«Муж царицы» Влас Михайлович Дорошевич «Господин с приличной внешностью, но растерянным видом. Всегда взлохмаченный цилиндр, по которому то рабочие заденут краем декораций, то он сам стукнется им о низенькую дверь уборной…» Влас Михайлович Дорошевич «Муж царицы»[1 - Впервые – «Одесский листок», 1896, No 143. Печатается по изданию – Сцена.] Такой чести добиться, Чести добиться, Чести добиться, Никто не пожелай!..[2 - Эпиграф из оперетты Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена».]      «Прекрасная Елена» * * * Господин с приличной внешностью, но растерянным видом. Всегда взлохмаченный цилиндр, по которому то рабочие заденут краем декораций, то он сам стукнется им о низенькую дверь уборной. – Сколько одних цилиндров выходит! – жалуется он. На сцене вы только и слышите: – Барин! Посторонитесь! Барин! Сторонись! – Иван Иванович! Вы извините, нельзя ж вертеться под ногами. Тут люди дело делают! Его гоняют из кулисы в кулису, с одной стороны сцены на другую. То он замешкался как-то на сцене, когда подняли занавес, и должен был спрятаться за куст, где и просидел на корточках весь акт. То провалился в люк, получил по шее от рабочего и проторчал целое действие в темноте под сценой. То в своем коротеньком пальто и цилиндре пробежал около открытых дверей в какой-то испанской пьесе. Когда поднимают занавес, чтоб артисты выходили раскланиваться, вы видите его сверкающие пятки. На него все жалуются: – Помилуйте, мешает спектаклю. Вчера поднимаем заднюю декорацию для апофеоза, а на первом плане торчит он с глупой физиономией. Тут ангелы, а он в цилиндре! Комическая старуха выговаривает grande-coquette:[3 - Grande coquette (фр.) – амплуа светской молодой легкомысленной женщины.] – Помилуйте, душечка, Иван Иванович хоть и муж ваш, но он не должен забывать, что у нас общая уборная. Что вы одеваетесь не одни… Нельзя же заходить! Это оскорбляет мою женскую стыдливость. Я хоть и комическая старуха, но у меня есть женская стыдливость. У комических старух тоже есть своя стыдливость, иногда даже побольше, чем у иных grandes-coquettes, душечка! Он заходит в мужские уборные. Придет, постоит, помолчит и уйдет в другую. – Черт знает, что такое! – во все горло замечает благородный резонер. – Посторонние люди шатаются по уборным. Тут гримируешься, а они заходят, смотрят, слонов продают. – Извините… – Ничего-с! – Есть такие люди, – повествует комик, – которые, когда остановятся и посмотрят в пруд, – караси дохнут! Иван Иванович спешит улетучиться. Ему не везет. Он всегда как-то ухитрится попасть к первому любовнику, как раз в ту минуту, когда тот совершает самое интимное таинство своего туалета, – надевает ватоны; к резонеру, когда тот не знает роли, которую сейчас нужно играть; к комику, когда он проиграет партию в шашки своему постоянному противнику – суфлеру. В конце концов, он удирает из-за кулис. Но на половине коридора его нагоняет горничная: – Пожалуйте, барыня требует. Очень сердятся. Он возвращается обратно с провинившимся видом и выслушивает нотацию. – Ваша жена играет, а вы куда-то в публику бегаете. Посмотрите, так ли у меня приколоты бантики? И через минуту слышится снова: – Барин, посторонись! – Иван Иванович, нельзя же соваться под ноги! – Это безобразие! Лезть в женскую уборную. – Черт знает! Посторонние люди по уборным шляются. Хоть в трактир иди гримироваться! – Да уходите же вы, черт вас возьми, со сцены. Занавес надо поднимать! И он летает из кулисы в кулису, с одной стороны сцены на другую, во взлохмаченном цилиндре, перепачканном пылью пальто, напоминая «рыжего» в цирке.[4 - «Рыжий» в цирке – коверный, клоун.] С ним случилось величайшее из несчастий, какое может случиться с человеком в жизни. Он «замужем за актрисой». Никто не знает даже, как его фамилия. Он потерял свою фамилию. – Это… это… как это? Ну, словом, – это муж Фитюлькиной. А некоторые даже так и рекомендуют его: – Господин Фитюлькин. Несмотря на то, что «Фитюлькина» – это только сценический псевдоним. Он «муж царицы», как зовут его поклонники. «Багаж Фитюлькиной», как называют его на закулисном жаргоне. «Актрисин муж». Иногда он заявляет, доведенный до отчаяния: – Матушка, я не могу так дольше жить. Тогда она обрывает его тоном, не допускающим возражений: – В таком случае вам следует жить не с артисткой, а с кухаркой! Их супружеские разговоры для меня не тайна, потому что наши номера в гостинице рядом, и нас разделяет только тоненькая перегородка, позволяющая слышать иногда даже… звуки аплодисментов и следующие за ними тяжкие, сокрушенные вздохи. Я помню ее первый дебют. Она была вне себя. – Какое несчастие для актрисы быть замужем, да еще за таким идиотом, как вы. Я для вас всем пожертвовала… – Леночка!.. – Да-с, всем, всем! Успехом! Иванову встретили букетом, Петрову букетом, Сидорову букетом. А все почему? Потому что не замужем. А я?! Кто будет подавать букеты женщине, у которой такой муж, как вы! Вот и выходи без хлопка! Я для вас всем пожертвовала, а вы?! Ей был подан большой, роскошный букет с надписью на лентах: «Добро пожаловать», – и после спектакля за перегородкой была целая буря. – Идиот! Дурак! Ставить свою жену в такое смешное положение! Букет от мужа! Как трогательно! Да еще с надписью: «Добро пожаловать!» Курам на смех! Все хохочут! Ведь все знают, что у меня во всем городе ни души знакомой. – Леночка… – Молчите! Молчите! Молчите! О, Боже, какие мы дуры, когда выходим замуж за таких идиотов! Я для вас всем пожертвовала, и вы сведете меня в гроб… Началась истерика. Их номер из двух комнат, и очень часто я слышу тихий стук и рассерженный женский голос из-за двери: – Вы с ума сошли! У меня завтра большая роль! Затем следуют тихие, грустные вздохи. Иногда она принимается рыдать. – Он смел мне предложить ехать ужинать. И главное при ком? При Бальзаковой! И эта ехидная старая баба расхохоталась! – Да вы обязаны ему физиономию разбить, если вы муж! Застрелить! Убить, если вы муж! Вашу жену приглашают ужинать, а вы что?! Иногда теряет терпение и он. Недели две тому назад он попробовал устроить сцену: – Это возмутительно! Это переходит всякие границы! Мальчишка, нахал, какой-то банкирский сынок, торчит у нас целые дни, подносит тебе букеты в самых незначительных ролях! Подмигивает приятелям, когда ты выходишь на сцену! Но она в таких случаях поет на другую тему: – Да, да, заприте меня в четырех стенах! Лишите меня успеха, поклонников, всего! Нет-с, милостивый государь, этого не будет! Я для вас и так всем пожертвовала! Довольно-с! Дудки! Женились бы на кухарке, – у нее не было бы поклонников! Ваша жена актриса, вы не должны этого забывать! Я не позволю вам оскорблять меня вашими гнусными подозрениями! Артистке подносит букет поклонник таланта, – а он грязнит самыми скверными подозрениями мой маленький успех. И это муж? Что ж, по вашему мнению, ваша жена бездарность, что ей никто и букета поднести не может иначе, как со скверными целями? Мальчик от чистого сердца подносит букет… – Да, помилуй, какой же он мальчик? – Молчать! Кто бы он ни был! Я актриса, – у меня должны быть поклонники! Женитесь на кухарках. Часто он по вечерам заходит ко мне. – К вам можно, сосед? Я в одиночестве сегодня. – Пожалуйста. А ваша супруга? На репетиции? – Н-нет. У них сегодня небольшой артистический ужин. Рожденье чье-то. Все свои: артисты, пресса, кой-кто из поклонников. Знаете, сцена налагает свои обязанности. Мне как-то неловко. Все с мужем да с мужем. Это, действительно, ставит ее в несколько смешное положение. – Конечно, конечно… Он сидит у меня часов до двух, до трех. И только в четыре, в пять, – я слышу за перегородкой стук двери и веселый женский голосок, который напевает: Уж я его п-пила, п-пила[5 - Уж я его пила-пила – слова из арии Периколы из одноименной оперетты Ж. Оффенбаха.], И д-до того теп-перь дошла… – Тише, ради Бога! – уговаривает он ее вполголоса. – Теперь утро, сосед услышит! – А черт с ним! Я замужняя женщина и была с товарищами! В этом нет ничего дурного! И она уходит к себе, говоря пьяным голосом: – Какое мещанство! Как-то мы пошли с ним в буфет покурить. – А Фитюлькина того… ничего себе! – ораторствовал на весь буфет какой-то франт в платье из магазина готового платья. – Я бы не отказался с ней поужинать. – Худощава! – Н-нет! С атурами[6 - С атурами! – От французского tour – округлость. Здесь: с формами. «Мыслете» – название буквы «м». Здесь: неразборчивые каракули.]! И с темпераментом баба! Это видно, что с темпераментом! Прошла, видно, огонь, воду и медные трубы! Пожила! – Отойдем, здесь дует! – сказал он. Мы отошли в другой конец буфета. Пожилой, солидный господин спрашивал у другого пожилого, солидного господина: – А ездит ужинать? – У Фитюлькиной, говорят, муж есть. – Ну, это у них ничего не значит. На этот счет у них свободно! – Пойдемте отсюда, здесь душно! – сказал он. Как-то он не выдержал и «крупно поговорил» с рецензентом, хваставшимся чуть не связью с его женой. Ей же пришлось ездить «тушить скандал». И я часов до пяти не спал из-за истерик за перегородкой. – Вы хотите сделать меня басней всего города! Вы хотите, чтобы это обернули так, что вы устроили скандал за то, что он был недоволен моей игрой. Муж, который с кулаками требует, чтобы восхищались его женой! Вы этого хотите? – Матушка, да ведь этот нахал, даже не будучи знаком, позволял себе… – Мало ли кто и что говорит об актрисе. Нет актрисы, про которую бы не говорили. Но не обращают внимания. Женились бы на кухарке! О тех не говорят! – Но ведь нельзя же… – Вы хотите, чтоб этот франт подсадил шикальшиков? Чтоб мне сделали скандал? Вы этого хотите? Вам публика все равно. Плевать! А я завишу от публики! Он встретился со мной за кулисами со сжатыми кулаками и разъяренным лицом: – Вы не видали этого рецензентишку Вольдемарова? Вы читали гнусность, которую он написал про мою жену? Написать, что у нее для сильных ролей не хватает страсти! У моей жены не хватает страсти! У нее мало страсти! Она весь день плакала из-за этой рецензии! Это не рецензия, это черт знает что! Я ему все ребра переломаю! Вы не видали его? – Видел. – Где? Где? – В… уборной вашей жены. – Как? Что? У бедняги опустились руки и ноги. Через полчаса я видел его с Вольдемаровым. Он жал Вольдемарову руку и говорил виноватым голосом: – Вы меня, ради Бога, простите. Я тут давеча погорячился и говорил кое-что на ваш счет лишнее. Вы, ради Бога, не того… Моя жена поручила просить вас к нам завтра на чашку чаю. Вы, ради Бога, простите. Вольдемаров говорил тоном поучительным и наставительным: – Ради вашей жены, я готов простить вашу действительно некорректную выходку. На этот раз я вам извиняю. Но к мнениям прессы следует относиться с почтением, уважением. – Господи, я и уважаю! Вчера он влетел ко мне бледный, как смерть. На бедняге не было лица. – Слышали? – Что такое? – Убежала! С банкирским сыном убежала! И я последний узнал об этом! Она не ночевала дома… С ней, надо вам сказать, это иногда случалось: засидится и останется спать у комической старухи. Но и утром нет. Я испугался, – думаю, больна. К комической старухе. Комическая старуха в театре. Я в театр, и вот записка. Он подал и записку: «Уезжаю. Не поминай лихом. Не вернусь. Adieu[7 - Прощай! (фр.).]. Вещи перешли в N-ск. Не твоя Лена Фитюлькина». Записка писана размашистым почерком. Какие-то «мыслете», а не буквы. – Оказывается, вся труппа уж знает. Режиссёр, комическая старуха, кое-кто из товарищей даже и на вокзал провожали. Представьте… Но тут вошел комик. – Удрала? Поздравляю! Мне прямо было жаль смотреть на бедного Ивана Ивановича. – Именно поздравляю! Когда такие бегают, всегда поздравлять нужно. Мне только говорить не хотелось: конечно, не мое дело. Вы думаете, она с одним банкирским сыном. Фью-фью-фью!.. Комик посвистал. – Она и с Вольдемаровым, с рецензентишкой. Вы думаете, за что он ее хвалил? И с режиссёром с нашим. Знаем мы, почему пьесы для нее ставили! И с Сиволаповым с купцом. И военный тут один на двадцать восемь дней в отпуск приезжал… Я кое-как выпроводил комика, но ввалился «драматический герой», пьяный по уставу своего рыцарства. – Пот-терю понес? – Уехала… – Друг, поцелуемся! Собратья по несчастью. Но ты еще что! Ты только муж! А обмануть собрата по искусству! Товарища! Который душу, жив-вую душу ей отдавал! Ты понимаешь, душ-шу! «Герой» плакал и бил себя в грудь. – А какая была женщина! Как умела любить!.. Пришлось чуть не вытолкать «героя». Иван Иванович встал и протянул руку. – Прощайте. – Куда вы? – На поезд. За нею. Я ее разыщу. Я ее догоню. – Послушайте, образумьтесь… – Нет, нет… Это ведь ненадолго… банкирский сын… Это только так… Он повернулся ко мне и сказал с какой-то виноватой улыбкой: – Я ведь знаю… Это… не в первый раз… Он был жалок в эту минуту, и сам сознавал это: – Но понимаете ли вы, что я жить без нее не могу?! И многие не могут жить без них… В этом воздухе кулис есть что-то одурманивающее. Комментарии Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том «Сцена» девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы. Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве «Петроград» небольшую книжечку «Старая театральная Москва» (Пг.-М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы – очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания («Рассказы и очерки», М., «Московский рабочий», 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., «Московский рабочий», 1986; Рассказы и очерки. М., «Современник», 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти «возвраты» вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется «история с полтавским помещиком». Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, «швов» не только не видно, – впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: «Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге – сам Дорошевич, как журналист и литератор». В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран «средний вариант» – сохранен и кугелевский «монтаж», и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях. Тем не менее за пределами и «кугелевского» издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя. В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник «Старая театральная Москва», целиком включен восьмой том собрания сочинений «Сцена». Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики – «Одесского листка», «Петербургской газеты», «России», «Русского слова». Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев. Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, «неправильного» синтаксиса Дорошевича, его знаменитой «короткой строки», разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании. Список условных сокращений Старая театральная Москва. – В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.-М., «Петроград», 1923. Литераторы и общественные деятели. – В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905. Сцена. – В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907. ГА РФ – Государственный архив Российской Федерации (Москва). ГЦТМ – Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва). РГАЛИ – Российский государственный архив литературы и искусства (Москва). ОРГБРФ – Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва). ЦГИА РФ – Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург). notes Примечания 1 Впервые – «Одесский листок», 1896, No 143. Печатается по изданию – Сцена. 2 Эпиграф из оперетты Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена». 3 Grande coquette (фр.) – амплуа светской молодой легкомысленной женщины. 4 «Рыжий» в цирке – коверный, клоун. 5 Уж я его пила-пила – слова из арии Периколы из одноименной оперетты Ж. Оффенбаха. 6 С атурами! – От французского tour – округлость. Здесь: с формами. «Мыслете» – название буквы «м». Здесь: неразборчивые каракули. 7 Прощай! (фр.).