Афёра
Владимир Силкин








Роскошные женщины любят роскошные украшения.

Это нехитрое наблюдение ложится в основу оригинальной афёры с музейными драгоценностями.

Расследуя дело о загадочной гибели молодого человека, капитан Макаров случайно выходит на след аферистов. Однако перед ним тут же начинают возникать неожиданные препятствия…






Владимир Силкин

Афёра





1


Полковник Воронцов, начальник подразделения МВД, где служил капитан милиции Алексей Макаров, принадлежал к тому редкому и замечательному типу руководителей, встреча с которым всегда приятна для его подчинённых, хотя вызов к нему чаще всего сулил трудную и опасную работу.

Полковник был для своих сослуживцев не только руководителем, но и старшим товарищем, близким человеком, чутким и неравнодушным. Он прекрасно знал каждого служащего в своём отделе офицера, его сильные и слабые стороны. Задания распределялись всегда с учётом возможностей и личных качеств человека, даже его настроения в данный момент. А главное — Воронцов обладал редкой способностью создавать ту обстановку доверия и раскрепощенности, которая позволяет человеку быстро сосредоточиться на главном, и это в немалой степени способствовало успеху абсолютного большинства проводимых отделом расследований, а также настоящим дружеским отношениям между начальником и подчинёнными.

Может быть, именно поэтому вызов к начальнику, последовавший на третий день после его возвращения из очередного отпуска, капитан Алексей Макаров воспринял, можно даже сказать, с удовольствием. Встреча с доброжелательным и умным Воронцовым сама по себе была приятна, к тому же сулила новую интересную работу, пробуждая в капитане своеобразный азарт игрока. Однако, несмотря на то, что опытнейший профессионал Макаров успешно решил уже не один десяток сложнейших и опаснейших задач, каждый раз он испытывал традиционное предстартовое волнение — не окажется ли новое задание невыполнимым, хватит ли сил, чтобы оправдать доверие. Но так уж устроен человек — каждый раз, начиная трудное дело, даже будучи уже профессионалом, мастером, снова волнуясь, оценивает свои возможности — смогу ли? Может быть, именно оно, это предстартовое волнение, и заставляет поддерживать себя на должном уровне и даже продолжать расти.

Но остановимся на том, что Макаров был рад встрече с полковником и с удовольствием пожал руку, протянутую привставшим ему навстречу начальником. Он пожимал вот так эту крепкую кисть уже десятки или сотни раз и давно перестал удивляться подчёркнутому уважению, которое оказывал начальник отдела каждому подчинённому.

— Здравствуй, Алексей, присаживайся, — быстро проговорил Воронцов, улыбаясь своей непременной (казалось, все и всегда у полковника в жизни отлично и никак иначе) широкой дружеской улыбкой. — Как отдохнул? Как семья? В работу втягиваешься? По службе соскучился?

Макаров едва сдержал улыбку: манера скороговоркой произносить серии вопросов, на которые трудно или невозможно ответить одновременно, была неотъемлемой чертой Воронцова.

— Все нормально, Анатолий Фёдорович, очень прилично отдохнул: аж устал немного, если уж быть до конца откровенным, — ответил Алексей, присаживаясь на полумягкий стул с высокой спинкой возле стола начальника.

— Устал? От чего? От безделья? Или от не хватки острых ощущений? — удивился Воронцов. Внимательные светло-серые глаза его спокойно, чуть иронично смотрели на Макарова.

— Ну, нельзя сказать, что от безделья, но отдыхать устал, — усмехнулся Алексей.

— Это как? А ну, объясни, как это бывает, — попросил полковник.

— Да когда приходится проводить свой единственный в году отпуск совершенно не так, как хотелось бы, — сказал Макаров, почувствовав, что уже втянут в несколько странную игру, один из участников которой разгадывает смысл недосказанностей и намёков другого. Если учесть, что роль отгадывающего досталась старшему по должности и званию, то станет понятным желание Алексея быстрее покончить с неловким положением. Однако Воронцов, не ощущая, похоже, никаких неудобств, опередил его, сделав блестящий ход и закончив эту своеобразную партию в кошки-мышки в свою пользу.

— Все ясно. Понял тебя, — сказал полковник, улыбнувшись, и откинулся в своём крутящемся кресле назад, взявшись обеими руками за подлокотники. — Сначала был у тёщи, потом — у родителей; или наоборот, — уверенно и несколько самодовольно сообщил он слегка даже растерявшемуся от такой проницательности капитану. Затем, догадавшись по выражению глаз подчинённого, что прав на девяносто девять и девять десятых процента, полез в ящик стола за сигаретами.

Воронцов действительно был прав: Алексей в этом году половину отпуска провёл у своих родителей (родители уехали из столицы на родину отца по выходе на пенсию), а другую — на даче у матери жены. Вот и получилось, что к тому времени, когда пора уже было думать о возвращении в Москву, запас сил, накопленный на маминых с папой харчах, был полностью истрачен на борьбу с различными мелкими и крупными проблемами тёщиного садово-огородного хозяйства под Клином. Жена Алексея таким «полезным для здоровья» образом отдыхала каждое лето, сам же он решился разделить с ней прелести подобного отдыха впервые, поверив восторженным призывам двух неутомимых приверженцев здорового образа жизни, матери и дочки. В результате же теперь, когда пришло время выйти на службу, он сначала испытал неимоверное, граничащее с помешательством облегчение, а чуть позже понял: в отпуске в этом году он не был вообще и, случись вдруг такое, совсем нереальное, предложение от начальства, с удовольствием отдохнул бы снова. Хотя бы дней десять. Но рассчитывать на такое, как, во всяком случае, думал Макаров ещё час тому назад, до вызова к Воронцову, было бы так же нереально, как на то, что тебя, капитана, завтра возьмут вдруг и сделают генералом.

Затянувшись душистой сигаретой и выпустив клубы белого дыма, полковник высказался следующим образом:

— Ты знаешь, Алексей, — сказал он, мечтательно глядя мимо Макарова на висевшую под потолком люстру, — а я доволен, что тебе не удалось как следует отдохнуть.

— Что? — удивился капитан.

— Да-да, ты не ослышался. Вызывая к себе, я хотел предложить тебе отправиться на курорт, к морю.

Высказавшись достаточно загадочно, Воронцов перевёл смеющийся взгляд на Алексея и замолчал, ожидая его реакции. Макаров же, не произнося ни слова, смотрел на него, ожидая расшифровки весьма интригующего заявления. Смысл столь нестандартно преподнесённого предложения оказался вполне привычным, как раз таким, какой мог предполагать Алексей.

— Конечно, ты отлично понимаешь, что речь не идёт о всего лишь, — Воронцов выделил «всего лишь», — ещё одном оплачиваемом отпуске, — полковник снова красиво затянулся сигаретой. — Ты понимаешь, что, кроме отдыха, тебе придётся выполнить одно небольшое поручение. — В этом месте Макаров не выдержал и усмехнулся, но полковник моментально среагировал на его усмешку. — Нет-нет, не думай, пожалуйста, что вслед за обещанием отдыха у моря я взвалю на тебя тяжелейшую ношу, тебе и в самом деле придётся на этот раз больше отдыхать, чем работать. На мой взгляд, дело, в котором нас попросили разобраться и которое я собираюсь поручить тебе, не имеет криминальной подоплёки — там имел место несчастный случай. Проверка сего факта требует выезда на несколько дней (в этом я тебя не ограничиваю) в некий райский уголок на Прибалтийском побережье. А там, по моим сведениям, сейчас самый разгар курортного сезона… Конечно, дело может принять любой оборот, но пока, — он поднял вверх указательный палец, — пока это поручение представляется мне элементарной беспристрастной проверкой всех обстоятельств случившегося. Один заинтересованный в неофициальном расследовании человек считает, что там есть какой-то криминал. Надо поехать и посмотреть…

Полковник замолчал и некоторое время молча покуривал, внимательно глядя на Алексея. Затянувшееся вступление явно закончилось, и вот-вот должны были последовать конкретные указания.

— Да, жара сегодня, — сказал наконец Воронцов, посмотрев на отдуваемые ветром белые шторы занавешенного окна, — наконец-то, а то все десять-пятнадцать градусов — что за лето!.. Ну, так как, — он снова перевёл взгляд на Макарова, стремительно меняя тему, — как насчёт поездки в курортную зону на недельку-другую?.. Пузо на солнце погреть и заодно, чтоб слишком не обгореть, немного поработать… Не против?

— Разве от таких предложений отказываются? — двусмысленно ответил на вопрос начальника не произнёсший пока ни слова Макаров.

— Вот и отлично, — сказал полковник, затушив быстрым движением недокуренную сигарету в массивной пепельнице, и снял трубку одного из телефонов. — Серёжа, — сказал он кому-то, находившемуся на другом конце провода, — машина готова?.. Да-да, подъезжай. — Положив трубку на место, полковник встал из-за стола. — Сейчас, — обратился он к Алексею, — мы с тобой едем в одно необычное место для встречи с человеком, которому известны подробности. Я уже встречался с ним, но хотелось бы, чтобы ты тоже его выслушал. Может быть, «ухватишь» что-то, чего не углядел я… Спускайся вниз, там машина ждёт. Я сейчас тоже выйду, только переоденусь в гражданское, чтобы не привлекать внимания.

— А вы-то мне так ничего и не расскажете? — спросил Макаров, поднявшийся с места вслед за Воронцовым.

— Расскажу, только вкратце, самую суть дела… По дороге, в машине. — Полковник посмотрел на часы. — О, надо торопиться, — на лице его появилось выражение озабоченности, — а то опоздаем. Ещё поговорим после… — Воронцов на мгновение замешкался, подбирая нужное слово, — после сегодняшнего мероприятия.




2


Итак, в том «небольшом дельце», в котором предстояло разобраться Макарову, имелся труп. Труп молодого человека, студента выпускного курса престижного столичного вуза, лет двадцати двух от роду.

О том, что есть труп, Макаров стал догадываться в тот момент, когда услышал, что сказал шофёру полковник Воронцов, устроившись на заднем сиденье служебного автомобиля. Доказательство верности этого предположения Алексей получил уже через несколько минут, после краткого изложения начальником сути дела. Больше за все полчаса, что они добирались от управления до Ваганьковского кладбища по запруженным машинами улицам полуденной Москвы, полковник не проронил ни слова. Похоже, он боялся навязать Алексею некую предвзятую оценку дела, которым тому предстояло непосредственно заняться, кажется, уже с завтрашнего дня.

Они немного запоздали. Когда белая милицейская «волга» резко затормозила у ворот кладбища, церемония прощания уже подходила к концу. Хотя, возможно, напротив — приехали как раз вовремя; ведь нет ничего труднее, чем наблюдать прощание людей с близким для них человеком, преждевременно отошедшим в мир иной. После же, когда минует самый тяжёлый в печальной церемонии момент, люди уже способны хоть немного отвлечься от переживаний и могут отвечать на интересующие тебя вопросы.

Из толпы, начавшей расходиться от засыпанной землёй могилы, Воронцов, ненадолго оставивший перед тем Макарова, извлёк и подвёл к стоявшему чуть в стороне капитану изящную, выглядевшую явно моложе своих лет женщину с заплаканными глазами и парня с не слишком модной сегодня длинной, спутанной местами шевелюрой. Одет парень был в соответствии с модой семидесятых-восьмидесятых годов: в потёртые, залатанные кое-где светло-голубые джинсы, такую же жилетку и линялую майку с иностранной надписью.

— Вот, Лариса Тимофеевна, — без обиняков начал полковник Воронцов, указывая женщине на Макарова, — этот молодой человек, Алексей, один из лучших наших сотрудников… Фамилию по понятным, очевидно, вам причинам не называю. Он и займётся проверкой дела вашего племянника.

—Здравствуйте, — приложив на мгновение платочек к красным от недавних слез глазам, сказала дама, одетая в тёмное траурное платье, и, протянув Алексею руку, не по-женски твёрдо сжала его кисть. — Я — родная тётя погибшего… — она вопросительно поглядела на полковника — …Алексей уже знаком с сутью происшедшего?

— В общих чертах, — кивнул Воронцов.

— Ну, тогда вы понимаете, о чем речь… Я тётя утонувшего Павлика Гостенина, — женщина не сдержалась и всхлипнула, прикрыв рот платочком.

Макаров молча кивнул. Он действительно уже был в общих чертах знаком с делом. По дороге на кладбище, в машине, Воронцов вкратце поведал ему следующее: Павел Гостенин, студент пятого курса МГИМО, сын достаточно известных и высокопоставленных родителей, отправился примерно две-три недели назад отдыхать на Прибалтийское взморье, в один из пансионатов. Парень, судя по всему, вообще не дурак был погулять, ездил на курорты ежегодно и, как правило, один, хотя уже на третьем курсе женился на однокурснице. К нынешним каникулам молодая супруга была уже беременна и лежала здесь, в Москве, на сохранении. Павел же, не обращая внимания на нуждающуюся во внимании и поддержке жену, подался к прохладным волнам самого западного из всех наших морей. Там-то и случилась трагедия. Полученное из санатория сообщение, подтверждённое справками местной милиции, поведало осиротевшим родителям Павла, что их непутёвое чадо погибло, свалившись с пирса в море и захлебнувшись солёной морской водой, то есть утонув.

Родители Гостенина были безутешны в своём горе. Жене, ожидающей ребёнка, никто ничего, естественно, не сказал, чтобы не волновать. Никакого дополнительного расследования обстоятельств гибели затевать тоже сначала не хотели, и тому были достаточно веские причины: не слишком добропорядочный образ жизни сына, его пристрастие к выпивке и сомнительным знакомствам были хорошо известны родителям Павла. Проведённые на месте анализы крови утонувшего и опрос свидетелей говорили о том, что погибший был сильно пьян, и поэтому, очевидно, добиваться выяснения всех обстоятельств значило для влиятельных родителей Павла получить лишь ещё больший удар по самолюбию и престижу семьи. Дело закрыли, покойника перевезли в Москву и готовились похоронить, но… Сестра матери погибшего, его тётя, ни в какую не хочет верить, что любимый племянник погиб исключительно по собственной вине. Между ними с детства и до последних дней существовали доверительные отношения, и тёте одной известны некие подробности. К тому же она отыскала где-то приятеля утонувшего Павла, который утверждал, что слышал, дескать, от Пашки накануне отъезда странное высказывание. Тётю все это побудило действовать, то есть она собралась ехать в пансионат, где отдыхал вплоть до своей внезапной трагической кончины племянник, и вести собственное расследование. Отец парня, опасаясь лишнего шума вокруг истории с его несчастным чадом, который непременно возник бы, осуществись это намерение (потому что, конечно, Лариса Тимофеевна — не Шерлок Холмс и тихо действовать не сумеет, все может кончиться банальным скандалом и оглаской) — в общем, отец студента поднял свои старые связи в МВД, и полковника Воронцова попросили без шума разобраться в этом деле. Условия были хорошо знакомы Макарову по многим прошлым заданиям подобного рода: расследование проводится полуофициально или вовсе неофициально; если криминала в деле не отыщется, необходимо представить по этому поводу свои соображения в виде отчёта, и дело будет закрыто уже навсегда. Если же что-то найдётся, результаты опять же должны быть доложены в Москву. Впрочем, полковник Воронцов, изучив представленные ему, хотя и не слишком обширные, данные, склонялся (или по крайней мере говорил так) именно к первому варианту, то есть к тому, что все в конечном итоге выльется для его подчинённого в недельный или даже двухнедельный отдых у моря за счёт государства, ибо дело действительно не стоит ломаного гроша. Очевидно, что беспутный гуляка напился и случайно погиб сам, а вся затея с расследованием нужна лишь для того, чтобы успокоить безутешную гостенинскую тётушку.

Вот что было известно Алексею Макарову о происшествии, с которым ему предстояло начать разбираться, в ту минуту, когда полковник Воронцов вывел к нему из толпы начинавших расходиться от свежей могилы родственников и друзей покойного Паши Гостенина ту самую тётушку и, судя по всему, приятеля утонувшего студента.

— Анатолий Фёдорович, — словно к дав нему знакомому, обратилась женщина к умевшему удивительно быстро сходиться с людьми Воронцову, — где нам будет удобнее поговорить?.. Останемся здесь или…

— Я думаю, лучше все-таки не спеша про двигаться к выходу. Тут очень много народу, а по дороге нам никто не помешает все обсудить, и вы изложите свою точку зрения. В целом с ситуацией мы знакомы… Вы не против? — он слегка улыбнулся.

— Отчего же, конечно… Разрешите? — легко согласилась женщина и, вопросительно посмотрев на стоявшего рядом Макарова, аккуратно взяла его под руку. — Мне так будет легче идти.

Однако осуществить задуманное и повести общий разговор им так и не удалось, поскольку первый же, совершенно незначительный вопрос повлёк за собой настолько неожиданный, эмоциональный ответ женщины, что это привело к повороту разговора в совсем иное русло и даже к сокращению состава его участников.

— Тогда, — сказал полковник, отступая чуть в сторону от пристроившейся к Макарову женщины и давая им дорогу, — начнём, если позволите. Лариса Тимофеевна, изложите нам свою точку зрения на все случившееся, а мы с Алексеем, если понадобится, зададим несколько вопросов.

— Точка зрения моя неизменна и вам, Анатолий Фёдорович, уже известна, — капризно и нервно возразила Женщина. — Суть её в том, что Павлик не мог погибнуть так беспричинно — просто напиться, полезть в море и утонуть!.. Он действительно любил иногда выпить, погулять, но не до такой же степени!..

— До какой степени? — с иронией прервал её Воронцов, так как тётушка явно собиралась приукрасить облик любимого племянника.

— Ну, хотя бы до такой, чтобы полезть в море, особенно при волнении в пять баллов…

— А почему вы в этом уверены? — не отступался полковник. — Вы, наверное, по себе судите, но ведь у мужчин и женщин совершенно разные взгляды на степень риска. Все мы в молодости совершали или способны совершить… — он попытался развить свою мысль, но расстроенная дама перебила его, внезапно отцепившись от Алексея и скрестив руки на груди, словно приготовившись к бою!

— Глупости, — воскликнула она, — глупости, Анатолий Фёдорович, все глупости… Вы не знали Павлика и не имеете права. Он бы никогда… Вам… — она захлёбывалась словами, и Алексей стал уже подумывать, что дело действительно не стоит и выеденного яйца, когда неожиданно раздался короткий ироничный смешок того, о чьём присутствии уже успели забыть.

— Все это туфта, — послышался спокойный, насмешливый голос безмолвного до сих пор человека в потрёпанных джинсах. Все — и рассерженная, расстроенная дама, и Воронцов, и Макаров — разом повернулись к длинноволосому парню. Тот, словно сделав им одолжение, лениво пояснил: — Пашка не умел плавать и поэтому не полез бы в море. — Своим коротким сообщением парень прервал возмущённо-патетические воспоминания женщины, не относящиеся к сути дела.

Высказавшись, приятель покойного замолчал и, вытащив сигарету, щёлкнул зажигалкой. Возникла небольшая пауза, и Макаров перевёл взгляд с равнодушной физиономии немногословного молодого человека на женщину. Казалось, что строгая дама не потерпит такого пренебрежительного к себе отношения и сделает замечание молодому грубияну, оборвавшему её речь. Но, к своему удивлению, он обнаружил на лице женщины лишь заинтересованность — явную дружескую заинтересованность и даже уважение к столь небрежно державшему себя с ней парню.

— Ах, — произнесла она даже немного виновато, обращаясь к Макарову, — я забыла вам, Алексей, представить моего спутника. Это друг Павлика, Дима Лушненко, они ещё со школы были друзьями…

— С детского сада, — усмехнулся парень.

— Да, с детского сада, — прежним виноватым тоном подтвердила женщина, словно извиняясь перед молодым человеком за свою забывчивость. — Да, Дима прав, — поспешно добавила она, — Павлик действительно не умел плавать…

— И не просто не умел, — небрежно-нахально усмехнулся Лушненко, выпустив целое облако сизого дыма изо рта, — он вообще боялся воды, даже у берега редко купался… Только, знаете, в бассейне или в сауне — в общем, где наверняка известно, что мелко; да если ещё.. — он снова усмехнулся, — …с девчонками, голышом.

— Да что ты? — преувеличенно радостно откликнулся Воронцов. — С девочками и я бы не отказался. — По тону Макаров понял, что полковнику не нравится манера длинноволосого нахала разговаривать.

Иронию в голосе Анатолия Фёдоровича уловила и женщина. Ей стало неудобно — благодаря стараниям её спутника сама она в ходе разговора представала в каком-то по меньшей мере двусмысленном виде, а расследование, о котором она ходатайствовала, все яснее виделось совершенно бессмысленным в силу особенностей характера покойного Павла, раскрываемых его циничным приятелем.

— Дим, зачем ты так? — сделала она робкое замечание продолжавшему спокойно покуривать, немного исподлобья глядя на всех, парню. — Это же не относится к делу… Паши нет, зачем же говорить о некоторых его…

— А к чему это относится, к телу? — не собираясь, очевидно, менять привычного насмешливого тона, тут же передразнил тот. — Пашка был, какой был, и нечего его теперь приукрашивать. Если с девками побаловаться любил — так это ж естественно и для здоровья полезно, — он усмехнулся, с явным удовольствием наблюдая, как щеки женщины заливает румянец. — И водочку любил, а воды боялся — так это ж тоже его природа, так чего же стыдиться, а?

— Ну и кричать об этом на каждом углу не слишком красиво, — оборвал юнца Воронцов, — хотя бы из уважения к женщинам и старшим…

Макаров увидел, что полковнику явно хочется приструнить наглеца. Из некоторого личного опыта он знал, что это бесполезно — парень хамил не из-за какой-то умышленной зловредности, дело было в специфическом стиле общения, принятом среди большинства молодых людей. Как бы подтверждая его мысли, парень откинул со лба волосы и презрительно посмотрел на Воронцова: ты-то, мол, чего выступаешь?

— Послушай-ка, Дима, а Павел в этот пансионат когда-нибудь раньше ездил? — спокойно спросил Алексей, словно не заметив назревающего конфликта. На самом деле он обращался одновременно и к приятелю, и к тётке погибшего.

— В прошлом году был, — опередив уже открывшую для ответа рот даму, бесцеремонно отрезал абсолютно не соблюдавший правил хорошего тона молодой человек.

Полковник оценил удачный ход Макарова.

— Лариса Тимофеевна… — обратился он к женщине, наконец решив, что будет гораздо удобнее вести разговор, если они разделят всю компанию надвое. Алексей вполне может найти контакт с близким ему по возрасту и потому более понятным молодым человеком, а ему, Воронцову, лучше уединиться с женщиной. — Лариса Тимофеевна, я вижу, мы не много увлеклись, а все ваши между тем уже давно покинули кладбище… Наверное, вас уже заждались; давайте разобьёмся на пары — и разговор наш, кстати, станет более эффективным, — я провожу вас к машине, а молодых людей оставим наедине. А после мы с Алексеем поделимся информацией и все будет в полном порядке.

— Не знаю, — замялась женщина, словно боясь оставить парня наедине с Макаровым без своего присмотра, хотя такой присмотр до сих пор вряд ли что-то менял. — Дим, ты как на это смотришь?

— Мне без разницы, — ответил тот именно так, как и ожидал от него Алексей.

— Тогда я принимаю ваше предложение, — сказала дама, повернувшись к Воронцову, и положила руку на его согнутый с галантным изяществом локоть.




3


Полковник Воронцов с дамой удалились, скрывшись из вида за поворотом дорожки. Длинноволосый парень продолжал невозмутимо курить, искоса поглядывая на Алексея и явно предоставляя тому инициативу для продолжения разговора. Продолжать беседовать прямо здесь, стоя возле ограды чьей-то могилы и мешая изредка проходившим мимо людям, было очень неудобно. Макаров осмотрелся вокруг в поисках более подходящего для беседы места и на удивление быстро обнаружил то, что искал, буквально в десяти шагах.

— Присядем, — предложил он проследившему за его взглядом парню и, увидев в ответ едва заметный кивок, прошёл к стоявшей чуть в глубине, возле одного из надгробий, аккуратной и удобной скамеечке.

— Ну, порядок? Поехали? — спросил его молодой человек, сбросив прямо на траву, росшую возле могилы, жилетку и устроившись на ней. Он докурил наконец свою сигарету и теперь ковырял в зубах длинной зеленой травинкой.

— Поехали, — кивнул Макаров, усмехнувшись неизменно небрежному тону своего собеседника. — Задавать вопросы или ты сам сначала что-нибудь расскажешь?

— Не люблю докладывать, — с нескрываемым интересом изучая лицо Алексея, ответил парень, — тем более что тема слишком широка. Давай-ка лучше сразу — к прениям…

— Давай, — согласился Макаров. — Значит, ты сказал, что твой приятель поехал в Прибалтику во второй раз…

— Стоп, — перебил его Лушненко, вытащив травинку изо рта, — это не так. — И, встретив удивлённый взгляд Алексея, пояснил: — Ты не понял: Пашка ездил на Балтийское море много раз, в том числе, кстати, и со мной вместе… Это он в нашу, российскую, точнее, немецкую теперь, Прибалтику катался второй раз.

— Ясно, — не выказывая малейшей обиды за то, что его столь пренебрежительно и по столь ничтожному поводу перебили, сказал Макаров. — Но, в принципе, я это и имел в виду.

— Что имею, то и введу, — проворчал его собеседник. — Выражайся сразу точнее. — Он полуоткинулся на спину и опёрся на локоть. — Погодка сегодня классная, сейчас бы на природу…

— Да, неплохо бы, — согласился Алексей. Его не смущал не слишком почтительный тон молодого собеседника: опыт розыскника убеждал, что в разговоре с нужным по работе человеком он и только он должен подстраиваться под собеседника. Во всяком случае, если не хотел, чтобы беседа была безрезультатной. Результат зависел также от лаконичности и точности вопросов. — А почему твой приятель решил поехать в это место во второй раз? — руководствуясь скорее интуицией, чем каким-то расчётом, задал следующий вопрос Макаров. — Он ведь в тот же самый пансионат поехал, что и в прошлом году?

— О, вот это в точку, — неожиданно выразил одобрение проницательности собеседника длинноволосый парень. Кажется, Алексею в первый раз удалось угодить ему. — Вот об этом ты и должен был спросить сразу, это самый сильный вопрос, — продолжал хвалить его Дима. — В самую точку попал: Пашка действительно редко в одни и те же места ездил… Впрочем, ездил раньше — в Крым, в Гурзуф, — там ему очень нравилось, пока хохлы все Крымское побережье себе не хапнули. После этого там ловить нечего стало: наших мало приезжает, женщин особенно, а у хохлов «бабок» нет на отдых. Скучно… — После неожиданного словесного извержения Лушненко (тоже, судя по фамилии, хохол, но местный, московский) немного помолчал, снова закурив и задумчиво глядя мимо Алексея. — Так вот, Пашка редко в одних и тех же местах отпуск проводил: с одной стороны, редко где нравилось — он мужик с запросами, а с другой стороны — родители-то «шишки», выбор был. — Дима искоса глянул на Алексея: — Ситуация понятна?

Макаров молча кивнул: «ситуация» была понятна и даже нравилась, так как в тоне его собеседника отчётливо ощущались теперь доверительные нотки. Вопрос действительно был удачен.

Заметив кивок Алексея, длинноволосый снисходительно улыбнулся:

— Давай спрашивай дальше.

— Что же именно погнало твоего друга второй раз подряд в тот же самый санаторий и… — «привело его к гибели» — хотел сказать Алексей, но не успел, потому что Дима снова оборвал его буквально на полуслове:

— Пансионат «Янтарный залив», — счёл он нужным поправить капитана.

— Ну, пансионат… — Макаров недовольно поморщился. — А ты зануда… Не из-за от личного же обслуживания твой приятель отправился в этот самый «Янтарный залив» второе лето подряд. На что ты намекал, когда похвалил меня за мой удачный вопрос?..

Снова успевший закурить очередную сигарету собеседник Макарова помолчал. Словно собираясь с мыслями, он сидел, опустив голову, и не спеша покуривал. Наконец, словно приняв какое-то решение, отшвырнул сигарету прочь и повернулся к Алексею.

— Не люблю высказывать предположения, — хмуро заметил он. Макарову показалось, что Дима прекратил игру, в которую играл до сих пор. — Может, все это туфта, откуда я знаю (Макаров внимательно следил за лицом парня, заметив, что внутри него происходит какая-то борьба)… А эта тётка его, шиза, — внезапно зло усмехнулся он и передразнил ушедшую с полковником Ларису Тимофеевну: — «Не может быть, чтобы Павлик напился и в воду полез…» Видела бы она своего Павлика в положении «риз»… Не понимаю, откуда такие дуры берутся… А я, идиот, болтанул случайно… Ты вроде парень ничего, свой, — попробуй, может, чего и поймёшь в этом деле. Скажу тебе кое-что, так и быть, — добавил он многообещающе, доставая новую сигарету. — Дуре этой намекнул, что не верю, будто сам Пашка утонул, — чисто для смеха, чтоб подтравить, — а она уж теперь с вас небось не слезет…

— Ну и почему же все-таки твой друг туда поехал второе лето подряд? — вернулся к своему вопросу Макаров.

— Захотелось очень, рассекаешь? — усмехнулся его трудный собеседник и выдержал многозначительную паузу. — С бабой там одной Пашка должен был увидеться. Вновь. — Дима снова сделал паузу, во время которой быстрым движением руки закинул за спину длинные пряди светлых прямых волос. — И не просто увидеться. В прошлом году он познакомился там, на Балтике, с одной… Он сам мне рассказывал. Про это вы можете и у тётки его узнать, с ней он тоже делился. Главное позже, но сначала все-таки — про эту его бабу, а то ничего не поймёшь. Она его лет на пятнадцать старше, во всяком случае, Паша так говорил.

— А ты вместе с ним в прошлом году не ездил? — решился перебить парня Макаров.

— Нет, кореш, у меня летом теперь дел невпроворот, во, — провёл тот ребром ладони по горлу. — Работы много, «баксы» сами в руки идут.

— А где ты работаешь?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — усмехнулся Дима. И, почувствовав досаду Алексея, снисходительно добавил: — Ладно, не обижайся, шучу… Нет никакого секрета, я в Строгановке учусь, а с весны обычно на реставрации церквей подрабатываю. Сейчас религия в большой моде, работы навалом и платят круто, так что, сам понимаешь, грех упустить шанс… Ну, ладно, мы ведь не об этом с тобой собрались базарить, так?..

— Так, — кивнул Алексей. — Давай о главном. Ты эту его женщину видел?

— Эльку-то, то есть Элину? Видел я её — правда, только на фотках, которые Пашка с собой привёз. Вроде ничего, симпатичная баба, но по фотографии судить трудно — тоже ведь художественное произведение, зависит от того, какой мастер делал. Вот если бы её в натуре увидеть, — Дима произнёс это слово с ударением на первый слог, в знакомом Алексею с детства дворовом московском стиле, — да ещё утром, после того, как проснулась после бурной ночи!.. — Он хохотнул.

— Ясно, значит, есть фотографии…

— Есть, есть, радуйся, его тётка их обязательно найдёт и вам презентует. На мой взгляд, Элина эта баба ничего: у Пашки вкус был не плохой.

— Значит, она красивая?..

— Общепринятый стандарт красоты. Сам посмотришь фотографии и решишь. Я бы хотел взглянуть на неё живую, но, в отличие от тебя, у меня такой возможности теперь, после Пашкиной смерти, скорее всего не будет.

— А кто она такая? — решил вернуть разговор в конструктивное русло Алексей. — Павел рассказывал тебе что-нибудь?

— Ещё бы, откуда я узнал-то?.. Ну, у неё двое детей, она их с собой привозила туда, а муж — военный, командир большой, откуда-то из провинции. Её сапог законный каждый год в августе с детьми в «Янтарный залив» отправляет, сам летом в отпуск вроде идти не может, учения или что… Вот дружок мой, как у нас говорят, на ней, этой Эльке, здорово приторчал…

— Влюбился, что ли?

Дима крутанул головой, и пряди волос снова упали на лицо, так, что их опять пришлось поправлять.

— Ну, можно сказать и так.

— И что там у них получилось, у твоего Пашки с этой женщиной в прошлом году?

— Секс, — односложно ответил Дима. — И видно, несмотря на провинциальность дамочки, весьма высококачественный, раз Пашка второй раз подряд туда отрядился.

— Понятно. Но почему это дало тебе повод заявить его тётке, будто не веришь, что он утонул, так сказать, без чьей-либо помощи?

Длинноволосый собеседник Алексея ухмыльнулся.

— Да хотел эту дуру немного подразнить, посмотреть, как она будет дёргаться и воду мутить. Это ж одно удовольствие.

Макаров покачал головой.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь.

Лушненко помолчал, пристально глядя в глаза Алексею.

— Тебе могу сказать и ещё кое-что. Там вот что ещё было: эта женщина, военного жена, в прошлом году купила себе у местного умельца ожерелье или бусы — не знаю точно, как это назвать — очень дорогая вещичка. Там золота много наворочено и янтарь крупный такой, тёмный, камни один к одному подобраны — короче, красиво и дорого. Но самый писк, по словам Пашки, — из белого, королевского, как его называют, янтаря. Сравни: тот, что она себе купила, — за три штуки идёт…

— Долларов?

— Ну естественно, что не деревянных… Ты слушай дальше, королевский же, говорят, может потянуть и до десяти.

— Неужели?

— Точно. Пашка говорил, а он в ювелирных вещичках толк знал. Семейные традиции, понимаешь; и у предков кое-что имелось. Но самое-то интересное дальше, пока я, считай, ничего и не сказал. Баба эта, Элина, Пашку так очаровала в прошлом году, что он заказал тому мастеру, который эти дорогие штучки делает, такие бусы к этому лету. Из королевского, для Эльки, в подарок.

— Значит, он взял с собой очень большую сумму?

— У него, конечно, таких «бабок» не бывает, но он взял у меня четыре куска — мне как раз за одну работу выплатили… Ещё, думаю, он у тётки своей подстрельнул, у неё тоже деньги водятся, и она ему сочувствует.

— А она знала про его намерение купить ожерелье?

— Не знаю. Да он и без этого мог у неё денег одолжить, в разумных, конечно, пределах.

— Сколько это — в разумных?

— Ну, тысячи три-четыре. В общем, друг, Элине Пашкиной светил в этом году за двадцать четыре ночи удовольствия очень приличный приз, а вот удалось ли ей его заработать и получить, не знаю.

Макаров покачал головой.

— Да уж, точно, приличный. А ты, кстати, не знаешь, когда тело Павла привезли в Москву, оставались ли при нем или в его вещах какие-то деньги?

Вопрос, однако, был явно не по адресу, и собеседник Алексея не преминул это отметить.

— Не думаю, чтобы что-нибудь уцелело; но это уже ваша работа, сударь, — сказал, усмехнувшись, Лушненко.




4


У ворот кладбища Алексей Макаров уже почти по-приятельски хлопнул на прощание Диму Лушненко по плечу и, услышав от него небрежное: «Давай, сынок, с Богом…», огляделся по сторонам. Белая «волга», на которой они с Воронцовым приехали сюда, виднелась на стоянке недалеко от выхода, что обрадовало капитана: беседа его с другом погибшего Павла Гостенина несколько затянулась, и не удивительно было бы, если б начальник отдела уехал по неотложным делам, не дождавшись его возвращения. К счастью, этого не произошло, и Алексею не надо было добираться обратно в управление на метро.

— Я вас несколько задержал… — начал Макаров, открыв дверцу машины, но расположившийся на заднем сиденье Воронцов только махнул рукой.

— Лезь сюда… Я недолго ждал, только успел перекурить. Пять минут назад расстался с Ларисой Тимофеевной. Хорошо, что зять наконец хватился тёщи и прислал машину, а то не избежать бы тебе её расспросов, — усмехнулся Воронцов. — С тебя за вредность, — пошутил он, — хотя твой подопечный тоже не подарок — толком ничего женщине не рассказал, только взбудоражил её зря, а потом набрал воды в рот. Тебе-то он сказал что-нибудь важное или так и ёрничал до конца?

— Да все было, — ответил Алексей неопределённо, не желая обсуждать парня, с которым только что распрощался. Дима напомнил ему кое-кого из давних, школьных ещё друзей, которых Макаров когда-то очень любил, несмотря на все видимые недостатки.

— Ну что же… Своеобразный товарищ. И почему достойная дама терпит его выходки, не пойму… Как ты думаешь? — пытался добраться до сокровенных мыслей подчинённого полковник.

— Не знаю. Но, кажется, я смогу его понять, — сказал Алексей.

— Так-так, интересно, — откликнулся Воронцов, и глаза его засветились искренней заинтересованностью. — Вижу, не зря тебя с ним наедине оставил. Я как чувствовал, что ты быстрее найдёшь с этой лохматой колючкой общий язык…

— Ну, это, пожалуй, сильно сказано, качнув головой, попробовал возразить Алексей.

— Сильно или слабо — не важно; давай, выкладывай по порядку все, что удалось узнать. Что Лушненко знает о делах погибшего приятеля? Что его заставило сказать, будто он сомневается, что в смерти Павла никто не виноват?

Алексей снова покачал головой и усмехнулся.

— Вы, Анатолий Фёдорович, как обычно, слишком преувеличиваете мои скромные достижения, — сказал он. — Что же касается Ларисы Тимофеевны и её взаимоотношений с Димой… Довольно много есть на свете людей, которые стараются как можно дольше удержать свою молодость и средства для этого ищут в общении с молодёжью, в интересе ко всему тому, чем интересуются они. Юнцы же либо используют их в своих целях, либо смеются над ними и отвергают, как этот Пашин товарищ его тётку.

— Ладно, с этим ясно, — недовольно крутанул крепкой стриженой головой на короткой сильной шее полковник, — у тебя, я вижу, способности к аналитическому мышлению, подумай об академии. А пока давай-ка мне лучше то, что ближе к нашей с тобой практике, ближе к «Янтарному заливу». Тебе туда скоро ехать, и там, лёжа на песочке, достроишь свои философские концепции… Что тебе удалось от этого лохматого наглеца узнать, и какие у нас с тобой перспективы?

Алексей подумал несколько секунд.

— Из двух вопросов начну с последнего: перспективы далеко не безоблачные, как виделось нам с вами вначале.

— Что такое? — удивился Воронцов.

— Может быть, подозрения тётки и не напрасны, — лаконично ответил Макаров.

Воронцов выжидающе смотрел на него, не произнося ни слова.

— Судите сами, — продолжил Макаров, словно размышляя вслух. — Во-первых, Павел поехал в этот пансионат второе лето подряд, хотя обычно каждый год менял место отдыха. И все якобы из-за того, что у него возник там прошлым летом какой-то очень уж притягательный курортный роман. И эта привязанность к воспоминаниям настораживает: она характерна скорее для романтически настроенных женщин, мужчины же быстро забывают временные приключения, находя новое, более интересное.

— Да, согласен, — подтвердил полковник. — Эта мысль и мне не даёт покоя: не могло обычное курортное увлечение привести к такому трагическому исходу. Лариса Тимофеевна мне рассказала об этой женщине, Элине, и желании Паши встретиться с ней вновь; она-то, естественно, чисто по-женски и именно в силу своего романтического видения жизни верит как раз в то, что её племянника прикончили из-за этой красотки. Но мы-то с тобой должны смотреть на вещи иначе, хладнокровнее.

— Как Дима Лушненко? — усмехнулся Алексей.

— Подловил, — кивнул Воронцов. — Один-ноль в твою… Но факты таковы: вся любовь Паши Гостенина и его Элины должна была непременно благополучно закончиться. Залог тому: его возлюбленная имеет семью и мужа, занимающего достаточно солидное положение, сам Паша оставил дома, на попечении родственников, беременную жену на сохранении. В общем, обоим влюблённым не с чего было настолько терять голову, чтобы это могло привести к трагедии. Так что первый из приведённых тобой фактов пока ни о чем не говорит. Извини, но я даже почему-то думаю, что Павел что-то тут нахитрил и поведал тётке о своём романе лишь для того, чтобы та помогла ему преодолеть сопротивление родителей и уехать. Ты же знаешь, что его родители были против этой поездки в связи с состоянием жены?

— Да, — произнёс Алексей задумчиво. Сказанное Воронцовым действительно звучало очень убедительно, в его словах чувствовалась жёсткая логика. И самое главное, все эти доводы, отрицающие связь смерти Гостенина с его «пляжным» романом, давно крутились в голове у самого Макарова и не были столь уж новыми для него: действительно, покойник был большим гулякой; вполне возможно, что торчать в Москве все лето возле больной жены ему было невыносимо, и он мог выдумать какой-нибудь предлог. И тридцатисемилетняя женщина вряд ли могла год спустя столь пристально приковывать к себе внимание молодого повесы… Но тогда и логическая цепочка, едва успевшая выстроиться и включающая всего три по-своему интригующих звена: далёкая, доступная лишь раз в году любовница — драгоценный подарок — загадочная гибель в море, — эта цепочка рвётся на первом же звене. И все-таки оставались факты, которые не вписывались в общую схему, столь наглядно обрисованную полковником, и беспокоили Алексея.

— Ну, чего замолчал? — тронул Алексея за колено, отрывая от размышлений, Воронцов. — Готовая версия рушится? — Макаров поглядел на начальника: определённо, тот словно читал его мысли. — Но ты же, кажется, ещё не рассказал мне все до конца. Что ещё ты узнал от этого… — полковник покрутил в воздухе пальцами, подбирая нужное слово, — ну, от своего нового знакомого, скажем. Что интересного?

— Лушненко сказал, что в прошлом году любовница Паши купила себе на отдыхе очень дорогое ожерелье — якобы за три тысячи долларов, из янтаря в золоте…

— Так, интересно…

— А в этом году Павел, очевидно, узнав прошлым летом о её любви к таким вещицам…

— Ну, допустим, это не секрет: дорогие украшения любят все женщины.

— …Решил шикануть: подарить ей ещё более дорогое. Из ещё более ценного сорта янтаря. Дима сказал: стоимостью до десяти тысяч.

Воронцов задумался.

— Может быть, это блеф?

— Что?

— Ну хвастовство, фанфаронство?

— Нет, вряд ли, — отрицательно покачал головой Алексей. — Павел взял у Димы на эти цели четыре тысячи…

— Интересно. А у него откуда взялась

такая сумма?

— Судя по всему, для него эта сумма не столь велика, как для нас с вами. Он реставратор и говорит, что за реставрацию церквей сейчас хорошо платят.

— И все равно, такие деньги… — недоверчиво качнул головой полковник.

Макаров пожал плечами.

— Я думаю, что Дмитрий не солгал. Он ещё сказал, что Паша взял тысячи четыре у Ларисы Тимофеевны.

— Это надо будет проверить, — отметил Воронцов. — И вообще узнать, сколько у парня с собой было денег и сколько осталось, когда тело доставили в Москву. — Вытащив из внутреннего кармана пиджака ручку, полковник быстро пометил что-то в блокноте. — Это я беру на себя. И по поводу украшения постараюсь узнать — кто его мог изготовить, такое дорогое, и продать частным образом. Дорогие ювелирные изделия могут и не вывозиться без разрешения, особенно поездом, там ведь две границы… Что-нибудь ещё важное Дмитрий говорил?

— Нет. Самое важное — именно эти два обстоятельства: деньги, большая сумма, которую наш курортник взял с собой туда, и дорогостоящее украшение: существует ли оно на самом деле?

За разговором с полковником Алексей и не заметил, что они практически уже доехали до здания министерства. По просьбе полковника шофёр остановил машину у тротуара вблизи станции метрополитена.

— Дальше, — сказал Воронцов, — будем действовать так: я займусь подготовкой необходимой тебе информации, а ты поезжай домой собираться. Завтра с утра у тебя самолёт, последние инструкции — непосредственно перед вылетом. Давай-ка прикинем, что тебе будет нужно, кроме информации по ожерелью, фотографий Элины, денег… Кстати, провоз валюты через границу ограничен, я разберусь в правилах и после тебе сообщу, — он сделал быструю пометку в блокноте, — может, пригодится?

— Анатолий Фёдорович, нужно бы ещё проверить списки отдыхающих за прошлый и нынешний год, — сказал Макаров.

— Поискать эту женщину? — догадался Воронцов.

— Да, хотелось бы выяснить, была ли она в этом году в «Янтарном заливе».

— Попытаюсь к твоему отъезду успеть, — ответил полковник, снова делая пометку в своём блокноте. — Но, возможно, ты её найдёшь быстрее.

— ???

— Да-да, может быть, она ещё там: путёвка в пансионат обычно даётся на двадцать четыре дня, во всяком случае, меньше двадцати, кажется, не бывает, — сказал Воронцов. — А Гостенин поехал туда когда?..

— Кажется, недели две с небольшим назад… Кстати, а до какого числа у него была путёвка?

Воронцов покачал головой и усмехнулся.

— А вот это, Лёша, извини меня, вопрос лишний. Паша ездил отдыхать без путёвок, всегда. Сам подумай, зачем ему путёвка? Один звонок из Москвы — и получите номер «люкс», молодой человек. Причём на столько дней, на сколько сам изъявит желание. Кстати, я уже успел придумать, в качестве кого направить тебя в посёлок, где находится этот «Янтарный залив», — полковник хитро подмигнул Алексею.

— И кем же я буду на этот раз, интересно?

— Страховым детективом.

— Кем-кем?

— Сыщиком от страхового агентства.

— А что, бывает такая должность?

— А ты что, сомневаешься?

— Вообще-то видел такое в западных фильмах, просто не знал, что это теперь и у нас существует.

— Ещё как существует, — рассмеялся полковник. — Будь уверен. Сегодня наведу все необходимые справки, а завтра, перед отъездом в аэропорт, получишь документы.




5


Два с половиной часа перелёта из лета московского в ещё более жаркое, курортное, не истомили Макарова, пролетев совершенно незаметно. С того момента, когда после набора высоты было разрешено отстегнуть ремни, и до объявления стюардессы, что ремни нужно пристегнуть снова, ибо самолёт начал заходить на посадку, Алексей добросовестно изучал устав и различные документы, регламентирующие деятельность страховой фирмы, сотрудником которой, согласно удостоверению, лежащему в кармане его пиджака, он с нынешнего утра являлся. Когда положения и правила, необходимые для добросовестного страхового детектива, были им изучены, капитан вытащил из большого плотного конверта с десяток цветных фотографий и, разглядывая их, стал прикидывать примерный план своих действий по прибытии на богатый янтарём берег российской Прибалтики.

Фотоснимки были одним из приятных сюрпризов, подготовленных для Алексея за те неполные сутки, пока он готовился к отъезду, начальником отдела — не сам факт наличия столь важного пособия, совершенно необходимого для работы, а подбор снимков, сделанный рукою профессионала, и явился для Макарова той самой приятной неожиданностью.

Вообще-то ему предложили не десять, а пятнадцать фотографий. Но те из них, которые были сделаны уже после гибели Павла, Макаров после беглого изучения оставил в Москве — во-первых, гораздо труднее опознать труп, чем живого человека (видно было лишь то, что никаких следов насилия на теле нет), а во-вторых, могло вызвать подозрение то обстоятельство, что сыщик страховой фирмы имеет на руках явно изъятые из милицейского дела документы. Хотя, конечно, в случае недоразумения все можно было бы легко объяснить, но доверие усомнившегося человека вернуть удалось бы вряд ли.

Десять фотографий, вынутых из большого пакета, Алексей быстро разделил на две неравные части. Первую составили четыре портрета погибшего, увеличенные с любительских фотоснимков. В выборе снимков чувствовалась рука специалиста — ни один из них не повторял другого, каждый был сделан в ином ракурсе, при другом освещении, и даже выражение лица Павла Гостенина изменялось на них от устало-отрешённого к радостному. В общем, можно было получить достаточно точное представление о внешности Павла. Эти фотографии Макаров рассматривал не слишком долго: удачная работа мастеров своего дела, подбиравших фотографии, позволила ему уже через пять-шесть минут, закрыв глаза, легко представить себе лицо того, чью загадочную гибель ему предстояло расследовать.

Но настоящим козырем, оказавшимся у Алексея в руках, были остальные шесть фотографий. Они были сделаны, как сказала Воронцову, передавая снимки, тётка погибшего, в августе прошлого года, в пансионате «Янтарный залив».

На двух из этих шести фотографий Павел был снят с какими-то двумя мужчинами — молодым, похожим на южанина брюнетом и пожилым седовласым шатеном представительной наружности; на одной — пьющими пиво за столиком какого-то кафе или бара, на второй — за картами, в комнате с открытыми в тёмную летнюю ночь окнами. На третьей фотографии вместо молодого южанина рядом с Павлом и седым человеком у парапета набережной стояла девушка в бикини, на четвёртой седого джентльмена сменял опять тот же брюнет. Именно на этой, четвёртой фотографии (на первых двух неизвестный парень был одет в тёмную рубашку с длинными рукавами и держался на заднем плане) можно было рассмотреть незаурядные развитые мышцы молодого человека и убедиться, что он обладает немалой физической силой: на снимке стоявшие чуть в стороне Гостенин и та же худенькая девушка восхищённо наблюдали, как их темноглазый приятель выжимает довольно тяжёлую штангу. Дольше других разглядывать это фото Макарова заставил чисто мужской интерес к весу снаряда, поднятого парнем на вытянутые руки. Он сам, когда выдавалась свободная минутка, охотно «таскал железо», поэтому, пересчитав диски, укреплённые на грифе, прикинул, что вес штанги никак не менее ста тридцати килограммов. Если учесть, что поднявший такой тяжёлый снаряд парень, судя по всему, специально к этому не готовился — он был одет в обыкновенные летние брюки и рубашку с короткими рукавами, — вес штанги даже относительно его накачанных мышц представлялся очень и очень приличным. Проникнувшись к симпатичному, очевидно, нравящемуся женщинам молодому брюнету невольным уважением, Макаров взял данный факт на заметку.

Внешность седого мужчины, отсутствовавшего на четвёртой фотографии, но неизменно занимавшего видное положение на первых трех, также была достаточно запоминающейся. Что же касается хрупкой, тоненькой девушки, то во всей этой компании она, пожалуй, была самой неприметной. Её изящная загорелая фигурка, безусловно, была бы замечена мужчинами где-нибудь в московском метро, тем более что и лицо её Бог наделил правильными, пропорциональными чертами, но летнее морское побережье с его слетевшимися с разных концов страны столь же, а то и более симпатичными мотыльками из-за весьма широких возможностей сравнения и выбора очень высоко поднимает планку женской красоты, поэтому девушки типа этой изящной спутницы Паши Гостенина служат здесь скорее фоном для признанных красавиц. Таких, какой безо всяких оговорок была женщина, запечатлённая на двух последних снимках. Может быть, именно поэтому Макаров особенно внимательно рассматривал эти две фотографии ещё в Москве, в кабинете у Воронцова, будто отделив их от остальных незримой чертой, что не укрылось от внимания начальника.

— Ну что, блондиночка соответствует выс шим стандартам? — усмехнулся полковник.

— Да, пожалуй, — согласился Алексей, — особенно здесь, — он показал начальнику отдела тот снимок, где из череды бегущих к берегу волн, улыбаясь чуть снисходительной белозубой улыбкой, выходила стройная женщина с фигурой античной богини: красивая высокая грудь, покатые загорелые плечи, изящная (говорят: лебединая) шея, чуть откинутая назад голова с уложенными плетёным веночком над высоким чистым лбом волосами, тонкая талия, красивые, хотя и немного полноватые бедра, плавными линиями очерчивающие приятный глазу, перевёрнутый вершиной к коленям треугольник. — Знойная женщина, должно быть.

— Н-да, — подтвердил, взяв из рук Алексея снимок и с заметным удовольствием разглядывая его, Воронцов. — Как Афродита, из пены волн… — И уже более сухо добавил: — Крашеная блондинка, за тридцать — как раз в том возрасте, когда женщина становится, если, конечно, следит за собой, подлинно красивой. Тут, знаешь ли, любому юнцу, взглянувшему на такую, становится понятно, что всем его подружкам-ровесницам, привлекательным своей юностью и свежестью девочкам, ещё очень далеко до совершенства — выдержки не хватает, как молодому вину… Н-да, так вот, — снова задумчиво произнёс полковник, — это вот и есть, по утверждению Ларисы Тимофеевны, та самая, вскружившая её племяннику голову Эля… или Элина…

Просмотрев все фотографии и выпив предложенный стюардессой напиток, Макаров снова взял в руки те два снимка, на которых была запечатлена красавица. Узнав, как выглядит Элина, он отчасти понимал безутешную тётку, не верящую в то, что причиной гибели племянника стала лишь его собственная неосторожность. Романтическая натура, Лариса Тимофеевна, увидев фото той, ради которой Павел бросил лежавшую в больнице беременную жену и помчался очертя голову в Прибалтику, конечно же, уверовала в то, что это РОКОВАЯ СТРАСТЬ, РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА, что за такую красоту мужчины способны убить друг друга, и её племянник оказался жертвой поединка с более сильным соперником. Соображения сентиментальной, переживающей горе женщины были понятны Макарову, но ещё яснее было то, что ничего общего с действительностью они не имели. Судя по всему, супердорогой подарок — ожерелье из белого янтаря, которое решил преподнести даме Павел, был бы сделан вовсе не ради того, чтобы Элина бросила мужа и навсегда осталась с Гостениным — вряд ли повеса и вертопрах вынашивал подобные планы. Все-таки Алексей склонялся к мысли о сугубо практической подноготной планов парня, и если бы Элина отказала Павлу в этом году в своём расположении, предпочла другого — думается, он не стал бы вызывать счастливца на смертельный поединок или затевать ещё какую-нибудь глупость возле воды. А вот напиться с «горя», которое уже к следующему утру было бы, безусловно, забыто, мог. Поэтому мнение полковника Воронцова, считавшего, что в деле нет криминальной подоплёки, вполне могло соответствовать действительности.

В любом случае снимки должны были Макарову здорово помочь. На втором из них женщина была снята одна, это был поясной портрет, очевидно, сделанный профессионалом и специально, чтобы подарить на память. Ни моря, ни каких-либо достопримечательностей на портрете видно не было, зато отлично можно было рассмотреть до мельчайшей чёрточки лицо прекрасной дамы. На шее Элины, в вырезе платья, сверкало (действительно сверкало, благодаря искусству сделавшего снимок человека) великолепное ожерелье из янтаря в золоте — возможно, то самое, о котором и говорил Макарову Дима Лушненко. Алексей не был специалистом по драгоценностям, но полковник Воронцов успокоил его, сказав, что обратится за помощью к экспертам и уже завтра будет получена информация о примерной стоимости вещи. Уточнять же, то самое это ожерелье или другое, если это понадобится при расследовании, придётся уже по ходу дела.

Самолёт ровно гудел моторами, и до захода на посадку, то есть до момента, когда пассажирам предлагают пристегнуть ремни, оставалось, по расчётам Макарова, минут двадцать. Алексею вдруг показалось, будто что-то мешает ему сосредоточиться. В принципе, начальный план действий у него был уже готов, но хотелось ещё немного подумать, разглядывая фотографии. Обычно такой метод позволял ему лучше представить не только самих людей и условия, в которых предстояло работать, но и выработать тактику поведения с каждым из изображённых на снимках. Но теперь ему что-то мешало, не давало работать так, как он делал ещё несколько минут назад.

Помеху удалось обнаружить быстро. Взгляд. Это был посторонний взгляд через его плечо на руку, державшую снимок. Макаров быстро убрал фотографии обратно в конверт и спрятал его в дипломат.

Почему он так поступил? Из конспирации? Пожалуй, нет — так или иначе придётся наводить справки, разговаривать с людьми, показывать снимки. «Крыша» у него достаточно надёжная, не должна испугать преступников, если таковые в деле Гостенина имеются. Алексей пожалел, что спрятал конверт с фотографиями. Может быть, человек, усиленно заглядывавший через его плечо, заговорил бы с ним и, глядишь, сообщил полезную информацию… Хотя нет — солидный мужчина, лет сорока пяти, в очках и с ясно наметившейся лысиной на макушке сразу же, едва Алексей перехватил его взгляд, воровато отвёл глаза в сторону. Очевидно, смутился. И Макаров не стал заговаривать с ним — зачем доставлять беспокойство, вводить соседа по салону в ещё большее смущение, если он и без того стесняется своей невольной бестактности. Алексей думал, что, щадя самолюбие соседа, поступает правильно, на самом же деле, как выяснилось буквально спустя час, — ошибся.




6


Полупустая электричка отошла от конечной станции Калининград-Южный, миновала массивную каменную арку, нависающую над путями, и, постепенно набирая скорость, помчалась через весь город к северной его части. Ехать предстояло около часа, и Алексей Макаров, устроившись удобно у окошка вагона, приготовился наблюдать радующие глаз картины: аккуратные чистенькие посёлки, синеву морских волн и черепичные крыши островерхих домиков обрусевшего кусочка бывшей германской колонии на берегу Балтики. Отличная солнечная погода, безоблачное небо аквамариновой голубизны, полусонные от жары, одетые в пёстрые летние наряды неторопливые прохожие на улицах, мимо которых проезжал электропоезд, создавали настроение беспечности и бездумного созерцания; поэтому совсем немудрёно было забыть на некоторое время о том, ради чего он приехал сюда из Москвы. Алексей даже решил первым делом по прибытии в пункт назначения — небольшой городишко у моря — направиться не туда, куда предписывал составленный им в самолёте план, а, забыв на время о всяких делах, пойти прямиком на берег моря и окунуться в божественные волны этого чуда, которое во все века притягивало к себе людей всех без исключения вероисповеданий и убеждений. Так уж получилось, что Макаров не был у моря уже три или четыре года, хотя раньше считал для себя обязательным выбираться к нему (преимущественно почему-то выходило — в Сочи) как минимум раз в два года. Только сейчас, в этой электричке, идущей к морю, он по-настоящему оценил «подарок», преподнесённый ему начальником отдела, отправившим его в эту поездку. И пусть даже предстоящая работа окажется сложной, даже опасной, пусть она потребует громадных затрат сил и энергии — все равно он рад был тому, что на его губах надолго останется после этого незапланированного путешествия вкус морской соли, по ночам будет сниться шум балтийских волн, а лоб и щеки долго будут ощущать этот вот, ни с чем не сравнимый солёный ветерок, даже здесь, среди забитых транспортом улиц прибалтийского города-порта отчаянно рвущийся в открытое окошко старенького вагона.

— Простите, пожалуйста, здесь свободно? — послышался мужской голос за спиной отвернувшегося к окну Алексея.

«Странный вопрос…» В вагоне сидело от силы шесть-семь человек. Макаров нехотя оторвался от приятных размышлений и удивлённо повернулся к остановившемуся в проходе между сиденьями мужчине. И удивился ещё больше: это был тот человек, что заглядывал через его плечо в самолёте, пытаясь разглядеть фотографии, которые Алексей держал тогда в руках.

— Извините, может быть, вы не знаете, — отвечая не недоумевающий взгляд Макарова, заторопился с объяснениями странный незнакомец, — но если вы подумали, будто электричка так и останется до конца пустой, то вы ошибаетесь… Основная часть местных садится на Северном вокзале, там рядом рынок, и вообще это центр города… В общем, через пять минут здесь будет полно народу и некоторым даже придётся стоять… Так что если вы никого не ждёте, я бы хотел…

— Да-да, садитесь, я не против, — махнул рукой Макаров, не дождавшись конца сбивчивых объяснений.

— Спасибо, — сказал мужчина и, благодарно кивнув, устроился напротив.

«Все-таки ему что-то от меня нужно», — подумал Алексей, снова отвернувшись к окну и незаметно поглядывая на разместившегося на противоположном сиденье человека Мест в вагоне было пока вполне достаточно и, даже если действительно на следующей остановке должны были войти много пассажиров, совсем необязательно было незнакомцу устраиваться нос к носу именно с ним.

Что человек подсел к Алексею не случайно, подтвердилось ещё до того момента, как поезд подъехал к переполненной людьми платформе Калининград-Северный. Его немолодой попутчик, одетый в серый, сшитый из лёгкой летней ткани костюм и светлую рубашку со свободным расстёгнутым воротом, открывающим худую, неважно выбритую и покрытую кое-где седыми «пеньками» щетины шею, повернулся было, чтобы смотреть в окно, потом перевёл взгляд на Алексея и, оглядевшись по сторонам и наконец решившись, кашлянул, прикрывая рот большой кистью с толстыми, с длинными чёрными волосками на фалангах пальцами.

«Сейчас точно заговорит», — подумал продолжавший «равнодушно» смотреть на пробегавшие за окном улицы города Макаров, и тотчас действительно услышал голос незнакомца

— Простите, что беспокою, — проговорил он, — мне кажется, вы в здешних местах впервые?

«Ага, скучно ехать и захотелось поговорить, — подумал, не спеша переводя взгляд на мужчину, Макаров. — Что ж, поговорим; если ты, брат, местный, разговор этот для меня может быть как раз кстати».

— Да, вы угадали, впервые, — с расстановкой ответил он, стараясь не выказывать чрезмерного интереса к попутчику. — Как вас, простите, называть?

— Игорь Николаевич, — с радостной готовностью поспешил ответить мужчина. То, что Алексей собирался поддержать разговор, явно доставило ему удовольствие.

— А меня — Алексей, — представился Макаров и протянул новому знакомому руку для пожатия.

— Великолепно, — провозгласил мужчина, которому дружеский жест Алексея дал новый повод для воодушевления. — И куда же, если не секрет, направляетесь, на работу или на отдых? — спросил он уже более раскованно, но, как показалось Макарову, непонятное для него пока внутреннее волнение мужчину не оставляло. — Пожалуй, все-таки на отдых, — не дожидаясь ответа Алексея, полувопросительно сказал сосед по вагону сам себе.

Алексею осталось лишь утвердительно кивнуть. Если понадобится разочаровать человека, он всегда успеет это сделать, а пока — пусть поверит в свою проницательность…

— А я, знаете ли, из местных, директор кафе-бара в Янтарном.

«Прекрасно, лучше и не придумаешь», — подумал Макаров. Теперь пора было и самому приоткрыть карты, чтобы ещё больше воодушевить разговорчивого мужчину.

— Совпадение, — улыбнулся он. — Мы с вами, похоже, едем до одной и той же станции.

— Ага, тогда вы, наверное, направляетесь в пансионат «Янтарный залив»? — продолжал демонстрировать чудеса проницательности попутчик Алексея.

— Как это вы угадали? — удивился Макаров, знавший уже из подготовленной для него справки, что в городе Янтарный находятся, помимо «Янтарного залива», вокруг которого и выстроился, собственно, когда-то небольшой городишко, состоящий в основном из домов обслуги и магазинов, ещё санаторий и два других пансионата Кроме того, там же находилась гостиница «У моря», где был забронирован для него номер.

— Ну, молодой человек, — поощрённый его ответом, засмеялся мужчина и игриво погрозил Алексею пальцем, — вы, хотя внешне и похожи на сотрудника уголовного розыска, не слишком догадливы. Я же живу в этих краях уже двадцать лет и, как все местные, знаю, что в Янтарном — два ведомственных пансионата, профсоюзный, «Янтарный залив», и санаторий «Солнечный пляж». Ну, в санатории отдыхают исключительно пожилые люди; на металлурга или шахтёра из Кузбасса вы, извините, не очень похожи, так что остаётся один «Янтарный залив». Он хотя вроде бы и профсоюзный, но в последние годы в значительной мере, как теперь говорят, коммерциализировался — деньги-то всем нужны, и профсоюзам тоже. Вот там отдыхает очень много молодёжи, я бы сказал — в основном там. Вот так. — Закончив своё длинное объяснение, мужчина удовлетворённо умолк и откинулся на спинку сиденья, весело поглядывая на Макарова.

Тут в их разговоре с Игорем Николаевичем возникла пауза, поскольку почти одновременно с тем, как его новый знакомый закончил своё объяснение, электричка остановилась, двери вагона распахнулись, и шумно разговаривающие мужчины и женщины с сумками стали быстро заполнять свободные места. По внешнему виду всех вновь прибывших пассажиров можно было без особого труда разделить на две группы: более буднично и скромно одетые местные жители, преимущественно женщины, возвращающиеся со своей тяжёлой хозяйственной ношей с рынка и из магазинов, и нарядно, даже несколько легкомысленно выглядящие отдыхающие из пансионатов и домов отдыха прибрежной курортной зоны, в сторону которой направлялась электричка.

Алексей с интересом разглядывал входящих и размещающихся в вагоне людей, попутно думая о том, что новый знакомый, пожалуй, чересчур сообразителен и начал переходить некоторую грань, за которую пускать его не следовало. Заявление, что внешне он, Макаров, похож на сотрудника уголовного розыска, ему приходилось слышать за все годы службы в милиции впервые. Надо было каким-то образом разрушить совсем ненужную Алексею ассоциацию спутника либо рискнуть пропустить её мимо ушей. Первый путь в конце концов показался Макарову более правильным.

— И все-таки, не могу не удивляться вашей догадливости, — продолжил он разговор и, вынув из кармана удостоверение сотрудника страхового агентства, протянул сидевшему напротив мужчине. — Ничего не поделаешь, признаюсь: я — действительно детектив, но с некоторых пор не на государственной службе…

— О, понял-понял, объяснений не надо, — быстро окидывая взглядом рассевшихся вокруг на лавочках людей, сказал попутчик Макарова. — И все-таки: на отдых или по работе, если не секрет?.. — Он вернул Алексею документ, так и не заглянув в него. Мелькнувшее в глазах за линзами очков выражение почему-то показалось не соответствующим сказанным словам. Показалось, что Игорь Николаевич заранее знает ответ на свой вопрос и не очень интересуется тем, что скажет Макаров. Возможно, впечатление было ошибочным.

— Отдохнуть… а может быть, и немного поработать, — решил уйти от прямого ответа Макаров. Попутчик все больше интересовал капитана; в поведении его была какая-то загадка, и следовало побыстрее перевести его самого в положение отвечающего на вопросы — в то положение, в котором Алексей неожиданно оказался сам.

— Понимаю: отвечать нельзя или нежелательно, — засмеялся (впрочем, довольно уважительно) Игорь Николаевич и тут же собрался спросить что-то ещё, но Макаров на этот раз упредил его.

— Скажите, Игорь Николаевич, — сказал он, — возможно, вам неприятно будет это вспоминать, но ведь неспроста, видимо, вы обратили внимание на фотографии, что я держал в руках там, в самолёте? Вы, наверное, что-то в связи с этим хотели спросить у меня, поэтому и подсели сейчас?.. — вопрос, который задал Алексей, был из серии «пан или пропал». Либо собеседник растеряется от такой прямоты и, не успев уйти от ответа, скажет правду, либо закроется, станет отрицать умысел в своих действиях, и тогда узнать от него что-нибудь будет почти невозможно. Впрочем, какую-то информацию можно было извлечь, проследив за реакцией человека, и Макаров, задав вопрос, не отводил внимательных глаз от лица своего попутчика

Сидевший к Алексею так близко, что глаза его, прикрытые дымчатыми стёклами очков, находились от глаз Макарова менее чем в метре и потому укрыть их от взгляда капитана было практически невозможно, Игорь Николаевич на непродолжительное время задумался. Было очевидно, что в душе его происходит какая-то борьба. Возможно, это была обыкновенная растерянность, возможно, что-то иное — найти ответ на этот вопрос Макаров не успел: раздумья нового знакомого оказались недолгими.

— Да, — неожиданно спокойно произнёс мужчина, — признаюсь, не очень приятный вопрос… Там, в самолёте, вы, кстати, тоже застали меня врасплох, и я почувствовал некоторую неловкость… Дело в том, что я видел несколько раз женщину, изображённую на ваших фотографиях. Признаюсь, был очарован, — заторопился добавить Игорь Николаевич, — красавица, а в жизни она была ещё лучше.

Он замолчал, глаза его жили теперь какой-то тайной надеждой, а Макаров, поздравив себя мысленно с первой удачей, зацепился за слово «была».

— А почему вы сказали «была»? — спросил он Игоря Николаевича.

— Потому, что БЫЛ очарован, — выделил его собеседник слово «был». — В прошлом году. В этом году я её ни у себя в баре, ни на улицах города не встречал.

— А этих людей? — Макаров достал пакет с фотографиями и протянул новому знакомому те из них, на которых были сняты Гостенин, двое мужчин и девушка.

Игорь Николаевич некоторое время с интересом разглядывал снимки, задерживаясь взглядом то на одном, то на другом, потом аккуратно сложил и вернул Алексею.

— Девушку знаю, — произнёс он задумчиво; глаза его изучали лицо Алексея, словно следя за реакцией на сказанное, — она, кажется, местная, во всяком случае, в Янтарном я не раз её встречал; парень, тот, что поднимает штангу, тоже запомнился, не скажу, правда, местный он или из отдыхающих, но в баре своём нынешним летом я его точно видел, так же, как и этого, — он указал на изображение покойного Гостенина. — Этот был совсем не давно, может быть, где-то перед самым моим отъездом в Москву, дней пять назад. И вообще он часто ко мне заходил, кажется, я и прошлым летом его видел…

— С ней? — перебил его Макаров, вытащив из конверта фотографию столь очаровавшей его попутчика Элины. Ответ Игоря Николаевича был, к удивлению Макарова, не таким, как предполагалось.

— С ней? — удивлённо переспросил он. — Но он же значительно моложе, юнец, хотя… все может быть. Знаете, я видел эту женщину несколько раз с двумя детьми, девочкой лет одиннадцати и мальчиком, может быть, шести. На улице, на пляже. Потом… да, конечно, вечером она приходила в наш бар с мужчиной… с разными, может быть, или с одним и тем же, но точно не скажу, с ним или нет. — Игорь Николаевич развёл руками, и на этот раз его огорчение выглядело вполне правдоподобным. — Не запомнил, не обратил внимания, вероятно — знаете, так бывает, — невольно сосредоточен был лишь на ней… А впрочем, — вдруг добавил он, снова взяв из рук Макарова фотографию, — может быть, даже и с ним, с этим парнем. В принципе, он выглядит вполне пристойно, а кавалера такой красивой дамы, знаете, обычно замечаешь только тогда, когда он, как говорится, выпадает из ряда…

— Что это значит? — уточнил Макаров на всякий случай.

— Ну, когда он урод, моральный или физический, без разницы…

— Все ясно.

— А этого, — как-то поспешно добавил Игорь Николаевич, видя, что Макаров убирает фотографии, — который примерно моего возраста, простите, не помню. Должно быть, в этом году не был, — пояснил он и, откинувшись на спинку сиденья, умолк.

Алексей не торопясь сложил снимки в пакет, намереваясь убрать их в «дипломат», но вдруг так же, как прежде в самолёте, почувствовал пристальный взгляд своего спутника. Едва Макаров повернулся к нему, Игорь Николаевич тут же опустил глаза, словно схваченный за руку. И тут Алексею показалось, что он понял, что хозяин бара в Янтарном так тщательно скрывал от него на протяжении всего их разговора. Снова, так и не убрав в «дипломат» фотографии, он вынул из пакета те, на которых была запечатлена Элина

— Хотите ещё раз взглянуть? — спросил он, встретив благодарный, по-прежнему не совсем понятный взгляд сидевшего напротив человека.

— С удовольствием, если позволите, — ответил Игорь Николаевич, взяв в руки фотографии прелестной женщины.

Некоторое время он внимательно изучал снимки, а затем, как бы между прочим, заметил:

— Этот, — он протянул Алексею фотографию, где Элина была снята с ожерельем из янтаря на шее, — явно делал профессионал, хотя… — он поправился, — и другие снимки тоже, но там — салон, а здесь не менее классный мастер, но пляжный… пляжный фотограф.

Алексей внимательно наблюдал за менявшимся выражением лица своего попутчика. Тот рассматривал фотографии с тщательностью и неким даже смаком искусствоведа, которому в руки попали редкие антикварные вещи. Глаза его при этом были грустными, что можно было объяснить тем, что Игорю Николаевичу, возможно, так и не удалось по какой-то причине познакомиться с прекрасной дамой поближе. А может быть, его новый знакомый просто относится к тому типу мужчин, которые любят картинки с изображением красивых женщин? Увы, даже если это предположение и было верным, сделать великодушный жест и преподнести страждущему ценителю женской красоты один из снимков Макаров не мог. Может быть, к концу поездки. Хотя, несомненно, ему следовало всячески поддерживать и развивать их знакомство — пока он только собирался приступить к расследованию обстоятельств гибели Гостенина, пока не разобрался в казавшемся временами загадочным поведении своего нового знакомого.

— А почему вы решили, что это снимали

именно в ателье? — спросил Макаров владельца бара в Янтарном, дав ему вдоволь наглядеться на фотографии. Этот вопрос должен был сыграть роль промежуточного, следом Алексей хотел повести речь о ценности ожерелья на шее у женщины. Но ответ попутчика связал эти два звена воедино.

— Я уверен в этом, — совершенно безапелляционно ответил Игорь Николаевич.

— Так же примерно, как и в том, что я еду в «Янтарный залив»? — усмехнулся Макаров.

— Отнюдь, — качнул головой владелец бара, — тогда я просто догадался, а здесь — знаю. Взгляните-ка, — он передал фото Алексею, — видите это ожерелье у неё на шее?.. Так вот, я, если подумать, пожалуй, даже смогу назвать салон, где делают такие снимки…

— А почему вы не допускаете, что наша мадам, — Макаров невольно улыбнулся неожиданной для себя самого фамильярности по отношению к незнакомой женщине, — приобрела его, так сказать, на свои трудовые? А современные аппараты — «Кэнон», «Кодак» и прочие позволяют и непрофессионалу делать очень даже качественные снимки…

Игорь Николаевич покачал головой и хотел что-то ответить, но в этот момент электричка начала тормозить, и многие из сидевших вокруг него и Алексея людей поднялись со своих мест.

— Ух ты, — удивился попутчик Алексея, — неужели доехали уже?.. Я и не заметил за раз говором-то…

— Да нет, — поспешил, выглянув в окошко, успокоить его Макаров, — это какая-то Морская, — он напряжённо ожидал ответа на свой вопрос, и остановка была совершенно некстати.

Но Игорь Николаевич все же встал со своего места.

— Ах да, я же вам не сказал, — заторопился он, — извините, вам действительно до следующей, до Янтарной, а мне выходить здесь, на Морском курорте. У меня бар в Янтарном, а квартира тут… Но ничего страшного, ещё увидимся и продолжим наш разговор; завтра я буду у себя, бар «Золотой краб». Мы открываемся в шесть вечера, я имею в виду закрытый зал… Там и поговорим, приходите. А заодно я и угощу вас по знакомству местным пивом и чем-нибудь ещё к нему, вкусненьким… А на счёт вашего вопроса, — сказал он уже на ходу, оглядываясь на проплывавшие за окном здания вокзала и станционных построек, — даже не сомневайтесь: вещица, которая у этой женщины на шее надета, стоит просто сумасшедших денег, это необыкновенно дорогой янтарь и плюс оправа, цепочка — золота много. Такие вещи в последнее время стали использовать в качестве приманки для посетителей в частных салонах — музеи разоряются, денег нет, продают или сдают напрокат. Вот и появилась возможность сфотографироваться с антиквариатом… В общем, — он махнул рукой Макарову, продвигаясь вместе с плотной очередью к выходу, — заходите обязательно… Всего. Жду.




7


Зеленоватое сонное море — кто бы поверил, что это та самая суровая седая Балтика, — лениво замерло, подобно бескрайнему озеру, лишь у самого берега изображая лёгкое волнение. Жаркие, но не столь обжигающие и беспощадные, как на юге, лучи летнего солнца, недавно только взобравшегося в самый зенит, мягко обволакивали каждого из людей, заполнивших белый песчаный пляж от края заросшего лесом склона до берега моря, и отражались в каждой из песчинок, во множестве усыпавших берег, делая их обжигающе горячими.

Алексей Макаров только что вышел из воды, вдоволь наплававшись и нанырявшись в зеленоватой, прохладной в глубине воде, и обсыхал, подставляя солнцу бока и плечи. Уже через пять-шесть — не больше — минут он собирался забрать лежавшие здесь же, у самой воды, шорты и майку и, надев на ноги лёгкие пластиковые шлёпанцы, двинуться по пляжу вдоль берега.

Это было уже третье его купание за сегодняшний день, вернее, за те два часа, что он успел провести у моря. Макаров не любил загорать, валяясь на одном месте под горячими лучами солнца, и давно уже придумал способ, позволявший ему загореть и обсохнуть между купаниями в движении, даже если поблизости от него никто не играл в пляжный волейбол или футбол. В таком случае Алексей поступал именно так, как сегодня: свернув и зажав под мышкой свой нехитрый гардероб (а он никогда не брал с собой на пляж ничего, кроме шорт и майки), двигался не спеша вдоль кромки воды, разглядывая отдыхающих, резвящихся в воде людей и попутно выбирая удобное и красивое (обязательно красивое!) место для очередного заплыва. Макаров любил наблюдать за людьми, а тут всегда можно было увидеть много интересного; если они приезжали на пляж вместе с женой, она, зная его неусидчивый характер, не возражала против таких путешествий, особенно если при этом он ещё и забирал с собой детей.

Сегодня, если помнить о деле, приведшем Алексея к волнам Балтики, такая прогулка могла оказаться полезной вдвойне. Впрочем, почему могла? Она непременно должна была быть полезной, потому что в ходе её Макаров не только мог рассмотреть загорающих и купающихся людей, но и познакомиться с теми местами, где разворачивались интересовавшие его события. В предстоявших ему, вне всяких сомнений, разговорах могли попадаться разные мелкие детали, подробности, и ему нужно было буквально видеть обстановку, окружавшую погибшего Гостенина.

Так что Макаров бродил по пляжу не так уж и бесцельно. Кроме всего прочего, перед ним стояла и ещё одна, вполне определённая задача: Алексей высматривал на пляже… женщину. Да-да, он искал молодую женщину или девушку из местных, которая могла бы помочь ему быстрее освоиться в незнакомом месте и составила хотя бы на первое время компанию, что было немаловажно при его неофициальном статусе. Во-первых, здесь, как и на любом курорте, существовали места, где появляться в одиночку было просто не принято, во-вторых, появление мужчины в компании с девушкой в том же баре или кафе не обратит на него внимание ни администрации, ни посетителей; в-третьих, существуют люди, которые, по наблюдению Макарова, идут на контакт гораздо легче и бывают более откровенны, когда видят перед собой не только мужчину, но и женщину. Последнее особенно присуще слабому полу, особенно замужним женщинам, и здесь уже был конкретный прицел: у Алексея была уже запланирована встреча с серьёзной заботящейся о своей репутации дамой.

Итак, Макаров высматривал на пляже молодую женщину. Пока подходящего варианта не находилось, но в ближайшие полчаса план должен был непременно осуществиться, поскольку через сорок минут, ровно в три, Алексею предстояло угощать мороженым в баре «Голубая раковина» заведующую приёмным отделением пансионата «Янтарный залив». И Макаров хотел отправиться на встречу с уважаемой женщиной-начальником не один, а с дамой. Конечно, шоколадный набор и масса комплиментов, с помощью которых он покорил сегодня утром сердце уставшей от постоянного наплыва отдыхающих тридцатилетней медноволосой заведующей, безусловно, способствовали тому, что она согласилась встретиться с ним тет-а-тет и побеседовать там, где её не будут постоянно отвлекать. Времени для беседы было немного: всего получасовой обеденный перерыв, и Алексей опасался, что не сможет найти нужный тон и разговорить женщину — возможно, из-за плохого знания им местных условностей и всяких тонкостей. Поэтому-то, чтобы как-то расположить женщину к разговору и получить себе подмогу, Алексей принял решение пригласить на встречу местную жительницу. А где же было искать подходящую кандидатуру, как не на пляже, где в жаркий летний полдень собирается большинство обитателей курортного городка?

В том, что отличить местную женщину от приезжей он сумеет, Алексей не сомневался: его должна была выручить интуиция и кое-какие известные ему признаки. Но оказалось, что осуществить задуманное не так уж и легко; и в том, что подходящая для намеченной встречи девушка все же отыскалась, содержался немалый элемент случайности. Отойдя от места, где во второй раз купался, метров пятьдесят, Макаров поднялся на пирс. Глядя на лениво плескавшуюся возле каменных глыб у его основания воду, он заметил двух девушек в открытых пёстрых сарафанах, весело болтающих ногами в воде и оживлённо что-то обсуждающих. «Пусть будут две! — решил наконец Алексей. — Вдвоём и пойти согласятся легче, и тем для разговора, возможно, найдётся больше». Вдруг кто-то за его спиной вежливо сказал: «Разрешите!», и, едва он отступил в сторону, загорелая молодая женщина в ярко-красном купальнике, разбежавшись, сильно толкнулась и совсем по-мужски нырнула с шершавого каменного выступа, пролетев метра два-три над водой.

Алексея всегда вдохновляла подобная женская доблесть. Уже через секунду или две, как только незнакомка сумела вынырнуть, демонстрируя русалочьи, водопадом разлившиеся по плечам мокрые волосы, он повторил её прыжок, взлетев, впрочем, после мощного толчка ногами от камней пирса несколько повыше и вынырнув даже чуть впереди успевшей сделать несколько гребков незнакомки.

— Здорово ныряете, — сказал Макаров женщине, едва они поравнялись на поверхности воды. И, встретив её удивлённый взгляд, опасаясь недружелюбного ответа (а плохие первые слова — это почти непременно испорченный разговор), поспешил добавить то, что ещё больше удивило обладательницу прекрасных голубых глаз и загорелой почти до черноты кожи: — Я вас уже скоро два с половиной часа ищу, где вы пропадали?

Аккуратно подгребая под себя воду, девушка держалась на месте и спокойно дожидалась объяснений. Но Макаров лишь восхищённо смотрел в её необыкновенно красивые, блестящие глаза, в которых отражались море и яркое солнце. Через двадцать секунд пауза показалась незнакомке чересчур затянутой.

— Вы, наверное, ошиблись? — спросила она. И так как Макаров сразу не ответил, спросила снова, решив, что ему надо помочь: — Ошиблись и не знаете, как теперь выйти из неудобного положения?.. — Красивые глаза девушки по-прежнему смотрели удивлённо.

Макаров счёл её слова нелогичными, но они ему понравились.

— Нет, я не ошибся… Алексей, — представился он, сильным гребком подплыв к девушке ближе, почти вплотную. — А вас как зовут?

— Паула, — ответила та с озадаченным видом.

— О-о, Паула… Очень приятно познакомиться. Знаете, Паула, тут трудно разговаривать, давайте выйдем на берег и там уже я вам все объясню. Ей-богу, иначе я утону, пока буду рассказывать, я не могу так, как вы, сидеть на воде, словно на земле, хотя тоже люблю поплавать, — искренне закончил Алексей,

Девушка, которая действительно очень легко держалась на воде, от души рассмеялась и, сильно толкнувшись ногами, вытянула гибкое тело вдоль абсолютно прозрачной воды и поплыла в сторону берега, находившегося от них метрах в тридцати.

— Ну, поплыли, что же вы? — крикнула она Алексею, отплыв метра на три и оборачиваясь.

— Я совсем забыл, что моя одежда осталась на пирсе, — с досадой вспомнил Макаров, подплывая к Пауле.

— А вы меня не разыгрываете? — спросила она, перевернувшись на спину и улыбаясь своей необыкновенной улыбкой. Макарову было приятно, что эта улыбка адресована ему, что, очевидно, он понравился девушке, но времени было в обрез, и пришлось все же прервать купание вдвоём.

— Нет, я не шутил, у меня действительно есть к вам одно очень важное дело, — сказал Алексей. — Сделаем так: я сейчас вылезу на пирс, заберу свои вещи и пойду на берег, а вы…

— А я, пожалуй, доберусь туда вплавь, — и в глазах девушки снова возникло подобие вопроса: чего же он от неё на самом деле хочет?




8


— Ну вот, Паула, все отлично, и я уже начинаю привыкать к вашему необычному имени, — проговорил Макаров, подходя со стороны каменного пирса (или волнореза, бог его знает) к выходящей из моря молодой красивой женщине, которой можно было дать года двадцать два. — Вы здесь одна или с компанией? — говоря все это, Алексей откровенно любовался безупречной фигурой своей новой знакомой («Господи, как же вода подчёркивает красоту женского тела, лишая всякого смысла все изобретённые цивилизацией покровы!»).

Девушку такое открытое любование, похоже, не смущало, даже доставляло удовольствие. И её по-прежнему интересовало, зачем же мог разыскивать её на пляже совершенно незнакомый мужчина.

— Я пришла одна, — ответила она на вопрос Алексея, глядя из-под мокрых от воды, усеянных блестящими прозрачными капельками ресниц. — Но скажите наконец, — она ловким движением откинула за плечи волну длинных каштановых волос, — какое у вас ко мне дело? Каким образом вы могли меня искать, если мы с вами незнакомы?

Уверенно взяв не ожидавшую такого нахальства девушку за руку, Макаров повлёк её за собой на середину полосы белого сыпучего песка, плотно заполненного загорающими.

— Я все объясню, — сказал он Пауле, — но нам надо торопиться, — он взглянул на циферблат своих водонепроницаемых часов, которые сегодня впервые испытывал в солёной морской воде. — Где вы оставили одежду?

— Куда торопиться? — вырвала у него руку, наконец возмутившись такой бесцеремонностью, девушка. — Зачем? Вы объясните наконец или нет?

— Молодые люди, — укоризненно сказал сидевший в шезлонге позади решительно остановившейся Паулы пожилой мужчина, — не загораживайте солнце… Или садитесь на песок, или выясняйте свои отношения вне пляжа.

— Извините, — сказала Паула мужчине и, повернувшись к Алексею спиной, пошла в совершенно ином направлении, чем то, куда ещё минуту назад тащил её Макаров, не имеющий понятия, где она оставила свои вещи.

Голубые шорты и цветная безрукавка Паулы лежали на песке рядом с розовым махровым полотенцем. Алексей, шедший следом за девушкой, увидел, как она взяла полотенце и, не оборачиваясь к нему, стала грациозно сушить свои длинные волосы.

Мелкая неудача на пути к цели не могла смутить Алексея, да он и не считал вполне понятное недовольство девушки неудачей. Все шло нормально. Он быстро натянул шорты и майку и подошёл к Пауле.

— Вы обиделись? — произнёс Макаров, глядя в затылок наклонившейся к земле и продолжавшей вытирать распущенные волосы девушке. — Ну виноват, извините… Затянул с ответом, переиграл. Сейчас вам все станет понятно. Но что нет времени — чистая правда, через пятнадцать, нет — уже через десять минут нам с вами предстоит очень важная встреча с одним человеком.

Продолжая вытирать волосы, девушка полуобернулась к нему и покачала головой.

— Вы невозможный человек, — сказала она, улыбнувшись. — Приставала. Я поняла: это такой оригинальный способ познакомиться с женщиной?.. Но поспешу вас огорчить — я, увы, не из вашего репертуара, я не отдыхающая, а местная.

— Как же я был прав, когда прыгнул за вами в воду! — обрадованно воскликнул Макаров. — И я действительно хотел с вами познакомиться, — спокойно продолжил он. — Вы мне очень нужны и к тому же очень нравитесь.

Паула наконец убрала за спину волосы и взяла в руки шорты.

— Помогите мне, — попросила она, — подержите полотенце. Я переоденусь, раз уж вы сорвали мне купание. Кабинки все заняты… Ну, что вы замолчали? — вопросительно по глядела девушка на послушно взявшего и придерживающего возле её бёдер полотенце Макарова. Тот от такой неожиданной просьбы буквально потерял дар речи. — Объясните же, откуда вы меня знали? Зачем разыскивали два часа? — требовательным тоном продолжала Паула. — Да не прижимайте полотенце ко мне, держите подальше, а то мне неудобно.

Отодвинув импровизированную ширму на такое расстояние, которого требовала девушка, Макаров постепенно пришёл в себя и постарался вкратце объяснить Пауле причины своей настойчивости.

— Понимаешь, — сказал он, решив, что после явного знака доверия со стороны девушки, позволившей придерживать полотенце во время переодевания, имеет право перейти с ней на «ты», — я приехал сюда всего на несколько дней, и не отдыхать, а работать. Работа же моя потребует встреч с людьми, посещения разных мест — баров, кафе, что тут у вас ещё есть, не знаю… И мне не хотелось бы бывать везде одному…

— А я при чем? — закончив с переодеванием и складывая полотенце и купальник в пакет, спросила Паула, как показалось Алексею, немного кокетливо.

— Ну вот, я и искал, два часа бродя по пляжу, такую девушку, которая могла бы мне помочь. И обязательно местную и красивую.

— А почему красивую? — насмешливо взглянула на него польщённая комплиментом девушка.

— Люблю красивых женщин, — шутливо склонил голову Макаров.

— Но я ведь работаю, — сказала Паула, — у меня не так уж много свободного времени. Нашёл бы себе какую-нибудь юную курортницу…

— Нет, — упрямо крутанул головой Макаров, — мне нужна обязательно местная. Из-за специфики моей работы. К тому же она лучше знает все здешние заведения.

— Ясно, тебе нужна подруга-гид, — усмехнулась, искоса глянув на него, Паула.

— Вроде того, — согласился Алексей.

— Отдыхающие тоже быстро знакомятся с городом, нашёл бы себе такую, которая пожила уже с недельку, и дело в шляпе, — поддразнила его девушка.

— Да нет, это невозможно. По дороге я тебе объясню, что специфика моей работы требует не только, допустим, знания города, но и…

— А разве мы уже куда-то идём? — обратив внимание на его «по дороге», попробовала ещё посопротивляться Паула.

— В бар «Голубая раковина», съесть чего-нибудь вкусненького, за мой, естественно, счёт, и поговорить заодно с очень интересной женщиной.

— И сколько это продлится?

— Полчаса, может, час — не больше. А сначала ты поможешь мне отыскать эту «Раковину», я ж тут пока ни черта не знаю.

— Самоуверенный молодой человек, — усмехнулась Паула уже более снисходительно. — Ладно, в бар я с тобой схожу, кто ж откажется за чужой счёт поесть мороженого?.. А вот дальнейшее… Соглашусь ли я составить тебе компанию в следующий раз, будет зависеть оттого, насколько ты мне понравишься. — Она взяла Алексея под руку. — Ну ладно, любитель красивых женщин, пошли наверх, на набережную. А по дороге ты рассказывай, как обещал, что там у тебя за специфическая работа в нашем городе.




9


Вкус заведующей приёмным отделением пансионата «Янтарный залив» оказался весьма недурён (или, как проще говорят об этом в народе: губа не дура). Для встречи с прорвавшимся к ней Макаровым, презревшим длинную очередь кандидатов в обитатели одно-, двух— и трехместных номеров, спаренных комнат, а также, конечно, «люксов», она выбрала «Голубую раковину».

Тогда, утром, Анна Михайловна — так звали строгую тридцатилетнюю мадам в белом нейлоновом халате и очках в золотистой тонкой оправе на чуть вздёрнутом носике — сделалась строгой и неприступной, увидев ворвавшегося без очереди и без приглашения усевшегося в кресло незнакомца. Однако, когда выяснилось, что номера «люкс» с холодильником для пивка и телевизором ему не нужно, так как он поселился уже в гостинице, и что этот интересный мужчина, который старше её всего на пару лет, хочет пригласить её для беседы по важному для него вопросу в какое-нибудь приятное тенистое заведение, строгая молодая начальница корпусов, этажей и коек почти пожалела о том, что не в силах будет влиять на жилищные условия столь интересного во многих отношениях гостя.

«Голубая раковина» была очень приличным и очень дорогим баром. Алексей Макаров искренне понимал желание заведующей при… (будем называть её для простоты администраторшей) встретиться с ним именно здесь. Таким образом она демонстрировала московскому гостю свой отменный вкус и заодно получала возможность лишний раз посетить такое место, куда вряд ли больше одного раза в году решился бы повести её законный супруг, будь он даже самым состоятельным человеком приморского городка. О том же, что супруг у Анны Михайловны имеется, свидетельствовало достаточно толстое обручальное кольцо на её тонком, изящном безымянном пальчике. Впрочем, обе дамы Алексея были скромны: обе, и Анна Михайловна, и Паула, заказали лишь по порции мороженого с фруктами и по молочному коктейлю. Самый дорогой раздел меню — спиртные напитки — оказался таким образом вне игры, так как сам Макаров заказал себе лишь бокал светлого немецкого пива, включённого в раздел прохладительных напитков.

Интимный полумрак за опущенными до пола голубыми частыми жалюзи не слишком располагал к обсуждению серьёзных тем, и минут десять женщины были вправе сетовать на своего не торопившегося перейти к сколь-нибудь важному разговору кавалера. Тем не менее одна — в силу своей неосведомлённости о цели приглашения в дорогой бар, а другая — из-за того, что Макаров просил её лишь спокойно поддерживать беседу, предоставив проявлять инициативу ему, обе дамы терпеливо поддерживали абсолютно праздную беседу о погоде и достопримечательностях города.

К нужной ему теме Макаров перешёл неожиданно, когда женщины, кажется, уже решили, что сколь-нибудь серьёзного разговора так и не последует и что они имеют дело с пустым болтуном, не имеющим никаких целей и умеющим лишь важно надувать щеки в компании симпатичных женщин. Но поскольку они, дамы, от его присутствия не несли никакого ущерба, а извлекали лишь пользу (ведь это Макаров оплачивал их досуг в хорошем месте), то и говорили себе спокойно о том о сём, помешивая ложечками таявшее в фарфоровых вазочках розовое мороженое. Как-то незаметно (а может быть, как раз с помощью ненавязчивых вопросов своего кавалера) повернули к местным, курортным проблемам. Анна Михайловна пожаловалась, что некоторые пожилые отдыхающие, забывая о своём возрасте, излишне много времени проводят на пляже и в воде, а потом, дескать, приходится затрачивать массу усилий на их лечение.

— Когда какой-нибудь старикашка решит вдруг, что может плавать полчаса кряду или сигать в воду с пирса, как молодой, это зачастую кончается инфарктом. А как ему объяснить, что это уже давно не для него?..

— Да… — рассеянно подтвердил Макаров и вдруг, словно что-то вспомнив, сказал: — Кстати, Паула прекрасно ныряет… Я был просто удивлён её способностями. Ты где-то занималась, Паула? Ведь женщины редко увлекаются прыжками с волнореза.

Паула, явно не ожидавшая с его стороны такого комплимента в присутствии незнакомой женщины, смутилась и опустила глаза к своему мороженому, перед тем укоризненно взглянув на Макарова.

— И в самом деле? — обрадовалась появлению хоть какого-то намёка на интересную тему в скучновато проходившем разговоре Анна Михайловна.

— Да, я прыгаю, конечно, но не так уж хорошо, как он говорит, — девушка недовольно посмотрела на Алексея. — Нигде я не занималась, просто выросла здесь, у моря, вот и научилась плавать и нырять.

Но Макаров сделал вид, что не заметил её немого упрёка. Это уже начинался нужный ему разговор, и он поворачивал его так, как считал необходимым.

— Вот я и говорю, — не обращал внимания на смущение девушки Алексей, — Паула так великолепно нырнула сегодня у меня на глазах с пирса, а ведь там, рядом, из воды торчат сваи старого, деревянного, — он взглянул на Анну Михайловну.

— Да, — с ещё большим интересом в глазах подтвердила администраторша, — это действительно удивительная ловкость и смелость… Оттуда же, кажется, даже мужчины не решаются прыгать? — Анна Михайловна удивлённо посмотрела на девушку.

— Что ты болтаешь!.. — воскликнула порозовевшая от смущения Паула, обращаясь к Алексею. — Ты просто ничего здесь не знаешь и говоришь глупости. Это же не старый пирс, где из воды действительно торчат сваи. Я прыгала с бетонного волнореза, — пояснила она, повернувшись к администраторше.

— Да? — Макаров сделал вид, что удивился. — А я и не обратил внимания. Я слышал, что тут один парень недавно вот так утонул: прыгнул и разбился о сваи, оставшиеся от старого пирса. Но я, конечно, плохо пока ориентируюсь здесь, не знаю, где старый пирс, а где волнорез. Я, правда, не видел там, где ты прыгала, — он взял в знак примирения девушку за руку, — каких-нибудь свай, но подумал, что, может быть, они просто под водой не видны…

— Неправильно вам рассказали, — перебила Макарова Анна Михайловна. — Совсем он не разбился, этот парень… Он просто утонул — напился и утонул. Я эту историю прекрасно знаю: он в нашем пансионате отдыхал.

Администраторша взяла в руку свой бокал и, забыв про соломинку, задумчиво глотнула белого, воздушного, взбитого сверху в розоватую пену напитка. Он понял, что сейчас последует изложение истории в той версии, которая известна женщине. Алексей был очень доволен тем, что сумел повернуть разговор в нужное русло, и сосредоточил все внимание на Анне Михайловне, забыв о Пауле. Однако та, как оказалось, тоже имела своё личное мнение по интересовавшей всех теме.

— А я слышала, что все было иначе, — сказала она, вызвав тем самым общее замешательство своих соседей по столику. — Я слышала, что его убили…

Высказавшись, Паула замолчала и, спокойно поднеся ко рту ложечку с мороженым, принялась с удовольствием облизывать её, искоса глядя на удивлённых её репликой Макарова и администраторшу «Янтарного залива».

— Интересно, — первой нарушила молчание Анна Михайловна, — откуда берутся такие слухи? — Она перевела недоумевающий взгляд с девушки на Макарова.

— А что, все может быть, — беспечно улыбнулся ей Алексей. Паула здорово подыграла ему, и теперь он легко мог ввести в разговор новую информацию. — Я слышал, что этот парень не умел плавать и даже никогда не подходил к воде…

Анна Михайловна недовольно покачала головой.

— Ну, не знаю, не знаю, откуда это вы взяли, — пожав плечами, явно уязвлённая тем, что её мнение оспаривают, администраторша немного нервно отхлебнула из бокала свой молочный коктейль (Алексей даже озаботился вдруг тем, что у неё разболится горло от такого неосторожного глотания ледяного напитка). — Вы верите каким-то слухам, а этим делом, между прочим, занималась специальная комиссия нашего пансионата, милиция, эксперты делали вскрытие. Так что, может быть, он, этот утонувший Гостенин, и не умел плавать, — она выделила последнюю фразу, взглянув на Макарова, — но в тот вечер — это было дней восемь назад — полез в воду сам, будучи пьяным… — Женщина махнула рукой. — Да что экспертиза, я сама на следующее утро, после того как обнаружили его труп, присутствовала при описи оставшегося после него имущества… Так вот, там, у него в комнате, такое творилось, не дай бог, сразу видно: пьянка шла день и ночь, и в карты играли.

— В карты? — изобразив удивление, спросил Макаров.

— Да, колоды карт валялись и в урне, и на полу, россыпью, а в столе штук десять нераспечатанных колод.

— Понятно, — кивнул Макаров. — На деньги играли, видно.

— Почему? — спросила Паула.

— На деньги, — пояснил Алексей, — особенно если в дело идут большие суммы, новыми колодами играют, чтобы все чисто было, без обмана… Но в принципе, в этом ничего особенного нет, — тут же добавил он специально для администраторши, — на курортах многие этим занимаются, от нечего делать.

— От нечего делать, — Анна Михайловна осуждающе покачала головой. — А когда не в карты, так у него женщины до утра, тоже на курортах многие занимаются, спиртное рекой, уборщица только успевала бутылки выносить. В общем, весёлый молодой человек был…

— Наверное, соседи без конца жаловались? — сочувственно взглянул Макаров на Анну Михайловну.

— Соседи? — иронично взглянула на него она. — Да он же в отдельном домике жил. В семнадцатом корпусе.

— Как это, не понял? — пожелал уточнить Макаров. — У вас тут что, некоторым отдыхающим даже отдельные здания предоставляют?

— Вот именно, что некоторым, — кивнула администратор пансионата. — Весь наш пансионат размещается больше чем в десятке зданий. Половина из них ещё довоенной постройки — прибалтийский колорит и прочее… Два-три старинных домика, коттеджа, оставляют, особенно в сезон, когда народу полно и корпуса переполнены, для разных важных персон…

— Ага, понял, — кивнул Макаров.

— Вот и отлично, что поняли… Но, возможно, не до конца. Этот тип был сынок каких-то больших людей из Москвы, ну и пользовался благами житья в отдельном коттедже два лета подряд, — закончила своё объяснение женщина, и Алексей понял, в чем причина её не доброжелательного отношения к трагически погибшему Павлу Гостенину: тому, чтобы по селиться не то что даже в каком-нибудь «люксе» в обычном корпусе, а в отдельном коттедже, не потребовалось обращаться к всесильной в таких вопросах начальнице приёмного отделения.

— Значит, он жил в «охотничьем домике»? — снова неожиданно вмешалась в разговор Паула.

— Да-да, в семнадцатом корпусе, — подтвердила Анна Михайловна. — Одни хлопоты с такими людьми. — Вдруг она, вспомнив о покинутом рабочем месте, посмотрела на часы, открыв лежавшую на столе сумочку, достала платок и стала аккуратно промокать его уголком губы, поглядывая в маленькое зеркальце. — Все, ребята, — быстро сказала она, обращаясь главным образом к понявшему причину её внезапной торопливости Макарову, — извините, спасибо за компанию и за все остальное, но мне пора, я и так уже слишком задержалась. — Она поднялась из-за стола и вдруг, припоминая что-то, остановилась в нерешительности, глядя на Алексея. — Ведь у вас, кажется, было дело ко мне?.. Так?

— Да, — ответил вставший со своего места, чтобы проводить женщину, Макаров. — Но время терпит… Если вы не возражаете, я зайду к вам ещё раз… Когда вам будет удобнее?

— Вообще-то я каждый день, кроме субботы и воскресенья, у себя с девяти до шести.

— А когда поменьше народу, чтобы не мешать?

— Лучше всего до десяти утра, пока не подъехала первая партия, с самолёта…

— Отлично, — сказал Макаров, провожая её до дверей, — тогда я зайду как-нибудь — у меня к вам очень важное дело…

— Правда? — усмехнулась Анна Михайловна. — А что же вы так о нем ничего и не сказали?

— Между двумя такими прекрасными женщинами трудно сосредоточиться на деле, — ответил, не моргнув глазом, Алексей, — но ведь и просто ради знакомства посидеть в хорошем месте — разве это пустая трата времени?

— Нет-нет, отчего же, я так не говорила, — смутившись под его пристальным взглядом, сказала женщина и, освободив свою узкую кисть из придерживавших её пальцев Макарова, быстро пошла по тенистой дорожке прочь. — До свидания, — сказала она, обернувшись через три шага, почувствовав, вероятно, устремлённый в её затылок взгляд Алексея.




10


— Ну, как тебе она? — спросил Макаров Паулу, возвращаясь за столик, где девушка продолжала аккуратно потягивать через тонкую трубочку розовый воздушный коктейль.

— Женщина как женщина, — пожала плечами она. — Симпатичная… А зачем тебе была нужная?

— А почему ты сказала, что слышала об убийстве того парня? — ответил Алексей вопросом на вопрос.

Девушка посмотрела на него долгим, изучающим взглядом и промолчала.

— Я что-то не так сказал? — спросил Макаров, беря девушку, чуть-чуть опустившую голову, за руку.

— Все нормально, — ответила Паула. — Только я выхожу из игры, — в глазах её, поднятых на него, Макаров заметил обиду.

— Не понял…

— Ты мне так и не счёл нужным ничего объяснить, видно, решил использовать в качестве мебели… А я так не играю. Поэтому, дружок, давай прощаться. Спасибо тебе за угощение и…

— Все, — остановил её, подняв руку над столиком, словно дирижёр, Макаров. — Больше ничего пока не говори. Я все понял и начинаю исправляться. Извини. Резко начинаю рассказывать и объяснять, — произносил он, замечая, что быстрый поток его слов вызывает на лице девушки невольную улыбку, которую она не сумела вовремя спрятать. «Главное — не обидеть её», — подумал Алексей и тут же чуть громче, чем требовалось, крикнул проходившей неподалёку от их стола официантке: — Девушка, сюда, пожалуйста, ещё пиво похолоднее и мороженое… с чем? — посмотрел он на Паулу («все равно» — покачала та головой). — Тогда с шоколадом и изюмом, — закончил Алексей свой заказ.

— В общем, так, чистосердечное признание в обмен на верность до конца, — сказал Макаров, не дожидаясь, пока официантка, поставив на стол мороженое и бутылку с пивом, отойдёт прочь. — Самое интересное, что тот мой вопрос, который предшествовал твоему вполне справедливому демаршу, как раз в некотором смысле и даёт ключ к разгадке, — Макаров сделал «страшные» глаза, — тайны моего пребывания здесь…

— Я почему-то сразу подумала, что ты милиционер, сыщик, — не пожелав поддерживать предложенный шутливый тон, невозмутимо произнесла Паула.

— Неужели сразу? — совершенно искренне удивился Макаров: дважды за один день сегодня в нем признавали сотрудника милиции. Что же будет дальше? Это была какая-то нелепость, очень похожая на полную профнепригодность. — Неужели ты ещё там, на пляже, так подумала? — обиженно спросил он девушку, и та рассмеялась, увидев отчаянное выражение его лица.

— Нет-нет, я не настолько проницательна, — успокоила она, доверчиво положив свои тёплые тонкие пальчики на запястье Алексея. — На пляже ты задурил мне голову своими намёками, я пошла с тобой сюда, — она с лукавинкой взглянула на Макарова, — чего уж там скрывать, потому что понравился ты мне. В общем, можешь считать: снял девочку — так, кажется, это называется… Это уже здесь я догадалась, когда ты стал расспрашивать эту дамочку об утонувшем парне, а потом просверлил меня глазищами после того, как я сказала, будто слышала, что его убили… Да ещё твоя чрезмерная для приехавшего сегодня осведомлённость…

— О том, что погибший не умел плавать?

— Пожалуй, это уже и не было столь важным. Из того, как ты задавал свои вопросы, как внимательно смотрел на заведующую, я поняла, что ты неспроста завёл этот разговор. Потом я ещё немного подумала и тогда уже обо всем догадалась. Вот так, — закончила она своё объяснение и выжидающе посмотрела на Макарова. — Ну, что ты теперь будешь делать?.. Убеждать меня, что я не права?

— Нет, не буду и пробовать, — покачал головой Алексей и не спеша глотнул пива. — Это бесполезно, — пояснил он, ставя бокал на стол. — За сообразительность тебе сегодня — пять баллов, — усмехнулся он, внимательно глядя на Паулу. — Вот интересно: эта мадам, — он кивнул в сторону выхода из бара, до которого недавно провожал администраторшу «Янтарного залива», — так и не знает обо мне ничего, кроме имени; от тебя же, похоже, спрятаться трудно… Я действительно сыщик и точно приехал разбираться с этим утопленником. Но все-таки я не совсем тот, за кого ты меня приняла. Ты могла бы обратить внимание на то, что я не тороплюсь заявлять везде о своих полномочиях…

— И почему же, интересно? — не выдержала долгого объяснения Паула.

— Потому что у меня этих полномочий маловато, а то и вовсе нет, — сказал Алексей и, расстегнув «молнию» на заднем кармашке шорт, вытащил оттуда и протянул девушке книжечку в твёрдом коричневом переплёте, на лицевой стороне которой были вытиснены золотые буквы «Эгида».

Через несколько секунд Паула вернула удостоверение. В глазах её читалось непонимание.

— Что это значит? — спросила она.

— Это значит, что прежде — не буду говорить когда — я и правда служил в милиции, но однажды, будучи в затруднительном положении, вынужден был покинуть сие благородное поприще и принять более выгодное в материальном плане предложение одной богатой фирмы.

— Ну и что?

— Ну и то, что теперь я — сыщик страховой компании «Эгида», или детектив, как у нас в фирме называется моя должность. Хозяева посылают меня и других детективов разобраться, действительно ли застрахованный фирмой объект (в данном случае — человек) пострадал по причине, оговорённой в страховом договоре. От этого зависит, в каком объёме должна быть выплачена страховая сумма. В некоторых случаях можно и при неблагоприятных для фирмы условиях найти выход из положения, взыскав убыток с виновника происшествия в пользу пострадавшего, тем самым сохранить деньги фирмы… Все, ты теперь довольна? Не бросишь меня?

— Понятно… — задумчиво произнесла Паула. — Что там можно ещё узнать, в деле этого несчастного?

Макаров покачал головой. Создавшаяся ситуация выглядела просто парадоксально: он должен был опровергать перед Паулой официальную точку зрения на гибель Гостенина, хотя сам пока не имел никаких оснований не доверять заключению местных дознавателей.

— Может быть, и ничего. Я же объяснил тебе, — сказал он, глядя в голубые внимательные глаза девушки, — я приехал, чтобы все проверить и разобраться, доложить о своих выводах. Ты же знаешь, милиция частенько работает поверхностно, а мы так работать не имеем права — мы теряем собственные деньги… Ну вот, ты сейчас говорила, что слышала, будто этого парня убили. Это действительно так, или это было сказано в пику этой рыжей заведующей приёмным отделением?

Паула покачала головой.

— Я что, похожа на пятилетнего ребёнка?.. Я и правда слышала кое-что, просто не хочется говорить с чужих слов, это не очень красиво, скажут: сплетни распространяет. Не люблю я этого. Я бы и не сказала ничего, но очень уж безапелляционно дамочка эта самоуверенная заявляет: «Я все знаю…» Знаю и все, значит, так оно и есть. Сразу хочется возразить (Макаров улыбнулся: «Не признаешься, а все-таки — в пику». Привычка противоречить самоуверенным людям была и его собственным недостатком)… Я тебе ещё не рассказала, да ты и не спрашивал, где я работаю. Ты действительно сделал удачный выбор — если, конечно, я не решу в конце концов дать тебе от ворот поворот, — девушка лукаво стрельнула глазами, — я работаю экскурсоводом от местного бюро путешествий и экскурсий. Само бюро находится в Калининграде, а я живу здесь, поблизости, в Курортном, слышал такое название?.. — Алексей кивнул. — Я встречаю группы, в основном иностранцев, и сопровождаю их по побережью; вожу из местных пансионата и санаториев группы отдыхающих в город. Работаю обычно через день-два, реже — каждый день. Так вот, об этом парне, что утонул: дней, наверное, шесть назад я стояла с одной знакомой девочкой, тоже экскурсоводом, в холле «Янтарного залива», мы иногда там дежурим — проводим запись на экскурсии, а в это время мимо проходила одна официантка — мы с ней в школе вместе учились. Подошла к нам, поздоровалась и говорит: «Слышали про ЧП, что у нас в пансионате случилось?» Ну, мы слышали, конечно: здесь тонет-то не так много народу — море у берега мелкое, да и следят строго. А она, эта официантка, и сказала: он, мол, не сам утонул. Говорят, что его пьяного с пирса скинули. Мы, естественно, заинтересовались — как да что, по-женски, понимаешь? Любопытно, не каждый день такое происходит. А она говорит: «Этот парень тут с какой-то девушкой или женщиной в прошлом году встречался, а в этот раз что-то про неё узнал вроде и с кем-то из местных из-за этого повздорил…» Вот и все, что я знаю, — с заметным облегчением в голосе закончила Паула. — Но ведь ты сам, кажется, говорил, что он к воде даже не подходил, а тут вдруг с пирса спрыгнул… Ерунда?

Макаров задумчиво кивнул. То, что он услышал от Паулы, в общем, совпадало с версией тётки погибшего, как бы подтверждало её подозрения. Похоже, в деле все-таки, хотя и косвенно, замешана женщина. Алексей вспомнил фотоснимки, которые рассматривал в самолёте и которые теперь лежали в его «дипломате» в номере гостиницы.

— Послушай, — сказал он, глядя девушке в глаза, — ты рассказала очень важные вещи. Подумай, ты ничего не забыла? Не вспомнишь, о женщине, из-за которой ссора была, официантка ничего не говорила?

Паула минутку подумала.

— Нет, не говорила, — ответила она уверенно. — Официантка с нами всего минутку-другую постояла, а потом открыли дверь в столовую, и она заспешила наверх, в зал, отдыхающих обслуживать.

— Хорошо, тогда давай попробуем вспомнить, как она дословно выразилась: «он с девушкой одной встречался», или «с женщиной», или, может быть, «с отдыхающей»?.. Вообще вы приезжих между собой как называете?

— Да бывает, что и так, по-разному… Но нет, — добавила Паула, подумав секунд десять, — не могу точно вспомнить. Если я её увижу, поговорить с ней?

Теперь уже пришла очередь задуматься Макарову. Вопрос, заданный девушкой, был не столь простым, как могло показаться на первый взгляд: если действительно произошло убийство, излишний интерес, тем более подозрительный, что после события прошла почти неделя, мог привести к непредсказуемым осложнениям и принести самой Пауле серьёзные неприятности.

— Нет, спасибо, пока не надо, — окончательно решив не вмешивать до поры в, возможно, не столь уж безобидное дело свою новую знакомую, сказал Макаров. — Может, лучше пока пойдём искупаемся ещё разок, заплывём подальше, а потом сходим ко мне в гости?

— Так скоро? — улыбнулась девушка. — Но я же пока даже не дала согласия быть твоим гидом, — напомнила она. — И ещё, у меня сегодня есть кое-какие дела, ты же меня заранее ни о чем не предупредил, — шутливо упрекнула она Макарова.

— И что же мне теперь делать? — удручённо спросил Алексей, вслед за ней поднимаясь из-за стола.

— Единственное, что могу сейчас позволить — проводить меня до остановки автобуса.

— Всего лишь? — спросил Макаров. — А когда мы увидимся снова? Может быть, сегодня вечером?

— Подумаем. Пожалуй, я дам тебе свой телефон, а ты позвони часа через три, хорошо?

— В шесть?

— Да, в шесть.




11


Проводив Паулу до остановки и посадив в автобус, Макаров погулял немного по городу. Нашёл стоящий прямо над морем, на краю крутого обрыва, семнадцатый корпус пансионата «Янтарный залив», который, по словам администратора Анны Михайловны, не так давно занимал Гостенин. На фасаде бревенчатого здания, напоминающего сказочный теремок, красовалась табличка, извещающая, что это — памятник архитектуры «Охотничий домик» такого-то барона постройки конца девятнадцатого века. Полюбовавшись со всех сторон недавними апартаментами погибшего, Алексей направился в гостиницу, чтобы наконец спокойно пообедать, переодеться и в уединении прикинуть, за что прежде всего взяться в ближайшее время. План действий, составленный Макаровым ещё в самолёте, требовал существенных корректировок и дополнений. Необходимо было принять во внимание новые подробности пребывания в Янтарном и гибели московского студента Необходимо было, например, ещё раз более внимательно побеседовать с Паулой. Если бы это было возможно, Алексей предпочёл бы повременить с обедом, а вместо этого пригласил бы девушку к себе в номер и показал ей лежавшие у него в «дипломате» фотографии — возможно, она опознала бы запечатлённых на них людей. Затем он поговорил бы с девушкой, имея в качестве наглядного пособия фотоснимки, об ожерелье, которым была украшена шея красивой женщины по имени Элина. Здесь уже могло быть задано очень много вопросов: где, например, находится ателье, в котором используется для съёмок столь прекрасный и дорогостоящий реквизит («А может быть, никакой он не дорогостоящий?.. Просто обыкновенная, приобретённая заезжей дамой в магазине бижутерия?..»). И ещё он мог бы спросить Паулу, сколько, по её мнению, стоит такая штучка. И вообще, сколько здесь, в Янтарном, фотографических салонов? Макаров пока видел только один, на центральной, проходящей как раз параллельно берегу моря улице, и тот был закрыт по «техническим причинам», так что заглянуть в него не удалось… Могло быть и ещё много других вопросов. Кроме беседы с Паулой, нужно приниматься за поиск и иных путей к разгадке. Один или два уже ясно виделись Макарову, но он решил отложить окончательный анализ и выбор приоритетов до тех пор, пока его пустой желудок не будет заполнен необходимым для нормального здорового организма тридцатитрехлетнего мужчины объёмом пищи.

До гостиничного ресторана добраться ему так и не удалось. Улицы городка манили большим количеством разнообразных чистеньких баров и кафе, из которых доносились до его ноздрей восхитительные запахи, и в конце концов, не выдержав этого соблазнительного натиска, Макаров выбрал одно из заведений. В большом, сложенном из неровных камней закопчённом очаге на открытом воздухе здесь жарили кроваво-красную бастурму и, полив её острейшим соусом, подавали посетителям с зеленью и холодным пивом. Понятно, что после такой волшебной трапезы вышел Алексей из бара в прекраснейшем, самом благодушном настроении.

Во время обеда он окончательно решил, что прежде всего нужно направиться сразу не куда-нибудь, а к себе в гостиницу, чтобы приобрести более респектабельный вид — майка и шорты далеко не всегда располагают людей к обсуждению серьёзных вопросов. И ещё хотелось иметь с собой фотографии, без них разговаривать о Гостенине и его курортных друзьях было не слишком удобно.

Введя с помощью этих мыслей план своих действий в некие рамки или, иначе, придав ему более-менее упорядоченный характер, Макаров переступил порог гостиницы и сразу, пересекая холл, пошёл к лифту, чтобы подняться к себе на третий этаж. Но не тут-то было.

— Молодой человек, молодой человек, — услышал он из-за спины, справа, голос старичка-портье. — Подойдите, пожалуйста, ко мне, прошу вас.

Макаров оглянулся. Обращение от стойки безусловно относилось к нему, так как, кроме сгрудившейся в холле возле большого окна кучки пожилых немецких туристов да дюжих милиционеров-охранников, стоявших у входных дверей, никого не было.

«Черт, — выругался совсем не зло (причиной благодушия было по-прежнему воспоминание о хорошем сытном обеде) Макаров, нехотя меняя, уже почти подойдя к лифту, избранный курс и продвигаясь в направлении призывно махавшего ему рукой, привставшего даже ради этого со своего места дежурного. — Выжил из ума старик, годы, — сочувственно думал он. — Похоже, забыл, как утром давал мне ключи от номера, и теперь хочет выяснить, к кому я иду».

Но Алексей ошибся. Едва он приблизился к стойке, старик в зеленом форменном пиджаке и сидевшая поблизости за этим же барьером женщина, администратор гостиницы, с которой Алексей почти полчаса любезничал сегодня утром, а после вручил предусмотрительно купленный букет роз, расплылись в улыбках.

«Узнали, — моментально отлегло у него от сердца. — Слава Богу, родные, но что вам от меня надо?»

Оказалось, однако, что дежурные действуют в его интересах.

— Господин… господин Макаров, — радостно сказал старик-портье, протягивая Алексею нечто, упакованное в белый, внушительных размеров конверт, — вам доставили… Полчаса назад, Вере Алексеевне, — посмотрел он на утвердительно кивнувшую женщину — администратора гостиницы, сидевшую в двух метрах от него, — прямо в кабинет.

— Мне? — удивился Макаров, взяв у него из рук конверт. — Толстенький… Что это? Кто принёс?

— Сержант. Из Калининграда приехал специально, из милиции, — ответил старик и заговорщицки подмигнул. — Просил лично вам, в руки.

— Спасибо, — сказал Макаров и, повернувшись крутом, снова пошёл к лифту. Он понял, что пакет из Москвы, от Воронцова: похоже, появилась новая информация. Алексей усмехнулся про себя, вспомнив заговорщицкое выражение в глазах портье: «Лично в руки…» Во работают парни: «лично» через третьи руки. Кажется, посыльному из Калининградского отдела милиции, куда передал для него информацию полковник, просто не захотелось тратить время, дожидаясь его возвращения в гостиницу. Недосуг было. Теперь, при определённом развитии событий, план полковника Воронцова, предусматривавший, в частности, и то, что в приморском городке никто не должен узнать истинной профессии московского гостя, запросто мог полететь ко всем чертям.




12


А полученная из Москвы информация была крайне любопытной и полезной. Это стало ясно Алексею ещё до того, как он успел ознакомиться с содержанием тонких белых листов бумаги, отпечатанных с помощью лазерного принтера (ничто другое не может обеспечить такого насыщенного отпечатка букв). Едва Макаров взрезал острым перочинным ножиком край конверта, проштампованного печатью с гербом, и перевернул его, чтобы вытряхнуть на стол содержимое, из конверта сами собой выскользнули и плавно опустились на гладкую поверхность две фотографии с увеличенными портретами мужчины, анфас и профиль. Даже небрежного взгляда на одну из них хватило для того, чтобы Алексей, собиравшийся просмотреть присланные ему документы бегло, стоя, а более тщательно изучить их вечером или ночью, изменил своё решение. Вместо того, чтобы запереть документы в «дипломат», принять душ, переодеться и отправиться на улицу, капитан отодвинул от стола стул, уселся на него и сначала минут пять-шесть — не меньше — изучал выпавшие из конверта фотокарточки, а затем столь же внимательно прочитал вложенную в пакет сопроводительную записку полковника Воронцова.

Закончив читать записку, Макаров открыл стоявший рядом «дипломат» и вытащил оттуда конверт с фотографиями, привезёнными из Москвы. Его интересовали те снимки, где был запечатлён с покойным ныне Гостениным и другими людьми седоволосый мужчина с весёлыми глазами. На снимках, присланных полковником Воронцовым, этот солидный человек не выглядел столь импозантно и уверенно — на фотографиях такого типа вообще редко кто получается сколь-нибудь симпатичным. Снимки были сделаны для картотеки МВД, после объявления очередного приговора, перед отправкой преступника для отбытия назначенного ему судом наказания. В сопроводительной записке к фотографиям полковник вкратце сообщал Алексею следующее: седой человек рядом с Гостениным на фото — Иваненко Сергей Николаевич, вор-рецидивист, кличка Красавчик, сорока восьми лет. В местах заключения побывал пять раз, три из них — за грабёж с убийством. Во всех случаях получал минимальные из возможных сроки, так как, как правило, не оставлял свидетелей. Между тем следственным органам было доподлинно известно, что именно Красавчик совершил три убийства, но авторитет Иваненко в уголовном мире был столь высок, что самые тяжёлые статьи брали на себя его подельники. И поскольку на Иваненко работали сильные адвокаты и большие деньги, доказать его виновность суду не удалось ни разу.

Из трех снимков, на которых Красавчик был запечатлён вместе с Гостениным, Макаров в конце концов выбрал и положил перед собой один: на нем эти двое сидели, полуобернувшись к снимавшему, за столом, на котором в художественном беспорядке были разбросаны карты и денежные купюры. Похоже было, что игроки только что закончили очередную партию и никто из них на этот раз не был в крупном проигрыше: все трое широко улыбались. Сидящий вполоборота к объективу Иваненко небрежно положил волосатую кисть, украшенную золотым браслетом, на плечо расположившегося поблизости от него, на диванчике, Павла. Московский студент с покровительственной улыбкой что-то говорил, подняв указательный палец правой руки, обернувшись к темноволосому парню, сидевшему в кресле напротив него. Лицо последнего не попало в кадр — он находился к объективу спиной, но в нем можно было узнать того, кто на другом снимке поднимал в спортзале тяжёлую штангу, а ещё на одном — вместе с теми же Гостениным и Красавчиком пил из высоких кружек пиво.

Знакомство, и очевидно довольно тесное, погибшего парня с рецидивистом очень заинтересовало Макарова. А то, что Павел проводил вместе с вором и убийцей ночи за картами, — не на щелбаны же играли! — заставляло отнестись к проверке возможной связи нежданной смерти Гостенина с криминальным авторитетом очень серьёзно. Ведь может быть, вполне может быть, что совсем не долгожданная встреча с прекрасной дамой погнала Пашу на взморье в этом году. Игра в карты шла, конечно же, не по мелочам — отношение к деньгам у Красавчика специфическое, если они у кого-то есть, то в конце концов должны оказаться у него! Дружеские жесты, улыбки и объятия этого волка могли обмануть разве только самоуверенного студента из Москвы, папенькиного сынка, приехавшего немного покутить на Балтике, но отнюдь не прослужившего в органах больше десяти лет капитана Макарова. Если Красавчик «доил лоха», развлекаясь игрой в карты в прошлом году, то Павел неожиданно для себя мог под занавес оказаться в крупных должниках, а такие «добряки», как Иваненко, долгов не прощают никому…

Присутствие среди прошлогодних курортных знакомых Гостенина вора в законе сразу же обостряло вопрос о личности третьего мужчины, присутствовавшего на фотографиях, взятых у родственников Гостенина. Уголовные авторитеты — такие, как Иваненко, — редко допускают в своё ближайшее окружение случайных людей, и темноволосый парень скорее всего был «его» человеком. То, что Воронцов не прислал по нему никакой информации, подобной той, что была собрана по Красавчику, ни о чем не говорило. Парень мог не иметь ни одного срока и, следовательно, в милицейских картотеках не числиться, но тем не менее быть членом криминальной структуры.

Помимо записки полковника Воронцова, в конверте нашлась ещё выборка данных по Иваненко из картотеки ГУВД, в которых сообщались его приметы, привычки, краткое описание совершённых им преступлений и возможные места проживания в то время, когда Красавчик не отбывал очередной срок. Мест проживания было много, практически по всей стране, но калининградских адресов Макаров среди них не обнаружил.

Были ещё данные — довольно скудные — по женщине, из-за которой, как считалось, погибший студент и приехал в этом году в пансионат «Янтарный залив». Она действительно была женой начальника штаба крупного ракетного соединения (сведения, очевидно, были получены по запросу местной милиции, так что часть работы, которой надлежало заняться Макарову, была уже выполнена). Звали женщину не Элина, а Элла, Элла Соловьёва, и было ей тридцать два года). Прошлым летом женщина находилась в пансионате одновременно с Павлом — правда, он приехал на семь дней позже, но потом почти две недели они находились на янтарном берегу вместе. В этом году — и этот факт не мог не заинтересовать Макарова — она в городе (или, во всяком случае, в пансионате «Янтарный залив») так и не появилась. В своей записке, приложенной к данным по Элине, полковник Воронцов обещал навести справки, где женщина находится в данный момент и где была в то время, когда погиб Гостенин, но тут же оговаривался, что вряд ли это удастся сделать быстро (гарнизон её мужа довольно отдалённый, действовать надо осторожно, чтобы не опорочить человека, да и связь у нас в стране — никуда…). Впрочем, полковник высказывал ещё предположение, что последняя информация вряд ли необходима Алексею. И Макаров был с ним согласен.

Алексей теперь сомневался в правильности версии о роковой страсти, приведшей к гибели Гостенина. Тем более что женщины этой, которой московский студент якобы собирался преподнести в качестве платы за любовь ожерелье из королевского янтаря, оказывается, в городке в этом году и не было. Этот факт укрепил начавшую зарождаться у Макарова мысль, что гуляка и не собирался встречаться с этом году с нею, а тем более — дарить драгоценную вещицу. По-видимому, вся эта рассказанная Пашей сердобольной тётке и другу детства романтическая история — лишь повод, очень удобный повод, чтобы сбежать от беременной жены к морю, а заодно и разжиться крупной суммой денег. В связи с таким поворотом, на второй план отодвинулось и великолепное ожерелье, а вместе с ним — и вопросы о его подлинной ценности, реальной цене и возможности покупки. Наиболее важным теперь казалось изучение связи Гостенина с Красавчиком и темноволосым брюнетом.

Оставался ещё последний непрочитанный листок из присланной полковником Воронцовым информации. В краткой справке, составленной экспертом, сообщалось следующее: визуальное изучение фотографического изображения позволяет предположить, что вещь очень дорогая, ручной работы, а метод изготовления золотой оправы и цепочек не похож на те, которые используют современные мастера. Утверждать это с абсолютной гарантией, имея лишь фотоснимок, невозможно, но похоже, предполагал составитель справки, вещь довоенной или сразу послевоенной работы, немецких мастеров. Вполне возможно, из музейной коллекции.

Последняя фраза заставила Макарова вспомнить слова хозяина бара «Золотой краб», произнесённые им в электричке. Теперь Алексею оставалось выбрать в качестве объяснения всей истории с ожерельем одно из двух: либо Гостенин оказался хитрым, циничным ловкачом, сообразившим, как можно с помощью обычной, отлично выполненной фотографии выманить приличную сумму у друга и тётки, ещё и заставив ту повлиять на родителей, чтобы его отпустили на море; либо тут была какая-то слишком уж головоломная комбинация, включавшая торговлю драгоценностями (возможно, музейными) или крупную афёру.

— Фу… это уж слишком для первого дня, — вздохнул Макаров и осторожно покрутил головой из стороны в сторону. — Так можно и того… бог знает что нафантазировать, — сказал он с упрёком самому себе. — Музейные ценности, афёры… А на самом деле все просто — тебе ж объяснили: музеям в наше время тяжело жить стало, денег не хватает, зарплату сотрудникам платить не из чего — вот и сдают себе экспонаты во временное пользование фотографам. Вот оно, истинное место музейного экспоната во всей этой истории: сфотографировалась прекрасная Эллочка в одном из местных салонов, подарила своему курортному приятелю на память о двухнедельном романе, а тот при необходимости сообразил, каким образом можно использовать щедрый дар любовницы. Конечно, все надо уточнять, и совсем забывать о драгоценном ожерелье и Элине Макаров не собирался, и все-таки теперь у него были дела и поважнее. Сначала Алексей собирался выяснить, не видели ли нынешним летом здесь, в Янтарном, Красавчика; и если да, то не был ли он замечен в компании с Гостениным. На первый взгляд задача выглядела слишком сложной, но если начать не с первого, а со второго вопроса, путь поиска ответа представлялся ему коротким и ясным.




13


Переодевшись в светлые летние брюки и шёлковую рубашку и водрузив на нос очки-хамелеоны, мгновенно превратившие его из рубахи-парня в интеллектуала-бизнесмена, Макаров спустился в холл гостиницы. Там не было никого, кроме лениво прогуливающегося возле входных дверей милиционера и пенсионера-портье, сорок минут назад передавшего ему пакет из Москвы. Момент был явно подходящим, и, взглянув на электронные часы над входом, показывавшие без двадцати четыре, Макаров чуть скорректировал первоначальный план и вместо того, чтобы пройти к выходу, уверенно направился к стойке, из-за которой была видна седая голова дежурного помощника администратора (или портье, как будет угодно).

Пожилой мужчина с седым ёжиком, очень похожий на отставного военного, глядел на приближавшегося к стойке человека с любопытством: малозначительному лицу не стал бы передавать запечатанный гербовой печатью пакет милиционер, специально приехавший для этого из Калининграда. Алексей про себя чертыхнулся: пожалуй, лучше было бы разговаривать со сменщиком старика. Хотя, может быть, так легче будет завязать откровенный разговор. «Будь что будет, — решил Макаров, — не поворачивать же, в самом деле, с полпути…» И, дружелюбно улыбнувшись добродушному дядьке, протянул ему ключи.

— От тридцать седьмого, э-э… Федор Ильич?.. Правильно? — припомнил Алексей слышанное мимоходом ещё утром имя.

— Олег Александрович, — явно польщённый тем, что к нему обращаются по имени-отчеству, поправил Макарова старик и взял у него ключи от номера. — Знаем-знаем, что тридцать седьмой номер, а Федор Ильич — это мой сменщик, я его сегодня утром менял…

— О, извините, — виновато развёл Алексей руками, — извините, перепутал, — повторил он, уперевшись руками в стойку и слегка наклоняясь к пожилому мужчине, показывая, что собирается поговорить с ним. Портье его извинения понравились, понравился уважительный тон Макарова, когда он обращался к нему, и то, что молодой человек собирался задержаться возле него чуть дольше, чем это обычно делали другие жильцы, и о чем-то поговорить.

— Ради Бога, молодой человек, не стоит извиняться, — сказал он довольно. И немного покровительственно (мол, не стесняйся, проси, я все устрою) спросил: — Вы что-то хотели?

— Да, я хотел бы узнать одну вещь… — сказал Макаров и сделал вид, что смутился, — но может быть, это не положено?..

— Что там у вас, говорите, — махнул разрешающе рукой старик и, приблизившись к Алексею, наклонил к нему седую голову.

— Меня интересует один человек. Он… — Макаров на мгновение задумался, подыскивая нужные слова, — старый знакомый моего хорошего приятеля, из Москвы… Я и сам из Москвы, — пояснил Алексей внимательно слушавшему его портье, демонстрируя доверие и открытость, хотя тот, конечно, и так справился по регистрационной книге, откуда прибыла столь интересная ему личность. — Так вот, — продолжил Макаров, умышленно сбиваясь и путаясь, словно стесняясь, подчёркивая важную роль своего собеседника, могущего выполнить или нет его просьбу, — этот самый приятель сказал мне, что где-то в вашем прекрасном городке отдыхает его знакомый… Я-то сам прибыл сюда не на отдых, в командировку, но это неважно… Ну вот, мой московский приятель попросил, если будет возможность, разыскать его товарища. Я понятно объясняю?

— Да-да, — подтвердил портье, — я все понял. — Однако на лице его выразилось не подходящее к данному ответу недоумение. — Но чем я могу вам помочь? — спросил, разводя руки в стороны, туго схватывающий суть весьма туманной просьбы мужчина. Макарова его непонимание не огорчило, ведь это была только игра.

— О, все очень просто, для вас, конечно, не для меня, — сказал он почтительно и серьёзно. — Я вас прошу, если можно, посмотреть в регистрационной книге, не проживает ли интересующий меня человек — его фамилия Иваненко — в настоящее время здесь, в этой гостинице?

Портье с видимым облегчением поднялся со своего места.

— Это можно, конечно, можно, — солидно произнёс он, — сейчас сделаем. — Он прошёл вдоль стойки к месту, где Макаров совсем недавно видел женщину-администратора, и, отперев ключом ящик стола, вытащил из него толстую конторскую книгу. — Сейчас, — сказал старик, развернул книгу и, послюнявив палец, стал листать. Вверху страниц был надписан этаж, а ниже все пространство листов было расчерчено на аккуратные одинаковые клетки. — Как, говорите, фамилия вашего знакомого? — спросил он, глядя из-под надетых на нос массивных очков на Алексея.

— Иваненко, Сергей Николаевич, — с готовностью подсказал Макаров.

— Сейчас посмотрим, — кивнул портье и, наклонившись над книгой, стал водить пальцем по клеткам, вчитываясь в выведенные карандашом фамилии и инициалы. Через не которое время, не найдя нужной фамилии в клетках, обозначавших номера, находившиеся на первом этаже гостиницы, он перешёл на следующий разворот книги — ко второму, потом — к третьему этажу, где Макаров без труда обнаружил и свою фамилию. Несмотря на достаточно высокую, по мнению Алексея, плату за номер, практически все клеточки, начиная с первого этажа и до последнего, седьмого, были заполнены. Однако нужной фамилии, увы, не оказалось.

— Жаль, — сказал Макаров услужливому дежурному, услышав сообщение о том, что в данный момент Иваненко Сергей Николаевич в гостинице не проживает. — А других гостиниц здесь у вас нет?

Пожилой мужчина покачал головой.

— Нет, вторую только, в прошлом году зимой начали строить… А может, он, этот ваш знакомый, в пансионате или в каком-нибудь из санаториев остановился? — высказал портье мысль, промелькнувшую у Алексея. — У нас ведь тут ещё роскошный пансионат «Янтарный залив» имеется, его немцы до войны построили; так что качество — сами понимаете, хотя и не очень современно и без некоторых удобств. Потом есть ещё два санатория и турбаза…

Макаров улыбнулся и отрицательно качнул головой.

— Спасибо за совет, но вряд ли. Он собирался ехать сюда без путёвки.

— Ну так что? — удивился портье. — Ну и что, что поехал без путёвки?.. В «Якоре» вон, это санаторий, что за станцией, приезжим комнаты сдают и курсовки на питание предоставляют, за полную стоимость, естественно, зарабатывать-то как-то надо — государство нынче нежирно кормит. Но если ваш друг при деньгах, у нас собирался остановиться, то уж у них-то наверняка позволил бы себе…

— Может быть, вы и правы, — не дослушав, согласился с доводами портье Алексей, — но… вот что я подумал: возможно, мой приятель… тьфу, знакомый моего приятеля уже уехал — пожил у вас недельки две, да и уехал, раньше, чем предполагал мой товарищ. Что ж, я буду бегать по всем этим пансионатам и санаториям, разыскивать его, людей беспокоить? Уж я вас попрошу ещё…

— О чем? — уточнил портье.

— Не могли бы вы ещё раз посмотреть в ваших журналах данные об уехавших постояльцах?

— Попробую.

Мужчина снова вернулся к рабочему месту администратора гостиницы, отпер другой ящик её стола и через мгновение извлёк оттуда толстую клеёнчатую тетрадь. «Сейчас посмотрим, чего уж, действительно…» — буркнул он себе под нос.

Макаров с удовлетворением следил, как пожилой мужчина аккуратно перелистывал густо испещрённые записями листы. Вероятность такого поворота событий была предусмотрена им заранее, и, предполагая, что портье вряд ли ни с того ни с сего загорится желанием ворошить толстенную тетрадь с записями о каждом жильце за последний квартал или даже полугодие, разыскивая нужную ему запись, он и вёл столь длительную предварительную подготовку, стараясь завоевать расположение старика.

— Тэк-с, — озадаченно произнёс портье, перелистнув последнюю заполненную страницу и оглядывая с выражением нескрываемой досады нанесённые на её поверхность мелкие, торопящиеся вправо буквы. Казалось, он уже жалел о том, что согласился ввязаться в, столь хлопотное дело. — Ну, у Галины и почерк, — сказал он, растягивая слова и почёсывая затылок, — будто только для себя пишет… Ты вот что, — обратился он к Макарову, — назови-ка хотя бы примерно число, когда твой товарищ сюда приехал.

Макаров задумался. Вопрос был трудным: когда в гостинице мог поселиться Красавчик, он, естественно, знать не мог. Однако… однако он знал, когда в Янтарном находился Паша Гостенин. И подходящий ответ для портье нашёлся (благо Павел провёл в этом году на Балтике всего две недели).

— Вы посмотрите последние три недели, — сказал Алексей, — раньше он приехать не мог.

Нельзя сказать, чтобы следующие пять минут, пока пожилой помощник администратора добросовестно водил пальцем по заполненным мелким почерком большим листам тетради, Макаров очень уж волновался в ожидании ответа. Он действовал сейчас практически наугад и вполне допускал возможность того, что Иваненко вообще мог этим летом не появиться в Янтарном, а тем более, совсем не обязательно он должен был поселиться в этой гостинице, однако внезапный довольный вопль дежурного более чем обрадовал его.

— На, смотри, — азартно воскликнул портье, забыв о необходимости строгого соблюдения установленных правил. Он привстал со стула и протягивал Макарову журнал, а в глазах его за стёклами очков светилось торжество. Палец старика прижимал одну из выписанных фиолетовыми чернилами строчек. — Выехал твой Сергей Николаевич Иваненко двенадцатого августа, видишь?.. Смотри вот здесь: проживал у нас он с тридцатого июня, а выехал… Ну, как, доволен теперь?

— Не то слово, — обрадованно кивнул Макаров, — жаль, конечно, что разминулись с ним, не смогу выполнить просьбу товарища, но все-таки легче. — На самом же деле Алексею было не просто легче, а намного, намного легче, чем ещё минуту назад. Ведь труп несчастного утонувшего, хотя и никогда не купавшегося Гостенина был обнаружен утром тринадцатого августа. — Ночью, вернее, поздно вечером, наверное, выехал к самолёту? — спросил он, пытаясь получить ещё информацию, впрочем, не надеясь на новый успех.

— Нет, — неожиданно твёрдо ответил старик, — утром, к поезду.

— Надо же, — удивлённо сказал Макаров. — Вы что, даже время отъезда записываете?

Мужчина значительно посмотрел на него.

— Записано-то записано, это верно, — сказал он тоном учителя, — но я и так его теперь припомнил. Стоило в журнале прочесть… Как же, седой такой, импозантный, юрист, кажется (при этих словах Макаров чуть не прыснул со смеху: знал бы ты этого юриста), адвокат. Солидный мужчина, — ничего не заметив, продолжал портье, — почти два месяца прожил… С деньгами — у нас мало кто может позволить себе так долго жить.




14


Корпус номер семнадцать санатория «Янтарный залив», занимающий строение из дубового бруса, обшитого потемневшими от времени и ветров с моря досками, внутри выглядел куда более прочным и ухоженным, чем снаружи. Множество лесенок и переходов, соединявших комнаты и подсобные помещения, увенчивались башенкой, в которую уже много лет никто не поднимался по причине ветхости опоясывающего её балкончика, когда-то позволявшего любоваться красотами сколь суровой зимой, столь же и прекрасной летом Балтики. Все внутри — стены, переходы, потолки и даже полы — было выкрашено в спокойные пастельные тона. Развешанные там и сям клыкастые кабаньи головы, оленьи и лосиные рога создавали общее впечатление домашнего уюта.

Жилых комнат-номеров в «охотничьем домике» было всего пять: две на нижнем и три на втором этаже. Кроме того, сразу у входа размещалась комната дежурной сестры, имелась душевая, туалет, умывальная, общие на всех живущих (тут Макаров понял, почему отдыхающие со связями, такие, как Гостенин, жили, занимая целиком весь корпус), и даже кухня с разделочным столом и электрической плитой.

Обычно в разгар сезона, то есть в июле и в первой половине августа, простых отдыхающих, приезжавших в «Янтарный залив», в «охотничий домик» не селили — корпус держали свободным на случай приезда разного рода начальства: мог пожаловать на выходные кто-нибудь из местных боссов, а то из самой Москвы заявлялась вдруг персона, требовавшая к себе особого внимания. Таких особых корпусов для «больших людей» в пансионате было всего три, и «охотничий домик», хотя и не считался из них самым лучшим, не был и самым плохим — в общем, отдыхающие бонзы были им довольны.

Паша Гостенин, очевидно, принадлежал к таким людям, для которых поселиться в корпусе номер семнадцать не составляло проблемы — он ещё только выезжал из Москвы, а апартаменты уже готовились к приёму, и это в самое напряжённое для пансионата время, когда отдыхающих селили чуть ли не в бильярдных. Но Макарова, честно признаться, мало интересовала морально-этическая сторона дела и то, каким же должен быть пост отца погибшего, если ему удавалось два года подряд абонировать для сына целый корпус, хранимый администрацией как зеница ока для приезжего начальства. Макаров пришёл в «охотничий домик» совсем не для того, чтобы выяснять, почему Гостенин жил здесь один, а теперь, в связи с близящимся окончанием сезона, — целых пять семей с детьми. Алексей хотел расспросить обслуживающий персонал «охотничьего домика» о том, кто бывал в гостях у Павла; когда и с кем его видели в день гибели; с кем он ушёл из корпуса, а также о том, как вообще персонал корпуса относится к официальной версии, по которой их постоялец утонул без посторонней «помощи».

В общем, все вопросы были достаточно безобидными, однако разговор с дежурной медсестрой откровенно разочаровал. Женщина оказалась из тех, кто не может сказать что-либо сверх того, что принято называть официальной точкой зрения. Яркая брюнетка, зачем-то покрашенная в нелепый соломенно-жёлтый цвет, рассмотрев предъявленный Алексеем документ детектива страховой фирмы, сказала только, что Гостенин жил тихо, порядка никогда не нарушал и если водил к себе гостей, то она за ними не присматривала — мол, нынче у нас полная свобода, и каждый, если он не нарушает порядка и не ущемляет права соседей на отдых, волен заниматься тем, чем ему вздумается. Относительно полной свободы Макаров, естественно, ей не поверил. Он предпринял титанические усилия, чтобы разговорить женщину, подарил припасённую шоколадку, вспомнил несколько анекдотов и слухи, которые якобы ходили об утопленнике по городу, но все было бесполезно. Как бы невзначай обронённая вполне, впрочем, доброжелательно отнёсшейся к нему медсестрой фраза, что работу в их городе найти трудно и потому даже не самая завидная должность дежурной медсёстры является желанной для многих, — эта фраза окончательно расставила все по своим местам, вынудив Макарова отказаться от бесплодных попыток убедить женщину поделиться с ним своими наблюдениями.

Сохранить надежду что-либо выведать помогли лишь слова, сказанные дежурной по корпусу в самом конце их беседы. «Я-то сама в тот день, когда погиб интересующий вас молодой человек, не дежурила, не моя была смена; но тут где-то ходит уборщица, Вера Васильевна, они две у нас посменно работают — дневная и ночная, — вы уж лучше, если вам очень надо что-то узнать, спросите у неё».




15


На то, чтобы отыскать дневную уборщицу корпуса номер семнадцать, много времени не потребовалось. Макаров даже не успел задуматься над тем, где поискать её, по какой из многочисленных лесенок подняться, когда увидел мелькнувший впереди силуэт грузной женщины в белом халате. Она прошла по коридору мимо большого, устланного коврами холла с кожаными креслами и диванами, отделявшего комнату дежурной медсёстры от остальных, и скрылась из виду. Макаров решил, что женщина вышла на улицу, и поспешил следом. Действительно, с крыльца он сразу увидел её, развешивавшую в углу двора, на невысоком заборе, коврики.

— Добрый день, — поздоровался Алексей с высокой пожилой женщиной крестьянской наружности, мельком вопросительно взглянувшей на него через плечо, но не прекратившей работать. — Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.

— Здравствуйте, — вежливо отозвалась женщина, — минутку, я сейчас закончу. Подождите, если не очень торопитесь, на лавочке.

— Что вы хотели? — спросила она, обметя веником развешанные на заборе пять или шесть ковриков и приблизившись к расположившемуся на скамейке у входа в корпус Макарову.

— Я бы хотел немного побеседовать с вами, — сказал Макаров, вставая. — Может быть, вы присядете? — он указал жестом на очень удобную, красивую скамейку под раскидистым деревом, где только что сидел сам.

— Вообще-то у меня работы много, — ответила женщина, — но если ненадолго… — она со вздохом опустилась на сиденье. — Ноги устают, — пожаловалась, глядя на Алексея снизу вверх спокойными голубыми глазами, — семь километров каждый день пешком хожу сюда, от деревни-то. Сейчас ещё ничего, сухо, а осенью, когда дожди, или. зимой — тяжело, годы…

— Семь километров пешком каждый день! — восхищённо повторил Алексей. — И ещё потом целый день работаете?.. Ну, я вам скажу! Тут и у молодого-то ноги заболят. — Он смотрел на пожилую женщину с добрым, простым лицом, не в силах скрыть изумления.

— А что молодёжь-то сегодня?! Слабые нынче молодые, нездоровые все, — посетовала женщина. — Мы — другое, совсем другое дело были.

— Да уж, — согласился Макаров, найдя в словах женщины удобный повод, чтобы перейти к интересующему его вопросу. — И нашему поколению далеко до вас, а уж теперешним-то… Плавать даже и то толком никто не умеет — мы, помню, бывало, только весна придёт — уж сезон открываем, и до самой осени целыми днями из воды не вылезали.

— Было время, — подтвердила женщина, внимательно глядя на Алексея и, очевидно, ожидая, когда же он перейдёт к делу, ради которого звал. Но тот, как ни в чем не бывало, развивал понравившуюся тему.

— Вот и у вас тут, говорят, молодой человек недавно утонул, кажется, из этого корпуса?.. Я как услышал, сначала ушам не поверил, — притворно развёл руками Макаров, — тут у берега-то мелко совсем — тонуть негде, да и народу у моря небось целый день полно… Плавать он не умел, что ли? А если так, какого черта в воду полез?

Женщина устало махнула рукой.

— Это вы просто не все знаете, — отозвалась она. — Я лично удивляюсь другому: как этот парень раньше в такую историю не угодил?..

— Не понял, — удивлённо посмотрел на неё Алексей, — вот теперь точно ничего не понимаю.

Уборщица грустно усмехнулась.

— Досталось нам тут с ним хлопот. Он ведь второй год приезжает, и нет бы, как все остальные люди, лечиться, загорать и купаться… Куда там!.. — она всплеснула руками.

— Неужели не ходил купаться и загорать?.. Хотя, говорят, он плавать не умел, — сказал Макаров.

— Да не в этом дело, умел он плавать или нет, — возразила уборщица. — Он вообще бог знает чем занимался: где ему купаться и загорать было, когда он целые ночи с дружками да женщинами — карты, водка, сами понимаете…

— Где же он друзей себе нашёл таких неутомимых, желающих вместо всей этой красоты… — Алексей мазнул рукой в ту сторону, где под обрывом, за деревьями шумело море. — В карты-то можно где угодно играть, а тут такая красота, море, день жалко терять, не то что…

— Да уж находят, видно, они друг друга, — качнула головой женщина и поправила пучок туго стянутых на затылке волос. — Да и скажу прямо, не много, видно, таких дураков. Одни и те же у него собирались, и в прошлом году, и теперь…

— Да что вы говорите, как же они в одно время ухитрялись приезжать, путёвки-то к вам в пансионат не достанешь?..

— Ну, для нашего Паши проблемы не было, — ответила женщина, — у него родители большие люди, из Москвы, недаром он здесь, как почётный гость, один жил.

— Да что вы говорите?! — простодушно изумился Алексей. — Ну, ладно, это он, а другие-то как же?

— А другие что… Один, пожилой такой, приличный мужчина, седой, весёлый всегда, похоже, тоже важная шишка, при деньгах больших… — внезапно женщина поджала губы, и Макаров подумал, что, кажется, «солидный мужчина» иногда баловал гостинцем и её, а она вот случайно проговорилась. — В общем, он чаще других к Паше ходил, почти каждый день они наверху запирались, то с женщинами, то в карты играли… Он с ним вместе и ушёл в тот самый вечер, когда Паша утонул, и ещё девушка была, местная… Девчонка ещё, лет восемнадцать, работает где-то здесь. У них женщины и другие были, но не так, на одну-две ночи, а эту я ещё в прошлом году здесь видела. (Макаров напряжённо слушал слова уборщицы. Сначала он решил было, что все сошлось одно к одному и женщина, которая бывала в «охотничьем доме», — Элина или Элла, как там правильно, — но потом сообразил, что её уж никак нельзя назвать девчонкой…) Не знаю уж, какой у молодой девицы к этим гулякам мог быть интерес, или у них к ней и как они её между собой делили… Я этого не понимаю и понимать не хочу, но в тот вечер они тоже там втроём выпивали. Часов в шесть вечера прошли наверх (студент комнаты на втором этаже занимал, как все бессемейные гости), и седой нёс «дипломат», а у Паши в руках были две бутылки водки. Потом Катя, моя сменщица, ночью убирала, говорит, две пустые водочные бутылки выбросила, от импортной водки — такие у нас не принимают, и ещё бутылок семь от импортного пива… — Женщина вздохнула и замолчала.

— Так он, ваш Паша, может, спьяну утонул?.. Полез в воду, да и сердце отказало? — спросил, стараясь подтолкнуть её к продолжению рассказа, Макаров. — Хотя, если там было двое здоровых мужиков и женщина и они закусывали, — вряд ли… — умышленно высказал он сомнение и даже покачал головой.

Уборщица поглядела на него и, вздохнув, осуждающе покачала головой.

— Вот такие вы все, молодёжь… — сказала она, но Макаров не слишком огорчился; он умышленно пошёл на то, чтобы немного подпортить мнение о себе. — И вы туда же — литрами пьёте и все мало кажется… Да ведь они и потом не подышать морским воздухом отправились. Мы с Павловной как раз сменялись, восемь часов было, здесь стояли, разговаривали, а они мимо прошли. Паша уже навеселе был, но нельзя сказать, чтобы сильно. Что у него не отнимешь — вежливый всегда был, и тогда поздоровался с Катей — с Катериной Павловной, ночной уборщицей, — а потом предупредил: поздно вернусь, в двенадцать, может, или в час — товарища, мол, надо проводить. Дверь, когда хотите, запирайте, не ждите — я в окошко стукну…

— Так почему вы решили, что он ещё где-то выпивал, раз он шёл товарища провожать? — изобразил Макаров удивление, чувствуя, что женщина знает ещё что-то важное для него. И не ошибся.

— Товарища провожать… — повторила, выделив второе слово, уборщица. — А что на их языке означает провожать?.. Выпивать, — сама тут же ответила она, выдержав для выразительности паузу. — Да и девушка ихняя, она его под руку держала, тут же, только они сошли с крыльца, спросила седого: «Сергей Николаевич, куда пойдём, в „Залив“ или в „Ривьеру“?»

— А это что такое? — спросил Макаров.

— «Залив» — это ресторан, на набережной, у самого моря, а «Ривьера» — бар возле кинотеатра…

— Ясно, — сказал Алексей. — И девушка тоже, наверное, пьяная была?

— Да нет, не похоже… Вообще, если бы она с ними не ходила, я бы о ней плохо не подумала. Но выпимши я её ни разу не видела. Не знаю, и что ей с ними за интерес…

— Да, интересно, — задумчиво сказал Макаров, который к этому моменту уже вспомнил девушку, которая была запечатлена на снимках вместе с мужчинами.

— Вот так, — сказала между тем уборщица, — вот так, видите, до чего водка доводит… — И вдруг встрепенулась. — Господи, забыла я, вы же спросить меня что-то хотели…

— Что? — не сразу уловив смысл её слов, переспросил Алексей.

— Заболталась я, — пояснила женщина и махнула рукой, — и вас, видите, заговорила… Извините старуху, чего вы хотели-то от меня?




16


Ресторан «Залив» Макаров нашёл без особого труда. Он находился примерно посередине шеренги различных увеселительных, преимущественно злачного типа, заведений, занимавшей на бетонной эстакаде искусственной набережной позади пляжа сторону, дальнюю от бетонной ограды. Стоя возле ограды, можно было наблюдать величественную картину раскинувшегося до горизонта зелено-голубого моря или любоваться не менее интересным зрелищем — загорелыми фигурами женщин, загорающих у основания эстакады на белом песке пляжа. «Залив» представлял собой небольшое — больших здесь, очевидно, вообще не строили, предпочитая количество, — здание и имел для приёма посетителей прямоугольный зал, столиков на тридцать — тридцать пять, не более.

Алексей открыл дверь в маленький холл с миниатюрным гардеробом, состоящим из четырех вешалок, зеркалом, умывальником и дверью с характерной картинкой, на которой изображён писающий мальчик (похоже, из-за недостатка площади посетители обоих полов вынуждены были пользоваться общим местом), где-то в самом начале шестого часа вечера. Через открытую дверь, которая вела в обеденный зал, было видно, что он пуст или почти пуст. Причина этого заключалась скорее всего в том, что обеденное время давно уже миновало, а час ужина и вечерних развлечений (ресторан, согласно вывеске, работал до половины второго ночи) ещё не наступил. С точки зрения Макарова, пришедшего сюда с определённой целью, это было удобно. Однако особых надежд питать не приходилось: в ночном клубе «Ривьера», который уборщица «Охотничьего домика» назвала в разговоре баром, вообще был, когда Алексей пришёл туда, обеденный перерыв, и потому, благодаря радушию директора (Макаров честно объяснил ему цель своего визита и подкрепил слова двумя зелёненькими бумажками по десять долларов), он смог поочерёдно побеседовать со всеми сотрудниками; результат же оказался минимальным. Лишь одна из официанток и швейцар запомнили интересовавшую Макарова троицу мужчин, частенько оставлявших щедрые чаевые и, не скупясь, оплачивавших самые крутые счета. Однако в тот трагический вечер — о происшествии все были наслышаны — Гостенин, Иваненко и третий мужчина, брюнет атлетического сложения, в ночном клубе не появлялись. Была, правда, извлечена кое-какая польза от посещения «Ривьеры»: получено лишнее подтверждение тому, что Иваненко и в прошлом, и в нынешнем году появлялся в клубе исключительно в компании атлета с лицом южного типа (уборщица «Охотничьего домика», как мы помним, о нем практически не упомянула). Но информация эта была столь ничтожна, что в целом визит в «Ривьеру» можно было считать неудачным. Впрочем, с другой стороны, расположенный гораздо ближе к морю, прямо на набережной, ресторан «Залив» все-таки представлялся Макарову местом более интересным, так как от него до пирса, где принял смерть Паша Гостенин, было рукой подать; от «Ривьеры» же идти туда минут десять-пятнадцать…

— Чего желаете, молодой человек, покушать, выпить? — шагнул навстречу Алексею молодой, лет двадцати пяти, швейцар — парень с аккуратной русой бородкой, стриженной клинышком, в жёлтом пиджаке и такой же жёлтой фуражке с чёрным бархатным околышем. Его вид вдруг навеял Макарову ностальгические воспоминания о тех днях, когда он впервые приехал с друзьями-однокурсниками на песчаный берег тогда ещё нашей советской Юрмалы. Тогда он впервые столкнулся с тем, что должности, которые в московских ресторанах и кафе занимают убелённые сединами дядьки, на Рижском взморье отведены совсем молодым ребятам. И невозможно было не признать, что дело своё они делали не просто хорошо, но безукоризненно.

— Чем могу служить? — повторил молодой человек прежние свои слова в новой интерпретации, выводя Алексея из состояния задумчивости.

— Ах да, простите, — сказал Макаров, — конечно, съем что-нибудь, но сначала, — он вытащил из кармана одну из специально купленных в обменном пункте на набережной десятидолларовых купюр, — можно задать вам несколько вопросов?

Молодой человек, сохраняя строгое выражение лица, улыбнулся краешками губ и мог бы, в принципе, сказать: «Извините, не понял. Какие ещё вопросы? Я не для этого здесь нахожусь»; но, во-первых, такой ответ явно выходил за рамки правил этикета, которые швейцар безукоризненно соблюдал, а во-вторых — во-вторых, просьба Макарова не была столь уж обременительной и была к тому же заранее щедро оплачена. Поэтому швейцар быстро спрятал ловким движением двух пальцев купюру в карман брюк («Неужели и этому где-то учат?» — невольно удивился Алексей) и указал гостю на узкую высокую стойку, отделявшую гардеробную от холла.

—Тогда прошу вас, — сказал он, сам проходя вперёд и останавливаясь возле стойки, спиной к зеркалу, — поговорим здесь… Что вы хотели узнать?

— Скажите, пожалуйста, работали ли вы вечером двенадцатого числа?

— Двенадцатого августа? — пунктуально уточнил молодой человек.

— Да, августа.

— Совершенно верно, дежурил, — ответил, не задумавшись даже на кратчайшее мгновение, молодой человек. — Вы что-то здесь забыли?.. Бумажник, дамская сумочка, портсигар?.. — перечислил он с готовностью так, словно сейчас же готов был вытащить все названные предметы из-под стойки гардероба и представить Алексею.

— Нет-нет, меня интересует другое, — отрицательно покачал головой Алексей и вытащил из кармана пакет с фотографиями. — Вот эти люди, — сказал он, подавая швейцару снимок, на котором Гостенин, Красавчик и неизвестный молодой человек с тёмными волосами пили за столиком бара пиво (здесь лица Иваненко и Паши особенно хорошо были видны, и к тому же обстановка была, пожалуй, более привычной для того, чтобы строить ассоциации с залом ресторана «Залив»). — Вы не видели их случайно здесь двенадцатого августа?

Парень взял фотографию в руки, внимательно всмотрелся и задумался. Выражение лица его в эти несколько секунд не менялось, но каким-то не поддающимся объяснению чутьём Алексей почувствовал, что люди, запечатлённые на снимке, парню знакомы.

Швейцар перевёл взгляд с фотографии на Макарова, потом ещё раз посмотрел на снимок и отдал его Алексею.

— У меня отличная память на лица и даты, — проговорил он, задумчиво глядя Макарову в глаза, и неожиданно спросил: — А зачем вам это знать, вы из милиции?

«Опять „из милиции“, — подумал Макаров недовольно, едва сдержавшись, чтобы не нагрубить.

— Я бы не хотел об этом говорить, — ответил он спокойно и протянул парню ещё одну десятидолларовую купюру, которую тот так же ловко, как и первую, спрятал в карман пиджака. Выражение лица его стало понимающим.

— О'кей, договорились, — произнёс он удовлетворённо. — Они были.

— Кто конкретно? Когда ушли? — не выдержав недомолвок, напористо спросил Макаров.

— Седоволосый и тот, что помоложе, — в двенадцать или около того, чёрный, здоровый, — в десять… — флегматично, словно не заметив эмоционального всплеска у собеседника, сказал молодой человек.

— А девчонка? Была с ними девушка лет восемнадцати? — продолжал наседать на него Макаров.

— Была, но…

Швейцар задумался, будто размышляя, стоит ли продолжать говорить и чем это для него может обернуться. Макаров покачал головой: ну, мол, парень, ты даёшь! И сунул ему в руку третью «десятку».

— У этого красавца, — палец швейцара указал на снимке, что по-прежнему держал в руках Алексей, на Гостенина, — был сильный конфликт с седоволосым; кажется, из-за женщины…

— Той, что была с ними?

— Нет-нет, вы не поняли, из-за какой-то женщины, которой здесь не было. Они о ней что-то говорили. Что конкретно, сразу скажу — не разобрал. Но молодой, по-моему, отзывался о старом неуважительно…

— Оскорблял?

— Можно сказать и так… Дошло уже почти до драки, и чёрный этот, на кавказца похож, здоровенный — может, телохранитель? — стал их разнимать, это здесь было, — по жесту швейцара Макаров понял, что события разворачивались в холле, — ну, и ему досталось… В общем, девушка ушла, потом, когда мужики успокоились и вернулись в зал, ушёл темноволосый, кажется, тоже обиделся… А потом, в двенадцать или чуть раньше, — парень, он был здорово пьян, ругался на седого, говорил, что он, пожилой, теперь, мол, рот вообще не имеет права открывать, что такой должок он никогда не уплатит и ничем, что его убить мало и что-то ещё в этом роде.

— А пожилой что ж?

— Да тот вроде пытался паренька уговорить, мол, всякое в жизни бывает, кто ж знал, что ты обидишься, и так далее. В общем, говорил то, что обычно говорят, когда хотят успокоить пьяного, хотя и не церемонился особо; и все бесполезно.

— Что значит бесполезно?

— Этот, — швейцар снова пальцем указал на Гостенина, — послал его к такой-то матери, сказал, что разберётся с ними со всеми, и вышел на улицу.

— А седой?

— Седой вернулся в зал, расплатился и вышел за ним.




17


Стрелки часов неумолимо приближались к шести часам вечера, и пора было подумать о том, откуда позвонить Пауле. Девушка действительно понравилась Макарову, и он, даже допуская с некоторых пор мысль, что её помощь в расследовании обстоятельств гибели Гостенина ему уже не понадобится, не хотел разрывать достаточно тонкую нить завязавшихся между ними отношений. До назначенного Паулой срока оставалось минут пятнадцать-двадцать, и Макаров, покинув ресторан, направился вдоль пляжа по направлению к центру города, где, как он предполагал, телефон найти легче. Можно было, конечно, поспрашивать в многочисленных, расположенных на искусственной набережной-эстакаде барах и кафе, но, помимо разговора с Паулой, Алексею необходимо было сделать звонок в Москву, а такую услугу в небольшом городке у моря можно было заполучить только в очень немногих местах. Алексей считал, что одним из таких привилегированных мест должна являться гостиница, где он остановился, и собирался отправиться туда.

Идти до гостиницы, вместе с подъёмом по крутой лестнице, ведущей от набережной на главную, протянувшуюся вдоль берега моря улицу города, было самое большее минут десять. Остаток набережной до лестницы Макаров рассчитывал в прогулочном темпе преодолеть максимум минут за пять-шесть, поэтому шёл не торопясь, разглядывая самые живописные фигуры людей, в большом количестве загоравших на пляже, несмотря на вечернее уже время. Праздный взгляд его остановился на щуплом, загорелом парне, пляжном фотографе, который, обвешавшись с трех или даже со всех четырех сторон фотоаппаратами, со складной стойкой под мышкой и каким-то деревянным чемоданчиком в руке не спеша брёл вдоль кромки воды, высматривая потенциальных заказчиков.

Нескладная фигура парня с какой-то растрёпанной, неопределённой, как сказал бы один из друзей Макарова, причёской выглядела на фоне загорелых, стройных (и не очень стройных, но все-таки неплохо смотревшихся на белом морском песке в ярких купальных костюмах) отдыхающих диссонансом, недоразумением. На несчастного, в его старом дешёвом спортивном костюме, в роговых очках на незрелом мальчишеском личике и с укреплённым на правой руке плакатом, очевидно, с расценками (издалека Макаров не мог прочесть, что на нем написано, но предполагал это), казалось, не обращал внимания абсолютно никто. «И действительно, — подумал Алексей, с сочувствием вглядываясь в бредущую по более плотной и потому более удобной для ходьбы мокрой полосе песка у самой воды чуть наклонившуюся вперёд невзрачную фигуру, — кому в наше время, когда полки магазинов ломятся от „Полароидов“, „Кодаков“ и прочих выдумок цивилизованного Запада, вплоть до видеокамер, взбредёт в голову фотографироваться у пляжного фотографа? Кому?» — спросил сам себя Макаров, представив, как же тяжело приходится парню, обходящему за день всю длинную полосу пляжа, возможно, и не один раз, с тем чтобы заработать таким каторжным трудом совсем ничтожную сумму. Надо сказать, что Макаров вообще любил, глядя на людей, воображать их жизнь, проблемы, радости и печали. Если же удавалось впоследствии каким-то образом узнать, что «предварительный визуальный анализ» оказался верным — а такое случалось довольно-таки часто, — сознание собственной проницательности, чего уж скрывать, доставляло ему маленькое удовольствие.

Однако на этот раз его оценки, пожалуй, были не совсем верны, а может быть, и совсем неверны. Уже через несколько минут после того, как начал наблюдать за некрасивым молодым человеком со штативом и рекламным щитом, Алексей убедился в том, что отношение курортников к пляжному фотографу вовсе не безразличное. Да и заработок, возможно, не выглядит столь ничтожным, какой выглядела одежда и аппаратура. Неторопливая же, натужная на первый взгляд прогулка парня с аппаратами по пляжу — отнюдь не спонтанное действие в расчёте на слепую удачу. У фотографа, как у бывалого рыболова, существовало некоторое количество заранее определённых мест, и теперь он остановился на одном из них.

Место это было пирсом или волнорезом: после разговора в баре с женщинами Макаров больше не знал, как правильно называть эти сооружения из камня и бетона. Но в общем, с точки зрения жителя удалённых от моря на приличное расстояние мест, подходило и то, и другое название. То сооружение, возле которого теперь устанавливал свой рекламный щит и штатив пляжный фотограф, что-то напоминало Алексею…

«Ах да, — через несколько мгновений припомнил он, — старые деревянные сваи, торчащие вдоль нового настила из железобетонных плит, возложенных на бетонные же подпорки. Наверное, тогда это пирс, — подумал Макаров, вспомнив слова, сказанные в баре Паулой. — А мы купались возле волнореза — полоски огромных прямоугольных каменных монолитов, уходящей в море. И никаких старых свай там действительно не было… Возможно, это и есть тот пирс, возле которого обнаружили утонувшего в море Павла».

Тем временем, пока Макаров, остановившись и разглядывая пирс, не обращал внимания на того, за кем с интересом наблюдал ещё несколько минут назад, наступил момент, развеявший как дым предположения Алексея о несчастной судьбе нынешних пляжных фотографов. Вокруг установившего наконец свой штатив и укрепившего в сыпучем песке шест с фотографиями и расценками очкарика стала собираться не слишком большая, но совсем даже неплохая для начала кучка желающих сняться или выяснить расценки. Ещё спустя какое-то, совсем небольшое время парень успел сделать несколько снимков «Полароидом» для семьи, состоявшей из мужа, жены и ребёнка лет десяти, и для нескольких молодых парочек, а затем приступил к, очевидно, более дорогостоящей съёмке фотоаппаратом, установленным на штативе, женщины лет двадцати пяти в очень открытом купальнике, с длинными, красивыми ногами и светлыми, почти белыми волосами. Оплачивать эту работу готовился пожилой мужчина колониального типа с огромным животом, годившийся женщине в отцы.

Может быть, причиной того, что Макаров внезапно резко изменил свой маршрут, забыв на время о Пауле, послужило место съёмки — новый пирс, построенный на месте существовавшего когда-то здесь же старого, и предположение, что именно здесь погиб Гостенин. Может быть, повлияло то, что ему пришлось довольно много рассматривать сделанные на этом балтийском берегу фотографии, среди которых была и сделанная на пляже. Так или иначе, но, постояв ещё немного у ограждения искусственной набережной, Алексей нашёл взглядом ближайшую к месту, где работал фотограф, лестницу, ведущую на пляж, и направился к ней.




18


К тому моменту, когда количество желающих сфотографироваться у пляжного фотографа, установившего свой переносной стенд с образцами снимков у самой кромки воды возле пирса, сошло на нет, Макаров успел всласть наплаваться и наныряться в ставшей к вечеру ещё более тёплой, темно-зеленой, как хвоя прибрежных сосен, морской воде. Заодно он и полюбовался на обрубки свай старого пирса, торчащие угрожающего вида пеньками над поверхностью воды практически по всему периметру нового, бетонного. Старый пирс, очевидно, был длиннее и шире нового (бетонные сваи стояли ближе одна к другой, чем деревянные), и прыгнуть через останки его скелета в воду, пожалуй, решился бы либо абсолютно уверенный в своих силах очень опытный пловец, либо тот, кому этот прыжок мог принести какую-то необыкновенную выгоду, выигрыш, о котором он мечтал и которого не мог достичь никаким иным образом. Последнее, пожалуй, способны совершать только самоутверждающиеся пацаны, Макаров же, например, любивший — чего там скрывать — проверить себя иногда в экстремальной ситуации, пожалуй, здесь делать этого не стал бы. Хотя расстояние от края настила нового пирса до свободной воды достаточной глубины было не столь уж и большим и прыжок был бы, пожалуй, удачным, мысль о том, что можешь поскользнуться и в последний момент скакнуть на деревянные колья «солдатиком», — эта мысль отбила бы охоту испытывать себя и свою судьбу у каждых девяноста девяти из ста.

Вот об этом в основном думал Макаров, пока, переворачиваясь, подобно какому-нибудь морскому котику, с живота на спину и обратно, он плескался, плавая разными стилями вдоль пирса

Эти мысли выглядят в наших глазах абсолютно бесполезными, поскольку, как мы помним, Макаров знал: Гостенин Паша с детства не умел плавать, не любил воды и ни за что не сиганул бы с пирса в морскую пучину, да ещё через частокол деревянных свай, да ещё ночью, в первом часу. А ведь именно это время его смерти было установлено экспертами. Откуда они, эти местные Пинкертоны, взяли, что Гостенин вообще прыгал с пирса?.. Прибило к пирсу, обнаружили в воде возле свай? Так он же мог утонуть где угодно, в любом другом месте. Разве не так? «Надо будет на всякий случай спросить у Воронцова, — вспомнил Алексей о том, что собирался звонить в Москву, — почему было решено, будто Гостенин утонул, прыгнув в воду с пирса. Пусть запросит у тех, кто непосредственно вёл расследование…»

Отлично все рассчитав, Макаров вышел из воды как раз в тот момент, когда нескладный, неказистый фотограф выписывал квитанцию своим, очевидно, последним в этот день клиентам. Ими были загорелый почти до черноты, худощавый парень с красивыми, мускулистыми руками и миниатюрная девушка в розовом бикини, симпатичная, как куколка, и, в отличие от своего кавалера, едва тронутая лёгким, золотистым, а не бронзовым, как у него, загаром. Молодые люди так замечательно смотрелись вместе, дополняя друг друга, что Макаров не смог сдержать своего восхищения.

— Приятно, наверное, фотографировать такие парочки? — обратился Алексей к вопросительно поглядывавшему на него фотографу, когда девушка с парнем отошли от стойки метров на десять.

— М-м, да уж, — задумчиво ответил тот. — Приятно… А что вы хотели? Может, «Полароидом»?.. Моментальное фото на память?.. — предложил парень.

— Пожалуй, — согласился Алексей, поняв, что так, позволив фотографу кое-что заработать, проще будет разговорить его. — А вообще-то, — сказал он полминуты спустя уже приготовившему аппарат молодому человеку, — сделайте-ка лучше обычный, двенадцать на пятнадцать, — он показал пальцем прикреплённый к стенду снимок выходящей из воды женщины, выбором позиции фотографа, позой объекта съёмки и даже окружающим пейзажем очень напоминавший лежащий в кармане его пиджака снимок Элины, прошлогодней (судя по всему, только прошлогодней) пассии погибшего Павла Гостенина.

Неожиданно фотограф выразил несогласие с требованием заказчика.

— Так не получится, — сказал он, не глядя туда, куда указывал Макаров, и в ответ на его удивлённый взгляд пояснил: — Двенадцать на пятнадцать сделать могу, но такого эффекта, как здесь, не получится. Это снималось утром, когда солнце светит оттуда, — он жестом показал, откуда светило солнце в тот час, когда делался снимок, — поэтому получились светящиеся отражения и блеск воды на коже. А сейчас у нас вечер, и, чтобы получить похожий результат, нужны осветительные приборы. В такое время я бы советовал вам сняться не в воде, а здесь, на песке, стоя спиной к морю; неплохо будет и на пирсе.

Алексей озадаченно посмотрел на невзрачного паренька.

— Вот это да, — покачал он головой. — А вы что ж, к каждому клиенту — с таким подходом: объясняете, как лучше сняться, что получится — что не получится?

Фотограф молча пожал угловатыми и костлявыми, словно вешалка, плечами.

— А что удивительного, обыкновенный профессиональный подход… Зачем мне тратить зря плёнку на явную халтуру, вы же сами потом от снимка откажетесь.

— Понятно, — сказал Макаров. — Но, может, тогда в другой раз, завтра, например?

— В другой раз, так в другой раз, — невозмутимо кивнул молодой человек и, открыв деревянный ящик, стал складывать туда свои принадлежности.

— А вы давно тут работаете? — наигранно равнодушно спросил его Макаров, продолжая с интересом рассматривать снимки на все ещё стоящем на прежнем месте самодельном фанерном стенде.

— Года четыре, — ответил парень. — Ещё в девятом классе начал помаленьку промышлять… До этого дядьке помогал. А вам это зачем? — покосился он на Алексея.

— Да так, — ответил, не кривя особо душой, Макаров, — люблю разговаривать с разными интересными людьми.

— О чем? — не польщённый, казалось, скрытым комплиментом в свой адрес, прежним равнодушным тоном спросил молодой человек.

— О жизни, о работе… А вы все эти снимки сами делали? — спросил Алексей, движением руки обведя фотографии на стенде.

— Странный вопрос, — хмыкнул парень, — естественно, все. С чего бы я вывешивал их иначе?

— А бог знает вас, фотографов, и ваши хитрости — может, реклама просто…

— С чего это вы взяли? Что за глупости? — удивился фотограф, впервые, пожалуй, потерявший прежнее безразличие в голосе и во взгляде. Похоже было, что ему не нравились бестолковые вопросы неудавшегося клиента. Это было видно хотя бы по тому, как, оставив в покое свой ящик, он решительно подошёл к стенду и стал снимать укреплённые на нем фотографии, убирая их тут же в бумажные пакеты.

— Да нет, не совсем уж и глупости, — продолжал, несмотря на его явное неудовольствие, настаивать на своём Макаров. — Вот, — указательным пальцем он упёрся в одну из оставшихся ещё на гладкой широкой доске фотографий, — точно такую мне показывал один приятель и утверждал, между прочим, что она сделана в ателье. И в самом деле не похоже, чтобы её делали на пляже, не так ли?

На снимке, на который указывал Алексей, была запечатлена красивая девушка в открытом красном купальнике, а на шее у неё сверкало, переливаясь, очевидно, в лучах специальным образом расставленных осветительных приборов, точно такое же ожерелье, какое Макаров видел на шее Элины на имеющейся у него фотографии. «Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! — с досадой думал Алексей. — За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь — никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.

— А-а, вы об этом, — усмехнулся между тем фотограф. — Это и правда делалось в ателье, но тем не менее снимал тоже я. Нравится?

— Очень, — кивнул Алексей. — Так вы чтоже, получается, и в ателье успеваете работать?

— Иногда, пару раз в неделю, если есть заказы… Но в ателье — это сильно сказано, у меня две комнаты — студия и лаборатория, там и работаю.

— А вот эта штучка, что у девушки на шее, — Макаров указал на ожерелье, — она дорогая? Или бутафория?

— Очень дорогая, — подтвердил фотограф ровным голосом, так что нельзя было понять, шутит он, смеётся над глупым отдыхающим или говорит правду. Но дальнейшие его слова развеяли сомнения. — Золото, очень тонкая работа, — продолжил парень. — В местном музее беру напрокат, если есть желающие сняться, за отдельную плату. Это историческая вещь, ещё немецких мастеров, довоенная…

— И дорого она стоит? Сколько примерно?

— Не меньше десяти штук… Точно не знаю, можно в музее, у искусствоведа спросить.

—Ого, — покачал головой Макаров. — А сделать такую же можно?.. Ну, заказать у местных умельцев?

Парень странно, словно изучающе, взглянул на него. Потом усмехнулся.

— У каких ещё умельцев? Вам же говорят, немцы делали, до войны, — сказал он и, решительным движением сняв стенд с телескопического штыря из лёгкого светлого металла, сложил его, словно книжку, и спрятал в деревянный чемодан. Похоже, ему не хотелось больше разговаривать с Алексеем.

— Тяжело вам, наверное, живётся, заработки низкие? — спросил его Макаров, стараясь как-то смягчить возникшую внезапно между ним и фотографом отчуждённость из-за его, как ему самому показалось тогда, слишком глупого вопроса — типичного вопроса тупого пляжного зеваки…

— Когда как, — небрежно бросил не желавший, очевидно, продолжать дальше разговор фотограф и закинул на плечо ремень своего плоского ящика, куда уместились и разобранный штатив, и стенд с телескопической стойкой, и плёнки с кассетами для «Полароида». — Всего, — сказал он Макарову и со своими развешанными на шее и плечах фотоаппаратами двинулся прочь вдоль кромки пляжа.




19


Место, откуда можно позвонить, Макаров отыскал без особого труда. Поднявшись по крутой лестнице с пляжа прямо в центр города, как только он выбрался на центральную улицу и повернул в направлении своей гостиницы, так сразу увидел голубую вывеску «Почта, телеграф, телефон». Он в первый раз забрёл по пляжу так далеко от гостиницы, которая находилась почти на краю города, впервые поднимался от моря на вершину поросшего густой растительностью прибрежного обрыва, пользуясь центральной городской лестницей, построенной, как сообщала блестящая медная табличка у подножия, к какой-то годовщине или круглой дате и выложенной мозаичными рисунками, и был приятно удивлён и обрадован тем, что специально разыскивать телефон, по которому можно позвонить и Пауле, и в Москву, не нужно.

Однако с Паулой поговорить не удалось: девушка не зря просила позвонить именно в шесть. Теперь же, когда большая стрелка наручных часов Алексея успела перейти за отметку семи часов, ему не слишком радушно ответили, что Паулы нет и больше звонить не нужно, потому что она будет поздно. Макаров сразу не сдался и попробовал выяснить у говорившей старушечьим голосом женщины, где можно девушку найти теперь или, например, завтра, но ответа на свой вопрос не получил, а услышал лишь короткие гудки в трубке.

Со вторым звонком должно было быть получше, поскольку имелось несколько междугородных кабин с телефонными автоматами двух типов: в автоматы первого типа надо было кидать купленные в кассе жетоны, после чего набирать нужные код и номер, другие же управлялись из кассы, и это был уже какой-то незнакомый Макарову метод автоматической связи. Соединение с абонентом производилось немедленно, едва желающий позвонить входил в кабину и снимал трубку, но предварительно он должен был сообщить кассирше номер телефона и город, куда собирался позвонить, а также внести аванс как минимум за три, а то и за большее число минут предстоящего разговора. Тут, согласно висевшему возле кабин объявлению, всем процессом переговоров и, главное, подсчётом оплаты за них занимался компьютер. По идее, это должно было быть удобным для всех, так как народ у нас обязательный, дисциплинированный и, боясь быть прерванным в случае недоплаты на полуслове, обычно вносит больше денег, чем требуется. Тут бы, кажется, с помощью умной машины и возвращай им лишнюю часть внесённых денег, однако на деле получалось совсем не так. «Компьютер» управлялся с расчётами по автоматам второго типа весьма своеобразно: в случае превышения оплаченного заранее времени деньги требовались весьма строго, а вот в случае переплаты (а таких случаев, судя по всему, было большинство) желающих получить обратно свои «кровные» встречал лишь холодный взгляд серых глаз кассирши и бланк квитанции, где работающий на микросхемах электронный помощник женщины в графе «остаток» неизменно проставлял нули. И тут уж обсчитанному не могли помочь ни скандалы, ни уговоры.

Но Макарова все это не очень смущало. Он отдал бы плату и за десять минут вперёд, не требуя потом сдачи, лишь бы, закрывшись в кабине, говорить с полковником Воронцовым нормальным спокойным голосом, а не орать, срывая голосовые связки, как делало большинство подходивших к автоматам людей, пытавшихся, казалось, докричаться до других городов без помощи телефонных проводов.

Ради получения льготных условий Макаров предпринял совсем незамысловатый манёвр, и, как ни странно, изложенная им на ушко грозной кассирше просьба принесла моментальный успех. Все-таки женщины любят ласку и сочувствие, а кассирша пункта междугородной связи приморского городка давно забыла, должно быть, когда к ней обращались хотя бы просто вежливо. Макаров же заговорил ласково и потому отправился говорить с полковником Воронцовым в самую дальнюю кабинку, куда никто из присутствовавшей в зале толпы, состоящей по преимуществу из отдыхающих, войти даже не пытался (на дверях красовалась табличка «Ремонт аппарата»).

Телефон в далёкой, отделённой границами двух государств Москве ответил довольно быстро.

— Да, слушаю вас, — услышал Алексей голос полковника Воронцова, в любое время суток бодрый и весёлый.

— Здравствуйте, это Макаров.

— Давно жду звонка. Как дела? Получил наши бумаги? — бодро проговорил полковник Воронцов.

— Да-да, получил, все нормально, — постарался ответить одной фразой на оба вопроса Макаров.

— Как вода?.. Парное молоко? — весело спросил Воронцов. Тон его был таким, словно он действительно отправил сотрудника на отдых и следовало задавать ему именно такие вопросы.

Алексей улыбнулся. Немного легковесная манера общения с подчинёнными, давно принятая на вооружение полковником, была избрана совсем не зря: задавая какие-то незначительные вопросы, Воронцов тем самым освобождал собеседника от психологического гнёта, испытываемого человеком в разговоре с начальником, и полностью передавал инициативу в общении младшему по рангу. Этим полковник как бы подбадривал офицера, подтверждал значимость и важность его работы, гарантировал поддержку и помощь. Макаров постарался сразу же перейти к делу, хотя и ответил все-таки сначала на вопрос начальника

— Вода отличная, пару раз искупался уже — восторг полный, — сказал он и затем без какого-либо перехода добавил: — Меня очень заинтересовала ваша информация по Красавчику, думаю даже, она может оказаться решающей. Я навёл здесь кое-какие справки — сходится к тому, что в этом году он снова был здесь с Гостениным. Карты, женщины — этим они занимались вместе, и даже в день гибели Павла.

— Когда их видели вместе в последний раз? — уточнил Воронцов.

— В полночь или немного раньше они вместе покинули ресторан на берегу. Говорят, ссорились, и Гостенин даже публично оскорблял Красавчика.

— А смерть наступила, по заключению врачей… — озабоченно произнёс Воронцов. — Сейчас посмотрю.

— Между двенадцатью и часом, — подсказал Макаров.

— Да… это серьёзный факт, — сказал полковник. — От кого получена информация?

— От швейцара ресторана на набережной. Но это ещё не все. Есть много интересных обстоятельств, свидетельствующих против Иваненко. В связи с этим я хотел бы просить вас установить теперешнее его местонахождение… В день гибели Павла, утром, Красавчик сдал номер в гостинице. Портье сказал, будто собирался к московскому поезду, на вокзал.

— А когда отходит поезд?

— В девять утра.

— Так, — сказал полковник. — Утром к поезду выехал, а вечером его видели в ресторане с Гостениным. Может, специально так сделал, готовил алиби?

— А это на него похоже? Его стиль?

— Вполне. Предусмотрительный человек. Я видел досье; сразу же, с первого дела бросается в глаза, пока не подстрахуется как следует — шагу не ступит… Похоже на него.

— Было ещё одно, правда косвенное, подтверждение того, что Иваненко собирался отъезжать, но уже позже, вечером: уборщица корпуса, где жил Гостенин, видела их вместе, Пашу и Красавчика, и молоденькая девушка с ними. Кто она, я пока не знаю.

— Может быть, та, с фотографии?

— Может быть. Они вышли из здания вечером, навеселе, как уборщица утверждает, и Гостенин сказал, что вернётся поздно — товарища надо проводить.

— Так, значит, он знал об отъезде Иваненко?

— Знал. А затем была ссора между ними в ресторане, и первым, по утверждению официанта, ушёл Паша, а Красавчик расплатился и поспешил за ним.

— А девушка? Она была с ними в ресторане?

— Да. И ушла намного раньше, часа за два до Гостенина. Парень, ну, тот, атлет…

— Это который со штангой?

— Да. Он тоже там был и пытался их мирить. Но тоже ушёл раньше, вслед за девушкой. Официант говорит — это скорее всего телохранитель Иваненко. В общем, в итоге они остались вдвоём, один на один, и продолжали ссориться. У Гостенина, по-видимому, были к Красавчику серьёзные претензии.

— Так-с, — задумчиво произнёс Воронцов. — Прилично ты за день успел нарыть… Чем я могу тебе помочь?

— Хотелось бы, чтобы вы выяснили кое-что у этой женщины, Эллы или Элины.

— Пошлю к ней человека. Что конкретно тебя интересует?

— Во-первых, почему она в этом году не поехала в «Янтарный залив» и был ли на самом деле у них какой-то договор с Гостениным.

— Так. Во-вторых?

— А во-вторых, насчёт ожерелья. Похоже, это действительно вещь очень редкая и она её вовсе не покупала… — Алексей рассказал Воронцову о своих беседах с попутчиком в электричке и фотографом.

— Значит, в аренду у музея, — повторил Воронцов, дослушав рассказ Алексея о встрече с фотографом. И тут же выразил ту мысль, что не успел высказать Макаров. — Так ты думаешь, Паша хитрил, под свой «роман» выколачивал из сердобольной тётки деньги?

— И из друга детства.

— На картишки и девочек, — сделал за ключение полковник. — Ладно, попробуем и с ожерельем этим разобраться.




20


Воронцов пообещал Алексею выяснить, где находится сейчас Красавчик, к утру, максимум — к полудню. На всякий случай они условились, что Макаров будет ждать его звонка в гостинице ровно в девять часов утра, а затем, в случае, если такового не последует, — в двенадцать ноль-ноль. Таким образом, у Алексея оставалось в запасе до этого звонка целая уйма времени — больше двенадцати часов, и так как приятная возможность провести вечер в компании очаровательной девушки по имени Паула была им безнадёжно утрачена, он решил посвятить это золотое времечко изучению достопримечательностей города, главными из которых ближе к закату становились многочисленные бары, кафе и рестораны. А так как в силу выработавшейся за годы службы привычки и отдыхая решать попутно какие-то задачи, выбрать первый попавшийся ему на пути кабачок Макаров просто не мог и, поколебавшись, направился прямиком туда, где ждали его только завтра, — в «Золотой краб».

Легко сказать, что Макаров прямо вот так вышел из переговорного пункта и пошёл попить пивка с креветками в бар «Золотой краб». На самом деле сделать это оказалось не так уж просто. Решительно выходя на улицу, Алексей сразу же и остановился в задумчивости. Где его искать в почти ночном уже городе, этот самый «Золотой краб»? В обозримой перспективе ни справа, ни слева подобного заведения видно не было. Хотя нет, подобные были: пару светящихся в начинающих постепенно опускаться на землю сумерках вывесок можно было прочесть прямо от дверей переговорного пункта: с одной стороны сияла огнями просторная, с двухметровыми, закрытыми красными шторами окнами «Испания», а с другой — небольшой уютный «Кенигсбергский лев». Куда же идти: направо, то есть по направлению к гостинице, или налево — к вокзалу?

Решив извлечь выгоду из сложившейся ситуации, Алексей высмотрел среди заполнившей улицу от края до края гуляющей толпы двух осторожно держащих друг друга под руку женщин лет тридцати пяти — сорока: худощавую, стриженную очень коротко блондинку и пышнотелую хохотушку-брюнетку с волосами, собранными в хвост. Он уверенно направился к ним навстречу, словно это были его давние-предавние знакомые.

— Ой, — воскликнула смуглянка, прикрыв от смущения рот ладонью, когда подругам пришлось резко затормозить перед выросшей у них на пути преградой. Это была не менее чем сорокалетняя «девочка» (бывают такие люди, которые и в солидном возрасте продолжают оставаться по-детски простодушными). Глаза её смотрели из-под густых ресниц на Макарова одновременно испуганно и весело.

Подруга её была спокойнее и суше, даже строже.

— Не поняла, — заявила она, подняв на Алексея серые глаза учительницы (или лучше — завуча) начальных классов. — Что вы хотели, молодой человек, что за…

— Извините, девушки, — не давая блондинке выразить до конца свой протест, весело произнёс Макаров, который абсолютно ничем не рисковал, потому что нужно было ему, в сущности, очень мало. — У меня к вам просьба…

— Просьба?.. — насторожилась худощавая, одетая в голубую блузку и белые шорты по колено, загорелая, «как головешка», женщина. Пышнотелая подруга её продолжала молча улыбаться.

— Я только сегодня приехал и плохо ориентируюсь. Где здесь находится бар «Золотой краб»?

— Ради Бога, но стоило ли так налетать на нас для этого? — усмехнулась блондинка. — И потом, — добавила она, строго взглянув на Макарова, — какая же это просьба, это просто вопрос.

— А я поняла, — смущённо улыбаясь (девочка!), вступила в разговор толстушка. — Я поняла, Катя, — обратилась она к подруге, — молодой человек плохо ориентируется в городе и хочет, чтоб мы не просто сказали ему, где находится бар, а проводили его туда…

— Это так? — строго взглянула на Алексея её коротко стриженная подруга.

— Да-да, именно так, — подтвердил Макаров. Он не ошибся относительно смуглянки с детским хвостиком густых чёрных волос на затылке: дети обычно более проницательны, чем взрослые, и этот «ребёнок», у которого, наверное, уже давно имеются свои дети, сразу разгадал его намерения.

Худощавая строгая женщина, которую уж никак бы нельзя причислить к тому разряду людей, к которому Алексей отнёс её подругу, вопросительно взглянула на толстушку, и та тут же смущённо потупила глаза, хотя несомненный лидер их пары всего лишь задавал ей безмолвный вопрос. Добрая, уступчивая женщина привыкла, что решающий голос всегда принадлежит товарке, и теперь вверяла судьбу обратившегося к ним с просьбой человека в её руки.

Блондинка перевела взгляд на Макарова.

— Хорошо, — решительно сказала она, — пожалуй, мы проводим вас туда. Но если у вас относительно нас с подругой какие-то далеко идущие планы и это лишь предлог, то…

— Нет-нет, что вы, девушки, — поторопился успокоить её Алексей, — только настолько, насколько вы сами позволите, не более того.

— Ну что ж, — подытожила более дружелюбным тоном блондинка, — тогда идёмте… Это как раз в том направлении, в котором мы шли.

— Разрешите, — Макаров предложил строгой даме согнутую в локте руку, — так, по-моему, будет удобнее. — Усмехнувшись, блондинка решительным движением просунула под его локоть свою узкую, с длинными тонкими пальцами кисть.

Так втроём они неспешно двинулись по оживлённой, заполненной гуляющим народом улице.

Несмотря на то, что вначале светловолосая дама продемонстрировала некоторую строгость и даже, показалось, неприступность, контакт с обеими подругами установился очень быстро. Скоро Макаров, не затратив почти никаких усилий, узнал, что женщины отдыхают в санатории «Горняк», что одна из них приехала из Питера, другая — из Москвы, был познакомлен с основными достопримечательностями города, с ассортиментом товаров на рынке и в магазинах и ещё множеством интересных для любого приезжего мелочей. Алексей вообще умел поддержать разговор, продемонстрировать заинтересованность в том, о чем говорит собеседник, и в результате за то недолгое время, пока они шли до бара, успел понравиться женщинам. У него, так же как и у дам, стало появляться желание продолжить неожиданное знакомство, но вскоре пришлось изменить все планы. Но обо всем по порядку.

— А вот и «Золотой краб», — сказала блондинка, которую, как выяснилось в разговоре, звали Катей. Она указывала на раскрытые нараспашку стеклянные двери павильона с открытой террасой, где стояли столики и жарилось на большом мангале что-то очень ароматное. Почти все столы были заняты, играла музыка, а через открытую дверь павильона виднелась высокая полированная стойка бара, вдоль которой на мягких высоких табуретах сидели посетители, предпочитавшие закрытое помещение свежему вечернему воздуху.

— Но знаете, здесь достаточно высокие цены, — сказала, глядя на Макарова, явно сожалея о предстоящем расставании, смуглая толстушка Ира. — Во многих других местах можно получить примерно то же самое, что и здесь, но куда дешевле…

— Правда? — спросил Алексей, прикидывая в уме, стоит ли ему, как он сначала собирался, отправиться в бар или же продолжить прогулку по городу с дамами. — И намного? — спросил он рассеянно, потому что внезапно увидел человека, о встрече с которым мог разве что мечтать. Черноволосый, атлетического сложения молодой человек, похожий на кавказца, появился в дверях бара, ведя за руку девушку в очень короткой юбке и белой, с широким кружевным воротником, блузке. Он был на голову выше своей спутницы и, пожалуй, сантиметров на пять — Макарова

Ира в это время что-то говорила, отвечая на заданный Алексеем вопрос, но он её не слышал. Парень, виденный Макаровым на фотографиях в компании с погибшим московским студентом, Красавчиком и неизвестной пока девушкой, прошёл со своей дамой буквально в метре от него и двух подруг. «Будет ждать… „Арлекино“… — быстро говорила смуглому атлету его спутница. Больше ничего из их разговора Алексей не расслышал, но и этого хватило для принятия решения.

— Так вы говорите, Ира, здесь дорого? — спросил он, поворачиваясь спиной к бару.

— Да-да, очень, — ничуть не обижаясь на его невнимательность, ответила смуглянка. — Два с половиной доллара кружка пива и три — порция креветок.

— А крабы вообще по три с половиной, — добавила Катя.

— Так-с, понятно, — сделал озабоченное лицо Макаров, — и правда дороговато, — делая вид, что усиленно размышляет, он незаметно следил за уходящими все дальше по улице парнем и девушкой. — Такие места, я думаю, лучше посещать ближе к финишу, иначе рискуешь не рассчитать средств. А вот, например, «Арлекино» — что это такое? Бар или ресторан? Помнится, мой знакомый, который порекомендовал мне отправиться сюда на отдых, очень советовал… Может, сходим туда?.. (Парень с девушкой, столь заинтересовавшие Алексея, уходили от них все дальше и вот-вот должны были скрыться из виду.)

Женщины посмотрели друг на друга в замешательстве, затем блондинка скупо улыбнулась, а пухленькая прыснула в кулачок.

— Нет, туда уж мы с вами точно не пойдём, — сказала светловолосая строгая Катя.

— Почему? — удивился Макаров.

— Скажем так: мы ещё не преодолели всех комплексов, как теперь модно говорить.

— Что такое? — не понял Макаров. — Вы говорите какими-то загадками.

— А вы будто не знаете, куда предлагаете идти, — упрекнула его женщина, — приятель вам не сказал… — она снова усмехнулась и покачала головой.

— Да нет, правда, ничего он мне не сказал, — пожал плечами Алексей. — Сказал, дескать, вот «Арлекино» очень приличное заведение, сходи… И все.

— Ну, тогда он большой баловник, — сказала Катя, а её подруга, решив, очевидно, что пора внести ясность, добавила:

— Это стриптиз-бар, — в голосе толстушки звучали нотки сожаления. — Там для женщин бесплатный вход, но мы с Катей…

— Мы с Ирой туда принципиально не ходим, — отрезала её загорелая, стройная подруга-лидер. — Там в основном мужчины, а у них после такого зрелища, сами понимаете, что за мысли — только б женщину снять на ночь.

— А, понятно, — сказал Макаров, изобразив, насколько можно было, сожаление. — Но вообще-то, может, вы зря так? Приятель мне говорил, что там занятное представление. (Парень с девушкой скрылись из вида) Он даже с женой туда ходил. А где он, этот бар, находится?

— Я же говорю, у вокзала, — с непонятным удовлетворением в голосе, словно констатируя, что Макаров все равно решит идти в то заведение, которое она осуждала, сказала Катя. Подруга её, по той же, очевидно, причине, явно загрустила. — К вокзалу в ту сторону, — женщина махнула рукой в том направлении, в котором только что удалилась пара, интересующая Алексея.

Макаров почувствовал заметное облегчение и улыбнулся.

— А может, все-таки сходим туда вместе? — спросил он светловолосую даму, искоса поглядывая на её подругу. На лице последней он увидел сменившие одно другое выражения надежды и — после какого-то испуганного взгляда на товарку — безнадёжной грусти.

— Нет-нет, что вы, мы порядочные женщины, — ответила та, взглянув на подружку. — Если вам, мужчинам, это ещё как-то простительно, то уж женщинам…

— Ну, жаль, жаль, — сказал Макаров и развёл руками. — А я, пожалуй, схожу посмотрю… Ничего страшного, уверяю вас, там нет, может быть, уговорю вас в следующий раз.




21


Через десять минут после того, как, узнав напоследок у двух подруг, где их можно найти на пляже, они расстались, Алексей вошёл в освещённый лишь красными лампами на столиках да отчасти светом, отражающимся от Ярко освещённого с одной стороны прожекторами круглого подиума, зал стриптиз-бара «Арлекино».

С местами в баре было довольно туго — представление давно началось, и отыскать свободное место Алексею удалось лишь с помощью одного ловкого паренька-официанта, которому он вручил за услугу уже становящуюся своеобразной волшебной палочкой десятидолларовую бумажку. Этот же официант доставил спустя пять минут Макарову за столик у самого выхода, где, кроме него, сидели ещё двое мужчин, кружку отменного немецкого пива. Более серьёзных напитков, какими в зале увлекалось, по наблюдению Алексея, абсолютное большинство присутствовавших, он сам заказывать не стал, так как должен был попробовать отыскать среди множества незнакомых людей, рассевшихся в полумраке за столами, черноволосого атлета с его миловидной малышкой и постараться, если получится, пообщаться с ними.

Как, под каким предлогом он подойдёт к ним, о чем заговорит, Макаров пока не знал, но не беспокоился об этом, потому что был убеждён: предлог найдётся, главное — найти.




22


Будучи по натуре человеком любознательным, Алексей любил постоянно узнавать о жизни что-то новое. Он был глубоко убеждён в том, что палитра полученных на протяжении прожитых лет впечатлений должна быть как можно пестрее, что надо лично увидеть и испробовать как можно больше самых разных вещей — хороших и плохих, острых и пресных, только тогда можно определить для себя шкалу ценностей нашего земного существования. С этой точки зрения место, куда он попал этим вечером, было для него очень интересным, а если добавить, что Алексей Макаров никогда не был аскетом, — он вообще должен был следить за происходящим на небольшой сцене в противоположной от его стола стороне зала во все глаза. Раньше ему никогда воочию не приходилось наблюдать стриптиз, да ещё находясь в окружении десятков мужчин и женщин, жадным взором следящих за происходящим на маленькой сцене. Никогда ему не приходилось ощущать те незримые нити, что соединяют сбившихся вокруг сцены самцов, каждого в отдельности и всех вместе, с обнажающейся постепенно у них на глазах отрешившейся от нормального человеческого чувства стыда самкой. А ощутить этот диковатый процесс можно, несомненно, только побывав в своеобразном храме первобытных инстинктов, хранимых в обычное время каждым человеком глубоко внутри, тщательно спрятанных от посторонних глаз. И Макаров бы с удовольствием поразмышлял над этим торжеством плоти, посмотрел бы на участвующих в представлении женщин, пробуя представить, какие чувства испытывает каждая из них, обнажая себя на глазах жаждущих секса мужчин, — но, увы, с того момента, как он оказался за столиком, ему практически некогда было разглядывать сцену; прежде всего надо было осмотреть зал в поисках высокого темноволосого мужчины, знакомого Павла Гостенина.

Впрочем, пробел в его впечатлениях, образовавшийся из-за невозможности сосредоточить внимание только на подиуме, а не шарить глазами по полукруглому, основательно заполненному залу стриптиз-бара, восполняли в какой-то мере двое его соседей по столу, толстый мужчина лет пятидесяти в расстёгнутом на огромном животе пиджаке и вертлявый худощавый субъект с зализанными на лысину жидкими волосами, примерно того же возраста.

Начало разговору положил сам Алексей в тот момент, когда официант усадил его за столик и отошёл прочь.

— Я вам не помешал? — спросил он смотревшего на него толстого мужчину с круглыми, чуть навыкате глазами. До того, как он подсел к столу, толстяк внимательно следил за сценой, где длинноволосая, чуть полноватая на взгляд Макарова девица совершала предусмотренные сценарием движения вокруг сверкавшего в перекрёстных лучах прожекторов длинного, укреплённого по центру шеста, имея на упитанном, лоснящемся теле одни плавки, практически ничего не прикрывавшие, и демонстрировала зрителям свою невероятно большую, округлую грудь.

— Нет-нет, молодой человек, не помешали. Очередной номер, можно сказать, окончен, Аня, — мужчина чуть качнул круглой головой в сторону сцены, поясняя таким образом, о ком речь, — все равно больше ничего с себя обычно не снимает…

— Вот как? — учтиво изобразил удивление Макаров, приступив тем временем к постепенному осмотру довольно большого зала, начиная от лучше освещённых столиков у самой сцены. — И почему же? — глянул он искоса на откинувшегося всем телом назад, на спинку стула мужчину.

— Начало представления, — ответил, махнув рукой, полный человек и, вытащив из кармана большой белый платок, вытер им со лба пот.

— Разогревают народ, — неожиданно вступил в разговор очкарик, не отрывая, впрочем, в отличие от соседа, взгляда от сцены. — Первые у них никогда не раздеваются до конца, специально зал заводят. А вот к концу уже все будет, так сказать, в натуре. Но там уже пойдут другие попки, получше Аниной, — добавил он и рассмеялся коротким нервным смешком. Алексею, в этот момент снова повернувшемуся к сцене и пытавшемуся рассмотреть тех, кто сидел во втором ряду, стараясь не вертеть чересчур головой, чтобы не привлекать к себе внимания соседей, подумалось, что плюгавенький человечек, возбуждённо смотревший стриптиз, вот-вот выпустит слюну длиной до пола.

— Да нет, Василий, ты не прав, — снова послышался голос обращавшегося на этот раз не к Макарову толстого, — каждый раз по-разному…

— Что по-разному?.. Всегда одно.

«Э-э, да вы, ребята, тут завсегдатаи», — подумал Макаров о своих соседях, разглядывая теперь уже третий ряд.

— Ну, как одно?.. Видишь, Оля вышла, а она никогда на полпути не останавливается, — хохотнул толстяк. — Снимет все, кроме чулок, но это уже не главное, это только усиливает её сексуальную привлекательность, не так ли, молодой человек?

Алексей пожал плечами, не оборачиваясь, потому что парочка за крайним столом третьего ряда его очень заинтересовала.

Эта парочка была совсем не той, какую он хотел найти, придя сюда, но фигура сидевшей к нему боком женщины в алом вечернем платье была ему знакома. И не только фигура, но и то, как она сидела, как держала головку с уложенными в замысловатую причёску длинными волосами, аккуратно оперев её на руку, локоть которой поставила на столик, как отвечала что-то своему кавалеру, мужчине с гладко зачёсанными назад волосами и длинноватым бесстрастным лицом.

Двое соседей Макарова возобновили свой спор, касавшийся режиссуры развёртывающегося на их глазах представления и достоинств стройной девушки, вышедшей на сцену в наряде не то китаянки, не то вьетнамки, с характерной широкой шляпой на голове, в брючках и курточке скромного серого цвета, и начавшей разоблачаться, как ни странно, не сверху, а снизу, то есть первым делом сняв брюки и оставшись в чулках и кружевных трусиках. Друзья-сластолюбцы увлеклись своим спором, стремясь, очевидно, доказать свою правоту и продемонстрировать глубочайшее знание предмета перед неожиданно появившимся рядом с ними арбитром, чья роль поручалась ситуацией Макарову, но тот их уже совсем не слушал. Он узнал женщину, сидевшую за крайним в третьем ряду столом. Это была Паула. Алексей узнал её ещё до того момента, когда девушка наконец повернулась так, что можно было разглядеть её лицо. «Интересно, — спрашивал себя Макаров, — а если бы ты ей дозвонился? Была бы она здесь с этим гладким хмырём?» Макаров отогнал глупое мальчишеское чувство уязвлённого самолюбия. Но все-таки было неприятно, что молодая красивая женщина, хотя и знакомая с ним меньше суток, предпочла кого-то другого.

Внезапно в зале стало чуть светлее — зажглись скрытые до того в стенах светильники, и громче заиграла музыка. Повернувшись к сцене, Макаров увидел, что она опустела.

— Что такое? — повернулся Алексей к сидящему в прежней позе и пьющему что-то из высокого стакана толстяку. Очкарик тоже сидел спиной к сцене и налегал на какой-то салат в маленькой тарелочке.

— Перерыв пятнадцать минут, — весело ответил толстяк. — Дают возможность перекурить, освежиться, сделать дополнительный заказ (по залу действительно активно засновали почти невидные до сего момента официанты). — Не понимаю, зачем нужны эти перерывы — их, кстати, будет ещё три, — ведь и так, при желании, можно выйти на воздух или подозвать официанта… Чушь какая-то.

— Умно сделано, — тут же возразил ему приятель, продолжая жевать салат. — Они за счёт этих пауз, знаешь, какие «бабки» имеют?! Народ-то вон как к стойке кинулся… А то сидели, на сцену уставясь…

Макаров, снова постепенно упустив нить разговора своих соседей по столику, воспользовавшись гораздо лучшим освещением, оглядел внимательно сразу весь зал, но смуглого парня с его девушкой так и не обнаружил. Отвбиваться, конечно, было рано — они ведь могли, как некоторые из присутствовавших, выйти на время перерыва на воздух, а может быть, он просто не разглядел их со своего места. Решив рассмотреть находившихся в зале стриптиз-бара людей внимательнее, Алексей поднялся со своего места.

— Вы куда, молодой человек? — превратно истолковав его намерения, воскликнул толстяк. В его споре с приятелем наступил очередной тайм-аут, и он, развалившись на стуле, глазел по сторонам. — Не спешите, дальше будет куда интереснее, особенно ближе к полуночи. Оставайтесь, не пожалеете.

— Да я и не собираюсь уходить, — улыбнулся Макаров. — Пройдусь немного по залу, осмотрюсь — до стойки и обратно.

Он пошёл между столиками и, повернувшись в сторону сцены, снова наткнулся взглядом на Паулу. Кавалер её куда-то исчез, и она сидела за столиком одна. Макаров оглядел зал: нет, определённо, «зализанного» парня нигде поблизости видно не было, часть столиков пустовала, а на свободном пространстве перед сценой несколько пар двигались под лившуюся из динамиков тихую музыку в медленном танце. Неожиданно Алексею пришла в голову не соответствующая возрасту, совсем несолидная мысль. Он усмехнулся и прибавил шагу.

— Девушка, разрешите вас пригласить, — вежливо сказал Макаров, приблизившись к столику Паулы. Она сидела к нему спиной и задумчиво глядела на опустевший подиум, поэтому не заметила, как он приблизился, и плечи её вздрогнули от неожиданности. Глаза обернувшейся к Алексею девушки были испуганными, накрашенные яркой помадой губы непроизвольно раскрылись от удивления.

— Вы? — даже не спросила, а пролепетала она.

— Я, — немного нахально улыбнулся Макаров. — Извините, я не смог позвонить, во сколько вы сказали, и теперь наказан — вынужден слоняться по городу один… Виню только себя. Так разрешите?

— Да, конечно, — оглянувшись в нерешительности по сторонам, сказала Паула. Убедившись, что на них никто не смотрит, она встала и подала Алексею руку.




23


— Ого, стоило мне отлучиться на минутку, как мою даму уже умыкнули… Извиняюсь, паренёк, но я не согласен, здесь играют по другим правилам, — на плечо Алексея тяжело легла чья-то рука. Он только успел ощутить сквозь тонкую ткань платья жаркое тепло тела девушки, почувствовал лёгкое опьянение от тонкого аромата духов, исходящего от её пышных волос, только испытал волшебное прикосновение нежного и беззащитного женского тела, а тут… Грубое вторжение в мир его чувств, разрушение магии медленного танца с красивой, чувственной женщиной, неземного контакта между ним и партнёршей, было, на взгляд Макарова, грубейшим нарушением элементарных норм поведения. Он быстрым движением сбросил со своего плеча пальцы наглеца, при этом не сочтя нужным повернуться к нахалу, лишь процедив сквозь зубы: «А твоего согласия никто и не собирался спрашивать, я не тебя приглашал», и хотел уже продолжить танец, но Паула мягко сняла его руку со своей талии и остановилась, укоризненно глядя на стоящего за спиной у Макарова.

— Андрей, — сказала она негромко, — что это за сцена?.. Зачем ты?..

После таких слов Макарову пришлось повернуться к нарушившему их покой человеку.

— Ага, вот ты какой, грубиян, — не обратив внимания на замечание девушки, сказал тот самый молодой человек, которого Алексей недавно видел сидящим с нею за столиком. Ему было примерно лет двадцать пять, и он был выше Алексея сантиметра на три-четыре, но чуть менее плотен. — Кажется, ты чем-то недоволен? — спросил парень насмешливо, слегка вздёрнув подбородок и угрожающе надвигаясь.

— Андрей, — снова попыталась образумить своего знакомого Паула, — ну зачем ты так? Я пришла с тобой и сейчас же вернусь за столик. А этот человек не местный, приезжий, ему неприятна твоя фамильярность…

— Не то слово, — согласился Макаров, увидев, что парень, кажется, готов послушать девушку и угомониться, а потому почувствовав себя ребёнком, обиженным одним взрослым и защищаемым другим. — Я очень не люблю, когда со мной так разговаривают всякие…

— Ну, теперь ты, что только вы за люди, в самом деле! — перебила его Паула, предугадав то оскорбительное слово, которое он собирался произнести в конце фразы.

— Всякие кто?.. А ну, договаривай, нахал, — сквозь зубы процедил парень с холёным лицом, давая понять, что догадывается, что хотел сказать Макаров. — Ты знаешь, что я с такими, как ты… — он хотел выругаться, но сдержался, — с такими, как ты, салагами по-другому обращаться и не умею, но другой раз, смотри, так не поступай, а то уши оторву, больно будет, — закончил он, слегка качнувшись вниз-вверх на каблуках, и, решив, очевидно, что выиграл словесный поединок, взял Паулу под руку. — Пошли на место.

Паула послушно двинулась за ним, потом обернулась и через плечо виновато взглянула на Алексея, словно желая что-то сказать, может быть, извиниться за бестактность кавалера. Но Макаров не считал свой разговор с ним законченным, а лишь умышленно сделал паузу. Он не видел причин отпускать хама без сатисфакции и, повторив жест, сделанный парнем в самом начале, положил руку тому на плечо.

— Не торопись, Андрюша, погоди, — насмешливым тоном произнёс он имя, названное Паулой. — Я ещё не закончил говорить, — и, когда тот разъярённо повернулся к нему, добавил, бесцеремонно оторвав его руку от талии Паулы: — Давай спросим у женщины, может, она и не хочет пока идти с тобой, а предпочитает потанцевать ещё немного.

Уперев взгляд тёмных, почти чёрных от расширившихся зрачков глаз в переносицу Макарова, парень заиграл желваками. Паула решила опередить его.

— Ребята… — начала она, — Андрей…

Но разъярённый не на шутку человек остановил её повелительным жестом правой руки, и она, к удивлению Макарова, покорно выполнила этот безмолвный приказ молчать и не вмешиваться.

Парень придвинулся к Макарову вплотную.

— Ну, ты что? — спросил он свистящим шёпотом, дыша запахом спиртного прямо в лицо сохранявшего спокойствие Алексея. — Чего тебе надо, гнида сухая?..

— Андрей, — чувствуя, что вот-вот про изойдёт нечто ужасное, попробовала-таки снова взять его за руку Паула, но он оттолкнул её одним движением. Внимательно контролировавший его действия Макаров вдруг отчётливо увидел два ближайших стола первого ряда: люди, сидевшие за одним из них, показывали на него и кавалера Паулы пальцами. Алексей почувствовал, что остывает, — их петушиная схватка, должно быть, смотрится со стороны глупо. Ещё немного, и он, кажется, отступил бы, но продолжавший наседать на него парень отступать не собирался.

— Так чего ты хочешь, кретин? — повторил он, не замечая ничего и никого вокруг себя.

— Ладно, все, я уже сказал, что хочу, остынь, — спокойно ответил Макаров. Он заметил, что Паула смотрит в сторону стойки бара, и, быстро взглянув туда же, увидел, как полный мужчина, наверное, хозяин бара, что-то растолковывает, показывая на них, двум рослым парням, похожим на штатных вышибал. — Я же тебе все объяснил: давай спросим её, — миролюбивым тоном сказал Алексей и посмотрел на Паулу.

— Алексей, прошу тебя, ты не понимае… — начала она горячо, но не успела докончить фразы. Макаров одновременно слушал её и следил за приближавшимися к ним вразвалочку двумя крепкими парнями и поэтому едва не пропустил момент, когда противник решил неожиданно нанести удар.

Это был очень подлый удар. Кавалер Паулы, похоже, хотел незаметно для шедших к ним охранников и наблюдавшей из зала публики проучить Алексея: неожиданно, не давая сгруппироваться, врезать как следует в солнечное сплетение, заставив несколько мгновений задыхаться, стоя на месте и хватая ртом воздух. Сам герой за это время преспокойно вернулся бы вместе с девушкой за стол, оставляя Макарова на попечение вышибал, которые вряд ли станут разбираться, кто прав, а кто виноват, а просто выкинут оставшегося на месте несостоявшегося сражения бойца за дверь.

Но, к счастью, «едва не пропустил» совсем не то же самое, что «пропустил»: Макаров умело пользовался в критических ситуациях периферийным зрением и вовремя заметил чуть изменившееся выражение глаз своего противника, напрягшиеся и дрогнувшие мышцы его щёк. Предугадав его намерения, в последний момент Алексей успел поднять согнутую в локте левую руку, подставив под кулак предплечье. После этого, почти одновременно с блокированием удара, Алексей резким, коротким движением бросил свой собственный правый кулак по диагонали вниз и буквально воткнул его в самый низ неприятельского живота, чуть выше того места, где сходились две тщательно отутюженные брючины.

Удар удался на славу. Он был, конечно, гораздо эффективнее того, который задумал провести кавалер Паулы. Ему было теперь гораздо хуже, чем было бы Макарову, не успей он вовремя среагировать. Шумно выпустив ртом воздух, высокий человек сразу резко уменьшился в росте. Согнувшись пополам и не в силах поднять голову выше брючного ремня, парень усиленно хватал воздух широко открытым ртом. Паула в замешательстве смотрела на него.

Мешкать дальше было просто нельзя. Макаров обернулся и, увидев жующие жвачку челюсти приближавшихся прежней неторопливой походкой дюжих охранников бара — они были уже примерно в трех метрах и могли при желании ускорить шаг, но не сделали этого, — понял: не желая лишних хлопот, его, как победителя, с поля боя отпускают. Он подмигнул вышибалам, быстро повернулся к совсем растерявшейся Пауле и, схватив её за руку, устремился в проход между столиками, к выходу из зала.

Жизнь — странная штука: то тянется спокойно, монотонно, то выстреливает события одно за другим. В тот момент, когда Макаров и девушка собирались выйти на улицу, они почти столкнулись с теми, кого Алексей до этого безуспешно пытался высмотреть среди посетителей стриптиз-бара Черноволосый, похожий на южанина, парень со своей девушкой входили в вестибюль бара с улицы. Макаров с сожалением взглянул на них, но, увы, задержаться в баре, чтобы каким-то образом попробовать вступить в контакт с незнакомцем, у него не было теперь никакой возможности.

Однако в этот вечер ему, похоже, все-таки везло. Неожиданный поворот событий создал возможность найти подход к интересовавшему его человеку и не следя больше за ним.

— Привет, Паула, — кинула пребывавшей в ошарашенном состоянии, покорно следовавшей за Алексеем девушке блондинка в суперкороткой юбке, шедшая под руку с темноволосым атлетом. — Уже уходите?..

— Да, Мариночка, — рассеянно ответила Паула.

— Ты спешишь? — удивилась блондинка тому, что Паула прошла мимо, даже не остановившись, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов. Парень её тоже остановился, отойдя, впрочем, несколько вперёд, к двери зала, и, кажется, высматривая свободное место.

— Да, спешу… — ответила Паула и торопливо вышла из бара, увлекая за собой приостановившегося было Макарова.




24


Ночью по стёклам и подоконнику барабанил дождь. Он начался уже под утро, часа в четыре, и не переставая барабанил, вторя музыке налетавших с моря порывов ветра, до самого рассвета В дождь обычно хорошо спится, особенно если заснул далеко за полночь, а рядом ровно дышит аккуратным, чуть курносым носиком виновница бессонно проведённой ночи.

Даже уснув крепким сном младенца, Алексей продолжал ощущать изгибы тёплого молодого тела той, что спала рядом с ним на широкой кровати в его номере. Он чувствовал прикосновения её колен к своим ногам и тонкий аромат духов, исходящий от пушистых волос, разбросанных по подушке.

Иногда он в полусне, не открывая глаз, словно для того, чтобы убедиться, что все происходящее — не одна лишь чудесная сказка, но явь, действительность, исполнение желаний, осторожно проводил кончиками пальцев по тёплым, упругим соскам Паулы, или по ложбинке в центре груди, или по округлости слегка выпуклого животика, или по гладкому, прохладному бедру. И она, будто в подтверждение того, что на самом деле здесь, рядом с ним, чуть шевельнувшись во сне, прижималась к нему на несколько мгновений всем телом и поглаживала, лаская, своими тонкими длинными пальцами, разжигая постепенно в нем огонь, вновь раздувая пожар, мгновенно охватывавший обоих, который уже невозможно было остановить, и трудно было даже поверить, что только что, минуту назад, они мирно спали рядышком, едва касаясь друг друга. И самое удивительное — не было сказано никаких слов — ни объяснений, ни заверений, необходимых, как казалось прежде. Ни ночью, ни накануне вечером. Все почти без слов, без вопросов и обещаний — искренне, свободно и радостно, невзирая на недавние столь неприятные обстоятельства

А потом он все-таки уснул более крепко и уже не чувствовал тела девушки, её лёгких прикосновений к нему; а когда очнулся, словно от лёгкого дуновения ветерка, в комнате было уже светло, и дождь — его барабанная дробь звучала, казалось, всего минуту, всего мгновение назад — и дождь кончился. И Паулы рядом с ним не было. Алексей почувствовал это, не открыв ещё глаз, и знал это наверняка, хотя кровать была очень широкой и можно было подумать, например, что женщина отодвинулась на другой край. Но нет, её не было, он это чувствовал.

Макаров подумал, что бездарно проспал её уход. Конечно, он спал слишком долго, вон уже светло; может быть, прошло часов восемь — он чувствовал, что отлично отдохнул. Но продолжал лежать с закрытыми глазами, боясь открыть их и увидеть, что Паулы на самом деле нет рядом.

Вдруг едва различимый шорох, постороннее движение в комнате подарило надежду. Алексей осторожно приоткрыл глаза и замер от восхищения: обнажённая молодая женщина отпустила тюлевую занавеску — похоже, он проспал не так уж и долго, она только что встала и смотрела в окно — и, пройдя по ковру в центре комнаты, взяла со стула свою одежду. Затем, стараясь ступать осторожно и выглядя от этого ещё красивее, непостижимо красивой в полумраке пасмурного утра, она вышла в маленькую прихожую номера, и скоро Алексей услышал шум включённого ею душа. Он блаженно потянулся и понял, что улыбается, что губы его, пока он наблюдал за Паулой, сами собой раздвинулись в светлую улыбку детской беспечной радости. Радости от нового утра, летнего солнца и того, что все в жизни хорошо и приятно. Жить хорошо!..

К тому времени, когда Паула, уже полностью одетая, вошла снова в комнату, постель была застелена, а Алексей, одевшись в розовый махровый халат, полагавшийся ему как постояльцу гостиницы наряду с тремя-четырьмя полотенцами и ещё какими-то принадлежностями, — одевшись в халат, который не доставал ему даже до колен и трещал под мышками при каждом неосторожном движении плечами (скорее всего он пришёлся бы впору не ему, а его гостье), стоя возле стола, наблюдал за кипением второго стакана воды для прихваченного с собой из столицы растворимого французского кофе.

— Силь ву пле, мадам, — весело сказал Алексей не ожидавшей, что её побег не удастся, девушке. — Впрочем, мне следовало сказать: «плиз, мисс» — ведь ты, кажется, предпочитаешь уходить по-английски?.. Увы, кофе у меня не английский, а французский.

— Спасибо и на этом, — улыбнувшись, сказала молодая женщина, сегодня, в свете разгоравшегося утра выглядящая в своём алом платье из шелка не хуже, чем накануне вечером, а, пожалуй, ещё эффектнее. — Спасибо, Алёша, но сейчас уже восемь, — она взглянула, сверяясь, на маленькие, блеснувшие в луче проникшего сквозь оконные шторы солнца часики. — Мне пора: через час нужно забирать из «Янтарного залива» делегацию, в половине десятого выезжает автобус на Калининград, и как, интересно, я буду выглядеть в моем вечернем наряде в кресле рядом с водителем, а потом в зоопарке? Так что…

— Прекрасно, просто замечательно, сногсшибательно и обворожительно будешь выглядеть, — сказал Макаров, с улыбкой глядя на строго покачивающую красивой, аккуратно причёсанной головкой девушку. Он сделал решительный шаг к ней и, не обращая внимания на не слишком, правда, активные возражения с её стороны, усадил Паулу за стол и придвинул ей чашку с горячим чёрным кофе. — Тебе это просто необходимо, для тонуса; я был бы просто свиньёй, если бы отпустил тебя без кофе, — пояснил он.

— Ну что за глупости? — сказала девушка, взяв тем не менее чашку с блюдечком в руки и поднося её к губам, изящно придерживая лишь самыми кончиками тонких пальцев. Осторожно, немного смешно вытягивая губы, чтобы остудить и сделать наконец маленький глоточек, молодая женщина продолжила: — Ты разве не получил от меня всего, чего хотел?

— А ты? — улыбнулся Макаров.

— Ну, и я тоже довольна, — Паула слегка порозовела, ответив, и тут же, отпив ещё глоточек, снова приняла озабоченный вид. — Нам было хорошо вдвоём сегодня ночью, насколько я понимаю (Макаров утвердительно кивнул), но это абсолютно не значит, что… Это не значит, что я захочу этого ещё раз. Мужчины обычно думают, что они все решают, — она сделала паузу, строго взглянув на усиленно изображавшего полное согласие с ней Алексея, — а я считаю, в общем, я ставлю себя в равное положение с мужчиной, то есть я сама выбираю того, кто мне нужен в данный момент. Ты получил меня один раз, но это отнюдь не значит, что продолжение следует.

— Что ты, Паула, — выждав, пока она закончит, с мягким упрёком произнёс Макаров, — я же с тобой полностью согласен. Я уважаю женщин даже больше, чем мужчин (не пойми превратно), и считаю наш с тобой альянс вполне равноправным.

— Вот и отлично, — подводя итог, сказала Паула. — Спасибо тебе за кофе, он действительно вкусный, а я пойду, — она отодвинула от себя недопитую до конца чашечку. — Я люблю свою работу и дорожу ею, так что опаздывать не желательно… А с тобой, если захочешь, увидимся позже.

— Конечно, захочу, что за вопрос, — пожал плечами Алексей. — Как и где мне тебя найти?

Паула взяла из сумочки авторучку и быстро написала что-то на вырванном из маленького блокнота листочке. Потом протянула листок Алексею.

— Это телефоны, домашний мой и нашего агентства. Домой звони в те часы, как я написала, — уточнила она. — В другое время бесполезно — бабушка очень строгая.

Паула поднялась со стула и, быстро — Макаров даже не успел ничего сделать — наклонившись, коснулась губами его щеки.

— До встречи, — стуча металлическими подковками каблучков по паркету, она пошла к выходу из комнаты.

— Погоди, Паула, — остановил её Макаров, вспомнив, что так и не задал девушке один из наиболее интересовавших его вопросов. — Ещё немного задержись.

— Ну, что такое? Давай, говори быстро, — обернулась к нему девушка, попутно посмотревшись лишний раз в зеркало и бросив взгляд на часы. — У тебя минута,

— О'кей, уложусь, — улыбнулся Макаров. — Кто были те парень с девушкой, которых мы с тобой вчера встретили, выходя из бара?

Паула на минутку задумалась.

— Что-то не помню, о ком ты… Там в баре у тебя с Андреем произошла такая ужасная сцена, что я почти ничего не видела вокруг. Даже не помню, как мы оттуда ушли…

— Ага, значит, этим я и воспользовался, — поддразнил её Макаров. — Твоей слабостью, чтобы…

— Если б я не захотела, ничего между нами не было бы, — гордо вздёрнула подбородок девушка.

— Понял. Извини. А все-таки, может, припомнишь?.. Ту девушку звали Мариной, и с ней ещё был парень, такой здоровый, смуглый, похожий на кавказца. Она с тобой поздоровалась, и ты ответила.

Затуманенный воспоминаниями взор девушки прояснился.

— Да, вспомнила, — сказала она облегчённо. — Это Маринка Савичева была, она в «Горняке» работает горничной.

— Понятно. А парень, который с нею был, — ты его знаешь? — спросил Макаров. — Может, тоже таможенник, как твой вчерашний кавалер? — вспомнил он ту скупую информацию, которую накануне получил от девушки.

— Он… — задумалась на мгновение Паула, потом покачала головой. — Нет, я его не знаю, надо будет спросить у Маринки. Я его видела с нею раньше, но кто он, не знаю. Не из курортников, местный, но, по-моему, нездешний. Может быть, из Калининграда приезжает или из Прибрежного, это городок здесь, по соседству.

— А как ты отличаешь местных от приезжих? — спросил Алексей.

— Чутьё, — усмехнулась Паула. — Поживёшь здесь с моё, тоже научишься отличать… Но парня этого я здесь много раз встречала и раньше. Знаешь, — внезапно добавила она, — я кое-что припоминаю о нем. Марина мне говорила: он моряк или бывший моряк, потом ещё культурист или штангист, что-то такое… Зовут Марат…

— Так, может, ты и фамилию вспомнишь?

— Нет, нет, — снова быстро взглянув на часы, Паула заторопилась. — Я с тобой сегодня точно опоздаю на работу. Не успею переодеться — придётся в этом платье ехать, — Паула повернулась к Макарову спиной и быстро пошла из комнаты.

— Пока, — сказала она, открыв входную дверь, и вдруг, уже выйдя в коридор, обернулась. — Вспомнила ещё кое-что о том парне… — сказала она. — Маринка его почему-то называла Медведем.

— Как?..

— Медведем, Мишкой… Как-то так. Может, это просто она сама ему прозвище дала, а может… А живёт он все-таки в Калининграде, где-то возле Северного вокзала, за сквером. Она говорила… Кстати, зачем это он тебе вдруг понадобился? И вообще, ты не очень-то мне доверяешь, смотри, обижусь, — добавила Паула уже на ходу и погрозила Макарову пальцем. — В следующий раз чтоб все рассказал, я такие люблю…

— Обязательно, я просто не успеваю за тобой, — усмехнулся уже ей в спину Алексей. Стоя в дверях номера, он откровенно любовался её великолепной, очень элегантной фигуркой в коротком алом платьице, стремительным лёгким шагом удалявшейся от него по ковру длинного гостиничного коридора. Походка Паулы была такой лёгкой, что издалека казалось, будто она не идёт, а парит над светлым паркетным полом, вовсе не касаясь его длинными стройными ногами в туфельках на высоком каблуке. Парит навстречу падающим из окна в конце коридора лучам начавшего все активнее пробиваться сквозь тяжёлые кучевые облака солнца.

Макаров дождался, пока Паула зашла в кабину лифта, и только тогда, весь во власти охвативших его чувств, вернулся в свой номер.




25


«Заказ железнодорожных и авиабилетов». Остановившись возле стола, за которым он только что потчевал свою гостью чёрным кофе, Макаров взял в руки памятку проживающего в гостинице. До сих пор он так и не нашёл времени ознакомиться с предлагаемым перечнем услуг и обратил внимание на белый в голубой рамочке фирменный бланк только в тот момент, когда сел за стол и взял в руки чашку с кофе. И сразу же упёрся взглядом в эту четвёртую строку. Там был указан номер телефона, по которому можно было позвонить, чтобы заказать билет на поезд, и краткий комментарий, сообщавший, что заказанный абонентом билет может быть по его желанию доставлен не только непосредственно в гостиницу, но и по любому другому, названному им адресу в пределах Калининградской области.

«Здорово, — подумал Макаров. — Какой сервис! Как удобно, если, допустим, путешествуешь: заказал билет на поезд, а потом чеши себе куда вздумается, хоть пешком по побережью, хоть разбивай отпуск на несколько частей и живи в разных местах, — главное, укажи только конечный пункт, и билет тебе туда доставят». Подчеркнув аналогичную строку, касавшуюся заказа авиабилетов, он взял бело-голубой глянцевый бланк в руку и подошёл к стоявшему на тумбочке возле кровати телефону.

— Алло, здравствуйте, это бюро исполнения самых сумасбродных желаний? — спросил Алексей, услышав официальное «слушаю вас», сказанное с другого конца провода грудным женским голосом.

В ответ сначала раздался лёгкий смешок. Похоже, такого рода вопросы сотруднице бюро заказа приходилось слышать не часто. Но всплеск положительных эмоций был скорее лишь данью неожиданности и потому продлился совсем недолго. Голос женщины снова обрёл изначальную официальность, даже с оттенком суровости.

— Это служба заказа железнодорожных билетов, — чётко сказала она. — А если вы позвонили для того, чтобы пошутить, то, пожалуйста, повесьте трубку и не занимайте линию.

— А если шутка лишь сопровождает серьёзный разговор? — усмехнувшись, спросил Макаров.

— Тогда переходите к делу, — отрезала его собеседница — Что вы хотели, заказать билет?

— Нет, пока нет. У меня иной, более сложный вопрос.

— Слушаю вас.

— Я предполагаю, что один мой близкий друг заказывал у вас билет. Мы с ним потерялись случайно, последняя надежда на вас. Поможете?

Женщина на другом конце провода умолкла, словно размышляя.

— Вообще-то мы… — начала она нерешительно спустя несколько секунд, но Макаров не дал ей закончить.

— Да-да, я понимаю, вы таких справок не даёте, — помня, что колебание собеседника — это уже почти согласие, надо лишь немного «нажать», быстро сказал он. — Но ведь вам и не запрещается это делать? А я, ей-богу, ничего лучшего, чем обратиться к вам, чтобы узнать, куда он уехал, в Питер или в Москву, придумать не могу — телефон ни там, ни там не отвечает. Может быть, он на даче живёт, лето… Девушка, миленькая, помогите, мне бы срочно надо с ним связаться.

— Ну хорошо, давайте фамилию и число, на которое был оформлен заказ, — милостиво согласилась сотрудница службы заказов. — Быстро, вы и так отняли у меня слишком много времени.

— Спасибо; двенадцатое или тринадцатое августа… — скороговоркой, изображая радостную торопливость, произнёс Макаров.

— Так, двенадцатое, — задумчиво повторила его собеседница, очевидно, отыскивая нужное число в своей документации. И через некоторое время проговорила: — Есть двенадцатое, пять заказов: три — на утренний до Москвы, один — на дневной, туда же, и ещё один на Львовский… Как фамилия?

— Пожалуйста, Иваненко Сергей Николаевич, — сказал Макаров и тут же сообразил, что Красавчик вполне мог заказать билет и на другую фамилию.

— Нет, нет такой фамилии, ни двенадцатого, ни тринадцатого, — ответила девушка, спустя ещё десяток секунд. Тем самым подтверждались сомнения Алексея относительно возможности выйти на след Красавчика столь нехитрым способом.

«Ну что ж, отрицательный результат — тоже результат. Остаётся только тем же способом проверить и кассу Аэрофлота, — подумал Макаров. — И если будет то же самое, то либо Красавчик не воспользовался службой заказа билетов, либо… Уехал ли он?»

— Спасибо большое, девушка, — грустно сказал Алексей, не собираясь, впрочем, закончить разговор, а рассчитывая на сочувствие и приберегая про запас ещё одну просьбу. Он выбрал верный тон: девушка из службы заказов не положила сразу трубку.

— Да не за что, — сказала она, — я же вам не помогла.

— Все равно, спасибо за труд, — хитро ответил Макаров. И тут же, не дав ей возможности положить трубку, добавил: — А можно вас попросить назвать фамилии тех, кто двенадцатого и тринадцатого августа заказывал у вас билеты?

— А это зачем? — удивилась его собеседница.

— Знаете, я подумал: ведь в номере у моего приятеля был сосед — может быть, билет заказывал он?

— Как это?

— Ну, мало ли бывает, может, мой знакомый попросил его…

— Вы меня замучили, — сказала женщина. — Пишите быстро — двенадцатого: Коваленко, Прохоров, Никитин — Москва, день, Филиппов — вечер, Львов; тринадцатого: Карпов — Москва, утро; Львовский — Мазуркевич, Иванова; Литвинова, Краснов — Москва, день; Ухарев, Андронова, Медвецкий — Питер… Все, больше ничего нет, до свидания, — произнесла она быстро и, вероятно, опасаясь новых вопросов, положила трубку.

Макаров дозвонился до касс аэропорта и выяснил, что Иваненко Сергей Николаевич ни двенадцатого, ни тринадцатого августа из Калининградского аэропорта не вылетал. Когда он раздумывал, как лучше проверить полученный от девушки из бюро заказа железнодорожных билетов список, телефон на тумбочке возле его кровати зазвонил. Звонок был очень продолжительным.

«Межгород? — удивился Алексей, снял трубку и поднёс её к уху.

— Ответьте Москве, — услышал он голос телефонистки. Сразу вслед за тем послышался уверенный голос полковника Воронцова:

— Алексей?

— Да, я, — сказал Макаров.

— Здравствуй, как дела? Не разбудил, не потревожил беспечный сон курортника? — шутливым тоном спросил Воронцов.

— Да нет. Я весь — внимание.

— Вот что удалось выяснить по твоим вопросам. Адреса Красавчика, которые есть в нашей картотеке, мы проверили. Стопроцентной уверенности, сам понимаешь, быть не может, но похоже, ни по одному из известных нам адресов он в эти дни не появлялся. Хотя последние несколько лет жил не прячась — его многие видели. Это и понятно: ничего, на чем можно было бы его взять, на нем не «висит», и на дно ложиться у него повода нет. В последние годы занялся коммерцией, рэкетом — организацией, конечно, руководством. Таких, как он, уличить гораздо труднее, чем рядовых исполнителей. Информации можно доверять, но мы ещё раз все перепроверим. В одном месте Красавчика ждали четырнадцатого, но он так и не появился.

— Где, в каком городе? — заинтересован но спросил Алексей.

— В Петербурге. У него там любовница, постоянная сожительница. Но она в розыск не подавала. Считает, что Красавчик просто изменил планы и махнул, например, из Прибалтики прямо в Сочи, а к ней заявится через месяц-другой, — он с ней особо не церемонился. Возможно, у него появились какие-то денежные дела, но могло быть и просто увлечение новой юбкой.

— Что-то вырисовывается, хотя и очень туманно.

— Да, туманно. Теперь о женщине этой, Элле или Элине, героине нашего курортного романа, — деловито продолжил полковник. — Пока только удалось подтвердить информацию о том, что в Янтарный она в этом году не выезжала — была в Сочи. Сегодня вечером наш человек должен с ней встретиться, — сказал, будто бы привёз привет от Гостенина. Возможно, узнаем что-то интересное, по крайней мере с ожерельем разберёмся… Что у тебя? Узнал что-нибудь ещё?

— Нет, пока почти ничего не добавилось. Пытаюсь выйти на чернявого парня — помните, который на фотографиях вместе с Красавчиком и Гостениным.

— И как успехи?

—Видел его, но поговорить не удалось, — Макаров поморщился, вспомнив вечер накануне. — Есть один человек, который имеет с ним общую знакомую. Попробую через неё.

— Ясно. Что ещё?

— Ещё есть девушка, которая считает, что Гостенин не утонул, а его убили. Выход на неё у меня тоже намечается.

— Очень интересно.

— У меня новая просьба к вам. Мне стали известны фамилии тех, кто заказывал билеты на поезд из гостиницы, с доставкой на двенадцатое и тринадцатое числа. Посмотрите, нет ли таких фамилий в известном нам окружении Иваненко.

— Давай, диктуй, — тут же отозвался пол ковник, и Макаров по лежавшему перед ним листочку продиктовал фамилии по списку. — Все, принято, проверим, — подытожил Воронцов. — Погоди-ка, — внезапно добавил он, обращаясь к Алексею, — отвечу по другому аппарату.

— А это как нельзя кстати, — сказал он через несколько секунд, — это прямо для тебя сообщение, слушай… Так, давай Рома, слушаю тебя внимательно, — сказал он тут же, очевидно, в трубку второго аппарата. — Так… В Калининграде?.. Очень интересно. Сестра Иваненко сказала, что в Калининграде у него есть знакомый?.. Ага, понял. И он у него иногда останавливался… Ясно. Моряк. Понятно… Адрес, фамилия есть? Хорошо. Фамилии, значит, нет? Как это так?.. Ну ладно, давай адрес… Понятно. А где это территориально? Северный вокзал? Понял тебя. Понял, хорошо, спасибо, Роман. Если что-то ещё узнаешь, сразу звони.

В трубке возникла пауза, и затем Воронцов снова обратился к Алексею.

— Записывай адрес калининградской явки Красавчика… Записал? — спросил он, кончив диктовать.

— Да, порядок, — ответил Макаров.

— И что дальше? Сам проверишь или…

— Да, — не дожидаясь конца фразы, сказал Алексей, — лучше сам, здесь же рядом. Подскочу. — В голове его быстро прокручивались и сопоставлялись полученные от полковника данные с уже имевшейся у него информацией. Макаров чувствовал, что в последнем сообщении начальника отдела, связанном с калининградским адресом Красавчика, была какая-то зацепка — что-то из того, что он услышал сейчас от Воронцова, он уже слышал раньше. От кого? От Паулы?

—Правильно, — прерывая его размышления, сказал Воронцов, — я тоже думаю, что тебе лучше будет действовать самому. Тебе на месте виднее, и информации у тебя больше. На рожон не лезь, не рискуй понапрасну — не хочется тебя учить, но если в самом деле Красавчик прикончил Гостенина и отлёживается где-то поблизости, со страховым детективом он церемониться не станет. Он только с виду такой добродушный и интеллигентный дядька, на самом деле — волк.

— Ну и я тоже не ребёнок, — усмехнулся Макаров.

— Ясно, но тем не менее… В следующий раз позвоню вечером — может, будет информация от Элины об ожерелье. Если не попаду на тебя, звони сам, через администрацию гостиницы. Они предупреждены и помогут…




26


Закончив разговор с Воронцовым, Макаров посидел немного, размышляя над списком фамилий тех, кто заказывал билеты на поезда через службу предварительных заказов. Потом снял трубку и набрал номер.

— Девушка, извините, это опять я вас отвлекаю, — сказал он, услыхав знакомый голос. — Зачем звоню?.. Хотел спросить, где вы находитесь территориально — куда шоколадку занести?

В ответ на его вопрос в трубке послышался смех. Кажется, ему снова удалось заставить сотрудницу бюро заказов удивиться.

— Ну, это вам будет сделать трудновато, — сказала она весело. — Мы же в Калининграде сидим, в управлении, а вы, насколько я понимаю…

— Неужели в самом Калининграде? — сделал вид, что удивился, Алексей. — А я действительно из Янтарного звоню. Но я все равно приеду — вы мне здорово помогли.

— Неужели нашёлся ваш друг? — с любопытством спросила женщина.

— Да, вы знаете, как я и подумал, ему заказывал билет сосед по номеру. И, мало того, администратор, которая этого человека выписывала из гостиницы, — он, оказывается, местный, калининградский, — сказала, что будто бы у него была для меня записка, хотел передать её мне перед отъездом. А я-то как раз на те два дня отъезжал к знакомым и не знал, что ему придётся срочно уехать… Я вас ещё не запутал?

— Нет-нет…

— В общем, детектив настоящий получился. И друг мой, и этот его сосед по номеру один за другим в эти два дня уехали, а мой друг вроде оставлял для меня у своего соседа записку…

— Понятно.

— Понятно-то понятно, да вот адрес-го я его не знаю домашнего, — изобразил досаду Макаров. — Администратор гостиницы не знает или забыла — ни заехать теперь, ни позвонить…

— Ладно, давайте я посмотрю, — не дослушала его женщина, — если он калининградский, этот ваш человек, что билеты заказывал, тогда у меня может быть его домашний адрес или телефон. Как его фамилия?

Макаров улыбнулся: его затея, заключавшаяся в том, чтобы самому подвести женщину к нужному решению, удалась.

— Спасибо вам огромное, — сказал он. — И как это вам пришло в голову?.. Ведь это и в самом деле выход… Медвецкий его фамилия, а друг-то мой в Питер подался! — пояснил он радостно.

— На ваше счастье, — сказала женщина через пару минут, — есть телефон и, похоже, калининградский. Хотя доставка на гостиницу в Янтарном заказана.

На самом деле обрадовался Макаров только после того, как убедился в том, что номер телефона, названный женщиной, соответствует адресу, названному полковником Воронцовым. Для этого ему пришлось позвонить в городское справочное бюро. Только проделав все это, он смог с чистой совестью приписать к адресу и слову «моряк», написанному жирно возле него, фамилию Медвецкий, имя Марат и слова «медведь», «мишка» и возле них, для законченности информации, поставить в скобках имя Марина и пару больших знаков вопроса.




27


Порывистый ветер с привкусом соли и йода стремительно гнал на восток, в сторону далёкой российской метрополии, огромные горы серо-белых облаков. Они уже не выглядели столь грозными, как утром, и все большими с каждым часом становились бесконечно глубокие, ослепительно-голубые озера неправильной формы, в которых, подсмеиваясь над постепенно сдающей позиции непогодой, купалось жаркое летнее солнце. Оно, несомненно, побеждало: на улицах среди домов было ещё свежо, но уже заметно теплело, сырой асфальт мостовых и тротуаров высыхал буквально на глазах у впервые ступившего на улицы бывшего Кенигсберга Алексея Макарова. А впрочем, шёл он вдоль обычной, застроенной домами сталинско-хрущёвской архитектуры улицы российского провинциального городка второй половины двадцатого века, непонятно какими судьбами, каким ветрами закинутого на берега солёной Балтики ко всем этим черепичным крышам типично германских сельских посёлков и таким же островерхим, длинным, вытянутым к небу киркам из темно-красного кирпича.

Во дворе, надёжно укрытом от ветра стенами пятиэтажек, было тихо и пустынно. Макаров посмотрел на часы: двенадцатый час дня — вполне возможно, что ему придётся бродить по городу, знакомясь с его достопримечательностями, ещё несколько часов; ведь тот, кто был ему нужен, в самый разгар дня вряд ли будет сидеть дома. Но выбора у него не было. И потом, можно было надеяться застать домашних Медвецкого.

Найдя по номерам квартир, выписанным на табличках над дверьми, нужный ему подъезд, Алексей поднялся на четвёртый этаж блочного дома и позвонил в квартиру номер двадцать шесть.

Почти тут же за дверью раздались лёгкие быстрые шаги и детский голосок спросил прилежно: «Кто там?»

«Вот не повезло, — подумал Макаров, — похоже, ребёнок один дома и разговора не получится. Ну, хоть выяснить для начала, что не ошибся с адресом».

— Извините, мне бы Медвецкого Марата, — сказал он, обращаясь к ребёнку за дверью. — Можно его пригласить?

— Марата? — переспросил ребёнок и тут же, не дожидаясь ответа, закричал куда-то в глубь квартиры: — Мама, это к Мишке пришли, открыть?

Макаров не сдержал улыбки, поздравив себя с успехом в дедуктивном анализе. Не зря он связал названное ему утром Паулой прозвище темноглазого атлета с фамилией Мёд-вецкий, оказавшейся среди прочих в списке заказывавших билеты.

— Сама откроешь? Ладно, — сказал тем временем ребёнок, и Алексей услышал удалявшиеся от двери лёгкие шаги. Ещё через не которое время к двери подошла женщина и приоткрыла дверь настолько, насколько позволяла это сделать блестящая металлическая цепочка.

— Вам кого? — насторожённо глядя на Алексея, спросила темноволосая, так же как и интересовавший его молодой человек, похожая на южанку, молодая женщина в пёстром длинном халате и с подвязанными цветной лентой волосами. — Кого вам? — Чёрные, как агаты, глаза на смуглом узком лице светились тревогой.

— Мне бы Марата Медвецкого… Но, как я понял, его нет дома? — спросил, успокаивающе улыбаясь, Макаров.

— А зачем он вам? — улыбка Алексея не уменьшила недоверия хозяйки.

— Зачем, говорите… — Алексей помедлил с ответом и развёл руками. — Да мне, собственно, и не он нужен: я ищу другого человека, его знакомого. Вот, — Макаров протянул женщине своё удостоверение сотрудника московской страховой фирмы. — Я срочно разыскиваю этого человека по важному делу, специально приехал из Москвы. Но там, где я ожидал его найти, его уже нет; однако мне сказали, что он мог останавливаться у вас.

Молодая женщина помолчала, глядя все так же недоверчиво, исподлобья.

— Наговорили, — наконец качнула она головой и возвратила внимательно рассмотренный документ Алексею. — Страховая фирма, детектив… Что это такое? Зачем к нам? Ничего не понимаю: кто вам нужен в конце концов, Марат или кто? Объясните толком. — В речи женщины без труда улавливался ярко выраженный кавказский акцент.

Подумав, он решил больше не говорить о Марате Медвецком, а рискнуть и без обиняков спросить про Красавчика.

— Видите ли, я ищу Иваненко Сергея Николаевича, — сказал он, пристально следя за выражением глаз женщины.

Однако пристальное внимание оказалось в данном случае без надобности: женщина и не собиралась прятать своих чувств.

— Ах, вот оно что… — сказала она. — Сергей тебе нужен. Ну, так бы и сказал, а то: ищу человека, страховая компания… Ерунда какая-то. Сказал бы: Сергей нужен и все… Все понятно теперь. Все я поняла. Был он у нас — ты извини, я тебя в квартиру не пускаю — не убрано, да и не знаю я тебя… Но скажу: я сестра Марата сводная, у нас мать, понимаешь, была одна, а отцы разные… Я его на три года младше. А Сергей, правда, заезжал к нам два или три раза, останавливался. И неделю назад тоже был. Но сейчас — нет, уехал, неделю назад, когда в последний раз был, даже не ночевал в этот раз — Маратик его вечером на поезд про водил, торопились очень.

— На Питерский?

— Нет, он почему-то решил срочно во Львов ехать. Дело появилось, что ли, неотложное.

— Вот как?.. Понятно, — проговорил Макаров. — Так вы говорите, он спешил, даже решился отказаться от поездки в Питер — я знаю, что у него был предварительно заказан билет, брат ваш его заказывал, по телефону.

— Что вы говорите? — искренне удивилась женщина. — Ну, наверное, Сергею просто было некогда, он и попросил Марата Марат последние два месяца не работает — им не завезли горючего и траулеры в море не выходят; правительство денег вовремя не переводит, и вот, пожалуйста, — здоровые мужики без дела шатаются, ищут, где денег добыть. Муж-то мой, Васька, тоже рыбак, но он в порту подработку пока нашёл, механиком, а брат вот без дела слоняется. Хочет к торгашам наняться, в Атлантику идти, но пока без толку — слишком много желающих. Сергей обещал помочь, но у него связи не здесь, а в Питере. А пока, видно, дал что-то Маратику взаймы — тот хоть и не работал, а при деньгах был, мне даже давал на продукты… Погоди, — остановила буквально захлестнувший Макарова поток слов черноглазая хозяйка квартиры, — зачем я тебе-то это говорю, а?.. Тебе ж это до лампочки, тебе Сергея надо найти, так?.. Так я поняла?

— Да-да, именно, — подтвердил Алексей, с невольной улыбкой слушавший свою темпераментную собеседницу. — А вы не знаете, по каким именно делам Сергей поехал во Львов или к кому? Может быть, у вас адрес есть?

— Ха, ты дал! — усмехнулась, сверкнув белыми зубами, хозяйка Улыбка очень красила её смуглое лицо, делала женщину моложе, по крайней мере, лет на пять. — Ну, ты хватил! Серёга же деловой человек, все время при деньгах — бизнесом занимается, — разве ж он расскажет, тем более мне, женщине, куда и зачем едет?! Думаю, и Мишка тебе этого не скажет.

— Мишка? — уточнил Макаров.

— Да, это мы все Марата так зовём. Марат — как-то важно очень и не по-русски, а Мишкой его все друзья называли, с детства. Он штангой занимался с одиннадцати лет и боксом, здоровый стал, как медведь. Ещё в Армавире — мы с ним оттуда родом, а сюда переехали, когда я замуж вышла Там у матери с отцом ещё семь ртов, вот Васька, муж мой, его и прихватил с нами… Ой, опять я не о том… Лицо у тебя, видно, располагающее, детектив страховой, — она лукаво подмигнула, но цепочки с двери по-прежнему не снимала. — А зачем тебе Сергей-то?

— Ты ж сама говоришь, он деловой человек, — рассмеялся Алексей. — Денежное дело, однако, бизнес. Рассказал бы, но — коммерческая тайна. Одно могу сказать: надо его побыстрее найти, а то уплывёт выгодная сделка, большие деньги.

— А, понимаю, — с готовностью кивнула женщина. — Но адреса тебе даже брат не скажет, точно. У него ведь с Николаевичем — никаких связей, так только, — скажу по секрету, — тот, когда приезжал, его вместо тело хранителя использовал, на время отдыха

— Ну вот, — усмехнулся Алексей, — только что вы сказали: взаймы денег дал, а выходит — за работу…

— Ладно, не придирайся к словам. Я этого не люблю, не лови… Мишка-то мне об этом не говорил: я сама догадалась по их разговорам. Он-то, Марат, в прошлом году, когда они только познакомились, даже отпуск за свой счёт брал, пока Сергей отдыхал в Янтарном. А с горючим у них, кстати, тогда порядок был и платили нормально, да, видно, Сергей больше предложил. А в этом году уже сам Бог велел.

— Понятно. Извините, — сказал Макаров. — Так, значит, — уточнил он, — они сюда тринадцатого утром, в прошлый вторник, приехали из Янтарного, а вечером…

— Нет, не так. Неправильно. Сначала приехал Сергей, это было ночью, часа в три, а Мишка утром вернулся, в семь, — у девчонки своей ночевал.

— Понятно, — сказал Алексей, чувствуя, что разговор подходит к самому интересному. — А вечером, значит, они…

— Нет, ушли не вечером — утром позавтракали с нами, потом куда-то ходили, пришли — пиво сели пить с креветками, а уже в обед забрали вещи и уехали… В Янтарном у них накануне вечером ссора какая-то случилась, что ли… Сергей был не в настроении. Он обычно такой весёлый, добродушный, а тут, как приехал, закрылся сразу в Мишкиной комнате, включил телевизор и до утра не спал…

— А почему вы решили, что в Янтарном что-то произошло?

— Не знаю, показалось что-то… — женщина задумалась. — Помню, Сергей сказал Мишке, когда они пиво пили, что какой-то мальчик испортился совсем, что ли, и пришлось с ним расстаться навсегда Может, я не точно помню, но что-то в таком роде. А Мишка ещё ответил, что зря он, Сергей, с ним возился. Надо было, мол, сразу от него отделаться…

— От кого?

— Ну откуда я знаю, а? От того, наверно, о ком они говорили.

В это время за спиной женщины послышались знакомые уже Макарову детские шаги.

— Мама, там будильник звонит, — сказал

подошедший к матери ребёнок.

— Ох, господи, забыла, — схватилась та за голову, — надо же бульон снимать и заправлять. Катя, поставь на маленький огонь, сейчас иду… Все, — повернулась она к Макарову, — извини; заговорилась с тобой. Больше ничего не знаю о Сергее.

— Спасибо и на том, — сказал Алексей. — А точно они на львовский поезд собирались?

— Да-да, не сомневайся, это я слышала, — быстро сказала женщина. — Это я тебе говорю. У Марата там знакомая проводница, Верка, так он к ней Сергея и собирался посадить, без билета; сказал: «Пойдёшь к моей знакомой, в одиннадцатый, без проблем, по кайфу доедешь…» Это я хорошо помню, как теперь… Ой, ладно, некогда мне, прости… Хочешь, заходи через час, а? Васька на обед придёт, а может, и Марат подъедет, поговорим ещё… А нет — звони, если надо, — и она назвала номер телефона, уже известный Макарову. — А то там поищи, в Янтарном, может, быстрее найдёшь, — заключила женщина и, не прощаясь, захлопнула так и не открытую за все время их разговора дверь.




28


— А вот и гость из столицы! — сказал, энергично пожимая Макарову руку, невысокий моложавый человек в рубашке в светлую полосочку с короткими рукавами и лёгких летних брюках. — Садитесь, — указал он Макарову на стул, сам же, пренебрегая возможностью усесться в собственное крутящееся кресло, пододвинул себе такой же стул, как и тот, что был предложен гостю, и уселся напротив, буквально в полуметре. — Как вас называть?

— Алексей, — улыбнулся Макаров. — Или капитан Макаров.

— Тэк-с, значит, Алексей, — повторил задумчиво начальник линейного отдела милиции станции Калининград-Южный полковник Сычёв. — А меня — Михаил Маркович… Быстро реагируете на доклад — неделя, всего неделя! — и вы здесь. — И тут же сочувственно добавил: — Понимаю твоих начальников — своих дел невпроворот в столице-то, Москва не Калининград…

Макаров предпочёл в ответ на слова полковника промолчать: пока он не очень понимал его. Очевидно, начальник линейного отдела ждал представителя железнодорожной милиции из Москвы по какому-то своему донесению недельной давности. Сам же Алексей только сказал дежурному офицеру, предъявив служебное удостоверение, что ему необходимо срочно встретиться и побеседовать с проводницей по имени Вера, сопровождавшей одиннадцатый вагон львовского поезда, который отправился из Калининграда вечером тринадцатого августа. И вот после этого его, к немалому удивлению, сразу же проводили в небольшой светлый кабинет полковника Сычёва. В общем, ситуация создалась не совсем обычная, но пускаться в объяснения Макарову пока не хотелось.

— Да-а, Лёша, — можно тебя так называть? — посмотрел Сычёв на гостя изучающее и, увидев утвердительный кивок ничего не имевшего против Макарова, продолжил: — Я гостя из Москвы ждал к себе ещё на прошлой неделе, но потом решил, что раз труп был обнаружен на украинской территории, то есть за границей, вы выехали прямо туда или вообще оставили дело на усмотрение коллег с Украины.

— Труп? — удивился Алексей.

— Ну да, труп, — удивился, в свою очередь, начальник линейного отдела. — Ты же хотел встретиться с Верой, проводницей одиннадцатого вагона львовского поезда, так?

— Да-да, с ней, — подтвердил Макаров.

— И что, разве не по поводу убийства в её вагоне в ночь с тринадцатого на четырнадцатое? — Сычёв хлопнул себя ладонью по коленке.

— Может, и по этому поводу тоже, но мне пока ничего не известно об убийстве, честное слово. От вас в первый раз услышал, — сказал Алексей, решив, что пора открывать карты. — Я интересуюсь одним пассажиром львовского поезда. Он замешан в деле, ради которого меня сюда прислали. Человек этот внезапно изменил свои планы и вместо того, чтобы ехать в Питер, выехал тринадцатого числа во Львов, в одиннадцатом вагоне. Дальше его след теряется, и я хотел бы поговорить с проводницей — может быть, она случайно что-нибудь слышала; потом, узнать, где он сошёл, кто его, может быть, встречал и прочие такие мелочи. Дело в том, что этот человек рецидивист, вор в законе, очень опасен, и у нас есть основания подозревать его в убийстве.

— Понятно, теперь понятно, — задумчиво произнёс полковник. — Значит, ты прибыл не по моему докладу… Сейчас, подожди минуту. — Он встал, подошёл к телефону, стоящему на специальной тумбе, и поднял трубку. — Володя, — сказал он, — выясни, пожалуйста, где у нас сегодня Вера Терентьева, проводница львовского, если не в рейсе, то выясни, где её сегодня можно найти… Да-да, срочно; скажи: обязательно надо поговорить… Да, та самая, которая приходила к нам по поводу убийства в её вагоне, в пятницу. Жду.

— Ну вот, — сказал полковник, снова усаживаясь напротив Алексея и обращаясь к нему. — Все, что в наших силах, сделаем, поможем: если Вера не в рейсе, то встретитесь, сейчас дежурный все выяснит и доложит. — Он замолчал и побарабанил пальцами по крышке стола. — Теперь дальше: то, о чем я докладывал в Москву, возможно, напрямую связано с тем делом, которым занимаешься у нас ты. И вагон тот же самый, одиннадцатый. Только сначала ещё один вопрос: как фамилия того человека, которого ты ищешь?

— Иваненко, Иваненко Сергей Николаевич, кличка Красавчик.

— Нет, — покачал головой полковник, — такая фамилия не фигурировала. А может, это он приложил руку, убил человека в вагоне? Надо связаться со львовскими коллегами. Возможно, информация о том, что в этом же вагоне находился такой тип, как этот Красавчик, им поможет. Как ты думаешь?

— Да, надо им сообщить. А кто убит?

— У того, кого обнаружили в купе убитым, были документы на имя Левченко Игоря Анатольевича, если мне не изменяет память. Можно посмотреть, в принципе, протокол допроса Веры Терентьевой, там все указано, или позвонить во Львов.

— А когда обнаружили труп?

— При въезде на территорию Украины. Пограничники стали стучать в купе, никто не открыл; тогда позвали проводницу, открыли и нашли уже остывший труп. Очевидно, убили ночью, на территории Литвы или Белоруссии, но так как никто из ехавших в соседних купе выстрелов не слышал — их было два, в голову, оба смертельные — то скорее всего убийца использовал оружие с глушителем.

— Это вполне могло быть делом рук Красавчика, — сказал Макаров. — Тем более что накануне он резко изменил свои планы, во Львов выехал вместо планировавшейся поездки в Питер… — Алексей задумался: расследование все больше усложнялось и начинало поворачивать в самое неожиданное русло. Внезапно его осенила догадка, пока ещё неосознанная, и он, не зная ещё толком, зачем это ему нужно, спросил задумчиво курившего полковника: — Михаил Маркович, а как он выглядел?

— Кто? — переспросил не ожидавший та кого вопроса начальник линейного отдела.

— Убитый.

Ответ Сычёва откровенно разочаровал.

— Не знаю, — ответил он и развёл рука ми. — Я же не присутствовал при осмотре места преступления. Да и вообще, что ты хочешь — мы же практически не занимались этим делом. Допросили проводницу, доложили в Москву, и все. Команды до сих пор оттуда никакой не было, а случилось все на чужой территории, и убитый, кажется, гражданин Украины. — Полковник встал со стула, затушил в пепельнице сигарету и взял из пачки новую. — Поговоришь с Терентьевой, она все подробно расскажет. Мы же, видишь, даже не знали, что этот твой вор в законе в том же вагоне находился.

— А у проводницы какие-нибудь подозрения были? — продолжал расспрашивать Макаров.

— Подозрений как таковых у неё нет. Правда, у этого убитого были на границе с Литвой какие-то осложнения с таможенниками. Вера говорит, что в его купе что-то искали, все перерыли, но ничего не нашли.

— А что, всех пассажиров на границе проверяют столь тщательно?

— Да нет, обычно вообще не смотрят, в купе заглянули — и дальше.

— Значит, какие-то данные по этому человеку у таможенников были?

— Да-да, безусловно, — подтвердил полковник. — Просто так они никого не трясут, да это и физически невозможно — всех проверить. Была, наверное, какая-то предварительная информация, что валюту везёт или наркотики. Это их больше всего интересует… А может, и просто подозрительным показался. У них же свои методы работы.

— Так все-таки они ничего не нашли? — уточнил Макаров.

— Нет. А впрочем, можешь сам прочитать показания Веры. Я сейчас распоряжусь, если надо. — Сычёв подошёл к столу и хотел взять трубку, но в это время раздался пронзительный звонок другого телефона, стоявшего рядом.

— Да, Сычёв, — ответил полковник, поднеся трубку к уху. — А, это вы… Отлично. Очень хорошо. Верочка, у меня к вам большая просьба: приехал наш сотрудник из Москвы — помните, я вам говорил? — не откажите в любезности с ним поговорить… Да-да, это очень важно и срочно, срочно нужно, Вера, постарайся как-нибудь… Вот видишь, тебя три дня не будет, раз сегодня в рейс. Так что я тебя очень прошу… Конечно, когда тебе удобно. Я ведь понимаю, куча дел, надо все успеть, да… А если он прямо к поезду?.. За час до отправления?.. Да нет, никто тебя об этом не будет спрашивать, нас интересует совсем другое, можешь смело ему говорить все: мы же понимаем, как сейчас тяжело стало жить. А то, что дела не касается — могила. Куда ему подойти и когда?.. Так, ещё раз… Понял, все теперь понял. Договорились… Он?.. Высокий такой, очень симпатичный, да и вообще, — Сычёв подмигнул Алексею, — мужчина хоть куда. Скажу сразу: вы, женщины, от таких обычно без ума.

— Все, Лёша, — сказал полковник, положив трубку на место и повернувшись к Макарову, — обо всем договорено. За час до отправления поезда, четвёртый путь, одиннадцатый вагон. Сейчас дам команду, чтобы тебе выдали её заявление и протокол допроса. Изучишь предварительно, а потом уже уточнишь детали. — Он озабоченно поглядел на часы. — Ну все, давай разбирайся, а мне пора, ещё куча дел… Спустись к дежурному, он подскажет, где взять документы, а я сейчас распоряжусь. Все? — он протянул Алексею руку.

Макаров встал со стула и подал полковнику свою. Мелькавшая уже некоторое время мысль внезапно оформилась в вопрос.

— Михаил Маркович, а можно ещё одну просьбу? — сказал он, задержав кисть Сычёва в своей ладони.

— Давай, только быстро, — упёр тот руки в бока и слегка качнулся на каблуках.

— Нельзя ли узнать, кто из таможенников проверял убитого, хотя бы фамилию бригадира?

— Хочешь с ними переговорить? — остро взглянув на Алексея, спросил начальник линейного отдела, подходя к двери и открывая её приглашающим жестом перед гостем.

— Это было бы просто замечательно, — выходя в коридор, ответил Макаров.

— Правильно, — одобрительно отозвался полковник, — если уж копать, то сразу поглубже… Жаль, что я теперь занят, тороплюсь — надо ехать на совещание. Но я дам соответствующую команду. Дежурный по отделу будет в курсе, держи с ним связь. Единственная трудность в том, что таможенный контроль производится не здесь, а в Нестерове, и многие ребята-таможенники не наши, калининградские, а местные или из других городов. Но, может, тебе повезёт: начальство-то у них сидит в Калининграде, поэтому ребята часто здесь бывают — глядишь, и не придётся ехать в Нестеров, это далековато, часа два… А лучше всего — вызвать сюда старшего той бригады, что вечером тринадцатого дежурила, — сказал он и, вынув из двери ключ, слегка хлопнул Макарова по плечу: — Ладно, давай, иди вниз, все узнаешь от дежурного. Пока с Верой поговори, может, и не понадобятся таможенники…




29


Полковник ошибся. С таможенниками, вернее, с одним из них, Макаров встретился раньше, чем с проводницей львовского поезда

Алексей ещё только успел, расположившись в одном из свободных в это время кабинетов, прочитать заявление проводницы и протокол её допроса, не добавившие, в общем, ничего к тому, что он успел узнать от Сычёва, и ничего не разъяснившие, как зазвонил стоявший на столе телефон и его попросил срочно зайти дежурный по отделу.

— Давай сюда бумаги, — сказал сидевший за столом розовощёкий усатый майор, — и быстро дуй к дежурному по вокзалу: только что звонил начальник, говорит, там тебя ждёт бригадир таможенников из Нестерова. Только иди побыстрее, у них времени в обрез.

— Понял, а как туда попасть? — спросил, возвращая ему протокол и заявление проводницы, Макаров.

— Сейчас выйдешь от нас и… — майор подробнейшим образом рассказал Алексею, каким образом отыскать в здании вокзала нужное ему место.

С бригадиром таможенников, проверявших львовский поезд вечером тринадцатого августа, Макарову пришлось разговаривать на ходу. Невысокий русоволосый мужчина, одетый в голубую форму таможенника, по виду ровесник Алексея, торопился на отходившую через двадцать минут в направлении на Нестеров электричку. Он сразу же предупредил Макарова об этом, едва тот подошёл к нему в помещении, примыкавшем к кабинету начальника вокзала, где его разыскал полковник Сычёв.

— Иван Захарьев, — представился человек в синем, с погонами, кителе, пожимая руку Алексею. — Вы — Алексей Макаров? — серые глаза таможенника, очевидно, в силу профессиональной привычки, смотрели необыкновенно цепко.

— Да, — ответил Алексей. — Я — Макаров.

— Я знаю приблизительно, о чем пойдёт речь, но очень тороплюсь, нужно успеть на электричку, давайте, если не возражаете, поговорим на ходу, по пути на перрон… Успеем?

— Думаю, да, — сказал Макаров.

— Тогда я вас слушаю… Что конкретно вас интересует?

Алексей подумал несколько секунд и хотел сразу начать с вопроса о том, чем заинтересовал таможенников пассажир, который некоторое время спустя был обнаружен в своём купе убитым, но неожиданно дверь чуть впереди и слева от них (он и бригадир в это время шли по какому-то коридору) открылась и оттуда вышел ещё один таможенник, в такой же синей форме, как и шедший рядом с ним. Взгляд таможенника, равнодушно скользнув по лицу Ивана, упал на Макарова. Спокойное мгновение назад лицо сделалось озлобленным. Буквально впившись глазами в Алексея, не отводя взгляда, человек двигался навстречу.

Макарова такое отношение к себе не удивило. Он спокойно выдержал взгляд высокого мужчины с чуть вытянутым, довольно приятным лицом и гладко зачёсанными назад чёрными волосами. Это был тот самый человек, который вчера вечером лишился не без помощи Алексея общества красивой молодой женщины по имени Паула. Встречи с ним здесь, на вокзале, Макаров, конечно, не ожидал, но не растерялся. Задавать же бригадиру заготовленный вопрос не стал, потому что тот, завидев шедшего им навстречу человека, остановился, явно собираясь что-то сказать.

— О, Андрей, ты кстати, — произнёс Иван, напомнив тем самым Макарову имя высокого мужчины, которое вчера называла Паула. — Я сейчас еду в Нестеров: у нас новый график дежурств — изменения в связи с болезнью Серёжи Шишкова, завтра тебе заступать, а весь новый свой график можешь посмотреть у Жени… Понято?

— Есть, босс, — как бы нехотя усмехнулся молодой человек, переводя взгляд с Алексея на бригадира, — завтра я на месте… А это что за фрукт с тобой разгуливает? Не познакомишь? — бесцеремонно спросил он, снова не сводя глаз с Макарова. Казалось, он искал конфликта.

Но бригадир не пожелал заметить его недружелюбного тона.

— Не твоё дело, — спокойно отрезал он, — иди дальше, куда шёл. Если человек захочет, попроси его уделить тебе несколько минут попозже… Пошли, Алексей, быстрее, — добавил русоволосый, уверенный в себе человек, обращаясь уже к Макарову, — у нас теперь только четырнадцать минут, — он спрятал в карман ручной хронометр на массивной цепочке.

— Извини, приятель, — сказал Алексей, проходя мимо здорово обиженного им накануне человека. — Понимаю твои претензии, но спешу. Хочешь поговорить по поводу Паулы, подходи минут через пятнадцать на… на какую платформу мы идём? — повернулся он к бригадиру («На четвёртую», — сказал тот). — На четвёртую, — повторил Макаров и вполне дружелюбно улыбнулся оставшемуся стоять на месте сердитому парню.

— Чего ему от вас надо?.. Вы знакомы? — проницательно спросил бригадир, как только они отошли шагов на пять-шесть от места встречи с его подчинённым.

— Да нет, может, перепутал с кем, — хладнокровно солгал Алексей. — Сам подумай, кто рискнёт к знакомому человеку моей профессии обращаться таким неуважительным образом.

— И верно, — спокойно согласился Иван, но по его слегка насмешливому взгляду Макаров понял, что обман не удался. — Ну да ладно. Переходим к делу. Полковник Сычёв сказал мне, что вас интересует, кого мы проверяли в одиннадцатом вагоне львовского неделю назад…

— Да, точно. Вам не трудно будет это припомнить?

— Нет, не трудно. Поездов, конечно, за неделю — а это три наших дежурства — прошло много, но тот я помню… Там казах один валюту вёз, у нас заранее информация была, вот мы его и обыскивали. Скажу сразу: никаких эксцессов не было — все прошло как по нотам, все нашли. Как раз в одиннадцатом, там проводница ещё одна симпатичная ездит. Верой, кажется, зовут, высокая такая, блондинка.

— А вы в тот раз только одного этого узбека проверяли? — уточнил Макаров.

— Казаха, — строгим тоном поправил его пунктуальный бригадир. — Да, только его одного. Но вообще-то мы всех проверяем, а вот тщательный досмотр проводим в особых случаях.

— Как это?

— Ну, если дёргается кто-то, — пояснил бригадир, — мы это сразу замечаем. Или по оперативной информации. А в основном смотрим тамбуры, некоторые другие места, где чаще всего везут запрещённые к вывозу вещи, наркотики, валюту… Но если вас кто-то конкретно интересует, прямо скажите, — внезапно добавил он, пристально посмотрев на Макарова, — может, я что-то и припомню.

— Ладно, — сказал Алексей и вытащил из кармана конверт с фотографиями. — Меня интересует вот этот человек, — он передал таможеннику один из снимков и указал запечатлённого на нем Красавчика.

— И что конкретно по нему? — внимательно всматриваясь в снимок, спросил бригадир. — Что-нибудь по нашей части?

— Нет, никаких конкретных данных у меня нет. Просто мне известно, что в одиннадцатом вагоне тринадцатого числа досматривали купе ещё одного пассажира…

— Кроме того казаха, о котором я уже говорил?

— Да. И вот я хотел бы узнать…

— Нет, не может быть, — не дал ему закончить таможенник, возвращая снимок. — Такого просто не может быть. Тринадцатого числа я лично возглавлял бригаду и, как уже раньше сказал, проводил досмотр как раз одиннадцатого вагона в связи с оперативной информацией.

— А не мог один из ваших подчинённых проверить в это же время или чуть позже кого-то ещё из пассажиров? Может быть, заметив что-то подозрительное в поведении? — интуитивно чувствуя, что, кажется, подбирается к самому важному, задал Макаров проверочный вопрос. И ответ таможенника оказался как раз таким, какого он ожидал.

— Нет, — удивлённо поглядел на него бригадир, — я же сказал, такого просто не могло быть. Во-первых, — начал терпеливо перечислять он, останавливаясь у открытой двери последнего вагона электрички, — каждый сотрудник докладывает мне о подобных происшествиях — у нас же не шарашкина контора. Данные на подозрительного пассажира, даже если ничего не удалось у него при досмотре найти, мы передаём дальше, коллегам из Белоруссии, докладываем своему начальству. А во-вторых, я же вам уже говорил: я лично был в одиннадцатом вагоне тринадцатого числа, и без меня каких-либо действий произойти не могло. В любом случае мне бы доложили.

— Понятно, — сказал Макаров, хотя на самом деле понятно пока было немногое. — Спасибо, — улыбнулся он то и дело поглядывавшему на вынутые из кармана часы бригадиру и пожал поданную на прощание крепкую руку.

— Да что вы, — развёл руками русоволосый крепыш, — не за что.

— И ещё одна просьба, — придержав его за рукав, мягко сказал Алексей. — Пожалуйста, не раскрывайте никому суть нашего с вами разговора.

— Хорошо, — сказал бригадир и, взявшись обеими руками за поручни, поднялся в вагон. — Всего доброго, — попрощался он, стоя уже в дверях.




30


Проводница Вера Терентьева и правда оказалась хорошенькой. Увидев её лицо в окошке вагона, Макаров в очередной раз удивился: сколько здесь, на берегу Балтики, ему ни приходится встречаться с женщинами — все как на подбор. Ни одной хотя бы обыкновенной, средненькой, не говоря уж о дурнушках, — все симпатичные, каждая со своей изюминкой, каждая по-своему хороша. Может быть, это особый прибалтийский климат — воздух, напоённый запахом прибрежных сосен, и мягкое, ласковое солнышко делают оказавшихся в этих краях разными судьбами женщин столь прекрасными?

Он подошёл к стоявшему у перрона составу несколько раньше, чем ему было назначено. Боясь заблудиться в незнакомом городе и опоздать на важную встречу, Алексей не особенно разгуливал, а поторопился сесть на идущий в сторону Южного вокзала автобус. Болтаться просто так двадцать минут по вокзалу ему не хотелось, тем более что это не какой-нибудь столичный Курский, где запросто можно убить целый час, и Макаров решил дожидаться проводницу прямо у состава.

Приблизившись к одиннадцатому вагону львовского поезда, Алексей сразу припомнил слова сестры Марата о том, что брат обещал отправить друга и благодетеля со всеми удобствами — вагон был спальным, с двухместными купе. Из трубы на его крыше вился лёгкий дымок, и обрадованный Макаров подошёл к окошку напротив купе проводников.

Через несколько секунд после того, как он стукнул костяшками пальцев в толстое оконное стекло, над белыми занавесками появилась белокурая, красиво подстриженная женская головка. Аккуратно подкрашенные ярко-красной помадой губы, небольшой, чуть вздёрнутый, придающий лицу задорное выражение носик и любопытные серые глаза с длинными, подкрашенными ресницами.

— Девушка, моя фамилия Макаров, — громко, чтобы было слышно через стекло, сказал Алексей и полез в карман за удостоверением, не очень надеясь на то, что проводница его услышала. Но девушка не стала дожидаться, пока он предъявит документ, и тут же исчезла в глубине вагона. Очевидно, она ждала его, так как сразу после этого открылась вагонная дверь, и Макаров смог убедиться в том, что фигура проводницы (этого не могла скрыть даже железнодорожная форма) вполне соответствует симпатичному личику.

— Здравствуйте, это вы от начальника милиции? От Михаила Марковича?.. — спросила девушка, которой можно было дать лет двадцать.

— Да. А вы Вера? — на всякий случай уточнил Алексей.

— Вера, Вера… поднимайтесь, — девушка отступила от двери и, повернув какой-то рычаг, открыла крышку, прикрывавшую лестницу. — Проходите в первое купе, там поговорим, — пригласила молодая проводница, пропуская Макарова в вагон и снова закрывая входную дверь. — Вы пришли раньше, — заметила она, появившись вслед за Макаровым в купе, — могли и не застать меня — обычно мы все приходим ровно за час до отправления.

— Я догадываюсь, — признался Алексей, заметив приглашающий жест девушки и усаживаясь на нижнюю полку возле столика. — Вижу, титан работает пока только в вашем вагоне?

— Вообще-то, — сказала проводница, опустившись на краешек той же полки, ближе к двери купе (теперь можно было заметить, что она немного нервничает — щеки её слегка алели, а глаза, несмотря на безмятежность тона, глядели насторожённо), — некоторые девочки приходят и раньше, но я близко живу, неподалёку от вокзала, и мне ни к чему заранее выезжать из дома.

— Понятно, — сказал Алексей и, умышленно чуть дольше, чем ему на самом деле требовалось, пошарив по карманам, извлёк оттуда… шоколадку. — А это вот вам, за беспокойство, — мягко улыбнулся он девушке и протянул ей широкую плоскую плитку в яркой обёртке, чем вызвал новый прилив алой краски к её круглым щекам с ямочками.

— Ой, зачем вы это, в самом деле, — смутившись, проговорила Вера, взяв в руки очень соблазнительное кондитерское чудо, шуршащее обёрткой из фольги, и подняла на Макарова растерянный (она-то, похоже, ждала от милиционера какого-то неприятного разговора) взгляд своих милых глаз.

— Да это просто так, ей-богу, только ради знакомства, — успокоил её Алексей. — Я всем девушкам, когда впервые с ними встречаюсь, шоколадки дарю. Пассажиры же вам наверняка не часто подарки преподносят.

— Конечно, — кивнула девушка, пряча плитку в карман форменного пиджака. — Такое только в фильмах бывает, а на самом деле редко кто раскошелится на нас. Спасибо.

— Ну, раз так, я вдвойне рад, — улыбнулся Алексей. — Дарить подарки гораздо приятнее, чем получать. К тому же разговор у нас будет, наверное, не слишком приятный — вспоминать такое кому ж охота! — так что, может, хоть шоколадка немного скрасит впечатление.

— Да, — подтвердила Вера. — Не очень-то приятно… Может, чай заварить?.. Вот и съедим вместе ваш подарок…

— Нет-нет, спасибо большое, я недавно перекусил и пива напился, извините…

— Не хотите, значит, — задумчиво сказала Вера. По выражению глаз её было видно, что думает она о чем-то не слишком весёлом. — А я как вспомню то своё дежурство, так мороз по коже, — вдруг без всякого перехода произнесла она, предупреждая вопрос Макарова. Глаза её, обращённые к нему, совсем погрустнели.

— Не повезло вам, — сказал сочувственно Макаров. — А как его обнаружили, убитого? Ведь его, кажется, к вам в вагон знакомый ваш привёл? — не отдавая себе отчёта, интуитивно нащупал он нужную нить.

Вера утвердительно кивнула.

— Да, взяла пассажира на свою голову… Слава Богу, бригадир у нас женщина хорошая — приняла грех на душу, сказала начальству, что это она его посадила… А обнаружили труп украинские пограничники, когда из Белоруссии выехали: пошли, как обычно, по купе документы проверять, а он дверь на стук не открыл. Позвали меня, я ключом открыла купе и… — проводница замолчала. — Кто ж знал, что такое случится, и именно с ним, с этим безбилетным?..

Она виновато вздохнула.

— Будет вам, не переживайте так, — мягко коснулся её запястья Макаров. Сказать, что он был доволен, значит ничего не сказать: потрясающая и много меняющая новость о том, что убитый в одиннадцатом вагоне львовского поезда в ночь на четырнадцатое — Красавчик, затмевала собой все. — А по поводу того, что пассажир безбилетный был, вы со своей бригадиршей разбирайтесь — я этим интересоваться не стану. Забудем об этом, так?

Девушка подняла на него благодарный взгляд и кивнула.

— Остановимся только на личностях. Этого человека провожал на поезд ваш давний знакомый, так? (Девушка кивнула.) Как его фамилия, кто он?

— Это Марат Медвецкий, он моряк, мы с ним познакомились… — с готовностью принялась рассказывать девушка, но Алексей остановил её.

— Вот это тоже меня не интересует, — сказал он. — Пока, во всяком случае. Скажите-ка лучше, как выглядел убитый. Каким вы его запомнили?

— Ну, такой импозантный, можно сказать, красивый мужчина лет сорока пяти, может быть, пятидесяти, — проговорила проводница и, взглянув на поданную Алексеем фотографию, кивнула: — Да, это он, точно. Его ещё звали, погодите… Виктор Львович?.. Да, точно, Виктор Львович, это мне Марат сказал.

Глядя на то, как она, припоминая вымышленное имя Красавчика, усиленно морщила лоб, Алексей не сдержал улыбки.

— Что такое?.. Чему вы улыбаетесь? — заметив это, удивилась Вера

— Да нет, ничего. Не обращайте внимания. Это я своим мыслям, — ответил Макаров, вновь посерьёзнев. — А может, вы и фамилию его запомнили?

— Запомнила. Я и в заявлении фамилию указала, — с готовностью юной пионерки Союза Советских Социалистических Республик ответила девушка. — При мне же труп обнаружили и протокол составляли. Понятых ещё вызывали и прочее… Тогда у него из кармана паспорт вынули, украинский. Черненко он, Черненко Виктор Львович, кажется, из Черкасс, а билет был до Львова.

— Ясно, — сказал Алексей. — И никто из пассажиров не слышал никакого шума? В вагоне не заметили кого-нибудь подозрительного?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Я не знаю точно насчёт пассажиров, там украинская милиция всех допрашивала… И потом, обнаружили труп уже утром, остывшим, значит, убили ночью.

— Логично, — не мог не согласиться Макаров. — А вы обычно одна сопровождаете вагон?

— Нет, обычно с напарницей, тётей Шурой, то есть Александрой Павловной, — поправилась проводница, — но в тот день, тринадцатого, она не поехала, у неё мама заболела. Я поняла, что вы имеете в виду — я не спала всю ночь почти; только под утро уже, перед самой украинской границей, пару часов вздремнула, а соседка из двенадцатого за вагоном присматривала В это время остановок нет и все пассажиры обычно ещё спят.

— Понятно; он тогда, наверно, уже был убит… А ночью, когда не спали, никого подозрительного в вагоне не заметили?..

— Нет, — ответила девушка. — Но ведь я обычно нахожусь у себя в купе, а люди выходят в туалет или ещё куда… Но нет, посторонних точно не было.

— Хорошо, тогда ещё вот о чем: вы в своём заявлении начальнику линейного отдела написали, что у этого погибшего пассажира был какой-то инцидент с таможенниками, так?

Девушка быстро взглянула на Алексея и утвердительно кивнула.

— Да, было такое. Но не инцидент, конечно, а просто проверяли его, документы и прочее, даже купе обыскивали. Но, по-моему, ничего не нашли. А что, вас что-то удивляет, я что-то неправильно написала?

— Да нет, все так. Все правильно, — поторопился успокоить девушку Макаров. — Наверное, просто бригадир таможенников что-то пугает. Они же у вас в тот вечер ещё какого-то казаха задержали? С валютой?

— Совершенно верно, — подтвердила девушка. — А вот потом, когда бригадир и ещё двое таможенников валютчика увели, пришли два других — один высокий такой, симпатичный, часто мой вагон проверяет, — вот они и проверяли этого Черненко.

— Ага, — насторожился Алексей, — вот с кем бы мне ещё побеседовать. Вы бы смогли этих двух таможенников узнать, если понадобится?

— Пожалуй, второго вряд ли, а этого, высокого, запросто, — пожала плечами проводница — Он ростом примерно такой же, как и вы, в плечах чуть пошире будет, глаза темно-серые, кажется, или чёрные… Да, смогу, конечно. И знаете, этот парень, таможенник, он ведь в тот раз с нашим поездом дальше поехал.

— Вот как? — удивился Макаров.

— Да, я его потом видела, он через мой вагон проходил примерно через час, уже на территории Литвы.

— Интересно… Зачем бы это?

— Не знаю. Я в тонкостях их работы не разбираюсь, может, задание какое выполнял…

— А может, это с пассажиром вашим связано, с Черненко?.. Они же, кажется, у него ничего не нашли, может, проследить хотели?

— Даже не знаю, может быть, — сказала Вера. — Вы у бригадира нашего спросите, она-то наверняка знает.

— Ладно, спрошу. И таможенника этого высокого мне теперь придётся разыскивать. Вашей помощью, если что, можно воспользоваться?

— Да пожалуйста, только вернусь из рейса.. А зачем он вам понадобился, я же, кажется, и так все вам рассказала, как было? — спросила вдруг девушка.

— Так, на всякий случай, вдруг он что-нибудь заметил, чего вы не углядели. Надо же убийцу найти.

— Да, это верно, — согласилась Вера. — А то страшно ездить стало: как ночь наступает и одной приходится оставаться, пока тётя Шура отдыхает, так сразу же труп этот с дыркой во лбу вспоминается… Ужас. Не дай бог такому ещё раз повториться.

— Ну ладно, Верочка. Пожалуй, на этом сегодня и закончим, — сказал Алексей, решив, что вряд ли узнает от девушки ещё что-нибудь важное. — На всякий случай, когда вы обратно возвращаетесь?

— Через трое суток.

— Ну что ж, всего доброго. Постараюсь больше не беспокоить вас. Понимаете, что о нашем разговоре пока лучше никому не говорить?

— Да, конечно… А с таможенником-то как быть?

— Постараюсь все-таки найти его без вас. Начальство же наверняка знает, кто вашего пассажира проверял и потом с поездом дальше ездил, — уверенно сказал Макаров, хотя сам в это пока не склонен был верить…

— Наверное.

— Значит, найдём его. Доброго пути.




31


Дежурный по линейному отделу милиции встретил Алексея как старого знакомого — дружеской улыбкой и приветственным кивком.

— Ну, как дела? — спросил он, когда Макаров заглянул к нему через окошко в стене.

— Нормально, — улыбнулся Алексей коллеге. — Дай бог здоровья вашему Михаилу Марковичу… Кстати, он ещё не вернулся?

— Шеф-то? У себя, — подтвердил дежурный, — только что был здесь, пошёл к себе в кабинет. Спрашивал о тебе, не появлялся ли…

— Пойду зайду, — отозвался Макаров, на

правляясь по узкому недлинному коридору в

сторону кабинета начальника отдела.

Когда Алексей входил в дверь с табличкой, на которой аккуратными большими буквами было выведено «Полковник Сычёв М.М.», он по-своему планировал разговор. Но сначала ему пришлось все-таки удовлетворить вполне законный интерес начальника линейного отдела к ходу расследования — ведь в конце концов именно Сычёв организовал ему встречу с проводницей и бригадиром таможенников.

Получился своего рода отчёт: полковник слушал рассказ московского гостя, почти не перебивая, лишь подтверждая кое-что из того, что говорил Макаров, энергичными кивками стриженной по-армейски седоватой головы или пожимая молча плечами, когда сообщённое Алексеем вызывало его удивление. Особенно выразительные жесты и озабоченное покряхтывание сопровождали слова Алексея в тот момент, когда он сопоставил категорическое отрицание бригадиром таможенников факта досмотра в одиннадцатом вагоне кого-либо, кроме пресловутого казаха, и утверждение Веры, что досмотр Красавчика, ехавшего под фамилией Черненко, все-таки проводился. Несоответствие в показаниях двух несомненно честных людей было вопиющим. Чрезвычайно подозрительной выглядела поездка одного из таможенников до некоего, одному ему известного пункта на территории Литвы или Белоруссии. На этом месте полковник в первый раз решился прервать рассказ Макарова вопросом.

— А она не ошиблась? — спросил он, имея в виду, естественно, проводницу, и, заметив вопросительный взгляд Алексея, пояснил: — Он же, этот таможенник, скорее всего продолжил поездку не в форме? Ведь форма должна была его демаскировать?

— Не знаю, признаться, не догадался спросить её об этом, — ответил Макаров. — Но если он не «светился» почём зря, то мог ехать и в форме — меньше проблем на границах. Тем более после того, как он столь тщательно, как написала в своём заявлении Вера, проверил пассажира и его купе, тот узнал бы дотошного инспектора даже в скафандре, не то что в цивильном костюме… Тем более что внешность этого таможенника, по словам проводницы, была достаточно заметной.

— Ладно, согласен, — проговорил, внимательно выслушав Алексея, полковник. — Теперь скажи честно: подозреваешь в убийстве этого таможенника?.. Хотя если все было действительно так, то никакой он не таможенник — просто надел форму, чтобы легче действовать было. Ну что, как ты думаешь? — смотрел полковник на гостя. — Он убил?

— Не могу пока этого утверждать…

— Но склоняешься к этому?

— Возможно, проводилась операция таможенной службы, — возразил себе самому Макаров, и полковник одобрительно кивнул, поняв его желание подстраховаться, учесть все варианты. — Могут быть у них свои, не известные нам методы, ведь так? — Алексей видел, что Сычёв утвердительно кивнул. — Ну и бригадир, в том случае, если действительно они установили контроль за нарушителем, которого не удалось уличить сразу, вполне мог не признаться мне в этом. Не все стремятся раскрывать свои профессиональные секреты и распространяться о неудачах.

— Ведомственные…

— Что? — не понял Алексей.

— Ведомственные секреты… Но тогда они подозревали, что у него, этого Черненко или как его там на самом деле, очень опасный или очень ценный, запрещённый к вывозу груз, — сказал полковник. — Сопроводив его до определённого места и убедившись, что тот не предпринимает попытки выйти из вагона досрочно или связаться с кем-то, они просто передали его данные коллегам в надежде,

что те сумеют внезапно проверить голубчика на одной из следующих станций, когда он окончательно почувствует себя в безопасности…

— Например, на Украине, на каком-нибудь полустанке, где контроля, тем более таможенного, отродясь никто не видывал, — закончил за полковника Алексей.

Сычёв помолчал, затем встал и прошёлся по кабинету. Потом снова сел на стул.

— Ладно, это хотя и слишком сложно, но в принципе тоже возможно, а значит — заслуживает проверки. Осторожной, чтобы не потревожить убийцу, проверки… — сказал, как бы подводя итог, начальник линейного отдела. Потянувшись к своему столу, полковник взял твёрдую кожаную папку и листок бумаги. — Давай приметы этого таможенника, — сказал он, коротко взглянув на Алексея и щёлкнув вытащенной из кармана шариковой ручкой. — Постараюсь связаться с их начальством и как-нибудь, исподволь, выяснить, имела ли место в интересующем нас случае выдуманная только что нами с тобой хитрая комбинация или что-нибудь вроде того… Ну и в любом случае постараюсь узнать, нет ли у них в штате там, на Нестеровском пункте, похожего человека. Хотя если игры не было, то субчика мы вряд ли обнаружим в их рядах, — закончил полковник, склонившись над листом бумаги в ожидании примет неизвестного.

— Не густо, — разочарованно сказал он после того, как Макаров повторил то немногое относительно внешности таможенника, что услышал от Веры. — Попробуем, конечно, поискать, но, очевидно, придётся все-таки задействовать Терентьеву. Что касается всего остального, то, думаю, завтра утром — максимум в обед — будем иметь какой-то результат. Свяжись со мной… Твои дальнейшие планы? — полковник чуть исподлобья взглянул на Макарова.

Алексей задумался. О самом важном он уже договорился — завтра он с помощью обладающего всеми так недостающими здесь ему самому возможностями и связями полковника получит ответ на вопросы, связанные с таможенной проверкой Иваненко. А возможно, выяснит и личность загадочного представителя этой службы, чьё общее описание почему-то заставляло его, как ни подавлял он в себе явное предубеждение, думать об одном конкретном человеке. О ком именно? Пока Макаров не хотел даже себе самому называть это имя, побуждавшее его отказаться от беспристрастности. Эта дорожка могла завести бог знает куда…

— Михаил Маркович, планы у меня простые, — сказал Алексей, глядя на откинувшегося на спинку кресла и ожидающего, теребя в пальцах незажженную сигарету, ответа на свой вопрос полковника, — я же приехал сюда совсем по другому делу. Поэтому теперь я поеду в Янтарный, продолжать свою основную, так сказать, работу. (В Янтарном его звонка ждала Паула, а в кафе «Золотой краб» — очень любопытный сосед по салону самолёта, следовавшего накануне рейсом из Москвы в Калининград, со своими интересными наблюдениями.) И у меня есть к вам ещё одна просьба

— Ещё одна, — подмигнул, усмехнувшись, Сычёв и добродушным тоном добавил: — Давай, не стесняйся, без длинных вступлений. Чем могу, помогу.

— Можно мне от вас позвонить в Москву, поговорить со своим начальством?

— Тьфу ты, — сделал вид, что сплюнул от досады, полковник. — Я-то думал! Ты, ей-богу, как маленький, Алексей. Вот телефон, — указал он красный аппарат на тумбочке возле своего стола, — садись в моё кресло — и сколько угодно. А я пойду, займусь своими делами.




32


В баре «Золотой краб» играла приятная негромкая музыка. В основном это были сменяющие один другого популярные блюзы в интерпретации лучших исполнителей; Макаров без особого труда понял это, хотя сам больше любил рок-н-ролл, лишь в течение совсем небольшого периода в юности отдавая предпочтение негритянскому джазу. Здесь, в этом небольшом, освещённом светом голубоватых ламп зале почти забытое юношеское увлечение напомнило о себе приятной теплотой в груди. Музыкальное оформление, со вкусом подобранное, вполне соответствовало продуманным интерьерам бара: антуражу из великолепных рыб, лениво замерших на одном месте в круглых больших аквариумах и молча взирающих на людей за столиками, из рыбацких сетей, развешанных по стенам, из настоящих якорных цепей, протянутых по всему периметру помещения, оплетающих огромные, очевидно, тоже настоящие корабельные якоря. Здесь не надо было танцевать (хотя две или три пары двигались, едва переступая в молчаливом объятии на пятачке перед стойкой), здесь не хотелось громко шутить и смеяться; здесь хорошо было просто сидеть за столиком с приятелем или любимой женщиной, вполголоса разговаривать о чем-нибудь спокойном и приятном. И эта завораживающая обстановка смакования каждой минуты медленно текущего здесь времени была тем более приятна, что рядом, за стеклянными стенами с занавесками до пола, на открытой площадке со столиками жарились на мангале куски мяса и рыбы и звучала не слышная в затемнённом зале совсем иная музыка, возбуждающая и пьянящая. Хозяева бара умышленно создавали этот контраст, предлагая посетителям на выбор бурное веселье или возможность спрятаться от безумного мира ночных развлечений города-курорта в тихом, уютном уголке, где под взглядами неподвижных пучеглазых морских чудищ в огромных аквариумах можно спокойно выпить свежего пива с изысканными закусками, отрешившись на время от всего окружающего…

Впечатления, охватившие Макарова, который пришёл в бар прямо со станции, вернувшись из Калининграда, выразились в первом вопросе, заданном им хозяину бара. Они вдвоём уютно устроились за красиво, изысканно сервированным экзотическими закусками и бочонком с пивом столиком в самом углу зала, за свисавшей с потолка грубой верёвочной рыбацкой сетью.

— Очень хорошая идея, продумано все досконально, а главное, идеально воплощено: музыка, свет, аквариумы, даже шумный балаган на открытой веранде — кто автор столь удачного сочетания красок на этом холсте? — спросил Алексей, обращаясь к не спеша наливающему в стаканы из бочонка светлое пиво Игорю Николаевичу, его недавнему попутчику.

— Ваш покорный слуга, — польщено улыбнулся тот и пододвинул Макарову высокий стакан из тонкого стекла, почти до краёв наполненный янтарным, пенистым напитком. — И правда, удачно получилось, я сам не ожидал такого результата. Уютно.

— И с музыкой замечательно угадали.

— А и не угадывал вовсе: всю жизнь любил джаз, негритянские блюзы. В семье же, увы, никто не разделяет моей страсти — вот я и создал уголок для души: хоть на работе наслушаюсь вдоволь любимых мелодий, — пояснил Игорь Николаевич, осторожно поднося к губам свой стакан и пробуя пиво. — Отведайте, — тут же поощрил он к тому же своего гостя, — специально из города его привожу, раз в два дня, индивидуальный заказ — свежесваренное…

— Отличное, — подтвердил Макаров, от хлебнув добрый глоток. — Самый что ни на есть замечательный пивной вкус…

— А теперь — за закусочки, за закусочки, Алексей, — обвёл добродушный мужчина расставленные по столу тарелки и тарелочки округлым жестом. — Специальный подбор, к светлому пиву… Вот тут, пожалуйста, креветочки в остром соусе, это раки, сваренные с укропчиком и кореньями, а здесь, левее, возле вашей правой руки, их старшие братцы — омары, они, правда, в несколько непривычном, очищенном и измельчённом виде. Но зато так удобнее будет с ними управиться, поверьте моему опыту, — угощал хозяин бара. — Дальше, если хотите, можно польского или немецкого сырку отведать, сарделечек копчёных, рулетика. Можно рыбки: у нас сегодня скумбрия по-одесски и наш, прибалтийский угорек копчёный… В общем, лучше сами, сами разбирайтесь, что больше по вкусу. Хотите, ещё вот, в вазочках, орешки солёные двух сортов и сушки, но это, думаю, лучше потом, попозже — сначала утолите голод…

— Да, знаете ли, вот насчёт голода — это вы как раз в самую точку попали, — охотно откликнулся на приглашение хозяина откушать Макаров, накладывая на свою тарелку понемногу каждого из стоящих перед ним яств.

— Вот как? Сильно проголодались? — улыбнулся Игорь Николаевич, разламывая надвое розовую сочную креветку и отправляя в рот кусочек нежного мяса.

— Да я только что с электрички, из Калининграда, — пояснил Алексей, — а там за весь день как-то не собрался более-менее прилично перекусить — все так, на ходу…

— И что же, простите, вас заставило лишить себя удовольствия провести лишний денёк здесь, у моря? Работа, личные дела, любопытство? Если, конечно, это не секрет… Хотя да, вы же говорили, что приехали работать, какие-то страховые дела, — видя, что Макаров не торопится ему отвечать, спокойно пережёвывая кусочек жирного балтийского угря, сам ответил на вопрос его сотрапезник. Продемонстрировавший неплохую память хозяин бара не слишком стремился наполнять свой желудок едой, явно предпочитая наблюдать, как это делает гость.

— Прекрасно, прекрасно, просто замечательно приготовлено… Полный восторг… Удружили… — только такие фразы мог произносить Алексей до тех пор, пока не почувствовал, что голод отступил, а сам он почти доверху на полнился вкусными закусками и пивом. При этом, надо отметить, ел он и пил не торопясь, с расстановкой, смакуя каждое из блюд, поэтому трапеза его заняла достаточно много времени.

Хозяин, видя, что гость не очень расположен разговаривать во время еды, больше не отвлекал его вопросами, лишь поясняя иногда способ приготовления того или иного блюда, которому воздавал должное Макаров. Поэтому он был удивлён, должно быть, когда Алексей, доев все, что накладывал себе на тарелку, и запив все последним добрым глотком пива, вдруг вернулся именно к тому вопросу, который был задан ему в самом начале ужина.

— Н-да, Игорь Николаевич, по делу, по работе ездил, — сказал он, глядя прямо в глаза хозяину бара. — Расследование, видите ли, приняло новый, интересный оборот, и пришлось поехать в Калининград, чтобы прояснить некоторые детали. Пришлось даже пожертвовать одним днём купания в море.

— И как, успешно съездили? Удалось ли добиться того, что планировали?

— Да. Кое-что выяснил, — сухо ответил Макаров, подливая в свой стакан пива из бочонка

Игорь Николаевич выдержал небольшую паузу. В то время, пока Алексей пил прохладный, вкусный напиток, он, казалось, терзался сомнениями: задавать ли следующий вопрос?

— Спрашивайте, Игорь Николаевич, не стесняйтесь, — решил подтолкнуть его Алексей, ставя пустой стакан на стол. — Надеюсь, разглашать секретные сведения, чтобы ответить вам, не потребуется, и я смогу удовлетворить ваше любопытство…

Игорь Николаевич сконфуженно улыбнулся.

— Все-таки, что ни говори, а вы похожи на сотрудника… — начал было он, но Макаров не дослушал.

— Ну, на этот ваш вопрос я уже однажды отвечал, — усмехнулся он. — Вы же, наверно, хотели спросить о другом?

— Да, — кивнул хозяин бара и шутливо поднял вверх обе руки, — признаюсь… Скажите, связана ли ваша здешняя работа с теми фотографиями?

— Конечно, — пожал плечами Макаров. Он полез во внутренний карман пиджака и, помешкав немного, достал и положил на стол конверт. — По-моему, эта, — вытащив из конверта, подвинул он к Игорю Николаевичу один из снимков, — была сделана у вас в баре, то есть здесь. Правильно?

Едва взглянув на снимок, хозяин бара вновь поднял глаза на Алексея и молча утвердительно кивнул.




33


— Тогда рискну ещё раз спросить об этом человеке, — сказал Макаров, взяв сверкнувший серебряным лезвием в лучике упавшего на него света столовый нож, который лежал рядом с его прибором, и обведя им эллипс вокруг физиономии добродушно улыбающегося Красавчика. — В прошлый раз вы уверенно сказали, что в этом году его здесь, в вашем баре, не видели. Но ведь это не так?..

Игорь Николаевич вздохнул и потёр виски.

— Да, правильно. Но откуда вы… Как вы догадались?

Макаров усмехнулся и положил нож.

— Почувствовал… Обратите внимание: как и этого человека, двух мужчин, сидящих рядом с ним, вы запомнили, по вашим словам, плохо, но — заметьте! — говорить с той же категоричностью, что не видели их в этом году у себя в баре, не стали. Не правда ли? — глядя в глаза хозяину «Золотого краба», спросил Макаров. Пользуясь тем, что тот не ответил, продолжил: — И в самом деле, Игорь Николаевич, вы же здравомыслящий человек, ваше преуспевание в бизнесе говорит об этом лучше всего. Разве скажет человек о ком-то, кого не знает, о ничем не выделяющемся мужчине, неприметном в общей огромной массе курортников, что тот ТОЧНО НЕ БЫЛ в некотором месте в течение известного, достаточно длительного времени?.. Вот если бы вы в прошлую нашу встречу, напротив, сказали, что этот человек здесь был, а его друзей вы не запомнили, — это было бы понятно, а не был… — Алексей вздохнул и развёл руками. — К сожалению, Игорь Николаевич, это сразу же наводит на мысль о преднамеренном обмане. Макаров замолчал. Хозяин бара как-то болезненно взглянул на него, потом обежал глазами зал, потом вздохнул и снова посмотрел на Алексея, после этого нервно взял со стола вилку и тут же положил её обратно на скатерть. Наконец он невесело усмехнулся и проговорил:

— Да-да, конечно, этим должно было кончиться… Конечно… Конечно, вы должны были все понять, это рок… судьба, — бормотал сидящий напротив Макарова человек, очевидно, обращаясь к себе самому. После этого Игорь Николаевич откинулся на спинку стула и, расстегнув воротник белой сорочки, расслабил узел галстука.

Макаров внимательно следил за ним, не произнося ни слова. Откровенно говоря, он не ожидал, что его примитивно организованный наскок произведёт на хозяина бара столь сильное впечатление. Но, к удивлению, это было именно так, и теперь, судя по всему, вот-вот должна была последовать весьма любопытная для Алексея исповедь или что-то вроде того.

— Да, Алексей, вы правы, — продолжил наконец хозяин «Золотого краба», сделав нервный жест, предназначавшийся кому-то из работавших в зале официантов. — Вы правы, я вас обманул. Я знаю этого человека. Он бывал в этом баре, конечно, и нынешним, и прошлым, и даже позапрошлым летом. Поэтому, собственно, я хорошо помню и тех, кто здесь, — он указал на продолжавший лежать на столе перед Алексеем снимок, — сфотографирован вместе с ним. Вы проницательны, и ваши логические построения абсолютно верны, но все-таки там, в самолёте, и после, в электричке, мне почти удалось вас обмануть… — Несмотря на полный напряжённого внимания взгляд Макарова, его собеседник вдруг резко оборвал речь, давая Алексею ещё некоторое время на то, чтобы поломать голову над смыслом своих слов. К их столу приблизился молчаливый официант в белом, казавшемся голубоватым в свете ламп, освещавших пространство бара, пиджаке и, молча собрав пустые тарелки, водрузил в центр стола, рядом с пивным бочонком, тёмную бутылку французского коньяка

— Не откажетесь, Алексей… простите? — взглянул вопросительно на Макарова хозяин бара, взяв в правую руку бутылку.

—Алексеевич, — догадался, чего ждёт от него Игорь Николаевич, Макаров, — с удовольствием. — И, отметив, что официант успел миновать отделявшую их столик от зала сеть и отошёл на расстояние, достаточное для того, чтобы не слышать его слов, спросил, поднеся рюмку к носу и вдыхая тонкий аромат коньяка: — Так почему же, Игорь Николаевич, вы скрыли от меня своё знакомство с этим человеком? Кстати, если не знаете, очень авторитетным вором и убийцей по кличке Красавчик.

Услышав слова «вор и убийца», державший двумя пальцами рюмку хозяин бара с каким-то обречённым видом кивнул и пробормотал: «Да, да, я так и думал… Примерно так». Потом он быстро выпил свой коньяк и поставил рюмку на стол.

— Да, — с отразившейся на лице покорностью неумолимой судьбе сказал Игорь Николаевич, переводя взгляд с лица Алексея в зал, потом на стол и стоявшие на нем тарелки с закусками, потом обратно в том же порядке, замыкая своеобразный круг. — Да, сейчас, Алексей Алексеевич, я все вам объясню, — перешёл он на быстрый полушёпот. — Вы ошиблись, когда предположили, будто в самолёте я обратил внимание на фотографию красивой женщины… Потом я ещё искусно подыграл вам, когда понял вашу ошибку, подсев к вам в электричке…

— Вот как? А зачем вы вообще подошли ко мне? — не утерпев, спросил Макаров. — Можно же было промолчать и вообще больше…

— Нет-нет, это было невозможно для меня, — протестующе подняв вверх обе руки, перебил его Игорь Николаевич. — Я должен был непременно узнать. После того, как там, в самолёте, на фотографии, которую вы держали в руках, я узнал этого субъекта, я обязательно должен был узнать… должен был помочь… В общем, я не верю, что вы мне ни говорите, будто вы какой-то страховой детектив; я понял, что должен вам помочь, чтобы вы помогли мне…

— В чем? — спокойно спросил Алексей.

— В том, чтобы избавиться от этого страшного человека, этого Сергея Николаевича, Сержа, и его подручных.

— Чем же он вам так досадил? — удивился Макаров.

— А как вы думаете, отдавать дважды в год пятьдесят процентов своей ежедневной выручки в самый разгар сезона, это нормально? — почти воскликнул сидевший напротив Алексея человек, совершенно потеряв свои недавние солидность и спокойствие, — Я чувствую, чувствую, что вы из милиции, ну, или из органов, — неважно. Вы неспроста имеете его фотографии — очевидно, вы приехали сюда по следам этого мерзавца… Я уже отчаялся — может быть, хоть вы освободите меня от его поборов?..

— Что значит — хоть я? — уточнил Мака ров и подлил в рюмку своего расстроившегося вконец собеседника коньяка. — Давайте, Игорь Николаевич, выпейте ещё для расширения со судов и успокойтесь. А потом расскажите все по порядку, все, что вы знаете: как началось, откуда он взялся на вашу голову и прочее. Все по порядку. Может быть, чуть позже я смогу порадовать вас чем-нибудь, — пообещал он послушно выпившему налитую рюмку коньяка коммерсанту и сам не спеша пригубил свою.

— Да-да, правильно, сейчас, все по порядку, только соберусь с мыслями, — проговорил, поставив локти на скатерть и усиленно растирая виски, хозяин бара. — Так, все по порядку, — повторил он через несколько мгновений. — Значит, началось все это два года назад. Однажды, когда уже подходило время закрывать бар, в половине второго ночи (в курортный сезон, летом, мы работаем до двух, а открытая веранда — до часа), заходит ко мне в кабинет — он расположен в задней части здания — один из моих ребят-официантов и говорит: так и так, мол, Игорь Николаевич, там один посетитель отказывается заплатить. Ну, я удивился, говорю: «Саша (так этого парня, официанта, зовут), ты что же, первый день на работе?.. Не знаешь, как себя вести с такими клиентами?.. Позови Бориса с Петей (это наши ребята-охранники, вышибалы, если хотите, — любого утихомирят)». Вот я и говорю ему, значит: позови, мол, Борю с Петей и вместе объясните товарищу спокойно, что так себя вести у нас не принято, а если ему нечем заплатить, мы составим соответствующий акт и отправим его в отделение милиции. — Игорь Николаевич снова болезненно поморщился и потёр виски. — Так, значит, сказал я это Саше, а он мне в ответ: «Нет, Игорь Николаевич, извините, но я с этим человеком говорить не могу… Лучше уж вы сами ему все объясняйте…» Ну, я возмутился, понятное дело, такой недопустимой строптивостью, бояться-то мне нечего и некого было, а значит — и моим сотрудникам тоже. С каждым из них при приёме на работу я разговаривал и все подробно объяснял, в том числе и то говорил, что с мафией местной у меня все дела давно улажены. Они, когда нужно выяснить что-нибудь, прямо ко мне в кабинет проходят, сотрудников не трогают, с милицией тоже на случай чего договорённость существует, а обычных хулиганов и каких-нибудь случайных, залётных гавриков бояться нечего, охранники разберутся. В принципе, вам наше, предпринимателей, нынешнее положение должно быть хорошо известно и понятно, — хозяин бара взглянул на Алексея, ища его сочувствия, — без «крыши» нынче не выживешь никак…

Алексей молча кивнул.

— Так вот, — Игорь Николаевич налил себе в рюмку ещё немного коньяка и вопросительно посмотрел на Макарова, но тот отрицательно покачал головой. — Вот, — повторил он, выпив и закусывая коньяк тоненьким, почти прозрачным ломтиком лимона, — значит, я тогда и сказал официанту что-то вроде того, что ты, мол, забылся совсем. Работать тебе у меня надоело? Так подавай заявление об уходе… ну и так далее, а у самого, признаюсь, на душе кошки заскребли — думаю: что-то там не то с этим посетителем, не прибежал бы ко мне Санька-то просто так, без повода, давно уже у меня работает. А он, несмотря на разгон, который я ему устроил, стоит на месте как вкопанный и настаивает на своём… Что делать? Выругал я его, конечно, сгоряча, выгнал и сказал, что через пару минут сам приду в зал, и если к тому времени конфликт не будет надлежащим образом улажен, то… Ушёл он, я убрал бумаги, с которыми работал, в сейф и вышел из кабинета. Там от кабинета до кухни коридорчик, метра четыре от силы. Помню, удивился, что света в коридоре нет, но только успел шаг ступить, чувствую, кто-то меня прямо за горло — хвать, — Игорь Николаевич указал пальцем на верхнюю часть шеи, прямо под подбородком, — вот за это место, где артерия. Двумя или тремя пальцами сдавил, как клещами, и ещё вот здесь схватил, — он взялся за запястье правой руки и потёр его, словно припомнив ощущения, испытанные два года назад. — И знаете, то ли от неожиданности, то ли правда он так сильно меня прихватил, но я остановился и шевельнуться не могу. А тот — я в темноте его не вижу — пальцы на горле медленно так все крепче сжимает. Потом тихо, шёпотом говорит: «Что, чувствуешь смерть?» И так сказал уверенно, что я ему поверил, потом холодным облился непроизвольно, показалось, вот-вот сознание потеряю. Но он внезапно хватку свою немного ослабил, потом и вообще горло отпустил, только руку по-прежнему словно тисками сжимает. Говорит: «Там, в зале, за столиком недалеко от стойки, сидит человек — тебе твой официант, что в кабинет заходил, его покажет, — так вот, этот человек будет у тебя здесь всем пользоваться бесплатно… Он очень важная птица, народ его уважает, но сегодня проигрался в карты. Ты пойди в кабинет, возьми половину выручки за сегодняшний день и отнеси ему. И дальше будешь не реже, чем раз в неделю, отдавать ему столько же — пятьдесят процентов от того, что получил за время между его визитами. До тех пор, пока он не уедет…»

Игорь Николаевич на минутку умолк и ещё выпил коньяку. Потом вытер капельки выступившего на лбу пота

— Вот так, Алексей Алексеевич, половину выручки — ни много ни мало!.. Но, — сказал он, заглядывая в глаза Алексею и словно ища его поддержки, — сразу, конечно, я ему ничего возразить не мог, представьте: я ведь и не видел этого шантажиста в темноте-то, а силу его хорошо почувствовал, поэтому послушно вернулся в свой кабинет, а затем, минут через пять, пошёл в зал (свет, кстати, в коридоре к тому времени уже снова горел). Положил на указанный официантом стол, где как раз сидели эти двое (хозяин бара указал на фотографии Красавчика и Марата) с двумя женщинами, конверт с деньгами. Вы, может быть, удивитесь моей покладистости, но мой основополагающий принцип таков: в нашем диком мире коммерции лучше не принимать скоропалительных решений, верить инстинкту самосохранения… В общем, положил я молча конверт на стол, они меня тоже ни о чем не спросили, только этот, как вы его назвали, Красавчик, кивнул и спрятал деньги в карман: вроде так и положено, чтобы хозяин бара платил посетителям, а не наоборот. Я отошёл, а они посидели до закрытия и ушли.

— А вы не пробовали вызвать милицию или обратиться к людям из группировки, что вас «прикрывала»? — спросил Макаров. — Официанта спрашивали, почему он привёл молодчиков к вашему кабинету и кто из них конкретно ему и вам угрожал?..

— Спросил, да, конечно, спросил, — подтвердил Игорь Николаевич, снова потирая круговыми движениями пальцев виски. — Но, знаете, он наотрез, просто-таки наотрез отказался говорить, как выглядел тот тип, что пришёл вместе с ним, а затем отключил свет и в темноте схватил меня за горло… Может, это был как раз один из них, сидевших в тот вечер за столиком. Вполне может быть: второй, который был за столом вместе с этим мерзавцем

Сергеем Николаевичем, выглядел очень даже внушительно, я вам скажу, очень мощный физически, настоящий бык…

— Так официант вам совсем ничего и не сказал?.. — уточнил Алексей, прервав сбивчивую речь хозяина бара

— Нет, почему же… Он сказал, что ему пригрозили, что у него жена, ребёнок и прочее, в общем, он, дескать, боится.

— Ясно, — сказал Макаров. — А как же все-таки с милицией, с «крышей» вашей, в конце-то концов?.. Она же у вас была, вы сами только что об этом сказали. Почему вы сразу же не обратились к ним?

— Я же уже вам сказал, — с неожиданной досадой в голосе заметил хозяин «Золотого краба», — у нас не цивилизованный бизнес, а дикий. Сразу такие вещи никто не делает — это элементарное правило выживания. Что мне какие-то три с небольшим «лимона» из дневной выручки? — он усмехнулся и, щёлкнув блеснувшей зажигалкой, закурил. — Я из своего кармана ещё, если надо, приплачу, лишь бы иметь возможность хорошенько во всем разобраться. Тем более когда предъявлены такие аргументы… — Он выразительно потрогал горло. — Тут, Алексей Алексеевич, спешить нельзя, рэкет — дело очень серьёзное, надо действовать осторожно, расчётливо. Вдруг эти парни в ответ на моё сопротивление устроили бы здесь, к примеру, фейерверк или покалечили бы меня и обслуживающий персонал?.. Это вам уже не три миллиона и даже не десять… Нет, на такой поспешный шаг я бы никогда не пошёл. Вот на следующий день, утром, да; я позвонил одному местному авторитету, который пользовался у меня некоторыми льготами, и попросил встречи.

— А почему не в милицию сначала?

— Нет-нет, Алексей Алексеевич, что вы… так нельзя: если имеешь «крышу», прежде всего надо обращаться именно к этим ребятам. Они разберутся и скажут, что делать, чтоб не было неприятностей. А милиция — это же, извините, так, только для хулиганов мелких.

— И что же ваш «авторитет» вам посоветовал? — усмехнулся, покачав головой, предвидя ответ, Макаров.

— А ничего: два дня выяснял, в чем дело и кто таков этот Серж, а потом пришёл ко мне и говорит: «Все, Николаевич, с этим мужиком нам не справиться. Это очень большой человек, гораздо больше меня, и придётся тебе эти пару месяцев, пока он здесь на отдыхе, потерпеть, заплатить. Можешь даже нам пока ничего не платить, но зашиты не ищи, бесполезно, все равно задавят…»

— И вы подчинились?

— Нет, конечно. Вернее, не сразу. Не надо слишком плохо обо мне думать. Но призадумался я тогда всерьёз: раз местные бандиты отступили — дело нешуточное. Но все-таки съездил к своим влиятельным друзьям, в Калининград, подключил ещё кое-какие каналы, ведь половина выручки — это не шутка, так и самому ничего не останется. В общем, стал щупать, что за человек этот седой джентльмен.

— И выяснили? — спросил Макаров.

— Выяснил только, что он остановился у нас в гостинице, и его фамилию…

— Иваненко?

— Да-да, точно так… Ещё узнал про парня здорового, что с ним постоянно ходит. Он, оказывается, местный, моряк. А больше я уже ничего ни узнать, ни предпринять не успел. Вечером возвращаюсь от своего товарища, из Калининграда (он, кстати, меня обнадёжил: разберёмся, подключим милицию — все будет в порядке); значит, возвращаюсь от него, подъезжаю на машине к своему дому — у меня свой дом в Морской, — темно уже, поздно, а света в окнах не видно. Сразу как-то тревожно стало: куда это, думаю, мои домашние могли подеваться вечером-то?.. Толкнул дверь — не заперто, зашёл — тихо в квартире, ничего не слышно. Вхожу в гостиную, включил свет и вижу: мои жена с дочерью абсолютно голые со связанными руками и ногами на раздвинутом, будто для сна, диване лежат, а сын, тоже связанный, здесь же, в кресле. Ну, я испугался, давай их быстрее развязывать; и выяснилось то, что и так уже было ясно: Серж со своей компанией, пока я ездил в Калининград, ко мне домой наведался. Отключили электричество, ворвались в квартиру — то ли ключ заготовили заранее, то ли отмычкой орудовали, — связали моих близких, женщин раздели, чтоб напугать, значит, побольше и велели, как я вернусь, передать мне: в следующий раз только раздеванием дело не кончится. Этот седой, Серж, командовал, а действовали четверо каких-то молодых бугаев.

— Этот тоже? — Макаров показал на Медвецкого на фото.

— Не знаю точно, возможно, — пожал плечами хозяин бара, — мне уже не до выяснения подробностей было. В общем, Серж наказал жене передать, чтоб я завтра же с утра позвонил своим покровителям в Калининграде и сказал, что сам, без них, все уладил и помощь мне не нужна, а к вечеру чтобы подготовил деньги. Иначе пусть, мол, закрывает лавочку и готовится к худшему.

Игорь Николаевич умолк, покачал головой и снова болезненно поморщился.

— Вот такая история со мной приключилась, — сказал он, вздохнув, спустя несколько секунд.

— Понятно. И что было дальше? — выводя его из оцепенения, спросил Макаров, которому уже и так было ясно, что было дальше.

— А что дальше, — махнул рукой Игорь Николаевич, — пришлось отказаться от помощи друзей и платить. Так и отдавал половину выручки в самые доходные три месяца в позапрошлом году, два месяца в прошлом и полтора — в этом…

— А вообще-то это много, пятьдесят процентов платить в качестве дани? Вы же, как я понимаю, и до этого платили местным бандитам?

— Платил! — усмехнулся Игорь Николаевич. — Да разве можно сравнить, сколько я отдавал тем и сколько ему… Мне же ради того, чтобы с ним рассчитаться, помимо основного оборота, пришлось завести ещё один — чёрным налом. Слышали про такое?

— Да, кое-что. Это, по-моему, когда в официальных документах фигурируют одни деньги, а реально ходят другие, гораздо большие, правильно? — спросил Макаров и, заметив утвердительный кивок своего собеседника, немного поддел его: — А вы что же хотите сказать: до этого были чисты перед государством и его налоговыми службами?

— Да, представьте себе, — ничуть не смущаясь, ответил Игорь Николаевич, — я всегда хотел играть честно и пытался это делать, как бы трудно мне ни приходилось. Ну, может быть, самую малость химичил, чтобы резервы иметь и зарплату служащим поднять на должный уровень… И тем не менее, несмотря на все предпринятые мною ухищрения, — вернулся он к прерванному рассказу, — когда этот страшный человек — я слышал, как его называли то Сергеем, то Сержем — бывал здесь, в летние месяцы, я едва сводил концы с концами, чтоб рассчитаться с персоналом, уплатить за свет, воду, за аренду земли… А в этом году, после того как увеличили плату за электричество, даже в убыток приходилось работать, весь июль и половину августа сбережения свои вносил, чтобы удержаться и не закрыть бар. Долгов кучу наделал… Слава богу, эта скотина раньше отвалила на этот раз!

— А как вы узнали, что в этом году он уехал раньше, чем планировал? — неожиданно спросил Макаров.

—Случайно услышал разговор между ним и его неразлучным телохранителем — или кем он там ему ещё приходится…

— Когда это было? — заинтересовался Алексей.

— Примерно неделю назад или чуть больше…

— А поточнее: число не вспомните?

Хозяин бара задумался.

— Двенадцатого… да, точно, двенадцатого — тринадцатого я улетел в Москву по делам. А разговор их слышал… уже тринадцатого, если правильнее, в ночь с двенадцатого на тринадцатое, после полуночи…

— Постарайтесь вспомнить ещё точнее, во сколько? Это очень важно, — попросил Макаров.

— Да-да, понимаю, сейчас попробую… Наверное, около часа… В два мы обычно закрываем, а они ушли на этот раз ещё до закрытия, точно; может, без пяти — без десяти час.

— А о чем они говорили? Что конкретно вы услышали?

— Этот седой, Серж, сказал своему подручному…

— Кому это? — уточнил Макаров.

— Ну, телохранителю своему, амбалу чёрному. В общем, он ему сказал как-то так (точно я не расслышал): с пацаном, мол, пришлось распрощаться навсегда… или покончить, тот, мол, в последнее время совсем испортился и пусть, дескать, земля ему будет пухом, что-то вроде этого…

— Так и сказал?

— Да, это я слышал, когда к столу их подошёл, чтобы деньги отдать. Ещё мне показалось, что они оба в ту ночь были здорово возбуждены, спорили, а бандит этот, мучитель мой, кажется, ещё и выпивши был изрядно.

— Почему вы так решили?

— Громко разговаривали, даже на меня внимания не обратили, когда подошёл… И вот, после того, как сообщил, что покончил с мальчиком, вот тогда седой и сказал как раз, чтоб этот тип здоровенный сделал ему билет до Львова, надо, мол, срочно…

— А в чем заключалась срочность?

Хозяин бара развёл руками.

— Этого я не знаю, я же не весь разговор слышал. Может быть, как раз связано с этим мальчиком?

— Да, вполне может быть, — задумчиво произнёс Макаров. Хотя и косвенно, подтверждалась версия о том, что утонуть Гостенину помог именно Красавчик. — А вы не слышали, из-за чего этому типу пришлось рас статься, покончить с москвичом, или мальчиком, как он его называл?

—Да-да, так. Но нет, — Игорь Николаевич задумался, — нет, не слышал, а может, забыл, вы ж поймите моё состояние тогдашнее, я ж на седьмом небе был, когда услышал, что этот мерзавец уезжает… Хотя постойте, — он вдруг резко прервал сам себя, — кое-что я слышал, не знаю, правда, имеет ли это отношение к делу. Женщина. Они примерно тогда же, когда говорили о москвиче, упомянули женщину… Да-да, — сказал хозяин бара более уверенно, — кажется, этот мальчик, москвич, вступил с седоволосым в какой-то конфликт из-за женщины. Была там у них такая фраза: «Не мог простить мне мои дела с…», и дальше какое-то женское имя… Алена или Елена, нет, что-то необычное…

— Элина? — подсказал Макаров.

— Да, пожалуй. Именно Элина. Ага, значит, вы точно приехали по его душу, — усмехнулся Игорь Николаевич, без сколь-нибудь заметного перехода возвращаясь к тому, с чего начинался их с Макаровым разговор. — Значит, я был прав, когда надеялся на вашу помощь?

— Это мы, кажется, уже с вами выяснили, — спокойно ответил Макаров, — я имею в виду мою служебную принадлежность.

— Так вы мне поможете избавиться от этого кровососа?

— Думаю, вы уже и так избавлены от него навсегда, — тихо сказал Алексей.




34


Когда Макаров вышел из бара, было уже поздно. Хотя, с точки зрения курортника, время, когда большая стрелка часов только ещё переползла отметку, разделяющую старый и новый день, вовсе не считается столь уж поздним, каким кажется оно тому же человеку, имеющему в ближайшей перспективе ранний подъем и поездку через весь город на работу. Поэтому Алексей был удивлён, когда, попрощавшись с заметно повеселевшим владельцем «Золотого краба», покинул его уютное заведение и очутился на пустынной, будто вымершей улице курортного городка. Возможно, виной тому была ветреная сегодняшняя погода. Окна домов и корпусов пансионата вокруг светились уютным, дружелюбным светом, навевая запоздалому прохожему мысли о тёплой комнате, горячем чайнике с крепким сладким чаем и чистом, хрустящем крахмалом бельё постели. А может быть, и о горячем душе, который Алексей собирался непременно принять тотчас по возвращении к себе в гостиницу. Прошедший день был удачным, продуктивным с точки зрения полученных результатов: Макаров считал, что практически разобрался в причинах гибели Павла Гостенина, и теперь собирался изложить своё мнение начальнику отдела. И даже хорошо, что ему не удалось дозвониться в столицу из кабинета полковника Сычёва, — тогда ещё оставались кое-какие сомнения; разговор же с хозяином бара, кажется, расставил все точки над «и». Такой зверь, как Красавчик, не стал бы бросать слов на ветер, и, судя по всему, его конфликт из-за Элины с Пашей Гостениным стал для вспылившего парня роковым. Теперь Алексею, по его твёрдому убеждению, оставалось только выяснить, если удастся, подробности конфликта. В этом ему должны были помочь остававшиеся пока «в запасе» встречи с Маратом Мёд-вецким и той девушкой, которая, по словам Паулы, обмолвилась о том, что московский студент утонул в море отнюдь не по собственной инициативе.

Первое впечатление о пустынности улиц ночного города оказалось ошибочным. Вероятно, просто заведение Игоря Николаевича находилось немного в стороне от наиболее оживлённых кварталов. Приблизившись к центру, Макаров все чаще стал встречать загулявшиеся парочки, троицы и целые компании продолжающих, невзирая на поздний час, веселиться людей. На главной же улице, где, кстати, располагалась и его гостиница, вовсе было многолюдно. Здесь и там сияли яркими цветами вывески ночных баров и кафе, из дверей и окон которых доносились звуки музыки, в абсолютном большинстве случаев отнюдь не способствующей вечернему умиротворению. Сильный ветер, разгулявшийся на море, в сплошном коридоре двух-, трехэтажных домов и деревьев с густыми кронами лишь слегка шевелил ветви зелёных великанов.

До гостиницы оставалось идти метров четыреста. Сначала Макаров, хотя шёл достаточно быстро, по давней своей привычке с интересом разглядывал лица попадавшихся ему навстречу прохожих, отмечая про себя наиболее интересные и стараясь понять, представить, какие чувства могут владеть тем или иным человеком, кого эта поздняя хмельная круговерть закружила случайно, а кто считает ночные походы по развлекательным заведениям обязательной, а то и главной частью своего отдыха. Однако на этот раз занимательное и безобидное развлечение продолжалось недолго. Оглянувшись на углу улицы, возле кинотеатра, чтобы посмотреть, чем закончится попытка не слишком крепко державшегося на ногах мужчины сделать хотя бы несколько шагов по улице под руку с пытавшейся удержать его в вертикальном положении дамой, Макаров заметил словно случайно остановившегося буквально в десяти шагах позади него широкоплечего парня среднего роста. За пару минут до этого плечистый незнакомец, выйдя из какого-то кафе, мельком взглянул на Алексея и целеустремлённо прошёл мимо. Выходило, однако, что парень шёл за ним и остановился, не желая догонять.

Это любопытное явление не могло не заинтересовать Алексея, и он, решив все выяснить, не маскируясь, всем корпусом повернулся назад и посмотрел на плечистого парня. Такое нехитрое действие сразу же дало ожидаемый результат: молодой человек, до того, очевидно, пребывавший в нерешительности, внезапно нашёлся и бросился помогать в очередной раз выскользнувшему из рук своей дамы и осевшему прямо на асфальт мостовой пьяному. Бескорыстная помощь постороннего человека, которому женщина и её кавалер только что были абсолютно до лампочки, привела даму в полное замешательство.

Макаров усмехнулся: как расстроится несчастная, когда через некоторое время её упившийся кавалер будет снова переброшен с сильных рук молодого человека на её хрупкие руки, ибо нежданному спасителю вдруг понадобится, резко прибавив темп, продолжить свой путь. С этой мыслью Алексей повернулся кругом и продолжил путь в прежнем направлении, ускорив шаг. Больше он не останавливался и даже не пытался оглядываться. Макаров и так знал, что плечистый крепыш следует за ним. Интересовал же его единственный вопрос: кто? Кто послал за ним соглядатая и с какой целью? Возникла неприятная мысль: Игорь Николаевич? Тогда все, что говорил хозяин «Золотого краба», — туфта, а он, Алексей, развесивший уши телёнок, сосунок. Но зачем коммерсанту было столь изощрённо лгать? Чтобы побыстрее выпроводить настырного московского милиционера?.. Макаров припомнил весь разговор, лицо Игоря Николаевича… Нет, не похоже, что врал. Или играет — сыграл же в электричке… А может быть, наоборот: не там, а здесь наврал… Времени у него для размышлений было достаточно, подготовился и рассказал сказочку «про белого бычка». И все-таки не похоже, что-то подсказывает: не врал Игорь Николаевич, не врал, по крайней мере, в главном.

Но кто же тогда послал этого мальчика?.. Этого паренька с тугими бицепсами и квадратным лицом, совершенно не умеющего незаметно проследить за человеком… Кто? Кому он, Алексей, начал мешать? Надо разобраться, понять, прежде чем звонить Воронцову. Не доходя каких-нибудь тридцати-сорока шагов до угла гостиницы, Алексей изменил маршрут и уверенно повернул направо, в какой-то тёмный переулок, уходивший вниз, туда, откуда слышался неумолкающий ни на минуту, ровный шум моря.




35


Широкоплечий человек продолжал идти за Алексеем. В каких-нибудь десяти-пятнадцати шагах. Он получил чью-то команду и слепо следовал ей, хотя должен был бы уже по тому, как резко изменил Алексей легко читавшийся первоначальный маршрут, понять: его, незадачливого филёра, ведут теперь, как телка на бойню.

Аллея, по которой шёл Макаров, вела вниз, прямо к светлевшему далеко впереди, на фоне тёмной арки из сплетавшихся над головой крон деревьев, песчаному берегу моря. Там, у моря, могли оказаться нежелательные свидетели. Да и справиться с, мягко говоря, не слабым парнем, внезапно напав, здесь, под сенью деревьев, на идущей под уклон дороге, должно было быть явно легче. Поэтому, убедившись, что в своеобразном зеленом тоннеле, кроме него самого и загадочного сопровождающего, никого нет, Макаров где-то на середине полого уходившего вниз спуска вдруг остановился, круто повернул назад и стал быстро подниматься навстречу шедшему за ним человеку.

Преследователь Алексея не был мастером слежки, а задача, которую поставил перед ним Макаров, была куда труднее той, что предстояла ему чуть ранее, на освещённой центральной улице. Парень растерялся. Ко всему, он не знал намерений Макарова и, очевидно, не знал, как поступить, ведь ясно было, что его заметили. Бог знает, что было в этот момент в голове у молодого человека, но Алексей и не думал об этом — он просто пытался привести его хотя бы на время в замешательство и растерянность и, следовательно, заставить потерять сосредоточенность, готовность к отпору. Это ему удалось. Широкоплечий парень не нашёл ничего лучшего в создавшейся ситуации, как остановиться и, уперевшись в асфальт дороги широко расставленными ногами, скрестив на груди руки, в упор уставиться на Него.

Не самая лучшая поза для негласного наблюдателя!.. Макаров понял, что от него ожидают каких-то агрессивных действий, и, следовательно, он должен показать полное отсутствие таковых.

Парень сверлил Алексея взглядом, пытаясь предугадать, что же последует дальше. Может быть, он ждал какой-нибудь грубой выходки, протеста, требования объясниться…

Но Алексей обманывал ожидания готового ко всему человека. Он был совсем бесконфликтен, спокоен, он не хотел выяснять отношения и, приближаясь с каждым шагом к преследователю, показывал, что… не видит его, в упор не видит и вообще не понимает, что тот вёл его продолжительное время. Подойдя к стоявшему в вызывающей позе парню, Макаров даже взял немного влево, ссутулив плечи, опустив глаза и явно показывая, что собирается даже не пройти, а прошмыгнуть (мышкой прошмыгнуть!) мимо.

Вот от человека в белой майке его отделяет уже всего два шага, и Макаров видит напрягшиеся ноги, скрещённые на груди руки со вздувшимися буграми мышц, плоский, подобранный живот… Ещё шаг: сейчас они поравняются; Алексей по-прежнему не смотрит парню в лицо, хотя и поднял глаза от земли, — упорно глядит мимо него, на падающий издалека, с улицы, на тёмную аллею бледный свет фонарей.

«Интересно, почему здесь, на дороге, ведущей на пляж, к морю, не предусмотрено освещения? — мелькнуло в голове у Макарова. — А может, просто забыли включить?.. Сейчас, сейчас ты узнаешь, что я хочу», — это он уже мысленно обращается к мощному, хотя и невысокому человеку, продолжающему оставаться на прежнем месте. Вот они уже поравнялись, и тот чуть повернул к Алексею голову, но Алексей спокойно шагает мимо него. Кажется, ему совсем не интересен уставившийся на него незнакомый человек, не интересен…

«Пора», — сделав очередной шаг правой ногой, Макаров поднимает левую для очередного, но вместо того, чтобы опустить ступню на асфальт, резко бьёт ею стоящего на прежнем месте парня под коленку, точно по сгибу левой ноги, лишая его устойчивости. Затем, резко крутанувшись на месте, — у него более выгодное положение: на пологом склоне он стоит чуть выше, — Алексей с плеча, без замаха, наносит с разворота успевшему полуобернуться человеку удар кулаком в лицо. Инерция столь сильна, что больше ничего уже не надо: как бы ещё не пришлось оказывать несчастному медицинскую помощь. Кулак Макарова попал парню точно в нижнюю челюсть, по центру, и это буквально снесло его с места — сделав два-три неверных шага вниз на полусогнутых ногах, недавний преследователь рухнул на асфальт.

Дальше уже все было просто, как на тренировке по боевому самбо. Через мгновение Алексей уже сидел верхом на лишившемся чувств здоровяке и скручивал ему руки за спиной его же брючным ремнём. Оставалось привести его в чувство и выяснить, кто организовал слежку. Макаров встал с шевельнувшегося под ним мужчины и, взяв его одной рукой за воротник, а другой за пояс брюк, резко потянул вверх.

— Вставай, дорогой, поговорим, — сказал он, поднимая не опасного больше человека в вертикальное положение.

— Сука… — пробормотал тот окровавленными губами.

В этот момент сверху, со стороны улицы, послышался слабый звук, похожий на звук мотора подъезжающей машины. Это казалось невероятным, ведь ещё десяток секунд назад, когда Макаров только готовился к нападению, тёмная аллея, ведущая по обрывистому склону к морю, была совершенно пуста, теперь же… Алексей быстро обернулся.

Машина подъезжала с выключенными фарами, но, когда Макаров обернулся, в глаза ему ударили два ярчайших столба света. Моментально среагировав, Алексей схватил своего недавнего преследователя за майку на груди и рванул за собой в сторону, к бетонному парапету. Он думал о том, чтобы из подъезжавшей машины не разглядели окровавленного лица парня, и потому не сразу осознал, что машина повернула в ту же сторону, куда попытался отступить он сам и куда тащил за собой человека в белой майке. Когда же понял, что автомобиль-убийца рыскает по дороге вслед за ним, было поздно. Макаров ещё попытался запрыгнуть на достаточно высокий бетонный парапет, отделяющий асфальтовую полосу дороги от крутого, уходящего вниз, поросшего растительностью склона, но не успел завершить движение — может быть, потому, что все ещё держал за грудки стоявшего рядом человека Сильнейший удар сбоку по бёдрам подбросил его вверх, оторвал от земли, и, ударившись спиной и затылком о что-то твёрдое, Алексей почувствовал, что без всякой надежды на спасение валится в сплошную чёрную пустоту.




36


Первое, что он услышал, очнувшись, был ровный, однообразный шум морских волн. Первая мысль, несмотря на боль в позвоночнике при попытке приподняться, — ЖИВ, ЖИВУ…

И он действительно был жив и даже, кажется, ничего себе не сломал при падении. Когда Макаров все-таки сумел сесть, а затем, держась за ствол росшего рядом дерева, поднялся на ноги, его пронзила чудовищная, но вполне знакомая (как, например, при радикулите) боль в пояснице и в шейном отделе позвоночника. Алексей радикулитом не страдал, но подобные болевые ощущения были знакомы ему: однажды, ещё курсантом милицейской школы, он, возвращаясь домой после занятий, пытался догнать выхватившего у женщины сумку вора и, поскользнувшись в новых хромовых сапогах на обледенелых ступенях подземного перехода, не удержался на ногах. Поэтому теперь Макаров и знал наверняка, что позвоночник его цел; ведь тогда, той холодной зимой четырнадцать лет назад, он, не обращая внимания на боль, сумел-таки догнать преступника, скрутить его и сдать сотрудникам метрополитеновского отдела милиции. Сильная боль в спине была забыта уже через пару недель. Сейчас, конечно, он был старше на четырнадцать почти лет, но признаков старческой немощи капитан не замечал и о том, что в результате падения с обрыва у него могут быть серьёзные повреждения, даже не подумал, как не подумал и о том, как ему вообще удалось уцелеть, не сломать шеи, скатившись с крутого обрыва.

Чтобы сориентироваться и побыстрее окончательно прийти в себя, Макаров огляделся по сторонам. У моря, несмотря на отсутствие какого-либо освещения, было светлее. Прямо перед Алексеем, чуть дальше, за неширокой полосой травы виднелось ограждение набережной, за ним угадывался белый песок пляжа и ещё дальше, до самого горизонта, — тёмное, неспокойное в эти ночные часы море. Позади же него уходил вверх поросший растительностью обрыв. Прямо над головой Макарова чернели поднимавшиеся по его склонам тёмные, едва различимые в общей слегка шевелящейся от ветра массе, деревья и кустарники. Тонкий ствол одного из деревьев был сломан пополам, и его крона висела буквально в полутора-двух метрах выше Алексея, под ногами же у себя он разглядел множество сломанных, смятых веток и листьев.

Дорога наверх, по которой он спускался и с которой затем был сброшен под откос подъехавшим незаметно автомобилем, должна была находиться где-то правее. Макаров прикинул угол её наклона и решил, что находится, должно быть, метрах в сорока от её начала. Надо было выбираться, и, слегка отряхнувшись — пытаться приводить себя в порядок в темноте было бесполезно, — Алексей пошёл туда, где должна была начинаться знакомая тёмная аллея, ведущая в город.

Ему не давала покоя все та же мысль: кто? Кто следил за ним и кто затем попытался убить, даже не пощадив посланного соглядатая?.. Почему? За что? Об этом можно было, конечно, догадываться, строить предположения, но вариантов было несколько, и отдать предпочтение одному из них при отсутствии каких-либо фактов да ещё с не слишком ясной после падения головой очень трудно…

Асфальтовая, окружённая каменным парапетом дорога была пустынна. Как тёмная труба, на одном конце которой находится источник света, она хорошо просматривалась снизу вверх почти вся. Совсем скоро Макаров оказался на месте, где его вместе со связанным им человеком сбила машина. Найти это место было легко: на тёмном асфальте, возле каменного ограждения, виднелась чёрная лужа. «Кровь», — безразлично подумал Макаров, машинально осмотрел себя с ног до головы, не нашёл никаких повреждений и тут только вновь вспомнил о том, кого до последнего момента, до столкновения с машиной, держал за майку на груди. Кровь на асфальте, конечно, принадлежала этому несчастному, кому же?.. Та, которой было перепачкано его лицо, засохшая, была другой, её было гораздо меньше, так как вытекла она из небольших ссадин на его голове и лбу и из разбитого при падении носа.

Алексей задумчиво остановился над тёмным, разлившимся по асфальту пятном. «Завтра отдыхающие по дороге на пляж будут, ужасаясь, обходить его по максимальному радиусу. Кровь ни с чем не перепутаешь… Но где же, интересно, труп?..» — Макаров не сомневался, что несчастный — неумелый шпион — погиб. «А может быть, те, в машине, забрали его, отвезли в больницу?» — подумал он и оглянулся по сторонам.

Взгляд его упал на ободранный на достаточно большой высоте от земли ствол дерева, росшего сразу за парапетом. «Ага, — подумал Алексей удовлетворённо, — вот обо что я, кажется, ударился головой. Это ещё ничего, это не камень или железо — древесина штука мягкая, потому и башка цела…» Он подошёл к парапету и глянул вниз: сразу за деревом шёл почти вертикальный обрыв с тонкими ствола ми молодых деревьев и кустарниками, цепляющимися за его склоны. Внизу растительность становилась несколько гуще, а обрыв более покатым. Макаров покачал головой: если бы кто-то ему сказал за полчаса до происшедшего, что можно свалиться отсюда или спрыгнуть — и уцелеть, он бы решил, что этот человек большой фантазёр.

Выбравшись наверх, в город, Макаров решил сразу же пойти в гостиницу, вымыться, привести себя в порядок и только потом подумать, надо ли срочно что-то предпринимать или лучше подождать до завтра. Впрочем, вскоре мнение его изменилось: затея войти в освещённый холл гостиницы в теперешнем виде, представ перед портье с перепачканным кровью лицом, в разорванных во многих местах пиджаке и брюках, ему не нравилась. Инициативный и исполнительный старик вполне мог сейчас же позвонить в милицию или вызвать «скорую помощь». Подумав об этом, Макаров пожалел, что сразу пошёл наверх, а не спустился к морю, чтобы по крайней мере умыть лицо.

Несколько минут ушло на то, чтобы сообразить, где найти подходящее место для приведения себя в порядок. Неожиданно осенило отправиться в уже знакомый «Охотничий домик» и попросить умыться у ночной уборщицы или дежурной. Но как раз в этот момент разглядывание окон, находящихся вокруг зданий, подсказало Алексею другой, более подходящий вариант, в освещённых в ночи бледным светом люминесцентных ламп больших окнах двухэтажного блочного здания, кажется, комбината бытового обслуживания, он увидел мелькнувший туда и обратно странно знакомый сутуловатый силуэт мужчины в белом халате.

Пляжный фотограф. Это был он, виденный Макаровым накануне на пляже невзрачный очкастый парень. Алексей сразу вспомнил, кому могла принадлежать полуюношеская-полумужская фигура, даже не успев дойти до двойной широкой двери комбината бытового обслуживания. Он же даже успел вчера поговорить и о чем-то условиться с парнем. Этого показалось Алексею вполне достаточно, чтобы явиться незваным гостем в фотомастерскую, находившуюся на втором этаже, и попросить помощи. «По крайней мере у него должна найтись чистая тряпка и вода», — подумал Макаров и, открыв оказавшуюся незапертой входную дверь, уверенно направился через большой холл к лестнице, ведущей на второй этаж.




37


На верхнюю площадку лестницы, своеобразный балкончик над холлом, с каждой из сторон выходило по две двери. Слева одна была не заперта, приоткрыта; из узкой щели между нею и притолокой ярко-белой изогнутой канцелярской скрепкой-полосой падал на слабо освещённый уличными фонарями паркетный пол площадки отблеск горевших в комнате за дверью ламп.

Потоптавшись в нерешительности возле двери — бог знает, какой будет реакция на незваное вторжение в столь поздний час, — он постучал костяшками пальцев по блестевшей в темноте эмалированной поверхности двери. От хорошо различимого в полной тишине громкого стука дверь слегка шевельнулась, но изнутри не донеслось ни звука. Что ж, раз не открыли — очевидно, не слышат. Макаров осторожно открыл дверь и сделал шаг вперёд.

Большая, площадью не менее тридцати метров комната с голыми, крашенными до половины зеленой краской белёными стенами была ярко освещена стандартными лампами дневного света По стенам её были во множестве развешаны разнокалиберные — от маленьких, таких, какие делают на документы, до огромных, в рост взрослого человека, — фотографии. В дальнем углу комнаты виднелась плотно закрытая дверь, ведущая, вероятно, в какое-то смежное помещение. В правом, противоположном от того, находилось множество интересных вещей — ширмы из занавесочной ткани, большие картонные или фанерные крашеные щиты, стулья со скамейками. Один из стульев, с красной бархатной обивкой и изогнутой спинкой — очевидно, из какого-то антикварного гарнитура, — стоял посередине небольшой свободной площадки, окружённой по периметру двумя или тремя осветительными приборами на высоких стойках, а перед ним — квадратный, из светлого дерева ящик со свисающей сзади чёрной тканью, на высокой треноге — непременная принадлежность любого уважающего себя профессионального фотоателье, стационарный дедушка-фотоаппарат.

Представшее глазам Макарова ателье не было совсем уж обычным, это была какая-то смесь обычного фотоателье со студией художника. Вместо обязательного для первого стола приёмщицы с барьерчиком стояли столы совершенно иного предназначения — с наваленными на них в большом количестве использованными плёнками, какими-то фотоснимками, пакетами от фотобумаги, разноцветными пакетиками из-под химикатов, ванночками и баночками, какими-то приборами, термометрами, лампами и ещё бог знает чем; по полу, как полагается в обычном фотоателье, были расстелены красные ковровые дорожки, на которые местами осыпался с потолка мел. Здесь же, как в студии фотохудожника, присутствовал круглый подиум, на котором, при подборе соответствующего заднего плана из стоявших в обилии у стен довольно приличного вида ширм, наверное, можно было работать с фотомоделями. Впрочем, это была всего лишь точка зрения далёкого от тонкостей фотографии Макарова.

Возле входной двери, где остановился Алексей, по правую руку от него, стоял широкий диван, достаточно дорогой и совсем, в отличие от прочей мебели, не старый. Он выглядел настолько респектабельно, что просто казался чужеродным элементом в этом запылённом рабочем помещении. На нем валялась смятая бархатная подушечка, а на круглом журнальном столике, стоявшем рядом, дымился в пепельнице окурок. Поверхность дивана была слегка примята: похоже, кто-то лежал здесь всего несколько минут назад. Ещё в комнате-студии находилось старое широкое кресло, два больших зеркала на стенах и на столике возле окна — электрическая плитка с чайником и алюминиевая кастрюля.

Заметив стоявший на конфорке переносной плитки чайник, Алексей воодушевился — он надеялся обнаружить где-нибудь поблизости и столь необходимый ему кран с водой. Однако такового в комнате не обнаружилось. Наверное, он находился за закрытой дверью в углу — не может же фотолаборатория обходиться без собственного источника воды?

Алексей решил постучать в закрытую дверь, располагавшуюся в дальнем углу, — вероятнее всего, хозяин, знакомый по вчерашней встрече на пляже парень-фотограф, ушёл именно туда. Макаров решительно двинулся к двери, но, подойдя к ней, стучать вдруг передумал. Он решил не беспокоить работающего, вероятно, человека и немного подождать, пока он снова не появится в комнате.

Посвятив несколько минут изучению с помощью висевшего неподалёку от закрытой двери зеркала своей не слишком презентабельной после падения внешности, Алексей перешёл к осмотру развешанных по стенам студии фотографий. В основном это были пляжные снимки, вероятно, наиболее удовлетворившие своим качеством фотографа и потому удостоенные особой чести быть увеличенными и размещёнными на стенах его святилища. Попадались и снимки натурщиц, моделей, заснятых на подиуме в ателье. Девушки выглядели прекрасно, под стать был и фон — то ли с помощью особого подбора освещения, то ли с помощью специальных ширм и занавесей фотографу удалось создать полную иллюзию того, что снимки делались не здесь, в этой убогой, в общем, комнате, в банальной серой обстановке, а, например — на освещённой со всех сторон прожекторами эстраде ночного клуба, посреди тёмного огромного зала. Догадаться, что все-таки делалось это чудо здесь, в студии, позволяли знакомые очертания невысокого круглого подиума, на который Макаров несколько раз невольно оглядывался, рассмотрев очередную такую фотографию. Ей-богу, если бы не совершенно определённая форма возвышения, на котором лежали, сидели или стояли, в зависимости от замысла фотографа, натурщицы, поверить до конца в необыкновенное преображение окружающего пространства было бы довольно трудно.

Рядом были развешаны различные портреты, выполненные, видимо, с помощью установленного в углу на треноге стационарного аппарата. Эти портреты также были отлично выполнены и не давали ни малейшего повода усомниться в том, что сделаны они в очень дорогом, респектабельном ателье, а уж никак не в этой, весьма непритязательной по обстановке, студии.

Алексей поймал себя на мысли о том, что великолепно выполненные фотографии как-то не вяжутся с тем сутулым и невзрачным пареньком на пляже, но затем вспомнил необычные слова о качестве снимков, сказанные им, и подумал, что все может быть, по крайней мере — что у этого очкастого парня, судя по всему, достаточно большие амбиции, это уж несомненно… Спокойное течение мыслей Макарова внезапно прервалось, когда взгляд его, продолжая скользить от одной фотографии к другой, неожиданно наткнулся на портрет человека, с которым он сначала столкнулся в стриптиз-баре из-за Паулы, а затем встретил его в форме таможенника на Калининградском вокзале. Вспомнилось: безусловно, очень обиженный — в памяти всплыл буквально буравивший его, когда он с бригадиром шёл по коридору вокзала, взгляд таможенника, — мужчина не только не появился на перроне, куда Алексей приглашал его, но и вообще исчез из поля зрения. Эта внезапная мысль по непонятной причине опять воскресила тот же, терзавший Макарова вопрос: КТО? Кто послал за ним соглядатая, а затем, возможно, увидев, что тот с задачей не справился, решил отправить Алексея и даже, коль уж так вышло, своего человека прямо на тот свет? «Так, может, причина, над которой ты ломал голову, не в предпринимаемом тобой расследовании, а в банальной обиде, ревности? — подумал, усмехнувшись, Макаров. — Обида тоже страшная вещь. С совершенно непредсказуемыми последствиями…»

Продолжая ломать голову, так и не отыскав ответа на свой вопрос, Макаров двинулся дальше вдоль неровных рядов фотоснимков. Слева от него тихо открылась дверь и послышались негромкие шаги.

— Нравится? — услышал Алексей знакомый ломкий голос, в тишине мастерской прозвучавший, казалось, как-то вкрадчиво.

— Господи, как тихо вы подошли, — вздрогнул, притворяясь застигнутым врасплох, Макаров. Он быстро обернулся и внимательно посмотрел на стоявшего у него за спиной тщедушного, некрасивого парня с бледным лицом, в роговых очках на длинноватом прямом носу. Голова его была не совсем правильной формы и казалась несколько большеватой для тонкой, мальчишеской шеи, спутанные тёмные волосы свисали неровными, жёсткими прядями на виски и невысокий, прыщавый лоб. — Вы меня испугали…

— Правда? — усмехнулся, очевидно, специально подошедший к нему сзади и находившийся буквально в метре от Алексея худой полумальчик-полумужчина и передёрнул плечами, не вынимая из карманов не очень свежего белого халата глубоко засунутых туда рук. Чёрные небольшие глаза его, выражения которых за толстыми линзами очков было не разобрать, буквально ощупывали лицо ночного гостя. — Надо избегать мест, куда вас не приглашали, и все будет в порядке, — произнёс он слегка высокомерно. — Впрочем, раз уж пришли… что вы хотели? — нестабильный голос пляжного фотографа был очень спокойным.

— Да, извините за вторжение, — миролюбиво сказал Макаров. — Понимаете, — он провёл пальцами от щёк к подбородку, — со мной случилась неприятная история — стычка с одной подгулявшей компанией, и вот результат… Теперь я опасаюсь, что в моем нынешнем виде меня просто не пустят до утра в гостиницу.

— Так… — сухо произнёс пляжный фотограф.

— Я случайно заметил вас в окне, — продолжал объяснять Макаров, — узнал… Ну и решил, что вы, может быть, не откажете мне в возможности умыться и дадите какую-нибудь более-менее чистую и сухую тряпку, чтобы я мог вытереться и привести себя в порядок.

Некоторое время парень пристально смотрел на Алексея и молчал. Он словно размышлял. Макаров не мог до сих пор понять, помнит фотограф, что они уже накануне встречались, или нет. Наконец тот что-то решил.

— Ладно, — сказал он неохотно, — вот ключ… Кажется, вы не похожи на человека, который может его прихватить с собой, — вытащив из кармана левую руку, фотограф протянул Макарову ключ на длинной цепочке. — Выйдете из студии, — пояснил он, — там, на площадке, с этой же стороны балкона, соседняя дверь… Там туалет, есть умывальник и, по-моему, какое-то полотенце… Приведёте себя в порядок, потом, если меня здесь не будет, стукнете пару раз в ту дверь, — он качнул головой назад, указывая на дверь в углу, из которой недавно появился. — Ещё какие-нибудь просьбы или вопросы есть?.. — спросил он отрывисто и как будто с презрительными нотками в голосе, и Макаров снова не смог понять, узнал его фотограф или нет.

«Не настолько же я изменился со вчерашнего дня, к тому же у него должна быть хорошая зрительная память…» — подумал он и, не дожидаясь повторного приглашения, повернулся кругом и пошёл туда, куда ему сказали.




38


В туалете было чисто и нашёлся не только столь необходимый Макарову умывальник, не только обещанное ему полотенце, но и довольно приличный кусочек розового душистого мыла. Если добавить к этому ещё то, что на выложенной белым, сверкающим кафелем стене висело большое зеркало, а у Алексея всегда имелась при себе расчёска, легко будет представить, что уже через каких-нибудь десять минут он приобрёл такой вид, в котором ему не стыдно было не только выйти вновь на пустынную улицу ночного города, но и войти затем в ярко освещённый круглые сутки вестибюль гостиницы.

Макаров провёл в последний раз расчёской по волосам, располагая чёлку таким образом, чтобы прикрыть наиболее заметную из полученных при падении ссадин, находившуюся на его левом виске, и, взявшись за ручку, хотел открыть дверь и выйти из туалетной комнаты. Однако движение его так и осталось незавершённым: приоткрыв её, он услышал хлопок входной двери здания, мужские голоса и затем шаги по лестнице. То, что говорили мужчины, заставило Макарова прикрыть, оставив лишь едва заметную щель, дверь туалета и быстро повернуть располагавшийся на стене выключатель.

— Эдик, — крикнул кому-то, оставшемуся внизу, только что вошедший в здание комбината и поднимавшийся по лестнице человек, — подежурь у входа, никуда не отходи, чтоб кто-нибудь не впёрся случайно.

— Хорошо, Андрей, — откликнулись снизу.

— Давай, смотри, я через пять минут буду, с Алькой только переговорю, и сразу едем.

Через пару секунд Макаров увидел лицо поднимающегося на второй этаж человека, голос которого показался ему очень знакомым. Из тёмного помещения туалета даже в слабо освещённом холле не составляло труда узнать того, с кем вчерашней ночью он имел стычку в стриптиз-баре. Встреча с ним теперь, когда внизу того поджидали дружки, была бы для совсем недавно перенёсшего падение с высоты метров в пятнадцать и до сих пор ощущающего затухающую боль в позвоночнике Алексея совершенно некстати, поэтому, затаившись, он подождал, пока не отзвучали шаги, и только тогда снова осторожно приоткрыл дверь. Высокого мужчины с зализанными назад волосами на лестничной площадке к этому моменту уже не было, зато была открыта — о чем свидетельствовала падавшая на тёмный пол площадки второго этажа яркая полоса света — дверь, ведущая в студию пляжного фотографа.

Решившись, Макаров осторожно вышел на площадку. Два тихих быстрых шага вдоль тёмной стены, чтобы случайно не заметили от входа в здание, и он — возле двери студии. Темноволосый таможенник как раз в этот момент подошёл к противоположному концу комнаты и стукнул два раза Примерно через полминуты дверь приоткрылась, показалась голова фотографа. При виде стучавшего на лице его появилось удивлённое выражение.

— Ты чего, Андрей? — спросил фотограф чуть громче, чем требовалось, вероятнее всего, именно от удивления, поэтому Макаров хорошо расслышал вопрос. — Что случилось?

— Выходи, выходи, — нетерпеливо сказал вызвавший его мужчина. — Совет нужен…

— Какой ещё совет? — немного визгливым, недовольным голосом сказал фотограф. — Опять влез в историю?.. Из-за бабы небось?.. — спросил он по-прежнему стоявшего к Макарову спиной человека и, выйдя из лаборатории, встал перед прикрытой дверью, скрестив на груди руки. — Чего тебе ещё надо от меня, денег?.. Мало я тебе даю?.. Сколько раз тебе говорить, купи, в конце концов, всего, чего тебе не хватает… Бабу надо, купи бабу, мужика — мужика, они же все продаются, как тебе ещё объяснять?..

— Ну ладно, ладно тебе, Алик, хватит упрекать, я все понимаю… учту, — неожиданно заискивающим, не сочетающимся с его внешностью тоном произнёс вчерашний неприятель Макарова. — Я же к тебе за помощью пришёл, за советом, голова твоя нужна…

— Голова ему нужна!.. Потому что своей нет, потерял в очередной раз, — фотограф заложил руки в карманы халата, точно так, как он проделывал уже это, разговаривая с Макаровым, и сделал пару шагов вперёд, от двери, мимо стоящего перед ним парня. Тот был на много шире его в плечах и выше ростом, поэтому трудно было поверить, что он нуждается в помощи маленького странного человечка. Однако это было, очевидно, так. — Ладно, с чем ещё пришёл?.. — проговорил очкарик ворчливо. — Говори, что там у тебя, быстро… — расслышал Макаров, отодвигаясь от дверного проёма, так как фотограф продолжал медленно двигаться в его сторону и смотрел в этом же направлении.

Некоторое время вообще больше ничего не было слышно: похоже, собеседники стали говорить тише, а затем, когда Макаров собрался было снова заглянуть в приоткрытую дверь, он отчётливо услышал вдруг приближавшиеся к нему шаги, и пришлось срочно ретироваться обратно в туалетную комнату.

— А там надёжно будет? — долетел до Алексея обрывок сказанного высоким мужчиной, произнесённый в тот момент, когда он и фотограф выходили из студии на лестничную площадку.

— Да, я слышал от начальника строительства, когда он приводил ко мне фотографировать дочь, — средств из Москвы не ожидается, и стройку заморозили до следующего лета, — уверенно ответил фотограф.

— Отлично, значит, если мы его там похороним…

— Не найдут, — убеждённо закончил за него фотограф, — а до следующего лета уже одни кости останутся… Давай, Андрей, — сказал он, стоя возле двери студии в той же, что и прежде, излюбленной позе с глубоко засунутыми в карманы халата руками, — везите его туда, бросьте в котлован и землёй не забудьте присыпать…

— Зачем, ты же сказал, там территория охраняется, никто не ходит?..

— Не ходит-то не ходит, но на всякий случай осторожность не помешает. Сколько раз тебе это повторять, смотри — ты же на этом постоянно горишь, только успеваю выручать… Ладно, — неожиданно сменил фотограф тему, — когда тебе на дежурство?

— Завтра, — ответил высокий и вдруг спросил: — Ты что это, Алик, туалет забыл запереть?.. — Сердце Макарова замерло, он быстро отступил в сторону.

— Гляди, пьяница какой-нибудь забредёт, — продолжал знакомый фотографа, — дверь-то внизу открыта… — Он подошёл к двери туалета и толкнул её. Открывшись до половины, она спрятала за собой Макарова Ярко вспыхнул свет. Алексей чувствовал, что укрытие его совсем ненадёжно, за тонкой дверной панелью стоял его враг и осматривал небольшое помещение. Макаров приготовился к отпору.

«Пускай только, — подумал он, — этот ублюдок заглянет за дверь — узнает, что может быть гораздо больнее, чем ему было вчера. А фотограф?.. Черт… С ним разберёмся после, посмотрим, как себя поведёт, хотя — я же слышал их разговор». Макаров отдавал себе отчёт, что, возможно, придётся вслед за высоким нейтрализовать и фотографа. «Но ведь тот, что внизу, непременно услышит шум и…»

— Вот скотина, унёс-таки ключ! — услышал Макаров сердитый голос подошедшего к продолжающему стоять в дверях туалета таможеннику фотографа. — А приличный с виду мужик был…

«Ну давайте же, ребята, не тяните, пока вы оба тут, рядышком!» — мысленно попросил Макаров, не веривший, что удастся избежать столкновения. Но стоявшие у двери не торопились.

— А ты что, пустил кого-то с улицы? — спросил фотографа таможенник, по-прежнему не трогая двери, за которой стоял в напряжённом ожидании Алексей.

— Слава Богу, помещение ещё не загадил, — уклонился явно не захотевший отвечать на заданный пренебрежительным тоном вопрос фотограф. — Пошли отсюда, — сказал он, и Макаров услышал, как щёлкнул выключатель. Комната погрузилась в темноту, дверь закрылась.

В следующий раз Макаров открыл её только после того, как звуки голосов, доносившиеся с лестницы, стихли. Выходить было нельзя, даже совсем не лишняя предосторожность могла его не спасти: оказалось, что фотограф и его приятель вовсе не ушли, а стоят буквально в десятках сантиметров от двери туалета, у перил лестничной площадки. Видимо, эта, завершающая часть их разговора, была секретом и для того, кого таможенник оставил присматривать за входом в здание, — говорили теперь приятели почти шёпотом. Алексея спасло лишь то, что, когда он решил выйти, собеседники стояли боком к нему и, увлечённые важным разговором, не обратили внимания на открывшуюся дверь. Судя по всему, беседа их уже заканчивалась.

— Запомнил?.. Послезавтра… Московский поезд, утренний, кажется, восьмой вагон… или девятый… — быстро говорил фотограф свистящим шёпотом. — Определишься сам… Бочкарёва… Да, белые волосы, полноватая, с меня ростом, — ответил он на вопрос таможенника, который Макаров не расслышал. — Ну все, действуй… до послезавтра. Смотри, чтоб все чётко было, как часы, иначе избавлюсь от тебя, учти, найду другого, более толкового, меньше будет хлопот… — сердито произнёс фотограф, подчёркивая лишний раз своё лидерство. — Все, действуй и в десять вечера послезавтра у меня. Разошлись, — закончил он и протянул своему собеседнику руку для пожатия.

Макаров осторожно прикрыл дверь.

Когда он снова открыл её, на лестничной площадке было темно, а с улицы доносился звук работающего мотора. Через минуту машина отъехала.

Макаров быстро спустился по ступенькам лестницы в холл, открыл дверь здания и вышел на пустынную ночную улицу. С одной стороны, вопросов вроде бы стало поменьше, а с другой — количество их несомненно возросло. Но это, как ни странно, радовало.




39


Как правило, человек далеко не сразу способен в полной мере оценить информацию, полученную в сжатые сроки и в экстремальных условиях. Особенно когда её много и требуется для полного понимания сопоставить её с уже известной. Примерно в таком положении оказался лунной летней ночью Алексей Макаров, случайно, в общем, заглянувший в мастерскую фотографа и в результате узнавший многое из того, чего никак не предполагал узнать так скоро. Поэтому совсем не удивительно, что, дойдя до гостиницы, он вдруг быстро развернулся и, вновь миновав расстояние, отделявшее отель от комбината бытового обслуживания, решительно вошёл в знакомую двустворчатую дверь, чтобы во второй раз за такой короткий промежуток подняться в фотостудию.

И опять в большой, безалаберно обставленной комнате-студии никого не было. И так же, как тогда, когда Макаров появился здесь в первый раз, была приоткрыта дверь на лестничную площадку и по-прежнему висел там, где Алексей его оставил, уходя, на дверной ручке, подвешенный на длинную цепочку, — ключ от туалетной комнаты. Увидев его на месте, Алексей испытал чувство облегчения и почти окончательно уверился в успехе предпринятой им затеи.

Подхватив ключ с дверной ручки, он весе-до крутанул его, наматывая цепочку на указательный палец, потом повторил вращение в обратном направлении, снова тем же быстрым движением закрутил цепь по часовой стрелке, так что ключ с самого длинного радиуса вращения перешёл на самый короткий и затем оказался зажатым между указательным и большим пальцами правой руки. Совершая эти незамысловатые манипуляции с ключом, Алексей как раз успел пересечь большую комнату-студию и зажатым между пальцами ключом дважды уверенно стукнул в запертую дверь, за которой должен был теперь, по его расчётам, находиться пляжный фотограф.

Через несколько секунд за дверью послышался шорох, потом быстрые лёгкие шаги и, наконец, звук поворачиваемого в замке ключа

Бледное лицо выглянувшего из кромешной темноты за дверью («Значит, все-таки лаборатория», — подумал Макаров) фотографа выглядело весьма удивлённым.

— Чего… — начал он, несмотря на удивление, практически без паузы, необходимой для обдумывания неожиданного явления, но Макаров не собирался отдавать должное его крепким нервам и перебил.

— Прости, дружище, — сказал он, беспечно улыбаясь, — ты как в воду глядел, когда предупреждал, — я и правда забыл вернуть тебе ключ. Представляешь, прихожу в гостиницу и тут только задумался, что это за ключ я верчу на пальце?.. — Макаров добродушно посмотрел в маленькие темно-карие глаза-буравчики, понять выражение которых по-прежнему было совершенно невозможно. — В общем, освежился и все из головы долой, извини. Утащил нечаянно…

— И дверь не запер, — ровным тоном под сказал фотограф.

— Да-да, братишка, конечно, — охотно со гласился Макаров, — а как же иначе: если бы я её запер, то и ключ бы не унёс с собой, а так, видишь… — он, рассмеявшись, крутанул цепочку от ключа вокруг пальца.

— Ладно, — спокойно и холодно сказал фотограф, — забудь. Давай ключ, — он протянул Алексею вытащенную из кармана правую руку в резиновой жёлтой перчатке, — запер?

Внезапно Макаровым овладело странное чувство: фотограф разговаривал с ним тем же высокомерно-пренебрежительным тоном, каким недавно говорил с таможенником, знакомым Паулы. Он словно знал себе цену, других же, окружающих его людей (может быть, не всех, но Алексея с некоторого момента — точно) оценивал гораздо ниже. Над этим стоило подумать. Впрочем, в данном случае Макарова устраивало, что его не принимают всерьёз.

— Что? — переспросил он.

— Я говорю, теперь-то дверь запер?.. — уточнил парень.

— Ах, это… Нет, забыл. Точно забыл, сейчас схожу… — Алексей сделал вид, что собирается повернуться, продолжая исполнять избранную сначала роль безалаберного простака.

— Не стоит, я сам закрою, позже, — нетерпеливо остановил его фотограф, все ещё держа открытой кисть правой руки в ожидании ключа.

Отмотав цепочку обратно, Макаров передал ему ключ и сказал:

— Я хотел бы ещё кое о чем тебя спросить, если можно… — Парень кивнул, повернулся, закрыл дверь, ведущую в лабораторию, и, слегка приподняв вверх подбородок (Макаров уже заметил, что это его любимое положение головы), молча, как бы немного свысока, хотя и был ниже ростом, уставился на Алексея своими непроницаемыми глазами. — …Да, я хотел спросить, — продолжил Макаров, — помнишь, мы с тобой вчера разговаривали, на пляже?.. — Фотограф никак не отреагировал на его слова, глаза за толстыми стёклами очков оставались совершенно безразличными. — Ты должен помнить… — пытаясь расшевелить его, заметить хоть какую-то реакцию на свои слова, повторил Алексей.

— Какая разница, давай покороче, — сухо перебил его пляжный фотограф. Но Макаров не хотел говорить покороче. Ему обязательно хотелось проверить свою догадку и, кроме того, подготовить основу для следующего визита в фотомастерскую. Поэтому он все так же упорно начинал «танцевать от печки».

— Да, — сказал он, не обращая внимания на замечание очкарика, — значит, тогда напомню: когда мы вчера… нет, — он посмотрел на часы и увидел, что они показывают половину третьего ночи, — все-таки позавчера… Когда мы позавчера виделись с тобой на пляже, ты обещал сфотографировать меня у воды вот в таком виде, — Алексей быстро отошёл от двери, возле которой стоял фотограф, и двинулся вдоль стены, разглядывая на ходу множество висевших на ней снимков. — Вот, — воскликнул он, добравшись до серии кадров, сделанных на пляже, и собираясь найти знакомый, с выходящей из воды в сонме блестящих на солнце брызг женщиной, но внезапно наткнулся на не замеченный в прошлый раз снимок Элины, — вот такой, — быстро скорректировал своё указывающее движение рукой Алексей и ткнул пальцем в него. Фотограф отошёл от двери и не спеша приблизился к нему.

— Да, я помню, — как бы нехотя произнёс он, остановившись в полуметре левее Макарова и рассмотрев, куда именно показывает потенциальный клиент. Некоторое время взгляд пляжного фотографа был прикован к снимку — казалось, он что-то вспомнил, но в тот момент, когда парень заметил, что Алексей следит за ним, он неожиданно быстро перевёл взгляд на ночного гостя.

— Ну что вам ещё надо? — произнёс он с заметным раздражением в голосе. — Не надо трогать фотографии руками. Хотите сделать такой снимок, приходите, если будет солнечная погода, с десяти до одиннадцати утра к старому пирсу. Но это будет стоить дороже, чем обычные снимки… Что ещё?!

Алексей улыбнулся. Он хотел показать добродушную открытость, но на самом деле был искренне рад тому, что сумел-таки наконец вывести загадочного щуплого человечка из равновесия. Теперь можно поразмыслить над тем, почему фотографу так не понравилось его, Макарова, внимание к фотографии Элины. Хотя, возможно, фотографу за эту ночь просто надоел уже сам неугомонный посетитель. Но Алексей не мог уйти, у него были ещё вопросы.

— А вы не могли бы мне продать вот эту фотографию? — снова указал на снимок Эллины все-таки хотевший определённости Макаров.

Щуплый человек в очках даже не посмотрел больше в ту сторону. Лицо его снова было холодным и невозмутимым.

— Об этом не может быть и речи, — сухо ответил он, упираясь взглядом колючих тёмных глаз в переносицу гостя, — снимки не продаются.

— А почему не продаются? — простодушно спросил Макаров.

— Не продаются и все, таковы правила, — не пожелал ничего объяснять фотограф. По его тону Алексей понял, что, если он хотя бы ещё немного продолжит разговор в том же тоне, ничего больше у них вообще не получится, ему просто предложат раз и навсегда покинуть помещение фотомастерской. И он резко сменил тему.

— Ну что ж, — произнёс он беспечно и отошёл от стены с фотографиями, — я, собственно, хотел вас попросить о другом… — Он, не глядя на фотографа, прошёлся к окну. — Вчера, то есть позавчера, на пляже, на вашем переносном щите для рекламы был снимок женщины в колье… — Он поднял глаза на фотографа и заметил в его взгляде насторожённость.

— В ожерелье из янтаря, — нехотя произнёс парень, направляясь к двери в лабораторию, явно ожидая, впрочем, что же Алексей скажет дальше.

Но Макаров не собирался форсировать события.

— Да, в очень дорогом, как вы сказали… — Фотограф буквально прожигал его взглядом, и Алексей решил, что, пожалуй, на сегодня достаточно для него волнений. — Я хотел бы сделать заказ… Я хочу, чтобы вы сделали мне на память фото одной женщины, красивой женщины, местной, с этим вашим ожерельем. Я её послезавтра сюда приведу, можно?

Взгляд тёмных глаз парня снова стал холодным и непроницаемым. Макарову стало ясно, что поступил он абсолютно правильно. Ведь ответ на некоторые вопросы можно получить, и не задавая их…

— Двадцать пять долларов один снимок, — произнёс фотограф, немного подумав. — Сорок — два отпечатка

— Подходит. Я бы сделал три, — сказал Макаров, — два себе и один ей.

— Три снимка?

— Один снимок и три отпечатка.

— Шестьдесят, — спокойно ответил пляжный фотограф.

— Отлично, — сказал Макаров, делая шаг к нему и протягивая руку для пожатия. — Тогда, значит, послезавтра?.. Во сколько?

— Нет, — покачал головой парень. — Послезавтра нельзя.

— Почему?

— Вещь мне могут дать для съёмки только в определённые дни, когда нет зарубежных экскурсий.

— В другой день она не сможет, — раздосадованно сказал Алексей.

— Ладно, давайте послезавтра, — равнодушным тоном согласился вдруг фотограф.

— Раз у вас такие сложности, может, попробую уговорить свою знакомую на завтра, — решил Алексей бросить «пробный камушек».

— Нет, — отрезал парень, слегка качнув головой, — завтра тоже сложно. Если хотите, приходите послезавтра, в одиннадцать…

— Утра? — удивляясь неожиданному согласию и настойчивости фотографа, поспешил спросить Макаров.

— Нет, вечера, — ответил фотограф.

— Что ж так поздно-то? — удивился Алексей.

— И то только для вас делаю — иду навстречу, — спокойно сказал парень.

— Но почему все-таки вечером?..

— Это лишний вопрос, — сказал фотограф, — наше дело предложить, ваше…

— Отказаться, — закончил за него известную поговорку Алексей. — Ну, ладно, я поговорю со своей дамой и, если она согласится, завтра постараюсь найти вас.

— До свидания, — сказал фотограф и, открыв ключом дверь, исчез в темноте. Тут же послышался звук запираемого замка.




40


В холле гостиницы, где жил Макаров, горел слегка приглушённый свет и светил цветным экраном почти немой по причине убавленного до минимума звука телевизор. Телевизор помещался в дальнем углу холла, под фикусами и пальмами в кадках, среди поставленных для того, чтобы можно было отдохнуть, не поднимаясь в номер, очень уютных на вид мягких кресел и диванов. Из-за спинки одного из таких глубоких кресел виднелась плешивая макушка: дежурный портье коротал летнюю ночь за просмотром телепередач.

Макаров тихо прикрыл за собой высокую стеклянную дверь, плешивый затылок при этом не шевельнулся — похоже, передача была очень интересной.

Но не все в ночном холле гостиницы были так же беспечны, как пенсионер-дежурный: стоило Алексею сделать пару шагов в сторону стойки, как за спиной его раздались твёрдые шаги, и тут же последовал обращённый к нему окрик:

— Эй, чудак, ты ничего не перепутал?.. Тебе куда?

Макаров обернулся. Из открытой двери комнаты, находившейся слева от выхода на улицу, вышел, придерживая рукой бившую его по толстой ляжке дубинку, дежурный здоровяк-милиционер и морской походкой вразвалку направлялся к нему.

Алексея неприятно поразило невежливое обращение коллеги, и он хотел сделать ему поэтому поводу замечание, однако намерения его упредил чей-то голос. Голос донёсся от телевизора, где находился ночной портье.

— Витя, Витя, не трогай человека, это же наш жилец…

Милиционер остановился в нерешительности как раз на полпути к Алексею и (опять через его голову!) спросил:

— А ты уверен, Матвеич?

— Да, я его давно жду, — последовал ответ.

Алексей удивлённо повернулся к вставшему со своего кресла и теперь подходившему к нему дежурному помощнику администратора.

— Ну тогда я пошёл обратно к себе, Матвеич?.. Если ты так уверен, — послышался позади Макарова голос успокоившегося бдительного милиционера. На продолжении всего этого разговора, который вёлся между старичком-портье и милиционером Витей, Алексей чувствовал себя какой-то бессловесной субстанцией. Однако следующие слова седоволосого, лысеющего с макушки портье, одетого в опрятный, чистый, но старого, ещё доперестроечного образца пиджачок и такие же брюки, были обращены наконец-то к нему, и таким образом необычное положение Макарова в качестве неодушевлённого предмета изменилось. И эти слова, обращённые к нему, были весьма интригующими.

— Здравствуйте, а мы вас тут все заждались, с вечера ещё, с девяти часов, — приветливо улыбаясь, сказал пожилой мужчина, обладавший хорошо заметной даже в штатском военной выправкой. Он протянул Макарову для пожатия руку и вопросительно взглянул: — Вы ведь Алексей Макаров, из тридцать седьмого? — И, заметив утвердительный кивок Алексея, радостно улыбнулся: — Ну вот, значит, правильно я вас узнал… Мне администратор гостиницы ваши приметы дала…

— Отлично, — бодро ответил не желавший длинного разговора Алексей, — и что же вы хотели мне сказать?.. Меня ещё не выселяют за постоянное отсутствие на месте? — пошутил он, примерно догадываясь, о чем скажет старик-портье. И был рад, когда его предположение подтвердилось.

— Да нет, что вы, за это никто не выселяет, платите деньги вовремя, а там — гуляйте где хотите, нам какая разница, — улыбнулся пожилой мужчина. — Тут другое дело: вот, — он вынул из кармана и протянул Макарову какой-то сложенный вдвое листок. Затем, видя, что Алексей его тут же разворачивает, счёл возможным пояснить: — Вас, Алексей, очень просили, как только вы появитесь, в любое время позвонить по этому номеру, — он кивнул на листок, который Макаров держал в руках. — Воронцову, там будут ждать. В любое время, — повторил он.

Макаров улыбнулся и взглянул на часы.

— Так что, и даже теперь можно? — спросил он, подыгрывая старику.

— Конечно, — сказал портье, не приняв шутливого тона, очень серьёзно и, повернувшись кругом, молча пошёл к стойке. — У вас тридцать седьмой? — повторил он вопрос, который уже задавал Макарову незадолго до этого, наклонившись над стойкой и просунув руку в окошко.

— Да.

Через несколько мгновений портье протянул Алексею, подошедшему вслед за ним к стойке администратора, сразу два ключа. На прозрачном кружке, прикреплённом к одному из них, был изображён номер тридцать семь, а на аналогичном кружочке другого ключа — буква А.

Алексей удивлённо посмотрел на старика

— Это ключ от комнаты администратора гостиницы, — ответил на его немой вопрос портье, — видите, вон там, за стойкой, дверь?.. Там есть телефон с прямым выходом на междугородную.

— Спасибо, — поблагодарил Макаров и прошёл за стойку. Спать ему больше не хотелось: полковник Воронцов не стал бы передавать ему через администрацию гостиницы свой домашний телефон (который, кстати, Алексей помнил наизусть), если бы у него не было важных новостей. Чрезвычайно важных для него, Алексея.




41


Несмотря на даже не ночной, а уже предутренний час, который наступил, когда в далёкой Москве, в квартире полковника, на Стромынке, прозвенел звонок, Воронцов ответил очень быстро. Голос начальника отдела был бодрым, без каких-либо признаков того, что человек только встал с постели. Алексея это не удивило: он просто не знал полковника другим.

— Алексей, у меня важные новости, — сказал Воронцов после обычного обмена приветствиями. — Никак не мог застать тебя на месте, потому решился прибегнуть к услугам администрации гостиницы… Я не смешал твоих планов?

— Нет, — ответил Макаров.

— Хорошо, тогда сразу к делу. Главная новость касается курортной подруги Гостенина. Впрочем, вся информация взаимосвязана. Но начнём, пожалуй, с Элины. Вчера она сообщила нашему сотруднику, что и в самом деле в прошлом году, в августе, приобрела в Янтарном ожерелье из янтаря в оправе из золота высокой пробы.

— Приобрела? — уточнил Макаров, с удовлетворением припоминая то, о чем узнал не давно в фотомастерской.

— Да, именно приобрела, — подтвердил Воронцов. — Она отдала за вещь три тысячи двести долларов, потому что украшения подобного качества — женщина справлялась в местном ювелирном магазине — действительно стоят таких, если не больших, денег. Одна ко затем с ней случилась очень большая неприятность: на границе с Литвой поезд проверяли таможенники и, видимо, получив от кого-то сигнал о провозе без специального разрешения через границу столь дорогой вещи, потребовали, чтобы она отдала им ожерелье. Составили протокол изъятия, проинформировали, куда она сможет обратиться, если пожелает, с претензиями и, как говорится, пишите письма!

— И что она? — заинтересовался Алексей. — Писала туда, куда они ей сказали, выясняла?

— Конечно, не писала, даже не думала этого делать.

— Почему? Это же три тысячи долларов!.. Даже для такого большого военачальника, как её муж, думаю, это — потеря, — удивился Макаров. — Она же не знала, что вещь не подлежит вывозу без разрешения… Хотя бы того человека, который продал ей ожерелье, найти, деньги вернуть, если получится.

— Ну, слишком много вопросов и предложений… Интересно другое: почему тот, кто продал ей музейное — так ты говорил в прошлый раз? — ожерелье, не предупредил о возможных осложнениях на границе?.. Или боялся, что она его в этом случае не купит?

— Или он сам связан с таможенниками и ожидал, что вещь все равно непременно вернётся к нему, — сказал Макаров, припоминая разговор, который подслушал в фотомастерской. — И все-таки, почему Элина не обратилась никуда с претензиями, как вы думаете?

— Разве ты не догадался? — усмехнулся Воронцов. — Ты же только что высказал предположение, которое подразумевает ответ… Ей предъявили документ, что это ожерелье украдено из музея города Янтарный и числится в розыске… Чего молчишь?

— Здорово, просто здорово придумано, — искренне восхитился Алексей. — Интересно, сколько раз они такие дела проворачивали? Сколько раз в год? Или в месяц?

— А вот с этим, мне кажется, пока не стоит торопиться, — заметил полковник. — Нас с тобой интересует главным образом не это, нам важно знать, как все эти интересные дела связаны с гибелью Паши Гостенина.

— А вы думаете, связаны?

— Похоже, да. Видишь ли, наш товарищ нашёл подход к Элине, сумел разговорить её. Она призналась, что ожерелье ей сначала предложил, а потом и помог купить Иваненко. Он вёл по этому поводу все переговоры с местными, а она — во всяком случае, так она утверждает, — даже когда её фотографировали, не знала, что вещь музейная.

— Как это так?

— Говорит, с фотографом разговаривал Павел, а после он и уговорил её сходить в ателье (при слове «ателье» Макаров невольно улыбнулся, вспомнив фотостудию пляжного фотографа) и сфотографироваться.

— Но вы же сказали, что купить ожерелье ей предложил Красавчик?

— Да, совершенно верно. Фотографироваться её водил Павел — ведь именно он ухаживал за ней, — а затем Красавчик, увидев снимок, намекнул, что вещь, хотя и очень дорого, можно купить… С деталями их отношений нужно ещё разбираться — Элина тоже могла кое о чем умолчать, но главное, имеет место связь между ожерельем, Красавчиком, Пашей и Элиной, и связь эта вполне могла в дальнейшем послужить причиной гибели Гостенина.

— Согласен. Непонятно только, как женщина могла довериться такому фрукту, как Красавчик? — спросил Алексей.

Полковника беспечность легко поддавшейся на обман красавицы не слишком удивила.

— Ну, во-первых, — сказал он, — прими во внимание то, что Элина не знала, кто такой на самом деле Красавчик. Он ведь не какой-нибудь примитивный татуированный уголовник, внешность у него, как у университетского профессора, да и язык подвешен будь здоров… А во-вторых — это должно тебя заинтересовать, — перед отъездом, после того, как ожерелье было уже куплено, она побывала с Гостениным и Красавчиком в музее янтаря и видела там точно такое же, очень похожее на приобретённое ею. Поэтому до встречи на границе с таможенниками Элина была уверена, что купила по-настоящему ценную вещь, что муж одобрит покупку, и никак не могла предположить, что ожерелье краденое…

— Кто пригласил её в музей? От кого исходила инициатива?

— Она не помнит точно, но вроде бы от Паши. Но этот факт может ни о чем не говорить, — понял Алексея полковник, — ведь мысль осмотреть редкой красоты экспонаты местного музея мог подать Гостенину, например, Иваненко.

— Или кто-нибудь ещё, по просьбе Красавчика, — согласился Макаров.

— Да. И оправданием для Паши в данном случае служит то, что Элина подтвердила его слова об обещании подарить ей следующим, то есть уже этим летом, другое ожерелье, ещё более дорогое.

— Из королевского янтаря? — удивлённо спросил Макаров, вспомнив свой давнишний разговор ещё в Москве, перед командировкой, с другом погибшего студента.

— Представь себе. Элина полностью подтвердила эту историю, которую мы приняли за обман ради получения крупной суммы, — сказал Воронцов. — Она поведала, что Паша был очень расстроен и уязвлён тем фактом, что не он, а Красавчик помог ей приобрести украшение, и обещал сделать на следующий год подарок, очень дорогой. Так что насчёт ожерелья с королевским янтарём…

— Так, может быть, услуга, которую Иваненко оказал Пашиной любовнице, и послужила причиной их конфликта?

— А что, есть основания это предполагать?

— Да, — задумчиво, взвешивая «за» и «против», произнёс Макаров, — свидетели этого конфликта утверждают, что они не раз упоминали, ссорясь, какую-то женщину.

— Похоже, это заслуживает внимания, — после небольшой паузы сказал Воронцов.

— А потом, уже после гибели Гостенина, Иваненко сидел в баре со своим телохранителем из местных — помните, здоровый парень, похожий на кавказца, — и сказал тому, что мальчик перешёл все рамки, пришлось проститься с ним навсегда, — Алексей почувствовал, что все ставшие ему за последнее время известными факты сложились наконец в чёткую, целостную систему.

— Когда, в какое время он это сказал? — уточнил Воронцов.

— Хозяин бара (он в это время подходил к столу, где сидели Красавчик и его телохранитель) утверждает, что это было около часа ночи, то есть примерно через час после того, как Иваненко, рассчитавшись за совместный ужин, выбежал вслед за Пашей из ресторана на набережной.

— Примерно через час после установленного экспертизой времени гибели Гостенина?

— Да.

Воронцов снова помолчал.

—А Красавчика мы, кстати, до сих пор так и не нашли, — сказал он немного погодя. — Может, чувствовал, что будут искать в связи с убийством, и на всякий случай временно «лёг на дно»? Его поездка во Львов вместо Питера…

— Нет, тут другое, — перебил Макаров, вспомнив, что до сих пор не рассказал начальнику о своей поездке в Калининград. — Я думаю, вернее, почти уверен, что он мёртв…

— Что?! — почти воскликнул Воронцов.

— Я думаю, он мёртв, его убили в поезде, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое… — И Макаров кратко рассказал полковнику о том, что узнал накануне.

Воронцов обычно прямо по ходу процесса изложения сопоставлял и анализировал факты, причём делал это быстро. Судя по следующему вопросу, выводы из всего сказанного были сделаны такие же, к каким пришёл в своё время Алексей.

— Думаешь, его убили сообщники по этой афёре с ожерельем? — спросил полковник.

— Пока этого окончательно утверждать нельзя — врагов у него и без того достаточно, — сказал Алексей, — но, может быть, завтра, после того, как полковник Сычёв свяжется с таможенниками, можно будет сказать определённее.

— Я этот вопрос тоже беру под контроль, — сказал Воронцов. — Если надо будет, подключу ребят из местного уголовного розыска. Ты дальше что собираешься предпринять? Какие твои планы?

— Сначала — спать, — пошутил Макаров. — А завтра пощупаю фотографа и его связи, попробую найти курортного телохранителя Красавчика… Кстати, в начале разговора вы обмолвились, что есть ещё какие-то новости для меня, помимо того, что удалось узнать из разговора с Элиной…

— Да, есть кое-что; просто в свете того, что ты рассказал, это отошло на второй план… Новость касается опять же ожерелья: мы запросили музей в Янтарном. Администрация подтвердила, что ожерелье и некоторые другие дорогостоящие, редкие экспонаты, в целях получения дополнительных средств на содержание экспозиции, иногда даются (на это есть специальное разрешение вышестоящего начальства) в краткосрочную, на день-два, аренду местным фотографам. И пока никаких неприятных инцидентов с дорогими вещами не происходило… Ты понимаешь, о чем я? В розыск по поводу пропажи ожерелья никто никогда не подавал, — пояснил на всякий случай свою мысль Воронцов. — А в день, когда таможенники отобрали украшение у Элины, оно, согласно документам, находилось в аренде у фотографа

— Как его фамилия? — зацепился Макаров.

— Чья? — не понял вопроса Воронцов.

— Как фамилия фотографа, бравшего его на тот день в аренду?

— Не помню, сейчас не могу сказать. Но она у нас есть.

— А не может быть второго такого же ожерелья? Двойника? Что говорят музейные работники?

— Нет, другого такого быть не может. Этот вариант исключён: редкое сочетание янтаря, и потом, работа — вот что самое главное. Да ты же и сам, кажется, про это говорил?

— Проверил себя на всякий случай, — сказал Алексей, вспомнив пляжного фотографа — А в ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа этого года ожерелье было в музее? — задал он Воронцову давно уже крутившийся на языке вопрос. — В ту ночь, когда был убит Красавчик?




42


Алексею показалось, что он едва успел заснуть.

Ему часто снилось такое после напряжённых, богатых впечатлениями дней — таких, каким был этот, закончившийся в четвёртом часу утра. Это был полусон-полуявь, когда он одновременно видел себя, спящего, со стороны и в то же время блуждал по улицам какого-то до боли знакомого ему города — знакомого, родного, но названия которого он почему-то не знал. Всякий раз Макаров, попадая во сне в этот город, где помнил и знал каждый дом, каждую улицу, искал в нем дома то давних друзей, которых не видел с детства, то бабушки и деда, которых давно уже нет на свете, то школьных учителей, которых помнил во сне очень хорошо, как не помнил уже, конечно, когда просыпался. После того, как сон повторился несколько раз, Макаров задумался: не вещий ли это сон? И что он может означать, что пророчит?.. Ответа на эти вопросы у него, естественно, не было, а сон продолжал между тем приходить, знакомые образы являлись перед ним вновь и вновь.

Особенностью этого удивительного сновидения было ещё то, что во время него Алексей спал необыкновенно чутко. Дома он слышал в такие моменты даже ровное дыхание спящей рядом жены, все ночные звуки и шорохи даже в поздний час не засыпающей московской улицы. И прерывался, уходил вещий сон так же внезапно и каждый раз в то мгновение, когда Алексей напряжённо ждал какого-то важного продолжения, таившего, как казалось, ответы на все интересовавшие его вопросы.

И в этот раз сон прервался неожиданно. Во сне Алексей видел, как он входит в какой-то чистенький небольшой дворик, и издалека ещё увидел, узнал сидевшего на лавочке возле подъезда своего приятеля, Андрюху Зубкова. Алексей не видел друга детства лет с двенадцати от роду, с тех пор, как тот переехал с родителями куда-то на новое место, но всегда вспоминал о нем с нежной детской любовью. Увидев Андрея, он необыкновенно обрадовался, как, может быть, и не смог бы радоваться наяву. Быстро пошёл к не замечавшему его другу и вдруг… вдруг с необыкновенной ясностью расслышал неподалёку от себя, спящего, тихий посторонний звук, шорох и, приподняв веки, увидел — уже безусловно наяву, а не во сне — пристально смотревшего на него незнакомого мужчину.

Любимый тихий городок из царства сновидений исчез окончательно, словно растворился. Макаров лежал, укрывшись нежно ласкавшей тело простыней, на своей кровати в гостинице и из-под полуопущенных век смотрел на появившегося невесть откуда на балконе его номера человека Уличные фонари светили в спину незваному гостю, сквозь оконное стекло внимательно смотревшему на Алексея. Он тихо, беззвучно шагнул к оставленной Макаровым по привычке открытой двери балкона. Грань между сном и явью все ещё оставалась для Макарова очень тонкой. Алексей лежал и думал лишь о том, чтобы продолжать ровно, как во сне, дышать и никак не выдать неизвестному того, что проснулся и видит все, что тот делает.

Кажется, это получалось у него неплохо. Мужчина, высокого роста и хорошо сложенный (одни бугрившиеся под лёгкой тенниской мускулы и широкие плечи чего стоили) тихо отодвинул тюлевую занавеску и, замерев на мгновение, чтобы разглядеть лицо лежавшего на кровати Алексея, осторожно шагнул в комнату. Затем постоял несколько секунд, словно размышляя, в ногах кровати и сделал шаг к стулу, на спинке которого Макаров повесил, раздеваясь, свою одежду. Ощупав карманы, мужчина, чьё лицо в темноте комнаты разглядеть было пока невозможно, вытащил из нагрудного лежавшее в нем удостоверение сотрудника страховой компании. Поднёс его ближе к глазам, но прочитать из-за недостатка света не смог и сделал шаг обратно к окну. Прежде чем снова открыть документ, неизвестный быстро обернулся и ещё раз взглянул на Макарова. Луч света от уличного фонаря упал в этот момент на его лицо, и Алексей узнал своего ночного гостя. Это был тот человек, которого он собирался попробовать разыскать завтра, тот, кто подрабатывал в летние месяцы, если верить его же собственной сестре, телохранителем приезжавшего отдохнуть на Балтику вора в законе по кличке Красавчик.

Итак, это был Марат Медвецкий. Собственной персоной. «Зачем ты явился, отчаянная голова? — подумал Макаров. — Зачем так самонадеянно и безоглядно рискуешь?» Ему было искренне жаль этого, может быть, вполне неплохого человека, который по молодости или по глупости совершает поступки, приводящие чаще всего к необратимому для человека результату.

Воспользовавшись тем, что ночной посетитель повернулся лицом к окну, чтобы рассмотреть документ, и ослабил бдительность, Алексей быстро и аккуратно просунул руку под подушку, взял лежавший там пистолет, потом опустил руку на прежнее место, под простыню, которой укрывался, и замер.

Марат между тем рассмотрел документ и, вернувшись к стулу, положил его на место. Затем, подойдя к шкафу, открыл дверцу и протянул руку к висевшему на вешалке пиджаку. «Эге, брат, — подумал Макаров, — да ты, кажется, не склонен верить ни собственной сестре, ни документу. Придётся тебе объяснить…» Он тихо сел и щёлкнул взводимым курком пистолета.

— В правом внутреннем кармане, — спокойно сказал Макаров повернувшемуся на звук и остолбенело уставившемуся на него молодому мужчине. — Давай, Марат, смотри быстрее, где я сказал, ты же хотел узнать — удовлетвори уж любопытство до конца.

Похожий на кавказца парень послушно повернулся и сунул руку в указанный карман пиджака. В руках его оказалось служебное удостоверение Алексея.

— Прочёл? — вполне миролюбиво спросил Макаров через несколько секунд. — Тогда клади на место, чтоб не потерялось… И тихо-тихо, — продолжал он распоряжаться, заметив, что Марат выполнил приказ, — аккуратно, чтобы я, не дай бог, не подумал о тебе плохо, проходи и садись вон на тот стул, который подальше от стола. Только по дороге включи ещё свет.

Молодой мужчина с курчавыми тёмными волосами щёлкнул выключателем и двинулся к указанному стулу. Карие, слегка влажноватые глаза его внезапно блеснули недобрым огоньком, и в следующую секунду стул, схваченный мощной рукой южанина, легко оторвался от пола и полетел в Макарова. Искра, промелькнувшая в тёмных глазах парня за мгновение до того, позволила Алексею успеть сгруппироваться и вовремя вскочить с постели. Теперь способный охладить любую, самую горячую, кровь чёрный холодный зрачок пистолета упёрся в лоб Медвецкому с расстояния буквально метра в полтора.

— Как думаешь, почему я не выстрелил сразу? — серьёзно глядя на замершего в неустойчивом положении, словно в детской игре «замри», парня, спросил Макаров.

— Откуда я знаю?! — грубо ответил незваный гость, впервые с момента своего появления в номере Макарова подавший голос. — Стреляй, мент, чего там… — вдруг добавил он, сверкнув на Алексея злым взглядом, решительно выпрямляя корпус и принимая более удобное положение.

— Расслабься, — спокойно усмехнулся Алексей. — Садись… Возьми стул и садись, только не шути больше, а то и правда придётся выстрелить.

— Ненавижу пижонов. Твоё счастье, что не ты у меня, а я у тебя в руках, — процедил сквозь зубы, непримиримо глядя на Макарова, Марат. Но все-таки забрал с кровати неудачно брошенный стул и, поставив его туда, где он и стоял, уселся, закинув ногу на ногу.

— Верю-верю, — вполне добродушно улыбнулся Макаров. — Я тоже их не люблю, но сам себя не всегда контролирую. Не обессудь. — Он усмехнулся и подошёл к стулу, на котором висела одежда, и взял левой, свободной рукой со спинки брюки. — Может быть, я выгляжу в твоих глазах слишком самонадеянным, но все-таки рискну одеться — терпеть не могу беседовать с людьми, будучи раздетым. Если хочешь, попробуй использовать момент, видишь, я кладу пистолет, — и Алексей действительно положил пистолет на полумягкое сиденье стула. Марат насторожённо следил за ним. — Но думаю, — продолжал Макаров, натягивая брюки, — тебе незачем это делать… если ты, конечно, не убийца и не пришёл расправиться со мной. — Алексей умышленно сделал паузу и перед тем, как снова наклониться, чтобы взять со стула пистолет, внимательно посмотрел в тёмные глаза сидевшего напротив, через кровать, парня. Спокойствие и уверенность Макарова были напускными. На самом деле он находился в необыкновенном напряжении, контролировал малейшее движение своего гостя и даже в глубине души ругал себя за слишком уж безоглядную веру в порядочность человека, проникшего без спросу, ночью в его номер. Но это было все-таки не пижонство, а своеобразное испытание, предложенное Алексеем Марату Медвецкому и самому себе. При благоприятном исходе можно было нейтрализовать агрессивность очень сильного физически, темпераментного, самолюбивого и потому очень опасного человека.

Поэтому, когда пистолет снова благополучно оказался в руках Макарова, он спокойно поставил его на предохранитель и, почти не обращая внимания на продолжавшего, не шевелясь, сидеть парня, убрал оружие обратно под подушку.

После этого Алексей обошёл кровать и, накинув на ходу на плечи рубашку, уселся возле стола, буквально в полуметре от Медвецкого.

— Поговорим? — спросил он гостя, все ещё ощущая чувство укротителя, запертого в клетке с диким, с незнакомыми ему повадками зверем.

— О чем? — равнодушно произнёс Марат.

— Ну, ты же пришёл ко мне, чтобы что-то узнать?.. Или я ошибаюсь?

Медвецкий наигранно развёл руками.

— Мы с вами в неравных условиях, гражданин капитан.

— Алексей — лучше называй меня так, — поправил Макаров. — И я не понял: почему не в равных? Я же без оружия теперь, так?

— Ну… я, наверное, после нашего разговора «сяду», а вы…

— За что сядешь? — удивился Алексей.

— Ну, хотя бы за то, что влез в номер, и потом за нападение на милиционера…

— А, — с облегчением рассмеялся Алексей, — если только за это… Если только за это, то не сядешь, не беспокойся, я к мелочам не придираюсь. К тому же я и сам давно хотел с тобой встретиться, специально даже в Калининград мотался. Так что удовлетворим взаимное любопытство и разойдёмся, если ты не против, конечно. Не против? — взглянул он на Марата.

— А зачем вы меня искали? — вопросом на вопрос ответил тот. — Зачем сестру обо мне расспрашивали?

— Ну, положим, не только о тебе, а скорее о…

— О Сергее. Это все равно, — решительно прервал Макарова Марат. — Он мой большой друг и…

— И работодатель, так? — перебил его, в свою очередь, Макаров.

— Это неважно, это наши дела: он — богатый, я — сейчас бедный, вот и…

— А чем он занимается, ты знаешь?

— Неважно; бизнесом.

— А законов не нарушает?

— А кто сейчас законов не нарушает? Особенно в бизнесе. Нормальный богатый человек, работает, что вам от него понадобилось?

Макаров на минутку задумался.

— Да так, ничего, — сказал он, наконец решившись открыть карты. — Меня интересует только — зачем он прикончил Пашу Гостенина. Это что ж, тоже работа, бизнес?..

Парень посмотрел на Алексея так, будто тот сошёл с ума.

— Ты что, дорогой, — наконец произнёс он и в волнении заговорил совсем как настоящий кавказец, горячо и возбуждённо: — Пашу?.. Сергей?.. Ты совсем, совсем не прав, неправильно говоришь. Зачем Сергею было убивать Пашу, зачем?.. Из-за Элины, так все равно её не было, не приехала она, да и Сергей не тот человек. Да, был в прошлом году с ней один раз, переспал, но Пашке-то об этом ни-ни. А тот сам из-за ожерелья этого, что Сергей ей помог достать, на него взъелся. Он виноват в ссоре, он и только он, а Сергей ни при чем.

— А ты-то откуда знаешь, что ни при чем?.. Ты же с ними не был, когда они из ресторана уходили.

— И-и-и, дорогой, как это не был? — покачал головой Марат. — Я же Сергея никогда не оставлял, особенно после выпивки, пока до гостиницы не провожу, за что же он мне тогда платил?.. Бизнес дело опасное, полно врагов — мало ли что?.. Потом, если я домой уйду, кто отвечать будет?

— Но погоди, — остановил его словесный поток Макаров, — ты же, кажется, в ту ночь из ресторана намного раньше их обоих ушёл?

— Вышел, а не ушёл, — усмехнулся Марат.

— То есть?

— У них разговор серьёзный был насчёт женщины той, Элины, и Сергей попросил меня подождать у выхода из ресторана, там справа открытое кафе. Вот я там и сидел, пока он не вышел.

— А Павел?

— Павел раньше ушёл. Я его тоже видел. Психованный какой-то он в тот день был. Вышел и пошёл по набережной.

— К новому пирсу?

— Нет, в другую сторону, — не задумываясь, ответил Марат.

— А из-за чего же он утонул, как ты думаешь? — спросил Макаров.

— Пьяный сильно был. Раньше ещё, в том году, переживал, что воды боится. Из-за Элины, Сергей-то с нею все время плавал… Может, и решился, прыгнул с пирса.

— Да там же только сумасшедший может решиться прыгнуть или спортсмен, — недоверчиво покачал головой Макаров.

— Он мог спьяну, — убеждённо сказал Марат, — об Элине в этот день они с Сергеем спорили, может, и прыгнул, не подумав, чтобы доказать…

Своеобразный тест, который Макаров предложил Марату Медвецкому без его согласия на то, оправдал себя полностью. Примерно через час после начала разговора они расстались почти без претензий друг к другу. Медвецкий в полной мере удовлетворил своё любопытство относительно того, зачем Алексей приезжал к нему домой и расспрашивал сестру, а сам Алексей убедился в том, что Красавчик держал парня в полном неведении относительно подлинного рода своей деятельности. Кроме того, Марат — а Макаров теперь склонен был скорее верить моряку, чем наоборот — утверждал, что с двенадцати до часа ночи двенадцатого августа, то есть тогда, когда убили Гостенина, постоянно находился вместе с Иваненко, Павла же они с момента, когда тот вышел из ресторана, больше не видели. Марат даже толком не знал причины конфликта между Павлом и Сергеем, а ведь именно она могла быть не прямой, так хотя бы косвенной предпосылкой загадочной гибели студента.

Предположения Медвецкого относительно причин гибели москвича были небезынтересны, если взять в расчёт тонкости человеческой психики, но что-то мешало Алексею поверить в то, что Гостенин мог прыгнуть ночью в воду в очень опасном месте только лишь для того, чтобы победить собственную слабость. Даже под впечатлением резкого и, возможно, оскорбительного для него последнего разговора с Красавчиком, усиленного воздействием немалой дозы алкоголя.




43


День обещал быть, не в пример вчерашнему, отличавшемуся дождями и ветром, просто замечательным. Об этом говорили и полный штиль, и довольно приличная уже к десяти часам утра, когда Алексей Макаров и Паула покидали пляж, жара, об этом же буквально кричало синее, безоблачное, ярчайшей голубизны небо. Большое количество водных велосипедов выстроили у самой кромки воды работники располагавшегося на пляже, под навесом искусственной набережной, прокатного пункта. Уж эти-то просоленные ветрами, загорелые до черноты мускулистые местные ребята, таскавшие по песку красно-белые махины, умудряясь даже в час «пик» не задеть никого из лежащих на песке людей, не могли ошибиться в прогнозе погоды: кому же, скажите на милость, охота делать тяжёлую работу впустую?

Неутомимая Паула, в воде чувствующая себя словно рыба, вместе с Макаровым проплат вала почти час вдоль песчаного берега взморья, на таком расстоянии, откуда берег казался тоненькой, едва заметной полоской. Девушка наконец сменила гнев на милость и не сердилась больше на Алексея за то, что накануне вечером он вновь, уже во второй раз за три дня, обманул её ожидания, так и не выбрав времени, чтобы позвонить, а сегодня переполошил всех её домашних, попросив девушку к телефону в шестом часу утра. Паула была довольна и умиротворена: такого великолепного, отчаянного и бесшабашного партнёра для морских купаний у неё не было ещё никогда, хотя всю свою жизнь она прожила у моря. Денёк выдался солнечный — провести бы его весь вдвоём здесь, на пляже, купаясь и загорая; но высказанное Алексеем желание ознакомиться с местным музеем янтаря, куда в купальный сезон водят разве что любознательных туристов-иностранцев, заставило подняться с горячего пляжного песка.

Макаров вообще зарекомендовал себя в глазах девушки человеком весьма непредсказуемым, к тому же она знала — Алексей приехал на берег Балтики по заданию. Короче, Паула не сочла нужным спорить, а расспрашивать о необходимости посещения музея после продолжительного купания и вызванной им сонливости было просто лень.

Музей занимал двухэтажный особняк в готическом стиле, стоящий на самой окраине города, у озера. Людей в этот утренний час в его залах не было вовсе: действительно, какой чудак станет прекрасным летним утром пренебрегать возможностью растянуться под лучами жаркого солнышка на сыроватом после ночного шторма, белоснежном песке пляжа или заплыть в голубое прозрачное море! Вот зимой, когда на улице холодно, или в дождик, когда на душе тоскливо и больше пойти некуда, посетить музей — самое время… Подобные мысли, очевидно, доминировали в красивой, разумной головке Паулы, когда она рассказывала на удивление незаинтересованному, почти равнодушному Макарову о происхождении и исторической ценности того или иного экспоната. Поведение Алексея вообще её удивляло: казалось, он пришёл в музей с одной лишь целью: быстро пробежать глазами экспозицию для того, чтобы убедиться — все экспонаты на месте. Несколько раз девушка, в силу профессиональной привычки, пыталась заинтересовать своего спутника какой-нибудь интересной историей, связанной с экспонатами музея, но Макаров слушал её вполуха, и в конце концов Паула стала называть лишь самые значительные из представленных предметов. Поэтому все шесть залов с их витринами и стендами были пройдены ею и её подопечным в рекордно короткий за все время работы девушки гидом-экскурсоводом срок.

Настроение рассеянно слушавшего её спутника неожиданно изменилось, как только они покинули залы и вернулись в маленький вестибюль. Алексей заметно оживился, в глазах его появился блеск, он с интересом оглядывался по сторонам, а в тот момент, когда они уже собирались выйти из здания на улицу, неожиданно «застрял» возле неприметной с виду двери с табличкой «Директор».

Паула обнаружила, что её кавалер отстал, когда подошла уже к дверям музея. Обернувшись, она увидела, что Алексей разговаривает о чем-то с бабушкой-дежурной. Встретив удивлённый взгляд девушки, Алексей попросил её подождать немного и взялся за ручку двери директорской приёмной.

Приготовившись ждать, Паула хотела было присесть в вестибюле, но тут произошло нечто, ещё больше удивившее её. Поступок Макарова привлёк внимание сидевшего возле входа в залы дежурного милиционера. До этого мирно дремавший, он вскочил со своего стула и направился к Алексею.

— Эге, молодой человек, — начал он, обращаясь к уверенно повернувшему вниз ручку Макарову, но договорить до конца не успел.

— Ничего, ничего, Мишенька, — сказала бабуля-дежурная, обращаясь к сержанту, — это ваш сотрудник, из Москвы, он интересуется одним из экспонатов.

Слова пожилой женщины, услышанные Паулой, окончательно сбили её с толку: ей-то Алексей «честно» назвался страховым детективом, а получалось… И, решительно толкнув дверь директорской приёмной, она вошла туда вслед за успевшим исчезнуть за этой дверью несколько секунд назад Макаровым. Он в это время уже стоял у стола девушки-секретарши, которая в ответ на не услышанный Паулой вопрос кивнула головой.

— О, Паула, извини, — уже отходя от стола секретарши, сказал Макаров, заметив вошедшую вслед за ним в приёмную молодую женщину, — извини, подожди минуточку, мне вот так надо к директору, — пояснил он, характерным жестом проведя рукой по горлу, — всего на несколько слов, — и он скрылся за обитой кожей дверью, оставив свою спутницу наедине с её сомнениями и девушкой-секретаршей, оказавшейся знакомой Паулы.

Из директорского кабинета Алексей появился тогда, когда Паула, которая не без оснований и раньше считала его большим нахалом, а теперь укрепилась в этом неблагоприятном мнении о нем, уже обсудила со своей давней знакомой все последние новости и собиралась уйти. Тем не менее выразить в полной мере своё неудовольствие непутёвому кавалеру оказалось, как и прежде, очень трудно. Макаров умел быть просто неотразимым, безоговорочно признавая свою вину и всегда при этом находя веские аргументы для своего оправдания. Кроме того, как правило, у него имелся в запасе какой-нибудь козырь-сюрприз, возвращавший ему расположение рассерженной женщины.

На этот раз, выйдя с довольным выражением лица от директора музея, он не стал выслушивать прямо в приёмной упрёков бесцеремонно брошенной им молодой женщины, а подхватил её на глазах удивлённой подруги под руку и вывел на улицу. При этом он несколько раз повторил, что очень благодарен ей за экскурсию, что теперь задание, данное ему в Москве, будет непременно успешно выполнено, а в оставшиеся часы этого солнечного дня они с Паулой будут исключительно отдыхать.

— Так ты, страховой агент, все-таки работаешь в милиции? — язвительно спросила девушка, не чувствуя себя, впрочем, в силах злиться на такого бесцеремонного, но все-таки очень притягательного для неё человека

Однако его ответ удивил её.

— С чего ты взяла? — изобразил удивление Макаров.

Паула промолчала, укоризненно взглянув на него.

— А… это, — рассмеялся Алексей, сразу уловив смысл её взгляда. — Это ты про бабку ту, что ли?.. Плюнь на то, что она сказала, и забудь — пришлось ей лапшу на уши повесить; как иначе я попал бы к директору, видела цербера с кобурой и дубинкой у двери?

Паула недоверчиво покачала головой.

— А зачем тебе понадобилось так срочно зайти к директору? Что это за экспонат тебя заинтересовал? — обиженно произнесла она — Мог бы, наверное, и у меня спросить сначала… Я же тебя предупреждала однажды: не люблю, когда меня используют в качестве мебели. — Глаза девушки сузились, а губы едва заметно надулись от обиды. Но ссориться с Макаровым все-таки было очень трудно.

— Что ты, что ты, Паула, — даже остановился он, почувствовав настроение девушки, и, мягко взяв за плечи, решительно повернул к себе. — Ей-богу, ты не должна на меня обижаться. Ты здорово помогла мне, ведь именно благодаря твоему рассказу я заметил отсутствие в экспозиции одного очень интересного экспоната — янтарного ожерелья в золотой оправе работы немецких мастеров, кажется, «Кенигсринг», так ты его назвала?..

— Ну и что с того, что оно отсутствовало? — освободившись от его рук и почти забыв о недавней обиде, удивилась Паула. — Тут часто забирают некоторые экспонаты для выставок, местных и в Калининграде, даже, кажется, заграницу и в Москву возят. Тебе-то это зачем?

Макаров таинственно улыбнулся и, взяв её под руку, медленно повёл вперёд по улице.

— Мне это важно и с практической, и с теоретической точки зрения. Я слышал, что это ожерелье дают напрокат одному местному пляжному фотографу, и он делает фотографии — замечательные фотографии красивых женщин с этим украшением. И я хотел проверить, что у него именно то ожерелье, что экспонируется в вашем музее, то есть настоящая драгоценность, а не подделка.

— И что это тебе даст?

— Что?

— Ну, то, что ты узнал, музейное это ожерелье или нет…

— Один человек, приятель того парня, причину гибели которого я приехал к вам расследовать, помог приобрести такое же в точности ожерелье любовнице погибшего…

— Подделка, — махнула рукой Паула. — Такая вещь существует в единственном экземпляре, она уникальна.

— Вот в этом я и хотел убедиться, — солгал, честно глядя в глаза Пауле, Алексей. На самом деле, главным образом он интересовался у директора музея датами, когда фотограф в последний раз взял и когда должен возвратить обратно экспонат музейной коллекции.

У Паулы не было причин сомневаться в искренности ответа. Она сказала, уже без тени прежней обиды:

— Вот я и говорю, что это все ты мог узнать и не тревожа директора, у меня…

— Ну, узнать у тебя, — протянул с много значительным видом Макаров. — У тебя я мог бы поинтересоваться для собственного сведения, а для отчёта по проведённому расследованию компания потребует у меня соответствующие документы. Официальные же бумаги по поводу сдачи ожерелья в прокат мне может предоставить только дирекция музея. Понятно?.. И потом, заодно я использовал визит в личных, так сказать, целях…

— В каких это, интересно? — в глазах девушки зажглось любопытство.

— Я решил сфотографировать у этого фотографа тебя, себе на память. И думаю, с этим ожерельем ты будешь выглядеть просто прекрасно. Ты не откажешь мне в этой маленькой просьбе?

— Нет, если ты действительно этого хочешь, — польщенно улыбнулась девушка. — Но как это связано с твоим визитом в директорский кабинет?

— Я узнал, что ожерелье сейчас выдано фотографу до послезавтрашнего утра, так что у нас есть время… Так ты согласна?

— А зачем тебе моё фото?

— Буду любоваться и вспоминать долгими зимними вечерами. Так ты не откажешь мне?

— Нет, не откажу, но только если очень хорошо попросишь, — усмехнулась, искоса поглядев на Алексея, Паула.

— Очень хорошо попрошу, — с готовностью сказал Макаров. — Сделаю все, что попросишь, согласен на все…

— Ну, тогда… — нерешительно начала девушка.

— К фотографу? — полуутвердительно-полувопросительно закончил за неё Макаров.




44


Когда они вышли из фотомастерской, в которой Макаров уже побывал накануне ночью, Паула выглядела так, словно её мучили какие-то тайные мысли. Метаморфоза случилась с девушкой в тот момент, когда наводившая порядок в студии женщина вызвала из лаборатории по просьбе Алексея фотографа

Откровенно говоря, направляясь сюда вместе с Паулой, Макаров не очень надеялся застать некрасивого молодого человека на месте — поднявшееся в зенит солнце свидетельствовало о том, что ему самое время совершать со своей аппаратурой пеший тур вдоль кромки моря в поисках охочих до снимков отдыхающих. Об этом он и сказал, не задумываясь, очкастому парню, появившемуся на этот раз без вчерашнего белого халата, а в фиолетовой майке и в чёрных, смотревшихся в летнюю жару явным анахронизмом джинсах.

— У меня сегодня другие дела, — спокойно отрезал тщедушный очкарик, не желая признавать в Макарове знакомого, с которым можно запросто болтать на отвлечённые темы. — Вы хотели сняться? — спросил он, скользнув взглядом непроницаемых чёрных глаз с Макарова на остановившуюся чуть в стороне Паулу и обратно.

— Да, — ответил Макаров. И как бы настаивая на том, что они с фотографом уже знакомы, пояснил: — Вот та девушка, о которой я вам вчера говорил.

— Нет, сейчас делать снимок с ожерельем не будем, — на этот раз демонстрируя хорошую память, холодно ответил парень, упёршись в переносицу Алексея своими маленькими глазками-буравчиками. — Если у вас ко мне только это дело, то встретимся, как и договаривались, завтра в одиннадцать.

— Но почему не сейчас? — спросил Макаров, повернувшись к Пауле и взяв её за руку. Именно в этот момент он заметил непонятное волнение и немую просьбу в глазах девушки, но не понял и решил довести начатое до конца. — Девушка здесь, вы на месте и не заняты, почему бы… — начал он, изображая недоумение, но фотограф не дал ему договорить.

— Это невозможно, — снова коротко взглянув на Паулу, ответил очкарик. Наблюдавший на этот раз за ней Макаров отметил, что девушка от взгляда фотографа как будто съёжилась. Но тот уже снова смотрел на Алексея. — Во-первых, — пояснил он невозмутимо, — у меня сейчас другие дела, а во-вторых, и ожерелья у меня теперь нет — оно будет только завтра к вечеру.

«Вот это заявление!» Да ещё при свидетелях. Дело было сделано, и Макаров уже мог со спокойной совестью уйти, однако, несмотря даже на необъяснимое волнение Паулы, он решился задать фотографу ещё один вопрос.

— Скажите, пожалуйста, но, может, тогда хотя бы пораньше, чем мы вчера с вами договаривались? По времени, — произнёс он, пристально всматриваясь в тёмные глаза за стёклами очков. — А то мне трудно будет уговорить мою даму, все-таки одиннадцать вечера, двадцать три ноль-ноль… поздновато. Давайте завтра же, но в девять, в двадцать один.

В равнодушных до этого глазах фотографа мелькнуло выражение досады.

— Если вас не устраивает это время, приходите послезавтра утром; договоримся на другой день, — пожал костлявыми плечами тщедушный человек в фиолетовой майке и, повернувшись, пошёл к двери лаборатории, недвусмысленно давая тем самым понять, что разговаривать с бестолковым клиентом больше не желает.

— Ну ладно, я согласен на ваши условия, — с наигранным разочарованием произнёс ему в спину Алексей. — Тогда, значит, завтра. — На самом деле ответом фотографа он был доволен.

—Да, в двадцать три, — подтвердил, не оборачиваясь, пляжный фотограф и открыл дверь лаборатории.

Таким был разговор с фотографом, и разговор этот весьма удовлетворил Алексея, сумевшего проверить некоторые соображения, возникшие под впечатлением услышанного в фотомастерской прошедшей ночью. В то же время посещение студии комбината бытового обслуживания почему-то резко ухудшило настроение его спутницы.

Справедливо полагая, что причина этого рано или поздно выяснится, Макаров не стал спрашивать об этом девушку. Напротив, он всячески демонстрировал своё удовлетворение результатами их совместного визита к фотографу.

— Ну вот, — сказал он, едва они спустились по лестнице и вышли из здания, — теперь можем посидеть в каком-нибудь кафе или баре… А может быть, ты предпочитаешь ещё разок искупаться?

Некоторое время Паула шла рядом с ним молча. Потом вдруг взяла Макарова за руку и, остановившись, заглянула в его глаза.

— Ты знаешь… извини, но я вынуждена взять своё обещание обратно, — внезапно сказала она.

«Началось, — подумал Макаров, — сейчас все прояснится», — но, однако, сделал вид, что не понял, о чем речь.

— Что?.. О чем ты? — спросил он, взглянув на девушку с недоумением. — Ты не можешь сейчас идти со мной?

— Нет, ты не понял, — покачала головой Паула. — Я об этой фотографии…

— Да?.. Что?

— Я не хочу фотографироваться в этом ателье.

— То есть тебя смущает, что надо сюда идти так поздно вечером? Да?

— Нет, ты не понял — я вообще не хочу фотографироваться у этого мастера, — твёрдо сказала Паула, и весь вид её подтверждал сказанное.

— Удивительно, почему? — развёл руками Макаров. — Он классный мастер, хотя и молодой, не слишком представительный. Я видел его фотографии, видел позавчера вечером, на пляже, как он работает, разговаривал с ним — фотограф отличный.

— Все равно, — покачала головой Паула

— Но почему?

— Он мне не нравится.

— Ну-что за детство, — покачал головой Алексей.

— Хорошо, если ты хочешь… — с отчаянием взглянула ему в глаза до этого упорно отводившая взгляд на протяжении всего их странноватого разговора Паула. — Помнишь твою стычку в стриптиз-баре с высоким парнем из-за меня?

— Ну, не совсем из-за тебя, — возразил Алексей, — он хамил… Но он же получил тогда своё, правильно?

— Погоди, — перебила его девушка, — дослушай! Этот фотограф — двоюродный брат того парня, Алик.

— Ну и что, что двоюродный брат? — пожал плечами Макаров.

— А то, что Андрей, его брат, тебя совсем не забыл и не простил…

— Ну и бог с ним, пускай зайдёт как-нибудь, — махнул рукой Алексей, — поговорим…

— Зря ты так: Андрей сегодня ночью позвонил мне и сказал, что я могу считать, что тебя больше нет, ты больше физически не существуешь… Ты понимаешь, что это может для тебя значить?.. А ты разгуливаешь по улице со мной, да ещё предлагаешь сфотографироваться в мастерской его брата.

— Но я же вроде физически существую? — усмехнулся Макаров, вспомнив ночной инцидент. — Это же я с тобой рядом. Или другой мужчина?.. Но тогда…

Но Паула не дослушала его.

— Не знаю, как понимать его слова, но зря ты относишься к угрозам этого человека столь легкомысленно, — взволнованно сказала она. — Он один из самых крутых ребят в городе, у него много друзей, и когда ты сегодня позвонил мне так рано утром, я подумала, что с тобой что-то сделали из-за меня, что тебе плохо… Его звонок был за полтора часа до твоего.

— Значит, он решил, что избавился от меня, — задумчиво произнёс Алексей.

— А может быть, пока с тобой ничего не случилось, — встревоженно поглядела на Макарова Паула, — может, нам лучше больше не встречаться?

— Нет-нет, — снова взяв её под руку и повернувшись в прежнем направлении, возразил Алексей, — я думаю, что ничего серьёзного, я смогу защитить себя, не бойся… — «Значит, этот подонок действительно преследовал меня вчера и хотел расправиться лишь за то, что я врезал ему на глазах у всех в баре, — подумал Макаров. — И ещё отнимаю Паулу…» — А кто он, этот Андрей, вообще такой? — почти безразличным тоном спросил он девушку.

— Местный. Из Морского. Служил в армии, в морской пехоте, а теперь таможенником работает в Нестерове.

— А как его фамилия?

— Викторов, Андрей Викторов, а зачем тебе его фамилия?

— Да так. Проверяю себя. Я вчера был по делам в Калининграде, в железнодорожной таможне, и случайно слышал его фамилию, — соврал Макаров. — Там, кстати, речь шла о сегодняшнем его дежурстве, так что сегодня нам с тобой «серый волк» точно не страшен, — усмехнулся он.

— Если так, то да, хотя он может попросить кого-нибудь из своих дружков… Кстати, — сказала, словно что-то вспомнив или решившись на что-то, Паула, — помнишь, я рассказывала про девушку знакомую. Она сказала, что знает, будто этого парня, москвича, из-за которого ты сюда приехал, убили?..

— Да-да, вот это гораздо интереснее, чем слушать о твоём незадачливом кавалере, — оживился Алексей.

— Не торопись, — остановила его Паула. — Я не хотела тебе сама говорить, хотела устроить вам встречу, чтобы ты все услышал от неё. Но раз уж речь зашла об Андрее Викторове, ты должен знать: эта девушка намекнула, что Андрей причастен к гибели москвича.

— Вот это новость… А почему она сказала об этом тебе?

— Странный вопрос: она много раз встречала меня с ним.

— А почему ты после того, как узнала о нем такое, согласилась идти с ним в этот ваш стриптиз-бар?

— А как ты думаешь: шпана местная, уголовники разные — все здесь под его дудку пляшут, откажешь — изнасилуют или изобьют, такие случаи уже были. А так я под его защитой нахожусь, никто меня пальцем не тронет; да он и к матери моей подход нашёл, очень ей нравится. Я очень удивилась тогда, что тебя невредимым после вашей стычки из стриптиз-бара выпустили. Каждую секунду ждала чего-нибудь ужасного.

— Наверное, не ожидали, растерялись, — высказал предположение Алексей, — а может, не торопились: человек незнакомый, понюхали сначала хорошенько вокруг, что за фрукт прикатил. Это ведь только кажется, что они кого хочешь под себя подомнут — они тоже оглядываются, прежде чем укусить… Ладно, я все понял, хватит об этом. Если тебе не хочется, фотографироваться к этому Алику не пойдём. А сейчас, — он указал Пауле куда-то вперёд, — я вижу неподалёку очень симпатичное на мой взгляд заведение, где мы можем спокойно перекусить.

Девушка взглянула в том направлении, куда показывал Макаров, и увидела стеклянный павильон с вывеской «Золотой краб».




45


Московский отправился точно по расписанию, в девять ноль-пять.

Медленно проплыл мимо окошка вагона номер девять перрон, пристанционные постройки, потянулись окраинные здания города. Удобно устроившись у окна в четвёртом купе, полковник Сычёв взял одну из выложенных только что на столик из объёмистого портфеля свежих, купленных в вокзальном киоске газет и, просмотрев заголовки, обратился к стоявшему напротив двери купе, в коридоре, Макарову.

— Угощайся прессой, Лёша, нам ещё долго ехать.

— Что? — оторвался от созерцания проплывавшего за окном пейзажа Макаров.

— Прессу, говорю, бери, — сказал Сычёв, глядя на Алексея поверх блестящих тонкой металлической оправой «профессорских» очков.

— А… нет, спасибо. Может быть, позже, пока не хочется, — ответил Макаров. — Я сюда самолётом летел, интересно из поезда теперь на здешние места полюбоваться.

— А, понятно, — согласился полковник, снова углубляясь в газету. Алексей же вернулся к прежнему своему занятию. Ему с трудом удалось уговорить полковника взять его с собой на контроль первой части операции. Основную свою роль в соответствии с оперативным планом, который был составлен накануне в кабинете начальника линейного отдела, Макарову предстояло выполнить несколько позже, и вместо этой поездки московским поездом Сычёв предлагал ему дожидаться сигнала об успешном завершении первой части операции в Янтарном.

У полковника были веские основания предлагать именно такой вариант действий Алексею. Если Андрей Викторов, сегодняшнего появления которого в этом, девятом, вагоне они с полковником ожидали (Сычёву удалось выяснить, что знакомый Паулы дежурит второй день подряд, поменявшись с товарищем под каким-то благовидным предлогом), если Викторов узнает Макарова, то почует неладное и в таком неуравновешенном состоянии натворит бог знает чего. Алексей отлично понимал это, но все-таки не смог отказаться от поездки до контрольного пункта вблизи границы с Литвой. Операция, в разработке плана которой он принимал непосредственное участие, захватила его. В сущности, без него она вообще бы не состоялась.

Осуществить план стало возможным благодаря активной работе Алексея накануне. Крашеная блондинка с круглым приятным лицом и ямочками на полных розовых щёчках в соседнем купе, хохотушка, не умолкая щебетавшая сейчас с попутчицей, темноволосой молоденькой девушкой, не была, хоть об этом и свидетельствовал лежавший в её сумочке паспорт, Еленой Бочкарёвой из Коломны. Той самой Еленой Бочкарёвой, отдыхающей из пансионата «Янтарный залив», фамилию которой упомянул пляжный фотограф в услышанном Макаровым ночном разговоре на лестничной площадке.

Жена бизнесмена из Коломны, что недалеко от Москвы, уже без приобретённого ею с помощью некоего знакомого из местных янтарного, в дорогой золотой оправе, ожерелья редкой красоты (с этим же ожерельем известный Алексею фотограф снял её за несколько дней до того) ехала в другом вагоне. За ожерелье она уплатила пять тысяч долларов и была уверена, что это всего лишь второй экземпляр, копия вещи из музея, с которой работал пляжный фотомастер. Когда же она узнала от разыскавшего её Макарова, что ожерелье краденое, что им интересуется милиция, то, боясь неприятностей для мужа-бизнесмена, с заметным облегчением отдала вещь Макарову, получив расписку и оставив ему на всякий случай свой домашний адрес. Участвовать в следствии по делу о краже в качестве свидетеля Бочкарёвой, похоже, не очень-то хотелось.

Женщина, сидевшая в третьем купе на месте, проданном две недели назад через службу заказов Елене Бочкарёвой, была сотрудницей уголовного розыска и выполняла в данном случае роль подсадной утки. В принципе, можно было оставить на своём месте и саму Бочкарёву, не предупреждая её ни о чем, но тогда существовала опасность, что женщина поведёт себя нестандартно и тем самым нарушит тщательно продуманный сценарий.

Попутчица «Бочкарёвой» оказалась в купе с нею случайно. Её пересадили туда из другого, которое теперь занимали Макаров и. Сычёв под тем предлогом, что женщине удобнее будет ехать с женщиной, чем с двумя мужчинами. Это тоже было заранее продумано Сычёвым: таким образом следствию заранее обеспечивался лишний свидетель афёры с ожерельем.

Сине-жёлтый фирменный поезд-экспресс набирал скорость. Постояв ещё немного у окна, Макаров прошёл в купе, где, взяв пример с полковника, решил-таки занять оставшееся до продолжительной, с пограничным и таможенным контролем, стоянки в Нестерове время чтением газет. Сосредоточиться на чтении, правда, долго не удавалось: смысл прочитанного оставался где-то в стороне от сознания; однако постепенно ему удалось справиться с занимавшими голову мыслями о деле и переключиться на постороннюю, совершенно не нужную сейчас информацию.




46


Душно. Под яркими лучами полуденного солнца вагон раскалился так, что даже при открытом до половины — насколько вообще возможно было опустить стекло — окне в купе все равно нечем дышать: печка, а не вагон, раскалённая снаружи металлическая печка. Именно такое сравнение приходит в голову Макарову. Поезд стоит скоро уже сорок минут, до отправления — ещё пятнадцать или чуть больше. За такой срок, если учесть, что в стоящем вагоне совершенно отсутствует движение воздуха, легко превратиться в паровую котлету или во что-нибудь в этом же роде. Полковнику Сычёву, конечно, легче, — прогуливается себе по узкому коридору полупустого вагона туда-сюда, не опасаясь быть узнанным преступником, если тот сюда наконец заявится. Макаров же должен терпеть пытку, сидя в почти полностью закрытом, за исключением бесполезного окна и узкой щели между дверью и косяком, купе, словно в разогретой на солнце консервной банке.

А ЕГО, того, кого они с полковником Сычёвым с таким нетерпением дожидаются, все нет. И это гораздо неприятнее жары. В голову начинают лезть всякие нехорошие мысли.

Вдруг он совсем не придёт? Вдруг в их (а в первую очередь в его, Макарова, расчёты) вкралась ошибка? Вдруг Викторов будет действовать как-то иначе? Вдруг он останется в поезде, как в случае с Иваненко, потому что почувствовал что-то, когда проходил вместе со знакомым уже Макарову белобрысым бригадиром и ещё двумя, одетыми в синюю форму, таможенниками по вагону почти тридцать минут назад? Таможенники практически не заглядывали, в отличие от проверявших у всех пассажиров документы пограничников, ни в одно купе. Трое сотрудников таможенного поста, среди которых был и общий теперь для Макарова и Паулы знакомый, быстро прошли по коридору, задержавшись только возле купе проводниц и в обоих тамбурах, где проверяли, очевидно, лишь им, проводникам и контрабандистам известные потайные места. Так что пока опасения начальника линейного отдела по поводу знакомства преступника с Макаровым не оправдывались — никто и не думал заглядывать в купе, где ехали они с Алексеем.

Макаров вытер со лба пот, посмотрел на часы — до отправления поезда всего пять минут. Во всяком случае, если верить висящему в коридоре графику движения. И снова в голову неумолимо полезли непрошеные мысли об ошибке в расчётах. Неужели преступник так и не воспользуется на этот раз столь удобной при его статусе таможенника схемой?.. Неужели версия Макарова так и останется лишь предположением, а у преступников есть гораздо более хитрый и тонкий замысел?.. Бред какой-то, не может быть! Но почему же их до сих пор нет, ведь он, Андрей Викторов, обязательно должен возвратить ожерелье в Янтарный, — как иначе отчитается завтра, когда кончится срок аренды драгоценной безделушки, перед руководством музея его пунктуальный обычно брат?..

Пять минут… А между тем коллега Макарова и руководитель операции полковник Сычёв, в отличие от Алексея, похоже, совершенно спокоен. Он остановился у открытого окошка напротив купе и невозмутимо покуривает, тиская в кулаке пустую, громко шуршащую целлофаном пачку из-под сигарет. Конечно, его спокойствие чисто внешнее. Макаров прекрасно понимает это и все-таки восхищается невозмутимостью и выдержкой полковника. Сычёв не может не волноваться, хотя предупреждал Макарова, что преступник или преступники должны появиться в самый последний момент, уже тогда, когда закончится проверка всего состава. Но когда же он наступит, этот решающий момент, ведь до отправления уже меньше пяти минут. А если Викторов, один или со своими сообщниками, так и не появится, им с Сычёвым нельзя будет, как было запланировано, сойти здесь, в Нестерове, чтобы вернуться для завершения операции в Янтарный, кому-то надо будет остаться в поезде и ехать дальше. А это уже новые, совершенно непредсказуемые обстоятельства. Какое решение примет полковник, ведь он здесь старший, и Макаров должен подчиняться приказу. Алексей поглядел на Сычёва. До отправления минуты три, а тот продолжает спокойно покуривать и смотреть в окно, словно собирался ехать до самой Москвы.

Макаров снова раскрыл газету, облокотился на столик, потеряв из вида домашний упитанный животик Сычёва, аккуратно упакованный в застёгнутую на все пуговицы жилетку. Вдруг на плоскость развёрнутого газетного полотна, прикрывавшего его от полковника, шлёпнулось что-то лёгкое и с шуршанием упало на пол, под ноги Макарову. Алексей даже не сразу понял, что произошло, и только когда увидел под ногами скомканную бордовую пачку от сигарет, которую полковник только что держал в руках, обо всем догадался.

Он быстро сложил газету, подхватил с соседней полки портфель полковника и вышел в коридор.

— Выходим, — сказал сухо Сычёв, — пора. Через две минуты отправление. — И пошёл по коридору к выходу, взяв из рук Алексея портфель.

Макаров двинулся следом и тут же увидел закрывавшую собой проход в соседнее купе, где ехали две женщины, широкую спину в синем форменном пиджаке. Это был явно не Викторов — из-под околыша фуражки в разные стороны выбивались рыжие курчавые волосы.

«Третий таможенник, — мгновенно классифицировал Алексей, узнав того, кто проходил недавно через вагон с белобрысым бригадиром и Викторовым. — Послал вместо себя?» Но тут же, отметая сомнения, из-за мощной спины загораживавшего собой проход в купе человека донёсся до ушей Макарова знакомый уверенный баритон.

— Не надо возмущаться, гражданка, — не знание законов не освобождает от ответственности… Сейчас, чтобы не задерживать поезд, я выдам вам взамен временно изъятой вещи расписку и акт изъятия. После экспертизы, если вещь не подлежит изъятию, она будет вам возвращена за счёт государства…

Обе женщины — похоже, они успели сдружиться за короткий отрезок пути — ещё что-то пытались возмущёнными голосами объяснять таможенникам, но Алексей уже не мог разобрать ни слова. Прибавив шагу, он догнал оживлённо беседовавшего о чем-то у самого выхода с проводницей полковника Сычёва.

— …Да уж, так сложилось, дальше с вами не поедем, — объяснял женщине Сычёв благодушным тоном. — Начальство срочно прервало поездку. Так что не судите строго, что лишаем компании, так сказать… — судя по тому, как он говорил с проводницей, полковник не зря разгуливал половину пути и все время стоянки по коридору: отношения с женщиной у него были самыми что ни на есть тёплыми.

— А вот, кстати, и мой товарищ подоспел, — улыбнулся он подошедшему Макарову. — Все в порядке? — взглянул он на Алексея. Тот кивнул.

— Да… понимаю, — сказала женщина. — А вас отозвали не в связи с этими нарушительницами?

— Это которых сейчас проверяют?

— Да.

— Нет-нет, — замотал отрицательно головой Сычёв, — что вы… Это не наша епархия. Тут таможенники сами справляются. Ну, всего доброго, — сказал он и вслед за Макаровым стал спускаться из вагона на низкий перрон.

Когда сошёл с поезда Викторов с подручным, они не видели, но спустя примерно пятнадцать минут, то есть через три минуты после отправления ушедшего с задержкой поезда (Сычёв, кстати, пояснил, что это вполне нормальное явление — на сто процентов верить висящему в вагоне расписанию из-за вносимых в него периодически изменений нельзя), — через три минуты после отправления московского поезда Алексей и полковник, сидя в машине возле небольшого станционного здания, заметили интересовавшую их парочку мирно беседующими со светловолосым бригадиром и ещё двумя таможенниками на перроне, возле путей.




47


Темнота опустилась на Янтарный, как обычно в августе, внезапно. Почти до девяти часов вечера было светло, заходящее солнце огненным остывающим мячиком висело над самым горизонтом, почти касаясь поверхности моря — на том месте, куда добиралось плавно и незаметно в течение всего дня. Светило казалось совершенно неподвижным, но вдруг, словно дождавшись определённого заранее часа, подобно солдату, получившему приказ, который нельзя не выполнить или выполнить секундой позже, стало быстро, буквально на глазах у всех, спускаться вниз и резво спряталось за линию горизонта, упало, не оставив даже намёка на закатное зарево, будто и впрямь утонуло в балтийской воде.

Макаров, впервые наблюдавший такое удивительное, захватывающее зрелище, повернулся к стоявшей рядом и сосредоточенно вглядывавшейся в сумеречное небо над горизонтом Пауле.

— Поразительно, — сказал Алексей, не скрывая своего восхищения увиденным только что, — чудо… Каждый раз снова думаешь о том, что создавать такие шедевры под силу только самой природе, люди же, даже самые талантливые…

—А тебе очень надо, чтобы я пошла с тобой сегодня к этому фотографу, брату Андрея? — внезапно спросила его девушка.

Макарова поразило это «надо» вместо нормального, вполне объяснимого в данной ситуации «хочется». Удивительная все-таки штука женская проницательность… Почему она опять вспомнила о вчерашнем, неприятном для неё походе в фотомастерскую, ведь он никак не напоминал ей об этом (они встретились три часа назад, по возвращении Алексея из поездки на пограничную станцию Нестеров).

— Что значит «надо»? — с безмятежным видом улыбнулся Макаров. — Почему ты вдруг вспомнила об этом?

— Потому что я чувствую: ты не просто так затащил меня вчера в эту мастерскую, — полушёпотом ответила Паула, — не только для того, чтобы договориться о снимке на память. А во-вторых, — она пристально смотрела в глаза Макарову, так что солгать ей, если бы он даже захотел, было бы очень трудно, — во-вторых, ты сказал мне, что свободен сегодня только до десяти вечера. Чем ты можешь заниматься после этого?.. Не с девушкой же другой встречаешься?..

— А ты меня уже начала ревновать? — все-таки попробовал, хотя и неловко, уйти от ответа Макаров. — Я же сказал тебе, какой работой здесь занимаюсь.

— Ищешь убийцу? Так? Страховой агент… И этот убийца — Андрей?

Макаров усмехнулся.

— Ну, во-первых, не страховой агент, а страховой детектив, так что здесь нет противоречия, а во-вторых, не знаю… я и сам не знаю: неужели этот ревнивый неудачник, который не смог добиться взаимности от женщины, способен кого-нибудь убить?.. — спросил он, но его слова прозвучали столь фальшиво, что под взглядом девушки Алексей, что случалось с ним совсем не часто, почувствовал себя неловко.

— Почему ты меня обманываешь? — спросила Паула спокойно и терпеливо. — Зачем пытаешься представить его безобидным, совершенно не опасным для тебя?.. Я же тебе рассказывала о нем вчера, ты что, мне не поверил?

— Ладно, признаю, я сказал неправду, — вынужден был признаться под прямым спокойным взглядом девушки Макаров, припёртый к стене. —. Но давай не будем сейчас об этом или поговорим позже, может быть, завтра. Ты просто знай, что у меня сегодня вечером важные дела, связанные с моей командировкой сюда, и все. Хорошо? Кстати, если уж мы начали о моей работе, — ты так и не показала мне ту девушку, которая говорила, что студента из Москвы убили.

Сказав последнее, Макаров хотел просто только сместить акценты в разговоре с Паулой, свести обсуждение его личных планов на предстоящий вечер в лёгкую пикировку по поводу того, кто из них кому и что должен, а затем и вовсе незаметно перейти на другую, безопасную тему. Но дальнейший поворот событий оказался столь неожиданным, что Алексей снова подумал о том, что Паула способна заранее предугадывать ход его мыслей. Едва дослушав его, девушка, ничего не ответив, обернулась и крикнула:

— Таня, иди сюда!

Светловолосая девушка в тёмных очках, до сих пор стоявшая, опершись на парапет, в пятнадцати шагах от них, оторвалась от созерцания морских просторов, повернулась на оклик и, кивнув, не спеша пошла по направлению к Макарову и Пауле.

— Это она, — шепнула Паула на ухо Алексею. Но он и так видел, что это наконец ОНА, девушка, запечатлённая на фотографиях, которые он привёз из Москвы. Незнакомка, близкая к убитому в поезде Красавчику-Иваненко, о которой почти ничего, кроме того, что она хорошая, приличная девушка, снискавшая безусловное уважение и даже какое-то трепетное поклонение его босса, не мог сказать говоривший с Макаровым в номере гостиницы Марат Медвецкий. Девушка-загадка… — Это мой сюрприз, — тихо добавила Паула.

— Значит, вот в чем причина такого настойчивого желания узнать, что я собираюсь делать сегодня вечером, после того как мы расстанемся? — спросил Макаров Паулу после того, как он и обе девушки спустились с искусственной набережной вниз, на пустынный в это время, белый в сумерках песок пляжа и неторопливо двинулись втроём вдоль берега.

— Да, — и не пытаясь уйти от ответа, спокойно ответила Паула. — Просто после того, как мы с тобой вчера расстались, я долго думала, для чего ты мог меня водить в эту фотомастерскую. Сопоставляла с тем, о чем ты спрашивал меня прежде, и в результате поняла, что ты специально ПОКАЗАЛ мне этого Алика, фотографа Ты хотел посмотреть, какой будет моя реакция, и, может быть, если получится, услышать от меня ещё что-то новое об Андрее.

Макаров даже расхохотался от неожиданной логики Паулы, да так, что девушка в очках, сосредоточенно идущая от него по правую руку и до сих пор не произнёсшая, кроме необходимых при знакомстве фраз, ни одного слова, повернулась и удивлённо посмотрела на него.

— Моя проницательность сильно преувеличена, — смеясь, сказал Алексей, обращаясь одновременно и к Пауле, и к девушке по имени Таня. — Я и в самом деле предполагал, что этот пляжный фотограф причастен как-то… нет, даже так говорить нельзя, конечно, — не причастен, а кое-что, может быть, знает о гибели того парня из Москвы: там у них было какое-то тёмное дело с этим ожерельем «Кенингсринг», в котором я предлагал тебе сфотографироваться. Каюсь, мне и правда надо было встретиться с фотографом и договориться о съёмке, но это не значит, что я обязательно повёл бы тебя к нему сегодня вечером — даже скорее всего не повёл бы. То, что я с ним договаривался, вовсе не обязательно объясняется тем, что я хотел заказать фото. Просто надо было найти повод, чтобы увидеться с ним и задать, не вызывая подозрения, несколько вопросов… А уж о том, что ты имеешь какое-то специфическое отношение к фотографу, — Макаров развёл руками, — извини, но до мистера Шерлока Холмса мне пока очень далеко… Но, может быть, наш разговор и все эти дела… — он искоса бросил выразительный взгляд на шедшую слева от него девушку в тёмных очках, — не всем здесь интересны?

— Значит, я ошиблась, извини, — пропустила мимо ушей его последние слова Паула. — Но все же мои умозаключения все-таки должны принести тебе определённую пользу. Ведь после всех моих раздумий я решила, что должна в конце концов помочь тебе в твоей работе, разыскала и уговорила прийти сюда Таню. Это извиняет меня?..

— Конечно, да я на тебя нисколько не в обиде… Я вообще редко на кого-нибудь обижаюсь и никогда не придираюсь к словам, — с энтузиазмом ответил Макаров. — А Таня, — он посмотрел на продолжавшую молча идти рядом с ним вдоль кромки воды незнакомую девушку, — вообще для меня до сих пор самая большая загадка во всей этой истории с гибелью…

— Паши Гостенина? — неожиданно спросила, взглянув на него, незнакомка.

— Да-да, — подтвердил Алексей.

— А ещё, наверное, вы не встречались с Сергеем, потому что он уехал…

Макаров ответил не сразу, поскольку он не сразу понял, что девушка имеет в виду Красавчика — слишком велика была разница между нею и Иваненко в возрасте, чтобы легко воспринималось из её уст упоминание одного лишь имени.

— Да, — сказал Алексей после небольшой паузы, — я с ним повидаться не успел, а вы, кстати, знаете, кем он был? — спросил он и запоздало понял, что зря, пожалуй, упомянул о Красавчике в прошедшем времени.

Но девушка, казалось, не заметила этого. Её ответ прозвучал на пустынном морском берегу, как внезапный удар грома.

— Знаю, — сказала Таня уверенным и твёрдым голосом. — Он — мой отец. — Потом помолчала немного, словно давая Макарову осознать услышанное, и так же негромко спросила: — А почему вы сказали «был»?

Встретив спокойный взгляд её едва различимых в сумерках сквозь стекла очков-хамелеонов глаз, Макаров понял, что пытаться уйти от прямого ответа не стоит.

— Он погиб, его убили в поезде, — ответил он, в душе досадуя на себя за допущенную непростительную оплошность. — Но что значит…

— Я чувствовала, что это случится, — сказала, не дав ему договорить, Таня прежним спокойным и негромким голосом. — Когда я узнала, что Павел утонул, я сразу же подумала об этом…

— Но, простите, — сказал Макаров, — разве у этого человека, у Иваненко, была…— и снова не успел договорить.

— Он был моим отцом, — уверенно и твёрдо повторила девушка, — это абсолютно верный и подтверждённый факт. И неважно, мне абсолютно не важно знать, чем именно он занимался в своей жизни, — жестом остановила она снова попытавшегося что-то спросить Макарова. — В первый раз я увидела его три года назад, а потом видела каждый год, когда он приезжал сюда отдохнуть. Он когда-то в молодости любил мою мать, а она — его, потом расстались, уехал; долго не знал, что я родилась, потом от кого-то случайно узнал, да все не получалось приехать, — девушка остановилась и посмотрела на Макарова, словно ожидая, что он скажет что-нибудь или спросит, но тот промолчал. Тогда она отвернулась, перевела взгляд на море и снова не спеша двинулась вперёд. — Мне не известно, в каком качестве вы его знаете, кем он вообще был — мне он говорил, что занимается бизнесом, постоянно в командировках. Для меня этого достаточно, я ничего больше не хочу выяснять, — она опять, словно ожидая возражений, искоса взглянула на Макарова, но он снова промолчал. — Вот и хорошо, что вы не пытаетесь мне «открыть глаза», — сказала Таня удовлетворённо и, как показалось Алексею, с долей симпатии к нему. — Я догадываюсь, что у отца, возможно, не все в жизни сложилось гладко и хорошо, но это судьба. Я же его знала таким, каким он приезжал сюда, хорошим и добрым. Может быть, это звучит не слишком красиво, но в чем-то Сергей (он сам меня просил себя так называть, понимая, что мне непросто будет назвать его отцом, увидев впервые за столько лет) мне показался даже лучше мамы — он был очень ласков со мною. Вообще со всеми, кто здесь его окружал, поэтому и случайным знакомым, и женщинам очень нравился. Ему просто невозможно было отказать в чем-либо («Пожалуй, так», — подумал Макаров, который, услышав последние слова девушки, сразу же припомнил хозяина «Золотого краба»)… И в общем, если у него что-то там, в неизвестной мне его жизни, не так сложилось, то виновата в этом только моя мама и её тяжёлый характер. Хотя она у меня и прекрасный врач, уважаемый и очень положительный человек — уже двадцать лет скоро зав. отделением в «Рыбаке»… Ну, ладно, — неожиданно оборвала Таня сама себя, — пожалуй, отец не нуждается в моей защите, да я же и пришла вам рассказать о другом, о гибели Паши. Так? — посмотрела она на Алексея.

— Да, именно это меня интересует больше всего, — подтвердил Макаров.

— Ну вот, — как бы доказывая прежние свои утверждения, сказала девушка, — и к нему отец очень тепло и хорошо относился, говорил, что Паша очень напоминает внешне и характером его самого в молодости.

— Они, кажется, в карты играли? — осторожно уточнил Макаров.

— Да, и отец почти всегда ему уступал или выигрывал немного, ну, может, чтобы возвратить своё. Хотя я видела: играл он лучше и мог бы Пашу запросто обыграть до нитки. А Павел не любил и не умел проигрывать, хамил… Мне он не нравился.

— Да, я знаю, мне Марат говорил.

— А Марат, наоборот, — чудесный парень. Отец нанимал его вроде как охранника на то время, пока жил здесь…

— Извини, — перебил девушку Макаров, — но ты прямо ангелов мне рисуешь. Неужели все они, и твой отец, и Марат, и Павел, и…

— Да нет же, — агрессивно вмешалась в разговор Паула, — она же тебе сказала: студент этот, что из Москвы приезжал и в прошлом году на пляже с её отцом познакомился, ну, Гостенин, ей совсем не нравился, да, Таня?

— Да, — кивнула, подтверждая её слова, девушка в тёмных очках, — в общем, отец был интересным человеком, богатым, щедрым и неутомимым на затеи, и, думаю, этот Паша Гостенин сам к нему привязался.

— Но не ради же встречи с твоим замечательным отцом он в этом году сюда прикатил? — задал Макаров девушке вопрос, ответ на который в разной трактовке слышал уже не от одного человека.

Но у Тани он затруднений не вызвал.

— Нет, конечно, — пожала плечами она, — приехал он из-за «юбки». Он вообще на женщин был падкий, этот Паша А в прошлом году у него здесь целый роман закрутился с одной женщиной. Она его лет на пятнадцать старше, тоже в «Янтарном заливе» отдыхала. Женщина красивая, очень, но помучила его… Ну, представляете, что таким людям, как он, от женщин на курорте надо. А она ему на уступки не шла, если уступила, так, может, в самом конце уже раз или, максимум, два. Он только разгорячился и, конечно, недовольный уехал, неудовлетворённый — не успела она ему ещё надоесть.

— Её звали Элиной? — спросил Макаров.

— Да, — ответила Таня, — кажется. А потом у них получилась неувязка с какими-то дорогими бусами (Макаров перехватил говорящий взгляд Паулы). У Паши не хватало денег, чтоб ей эти бусы перед отъездом купить, — отец договорился, что кто-то их им продаст или достанет. Хотя он и обещал, но прокутил все, протратил. У него ж расходы были выше возможностей: как в кабак идёт, так чтобы все самое дорогое ему тащили, чтоб официанты бегали, девочки вокруг и прочее.

— Понятно, но что дальше произошло у них с этим ожерельем? — напомнил Алексей.

— Кажется, отец добавил ей, этой Элине, часть своих денег, как бы от имени Паши, что, дескать, он передал. А основную сумму она из своих выплатила.

— Это отец тебе рассказывал?

— Да нет, слышала обрывки их разговоров, ссор, точнее…

— Ссор?

— Да, после этого случая отношения у них пошли наперекосяк: Паша, как выпьет много, начинает кричать, что отец, такой-сякой, Элину у него перекупил, что он предатель и прочее. Кричал, что в следующем году сам ей более дорогое ожерелье купит, из белого янтаря, он его в Калининграде, в музее, видел, и тогда уж точно Элину у отца обратно выкупит. Так и говорил, хотя он ведь и не перекупал её, Павел все выдумал с дурных глаз…

— Ясно. Так, значит, Павел для этого нынешним летом сюда приезжал?

— Конечно. Об Элине своей мечтал. Только на этот раз сорвалось у него: не приехала красотка.

— А с отцом твоим когда они снова встретились?

— Да почти сразу. Паша сам его разыскал, знал уже, что отец из-за меня каждый год летом сюда приезжает.

— А разве они в прошлом году не рассорились окончательно?

— Да, в том году они вроде рассорились, но в этом Павел сам пришёл и прощения попросил.

— А когда же у них снова произошёл разлад? — торопя события, рискнул спросить Макаров о том, о чем Таня пока не сказала

— Когда Элина Паше телеграмму прислала, что не приедет. До этого он ждал, надеялся, они же в прошлом году договорились встретиться, — ответила девушка

— Ах, вон оно что, телеграмму?.. — задумчиво произнёс Макаров. Почему-то ему показалось, что этот факт может оказаться ключевым для понимания всей ситуации с гибелью Гостенина. — И когда же эта телеграмма пришла?

— Кажется, одиннадцатого или двенадцатого, я точно не помню… хотя, помню, — внезапно поправилась девушка, — это же было утром, накануне отъезда отца…

— Значит, двенадцатого? — уточнил Макаров.

— Да… Но Паша ничего не говорил об этом весь тот день, я точно помню: все время с ними была. Отец в те дни, когда я не работала, буквально не отпускал меня от себя, и тот день я тоже с утра и до вечера провела с ним. С Павлом мы встретились в обед, договаривались, что отец после того, как выпишется из гостиницы (последнюю ночь он должен был ночевать в городе у сестры Марата), даст «отвальную» в связи с отъездом. В ресторан мы собирались вечером, а днём зашли к Паше. Он уже был каким-то хмурым и расстроенным. Началась же ссора, когда отец сказал, что приобрёл точно такую же штучку, как та, что в прошлом году он купил Элине.

— Такое же ожерелье, в точности? — переспросил Алексей.

— Я то не видела, а это, и правда, очень красивое, отец мне показывал, — не задумавшись ни на секунду, ответила девушка. — И дорогое — янтарь в золоте, старинной работы.

— И что же случилось дальше?

— Они сразу поссорились, разругались страшно, Павел сказал, что кое-что понял об этом ожерелье и об отце. Отец пробовал ему что-то объяснять, но тут подоспел Марат, и они не стали больше об этом говорить и вроде даже помирились на время. Но потом, в ресторане, когда выпили и когда мы с Маратом оставили их вдвоём — пошли танцевать, снова завели эту тему. Когда я вернулась к столу — Марат пошёл за сигаретами в бар, — Павел уже даже не счёл нужным сдерживать себя в моем присутствии, а продолжал кричать на отца, оскорблять его. Обычно они оба старались обсуждать свои отношения с женщинами без меня, отец пытался оберегать меня от этого, но здесь он ничего не мог поделать — Паша просто как с цепи сорвался, говорил про отца разные ужасные вещи. Якобы отец смошенничал в прошлом году, и у Элины купленную с его помощью вещь на границе с Литвой отобрали таможенники, как краденую; что он купил женщину, а потом подставил и её, и Павла, потому что деньги передавал от его имени… Потом сказал, наоборот, что Элина не поверила, что это были его деньги, и будто отлично понимала, что это делает Серж, чтобы… ну, в общем, переспать с ней тайком от него, Паши. И она ему, мол, прислала теперь телеграмму со словами, что не жалеет об этом, что после афёры, которую по отношению к ней провернули, она довольна, что обманула и Пашу, и отца и что больше видеть их обоих не хочет. Ну, и так далее — как видите, противоречивый, пьяный бред, — темпераментно подытожила девушка. Макаров, хотя и не совсем был согласен с ней, так как знал Красавчика несколько с иной стороны, кивнул, демонстрируя своё согласие с её выводом.

— Обычное дело: когда у тебя уводят женщину — это крайне неприятно, — сказал он. — Но что же произошло между ними дальше?

— Не знаю, — покачала головой девушка, — это было так ужасно, так противно слышать… вся эта склока из-за какой-то курортной бабы, какая б она ни была. В общем, я страшно расстроилась и ушла из ресторана. Чтобы немного проветриться, отдохнуть от всех, забыть все услышанные в этот вечер грязные слова. Решила прогуляться по берегу, посидеть где-нибудь в тишине. Пришла сюда… — она указала на скамейку, совсем незаметную в темноте, стоявшую под металлической эстакадой искусственной набережной. Тут Макаров понял наконец, что прогулка по пляжу, в самом начале, ещё при знакомстве, предложенная девушками, была ими оговорена заранее. — К счастью, никого здесь в тот вечер не оказалось, — продолжала Таня, — а то иногда тут влюблённые парочки сидят, уголок-то укромный. Я просидела довольно долго, сколько, точно не скажу. Успокоилась, решила, как та Элина, забыть этот неприятный эпизод, выбросить из головы; собралась уже уходить и вдруг вижу: мужчина какой-то спустился на пляж с набережной. Присмотрелась внимательнее и узнала Пашу. Он пьяный сильно был, еле на ногах держался, и под руку его вёл, поддерживал — иначе, думаю, он упал бы, — другой мужчина, высокий, сильный такой, с широкими плечами и, похоже, совершенно трезвый. Паша, в своём репертуаре, кричал, что, мол, выведет его на чистую воду, их обоих, вместе с Сержем и каким-то фотографом. А тот, высокий, только молча кивал, будто соглашаясь, и просил: «Погоди-погоди, сейчас здесь, на пляже, спокойно все обсудим. Не кипятись». Я, говорит, согласен, на любые твои условия. Ну а Гостенин в ответ — плевал, мол, я на твои условия, ещё увидишь, узнаешь меня и что-то опять про обман. А потом ещё раз добавил, что с Сержем тоже разберётся, мол, предупредил его… — сказала Таня и вдруг замолчала, вглядываясь в тёмную даль над спокойным ночным морем.

— И что же случилось дальше? — осторожно спросил догадавшийся уже в принципе обо всем Макаров.

— Убил он Гостенина… — сказала Таня. — Я его узнала, мы с ней уже выясняли, — она посмотрела на Паулу. — Я вообще-то не знала до сих пор его фамилии, но много раз здесь видела, знала, что он из местных… Это был он, тот, о ком вы с Паулой говорили вначале. Его зовут Андреем. Он сказал Гостенину, что, мол, ему, Павлу, надо бы освежиться, умыться, а потом уже они спокойно поговорят. Не могу сказать, хотел он его убивать или нет, но когда он все-таки подвёл Пашу к воде, — тот не хотел, отказывался, но сопротивляться не мог: сильно пьяный был, еле на ногах держался, — когда он подвёл-таки Павла к воде, тот вдруг не удержался на ногах и упал…

— А может, он его специально подтолкнул?

— Не знаю… не хочу врать, я не очень хорошо отсюда видела. Заметила только, что Павел вывернулся у него из рук и упал в воду, с самого края. Стал барахтаться, пытаясь встать. А этот парень, её знакомый, — она кивнула на Паулу, — вдруг быстро так оглянулся, словно хотел посмотреть, нет ли кого поблизости, а потом наклонился и окунул Пашину голову в воду так, словно и правда хотел привести его в чувство. Но после того, как он проделал это в третий раз, то больше уже вытащить голову из воды ему не дал, просто прижал к песку… Так и утопил его на мелком месте, в метре от берега.

— Бедная, как ты только все это выдержала? — нарушила тишину после небольшой паузы молчавшая до этого Паула.

— Сама не знаю, страшно шевельнуться было, пока он не ушёл…

— А труп? — спросил Макаров.

— Здесь же он его, возле берега, и бросил.




48


В знакомое двухэтажное кирпичное здание комбината бытового обслуживания Макаров вошёл без пяти минут десять. Один. С девушками он расстался за пятнадцать минут до этого, у железнодорожной станции.

Перед тем, как отправиться на новое свидание с фотографом, Алексей забежал на пару минут к себе в гостиницу. Туда ему, как было условлено заранее, позвонил руководивший операцией по захвату преступников полковник Сычёв. Подчинённые ему люди наблюдали за Викторовым от самой станции в Нестерове и пять минут назад доложили, что таможенник, приехавший после того, как сменился с дежурства, в Янтарный, вышел в сопровождении двух неизвестных молодых людей из бара «Лунный свет», что вблизи кинотеатра. Сообщения от сотрудников, проводивших наружное наблюдение за подходами к фотомастерской, пока не поступало. Все шло по плану. Теперь слово было за Алексеем.

Подойдя к зданию, Макаров посмотрел на окна второго этажа. Два из них (теперь он уже знал, что это окна студии пляжного фотографа) были ярко освещены. В двух других, сразу за этими, свет отсутствовал, как, впрочем, и во всех остальных окнах первого и второго этажей здания.

План взятия преступников с поличным был продуман, казалось, до мельчайших подробностей, и, поднимаясь по знакомой широкой лестнице на второй этаж, Макаров мог быть абсолютно спокойным, не сомневаясь в успехе задуманного.

Дело шло к своему логическому концу: сегодня утром оперативники, приехавшие из Калининграда, разыскали в здании строящейся на территории пансионата дачи губернатора области, чьё строительство в соответствии с удивительно точной информацией фотографа было заморожено из-за отсутствия средств до следующего лета, засыпанный в котловане землёй труп сбитого машиной парня, посланного Викторовым следить за Алексеем и не справившегося с поставленной задачей. Чуть позже, во дворе частного дома, где таможенник жил с матерью и отцом, отыскалась и машина с характерным образом помятым капотом, крылом и остатками крови на крыле и на бампере. Причину столь жестокого обращения Викторова со своим приятелем следствию предстояло выяснить в дальнейшем, а пока в неофициальном порядке, чтобы преждевременно не привлечь излишнего внимания, криминалистами были взяты и направлены на экспертизу соответствующие пробы.

Впрочем, Макаров был уверен, что сообщник таможенника погиб случайно. Вместо него в подвале строящегося здания должен был быть похоронен сам Алексей и только лишь, как ни удивительно это звучит, за то, что унизил местного «авторитета» в глазах «команды». Загадкой осталось для него то, почему же преступники не убедились, что он, свалившись с обрыва, действительно погиб. Но на этот счёт могли быть разные версии. Викторову же теперь предстояло узнать, что Макаров был гораздо опаснее для него по другой, более серьёзной причине, чем борьба за внимание красивой девушки, — возможно, если бы братья узнали об этом пораньше, таможенник непременно постарался бы убедиться тогда, ночью, что Алексей и в самом деле разбился…

На лестничной клетке второго этажа царил ничем не нарушаемый полумрак — дверь салона-мастерской была плотно закрыта и не пропускала света. Подойдя к ней, Макаров посмотрел на часы: без четырех десять. Больше часа до того срока, который непреклонным тоном назвал ему тщедушный очкарик-фотограф накануне. «Самое времечко, чтобы явиться, — усмехнулся про себя Макаров, — только бы Андрей не подвёл, не опоздал. Вот глаза будут у парня!»

Алексей посмотрел в находившееся неподалёку большое, запылённое по краям окно. Подходы к зданию просматривались хорошо: по центральной улице городка, проходившей под окнами ателье, в этот вечер, как и обычно, гуляло множество народа, однако знакомой фигуры Викторова ни с одной из сторон видно пока не было. Очевидно, он запаздывал.

Макаров отошёл от окна и хотел было постучать в дверь студии, но передумал и, опустив руку, потрогал дверную ручку. Повернул вниз и осторожно потянул дверь на себя. Она поддалась. Если в студии никого нет, можно будет подождать появления таможенника там.

Однако на этот раз студия не была пуста, как позапрошлой ночью. Вокруг подиума были расставлены осветительные приборы и ширмы, а на диване возле двери сидела одетая в короткий халатик длинноногая девушка. Она задумчиво курила.

— Что вы хотите? — вскинула она узкие, выщипанные в ниточку брови на вошедшего в комнату Алексея.

— Я? — слегка смутился Макаров, поражённый резким несоответствием мирной, обыденной картины ведущейся в студии работы (очевидно, сидящая на диване девушка была моделью) с тем, что, как он предполагал, должно было произойти здесь спустя, может быть, всего несколько минут. — Я договаривался с фотографом, — быстро овладев собой, ответил Макаров, — насчёт съёмки. А вы ещё не закончили работать? — он кивнул на подиум и расставленные вокруг него ширмы.

— Нет, — отрицательно и слегка лениво покачала девушка головой. Потом указала Макарову место на диване рядом с собой. — Садитесь, подождите, он пошёл зарядить новые плёнки и посмотреть заодно, что мы с ним уже успели натворить… — натурщица затянулась сигаретой и устало кивнула Алексею, повторив ещё раз: — Садитесь…

Макаров посмотрел на закрытую дверь лаборатории, потом на часы.

— Ну что же вы? — спросила девушка. — В ногах правды нет.

— Да без одной минуты десять уже, — вы сказал свою мысль вслух Алексей. — А он мне сказал зайти без десяти, странно — забыл, что ли? — это уже было сказано для девушки.

Девица снизу вверх взглянула на него и выпустила изо рта длинную струю дыма.

— Что вы нервничаете? — безразлично произнесла она своим ярко накрашенным ртом. — Говорю же вам, сейчас Альберт придёт… Ах, да, правильно, — вдруг небрежно махнула она рукой. — Правильно, он говорил, что мне придётся подождать чуть дольше, у него там, внизу, какая-то встреча.

— Где это внизу? — чувствуя, как холодеют кончики пальцев, спросил Макаров.

— А что вы переполошились? — усмехнулась девица. — Это пять минут ещё от силы, плёнки он наверняка до того успел сделать — сразу сюда поднимется.

— Где внизу, быстро, — шагнув к ней и больше не сдерживая себя, угрожающим тоном повторил Алексей. Он не смотрел на часы, но знал: уже ровно десять или даже пара минут одиннадцатого.

— А, — махнула рукой, снова выпуская сигаретный дым изо рта, фотомодель, — чего переживаете, спрашивается?.. Там у него, прямо от лаборатории, из тамбура, лестница, запасной ход на первый этаж, а оттуда — переход в девятый корпус пансионата. Брат должен был к нему заехать, Андрюшка… Да ты что, совсем с катушек соскочил?.. — закричала она, увидев, как Макаров, быстро повернувшись кругом, стремительно бросился к двери, ведущей в лабораторию, и одним ударом ноги вышиб её, сорвав накладной замок, на который дверь была заперта изнутри.

Влетев в кромешную темноту, он мгновенно ослеп и, наткнувшись на вторую, едва прикрытую дверь, ввалился в тёмную комнату, занимаемую лабораторией. Под ногами его что-то загромыхало, и он не удержал равновесия. Поднявшись на ноги, Макаров вышел обратно, к первой двери и тут только, в отблеске света, попадавшего через открытую, взломанную им дверь из студии, увидел справа от себя уходящие вниз пыльные ступени бетонной лестницы.

Ощупью, рискуя каждую минуту сломать себе шею, Макаров сбежал по лестнице вниз, в темноту, и оказался на какой-то площадке. Затем, ткнувшись пару раз вслепую в разные стороны, нащупал что-то похожее на ручку двери и дёрнул её на себя. В следующее мгновение его глазам предстал длинный, тускло освещённый коридор дикого винограда, оплетавшего тонкие металлические арки из трубок. В конце коридора, метрах в десяти, виднелась дверь, освещённая лампочкой («девятый корпус пансионата», — вспомнил Макаров слова фотомодели). Оказывается, один из корпусов пансионата «Янтарный залив», разбросанных по всей территории городка, а именно — девятый, был соединён с чёрным ходом комбината бытового обслуживания зелёным коридором из арок, плотно обвитых стеблями дикого винограда и плюща. Знает ли об этом полковник Сычёв и его люди? Размышлять над этим Макарову было уже некогда.

Алексей сделал было решительный шаг вперёд, как вдруг услышал справа от себя, из-за зелени окружавших его плотной стеной растений, голоса. Он замер и прислушался. Кажется, те, кто находился на улице, по другую сторону зеленого ограждения, его появления не заметили.

— Как все прошло? — тихо спрашивал кого-то человек, в котором Макаров по голосу узнал фотографа.

— Нормально, — тихо ответили ему.

— А почему опоздал?

— Ну опоздал, — огрызнулся в ответ второй чуть громче, и теперь Макаров смог его узнать. Это, несомненно, был Викторов. — Пять минут, тоже мне, опоздание…

Макаров внимательно осмотрелся по сторонам и заметил в сплошной зелени, тянущейся до самой стены комбината бытового обслуживания, узкую прореху. Осторожно отодвинув ветви, он, по-прежнему прислушиваясь к тихим голосам, скользнул вдоль стены во двор. И замер. Голоса доносились со стороны росшего невдалеке толстого дерева.




49


Странное положение. Алексей отлично слышал каждое слово сообщников, находясь в пяти-шести метрах от них, знал приблизительно, где они стоят. Он видел калитку в заборе, ведущую на тёмную глухую боковую улочку, — вероятно, Викторов именно через неё проник в общий двор комбината бытового обслуживания и девятого корпуса пансионата, — но при этом братьев Алексей не видел. Он не мог даже различить их фигуры в густой тени старого раскидистого дерева Его положение было похоже на положение слепца, чей слух предельно обострён, а глаза ничего не видят… Это было крайне неудобно, но Макаров надеялся, что где-то рядом, возможно за забором, находятся оперативники, группа полковника Сычёва. Они контролируют ситуацию. И в этом случае задачей Макарова становилось лишь при необходимости перекрыть преступникам путь к отступлению в здание. Пока же он напряжённо вслушивался в разговор сообщников.

Фотографу, очевидно, не понравилось, как брат ответил на вопрос об опоздании.

— Мне не нужны твои комментарии, — буквально прошипел он, услышав небрежный ответ Андрея, — кажется, я ясно спросил, почему ты опоздал? И жду ответа. Ну…

К удивлению Макарова, вновь, как и предыдущей ночью, Викторов, который был как минимум на голову выше щуплого родственника и вдвое шире его в плечах, отнюдь не возмутился начальственным, раздражённым тоном, а лишь постарался оправдаться.

— Ладно, Алик, не кипятись, сейчас объясню, — сказал он виноватым тоном человека, ищущего примирения. — По порядку. В Нестерове у меня сегодня возникли кое-какие подозрения…

— Что? — нервно перебил его фотограф. — Ты же только что сказал, все нормально прошло? Вещь у тебя?

— Да, но…

— Давай сюда, быстро, потом будешь объяснять… Ну, что ты там заметил? — сказал фотограф более спокойным тоном секунд через десять. Макаров понял, что ожерелье вернулось к нему.

Круг замкнулся. Пора было заканчивать спектакль, однако подчинённые полковника Сычёва появиться не торопились. Между тем продолжавшийся разговор двух по-прежнему невидимых для Алексея братьев-сообщников становился все более интересным.

— Понимаешь, в одном вагоне с этими двумя женщинами, — тихо рассказывал Викторов, — ехал начальник милиции из Калининграда, с Южного вокзала…

— Ну и…

— Ну, не знаю, вроде вёл себя спокойно, прогуливался по коридору. Я решил не менять плана — мало ли куда и зачем он мог ехать, всякие совпадения бывают. А если бы попробовали взять меня при изъятии вещи, я бы показал официально оформленный акт. Ну, и потом, как договаривались с тобой, вещь провели как краденную из музея…

— Не из музея, дура, а у меня, — небрежно поправил его фотограф, — заявление моё в бухгалтерии лежит, как всегда, на всякий случай. Завтра заберу… — В голосе фотографа прозвучали самоуверенные нотки, но внезапно их сменила тревога. — Ладно, хорош хвастаться… Что дальше-то было, говори — две минуты тебе, быстро… — Макарову показалось, что главарь что-то вдруг заподозрил. Однако его брат не понял причины неожиданной тревоги сообщника.

— Да все нормально закончилось, — ответил он так же спокойно, как прежде. — Зашли в купе, там две бабы сидели. У Бочкарёвой потребовали предъявить для досмотра сумку и сразу же обнаружили то, что требовалось, — она, дура, и не догадалась даже спрятать. Генка Ржавый ей сказал, что, мол, вещь краденая, мы её изымаем, а если хочет жаловаться, то обращаться туда-то, и вручил копию акта об изъятии. В общем, как обычно, сам…

— А что, разве она не одна ехала? Зойка-кассирша подвела, что ли? — перебил его фотограф.

— Вряд ли. Я лично с ней разговаривал и «стольник» за услуги вручил, до Белоруссии никого не должно было быть. Может, проводница решила подзаработать и подсадила?

— Ладно. Что дальше было? — задумчиво спросил фотограф.

— Ничего, — ответил Викторов. — Доехали, зашли в бар пива попить, время скоротали, и вот я у тебя. Задержался, чтобы проверить, не следят ли. После этого мента в вагоне не лишне было…

Фотограф помолчал.

— Не очень хорошо, — сказал он после не долгих раздумий.

— Что? — насторожённо спросил таможенник, похоже, не ожидавший такого вывода из своего рассказа.

—Мне сегодня из гостиницы звонили, — медленно произнёс фотограф. — Сказали, какой-то мент пару дней назад из Москвы к ним приехал, насчёт ублюдка московского, которому ты на днях утонуть помог, нюхать. Там все чисто, свидетелей не было?

— Нет, что ты. Погоди, может быть, это…

Но фотограф снова не дослушал брата.

— Смотри, Андрюша, — зловеще сказал он свистящим шёпотом, — за это ведь тебе вышачок может высветить…

— Так это ж ты сказал сделать, — чуть заикаясь, произнёс Викторов, — он же насчёт ожерелья пронюхал и насчёт Красавчика.

— Вот-вот, и Красавчика ты, братишка, шлёпнул, а тут уж не только милиция, но и блатные, если что, не пощадят. Так что смотри, берегись… Землю рой.

— Не бойся, все нормально будет.

— А может, тебе отвалить отсюда временно, взять отпуск?

— Пожалуй. Завтра займусь. В Польшу мотану.

— Пистолет у тебя? — без перехода спросил фотограф.

— У меня.

— Давай сюда.

— Зачем?

— Спрячу. Без него тебе спокойнее будет.

— Ладно. Держи, — чуть запнувшись, сказал Викторов, а Макаров подумал некстати, что зря он согласился.

Прошла ещё секунда, и наконец с улицы послышались торопливые шаги. Алексей понял, что пришло время долгожданной развязки, и вытащил пистолет. «Вовремя ребята Сычёва появились, — подумалось ему. — Улик столько, что братьям — главарю и убийце-исполнителю — хватит на много лет за решёткой…» Вдруг у дерева послышался тихий шипящий шлёпок и почти одновременно от калитки в заборе закричали:

— Вит, Фокус, где вы?.. Там менты на улице, здание обкладывают, только что в мастерскую полезли…

— Стой, сука, стреляю! — закричали с улицы. — Ты окружён…

Из происходящего Макаров понял, что Андрей Викторов перед тем, как идти на встречу с братом, оставил в удобном для наблюдения месте за поворотом с центральной улицы в переулок, примыкавший к двору девятого корпуса, своего человека. Едва люди полковника, встревоженного, очевидно, долгим отсутствием условного сигнала от Алексея, стали окружать здание, чтобы перекрыть все выходы из него, наблюдатель их заметил и бросился предупредить босса.

События стали развиваться стремительно. Поняв, что на улице ему скрыться некуда и не слыша ответа хозяина, подручный братьев распахнул калитку и, вбежав во двор, со всех ног бросился в том направлении, где в кустах у стены притаился Макаров.

С улицы продолжали доноситься звуки стрельбы. Наверное, там оставался ещё кто-то из людей Викторова. Алексей поднял пистолет и, по-прежнему не видя фотографа с братом, по непонятной причине оставшихся до сих пор на прежнем месте под раскидистым деревом, сделал шаг навстречу бежавшему прямо на него человеку, здоровенному рыжему мужчине, тому самому, которого видел сегодня утром в московском поезде в компании с Викторовым.

Не ожидавший увидеть кого-либо перед собой, тот резко затормозил и опустил от растерянности руки. Этим он очень помог спешившему к братьям и потому не имевшему права терять ни секунды Алексею. Вскинув руку с пистолетом, Макаров быстро и резко, без замаха, нанёс .удар рукояткой между едва заметных белесых бровей. И в ту же секунду, боковым зрением, не увидел даже, а почувствовал, как вдоль тёмных, заросших кустами в рост человека прутьев забора к зданию корпуса пансионата стремительно метнулась от дерева чья-то тень. Наперерез, через двор, не думая даже об оставшемся у забора под деревом втором брате, не думая о том, что сам может быть легко подстрелен на открытом пространстве, Макаров бросился за убегавшим, руководствуясь только интуицией. Слух его различил лязг железа. В три прыжка достигнув того места, откуда послышался звук, Алексей увидел метрах в двадцати от себя того, кто убегал от него — это был фотограф. Он перебежал через освещённое крыльцо корпуса, легко столкнув с него, несмотря на хилое сложение, двух или трех находившихся на нем женщин и устремился вперёд, в находившиеся за зданием тёмные заросли кустарников. Через секунду, когда Макаров оказался рядом с крыльцом, перепрыгивая его на глазах все тех же перепуганных близкой стрельбой женщин-отдыхающих, едва различимая в ночной темноте спина преступника скрылась за деревьями и кустами, сплошной полосой тянувшимися вплоть до обрывистого спуска к морю.

Макаров, не сдерживая себя, от души выругался: до сих пор ему не представилась даже возможность поднять руку с пистолетом — не то что выстрелить, а преследуемый между тем, как оказалось, совсем неплохо бегал и, разумеется, гораздо лучше знал лежавшую впереди местность.

В кромешной темноте сплошных зелёных зарослей, то совсем густых, то более редких, пересекаемых иногда заборами возле жилых домов и хозяйственными постройками, умело менявший направление бега, чтобы не выскочить на оживлённые улицы города, фотограф и преследовавший его Алексей преодолели расстояние метров в четыреста. Самым удивительным для Макарова во всем происходящем было то, что он, хотя и не отставал от тщедушного парня настолько, чтобы тот скрылся из виду, но и приблизиться к нему тоже никак не мог, отыграв от силы метра три-четыре и по-прежнему отставая не меньше чем на пятнадцать. Однако настроение Алексея улучшилось: он знал, что рано или поздно догонит преступника, потому что сильнее физически и выносливее, и не понимал, на что тот, не сумев запутать следы и оторваться, рассчитывает. Но Алексей недооценил противника.

Вскоре впереди сквозь листву деревьев блеснула переливающаяся разными цветами яркая неоновая вывеска бара или ресторана, и почти сразу вслед за тем треск ломаемых веток и кустов под ногами бежавшего впереди Макарова фотографа прекратился. Ещё через пару секунд и сам Алексей оказался на большой круглой асфальтовой площадке перед ночным заведением. Возле дверей ресторана, по направлению к которому бежал теперь фотограф, стояли в ряд несколько машин. Одна из них разворачивалась и выезжала навстречу бегущему.

«Вот гад, — подумал Макаров, решив, что угадал замысел фотографа, стремительно приближавшегося к заполненному народом помещению. В руках у парня он разглядел пистолет. — Людьми решил прикрыться или на дружков рассчитывает…» Это значительно осложняло положение, так как догнать парня прежде, чем тот добежит до дверей ресторана, он, как ни рви жилы, не успел бы.

Но он ошибся. Или фотограф резко изменил свой план.

Неожиданно тщедушная фигурка метнулась к выезжавшей навстречу автомашине. Через мгновение фотограф уже был внутри, и автомобиль, взревев мотором, набирая обороты, устремился вперёд, выворачивая влево от бегущего навстречу Макарова, к уходящей в сторону от города, в лес, дороге.

Но расстояние уже было слишком небольшим. До машины Алексею оставалось от силы метра три. Успев разглядеть, словно при вспышке ярчайшего блица, злую усмешку маленького фотографа, его руку с пистолетом, направленным на сидевшего рядом за рулём мужчину, Макаров резко толкнулся ногами и прыгнул на капот, целя в лобовое стекло машины, в ту его половину, где сидел очкарик.




50


— Удивительное все-таки у нас в этом году лето, — сказал начальник линейного отдела милиции полковник Сычёв, открыв нараспашку форточку и возвращаясь к своему столу. — Тридцатое августа, а температура — двадцать шесть градусов, и вода в море — девятнадцать. Как в конце июля… И ведь ни облачка на небе, ни облачка. Чудеса да и только. Совсем Балтика уснула, разнежилась.

Полковник пролез в узкую щель между столом и сейфом и опустился в кресло.

— Ну что, Алексей, — сказал он, добро душно глядя на Макарова, — можно считать, отделался лёгким испугом?

— Лёгким сотрясением мозга, поверхностными повреждениями и ушибом правого бедра, — Алексей помахал вынутой из кармана брюк бумажкой. — Вот, эскулапы из местного госпиталя заключение написали, — пояснил он. — Ещё брюки новые купить пришлось, если уж все материальные убытки называть.

— Да, оплошали мы тогда, не подумали, что тот парень, который остался в переулке, стрелять начнёт: Стоял себе спокойно, а потом вдруг выхватил ПМ и давай палить в моих ребят, — с досадой в голосе произнёс полковник. — Оплошали, конечно. Давно у нас таких горячих дел не было. Да и ты, наверное, не ожидал, когда шёл в студию, что этот фотограф с братцем встретится не в мастерской, а во дворе…

— Не ожидал, — подтвердил Алексей. — После того, как его комбинацию с ожерельем разгадал, представлял себе, что он очень осторожный и умный, но что лишний раз подстрахуется, не подумал. Слава Богу, все хорошо кончилось.

— Да и, ты говорил, таможенник наш запоздал, — подсказал Сычёв. Алексей кивнул. — Слушай, а ты когда за ним-то рванул, догадывался уже, что он братца шлёпнул?

— Нет, — честно ответил Макаров. — В кутерьме этой слышать-то шлёпок какой-то слышал — если вспомнить, достаточно характерный звук был, — но почему-то не подумал в тот момент о глушителе. Уже потом, когда увидел, как он свою «пушку» в шею парню в машине тыкал, понял.

— Ты ещё там что-то понять успел? — удивлённо воскликнул Сычёв. — Перед тем, как на капот машины сиганул, что ли? Вообще-то, скажу я тебе, ты — каскадёр прирождённый. Я бы на твоём месте не рискнул, ей-богу.

— Не скромничайте, — махнул рукой Макаров, успевший за несколько дней пребывания в местном госпитале устать от восхищения его прыжком в стиле Рэмбо на лобовое стекло набиравшей ход машины. — Вы, может быть, что-то более умное придумали бы, — усмехнулся он.

— А как ты после этого сумел его вытащить из машины и скрутить до нашего приезда?.. А? Грохнулся-то, наверное, дай боже? С искрами из глаз…

— Это уже не я, — качнул головой Макаров. — Пока я с асфальта поднимался, водитель и ещё какие-то парни, что здесь же, у кабака этого стояли, вытащили гада этого из машины и пистолет отобрали. Ему же стекла в лицо полетели, и потом, резкое торможение, удар, шок…

— Ладно-ладно, скромник, — усмехнулся полковник. — Если б не ты, хрен бы мы его поймали. Скрылся бы, отлежался где-нибудь в тихом месте, а там — хочешь в Польшу, хочешь — в Литву, границы-то рядом. А теперь он влип: с пистолетом попался, на котором труп братца…

— Почему он его пристрелил, как вы думаете? — перебил Сычёва Алексей.

— Не знаю точно, прокуратура теперь им занимается. Думаю, этот Андрей слишком много знал, и фотограф боялся, что он разговорится перед следователем. На нем же, кроме таможенных фокусов, ещё два убийства, как минимум, висело. Глядишь, и не захотелось бы одному за все отвечать, братца потащил бы. А тот уже тогда попадает не как соучастник, а как главарь, ни больше ни меньше…

— Три убийства, — поправил полковника Алексей.

— Ты имеешь в виду того, которого они придавили машиной?

— Да, вместо меня…

— И это тоже ему бы зачли, — согласился Сычёв. — Но это все-таки могло сойти за неосторожность, и неизвестно, кто за рулём сидел. Неужели они тогда уже догадывались, зачем ты сюда приехал?

— Да нет, этому была другая причина, — усмехнулся Макаров.

— Интересно, какая же? Чем ты этому Андрею успел за два дня насолить?

Макаров улыбнулся и, чуть-чуть наклонив голову, покачал ею.

— Не скажу. Точнее, — он взглянул на часы, — немного позже скажу, хорошо?

Полковник усмехнулся.

— Ладно, твоё право. Когда выезжаешь, давай позвоню насчёт билета?

— Денька через три можно? — спросил, подмигнув Сычёву, Алексей.

— Если твои начальники в Москве не возражают, — развёл руками полковник. — Я бы такого сотрудника при себе держал, — пошутил он, — и берег как зеницу ока. Я тут говорил со следователем из прокуратуры. Он сказал, что по твоему совету они подняли служебную документацию музея за последние три года, определили даты, когда ожерелье было у фотографа в аренде, и уже по квитанциям, изъятым в мастерской (он очень аккуратно хранил документы), успели найти на сегодня ещё двоих или троих незадачливых любительниц дорогих украшений.

— Неужели? — усмехнулся Макаров.

— Да. Скорее всего это только начало. Нелегальная «таможня», особенно в курортный сезон, работала с полной нагрузкой.

— Вот интересно. Когда я догадался, что пляжный фотограф через подставных лиц находит богатых и легковерных дамочек и продаёт им, скажем так, на время музейный экспонат, самым странным показалось, что никто из потерпевших не попробовал поискать правды, вернуть свои деньги, — сказал Алексей. — Я и в серьёзность-то предприятия поверил только тогда, когда понял, из-за чего могли решиться на убийство такого авторитета, как Красавчик. Кстати, что выяснилось: участвовал Иваненко в их комбинациях или, может, только брал с них «дань»?

— Нет, — покачал полковник коротко стриженной седой головой, — тут другое. Он, видимо, догадался о чем-то только в этом году, когда случайно увидел на стенде у пляжного фотографа снимок, где было запечатлено то самое ожерелье, которое в прошлом году он помог купить этой женщине, Элине. Калач он тёртый, наверняка сразу сообразил, что здесь афёра. Сам похожие дела проворачивал. Да ещё Паша ему сказал, что у Элины ожерелье отобрали.

— И, видимо, он просто забрал у фотографа ожерелье?

— Скорее всего. Кто такой этот пляжный аферист для Красавчика — вора в законе, авторитета? Вряд ли братья решились ему перечить. Но через какое-то время сумели все же и от него избавиться. Кстати, а Гостенин-то как вышел на Андрея Викторова?.. Как узнал, что тот — одно из главных действующих лиц?

— Покрыто мраком, — пожал плечами Макаров. — Может, сам доискался, про фотографа-то он наверняка знал — с него вся история начиналась, с фотографий.

— Сам нашёл себе смерть, — задумчиво сказал Сычёв. Он потянулся к лежавшей на столе пачке сигарет, но в это время зазвонил телефон. — Да, Сычёв, — сказал полковник, взяв трубку, — Алексея?.. Девушка?.. Да-а, Алексей, — сказал он, прикрыв трубку ладонью, — а ты не промах. Там тебя какая-то девушка спрашивает; что сказать?

Алексей поднялся со стула.

— А это как раз та самая причина; по которой меня хотели слегка придавить машиной, — сказал, улыбнувшись, Макаров. — И почему я ещё на три дня хочу остаться у вас, у вашего моря. Если я вам больше не нужен…

Начальник линейного отдела уже не слушал его.

— Да-да. Скажи, уже идёт, — прокричал он в трубку и протянул Макарову руку через стол. — Билеты я тебе сделаю, получишь у администратора, в гостинице.




51


Красивая загорелая девушка в широкополой шляпе, тёмных очках, белой с голубым дельфином на груди майке и коротких голубых шортах, отлично оттенявших ровный шоколадный загар стройных ног, стояла неподалёку от выхода из помещения отдела милиции, и проходившие мимо мужчины дружно, точно по команде, поворачивали в её сторону головы.

— Ты все-таки решила встретить меня здесь? — спросил Макаров, пожимая своей рукой маленькую крепкую кисть Паулы. — Зачем? Я же так или иначе приехал бы в Янтарный…

Паула усмехнулась и махнула рукой.

— Ну и что, что приехал бы?.. С тобой же теперь, наверно, не поплаваешь? Покажу тебе город.

— Кто это сказал, что не поплаваешь? — удивился Макаров. — Очень даже поплаваешь. А город можно и в другой раз, в дождик, посмотреть.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Мне для полного выздоровления врачи рекомендовали как раз водные процедуры, — не сморгнув, соврал Макаров. На самом деле лечащий врач пока даже и не знал, что больной, обманув доверчивую медсестру, прежде установленного врачами срока «выписал» сам себя из госпиталя.

Небо было голубым и ярким до боли в глазах. Солнце карабкалось в зенит, а бирюзовое море дышало солью, йодом и горьковатым запахом застывшей сосновой смолы. Горьковатым запахом янтаря.