудших, – с такой же счастливой улыбкой ответила девушка. – Хуже некуда. – Дезинтеграция, как же я рад! Я искал тебя везде! Я даже в Орден вступил, чтобы сподручней было странствовать и разыскивать тебя! Я попросился на границу, в самое дальнее отделение! – «Дезинтеграция», – повторил Гектор. – Слово, оставленное нам великими Предками. Такие имена дают сиротам, принимаемым на попечение Ордена. – Точно, я воспитывалась в приюте, – обернулась к ним Дэзи. – Там мы и познакомились с Друкером. Потом она обернулась к Эль-Койоту: – Генерал, я отказываюсь драться с этими, понял? – Ничья, – констатировал Гектор. И тут хлынул дождь. Тяжелые холодные капли заколотили по широкополым шляпам бандитов, заставили плащи хламовников обвиснуть и прибили желтую пыль. Ветер мигом стих, колесо ветряка скрипнуло напоследок и замерло, и тишина ударила по ушам, как обмотанный ватой молот. Потом вдалеке лениво пророкотал гром. – Гроза, – объявил Гектор. – Мы возвращаемся под крышу. Это здание оборудовано громоотводом, и я собираюсь укрыться там. Переговоры откладываются, генерал Эль-Койот. – Э, нет! Гроза пройдет стороной, молнии будут бить вон там! – предводитель «патриотов» указал рукой направление, – уж я-то знаю, как проходят грозы в моей прекрасной земле! Не нужно бояться грозы! Последние фраз он адресовал больше не хламовникам, а своим соратникам, которые волновались и не желали оставаться на открытом пространстве во время грозы. Живомолний боялись все. – Эй, вожак, – окликнул Эль-Койота бандит, который нанимался к Гриму вместе с пеонами. – Там же заброшенный поселок! А значит, там есть кладбище! Это напоминание напугало банду посильней, чем начало непогоды. Если живомолнии попадут в кладбище, там поднимется новое племя зомби. Тогда уж точно схватки не избежать. У мертвых могут быть свои представления о том, кому принадлежит Желтая Земля. Они всегда сражаются с «краснощекими», которые вторгаются в окрестности кладбища, и особенно яростно сражаются те, кто встал совсем недавно. Гектор с Бутсом попятились, по пути блондин ухватил Друкера и увлек с собой, оставив Дэзи в одиночестве. – Генерал, нам нужно убираться! – не скрывая страха, выкрикнул другой бандит. Остальные подхватили крик. А дождь уже лил вовсю. Первые потоки впитались в жадную иссохшую почву Желтой Земли, но воды было слишком много, чтобы пустыня приняла ее всю сразу. Под лапами крысюков побежали ручьи, звери волновались, пищали и фыркали, вторя крикам перепуганных наездников. Вдалеке сверкнула молния серебристо-фиолетового оттенка, загрохотал гром. Потом вспыхнула еще одна, зеленоватая, за ней последовали новые и новые – красные, синие, желтые… Разноцветные разряды живомолний били в землю совсем рядом, и гром рычал, не переставая. А потом за серыми холодными потоками, низвергающимися со свинцового небосвода, замелькали тени. Это приближались зомби, поднятые грозой на близлежащем погосте. Быстрые и мертвые. Больше медлить было нельзя, и Эль-Койот побежал, скользя в лужах, к своему крысюку. Дэзи еще мгновение смотрела, как Гектор уволакивает от нее упирающегося Друкера… потом помчалась за генералом. А сквозь шелест и шепот дождевых струй вовсю звучали хриплые завывания зомби. Эти, вставшие только что, еще не успели осознать свое место на Великой Равнине, они чувствовали лишь одно: им необходимо изгнать чужих, тех, кто не был похоронен на том же кладбище, что и племя. Бандиты Эль-Койота погнали крысюков сквозь серую мокрую завесу навстречу зомби, грохнуло несколько выстрелов, но слишком мало, чтобы отогнать мертвяков. Далеко не всем «патриотам» удалось поджечь порох в такой ливень. Гроза гремела, медленно удаляясь, глухие раскаты казались отдаленным эхом ружейных выстрелов. Гектор с Бутсом затащили брыкающегося Друкера под крышу, и все встали у входа, прислушиваясь к крикам, доносившимся с места схватки. – Патриотизм – сложная штука, – заметил Гектор. – Сейчас бандиты и мертвецы выясняют, у кого больше прав на Желтую Землю. Кроме тех и этих бесплодная пустыня никому не нужна! – Пустите меня! – проныл Друкер. – Я должен защитить Дезинтеграцию от зомби. – Конечно, парень, – кивнул Бутс, не ослабляя хватки, – все герои делают это. Но Дезинтеграция, наверное, может постоять за себя куда лучше, когда хлюпик, вроде тебя, не путается под ногами. Сильная девушка! Последние слова были произнесены с особым выражением – Бутс восхищался своей несостоявшейся противницей. – Да уж, мисс просто выдающаяся, – буркнул Грим. Пока шли переговоры, он с винчестером Бутса стоял у входа и держал на мушке Эль-Койота. – А откуда ты знаешь эту замечательную мисс? – спросил Гектор. – Мы с детства знакомы, – уныло ответил юный рыцарь. – Она воспитывалась в приюте… – А ты тайком прокрадывался туда, хотя мужчинам это строго запрещено, – подсказал Бутс. – Вот еще! Моя мама преподает в приюте математику, и… – Странно, – заявил вдруг Гектор. – Схватка все еще продолжается? Я думал, Эль-Койоту хватит ума увести свою банду поскорее прочь, они же верхом, у них преимущество в скорости? Но я слышу звуки схватки! И в самом деле, там, куда ускакали бандиты, раздавались их вопли, хриплое карканье зомби… потом все перекрыл пронзительный женский визг. – Дезинтеграция, держись! – взвыл Друкер, разом стряхнул обоих братьев, пытавшихся его остановить. – Держись, я иду! Бутс и Гектор, не сговариваясь, побежали за ним, вслед им неслись протестующие крики Грима, который снова остался в одиночестве. Холодные струи лились с темного неба, под ногами бежали желтоватые потоки мутной воды… а там, куда ускакали бандиты Эль-Койота, в мутной серой пелене метались неясные тени. Выстрелов больше не было слышно, но схватка продолжалась – кричали «патриоты», хрипло завывали зомби. Друкер несся с небывалой скоростью, молотя башмаками по грязи, и желтые брызги веером разлетались из-под его ног. Следом длинными скачками несся Гектор, а коротконогий Бутс оказался последним. Чем ближе схватка, тем четче различалось происходящее – мертвецам удалось убить несколько крысюков, и теперь всадники, лишенные возможности сбежать, защищались, сбившись в кучку. Зомби в живописных лохмотьях бесновались вокруг них, размахивали дубинками и ржавыми клинками, пытались отделить «краснощеких» друг от друга и перебить поодиночке. Вот сразу несколько насели на одного из бандитов, оттащили в сторону и сбили с ног. «Патриот» отчаянно орал и рубил нежить своим мачете, но те не обращали внимания на глубокие порезы. Рухнул еще один бандит, и Дэзи, оставшаяся одна против толпы, энергично замахала длинноствольным ружьем. Приклад описывал петли вокруг девушки, и если какой-нибудь зомби попадал под удар – улетал в сторону, сбитый мощным движением. Однако ясно было, что силы Дезинтеграции не безграничны, рано или поздно она устанет. Гектор на бегу выстрелил. Он целил в колено, и подстреленный им зомби рухнул в грязь. Тут Бутс поднажал и обогнал рослого товарища, бросив на ходу: – Береги патроны! Коротышка приготовился врезаться в толпу зомби, как таран, но Друкер, который тоже прибавил скорости, мчался впереди, расталкивая мертвецов, и противники разлетались в стороны, только и мелькали среди дождевых струй растопыренные конечности, да порхали в воздухе мокрые перья, которыми зомби украсили шевелюры. Бутсу осталось лишь отшвыривать в стороны тех, кого уже опрокинул юный рыцарь. Гектор, который в рукопашной, как обычно, оставлял главную роль напарнику, двигался позади и прикрывал Бутса выстрелами из кольта. Друкер подскочил к Дэзи сзади, чудом избежав удара прикладом, потому что девушка махала оружием, не глядя, при этом визжала и, как показалось Гектору, крепко зажмурилась. Юный рыцарь ухватил Дезинтеграцию и потащил из свалки. Бутс и Гектор встали на пути зомби, сунувшихся следом. Теперь оба открыли огонь и, свалив нескольких зомби под ноги толпе, задержали погоню. Потом был безумный бег под дождем. Мертвяки неслись следом, показывая неплохую скорость. Обычно зомби передвигаются неровной расхлябанной походкой, довольно медленно, но в сражении могут проявлять отменную прыть. Однако догнать беглецов им не удалось. Те успели добежать к широкому проему, ведущему под крышу, и нырнуть внутрь. И тут же Грим выкатил навстречу набегающим зомби тяжеленный бочонок. Его снаряд подпрыгнул на бугорке, рухнул в лужу, подняв целый водопад брызг, взлетел снова – и врезался в толпу преследователей, свалив добрый десяток мертвецов. Остальные замерли, скорее удивленные, чем напуганные. Их сбитые с ног соплеменники ворочались в грязи и с непривычки никак не могли встать. Несколько выстрелов из укрытия довершили дело – зомби попятились. Гроза удалялась, дождь шел на убыль, небо слегка посветлело, и вид необъятного пространства над головой вместо низкого свода могилы, как всегда, подействовал на зомби угнетающе. Их смущало отсутствие кровли. Эти, только что вставшие, еще не успели привыкнуть и разом потеряли решимость. Они отступали, грозя ржавыми клинками, и скрипучими голосами выкрикивали проклятия. – Скоро ночь, – заметил Бутс, – зомби снова осмелеют. Гектор предложил создать баррикаду поперек слишком широкого входа – такой проем защитить будет непросто, особенно если враг превосходит числом и если его не свалишь первым выстрелом. Грим тут же стал жаловаться на несчастливую судьбу, трусливых пеонов и нерадивого напарника… словом, все понимали серьезность ситуации, и только Друкера с Дэзи, похоже, вовсе не волновало опасное племя зомби. Они встали, держась за руки, у входа и не сводили глаз друг с друга. – Я так за тебя испугался! – с чувством заявил юный рыцарь. – Ты такой храбрый! – ответила Дезинтеграция. – Как здорово, что я тебя отыскал! Когда ты пропала после налета банды, я поступил в Орден Хлама и всегда просился в самые отдаленные места, думал, найду тебя… верну в Мусор-Сити. Юным неопытным девушкам не годится уезжать из города в глушь. – Ты такой заботливый! – Эй, парень, – буркнул Грим, – эта деваха сама, видно, ушла с бандой. А ты что, решил, что ее похитили? Такая сама кого хочешь похитит. – На тебя бы я и глядеть не стала, кому ты нужен? – не сводя глаз с Друкера, откликнулась Дэзи. – Да ну его, он всегда ворчит, – с глупой улыбкой заявил юноша. – Идем, я покажу тебе, какой чудесный Хлам Предков мы нашли в этих руинах. Держась за руки, молодые люди скрылись в проломе, за которым стояла дивная машина и агрегаты Друкера. – Ну, вы видели, а? – опять завел свои жалобы Грим. – Сопляк, невежа, стреляет скверно, пробежать сотню шагов не в состоянии, но, оказывается, вступил в Орден, чтобы спасать юных дев. О, Предки, за что мне достался такой нерадивый напарник? Он явно искал поддержки у Гектора с Бутсом, но тут ему не повезло. Бутс с винчестером замер у входа, вслушиваясь в шорох стихающего дождя. Он готовился к бою. Гектор же, склонив голову набок, ловил доносящиеся из-за стены обрывки разговора – там Друкер объяснял девушке принципы работы Хлама, она же время от времени прерывала его рассказ возгласами: «Какой ты умный! Какой ты находчивый! Я всегда знала, что ты сумеешь разобраться в любом Хламе!» Потом Гектор направился к пролому, встал так, чтобы его не было видно из дальнего помещения, и замер – слушал и не хотел пропустить ни слова. Грим, несколько разочарованный невниманием к его жалобам, стал стаскивать к проходу всевозможные обломки. Бутс вскоре присоединился к нему – рыцари готовились возвести в воротах баррикаду. Оба скинули белые орденские плащи, чтобы не испачкать и чтобы сподручней было таскать тяжести. Быстро стемнело, теперь свет попадал в руины не снаружи, а из дальнего помещения, где Друкер зажег масляные лампы. Наконец Гектор решился потревожить молодых людей. – Брат Друкер, а как по-твоему, – заговорил он, – кто устроил здесь тайник? – Откуда мне знать! – беспечно ответил юноша. – Я только вижу, что он ловок на выдумки, но кое-что у него все же не вышло. Смотрите, брат Гектор, вот здесь неправильно было, я переделал, пока мы с Гримом ждали подмоги. И вот здесь, видите? Я добавил шарнир, теперь все движется легко! Понимаете? – Отчасти понимаю… но зачем вот эти решетки? И как это будет двигаться? – А, долго объяснять! Давайте ваш плащ! И плащи других братьев тоже! Нам нужно успеть, пока не вернулись зомби. Пусть я пока еще не слишком много придумал самостоятельно, но, по крайней мере, я могу разобраться в чужом изобретении и даже улучшить его! Давайте плащи, а я пока что залью топливо. Нам нельзя здесь задерживаться! Я бы и раньше все устроил, но Грим отказался помогать. К тому же двух плащей мало, а теперь нас четверо! Четверо братьев-хламовников, и у каждого белый орденский плащ! Это именно то, чего мне не хватало. – Жалко, что я больше не ношу юбок, – заметила Дэзи, – у меня они были длинные и широкие, тебе бы хватило. Гектор толком не понял, что собирается делать изобретатель, но его обрадовало то, что Друкер осознает опасность. Раньше казалось, что парень настолько увлечен встречей с Дезинтеграцией, что позабыл обо всем. Уверенность Друкера передалась и Гектору, он поспешил принести плащи. Когда он вышел из потайного отсека, Бутс с Гримом стояли у входа и прислушивались к шуму, доносящемуся снаружи. Зомби подобрались совсем близко и затеяли какую-то возню, из-за чего оба не заметили, что Гектор взял их плащи. Гектору тоже хотелось понаблюдать за действиями противника, поэтому он отдал плащи Друкеру и ушел. Тем более тот умолк, и теперь рассказывала девушка: – Оказалось, что быть учительницей математики не так уж здорово. Я думала, смогу, как твоя мама, на ее уроках всегда было весело… но мне, похоже, достались не такие ученики. Или я настолько скверный педагог? Дэзи невесело усмехнулась и передразнила себя – учительницу: – Из пункта А в пункт Б выехал паровой дилижанс. Он движется со скоростью семь миль в час. А из Пункта Б в пункт А на хромом крысюке едет фермер… В общем, там была такая тоска! А когда на городок налетела банда, я подумала, что это может стать веселым приключением. Потом я дралась для Эль-Койота в поединках, это тоже было довольно-таки забавно!.. Но потом это мне надоело… Знаешь, я бы давно вернулась, но по всему штату расклеены объявления «Эль-Койот и его банда»… «Живыми или мертвыми»… – Тебя там нет! – с жаром воскликнул Друкер. – Иначе я нашел бы тебя гораздо раньше! О тебе в объявлениях ни слова! Больше Гектор не слышал, он присоединился к братьям, охранявшим вход, и тут были совсем иные рассказы. Дождь больше не возобновлялся, ветер не крутил скрипучее колесо над головой, и хламовники отлично слышали, как шлепают по лужам зомби, как волокут какие-то тяжести в грязи и перекликаются надтреснутыми голосами. – Они тоже строят баррикаду, – предположил Бутс. – Будут укрываться от пуль и сведут на нет наше единственное преимущество. Так они станут сильнее. – В чем сила, брат? – задумчиво спросил Гектор. – Патронов у нас маловато, вот в чем все дело, – горестно пожаловался далекий от философии Грим. – С зомби же как? Садишь в него пулю за пулей, а ему хоть бы что! – Нужно поглядеть, что они затеяли, я сделаю факел, – вызвался Бутс, которому безделье было невмоготу. Гектор окунул лохмотья, намотанные на палку, в вязкую черную жижу – отходы производства Друкера, факел жарко вспыхнул, и Бутс с размаху швырнул его в темень. Зомби протестующее взвыли и живо забросали упавший факел грязью, но хламовники успели разглядеть, что мертвецы в самом деле сооружают длинную баррикаду напротив входа в бетонное здание. – Надеюсь, если они так упорно трудятся, чтобы запереть нас здесь, то не собираются брать здание штурмом, – уныло заявил Грим. Он и сам не очень-то рассчитывал на собственное предположение. Скорее всего, зомби просто хотят собраться поближе к входу перед атакой. А Друкер тем временем возился с Хламом не покладая рук. Когда Гектор в очередной раз заглянул к нему, то увидел, что белые орденские плащи разодраны на полосы, и ими обтянуты решетки, приделанные к повозке Предков по бокам. – Я уже заканчиваю! – бодро выкрикнул юный рыцарь. – Как там зомби? – Я думаю, они пойдут в атаку перед рассветом. – Тогда поспешим. Когда я велю, прыгайте в кузов этого Хлама. Юноша устроился впереди, среди многочисленных рычагов и колес, управляющих механизмами древнего сооружения. Дезинтеграция села рядом. Гектор кивнул, а когда развернулся к выходу из здания, то заметил, что широкий проем выделяется серым прямоугольником на фоне темного нутра бетонной коробки. Рассвет близился. И тут же заверещали зомби у своей баррикады. Гектор, вытаскивая кольт, бросился к братьям, охраняющим вход, но не успел добежать – за спиной раздался грозный рык, будто рев небывалого хищника, это Друкер завел мотор на жидком топливе. Хлам, поставленный на деревянные колеса, сотрясался и дребезжал… Друкер орал, но слов было не разобрать. Тогда на помощь ему пришла Дэзи и пронзительно завизжала: – В Хлам! Забирайтесь в Хлам! Быстрее!!! Зомби пошли в атаку – они спешили закончить дело до того, как рассветет окончательно и станет видна пустота над головой. Хлам на деревянных колесах выкатил из потайного помещения, он рычал мотором, он дребезжал и громыхал, Дэзи визжала, Друкер вопил в полном восторге от собственных достижений… Гектор вскочил в трясущийся кузов и вместе с Дэзи стал орать, чтобы братья последовали его примеру. Грим с Бутсом отшатнулись, когда Хлам выкатил сквозь проем наружу – и грязь полетела широкими плоскими струями из-под колес. Уже посветлело настолько, что можно было различить впереди широкую длинную насыпь, сооруженную мертвяками. Отставшие братья побежали за грохочущим экипажем, вцепились в борта, перелезли в кузов. – Держитесь крепче! – заорал Гектор. Друкер прибавил скорости, Хлам рванулся, как раненый крысюк, и тут колеса встретили препятствие, Хлам докатил к валу, передок его, украшенный двухлопастным винтом, задрался, Друкер со скрежетом дернул некий рычаг… Сотрясаясь всеми своими железками и деревяшками, механизм взлетел, колеса оторвались от грязи… Друкер рванул другой рычаг, и по бокам экипажа развернулись решетчатые крылья, обтянутые плащами хламовников. Как казалось Гектору, медленно-медленно тяжелый и громоздкий Хлам возносился к темным небесам, все выше, выше, выше… под колесами не было земли, а впереди – только небо. Суровое темное предрассветное небо. А мотор по-прежнему ревел, и где-то внизу бешено вертелись деревянные колеса. Друкер дернул еще один рычаг, но не сумел его сдвинуть. Дэзи пришла на помощь и дотянулась к рычагу, для чего ей пришлось прилечь на колени юному рыцарю. Тот отшатнулся, но Дэзи уже ухватила рычаг – один мощный рывок, и лопасти винта впереди стали вращаться. Сперва не очень быстро, но они стремительно разгонялись и вскоре слились в рычащий диск. Нос Хлама перестал заваливаться, напротив, он снова потянулся к темному небу… – Я перевел вращение с колес на этот механизм! – проорал Друкер. А Дэзи так и не подумала возвращаться на прежнее место, она прильнула к Друкеру и улыбалась блаженной улыбкой. Таинственная сила, заключенная в Хлам Предков, влекла путешественников между Желтой Землей и свинцовым небом. Гектор размышлял о природе этой силы. Друкер был горд – он этой силой овладел. Дэзи – счастлива оттого, что встретила Друкера… Она была в восторге от всего, что он придумал, потому что это придумал именно он! У Друкера не было опыта воздушных полетов, Хлам никогда прежде не испытывался, крылья были слишком хрупкие, рули отсутствовали… по всем законам забытой науки аэродинамики этот Хлам не мог удержаться в воздухе… но он держался! Что за сила влекла его по небу? Одним Предкам ведомо. А может, это была сила счастья, ведь Дэзи и Друкер излучали счастье. И тут сзади подал голос Грим: – Эй, мы что, летим, что ли? – Пока колеса не коснутся земли, мне заняться все равно нечем, – отозвался Бутс. – Я, пожалуй, вздремну. И в самом деле, вскоре захрапел. А рассвет делался все заметнее, внизу проступили очертания пологих холмов, бетонные обломки, торчащие из желтой почвы, как сгнившие зубы, чахлая растительность. – Будем снижаться! – прокричал Друкер. – Вот только отлетим подальше от этих. И ткнул пальцем вниз. По унылой пустыне тянулась вереница всадников в широкополых соломенных шляпах. Генерал Эль-Койот вел свое войско на битву с мертвецами. Когда нет дождя, старые фитильные ружья становятся серьезным оружием. А Дэзи вдруг тоже указала пальцем вниз, но не войско генерала Эль-Койота привлекло ее внимание. Далеко-далеко, за Длинным холмом, показалась вереница движущихся точек. По мере приближения стало видно, что и это всадники, но на них не шляпы, а плащи с остроконечными капюшонами. Многие крысюки везли не людей, а поклажу. – Уверен, это те, кто создал тайник для Хлама, – предположил Гектор. – Бутс, проснись! Эти капюшоны тебе ничего не напоминают? – Напоминают. В таких ходили люди Зрящего. Жалко, я не успел подстрелить этого безумца! Видишь, он вынашивает новые и новые планы. Он опасен! – Он гениален, – вздохнул Гектор. – В его безумии кроется великая сила! Он делает то, что считается невозможным, поскольку не замечает преград. – Интересно, кто с кем схватится раньше? Безумцы настигнут бандитов? Или бандиты нападут на мертвяков? А безумцы ударят по ним с тыла? И кто одолеет? На чьей стороне сила? – И в чем сила, брат? – улыбнулся Гектор. – В руках и плечах, – ответил Бутс. – В верности долгу, – буркнул Грим. – В знаниях! – пискнул Друкер. И только Дэзи молчала, влюбленно разглядывая юного хламовника. Можно было не сомневаться, что у нее имеется собственный ответ. И, пожалуй, очень верный ответ. Виктория Morana Утрапокалипсис Звук будильника разорвал тишину мелодией песни «Apocalypse please» в исполнении группы Muse. Наступил первый рабочий день после новогодних праздников, которые Женя провел в буйном запое, из которого мало что помнил. Он с трудом разлепил красные глаза, не желавшие открываться и видеть мир, холодный и неприветливый от недосыпа и с похмелья. Этот злосчастный аппарат мужчина ненавидел всей душей, не меньше, чем любой другой офисный служащий в столице, но, с обреченностью латентного мазохиста, исправно вставлял в него батарейки, чтобы тот и дальше мог будить его по утрам. Поднявшись с кровати, Евгений попытался найти ногами тапки, потерпел неудачу и, шлепая босыми ступнями по полу, побрел на кухню, потирая веки. Паркет был грязным и покрытым пылью; мужчина сонно различил на нем куски штукатурки. – Давненько я не делал ремонт… – пробормотал Евгений, посмотрев на потолок. Тот, действительно, весь пошел трещинами, из которых сочилась влага, словно здание долго сотрясалось под действием неизвестной силы, а сверху на него шел дождь. Мечта о побелке потолка для Жени, простого московского клерка с зарплатой 20 000 рублей, была почти несбыточной. – Потом что-нибудь придумаю… – утренняя апатия снова захватила его, и Женя, забыв о потолке, со вздохом толкнул кухонную дверь. Свет отсутствовал. Женя чертыхался и величал «по матери» всю службу жилищно-коммунального хозяйства, которая, видимо, продолжала отмечать наступление Нового года и не уследила за подачей электричества в район Чертаново. Из-за отсутствия электроэнергии ему пришлось довольствоваться холодным, застоявшимся кофе, имевшим солоноватый привкус. Молоко в неработающем холодильнике прокисло настолько, что приобрело красноватый оттенок, будто в нем развели кровь. Мужчина мог бы и удивиться, но он настолько хотел спать, а голова его болела так сильно, что ему было совершенно наплевать на такие мелочи, как отсутствие в его квартире свежих напитков. Умывшись (вода в кране так же была красной, что Евгений списал на ржавчину), надев свою стандартную белую рубашку, галстук и серые брюки, клерк схватил рабочий портфель и покинул квартиру. Его машина, Daewoo Matiz в минимальной комплекции, взятая в кредит, стояла во дворе. Выбраться из подъезда было не так просто: на лестничной площадке стояла непроглядная темень. Медленно спускаясь по ступеням, мужчина издавал громкие стоны и вздохи, мысленно обещая никогда больше не пить спиртного. – Пьянство – грех! – раздался за его спиной мелодичный голос, когда Евгений был уже почти у выхода на улицу. – Покайся, сын, ибо все грехи твои в день Страшного Суда увидит Господь наш. Женя дернулся и обернулся в ужасе. Сзади него, прислонившись к косяку квартиры № 5, скрестив холеные ручки на большой, аккуратной груди, стояла белокурая девушка, затянутая в длинное белоснежное платье с золотым пояском. На голове у незнакомки был блестящий ободок, совершенно круглый и такой тонкий, что Жене казалось, будто он парит над ее макушкой, словно нимб. – Детка, ты просто огонь, – не удержался Евгений, ослабив галстук. – Если ты оставишь свой номер телефона, к вечеру я приду в себя и позвоню тебе после работы, съедим по сэндвичу, может, даже устроим один… – Похоть – тоже грех! И обжорство! – вздохнула девушка, поправив ободок на голове. Он совершенно точно не касался ее затылка, отметил Женя, но списал все на обман зрения от усталости и недосыпа. – Да ладно, чего такого-то? – обиделся мужчина. – Ты красивая, я… не так уж и плохо выгляжу для утра понедельника… – Тщеславие – грех! – окончательно схватилась за голову девчушка, порываясь спуститься вниз, но запуталась в полах своих белых одежд. – Что же вы? – Анжела! Чтоб тебе ни один змий никогда даже яблочного огрызка не предложил! Иди сюда! Помоги нам! – в парадной разнесся громоподобный мужской голос. Тут дверь квартиры № 5 распахнулась, и оттуда с грохотом вывалилась толпа народа. Трое крепких мужиков с тяжелым сопением, прямо на глазах у удивленного Жени, заламывали руки орущей, упирающейся тетке. Дама весила больше центнера, но вырваться все равно не могла. – Не пойду! – орала тетка, оказавшаяся соседкой Евгения по имени Клавдия Матвеевна. Мужчина помнил ее, как исключительно вредную особу, выкручивавшую лампочки на всех лестничных площадках, кроме ее собственной. – Изыди! – Ишь, каких слов-то набрались! – хохотнул один из крепких мужиков. – Выучили устоявшееся выражение, а кому адресовать его так и не знают. Вяжи ее, парни, у нас там огненное озеро остывает. С этими словами Клавдию Матвеевну протащили мимо Евгения, вцепившегося в портфель и вжавшегося в стену. Судя по тому, что тетка была совершенно не в себе, а мужики – так же, как и красавица Анжела, одеты в белые робы, Женя сделал вывод о том, что соседка сошла с ума и ее забирают санитары, чтобы отвезти в психиатрическую лечебницу. «Возможно, ее подлечат в каком-то санатории на озере…» – подумал он и, пожав плечами, продолжил свой путь к автомобилю. Евгений уже начинал опаздывать на работу, поэтому до парковочного места он бежал, пару раз споткнувшись о большие расщелины в асфальте. Женя не обратил на это никакого внимания: дороги в Москве всегда были ужасными, а уж в его районе и подавно. В подворотне около машины Женя увидел пару неподвижных тел, лежащих прямо на земле. Мужчина отметил, что не у него одного новогодние праздники прошли «весело». Что же все-таки случилось за эти десять дней? Ночь на 1 января он еще смутно помнил, зато все события после этого смешались в неразборчивую кучу. Вроде бы с неба падали лягушки, попадая в тазики с остатками салатов, или же это ему приснилось? Дорога до работы показалась Евгению адом: не проехав и нескольких километров, его Daewoo Matiz тут же встал в пробке. Ничего нового, в общем-то, не происходило, в столице заторы на дорогах стали уже национальным аттракционом и памятником людской стойкости, но в этот раз машины не двигались вообще. Женя попытался загрузить программу «Яндекс. Пробки» на свой телефон. Сеть барахлила и постоянно пропадала, на миниатюрной карте Москвы, показывавшей состояние на городских дорогах в реальном времени, то и дело высвечивались странные комментарии: «Пробки 666 баллов», «Конец света, мать его! Стоим, как примерзшие», «У Храма Христа Спасителя, кажется, ДТП, виновный Черт пытается сбежать». Посигналив пару раз для очистки совести, Евгений окончательно убедился, что автомобиль в данной ситуации бесполезен, вывернул руль и поехал на соседнюю улицу через «двойную сплошную» разделительную линию. – Прррюююююиииии!!! – донесся до него приглушенный свисток, и тут же откуда-то сбоку выскочил, замахав полосатым жезлом, инспектор ДПС в фуражке. – Ну, конечно… – простонал мужчина, страстно захотевший от досады вцепиться в руль своей машины зубами. – Когда же вас всех уже черти заберут? – ему страстно захотелось надавить на педаль газа и умчаться от инспектора, но в реалиях пробок на дорогах это было невозможно. – Сержант Милаха, ваши документы! – торопливо представился полицейский, когда Евгений опустил стекло в своей машине прямо перед ним. Толстые пальцы приняли права и техпаспорт, дрожа от нетерпения. – Товарищ сержант, до зарплаты еще месяц, денег нет, – честно признался Евгений, потирая виски, ноющие от боли. – На работу опаздываю, шеф убьет, отпустите меня, пожалуйста. – Не положено, – буркнул дэпээсник, перебирая документы на машину. – Нет, ну, правда, – заныл мужчина. – Мы с вами на этом месте уже который раз видимся? Каждый день одно и то же. Каждое утро я выезжаю из дома, встаю в пробку, понимаю, что ехать бесполезно, пытаюсь развернуться и припарковать машину, еду через «двойную сплошную», потом появляетесь вы, просите документы… вам не надоело? – Зачем же вы тогда это делаете? – немного подумав, спросил у него сержант ДПС. – У меня, понятно, работа такая, но вы-то чем думаете каждое утро? – Ну, во-первых, по утрам москвичи не думают, – справедливо заметил Женя. – А, во-вторых, все я правильно делаю, у меня же есть машина, я же на первый взнос на нее с шестнадцати лет копил, теперь, вот, стал водителем, умру в пробках от духоты и скуки, но буду ездить. – Логично, – протянул полицейский. – А, раз так, пока утро не закончилось, вы не думайте, не размышляйте, а просто давайте пять тысяч рублей. – Денег нет, – упрямо повторил Женя. – А что есть? – деловым тоном поинтересовался сержант Милаха. – Может, керосин? Или спички? Тушенка еще подойдет или рыбные консервы. – Эм… – озадаченно затих мужчина, побарабанив пальцами по рулю. Неужели дэпээсник собрался в поход? – Фонарик есть в бардачке… и батарейки… пачка жвачки еще осталась, только она раскрытая уже, без двух «подушечек». Вкус «райское наслаждение», хотите? – Отлично! – обрадовался сержант, подставляя руки. – Давай все. Когда людей от еды в жестяных банках тошнить начнет, тут-то я и появлюсь с этой жвачкой. Будет деликатес на продажу по большой цене! С озадаченным видом Евгений вывалил в большие ладони Милахи все, что у него было в салоне автомобиля, приложив к согласованному «набору» пакет сухариков в качестве дружеского жеста. Он также попытался всучить полицейскому пару презервативов, которые третий год бесполезно валялись у Жени под автомобильным ковриком, но тот решительно отказался. – Нет, а вот это не пригодится, – строго покачал головой Милаха. – Я даже думаю, что для возрождения человечества эти штуки нужно будет законодательно запретить… – Ах, вы из этих! – понимающе закивал Женя. – Ну, из тех, которые за решение демографической проблемы в любом месте, в любое время. – Это не шутки! – возмутился сержант Милаха, наградив мужчину холодным взглядом. – Хорошего вам пути, вы свободны. Подождав, пока инспектор исчезнет в подворотне, Евгений покинул автомобиль и продолжил свой путь к офису пешком, намереваясь спуститься в метро. Шанс окончательно опоздать на службу увеличивался с каждой минутой. Несмотря на то что Московская подземка была десятым кругом Ада, который запустили в работу с опозданием на несколько тысяч лет, только в 1935 году, да еще и тридцать рублей брали за то, чтобы в него попасть, быстрее до офиса добраться было попросту невозможно. Чем ближе Евгений подходил к серой станции метрополитена, тем больше вокруг него становилось людей. Медленно и целеустремленно молчаливая толпа в съехавших набок шапках и в шарфах, обмотанных вокруг лиц, шла в направлении подземки, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Люди по одному тянулись к метро с ближайших улиц, которые были, по большей своей части, пустынными, а затем сливались в единый большой поток. «Все давно уже на работе!» – раздраженно подумал Евгений, прибавляя шагу. Народ вокруг него двигался очень медленно, что безумно раздражало клерка. Проталкиваясь сквозь прохожих, мужчина попытался как можно быстрее добраться до спуска. – Уважаемые пассажиры! Эскалаторы не работают! Держитесь за поручни и спускайтесь самостоятельно, со средней скоростью! – разносился механический голос смотрительницы порядка из будки в холле станции метро. – Что ж такое-то сегодня? – громко поинтересовался Евгений, но ему не ответил ни один из пассажиров. Все они молча двигались вперед с постными лицами, на которых отражалась зеленая тоска. Или их лица действительно были зеленоватыми? Евгений присмотрелся к окружающей его безликой массе: женщины с темными кругами под глазами, расплывшейся косметикой и сумками, полными кусков мяса, а рядом с ними мужчины, злобные, рычащие низким басом на всех, кто попадался им на пути. Нет, все было совершенно нормально. – Мозгиии… – протянул шаркающий рядом с Женей на эскалаторе сгорбленный старичок, цепляясь за рукав мужчины бледной рукой. – Да, вы правы. Сейчас на работу опоздаю, начальство все мозги вытрясет, – согласился Евгений, вздыхая. – А вы тоже на работу? – Жраааать… – так же монотонно проурчал старик. – У вас уже обед? Везет же! – позавидовал мужчина, перехватывая портфель поудобнее. – Ну, удачного дня! Станция метро «Южная» была переполнена. Тупо уставившись на табло, толпы пассажиров ждали поезда, который задерживался на четыре минуты. Давка на платформе становилась все более ощутимой, с эскалатора прибывало все больше людей. Зажатый между девочкой-студенткой, державшей на руках симпатичного белого поросенка в черных пятнах (Евгений даже не удивился, ведь в Москве можно было увидеть и обратную ситуацию, когда огромные черные свиньи держали на коленях маленьких девочек), и взъерошенного вида бомжом, жевавшим шматок мяса, который, по мнению Жени, был отличным куском плохо прожаренного стейка и стоил около двух тысяч рублей, клерк откровенно скучал. Электричка все не приходила. – Молодой человек? – обратились к нему впервые за долгое время. Евгений начал оглядываться. – Простите за беспокойство… – Клерк в шоке уставился на девочку с поросенком, понимая, что беседу с ним ведет именно фермерское животное. – Вы себя хорошо чувствуете? Серого вещества не хочется? На органический белок не тянет? Сколько будет два плюс два, сможете ответить? – Четыре, – ошарашенно ответил Евгений. – Говорящая свинья! – Надо же, нормальный человек, – удивился поросенок, покрутив пятнистым пятачком из стороны в сторону. – Что вы делаете в метро? – Поезда жду, – честно признался Женя. – А что, нельзя? – он не был уверен, что будет, если пользоваться подземкой ему запретит поросенок, умеющий разговаривать. Потребует ли он, чтобы мужчина стал вегетарианцем? Или нужно будет продать Daewoo Matiz и перейти на перемещение при помощи велосипеда? – Зря, юноша, совершенно зря, – помотало ушастой головой животное. – Они больше не ходят, вы что, не знаете? Мы честно попытались предоставить для администрации метрополитена парочку неоплазменных генераторов, чтобы поддерживать работу общественных видов транспорта даже в это трудное время, но эти странные люди почему-то отказались… – Почему? – проявил сдержанное любопытство Евгений, решив, что с говорящей свиньей лучше всего поддерживать дружескую беседу. – Да просто генераторы используют оперативную систему «Android». Нормальная платформа, обновления, дополнительные функции, да только глава вашего столичного метрополитена оказался фанатом фирмы «Apple». Как узнал, что система на «ведроиде», сразу скривился, назвал нас неудачниками… а ничего, что у нас цивилизация черные дыры нанонитками в космосе латала, еще когда homo sapiens в шкурах ходил??? – Вы… инопланетянин? – ошарашенно прошептал Евгений, чуть не выронив из рук портфель. – Нет, тут сейчас снимают фильм «Бейб-25», а вы в массовке! – закатил крошечные глазки поросенок. – Естественно, я инопланетянин! Мы прилетели на вашу планету, чтобы спасти оставшихся в живых людей, но, видимо, слишком поздно. Это действительно конец света… – В каком смысле? – удивился клерк. – Очнись, парень! – взвизгнул поросенок. – На Земле наступил Апокалипсис! Электричество вырубилось, ничего не работает, на улицах трупы. Ты стоишь в толпе зомби!! – Зомби? – расхохотался Женя. – Да вы шутник, Бейб! С чего вам в голову взбрела такая странная мысль? По мне, так рядом со мной совершенно обычные люди, такие тысячами каждый день ездят на электричках из Чертанова в центр. А то, что электричества нет, так этим вообще в России никого не удивишь. Некоторые даже рады, что свет вырубился, – наконец-то можно не смотреть по телевизору на президента, пьющего «Добрый» сок, и на тупых блондинок, заседающих в Кремле. Или наоборот? Хмм… – Ну, как знаешь, – прохрюкал инопланетянин. – Я тебя предупредил. Странный вы народ, русские. Вам рассказывают, что у вас в стране капец, а вы смеетесь и утверждаете, что это совершенно нормально, и даже имеет некоторые плюсы! Впрочем, в Америке наши вообще ни с кем пообщаться не могут, там местные жители заперлись в своих подземных «Макдоналдсах» и, так как они больше всех знают об инопланетянах из голливудских фильмов, попросту от нас отстреливаются! – Простите, товарищ пришелец, надо бежать на работу, – спешно попрощался с поросенком Евгений, окончательно убедившись, что электричка в ближайшее время не придет. Он целенаправленно расталкивал толпы людей, молча стоявших на платформе и смотревших в одну точку. «Ну, какие же это зомби? – усмехнулся про себя клерк. – Обычные москвичи в понедельник утром». Хождение пешком по столице, особенно в попытке добраться из спального района до центра города, – занятие не из легких. Евгению пришлось полностью осознать, в какой ужасной физической форме он находится, когда, пройдя где-то восемь километров по Москве, он стал выбиваться из сил. Задыхаясь, мужчина сел сделать пятиминутный перерыв, чтобы немного отдохнуть. Часы показывали, что клерк опаздывал в офис почти на час. – Надо бы позвонить кому-то из коллег, чтобы прикрыли меня, – рассудил вслух Женя, достал мобильный телефон и набрал номер знакомого парня из отдела технической поддержки. Связь продолжала обрываться, устройство плохо «ловило», но это Евгения совершенно не удивляло, ведь его оператором был «Билайн». Гудок…. Еще гудок… коллега явно не собирался снимать трубку, но мужчина был очень настойчив. – Ал… ё… – донеслось шипение из трубки. – Колян??? Это Жека!! – заорал в динамик клерк. – Ж… а?? ы…. т… звонишь! К…то оч…! Да? – было трудно определить, но абонент «на той стороне», кажется, рад был его слышать. – Да! – на всякий случай согласился Евгений. – Слушай, друг, я тут опаздываю в офис злостно, прикрой меня, пожалуйста, пока начальство не обрушило на мою голову все казни египетские, лады? – Чт…?? Не могу! Я… – последовал неразборчивый ответ. – Что??? Не можешь? Почему? – разочарованно щелкнул зубами Женя. – Что с тобой? – …ня… оспа!!! Нарывы по телу!!!!.. оспа… ня! – из последних сил передало устройство, после чего связь прервалась. Евгений озадаченно смотрел на потухший дисплей. У человека оспа? В двадцать первом веке? Что за бездарная «отмазка», для того чтобы не ходить на работу? С осознанием того, что никто его на службе не прикроет, а начальство, скорее всего, влепит неудачливому клерку прогул, мужчина обреченно продолжил свой путь по столице. Где-то в районе Хамовников ему четыре раза предлагали «подвезти, куда нужно», но Евгений отказался: слишком уж подозрительные были эти четверо доброжелателей в плащах с капюшонами и на лошадях. У одного конь едва не умирал от истощения, двоих наездников он бы не выдержал. Второй был какой-то очень уж агрессивный, на отказ залезть в седло он заорал: «Я твою маму на кобыле катал!» и уехал. От третьего совершенно ужасно пахло, будто он не мылся минимум три месяца, а у четвертого был увесистый «багаж», привязанный за седлом, – большая коса, так что Евгений решил не навязываться – наездник явно ехал к себе на дачу. Было далеко за полдень, когда клерк, усталый и потный, ввалился в офис, в котором, на его счастье, никого не было. Сорвав с себя верхнюю одежду, мужчина упал на колени перед кулером и выпил пять пластиковых стаканчиков воды с привкусом крови. Отдышавшись и придя в себя в позе эмбриона прямо на полу, Евгений почувствовал, что способен работать. Поправив галстук и взъерошенные волосы, он прошел на свое рабочее место, уселся за ноутбук и нажал кнопку «Пуск». Электричества не было, но у переносного компьютера была батарея, позволявшая работать в автономном режиме до семи часов подряд. Интернет, как показывал красный значок на мониторе, отсутствовал, что значительно повышало трудоспособность и эффективность любого офисного работника. В течение часа Евгений составил отчет, сделал несколько таблиц и написал текст презентации для шведских клиентов, которые должны были встретиться с представителями фирмы, нанявшей Евгения, тем же вечером. Мужчина как раз собирался выпить чаю, когда в офисное помещение ворвался его начальник и, как сам Евгений до него, ринулся к кулеру. – Иванов… – задыхаясь, прохрипел шеф. – Да, Георгий Сергеевич? – отозвался клерк. – Ты что тут делаешь? – держась за сердце, спросили его. – Так, работаю! – широко улыбнулся Женя. – С девяти утра, все по расписанию! Презентация на вашем столе, с цифрами за последний квартал. Думаю, наши скандинавские друзья будут довольны. – Они не приедут, – закашлялся Георгий Сергеевич, поправляя очки, съехавшие с носа. – Там у них какой-то волк солнце проглотил, а еще здоровенная змеюка из моря вылезла прямо в Стокгольме средь бела дня. Короче, совсем перепились, черти… – Жаль, презентация вышла отличная… – расстроился Женя. – Плевать, я тебе премию и так дам за трудовую выслугу, примерную дисциплину и отсутствие опозданий на службу. Целых полторы тысячи рублей, – отмахнулся начальник, пытаясь отойти от кулера. – Странный какой-то привкус у нашей воды… И вообще, все сегодня будто с ума посходили. – Говорят, конец света наступил, – робко произнес Евгений, боясь показаться дураком. – Я, конечно, это допускаю, ведь мог в праздники и не заметить: понимаете, выпивал лишнего… – Да я тоже, – покивал Георгий Сергеевич, тяжело обрушившись в свое большое черное кресло. – Но я бы точно заметил, я же все-таки умнее тебя. – Само собой, – быстро закивал Женя, возвращаясь за свой ноутбук, в котором энергии оставалось всего на четыре часа работы. – Чтобы два умных человека с высшим образованием, и не заметили конец света? Ну уж нет! А в это время за окнами офиса наступило царство Антихриста, но телевизоры не работали, поэтому Евгений об этом так и не узнал. Игорь Авильченко, Юлия Зонис Сыт(н)ый Если долго смотреть на еду, еда посмотрит на тебя.      Дарксид, из собственного жизненного опыта 1. Гораздо позже и северней Старик-трактирщик сидел на завалинке, привалившись спиной к нагретой за день глиняной стене. Трактир был выстроен близ развилки у старого каменного моста. Навес у входа, увитый замиренным виноградом, давал приятную тень. Вокруг красноватых кистей винограда, еще полностью не убранных, вились дикие пчелы. Вечерело. Сквозь распахнутую створку ворот в высоком заборе старик наблюдал за небольшим караваном из двух телег, который неторопливо прополз по мосту и свернул на дорогу к трактиру. Торговцев сопровождал всадник на крысухе. «Хорошо-то как, – вдруг подумалось старику. – Хорошо жить, встречать день за днем, сколько бы там их еще ни осталось». – Здрав будь, Епифаныч! – Трубный глас подъехавшего всадника вывел пожилого трактирщика из задумчивости. – Угостишь ли товарища старого своим знаменитым первачком? Подъехавший мужик соскочил с радостно зашипевшего животного, поскреб натертый в дороге зад и шагнул к хозяину. – А отчего не угостить гостя дорогого, – хитро прищурившись, поднялся с завалинки старик. – Проще пареной репы, кхе-кхе. Вижу, Сафон, хорошо идет торговля? Вон и плащик новый, и душегрейка богатая. Шипострел, гляжу, прикупил. А с тобой там кто? – Трактирщик кивнул в сторону подъехавших телег, запряженных гнедыми лошадками. – На торговлю не жалуюсь, спасибо. Товар твой раскупают исправно. А со мной сыновья. Решил их к делу пристраивать, пора уж. Мир показать, да и с тобой зазнакомить. – А и то дело, – старик засунул большие пальцы рук за опояску. – Петро, Егорка! На крик из корчмы выскочили два паренька. – Сынки, давайте-ка, помогите гостям с лошадками, а мы пока с Сафоном по чарочке примем. Трактирщик пропустил гостя вперед, и оба зашли во внутреннюю прохладу. – Ну что, с тебя история, да чтоб не слыханная мной, – Епифаныч, покряхтев, устроился на скамье близ входа. Сафон расположился за столом напротив. Как по волшебству, появилась хозяйка, светловолосая женщина в простом домотканом платье. Красивое лицо ее почти не портил небольшой шрам на щеке. Споро расставив на столе закуску из соленых огурцов, репы, квашеной капусты, помидоров и зелени, а также глиняный кувшин с двумя оловянными чарками, неторопливо удалилась. – Ну, будем здравы! Чокнулись, захрустели разносолами. – Эх, забористый! – Давай уж, не томи, рассказывай, – старик внимательно посмотрел на гостя. Привычный ритуал встречи до сих пор не приелся ни одному из них. Гость огладил густую бородищу, откашлялся и начал: – Ездил я тут по торговым делам в соседнее селение к мужичку одному, за картошкой. Митрофан Сергеевич, мож, слыхал? Старик потер лоб: – Это не тот, которого народ Картофлянычем кличет? Все с картошкой возится, говорит, что лучше ее природа не придумала… – Да, тот самый, – кивнул Сафон. – Так вот, приезжаю, а его нет дома. Да и дом весь такой покосившийся, в копоти. Я к людям, где, мол, и что? А мне говорят: «Мол, так и так, улетел». У меня глаза на лоб: «На чем? У него же Жар-птицы отродясь не водилось!» «Какая птица, – говорят мне. – Он себе корабль вырастил из картошки». Бают, целый год растил, а потом улетел. На Марс или Луну, а может, куда еще. Так вот – он с тех пор еще не возвернулся. Небось местечко себе получше нашел. Все о принцессах, помнится, мечтал. Может, и нашел тех принцесс – кто ж знает… – Ой знатно люди брешут, а ты и разносишь по весям. Выпили и по второй. – Я так смекаю, все было проще пареной репы, – крякнул Епифаныч и отер губы рукавом. – Слыхал я об этом Картофляныче, мир его праху. Полагаю, что решил он самогон гнать из картошки, да разве, мечтая о прынцессах, что-нибудь стоящее сделать можно? Вот задумался, не то да не туда сыпанул, порядок заведенный нарушил – тут его аппаратик-то и рванул. Да хорошо, говорят. Видели, мол, в ночи аж огненный шар над его домом поднялся. Все село набежало, избу затушили кое-как. Так что до прынцесс только зад его, небось, и долетел. А на что прынцессам его зад – поди угадай. Разлили и по третьей. Вернувшаяся хозяйка водрузила перед гостем дымящееся блюдо с тушеной репой да жареную утку-гадюшку. Некоторое время купец с аппетитом жевал, а трактирщик, знай, подливал в чарки свою знаменитую продукцию. Скрипнула дверь, и вошли сыновья Сафона. – Знакомьтесь, этот, что постарше, – отец указал на неулыбчивого, схожего с ним детину, – Иван, а тот, что помладше… – Вперед выступил светловолосый и голубоглазый. – Василь. Оба степенно кивнули хозяину и, покосившись на висевший в красном углу трактира Крестос, сели рядом с отцом. Засуетилась хозяйка, поднося горшки с кашей из репы, хлеб, молоко крис-козы, пасущейся на заднем дворе. – Вот младшенький мой все хотел историй твоих, Епифаныч, послушать. Особенно про Дубы Лукоморные и прочие страсти лесные. Охоч он что-то до такого стал. А я, – Сафон поднялся, – пока схожу, посмотрю, как там лошадки да крысуха. Дожевывая кусок утки, купец вышел. – Дубы Лукоморные, говоришь, кхе-кхе. Эт проще пареной репы, – старик пододвинул блюдо с зеленью и захрустел луковицей. – Хотя лично не видел. И век бы их не видать… 2. Гораздо раньше и южней …Картофляники готовила Федоту мать. Не какие-нибудь плоские, унылые, серые, как картон, егерские драники, а именно картофляники – ароматные, кругленькие, как котлетки, поджаристые, с яйцом и с сыром. Стоя на кухне и повязавшись цветастым передником, мать терла на мелкой терке картофель и сыр, выдавливала в смесь пару долек чеснока, добавляла муку, яйцо и соль с перцем. Потом скатывала аккуратные шарики, смазывала маслом свой любимый железный противень, укладывала на него получившиеся котлетки ровными рядами и – в печку на полчаса. По дому скоро распространялся сытный запах жареной картошки и расплавленного сыра. Маленький Федотка, даром что на улице рубился с друзьями в «Витязей и Горынычей», тут же бросал игру и прибегал на кухню, шумно топоча ногами по истершимся половицам. Ему не терпелось открыть дверцу печи и проверить – как оно там? Скоро ли? Мать несильно шлепала баловника по ладошке – обожжется, не приведи Крестос. И вот еще минута, еще, еще… Федотка от нетерпения приплясывал на месте. Живот подводило, во рту скапливалась слюна. Мать тем временем жарила на сковороде золотистые кольца лука, а другой рукой (и как у нее получалось?) смешивала дольки замиренных помидоров со сметаной для салата. И, наконец, – вот оно! Большое блюдо с синей каемочкой, самое Федоткино любимое, нагруженное румяными картофляниками, посыпанными сверху жареным лучком. Какая у них была хрустящая корочка! Как приятно было переваливать их – сколько угодно, ешь от пуза – в тарелку с салатом! От помидорного сока со сметаной картофляники чуть подмокали, но все равно – до чего же здорово было нанизывать их на вилку и, дуя, обжигаясь, отправлять прямо в рот! А мама улыбается, ерошит светлые Федотовы волосы, и улыбка у нее такая радостная, родная, своя… …Улыбка их старшого, который упорно требовал, чтобы его величали «егермейстером», была щербатой, желтозубой и мерзкой, как заворот кишок. – Егерь Колобов! – Ну, я егерь Колобов. – Как стоишь?! – Стою прямо. – А лежишь как? – Как? – не понял Федот. – Аполитично, козлоног тебя полюби! Не там и не с той! Колобов захлопал ресницами. Лежал он со многими, пойди пойми, о которой речь. – А лежишь ты, егерь Колобов, – разрешил его сомнения егермейстер, – лежишь ты в кровати Дуньки Репиной, а иначе Евдокии Ивановны, любовницы нашего, матьегозаногу, великого князя и государя всея Белой, Алой и Злой Пущи, Трех Холмов и Пяти Лугов. Вперив в лицо подчиненного слезящиеся глаза и не обнаружив ни малейших признаков раскаяния, старшой снова заорал лютым басом: – Чего же ты, Колобов, творишь?! Думаешь, тебе все и дальше сходить с рук будет? Разъяренное начальство стремительно мерило шагами кабинет. – Ну сколько тебя можно прикрывать? Своими любовными похождениями ты меня в могилу сведешь к дендроидам собачьим! Егерь помалкивал, стоя у распахнутого, по случаю теплого денька, окна. – И зачем ты полез в постель к этой корове тупой? Девок у тебя, что ли, мало? Да нет, много девок, всем бы столько. И как мне быть теперь с тобой? Федот, тоскуя, уже в который раз оглядывал помещение. Все тот же древний пластиковый стол, не менее древнее пластиковое кресло с обивкой из шкуры пардуса. На стенах портреты князя и его красавицы-жены. На столе перья, чернильница, несколько тубусов с дорогущей, завезенной с юга, бумагой. В углу княжеское знамя. «Солидно. Внушает, – думал Федот. – И скучно. Ох, как скучно». Нет, конечно, были и плюсы в городской жизни. Мысли Федота направились в места не слишком отдаленные, а конкретно в район немаленьких сисек обсуждаемой девахи. Дуньку в посаде прозвали Репкой, и не столько из-за фамилии, сколько из-за того, что вышеупомянутые сиськи и впрямь крепостью и формой напоминали спелые репки. Затем мысли плавно стали спускаться вниз по телу. Не вверх же подниматься – глаза у нее, да, впрочем, и мозги, и впрямь были как у тупой коровы. Однако перейти к воспоминаниям о самом сладком ему помешал вопль егермейстера: – …ютвоюбогавдушуивзадмать! Да ты и не слушаешь! Так, воин, выдвигаешься в сторону склада, у Митрича получаешь «Укорот» – князь разрешил – да полцинка патронов, кевларку накинь поверх. Не забудь рубаху из джи-волокна поддеть. Разрешаю взять шипострел и пяток, слышь, не больше, игл с разрывкой. Жратву получишь. Плюс по дороге, глядишь, что себе подстрелишь. Далее. Задача. Быстро выдвигаешься в район Калинова моста, затем мимо путеводного камня, прямо. Прямо, а не налево, понял? И не направо. Узнаешь, почему не везут оброк, все сроки уж прошли. Послали бы вестового на Жар-птице, да всех отправили в столицу. В общем, добираешься, выясняешь, устраняешь и там остаешься до особых указаний, пока здесь все успокоится. Я понятно излагаю? Прекратив метаться по кабинету, егермейстер громко вздохнул. – И что мне за наказание с этим бабником? А ведь егерь ты хороший, следопыт не из последних, воин… Вон, симб-волка один на один победил. Колобов непроизвольно потер плечо, на котором остались шрамы от зубов твари, прокусившей даже кевларку. – Бера, опять же, здоровущего не побоялся остановить, когда он уже почти до князя добрался. Только потому, скотина, и жив пока… Че лыбишься, я о тебе, а не о пресветлом князюшке… Тут Колобову подумалось, что победа была не совсем честной. Дело решила обменянная на десяток шкурок белого северного зверька стрелка с ядом анчара, которой Федот ткнул в брюхо совсем уж было заломавшего его гиганта. – В общем, вали с глаз долой. – Ну и пойду, делов-то. Все развлечение, – пробурчал себе под нос егерь и, развернувшись кругом, вышел вон. Через десять минут он уже подходил к складу-арсеналу, в котором заправлял вышеупомянутый Митрич. С этим старым воякой всегда можно было договориться. Глядишь, и разжиться чем посильнее, чем старый автомат и иглы с разрывкой… Спустя какое-то время, выйдя через главные ворота гарнизона и прошагав сквозь строй охранных древниров, запечатлевших в своей памяти полный живообраз егеря, Федот двинулся по укатанной дороге. Вокруг бурлила жизнь. Посадские спешили по своим делам. В гарнизон катились телеги, груженные оброком. Проехало несколько легко вооруженных всадников. Сам Федот предпочитал двигаться пешком. Так ведь быстрее. Пока там животное своими лапами раз-два-три-четыре, человек ногами раз-два, раз-два. Да скотину корми, ухаживай… Между тем город закончился. Миновав еще одну, внешнюю, стену и помахав на прощание знакомым стражникам у ворот, Колобов отправился дальше. Канониры у двух надвратных пламеметов, всегда направленных на дорогу, проводив егеря взглядом, снова принялись играть в орлянку. Федот, не торопясь, но довольно споро топал по дороге на север. Вокруг, то тут, то там попадались на глаза свидетельства могущества Предков: то уже почти слившиеся с землей развалины, а то и почти целое здание из камня, правда, заросшее лианами, мхом и кустарником. Прошел он и мимо местной достопримечательности – менгира с надписью «Слава Со… Тру…!». Кто был этот таинственный Слава и кто обещался его стереть, никому достоверно известно не было. Факт тот, что на стеле подо мхом и узором замысловатых трещин виднелись три полустершихся человеческих профиля: лысый, бородатый и очень бородатый, но с залысинами. Если верить байкам старых людей, Славой звали одного из первых правителей города и гарнизона, известного тирана, деспота и самодура. Вдобавок, был он еще и трехглав: ведь в те давние, первые дни после Нашествия много попадалось всяких уродов, мешавших кровь с отродьями Леса. А после такого не то что три головы, а и хвост, и крылья, и гребень чешуйчатый запросто вырастут. Ну так вот, легенда гласила, что памятник воздвигли в честь революционных масс, свергнувших зловещего Славу и стерших его имя со страниц истории. Впрочем, наверняка никто сказать не мог, однако надписью гордились, и каждый год любовно подновляли. Развалины тянулись и тянулись. В который уже раз Федот восхитился величием Предков: – Вот умели же раньше! Строили так строили. А ломали так ломали. Еще, пожалуй, и получше, чем стоили. 3. Гораздо позже и немного северней – Дедушка, а сами вы с Лукоморным Дубом общались? – широко раскрытые глаза белокурого детинушки завороженно уставились на рассказчика. Второй брат с большим интересом отнесся к каше из репы. – Сам я нет, Крестос миловал. Но был у меня знакомец, так тот пообщался, и даже с пользой. – А как дуб разговаривает? Рта-то у него, чай, нет? – Ну ты и неуч! Совсем вы там, в городе, страх потеряли? Небось даже к замиренному лесу не подходил никогда? Лукоморные Дубы ведь в мыслях твоих копаются и из них ответы составляют, да в башку тебе вкладывают. – Ну а русалки, дедушка? Или там птицы-голубицы с персями сладкими? Тут и второй брат заинтересовался разговором. – Да дубу твои перси до чужой ветки! Ему что девица, что парень вродь тебя – все едино. С таким симбом он может бродить, где захочет. Аж до самого Лукоморья. – Деда, а Лукоморье – оно где? – спросил светловолосый Василь, от любопытства роняя ложку. – Где, где, – ответил, посмеиваясь, старикашка. – В твоей бороде. А коль борода не отросла, не по твоему уму такие дела, так-то вот, Василь Сафоныч. Степенно налив чарочку, опорожнив, крякнув и огладив собственную немалую бороду, трактирщик продолжил: – Говорю же, был тут один охотник с дубами общаться. И тоже, знаешь, очень персями интересовался… 4. Гораздо раньше и чуть южней – Что-то не так. Федот сидел на пригорке у переправы, рассматривал в бинокль противоположный берег и, за неимением лучших собеседников, говорил сам с собой. За неделю похода успел он изрядно оголодать, обалдеть от скуки, да вдобавок нарваться на лежку мим-зайцев. Обычно эти твари вили гнезда под развалинами старых городов и там выводили потомство, уродливое, но крайне ушлое. Вот и сейчас, пока пятеро зверьков, размахивая дубинками, скакали вокруг егеря, двое их подельников под шумок утащили все съестные припасы. Федот, заругавшись, полоснул им вслед из «Укорота», но вместо мимзей сшиб с ветки только подслеповатого глухаря – прицел на автомате оказался сбит начисто. То-то светлейший князюшка одарил им постельного ходока… – У-у, пес смердящий! – выругался Федот. И любой бы на его месте огорчился, кабы пришлось три дня жрать глухариное мясо, от которого, как известно, ухудшается слух и появляется мерзкий запах изо рта. Хотя бы бинокль оказался с целыми линзами – и то облегчение. – Та-ак… Постоялый двор с корчмой… трубы чего-то не дымят, а пора бы. Взгляд переместился. – Дуб вот у переправы. Уж больно на Лукоморный смахивает. Здоровущий. Не должно его тут вроде быть. Замиренный Лес границу своих территорий обычно не нарушал. – Ладно, решаем проблемы по мере поступления, а противников – по мере наступления, как сказал бы господин егермейстер. Переходить речку вброд не хотелось. Хоть и повывели в округе дружинники, красуясь перед городскими девками, всех горынычей, но какой-нибудь глот вполне мог сохраниться. Тем более что любили эти твари поджидать добычу как раз лежа тихонечко на дне рек и болот. Что ж, вариантов нет. Осторожненько, по мосту мимо дерева. – А хороший сегодня денек, однако, – сам себя подбадривал Федот, – засветло в деревню доберусь, разберусь. А там уже и банька, первачок. А может, прости Крестос за скоромные мысли, и девчонка какая найдется, разбитная, да ладненькая… Отдыхать – так отдыхать. От трудов праведных, от города, от нудных обязанностей и от сисястой Дуньки Репиной, то есть Евдокии Ивановны. Больно уж неутомимая в постели бабенка была, трех мужей уморила, да и князю пришлось бы несладко, кабы верный егерь на помощь не поспешил. Куда уж там беру с его аршинными когтищами и полной пастью зубов… Приняв решение и сразу повеселев от того, что можно дальше уже не ломать голову, а действовать, Федот начал собираться. Насвистывая под нос мелодию песенки «Будет ласковый дождь», которую любил наигрывать на гуслях слепой музыкант из городского кабака под названием «У…» (у чего, древний обломок вывески умалчивал), Федот убрал бинокль в футляр. Сам футляр бережно положил в рюкзак. Вещица редкая ныне, глупо будет ее лишиться. Припомнив недобрым словом княжескую милость, закинул автомат за спину и взял шипострел. Аккуратно снял и завернул в платок чехол, укрывавший острие пропитанной соком анчара стрелки-шипа. Невероятно сильный яд выполнял только одну функцию – делал живое мертвым. Будь ты хоть мутант, хоть дендроид, хоть человек – один укол, и завещание составить ты уже не успеешь. Второй рукой егерь вытащил из кобуры старый двуствольный обрез. – Так, все? Потом будет уже некогда суетиться… Пожалуй, нафта тоже не повредит. Переложив из рюкзака в подсумок пару бутылочек с горючей смесью, Федот счел себя готовым хоть к атаке, хоть к обороне. А хоть и перед девчонками деревенскими покрасоваться. Тоже неплохо будет. «Ласковый дождь» сменился на «Полет Жар-птиц». Мысленно пожелав себе удачи, Федот направился к мосту, сложенному из каменных плит. Только они выдерживали поверку временем и вездесущими растениями, да и то потихоньку отступали в неравном бою. Между плитами давно уже пробились стебли камнеломки. Мох и псевдолианы обвили колонны и свисали с пролетов, почти касаясь буро-зеленой воды. На подходе к переправе Федот спугнул стаю уток-гадюшек, выводивших под мостом своих не менее гадких утят. Мерзко шипя и теряя похожие на куски грязи перья, стая скрылась среди ветвей плакучек. Те росли вдоль всего противоположного берега и процеживали воду множеством длинных, покрытых тонкими волосками ветвей. Поглядывая по сторонам, Федот ступил на мост. Во мху виднелись две широкие колеи, пробитые регулярно проезжавшими здесь телегами. Внезапно сменивший направление ветер донес до егеря терпко-сладковатый запах, перепутать который было невозможно ни с чем. «Лукоморный Дуб во всей своей красе!». Вместе с запахом пришло ощущение расслабленности. Мир вокруг заиграл новыми красками, стал ярче и объемней. «Понятно, – мелькнула мысль. – Типичное отравление пыльцеспорами. Здравствуйте, глюки». «И тебе не кашлять». Бесполый голос зазвучал в голове одновременно с появлением здоровенного серого котища с разодранным ухом и исполосованной в многочисленных баталиях мордой. Кот спустился по стволу и улегся на нижней ветке. «Подходи, парень, поболтаем». «Ага. Уже бегу. Многие на такое попадались?» Подумав, Федот отступил на пару шагов, на взгляд прикинув расстояние до ветвей дуба. – Может, добром пропустишь? Неохота с тобой по-пустому языком трепать! – крикнул он в сторону дерева. «Ну, как знаешь. Не хочешь со мной поговорить, не надо. Сестричка, может, ты разберешься?» Отвернувшись, котяра самым наглым образом принялся вылизывать себя под хвостом. – Н-да. Вот не знал бы, что говорю с дубом, копающимся в моих мыслях, решил бы, что ты хамло, каких свет не видывал, – улыбнулся Федот. – Эх, наградил меня Крестос чувством юмора, общайся тут теперь с такими же шутами. Федот задумался, что делать дальше. Между тем из кустов рядом с корненогами дуба высунулась любопытная рыжая мордочка. Заметив егеря, лиса попыталась было юркнуть обратно, но ее словно за поводок выдернули и втащили на мост. А дальше стало происходить кое-что, доселе Федотом невиданное: лиса затанцевала. Она плясала, вертясь, подскакивая, размахивая хвостом и понемногу приближаясь. Силуэт ее плыл и искажался, как будто в знойном летнем мареве, иногда накрывавшем улицы города. Через несколько секунд, показавшихся Федоту невероятно долгими, перед ним оказалась юная девушка, танцующей походкой идущая прямо на него. Лисий хвостик, ставший еще пушистей, то прикрывал, то выставлял на обозрение ошеломленного егеря небольшие острые грудки с розовыми ареолами сосков и рыжий треугольник волос меж маленьких и стройных ножек. Резко пересохло горло. Федор почувствовал, как взмок лоб и участилось дыхание. Подумалось вдруг, что женщины у него не было аж целую неделю – дело доселе неслыханное. Организм немедля отреагировал. Сердце забилось быстрей, нагоняя кровь к причинному месту. В поплывшем от страсти мозгу вдруг промелькнула мысль: «А сиськи неплохо бы побольше…». Отвечая его желаниям, фигура оборотня потекла и увеличилась в требуемых местах. Еще и морф! Вот удача. В городе о таких ходили только слухи. Добыть бы эдакую зверушку… Пока Федот размышлял, тело уже действовало независимо от разума – сунув обрез под мышку, рука рванула ремни кевларки. – Сейчас, я сейчас, рыженькая, – бормотал Федот, – уже почти… «Кхеекх-архкхкхе! Бкхкее!» Отвратная какофония вернула Федота к реальности и заставила оторвать взгляд от праздника приближавшейся к нему плоти. На ветвях, как на балконе театра, расселись симбы: два бурундука, несколько гнусного вида ворон и даже один маленький сыч. Все они с интересом следили за происходящим на дороге. Но звуки издавали не они. Кашлял котяра. Оторвавшись наконец от своих драгоценных прелестей, серый нахал выкашливал немаленький клок шерсти. Вид у него при этом был донельзя довольный. – Ай, спасибо, котик! С меня целый мешок рыбы. Век не забуду! – Федот выхватил двустволку, которую только чудом не потерял, пытаясь раздеться. – Эй, дуб! Слушай меня, – выкрикнув это, Федот кивнул в сторону кота, – как думаешь, попаду я ему в причиндалы? На морде кота промелькнула обида. Листья дуба возмущенно зашелестели. – Сомневаешься? Твоя правда, может, и промажу. Будут тогда висеть его орешки целые и невредимые на радость бурундукам. А котик-то тю-тю. В клочки. Не зря же я в патроны столько дроби напихал. Красиво, наверное, твои ветки будут смотреться с такими украшениями. Впрочем, что бы ты понимал в красоте? Объясню конкретней. Будет больно! Ты ведь уже терял симб? Знаешь, каково это, если их вовремя не отпустить? – Федор взвел курки обреза и прицелился. – Сначала кот, потом лисичка, ворон не забуду, а там, глядишь, и за тебя примусь. 5. Почти там, но уже не тогда – Вот бы такую лиску себе добыть, – мечтательно протянул Василь, провожая взглядом очередную чарочку. Иван ничего не сказал, только вздохнул всей грудью. Старик занюхал самогонку хлебной коркой, ухмыльнулся в усы и отмолвил: – Добыть-то всякий норовит. Да не всякому дается. – А что, – оживился Василь, – правда ли, что если морфа к груди прижать и не пущать, кем бы он ни прикинулся, хоть змеищей, хоть углем горящим, так превратится тот морф в красну девицу и навеки с тобой останется? Епифаныч сощурил глаза. – Правда-то правда, только есть одна закавыка. Если симб до того, как его Лукоморный Дуб споймал, был красной девицей, то, конечно, в красну девицу перекинется. А если нет, тады извиняй… Белобрысый детинушка потупился. Темный и широкоплечий хмыкнул. Свет в окнах начал золотеть – приближался закат. 6. Почти там, но еще не тогда Красавица-оборотень, уже готовая принять Федота в когтистые объятия, вдруг отдернула руки. Во всем ее виде сквозила нерешительность. Дерево, скрипя, тронулось с места, с шумом выдирая из земли корненоги. Посыпались комья земли, в траве заметались какие-то мелкие тварюшки. Метр за метром дуб отступал от реки к развилке и путеводному камню. Федор шагнул в сторону, обходя стороной пританцовывающую лисицу, и двинулся по мосту. – Извини, сестричка, почти получилось у тебя, – взгляд Федота поневоле опустился на выписывающий замысловатые фигуры задок девушки. Сердце вдруг вновь засбоило, а желание вернулось, да так, что Федор едва снова не шагнул в объятия сладкой смерти. – Не смотреть, – пробормотал он. – Не выйдет снова, красавица. Собрав все силы, егерь перевел взгляд на лицо рыжеволосой. Чувственный рот, в котором виднелись острые зубки, вздернутый носик и слегка раскосые карие глаза. «Глаза, – говорил отчим, а затем и сержант в школе егерей, – всегда смотри в глаза. Они солгать не смогут». А в глазах девушки плескалось такое отчаяние, такая звериная тоска, что это окончательно отрезвило Федота. – Очень плохо? – предположил он. Во взгляде оборотня парню вдруг почудилась надежда, но губы равнодушно прохрипели: – Дорога открыта. Я тебя не трону, иди. Взгляд же молил об обратном: «Только не оставляй!». Две слезинки, скатившиеся по щекам, окончательно добили Федота. Женских слез он с детства терпеть не мог, чем всегда ловко пользовались сестрицы, упрашивая что-нибудь для них сделать или добыть. – А и жалко оставлять такую красавицу дубу, – пробормотал Федот, мысленно ругая себя на чем свет стоит за слабость. Между тем плиты моста остались позади, и теперь под ногами стелилась редкая травка, пробивающаяся сквозь старые колеи. Лисица следовала за ним, как привязанная, на расстоянии десяти шагов. Егерь старался не упускать ее из вида. Ни ее, ни дуб впереди, так что пришлось двигаться полубоком. Оттого Федот не сразу заметил в яме, оставленной корнями дерева, человеческий и лошадиный трупы. – Так! Федот шагнул к яме. То, что егерь увидел, ему совсем не понравилось: и лошадь, и человек в древнем измятом доспехе и плоском, напоминающем бритвенный тазик шлеме, здорово смахивали на мумий. – Так, – повторил он, – эй, дубье! На людской территории человека убить – соображаешь, чем это пахнет? – Я только защищался. Этот все наскакивал. Великаном обзывал… вот, – говорившая девушка махнула рукой в сторону дуба. Тот развернулся, чтобы показать обломок турнирного копья, застрявший в толстой ветке. От резкого движения грудь девушки соблазнительно колыхнулась, и Федот поспешно отвел глаза. – Эй, только не говори мне, что такой палкой тебе можно навредить… Федот двинулся к дереву, застывшему у путевого камня. Камень оброс ковром буро-зеленого мха. – По Договору такое карается смертью. И тут, дружище, – прищурился егерь, – у нас могут быть варианты. Отпускаешь симбов, и я тебя угощаю разрывкой, нет – анчар с нафтой. Он помолчал, ощущая, как ненависть дерева накрывает его грозовой тучей. А ведь разрывки было мало, анчара – и того меньше. Захотелось отступить, плюнуть на все, но глаза девушки, о которых вдруг подумалось Федоту, не отпускали. Обернувшись, Колобов еще раз посмотрел ей в лицо. Да, широко раскрытые, они все так же светились надеждой, несмотря на то что тело напряглось в готовности к стремительному броску, а из пальцев показались кончики лезвий-когтей. – Так какое твое положительное решение? – выкрикнул Федот. – Зеленая стрелка или черная стрелка? Разрывка или анчар? Напряжение, разлившееся в воздухе, стало почти зримым. Девушка еще сильнее согнулась, готовая прыгнуть на Федота. Кот зашипел, закаркали и взлетели в воздух вороны и… все закончилось. Со всхлипом упал на землю морф, сразу начав превращаться в лисицу. Вороны, дико галдя, рванули к лесу. Вереща, бросились врассыпную мелкие зверьки. Котяра, задрав хвост, припустил в сторону видневшегося вдали постоялого двора. – Так просто? Федоту уже приходилось уничтожать нарушителей Договора, только прежде никто из них не сдавался без боя. – Ну и ладненько, значит, разрывка. Колобов уже было взялся заменить стрелку в шипостреле, но, вспомнив о лисице, обернулся. Та все так же лежала в дорожной пыли, свернувшись калачиком и мелко дрожа. Внезапно ему захотелось хоть напоследок погладить ту, что так понравилась ему в человечьем обличье. Нагнувшись, егерь протянул руку… Этот порыв его и спас. В тот миг, когда человек отвернулся, дуб приподнялся во всю длину корненог. Ломая ветви в попытке достать наглеца, дерево рухнуло туда, где только что стоял егерь. За мгновение до этого, увидев вставшие торчком уши лисы и ощутив, что времени у него почти не осталось, Федот подхватил морфа под брюхо и кувыркнулся вперед и в сторону… 7. Там, да не те – Ой, деда! – выдохнул Василь, от волнения расплескав по столу молоко. – И что же? Завалил тот егерь дуб, или дуб заломал егеря? И как с лисой? Старшой, хоть и делал вид, что ему вовсе не интересно, тоже ерзал на лавке. – Лису вам, – щербато хмыкнул старик. – Я там не был и боя того не видывал. А дуб, что дуб… небось, через мост проезжали, так и видели ствол? Наполовину в реке лежит, обгоревший весь, и корненоги растопырил… Не понравилась ему, видать, нафта-то. – А что ж на уголь не пожгли? – баском спросил практичный Иван. – Такой ствол, да оставили валяться. – Молод ты советы давать, – нахмурился Епифаныч, придвигая к себе блюдо с козлятиной. – Нюхнешь дымку лукоморного, тогда на тебя и поглядим. – Деда, дальше давай! – взмолился младший. – А то уж вечереет, поди, папаня коней запрягает. Больно охота байку твою дослушать. – Охота, так слухайте, – смилостивился старик. – Вот, значит, как оно было… 8. Те, да не эти Оставив за спиной пылающего противника, Федот, прихрамывая, направился к путеводному камню. По пути егерь стирал с лица пот и сажу. Болело плечо, по которому пришелся удар боевой лозы. Хорошо, кевларка спасла… Хлестнувшие по камню корни дуба содрали приличный клок ядовитого мха, явив миру кем-то выбитые слова. – Н-да, традиция: если есть стена, на ней кто-нибудь что-нибудь обязательно напишет… Ну-ка, поглядим. «Прямо пойдешь – славно гульнешь, но живым не уйдешь. Налево пойдешь – к любви придешь. Направо…» Тут надпись была грубо перечеркнута, и поверх красовались вкривь и вкось набитое: «…рот шатал». К чему, совершенно неясно. Свесив буйную головушку, Федот призадумался. – Вообще-то надо бы прямо, как князь наказывал, да уж больно на любовь охота поглядеть. И не только бы поглядеть. К тому же жрать хочется до невозможности… Федор решительно свернул на левую дорогу, где в отдалении виднелись крыши постоялого двора и трактира. Лисица следовала за ним в отдалении. Лишь изредка то из кустов, то из высокой травы высовывался ее любопытный носик, блестели внимательные глазки, да мелькал длинный пушистый хвост. Никаких особых сожалений по поводу отнятой у дуба жизни Федот не испытывал. Когда сзади раздался треск дерева, а затем громкий всплеск, он даже не обернулся. Гораздо больше его занимал постоялый двор впереди. Несмотря на шум и вспышки нафтовых бомб, никто не явился полюбопытствовать, что происходит у моста. Да и над трубами, поднимавшимися над крышей, дым так и не закурился. Подойдя ближе, егерь заметил, что на пастбище и в загонах не бродит скотина, не клюют зерно куры. Более того, животных даже не слышно. – Все страньше и страньше, – вспомнилась фраза из древней книги, которую Колобов удосужился прочесть в школе егерей. – Забор цел. Вышка со стареньким пламеметом не повреждена. Ворота вот открыты – непорядок. Федот остановился у раскрытой створки. Заходить совершенно не хотелось. Вновь всколыхнулись нехорошие предчувствия. Чтобы потянуть время, егерь оперся спиной о забор и стал насвистывать под нос «Марш Бирнамского Леса». Мелодия, считавшаяся негласным гимном княжеских егерей, всегда взбадривала Федота. Вот и сейчас, пока разум искал предлог плюнуть на все и смыться, тело уже начало действовать. Не торопясь, руки сменили в обрезе два использованных патрона. Запихнули гильзы в гнезда поясного патронташа. Обрез в кобуру. В шипострел новую стрелку – на сей раз с «гуманной» разрывкой. Анчарных осталось всего две, надо беречь. Автомат переместить поудобнее, на грудь. Что еще? Взгляд Федота вдруг наткнулся на притаившуюся неподалеку в траве лисицу. Показалось, что карие глаза морфа смотрят на человека с иронией. Мол, с лесным гигантом справился, а теперь боишься войти в открытую дверь. – Да не трушу я, красотка, а осторожничаю. «Ну-ну», – словно ответила взглядом лисица. Пасть ее раскрылась в подобии улыбки. – Ну все! Надо, Федя, надо! Егерь развернулся и осторожно прошел меж створок. Шипострел, поднятый на уровень глаз, искал цель. А вокруг тишина. Никого… Никого! Колобов едва не подпрыгнул от неожиданности: на завалинке у трактира, скрытый тенью от разросшегося над входом винограда, сидел мужичок. Если бы сидящий не шевельнулся, когда Федот осторожно шагнул в его сторону, его можно было бы принять за мертвеца. Худое, бескровное лицо землистого оттенка заросло многодневной щетиной; длинные усы повисли двумя грязными крысиными хвостами. Подойдя еще ближе, Федот ощутил запах давно не мытого тела. – Здрав будь, добрый человек! Не ты ли тут хозяин? Мне бы перекусить, да припасами разжиться, может, и узнать какие новости в округе. – Кхе, кхе… – прочистил горло сидящий, – да. Хозяин. Я. Слова с трудом прорывались наружу, словно сквозь набитое щебенкой сито. «Уж не мертвец ли? – подумалось Федоту, – да нет, не похоже». Вон и рубаха из джи-крапивы не надета. Только обычная одежка – на мужике была душегрейка из шерсти крис-козы, когда-то нарядная, а сейчас больше походившая на половую тряпку; штаны из грубой холстины и пыльные сапоги, почему-то не на ту ногу. «И не жарко ему?» «Берцы» Колобова давно уже лежали в рюкзаке, а на ногах были легкие кожаные мокасины. – Так что, будет чем накормить путника, или мне дальше топать? – Федот решил поторопить события. – Будет, кхе-кхе… отчего же, кхе, не покормить? – трактирщик начал подниматься. – Накормит тебя, кхе, баба моя…вкусно. У ног старика подошедший Колобов заметил псину. Собака лежала, не обращая внимания на гостя, положив морду на лапы и вывалив язык. Если ее бока и шевелились, то это не было заметно под ворохом свалявшейся в колтуны шерсти. По языку – Федот поморщился – ползала жирная зеленая муха. – Эй, хозяин! Да у тебя собачка сдохла, кажись? Трактирщик даже не повернулся. – Жучка? Не. Спит, паскудина. Кхе, кхе. Словно по сигналу, кудлатая лежебока открыла один глаз и зевнула. Хвост мотнулся по пыли. Муха, взлетев, описала полукруг и опустилась на открытый глаз собаки. – Н-да. Паноптикум, – пробормотал еще одно мудреное словечко егерь. Однако смахивало это на Одержимость. По-хорошему, надо было дождаться патруля на Жар-птице, сигнал подать и вызвать подмогу. Да вот сколько времени уйдет? Дядьке тогда хана, к видящим не ходи… Трактирщик тем временем дошаркал до двери. Сзади на его штанах темнело немаленькое пятно. Раздалось шипение. Федот поднял голову. На крыше, над самой дверью сидел давешний котяра. Спина его была выгнута дугой, шерсть стояла дыбом. Кот дико смотрел на ковыляющего внизу хозяина. – Ну точно, Одержимость. Теперь бы только Кукловода выявить. Федот огляделся. Хорошо-то как было вокруг, на вольном воздухе. И входить внутрь совсем не хотелось… – Ладно. Крестос, охрани меня, – Федот, пригнувшись, шагнул в темноту трактира. Когда егерь скрылся, на улице стали появляться неловко бредущие фигуры. Люди и животные выходили из овина, сеновала, окружающих постоялый двор огородов. Они стекались со всех сторон. Их целью был трактир. 9. То, да не это – Жуть! – Василь в возбуждении даже отодвинул от себя блюдо с крис-козлятиной. – Одержимые! У нас о таком давно уже не слыхали. Значит, правду сказывают, что вас тут Кукловод захватил? Как это? Ну, что чувствуешь? Страх, как любопытно! Глаза юнца заблестели. Даже невозмутимо жевавший до этого Иван с интересом взглянул на Епифаныча. – Что?! – Старик, в этот момент выпивший залпом чарочку, закашлялся. Лицо его раскраснелось, в уголках глаз выступили слезы, а рука зашарила по столу в поисках закуски. – Ну, как оно? Одержимым стать? – подумав, что старик не расслышал, повторил вопрос Василь. – Как оно? – трактирщик со злостью глянул на любопытствующего. – Ну вот представь, что тебе в зад жердину воткнули. Представил? Детинушка, зардевшись, словно девица, с улыбкой отвернулся. – А теперь представь, что еще одну воткнули тебе в глотку. Давай-давай, представляй! – Старик налил себе полную. – А потом их начинают крутить и вертеть. А ты, словно кукла в балагане, можешь только повиноваться. Хочешь кричать, да не можешь и все ждешь избавления… Не посоветую никому. Трактирщик махом выпил и захрустел маринованной репой. – Утомили вы меня такими вопросами! Старик поднялся и, слегка пошатываясь, вышел на улицу. – Сафон! – донесся снаружи его крик. – Ты, мать твоя дерево, чего языком обо мне полощешь? Я же просил… 10. Это Дверь за спиной Федота захлопнулась. Егерь прислонился к ней спиной, ощутив, как с той стороны в доски что-то ткнулось. И еще раз. И сильнее. Ожидая, когда глаза привыкнут к царившему в зале полумраку, Колобов на ощупь отыскал и задвинул щеколду. Прямо напротив егеря, у противоположного конца комнаты, между двух колонн из кирпича, виднелось нечто вроде стойки. Блестели стеклами бутыли, выстроившиеся на полках. Левую стену занимала печь. Была она холодна и пуста. Рядом в беспорядке валялись бруски сушеного торфа, стояли кочерга и ухват. Справа… – Мать моя!.. Да что ж за день такой! Справа, слившись с тенью от уходящей на второй этаж лестницы, стояло то, что Федот поначалу принял за шкаф. Присмотревшись, парень понял, что это та самая, обещанная стариком хозяйка. Ростом с Федота и шире его вдвое, женщина не шевелилась. Лишь блестели из-под сальных косм, закрывающих лицо, злые глаза. Пальцы рук сжимались и разжимались. – Здравствуй, хозяюшка, – решил потянуть время егерь. – Муж твой сказал, что накормишь меня. – К-хехк-хе… да. Проходи. Кхк-картофляники. Досыта. Бабища двинулась к камину. – Обиженным не уйдешь… Трактирщик, остановившись у длинного стола, тянувшегося через весь зал, повернулся к Колобову. – Кхе… садись. Сейчас. Будет. Федот прошел через зал и уселся на длинную скамью спиной к единственному окну. Хотя окно было не так чтобы маленьким, света оно давало на удивление немного. Автомат егерь положил на стол, накрытый пыльной серой скатертью, рядом пристроил взведенный шипострел. Мало ли что? Рюкзак решил пока оставить на спине. С Одержимыми ухо держи востро. Судя по тому, что двигались они не слишком скоро, Кукольник Федоту попался неопытный. И надо было его выявить, пока не вошел в силу. Баба, подойдя к печи, взяла ухват и потопала обратно. Мужичок, до этого кхекавший рядом, начал перемещаться за спину. «Начинается. И на голодный желудок, что обидно», – посетовал про себя Федот, привставая со скамьи. Но не тут-то было – кто-то вдруг вцепился в ноги егерю и потянул под стол. Федот потерял равновесие и покачнулся назад. Это спасло его от объятий трактирщика, намеревавшегося схватить гостя за горло. Руки лишь задели подбородок егеря, а сам хозяин повалился на Федота сверху. В дверь застучали сильнее. Смахнув с себя старика, слава Крестосу, весившего не слишком много, Федот уперся рукой в столешницу и заглянул под скатерть. В ноги его вцепилась худенькая девчушка. Светлые длинные волосы, заплетенные в косы, волочились по полу. Одетая в серый сарафан, девчонка с выражением решимости на лице, но с отчаянием в глазах тянула и тянула егеря под стол. – Извини, малышка. Заметив краем глаза вдруг заторопившуюся хозяйку с ухватом, Федот резким рывком освободил одну ногу и двинул ею по рукам, цепляющимся за штанины. Хватка разжалась. С силой оттолкнувшись от столешницы, Федот выскользнул из-за стола и, перекатившись в сторону, вскочил на ноги. Оружие осталось лежать, где лежало. Да Федот пока и не очень хотел устраивать тут побоище. – Ну же, Кукольник, покажись! – выкрикнул он. Одержимые дед и бабка приближались. Из-под стола выскользнула девчонка. Сделав рывок вперед и впечатав кулак в челюсть дернувшегося навстречу старика, Федот схватил шипострел. Пнув поднимающуюся с пола девчушку и перескочив через упавшее тело, рванул мимо бабы с ухватом и рыбкой сиганул в окно… – Дерьмо дендроида! То, что выглядело как давно не мытое стекло, оказалось плавательным пузырем глота. Федот, частенько пользовавшийся в цивилизованных местах таким способом ретироваться от разгневанных мужей, был пойман врасплох. Пузырь, спружинив, отбросил егеря прямо под ноги Одержимой. Та, махнув ухватом, умудрилась прижать Федота к полу. Немалый вес трактирщицы придавил его почище симб-бера, в объятиях которого как-то побывал егерь. А на ноги опять навалилась тяжесть. – Девчонка! Дерьмо… Старуха, хрипя, нависла над Федотом. Тот обеими руками вцепился в ухват. Концы рогатины вошли в старые доски пола по обеим сторонам от шеи, врезаясь в горло, не давая дышать. Федот, отпустив одну руку, зашарил на поясе и вытащил обрез. Убивать людей страсть как не хотелось, но умирать не хотелось еще сильней. Уже взведя один из курков, Колобов вдруг заметил, как в окне за спиной Одержимой что-то мелькнуло. Раздался треск порванного пузыря. В комнату хлынул яркий солнечный свет и чистый воздух. В ту же секунду размытая тень, вспрыгнув сначала на подоконник, одним прыжком переместилась на спину трактирщицы. Давление на глотке ослабло. Федот отпихнул ухват, стараясь надышаться всласть. На лицо полилось что-то теплое. «А дышать хорошо-то как, – пронеслось в голове. – Раньше и не замечал». Шум в ушах пошел на убыль, и Федот услышал, как хрипит и булькает над ним Одержимая. Горло у нее было выдрано напрочь, но трактирщица как-то еще ухитрялась стоять. За ее могучими плечами Федот углядел рыжеволосого морфа, увлеченно полосующего толстуху длинными когтями. «Н-да, страстная штучка. А ведь на месте Одержимой мог быть я». Ухват наконец-то выпал из рук Одержимой, и сама она стала заваливаться набок. Стук в дверь усилился. Под Федотом затрясся пол. Доски заскрипели, выгибаясь, словно под ними полз огромный крот. Морф замахнулась. «Крестос! Сейчас и девчонку убьет!» Федот рывком подтянул ноги с вцепившейся в них малявкой. Коготь рыжеволосой лишь скользнул по щеке девчушки, оставив кровоточащую царапину. – Не надо! – крикнул егерь, предупреждая следующий замах. Рыжеволосая остановилась и недоуменно поглядела на Федота. – Помогать? Не надо? – голосок ее, звучащий словно колокольчик, странно дисгармонировал с залитыми кровью мускулистыми лапами и грудью. – Надо! Хватай ее и… – Федот оглянулся в сторону окна, откуда на него таращилась еще парочка Одержимых. Дверь продолжала трещать, но пока держалась. – …и тащи наверх! Сам Федот сунул обрез в кобуру, схватил со стола автомат, подхватил лежащего без сознания деда и по выгибающимся доскам устремился вслед за морфом. Та волокла обмякшую вдруг девчушку. Доски пола с треском взлетели под самый потолок. Столы опрокинулись. Что-то, смахивающее на клубок змей, появилось над провалом в полу. Стали отлетать половицы в других концах комнаты. Отовсюду лезло серое, покрытое волосками и землей, извивающееся нечто. На ходу полоснув короткой очередью ближайший отросток – из него брызнули фонтанчики прозрачной желтоватой жидкости, а сам отросток резко отдернулся – егерь поспешил вверх по лестнице. Тащить старика в одной руке было неудобно, но не бросать же его на погибель? Меж тем вслед за отростками из подпола тут и там полезли зеленые побеги. Листья подымались над полом, распрямлялись и разворачивались, стряхивая с себя землю. Показались полусферы стволов. Что-то они Федоту напоминали, но вспоминать было некогда. Следующая очередь, скосившая часть синеватого купола, лишь привлекла внимание тварей к лестнице. «Где же Кукольник? Их не может быть несколько. Или может?» Федот, опустив старика на ступени, закинул «Укорот» за плечо. Придется разрывкой. Шипострел сухо щелкнул, и стрелка вошла в бок твари. Щелчок затвора, и вторая стрелка поразила другую цель. Еще три стрелы и одна анчарка, а дальше? Две твари перестали шевелиться. Морщинистая, как древесная кора, кожа расправилась и налилась желтизной. Несколько хвостов-отростков убрались под пол. Стук в дверь вдруг затих. Тем временем морф, оттащив девчонку на второй этаж и швырнув в первую попавшуюся комнату, вернулась и, схватив за душегрейку, поволокла наверх старика. Федот выстрелил еще пару раз. Еще две туши прекратили движение, но в глубинах разрушенного подпола зашевелилось что-то более крупное. Решив рискнуть, егерь сорвал с пояса оставшуюся бутылочку с нафтой и швырнул в самую глубину. Отвернулся и зажмурился. Полыхнуло. Трактир затрясся, словно лист на ураганном ветру. Зал внизу затянуло клубами пара от лопающихся тварей, заливающих соком огонь. Запахло печеными овощами. Последнюю стрелку егерь выпустил в подобравшийся вплотную к ногам отросток. Расталкивая мертвых и живых собратьев, из глубин подпола вырвался огромный, словно пожарная бочка, корень. Его кора дымилась, прожженная нафтой во многих местах. От твари отваливались целые куски, но в слепой ярости она продолжала ползти к лестнице. «Вот оно! Вот Кукульник! Дождался». Федот выхватил последнюю анчарку. Удар отростка по ступеням заставил его вцепиться в шаткие перила. – Кхе-кхерасе! Репа!.. – прокашлял голос со второго этажа, но тут удар еще большей силы снес поддерживающие лестницу столбы. «И тут проклятущая Репка достала», – безнадежно подумал Федот, а больше ничего подумать не успел: перила треснули, и лестница начала рушиться прямо в провал. Пытаясь ухватиться хоть за что-то, егерь разжал пальцы. Ядовитая стрелка, выпав, отскочила на уцелевшую половицу у стены. А сам Федот, широко распахнув глаза, полетел вниз. Время словно замедлилось, позволив жалкому человечку напоследок насладиться всем величием зрелища. Вот огнедышащий провал, исходящий паром, словно котел с рагу. Вот твари – живые, упокоенные, горящие, взрывающиеся от жара и продолжающие молотить воздух пожухшей ботвой. Вот труп толстухи, утаскиваемый в подпол, – извините, тетенька, так получилось, будет в рагу и мясо… Доски лестницы, перила, пролетающие мимо, разряженный арбалет в руке; качающееся под потолком тележное колесо, с которого свалились все свечи; усатая и немытая ряха старика, выпучившего глаза и что-то орущего, и, наконец, она – рыжеволосая, одной рукой держащая старика за шиворот, даже в такой момент остающаяся дико (подходящее слово) соблазнительной… Удар! Приземление было чрезвычайно болезненным, и дело даже не в высоте: нафта местами еще продолжала гореть. Весь подпол был в пару и дыму, от взрывающихся корнеплодов отлетали куски жгучей массы. Не успел Федот встать на ноги, как тут же по щиколотку провалился в кипящее варево. Боль! Только сейчас до Федота дошло, как ему больно. Если бы не пододетая под кевларку рубаха из джи-волокна, болевой шок его бы просто убил. Однако егерь продолжал жить и, карабкаясь по ворочающимся корням, ползти к единственной цели, прекрасной и недостижимой – к стреле, к анчарке. Дойти. Подтянуться. Взять стрелу. Это просто. Просто взять и убить эту тварь. Дойти. Дотянуться… Поперек туловища обернулось корневище, еще одно дернуло за ноги, опрокидывая егеря на спину. Боль. Шипение нафты. Прокушенные губы. Слезящиеся от пара глаза. – Тварь! Сдохни! Выхватив свободной рукой егерский тесак, Федот принялся рубить и полосовать врага. Вдруг еще одна мысль пробилась сквозь волну боли и ненависти. «Морф!» И тогда Колобов, взглянув наверх, закричал из последних сил: – Стрела! Подай стрелу! Помоги… А затем вокруг сомкнулась тьма. Тьма кипящая… тьма горячая… тьма прохладная и шершавая, словно наждаком обдирающая кожу… тьма… …Старик, просунув между столбиками голову, во все глаза смотрел на творившееся в его корчме безумие. На парня, окутанного клубами пара, во вспышках пламени, среди извивающихся корней что-то вопящего о стрелах и помощи. Рубящего направо и налево волосатые и извивающиеся крысиные хвосты репы, ЕГО репы, которую он самолично посадил… Но вот парня дернуло и потащило в глубину подвала… Перед глазами старика мелькнуло что-то стремительное. Обнаженная рыжеволосая девица, на лету превратившись в пушистую лисицу, приземлилась у самого провала на все четыре лапы, скакнула в угол и подхватила зубами стрелку. Затем заметалась-запрыгала, словно танцуя, среди затухающих языков пламени, шевелящихся корней и паровых гейзеров, и прыгнула в темноту вслед за исчезнувшим парнем. И все стихло. Осталось только бульканье постепенно остывающего в подполе рагу. 11. Вечер Старик-трактирщик сидел на завалинке, привалившись спиной к нагретой за день стене. Закатные лучи солнца окрашивали все в багряные тона. Караван, груженный репой и самогоном, отправился в обратный путь. Торговец, не пожелавший оставаться на ночь, спешил. – Быстрее продам, быстрее приеду за новой партией, – сказал он старику. Мальчишки, сыновья трактирщика, заперли ворота на ночь. Старший Петро полез на вышку за пламемет. Рядом присела молодая жена. Светловолосая бродяжка, которую старик когда-то подобрал и выходил, заменила погибшую супругу. Да как заменила! Старуха, бывало, и поколачивала мужа. – Эх, спасибо стрельцу с его лисицей, обереги их Крестос. Старик обнял женщину и прикрыл глаза. – Все будет хорошо… 12. Утро. Six Feet Under …Тьма… тьма мягкая… тьма… пушистая?…Тьма, насыщенная множеством незнакомых запахов. Или уже не тьма? Кто-то лизнул Федота в щеку, затем в нос. Федор попробовал сфокусировать взгляд – и тьма рассеялась. Он находился в странном месте. Кругом земля, торчащие корни, острый запах прели. Рядом с ним лежала рыжеволосая и хитро улыбалась. Федот ощупал себя. Где боль? Жив ли он? Он был абсолютно гол, но ему это не мешало. Вместо холода тело подавало совершенно другие сигналы. Хотелось есть, хотелось двигаться; его переполняла энергия, сила и… желание? Федот повернулся к девушке. – Колобок, колобок, я тебя съем, – проворковала она и снова по-лисьему ухмыльнулась. Или не проворковала, а просто подумала? – Не ешь меня, – подумал в ответ Федот. – Я тебе еще пригожусь. – Ой ли? – Сейчас увидишь. Федот с рычанием притянул девушку к себе. Острые коготки впились ему в спину. Два пушистых хвоста переплелись. «Хвост?» – успел удивиться Федот, но тут ему стало не до хвоста… А на поверхности шел ласковый дождь. Жизнь продолжалась. Майк Гелприн Там, на юго-востоке Сказитель пришел в Город вечером, на закате. Нет, я буду рассказывать по порядку, а то собьюсь, потому что у меня дырявая память. День начался как обычно. Утром я заглянул в детскую проведать Люси. Она спала, волнистые золотые пряди разметались по подушке. Осторожно ступая, чтобы не потревожить мою крошку, я вышел из комнаты и притворил за собой дверь. Потом спустился вниз и отправился к Барри Садовнику. Барри, как всегда, возился в саду с цветами, и я спросил, как дела и не надо ли ему чего-нибудь. – Все в порядке, Том, – ответил он, – вот, смотри, сегодня я высадил орхидеи. Тебе нравится? – Очень нравится, – сказал я. – У тебя замечательные цветы, Барри, и такие красивые. Как называются вон те, красные? – Это рододендроны, Том. А вот гиацинты, дальше розы, гладиолусы, хризантемы. Жаль, что ты не запомнишь. – Прости, старина, твоя правда, – сказал я, – ты же знаешь, у меня дырявая память. Но мне все равно очень по душе твои цветы. Я сейчас двинусь к Джеку, передать ему что-нибудь от тебя? – Передай Джеку привет, Том. И, слушай, как Люси? – Прекрасно, просто замечательно, – сказал я. – Спасибо тебе, что спросил. Джек Хохмач, как всегда, рассказал мне новый анекдот. Анекдот был очень смешной – про дрянного мальчишку, который подсматривал в замочную скважину, как соседская дочка ловила кайф перед зеркалом. Я долго смеялся, настолько веселый был анекдот. – А что такое кайф, Джек? – спросил я, отсмеявшись. – Помнится, ты объяснял мне. И зачем его ловят, говорил, только я запамятовал. – Это неважно, Том. Ты очень хорошо смеешься, дружище. Тебе правда понравился анекдот? – Очень понравился. Я на славу повеселился, Джек, спасибо тебе. Ты сам-то как? Он сказал, что все просто прекрасно, спросил про Люси, потом мы еще немного потрепались, и я двинулся дальше. С Ученым Бобом я сыграл партию в шахматы. Боб снова поставил мне на седьмом ходу мат и сказал, что я неплохо играю, но не слишком внимателен. – Мне все равно приятно играть с тобой, Том, – сказал Боб. – Гораздо лучше, чем самому с собой. И вообще, это здорово, что среди нас есть ты. Я хотел сказать – ты и Люси, Том. Я простился с Бобом и пошагал дальше. Зашел к Питу Дворнику, который, как обычно, подметал площадь. Поболтав с ним, двинулся к Марку Строителю, от него – к Билли Музыканту, потом к Эдди Маляру. Так к вечеру я обошел всех, и когда начало смеркаться, заторопился домой, к Люси. Но не успел войти на порог, как прибежал Джерри Охранник и сказал, что в Город пришел Сказитель. – Что такое Сказитель? – спросил я. – Не бери в голову, Том, с твоей памятью ты все равно забудешь, – сказал Джерри. – Главное, что он пришел и велел всем собраться у Джонни Мастера. Ты прямо сейчас иди к Джонни, Том, а я еще должен забежать за Барри и Эдом. – Я пришел из большого Города, – заговорил Сказитель, едва мы собрались в забитом проводами, трубами и всякой железной рухлядью доме Джонни Мастера. – Этот Город очень далеко отсюда, в пятистах милях на юго-восток. Его построили люди, много людей. Там высокие красивые дома. Там солнце плещется лучами в реке и деревья в парках склоняют кроны к берегам поросших кувшинками прудов. Там найдется работа для любого из вас – каждый сможет выбрать занятие по себе. Вы все должны идти туда, вас там ждут, и вам будут рады. Я не сумел сдержать чувств и заплакал. Я ревел в три ручья и не мог произнести ни слова от радости. Сказитель замолчал, и остальные молчали тоже – мои деликатные друзья ждали, пока я выплачусь. – Простите, господин Сказитель, – спросил Барри Садовник, когда слезы у меня наконец иссякли, – а в этом Городе, там нужны садовники? – Да. Там очень много цветов, и крайняя нужда в тех, кто умеет за ними ухаживать. – А дома? Возводят ли там каменные дома? – спросил Марк Строитель. – Конечно. Людей в Городе становится все больше, им необходимы каменщики, кровельщики, монтажники, маляры. Кроме того… – А как насчет преступности? – прервал Джерри Охранник. – Есть ли в Городе преступники? – Обязательно, – ответил Сказитель. – Город кишит преступниками, и очень нужны те, которые будут охранять жителей от криминала или сторожить заключенных в тюрьме. Все замолчали, и тогда я решился. Я боялся задавать этот вопрос, страшился его, я просто умирал от ужаса. Но я должен был его задать, обязан, и я спросил: – Есть ли в Городе маленькие дети, господин Сказитель? – Ну конечно, – ответил он, и счастье захлестнуло меня. – Там ведь живут люди, и, естественно, у них рождаются дети. Много детей, мальчиков и девочек, за ними обязательно надо ухаживать, непременно. – Вы ведь подождете меня, правда!? – закричал я, стоило Сказителю захлопнуть за собой дверь. – Я быстро, мне только надо забежать домой – забрать Люси. Я захвачу ее и немедленно вернусь, мы можем выйти сразу после этого. – Ты никуда не пойдешь, Том, – сказал Ученый Боб, – и никто не пойдет. Никакого Города там, где сказал этот клоун, нет. И людей в нем нет. Они погибли очень давно, почти сто лет назад, когда произошла катастрофа. На Земле больше нет людей, Том, остались только мы, роботы. Людей истребил вирус, который они сами же изобрели, держали в пробирках, а потом выпустили на волю. Мне очень жаль, Том. Мне показалось, что Боб убил, уничтожил меня. Я не верил. В то, что он сказал, верить было нельзя, невозможно. – Боб, – выдавил я из себя. – Ты ведь не всерьез, Боб? Ты же слышал Сказителя, мы все слышали. Город, в нем дома, парки, сады. В нем дети. – Этот робот не Сказитель, Том. Он Сказочник. Последняя модель, их начали выпускать незадолго до катастрофы. Его предназначение – рассказывать детям байки. Детей больше нет, Том, вот он и ходит по Городам да плетет небылицы нам. Больше он ничего не умеет, только это. Зато у него отличные солнечные батареи, он просуществует еще долго. Будет бродить по Земле много лет после того, как перестанет функционировать последний из нас. А у тебя слабые батареи, Том, тебе нужна постоянная подзарядка. Если ты не послушаешь меня и уйдешь, то погибнешь – без мастерской Джонни ты проживешь всего несколько дней, а потом не сможешь больше передвигаться и будешь долго ржаветь в том месте, где упадешь. Поэтому ты никуда не пойдешь, Том. Ты останешься здесь, с нами, ты нужен нам, и потом, вспомни – у тебя есть Люси. – Боб, – сказал я сквозь хлынувшие из глазниц слезы, – там дети, а Люси… Она все, что у меня есть, но она… Боб, ведь Люси всего лишь пластиковая кукла. Я вышел из Города, едва рассвело. Я шагал на юго-восток, прижав Люси к корпусу левым манипулятором. Я запомнил направление, твердил его про себя всю ночь и сумел не забыть. Я – робот-нянька, я не могу без детей, я должен быть с ними. Сказитель не соврал: там, впереди, стоит Город. В нем живут дети – мальчики и девочки. Те, кто остались, они умнее меня. Мои друзья, они умеют думать, одни лучше, другие хуже. А я не умею, я могу только чувствовать, так работает моя программа. У меня дырявая память, я не запоминаю новые слова, а если запоминаю, то они вытесняют старые. Не знаю, что именно я забыл, заставив себя запомнить направление и расстояние. Пятьсот миль, сколько же это шагов? Боб посчитал бы за пару мгновений, а я не могу. Я буду просто идти, пока не увижу Город. Он что-то говорил насчет батарей. Когда я плохо себя чувствую, то всегда иду в мастерскую к Джонни, и тот лечит меня. Втыкает провода и заливает вовнутрь густую тягучую жидкость. После этого мне непременно становится лучше. Теперь Джонни больше не будет. Но ничего, справлюсь. Я сильный, в инструкции по эксплуатации написано, что я могу переносить на себе до шести детей разом, а сейчас со мной лишь Люси. На пятые сутки я упал и не сумел подняться. Я лежал на спине и смотрел в небо, обняв Люси обоими манипуляторами. Я не плакал – слезозаменитель давно вытек. Я знал, что умираю. Я смотрел в небо и видел в нем высокие красивые дома и парк с деревьями, ласкающими кронами кувшинки на поверхности пруда. И детей, много детей. Мальчиков. И девочек. А потом они меня нашли. Мои друзья, все восемнадцать механических душ. Джонни Мастер подключил ко мне провода, и я почувствовал, как живительное покалывание, а за ним и целебная боль прошли через корпус. Затем Джонни залил в меня нужные жидкости, Пит и Барри протерли сверху донизу ветошью, и я очнулся, сел, подобрал с земли Люси, а потом поднялся. – Я не вернусь, – сказал я. – Спасибо за все, но не вернусь. Я пойду дальше и буду идти, пока не найду Город. – Мы идем с тобой, – сказал Барри Садовник. – Нам всем нужен Город и нужны люди, Том. Я должен выращивать цветы – живые, а не искусственные. Марк должен строить дома, Эд – их красить, Джерри – охранять. Не просто дома, Том, а те, в которых живут люди. – А как же?.. – спросил я. – Боб, ты говорил, что людей больше нет. Я ведь все помню, Боб, несмотря на дырявую память. – Я посчитал вероятность, – ответил Боб. – Она больше нуля, Том. Хотя и стремится к нему. – Что такое вероятность? – спросил я. – Это шансы, что Сказочник не соврал. Они выражаются числом от нуля до единицы. В нашем случае это число состоит из многих нулей. После первого из них – десятичная точка, а остальные – между ней и одной, стоящей в самом конце, единицей. И их там… – Много? – спросил я. – Тебе лучше этого не знать, Том, к тому же ты все равно забудешь. Я думаю, лучше бы и мне этого не знать. – Извини, Боб, до меня не дошло, – признался я. – Ты очень хорошо это рассказал, но я опять ничего не понял. Совсем ничего. – Тебе и не надо понимать, Том, – сказал Джонни Мастер. – Мы идем на юго-восток. У меня с собой все для того, чтобы дойти. Только это надо нести. Ты ведь сильный, Том, ты понесешь аккумуляторы? – Конечно, Джонни, я понесу все, что ты скажешь. Я очень сильный, и мы обязательно дойдем. Я возьму себе маленькую девочку. Непременно с золотыми кудряшками. Я лучше всего нянчу маленьких девочек, от трех до пяти лет. У меня обязательно будет такая. К тому же я несу для нее подарок. Люси… Я отдам ей Люси – все, что у меня есть. Вячеслав Бакулин Not son of peasant, или Как при помощи русской народной сказки написать heroic fantasy Введение, в котором объясняется, что все мы будем делать Давным-давно пан Анджей Сапковский поведал всем, что англосаксов, де, в фэнтези нипочем не обскакать. У них, де, есть Артуровский архетип, а без него[2 - Сапковский, Анджей. Пируг, или Нет золота в Серых горах / Пер. с польск. Е. Вайсброта // Дорога без возврата. Москва: «Издательство АСТ», 1999.]… Спорить с мэтром я нисколько не собираюсь и лишь хочу напомнить: у нас (и не только у нас, но у нас – в первую очередь, это вам любой Пропп скажет) тоже есть чем ответить. Я уже как-то ссылался на чье-то весьма саркастическое высказывание, что фэнтези по своей сути не что иное, как сказка, ставшая былью. Подтверждать или опровергать его – дело неблагодарное и заранее бесполезное, поскольку любой из спорщиков, как показывает практика, все равно останется при своем мнении. Так что я ни в коей мере не собираюсь выяснять, что было сначала или что важнее, нужнее и сурьезнее. Да и разговор совсем не об этом. Близость двух литературных жанров несомненна, и вот я решил попытаться представить, как можно при создании одного опираться на другое. Что по мне, получилось весьма забавно, а кто захочет, может провести обратную трансформацию. Кстати, не хотите ли мне помочь? Обязанности распределим так: Вы будете творить, я – Вам советовать. Гонорар – пополам. Идет? Вот и отлично. Для начала возьмем с полки томик «Русских народных сказок» собрания А.Н. Афанасьева любого года выпуска (у меня, например, 1982), раскроем его на оглавлении и отыщем самое героическое с точки зрения сюжета произведение. «Колобок» не подойдет (это скорее horror), «Гуси-лебеди» – тоже (больше смахивает на magic adventure)… Ага! Есть! Как Вы насчет опуса под названием «Иван – крестьянский сын и чудо-юдо»? Тут у нас соблюдаются почти все составляющие канона классического фэнтези: есть Герой, волшебный меч, враг, недоброжелатели, любовная линия и т. д. И, кроме того, мало настолько героических историй, как сказания о драконоборцах, что мы, собственно, и имеем. Возражений нет? Тогда идем дальше. Прежде всего, напомните-ка мне, уважаемый соавтор, как должна начинаться любая нормальная русская народная (да и не только) сказка? Правильно. «В некотором царстве, в некотором государстве». Вот отсюда и начнем. Таинственность, конечно, дело хорошее и в фэнтези отнюдь не лишнее, а вот неопределенность и условность по канону не положена. Да и к чему она здесь? Ведь большинство поклонников жанра при обсуждении произведений очень часто именуют их не по названию, а по наименованию мира либо значимой его части: Хайбория, Средиземье, Земноморье, Вестерос и иже с ними. А теперь представьте себе вариант с «некоторым» царством, которое часто еще и «тридевятое». То-то. Кроме того, читателя почти всегда (хотя бы из вредности) интересует, кто первый сказал в этом самом мире «Да будет свет!» и куда этот первый потом делся. И ради чего он это сказал. И кто ему мешал. И почему. И… Впрочем, достаточно. Картина и так ясна. Нужна космогония хотя бы на самом примитивном уровне. Стал-быть, начать следует примерно следующим образом: давным-давно всемогущие боги Белобрюх, Чернодыр и сестрица их Гипотенуза Прекрасная, самозачатые и саморожденные, решили что-нибудь эдакое сотворить. Причем, разумеется, Белобрюх творил, Чернодыр ему активно мешал, а Гипотенуза обоим советовала. В результате появилась планета Что-то-с-чем-то, а на ней – земля, вода и еще много чего, включая людей, которых Белобрюх тут же принялся любить и учить, Гипотенуза – обольщать, а Чернодыр – смущать и портить… Часть первая, или «Он сказал: “Поехали!”, и…», в которой фигуры всех цветов расставляются по местам Много веков и эпох спустя на некогда новорожденной земле, в молодом (всего каких-нибудь восемьсот лет назад основанном) королевстве Тыр-Мыр-Приозерном, расположенном в весьма живописной (даем краткое описание не больше двух страниц) и сравнительно мирной (вскользь упоминаем о жестоких войнах, которое Приозерье долго вело с врагами на Юге или Севере, поскольку само оно почему-то всегда оказывается на Западе, хоть ты тресни!) местности, в прекрасном замке (описание на совести автора) жил да был крутой и матерый Герой… Кто сказал «Иван»?! Разве так зовут крутых и матерых? Нет, сударь мой, это имя нам никак не подходит, и не взывайте к моему патриотизму! Не фэнтезевое оно, а славяно-шовинисты нам, великим Творцам, и вовсе не указ! Ладно, я тоже не изверг: пойдем на компромисс и наречем нашего Героя – Айвен. И красиво, и благородно, и канон не страдает. А для спасенной впоследствии прекрасной принцессы (см. ниже) прибережем ласковое обращение «Айвенго» – и дело в шляпе. Ну, как выглядят и что умеют подобные Герои, надеюсь, рассказывать не нужно, а желающие подробностей могут справиться в бессмертном эссе Свиридова[3 - Свиридов, Алексей. Малый типовой набор для создания гениальных произведений в стиле «фэнтези», пригодных к употреблению на территории бывшего СССР в умеренных количествах // Миры, что рядом. – Москва: Траян-Р; Тверь: Полина, 1996.]. Тем более что был Айвен… Кем-кем? Крестьянским сыном? А зачем, объясните мне? В русских сказках, если мне память не изменяет, основных профессий у главного героя три: крестьянский сын (признаю, куда уж деваться), солдат и принц. И то, что сынов значительно больше, объясняется очень просто: сказки – народные, а о ком народу еще сочинять, как не о себе, любимом? Солдат же, в свою очередь, тоже не аристократ вовсе, а выходец из все той же крестьянской среды, насильно забритый даже не на два года по Конституции, а на долгий четвертак. Вот и получается, что за крестьянское происхождение нашего Героя только один пункт, а против – по меньшей мере два. Первое. Не совсем понимаю, как в фэнтези объяснишь, что простой крестьянский сын вдруг стал крутым и матерым Героем. Боги, даже очень добрые и терпеливые, вроде наших с Вами самородков, что-то не очень рвутся учить всяких-разных ратному и прочему делам за одну ночь, а с обычным учителем, будь у него хоть сорок девять (7х7) пядей во лбу и под косой – ясный месяц, он бы проваландался не один год… если из этой затеи вообще что-нибудь получилось бы. И вообще, да простит меня М.В. Ломоносов, но мне слегка не верится в учтивых, благородных, вежливых, воспитанных, интеллектуальных, начитанных, и при этом – крестьянских хоть сыновей, хоть дочерей, хоть внучатых племянников троюродного брата снохи деверя оных! Разумеется, если их долгое время не дрессировали, о чем – см. выше. Беда же имеет подлую закономерность наваливаться неожиданнее Кипрского банкового кризиса, а вовсе не ждет, пока вчерашний конюх и, простите, дурак дойдет до кондиции. Второе. Чем занимаются в повседневной жизни крестьянские сыны, знает далеко не каждый современный Творец, поэтому с принцами, рыцарями и прочими блаародными господами что Тридевятого царства, что Never-Never Land’а в этом отношении несравненно проще. Любому известно, что они ни черта не делают, кроме как совершенствуют свое тело и разум, готовясь к будущему правлению (которое все никак не наступает), да еще отчаянно скучают, изнывая без настоящих подвигов. Ах да, чуть было не забыл еще кое о чем! Мы же уже описали замок, а крестьянские дети в замках Тыр-Мыр-Приозерья могут выполнять только роль прислуги, которая (роль, то бишь), что ни говори, отрицательно действует на отношение читателя к образу Героя, сколь бы положительным он ни был. Итак, решено. Madame est Monsieur, позвольте вам представить Его высочество принца Айвена Приозерского, будущую Надежду и Опору всего нашего и ряда сопредельных Измерений! Звучит, а? Стало быть, идем дальше. В отличие от сказки, в которой и размер, и традиция предполагают стремительное развитие действия из серии «veni, vidi, vici», нам нужна предыстория, которая подводит читателя к основным событиям, кое-что объясняет и куда больше не договаривает. Интригует, одним словом. Вы со мной согласны? Вот и чудненько! Стало быть, некоторое время мы тупо описываем балы, пиры, охоты, турниры, флирт, отравления, заговоры, неудавшиеся покушения и прочую придворную рутину, в которой увяз Айвен. Описываем настолько тупо и до тех пор, пока читатель всеми печенками ее не возненавидит и не уяснит для себя на всю оставшуюся жизнь: такое – не для Героев! Говорите, он спросит, чего же тогда принц не даст оттуда деру? Правильный и, главное, своевременный вопрос (приятно писать не только для законченных кретинов, правда?). Мы как раз к этому подошли. Помните, когда мы в самом начале описывали Приозерье, мы упоминали о долгих и кровопролитных войнах? Разумеется, Героем тогда работал папа Айвена, который и закончил победоносно многовековую распрю, отдав ей лучшие годы своей жизни, левый глаз, правую ногу и почти все зубы. Одним словом, старик уже не тот (причем странно: в мир иной он упрямо не торопится, а Айвен – натура слишком благородная, чтобы его подгонять), души не чает в своем единственном чаде (само собой, красавица-матушка умерла, когда крошке было всего ничего) и никуда его от себя надолго не отпускает. Внимание! Весь этот абзац имеет немаловажное значение, поскольку логически поясняет, что в случае неожиданно нагрянувшей беды спасать Тыр-Мыр-Приозерье некому. Кроме принца. Ладно, оставим ненадолго Айвена – ему скоро придется здорово попотеть, так что пусть пока отдохнет, – и перенесемся в пещерку где-то на краю земли (если хотите, можно заменить пещерку на скалистый утес, убогую хижину на болоте, землянку в степи и проч.). Ночь. Холодно светит луна (полная, само собой!), вдалеке слышен тоскливый волчий вой. У выбранного из списка убежища еле теплится костерок, а рядом замерла сухонькая фигурка, закутанная в плащ неопределенной расцветки, из-под которого выглядывает Жутко Древний Меч, искрящийся посох и изрядный кусок длинной белоснежной бороды. Обладатель всего этого, не отрываясь, смотрит мудрыми глазами в звездное небо. До тех пор, пока оно неожиданно не озаряется ярчайшей вспышкой, – то упала (зловеще-красная, слепяще-синяя, стерильно-белая, но только не зеленая, уж простите) звезда. Проследив, куда она рухнула, человек вздыхает и звучным голосом произносит: – Туда скоро придет беда. Настал мой час! Часть вторая, или «Здрас-сте, я ваша тетя!», в которой, собственно, все и начинается И ведь действительно настал, поскольку приземлилась звезда, само собой разумеется, на мирной пока еще земле Приозерья. А вслед за ней пришла и обещанная беда: из-за Серых гор и Безводных пустынь, где водятся лишь мерзкие гады, черные колдуны и ненасытное племя Налоговой Инспекции, прилетело Чудо-Юдо. Да, предлагаю, в нарушение сказочного канона, использовать это, как имя собственное, и писать с заглавных букв. Тем более что истинное имя агрессора, во-первых, страшная тайна, и, во-вторых, его с первого раза все равно никто не может выговорить – Такхизисошелобъёрмунганигрендельбабай (что в приблизительном переводе означает «Сейчас-прилечу-и-всех-пожру-трепещите-несчастные»). Тварюга была до ужаса древняя и, как и все колдуны-оборотни (см. ниже), характера мерзкого, нрава злобного, размера громадного и дыханья вонючего. Вот только что голову, в отличие от сказки, все-таки лучше сделать в единственном числе. Во-первых, эдакое триединство – уже излишняя помпезуха, во-вторых, Айвен и с одной головой намается, а уж трехголовое Чудо в фэнтези не одолеть и Киммерийскому светочу всех Героев. Даже после принятия на грудь пятиведерной бочки мандрагорового самогона. И вот прилетела эдакая каракатица, гнусаво распевая «Smoke on the Water»… – ой, куда это меня понесло? – и распинала, шутя, армию, посланную старым королем. Внимание! Настоятельно рекомендую не описывать последовавшее побоище, дабы не раскрывать раньше времени карт и одновременно – усугубления трагичной ситуации ради. Вместо этого лучше выдать несколько пугающих мистических предзнаменований грядущего поражения, а на закате доставить в замок пару жестоко израненных рыцарей на загнанных конях – все, что осталось от армии. Делать нечего, старому королю приходится, скрепя сердце, отпустить в поход на Чудо-Юдо любимое чадо – Айвена (который в настоящий момент, до глубины души обиженный тем, что его не пустили повоевать, приводит в действие сидячую голодовку). Но не как в сказке – одного или с хитрым дядькой, а с дружиной, в которую вошли лучшие из худших воинов королевства (ибо лучших из лучших, как известно, давно уже переварило мерзкое чудовище). Во главе этой дружины стоит некто сэр Подлетс – начальник пожранного воинства и по совместительству – носитель титула славнейшего воина Приозерья (впрочем, это не мешало Айвену мордовать его на всех турнирах, отбивать у него девушек одним взмахом прегустющих ресниц, и так далее). Являясь дальним родственником старого короля, сэр Подлетс в настоящий момент занимает весьма видное место при дворе и, если бы не Айвен, вполне мог бы после смерти нынешнего правителя занять престол. Внимание! Сэр Подлетс – один из тех израненных рыцарей, что спаслись от Чуда-Юда, но, в отличие от товарищей, изранен он шутя, скорее – глубоко поцарапан. По официальной версии – оттого, что лучше прочих владеет оружием; на самом же деле – увидев, как монстр лихо жрет его подчиненных, Подлетс не менее лихо задал деру и все свои увечья получил, продираясь верхом через горы, леса, колючие кусты и заросли крапивы. И вот теперь он всенепременно хочет войти в отряд, «чтобы отмстить за свой позор», но на самом деле вынашивает коварные планы по способствованию убиению Айвена и расчищению себе пути к трону. Итак, начинается quest. Отряд сначала достигает места побоища, хоронит то немногое, что осталось от друзей и родственников, и у братской могилы дает страшную клятву отомстить. Громче всех, разумеется, клянется сэр Подлетс. Не зная, в какой стороне искать убийцу, воины некоторое время рыщут по округе, находя лишь пепелища деревень и очень много отожравшихся до комплекции индюка воронов. Все в депрессии, Айвен винит во всем себя, квасит с горя на пару с Подлетсом и громко сомневается в мудрости Богов и правомерности именования Героем – сугубо на фоне лирически настроенной природы. Внимание! Крайне важный эпизод. Во-первых, он раскрывает Айвена как личность, причем личность тонкую, романтическую и не по годам интеллектуальную. Во-вторых, подчеркивает, что настоящий quest – это вам не хи-хи, и только в сказках Герой всегда точно знает, что ехать ему нужно именно к речке Смородине и никак иначе. А в истинной героике человеческие возможности все же ограничены и нуждаются в мудром направлении свыше. Направление оное, кстати, не заставляет себя долго ждать. Через какое-то время продолжающий трудолюбиво рыскать по округе отряд разведчиков привозит в лагерь ма-аленькую босоногую девочку ВОТ С ТАКИМИ глазищами, в которых светится вековая мудрость. Кроха указывает пальчиком, что «бяка, скушавшая маму, папу и единственную козу Амалфею, полетела во-о-он туда». Благородный Айвен не может оставить ребенка одного и берет его с собой, несмотря на бурные возражения сэра Подлетса, которому оный ребенок с самого начала чем-то сильно не нравится. Впрочем, взаимно. По пути как бы случайно происходят разные мистические события указательного толка: путеводные камни, на которых высечены горящие синим пламенем руны, древние старцы, дающие туманные намеки, стычки с бандами мародеров и разбойников, у главаря которых «случайно» завалялся в сумке пергамент с древней картой, и прочее. Сложив все сведения воедино, Айвен понимает, что, судя по всему, логово Чуда-Юда находится на крайнем Юге, у истоков зловещей реки Смородины (которую, кстати, лучше переименовать в Смрадн-ривер, чтобы адекватнее передать всю зловещесть). Естественно, с девочкой все это безобразие никто не связывает. Но потом Айвен, присмотревшись, начинает замечать у малышки разные странности: то лесных волков с руки кормит, то по воде гуляет, то случайным прикосновением страшные раны и геморрой исцеляет. В одну из ночей, отведя девочку в сторонку, он задает ей до неприличия простой вопрос: «Ты хто?», в ответ на который та неожиданно окутывается клубами бирюзового дыма, сладко пахнущего жасмином, миндалем и «Camay Elegant», и предстает перед обалдевшим Героем во всей своей красе. Поскольку является замаскированной богиней Гипотенузой Прекрасной. Богиня признается, что уже давно «пасет» Айвена, подтверждает его догадку о том, что злобный колдун-оборотень скрывается в окрестностях Смрадн-ривер, и предупреждает, что Героя ждет одна потеря и одно обретение и – что основное, – главная его встреча еще впереди. После чего эффектно катапультируется обратно в свои Небесные чертоги, на прощание чмокнув принца так, что он запомнит это до конца своих дней. Окрыленный надеждой, отряд движется к заветной цели. Чем дальше, тем больше окружающая среда кажется больной и испорченной мерзостным влиянием Чуда, все больше на пути встречается бандитов и разных хищных тварей (самые безобидные представляют собой помесь воробья, крокодила и бензопилы «Дружба»), отряд несет первые потери, сэр Подлетс довольно потирает руки. Внимание! Тут можно раскрыть читателю, что Подлетс уже давным-давно продался Юду с потрохами и обещал в обмен на трон Приозерья сгубить Айвена, о котором колдун давно знает все – вплоть до цвета и размера нижнего белья – и смертельно боится, получив некоторые пророчества от своего покровителя (см. ниже). В одну из ночей в Ущелье Попранных Клятв на мирно спящий отряд налетает огромное воинство Юдиных клевретов, разумеется, наученных заблаговременно сделавшим ноги Подлетсом. Да-да, не удивляйтесь. В отличие от сказки, у нас колдун обязан иметь многочисленное войско. Он не настолько глуп, чтобы по примеру своего сказочного прототипа сражаться с Героем на ненадежном мосту по рыцарским правилам (один на один, да еще и с предоставляемыми противнику передышками). Маги, а особенно злобные черные колдуны, существа подлые и не гнушающиеся ничьей помощью для достижения своей мерзостной цели. Их рассуждения обычно строятся следующим образом: «Мои слуги подло убили Героя. Это факт. Но слуги – мои, оружием их снабдил я, да и сам план подлого убиения разработан лично мной с начала до конца. Значит, и Героя убил именно я!». И потом, в сказках, как уже отмечалось, Героя редко сопровождает дружина лучших из худших воинов Приозерья, издавна славившегося своими бойцами. С одной стороны, ее нужно нейтрализовать, с другой же – если за это возьмется сам Чудо, то он, несомненно, натолкнется на Айвена. И Айвен, так же несомненно, отправится на тот свет, поскольку не переживет всего того, что ему напророчила нашими устами Гипотенуза Прекрасная. А с волей богов спорить – увольте… Вот почему воины Айвена сражаются с доблестью гоплитов царя Леонида в изображении Зака Снайдера (каждый кладет не меньше пяти врагов, а сама битва описывается во всех брутальных оттенках на нескольких страницах) и гибнут, как один. Сражавшийся лучше всех Айвен бежит, в процессе отчаянной погони кладет еще больше, но, прежде чем окочуриться, один из недругов крепко дает Герою по голове. Айвен теряет шлем и без сознания падает в овраг, где его ночью хрен найдешь. Окровавленный шлем приносят Подлетсу, тот ликует и немедля спешит к своему хозяину хвастаться. Часть третья, или «Мы еще повоюем!», в которой все что-то ищут Айвен приходит в себя в пещере или хижине, избитый, с рассеченной и небрежно забинтованной головой, без оружия и доспехов, но – живой. Рядышком дремлет длиннобородый, вполне безобидного вида старикан, причем дремлет так крепко, что голодному и измученному жаждой Герою приходится произносить «Кхе-кхе!» минут пять, прежде чем на него обратят внимание. Наконец дедушка возвращается из грез обратно на землю, и Айвена начинают кормить, лечить и пичкать полезной (с точки зрения дедушки) информацией. Принц, в частности, узнает о том, что: – этот мир был создан так давно, что и не упомнишь, двумя братьями и сестрой; – братья испокон века развлекаются тем, что стравливают людей и нелюдей, а сестра спорит сама с собой, чей ставленник победит на этот раз; – последние двадцать семь раз побеждал Белобрюх, и теперь Чернодыр всерьез намерен отыграться; – Чудо-Юдо – оборотень, колдун, некромант и оппортунист, – разумеется, ставленник Чернодыра, черпающий энергию из его Черной Мощи; – сейчас Чудо-Юдо силен, как никогда, и реально приблизился к тому, чтобы завоевать весь мир, если не разрушить его до основанья, а уж затем… Айвен чувствует, что от всего этого у него голова идет кругом, и тут старец предлагает ему самому вывести самый важный факт. С содроганием в голосе Айвен предполагает, что именно он, принц, и является последней надеждой мира. Старик хмыкает и качает головой. Слегка разойдясь, Айвен интересуется, какого же черта он, принц, тут делает, и получает ехидный ответ: один он, хоть и принц, никогда не одолеет Чуда-Юда, пока не найдет средство, вещь и свою половину. А самый важный факт заключается в том, что его собеседник – великий маг Мик Маусс Разноцветный, известный также на Северо-Западе, как Уолт, а на Юго-Востоке – как Дисней. С тихим стоном Айвен теряет сознание и погружается на несколько суток в исцеляющий волшебный сон. Внимание! Айвен, конечно, не Спящая Красавица, но хотя бы пару дней ему поспать просто необходимо. За это время он не только подлечится, но и может научиться чему-нибудь полезному, – например, иноземным языкам, необходимым для последующих поисков. А поскольку сон – магический, то вряд ли у кого возникнут сомнения в том, что Герой уж слишком быстро оправился от травм. Вновь пришедший в себя Айвен и Мик отправляются в дорогу. Заметьте, здесь вновь расхождение со сказочным шаблоном. Какой-нибудь «старичок-лесовичок, похожий на пень или сморчок» в лучшем случае подарил бы Герою полезную в обиходе вещицу вроде транскосмического сверхдеструктора и отправил подобру-поздорову на смертный бой. В худшем же Айвен лишь узнал бы, где может храниться оный деструктор или хотя бы захудалая коняжка, на которой можно продолжать поиски. И уж конечно, спасать и лечить бессознательного Ге роя лесовичок бы не стал, а уж тем более – сопровождать его в последующих поисках. Мик, разумеется, тоже прекрасно знает, где и чего им нужно искать, но молчит как рыба, упорно не желая облегчать и без того непростую Геройскую работу. Самое большее, чего от него можно добиться, – мах рукой в сторону вроде бы неприступных гор Ганса-Христиана. И понимай, как хочешь. За время путешествия маг учит Айвена разным премудростям, нещадно эксплуатирует на почве готовки и систематически шлепает по рукам, когда тот их тянет к Миковскому мечу. Герой, дескать, должен себе сам добыть меч, да не простой, а единственный и неповторимый, который один во всем свете и может пробить жидкокристаллическую шкуру Чуда-Юда в его драконьем обличье. А меч Мика совершенно для этого не подходит, поскольку, во-первых, пенсионерский, во-вторых, именной, в-третьих, дорог как память и, в-четвертых, бутафорский (т. е. жутко заколдованный). Айвен всякий раз завистливо вздыхает, но ручонки убирает. Подробно описывать последующие поиски нет необходимости. В результате двух месяцев изнурительных походов по горам, лесам, морям, городам и весям Айвен приобретает немного мудрости, оружие, доспехи, коня, пятнадцать новых шрамов и значительно расширяет свой лексикон на предмет ругательств. Доходы Мика несколько скоромнее: конь, мешок древних артефактов, которые «в бою с Юдом тебе все равно не помогут, а мне, глядишь, на что и сгодятся», и пару миллионов золотом «на домики для бездомных поросят». А уж если Вам сильно хочется подчеркнуть, какие эти месяцы были нелегкие (будто и так не ясно), то позже можете упомянуть, что самый маленький из новых шрамов Героя – подарок от чудища, против которого те, описанные перед боем в ущелье Попранных Клятв, все равно что Виллабаджо против «Фэйри». Самое же главное – то, что коня Айвена зовут Снусмумрик Быстроногий, внук Слейпнира, а меч называется Кровавый Мясоруб. Внимание! Вот их приобретение описать необходимо весьма подробно, поскольку всем ясно, что ТАКОЕ на базаре не купишь, если это не Базар-на-Деве. Впрочем, можно не заморачиваться насчет этого, а выкрутиться просто и в то же время изящно. Дело в том, что и коня, и меч Мик пару веков прятал в пещере, соседней с той, в которой очнулся Айвен. А мотал он бедного юношу по свету только для того, чтобы твердо убедиться в его пригодности для грядущего великого испытания. Кроме того, не знаю, как насчет коня, но древнее ковыряло уж точно необходимо расписать во всех красках, а заодно дать краткий экскурс в историю наиболее прославленных из его бывших владельцев. Теперь оставим на некоторое время Айвена и посмотрим, что поделывает наш старый знакомый сэр Подлетс. Надо сказать сразу, что помимо трона Приозерья у него во всей этой истории есть еще одна цель. Женщина. Которая, само собой, молода, прекрасна и Подлетса терпеть не может. А кроме того, она принцесса соседнего с Приозерьем Шыр-Пыр-Залесья и прозывается, что бы Вы ни думали, вовсе не Марьюшкой или Аленушкой, а Мари или Элен. В худшем случае – Юджинией. Итак, явившись в Черный Оплот (Вы не ослышались. Колдун наш весьма приветствует комфорт, да и слуг где-то нужно держать. Посему у него имеется весьма недурной замок, о котором – см. ниже.) Чуда-Юда, потрясая шлемом Айвена, как Чингачгук снятым скальпом, сэр Подлетс заявляет, что принц устранен, и требует награды. Ликующее Юдо устраивает банкет, после которого, изрядно упившись «Кровавой Мэри», на всякий случай заглядывает в Шар Всевидения. И видит в нем, как живой, здоровый и даже весьма окрепший Айвен гоняется за Миком по пещере, размахивая Мясорубом и изрыгая непечатные словеса. При этом и волшебника, и меч Чудо давно считал достоянием истории. Кое-как справившись с припадком эпилепсии на нервной почве и вправив на место отвалившуюся нижнюю челюсть, колдун вызывает Подлетса и устраивает ему допрос с пристрастием. Принудительно съев дюжину бикмаков и сорок один бульонный кубик «Кнорр», тот наконец сознается, что мертвого тела Героя не видел, клянет обманщиков-подручных и просит пощады. Мстительное Чудо долго не соглашается, но, в конце концов, сменяет гнев на милость и приказывает Подлетсу для реабилитации лично привести к нему объект его желаний. Принцессу Элен, другими словами. Внимание! Подлетс и не подозревает, что девушку Чудо-Юдо давно взял на заметку, поскольку из достоверных источников узнал, что судьбы его, ее и Айвена связаны крепко-накрепко. Исходя из этого, он решил… нет, что Вы, никакого людоедства! Как можно столь преступно разбрасываться прекрасными принцессами?! Наш с Вами персонаж, в отличие от сказочного, дракон только в душе и (иногда) обличьем. Но мозги он имеет все же человеческие, а стало быть, понимает: семьсот лет холостой жизни – это предел. Элен же, как уже отмечалось, молода и прекрасна. Наш старый знакомый Мик – кстати, известный в очень узких кругах как Старик Зигмунд – мог бы рассказать на эту тему занимательную байку. О бедном юноше, которого жизнь и нехорошие женщины так часто обламывали, что он вконец отчаялся. А отчаявшись вконец, обратился к черной магии. Потом заручился поддержкой Чернодыра. А что было потом, рассказывать не нужно. Одним словом, дракон, который, что ни говори, сидит внутри каждого из нас, расцвел в нем махровым цветом. Все это мог бы поведать Мик, но он сейчас сильно занят тем, чтобы не дать Айвену и Мясорубу себя настичь. И слава богам! Такие истории могут завести даже дальше приснопамятного места, в которое мсье Макар не гонял своих телят. А оно нам надо?.. Сэр Подлетс прилежно принимается за работу. Наводнив дворец Залесья следящими устройствами, он в конце концов узнает, что через какое-то время принцесса собирается в гости к своей нежно любимой тетушке Августе с незначительным эскортом. Разумеется, эскорт попадает в засаду и уничтожается, а ликующий, несмотря на располосованную ногтями физиономию (и забрало не помогло!), Подлетс доставляет красавицу к своему хозяину. Примерно в это же время Айвен, проснувшись прекрасным утром, находит записку примерно следующего содержания: «Вызван срочную командировку тчк Обеду не жди тчк Встречай Смрадн-ривер тчк Твой суслик». Письмо подписано руной, которая означает «Мик Маусс Разноцветный, Великий, Могучий, Славный, Доблестный, Бескорыстный» и проч. в количестве ста сорока пяти титулов. Сначала Айвен думает, что записка – один из розыгрышей Мика, до которых он всегда был великим охотником, и первую половину дня посвящает обыску всех девятнадцати пещер и их окрестностей. Найдя в итоге лишь связку петард с истекшим сроком годности, накладную бороду, левый лакированный штиблет, полбутылки виски «Джек Дэнниелс», три окурка «Кэмел» и шестнадцать медвежьих капканов, Герой понимает, что маг и вправду смотал удочки. Побившись немного головой об стену, посетовав на судьбу и сложив два душераздирающих хокку, Айвен облачается в доспехи, вешает на пояс Кровавый Мясоруб, седлает Снусмумрика и берет курс на Смрадн-ривер. Часть четвертая, или «Ну что, не ждали?!», в которой всех ждет множество сюрпризов Путь к истоку треклятой речки тернист и долог. Читатель это знает, я это знаю и даже Вы, мой достопочтенный соавтор, об этом должны догадываться. Стало быть, описывать мы его не станем. И перенесемся из пещеры Мика прямо к подножию Страшно Высокой Горы (на самом деле ее настоящее название – Гранд-Унд-Гениаль-Капут, что на языке Великого Малого Народца означает: «На это скопление камней полезет по своей воле только полный придурок»), на вершине которой непонятно как держится Оплот Чуда-Юда. Айвен задумчиво чешет в затылке латной перчаткой, – такой подлянки он явно не ожидал. В отчаянии Герой начинает совершать оскорбительные жесты и телодвижения, при этом громогласно и в подробностях расписывая сексуальные предпочтения предков колдуна по обеим генеалогическим линиям, только чтобы привлечь внимание к своей персоне. Но, к величайшему негодованию Айвена, его, судя по всему, никто не слышит и на смертный бой выходить не собирается. Снусмумрик, который, в отличие от своего легендарного дедушки, летать не обучен, уныло хрустит на зубах гранитом и преданно смотрит хозяину в глаза. И вот тогда Айвен, движимый каким-то внутренним порывом, вытаскивает из седельной сумы арфу и затягивает любовную песню, исполненную светлой грусти. Внимание! Если даже Айвен по Вашей прихоти и не умеет петь (хотя что это тогда за Герой?!), затянуть что-нибудь эдакое он здесь просто обязан. Чуду-Юду, разумеется, все его вокальные упражнения до лампочки Ильича, а вот томящаяся в неволе красавица Элен услышать песню просто обязана. И не просто услышать, а влюбиться в исполнителя, что называется, с первого слуха. Так вот, пока Айвен у подножия Горы дерет глотку, мы перенесемся в Оплот и чуть назад во времени. Сэр Подлетс, привезя принцессу Элен, заслужил Чудину благодарность в устной форме, большую шоколадную медаль на грудь, но – и только. Колдун как-то случайно забыл сообщить своему верному слуге, что девушку он приберег для себя, и наивный (ха-ха!) предатель до сих пор свято верит в то, что не сегодня завтра станет счастливым молодоженом. А Юдо тем временем сам не на шутку увлекается своей прекрасной пленницей и начинает увиваться вокруг нее атлантическим угрем, суля славу, богатство, власть над миром и четыреста тонн первоклассной косметики. Девушка гордо отвергает все его посулы (хотя и плачет украдкой по ночам в подушку, представляя себе упущенный парфюм) и соглашается принять в дар лишь Шар Всевидения. Внимание! Ни в коем случае не забудьте сделать красавице от лица глупого колдуна этот подарок. Самой девушке он нужен примерно так же, как Чуду-Юду – Айвеново пение, поскольку она не знает, что это такое, и из вредности выбрасывает бесценную вещь в пропасть сразу же, как только удается ее выклянчить. А вот для правдоподобности сюжета этот маленький инцидент даст весьма много: отныне колдун уже не сможет следить за Айвеном и, следовательно, мешать ему оказаться вовремя у подножия Страшно Высокой Горы. Так вот, влюбившись без памяти в голос Айвена и здраво рассудив, что тот, кто так поет, плохим быть просто не может, Элен целеустремленно двигает прямо в личные покои Юда. Безжалостно подняв колдуна с постели, она в ультимативной форме требует всенепременно привести певца пред ее светлые очи. В противном же случае на ее благосклонность похититель может не рассчитывать. Выругавшись, Чудо вызывает Подлетса, поручая ему спуститься и притащить взбалмошной девчонке неведомого певуна. Внимание! Само собой, Гору пронизывает прекрасная винтовая лестница, один конец которой начинается в винном погребе Оплота, а другой скрывается под громадным валуном на шарнирах, на котором в данный момент сидит поющий Айвен. Объясняется же это очень просто: колдун для входа-выхода из дома всегда может обратиться драконом, чего нельзя сказать о его многочисленных слугах, начиная с того же Подлетса. Сэр Подлетс с несколькими солдатами замковой стражи спускается по лестнице и оказывается у Айвена прямо под… Короче, вся штука в том, что пока Герой не встанет на ноги, выйти агрессоры не смогут. На счастье, в этот момент Снусмумрик видит прекрасную кобылицу и, не задумываясь, откуда бы в диких горах взяться прекрасной кобылице, чешет за ней. Айвен, который никакой кобылицы не видит (разумеется, это был фантом), бежит за конем, обзывая его всякими нехорошими словами, а сэр Подлетс и компания благополучно выбираются на поверхность. Так и не догнав коня, раздосадованный Айвен поворачивает обратно… и буквально натыкается на человека, которого давно уже считал мертвецом и неоднократно выпивал за упокой его души. Немая сцена. Внимание! Тут очень важно подчеркнуть, что не по годам начитанный и эрудированный Айвен, как и положено истинному Герою, донельзя наивен. Он и не подозревает о роли Подлетса во всех своих злоключениях, до сих пор считая его честным человеком, славным малым, добрым собутыльником и своим лучшим другом. Понятное дело, что Подлетс тоже не ожидал столкнуться с принцем нос к носу. Однако кем-кем, а уж дураком предатель точно никогда не был (не считая того факта, что он с самого начала выбрал не ту сторону), поэтому он молниеносно выхватывает меч, сносит голову одному из своих спутников и что есть мочи орет: «На помощь!». Айвен, таким образом удостоверившись, что его друг и вправду жив-здоров, обнажает Мясоруб, после чего деморализованные солдаты Чуда шеренгами отправляются на тот свет. После объятий и поцелуев хитрый сэр Подлетс рассказывает доверчивому Герою душераздирающую байку. Судя по ней, он единственный из всего отряда пережил ночное нападение и, думая, что его друг и господин пал в бою, решил отмстить за него и в одиночку расправиться с Чудом-Юдом. Терпя жестокие лишения, он добрался до Оплота, хитростью узнал о потайном ходе, но напоролся на патруль, и лишь благословенное вмешательство принца спасло его от неминуемой гибели. Айвен проглатывает эту чушь, сэр Подлетс отодвигает камень, и оба входят в туннель, ведущий к заветной лестнице, чтобы через час с небольшим оказаться в винном погребе. Подлетс, который и не думал о том, чтобы справиться с Героем своими силами, вызывается пойти на разведку. Айвен отпускает его, и через некоторое время тот возвращается в сопровождении почти всех стражников Оплота. Ничего не понимающий Айвен обнажает Кровавый Мясоруб и прислоняется к стене, готовясь подороже продать свою жизнь. И тут из пустоты начинают, как из рога изобилия, сыпаться шаровые молнии, первая же из которых превращает вероломного предателя в живой (впрочем, ненадолго) факел. Следом за ним вспыхивают еще несколько врагов. Из ступора принца выводит странно знакомый насмешливый голос: «Ну что, так и будем столбом стоять?» Рефлексы берут свое, и через некоторое время Чудо-Юдо оказывается практически без охраны. После этого на стене погреба загорается красная стрелка с подписью «Тебе туда». Так и не пришедший до конца в себя Герой, тем не менее, понимает: только в сказках позволено пренебрегать маскировкой. Посему он шустро разоблачает сходного с собой по комплекции врага, переодевается, набрасывает поверх доспехов плащ капитана стражи и устремляется к выходу. Указующие стрелки исправно появляются перед каждым поворотом и перекрестком, а немногочисленные глухонемые слуги видят лишь спешащего по своим делам офицера стражи, до которого им нет дела. В результате через какое-то время Айвен оказывается у незапертой двери. Толкнув ее, он попадает в роскошно обставленную комнату, по центру которой стоит резное ложе под шелковым балдахином. А на ложе этом лежит и крепко спит самая прекрасная девушка, которую принц когда-либо видел. Не владея собой, Герой зачем-то снимает шлем, склоняется к девушке и осторожно целует ее. Нежная рука тут же обвивает его за шею, поцелуй из осторожного превращается сначала в нежный, а потом – в страстный. Красавица, все так же продолжая целовать Айвена, опускает свободную руку к полу, некоторое время что-то ищет, а потом отталкивает от себя Героя. Тот, разумеется, удивлен таким резким изменением отношения к себе, но в еще большее удивление его приводит ночной горшок, вырезанный из цельного сапфира, которым девушка от души припечатывает ему промеж глаз. С немым вопросом в глазах: «За что?» Айвен без сознания опускается на застланный роскошными коврами пол… В себя он приходит через некоторое время; его голова покоится на чем-то мягком, теплом, гладком и вообще жутко приятном по всем параметрам. Еще бы, ведь это ничем не прикрытые колени Элен… Не опускаясь до такой ерунды, как объяснения своих поступков, или, тем паче, извинений, девушка чуть дрожащим голосом вопрошает, что он тут делает. Айвен, не совсем еще пришедший в себя, бурчит что-то насчет «убить, отмстить и ваще». «И?» – требовательно произносит принцесса. Герой путается в словах и думах, пока кто-то не дает ему смачный мысленный подзатыльник, коий буквально выбивает из геройского горла «спасти». Элен взвизгивает, и Айвена снова начинают целовать. Долго и со смаком. Внимание! Конечно, оба молоды, красивы, предречены друг другу судьбой, да и вообще, гормоны играют, ручки трясутся, глазки сверкают и так далее. Но мы все-таки героику пишем, если кто еще не понял, да и время сейчас неподходящее, чтобы так преступно силы тратить. Главный бой еще впереди! Ну ладно, ладно, последний поцелуй… Айвен счастлив, о предательстве и смерти Подлетса он уже благополучно забыл, но теперь перед ним встает новая проблема. Уж больно хочется поскорее разобраться с Чудом-Юдом, а для этого, как ни крути, придется вывести возлюбленную из зоны боевых действий. Потому как, во-первых, возлюбленная в доброй драке только помеха, а во-вторых, ее ведь и зацепить ненароком могут. Ищи потом другую, страдай… Девушка скоренько заворачивается в самый неприглядный из своих плащей, низко натягивает на лицо капюшон и берет в белы рученьки поднос с кубком и надкусанным яблоком (маскировки ради), после чего влюбленные покидают комнату. И даже проходят без приключений пару коридоров. А вот на третьем натыкаются непосредственно на хозяина Оплота, который как раз шел узнать, куда это запропастился верный сэр Подлетс. Одного взгляда на пару Чуду хватает, чтобы со всех ног броситься бежать, громогласно призывая охрану и чью-то мать. Вы совершенно напрасно удивляетесь, что наша маскировка не сработала. Не зря говорят, что мастерство не пропьешь, ой, не зря. Ну не тянет принцесса Элен на простую служанку, хоть тресните по всем швам британским флагом! И походка не та, и жесты, и манеры. Кроме того, самый скромный плащ принцессы, уж простите, «всего-навсего» шелковый, серебром шитый, белкой отороченный. А тут еще Айвен, хоть и «косящий» под обычного капитана стражи, демонстративно выставляет на всеобщее обозрение меч, который колдун регулярно созерцает в собственных пьяных кошмарах. Короче, картина ясна. Стража появляется на удивление быстро, и ее, вопреки надеждам Айвена, много. Даже чересчур. Посему он быстро целует любимую, посылает ее вперед, объяснив дорогу по методу «не доходя – упрешься», а сам с удовольствием принимается за привычное дело. Любимая же, у которой, при всех ее достоинствах, твердая двойка по ориентированию на местности, с самого начала сворачивает не в тот коридор. Тем временем Айвен, добив последнего стражника и только-только войдя во вкус, достигает личных покоев колдуна. Разумеется, они преступно пустуют, но из-за гобелена на стене слышен удаляющийся топот. Герой с остервенением срывает ни в чем не повинный образчик ткацкого мастерства и видит потайной ход. Внимание! Это только с точки зрения Айвена Юдо трусливо убегает, не желая принимать бой. «Колдун» – это вовсе не синоним «дурака», чаще даже наоборот. Дело в том, что, по причине узости помещений, Чудо никак не может обратиться драконом и показать Герою, где раки зимуют. И вообще, «побег» и «тактическое отступление» – вещи разные. Хитрый колдун просто выманивает Айвена на крепостную стену, куда и ведет обнаруженный тем потайной ход, что, согласитесь, для подобных приспособлений весьма странно. Но Герой сейчас просто не в состоянии логически мыслить, поскольку шибко разгорячен, воодушевлен и вообще самым нецивилизованным образом жаждет крови. Так что он вскоре оказывается на стене, где его уже поджидает враг и где, как известно, свободного места – во! Стало быть, мы имеем следующую раскладку: а) весьма внушительная крепостная стена, находящаяся в трудно оценимом по причине тумана (про Страшно Высокую Гору, надеюсь, не забыли?) расстоянии от земной поверхности; б) две параллельные лестницы, между которыми не шибко длинная (метров тридцать) площадка; в) на площадке, ухмыляясь, стоит Чудо-Юдо, которому давно уже пора обращаться в дракона. Но он ждет Айвена, поскольку, как и положено кадровому негодяю, законченный показушник; г) по лестнице слева на стену взбирается принцесса Элен, совершенно очумевшая от страха, а также неудобности длинного платья с корсажем, абсолютно не приспособленного для бега на марафонские дистанции с препятствиями; д) по лестнице справа на стену попадает Айвен, лихо размахивающий Кровавым Мясорубом; е) Мясоруб завывает дурным голосом на манер «Янки дудл», «Боже, храни королеву» или «Во поле березка стояла»; ж) Мясорубову вою диссонансом вторит холодный северный ветер, которому все эти разборки совершенно до фени. Дальше события разворачиваются с молниеносной быстротой. Чудо и Айвен видят друг друга и принцессу одновременно. Колдун тут же наставляет на замершую без сил девушку палец и клянется, что превратит ее в куклу Барби, если Герой немедленно не отдаст ему меч. Айвена терзают смутные сомнения по поводу честности противника и такой уж необходимости ему конкретно этой принцессы, но в этот момент рядом с ним из воздуха материализуется Мик Маусс Разноцветный. Он делает пасс рукой, ветер изменяет свое направление и сносит Элен. С тихим писком девушка исчезает в тумане. Колдун с воплем: «Так не честно!!!» начинает оборачиваться драконом, но Айвен с ответным воплем: «Меч захотел?! На, подавись!!!» швыряет в него Мясоруб. Чудо-Юдо некоторое время изумленно смотрит на железяку, торчащую у него из груди и самозабвенно выводящую туш, а потом взрывается, оставляя после себя лишь дымящуюся лужицу H SO (конц.). Айвен полоумным взглядом смотрит на лужицу, переводит взор на паскудно ухмыляющегося Мика, а потом дико орет: «Я иду, любимая!!!» и сигает через стену в пропасть. Часть последняя, или «Вот такие дела…» в которой расставляются все точки над «i» В принципе, если бы мы с Вами, мой почтенный соавтор, были последователями Муркока, то после описанных событий гордо написали бы «конец», а в эпилоге отбрыкались бы тем, что еще не известно, что случилось с Элен и Айвеном после падения в бездну. Может, они и не погибли вовсе, а провалились в какое-нибудь сопредельное измерение, где жили долго и счастливо и умерли в один день. Или погибли, но их души переселились в другие тела, чтобы эпохи спустя встретиться и закрутить все сначала, ибо, как учили нас древние, omnia vincit amor et sed prudentiae indicium[4 - Любовь побеждает все, и мы покоряемся любви (лат.).]. Но только мы сами с усами (а я – так еще и с бородой), и как-нибудь обойдемся без Муркока. …Придя в себя, Айвен долго не желает верить своим чувствам, которые, вопреки здравому смыслу, нагло утверждают, что он жив и здоров. Светит ласковое солнышко, щебечут птички, зеленеет травка, журчит ручеек, а невдалеке пасется Снусмумрик. «Рай!» – расслабленно думает Айвен, особенно когда замечает рядом с собой Элен. Девушка лежит, подсунув руку под голову, без единой царапинки, и еще прекраснее обычного. Герой любуется на возлюбленную до тех пор, пока за его спиной не раздается требовательное покашливание. Айвен оборачивается и в один момент пересматривает свои представления о Рае. Ибо Рай, в котором присутствует Мик Маусс Разноцветный, содержит в своем названии всего две буквы и начинается на «А». И еще там пахнет серой и жареным. – Хватит на меня пялиться! – неделикатно обрывает поток мыслей принца маг. – Ты жив, хоть этого и не заслужил. Она тоже жива, но пока спит, поскольку нам с тобой нужно покалякать без свидетелей. Тут Айвен замечает, что Мик несколько изменился. Одежды мага из цвета хаки стали белоснежными, посох вырос на полметра и венчается килограммовым бриллиантом, а талию охватывает пояс, на котором преспокойно висит целехонький Кровавый Мясоруб (когда я пишу «преспокойно», то имею в виду именно это. Меч молчит, как пришибленный, а ведь Айвену, случалось, неделями не удавалось заставить его заткнуться). Сам Мик уже не напоминает дохленького пенсионера, а напротив, выглядит чуть ли не здоровее самого Айвена. Борода его тщательно расчесана, напомажена и надушена, взор – орлиный, да и вообще весь он слегка светится. Айвен решительно отвергает саму идею зрительной галлюцинации и второй раз за произведение задает сакраментальный вопрос: – Ты хто? – Конь в пальто! – заносчиво фыркает тот, но тут же смущается и, ковыряя носком сапога землю, тихонько добавляет: – Вообще-то… мы, это… боги… – Какие еще… – орет Айвен, и тут до него доходит смысл сказанного. Мик тяжело вздыхает, присаживается рядом с Героем и протягивает ему фляжку, от которой даже в закрытом состоянии разит первачом. – Белобрюх я, сынок. Ты уж не серчай на старика, так получилось. На вот, глотни… Айвен присасывается к фляжке, а Мик… то есть Великий Светлый бог Белобрюх, светоч и глава Что-то-с-чем-тоского Триумвирата, начинает свой длинный рассказ. Внимание! Сам рассказ мы ни в коем случае приводить тут не станем хотя бы по двум причинам. Во-первых, он действительно длинный, поскольку Белобрюху, сами понимаете, порассказать есть чего. Во-вторых, нам с Вами очень выгодно иметь такой вот рассказ в виде кота в мешке. Для чего – расскажу позднее. Единственное, о чем можно упомянуть (если Вы упорно считаете, что наш читатель сам до этого не дошел, в чем лично я не уверен), так это о том, что прекрасная кобылица, фаэрболы и указующие стрелки – суть Белобрюховские шалости. Ладно, как бы там ни было, а разговор заканчивается только к вечеру, примерно следующим образом: – Да, пусть я и сжульничал! А ты знаешь, сынок, как надоело за целую Вечность быть только честным и справедливым? То-то. И вообще, истина как гласит? Всегда должно побеждать добро! Айвен переваривает сказанное и только тут вспоминает, что так и не удосужился до сих пор поблагодарить своего собеседника за спасение их с Элен жизней. Белобрюх отмахивается и заявляет, что все это пустяки. Айвен с девушкой ему, Белобрюху, глубоко симпатичны, да и поработали они, что ни говори, неплохо. Потом бог опускает глаза и признается, что, ко всему прочему, он лично заинтересован в том, чтобы парочка жила долго и счастливо. У них, дескать, народится сынишка, для которого впоследствии у него, Белобрюха, найдется «пустячная работенка»… Внимание! Вот тут мы возвращаемся к таинственному рассказу. Поскольку последняя фраза Белобрюха намекает на слово, сулящее нам с Вами, дражайший соавтор, много денежков и проблем. Продолжение, одним словом. Про отпрыска, Айвена Айвенссона-младшего. А в оном продолжении, по ходу развития сюжета, высшим шиком могут стать вставляемые время от времени Айвеном-старшим замечания: «Ну да, смотри-ка, все именно так, как мне тогда Белобрюх рассказывал…» Но, как бы там ни было, продолжение – дело десятое, а пока Айвен судорожно шарит рядом с собой по земле, совсем позабыв, что Кровавый Мясоруб поменял владельца. Заметив это, Белобрюх торопливо прощается, сославшись на некие неотложные дела, запрыгивает на Снусмумрика и исчезает в ночи. Айвен некоторое время смотрит ему вслед, размышляя, не задать ли и ему деру, но вспоминает о божественной сущности старого интригана и понимает, что тот его и с того света достанет. Значит, проще дать ему то, чего он хочет, и до конца жизни наслаждаться спокойным бездельем, поскольку бедный папа-король, по сообщению все того же Белобрюха, от переживаний за сыночка наконец-то благополучно скончался. Взяв все это в расчет, Герой твердым шагом подходит к Элен, которая по-прежнему спит, и решительно ее целует. Девушка, так и не открывая глаз, обвивает его шею руками и в промежутках между поцелуями страстно шепчет: – О, Айвенго! О, мой Айвенго!! О!!! Эпилог, или «А напоследок я скажу…», в котором звучит одна очень важная фраза В то время, когда влюбленные, наконец-то предоставленные только самим себе, самозабвенно упиваются друг другом, внезапно грохочет гром, сверкает молния и слышится ехидный голос Белобрюха: – Ребятки, только не считайте меня идиотом. В случае чего я не побрезгую, – и дочка на что-нибудь сгодится! Вот теперь, действительно, полный The End Сергей Волков За кладом старинным из сказочных стран… В Торбе-на-Круче было шумно и весело – Торбинсы праздновали день рождения очередного родственника. Умудренные жизненным опытом пожилые хоббиты сидели за столом в гостиной и, размахивая полными кружками, хором пели из раннего Бильбо: «А ну – развею тишину, спою, как пели в старину…» Впрочем, веселились не все. Старый Оддо Шерстолап так набрался крепкого темного, сваренного в Восточной Чети, что счастливо уснул, пуская носом пузыри. Свои невероятно мохнатые нижние конечности он, по традиции, водрузил на стол. Молодежь весело бузила посреди гостиной, отплясывая брызгу-дрызгу, танец, как известно, весьма милый, но несколько буйный. Подтверждением этому стали проломившиеся половицы и попадавшие со стен картины, среди которых, к слову, были и весьма примечательные, например, гондорская гравюра «Гэндальф, Фродо, Бильбо, Арагорн и Арвен несут бивень олифаната на субботнике по уборке Пеленнорской равнины» или авангардистское плотно «Падший Горлум», выколотое рыбьей костью на куске шкуры горного тролля неизвестным мастером. Старшие хоббиты выгнали молодежь на лужайку перед домом, дыры в полу засыпали битой посудой, и праздник продолжился. Когда пара вечно подвизавшихся в Торбе гномов – кажется, это были двоюродные племянники Глоина – затянули пьяными голосами свое извечное: «За синие горы, за белый туман…», Гэндальф незаметно поднялся и, бочком-бочком, ушел в кабинет, где и сел у открытого окна. Вокруг старого мага копошились хоббитята. В камине полыхал огонь, хотя и солнце пригревало, и с Юга тянул теплый ветерок. Отовсюду веяло свежестью, весенняя зелень разливалась в полях, и яркой листвою курчавились деревья. Гэндальф припоминал, какая была весна почти восемьдесят лет назад, когда Бильбо умчался за приключениями без носового платка. С тех пор волосы Гэндальфа еще побелели, борода и брови отросли, лицо новыми морщинами изрезали заботы, но глаза блестели по-прежнему. – Дедушка Гэндальф, – подергал мага за подол выцветшего плаща курчавый хоббитенок, судя по зеленым глазам, один из отпрысков славного рода Брендизайков. – Дедушка Гэндальф, расскажи сказку! – Сказку, сказку! – радостно загалдели остальные, от нетерпения подпрыгивая на месте. Маг не спеша достал трубку с длинным чубуком и стал набивать ее «Листом Долгой долины», разглядывая малышей. Взгляд его задержался на гипертрофированно увеличенных ступнях и густой шерсти, покрывавшей икры и лодыжки хоббитят. «Надо же, а ведь это всего лишь четвертое поколение. Мало того что мутагенный процесс произошел стремительно, так еще и изменения мгновенно закрепились в геноме, – утрамбовывая большим пальцем табак, думал Гэндальф. – Интересно, что генезис мутантизма у них, эльфов и гномов разный, но один признак является общим для всех и доминирует. Уши – острые, вытянутые, с длинными мочками. Получается, что все три расы изначально имели общую генетическую составляющую, которая, после воздействия радиации, и дала эту сходную для всех мутацию. Вот, Галя, и конец нашего спора о происхождении норных, пещерных и лесных приматов Миддллэа…» – Ну, сказку же! – требовательно дергали Гэндальфа за плащ уже несколько хоббитят. Отвлекшись от мыслей, старик улыбнулся в бороду: – Так что же вам рассказать, зайчата? Про дракона Смога и Одинокую гору? Или про Морию и ужасного Барлога? А может быть, про Умертвий и Тома Бомбадила? Хоббитята притихли, поблескивая глазенками. Вперед вышла крохотная девочка в зеленом платьице с желтыми цветами по подолу. – Дедушка Гэндальф, – тихо сказала она, – а расскажи, как все было давно-давно? – Милисента Крол, если не ошибаюсь? – снова улыбнулся Гэндальф. – Про что же ты хочешь узнать? – Как появились эльфы, гномы… и хоббиты! – девочка доверчиво забралась на колени к магу, уселась, свесив лохматые ножки. – Нас же создал Илуватар? – Илуватар, Илуватар… – покивал Гэндальф. Он достал «вечную» молекулярную зажигалку в форме улитки, под восторженный писк малышей – «Гэндальф колдует огонь!» – выщелкнул искру, закурил и откинулся на спинку кресла. Сизые кольца дыма поплыли к потолку, догоняя друг друга. Они превращались в невиданные летающие корабли, в странных людей и животных – и постепенно таяли. – Илуватар… – в третий раз пробормотал Гэндальф. * * * Ильнура Ватарова Гэндальф знал хорошо. Ватаров был начальником Седьмой Галактической экспедиции по терроформированию планет сектора F. Улыбчивый здоровяк с густым ежиком седых волос, он просил всех называть себя Илом и часто шутил: – Мы – демиурги, созидатели миров! Мы можем все, даже наладить производство святой воды в промышленных масштабах! Захотим – сделаем сушу, захотим – море, а захотим, и везде будет сплошное болото. А что, болото – это тоже часть биоценоза… На Миддлэа материки и моря создавать не пришлось, да и болот здесь имелось достаточное количество. Правда, количество кислорода в атмосфере планеты было достаточно низким, из-за чего высшие растения практически отсутствовали, зато во множестве наличествовали грибы и лишайники. Из фауны имелись широко представленные на всех континентах и близкие к пресмыкающимся существа разнообразных размеров и форм, а также теплокровные, напоминающие земных млекопитающих грызунов. Среди них выделились несколько видов достаточно крупных животных, названных Главным биологом экспедиции Галиной Дрилевой норными, пещерными и лесными приматами. После двухнедельной подготовки комплексы по терроформированию опустились на поверхность Миддлэа, и работа началась… * * * – Дедушка Гэндальф, ну ты чего, заснул, что ли? – кто-то из хоббитят потыкал мага кочергой. – Эй, Милисента, дерни его за бороду! – Не надо, не надо, зайчата! – спохватился Гэндальф. – Сейчас будет сказка. Я расскажу вам о далекой земле Амман, что лежит за бескрайними морями, о чудесных созданиях и сияющих в небесной бездне звездах, о… Он продолжал говорить, а перед внутренним взором мага проносились события давно ушедших дней. * * * – …Нет, нет и еще раз нет! – Геннадий, молодой человек с внешностью скорее маловыразительной, чем запоминающейся, сделал решительный жест, словно бы закрыл перед собой незримую дверь. – Эти эксперименты уже однажды окончились локальной экологической катастрофой, а что ждет нас теперь, если вдруг реактор выйдет из-под контроля? Молчите? Ну, так я вам отвечу: нас ждет катастрофа планетарного масштаба. Да, да, именно планетарного! Взгляните на карту… – он вызвал голографическую трехмерную модель поверхности и включил виртуальную указку. Флагман первой эскадры Седьмой Галактической экспедиции по терраформированию «Иоганн Амман», названный так в честь видного естествоиспытателя, врача и ботаника восемнадцатого века, величественно проплывал над просторами Милддлэа, четвертой планеты системы звезды Эру. По договору с цивилизацией Мелькор, обитавшей в секторе F, любая терраформированная планета считалась собственностью Земного альянса. Для мелькорцев, обитателей азотно-водородных миров, она становилась непригодной к освоению. Земляне торопились – патрульные корабли Мелькора рыскали повсюду. Если мелькорцам удастся обнаружить Миддлэа до окончания процесса терраформирования, то все усилия экспедиции пойдут прахом. В конференц-зале гигантского корабля вот уже час шла жаркая дискуссия, связанная с перераспределением бюджета экспедиции. – На юго-востоке материка до начала процесса терраформирования планеты существовало два огромных бессточных озера, – продолжил Геннадий, – традиционно именуемых морями – море Рун, или Рунное море, и море Дор, или Дорское море. Что мы имеем после того, как наш уважаемый Рональд испытал свою установку по выработке кислорода? Мы имеем огромную и абсолютно сухую равнину, окруженную горами, на месте бывшего моря Дор, вот что мы имеем. – Господин Даль, – подала голос высокая смуглая брюнетка, начальник отдела общего планирования Сара Ман. – Не перегибайте палку. Все мы знаем, какую важную, если не важнейшую роль для процесса терраформирования Миддлэа сыграла установка мистера Сау. Без необходимого процента кислорода в атмосфере не было бы процессов окисления, не было бы фотосинтеза, а иными словами, не было бы высших растений… – Довольно банальностей! – рявкнул Геннадий. – Во-первых, повышенное количество кислорода привело, помимо прочего, к гигантизму среди насекомых и членистоногих. Кстати, несколько гигантских пауков в экспериментальном заповеднике «Темный лес» так и не выловлены, и это ваша вина, госпожа Ман. А во-вторых и в главных, все мы знаем, что ваш отдел странным образом предоставляет Рональду и его группе режим наибольшего благоприятствования. И мы догадываемся… – Кто это «мы»? Что за гнусные намеки?! – немедленно перешла в наступление Сара. – Создание природного ядерного реактора в жерле вулкана посреди моря Дор… хорошо, высохшего моря Дор, позволит раз и навсегда решить проблему с энергией на планете! Вполне естественно, что этому проекту мы уделили повышенное внимание. Неужели же на данном этапе ваши с госпожой Дрилевой планы по выведению разумных существ из аборигенной фауны важнее? – Да как вы можете так говорить о разуме! – вскинулась высокая блондинка Галина Дрилева, заведующая в экспедиции биологическим сектором и, по совместительству, подотделом теплокровных и млекопитающих. – Разум – это вершина… – Без энергетики разум – ничто, – отрезала Сара. – Не ссорьтесь, не ссорьтесь, господа… и дамы, – прогудел здоровяк Махан Ауле, курирующий пещерных приматов. – Разум, энергия – все должно быть в комплексе, в синтезе, так сказать. – Кхе-кхе, – донеслось из угла кают-компании. Там, в уютном кресле, расположилась Рада Гаст, пожилая женщина с лицом, напоминавшим из-за тысячи морщин печеное яблоко. Рада никогда не расставалась со своей заветной флягой, которая одна только, по ее заверениям, спасала ее от простуды и других старческих болезней. В экспедиции Гаст возглавляла подотдел ботаники и низших форм жизни. – Позвольте заметить, что квинтэссенцией и торжеством, не побоюсь этого слова, энергетических технологий являются, кхе-кхе, звезды. Это фактически безбрежные океаны энергии. Но, кхе-кхе, следует отметить, что жизнь на звездах невозможна, поэтому… – Ай, бросьте, уважаемая Рада, – досадливо взмахнула рукой Сара. – Ваши прописные истины никому не интересны. – А что вы скажете, если узнаете, что мутагенность флоры и фауны Миддлэа во много раз превышает этот показатель во всех известных нам биоценозах? – запальчиво крикнул Геннадий. – И если этот ваш суперреактор вдруг рванет… Я даже не берусь предположить, какие «милые» зверушки могут появиться там, внизу, после воздействия радиации. – Не волнуйтесь, – примиряюще улыбнулась Сара. – Все учтено и продумано. В лабораториях Рона… гм… мистера Рональда изготовлен экспресс-глушитель цепных реакций, позволяющий в течение нескольких минут выключить пошедший вразнос реактор и избежать катастрофы. – Что значит – «изготовлен»? – взвился Геннадий. – Вы хотите сказать, что проект уже в стадии реализации? – Более того, – Сара скромно опустила глазки, взмахнула ресницами. – Реактор уже запущен… – Вы за это ответите! – закричал Геннадий. – Эл, что ты молчишь? Элмер Ронд, микробиолог и специалист по биотике, флегматично пожал плечами: – В чем-то уважаемая госпожа Ман права – без энергии мы никуда. Моя лаборатория, например, просто встанет… Размещавшаяся в западных отрогах исполинского горного хребта, без затей названного Мглистым, лаборатория Ронда, действительно, потребляла немало энергии. Геннадий вплеснул руками: – Это называется – своя рубаха ближе к телу! – Господа, успокойтесь, – Сара Ман попыталась притушить вспыхнувшие страсти. – Ничего страшного не произошло… – То есть вы предлагаете ждать, когда произойдет? Это возмутительно! Я немедленно иду на прием к господину Ватарову, – Галина Дрилева решительно поднялась со своего места и шагнула к двери. Сара не успела ни ответить, ни отреагировать – неожиданно вспыхнули алые плафоны аварийного освещения, и на огромном экране появился начальник экспедиции собственной персоной. Лицо его выглядело крайне встревоженным. – Господа, у нас чрезвычайная ситуация, – произнес он, глядя прямо перед собой. – Ядерная реакция в недрах объекта «Роковая гора» вышла из-под контроля. Произошло извержение, сопровождавшееся массированным выбросом радиоактивного пепла и продуктов распада тяжелых элементов. Площадь заражения уточняется, но даже по предварительным данным она огромна и захватывает весь север, центральную и западную части материка. Заражения избежал только Лес Особый Ростовый Индивидуальный Экспериментальный Низинный. Датчики биологической активности фиксируют запуск процесса мутагенеза среди аборигенной фауны. Пораженные радиацией территории объявляются зоной отчуждения. Зона смертельно опасна! Только с вашей помощью мы сможем победить это уродливое явление. Защитить мир от заразы зоны – наша общая цель и задача! Вступи в… Стоп, не то… – Ватаров провел по лицу рукой. – О чем это я? Ах да! Кураторам биообъектов предписывается немедленно убыть на поверхность планеты, приняв необходимые меры безопасности в связи с радиоактивным заражением. В результате аварии без вести пропало несколько сотрудников из группы Рональда Сау, местонахождение самого Сау также неизвестно. Повторяю… Первой, как ни странно, среагировала Рада Гаст. Закупорив флягу, она проворно выбралась из кресла, колобком прокатилась через конференц-зал, остановилась у опечатанных ниш со средствами индивидуальной защиты, быстро набрала толстыми пальчиками код и принялась натягивать полевой защитный костюм «Мантия-М», похожий на плащ цвета хаки. Накинув изолирующий капюшон, Рада приладила на лицо нанореспиратор последнего поколения «Маг-3», из-за сотен фильтрующих трубок более всего напоминающий пучок травы или волос, схватила жезл-излучатель, включила телепорт и исчезла во вспышке. – Площадь заражения уточняться, но даже по предварительным данным она… – гремел в конференц-зале голос Ила Ватарова. – Защитить мир от заразы зоны – наша общая цель и задача! Геннадий спохватился и тоже кинулся к нишам, где уже суетились Галина Дрилева и Сара Ман. – Ты куда без респиратора?! – крикнула в спину Галине Сара. – Шеф сказал, что мой Л.О.Р.И.Е.Н. не подвергся заражению, – не оборачиваясь, ответила Дрилева. Защитный костюм ей попался ослепительно-белый и чрезвычайно шел к золотистым волосам. – Я соберу в нем лесных приматов и… Не договорив, она исчезла во вспышке. Курирующий пещерных приматов индус Махан Ауле тоже начал вскрывать нишу, но его неожиданно вызвали к Ватарову. У ниш, тем временем, остались только Геннадий и Сара. – А ты куда? – путаясь в серой спецткани «Мантии-М», спросил у Ман Геннадий. – Согласно аварийному расписанию мой сектор ответственности – дозорно-патрульная башня конструкции Изена Гарда. Буду осуществлять общее руководство. – Погоди, ты говорила, что Рон сделал этот… как его? Экспресс-глушитель реактора? – Геннадий справился наконец с защитным костюмом и взялся за респиратор. Сара развела руками: – Только что сообщили – экспресс-глушитель потерян. Во время аварии реактора флаер, на котором перевозили экспресс-глушитель, потерял управление и разрушился в воздухе. Прибор упал где-то у Мглистых гор. – Как хоть выглядит этот глушитель? – крикнул Геннадий, лихорадочно набирая код телепорта. – Как золотистое кольцо! Вербальный код размещен прямо на поверхности, становится виден после термообработки. Глушитель нужно просто поместить в горячую зону реактора… * * * Полностью слова Сары Геннадий осознал только на поверхности Мидллэа. Получалось, что теперь основным делом всего научного персонала экспедиции, помимо главных задач по спасению подопечных, становятся поиски прибора, доставка его к вулкану, высящемуся на юго-востоке континента посреди пересохшего моря Дор, и «усыпление» реактора. Телепортация прошла успешно. Норные приматы, подопечные Геннадия, обитали среди холмистых равнин и лесов. По своему уровню развития они находились где-то между шимпанзе и примитивным человеком эпохи раннего каменного века, то есть мясо и плоды ели сырыми, да и до шитья одежды и централизованной власти еще не додумались, а вот каменные рубила уже использовали. Также туговато у этих метрового роста существ было и с речью – пока они довольствовались лишь набором из десяти невнятных звуков, и лингвистические пилюлю никак не действовали на их примитивные мозги. От места телепортации до ближайшей колонии приматов было километра полтора по пересеченной местности. Геннадий огляделся – небо закрывали плотные тучи, шел мелкий дождь, счетчик показывал превышение допустимой доли радиации в несколько десятков раз – и скорым шагом двинулся к холмам, в которых находились норы его подопечных. Больше всего его волновало, насколько сильно радиация подстегнет мутагенность у приматов и то, какие формы примут мутации. То, что животный мир Миддлэа чрезвычайно восприимчив к мутагенам, было выяснено еще на начальном этапе исследований. Геннадий ожидал чего угодно, но только не того, что увидел. Вся широкая холмистая долина была заполнена толпами возбужденных приматов. Одни волокли из ближайшего леса сучья и ветки, другие мастерили из них примитивные двери и оконные рамы для нор. Кто-то палкой пытался вскопать землю на склоне холма, кто-то натягивал на согнутую ветку сплетенную из женских волос веревку, явно намереваясь приписать себе лавры изобретателя лука. То тут, то там поднимались дымы первых на Миддлэа костров. – Не может быть… – прошептал потрясенный Геннадий. Взгляд его упал на аборигена (язык теперь не поворачивался назвать это существо приматом!), сидевшего неподалеку на выступающем из земли древесном корне. Счастливый обладатель разума глубокомысленно разглядывал собственную необычайно волосатую ногу. Судя по небольшой кучке рыжей шерсти на земле, он пытался выщипать волосяной покров, но этот процесс не доставил ему удовольствия. Поправив репиратор-бороду и шлем-шляпу, Геннадий решительно шагнул к аборигену. – Приветствую тебя, дорогой… ммм… друг. Я – ученый Геннадий Даль, я пришел, чтобы… Договорить Геннадий не успел – человечек вскочил на ноги и пронзительно заверещал что-то, подпрыгивая на месте. В воздух поднялось облако пыли. – Фу, ну ты и напылил! – покачал головой Геннадий. Человечек замер, прислушиваясь к словам, потом что-то пискнул и топнул. Снова взметнулась пыль. – Пыль! – тыча в желтое облако, сказал Геннадий. – Пыль поднял, понял? – Биль, – повторил человечек, коверкая звуки. – Биль бо-днял… Биль бо! Бильбо! – Он стукнул себя кулаком в грудь и гордо заявил: – Бильбо! – Да нет, – досадливо поморщился Геннадий. – Ты не пыль. Ты… А кто ты, кстати? Хм… – Бильбо! – абориген расплылся в широкой улыбке. – Ну и черт с тобой. А я – Геннадий Даль, – несколько растерянно повторил жест аборигена Геннадий. – Гена Даль, врач и ученый… – Гэн даль фращ… – пропищал человечек. – Гэн-даль-ф! Гэндальф! – Ну, пусть будет так, – кивнул Геннадий. – На-ка вот лингвопилюлю. Да тебе, тебе, ешь, она сладкая. Ням-ням, понял? Вдруг подействует, чем черт не шутит… Абориген долго вертел синий шарик в пальцах, потом наконец-то съел. – Ну вот, – с облегчением выдохнул Геннадий. – Через несколько минут в твоем гипоталамусе произойдут позитивные изменения и ты, хотелось бы верить, станешь понимать меня. Пилюля ли оказала свое позитивное воздействие, или стремительная мутация настолько изменила нейронные связи в мозгу аборигена, но спустя положенный по инструкции пятиминутный срок новый знакомый Геннадия, обладатель волосатых ног и щербатой улыбки, вполне сносно заговорил на интерлингве. – Бильбо, к твоя услуга, – церемонно расшаркался он. – С кем иметь честь? – Я, – Геннадий замялся, – я биолог. Ммм… Ученый. – Моя понимайт, – важно кивнул Бильбо, хотя было видно, что ему ничего не понятно. – А что твоя делайт в наш земля? – Вами занимаюсь, – опять растерялся не готовый к такому повороту событий Геннадий. – Ну, приглядываю, оберегаю. Это как хобби такое… – Моя – хобби та кое! – восторженно пропищал новонареченный Бильбо. – А другой людя? – И «другой людя» тоже, – махнул рукой Геннадий, понимая, что уже ничего не исправить. – Все людя – хоббита кое! – обрадовался Бильбо. – Хоббита мы! Хоббита! И он помчался к ближайшему леску, вопя на бегу. В этот момент тренькнул сигнал вызова гиперчастотной связи. – Гена, здесь Махан Ауле, – прогудел в наушнике голос индуса. – Дело плохо, сразу тебе скажу. Мы не можем вас забрать с поверхности. – Почему? – удивился Геннадий. – Во время катастрофы реактора в космическое пространство был выброшен пучок быстрых нейтронов, который засекли патрульные корабли мелькорцев. Поскольку терраформирование Миддлэа не завершено, формально Мелькор имеет права на эту планету. Сейчас перемирие, метрополия и мелькорцы быстро пришли к соглашению – Миддлэа признается нейтральным миром, «Иоганн Амман» покидает ее орбиту и земляне больше не претендуют на планету. В настоящий момент мы уже в трех миллионах километров и скоро выйдем из зоны устойчивой связи. – Ерунда какая-то… – Геннадий машинально хотел потереть подбородок, но наткнулся на пучок фильтрующих нанотрубок респиратора и с чувством выругался. – Не надо, брат, – Ауле принял ругань на свой счет. – Так сложились обстоятельства, пойми нас. Ватаров просил передать, чтобы вы держались и постарались обязательно отыскать глушитель и остановить этот проклятый суперреактор. В противном случае процессы мутации, особенно в районах, близких к морю Дор, будут идти по экспоненте, и только Великий Космос ведает, какие твари могут появиться на свет в этом случае. Пр… грх… связь! Дружище, я прошу тебя позаботи… ар… мр… пр…..готовил группу…надцать приматов… хр…гр.. …апомни!..имена…двалин…балин…кили…фили…дори…нори…ори…оин…глоин…бифур…бофур…бомбур… тр-р…торин дубовый…овсем Ох, щит!.. Встретишь у Пригор…..я…хррр… щщ… щщщщ… Ауле еще какое-то время шипел, трещал, пыхтел и окончательно замолчал через пару минут – видимо, звездолет удалился на недосягаемое для гиперчастотной связи расстояние. – А я ведь предупреждал! – горестно простонал Геннадий, но быстро взял себя в руки. – Так, это не предательство, это вынужденная мера. А хотя – какая, к черту, вынужденная?! Иуды… Всё, всё, эмоции по боку… Что он там сказал: «…надцать приматов» – это, интересно, сколько? Хотя можно посчитать по именам. Двалин, Балин, Кили, Фили… Тьфу ты, как у собачек жучек, ни имени, ни роду, одни кликухи поганые. А Бомбур небось обязательно будет толстяком. И еще какой-то Торин дубовый… Или Торин дубовый щит? Или слово «щит» Махан сказал по-английски? А встретить их я должен у Пригор… У Пригорья, что ли? Это рядом… И тут до него дошло, что отныне он и еще несколько человек застряли на этой забытой всеми богами планете на совершенно неопределенный срок. Осознание этого факта не то чтобы потрясло Геннадия, но способствовало тому, что биолог впал в глубокое уныние, из которого его вывел вернувшийся Бильбо. Хоббит притащил охапку веток и полоски коры. – Да ну их, все эти вопросы, к черной дыре… Мне нужны помощники и спутники, – вслух подумал Геннадий, разглядывая Бильбо, который принялся что-то мастерить. – В одиночку я глушитель не отыщу и до моря Дор не дойду. Что ж, придется обратиться за помощью к аборигенам. Не зря же я столько времени пытался пробудить в них искры разума. Теперь это за меня сделала мутация. Воспользуемся ее плодами! Вновь тренькнул коммуникатор. На этот раз на связь вышла Галина Дрилева. – Гена, как ты? – спросила она и, чисто по-женски, начала отвечать на свой вопрос сама: – У меня тут черт знает что. Мои лемуры в результате мутагенеза утратили волосяной покров на теле и конечностях, а кожные покровы практически лишились пигментации. Зато у всех отросли волосы, представляешь? И они светятся в темноте. Очень красиво, просто чудо какое-то! Особенно один тут хорош, прямо звезда рок-н-ролла, я его назвала Селеборном. А еще они демонстрируют высокую степень адаптивности и по уровню разумности приближаются к homo sapiens. Я думаю, их следует привлечь к поискам глушителя… – Мои тоже демонстрируют удивительные способности, – ответил Геннадий. – Но для поисков они слишком малы и беззащитны. А вот пещерные подопечные Махана поздоровее и вполне себе годятся в качестве ищеек. Он мне передал, что сформировал группу из тринадцати особей. Я возьму их с собой…. – Геннадий скосил глаза на почесывающегося Бильбо, – ну и одного своего прихвачу. Мы выступаем завтра утром, будем прочесывать местность к западу от гор в поисках глушителя. Думаю, и Эла Ронда навестим. – Поняла тебя, – Галина вздохнула. – Постараюсь помочь, но у меня тут непредвиденная сложность… – Что случилось? – На окраинах Л.О.Р.И.Э.На обнаружены группы агрессивно настроенных мутировавших приматов из популяции диких. Они пытаются нападать на моих лемуров, все время что-то орут… Так что будь осторожен! – Орут, – пробормотал Геннадий. – Оруны, значит. Или оркуны… Этого только нам не хватало. Галя! – Говори быстрее, аккумулятор у передатчика садится, – еле слышно донесся сквозь километры голос Дрилевой. Геннадий зачем-то кивнул и зачастил: – Сдается мне, что тут что-то не так! И Сара Ман, и Рон, и то, что Ватаров не вмешивался с самого начала… Они сразу хотели устроить из Миддлэа испытательный полигон! Но я найду этот чертов экспресс-глушитель и… Договорить Геннадий не успел – Дрилева отключилась. Биолог посмотрел на Бильбо, увлеченно пытавшегося соорудить себе набедренную повязку из веток, оперся на посох и произнес: – Ну что, дружок, пойдем для начала отыщем тебе дом – нам же надо где-то остановиться. Скоро появятся гости, их нужно будет принять, угостить, а потом нас ждет дальний путь… – Путь? – пискнул Бильбо. – Куда путь? – За кладом старинным из сказочных стран, конечно, – улыбнулся в респиратор Геннадий. * * * – Дедушка Гэндальф! – Милисента вцепилась магу в бороду-респиратор, едва не отодрав ее. – Ты и вправду уснул, что ли? Ну, ладно, не надо про Илуватара, раз не помнишь, расскажи тогда про дедушку Бильбо! – А? Что? – встрепенулся унесшийся в страну воспоминаний маг. – Конечно, конечно, расскажу. Слушайте же: жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой и грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей… Виктор Глумов Первое апреля Обыватель, скорее всего, не обратил бы внимания на этот едва заметный запах на лестничной клетке – подумаешь, кто-то делает ремонт или что-то чинит, мало ли почему воняет химией. Хоббит же судорожно вздохнул и с ненавистью уставился на обитую старым дерматином дверь в свою квартиру. Запах представлялся ему желтовато-зелеными миазмами Зоны. Они клубились над алюминиевой кастрюлькой с первитином, растекались по квартире, просачивались сюда… Он вынул ключ и собрался сунуть в замочную скважину разболтанного замка; уперся в дверь, и она распахнулась. Сердце ёкнуло, а ноги подкосились. Хоббиту показалось, что он сейчас пройдет в кухню, а там – сестра. Болтается в петле, носки в пол, глаза навыкат, лицо синее – как тогда. Он ухватился за дверной косяк, сглотнул и заставил себя шагнуть в темную прихожую. «Винтом» запахло отчетливей. Хоббит толкнул дверь в кухню и поморщился: на угловом диванчике, раскорячившись, лежало женское тело в спортивках, растянутых на коленях. Брат сидел на старом клетчатом табурете. На скрип петель развернулся прыжком и принялся давить себе на глазницу. – Брателло! – воскликнул он. Вскочил, пробежался по кухне, сел, продолжая давить на свой глаз. – Тут это… Хоббит упер руки в боки и проговорил голосом строгого учителя: – Андрей, ты опять?.. Брат испуганно глянул на миску с первитином, его перекосило, он снова вскочил и потряс головой: – Я – не. Я ж знаю, что помру. Я просто галоперидолом закинулся, и того… А она, – он кивнул на девку, валящуюся с блаженной улыбкой, – вообще на герыче. Я, короче… Хреново мне короче, ой, хреново… Хоббит ему не поверил, протопал к окну и распахнул его, впуская свежий весенний воздух. Завтра первое апреля. Раньше этот день был Днем смеха, а когда в каждом городе появилось Ядро, всем первого апреля стало не до шуток. Потому что в тысяче городов в этот день семеро избранных могли беспрепятственно уйти в Ядро, и у одного из них появлялся шанс прорваться к Монолиту. Андрюху пробило на поговорить, он уперся в подоконник с пожелтевшей геранью в банке вместо горшка, навис над Хоббитом и пробормотал: – Я ж не тута закинулся, а вон у нее. Короче, сначала не проперло. Ну, я еще таблеточкой догнался. А ей ширунься надо. Ну, я ее к Славику барыге привел, а там Бяку встретил и корешей… Короче, веду шайку сюда «винт» варить, вспоминаю, что еды нету. Иду в магазин, беру тележку и тут – хренак! – Андрюха себя шлепнул, Хоббит не поворачивался и не знал, по чему. – Короче, язык начал выпадать. Я – на измену. Столько народа вокруг, все поймут, что я того. А язык выпадает, уже как мальтийский галстук, нах, до самой груди висит, – снова шлепок. – Они все на меня смотрят, я хватаю язык и начинаю заталкивать. Заталкиваю – он вываливается. Заталкиваю, а он… Здоровенный, сука, нах! Вроде, затолкал, подхожу к кассе. А они смотрят… Я ж понимаю, что проглючило, – он дико заржал. – А ты представь, чувак ходит с вываленным языком… Хоббит развернулся и посмотрел на него долгим взглядом. Но брат был в неадеквате, ржал и дергал ногой. – С глазом что? – спросил Хоббит обеспокоенно. Андрюха мгновенно стал серьезным и сказал испуганно: – Выпадает, нах! На нерве висел, еле затолкал. Хоббит шагнул к плите, заглянул в кастрюльку с «винтом» – пусто. Похоже, брат не «развязался», от первитина не такой приход, но это не за горами – дольше, чем на три месяца, Андрюхи не хватает. – Девку убери из квартиры, – процедил Хоббит сквозь зубы, склонился над наркоманкой: от нее воняло кожным салом и кислятиной. Волосы, выкрашенные в черный, слиплись у светлых корней, глазные яблоки катались под морщинистыми веками, губы побелели. – Еще помрет здесь, а мне отвечать. – Не помрет, – махнул Андрюха левой рукой. – Я твой поручитель, – отрезал Хоббит и демонстративно посмотрел на часы. – У тебя десять минут. Если не избавишься от нее, вызываю полицию. Время пошло. – Да ты… Ты не посмеешь! Крыса ты! Крыса позорная! – Десять минут, – с невозмутимым видом напомнил Хоббит на пороге своей комнаты. Точнее, комнат. И хлопнул бронированной дверью. Сел на кровать и провел по лицу ладонью. Лег, не снимая ботинок, уставился в потолок. Из кухни доносилось: – Карлованы… Позорные жить учат. Да я тебя, да я тебя, карлован!.. Хоббит научился быть жестким, Андрюха знал, что он слово сдержит, вызовет полицию, и вскоре смолк. В такие моменты Хоббит думал, что правильнее его усыпить. Или чтобы он умер и никого больше не мучил – лучше один раз его оплакать, чем делать это каждый день. Но с другой стороны, Андрюха – последний родной человек, который у него остался. Пусть живет долго – в память о матери и сестре. Они были дружной семьей. Были. …блаженная улыбка на бескровных губах, слипшиеся корни волос… Хоббит помотал головой, сел, скинул ботинки, протопал к письменному столу, вынул початую бутылку коньяка и приложился к горлышку. Вытер рот рукавом и уставился на выцветший календарь с изображением Периметра, обнесенного колючей проволокой. Календарю десять лет. Хоббит повесил его в пятнадцать. Оставил как памятник времени, когда он мог чего-то страстно желать. Сначала каждую ночь накануне Первого апреля он желал стать сильным, смелым и набить морду Пису, который его все время задирал. Так романтично – семеро избранников сражаются за свое счастье. Егерь, два Охотника, Мародер, Сталкеры и Одиночка. Человек человеку волк. К Монолиту дойдет кто-то один. В детстве Хоббит воображал себя Егерем или Охотником, хотя понимал, что будет он, как и в жизни, дичью, то есть Сталкером или Одиночкой. Потом стал мечтать, что проснется с Меткой, доберется до финиша и попросит Зону, чтобы мама выздоровела. Но Метка досталась снова не ему, мама умерла. Затем Хоббит захотел прибавить в росте сантиметров двадцать. Все-таки для мужчины метр шестьдесят – маловато. А потом Алина покончила с собой, Андрюха сел на иглу, и Хоббит поставил бронедверь, окопавшись в двух комнатах старой «трёшки». Если пожелать, чтоб Андрюха избавился от зависимости, он впадет в уныние и лишит себя жизни. Монолит не страхует от нежелательных последствий. Предыдущий счастливчик загадал самое большое в мире состояние и заработал психоз, потерял дееспособность, а его родственники передрались за право оформить опекунство. Не так все просто с Монолитом, лучше выбросить из головы все мысли о Зоне. Он – неудачник, карлован. Сколько б ни занимался боксом, он не станет выше и не заставит девушек смотреть с интересом. Маму и сестру не вернешь: возвращение мертвых – табу, как и заявка: «хочу, чтобы все мои желания исполнялись». Все, что разрешено просить, Хоббита не интересовало. Потому он допил коньяк, позвонил Кате, с которой встречался час назад. Наслушавшись долгих гудков, отключился. Не ответила. Что и требовалось доказать: Хоббит, ты – неудачник. Карлован. Брызнув на угли злости спиртом, он отправился в ванную, тайно надеясь, что Андрюха не выгнал наркоманку и можно разрядиться, отметелив его. Но брат ушел, оставив кастрюльку, где варился винт. Длинно и многоэтажно выругавшись, Хоббит схватил ее и долбанул в прокопченную, забрызганную жиром стену над плитой. Отскочив, смятая кастрюля с жалобным звоном покатилась по полу. Хоббит переступил ее и заперся в ду́ше. Коньяк только сейчас начал действовать, и теплая усталость разлилась по телу. Наспех вытершись, Хоббит доковылял до своей комнаты, рухнул в кровать и тотчас уснул. Ему снилось, что он бредет в абсолютной темноте на завораживающий женский голос, пел, декламировал детскую считалку: «Раз, два, три, четыре, пять, приготовься убивать. Жертвы прячутся в кусты. Мародером будешь ты». Когда Хоббит проснулся, голос, постепенно затихая, все еще звучал в голове. В душе было гадко и грязно, как в квартире после пьянки. Умыться. Побриться. Придумать, чем заполнить день. Хоббит ненавидел воскресенья: везде кишат люди и негде спрятаться. Натянув спортивные штаны, он побрел в ванную. В кухне скворчала на сковородке еда, тянуло луковой зажаркой, Андрюха напевал себе под нос. Значит, ни глаз, ни язык у него больше не вываливаются. – Брателло, я тут омлет делаю. Будешь? – спросил он, не оборачиваясь. – Спасибо, не голоден, – буркнул Хоббит, шагая к двери в ванную. – Ну что ты киснешь? Злой все время, – проговорил Андрюха, повернулся со сковородкой в руках. – Ё-о-о! Воскликнув, он выронил сковородку. Омлет распластался на грязном линолеуме. Завоняло жженой резиной, но Андрюха и не думал спасать завтрак – таращился на Хоббита и отступал, бормоча: – Во вштырило, нах! Второй день штырит, – он ткнул пальцем себя в лоб, будто хотел застрелиться. – У тебя тут… Короче, до сих пор глючит меня. – Ага, – кивнул Хоббит. – Глаз подтяни, а то на нерве болтается. Мурзик проснется, может сожрать. – Ммм, – мелко закивал Андрюха. В ванной Хоббит не удержался, глянул на себя в зеркало и оторопел: прямо на лбу проступила Метка – огромная буква «М», похожая на слабо опалесцирующую татуировку. Знак Мародера. Сначала Хоббит обрадовался. Потом понял, что с ним такого не может быть никогда, и потер знак, ожидая, что он сойдет. Кожа покраснела, знак начал светиться ярче. – Дела-а-а, – прогудел он, механически нанес пенку для бритья, провел бритвой по щетине. И что попросить у Монолита? Бабла? Жену – умницу, красавицу и чтоб любила? Двадцать сантиметров роста? Жизнь вечную? Нет, нафиг-нафиг. Неудачник, да ты сначала доберись до Монолита! Мародеров обычно первых валят, как самых опасных, а цели достигают Сталкеры или Одиночка. «Придумаю на месте, – решил Хоббит, заканчивая бриться. – Ты не нужна мне, Зона. Зачем же я понадобился тебе именно сейчас?» В кухне печальный Андрюха бездумно таращился в окно и шевелил губами. Хоббит окликнул его: – Эй, брат, – он потер лоб. – Это, правда, Метка. – Ты гонишь, – вздохнул Андрюха. – Вали на хрен, я в печали. Грустно мне. Нет в мире счастья… * * * На оживленной улице Хоббит понял, что бандану, скрывающую Метку, можно было не надевать. Туда-сюда сновали подростки с заглавными буквами, неумело нанесенными на щеки разноцветными чернилами. Все хотели быть Охотниками и Мародерами. Изредка попадались люди с единицами – символом Одиночек. На огромном экране показывали территорию возле Врат, где собирались счастливчики. Скандально известный ведущий с фарфоровой улыбкой спрашивал у насупленного качка: – Гордей у нас Одиночка. Что ты попросишь у Монолита? Парень зыркнул глубоко посаженными обезьяньими глазками и ответил интеллигентным, отлично поставленным баритоном: – Это очень личный вопрос. К тому же нет никакой гарантии, что выиграю именно я, у меня достойные соперники. «И угораздило же машину в гараж поставить», – подумал Хоббит. До гаража пятнадцать минут ходу, ехать к Вратам около получаса, если не будет пробок. Все, наверное, уже на месте. Они вскочили с восходом солнца и начали себя разглядывать. Он же – забил, проспал. Вот его одного и ждут. Хоббит побежал. Обогнул хрущевки, мусорку и вырулил на узкую асфальтовую дорогу, ведущую в овраг, где гаражный кооператив. Здесь было безлюдно. Даже помоечные бомжи потянулись в центр, где проводились гулянья. Услышав едва различимый скулеж, Хоббит остановился и завертел головой. В зарослях вишен, чуть наклонившись, стояла девушка с длинной черной косой, в голубом пальто. Правой рукой она держалась за ствол, левую прижимала к груди. Девушка рыдала. Горе ее было так бездонно, что она не замечала никого и ничего, щеки блестели от слез, сморщенный нос покраснел. На темных волосах бисеринками блестели капли осевшего тумана. Что у нее случилось? Кто-то умер? Бросил любимый? Предал близкий человек? Как бы то ни было, в ее вселенной катастрофа: поезда сходят с путей, падают самолеты, цунами смывают города, целые континенты захлебываются лавой. И ей все равно, что наблюдатель из соседней вселенной считает катастрофу не смертельной. «Ты ничем ей не поможешь. Не мешай человеку». Недалеко от ворот в кооператив малыш в красной куртке пускал кораблики в огромной луже и с тоской поглядывал на стайку ребят, играющих в Избранных. Восьмым его не взяли. Хоббит вспомнил себя. Он тоже все время был лишним. Когда повзрослел, попытался вырваться из обители вечных аутсайдеров. Но получилось просочиться только в середину, и то удерживать позиции было адски тяжело. И вот настал его звездный час! * * * Как назло, Хоббит застрял в пробке и, поглядывая на огромный экран, включил телевизор, до того невостребованный, настроил прямую трансляцию с места сбора Избранных – надо же с конкурентами познакомиться. Оказывается, все ждали не только Мародера, но двух Сталкеров; один из них подъехал на «бентли». Журналисты с камерами кинулись навстречу машине. Засверкали вспышки. За рулем сидел русоволосый джентльмен лет сорока, похожий на хищную птицу, с цепким, холодным взглядом. Отодвинув микрофон, он кивнул ведущему, протиснулся к нему. – Вам повезло, Леонид Адамович! Поделитесь тайной, чего собирает желать такой влиятельный человек? – просиял ведущий, рассчитывающий на диалог, но оказалось, что Сталкер просто выбрал кратчайший путь и подвинул его в сторону. Журналист крикнул ему в спину: – Власти над миром? Смерти конкурентов? – Он повернулся к камере и подмигнул. Хоббит вспомнил, где видел этого носатого. Когда он сдавал на права в шестнадцать лет, тот был простым инспектором ГАИ, принимал экзамен по вождению и несправедливо его завалил. А сейчас вон как поднялся. Он решил, что убьет гайца первым. Если догонит. Если кто-то не догонит его раньше – наверняка ж именно на него начнется охота. И не боится же идти в Зону! Ненасытная тварь. Благо, перед смертью все равны. Наверное, даже подыхая, он будет смотреть на своего убийцу, как на дерьмо. – Давайте поговорим с нашим Егерем, – улыбнулся в объектив ведущий. – Тоже личность известная. Художник Илья Велесов! Камера переместилась на кудрявого блондина с волосами до плеч, в длинном клетчатом шарфе и драповом пальто. Мужчина тотчас одеревенел и вытаращил ярко-зеленые глаза. – Здравствуйте, Илья. Скажите, а вам не страшно отправляться в мясорубку с такими стремными личностями? Велесов зашевелил губами: – Люди там меняются, так что скорее нет, чем да. – Вы даже ничего, кхм, более подходящего не надели… Велесов оттаял и отрезал: – Зона обеспечит нас всем необходимым. Она же выбрала нас. Мы… в некотором смысле, перестанем быть собой. И да победит достойнейший! Увлекшись, Хоббит не заметил, что впереди стоящая машина тронулась. Опомнился он только, когда ему начали сигналить. Переключил передачу и поехал. * * * Ядро представляло собой участок площадью с полкилометра, огражденный стенами, отбойниками и тревожными постами. Правительство постаралось сделать все, чтобы неподготовленные горе-сталкеры не лазали в Зону и не гибли пачками, а их более удачливые коллеги не разворовывали артефакты, ведь на их промысле держалась экономика любой развитой страны. Из Ядра множество дверей вело туда, но далеко не каждый мог в них войти, и уж тем более – добраться до Монолита. Сегодня возле центральных ворот, ведущих в зону отчуждения, собралась толпа. Ее сдерживало оцепление из двух рядов вооруженных дубинками ментов, по дороге бегали с диктофонами или камерами журналисты бедных изданий, которые не смогли дать взятку, чтоб их сотрудники попали поближе к центру событий. Сочувствующие – в основном подростки с криво нарисованными Метками на щеках – бесновались за живым оцеплением, вскидывали руки, верещали. «Крайслер» Хоббита остановился перед растопырившим руки розовощеким лейтенантом ГАИ. Хоббит приоткрыл окно, высунулся и стянул бандану, предъявляя Метку. Глаза гайца полезли на лоб, он встал на цыпочки и поманил кого-то из ментов, толпившихся возле служебных машин, припаркованных по обе стороны обочины. Не прошло и десяти секунд, как перед «крайслером» появился седовласый мужчина непримечательной наружности, в кожанке. Он поднес к лицу Хоббита прибор, похожий на айпод, сощурился. Выхватил из кармана еще один похожий прибор, приблизил его к лицу Хоббита и проговорил: – Ваши документы. Фамилия, имя, отчество – вслух. Хоббит протянул ему паспорт и представился: – Горелов Максим Иванович. – Отлично. Проезжайте. Он помахал ментам, те освободили дорогу. Хоббит ощутил себя Моисеем, перед которым расступается море. Он едва тащился на второй передаче. Толпа зевак бесновалась. Тысячи лиц слились в одну орущую физиономию с разинутым ртом и выпученными глазами. Руки колыхались, словно верхушки диковинных деревьев. В десятке метров впереди ехала старенькая «лада». Видимо, ее владелец – второй Сталкер, которого все ждали. Пока открывали массивные ворота, Хоббит на своем «крайслере» догнал «ладу», и они въехали вместе. Военные с автоматами тотчас столпились вокруг машин. Хоббит вышел, и к нему устремился худой сероволосый полковник, такой высокий, что приходилось задирать голову, чтоб заглянуть ему в глаза. Представившись и просканировав Хоббита взглядом, полковник проверил его документы и распорядился: – Идемте, все уже собрались. Хозяина «лады» скрыли военные, до слуха донеслось: – Да блин, как я предъявлю долбаную Метку, когда она у меня на заднице? – по скрипучему голосу чувствовалось, что этот человек близок к истерике. – Штаны снимать?.. Тогда пусть они отвернутся. «Дурдом. От начала до конца – отвратительный швейк. Интересно, как Сталкер гайцам метку предъявлял? Задницу из окна высовывал? – подумал Хоббит и ухмыльнулся, устремляясь за полковником. – У меня – на лбу, у него – на заду. Страшно подумать, где у остальных. У Зоны, или у того, кто ею управляет, своеобразное чувство юмора». Вошли в здание казарменного типа и двинулись длинной галереей, соединяющей два корпуса. За железной дверью поджидали журналисты. Тот самый молодящийся скандалист с фарфоровыми зубами улыбнулся и поднес микрофон к лицу Хоббита: – О, а вот и наш Мародер! Я Вэл Бескровный – ведущий пятого канала. Как вас зовут? Хоббит скосил глаза влево: оператор с камерой расположился так, чтобы он не мог пройти, посмотрел направо: там караулили другие журналисты. Изобразив на лице равнодушие, он проговорил: – Отвечаю на три вопроса, и все. В течение пяти минут. Я и так опоздал. Журналист вскинул бровь, но быстро совладал с собой. – Какие вы все грозные! О’кей. Первый вопрос: кто вы? Второй: умеет ли наш Мародер обращаться с оружием? Третий: что вы хотите попросить у Монолита? – Ответы. Первый: друзья называют меня Хоббитом. Я мал и волосат. Но несмотря на это – агрессивен, – Хоббит эффектным жестом выхватил кинжал из ножен, скользнул за спину журналисту и чиркнул по воздуху в нескольких сантиметрах от его горла. Журналист замер и икнул, поправил галстук. Хоббит спрятал кинжал. – Это был ответ на второй вопрос. Теперь третий: еще не придумал, чего хочу. Честно. Возле Монолита у меня будет несколько часов. Кстати, вариант «счастья для всех – даром» мне нравится. Перекошенный Вэл глянул в камеру и похлопал Хоббита по спине: – Спасибо. Было эффектно. Ставлю на Мародера, только попробуй проиграть! Готов поспорить, у него уже десятки, сотни поклонниц. Хоббит подыграл ему, ткнул пальцем в камеру: – Да. Эй, ты, рыженькая малышка. Я вижу тебя, ты мне нравишься. Я приду к тебе, грей кроватку. – Хоббит, вы женаты? – Нет, – Хоббит обернулся на скрип петель и увидел Сталкера – высокую мускулистую девку с русыми волосами, собранными в хвост, и лошадиной рожей. – Поговорите со вторым Сталкером. Журналисты накинулись на жертву. Донесся визгливый голос, который мог быть как мужским, так и женским: – Я не обязана ничего предъявлять вам. Дайте пройти? – Ну что же вы. Метка что, у вас тут? – Вэл приложил руки к груди. – Нет, – заверещала девка. – На заднице она у меня! На зад-ни-це! Сталкерша ринулась напролом, расшвыривая журналистов мощными руками, и Хоббит, опасаясь быть затоптанным, поспешил вперед, к единственной кованой двери. Раскрасневшаяся девка с раздувающимися от гнева ноздрями следом за ним ворвалась в небольшой зал, где ждал накрытый стол. За ним уже сидели четверо. По монорельсам, прикрепленным к потолку, туда-сюда ездили видеокамеры. Они мгновенно повернули объективы к вновь прибывшим. Хоббит узнал Егеря – волосатого художника – и качка с интеллигентным голосом – Одиночку. Двоих Охотников он видел впервые: брюнетку с газельими глазами и от природы яркими, четко очерченными губами, и длинноволосого хиппи с козлиной бородкой и огромными дырками в ушах. Сталкер-гаишник, видимо, посчитал, что недостойно делить трапезу с нищебродами. Хоббит помахал рукой камерам и сел на свободное место между красивой девушкой и Одиночкой. Последний неуклюже поднялся, едва не опрокинув стул, и пожал руку Хоббита, представляясь: – Виталий. – Когда мы войдем во Врата, у нас больше не будет имен. Так что запоминай меня Мародером. И поменьше пей спиртного. Одиночка кивнул и демонстративно налил себе минералки. Сталкерша, которую Хоббит окрестил Кобылой, вздрагивала и косилась на всех с подозрением и ненавистью. Егерь накручивал светлые кудри на изящный палец и поводил плечами. Охотница, девушка с газельими глазами, гоняла мясо по тарелке. Второй Охотник жрал так, будто прибыл сюда из голодного края. Сознание каждого из них – вселенная со своими демонами, ангелами, добрыми и кровожадными сущностями, полями, реками, городами, горными хребтами, океанами, планетами, солнечными системами, рукавами галактик. Сейчас каждую Вселенную лихорадит, и скоро станет ясно, наполнится она радостью, захлебнется горем или свернется в ноль, в черную точку. Впервые Хоббиту захотелось быть Богом. До конца не прожевав, Охотних-хиппи пробубнил: – Предлагаю дружить против гаишника, – он кивнул на пустующий стул. – Я из-за этой гниды когда-то вождение не сдал. – Поддерживаю, – сказал Хоббит. – Только он, скорее всего, уже там. В Зоне то есть. Дал взятку, и его пропустили раньше. Он первым и доберется до Монолита. Егерь пригладил кудри и мотнул головой: – Не согласен. У Зоны свои правила. На каждый «бентли» есть свой грузовик. Смерть взяток не берет. Выиграет не самый сильный и смелый, а тот, кого выберет Зона. Так что у каждого из нас шанс выиграть около пятнадцати процентов… О господи, опять! Егерь покосился на вошедшего Вэла Бескровного, и его светлые брови поползли на лоб. Ведущий принялся вещать: – С вами Вэл Бескровный! Первое апреля и прямая трансляция с места, где собрались семеро счастливчиков, кому открыт доступ к Монолиту. Делаем ставки, господа! Кто победит на этот раз: Егерь, один из Охотников, Мародер, Одиночка или Сталкеры? Знайте, я сопереживаю Мародеру! Да-да, я перешел на темную сторону Силы! – он обнял сидящего Хоббита, у которого чуть не застрял в горле кусок сыра. – Теперь немного истории. Триста лет назад братья-фантасты Зону придумали. Или предсказали? Двести лет назад она возникла локально, а спустя несколько десятилетий в каждом городе появилось Ядро. Вы – наши герои. У вас остается полчаса, и начнется испытание. Наслаждайтесь жизнью, пока она у вас есть. И да пребудет с вами сила! Хоббит вскинул кулак и проговорил: – Morituri te salutant[5 - Идущие на смерть приветствуют тебя (лат).]! – Желаю вам вернуться невредимыми! – ответил Вэл. * * * В детстве у Хоббита была карта той, самой первой Зоны, он до сих пор помнил каждую локацию. Но теперь, стоя перед железной дверью, ведущей в сердце Ядра, не был уверен, что его выбросит именно в ту Зону. Возможно, за каждым Ядром – своя Зона. Никто не знал, что там на самом деле. Наверняка военные владели частью информации, но тщательно ее скрывали. Сглотнув, Хоббит потянулся к золоченой ручке двери – она распахнулась наружу и едва не ударила его по лицу. Сердце забилось часто и гулко, во рту пересохло, но он преодолел страх и шагнул за порог. Разлепил веки и обернулся: пространство позади него напоминало потревоженную водную поверхность, волны колебаний понемногу уменьшались и вскоре разгладились. Рука непроизвольно потянулась к ножнам. Хоббит по кругу обошел поляну, куда его переместило. Справа, слева и позади сосняк вонзался острыми макушками в серое небо. Клубясь, по нему текли облака – сгущаясь и растягиваясь, утолщаясь и истончаясь. На запрокинутое лицо падал мелкий дождь. Хоббит ощупал себя: на нем был комбинезон Мародера. Поднес руку в черной перчатке к лицу. Пошевелил пальцами. Посмотрел на черные ботинки с толстой подошвой, на дутые оранжевые штаны комбинезона. Похлопал себя по бокам, огладил пояс: оружия нет. Сунул руку в карман, сгреб горсть шурупов – отлично, есть чем разряжать аномалии – и медленно двинулся вперед, приглядываясь к траве на поляне. «Пересечешь поле, потом повернешь на запад», – пришла чужая отчетливая мысль. «Так точно», – полушутливо подумал Хоббит и все-таки достал нож. Интересно, где остальные? Их перебросило в другие точки Зоны, и голос ведет их к Монолиту? Испытание напоминает большой фарс. Или так только на этот раз? И где аномалии? Они все отключены, или Зона услужливо убирает их с пути? Но зачем? Хочет посмотреть, как люди будут рвать друг другу глотки? Представились хозяева Зоны – зеленые человечки с антеннами… Нет, рогатые демоны с перепончатыми крыльями… Нет – люди в белых халатах. Собравшись перед монитором и поедая попкорн, они следят за семью подопытными крысами, ведут их по лабиринту. Или у каждого Хозяина своя крыса? Они играют друг с другом: чья крыса добежит до финиша первой. «И ни фига мы не избранные. Избранным не лепят Метки на лбы и задницы». Двигаясь по полу, Хоббит озирался по сторонам – он не доверял голосу. И правильно делал: впереди валялась оторванная нога: голень, стопа в берце; чуть дальше – мошонка с половым членом. Не смешно, Зона! Совсем не смешно. Хоббит прищурился: где-то справа – воронка. Точно, вон она: трава чуть примята, темнеет ее сердцевина. Поглядывая на ногу и ошметки плоти, Хоббит решил, что черт с ним, с артефактом. И тут прямо ему под ноги выкатился колобок. Заорав, Хоббит подпрыгнул. Колобок развернулся к нему лицом с крупным хищным носом, раздул ноздри. Да это же голова Сталкера-гайца, которого все мечтали замочить! Ладонь, сжимающая нож, взмокла. Голова смотрела с презрением, как на дерьмо. Хоббит поднял валяющийся неподалеку пистолет Макарова, осмотрел его: отлично, пять патронов. Каждому конкуренту – по одному. Весьма символично. – Прав был Егерь, – сказал Хоббит голове. – Смерть взяток не берет. Вождение я тебе никогда не прощу! – Мне не нравится, как ты трогаешься, – буркнула голова. – Ты тормозишь слишком резко, иди, подучись. Ты чересчур уверен за рулем, это чревато ошибками на дороге… – Заткнись, умертвие! – размахнувшись, Хоббит отфутболил голову и проводил ее взглядом – она рухнула в кусты. – Вы слишком неуверенны за рулем! – закричала голова, забулькала и стихла уже навсегда. – Минус один, – резюмировал Хоббит и повернул направо. Теперь вместо ножа он сжимал пистолет. Вдалеке выли слепые псы, перетявкивались, доносилось едва различимое похрюкивание, копошились в кустах какие-то твари. Хруп-хруп, хруп-хруп – ступают по опавшим веткам чьи-то лапы. Или ноги? Хоббит сместился к стволу одиночной сосны и прицелился в предполагаемого противника. Сперва из кустов появилась спина, обтянутая черным комбинезоном. Охотник! Хоббит положил палец на спусковой крючок. Вскоре Охотник вылез целиком. Это была девушка с газельими глазами. – Эй, – окликнул ее Хоббит – она прыжком развернулась и приняла боевую стойку, Хоббит крикнул: – Пиф-паф, ты мертва! Девушка подалась вперед и зажмурилась: – Стреляй скорее, не мучай… – Я не собираюсь тебя убивать. Ты выбыла из игры. Думаю, так честно. Лицо девушки перекосило, она оскалилась: – Честно? Да что ты знаешь о честности? Зачем тебе к Монолиту? Тщеславие потешить? Заказать себе полуметровый член? Бабла побольше? У меня… ребенок умирает, понимаешь? Я хочу его спасти! «Врет, – зашелестел голос. – Посмотри на нее. Тонкая талия, девичья грудь. Эта женщина не рожала. Неужели ты отступишь? Вспомни нищих в метро: “Помогите, у мальчика пиздецома”. Нет никаких мальчиков. Охотница убьет тебя, едва представится возможность». «А вдруг врешь – ты?» – мысленно ответил Хоббит и опустил пистолет. Девушка криво усмехнулась: – Так-то лучше. Спасибо. Теперь я твой должник. Идем вместе? Хоббит боялся поворачиваться к ней спиной и пропустил ее вперед. Она зашагала, размахивая руками и виляя упругим задом. – Не спеши, – предупредил Хоббит. – Тут аномалии. Девушка замерла, подняв ногу, и указала перед собой: – Действительно. Посмотри, холодец. Давай его разрядим и заберем артефакт. Хоббит поднялся на носках и разглядел зеленоватую субстанцию в двух метрах отсюда, как раз возле тропки, ведущей между двумя затянутыми ряской болотами. Охотница выудила из кармана гайку, поиграла ею и швырнула в холодец. Он замерцал ярче и вскоре стабилизировался. Она бросилась в разряженную аномалию, чтобы поднять слюду, но разочарованно пожала плечами: – Пустая. – Бывает, – ответил Хоббит и заозирался – он кожей чувствовал опасность. Голос подсказал: «Будь осторожен». Хоббит думал, появится болотная тварь или кровосос и, двигаясь по перешейку между болотами, вертел головой. Пистолет кровососам, что хлопушка, но все равно так увереннее. Девушка шагала позади. «Падай», – скомандовал голос, и Хоббит присел, инстинктивно блокировал удар Охотницы, схватил ее за руку и, поднимаясь, толкнул в болото, а потом сразу же прицелился в черную колыхающуюся воду. Девица рухнула туда с головой, поднялась, перемазанная тиной, с ряской в волосах, и со всхлипыванием рванула по камышам, уверенная, что Мародер с ней разделается. Проваливаясь в ил, она шла медленно, рвалась из последних сил. Хоббит смотрел на нее и понимал, что не она – он беспомощен. Все эти люди ради своего счастья готовы убивать, а он – нет. Ну не может он всадить пулю в спину женщины. Да и сражаться ему, по сути, не за что. Он спрятал пистолет. Охотница не видела этого, она уверилась, что ее смерть предрешена. И была права: от камышей отделился мерцающий силуэт кровососа и, наливаясь красками, метнулся к ней. Вскрик – и девушка забилась в его смертельных объятиях, мгновение – и жертва с хищником исчезли под водой, только пузыри пошли. – Минус два, – сказал Хоббит и ломанулся вперед, потому что кровосос скоро выпьет девушку и примется за него. Путь преграждали заросли колючего кустарника. Ветви хлестали по лицу, хватали за одежду. Хоббит только сейчас понял, как сильно он любит жить. И если за столом с другими «счастливцами» чувствовал прилив сил, то сейчас сожалел, что решился на авантюру. Умирают ведь здесь по-настоящему. Щеки пекло огнем. Он коснулся лба, посмотрел на руку: кровь. Позади него захрустели кусты. Хоббит обернулся и различил мерцание. Будто силуэт кровососа состоял из воды. От страха внутренности сжались в холодный комок, выступила испарина. Остановившись, Хоббит два раза шмальнул в кровососа – попал. Проступила его голова со щупальцами, раскрывшимися вокруг отверстия рта. – Хрена тебе, – Хоббит бросился в кусты и вылетел на сырую замшелую опушку, где снаряжал магазин Одиночка Гордей. Расставив ноги, он передернул затвор то ли винтовки, то ли автомата (Хоббит не успел рассмотреть, что это) и прицелился в Хоббита. – Мочи кровососа, – заорал тот, упал, перекатился и навел ствол на заросли, откуда секунду назад выбежал, но Одиночка подумал, что это провокация, и даже не глянул туда. А вот когда ветви зашевелились и над ними возникла башка мутанта, Одиночка вытаращил обезьяньи глазки, навел автомат на тварь и надавил на спусковой крючок. Отползая, Хоббит стрелял по мутанту, пока не кончились патроны. Кровосос замедлялся, но продолжал бежать, наливаясь красками. Сообразив, что противник ему не по силам, он повернул назад, сделал пару шагов и распластался на земле. Одиночка продолжал стрелять, расставив ноги-колонны. Мускулы на руках напряглись и четко проступили. Патроны в автомате кончились, но он все давил на спусковой крючок, матерился и по-бабьи визжал. Хоббит и сам никак не мог прийти в себя и отползал, пока не уперся спиной в сосновый ствол. – Вот же… тварюка! – задыхаясь, проговорил Одиночка, указывая на труп кровососа. – А ты думал, – просипел Хоббит. – Зона тебе не Диснейленд. Обезьяноподобный парень скрестил на груди дрожащие руки, уставился на Хоббита и потянулся к тесаку. Интересно, он оружие тут нашел или еще в городе прикинулся? – Резать меня будешь? – проговорил Хоббит с осуждением. – Не советую. Кто пытался, тот сам себе навредил. Сталкера-гайца и Охотницы больше нет. Одиночка опустил ствол, но все равно косился с недоверием. Наконец он махнул рукой и демонстративно повернулся задом, говоря: – Я тоже заметил, что здесь ничего не может навредить нам больше, чем мы сами. Если бы проводилась жеребьевка в финале, все остались бы живы. Вот ты, – он повернулся лицом к Хоббиту. – Ты обменял бы возможность счастья на жизнь? Я… – он задумался, ноздри его раздулись и затрепетали. – Не готов. Потому у цели могу тебя убить. – А я обменял бы, – ответил Хоббит и посмотрел на пистолет, решая, забрать его с собой или выбросить. В итоге сунул в пустую кобуру на поясе. – Мертвых Зона не возвращает, а ничего другого мне не хочется. Одиночка хлопнул себя по ляжкам и сверкнул глазами: – Не верю! Не бывает, чтоб совсем ничего не хотелось. Хоббит вытер пот, подошел к кровососу, пнул его и махнул на запад: – Монолит там? Одиночка кивнул и насупился. Хоббит продолжил, уже шагая в указанном направлении: – Тогда идем. Не бойся, не буду тебя резать. Правильно не веришь, что у меня нет желаний. Мне хочется есть, пить, спать. Бабла хочется, баб. Хочется… много всякой мелочи. Но желания, ради которого рискнул бы жизнью, нет. А ты чего хочешь попросить? Одиночка шел справа. Когда прозвучал вопрос, он сбился с шага и лицо его залило краской. – Очень личное, – мотнул головой он. – Ага, – усмехнулся Хоббит. – Значит, или член увеличить, или бабу заполучить. Одиночка зыркнул зверем и покраснел еще больше. Хоббит подмигнул ему: – Не комплексуй. Женщины не любят, когда слишком большой. В любом случае мелкосуставчатое у тебя желание. И за это ты готов глотки рвать? Зачастил дождь, Одиночка накинул капюшон камуфляжной куртки и спрятал злое лицо с проступившими белыми пятнами. Хоббит молча завидовал – в его костюме капюшона не было. Шли по сосновому лесу. Шелестела под ногами опавшая хвоя, качаемые ветром, поскрипывали стволы деревьев, перекликались пичуги. На первый взгляд обычный лес, но расслабляться здесь нельзя. Поэтому Хоббит ступал осторожно, сжимая шуруп, влажный и теплый, на случай если путь преградит аномалия. Раньше его вел таинственный голос, теперь он молчал, и Хоббит терялся в догадках, правильно ли идет и можно ли доверять похожему на обезьяну Одиночке. Молчание нарушил Гордей. Говорил он, не глядя на Хоббита, очень тихо: – Представь, что есть человек, которого ты понимаешь с полуслова. Ей плохо – а я через расстояния чувствую. Мы очень похожи. Это… словами не передать, столь высок уровень эмпатии и взаимопонимания. Я ж писатель, и она тоже. Знаю, что никто не поймет меня лучше нее и никто не примет таким. Наша жизнь была бы идиллией. Но она любит женатика. Ничтожество любит! Он ее использует, а она не может избавиться от зависимости, страдает. Если бы это исправить, все были бы счастливы. В общем, ты не любил. Значит, не поймешь. – Отчего же? – Хоббит шагнул из леса на заросшую кустарником вырубку и вскинул руку, указав на линию электропередачи, где колыхались пушинки: – Осторожно, это ржавые волосы. Лучше обойти. Двинулись по краю леса. Гордей заговорил: – Я окончательно уверился, что испытание – битва с собой. Опасность сведена к нулю. Говорят, Монолит охраняют агрессивные сектанты. Готов поспорить, что сегодня никто нас не тронет. – Давно об этом думал. Кто-то следит за нами, сталкивает лбами. Победить должен достойнейший, а не сильнейший. Ветер завывал в проводах стаей волков, от заунывного звука мороз бежал по коже. Краем уха слушая Гордея, Хоббит думал о разнообразии человеческих вселенных. В основе одних миров – деньги, вещи, потомство. В основе других – любовь, ненависть, идея. Мир без оси обречен. Нет ничего предосудительного, что стержень вселенной Одиночки – девушка. Хорошо, что не член, не деньги и не самомнение. Одиночка остановился напротив трансформаторной будки, побитой ржавчиной, и ткнул в нее пальцем: – Ориентир. Еще чуть-чуть, и дорога будет, по ней и пойдем. На твоем месте я бы поворачивал назад, потому что уступать тебе я не намерен. – Мне любопытно, – ответил Хоббит, вдыхая насыщенный озоном воздух. – Вот ты разбрасываешься подобными заявлениями, а Зона слышит. Что случилось с самыми агрессивными, ты сам видел, нам даже ничего делать не пришлось. А если тебя сожрет кровосос? Как я узнаю, что путь к Монолиту свободен? Одиночка втянул голову в плечи и заозирался. Успокоившись, подсказал желание: – Ты извини, но я бы на твоем месте прибавил в росте. Хоббит махнул рукой: – И что изменится? Ни-че-го. Девки давать будут чаще – и все. А вот если загадать что-нибудь глобальное, полезное. Такое, чтоб и тебе хорошо, и людям, и чтоб никому не хотелось забрать твоего… – А, ну-ну. Например, чтоб все поумнели. Я хочу другое. Забавно все это… Ну, что с нами. И непривычно. Я склонен полагать, что наши конкуренты самоустранились. Больше всех меня художник удивил. Помнишь его? Интеллигентнейший дядя. Выслеживал, чтоб исподтишка напасть. Ну, и баба, – он растопырил руки и напряг бицепсы, показывая Сталкершу. Одиночкам не полагались защитные костюмы, потому на нем был охотничий камуфляж. – Выходит, один хиппи остался, – сказал Хоббит. – Забавно, но когда появлялись первые избранные, испытание выглядело игрой. Каждому давалось по способности. Победители говорили, что в них словно вселилась чужая душа. Пятьдесят лет назад вернувшиеся отсюда перестали рассказывать подробности. Правила меняются, сейчас все скучно… А ты знаешь, как Монолит выглядит? Одиночка дернул могучими плечами: – Без понятия. Одни говорят, это кристалл, вторые – что комната, третьи – саркофаг. Наверное, он – символ, и тоже меняется. Одно неизменно: охрана. Какая-то сумасшедшая секта. Уверен, они нас пропустят, еще и поклонятся… О – дорога! Мерно шелестел дождь. В огромных лужах плавали пузыри. Асфальт сохранился островками, большую его часть покрыли грязевые наносы и трава. Вышли к заброшенному поселку, поглощенному разросшейся зеленью. На столбе у обочины поскрипывал ржавый указатель, название населенного пункта прочесть было невозможно. Звук напоминал крик смертельно больной птицы. – Окраина Города. До Монолита осталось километр-полтора. Хоббит потряс волосами, падающими на глаза, разбрызгивая капли: – Думал, нас будет ждать то же, что подопытных крыс – в лабиринте. Приятно иногда ошибиться. Одиночка покосился с недоверием и промолчал. «Он тебя прикончит, – снова прозвучало в голове. – Ты для него – балласт». Хоббит мысленно ответил: «Это мы еще посмотрим». Одиночка подтянулся и напрягся. Повертел головой и махнул вперед: – Надо придерживаться этого направления. Его нервозность передалась Хоббиту, и он положил ладонь на рукоять кинжала. Одиночка сделал так же, пропустил Хоббита вперед. Из поселка словно вынули душу: деревянные заборы сгнили и рухнули, крыши по большей части уцелели, но некоторые провалились внутрь, обнажив похожие на ребра балки и перекрытия. В шелест дождя вплетался едва различимый скрежет дверных петель, стон половиц, вздохи ветра на отсыревших чердаках. Покинутый поселок будто обрел себя и зажил своей жизнью, бесконечно одинокий, жаждущий человеческого тепла. Майка прилипла к спине Хоббита, зубы начали отбивать дробь. Казалось, что в спину смотрит алчущее существо. Зайди в любой дом, где оно имеет власть, – и из тебя душу выпьют. Хоббит не забывал краем глаза следить за Одиночкой. Опа – замер, насупился, и одновременно в голове прозвучала команда: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент. Смотри, как он держится за тесак». Пересиливая подозрительность, Хоббит завел руки за спину. А вот Гордей, наоборот, выхватил нож и принял боевую стойку: – Извини, малыш, тебе пора уходить. Хоббит остановился, развернул руки ладонями вверх и проговорил: – Допустим, я уйду. Ты попросишь Монолит вправить мозги своей девушке. И после этого ты утверждаешь, что действительно ее любишь? Любишь, но насилуешь для ее же блага. Лишаешь ее воли и права выбора. Ты вернешься, и тебя встретит тихое, покорное существо, которое каждую твою выходку будет встречать улыбкой и слова не скажет наперекор. Но самое скверное, ты всю жизнь будешь знать, что твоя любимая выбрала не тебя. По сути та женщина умрет, когда ты загадаешь задуманное. Останется оболочка. Понимаешь, о чем я? Капюшон скрывал лицо Одиночки, но Хоббит ощущал исходящие от него волны ярости. – Я слышу не любящего человека, а ребенка, у которого отобрали игрушку. Ты бы хотел, чтоб так поступили с тобой для твоего же блага? Нет? Но почему? Благо ведь! Совсем не больно, ты даже не заметишь. Но ведь все будут счастливы. Точнее, какая-нибудь Машка с небритыми подмышками и жирным пузом. – Заткнись! Нашелся проповедник, – прошипел Гордей, но Хоббит продолжал. Его охватил азарт адреналинщика, прыгающего с парашютом. – Почему же? Ты лучше загадай что-нибудь глобальное, и мы вместе понаблюдаем, что из этого получится. Вот если бы ты попросил что-то такое… Например, счастье всем… И тебе хорошо, и ей, и всех все устраивает. Главное – никого насиловать не надо. Не слушай голос, он нас стравливает, а говорит одно и то же: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент»… – Защищайся! – крикнул Одиночка и ринулся в атаку. Хоббит расхохотался и поднял руки. Картинка словно размазалась, стала напоминать замедленное кино. Одна нога Гордея в воздухе, вторая – медленно выходит из лужи, за ней тянутся потоки воды. На камуфляжных штанах – грязь. Хоббит знал, что прирежет его без труда: он хорошо владел холодным оружием. Судя то стойке Одиночки, по его движениям, он не профи, единственное его преимущество – длина тесака. Да и Зоной ему такая победа не зачтется. Гордей – домашний мальчик, очень робкий и закомплексованный, несмотря на габариты. У него рука не подымется на живого человека. Железо тягать – не морды бить. Несколько длинных прыжков, и Гордей возвысился над Хоббитом, занес тесак, будто топор, и принялся медленно опускать. Чем ниже, тем медленнее. В широко распахнутых глазах – ужас. Рука с ножом пошла правее, Гордей просто толкнул Хоббита в грудь кулаком левой. Зря он недооценивал силу качка – дыхание вышибло, в грудь словно тараном ударили, Хоббит спиной рухнул в ледяную лужу, но встать не успел – на него налетел Одиночка, сел сверху, схватил за грудки и принялся трясти: – Ты мне не помешаешь. Ни ты, ни ее хахаль! Хоббит прохрипел: – Очень надо. Твое право. Я о тебе забочусь. Ты ж свою мечту изнасиловать собрался, дурак! Мне ничего от Монолита не надо. Он же стебется над нами! А ты – жизнь любимой на кон поставил! Ручищи Гордея дрогнули, он швырнул Хоббита в воду и пролепетал растерянно: – Что же мне загадывать? Хоббит встал, вылез из лужи, промокший до нитки, и прохрипел: – Загадай счастья всем, и чтоб никто не ушел обиженным. Или как-то так. Такое желание было у самого первого сталкера. Вспомнилась сестра в петле, рыдающая девушка, обиженный малыш с корабликом. Он изменит их жизни навсегда. И никому не скажет. Или скажет. Слава – вещь обоюдоострая. В общем, решит потом. – А если Зона стебется? – покосился на него Гордей. – Ведь невозможно счастье для всех даром. Его заработать надо. Выстрадать. Короче, сам загадывай. Мне стремно. – Любимого человека на заклание – не стремно было. А тут – ответственности испугался. Идем к Монолиту, – весело заговорил Хоббит, шагая по пузырящимся лужам мертвого поселка. Им овладело безумие. Бросало то в жар, то в холод, сердце частило. Так бывало несколько раз – на гонках и во время дружеских турниров по боксу. За спиной разворачивались крылья, возносили его над Зоной, над городом и надо всей землей. Он ощущал себя Богом. * * * По пути назад из головы все не шел Монолит: темная комната, в середине – саркофаг наподобие фараоновского, на его крышке – зеркало. Вроде ничего сверхъестественного, но в голову торкает, там будто одновременно включаются тысячи приемников и бормочут неразборчиво. Они напоминают молекулы, колеблющиеся при закипании воды. И над ними – монолит его желания. СЧАСТЬЯ. ВСЕМ. ДАРОМ. Рядом плелся ссутулившийся Гордей – раскаивался. Видимо, он в Зоне, и на него не подействовало. Интересно, что снаружи? За километр до Врат Гордея потянуло на философию: – И все-таки дурное желание. Смотри. Купил я себе машину, а сосед позавидовал и расстроился. Мое счастье – его горе. Или ушла ко мне любимая – ее хахаль расстроился. Она говорила, что он ее любит. Тоже печаль… И как уравновесить? Есть люди, которые несчастны, пока счастлив хоть кто-то. Им просто это не нравится, натура такая. Счастливый Хоббит снисходительно улыбнулся: – Все элементарно. Сосед выиграл в лотерею, нашел хорошую работу – да мало ли! Он и не заметит твою машину. Хахаль влюбился в другую. Да хоть заново – в жену. Вот и все проблемы… Держи лицо. За Вратами нас ждут. * * * С обратной стороны Врата располагались в стальной будке, выкрашенной в желто-синий. Стояла она на пригорке, как греческий храм. Дверей было две. Хоббит потянулся к ручке. Прежде чем распахнуть дверь, он окинул взглядом леса, поля, неприветливое небо, полной грудью втянул воздух и пожалел, что не остался тут подольше. Он полюбил этот мир. Здесь он обрел счастье. Вспомнился кровосос. Нет уж, дома лучше. А теперь – и подавно. Пусть жители других городов, на которые не распространится желание, завидуют. За первой дверью была вторая – обыкновенная. Хоббит толкнул ее и очутился в бункере. Ни журналистов, ни военных, ни охраны. Или он вышел где-то в другом месте? Ладони взмокли. – Где все? Как вымерли… – проговорил Гордей, возникший рядом. – Типун тебе на язык. Идем, посмотрим. Может, им теперь просто не до нас. Бронированную дверь тоже не заперли. Хоббит вылез в знакомый освещенный коридор и поднял камеру с разбитым объективом. – Мне это не нравится, – шепнул Гордей и завертел головой. Хоббит грешным делом подумал, что все умерли и счастливы на небесах, но заметил за окном троих военных, вразвалку пересекающих бетонированный двор. На лицах у них были улыбки даже не счастья – блаженства. Он назидательно воздел палец: – Во-о-от! А ты боялся. – Че-то физиономии у них э-э-э… Дебильные. Мне продолжает не нравиться. В соседнем помещении на полу, зажмурившись, валялся высокий полковник с блаженной улыбкой. До боли знакомой улыбкой. Где же Хоббит такую видел? Причем недавно? Кухня. Андрюха держится за выпадающий глаз. На диванчике – наркоманка… Он сглотнул и мысленно выругался. Он уже знал, что увидит в соседнем кабинете – счастливого человека. Целый город счастливых людей. Вечный кайф. Западение красной кнопки в мозгу, возбуждающей центр удовольствия. Интересно, что будет дальше? «Счастливцев» начнут лечить от героиновой зависимости? Поместят в больницы? Какими они станут после года непрерывного кайфа? Скольким удастся сохранить рассудок? По прошествии года они сядут на иглу или впадут в депрессию? Мародер рассмеялся – горько и отчаянно. Зона просто стебется, ведь недаром день испытания именно первого апреля. И ведь как точно выполнила пожелание! Весело, наверное, наблюдателям. Гордей расставил ноги и крутил головой, разинув рот. Ошарашенный, он ничего вокруг не замечал. Оставив его, Мародер вышел во двор, сел в уазик (ключи были на месте), завел его и с лихим отчаянием направил в распахнутые ворота. Он давно хотел поменять ноутбук и микроволновку, и раз уж все магазины, ювелирные салоны и супермаркеты без присмотра, не грех этим воспользоваться. В принципе, какие магазины, когда даже банки не охраняются? Солнце било через лобовое стекло и слепило. Мародер глянул в зеркало: Метка с его лица сошла, зато вертикальные морщины над переносицей сложились в четко различимую букву «М». Лев Жаков Зомби-скауты Грязный бородатый мужик с безумно горящими глазами разрывал могилы на кладбище. С нечеловеческой силой он откидывал каменные плиты и голыми руками копал землю. – Вставайте, ребята! – бормотал он. – Вставайте, пока они не захватили город. Ну же, подъем! Никого не осталось, вся надежда только на нас… Господи, неужели они не встанут и я сдам свой город? Подъем! И, словно отвечая его неистовой вере, мертвые поднимались из могил. * * * Под кустами давно не цветшей акации выстроились в шеренгу припорошенные землей мальчишки. Расстроенный бородатый мужик прохаживался перед строем. – Бойскауты, дьявола! Мне достались бойскауты вместо доблестных вояк… Но времени нет, будем работать, с чем есть. Парни! Теперь вы бойцы. Последние защитники нашего города! Знаю, у вас мог остаться осадок на душе, ведь эти люди позволили вам умереть. Но перед лицом смертельной угрозы вы должны их простить. Ведь там ваши отцы и матери, братья и сестры… дяди и тети, наконец. Бывшие одноклассники, учителя, о них-то вы точно не забыли? – бородатый с надеждой обвел взглядом грязные лица. – Можете рассчитывать на нас, сэр, – проскрипел один пацан, с некоторым трудом раскрыв рот и сплюнув горсть земли. На рубашке цвета хаки крепился командирский значок. Остальные вразнобой поддержали своего командира. – Отлично! – глаза бородатого увлажнились. – Для начала запомните главное: они не пройдут! А ну повторили. Бойскауты подтвердили недружным хором: – Не пройдут. – Кто, сэр? – уточнил командир. – Ты еще спрашиваешь? – загорелся бородатый. – Эти извечные враги рода человеческого, ясное дело, эти упыри, кровососы, высокомерные выскочки, ночные кусаки… да что я тут распинаюсь? Идем! Решительным взмахом бородатый призвал отряд за собой. Перебравшись через разрытые могилы, он подвел скаутов к ограде кладбища. С вершины холма открывался вид на ночную долину, залитую светом луны и красными отблесками костров. Десятки огней кольцом окружали укрытый за стеной город. Стена была сложена из бетонных плит и укреплена подручными средствами: старыми автомобилями, арматурой, листами железа – что нашлось. На горизонте виднелись трубы нефтеперерабатывающего завода. Кругом расстилалась иссушенная равнина, только вдоль петляющего в ложбине ручья виднелась чахлая растительность. В свете костров перед стенами города метались тени в плащах с высокими острыми воротниками. Иногда какая-нибудь тень взмывала в воздух и пикировала на город, но останавливалась, лишь немного не долетев до самых высоких крыш. Одна тень не успела затормозить – кожистые крылья загорелись, и в мимолетной вспышке, сопровождаемой криком боли, стало видно, что город накрыт металлической сеткой. Судя по вспышке и крику – под напряжением. – Но тут их сотни! – Вот именно! Город обречен – если мы не поможем. – Но нас всего двадцать, сэр. – Да? А где остальные? – Тут больше никого нет. Бородатый поник: – Ты прав, сынок. Он вперил потухший взгляд в разворачивающуюся осаду. В слабом свете костров видна была лихорадочная деятельность в стане вампиров. – У меня были десятки зрелых, опытных бойцов, – пробормотал бородатый, опустив голову. – И все они полегли в битве… Бойскауты сочувствующе молчали. Но бородатый вдруг поднял взгляд, в глубине глаз его загорелся все тот же безумный огонь: – Нет, я не отдам свой город врагу! Мы просто сменим тактику. – Что, сэр? – Вы же бойскауты, парни! Должны знать окрестности, как свои пять пальцев… ну, или у кого сколько осталось. Верно? Скауты переглянулись. – Да, точно, – нестройно подтвердили они. – На этом и сыграем. Вперед, бойцы! – Ага… – Не слышу энтузиазма? – Да, сэр! – гаркнули двадцать мальчишек от десяти до тринадцати. – Они не пройдут! * * * Бородатый сидел возле ограды на камне, обложившись картами, вокруг стояли голоногие пацаны. Командир скаутов, приникнув к биноклю, докладывал: – Враг стаскивает к стенам разного рода сосуды. Вижу кастрюли, банки, кувшины… Они что-то затевают, сэр! – Конечно, затевают! – взвился бородатый. – Они хотят устроить замыкание в сетке, срезать ее в нескольких местах и обрушиться на беззащитных жителей, кусая всех подряд. Женщин и детей – с особой жестокостью. – Но как мы сможем им помешать? – Э-э, не об этом надо беспокоиться, – махнул бородатый, успокаиваясь и возвращаясь на камень. – Сетка сделана из многих частей, у каждой питание от разных генераторов. Я сам когда-то помогал создавать эту защиту, здесь они не пройдут. Бояться надо того, что они сделают потом, когда первый план не сработает. – А что они сделают потом? – А я знаю?! – возмутился бородатый. – Разведчики не вернулись? – Нет еще, сэр, – командир поводил биноклем из стороны в сторону. – Не видать. – Дьявола… – пробормотал бородатый, возвращаясь к картам, и тут же насторожился: – Что это за звук? От гранитного склепа, стоящего неподалеку на умиротворенном, заросшем миртом и глицинией склоне, доносился ритмичный стук. Мальчишки заулыбались, переглядываясь. – Это святой Николай, защитник города, – доложил восьмилетний малыш, непонятно как затесавшийся в компанию старших ребят. – Как его поминают сейчас за стенами! – ухмыльнулся толстый пацан в рваном галстуке. – Встанет за нас? – с надеждой оглянулся бородатый. – Да ему триста лет, мумифицировался давно, – махнул рукой командир. – Ворочается почем зря, – добавил толстый. – Ничего не бывает зря, – бородатый поставил галочку в свои бумаги. – Разведчики возвращаются! – крикнул командир. При виде вылезающих из зарослей акации измазанных скаутов бородатый поднял голову: – Ну?! – Плохо дело, сэр, – доложил грузный парень в натовской кепке. – Они нашли вход в катакомбы, – сказал белобрысый шкет без одного зуба спереди. – И собираются перекрыть подачу дизеля, – добавил последний разведчик, круглолицый пацан, единственный среди скаутов в джинсах. Бородатый вскочил, потрясая картами. – Дьявола! – возопил он. – Этого-то я и боялся! * * * По бетонной трубе метров трех в диаметре, шлепая по натекшим с потолка лужам, пробирались трое скаутов. Это были Малыш, Толстый и Шкет. Малыш держал фонарик с тусклым лучом – аккумулятор садился, Шкет нес рыболовную сеть, Толстый – связку наскоро нарубленных на кладбище палок. Мертвецов там сильно поубавилось за ночь, а вот осины хватало. Малыш светил поочередно на завернутую в полиэтилен карту и под ноги. – Здесь направо, – говорил он шепотом. – А тут налево… Скауты ёжились и постоянно оглядывались. В катакомбах стояла мертвая тишина, нарушаемая только шлепаньем детских ног, полная напряженного ожидания. Пацаны знали, что вампиры могут выскочить из-за любого поворота, и держали наготове свое немудреное оружие. На шее у Толстого, который в их маленьком отряде был за главного, висела рация и еле слышно, успокаивающе шипела. Иногда из динамика доносились ругань, отдаленный шум драки и разочарованные вопли. В такие моменты Толстый хватал рацию и прижимал к уху, жадно вслушиваясь. – Ну что? – поворачивались к нему Шкет с Малышом. – Кусаки перерезали первую трубу, – говорил Толстый. – Гады! И пацаны крепче сжимали палки. Или: – Вторую отстояли! – Ага! Знай наших! – Малыш и Шкет, приплясывая в холодной воде, потрясали фонариком и сетью. – Еще бы узнать, как они в летучих мышей превращаются, – подхватывал Толстый. – Тогда мы бы их сразу! Палками загоним, неводом накроем… Может, есть какой тайный знак? Смотрите в оба, парни! К городу подходило пять нефтепроводов, по которым клан нефтяников гнал соляру. Трубы были надежно укрыты в катакомбах, дизель обеспечивал потребность города в электричестве. Многочисленные генераторы работали день и ночь, подавая напряжение на сетку, которая защищала жителей от вечно голодных вампиров. До сегодняшней ночи. – Вторую потеряли… – Толстый опустил рацию. Шкет и Малыш померкли. Все замолчали. Затем Шкет спросил, расправляя сеть: – Далеко до нашей трубы? – Почти пришли, – отозвался Малыш, сверившись с картой. И добавил сухим, почти взрослым голосом: – Мы свою не сдадим. Толстый и Шкет согласно кивнули. Из рации опять донесся яростный шум. – Да что же там?! – изнемогая, воскликнул Шкет. Малыш застыл, наблюдая в ужасе, как Толстый медленно подносит рацию к уху. Он уже и так все понял. – Третья, – мрачно сказал Толстый. – Осталась четвертая и наша. Скауты переглянулись и, не сговариваясь, побежали. Подошвы сандалет громко шлепали по тонкому слою воды на дне бетонного коридора, поэтому никто не услышал голосов. * * * Когда они выскочили из-за поворота, толкаясь, сбивая друг друга, стоящие вокруг нефтяной трубы вампиры обернулись, как один, и неприязненно уставились на грязных мальчишек. Один вампир так и застыл с занесенным над головой топором. Скауты остановились, попятились. Снова ожила, хрипя и надрываясь, рация: – Пятый, что у вас? Пятый, прием! Толстый потянулся к рации под напряженными взглядами вампиров, отдернул руку. – Четвертый пал, на вас вся надежда! Пятый, алё! – волновался далекий голос. Это разрядило обстановку. Роняя палки, Толстый схватил рацию и заорал: – Мы на месте, враги тут, прием! Шкет завозился с сетью, Малыш подобрал кое-как оструганные колья, выставил перед собой, махнул пару раз. Теперь попятились вампиры, только тот, что замер над трубой, приготовившись ее перерубить, так и остался стоять, с недоумением переводя взгляд с одной группы на другую. – Держитесь, идем! – Из динамика послышался топот. Скауты сделали вперед неуверенный шаг. Вампиры заслонили собой того, с топором. Их было шестеро – крупные плечистые мужчины в черных плащах, с высокими аристократичными залысинами. Под плащами, правда, надето что попало: у кого джинсы, у кого брюки в мелкую клеточку, рубашки, свитера, пиджаки. Только один оказался в классическом смокинге, впрочем прилично подпорченном грязью катакомб. Даже клыки торчали не у всех – трое то ли подпиливали, то ли не отрастили еще; если бы не залысины и плащи да общая для всех вампиров бледность, можно было бы и не признать в них извечных врагов человеческих. Неизвестно, сколько бы они простояли так друг напротив друга, топчась на месте и переглядываясь, но тут Шкет взмахнул колом – и понеслось. Вампиры взвились в воздух, под потолком зашумели кожистые крылья. Теперь уже клыки появились у всех, а еще когти, о, эти когти! С пронзительным свистом летучие мыши атаковали скаутов. Шкет колом отбивался от вампиров, другой рукой пытался накинуть сеть. Малыш крутился на месте, выставив кол, и верещал: – Я видел знак, я видел знак! Они щелкают пальцами, я видел, я понял! Только один кусака не обернулся летучей мышью – тот, с топором. Опустив свое оружие во время немой сцены, высокий худой вампир снова занес его над головой, чтобы в суматохе закончить дело. Толстый вспрыгнул на трубу и, навалившись на вампира всем весом, попытался выдрать топор. Высокий пошатнулся, топор упал на пол, выбив из бетона крошку. Между Толстым и Высоким завязалась ожесточенная борьба. Но это была неравная схватка: вампиры, как известно, обладают недюжинной силой, куда там скауту. Оттолкнув мальчишку так, что тот отлетел к стене и затих, Высокий обеими руками поднял топор, решающий аргумент в битве за город, и потряс им. – Ага! – злорадно возопил он. Все обернулись. Шкет бросил сеть – и промахнулся. Летучая мышь спикировала на скаута, железные когти вонзились в плечо. Следом ринулись остальные. – Умрите, жалкие людишки! – крикнул вампир, занося топор над трубой. Внутри булькала соляра, кровь города, его спасение и жизнь. Малыш застыл на месте, в глазах стояли слезы. К нему наперегонки стремились две летучие мыши, но он не видел их, вся вселенная сосредоточилась для него в этом воздетом топоре – знаке погибели. Толстый ворочался в стороне, медленно приходя в себя. – Нет, нет! – заплакал Малыш. – Раз вы так… то я… то мы… то вот вам! Подняв тонкие руки, он неумело щелкнул пальцами. Вампиры посыпались из воздуха, сочно шлепаясь об пол. Из коридора донесся топот – оттуда вынеслись, потрясая кольями, новые скауты. Они кидались на вампиров, вонзали колья им в грудь, пригвождая кусак к бетонному полу. Вампиры визжали, крутились, пытались уползти, но, пораженные осиной, замирали в самых причудливых позах, разбросав руки, вывернув ноги, раззявив рты. Скауты издали победный клич. Вампир с топором, наоборот, от щелчка превратился в летучую мышь и, взмахнув крыльями, взмыл под потолок. Оружие выскользнуло из маленьких лапок. Дважды перевернувшись в воздухе, топор свалился на трубу, прорубив ее насквозь. Дизель брызнул во все стороны, но давление сразу спало, и топливо мощным, величественным потоком стало выливаться из развороченной трубы. Бросившийся было к топору Толстый остановился и попятился. – Полковник, это Пятый, прием, – он поднес к губам треснувшую, но еще работающую рацию. – Миссия провалена… * * * Сидящие под стеной Натовец и Командир услышали, как за этой фразой последовал восторженный рев десятков кровососущих глоток. Вверх рванули сотни летучих мышей, воздух наполнился шумом крыльев и радостными воплями. В когтях вампиры сжимали резаки, миниатюрные газовые горелки, ножовки, кусачки. А кто просто набирал высоту, собираясь спикировать на обесточенную сетку, последнюю преграду между голодом и живой, трепещущей плотью. За стенами кричали обреченные люди. Скауты слышали, как забегали там, как завизжали женщины, заплакали дети при виде падающих с неба черных стремительных силуэтов. Раздались бесполезные выстрелы. Еще секунда, и дружным усилием вампиры подцепят сетку, вскроют, поднимут и прощай, город, покойтесь с миром, люди! Натовец и Командир сжали крючья. Пора, ведь уже пора! Где команда? И словно отзываясь на их безмолвный призыв, из рации на груди Командира донесся голос бородатого: – Святой Николай! – Святой Николай! – заорали Натовец с Командиром, выскакивая из укрытия и закидывая крючья на стены. Металлические пруты, согнутые кое-как, зацепились за сетку, повисли. То же самое сделали с двух сторон города еще трое скаутов и сам бородатый. – Святой Николай, святой Николай! – в голос кричали они, и крик подхватили в городе. Сначала робко, затем все смелей – призывы к мифическому, мистическому защитнику неслись и с запада, и с востока, пробуждая в жителях надежду. И вот по привязанным к крючьям проводам побежало электричество. Градом падающие на город вампиры не успевали свернуть – они врезались в искрящую от напряжения сетку и сгорали в ярких вспышках. Инструменты их, звеня, ломаясь, сыпались вместе с ними, вызывая дополнительные вспышки и брызги разноцветных искр. На холме, за кладбищенской оградой, в гранитном склепе среди мирта и глициний слышался непрекращающийся гул – то святой Николай, поминаемый тысячью глоток, не переставая крутился в своей могиле. Нехитрый двигатель из запчастей автомобиля преобразовывал вращение в электричество. * * * Жалкие остатки вампирской армии разлетелись. Скауты шли по полю, отделяющему кладбище от ворот города, и втыкали осиновые палки тем, кто еще ворочался, кого внезапный удар электричеством не убил сразу. Бородатый подобрал выпавший глаз, почистил о рукав, вставил и вышел из тени, за ним, перебираясь через трупы, шагали Командир с Натовцем и трое других. Из катакомб выбрались Толстый и остальные четырнадцать пацанов, пропахшие дизелем. Пошатываясь от усталости, но гордые победой, они приблизились к воротам. Высокие металлические створки, усиленные бетонными плитами, медленно, со скрипом, раскрылись. Навстречу спасителям выходили измученные жители. Бородатый остановил свой отряд взмахом руки, повернулся к пацанам и широко улыбнулся: – Ужин готов, можете жрать, бойцы! Сурен Цормудян Кот ученый Будь поблизости люди, уж тем более живые, этот звук заставил бы их морщиться, передергивать плечами и искать того, кто этот звук издает. Чтобы набить ему физиономию, естественно. Жуткий скрип пронзил воздух ржавой рапирой и закончился лязгающим грохотом, после чего снова воцарилась тишина. Источником противного звука, распугавшего наступившее на планете умиротворение, был большой железный люк, чья толстая и круглая крышка скрывала уходящую глубоко в недра земли шахту. Где-то там, внизу, в покое, уюте и безопасности, находился сверхстратегический бункер мега-ВИП класса. Именно своей ВИПованности крышка шахты была обязана искусной росписью с внутренней стороны. И именно статус бункера обязывал его создателей сделать ступеньки вертикальной шахты, обитой бархатом, из чистого золота. Все это необходимо для динамичного роста экономики страны и благосостояния народа… Наверное… Из распахнутого зева шахты медленно показалась темноволосая, аккуратно подстриженная голова премьер-министра Некоего Ядерного Государства. Он невысок ростом. Узкоплеч и большеголов. Лицо склонно постоянно пучить глаза и выражать полное отсутствие понимания того, что вокруг происходит… Да-да! Вот, прямо как сейчас! Его недоуменное величество вылезло из шахты, расправляя изнеженными ладонями складки на темно-синем представительском костюме от «Хреони», сшитом вручную. Затем вытянуло шею, поправляя широченный (но все же чуть уже клоунского) галстук. Взглянуло на золотые часы, ради покупки которых пришлось отказаться от атомного авианосца (что толку от авианосца, если руководитель такого ранга понятия не имеет о том, который сейчас час?), и снова стало сканировать своим недоуменным взглядом окрестности. А посмотреть было на что. И было с чего недоумевать. Мир вокруг, на сколько простирался взгляд больших премьеровских глаз, лежал в наиживописнейших руинах. Огромные здания, с таким трудом построенные в разное время разными поколениями и для разных целей, смяты в фокусах схлестывающихся ударных волн или разбросаны веером на километры вокруг. Скрученные, как железная стружка, фонарные столбы и завязанные узлом, словно у пьяного рыбака леска, железнодорожные и трамвайные рельсы. Бесформенные куски расплавленных, а затем застывших, как сопли на морозе, машин. И тишина… Спокойствие и умиротворение… Премьер тяжело вздохнул. Какая жалость, что он не догадался прихватить с собой свой эксклюзивный и супердорогой фотоаппарат «Слейка». Такие бы снимки получились! И сразу в «квиттер» запостить! Заработать немножко рейтинга посредством лайков от любителей романтики регресса. Развернувшись на месте, он взглянул на распахнутый люк шахты. Вернуться за фотоаппаратом? Долго… Да и костюмчик все же помнется. Ладно. Потом. Этот бардак не скоро, наверное, уберут. Уж он-то позаботится, чтоб порядок не наводили еще долго, пока он не запечатлеет все, что захочет. А пока надо найти того, чье отсутствие заставило его чрезмерно печалиться во время долгих часов пребывания в бункере, где он сидел на шестиметровом диване из кожи белого носорога и с тоской слушал заунывные песни, льющиеся из динамиков его эксклюзивной стереосистемы, ради покупки которой пришлось отказаться от строительства ста тысяч квартир для населения. Что толку от этих квартир, если лицо такого ранга не может расслабиться под любимую музыку? Населению ведь нужен премьер, у которого нет бытовых проблем, чтоб он мог думать только о населении. Ну, и о его благополучии… Наверное… Премьер почесал в затылке. От размышлений о своем фотоаппарате, диване и стереосистеме, и даже непонятно каким образом вмешавшемся в эти мысли населении, премьер напрочь забыл, с какой целью он покинул бункер и выбрался на поверхность. – Что-то я затупил… – проворчал он привычную фразу. – Ах да! Я же должен найти своего кота редкостной парадной породы! И он снова стал осматривать свои владения, превращенные какой-то злой волей в горы битого бетона, кирпича и еще какой-то всякой всячины. Вдали виднелся холм, над которым высился огромный многовековой дуб, что столетиями наблюдал за копошащимися вокруг людьми, строившими свой мир и зачем-то его в одночасье разрушившими. Досталось и дубу. Видно даже отсюда, что многие ветки переломаны и опалены. А листву сдуло начисто, как пенсии стариков после первого же визита в аптеку. «Надо бы дойти до того холма и залезть на дуб, – решил премьер. – Оттуда лучше все и дальше видно. Хотя… Костюмчик… Костюмчик помнется… Да и испачкается». Он стал быстро перебирать в уме цифры. Стоимость кота редкостной парадной породы и стоимость костюма. Надо просчитать все риски и капитализацию, затем установить приоритетное направление деятельности… Проклятье, костюм ручной работы от «Хреони» и кот редкостной парадной породы стоят примерно одинаково. Как же быть? А существует ли другая мотивация, кроме экономической целесообразности? Премьер не на шутку задумался. Как же это непривычно и сложно, не на шутку задумываться… Кот или костюм? Костюм, он такой костюмистый… Дорогой и представительский. Ручная работа. Большие внутренние карманы на случай, если в заграничной поездке ему подарят какой-нибудь ё-фон, ё-под, ё-пад или, на худой конец, ё-моё-миелофон. Сразу есть куда это добро спрятать. Но вот кот… Он такой пушистый. Глазастый (прям как хозяин). Умный (тут трудно судить, как хозяин или умнее). Короче, такая гламурная няшечка! И еще он… Как же это слово? Проклятье… Забыл… Рукопожатый? Лапопожатый? Хвостовожатый? Усолохматый? Конструктивный? Асимметричный? Инновационный? Животрепещущий? О!!! Вспомнил!!! Он – ЖИВОЙ!!! Во всяком случае – был… – Надо найти кота, – решительным голосом, будто на трибуне, сказал сам себе премьер-министр Некоего Ядерного Государства. Его дорогие, под стать костюму, туфли зашаркали по вымершей земле в сторону холма с дубом. Когда ноги премьера вынесли его туловище, а вкупе с ним и голову с руками, на улицы разрушенного города, под ногами начался неприятный до зуда в зубных пломбах хруст. Опустив голову, премьер-министр Некоего Ядерного Государства понял, что идет по костям. По человеческим костям. Это были останки его народа… – Ох уж эти люди! – тяжело вздохнул Премьер, продолжая издавать своими шагами жутковатый хруст. – Вечно они чем-то недовольны. Кричат, митингуют, все чего-то требуют. Критикуют, почем зря. Ну вот, казалось бы, ребята, сейчас-то уж точно всем успокоиться надо. Всё уже! Но нет! Они и мертвые чем-то недовольны и так противно хрустят под ногами. Эх… Дорогое мое народонаселение… Когда ж ты угомонишься-то? – почти ласково сказал Премьер, нежно похрустывая подошвами туфель по костям человечества. Пройдя пару кварталов, он узрел просто небывалую гору черепов и прочих костей у руин какого-то здания. – Уаааууу! – резюмировал Премьер, глядя на эту живописную картину и в очередной раз пожалев, что нет с собой эксклюзивного фотоаппарата «Слейка». – А чего это вы тут все собрались? Что за здание здесь было? Он задумчиво осмотрел руины. Затем покачал головой: – Так это же биржа труда. И зачем вы сюда побежали? Вы думали, что на бирже труда есть убежище? Ах вы мои бесконечно глупенькие и наивные подданные! – произнес он таким тоном, каким любящая бабушка лепечет нежности своему маленькому внуку, меняя тому обгаженный подгузник. Ладно, нужно двигаться дальше. Холм упорно не желал приближаться, и пришлось прохрустеть не один километр пути между обломков зданий и разбитых и сожженных машин. Вскоре стали виднеться и остовы выброшенных ударными волнами кораблей, что находились в порту. – В следующий раз без фотоаппарата никуда! – отметил для себя свою рабочую программу на будущее премьер-министр, с трепетом разглядывая ржавые и искореженные корабли погибшего флота. – Красота-то какая! Вскоре, наконец, перед его взором предстал и холм с дубом. Вокруг так же валялись остатки судов и катеров, а на сам дуб, похоже, забросило толстенную и ржавую якорную цепь. Поднявшись на холм, Премьер-министр замер от удивления. И большей радости ему даже не вообразить. Теперь не надо лезть на обожженный дуб и пачкать да мять костюм! Вот он, его кот редкостной парадной породы! Сидит себе на цепи и с прищуром смотрит в даль. – Дружище ты мое мохнатое! Я нашел-таки тебя! – радостно воскликнул Премьер. Кот подобрал передние лапки, устраиваясь на цепи поудобнее. Облизнулся и бросил на хозяина высокомерный взгляд: – Явился, не запылился… – проворчал он. – Что?! – изумлению премьера не было предела. – Ты умеешь говорить?! – Ну так… Ежели ты не заметил, то война случилась ядерная. Апокалипсис. По закону жанра я стал мутантом. Вот и говорю теперь, – ответило животное. – Здорово-то как! – радостно захлопал в ладоши премьер. Только что не подпрыгивал, хотя выражение его лица говорило о том, что дойдет и до этого. – Здорово? Ну ни фига себе здорово! – фыркнул кот. – Ты, часом, пока меня искал, ничего странного вокруг не заметил, а? Премьер завертел головой: – Ах да, – сконфуженно закивал он после. – Как же это случилось-то? – Это тебя, идиота, надо спросить… – Что-о?! Я тебе не идиот! Я премьер-таки-министр Некоего Ядерного Государства! – Ну-ну, – покачал головой кот и принялся вылизываться. – Прекрати! Я же с тобой разговариваю! Почему ты лижешь свои яйца?! – Потому что могу, – причмокивая, отозвалось животное. Закончив свою гигиеническую процедуру, кот снова уставился на хозяина. Тот развел руками: – Ну что, пойдем домой? – Куда спешить-то? – ответил кот. – Я, может, хочу еще поглядеть на все это безобразие да поразмыслить о вечном, былом и грядущем. – Ишь, как разговариваешь-то, – заулыбался премьер. – Жаль, что ты раньше не умел говорить. – Да вообще, что мы не умели говорить, очень жаль. Может, в противном случае наши хозяева поумнее бы были. Тоже мне, венцы творения. – Ты о чем это, дружище? – Знаешь, стоит дать человеку необходимое, и он захочет удобств. Обеспечь его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпь его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позволь ему получить изысканное – он возжаждет безумств. – Что это еще за бред? – поморщился Премьер. Кот снова фыркнул: – Этот бред сказал Эрнест Хемингуэй. – Ах да, очень глубокомысленная мысль, – торопливо закивал премьер-министр, спеша откреститься от своих предыдущих слов и усиленно пытаясь вспомнить, кто такой этот Эрнест. – Только к чему ты это? – Это я к тому… Как там поживает твое безумство? – Я не понимаю, отчего у тебя ко мне постоянные упреки?! – обиженно вскинул руками премьер. – За что мне это? – За что?! Вокруг посмотри и пораскинь мозгами! – Объясни мне, черт бы тебя побрал, при чем здесь я вообще?! – Тебе объяснить?! – взвизгнул кот и выгнулся дугой, оттопырив когти и зашипев. – А ты объясни мне, как можно быть таким идиотом, чтобы на своей страничке в «квиттере», на своей страничке в «шлейфсбуке» и на своем ЯДЕРНОМ ЧЕМОДАНЧИКЕ установить один и тот же пароль?! Упреки и высокомерие кота порядком надоели премьеру. Он уткнул кулаки в бока, презрительно посмотрел на животное и воскликнул: – Да что ты вообще в этом понимаешь, QWERTY?! Денис Шабалов Еще немного о пупке Спалось Пупку отвратительно. Еще с вечера понял, что ночка предстоит та еще. Сутки назад зарядились они с Ёником по полной программе и такого торчка выловили, что зуб на зуб не попадал. Трясло, как черта перед иконой. Думал, к утру отойдет – так нет… Видно, ядреные грибки корешу попались на той полянке. Спелые, налитые… Ну а он что?.. Он для друга и рад стараться. Заварил бодягу, слил, настоял… Вкатили по два куба – и понеслась веселуха… Полночи колобродили, дым коромыслом – а к утру как попёр отходняк, так прямо весь вчерашний день и колбасило. Прилечь бы, полежать – так нет. Только уляжется Пупок, умостит свое тело бренное, худое и чахлое в томной позе – начинается карусель. Как в том мультфильме, что еще до Удара по телику показывали… Застал Пупок те времена. Хотя и мелкий был, мало что понимал – а все ж кой-чего в памяти сохранилось… А карусель эта, будь она неладна, прямо в мозг въелась. Вечером стало совсем невмоготу, аж душа вон. Вкатить бы еще, полечиться – но нельзя. Наскреб Пупок по дальним углам твердости и воли, что еще осталась, – и запретил себе даже и думать. Утром баб до озера везти, путь не близкий, двадцать верст – а куда он такой за руль, если руки от паркинсона ходуном ходят. Тут и дороги-то – до первой березы. А откосишь, не повезешь, скажешь Вавилычу на утреннем построении – все, кранты. Тот волк стреляный, сразу поймет, откуда уши торчат. Или довольствия на месяц лишит, или совсем урежет. И как тогда существовать? Вот и маялся Пупок всю ночь, выживал, можно сказать. Под одеялом колотило, в короткие периоды полузабытья являлись ему какие-то мерзкие серые черти – красноглазые, с длинными волосатыми ушами, что у твоего осла, с хвостами, копытами и свиными пятаками. Плясали они вокруг огромных чугунных котлов, в которых булькало, кипело, исходя паром, варево, приправленное грешничками всех мастей и размеров – и насильниками, и убивцами кровавыми, и предателями, да и просто бездельниками, жизнь свою ни за грош растратившими… Манили черти Пупка, скалились, да на котлы кивали – полезай, мол, дружок, все равно наш будешь, никуда не денешься! Бр-р-р… Не сон – бред самый натуральный. А тут еще живот, как обычно… Была у него по жизни такая незадача – как зарядится, так на отходняке брюхом и мается. Раза четыре до ветру бегал, давил, глаза от натуги пучил – впустую. Бродило там что-то внутри, урчало приступами, как в весеннюю грозу, норовило наружу вырваться – однако в последний момент отступало, ворча и вновь надувая брюхо. Так полночи впустую и пробегал. На утреннем построении все ж полегчало. То ли ветерком мозги протянуло, то ли организму надоело страдать – но держался Пупок в строю гоголем, резво на «равняйсь-смирно» головой вертел, впалую грудь колесом старался выпятить, глаза пучил, на перекличке «я» бойко кричал… Но – Вавилыча не проведешь. Подошел, принюхался, шевеля ноздрями с дыбом торчащей из них жесткой порослью, прищурил подозрительно правый глаз… – Не нравишься ты мне, – доверительно сообщил он Пупку, брезгливо оглядывая его с макушки до ног. – Бледный, как упырь, аж с прозеленью… Опять ночью ужрались? Пупок внутренне ухмыльнулся. Тоже новость… А когда он, Пупок, Вавилычу нравился?.. – Да не, шеф, ты чё… – глядя в колючие глаза, солидно произнес он и, подумав с полсекунды, размашисто перекрестился с отчетливым католическим уклоном. – Вот те крест! Сухой уж который день!.. На путь исправления, можно сказать, встал! Перековался! – Нда?.. – недоверчиво пробормотал зампотыл, сверля его взглядом. – Ну смотри… Ежели чего – ты меня знаешь… Пупок знал. «Грибников» Вавилыч на дух не переносил. Сам – бывший борец, КМС, награды имеет, медали-дипломы, какие-то там места занимал… И с наркотами боролся всеми доступными ему способами. А уж изобретательности у него хватало, мозгой шевелить мог, даром, что спортсмен бывший… – Ладно, – подвело твердую черту суровое начальство. – Выпущу, хрен с тобой. Автобус готов, только ручник что-то барахлит, раз на раз схватывает… Заводи, жди баб, скоро подойдут. Николавна за старшую, как всегда. Отвезешь – привезешь… И – смотри у меня! – еще раз пригрозил он пальцем. Пупок вытянулся в струну: – Сделаем, ваше премноговысокоблагородие!.. Ваилыч вздохнул неодобрительно на этот Пупков выкидон – и отошел. «Пазик» был стар – Пупков ровесник. Когда-то желтый, теперь он был невесть какого грязного буро-серого цвета с ржавыми блямбами по всему кузову, двумя выбитыми окнами, на месте которых красовались фанерные листы, и дырой вместо левой фары. Всего в хозяйстве у общины было три автобуса – пригнали их из соседнего колхоза лет десять тому назад, – но Пупку доверяли только этот. Да и то сказать – доверия того… Двадцать верст туда, да к концу дня двадцать обратно – вот и весь его ежедневный маршрут. Но – все чин-чинарём… Дорога хоть и лесом-полем идет, проселок, а укатана за столько-то лет, редко где колдобины попадаются. Да и кому ее тут разбивать? Чужих километров на триста окрест никого, а то и больше. Разве что к северу бывший лесник бирюком живет. Но у того из техники – кухонная плита тысяча девятьсот лохматого года выпуска, духовку которой он вместо сейфа использует, да автомат старый. Пока Пупок заводил чихающий и глохнущий мотор, по одной, по две начали подтягиваться бабы. С рюкзаками, со снастями да с удочками. Озеро было полно рыбы – крупной, отборной, чистой, не фонящей – а общину нужно было как-то кормить. Мужики – кто на охоте, кто в дальнем выходе, кто в суточном наряде в охране стоит – все делами заняты. А рыбалка – это, почитай, удовольствие, особенно по летнему зною. Сиди себе на бережку, знай, вытягивай. Или с сетями, с бреднем по шейку в воде… Раза три за день окунулся – вот и на неделю улову. Ушицу, там, сварить, на жареху, а то и впрок запасти… – Давай, давай, бабы… Заходим, не толпимся, рассаживаемся… – степенно кивал Пупок, стоя у дверей гармошкой, сложив руки на пузе и для солидности крутя большими пальцами. – Щас заведемся, поедем… Не работа – отдых! Да и то… На себя работаем, чай, не на дядьку… Чувствовал он себя при этом если не генералом – так уж полковником как минимум. А чего… Считай, на весь день он над ними командиром-начальником на своем водительском посту. Главный рулевой! Официально-то, конечно, Николавна бабьим коллективом рулит, старшая повариха. За полтинник уж ей – здоровенная тумба, руки-окорока, как приложит в ухо – не обрадуешься, – но Пупок-то для себя знал, кто на самом деле главный. Водитель, он что ж… Водитель – он на то и водитель, особенно если до дому двадцать верст и за руль никто ни сном ни духом. Его уважать надо! Водитель, он ведь… хочет – везет, не хочет – не везет. Вот как скажет – сломался, де, автобус, ремонтировать буду, в ночь останемся – так там же на озере все и заночуют… А куда деваться? Все от него зависит, от его волеизъявления. Так что относиться к нему, к Пупку, должно с уважением, в глаза заглядывать искательно и преданно, каждое слово внимательно и трепетно ловить, и тут же поддакивать. Авторитет! Тут ведь как дело-то обстоит?.. Кто больше всего нужен – у того и авторитету вагон. Правда, с авторитетом пока как-то плоховато клеилось – брюхо опять подвело. Когда вдали показалась Николавна с большущим рюкзаком на обширной чемпионской спине, Пупок вдруг почувствовал, что дело худо… Живот, который все утро был смирнехонек и окружающих трубными звуками не пугал, вдруг взбунтовался. На короткий миг Пупок ощутил себя лягушкой с соломинкой между ног – пузо вдруг стремительно вспучилось и опало аккурат в тот момент, когда Николавна занесла уже слоноподобную ногу на подножку автобуса. – Фу ты, нехристь… Все ж таки дама в автобус лезет, ни кто-нибудь… Перетерпел бы… – под развесистый гогот из салона сморщила нос начальница. – Сяду-ка я, пожалуй, в конец… Дорога дальняя, духота… А если и ты еще начнешь поддувать – вообще смерть… Авторитет стремительно уплывал, и допустить этого Пупок никак не мог. – Какой стол – такой и стул, – едко и мстительно ответствовал он. – На завтрак объедки одни давали. Ты за кухней своей следи получше… Николавна презрительно сплюнула, отвернулась и, ускрёбшись боками, протиснулась в автобус. – Вавилычу скажу – пусть тебя на охрану поганой трубы ставит, – донеслось изнутри. – Тебе там самое место. И запах тот же. Пупок дернулся было съязвить – да умолк… Поганая труба была местом известным. В прямом смысле поганая – тянулась она от самого Периметра за поселок к меленькой речке-вонючке, и по ней в эту речушку стекали отходы бытовой и прочей внутренней жизнедеятельности жителей поселка. Работенка считалась так себе, ни пришей ни пристебай, и почетом особым не пользовалась – кому ж охота сутки напролет нюхать редкостной мерзости амбре, от которого порой аж глаза слезились! И хотя считалась труба стратегическим объектом – как же, шпиёны, мать их, могут по ней за Периметр проникнуть! – да только средь поселковых давно уж получила название страпергической. И получить суточный наряд на ее охрану ой как не хотелось… Потому пришлось Пупку засунуть язык чуть глубже, чем обычно, и приступать к выполнению своих прямых обязанностей. – Ладно, ладно… – забираясь в кабину, мстительно бормотал он. – Попомнишь еще, обширная ты моя… Как пить дать автобус в обратку не заведется. Погляжу, как тогда запоете. – Ну?!.. Долго там ворчать еще будешь?.. – послышался из салона голос всеслышащей Николавны. – Извольте заводить, барин! Пупок, решив соблюдать высокомерное, полное собственного достоинства молчание, выжал сцепление и дернул рычаг. Коробка зарычала, с трудом втыкая первую передачу, – и в унисон ей протяжно и грозно заурчало Пупково брюхо. Путь, по всему, предстоял долгий и муторный. Первые километр-полтора дорога шла лесом. Порыкивал иногда двигатель, скрежетала коробка передач, скрипела подвеска на редких кочках, бабы в салоне терли о чем-то своем, бабском, забыв вроде бы о недавнем Пупковом позоре – словом, день налаживался. Работой своей Пупок был доволен. Обязанности просты – день через день прописано было ему гонять автобус на озеро, возить заготовительниц на рыбный промысел. Это – летом. Зимой же Пупок сам становился заготовителем, ходил так же через день в лес, таскал дрова, коих на нужды поселка требовалось не так уж и мало. Вавилыч вроде не обижал – положено было Пупку за его нехитрую работенку вещевое и продовольственное довольствие в меру потребностей, а также пять патронов в месяц наличкой. Вещевуху и продпаек он использовал по прямому назначению, а патроны копил, складывая в цинк со взрезанной наполовину крышкой, пытаясь скопить на автомат, утерянный три года назад в болоте в свой первый и последний выход в боевой дозор, и надеясь все ж хоть немного вернуть доверие начальства. Начвор Патрон Гильзыч тогда сильно осерчал и под любым видом запретил незадачливому воину приближаться к своей вотчине – складу вооружения – меньше чем на сто шагов. Правда, обещал сменить гнев на милость, если Пупок стоимость автомата возместит. Вот Пупок и копил, старался. Меж тем дорога, вынырнув из леса, пошла по открытой местности. Автобус начало потряхивать, вместе с ним затрясло и многострадальные Пупковы внутренности, и пришлось ему от горестей своих давних вернуться к неприятностям нынешнего дня. В животе назревало. Содержимое урчало отчетливо, планомерно и обстоятельно, намереваясь всерьез и надолго вышибить донную пробку и устроить своего хозяина где-нибудь под придорожным кустом минут эдак на пятнадцать-двадцать. Да вот только – найти б еще этот кустик! Путь лежал по полю, прямо посредине огромной, тянущейся километров на пятнадцать до самого озера поляны-проплешины, и до конца маршрута зарослей у дороги не предвиделось. Это Пупок знал совершенно отчетливо, и знание это вгоняло его в тоскливую и безнадежную обреченность. Лес стоял стеной в полукилометре что справа, что слева – однако, поди, добеги. Растеряешь по дороге… Тряска постепенно делала свое коварное дело. Уже достаточно долгое время Пупок чувствовал, как крутит что-то внизу живота, пульсируя, сжимаясь в тугой скользкий узел, причем чем дальше – тем сильнее и мучительнее. И даже вроде бы вверх поползло… Но не при женщинах же!.. Какой там авторитет – позору не оберешься! В старинной поговорке говорится: голь на выдумки хитра! Знающий человек подметил, не иначе… Бывалый!.. Когда бунт, бессмысленный и беспощадный, охватил уже весь Пупков организм и начал подниматься к горлу – мысль! Эврика, как говаривал старик Архимед! Дрожа от предвкушения, Пупок резво принял вправо, лихо тормозя автобус, заглушил двигатель, дернул ручник и, пыхтя сквозь сжатые зубы, принялся судорожно рыться в засаленной сумке за сиденьем, где хранился ремнабор – гаечные ключи самых разных размеров, пассатижи, масленка, балонник, какие-то гайки-винты-прокладки и прочий нехитрый водительский скарб. – Что у тебя там опять приключилось, нехристь?! – послышался из салона голос Николавны. – Вот как знала – не доедем сегодня нормально!.. – Сломался… – сдавленно прохрипел Пупок, пытаясь не выпустить наружу настойчиво толкающуюся уже куда-то в гортань революцию. – Щас… Починюсь… Поедем… – Дверь-то из салона открой – воздухом хоть подышим! – Нечего… Сидите, собирай вас потом, – сдерживаясь из последних сил, просипел Пупок и, подхватив два самых больших гаечных ключа, вывалился из кабины. Ага, выпусти вас… Выпустить – весь стратегический ход на корню зарубить!.. Действовать нужно было быстро – любое промедление грозило грязными штанами и полной потерей авторитета. Обстоятельства подгоняли – двигаясь быстро и точно, словно автомат, Пупок по минимальной дуге обогнул автобус, одним слитным и четким движением дернул вверх капот, ставя его на стопор, развернулся спиной к дышащему горячим металлом двигателю, одновременно спуская штаны – и бухнулся на корточки, скрываясь от посторонних взглядов из салона. И… разверзлись хляби… И качнулся горизонт, и воспарил Пупок высоко-высоко, аж до самого седьмого неба… И пушинкой себя почувствовал, легкой-легкой, сквозь струи теплого ветра несущейся и в воздушном океане кувыркающейся… Организм, избавившись от тяжкого бремени, отблагодарил сторицей. Ощущения – куда там грибкам… А может, и ну их совсем?.. Вот вроде бы и не хуже способ прибалдеть нашелся… Однако вскоре Пупок спохватился. Пока он тут воспаряет – что там бабы-то в автобусе подумают? Пора было позаботиться об алиби, а заодно и авторитет чуток подправить. Подхватив оба ключа, Пупок стукнул несколько раз одним о другой, извлекая серию громких металлических звуков и матюкнулся в голос: – Ах ты ж!.. Собака серая!.. И как только двиган не заклинил! Ниче, бабы, щас все сделаем!.. Со мной не пропадете!.. Кричал погромче, стараясь, чтобы обязательно было слышно в салоне. Идеальное прикрытие! Кто его тут видит, под капотом? Сломался автобус – ремонтирует человек… Только по звуку и можно определить – ну так вот вам и музыкальное сопровождение, какое при ремонте положено. – Эх, как блок цилиндров-то повело!.. Ничего-ничего, все починим!.. Тут недолго делов, минут на десять осталось!.. Ляпнул – и аж сам от смеха скис… Надо ж до такого додуматься… Если блок цилиндров повело – все, считай, капремонт движка, а то как бы и не новый ставь. Но бабы – им-то откуда знать? Зато как звучит солидно – «блок цилиндров повело»… Встал автобус посредь поля – а тут он такой, отважный рыцарь гаечного ключа и маслёнки. Явился, спас страждущих. Вот он где зарабатывается, авторитет-то! Позвякивая время от времени ключами и отпуская сообразные ремонтному вмешательству реплики, Пупок продолжал сосредоточенно давить. Живот все еще крутило – но меньше, куда как меньше. Пожалуй, пора и честь знать. До озера уже вполне можно дотянуть, а там – благодать! Кустиков вокруг полно, залез поглубже – и «ремонтируй» сколько душе угодно. Постучав напоследок ключами особенно сильно и матюкнувшись даже, для успешного завершения «ремонта», Пупок навел чистоту, поднялся, застегивая штаны, и с хрустом потянулся всем своим тощим дохлым телом. – Все!.. Готово! – сообщил он в пустоту. – И чего б вы без меня делали… Обернулся… и душа его, все еще на седьмом небе пребывающая, стремительно рухнула вниз, с чудовищным грохотом, страшно, ударившись о землю, пробив ее и рухнув прямиком в ад, в котел, к тем самым чертям, что ночью покоя не давали. Автобуса за спиной не было. Стоял он метрах в тридцати, в ложбинке, откатившись задним ходом по причине неисправного ручного тормоза, и в салоне его, сквозь лобовое стекло, мутными размытыми пятнами мотались распяленные в невыносимом гоготе бабьи лица. Главный рулевой немного постоял, осмысливая эту новую жизненную подлость, поддернул спадающие штаны и, понурив голову, чувствуя, как полыхает от страшной стыдобищи лицо, побрел к автобусу – сдаваться на милость зашедшейся в надрывном хохоте бабьей толпе. А за его спиной, посредь пыльной дороги, отвратительной зловонной коричневой кучкой остался лежать мерзкий кусок его жалкого, окончательно утерянного авторитета… Руслан Мельников Пердимонокль Аннотация В общине мутантов появляется неразговорчивая девушка с уродливым лицом и странным предметом в рюкзаке. Чужачка становится невестой однорукого мутанта. Может быть, именно так и начинается Последний Пердимонокль? Действующие лица Невеста – пришлая молодая девушка, молчаливая, с пугающей внешностью, вынужденная все время прятать лицо под противогазом. На противогазе носит фату. Невеста же… Однорук-мл. (то есть младший) – молодой однорукий мутант. Однорук-ст. (то есть старший) – немолодой однорукий мутант, отец Однорука-мл. Одноручка – немолодая однорукая мутантка, супруга Однорука-ст., мать Однорука-мл. Пыдрывник (именно так, через «Ы») – малость пришибленный, а точнее – сильно контуженный мутант неопределенного возраста. Весь перекошенный, при ходьбе иногда опирается на руку. Любит все минировать. Шаман – он и есть шаман, только в постапокалиптическом антураже. Камлает, смотрит неработающий телевизор, поддерживает культ Пердимонокля и вообще верховодит. Имеет три головы, кстати. Не молод. Трехрук – молодой трехрукий охотник до противоположного пола. Озабочен настолько сильно, что плохо кончит. Хромоножка – кокетливая молодая мутантка с дли-и-инной ногой, передвигается на костылях. Загребун – жадный «безвозрастной» мутант с непропорционально большими загребущими руками. Примечание 1. Точный и даже приблизительный возраст по изуродованным мутациями и болезнями лицам определить сложно, поэтому приходится оперировать понятиями «молодой» и «немолодой». И то получается не всегда. Примечание 2. С полом у мутантов тоже не все очевидно. Так Шамана при необходимости может сыграть женщина, представляющая на сцене женоподобного мужчину. Примечание 3. Мутанты выходят на поверхность в противогазах, которые, в принципе, можно заменить респираторными масками или респираторами с очками. Но Невесте все же лучше носить противогаз. Ей так больше идет. Да и вообще, так задумано. Сцена первая Подземный бункер семьи Одноруков. Из старого хлама собрана нехитрая мебель: стол, на котором горят масляные светильники и/или свечи, пластиковые ящики и/или канистры вместо стульев, покрытая тряпьем кровать-развалюха. Вверх, к выходу из бункера, ведет лестница. Возле лестницы – большое корыто с истрепанной мочалкой, ведро с водой и ковш. Всё старое, ржавое. Рядом – вешалка, на которой висят два противогаза и два комплекта защитной одежды (дождевики или плащ-палатки), обклеенные заплатами. Там же стоят резиновые сапоги и лежат перчатки. Чуть в стороне – пара стоптанных тапочек. Однорук-ст. и Одноручка стоят бок о бок за столом и готовят еду. Оба в рваных одеждах. У Однорука-ст. – только правая рука, у Одноручки – только левая. Но, прижавшись безрукими плечами друг к другу, они действуют сообща, как единое тело с двумя руками. Их лица (как, впрочем, и руки) покрыты пятнами – то ли язвами, то ли струпьями, то ли нарывами. В общем, очень неприятные лица. Волосы – длинные, патлатые. Процессом готовки руководит Однорук-ст. У него в руке старый ржавый и сильно выщербленный нож. На столе стоит пластиковый ящик и большая кастрюля – мятая, закопченная, тоже покрытая ржавчиной. Между ящиком и кастрюлей лежит грязная и треснувшая разделочная доска. Однорук-ст. Помигурец. Одноручка достает из ящика и кладет на разделочную доску большой овощ явно огуречной формы, но ярко-красного помидорного цвета. Она придерживает помигурец рукой, пока супруг его разрезает. Однорук-ст. стряхивает нарезанный овощ-мутант с доски в кастрюлю. Однорук-ст. Еще помигурец. Одноручка заглядывает в кастрюлю. Сокрушенно качает головой. Одноручка. Ой-й, бяда! А помидорных огурчиков-то совсем мало осталося. Может, одного на сегодня хватит, а, милай? Однорук-ст. (недовольно). Ладно. Давай капуртошку. Одноручка извлекает из ящика и передает ему неаппетитный подсохший кочан капусты с выпирающими между листьев картофелинами. В две руки они вытряхивают в кастрюлю картошку из кочана. Одноручка. А вот капустной картошечки у нас мно-о-ого! Однорук-ст. разрезает придерживаемый Одноручкой кочан на две части. Капуста тоже отправляется в кастрюлю. Однорук-ст. Морколук. На этот раз Одноручка вынимает из ящика длинную морковь, на которую нанизана большая луковица. Любуется. Одноручка. Морковный лучок. Ишь, красавЕц какой. Однорук-ст. Хватит пялиться! Жрать охота. Однорук-ст. сдергивает луковицу с морковки и, не разрезая, кидает ее в кастрюлю. Морковь однорукие повара тоже не режут – просто ломают ее в две руки напополам и отправляют туда же. Однорук-ст. Теперь плешай. Одноручка вытаскивает из-под стола банку с неаппетитной зеленоватой массой. Вдвоем вываливают ее в кастрюлю. Однорук-ст. морщится. Однорук-ст. (уныло). Как всегда… Плесень, лишай. Такая вкуснотища, мать ее! Одноручка. Зато витаминчиков много. Однорук-ст. Эх, мяска бы. Одноручка. Так нету мяска, милай. Последнюю личинь вчера умяли. Однорук-ст. (мечтательно). Хорошенькая личинь была. Кру-у-упная. Жи-и-ирная. Одноручка. Новых надо пойтить-поискать. Где-то наверху лязгает металл: открылся люк бункера. Одноручка. О! Сыночка вернулся. Как раз к ужину поспел. Однорук-ст. Весь день где-то прошлялся, балбес! Лучше бы личиней нарыл. Одноручка. Ничаво, милай. Же́нится – остепе́нится. Однорук-ст. Ага, женишься тут у нас, как же. Было бы на ком. (Пауза.) И было бы зачем. Придерживаясь единственной правой рукой, по лестнице спускается Однорук-мл. в противогазе и защитной «сталкерской» одежде (резиновые сапоги, перчатки, дождевик или плащ-палатка с капюшоном). Все на нем старое, изношенное: защитная одежда покрыта многочисленными наклеенными заплатами. Однорук-мл. снимает противогаз. Его лицо тоже в подозрительных пятнах и нарывах, зато он счастлив. Широко и весело улыбается. Однорук-мл. Мам! Пап! Привет! Одноручка. Заходь, сыночка, заходь. Однорук-ст. И где тебя носило, спиногрыз недопоротый? Опять сталкерил? Однорук-мл. Ага. Одноручка. Нашел чаво-нибудь? Однорук-мл. Невесту! Однорук-ст. Кого?! Одноручка (радостно всплескивая руками). Ну, наконец-то! Великий Пердимонокль! Однорук-ст. (озадаченно). Пердимонокль. Однорук-мл. (весело). Пердимонокль! Одноручка (умиленно). Пердимонокль… Какая же я радая, сыночка! Однорук-ст. (в сторону). А я чего-то не очень. Новая баба в доме – новый рот. И вообще к переменам это. Не люблю перемены! Однорук-мл. Мы это… Жениться будем. Прямо сейчас. Можно? (Порывается подойти к родителям.) Однорук-ст. Ку-у-уда?! Сначала дегазаться-дезактиваться, потом женихаться. Одноручка. Правильно-правильно отец говорит. А то понатопчешь тута. Разнесешь радиоактивную грязюку по всему бункеру. Однорук-мл. возвращается к лестнице, становится в корыто, кидает туда же противогаз, накидывает капюшон на голову, черпает водой из ковша и поливает себя, смывая с одежды пыль и грязь. Однорук-мл. Она такая… такая… Ммм! (Бросает ковш, показывает большой палец). Вот такая вот она, невеста моя! (Трет защитный костюм мочалкой.) Ее заречные выгнали, она через город шла, а я ее первый встретил. Клёво, да? (Снова берется за ковш. Поливается.) Однорук-ст. За что выгнали-то? Однорук-мл. Ну-у… Лицо у нее… Она все время в противогазе прячется. Но мы ей уже фату нашли. Получилось красиво. Даже в резине. Одноручка. А чаво прячется-то? (Сочувствующе.) Совсем страхолюдинка, да? Однорук-ст. (Одноручке, с любовью). Ну, в наше время такую красавицу, как ты, трудно найти. Кругом сплошные уроды. Одноручка млеет, смущается. Поправляет патлатую прическу. Однорук-мл. выходит из корыта, вешает противогаз на вешалку, снимает и вешает туда же дождевик. Снимает сапоги и перчатки, надевает домашние тапочки. Однорук-мл. Но лицо – это же не главное. Подумаешь, лицо. Главное, чтобы человек был хороший. А она хороший человек. Я это сразу просек. Одноручка. Ну и где же твоя невестушка? Однорук-мл. (показывает наверх). Там. Она стесняется. Однорук-ст. А чего стесняться-то, раз уж снюхались. Зови давай. Поглядим хоть. Однорук-мл. (кричит вверх). Заходи, солнышко! Можно уже! Папа-мама ждут! По лестнице спускается Невеста. Она в обтягивающем защитном костюме, который подчеркивает великолепные формы, в сапогах-ботфортах и элегантных перчатках. На голове – противогаз. На противогазе – фата из тряпки, похожая на обрывки паутины. За спиной – небольшой, но явно не пустой рюкзак. Одноручка. Ишь ты, и правда, невестушка! Какой же ты взрослый у нас стал, сыночка! (Утирает слезу.) Однорук-мл… подводит Невесту к корыту. Однорук-мл. Сюда встань, пожалуйста. Невеста послушно встает в корыто. Однорук-мл. поливает ее водой из ковша. Вода стекает по фате, противогазу, защитному костюму и рюкзаку. Однорук-мл. Вот она. Моя невеста. Прошу любить и жаловать. Однорук-ст. (с подозрением рассматривая гостью). Хм… Две руки, две ноги, одна голова, хвоста вроде нет, ходит прямо. Сиськи и задница на месте. (Пауза.) Это ж как тогда мутации должны были на роже-то отыграться! Одноручка. Бедняжка… Сверху в бункер заглядывает скособоченный Пыдрывник. На нем защитная одежда в заплатах и противогаз. Пристроившись на лестнице, Пыдрывник спускает вниз на веревке связку взрывчатки. Это «классические» шарообразные бомбы, как их принято изображать в мультфильмах и на детских картинках. Однорук-ст. замечает Пыдрывника. Однорук-ст. (Одноруку-мл.). Вы чего, люк не заперли, что ли?! Радиации же надует! Вот идиоты малолетние! А туда же – женихаться! (Пыдрывнику.) Ну, а ты куда лезешь, дебил? Ну-ка пшел отсюда! Угрожает Пыдрывнику ножом, делает вид, что собирается подняться наверх. Пыдрывник сматывает «удочки» с бомбами и поспешно ретируется со своим барахлом. Одна отцепившаяся от связки бомба все же остается в бункере. Одноручка. Ходют тут. Сорют. Минируют. Совсем распоясались! Однорук-ст. Скоро бомбы в кастрюлях находить начнем! Однорук-ст. берет оставленную Пыдрывником бомбу. Швыряет ее из бункера вверх, куда-то за лестницу. Слышится взрыв и невнятная, приглушенная противогазом ругань. Однорук-ст. Слышь, Пыдрывник, етить твою минер! Люк захлопнул быстро! А то ща выйду, по фильтру надаю! Слышится лязг захлопнувшегося люка. Одноручка. Ладно-ладно, хватит, милай, девочку не пугай. Невеста выходит из корыта. Смотрит вверх. Одноручка (Невесте). Это Пыдрывник наш. Дурачок местный. Однорук-ст. Контуженный на всю голову. Однорук-мл. Бункерный сумасшедший. Минирует он нас. Типа, готовится. Чтоб если чего, так всех сразу – ба-бах! (Изображает рукой взрыв.) – и кирдык по-быстренькому, без мучений. Короче, ждет Пердимонокля. Однорук-ст. Пердимонокль! Одноручка. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Пауза. Одноручка. Ну чаво мы тута как неродные? Давай-ка свой мешочек, повешу куда-нить. Пытается взять у Невесты рюкзак. Невеста пугается, мотает головой, не отдает. Одноручка (удивленно). И чаво у тебя тама такого ценного? Ну, ладно, не хошь отдавать – как хошь. Тогда хотя бы масочку сыми. Сымай-сымай, милая, здеся уже можно. Здеся не страшно. Невеста еще энергичнее мотает головой. Однорук-мл. (с упреком). Мам! Одноручка. Чаво? Однорук-мл. Она боится. Однорук-ст. С какой стати? Мы ж не ползуны какие-нибудь. Одноручка. Во-во. На людей не кидаемси, под ноги не гадим. И вообще, раз уже женихаться собрались, значится, понимать надоть: туточки все свои. Однорук-мл. Я же объяснял: у нее лицо. Она у заречных один раз противогаз сняла, так ее сразу выгнали. Одноручка. Ой-ой-ой! Нешто, все так плохо? Однорук-мл. Ну, не знаю. Я к ней под резину не заглядывал. И не буду, если она не хочет. Одноручка. Не будешь? А как жить-то с ней собираешься? Однорук-мл. Так и собираюсь. А что? Мы сами полжизни в противогазах ходим. Потерплю уж как-нибудь. Ну, подумаешь, целоваться не сможем. Все остальное-то должно получиться. Одноручка. Нетушки-нетушки, я так не могу! Я должна знать, кому своего сыночку отдаю. (Подходит к Невесте, отводит ее под лестницу, поворачивает спиной к Однорукам и залу.) Ну-кась покажись, милая. Мне – можно. Я ж тебе как мамка буду. Они (Машет в сторону Одноруков.) ничаво не увидят, не боись. Ну, смелее… Невеста нерешительно приподнимает за фильтр противогазную маску. Ее лица не видно, но реакция Одноручки более чем красноречивая. Одноручка(испуганно). Великий Пердимонокль! Однорук-ст. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Однорук-ст. Пердимонокль! Одноручка машет на Невесту рукой. Одноручка. Одень-одень-одень-одень! Сейчас же, слышь! Ну-ка спрячь свою поганую рожу! Встревоженные Однорук-ст. и Однорук-мл. хотят посмотреть на лицо Невесты, но не успевают. Невеста надевает противогаз. Ее плечи сотрясаются от рыданий. Одноручка. Ох, батюшки! Ох, матушки! Однорук-ст. Чего там? Чего было-то, а? Усы? Борода? Одноручка. Не-е-е. Однорук-ст. Ну, значит, не все так страшно. Одноручка. Ой, стра-а-ашно, ми-ила-ай! Одноручка подходит к сыну. Одноручка (причитая). Сыночка, родненький, кровинушка ты моя. Зачем тебе, бедненькому, такое безобразие? Ты ведь даже рожи ее не видел. Однорук-мл. А зачем мне ее рожа? У нас с ней и без рожи все хорошо будет. Одноручка. Ой-ой-ой! Может, подождешь трошки, может, другую девочку поищешь? (Одноруку-ст.) Ну, хоть ты ему скажи! Однорук-ст. А и скажу! Рожа – это херня. Одноручка. Как так херня? Однорук-ст. Цыц, баба! (Машет ножом. Одноручка испуганно отходит в сторону.) С рожи самогон не гнать, тут ты прав, сын. Противогазный фильтр свинтишь, чтоб не мешал, – и делай с ней, что хочешь. Жарь-шпарь по-всякому. Но… Меня вот лично другое смущает. Однорук-мл. Да что еще не так?! Однорук-ст. А то! У твоей девки две руки. Однорук-мл. И что? Однорук-ст. У тебя одна. У меня одна, у матери одна. А у нее две. Тебе, сын, другую жену искать нужно. Однорук-мл. Пап, да где ж сейчас жену найдешь? Однорук-ст. Вот как у меня, чтоб была. (Показывает на Одноручку.) Однорук-мл. Все жены занятые давно. Однорук-ст. Чтоб только одна левая рука у нее. Однорук-мл. И девок почти не осталось. Однорук-ст. А правая рука, чтоб у тебя. Однорук-мл. Я ее (Указывает на Невесту.) как увидел – сразу понял: моя будет! Однорук-ст. И чтобы на двоих было ровно две руки. Однорук-мл. И она тоже согласная, а вы тут!.. Однорук-ст. Вот тогда полноценная семья получится. А по-другому никак! Однорук-мл. Да почему никак-то, пап! Что за Пердимонокль?! Одноручка. Пердимонокль! Однорук-ст. Пердимонокль! Одноручка. Пердимонокль! Однорук-ст. А потому, сын, никак, что жена с двумя руками всегда сможет поколотить однорукого мужа, а это не правильно. Правильно, когда у каждого по одной руке. Тогда всю работу сообща делать будете. И вообще жить душа в душу станете. Как мы вот с матерью. (Одноручке.) Верно, я говорю, мать? Одноручка. Правильно отец говорит. Слушай отца, сыночка. Однорук-ст. Хотя… Если посмотреть с другой стороны. (Задумчиво смотрит на Невесту, на нож у себя в руке, снова – на Невесту.) Не-е, так-то оно можно и с этой женихаться, раз уж сильно приспичило. (Обходит Невесту, берет ее за правую руку, осматривает, обнюхивает руку, что-то прикидывает.) Если лишнюю ручку ей того… отпилять… Вот посюдова. (Приноравливается ножом. Невеста испуганно дергается, вырывает руку.) Тогда, может, и ничего получится. Нормальная жена тогда будет. Может, и слюбится, может, и уживетесь еще. И мясо в доме появится. Будет чем свадьбу справить. Невеста испуганно пятится к выходу. Однорук-мл. прикрывает ее от отца. Однорук-мл. Это же каннибализм! Фу! Одноручка. А чаво фу-то? Чаво фу? Если по делу – так и можно. Если по уму-то – почему нет? Вон Машка из семнадцатого бункера каждый месяц самоедствует – и ничаво. Как лишний палец на ноге отрастает, она его чик – и в супчик. Все наваристей выходит. И тетка Клавка из тридцать шестого постоянно своего Гришку стрижет. Ну, ты знаешь дядю Гришу. Сам лысый, как булыжник, а уши в рост идут вместо волос. Так тетка Клавка их срезает – и на холодец, на холодец. Гришке, правда, чтобы новые уши отращивать, надо хорошо питаться. Ну тетка Клавка его евошными же ушами и кормит. И самой тож перепадает, то бульончик, то студень. Ты, сыночка, отца слушай. Он дело говорит. Если твоей девке все равно руку оттяпывать – так зачем мясу зря пропадать? Однорук-мл. Никто никому ничего оттяпывать не будет! Одноручка. И от рожи ей тоже надо кой-где по кусочку отрезать. Тогда твоя уродинка хоть немного на человека похожая станет. Резину с лица девке не стыдно снять будет. А то ну прямо страх один! Однорук-мл.(Невесте). Ну-ка, ходу отсюда! Однорук-ст., размахивая ножом, старается остановить Невесту. Та швыряет на него со стола ящик с мутировавшими овощами. Однорук-ст. Сука! Это же еда! Однорук-ст. снова пытается достать девушку. На этот раз Невеста опрокидывает на него таз с водой и быстро поднимается по лестнице к выходу из бункера. Однорук-ст. Дура! Это же вода! Одноручка. Грязная! Радиактивная! Ой, бяда! Однорук-ст. поспешно стягивает с себя мокрые штаны, остается в заштопанных семейных трусах со свинцовыми вкладками на паху. Тем временем Однорук-мл. набрасывает на себя защитный плащ, надевает резиновые сапоги, хватает противогаз и перчатки, тоже поднимается по лестнице за Невестой. Однорук-ст. А ты куда, балбес? Однорук-мл. Да пошли вы! Я с ней ухожу! Однорук-ст. Ремня получишь! Одноручка. Хорошо застегнись, сыночка! Шаман объявлял радиактивные осадки! Слышится грохот захлопывающегося люка. Одноручка. Убяжал-таки… Однорук-ст. Да куда он денется! Свободных бункеров нет. Поныкается, поныкается с этой двурукой стервой, да вернется. Первый раз, что ли, из дома уходит? А вернется – вот тогда я с ним и поговорю. У-у-у, как я с ним поговорю! Однорук-ст. смотрит на разбросанные овощи из ящика. Однорук-ст. О! Глянь-ка, мать! Чего это тут! Он осторожно, двумя пальцами поднимает с пола огурец. Обычный, зеленый огурец. Однорук-ст. Охренеть! Зеленый! Ну полный Пердимонокль! Одноручка. Пердимонокль! Однорук-ст. Пердимонокль! Одноручка. Пердимонокль! (Пауза.) Помигурцы не бывают зелеными. Они должны быть красные, как помидоры. Однорук-ст. Может, это просто огурец? Немутировавший. Шаман говорил, когда-то такие росли. Одноручка. А откуда он здеся взялся? Однорук-ст. Шаман? Одноручка. Огурец. Однорук-ст. Так а я почем знаю? Не было вроде. Одноручка с опаской рассматривает огурец в руке мужа. Одноручка. Чаво-то боязно кушать такое. Потравимся еще, а? Однорук-ст. Ага. Ну его… Выбрасывает огурец в таз из-под воды. Однорук-ст. Ладно, хватай тряпку. Надо пол вытереть. А то развели тут радиоактивную грязь по всему бункеру, свинохряки недомутировавшие! Однорук-ст. и Одноручка надевают висящие на вешалке перчатки. Берут из-за вешалки большую тряпку. Нагнувшись, синхронно, в две руки вытирают пол. Сцена вторая Пустая грязная улица. Разбитая скамейка. На заднем фоне унылые руины. Типичный постапокалиптический пейзаж. По улице идут Однорук-мл. и Невеста с рюкзаком. Оба в противогазах и защитной одежде. Однорук-мл. суетится вокруг Невесты. Он взволнован и многословен. Однорук-мл.(говорит из-под противогаза, его голос звучит глухо). Не, ты не думай, я тебя не брошу. Я вообще давно хотел от предков свалить, только подходящего бункера пока не нашел. У нас с этим проблема. Все нормальные бункеры заняты, а в тех, что остались, или твари какие-нибудь засели, или вообще жить невозможно. Но ничего, мы с тобой где-нибудь как-нибудь перекантуемся на первых порах, а потом что-нибудь подыщем. Обязательно-обязательно найдем. Стой! (Хватает Невесту за руку, резко отдергивает назад.) Здесь ползун прополз. Территорию метил. Видишь, какую кучу навалял? И там. И вон там тоже. У ползунов дерьмо взрывоопасное. (Пауза. Невеста, склонив голову в противогазе, смотрит на него.) Они им, ну… дерьмом этим, охотятся и защищаются, и так вообще… В противогазе не унюхаешь, а наступишь – ногу оторвет по самую задницу. Если выживешь, будешь Одноножкой. Только вряд ли выживешь. В общем, аккуратнее тут надо. Они обходят опасное место. Однорук-мл. Пыдрывник, между прочим, свои бомбы из ползунского дерьма делает. Осторожно! Здесь еще кучка. Перешагивай. (Перешагивают.) А у вас за рекой ползуны есть? Невеста отрицательно мотает головой. Однорук-мл. А Пыдрывники? Невеста мотает головой. Однорук-мл. У вас, наверное, полно других мутантов и сумасшедших. Невеста кивает. Она останавливается возле скамейки. Смотрит перед собой – в зал. Однорук-мл. Ты чего? Невеста указывает вперед. Однорук-мл. А-а-а, город… Шаман говорит, раньше город большой был, красивый. Машин было много, людей, деревьев, цветов, птиц. Музыка играла, огни горели. Представляешь? Я вот люблю здесь сидеть и представлять, как было раньше. Хочешь, вместе посидим? Попредставляем… Садятся на скамейку. Невеста снимает свой рюкзак, но крепко держит его перед собой, словно опасаясь воров. Однорук-мл. Сюда влюбленные приходят. А еще маньяки всякие. Здесь мечтается хорошо. Молча смотрят. Слышится нарастающий шум большого города. Сигналы машин, людские голоса, музыка, мигают отсветы далеких огней. Однорук-мл. осторожно приобнимает Невесту. Та кладет ему голову на плечо. Сзади появляется Пыдрывник. Он тянет за собой связку взрывчатки, пытается втихую обмотать ею скамейку с замечтавшимися влюбленными. Наваждение проходит. Шум города стихает, блики гаснут. Однорук-мл. и Невеста замечают Пыдрывника. Невеста обхватывает свой рюкзак обеими руками. Однорук-мл. (Пыдрывнику). Ах, ты ж контузия ходячая! Ну, нигде от тебя покоя нет! Однорук-мл. вскакивает, прогоняет Пыдрывника пинками. Скособоченный Пыдрывник неловко, вприпрыжку, убегает, волоча за собой хвост из связанных друг с другом бомб, но при этом старательно огибает взрывоопасные ползунские кучи. На скамейке остаются висеть оторвавшиеся от общей связки бомбы. Однорук-мл. снова садится возле Невесты. Откуда-то сверху раздается хрюканье. Однорук-мл. Хряки из города в теплые края улетают. Грустно… (Пауза. Однорук-мл. и Невеста смотрят на город.) И город жалко. Был-был город, а потом как пошли Пердимонокль за Пердимоноклем. (Пауза. Однорук-мл. выжидающе смотрит на Невесту.) И-эх! Пердимонокль-распердимонокль! (Снова смотрит на Невесту, ждет отклика. Невеста молчит. Однорук-мл. откликается сам.) Пердимонокль, Пердимонокль, Пердимонокль… Ты вообще знаешь, что это такое? Невеста пожимает плечами. За скамейкой появляется Трехрук с болтающейся на груди третьей конечностью. Он тоже в противогазе и защитной одежде. Медленно подходит-подкрадывается к парочке сзади. Однорук-мл. Пердимонокль это… (Пытается сформулировать, беспомощно жестикулирует, потом обреченно машет рукой.) В общем, это Пердимонокль. Трехрук (сзади, над ухом, громко). Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Однорук-мл. и Невеста от неожиданности вскакивают со скамейки. Невеста снова хватается за свой рюкзак, опасаясь, что его отнимут. Трехрук подходит к ним. Трехрук. Здоро́во, однорукий! Трехрук с чувством превосходства протягивает двумя руками третью – длинную, прямую, несгибающуюся, как палка. Однорук-мл. неохотно ее пожимает. Однорук-мл. (уныло). Привет, Трехрук. Трехрук (глядя не на него, а на Невесту). Что за краля? Однорук-мл. (с вызовом). Это моя Невеста! Трехрук. Гонишь! У тебя никогда не было невест. Однорук-мл. Теперь есть. Трехрук. Так это… Я че-то тоже невесту хочу. Трехрук, взяв двумя руками третью, сосредоточенно чешет ею где-то в районе паха. Трехрук. Я хочу, понял? Однорук-мл. Тебе ее лицо не понравится. Трехрук. А на хрена мне ее лицо? Я ее и без лица могу… (Противненько и глумливенько смеется.) Гони девку, короче, однорукий. Однорук-мл. А противогазная резина на роже не лопнет? Трехрук. Слышь, ты, дурак, да? У тебя сколько рук? Одна. А у меня три. И ты что-то хочешь доказать? Невеста становится возле Однорука-мл. Однорук-мл. У нас тоже три руки. Трехрук. Она девчонка. Однорук-мл. И четыре ноги. У тебя только две. Запинаем на фиг. Трехрук «тормозит», пересчитывает пальцем свои ноги и ноги противника, что-то прикидывает в уме. Трехрук (с сомнением). А если не запинаете? Однорук-мл. срывает со скамейки связку потерянных Пыдрывником бомб. Однорук-мл. А если бомбой по фильтру? Решительно наступает, размахивая своим оружием. Трехрук (отступая). Ладно-ладно, женихайтесь сами. Совет да любовь, радиация, да кислотный дождь. Плодитесь, размножайтесь, мутируйте и все такое. Пердимонокль с вами! Однорук-мл. Пердимонокль! Трехрук. Пердимонокль. Однорук-мл. Пердимонокль! Трехрук (примирительно). Я вообще-то по делу подошел. Ты Хромоножку не видел? Не ковыляла мимо? Однорук-мл. Нет. Трехрук. Обещала дать, зараза! Смотрит на Невесту. Чешет третьей рукой в паху. Однорук-мл. Не видел. Трехрук. Сама пообещала, а теперь динамит. Вот ведь сука, а? Смотрит на Невесту. Усердно чешет третьей рукой в паху. Однорук-мл. Говорю же: не видел! Трехрук. Жаль. (Невесте.) А ты? Невеста мотает головой. Однорук-мл. Она тоже не видела. Трехрук. Ну, если увидите – скажите, что я ее искал. Скажите, пусть не бегает. Скажите, все равно догоню. Скажите, на костылях от меня далеко не ускачет, наперекосяк ее в Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Трехрук. Пердимонокль! Однорук-мл. (рыча и угрожающе потрясая связкой бомб). Пер-р-рдимонокль! Трехрук. Да ухожу-ухожу я. Трехрук уходит. Вернее пятится спиной. При этом он смотрит не под ноги, а на Невесту и все яростнее чешет третьей рукой в паху. Однако далеко уйти ему не удается. Раздается взрыв. Возле скамейки падает оторванная палкообразная рука Трехрука. Однорук-мл. В дерьмо ползунов вляпался, идиот! (Невесте.) Я ведь говорил: осторожнее здесь надо. С другой стороны появляется Хромоножка. Она тоже в противогазе и в защитном костюме с капюшоном. Одна ее нога длиннее другой. Хромоножка передвигается при помощи корявых самодельных костылей и волочит за собой длинную ногу, но при этом старается двигаться красиво и соблазнительно вилять бедрами. Получается нелепо и жалко. Хромоножка. Хай, Однорук! Круто вы Трехрука (Пихает костылем оторванную руку.) мочканули. И снова Невеста проявляет беспокойство по поводу своего рюкзака. Она прижимает рюкзак к себе, всем своим видом показывая, что не намерена его никому отдавать. Однорук-мл. Это не мы. Это он сам. Под ноги смотреть надо. Хромоножка. Надо. Однорук-мл. Он тебя искал, кстати, Хромоножка. Хромоножка. Да знаю я! Достал уже. Как ни встретимся – все под «химзу» третьей лапой залезть норовит. Маньяк конченый! Однорук-мл. (глядя на оторванную руку). Теперь да, теперь совсем конченный. Хромоножка с интересом смотрит на Невесту. Хромоножка. А ты, я смотрю, тоже времени не теряешь, а, Однорук? Девочкой вон обзавелся. Кто это? (Показывает костылем на Невесту.) Однорук-мл. Невеста. Хромоножка. Твоя? Однорук-мл. Моя. Хромоножка. Ух ты! Не нашенская? Однорук-мл. Пришлая. Из заречных. Хромоножка, подволакивая удлиненную ногу, на костылях обходит Невесту. Осматривает ее со всех сторон. Невеста молча смотрит на нее. Хромоножка. То-то я и смотрю. Не припомню таких среди наших. Прямо как нормальная. Что с ней не так-то? Где мутации-то? Однорук-мл. Лицо. Хромоножка. А-а-а, понятно. По мне так лучше бы проблемы с ногой, рукой или жопой. Хотя с другой стороны… Морду всегда можно противогазом закрыть. А чего она молчит-то? Однорук-мл. А она вообще молчаливая по жизни. Мало разговаривает. Особенно в противогазе. Хромоножка. Ну да, в резине не все любят болтать. Поняв, что на ее рюкзак никто не покушается и успокоившись, Невеста садится на скамейку. Утратив интерес к Хромоножке, что-то рассматривает внизу. Берет оторванную руку Трехрука, разгребает ею мусор под скамейкой. Хромоножка. А вы тут просто так гуляете или, типа, свиданка? Однорук-мл. Бункер на пожить ищем. Не знаешь, куда вписаться можно? Хромоножка. Не-не-не. Я не в курсах. Однорук-мл. Ну а этот… Трехрук где жил? Там ведь теперь вроде как место освободилось. Хромоножка. Ага, получается, что освободилось. Только я к этому озабоченному уроду на хату не ходила. И где он отвисал, понятия не име… Невеста достает из мусора под скамейкой цветок. Самый обычный, живой, красивый. Совершенно неуместный на этой улице. Хромоножка. Ё-о-о! Это чего? Однорук-мл. Кажись, цветок! Кажись, настоящий. Нормальный, кажись, без мутаций. Шаман такие цветочки иногда рисует. Хромоножка. Фигасе! Нормальный цветок, типа, здесь, прямо под лавкой вырос? (Смотрит то на Невесту, то на Однорука-мл. Они молчат, не отвечают. Пауза…) Вот так вот запросто взял и вырос? (Снова молчание, пауза.) Да тут же ни хрена не растет с поза-поза-поза-позапрошлого Пердимонокля! Однорук-мл. Пердимонокль. Хромоножка. Пердимонокль. Однорук-мл. Пердимонокль. Хромоножка (Невесте). Слышь, подруга, подари цветочек, а я вам с хатой помогу. Однорук-мл. Ты же сказала, что не… Хромоножка. Я вспомнила! Шаман устраивает камлальный дискач. Ну, Пердимоноклевы пляски. В честь, во имя и бла-бла-бла Великий Пердимонокль. Однорук-мл. (задумчиво). Пердимонокль, Пердимонокль, Пердимонокль… Хромоножка. Во-во. И я говорю. Много народу соберется. А я там всю тусовку знаю. Поспрашиваю, короче. Кто-нибудь чего-нибудь да подскажет. Может, узнаю хотя бы, где Трехрук жил. А? Невеста отдает цветок Хромоножке. Та шумно нюхает его через противогазный фильтр и цепляет под капюшон. Красуется, как перед зеркалом. Уходит на костылях кокетливой походкой. Однорук-мл. и Невеста идут следом. Все трое старательно обходят взрывоопасные кучи. Сцена третья Пустынная грязная улица, но на этот раз без скамейки. Однорук-мл., Невеста и Хромоножка приближаются к месту камлания. Где-то звучит какофоническая музыка, мало похожая на музыку: как будто неумелый, но очень старательный барабанщик бьет по кастрюлям. Иногда в «кастрюльный» звон вплетаются чьи-то нечленораздельные гортанные вопли. Слышатся однообразные и ритмичные многоголосые выкрики: «Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль!» Хромоножка начинает пританцовывать на костылях. Хромоножка (взволнованно). Начали уже! Крутая туса! Улет! Вынос мозга! Полный Пердимонокль! Однорук-мл. (успокаивающе). Пердимонокль, Пердимонокль, Пердимонокль… Покачиваясь в трансе и помахивая связкой бомб, им навстречу идет Пыдрывник. Он проходит мимо, никого и ничего не замечая. Все трое смотрят на него. Пыдрывник вешает связку бомб на торчащую из земли ржавую арматуру. Уходит. Однорук-мл. неодобрительно качает головой. Однорук-мл. Наш пострел везде поспел. И здесь уже минирует. Хромоножка. Ладно, я пойду перетру с пиплом, а вы ждите тут. Шаман все равно чужаков (Указывает костылем на Невесту.) на камлание не пустит. «Музыка» не умолкает. Нелепо приплясывая на костылях, Хромоножка уходит. Однорук и Невеста тоже не в силах противиться шаманской псевдомузыке: они начинают пританцовывать, притопывать и покачиваться. К ним подскакивает Шаман – дергающийся и ритмично постукивающий палкой-колотушкой по кастрюле, украшенной знаками радиационной и биологической опасности. У него три головы: одна на шее, две на плечах. Все головы – в противогазах и все покачиваются в ритм музыке. На Шамане защитный костюм, покрытый какими-то знаками, ленточками, побрякушками и ржавыми консервными банками. Во время камлания Шаман стучит колотушкой и по этим банкам тоже. Откуда-то фоном доносится приглушенное: «Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль!». Невеста проявляет беспокойство по поводу своего рюкзака, но Шаман не покушается на ее вещи. Шаман. Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Камлая, подпрыгивая и не прекращая кричать, Шаман обходит вокруг приплясывающих Однорука-мл. и Невесты, а затем утанцовывает восвояси. Однорук-мл. Это Шаман был. Он у нас мудрый. Хороший шаман. Невеста кивает. «Музыка» меняется. Теперь стучат редко. Слышится протяжный звон. Резкие и короткие гортанные выкрики сменяются долгими завываниями в стиле горлового пения. А «Пердимонокль!» невидимого хора звучит мягче, напевнее и мелодичнее, что ли. Однорук-мл. Потанцуем? Невеста кивает. Однорук-мл. приобнимает ее единственной рукой, она кладет ему руки на плечи. Неуклюже, неумело и совершенно независимо от псевдомузыки пара в противогазах и защитных костюмах топчется на месте. Покачивается фата Невесты. Музыка стихает. Пара расходится. Возвращается Хромоножка. Хромоножка. Короче, так, челы. Трехрук жил у Загребуна. Теперь там свободная хаза. Бегите, пока не заняли. Однорук-мл. Ты что, на всю голову хромая?! Хромоножка. А чего? У Загребуна большой бункер, места много. Он скоро узнает, что Трехруку каюк, и начнет искать новых постояльцев. А может, уже ищет. Однорук-мл. Да твой Загребун нас до нитки разденет! Хромоножка. Слушай, не грузи, а! Найдите ему какой-нибудь ништяк на обмен. Или еще что-нибудь предложите. Трехрук же что-то предложил. Почесал в три руки, где надо, или как они там с Загребуном договорились. Вот и вы договаривайтесь. Просили хату – я сказала, где найти. Остальное ваши траблы. А цветок не отдам. Я с ним сегодня королева бала! Хромоножка поглаживает торчащий из-под капюшона цветок. Однорук-мл. Ну, спасибо, Пердимонокль твою мать! Хромоножка. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Хромоножка. Пердимонокль! А маму не трожь, понял! Снова звучит шаманская псевдомузыка, слышатся гортанные выкрики и ритмичный хоровой «Пердимонокль!». Хромоножка. Все, я пошла. Некогда мне тут с вами. Там Шаман зажигает. Пританцовывая на костылях, Хромоножка уходит. Пауза. Невеста смотрит на Однорука-мл. Тот обреченно машет рукой. Однорук-мл. Бесполезно это. Загребун – жмот, каких поискать. Все под себя гребет, зараза. Просто так, за красивые окуляры у него не поселишься. Хромая права: нужен крутой ништяк на обмен. А у нас ничего нет. Невеста сдергивает с себя рюкзак, открывает его и достает шарообразный предмет, похожий на увеличенную копию бомбы Пыдрывника и с крупной надписью на боку «Изменитель». Однорук-мл. Ох, ни хрена себе Пердимонокль! Опасливо оглядывается по сторонам. Торопливо бормочет. Однорук-мл. Пердимонокль, Пердимонокль, Пердимонокль… Невеста протягивает ему то, что до сих пор прятала в рюкзаке. Однорук-мл. пятится. Однорук-мл. Это вообще чего? Бомба? Ты что, тоже Пыдрывница? Как этот… (Кивает на связку бомб, оставленную Пыдрывником.) Невеста подходит ближе и чуть ли не силой вручает свою «бомбу» Одноруку-мл. Тот держит непонятный предмет на вытянутой руке, подальше от себя. Невеста поворачивает шар боком с надписью. Тычет в надпись пальцем. Однорук-мл. (читает). Из-ме-ни-тель. Это как? Это что? Это в каком смысле? Невеста многозначительно разводит руками. Однорук-мл. Где взяла? Невеста неопределенно машет рукой: там, мол. Однорук-мл. (задумчиво). Изменитель… Хм, Изменитель чего? Невеста обводит руками вокруг. Однорук-мл. Изменитель всего, что ли? Невеста кивает. Однорук-мл. Ну и Перди… Охренеть, короче! А ведь за такую штуку с Загребуном можно и поторговаться. Сцена четвертая Вход в бункер Загребуна. Перед закрытым люком стоят Однорук-мл. и Невеста. Возле люка висит кусок ржавого рельса и молоток на веревке. На рельсе – связка бомб, явно оставленная здесь Пыдрывником. Однорук-мл. снимает с рельса бомбы. Отбрасывает их в сторону. Гремит взрыв. Из-за люка слышится сварливый голос Загребун а. Загребун. Каво-чаво принесло?! Однорук-мл. Загребун, открой! Загребун. Че надо?! Однорук-мл. Трехрук в ползунское дерьмо наступил. Ты в курсе? Загребун. Трехрук дурак. И ты дурак. И все дураки. Пшли вон! Однорук-мл. стучит молотком по рельсе. Загребун. Че надо? Валите лесом! Однорук-мл. Открой, говорю! Дело есть! Ништяк на обмен. Загребун. Ништяк? (Пауза.) Ща, погодь, химзу накину. Дверь открывается. Из бункера выходит Загребун. Он в противогазе и защитном костюме. У него на руках нереально огромные, как лопаты перчатки. Такими только грести. Загребун именно так и поступает: он постоянно делает загребущие движения руками на манер снегоуборочной машины, словно старается подгрести к себе все, что находится в пределах досягаемости. Однорук-мл. и Невеста невольно отступают и во время разговора стараются держаться подальше, чтобы ненароком не попасть под загребущие руки-лопаты. Загребун (загребая руками). Че надо? Че даете? Однорук-мл. Нужен угол в бункере. Комнатка там какая-нибудь или отсек. Желательно изолированный. Где там у тебя Трехрук жил? Загребун (загребая руками еще энергичнее). Че даете? Че даете? Че даете? Загребущие руки тянутся к Невесте, та отскакивает, Однорук-мл. прикрывает девушку и вытаскивает из ее рюкзака Изменитель. Загребун (взволнованно). Это че? Че это? Че? А? Его загребущие руки тянутся к незнакомому предмету, но Однорук-мл. не собирается так просто отдавать Изменитель. Однорук-мл. Тихо-тихо-тихо. Не так быстро. Ну-ка грабли убрал! Загребун. Это вообще че? Бомба? Че? Однорук-мл. Изменитель. Показывает надпись на боку. Однорук-мл. Читать умеешь, не? Из-ме-ни-тель. Загребун. А че меняет? Однорук-мл. Все. Загребун. А как меняет? Однорук-мл. Не знаю. Загребун. Ну, узнаешь – приходи. Загребун перестает загребать руками. Однорук-мл. Ты чего, Загребун? Это же офигительно крутой ништяк! Загребун. А че мне с ним делать? Ты не знаешь. Я не знаю. Загребун поворачивается к Невесте. Загребун. Ты знаешь? Невеста молчит. Загребун. Если хотите в бункер – этого мало. Однорук-мл. А что тебе еще надо? Руки-лопаты Загребуна снова начинают совершать загребущие движения. Он идет на Невесту. Загребун. Это кто? Однорук-мл. опять прикрывает собой девушку. Однорук-мл. Э! Это моя невеста. Загребун. Дашь невесту – пущу. Однорук-мл. У тебя что, мозг совсем мутировал? Невеста не дается. Загребун. Фигня! Все дается. Если жить негде – еще как дается. А на поверхности вы сдохнете. Однорук-мл. кладет Изменитель на землю. Однорук-мл. Ах, ты ж, урод загребущий! Загребун. Сам урод однорукий! Однорук-мл. занимает боксерскую стойку и неуклюже пытается боксировать единственной рукой. Загребун размашистыми широкими движениями рук-лопат старается его свалить. Невеста встревоженно суетится вокруг них. Откуда-то сверху раздается воронье карканье. Драка тут же прекращается. Однорук-мл., Невеста и Загребун смотрят вверх. Загребун. Че это? Это че? Черное. Летает. Однорук-мл. Неужто ворона? Загребун. Откуда? Как? Однорук-мл. Ворона-не-мутант! Снова слышится карканье. Загребун. Она че, каркает? Птицы должны хрюкать. У нас все птицы хрюкают. Однорук-мл. Точно не мутант… Сзади подкрадывается Пыдрывник. Видит Изменитель. Пыдрывник (удивленно и радостно). Бомба! Однорук-мл, Загребун и Невеста оборачиваются на восклицание. Пыдрывник хватает Изменитель. Однорук-мл. Отдай! Пыдрывник. Бомба! Пердимонокль! Загребун (скороговоркой). Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пыдрывник убегает с добычей. Однорук-мл. бросается за ним. Загребун (задумчиво). Ништяка нет, невеста есть. Приближается к Невесте. Слышится торжествующий голос Пыдрывника. Голос Пыдрывник а. Бомба! Пердимонокль! Загребун (загребая руками и надвигаясь на Невесту). Пердинонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Невеста пытается убежать, но Загребун хватает ее и тащит в свой бункер. Невеста визжит и бьется, зажатая в руках-лопатах. Возвращается Однорук-мл. Он выхватывает Невесту, отталкивает Загребуна. Снова доносится голос Пыдрывника. Голос Пыдрывник а. Бо-о-омба! Однорук-мл. растерянно мечется между Невестой, которую надо защищать от Загребуна, и сбежавшим похитителем. Опять слышится голос Пыдрывника. Голос Пыдрывник а. Пердимоно-о-окль! Загребун (досадливо). Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Нет ништяка, нет невесты! Загребун входит в свой бункер и захлопывает за собой люк. Однорук-мл. (в сердцах). Долбаный Пыдрывник! Долбаный Загребун! Долбаный Пердимонокль! Люк бункера снова открывается. Из бункера выглядывает Загребун. С другой стороны возвращается Пыдрывник с Изменителем. Загребун(в ужасе). Че-че-че ты сказал? Какой-какой-какой Пердимонокль? Пыдрывник. Че-че-че? Какой-какой-какой? Однорук-мл. (обреченно). Ну, все, кранты! Теперь позовут… Загребун (истошно, во весь голос). Шаман! Пыдрывник (истошно, во весь голос). Шаман! Однорук-мл. …Шамана. Загребун. Шаман! Шаман! Шаман! Пыдрывник. Шаман! Шаман! Шаман! Загребун хватает молоток и яростно колотит по рельсе. Загребун. Шаман! Пыдрывник. Шаман! Загребун. Шаман! Пыдрывник. Шаман! Сцена пятая Бункер Шамана. Помещение представляет собой нечто среднее между свалкой и логовом колдуна. В бункере горят свечи и/или масляные лампадки. На перекошенной вешалке висит защитный шаманский костюм для выхода на поверхность. На стенах начертаны знаки радиационной и биологической опасности и еще какие-то непонятные символы. Сверху свисают веники разных цветов, ржавая проволока, пучки проводов и кабелей, мятый капот от автомобиля, колесо, раскрашенные шаманскими знаками кастрюля, ржавые банки, крышка и сковородка, используемые в качестве бубнов. По углам разбросан старый хлам, вероятно также предназначенный для проведения каких-то ритуалов. На обшарпанном столе стоит обвешанный талисманами телевизор. Конечно, сломанный и нерабочий. Перед столом – колченогая табуретка. В центре лежит Изменитель, вокруг которого, пригнувшись, осторожно ходит Шаман с колотушкой. Теперь Шаман одет в длинную бесформенную хламиду с какими-то побрякушками, узелками и маленькими амулетиками. «Химзы» на нем нет. Но две головы на плечах по-прежнему в противогазах. Голова посередине неодобрительно качается. Лицо у Шамана, как и у остальных мутантов, изуродовано язвами, наростами и нездоровыми пятнами. Шаман не один. Здесь же, возле Изменителя, стоят Невеста и Однорук-мл. Невесту держит сзади Загребун. Обвешанный взрывчаткой Пыдрывник держит Однорука-мл. Невеста в противогазе. Остальные – без. Шаман (осторожно склонившись над Изменителем, читает). Из-ме-ни-тель. И как это понимать? Загребун. Ну, типа, как бы все изменяет… Шаман. Молчать! Загребун вздрагивает и втягивает голову в плечи. Шаман подходит к Одноруку-мл. Угрожающе потрясает перед его лицом шаманской колотушкой. Шаман. Ты осмелился хулить Великий Пердимонокль?! Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Шаман (Загребуну и Пыдрывнику). Молчать! (Одноруку-мл.) Ты посмел?! Посмел назвать его дол-ба-ным?! Шаман в сердцах трижды бьет по свисающему сверху ржавому автомобильному капоту. Шаман. Дол-ба-ным! Посмел! Назвать! Его! Ты! Однорук-мл. Я… Шаман. Молчать! Шаман подходит к Невесте. Шаман. А ты, значит, принесла это (Указывает колотушкой на Изменитель.) сюда. Однорук-мл. Она… Шаман. Молчать! (Невесте.) И почему ты все еще в противогазе? Пауза. Молчание. Шаман. Не молчать! Отвечать! Однорук-мл. Ей нельзя снимать противогаз. У нее лицо… Шаман. Что с ее лицом? Резина приросла к черепу, как у меня здесь и здесь? (Указывает на две свои «противогазных» головы на плечах.) Поэтому не снимается? Однорук-мл. Нет. Ее лицо… Оно такое… Шаман. Какое? Однорук-мл. Страшное. Шаман. Ты видел? Однорук-мл. Я – нет. Мама видела. Она испугалась. Шаман. Я не твоя мама. Я не боюсь духов! Я не боюсь мутантов! Я не боюсь людей. Меня страшит только одно. Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Шаман. Лицо человека меня не напугает. Снять с нее противогаз! Загребун пытается снять с Невесты противогазную маску. Та сопротивляется. Однорук-мл. порывается вступиться за девушку, но его крепко держит Пыдрывник. Шаман помогает Загребуну. Совместными усилиями им удается сорвать с Невесты сначала фату, потом противогаз. При этом девушка оказывается спиной к зрителям, так что ее лицо видят только Однорук-мл., Шаман, Загребун и Пыдрывник. Их реакция очень эмоциональная: изумление, ужас, шок. Загребун. А-а-а! Пыдрывник. А-а-а! Пыдрывник отпускает Однорука-мл. и отшатывается назад. Однорук-мл. тоже пятится. Загребун машет руками-лопатами, но не загребая к себе, а, наоборот, словно стараясь оттолкнуть Невесту. Шаман, выставив перед собой колотушку, в ужасе смотрит на девушку. Шаман. В-Великий П-пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Пыдрывник. Она же… Загребун. Нормальная! Пыдрывник. Как раньше! Загребун. Кошмар! Шаман. Какое уродство! Невеста – действительно, вполне нормальная молодая девушка, с симпатичным не изуродованным мутациями лицом – отворачивается от них. Теперь она смотрит в зал. Невеста. Да, нормальная! Да, без мутаций. Однорук-мл. (он тоже шокирован). Но как?! Невеста (с нервным смешком). Может быть, теперь нормальность – это тоже такая мутация. Пауза. Все обдумывают услышанное. Шаман (задумчиво). Нормальность – это тоже мутация? Однорук-мл. Поэтому тебя заречные выгнали, да? Невеста. Поэтому. Шаман. Стоп-стоп-стоп-стоп! То есть твои заречные тебя выгнали, и ты приперлась к нам? Однорук-мл. Она просто шла мимо. Шаман. И притащила с собой эту дрянь? Шаман указывает колотушкой на Изменитель. Невеста. Это не дрянь. Это Изменитель. Шаман. А что он такое, твой Изменитель? Ты сама-то знаешь? Невеста. Нет. Шаман(потрясая колотушкой). Может, он опасный мутант? Может, он аномалия, рядом с которой нельзя находиться? Может, эта хрень месит время и пространство, как кашу из плешая? Невеста. Ну, может, и месит потихоньку. Здесь же написано, что это… Шаман. Не важно, что написано! Важно, чем это чревато. Однорук-мл. Да чем это может быть чревато? Шаман (свирепея). Пе-ре-ме-на-ми! Невеста. Ну конечно, если это Изменитель, то… Шаман. Вот именно! Изменитель может изменить все, к чему мы привыкли. Всю нашу устаканившуюся промежпердимоноклевую жизнь! Пыдрывник(озадаченно). Пердимо… Шаман разраженно машет на него своей колотушкой. Шаман. Да заткнись ты! Пыдрывник испуганно умолкает. Шаман обводит колотушкой вокруг. Шаман. Всю! Эту! Нашу! Жизнь! Пауза. Невеста. А разве она так хороша? Вся. Эта. Ваша. Жизнь. Шаман. Она стабильна. Невеста. И разве перемены – это так страшно? Шаман. О, Великий Пердимонокль! («Дозволительно» машет колотушкой и кивает Загребуну, Пыдрывнику и Одноруку-мл.) Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Загребун и Пыдрывник смотрят на Однорука-мл. Однорук-мл. (неохотно). Пердимонокль! Шаман (Невесте). Она еще спрашивает! Конечно, это страшно. Это очень страшно! Невеста. Почему? Шаман. Да потому что все перемены к худшему! Невеста. Хуже, чем есть сейчас, быть не может. Шаман. Ха! Все так думали! Всегда так думали. И все всегда ошибались. Все считали, что хуже уже некуда. Но всякий раз, когда что-то менялось, становилось только хуже и хуже! (наступая на Невесту и размахивая колотушкой) Хуже и хуже! Хуже и хуже! Однорук-мл., Загребун и Пыдрывник, раскрыв рты, слушают Шамана. Невеста. Это не… Шаман. Так! Это именно так! Знаешь, как люди выли во время экономических кризисов? Из-за каких-то обесценившихся бумажек, из-за потерянной работы. (Смеется.) С нашей точки зрения – фигня вопрос. А тогда… У-у-у! Как же! Трагедия! Разбитая жизнь, безысходность, беспросветность, безденежье и безнадега. И когда по-настоящему накатило глобальное потепление, и когда взбесилась погода, все думали точно так же. И когда начали падать метеориты. Это казалось кошмаром, хуже которого нет ничего на свете. Ага, конечно, так дальше жить нельзя… Но ничего – люди жили. Жалели себя и жили, утешаясь тем, что хуже уже не будет. Но проходило время, приходили перемены и становилось хуже и хуже. Хуже и хуже! Хуже и хуже! Массовые беспорядки, хаос, войны, экологические катаклизмы… Общество развалилось. Земля сдохла вместе с доброй половиной человечества. Невеста. Но… Шаман. Молчать! Слушать! Стало нечего жрать, нечего пить, нечем дышать и даже некуда гадить. Потому что все вокруг уже было загажено. И что мы тогда говорили друг другу? Да все то же: хуже некуда, хуже не будет. А когда планета отвесила себе атомные оплеухи… Когда началась ядерная зима… Что выжившие думали тогда? Что они несчастнейшие из людей. Вот только их потомки, которые теперь отбиваются от мутантов, жрут мутантов и сами мутируют, почему-то считают их счастливчиками. Так, может, хватит надеяться на перемены к лучшему? Может, пора понять, что любые перемены – это все, кранты, каюк, Пердимонокль… Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Однорук-мл. (с небольшим запозданием). Пердимонокль! Шаман. …который приходит рано или поздно. Его можно чтить, ему можно поклоняться, его можно молить о милости. Его можно заклинать, его, наверное, даже можно оттягивать. Но не бояться его нельзя. И нельзя не знать, что он придет. Рано или поздно. Но уже навсегда. Шаман становится в патетичную позу. Пауза. Шаман. С Пердимонокля все началось и конец всего – это тоже Последний Великий Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Невеста. Но это же… Это глупо! Шаман. Это неизбежно. (Долго и внимательно всматривается в лицо Невесты.) Скажи, зачем ты здесь? Только честно скажи. Невеста. Я? Однорук-мл. Она? Шаман (Невесте). Да, ты! (Одноруку-мл.) Да, она! Невеста. Я… Однорук-мл. Я уже говорил, Шаман: она просто проходила мимо. Шаман. Нет, не просто! В этом мире ничего не бывает просто. Если неизвестно откуда приходит чужачка, непохожая на нас, и если вместо следов мутаций она несет с собой нечто под названием «Изменитель», значит, в этом есть какой-то смысл. Или предупреждение. Или пророчество. Невеста. Я не предупреждение и не пророчество! Я всего лишь… Шаман. А это мы сейчас выясним, что ты есть и кто ты есть. Ну-ка – ша! Все в сторону! Шаман машет колотушкой. Все присутствующие расступаются. Шаман садится перед старым неработающим телевизором. Покачиваясь в трансе, смотрит в темный экран. Несильно, но размеренно стучит колотушкой по столу. Шаман (монотонно). Пердимонокль-Пердимонокль-Пердимонокль-Пердимонокль-Пердимонокль… Загребун (громким шепотом). Пердимонокль. Пыдрывник (громким шепотом). Пердимонокль. Однорук-мл. (громким шепотом). Пердимонокль. Загребун и Пыдрывник заглядывают в экран через плечо Шамана. Но они явно ничего не видят. Зато Шаман, похоже, видит. Он умолкает. Не переставая покачиваться и стучать колотушкой по столу, всматривается, всматривается… Невеста(громким шепотом). Что он делает? Однорук-мл.(громким шепотом). Камлает. Невеста(громким шепотом). Как? Там же ничего нет. Этот ящик ничего не показывает. Однорук-мл. (громким шепотом). Не важно, показывает он или нет. Раньше, когда такие ящики работали и показывали, в них тоже, по большому счету, ничего не было, но люди все равно всю жизнь пялились в экран. Каждый находил и видел что-то свое. А теперь видеть там, где ничего нет, может только Шаман. Шаман. Тихо! Не мешайте, задери вас Пердимонокль! Загребун(громким шепотом). Пердимонокль! Пыдрывник(громким шепотом). Пердимонокль! Однорук-мл.(громким шепотом). Пердимонокль! Пауза. Тишина. Экран телевизора вдруг на секунду включается, шикнув помехами, сквозь которые слышится голос президента. Шаман дергается. Падает вместе со стулом, но тут же вскакивает на ноги. Экран гаснет. Все встревожены. Шаман (указывая колотушкой на пустой экран). Вижу! Вижу! Вижу! Пыдрывник. Чего? Загребун. Чё было-то? Чё? Однорук-мл. Что это? Шаман. Понял! Понял! Понял! Грядет! Грядет! Грядет! Невеста. О чем он? Шаман. Великий! Великий! Великий! Пердимоно-о-окль! Однорук-мл. Пердимонокль?! Пыдрывник. Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Телевизор снова включается на несколько секунд. И снова отключается. Шаман подскакивает к Невесте, тычет в нее колотушкой. Шаман. Это все ты! Я говорил! Это ты! Невеста. Что я? Однорук-мл. Что она? Шаман. Ты предвестница. Ты посланница. Чтоб тебя! Теперь я знаю. Все знаю. За человеком с нормальным лицом и ненормальным Изменителем идет Последний Пердимонокль. Загребун. Пердиманокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Однорук-мл. Пердимонокль! Телевизор включается-отключается. Пауза. Загребун. И че делать-то? Че делать? Шаман. Пыдрывник, хватай это! (Указывает колотушкой на Изменитель.) Тащи наружу! Пыдрывник. Зачем? Шаман. Пыдырви эту гадость! Пыдрывник (радостно). Пыдырву-у-у! Шаман. Только быстро! Пыдрывник надевает противогаз, хватает Изменитель и уносит его из бункера. Невеста хочет броситься следом. Шаман. Загребун, держи девчонку! Загребун покрепче облапывает Невесту руками-лопатами. Загребун. И че теперь? И куда ее теперь? Шаман. В жертву! Загребун. Чё-чё? Как-как? Куда-куда? Шаман. В расход! Сверни ей башку. На фиг нам такие предвестницы. Во имя Пердимонокля! Загребун (торопливо). Пердимонокль-Пердимонокль-Пердимонокль! Невеста безуспешно пытается вырваться. Однорук-мл. также безуспешно пытается освободить ее из лап Загребуна. Однорук-мл. Нет, Шаман! Загребун, не смей! Шаман. Смей-смей, Загребун! Быстро смей! Она принесла Изменитель. Изменитель меняет. Начинается Последний Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль-Пердимонокль-Пердимонокль! Однорук-мл. все же вырывает Невесту из рук Загребуна. Снова включается и выключается телевизор. Все смотрят на экран. Шаман. Видите?! Вы видите?! Ящик, который не должен работать, заработал. Загребун. Заработал… Шаман. Когда пришла она (указывает на Невесту). Загребун. Когда пришла… Однорук-мл. (прозревая, Невесте). А еще на улице вырос цветок. И ворона закаркала. Шаман. Какой цветок? Какая ворона? Однорук-мл.(Невесте). Это из-за твоего Изменителя? Это он фонит, да? Шаман(встревоженно). Как фонит? Чем фонит? Однорук-мл. Изменениями. Нормальный такой фон. Фон нормальности. (Невесте.) Это он тебя сделал нормальной, да? Шаман. Загребун, мочи ее, суку! Загребун снова пытается сцапать Невесту руками-лопатами. Однорук-мл. защищает Невесту. Шаман бьет его колотушкой по голове. Однорук-мл. падает. Где-то снаружи раздается взрыв. Раскатистое эхо. Долгая пауза. Тишина. В бункер вваливается Пыдрывник в противогазе. Он размахивает руками, но от волнения не может ничего сказать. Шаман. Пыдрывник?! Что?! Пыдрывник молча и беспомощно жестикулирует. Шаман. Что?! Потирая голову с пола поднимается Однорук-мл. Он тоже в недоумении смотрит на Пыдрывника. Пыдрывник (захлебываясь эмоциями). Там… Это… Это… Там… Он машет рукой, призывая всех выйти из бункера. Выбегает сам. Сцена шестая Улица. Скамейка. На скамейке сидит Невеста без противогаза. Она задумчиво смотрит перед собой – в зал, любуется чем-то. Вокруг возбужденно суетится потерявший дар речи Пыдрывник, который что-то нечленораздельно вскрикивает и показывает рукой туда, откуда… Слышится шум большого города. Сигналы машин, людские голоса, музыка, мигают отсветы далеких огней. Все в точности так, как было, когда на этой скамейке сидели Однорук-мл. и Невеста. Только теперь это не наваждение или мечты. Теперь это по-настоящему. Звуки и огни не пропадают. Город изменился. Ожил. К скамейке подходят Однорук-мл., Шаман и Загребун в защитных костюмах и противогазах. У Шамана из противогаза выпадает стекло-окуляр. Шаман. Великий Пердимонокль! Загребун. Пердимонокль! Пыдрывник. Пердимонокль! Они смотрят на Однорука-мл. Тот молча садится на лавочку рядом с Невестой. Смотрит туда же, куда и она. За него отзывается… Шаман. Пердимонокль! Однорук-мл. снимает противогаз. Однорук-мл. Это что? Невеста. Перемены. Город меняется. Все меняется. Однорук-мл. Изменитель? Дело в нем? Невеста. Да. Его надо было взорвать раньше. Тогда все прошло бы быстрее. Однорук-мл. Но как? Почему? Невеста. Не знаю. И не хочу знать. Какая разница? Красивый город, правда? Живой. Так ведь лучше? Однорук-мл. Лучше. Так лучше. Гораздо. К скамейке подтягиваются Однорук-ст., Одноручка и Хромоножка. Все они тоже в защитных костюмах и противогазах. Они становятся за скамейкой, смотрят на город. У Однорука-мл. вдруг появляется отсутствующая левая рука. Рука продирается сквозь заплату на защитном костюме. Однорук-мл. в шоке. Рука ощупывает Однорука-мл., скамейку, сидящую рядом Невесту. Рука познает мир. Однорук-мл. смотрит на руку. Он напуган. Однорук-мл. Это… рука? Невеста. Рука. Твоя. Однорук-мл. Еще одна? Невеста. Еще. Однорук-мл. Но две руки… Это так много. Невеста. Две – это нормально. Ты просто не привык. Но ты привыкнешь. Обязательно. Однорук-мл. старается отстраниться от собственной руки. Однорук-мл. Почему ты так думаешь? Невеста. Мир меняется. Мы тоже должны измениться и привыкнуть к переменам. Однорук-мл. Шаман говорил, что перемены к худшему. Невеста. Твой Шаман врал. Ему нечего было менять и незачем было меняться. Ему хорошо было, как было. Его все устраивало. А тебя? Однорук-мл. Так мне нравится больше. Однорук-мл. осторожно гладит свою новую руку. Рука гладит по голове его самого. Метаморфозы происходят и с остальными. Люди-мутанты на глазах обретают «нормальность». У Однорука-ст. и у Одноручки из-под защитной одежды тоже «вырастают» недостающие руки. Перекошенный Пыдрывник распрямляется. Загребун стряхивает с себя пятерни-лопаты, словно огромные перчатки (по сути, они таковыми и являются). Под ними у него обнаруживаются обычные человеческие руки. Хромоножка избавляется от длинной ноги и костылей. Теперь у нее стройные, красивые, одинаковые ноги. С плеч Шамана падают две лишние противогазные головы. Шаман. Пердимонокль! На этот раз ему никто не отвечает. На него никто даже не смотрит. Шаман мечется между мутантами, переставшими быть таковыми. Кричит – то угрожающе и требовательно, то умоляюще. Шаман. Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль!.. Люди снимают противогазы. У всех под резиной – НОРМАЛЬНЫЕ красивые лица. Нет больше никаких язв, нарывов и пятен. Бывшие мутанты завороженно смотрят на город. За скамейкой проходит Трехрук, волоча по полу оторванную третью руку. Он тоже без противогаза и совершенно нормальный. Последним противогаз снимает Шаман. У него обычное лицо, только на носу – большая уродливая бородавка. Шаман (обреченно). Пер-ди-мо-нокль! Чтоб его! Шаман отшвыривает противогаз в сторону. Занавес      Февраль 2013 г.      Ростов-на-Дону Андрей Гребенщиков Весьма странная история периода плутониевого полураспада Поднимаю карту за картой. Одна, вторая, третья… карта за картой. Не спешу переворачивать – слишком многое зависит от них… Принесите мне удачу, первую за весь проклятый, слишком затянувшийся вечер. Подношу к глазам – так же, по одной. Медленно и почти торжественно. Смотрю и опускаю на стол. Первая, вторая… пятая… Каждая предстает перед пытливым, ищущим взором. По отдельности карты не значат ничего, цветные картинки с черными и красными цифрами, портреты напыщенных валетов, хищно скалящихся дам и усталых, но неизменно властных королей. Да, есть еще могущественные тузы, чья власть превосходит королевскую, но даже они в одиночку не решат исхода игры… Кокетливая блудница Фортуна отдастся лишь тому, кто соединит разрозненные фрагменты в единую силу, способную сломить соперника. Я видел свои карты – каждую из множества – черные и красные масти, пресыщенные властители и любвеобильное красавицы, безбородые юнцы и лаконичные, исполненные достоинства тузы. Но в голове пустота, мне никак не удается сложить увиденное в целостный образ, картина, собранная всего лишь из нескольких элементов, не умещается в сознании. Вечер слишком затянулся, и я плохо соображаю. Наверное, вообще не соображаю, перед зрачками прыгают черно-красные пятна, рассыпающиеся на лишенные смысла цифири… Девятка, десятка… не помню, что вы скрываете в себе, какое тайное послание? Раскладываю карты веером, чтобы за раз охватить взором пришедшие мне в руки кусочки удачи. Красное и черное. Бубны – красные; одновременно похожие и на задницу, и на сердце червы – почти кровавые… Мне всегда нравились удалые, исполненные самоиронии червы: от романтических символов любви до пышных, задранных кверху ягодиц, нанизанных на осиные талии – этот путь червы преодолевают в один такт, стоит фантазии поднапрячься и… испортиться. Пики – почерневшие сердца, проткнутые остроконечным копьем… Вариант с насаженной на кол негритянской жопой тоже неплох, но слишком натуралистичен и наводит на безрадостные мысли о бренности негритянского существования… Их жизнь и без того черна, зачем плодить эти расистские предзнаменования? Трефы – как и положено могильным крестам – мрачны и суровы. Их серьезность холодит душу и лишает ее прижизненного покоя… Мой выбор червы – честные и лукавые одновременно! Вот и весь расклад – мозаика из семи непохожих частичек. Ни одной червы, пара бубен, одна черная жопа на колу, остальное сплошь кладбищенские «плюсы» из горизонтальных и вертикальных перекладин, перечеркивающих друг друга. Это кресты на могиле так и не посетившей меня сегодня Удачи… Мертвая удача зовется неудачей, зомби по имени Мисфоча. Руки трясутся. Их дрожь нельзя заметить со стороны, это «рукотрясение» происходит где-то глубоко-глубоко внутри меня – и не только в конечностях. Даже лживая улыбка не покидает насиженного места – но я-то чувствую, как содрогаются сведенные мышцы, как выступает пот на спине! Игра не останавливается, запущенный механизм, ломая и круша надежды игроков – всех, кроме одного, пройдет весь путь от начала до конца. Торжествующий вскрик победителя – изуродованного радиацией двухметрового амбала, похожего на прямоходящий кусок дерьма, беспомощные, исполненные жалости к себе гримасы побежденных, и весь банк – очень-очень богатый банк – переходит к новому владельцу. Более достойному, любимому живой Удачей. Мы же хороним своих зомби… Мисфоча. Встаю из-за стола. Вполголоса матерящаяся соседка (отчетливо слышу «чтоб вы все сдохли, поганые мутожопы»), кажется, катапультирует себя из кресла: ее изящная фигура пролетает мимо меня со скоростью пули. Нет, не пули – пуля, уйдя в полет, никогда не вернется обратно – сквернословщица же, развернувшись вокруг своей оси, бумерангом чертит свой незаконченный маршрут. Замирает напротив меня, впивается яростным взглядом. Эта ярость не предназначена мне, ведь мы собратья по мисфоче. – Как лузер лузера, – говорит катапультировавшаяся соседка. У нее глубокий, чуть звенящий от напряжения голос. Так звенит высоковольтный кабель, по которому пущен чудовищной силы ток… Нет, не так, но мне нравится идиотское, совершенно неправдоподобное сравнение. – Угостишь проигравшуюся в нули дуру? Пока я ищу правильные слова – это тоже неправда, я рассматриваю ее красивое лицо, забыв о словах – она режет воздух ладонью: – Знаешь что: напои меня самым убойным пойлом! Хочу побыстрее забыть говенный вечер… Тонкие, подвижные губы сквернословят без остановки. Что ж, есть некая пикантность в сочетании красоты и лексической экспрессии. Неужели я так подумал? «Сочетание красоты и лексической экспрессии» – так выражаются томные жопотрахи, пишущие для дамских журналов, мне же с подобной публикой не по пути. – Конечно, – киваю и впервые улыбаюсь без фальши. Свидетели женского пола утверждают, что у меня удивительно распутная и тем притягательная улыбка. Отличное утверждение, мне нравится. Эмоциональная красавица может реанимировать практически похороненную Удачу… Она читает мои мысли и с видимым сожалением крутит красивой головкой: – Извини, братишка, вечер реально убогий, и я не сделаю его лучше… – Что? – Хмурюсь. Говорят, и в этом мимическом действии есть некая соблазнительность. Женщины – они странные… – У меня не встает на мужиков. – Что?! – выпученные глаза и взлетевшие к макушке брови вряд ли соблазнят даже распоследнюю нимфоманку, но в эту секунду я меньше всего думаю о своем внешнем виде. Она заливисто смеется: – Например, соски. Не встают. И кладет мне руку на плечо: – Я конченая лесба. Неисправимая. И не желающая исправляться. – Даже без легкого налета «би»? – мой лепет жалок, но голова пуста, и очередная мисфоча готова разнести череп на мелкие кусочки. Отличный выйдет пазл для патологоанатома. Вздыхает и повторяет – медленно, как для умственно отсталого: – Лесба. Конченая. Извини, братишка. – Давай нажремся в хлам? – оказывается, слова могут рождаться не только в мозгу… Откуда пришло это отчаянное воззвание? Не знаю, возможно, пропищало униженное либидо, ведь ему только что наступили грязным ботинком на хрупкое горло… Какой бред. Я хочу нажраться. Услужливый бармен ловким движением ловких рук уводит меню из-под наших носов: – Для тех, кого сегодня постигла неудача, у нас есть нечто особенное. Вместо пухлого меню на стойку ложится одинокий лист, подписанный сверху жирными буквами «Утешение и забвение». Под многообещающим заголовком небольшой список напитков. Коктейль для релаксации «Клофелин», спиритический микс «Заплесневелый мертвяк», винно-водочный шейк «Ляг костьми»… Мое внимание привлекает лаконичный последний пункт: «Долгожданная встреча». Никакой вычурности и дурного местного юмора. – У меня только пять патронов, – признание дается мне нелегко. Никто не хочет чувствовать себя нищебродом рядом с красивой женщиной. Пусть даже конченой лесбой. Но остальную валюту я оставил на зеленом сукне-лужайке, где сегодня похоронили мою Удачу… Похоже, я начинаю повторяться, это плохой знак. – О, это специальное меню! – бармен скалит зубы в приторной улыбке. – Мы наливаем на последние деньги. Ладно, специальное так специальное! Высыпаю оставшуюся наличность и с каменным лицом делаю заказ: – Две «Долгожданных встречи». Для меня и моей дамы. Приличия требуют заблаговременно узнать желание угощаемой персоны, но моя «дама» не совсем дама, к тому же совсем не моя – потому освобождаю себя от условностей и ненужной более вежливости. Обломанные мужчины – редкостные хамы! Соседка пропускает неучтивость мимо своих милых ушек, зато загребущие руки бармена не пропустят ни одного патрона – моя последняя наличность переходит в собственность заведения. Взамен мы получаем два высоких бокала, наполненных зеленой, слегка дымящейся жижей. Со словами «какая редкостная шняга» лесба немедленно припадает к «Долгожданной встрече» алчущими (жаль, не меня) устами. Убедившись, что пойло не прожгло смелой алкоголичке горло насквозь, зажмуриваюсь и, следуя дурному примеру, залпом осушаю бокал. Вкуса практически не ощущаю… В недоумении открываю глаза и понимаю, что безвкусность напитка сполна компенсируется его действенностью. Бар плывет перед вмиг осоловевшим взглядом, а бармен скукоживается в размерах, обрастая с ног до головы (вернее с копыт до рогов) густой шерстью. Взлохмаченный кончик хвоста игриво отгоняет воображаемых мух… Какая прелесть… Бармен не был красавцем и до алкогольной метаморфозы, теперь же и вовсе воплощает собой исчадие ада… Черта лысого… Плешь на сменившей форму черепушке – с округлой на вытянуто-шишковатую – никуда не делась. – Привет, давно не виделись! – у черта высокий, писклявый голосок. Эта звуковая пертурбация также не идет бармену на пользу. – Добрый вечер, – присутствие потусторонних сил вызывает у меня прилив ушедшей было вежливости. – Я имею честь быть знакомым… – Ты когда пьяный, разговариваешь, как куртуазный мудак. Или манерный? Как правильней по-человечьи? – Правильней: «Даже когда вы, милостивый государь, слегка “подшофе”, то все равно разговариваете, как утонченный, хорошо образованный джентльмен. Спиритус не властен над истинной интеллигенцией». – Не люблю панибратства, посему значительным усилием воли сдерживаю себя от ответного хамства. Лишь немного сарказма – в качестве превентивной меры. – Давно не виделись, – упрямо повторяет бывший бармен. – Я не ищу встреч с козлоногими рогато-хвостатыми мутантами! – Да, меня нельзя упрекнуть в толерантности! Как метко заметила соседка: «Чтоб вы все сдохли, поганые мутожопы!» Кстати, а где эта недоступная моим чреслам лесбокрасавица? Бар удивительно пуст… он вообще удивительно удивителен – все пространство в нем наполнено синеватым подвижным туманом, скрывающим видимость за пределами всего лишь нескольких метров. До приема утешительно-горячительного напитка подобных спецэффектов не наблюдалось… – Что за херня? И где моя розовая соседка? – Ты не меняешься, – мутант за стойкой неприятно ухмыляется. – Поразительно стабильный алкогольный склероз. Каждый раз, как в первый раз… – Не понимаю, – можно быть искренним, когда в черепной коробке звенит тишина. Только ложь требует хоть какого-то движения мысли. – Ты пьян, – констатирует бармен. – Знаю! – Не терплю прописных истин. – И я пьян, – рогатый уродец кривит губы. Презрение? Насмешка? – Допустим. – Ты кажешься мне, я кажусь тебе… – Что?! – Синхронная галлюцинация. Ты напился до чертиков, я нажрался до бледнолицых человечков. Все логично. Мы оба с тобой не дураки залить за воротник, вот и пересекаемся с завидной регулярностью в пьяном угаре. – На последних словах он тычет мохнатым пальцем в окружающую нас дымку: – Это синька, синюшкин колодец, синяя яма… Если забыть о штампах, то больше всего мне нравится название «Бухаркина туманность». – В честь Бухарина? – В честь всех бухариков нашей необъятной радиоактивной родины. – Глупо… – Умных в синьку и не берут. – Ну, я же как-то сюда попал! – Синька и синька, лишь бы не голубятня. Не собираюсь спорить с галлюциногенным чертиком: лучше сразу и без истерик смириться с временным пребыванием в алкогольном угаре, чем долго и нудно подгонять дикую, явно нетрезвую фантасмагорию под безотказную житейскую логику. Береги логику смолоду, иначе треснет по шовчику, и позора не оберешься. Это забавный бред, и мне здесь нравится. Только сексапильной лесбы не хватает для полного счастья… – Слышь, черт, а есть ли в этой синей радости бабы? – успокоившись и потеряв бдительность, заодно утрачиваю контроль над языком и тот немедленно начинает заплетаться. – Что за пьянка без пары сочных сисичек! Алкоголь омолаживает меня, сейчас я чувствую себя подростком, гормональный пресс безжалостно плющит страдающее спермотоксикозом тело. Прыщавые пятнадцать – вот уж неожиданная встреча! – Рефлексирующим интеллигентом ты мне нравишься больше, – мой персональный чертик хмурит кустистые, бесцветные брови. – А в рефлексию тебя обычно тянет с доброго коньяка. Трахнем по маленькой? Обожаю двусмысленности, особенно пребывая в состоянии молодящегося задрота, потому мерзко хихикаю. Если взгляну на себя со стороны – наверняка стошнит, к счастью; подростки не обладают этим даром. Не рвотным – тут у них полный порядок… Взгляд со стороны – данный скилл доступен только высокоуровневым персонажам с раскачанным житейским экспириенсом! – Мне не нравится вспоминать себя пидростком, – в исступлении мотаю глупой головой. – Это ужасный возраст! – Прими таблетку взрослина, – адский бармен сует мне под нос шкалик с коричневатой микстурой. Она пахнет благородным деревом, терпкий, призывный аромат! – Хороший коньяк! – Чувствую себя гораздо адекватнее. Мне снова тридцать. Любимый возраст. Лучше было только в утробе, в первые минус девять месяцев. – Набухиваться с воображаемым рогатым мутантом, к тому же галлюцинирующим – это… Черт бесцеремонно перебивает меня: – «Особенное эстетство». Знаю-знаю, ты каждую синхронную пьянку изрекаешь эту сомнительную сентенцию. – В исполнении черта фраза «сомнительная сентенция» звучит несколько… сомнительно. – Жаль, что стойка призрачна, иначе я бы давно увековечил на ее поверхности заcевшую в твоей башке херотень. – И много такой херотени в моей башке? – Хватает. Например, сейчас ты должен набычиться и две с половиной минуты не разговаривать со мной, – мутант смотрит на часы и, комично шевеля губами, отсчитывает время. – Ты предсказуемый, – резюмирует он, отмерив положенные сто пятьдесят секунд. – Это грустно, – я сочувственно вздыхаю. – Значит, галлюциногенный событильник из меня не ахти. – Будь я трезв, с ума бы с тобой сошел от тоски, а по пьяни ничего, терпимо, – очень своеобразно, «по-чертячьи» утешает меня собрат по бутылке. – Будь ты трезв, мы бы не сошлись в синхронной галлюциногенной аномалии, – парирую я, отмахиваясь от неуместной жалости. Не хватало еще, чтобы мелкий рогатый скот успокаивал Человека! – Небольшой приступ мании величия? – черт опять насмехается. Неужели этот гнусный, генномодифицированный тип проник в мои мысли?! Ах, да, я ж предсказуемый… – Не люблю мутантов и аномалии, – я вновь честен перед самим собой и странным собеседником. – Не люблю людей… – со скукой в свинячьих глазках начинает черт и осекается. – Дружище, пора разорвать порочный круг! Придушим сурка вместе с его бесконечно повторяющимся днем! – Придуши одноглазого змея, – идиомой на идиому хамлю я. Не знаю зачем, наверное, из чисто спортивного шовинизма – я ведь на самом деле не люблю мутантов. И аномалии тоже. – Задолбал со змеем, – рогатый в возбуждении машет передними лапами и торопливо выговаривает озарившую его мысль. – Нам нужен третий! Третий синхронный собутыльник! – Я здесь никого более не наблюдаю, только одного приличного человека и пьяную парнокопытную сволочь, страдающую от… – «Переизбытка кальция», – черт энергично трясет рогами. – Меня тошнит от зацикленного тупого человеческого юмора, я хочу наслаждаться своим алкогольным опьянением в обществе… – он на миг задумывается. – В более разнообразном обществе. Нам срочно нужен третий! – Я не откажусь, особенно если третий захватит с собой пару аппетитных сисичек! – Спиритуозный спиритизм! – черт торжествующе воет. – Мы нарежемся в аномалии до поросячьего визга и вызовем пьяный дух нашего синхронного… – Кого?! – Кого-кого! Хоть Жана Ива Кусто! Кто вызовется, тот вызовется, какая, к едреням, разница?! Второго такого зануды, как ты, в обитаемой вселенной все равно не сыщешь – и это обнадеживает… – Давай Токсичную Барби из Пустоши, – не могу не блеснуть познаниями в области модерновой постъядерной порнографии. – Хочу знойную, чуть фонящую самочку! – Жри, мой бледнолицый бразер, – бармен вручает мне цельный графин с бесцветным, однозначно пахнущим напитком. Водяра-матушка. – Нас ждут великие дела! * * * Память хранит девственную чистоту, лишь странные, не до конца выветрившиеся образы вяло маршируют по измученному сознанию… Вот я в полный рост, на левом плече сидит и сучит копытцами миниатюрный чертик. Вот значительно увеличившийся в размерах здоровенный рогоносный мутант с шаловливым хвостом-помпончиком. Теперь я восседаю на его плече… С нами кто-то третий, пушистый и миловидный, в огромных передних зубах зажат крепкий на вид орех… «А орешки непростые/Все скорлупки золотые/Я – дрочистый изумруд/Вот что чудом назовут», – звонким голосом вещает пушной зверек, не выпуская добычи из крошечных лапок. Где-то глубоко в земле беспокойно ворочается великий русский поэт… Мне стыдно перед ним, и одновременно очень легко, до неприличия весело. Пусть Токсичная Барби из Радиоактивной Пустоши проигнорировала наше спиритическое воззвание, зато в компании с чертиком и белочкой забываешь обо всех печалях и тревогах. Когда приходит время прощаться, два самых милых и любимых существа синхронно машут мне вслед своими хорошенькими, миниатюрными лапками – зелененькой и рыженькой! Идя по ухабистой дороге протрезвления, я плачу от исчезающе мимолетного ощущения счастья. * * * Тяжелые веки медленно, с великим трудом распахиваются. Первое, что вижу, – расширенные от удивления зрачки сексапильной лесбы. Она смотрит на меня в упор. – Если я не пересплю с джентльменом, водящим дружбу с чертиком и белочкой, значит… Я уже не слышу слов удивительной барышни, читающей чужие алкоголические сны, – наверное, она тоже слегка мутант! Ее отвердевшие соски, бесстыдно выглядывающие сквозь прозрачную блузку, лишают меня дара речи, дара слуха, да и многих иных даров… «Ты лгунья, – думаю я из последних сил. – Говорила, что на мужиков у тебя не…» «Какой сладостный бред, какой сладостный бред», – ее мысли бесцеремонно перебивают мой робкий ментальный шепот. Когда я увожу ее из бара, бармен лукаво подмигивает мне на прощание; игривый хвост с бомбошкой рисует в воздухе похабные картинки. «Я – дрочистый изумруд», – вполголоса декламирует некто пушистый, нерешительно выглядывая из-за правого плеча. Госпожа Фортуна, какая долгожданная встреча! Оказывается, ты любишь тернистые и непрямые пути… Воистину, женщины – странные создания!.. Майк Гелприн Наш дом Дорога от Дома на Пост идет через Смрадный Туннель. Дом – так называем его мы. Все, кроме Иваныча, он говорит не Дом, а Убежище, но что такое Убежище, знает он один. Нам по четырнадцать лет, счет ведет Иваныч, он каждый день делает на стене Дома зарубку. А сам Иваныч очень старый, ему уже почти двадцать пять. Он один помнит, как было, когда настал Здец, и Город над нами рухнул. Еще он знает, почему все люди разделяются на Карантин и Заразу, только это очень сложно. Иваныч нам объяснял, но поняла только Катька, она из нас самая умная. Зараза – это мы, а Карантин – те, кто за нами охотится. Так вот, если выйти из Дома, то попадаешь в Смрадный Туннель. По нему надо идти, держась правой стены, и тогда там, где рельсы кончаются, будет Крысиный Лаз. Самые лучшие крысы в нем живут, большие, мясистые. Катька с Танькой варят из них такой суп – объедение. Как через Крысиный Лаз проберешься, наверх пойдет лестница. Взбираешься по ней, в конце и будет Пост – дырка такая в земле, через которую все видно. С одной стороны – развалины Города, а с другой – пустырь и потом поле. В конце поля Карантин и стоит, сразу за ним лес начинается. Карантины, они даже на людей не похожи, все в тряпки замотаны, а на головах – шапки резиновые со стеклянными очками. Иваныч говорит, что Карантины это носят, чтобы не стать Заразой, как мы. Зараз становится все меньше и меньше. Нас в Доме раньше много было, а осталось всего пятеро. Это если с Иванычем, а он не ходит, только ковылять, скрючившись, может. Так что бойцов, получается, только четверо. Остальные в Паучьей Шахте лежат, шесть моих братьев и три сестры. Их всех Карантины постреляли. Кроме Руслана, он единственный сам умер, Иваныч говорит – от цинги. Мало не только нас осталось, других Зараз тоже. Кротов, что дальше по Смрадному Туннелю живут, и Крысоловов, что еще дальше. А раньше Кротов было сорок Зараз, и Крысоловов не меньше. Мы сидим с Танькой на Посту, сегодня наша очередь дежурить. Танька красивая, у нее длинные волосы, почти до плеч, и густые. А глаза большие и черные. Правая щека у нее красная от ожога. Танька этого стесняется, а мне она так еще красивей кажется. И потом, Танька добрая, почти такая же добрая, как Иваныч. Я ее очень люблю, может быть, даже больше, чем Катьку, несмотря на то что Катька – настоящий боец. Она, наверное, даже лучший боец, чем я или Генка. Мы сидим на Посту и по очереди смотрим на Карантин через оптический прицел на винтаре. Винтарь у нас один на всех, и к нему есть двенадцать патронов. Винтарь – отличная штука, я сам его добыл, забрал у того Карантина, который убил Володьку. Карантины тогда спустили в шахту шланг, из него повалил газ, и мы все рванули из Дома в Смрадный Туннель. И ушли бы, да Володька за рельс зацепился, упал и закричал так, что мне по сей день снится. И тогда Иваныч на бегу хлопнул меня по спине – вертаемся, мол. Рванули мы обратно, и сразу за поворотом с тем Карантином столкнулись. Володька-то уже к тому времени мертвый был. И Карантин пальнул в Иваныча в упор, а дальше ничего не помню. Ни как Карантина убивал, ни как Иваныча на себе через Смрадный Туннель тащил, а газ за нами по пятам полз. Ни как получилось, что винтаря не бросил. Иваныч с того дня и не ходит, прострелил ему Карантин важное что-то. Хорошая штука винтарь, но до опушки леса все равно не дострелить, дальнобойности не хватает. Вот если бы какой Карантин ближе подошел, тогда другое дело. Но что-то в последнее время не подходят они ближе, и вообще какие-то не такие стали. Обленились, что ли? Не помню уже, когда последняя облава на нас была. – Слушай, Тань, – говорю, – помнишь, что Иваныч вчера сказал? У меня это все из головы никак не идет. Не возьму я в толк, как так получится, что мы не сдохнем и у вас с Катенком от нас будут дети. Откуда им взяться, детям-то? Покраснела Танька, обе щеки одного цвета стали, а чего тут краснеть, непонятно. – Знаешь что, Саня, – говорит, – ты лучше сам у Иваныча спроси. Или у Генки. – Да с Генкой мы уже говорили вчера. Он сам ни черта не понимает. Не было, не было детей, и вдруг – вот те нате. Когда хоть будут-то? А то Иваныч этого вообще не сказал. – Когда по пятнадцать нам стукнет, тогда, может, и будут, – Танька отвечает и глаза прячет, а сама уже красная вся. – А может, и не будут, и вообще, давай завязывать на эту тему. – Ладно, – говорю, – Танюш, завязывать так завязывать. Призадумался я. Танька наверняка знает, только почему-то мне говорить не хочет. Она, если сама и не поняла, ей Катька точно сказала, а Катька много всего знает. Хотя не так много, как Иваныч, конечно. Но ведь ерунда получается – как так может быть, что не сдохнем? Обязательно сдохнем – сами, а, скорее всего, Карантины нас добьют. Хорошо бы только, чтобы всех в один день, а то я не знаю, что со мной будет, если ребят убьют, а я останусь. В общем, так я ничего про детей и не придумал, а Танька вдруг меня в бок толкает. – Саня, – шепчет, – родненький, а ну глянь. Поднял я голову – мать честная! По полю в нашу сторону два Карантина пылят. Да не просто так, а белой тряпкой размахивают. Значит, не стрелять, а говорить хотят, этому Иваныч нас давно научил. И слово какое-то сложное про них говорил, то ли монтеры, то ли полотеры, не помню, но стрелять в таких никак нельзя. – Парламентеры, – Танька шепчет. – Сань, ты как думаешь, с чего бы это? Я сказал, что никак не думаю, и так мы и просидели, пока парламентеры эти совсем близко не подошли. Ну, тут я очухался, взял обоих на прицел и спросил, чего надо. Оказалось, со старшими говорить надо, дело у них до наших старших, значит. – Ладно, – говорю, – пойдем, будет вам старший. Как пришли, собрались мы все, огонь разожгли, и такой у Карантинов с Иванычем разговор пошел, что вообще ничего не понятно. Только слова незнакомые взад-вперед и летают. Нелегальный эксперимент, лабораторный микроб, утечка, массовая эпидемия, иммунитет только у части детей, иммунных взрослых единицы, волевое решение правительства, массированная бомбовая атака, полное уничтожение города, подземные коммуникации, выжившие дети, отстрел носителей инфекции, сопротивление, катакомбы, международный красный крест, вотум недоверия, признано преступлением против человечества… У меня голова совсем кругом пошла. Гляжу на ребят: все обалдели, даже Иваныч, и тот, видно, не все понимает, а куда уж нам. В общем, я уж и задремал под разговоры эти. А как умолкли все, тут Иваныч нам и выдал. – Карантины согласились оставить нас в покое, – сказал он, а голос такой, будто помирать собрался, никогда Иваныч таким голосом не говорил. – Охоты на Зараз больше не будет. Те, кого отсюда вывезут, заживут в хороших домах, у моря. Тоже в карантине, но в полном достатке. Фрукты, прогулки на воздухе, книги. – Постой, – Генка встрял, – не понимаю я, как это – в достатке? Нас уже и так достали, куда уж больше. И что такое книги? – В достатке означает, что всего вдоволь. А книги – поверьте мне, ребята, это очень хорошие, просто отличные штуки. Но вот какое дело, нас это не касается. – Как так не касается? – я совсем обалдел. – А кого ж тогда касается? – Только девочек, – сказал Иваныч устало. – Они заберут только девочек. Остальных, возможно, потом. А возможно, и не заберут. Вы не поймете, я сам плохо понимаю, но это связано с передачей инфекции. Выяснилось, что девочки, как правило, не заразны. Так-то вот. Катюша, Танечка, собирайтесь. – Мы никуда не пойдем, – сказала Танька и заревела навзрыд. Я вскочил, подбежал к ней сзади и обнял за плечи, но Таньку так и продолжало трясти. – Не пойдем, – подтвердила Катька. – Мы останемся здесь, с вами. Кто за тобой ухаживать будет? Пусть к Кротам идут или к Крысоловам, их девчонок пускай забирают. Мы не сдохнем, – Катька перешла на крик, – ты же сам говорил, не сдохнем, у нас будут дети, уже скоро. Иваныч, миленький, мы не пойдем, скажи им, прошу тебя, пусть уходят отсюда, пусть убираются. – Вы уйдете, – сказал Иваныч твердо, – уйдете прямо сейчас. Я не прошу вас об этом, я приказываю. Иваныча не стало на третий день после того, как ушли девочки. Он выстрелил себе в рот. Мы с Генкой завернули его в мешковину, оттащили к Паучьей Шахте и опустили в нее. Все наши там лежат, и Володька, и Руслан, и Маша с Оленькой. С Иванычем им теперь будет спокойнее. Мы и жили-то все благодаря Иванычу. Он выходил нас, малолетних, тогда, после того, как настал Здец. А теперь он просто вернулся к своим. К тем, кого не сумел уберечь. А на следующий день надумал стреляться Генка. Я чудом выбил у него из рук винтарь, и мы, сцепившись, покатились по полу. Я дрался с ним, со своим последним братом, единственным, который остался. До этого никто из нас не дрался со своими, никогда. Прошло еще семь дней, теперь зарубки на стене делал я, сам не знаю для чего, просто потому, что их делал Иваныч. А на восьмой день они вернулись. Я проснулся внезапно, просто почувствовал что-то. Рядом со мной на ноги вскочил Генка, мы бросились к выходу в Смрадный Туннель. И увидели их, наших девочек, и кинулись к ним, и я гладил Катьку по редким бесцветным волосам, и тыкался губами в обожженную Танькину щеку, и плакал. Впервые в жизни. – Вы вернулись, – сказал Генка. – Почему? Вас обижали? Они издевались над вами, да? Я буду их резать, гадов, я давить их буду! – Нет, – сказала Катька, – не издевались. Мы сбежали. Прошли через Карантин, они не стали стрелять. Мы вернулись, просто вернулись, к вам. Навсегда. В Наш Дом. И тогда я закричал. Я орал, и крик мой эхом отражался от стен Нашего Дома, бился в потолок и улетал в двери и дальше, в Смрадный Туннель. – Они вернулись, – орал я, – слышите, вы, как вас, Карантины, жабы, крысы. Вернулись наши девочки. Мы не сдохнем. Вы поняли, мы не сдохнем. У нас… У нас будут… У нас будут детииииииииииииииииии! Андрей Белянин, Галина Чёрная Хвостатый сталкер с пышными усами – Милый, что-то я давно не видела Профессора, – неожиданно вспомнила я за завтраком, после третьей чашки кофе. – Как это давно? – равнодушно удивился Алекс. – Мы всего три дня назад вместе вернулись с задания. – Вот именно. Прошло уже три дня с задания! Аванс уже потрачен, зарплата будет через неделю. Ты три дня подряд жаришь вкуснейшие котлеты и поишь меня аргентинским кофе, из-за аромата которого хоббиты устраивают демонстрации. А Пусика так и нет! Тебе не кажется это подозрительным? – А что именно? Что он всегда приходит перехватить деньжат между авансом и зарплатой? – Сто процентов, Холмс! Ему же вечно не хватает. – Хм, – серьезно задумался командор и, протянув руку, достал из кармана пиджака сотовый – звонки внутри Базы были бесплатны. – Не берет трубку, – после непродолжительного молчания сообщил он. – Ничего страшного, перезвоню вечером. – Как это ничего страшного? – возмутилась я, потому что сердце после третьей чашки буквально рвалось наружу. – Твой напарник, мой мальчик для битья и наш общий друг семьи исчезает на три дня, и ты говоришь «ничего страшного»?! А если он заболел, ушел в депрессию или, того хуже, нашел себе новых друзей? В общем, – заключила я, укладывая две котлетки на тарелку и накрывая сверху другой, – ты как хочешь, а я пошла разбираться! Да-да, мне до всего есть дело! И это… кофе убери куда-нибудь подальше. Увы, дома котика не оказалось: дверь нараспашку и, судя по полному разгрому, царящему в комнате, Анхесенпа тоже куда-то ушла. Я молча поставила тарелку с котлетами в прихожей, по-разбойничьи свистнула и быстро прикрыла за собой дверь. Двое котят все это время висели на занавеске, третий рвал профессорские научные работы, которые он для хвастовства всегда держал на виду, типа, пишет очередную диссертацию. Хотя сомневаюсь, что он действительно когда-либо защищал даже кандидатский минимум. Ну да бог с ним, вернее с его вечным враньем, сам-то Пусик был мне очень нужен. Несмотря ни на что, я успела к нему привязаться. Кошки, как никто, берут в плен человеческие души. Гадать, куда он делся, можно было долго, а главное, смысла имело – ноль… Но, судя по поведению котят (они вели себя, как обычно), Профессор просто отдыхал где-нибудь в хоббитском квартале, куда в последнее время повадился ходить. Вроде бы там кто-то из хоббитов открыл подпольный бар, о котором все молчали, даже шеф, делал вид, что не в курсе. Иначе заведение пришлось бы официально закрыть, а всем нашим мужчинам требовалась хоть иногда именно такая разрядка. Так что даже женщины не особо возмущались, а мягко закрывали глаза на эти сугубо мужские пивные посиделки. Поэтому вечером я пинками выгнала Алекса в хоббитский квартал, посетить тот самый кабак, пока мне выпала дорожка прямым ходом в кабинет шефа. Гнома на месте не оказалось, но его секретарша, моя подружка троллиха Грызольда, без экивоков зашла в его рабочий компьютер, чтобы мы вместе посмотрели список агентов, ушедших на какие-нибудь особо секретные задания. Признаться, от изумления у меня просто глаза на лоб полезли: – Арест Соловья-разбойника и экстрадиция его из Стамбула, где он попросил политического убежища по религиозным причинам! Экстренная доставка новой головы для Всадника Без Головы, потому что старая упала в каньон во время скачки! Подача апелляции для освобождения Гулливера после празднования в честь захвата морского флота противника, ввиду некорректного поведения некоторых лилипутов и лживых обвинений в том, что им наступили на больную мозоль! Разборки с оборзевшим Винни-Пухом, держащим в заложниках Пятачка до тех пор, пока его не переселят жить на пасеку бывшего мэра Москвы господина Лужкова! И это все? – Все, – наматывая негустые волосы на толстый палец, подтвердила Грызольда. – А ты считаешь, этого мало? – Я имею в виду, что агент 013 здесь нигде не записан. – Ну, он, как правило, работает вместе с вами, – пожала широкими плечами троллиха. – На моей памяти я выписывала ему индивидуальные задания раза три, не больше. – Какие, если не секрет? – Непыльные и финансово выгодные. Последнее было связано с обменом двум пенсионерам золотых скорлупок от разбитого яйца курочки Рябы на обычное яйцо Камызякской птицефабрики. – Ну, с этим Пусик бы справился. – Он и справился. Только трех скорлупок потом в бухгалтерии не досчитались. Больше агент 013 индивидуальные задания не получал. – Понятно, – тяжело вздохнула я, собираясь на выход. – Тогда я надеюсь, он все-таки четвертый день гудит у хоббитов. Ну, как вы, наверно, уже догадались, в знаменитом мужском баре я нашла только не очень трезвого Алекса. Кота там не видели, как минимум неделю. В общем, через час мы наконец нашли шефа беседующим о малоорошаемом земледелии с Шурале и поставили вопрос ребром. Надо признать, гном сразу сдал Профессора: – Да что такого? Агент 013 выпросился на внеслужебное задание, он должен прибыть сегодня вечером. Что-то там связанное с его научной или литературной деятельностью. – Но скажите хоть, куда он направился? – На Зону, – равнодушно отмахнулся шеф. – Куда?!! – взвыли мы. «Зона» – самое страшное слово на Базе. Сколько мы туда запихали неисправимых преступников, типа вампиров, убыров, оборотней, людоедов, ведьм и прочей нечисти – лучше не вспоминать. Надеюсь, что нам не придется встретиться с ними снова… Мы просидели, как на иголках, до двенадцати ночи и, плюнув на все, вломились в апартаменты шефа. У него там все было устроено по-шотландски сурово, стиль такой. Стены выложены камнем, большой очаг, основательная деревянная мебель, везде овечьи шкуры и оружие на стенах. Шеф вышел к нам в длинной ночной рубашке, ночном колпаке, с гнутой вересковой трубкой в зубах. Под мышкой гном держал толстый том детективов Конан-Дойла. – Отправляйте нас на Зону! – Куда?! – зевая, не понял он. – За котом. Он не вернулся! – Ну, завтра вернется. – Мы не можем ждать до завтра, – сурово поднажал командор. – Наш друг в опасности! – Слушайте, я уже почти сплю… – А вот его брошенные дети – нет! Хотите, мы всех троих приведем сюда, чтоб вы послушали, как они зовут папу? – Ладно, ладно, – поморщившись, сдался шеф и попросил у нас две минуты, чтобы переодеться. Все переодевание выразилось в том, что он сменил ночной колпак на дневной, красный, и в таком виде пошел впереди нас в свой кабинет. – Вот, смотрите, – гном сдвинул в сторону все папки с рабочего стола и достал из нижнего ящика старую топографическую карту, для сохранности запаянную в пластик. – Это наша Зона (кстати, самая опасная из всех шести Зон на планете). Начнем с главного. Итак, Россия. Пермская область. Горный район, перемежаемый перелеском и болотами. N-ская воинская часть, номер *&-/ %#. – *&-/ %#?! – с трудом повторила я. – Да, можно что-то более конкретное? – осторожно поддержал меня Алекс. – Боюсь, с таким адресом мы будем искать агента 013 года два. – Более подробных адресов нет! – обрезал шеф. – Попасть в Зону общественным транспортом нельзя. Вы можете воспользоваться переходником, настроенным на датчик вашего напарника. Должен предупредить, что эти приборы на территории Зоны работают со сбоями, а могут и вообще не работать. Рекомендую взять с собой двухдневный сухой паек и лазерные бластеры – применение огнестрельного оружия в Зоне тоже порой приводит к плачевным последствиям. – Бедный котик! – всхлипнула я. – Надеюсь, он позаботился о недельном пайке, потому что в день он обычно съедает по три нормы как минимум, маленький обжорка… – Не знаю, не проверял, – недоуменно пожал плечами шеф. – Если я буду следить за отправкой каждого сотрудника, то мне придется клонировать себя на тридцать шесть маленьких гномов, а тридцать шесть начальников на Базе, это будет такой бардак… – Хорошо, – успокоил его командор. – В любом случае, спасибо за участие, извините, что разбудили, мы пойдем. – Ждите нас на рассвете, – ввернула я крылатую фразу из какого-то фильма. Мы экипировались прямо в лаборатории у гоблинов. Алекс предпочел стандартный камуфляж с кучей карманов, обычную одежду всех лесных путешественников, геологов и всяких туристов-экстремалов. Я долго сомневалась, что надеть, тем более что кота рядом не было и толком объяснить, как положено одеваться на Зоне, никто не мог. Гоблины сами ничего не знали, поскольку никогда не покидали пределов лаборатории. Насколько я помню, они даже обедали там же. Тюремную робу я отвергла сразу. Чисто из суеверия. Легкий космический скафандр примерила, посмотрела в зеркало и не взяла, у меня в нем талии нет и попа слишком большая. Такой же камуфляж, как на Алексе, тоже не очень хорошо – будем ходить, как цыплята инкубаторские. В конце концов, я выбрала утепленный джинсовый костюм и походные ботинки со шнуровкой. Надела пояс с кобурой, получила под роспись бластер и фактически была готова. Командор взял два ствола, плюс небольшой рюкзак с сухим пайком и минимальным набором спасателя. Ну, там, спирт, спички, медикаменты, веревка, мыло, швейцарский нож, фонарь. Вроде всё… Один из лаборантов намекнул мне, чтобы я оставила ему на хранение сережки. Типа, это травмоопасно, можно упасть и зацепиться за что-то ухом. Я мрачно показала ему кулак, и парень отвалил. Знаем мы этих гоблинов: себе не возьмет, но сто процентов переплавит в тигле для какого-то научного опыта. – Ну что, теперь вперед? – спросил Алекс, беря меня за руку. – Да, – я чмокнула его в щеку и вопросительно глянула на главу лаборатории. Тот кивнул и похлопал по плечу тощего длинноволосого гоблина, сидящего за компьютером: – Что с сигналом агента 013? – Очень слабый, шеф, то появляется, то исчезает. Точечное попадание не гарантирую. – И слава Богу! – быстро сказала я, представив, что мы могли просто упасть на кота, а он таких вещей не прощает. – Удачи вам, парни и… девушки, в вашем безнадежном деле, – благословил нас старый гоблин, поправил очки и, самолично установив координаты, передал переходник Алексу. Командор нажал кнопку, и через мгновение мы оказались стоящими на странном плато, покрытом чахлой травой и хвойным мелколесьем. Вдалеке виднелись невысокие горы или какие-то сумрачные холмы, под ногами пружинила болотистая почва, а над головой висело свинцово-мрачное небо. Вроде бы обычная северная природа, если не считать разбросанных тут и там идеально круглых черных проплешин на земле. – Мы тут не облучаемся, случайно? – встревожилась я, оглядываясь по сторонам. – И где кот? Алекс нажал на переходнике нужную кнопку, посмотрев уровень загрязнения воздуха и метеоданные. – Нет, радиационный фон в норме. Как и температура, и сила ветра, и атмосферная влажность, и давление для этой местности и этого времени года. А вот где агент 013, непонятно. Экх-экх-экх… – закашлялся он, прикрывая рот кулаком от налетевшей желтой пыли непонятного происхождения. Ну, вот и первая аномалия, каких здесь, говорят, немало. – Милый, ты в порядке?! Надеюсь, эта штука не сожжет нам легкие, – я быстро пожалела, что мы не надели скафандры. Вот идиоты же… – Не волнуйся, это всего лишь мелкий песок, вон оттуда. Здесь когда-то явно пытались сделать поле для гольфа. А вон то здание очень похоже на базу отдыха. Вэк, хвала Аллаху… пронесло… пока. – Но эти проплешины меня очень пугают. – Обычные следы от костров, – успокоил мой муж, быстро присев и проведя пальцем по черной окружности одного из кругов. – Это всего лишь пепел. Я смутилась: надо же так лопухнуться… – В принципе, получается, что наши самые отъявленные преступники тут неплохо устроились. Чистый воздух, жизнь на природе, отсутствие полиции, собственное поле для гольфа… Если это самая страшная Зона на Земле, то остальные, наверно, расположены где-нибудь на Капри или Гоа? – Смотри, там, кажется, люди… да, точно! – перебил меня Алекс, глядя за мою спину. – Они могли видеть агента 013! Я обернулась. Действительно, в сотне шагов от нас брели трое мрачных типов, одетых в армейский камуфляж и драные телогрейки. Все очень странные, бандитские рожи небриты месяцев пять, щеки впалые, глаза горят лихорадочным блеском, и каждый держится обособленно от других. – Надеюсь, эти типы не заключенные. По крайней мере, не наши, потому что я их не помню. С виду обычные бандюки, хотя не зарекусь, что не маньяки. – Кажется, это сталкеры. – Сталкеры?! Подожди, так это что, ТА САМАЯ Зона?! – я изумленно вытаращила глаза. Почему-то сразу подумалось, что я сталкеров по-другому представляла. Хотя, честно говоря, я их себе вообще никак не представляла, не считая ассоциации с любым персонажем любой постапокалиптической фантастики. На фига оно мне надо? Я ж по жизни оптимистка! – Да. И это самые настоящие сталкеры. Ходят в Зону, ищут артефакты. Хотя, честно говоря, не понимаю, какие артефакты могут остаться после так называемого «пикника»? Мусор, объедки, пивные банки, использованные… извини… – Э-э, граждане, – окликнула я, мысленно сделав пометочку при случае уточнить у него насчет знаний о последнем предмете. – Вы тут случайно кота не видели? Толстый такой, пушистый, серой масти с белыми полосками, отзывается на кличку Профессор, он же – агент 013, Мурзик, Стальной Коготь, Мудрый Зверек, Который Очень Много Говорит, Белопогонник, Пушок, Пусик… Не пробегал, а? Двое отрицательно помотали головами, а третий, с большущим мешком на спине, неожиданно оглянулся, прошипел что-то матерное и резко кинулся бежать, щедрой рукой разбрасывая впереди себя гайки. – Фас! – крикнула я командору, с ходу бросаясь в погоню. Алекс в три прыжка опередил меня, перекрывая убегающему дорогу к спасительному лесу. – Не отдам! Мое! – несчастный выхватил из-под мышки обрезанное охотничье ружье и, не целясь, дважды выстрелил в нашу сторону. Ей-богу, я даже с закрытыми глазами стреляю лучше… Первый выстрел просвистел у меня над головой, а второй взрыл землю за три шага пред Алексом. – Не подходите! Я псих, я в Зоне стреляю! – верещал небритый тип, когда мой муж заворачивал ему руки за спину. – Не отдам кота! Он мой! Я в него уже влюбился-я! – Уверена, что это не взаимно, – гордо отрезала я, развязывая мешок, из которого выкатился мрачный, надутый и взъерошенный Профессор. – Как ты, напарник? – Бывало и хуже, – кот начал было вылизываться, но вовремя опомнился. – Тьфу ты, сколько грязи и пыли! Лучше дома ванну приму. А вы чего тут забыли? – Тебя. – Он мой! Этот говорящий кот – редкий артефакт, мне его инопланетяне оставили-и! Не отдам! – Молчать-с! – Пусик резко отвесил воющему сталкеру две тяжелые пощечины. – Навалился сзади, как не знаю кто. Я и мяукнуть толком в свою защиту ничего не успел. Гоните его, напарники. Еще минута, и я за себя не отвечаю – порву, как Лукьяненко «грелку»… Понятно, что бедолагу-сталкера нам пришлось отпустить. Расстрелять по законам военного времени мы его не могли, а таскать с собой не было ни малейшего желания. Прочие сталкеры и близко не подумали заступаться за товарища, они спешили убраться подальше: здесь каждому своя шкура дороже… – Так что вы тут делаете? – рассеянно переспросил кот, глядя куда-то на север. – Тебя спасаем, не видишь, что ли? – Кто спасаете – вы? Кого – меня? Как дети малые, слов нет… – тяжело качая головой, вздохнул агент 013. – Вы хоть понимаете, во что вы влезли? Нет, не понимаете… – Почему тебя пытались похитить? – перебила я. – Если бы я хотела завести кота, я бы взяла котенка, а не толстого болтливого мутанта с аномальной Зоны, когда на каждом базаре можно подобрать нормального мурлыку. – Он принял меня за артефакт. А я просто спросил у него дорогу… – Полный бред, – принял мою сторону Алекс. – Живое существо не может быть артефактом, это противоречит всем законам Зоны. – Много ты о них знаешь! – пренебрежительно фыркнул кот и вдруг, застонав, театрально схватился за поясницу. – Ой, что-то в спину вступило! Алиночка, не могла бы ты помочь? – жалобно попросил он, показывая когтем на оранжевый рюкзачок с Лосяшем из «Смешариков», видимо тоже выпавший из мешка сталкера. – Да легко, – улыбнулась я, резво цапнула рюкзачок за лямку и с маху чуть не надорвала спину. – У тебя там что, камни? – У меня там гайки, – сухо ответил кот, резво догоняя ушедшего вперед Алекса. – Зачем тебе столько гаек?! Да, и тот псих, который тебя похитил, почему-то кидал их перед собой. Но он-то явно ненормальный. А тебе зачем? Или ты их у него украл? – осенило меня. – Вот за что он тебя посадил в мешок, да? – Неважно, где я их взял. Настанет час, когда они нас спасут. Тот тип все правильно делал. Нужно бросать гайки перед собой и смотреть на их поведение. Я посмотрела на супруга и незаметно для кота покрутила пальцем у виска. Алекс криво улыбнулся, типа, ты же его знаешь, вечно со своими фантастическими идеями. Я бы их назвала сумасшедшими, но муж у меня добрый, поэтому я знала, что он подумал, скорее всего, о фантастических. А вот лично я полжизни мечтала гулять в лесу и смотреть на поведение гаек! Нет, Пусик точно свихнулся… – Стойте! – неожиданно обернувшись, рявкнул на нас агент 013. – Я пойду вперед, а вы, если не хотите лишиться ног, идите за мной след в след. – Это будет непросто… – однако я встала на цыпочки, пытаясь воспроизвести его мелкие шажки, и чуть не упала на кота. – Шшш… ненормальная! Ты сама не понимаешь, что каждую секунду здесь мы на краю гибели… благодаря тебе. Я – кот, я бы выбрался, мы живучие, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Но теперь мне еще и вас вытаскивать на свою голову. Делай, как я говорю, если не хочешь получить гуттаперчевые конечности. – Хочу! Чего-чего? В смысле… резиновые? – вздрогнула я. – Как у супергероев, что ли? – Нет, как у мутантов. Или идиотов типа Гарри Поттера. Молчи, ни слова больше. – Постой, куда ты нас ведешь, напарник? – вступился наконец молчавший доселе командор. – Мы вообще-то пришли за тобой. Ты нашелся, и какой же смысл нам рисковать, оставаясь здесь дольше? – Но я еще не выполнил свою миссию… – начал было кот и прикусил язычок. – Ничего, дома расскажешь о своей таинственной миссии, – я незаметно подмигнула Алексу и попыталась схватить агента 013. Но он увернулся и, проскользнув у меня между ног, резко встал на задние лапки в боевую стойку ушу, стиль тигра. – Алиночка, ты что, спятила? – Нет, это ты спятил, а я просто хочу домой. – Ну и иди, я-то тут при чем?! – Не могу, без тебя котята плачут, – но, увы, попытка давить на жалость провалилась, Профессор бдительность не терял и от второй моей попытки поймать его так же ловко увернулся. – Ладно, – вынужденно сдалась я. – Давайте устроим привал и раскроем карты. Кот переглянулся с командором и протянул мне лапку примирения. С величайшим трудом удержавшись от того, чтоб не накинуть на него наручники, я тоже приняла правила перемирия и уселась на случайный пенечек, пока мои напарники собирали хворост для костра. Что сказать, рассказ кота был не очень связанным, но с другой стороны, очень эмоциональным, а значит, искренним… – Я выпил всю водку, чтобы держаться и контролировать себя. – То есть тебя поймали в умат пьяного? – Нет! Я был трезв, как стеклышко! – по-эстонски возмутился кот, едва заметно вскидывая брови. – Водка только притупляет страх, а пьяными нас делает лишь валерьянка. Не забыла? Ну, и с водкой как-то легче на «автопилоте» обходить ловушки… – Не понимаю, – задумалась я, доставая из рюкзака шоколадку. – Неужели до сих пор нельзя было какую-нибудь карту сделать, вместо того чтобы каждый раз ходить наобум и попадать в «ловушки»? – Сюда стараются не соваться, высадят заключенных с вертолета – и скорей назад. Короче, толпы желающих картографов не нашлось. К тому же это бесполезно. Аномалии на месте не стоят, все движется, все изменяется. Я беспомощно оглянулась на Алекса, он пожал плечами, типа, агент 013 прав. – Хорошо, я попробую объяснить вам элементарные правила поведения на Зоне, – тяжело мотая головой, решился кот. – Первое. Если в ста метрах все нормально, можно идти. Второе… – Но как понять, что в ста метрах все нормально? – Ну… интуиция. Опыт. Пристальный взгляд со стороны… Не знаю, короче! – отрезал Профессор. – У меня есть свое кошачье чутье, и вам, людям, этого не понять. – Погоди, – остановила я пушистого лектора. – Но раз мы сажаем сюда преступников, как в тюрьму, значит, по всем законам гуманизма и этики, обязаны обеспечивать им хоть какое-то сносное существование, так? Иначе какие же мы благородные герои… – Да, – вновь вступился за меня муж. – Если здесь не могут жить ни люди, ни животные, то как, к примеру, мы отправили сюда Заутберга? Неужели он смог чудесным образом выжить и остаться нормальным? – А вот и не остался! – буркнул себе под нос Профессор. – Я его видел. Издалека. Верхом на огромном роботе. Думаю, что он узнал Зону лучше всех, и даже умудрился создать себе некий комфорт, как всегда используя бесплатный труд своих механизмов. – Стоп. Но ты так и не сказал, ЗАЧЕМ ты сам сюда поперся? – Да, друзья мои, причина, разумеется, есть. Теперь я – сталкер. И, кстати, не худший сталкер! У меня есть животное чутье, какое не светит ни одному человеку. А еще мягкие лапы, способность к мимикрии, редкий ум, два высших образования, большой опыт выживаемости, девять кошачьих жизней и… – Пусик, не юли, – с чувством попросила я. – Скажи честно, чего тебе здесь надо? – Ладно, – устало сдался кот. – Я все скажу. Помните историю с Баюном? В свое время мы учились в одном университете, но я учился изо всех сил, а он… В общем, тот котенок, который засыпал над книгой, становился котом Баюном, а тот, который читал и отвечал на экзамене, – Котом Ученым! Догадайтесь, кто из нас кем стал, если эту скотину вообще никто не мог добудиться?! Мы с мужем понятливо кивнули. – Так вот, мне тут недавно поступило одно предложение, написать рассказ для сборника о нашей Зоне в популярную серию «Сталкер». Вы же знаете, я буквально хватаюсь за любую возможность заработать котятам на молоко. Все сроки уже прошли, а я даже не знал, о чем писать, как вдруг узнаю, что в проекте участвует и кот Баюн, причем он свой рассказ уже сдал! Так вот, я и решил, что должен хотя бы из принципа написать лучше, чем этот ленивый тип. Поэтому и отправился в Зону, чтобы собрать материал и победить Баюна, написав произведение, основанное на научных фактах, а не полубредовой фантазии кота, отлеживающего пузо на дереве. Поверьте, я не питаю иллюзий насчет его литературного дара, но ему удалось меня зацепить. Однако Зона, как всегда, поменяла все наши планы… – О чем это ты? – Вот-вот, смотрите! – вдруг вскричал кот, явно уходя от ответа и указывая лапкой за мою спину. Мы обернулись. Далеко-далеко на горизонте шла окутанная в серый туман механическая фигура. На ее плечах явственно восседал обычный живой человек с почему-то непомерно развитым затылком. – Нефертити? – на всякий случай удивилась я. – Ничего подобного, – сурово хмыкнул агент 013. – Это и есть Заутберг, измененный Зоной. У него еще и хвост имеется. – Не может быть! – завистливо вздохнула я. Но мутировавший злодей-ученый вскоре пропал в тумане, так и не заметив нас. И слава Аллаху, а то не больно-то хотелось в очередной раз вступать в схватку с этим маньяком, да и видеть его вблизи в новом облике – еще меньше. Ну, а Пусик, уплетая за обе щеки одну банку тушенки за другой, начал рассказывать страшные истории из жизни сталкеров, нагло плагиатя братьев Стругацких в полной уверенности, что мы не читали «Пикник на обочине». Честно говоря, мы и не читали. Но фильм-то я видела. В смысле – кое-как высидела до конца. Наша преподавательница литературы в институте как-то заставила нас целых два часа смотреть «Сталкер» на видео. Ну, что могу сказать? Алиса Фрейндлих мне понравилась. Она мне всегда нравилась. А больше я там ничего не поняла… – …И вот случилось страшное, – замогильным тоном продолжал Профессор. – В тот миг, когда этот сталкер вышел из бара, то сразу встретил на пути свою девушку… – Она ждала его в засаде? – легко догадался командор. – Не перебивай, – досадливо отмахнулся кот. – Не в засаде, конечно, так, случайная встреча. Она ему сразу в лоб и говорит: «Знаешь, а я беременна». – Ух ты, – равнодушно удивились мы с Алексом. – И что такого? – Как что?! Сталкеры же не могут иметь нормальных детей! У них рождаются только уроды, мутанты! – Ну, так она пока и не родила, чего кипешевать-то? – резонно поправила я. – И, кстати, даже не сказала, что от него. – Она сказала, – трагично вздохнул кот, прикладывая лапку к сердцу. – И справку приложила? – поддержал меня мой муж. – Какую справку? – не понял Профессор. – Не было там никаких справок! – Если бы с меня никто не требовал справок, – зевнула я, – я бы тоже сказала: твой ребенок, и баста. – Вы циничные люди, не обладающие утонченным литературным вкусом, – надулся Пусик и отвернулся к костру. – Мне не о чем с вами разговаривать. Кстати, у нас случайно тушенки не осталось? – Нет. – Тогда тем более не о чем. Я было раскрыла рот, но Алекс предупредительно дернул меня за рукав: напоминать Пусику, что он за полчаса стрескал наш трехдневный паек, значило ранить кота в самое сердце. Хотя две тушенки у нас, разумеется, оставались, в чем не признались ни я, ни мой муж. – Ладно, мне пора в путь. – Ну хватит уже, а? Алекс, включай переходник. – Он не работает, – шепотом признался мне командор. – Я знаю, – кивнул кот. – Сам не смог отсюда выбраться, но зато почти нашел одно место, где он точно будет работать. Я вас могу туда провести. Мы с Алексом подозрительно уставились на него. С чего это такая щедрость и доброта? – Ладно, веди, Моисей хвостатый, – решила я. У нас все равно не было особого выбора. Эх, и почему мы не обратили тогда внимания на едва заметное ехидное довольство, блеснувшее в глазах кота, будто он наконец добился того, чего хотел! – По моим подсчетам оно уже близко. Сразу вон за тем кладбищем. – Замечательно. Всю жизнь мечтала гулять по кладбищу в аномальной Зоне. Надеюсь, там никто не живет? – Н-нет, Алиночка, – как-то неуверенно ответил Профессор, косясь в сторону. – Живых там точно нет… Вот тут-то нам бы и призадуматься, начать задавать уточняющие вопросы, но мой муж уже вскинул рюкзак на плечи, а я думала только о том, как бы побыстрее убраться отсюда, и получается, что мы оба махнули на все рукой. Агент 013 дождался, пока мы выстроимся в колонну, и, кидаясь все теми же многострадальными гайками, повел вперед наш маленький отряд. Примерно через полчаса я было вознамерилась поиздеваться над ним по этому поводу, но когда прямо перед нами брошенная гайка взмыла вверх, исчезая в сером небе, а потом еще вторая раздулась до размеров колеса от КамАЗа, смешочки и шуточки отпали сами собой… – Ну и где это твое кладбище? – спросила я, когда мы петляли меж каких-то низеньких холмиков. – Молчи, несчастная, мы уже идем по нему. А шума здесь не любят… Я пригляделась повнимательнее. Да, кое-где можно было различить упавшие и присыпанные землей кресты, плоские могильные плиты и даже проржавевшие насквозь узоры оградок. Многие могилы выглядели раскопанными: неужели и тут сталкеры задними лапками порылись? – Нет, они этим не занимаются, – ответил на мой молчаливый вопрос Алекс. – Но ты права, это место выглядит очень подозрительным. Особенно вон те памятники слева. Я обернулась и едва не присела от ужаса: памятники были живыми и с механической размеренностью двигались в нашу сторону! Они явно нас окружали! – Спина к спине, – приказал командор, выхватывая бластер. – Агент 013, куда ты нас завел? – Чего сразу я? – обиделся котик, всей тушей прыгая мне на руки. – Это самый короткий путь! А насчет зомби я вас сразу предупреждал. – Когда?! – зарычала я. – Когда сказал, что живых здесь нет! Говорил я такое? Говорил. Так что прекрати меня душить, милочка… – Не прекращу! – Отпусти его, – вступился Алекс. – Слишком поздно. Это все-таки зомби. Воскресшие мертвецы. Стрелять по ним практически бесполезно. Они задавят нас массой… Я затравленно огляделась. Бежать действительно было некуда. Куда ни глянь, везде плотными рядами из серого тумана вырастали фигуры мужчин и женщин. Они ничего не говорили, никак не угрожали, просто шли на нас с обреченным равнодушием, и это было пугающе жутко… – Что будем делать, напарник? – обернулся командор. – Умрем героями? – Лично я против! – А тебя никто и не спрашивает, дорогуша. Если ты заметила, вопрос был обращен ко мне, – жеманно осадил меня кот и, переведя взгляд на Алекса, буркнул: – Будь я один, мне бы удалось от них удрать. Но все вместе… Увы, кем-то придется пожертвовать… – И я даже знаю кем! – радостно воскликнула я, приподнимая кота над головой и с размаху собираясь швырнуть его в самую гущу наступающих. – Что ты делаешь, психическая?! – истерично взвыл Профессор. – Повторяю метод Ясона с камнем. Проверено веками, должно сработать. Сейчас они начнут между собой драться, а мы с Алексом в это время убежим. – А я? – обомлел кот. – А о тебе мы будем всегда помнить! Мой муж кинулся меня останавливать, но не успел бы по-любому, однако в эту роковую минуту драгоценную пушистую шкурку Профессора спасло неожиданное появление совсем другого персонажа. Раздался тихий хлопок, и на полянке перед нами возник Дьявол! Да-да, тот самый рогатый мерзавец, что докапывался до нас в Венеции, а потом еще пытался скупить все души на Базе, практически сев в руководящее кресло нашего шефа, а потом вернулся еще раз в составе циркачей, попытавшись устроить у нас переворот и установить цирковое государство с собой во главе. В общем, избавиться от него окончательно никогда не удавалось, поэтому его появление особого удивления ни у кого из нас не вызвало, к явному разочарованию этого актера-неудачника. По-моему, слабость к лицедейству была причиной провала как минимум половины его «грандиозных» проектов. – Здравствуйте, мои дорогие и ненаглядные друзья! – При появлении Дьявола зомби разом замерли. – Значит, тебя все-таки упекли на Зону? – не задумываясь, ранила я его в самое больное место. – Да, но не будем вспоминать этот плачевный момент в моей биографии, – театрально поклонился он. – Как скажешь. Ладно, приятно было увидеться, нам пора. – Не надо так спешить. У вас есть то, что мне нужно. – Переходник, что ли? – нетрудно было догадаться, что ему может быть от нас нужно. – Ну, попробуй, отними. Я смерила горделивым взглядом атлетическую фигуру Алекса, который держал в руках переходник. – Значит, хотите погибнуть от рук зомби? Как видите, они всецело подчиняются мне. Я всегда обладал некой харизмой и легко мог вести за собой людей, – он как-то невесело усмехнулся. Вид у него действительно был какой-то побитый, помятый и не совсем здоровый, так что даже поязвить над его словами не особо хотелось. – Это ты про зомбаков, что ли? – Про них, – кивнул Дьявол. – Живых людей здесь практически нет. Ловить сталкеров уже неинтересно, скучные они и мозги набекрень. Сунешь им, бывало, подкову с копыта, а они и рады: «Артефакт, артефакт!» – А у нас кота пытались украсть, – чисто для поддержания разговора добавила я, не обращая внимания, что Алекс уже дергает меня за рукав. – Ну, мы пойдем, дел полно, еще на Базу возвраща… – Именно за этим я вас и поймал! Отдайте переходник! Командор молча вскинул бластер. – Всех не перестреляете, – Дьявол демонстративно обвел взглядом замершие толпы зомби. Мы переглянулись. – Значит, не отдадите? Так умрите же! – словно призывая небеса в свидетели, он поднял руки над головой и театрально захохотал. – Бери, – сдался мой муж, кидая ему переходник. – Все равно он тут не работает, – мрачно добавил кот. – Это у вас он не работает. А у меня, у меня… – лихорадочно бормотал Дьявол, нажимая все кнопки подряд. – У меня… он тоже не работает! О, будьте вы прокляты! Переходник вновь полетел в руки Алекса. – Аномальные явления, – виновато пояснил агент 013. – Да знаю уже… Но так надеялся вернуться. Мне тут так плохо. – Ты еще поплачь, – посоветовала я и осеклась: по щекам Дьявола действительно текли слезы. Он что-то крикнул зомби, отчего они сразу же разошлись в разные стороны, сел на ближайшую могилу и страдальчески закрыл лицо ладонями. Я почувствовала, как в мое сердце предательски проникает жалость. В самом деле, если представить, как весело несчастный жил в волшебной Венеции, отрывался на карнавалах, тусил с шаловливыми Коломбинами, мрачными Докторами, нахальными Арлекинами и хнычущими Пьеро, то контраст с его теперешним местоположением был просто разительным. Это как если бы всю жизнь прожить в московской богеме, а потом получить место школьного учителя в селе Дыдынька Урюпинской области. Но с другой стороны, не брать же с собой на Базу Дьявола – он столько раз нас обманывал, что веры ему не могло быть ни на грош. – Пойдем, – сурово подтвердил мой муж, а агент 013 уже ловко прыгал меж могил, привычно разбрасывая гайки. Я повернулась было за ними, потом не выдержала, тихо скользнула к плачущему Дьяволу и сунула ему в руку свою банку тушенки… Когда мы покинули кладбище, местность заметно изменилась. Вновь появились маленькие чахлые рощицы недоразвитых деревьев, наполненные зеленой водой большие и почему-то квадратные лужи (зона действительно изобиловала неожиданностями), а еще какой-то большущий песчаный карьер… – О, песочек, я на минутку. Отвернитесь! Пока кот делал свои дела, мы с Алексом успели быстренько обсудить обстановку. – Ты проверил переходник? – Уже четыре раза. Не работает. – Значит, этот хвостатый полигон для блох опять соврал. – Возможно, он просто не знает… – Стопроцентно! Он вообще тут ничего не знает. Но, с другой стороны, он так рвался сюда попасть, непременно перейдя через кладбище, что я подозреваю, какая-то тайная цель у него все-таки есть. – Думаю, настал момент спросить об том открыто, – решительно сдвинул брови командор, и мы оба взяли в клещи отряхивающего лапки Профессора. – Вы чего, напарники? – пискнул он. – Тамбовский волк тебе напарник! – рявкнули мы, дружно взводя затворы бластеров. – А ну, говори, чего мы на самом деле тут ищем? Кот затравленно огляделся, понял, что бежать некуда, и, стиснув зубы, пробурчал: – Догадались, ищейки легавые. Ладно, вместе на дело пойдем. Но моя доля против вашей в три раза будет, зуб даю! – Ты нам тут из себя крутого уголовника не строй, не в наколках и не на нарах! – грозно прикрикнула я. – Говори правду, не то хуже будет, ты меня знаешь! – Короче, ребята, – сразу сменил тон агент 013. – Я ищу такой шар желтого цвета, металл неизвестен, но не золото, точно. Он ОЧЕНЬ нужен мне для научной работы. Видите ли, я подал заявку на участие в серьезном конкурсе по вопросам внедрения нанотехнологий. Мне редкостно повезло, один из несчастных психов, проходивших лечение у нас на Базе, поведал мне об удивительном артефакте, наделяющем своего владельца космической мудростью. Это так называемый Золотой Шар Познания… – И что? – я с подозрением выгнула бровь. – Напарники, он здесь! – Кот с не меньшей патетикой, чем тот же Дьявол, поднял лапку и, выгнув грудь, указал в направлении песчаного карьера. – Что ж, – задумчиво глядя из-под руки, пробормотал Алекс. – В таком случае, не ты один знаешь об этом шаре. Действительно, по краю карьера осторожно двигались три уже знакомые нам фигуры, разбрасывая многострадальные гайки. – Сталкеры! – хищно прорычал кот. – Алиночка, дай мне бластер, и я совершу то, что должен, во имя торжества науки! – Нет, никого убивать мы тебе не позволим. Но если ты не соврал насчет Шара, то пойдем и заберем его первыми. Переглянувшись, мы ринулись вперед, на третьем шаге вспомнив, что гаек-то у нас больше нет. – Когда они у нас закончились?! – страдальчески взвыл Пусик. – Я же брал пять кило! – Ну, закончились и закончились, какая разница, когда?! – отмахнулась я, не желая объяснять, что на первом же привале вытрясла из рюкзачка больше половины этого бесполезного железа. Он, значит, набрал, а я, значит, тащи? – Как быть? – обернулся ко мне муж. – Как всегда, – и я одним широким пинком отправила кота в перелет на два метра. Пусик орал, брыкался, обзывал нас последними словами, но, тем не менее, с ролью гайки справлялся вполне успешно. Всего раз его чуть не засосало в космическую дыру, но твердая рука командора успела извлечь напарника за хвост. В остальном мы, без особенных проблем, вышли след в след к обогнавшим нас сталкерам и догоняли их уже безбоязненно. Однако когда мы выбрались на самый край карьера, они куда-то исчезли. – Где они? – спросила я удивленно. – Вы нас ищете? – раздалось сзади. Мы обернулись, прямо как в кино. Необъяснимо, но трое сталкеров оказались позади нас. Тот, который к нам обратился, навел на нас обрез, двое других угрожали охотничьими ножами. – А ну лезьте в карьер, мясорубке нужна жертва. – Да, трое даже лучше, чем одна, – гнусно усмехнулся второй. Третий ничего не сказал, а только облизывал нож. – Может, нам хватит и двоих? – бывший похититель кота с тоской смотрел на нашего Пусика. Да, есть у него такой дар – почти все, кто с ним впервые соприкасается, теряют от него голову. Со второго взгляда он уже не такой милый и пушистый. – Какой еще «мясорубке»? – я пытливо посмотрела на агента 013. Он поджал уши и отвел взгляд. – Нужна человеческая жертва, чтобы добраться до Шара, вы что, не знали? – Кое-кто, кажется, знал, – холодно сказал Алекс, косясь на напарника. – Да нет же, ни сном ни духом! Ну ладно, ладно, каюсь, знал… Но я не собирался вами жертвовать! Я надеялся, что на месте все как-то само собой решится, как у нас обычно и бывает. В глубине карьера что-то засияло. Сияние увеличивалось, пока не стала видна переливающаяся огнями полусфера, а внутри нее золотой шар, размером с гандбольный. – Чувствует кровь… – оскалился сталкер с обрезом, злорадно подталкивая нас к краю. – Прыгайте вниз, или я стреляю! – Нет, это я стреляю, – командор выхватил бластер и провел одну сияющую линию прямо перед носками грязных ботинок нападавших. Все трое, разумеется, на автомате отпрыгнули в сторону, и проблема «жертвоприношения» решилась сама собой. – Мамочка дорогая! – дружно ахнули сталкеры, кубарем летя на дно карьера и почти одновременно врезаясь спинами в сияющую сферу с шаром. Я зажмурилась, но… Раздался лишь легкий хлопок, и в воздухе запахло сероводородом. Потом кто-то самым писклявым фальцетом грустно произнес: – А что, товарищи, могло быть и хуже. Не «мясорубка», и уже на том спасибо… Все трое сталкеров, живые-здоровые, но раздувшись, как воздушные шары, медленно поднимались в небеса. Я невольно улыбнулась и даже помахала им на прощание, желая счастливого пути. Впрочем, мою вежливость никто не оценил – троица вдруг начала проклинать нас хором и нагло плеваться с высоты. Сияние полусферы исчезло, но когда мы обернулись к золотому шару, он уже куда-то исчез, а кот отчаянно рыл землю на том месте, где он только что был. Мы спустились ему помочь, но было поздно… – Он провалился, напарники! Что вы стоите, дайте мне лопату! – А я думаю, что нам стоит побыстрее убраться отсюда! – настороженно озираясь по сторонам, крикнул Алекс. – Карьер сжимается, мы словно на дне воронки. – Я не оставлю мой Шарик!!! – Алина, хватай кота, уходим! Мы в четыре руки цапнули Профессора, он вцепился зубами в свой рюкзачок, а земля по краям карьера уже явственно дрожала и осыпалась. О небо, как мы бежали в тот день! И все же аномальная Зона была сильнее – нас упорно засасывало в воронку. Трое сталкеров злорадно хихикали сверху. В последний момент, когда мне казалось, что уже все пропало, вдруг замигала красная точка на переходнике Алекса. – Работает! – облегченно вздохнул он и нажал кнопку. В следующее мгновение мы рухнули на кафельный пол в фойе родной Базы. Все, здравствуй дом, милый дом… – Встретимся завтра? – как-то слишком уж бодро предложил кот и, не оборачиваясь, дунул по коридору. Мы с мужем, даже не сговариваясь, бросились в погоню. На этот раз он не успел от нас уйти: Алекс сунул ногу между дверью и косяком как раз в ту секунду, когда Пусик уже намеревался наглухо запереться от своих верных друзей. Я первой вломилась в его роскошную квартиру, и разговор пошел уже всерьез. На нас удивленно уставились перепуганные котята, но поздно… – Чего надо, вандалы? Кто дал вам право вторгаться на мою частную территорию?! – Алина, только не бей его, – попытался удержать меня мой муж, но куда там… – Да его вообще пришибить мало за постоянное вранье! – зарычала я, хватая кота за шиворот. – Так тебе вообще заказывали рассказ для «сборника про Зону»? Или ты нагородил гору лжи из-за этого треклятого Шара? И подставил нас ради наживы?! – Какая нажива? – вертелся Профессор, отмахиваясь лапками. – Это серьезное научное исследование! Я, правда, собирался направить его на конкурс. Мне скоро докторскую защищать. – И какой призовой фонд этого конкурса? От суммы, которую он назвал, у меня защипало в носу. – Ты рисковал мною, не говоря об Алексе, за какие-то сто шестьдесят два рубля?! – …И пятьдесят копеек, – важно поправил кот. – Он опять врет, убью! – решила я, ища взглядом что-нибудь тяжелое. Ближайшим оказался детский рюкзачок кота, но прежде, чем я протянула к нему руку, Пусик тигром бросился вперед, дернул за лямку, и из рюкзачка выкатился большущий золотой шар… – Это же тот самый… – ахнула я. – Шар Исполнения Желаний, – торжественно пробормотал агент 013. – Ты же говорил Шар Познания? – Я просто знал, что к знаниям ни у тебя, ни у Алекса особого интереса нет. А Шаром Исполнения Желаний каждый бы захотел завладеть. Мы бы могли там запросто поубивать друг друга. Мы с Алексом шокированно переглянулись и уставились на кота. Даже его собственные дети укоризненно обернулись к папе. – Да пошутил я, пошутил, – покраснел жадный Пусик. – Но тебя же все знают, Алиночка. Ты бы все равно не удержалась и эгоистично пожелала себе что-нибудь типа нового платья или мебели в кукольный домик, а я-то думал обо всем человечестве… – Да мы из-за этой штуки чуть не погибли! А ты, ты заграбастал себе общий приз?! – меня окончательно перемкнуло. – Все. Кончилось мое терпение. Я сама тебя придушу! Я в прыжке сбила кота с ног, и мы покатились по полу в партерной борьбе, к радости включившихся в это дело котят. – Чтоб у тебя хвост облез! Чтоб у тебя зубы выпали! Чтоб тебе корова на ухо наступила! Чтоб… – Молчи, несчастная! – взвыл Пусик. – Вдруг он решит, что это твое желание?! А я хочу, я хочу… Договорить он не успел, потому что в этот момент что-то громко треснуло. Мы увидели удивленно замерших котят и осколки шара рядом с ножкой стола, о которую они его и расколотили. А еще через секунду остатки шара бесследно растворились в воздухе. Абиссинка и Уголек укоризненно уставились на Мандаринчика. – Кажется, он пожелал, чтобы все следы преступления исчезли, – меланхолично пробормотал кот, схватился за сердце и рухнул в обморок… Послесловие. Звезды над зоной Памяти Бориса Натановича Стругацкого. Он навсегда останется нашей путеводной звездой Испокон веков заведено, что все хорошее рано или поздно заканчивается. Так и наше путешествие неизбежно подходит к концу. Но на этом пути, подбадривая друг друга забавными и удивительными историями, мы шагали бок о бок по мрачным постапокалиптическим пустошам, зонам, бункерам и подземельям, смело смотря в лицо опасности и зловещим, неведомым приключениям. Мы смеялись и переживали, рассказывали анекдоты и байки у костра, охотились на кровожадных мутантов и иронизировали над современностью, которая по-своему сейчас (как это ни грустно) и является Апокалипсисом. Но об этом думать и задумываться уже каждому из вас, дорогие читатели. Сказка – ложь, да в ней намек. Самое главное – мы были вместе. Байками и анекдотами стараясь разогнать мрачный сумрак подземных туннелей и схронов, таящих в себе одно из двух – великолепные артефакты и потрясающий куш или жестокую неминуемую смерть – мы старались донести до вас главную мысль. В любые времена и в любой ситуации для человека важно оставаться тем, кто он есть. Человеком. Но это прелюдия… Подсвечивая себе приборами ночного видения и исхудалой оптикой перемотанных изолентой винтовок, а также шутками и веселыми байками, мы отгоняли ужасных монстров от привала, будучи вместе. И это главное, ведь даже самые страшные аномалии вызывают у тебя лишь улыбку, когда ты находишься в обществе верных друзей. Так было в этом проекте. Мы прокладывали маршрут по дорогам Зоны, ориентируясь по звездам. Ведь тропа под ногами могла оказаться призрачным миражом, способным завести в смертоносную ловушку. И лишь звезды над нашими головами были неизменны и вечны. И в трудную минуту напарник протягивал руку, ощущая каждой клеточкой тела, что кто-то близкий находится рядом. Но вот мы подошли к концу нашего пути… За это время, стараясь не только веселить, но и научить чему-то нашего читателя, заставить его задуматься над чем-то важным. Зомби и вампиры, монстры и аномалии, сталкеры и попаданцы. От внимательного взгляда наших авторов, глядящих на них через призму юмора, никто не ушел обиженным. Проводниками были не только признанные мастера жанра, такие, как Олег Дивов, Андрей Левицкий, Генри Лайон Олди, Zотов, Святослав Логинов, Андрей Белянин, но и новички, для многих из которых это был первый опыт в написании короткой прозы. Появились самостоятельные миры. Гротескный и причудливый мир «Циркезонья» Игоря Вардунаса, населенный бесстрашными охотниками на монстров и алчными хозяевами бродячих цирков. Виктор Ночкин и его «Орден Рыцарей Хлама» стал одним из любимейших циклов рассказов среди постоянных читателей наших сборников. …И нам кажется, что это не конец дороги, а только ее начало. И мы будем идти, пока над нами чистое ночное небо. Ведь как завещал Экзюпери – если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно? Маленький Принц тоже смотрел на небо, надеясь, что сможет сделать свой маленький мир чуточку лучше. Так давайте идти вперед, верить в сказку и оставаться при этом людьми. И пусть над нами всегда светят звезды. Звезды над Зоной.      Никита Аверин notes Примечания 1 Стихи Майка Зиновкина. 2 Сапковский, Анджей. Пируг, или Нет золота в Серых горах / Пер. с польск. Е. Вайсброта // Дорога без возврата. Москва: «Издательство АСТ», 1999. 3 Свиридов, Алексей. Малый типовой набор для создания гениальных произведений в стиле «фэнтези», пригодных к употреблению на территории бывшего СССР в умеренных количествах // Миры, что рядом. – Москва: Траян-Р; Тверь: Полина, 1996. 4 Любовь побеждает все, и мы покоряемся любви (лат.). 5 Идущие на смерть приветствуют тебя (лат).